Сергей Анпилогов, Наталия Курсанина «ПОПАДАНЦЫ» КАРИБСКОГО МОРЯ
…очевидно, что разум — не панацея от разного рода несчастий… Пулемет лучше! …а уж если использовать их в комплексе…
Что-то вроде пролога…
Мысль, овладевшая массами с особым цинизмом в извращенной форме, должно быть, — очень дельная мысль! (с)
04.01.2009 …где-то в Киеве… Время 18.27
— Привет, Эрк. С прошедшими… — Снежинки еще некоторое время пожили на рыжеватых кудрях гостьи и превратились в одинаковые капельки воды. — Привет… привет… и тебя — с ними же… — Хозяин квартиры, в узких кругах широко известный как Эрк, или Капитан, закрыл дверь и уселся обратно за компьютер. — Кофе угощать будешь… или я не вовремя? — А ты что, успела забыть — где у меня кухня, как зажигается газ, наливается вода и ставится чайник? Правило номер восемь, кажется, так… — Ага, «У нас самообслуживание!»… а поухаживать за замерзшей женщиной тебе слабо, так? Понятно… Знаешь, братишка… хам ты все-таки! — сказала гостья и, найдя свободное место на вешалке, уместила туда свой полушубок. — А ты что, не знала? Я вами разочарован, Миледи… да нет, я — в истерике! Меня совсем забыли! Даже родственники! Ну, все — пошел стреляться… — Угу, так я и поверила… и поставь, наконец, свою игру на паузу! Спасибо… так, а теперь посмотри вот это. Здесь есть одна… очень интересная тема. — Все как всегда… и мне — в очередной раз не удастся взять Медуну… потому что у тебя — очередная «очень интересная тема»! И что же там… на этот раз? — Мужчина огладил усы и бороду, посмотрел на гостью серыми насмешливыми глазами и усмехнулся. — Ты лучше сам почитай, а то… слишком долго объяснять. Да, к тому же МНЕ ты можешь и не поверить. Читай внимательно, это… действительно интересно. — Ладно, черт с тобой, уговорила — почитаю… — Эрк некоторое время читал, а Юля молча курила, наблюдая из-за толстых стекол очков за его реакцией. Тишина в комнате нарушалась только шелестом переворачиваемых страниц. Потом Эрк отложил журнал, тоже закурил и… молча прошел на кухню. Наверное, решил все-таки сделать кофе. А когда вернулся, то в ответ на ее вопросительный взгляд улыбнулся и пожал плечами. — По-моему, в конце этой… рекламы не хватает одной строчки… точнее — цитаты. Сейчас… как же там это было… вот, вспомнил: «…а еще — опускной люк… над самой глубокой из заброшенных шахт Аризоны!» Точно — именно так это и звучит! Конечно, гораздо более вероятно, что этот материал — просто очередная утка, но вариант с «опускным люком» мне больше нравится! Он красивей… и вообще — классика! — Ну, а если тебе кто-то ДОКАЖЕТ, что это совсем не утка и что никакого «опускного люка» там тоже нет? Как ты тогда отнесешься… ко всему этому? — усмехнулась Юля, стряхивая пепел в пустую полукилограммовую банку из-под кофе, используемую хозяином как пепельницу. — Мне пока еще никто не доказал, что все это — ФАКТЫ. Как само существование этого… Портала, так и — все остальные «факты» из данной статеечки… — Вот мобильник — позвони в Москву. Белому Орку или… Мастеру Кэю. Они там побывали. Знаю, как ты относишься к Орку, но… Мастеру поверишь? — Юля и вправду протянула мобильный телефон Сергею, тот удивленно поднял бровь — счета за разговор с Москвой по мобильному ему были знакомы не понаслышке. — Так… ладно… убедила. И спрячь телефон. Ты ведь уже звонила? Тогда еще и мой звонок — не имеет особого смысла. Мастер — личность ОЧЕНЬ недоверчивая… так что — если он сказал, что… Опаньки… Миледи, блин, только не говори, что… и ты, сестренка, — ТОЖЕ туда собралась?! Захотела «поиграть в реальности»?! — Угадал, Эрк. Возьми с полки пирожок. Ты как… со мной? — Нет! Даже и не думай. Участвовать в чужой войне — спасибо, но мне уже хватит! Как-нибудь там — без меня. Я и тебя-то постараюсь не пустить… — Ну а вот этого-то, Капитан, у тебя и не выйдет… в смысле — не пустить. Извини, но это — не обсуждается! Команда уже начала собираться… — Юля спокойно взяла из пачки следующую сигарету и прикурила, выдохнув дым в приоткрытую форточку. — Твою душу в Богов, Демонов и… какого хрена?! Вы что — окончательно крышей поехали?! Миледи, опомнись… ведь там же — тысяча восемьсот девяносто восьмой год, блин! Испано-американская война! Абсолютно бесперспективная партия… ну, если вы, конечно, собираетесь играть за янки, то… — Женщина отрицательно покачала рыжеватой шевелюрой. — А вот если за Испанию… никаких шансов! Они сольют… — Ну и хрен с ними! Читай условия игры… — Миледи кивнула на бумаги, которые Эрк до сих пор держал в руках. — Так… что там… «Победа той стороны конфликта, на стороне которой выступает Игрок…» — ну, блин, канцеляристы, хоть бы написали нормально — «…не является для Игроков их обязательной целью в данной Игре…» — продолжил читать Эрк. — Цель Игры не «Полная Победа!», а «У Кого Больше Очков!». На таких условиях можно и поучаствовать… хуже ведь не будет… — Миледи, но это — не ИГРА, это — РЕАЛ! — Эрк уже не сидел, а стоял, нависая над Миледи своими далеко не маленькими габаритами, та сразу потерялась на фоне его крупного тела и теперь казалась маленькой и очень беззащитной. — Да какая разница! — ничуть не испугавшись такой демонстрации силы, усмехнулась Юля. — Короче — я оставляю тебе все материалы… Решай сам. Просто у нас без тебя — гораздо меньше шансов.20.01.2009 …где-то в Киеве… Время 19.38
Дверь в комнату распахнулась, стукнув по ноге заматерившегося в ответ парня лет тридцати, сидевшего у стены на полу. А не стоит сидеть на входе — мало ли что… — Привет, народ, — вошедший был толст, бородат и красен с мороза, — вы тут еще друг друга не поубивали?! А то я — могу помочь! Чтоб не мучились… — Дверь верни, — сказала, не отрываясь от компьютера, хозяйка квартиры. — Эрк… иди-ка сюда… и дайте мне, блин, кто-нибудь наконец сигарету! — Сначала хоть окно откройте, — уже тише продолжил гость, отмахнувшись от удара Сергея, потиравшего ногу, и по очереди пожимая руки остальным присутствующим в количестве шести человек, — у вас тут уже не просто — топор, а… с десяток алебард повесить можно. — Люди, ведь вправду… Эй, пните кто-нибудь Барта и… — Я вам пну! Я щас сам — так пну, что мало не будет… — Молодой парень лет двадцати пяти в темном вязаном свитере резко вскинул голову с растрепанной шевелюрой. — Ну, тогда сам слазь и открывай, а то — надымили… — Ладно. — Растрепанный блондин с резкими, будто вырубленными чертами лица с громким хлопком закрыл «Горизонты Оружия» и спустился с широкого подоконника на пол. — Привет, Эрк! Так ты — в Команде? Ну а как насчет — «Никогда больше»? — Never say never,[1] — парировал его шпильку бородач. — Привет, Киборг! Во-первых… это все-таки… не совсем полигон, а во-вторых, третьих и так далее… Блин, да за вами же, как за детьми, следить надо, господа ролевики! В оба глаза. Не то вляпаетесь, как... — Да брось ты, Капитан! — Олег был улыбчив и пофигистичен, как всегда, за что и получил среди тусовки прозвище Тигра. Того самого, из книги «Винни-Пух и все, все, все» Милна Алана. — Ну, и что такого с нами может случиться? Признайся, что ты просто заскучал! — Да какая разница — что полигон, что Портал — да фигня делов-то! — Это еще надо будет посмотреть — кто за кем там следить будет! — Ага, точно, может, мы за тобой! По-твоему, мы что, совсем… Возмущались присутствующие — долго, весьма умело, с чувством, с выражением предельно оскорбленного достоинства на лицах. Не слишком обращая внимание на показное возмущение, Эрк широко открыл окно и прикурил одну за другой две сигареты. Первую передал хозяйке, а второй с наслаждением затянулся… — Хватит! — Дима Киборг резко встал с кресла и обвел комнату фирменным холодным взглядом с высоты своего почти двухметрового роста… — За-мя-ли! Все замолчали. Спорить с Димой в этой компании никто не рисковал с тех пор, как он получил свое прозвище. Тогда, отыгрывая кого-то из «Людей X», он, идя по лесу, небрежным движением, не прерывая разговора и не изменив выражения лица, вырвал из земли и отбросил в сторону молодую сосну. Родилась очередная легенда… — Эрка пригласила я! — Юля, последний раз кликнув «мышкой» и кивнув Эрку на экран, отвернулась от монитора. — Именно по вышеперечисленным причинам. Кто против — скажите сразу… и можете отправляться самостоятельно! — Конечно, за свой счет, — добавил Киборг и улыбнулся жене. — А что, тут кто-то был против?! — Тигра был неисправим. — Но повозмущаться-то надо было… как же мы без этого-то! Ну, никак это невозможно… Обсуждаемый Эрк тем временем, заняв освобожденное Юлей место, не выпуская из зубов сигареты, быстро просматривал на экране какие-то списки и изредка морщился… Наверное, табачный дым попадал ему в глаза… — Ребята… это бред, — сказал он, закончив чтение. — Что именно? — Дима был спокоен, хотя… большую часть написал именно он. — Все… — Эрк раздавил сигарету в пепельнице и достал следующую. — Я — в шоке! Вы что, мальчики и девочки, — действительно на полигон собрались?! Если так, то вы правы — я пошел домой! Потому что здесь мне в таком случае — делать нечего! — А поподробнее можно? — Юля тоже не особо нервничала. — По пунктам… Дай-ка сюда журнальчик. — Она передала ему красочный проспект. — Спасибо. Где-то тут это было… а, вот… Цитирую: «…каждому путешественнику по выходе из Портала выдаются десять тысяч рублей золотом…», и еще: «…максимальный вес багажа — пятьдесят килограмм на одного путешественника…». Конец цитаты. Скажите, пожалуйста… на хрена брать с собой палатки, спальники, котелки и продукты?! Присутствующие запереглядывались, пытаясь сообразить, чью «идею» он только что с треском похоронил… или кто, не глядя, перенес это из «полигонных» списков. — Продолжаю… Что там дальше по пунктам? — Эрк бросил проспект на диван и повернулся к экрану. — Так… «…по три комплекта камуфляжа…». А зачем по три? По-моему, по два с головой хватит… Так… Лекарства… это — хорошо… это — правильно… Так… а вот этого у вас тут совсем нет… а совершенно зря! — Чего именно нет? — удивленно спросила Татьяна, высокая девушка, сидящая на диване по-турецки подальше от курильщиков. — Белья, милая моя, белья: трусиков, маечек, лифчиков… Или вы все собрались ТОГДАШНЕЕ носить? Не советую… вам гарантированы незабываемые ощущения! — Ты еще скажи — прокладки, — начал было Кобчик. То, КАК на него посмотрела женская часть компании, заставило его замолчать и начать усиленно что-то искать на потолке. Эти взгляды обещали многое… — …ну и под конец самое вкусное — список оружия! — А со стволами-то что не так?! — издали дружный вопль… нет, скорее — крик души Артем, которого все признавали экспертом по огнестрелу, за что и обозвали почетным прозвищем Ковбой Билли, и Серега Кобчик, гордо и непреклонно считающий себя таковым. Эрк откинулся на спинку стула, с тоской посмотрел на окурок, дотлевающий в пальцах, и с печальным вздохом продолжил: — Все так… Только ненадолго… — В смысле?! — Кобчик не собирался так просто сдаваться и с пеной у рта готов был защищать свою идею до последнего патрона. — Читаем список: «…каждому — „Вальтер“ или „Парабеллум“… два ПКМ две СВД… остальным — АКМ, АК74 или АКСУ (по желанию)…» Вы писали? — Мы. Да что же не… — согласился он, все еще не понимая, куда клонит Эрк. — ВСЁ!!! Повторяю для особо продвинутых оружейников: В КАКОЙ ГОД ВЫ СОБРАЛИСЬ? Где вы там ко всему этому ПАТРОНЫ БРАТЬ БУДЕТЕ??? Ну, ладно, допустим… Танюха достанет из-под кровати любимый арбалет, из тумбочки оптику, а стрелы будет делать на месте… Артем снимет со стены свои «S&W Russian», с антресолей «Remington» и тоже устроится без особых проблем… А остальные? Один, может быть, два боя, и сушите весла, сэр…. — Так, подожди! Про АКМы и семьдесят четвертые ты прав, но к остальному-то нужны «девять пара» и «мосинский»… — Артем уже понял, что где-то допустил ошибку и теперь пытался понять ход мыслей Капитана. — А вместо «калашей» возьмем МРшники… — поддержал его Серега Кобчик. — Или «Томпсоны»… — Угу… с тем же результатом! Ни «девять пара»… ни кольтовского айсипишника в 1898 году вы точно не найдете… Ибо нету… Не придумали еще их конструкторы, сволочи такие… Разве что «7,62 Наган Винтовочный» — он же «мосинский»… и тот с тупой пулей! Ковбой, тебе… баллистику этой пули напомнить? — Блин!!! Твою мать… — хлопнул себя по лбу тот. — Не матерись, блин… и так тошно. Что ты предлагаешь? Конкретно? — Переставить ситуацию с головы на ноги…. или на то место, откуда они растут… Вы, ребята, прикинули, что сможете сделать… ЗДЕСЬ, до какого оружия проще всего ЗДЕСЬ добраться… и от этого уже плясали. Все правильно, но не в данном случае. Тут мы пойдем другим путем! Точка. Конец цитаты… — То есть… ты имеешь в виду, что… — Сейчас посмотрим, на какие патроны сможем рассчитывать ТАМ… вот тогда и стволы подберем. Под патроны! Ну, поехали…20.01.2009 …там же… Время 23.19
— …так, ну и что у нас в остатке? Ливси… Доктор! Андрей! Твою дивизию в амбулаторию через патологоанатомов!!! — М-м-м-х-р-р… А! Кто?! Что?! — Худощавый парень помассировал тонкими длинными пальцами переносицу и, с усилием преодолевая сонливость, посмотрел на говорящего. — Кто… Что… Ты, блин, список медикаментов проверил, спящий красавец? Или ты думаешь, что здесь есть кто-то еще, кроме тебя… с дипломом медика?! — Так я ж его, этот чертов список, и писал! Уже два раза… — Андрею, наконец, удалось сфокусировать взгляд темно-коричневых глаз на Эрке. — Угу, все ясно… Анечка, солнышко, проводи наше медицинское светило баиньки. И Кобчика с собой забери. Человек после дежурства, а здесь он на фиг не нужен. Я имела в виду СЕЙЧАС не нужен… Ковбой и сам справится. Правда? — Артем кивнул, не отрывая взгляда от монитора. — И сама туда же… — распорядилась Юля на правах хозяйки квартиры, — да не сверкай ты так глазами, это ж не лазер! Тигра, лапочка моя, еще раз — сколько весит твое оборудование? Эрк уже и сам был не рад, что согласился на это весьма неблагодарное занятие: приведение группы закоренелых ролевиков в хотя бы приблизительное соответствие с адекватным восприятием реальности. Во взгляде, брошенном на Юлю — женщина увлеченно составляла и упорядочивала различные списки, — можно было прочесть все, кроме братской любви. Все попытки отговорить ее от «экспедиции идиотов» успехом не увенчались, а когда о своем участии объявили Дима и Татьяна… Короче, шансов послать все в… на… к… ну, и по другим интересным адресам у него не осталось. Теперь приходилось обучать восторженную молодежь — «Это! Круто!», «Игра! В! Реале!», «Да! Мы! Им! Всем!» — элементарным принципам выживания. И твердить, твердить на каждом шагу: «Это — НЕ ИГРА! Это — ВСЕРЬЁЗ!»… Эффективность данных действий упорно и неизбежно стремилась к нулю… но он не терял надежды. — Капитан, ты… кофе будешь? — Дима вывел Эрка из чего-то, напоминающего предмедитативное состояние, и аккуратно повозил мордой по грустной реальности тоскливого бытия… — А куда я на фиг денусь, — ответил он и побрел в кухню… За кухонным столом высокая, спортивного телосложения темноволосая девушка увлеченно изучала проспект, сидя перед тремя большими парящими кружками. Эрк рухнул рядом и вцепился в одну из них, с наслаждением вдыхая аромат свежесваренного «Форта»… — Кой черт занес меня на эти галеры? — с чувством выдохнул он и сделал глоток. — Кстати, это был НЕ риторический вопрос… — Че я-то? Я ниче, я тут сам просто мимо проходил… — Дима, когда хотел, умел быть непрошибаемым… и непоколебимым… Во всех смыслах. — Да ну, мужики… — Татьяна отложила проспект. — Даже ежу понятно, что вам совесть не позволит отпустить ребят одних, без присмотра, в этот чертов Портал… — Ага… С Кобчиком в качестве старшего. Аффигеть можно! Проще сразу добить, чтобы долго не мучились… — Киборг, да перестань ты, ради всего, делать из себя шута… У тебя пока ничего не получается, так что пойди и «на кошках потренируйся». На мне — не надо! — Таня не слишком церемонилась, когда надо было кого-то обломать. — Ну вот, а я так надеялся на прогресс… — Дима стер с лица ехидную ухмылку. — А теперь давайте поговорим серьезно… — Для этого ты нас сюда и вытащил? А я так надеялась кофе попить. В спокойной обстановке… подальше от толпы… — усмехнулась девушка. — Ну да… «…в гордом одиночестве и развевающемся плаще!», блин… Фигушки, радость моя, не выйдет. До возвращения — мы, блин, пастухи при этом стаде… — Эрк тоже умел обламывать в лучших чувствах и традициях. — Кстати, о птичках… Точнее, о Кобчике и иже с ним… имя им «до фига»! Он-то как тут очутился?! И сколько в данном конкретном случае составляет «до фига»? Таня сокрушенно вздохнула и глотнула из своей кружки. Киборг не менее печально покачал головой и, вдохнув кофейный пар, с тоской ответил: — Завелся… Как в том анекдоте… Нарисовался — хрен сотрешь… Ты же знаешь, Юля никого не гонит. Альтруистка, блин! Дипломированный юрист и к тому же профессиональный психолог, а до сих пор — «Крапивинская Девочка». — Это в смысле «Крапивинский Мальчик» другого пола? Да-а… это почти не лечится. Хотя и возможна некоторая ремиссия… — Ставлю что угодно против чего угодно, что Кобчик смоется сразу за Порталом. Типа… ждать своих. И больше не появится. Я, блин, его знаю… При нас из себя «крутя немереного» корчить не получится, а жить иначе он уже не может… — Таня привычно отмахнулась от дыма эрковской сигареты и усмехнулась. Ее «любовь» к данному типу была всем известна — дольше получаса они в одной комнате или команде не уживались. Особенно когда Кобчик пытался строить из себя этакого всезнайку, а Лейт привычно и иногда даже слишком грубо это пресекала. — Ладно, не будем о грустном… Займемся-ка лучше заклепкометрией! Я ведь тебя правильно понял — MG 34/42, К98к и ТТ/«Маузер»? — Дима постарался перевести тему в другое, менее скользкое русло. — Почти… MGшки — обязательно, — Эрк с готовностью перешел на тему оружия, — ТТ — тоже. А вот «маузеры» проще и надежнее купить на месте. В комплекте с патронами. И еще… есть тут одна идейка… Тань, дай-ка рекламку… ага, вот… раздел «Дополнительные Услуги»… На, читай! — Ну, ни фига ж себе… рояль без кустов! «…в случае необходимости, по желанию Клиента… имеется возможность ограниченной переделки оружия для использования выбранного Клиентом типа патронов…» Охренеть! Кстати, «ограниченной» — это как? — Скорее всего, без смены калибра ствола, а то совсем херня получится… Так вот, берем это мы, значит, «Бизона»… двадцать седьмого и, допустим, АК 103-й… — Эрк некоторое время полюбовался на слегка ошарашенные лица друзей и продолжил: —…Потом производим близкородственное скрещивание. Импринтинг, или как там его… Результатом данного извращения будет довольно-таки забавная зверушка — шнековый магазин и потроха от «Бизона», а ствол и все остальное — от 103-го. Преимущества данной кракозябры видны невооруженным глазом — очень неплохие прицельная дальность, скорострельность и надежность… при боезапасе «Бизона» и очень дешевом, доступном для нас патроне 7,62 ТТ. Он же в девичестве — 7,63 «Маузер». Если вы спросите меня: «А почему это никто раньше до такой операции не додумался?», то я поведаю вам стра-а-ашную тайну, — выдержав паузу для большего драматизма, он закончил: — Да просто потому, что сейчас такой ствол никому и на фиг не нужен! Экологическая ниша закрылась. Линейные пэпэшники вымерли как класс. Зато там — вполне так себе вундервафля… — И все это ты… придумал прямо сейчас? — Киборг ошарашенно смотрел на Эрка. — Нет, конечно. Это старая схема. Разработка для одного из маньяков-калашистов. Мужика не устраивал «Бизон», а я «мав час та натхнення»...[2] — Знаешь, Лейт… — задумчиво и меланхолично протянул Димка, — я почему-то уверен, что у Эрка где-то в кармане… или в сумке… или на флэшке… имеется полный и абсолютно логичный список оружия и снаряжения… Если не схема всего рейда… — Вот чего нет, того нет… Схемы рейда в смысле. — А список, значит, у тебя есть? — Таня хищно сузила глаза. — Есть, конечно… Ты что, совсем меня за дурака держишь?! Делать мне нечего… подробные схемы на коленке составлять! — Кэп, я тебе никогда не говорила, что ты — сволочь? — Я себе тоже очень нравлюсь… — …и что когда-нибудь — я тебя убью… — Ах, Лейт, вы все обещаете да обещаете… — …и, судя по всему, прямо сейчас! Список доставай! — Понятно… лирика закончилась… наступило время суровой прозы жизни… — Эрк! — один женский и один мужской голос слились воедино. — Из-за одной какой-то несчастной схемы столько воплей… — Капитан небрежно бросил на стол обычную школьную тетрадь в клеточку и глотнул из кружки, — …и кофе уже совсем остыл… и молока — нету… Злые вы, уйду я от вас… Но Эрка уже никто не слушал…31.01.2009 …недалеко от Москвы… Время 12.26
Пикап под громкий собачий лай въехал в распахнутые настежь ржавые ворота. На широком заасфальтированном дворе, с трех сторон окруженном высоким складским зданием с грузовой рампой, а с четвертой — бетонным забором с прилипшими к нему тут и там некрашеными дощатыми строениями и навесами, кроме дворняги на цепи, другой жизни не наблюдалось. Сидевший за рулем Димка с несколько ошарашенным видом огляделся вокруг и повернулся к Эрку: — Это точно здесь или… мы не туда заехали? — Здесь… Здесь… Посигналь. — Эрк с невозмутимым видом курил, стряхивая пепел в приоткрытое окно… В ответ на долгий гудок возле машины непонятно откуда появился седой дед в очках, потрепанной вохровской фуражке, засаленном ватном комплекте и старых кирзачах гармошкой. Первым делом он громко послал беснующуюся псину по всем стандартным и нескольким достаточно нетрадиционным адресам. Лай прекратился. Мельком глянув на номер, он небрежно махнул рукой в направлении крайних слева деревянных ворот и неторопливо побрел по двору… На воротах висел огромный амбарный замок. Дед щелкнул переключателем на стене, и ворота, открывая проход в ярко освещенный коридор, с гудением и шорохом отъехали в сторону. Вместе с замком. Когда приехавшие прошли внутрь, он щелкнул еще раз, и ворота закрылись… — Слушай, а… что это вообще за контора? — Дима, слегка обалдевавший от всего происходящего, не смог сдержать любопытства. — Ты будешь долго смеяться, но официально… один из запасников Мосфильма, — иронично улыбнулся Эрк. — Вот только… на киностудии об этом никто не знает. — В смысле… — Здесь раньше были склады, куда в свое время свалили целую кучу трофейного барахла времен Великой Отечественной. А в самом начале девяностых их решили отдать киношникам, но… об этом узнали некие… весьма умные люди. Они немного подсуетились, и с тех пор многие крутые реконструкторы и серьезные антиквары именно тут затариваются всякими раритетами Третьего рейха. — Но мы-то сюда зачем… — А у тебя есть другие идеи, где взять стволы под 7,92 в хорошем состоянии? Сейчас проще достать прямо с завода что-нибудь экспериментальное. Можно, конечно, заказать в Германии… Киборг, скажи мне как человек, который не хочет светиться, человеку, который тоже этого не хочет, — нам стоит заказывать оружие в Германии? Или лучше заехать сюда? — Я-то как раз о реконструкторской тусовке и подумал, когда ты заговорил про MGшки и маузеровские патроны… — Выгоднее брать товар у поставщика, а не у перекупщика. А уж если поставщик знакомый… Азы спекуляции. Чему тебя только в школе учили? — Ну, уж не спекуляции — точно! — А вот это — зря! Давно пора ввести данный предмет в курс обучения! — Стоп! Подожди! Ты не говорил, что у тебя здесь знакомые! — А как иначе я, по-твоему, узнал бы о таком симпатичном местечке? Армейский приятель, зовут Виктор… Или Вик. Не иначе, как по «Мифу», — вампирчик он еще тот… — Эрк, произнося это, толкнул рукой одну из дверей…01.02.2009 …Москва… Время 01.03
На улице было холодно, но Юля, с очень многоэтажной, хотя и тихой руганью рывшаяся в кузове пикапа, не обращала на это никакого внимания. Эрк, сидевший неподалеку на скамейке, спокойно курил, точно так же игнорируя холод. Ругань он, впрочем, тоже игнорировал… — Эрк! — Юля, судя по интонации, пребывала в диапазоне между «разъяренной» и «озверевшей». — Вот что, братик… Или ты мне здесь и сейчас кое-что объяснишь… — Или — что? — Или я тебе здесь и сейчас что-нибудь оторву! Эрк, щелчком отправив окурок в ближайшую кучку мусора, мысленно проклял успевшего вовремя смыться Димку и со вздохом уточнил: — Что именно? — Что именно оторву?! — Что именно тебе объяснить?.. Юля, несколько раз резко вдохнув и выдохнув воздух сквозь стиснутые зубы, слегка (очень слегка!) успокоилась. И продолжила: — Ну, я еще могу понять золингеновские кортики — «Золинген» это «Золинген»… могу понять ТТшки — мы это обговаривали… кстати, а почему только три? — Больше не было. Да и эти надо будет обязательно «забыть» где-нибудь НА ТОЙ СТОРОНЕ. Во избежание… — Что… горячие? — Очень. Прям-таки раскаленные… — Надо — забудем… Так… на чем я остановилась? Ах, да… могу я понять и три снайперки, все-таки штучная работа… хотя кое-кто говорил — «маузеры», мол, купим на месте… ты не помнишь, кто это был? — Девяносто шестые — купим. Карабины — вряд ли… — Почему это? — Достаточно трудно купить карабин образца 1898 года… в начале 1898 года, тебе так не кажется? — Но… тогда патроны… — …там уже десять лет как выпускаются. Для других моделей… — Ладно… вывернулся… пока. Кстати, сколько ты там взял пулеметных лент, а то я их пересчитывать задолбалась? — Шестьдесят четыре — на двести пятьдесят патронов. Шестнадцать — на пятьдесят патронов. И двадцать магазинов на двадцать… — Запасливый ты мой! А объясни-ка ты необразованной женщине… на хрена нам ко всем нашим стволам еще и двенадцать(!) пулеметов? И на хрена в этом чертовом кузове валяются двадцать комплектов эсэсовского камуфляжа… киборговского, блин, размера?! — С камуфляжем — элементарно. Его дали бесплатно. Как оптовому покупателю. А размер мы как раз по Киборгу и подбирали. Большой — не маленький. Ушьем… — Повторяю… для тех… кто… в камуфляже!!! какого!!! хрена!!! там!!! лежит!!! столько!!! пулеметов???!!! — А ты что, блин, сама на чужой войне воевать собралась?! Умные люди для такого дела нанимают наемников! А потом этих наемников вооружают! Вот этими самыми пулеметами! В крайнем случае потом они этими наемниками КОМАНДУЮТ! И не лезут в первых рядах под пули, как… Эрк с досадой махнул рукой и, прикурив очередную сигарету, жадно затянулся. Миледи тоже закурила… Оба, не глядя друг на друга, некоторое время молчали. И тут, радостно улыбаясь и размахивая какими-то официального вида бумагами, приперся Тигра. Как обычно — не туда и привычно — не вовремя… — Привет! А где Кобчик? Я думал, вы тут на него так громко орете… Ой, блин, вы бы видели, что у него за груз! АКМ, двадцать кило патронов, десять кило гранат, куча всякого барахла, но самое классное… это… Нет, вы только себе представьте! Два комплекта камуфляжа… норвежского… для заснеженных гор. — Он весело рассмеялся, откидывая с глаз мешавшую челку. — Да, кстати, калаши уже переделали! Ребята в мастерской сказали, что если нам надо еще что-то адаптировать, то они работают круглосуточно… Вот, чтоб никто лишний раз не бегал, я — за всех декларации заполнил! Проходим завтра… То есть нет, не завтра, а уже — сегодня! В десять утра! Держите копии, а то опять заполнять заставят… Исчез Тигра после этих слов так же внезапно, как и появился. Наверное, побежал еще кому-то рассказывать историю о Кобчике с его грузом. Эрк начал машинально читать всунутый ему в руку светло-серый листок, где ровные типографские строки чередовались с заполненными размашистым почерком, от руки графами… Миледи с несколько обалделым видом смотрела вслед Тигре. Из оцепенелого состояния ее вывел громкий, почти истерический хохот. Эрк корчился на скамейке не в силах произнести ни слова. Взмахом руки он подозвал ее к себе, Миледи встала рядом, быстро пробежала глазами тот пункт декларации, на который указывал его палец, и когда до нее дошел смысл прочитанной строки: «Цель поездки: Пострелять пиндосов на Кубе…» — …рухнула на скамью рядом с Капитаном, также неудержимо корчась от смеха…Глава 1, стартовая и, так сказать, — организационная…
«Правила Игры обязательны для всех ее участников — вне зависимости от их статуса в Игре».
Мы в мир понесем чистоту и гармонию,Он будет купаться у нас в красоте;Тут женщины пляшут, там — бегают кони,И, верьте, — мы знаем дорогу к мечте.Все будет проделано быстро и слаженно…Так, это — не трогайте! Это заряжено… (с)
01.02.1898 …САСШ, Филадельфия, отель «Филадельфия Пасифик Плаза»… (ночь)
Проход через Портал отмечали бурно: выпивкой, танцами и постоянно возникающими идеями типа: «А почему бы двум благородным донам не пострелять по…» Попытки реализации этих идей, правда, быстро и жестко пресекались почти не пьющими Киборгом и Эрком… — … Приезжайте в отель «Филадельфия»… — Гитара рыдала, стонала и выла. Иногда, исключительно для разнообразия, она издавала какой-нибудь нефальшивый звук, но, словно испугавшись, снова переходила к адской какофонии. Голос, исполняющий нечто, именуемое «Отель „Калифорния“», на злобу дня звучанию гитары вполне соответствовал… Пели по-русски, хотя певец мог петь и по-испански, и по-английски — знание языков местного ареола было еще одним «бонусом» при пересечении Портала. Вон Артем запросил еще немецкий и, как ни странно, получил. Правда, пришлось помаяться головной болью, так как дополнительный язык вкладывался уже без анестезии. «Да-а… Тому, что к нам еще никто не ломится с целью заткнуть это юное дарование, может, конечно, иметься несколько объяснений, но… будем параноиками, это продляет жизнь!» — Эрк глотнул коньяка, глубоко затянулся и выпустил дым в сторону приоткрытого окна. — Барт, солнышко, а что, если в ухо? — Юля, как всегда, первой высказала общее мнение. Гитарист замолчал и, прижав струны ладонью, вопросительно посмотрел на нее. — Завязывай с пародиями и исполни что-нибудь более традиционное… — Слушаюсь и повинуюсь, Миледи… но только после вас! — Молодое дарование приложило руку к сердцу и задорно улыбнулось во все тридцать четыре зуба. В светло-ореховых глазах бегали пьяные чертики, не успевшие еще превратиться в белочек. — Ладно… Сам напросился! — Миледи достала из-за кресла свою гитару и, глотнув из стакана, взяла первый аккорд. — Теперь не обижайся… Выходить из гостиницы местная администрация разрешила только через сутки после прибытия, обещая за это время оформить документы. Осмотревшись вокруг и оценив количество видеокамер, Эрк с Киборгом хором скомандовали: «Всем молчать!». На недоуменный вопрос: «Что, совсем?» — Эрк процедил сквозь зубы: «Нет, о деле… И еще — теперь только по прозвищам!» — и послал Андрюху в бар. За коньяком. Получив практически официально разрешение на пьянку, молодежь разгулялась вовсю…02.02.1898 …САСШ, Филадельфия, отель «Восточный», 3-й этаж… (день)
— Ну, как, все уже в норме? Никого больше протрезвлять не нужно? А то холодная вода здесь — без ограничений… — Эрк осмотрел с высоты своего немаленького роста гостиничную комнату, больше всего в этот момент напоминавшую институтскую общагу после сдачи экзаменов. — Капитан! Ты садист и не романтик… — Именно за это мы его так ценим… Правда, Барт? — Лейт похмельем не страдала и потому могла себе позволить роль миротворца. — Ладно, ценительница ты наша… — Эрк идти на мировую не пожелал. — С тебя мы и начнем! Радость моя, ты готова к Мексике? А то ближайший пароход с заходом в Кампече отплывает завтра с утра! — Упс… — Понял… «Подготовка к выезду на полигон проводится в ночь перед выездом на полигон», блин! Ты хоть помнишь, красавица, ЗАЧЕМ вы туда едете, а?! — Спокойно, Капитан, не заводись… — У Киборга, судя по выражению лица, нервы тоже были не железные. — Сейчас мы все спокойненько обсудим… — Мы УЖЕ все спокойненько обсудили и УЖЕ приняли нужное решение, а теперь вдруг выясняется, что «Упс…»!!! Обычно, когда начиналась подобная ругань на повышенных тонах (и без желания выслушать собеседника), ее, давя авторитетом и невзирая на личности, прекращали либо Киборг, либо Эрк. Которые сейчас-то как раз и сцепились! Задавить авторитетом их никто бы не смог. А невзирать на личности… — А вот и не подеретесь… — внезапно врезался в спор лениво-протяжный голос Миледи. — Горячие эстонские парни… Эрк с Киборгом дружно замолчали и через несколько прошедших в общем напряжении секунд так же дружно рассмеялись. — Спасибо, сестренка… — Эрк махнул рукой и закурил. — Что-то мы слишком увлеклись… Хорошо! Начнем по новой… — Кстати, а где же Кобчик, Ковбой и Тигра? — Миледи, решив внутрисемейные проблемы, озаботилась отсутствующими. — Кобчик, махнув крылом на прощанье, исчез в неизвестном современной науке направлении… — откликнулся Киборг. — Билли поехал в порт узнать о местах на том самом завтрашнем пароходе, а Тигра… Из-за входной двери внезапно раздался грохот от падения чего-то тяжелого и послышались громкие ругательства. Эрк выглянул наружу. — Тигра! Новорусский ты еврей! Тебе что, трудно было взять носильщика? Или ты решил, что твоя фамилия Шварценеггер? — Да взял я, взял… Только возле стойки эти негры поставили ящики и тихо куда-то смылись, а свободных коридорных не было… — Ладно, хрен с тобой, давай помогу… Эрк внес в комнату два деревянных ящика с ручками. Вслед за ним с еще одним таким же ящиком в руках и набитым какими-то угловатыми предметами рюкзаком на плече вошел Олег. Поставив груз на пол, он, облегченно вздохнув и смахнув пот со лба, сказал: — Блин, еле-еле достал… Шестнадцать оружейных обошел — глухо как в танке! Сплошные револьверы, дробовики и винчестеры… ну и патроны, естественно, соответствующие… Только в порту повезло! Выгреб там все, что у них было… — Билли в порту не видел? — Видел. Сказал, что места будут, но сам он ненадолго задержится… — Хорошо, отдыхай… — А чего такая спешка с патронами? — Барт решил, что он тоже должен вставить в разговор свои «пять копеек». — Вроде как до приезда на Кубу они нам не очень-то и нужны пока… — А кто тебе сказал, что ты поедешь на Кубу? — посмотрел на него с искренним удивлением Киборг. — Не понял… — Эрк, если ты уже начал давать вводные, то не отвлекайся, пожалуйста… а то народ тут ничего не понимает! — видя, что тот начинает заводиться по-новому, перебил Киборг. Эрк, сунув в руки Тигре извлеченный перед этим из рюкзака гвоздодер, которым он как раз пытался вскрыть один из ящиков, оглянулся на Киборга. — А сам? — А чья схема? И кто здесь главный? — И кто же?! — Капитан, не делай нам здесь удивленные глаза… Не отвертишься! — попытался вставить свои «две копейки» Игорь. — Ты же знаешь, я командую только теми, кто сам этого хочет… — А что, ты думаешь, кто-то не хочет?.. — Киборг обвел пристальным взглядом всех находящихся в комнате. — По-моему, никто из присутствующих не возражает! Билли, кстати, тоже возражать не будет… Я у него спрашивал! — Меня только спросить забыл… — Эрк успокаивался медленно, готовый в любой момент снова вспылить. — Да куда ты денешься… — Лейт примирительно развела руками. — Хорошо, — выдохнул Эрк и обвел всех тоскливым взглядом, — тогда первый приказ — сейчас распаковываем и сортируем снаряжение. Потом, когда вернется Ковбой, будут вам и вводные… и выводные… и пояснения по ходу дела… — Яволь, майн фюрер!!! — Тигра, оправдывая свое прозвище, проворно, словно на рессорах, вскочил с пола и вытянулся по стойке смирно. — А в морду?..Файлы, полученные в ходе хакерской атаки на главный сервер Службы Безопасности Украины (СБУ).
Примечание: при скачивании массив был поврежден, информация восстановлена частично, утерянные фрагменты заменены знаком: (…)
Директория: ролевое движение (РД) Папка: персональные файлы Файл № Сергей (…) он же Эрк, он же Капитан, он же, возможно (документально не доказано, зафиксированные свидетельские показания отсутствуют), Пятый Команданте (5К) (…) в РД пользуется авторитетом, один из неформальных лидеров (статус — «Мастер»), но своей группы не имеет (…) примыкает (не входит) к группе Миледи (см.) (…) Биографические данные: (…) год рождения: 1970 (…) семейное положение: разведен (дважды) (…) дети: дочь от первого брака (…) прочие родственники: (…) сестра (двоюродная) (…) Юлия, она же Миледи (см.) (…) образование: среднее техническое (…) в 1989–1991 гг. проходил срочную службу в Советской Армии (прим. от присяги Украине категорически отказался) (…) последняя должность — зам. командира взвода (…) последнее звание — старший сержант (…) источники дохода — неизвестны (…) является постоянный членом «Военного Клуба» (…) Политические убеждения: сталинист, но не коммунист (…) имперец (…) расшифровка магнитофонной записи: «…еще древние греки, те, которые придумали современную демократию, когда на каждого гражданина надо не менее четырех рабов, доказали, что самым эффективным способом правления является тирания. Единственный ее недостаток — как найти великого тирана? Советскому Союзу в свое время невероятно повезло — нашелся Сталин!!!» (…) в деятельности каких-либо политических партий и движений официально не участвует (…) расшифровка магнитофонной записи: «…любая современная политическая организация состоит из трех типов людей. Подонков, которые выдают различные идеи, но сами в них не верят. Наемников, которые работают за бабки. Но больше всего там — дураков, тех, которые верят в идеи, пропагандируемые подонками…» (…) к Оранжевой Революции отнесся резко отрицательно (…) ВНИМАНИЕ! (…) По непроверенным данным, под кличкой Пятый Команданте, или 5К принимал участие в боевых действиях в качестве наемника, причем на офицерских должностях (…) в Грузии — на стороне Южной Осетии (…) в Молдавии — на стороне ПМР (…) в Боснии — на стороне сербов (…) последняя известная должность — начальник штаба батальона (…) всеми видами стрелкового оружия (пистолет, пистолет-пулемет, штурмовая и снайперская винтовки, пулемет) (…) под псевдонимом 5К в сети были опубликованы следующие статьи: «Штурмовое оружие: вопросы терминологии» (…) «Пулеметные команды: ренессанс тактики ПМВ» (…) «Тактика самостоятельных действий малых подразделений в современных локальных конфликтах» (…) ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!! В случае попытки задержания (…) уровень опасности — высший (…) владеет приемами рукопашного боя (…) при себе может иметь импровизированное холодное оружие (…) Местонахождение в данный момент: Неизвестно. Территорию Украины покинул.
02.02.1898 …САСШ, Филадельфия, отель «Восточный», 3-й этаж… (чуть позже)
— Слушайте внимательно. — Эрк был крайне серьезен. — Два раза я повторять не буду. А некоторым и не смогу… — В смысле?.. — Все вопросы потом! И только по делу! Продолжаю… — Он подошел к открытому окну и закурил. — У нас совсем нет времени на раскачку. На все подготовительные телодвижения и нулевой цикл — максимум два с половиной месяца. Поэтому завтра… Ведь завтра, Билли?! — Нет, сегодня. Я взял две каюты до Кампече на «Одинокую Звезду». Отходит завтра в восемь утра, но на борт надо подняться раньше. Лучше всего сегодня вечером. Во избежание… — Значит, времени еще меньше… Итак, сегодня мы разделимся на две группы. Четверо вечером сядут на эту самую «Звезду» и поплывут на ней в Мексику. Пятеро завтра отправятся поездом в Нью-Йорк. Встречаемся все вместе уже на Кубе или в Гаване, или где-то рядом. Связь — телеграфом, на контрольные точки… или по радио, если будем не дальше, чем за двадцать километров друг от друга. — Капитан, в очень хороших условиях базовая возьмет и на три сотни километров, — Тигра тоже был непривычно серьезен и сосредоточен, — а не в очень — до ста пятидесяти спокойно. — Посмотрим. Базы у нас еще нет. И неизвестно, когда и где она будет. Так что рассчитывать будем пока только и исключительно на переноски. Потом обговорим… В Мексику отправляются — Лейт, Барт, Доктор Ливси и Аспера. Командует Лейт. Подчиняться ей беспрекословно! Кто не хочет — может уваливать на фиг прямо сейчас… — Эрк замолк и по очереди пробуравил взглядом Игоря, Андрея и Аню. — Нет таких… Личных вещей — по минимуму. По комплекту камуфляжа. Заодно будет чем вам в пути заняться. У кого нет чем рубить лианы — выберите себе по тесаку. Док! Собери аптечку… для джунглей и вообще… Одна переноска. Тигра! Начни ее проверять прямо сейчас и больше ни на что не отвлекайся… — Оружие? Кроме тесаков… — Первой вопрос, как ни странно, задала Аня. Хрупкая девятнадцатилетняя девушка с короткой стрижкой и огромными темными глазами, глядящими на мир с наивным доверчивым выражением. — Тебе — тэтэшник и четыре обоймы. Ребята, вам — по кракозябре и на каждую по три полные «трубы».[3] Плюс пять сотен «маслят»[4] россыпью… — А пулемет?! — На лице у Игоря было написано искреннее возмущение. — У нас же их до фига! — Во-первых, к ним пока что патронов маловато, а во-вторых… — Эрк криво усмехнулся, — вам и так хватит груза, а под пулеметом ты быстро сдохнешь! Вполне обойдешься калашовским «мутантом». Так, быстренько выбрали себе по стволу и начали набивать обоймы… Лейт… — Мр-р-р?.. — довольно улыбающееся лицо девушки намекало на то, что сметана где-то рядом. — Мяу, блин! Киска, ты ствол брать будешь? — Эрк не умел долго на нее сердиться. — И не смотри на меня таким умильным взглядом! — Ну ичто же ты мне хочешь предложить — «трещотку»[5] или «хлопушку»?[6] — Она пожала плечами. — Арбалет да пара «летучек».[7] По-моему, вполне нормальный набор для одинокой женщины… — Ладно, одинокая женщина… Сейчас я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться… — Ты берешь меня замуж? — обрадованно воскликнула Лейт. — Я, конечно, самоубийца… но не до такой же степени! — …или у тебя за пазухой «Полковник Боуи»,[8] или нет, у тебя в кармане шпага шестнадцатого века! — еще больше воодушевилась Татьяна. — Ну… мое отношение к «Боуи» ты знаешь… Короче, смотри сюда! — Он подошел к столу и открыл лежавший на нем расстегнутый кофр. — Авторская работа, сделано под заказ. В основе «Маузер» К98, но… съемные двенадцатизарядные обоймы, пять штук в комплекте. Прицел — «Карл Цейс», десятикратка, есть запасной… но можно стрелять и с открытого. В качестве дополнительных бонусов прилагается бинокль-двадцатка для наблюдателя, работы того же «Цейса» и оригинальная переделка исходного штык-ножа в охотничий… Патроны — пять сотен целевых… Подойдет… в качестве альтернативы замужеству? — Эрк вопросительно поднял бровь. Лейт несколько секунд обдумывала предложение или, вернее, его замену. — Спать я с ним буду… — наконец соблаговолила высказать свое отношение к альтернативному замужеству девушка, — но вот таскает этот чемодан пусть кто-нибудь другой… Не СВД, конечно, придется привыкать… пристреливать… по белкам не получится… по попугаям разве что… — Лейт… Отойдем-ка к окошку… Насчет маршрута… — Эрк немного помолчал и закурил очередную сигарету. — Ты уверена, что… — Я там была. — Лейт перестала играть и серьезно посмотрела в глаза Эрку. — Конечно, в НАШЕМ мире, но… Да, я уверена. Такой шанс упускать никак нельзя! — Хорошо, если так… — согласно кивнул головой Эрк. — Ладно, давай собирайся. Времени мало…03.02.1898 …САСШ, поезд Филадельфия — Нью-Йорк, грузовой вагон… (день)
— …и какого хрена… в конце концов… ты не взял нам билеты… в нормальный пассажирский вагон… — Миледи чуть ли не рычала от злости. — Я тебе что… ГРУЗ?! — Нет, Миледи… — Ковбой прекрасно понимал, насколько он виноват, и поэтому старался не очень сопротивляться, когда им стучали о стенку. — Вы не груз… — Вы кошмар с лапками… — Тигра не смог удержаться от комментария, за что почти мгновенно и поплатился. Кулак у Юли не очень большой, да и мышцы не сильно накачаны. Зато удар поставлен хорошо… Когда вы неожиданно получаете в живот такой, хорошо поставленный удар, вам его обычно хватает… так что становится уже не до разговоров… Вот и Тигре хватило… — Избиение младенцев… Часть… не помню номер. — Дима взял жену за плечи и аккуратно отодвинул в сторону. — Успокойся, милая, им на сегодня хватит… Продолжишь потом… если захочешь. — И не калечь нам технический персонал! — Эрк был не менее зол, но руки все же старался из-за такой, как он считал, мелочи не распускать. — Или ты умеешь работать со сварочным аппаратом? — Хорошо… Проехали… Отпусти! — Юля вывернулась из рук мужа и, плюхнувшись на один из ящиков, ткнула пальцем в сторону Артема. — И этому раздолбаю вы хотите поручить какие-то дела в Европе?! Он вам наделает… — Я ОЧЕНЬ НАДЕЮСЬ… на то, что в Европе подобных проколов не будет… Ведь не будет же, правда? Вы со мной согласны, мистер Уильям Коуби? — Я в этом абсолютно уверен, герр Эрк Гауптманн… — Артем тоже уселся на ящик, стараясь при этом держаться подальше от Миледи. — Клянусь своим новеньким канадским паспортом! Первым не выдержал Киборг… к его громовому хохоту присоединились сначала Эрк, потом Ковбой Билли, потом, махнув рукой, Миледи и даже отдышавшийся Тигра. Причиной столь дружного веселья служили выданные в портальной конторе документы — швейцарский немец Эрк Гауптманн и канадец Уильям Коуби — это было более-менее нормально; Андрей стал австралийцем Бобом С. Мантайгером — уже круче; но английская семейная пара Пол и Софи Киборг — те, кто оформлял паспорта, явно не страдали от отсутствия чувства юмора! Или наоборот…03.02.1898 …там же… (чуть позже)
По правде говоря, Артем был не так уж и сильно виноват в ситуации с билетами. Лихорадочные… но тщательные, с многократными перепроверками — «А мы ничего не забыли?!», сборы группы, отправлявшейся в Мексику. Доставка этой самой четверки в порт и посадка на корабль. Возвращение в гостиницу к остававшемуся «на хозяйстве» Олегу. Сортировка и упаковка, на этот раз в специально купленные прочные ящики, ранее распакованных вещей. Доставка их на вокзал. Погрузка в заказанный еще со вчерашнего дня грузовой вагон — «Какая, на хрен, тонна?! Да они совсем оборзели!!!» — «Американская, кретин! Тысяча фунтов!»… А спали они в последний раз в отеле при Портале… да и то не слишком долго. Неудивительно, что о пассажирских местах он просто элементарно забыл… Удивительно, что забыл только о них. Тем не менее виноватым он себя чувствовал. И был готов искупить… И искупал: пока Дима, Юля и Олег, соорудив себе из обнаруженной в вагоне упаковочной соломы и камуфляжных комплектов импровизированные постели, мирно дрыхли за все прошедшие сутки сразу, он в очередной раз проверял по списку «европейскую» часть багажа… — Сорок второй, четыре сменных ствола… — Есть… Правда, вместе с Эрком… — Тридцать четвертый, два сменных ствола… — Есть… …но тот, по слухам, мог не спать по нескольку суток… — «Хоган», два сменных ствола… — Что?.. — Ну… «Холек-Ган», сокращенно — «Хоган»… — А-а-а… Понял… Есть… …или несколько суток не просыпаться — в зависимости от ситуации…04.02.1898 …САСШ, Нью-Йорк, порт… (вечер)
Чуден нью-йоркский порт при тихой погоде… если у вас по какой-либо причине отсутствует обоняние… или вы убежденный панк… или мизантроп… или мазохист… Двое, стоящие в данный момент на пирсе, не принадлежали ни к одной из вышеперечисленных категорий… им просто было наплевать! И не такое видали… — Повторим еще раз, пока есть время… — Эрк был мрачен. — Да не дергайся ты так, Капитан! Все у меня будет нормально, — отоспавшийся Артем излучал спокойствие и жизнерадостность. — Это ж, черт его забери, не «Титаник»! А в Европе… Ну что со мной может случиться в Европе?! — Все что угодно… Так что без тэтэшника чтобы из помещения не выходил! И в помещении далеко не убирай… — Яволь, майн фюрер! — ехидная усмешка… — Блин! Хоть бы ты, Максимыч, не подкалывал! — настроение у Эрка ненадолго улучшилось. — Ладно, давай по-быстрому основные позиции и свободен… На лице Артема ясно обозначилась покорность судьбе. — На «Большом Кайзере» прибываю в Германию… — заученно зачастил он. — Потом еду на завод к Маузерам — договориться о регулярных поставках… Потом в Швейцарию… Да, кстати, ты мне так и не объяснил, почему именно в Швейцарию, а не в Данию? Все-таки там я мог бы обратиться напрямую к Мадсену… — Ибо — не потянут! Невзирая на Мадсена и его пулеметный фанатизм… Ты вспомни, сколько времени они осваивали производство пулемета в нашем мире? Три года! А нам уже к началу лета нужны будут как минимум несколько десятков стволов. Да и по качеству работы «гномы» вне конкуренции… — Ладно, хрен с тобой, еду не к морю, а в горы. Там патентую стволы на наше имя и заказываю их производство в SIGe. Если получится — в обмен на лицензию или патент. Если нет — за бабки… Но это вряд ли. Я их дожму! — Постарайся. В нашем-то мире гномики внимательно относились к армии, ни на какой нейтралитет при этом невзирая… — Слушай! А если сначала — к гномам, наладить дело, а уж потом — к Маузерам? Чего мне туда-сюда мотаться? — Решишь на месте. Если достанешь в Бремене патроны к пулеметам — дуй сразу в горы… Дальше? — Дальше… Связь держу телеграфом с Гаваной… А может, лучше с Сантьяго? Ты же вроде бы как говорил о Сантьяго, Гуантанамо и провинции Орьенте… — Там со связью хреново. А в Гаване или где-нибудь рядом все равно кто-нибудь из наших будет сидеть. С рацией… — Когда налажу там производство и получу первую партию — опять к Маузерам, закупаю патроны, пистолеты и, если получится, карабины… Фрахтую трамп, гружу все это барахло в трюмы и везу к вам… Вроде все! — Так… Теперь о сроках… Тебе надо успеть либо в Гавану до двадцатого апреля, либо в Сантьяго до двадцатого мая. Иначе нарвешься… Если не будешь успевать — иди на Багамы или на Ямайку. Оттуда свяжешься с Гаваной и… — …и запрошу инструкции! Эрк, блин, ну что ты со мной, как с маленьким! — Запасы терпения у Билли явно заканчивались. — Что бы там ни говорил Кобчик, но у меня в голове не только справочник по стволам и калибрам! Мозги там тоже есть! — Да не дергайся ты! На самом деле это я так… себя успокаиваю. Все-таки тебе в одиночку… — Ниче, прорвемся! — Ну ладно, пора прощаться… — До встречи, майн фюрер! — А в морду?!05.02.1898 …САСШ, Нью-Йорк, отель на 12-й улице… (вечер)
— Общий привет! — Дима был непривычно весел и жизнерадостен. Создавалось впечатление, что он как минимум выиграл в лотерею… — Киборг! Ответь-ка мне, пожалуйста, на один вопрос… — задумчиво посмотрел на вошедшего Эрк. — На хрена тебе та гнутая грязная железка, которой ты так нежно и трепетно размахиваешь? — О, блин! — Киборг с удивленным видом уставился на короткий неровный ломик, испачканный чем-то красным, который действительно сжимал в правой руке. Затем его лицо просветлело… — Тьфу ты, забыл, однако… Теперь понятно, почему портье под стойку полез… — Что случилось? — перешла ближе к делу Миледи. — Да отморозки наехали… прикинули, что я лох голимый… — А по-русски?.. — Ну… — Он, швырнув железяку в угол, осторожно присел на угол стола. — Четверо местных дураков почему-то решили, что у них получится меня ограбить… — Они ошиблись? — Еще как! — Понятно… А КРОМЕ улучшения местной криминогенной ситуации, ты еще что-нибудь полезное за сегодня сделал? — А как же! Герр Штайнер мне клятвенно пообещал, что завтра, максимум послезавтра, наш заказ будет у него. Полностью… — Лучше, если завтра, — вклеился в разговор Олег. — Седьмого утром отходит «Пенсильвания», а следующего судна придется ждать еще не меньше недели. И к тому же «Роджерс» пойдет вдоль побережья с заходом во все порты подряд… — Так уж и во все… — Почти что. Во все крупные, так точно… а старушка «Пенсильвания» идет почти прямо в Гавану. Ну, только через Майами… Грустно будет упустить такой случай… — Не от нас зависит… — Эрк задумчиво посмотрел на остальных. — Хотя, если мы опять воспользуемся завещанием амебы и… — А может, хватит?! — Юля была явно против этой идеи. — Нас и так уже осталось четверо из девяти! Амеба завещала делиться, но мы-то не амебы!!! — Да успокойся ты! Нет так нет… Просто хотелось бы прибыть пораньше, чтобы успеть на фейерверк… — Какой фейерверк?! — С которого все официально началось… — Взрыв «Мэйна». У нас это случилось пятнадцатого. — Дима слез, наконец, с угрожающе скрипящего стола и пересел на диван. — Все равно не получится. По расписанию «Пенсильвания» приходит в Гавану шестнадцатого. Так что здесь нам не повезло… — Тогда — ну и фиг с ним… Тигра, так, на всякий случай, завтра с утра закажи нам места на «Пенсильвании», но пока не оплачивай… Миледи, что ты там выяснила в этом агентстве? Как у нас с возможной базой? — Есть у них несколько подходящих нам вариантов… В продаже сейчас четыре поместья возле Гаваны и пара десятков плантаций, разбросанных по всему острову… В том числе есть и возле Сантьяго… кажется, две или три. Причем все поместья и шесть плантаций — с выходом к морю. Вот только цены… — Цены? — Не так чтобы все там особенно дорого, но… — Но?.. — Но когда вы, ребята, оплатите все, что поназаказывали у этого чертова немца и если мы не залезем в резервный фонд, то ни на какую плантацию, даже самую дешевую, денег нам не хватит! Хрен с ними с патронами, но… Обязательно нужно было брать СТОЛЬКО «маузеров»… или это из чистого хомячества? — Мать его за ногу… а на что хватит? — А без того, что я сказала, только на один из вариантов — я его для себя назвала «Домик у моря»… Некая одинокая — в смысле совсем без земель, потому и так дешево, хотя сам по себе дом вроде бы как бы вполне цел, гасиенда. С романтичным названием «Puerto Reservado», то бишь в переводе с испанского — «Тихая Гавань». — Это в смысле один из тех вариантов — с выходом к морю? — Ага… — Юля открыла папку и зашелестела бумагами. — Где же тут это было-то… Вот! «…причал и лодочный сарай…» и еще — «…глубины в бухте достаточны для небольших кораблей…» Не знаю, что тут имеется в виду… — То, что нам надо! Прямо сейчас… упс, то есть прямо с утра… покупай эту самую «Гавань»! Там за ней кто-то присматривает или все в разгроме и запустении? — В конторе утверждают, что — да… какой-то их местный представитель… мистер Парсонс, что ли… а как там на самом деле… — Понятно… Все равно покупай!06.02.1898 …там же… (день)
— Капитан!!! — с громким криком влетел в комнату Тигра. — Чего орешь? — Эрк сидел в кресле и спокойно курил, размышляя о мировых проблемах типа «Что я, мать вашу, буду курить, когда взятые с собой сигареты закончатся?». Местные сигареты он уже попробовал и был от них совсем не в восторге. Оставалось переходить на сигары… или на трубку… — Фриц прислал пацана с запиской! Наш груз уже в порту! Эрка на ноги как пружиной подбросило. — Где?! — Что где? — Записка где, жертва высшего технического образования?! — Ааа… Вот… а почему жертва? — Потому что… — Эрк слегка морщился, читая готический шрифт. — Так! Отлично! Сейчас же — пулей — лети оформлять нам места на «Пенсильвании». Я — в порт, как закончишь — найдешь меня там… Вернутся из земельной конторы Киборг с Миледи… а, черт! Не успеешь… Оставлю им записку… — Он торопливо начал что-то писать. — Капитан, а все-таки… — ТЫ ЕЩЁ ЗДЕСЬ?!07.02.1898 …САСШ, Нью-Йорк, порт, верхняя палуба «Пенсильвании»… (утро)
— Раз, два, три, четыре, пять… Начинаем отплывать… Все, кто знал ее достаточно долго, напряглись: когда Юля говорит стихами — стоит держаться от нее подальше. Целее будешь. Эрку и Диме это было известно лучше, чем кому бы то ни было. А уж если она решила переиначить для этого текст собственной песни… — Ты — наемник, я — солдат… Мы плывем на маскарад… Олег, не настолько хорошо знакомый с данной особенностью, но обладавший отличным инстинктом самосохранения, сделал было попытку незаметно исчезнуть с верхней палубы в неизвестном направлении. Не успел… Эрк заговорил раньше: — Кстати, о маскараде… Миледи, я предлагаю вам, взяв с собой Тигру, спуститься в каюту и заняться там с ним подгонкой камуфляжа… Он у нас технический гений — вот заодно и «Зингер» наладит… — А вы чем в это время заниматься будете — дамочек клеить?! — С ходу отвлечь Миледи не получилось. — Вряд ли какие-либо дамочки окажутся в трюме. — У Эрка уже был готовый ответ. — Мы с Киборгом пойдем туда и займемся тяжелой мужской работой… — И какой же такой работой, хотела бы я знать, вы будете заниматься в трюме, если это, конечно, не секрет? — Будем там ленты набивать… а то патроны у нас — отдельно, ленты — отдельно… Непорядок, однако… — Он ткнул локтем в бок усиленно закивавшего Дмитрия, и они двинулись в сторону идущего вниз трапа. — Да и камуфляж подгонять нам особо не надо… — Ну-ну… идите… работнички… — Две из потенциальных жертв ускользнули… но оставалась третья! — Пошли! Будешь заставлять это гениальное изобретение работать! За что-то же тебе диплом дали…Файлы, полученные в ходе хакерской атаки на главный сервер Службы Безопасности Украины (СБУ).
Примечание: при скачивании массив был поврежден, информация восстановлена частично, утерянные фрагменты заменены знаком: (…)
Директория: ролевое движение (РД) Папка: персональные файлы Файл № (…) Юлия, она же Миледи, она же (малоиспользуемое) Темный Корректор, в РД пользуется авторитетом, один из неформальных лидеров (статус — «Мастер») (…) группа Миледи ограничена по составу, кандидаты проходят строгий отбор (внедрение непосредственно в группу не удалось) (…) Биографические данные: (…) год рождения 1974 (…) семейное положение: замужем, муж (…) Дмитрий, он же Киборг (см.) (…) образование: высшее (Киевская академия МВД (…) специализация — судебная психология) (…) годах работала психологом в МВД Украины (…) научные работы: «Психологические аспекты подростковой преступности», «Ролевые игры как метод психологической реабилитации», «НЛП в работе с подростковой психикой» (…) источники дохода — неизвестны (…) часто выезжает в Российскую Федерацию, официально — «на Игры» (…) Политические убеждения: (…) политически нейтральна (…) в деятельности каких-либо политических партий и движений официально не участвует (…) расшифровка магнитофонной записи: «…а в ЭТИ игры я не играю. Почему? — спросите Эрка, он вам даст расклад по трем пунктам…» (…) к Оранжевой Революции отнеслась отрицательно (…) расшифровка магнитофонной записи: «…меня не интересует ни психология толпы, ни технологии психологической обработки этой самой толпы — в нужном Вам направлении. Толпа меня вообще не интересует…» (…) ВНИМАНИЕ! (…) По непроверенным данным (…) владеет техниками нейролингвистического программирования (…) прекрасно разбирается в токсикологии (…) ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!! В случае попытки задержания (…) уровень опасности — высокий (…) при себе может иметь контактное либо вводимое (шприц) отравляющее вещество (…) Местонахождение в данный момент: неизвестно. Территорию Украины покинула.
10.02.1898 …Мексиканский залив, каюта на борту «Одинокой Звезды»… (день)
— Лейт… — Игорь был непривычно задумчив. — Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос… — И на какой же? — Лейт, казалось, была полностью поглощена обработкой ногтей на левой руке. Маникюрная пилочка так и мелькала… — Куда мы направляемся? — В Мексику… — Я, как ни странно, в курсе… — Так к чему был вопрос?.. — Да я сегодня глянул на карту этой самой Мексики… — Это уже прогресс… Ты узнал, что такое карта… — Ага, узнал… а еще я узнал, где именно находится город Кампече!.. — И где же, согласно этой самой карте, он находится?.. — На Юкатане! Лейт, блин, что мы, черт возьми, забыли на Юкатане?! — Парень вскочил и начал расхаживать по каюте. — Не ори, не в лесу… Ты вообще-то помнишь, ЗАЧЕМ мы плывем в Мексику, а? — Нанять бойцов для нашей маленькой частной войны… — Ответ правильный. Садись. Пять. — НО! Поправь меня, если я ошибаюсь, — планировалось, что мы будем это делать на южном берегу Рио-Гранде… а не на южном берегу Мексиканского залива! — Ты не ошибаешься… — Тогда… Повторяю вопрос — что мы забыли на Юкатане?! — Усложняю задачу… Что нам нужно для того, чтобы «нанять бойцов для нашей маленькой частной войны»?.. — Найти их и нанять! — для Игоря ответ был очевиден. — Как именно нанять?.. — Татьяна переключилась на правую руку. Левой рукой она держала пилочку так же уверенно. — За деньги, блин, за золото! Золото… — Игорь замер и ошалело уставился на собеседницу. — Лейт… Скажи, что я ошибаюсь… Скажи, что это неправда… Скажи, что мы не… НЕ БУДЕМ ИСКАТЬ КЛАД!!! — Ты не ошибся… Будем… — Черт!!! — Игорь с размаху рухнул на койку и уперся в потолок остановившимся взглядом. — Эрк был полностью, абсолютно прав… Это — экспедиция идиотов… Что же я здесь делаю… — Сам напросился… — Лейт наконец закончила обработку ногтей и теперь получала удовольствие от созерцания медитирующего в потолок Барта.13.02.1898 …Германия, Бремен, вокзал… (утро)
Бремен Артем покидал без особых сожалений. Город ему не понравился. Зато заставил оценить ВСЕ прощальные советы Капитана. Особенно о тэтэшнике: прямо в порту, сразу после получения багажа, его попытались ограбить! Правда, германскую полицию он по ходу дела тоже оценил. С лучшей стороны. Бравые die Polizisten[9] в количестве десяти человек появились меньше чем через пять минут после окончания стрельбы! По сравнению с началом XXI века прям-таки космическая скорость, а если учесть, что они БЕЖАЛИ НА ЗВУКИ ВЫСТРЕЛОВ (судя по потным лицам и хриплому дыханию)… Впечатлило. Очень! Еще более поразила Артема, чья любовь к оружию неоднократно приводила его дома к столкновению с тамошними служителями «закона и порядка», реакция этих самых die Polizisten на произошедшее. Единственный вопрос, заданный ими по поводу его пистолета: «Чье это оружие, герр Коуби?» Причем не в смысле — «Чей ствол, бля?!», а в смысле — «Вы не подскажете, чье это производство?». Понравился… Ковбой свалил происхождение тэтэшника на SIG, но предупредил обрадовавшихся было стражей порядка, что эта модель — экспериментальная, получена им в подарок и в продажу еще не поступала. По поводу стрельбы вообще и трех имевшихся в наличии трупов вопросов вообще не возникло! «Туда им и дорога…» А еще он в Бремене… нанял слугу! Улаф Хансен, здоровенный матрос-норвежец с абсолютно отмороженным выражением на бородатом лице, попался Билли на глаза в припортовом квартале. Примерно в такой же ситуации, в которой он сам побывал незадолго до… В роли потенциальной жертвы ограбления. Из чувства солидарности Ковбой снова достал тэтэшник… Этих гопников было больше, и оказались они гораздо нахальнее предыдущих. Даже извлекли из карманов какие-то плевательницы и попытались стрелять в ответ! Стрелять они не умели… К тому же, увлеченно давя на спусковые крючки, неосторожно отвлеклись от предыдущего объекта… а зря! Поглядев на Хансена в деле, Билли понял на практическом примере, КАК ИМЕННО его предки-викинги держали в страхе всю Европу. Это действительно было страшно! Не дожидаясь на этот раз прибытия Закона (неизвестно, как отнеслись бы бравые die Polizisten к покрытому своей и чужой кровью Улафу), победители отправились в «Матросский Дом», где остановился Хансен. Тому необходимо было как минимум помыться и переодеться. Потом они душевно обмыли знакомство и победу в ближайшем трактире, и к концу вечера Артем окончательно решил, что ему не помешает хоть какой-то знаток местных реалий. Что подумал по этому поводу потомок викингов, осталось тайной, но он, пожав могучими плечами, согласился пока пожить без моря… «Надо обязательно купить в дополнение к тэтэшке хотя бы парочку девяносто шестых „Маузеров“. Исключительно для собственного использования. Лишними они явно не будут. Да и Улафу ствол не помешает…» — думал Артем, глядя из окна купе на уплывающий назад Бремен. На полу стояли зашитые в серую парусину и перевязанные веревками ящики с тщательно упакованными пулеметами и коробки с патронами. На противоположном диване храпел Хансен. Впереди их ждала Швейцария…Глава 2, адаптационная и — немного аналитическая…
…в жизни все не так, как на самом деле, (с) А на самом деле в жизни ВСЁ не так…
16.02.1898 …Куба, Гавана, акватория порта… (утро)
«Пенсильвания», старый трансатлантик, проданный в свое время из-за общей обветшалости и полной непригодности к дальнейшим межконтинентальным рейсам, до сих пор вполне исправно коптил небо на линии Нью-Йорк — Веракрус (с заходом в Майами и Гавану). Нынешние пассажиры бывшего охотника за «Голубой Лентой» (так ни разу и не полученной), не чувствуя никакого почтения к ветерану самых длинных гонок мира, толпились на палубе, готовясь сойти на берег и попутно любуясь на военные суда, стоящие в гавани… — Капитан, ты не подскажешь, какое у нас сегодня число? — спросил Киборг, не отрывая странно застывший взгляд от одного из них. — А то я что-то запутался… — Шестнадцатое, а что? — Тогда… — Он резко ткнул рукой в сторону рассматриваемого им до того корабля. — ЧТО ЭТО СТОИТ НА РЕЙДЕ??? — Ну, знаешь ли… Корабль… Военный… Большой… С пушками… — Какой именно корабль?! — Учти, пожалуйста, что из всего многообразия типов военных кораблей я могу с гарантией опознать только подводную лодку и авианосец… их-то я точно ни с чем не спутаю! Все остальные являются для меня большими водоплавающими хреновинами. С пушками. — Так вот, слушай меня внимательно… Это «Мэйн». — Ага! Значит, на фейерверк мы успели… — Если он состоится… — То есть? — Эрк! Проснись! «Мэйн» должен был рвануть пятнадцатого! — Блин… И что из этого следует? — Две вещи — во-первых, это НЕ НАШ мир… — Все правильно — это копия… — …и не его точная копия! А из этого следует, во-вторых, — все наши данные и расчеты мы можем с абсолютно чистой совестью пойти и выбросить в сортир!!! Эрк задумался. Через несколько минут он, махнув рукой в сторону «Мэйна», рассмеялся и хлопнул Дмитрия по плечу. — Если ты сделал данный глубокомысленный и печальный для нас вывод только из наличия в гавани этой старой бронированной галоши, то пора снимать тебя с должности начальника аналитического отдела… — Да пойми ты… — Стоп! Ты уже высказался, теперь моя очередь. Ты провел анализ, основываясь на неверных исходных данных. Точнее сказать — на неполных. Поправка номер раз — в этом мире существует Портал. Следствие номер раз — это точная копия нашего мира до определенного момента. До момента появления в Портале первого из Игроков. Поправка номер два — ни количества, ни целей, ни возможностей других Игроков мы не знаем. Следствие номер два — Игроки вносят в эту реальность изменения, о сущности которых мы с тобой можем только догадываться. Возможное следствие, применительно к «Мэйну», — кто-то захотел помешать взрыву. И помешал! — Понял… Я — дурак! — Нет ты не дурак… дурак бы — не понял! А насчет данных и расчетов… «Ни один план не выдерживает соприкосновения с реальностью». Точка. Конец цитаты. — Эрк улыбнулся и закурил. — Именно поэтому я предпочитаю схемы…Файлы, полученные в ходе хакерской атаки на главный сервер Службы Безопасности Украины (СБУ).
Примечание: при скачивании массив был поврежден, информация восстановлена частично, утерянные фрагменты заменены знаком: (…)
Директория: ролевое движение (РД) Папка: персональные файлы Файл № (…) Дмитрий, он же Киборг, он же, возможно (документально не доказано, зафиксированные свидетельские показания отсутствуют), Рыцарь Света (…) в РД пользуется авторитетом, один из неформальных лидеров (статус — «Мастер»), но своей группы не имеет, входит в группу Миледи (см.) (…) Биографические данные: (…) год рождения 1972 (…) семейное положение: женат, жена (…) Юлия, она же Миледи (см.) (…) образование: высшее (КГУ, факультет — физико-математический (…) специализация — системный анализ) (…) по специальности официально не работал (…) источники дохода — участие в разработке компьютерных игр, переводы с иностранных языков (английский, немецкий) (…) является постоянным членом «Военного Клуба» (…) часто выезжает в Российскую Федерацию, официально — «на Игры» (…) Политические убеждения: имперец (…) антиглобалист (…) расшифровка магнитофонной записи: «…и вообще — однополярный мир — это мерзко и гнусно! Именно в однополярном мире и развивается все это, наблюдаемое нами, дерьмо…» (…) в деятельности каких-либо политических партий и движений официально не участвует (…) к Оранжевой Революции отнесся резко отрицательно (…) ВНИМАНИЕ! (…) По непроверенным, данным, под кличкой Рыцарь Света принимал участие в деятельности международной экстремистской организации «Rainbow» («Радуга») (см.) (…) зафиксировано участие Рыцаря Света в следующих операциях «Rainbow» (см.) — «Кристобаль» (серия убийств наркодельцов в Колумбии); «Охота на голубей» (серия взрывов в популярных гей-клубах Европы и США) (…) ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!! В случае попытки задержания (…) уровень опасности — высший (…) владеет приемами рукопашного боя (…) физически — очень силен (…) при себе может иметь стальной прут, замаскированный под деревянную трость (…) Местонахождение в данный момент: неизвестно (…) территорию Украины покинул.
16.02.1898 …Куба, Гавана, недалеко от порта, Prea de la Playa...[10] (день)
— И как долго нам еще сидеть на чемоданах? — Тигра злился. Ему было жарко… и скучно. — Прошел уже почти час. В конце-то концов, сколько можно искать одну-единственную контору по недвижимости в одном-единственном районе? — Столько, сколько понадобится! — Юле, конечно, тоже было жарко и скучно, но терпения у нее было гораздо больше. — Ты забыл сказать «…абсолютно незнакомого города в абсолютно незнакомой стране…». — Ну, вроде же Киборг бывал и на Кубе, и в Гаване… — Нет. Не на Кубе. В Колумбии. Но лучше его об этом не спрашивать. Так же как Эрка — о Югославии. — Ты имеешь в виду… — Ага. Могут послать. Далеко и надолго. А даже если и не пошлют, то правды все равно не расскажут… — А тебя о чем нельзя спрашивать? Ну… чтобы не спросить… ненароком… — Меня… — она криво улыбнулась, — о родственниках, пользуясь их отсутствием… — Упс… — А теперь посторожи-ка сам. Пойду, прогуляюсь…16.02.1898 …Куба, Гавана, телеграфная станция… (примерно в то же время)
— Есть? — Да. Лаконисты, блин… «Кампече» — это Лейт. И «Купил. Цюрих» — Билли. Просто море информации! Купил — что? — Очень просто. Ковбой смог купить патроны в Бремене, потому-то и едет прямо в Швейцарию. В Цюрих. — А Лейт? — Контролька. Даю перевод: «Добрались благополучно. Пошли за золотом». — Если так, то пока все идет нормально… Ну что, пошли к этому самому мистеру Роберту С. Парсонсу? А то боюсь, что Миледи с Тигрой уже там озверели… На таком-то солнце.16.02.1898 …Куба, Гавана, портовый район… (чуть позже)
Юля не заметила, что уже далеко углубилась в узкие прибрежные улочки. Заблудиться она не боялась. Как, спрашивается, можно заблудиться в сотне метров от моря? Сейчас Миледи очень хотелось побыть одной… Одинокую, прилично — если не сказать богато — одетую сеньору-гринго, непонятно что забывшую в этом квартале, первым заметил Одноглазый Хуан. Он пихнул локтем своего компаньона, Лысого Пико, и что-то быстро зашептал ему на ухо. Потом добычу, пришедшую прямо в руки, заметили и остальные, но… Лысый уже стоял на ногах и с высоты своих без малого семи футов роста обводил всех внимательным взглядом. Все стало ясно. Хуан и Пико, как всегда, ни с кем делиться не собирались. Сволочи… Глубоко задумавшаяся Юля заметила эту парочку, вставшую у нее на пути, когда до них оставалось уже не больше пяти шагов. «Местная фауна… — подумала она, разглядывая здоровенного полуголого мулата, в руке которого поблескивала на солнце отполированная от долгого употребления железная цепь, — побольше Димки будет». Второй, что был пониже ростом, с желтой от малярии кожей и жутковатыми шрамами на левой стороне лица, подбрасывал на ладони открытую наваху. Зрители приготовились к представлению… и оно не заставило себя долго ждать. Хотя и несколько не то, на которое они рассчитывали… Потенциальная жертва парочки ladrones[11] неожиданно улыбнулась. Над улицей прозвучали два резких сухих хлопка. Лысый и Одноглазый почти одновременно рухнули на спину, прижимая руки к низу живота и громко крича. Только тогда наблюдатели заметили в руках у сеньоры тупоносый слабо дымящий пистолет… Несколько минут Юля, не обращая внимания на дикий захлебывающийся вой, внимательно рассматривала корчащиеся тела. «Что чувствуешь, когда убиваешь человека? — вспомнилась ей фраза из дурацкого боевика. — Ничего, просто прицеливаешься и нажимаешь курок…» Миледи снова выстрелила, всадив каждому по пуле в голову. Неторопливо обвела взглядом окрестные дома. Тихий, мелодичный, хотя и немного хрипловатый голос задумчиво произнес: — Запомните. В следующий раз добивать не буду. Пожалею… патроны. «Капитан все-таки абсолютно прав… — размышляла женщина, неторопливо шагая в сторону набережной, — в том, что это мир непуганых идиотов!» Настроение после всего случившегося немного улучшилось, и она решила вернуться обратно к «несчастному, одинокому, всеми брошенному» Тигре…16.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
Земельные маклеры ничуть не обманули. Скорее — недоговорили… Гасиенда, действительно, находилась в прекрасном состоянии. Даже с положенным по штату персоналом. Повара, садовники, конюхи, прачки, уборщики… Всего человек сорок… не считая охраны. Больше трех десятков бравых ирландцев с дробовиками в руках по очереди патрулировали округу верхом и дежурили в воротах… Насчет выхода к морю — тоже… Даже более того! «Причал и лодочный сарай…» Ну… если длинную каменную набережную с двумя каменными же пирсами, высоким волноломом, прикрывающим достаточно большую акваторию, и невысокой башней маяка на конце волнолома можно назвать «причалом»… а что-то вроде мокрого дока, в котором стоял паровой катер размером с хорошую яхту — «лодочным сараем»… К катеру прилагалось два механика, четыре кочегара, пять матросов и юнга! В качестве капитана, очевидно, планировался сам владелец катера… Также в распоряжении новых владельцев оказались и другие плавсредства — у одного из пирсов покачивалось больше десятка парусных лодок разного размера и вида… — Прислуге, наемникам и команде катера нами заплачено только до конца этого месяца, — объявил Парсонс. — Потом вы должны либо платить им сами либо нанять других служащих. Кроме лодок, был и наземный транспорт… Несколько вполне современных для этого времени экипажей и две старинные кареты в неплохом состоянии. В конюшнях стояли и жевали сено больше полусотни верховых и упряжных лошадей. Само здание… Это было нечто! Для съемок «Унесенных ветром» или любой голливудской ленты о «старом добром Юге» другую натуру можно было и не искать. Причем вся мебель, посуда и даже постельное белье были в полной сохранности… Получить ТАКОЕ за ту не очень большую сумму, заплаченную в Нью-Йорке… В результате ознакомительного осмотра все ходили просто в восторге. Кроме Эрка. С каждым новым восторженным вскриком Киборга, Миледи или Тигры он все больше и больше мрачнел. Его бережно выращиваемая и тщательно культивируемая паранойя во весь голос вопила: «ЧТО-ТО НЕ ТАК!!!» Наконец он не выдержал… — Мистер Парсонс! Вы бы не могли ответить мне еще на один вопрос… — Эрк спокойно подошел к уже было попрощавшемуся и выходящему из дома представителю фирмы, молниеносным движением схватил его за лацканы шикарного белого пиджака и со всего размаху стукнул им о стену. — Во что мы вляпались?! — Эрк… Капитан… Братишка… Ты чего?.. — попыталась было остановить его Юля, слегка обалдевшая от такой резкой перемены. Гораздо больше обалдевший Парсонс только беззвучно, как рыба, открывал рот. — Не спеши с выводами, милая… — остановил ее Киборг, тоже уже начавший что-то подозревать. — Давай-ка лучше послушаем мистера Парсонса… — Знаете, дорогой Роберт… — Эрк сопровождал каждое слово очередным ударом о стену. — Я ведь буду выбивать из вас пыль до тех пор, пока вы не расскажете мне все… Причем расскажете правдиво и без утайки… А если вы, мой милейший Бобби, подохнете в процессе… — Парсонс глядел на него выпученными от ужаса глазами. — Я поеду в Гавану и отловлю там еще кого-нибудь из ваших коллег… И продолжу это приятное занятие уже с ним… Но вам к тому времени уже будет все равно… — Спасите меня… — с трудом выдавил из себя несчастный клерк, заметив Патрика О'Лири, командира охраны, стоявшего за приоткрытой наружной дверью с дымящейся сигарой в зубах. Но наемник только выпустил изо рта очередную струю дыма. — Он же меня убьет… — Вывод правильный… — Эрк, не прекращая своего занятия, повернул голову и кивнул охраннику. Тот слегка поклонился в ответ. — Ответ неверный… — Я… Я… все… скажу… — никогда еще Роберту С. Парсонсу не было так страшно. Внезапному превращению флегматичного бородатого толстяка в берсерка с железной хваткой и ледяным взглядом просто не было места в его предыдущей жизни. — Только… не… бейте… меня… — Не вздумай мне тут врать… — Эрк отпустил допрашиваемого и, брезгливо поморщившись, отряхнул руки. — Давай, слизняк, выкладывай! Представитель фирмы медленно сполз по стене на пол. Его голова безвольно моталась из стороны в сторону. На белых штанах расплывалось мокрое пятно. — Эта гасиенда… — дрожащим голосом заговорил он. — Она из конфискованных… Ее бывший владелец сейчас… один из генералов у повстанцев… — Нервно сглотнул. — Он поклялся… что заберет дом обратно… Мы знали… когда взялись продавать… Поэтому выставили лот… в главной конторе… В Нью-Йорке… — Посмотрел на Эрка и еще сильнее вжался в стену. — Но там тоже быстро узнали… Потому и продали… так дешево… Я не виноват!! — Ну, вот и все… — Капитан, крепко ухватив Бобби за воротник, поволок его по полу в сторону двери. — А ты боялся… Мистер О'Лири! — обратился он к охраннику. — Проследите, пожалуйста, чтобы этот господин покинул наши владения. — Эрк в последний раз взглянул на безвольно обвисающее тело. — Вали теперь на фиг отсюда… Дристун хренов… Быстро!!! Резкий окрик будто стегнул Парсонса электрическим током. Он вскочил и со всех ног помчался к своей коляске. Наемник хмыкнул и неторопливой походкой двинулся за ним вслед. Эрк всем телом развернулся к остальным: — Вот так-то… — достал сигарету и закурил…16.02.1898 …там же… (чуть позже)
— Господин Гауптманн, — О'Лири был спокоен и невозмутим. — К сожалению, я обязан доложить крайне вам неприятную новость… — Какую именно, Патрик? — Кто здесь был спокойнее и невозмутимее, охранник или Эрк, понять было совершенно невозможно. — В ближайшей округе появились бандиты. Сегодня, пару часов назад, они убили и ограбили господина Парсонса, когда он возвращался в Гавану… Прикажете усилить посты? — Оставляю это на ваше усмотрение, мистер О'Лири. Вы же у нас начальник охраны, не так ли? — Капитан закурил. — Зайдите ко мне завтра с утра, нам с вами нужно будет кое-что обсудить, а пока что можете быть свободны. Спокойной ночи. Выспитесь хорошенько… — До завтра, господа. Спокойной вам ночи… — Так. На завтра. — Эрк наклонился вперед, постукивая ребром ладони по подлокотнику кресла. — Тигра… оцениваешь местные производственные возможности и начинаешь делать пулеметные станки. Они нам очень скоро понадобятся. Образец у тебя есть. Киборг, Миледи… Вы прямо с утра в Гавану. Собирайте там всю доступную информацию. Нам нужен комплексный анализ ситуации. Я еще разок внимательно пройдусь по всему поместью. На этот раз вместе с Патриком. Заодно познакомлюсь и с остальными. — Я это так понимаю, — задумчиво протянул Дима, — что инструкторский взвод мы себе уже нашли… — Эрк, — не менее задумчиво добавила Юля, — а когда ты успел поговорить с этим Патриком О'Лири? Я имею в виду о мальчике Бобби… — Я с ним об этом не говорил… — А почему же тогда… — Потому что… — Эрк расслабленно откинулся в кресле. Его глаза искрились весельем. — Миледи, неужели вы могли подумать, что два наемника не поймут друг друга без лишних слов?21.02.1898 …Куба, побережье к западу от Матансаса, где-то в скалах… (утро)
Пули с пронзительным визгом рикошетили от камня, за которым он лежал. Кусок скалы был толстым, надежным… Покидать такое лежбище не хотелось. Но надо. Сергей прикурил длинную сигару и несколько раз с наслаждением затянулся. Потом, хитро улыбнувшись, аккуратно положил дымящий цилиндр на небольшой выступ над головой, а затем, плотно вжимаясь в землю и волоча за собой рюкзак, сдвинулся на несколько метров назад и быстро переполз еще на пару десятков вправо. Здесь немного ниже был импровизированный бруствер… Зато перед ним рос шикарный куст! Теперь Серый, пристроив ствол АКМа в развилку его довольно толстого ствола и на ощупь набивая патронами опустевшие рожки, внимательно смотрел вниз. На тропу, по которой, пользуясь тем, что их непонятный одинокий противник сейчас замолчал, укрываясь от стучащих по камням пуль их товарищей, медленно двигались несколько человек. Изредка они останавливались и тоже стреляли в приметный белый валун, за которым уже никого не было. Серый еще раз улыбнулся. Над его предыдущей позицией поднималась в небо струйка дыма… «Если бы я был с той стороны, — весело подумал Сергей, — точно решил бы, что „чертов гринго“ устроил себе небольшой перекур… Так и эти… Испанцы… Повстанцы… Просто местные оборванцы… Хрен его знает, кто они такие… А карабкаться-то им еще до фига… Ну да мне-то от этого не легче… Особенно в том случае, если они не полные идиоты… И кто-то из них, прямо сейчас, идет в обход…». Он вставил последний патрон, положил на землю наполненный магазин и достал из рюкзака две «лимонки»…24.02.1898 …Швейцария, Цюрих, завод SIG… (утро)
Артем подошел к зданию, которое за последние несколько дней уже успело ему изрядно надоесть. Вернее, дело-то было не в самом доме… а в одном из его обитателей. Причем самом главном. Герр Альберт Френкель, управляющий одного из филиалов SIGa, был мастером игры в «…да и нет — не говорить, черное и белое — не называть…». Также он очень хорошо умел тянуть резину… кота за лапку… вола за хвост… слона за хобот и был большим специалистом по ответам вопросом на вопрос (хотя, возможно, это уже была чисто национальная черта). А как хорошо все начиналось! Благополучно прибыв в Цюрих, Билли обнаружил, что совершенно зря тащил с собой патроны… от самого Бремена. Представительство «MauserWerke»[12] было и здесь. Причем ассортимент предлагаемого оружия был тут значительно лучше, чем в Бремене, — уже появились карабины Kar.98! Правда, после визита Артема онисо склада исчезли. Все сто штук, которые до того имелись в наличии. Уехали на Кубу — в Гавану, «до востребования»… С тем, что требовалось для выполнения основной задачи, поначалу он тоже не встретил никаких особых проблем… После демонстрации пулеметов на полигоне все присутствовавшие там SIGовцы, особенно инженеры, были просто в экстазе. И даже с пониманием отнеслись к тому, что Ковбой отказался давать им чертежи до подписания договора. А потом появился (вернее, на полигоне он тоже был, но как-то в тени) герр Френкель и… начал волокиту! Продолжавшуюся до сих пор… — Доброе утро, герр Либих. Герр Френкель у себя в кабинете? — сегодня Артем уже не рычал вполголоса, как последние несколько дней. Он улыбался. Была причина… — Нет, герр Коуби. Он совсем недавно прошел в курительную комнату, — ответил секретарь, с которым Ковбой уже успел за эти дни если не подружиться, то как минимум вместе выпить пива, ругая при этом на два голоса «чертова Френкеля». Карл Либих тоже не любил свое непосредственное начальство. — Что ж… Значит, там я его и найду… В курилке, кроме Френкеля, который, по меткому определению Карла, напоминал своей внешностью «сушеного кузнечика в деловом костюме», находился еще один не менее колоритный персонаж. Увидев его, Артем едва не выронил на пол только что свернутую самокрутку, а следом чуть не уронил челюсть. Сдержался он с большим трудом, вспомнив при этом последний, перед отплытием из Америки, разговор с Капитаном… Иначе чем «гном» стоявшего возле окна господина назвать было нельзя. А как еще прикажете называть личность ростом метр пятьдесят в шляпе… да к тому же с длинной окладистой бородой и шириной плеч, не уступающей здоровяку Хансену? Вот именно — только «гном» и никак иначе… теперь самое главное — не произносить это определение вслух! — Доброго вам утра, герр Френкель! — с улыбкой поприветствовал сидевшего в углу управляющего Билли. — И вам доброго утра, герр Коуби. К моему глубочайшему сожалению, ничем не могу вас обрадовать… — затянул было обычную свою волынку герр Альберт, но тут Ковбой, усевшись в кресло рядом, перебил его: — Ах, герр Френкель, вы все о делах да о делах… — Он прикурил, чиркнув спичкой по ногтю большого пальца, и светским тоном продолжил: — Знаете, герр управляющий, я раньше считал, что больше всего воров и бандитов живет на Западных Территориях, но теперь я уверен — это не так! Когда я приехал в Европу, то убедился: по сравнению с ней так называемый Дикий Запад — просто мирный и тихий пансион! Только успел я сойти с корабля в Бремене, как меня тут же попытались ограбить! Захотел пройтись по городу — увидел, как грабят моего нынешнего слугу Хансена! А здесь, в Цюрихе? Ковбой Билли не давал собеседнику даже малейшего шанса вклиниться в собственный словесный поток. Он был у Миледи не худшим учеником… — В дом, который я снял для себя и Хансена, вот уже трижды пытались забраться! Первый раз воров спугнул Улаф. Вы же видели Улафа, дорогой герр Френкель, — такой может спугнуть кого угодно! Во второй… понимаете ли, герр управляющий, в Америке есть одно правило, к которому я там привык: «Если на вас направляют пистолет — стреляйте! Потом разберетесь…» Полиция опознала убитых и не выдвинула никаких обвинений. И вот вчера вечером произошел третий случай. На этот раз мы с Хансеном схватили троих грабителей живыми! «Гном», явно заинтересовавшись красочным монологом Артема, подошел чуть ближе. Билли это устраивало. Ему были нужны свидетели. — К сожалению — только троих… из четверки. Их главаря Улаф так неосторожно стукнул кулаком… Ну, вы же видели, герр Френкель, какой у него кулак! Таким кулаком можно стену прошибить, а не то что какому-то вору шею свернуть. Остальные после этого так перепугались, что даже не пытались сопротивляться, когда мы их связывали! И знаете, герр управляющий, что они нам рассказали? Оказывается, их наняли! Для того чтобы украсть мои чертежи, а если получится, то и сами пулеметы! Нет, вы можете себе такое представить, герр Френкель?! Френкель мог. Судя по проступившей на его лице мертвенной бледности — еще и как мог. Управляющий смотрел на Артема, как кролик на удава, но тот не собирался останавливаться на достигнутом: — К сожалению, они не смогли назвать нам заказчика. — На физиономию Френкеля вернулась жизнь. Ненадолго. После следующих слов он начал напоминать недавно всплывшего утопленника. — Зато сказали, что видели его лицо и смогут опознать! Не знаю, кто этот мерзавец… — тут Ковбой нагло соврал, хотя это уже не имело абсолютно никакого значения, — но, когда я до него доберусь… Что с вами, герр Френкель? Вам плохо? Вы так побледнели… — Герру Френкелю еще пока не плохо, — голос у «гнома» был низкий, гулкий, как из бочки… короче, полностью соответствовал внешности, — но сейчас будет… Альберт Френкель! Вы уволены! Сдайте ключи, печати и документы своему заместителю! И чтобы через неделю вас не было не только в Цюрихе, но и вообще в Кантонах! Уволенный управляющий напоминал зомби. Недельной давности. Деревянными движениями он поднялся на ноги и, глядя в пустоту остановившимися глазами, вышел за дверь. Артем с нескрываемым интересом смотрел на «гнома», ожидая продолжения. Оно не замедлило. Ему протянули широкую, лопатообразную ладонь. — Рад с вами познакомиться, герр Коуби. Разрешите представиться — меня зовут Петер Краусберг, и получилось так, что я являюсь одним из директоров «Sweizerische Industrie-Gesellschaft».[13] Мы с вами, если вы не имеете возражений, можем сейчас же обсудить ваши условия и, если договоримся, сегодня же подписать все необходимые бумаги…Файлы, полученные в ходе хакерской атаки на главный сервер Службы Безопасности Украины (СБУ)
Примечание: при скачивании массив был поврежден, информация восстановлена частично, утерянные фрагменты заменены знаком: (…)
Директория: ролевое движение (РД) Папка: персональные файлы Файл № (…) Артем, он же Ковбой Билли или Билли, он же (малоиспользуемое) Ганфайтер из Ларедо (…) в РД пользуется авторитетом (статус — «Игрок-Одиночка») (…) примыкает (не входит) к группе Миледи (см.) (…) Биографические данные: (…) год рождения 1978 (…) семейное положение: неженат (…) образование: высшее (КГУ, факультет — исторический) (…) по специальности официально не работал (…) работает в частной транспортной фирме «Меркурий» (…) является постоянным членом «Клуба Реконструкции» и «Военного Клуба» (…) часто выезжает в Российскую Федерацию, официально — «на Игры» (…) Политические убеждения: (…) антиглобалист (…) в деятельности каких-либо политических партий и движений официально не участвует (…) к Оранжевой Революции отнесся отрицательно (…) ВНИМАНИЕ! (…) По непроверенным данным (…) связан с «черными поисковиками» (см.) (…) неоднократно подозревался в незаконной торговле огнестрельным оружием и боеприпасами (…) имеет зарегистрированную коллекцию оружия (XIX век) (…) ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!! В случае попытки задержания (…) уровень опасности — высший (…) при себе может иметь огнестрельное либо пневматическое оружие (…) Местонахождение в данный момент: неизвестно (…) территорию Украины покинул.
25.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
— Где все? — Тигра — с механиками. Разбирается с катером. Ну, там движок перебирает, еще что-то… Миледи опять умотала в Гавану… Бойцы на стрельбище жгут патроны… — Так… понятно… ну и чем же тогда нас может порадовать аналитический отдел? — Эрк, сидевший на веранде гасиенды, окутался клубами ароматного дыма. К сигарам он так и не привык, поэтому теперь курил трубку. — Ничем… — Дима присел в кресло у балюстрады, с мрачно-страдальческим выражением лица покосившись по дороге на Эрка, усиленно прикидывающегося паровозом. — По поводу ситуации я могу сказать многое, но это надо именно сказать, потому что напечатать это — нельзя! — А можно поконкретнее? — Можно… Когда придет день «Д» и настанет час «Ч», то наступит полный «П», и мы окажемся глубоко-глубоко в «Ж»! — Однако ты загнул… — Эрк очень редко наблюдал Киборга в состоянии, которое тот называл «чувство полного офонарения от Вселенной вообще и от данного ее участка в частности»… Теперь он откровенно наслаждался зрелищем. — Это уже не загиб, все загибы у меня закончились еще пару часов назад… Герр Гауптманн, вот скажите мне, как бывший комсомолец бывшему комсомольцу, что из себя должны представлять местные плантаторы в политико-зоологическом смысле, а? — То есть? — Ну, как там… «хищники», «травоядные», «грызуны» и так далее… — Согласно основам марксизма-ленинизма — хищники, естественно. Капиталисты, эксплуататоры… нехорошие люди, в общем, редиски. А к чему это ты? — Ответ неправильный! Садитесь, герр Гауптманн… придете потом на пересдачу! — продолжал ерничать Дмитрий. — Хищник в этих сахарных джунглях один — Картель! — А остальные… — Ну… англичане еще сойдут за, допустим, крупных копытных. То есть, когда их кушают, пытаются брыкаться. Остальные — просто овцы… мясо… Жуют себе тростник и жуют… пока не придет их очередь быть обедом для злого волка! — Ты не преувеличиваешь? — Ничуть! Слушай меня внимательно, два раза повторять не буду… они даже не понимают, что их едят!!! Ты хотел конкретики? Вот тебе конкретика! Уже несколько лет у Картеля при каждой плантации или заводе существует так называемая «охрана». Численность в каждом конкретном случае — до бригады. С кавалерией и артиллерией. В то же время кубинские «патриоты-освободители», все эти «генералы» и «полковники», давно уже прикормлены. Никаких поползновений с этой стороны на собственность Картеля нет и быть не может. Вопрос: «Как используются Картелем данные вооруженные силы?» — И как же? — Элементарно, Ватсон! Именно они, эти частные солдатики, и есть основная часть повстанческой армии!!! В горах и джунглях ошиваются никому не нужные неудачники. Так сказать «создают массовку» и предоставляют тем испанским войсковым частям, которые еще не вымерли от голода (потому что продукты украли) и болезней (медикаменты тоже украли), возможность изредка потренироваться в пулевой стрельбе. А «охранники» тем временем занимаются делом — жгут и захватывают плантации и заводы конкурентов Картеля! Причем в последнее время жечь стали меньше, а захватывать больше… Выводы сам сделаешь? Эрк, вертя в пальцах погасшую трубку, смотрел в пространство отсутствующим взглядом… Покосившись на него, Дмитрий продолжил: — Таким образом, перед нами — классическая «корпоративная» война. Война за чью-либо независимость здесь и рядом не пробегала… И даже в сторонке не курила… Единственным, более-менее для нас приемлемым вариантом действий я считаю следующий… — Стоп! О вариантах — потом… Неужели никто из «неприрученных» плантаторов так и не завел себе такую же «охрану»? — Я же говорил — англичане… но эти выжидают. Наверное, считают, что Royal Navy[14] в случае возникновения таковой необходимости решит все проблемы… А тем временем хотят посмотреть, чем же все закончится. По границе каждого из английских владений — целая система полевой обороны. Их наемники при этом сидят по блокгаузам, носа не высовывая за периметр. — Испанцы? — Максимум — у каждого есть ЛИЧНАЯ охрана в несколько десятков бойцов… до сотни максимум. У французов, голландцев, немцев, да и у кубинцев тоже, если не считать «патриотов», — ситуация аналогичная… Кстати, о «патриотах», в том числе и о бывшем хозяине «Гавани»… Среди них — только плантаторы. Если и были владельцы сахарных заводов, то… уже давно проданы эти заводы Картелю и бывшие владельцы на вырученные за них деньги пошили себе красивые мундиры «освободительной армии». — Мда-а-а… Вот и верь после этого в революционную романтику и национально-освободительные движения… — Вах! Такой большой, а в сказки верит! — рассмеялся Дима. — Значит, так! — Эрк, заново набивая трубку, был, казалось, полностью поглощен этим занятием. — Мы посовещались, и я решил! Продолжаем разработку ситуации… Особое внимание надо будет обратить на тех самых «неудачников», о которых ты говорил… Как знать, может, именно среди «капитанов» и «команданте» найдутся так нужные нам Феди… Ну и на все, что может показаться тебе СТРАННЫМ… «Мэйн», по крайней мере, не взорвался… Что уже давно наводит меня на некоторые весьма даже интересные мысли… — Не поделишься?.. — Нечем… пока… сам их точно сформулирую, тогда — пожалуйста. И еще — до тех пор, пока Лейт с ребятами не приедет из Мексики, ничего мы окончательно решать не будем…25.02.1898 …Куба, Гавана, Avenida en el Terraplen...[15] (вечер)
Осмотревшись вокруг повнимательнее и немного привыкнув к местному климату, Юля решила, что остров Куба вообще и Гавана в частности ее вполне устраивают. Природа — красивая… Ночи — темные… Море — теплое… Люди… ну, люди — они везде, к сожалению, люди. Хотя тут тоже имелись у Гаваны некоторые преимущества… Дураки здесь не выживали. А с человеком, если он, конечно, не полный дурак, всегда можно договориться. Особенно если договариваться — твоя профессия… То, что здесь именовалось «высшим обществом», еще не достигло пока даже современного ему американского уровня циничной подлости (ой, простите, пожалуйста, — «здорового прагматизма»). С уровнем, имевшим место быть в начале XXI века (даже в обычном, а не «высшем» обществе), вообще нельзя было сравнивать. К тому же тут, в колониальной столице, любой владелец хоть какой-либо недвижимости автоматически становился «достойным человеком». Если учитывать данные обстоятельства, становится сразу ясно, что Миледи вошла в высший свет города Гаваны так же естественно и легко, как входит хорошо наточенный стилет в неосторожно подставленную почку… Сейчас она в ожидании очередного приема (на которых, кроме сбора информации, развлекалась тем, что прикидывала, кого из присутствующих стоило бы прикончить в первую очередь, а кто… пусть живет) прогуливалась вдоль моря, наслаждаясь терпким и соленым ветерком. Все остальные сегодня были заняты на гасиенде, и потому, когда сзади кто-то вскрикнул по-русски, это было несколько неожиданно: — Миледи… Точно… Чтоб я сдох!!! — Голос показался знакомым, но никаких явных положительных воспоминаний не вызвал. Она обернулась, успев подумать о том, что, если ЭТОТ ее знакомый ТАК хочет сдохнуть, может… стоило бы ему в этом помочь? К ней быстро приближались двое в изодранном и грязном тропическом камуфляже. Лиц, на фоне пылающего заката пока что не различить… Еще несколько шагов… Алекс и Влад, в ролевой тусовке называемые не иначе, как Айсберг и Викинг. «Вот только именно этого мне сейчас как раз и не хватало — для полного счастья, — подумала она. — Точно, где-нибудь поблизости еще и Нуменорец ошивается. Кранты теперь моему хорошему настроению». На самом-то деле ничего против подходящих ребят Юля не имела. Дело было в Володе Нуменорце. Когда-то они дружили… Теперь же она считала эту дружбу одной из самых главных ошибок в своей жизни. Он так не считал. Хотя стоило бы… Именно группу Нуменорца хотел прихватить с собой Кобчик, но если самого Кобчика еще как-то группа Миледи (за исключением Лейт) могла терпеть, то человека, обладающего в ролевой тусовке столь звучным прозвищем, — нет. Самым большим грехом Юля считала глупость, а глупость, помноженная на стремление к неограниченной власти, — вдвойне. — Добрый вечер, Миледи. — По лицу Айсберга было заметно, что его обычная ледяная невозмутимость (за которую он в сущности и получил свое прозвище) начала ему изменять. Викинг просто кивнул. — Добрый вечер… — Чем дольше Юля рассматривала ребят, тем больше хотелось ей при встрече пришибить Нуменорца. Довести эту вечно спокойную парочку почти что до состояния панической истерики… — Миледи, вы… вы одна? — Айсберг немного успокоился, но все еще мог сорваться в любой момент. — Кобчик говорил, что… — Кобчика — в тундру… С писецами трепаться… Когда они к нему придут… — Она еще пыталась растормошить их, но все яснее понимала, что словами — не получится. — Уже пришли. И к Дэйну — тоже. И к Линде. И к… — Викинг, наконец, заговорил. Его обычный телеграфный стиль в сочетании с остановившимся, почти мертвым взглядом отдавался у Миледи дрожью во всем теле. — Стоп!!! — ее пронзительный вопль спугнул трех нищих с перекрестка, парочку влюбленных из беседки и несколько десятков попугаев с окрестных пальм. — Сейчас! Здесь! Вы! Спокойно! Сядете! На! Скамейку! И! Спокойно! Расскажете! Мне! Все! ЧТО!!! СЛУЧИЛОСЬ!!!Глава 3, откровенно говоря, — абсолютно авантюрная…
…и где у черепа в кустах — всегда три глаза и в каждом — пышный пучок травы…
18.02.1898 …Мексика, п-ов Юкатан, где-то в джунглях… (конец дня)
— Здесь! — Лейт, чем-то напоминавшая Лару Крофт в состоянии жестокого похмелья, внимательно разглядывала только что очищенный от лиан участок стены древней пирамиды. — Если моя память мне ни с кем не изменяет… — А если изменяет? — Запасы терпения у Игоря явно заканчивались. — Чем же эти камни отличаются от всех остальных? Проводник Мигель, не особо прислушиваясь к очередному непонятному спору двоих из нанявшей его компании очень странных гринго, которую, как и его напарник, считал бандой сумасшедших, сидя на каком-то обломке, курил дешевую сигару. «Хосе все-таки гораздо моложе, — лениво думал он, — в следующий раз именно я останусь в лагере сторожить носильщиков, а то эти развалины уже в печенках сидят…». Тем временем тон разговора все повышался… — …в две тысячи пятом я БЫЛА на этих раскопках и ПОМНЮ, как это выглядело! Я что, по-твоему, совсем… — Конечно, помнишь! Толпы рабочих, куча охраны, кондиционеры в сборных домиках и любезный экскурсовод от «Нэшинал Джиогрэфик»! — Заткнись и дуй за инструментами!!! — Пока не докажешь, что на этот раз ты нашла ИМЕННО ТУ СТЕНКУ, я с места не сдвинусь!!! — Ну, Барт, ты сам напросился!!! — с этими словами Лейт, вырвав у Мигеля укороченный «Винчестер» десятого калибра, всадила в предмет спора все пять зарядов. Поднявшееся облако пыли и каменной крошки скрыло в себе как яростно матерящегося и отплевывающегося Игоря, так и с не меньшей руганью бросившегося собирать дорогие латунные гильзы Мигеля… — За инструментами можешь не идти… — теперь голос Татьяны уже не звенел от ярости, а звучал задумчиво и философски. — Иди за носильщиками… И сними, наконец, свою фиговину с предохранителя! Самое время… Разнесенная картечью облицовочная плитка образовала под стеной груду битого камня, открывая нишу в теле пирамиды. Распутанные выстрелами разноцветные птицы и невидимые в листве обезьяны оглашали джунгли пронзительными криками. На их фоне тихое, но тем не менее весьма драматическое «Ого…»[16] почти не было слышно. Если бы все птицы в округе захотели враз пометить так и не поднявшегося с колен Мигеля и столбом застывшего Игоря своими струями, то все равно не смогли бы заставить их оторвать взгляды от того, что находилось за полуобвалившейся стенкой. Сквозь толстый слой пыли проглядывала груда матово-желтых неровных палок… — А теперь, пожалуйста, посмотрите прямо перед собой. В открывшемся моими скромными стараниями проеме вы видите небольшую коллекцию. Именно такие слитки изготовлялись для транспортировки древними майя… — Таня словно проводила очередную экскурсию в своем музее. — Охренеть… — наконец смог хоть что-то произнести Игорь. — Не советую вам, кабальерос, особенно увлекаться хренением, — теперь в голосе Лейт звенела закаленная сталь. — Нам еще надо суметь со всем этим выбраться к чертовой матери из этих чертовых джунглей!!! И очень желательно, живыми…Файлы, полученные в ходе хакерской атаки на главный сервер Службы Безопасности Украины (СБУ)
Примечание: при скачивании массив был поврежден, информация восстановлена частично, утерянные фрагменты заменены знаком: (…)
Директория: ролевое движение (РД) Папка: персональные файлы Файл № (…) Татьяна, она же Лейт, она же, возможно (документально не доказано, зафиксированные свидетельские показания отсутствуют), Лейтенант Табити (…) в РД пользуется авторитетом (статус — «Игрок-Одиночка») (…) примыкает (не входит) к группе Миледи (см.) (…) Биографические данные: (…) год рождения 1976 (…) семейное положение: не замужем (…) образование: высшее (НКГУ, факультет — исторический, кафедра археологии) (…) по специальности официально не работала (…) по непроверенным данным, принимала участие в нескольких частных археологических экспедициях за рубежом (…) научные работы: «Холодное клинковое оружие раннего железного века на территории Украины»; «Шпажные школы Европы XVI — начала XVIII вв.»; «Кантей японских мечей» (…) источники дохода — торговля антиквариатом (…) является постоянным членом «Киевского Клуба Кэмпо» (…) Политические убеждения: (…) политически нейтральна (…) в деятельности каких-либо политических партий и движений официально не участвует (…) к Оранжевой Революции отнеслась нейтрально (…) ВНИМАНИЕ! (…) По непроверенным данным, участвовала в проекте «Подготовка Военного Резерва» (см.) по специальности «диверсии/боевой пловец» (…) под кличкой Лейтенант Табити принимала участие в боевых действиях в качестве наемника на территории бывшей Югославии (…) ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!! В случае попытки задержания (…) уровень опасности — высший (…) владеет восточными единоборствами (…) при себе может иметь холодное оружие (…) Местонахождение в данный момент: неизвестно. Территорию Украины покинула.
18.02.1898 …Мексика, п-ов Юкатан, где-то в джунглях… (ночь)
— Мигель… Слушай, Мигель… — Ну… Чего тебе, Хосе… Дай поспать… — Мигель… послушай меня, Мигель… Ты видел когда-нибудь СТОЛЬКО золота сразу, а?.. — Видел… — Когда?.. — Пока не стемнело!.. Ты дашь мне, наконец, поспать, сын драной обезьяны?.. — Мигель… послушай, Мигель… — Что опять?! — Да не ругайся ты!.. Я тут вот что подумал… Почему бы нам не получить долю от этого золота, а?.. — Тупица, мы и так ее получим! Ты чем слушал сеньору Лейт, задницей? — Двадцатая доля на двоих… — Ну… так чего тебе еще надо?! — Да так, ничего… просто я вот подумал… — Хосе! У тебя в башке дерьмо, а мозги когда-то были в заднице! Теперь их уже и там нет! Думать ты не умеешь! Так что, пока я не заткнул тебя прикладом, заткнись сам и дай мне, наконец, поспать! — Мигель… Мигель… Глухой удар… еще один… тишина…22.02.1898 …Мексика, п-ов Юкатан, тоже где-то в джунглях, но гораздо ближе к побережью… (раннее утро)
Мигель, сидя на бревне, глубоко затянулся и, пригладив седые волосы, выпустил струю густого дыма в сторону костра. Без любимого дробовика на плече он чувствовал себя почти голым, однако несколько последних дней предпочитал на стоянках обходиться без него. Неуютно, знаете ли, постоянно ощущать как бы случайно направленный в твою сторону ствол карабина… Нервирует гораздо больше, чем отсутствие «Винчестера» на таком привычном месте, так что лучше не рисковать. Гринго он вполне понимал и не осуждал — с таким-то грузом… — Никому не двигаться!!! — Уже поворачиваясь на крик, Мигель успел заметить, как рухнули ничком, прикрывая головы руками, носильщики-индейцы. И как оцепенели, с карабинами в руках, оба гринго. Кричал Хосе. Острие его ножа подрагивало у горла младшей сеньориты-гринго… совсем еще девчонки с огненно-рыжими волосами и неизменно-мечтательной улыбкой на лице. Сразу вслед за воплем из джунглей позади него стали появляться люди… Двое… Пятеро… Всего десять человек, неровной цепью выстроившихся вдоль границы лагеря… Нет, одиннадцать — еще один выскользнул из-за сплетения лиан и остановился чуть поодаль, небрежно перебрасывая из руки в руку длинный кинжал. «Хосе!!! Ты дурак!!! Нет, ты идиот!!!» — Мигелю очень захотелось крикнуть ему это вслух, но, заглянув в безумно выкаченные глаза, он понял всю бессмысленность такого действия. От этого его отношение к умственным способностям напарника… БЫВШЕГО напарника, совсем не изменилось. Пятерых из «гостей» он знал… Педро Гомес по прозвищу Кайман, его ближайшие помощники — мулат Вако, Араб Ривера, Ленивец Гусмано и… непонятно что делающий в этой компании Родриго Эспада, гордо носивший неофициальный, но оттого не менее почетный титул «Первого клинка Юкатана». Остальные… скорее всего, очередные простаки, поверившие сказкам Гомеса о «честном дележе». — Ну что же вы молчите, дон Мигель? — Кайман, уставившийся на него, не смог удержаться от ехидной усмешки. — Вы же хотели нам что-то сказать, не так ли? Мигель только в бессилии скрипнул зубами. Сейчас он мог только молиться… Говорить что-либо Хосе бесполезно — не услышит. А Кайману и его псам… это даже не смешно! — Что ж, раз дону Мигелю, при всем его опыте, нечего нам сказать… — Педро всем телом повернулся к двум гринго, так и не опустившим карабины. — Придется мне… Внезапно Хосе, как будто в ответ на яростную молитву Мигеля, гортанно вскрикнул, резко взмахнул рукой, и его нож, блеснув в солнечном луче, исчез где-то за деревьями… Опытное тело часто начинает действовать раньше, чем разум осознает необходимость в действии. Нож Хосе еще летел, а тело Мигеля уже прыгало влево, за «Винчестером», лежащим на одном из тюков. В его разуме еще звучали слова молитвы, а руки уже вцеплялись в оружие, передергивали затвор и ловили срезом ствола вскидывающего двустволку Гусмано. Сноп картечи отбросил жирную тушу Ленивца на несколько шагов. Следующий — свалил на землю… Вокруг стоял непрерывный треск, как от звучащих одновременно пары дюжин кастаньет… и под эту музыку кружилась в странном, завораживающем танце рыжеволосая сеньорита-гринго. Отпрянула от падающего Хосе… Завертелась юлой вокруг Гомеса… Замерла, изогнувшись, перед Родриго… только сейчас Мигель увидел ярко-алую струю, бьющую из горла Каймана, и заметил у нее в руке длинный, чуть изогнутый нож с косым срезом острия, испачканный красным. Эспада засмеялся, крутя кинжал между пальцами правой руки, и вдруг застыл неподвижно, прикипев к ее лицу внезапно остановившимся взглядом. Кинжал, вылетев из разжавшейся ладони, воткнулся в землю, а сам он, не отводя глаз от лица девушки, медленно, как заколдованный, одновременно поднимая вверх руки и разводя их чуть в стороны, опустился перед ней на колени… Мигель, не понимая, смотрел на них до тех пор, пока сеньорита не развернулась. Пока он не увидел ее лицо. Нежный овал в обрамлении рыжих волн… ямочки на щеках… детская улыбка пухлых губ… излом строго очерченных бровей… И взгляд из-под этих бровей, полоснувший абсолютным холодом! Так могла бы смотреть еще не тронувшаяся с места снежная лавина… или плывущий в ночи айсберг… или… слов нет, но ЧЕЛОВЕК так смотреть не может! Замороженный этим взглядом, Мигель слишком поздно заметил опасность. Уже понимая, что не успевает, начал разворачиваться в сторону Вако, с ревом несущегося к нему, занося мачете. Мулат замолчал и рухнул навзничь, не добежав двух шагов. Из курчавой головы, чуть дрожа ярко-красным оперением, торчал короткий и тонкий черный стержень стрелы. Стрельба прекратилась, только тонкий визг Хосе, который все еще катался по земле, одной рукой держась за лицо, а другой за низ живота, врезался в уши, как штопор в пробку…22.02.1898 …там же… (чуть позже)
— Аспера! Я тебя, конечно, понимаю, но не могла бы ты ЭТО заткнуть? — Татьяна выскользнула из-за дерева с взведенным арбалетом в руках. — И, кстати, тебе надо больше тренироваться — Куби-учи[17] ты смазала. Займись на досуге… — Хорошо, Лейт. — В руке у рыжей появился тупоносый пистолет. Сухой хлопок — и визг прекратился. — Док! Да не стой ты столбом — помоги Барту! Не видишь, что ли… — Андрей, до этого окрика действительно остолбенело застывший, ойкнул, выронил все еще слабо дымящий «калаш» и бросился к Игорю, который, тихо матерясь сквозь стиснутые зубы, зажимал правой рукой простреленную выше локтя левую. — Вояки, блин… Еще бы научились спусковой крючок отпускать до того, как патроны закончатся, цены бы вам не было… — Она подошла туда, где перед началом перестрелки стоял Ривера и толпились навербованные Кайманом идиоты. — Столько патронов — на семь человек! Да-а… интересно, а кто из вас, ребята, пальнуть-то успел? Хотя… теперь-то какая разница, а? — Таня передвинулась к телу Хосе, попробовала было выдернуть засевшую у того в руке стрелу, но передумала и повернулась. — Мигель, ты как, цел? — Да, сеньора Лейт. Благодарю вас, сеньора, я ваш должник… — Проводник низко поклонился, не отрывая взгляда от арбалета и указывая при этом рукой на труп Вако. — На том свете угольками сочтемся… — ответила Лейт и, с усмешкой глянув на него, добавила: — Пушку можешь теперь не снимать, проверку выдержал… Затем, пробежав взглядом по лагерю, крикнула: — Куаче! Куаче, колибрин сын! — Куаче уже здесь… — Таня, слегка удивившись, посмотрела себе под ноги. Там, носом уткнувшись в землю, стоял на коленях старший носильщик. — Так! Слушай сюда внимательно! Переход временно отменяется… Соберете пока все ценное… Трупы зароете… Поглубже!.. Оружие и патроны — сложите в кучу… Остальное — заберете себе… Мигель! — Она снова повернулась к проводнику. — У тебя по поводу Хосе какие-то пожелания есть? — Нет… — Значит, и этого — туда же… Все понял? — Да, Коатликуэ… — ответил Куаче и бросился к своим — руководить работами… Лицо у девушки внезапно сделалось ОЧЕНЬ задумчивым. Нервно передернув плечами и пробормотав себе под нос: «Блин, ну… не до такой же степени!» — она резко повернулась и быстрым, размашистым шагом пошла к Эспаде. Тот все еще стоял на коленях с поднятыми и разведенными руками, хотя осмысленности во взгляде несколько прибавилось. Проведя ладонью ему по спине между лопаток, Лейт хмыкнула и, достав из-за воротника рубахи два метательных ножа, бросила их на землю рядом с торчащим кинжалом. — Умненький мальчик… Можешь опустить руки… Вот так, хорошо… За голову!.. Не только умненький, но и понятливый… — Таня кивком подозвала проводника поближе. — Знаешь ли ты что-нибудь хорошее об этом умном и понятливом мальчике, Мигель?..22.02.1898 …почти там же… (ночь)
— Спасибо, Мигель! — Родриго, не отрываясь, смотрел в пламя костра. — Теперь я твой должник. Если бы не ты… — Ты мне ничего не должен. Я просто сказал правду — ту, что знал… — Проводник, сделав глоток из плоской металлической фляги, передал ее собеседнику. И с кривой усмешкой добавил: — Я ведь так и не научился лгать, предавать и нарушать слово. Хосе так этого и не понял… — Хосе был мелким жадным подонком. Я ведь слышал его разговор с Кайманом… — Эспада передернул плечами и, в свою очередь, глотнул из фляги, — и он получил то, чего заслуживал… — Знаю, но… он же ходил со мной почти два года. Я учил его лесу и пытался научить чести… Плохой из меня учитель! — Это он был скверным учеником… — Родриго, передав флягу обратно, подбросил в костер несколько палок. — Никого нельзя научить чести, если он сам этого не хочет. — А как ТЫ связался с Кайманом и его шайкой? — Мигель, задав давно мучивший его вопрос, тут же торопливо добавил: — Если не хочешь, можешь не отвечать… — Тут нет никаких секретов. Гомес вытащил, а точнее, выкупил меня из тюрьмы в Мериде, где я сидел и ждал, когда же меня повесят за убийство… а перед тем, как сделать это, он взял с меня клятву верности. Кайман был умной сволочью… — Убийство?.. — Это был поединок! Меня вызвали! — Эспада было резко выпрямился, но потом, махнув рукой, коротко и горько рассмеялся. — О том, что мой противник племянник губернатора, я узнал уже на суде… — Подожди-ка… Родриго вздрогнул от неожиданности… Индеец Куаче возник откуда-то из темноты бесшумно, как призрак, и, молча усевшись у огня, взялся за протянутую Мигелем флягу. — В чем было дело, Хуан? — Проводник никогда не звал старшину носильщиков его индейским именем. — Я никогда такого не видел. Чтобы ты… — Я тоже раньше такого не видел… Только слышал о таком… и почти не верил, что такое бывает. — Индеец сделал длинный глоток и, резко выдохнув, отдал флягу Мигелю. — Спрячь, Седой! Сегодня я все равно не смогу напиться… — О чем это ты? — в словах носильщика с точки зрения Эспады не было смысла. — Чего это ты раньше не видел? — Ты не понимаешь, Родриго… — Проводник покосился в сторону дальнего костра, от которого до них доносились негромкий гитарный перебор и женский голос, певший на непонятном языке. — Я знаю Хуана уже больше чем двадцать лет. Он касик и сын касика. Вождь в своем племени. Он не встал на колени даже перед епископом, хотя охрана грозила ему винтовками… Почему, Хуан? — Ха! Кто такой епископ? Толстый маленький человек… простой старик в дорогой сутане… — Лицо индейца было неподвижно, хотя глаза лихорадочно блестели в свете костра. — Он говорит с богом? Ну и что? Он же не бог! Касик никогда не встает на колени перед человеком… — Но ты же встал! — все еще ничего не понимающий Мигель почти кричал. — Я же сам видел! — А что ты видел ДО ЭТОГО, Седой? Видел, видел… уж я-то знаю! Ха! Молодой воин тоже это видел… правда, молодой? Ты ведь тоже встал на колени, так? — Я… я не знаю, почему так случилось, Куаче… Я не испугался, нет! Страха не было… Просто… кровь застыла в жилах и… Не знаю… — Правильно, молодой, правильно… Это не страх! Ты просто посмотрел в глаза Белому Богу… В этих глазах нет страха — только холод и смерть… Холод и смерть… — Ты это что, Хуан… — Мигель с ужасом смотрел на индейца, а тот, захлебываясь словами, продолжал говорить: — Отец рассказывал мне об этом… а отцу — его отец… Белые Боги уже бывали на этой земле… Малинче, тот, который поднял тольтеков против теноча и разрушил великий Теночтитлан… — Он говорит о Кортесе… — прошептал Родриго, — и о том, как тот завоевал Мехико… — Хуан, я знаю, твои предки считали испанцев богами… — Мигель запнулся, и индеец тут же перебил его: — Нет! Не теулей![18] Теули были просто людьми… жадными… жестокими… но людьми! Малинче! Только Малинче был Белым Богом!!! Чтобы быть им, недостаточно жадности и жестокости… недостаточно смелости и безжалостности… Нужно, чтобы вместо сердца у тебя был кусок льда! Чтобы ты, глядя на человека, видел не человека, а только помощь или помеху! Чтобы тот, кто заглянет тебе в глаза, видел только холод и смерть… Холод и смерть… Блики костра прочерчивали лицо индейца глубокими линиями. Огонь и жизнь были на расстоянии руки, но за спиной он слышал негромкую музыку и легкий смех от соседнего костра. И спина холодела, будто прижатая к леднику. Можно убивать и ничего не чувствовать. Можно убивать и радоваться. Можно, даже убивая, сожалеть. Но убивать и не замечать этого… Тихий гитарный перебор и тихое присутствие Смерти…27.02.1898 …Мексика, п-ов Юкатан, Кампече… (утро)
Фридрих Вильгельм Гонсалес, иногда именовавший себя Фредерико Вилльемо Штаффелем, страдал от очередного острого приступа раздвоения национального самосознания. Обычно обе половины старшего сына кабальеро Пабло Эухенио Диего Витторио Марии Гонсалеса из Соноры и техасской немки Гертруды Штаффель жили мирно, помогая друг другу выживать в нелегких условиях Соединенных Штатов Мексики. Если романтик Фредерико вдруг захотел уйти в море… То прагматик и любитель порядка Фридрих быстро дослужился до боцмана на старом, но еще крепком пакетботе «Se Doblan Cuatro».[19] Если дисциплинированный Фридрих был вполне удовлетворен должностью боцмана и без особых возражений выслушивал ругань вечно пьяного янки — помощника капитана… То, когда некоторые специфические привычки, приобретенные тем во время службы в английском флоте, заставили помощника обратить более пристальное внимание на молодого боцмана… Именно горячий и гордый Фредерико, вытащив нож, пришпилил ухажера к мачте… Что принесло ему в качестве наследства не только новенький «маузер» с запасом патронов, но и саму должность помощника капитана… А усидчивый Фридрих быстро освоил необходимые для этого знания по навигации… Если… впрочем, все случаи, когда Фридрих Вильгельм Гонсалес и Фредерико Вилльемо Штаффель взаимно поддерживали и выручали друг друга, слишком долго перечислять! Но теперь коса нашла на камень… Дело в том, что сегодня ему захотелось напиться. В хлам. В доску. До зеленых чертиков и потери ориентации. Вот только немец Фридрих, полностью соглашаясь с самой идеей в принципе, предпочитал в таких случаях начинать с пива, затем плавно переходя на шнапс. Испанец Фредерико же, как истинный уроженец местности к югу от Рио Браво дель Норте, не признавал в этом случае ничего, кроме текилы. Противоречие было почти неразрешимо, хотя… Обычно в подобных случаях Фридрих (или Фредерико, как предпочитала называть себя испанская часть его души) заказывал себе ром, махнув рукой на национально-территориальную самоидентификацию. Но… тех денег, которые у него были с собой, хватило бы в лучшем случае только на самое паршивое пульке! А к этому напитку обе его личности испытывали стойкое, почти непреодолимое отвращение… Причем повод напиться у него был. Очень серьезный повод. Старый Мак-Дугал, капитан и владелец «Двойной Четверки», собрался бросить якорь на суше, посчитав, что шестидесятилетие — вполне достойный случай. И решил, что для этого ему надо продать свой старый пакетбот. Нет, конечно, первым, кому Эдгар Мак-Дугал предложил купить корабль, был именно герр Гонсалес (синьор Штаффель), причем всего час назад, но… У бравого помощника набиралась в самом лучшем случае только половина нужной суммы, а старый Эдгар требовал «все и сразу». В долг тоже никто не дал бы, даже под залог будущей покупки… все (и в первую очередь сам Мак-Дугал, что и было основной причиной его требования) прекрасно знали возраст этого кораблика, некогда проданного «за устарелостью» № 44 NAPSAN.[20] — Сеньора Лейт, сеньор Барт, позвольте мне представить вам лучшего помощника капитана из тех, что когда-либо пересекали Мексиканский залив в любую сторону… — сказал у него за спиной чей-то смутно знакомый голос. Фридрих неторопливо обернулся…Файлы, полученные в ходе хакерской атаки на главный сервер Службы Безопасности Украины (СБУ) Примечание: при скачивании массив был поврежден, информация восстановлена частично, утерянные фрагменты заменены знаком: (…)
Директория: ролевое движение (РД) Папка: персональные файлы Файл № (…) Игорь, он же Барт, он же (малоиспользуемое) Пьяный Бард (…) в РД пользуется авторитетом (статус — «Игрок»), входит в группу Миледи (см.) (…) принят по рекомендации Лейт (см.) (…) Биографические данные: (…) год рождения 1982 (…) семейное положение: не женат (…) образование: высшее (КМА, факультет журналистики) (…) внештатный сотрудник нескольких печатных и сетевых изданий (…) является постоянным членом «Киевского Клуба Кэмпо» и «Клуба Авторской Песни» (…) часто выезжает в Российскую Федерацию, обычно — в составе группы Миледи (см.), официально — «на Игры» (…) Политические убеждения: (…) политически нейтрален (…) в деятельности каких-либо политических партий и движений, официально не участвует (…) к Оранжевой Революции отнесся нейтрально (…) расшифровка магнитофонной записи: «…Я — профессионал, и, следовательно, мне должны быть по барабану ЛЮБЫЕ политические вопли… Мое дело — зафиксировать все, что смогу, а там пусть Лейт разбирается — она у нас историк! Как напишет — так и будет…» (…) ВНИМАНИЕ! (…) По непроверенным данным (…) принимал участие в распространении информации, имеющей статус «государственной тайны» и «служебной тайны» (…) ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!! В случае попытки задержания (…) уровень опасности — высокий (…) при себе может иметь холодное оружие (…) Местонахождение в данный момент: неизвестно. Территорию Украины покинул.
27.02.1898 …Мексика, п-ов Юкатан, Кампече… (немного позже)
— Ладно, сеньора, вы меня почти что уговорили… — Капитан Мак-Дугал, хмыкнув, пристукнул обеими кулаками по столу. — Если за вас ручается Мигель Ривера, а он мой давний хороший знакомый… ну, а мой помощник согласен стать при этом вашим компаньоном… я продам вам свой кораблик! — Спасибо, мистер Мак-Дугал… — Внешне Лейт была совершенно спокойна. Создавалось такое впечатление, что это не она перед тем почти час торговалась со старым шотландцем. А вы знаете, что это такое — торговаться с шотландцем? Никаких нервов не хватит! — Теперь мы отправимся… — Не так быстро, сеньора, — перебил ее капитан. — Сначала перед тем, как вы куда-то отправитесь на этом корабле, я хочу увидеть свои деньги! Только не говорите мне, что они у вас где-то в Мехико… или того пуще — в Штатах! — Что вы, дорогой капитан… — улыбнулась Татьяна. — Они гораздо ближе! Нужно только проплыть немного на север, вдоль побережья… Есть там такое симпатичное местечко с довольно-таки вкусным названием… Черепашья Лагуна. Знаете — где это? Надеюсь — не слишком далеко? Там надо будет подобрать с берега несколько наших людей… надеюсь, они не слишком задержатся. Деньги — у них. — Хм… То, что вы не потащили деньги в Кампече, чертов бандитский притон, говорит о вашем уме… А Черепашья Лагуна — действительно недалеко…27.02.1898 …Мексика, п-ов Юкатан, Черепашья Лагуна… (день)
— Ну, и где, сожри всех акула, «ваши люди»? Мы уже два часа стоим на якоре, а никакого «сигнала с берега» я что-то не наблюдаю… — Капитан Мак-Дугал тяжелыми шагами подошел к сидящей у левого борта женщине и, положив обе ладони на рукоятки «кольтов», низко висевших на бедрах, продолжил с угрозой в голосе: — Если вы задумали расплатитьсясо мной свинцом вместо золота, то с такой валюты я привык давать сдачу той же монетой! — Скоро они будут здесь, капитан… — Лейт была невозмутимо спокойна. — Не надо нервничать. Мы вроде бы договорились с вами, что будем ждать до завтрашнего утра… Не так ли? — Так-то оно так… — слегка расслабился тот. — Но… плохое здесь место, сеньора! Чертов Гомес может появиться в любой момент… так у него обычно не меньше тридцати человек на борту, а то и до полусотни бывало. Ну… а сколько нас — сами видите… Все здесь, не ошибетесь! — Насколько я знаю, Гомеса вы можете больше не опасаться, капитан, — легкая улыбка тронула ее губы. — Сейчас его ободранный труп мирно гниет где-то в джунглях… если, конечно, его еще не сожрали муравьи. — Да я не про того Гомеса, сеньора! — махнул рукой Мак-Дугал. — Спасибо вам, конечно, за Каймана, но для нас сейчас страшнее Акула! — Да сколько же у вас этих Гомесов, сеньор Мак-Дугал?! Мигель говорил в Кампече про какого-то Шакала, вы — про Акулу… — Что за страна! Вокруг — сплошные Гомесы! — Игорь подошел к говорившим, неся в правой руке небольшой рюкзак. Левая висела на перевязи. — Как только пристрелишь какого-нибудь Педро, сразу на горизонте появляется очередной Гомес! Никаких условий для плодотворной работы! Да, кстати, — ваша косметичка, мэм… — Не примазывайся к чужой славе, «стрелок» хренов… — Лейт забрала у него рюкзак и, поставив на палубу, стала расстегивать. — Каймана прикончила Аспера. Ударом по горлу… — Так что, Педро действительно прирезала девчонка? Мигель мне говорил, но я как-то не поверил… — Капитан! Вижу густой дым — за северным мысом! — врезался в разговор крик дежурного матроса. — Кто это еще?.. — Мак-Дугал достал из кармана старую подзорную трубу и, пройдя на нос, раскрыл ее. — Сейчас узнаем… — Игорь встал рядом с капитаном, глядя в бинокль.27.02.1898 …там же… (чуть позже)
— Я же говорил вам!!! — Мак-Дугал, ругаясь на нескольких языках сразу, резко сложил трубу и, развернувшись к корме, заорал: — Гонсалес!!! Тащи на палубу дробовики!!! И скажи этому кретину механику, чтобы разводил пары!!! Хуан!!! Серхио!!! Поднять якорь!!! Рохас!!! Диего!!! Рик!!! Нето!!! Бегом ставить паруса!!! На мачту, ленивые макаки!!! — Что произошло, мистер Мак-Дугал? — Барт смотрел на него, удивленно подняв брови. — А то, что эта чертова посудина, — капитан ткнул рукой в сторону корабля, показавшегося из-за мыса и недвусмысленно направлявшегося в их сторону. Это был почти такой же небольшой пакетбот, как и № 44, но только еще более старый. Вместо винта у него были гребные колеса, — «Веселая Мулатка» Акулы Гомеса!!! И вы только посмотрите, сколько ублюдков у него на палубе!!! — Около сорока… — Барт опять поднес к глазам бинокль. — Точнее не посчитать… Но шлепает эта посудина довольно медленно… — Барт! Дай-ка мне прибор и волоки сюда «весло»! — подбежавшая Таня хлопнула его ладонью по спине, выхватив из руки бинокль. — Быстрее давай! Капитан, отмените, пожалуйста, ваши приказы и послушайте меня… — Что-о-о?!! — если раньше Мак-Дугал был в ярости, то теперь — просто кипел от бешенства. — Ветер — очень слабый… Поднимать давление в машине — очень долго… А с неподвижного, стоящего на якоре корабля будет гораздо удобнее стрелять… Да и дым из трубы мешать не будет… — Послушай ее, Эдгар, — неслышно подошедший Мигель положил капитану руку на плечо, Мак-Дугал дернулся было, но седой проводник держал крепко. — Просто выслушай то, что она хочет сказать. Несколько минут все равно ничего не решают… — Хорошо… Выслушаю… Только недолго! — Он вложил в рот два пальца и резко свистнул, привлекая внимание. — Эй, обезьяны, подождите пока!!! — Капитан, я видела у вас в твиндеке, прямо возле люка, сложены мешки… — торопливо продолжила Лейт. — Что в них? — Рис… Да при чем здесь эти чертовы мешки?!! — опять было начал закипать Мак-Дугал, но тут, неся в руке длинный узкий кофр, прибежал запыхавшийся Барт. Вслед за ним подошел Гонсалес, неся в охапке с десяток охотничьих ружей, а на плече — связку заполненных патронташей. — Капитан, пара не будет! — сказал он, с грохотом уронив свой груз на палубу. — Этот sohn des schweins[21] Джузеппе, чертов макаронник, чтоб его акулы сожрали, опять разобрал насос! В ответ на это сообщение Мак-Дугал выдал шквал такой яростной ругани, что даже привычный помощник восхищенно присвистнул. Тем временем Барт, аккуратно положив кофр, рухнул рядом на колени и начал, тихо ругаясь сквозь зубы, одной рукой расстегивать стягивающие его ремни. Мигель бросился ему помогать. — Ну… теперь-то, капитан, торопиться уже точно некуда… — задумчиво протянула Лейт. — Так, о мешках… пусть ваши матросы сложат из них здесь, на носу, баррикаду… А я, когда они это сделают, устрою с вашего позволения нашим дорогим гостям маленький салют… Поприветствую, так сказать… Она наклонилась к уже открытому кофру. Выпрямилась, сжимая в руке карабин с оптическим прицелом, и с резким щелчком вогнала магазин в приемное гнездо другой рукой… — Пусть только подойдут чуть поближе…27.02.1898 …там же… (еще чуть позже)
— Не спи! Дистанция? — Лейт, устроившаяся за баррикадой, поудобнее оперлась коленом на один из мешков… — Тысяча. — Барт ответил, не отрываясь от окуляров бинокля. — Кстати, а тебе не кажется, что сокращение поголовья Гомесов на Юкатане… приобретает какой-то очень уж феминистический характер… Сначала Аспера… Теперь ты… Я начинаю думать… — Думать вредно, от этого мысли появляются… И идеи заводятся… — Девять сотен. Может, уже пора?.. — Рано еще… — Ну, вообще-то я слышал, что дальность полета пули — три километра… — Где-то так, но я ж тебе не Люда Павличенко… — Да, ты симпатичнее… — И моложе… — Все относительно… В то время ей было меньше, чем тебе сейчас… — Хам… — Восемь сотен. Я знаю… — Мистер Мак-Дугал… Подскажите, пожалуйста, кто именно из этих подонков — Акула Гомес?.. Они все такие одинаковые… — Не с тысячи ярдов, сеньора… — Очень жаль… — М-да-а-а… До погон и прочих знаков различия местные Гомесы, к сожалению, как-то не додумались… — Хочешь продать им эту идею?.. — Ты думаешь, купят?.. — Если найти хорошего менеджера по продажам… — Ага, «представителя канадской оптовой компании»… — Тогда не надо… Это страшнее, чем все Гомесы, вместе взятые… — Семь сотен… Последние слова Барта были заглушены резкими хлопками «маузера». В ответ с приближающегося корабля слабо донеслись крики и засверкали вспышки выстрелов. Ни одна из посланных в ответ пуль даже не свистнула возле баррикады. Лейт перезарядила винтовку. Мигель, подобрав с палубы пустой магазин, стал лихорадочно запихивать в него патроны. — Четыре: восемь в пользу Гомесов, качки и расстояния! — голосом спортивного комментатора объявил Барт. — Шесть сотен! Следующий магазин, судя по всему, понравился противнику еще меньше. Вопли стали громче. Ответный огонь, хотя и все еще абсолютно безрезультатный, усилился. С «Мулатки» палили даже из дробовиков, и картечные заряды красиво вспенивали воду между сближающимися кораблями. — Пять: семь! — продолжил счет Барт, пока Лейт перезаряжалась. — Пять с мелочью! Еще одиннадцать пуль ушли в полет одна за другой. Последний патрон в магазине дал осечку. Лейт с чувством выругалась. — Пять: шесть! — добровольный комментатор стоял уже практически во весь рост. — Четыре с копейками! «Маузер» стучал, как метроном. Картечь хлестала по волнам. Несколько пуль из «Винчестеров» пролетели уже достаточно близко. В момент смены магазина их свист было слышно, и матросы, которые лежали вплотную к мешкам, судорожно сжимая в руках дробовики, вздрагивали от него. — Семь: пять в пользу девушки с веслом!!! — Барт чуть ли не приплясывал. — Три с половиной! Мигель не успевал с перезарядкой, и Фридрих, подхватив упавший пустой магазин, к нему присоединился. «Веселая Мулатка», будто решив оправдать свое название, вдруг зарыскала на курсе. Люди на ней не удержались на ногах. Лейт прорычала сквозь крепко стиснутые зубы что-то нечленораздельное. — Семь: пять!!! Это был рулевой!!! — Мак-Дугал дернул Барта за пояс, и тот с размаху уселся на мешок. — Блин!!! Почти три! Ответный огонь прекратился. На приближающемся корабле наконец-то, вставая на ноги после толчка, заметили, как много упавших уже не может подняться. Теперь те, кто еще мог это сделать, заметались. Они искали, где бы укрыться, но на плоской палубе пакетбота с укрытиями было туго. Самые умные прятались за ранеными и убитыми. «Мулатка» начала плавно сходить с курса, отворачивая влево. — Восемь: четыре!!! Давай!!! Чуть меньше двух с половиной! — Гомес — тот, кто за штурвалом!!! — почти одновременно с первыми выстрелами прокричал, размахивая подзорной трубой, капитан. — Сезон! — Выстрел… Лейт, передергивая затвор, хрипло выталкивала из себя слова. — Охоты! — Выстрел… — На Гомесов! — Выстрел… — Объявляю! — Выстрел… — Открытым! — Выстрел… Выстрел… Выстрел… — ЕСТЬ!!! «Веселая Мулатка», полускрытая собственным дымом, уходила в открытое море. На ее палубе уже никто не рисковал встать на ноги. Даже тот, кто сейчас держался за штурвал, делал это, судя по всему, лежа. В тишине, давящей на слух после грохота выстрелов, спокойный голос Лейт (от которого по спине у Мигеля пробежал холодок) прозвучал оглушающе: — Неплохо постреляли… Ну, вот и все, капитан. А то вы сразу: «Поднять якорь! Ставить паруса! Разводить пары!..»27.02.1898 …там же… (вечер)
— Сеньора… это случайно не то, чего вы ждете? — Гонсалес небрежно ткнул рукой в сторону берега. — Костер на отмели… — Сейчас узнаем… — Татьяна достала из рюкзака узкий картонный цилиндр. — Прикройте глаза, Фридрих… Отвинтив металлический колпачок на одном из концов цилиндра, она, направив противоположный вверх, с силой дернула за шнур, оказавшийся под колпачком. В небо с резким свистом ушла огненная нить, в конце своего полета распустившись ярко-зеленым пламенем. Буквально через минуту от костра последовал ответ. Только вспышка в этот раз была красной. — Хорошая вещь — сигнальная ракета… — негромко заметила Лейт и повернулась к Мак-Дугалу. — Капитан! Спускайте шлюпки — это они!Глава 4, трагическая и в результате — эвакуационная…
…Война без особых причин…Война — дело молодых,Лекарство против морщин…Красная, красная кровь,Через час уже — просто земля…В. Цой
25.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
Когда в ворота въехала коляска Миледи, Эрк спокойно куривший за столом в углу веранды, удивился разве что только ее раннему появлению. Но вот когда вслед за первым экипажем к входу в дом подкатили еще два, он слегка завис. Еще большее зависание вызвали у него находившиеся там люди… и то, в каком они были состоянии. Капитан, конечно, знал о привычке сестры пристраивать «в хорошие руки» бездомных котят и молодых ролевиков, но все же… «Так… Интересное кино… Хотя… — думал он, наблюдая высадку новоприбывших. — Упс… Знакомые лица… Где же их так потрепало-то… Айсберг. За спиной — рюкзак, на левом плече висит какая-то сумка, на правом — Эйли… Викинг. Два „калаша“ на шее, два рюкзака в руках и третий — за спиной… Макс. Нагружен — точно так же… Двое девчушек-близняшек, как же их там… А! Сэнди и Лэнди. Тоже висят… друг на друге… Ого! Ну ни фига ж себе!». Из последней коляски вылезали здоровяки Тролль и Дхар. Они несли на руках бессильно обвисавшего Волка. Его правая нога, перемотанная каким-то грязным тряпьем с торчащими из него кончиками импровизированных шин, была явно сломана. Ниже колена. Эрк, вполголоса выругавшись, швырнул на стол еще дымящую трубку и бегом бросился им на помощь…25.02.1898 …там же… (ночь)
Пока Капитан (не имевший медицинского образования, но получивший в свое время солидные практические навыки по оказанию первой помощи) и Миледи (с ее достаточно фундаментальными, хотя и несколько специфическими, знаниями в области фармакологии) на пару возились с потерявшим сознание Волком, обрабатывая ему рану. Кость на ноге оказалась не просто сломана, а перебита. Пулей. Еще одна пуля прошла навылет сквозь мякоть. Пока Киборг, в чисто медицинских целях сунув каждому из приехавших земляков по большому стакану фирменного «Мачете» (смесь апельсинового сока с ромом, заменившая группе в употреблении более привычную «Отвертку»… воздействие на организм соответствует названию), организовывал хоть какой-то ужин. Тигра, хоть и часто путаясь с непривычки, командовал прислугой, спешно готовившей гостевые. Пока длился весь этот бардак, было не до разговоров. Потом напряжение ситуации немного спало. Но к этому времени уже все новоприбывшие отрубились прямо на креслах в гостиной. Слугам пришлось разносить их по комнатам на руках. Эрк, приглядевшись к слегка эйфоричным лицам транспортируемых тел, в неизвестно какой раз мысленно обматерил того чертова идиота, к сожалению, оставшегося ему неизвестным, который в свое время обратил внимание Миледи на такую область знаний, как практическая токсикология. — Миледи, блин, чего ты им намешала?! — Намешать она могла много чего и, зная ее любовь к натурным экспериментам… — Расслабься. Все будет в порядке. Они просто поспят. Спокойно. Без снов. До завтрашнего вечера. Волк — пару дней… Ну а потом еще пару дней надо будет за ними присмотреть… чтобы опять в истерику не впали… — Ты что, не могла хоть парочку в сознании оставить? Надо же узнать, что там с ними случилось… — А чем я, по-твоему, всю дорогу занималась? Давайте-ка присядем — расскажу вам эту… сказку, блин…25.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, дорога… (вечер)
— Серый встретил нас возле отеля… — Алекс рассказывал спокойно, хотя в его глазах еще изредка мелькали тени, — проводил в снятый им дом. Мы думали, несколько дней освоимся, а потом уже… — Нуменорец говорил, что надо еще кого-то дождаться, — перебила Эйли. Одной рукой она вцепилась в его плечо, второй постоянно, нервными движениями поглаживала рукоять висевшего на поясе «Марголина». — Он не хотел, чтобы мы с самого начала действовали самостоятельно и… — Чего там хотел, а чего не хотел Нуменорец — уже неважно. — Миледи остановила ее взмахом руки, затянулась сигаретой, поморщилась и кивнула Айсбергу. — Алекс, ты продолжай, но только факты. И по делу. Сколько вас всего прошло через Портал? — Двадцать четыре человека. Серый — двадцать пятый, — он пожал плечами. — Но Назгул с Кэйти смотались уже на следующий день… — Кэйти мне тогда сказала, что у них двадцать тысяч золотом, что у них медовый месяц, что она всегда мечтала посмотреть Старую Японию и что ей неинтересно бегать по Кубе с автоматом… — Эйли с опаской посмотрела на опять скривившуюся Миледи. — Миледи, я ведь по делу! — Эйли, не обращай внимания, просто к местным сигаретам я пока не привыкла, а все домашние запасы у нас еще вчера закончились. Может, все-таки тебе пока лучше… хоть пару часов поспать? Айсберг и сам все расскажет… — Нет! Я его не оставлю! — Эйли еще крепче вцепилась в парня. И в пистолет, судорожно стискивая рукоять. — Я… — Хорошо-хорошо, только ты успокойся, пожалуйста… — Миледи оглянулась на два экипажа, ехавших позади. Внешне там было все в порядке, а останавливаться, чтобы проверить, смысла не было. Надо было побыстрей добраться до гасиенды…25.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (ночь)
— Двадцать пять?! — Эрк нервно затянулся. Он был просто в шоке. — И пришла тут в гости толстая полярная лисичка… То есть — полный писец! Нуменорец, этот кретин долбанутый, что ухитрился за две недели положить, кроме самого себя, а его, мудака, не жалко, еще тринадцать человек?! Киборг и Тигра угрюмо, не глядя на постепенно звереющего Капитана, пили «Мачете» и молчали. Слов у них не было. — Меньше, — ответила Миледи. — Кое-кто оказался достаточно умным, чтобы вовремя смыться. Назгул и Кэйти были только первыми ласточками…25.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, дорога… (вечер)
— Ведьма… — вздохнул Айсберг, — еще по дороге, на корабле, она начала ругаться с Нуменорцем. Когда мы высадились в Матансасе — сразу ушла. И не одна… — Они забрали с собой пулемет и снайперки! Все до единой! — с обидой в голосе возмутилась Эйли. — У нас остались только автоматы и пистолеты! — Лида, — он погладил ее по руке, — пожалуйста, успокойся. Они забрали с собой только свое. Это было ИХ оружие. Пулемет. И эсвэдэшки тоже. Они оставили нам все оборудование для лагеря. То снаряжение, которое было общим. — Сколько же человек ушло с Ведьмой? — Миледи опять оглянулась. Они, конечно, договорились «если что — кричать», но… ее очень беспокоил раненый Волк. А еще, хотя и гораздо меньше, — близнецы. Их показное спокойствие не могло обмануть психолога — в любой момент сестры могли сорваться в истерику. — Вся ее старая команда. Кроме того — Грифон и Ласточка. Всего — семь человек. С собой взяли ПКМ, четыре СВД и все винтовочные патроны. — Двое — без оружия? — удивилась Миледи. — На Ведьму это непохоже… Она бы, скорее, без трусиков отправилась, чем с безоружной командой. — Нет, конечно. Они еще все «кольты» забрали, и патроны к ним тоже, — опять вмешалась Лида. — А еще у Ласточки и самой Ведьмы дробовики были. Двустволки. Она еще и наши катаны забрать хотела, но Нуменорец не отдал! — Катаны?! — только и смогла выдавить из себя Миледи. Причем с трудом. — «Это — полный сюр! Они бы еще кольчуги с собой взяли… проволочные!» — Ага. Четыре штуки. Те, что наши Женька с Лешкой из рессор наделали. Такие классные получились! — воодушевилась девушка. — Мы ими электроды рубили — с одного удара! Жаль, кольчуги взять не получилось… тяжелые… нас бы с таким грузом ни за что в Портал не пропустили…25.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (ночь)
— Катаны… кольчуги… блондинки… — Димка повернулся к Олегу. — Как именно ты там говорил насчет того, что «страшнее блондинки…». — Страшнее блондинки — только та же блондинка, но с катаной… — Тигре, все еще находившемуся под впечатлением от мельком увиденной раны Волка, было не до его обычных шуточек. Хотя он пытался изо всех сил. — Уме Турман посвящается… Я всегда подозревал, что Нуменорец — скрытая блондинка… — Хватит! — Эрк, глотнув «Мачете», успокоился. Слегка. — О Нуменорце, блондинках и катанах поговорим потом! Как там дальше…25.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, дорога… (вечер)
— …а дальше мы пошли на запад, вдоль берега, потому что Нуменорец и Линда сказали, что нам надо адаптироваться и это нельзя сделать в городе, а только на природе. — Лида говорила азартно, глаза ее лихорадочно блестели, но, по крайней мере, она перестала постоянно хвататься за пистолет. Айсберга, правда, так и не отпустила — держала мертвой хваткой. — Потом мы вышли к той красивой бухточке и решили, что это — лучшее место для лагеря! Ой, Миледи, там даже какие-то развалины были, а возле них пристань была, тоже очень красиво все. Мы тогда прямо в этих развалинах устроились, палатки и навесы камнями укрепили, а в одном доме — он почти целый был, с крышей даже, склад продуктов устроили… — Погоди, милая, давай я сам расскажу, что случилось потом, мне это легче будет. — Айсберг прекрасно понимал, что девушке надо выговориться, но… — Именно там, в этом лагере, на нас и напали… — Когда? Кто именно? Сколько их было? — Для Миледи сейчас главное было — получить информацию, а реабилитация подростковой психики вполне могла немного подождать. — «Молодец, Алекс… Чему-то тебя все-таки научить успели…» — Утром. Рано. Мы только-только проснулись. Даже не начинали готовиться к завтраку… — он попытался копировать телеграфный стиль Викинга. Получалось пока не очень. — Все как раз собирались возле этого самого склада, когда они начали стрелять. Кто — не знаю… вблизи мы их так и не разглядели, а издалека — непонятно… Вроде бы некоторые были в форме… а другие — нет. — Айсберг судорожно сглотнул. — Первым же залпом убили Элис… Я видел, как ей в голову… умерла сразу… Женьку и Удава ранили… Удава в руку, легко… Женьке — попали в грудь… Все тогда застыли… Как каменные… Просто стояли… и смотрели… все…25.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (ночь)
— Кроме Серого. — Миледи глотнула из стакана и глубоко затянулась сигаретой. — В сущности, именно он и вытащил всех, кто уцелел, из этого чертова поселка. — Ее губы чуть изогнулись. Одним уголком. — У Тролля с Дхаром до сих пор полностью следы от его приклада с физиономий не сошли — так их из ступора выводил… — Да, Кобчик выводить умеет. Что из ступора, что из себя… — начал было Тигра, но, глянув на Капитана, осекся. Тот неподвижно смотрел прямо перед собой. Потом глухо, размеренно сказал: — Не надо… Серый — вывел, но не вышел… Ребят вытащил, а сам… Остался… Не шути так о нем больше… Никогда…25.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, дорога… (вечер)
— …а потом, когда Линда попробовала помочь Женьке, он только сказал: «Не выживет!» — и оттащил ее за плечи. Я его никогда таким не видела. Кобчик всегда был веселый, добрый, никому в совете не отказывал, а тут… — Эйли, зябко поежившись, подняла залитые слезами глаза на Миледи. — Он тогда еще кричал: «Хватайте оружие — и в скалы». Но… Денис нам приказал укрыться за камнями и отстреливаться. Все начали стрелять. Я тоже стреляла… только я никого не видела. Куда все стреляли — туда и я. — А нас били на выбор. Непонятно откуда. — Айсберг наконец-то справился с голосом и продолжил рассказ: — Удава ранили еще раз. Опять в ту же руку. Потом Тим попытался сменить укрытие… и его убили. Просто расстреляли… Он уже упал, а они все еще стреляли… Уже, наверное, в труп… Я видел, как Серый подполз к Нуменорцу… и стал что-то ему говорить… Я не знаю, не слышал, что он сказал… Но после этого тот приказал отползать к восточной окраине… Он и Серый отходили последними… И Серый все время кричал: «Забирайте с собой все, что видите!» — Он прикрыл глаза, помутневшие от воспоминаний. Лида прижалась к его плечу и погладила по руке свободной ладонью. — Когда мы добрались до скал… каждый парень уже тащил с собой что-нибудь из вещей… Рюкзаки… спальники… оружие… Нуменорец опять приказал залечь… в камнях… Мы стреляли из-за камней… Но тут нам начали стрелять в спину… с тропы… тогда Серый… взял рюкзак с гранатами… и полез наверх… — Но, пока он лез… — опять подключилась к рассказу Эйли, — в Удава попали еще несколько раз… все время в спину… Его тоже расстреливали… как Тимку… даже, когда он уже не шевелился… Потом наверху загрохотало… и посыпались камни… Кобчик начал кричать сверху… чтобы все поднимались к нему… Мы полезли по тропинке… Пока лезли… в нас стреляли… убили Гоблина… Макс подхватил его рюкзак и автомат… Мы карабкались наверх… а в нас стреляли… — Она всхлипнула и замолчала. — Нуменорец погиб на самом верху… — продолжил вместо нее Алекс. — Крутнулся на месте… и свалился вниз со скалы… Когда уже почти добрался до укрытия… Там, за камнями, лежал Серый… и стрелял вниз… потом вскочил… подошел к Линде… Она стояла неподвижно и смотрела… на то место, откуда упал Денис… а потом он ударил ее по лицу… и что-то сказал… я не слышал — что…25.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (ночь)
— Викинг слышал… если не врет… — Миледи достала новую сигарету. Эрк поднес ей горящую зажигалку. — Его вариант: «Запомни, тварь, мы и мертвыми возвращаемся! Чтоб довела их до железки, слышишь, сука!» Она их довела… Дотащила… За трое суток… А Серый… ему оставили все гранаты… и автоматные патроны… кроме одного полного магазина на каждый ствол… — Кстати, а где же Линда? — поинтересовался Киборг. Он сжал кулаки, и раздался громкий хруст. — Я не прочь кое о чем с ней побеседовать… — Займись спиритизмом… — покачала головой Миледи. — Когда они вышли к железке, то еще раз нарвались то ли на патруль герильеро, то ли просто на бандитов… Короче, там она и лежит. И там же Волк поймал две пули в ногу… Вы же не думаете, что они дотащили бы его до железки в таком-то состоянии… — Я так понимаю — патруль они таки положили… — задумчиво протянул Эрк, прикуривая очередную трубку. — Ага… Пять человек — всеми патронами из четырех наличных магазинов… — Она откинулась на спинку кресла. — Так что их «калашами» можно теперь только гвозди забивать… Es gibt keine Patronen. Vollig nein.[22] — А какое-то рабочее оружие у них есть? Хоть деньги-то остались? — спросил Тигра. — Или до Гаваны ребята добирались «на честном слове»? — Есть… есть… — Миледи устало зевнула. — Два раздолбанных «Вальтера»… еще обрез двустволки двенадцатого калибра… и — звезда арсенала — «Марголин» Фейри! От денег тоже что-то осталось, но сколько-я не спрашивала… — Ну, насчет «Марголина» — тут ты не совсем права… — Эрк встал и потянулся. — Прекрасный целевик. И патроны достать можно. Ладно, давайте спать… и так впечатлений за сегодня — хучь греблю гати...[23]27.02.1898 …Мексика, п-ов Юкатан, Черепашья Лагуна… (вечер)
— Ну что — все? — устало спросила Татьяна. Переправлять груз на борт судна с помощью всего двух небольших шлюпок оказалось делом долгим, нудным и весьма малопродуктивным. Но другого способа — не было. Мели. Рифы. Подвести пакетбот вплотную к берегу было негде. — Ага… — Андрей тоже устал. Не выспался. И теперь своими красными глазами и бледной рожей напоминал исключительно о киношных вампирах. — Не «Ага…», а «Так точно!» — Игорь, нагло и беззастенчиво воспользовавшийся своим положением недавно подстреленного, а потому назначенный в караул (так, на всякий случай) и соответственно — мешки не таскавший, страдал от острых приступов откровенно солдафонского юмора. — Или «Докладываю об исполнении…» — Кстати, дорогой ты наш «Я инвалид, у меня лапка болит…» — Андрей не был бы Доктором Ливси, если бы не сумел быстро среагировать. — Где доклад часового старшему караульному начальнику?! — А кто у нас старший начальник? — Барт, в свою очередь, не был бы Бартом, если бы его можно было так просто заткнуть. — Лейт, — сообщила ему поднявшаяся по трапу Аня. — И кто же это сказал? — не унимался тот. — Капитан. Еще в Штатах. — Тады «ой»! — Барт почесал в затылке. — Я знаю, что Эрк — это карма, а против нее не попрешь… — Ладно, ты, жертва кармы, — обычно Лейт не возражала против подобного трепа, но сейчас ей было не до того, — проводи-ка лучше ребят в их каюту. — Есть, мэм! — Игорь все-таки был неисправим. — Попрошу вышеперечисленных проследовать за мной… Татьяна, проводив взглядом удаляющуюся троицу, повернулась к стоявшему у борта Мак-Дугалу. Тот пребывал в некотором оцепенении. От него не скрывали, что было в мешках. ТАКОГО груза его кораблик еще не перевозил никогда! — Что ж, капитан, командуйте отплытие. Пора нам двигаться дальше. В Кампече заходить не будем — идем сразу в Веракрус. Там-то мы с вами уже окончательно решим все наши финансовые вопросы… если только вы не передумали. — Хорошо, сеньора Лейт, — он неожиданно, даже для себя, коротко хохотнул. — Не передумал и не передумаю! Уж теперь-то я точно уверен, что денег у вас — хватит!Файлы, полученные в ходе хакерской атаки на главный сервер Службы Безопасности Украины (СБУ) Примечание: при скачивании массив был поврежден, информация восстановлена частично, утерянные фрагменты заменены знаком: (…)
Директория: ролевое движение (РД) Папка: персональные файлы Файл № (…) Андрей Александрович, он же Док, он же Доктор Ливси, он же (малоиспользуемое) Ланцетлот (…) в РД пользуется авторитетом (статус — «Игрок»), входит в группу Миледи (см.) (…) принят по рекомендации Киборга (см.) (…) Биографические данные: (…) год рождения 1983 (…) родители: отец — (…) Александр Михайлович, владелец и главный врач частной клиники «Надежда» (…) семейное положение: неженат (…) образование: высшее (КМУ (…) общей хирургии) (…) работает в частной клинике «Надежда» (…) является постоянным членом «Клуба Ницше» (…) часто выезжает в Российскую Федерацию, обычно — в составе группы Миледи (см.), официально — «на Игры» (…) Политические убеждения: (…) антиглобалист (…) сторонник теорий Ницше (…) в деятельности каких-либо политических партий и движений официально не участвует (…) к Оранжевой Революции отнесся отрицательно (…) ВНИМАНИЕ! (…) По непроверенным данным. (…) принимал участие в деятельности международной экстремистской организации «Rainbow»(«Радуга») (см.) (…) в каких-либо активных акциях «Rainbow» не зафиксирован (…) ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!! В случае попытки задержания (…) уровень опасности — высокий (…) при себе может иметь набор хирургических инструментов (…) Местонахождение в данный момент: неизвестно. Территорию Украины покинул.
28.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (утро)
Сидя на веранде, Эрк с Киборгом наблюдали, как слуги грузят в специально заказанную медицинскую карету на мягких рессорах носилки с Волком. Остальные отъезжающие толпились возле нее, делая вид, что помогают. — Капитан, с приказами командира, конечно, не спорят… их выполняют, но… ты точно уверен в своем решении? — Конечно. Другого выбора у нас нет. Здесь он может не выжить… или потерять ногу. Так что единственный выход — отправить его через Портал в нормальный госпиталь. А остальных — к хорошему психологу! — Я не об отправке Волка. И не об отъезде этой четверки. Тут ты, с моей точки зрения, абсолютно и безоговорочно прав… — А в чем же тогда, с твоей точки зрения, я не прав? — Эрк, неторопливо набивая трубку, с улыбкой посмотрел на Киборга. — Хотя стоп! Давай-ка я сам догадаюсь. Кодовое слово… Точно! Кодовое слово — «этой». Ты считаешь, что я «абсолютно и безоговорочно прав», отправляя ЭТУ четверку… и не уверен, что я был прав, когда оставил здесь ТУ. Так? — Так. Я считаю, что нам надо эвакуировать ВСЕХ. И этих, и тех. К тому самому «хорошему психологу», о котором ты сам совсем недавно говорил… — он посмотрел на сосредоточенно прикуривающего Эрка. — Или я в чем-то ошибся? — Да. Ошибся. В мотивации. Ты решил, что ЭТИ уезжают потому, что им срочно нужен психолог. На самом деле они уезжают не потому, что ЭТО НУЖНО ИМ, а потому, что ОНИ НЕ НУЖНЫ НАМ. — Капитан глубоко затянулся. — Киборг, у нас в команде ЕСТЬ хороший психолог. Ты думаешь, Миледи не смогла бы справиться с их реабилитацией? Смогла бы, но… тратить ее время и нервы на ЭТИХ я считаю бессмысленным. Потому что ей и так хватит работы. Потому что нам не нужны ни мажорные девочки, ни туповатые качки. — Ты считаешь, что ТЕ нам нужны? — Как минимум — не помешают… Викинг и Макс — неплохие ребята. Отслужили в армии. Оружие в руках держали, — он усмехнулся, — свои пустые «калаши» не бросили. И за Волком с Линдой подобрали. Я считаю, если человек не бросил оружие, — он чего-то стоит, правда ведь, а? — Тут не поспоришь… — Айсберг… по большому счету именно он дотащил их всех от могилы Линды до Гаваны. Правда, сам при этом чуть не сломался… но не сломался же! К тому же — лишний психолог в команде… пусть даже и недоучка… — Опять-таки согласен… психологи лишними не бывают. А научится быстро… под Милединым чутким крылышком. Но вот Лида… — Киборг покачал головой. — Нам только восторженных тинейджеров для полного счастья и не хватало! Это же во всех смыслах натуральная блондинка! — А Эйли — при Айсберге. Комплектом. Любовь, однако, понимаешшь… причем взаимная и страстная, — усмехнулся Эрк. — Да! И не забудь о финансовой стороне дела… — В смысле? — не сразу понял Киборг. — В том самом смысле. У Алекса — номер их счета… и код. Если он в команде — и деньги тогда будут в команде… А там еще в остатке — не меньше ста. Тысяч. Золотом. Мелочь, но приятно… — Фига се… МЕЛОЧЬ?! — А, да… ты же вчера спал, когда я из города вернулся. — Эрк достал из кармана листок бумаги и протянул Киборгу. — Лейт телеграмму прислала. — «Да! Восемь плюс», — прочитал тот. — Блин! Опять ваши долбаные шифровки! Переводи давай, немедленно! — Ну… «Это же элементарно, Ватсон!» — Эрк прижмурился, как сытый, довольный жизнью котяра. — «Клад — нашли! Больше восьмисот килограмм золота». — Упс… — только и удалось произнести Дмитрию…28.02.1898 …Куба, Гавана, резиденция губернатора… (вечер)
«Милый, уютный девятнадцатый век. Наивные люди, дети своего времени, — размышляла Юля, перемещаясь по залу и попутно раскланиваясь со знакомыми. Знакомых (внесенных в каталог и классифицированных) здесь у нее уже набиралось изрядное количество. — Как же приятно тут работать!» — Сегодня, разобравшись с отправкой пятерых неудачников — по меткому выражению Тигры — «Домой! К мамочкам!» — она решила, что пора, наконец, заняться делом. И занялась — сбором информации. Кроме этого в высшей степени полезного занятия Миледи достаточно регулярно бросала внимательные взгляды на парочку своих новых подопечных. Пока что они вели себя вполне адекватно ситуации… Айсберга она быстро привела в норму — за несколько часов… ну, почти… меньше чем за день. Так что реабилитацией Лиды они занимались уже вдвоем. «Ага… Днем и ночью… — ехидно усмехнулась своим циничным мыслям Миледи. — Хотя… хороший секс, особенно с любимым человеком, еще ни на одной девичьей психике во вселенной отрицательно не сказался! Только положительно». С Женей и Максом такого быстрого успеха не получилось. Хотя определенный прогресс был. С этой парочкой клиентов она тоже пустила в ход основные инстинкты. Не менее (но и не более) цинично, чем с предыдущей. Горничные в поместье имели весьма свежий вид, очень даже неплохие фигурки… и не имели ни малейшего представления о таких странных (с их точки зрения) вещах, как комплексы и слово «нет». Что такое скромность и тем более девственность, они если когда-либо и знали, то уже давным-давно забыли. «Еще через пару суток ребят можно будет вывести на люди и использовать по полной программе, — Миледи вежливо поздоровалась с очередным плантатором (класс — мудак, вид — классический, подвид — полный) и продолжила свою мысль, — а не держать просто в роли охраны возле экипажей, с кракозябрами наперевес. Что творит эта девчонка! Мне бы ее годы…» Последнее относилось к Эйли. Айсберг находился рядом с ней для подстраховки, а она… Лида сбивала молодых офицеров и плантаторских сынков влет, навскидку и наповал! Когда ее голубые глаза открывали огонь на поражение, жертвы этой, по определению Киборга, «во всех смыслах натуральной блондинки» можно было бы складывать штабелями… по всему залу. — Не переигрывай, малышка. Меньше огня — больше наивности! Одной набитой морды на сегодня вполне достаточно, — шепнула Миледи, скользнув мимо девушки. Сегодняшней «набитой мордой» был юный флотский лейтенант, которого не остановил (как всех остальных) ледяной взгляд Айсберга. Пришлось тому отодвигать пылкого поклонника за портьеру и там объяснять более, так сказать, простыми и доходчивыми методами: «Занято, блин! Глазами смотреть, руками — не трогать!» Лейтенант внял. Для остальных «подстреленных» это событие послужило еще одним дополнительным стимулом к джентльменскому поведению. «А вот и высшее командование пожаловало, — заметила Миледи резкое увеличение объемов золотого мундирного шитья на квадратный метр зала. — Надо бы мне к этим фазанам присмотреться… исключительно с точки зрения науки». И она двинулась в соответствующем направлении. Прием продолжался. Игра — тоже. Окончание того и другого было еще очень и очень не скоро…Файлы, полученные в ходе хакерской атаки на главный сервер Службы Безопасности Украины (СБУ) Примечание: при скачивании массив был поврежден, информация восстановлена частично, утерянные фрагменты заменены знаком: (…)
Директория: ролевое движение (РД) Папка: персональные файлы Файл № (…) Олег, он же Тигра, он же (малоиспользуемое) Гном-механик (…) в РД пользуется авторитетам (статус — «Игрок»), входит в группу Миледи (см.) (…) принят по рекомендации Артема (см.) (…) Биографические данные: (…) год рождения 1983 (..) семейное положение: неженат (…) образование: высшее (КПИ, факультет металлообработки) (…) по специальности официально не работал (…) зарегистрирован как частный предприниматель (…) источники дохода — выполнение работ по индивидуальным заказам (…) является постоянным членам «Клуба Реконструкции» (…) часто выезжает в Российскую Федерацию, обычно — в составе группы Миледи (см.), официально — «на Игры» (…) Политические убеждения: (…) политически нейтрален (…) в деятельности каких-либо политических партий и движений официально не участвует (…) к Оранжевой Революции отнесся нейтрально (…) ВНИМАНИЕ! По непроверенным данным (…) связан с «черными поисковиками» (см.) (…) неоднократно подозревался в незаконном ремонте и изготовлении огнестрельного и холодного оружия (…) ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!! В случае попытки задержания (…) уровень опасности — высший (…) при себе может иметь замаскированное огнестрельное оружие или портативный газовый огнемет (…) Местонахождение в данный момент: неизвестно. Территорию Украины покинул.
28.02.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
— Капитан!!! Что я нашел!!! — Тигра ураганом влетел на веранду. Глаза его сияли от просто неземного восторга. — Ты не поверишь!!! — Пушку ты нашел… — Эрк невозмутимо продолжал курить. Восторгов Тигры он не разделял. — В сарае у пристани… — Откуда ты… — обалдело застыл тот. — А я ее тоже нашел… только раньше. Тогда, когда еще в первый день, вместе с Патриком, всю гасиенду облазил. Пятидесятисемимиллиметровая скорострелка вроде бы как флотского образца. Основание вбетонировано в пол. — И ты молчал?! — возмущению Олега не было предела. — Да. — Эрк был абсолютно спокоен. — Почему?! — Потому что. Во-первых, у нас тогда еще не было к ней снарядов… — А теперь есть? — Тигра плюхнулся на стул и приготовился к долгому разговору. Судя по всему, у Капитана было вполне подходящее настроение… — Ага… «Хомячки» принесли… — ХОМЯЧКИ?! — А… ты же пока не в курсе… — Эрк весело засмеялся. — Понимаете ли, дорогой Тигра, все началось с того, что… наш Киборг очень любит хомячков. — Кто?! Киборг — ЧТО?! Хомячков… — уже окончательно завис Олег. Почти что двухметровый здоровяк с хомячками у него как-то не ассоциировался… — А чего тут такого странного?.. — удивился вышедший на веранду Дима. — Ну, нравятся они мне… Копошатся прикольно… Что-то в норку таскают… Запасы делают… — Вот-вот… — опять рассмеялся Эрк. — Именно что копошатся и именно что в норку! И именно поэтому, когда он обзавелся в Гаване агентурой… — Наш глубокоуважаемый фюрер… — не удержался и подколол его Киборг, — …своим волевым решением обозвал их «хомячками». И кого! Доблестных офицеров испанской армии и флота! Ну, и чиновников, в том числе и из канцелярии губернатора, конечно, куда ж без них… — А что не так? Чем они тебе не «хомячки»? — откликнулся Эрк. И процитировал недавние слова Киборга: — Копошатся прикольно… Что-то в норку таскают… Запасы делают… Особенно — в норку… С некоторых пор — в нашу! — Так… Хорошо, — слегка пришел в себя Тигра, — про хомячков я понял. Так что там со снарядами-то?! — Будут завтра, — ответил ему Дима. — Или послезавтра… Как получится… Все равно это не так уж срочно… — …и если ты, дорогой наш Тигра, — подключился Эрк, — прибежал сюда с идеей втиснуть данное приспособление на катер, который, между прочим, отнюдь не яхта, так что я не совсем понимаю, почему именно «Беда»… — А ЭТО ты откуда знаешь?! — Тигра обалдел. В очередной раз за этот вечер. — Я же хотел сюрприз сделать!!! — А если тебе захотелось сделать сюрприз, то не надо было выставлять сушиться на солнышке табличку с новым названием. На всеобщее-то обозрение, — отпарировал Эрк. — Так почему же все-таки — «Беда»? — А вот потому что… — Тигра тоже рассмеялся. — Ты вообще-то в курсе, какая фамилия у старшего механика? Фукс! И даже с бородкой… — Что, серьезно?! — Ага. А старшего матроса, длинного такого, зовут Лемюэль… то есть — Лэм! И фамилия у него… Айронпост!!![24] — Жаль, что не Скрап,[25] — оценил ситуацию Киборг, знавший английский еще до прохода через Портал. — Было бы еще прикольнее! — Ниче, и так сойдет… — отозвался Эрк. — Слушай приказ по гарнизону! Название, в первом чтении — принять! Старшего матроса Лемюэля Айронпоста — назначить старшим помощником капитана! Обращаться к нему отныне только и исключительно так: «Старший помощник Лэм»! Тигра, твоя задача — найти нам капитана Врунгеля! Но это уже не так срочно… — А если вернуться к нашей пушечке… — То она стоит как раз там, где надо! — То есть как? Там, где надо, это — в сарае, со стволом, упертым в стенку?! — Да-а, Тигра… Ты точно не артиллерист, — заметил Киборг. — Капитан эту хитрую фишку просек сразу… — Дело не в моем артиллерийском прошлом, — возразил Эрк. — Просто я не стал устраивать вокруг орудия индейский танец, а внимательно осмотрел сарай. И вот что там обнаружил: та самая задняя стенка, куда смотрит ствол, держится на самом-то деле всего на двух штырях. Стоит эти самые штыри выдернуть и… — Опаньки! — подключился к объяснению Дима. — Стенка падает… Пушечка — открывается… А смотрит она при этом — точно на проход в волноломе! Через который ничего крупнее канонерки не пройдет. Ну, а канонерку-то, особенно если местную колониальную испанскую, таким девайсом утопить — плевоедело! Только булькнет. А пока стенка на месте — ничего не видно… — Однако, — изумился Олег. — Ни фига ж себе бывшие хозяева развлекались-то… Шуточки у них… Сюрпризики… — Это — не развлечение, — прикуривая, сказал Эрк. — Это — страховка. Нормальная такая страховка — на всякий случай… Развлекались они исключительно контрабандой… причем военной. А в свободное время — играли в борьбу за независимость. Последний из них — заигрался… Нарвался на конфискацию. А еще они были Плюшкиными… — Вроде бы Кастильо… — Нет! Именно Плюшкиными! Вон там вот… — капитан небрежно махнул трубкой куда-то в сторону гавани, — к западу от пристани, помнишь, заросли таких себе… ну ооочень колючих кустиков… С такими кустиками никакой «колючки» не надо… Ну, это я так, к слову. Так вот, мы с Патриком в этих самых зарослях нашли… тропинку, узенькую такую… и почти что заросшую… Только, понимаете ли, господа, тропинка эта раньше дорогой была, причем мощеной… Камнем. Нанял тогда Патрик в соседней деревеньке сотню пеонов… Расчистили они нам эту дорогу… — Он замолчал, задумчиво глядя в сгустившуюся темноту. — Ну и?.. — не выдержал Тигра. — И прошли мы по ней до этакой весьма симпатичной полянки… И понял я тогда, что никакие они не Кастильо, — продолжил после небольшой паузы Эрк, — а только и исключительно Плюшкины! Про военную контрабанду я понял тоже — именно там… Стояли на этой полянке где-то с десяток здоровенных таких сараев… Хороших сараев… Прочных сараев… Полных сараев… — Чем же были полны эти самые сараи? — поинтересовался Киборг. Эту историю он тоже еще не слышал. — Той самой военной контрабандой, о которой я только что упомянул, — ответил Эрк. — Шесть… или семь? Не помню точно… Были забиты только и исключительно военной формой… Конфедеративных Штатов. Ага… той самой, серой. Французского пошива. И лежала она там, судя по всему, еще со времен Гражданской. Той, которая Север — Юг. Еще парочка складов была посвящена мексиканскому противостоянию Максимилиан — Хуарес… И то ли в одном, то ли в двух — всякий хлам… — Да-а… — протянул Олег. — Действительно — Плюшкины… Наверное, выбросить или распродать по дешевке — жаба давила! — Это точно… Причем знаешь, что — самое прикольное? Большая часть из этого тряпья — вполне еще годится в дело. Ребята О'Лири прибарахлились там форменными конфедератскими штанами и сапогами — жалоб не поступало. Можно было бы заняться реализацией, но… возиться с этим товаром лично у меня нет никакого желания. Может, у кого-то из вас такое желание есть? — Нет!!! — на удивление слаженным хором ответили Эрку оба его собеседника. Голос в голос. Прямо как сговорились…Глава 5, спасательная, ну а позднее — биографическая…
Мир повернулся по двум осям,Как лист осенний кружа,И прежняя жизнь упала к ногам,Отрезана без ножа…
02.03.1898 …Куба, Гавана, резиденция губернатора… (вечер)
«Что-то не то… Что-то здесь сегодня идет не так, — подумала Юля, ощутив внезапно возникшую напряженность. Поднялась по ближайшей лестнице на несколько ступеней и внимательно огляделась. На первый взгляд все шло как обычно, но… — Где же это… Где же… Вот!!!» — Она посмотрела в сторону главного входа. Только что вошедшие несколько человек, почти не задерживаясь, чтобы поговорить со встреченными по пути знакомыми, как это делали все остальные гости, плотной группой целеустремленно пересекали зал. Беспокойство вызвали именно они… «Богато одетая сеньора… Незнакомая. Выглядит достаточно молодо, но это еще ничего не значит. Просеивает взглядом всех встречных… ищет… кого-то. Очень напряженно ищет. За ней — два очень молодых парня. Держатся неестественно прямо. Слишком прямо… Слишком неестественно…» — Она, подав Айсбергу (он был ближе всех) знак «Внимание! Нужна помощь!», двинулась наперехват. «Кто там еще… Девчонка. Не старше Эйли. Все. Четверо…» — Ловко уклоняясь от людей, пытающихся с ней пообщаться, Миледи, продолжая просчет ситуации и не прекращая при этом осматривать зал, неторопливо приближалась к странной группе. Осмотр принес новые неожиданные открытия. Такого она здесь еще не видела… «Упс… Эта компания — не единственная причина напряженности! Они, скорее, — фокус… катализатор… Ого!!! Как же я сразу-то не засекла, а?! Не меньше десятка групп… а впрочем, — больше… по всему залу… Численность — до пяти человек в каждой… Ни фига себе — баян! — Миледи чуть не сбилась с шага. — Это же — „Невод“, блин! Хороший, для этого века даже — очень хороший, профессиональный „Невод“! И кто у нас „рыбка“, а? Спорю сама с собой, что… БИНГО!!! Эта самая четверка!!! Кто же они такие, наши „рыбки“… и откуда взялись на мою бедную голову?» Она еще раз огляделась вокруг, на этот раз отыскивая взглядом своих… «Так… Муж страхует слева… Эрк — справа… Айсберг вместе с Эйли — уже возле выхода… Молодец, малыш, быстро учишься… Хорошо, что именно сегодня Викинг и Макс остались с Тигрой, на базе… меньше головной боли». — Миледи, убедившись, что все в порядке (насколько это «все» вообще может быть «в порядке» в такой неясной ситуации), снова повернулась к «фокусу». «Прокачала» всю четверку еще раз… и перехватила взгляд богато одетой сеньоры… «Черт… Черт!.. Черт!!! ЧЁРТ!!! — Она опять запнулась и чуть не упала, сохранив самообладание лишь за счет опыта. А равновесие за счет Эрка, который в нужный момент оказался рядом и подхватил ее под руку. Это же „синдром камикадзе“!!! В чистом, блин, виде! Классика, мать его за ногу! Цель… Где же у нее цель, у этой тетки (хотя, какая она, к бениной матери, тетка — на вид как бы не моя ровесница, а так — фиг знает)… Куда же она…». Тут, будто в ответ на ее мысль, раздался шепот брата: «ЦЕЛЬ — „юсы“ в правом… Останови…» Миледи поняла. В дальнем правом углу кучковались управляющие Картеля. Обхаживали какого-то мистера «Большая Шишка» из Штатов. В своем кругу. Чужих при этом — и близко никого не подпускали… «Эрк вроде бы как бы в телепатии замечен не был… и не психолог… настолько НЕ психолог, что иногда страшно… НО — ТАКТИК! Причем, по отзывам специалистов, весьма и весьма неплохой… — Она оценила дистанцию до „объекта“ и прикинула свои шансы на успех. — Как хочешь, милый братик… Скажешь остановить — остановим… а вот потом уже мы… спросим тебя — зачем?.. Обязательно потом спросим… Серьезно так спросим… По-родственному… Все! Хватит лирики! Работаем!» Она рывком выдернула локоть из ладони Эрка. Капитан сделал вид, что пытался ее удержать, но… Миледи с возгласом «Знаешь, что…» резко повернулась к нему и, «совершенно случайно поскользнувшись», зацепила тем же локтем молодого человека. Одного из двух в «четверке». Где-то в район почки… Левой. На пол они упали вместе. Она — почти («Чертовы юбки!»), правильно сгруппировавшись. Он — с исказившимся от боли лицом. «Мою мать… он же ранен… но, откуда я могла знать… Людовед и душелюб, блин!!! — материла саму себя Миледи. Мысленно. За непрофессионализм. — Можно ж было, мать мою… еще раз… и догадаться… Психоолух хренов!!!» Подоспевший Дима тем временем заботливо поднимал упавшую жену с пола. К рухнувшему парню наклонился второй — его лицо тоже исказилось от боли… «И этот — тоже… — не прерывала свой внутренний монолог Миледи. — Что, теперь ты довольна… расслабилась, тля!!!» И, как подкошенная, рухнула рядом с ним на колени девчонка — с выражением отчаянной тревоги в глазах… — Приношу вам свои самые искренние извинения за этот инцидент, — с женщиной, все еще стоявшей совершенно прямо, только чуть повернув голову, заговорил Эрк. — Если мы можем как-то загладить свою вину… — он понизил голос: — Понимаете… моя сестра уже не очень твердо стоит на ногах… «Ну, я тебе, братик, это еще припомню! — немедленно отреагировала Миледи на эту гнусную ложь. Тоже мысленно. — Если ты слажаешь…» — Разрешите представиться… Моя фамилия — Гауптманн, я — один из совладельцев гасиенды «Puerto Reservado»… — Эрк склонился в низком, церемонном поклоне, что при его комплекции выглядело достаточно потешно. Выпрямился… как-то совершенно незаметно оказался вплотную к собеседнице… Лицом к лицу. Глаза в глаза. И продолжил говорить звенящим шепотом, тем, который колоколами отдается в ушах, причем некоторые слова он произносил так, что они вообще звучали, как набат! Но который нельзя услышать дальше одного шага: — Вы НЕ ПРОЙДЁТЕ… У вас НЕ ВЫЙДЕТ… Вас готовятся ОСТАНОВИТЬ… Не меньше, чем ПОЛСОТНИ стрелков… Воспользуйтесь случаем и УХОДИТЕ… Мы вам поможем, но сейчас — НЕ ВРЕМЯ… Киборг тут же вздернул на ноги лежащего (тот при этом с резким шипением втянул воздух сквозь крепко стиснутые зубы)… Эрк, поддерживая, крепко ухватил за локоть второго парня… Миледи подняла с колен и приобняла девушку… В глазах женщины сверкнуло понимание. Она резко развернулась и, ни разу при этом не оглянувшись, медленно направилась к выходу. Остальные плотной группой последовали за ней. У самых дверей к ним присоединились спокойный Айсберг и ничего не понимающая Эйли… «Это НЕ психология, — думала Миледи в спину Эрку, — наверное, в военном и командном опыте все-таки тоже ЧТО-ТО ЕСТЬ…»02.03.1898 …Куба, Гавана, перед резиденцией губернатора… (чуть позже)
На свежем воздухе незнакомка, дождавшись, пока в достаточно богатую, хотя и не слишком новую карету усядутся ее молодые спутники, коротко поклонилась и все так же молча, как и выходила из зала, села следом, захлопнув за собой дверцу. Экипаж неторопливо двинулся куда-то во тьму. Вслед ему поехали четыре угрюмых охранника с дробовиками поперек седел. — Ни тебе — «Здрасьте…», ни мне — «Спасибо…», ни нам — «До свидания…», — сухо прокомментировал это Эрк. И прикурил. — Как ты думаешь, Капитан, — тихо и задумчиво поинтересовался Киборг. — Теперь она остановится? Или попробует еще раз? — Нет, она не остановится, — ответила вместо того Миледи. — Да, она попробует еще раз. «Камикадзе» не промахнулся, просто — не взлетел. — А вот ее — остановят… — хмуро добавил Эрк. Глубоко затянулся, глядя вслед уезжающей процессии, и, внезапно махнув рукой с зажатой в ней трубкой, во все горло заорал: — Шон!!! Каллахан — давай сюда!!! К стоящим подкатили два легких открытых экипажа. Их, так же как и карету, сопровождали четыре всадника. Еще по одному ирландцу — правили лошадьми. — Шон, — обратился Эрк к старшему охраннику. — Карету видел? — Да, сэр, — ответил ему рыжий силач Каллахан. — Старый рыдван двадцатилетней давности. На таком еще мой отец ездил… — Возьмешь всех верховых и поедешь за ним. Только давай понезаметнее. Если начнется какая-нибудь заваруха… — Эрк поднял сиденье первой из колясок и стал рыться в открывшемся ящике. — Ну, что-то вроде стрельбы… Прикроешь их огнем. В смысле — карету, а не тех, кто будет устраивать заваруху. Патронов у вас достаточно? Или еще подкинуть? — Нее… Не надо. — Шон похлопал себя одной рукой по патронташу с обоймами, а другой — вытащил «маузер» из деревянной кобуры. — У нас по полста штук на брата. Вряд ли там будет слишком много заварушников. — Мое дело — предложить… — Эрк выпрямился, держа одной рукой поднятое сиденье, а в другой — такую же кобуру, как те, что висели на боку у охранников. — Ты что, еще до сих пор здесь?! Каллахан махнул пистолетом, и всадники ускакали в темноту. Эрк посмотрел им вслед и протянул «маузер» Айсбергу. — Держи. Ты с Лидой — во втором экипаже. Держитесь пока подальше от нас. А как все закончится — подъезжайте. Может быть — будут раненые… а там аптечка. — Сделаю. — Алекс коротко кивнул. Подсадил сначала Эйли, потом запрыгнул в коляску сам и откинул крышку кобуры. Пистолет доставать не стал. — Миледи, ты как… к нам или к ним? — Эрк теперь один за другим передал Киборгу: сначала — два подсумка на четыре магазина каждый, потом — два «Зубра».[26] И, резко опустив сиденье, закрыл ящик. — Не задавай глупых вопросов… — ответила та, садясь в экипаж. Уже с тэтэшником в руке. — Куда ж вы от меня денетесь… — Ну, как знаешь… — Эрк взял у Киборга автомат с подсумком, залез следом и хлопнул кучера по плечу (кстати, крышка на кобуре «маузера» у того тоже уже была откинута). — Давай, Ангус! Киборг запрыгнул уже на ходу…02.03.1898 …Куба, Гавана, улицы… (еще чуть позже)
Шон возник из темноты неожиданно. Пешком. И бесшумно, как кот, запрыгнул на подножку первого экипажа. — Мы нашли этих самых заварушников, сэр, — обратился он к Эрку. — Их там, в кустах, засело десятка два. Рыдван едет медленно, так что, если Ангус Данн не заснет на ходу, вы как раз успеете к началу. Только, ради всех святых, не палите из ваших карманных пулеметов в сторону церкви! Мы как раз там, за деревьями, сидим… — А ты-то сам успеешь на карнавал? Или ты с нами… — поинтересовался Киборг. — Дорога идет по кругу, а я — через заборы. — Каллахан махнул рукой и исчез, крикнув напоследок: — Ангус, гони! Ангус погнал. Эту гонку по булыжной мостовой его пассажиры не забудут еще очень долго… И будут вспоминать в кошмарных снах. Тем не менее они чуть было не опоздали. К тому времени, как экипаж подлетел к месту событий, из кустов, росших в небольшом скверике, по остановившейся карете и лежащим охранникам палило не меньше десятка ружей и револьверов. Примерно столько же — в сторону церкви. Оттуда сверкали вспышки и слышались характерные щелчки С96… Данн, рывком, ругаясь сразу на нескольких языках, натянул поводья и, ласточкой слетев со своего места, открыл огонь по скверику. Эрк с Киборгом соскочили еще до того, как повозка окончательно остановилась. На прицеливание они особо уж много времени не тратили и на одиночные — не разменивались… Лупили от бедра длинными очередями, выкашивая всю растительность в несчастном скверике… вместе с теми, кто в этой растительности укрывался. Прервались они только один раз — сменить магазины. После второй замены шнеков Эрк остановил Киборга: — Знаешь, по-моему, им уже хватило… — И метко плюнул на ствол своего оружия. Капельки слюны мгновенно, с тихим шипением, испарились. — И нам пока тоже, наверное, хватит… — задумчиво прокомментировал он. Из скверика больше не стреляли. Вообще никто больше не стрелял. После такого оглушительного «концерта» это было даже как-то странно. — Блин! Ну, вы, однако, намусорили! — Миледи, спрыгивая с подножки экипажа, чуть не поскользнулась на стреляных гильзах. — Одно слово — мужики! Вам бы насорить только, а убирать кто будет? — Найдется кому, — отмахнулся Капитан. — Ангус! Ты там как, живой?! — Все в порядке, сэр! — отозвался тот, вставая из-за какого-то парапета. — Разрешите доложить, сэр! — Каллахан появился, как всегда, когда не был верхом, неизвестно откуда. — Мы с вами ухлопали одиннадцать этих ублюдков, сэр. Еще примерно столько же удрали. Как говорит мистер Мантайгер, «обгоняя по пути собственный визг» и… бросая оружие, сэр… — В его голосе сквозило неприкрытое презрение профессионала к откровенным дилетантам. — Мы подобрали девятнадцать «винчестеров» и дробовиков, сэр! — Когда вы только успели… Как все тут происходило до нас? — Эрк задал этот вопрос, уже направляясь к карете. Из-за которой-то все это и произошло. И еще, в сущности, не закончилось… Средству передвижения досталось не так уж сильно, как можно было подумать, зная, что это был основной объект атаки. Убиты две лошади в упряжке и одна из тех, на которых ехали охранники. Сами los protectores,[27] немного ошалелые от быстрой смены обстановки, как раз поднимались из-за импровизированных укрытий и пытались понять — что же это за фигня-то вокруг творится… и кто эти незнакомые сеньоры с непонятным оружием, которые сняли их задницы с раскаленной сковородки. Спасибо им за это, конечно, но… поговорку насчет того, что, «если аллигатор покусал твоего врага, это еще не значит, что он стал твоим другом» — знали все. Именно поэтому в сторону подходящих поднялись стволы трех «ремингтонов» 12-го калибра. Четвертый охранник и кучер лежали на мостовой без признаков жизни. — Мы начали стрелять первыми, сэр. — Каллахан продолжал тем временем свой доклад. — Просто по кустам, чтобы предупредить этих, — он махнул рукой в сторону настороженных охранников, на что те среагировали достаточно нервно, но стрелять все же не стали, — они быстренько послетали с седел, потому-то залп из засады оказался не таким уж и удачным. Сняли только кучера. Второго, наверное, успели достать еще до того, как подоспели вы, сэр. Дальше вы все уже сами видели… — Кстати, Шон, они попали в кого-нибудь из наших? — Не то чтобы они в кого-то попали, сэр, — почему-то вдруг заулыбался Шон, — но один раненый у нас все-таки есть. — Помощь нужна? Кто именно? И чего ты нашел здесь смешного? — Само ранение, сэр! Две картечины срикошетили от стены и угодили Тому Клэнси прямо в задницу, сэр! По одной в каждую ягодицу… Неглубоко, на полдюйма, не больше. Мы уже их достали, ножом. Дырки промыли ромом и залепили пластырем. Стрелять, драться и ругаться он может, сэр! Сидеть и ездить верхом — нет… — А говорили «стена надежнее»! — хмыкнула Миледи, молча до этого момента следовавшая за ними. — Как там полностью… — «За спиной у вас должна быть стена… или друг с оружием. Стена — надежнее!» Точка. Конец цитаты. — Эрк тоже улыбнулся, хотя самому бедняге Тому Клэнси было, понятное дело, не до смеха. О хохме с именем-фамилией — «Исключительно для внутреннего использования. Все равно Каллахан не поймет…» — он решил пока что не упоминать. — Это смотря на каком расстоянии от стены… Все трое подошли уже достаточно близко к карете, так что весь этот разговор слышали и настороженные охранники. На их лицах тоже заиграли улыбки. Стволы несколько опустились. Примерно — на пару градусов. Эрк остановился и, вытянув перед собой пустые ладони, спокойным голосом сказал: — Мир. Мне просто нужно поговорить с вашей хозяйкой. Очень нужно. Просто поговорить. — Немного помолчал, улыбнулся и добавил: — Мы извели для этого столько патронов, что уж на разговор-то всяко заработали… — Только один человек, — ответил ему ближайший из охранников, — и без оружия. Все остальные останутся здесь. С нами. — Хорошо. — Капитан передал «Зубр» Миледи. — Я один. И я — без оружия.02.03.1898 …там же… (чуть позже)
«Оказывается, у маленького карманного „деринджера“ огромаднейший калибр. Особенно когда эти два коротеньких ствола с расстояния не больше полуметра смотрят тебе точно между глаз. Ощущения при этом — мечта экстремала! — это было первой мыслью Эрка, когда он открыл дверь кареты. — А ручка-то у сеньоры не дрожит… Вот бы еще суметь… заглянуть в ее глаза… говорят, глаза — зеркало души… а чьи тогда зеркала стволы жилетной двустволки?». В этот момент пистолет исчез из его поля зрения. И прозвучал спокойный голос: — Уберите оружие. «Блин! Какое оружие?! — внутренне Капитан просто озверел. — Она что в упор не слышала собственную охрану?!». И тут понял, что говорили-то не ему. Оказывается, кроме «деринджера», на него были направлены еще два «смит-вессона». Эти тоже не дрожали, но, скорее всего, благодаря тому, что владельцы сжимали их рукоятки двумя руками. Парни явно были недавно ранены, причем достаточно серьезно, и держались сейчас только на силе воли или на гордости. «Кажется, третья модель, под патрон „винчестера“, чтобы с разными боеприпасами не возиться, — оценил револьверы Эрк, — да и перезаряжать „переломку“ удобнее». А вот и «винчестеры»… правда, поднятые вверх. Их держали девушка и… священник. Священника он в зале не видел. Стволы, направленные на него, наконец, опустились. «Арсенал, однако… Ну, допустим, карабинов-то в зале явно не было. А вот насчет жилетника и револьверов — не поручусь… Черт, а с таким голосом надо бы не подобные команды отдавать, а баллады исполнять… Романтические». — Он ждал следующего хода, решив на этот раз предоставить всю инициативу ей. Дождался. Она заговорила…Ретроспектива… (Луиза Дебре)
Луиза Дебре была француженкой… из Нового Орлеана. Но прожила там недолго. Малышке исполнилось всего пять лет, когда ее отец совершил главную в своей жизни ошибку. Не захотел отдавать за бесценок свою землю и пристрелил несколько особо наглых «саквояжников».[28] Вот только не обратил внимания на странную татуировку на плече у одного из них… К счастью, знающие люди вовремя объяснили ему, во что же именно он ухитрился вляпаться… Пришлось срочно, по дешевке (впрочем, все равно — гораздо дороже, чем ему предлагали «саквояжники»), продавать поместье и садиться вместе с маленькой дочкой на первый же попавшийся пароход, не поинтересовавшись даже его местом назначения. Причем, судя по отчаянной суете на удалявшемся причале, — очень вовремя. Конечным пунктом плавания оказалась Бразилия… Купив себе там почти такое же поместье (даже лучше, ибо земля была дешевле, а негров никто и не думал «освобождать»), он решил, что все позади… Ага, щас! Нашли уже через полтора года. В этот раз пришлось бежать, бросив все. Кроме дочери и не такой уж большой суммы наличными. Больше он дольше года нигде не задерживался. А на жизнь зарабатывал тем же, что и довело его до подобной жизни, — умением метко стрелять. Благо в Южной Америке данный талант всегда был востребован… и неплохо оплачивался. С дочерью он не расставался… Маленькая Луиза играла вместо кукол папиными патронами, а взяла в свои руки оружие раньше, чем толком научилась читать, и пристрелила своего первого врага (очередного «охотника за головами», неосторожно повернувшегося спиной к ребенку) еще до того, как стала писать без ошибок. Кроме того, ей еще и приходилось вести все финансовые дела своего не очень-то расчетливого отца. С этим она тоже довольно удачно справлялась. Когда же ей исполнилось семнадцать лет, «игра в догонялки» закончилась. Во Французской Гвиане. В одном из недорогих номеров относительно приличной гостиницы «Звезда Кайенны»… Через неделю после похорон отца она вышла замуж. Бравый французский капитан Антуан Дебре выглянул из своего номера на звуки отчаянной перестрелки… И когда последний уцелевший «охотник», размахивая револьвером, выскочил в коридор, недолго думая (долго думать он вообще не любил), пристрелил его на фиг. После чего, заглянув к соседям, сам был мгновенно сражен видом юной красотки, стоящей в клубах порохового дыма со старым отцовским «Ле-Матом» в руке… Несколько лет спустя каторжная Кайенна окончательно достала молодую пару (к тому же ее климат не сильно-то и способствовал крепкому здоровью уже родившихся к тому времени двух детей), и они перебрались на Кубу, где у родственников капитана (теперь уже отставного) были обширные владения. Сахарные плантации тянулись до самого горизонта. Вокруг их поместья вырос небольшой город. Правда, представители клана Дебре не особо-то и хорошо разбирались в финансовых вопросах, зато это была дружная и веселая семья со своими собственными традициями. Не худшими, надо сказать, традициями, если к ним привыкнуть. Луиза, прожившая всю прежнюю жизнь без дома и почти что без семьи, была в полном восторге от нынешней. Любящий ее муж. Любимые дети — дочь, романтичная мечтательница Сюзанна, сыновья — старший, отчаянный сорвиголова Поль, и младший, серьезный и вдумчивый Жан… Дом… наконец-то свой дом! К тому же, осмотревшись на месте и разобравшись, она, оказавшись гораздо более знающей и разбирающейся в финансах (правда, только на практике… но кому, в сущности, нужны теории?!), чем прочие Дебре, взяла в свои руки управление делами клана. Был построен сахарный завод, приносивший неплохую прибыль. Доходы клана выросли. Хорошие отношения со всей округой налажены были еще до нее… Это было счастье. Омраченное за все время один-единственный раз — шесть лет назад. Ее муж погиб, упав с взбесившейся лошади. И хотя она любила его не особо страстно — горевала по нему совершенно искренне. Ведь это он дал ей ДОМ и СЕМЬЮ! Тогда Луизу утешали все родственники. Да, родственники! Она стала полноправной Дебре, забыв прежнюю фамилию (к тому же они с отцом столько раз их меняли, скрываясь от преследователей, что уже и неясно было — какая же настоящая?). Жизнь продолжалась. Подросли дети. Сюзанна вышла замуж и переселилась… аж на другой конец городка. Сыновья как-то вдруг стали юношами… Все закончилось тем февральским утром. Городок атаковали на рассвете. Хотели застать врасплох и спокойно, без особых потерь, перебить всех. Спящими. Простейшая операция — победа малой (и чужой) кровью! Не учли только одной детали… тех самых традиций клана, к которым надо было привыкать. Мужчины Дебре вставали еще ДО рассвета. Чтобы заняться фехтованием. Женщины — с рассветом (а вы пробовали спать, когда под окнами, со звоном и лязгом, идет урок фехтования?). Дебре считали себя воинами… Все. И на практике в тот день доказали — считали совершенно правильно! Нападающие испытали это мнение на собственной шкуре. «Простейшая операция» превратилась в кровавый многочасовой уличный бой. Дебре умирали с оружием в руках, стараясь захватить с собой на тот свет как можно больше врагов. Женщины тоже взяли в руки оружие, и Луиза, вспомнив юность, метко стреляла, привычно передергивая рычаг «винчестера». И еще одного не учли нападающие — испанской колониальной архитектуры. Испанцы строили дома с очень толстыми стенами — благодаря этому они не успевали прогреваться на солнце и внутри было прохладно. Как выяснилось в тот день, эти стены оказались еще и неуязвимыми для полевой артиллерии — две пушки Гочкиса, на которые они рассчитывали, потеряли двойной комплект расчетов, но так и не смогли переломить ситуацию на поле боя. «Гатлинг», купленный по случаю еще несколько лет назад (Луиза тогда только рукой махнула — «мужчинам нужны игрушки», теперь, помогая разворачивать тяжелый лафет и обдирая руки в кровь, она благодарила Бога за эту покупку), сдерживал атакующих, заставляя прятаться и искать укрытия. Через несколько часов все уцелевшие защитники собрались в самом старом доме клана на южной окраине. Это здание гордо именовалось «Замок Дебре» и строилось в свое время испанцами как укрепление, имея не только очень толстые стены, но и узкие окна-бойницы… Только это обстоятельство и позволило им продержаться еще больше часа… А потом враг нашел на них управу, применив бесшумную пушку, метавшую динамитные заряды.[29] Среди Дебре было много отличных стрелков, но точное местоположение орудия установить им так и не удалось. В результате одного из взрывов обрушившиеся этажные перекрытия «Замка» заживо похоронили расчет «гатлинга», и чаша весов склонилась в пользу нападающих. Их было СЛИШКОМ много. При десятикратном превосходстве в силах личное мужество и умение перестают играть решающую роль. Поняв, что ничего другого не осталось, — Дебре пошли на прорыв. Их отчаянная атака, перешедшая в яростную рукопашную, пробила проход в кольце окружения и позволила немногим выжившим добраться до опушки леса. И тогда оставшиеся еще в живых мужчины, отправив женщин, детей и раненых на повозках по узкой лесной дороге к ближайшему гарнизону, приняли безнадежный бой, пытаясь, хотя бы и ненадолго, задержать преследователей… Но тот, кто командовал нападавшими, не собирался оставлять в живых никого… Из последней схватки — уже на дороге, когда их догнали всадники, Луиза помнила только отдельные картины. Вот — огненный цветок от взорвавшейся динамитной шашки распускается на месте повозки — в повозке были дети… Вот — совсем как смятая кукла, взмахнув руками, отлетает и падает на землю получивший в грудь заряд картечи Поль… Вот — их «семейный исповедник» отец Франциско с криком «Как вам такое причастие, нечестивцы?!» палит сразу из двух револьверов… Вот — она, схватив за ствол разряженный карабин, изо всех сил бьет врага прикладом по голове — летят кровавые брызги… Этот бой они выиграли. Наверное… Если это можно так назвать… Когда Луиза, потерявшая сознание от сильного удара по затылку, пришла в себя (уже в испанском форту, куда все-таки добрались уцелевшие), то узнала — в живых из всего когда-то многочисленного клана Дебре, кроме нее самой, осталось трое. Хотя… были, кажется, несколько женщин, вышедших замуж за плантаторов в Орьенте, но это так далеко… и все. Она сама и трое еще совсем недавних подростков… Ровесник шестнадцатилетнего Поля — Анри, Симона, старше его на год, и… ее Поль! «Я же сама видела, как он погиб!!!» — не сразу поверила она словам отца Франциско. «Вашего сына спас кожаный фехтовальный жилет, надетый им еще утром, — ответил священник. — Доктор Шрайбер, армейский хирург, говорит, что большая часть картечин его даже не пробила, а те, что пробили, не смогли нанести серьезного вреда. Правда, у вашего Поля сломаны два ребра и огромный, во всю грудь, синяк, но… за револьвер он уже хватается!» Она попыталась было получить помощь от армии. Измученный постоянным недосыпанием испанский капитан поднял на нее смертельно усталые глаза и спросил: «Двадцать человек — хватит?» А когда она возмутилась, добавил: «Просто больше здоровых солдат у меня нет». Эти двадцать солдат помогли ей с детьми (да, теперь она называла всех троих только так — «Мои дети!», не делая разницы между Полем, Анри и Симоной) и отцу Франциско живыми добраться до железнодорожной ветки, ведущей прямо в Гавану. Луиза думала, что там… А там Луиза узнала, что, оказывается, земли Дебре… уже принадлежат какому-то молодому янки — Ф. Д. Рузвельту!!! На его имя были даже составлены все необходимые документы!!! А ее никто не хотел узнавать… Разве что те люди, которые попытались однажды убить ее на улице. Поль и Анри успели выстрелить первыми. После этого случая, используя оставшиеся на счету Дебре деньги (его не смогли заблокировать, или… просто не удосужились), Луиза наняла им несколько телохранителей. Это помогло пережить еще два покушения. В последний раз убийца пробрался в снятый ими дом, и его взяли живым. А потом отец Франциско, не прекращая читать молитвы, допросил его. Припомнив не такой уже и давний опыт кое-кого из своих братьев-доминиканцев… Так она узнала, кто же за всем этим стоит. Одно слово — Картель… И поняла, что все они — и она сама, и дети, и даже священник — приговорены. Картелю не нужны были ни свидетели, ни наследники, ни-тем более — возможные будущие мстители. И тогда в ней проснулась прежняя Луиза. Та, которая все проблемы привыкла решать с помощью выстрела в упор! Та, которая была уверена, что помочь в любой ситуации сможет старый отцовский «Ле-Мат». Или «винчестер». Или «кольт». Или «деринджер». Или еще что-нибудь. Главное — стрелять первой и не промахиваться! Священник попробовал становить ее, но… как-то не очень уверенно. Наверное, тоже не смог забыть ничего из того, что видел за последнее время. Узнав о приезде в Гавану одного из руководителей Картеля, она кинулась в бой. Дети пошли с ней. Отец Франциско — нет, хотя и благословил на прощанье… Остановил ее самоубийственный порыв в последний момент вот этот самый бородатый толстяк, вместе со своими друзьями. Тот, который сейчас, отступив на шаг от двери кареты, неторопливо раскуривает свою трубку. А до этого дважды спас им жизнь. Первый раз — когда остановил. Второй — несколько минут назад. Когда он, окутавшись клубами табачного дыма, негромко произнес: «Месть, как говорил кое-кто из моих предков — это такое блюдо, которое желательно употреблять холодным». — И, резко повысив голос, спросил: «Вы действительно не сможете обойтись без чего-либо, что осталось в вашем арендованном доме?» А потом, уже спокойнее, добавил: «А если нет, то я приглашаю всех вас погостить некоторое время на нашей гасиенде. Отправляемся — прямо сейчас!» Она не колебалась.02.03.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, дорога… (вечер)
— Знаешь, Капитан, — задумчиво протянул Киборг, — мне всегда почему-то казалось, что приступы альтруизма в нашей команде бывают только у меня… ну, иногда еще у Миледи. У нее реже. — Согласен, бывают, — ответил тот, — а к чему бы это ты… К нашим сегодняшним найденышам, что ли? — Именно к ним. И к твоим сегодняшним действиям. — Ну, ты даешь! — Эрк засмеялся. — А еще аналитик! — Что, опять ошибка в мотивации? — Киборг искоса глянул на смеющегося Эрка. И снова перевел взгляд на маячившую впереди их экипажа карету. — Точно! Именно в мотивации! — И она у тебя, как всегда, исключительно прагматична? — А как же! — Подробности можно? — Ну, если ты очень хочешь… — Очень. Хочу понять… для чего нам нужны эти самые найденыши. — Хорошо, слушай. Нам уже достаточно скоро понадобятся люди, досконально знающие все местные реалии. Причем такие люди, которым мы сможем полностью доверять. Ключевые слова — «местные реалии» и «полностью доверять». — Насчет «местных реалий» — согласен, а вот насчет «полностью доверять»… — Димыч, опомнись! Да они же все потеряли! Мы для них — та самая, очень широко известная соломинка! Ты что, не видел, как эта мадам ухватилась за мое предложение? К тому же — враги Картеля! Причем смертельные враги. Хотя, конечно, если бы мы вышли на этих Дебре раньше… Или Картель занялся бы ими чуть позже… Блин! Какие бы были союзники! — Но имеем мы то, что имеем… — вступила в разговор молчавшая до этого Юля. — Милый, успокойся. Эрк в этом случае полностью прав. По всем пунктам. Это я говорю тебе как профессиональный психолог. — А еще мы в комплекте получили то, чего у нас до сих пор не было, что нам очень нужно, но о чем мы до сих пор не задумывались, — добавил посерьезневший Эрк. — Службу безопасности. Точнее — ее будущего начальника. Отец иезуит нам для этого вполне подойдет… — Стоп, он же вроде доминиканец… — Киборг, ты сам-то хоть понял, что сказал? — Эрк засмеялся снова. — Когда это чисто так формальная принадлежность к другим орденам мешала братьям Ордена Иисуса действовать «…к вящей славе Господней»? Где ты видел незамаскированного иезуита? Кроме как в Ватикане… Там, может, парочка еще и попадется… Из бесперспективных… так, для представительства… — Подтверждаю… — Миледи тоже рассмеялась. — Да откуда вы взяли, что он иезуит?! — все еще не понимал Дима. — Ты, милый, раньше с этой братией не сталкивался, — ответила ему Миледи, — а вот нам с братишкой — довелось… Теперь мы их с первого раза определяем… — Это точно, — добавил посерьезневший Эрк. — Потому что второго раза святые отцы могут и не допустить. К вящей славе Господней…Глава 6, в основном пока — военно-подготовительная…
Для войны нужны только три вещи — деньги, деньги и деньги! (с) …а еще — ЛЮДИ!!!
01.03.1898 …Мексика, Веракрус, порт, у причала… (вечер)
— Ну… СКОЛЬКО?! — Игорь чуть ли не приплясывал от нетерпения. — Лейт, рассказывай, не трави душу! — А кто-то там не хотел клад искать… — с издевкой в голосе протянула та, крутя между пальцами узкий длинный кортик. — А теперь — «не трави душу»… Да еще с таким надрывом… Просто драма какая-то! — Лейт! Перестань заниматься садизмом! Должен же я, черт возьми, знать, за что же в этих чертовых джунглях кровь проливал! — Сколько той крови… из одной-то маленькой дырочки… и литра не вытекло, — невозмутимо проигнорировала она его «крик души». — А воплей-то, воплей… — А москиты?! — Барт уселся, наконец, на палубу и находил все новые аргументы. — Эти кровопийцы высосали из меня все, что не успело, благодаря своевременной медицинской помощи, вытечь сквозь дыру от сорок пятого калибра! Она, кстати, не такая уж и маленькая. Я имею в виду, если сравнивать с калибром… — Ну-ка… ну-ка… Барт, это ты… или Билли? Чегой-то о калибрах заговорил… К чему бы это… К дождю, не иначе… или к шизофрении… — Нетушки… шизофрения у меня и так уже есть… У тебя, кстати, тоже, а то тебя бы здесь не было… А о дождях сегодня по радио не сообщали. — Да ладно тебе, Лейт, — подошедшая Аспера погладила по голове грустного Барта. Тот мурлыкнул. И получил легкий подзатыльник. — Не мучай котика, рассказывай. — Нам тоже интересно… — добавил появившийся на палубе Андрей. — Ну, раз все уже собрались, тогда слушайте, — улыбнулась Лейт. — После всех выплат… у нас осталось где-то около ста тысяч. Фунтов. — Сколько?! — Барта аж подбросило. — Всего сто тысяч?! — Сядь!!! — Лейт рявкнула так, что в ушах зазвенело. Парень плюхнулся обратно. — Повторяю — сто тысяч ФУНТОВ. Лови… — Над палубой промелькнула золотая монета. — Это — соверен. Монета в один фунт стерлингов… А это… — еще одна монета полетела в Барта, она была почти в два раза меньше первой, — то, что мы получили на руки в портальской конторе. Пять рублей… — Рублями, значит… — Миллион. Даже чуть больше…. — Татьяна явно наслаждалась видом вконец обалдевшего Барта. — Но мы получим не в рублях. В марках. Я сдала наше золото в местный филиал Nord Deutscher Bank.[30] В Гаване у них тоже есть контора. Да и Билли деньжат подбросить проще будет… — А сколько марками? — Аня отобрала у Барта монеты и теперь крутила их в руках, внимательно рассматривая. — Два с хвостиком. Опять-таки «лимона». — Лейт бросила прямо в руки Андрею еще две монеты. — Для общего развития… Десять марок и десять франков. Кстати, франками выходит почти три. В местную валюту я переводить не стала. Слишком охренительная сумма получается… — Тут она заметила поднимавшегося по трапу Гонсалеса. — Добрый вечер, капитан! Пора готовиться к отплытию… — Я не капитан, сеньора… — начал было возражать тот. — Уже капитан, — улыбнулась ему Лейт. — А заодно и компаньон. Станете ли вы меньше чем через год полноправным владельцем этого милого кораблика, целиком и полностью зависит только от вас! — А ваше выживание в процессе — целиком и полностью от совершенно дикого везения… — вполголоса добавил Док. Но счастливый Фридрих Вильгельм, чья заветная мечта только что благополучно почти осуществилась, его не услышал…Файлы, полученные в ходе хакерской атаки на главный сервер Службы Безопасности Украины (СБУ)
Примечание: при скачивании массив был поврежден, информация восстановлена частично, утерянные фрагменты заменены знаком: (…)
Директория: ролевое движение (РД) Папка: персональные файлы Файл № (…) Анна Владимировна, она же Аспера, она же (малоиспользуемое) Жрица Ллос (…) в РД, несмотря на молодость, пользуется авторитетом (статус — «Игрок»), входит в группу Миледи (см.) (…) принята по рекомендации Дока (см.) (…) Биографические данные: (…) год рождения 1987 (…) семейное положение: не замужем (…) образование: незаконченное высшее, студентка (КГУ, факультет — философский, кафедра современной философии) (…) источники дохода — неизвестны (…) является постоянным членом «Клуба Авторской Песни» и «Клуба Ницше» (…) часто выезжает в Российскую Федерацию, обычно — в составе группы Миледи (см.), официально — «на Игры» (…) Политические убеждения: (…) политически нейтральна (…) убежденная сторонница теорий Ницше — «Сильной Личности» и «Сверхчеловека» (…) в деятельности каких-либо политических партий и движений официально не участвует (…) к Оранжевой Революции отнеслась резко отрицательно (…) расшифровка магнитофонной записи: «…разве ты не понимаешь, что это — СТАДО!!! Ты что — хочешь быть бараном?! Тогда нам с тобой — не по дороге…» (…) ВНИМАНИЕ! (…) ранее участвовала в деятельности сатанистов — группа «Гвардия Армагеддона» (см.), но после присоединения к РД все контакты с группой резко прервала (…) попытки выйти на контакт жестко пресекает (…) ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!! В случае попытки задержания (…) уровень опасности — высокий (…) при себе может иметь жесткий хлыст (основа — рояльная струна, оплетка — конский волос) (…) удары в область лица — целится по глазам (…) Местонахождение в данный момент: неизвестно. Территорию Украины покинула.
03.03.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (день)
Эрк сидел на своем любимом месте, закинув ноги на стол и неторопливо набивая трубку. События вчерашнего дня (а особенно вечера) следовало тщательно обдумать и классифицировать… в спокойной обстановке. Наконец-то он нашел для этого свободное время. Кстати, правое крыло веранды уже имело свое полуофициальное название — «Капитанский мостик» (за предыдущее — «Эркканцелярия» — Тигра получил пучком бананов по голове и, опасаясь повторения, предложил это). «Итак, в порядке поступления… Первое — вопрос с деньгами окончательно закрыт. Лейт прислала телеграмму…» — Эрк не смог удержаться от смеха, вспомнив выражение лица Киборга, который принес с почты это сообщение. Хотя… текст: «NDB. Профессор. Первый. Кролик. Шахматы» даже его заставил надолго задуматься. Выручил заход в местный филиал Nord Deutscher Bank (ни с чем другим аббревиатура NDB у него просто не ассоциировалась). А еще эрудиция Миледи, которая все-таки вспомнила год первого издания «Хоббита»! В конечном итоге код J1R9R3T7 открыл им доступ к счету… Увидев сумму, Киборг задумчиво протянул: «Да-а… Все претензии на фиг снимаются… Хотя о том, что Лейт — толкиенистка, я и не подозревал…». «И правильно делал, — ответила Миледи. — Она из Толкиена вообще ничего не читала! Наверное, с Бартом проконсультировалась… или с Доком…» Отсмеявшись, Эрк, наконец, подкурил и продолжил подведение итогов. «Второе… Да уж, если бы я верил в Судьбу… А я в нее — не верю! Ладно, запишем как совпадение. Этот чертов фриц появился точно к окончанию банковской эпопеи… Ну, немного позже… но — совсем немного…»02.03.1898 …Куба, Гавана, недалеко от порта, «Prea de la Playa»… (день)
Кого-кого, а этого человека Капитан никак не ожидал встретить в Гаване! Тем не менее герр Вольфганг Штайнер, американский представитель «MauserWerke» (и еще нескольких германских производителей оружия — по совместительству), вытирая пот с лица большим клетчатым платком, не торопясь, шел ему навстречу… — О! Герр Гауптманн! — Штайнер явно обрадовался встрече. — Вас-то я и искал… — Именно меня? — Эрк не совсем понимал ситуацию, а этогоон очень не любил! — Да, вас… или кого-нибудь из ваших друзей… — Невысокий, толстенький немец, отдуваясь, обмахивался платком. — Teufelhitze![31] — И что же привело вас сюда и заставило разыскивать меня… или моих друзей, невзирая на эту «чертову жару»? — Разумеется, приказ начальства! А что же еще может сделать героя из истинного немца… Или заставить его забыть о комфорте… Капитан, подчиняясь голосу собственной паранойи, уже собирался было задать милейшему Вольфгангу вопрос: «А какого именно начальства — из „MauserWerke“ или Германского Генерального Штаба?», но опоздал. — Когда из главной конторы мне прислали эту телеграмму… — Штайнер наконец отдышался и теперь вместо платка размахивал какой-то бумагой, — с приказом срочно найти вас и заключить с вами договор о постоянных поставках… У меня просто не было другого выхода! Судя по всему, ваш друг, герр Коуби, произвел на герра Федерле, нашего директора, очень сильное впечатление… — Вообще-то Коуби должен был договориться о прямых поставках, — наконец-то сообразил, что к чему, Эрк. — В смысле прямо из Германии — прямо на Кубу… — А какая разница? — искренне удивился немец. — Наоборот, если мы будем ваши грузы доставлять через мой филиал, — выйдет и быстрее, и дешевле… — То есть как это — быстрее и дешевле? — Ха! Пока там грузовое судно дотащится наискосок через Атлантику… В то же время у нас — контракт с «Nord Deutscher Lloyd»![32] Неделя после вашего заказа — и груз у меня на складе! А уж из САСШ до Кубы — рукой подать… — Но… Ходят слухи о войне… — Никакая война не может помешать хорошей торговле! — Штайнер не собирался сворачивать с выбранного курса. Допустить, чтобы такой контракт прошел мимо его филиала (и, естественно, хороший куш — мимо кармана)… Да ни за что!!! — А торговле НАШИМ товаром — она только способствует! — Тогда ответьте мне, пожалуйста, дорогой мой герр Штайнер… — У Эрка возникло такое предчувствие, что тот вопрос, который он сейчас задаст… будет пустым сотрясением воздуха. Ясно было видно, что война и возможная блокада не являются для немца не то чтобы какой-то проблемой… даже малейшим препятствием в получении столь желанной прибыли. — Каким же образом вы собираетесь доставлять нам ваш товар… из одной воюющей страны — в другую?! — А вот это, дорогой герр Гауптманн, я вам сейчас в подробностях и объясню… Как только мы уйдем с этого солнцепека!03.03.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (день)
«Да, что и говорить, предложенная фрицем схема явно отработана всерьез, давно и на практике… Тем не менее… надо сделать максимально возможные запасы еще до начала блокады. Так, на всякий случай, — продолжал размышлять Капитан. — Благо, теперь патроны в больших количествах, таскают к нам в норку несколько „хомячков“ сразу… Дело только за стволами». Трубка была докурена… «И, наконец, третье. — Он глотнул сок прямо из кувшина. Для „Мачете“ было еще рановато… хотя очень хотелось. — Оно же четвертое… пятое… ну, и так далее… Наши дорогие найденыши, с которыми сейчас возятся Миледи на пару с Айсбергом… А также вскрывшиеся в результате их появления дыры и ляпы…» Да уж… дыр и ляпов вскрылось достаточно… Начиная с того, о чем упомянул Эрк еще по дороге — отсутствии Службы безопасности как таковой… Кстати, от должности начальника этой самой Службы падре Франциско и не подумал отказаться. К тому же с его появлением оказалась решена автоматически еще одна (ранее как-то не замеченная) небольшая проблемка… так сказать, ирландская. Бравые ребята О'Лири прямо с утра почти все поголовно выстроились к нему в очередь… на исповедь! Наблюдая эту выразительную картину, Капитан осознал-таки уровень религиозности в этом времени и решил, что впредь будет обязательно учитывать данный фактор в своих схемах! Киборг и Миледи, судя по выражению их лиц, решили примерно так же… Но самая главная дыра — нет, дырища!!! — обнаружилась сразу по прибытии на гасиенду. Именно из-за нее Эрк с Киборгом и Патриком О'Лири почти полночи не спали, а сам Эрк все это время мысленно обкладывал себя: «Расслабился, кретин!!!» — самыми ядреными из известных ему матюгами… Дело в том, что гасиенда не была готова к обороне!!! Почти совсем. Нет, конечно, патрулирование вдоль ограды и дежурство на воротах никто не отменял, но… Вот именно. К обороне это не имело никакого отношения. Так… охрана… сторожа, блин… Поэтому, пока Эрк нагло курил и пил сок (должны же быть у официального командира хоть какие-то привилегии, а?), почти все население поместья буквально стояло на ушах. Ирландцы, например, как поднаторевшие за последнее время в этом деле, ударными темпами рыли окопы и сооружали укрепления из мешков с песком. Остальные тоже не скучали. Как и жители четырех ближайших поселков. Пеоны, пеонки и пеонята из этих самых населенных пунктов, когда услышали о предлагаемой оплате, вдвое превышающей их обычный дневной заработок (для команды — мелочь, даже суммарно), — вышли на работы все. Поголовно. Разве что стариков и младенцев с собой не взяли. Теперь вся эта рабочая сила усиленно занималась ландшафтным землеустройством. Кустики они сажали. Ага, те самые, которые «не хуже, чем „колючка“»… Десятиметровой ширины полосой вдоль всей ограды с внутренней стороны. Кусты для посадки старались отбирать повзрослее (и соответственно как можно поколючее), так что вдоль всей границы гасиенды висел в воздухе густой и громкий испанский мат с кубинским акцентом. Схалтурить пеонам не удалось бы — их очень тщательно контролировала половина бойцов «туземной» роты. Остальные — помогали ирландцам и несли службу… Своим появлением на гасиенде (и вообще в природе) это подразделение (та самая «туземная рота») было обязано двум важным обстоятельствам. Первое — ирландцев Эрк собирался, натренировав самостоятельно, использовать как инструкторов для нового контингента (ожидаемого из Мексики) — в дальнейшем и как личную охрану — сейчас. Так что им явно стало не до патрулирования вдоль забора и дежурства на воротах. Второе — те же самые сыны Зеленого острова с превеликой радостью, получив на вооружение новенькие С96 (а уж когда они начали еще и с пулеметами тренироваться, то…), избавились от своего предыдущего вооружения — двуствольных дробовиков. Образовался невостребованный арсенал почти в сорок стволов. Причем — весьма неплохих! Все они были практически одинаковы — курковые, десятого калибра. Так что теперь больше сотни веселых белозубых мулатов, вооруженных этими дробовиками и собственными мачете (куда ж на Кубе без них-то), посменно делали то, что раньше выполняли тридцать восемь ирландцев (включая Патрика). Ага, вот именно — патрулирование вдоль ограды и дежурство на воротах. Навербовали их в рыбацких поселках, разбросанных вдоль всего берега бухты. По поводу этих селений Эрк не имел никаких иллюзий. Рыбу там ловили только старики и подростки. То есть те, кто еще (или уже) не мог заниматься основной для их населения профессией — перевозкой контрабанды. В Штаты и обратно. Кстати, переведенные Киборгом на испанский и слегка переделанные Миледи стихи Багрицкого стали очень популярной в поселках песней… Ну да, те самые… в новом варианте звучащие так «По небу, по звездам проносит шаланду… Мулаты в Гавану везут контрабанду». В зависимости от того, в каком направлении перевозилась эта самая контрабанда, в каждом втором случае вместо «в Гавану» — пели «в Майами». И еще один момент… Стреляли мулаты, как оказалось, весьма и весьма неплохо. «Натренировались… на Береговой Охране», — пояснил О'Лири, лично отбиравший бойцов для «туземной роты» из на удивление большой толпы претендентов. «На испанской или американской?» — поинтересовался у него Эрк. Хотя ему, в сущности, было на это плевать… Тогда он еще не собирался использовать этих «грозных и свирепых воинов» в серьезных боях. Спросил просто так… исключительно для общего развития. «На всех. Этим — все равно, в кого стрелять, — ответил Патрик. — Ни те, ни другие никогда не стремятся перехватить лодки, которые что-то увозят, а вот привезенное… пытаются всегда! Что испанцы, что янки…» Именно эта особенность «туземцев» была сейчас как нельзя кстати. Если драпанувшие вчера «заварушники» (или, что более вероятно, их хозяева) сообразят, кто же так конкретно обломал им такую хорошую засаду… Лишние стволы в таком случае лишними отнюдь не будут! Даже наоборот… К тому же количество самих «резервных стволов» больше чем удвоилось (правда, их разнообразие — тоже). За счет вечерних трофеев, оставшихся от засады… а еще — арсенала Дебре. «Найденыши» с большим удовольствием обменяли сегодня утром свои уже несколько изношенные «винчестеры» и «смит-вессоны» (которых в карете, под сиденьями, обнаружилось еще не меньше десятка) на новенькие «маузеры». Падре, тот вообще взял сразу два! И показал шоу. Такую стрельбу с двух рук из пары С96-х Капитан видел раньше… разве что в фильме «От заката до рассвета». То ли во втором, то ли в третьем… Там, где про мексиканских бандитов в вампирьем логове… Пацаны — тоже не особо мазали (хотя до священника им, конечно, было далеко), и… Эрк решил сделать щедрый жест — взял, да и подарил Полю с Анри по снайперской винтовке. Привезенной «оттуда». Наблюдавшая это Миледи сначала сделала большие глаза, а потом, присмотревшись к ребятам, незаметно для них показала ему сразу два больших пальца и беззвучно, одними губами, произнесла: «Они — твои!». На самом деле Эрк не ставил перед собой никаких психологических целей. Он просто хотел избавиться от винтовок. Как от вещественных доказательств. Того, что «Вампирчик Вик» его все-таки надул!!! То ли мстил за откровенный шантаж и ставшие его результатом огромные скидки, то ли просто из принципа. «Авторской работы» оказалась только одна винтовка. Из трех. Та, что уехала с Лейт в Мексику. Остальные две — обычные маузеровские «малосерийки», выпущенные еще до Второй мировой войны. Отличались они от стандартных К98 магазином на десять патронов, немного другой формой приклада да «более тщательной обработкой напильником», в смысле — лучшей подгонкой деталей. Что, впрочем, уже не играло никакой роли, т. к. обе винтовки явно прошли с боями если и не всю войну, то немалую ее часть. А вся «авторская работа» состояла в… замене старой оптики на охотничьи десятикратки! Ах, да! Еще все дерево темным лаком покрыли. Использовать в таком оружии целевые патроны не поднималась рука. Использовать в нем местные боеприпасы… вот пусть местные жители их и используют! А целевики мы — прибережем… От воспоминаний Эрк отвлекся, заметив О'Лири, который в распахнутом кителе, обмахиваясь каким-то здоровенным листом, пересекал двор. — Патрик, хотите сока? — Эрк приподнял кувшин и покачал им в воздухе. — Не откажусь… я только что гонял «зуавов», совсем в горле пересохло. — То, что тот не вставил в разговор ни одного «сэра», доказывало, что день на солнцепеке доконал даже этого, как называли его другие наемники, «стального керна».[33] Пока О'Лири обошел вокруг веранды, поднялся по лестнице и подошел к столу, Эрк рассматривал этих самых «зуавов»… «Ну да… точно — „зуавы“ и есть… причем из-за цвета кожи — вполне так себе, классические, — подумал он и непроизвольно улыбнулся. — Хотя… само по себе сочетание красных шаровар с широким поясом, синей французской курткой-безрукавкой, относительно новых сомбреро и местных la sandalia[34] уже смотрится достаточно прикольно… А если еще и прибавить к этому дробовики как адекватную замену мушкетонам… Ага, а мачете вместо традиционных ятаганов… Полный сюр!!! Но надо признать, что одета наша „туземная рота“ вполне… В местной традиции. Вот и склады для чего-то пригодились…» Когда вопрос обмундирования охраны встал в полный рост — надо же, блин, как-то отличать их от обычных пеонов, то Эрк, долго не раздумывая, приказал Патрику решить вопрос с помощью «наследства» — тех самых сараев, обнаруженных в зарослях. Явно украденная когда-то со складов французского экспедиционного корпуса форма не только пришлась по вкусу самим «туземцам», но и позволила им не выделяться из прочих «охран» местных плантаторов. Те одевались еще и похлеще! Однажды Эрк наблюдал одну такую картину. Долго он потом не мог от нее опомниться… Очередной гасиендейро проезжал по дороге мимо «Тихой Гавани». С охраной… в кирасах и морионах!!! С пиками!!! Так что «зуавы» — это сущие пустяки… А ирландцы по сравнению с местными вообще не смотрятся… Подумаешь — форма Конфедерации… ну, еще плюс к этому — белые кепи Иностранного легиона… вместо стетсонов… хотя вроде бы как бы южане и кепи тоже носили… вот только белые — вряд ли… Тем временем ирландец уже налил себе в стакан оранжевой жидкости и теперь неторопливо его смаковал. Эрк покосился на это самое кепи, небрежно брошенное Патриком на стол. Взгляд задержался на кокарде. Вписанную в овал восьмиконечную звезду, с лучами неравной длины, называли по-разному — то «Розой ветров», то «Кометой», то «Карибской звездой»… Идея возникла у Эйли… Та поделилась этой идеей с Тигрой… Тигра идеей проникся… Тихо, но по-быстренькому сделал форму для литья, раскочегарил горн… Одного серебряного песо вполне хватало на значок. Пока Эрк сообразил, что же тут происходит, символ прижился, уютно устроился на кепи ирландцев и на куртках мулатов (причем понравился он — и тем, и другим)… Вопрос был закрыт. Не открываясь. А у команды появился свой герб… — Что, стало чуть полегче? — Эрк, сняв наконец ноги со стола, в упор посмотрел на О'Лири. — Или еще налить? Тут много… — Нет, пока достаточно… — А раз достаточно — что там вдоль забора? — Почти закончили, сэр. К вечеру все сделают. Потом надо будет несколько дней погонять вдоль границы водовозную бочку с насосом, сэр, чтобы растения прижились. А вот тогда… не хотел бы я ночью перелезать через нашу ограду, сэр. Живого места не останется. А пока будешь выбираться — патруль подоспеет. «Точно, очухался — „сэры“ в ход пошли… — подумал Эрк и тоже представил себе ничего не ожидающего типа, прыгающего в темноте с забора… прямо в эти самые кустики. Типа было не жалко… — А не фиг лазить по заборам! Особенно если за ними живут личности с крайне специфическим чувством юмора, а вас (в смысле того самого типа) никто в гости не приглашал. Приглашенные, они того… Через ворота ходят… Кстати, о воротах и входе… Да, а еще о пристани… и о многом другом…» — Патрик, а как дела за воротами и на пристани? — За воротами тоже почти закончили, сэр. Еще полсотни мешков с песком… но это уже больше для гарантии. А вот на пристани… Пулеметные гнезда выложили, сэр. И основные, и резервные, все, как мы с вами ночью намечали, но… Одними пулями никакой корабль не остановить! Что у нас с пушкой, сэр? — Хреново у нас с пушкой, Патрик… Нет у нас к ней самой главной детали… того человека, который сумеет нормально из нее стрелять. А у нас пока что единственный артиллерист, — Эрк печально вздохнул, — я. А я первый раз в жизни увидел орудие такой системы… в этом самом сарае, блин! И чего толку, что снарядов нам натащили — хоть торговлю ими открывай! — Среди моих ребят пушкарей тоже нет, сэр, но… — О'Лири немного замялся, — я прошу у вас прощения за нескромный вопрос, сэр… у вас хватает денег? — Не столько нескромный, скорее неожиданный. Задам встречный вопрос… Ты боишься, что твоим ребятам не заплатят? — Нет, сэр. Я знаю, что вы заплатили всем, кто на вас работает, до конца года. Я о другом, сэр… Сможете ли вы нанять еще кого-либо? — Патрик, у тебя что, есть на примете артиллеристы?! Где, сколько их и сколько они просят?! Когда они смогут быть здесь?! — На самом деле они будут здесь завтра, сэр. Я взял на себя смелость послать им весточку еще ночью, сэр… Они сейчас западнее Гаваны. Мои старые знакомые — лейтенант Дуглас и его люди, сэр. Их чуть меньше двадцати. Сам Джон Дуглас и почти половина его ребят — горные артиллеристы, сэр. Остальные — опытные бойцы… Они нам точно не помешают, сэр! — Что, тоже ирландцы? — Капитан улыбнулся. — Нет, сэр, они шотландцы. И те, кто не будет стрелять из орудия, вполне смогут командовать нашими «зуавами», сэр. Мои ребята… из них плохие командиры, сэр… Если и найдется человек пять, то это все. Остальные — просто солдаты… — А ребята Дугласа, значит… — Да, сэр! Там — сплошные сержанты и капралы из Королевской Армии… Когда Джона Дугласа уволили, сэр, много его сверхсрочников ушло вместе с ним… — И за что же его уволили из армии? — За то, что он сделал кровавый ростбиф… из майора Боттон-Джонса, сэр. — Майор этого заслуживал? — Да, сэр. От батальона после его дурацкого приказа осталось меньше роты… — В таком случае этот твой лейтенант Дуглас поступил совершенно правильно — наш человек! Лишним не будет… Кстати, Патрик, а ты в каком был звании? — Тоже лейтенант, сэр. — Тогда… — Эрк нагнулся и достал из-под стола найденную им недавно в одном из сараев коробку. Со знаками различия. Поставил ее перед слегка обалдевшим О'Лири. — Извольте соответствовать, лейтенант… И еще… по поводу тех пятерых, которых ты недавно упомянул… с командным опытом… Один из них — Шон Каллахан, так? Я — правильно угадал? Кто еще? — Каллахан — лучший, сэр, — ирландец уже опять был абсолютно невозмутим. — А еще — Тим Бреннан, Джек Фланаган, Освальд Райан и Кевин О'Коннор, сэр. — Тогда, я думаю… ты не будешь возражать… если мы сделаем этих четверых сержантами, а Каллахана — взводным сержантом и твоим заместителем… Капралов, если это понадобится, — назначишь сам…03.03.1898 …Мексиканский залив, возле устья Рио Браво дель Норте (она же — Рио Гранде), на палубе пакетбота… (вечер)
— Завтра причалим в Матаморосе, сеньора… — Гонсалес, подойдя к стоящей у борта Лейт, махнул рукой в сторону реки. — А сейчас — пройдем немного вверх по течению и станем на якорь. Река — не море, ночью по ней… Объяснения Фридриха, чем же ночная река отличается от моря, были прерваны самым неожиданным образом. Примерно метрах в четырехстах по правому борту встал огромный столб воды. Затем, практически одновременно, все, находившиеся на палубе, услышали звук пушечного выстрела и вопль вахтенного матроса: — Капитан!!! Справа по борту!!! Из-за оконечности заросшего лесом островка, находившегося примерно на милю ближе к штатовскому берегу, медленно и величаво выползала какая-то не очень крупная посудина под флагом Береговой Охраны САСШ. Лейт вырвала бинокль из рук выскочившего наверх Барта. Тот только рукой махнул — с начальством не поспоришь… Гонсалес тоже прилип глазом к подзорной трубе. Американский сторожевик выглядел при более внимательном рассмотрении еще более старым и потрепанным, чем даже памятная Лейт «Веселая Мулатка». И не намного длиннее. Правда, шире раза в два! Сравнение с корытом Гомеса возникло еще и потому, что этот кораблик тоже был колесным. Причем прямо над этими самыми здоровенными колесами возвышались вместо кожухов какие-то уродливые, бревенчатые, явно самодельные платформы. Присмотревшись, она увидела установленные на этих насестах «гатлинги». По одному на каждом… — Что-то старый Симпсон сегодня развоевался… — задумчиво протянул Фридрих. — Какая блоха его укусила? И, главное, за какое место… — Как у него со скоростью? — Лейт (наконец-то разглядевшая, из чего же в них пальнули) оценила предков «Вулкана» как главную потенциальную опасность. Кто-то «особо умный» (то ли конструктор, то ли начальство) в качестве главного калибра втиснул на канонерку этакого монстра — осадную мортиру крупного калибра. Пытаться без пристрелки и долгих расчетов попасть из нее в цель размером меньшую, чем какой-нибудь осаждаемый город, — занятие, предназначенное исключительно для особо хронических оптимистов. А уж с качающейся палубы… — Никак. Еле-еле ползает, — хмыкнул Гонсалес. — Хотя Гомер Симпсон и считает свой кораблик чем-то вроде крейсера… — Как-как, вы сказали, зовут капитана этого корыта?! — Капитан Береговой Охраны Гомер Симпсон, а зачем… Его прервал громкий хохот. Барт, ухватившись рукой за фальшборт, сгибался почти пополам от неудержимого смеха… — Скажите… капитан… а вы, случайно… не знаете… — Барт с трудом выдавливал из себя слова. — Как зовут… жену и детей… этого… Гомера?! — Нет, никогда не интересовался, — удивленно ответил тот. — Жаль… Действительно, жаль… — Лейт была более сдержанна, хотя тоже во весь рот улыбалась. — Просто… знавали мы одного… Гомера Симпсона…03.03.1898 …Мексика, южный берег Рио Браво дель Норте, ранчо «Тринадцать Звезд»… (чуть позже)
— На твоем месте, Фредди, я не совался бы в Матаморос… — Хозяин ранчо, возле которого пакетбот остановился на ночевку, крепкий старик со шрамом на левой щеке, глотнул виски и, немного помолчав, добавил: — И вообще не советую вам подниматься выше по реке. За последний год, пока тебя здесь не было, очень многое изменилось. Не в лучшую сторону. Старина Мак-Дугал правильно сделал, что остался в Веракрусе. Чертов Гомес, чтоб его койот покусал… бешеный!!! — Что?! Опять?! — вскинулся Игорь. — Лейт, ты слышала?! Опять Гомес! Нам что, от них — никуда не деться?! Гомесы… Гомесы… Вокруг — сплошные Гомесы… — Скажите мне, пожалуйста, капитан Гонсалес… — Татьяна, в отличие от Игоря, была совершенно спокойна. — Этот Гомес тем случайно не родственник? — Нет, этот — тем не родственник… просто однофамилец. Хотя, если судить по его действиям, — вполне мог бы быть… Капитан мексиканской армии Артуро Гомес… — Капитан?! Ты, Фредди, отстал от жизни… Бери выше — полковник!!! — перебил его старик. — А еще он командует всеми войсками, расквартированными в Матаморосе! И ходят слухи, что в следующем году он получит генеральские погоны и должность командующего всем приграничным округом… тьфу! — Он злобно сплюнул на землю и залпом допил все, что еще оставалось в стакане. — Как же этот ублюдок Артуро так поднялся-то? — Фридрих (которого местный землевладелец, на правах старого друга семьи, называл Фредди) удовольствия от полученных новостей явно не получил. — Я помню, как его под конвоем отправляли в Мехико… после рапорта капитана Хартмана. — А Роджер Хартман — больше не капитан. Сидит у себя на ранчо и иногда, для развлечения, гоняет бандитов. После того как этот гремучкин сын вернулся из столицы без конвоя и с новыми погонами, его уволили. Вообще из армии поувольняли всех наших. Тех, кто «с того берега»… «Дикси», «тексов», даже «реверсадо»[35] — всех. На их места прислали с юга каких-то метисов, а половина новых офицеров — чертовы янки! Ходят тут, как у себя дома… Андрей, с удивлением глядя на типично американскую внешность и одежду хозяина, уже открыл было рот, но Аня, образование которой было гораздо более гуманитарно, ткнула его локтем в бок и прошептала на ухо: «Дед — явный южанин. Для него „янки“ — только те, кто родился в северных штатах». — Именно поэтому старый дурак Симпсон палит со своей «Сюзанны» во все, что движется к устью реки, — решил немного прояснить ситуацию Гонсалес. — А если бы только он… Он-то действительно — всего лишь старый дурак! Янки, настоящие янки с Севера, творят теперь здесь все, что придет им в голову. Вот разве что только к нам пока не суются. Наверное, боятся получить в морду. Но и к ним теперь тоже не очень-то подступишься… — Скажите, я правильно поняла? — внезапно вмешалась в их диалог Лейт, до этого о чем-то напряженно размышлявшая и, как было видно по выражению ее лица, пришедшая, наконец, к какому-то выводу. — Из мексиканской армии сейчас уволили много опытных солдат, единственная вина которых состоит в их, если можно так сказать, «неправильном» происхождении… — Да, миссис, вы поняли правильно, — ответил ей старик-хозяин, — а еще все они виновны в том, что при виде янки не тянутся в струнку, не прячутся по кустам и даже не клянчат денег… Сразу хватаются за револьвер! — Значит, янки эти уволенные не очень-то и любят… — Ха! Скажите прямо, миссис, — они их ненавидят! У большинства это — семейная традиция. У остальных — благоприобретенная привычка… Но янки здесь — под охраной президента Диаса и всей мексиканской армии. — А вот еще вопрос… А не здесь эти ребята не отказались бы потренироваться в стрельбе по живым мишеням под полосатым флагом? А то вот мы с друзьями хотим, понимаете ли, затеять недалеко отсюда небольшую такую… совсем маленькую… совершенно частную войну. А в противниках у нас — как раз янки… — Конечно же, не откажутся! Кха… кха… Постойте-ка… так вы именно за этим и плыли в Матаморос?! Ну, — он звонко хлопнул себя ладонями по бедрам, — теперь вам, миссис, и вашим друзьям никуда плыть не надо! Поживите немного у меня на ранчо, и, клянусь вам, миссис, уже через день… В крайнем случае — через пару дней… у вас от добровольцев, причем умелых, опытных и злых на янки бойцов, отбоя не будет! Я сам для вас об этом позабочусь… Не будь я Джеймс Хорджес, когда-то — майор кавалерии Конфедерации Южных Штатов!!!Глава 7, по результату — достаточно неожиданная…
Если ты увидел, что правила в ходе игры изменились, то — не спеши материться!!! Лучше присмотрись-ка повнимательней. Может, это — уже совсем другая Игра…
04.03.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
На этот раз собрались не на веранде, а в бывшей «малой столовой» южного крыла. Правда, столовой это помещение больше не являлось. Еще в самом начале, увидев в ней длинные столы, а также (самое главное!) три глухие стены и не очень большие окна на четвертой, Эрк с Димой решили, что неплохо было бы ее переоборудовать. Под штаб. А уж когда Олег разместил в прилегающей комнатке (выкинув на фиг шкафы со скатертями и посудой) базовую радиостанцию, судьба столовой была решена окончательно. Теперь обеденные столы или стояли вдоль стен и были завалены грудами документов, или оставались по центру, но тогда на них были расстелены карты и схемы. В тех самых, бывших посудных шкафах уютно устроилась картотека Киборга (причем один из них Лида, иногда привлекаемая к дежурствам на рации, разрисовала хомячками… понятно, на кого там были досье). В углах неровными штабелями стояли еще пока не вскрытые ящики с имуществом (как с привезенным «оттуда», так и с закупленным уже здесь). Вскрытые ящики стояли где попало. На окна были сделаны толстые, обитые изнутри металлом ставни с бойницами… просто так — на всякий случай. — Ну вот, вроде бы и все… По крайней мере, если теперь кому-то захочется сделать нам гадость прямо здесь, — Эрк оторвался от расстеленной на одном из столов схемы поместья, на которой только что делал пометки карандашом, и повернулся к стоящему рядом Киборгу, — мы, наверное, даже сможем уцелеть, а если нам очень повезет, то — слегка дать сдачи… — Капитан, как всегда, в своем репертуаре, — хмыкнул в ответ тот. — Когда ты скажешь, что удовлетворен системой обороны, наверное, наступит конец света! По моему скромному мнению, для гипотетических налетчиков вы с Патриком не оставили ни единого шанса на успех. Разве что они обзаведутся чем-либо из нашего мира… например — танком. Или нет, танка может и не хватить — вертолетом! — Ты прав. Ни ПТО, ни ПВО у нас нет, а стоило бы завести! — Эрк, ты чего, я же пошутил… — А я нет. Блин, Киборг, подумай еще раз — если в Мире есть Портал… — Ты можешь оказаться прав, — посерьезнел Дима. — Но погоди, мы же вроде как бы наступили на больную мозоль Картелю, а не «хозяевам» Портала… — А ты знаешь, чего именно хотят портальщики? А в чем цель остальных групп Игроков? А сколько этих групп всего? А где они? А чем занимаются? — Упс… Но эта информация… — …для нас недоступна. Согласен. Именно поэтому мы при подготовке к обороне должны учитывать любой вариант. Пусть даже самый бредовый… — Капитан, а тебе не кажется, что это — уже паранойя?! — Нет. Пока — только шизофрения, — улыбнулся Эрк. — Но… я стараюсь. Да ладно, хватит гадать на кофейной гуще… тем более что кофе еще даже не выпит, — он кивнул на один из ящичных штабелей. — Что ты там привез из Гаваны? — Посылочка. От Билли. Сотня Kar.98. Хватит и ирландцам, и шотландцам, и даже нашим дорогим «туземцам»… — «Зуавы» обойдутся! Хорошие стволы еще заслужить надо. Две трети и так с оружием, а остальные пока потерпят до очередных трофеев. Ни инструкторам, ни телохранителям, ни артиллеристам карабины тоже ни к чему. Для них и «маузеров» хватит. У нас и так С96-х еще больше сотни в остатке… А вот для тех ребятишек, которых Лейт сейчас вербует в Мексике, — будет в самый раз. Но — с условием небольшой доработки. Помоги-ка… Вдвоем они быстро разобрали еще один штабель, достав с самого низа четыре не очень-то больших, но достаточно тяжелых ящика. — Тигра! Давай, напрыгивай-ка сюда! — Эрк махнул рукой парню, который в противоположном углу зала что-то увлеченно объяснял Викингу с Максом. — И фомку прихвати, а то топором неудобно… — Вот он — я! А вот, блин, и она — фомка… — За последний проект Эрк опять назвал его «техническим гением», и Тигра все еще пребывал в состоянии некоторой эйфории. — Все, как вы и заказывали, мой фюрер! — «Он у нас прыгает… и он у нас скоро допрыгается!» — хмыкнув, процитировал Киборг Милна в мультяшном варианте. — Уже. В смысле — уже допрыгался. — Вскрыв, наконец, ящик, Эрк достал из него несколько одинаковых картонных коробочек. Внутри их оставалось еще много. — А конкретно — ждет тебя, друг наш Тигра, очень долгая, нудная и кропотливая работа. По специальности. Держи! — Это что? — Это — диоптры… а вон там — карабины. Пока — сто штук. Дней через десять фриц доставит еще. Все ясно? — Ясно… — Ну, а раз ясно… Тогда — чего ты ждешь? Вперед! Когда поскучневший Олег отправился организовывать доставку в мастерскую исходных материалов, Киборг спросил: — И много их у нас? В смысле — диоптров… — Вот эти вот три ящика. Точное количество не помню, но — до фига! В четвертом — ПСО-1, для особо отличившихся стрелков… — Да уж… Тигра взвоет. — Ничего, справится… Кстати, ты знаешь, что он на днях сотворил? Сегодня мне с утра предъявил результаты, так я чуть не охренел… — И что же надо было сделать, чтобы ты чуть не охренел? — Наш «мастер очумелые ручки» добрался до «калашей», которые тогда Викинг с Максом притащили. Ну, тех, к которым у нас патронов не было. Теперь патроны к ним есть. Причем патронов этих — хоть ты завались. Он немного поработал у себя в мастерской и «отформатировал» их под маузеровский патрон. Правда, вот, первый запорол на фиг, но остальные три — работают. — Это в смысле сделал из них «Зубры»?! — Дима был весьма впечатлен такими техническими достижениями. — Нет. Я же сказал — «отформатировал». Понимаешь, «Зубры», в сущности, — это те же «Бизоны», но с длинными стволами. Они только внешне похожи на сто третий «калаш»… со шнеком. А друг наш Тигра не стал так заморачиваться. Просто взял, да и подогнал стандартную схему под новый, точнее — старый, боеприпас. — Так вот ты, оказывается, какой — АК-«формат»! — Ага, я тоже сразу Орлова вспомнил. Кстати, у меня тут возникла одна странная идея. Как ты думаешь, только Нуменорцу с его командой не повезло или кто-то еще из прошедших Портал так нарвался? — Вполне возможно… Дураков в мире хватает! — Ну, тогда в связи с наличием в этом мире дураков будет твоим «хомячкам» еще одно задание — искать оставшиеся от этих неудачников АКМы. Или — сто третьи. Или просто — АК-47, если они были особо бедные. Короче, любые наши стволы под семь, точка, шестьдесят два миллиметра. Патроны искать не надо. — Ясно. А как насчет поездок в город? — Только ты и Миледи. Желательно — с рацией. И обязательно — с охраной. Берите с собой не меньше десяти человек, при паре ручников. А еще лучше, если Тигра на базе одного из экипажей сделает нам тачанку! Молодежь посидит на гасиенде… до окончательного прояснения ситуации. Нынешняя «звезда сезона» — сеньорита Эйлин ди Фейро — пару-тройку недель не будет сиять на губернаторских приемах. Подежурит пока на связи. А ее «страшно ревнивый жених» — герр Александр Айсберг, не начистит еще несколько физиономий. Испанский флот целее будет…05.03.1898 …Мексика, южный берег Рио Браво дель Норте, ранчо «Тринадцать Звезд»… (вечер)
Джеймс Хорджес ничуть не преувеличивал… скорее даже — преуменьшил! К утру второго дня после его обещания: «У вас от добровольцев — отбоя не будет!» — на ранчо уже собралось больше двух сотен человек.. Почти все служили раньше в мексиканской армии. Некоторые офицерами. Многие — сержантами. Проверив их подготовку, Лейт осознала — именно после того, как уволили этих великолепных бойцов, для повстанцев-пеонов Вильи и Сапаты[36] всего через десяток лет не составит особо большого труда разнести правительственные войска, как говорит Эрк, «вдребезги и напополам!»… Кроме того, приехали еще и старые приятели бывшего кавалерийского майора — пара десятков таких же ветеранов-конфедератов. Среди всей собирающейся «Съездить, пострелять янки!» молодежи эти седые волки имели непререкаемый авторитет. Перед ними тянулся в струнку даже Роджер Хартман — рыжий здоровяк, тот самый бывший капитан, занявший среди людей, приехавших на ранчо, место временного командира. Дисциплину он среди них навел — драконовскую! Причем самой страшной угрозой для всех добровольцев было «Отправлю домой! На койотов охотиться!». Такой энтузиазм Татьяну даже несколько нервировал… Сейчас же она видела только две проблемы — как разместить всю эту толпу на не очень-то большом пакетботе и… что ей делать с Эспадой?! Родриго (как выяснилось, носивший громкую фамилию де Кордова), несмотря на то, что стал теперь весьма состоятельным человеком (Мигель отдал ему долю покойного Хосе), увязался за ними на север. Лейт, осведомленная о смертном приговоре, тогда не слишком возражала. А уж после того, что случилось по дороге в ее каюте… От этих воспоминаний она сладко прижмурилась: «Ну, что поделать… нравятся мне красивые мальчики!» Проблема была в другом — он тоже собрался ехать на Кубу! И при этом — не один. Вчера ранним утром Эспада, позаимствовав у хозяина лошадь, куда-то уехал. Таня тогда было подумала, что он решил, как говорили местные, «перебраться через реку»… и начать в Штатах новую жизнь. Ага, щщас! Днем Родриго вернулся, а уже к вечеру, кроме обещанных Хорджесом «дикси» и «тексов», на ранчо стали съезжаться еще и мексиканцы… Если бывшие конфедераты и их потомки напоминали ей ружья в пирамиде, всегда начищенные и готовые к бою, то эти друзья Эспады вызывали у нее только одну ассоциацию — с хорошими клинками. Такие же стройные, крепкие и гибкие… Такие же смертельно опасные. И почти что каждый — с таким же, как у Родриго, приговором… и по той же самой причине! «Да уж… если на бедных, несчастных юсов натравить, кроме „волчат“ Хорджеса, еще и этих „смертников“… им тогда уж точно на Кубе места мало будет! — думала Лейт. — Хотя… вот о ком, а об амерах мне беспокоиться никакого смысла нет. К тому же… все к лучшему!» — Тут она опять зажмурила глаза, снова погрузившись в приятные воспоминания…06.03.1898 …Мексика, Рио Браво дель Норте, возле южного берега — у ранчо «Тринадцать Звезд», на палубе пакетбота… (утро)
— Ну что, все вроде готово… Капитан, пора в путь! А то Мексика — это хорошо, но климат на Кубе — гораздо лучше! — Настроение у Лейт было прекрасным. Первая ее проблема благополучно разрешилась… На пакетботе поместилось чуть ли не две сотни человек — почти три десятка «смертников» Эспады и больше полутора сотен конфедератов. Все остальные — а также те, кто не успел к отплытию, — должны были добираться до Гаваны своим ходом. «Регулярные рейсы из Веракруса пока еще никто не отменял, миссис Лейт, — сказал Хорджес, кстати, как и еще несколько ветеранов, отправившийся с ними, — так что пополнение вам — гарантировано!» Что до второй имевшейся проблемы… то она решила проблемой ее не считать! В сущности, ей что — хуже?! А вот ни фига! Ей-то — только лучше! Ну, а если Родриго так хочет повоевать на чужой войне… в конце-то концов он сам так решил. Как там говорит в таких случаях Миледи: «Не мешайте им умереть!». Ну, а если при этом и Эрк присутствует, то он обязательно добавляет: «Каждый сам писец своего счастья!». Все. Точка. Без дальнейших комментариев… — Лейт, на два слова… — выражение лица у Андрея было очень странным. — Что-то случилось?! — Ага… я узнал, что такое… вернее, кто такая Коатликуэ… — Молодец, повышаешь образовательный уровень… — Мне Эспада об этом рассказал… — Упс… — Понимаешь, мы с ним вчера вечером разговорились, так, слово за слово, короче, я у него спросил, чего это индейцы на Юкатане от тебя шарахались, он и объяснил. В деталях. Его еще там Куаче просветил… — И после этого он… — Лейт от свалившихся на нее таких подробностей пребывала в состоянии легкого шока. — Ну… а ты знаешь, как он это прокомментировал? «Я и так со Смертью танцую. Танцем — больше, танцем — меньше. Какая разница?» — Вот после таких новостей и начинаешь понимать, — задумчиво протянула Лейт, — что, блин, «постель — еще не повод для знакомства»… — Это точно… и знаешь, что еще он сказал: «Ваш командир не иначе, как сам Уицилопочтли…». Кстати, а это кто? — У ацтеков — Бог Войны, — она внезапно рассмеялась. — А Капитану это, кстати, вполне подходит. Как бывшему артиллеристу…09.03.1898 …Куба, разговор по радио… (утро)
— Лейт вызывает базу. Прием. Лейт вызывает базу. Прием… Тигра, Киборг, Эрк, кто-нибудь, отвечайте! Прием. — База слушает Лейт. Прием. — (Это еще кто?!) Кто на связи? Прием. — На связи Эйлин ди Фейро… ой, то есть — Эйли! Ой, Лида! Прием. — Ты что там делаешь?! Прием. — На рации дежурю. За Капитаном уже побежали. Прием. — Нет, откуда ты там вообще взялась?! Прием. — Долго рассказывать. Прием. — А если коротко? Прием. — А коротко… Нуменорец, Линда, Серый, Женька, Тим, Удав и Гоблин — погибли. Еще пятерых — эвакуировали. Мы вчетвером — остались. Капитан разрешил. Прием. — Вчетвером? Кто еще, кроме тебя? Прием. — Айсберг, Викинг и Макс… ой… — Эрк на связи! Прием. — Капитан, рада тебя слышать! Надеюсь скоро увидеть! Что у вас там произошло? Откуда пополнение? И где вы сейчас? Прием. — Мы купили поместье к востоку от Гаваны. На берегу бухты… (Блин, Киборг! А бухта наша вообще-то как называется?! — А я знаю?!) Короче, от города — километров так двадцать на восток. Езжайте вдоль берега — прямо по главной дороге. Мимо нашей гасиенды — точно не промахнетесь… Прием. — Мы вообще-то в море. На пакетботе. Прием. — Ну, так высаживайтесь! Прием. — Зачем? Кораблик-то наш… ну, наполовину наш — мы совладельцы… а ты сам сказал — на побережье… Прием. — Так. Тогда двигайте на восток вдоль берега. Увидите залив, в глубине которого будет маячить столб дыма, — значит приплыли… Стоп!!! Какого размера ваше судно?! А то тут у нас проход в волноломе не очень широкий… Прием. — (Что?! Фридрих, повтори-ка название еще раз…) Тут наш капитан спрашивает, вы там не «Тихую Гавань» ненароком купили? Прием. — Да, ее. «Тихую Гавань». Слушай, Лейт, а этот ваш капитан не контрабандист случайно?! Если да, то это хорошо! Прием. — А хрен его знает. Я подробностями его биографии как-то не интересовалась… А с чего ты взял, что он контрабандист? Прием. — Да так… выяснили на досуге, чем тут прежние хозяева промышляли… Так твой капитан что, знает это место? Прием. — Говорит, что знает. Прием. — Точно — контрабандист! Ну, а раз знает, где это — дым пускать не будем. Ждем с нетерпением. До встречи. Прием. — Ждите. Скоро будем на месте. До встречи. Конец связи.09.03.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (день)
Когда тычки, объятия, возгласы «ну как?», прочая суматоха встречи наконец-то прекратились и обитатели гасиенды повели так долго отсутствовавших соратников по команде устраиваться в доме, а прибывшие с ними на пакетботе бойцы, отданные под присмотр О'Лири и его ребятам, отправились обустраиваться в предназначенные для них казармы, Эрк с Таней остались на причале. — Лейт, ответь-ка мне, пожалуйста, на один вопрос. — Эрк, не обращая особого внимания на маячившего у начала пирса Эспаду, переводил задумчивый взгляд то на нее, то на новенькую табличку с названием на носу пакетбота. — Вы с Тигрой, так, совершенно случайно, не родственники? — Нет, конечно! А с чего ты взял?! — Да просто у вас одинаково странные представления о том, как следует называть корабли… или это была не твоя идея? Сравни-ка… — Эрк ткнул пальцем сначала в красующуюся на корме катера табличку «BEDA», а затем на пакетбот, с недавних пор носящий новое название. На его носу сияла ярко-желтая надпись — «PECHKIN». — И вот как после этого не подумать, что вы родственники?! — Слушай, Эрк, а как еще, по-твоему, мы должны были назвать ПАКЕТ-БОТ?! — С одной стороны, конечно, своя логика в этом есть… — внезапно он согнулся от хохота и сел на причальный кнехт. — Эй, Капитан, ты чего? — Да нет, все нормально… Просто мы договорились с немцами, что оружие они нам будут поставлять через Майами… ага, контрабандой. А вот теперь представь себе такую ситуацию. Ночь… Вот эта вот самая бухта… Перемигиваются азбукой Морзе светосигнальные фонари… «Тук-тук». — «Кто там?» — «Это я, пакетбот „Печкин“, привез винтовки для ваших мальчиков…» Теперь на кнехтах под удивленным взглядом Родриго сидели и корчились от неудержимого смеха уже двое…12.03.1898 …Швейцария, Цюрих, завод SIG… (утро)
Артем теперь очень хорошо понял одно из любимых высказываний Эрка — «Как все запущено!!!». Пока что в последнее время в его мысли, кроме этой фразы, ничего больше не приходило… Все действительно было очень запущено. И не в хорошем смысле этого слова, например: «запустить бумеранг», или, что еще лучше, «запустить ракету», или, что было бы просто великолепно, «запустить производство»! А вот именно оно-то, блин, чертово (ну, и так далее…) производство ну никак запускаться не хотело. Хоть ты тресни, но — не желало! Просто-таки сопротивлялось этому запуску изо всехсвоих производственных сил!!! А как хорошо все начиналось! После того как герр Френкель перестал влиять на ситуацию и растаял где-то в туманной дали, на Ковбоя снизошла благодать. В роли «благодати» выступил нагрянувший (как подозревал Билли, по доносу) «гном». Ой! То есть не «гном», а герр директор Краусберг… Контракт был подписан в тот же день. Уже к вечеру все три образца пулеметов, чертежи и прочая документация были на столах у инженеров из Sweizerische Industrie-Gesellschaft.[37] Эти маньяки-оружейники набросились на них, как стервятники на падаль. Даже Билли, сам тоже страдавший от неодолимой тяги к огнестрельному оружию, до такого никогда в своем увлечении не доходил. Эти… нет, действительно, маньяки… засели у себя, в здешнем аналоге КБ, на несколько суток. Без сна и с обедом на рабочем месте! Увидев такой энтузиазм, Ковбой, почувствовав себя лишним на этом празднике жизни, решил, что не стоит мешать людям, которые занимаются любимым делом… Стоило к тому же закрыть, раз уж он теперь обладал относительно свободным временем, еще один из пунктов общего плана. До которого, пока он возился в Цюрихе с хитровывернутым герром Френкелем, просто не доходили руки. Съездить в гости к еще одним знаменитым оружейникам — Маузерам. Поездка его слегка разочаровала. Не в том смысле, что он не добился, чего хотел… Добился. Договорился. Но, хотя сам завод MauserWerke[38] и не уступал SIGовскому по мощности, а его продукция по нынешней популярности весьма превосходила швейцарскую («Ненадолго! — злорадно подумал Билли. — Знали бы вы, господа, ЧТО скоро начнет выпускать SIG…»)… по сравнению с «маньяками из Цюриха» братья Маузеры как-то не смотрелись. Ну, вот разве что их третий компаньон — Федерле, который был главным конструктором фирмы (именно он, в сущности, создал С96-й… знаменитый, прославленный и т. д.). Кстати, договаривался Ковбой как раз с ним и даже получил в подарок пару С96-х последней модели (как представитель оптовых покупателей). Но вот после возвращения в Цюрих… тут-то и появилась в голове Билли эта самая фраза — «Как все запущено!». Если с MG34-м и ZB30-м дело уверенно (хотя и слишком, по его мнению, медленно, как любит говорить Тигра, — «с ужасающим скрипом») продвигалось, то вот с MG42-м… Когда Артем, довольный поездкой, вернулся в Цюрих и зашел к «маньякам», его тихо отвел в сторонку один из инженеров. Швед Ольсен, с которым он познакомился, еще когда первый раз показывал работу своих «машинок» и давно уже успел перейти на «ты», обычно спокойный и невозмутимый, был просто вне себя. Как выяснилось, пулемет MG42 — да, тот самый образец, на который Билли возлагал особые надежды, вызвал у весьма опытных в оружейном деле SIGовцев состояние, близкое к полному и окончательному охренению! «Вильгельм! — сказал Нильс. — Где и, главное, кто, черт бы тебя побрал, это сделал?!» А когда получил в ответ озадаченный взгляд, пояснил: «Поверь мне как оружейнику из семьи воинов, кузнецов и оружейников… мы такое — повторить не сможем! Кое-кто здесь даже предположил, что ЭТО было сделано не иначе, как с помощью магии! — Он с размаху врезал кулаком в стену, но даже не поморщился. — Так обработать такую сталь…». Как Ковбой тогда сумел отбрехаться (и сумел ли вообще), он, тоже весьма обалдевший от таких новостей, не помнил. Но сразу же забрал данное изделие к себе домой и, упаковав его потщательней, на всякий случай отправил в Гавану, так сказать, от греха подальше. Чертежи оставил — они ни у кого охренения не вызвали… кстати, на основе этих чертежей было уже оформлено несколько патентов на отдельные узлы. Вокруг других пулеметов такого ажиотажа не было, и Артем понял, наконец-то, почему Эрк взял у своего таинственного поставщика именно их. Капитан привез тогда девять MG34, да еще три чешских ручника ZB30. Ковбой, по всем расчетам которого выходило, что запускать в производство надо как раз MG42, решил утереть ему нос. Подняв на ноги всех своих московских друзей-приятелей-знакомых и не поспав ночь перед отбытием, он притащил-таки к утру вот этот самый пулемет! Эрк тогда, пожав плечами, спросил: «Ты все же хочешь полезть в окопы и лично сам пострелять?» А после длинной и эмоциональной лекции Билли на тему «Образец военного времени гораздо проще в изготовлении, и потому…» еще раз пожал плечами и с улыбкой произнес фразу, смысл которой полностью и до конца стал ясен Ковбою только после слов Нильса Ольсена, инженера-оружейника… «Вообще-то я считаю, что Вернер Грюнер и Курт Хорн, — сказал он тогда, — были гениями…». Гениальность этих немецких конструкторов, как и причина того, почему Эрк остановился не на их изделии (несмотря на его простоту), а на предыдущих моделях (несмотря на их металлоемкость и более сложную конструкцию), состояла, как понял Билли, в следующем — «упрощенный образец военного времени» по отношению к остальным тогдашним образцам был… следующего поколения. И, кстати, с весьма небольшой модификацией, в том мире — все еще состоял на вооружении! «Да уж… — думал он, заколачивая ящик с MG42 и хороня, таким образом, свою идею, — иначе как гениями их не назовешь…».16.03.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (утро)
Эрк, Киборг и Миледи только что проснулись и пили утренний кофе в гостиной, когда туда зашли Хорджес и О'Лири. Джеймс с торжественным выражением на лице застыл у двери. Патрик сразу же, печатая шаг, подошел к Эрку. — Мистер Гауптманн, сэр! — громко отчеканил он, став по стойке «смирно». — Слушаю вас, О'Лири… — решил поддержать неожиданный официоз тот. — Солдаты построены, сэр! — Патрик вытянулся еще больше, хотя, казалось, куда дальше-то… — Майор Джеймс Хорджес приглашает вас присутствовать, сэр! «Интересно, что бы это все могло значить? — думал Эрк, вставая и вместе с остальными направляясь к выходу. — Что придумал этот хитрый старик Хорджес? И почему меня ну никак не оставляет ощущение, что мы опять во что-то вляпываемся. Точнее, уже вляпались. Прямо сейчас». Зрелище, открывшееся перед ним с веранды, заслуживало быть увиденным. Вот только, скорее, с киноэкрана… «Да-а… Это уж точно не „Унесенные ветром“… — решил он. — Это больше похоже на „Север — Юг“… Или что-то еще в этом роде. Билли бы оценил… и привел примеры». Перед парадной лестницей, лицом к ней, застыли ровные и четкие ряды солдат. С оружием и снаряжением. На правом фланге каждого взвода отдельно — второй лейтенант и взводный сержант. Перед строем — короткая шеренга. Офицеры… два первых лейтенанта и капитан. Рядом с нижней ступенью лестницы — еще одна… Эти — все старые, уже седые. Четыре офицера, три сержанта. Один из сержантов сжимает в руках закрытое чехлом древко. Блестят в лучах восходящего солнца звездочки и шевроны молодых. Ярко сияют новехонькие серебряные кокарды. В полной форме. В серой форме Юга. Некоторая анахроничность в ситуации все же чувствовалась. Придавало — оружие. На плече каждый солдат держал «маузер» Kar.98 с диоптрическим прицелом. Тоже «маузер», но уже С96, в деревянной кобуре-прикладе висел на бедре у офицера, сержанта или… пулеметчика. На левом фланге каждого из четырех взводов стоял пулеметный расчет. У первого номера — MG34… Станок — у второго… Третий и четвертый номера — короба с лентами. Сюрреалистическая картина. Хорджес спустился с лестницы и замер. О'Лири, шедший до того на шаг позади и немного сбоку, как адъютант, четко козырнул ему и побежал куда-то вправо. «Ах, вот оно что…» — Эрк заметил там, куда направился Патрик, еще один небольшой плотный строй. Ирландцы. Тридцать пять человек, с командиром, уже занявшим свое место на правом фланге, — тридцать шесть. Внешне от прочих они отличались только головными уборами — кепи, вместо стетсонов и… выражением лиц. Это отличие сразу бросалось в глаза. «У О'Лири и всех его ребят на лицах — каменное спокойствие. Фирменный знак „Диких Гусей“, — продолжил свою мысль Капитан. — У остальных… торжество. Нет. ПРЕДВКУШЕНИЕ ТОРЖЕСТВА. Что же ты задумал, майор?» — Мистер Гауптманн, что… Ох! — раздалось за спиной. Мадам Дебре — он узнал ее по голосу и не стал оборачиваться. Это было по здешним правилам крайне невежливо, но было бы гораздо хуже пропустить что-либо из происходящего внизу! Внизу тем временем Джеймс Хорджес, приняв рапорт у капитана Хартмана, чьи рыжие усы при этом воинственно топорщились, медленно прошел вдоль всего строя. Он не говорил ни слова, только вглядывался в лица. Потом отошел к шеренге стариков. Тоже прошелся взглядом. Развернулся к лестнице, поднял голову и… — Разрешите начать церемонию вручения Знамени, мистер Гауптманн! — голос его звучал четко и звонко. Куда делся хриплый кашель… Тот только кивнул, уже прекрасно понимая, во что именно они вляпались и что не вляпаться в этом случае было невозможно. Даже если бы нашелся способ… Он, сам бывший солдат бывшей страны, не позволил бы от ЭТОГО отвертеться…16.03.1898 …там же… (вечер)
— …и что же нам теперь со всем этим прикажете делать!!! — Юля, раздраженно расхаживая по штабному залу, не очень-то стеснялась в выражениях. Изредка она бросала короткий взгляд на флаг, в развернутом виде занимавший участок стены между двумя окнами. Синий андреевский крест с белой окантовкой на красном полотнище. От обычного знамени Конфедерации его отличало только отсутствие звезд… «Звезды на флаге обозначали наши штаты, — пояснил им это геральдическое изменение майор Хорджес. — Штатов у нас больше нет». — А что, обязательно надо с этим что-то делать? — Олег откровенно не понимал ситуации. — Если ребята хотят поиграть в реконструкцию… — Ты, мастер-ломастер!!! — взорвалась Миледи. — Хоть раз в жизни подумай головой, а не тем, чем ты обычно думаешь!!! Это мы здесь — играем!!! А эти, как ты сказал, «ребята» — живут!!! Для них это, — она махнула рукой в сторону флага, — НЕ ИГРА!!! ОНИ ВСЕРЬЕЗ!!! — Понял я… понял… — успокаивающе забормотал Тигра и так, на всякий случай, перебрался в самый дальний от нее угол комнаты. — Кричать-то зачем… — Тане тоже было несколько не по себе, но держалась она не в пример спокойнее. — От крика лучше не станет… — Станет. Миледи сбросит сейчас напряг и снова станет рассуждать логически… — пояснил Эрк, крутя в руках набитую, но незажженную трубку. — Тебя с нами не было на этой самой церемонии. — Он махнул рукой и все-таки прикурил. — Ей это по мозгам стукнуло больше, чем нам с Киборгом, вместе взятым. — На самом деле это, наверное, я виновата, — вздохнула Лейт. — Это же я их всех в Мексике завербовала. В том числе и майора Хорджеса… — А-а… да ты-то тут при чем… — снова махнул рукой Эрк. — Ты-то откуда могла знать? Старина Джеймс поимел нас всех. Ненавижу «Цивилизацию»! — Какую цивилизацию? — Мейеровскую… — Что ты имеешь в виду? — Понимаешь ли, Лейт… моя сестренка кое в чем абсолютно права… — Он глубоко затянулся и, немного помолчав, продолжил: — Мы все приехали сюда… ИГРАТЬ… Правда, в разные игры. Ты, например, приехала играть в «Лару Крофт»… — Лейт с удивлением посмотрела на него. — Да знаю я, что на своем компе играешь ты только в тетрис… Просто так мне проще будет объяснить. Авантюрно-приключенческий квест с поисками клада… Хорошо сыграла, браво! Мои поздравления. Наша молодежь, — Эрк кивнул на скромно сидевших у стены Викинга с Максом и на Айсберга с Эйли, уютно устроившихся рядом на диванчике, — ребята захотели поиграть в «КонтрСтрайк»… вот и поиграли… Наигрались… так, что дальше некуда… — И ты — тоже?.. — А я что — лучше других? — Эрк ехидно ухмыльнулся. — И я, и Киборг, и Миледи, и остальные — тоже… Невиновных нет, не было, не будет и не бывает… Мы здесь все в принципе одинаковы — как патроны… по конструкции… Только калибр у нас немного разный… — Так в какие же игры играешь ты? Это я так, для справки… — Я здесь играл в «Джаггед Альянс»… второй. И мне это нравилось… А теперь мне предложили… Сида, блин, Мейера с его, блин, «Цивилизацией». Вернее, сейчас предложат… Сейчас встанет Киборг — и предложит… — Что предложит?! — Сейчас узнаешь… а вот он уже и встает… — Стоп!!! Тайм-аут, блин!!! — Киборг действительно встал. — Предлагаю всем вам сейчас же прекратить весь этот бессмысленный ор и заняться делом. К тебе, милая, — он повернулся к Миледи, — это тоже относится… — И каким же именно делом, МОЙ МИЛЫЙ, — Миледи не замолчала, но тон все-таки слегка снизила, хотя сарказма в ее голосе прибавилось, — ты предложишь нам заняться… в связи с произошедшим событием? — А я не вижу в произошедшем событии ничего особенно страшного. — Сарказм на Киборга не действовал. — Просто раньше мы играли в «Джаггед Альянс», а теперь — будем играть в «Цивилизацию»… Капитан покосился на слегка обалдевшую Татьяну, кивнул, грустно вздохнул и глубоко затянулся. То, что он угадал слова Киборга почти дословно, никакой радости ему не принесло… — В конце-то концов, — тем временем продолжал тот, — что вы все так зациклились на этом знамени-то? Я говорил с майором. Он ни разу не фанатик. Просто ему, и его ребятам тоже, нужен новый дом. — Дима начал расхаживать по комнате. Все следили за ним. Все, кроме Эрка. Тот и так знал продолжение. — В Мексике их уже окончательно достали! Ну и что? Какая у нас была задача, а? Дать, блин, юсовцам хорошенько по морде и попутно, если получится, не дать им захватить Кубу… все! Майор и его ребята что, будут нам в этом мешать? Да ни разу! С точностью до наоборот! Они, учитывая их взгляд на янки, в решении данной задачи нам всецело поспособствуют. Или вы зациклились на слове «Конфедерация»? А чем вам оно не нравится? Конфедерация-то может быть какой угодно… например, Карибской. А что, хорошее получается название для новой страны — «Карибская Конфедерация». А если при создании этой страны бывшие южные конфедераты дружно в нее переселятся… Не вижу проблемы! В этом случае, — он приостановился, сделал глоток «Мачете» из стакана и продолжил? — вместо Кубы — полуколонии Штатов, появится Куба — заноза в юсовской заднице! На полсотни лет раньше, чем в реале… Потому что если ЭТИ до сих пор не простили, то… они уже НИКОГДА не простят! Добыть им землю для поселения… Фигня делов! Да на острове столько плантаций Картеля, что и им по уши хватит… и еще кому-нибудь останется. А эти, если получат собственность Картеля — обратно не отдадут! НИ! ЗА! ЧТО! Так вот, леди и джентльмены, предлагаю нам всем сейчас прекратить срач на вечные темы русской интеллигенции «Что делать?» и «Кто виноват?» и вместе дружно начать разработку концепции… нового государства. Таким вот образом… Все. Точка. Я закончил. — Ну, ни хрена ж себе… — только и смогла сказать Лейт.Глава 8, ночная… и тоже — достаточно неожиданная…
В синем зеркале ночи, в проклятье весны, За негаснущим маревом лет… (с)
16.03.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (ночь)
Ночь была тихой, темной и звездной. Тишину ее нарушали только шелест ветвей под легким ветерком да еще еле различимые, приглушенные прочными ставнями звуки жаркого спора. Сами голоса, доносящиеся от южного крыла дома, были еще более-менее различимы, но слова разобрать было невозможно. Темноту же рассеивал только еле заметный огонек на «Капитанском мостике». Эрку надоело в штабе дышать чужим сигарным и сигаретным дымом, и он вышел наружу — подышать своим, трубочным. А еще — хорошенько, в спокойной обстановке, все обдумать… «Да уж… такого денька у нас уже недели две не было, — рассортировывал он по давней привычке все события за день. — Сначала шоу Джеймса Хорджеса… Браво, майор! Брависсимо! Давно меня не заставали НАСТОЛЬКО врасплох… и, что самое главное, — ничего я тебе за это не сделаю! Нет никакого желания. И смысла тоже нет. Никакого. Так что сказал Киборг — абсолютную истину… и играем мы теперь совсем в другую Игру. По совсем другим правилам. „Джаггед Альянс“ — фтопку! Сид Мейер — рулит! „Цивилизация“ — форева! Терпеть ненавижу!!! — Капитан раздраженно затянулся, окутался клубами дыма, и… улыбка озарила его лицо. — Стоп! А кто сказал, что мы все должны теперь играть в одну ту же Игру?! А вот вам — и ни фига!!! Пусть в „Цивилизацию“ играют те, кому она нравится! Киборг, например. И еще пара человек найдется, а мы тем временем… вот именно! К тому же, возвращаясь к сегодняшнему дню…» — Тут улыбка несколько поблекла… «Сцена вторая — те же и мадам Луиза Дебре. Концепцию „отложенной мести“ она, конечно, осознала и приняла… — Он глянул на погасшую трубку и выбил ее о парапет. — Блин, да под присмотром Миледи не подготовленный к общению с ней человек примет ЛЮБУЮ логически непротиворечивую концепцию. А пообщается с ней чуть подольше — то и о логике на фиг забудет! Но, судя по всему, у мадам Луизы имеется врожденный иммунитет. По крайней мере, с логикой у нее все в порядке. Она у мадам — железная! Так что утренняя сцена, хотя и подействовала на нее не меньше, чем на нас, но привела не к обалдению, а к вполне определенным выводам. Причем — к совершенно правильным!». Капитан сделал глоток «Мачете» из здоровенной кружки, прихваченной с собой, и решил, что, взяв именно ее, был совершенно прав! После всех сегодняшних событий стакана было бы маловато… «А выводы явно были следующие, — вернулся он к отложенной мысли, — что мы — готовимся к войне! И потому единственный вопрос, который задала мадам Дебре, был: „Когда?!“. Ответ: „Вот, как только, так сразу!“ — Луизу не удовлетворил… пришлось давать ей полный расклад ситуации… включая предварительный анализ и выводы Киборга. Расклад и анализ ее впечатлили, а вот выводы — нет!». Эрк тихо засмеялся, вспомнив, какое ошарашенное лицо было у Киборга, когда Луиза Дебре на основе — своего (ха!) знания «местных реалий» стала стирать его выводы в порошок. «Вот тут-то Киборг и „поймал У“… в смысле — достиг полного просветления… а то — „Для чего они нам нужны?!“ Нужны, как выяснилось! Так что мадам Дебре в данный момент совершенно логично и оправданно участвует в общем обсуждении концепции. Киборг ее — САМ — в штаб пригласил. Все его прошлые сомнения относительно пункта второго — „полностью доверять“ — куда-то девались…». Капитан решил, что стоило бы еще покурить, и начал заново набивать трубку. Над морем пронесся падающий метеорит, но он не стал загадывать никакого желания. Просто продолжал размышлять: «Пункт третий сегодняшней программы. Лейт, которая вместе с Эспадой еще до рассвета уехала встречать „Пенсильванию“ из Веракруса… и то, что на этом корабле прибыло. Точнее — кто. Следующая партия бойцов. Почти сотня человек и, как сказал их старший… как его там… а, точно — лейтенант Бишоп: „Было бы больше, но больше мест — не было!“ Парень — кавалерист с боевым опытом! Да еще кое-кто из бывших сослуживцев приехал вместе с ним. Мексиканская кавалерия это, если моя память мне ни с кем не изменяет, в основном драгуны… неплохо. Вот драгун мы ему формировать и поручим… стоит в дополнение к уже имеющимся у нас кабальерос дона Родриго завести еще и регулярную кавалерию…» Эрк крутанул колесико своей любимой зажигалки, сделанной из гильзы от ДШК, и немного полюбовался синеватым пламенем. Потом он прикурил: «Да, зажигалка на спирту — это, конечно, извращение, но… местные фантазии на тему бензина — изврат еще больший! И, раз уж начал… о благородном доне Родриго де Кордова. Он же — Эспада и он же… м-м-да-а… парень явно с чувством юмора. И явно — совсем без крыши! Ибо, имея несорванную крышу и не имея чувства юмора — причем должны выполняться оба эти условия, — с Лейт долго общаться (во всех смыслах!) невозможно! Ну, а раз крыши у него, как, судя по всему, и у его кабальерос — нет, то тогда… — Капитан улыбнулся. Чувство юмора у него было. Специфическое. Вопрос о наличии крыши… оставался все еще открытым. По крайней мере, с Лейт он… общался. Стоило бы показать ему пару фантазий на тему импровизированных гранат из окопных примочек времен Первой мировой… А то одни только сабли да „маузеры“ — несолидно… И будут у нас тогда конные гренадеры! Хотя лично я не хотел бы стоять на пути Эспады, когда у него сабля. А особенно когда две! По одной в каждой руке…». То, что творил Родриго с клинками, произвело на Эрка, в свое время очень сильно увлекшегося историческим фехтованием (правда, отдававшего предпочтение топору и цепному моргенштерну), неизгладимое впечатление. Тот, кто хоть раз видел это, сразу понимал, за что именно Эспада получил свое прозвище. И титул (почетный, хотя и неофициальный) «Первого Клинка Юкатана». Интересно, а почему только Юкатана?! Или просто он пока не успел заработать другие титулы? «Так, кто у нас там сегодня приехал… драгуны Бишопа — это раз. Где-то с десяток мексиканцев к Эспаде — это два. Почти два десятка артиллеристов… ну, этих стоит отдать в отряд к Дугласу, а то у него пушкарей сейчас всего девять из девятнадцати. Остальные, как и говорил Патрик, просто пехота, но действительно все сержанты и капралы. Гоняют „зуавов“ так, что смотреть приятно — в хвост и в гриву… если хвоста нет… или оборвался — приделывают. А потом — гоняют. Дальше, кто там еще был в сегодняшней „поставке“… остальные… да, тоже пехотинцы. Всех — к Хартману. И вот еще что… по поводу пулеметов… — Трубка почти погасла, и он начал затягиваться почаще. — Хватит „легионерам“… вот, блин, и кличка к ирландцам прилипла. Правда, вроде не возражают, кажется, кое-кто там действительно служил в Легионе… Райан, Фланаган и О'Коннор, так те точно служили. Словечки у них проскальзывают весьма характерные. Ага, о чем это я, а то опять отвлекся…». Капитан сделал еще один глоток из кружки, там оставалось еще достаточно… не меньше четверти. «Пулеметы у Патрика и его ребят — забрать на фиг! Нечего охране с тяжелым оружием шляться. MG — отдать в пехоту. Пусть там будет по два на взвод… а может, просто создать отдельную пулеметную команду? Ладно — будет пока так. Вот начнем воевать, тогда посмотрим. Ручники… а вооружим мы ими — драгун! Все, какая ни есть, а огневая поддержка. А „легионерам“… черт, прицепилось… мы дадим, чтоб не очень-то обижались… „форматы“! Благо, что их у нас есть. Последние дней десять Тигра пахал как проклятый. И все механики — тоже. И Викинг с Максом… Черт, а я и не знал, что один — токарь, а другой — сварщик! И, по словам Тигры, весьма и весьма даже неплохие, хотя опыта, конечно, у них маловато…». Эрк попытался посчитать, сколько АК-«форматов» уже готово, но вспомнил, что о добытом «хомячками» оружии он с Тигрой вечером так и не переговорил (было как-то не до того), и понял, что с расчетами на сегодня хватит! Все вопросы по организации, перевооружению и по оружию вообще лучше будет рассмотреть завтра — на свежую и трезвую голову. Ну, а пока будет неплохо… просто посидеть в тишине и посмотреть на звезды. Просто отдохнуть и не думать больше о делах. Да и в конце-то концов, если все время думать только о делах, — можно же с ума сойти!16.03.1898 …Куба, к юго-западу от Матансаса, гасиенда «Casa Verde»...[39] (ночь)
Серый осторожно выскользнул из-под простыней, бросив мимолетный взгляд на мирно спящую Консуэлу. Очень хотелось курить, а приучить свою нынешнюю подругу к тому, что этим можно заниматься в постели, он так и не смог. Она считала — постель предназначена совсем для другого! И не уставала ему это доказывать. Серый ничего не имел против этих ее доказательств… но курить все равно хотелось. «А, ну и по фигу… в чужой монастырь — со своим уставом… Мне что — так уж тяжело пройти эти несколько метров? — подумал он, уже стоя на балконе и зажигая спичку о перила. — Зато малышке будет приятно. А делать приятное такой красотке, даже в мелочах… это, блин, — тоже приятно!». Серый прикурил и глубоко, с истинным наслаждением, затянулся. Естественно, что это наслаждение весьма отличалось от того, которое доставила ему Консуэла, но… Не путайте же, блин, теплое — с мягким! Сигара «после» — это святое! А всякие разные некурящие, которые этого не понимают, могут отправляться на экскурсию по широко известному сексуально-пешеходному маршруту! И могут оттуда не возвращаться! Ибо не фиг! «Да… с малышкой мне, если говорить откровенно, повезло, — продолжил он свои размышления, выпуская аккуратные кольца дыма, — или ей — со мной. Не знаю, как — вообще… не спрашивал, но уж в ТОТ день — точно!».08.03.1898 …там же… (день)
Бой длился больше часа… Два десятка охранников и так долго сопротивлялись почти сотне нападающих. А если учесть, что половину из них уложили в первые же минуты… действительно — слишком уж долго! А если учесть еще и то, сколько врагов они перестреляли за это время… Но вот — выстрелы стихли. Живых защитников — не осталось. Кроме одного — самого хозяина плантации… Сейчас на заднем дворе, возле конюшен, высокий седой испанец с завернутыми за спину руками бился в руках двух дюжих мулатов, которые с трудом удерживали его, заставляя смотреть на то, что сейчас будут делать с его дочерью еще четверо их приятелей. Остальные повстанцы не захотели в этом участвовать, предпочитая другие, менее изысканные развлечения — выпивку и грабеж… Кроме непосредственных исполнителей у намечающегося спектакля были, если не считать старика, и другие зрители. Двое из них смотрели на все это равнодушным взглядом — и не такое видали! Любой профессионал знает, что именно происходит во взятом штурмом городе после боя! Изредка они презрительно косились на третьего, во взгляде которого сияла ничем не скрываемая радость…Ретроспектива… (Герберт Поцульковский)
Герберт Поцульковский считал себя «уродзонным шляхтичем гоноровым» и от этого своего мнения отказываться не собирался. Просто — не афишировал. Да и, пся крев, ну, в конце-то концов, перед кем здесь, на Кубе, он мог этим похвалиться?! Перед грязными пеонами с плантаций? Быдло, пся крев! Перед такими же, как и он сам, управляющими Картеля? Тоже — быдло! Считающее, что «этот двинутый поляк Херберт Поц» — просто выпендривается… и не обращающее на этот «выпендреж» никакого внимания. А перед испанцами-аристократами, владельцами собственных гасиенд, — не получалось. Они его просто в упор не видели. Не только не считали дворянином, равным себе, — вообще не замечали! Это пренебрежение доводило «уродзонного шляхтича гонорового» до самого настоящего, хотя и тщательно скрываемого им бешенства… Особенную ненависть у Герберта Поцульковского вызывал Антонио де Сегура, владелец соседнего поместья. А еще большую (если это вообще возможно) — его дочь и наследница, Консуэла. Ее муж, испанский лейтенант, всего через месяц после свадьбы получил пулю в грудь в стычке с повстанцами… Еще через полгода «уродзонный шляхтич» посватался к молодой вдове… такого громкого, искреннего и веселого женского смеха на гасиенде «Casa Verde» не слышали очень давно… Сам дон Антонио, крепкий сухощавый старик, гордившийся длинным перечнем своих благородных предков (особенно тем, что одного из них, его тоже звали Антонио, ранил когда-то шпагой в поединке сам Мигель де Сервантес Сааведра!), обрадованный тем, что его дочь наконец-то развеселилась, даже не приказал выпороть наглеца. Просто вывел из дома и на верхней ступени лестницы дал хорошего пинка! Лестница была высокая. Именно поэтому, когда из главной конторы Картеля поступило указание — «Начать расчистку!», Герберт точно знал, с кого ее начнет! И даже решил сам, с парой телохранителей, поучаствовать в операции…08.03.1898 …там же (день). Продолжение
Теперь он торжествовал! Вот сейчас, через несколько минут, эта гордячка получит то, чего заслуживает! Будет знать, пся крев, как смеяться над «уродзонным шляхтичем гоноровым»! И ее папаша — тоже! Вот сейчас… — Билеты продаются на месте или надо было заказывать? — Спокойный, немного хрипловатый голос, говорящий по-испански с небольшим акцентом… Этот достаточно странный вопрос вдруг неожиданно раздался сзади, за спиной у Поцульковского и его охраны. Все трое обернулись. Телохранители — настороженно, держа руки поближе к револьверам. Герберт — удивленно… В распахнутых воротах одной из конюшен стоял плотный, чуть выше среднего роста, человек с коротко стриженными темно-русыми волосами, одетый в странную пятнистую одежду с множеством карманов. В руках он держал не менее странное оружие — карабин какой-то неизвестной системы с коротким ребристым стволом, двумя рукоятками и непонятным большим черным диском снизу. Поцульковский хотел задать ему вопрос: «Кто ты, пся крев, такой и что здесь делаешь?!» Или просто приказать охране пристрелить его, чтоб не шлялся, где не надо. Но не успел — незнакомец заговорил снова: — А впрочем — без разницы… Потому что я — цензор! И у меня на все подобные мероприятия — абонемент! С правом редактуры сценария!!! Последнее, что «уродзонный шляхтич гоноровый» Герберт Поцульковский и его телохранители увидели в этой жизни, — вырвавшийся из ствола оружия «цензора» факел пламени. Характерный грохот «томпсона» уже не услышали… Успели его услышать остальные активные участники спектакля. А вот сделать ничего не успели. Тем, кто толпился вокруг уже растянутой между четырьмя забитыми в землю колышками молодой женщины хватило одной длинной очереди, а держащим за руки старика — двух коротких, на два-три патрона каждая…16.03.1898 …там же… (ночь)
«Правда, мне тогда тоже повезло! Первый раз — в жизни, а не в кино, увидел, как регулярная, блин, армия приходит на помощь в самый последний момент! — Серый усмехнулся и еще раз запустил серию аккуратных дымных колечек. — Как там Капитан говорил по этому поводу… точно, вот: „Подмога никогда не приходит вовремя! А если вдруг и придет, то — к противнику!“ — одна из версий „закона подлости для военных“. И для большинства случаев он — абсолютно прав! А тогда…». «Наверное, в тот день этот закон тоже сработал, но для той стороны! Тем самым „противником“ — оказались мы втроем, ну а „подмогой к противнику“ — две с лишним сотни испанских кавалеристов. А местным „духам“ — не повезло. — В этот раз кольцо получилось большим, и он продул через него струю дыма. — Как тебе, Кобчик, такой вот вариант… для пояснения — сойдет?» — Кобчик не ответил. — «Видно, действительно погиб тогда там, в скалах… жаль, прикольный был пацан…».Ретроспектива… (Сергей Рябчиков)
Даже в ролевой среде, избравшей своим девизом: «Шизофрения — это почетно!» или как вариант: «Я шизофреник — и тем горжусь!» (при этом «старики» вполголоса добавляли: «…но параноики живут дольше…»), он выделялся. Обе его, если можно так сказать, «базовые личности» были слишком самостоятельны. Причем отношения их напоминали совместную жизнь опытного, практичного, но… ленивого старшего брата-спецназовца в одной комнате с младшим — гиперактивным тинейджером со всеми сопутствующими этому возрасту комплексами и заморочками. Но… они друг с другом на удивление — прекрасно уживались… Когда Серегу, так и не поступившего в Институт физкультуры (исключительно из-за собственной лени), призвали в армию, то он не сильно-то и огорчился. Он был везунчиком, да к тому же военком клятвенно обещал ему спортроту. Не повезло. В основном с годом призыва. 1990-м… «Меченый» сдавал одного союзника и сателлита за другим и сдал уже почти всех. Да уже и сам Советский Союз, раздираемый в клочья местными «царьками», которым надоели невнятные звания «секретарей» (первых, по идеологии и так далее)… им захотелось теперь побыть «президентами», «премьерами» и различными «…баши», — трещал уже почти по всем республиканским, да и не только по республиканским границам. Национальные окраины полыхали — за все истинные и придуманные «обиды» соседи, раньше делившие друг с другом последний кусок хлеба, теперь резали друг друга. Точнее, уже враг врага… И «подающий надежды» пятиборец вместо ожидаемой им спортроты или чего-то похожего угодил прямиком в один из слепленных тогда «на скорую руку» Батальонов Особого Назначения, в чью задачу входило латать «прорехи» и гасить «пожары». Чистку требовалось проделать не «внизу», а «наверху», но… «Арбатские Генералы» этого не понимали… и не желали понимать! Они-то тоже были «наверху». Лезть на ножи и под пули приходилось другим… в том числе и сержанту Сергею Рябчикову, получившему два вполне логичных боевых прозвища — Серый и Рябчик. Первое — приросло к нему намертво. Второе — как раз в те дни, когда из Москвы на весь мир транслировали трагикомедию под странным названием — «ГКЧП» (батальон гонял «духов» по горам и узнал о ней, когда трансляция уже закончилась), после одного случая, который произошел тогда в этих вот самых горах, — поменялось… Соорудив с ребятами хитрую «тарзанку», он — «прямо с неба» (на самом деле — с нависающей скалы) свалился в лагерь не ожидавших такого трюка боевиков с ПКМом наперевес. «Духи» тогда до смерти (в прямом смысле) изумились. А комбат (которому, конечно, никто и ничего о подготовке такого «циркового номера» не сообщил, но сам этот полет видевший) при всех офицерах и сержантах сказал ему: «Ну, Рябчик — ты прям, как кобчик спикировал!». С тех пор Рябчик сменилось на Кобчик. А майор, вызвав его потом к себе, наедине, предупредил: «Еще один такой цирк — я тебя, блин, птиц боевой, сам на фиг пришибу!!!». Серега батю уважал и цирковых номеров больше не откалывал. Да и случая для этого не представилось… За время службы сначала в Советской Армии, ну а после трагикомедий: «ГКЧП» и «Борька на танке» в Москве, «Сообразим на троих» в Беловежской Пуще и «Парад Суверенитетов» везде, хрен поймешь в какой дыре, он научился многому и насмотрелся всякого. А еще — стал наркоманом… адреналиновым. Жить без риска он уже не мог. А крови не боялся. Ни своей, ни чужой. Ну — течет… ну — красная… Ну и что? С такими данными ему была прямая дорога в наемники… или в добровольцы. К тому же на просторах бывшего Союза, да и поблизости тоже, воевали теперь много, часто, да еще и по разным, не всегда ему понятным поводам, так что выбор у него был. Четыре пулевых ранения Серегу от «рискомании» не излечили… Отлеживался… оклемывался… благо, заживало как на собаке. И опять — вперед за… а за чем попало. Про ордена речи не было. Про деньги… особой роли они для него не играли. Есть — классно! Нет — ну и фиг с ним! Еды пока хватает, «комок» без дыр, патроны выдали — живем, братва! Серого, профессионала, плюющего как на свою, так и на чужую жизнь, знали все, кто имел к этой «работе» хоть какое-то отношение. Наниматели его ценили, сослуживцы вроде тоже… но при этом старались держаться подальше. У него появился еще один псевдоним, для работы за границей — Грэй.[40] Кобчик же давно вышел из употребления. А после пятого ранения — десяток мелких осколков и легкая контузия — вдруг появился снова… Чертова мина уложила его тогда в койку надолго… Приехав домой долечиваться, он вдруг понял — надоело! Ну просто надоело — и все! Финиш! Достало! Деньги были, заработанное он при своем образе жизни почти не тратил — накопились… только как же теперь — без адреналина-то? Вот тут на первый план и вышел уже давно знакомый «внутренний голос», обычно дававший только ехидные комментарии к его действиям. И вдруг — вылез. Назвался, блин, Кобчиком и… отправил Серого на отдых! Да еще при этом нашел заменитель такого желанного «боевого экстаза»! Нашел там и среди тех, где и у кого сам Серый не то что не стал бы внимательно искать — даже пробовать! Среди, блин, ролевиков?! На Играх?! Оборжаться можно… Кобчик, тинейджер хренов, играть умел. Нет, не так. Он умел — Играть! «Входил в роль» и растворялся в персонаже полностью. Делал то, что среди ролевиков считается «высшим пилотажем». В ИГРЕ — ЖИЛ!!! И не понимал, как это можно — иначе. Даже научился, и неплохо, играть на гитаре, готовясь к роли менестреля! В Игре для него все было по-настоящему… и взмах деревянного меча — давал ему такую же порцию столь необходимого им обоим адреналина, как Серому свист пролетевшей пули! Для Серого это казалось полным бредом! Но это же, блин, — работало… и неплохо! И вот, поняв, что теперь все будет в порядке, — он получит то, что нужно ему, Серый «пошел спать». И «просыпался» «присмотреть за „братишкой“» не очень часто. Тот неплохо справлялся и в обычной жизни. Там он тоже — ИГРАЛ… Последний раз, после которого он больше уже ни разу опять не «засыпал», Серого «растолкал»… Кобчик. Который вдруг понял… Это — не игра!!! ЭТО — ВСЕРЬЕЗ!!! Там, у моря, в безымянных развалинах Серый делал, что умел. А умел он — многое. Матом и пинками приведя в чувство и отослав на хрен молодежь, сам — остался. В скалах, среди валунов, кустов и корявых деревьев, он продержался почти до вечера. Достать его сумели, только когда уже совсем закончились гранаты и уже почти совсем закончились патроны. Просто обошли и забросали динамитными шашками. Все, что он помнил из конца боя, — яркая вспышка, ощущение полета и… тихий, так и хочется сказать — предсмертный, стон Кобчика в голове…22.02.1898 …Куба, побережье к западу от Матансаса, у подножия скал… (утро)
Гриф прицелился и клюнул труп. Покойник лежал очень неудобно — лицом вниз, поэтому до самого вкусного не доберешься! Да еще надо сначала разодрать эту лишнюю, несъедобную шкуру, которая у двуногов мешает сразу приступить к еде. А у этого, конкретного, она была особенно прочной… сволочь он! Гриф посмотрел немного в сторону, где на другом трупе, обнаруженном раньше — еще вчера, сидел другой гриф — гораздо крупнее и сильнее его… ага, вот именно. В жизни всегда так — кто крупнее и сильнее, у того лучшие трупы! Не с такой прочной лишней шкурой… и лежит удобнее. Гриф поймал себя на философских размышлениях и, чтобы побыстрее избавиться от этакой пакости, клюнул еще раз… — Вот хреновина какая… еще и сдохнуть не успел, а меня уже клюют… — хрипло, как бы через силу, сказал труп. Стоп! Трупы — не говорят! А этот — еще и ПОШЕВЕЛИЛСЯ!!! На всякий случай гриф отпрыгнул в сторону и перелетел на крупный камень… Оживать — мучительно. Если вы не мазохист — лучше и не пытайтесь! Ну, а если у вас нет другого выхода, то… лучше бы вам быть мазохистом! Серый — мазохистом не был. Но когда вас так нагло, и при этом заживо, жрут… «Интересно, а с какого хрена я еще живой? Так не бывает! Только у Кобчика, на игрушках, в этом, как там его, „мертвятнике“ „покойнички“ пьют чай и травят друг другу анекдоты. В жизни — все по-другому! В жизни — если рядом с тобой рванул заряд динамита и к бениной маме схреначил тебя со скалы вниз… то, если ты не подох от самого взрыва, внизу тебя будут поджидать твердые камушки, специально для того и созданные, чтоб тех, кто со всей дури на них падает, превращать в кровавый студень. Чтоб стервятникам, блин, было удобнее! И никакого „мертвятника“! Эй, слышишь, Кобчик, НЕТУ ЕГО!!! Молчит. Обиделся, наверное…» Он попытался приподняться, но руки не удержали, и тело просто упало на бок. Так песок не лез в рот, но зато солнце било прямо в глаза. Даже через плотно сомкнутые веки это ощущалось…22.02.1898 …там же… (немного позже)
Может — так и не бывает, но… ОН БЫЛ ЖИВ!!! И даже с целыми костями! И даже — почти что без ран! Нет, он все же был-таки везунчиком! «Кому суждено быть повешенным…» — мелькнула у Серого мысль, но была мгновенно унесена потоком ярких впечатлений от второго рождения. Это было… нет слов для описания ЭТОГО — человечество еще придумать не смогло!!! «Так, блин, как говорит Эрк, Хватит Патетики — Начинаем Инвентаризацию! Что там у нас в наличии… тело, одна штука — почти целое, относительно здоровое — ОЙ!!! — точно, что „относительно“, не меньше недели отлеживаться. На теле… ага, что там у нас на теле — „нордберг“[41] — ну, на прием в нем нельзя… а вот жить в нем — можно. По карманам… две сигары, точнее — пять обломков. Нет, курить я пока не буду! Фляга… и даже с чем-то… ОГО! Будет, чем дырки промыть… да и внутрь-тоже… но потом. Спички… горят. Остальное… всякий хлам. Для выживания — бесполезно! Стоп, а это что? Ты гляди… таки — „Золинген“… и не выпал… и уцелел. Капитану, за его прощальный подарок, при встрече — персональный „квак“! Нет, вот так „КВАК“!!! А чем Кобчик тогда отдарился… гранатами, кажется… ну, неважно, Эрк — далеко, а вот кортик — вот он! Что-то я Капитана часто вспоминаю… а почему бы и нет. Мужик он в принципе неплохой. На ногах… да… хорошие были ботинки. Были. На поясе… кобура. Пустая… а был — „вальтер“… жаль… ну и хрен с ним! Что еще… у меня — все. Интересно, а что там — у соседа… кого-то же рядом — тоже — жрут…» Серый, хватаясь за какие-то кусты, — «Колючие, мать их природа!» — с трудом, но поднялся на ноги. «Может, лучше — ползком? Нет не лучше — уже попробовал, когда до кустиков добирался… а кстати, кустики-то мне жизнь и спасли! Спружинили. Так… земля перестанет вращаться… или голова — кружиться. И побредем…».22.02.1898 …там же… (еще чуть позже)
— Ну, здравствуй, Володя, здравствуй Нуменорец… Хотя это по отношению к тебе, теперешнему, и звучит как самое что ни на есть настоящее издевательство. Никогда не издевался над трупами. Да и не говорил… о чем с ними говорить? Но вот с тобой — общаюсь. А ты — молчишь. Правильно делаешь — нечем тебе оправдываться! Привел пацанов на смерть… ладно. У пацанов — судьба такая. Погибать в бою. А вот за что — девчонок… Серый замолчал и глотнул из фляги. Уцелевшей в отличие от бывшего хозяина. Раны он уже, с матами, промыл коньяком из своей, но пить его не стал. Пока — нельзя. А вот в этой, смародеренной, — была вода. Теплая и отдающая металлом, но — вода. И даже, кажется, с лимонным соком! Нуменорец, пока был жив, любил комфорт… — Линда твоя… ну, с ней понятно. Эта псина любому глотку перегрызет… крови напьется… и пойдет себе дальше… другую глотку искать. А остальные?! Близняшки… малолетка эта… может, и выживут… Линда их увела. Овчарка, блин, при стаде. Но вот Элис… ты видел?! Ей в одном повезло — сразу! Не мучилась. Пуля в висок… и все. Так вот что я придумал… Подожди-ка минуточку… Все это время, высказывая трупу свои мысли (а на самом деле размышляя вслух), Серый не прекращал заниматься важным и нужным делом — мародерствовал. Автомат Нуменорца не нашел… улетел куда-то. Пока добыча, кроме фляги и зажигалки, не впечатлила. Теперь — добрался до рюкзака… — Слышь, Володька, а это — чье?! Мешок в смысле?! Не твой — точно! Кто же это у нас был такой запасливый… Консервы — хорошо-то как! Не буду выползать за едой — воду найду, да здесь отлежусь! Не суетись…Сейчас мы спокойно, не торопясь, спустимся с холма и возьмем все… Выгружаем… сортируем… Чертова кукла!!! Блин, идешь себе, а из кустов Дед Мороз на бронепоезде!!! Глянь на ЭТО!!! ЭТО — лежало под консервами, полотенцами и тряпьем. В разобранном виде. А на дне рюкзака патроны. «Томпсон». Руки Серого привычно соединяли детали в нужном порядке… «Нет, не „томми-ган“ — точно… взводник — сверху… а вот и она, передняя рукоятка. M1921… ствол — тяжелый, конусом… компенсатор… 27-й или 28-й. Хотя… странный он какой-то… похоже, что… а ну-ка, посмотрим патрончики… маловаты они что-то для 45-го… 38-е, которые „супер“?.. Точно — они! Еще лучше! Где ж я вам сейчас 45АйСиПи найду? А вот эти, кажется, — уже есть… Очень на это надеюсь! Так, все, „машинка“ готова. Что там у нас с магазинами… Диски… четыре. Рожки… восемь. Все полные. Россыпью… на глаз — сотен шесть. Как бы не остаток… ну, точно! Этот, чей был „томми“, взял „штуку“ патронов… набил рожки и диски, а остаток — высыпал в мешок! Не знаю, кто ты, но… Спасибо!» — Он встал на ноги и выпрямился. Оружие в руках… да, действительно, — придавало сил! — Знаешь, Володя, раньше я думал тебя — так бросить… Птичкам. А теперь — точно похороню! Закопаю, блин, на фиг! Но, на могилу — плюну! И еще… «Ага, вот вы где…» — огляделся Серый. Передернул затвор, и над пляжем под скалами гулко прогремели две короткие точные очереди. В воздухе закружились перья. Грифам сегодня очень не повезло…16.03.1898 …Куба, к юго-западу от Матансаса, гасиенда «Casa Verde»… (ночь)
Серый, погрузившись в воспоминания, просто смотрел в темноту, не замечая, как дымится забытая сигара. Тогда, найдя вытекающий из нагромождения камней ручеек и устроив себе логово в гуще зарослей, он оправился от ран. Дней за восемь. Заодно и узнал, кому и почему помешала их команда. Точнее, ее лагерь… «Да… нарочно не придумаешь. Это ж надо было так вляпаться — устроить пикник на контрабандистском причале! Естественно, что местные „мастера беспошлинной торговли“ захотели с этим разобраться. А учитывая их товар и покупателей — просто обязаны были это сделать! Кстати, как раз покупателей они тогда на нас и натравили. Отряд полковника… как же его там звали-то… а, без разницы! Пусть ему в аду икнется…» Отлежавшись, он пробрался в разрушенный поселок. Теперь в лагере жили новые обитатели — контрабандисты. И повстанцы, отряд которых, хорошенько прореженный им в тот день, уже пополнился прибывшими на корабле добровольцами. Их командир разместился в том самом доме с крышей, где команда в свое время устроила склад. В этом доме он и умер. Вместе с парой то ли телохранителей, то ли особо ближайших соратников. Особого смысла в этом не было, но… очень уж хотелось. Серый видел, как голые трупы тех из команды, кому не повезло, бросали в море акулам. Собственных покойников повстанцы закопали. И решил, что за действия подчиненных отвечает их командир. Сработал тихо — кортиком. А сразу после этого ушел… За три дня добрался до железнодорожной ветки, но… подумал немного и понял, что в Гаване ему делать нечего. Возвращаться в свой мир не тянуло. Что он там не видел? Денег с собой было немного — те, что забрал у полковника и его людей, но деньги его никогда особо и не интересовали. Вполне хватало при здешних-то ценах. Тогда Серый, купив предварительно лошадь — пешком надоело, поехал куда-нибудь. Просто — по стране. От плантации — к плантации. И в итоге оказался возле гасиенды «Casa Verde» в самый интересный момент. Там он и остался… «Ладно, хватит воспоминаний, а то — не высплюсь. В конце-то концов, сеньор Серхио ди Грис...[42] хорошо, блин, хоть не Джеймс Боливар! — Он в очередной раз усмехнулся тому имени, на которое выправил ему документы Антонио де Сигура. — Короче, этот самый сеньор — „на работе“! Ибо является, кроме всего прочего, еще и начальником охраны — командиром новоизбранной полусотни местных креолов. И уже на рассвете должен гонять этих пацанов по свежепостроенной полосе препятствий… чтоб на людей стали похожи. Так что — спать!».Глава 9, военно-подготовительная, а потом — просто военная…
Словно бритва, рассвет полоснул по глазам,Отворились курки, как волшебный сезам…В. Высоцкий
18.03.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
В зале штаба было людно, но обычного «рабоче-тусовочного» хаоса, практически всегда сопровождавшего общие сборы команды, на удивление не наблюдалось. Этому, возможно, мешало присутствие «местных» или общая ситуация, а решаемые вопросы и выражение лица Эрка не вдохновляли. — Итак, леди и джентльмены, с организацией подразделений мы разобрались. С их вооружением тоже все решили. — Эрк неторопливо прохаживался вдоль ряда столов, постукивая по ладони набитой, но незажженной трубкой. — Господа офицеры, прошу вас теперь обращаться ко мне только по самым общим вопросам или если у вас вдруг возникнет конфликт интересов. Капитан Хартман… — Слушаю вас, сэр! — Не так громко, мы не на плацу. В обучении стрелков я полностью полагаюсь на ваш опыт. А вот тренировку ваших пулеметчиков продолжат пока люди лейтенанта О'Лири. По крайней мере, до тех пор, пока те не поймут до конца, что это совсем не «гатлинг», и не перестанут искать рукоятку, за которую нужно крутить! Переждав взрыв смеха, он продолжил: — Лейтенант Бишоп, к вам и вашим бойцам это тоже относится. Лейтенант Дуглас, как вам прибывшее пополнение? — Нормально, сэр. Ствол с казенником не путают, а это уже достаточно неплохо… Остальному научим, сэр! — Хорошо… Лейтенант О'Лири, у ваших ребят новое оружие. Конечно, они его видели в действии, но одно дело — видеть, а вот пользоваться самим — совсем другое. К тому же новое оружие — новая тактика… — Я понимаю, сэр… — Поэтому первые тренировки я проведу лично… завтра же и начнем. Господа офицеры, можете быть свободны. Дальше пойдет сплошная политика… Люди в серой форме потянулись к выходу. Все, кроме Джеймса Хорджеса, но вот он-то как раз относился именно к политической, а не военной части собрания. Эрк покосился было на Эспаду, но увидел, как Лейт положила тому руку на плечо, и не стал настаивать на его уходе. Заговорил о другом… — Кстати, сеньор де Кордова, как вашим кабальеро понравились новые карабины? Или их можно использовать только для стрельбы по кроликам? — Задавая этот вопрос, он перевел взгляд с Эспады на Тигру. Тот смущенно заерзал…17.03.1898 …там же… (день)
— Капитан, у нас что, проблемы?! — Киборг уже достаточно давно не видел Эрка в состоянии, как он это называл: «Ну я, блин, фигею!!!», и потому забеспокоился… — У нас — нет… в смысле новых проблем не прибавилось, ну а о старых — ты в курсе… То, что обнаружилось, не проблемы, а рабочие вопросы и решаются в рабочем порядке… правда, метод решения пока не ясен… — Так чего ж ты — «блин, фигеешь»? — Что, так заметно? — А то б я спрашивал! — М-да-а… однако, расслабился… а так? — Так… гораздо лучше… но ты не ответил на вопрос. — Да зашел сегодня к Тигре в мастерскую… узнать насчет «форматов». — Ну, и от чего ты там офигел? Я, конечно, понимаю, что у нашего «самоделкина» в мастерской — полный бардак, но это, по-моему, не повод… — Вот как раз бардака-то там и нет. Нормальная рабочая обстановка. Люди делом заняты. Не до приборки им. Просто… ты вообще в курсе, чего нам твои «хомячки» из заказанных им стволов натащили? — В первой партии были два АКМа… а дальше Тигра сам забирал. — Сообщаю подробности. Кстати, а ты себе АЕК не хочешь? А то у Тигры до него руки не дошли… Патронов, правда, мало — чуть больше двух сотен. — Пусть будет… так, на всякий случай. И много у нас такой экзотики? — Хватает. Вообще количество и разнообразие стволов наводит на мысль, что на Кубу через Портал ломанулось дикое количество народа. Я совсем не считаю, что наша команда — самые умные и удачливые жуки в этом муравейнике… и то, что за неполные две недели мы получили этих стволов почти полсотни… — Сколько?! — Сколько слышал. Оружия под акаэмовский патрон, самого разнообразного, нам нашли больше сорока стволов. А еще плюс к этому — четыре FALa и одну, блин, М14-ю. Тигра их тоже не трогал, но к этим патронов вообще кот наплакал. Как ты считаешь, какой процент «засланцев» уже упокоился и какой процент их оружия нам достался, а? Повторяю, мы — не самые умные и не самые удачливые… — А если еще учесть, что ты ограничил закупку калибром 7,62… и что те стволы, к которым здесь можно найти патроны, — никто продавать не будет… Тут, действительно, не только офигеть можно… — Это как раз не повод к офигеванию, а информация к размышлению. Сейчас закончу сводку по оружию и ты поймешь причину. — Эрк достал из кармана листок бумаги. — Так, про стволы под натовский патрон я уже тебе сказал… что с ними будем делать — а хрен его знает. Под акаэмовский… АЕК — одна штука, АК103 — три штуки. Эти оставили как есть. «Отформатировано» или в процессе… АКМы — девять. Уже готовы. Так что теперь у нас двенадцать «форматов»… — Стоп, ты же сказал — девять? — А про те три, что Тигра раньше сделал, ты что, забыл? Теперь, как ты сказал, «экзотика»… чешский Vz58, «валмет» и пять WUMов… — Погоди-ка немного. Чешскую машинку я знаю, «валмет» — финский «калаш», а что это, блин, за «вумы» такие? — WUM1 — румынский гибрид АК и СВД под акаэмовский патрон. То ли снайперка ближнего боя… то ли автомат с оптикой. Штучка достаточно неплохая… несмотря на то что румынская. Еще четыре ствола в плюс… — Опять сбился… почему четыре? — Киборг, запомни — первый образец нового изделия Тигра запарывает всегда! Потому чеха и финна у нас уже нет. А WUMов только четыре. И, наконец, то, от чего я офигел… Двадцать два СКСа! Причем двадцать из них в заводской упаковке! В ящиках, блин! Интересно, какой же кретин их сюда припер, а главное — на фига?! А вот теперь слушай внимательно — Тигра их в переделку пустил! Пять штук они уже успели, на хрен, «отформатировать»! — Ну, блин, и ни фига ж себе… — Вот и я сказал то же самое. Слово в слово. — Это что ж за «звери» такие выходят… и когда он это все успел! — А он не сам. Там, в мастерской, еще и механики с катера… и Викинг с Максом. И у всех руки — откуда надо растут… А «звери»… — Эрк небрежно кивнул на стол, где лежал длинный сверток. — Можешь сам оценить. На первый взгляд карабин от обычного СКСа ничем не отличался. Только штыка не хватало. Дима вопросительно посмотрел на Эрка. — А так ты ничего и не увидишь. Просто теперь он потребляет исключительно патроны 7,63 «маузер». А от других окромя маузеровских — напрочь отказывается. Ибо в магазин не лезут. Такой вот странный «звер»…18.03.1898 …там же… (вечер)
— Прекрасное оружие, сеньор Гауптманн! Лучше «винчестера». — Эспада, судя по всему, не врал, кажется, врать он вообще не умел. От этих его слов Тигра просто просиял. — Разве что длиннее, но зато точнее бьет, быстрее перезаряжать и не надо передергивать рычаг, поэтому не сбивается прицел… — Ну что ж, — пожал плечами Эрк, — если вашим бойцам понравилось, значит, вы получите еще десятка полтора таких же, — кивнул довольному Олегу и повернулся к Киборгу. — Пол, я не хочу и не буду вмешиваться в ваши планы насчет Карибской Конфедерации, но… если вы начнете конкретные действия — я должен о них знать. И не тогда, когда они начнутся, а гораздо раньше! Кроме того, нам срочно нужна любая информация о районе нашей первой атаки, — он слегка поклонился Луизе Дебре, та в ответ улыбнулась, — и о том, что сейчас там происходит. — Капитан, как насчет Гаваны, по крайней мере для нас троих и Падре? — спросила Миледи, задумчиво перебирая четки. — А то, знаешь… агентура — агентурой… — Согласен. Запрет на поездки в город снимается, — отозвался Эрк, — если бы нас просчитали, то уже давно бы среагировали. Хотя для вас, мадам Луиза, и ваших детей он остается в силе… сами понимаете почему. — Ничего… мы потерпим, — ответила та и добавила вполголоса: — Наше время еще придет… — При этом глаза ее так сверкнули, что всем стало понятно — когда «время придет», то… кое-кому — точно не поздоровится!18.03.1898 …там же… (чуть позже)
За столом на «Капитанском мостике» собралась вся команда, кроме Киборга. Он и так был в курсе того, что намечалось, — Эрк поговорил с ним еще днем. Дима остался в штабе — «…обсуждать политику, строить планы и присмотреть, чтобы Хорджеса с его идеями не особо далеко заносило…». — Все слушайте меня сейчас очень внимательно… Два раза я повторять не буду. А некоторым — и не смогу… — Капитан, по-моему, ты это уже когда-то говорил… — задумчиво протянул Барт, прикуривая сигарету. — Точно! Еще в гостинице, в Филадельфии, — среагировала Аспера, — когда нашей группе инструкции давал… — А почему бы хорошую фразу не использовать еще раз, — улыбнулся Эрк, — и по тому же поводу… — Как, опять клады искать?! — Игорю, несмотря на простреленную руку, «прогулка в Мексику», в сущности, понравилась, и возмущался он не всерьез. — У нас что, уже деньги кончились?! — Нет, не за кладом… на этот раз никакой экзотики. — Эрк тоже прикурил и теперь изображал паровоз. — Скучная проза жизни. Надо смотаться через Портал и кое-что привезти «оттуда». То, чего мы здесь точно не достанем… — Он положил на стол список. — Во-первых, связь. В связи с расширением масштаба дальнейших действий. У нас одна базовая радиостанция. Надо хотя бы еще одну. А лучше — еще две… если получится. И несколько переносных — тоже не помешают. Тигра напишет, где, у кого и почем их брать. Во-вторых, нам срочно необходимо оружие… — Ты что, думаешь, Ковбой не справится?! — Олег, считавший, что его друг знает все об оружии вообще и все о его производстве в частности, возмутился: — Да он всю Швейцарию на уши поставит, и пулеметы будут! — А дело не в Билли. И не в пулеметах. На самом деле я не совсем точно сказал… не оружие, а комплектующие к оружию. Конкретно — шнеки. Мы взяли — по десять на ствол… что в итоге? Если на каждый «формат» по три, а меньше не имеет смысла, то в остатке — аж две штуки. Мы выдали пока — по два. Для тренировок — хватит… с трудом, но хватит. Для боя — нет. А уж для войны… Так что шнеки, шнеки и еще раз шнеки. Без ящиков — мешками, чтобы побольше протащить. И в принципе на этом — все. Лимит веса, мать его трижды за ногу! — Когда именно, каким образом и главное — кто из нас за всем этим поедет? — Лейт задала этот вопрос и насторожилась… — Уже завтра, прямо с утра. Сначала — на «Печкине», до Майами. Оттуда — наймут каботажник побыстрее и в Филадельфию. Назад — то же самое, но в обратном порядке. Думаю, за десять-двенадцать дней обернуться можно. Едут — Аспера, Док, Барт, Викинг и Макс. Аспера с Доком — старшие в группе. Ты, — он остановил вскинувшуюся Татьяну резким движением руки, — остаешься! Мне здесь нужен хороший боец… для приемов в Гаване. Покатаешься туда вместе с доном Родриго, прикроете Миледи с ребятами. Тигра… ага, уже пишешь, молодец. Всем все ясно? — Где и у кого нам брать шнеки? — деловито спросила Аня, и сразу всем стало понятно, кто из названных Капитаном «старших» действительно главный в группе, а кто будет так — ее первым заместителем… — Выясни у Киборга. Это он их тогда доставал, и вот еще что — прихватите-ка с собой те 103-е, которые «хомячки» достали, попробуйте переделать в «Зубры», но с ЭТОЙ стороны Портала. Да и весь «натовский» арсенал тоже забирайте — хрен его знает, может, они и калибр менять умеют? Тогда перегоните все под «маузеровский» патрон. Если ничего не получится… ну и черт с ними! Главное — это рации и шнеки! Если до утра возникнут еще вопросы — будите меня на фиг…24.03.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
Штаб теперь соответствовал своему названию — использовался для планирования боевых действий. Получив карты их будущего района, Эрк занимался тем, что так ему нравилось, — разработкой тактических схем… — У меня есть две новости по теме — плохая и хорошая. Ну, с какой начинать? Да, и еще одна хорошая новость — не по теме, а просто так… Эрк, задумавшийся над картой: «Переброска войск. Сушей? Привлечем лишнее внимание еще до начала — первый наш удар должен стать полной неожиданностью. Морем? На „Печкина“ все не влезет, а делать несколько рейсов — опять-таки привлечем внимание. Начать „просачивание“ прямо сейчас? Блин, опомнись, мужик! У тебя что — коммандос-профи?! Вот разве что ребята Патрика на уровне срочников-дембелей из разведбата! А остальные вообще — регуляры… а потому „тихое просачивание“ они не потянут», — оторвался от нее и ответил вошедшему в штаб Киборгу: — Давай с той, которая просто так. Что-то тема у меня сейчас как-то совсем не идет… завис, блин! Надо отвлечься… — Ковбой нам посылку прислал. — Что в ней — опять карабины? — Нет, в посылке MG42… и записка! — Ну, и какая записка… что ты так хихикаешь? — Зачитываю… «Капитан, они действительно были гениями!!! Билли». — Киборг, тоже слушавший тогда лекцию Артема «О преимуществах моделей военного времени», не выдержал и, наконец, засмеялся в голос. — Было бы с чего ржать… — пожал плечами Эрк — Человек понял свою ошибку и честно в этом признался. И что тут смешного… — Ясно… ты что-то действительно заработался, — посерьезнел Киборг. — И что же у нас не складывается… или не идет? — Как всегда — логистика, мать ее за ногу! Как тот известный осел — вариантов куча, а выбрать один, правильный, никак, блин, не могу! Ну нет у меня формального военного образования, нет! Не заканчивал я ни черта! — Понятно — депрессия. И вообще, образование, талант и опыт — немного разные вещи. Насчет твоего таланта я уверен, а опыт… мне продолжать? — Да не тот у меня опыт, не тот! — Эрк с размаху врезал кулаком по столу. — У меня опыт сидения в долговременной обороне и опыт «малой» войны. Засады, перехваты, тактика ударных групп. Причем на знакомой, виденной своими глазами и исхоженной своими ногами местности. Не умею я воевать по карте! — За женой, что ли, сбегать… — задумчиво протянул Дима, — она порадуется… хит сезона — Эрк в депрессии… или в истерике… ах, пока нет — ничего, скоро будешь… еще немного в одиночку подепрессуешь и… оба-на! Врезать тебе, что ли, по морде… прикладом, по методу Серого… — Не поможет. Я увернусь… и отвечу, мало не покажется. А за идеи о подобных действиях по отношению к командиру… о, придумал! Назначаешься пулеметчиком! У нас же, блин, как раз и MG42-й нарисовался… вот ты-то с ним теперь и побегаешь! Поизображаешь Арнольда — из MG — от бедра — веером! — Яволь, майн фюрер! — Киборг попытался принять строевую стойку. Получилось не очень — мешал сдерживаемый смех. — Вот теперь на себя похож., хотя я думал, ты новый пулеметик сразу к «Мальчикам Хартмана» отправишь. «Для усиления огневой мощи пехотного подразделения»… — Ни-ни! И даже не думай — загубят машинку. У нее ж темп огня бешеный… до полутора тысяч в минуту. Пожгут все стволы на хрен! Им бы, блин, тридцать четвертые нормально освоить и то хорошо. Ладно, давай-ка свои «новости по теме», а то за «выведением командира из депрессии» — забудем… — А новости вот какие… Плохая… Картель выставил на плантации Дебре охрану. И хорошая — их пока около двух сотен. Пушек — нет. Укрепления — только в планах на будущее. Но в ближайшее время у них планируются какие-то военные телодвижения на западе… какие и где именно — выяснить не удалось… — Черт! Придется начинать раньше! Я планировал — на первую неделю апреля… а, ладно, устроим им первоапрельскую шуточку! Раньше все равно не успеем… — Вот именно — чтоб обхохотались… до смерти!31.03.1989 …у северного побережья Кубы, на палубе катера «Беда»… (утро)
«Беда» шла флагманом, и стоявший за штурвалом Лэм Айронпост вполголоса то молился, то матерился. Молился, чтобы ветер и волнение не усилились, да и вообще за успех. А матерился… просто так, чтобы успокоить нервы… «Вообще-то штаб, госпиталь и штурмовая группа на одном корабле — это нарушение всех мыслимых и немыслимых норм и уставов… а кому легко? — Эрк не обращал никакого внимания ни на молитвы (в сущности, он был язычником — „не бывает атеистов в окопах под огнем“… но и всепрощение там долго не выживает), ни на мат (ничего нового он пока не услышал — мог завернуть круче), обдумывая ситуацию. — К тому же „Печкин“ нагружен под завязку, — он бросил взгляд на пакетбот, идущий сзади и правее. — Короче, придурок, — учи матчасть!!! Ты ж ее, „Беду“ в смысле, вообще в расчет не брал! А что оказалось? Больше сорока человек без команды! По дальности хода с „Печкиным“ — вообще никакой разницы, был бы уголь… да не было шторма! И — никаких дополнительных рейсов… — Он покосился на часы. — Лейт, Эспада и Бишоп скоро уже должны будут начать…». «Коммандос-профи для тихого просачивания» все-таки нашлись… ну, или кто-то в этом роде. «Чертовы головорезы» Родриго де Кордовы. Жизнь «людей вне закона», да еще в Мексике, дала им такой опыт, которому мог позавидовать любой спецназ. К тому же внешностью от местных жителей они почти не отличались, разве что одеждой, но в основном только лишь ее лучшим качеством и цветом — кабальеро предпочитали черный. А их бывшие противники, те, кто в свое время гонялся за ними, кавалеристы мексиканской армии, сейчас драгуны лейтенанта Лайонела Бишопа, ненамного им уступали. Тех и других осталось только проинструктировать… Так что сейчас, пробравшись в район будущей высадки основных сил мелкими группами, кавалеристы уже готовились «зачистить там, на фиг, все, что неправильно и не вовремя зашевелится!». Капитан, несмотря на их относительную малочисленность, в успехе зачистки нисколько не сомневался… «Очередной сеанс связи с Лейт почти через час. К этому времени они должны будут уже закончить разведку и распределить цели… проводники, блин, у них есть. — Он перешел на нос, сел и стал набивать трубку. — А вы когда-нибудь пробовали удержать подальше от фронта двух шестнадцатилетних пацанов с горящими глазами… ага, и со снайперками наперевес? Впрочем — а кто же еще? И так — „все в Деле“! В „Гавани“ остались только новички, артиллеристы да Дуглас комендантом и еще „зуавы“, но их можно не считать…» — Эрк оглядел палубу, но Луизы и Симоны Дебре не обнаружил. Наверное, в каюте. Зато его взгляд наткнулся на Хорджеса, о чем-то беседующего с отцом Франциско, а затем перескочил на Киборга с Миледи, что-то объясняющих Аспере, Доку, Барту и Максу… Группа, отправленная к Порталу, вернулась на последнем рейсе «Печкина» из Майями. Успели. Без привезенных ими шнеков операция, конечно, тоже началась бы, но «форматов» бы в ней участвовало почти втрое меньше. «Магазинный голод» был жуткий (особенно с учетом того, что Тигра «отформатировал» еще восемь АКМов, а несколько шнеков в ходе тренировок все-таки раздолбали). Теперь же двадцать пять «легионеров» во главе с Шоном Каллаханом, вооруженных «форматами», составили штурмовую группу (остальные — охрану штаба). Госпиталем, в сущности, являлись Док с Асперой, двумя ящиками медикаментов и тремя горничными с гасиенды (из тех, что посмелее) в роли эрзац-медсестер. Штаб изображали все остальные члены команды, не задействованные на других участках операции, и те из «местных», к чьему мнению Эрк хоть как-то прислушивался. На «Беде» сейчас не было только Тигры, который остался в «Тихой Гавани» дежурить на базовой станции, работавшей сейчас как ретранслятор, да Лейт вместе с Киборгом и Эйли. Молодежь поехала на запад «в комплекте» с радиостанцией — должен же кто-то таскать «этот чертов железный ящик» и сидеть на связи, пока Лейт «командует парадом»… «Значит, на рации сейчас Викинг… А Киборг с эмгэшкой — смотрится! Вылитый Шварц… учитывая, что садит он из нее действительно от бедра веером. У другого бы так не получилось. — Зажигалка долго не хотела срабатывать — отсырела. Прикурив, Эрк сквозь клуб дыма снова посмотрел на отца Франциско. — Интересно, где все-таки Падре прячет „маузеры“? Под сутаной, что ли… но выхватывает он их — куда тем ганфайтерам! Да уж… подготовка в Ордене Иисуса на высшем уровне. Блин, как там говорил Вацлав: „Matka Bozka na samohodi pancernym!“,[43] заиметь союзниками отцов-иезуитов — это ж надо умудриться! Причем, что называется, — на ровном месте! Или… это мы у них в союзниках? Вопрос философский…». По поводу принадлежности отца Франциско к Ордену Иисуса (в данный момент, кстати, — официально не существующему) Киборг вначале сомневался… окончательно убедили его зачастившие на гасиенду (сразу после появления Падре) священники и монахи. Начальник СБ в отличие от пары Киборг-Миледи не строил свою сеть — она у него уже была! Он просто стягивал нити к новому центру. А вот в том, что все эти посетители имели самое непосредственное отношение к Ордену, ни у кого сомнений не возникло. Слишком уж они были одинаковые. Нет, не внешностью, а манерами и, если можно так выразиться, «базовой подготовкой». Как будто прошли одну и ту же школу. Ту же, что прошел сам отец Франциско. Вот только Падре, судя по всему, был в этой школе из первых учеников… «…а раз так, то вопрос этот — к черту! Или — к Аспере, она у нас с философского факультета. Такую при желании философию разведет — только держись! Кстати, а как наш Падре относится к тому, что среди его нынешних союзников если и есть христиане, то вот уж кого-кого, а католиков точно нет?! Несмотря на то, что у Викинга нынче паспорт на польские имя-фамилию — Владислав Вайк… Или ему это глубоко по фигу?.. Если мы его просчитали, то, судя по всему, он нас тоже… и этот момент проигнорировал, а значит… Это тоже — к черту! — Эрк нервно затянулся. — Не расслабляйся, блин! Операция не закончилась! В сущности, даже не началась! Сейчас главное — найдется ли в том чертовом прибрежном поселке нормальный причал… или нам всем придется высаживаться „по-керченски“ — прямо в воду…».31.03.1898 …Куба, деревушка Санта Педро дел Хуале… (день)
Причал в поселке был — для рыбацких лодок. Конечно, нормальные суда к нему даже и не подошли бы — слишком мелко. Обычно они просто бросали якорь в бухте, а дальше разгружались шлюпками. Ну а «Печкин» и тем более «Беда» устроились возле него вполне удобно. Заросшие лесом островки прикрывали бухту, поселок и причал от взглядов возможных наблюдателей с моря… Несмотря на них, по словам местных жителей, чуть больше месяца назад шальная канонерка все-таки прихватила в бухте американский лайнер, доставивший здешним «повстанцам» подкрепление. Удачно, на якоре, в ходе разгрузки, невзирая на то, что с берега высадку прикрывала семидесятипятимиллиметровая крупповская горная пушка. Только испанцы были не из пугливых и, разнеся ее ко всем чертям, взяли лайнер на абордаж… Хорошо, что Эрк услышал эту историю уже после благополучного окончания выгрузки, а то бы все ее время нервничал и дергался. Не считая походов на пляж, он не слишком любил море, а в военном аспекте ожидал от него только неприятностей вроде обстрела из главного флотского калибра, высадки десанта и появления отряда боевых пловцов на как будто бы хорошо защищенном объекте… Но никакого флотского калибра, ни главного, ни вспомогательного, поблизости в данный момент не наблюдалось, десант высаживался свой, ну а боевые пловцы… эта разновидность неприятностей присутствовала. В количестве одной, так в свое время и недоучившейся представительницы. Причем тоже своей. Да еще верхом на лошади, со снайперской винтовкой у луки седла и арбалетом за спиной… Лицо у Лейт было обиженным. Едва сойдя с «Беды», Эрк назначил ее «временным военным комендантом Санта Педро дел Хуале», и такое развлечение, как штурм плантации Дебре, теперь «пролетало мимо». Конечно, участие кавалерии в атаке не планировалось, но что ей стоит спешиться! О том, что перед этим, ведя разведку и зачистку, она не спала больше суток, Татьяна как-то позабыла…01.04.1898 …Куба, плантация Дебре… (раннее утро, рассвет…)
— Пора… С недавних пор нападение на рассвете стало в этом месте традицией. Не будем же ее нарушать, — сказав это, Луиза улыбнулась. Холодно и жестко… — Наша семья всегда платила свои долги. Пусть они получат сполна, — Симона Дебре тоже улыбалась. Как ее приемная мать — так же холодно и жестко… Эрк поднял ракетницу молча, но вернул улыбку… Она, такая же холодная и жесткая, и так сообщила, что он совсем даже не против подобной платы. «Сигнал к атаке — три зеленых свистка»… над этой фразой может смеяться только тот самый интеллигент (от слова — «телега»), который не только не служил в армии, а еще и первым смывается из района даже возможных боевых действий. Тот, кто никогда не видел и не слышал «сигнальную ракету, строенную, со звуковым сопровождением», а вот над армией и военными смеяться привык, наверное, до общечеловечивания и полной демократизации серого вещества головного мозга. Мыслит (если этот процесс можно так назвать) ведь это существо совсем даже не мозгом… Прекрасно утром просыпаться под нежными поцелуями, хорошо под пение птиц за окном, неплохо под уличный шум, скверно под звонок будильника, мерзко под вопль «Подъем!!!». Просыпаться же под грохот MG34-x, сухие щелчки Kar.98-х, хлопки С96-х, треск «форматов» и «Зубров» я вам категорически не советую! Впрочем, в этом случае можно вообще не проснуться. А умереть во сне — не самое худшее… Большинство из солдат Картеля, назначенных охранять его новую собственность, городок и плантации, раньше принадлежавшие «каким-то лягушатникам», именно так и умерли. Те, кто все-таки успел проснуться и вступить в бой с напавшими, возможно, им завидовали… правда, не очень долго. Атакующие действовали быстро, жестоко и безжалостно. Пленных не брали. На тяжелораненых не обращали внимания, а после тупоносых пуль с крестообразной насечкой (Эрк на конвенции плевать хотел, ну а все остальные их и не читали) легких ранений почти не бывает… Ни Эрк, ни Луиза Дебре в бой не пошли. Он просто курил, сидя на камне у стен полуразрушенного «Замка». Она просто стояла совсем недалеко от него. — Сопротивление противника подавлено, пленных нет, потерь нет, всем раненым оказана медицинская помощь, сэр, — докладывал капитан Роджер Хартман… — Доклад принят. Приказ — добить всех тяжелораненых врагов. Ведь мы же не они! — Эрк холодно и жестко улыбнулся Луизе Дебре, та вернула улыбку……первая половина апреля. 1898 г. Куба, плантация Дебре и ее окрестности
После того как «Мальчики Хартмана» внезапным ударом захватили плантацию Дебре, получив, таким образом, базу, необходимую для дальнейших действий, по всей округе началось откровенное и весьма циничное «избиение младенцев». Охранные отряды Картеля, привыкнув чувствовать себя «самой большой жабой в этом болоте», расслабились. А теперь за это расплачивались. Для молодых стрелков-конфедератов, которые свою «начальную школу» проходили, убивая гремучек и койотов, «среднее образование» получали, охотясь на горных пум, конокрадов и бандитов, а «экзамены сдавали» в жарких стычках с апачами и техасскими рейнджерами, наемники Картеля находились где-то на уровне тех самых «гремучек и койотов». Капитан назвал все это «Странной Войной» и перефразировал неизвестную пока этому миру цитату: «Армия, которая вместо того, чтобы заниматься боевой подготовкой, стаканами пьет ром, ну а потом до утра кувыркается с местными мулатками, не может считаться серьезным военным противником!». С тех пор — не считали… Уже через несколько дней «Странной Войны» О'Лири и его отряд вместе со своими «форматами» перебрались обратно в «Тихую Гавань». На «базе „Замок“», как теперь стали называть владения Дебре, ирландцам-автоматчикам просто нечего было делать! Через неделю из той же «Гавани» прибыли «зуавы». Для несения караульной службы на самой базе и охраны причала в Санта Педро дел Хуале. И лейтенант Джон Дуглас вместе со своими шотландцами-пушкарями и с переданными под его команду артиллеристами-конфедератами. Чтобы заняться трофейными «гочкисами», которых к тому времени накопилось уже с десяток. Даже он, казалось бы, привыкший ко всему, обычно флегматичный и невозмутимый, не мог говорить о том, до чего довели эти вообще-то вполне неплохие для своего времени системы солдаты Картеля, иначе как с помощью мата. Эрк его вполне понимал. Когда он в первый раз их увидел, то долго ходил вокруг и все никак не мог сообразить, как ЭТО, сроду не чищенное убожество при выстреле вообще не разорвало на фиг. Городок возродился. Правда, уже не как обычный поселок. Киборг, когда впервые это увидел (причем работы еще не были закончены), сказал: «Ну и укрепрайон же вы отгрохали!». Основные и запасные позиции, колючая проволока (кстати, закупленная в Штатах), пулеметные доты… и флаг Конфедерации над восстановленным «Замком Дебре», превращенным в штаб. Капитан, разрываясь между «Гаванью» и «Замком», наконец, не выдержал. Назначил «командующего Группой „Запад“»… Лейт была в ужасе. Отбиваясь от новой должности, она не стеснялась в выражениях. Не отбилась. Эрку позарез нужно было срочно кому-то поручить всю «текучку» на новой базе, и он, вспомнив кое-какие обстоятельства их знакомства, просто рявкнул: «Лейтенант, вам что, не ясен приказ командования?! Идите… и работайте!» И она пошла. Работать. Вытребовав себе «во временное пользование» Тигру — «…чтобы все наладил!». А «на постоянной основе» Барта, заместителями Викинга с Максом: «…кто на рации, по-твоему, сидеть будет — Симона Дебре, что ли?!». А еще, выговорив условие: «Если будет какая-то серьезная драка — я в ней участвую!». В «Замке» была создана «группа быстрого реагирования», вооруженная восемью пулеметами MG34 (забранными из стрелковых взводов — «Мальчикам Хартмана» для «Странной Войны» вполне хватало карабинов), а также автоматическими винтовками, теми самыми четырьмя FALами и last bat not least[44] одной M14-й. Но вот «быстро реагировать» ей приходилось не так чтобы слишком часто. Для того чтобы парировать слабо подготовленные (и с еще более слабым командованием) попытки не тронутых еще пока подразделений Картеля организовать контрнаступление или нечто, хотя бы отдаленно его напоминающее, вполне достаточно было наличной кавалерии — драгун Лайонела Бишопа и «Смертников» Эспады. Кстати, это довольно-таки мрачноватое название для бесшабашных мексиканских кабальеро теперь стало официальным, а как же еще можно называть отряд, у которого на знамени аккуратная вышивка — присевший покурить на камень скелет с косой и ярко-алая надпись «Espera, nosotros pronto!»?![45] Ну что, вы нашли какое-нибудь другое, более подходящее для этого слово?! Ничего, кроме «Смертников», у вас и не получится! Знаменем дело не ограничилось. У «Смертников» появилась еще и своя эмблема — серебряный череп в сомбреро с сигарой в зубах (где его только не было — в виде второй кокарды, на пряжке ремня, в петлице). Ну, а затем мода на «мертвецкую» символику эпидемией прокатилась по всем без исключения отрядам. Ирландцы ограничились тем, что просто поменяли головной убор на черепе. Сомбреро — на кепи. Конфедераты подошли к делу более творчески и развили идею дальше. Простой замены сомбреро на стетсон им показалось мало. Было введено разделение по родам войск. Для пехоты под череп добавили скрещенные винтовки, для кавалерии — сабли, а пулеметчикам — легкоузнаваемый MG. Артиллеристы не стали добавлять снизу ничего, зато заменили сигару трубкой. Причем на черепе, который носили шотландцы Дугласа, красовался не стетсон, а боннет.[46] «Зуавы» тоже не остались в стороне, но, оставив в неприкосновенности изначальную эмблему, добавили под ней крест-накрест дробовик и мачете. Избежали заразы только Фридрих Гонсалес и экипаж пакетбота. Им было не до того — «Печкин», как наскипидаренный, мотался между портом Майями и «Тихой Гаванью». Оттуда возил оружие, а туда — что попало (ну, не гонять же корабль порожняком… несерьезно это!). Когда Эрк наконец обратил внимание на происходящее, то, для начала высказав Вселенной все, что он думает по этому поводу (при этом в выражениях он, понятное дело, не стеснялся), заявил: «Вы, ребята, сами напросились!». И сделал «это, блин, народное творчество» официальными эмблемами… Заодно он объявил всем и о том, что, «согласно давней и почтенной кубинской традиции, офицерских званий выше, чем майор, в армии Карибской Конфедерации не будет!». Традиции этой, действительно, было уже более полувека… или более полувека было ДО ее появления — это смотря, откуда считать… После чего сразу же присвоил звание майора Роджеру Хартману. А на базе его роты приказал сформировать стрелковый батальон. Новые бойцы все время прибывали из Мексики. В каждой партии до ста человек. (В том числе и кавалеристы — у Бишопа собрался уже целый эскадрон, у Эспады, кстати, — тоже). Позаботились и о том, чтобы официально прикрыть «небольшую такую… совсем маленькую… совершенно частную войну». Поспособствовали тщательно холимые и лелеемые Киборгом «хомячки». Теперь все боевые подразделения были оформлены как герильясы. Правда, испанцам они не подчинялись… Отряды разрастались, как сорняки на хорошо удобренном, но давно не полотом участке. Когда руководство Картеля в Гаване наконец-то отреагировало на панические вопли с запада и, сообразив, что «Это ж-ж-ж — неспроста!», решило все-таки вплотную заняться «прополкой», то было уже поздно…Глава 10, военная, производственная и организационная…
Бой — это только бой… а война — это работа, работа и еще раз работа…
16.04.1898 …Куба, примерно в ста километрах к западу от Гаваны — недалеко от города Артемиса… (день)
Позднее сражение получило официальное название — «Бой под Артемисой», хотя к моменту его начала карательная бригада Картеля уже отошла от города (а заодно и от железной дороги) больше чем на тридцать километров. Правда, кое-кому из солдат Картеля почти удалось до этого города добежать. Только вот бойцы, принимавшие в сражении непосредственное участие, гораздо чаще использовали, рассказывая о нем, другое название — «Дорожная Бойня». Вот оно-то как раз полностью соответствовало сути происходивших событий… Гарри Митчелл, бывший полковник морской пехоты САСШ, командовавший в этой операции войсками Картеля, был уверен, что противостоят ему объединившиеся местные плантаторы, раздраженные уничтожением клана Дебре. «Возможно, кто-то из этих чертовых французов уцелел, — думал Гарри, — и теперь поднял туземцев, чтобы отомстить. Этот кретин-кавалерист Колдер не доделал свою работу». Тут он вспомнил, что Джо Колдер, бывший кавалерийский лейтенант, командовавший атакой на городок Дебре, к концу этой самой атаки валялся на земле с пулей в животе и потому проверить тщательность зачистки не мог. А через некоторое время не мог уже больше вообще ничего. Гнойный перитонит доделал то, что начали Дебре… «Ладно, упокой, Господи, душу Колдера. Этого кретина… — И мысли полковника снова вернулись к более насущным делам. — Так что плантаторы смогут против нас выставить кроме местных макак с древними самопалами? По словам этих сбежавших трусов, у них там есть пара сотен достаточно неплохих стрелков… ну, Дебре-то тоже отлично стреляли (кретин Колдер свидетель). Помогло им это? У меня же — почти две тысячи человек (тут он сильно преувеличил, бойцов у него было — тысячи полторы, не больше), четыре новеньких „гатлинга“ и, кроме пушек Гочкиса, две эти новомодные динамитные плевалки Симса-Дадли. Да, и если этого не хватит, чтобы переловить всех разбежавшихся чернозадых обезьян, то я еще смогу использовать и местных — ха-ха! — „патриотов“. Они, конечно, такие же макаки… но это — наши макаки! Так что надо бы все здесь побыстрей заканчивать и возвращаться обратно в Гавану — за премией! И к относительно чистым сеньоритам…». Митчелл ошибся. Дважды. И один раз — угадал. Правильная догадка ничем ему не могла помочь, а вот ошибочные рассуждения привели к гибели. И не его одного. Из полутора тысяч наемников Картеля выжили только те, кто вовремя сообразил что к чему и притворился трупом. А потом сразу же сдался… Во-первых, он решил, что все серьезные бойцы врага — это две сотни стрелков, что в каждом конкретном случае громили охрану плантаций. Выводы его были сделаны из неверных предпосылок. Просто дело в том, что посылать больше двухсот человек для атаки плантации не имело смысла! А ошибся он примерно раз в пять. К этому дню только в батальоне майора Хартмана уже собралось почти шестьсот человек. Драгун в эскадроне капитана Бишопа — больше сотни. Чуть меньше сотни «Смертников». Сорок восемь ирландцев — к О'Лири присоединился еще десяток его земляков. Плюс «группа быстрого реагирования» и артиллерийская батарея Джона Дугласа (уже капитана) — восемь пушек Гочкиса, которые он сумел привести в нормальное состояние. Сотни две новоприбывших, пока что проходящих подготовку в «Тихой Гавани», и больше четырех сотен «зуавов», охранявших обе базы, в бою не участвовали. А «охрану» захваченных плантаций, набранных из бывших работников с плантации Дебре и вооруженных чем попало, местных пеонов, просто не удосужились посчитать… Во-вторых, он думал, что местные повстанцы — союзники… ну, до определенного момента так оно и было. Только вот ни Эрк, ни Киборг, ни Миледи, ни (тем более!) падре Франциско все это время отнюдь не страдали фигней. Все отряды «патриотов» в округе (а особенно — их командиры) были очень тщательно, с применением всех доступных средств, обработаны и в один солнечный апрельский день почему-то вдруг перестали быть сторонниками янки (те «капитано» и «команданте», которые этого по каким-либо причинам не захотели, просто перестали быть). Теперь все они стали сторонниками Карибской Конфедерации (хотя мало кто из них понимал, что это, в сущности, такое). Местного повстанческого «генерала» вместе с его охраной, американским штабом и их походными любовницами ирландцы, специально вызванные Эрком для этой «охоты на звездатую дичь», застукали ночью на одной из пока еще не захваченных плантаций Картеля. Блокировали их в доме и не пожалели динамита. Патронов они тоже не пожалели. Не ушел никто… А не ошибся Гарри в том, что кто-то из клана Дебре уцелел. Как раз втот самый момент, когда ход мыслей полковника переключился с предстоящей, не очень сложной, по его мнению, военной операции на «относительно чистых сеньорит из Гаваны», двое уцелевших Дебре поймали его в перекрестье оптических прицелов. От крутого холма, на котором Поль с Анри заняли позицию, до цели было чуть меньше двухсот метров. Ветра не было вообще. Промахнуться в таких просто идеальных условиях — стыдно! «Давай-ка, братишка, — шепнул Анри Полю, — вместе, на — раз, два, три!». Две тупоносые пули с крестообразными надрезами (Дебре конвенций не подписывали) попали Митчеллу в живот (как и покойному «кретину Колдеру»). Целились в грудь, но вообще-то стрелкам было всего по шестнадцать лет. Это послужило сигналом. Из окопов, вырытых на склонах протянувшейся вдоль дороги гряды холмов, сухо и метко защелкали карабины конфедератов. В колонне не очень-то увлекавшихся дисциплиной, да еще и утомленных многочасовым переходом под лучами палящего солнца солдат Картеля поднялась паника. Все усилия офицеров и сержантов навести порядок немедленно засекались и пресекались тремя десятками снайперов (Эрк все-таки решил ставить оптические прицелы на каждый двадцатый Kar.98 лучшим стрелкам). Попытка использовать в бою «гатлинги» закончилась так же плачевно. Ну, а когда заместитель Митчелла, укрывшись от пуль за стальной тушей орудия, попытался командовать оттуда, в затылок ему воткнулась черная арбалетная стрела. Это Лейт, которая «свила себе гнездо» в густой кроне высокого дерева, растущего на краю леса с противоположной от гряды стороны дороги, решила, что пора и ей «вставить свои пять копеек» в творящийся бардак… Наемники Картеля, за деньги готовые убивать, а не умирать, сообразили, наконец, что на дороге им не светит ничего, кроме солнца. И, беспорядочно стреляя куда-то в сторону холмов, покатились от них подальше — куда глаза глядят. У основной массы пехоты, шедшей в середине колонны, глядели они в лес, благо до него было-то всего метров пятьдесят-шестьдесят по открытому пространству. Конный авангард, почти не тронутый пулями — конфедераты били в основном по пехоте, — рванул вперед так, что только подковы над дорогой засверкали. Двигавшиеся в арьергарде артиллеристы и обозники решили, что «лучший вид защиты — это отступление». И дружно, бросая свои орудия, телеги и вообще все, что мешало быстро бежать, со всех ног и изо всех сил устремились туда, откуда пришли. Первая фаза боя, а точнее — хорошо организованной засады, завершилась. Ко второй фазе — все было уже готово. Эрк вообще-то не любил детального планирования. Одной из его любимых цитат было: «Ни один план никогда не выдерживает столкновения с реальностью!», и эта нелюбовь была широко известна. Гораздо меньше людей знали о другой его любимой фразе: «Без продуманной схемы действий — никакого дела начинать не стоит!». А еще он старался НИКОГДА не пускать никакого дела на самотек, но ВСЕГДА при этом, как можно более тщательно, подобрать исполнителей: «Кадры решают все!». Схему этой самой засады, кстати, разрабатывал он… Первой, едва двинувшись в избранном направлении, нарвалась пехота, уже и так потрепанная, на пулеметный и автоматный огонь из хорошо замаскированных окопов на опушке леса. Что такое кинжальный огонь по бегущей толпе… у видевших это обычно нет слов — только одни выражения… Вторым пунктом повестки дня стала летящая во весь опор кавалерия. Летела она недолго. Только и успела, что завернуть за холм. А там ее уже ждали… невозмутимый капитан Дуглас и его пушки. Залп картечью — в упор! Тех, кто каким-то чудом сумел уцелеть, добили драгуны. Из карабинов… Арьергард, быстро перебирающий ногами по дороге, достался, если можно так сказать, — на десерт «Смертникам». Хоровод всадников в черном закружился вокруг тяжело дышащих беглецов. Обозники и артиллеристы, увидев их, сбились на дороге в тесную кучу и схватились за револьверы… Ох, не случайно череп на эмблеме держал в зубах сигару! У каждого из кабальеро, когда они редкой цепью выезжали из леса, в зубах тоже была сигара. «Смертники» поджигали от вспыхивающего на ее конце огонька фитили динамитных шашек (ну, а к каждой шашке, наверное из эстетических соображений, прикручены были подковные гвозди… где-то десятка два). Небрежный взмах руки, и «подарок» летит в толпу, оставляя за собой тоненькую струйку дыма. Выживших после почти что сотни этих «подарочков» тоже добили. Из жалости… Тем не менее кое-кому из особо везучих солдат Картеля все-таки удалось тогда сбежать. Правда, это их везение длилось недолго… обычно до встречи с кем-нибудь из местных «повстанцев-патриотов», которых на территории между местом засады и железной дорогой оказалось просто-таки неимоверное количество. И неудивительно! «Охота за головами» была объявлена еще ДО начала боя, как только Макс, с небольшим отрядом наблюдавший за Артемисой, сообщил по рации, что карательная экспедиция вышла из города. Киборг заявил, небрежно похлопывая рукой по MG42: «Поймите, сеньоры, что ни одно доброе дело не останется безнаказанным!». «А ни одно мертвое тело — неоплаченным!» — добавила Миледи и подбросила на ладони ну очень приятно при этом звякнувший кошелек. Слушавшие их сеньоры все поняли правильно, так что никаких шансов у беглецов не было! Повстанцы знали местность гораздо лучше и при этом очень нуждались в деньгах…17.04.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (вечер)
Помещение, выполнявшее функции главного зала в «Замке Дебре», еще пахло недавним ремонтом — свежеструганым деревом и краской. Но кто же будет обращать внимание на запахи, если у всех на уме только одно — МЫ ПОБЕДИЛИ!!! «Всухую»! Практически без потерь со своей стороны! Да разве же это потери — несколько убитых и пара десятков тяжелораненых — для такого боя, если учесть, что противник-то — потерял ВСЕХ! Так что повод для праздника, несомненно, был. — Знаешь, не нравится мне все это, — нахмурившись, сказал Эрк, стоя возле окна. От остальной компании, кроме своей собеседницы, он был надежно скрыт табачной дымзавесой. А она тоже усиленно изображала… ну, если и не такой же паровоз, то как минимум небольшую паровую дрезину… — Что именно, братик? — Миледи тоже согнала с лица улыбку. Она хорошо знала, что просто так портить людям праздник он бы не стал… — То, что у нашей молодежи, да и не только молодежи… — Он посмотрел на Лейт, которая, весело хохоча, плясала с Эспадой в центре зала. Пара, конечно, была красивая и смотрелась шикарно, но… — …возникла мысль: «Теперь выше нас — только звезды, круче нас — только яйца, да и то — не все, а только круто сваренные!» — закончила за него Миледи. — Согласна, это сейчас носится в воздухе… но и расслабиться ребятам тоже надо! Последние две недели и так все на ушах стояли… — Мы были в жестком цейтноте… на самом деле мы и сейчас в цейтноте! Всего через неделю, между прочим, должна начаться война… та самая. Испано-американская. На которую мы, в сущности, и ехали. А весь резерв времени у нас сожрала эта чертова «маленькая частная война» с этим, мать его, чертовым Картелем… — Ты считаешь, она была не нужна?! — Миледи удивилась. Энтузиазм, с которым Эрк готовил и вел эту «маленькую частную войну», никак не вязался с этими его словами. И даже полностью им противоречил… — С точностью до наоборот — очень нужна! Бойцам нужно было привыкнуть к победам. Нам нужна была нормальная база, а не «домику моря». Но времени она нам совсем не прибавила, наоборот… — Знаешь, братик… — вдруг заулыбалась она, — а ведь ты врешь! Блин, а я почти поверила! Молодец, хорошо сыграл! На самом-то деле ты до чертиков рад, что у нас так хорошо все получается. — Слишком хорошо — тоже не очень хорошо… — Он теперь тоже широко улыбался. Раскусила. — Чересчур легко… как бы не нарваться, расслабившись! Да и «на самом-то деле» времени у нас, действительно, маловато, а работы еще… — Да ну ее, эту работу!!! Не сегодня же!!! В конце-то концов, блин… победа… ага, а еще… весна, однако… Эрк повернулся к открытому окну и проследил за направлением ее взгляда. В небольшом внутреннем дворике «Замка» возле недавно посаженных, но уже цветущих кустов он увидел двоих. Они стояли молча, взявшись за руки, глаза в глаза. Слова им, судя по всему, были уже не нужны. Несмотря на то, что на кусты падала густая тень, он узнал обоих. Викинг и… Симона Дебре… — Ты права, сестренка… да ну ее, эту работу! — Эрк засмеялся и аккуратно закрыл окно. — А потому, черт возьми — не подглядывай! Не на работе… — Это у меня уже профессиональная привычка… — Миледи тоже рассмеялась и, махнув рукой, пошла в глубину зала. Судя по направлению движения, отбирать гитару у Барта… или наоборот — сыграть с ним в две гитары… «А у меня профессиональная привычка постоянно быть наготове… — подумал он, глядя ей вслед. Улыбка на его лице растаяла, — и я никогда от нее не избавлюсь. Но в одном ты все-таки была права — не сегодня. Расчеты, схемы дальнейших действий и все остальное может подождать. До завтра…».18.04.1898 …Швейцария, Цюрих, завод SIG… (утро)
«Какие были планы… просто-таки наполеоновские! И что мы имеем в итоге? Ни Наполеона с его планами, ни Цезаря с его — „пришел, увидел, победил“ — из меня явно не вышло, — размышлял Артем, неторопливо и давно привычным маршрутом идя по улицам Цюриха. — А ведь сам же и напросился… „Эксперт“ хренов! „Оружейник“… блин, обхохотаться можно какой „оружейник“! Без привезенных „оттуда“ железок и чертежей светило бы тебе, „эксперт-оружейник“, место старшего помощника младшего уборщика стружек в том цеху, где для SIGовской продукции упаковочные, блин, ящики делают… и не более того! Это если бы еще взяли. — Впереди показался знакомый до последнего гвоздика забор, и он ускорил шаги. — Хотя, конечно, все не так плохо, как кажется на первый взгляд… все гораздо хуже! Темп продвижения нашего заказа к конечному результату — даже не черепаший… улиточный, наверное. Ты что… улитка ползает гораздо быстрее. А как хорошо все начиналось!»… Фраза «А как хорошо все начиналось!» уже стала Ковбою не менее привычной, чем другая — «Как все запущено!». За проведенное в Швейцарии время он много узнал, а понял не меньше. Выводом, особенно сильно и больно бьющим по его самолюбию, стал следующий: «Оказывается, Я НИ ЧЕРТА ТОЛКОМ НЕ ЗНАЮ о производстве огнестрельного оружия — вообще и о возникающих при этом вопросах — в частности!». Кляня свое гуманитарное образование, он вгрызался в SIGовскую специфику, а также в технологии этого времени, как волк в только что убитую добычу, и, по крайней мере внешне, уже почти ничем не отличался от тех «цюрихских оружейных маньяков», на которых раньше смотрел с таким удивлением. Теперь он на них чуть ли не молился. И не обращал никакого внимания на то, что точно таким же, ученически преданным взглядом смотрят на него SIGовские организаторы производства. Производственная организация, элементарная для начала XXI века, в конце XIX казалась местным управляющим божественным откровением. И, по крайней мере, в ЭТОМ мире Генри Форд уже не смог бы стать изобретателем конвейера. Ну, ведь нельзя же, в самом деле, изобрести то, что уже применяется на практике! Петер Краусберг (как оказалось, имевший прозвище Verkleinern,[47] причем он о нем знал и даже им гордился!) остановил своим приказом производство в одном из филиалов на две недели — проводил эксперимент, а за следующие две это предприятие выпустило гораздо больше продукции, чем за весь предыдущий месяц. И гораздо дешевле по себестоимости. После чего в остальных филиалах Sweizerische Industrie-Gesellschaft «Метод Коуби» был введен незамедлительно! Билли получил премию и небольшой пакет акций SIGa, но не обратил на это особого внимания… Самое интересное то, что и оружейники тоже считали его «своим». И очень уважали. Да, Ковбой не имел такого объема специальных знаний, как они, но ведь «специальные знания» — это еще не все! Организация работы и новые идеи значат не меньше. В организации работы он, логист (не по образованию, а по профессии — так получилось), разбирался. «Мозговой штурм», «блок-схема», «разброс заданий» — эти, да и многие другие термины стали для инженеров SIGa привычными, и они уже слабо представляли, как можно работать по-старому. В смысле — НОРМАЛЬНО работать. Ну а те новые (для этого времени) конструкторские решения, которые выдавал, а точнее, вспоминал Билли, обеспечили ему звание «наш генератор идей» всерьез и надолго. Он все еще считал себя только учеником и даже кое в чем был прав. НО! Учился не только сам Ковбой, многому учились — у него… Еще одно событие, имевшее далеко идущие последствия, но не сразу привлекшее его внимание, случилось вскоре после возвращения с MauserWerke. Тогда он был просто в шоке от истории с MG42-м. И на вопрос Краусберга: «Вы разрешите мне осмотреть ваш пистолет, герр Коуби?» — не только ответил согласием, но… просто взял, да и подарил ему ТТ. А на следующий день, порывшись в вещах, принес и отдал еще и чертежи. (Отправляясь «сюда», он прихватил с собой кое-что из своего архива, но вот только большая часть оказалась бесполезной, хорошо хоть чертежи пригодились…) Но сразу предупредил Гнома — если тот вздумает запустить ТТ в производство, не исключено и судебное разбирательство с Браунингом, уже успевшим получить патент на использованные в этом оружии конструкторские решения. «Либо мы договоримся с ним, либо что-нибудь придумаем!» — ответил тот. А несколько дней назад случилось продолжение этой истории. Петер Краусберг подошел к нему и спросил: «Какое имя будем присваивать пистолету?». От первого, именного варианта — «7,63-мм пистолет Коуби» — слегка обалдевший Билли отказался наотрез. В итоге, выпускать свою версию ТТ фирма стала под названием «7,63-мм SIG-IP»… «Р» — понятно — «пистолет». А вот «I» — расшифровывалось по-разному. Чаще в основном для продажи — «Individual».[48] Но для конкурса, объявленного швейцарской армией, почему-то — «Infanterie».[49] Ковбою, не понявшему смысла такой разницы в названиях, эту тонкость разъяснил Карл Либих. Оказывается, чтобы отличать это новое изделие от… «маузера» С96! А на возглас Билли, снова обалдевшего: «Да ведь их же слепой на ощупь не перепутает!» — ответил, что С96 считается… кавалерийским! И в документах обозначается именно так. Что поделать, бюрократия… С пистолетом получилось хорошо: «договорились с Браунингом или что-нибудь придумали». А вот с тем, из-за чего Ковбой вообще сюда приехал — с изготовлением пулеметов, ничего особо хорошего до вчерашнего дня не было. Здесь одна проблема громоздилась на другую. Некоторые из них оказалось невозможным решить на SIGe. Например, ту, о которой Билли «там» и не думал — металлические пулеметные ленты для MG… вся проблема и была-то в том, что именно — металлические! Те, что пока удавалось изготовить, рвались на куски при первом же испытании. Причем не в месте скрепления звеньев, а сами звенья! Металл не выдерживал. Хотя… эту-то проблему вроде бы решили, последний опыт оказался удачным, но когда Артем подумал о цене лент, сделанных на часовых заводах (!) из часовых пружин (!), то вздрогнул. Цена у него получалась просто откровенно запредельной… «Ну, хоть что-то… — подумал Билли, направляясь к воротам завода. — Сегодня, наконец, на полигоне начнутся испытания „первой ласточки“ — SIGовского ручника». Вчера он уже подержал в руках это изделие — SIGовскую копию чешского пулемета ZB30. С учетом отставания в технологиях почти что на треть века, одну мировую и до черта локальных войн… получилось достаточно неплохо. «Какая разница, что весит эта машинка не девять без малого, а больше десяти кило… или что приклад у нее такой же, как и у MGшника, — усмехнулся Артем. — Или что магазин они, эти чертовы потомки Вильгельма Телля, сделали не на двадцать, а на двадцать пять патронов, да и еще кое-какие мелочи отличаются. — Он кивнул знакомому охраннику на входе и продолжил свою мысль. — Главное, чтоб этот „die CarbineMaschineGewehr“,[50] брр, ну, блин, и названьице-то — нормально стрелял! А вот как он стреляет и стреляет ли вообще — мы сегодня и узнаем… на практике!».18.04.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (день)
— Знаешь, все последние события, — вид у Димы был очень задумчивый, — мне напомнили одну из твоих цитат… вот эту — «Совершенно жуткое везение, прошедшее по просто невероятной халяве…». Кажется, так? — Цитата правильная, но… — Эрк улыбнулся, — …не совсем точно отражает суть ситуации. Кроме всего прочего нас пока просто никто не принимал всерьез. Ну, ты сам сравни. С одной стороны — мы. С пехотным батальоном, двумя кавалерийскими эскадронами, батареей «гочкисов», десятком пулеметов и двумя миллионами — кто мы такие? Да никто! Так, мелочь пузатая… — А с другой стороны — Картель, у которого на поводке вся повстанческая армия, а за спиной, — подхватил и развил Киборг, — вся армия Соединенных Штатов! И не два «лимона» вообще, а больше двадцати пяти — в год. Прибыли. Сколько у них вообще… до фига! Действительно — малосопоставимые силы… — И еще… против них работают законы Паркинсона. Такая структура просто не может не быть пирамидальной. А значит — забюрократизированной. Реакция чиновника на любое событие всегда стандартная… — …по инструкции! А если ситуация инструкцией не предусмотрена — тем хуже для ситуации! Или — запросит указаний сверху… а там сейчас явно не до того! Там, блин, делом заняты — войну готовят… — «…медленно спустимся с холма — и возьмем сразу все стадо!». Мы — мелочь. А им — не до мелочей. Мелочи — никуда не денутся. Ладно, хватит теории — практика не ждет! Что там у нас с официальным объявлением войны? — Где-то двадцать первого-двадцать пятого… в этих пределах, — махнул рукой Киборг. — Эх, накроется тогда наша контрабанда большим медным тазом. В комплекте с возможными подкреплениями из Мексики. — С чего ты взял, что все это накроется?! — Татьяна, до этого сидевшая молча в углу, посмотрела на него с неприкрытым изумлением. — «Печкин», конечно, через эту их блокаду не пройдет, но на нем свет клином не сошелся. Будем переправлять то, что нам надо… и кого надо, на контрабандистских лодках! — Хочешь устроить «капельные перевозки» в миниатюре? — Киборг задумался. — А ты знаешь — может получиться! Возьмем количеством… — И добровольцев пошлем через Майами, — добавил Эрк. — Ну, а потом их, вместе с оружием, доставим на Кубу — все теми же местными шаландами. Этот маршрут будет, конечно, жутким нахальством, но… или так — или никак… — Хорджес умотал в Мексику именно за этим — перенаправить поток? — Да. И еще ускорить вербовку. Люди нужны — позарез. А что, без него у тебя политические концепции не вытанцовываются? — Нет, с концепциями — все в порядке. Просто… нравится мне этот дед! — А кому не нравится… и кому легко? — пожал плечами Эрк. — О, Миледи. С добрым утром… или уже день? Все остальные — где? — поздоровался Эрк с входящей в комнату Миледи. Накинутый на голые плечи ажурный халатик выгодно оттенял рассыпанные по плечам в привлекательном беспорядке рыжеватые кудри. — Скоро будут… и, братик, — хам ты все-таки… — Миледи зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Согласен с тобой, — кивнул Эрк, — а еще — мерзавец и подлый наемник… ох, как же я всем этим горжусь! Просто-таки — до самолюбования…18.04.1898 …там же… (немного позже)
О вчерашнем буйном веселье не напоминало почти ничего, вот разве что… нет, у собиравшихся на совещание красных глаз не наблюдалось, вчера на удивление мало пили, а больше танцевали, пели и слушали. Да и отоспаться сегодня никто не помешал. Так что — ничего не напоминало. Вообще… «Такого совещания у нас не было… да никогда еще не было, — взгляд Эрка скользил по залу. — Пришли ВСЕ. Хотя… нет майора Хорджеса и нового коменданта „Гавани“ капитана Майкла Доусона, тоже из ветеранов-конфедератов. А кроме них… наши… „старики“ все на месте. Молодежь… тоже, только разбрелись… а Викинг, блин, времени не теряет — стоит себе и спокойненько так беседует с мадам Луизой. Ага, и Падре рядом — куда ж без него… Так, а где остальные Дебре…». Заметил он их только с третьего раза. Инстинктивно искал сочетание из двух камуфляжных комплектов и платья, а нашел… фигур в камуфляже (кроме команды) в зале было не две, а три. Две мужские и одна… да, Влад и Симона действительно не теряли времени даром… ну, на то и война… «Записать Лейт в пророки, что ли? Я теперь уже не удивлюсь… когда услышу по рации голосок Симоны… ладно, дальше… Хартман и его офицеры — на месте. Эспада, Бишоп и Стэнфорд, командир пулеметчиков — тоже. О'Лири… ага, вот он — говорит с Дугласом… а рядом — Макферсон, командир „зуавов“. С армией — все. Теперь — наш, так сказать — „флот“. Гонсалес (или он сегодня Штаффель?) — здесь… вместе с Лэмом. Комплект. Ну, что ж… пора начинать!». — Итак, леди и джентльмены, праздник окончен — война продолжается. Вот с нее мы и начнем — на днях война Испании и САСШ будет объявлена официально. Мы пока что считаемся как бы частью испанской армии, и нас это коснется напрямую — нужно увеличивать силы… а в связи с той же официальной войной возникнут трудности с получением пополнения из Мексики. Майор Хартман… — Да, сэр? — Оба ваших заместителя вас покидают. Будут формировать два новых пехотных батальона из местных жителей. Вам ясно, господа? На должности младших офицеров и сержантов, а также в качестве костяка новых подразделений возьмете себе сотню новичков из «Тихой Гавани». Майорами вы станете… или не станете — по результатам первого боя, так что людей отбирайте тщательней. Вопросы есть? — Сэр… тут такое дело… — Роджер Хартман выглядел смущенным, раньше за ним этого как-то не наблюдалось, — …по поводу пополнения… понимаете, дело в том, что к нам, в мой батальон, просятся некоторые пленные… — Что?! — Да, сэр, американцы-добровольцы из повстанческих отрядов, те, которых вы велели арестовать… и даже… наемники Картеля. Все они с Юга, сэр! — Знаете что, майор… — Эрк посмотрел на отца Франциско. Тот улыбался. — Под вашу ответственность! Если что-то будет не так — сами понимаете… — Да, сэр! Спасибо, сэр… — Мистер Бишоп, вашу кавалерию мы тоже будем пополнять… И тоже за счет местных ресурсов… но немного по-другому. Эскадрон делится на три части. В первую войдут ваши лучшие бойцы и оба пулемета… подчеркиваю — именно бойцы, а не те, кто может командовать и учить. Это ваш личный резерв как командира. Остальных используете как основу для формирования еще двух эскадронов… — Ясно, сэр. Эскадрон разворачиваем в дивизион из двух эскадронов и резервного взвода с тяжелым оружием… почти как у Мосби, сэр! — Правильно, майор, — кивнул Эрк. — Так же, как было у «Серых Рейдеров». Два кулака и голова… с острыми зубами. Сеньор де Кордова, у вас, как я знаю, среди «Смертников» уже есть пара десятков кубинцев — можете их больше не прятать… и желательно, чтобы их стало побольше… — Нам не все подходят, сеньор Гауптманн, — покачал головой Эспада. — Я же не прошу вас набирать, кого попало, просто… поищите лучше, вот и все. Мистер Дуглас, вы разобрались с нашими трофеями? — Не совсем, сэр. Среди нас нет никого, кто бы знал что-нибудь об этих новых динамитных пушках, сэр. Среди пленных таких тоже не оказалось… — Скверно… нанять вам инструктора до начала войны мы уже не успеем. Ну да ладно… эти пушки не будут стрелять по нам, а это главное! Пока смажьте их получше и уберите подальше… Нет! И даже не думай, — резко оборвал Эрк начавшего было что-то говорить Олега. — Ты в них копаться не будешь! Мне жалко пушки, а тебя — еще больше! Если полезешь сам… короче, ты меня знаешь! Все, этот вопрос закрыт! Прошу прощения, капитан Дуглас… — Все нормально, сэр… молодых иногда заносит, — улыбнулся тот. — Что с остальными орудиями? В каком они состоянии? — В превосходном, сэр. На некоторых еще сохранились остатки заводской смазки. Никакого сравнения с тем кошмаром артиллериста, что попадал к нам раньше. Еще мы взяли по триста выстрелов на орудие, сэр. — Это хорошо… людей вам достаточно? — Да, хватит. Среди новичков тоже есть артиллеристы, сэр. — Тогда, капитан, сделаем так — новыми орудиями вооружим полевую батарею. Те «кошмары артиллериста», что у вас были раньше, — из них мы сделаем две береговые. В «Тихой Гавани» и Санта Педро дел Хуале. Командиров подберете из своих людей. Ну и точное место, где они будут стоять, тоже выберите сами… — Слушаюсь, сэр. С вашего позволения, я займусь сначала здешней батареей, той, которая будет возле причала. Пока будем переправлять пушки в «Гавань»… — Правильно. Так, с артиллерией пока все. Лейтенант Стэнфорд, как там обстоят дела с нашими новыми «кофемолками»? — Три из них в полном порядке. Четвертой не так повезло. Пуля попала прямо в привод и разнесла его ко всем чертям. Годится только на запчасти, да и то не на все. Ребята уже имели дело с «гатлингами», так что проблем не будет… — Это хорошая новость… а теперь плохая. «Гатлинги» мы у вас заберем. Капитан Гонсалес, мистер Айронпост, подойдите сюда, пожалуйста. Тигра — ты тоже. Скажите, господа, — по очереди посмотрел Эрк на обоих моряков, — вам никогда не приходилось раньше служить в военном флоте? — Нет, сеньор, — покачал головой Фридрих. — А морская пехота Ее Величества считается, сэр? Если да, — широко улыбнулся «Старший помощник Лэм», — то на флоте я служил. — Значит, вам, Лемюэль, будет проще… Пора обзаводиться военным флотом, ну а кораблей, кроме ваших, у нас нет. На «Беду» мы поставим «гатлинг»… как, справится с такой митральезой бывший «Jolly»?[51] — Конечно, сэр! — Айронпосту эта идея явно понравилась… — Вам, Фридрих, придется сложнее — военного опыта у вас меньше, а вот оружия на борту будет гораздо больше. Два «гатлинга» и, если получится, — «норденфельд»… тот самый, что стоит у нас в сарае. Да, вот еще что… господа офицеры, пожалуйста, в расчеты для них подберите солдат поопытнее… из тех, которых не слишком укачивает. Тигра, сначала поставишь на «Беду» «кофемолку». А уже потом начнете вместе с капитаном Гонсалесом делать из пакетбота канонерку. Пока будешь заниматься катером, «Печкин» переправит в «Тихую Гавань» орудия… Собрание продолжалось почти до вечера и не ограничилось только приказами и распоряжениями Эрка о реорганизации в армии и создании флота. Была задана еще, по выражению Тигры, «ну просто-таки чертова куча!» вопросов, и даже получены на них ответы. Начиная с такого: «Ну и когда же, наконец, наш „великий механик“ наладит электричество в „Замке“? А то Лэм уже задолбался возить из „Гавани“ аккумуляторы для базовой станции, а мы, блин, не меньше его задолбались их таскать?». Ответ: «А как только — так сразу! Мне обещали, что генератор будет еще вчера — вы его видите?! Я — не вижу! Все вопросы — к „хомячкам“!». И заканчивая обсуждением стратегии и политических перспектив. Короче — хорошо поговорили…Глава 11, слегка артиллерийская, а в конце анекдотичная…
— …это не война, а самый настоящий бардак!!! — Ну что вы! В бардаке порядка гораздо больше!
18.04.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (ночь)
В «Замке Дебре» у Эрка теперь тоже было, как это называла Миледи, «место для звездной медитации». Столик под навесом из плотной ткани на плоской крыше оказался вполне адекватной заменой «Капитанскому мостику». И даже лучше — никто мимо не ходил, а если туда и забирались, то только по делу… «Так, реорганизация армии под новые задачи — запущена… осталось дождаться только ее результатов, — думал Эрк, неторопливо набивая трубку. — Материализация приказов и раздача плюшек в виде новых званий и должностей прошла успешно. У „Игроков в Цивилизацию“ тоже наметился прогресс. Димка прав — начинать надо не отсюда, а с востока, из Орьенте. К тому же — именно там, если прочие „засланцы“ не успели в этом Мире наломать особых дров, произойдет высадка юсовских войск. Там до черта французских плантаций, и Луиза обеспечит неплохие тылы, но… логистика, мать ее за ногу! Связность провинции Орьенте с остальной Кубой с началом войны круто устремится к нулю. „Железки“ — нет. На море — блокада. Дороги… это даже не направления, а тонкий намек на них. К тому же, блин, „партизанский край“… а если откровенно — „партизанский рай“! Испанцы там реально контролируют, кроме самого Сантьяго, нескольких городков на побережье, и на этом все. Остальная территория провинции — страна непуганых „патриотов“!». Зажигалка опять долго не срабатывала. «Черт, наверное, надо кремень сменить… Так, о чем это я… а, об Орьенте! Да уж, не провинция, а настоящий остров… но это и к лучшему! Мы, как и „патриоты“, сможем делать там все, что в голову взбредет! По пунктам… Для начала — в союзе с испанцами и командами „постреляльщиков“ загнать войну на суше в позиционный тупик… Пункт номер второй. Сидеть в окопах мы не будем — хватит, в свое время насиделся! Другие дела найдутся. Пока остальные будут заниматься „игрой в толкунчика“ — испанцы толкают американцев в море, американцы толкают испанцев в Сантьяго, „постреляльщики“ помогают испанцам, „патриоты“ — американцам. Все при деле! Все — толкаются! Весело! Жизнь бьет ключом! Разводным, блин, по голове. Вот этим ключиком нам и надо стать! Взять Орьенте под контроль, пока они перепихиваются! Операция „Реверс“, но в масштабах провинции… и готовить ее надо уже сейчас. Завтра поговорю с отцом Франциско…». Эрк улыбнулся. Операция «Реверс» (смена флага местными повстанцами) на девяносто процентов была заслугой Падре. Точнее, его братьев по Ордену. В «Играх Спецслужб» у американцев шансов не было. Грубая сила здесь не котировалась. А вот опыт и профессионализм — еще как! Но сейчас с отцами-иезуитами могли поспорить в этом вот разве что (причем — только в профессионализме, опыта нескольких сотен лет подобной работы — не было больше ни у кого) вежливые джентльмены из Службы Ее Величества. Все остальные и рядом не стояли… «Но это пока — в перспективе. Ко всему этому нам еще готовиться и готовиться… а пока что — к более насущным делам. Первое — отдел пропаганды. — Он затянулся и, вспомнив Лейт (отчаянно матерившуюся — у нее отобрали заместителя!), тихо и ехидно засмеялся. — А кому легко? Хотя Игорю с Анькой тоже легко не будет! Пара из профессионального журналиста и недоучившегося философа это, конечно, не совсем адекватная замена доктору Геббельсу, но — кто еще? Плюс Юля ребятам поможет. В Гаване у нас и Алекс неплохо справляется. Блин! Растет молодежь! Сладкая парочка Алекс-Лида… Черт! А ведь в этой девчонке — ошибались МЫ ВСЕ… разве что кроме самого Айсберга, но он же, блин, не признается…». «Во всех смыслах натуральная блондинка» оказалось таковой отнюдь не во всех смыслах. У дочки мелкого олигарха и городского депутата, которая с руганью порвала с семьей и, хлопнув дверью, «ушла в тусовку» (ее папочка только рукой махнул — перебесится!), под светлыми кудряшками, оказалось, обитали неплохие мозги и цепкая память художника. Как только она полностью пришла в себя после того, что случилось в развалинах неподалеку от Матансаса, — это проявилось. Досье Киборга дополнились карандашными портретами (профиль, анфас, полуоборот) и краткими убийственными характеристиками. Эйли относилась к высшему обществу Гаваны, как и к отцовским приятелям, — без малейшего уважения. Да еще и Миледи, в процессе подготовки «ширмы» (большего от Лиды не ожидалось) заразила ее своим «профессиональным отношением» к людям вообще, ну а к «объектам работы» — в частности… «Теперь — второе… Киборг влип. По самое не могу. А не фиг было поднимать кроме политических еще и вопросы стратегии! „Необходимо будет, рано или поздно, переносить войну на территорию противника!..“. Короче — инициатива наказуема! Так что теперь Киборг в полном ошизении от новых обязанностей и в полном соответствии со своими флотофильскими заморочками будет формировать нам морскую пехоту. Из „зуавов“. Блин, а из кого же еще?! Бывшие контрабандисты, с их „все равно в кого стрелять“, — самый подходящий материал. Да и крыша находится у них примерно там же, где и у „Смертников“, — хрен его знает где! Как сказал Олег: „…уехала еще до рождения, даже не познакомившись!“. Так что для первой волны десанта они просто идеальные кандидаты. И, если честно, их будет не жалко…». Трубка погасла, и Эрк, выколотив ее, положил в карман. Тишину ночи нарушали только далекие, еле слышные раскаты грома где-то над океаном… «Будет гроза… или уже есть, но до нас не достает. Интересно, „Печкин“ успел проскочить до того, как это началось?». — Курить не хотелось, и он, просто глядя на звездное небо, погрузился в состояние, действительно напоминающее медитацию. В последнее время это вошло у него в привычку…19.04.1898 …Куба, деревушка Санта Педро дел Хуале… (ночь, после полуночи)
«Так… И этот — не взорвался… А упал чуть ли не на голову… Пока нам везет… Интересно, долго еще? — Киборг обратил внимание на то, что стискивает MG изо всех сил, и заставил себя слегка разжать руки. Не помогло. Все равно было страшно. Но, глядя на скорчившегося возле мешков Олега, он понимал, что показывать это ни в коем случае нельзя. — Мне тоже — везет… как утопленнику!!! Какого хрена меня сюда сегодня занесло?! Ну, это понятно… провожал вместе с Миледи ребят… на „Печкин“. А потом? Она-то укатила в „Замок“, а ты, кретин, кой черт здесь остался? На „зуавов“ посмотреть?! Ты на них что, в „Замке“ не насмотрелся?! Или в „Гавани“?! Пробило идиота на срочное выполнение задания! Твою мать!!!». Этот снаряд взорвался. Не очень близко — где-то на окраине деревни. Но тем не менее грохот от взрыва был такой, что у сидящих в пулеметном гнезде возле причала заложило уши. Следующий — тоже рванул. В воде, подняв высокий, черный в темноте столб. Айронпост высунулся из-за мешков с песком — посмотреть, а не задело ли его драгоценный катер, и вдруг разразился такими морскими загибами, что вся ругань, слышанная до этого Киборгом, и рядом не пробегала… — Вот эта чертова канонерка, сэр, — наконец-то отматерившись, сказал Лэм. — Как раз в просвете между двумя островами! Стреляет, сволочь, и ничем нам ее не достать! А сама-то как на ладони! Тварь поганая! Четвертый из укрывшихся здесь от обстрела, сержант МакКоун, артиллерист еще из «старой гвардии» Дугласа, все это время спокойно дымил своей трубочкой. Сказал он всего пять слов в самом начале: «Пять и восемь дюймов, сэр», — определив, таким образом, калибр пушек противника, и замолчал, явно посчитав свою задачу на данный момент выполненной. Теперь снова заговорил: — Почему ничем? Сейчас мы ее достанем… — С этими словами он перемахнул через мешки и исчез в темноте. Все остальные удивленно переглянулись, не понимая, чем же именно Эндрю МакКоун собрался «ее достать»… Непонимание продлилось недолго. Уже через несколько минут откуда-то справа, со стороны пляжа, звонко, наперебой, ударили два «гочкиса». Киборг резко встал и посмотрел в сторону океана, где вспышки озаряли неясный силуэт, черт его знает, чьей принадлежности, боевого корабля, которому с чего-то захотелось вывалить несколько сотен снарядов на Санта Педро дел Хуале и ее окрестности. Затем перевел взгляд на «береговую батарею», пару трофейных скорострелок малого калибра, привезенных только сегодня к вечеру и в открытую стоящих на песке… — На такой дистанции это пальба по рыбам… — задумчиво протянул Айронпост, но взрывы и глухие удары неразорвавшихся снарядов на берегу вдруг прекратились, хотя орудия корабля продолжали вести огонь. — Интересно, а он действительно достал ее или у этого корыта вдруг сменились планы? — А черт его знает, как оно там на самом деле, — ответил Киборг, — но офицерские погоны МакКоун себе сейчас точно заработал… — Вряд ли, сэр, он именно из-за этого побежал к пушкам. — Опасность отступила, и Лэм вспомнил о субординации. Хотя и не до конца… — Неважно, из-за чего он побежал. — Киборг наконец-то смог выпустить из рук и повесить на плечо пулемет. — Главное, что побежал. Этого вполне достаточно. Погоны у нас раздаю не я, но Эндрю их получит. Даю слово!19.04.1898 …там же… (чуть позже)
Киборг послал Айронпоста проверять «Беду» (а попробуй не послать — тот бы сам побежал, понятия о субординации у бывшего морского пехотинца были, но уж очень специфические, может, именно поэтому он в свое время и не поднялся по службе выше рядового). Проверить, есть ли серьезные разрушения в поселке, он отправил командира местных «зуавов», сержанта Рамиреса, появившегося вскоре после окончания обстрела. И теперь вместе с Олегом (поручать которому какие-либо самостоятельные задания сейчас не имело смысла — парень первый раз в жизни побывал под огнем), не торопясь, приближался к «героям ночи» — артиллеристам и их орудиям. Торопиться было некуда. Судя по всему, неизвестному кораблю стрельба надоела, и он умотал куда-то по своим делам (мало ли какие дела могут быть у военного корабля, может, еще где-то надо было пострелять по берегу — кто его знает?). Голос сержанта МакКоуна был слышен издалека. Он явно «продирал с песочком» своих подчиненных за какие-то упущения, замеченные им при сегодняшней стрельбе, и Киборг решил не мешать воспитательному процессу. Просто остановился недалеко — послушать… а там было, что послушать. «Выкормыши краснозадой обезьяны, не отличающие ствол от казенника», по сравнению с другими высказываниями Эндрю звучали как простая констатация факта. Двенадцать человек, расчеты обеих орудий, стояли перед ним навытяжку, опасаясь лишний раз вздохнуть. Когда же все новые словосочетания у сержанта закончились и он начал повторяться, Киборг со вздохом решил, наконец, прервать экзекуцию… — Подойдите сюда, пожалуйста, мистер МакКоун… — Слушаюсь, сэр, сию минуту, — ответил тот и, раздавая подчиненным напоследок ценные указания: «…чтобы к моему возвращению все блестело, как столовое серебро на приеме у лорда!» — направился к Киборгу с Тигрой. — А, вот вы где, сэр, — выбрал как раз этот момент для своего появления Лэм. — На скорлупке все в порядке, даже палубу не замочило. — Сеньор Киборг, в деревне, — ненамного отстал от него Рамирес, — разрушено две хижины и убита свинья! Рыбаки удрали в лес и еще не вернулись. — Сэр! Батарея выпустила по восемь снарядов на орудие, сэр! Попаданий в цель не отмечено, сэр! — Эндрю четко доложил и добавил уже тише: — Но я очень надеюсь, что хотя бы парочкой гранат, но мы ее достали, сэр. Больше всего сейчас Киборгу хотелось сесть где-нибудь в уголочке, чтобы ему никто не мешал и, по выражению Капитана, «заняться углубленным полнопрофильным самоокапыванием», но… он оказался здесь и сейчас старшим командиром — надо было соответствовать… или, по крайней мере, делать вид. — Значит, потерь у нас нет… Свинья не в счет! А теперь вы, мистер Айронпост, и вы, мистер МакКоун, — морской пехотинец и артиллерист — выскажете нам свои догадки о том, что это был за корабль, чей и, главное… какого черта ему здесь надо было! Для охоты на свиней обычно не используются восьмидюймовки… Два сержанта (одному звание присвоили только вчера, другой — на днях должен был получить лейтенантские погоны) переглянулись. Судя по всему, никаких догадок на этот счет ни у одного из них просто не было…19.04.1898 …там же… (через несколько часов, на рассвете)
Таможенное судно Соединенных Штатов «Ниагара» беспомощно дрейфовало по течению. Снаряд с крейсера, который все на ее борту считали испанским, попал прямо в паровую машину. Теперь корабль тащило к неизвестному берегу — далеко от точки высадки. Утешало только то, что по берегу крейсер тоже стрелял, а значит, там могли быть свои. Но там могли быть и испанцы! Как сказал «полковник» повстанцев Манчес Санчес Доминго Плалио: «Добивают тех, кто уцелел после огня крейсера!». Теперь его люди, вооружившись винтовками Ремингтона, которые вместе с двумя пушками Гочкиса, динамитом, патронами и перевозила «Ниагара», напряженно всматривались в ночную тьму. Так как на борту добровольцев было почти двести человек, было кому всматриваться. Тем не менее первый лейтенант Лав Мозес Смит, капитан «Ниагары», глядел в сторону берега не менее напряженно… Но особо долго не понапрягаешься. Течение было не слишком сильным, так что корабль подтащило к берегу только уже на рассвете… и прямо к какой-то прибрежной деревушке — убогому собранию хижин и навесов. Могло бы пронести и мимо, но этому мешал идущий в море, под прямым углом к берегу длинный причал. На «Ниагаре», когда разглядели его сквозь испарения и неясную полумглу, даже обрадовались: не надо будет при высадке и разгрузке прыгать в воду, судно не налетит на риф, не сядет на мель и вообще — в поселке могли оказаться свои люди, через которых можно будет послать весточку о сложившейся ситуации. Но тем не менее там могли оказаться и испанские солдаты. Или герильеро, что было бы еще хуже. На всякий случай Плалио велел своим людям без приказа не стрелять, но быть наготове… Причал убогой прибрежной деревушки выглядел все-таки не настолько убого, как она сама. С одной стороны, как раз с той, куда течение тащило «Ниагару», возле него покачивался на волнах с десяток разнообразных лодок. С противоположной, почти у самого берега, виднелся сквозь утреннюю туманную дымку силуэт парового катера. По причалу неторопливо прохаживался высокий худой человек в военной форме, но явно не испанской, что уже радовало. Форма показалась лейтенанту Смиту знакомой, но вот только где и когда он ее видел? Неизвестный что-то говорил работающим на палубе катера людям, но ни слова, ни даже язык разобрать было пока невозможно. Тут вдруг от причала послышался крик — кто-то там показывал рукой в сторону «Ниагары». Военный резко обернулся, что-то сказал, и с катера передали большой жестяной рупор. Он поднес его ко рту и… короче, если убрать непечатные выражения, то получалось примерно следующее: — Кто… вы… такие… и какого… здесь… делаете?! Кричал он по-английски, и в его речи звучал явный британский акцент! Лейтенант переглянулся с «полковником» Плалио, тот на всякий случай держал человека на прицеле и ответил тоже в рупор: — Таможенное судно САСШ «Ниагара». Говорит командир — первый лейтенант Смит! А вы кто такой?! — Прошу прощения, сэр! Сержант Айронпост, сэр! Морская пехота ЕеВеличества! Что таможенное судно САСШ делает на Багамах, сэр?! Последние слова сержанта вызвали у Смита настоящий шок. Он не мог поверить своим ушам! Но… британский акцент и главное — форма! Лав Мозес вспомнил, где ее видел — в альбоме «Мундиры Флотов», еще когда учился! Плалио, судя по тому, как он раскрыл рот от удивления и даже опустил винтовку, был шокирован не меньше, чем он сам. Морской пехотинец тем временем продолжал: — Это вы устроили сегодняшний ночной кавардак, сэр?! Если так, то вам придется сначала заплатить старой Мэгги за ее свинью, а потом выслушать все, что думает об этом полковник, сэр! И, боюсь, то, что он скажет, вам очень не понравится! Некоторых его слов не знаю даже я — а я их знаю довольно много! — Это не мы! Это испанский крейсер! — Смит, очнувшись от слова «полковник», немедленно поспешил оправдаться. — По нам он тоже стрелял! Сержант, обратив, наконец, внимание на развороченную корму «Ниагары», выдал развернутую характеристику Испании и испанцев — вообще, а крейсера и его капитана, который «путает север с югом, а остров Шиз-бич с островом Куба», — в частности. Под конец он упомянул о папе римском. — Что ты орешь, Лэм?! Я только недавно смог заснуть! Если тебе опять захотелось посетить гауптвахту, просто скажи мне, а не ори! На сцене появился новый персонаж. В его национальности сомневаться не стоило. Ну, кто еще наденет в тропиках килт и боннет кроме шотландца? Кителя на нем не было, только белая рубашка, и звание определить было невозможно. Но сержант тут же поспешил это исправить: — Прошу прощения, лейтенант МакКоун, сэр! Оказывается, по нам ночью стрелял испанский крейсер, сэр! Это тоже пострадавшие, сэр! Американский таможенник и его командир лейтенант Смит, сэр! Говоря все это, он ткнул рупором в сторону «Ниагары», и лейтенант перевел свой взгляд на нее, особенно внимательно оглядев разбитую корму… — Ладно, тогда я пойду, доложу полковнику, кажется, он еще не ложился, — пожав плечами после осмотра, сказал он. — А ты пока заведи им буксирный конец, а не то смотри, они же нам сейчас все лодки подавят! — Слушаюсь, сэр, — козырнул сержант и начал распоряжаться. По его команде два солдата, судя по их коричневой коже и форме (шаровары и безрукавки) из какого-то туземного подразделения, сели в лодку и, приняв конец толстого каната, погребли к дрейфующей «Ниагаре». Еще нескольким десяткам таких же он, показывая руками для ясности, начал что-то объяснять… Смит облегченно вздохнул. Они спасены! Стрельбы не будет! Как его занесло на Багамы, можно было выяснить и потом (сначала хорошенько набив морду чертову лоцману). Сейчас больше волновало другое — груз и пассажиры «Ниагары». Если бы не тот самый неизвестный полковник… в конце-то концов, с точно таким же, как и ты, лейтенантом, а уж тем более с сержантом можно договориться! Но полковник… это явно не его уровень. Тут потребуется вмешательство заказчиков… а то и начальства, чтобы освободить задержанный (явно же задержат!) груз и арестованных (и вы даже не сомневайтесь — арестуют!) пассажиров. Прощай, премия… Тем временем лодка подошла к кораблю, и один из чернокожих, явно гордясь этим своим умением, спросил на ломаном английском: «Кто иметь принять к себя конец?». Матрос закрепил канат на кнехте, и туземцы погребли обратно. Их соплеменники на причале, подчиняясь указаниям сержанта, стали дружно тянуть за него, направляя тем самым «Ниагару» к свободному участку, подальше от лодок. «Чертовы лимонники! Умеют же они устраиваться в колониях, — подумал Смит. — Все, как и положено, белый — командует, черные — работают! И при этом — гордятся тем, что работают на белого! Ну ничего, и мы так научимся… колонии-то у нас скоро появятся — вот и научимся!». Тут он обратил внимание на то, что этот чертов идиот, повстанческий «полковник», все еще стоит с винтовкой в руках! — Плалио, вы что, с ума сошли?! — Лав Мозес от ярости просто шипел. — Уберите оружие! Немедленно! И своим людям прикажите сложить винтовки в трюм, к грузу! Если заметят, что они с оружием, — это же британцы, перестреляют вас всех, да и нас заодно! А без винтовок вы просто пассажиры! Допросят и отпустят! Тот, сообразив, что к чему, опрометью кинулся распоряжаться. Времени у него было мало. С каждым громким уханьем туземцев причал заметно приближался. Смит стал молиться за то, чтобы «полковник» успел… Вахтенные матросы перепрыгнули на прочный дощатый настил и пришвартовали «Ниагару». Лейтенант Смит удивленно огляделся — на причале никого не было. Все, и сержант, и туземцы, куда-то исчезли. Вот только что — были, и вдруг — пропали! Как же это понимать? Объяснение пришло вместе с характерным перестуком «гатлинга» и свистом пуль поверх голов столпившихся на палубе… — Внимание! Говорит военный комендант острова Шиз-бич, полковник Киборг! У вас одна минута! Потом сержант перестанет целиться в воздух! Выходите с причала по одному, с поднятыми над головой руками! Рупор искажал голос, но было понятно, что говорит явно не матерщинник сержант и даже не лейтенант МакКоун с его шотландским акцентом. Голос не предупреждал, а приказывал и сообщал о последствиях невыполнения отданных приказов. Не поверить ему было невозможно. Лав Мозес зло посмотрел на Плалио. «Полковник» уже поднял руки над головой — он не видел другого выхода… Туземцы под командой лейтенанта МакКоуна (тот так и не одел китель, оставаясь в рубахе, но теперь держал в руке пистолет Маузера) молча и сноровисто связывали руки выходящим с причала. Затем ставили их на колени и связывали ноги. Матросов — отдельно, кубинцев — отдельно. Под прицелом дробовиков в руках таких же черных и «гатлинга», за рукоятку которого держался сержант. Смита связывать не стали — просто отвели в сторону. Когда «упаковка» была закончена, к нему подошли двое, одетые в очень странную форму — пятнистую, с множеством карманов. Лав Мозес никогда такой не видел — даже в альбоме. Первый, настоящий гигант, на вид — не менее семи футов ростом, держал двумя руками на уровне пояса какое-то неизвестное оружие. Второй, заметно пониже, потоньше и помоложе первого, обошелся пистолетом Маузера, ствол которого сразу же направил на лейтенанта. Смит молчал — а что прикажете говорить в такой ситуации? Гигант тем временем сказал: — Значит, перевозили военную контрабанду, таможенник? — Сэр! Я могу вам все объяснить… — Лав Мозес понял, кто тут главный. Именно этот голос рассказал о процедуре сдачи в плен… — А не надо ничего объяснять! Вы ведь плыли на Кубу? — Понимаете ли, сэр… — Поздравляю вас — вы туда таки приплыли. Добро пожаловать! Кстати, вы давно были на исповеди, лейтенант? А то тут недалеко у нас есть очень хороший исповедник. Падре Франциско очень внимательно вас выслушает… Неизвестно почему, но его последние слова напугали Смита гораздо больше, чем осознание того, что таки да, приплыли…19.04.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (утро)
Когда Киборг вышел на связь: «У нас тут война идет, пока вы там все спокойно отсыпаетесь! Сначала, ночью, нас здесь обстрелял какой-то шальной крейсер, выпустил несколько сотен снарядов калибром по восемь и пять дюймов… Правда вот, большая часть этих „поросят“ просто не разорвалась! Дерьмо, а не снаряды! Мы его отогнали на фиг… „гочкисами“ отогнали, уржаться можно. Срочно приготовьте лейтенантские погоны для сержанта МакКоуна, я пообещал! А на рассвете был еще один анекдот — к нашему причалу течение принесло юсовского таможенника, решившего подработать на контрабанде. Взяли на нем человек двести „патриотов“ и до чертовой матери разных военных грузов. Одних винтовок там восемь тысяч, ну а патронов к ним, тех — вообще считать задолбаешься! Плюс к этому — две пушки и больше полутора тонн динамита! Высылайте сюда конвой для пленных и людей для разгрузки всей фигни с этой битой посудины, а то утонет эта дырявая „Ниагара“ к чертям и попользоваться толком не успеем!» — то Аня, дежурившая на связи, послала охранника с приказом: «Срочно разбудить Капитана!!!» — сразу после слова «война»… От радиорубки до его комнаты было всего десятка два шагов, и Эрк успел надеть гарнитуру связи как раз на последних словах этого крайне эмоционального монолога: «…утонет эта дырявая „Ниагара“ к чертям и попользоваться толком не успеем!». Все радиопереговоры записывались, так что остальной текст он потом тоже прослушал. Капитан потребовал: «…полный отчет о том, что за фигня у вас там, на берегу, творится!»… и получил в ответ: «Как только — так и сразу! Вот приеду — расскажу!». А услышав: «Да нет у нас никаких потерь, а только сплошная прибыль и анекдот на анекдоте!» — окончательно успокоился и послал к причалу драгун — за пленными и пару сотен пеонов — для разгрузки трофея…19.04.1898 …там же… (вечер)
Димка с Олегом появились в «Замке» только к вечеру. Здоровые и веселые. Сразу же они были «схвачены, скручены и доставлены» в главный зал. Где все остальные уже с нетерпением ждали подробного рассказа о том, что же произошло ночью и утром в прибрежной деревушке. И как это семьдесят шесть человек, при двух малокалиберных пушках и двух пулеметах, сначала — «отогнали крейсер», ну а потом взяли больше двухсот пленных, истратив всего двадцать патронов… — …короче, не знаю, то ли у этого чертова крейсера закончился лимит снарядов на операцию, то ли там действительно испугались, когда по ним начали стрелять в ответ, но «поросята» падать перестали. — Киборг был неплохим рассказчиком, да и Тигре никто не мешал изредка вставлять свои «пять копеек» в его повесть, так что слушали их внимательно. — Чего они хотели добиться этим обстрелом — непонятно! Есть тут у меня одна версия — в порядке бреда, но с фактами совпадает… — И какая же у тебя версия? — Эрк тоже слушал с удовольствием, но уточнять конкретные факты и версии — не забывал… — Ночные стрельбы. Тренировка расчетов. Взяли просроченные снаряды и, чтобы добру не пропадать, вывалили их на тот берег, где своих — точно нет… — Ладно, с обстрелом понятно… что ни черта не понятно! Ты лучше поведай нам об этой своей, блин, «Операции „Багама-Мама“»! Это ж додуматься надо! — Почему моей?! Плод коллективного разума! — Или коллективного безумия… — Миледи покачала головой, — не поведись они на ваш маскарад — и что?! — И ничего, — вклинился в разговор Тигра. — Все было учтено могучим ураганом! В смысле — бурей коллективного разума! — «Ниагару» в любом случае несло точно на наш причал, — пояснил Киборг. — Ну и куда бы они с него делись под двумя пулеметами-то?! Итак. Когда мы наконец-то перестали сушить мозги на тему «А что бы все это значило?» и собирались поспать, а то усни тут, когда идет «охота на свиней с восьмидюймовками», с западного поста примчался на лошади «зуав», во всю глотку вопя: «Nave americana! El aduana! Los oficiales de costumbres son diablos!»,[52] ну дальше непечатно… — Тут вся наша компания зависла, — подхватил Тигра, — потому что, конечно, Куба сейчас проходной двор, но вот кого-кого, а американскую таможню… ну никак мы ее здесь не ожидали! Полный сюр! Даже Рамирес охренел, а у него на таможенников и таможню те же инстинкты, что и у остальных «зуавов»… — Дал он этому, блин, гонцу, — продолжил Киборг, — пару раз по морде… Привел во вменяемое состояние и начал допрос: что, где, когда и вообще, не получал ли сегодня воин снарядом по кумполу? «Что за корабль?» — «Таможенник!» — «Откуда знаешь, что таможенник?» — «Да он же за мной уже два раза гонялся!» Убедительно… «Кто на корабле?» — «Таможенники! Их полный корабль, и все с ружьями!» — «Да с какого фига ты взял, что это таможенники?» — «Корабль таможенный!» Ну ладно, черт с тобой… «Куда он идет?» — «Сюда идет!» — «Когда будет?» Тут наш «зуав» начинает чесать в затылке, что-то считает на пальцах и заявляет, что к рассвету. Я смотрю на часы, прикидываю, где у нас западный пост и… снова зависаю. За два часа любой корабль нашу бухточку вдоль, поперек и наискосок пересечет. «Почему так долго?» — «У него машина сломана!» — «Откуда знаешь, что сломана, может, она просто тихо работает?» Объясняет, что… цитирую: «Если машина не сломана, то корабль бортом вперед не плавает!» и это тоже звучит убедительно. Решаю так — хрен с ним, кто там, таможенники или не таможенники, а встречать их надо! За полчаса подготовили мы «торжественный салют» — заныкали между хижин оба наших «гочкиса», затолкали в пулеметное гнездо «гатлинг», проинструктировали «зуавов»… — Сидим мы всей компанией, отдыхаем после упаковки «гатлинга», — не выдержал Тигра. — И тут Лэм произносит эту фразу: «Когда я служил на Багамах…». — А меня пробило на юмор, не менее сюрный, чем вся наша ситуация. Может, от бессонной ночи, а может, еще от чего… — Дай, я скажу, ты так не сумеешь, у тебя сейчас настроение не то. Итак, картина маслом — Киборг, задумчиво глядя вдаль, мечтательно так спрашивает: «Интересно, а если мы сейчас этим „таможенникам“ скажем, что вместо Кубы они приплыли на Багамы, то, может, они дальше поплывут — Кубу искать?».19.04.1898 …Куба, деревушка Санта Педро дел Хуале… (ночь, перед рассветом)
— Киборг! Ты гений! Блин, — глаза Олега сияли, — да мы возьмем их тепленькими, полностью и окончательно офонаревшими! За жабры! — Стоп! Кого возьмем? С чего этот «кого» офонареет? — «Таможенников»! Погоди, не перебивай, а то я идею упущу… — Не надо, я твою идею уже понял. Ни хрена не выйдет. С чего бы они поверили в такую чушь? Это ж тебе не Матрос Железняк, который «…шел на Одессу, а вышел к Херсону…», они-то вышли, куда шли! — Слушай сюда! Вы плывете на Кубу. Тут у вас полетел двигатель, и ваш корабль несет по течению — хрен знает куда. Выносит к какому-то причалу. А там… — А там стоит британский морской пехотинец в полной форме, — Айронпост встал с мешка, его глаза тоже сияли, — и задает вопрос: «Кто вы, черт возьми, такой и что вы, черт возьми, делаете на Багамах, сэр?». — Сержант, а у вас что, есть форма? — Киборг понял, что идея овладела массами в крайне извращенной форме, и теперь искал в ней слабые места. Проблема была еще и в том, что ему самому эта идея все больше и больше нравилась… — Да, сэр! И даже сержантская! Мне-то звания так и не дали, но приятели перед увольнением подарили — то ли в шутку, то ли… — Стоп! Это все хорошо, но одного-единственного сержанта-британца будет мало. Я бы на их месте одному человеку не поверил… — И тут этот сержант вызывает лейтенанта-шотландца… — МакКоун тоже увлекся и развивал сценарий дальше. — Нет, не так… лейтенант-шотландец выходит на громкий мат сержанта, а материться громко и разнообразно Лэм умеет, и спрашивает: «Какого хрена ты меня разбудил — на гауптвахту хочешь?» Да, сэр, килт и боннет у меня есть! Боннет даже форменный. Правда, килт — клановый… Но я уверен, что они в тартане[53] ни черта не смыслят… дьявол, кителя нет! — Да кто же будет надевать китель в такую жару, если только проснулся — рубахи хватит! — Киборг осознал, что влип, но это ведь могло и сработать (и не такие сценки ставили!). — Так, теперь нам для лейтенанта и сержанта нужны подчиненные… а то что это за гарнизон — из двух человек? — Да у нас их полсотни, сэр! Если у «зуавов» отобрать сомбреро и мачете, никто их от туземного британского батальона не отличит — там и не такая форма бывает! Да, кстати, Рамирес, ты на «пиджине»[54] говорить сможешь? — Ну, я вообще-то английский знаю, — ответил тот Айронпосту. — По-английски и довольно правильно, хотя и с небольшим акцентом… — Нет! Именно на «пиджине»! Что-то вроде — «Моя твоя совсем убить!». А то твой английский слишком хороший — так «туземцы» не говорят… — Твоя думать — моя дурак? — Рамирес широко улыбнулся, он тоже явно входил во вкус будущего представления. — Моя сейчас твоя убить! — То, что надо! А еще нам нужен какой-нибудь старший офицер, а то лейтенанта маловато… Да! И название острова, на который их занесло!19.04.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (вечер)
— Я тогда подумал, что все это — полная шиза! — Киборг засмеялся. — Ага! Вслух подумал! — Олег тоже не мог сдержать смеха. — Так и появился не обозначенный ни на одной карте «остров Шиз-бич»! А что, Багамских-то островов — до черта, мало ли как они называются! — До того, как они появились, мы не только роли расписали, но и отрепетировать все разок успели. Рассчитывали-то просто сбить их с толку, чтобы вышли на причал и подставились. Когда я понял, что нам все-таки поверили, а особенно когда увидел, как они побежали прятать винтовки, — я сам обалдел! — Самым сложным было не расхохотаться в процессе! Когда Лэм стал требовать деньги за убитую свинью — жертву ночного обстрела, то я, честное слово, — чуть свое кепи не сжевал! А Киборг стоит себе и даже не поморщится. Наводит через окно эмгэшник, наших на причале страхует, а рядом рупор висит… — Просто у меня игровой стаж больше. Я тогда уже был «полковником Киборгом», а тот чувства юмора не имеет и шуток не понимает… — Но зато: «…то, что он скажет, — вам очень не понравится! Некоторых его слов не знает даже Лэм — а тот их знает довольно много!». Так, кажется? — Так, но учти, что «командный и матерный — это одно и то же…». Слушая пересказ событий этой ночи и утра, Эрк, конечно, тоже от души смеялся, но его не оставляли и более серьезные мысли: «Хорошо, сегодня обошлось, а завтра? Для Группы „Запад“ Санта Педро дел Хуале пока что единственный выход к морю, а значит, и к снабжению — надо ставить там нормальный гарнизон, а не просто караул на причале и строить укрепления. И вообще, пора нам оглядеться и подумать: а не стоит ли ненадолго остановиться и перегруппировать силы?..»Глава 12, информационная, а еще — последняя предвоенная…
Земля… Небо…Между землей и небом — Война…И где бы ты ни был, что б ты ни делал…Между землей и небом — Война…В. Цой
20.04.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (утро)
— Мы слишком увлеклись. Нам надо остановиться и перегруппироваться, пока еще не поздно, — сказал Эрк на срочно созванном совещании. — Наступление прекращаем. Главное сейчас — удержать то, что мы уже взяли. — А погрустневших от таких новостей командиров, которые намеревались «проводить мобилизацию без отрыва от мордобоя», успокоил: — Ну, не навсегда же! Закрепимся, сформируем новые батальоны и пойдем дальше. — А про себя подумал: «Только вот когда именно пойдем — черт его знает! Все зависит сейчас не от наших желаний, а от хода войны…». После подсчета «а что же у нас, в конце-то концов, есть вообще», наступательный пыл офицеров, до этого еще ни разу не рассматривавших всю ситуацию в комплексе (у каждого из них и своих задач было выше головы), угас. Осознали. При перетасовке отрядов, конечно, перекрывались дыры, имелся резерв, но… сил хватало только для обороны ключевых позиций. Менее важные участки решили поручить отрядам «своих» повстанцев. В каждом таком отряде уже были «военные советники» из конфедератов, ну а оружия теперь — спасибо «Ниагаре» — хватало для всех. С очень большим запасом. Да, и еще одно… для новых батальонов нужны солдаты, а повстанцы, которые хоть оружие в руках держали, годятся на эту роль больше, чем простые пеоны. В деревушку Санта Педро дел Хуале собрали всех «зуавов» и (под громкий хохот) переименовали ее в «базу „Алжир“». В «Замке» и без бывших контрабандистов хватало солдат. Оборона «Тихой Гавани» тоже не ухудшилась. Еще в начале апреля там, подальше от района боевых действий, создали «учебную роту» — готовить младших командиров. Будущие сержанты вполне могли отбить возможную атаку… Отец Франциско был весь в делах, как пчелка, — «исповедовал» лейтенанта Смита и остальных пленных американцев. По результатам этих «исповедей» некоторых из взятых вчера кубинцев (начиная с «полковника» Плалио) уже отделили от основной массы и держали теперь отдельно. Что делать с остальными, оставалось неясным. Док подал идею: «Сдать их, на фиг, испанцам, чтобы самим не возиться!». Подтверждая тем самым, что «герильеро», которыми числились подразделения Группы «Запад», не сидят просто так — они делом заняты! Повстанцев ловят! Правда, в этом случае «доны» могли попробовать «наложить лапу» на груз «Ниагары»… но особой проблемой это не являлось. Потянуть время, подключить «хомячков», да и вообще — после начала войны этот вопрос можно было бы «спустить на тормозах» — всем стало бы не до того. Война начнется со дня на день — срок ультиматума истекал… Решив все вопросы в «Замке», Капитан отправился в «Гавань». Во-первых, вчера вечером на связь вышел Айсберг и сообщил о весьма неожиданных гостях на гасиенде. Ну, а во-вторых, Тигра обещал «показать кое-что интересное» в мастерских и сделал при этом такое загадочное выражение лица, что сразу стало ясно — там действительно есть на что посмотреть. «Печкин» должен был прибыть только к вечеру, но «Беда», на которой еще вчера установили «гатлинг» (поэтому Киборг с Тигрой так и задержались), была в полной готовности — грузись да плыви…20.04.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
— …и вы бы видели лицо этого лейтенанта, когда Киборг ему спокойненько так сообщает: «Вы плыли на Кубу? Ну, так вы туда таки приплыли. Добро пожаловать на остров Свободы!» — пересказывал тем самым «неожиданным гостям» и постоянным обитателям гасиенды вчерашние события Тигра. — Полный ступор и одна-единственная мысль в глазах: «Все, приплыли!!!» С воображением у них было все в порядке, с чувством юмора — тоже, поэтому его рассказ регулярно прерывался взрывами хохота. В некоторых особо удавшихся местах повествования миниатюрная брюнетка Ласточка просто по дивану каталась от смеха. Ее приятель, почти не уступающий размерами Киборгу здоровяк Грифон, вел себя более сдержанно — но и он не скрывал веселья. Айсберг попытался было «держать марку», сохраняя обычную невозмутимость, но долго не продержался. Эйли и не собиралась скрывать своих эмоций, хотя и не выражала их так же беззаботно, как Ласточка, — все-таки «Школа Миледи», хоть и пройденная в минимальном объеме, сказывалась. Самым спокойным был еще один гость, хотя, возможно, это было связано с тем, что русский язык он хотя и знал, но не настолько, чтобы оценить все нюансы повествования. Все же этих знаний хватало для того, чтобы уловить его суть. Поэтому он тоже улыбался. Но и только… Или сказывалась его национальная принадлежность? Он был шведом, а те вообще-то не так чтобы очень эмоциональны… Именно он интересовал Эрка больше всего. В конце-то концов — с Грифоном и Ласточкой все было понятно. Ребята наигрались и решили отдохнуть. В сущности, а почему бы и нет? Деньги у парочки были, никаких обязательств перед любой из сторон будущей войны не было, с прежним командиром расстались без взаимных претензий. Вполне можно и попутешествовать. Получив от Грифона сведения о группе Ведьмы и выкупив у него ПКМ, Эрк посчитал свою задачу выполненной. Особыми друзьями они никогда не были. Врагами — тоже. Так, пересекались иногда на Играх. Даже настоящих имен он не знал, да и знать, если честно, не стремился. В ролевой тусовке как-то не принято называться настоящими именами — прозвищ достаточно, а знание имени выводит отношения на совсем другой доверительный уровень. Семейный, можно сказать. Завербовать этих двоих в команду… а зачем? Пара воин — менестрель… в команде что, некому стрелять и играть на гитаре? К тому же — им действительно надоело… А вот к отставному майору шведской армии Карлу Густаву Ольсену, несмотря на рекомендательное письмо от Артема, имелись вопросы. И, перед тем как что-то решать, ответы на них стоило получить. Поэтому, когда Тигра закончил и разговор молодежи перешел на обычное при встрече давних приятелей: «Слушай, а помнишь?», Капитан предложил шведу выйти покурить на веранду… — Гере Ольсен, не могли бы вы, — начал он, неторопливо набивая трубку… — Ответить на несколько вопросов, — закончил за него майор. — И первый вопрос я знаю: «Почему вы это делаете?». Я угадал? — Где-то так. Это меня действительно очень интересует. Поправите меня, если я в чем-либо ошибусь. Итак. Вам чуть больше сорока лет. Вдовец. У вас есть сын. Службу оставили по болезни, но с полным пенсионом. Кроме того, получили наследство, то есть основной мотив для ухода в наемники — деньги — отпадает. Тогда почему? И почему именно к нам? Только не говорите, что вас привлекает борьба за независимость Кубы, я в это ни за что не поверю. Циник, знаете ли… — На второй вопрос ответить легко. Обратиться именно к вам мне порекомендовал знакомый моего двоюродного брата Нильса — Вильгельм Коуби, который сейчас вместе с ним работает в Цюрихе, на SIGe. Если я правильно понимаю — он ваш друг. И, кстати, задал мне тот же вопрос: «Почему?». Ему я на него ответил. Тот же ответ услышите и вы… Я — воин! Когда этот чертов камень, — Ольсен хлопнул себя ладонью по левой ноге — она у него не сгибалась, — сорвавшись со скалы, вышиб меня из армии, он чуть было не вышиб меня и из жизни… потому что жизнь ненужного калеки — это не жизнь. Мой сын Олле почти год прятал от меня оружие по всему дому… и старался ни на минуту не выпускать из виду. Потенциальные самоубийцы, знаете ли, в некоторых вопросах могут быть очень изобретательными… — Знаю. Сталкивался с чем-то подобным, — кивнул Эрк, а про себя подумал: «На самом-то деле между потенциальным самоубийцей и наркоманом, „снимаемым с иглы“, — никакой разницы. А этим мне заниматься приходилось…». — Значит, вы поймете… Некоторые в таких случаях приходят к Богу… но только я недостаточно верующий для этого. Когда я смог ходить с тростью, то Олле пришлось гораздо труднее, но… — тут он улыбнулся. — Как раз в это время ко мне заехал один мой старый приятель и, увидев, что творится, задал мне вопрос — наверное, ничего лучшего ему тогда просто не пришло в голову: «А что, разве это одно и то же — быть воином и служить в регулярной армии?». — И вы решили заменить армию — войной, — продолжил Эрк. — Причем такой, на которой не спрашивают о здоровье и не интересуются ничем, кроме одного: считаешь ли ты, что можешь воевать? Дальше — твои проблемы… — Вы предельно точно это сформулировали, герр Гауптманн… — А я вообще люблю точные формулировки…21.04.1898 …там же… (день)
— Вот ты где, а я как идиот — в мастерской жду! — Олег, когда влетел в штаб, не скрывал своей злости. — Мы же договаривались! — Извини… Форс-мажор… — Эрк не отрывался от расстеленной на столе карты, на которой что-то отмечал. — Твои придумки ждали уже несколько дней, значит, могут и еще несколько часов подождать. Мне надо было подготовить небольшой экзамен для майора. А то рекомендации — рекомендациями… — А мне ты об этом сказать мог?! — Тигра, продолжая кипеть от возмущения, сел напротив и глянул на карту. — Стоп! Это у тебя — что? — «Дорога в Рай»… — В смысле — «Дорожная Бойня»? — Она самая. Хочу услышать его комментарии… Подожди еще пару минут, скоро закончу, и тогда прокатимся до мастерской. Все равно Ольсен должен вместе со своими людьми появиться ближе к вечеру, так что время у нас есть. — Да не надо уже никуда кататься. Я приказал все образцы сюда притащить. Сами цеха тебя вряд ли заинтересуют… Разве что на полигон проедемся, если вдруг появится у тебя такое желание что-нибудь опробовать лично. — Ну, тогда просто подожди. А еще, можешь пока базовую станцию проверить, не намудрила ли там что-то эта «сладкая парочка»… — Ладно, черт с тобой…21.04.1898 …там же… (чуть позже)
Когда Тигра закончил с проверкой радиостанции (Айсберг с Эйли «ничего там не намудрили», но лишний раз прогнать тесты никогда не помешает), Эрк уже спокойно курил у открытого окна… — Ну все, я уже готов, выкладывай свои «гениальные творения», — он повернулся к Тигре и улыбнулся, — а то есть мнение, что тебя сейчас разорвет… — Нет, теперь уже пришла моя очередь издеваться, — засмеялся тот. — Припомнить тебе мое утреннее ожидание… Я мстю, и мстя моя страшна! Сделаю тебе то же самое, что устроил «портальщик» Аспере — прочитаю длинную лекцию! На ту же тему, но без картинок на компе — с натурной демонстрацией! — Так, все понятно. Ты использовал для этих разработок запись разговора Асперы с «хозяевами» Портала и те схемы, которые она привезла. Кстати, диктофон верни Барту. Ему для работы надо. И еще, о «портальщике»… — Если ты о его предложении, — перебил Эрка Тигра, — «…встретиться для более конструктивного разговора», то я ему уже ответил… ага, телеграммой: «Спасибо, но уж лучше вы к нам!». Знаешь, сначала я хотел еще добавить, что мы его здесь быстро научим думать головой и работать руками, а то на «молекулярном синтезаторе» и дурак безрукий что угодно сделать сумеет, но… — Но решил, что за такое добавление я тебе могу оторвать и голову, и руки, и еще что-нибудь выступающее! Причем очень медленно и мучительно! — Точно! А ты — оторвал бы? — За бесполезную и даже вредную провокацию? Чтоб ты в этом и не сомневался! А еще за хамство не по теме… — Кстати, а что ТЫ скажешь про эту запись? Мне действительно интересно… для общего развития. Я не про технические вопросы… — Ну, тут не надо быть Киборгом, чтобы провести анализ, — хмыкнул Капитан и, выколотив трубку, сел за стол. — Главный вывод такой — у них там жуткий кадровый голод, не меньший, а может, и больший, чем у нас. Их просто физически не хватает на нужный объем работы. Следствие из главного вывода — сейчас они пытаются вербовать себе пополнение из тех, кто проходит через Портал…25.03.1898 …САСШ, Филадельфия, отель «Филадельфия Пасифик Плаза»… (день)
Аня насторожилась, когда вместо одной из двух ожидаемых ситуаций — «Взяли стволы, переделали и вежливо попрощались…» или «Сказали: „Не положено!“ — и послали на фиг…» — ее пригласили «поговорить с начальством». «Не мы одни такие хитрые, и инструкция для подобных случаев просто обязана существовать, — думала она, неторопливо идя по коридору. — И, если в ней написано „направить к начальнику“, то этому самому начальнику от нас что-то нужно! Они, в сущности, монополисты, и, значит, мне сейчас сделают „предложение, от которого я не смогу отказаться“. Туг они, конечно, ошиблись, но почему бы его и не выслушать? А чтобы „хозяева“ не слишком наглели… — Аспера улыбнулась. — Интересно, раньше они с ролевиками сталкивались? А фэнтези читают? Что-то я сомневаюсь. Значит, эта „маска“ будет в самый раз. Так сказать, для представительства…». Миледи так и называла этот прием — «наденем маску» и считала, что, не овладев им в совершенстве, ролевиком не станешь. Аспера, с ее точки зрения, ролевиком была. И «масок» у нее хватало. Самых разнообразных… «Так, что мы имеем… „Хозяева“. Мужчина. Тип — „технарь“. Он и есть, вероятно, „оператор молекулярного синтезатора“. Играет вспомогательную роль. Главная в этой паре — женщина. Тип — „умная стерва“… Уважаю таких. Сама такая. Ага, „технарь“ закончил пролог и… Ваш выход, мадам! Да-а… явно здесь до меня был стандартом абсолютно другой тип посетителя. У мадам вполне определенные условные рефлексы. Но со мной они ее подвели. Я же, блин, не „мачо-боевик“, который при этом весьма эффектном и соблазнительном движении начнет истекать слюной и прекратит мыслить о чем-либо, кроме ее ножек… оп, сообразила. Но „пластичности“ вам, „хозяйка“, явно не хватает… Предложить ей, что ли, пару уроков?». — …вам и представителям вашей группы, придется принять участие в некоторых наших проектах, — говорила тем временем женщина. — Поскольку ВЫ человек из НАШЕГО времени, то растекаться мыслью по древу я не буду, а скажу просто — мы используем вашу группу для «отмывания черного нала». Мы можем наклепать сколько угодно золота, но нам нужно как-то обосновать его появление на рынке. Обосновывать будем через «туристов», имеющих долгосрочные планы пребывания в здешнем мире, с перспективой остаться на пээмжэ… «Да нет, конечно! Дело совсем не в этом! Как много разнообразной лапши… и вся она на мои бедные маленькие ушки. Если бы ИМ, действительно, просто нужно было использовать ИМИ ЖЕ СДЕЛАННЫЕ документы, то зачем говорить об этом НАМ?! Нестыковка, однако, господа! Значит — ловушка! А вот и приманка…». — …вы получите возможность распорядиться частью этих средств, но не сейчас! Кроме того, вы также станете «акционерами» нескольких наших новых проектов. Мы собираемся построить судостроительный завод на Дальнем Востоке в районе НАШЕГО Комсомольска-на-Амуре и еще кое-что на территории России. Эти акции будут также числиться на вас, но без права перепродажи в течение нескольких лет. Еще мы заинтересованы в освоении кубинского рынка. Ваши действия указывают на то, что произойдет определенный передел собственности. Мы хотим переделить часть кубинской собственности в свою пользу… «…нет, это не приманка, скорее, — „манок“, в который свистит птицелов — птичка нужной породы отзывается и… опля! Попалась! Добро пожаловать в клетку. В смысле к ним на службу. Но в нашем случае — пернатое попалось совсем не то. Да и вообще, это была не птица… Ладно, пора реагировать…». — Плата не соответствует услуге, — холодно сказала Аспера. И при этом медленно смерила женщину взглядом с ног до головы и обратно. Внимательнее всего смотрела на талию и бедра, как будто ища признаки целлюлита… «Все! „Хозяйка“ готова! „Хозяин“ дальше работает просто по инерции — она уже все решила. Нас она использовать не будет, потому что я для нее теперь не более чем „наглая малолетка“, „нахальная девчонка, не понимающая, что почем“, ну, и так далее! Так, а что это там сейчас говорит „технарь“?». — …было бы неплохо пообщаться с тем, кто выполняет указанные переделки в полевых условиях. Возможно, этот человек в вашей команде занят не своим делом и ему нужно становиться оружейником, а не стрелком. Поэтому передайте ему привет и предложение встретиться для более конструктивного разговора. Теперь о наболевшем. Вы пытаетесь идти той же дорогой, которой шел я несколько лет назад. Я тоже был уверен, что «мэйд ин двадцать первый век» — это круто! Но… По прибытии сюда выяснилось, что очень многие вещи, существующие здесь, практически мало чем уступают вещам, сделанным в двадцать первом веке… «Главное не расхохотаться. Вся „маска“ к черту слетит. Интересно, а „глушилка записи“ у них тут есть? Если так — будет жаль. Наши были бы рады это послушать, ну а Капитан — особенно! Его собственная лекция, но в изложении „цивильного чайника“! Нет, не совсем его, „хозяин“ мне про „кольты“ рассказывает, а Эрк при их упоминании плюется, у него даже ругательство есть — „Землеройка кольтовская!“. Как же „технарь“ старается-то… Надо бы поддержать такого старательного человека хоть мимикой, хоть парой фраз… Чем дальше, тем круче… Пошли рассуждения о тактике и стратегии… Да уж, разошелся, однако, „советский инженер и бывший оборонщик“… Интересно, а у него в вузе хоть военная кафедра была? Упс, а вот это — полезно! За это мне Капитан спасибо скажет. За схемы гранатометов. Да здравствует Интернет! И те, у кого есть время там копаться. У нас — не было…». — Лекция интересная. — Аспера улыбалась. Снимать «маску» еще было рано, но ситуация позволяла. — Обработайте стволы и можете использовать наши здешние имена, как вам будет угодно, — это теперь полностью ваше право…21.04.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (день)
— …но нас это не касается, у нас своя Игра. — Эрк улыбнулся. «А молодежь-то взрослеет! Умные вопросы задает!». И принялся заново набивать трубку. — А почему ты уверен, — удивился Тигра, — что наши данные они использовать не будут? Может, прямо сейчас под твоим или моим именем регистрируются какие-нибудь «Рога и Копыта»! В каком-нибудь Блиндурасе или Нафигвае! — Ты вообще в курсе, под какой «маской» Аспера к ним пришла?! Я, когда это узнал, ржал как ненормальный… бедняжки они… — Неужели… «Жрица Ллос»?! — Тигра рассмеялся. — «Темные Эльфы — Высшая Раса!», «Все Люди — Грязные Животные!». — Вот-вот, правильно, ее любимая. Ну, а теперь представь себе, как на них, с их-то интеллигентскими корнями, должно было подействовать сочетание «темной жрицы» с ее молодостью и нынешним «эсэсовским прикидом»… Тигра задумался. Эрк ему не мешал, просто закурил и сквозь дым наблюдал за процессом. Если парень сейчас все поймет сам, — сделает первый шаг к тому, чтобы в будущем стать Мастером Игры. Пора бы уже… — Они от нашей милой змеючки должны были просто полностью охренеть и выпасть в осадок… Погоди-ка… Все Боги Мира! Она же их купила! Они же не приняли ее всерьез!!! Она же заставила «хозяев» думать о себе… «малолетка — дура дурой»!!! И они поставили на всей нашей команде большой и яркого цвета, чтобы издалека было видно, крест — «с ними связываться не стоит»!!! — Правильно. Именно его они только и могли поставить. Нашу команду занесли в список, как «молодых мечтателей-максималистов». А значит, мы, с их точки зрения, не сможем разобраться в том, что они называют «серьезными делами», не знаем, что такое «обязательные правила игры»… короче: «Дети, что с них взять? Подрастут — прибегут к нам сами, а пока пусть играют в свои игры!». — Слушай, а может, зря она это сделала? В конце-то концов от «хозяев» мы могли бы получить достаточное количество всяких вкусных плюшек и с такой силой за спиной быстрее пришли бы к цели… — Ты уверен, что у нас и у них одна цель? Пойми, Аспера сделала все абсолютно правильно. Если мы входим в союз с «портальщиками» на ИХ условиях, то наше место в этом союзе возле двери на коврике. А уровень — «подай, принеси, пошел вон». Мы же не знаем ни их целей, ни задач, да мы почти ни хрена про них не знаем! Кроме того, я уверен, что известные нам «хозяева» действуют не самостоятельно, а под чьим-то «чутким руководством». Про этих типов, назовем их «кураторы», мы вообще никакой информации не имеем. Что в итоге? — Кот в мешке, мешок в ящике, — сообразил Тигра. — Ага, а ящик вообще в сейфе! И так далее… Поэтому, если мы и станем с ними сотрудничать, то только на НАШИХ условиях. И исключительно на разовой, а не постоянной основе. Сделали дело, получили за него плату и до свидания! Есть и еще один момент… ты мне, блин, лекцию обещал! В стиле «порталера»… — Точно! Сейчас сбегаю, там все уже должны были привезти! Надо только сюда затащить, и будет тебе лекция! С экспонатами! Олег махнул рукой и выбежал за дверь. Эрк подумал, закуривая в очередной раз и глядя ему вслед: «То, что нас с „хозяевами“ и „кураторами“ разделяет не уровень в Игре, а отношение к Игре, вообще ты рано или поздно поймешь сам. Для них Игра — средство для достижения Цели. Для нас Цель — только очередной этап Игры. Ну а все остальное — деньги, власть, сила… да и мы сами тоже — средства. Игровые фигуры и фишки. Но к осознанию этого каждый Игрок приходит самостоятельно. Придешь и ты. Потому что ты, парень, — Игрок! А это уже навсегда…».21.04.1898 …там же… (чуть позже)
— Итак, начинаем нашу лекцию о жизни… точнее, об очередных способах отнять ее у ближнего и дальнего своего! — Тигра не умел долго быть серьезным. — «Хозяин» Портала имеет к военному делу такое же отношение, как Резун к верности Родине, и поэтому все его «самоделки» делятся на две категории. Одни мы не сможем изготовить, а другие — нам не нужны. И тем не менее даже в этой куче навоза я нашел несколько жемчужных зерен… Экспонат первый! Что это? — Гильза от тридцатисемимиллиметровки. Стреляная. — Правильно. А это? — То же самое, но пятидесяти семи миллиметров. И что дальше? — Так вот, запомни, это не просто стреляные гильзы, которые годятся только в металлолом. Это идеальные заготовки. Для гранат. Вот таких… На стол были поставлены еще два предмета. От обычных гильз они отличались тем, что были без ранта, всю их поверхность делили на почти равные прямоугольники глубокие бороздки, горловину затыкала каучуковая пробка, а из пробки торчал конец бикфордова шнура. Не очень длинный. — И чем они лучше тех, что делают кабальеро из динамитных шашек и подковных гвоздей? Разве что красивее выглядят… — Дело не в красоте, а в методе доставки! Помнишь схемы ружейной мортирки и ампуломета? А юсовский гранатомет М79? — Весь расклад, пожалуйста… — А вот он… Мортирка — фуфло. Прицельность — «примерно в нужную сторону». Ампуломет немногим лучше, да еще и не ручной, к тому же — кто КС сделает? Я не возьмусь, ибо не химик. М79 у нас — нет и не будет. НО! Творческий подход творит чудеса! Экспонаты номер пять и шесть — РГ40 и РГ60 соответственно! Производства МТГ. В смысле — Мастерских «Тихой Гавани». «РГ» — «ручной гранатомет», а цифры соответственно — примерный калибр метаемых гранат… — Исходные материалы, конструкцию и метод использования сих дивных изделий ты пояснишь? И вообще — ты их уже испытывал? — Конечно! Итак — РГ40. Берем одноствольный дробовик двенадцатого калибра, нежно отрезаем ему ствол по самое не могу, а на его остаток надеваем и привариваем вот такую трубу. Как видишь, она достаточной длины для того, чтобы выстрел был прицельным. Внутри у нее, недалеко от остатка ствола, — упор для осколочно-фугасной гранаты. Вставляемой через дуло и досылаемой шомполом до этого вот самого упора. Выстреливается эта граната холостым патроном со специально подобранным зарядом пороха. От того же выстрела загорается бикфордов шнур. Гранату ты уже видел. Время задержки регулируется длиной шнура. Регулировка производится острым ножом. На испытаниях Клаус Бергман, второй механик с «Беды», которого я на фиг с нее забрал, потому что он оружейник от Бога, почти с сотни метров засандалил учебную гранату в окно сарая из-под обмундирования. А ты знаешь, какие там оконца… — Возможные проблемы и задержки? — Граната вставлена не той стороной. Тогда она летит, но не взрывается. Граната, вставленная в ствол, не дослана до конца. Падает точность, и она может не взорваться. Но может и взорваться — как повезет. Самая анекдотичная задержка — граната выпала из ствола, когда его повернули вертикально вниз. И никто не заметил. От частой стрельбы труба нагревается, расширяется, и дальность слегка падает. Все. Да, кстати, РГ60 имеет ту же самуюконструкцию, но дробовик десятого калибра и труба, соответственно, больше диаметром. Разные калибры дробовиков — это чтобы патроны не путали, там пороховой заряд подобран под конкретную гранату. — Производство гранат? — Его мы уже поставили на поток. В три смены. Для этого нам потребовались два типа станков — токарные и фрезерные, сорок восемь пеонов в смену и помещения для работы. Ими стали те самые пустые склады из-под шмоток. Короче, сейчас все они уже заняты. Под различные станки, паровик для привода, материалы, заготовки, готовую продукцию и нашу с Клаусом личную мастерскую. — И сколько же таких гранатометов вы уже сделали? — Пока что три шестидесятых и пять сороковых. Но процесс идет. У шестидесятой один конкретный минус. Она, зараза, весьма тяжелая. Хотя, понятно, мощная. Если ее носить в одиночку — много гранат не утянешь. Обязательно нужен «второй номер». Но это уже чисто организационный вопрос. Сороковка, она полегче. Но и там напарник не помешает. Испытывали обе конструкции кроме нас «курсанты» из сержантской школы. Им понравилось. Да, и еще, если припечет, гранаты можно использовать как ручные. Эффект тот же, но куда добросишь… — Да, это уже не «карманная артиллерия», а переносная… А что с тем минометом, которым ты одно время так загорелся? — А ничего. Хрень получается. Дальность никакая, точность — хуже дальности, да и мины может нормально выточить только Бергман. Ну, еще Викинг, если до станка доберется. У меня они почему-то не выходят… черт его знает почему… — Тогда плюньте на него. Слюной. У вас и так дел выше головы. А орудий мы уже насобирали столько, что четверть расчетов бывшие пехотинцы! Артиллеристы у нас закончились. Дуглас опять посылает всех на различные шотландские горы. Кстати, о пушках! «Норденфельд» из сарая снять можно? — Да его уже снимают. Осторожно, хотя и ломами. Бетон долбят. Хороший бетон, крепкий, качественный, но к вечеру обещали закончить. — Ну, раз ты решил его снимать, значит, на «Печкин» он таки станет… Работы много будет с ним и с «гатлингами»? — Сделаем. Нам тут рельсы железнодорожные приперли, так что будет чем палубу укрепить. А для «кофемолок» Клаус уже турели ваяет. По две на каждый борт. Чтобы, если что, переставить можно было. Справимся… за недельку. — Торопить не буду — не срочно. Блин, теперь еще и «нагановские» патроны надо у фрица заказывать к ПКМу! Грифон нам только чуть больше трех сотен оставил. А как обстоят дела с «форматами» и прочим? — Нормально. «Легионеры» уже все с разнообразными «форматами», и несколько штук даже есть в запасе! Правда, в последнее время поставок почти нет. Судя по всему, мы уже выбрали все, что всплыло, а новые дураки не появлялись. Еще четыре СКСа было, но все уже к Эспаде ушли. Любят их там. Слушай, насчет ПКМа. Пока мы будем к нему патроны ждать, я как раз тачанку доделаю — наконец-то нашелся подходящий для этого шарабан. Может, мы его туда и установим? Гнездо под станок на нем есть, я смотрел. Ты же хотел тачанку для разъездов… — Давай. Все равно он у нас один — в строй его не поставишь. Патроны-то к нему пока уникальные. Ничего больше под 7,62 «наган» у нас нет… — Как это — нет?! Я тебе что, не говорил?! Нам же две «Заставы»[55] притащили! Как раз под этот патрон! Правда, это уже не совсем снайперки. На одной оптики вообще нет и даже крепление куда-то делось, а на другой — разбита на фиг. Так что теперь это просто самозарядки, если ты не скажешь на них новые прицелы поставить. По-моему, это не имеет особого смысла… — По-моему — тоже. Патроны-то исключительно местные, «тупоносики». Хотя… что у нас с оптикой вообще — сколько в остатке? — Меньше ста семидесяти, а вот на сколько-сейчас не помню. Короче, считай, что сто шестьдесят штук — точно есть. — А, точно! Было-то двести… Слушай, а поставь-ка ты все-таки на «Заставы» по оптике. Какие-никакие, а снайперки будут. Пусть даже с этим патроном после трехсот метров баллистика полностью заменяется статистикой. До двухсот-то нормально будет. И еще, возвращаясь к «форматам». Как дела со шнеками? Хватает? — Ха! Этого ты тоже не знаешь! — Тигра наклонился к одному из ящиков. — Вот, гляди, именно после этого я и забрал Бергмана с катера! — Это — шнек?! Местного производства?! Но как?! Там же, кажется, используются материалы, которых здесь и сейчас нет?! — Значит, он их чем-то местным заменил. Я, если честно, так в этом полностью и не разобрался — работой привалило. Увидел уже результат. Как дело было… Помнишь, у нас на тренировках несколько шнеков разбили? Клаус их разобрал, изучил и в итоге сделал свой вариант. На первые пустил пружины от тех, разбитых. А дальше стал потрошить настенные часы! Или напольные. Те, что поменьше, — не годятся. Пружина у них слабая. Иногда одних часов хватает на два шнека. Иногда — на один. Недостаток местного магазина — где-то в два раза тяжелее нашего. Преимущество — он не на сорок пять патронов, а на шестьдесят… размеры видишь! У ребят Патрика эти конструкции пользуются популярностью. Каждый хочет иметь у себя хотя бы один. Именно из-за количества патронов. И, кстати, ты знаешь, все это частная инициатива! Ирландцы их за свои деньги покупают, а Клаус в свободное время делает! — Да, отстал я на западе от местных новостей… — А с новостями уже все. Это была последняя, о которой ты не знал. Хотя нет, есть еще одна, но она — не по оружию. Генератор привезли. Сегодня на «Печкине» его доставим в Санта Педро… то есть в «Алжир», и через день — максимум через два в «Замке» станет светло и уютно. А вот теперь — точно все!21.04.1898 …там же… (поздний вечер)
Эрк внимательно слушал майора Ольсена, высказывавшего свои соображения по поводу расстановки сил в засаде на дороге из Артемисы. О том, что эта самая операция уже состоялась, как и о том, чем же она закончилась, он умолчал. Исключительно для чистоты проводимого эксперимента. «А ведь Ольсен если и не гений, то явно очень талантливый офицер, — думал он. — Блин, да я бы такого в любой армии оставил. Не только хромого, но и… да хоть вообще без ног! Шведской армией командуют идиоты! Ладно, что с них взять, с регуляров и бюрократов… но нам — очень повезло! К тому же до ранения Карл Густав командовал батальоном горных стрелков. И ухитрился, как, кстати, и Дуглас, на новое „место службы“ привезти с собой своих бывших сослуживцев. Только в отличие от нашего хайлендера[56] не сержантов и капралов, а офицеров и сержантов! В отряде у него двадцать два человека. Плюс сам майор и — единственный человек без звания — его сын Олле. Что-то в нашей маленькой армии с каждым разом все больше и больше шестнадцатилетних пацанов… но тут я Ольсена понимаю. И его сына тоже. Значит, так: займешься ты у нас, майор, вместе со своими людьми — как раз хватит — созданием горнострелкового батальона. Сразу после прибытия в „Замок“ и начнешь, а то у нас впереди Сьерра-Маэстра, да и другие горы, хотя они и ниже, мы никуда не денем. Их на Кубе до черта, один только массив Гуамуайя, делящий остров почти пополам, чего стоит. Да и совсем недалеко от „Замка“, вдоль побережья, тоже так себе нефиговые холмики — не помню, как называются…». Ход его мыслей, так же как и рассуждения Ольсена, прервал влетевший в штаб растрепанный Айсберг. Судя по всему, как только он приехал из Гаваны, сразу же побежал искать Эрка. Восстановив дыхание, он выпалил: — Капитан! В Мадриде отклонили ультиматум! Посол отозван! — Это война, — сказал в ответ Эрк и спокойно закурил. — Вы как раз вовремя успели приехать сюда, майор Ольсен. Начинается самое интересное…Глава 13, военно-теоретическая и военно-организационная…
Сначала подумайте, что вы делаете, а потом уже делайте — что задумали! И не забудьте подбросить монетку… На удачу!
22.04.1898 …у северного побережья Кубы, на палубе катера «Беда»… (день)
Катер был перегружен, и Айронпост вполголоса ругался по этому поводу. Более громко высказывать свое возмущение он смысла не видел. Действительно, ну какой в этом смысл, если еще утром в ответ на предупреждение «Когда налетит шквал, то мы только булькнем!» твой наниматель, пожав плечами, сказал: «А кому легко?». В ответ же на многоэтажный морской загиб (не в чей-то адрес, просто для того, чтобы показать отношение капитана «Беды» к такой ситуации) прозвучал еще более многоэтажный. Но не морской, а артиллерийский. Причем, если Лэм высказывался на трех языках, то его собеседник на пяти, два из которых бывший морской пехотинец не знал, поэтому не смог полностью оценить яркость и новизну эпитетов и метафор. А вот прочувствовать их и понять, что ЭТО он превзойти не сможет, — вполне. «Сержант, конечно, прав, и при погрузке мы чересчур размахнулись, так что, если волнение усилится, придется туго, вот только времени на разгрузку всего лишнего не было совсем, — думал Эрк. — От Штатов до Кубы доплюнуть можно. Американские броненосцы могут появиться в любой момент. Конечно, блокировать они будут Гавану, но сообщение между „Гаванью“ и „Алжиром“ тоже при этом перекроют! А так мы успели проскочить. И „Печкин“, к счастью, успел вернуться. Правда, Тигра остался в „Замке“, но он, если что, и поездом доберется. Короче, лафа у нас закончилась. Теперь сообщение между базами только по суше. Железкой, блин! Если только не придумаем какой-нибудь особо хитрый способ». — Герр Гауптманн, — прервал его размышления звонкий юношеский голос. — Отец не смог ответить на мой вопрос, может быть, вы сможете? — Олле! — Ольсен-старший явно был не в восторге от действий сына. — Все в порядке, майор. — Эрк сначала посмотрел на него, потом перевел взгляд на младшего и улыбнулся. — Если молодые люди не будут задавать вопросы и получать на них ответы, как же они смогут узнать что-то новое? — Герр Гауптманн, — судя по всему, вопрос был «Очень Важным». С точки зрения шестнадцатилетнего юноши. — Почему вы собираетесь воевать за испанцев? — Садись, Олле, я чувствую, разговор у нас будет долгим… — Эрк кивнул на один из четырех ящиков с магазинами для «гатлинга», укрепленных на палубе. Сам он сидел на таком же. Майор тоже подошел поближе, но садиться не стал — просто оперся о фальшборт. — Для начала запомни — нельзя воевать за кого-то другого. Каждый воюет только за себя. Война всегда идет не ЗА, а ПРОТИВ. И самое главное в войне — понять, против кого или чего ты сражаешься. Еще можно сражаться ВМЕСТЕ с кем-то, но даже тогда каждый будет драться сам за себя — против общего врага… — Хорошо, тогда… — Ольсен-младший задумался. — Тогда почему вы собираетесь воевать против американцев и… кубинцев?! Капитан понял, что концепция произвела впечатление. Но от другой концепции, гораздо более романтичной — «Войны За Свободу» — не излечила. Конечно, юношеский романтизм с возрастом проходит, но на войне для этого может не хватить времени. На войне очень часто для этого не хватает и жизни… — Мы не собираемся против них воевать. На самом деле в нашей маленькой армии есть и американцы — «Надеюсь, что конфедераты не обидятся!», — мелькнула мысль у Эрка, — да и кубинцы тоже… тот поселок, где мы будем разгружаться, охраняет как раз кубинский батальон. А если ты скажешь кому-нибудь из них, например, лейтенанту Рамиресу, что мы собираемся воевать против кубинцев, то он тебя не поймет. И еще. Мы не собираемся воевать… Мы УЖЕ воюем. Бой, который твой отец разбирал вчера вечером, был всего шесть дней назад… «Ну а я, в ходе вчерашнего „разбора пролетов“ понял одну вещь… что Киборг с этой, черт ее возьми, цитатой — „Совершенно жуткое везение, прошедшее по просто невероятной халяве…“ — был в данном случае абсолютно прав!»…21.04.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
— Майор, что вы скажете по поводу организации засады, — небрежно спросил Эрк, внимательно следя за реакцией Ольсена, — где-то в этом районе… — Наши силы и силы противника? Полнота информации о нем? — Карл Густав в своем лаконизме вполне мог посоревноваться с любым спартанцем. — Чем вооружены мы и какое оружие у вражеских солдат? — Батальон пехоты — почти шестьсот человек. У всех стрелков карабины Маузера. У тридцати из них на оружии оптические прицелы. Пулеметная команда при восьми тяжелых пулеметах… вы их можете знать как митральезы, но мы пользуемся гораздо более легким, компактным и скорострельным вариантом, и пятью… назовем их — легкие пулеметы, размерами они не намного больше винтовки, но могут вести автоматический огонь, и с ними вполне управляется один человек. Два эскадрона кавалерии — всего около двухсот бойцов. Больше половины — драгуны, у них, кроме сабель и карабинов, еще два легких пулемета. Остальные — нечто вроде конных гренадер. На вооружении у них кроме сабель и пистолетов — динамитные шашки. Артиллерия — восемь пушек Гочкиса. Полурота, вооруженная «форматами», — что это такое, вы видели вчера, когда мистер Мантайгер хвастался своими изделиями перед друзьями — почти пятьдесят человек. Отдельных бойцов, не входящих в подразделения, я перечислять не буду. Это все наши силы и то, как они вооружены… Эрк принялся набивать трубку. Ольсен терпеливо ждал продолжения. Явно ему было недостаточно информации. Эрк улыбнулся и продолжил: — Теперь — что же мы знаем о противнике… Численность — до двух тысяч человек. В основном — пехота. На вооружении у них большей частью винтовки Ремингтона, но также и некоторое количество оружия других систем. Имеется и кавалерия, до начала боя ее численность неизвестна, но не слишком много. Конники — с «винчестерами» и револьверами. Артиллерия… по орудиям у нас равенство — у них тоже восемь пушек, но «гочкисов» из них шесть, а еще две динамитные системы Симса — Дадли. Еще есть четыре картечницы Гатлинга — двигаются вместе с артиллерией. Время их появления зависит от того, когда они выйдут из города, но маршрут противника очевиден — он в любом случае будет двигаться в место, обозначенное на карте как «Замок», так как все это карательная акция. Да, еще — наши силы находятся чуть ближе, чем в половине дневного перехода от города. Как раз в районе будущей засады. А собрали мы их там примерно за сутки до выгрузки противника из эшелона… Эрк замолчал и внимательно посмотрел на майора. Ольсен не менее внимательно разглядывал карту. «Что бы ни говорил Киборг, а формальное военное образование все же нужная вещь! — подумал он. — Мне, пока я нашел место, пришлось почти целый день колесить по дорогам, а майор, спорю сам с собой на что угодно, определит его прямо сейчас и именно — ПО КАРТЕ!»… — Ну что ж. Я бы действовал так. Вот, здесь, — ткнул карандашом в карту Карл Густав, Эрк при этом его движении сразу мысленно пересыпал неопределенную сумму из правого кармана в левый, — есть весьма симпатичная гряда, и в то же время выглядит она просматриваемой насквозь. Но при минимальной маскировке… и еще, обратите внимание — тут одно из немногих мест, где дорога не идет в густых зарослях, казалось бы, обнаружить засаду здесь проще простого. Противник должен расслабиться. Кроме того, скорее всего, вражеский отряд выйдет сюда после полудня — жара, усталость. Тоже не способствует концентрации внимания. Вот здесь, на склонах, нужно оборудовать камнеметные фугасы, только очень важно четко выверить шнуры. Эх, у нас в Швеции проводились опыты с подрывом заряда при помощи электричества, но не слишком удачно. А насколько бы все упростилось! Но я отвлекся… «Полный кайф! Слушаю майора — и тащусь! — Эрк мысленно зааплодировал. — Чертов королевский тезка! Правда, вот… с фугасами-то идея прекрасная, но только… кто бы их нам там поставил? Саперов-то у нас нет…» — Основные силы пехоты надо расположить здесь и здесь, на склонах чуть ниже гребня, обязательно часть сил вот в эту лощину, иначе ей могут воспользоваться враги для контратаки — видите, она прямо в тыл засаде выводит и почти не простреливается с холмов? Примерно полуроту… впрочем, кроме полуроты, можно поставить и пулемет, это там не помешает. Еще два пулемета и до роты прикрытия к ним — вот на этот холм. Дорога его огибает, и они получат возможность вести продольный огонь, но маскировать их придется очень тщательно — они должны будут пропустить мимо передовое охранение, которое встретит вот здесь еще одна полурота с пулеметом. Кавалеристов вот сюда и сюда — они будут мобильным резервом и пригодятся для преследования. Противоположную от засады опушку необходимо оборудовать завалами вот примерно таким образом, воронками широкой стороной к дороге. А в вершинах волчьи ямы с кольями. У нас так саамы на диких оленей охотятся, но и здесь для домашних наемников сойдет. Передвижение между дорогой и опушкой следует затруднить разнообразными малозаметными препятствиями, чтобы противник как можно дольше находился под огнем. Можно использовать триболы — изобретение еще римское, они выглядят как… — Да, я понял, что вы имеете в виду, майор. Не отвлекайтесь, пожалуйста, — Эрк уже не улыбался. — «Черт, а ведь Ольсен опережает свое время. Вариант „две створки“ будет применяться европейскими военными всю Первую мировую… а он излагает мне сейчас гораздо более поздний — „мордой об стенку“! Хотя, может, это из-за того, что он горный стрелок? В горах двухстороннюю засаду не используешь — негде. Обычно там сталкивают противника в пропасть…» — Артиллерию лучше не разделять, — невозмутимо продолжал швед, — позиции подготовить вот тут, на опушке возле изгиба дороги, но выдвигать орудия из глубины леса после того, как пройдет передовое охранение. Сектор обстрела замечательный, а те силы, что выделены для продольного огня, их прикроют… — А почему бы не расположить орудия вот здесь, за поворотом, в ненаблюдаемом пространстве? — Эрк подумал, что Ольсен уже почти ничего не оставил от его схемы. Хотя схема самого майора выглядела не хуже. — Любую выскочившую туда группу они встретят картечью. И еще, почему бы вместо завалов не разместить вот здесь сотню бойцов в замаскированных ячейках? Тех, что с автоматическим оружием. Их не смогут заметить раньше времени… — Вы уверены, что противник не вышлет вперед хотя бы дозор? Недооценивать врага чревато всякими неприятностями… А если на орудия наткнется именно дозор, то бой придется начинать раньше, тогда фугасы могут не успеть сработать или поразят пустое место. А солдат на опушке просто затопчут. Лес проходит слишком близко от дороги, даже здесь не более двухсот футов… э-э, семидесяти метров. Несмотря на весьма впечатляющие возможности этих… «форматов», расстояние слишком мало. Всех остановить они не успеют. Не зря же все наставления предлагают при подходе противника на такую близкую дистанцию к люнетам и другим сооружениям полевой фортификации не отсиживаться в них до последнего, а подымать подразделение в контратаку. На этой дистанции преимущества защищенной позиции уже не актуальны, а вот сниженная подвижность — весьма и весьма. Даже если противник будет не просто отходить, а панически бежать, то те бойцы, что окажутся у них на пути, попадут в весьма незавидное положение. Ну, а уж если у них найдется толковый командир, что поведет своих на прорыв… Все-таки соотношение сил здесь будет десять к одному, не меньше. Именно поэтому я и предлагаю — препятствовать отходу в этом направлении инженерными сооружениями. Они нечувствительны ни к штыку, ни к пуле, знаете ли. И их потом, после боя, не придется хоронить…22.04.1898 …у северного побережья Кубы, на палубе катера «Беда»… (день)
— Пожалуйста, не напоминайте об этом, герр Гауптманн, — покачал головой Карл Густав. — Когда вы вчера рассказали мне, как там все происходило в действительности и главное — чем именно закончился этот бой… — Знаете, майор, а закончилось там все именно так исключительно благодаря везению и гораздо лучше, чем должно было бы, — ответил ему Эрк. — С военной точки зрения вы были абсолютно правы. И ваша схема действий гораздо лучше, чем моя. Она исключает счастливые случайности. Вроде гибели вражеского военачальника от первых же пуль… или отсутствия у врага передового дозора… или того, что снайпера сумели пристрелить всех его активных командиров… «А еще она составлена профессиональным военным, — подумал он, — а не наемником-самоучкой, у которого все образование — школа младших командиров, да и та для подготовки специалистов по артиллерийской разведке!». — И все-таки, герр Гауптманн, — снова заговорил Олле. Он был упорным парнем и не собирался оставаться без ответа на «Очень Важный Вопрос». — Если американцы и кубинцы есть и на той, и на другой стороне, то против кого же мы воюем?! И кто же тогда ведет войну против нас?! «Вот ты уже и перешел с абсолютно нейтрального — „вы воюете“, на нечто совсем другое — „мы воюем“, — мысленно улыбнулся Эрк. — А теперь… немного правды жизни в данной ситуации тебе явно не помешает…». — Картель. Объединение из трех человек — владельцев более чем половины всего производства сахара на Кубе, — заметив, как удивленно расширились глаза Олле, он улыбнулся, теперь уже в открытую. — Что, никакой романтики, правда? А в Картель и входят крайне неромантичные люди. Им нет никакого дела до того, что кубинцы хотят быть независимыми от Испании, но зато они дают деньги тем, кто этого хочет. Да и правительству САСШ они тоже дают деньги. Денег у них очень много, есть что давать. Не навсегда дают — в долг. — Достав трубку, Эрк закурил. — А отрабатывают эти долги и те, и другие, воюя на стороне Картеля. Но Картель ведет войну не просто так. Война с точки зрения тех, кто входит в Картель, должна принести им прибыль. То есть новые деньги. Они владельцы половины кубинского сахара, а хотят получить весь сахар Кубы. Да и от самой Кубы не откажутся — земля-то тоже денег стоит. Вот и все причины этой войны. Исключительно прагматичные. Это и есть тот самый враг, против которого мы воюем. Именно этот враг и ведет войну против нас… — Но, герр Гауптманн… но как же они могут… производители сахара… это же не государство… Как же они ведут войну… — А вот КАК они ведут свою войну — расскажу тебе не я… — Эрк встал с ящика и посмотрел на приближающийся причал Санта Педро дел Хуале. — Знаешь, а ведь ты не единственный в нашей маленькой армии, кому недавно исполнилось шестнадцать лет. Есть еще как минимум двое — братья Дебре — Поль и Анри… и о том, КАК же именно Картель ведет свою войну, они расскажут гораздо лучше меня…23.04.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (ночь, после полуночи)
— Извини, что помешала медитировать, братик, — выражение лица Миледи ничуть не говорило о каком-либо раскаянии. Скорее, там большими буквами было написано: «Попался, мерзавец!» — Но мне надо с тобой поговорить! Серьезно! — Говори, — ответил Эрк и написал на лице не менее крупными буквами: «Ну поймала — а дальше?!» Это он тоже умел. Когда Миледи села в кресло напротив и, достав длинную сигарету, прикурила ее от лежавшей на столе зажигалки, Эрк решил, что ему тоже не помешает покурить. Тему предстоящего разговора он себе примерно представлял. — Давай-ка поиграем с тобой в одну игру, — небрежно протянула Миледи, — я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь на них отвечать… причем без «Потому что!» и «А то!». Полностью. Честно. Можно с комментариями… — Только не очень долго. Постарайся уложиться в десяток вопросов… Столько я смогу вытерпеть. Больше — не факт… — А больше и не надо. Главный — какого черта ты полез не в свое дело?! Я имею в виду младшего Ольсена… и то, что ты устроил! — И что же я такого страшного с ним устроил? — А то ты не знаешь! Кто послал его к мальчикам Дебре с просьбой «рассказать о том, как Картель ведет войну…». Уж они-то понарассказывали! — Они ему что — соврали? Уверен, что нет. От их рассказа он что, сломался? Нет, не должен был. Зато в результате Олле не будет уговаривать своего отца «сменить Знамя» и «воевать За Свободу», а это сейчас самое главное… — Слушай, ты, сторонник шоковой терапии, а по-другому что, нельзя было? Я же видела его лицо, когда он от них вышел… Еще несколько таких «разговоров», и у нас в команде будет очередной «Убежденный Убийца»! Ты этого хотел?! Неужели старший Ольсен нам НАСТОЛЬКО нужен?! Объясни!!! — Да, нужен. Позарез. Чтоб ты знала… По-моему, Карл Густав — военный гений. И заполучить его в противники я не посоветовал бы никому. А уж нам — тем более! Так что, если бы Олле не расстался с идеей «Справедливой Борьбы За Свободу», а степень его влияния на отца переоценить трудно, то, к моему великому сожалению, всех шведов нам пришлось бы просто-напросто перестрелять ко всем чертям… во избежание. Как тебе такой вариант развития событий — больше нравится? — Ты — серьезно?! — Миледи выглядела ошарашенной. Редкое зрелище вообще-то. Эрк им даже залюбовался… — С таким я не шучу. Да и романтику надо рвать с корнем…01.05.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (поздний вечер)
— Давайте-ка все по порядку, а то мы до завтра здесь просидим, — Эрк оглядел собравшихся «стариков». — Я в принципе не против ночных посиделок, но вот ночные совещания не вызывают у меня энтузиазма. Начнем по традиции с начальства, — тут он широко улыбнулся. — Лейт, я имел в виду тебя… — А может, ты меня разжалуешь, а? — Татьяна вздохнула. Должность не доставляла ей никакого удовольствия. — Еще месяц такой жизни, и я точно двинусь… — Давай пока без лирики. Сначала — дело. Как у нас там дела с веселым городом Майами? И дальше — по пунктам — поставки, пополнения… — А что Майами? Стоит. Живет. Судя по сообщениям от Макса — хорошо живет, аж завидно. Они с Рамиресом и его ребятами там прекрасно устроились… — Значит, с легализацией в Штатах у Макса проблем не возникло… — Да ни малейших. Война — войной, а как был там бардак, так он и остался. Герр Максимилиан Готт небрежно помахал своим немецким паспортом, пару раз «послал к свиньям собачьим», и никаких вопросов не было. Связь тоже без проблем. Эта новая австралийская рация, из тех, которые ребята привезли, до станции в «Замке» добивает прекрасно. Да, кстати, на днях сюда Хорджес вернется. Объявился в Майами вместе с партией добровольцев из Мексики. Макс от него привет передал… — Это хорошо. Значит, «капельные перевозки» пошли? — А куда они денутся? Поставки через территорию противника — это полный сюр, но система работает. Амеры пока что еще не разобрались, кому именно наши «Кости-моряки» возят винтовки и людей. Считают, что «патриотам». А донам не до шаланд. У юсовцев с ними соревнование. Одни пытаются набить оружием корабль побольше и довести его до Кубы. Другие — не дают. Так что «Ниагара» уже никого не интересует. У донов сейчас таких «ниагар» каждый день по две-три штуки! С нашей-то что делать будем? Тигра ее осмотрел и сказал — машина ремонту не подлежит… — Ничего не будем — негде и нечем. Лэм ее катером в мангры затолкал — пусть там поживет, — подключился к разговору Киборг. Он с базы «Алжир» в последнее время почти не выбирался и был в курсе всех тамошних событий. — Ее потом можно будет использовать, когда мои «корсары» начнут абордаж отрабатывать — не «Печкин» же им для тренировки штурмовать! Жалко «Печкин»… — Блин! Их еще формировать не закончили, а они уже кличку получили! — Эрк не выдержал и рассмеялся. Остальные тоже. — Кстати, а их черные банданы — чья это была идея? Как и «черепушка» в бандане и с ножом в зубах? Тоже «народное творчество»? Что-то я в этом очень сомневаюсь… — Ну-у-у… моя это была идея, моя, — пожал плечами Киборг. — Где же я вам здесь черные береты достану? Морпехи должны быть «людьми в черном» — иначе несолидно получается! А «черепушку» они, действительно, сами придумали! И кстати, это не нож, а абордажный тесак — их в «Гавани» нашли. До черта… — Ладно, раз уж мы начали — как там дела в подразделениях? Дуглас мне уже все по артиллерии доложил. У Ольсена я сегодня днем тоже побывал — он заканчивает с формированием первой роты. Что с остальными? — Итак, как ты говоришь, — по пунктам… — Лейт достала записную книжку, с которой в последнее время не расставалась. — Первый батальон. Они же — «Мальчики Хартмана» и они же с недавних пор — батальон «Джексон»… Надеюсь, об ЭТОМ ты в курсе? — Эрк кивнул. Он был в курсе и не возражал. К генералу Джексону у него претензий не было — только уважение. — Единственный полностью готовый батальон. У Хартмана сейчас шестьсот пятьдесят человек, и расширяться дальше он смысла не видит. Я, кстати, тоже. Две роты из четырех на патрулировании, две — в «Замке». Потом меняются. Батальоны номер два и три. Берт Леру и Джон Прайс пашут, как черти, у них первые роты уже прошли «проверку боем». Они зачистили пару плантаций Картеля и совместно раздавили какой-то шальной батальон «патриотов», который решил почему-то нагло похулиганить на нашей территории… — А бойцы не возражали? Против «раздавливания»? — Миледи отлично помнила, что в новые батальоны набирали именно повстанцев, и несколько удивилась. — Нет, конечно! Наоборот, после того, что этот отморозок «полковник» Ривера устроил на одной из плантаций, сами попросились. Вообще-то я сначала хотела туда Бишопа отправить, но… — Татьяна улыбнулась, — когда ко мне явилась делегация бывших «патриотов» с воплями «Отдайте их нам!»… против такого напора я просто не смогла устоять! Ты же знаешь, я — слабая, чувствительная женщина… Громкий хохот всех присутствующих не дал ей закончить. О том, какой «слабой и чувствительной» может быть Лейт, среди ролевиков легенды ходили. Особенно запомнился случай, когда на одной из игр она, забыв деревянный меч в палатке, смела со стены «крепости» лезущего на нее доспешника бревнышком, оставшимся после постройки. Ударом наотмашь — прямо в забрало шлема. Его потом так и не выправили до прежнего состояния. От души приложила… — Да ладно вам! — смутилась Лейт. Иногда ей очень хотелось побыть слабой и женственной, но удавалось это только наедине с Эспадой. Мысль о командире «Смертников» потянула за собой другую. — Кстати, Эрк, ты вроде нашим капитанам-комбатам звания обещал дать — по результатам их первого самостоятельного боя… — Рано. Пусть закончат формирование и проведут бой уже батальонами. Вот тогда мы и посмотрим, давать им майорские погоны или не давать… — Как скажешь… так, по линейной пехоте все. Ольсена с его горными стрелками ты сам проверял… Про морпехов и «зуавов» тебе Киборг расскажет… Теперь наши «спецы». У Патрика опять пополнение, так что «легионеров» у нас уже семьдесят два. Все с «форматами», С96-ми и гранатами «мэйд ин МТГ». Слушай, а может, кому-нибудь еще, кроме Шона, лейтенанта дать? А то рота при одном капитане и одном лейтенанте как-то слишком уж средневеково выглядит… — Я с О'Лири на эту тему говорил… он пока выбирает. Кого из сержантов назовет, тому звание и дадим. Не всем же четверым сразу! — Ясно. Кто у нас дальше… «Красавчик Джек» Стэнфорд и его «тяжелая» рота. На «Группу Быстрого Реагирования» они уже не тянут — попробуй быстро среагировать со всем их оружием! Сейчас у них восемь MG, четыре автоматические винтовки… — Почему только четыре?! — М14-я сдохла. Реанимации, как сказал Тигра, не подлежит… — Если уж и он плюнул… то действительно — все. С концами… — Ага. Кстати, а зачем ты приказал Стэнфорду пулеметные расчеты удвоить? По-моему, восемь человек на один MG34 несколько многовато… — Резерв подготовленных бойцов. Потерь у него пока не было, но, ты сама знаешь, такое счастье не бесконечно, а так — все под рукой и пехотинцев срочно натаскивать не придется. Да и прикрытие каждый раз выделять не надо… — Логично. Так, пулеметы теперь разбиты на два взвода по четыре в каждом. Еще два его взвода — гранатометчики. Вооружены «сороковками». По двенадцать штук на взвод. Что с «шестидесятками» было, знаешь? — Знаю. Ствол не держал. Слишком большой заряд для сварной конструкции. Там Тигра попытался что-то с этим придумать, но… результат его придумки в одиночку переносить вообще невозможно! Плюнули… — Если бы только это! Это еще фигня. В конце концов, где-то по тридцать-сорок выстрелов ствол держал. Один из гранатометчиков вообще в рубашке родился. У него на тренировке граната в стволе сдетонировала! Отделался сильной контузией и двумя оторванными пальцами. Потому и в рубашке. Та же причина — слишком большой заряд. Уменьшили — дальность ни к черту. Граната тяжелая. Так что мы все «шестидесятки» отправили в металлолом, а гранаты для них теперь используются только как ручные. Все это случилось, пока ты в Гавану мотался… — Да уж… не враги, так свои, блин, оружейники достанут. С «сороковыми» у вас такие проблемы были? Может, их тоже списать? — Нет, с этими пока все нормально. Если соблюдать технику безопасности. Но уж ее-то гранатометчики соблюдают! Ладно, отвлеклись. С пехотой все. Майор Бишоп и его драгуны. Они же — дивизион «Стюарт». Лайонел набрал триста шестьдесят человек и на этом затормозил. Два пулемета. Восемь «сороковок». Готовы полностью. Родриго и почти три сотни «Смертников» тоже готовы… — Ну, эти всегда готовы — только сигнал подай. Казаки в сомбреро… Хотя вот три сотни меня приятно удивили, а то «нам не все подходят»! — А кубинцев из них — не больше сотни. Это ты тоже пропустил, пока с Айсбергом в Гаване неделю работал… К нам, блин, «Гранма» пришла! — ЧЕГО?! Какая «Гранма»?! — Ты сядь покрепче. Или нет, пусть лучше Киборг расскажет — он при всем при этом присутствовал…27.04.1898 …Куба, база «Алжир» (Санта Педро дел Хуале)… (раннее утро)
— Сеньор Киборг! Сеньор, проснитесь… Киборг открыл глаза. В темноте хижины «корсар» с его темной кожей и черной формой был почти незаметен — только глаза и зубы поблескивали… — Какого черта! И который час… — Светает, сеньор Киборг. — Морпех слегка попятился, наверное, увидел на лице и в глазах командира что-то такое, от чего он предпочел бы держаться подальше. Но… приказ есть приказ. — Меня к вам сержант Лэм послал — к нам яхта идет! — Какая еще, к хреням, яхта?! — Парусная яхта, сеньор, и — под нашим флагом, так с западного поста сообщили. Сержант приказал поднимать пары на катере и будить все начальство… — ЧТО?! Ладно, давай, дуй обратно и передай Айронпосту, что я сейчас буду. Ну, ни фига ж себе новости — с утра пораньше…01.05.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (поздний вечер)
— Сам понимаешь, после такого сообщения было уже не до сна. Одеваюсь, хватаю MG и метусь к причалу, а там уже все командование гарнизона собралось. Только меня ждали. Если бы не наш флаг, было бы понятно, что делать. Или МакКоун эту яхту на фиг утопил бы, или Лэм бы ее из «кофемолки» обработал, а потом «корсары» полезли бы на абордаж — заодно и потренировались бы. А так — хрен его знает что! У меня даже мысль мелькнула, что Максу и Рамиресу пришлось срочно рвать когти из Майами, а на связь они выйти не смогли, вот и подняли флаг, чтобы себя обозначить. Ладно, ждем. Выплывает из дымки эта красавица, и действительно на мачте — здоровенный наш флаг, не ошиблись на посту. Ветер слабый, так что, пока она к причалу двигалась, мы все в подробностях рассмотрели, и вот тут-то я чувствую, что у меня потихоньку начинает ехать крыша. На носу табличка — «GRANMA».[57] Ну все, думаю, сейчас выйдут к нам на причал все четверо будущих «Команданте Свободы»...[58] — Ну а сообразить что вообще-то «Гранма» — обычное название и в этом веке ни с чем ассоциироваться не может? — Спросонья-то?! Ты обо мне слишком хорошего мнения… но дальше было еще круче! Швартуются они. Выходит на причал владелец яхты (это я уже потом узнал, кто он такой) и идет к нам. Представляется… — Киборг держал паузу так долго, что ни у какого Станиславского к нему претензий не было бы. — РАУЛЬ КАСТРО!!! — Упс… Действительно — ну ни хрена ж себе… — Ага, так и я тогда подумал. Но своими следующими словами он мне челюсть с земли поднял. Спрашивает эдак небрежно, и это под стволами «гатлинга»: «Сеньоры, вы мне не подскажете, где я могу найти моего друга Родриго де Кордова?» — Так что, это оказались приятели Эспады? — Вот именно. Почти полторы сотни приятелей… — Сколько?! Бедная Куба… — Нет, скорее, — бедные юсовцы… И, между прочим, в «Смертники» пошли не все. Кое-кто из них проходит подготовку как «корсар» — в том числе и Кастро. Есть у меня подозрение, что первого командира для морской пехоты я уже нашел… — Настолько хорош? Или просто тебе понравилось его нахальство? — И то, и другое. Знаешь, я понял одну вещь… Кастро — это не фамилия. Кастро — это диагноз! Сочетание отсутствия инстинкта самосохранения, дьявольской везучести и умения командовать людьми. Короче, мне срочно нужны для него офицерские погоны. Пока лейтенантские, а там посмотрим… — А самому — слабо? В смысле погоны выдать? Придется привыкать! — То есть?! — А то и есть. Я тут привез из Гаваны интересный документ, — широко улыбнулся Капитан. — Приказ из штаба маршала Бланко для наших «отрядов герильерос». Мы не просто так отправляем часть подразделений в Орьенте — мы делаем это официально. И при этом — полностью самостоятельны в своих действиях. Все местное командование можем иметь в виду. Согласно приказу… А нашим опять-таки официальным местом дислокации назначен… Киборг, держись за кресло… поселок Дайкири! — Слушай, братишка, — ехидно хихикнула Миледи, — а сам маршал Бланко об этом своем приказе знает? Или ему забыли сообщить? — Маршал очень занятой человек… Зачем его отвлекать всякими мелочами? Ну, вроде наших батальонов… и того, чем они там будут заниматься! — Так, а конкретнее? — Киборга не оставляла мысль, что он влип. Не понравились ему слова Эрка «Придется привыкать!». Очень не понравились. Тот такое просто так говорить не будет. — Что ты планируешь? — Делим армию на три группы. Две направим в Орьенте, но разными маршрутами. Третья останется здесь. По порядку. Первая группа — батальон Хартмана, «тяжелая» рота и два десятка «легионеров» под командованием Каллахана через пару дней едет в Сьенфуэгос по железке. С пятого по восьмое мая там должен объявиться немецкий пароход «Урсула», на нем они спокойно доплывут до Дайкири. Позже нельзя — если я правильно помню, юсы появятся у Сьенфуэгоса где-то в десятых числах. Мы должны успеть исчезнуть оттуда до того, как это произойдет… — С немецким кораблем — Штайнер поспособствовал? Ох, не верю я что-то, что к Германскому Генштабу он не имеет никакого отношения, ну не верю, и все! — Ты не одинок. Я тоже в это не верю. Дальше. Вторая группа — Бишоп и Эспада, то есть вся наша кавалерия. У них маршрут сложнее — железкой до упора, то есть до Платеас, а дальше — своим ходом. Никаких телег — все на вьюки, так что груза по минимуму. Все необходимые запасы отправим на «Урсуле», с первой группой. Третья группа — все, что у нас сейчас пока еще формируется. Их задача — не спеша расширять зону нашего контроля, принимать пополнение, создавать новые батальоны, встречать грузы из Штатов, ну и так далее… а то Орьенте — это хорошо, но Гавана все-таки столица. Теперь — как будем делиться мы…Глава 14, весьма неожиданная, а еще — очень странная…
Бесплатный сыр бывает только в мышеловке! А мыши, кстати, с этим не согласны… Они упорно верят в лучшее!
01.05.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (поздний вечер)
— Капитан, ну почему именно я? — Дмитрий, назначенный новым командующим Группой «Запад», отбивался от должности, как только мог. Изредка он поглядывал на Лейт, пребывавшую в состоянии почти полной нирваны (она от этой должности наконец-то избавилась!), и испытывал острое чувство зависти… — А кто же? Давай-ка посчитаем еще раз… Нас сейчас двенадцать человек. С пехотой едут пятеро. Я, как… ну понятно, кем я там буду. Или ты хочешь взять на себя общее командование? Так только скажи! В пять секунд! — Идите вы в болото, майн фюрер! К жабам!!! — Значит, не хочешь… а я уже обрадовался. Дальше. Едет Миледи — работать по Сантьяго. Едет Тигра — налаживать базовую станцию. Если бы кто-то другой мог, то он бы остался, а так… оружием у вас пока займется Бергман. Ты его знаешь — он бывший механик с «Беды». Едет Док — здесь у вас уже есть госпиталь, в «Замке», а там — пустое место. Едет Аспера — для налаживания пропаганды… я бы предпочел Барта, но тут уже личные мотивы. Ибо едет Док. Да и Миледи ей поможет, так что — нормально. Лейт отправляется с кавалерией. Или, по-твоему, кто-то еще из нас сможет выдержать такой марш верхом? Тогда назови мне его. Билли — не предлагать! Киборг отрицательно качнул головой. Кроме Лейт, нормально себя чувствовал в седле из старой команды только Ковбой. Аспера, хотя тоже неплохо ездила верхом, до уровня Лейт и Билли — явно не дотягивала. А из новичков — один только Макс, который сейчас находился в Майами. Киборг подозревал, что, если бы тот оказался здесь, отправился бы с Лейт… — Лейт, я знаю, что тебе в одиночку будет хреново, — Эрк повернулся к ней, — но, сама понимаешь, — больше послать некого! — Фигня делов — покатаемся! И я — не в одиночку… — Лейт довольно хищно улыбнулась. — Если кто-то захочет обидеть одинокую женщину… — Да я не про это, — Эрк тоже улыбнулся, но ехидно, — а про то, что вот рацию тебе теперь — самой таскать придется. И возиться с ней — тоже. Тут тебе не поможет ни Эспада, ни остальные шесть с лишним сотен бравых кавалеристов… — Хрен с ним — справлюсь и с этим. Черт, надо с Тигрой связаться, чтобы, когда он сюда поедет, все оставшиеся целевики с собой захватил… — Сама заберешь. У вас времени больше, да и все равно поедете через Гавану. В «Тихой Гавани» последняя проверка. Заодно и запасы пополните. Теперь вернемся к нашему списку. Айсберг и Эйли — в Гаване. Они там на своем месте. В принципе через некоторое время Айсберг вполне способен будет тебя заменить. Но не сейчас. Пока что рано — он еще не готов. А подготовить из него себе замену — твоя задача. Как думаешь, Киборг, сколько на это времени понадобится? — Месяц, полтора, два — сколько потребуется, столько и будем натаскивать. Я уже понял, что слишком скорой замены мне не светит и оставлять дела на неготового к этому человека — не буду… Туфту не гоним, майн фюрер! — Это — правильно. Гнать надочто-нибудь другое. Но список я все равно закончу. Остался у нас — Барт… комментарии излишни. Барт в командирах — это даже он сам не поймет! Да и работы по специальности у него сейчас выше головы. Ах да… еще и Викинг… который будет твоим заместителем, а еще начальником базы «Замок». Вы все сами догадаетесь — почему именно так и будет? — А что тут гадать — Симона Дебре… — Миледи, как-то несвойственно ей, мягко и искренне улыбнулась. — Давайте не будем им мешать, ладно? В конце-то концов, блин! Война — войной, а любовь, она — без расписаний…01.05.1898 …там же… (чуть позже)
— А вас, Киборг, я попрошу остаться! — Эрк принялся набивать трубку. Тот, уже приподнявшийся было с кресла, сел обратно. Лейт переглянулась с Миледи, и, рассмеявшись, обе исчезли за дверью. — Продолжения я все равно не помню, — посмотрел на Эрка Киборг, — поэтому выкладывай сразу. Спать хочется… — Сейчас перехочется. Читай. — Капитан протянул ему листок бумаги. — «В помощь отдыхающим!» — прочитал тот вслух и… вдруг застыл. Текст был… отпечатан на принтере! — Не понял… — А это — список того, что собой представляет эта самая «помощь». — Следующий лист бумаги был исписан от руки — ровным почерком Эрка… Киборг впился в него взглядом. С каждой прочитанной строчкой на его лице все явственней проступало: «А ну ни хрена ж себе!!!». Эрк молча ждал, пока Киборг не окончит чтение, а затем спокойно продолжил: — Нашел это Тигра. Три дня назад. В одном из складов. Он как раз решал, какой из них еще можно занять под мастерские. И наткнулся на груду ящиков. Ящики были наши. В смысле — заводская упаковка. Или складская. Причем за пару дней до того он уже был на этом складе — никаких ящиков там не было. Тигра умный парень, потому и не стал никому говорить — дождался меня. Мы вдвоем их просмотрели и пересчитали то, что там было, — результат видишь. Обо всем этом теперь знают трое. Третий — ты. Ну, как, все еще хочешь спать или уже нет? — Да какой тут теперь, на фиг, может быть сон… — И какие у тебя мысли по поводу «Что бы это значило?». Ты же у нас аналитик, а я так, постольку-поскольку… за неимением лучшего — сойдет. — Не прибедняйся. Что-то в основном именно ты меня тычешь носом в ошибки, а не наоборот, тебе так не кажется, а? И достаточно часто… — Искать дыры и ляпы в чужих выводах гораздо проще, чем самому делать эти выводы. К тому же я привык к быстрым решениям при минимальной оценке ситуации, а не к анализу данных. Специфика работы… — Да, ты уже говорил, как там… «Если долго решать — решить не успеешь. Убьют раньше!». Но тем не менее аналитик ты тоже на уровне… — А все-таки? Свою версию я тебе выдам, но сначала хочу услышать твою — все данные у тебя есть. Я и сам знаю не больше тебя… — Нас с кем-то спутали. Ошибка в адресе. В принципе если это «портальщики», а больше вроде бы некому — инопланетян-то мы отвергаем, правда? — Ага. Бластеров… или чего-то подобного мы в «посылке» не нашли, — хмыкнул Эрк. — Только всякое железо «мэйд ин холодная война»… — Вот именно. Они получили от кого-то заказ на доставку и… чуть-чуть ошиблись с местом. Или — с получателем. Может, наши файлы, в смысле наш и кого-то еще, у них по соседству. Оператор случайно не там щелкнул мышкой и… — И груз прибыл вместо какой-нибудь «Тихой Заводи» или «Тихой Пристани» — в «Тихую Гавань». Выводы у нас с тобой — один к одному. Только у меня одна поправка. Если исходить из того, что было в «посылке», то не «им заказали доставку», а скорее всего — «они заказали работу». И послали для нее «инструменты»… — Поясни-ка ход своих мыслей… — Ты же прочел полный список того, что было в «посылке»? Довольно странный набор, правда? Для этого времени — очень странный! Но только если рассматривать его просто — как список оружия и боеприпасов. Я долго думал, для чего же может быть использован ИМЕННО ТАКОЙ набор, — и пришел к выводу, что только для какой-то разовой операции. Скорее, даже для двух или трех, причем таких, которые не должны быть никем между собой связаны. Прикинь сам… — Так, что там по списку. Пятьдесят АКМов, столько же — M16-х, причем старых, первой модели, десяток пулеметов самых различных типов… — Каких именно? Это важно для понимания моих выводов… — Два «Миними», немецкий G23, израильский «Негев», РПД, он меня удивил, два РПК и три ПКМа… Погоди-ка, я, кажется, понял, что ты имеешь в виду… Черт, а ведь точно — две операции… или три, если делить по патронам, а не по производству, там же еще… ага, вот — десять СВД… — Одна операция — с АКМ, РПК, ну и РПД туда же — все это под «калашовский» патрон. Другая — с М16 и четырьмя пулеметами — под НАТОвский. Причем патронов, и тех и других, — на один хороший, долгий бой с небольшим запасом. Да еще ко всему и одноразовые гранатометы — сорок «Мух» и «Шмелей»… — Кодовое слово — одноразовые… все, кроме пяти РПГ… — Да, но они тоже вписываются в концепцию. Выстрелов к ним — всего по восемь. Плюс тысяча ручных гранат, как раз на группу в сто — сто двадцать бойцов… или на пару операций для вдвое меньшей группы… — А гранаты тоже вещь одноразовая. Сходится. При этом СВД и ПКМы или еще для одной операции, или плата за услуги. Патронов к ним — больше всего. К тому же, когда эти закончатся, можно местные использовать… так что, скорее всего, — именно в качестве оплаты… Что делать будем? «Гавань» эвакуировать? — А смысл? Если нас пасут, а в то, что «хозяева» нас не пасут, я после подобных «подарочков», не поверю — хоть ты меня стреляй… да и запись вспомни — слишком много подробностей они о нас знали, то эвакуация не поможет. Она просто бесполезна. Противопоставить их Порталу мы не сможем НИЧЕГО. А полученное барахло будем использовать. Но тихо. Знаем только мы трое. Не надо о «посылке» распространяться. Для остальных — все это «хомячки» притащили… — Если мы не будем это афишировать, — подхватил Киборг, — то есть неплохой шанс, что «портальщики», обнаружив пропажу, подумают, что был какой-то сбой при переброске — правильно, кстати, подумают — и просто-напросто на своем синтезаторе отштампуют новую партию. Им это — раз плюнуть… — Да. Только так. К тому же, — улыбнулся Эрк, — я никогда не мог заставить себя отказаться от халявы. Хотя мысль утопить «посылку» мелькала… — Короче, не заморачиваемся и делаем невинный вид. Как будем использовать все это, чтобы не засветиться, ты уже решил? И кстати, почему ты мне все это рассказал, спасибо, конечно, но все-таки почему? — А использовать — будешь ты. Здесь, на западе. Правда, не все. Часть мы таки на фиг утопили — то, что я посчитал бесполезным. На дно бухты ушли все М16 и «Негев». Еще кое-что — гранаты и гранатометы сложим на склад. И временно про них забудем — до какого-нибудь подходящего случая. Хотя… наверное, ручные гранаты можешь потихоньку расходовать. Они все-таки не такая явная засветка, как «трубы». Все АКМы и оба РПК — «отформатируем», как будто так и было… — Твоя мысль — убрать лишнее оружие под нестандартный патрон — понятна. Так, что у нас в остатке… — Киборг заглянул в список… — Я и так помню. Два «Миними» и G23-й, к ним почти тридцать тысяч патронов. Четыре ПКМа — трифоновский и три новых. Но патроны из «посылки» использовать лучше для тех десяти СВД и наших двух «Застав», а для ПКМов — стоит дождаться поставки от немца, ему уже заказаны местные… — Кстати, а почему ты оставил РПД, а не РПК? — Потому что РПК не самый лучший пулемет. В сущности — вообще не пулемет, а просто «калаш» с длинным стволом. Единственные его преимущества — дешевизна и технологичность, что для нас никакой роли не играет. Толку-то нам в этом? Под тот же самый патрон, что и РПД, в «Гавани» есть еще и АЕКи… — А что, их у нас уже несколько? — Да, три… «Хомячки», они — звери находчивые… что угодно найдут — только бы за это деньги платили! Оружие, кроме гранатометов, я предлагаю перевезти в «Замок». Основная западная база все-таки именно тут… — Знаешь, а я ведь хотел тебя просить хоть пару пулеметов здесь оставить, но уж теперь-то в этом — никакого смысла. У нас их сейчас, если «гатлинги» тоже считать за пулеметы, останется больше, чем с вами уедет… — Так. И еще одно. Говорю это сейчас — чтобы ты был в курсе. Я перед отъездом назначу тебе начальника штаба… Догадался, кого назначу? — А тут и гадать нечего. Кроме Ольсена некого!05.05.1898 …Швейцария, Цюрих, «Пивная Гроллера»… (вечер)
— Вы позволите к вам присоединиться, герр Коуби? Артем повернулся на знакомый голос. Возле его постоянного столика в «Пивной Гроллера» стояли трое в форме швейцарской армии. Капитан и два майора. Одного из майоров он знал — тот был «военпредом» на SIGe. Остальные двое были незнакомы, но, судя по всему, как раз и хотели познакомиться. — Присаживайтесь… герр Фогель. И вы тоже, господа. — Ковбой, вспомнив после небольшой заминки фамилию «военпреда», указал на пустые стулья. Мысль о том, что господа офицеры подошли к его столику просто так, поболтать, он отбросил сразу, как абсолютно идиотскую. Ну, посудите сами. Позавчера завершены испытания SIG «UniversalMaschineGewehr»[59] — SIGовского варианта MG34. Вчера с конвейера на заводе сходит первый десяток серийных SIG CMG.[60] Сегодня — их целый день испытывают на полигоне. А вечером к столику «изобретателя» подсаживаются три офицера местной армии. Вы поверите в то, что это простое совпадение? Неужели поверите?! Ну и наивный же вы после этого человек… — Разрешите мне представить вам моих прежних сослуживцев и старых добрых друзей, герр Коуби, — продолжал, усевшись, Фогель. «Врешь, зараза! Не знаю, как насчет „сослуживцев“, но про „друзей“ ты — точно врешь, майор. Ты же боишься этого, второго майора до дрожи в коленках. А на его спутника, наоборот, вообще не обращаешь внимания, — думал Билли, внимательно разглядывая незнакомцев. — Хотя… майора-то как раз я уже где-то видел… вспомнить бы только — где и когда… и как можно быстрее!». — Капитан Эрнст Раум и… — Фогель на мгновение запнулся, — …майор Огюстен Дюваль. Они очень хотели с вами познакомиться и я… — Добрый вечер, господа, — перебил его Ковбой, внимательно при этом глядя на «майора». — Приятно познакомиться… Он вспомнил! И теперь просчитывал варианты. Реальных по большому счету, было два. Или — играть по ИХ правилам… то есть продолжать комедию. Или — сыграть по СВОИМ. Пойти напролом. Для него выбор был очевиден… — Может, вы отпустите майора, ПОЛКОВНИК Дюваль, — улыбнулся Билли. — Мне кажется, он уже выполнил свое задание, и теперь в его присутствии здесь нет никакой разумной необходимости, не так ли? Дома его ждет жена… «Майор» кивнул. Его лицо при этом оставалось абсолютно непроницаемым. Но Фогель после этого небрежного движения головы исчез практически мгновенно, так что Ковбою показалось — телепортировался. Капитан с трудом сдерживал смех. «А ведь ты, Эрнст, — не из команды Дюваля… — подумал Билли. — Но при этом, в отличие от нашего „военпреда“, совсем его не боишься. То есть абсолютно. А кто у нас может не бояться Специального Армейского Бюро? В своем мире я бы сказал — только человек из другой, не менее мощной Конторы. А в этом? Или ты — из Другой Конторы, капитан, или… у тебя чистая совесть. Такое здесь и сейчас тоже бывает! Причем в армейской среде, среди офицеров — даже достаточно часто…». — Что ж, герр Коуби, если мы так быстро закончили первую часть нашей встречи, то, может, мы покинем это, без всяких сомнений, уютное заведение и продолжим наш разговор там, где не настолько многолюдно? Голос у Дюваля был мягкий, располагающий… профессиональный. Такой голос у неподготовленного собеседника должен вызывать доверие… Ага, щас! После «Школы Миледи»?! Да вы смеетесь!!! Ковбой улыбнулся и встал из-за стола…05.05.1898 …Швейцария, Цюрих, дом на окраине… (немного позже)
— Итак, полковник, давайте-ка я изложу все, что вы сейчас сказали, более простым и понятным языком. Я в отличие от вас не заканчивал Сорбонну… Дюваль поморщился. Билли улыбнулся. Ну откуда полковнику знать, что его не слишком афишируемая в этом времени биография «дома» стояла у Ковбоя на книжной полке рядом с другими книгами о спецслужбах XIX века. «Может, сказать ему, что он получит генеральское звание всего за три дня до того, как его „уйдут“ в отставку? И „уйдет“ его — его же племянник… Жерар Ларонье. Который потом будет подстилать созданную „Старым Дювалем“ организацию под всех, кого будет бояться. А бояться он будет — всех. Начиная с абвера и СД и заканчивая УСС Донована. Нет, не стоит. Ибо полковник тебе не поверит — и правильно сделает…». — Вы, в сущности, предъявили мне ультиматум… — Я просто предложил вам выбор, мистер Коуби… — Интересный выбор, месье Дюваль! Или я получаю не то, что мне положено по контракту — четверть выпуска продукции, изготовленной по моим патентам в течение года, а половину от выпуска первого полугодия. При этом вместе со мной на Кубу отправляется рота капитана Раума. Вооруженная такими же самыми пулеметами, что я повезу с собой. Доставку остальных, принадлежащих мне по контракту изделий в любое место по моему выбору вы берете на себя. Так же как доставку пополнения для капитана и его роты. При этом вам абсолютно все равно, на чьей именно стороне будут воевать ваши солдаты. Главное — чтобы воевали. Или — я вообще не получаю ни одного пулемета, несмотря на контракт и патент, а намертво увязаю в долгом судебном процессе… который, конечно, выиграю, но очень не скоро… когда будет уже поздно. Действительно — «предложение, от которого невозможно отказаться». С одной стороны, большой и вкусный торт, а с другой — большая и тяжелая палка… — Это несколько упрощенная трактовка моих слов… — Но — точная. А теперь я попросил бы вас ответить на один вопрос… и от вашего ответа зависит мой выбор. Что вам нужно ЕЩЕ? КРОМЕ испытания нового оружия в боевых условиях и получения боевого опыта вашими солдатами… — А почему вы решили, что нам нужно что-то еще? — Да бросьте вы, месье Огюстен… я слишком много о вас знаю. И не надо сейчас думать о том, как ликвидировать слишком много знающего меня — я не один такой, а те, кто за мной, — не простят! В любых ваших действиях всегда есть даже не двойное, а — тройное дно. На третье я не претендую, но второе — хотел бы увидеть… «Если биограф не слишком наврал, — глядя на размышляющего Дюваля, думал Билли, — то сейчас он вскроет карты! Полковник — Игрок. Опять-таки, если поверить биографу… а уж дочь-то (и — ближайшая помощница!) должна была его хорошо знать! Тому, что она написала о ваших операциях, можно и не верить, но вот характеристика личности „папы“ из ее книги пока полностью соответствует тому, что я вижу перед собой. И на это вся надежда… Потому что я пошел ва-банк!» — Знаете, Коуби, — улыбнулся Дюваль, — а ведь ваше нахальство мне нравится! Я не верю, что за вами стоит какая-то серьезная организация… а даже если и так — я не верю в ее силу. Но отвага — заслуживает поощрения… «Бинго! — Билли чуть не выкрикнул это вслух. — Полковник сейчас тоже пошел ва-банк… черт, никогда не сяду с ним за покер! Даже под дулом револьвера!». — Нашей стране надоело прозябать на задворках мировой истории, Уильям. Пора ей выходить на другой уровень — мы слишком долго сидели в горах… — Швейцарии нужны колонии? — Нет. Кантонам нужны друзья! Друзья, а не должники… некоторые никак не могут этого понять, но речь сейчас не о них. То, что я вам предложил, — рука дружбы, а не ультиматум… ультиматумом это станет, если дружба будет отвергнута. Не поверю, что вы не знаете, на чьей стороне воюют ваши друзья. Потому что я знаю на чьей! Вы тоже это знаете. Эта сторона нас устраивает. Кантоны слишком долго дрались за свою свободу, чтобы отнимать ее у других… любым способом. И слишком долго считали, что они одни — против всех остальных… и не искали друзей. Пора это менять. Ну, как, вас устроит ТАКОЙ ответ? Каков будет ваш выбор? — Полностью устроит! — Ковбой вспомнил, что об этих идеях отца Элиза Дюваль тоже писала… а вот он ей — не верил… наверное — зря! А расклад-то получался в итоге очень интересный. — Мой выбор — торт… вы поняли, что я имею в виду. Думаю, что с завтрашнего дня вам и вашим солдатам, капитан Раум, необходимо начать обучение на полигоне SIGa. У нас не так уж много времени… Когда гости, обсудив все вопросы, уже попрощались и уходили, Билли все-таки решился и придержал в дверях за рукав Огюстена Дюваля… — Полковник… вы можете меня не послушать — это ваше право, но… я вас очень прошу — не берите в свое Бюро на работу вашего племянника Жерара. А если уже взяли, то немедленно увольте его ко всем чертям!08.05.1898 …Куба, бухта Гуантанамо, поселок Дайкири… (день)
Служить на Кубе для испанского офицера не сахар (сколько бы сахара на Кубе ни производили!), а уж в провинции Орьенте — и подавно. Причем не в Сантьяго-де-Куба, что еще можно было бы вытерпеть — город все-таки, а в этой, каррамба, зачуханной и всеми забытой деревушке. Ну и что, что ты — капитан, а должность у тебя — майорская? Положенное жалованье и капитанское-то не всегда вовремя выплачивают, а о надбавке за лишнюю работу и говорить не стоит — ты ее ни разу не видел. Зато вот повстанцев ты видишь регулярно… и хорошо, если через прицел. Эти чертовы «патриоты» тоже целиться умеют и не намного хуже твоих солдат! А их кавалерия — это вообще кошмар какой-то! Налетают галопом непонятно откуда с дикими воплями, рубят своими мачете и исчезают непонятно куда… а как за ними гоняться, если у тебя пехота? Три роты, вы сказали? А три сотни измученных солдат — не хотите?! Еды у вас мало. Лекарств — еще меньше. А эти выродки, чиновники и интенданты, заявляют — мол, все выдали! Как же, выдали они… себе в карман. А, да что тут поделаешь… Такие или примерно такие мысли бродили в голове у Диего Мануэля Хосе Пабло Баррахеса, капитана из батальона «Талавера», в тот майский день. Кроме всего прочего, у него разболелась вроде бы давно уже зажившая старая рана и до жути хотелось напиться — вот только нечем было. Остальные офицеры гарнизона, два лейтенанта из того же батальона — Эмилио Рохас и Артуро Ортега, а также приехавший в гости командир роты герильясов — Карлос Мардеро, полностью разделяли с ним это желание, но… вот именно. Никаких шансов. Это вам не Сантьяго. Там, если спиртного нет в одном кабачке, можно зайти в другой. В третий, если и в нем не окажется. Хотя отсутствие рома или вина в кабачках Сантьяго — это что-то вроде своевременных и без воровства поставок от интендантства. То есть — абсолютно нереальная вещь! Ну а вот в этом задрипанном Дайкири — если нет, то нет. Нигде… Все еще позавчера допили. Ну, тогда для этого хоть повод хороший был — отбили очередную атаку, да еще и без потерь! Такое не часто случается. Правда, атака была хиленькая — так, ерунда, сотня верховых пеонов с одними только мачете. Да нет, не повстанцы-кавалеристы (хотя в рапорте написали именно так), а какие-то оборванцы верхом на настоящих клячах. Наверное, «патриотам» они тоже были не нужны — вот и послали их на смерть. Хотя, если бы их не заметили вовремя — эти тоже могли бы натворить дел. В конце концов, мачете — это мачете, кто бы им ни размахивал. Но у капитана Баррахеса караульная служба была налажена отлично — обнаружили их еще тогда, когда они выезжали из лесу, ну и не стали церемониться. Дали по ним три залпа. Те, кто уцелел, — удрали. А кому не повезло, тем не повезло… — Сеньор капитан! Там пароход пришел! Не наш и не американский, — прокричал вбежавший в домик, служивший одновременно штабом и офицерским жильем, солдат в расстегнутом мундире. — Немецкий — так сержант Ордалес сказал! — Что он тут забыл?! — Мардеро первым высказал всеобщее недоумение. — Какого дьявола германскому кораблю здесь понадобилось?! — Не знаю, сеньор, — принял вопрос на свой счет солдат, который, по взглядам офицеров, наконец-то сообразил, в каком он виде, и начал лихорадочно приводить себя в порядок. — Но с него спустили шлюпку, и она идет к нам… — Ну, а раз так, то мы сами скоро все узнаем, — спокойно сказал Баррахес и встал, собираясь сходить на пристань посмотреть, что же за гости пожаловали в Дайкири. А еще он при этом подумал: «Каррамба! Может, все-таки кто-то из святых услышал мои молитвы и на этом немецком корабле есть хотя бы пиво!».08.05.1898 …там же… (чуть позже)
Шлюпка покачивалась у причала. Пустая. Ее гребцы и пассажиры сидели в тени под навесом. Рядом стоял сержант Хуан Ордалес, тот самый, что дежурил сегодня на причале и направил в штаб одетого не по форме гонца. Он, увлеченно жестикулируя, о чем-то рассказывал двоим из них — бородатому толстяку, дымившему трубкой, и крепкому рыжему усачу с короткой и толстой сигарой. Приближающихся офицеров сержант заметил вовремя, замолчал и, почему-то отсалютовав гостям, поспешил на доклад к командиру. Его собеседники пошли следом. Баррахес, пока они приближались, успел внимательно рассмотреть неожиданных посетителей. Оба были явно в военной форме, но незнакомой. Форменная одежда на рыжем усаче чем-то напомнила ему американскую, но была не синего, а серого цвета. Одежда же на толстяке с трубкой была еще более странной — пятнистая, с большими накладными карманами. Оба гостя были вооружены пистолетами Маузера. У «серого» С96-й висел в деревянной кобуре-прикладе на ремне через плечо, а у «пятнистого» — на бедре, без кобуры — в конструкции из кожаных ремней. Странная мысль пришла вдруг к капитану в голову: «Германская форма серого цвета, а С96 „маузер“ — немецкий пистолет. Неужели… Германия вмешалась в войну?! Нет, этого не может быть… я бы уже знал об этом! Такая новость распространилась бы мгновенно! Невзирая на отвратительную местную связь…». Пока он пытался решить, что это — невероятная, но правда или просто бред, вызванный недостатком алкоголя, сержант Ордалес уже подбежал и, встав по стойке смирно, заговорил: — Сеньор капитан! К нам на этом корабле прибыло подкрепление! — Что?! Неужели Германская империя вступила в войну?! — Баррахес совершено непроизвольно почти выкрикнул это. — Насколько я знаю — нет, не вступила, — отозвался на его слова толстяк. — С чего вы взяли, капитан, что кайзеру Вильгельму есть какое-то дело до этой войны? Да даже если бы это и произошло — вряд ли они стали бы воевать на стороне Испании. Скорее, постарались бы под шумок захватить себе парочку испанских колоний. Конечно, тогда бы Германия могла начать войну с САСШ, но Испании от этого лучше не стало бы. Так что оставьте эти мысли — воевать придется самим… — А вы, черт вас возьми, кто тогда такие?! — Карлос Мардеро, лейтенант-герильяс, теоретически-то знавший, что такое субординация и вежливость, но считавший, что пользоваться ими для него совсем необязательно, задал этот вопрос, нахально опередив капитана и пристально глядя на «пятнистого». — Прошу прощения, мы еще не успели представиться, — тот коротко поклонился. — Эрк Гауптманн… но, несмотря на то что я немец, к Германии я никакого отношения не имею — я гражданин Швейцарии. Ну, а в данный момент — еще и совладелец одной из гасиенд в окрестностях Гаваны, так что на Кубе я тоже не чужой… — Майор Хартман, командир батальона «Pared de la Roca»,[61] — четко отдал честь его спутник. — Мы герильеро из окрестностей Гаваны, господа офицеры. Командование решило, что здесь возможна высадка американских войск, и направило нас для защиты побережья. — Он улыбнулся. — Но, так как у меня не было абсолютно никакого желания тащиться по грязи пешим маршем от последней железнодорожной станции в Платеас, мы воспользовались любезным приглашением герра Гауптманна и прибыли сюда на этом зафрахтованном им корабле. Через порт Сьенфуэгос… — Капитан Баррахес, командир гарнизона в Дайкири, — отсалютовал в ответ Диего Мануэль. Теперь странная форма прибывшего отряда уже не вызывала у него никакого удивления — все понятно, герильясы! То, что у них есть хоть какая-то однообразная форма — а оставшиеся под навесом были одеты почти так же, как майор, — уже прогресс! Обычно не было и этого. — Я и мои офицеры — лейтенант Рохас и лейтенант Ортега — из батальона «Талавера». Лейтенант Мардеро — как и вы, герильяс… — Вы не будете возражать, сеньор капитан, если я подам на «Ундину» сигнал, что в поселке все в порядке и можно начинать выгрузку? — Гауптманн, задавая этот вопрос, одновременно вынимал из огромного бокового кармана длинный и узкий картонный цилиндр и отвинчивал с одного из его концов металлический колпачок. Не дожидаясь ответа, он дернул за обнаружившийся под колпачком шнур. Свист и яркая вспышка сигнальной ракеты, как потом, уже гораздо позже, понял Баррахес, не только сообщили на корабль: «Все в порядке!», но и объявили: в поселке Дайкири… да и в провинции Орьенте… да и на всей Кубе тоже — наступают новые времена!08.05.1898 …там же… (вечер)
— Странные они, — задумчиво глядя на стакан с ромом, из которого он едва отпил, протянул лейтенант Мардеро. — Очень странные… — Чем же? Тем, что знают для чего нужна дисциплина? — Ортега засмеялся. — Да, для тебя, Карлито, это действительно странно! Баррахес был согласен скорее с герильясом, чем со своим лейтенантом, но не стал вмешиваться в их разговор. Просто слегка пригубил свой стакан. Несмотря на то, что теперь-то спиртное в поселке было, пить расхотелось… Странностей в новоприбывших отрядах действительно хватало. И несвойственная обычным герильясам дисциплина была из них наименьшей. В конечном счете это зависит большей частью от командира… Но вот то, что среди этих герильясов почти не было ни испанцев, ни кубинцев… Не говоря уже об их вооружении! Даже не батальона Хартмана… хотя, конечно, новые «маузеры» Kar.98 и С96 не являлись тем, чем обычно вооружали подобные отряды. Нет, они были бы совсем не против, но кто же даст им такое оружие?! Вместе с батальоном, как оказалось, прибыли еще два подразделения, причем они были одеты в точно такую же форму — рота капитана Стэнфорда и отряд лейтенанта Каллахана. Хотя последний, скорее, являлся личной охраной того самого швейцарца и его друзей. Тоже ОЧЕНЬ СТРАННЫХ людей… Оружие, которое было у этих отрядов, капитана просто поразило. И с каких это пор, скажите пожалуйста, у герильясов на вооружении вдруг появились ПУЛЕМЕТЫ?! И не захваченные у повстанцев «гатлинги» — это еще было бы понятно. Нет! Пулеметы неизвестной конструкции под винтовочный патрон Маузера! Причем обращались они с ними привычно — как будто уже не раз использовали в бою! А странное оружие бойцов Каллахана — что-то вроде коротких карабинов с цилиндрическими магазинами снизу? В сущности — тоже пулеметы! И тоже под патрон Маузера, только вот не винтовочный, а пистолетный! Баррахес, пораженный всем этим, может, и не обратил бы внимания на еще одно оружие… Тоже, как и пулеметы у солдат роты капитана Стэнфорда. Обрезы дробовиков, к стволам которых зачем-то были приделаны длинные трубы. Привлек его внимание к ним шутливый вопрос лейтенанта Рохаса: «Это у вас что — еще ружья или уже пушки?». И абсолютно серьезный ответ одного из прибывших офицеров, Мигеля Альварадо (нет, не испанца или кубинца — мексиканца!), тоже лейтенанта: «Что-то среднее. Это называется — ручной гранатомет»… Кстати, вот еще одна странность — почти все прибывшие, разве что кроме явных ирландцев из отряда Каллахана и Гауптманна с его друзьями, говорили по-испански именно с мексиканским акцентом! Хотя и мало походили на мексиканцев. Скорее, они были похожи… на американцев! Но вели себя совершенно по-другому. Без обычной для граждан САСШ наглости и бесцеремонности. Спокойно, вежливо и корректно. Как настоящие военные профессионалы. И при этом — герильясы, волонтеры… с приказом из штаба маршала Бланко. Причем приказ этот дает им полную самостоятельность! И даже дает им право не подчиняться приказам ни генерала Тораля, командира дивизии, расположенной в Сантьяго и его окрестностях, ни командующего Четвертым корпусом генерала Линареса! И это тоже — очень-очень странно…Глава 15, военно-подготовительная и слегка абордажная…
В борт ударили бортом,Перебили всех потомИ отправили притом на дно морское…
09.05.1898 …Куба, бухта Гуантанамо, поселок Дайкири… (день)
— Ну что ж, вот мы и на месте… — Эрк обвел взглядом всех, собравшихся в палатке. — Надеюсь, с местом мои информаторы не ошиблись, а то будет очень обидно. Особенно вашим бойцам, майор Хартман и капитан Стэнфорд. Потому что основным их оружием на ближайшее время станет лопата. До высадки экспедиционного корпуса около месяца, и за это время вам необходимо будет подготовить не меньше десятка укрепленных позиций, перекрывающих десанту дорогу на Сантьяго. Перекрывающих намертво! В городе, по моим сведениям, находятся другие группы, подобные нашей, но вот об их возможностях и о том, какую помощь мы сможем от них получить, — данных нет. О силах испанской армии на этом направлении… ну, вы их видели. — Капитан Баррахес показался мне умелым и знающим офицером, сэр. — Хартман пригладил усы. — Но… вы правы, сэр, сил у него маловато… — И это приводит нас к следующей вашей задаче, господа офицеры. Зачистка и еще раз зачистка. «Патриотов» вокруг Дайкири остаться не должно. Удары в спину нам не нужны! Недели через две подойдет наша кавалерия и возьмет эту работу на себя, но до тех пор она — тоже ваша. Без отрыва от рытья окопов… — Для солдат это будет отдых, сэр, — улыбнулся капитан Стэнфорд. — После лопат и окопов. Бой как возможность расслабиться… — А вот расслабляться как раз и не надо. Это не запад, господа офицеры! Именно в Орьенте все и началось. Здешние повстанцы — серьезный противник. Они не выпускают из рук оружие уже очень долго — натренировались… и заставили испанцев отступить в города на побережье. Именно здесь, на востоке, их основные силы. «Правительство». «Главное Командование». Лучшие командиры «бригад» и «полков». Конечно, Падре и его «смиренные братья» уже работают над этим вопросом… — Эрк повернулся к отцу Франциско. Тот кивнул. — Но им нужно время… да и начали они не отсюда, а из Баракоа. Дополнительная трудность — начинаются дожди… И не стоит так улыбаться, господа! Сезон дождей — это серьезно. С мая по ноябрь на Кубу выливается четыре пятых всей воды, которая на нее выливается вообще! — Именно поэтому мы в последнее время изучали, как проводить дренаж окопов, сэр? — Хартман, задав этот вопрос, глубоко задумался. — Да, именно поэтому. Но, несмотря ни на какие сезоны, война все равно будет продолжаться. Придется привыкать. И еще одно. Подкреплений в ближайшее время не ждите. Кроме кавалерии, никого не предвидится. Морская блокада… и раскисшие от дождей дороги. Поэтому — беречь солдат! Лучше потратить лишние сотни патронов, чем потерять лишнего бойца! Боеприпасов у нас много…09.05.1898 …там же… (чуть позже)
— Надеюсь, братец, ты их не слишком напугал, — задумчиво сказала Миледи. — На меня, по крайней мере, твои слова произвели очень сильное впечатление. Как-то вдруг захотелось вернуться в Гавану… или еще куда-нибудь. Все действительно настолько плохо? Или у нас есть какие-то шансы на улучшение? — И кого «их»? «Ржавого Роджера», «Красавчика Джека» и остальных офицеров? «Напугать» ЭТИХ — никаких моих слов не хватит! А вот для того, чтобы заставить их задуматься, — надеюсь, вполне хватило. Для чего и говорил. А про шансы… шансы мы должны создавать сами! Чем и займемся. Пока бойцы будут рыть окопы, отстреливать «патриотов» в зарослях и заниматься прочими интересными вещами, мы как минимум обязаны обеспечить им надежный тыл. Что приводит нас… — Ко мне… — Луиза Дебре улыбнулась и с треском сложила веер, — а также к моим родственникам, их связям и возможностям. Но здесь тоже надо начинать с Баракоа, а точнее — с его окрестностей. Плантации семьи Картье находятся там. Если судить по письмам — они нас ждут и поддержат. В конце концов — Маргарита и Жанна Картье в девичестве носили фамилию Дебре! И они это не забыли… — Что ж… раз Баракоа, значит — Баракоа. Все-таки первая столица Кубы! Кроме отца Франциско, вас, мадам, и ваших сыновей туда поедет мистер Мантайгер — как наш представитель… ну и еще для того, чтобы мы с вами могли поддерживать нормальную связь. Тигра, как — сможешь это устроить? — Если там, в городе или хотя бы на одной из плантаций, найдется хоть какое-то электричество — без проблем! Если нет… — Парень задумался. — Тогда будет гораздо хуже, переноской до Сантьяго я точно не дотянусь. Но даже в этом случае — сюда, в Дайкири, добить смогу. Эрк, может, все-таки поставим базовую в Сантьяго? Там-то с этим проблем быть не должно… — А смысл? Для основной восточной базы этот город абсолютно не годится! Ты знаешь, меня никогда не привлекала идея торчать в осажденной крепости и пытаться командовать оттуда полевыми войсками… это не срабатывает! Так что придется тебе в Баракоа поискать хорошенько. В конце концов — а кому легко? Все рассмеялись. В последнее время эта фраза стала чуть ли не девизом команды. И была полностью оправданна — легко никому не было… — Значит, вы — на восток. Я и Миледи — на запад, в Сантьяго. Пока город еще не блокирован — стоит там поработать. Большинство «туристов», судя по всему, собралось именно там… надо хоть познакомиться, что ли. Здесь, в Дайкири, остаются Доктор Ливси и Аспера. Хотя… лучше бы устроить госпиталь, да и временную базу тоже, не в самом поселке, а на одной из плантаций поблизости. Аспера — займись этим. У Дока работы и так будет выше головы. Заодно и прощупаешь настроение местных жителей. Что-то я очень не уверен, что простым пеонам и обычным гасиендейро, не «патриотам», так уж сильно нравится «генерал» Гомес с его «политикой концентрации». На этом, кстати, и нужно будет сыграть… потом. — Сделаю, Капитан, — кивнула Аспера. — Только вопрос: как у нас с деньгами «на представительство»? Честно говоря, не хочется брать будущую базу штурмом — это не очень хорошо для нашего потенциального имиджа! — Наличку получишь сегодня. Ну а если ее не хватит, то просто свяжешься со мной — я подкину из Сантьяго. Последний момент… — Эрк посмотрел на единственного оставшегося в палатке офицера. — Шон, твой отряд нам придется разделить… — Я это уже понял, сэр, — отозвался Каллахан. — Думаю, что в Баракоа надо будет послать не меньше дюжины бойцов. Четверо останутся здесь, а четверо поедут с вами в Сантьяго, сэр. Куда отправлюсь я, сэр? — На восток. Кстати, как вам новые «форматы»? — Ствол у них, конечно, греется очень быстро, сэр, но зато, пока он не нагрелся, прицельная дальность — просто великолепная! Почти винтовка, сэр… — Это хорошо, что они тебе нравятся, потому что их ты возьмешь с собой. А здесь, в Дайкири, оставь-ка, пожалуй, ту четверку, что с WUMами. Надеюсь, у этих бойцов нет предубеждений против женского командования? — Это смотря какого, сэр, — улыбнулся ирландец. — Против мисс Эффи Аспер ни у кого из ребят никаких предубеждений просто не может быть, сэр, — все видели ее в бою! Разве что будут приставать к ней… с просьбами поучить! — Ну, в этом-то она точно им не откажет… правда, Аспера? — В этом — точно! — Девушка рассмеялась. — Мне самой тренироваться надо! А тут — сразу четыре спарринг-партнера… да еще и сами напрашиваются! — Только ты не очень-то увлекайся. — Миледи тоже засмеялась. — Пожалей бедных мальчиков — у них еще вся жизнь впереди!11.05.1898 …Куба, база «Алжир» (Санта Педро дел Хуале)… (день)
— Влад! Ты кретин! Нет, не просто кретин, ты — полный идиот!!! — Киборг уже даже не матерился. Матерные выражения у него закончились. То, что он использовал в обращении настоящее имя Викинга, уже многое говорило. Викинг и Рауль Кастро, недавно получивший лейтенантские погоны, стояли перед ним навытяжку и усиленно пытались не улыбаться. Получалось у них плохо. Особенно мешали МакКоун и Айронпост, которые, стоя за спиной Киборга, улыбок не скрывали. Повод для веселья был. По сравнению с тем, что сегодня ночью учудила эта парочка, даже «Операция Багама-Мама», уже вошедшая в фольклор базы «Алжир», смотрелась несколько бледновато. Косвенно во всем случившемся был виноват сам Киборг, и он прекрасно это понимал… не стоило ему поручать Викингу контролировать тренировки «корсаров», ну вот не стоило, и все тут! В последнее время Влад стал гораздо менее «отмороженным», чем был «дома», и у него прорезалось чувство юмора. С инстинктом самосохранения было гораздо хуже. То есть его, этого инстинкта, вообще не было. У Кастро, кстати, — тоже. В результате они прекрасно «спелись»… — Ты, блин, что — считаешь себя бессмертным?! Хрен с тобой, кретин, — считай! А о Симоне ты подумал?! Или как?! А вот это был удар ниже пояса… Судя по выражению лица Викинга, о Симоне-то он думал… а вот о ее реакции на возможную неудачу — нет. Вернее, подумал об этом только вот прямо сейчас и — пришел в ужас… — Сеньор, это я во всем виноват. Идея была моя и… — Кастро решил вступиться за приятеля и «подельника», взяв удар на себя… — Заткнись, лейтенант! До тебя мы еще доберемся! — Киборг несколько раз резко и глубоко вздохнул… На самом-то деле выбор у командующего Группой «Запад» был невелик. Или вспомнить широко известное «Победителей не судят!»… Или… Блин! Ну не расстреливать же их! Так что выбора, в сущности, не было… Киборг посмотрел вдоль причала. К самой дальней его части — там было глубже всего — была пришвартована причина разноса. Она же — результат сегодняшней ночной операции. Американская канонерка «Грешэм»… — Лейтенант Кастро! Я жду доклада по всей форме — что, где, когда, как! Ты так хотел высказаться — начинай! Со всеми подробностями…10.05.1898 …Куба, база «Алжир» (Санта Педро дел Хуале)… (день)
— Несчастная «Ниагара»… не повезло ей, бедняжке, — улыбнулся Викинг. — Мало того, что получила снаряд в корму, так теперь твои головорезы, Рауль, ее окончательно на щепки разнесут. Там осталась еще хоть одна целая дверь? — А дьявол ее знает… может, и есть. — Лейтенант Кастро глубоко затянулся длиной тонкой сигарой. — В конце-то концов она сама виновата — не надо было лезть, куда не приглашали! Вот теперь и «отрабатывает»… — Да я не совсем про это… — Викинг тоже закурил. — Скоро вы ее окончательно доломаете — на чем тогда тренироваться будете? Гонсалес «Печкина» для этого дела не даст! И, кстати, правильно сделает. Жалко кораблик… — Доломаем эту — захватим новую. Зря мы, что ли, абордаж отрабатываем? Ведь не просто так, правда? Дьявол, мы же все-таки «корсары»! — Если я правильно понял Киборга, то — не совсем просто так, но… в сущности, это должен быть не абордаж, а захват в порту. Атака с причала на пришвартованный к этому причалу корабль. Или — не с причала, а с подошедшего к другому борту нашего судна, но все равно — в порту на стоянке… — Жаль… а я-то надеялся, что уже скоро буду в бою… — В каком смысле — скоро? Кого это ты собрался брать на абордаж?! — Да тут почти каждую ночь мимо «Алжира» проходят американские канонерки из блокирующей эскадры. Просто напрашиваются… — По-моему, это — бред! Как ты себе это представляешь? Выходим наперехват… на «Беде», потому что больше — не на чем. На ее десяти узлах максимум мы догоняем канонерку… с двенадцати-пятнадцатиузловым ходом. Готовим свой «главный калибр» — «кофемолку»… против — не знаю скольких и какого калибра орудий… — Почему это — на «Беде»? На «Гранме»! На катер-то все равно больше полусотни бойцов не влезет, а на яхту — хоть вся моя рота! И не «догоняем», а «поджидаем»! Как только заметим — идем навстречу! Ночью-то у нас, под парусами, особенно если они черные, а они черные — все шансы подойти поближе… — И твою красавицу топят из тех самых орудий, о которых я уже говорил! Может, конечно, черные паруса — это романтично, но в то, что «Гранму» не смогут обнаружить до самого последнего момента, я никогда не поверю. Обнаружат и утопят! Рауль, да ты подумай сам — они же идут вдоль ВРАЖЕСКОГО берега! Там всех сигнальщиков должны на вахту выгнать — чтобы ничего не пропустить! К тому же на канонерках-то и прожектора есть. Обнаружат, подсветят и утопят… — Дьявол! Ты прав… Слушай, а если под американским флагом?! Своих-то они сразу топить не будут… а пока станут выяснять — кто, что, почему… — То, пока не выяснят, — просто не подпустят! Или даже — пройдут мимо, обойдя подальше, чтобы случайно не столкнуться… — Викинг внезапно замолчал и о чем-то глубоко задумался, забыв даже о горящей сигаре… — А такой шанс — под носом же ходят! — Погоди-ка немного… — Влад вскочил и начал расхаживать по хижине. — ЕСТЬ!!! Рауль, мы это сделаем! Конечно, против всяких правил, но… почему бы и нет? Мы и так вне закона, так что можем плевать на любые законы! Что, как ты думаешь, они сделают, если увидят в море… сигнальные ракеты? — Ракеты?! Ты имеешь в виду… — Да! Сигнал о помощи, черт возьми! И тот самый американский флаг на мачте! И сообщение световыми сигналами — «Яхта с журналистами терпит бедствие!!!». Только надо будет привести «Гранму» в соответствующее состояние… — Обрывки парусов… шлюпок — нет… а то и притопить ее немного… чтобы крен был виден… и кучка мокрых людей на палубе… — А остальные — в каютах, наготове! Но их-то — не видно! Как ты считаешь, они рискнут подойти поближе и снять «терпящих бедствие американских граждан»? Мне вот кажется — должны! А когда они подойдут вплотную… — Борт к борту — вряд ли. Могут выслать шлюпки… — Ночью?! Возле вражеского берега?! Или капитан просто прикажет не обращать внимания и идти прежним курсом… в чем я очень сомневаюсь. Вдруг — спасутся сами? А потом — пожалуются? Или — подойдет вплотную, чтобы снять «журналистов» и как можно быстрее смыться. В этом случае он — герой! Спаситель, ну и так далее — статьи в газетах обеспечены! Я же не зря заговорил про журналистов… — Только — вот еще что… Ты ведь понимаешь, что живых на канонерке, если у нас все получится, — остаться не должно? Чтобы не было свидетелей… — Тебя это путает? По-моему, их сюда никто не приглашал… и вообще — они как бы на войне. А на войне, как ни странно, — убивают!10.05.1898 …у северного побережья Кубы, возле базы «Алжир»… (ночь)
Викингнепрерывно поглаживал «Зубр». Он понимал, что это нервное, но не мог прекратить. Прикосновение к оружию успокаивало. И не давало накатывающей на него дрожи распространиться по всему телу. Он ведь, в сущности-то, первый раз шел в реальный бой! По своей воле — стычку возле Матансаса можно не считать. Там от него ничего не зависело. Совсем. А вот здесь и сейчас… «Главное — не показать свой страх. В конце-то концов, именно я здесь старший из командиров… формально, — думал Влад. — Конечно, в бою-то командовать будет Рауль, это все-таки его рота, но… вот именно! Без тебя бы все это осталось в мечтах! Черт, а ведь днем, пока разрабатывали план, ничего такого не было!»… — Сеньоры, я их вижу! — прервал его размышления крик одного из наблюдателей. — Искры из трубы по правому борту! — Ну что, кажется, пора! — Кастро с улыбкой повернулся к Викингу. Правда, эта его улыбка больше напоминала волчий оскал… — Рано. Журналисты — это не контрабандисты, — ответил Влад, тоже улыбаясь… и понимая, что его оскал такой же. Страх куда-то исчез, а на его место пришла обычная невозмутимость… ну, не совсем обычная — гораздо более холодная и расчетливая. Он понял, что именно ее Капитан называл «боевым трансом». — Они бы не смогли ничего заметить на таком расстоянии. Подождем еще немного…— Право семьдесят пять — сигнальная ракета! Еще одна! — Крик сигнальщика стал для лейтенанта Фрэнка Нортвуда, старшего офицера канонерской лодки «Грешэм», а в данный момент — единственного офицера на ее мостике, полной неожиданностью. Хотя ракеты он уже и сам увидел. А в свете ракет — то место, откуда их запускали. «Черт! А ведь придется посылать за капитаном», — решил Фрэнк… Большая парусная яхта… правда, о том, что она — парусная, можно было только догадываться. Парусов на ее мачтах не было. Как и бизань-мачты… а впрочем, нет, мачта была. Плавала за кормой. На накренившейся палубе яхты суетились какие-то люди, размахивая фонарями. Вот один из фонарей замигал… — Яхта… «Джон Херст»… — читал сигнальщик передаваемое сообщение, — порт… приписки… Бостон… просим… немедленной… помощи… — Включить прожектор, — приказал лейтенант. В ярком луче электрического света картина кораблекрушения стала видна отчетливей… как и звездно-полосатые флаги на корме и уцелевшей грот-мачте… — Капитан на мостике! — Что за дьявольщина тут творится, Нортвуд? — Коммандер Уильям С. Олдергайл, капитан «Грешэма», как и всегда, когда он находился вдали от начальства, не выбирал выражений. — Сто якорей в акулью задницу, это еще что за посудина?! — Американская яхта, сэр, — ответил тот. — Просит о помощи… — Да пошли они в ад! У нас на это нет времени и… — Яхта называется «Джон Херст», сэр… — Журналисты?! Только этого нам и не хватало… а впрочем, — капитан внезапно и от всей души расхохотался, — почему бы и нет! Вы хотите стать героем, лейтенант? И не только в глазах прессы — это нам уже гарантировано, но и в глазах начальства! Если мы увезем этих писак в Штаты, а курс я менять не собираюсь, значит, возле эскадры их станет поменьше! Все какое-то облегчение, а? Нортвуд понял, что он имеет в виду. Журналисты, особенно свои, американские, на собственных или арендованных яхтах и пароходах, доставляли блокирующей Гавану эскадре больше неприятностей, чем весь испанский флот и береговые батареи, вместе взятые. Они лезли куда угодно, да еще при этом абсолютно не заботились даже о своей собственной безопасности, избегая столкновений с боевыми кораблями только за счет неимоверного везения. И постоянной бдительности капитанов этих самых боевых кораблей. Многим из которых, честно говоря, уже хотелось «расчехлить орудия и ко всем чертям утопить этих чертовых писак!»…
— Клюнули! Ты был прав. — Кастро с размаху хлопнул Викинга по плечу. — Они не стали спускать шлюпки и идут сюда сами! — Погоди радоваться. «Пока еще ничего не закончено, даже не начиналось!» — так, кажется, говорит Капитан, — ответил Влад. — Давай-ка сейчас организуем им «сценку номер два». Для большей достоверности… По его команде «беспорядочно суетившиеся» на палубе люди разделились. Десять «легионеров» (с недавних пор — выделенных Викингу «в качестве охраны»), он сам и Рауль выстроились у борта, к которому приближалась канонерка. Почти два десятка мулатов столпились на корме, а перед ними, «угрожая револьверами», встали еще несколько человек — мексиканцев из команды «Гранмы». Четверо «корсаров», самые сильные в роте Кастро, залегли вдоль фальшборта, сжимая в руках абордажные крюки. «Форматы» и «Зубр» «белых корреспондентов» тоже пока были скрыты от взглядов с канонерки тем же самым фальшбортом. — И нам повезло еще в одном, — оглядев получившуюся картину, добавил Влад. — После устроенной нами «катастрофы» носовая часть «Гранмы» поднялась… и теперь выше, чем их палуба! Стрелять будет удобно…
— Что там происходит, сэр? — Нортвуд, решивший сам стать за штурвал, обратил внимание на громкий хохот капитана. — А эти щелкоперы — не дураки! Понимают, что всех-то мы не возьмем, — ответил тот, — и загнали ниггеров-матросов на корму! Ха! Под дулами револьверов! Джонсон! — окликнул Олдергайл командира морских пехотинцев. — Выводи своих на палубу! Мы не будем швартоваться к этой посудине — я не хочу портить краску! Просто подойдем поближе — пусть прыгают! А твои ребята — пусть ловят! Могут даже — не слишком-то и аккуратно… только чтобы ничего им не поломали! — Слушаюсь, сэр!
— Ну, еще чуть-чуть, — сквозь зубы и «радостную» улыбку шептал Влад, впиваясь взглядом в подошедший почти вплотную корабль. — ДАВАЙ!!! Одиннадцать «форматов» (один — в руках у Кастро) и «Зубр» одновременно легли на фальшборт. Пули хлестнули по людям, стоящим на палубе канонерки и по ее рубке. Тут же в воздухе свистнули абордажные крючья, и все, кто был в этот момент на палубе «Гранмы», но не стрелял, ухватившись за привязанные к ним канаты, стали тянуть изо всех сил. Из кают яхты стали выскакивать остальные и, когда автоматчики опустошили по полному «бергмановскому» шнеку, начали прыгать на покрытую трупами палубу американского корабля. Викинг, сменив магазин, дернулся было следом за ними, но тут же Рауль крепко схватил его за плечо… — Не надо! Так моим парням будет проще разобраться! Каждый, у кого светлая кожа, — враг, и нет смысла вглядываться в лицо! — А ты что, не мог меня раньше об этом предупредить?! — Извини, забыл. Но ты же видишь — я тоже не лезу! Хотя и очень хочется… С канонерки доносились частые хлопки С96-х, изредка заглушаемые выстрелами из обрезов дробовиков десятого калибра. Почти что сотня «корсаров» делала то, чему училась всю последнюю неделю, — зачищала вражеский корабль…
11.05.1898 …Куба, база «Алжир» (Санта Педро дел Хуале)… (день)
— Потом мы побросали все их трупы за борт, сеньор Киборг, выловили из воды мачту «Гранмы», за штурвал нашего трофея встал ее капитан, и, взяв яхту на буксир, мы пришли сюда, — закончил свой доклад Кастро. — Потери? — В бою — шесть убитых и девятнадцать раненых, сеньор. Еще семеро при прыжке с корабля на корабль вывихнули или сломали себе ноги… — А у противника? — Все. Мы не пересчитывали убитых, сеньор, но по спискам — шесть офицеров и девяносто семь нижних чинов… — Значит, итог этой операции следующий… У нас — тридцать два человека убиты, ранены и покалечены… У американцев — сто три трупа… а может, и меньше, если у них была неполная команда. Или больше, если были пассажиры… Захвачена канонерка и поломана яхта… впрочем, это же ваша яхта, Кастро? — Так точно, сеньор! Но ее можно отремонтировать — команда этим уже занялась. Мы не рубили мачту, а просто обрезали ванты и… — Эти подробности меня не интересуют. Как я уже сказал, «Гранма» — ваша яхта. Так что ее ремонт — проблема ваша или вашей команды. — Киборг еще раз посмотрел на трофейную канонерку и… улыбнулся. — Если вам понадобятся для этого люди или материалы — берите. Все равно в ремонте этой красавицы здесь никто, кроме вас, ничего не смыслит. Да, и еще одно… ПЕРВЫЙ ЛЕЙТЕНАНТ Кастро — приведите-ка погоны в порядок. У вас на них звездочек не хватает! — Слушаюсь, сеньор! — Рауль, еще не привыкший к тому, КАК ИМЕННО в этой армии происходит присвоение очередного звания, выглядел несколько обалдевшим. На лице Викинга наконец-то прорезалась улыбка… — Рано радуешься, Влад, — повернулся к нему Киборг. — Я еще не закончил… а ну-ка, давай отойдем с тобой в сторонку…Через несколько минут он вернулся. В одиночестве. А в ответ на вопросительные взгляды остальных — улыбнулся и сказал: — Скоро очухается. Инцидент с операцией без приказа — считаю исчерпанным. По лицу я его не бил, так что Симоне — ни слова! Потом он сам ей расскажет… когда будет вручать подарок. Кстати, я там, на песке, написал новое название для нашего нового корабля — сходите, господа офицеры, ознакомьтесь… Когда «господа офицеры» бегом завернули за угол, где под стеной хижины сидел все еще не пришедший окончательно в себя после «исчерпания инцидента» Викинг, то сразу поняли, что Киборг имел в виду под «подарком». На песке перед ним большими буквами было написано всего одно слово — «SIMONA»…
12.05.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (день)
— Капитан, вы не находите, что это — просто смешно? — Симона Дебре улыбнулась испанскому офицеру. — Наша плантация — база повстанцев! — Ах, сеньорита… — вздохнул тот, — и не только я. Когда такой приказ из Гаваны был получен в первый раз, полковник де Вега, читая его, смеялся, как… как в театре на комедии своего однофамильца. Мы тогда ответили, что сведения в штабе… несколько устарели. И никаких повстанцев поблизости уже нет! Через восемь дней был получен следующий приказ. Он почти слово в слово повторял первый. Как раз в тот день была получена информация об отряде Риверы, и полковник решил, что это относится именно к нему. Мы тогда организовали экспедицию… хотя ваши герильеро опять опередили нас и уничтожили этого мерзавца. Так он и доложил в столицу, но… — Но? — Но недавно пришел еще один приказ. Почти такой же… вот только в нем прямо указывалось на вашу плантацию! Я не знаю, как это объяснить… — Мне кажется, я смогу вам это объяснить, капитан. — Киборг с Викингом как раз в этот момент вошли в зал. Влад тут же направился к Симоне, а Киборг остановился напротив офицера. — Скажите, а в этом приказе случайно не упоминалось, что сведения о базе повстанцев взяты из жалоб местных плантаторов-кубинцев? — Как вы догадались, сеньор… не знаю вашего имени… — Киборг, Пол Киборг… нет, я не американец, — засмеялся он, увидев, как испанец среагировал на фамилию. — Я англичанин, совладелец гасиенды к востоку от Гаваны и друг семьи Дебре… а в последнее время — кто-то вроде координатора для всех местных подразделений герильеро и отрядов ополченцев… — Я думал, что этим занимается… сеньор Гауптманн, и очень надеялся здесь с ним встретиться. Поблагодарить за лекарства для наших солдат… — Моему другу и компаньону Эрку Гауптманну пришлось срочно уехать по делам на восток, в Сантьяго. Вместе с мадам Луизой. И теперь той работой, которую раньше делал он, приходится заниматься мне… так что я очень рад с вами познакомиться. Мы с вами видимся явно не в последний раз, сеньор… — Капитан Мигель Риккардо, — представился офицер. — Заместитель коменданта округа полковника Луиса де Вега. Как же вы объясните эти странные приказы, сеньор Киборг? Особенно последний из них… — Очень просто. Кому, по вашему мнению, может мешать район, недоступный для повстанцев? По-моему, самим повстанцам! Ну, а еще — их американским «друзьям и покровителям». Могу побиться об заклад, что если внимательно присмотреться к тем поместьям, откуда в Гавану пришли эти «жалобы», то можно обнаружить очень много интересного… и весьма неожиданного! Как вы думаете, может, нам с вами стоит этим заняться вместе? Чтобы прояснить все раз и навсегда… Капитан Риккардо задумался: «С тех пор, как появились эти герильеро… да никакие они не „герильеро“! Просто наемники на службе у плантаторов и гасиендейро. А какая разница? Сейчас наш округ стал самым спокойным в окрестностях Гаваны. С тем, что творилось в начале года, — даже нельзя сравнивать! Правда, в апреле тут вовсю шла „Война Плантаций“… но ведь ее-то как раз проиграли американцы. Что тоже не может не радовать, потому что их плантации — просто заповедник „патриотов“. Да и в конце-то концов — с американцами у нас война идет! Если плантаторы решили наконец-то объединиться и дать отпор повстанцам и их, как сказал этот англичанин, „друзьям и покровителям“ из САСШ, — это можно только приветствовать! А его предположение… ну что ж — оно вполне логично. Как и предложение объединить силы. К тому же в моем распоряжении сейчас — всего два кавалерийских эскадрона… меньше двухсот солдат и два молодых лейтенанта. Если довериться нашим информаторам, то у него бойцов — в десять раз больше… и мне плевать — герильеро они или наемники! Главное, что они на нашей стороне! — Он посмотрел на Симону Дебре и молодого человека. — Как его там зовут? Мне же говорили… а, точно! Владислав Вайк, поляк из Германии…» — Они уже совсем не обращали внимания на происходящее, занятые друг другом. И, улыбнувшись, кивнул ожидающему его ответа англичанину… — Я согласен с вами, сеньор Киборг. Стоит этим заняться… — Ну, а в таком случае, — тот посмотрел на молодую пару и тоже улыбнулся, — как вы посмотрите на то, чтобы сейчас пройти в мой кабинет и обсудить этот вопрос более подробно? — И добавил, шепотом: — Не будем им мешать…12.05.1898 …Куба, Сантьяго, дам на окраине… (вечер)
— Знаешь, братишка, а Остап Ибрагимович был прав… Это не Рио-де-Жанейро… — Миледи откинулась в кресле. — Это даже не Гавана! — Правильно. Это — Сантьяго-де-Куба. — Эрк прикурил и оперся плечом на столб веранды. — А при чем здесь товарищ Бендер? — При всем. Великой Комбинатор знал сто способов отъема денег, ну а местные чиновники — всего два. Взятку и воровство. Причем — они даже не скрываются! Это уже не «хомячки», это просто крысы какие-то… — А нам что, от этого хуже? — Капитан пожал плечами. — Мы получили все, что нам надо, гораздо быстрее, чем в Гаване… правда — дороже, если ты именно это имела в виду. Но не настолько дороже, как это могло бы быть. Да и по сравнению с «нашими» они — как дети малые… ты вспомни Киев! — Да дело не в аппетитах и масштабах… в наглости! До такого — даже «у нас» не доходили… хоть как-то маскировались. — А, так ты сегодня побывала в порту… и увидела «прейскурант взяток» на самом видном месте! Тут ты не совсем права. Это можно только приветствовать! Сервис для населения! Прочитал, и сразу ясно — кому, сколько и каким образом… — И они еще хотят выиграть войну… — ОНИ — нет. ИМ — плевать. И на войну… и на Испанию… да им на все плевать. А ты все-таки вспомни Киев… ведь никакой разницы. Разве что «у нас» они — хоть как-то маскируются… так и в Гаване — тоже маскируются! Чем дальше от начальства — тем толще и наглее чиновник. Закон природы… — Ладно, хватит пока философии. — Миледи выпрямилась и тоже закурила. — Пока я «брала на карандаш» местный гражданский «крысятник», ты вроде бы должен был заняться военными… ну и «засланцами» — тоже. — Военные власти здесь, к сожалению, полностью зависят от «крысятника». И в то, что хоть кто-то из высших офицеров сможет избавиться от этой зависимости, я не верю. Никаких шансов. Так что сотрудничать с ними бессмысленно. Только на уровне не выше батальонного — эти хоть понимают, что к чему, но… ни хрена сами сделать не могут. Ах да… единственное исключение — генерал-лейтенант Арсений Линарес. И на этом — все. У него, кстати, тоже — никаких шансов… — Так что — все бессмысленно? «У нас» же они как-то держались… — А держались — за счет тех самых офицеров не выше батальонного уровня. Ну и, конечно, за счет солдат. На самом деле даже «у нас» они под Сантьяго могли победить. Только генералы и чиновники, как всегда, — сдали победу… но ЗДЕСЬ мы постараемся этого не допустить! По крайней мере — постараемся постараться… — Капитан, — улыбнулась Миледи, — а ты не слишком увлекся? — Черт! И вправду… о чем это я? Спасибо, вовремя остановила… — Да ладно… я сама виновата… не надо было начинать эту тему… — Тогда — закроем ее на фиг! — Эрк тоже улыбнулся. — На чем мы остановились? О «засланцах»… их тут — до хрена! Точное количество неизвестно… несколько тысяч. В основном — «постреляльщики». Хотя и не только они… — Что, есть какие-то более серьезные команды? — С первого взгляда не определишь. А конкретнее… надо присматриваться. Пока мы были на западе, тут, в Сантьяго, среди «пришлых» уже сложилась своя структура. С «клубами по интересам» и так далее… Знаешь, что это больше всего мне напоминает? Будешь смеяться — «старую» тусовку неформалов… — Это когда, — Миледи взяла на гитаре несколько аккордов, —Припанкованные хиппи и прихиппованные панки
Тянут пиво из одной и той же трехлитровой банки…[62]
Глава 16, неожиданная и в некотором смысле — семейная…
В клетки выбора вписано слово,Кто смеется, тот смеет — «Игра».Мы почти что не помним иного,Мы привыкли к понятью — «Пора»!
15.05.1898 …Куба, Сантьяго, дом на окраине… (ночь или — очень раннее утро)
— Доброе утро. Хотя я бы не утверждал это в категоричной форме… — Эрк, судя по всему, был не просто «не в духе»… это больше напоминало то состояние, «когда все старые матюки уже закончились, а новые — не придумываются». — Капитан, ты что — озверел? Который час? — Миледи не любила ОЧЕНЬ РАННИЕ подъемы. Она их искренне ненавидела… и готова была убить того, кто ЭТО с ней проделал! — Четыре утра. Без нескольких минут. По местному времени. Мы — в заднице. Так что — вставай, сестренка, на том свете отдохнем… — Ну и ни хрена ж себе! Это в какой же мы должны быть заднице, чтобы я встала в такую рань? Нет, я, конечно, сейчас встану… и набью тебе морду! — Размер задницы — примерно с округ Баракоа. А может стать и гораздо большим, если ты не оторвешь свою от кровати. Жду тебя на веранде через пять минут. Запомни, у тебя — пять минут. Все — время пошло!15.05.1898 …там же… (немного позже)
— Так, с «крысами» мы закончили… — Миледи зевнула и что-то прошипела сквозь зубы. Капитан шипение проигнорировал. К тому же он знал — оно относилось к Тигре. В основном. Там было много еще чего, в том числе и то, что касалось его лично, но… это он тоже проигнорировал. Сначала — дело… — Остались те «засланцы», с которыми ты вчера говорила без меня. Дабы не было лишнего дубляжа — список, плиззз… и на этом — все. Нам останется только собраться и выехать. Блин, ну это ж надо — опять вляпались на ровном месте! — Хрен с ним — в первый раз, что ли? И явно не в последний. У нас на вляпывание прям-таки талант. Или карма у нас такая. Вляпная. Слушай, а тебе-то ехать зачем? Там ты на фиг не нужен… ты на фиг нужен именно здесь! — А я дальше Дайкири и не поеду. Туда и обратно. Туда — все вместе… с нашими «легионерами». Обратно — тоже с ними, но — без тебя. А ты поедешь дальше на восток, в Баракоа… точнее — в одно место рядом с ним. А охранять тебя в дороге будут целых два капитана… правда, конфедератских. Количество сержантов и лейтенантов — будем уточнять в Дайкири… для того я туда на фиг и еду. — Ого, блин… значит, там все завернулось НАСТОЛЬКО круто? — Еще нет, но может. Хотя… — Эрк вдруг застывшим взглядом уперся в тонкую полоску рассвета. Миледи знала этот взгляд — сейчас брат «ловил идею». Оп, «поймал». — А знаешь, если ты успеешь их вовремя остановить, то… черт! Миледи, это же будет для нас «Третья Точка»! Вспомни «Основы Построения Систем»… — Ты имеешь в виду… «Система на двух точках опоры всегда НЕУСТОЙЧИВА, как бы устойчивы ни были сами опоры. Система на трех — всегда УСТОЙЧИВА, как бы опоры ни были неустойчивы». Аксиома Такэда. Следствие Тоширо — человек ВСЕГДА неустойчив. Следствие Бьорксона… — На фиг все следствия! И Тоширо вместе с Бьорксоном — туда же! У нас — было две точки… Неизвестной устойчивости. Если ЭТО — третья… ЛЮБОЙ устойчивости… то… Сестренка, если все это так, то мы… — Мы! Сделаем! Эту! Игру! Братишка, ты… — Стоп! «Еще не кончилось, даже не начиналось…» Сейчас нельзя расслабляться, но… просто запомни ЭТО. А пока… список диктуй!15.05.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, поселок Дайкири… (конец дня)
— Капитан, а тебя ничто тут не удивило? — Аспера улыбалась так ехидно, что ясно было — новости у нее хорошие, но она решила получить от них максимум удовольствия, потянув время. — Например, отсутствие Дока Ливси… — А почему меня должно удивлять то, что Док сейчас занят на новой временной базе? Я думаю — организацией там полевого госпиталя… — Кто проговорился? — Никто. Это просчитывается. — ?! — Аспера! Ну, ты же ведь умная девочка… Дано. Я приказал тебе найти место под временную базу. У тебя было пять дней и до черта… ну ладно не до черта, но — вполне достаточно людей для сплошного поиска… где-то в радиусе километров двадцати. И к тому же его, то есть поиск, проще было совместить с рекогносцировкой, а уж ее-то наши офицеры точно провели. Ливси нет на месте, а в поле ему делать нечего… ну разве что где-то была стычка с потерями. Или идет зачистка, в ходе которой они могут появиться. Но о таком бы мне сразу доложили… — Все, хватит, дальше я уже поняла. Черт, а ведь действительно — все элементарно, вот только почему-то… я, оказывается, не знаю элементарных вещей! — Знаешь. Но только — другие. А этим — научишься. Учиться ты умеешь. И где у нас теперь временная база? Надеюсь, не очень далеко… — По прямой — километров десять. Но по дороге — не меньше пятнадцати… если кое-где срезать угол. Как ты насчет прогулки верхом? — Садистка! — Ага…16.05.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от поселка Дайкири, гасиенда «Cercade Tres Robles Negros»...[63] (вечер)
— Что-то я никаких дубов здесь не наблюдаю… тем более черных. Кстати, Аспера, а ты не знаешь, что это вообще за растение такое? — Капитан, ты меня с кем-то спутал. Дуб от березы я еще кое-как отличу, но вот в породах дубов я уж точно не разбираюсь! А насчет гасиенды… да кто его знает, может, эти самые черные дубы росли здесь раньше. А потом — засохли. Их срубили, ну а само название — осталось. А тебе не все равно? — Да так, просто для общего развития. А местечко здесь неплохое… для обороны. И в стороне от дороги на Сантьяго. Проблемы были? — Эрк, какие проблемы! Да владельцы нас на руках носить готовы! Я даже думаю, что если бы я не так торопилась с ними договориться, то можно было бы еще и денег за охрану содрать. По крайней мере, с продуктами у нас теперь — все в полном ажуре. Да, и с табаком — тоже. Из выпивки, правда, — только местный самогон… зато его много! И снабжают нас не только владельцы этой плантации, но и все местные гасиендейро. До нашего появления тут всем заправляли Гомесы… родственники того самого тезки Гота, который повстанческий «General en Jefe»...[64] — Он не только General en Jefe, он же еще и Generalisimo...[65] — раздраженно сплюнул на землю Эрк. — Как же эти подонки любят громкие титулы! Именно поэтому Фидель в свое время остановился на звании команданте.[66] — И сделал его очередным громким титулом… — Кодовое слово — «сделал»! Ладно, хватит о нездешней истории, давай здешнюю продолжим. Так что вы сотворили с этими Гомесами? — Мы — ничего. Мы просто объяснили им, что так себя вести — нехорошо, а все дальнейшее с ними проделывали уже сами местные плантаторы. Так что те из них, кто остался жив, — стали очень тихими и вежливыми… — Меньше чем за неделю?! Ну, у них, однако, и темпы. А родственников у нашего Generalisimo здесь было много… или не очень? — Родственников-то у него хватало. Только, как выяснилось, злости у плантаторов накопилось гораздо больше. И вот, только они увидели, как «патриотам» бьют морду, а те здесь настолько обнаглели, что на мордобитие просто напрашивались, решили тоже в этом поучаствовать. В меру своей злости… — Кстати — о «патриотах». У Хартмана и Стэнфорда не было на это времени, так что докладывать о ходе боевых действий придется тебе. — Упс… — Ничего, привыкай. Пока можешь без подробностей, но общую картину событий, пожалуйста, предоставь. Ты же у нас теперь — «временный военный комендант округа Дайкири». И это — не шутка! Больше пока просто некому…23.05.1898 …Куба, разговор по радио… (вечер)
— Лейт вызывает Сантьяго. Прием. Лейт вызывает Сантьяго. Прием. В Сантьяго-де-Куба есть хоть кто-нибудь? Прием. — Тебе повезло — есть! На связи Эрк. Прием. — Привет, Капитан! Как насчет заехать к нам в гости? Прием. — В смысле — в гости?! Может, это вы — к нам? Прием. — А как ты себе это представляешь? Почти тысяча непонятных кавалеристов, под тремя разными знаменами, причем среди них — ни одного испанского, входит в город… нас же пушками встретят! Да и лагерь мы уже разбили. Прием. — Где именно… и откуда — «почти тысяча»?! Прием. — Километрах в десяти к северу от Сантьяго. Прямо возле дороги. Как приедешь, расскажу остальное. Аккумулятор и так полудохлый. Прием. — Ладно, жди, скоро буду. Прием. — До встречи. Конец связи.23.05.1898 …Куба, возле дороги к северу от Сантьяго… (немного позже)
«Судя по размерам лагеря, действительно — почти тысяча человек. Блин, откуда у них взялось еще не меньше трех сотен бойцов?!» — подумал Эрк, съезжая с дороги. Сторожевая служба была налажена отлично. На подходе к лагерю его уже четырежды останавливали патрули, но, к счастью, первым из них командовал знакомый сержант из добровольцев-конфедератов, выделивший ему и его «легионерам» сопровождающего, иначе пришлось бы им «ждать прибытия начкара»… И хорошо, если не в позиции «лицом на землю». Патрульные не церемонились… — Ну, как вы тут, не скучали без нас? — Лейт в пути «похудела, загорела и немного озверела». Правда, ее это ничуть не портило. Да и «озверение», судя по всему, было направлено в основном на подчиненных. Они старались командирскую палатку обойти. По максимально возможной дуге. — С вами, конечно, не соскучишься, но и без вас нам тоже скучать не давали. — Ее хитрая улыбка вызывала у Эрка некоторые опасения. Для него был приготовлен какой-то сюрприз… и, зная Лейт, — не факт, что он ему понравится. — Да и вы, как я погляжу, в дороге тоже не скучали. — Он показал на несколько свежезалатанных дырок в брезенте палатки. Они были явно от пуль… — А, мелочи жизни. Тогда ни в кого не попали… — А не тогда? Давай доклад по пунктам — как добирались, какие потери и… откуда пополнение? Да, и где Бишоп с Эспадой? — Родриго проверяет посты, а Лайонел валяется в палатке — недавно подстрелили. Ничего особо серьезного, но ходить ему трудно — пуля в ногу. А теперь — по пунктам. Добрались — как смогли. Эти чертовы кубинские дороги… Нет слов — одни выражения! Потери… — Лейт достала записную книжку. — По дням и боям я тебе расписывать не буду — потом в мемуарах почитаешь. Итог — сто сорок семь из тех, кто вышел в рейд, сюда не дошли. Погибли — одиннадцать конфедератов и восемнадцать мексиканцев, все остальные — из местного набора. Но кубинцев, как ты уже видел, мы компенсировали… с большим запасом. Вербовали по дороге… на самом деле, даже и не так мы вербовали, как «патриоты» — своими действиями. Разобьешь их, сразу — толпа добровольцев! И не только испанцы. Кто угодно. В том числе — сами «патриоты»! — Это как?! Без «промывки мозгов»? Что-то новенькое… — А вот так. К нам как-то пришел кавалерийский эскадрон — в полном составе, со всеми офицерами и знаменем! Конечно же, «промывкой мозгов» по дороге занимались несколько «смиренных братьев». Но, судя по всему, до местного населения наконец-то стало доходить, что «после Хосе Марти, который… как-то слишком вовремя погиб, за свободу Кубы уже почти никто из командования „патриотов“ не сражается. Только за власть для себя». И, кстати, это — цитата. Так сказал Мануэль Антонио Гарсия, капитан, который привел к нам тот самый эскадрон. — А я думал, мне почудилось, что в лагере мелькнуло кубинское знамя… Его хоть наши «эсбэшники в рясах» проверили, этого капитана? — Естественно! За кого ты меня принимаешь?! «Исповедовали» по всем правилам! Разве что только без «технических средств» времен Святой Инквизиции. Это тот самый случай — патриот без кавычек. На самом деле, если бы не он, — мы могли и не дойти. У повстанческого командования на нас такой зуб был — прямо-таки моржовый клык! По ходу одной из стычек «подвернулся под раздачу» какой-то «генерал»… Хрен знает, как его звали, — полголовы гранатой снесло, даже Гарсия опознать не смог, но на воротнике у него были три золотые звезды! Генерал-майор или как там… — Не — «генерал-майор», а — «mayor general». Переводится как «старший генерал». Выше его — только командующие «Востоком» и «Западом». Ну, и сам Generalisimo. Значит, это был или командир корпуса, или кто-то из главного штаба. Да, на мелочи вы не разменивались. И с какой скоростью вы оттуда «делали ноги»? — С максимальной. Пока не выбрались из Пуэрто-Принсипи, то вообще старались не останавливаться. Мануэль Антонио нас повел такими дебрями, что, кажется, там и индейцы уцелеть могли. До самого, блин, Лас-Тунаса по кустам шарахались — и все из-за одного трупа. По слухам — нас там четыре кавалерийских «полка» ловило, не считая пехоты. Но все-таки — не поймали! Спасибо капитану Гарсия. Да, и о знамени — ты его плохо рассмотрел. Там теперь вместо прежней звезды — «Карибская»! — Капитан так проникся идеей Конфедерации? — Скорее, не — «Проникся Идеей Конфедерации», а «Прежнее Знамя Замарали!», ну, или что-то в этом роде. Кстати, его отряд эскадроном уже называть сложно — почти три сотни бойцов, у Родриго — ненамного больше! — То есть добровольцы шли в основном к нему? — Нет, мы их к нему отправляли. Отряд Гарсия у нас — что-то вроде отстойника. И учебное подразделение заодно. Ни у Бишопа, ни у Эспады обучать новичков с нуля не было ни времени, ни возможности — основные ударные силы как-никак. Свалили мы эту работу на Мануэля Антонио и назначили ему «комиссара» — брата Себастьяна… ну, помнишь, жилистый такой, с метательными ножами везде и гарротой неизвестно где. И знаешь — они прекрасно друг с другом уживаются! — Ладно, с предварительным отчетом закончили, хотя… еще одно — как у вас дела обстоят с оружием и боеприпасами? — Хреново, но не слишком. Гранатометы — один-два заряда на ствол. Динамит — не больше сотни шашек. С патронами чуть лучше — на пару боев хватит… если экономить. Кроме того — все новички с «ремингтонами» и револьверами. К этому добру патронов больше — в испанских гарнизонах взяли. Размахивая тем самым приказом «от маршала Бланко», где — «Оказывать всемерное содействие…», ну и так далее. К пушке — восемь гранат, четыре шрапнели и одна картечь… — К КАКОЙ ПУШКЕ?! — А я что, забыла рассказать?! Тьфу ты, мы ее еще в Санта-Кларе взяли, так к ней привыкла… Крупповская, горная, семидесяти пяти миллиметров. Вообще-то было две горняшки, но одну отдали испанцам — маленькую такую, как там ее… — «Plasencia», восемьдесят миллиметров, винтовой затвор? — Точно, она. К ней был всего один ящик снарядов, решили сделать щедрый жест. Мы и с одной намучились. Особенно — когда из Пуэрто-Принсипи драпали. Хорошая вещь, но и тяжелая же, зараза! Полтонны ж весит… — Меньше четырехсот килограмм. А бросить — жаба давила? — Она самая, зеленая… Да и расчет к ней мы быстро нашли — тот же приказ помог. А еще — щедрый жест. С тем, другим орудием… — Это вы типа его на артиллеристов сменяли? — Что-то в таком роде: «У вас есть то, что нужно нам, а у нас есть то, что нужно вам!». Но у нас была еще и бумага из главного штаба. Снаряды-то к ней здесь достать можно или мы зря ее так далеко затащили? — К этой — точно можно. На самом деле я хотел такую же прикупить, но пока не удалось, хотя наметки имеются. А снаряды достать гораздо проще. Ну что, теперь все? Тогда — слушай приказ. Я оставляю вам двух «легионеров» — проводниками. Завтра же двигайтесь в Дайкири — отдохнете там. Док госпиталь уже развернул, так что и раненых там нормально долечат. На отдых отрядам — до недели, вводить в дело по готовности. А вот тебе на отдых — не больше двух суток… — Это почему же?! — А потом — принимай дела у Асперы. Она там — военным комендантом. Но, ты же сама понимаешь, какой из нее военный комендант, да и пропаганда из-за этого почти не движется. Как освоишься на месте — гони ее в Сантьяго! — Ну, ты, блин, и рабовладелец! Кстати, а где же все остальные — Миледи, Тигра, Падре, мадам Луиза, ну и так далее? — В округе Баракоа, это еще дальше на восток. — Эрк достал трубку и принялся ее набивать. — И там же — почти все наши стратегические резервы, которые мы привезли с запада на «Урсуле». Так что если ты думала перевооружить новичков «маузерами», то можешь пока об этом забыть — запасы оружия тоже там… — Я тебя правильно поняла — Сантьяго мы защищать не будем? — Будем, но не очень долго. И не в окопах. Присмотрись-ка повнимательней к тем позициям, которые готовят Хартман и Стэнфорд, — и ты все поймешь. Как только амеры увязнут в обороне Сантьяго, а они там точно увязнут, здесь им готовят очень теплую встречу, мы отойдем в сторонку и займемся своими делами. Где-то через неделю я буду в Дайкири — вот тогда и обсудим все подробнее… — А сейчас ты что — поедешь обратно в город? — Да. Дел до хрена… — Капитан с наслаждением затянулся. — Вот сейчас покурю и поеду. Передай Бишопу и Эспаде мои извинения. И поздравления с окончанием этого, блин, чертова рейда — вы все молодцы! Гарсия — тоже… — О, кстати, как поедешь, захватишь кое-кого с собой… — Лейт опять ехидно улыбнулась и вдруг, заложив два пальца в рот, резко и громко свистнула. — К нам тут в Санта-Кларе… попутчики присоединились… еще до пушки… Эрк понял, что это и есть тот самый давно ожидаемый им сюрприз, и медленно повернулся в сторону хлопнувшего полога на входе в палатку…23.05.1898 …Куба, на дороге к северу от Сантьяго… (немного позже)
— Ну что, Капитан, вот так и будем молчать всю дорогу? — Ведьма закинула ногу на ногу и прикурила длинную тонкую сигарету. — А нам что, есть о чем говорить? — Эрк старался на нее не смотреть, но это было трудно, она была рядом — на противоположном сиденье экипажа. Все такая же… даже мешковатый армейский комбинезон смотрелся на ней как авторское изделие. А «кольт» в низко подвешенной и подвязанной к ноге кобуре и нож — просто как аксессуары. На чем уже многие, незнакомые с ней, прокалывались… — Тему для разговора можно найти всегда… и необязательно — в нашем прошлом, если ты именно это подразумевал… Капитан промолчал. Он действительно считал, что когда-то они уже сказали друг другу все. Даже то, чего говорить — совсем не стоило… и это они тоже тогда сказали. И больше с тех пор никогда не разговаривали… — В настоящем тоже имеются самые разные темы для разговора, — не дождавшись ответа, продолжила она, — а прошлое — прошло… — Хорошо, поговорим о настоящем, — он, не оборачиваясь, ткнул пальцем за плечо и наконец-то посмотрел ей в глаза… сразу же поняв, что, наверное, зря это сделал, но взгляда не отвел. — Гарма и Варга я видел… где Вагант и Сильвер? — Сильвер погиб, — она тоже не отводила взгляда. — Пуля в затылок. Рикошет. Не повезло. Вагант… нашел себе в Санта-Кларе молодую креольскую вдовушку. Не иначе как скоро станет уважаемым кубинским плантатором. Если уже не стал. Наверное, это на него пример Серого так подействовал… — Серый погиб… — Когда?! — Еще в феврале… — Стоп! Подожди минуточку. Мы с тобой, — удивилась Ведьма, — об одном и том же Сером говорим? О том, который — Кобчик? — Да, о нем… — Ха! Тогда кого же я, по-твоему, видела в апреле — неподалеку от Матансаса?! На гасиенде, как ее там… то ли «Зеленый Дом», то ли «Зеленый Дол»… — Серый жив?! — Даже очень! На самом деле это был еще тот анекдот… Ты вообще-то в курсе, чем мы все это время промышляли здесь, на Кубе? — Наемничали. Стволы за деньги. Стрельба под заказ… — Ага, правильно. Так вот… сядь покрепче — нам его заказали! — ?! — Обычная работа. Какой-то начальник охраны на какой-то гасиенде мешает жить каким-то ребятам из Картеля. Мы тогда уже вчетвером работали. Как раз незадолго до этого случился тот, фатальный для Сильвера, рикошет… а про Грифона и Ласточку ты и сам знаешь. Кстати, как они там? Собирались в Европу… — Они уехали как раз в день объявления войны — чуть ли не на последний пароход успели. Только шел он не в Европу, а в Аргентину… — Да ладно, в Южной Америке тоже есть на что посмотреть. Слушай дальше сагу о Сером. Приехали мы на место вечером, слегка осмотрелись, перед рассветом — заняли позиции… ну, ты знаешь, как это делается. Две пары, четыре СВДшки — и у «объекта» никаких шансов. Ждем. Как раз была очередь Ваганта, я отдыхала… и вдруг — у нашего стрелка-менестреля челюсть на земле и глаза размером с мишень в тире. Заглядываю в прицел — что ж там такое-то? Сначала не поняла — это от легкой эротики за балконной дверью такие впечатления, что ли? А потом они там целоваться перестали, и вот тут-то меня накрыло — Серый! Ну, думаю, все, доигрались! Полный писец — на своих заказы берем! Смотрю на Ваганта и понимаю, что мысли у него — те же самые. Дружно плюем на землю, забираем Варга с Гармом и — дуем оттуда ко всем чертям. Знаешь, даже к Серому не зашли — пообщаться… стыдно было. — Тебе?! — Эрк, несмотря на ошеломляющую новость, не забыл, кто перед ним. Он не мог заставить себя поверить последним словам. — Да! И мне — тоже! Что бы ты обо мне ни думал… — А что я о тебе могу, по-твоему, думать? — Не знаю, но — ничего хорошего… — Ведьма почти прошептала это. Отвернулась, некоторое время молча смотрела на приближающиеся дома Сантьяго. Потом так резко повернулась обратно, что волосы плеснули темной волной. — И до недавнего времени ты был бы абсолютно прав! А сейчас — уже нет! Я знаю, это глупо, но, — на мгновение она запнулась, — Капитан, ты еще можешь меня простить?!23.05.1898 …Куба, Сантьяго, дом на окраине… (ночь)
— Если ты сейчас меня спросишь… почему я тогда ушла, — этот голос… как давно он его не слышал… так близко. — Я тебя укушу! — Кусай! Все равно спрошу. Почему ты вернулась, Дана? — А вот за это — не буду… к тому же — я тебя уже и так покусала… — Разве? Я не заметил. И где? — Медведь толстокожий… вот… и вот… — Точно. Если это можно так назвать. По-моему, котенок кусает сильнее. Но ты не уходи от вопроса. Ты же знаешь, у меня хорошая память. — Ага, знаю. Сегодня проверила. Вот только недавно… Действительно — ничего не забыл. Или просто — вспомнил… по ходу дела. — А вот за такой нахальный наезд, я… — Эрк повернулся и, прижав ее к подушкам, заглянул в серые, немного раскосые глаза. — И все-таки — почему? — А ты — все такой же… — Ведьма не отводила взгляда. — Поставил цель… и идешь к ней напролом. Не обращая внимания на препятствия… и на тех, кто идет рядом. На них ты тоже — не обращаешь внимания. А им его иногда так хочется… — Теперь меня покусают… — А ведь точно — проговорилась… да с такими способностями тебе в Инквизиции работать надо! Капитан, ты — подлый инквизитор, вот! — А кроме того, наглая толстая сволочь и бесчестный наемник. Если ты забыла, я еще и стервятник… то есть — специалист по стервам! Она тихо засмеялась. В начале самого первого этапа их отношений, в ответ на ее «Но учти, я — стерва! Так что потом — не жалуйся!» он только улыбнулся и… выдал это определение слова «стервятник»! Потом он часто его повторял… — Как насчет ответа? — А на какой вопрос? — На тот, от которого ты уходишь. — Тебе он нужен? — Да. — Зачем? — За углом. Отвечать — будешь? — Да. Когда сама это пойму. Я ведь не собиралась! Совсем не собиралась! Как ты тогда сказал… «На фиг — там! Идя туда — не перепутайте направления! Вернетесь, и вам придется опять идти туда же, но уже — гораздо быстрее!». — Я это не тебе сказал. — Да, не мне. Но я запомнила. И решила, что уходить надо — совсем. Чтобы потом не было возможности вернуться… и не пришлось уходить опять. — Это объясняет, почему ты тогда ушла ТАК… — Ага, чтобы сжечь за собой все мосты… — Но не объясняет, почему все-таки вернулась. — Отпусти меня, пожалуйста… Дана перекатилась по постели, села и потянулась за сигаретами. Эрк улыбнулся и, взяв трубку, поднес ей горящую зажигалку. Некоторое время они молча курили. Потом, где-то на середине сигареты, она заговорила опять: — Знаешь, наверное, я просто не смогу дать ответ на твой вопрос. Потому что я не знаю ответа. Просто я вернулась — и все. Берешь? — Ты хоть докури сначала… — Эрк, ты… Я же не это имела в виду! Ну — сам напросился! Горящий окурок воткнулся в пепельницу. Трубка улетела куда-то в угол. Разговор в комнате прекратился по вполне определенной причине… Кровать, не выдерживая чужой страсти, угрожающе заскрипела… Но им было плевать!28.05.1898 …Куба, недалеко от Баракоа, поместье «Новая Алерия»… (вечер)
— Знаете, мадам Луиза, на что похожа наша ситуация… — Тигра глотнул из бокала и поставил его настолик. — Мы приехали уговаривать ребенка съесть конфетку. А пока ехали — он ее уже съел… и теперь очень хочет еще! Луиза Дебре тихо рассмеялась. Это образное описание точно (хотя и в несколько кривом зеркале — так смешнее) отражало ситуацию, сложившуюся в городе Баракоа и его окрестностях. Может, это было связано с тем, что Картель здесь, на востоке, пока еще не был так же силен, как на западе (но при этом — так же нахален!)… или с тем, что практически все местные плантаторы и сахарозаводчики считали друг друга не столько конкурентами, сколько соседями и… родственниками. А может, на них так повлияли письма самой Луизы… в конце концов, если Картель владел половиной сахара Кубы, то семья Картье, как выяснилось, — почти половиной сахара провинции Орьенте! Правда, расширять дело они предпочитали в отличие от Картеля мирно, патриархально, за счет родственных связей. И не только среди «своих» — внутри «французской колонии». Родственниками этой семьи были и испанцы, и кубинцы… «Слишком это все похоже на классическую мафию» — такой была первая мысль Тигры, когда он рассмотрел эту семью вблизи. А узнав, что Картье — корсиканцы, понял — не «похоже на…». Мафия и есть! Классическая. Патриархальная. Семейная. Единственное отличие от романа Пьюзо — полностью легальная. В этом веке сахарный бизнес приносил такие же, если не большие, доходы, как в двадцатом — бутлегерство в Штатах времен «сухого закона»! Кстати — о «бутлегерстве»… ром и арак здесь тоже делали. Причем — самых различных сортов. «Недостатки патриархальной мафии — продолжение ее достоинств, — размышлял Тигра. — Как раз патриархальность-то и дает им устойчивость… при этом страшно замедляя реакцию! Новая ситуация, новые враги с новыми методами… а у них — все по-старому! Черт! Почему у меня нет с собой „Крестного отца“?! Один к одному! Приход новой, сильной, хищной, беспринципной организации… и наша „Семья Корлеоне“, то есть — семья Картье — в глухой обороне. А оборонялись они — тоже патриархальными методами. Увеличили охрану. Купили несколько „генералов-патриотов“. Считали, что этого хватит. Отобьются, пересидят, и все пойдет по-старому… а тут — мы. Точнее, не мы, а письма мадам Дебре и… проявились те достоинства „патриархальной мафии“, которые являются продолжением ее недостатков…». То ли им так «повезло», то ли старый Луи Картье, «патриарх» семьи, именно так все рассчитал, но «Урсула» прибыла в Баракоа как раз к «общему сбору» Картье. И Тигра «поимел счастье» побывать на одной старой корсиканской церемонии… ну да, вы все правильно поняли — Картье… объявили Картелю вендетту! По всем древним правилам и традициям. Ага, тем самым, жутко патриархальным… «Интересно, а Дебре были в курсе, что они — „в семье“? Или их не сочли нужным проинформировать? Хотя, судя по реакции мадам Луизы, Поля и Анри, если они и не были в курсе, то точно не отказались бы. А вот Картель и господа юсовцы так и не поняли, во что они вляпались!» — так он думал на этой церемонии. Последовавшие за ней события показали — он тоже не сразу все понял… Как только Тигра наладил устойчивую связь, это пояснил Капитан. «Дело не в том — „Во что ОНИ вляпались?“, а в другом вопросе — „С кем МЫ связались?“ Мало, блин, нам было отцов-иезуитов и „потомственных“ конфедератов! Теперь еще и эти! А самое интересное то, что никуда мы не денемся! — И добавил: — Знаешь, Олег, я все больше и больше думаю о том, что кто-то там, наверху, решил устроить себе нефиговое „развлечение в стиле сюр“ — ничем другим нельзя объяснить ту кунсткамеру, которая сейчас собирается под нашими знаменами. А также зверинец, который мы наблюдаем здесь, в Сантьяго… Ладно, это все метафизика. Миледи срочно выезжает к тебе. Без психолога там у вас точно будет то еще веселье! Постарайтесь до ее приезда хоть как-то придержать этих… „горячих корсиканских парней“, а то они всю схему действий на фиг поломают! Пусть пока займутся военной подготовкой, что ли. Кстати, черт, я об этом совсем не подумал… вместе с Миледи в Баракоа приедут инструкторы — из ребят Хартмана и Стэнфорда! Ты, кроме всего прочего, налаживай там производство оружия. Пока что начинай… ну, хотя бы с гранат, а я постараюсь прислать тебе „материал для форматирования“ и все, что смогу, — готовь список!». Полностью сдержать «горячих корсиканских парней» у Тигры не вышло. Хотя, возможно, это не вышло бы ни у кого. Единственное, чего он смог добиться, — боевые действия шли пока только в пределах округа Баракоа. Но в нем-то от Картеля и следа не осталось… никакого. И никого. В самом городе Картье просто всех их перестреляли. За одну ночь. Если раньше «девизом семьи» было: «Живи сам и давай жить другим», то теперь всплыли еще два: «Сами напросились!» и «Нет человека — нет проблемы!». Плантаций Картеля в округе было не так уж и много… с ними — покончили за неделю. Только «аппетит нагуляли» и взялись за «патриотов». Тут все было еще проще. «Смиренные братья» отца Франциско уже почти месяц занимались, так сказать, «миссионерской деятельностью» среди местных повстанцев. В результате из всей «Бригады Баракоа» реальное сопротивление оказал только штаб. Отчаянное, но очень недолгое. Составлявшие ее «полки» «Маиси» и «Баракоа» просто лишились своих «полковников», старших офицеров и американских «инструкторов-контролеров». Этим занимались даже не Картье — постарались сами повстанцы. Точнее, младшие офицеры в звании не выше капитана в надежде на служебное повышение. И надежды их в результате полностью оправдались. Тигра и Миледи, обсудив ситуацию с офицерами-конфедератами (майор Хартман в очередной раз лишился заместителей!), решили не изобретать велосипед и применить схему, уже опробованную на западе. Повстанческие «полки» разделялись на отдельные батальоны. Те самые «капитаны» становились почти самостоятельными «команданте», что на данном этапе полностью удовлетворяло их амбиции. А батальоны повстанцев становились источником кадров для формируемых РЕГУЛЯРНЫХ батальонов. Правда, говорить об этом новоиспеченным «команданте» никто не собирался… К сожалению, это был на данный момент единственный доступный источник. «Солдаты» Картье для регулярной армии абсолютно не годились! Нет, бойцами-то они были великолепными, но совершенно НЕ регулярными. А чего вы хотели от мафиози?! С местными представителями испанских властей никаких проблем не возникло. И не могло возникнуть. Все они давно уже были прикормлены, если вообще не входили в «семью». Кстати, то, что в Баракоа вообще уцелели хоть какие-то испанские власти, тоже было исключительно «на совести» Картье — мафия любит стабильность. Потому-то и идея «Карибской Конфедерации» поначалу вызывала у них не энтузиазм, а резкое отрицание… до тех пор, пока Миледи с милой улыбкой не спросила: «Ну и кто же, по-вашему, будет в таком случае реальной властью в Орьенте?» Судя по реакции, об этом ни Луи Картье, ни другие «патриархи» еще не думали… а когда, наконец, задумались, то быстро поняли, кого конкретно она имела в виду! Тигра тогда был в шоке, но чуть позже сообразил, что другого выхода у нее не было. Да и в конце-то концов — это был еще не самый худший вариант. Особенно по сравнению с Картелем и американской оккупацией. — Ребеночку придется немного подождать, — добавила с улыбкой Миледи. — Нам еще нужно «построить кондитерскую фабрику»… чем мы в ближайшее время и займемся. А то непорядок, когда у государства уже есть армия, знамя, герб, — тут она дотронулась до «Карибской Звезды» на своем платье, — даже кое-какая территория… но все еще нет Правительства! У «патриотов»-то — давно есть! Теперь засмеялись уже все. Три человека, сидя на веранде дома, построенного на фундаменте старого испанского укрепления, на скале над морем, за стаканчиком вина решают: «Не пора ли нам сформировать Правительство?»… причем двое из них даже не родились в этом мире! За ними нет ни сильного государства, ни больших денег, ни… да вообще нет ничего, что считается необходимым для «Игры на высшем уровне»! Это, если смотреть со стороны, действительно — очень смешно… А что же у них есть? Только они сами, умение Игроков, ум, знания, друзья (тоже Игроки) и соратники. Что еще смешнее — они считают, что этого достаточно! Но самое смешное-то в том, что они… могут оказаться правы!Приложение…
из записей Эрка в конце мая…1. ГРУППА «ВОСТОК»… В окрестностях Дайкири: Стрелковый батальон «Джексон» («Каменная Стена», «Мальчики Хартмана») ок. 500 чел (Вооружение — «маузеры» Kar.98 и С96) Командир батальона — майор Роджер К. Хартман (все — конфедераты) Это — НЕ линейная пехота, скорее, егеря или что-то в этом роде. До того, как в Баракоа закончат формировать два свежих батальона — линейной пехоты у нас, на западе, нет и не предвидится… (разве что капитан Баррахес с частью «Талаверы») Рота тяжелого оружия ок. 120 чел. (вооружение — 8 MG34, 24 РГ40, «маузеры» Kar.98 и С96) Командир роты — капитан Джек Стэнфорд (конфедераты и мексиканцы) Драгунский дивизион «Стюарт» («Парни Бишопа») ок. 350 чел. (вооружение — 2 ZB30, 8 РГ40, «маузеры» Kar.98 и С96) Командир дивизиона — майор Лайонел Бишоп (конфедераты и кубинцы) «Смертники» ок. 300 чел. (вооружение — примерно 3 СКС-«формат» и «маузеры» С96) Командир — Родриго Эспада де Кордова (мексиканцы и кубинцы) Кавалерийский дивизион «Хосе Марти» ок. 300 чел. (вооружение — «ремингтоны» и револьверы) Командир дивизиона — капитан Мануэль Антонио Гарсия (все — кубинцы) Горная батарея ок. 30 чел. (вооружение — 2 горные пушки Круппа (75 мм) и револьверы) Командир батареи — лейтенант Диего Родригес (испанцы и кубинцы) В Баракоа: 1-й «восточный» пехотный батальон Командир батальона — капитан Саймон Трэвор ? чел. (вооружение — 2 FN FAL 7,92, «маузеры» Kar.98 и С96) (все — кубинцы, командование батальона — конфедераты) 2-й «восточный» пехотный батальон Командир батальона — капитан Джордж Н. Уэйн ? чел. (вооружение — 2 FN FAL 7,92, «маузеры» Kar.98 и С96) (все — кубинцы, командование батальона — конфедераты) До того, как высадятся американцы, их, скорее всего, уже сформируют, но что они собой будут представлять (и конкретная численность) — пока неясно… «Добровольцы» Картье Командир — Жан-Луи Картье (в «семье» — один из «капитанов») ? чел., но точно — не меньше батальона (вооружение — самое различное) (французы, испанцы и кубинцы) 4-й батальон бывших повстанцев («ополченцы») каждый — примерно по 600 чел. (вооружение — самое различное)
2. ГРУППА «ЗАПАД»… 1-й «западный» пехотный батальон… ок. 600 чел. (вооружение — «маузеры» Kar.98 и С96, 16 РГ40) Командир батальона — капитан Бертран Лару (все — кубинцы, командование батальона — конфедераты) 2-й «западный» пехотный батальон… ок. 600 чел. (вооружение — «маузеры» Kar.98 и С96, 16 РГ40) Командир батальона — капитан Джон С. Прайс (все — кубинцы, командование батальона — конфедераты) Горнострелковый батальон… ок 600 чел. (вооружение — «маузеры» Kar.98 и С96, 16 РГ40) Командир батальона — капитан Густав Ларсен (все — кубинцы, командование батальона — шведы) 4-й батальон бывших повстанцев («ополченцы») каждый — до 300 чел. максимум (вооружение — «ремингтоны» и револьверы) Разница в численности «ополченцев» обусловлена тем, что западные отряды повстанцев уже «распотрошили» для формирования «регулярных» частей, а восточные еще не успели… Два или три «регулярных» пехотных батальона в стадии формирования, но процесс пока идет очень медленно — не хватает подготовленных людей (конфедератов прибывает меньше, чем до начала войны, потрошить дальше «ополченцев» уже особо некуда, контрабандисты ушли в береговую охрану и морскую пехоту, а обучать «с нуля» пеонов — еще тот геморрой). База «Замок»: Рота (полурота) спецназа (очень похоже на то) «Легионеры» ок. 50 чел. (вооружение — «форматы» и «маузеры» С96) Командир роты — капитан Патрик О'Лири (все — ирландцы) Рота (полурота) поддержки ок. 50 чел. (вооружение — 4 ПКМ, 1 СВД, 2 М76 «Zastava» и «маузеры» С96) Командир роты — капитан Роберт Конвей (конфедераты и мексиканцы) Кавалерийский эскадрон ок. 150 чел. (вооружение — «маузеры» Kar.98 и С96) Командир эскадрона — майор Джеймс Хорджес (неймется ему!!!) (все — конфедераты) Полевая батарея (была — конная, а сейчас?) ок. 80 чел. (вооружение — 8 пушек Гочкиса и «маузеры» С96) Командир батареи — капитан Джон Дуглас (шотландцы и конфедераты) Резервная (учебная) батарея ок. 50 чел., может, больше (вооружение — 2 пушки Гочкиса (если смогли привести в порядок то, что было в «запаснике», то их уже 4, а может, и 6!) и «маузеры» С96) Командир батареи — лейтенант Ричард О. Паттерсон (все — конфедераты) База «Алжир»: Батальон морской пехоты «Корсары» ок. 400 чел. (вооружение — «ремингтоны», «маузеры» С96, 12 РГ40) Командир батальона — капитан Рамон Оливейра (все — кубинцы, командование батальона — мексиканцы) Рота спецназа (а может, десантно-штурмовая… крыши у них, судя по всему, точно нет!!! абордажники хреновы…) морской пехоты «Грешэм» ок. 100 чел. (вооружение — не менее 50 «форматов», «маузеры» С96 и дробовики) Командир роты — лейтенант Рауль Кастро (все — кубинцы, командование роты — мексиканцы) Батальон Береговой Обороны («Зуавы») ок. 500 чел. (вооружение — «ремингтоны» и револьверы) Командир батальона — капитан Роберт Макферсон (все — кубинцы, командование батальона — шотландцы) Береговая артиллерийско-пулеметная батарея ок. 50 чел. (вооружение — 4 пушки Гочкиса, 2 FN «Minimi» и «маузеры» С96) Командир батареи — лейтенант Эндрю МакКоун (шотландцы и конфедераты) «Тихая Гавань»: Учебная рота («Курсанты») ок 150 чел. (вооружение — «маузеры» Kar.98 и С96) Командир роты и начальник учебного центра — капитан Майкл Доусон (все — конфедераты) Береговая артиллерийско-пулеметная батарея ок. 40 чел. (вооружение — 4 пушки Гочкиса, 1 Н&К G23 и «маузеры» С96) Командир батареи — лейтенант Оливер Старк (все — конфедераты) КОРАБЛИ (все пока на востоке)… Пакетбот «Печкин» (PECHKIN) Вооружение — 1 скорострелка «норденфельд» (57мм), 2 «гатлинга». Капитан — Фридрих Вильгельм Гонсалес (Штаффель) Паровой катер «Беда» (BEDA) Вооружение — 1 «гатлинг». Капитан — Лэмюэль Айронпост Яхта «Гранма» (GRANMA) Вооружения нет (но все равно ухитрились использовать!!!) Капитан — Луис Паррера (владелец — Рауль Кастро.) Канонерка «Грешэм» (GRESHAM) — новое название — «Симона» (SIMONA) Вооружение — 4 скорострелки «Дриггс-Шредер» (57мм) Капитан — Доминго Монтес (Карденас!!!) Характеристики трофея: Длина 205 ft. 6 in. Ширина 32 ft. Осадка 12 ft. 6 in. (в футах и дюймах) Водоизмещение 1,090 тонны. Скорость 14.5 узлов. Экипаж 103 человека (без учета доп. вооружения) Похоже на то, что это не «чистая канонерка», а весьма неплохо вооруженный транспорт. Батальон на нее — точно влезет. Для десанта — самое то, что надо!
Сергей Анпилогов, Наталия Курсанина КАЗАКИ КАРИБСКОГО МОРЯ Кубинская Сечь
Глава 1, совещательная и в результате — стратегическая…
«Заботливое планирование, тщательный расчет и скрупулезная подготовка — вот ключ к неизбежному успеху!»Широко известная истина…
«Планируя — не перемудри!!!»Менее известная истина…
28.05.1898 …Куба, Сантьяго, таверна «Крепкий орешек»… (день)
— Ну что, мне произнести длинную вступительную речь? — Крепкий мужчина оперся спиной на стойку бара и внимательно оглядел зал таверны. Образ «героя голливудского боевика» он сегодня не использовал. Были только «свои». — Или все присутствующие и так знают, по какой именно причине они здесь собрались? Эрк обвел взглядом «всех присутствующих». Выражение их лиц — «Да знаем мы все и так, ты о деле говори!», — ему понравилось. Еще больше нравилось то, что иллюзий относительно друг друга они отнюдь не испытывали. Идеалистов здесь не было, только прагматики, и все они знали — каждый из них играет в СВОЮ игру. В этой партии они соратники. А уже в следующей — кто знает? До следующей партии еще дожить надо. Сначала закончим эту, а там… посмотрим. И это ему тоже нравилось. А уж совсем хорошим было то, что с большей частью собравшихся, включая и «председателя собрания», Капитан был знаком уже достаточно давно. И знал, чего от них можно ожидать… — Если кто еще не в курсе последних событий, — хозяин «Орешка» решил все-таки избежать возможного недопонимания, — то сообщаю вам новости. Американский флот наконец-то приперся. Так что и десант их сухопутных войск тоже уже никуда от нас не денется. Пора готовить ему «удобное место для высадки»… На этот «клуб по интересам» они вышли достаточно случайно. Сейчас в Сантьяго подобных «клубов» было — на любой вкус, цвет и размер. Начиная с тех заведений, где собирались различного рода фанатики вроде «Железного Феликса» или находящегося на другом полюсе идеологического спектра «Рейхсфюрера СС», а заканчивая некими аналогами интернет-форумов для любителей различных компьютерных игр! И, кстати, именно в таком «форумном» заведении — баре «AIM», Капитан с Ведьмой и наткнулись на того, кто привел их сюда. Точнее — он сам подошел…25.05.1898 …Куба, Сантьяго, бар «AIM»… (ранний вечер)
«А Дана действительно изменилась… — думал Эрк, глядя, как она настраивает гитару. — Раньше всегда отказывалась петь на публике — только для своих, да и то не для всех, а теперь сама подошла к местным музыкантам и попросила, кстати, очень вежливо попросила инструмент на пару песен…» — его мысль прервали первые аккорды. Шум в зале как-то очень быстро начал стихать…Желтые листья падают в черную воду,
Желтый фонарь на фоне черных домов,
Желтое солнце светит в любую погоду,
В самом дальнем углу моих растревоженных снов…
Белые стены — холодно даже летом!
Впрочем, плевать, и похуже бывали дела…
И я, просыпаясь, стараюсь не думать об этом
И улыбаюсь своим двойникам в зеркалах…
Доброе утро всем, кто еще жив!
Нас и так было мало, теперь — хорошо, если двадцать!
Нас и так не любили, теперь — хорошо, что не бьют!
В этом призрачном мире и так легко затеряться…
И мы мечемся, словно летучие мыши в аду!
Впрочем, слушай, зачем же грустить — ведь пока что мы живы!
Солнце светит и греет — чего тебе нужно еще?
Пусть исходят болью поломанных веток плакучие ивы…
Мы вернемся сюда и уже никуда не уйдем!
Эй! Доброе утро всем, кто еще жив!!!
Ветка ивы, храни же меня и друзей в этой давке!
Дай нам жить, как мы сами того захотим!
И, кто знает, возможно, что мы в корне неправы,
Но это — наш путь, и клянусь — он не мог быть другим!
Только жаль, что геройство нынче не в моде…
Нам не верят, что кровь превратила землю у наших ног в грязь…
Черные листья падают в желтую воду…
Вот и все — мы уходим в мир забытья…
Нас и так было мало, теперь — хорошо, если трое…
Нас и так не любили, теперь — нас бьют в спину ножом…
Наши песни о солнце, о жизни в борьбе и о море,
Серым облаком пепла взорвались под мертвым дождем…
Доброе утро![67]
— Конечно же, исполнение — не совсем авторское. — Голос, произнесший эти слова, стал для Эрка неприятной неожиданностью — он прозвучал за спиной… — Автор не возражал… — Ведьма ответила совершенно спокойно, но слегка при этом изменила положение правой руки на столе… — И она абсолютно правильно сделала, — в отличие от подавляющего большинства присутствующих незнакомец был одет по местной… хотя нет, скорее уж — по европейской, образца конца теперешнего XIX века моде. — Ваш вариант гораздо более соответствует месту и времени, чем авторский… Разрешите мне к вам присоединиться? Знаете, приятно все же встретиться с земляками — так далеко от дома… — Ну, здесь все, можно сказать, земляки… — Капитан, кивком указав на свободный стул, обвел рукой зал. — В определенном смысле… — Но не до такой степени. Украина, Киев — я прав? — Украина, Киев. А вы — тоже? — Украина, в том числе и Киев. А сейчас… На стол легла визитная карточка. Эрк взял ее и, прочитав «Эндрю М. Элевен. Генеральный представитель фирмы „Бофорс“ в Западном полушарии», кое-что понял, но решил, на всякий случай, уточнить… — Заказывали оружие в Швеции? У «Бофорса»? — Да нет, не стали мелочиться — просто купили эту фирмочку…
25.05.1898 …Куба, Сантьяго, дом на окраине… (поздний вечер)
«Да уж, ребята действительно не мелочились! Судя по некоторым намекам, в этой команде хватает инженеров — с опытом оружейного производства… и, похоже, что они намылились сюда „с концами“. Возвращаться-то явно не собираются. Интересно, а мы — станем ли возвращаться? Или уже нет?» — Капитан честно признался себе, что не знает ответа на этот вопрос… и решил пока отложить его подальше, вернувшись к более насущным. — «Пока что Эндрю… скорее всего — Андрей, хотя и не обязательно, и его компаньоны развернули на „Бофорсе“ производство самого элементарного. Того, о чем мы не подумали, а ведь я должен был! „Наших“ минометов. Для этого времени и уровня техники — вполне себе вундерваффе. Причем дешево и сердито! И все ко всем чертям и со всех сторон запатентовано! Проблем с нужной для мин взрывчаткой у них, судя по всему, не было — Нобель под боком! А теперь, несмотря на то, что на испано-американскую войну вообще и на Кубу в частности им, по большому счету, начхать, решили все-таки поучаствовать… для широкой рекламы нового оружия. Небольшая, но хорошо освещаемая прессой война — как раз то, что нужно! Да и „хорошенько попинать пиндосов“ для них хотя и не самоцель, но уж явно большое удовольствие. В котором они себе отказывать ну никак не собираются!»…Громкий разговор на веранде отвлек Капитана от «упорядочивания информации». С некоторых пор он предпочитал заниматься этим в небольшом садике возле дома, а не «на виду у всей улицы» — и собеседники его не видели… — Ведьма, у тебя для нас с Варгом будут какие-нибудь приказы? — Слушай, Гарм, а ты что, не понял — теперь командует Капитан! А я тут так — при нем… и по-другому не будет! Так что за приказами — к нему! — Ты уверена? — Гарм, судя по голосу, отнесся к этому заявлению (неожиданному даже для самого Эрка) достаточно спокойно. — Да! Да! Да! Сколько раз еще тебе это сказать?! — Стоп! Да не горячись ты, я просто уточнял, и… я рад за тебя. Честно. Думаю, что твой брат, когда узнает, тоже будет рад. За вас обоих… — А как он узнает? Погоди-ка, Гарм, а он что — здесь?! — Так, понятно… это у тебя действительно серьезно, — засмеялся тот. — Налицо все симптомы! В том числе и избирательность в информации. Интересно, ты с Лейт в дороге о ком-то, кроме Эрка, говорила? Хотя бы о его нынешней команде… и о том, кто в нее вообще сейчас входит? Явно ж нет… — Черт тебя возьми! А ведь и правда — не говорила… Билли, что, действительно в команде Капитана? И… где же он сейчас? — Европа. Швейцария. В следующем месяце должен вернуться. Вот тогда-то ты от него и отгребешь — по-братски, за все, что было… — Да пошел ты! А я — с тобой… и пока мы будем ходить, ты мне все расскажешь! В подробностях, а то я действительно обо всем забыла… — Да нет, ты, скорее, вспомнила. И, по-моему, вспомнила как раз то, что нужно. Кстати, а вот интересно, где Ковбой здесь достанет ту пачку «Кэмела», которую он мне на этом деле проспорил? Эй! Только без рук! И без ног… — Так вы, одноклассники хреновы, на меня с Капитаном еще и спорили?! Ну, все, ты попал! Куда намылился?! Фиг уйдешь, я быстрее! Голоса удалялись, и Эрк, который в ходе разговора даже дышать старался потише, наконец расслабился. И с улыбкой подумал, что Билли после приезда на Кубу будет ждать не только новость, как выяснилось, не совсем неожиданную, но и хороший втык с двух сторон сразу. Не слишком сильный, можно сказать, ласковый… по-семейному, но от этого не менее болезненный — за подобные споры!
28.05.1898 …Куба, Сантьяго, таверна «Крепкий орешек»… (день)
— Как там с повстанцами вообще и с нашим милым «Generalisimo»[68] в частности? Карлос, что скажешь? — обратился хозяин «Орешка» (он действительно был похож на Уиллиса и уже давно сменил имя Борис на прозвище Брюс!) к смуглому мужчине. Явно кубинцу, вот только совсем не из этого мира и времени… — Наш доблестный «General en Jefe»,[69] — пожал плечами тот, — спокойно сидит у себя в Сьерра-Маэстре и пока что не собирается спускаться… — До полной победы? Да ни за какие деньги, — подключился к разговору еще один из присутствующих — невысокий белозубый мулат по прозвищу Эспектро.[70] Он был заместителем Карлоса, тоже кубинцем и тоже «не отсюда». — Максимо Гомесу его нежная шкурка очень дорога, и пока за него воюют другие, он полностью счастлив! А нам про него такие красивые сказки рассказывали… — Давай-ка без лирики, компаньеро,[71] — перебил его Брюс. — Всем нам здесь в свое время похожие сказки рассказывали. «У нас» он с гор все-таки спустился… хотя и не сразу — сначала долго уговаривал Шафтера высаживаться западнее Сантьяго. А вот потом, когда понял, что тот отнюдь не полный дурак и не собирается тащиться вокруг всей бухты от самого Кабанас, да еще и всю дорогу под пушками эскадры Серверы, то почему-то предложил ему Дайкири… а почему? — Да потому, что Гомес не только трусливая, но и жадная свинья, — к разговору присоединился Курт — высокий худой немец из бывшей ГДР, а по слухам еще и из «Stasi».[72] — В том районе владения его семьи. Которые, под шумок высадки, можно неплохо и, что самое главное, без особых усилий округлить! — А что, разве он не мог сделать этого раньше? Послать туда какой-нибудь «полк», и все, — венгр Янош был, несмотря на молодость, опытным офицером, но в психологии такого противника, как янки, и стратегических вопросах разбирался пока еще не очень. Хотя учился он быстро и не боялся спрашивать… — Это было слишком рискованно, — покачал головой Курт. — Любое относительно крупное подразделение там оказывается в ловушке, зажатое между двумя испанскими гарнизонами — в Сантьяго и Гуантанамо. Мелким отрядам это не грозит, но у донов там тоже хватало небольших гарнизонов… вроде того, что стоит в Дайкири. Они взаимно нейтрализовали друг друга. А американский десант превосходит оба гарнизона вместе взятые, и, следовательно, те останутся на укрепленных позициях. Это дает нашему… дорогому Гомесу прекрасный шанс — если основные силы испанцев сидят в крепостях, а они там будут сидеть, то тогда с небольшими гарнизонами его «полки» и «бригады» расправятся с легкостью! В результате «патриоты» очищают Шафтеру место высадки и одновременно зачищают «лишних» местных плантаторов… — Именно потому «у нас» американцы, — захотел разобраться в ситуации до конца венгр, — не высадились сразу… прямо в Сибонее? — Возможно, и поэтому тоже, но что и как там было «у нас», никто точно сказать не сможет, а вот здесь — все обстоит именно так… — Стоп, погодите-ка, что-то я немного запутался, — с этим человеком Эрк раньше знаком не был, а Брюс назвал только его кличку — Мангуст. — Вроде бы «патриотами» в этих местах командует Калликсто Гарсия? Который и сам по себе тоже большая шишка у повстанцев — командующий «Департаментом Восток». И, если я правильно помню, «у нас» именно он вел все переговоры с Шафтером… — Здесь, скорее всего, будет то же самое, — улыбнулся Карлос. — Этот Гарсия не самостоятельный персонаж. В отличие от того же Антонио Масео, которого вот за эту самостоятельность и отправили на запад — «на съедение» маршалу Бланко. Тот, правда, оказался плохим едоком… или Масео не особо съедобным. Ну а «генерал-лейтенант» Калликсто Гарсия Инигуэс — просто-напросто правая рука Гомеса. Его родственник и «боевой пес»… на крепком поводке. Воевать-то умеет, а вот думать самостоятельно — с этим проблемы. Поэтому операциями «в поле» командует он, а не «Generalisimo» — тот занят «высокой политикой», с гор не слазит и под Дайкири не пойдет! А для решения «семейных проблем» там и Калликсто хватит… — Кстати, о Дайкири и о тамошних испанцах, — задумчиво добавил Эспектро. — В последнее время они развили достаточно бурную деятельность. Большую часть мелких повстанческих отрядов ухитрились зачистить под ноль, а те, что уцелели, сидят тихо, как мышки под метлой, и стараются лишний раз не высовываться. Капитан Баррахес и его три сотни солдат из «Талаверы», по мнению «патриотов», просто озверели. А еще там появились какие-то странные новые подразделения… не регулярные испанские, да и на герильясов, которыми они числятся, не очень-то похожи. Именно их появление и послужило толчком для начала всего этого… — Кстати, да, — кивнул сидящий в углу седой мужчина (все его так и звали — Седой) и приобнял свою спутницу — миниатюрную стройную шатенку в черном комбинезоне. Та улыбнулась. — Я посылал туда своих ребят, а их оттуда не очень вежливо послали. Единственное, что они смогли выяснить, — там усиленно роют окопы. Девочки Катрин тоже ничего толком не узнали, а это вообще нонсенс! Такое впечатление, что в штабе Линареса об этом даже не слышали! Черт знает что! — Ну, тут я, наверное, смогу помочь… — Брюс стоял к Эрку спиной, и выражения его лица не было видно, но все и так было понятно… Капитан в соседней комнате отошел от одностороннего зеркала и, повернувшись к Ведьме, спокойно сказал: — Милейший дон Брюс любит театральные эффекты, так что сейчас — наш выход! Постарайся там никого не убить, как бы тебе этого ни хотелось — такое может плохо сказаться на наших дальнейших планах… Она понимающе кивнула. Эрк, ожидая сигнала, опять развернулся к «зеркалу» и бросил взгляд на Эндрю, скромно сидящего в углу зала. Вспомнив, какое удивленное у того было лицо, когда он привел их знакомиться с Брюсом, Капитан еле удержался от смеха… да уж — нашел, с кем «знакомить»…26.05.1898 …Куба, Сантьяго, таверна «Крепкий орешек»… (вечер)
— Хозяин у себя? — Эндрю (или как его там), спросив это у скучающего за стойкой бармена, покосился на зеркало у того за спиной, и Эрк понимающе улыбнулся. Таких «зеркал» он в свое время повидал немало и слегка удивился только одному — каким же образом его протащили через Портал. Хотя… если основа пластиковая — без проблем. Вес в таком случае получался не очень-то и большой… — Он наверху, но у него посетитель, — ответил работник стойки. — Не хотите ли вы пока что-нибудь выпить, мистер Элевен? А ваши спутники? — Нет, спасибо, — ответил Эндрю… Капитан тоже отрицательно покачал головой — пить перед серьезным разговором, да еще и в незнакомом месте, было бы верхом идиотизма. Бармен пожал плечами и, не обращая больше внимания на посетителей, начал снова полировать стаканы. Эрк обвел взглядом зал, в котором сидело всего несколько клиентов… — Знаешь, а эта забегаловка, — оглядевшись, сказала Ведьма, — напоминает мне декорацию из какого-то голливудского фильма, вот только никак не вспомню, из какого именно. Но точно из какого-то боевика! — По-моему, подобные заведения встречаются в каждом втором из голливудских боевиков, не считая каждого первого… там их обычно разносят в щепки. Интересно, а этот уже разносили? Или так обошлось? — Пробовали, — отозвался бармен, хотя его, в сущности, никто не спрашивал. — Но пока что ни у кого не получилось. Можете тоже попытаться — вдруг вы действительно «Главный Герой»? По сценарию это их привилегия… Смеясь над шуткой, Капитан продолжал просчитывать ситуацию: «Наш новый знакомый и земляк Эндрю, в сущности, славный парень, но… вот именно! В военных делах (военных, а не боевых — боевого опыта у него, скорее всего, нет, служил в армии, но в боевых действиях не участвовал) он еще более-менее разбирается. В инженерно-производственных вопросах — вообще настоящий дока! А вот Игрок он никакой. Это, конечно, не порок… в нормальной жизни. А вот здесь и сейчас — если не играешь ты, то играют тобой! Фигура, пешка, фишка… и последнее — хуже всего. Хотя в этой партии у него все признаки тяжелой фигуры. Один „Бофорс“ чего стоит! Да плюс к тому уже переправленные сюда „рекламные образцы“ и боеприпасы к ним. Я никогда не поверю, что в его команде нет Игроков, иначе у ребят вообще ничего не вышло бы, но… их нет здесь и сейчас. Управлять фигурой из Европы нереально. Следовательно, его должен был попытаться взять под контроль кто-то из местных Игроков… возможно, тот самый хозяин „Крепкого орешка“, с которым он нас пригласил познакомиться. Ну, уж если пригласили — будем знакомиться, а там посмотрим…» — Мистер Элевен, хозяин ждет вас и ваших спутников, — прервал его рассуждения голос бармена. К тому не подходили, значит, тут другой тип связи. Микропередатчик. Или просто загорелась лампочка под стойкой…Когда Эндрю зашел в кабинет хозяина «Орешка» и со словами: «Привет, Брюс! Познакомься, это…» сделал шаг в сторону… Первая мысль Эрка была — «Твою мать!», а первое движение — к «маузеру» на поясе. Судя по выражению лица Брюса, мысль у него была точно такая же. Рывок руки, правда, под стол, а не к поясу, тоже ничем не отличался от движения Капитана. Как в зеркале… А потом оба вспомнили, ГДЕ, а главное, КОГДА они встретились, и… синхронно рассмеялись. На всякий случай, держа руки на виду друг у друга… — Пятый, а ты не мог бы попросить свою подругу убрать револьвер, — сквозь смех сказал Брюс. — Тебя-то я знаю, а вот ее — нет… — Дана, спрячь оружие и познакомься, — смех, наверное, нервный, от неожиданной встречи никак не хотел прекращаться, но Эрк очень старался. — Мой самый любимый враг — Борис Тагера, он же Сотник, он же Брюс… — Этого хватит… а то запутается, — прервал перечисление хозяин «Орешка». — Ты, Пятый, все такой же… «Любимый враг» — это ж придумать надо! — А что — «Два умных врага всегда договорятся, это с дураком не договоришься!». Точка, конец цитаты. Читать надо не только агитки… — А может, уже и не враг… хотя я и не стал бы на это ставить. — Брюс наконец-то отсмеялся и теперь говорил серьезно: — Все зависит от того, что каждый из нас здесь делает. И, кстати, агиток я уже давно не читаю — надоело… — А как же — «Украина от Сана до Дона»? — А никак. Бред все это… как и «Единая и неделимая». Или «Союз нерушимый». Как и все остальные, нахх, «лозунги для баранов»… — Ну, лучше поздно, чем никогда. И, кстати, не называй меня Пятым… не надо. Здесь я Эрк. Или Капитан. А Пятого больше нет…
26.05.1898 …там же… (чуть позже)
В кабинете они остались вдвоем. Два старых противника и, возможно (а ведь чего только в жизни не бывает), будущие партнеры по Игре… Эндрю, все еще в некотором обалдении, и Ведьма, убедившаяся, что никакой стрельбы не будет и Капитану ничего не угрожает, спустились вниз, в зал, чтобы не мешать разговору… — Значит, Брюс, возвращаться ты не намерен… — Куда, Эрк? И зачем? Что я «там» забыл? «Там» уже все давно поделено и места для меня нет! Опять воевать за чужие интересы? Надоело. А здесь пока еще все лежит открыто — подходи и бери, если сможешь! Я смогу! — «Своя Гавань»… для усталого наемника? — Да! И, кстати, не ухмыляйся так — я этот роман читал! И не только этот. Так что насчет «не только агиток» ты был не прав! — Могу извиниться… Это тебе чем-то поможет? — Да пошел ты! Москаль недостреленный… Они закурили. Капитан — трубку, а Сотник — сигару «вегуэрос». Некоторое время оба молчали, сквозь дым рассматривая сидящего напротив. А потом Эрк неожиданно улыбнулся и вдруг предложил: — А давай с тобой поспорим, что я угадаю — где именно ты задумал основать вот эту «Свою Гавань»? Помнишь, как тогда — в Боснии… — На те же сто баксов? — Брюс тоже улыбнулся. — Отыграться хочешь? — Не на те же — на местные! Что я тут с этой бумагой делать буду? — Так уверен, что выиграешь? Или просто сотки в кармане не завалялось? — И то, и другое. Ну, как — спорим? — А давай! Только вот разбить некому… — Ничего, я тебе верю… Проиграешь — не зажмешь! — Вот нахал! Хрен с тобой — называй… я тебе тоже почему-то верю… — Остров Пуэрто-Рико. Весь. Брюс долго молчал, потом вполголоса выругался, просто в пространство, и достал из ящика стола пять золотых двадцаток. Эрк улыбнулся… — Пят… Капитан, если ты угадал, потому что у тебя были такие же планы — у нас с тобой внезапно появился повод для очередной перестрелки! — Не появился. У меня здесь совсем другая Игра. Как я догадался? А никакого другого подходящего объекта поблизости просто нет. Ты и с этим вряд ли справишься, но тут хоть какие-то, пусть и минимальные, шансы… — А вот и ни фига! Во-первых, я не один. Во-вторых, шансы у нас гораздо выше минимальных… так Курт сказал, ему веришь?! — Значит, и Курт тоже здесь… кто еще? — Тьфу на тебя! В который раз я уже так прокалываюсь? — В третий. Но со мной не страшно. Так кто еще участвует в твоей Игре? Приз у нее, конечно, заманчивый… а команда потянет? — Э, нет… если карты на стол, то вдвоем! Твоя Игра… и твой приз? — Для начала — остров Куба. Весь. А там посмотрим… Брюс широко распахнутыми от изумления глазами смотрел, как Эрк невозмутимо двигает по столу золотые монеты, выстраивая из них различные фигуры… Наконец к нему вернулся дар речи: — Кто еще с тобой здесь из наших?! И сколько у тебя «наших» вообще?! — Лейт. Других ты не знаешь… полтора десятка моих друзей. — Да нет, сколько вообще людей с тобой сюда приехало?! — Со мной вместе — девять. Остальные присоединились потом. — Пятый… то есть Капитан — это же бред! Так не бывает! У меня сейчас в команде двенадцать человек, но почти у каждого — свой отряд! Из «наших»! — Имена, пожалуйста, теперь твоя очередь… — Нет, ты мне сначала скажи, на что ты вообще рассчитываешь?! — Как и всегда — на местные ресурсы. Твои… прежние наниматели когда-то уже недооценили этот подход. Результат помнишь? Да, и с тебя еще один ответ. Имена, пожалуйста, хочу подсчитать твои шансы… — Хрен с тобой — считай! Карлос и Эспектро — раз! Седой вместе с Катрин — два! Курт. Гердан. Янош. Остальных ты не знаешь… — Разведка всех видов, включая «медовую команду». Контрразведка и аналитика. Диверсии и саперное дело. Пулеметчики. Остальные что из себя представляют? И учти, что это не второй вопрос, а уточнение к первому. — Спецназ. Снайперы. Артиллеристы. И малыш Эндрю… — Понятно. Анголец был прав — у вас пехоты тоже нет. Кстати, об Эндрю. Он не «малыш». И не в твоей команде. А если думаешь пристегнуть, то подумай еще раз. Например, о том, кто у него остался в Европе. Тебе нужен еще и этот геморрой, кроме того, который и так у тебя будет? — Ты знаешь что-то конкретное? — Нет, но это просчитывается. Обдумай сам — только абстрактно… без жлобизма. Вопрос, который ты мне должен, — какого хрена вы торчите в Сантьяго? — Ну, у тебя и вопросики… это прям — возьми и выложи тебе весь наш план! Черт, я ведь зарекался играть с тобой в «вопрос — ответ»! — А кому сейчас легко?28.05.1898 …Куба, Сантьяго, таверна «Крепкий орешек»… (день)
— Добрый день, господа! Меня зовут Эрк… или Капитан. Если кто-то из вас знал меня под другими именами, советую их срочно забыть. Во избежание бессмысленных и никому здесь не нужных конфликтов. Сообщаю вам сразу, чтобы потом вопросов, не относящихся к делу, не было — я в курсе ваших планов, но в вашу команду не войду. У меня есть своя команда и свои планы. Вашим они не противоречат, так что в данный момент мы союзники. А здесь, под Сантьяго, еще и соратники. Капитан медленно обвел взглядом зал. Слегка, но уважительно, поклонился Курту и Карлосу. Улыбнулся Яношу и Эспектро. Подмигнул Катрин. Седого проигнорировал, а на Гердана посмотрел вопросительно. Тот кивнул и скрестил руки. Это означало, что все личные счеты отложены до конца операции. Затем по очереди посмотрел на тех, с кем раньше не сталкивался, мысленно проговаривая их имена и специализацию, чтобы как можно лучше запомнить: «Мангуст и Анджей — спецназовцы. Крис — снайперская группа. Стефан — артиллерист». Затем продолжил: — По поводу тех солдат, от которых с трудом удрали разведчики Седого, поспешу вас успокоить, это мои люди. Полторы тысячи бойцов… — Эрк переждал удивленный гул и улыбнулся. — Спешу вас также и разочаровать — это не пехота. Седой, да не надо так морщиться, а то у Катрин скулы сведет. То, что твои ребята все-таки смогли удрать, говорит об их высочайшем профессионализме. За ними там охотились те, кто раньше, в Мексике, охотился на апачей… и небезуспешно. — Спасибо, утешил, — проворчал тот, но лицо его при этом просветлело. Что собой представляют апачи в«естественной среде обитания», особенно в этом веке, он тоже неплохо представлял. — Ты что, нанял техасских рейнджеров? — Нет, других ребят — с другой стороны границы… — Дьяволово семя! Так это твои шуточки — с той «Карибской Конфедерацией», от которой не только у «генерала» Гарсия, но и у нашего любимого «Generalisimo» Гомеса глаза на лоб лезут? — Эспектро рассмеялся во весь голос. — Можно было догадаться, что ты тоже здесь — подобный сюрреализм как раз в твоем стиле! — О сюрреализме потом, а сейчас дело. Если я правильно понял первый пункт вашего плана, то он следующий — устроить бойню при высадке? — Да, правильно. Минометы крупного калибра с большой дистанции, пулеметы и снайпера по тем, кто все-таки сможет высадиться, — кивнул Курт. — Бойня при этом для них будет очень серьезная — просто море крови… — И Шафтер ко всем чертям отменит высадку! Курт, подумай об этом, — покачал головой Капитан. — Стратегический первый пункт — заставить американскую армию увязнуть под Сантьяго — накроется медным тазом! Нет, надо, чтобы они высадились в Дайкири совершенно спокойно, «как у нас», а вот потом… потом мы устроим корриду! Карлос, чем на корриде заняты бандерильеро? — Дразнят быка, выматывают его, пускают ему кровь… — А пикадоры? — Делают то же самое, но при этом еще и сдерживают быка… Эрк, я понял твою аналогию! У нас есть «бандерильеро» и «пикадоры», но нет «тореро»… — А он нам и не нужен! Тореро есть у испанцев — генерал Линарес. Правда, у него короткая, кривая и незаточенная шпага, но тем хуже для быка! И тем больше работы предстоит сделать бандерильеро и пикадорам… — Твои предложения? — Курт улыбнулся, а это было редкостью. — Я же понимаю, что у тебя есть свой план и ты уже определил в нем место для нас. Вопрос только в одном — насколько он совпадает с НАШИМ планом? — Он ему не противоречит и не мешает. По крайней мере, стратегическому. Брюс показал мне только «кубинские» пункты вашего плана, и он был совершенно прав — все остальные меня нисколько не интересуют. Итак, основная цель «кубинской» стратегии в том, чтобы армия САСШ увязла под Сантьяго настолько плотно, что все резервы и возможные подкрепления отправлялись бы только и исключительно сюда. Чтобы для захвата Пуэрто-Рико ничего не осталось. Полный разгром, а то и уничтожение десанта в план не входит и даже для него вреден — до перехода к «пуэрто-риканским» пунктам. Потом плевать вам и на десант, и на Сантьяго! Все? — Изложено точно, — кивнул Карлос. — Что-то здесь не так? Или это противоречит каким-то ТВОИМ планам? Или, как ты говоришь, — схемам… — Нет, моим схемам он не противоречит, а наоборот, затыкает в них дыры. Но у этого плана имеется один недостаток… то, что это — план! Да ладно, Седой, не стони ты так откровенно — да, я не люблю планы. Они не выдерживают соприкосновения с реальностью. Я просто предлагаю вам переделать его в схему. То есть не планировать надолго, а просто реагировать на обстановку. Но при этом всегда держать в памяти конечную цель! Вам нужен хороший начальник штаба… — Предлагаешь свою кандидатуру? — Янош, похоже, обрадовался. — Если так, то я сразу голосую «за»! По-моему это великолепно! — Остынь, этого не будет, — отрицательно мотнул головой Эрк. — Командир одного соединения не может быть начальником штаба другого! Но в разработке общей для нас схемы поучаствую. На самом деле мы с Брюсом ее уже разработали. Ваше дело — ее принять или отвергнуть, но если вы с ней согласитесь, придется ее придерживаться. У всей этой заварушки вокруг Сантьяго три блока событий. Морская блокада, высадка десанта и бои на подступах, сидение в осаде. На первый мы никак не сможем повлиять, разве что у кого-то из вас есть торпедный или ракетный катер. Нет? Я почему-то так и думал. На второй можем влиять сколько угодно. Что нам делать на третьем — сможем понять только по результатам второго, так как к этому времени история уже полностью изменится и «наши» учебники можно будет выбрасывать… или пустить на самокрутки. Для более детальной разработки первых действий предлагаю всем встретиться… дней через пять-шесть — в Дайкири. Теперь вас туда пропустят… — Да, ты прав. На сегодня хватит. Всем нам надо переварить новую информацию и привыкнуть… к тому, что ты с нами. — Карлос встал с кресла и, подойдя к Капитану, с размаху хлопнул его по плечу. — Я дьявольски рад, что ты с нами, Команданте! Теперь я знаю, как бы дело ни пошло, в любом случае будет весело! — Карлос, ну я же просил не называть меня так! — Хорошо, это было в последний раз… — Очень на это надеюсь… Так, еще одно — я уезжаю туда послезавтра. Если будет необходимость со мной связаться, то у Брюса — частоты и позывные…Глава 2, оперативно-тактическая и тоже совещательная…
«Какие бы планы вы ни составляли, все равно все пойдет совсем не так, как планировалось!»
«План не догма, а руководство к действию…»
29.05.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (вечер)
Киборг поймал себя на том, что в последнее время начинает кое-чем напоминать Капитана. Например, тем, что в его обязательном расписании заняла прочное место та самая «звездная медитация» на крыше «Замка». К медитации как таковой это не имело никакого отношения — просто за день накапливалось такое количество разнообразной информации, что без ежевечернего (а часто и переходящего в ночь) ее обдумывания и «раскладывания по полочкам» было не обойтись… «Вот еще и курить начну — вообще ничем от Эрка отличаться не буду, — подумал Дима, — а зачем нам два Капитана? Нам и одного по уши хватает! Этот бородатый „я же не аналитик“ будет мне еще рассказывать сказки, что он „не занимается анализом ситуации“ — интересно, а ЭТО как называется, а? Хотя… скорее всего, он заявит, что это не „анализ ситуации“, а „упорядочивание информации“, и, как всегда, скроется за своей „табачной дымзавесой“! Ладно, как там у Кривина… „Доктор Фауст, хватит философий!“… кажется, так. Что мы имеем на данный момент? Ольсен прав. Нам надо сейчас продолжить наступление. Пока „патриоты“, а главное — их юсовские хозяева еще не сообразили, что в Игру вошел новый Игрок. И ведет свою собственную партию. Испанцы считают нас союзниками… этим тоже надо пользоваться. Они ведь не дураки и рано или поздно поймут, что к чему…» Он поднялся с кресла и стал неторопливо прохаживаться вдоль парапета. «Итак, наступать… чем, куда и как? Чем? Без вариантов — всем, что у нас есть. По-другому просто не получится. Куда? Тут тоже единственный вариант. Пинар-дель-Рио. Гавану пока трогать нельзя! Да мы ее сейчас и не потянем. А с Пинар-дель-Рио, в сущности, уже начали разбираться. Не зная о том, кого именно ликвидируем, уничтожили штаб их „1-й бригады“ и взяли ее „полки“ под свой контроль! Теперь у нас информации хватает. „Полковник“ Плалио оказался весьма разговорчивой скотиной… очень уж хотел жить. Как? То, что предложил Карл Густав, выглядит достаточно привлекательно. Наступаем вдоль железной дороги. При поддержке испанских войск… что не есть очень хорошо, но пока без этого полностью не обойтись. По очереди зачищаем повстанческие „полки“ и „бригады“, постепенно продвигаясь на юго-запад. Недостаток этого плана в том, что большинство повстанческих „генералов“ и прочей швали успеет от нас смыться! Или на восток, или вообще в Штаты — лови их потом…» Киборг остановился, долго смотрел на закат, а потом… улыбнулся. «Капитан, а ведь я понял, почему ты оставил здесь именно меня! Не только потому, что „больше некого было“! Просто я хоть как-то представляю себе возможности флота, даже такого махонького, как наш, и… так, срочно надо обсудить это! С Ольсеном! Конечно, Карл Густав горный стрелок, то есть не просто „сухопутчик“, а „сухопутчик в квадрате“, но… он же еще и швед! Значит, должен понять идею!»…29.05.1898 …там же… (чуть позже)
— И что вы подразумеваете под «флотом», мистер Киборг? — улыбнулся Ольсен. — Наши полторы канонерки, сторожевой катер и яхту? «Союзников» с их двумя минными катерами и баркасом? Лодки контрабандистов? — Все, что вы только что перечислили! — Дмитрий тоже улыбался. — Флот — это ведь не только и не столько боевые корабли. Это — море. Нет, ни в коем случае не открытое море! Тут вы абсолютно правы… «Дорога викингов»! — Викинги в основном плавали вдоль берега… кажется, я начинаю понимать, что вы имеете в виду, — начальник штаба «Группы „Запад“» склонился над картой. — Эту узкую прибрежную полосу, отделенную от остальной провинции невысокими горами. А от вражеского флота она прикрыта островками и мелководьем. Единственный порт, если его можно так назвать, на западном побережье — Ла Фе. Есть небольшие города — Хулио-Сангили, Ла-Эсперанса и Димас, но это вообще не порты. Там ведь очень мелко, хотя… в «Алжире» тоже неглубоко, но повстанцы там высаживались… — Именно! Дело в том, что ваш план прекрасно подходит для противостояния с регулярной армией. У нас же — немного другой противник. Мы сможем зачистить еще одну «бригаду», не более. Потом они сообразят, что происходит, и отведут войска в те самые горы. В горах мы их тоже достанем, но наша цель — не солдаты, а «генералы»! А высшее командование эвакуируется через то самое побережье. Да! Они бросят солдат на произвол судьбы! Им на них плевать! Несмотря на все лозунги… — Значит, вы хотите… начать с побережья? — И с гор! — А вот с горами у нас вряд ли получится. Как вы себе это представляете? Там же ДВА массива — Сьерра-де-лос-Органос и Сьерра-дель-Росарио! А у нас — всего ОДИН, и то — недавно сформированный, горный батальон! — На самом деле у нас есть… еще четыре. Я имею в виду наших «ополченцев». Скажите, майор, вам долго пришлось обучать здешних новобранцев особенностям ведения войны в горах? Именно в горах? — Это, конечно, несколько странно, но не очень. Стрелковая подготовка заняла у нас гораздо больше времени и, в сущности, идет до сих пор. — Что я и имел в виду. Все «ополченцы» — бывшие повстанцы. У них ЕСТЬ опыт горной войны. Конечно, знаний и умений бойцам и командирам не хватает, но вот для того, чтобы УДЕРЖАТЬ захваченные подготовленным вами батальоном позиции, их подготовки вполне достаточно. К тому же надеюсь, что большую часть времени им придется не воевать, а агитировать. Таких же повстанцев, как и они сами… точнее, они были такими же еще совсем недавно… — Это кажется логичным, — задумчиво сказал Ольсен, — но это какая-то странная логика. Логика войны — немного другая… — Это — логика ГРАЖДАНСКОЙ войны! Причем не обычной, а трехсторонней! Как я уже и говорил, нам нет смысла громить войска «патриотов». Американцы — дело другое, но они еще не высадились. Когда и где это будет — неизвестно. И чем дольше этого не произойдет, тем лучше для нас. Больше будет времени на то, чтобы мы, убрав с игровой доски повстанческих «генералов», увеличили свои силы за счет их солдат. А бойцы они неплохие — вы уже могли в этом убедиться… — Тогда, мистер Киборг, давайте сейчас вместе начнем работу над новым планом. Поручаю вам роль «Адвоката Дьявола» — будете искать в нем слабые места и заодно подскажете, на что годен наш «флот»! И как мы его используем…30.05.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (вечер)
С момента организации базы и госпиталя бойцы Конфедерации времени даром не теряли. Гасиенду уже окружал настоящий укрепрайон. Конечно, не настолько мощный, как построили когда-то вокруг «Замка». Но, откровенно говоря, никто не собирался превращать «Три Дуба» в постоянную базу — строили «на всякий случай»…— Лейт, у меня есть для тебя новости. — Капитан уселся в кресло на веранде и стал набивать трубку. Ведьма пристроилась рядом, с сигаретой. — Хорошие и плохие, в шахматном порядке. Да, и еще… Спасибо! Ты знаешь, за что… — Пожалуйста! Для чего же еще нам нужны друзья? — Лейт с улыбкой смотрела на пару, которая слишком долго отказывалась признавать очевидную, с ее точки зрения, истину. Ту, что им надо быть вместе. Вдвоем. Что это правильно… — Отчитаешься до новостей или после? — Эрк прекрасно понял эту ее улыбку, но у него был принцип — «сначала говорим о деле, а потом уже обо всем остальном!». С некоторых пор кое-что в нем и его приоритетах изменилось, но не это… — До. Отчет будет короткий. Должность и все хозяйство у сеньоры Асперы приняла. Саму ее в Сантьяго отправила. Округа зачищена процентов на шестьдесят, но процесс идет. Сейчас больше неприятностей нам доставляют не «патриоты», а испанское, чтоб его в гробу видать, командование и наши родные «постреляльщики», которых приходится от наших «укрепленных позиций» гонять пинками, чтобы не поняли что к чему, а потом не растрепали. Некоторые очень упорные… и профессиональные. Раз пять доходило до стрельбы, а одну особо наглую группу «Смертники» и «Стюарты» больше суток по всем окрестным джунглям гоняли, причем так и не поймали! Верткие оказались, как не знаю кто, зар-разы! Эй, вы чего смеетесь?! — Лейт, успокойся, — сквозь смех сказал Капитан. — Сейчас поясню. Гоняли они не просто «особо наглую группу», а… рейдеров Седого! — Лейт, ты бы видела, — подхватила Дана, — с каким возмущением он об этом говорил! Просто воплощение оскорбленной невинности! — Этот чертов фриц, что, тоже здесь?! Вместе со своими «егерями»?! Ну, теперь-то он у меня с прицела не сорвется, скотина! Я за «веслом»… — Не вздумай! Мы же теперь с ними вроде союзники… — Ведьма оборвала смех, но Капитан крепко обнял ее и успокаивающе погладил по руке… — Да не волнуйся ты, Дана… Если Лейт отстрелит ему то, что когда-то пообещала, то рискует очень обидеть старую подругу… Ты помнишь Катрин? — Катаржину? Конечно! — Татьяна тоже засмеялась. — Она что же, с Людвигом? Людвиг — Седой, это его настоящее имя, — пояснила она для не понявшей Ведьмы. — Да я его теперь и пальцем не трону! Добивать не буду, пусть помучается! — Ясно. Отчет — побоку! Ладно, слушай новости, закончишь потом…
30.05.1898 …там же… (чуть позже)
— Ты считаешь, у Брюса получится? С Пуэрто-Рико… — Татьяна, задумавшись, машинально крутила в пальцах кортик. — Какие у него шансы? — Как всегда — пятьдесят на пятьдесят. Или получится, или нет. И, кстати, у меня есть подозрение, что главный в этой компании совсем не Сотник… — А кто же, по-твоему, там у них командует? — Карлос. «Советник» любит оставаться в тени, но операция типа «вы истребите друг друга, а мы подождем» как раз в его любимом стиле… — Я с ними почти не общалась, так что верю тебе на слово. Вопрос в другом — как ИХ планы могут повлиять на НАШИ действия? — Пока что никак. На этом этапе наши цели и задачи совпадают, а потом, если у них выйдет, то нам не придется отвлекаться на Пуэрто-Рико. Меня больше беспокоят некоторые намеки Ангольца. Он в Сантьяго «дежурный наблюдатель» от «хозяев» Портала, так что — сама понимаешь… Суть намеков примерно такова — сговор Мадрида и Вашингтона. И все войска на Кубе, и эскадру Серверы испанские власти уже слили. Вся эта война только «для сохранения лица». «Ну, вы же видели, как мы героически сопротивлялись!» При таком раскладе все наши идеи «затянуть войну» накрываются большим медным тазом. Потому что те самые «мирные переговоры», в начале августа, уже запланированы и «договор» готов… — Значит, времени у нас еще меньше. Хотя… — Лейт вдруг засмеялась и метким броском вогнала кортик в столб навеса. — Знаешь, Эрк, а ведь если эта информация не очередная «теория заговора», то распространи ее мы — в нашей армии появятся, кроме конфедератских и кубинских подразделений, еще и регулярные испанские! В полном составе — вместе с офицерами! За одно как минимум я ручаюсь… — Капитан Баррахес и его солдаты из «Талаверы»? — Да! По принципу — «Ах вы, сволочи!!!»… Так же, как это получилось с Антонио Луис Дуарте, капитаном полка «Хонорато». — Интересный вариант, — задумчиво протянул Капитан. — Но для его подготовки и реализации нам здесь нужен Падре… И надеюсь, ты все-таки мне расскажешь, как у вас оказались две крупповские пушки и как этот чертов испанец стал «дружить» с Эспадой.15.05.1898 …Куба, Санта-Клара, блокпост к юго-востоку от Платеас… (день)
— Полковник, они сказали, что не собираются сдаваться, и… предложили сдаться нам! А какой-то герильеро заявил, что… — Лейтенант Ромеро замялся… — Ну, и что же такого он сказал, если ты боишься это повторить? — Максимо Хосе Диас, командир полка «Хонорато», улыбнулся. — Неужели этот самый герильеро знал такие неприличные слова, которых не знаешь ты? — Нет, сеньор, просто он вызвал офицеров полка на поединок. Всех. «По очереди или — все вместе!» — так он сказал. На саблях… Полковник засмеялся. Хотя, в сущности, ему должно было быть не до смеха. С самого утра все пошло не так. Хотя ну что могло пойти не так в этой, казалось бы, простейшей, элементарной операции? Кавалерийский полк «Хонорато» должен был уничтожить один из недавно восстановленных испанцами опорных пунктов — в нем не должно было быть больше двухсот человек. А в полку — не меньше тысячи! Правда, с оружием было не очень, а с патронами еще хуже, но для мачете патроны не нужны! А уж мачете-то был у каждого. Да еще и пушка! Новейшая динамитная «Симс-Дадли», выделенная командованием для этой операции! План был такой — эта пушка разрушит недавно построенные укрепления… ну а кавалерии останется только рубить бегущих испанцев. Простейшая операция! Элементарная! По плану… То, что «информация несколько устарела», обнаружили, когда атака уже началась. Оказалось, возле опорного пункта разбили лагерь какие-то герильеро, направлявшиеся на восток. Два отряда — больше шестисот человек. И это практически уравнивало силы. А пушку, на которую возлагались такие надежды, на третьем выстреле просто разнесло на куски — снаряд взорвался прямо в стволе! Часть ее расчета погибла на месте, а почти все остальные получили различные ранения. Тем не менее Диас решил продолжать бой и оказался прав. Больше половины герильеро, на ходу отстреливаясь из карабинов, ускакали, и повстанцы опять получили численное преимущество. Правда, уже только двойное. Да и к тому же оставшиеся в укреплении были вооружены большей частью не винтовками, а пистолетами и саблями! В таких условиях можно было и повоевать! Но первый штурм не удался. Второй и третий — тоже… Две сотни солдат и почти триста герильеро отбили все атаки! Кроме того, что на средней дистанции пистолеты герильеро — самозарядные «маузеры» C96, давали им огромное преимущество в скорострельности по сравнению с «ремингтонами» бойцов полка «Хонорато», тех повстанцев, которые все-таки сумели вплотную подобраться к форту, его защитники закидали динамитными шашками! Пришлось начинать осаду и посылать за подкреплением — нужна была пехота… и артиллерия. Но у тех, кто засел в укреплении, имелся при себе еще один козырь, как раз для такого вот случая. Снайпера. Испанцы не могут выйти, но и повстанцы не могут войти, а потери-то несут именно они! Небольшие, но регулярные. Полковник Диас умел играть в шахматы и понимал суть ситуации — в шахматах это называется «пат»… Оставалось только надеяться, что уже вышедшая подмога — батальон пехоты из полка «Серафим Санчес» и две горные пушки — успеет подойти до того, как удравшие герильеро приведут подкрепление — уже к осажденным. Но вот если будет наоборот, то придется отступить… а отступать ну очень не хотелось. Тогда он послал к испанцам парламентера. Лейтенанта Ромеро. С предложением сдаться. Вдруг получится? Ромеро вернулся. Не получилось. Осажденные тоже, судя по всему, понимали суть ситуации и надеялись на лучшее. Как надеялся и сам «полковник»… — Прямо вот так и сказал: «По очереди или все вместе…»? — Диас никак не мог перестать смеяться. — Ну и наглец же он! — Да, сеньор, именно так. А еще рядом с ним стояла женщина, так она добавила, что, «если офицеры трусят, то они могут прихватить с собой сержантов — это уравняет силы! Немного…». И все остальные аплодировали… — Интересно, он действительно такой хороший боец, — задумчиво сказал Антонио Луис Дуарте, молодой капитан, считавшийся лучшим фехтовальщиком в полку… если не во всем корпусе, — или просто самоубийца? — Дуарте, а ты что — хочешь принять вызов?! — Джордж Стоунер, американский «советник», искренне удивился. Он считал, что все эти «поединки» — просто глупость, вообще не имеющая никакого отношения к войне! — Ну, если полковник мне разрешит… — Антонио Луис не договорил — выстрелы и взрывы, внезапно раздавшиеся вокруг, его прервали…30.05.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (поздний вечер)
— Короче, пока мы там держались и все внимание «патриотов» было приковано к блокпосту, Бишоп и его драгуны, которые там просто бы не поместились, вместе с теми солдатами, что местный испанский капитан дал ему в проводники, отъехав подальше, потихоньку вернулись и обошли их с тыла. Когда «стюарты» первым залпом положили не меньше сотни повстанцев, остальные решили, что с них на сегодня хватит, и начали отступать. Кони вообще-то способствуют быстрому отступлению, но зато заставляют выбирать путь поровнее, вот они и ломанулись, в основном, по дороге. А там колонна их же пехоты… Ты себе результат представляешь? — Толстый полярный лис на фоне красивого кубинского пейзажа… — Отсутствием воображения Эрк отнюдь не страдал. — Еще нет. Зверек к ним пришел, когда весь этот бардак на дороге драгуны начали очень тщательно обрабатывать из пулеметов и гранатометов. Ну а когда кто-то из них, особо меткий или особо везучий, засандалил свой «стакан» прямо в ящик со снарядами для горняшки… он резко потолстел. Да еще к этому времени «смертники» подоспели. И тоже вставили свои любимые «пять копеек»… с подковными гвоздями! Ну всех мы там, конечно, не положили — да и не особо-то к этому стремились. Так что большинство из них благополучно смылись. У нас, ты сам понимаешь, дел хватало, так что отправились мы дальше только на следующий день. И с гораздо меньшей скоростью, чем до этого боя… — Раненые… — Эрк закурил трубку. — А еще те самые ненаглядные две трофейные пушки. — Так вот кто вам их «подарил», — блаженно выдохнул табачным дымом Эрк. Наконец, все пазлы у него сошлись, и он даже едва заметно улыбнулся. — Ну а Диас? Тоже трофей? — Ну не совсем трофей… — Лейт хоть и не курила, но тоже улыбнулась. — Идем это мы по дороге, никого не трогаем, и вдруг — ракета над передовым дозором. Враг. С громкими матами на тему «Кто еще?!» разворачиваемся для боя. И тут от передового дозора — три всадника. Двое «стюартов» и тот самый лейтенант, что от «патриотов» парламентером приходил. И опять, блин, с белым флагом… ну просто дежавю какое-то! Подъезжает и сразу обращается прямо к Эспаде…15.05.1898 …Куба, Санта-Клара, на дороге к юго-востоку от Платеас… (день)
— Сеньор герильеро, если ваш вызов еще в силе, — Ромеро спокойствие давалось нелегко, но лейтенант очень старался, — и не был просто способом протянуть время, то сеньор Антонио Луис Дуарте, капитан полка «Хонорато», послал меня передать, что он всецело к вашим услугам! — Где и когда я смогу увидеться с сеньором Дуарте? — Всадник в мексиканском сомбреро, украшенном серебряным значком с изображением курящего черепа, широко улыбался. — Не хотелось бы отвлекаться надолго… — Эспада, это явная ловушка, — та самая женщина в мужской одежде из странной пятнистой ткани, которая в укреплении предлагала «прихватить с собой сержантов», подъехала и остановила свою лошадь рядом с герильеро. — Что-то я им не верю… и не смотри на меня так, не верю — и все! — Да ладно, танцем больше, танцем меньше, — отмахнулся от предупреждения тот. — Передайте капитану, что Родриго де Кордова всецело к его услугам, но только сейчас и здесь… или недалеко отсюда. Мы торопимся. — Это не ловушка, сеньора! — Ромеро взмахнул рукой. — Капитан Дуарте ждет ответа на дороге… там, где сейчас находится ваш дозор! — Отлично, лейтенант, — опять улыбнулся мексиканец, — значит, много времени мы не потеряем — тут все и закончим!30.05.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (ночь)
— Сам понимаешь, отговаривать Эспаду от поединка — абсолютно дохлый номер. Я послала еще по сотне «стюартов» в лес по обе стороны, и колонна двинулась дальше. Ну, подъезжаем мы — точно, блин, стоят. На дороге. Десятка три. И наш дозор рядом. Этот самый капитан, как нас увидел, сразу с коня слез и разминаться начал. Потом Родриго спешился, а тот… отцепляет от своего седла сразу два мачете! Ну, тут Эспада просто расцвел — и за свою пару сабель хватается… — Короче, на какой секунде этого Дуарте нашинковали? А то ты мне сейчас все их приемы в подробностях описывать будешь… — Ни на какой. Это и есть заместитель Родриго! — Что, серьезно?! — Серьезно. Описывать я ничего не буду… Это неописуемо! Это надо было видеть своими глазами! Теперь они регулярно рубятся, но это уже не то… просто тренировка. Как вспомню этот стальной смерч… Стоп, увлеклась. Короче, рубится эта парочка — и никакого результата, кроме отвисших челюстей у всех присутствующих. Что у наших, что у «патриотов»… да и у меня лично — тоже… — А потом им надоело… и они подружились? Лейт, это уже… да, точно, Киплинг — «Баллада о Востоке и Западе»… — Похоже, но не совсем. Надоело кое-кому другому. Это все-таки была ловушка. Хотя Дуарте и те «патриоты», кто собрался «на представление», к ней отношения не имели, их просто использовали «втемную». Знаешь, если бы на нашем месте были те же испанцы, у этого янки все получилось бы. Они, несмотря ни на что, все еще верят в «честную дуэль». Я, как ни странно, тоже в нее верю, но МОЙ дуэльный кодекс… не совсем европейский и при этом — очень параноидальный!01.06.1898 …Куба, база «Алжир» (Санта Педро дел Хуале)… (день)
Дмитрий внимательным взглядом встречал каждого из собиравшихся на совещание командиров. Даже в самой большой хижине поселка они бы не поместились, поэтому проводилось оно «на природе». Под большим навесом с крышей из пальмовых листьев, давно уже не использовавшимся по своему прямому назначению — для сушки рыбы, так что никакого запаха не чувствовалось. Одна стена (глухая, на которой удобно повесить карту), десяток опорных столбов, пара десятков стульев и табуретов, один стол — вот и вся обстановка. И двойная цепь морских пехотинцев вокруг (в пределах видимости, но за пределами слышимости) — для безопасности… «Макферсон, как всегда, первый. У нашего „шотландского зуава“ пунктуальность просто в крови… и это хорошо, именно он и будет осуществлять общее командование десантом в Димасе. Все-таки сеньор Гонсалес вообще не военный… хотя и присвоили мы ему звание флотского лейтенанта, ну а Айронпост, с недавнего времени — энсин… без комментариев! Он-то, конечно, славный парень, но точность и субординация — понятия, с ним мало совместимые… И все четыре макферсоновских лейтенанта. Два шотландца, два кубинца. Вот одного из шотландцев мы здесь, „на хозяйстве“, и оставим. Все равно в операции будет принимать участие только часть „зуавов“… правда, большая часть. Которого? А какая мне разница? Пусть их командир сам и выбирает! Он гораздо лучше знает — кто из его подчиненных на что способен!»… Сидеть Киборгу надоело, и он встал — поразмяться. Лейтенанты-кубинцы тоже было вскочили, но, судя по всему, быстро сообразили, что еще ничего не началось. И сели обратно — раз не началось, то зачем «тянуться»? «А вот и все остальные из „Группы „Димас““ — Лэм, Фридрих и его артиллерист — сержант Кен Робертс. Так… а кто там еще на подходе? Ага, морская пехота в полном составе. Интересно, а почему у нас получилось, что все офицеры у них мексиканцы? Больше никто для этого не подошел?! Причем неплохие морпехи оказались. Даже не „за неимением лучшего“, а действительно — весьма и весьма. Ну, Кастро — это понятно! А вот капитан Оливейра, да и все остальные… Хрен его знает — загадка, не решаемая с помощью логики. Ладно, раз не решается, то и не буду. К тому же вон уже и офицеры с „Симоны“, — он слегка улыбнулся. — Алекс нашел нашему „десантному транспорту“ очень неплохого капитана. Полезно же, черт возьми, иногда читать газеты! Даже если они местные. Надеюсь, что в национальной испанской игре „Родина или смерть“ ему и дальше будет везти так же, как повезло тогда — в Карденасе…»16.05.1898 …Куба, Карденас, штаб военного округа… (утро)
Ни один нормальный человек от внезапного вызова к начальству ничего хорошего ждать не может. Приятные новости оно (начальство) сообщает вам (подчиненному) не иначе как в специально отведенное для этого время. Если вообще не забудет вам о них сообщить. У него обычно и других дел хватает… Лейтенант Доминго Монтес, как и любой нормальный человек (ну если, конечно, можно считать «нормальным человеком» того, кто на вооруженном буксире вступил в бой с двумя канонерками и миноносцем… ладно, а вот такое определение — «как любой нормальный офицер» — вас устроит?) прекрасно знал этот закон природы. И не ждал от вызова к начальству ничего хорошего… «Неужели передумали… и все-таки в пехоту?! Только бы не это, я ведь уже начал привыкать к должности командира береговой (или железнодорожной?) батареи! Хотя и нет пока такой батареи… Носовой „Норденфельд“ с моего „Антонио Лопеса“ как раз устанавливают на грузовую платформу. Кормовую скорострелку только вчера сняли, и она еще вообще лежит на берегу. Обещанную митральезу я пока что так и не видел. Блиндированный паровоз и два блиндированных вагона для стрелков… вроде что-то в мастерских делают, но когда все это будет готово?»… — А, Доминго, ты уже здесь, — прервал его размышления голос лейтенанта Мигеля Кардеро, «вечного дежурного офицера», как он себя называл (а как еще называть того, кто уже год ждет назначения, исполняя при штабе должность «куда пошлют»?). — Тебя здесь дожидается человек из Гаваны… наверное, орден привез! — Да пошел ты к дьяволу со своими шуточками, Мигель! — А я не шучу. Не знаю, как насчет ордена — по-моему, ты его вполне заслужил, но их раздаю не я, а вот какой-то тип с бумагами из штаба маршала Бланко… кажется, вообще немец — действительно тебя ждет. Он сюда, в Карденас, прибыл на той самой канонерке, что вчера пришла, — да ты видел ее, наверное… — Из Гаваны? Зачем я ему понадобился? — Доминго был искренне удивлен. — Что-то на вчерашнем кораблике я не заметил никаких других военных, кроме команды, да и те не очень по-военному выглядят. Да еще и немец… — Слушай, а может, он журналист? Услышал про твои подвиги, решил пообщаться с героем… ладно, сам у него спросишь, пошли…Это действительно оказался немец — говорил он с акцентом, да и в его внешности и манерах проглядывало что-то такое… немецкое. Короткие точные фразы, холодный, очень внимательный взгляд, абсолютное спокойствие… Казалось, ничто не смогло бы вывести его из себя… или заставить проявить какие-то эмоции. Да, фамилия Айсберг, по мнению Доминго Монтеса, подходила ему идеально. Вот только в одном лейтенант Кардеро ошибся — этот человек журналистом не был. — Ваш рассказ соответствует тому, что я слышал. — И что же вы слышали обо мне, сеньор? Я ведь совсем не герой, а лишь обычный флотский лейтенант и… даже уже не командир корабля! — А это зависит теперь только от вас. — Что вы имеете в виду, сеньор Айсберг?! — Канонерская лодка «Симона», — немец достал из кармана записную книжку и, не торопясь, раскрыл на середине. — Длина — двести пять футов. Ширина — тридцать два. Осадка — двенадцать с половиной. Водоизмещение — тысяча девяносто тонн. Скорость — четырнадцать с половиной узлов. Оружие — четыре шестифунтовых скорострельных орудия «Дриггс-Шредер». Возможна установка дополнительного вооружения. Экипаж по штату — сто три человека. Берет шестьсот человек десанта. И последний пункт, — он закрыл блокнот, — у «Симоны» пока еще нет командира… Он замолчал, но его последние слова, хотя они и не были прямым вопросом, явно требовали ответа. А Доминго тоже долго не мог ничего сказать — дыхание перехватило. Наконец, он смог вдохнуть и начал хоть немного соображать… — Если это — предложение, то… нет, скажите мне, что все это — просто сон… ведь так же не бывает, — не мог поверить лейтенант, который уже было смирился с тем, что до самого конца войны не встанет на мостик боевого корабля. Да и после войны не обязательно. Флотских лейтенантов в Испании гораздо больше, чем боевых кораблей. — Покажите мне, где нужно расписаться кровью, сеньор Дьявол!
01.06.1898 …Куба, база «Алжир» (Санта Педро дел Хуале)… (день)
«Везение вообще-то, как я уже давно понял, это вполне материальная категория. Правда, в отличие от вероятности анализу не поддается…. Но в расчетах его нужно учитывать. А капитан-лейтенант Доминго Монтес… интересно, а это что, уже традиция у нас такая сложилась — с „легкой“ руки Эрка — присваивать офицерам звания… и им об этом не сообщать, а просто называть по-новому… в обычном разговоре? Так, отвлекся. О везении командира „Симоны“ — оно ему понадобится. В предстоящей операции его маршрут самый дальний — до Ла Фе, десант самый крупный — весь батальон Оливейры и бывшая „учебная“ батарея лейтенанта Паттерсона, никакого сопровождения — заняты все, включая „союзников“. Хотя вот с последним пунктом я погорячился — ну какое „сопровождение“ поможет там, где не справится наш самый сильный корабль? Так что третьим пунктом надо поставить другое — экипаж на „Симону“ мы набирали „с бору по сосенке“, и они, конечно, еще не совсем готовы к самостоятельным действиям. Да, без везения „Симоне“ не обойтись. А кому легко?»… Киборг усмехнулся своим мыслям — этот «девиз» пора было бы уже вышить на знамени… или написать на плакате и повесить на стену — прямо перед глазами. Причем у каждого из команды. Да и офицерам не помешает… «Все, вот и последняя группа — артиллеристы и „союзники“. С Паттерсоном у нас все ясно… и с МакКоуном — тоже. Эндрю не повезло — останется комендантом на базе „Алжир“, да еще и один пулемет из двух мы у него заберем — в Ла Фе он будет нужнее. Оборона „Алжира“ — четыре „гочкиса“, „Миними“ и рота „зуавов“. Есть и „резерв“, в „Замке“ два взвода „курсантов“ и „последний козырь“ — три автоматчика с АЕКами и Влад с РПД. Я зачищаю штаб вместе со „спецами“. Алекс идет с рацией на „Симоне“. Лида — на „Печкине“. Игорь — „офицер связи“ у „союзников“. Все. „Все в Деле“ — это у нас стиль такой. Кстати, о наших „союзниках“ — это сработала какая-то команда из тех, что прошли Портал, или реальность уже „поплыла“ сама по себе?! Ведь „у нас“ то, что ИТАЛИЯ и не думала объявлять войну САСШ, — исторический факт! Хотя здесь уже объявила! Причем еще до „своей“ войны, в первый день испано-американской, успела „провести размен“, и совсем не в пользу Штатов! Старый „колониальный“ крейсер — на новый юсовский „Нью-Йорк“! А вот, между прочим, идет тот самый tenente[73] князь Бенито Боргезе, который его и утопил! Загнал свой снаряд прямо в амбразуру кормовой башни главного калибра. Пожар ушел в погреба, и — привет рыбкам!»… Тут он понял, что слишком увлекся. Все уже собрались и теперь, вопросительно и с нетерпением поглядывая на него, перешептывались. Дмитрий улыбнулся, быстрыми шагами прошел к стене с картой, повернулся к «залу» и громко объявил: — Господа офицеры, мы начинаем наступление! Наш флот будет принимать в этой операции самое активное участие… да не улыбайтесь вы так, первый лейтенант Кастро, «Того Самого Абордажа» точно не будет! Можете даже и не надеяться… Почти все присутствующие, включая Рауля, засмеялись. Захват «Грешэма» (ныне «Симоны») бойцы его роты (переименованной, кстати, после этого в «Отдельную Роту Специального Назначения… „Грешэм“»!) называли «Тот Самый Абордаж» и, страшно им гордясь, очень хотели устроить еще что-то подобное. О том, что в этот раз «спецам по абордажу» предстоит действовать вдали от моря, Киборг решил сообщить Кастро не здесь, на общем совещании, а потом — наедине. Вместе с «легионерами» О'Лири им предстояло ликвидировать штаб повстанческого «Шестого Корпуса», местонахождение которого совсем недавно точно локализовали и теперь непрерывно за ним наблюдали «смиренные братья». Когда веселье стихло, Киборг продолжил: — Если кто-то из вас или ваших подчиненных пока еще не успел до конца что-то освоить, — он посмотрел на офицеров «Симоны», — то и вам, и им доучиваться придется уже непосредственно в море. Морских боев, правда, не планируется, хотя все может случиться. Но лучше бы обойтись без них. Задача ваша на этот раз — высадить десант в нужное время и в нужном месте. Конечно, перед этим доставив его в то самое нужное место. А еще, если понадобится — прикрыть его огнем…01.06.1898 …где-то в Атлантике, пока еще не очень далеко от Европы… (вечер)
Артем чиркнул спичкой о фальшборт и прикурил самокрутку. Грузо-пассажирский пароход под шведским флагом рассекал волны, уверенно, хотя и не слишком быстро, продвигаясь в нужном ему направлении. Нет, конечно, по сравнению с тем лайнером компании «NordDeutscher Lloyd»,[74] на котором Ковбой добирался в Европу, «швед», можно сказать, не плыл, а тащился. Только вот на «трансатлантический гонщик» его нынешний груз вряд ли бы взяли без вопросов…«Ну, карабины, пистолеты и патроны — для них груз привычный. Не в первый раз. И не в последний. Да и пулеметы у них на борту уже бывали — я сам и перевозил. А вот от количества — точно обалдели бы. Да еще десять крупповских горных пушек, снаряды к ним и не только к ним, до черта динамита и две типографии. Между прочим (для понимающего человека) — тоже оружие. Причем „Оружие Массового Поражения“. А пассажиры? Почти три сотни швейцарских военнослужащих! И если артиллеристы еще не сильно отличаются от обычных солдат этого времени, то вот рота Раума… — Билли улыбнулся. — Конечно, было понятно, что полковник Дюваль „на экспорт“ выберет подразделение получше. Но вот того, что это будет СТРЕЛКОВАЯ рота, я ну никак не ожидал! Практически — гвардия… хотя и неофициальная. Профи высшей пробы! То, с какой скоростью они осваивали новое для себя оружие — это нечто! А подразделение, которое получилось в итоге, вообще — „Смерть Всему Живому“! По-моему, в „нашей“ истории ничего подобного не было. Я, по крайней мере, не помню ни одной роты, даже в более поздние времена, состоящей исключительно из пулеметных расчетов! Если не считать подносчиков боеприпасов. Причем второй номер „ручника“ у них снайпер! А до такого уж точно никто „у нас“ не доходил…». Ковбой рассмеялся, вспомнив один из разговоров с капитаном Раумом. Он тогда рассказал о некоторых не слишком афишируемых особенностях швейцарской армии. Она предназначалась по Конституции исключительно для защиты и обороны. Но вот только «оборона» бывает разная! Врага, вторгшегося на территорию кантонов, ждал крайне неприятный сюрприз. Дело было в том, что «швейцарской армией», в сущности, являлось все годное для боевых действий мужское население страны. Считающее при этом войну всего-навсего еще одним из видов трудовой деятельности. «А швейцарцы работать умеют и любят, — с улыбкой сказал тогда Эрнст, — поэтому свое оружие, для них просто рабочий инструмент, они хранят дома, в шкафу. Еще они считают — если дома, в шкафу, лежит инструмент, то нужно уметь им пользоваться! Ну а уж если это не просто инструмент, а связанный с их профессией…». «Да, при более пристальном взгляде на швейцарцев старая поговорка „Если ты делаешь дело, то делай его хорошо!“ приобретает особый смысл. Как выяснилось, это относится не только к часам, сыру, шоколаду, банковскому делу… ну и так далее, но и к войне тоже. И не только к „горячей“… Хорошо, что с Дювалем мы в этой Игре на одной стороне… очень на это надеюсь. Иметь полковника в противниках я не пожелал бы никому! Если бы не мое „послезнание“, он „сделал“ бы меня не особо напрягаясь, а так… вроде бы я сумел вывернуться. Хотя и не до конца. „Контролера“ он ко мне все-таки приставил. Правда, его личность наводит на некоторые мысли… например, на ту, что Специальное Армейское Бюро к нашей Игре имеет весьма малое отношение. Какое отношение к ней имеет Правительство Швейцарии, пока неясно. Хотя какое-то явно имеет, а то ни Раума, ни его роты, ни пушек Круппа (кстати, заказанных официально для швейцарской армии!) на этом корабле не было бы. Скорее всего, милейший месье Огюстен играет эту партию от имени… как там по схожему поводу говорил Киборг, а, точно — „одной из линий перспективного развития“. Без привлечения своей Конторы, „на семейном подряде“. О, а вот и он, „контролер“… то есть она»…
— Добрый вечер, мистер Коуби. Красивый сегодня закат, не правда ли? — Добрый вечер, мадемуазель Дюваль… я как-то не обратил на это внимания. — Для вас — просто Элиза. Когда же вы наконец-то запомните мое имя… Уильям?
03.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, поселок Дайкири… (день)
— Вы все внимательно рассмотрели позиции, которые мы здесь подготовили? Ну и как они вам понравились? — Эрк, говоря это, обвел взглядом собравшихся, небрежно похлопывал трубкой по ладони. — Жду комментариев… — Все эти позиции сделаны очень хорошо, — задумчиво сказал Янош, — но ни одну из них я занимать не хотел бы. Капитан, может… — Погоди немного, — перебил его Брюс. — Эрк, а ответь-ка ты на один уточняющий вопрос… Какие из этих позиций ложные? — Все. Кроме укрепрайона вокруг гасиенды «Cerca de Tres Robles Negros», а его вы еще не видели, так что — вообще все… — То есть ты хочешь сказать, — артиллерист Стефан догадался первым, — что вся эта красиво сделанная полевая фортификация вокруг Дайкири — просто очень большая «ловушка для снарядов»? Ну, у тебя и масштабы… — А зачем мелочиться? Заодно и бойцы тренировались. Да и «патриотам», точнее, их разведке, теперь будет чем заняться. Ну а в американских газетах хоть раз напишут правду: «Артиллерия эскадры адмирала Сэмпсона уничтожила „Форт Дайкири“!», или как-то в этом роде — название придумают. Акроме того, нам будут нужны фотографии варварского расстрела американской артиллерией мирной кубинской деревушки — уже для НАШЕЙ пропаганды. Но это как приятное дополнение… — И все-таки почему ты так не хочешь устроить хотя бы небольшой минометный и артиллерийский налет на высадившийся десант? — Стефану явно очень не хотелось упускать такой шанс. — Когда они будут УЖЕ на берегу? — Потому что мы ограничены в боезапасе. Единственные системы, боекомплект к которым возобновим, да и то с некоторыми трудностями, — две мои крупповские горные семидесяти пяти миллиметров. Если же ты рассчитываешь на запасы Эндрю… они не очень-то и велики, особенно для крупного калибра. Есть еще проблема мобильности и доставки боеприпасов. Сейчас же на Кубе сезон дождей все-таки. Я вообще считаю, что минометы крупного калибра нам нужно использовать не раньше, чем на гряде Сан-Хуан. Там от них будет больше толку… — Значит — вплоть до боев под Ла Касима, где другие группы уже начали строить укрепления, все пойдет почти так же, как было «у нас»… за исключением большего расхода снарядов кораблями из эскадры Сэмпсона? — Нет. Менять здешнюю историю мы начнем раньше. Смотрим карту. Дайкири с Сибонеем связывает только одна дорога. Десант, понятное дело, после высадки пойдет именно по ней. Здесь, у Демайябо, на переправе через одноименную речку — он с ходу влетит прямо в первую засаду. Крис, это будет твоей задачей. В помощь своим бойцам ты получишь примерно пятьдесят-шестьдесят моих. Не просто солдат, а «снайперов поля боя», вооруженных местными «маузерами» Kar.98 с оптическим прицелом. Сам понимаешь, прицельная дальность у них, с этими пулями, метров двести пятьдесят максимум, так что имей это в виду. Еще будет кавалерийское прикрытие — человек сто. Как только американцы опомнятся и перейдут в контратаку, а они это сделают, кровь-то играет, ты отступаешь. Для скорости — верхом, на крупах коней позади всадников из прикрытия. Конец первой серии. Тебе все ясно? — Да, Капитан, — спокойно ответил снайпер. — У меня вопрос — когда мне и моим ребятам можно будет заняться подготовкой на месте? — Примерно через неделю. Тогда же и познакомишься с остальными. Отработайте все, что можно, но не особо «светясь» перед местными пеонами. Серия вторая. После того как Крис закончит, десант, приведя себя в порядок, хотя насчет «порядка» — это я немного преувеличил, скорее — слегка очухавшись, идет дальше по дороге — свернуть им некуда, а обратно они вряд ли вернутся. На переправе через речушку Хурагуа… или чуть раньше, возле вот этой гасиенды — надо будет посмотреть на месте, их ждут Янош и моя «тяжелая» рота — для прикрытия и усиления эффекта. Задача та же, с поправкой на то, что у вас пулеметы, а не снайперские винтовки — хорошенько пустить им кровь, а потом уйти, не дожидаясь от них осмысленных ответных действий. Транспорта у вас не будет, в отличие от Криса, поэтому уходите по дороге… — Придется очень быстро бежать, — улыбнулся венгр. — Они же бросятся прямо за нами! Я бы на их месте именно так и сделал… — Быстро, но недолго. Потому что сразу за вашей спиной Гердан и его ребята для отсечки погони и в качестве небольшого дополнительного сюрприза поставят мины. И можно не очень много — только для того, чтобы они гарантированно остановились. Вот только тут есть одна небольшая проблема… — Поймут ли они, с чем столкнулись?! — Гердан, до этого, стараясь не смотреть на Эрка, хмуро куривший, вдруг громко рассмеялся. — Ха! Местные вояки просто решат, что попали под артобстрел, и не остановятся, а начнут рассредотачиваться! Ха! Я смогу устроить все так, что потом появится легенда о дьявольской меткости испанских пушек и артиллеристов, попадающих всегда прямо в цель! — Ну, не знаю, как там насчет легенды… — Капитан тоже улыбнулся, — потому что на этом вторая серия закончится, а в третьей главным героем будешь ты, Стефан. Вот тут, возле узкоколейки, уже потрепанный десант попадет под минометный обстрел. Недолгий, но качественный — так что тебе надо будет хорошо пристреляться. Но делать это придется незадолго до — чтобы «патриоты», если и поймут что к чему, не успели об этом сообщить. Прикрывать тебя будут испанцы — те самые, что сейчас стоят здесь, в Дайкири. Капитан Баррахес и его солдаты из «Талаверы». Беглым огнем вываливаешь весь боекомплект и вместе с ними отходишь к ферме Ла Касима. Конец третьей серии. Фильм нашей киностудии — «Дьявольский марш на Сибоней» — получает заслуженный «Оскар». Начинаем съемки сиквела — «Эта чертова Ла Касима»…Глава 3, ночная, утренняя, а еще вообще-то предбоевая…
«И ноты звезд, как спусковой крючок,Пока не передернуты затворы —Есть время на прицел и разговорыКороткий смех и памяти клочок…»
04.06.1898 …у западного побережья Кубы, на борту канонерки (или десантного транспорта) «Симона»… (поздний вечер)
Айсберг, опираясь на тридцатисемимиллиметровую скорострелку (кстати, совсем недавно, еще и месяца не прошло, она была кормовым орудием «Антонио Лопеса», а теперь, установленная на мостике «Симоны», стала ее «вспомогательным калибром»), смотрел на берег по левому борту. Хотелось закурить, но… он пообещал Эйли: «Не больше четырех сигар в день!» Три он уже выкурил, а последнюю стоило приберечь до ночи. Не исключено, что спать ему сегодня почти не придется… «Кой черт занес меня на эти галеры?! Риторический вопрос. Ты сам этого хотел… и не обманывай самого себя, это непростительно для психолога — тебе это нравится! Да и что ты оставил „дома“, кроме проблем? Семью? Не смешно. Вечно пьяные отец, мать и братья в „убитой“ квартире на Лесном массиве. Это что — семья? Академию? Блин, а какая разница — получу я диплом или нет. Без „хороших знакомых“ нормальную работу „там“ все равно найти невозможно. И был бы ты, со своим дипломом, в самом лучшем случае каким-нибудь „офисным планктоном“. Если не диплом, то знания?» — Алекс улыбнулся. — «Миледи за месяц дала мне больше знаний, чем я получил в Академии за год. И научила, как ими пользоваться. Друзей? А они у тебя „там“ были? Приятели, одногруппники, собутыльники, товарищи по команде, знакомые по Играм… А друзей-то, которых действительно можно так назвать, у тебя и не было… Так что жалеть не о чем! Я там ничего не оставил! А что я нашел в этом Мире? Все. Учителей. Соратников. „Свою Команду“. А еще немного раньше — Лиду…»Доминго Монтес, внимательно смотревший на задумавшегося Алекса, улыбнулся. Такое выражение лица он видел у этого человека только несколько раз… и по вполне определенному поводу. «Вспомнил свою невесту. А кто же еще у этой Ледяной Горы способен вызвать хоть какие-то эмоции или заставить их проявить? Только она. Или вот как сейчас — воспоминания о ней. Единственная дыра в броне, которую он никогда с себя не снимает. И как раз напротив сердца… — он покачал головой. — Да, сеньор Алехандро, как оказалось, вы тоже человек. Я, сразу после нашего знакомства, первое время в этом сомневался. Кстати, по поводу сеньора Киборга у меня такие же сомнения остались. Несмотря на то что уж он-то свои эмоции проявляет и „ледяную броню“ не носит. Вот только понять, на самом ли деле этот сеньор чувствует то, что показывает всем, или просто хочет „продемонстрировать чувства“, совершенно невозможно. А самое интересное в том, что, как я понял, он у вас тоже не самый главный, хотя здесь, на западе Кубы, командует сейчас именно сеньор Киборг…» На капитан-лейтенанта, еще не свыкшегося со своим неожиданным повышением, тоже нахлынули мысли. О том, что случилось с ним за последнее время, начиная с момента, когда он мигом согласился на предложение Айсберга… Монтес не жалел об этом — знай он тогда то, что знает сейчас, поступил бы точно так же. Только решался бы в этом случае, наверное, немного дольше…
18.05.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
Доминго, сидя в экипаже, который вез их с пристани, старался не слишком уж пристально смотреть на сидящую напротив пару. (Впрочем, ни сам сеньор Айсберг, ни встретившая их на причале молоденькая, белокурая сеньорита, которую тот представил: «Эйлин ди Фейро — моя невеста», сразу расставив точки над «i», не обращали на него никакого внимания, слишком увлеченные разговором на каком-то незнакомом языке.) К тому же ему было чем заняться и кроме наблюдения за влюбленными. Например, обдумать все новости за последние два дня… «Итак, я больше не лейтенант испанского флота, а… кто? А дьявол его знает кто! Кстати, те матросы, которых я забрал с собой, тоже уже не на службе, а… герильеро! Выходит, и я тоже… это бред! Какие герильеро могут быть на кораблях?! Но только бред, который документально подтвержден приказом главного штаба, перестает быть бредом. Хотя… тебя же ведь честно предупредили, Доминго! Еще тогда, при первом разговоре, после того как Айсберг предложил тебе капитанский мостик, он сказал: „В этой жизни, лейтенант, за все приходится платить!“ Ты заплатил. Своим званием. Слишком хотел снова стать командиром боевого корабля…» Бывшего лейтенанта, а теперь неизвестно кого отвлек от его мыслей возглас сеньориты, но это явно не имело к нему никакого отношения. Она просто в лицах представляла какую-то сценку своему собеседнику… «Странно все это… да и канонерка, на которой мы пришли сюда, тоже странная. Особенно ее экипаж. Ни одного испанца! Командир — мексиканский немец. Командир орудия и оба стрелка гатлингов тоже говорят с мексиканским акцентом, но они не мексиканцы, точно. Тоже немцы, дети тех, что приехали с Максимилианом? Остальной экипаж, правда, обычный для прибрежного пакетбота, которым „Печкин“ — кстати, и название тоже странное — был до того, как на нем установили вооружение. А их форма? И точно такая же, что на тех часовых, у причала. Странно знакомая, как будто я когда-то ее уже видел, но какая-то… устаревшая, что ли?»… Некоторое время Доминго пытался вспомнить, где и когда он мог видеть такие же мундиры, благо несколько маячили у него перед глазами. Экипаж сопровождало пять верховых охранников с маузерами в деревянных кобурах… «Ладно, и других странностей хватает. Например, почему я никогда не слышал ни о какой канонерке „Симона“? Если ее описание соответствует действительности, то это прекрасный корабль. Хотя… Айсберг сказал, что она постройки 1897 года. Новенькая совсем — всего год прошел. А может, тоже переоборудованный для боевых действий корабль, как и „Печкин“? Кстати, вполне может быть. А что за „командир“ ждет меня здесь? Айсберг… он, кстати, тоже неизвестно кто, должности и звания его я так и не узнал, приказал не разгружаться, разрешил моим матросам „немного прогуляться по берегу“ и повез меня куда-то… или к кому-то»… Тем временем экипаж подъехал к большому дому в колониальном стиле. На его веранде стоял, небрежно облокотившись о парапет, высокий светловолосый человек в странной пятнистой форме без знаков различия и курил сигару. Увидев приехавших, он махнул рукой и что-то сказал, похоже, на том же языке, на котором до того беседовали спутники Монтеса. Айсберг, сойдя на землю, помог невесте и ответил. Наверное, из-за Доминго — на испанском. Если судить по ответу, блондин сказал: «Как дела?!», или «Как съездил?», или «Какие успехи?», или еще что-то подобное… — Нормально. У «Симоны» теперь есть капитан, чуть меньше половины экипажа и еще одно орудие. Где сейчас Киборг? — В штабе. Ждет, — произнося эти слова, «человек в пятнистом» оказался на земле возле экипажа — он просто спрыгнул вниз, перемахнув через парапет. — Надеюсь, твои новости немного поднимут ему настроение, а то меня он так песочил… — Значит, было за что, — невозмутимо пожал плечами Айсберг. — Он просто так не гоняет — только за дело. Сеньор Доминго, познакомьтесь, это мистер Кейнз. — И должна сразу предупредить вас — не вздумайте одалживать ему деньги. Он об этом не помнит, — со смехом подхватила сеньорита Эйлин. — Вот у него их одалживать можно — этого он тоже не помнит! Еще одно, если у вас есть невеста, не вздумайте его с ней знакомить! Он будет смотреть на нее ТАКИМИ глазами… — Да ладно тебе, Эйли, — махнул рукой Барт. — Если кот имеет право смотреть на королеву, то менестрель просто обязан смотреть на красивых женщин! Такая есть у нас, поэтов, обязанность — смотреть на красоту! — А еще он не умеет держать язык за зубами, — добавил Айсберг. — Но это у него профессиональное — он у нас журналист. — Не пугайте человека, а то он от меня убегать станет, — засмеялся тот. — А, сеньор Доминго, да не слушайте вы их — они вам такого понарассказывают! И, кстати, зовите меня просто Барт! «Мистер Кейнз» — это уж слишком… официально! — Ладно, ненавистник официоза, пошли, а то, если Киборг узнает, что это ты нас задержал, быть тебе еще раз пропесоченным… и опять за дело.В комнате, которую здесь называли штабом, Доминго увидел настоящего гиганта. Почти двухметрового роста, широкоплечий, в такой же, как была на Кейнзе, пятнистой форме, он стоял у окна и смотрел на закат. Сеньорита Эйлин и журналист Барт, все еще обмениваясь колкостями, впрочем, весьма дружескими, не пошли с ними, а остались ждать в холле. Доминго сюда сопровождал только Айсберг… — Киборг, это Доминго Монтес, — сказал он гиганту. — Тот самый, из Карденаса. Газеты ты читал. Что удивительно — они почти не врали… — Спасибо, Алекс, — отвернулся от окна и медленно пошел к ним тот. — Я думаю, нам с… лейтенантом надо поговорить наедине. — Айсберг коротко кивнул и вышел, не сказав больше ни слова. — Добро пожаловать, сеньор. Рад с вами познакомиться. Меня зовут Пол Киборг… и я постараюсь ответить на все те вопросы, которые накопились у вас за это время. Садитесь поудобнее, это надолго…
04.06.1898 …у западного побережья Кубы, на борту канонерки (или десантного транспорта) «Симона»… (поздний вечер)
«Да, он тогда ответил на все мои вопросы… — думал Доминго, — и, наверное, даже честно. По крайней мере, тому, что он тогда сказал о властях в Мадриде, что Кубу они УЖЕ отдали, я верю! Да и тому, что главная задача этой „Команды“, как он назвал свою организацию, не дать САСШ войти сюда, когда уйдет Испания, — тоже. Только вот ответил он тогда именно на те вопросы, которые я задал! Сейчас я спрашивал бы совсем о другом, но… мне уже никто не предлагает „задавать вопросы“! И хотя в ходе того разговора я и узнал, какое же у меня теперь звание, но… вот только государства, от имени которого мне его присвоили, не существует!»… Он скользнул взглядом по мачте. На ней были подняты ДВА флага. Сразу же под испанским (пока еще — ПОД испанским!) развевался еще один — военно-морской флаг Карибской Конфедерации. Красный флаг с синей полосой по нижнему краю и золотой «Карибской Звездой» в верхнем углу… «Нет, не совсем так — его ЕЩЕ не существует, — вернулся к своим рассуждениям командир „Симоны“. — И прямо сейчас ты, Доминго, воюешь как раз за его создание. „Карибская Конфедерация“, в сущности, просто еще одно название для „Независимой Кубы“, но (и снова это НО)… ЭТА независимая Куба будет совсем не такая, как та, за которую сражаются повстанцы. И уж точно не такая, какой ее видят американцы! Да, но какой она будет? „Такой, какой вы ее сделаете. Указывать вам, как жить, никто из нас не будет. Мы же не американцы…“ — так тогда сказал Киборг… и в это я почему-то тоже поверил. И даже почему-то верю этому до сих пор…» Он оглядел палубу и, не найдя взглядом Айсберга, решил, что тот спустился вниз, к своему «аппарату дальней связи». Тоже, как и многое здесь, очень странному. Потом Доминго еще раз улыбнулся, но уже немного по другому поводу. — «Но, хотя я и верю, что вы, сеньоры, „не будете нам указывать“ и покинете остров, но очень сомневаюсь в том, что это сделаете вы все. Сеньор Владислав Вайк — уж точно останется!»…05.06.1898 …у западного побережья Кубы, на борту минного катера «Джованни Баузан-2» — флагмана «Итальянской Эскадры в Гаване»… (ночь, после полуночи)
— Синьор tenente,[75] с «Неаполя» передали фонарем Манжена, что у них оборвался буксирный трос, — вполголоса отрапортовал сигнальщик. Князь Бенито Боргезе кивнул в ответ. Возможно, это было несколько глупо, но… этой ночью все почему-то старались говорить потише… или вообще общаться знаками. У итальянских моряков с крейсера «Джованни Баузан» не было опыта тайных операций и ночных походов вдоль враждебного берега. Хотя боевой опыт у них был — в коротком бою с американской блокадной эскадрой они потеряли свой крейсер, но «взяли кровью за кровь». Отправили на дно вражеский (после того как Италия официально объявила войну САСШ — уж точно вражеский!) флагман. — Что, опять?! Скажите, князь, а вы случайно… не у дона Педро Гомеса-и-Лопеса эти тросы покупали? — Барт, стоящий рядом с командиром, тихо хмыкнул. При этом по его лицу было видно, что он еле удерживается от того, чтобы не расхохотаться во весь голос. — Если так, то он все-таки нашел способ рассчитаться с вами за свою любимую и неповторимую военно-морскую игрушку… — Машине — стоп, — скомандовал Боргезе и ответил «офицеру связи»: — Я не знаю, у кого именно барон ди Палермо купил трос, но, когда я об этом узнаю… Он у меня его сожрет. Весь, до последнего кусочка… — Но вы хотя бы позволите ему самому выбрать соус? Я считаю, что спагетти без соуса — это пытка. Гораздо хуже инквизиторской… — Нет, именно что без соуса и специй. — Бенито тоже не удержался от улыбки. Этот журналист смог бы, наверное, шутить и на эшафоте. Или «последним желанием» попросить гитару, чтобы спеть напоследок пару песен. — А запивать этот свой обед он будет исключительно морской водой… — Надеюсь, что она будет хотя бы с мылом… Кстати, tenente, мне кажется, что при знакомстве вы меня обманули. И на самом деле ваша фамилия не Боргезе, а Борджиа. Ну, в крайнем случае — Медичи… — В моем родословном древе они не значатся, хотя… все может быть. Но зато там есть адмирал Андреа Дориа, а он-то как раз именно так в свое время поступил с одним крайне недобросовестным купцом… по тому же поводу. — Значит, это у вас семейная традиция. А традиции надо уважать — по крайней мере, именно так считают… мои соотечественники. Князь Боргезе опять улыбнулся. В эту версию — что его собеседник действительно англичанин, он верил примерно сутки после знакомства с ним. Потом перестал. Но кто такой мистер Бартоломью Кейнз на самом деле, так и не выяснил. Он вполне свободно говорил на пяти… или шести языках. И на всех — с небольшим акцентом. Какой язык для него родной, понять было невозможно. Кстати, когда Кейнз брал в руки гитару (а пел он на всех языках, на которых говорил), его акцент мгновенно куда-то исчезал. Бенито впервые увидел этого человека две недели назад, в таверне «Якорь дона Педро Лопеса», и как раз с гитарой в руках…21.05.1898 …Куба, Гавана, таверна «Якорь дона Педро Лопеса»… (вечер)
— Нет, лейтенант Боргезе, здесь никто и не слышал о том, что в Гаване… или где-то поблизости, можно сейчас нанять… или купить нужный вам корабль. — Хосе Агуэдо Перес — Боргезе не знал, кто же Хосе — то ли управляющий этой таверной, то ли просто бармен, — главное, этого хитромордого мужчину гаванские знакомые Бенито отрекомендовали как «человека, знающего все», покачал головой. Не будь у него такой хитрой искорки в глазах, ему можно было бы даже поверить. Только вот из-за нее почему-то верить ему не хотелось… — Да такого не может быть, сеньор Перес, ведь сейчас объявлена блокада, и все те корабли, которые она застала на Кубе, просто стоят у причала и приносят владельцам одни убытки, — улыбнулся князь Боргезе и, подумав: «Набивает цену… и свой гонорар за посредничество!», добавил: — Неужели никто из них не захочет избавиться от такой собственности? Если хорошенько поискать… — Поискать-то, конечно, можно… — Хосе Агуэдо махнул рукой прислуживающей в зале мулатке, направляя ее к одному из столов, и посмотрел на Бенито. — Но не знаю, можно ли найти вам что-то подходящее… — Агуэдо, не корми сеньора лейтенанта сухим тростником,[76] — раздался за спиной у Боргезе веселый молодой голос. — Хоть раз в жизни не юли, как пинаса твоего брата в прицеле у Береговой Охраны! Сеньор итальянец, просто дело в том, что ни в Гаване, ни к востоку от нее — почти до Матансаса, ни к западу — до Кабаньяса, короче, нигде в провинции Гавана, вам никто не продаст корабль. И не потому, что их тут нет. Потому что дон Педро этого не хочет. Не правда ли, Хосе? — Не лез бы ты не в свое дело, Дженнаро, — отозвался тот, стараясь не смотреть ни на Бенито, ни на подошедшего к стойке молодого мулата. — Или мне теперь называть тебя «Сеньор Капрал Береговой Охраны»? Так, Рамирес? — Ха! Твои сведения устарели, Перес! Теперь ты будешь называть меня — «Сеньор Сержант Морской Пехоты»… и попробуй только разбавить ром какой-то гадостью! От твоей забегаловки тогда и щепки не останется, — мулат показал управляющему совсем немаленький кулак и повернулся к Боргезе. — Давайте-ка присядем, сеньор лейтенант, и я вам расскажу о доне Педро и о том, почему он вас так не любит… Направляясь за сержантом к столу у стены, Бенито внимательно рассматривал его уже слегка поношенную черную форму и несколько недоумевал — с испанской морской пехотой она не имела ничего общего. Но, тем не менее, управляющий Перес поверил словам мулата сразу и, кажется, очень при этом испугался. За столом, к которому они шли, сидел еще один мулат в такой же, как сержант, форме и трое европейцев. Они были одеты иначе (но тоже — в форму) и явно не были испанцами. Двое (те, что были в сером) говорили по-английски — о каком-то Каллахане. Причем с таким явно ирландским акцентом, что определить их национальность можно было, так сказать, исключительно на слух. Третий — худощавый блондин в странной пятнистой одежде молча настраивал шестиструнную гитару. Как раз когда Боргезе и его спутник подошли почти вплотную, он закончил настройку, взял несколько аккордов, но, увидев их, прислонил гитару к стене и сказал: — Сержант Рамирес сегодня весь вечер пьет на мои деньги! Рад наконец-то с вами познакомиться, князь Боргезе. Уже почти месяц пытаюсь…05.06.1898 …у западного побережья Кубы, на борту минного катера «Джованни Баузан-2» — флагмана «Итальянской Эскадры в Гаване»… (ночь, немного позже)
«Неаполь» наконец-то снова завел буксир, и tenente Бенито Боргезе приказал дать полный ход. Нужно было спешить. Хотя время еще было (вышли с большим запасом), а лоцман даже уверял, что они будут возле Ла Эсперансы задолго до рассвета. Но, если у tenente Лауриньо Мазарилли ди Палермо еще что-то случится («что-то случиться» могло и на «Баузане-2», но его командир в это категорически не верил!), от резерва времени не останется ничего вообще, а перед высадкой десанта стоило бы осмотреться. На месте-то оно всегда виднее — кто, что, где и как… Кейнз (или как его там) спустился вниз, к своему «беспроволочному телефону». На мостике, кроме князя Боргезе, остались двое. Рулевой и лоцман. Можно было немного подумать… «Дон Педро Гомес-и-Лопес, „король“ контрабандистов в провинции Гавана и тот испанский чиновник, который не дал нам тогда захватить корабль янки под шведским флагом, оказались одним и тем же человеком. Да еще ему пришлось компенсировать своему партнеру из САСШ взятый нами на абордаж минный катер. (Интересно, какого дьявола этот „бизнесмен“ вздумал по нам тогда стрелять — может, принял наш катер за канонерку Береговой Охраны?) Естественно, отдав американцу „личную и любимую“ канонерку, дон Педро не испытывает к нам большой любви. А я еще собирался купить у него… или у кого-то из его агентов, корабль для крейсерства!» Бенито усмехнулся своим мыслям. У него тогда не было другого выхода. За одно утро корабли САСШ дважды открывают по ним огонь, и оба раза первыми! Что должен делать итальянский морской офицер в таком случае? Конечно же, атаковать! Наказать агрессора! Вот он и атаковал. Может, стоило тогда и дона Гомеса-и-Лопеса атаковать? Ну, он, конечно, храбрец (некоторые даже говорят — герой!). Но с сотней матросов, двумя однофунтовыми пушками на двух катерах (своем и захваченном у американца), да еще и с более чем тридцатью ранеными на борту (бой крейсера «Джованни Баузан» с блокадной эскадрой САСШ обошелся недешево… несмотря на «выгодный размен») атаковать роту солдат и артиллерийскую батарею… Это уже не храбрость, а глупость! А уж глупцом-то князь Боргезе точно никогда не был! «Теперь остается надеяться на обещание главы новых союзников, Пола Киборга — „Вы получите в свое распоряжение первый же захваченный и подходящий для ваших целей корабль. Невзирая на то, кто именно его захватит — вы или мы. А базы для своих кораблей вы, князь Боргезе, получаете в любом случае — сразу же!“. И свое последнее обещание он выполняет безукоризненно. В „Алжире“ (ну и придумали же — „Алжир“ и „зуавы“!) нам всегда рады. А после сегодняшней операции количество этих баз резко увеличится! Ну что ж, будем ждать трофеев. А пока, используя наши минные катера и опираясь на базы союзников, можно поохотиться на американцев… вдоль берега. Тут, как говорят, плавают их канонерки и вспомогательные суда. Или, может, попробовать совершить вылазку против американского блокадного флота… и постараться потопить пару броненосцев? Посмотрим. Посчитаем шансы. А сейчас нужно закончить то, что уже начато. Доставить и высадить десант…» — он огляделся. В свете полной луны был виден весь «Отряд Ла Эсперанса» — все пока было в порядке… За каждым из минных катеров «Итальянской Эскадры в Гаване» шли цепочкой по три «десантных транспорта» (в сущности, это были просто большие шлюпки — в том числе и итальянский баркас «Генуя»). На каждой примерно полсотни бойцов и экипаж, который должен будет ей управлять, если катерам придется вступить в бой. Всего в этом десанте участвовало две роты «волонтеров» из Мексики и взвод «егерей» (лучших стрелков, вооруженных «маузерами» Kar.98 с оптическим прицелом). Для маленькой Ла Эсперансы этих сил должно было хватить…05.06.1898 …у западного побережья Кубы, на борту пакетбота, то есть уже не пакетбота, а канонерки «Печкин»… (ночь, незадолго до рассвета)
«Гранма» и «Беда» были пришвартованы к бортам «Печкина». Макферсон решил, что так будет удобнее проводить срочное совещание «по вновь открывшимся в ходе проведения операции обстоятельствам». Лэм Айронпост, на своем катере «быстренько сплававший на разведку — на всякий случай», как раз сейчас об этих обнаруженных им «новых обстоятельствах» и докладывал… — Сэр, в Димасе разгружаются два корабля. Точнее, разгружают один, а второй просто стоит у причала. То ли уже разгруженный, то ли, наоборот, за него еще никто не брался. Небольшие — ненамного больше «Беды». Но только один из них, как раз тот, что разгружают, точно с пушкой на баке! Насчет второго… не знаю, сэр, рассмотреть не удалось — первый-то они освещают, но вот второй — нет. По-моему, сэр, лучше будет считать, что и второй тоже с пушкой. Ошибаться — так в свою пользу. Разгружают-то, судя по всему, пеоны, человек сто, но на причале до полусотни охранников. И один гатлинг. Это все, что удалось обнаружить, сэр… — Благодарю вас, энсин, — капитан Роберт Макферсон обвел взглядом командиров, собравшихся на совещание. — Какие будут предложения, господа офицеры? Начинаем мы, по традиции, с самого младшего среди нас… — Это значит — с меня. Хотя я не офицер… и уж тем более точно не «господин», — фыркнула Эйли. — Я могу сказать только одно — выходить на связь не имеет смысла! Операцию все равно не отменят, а время мы потеряем… — Спасибо, мисс ди Фейро, — капитан, кивнув, посмотрел на Айронпоста. — Энсин, вы следующий. Только, пожалуйста, без… «маскарада». — «Маскарад» здесь все равно не получится, сэр. Я думаю, нам придется высадить десант к северу от города, а потом уже наступать — по суше… — Если там есть где подойти к берегу, — перебил его Гонсалес. — А к причалам мы не подойдем, это точно. На нашей скорости — никаких шансов! — Есть, только не к северу, а к югу, — уточнил Хосе Маркес, лоцман-кубинец. — Не больше двух миль от Димаса — рыбацкий поселок. Домов десять-двенадцать. Там есть причал… небольшой, но нам должно хватить… — А пока мы будем там высаживаться, — хмыкнул лейтенант Лоннерс, командир взвода «курсантов», — кто-то из рыбаков сбегает в город и расскажет там всем, кого это заинтересует, о странных гостях в поселке… — Пусть бежит! Это даже к лучшему! Пока он все рассмотрит, — стукнул кулаком по ладони Лэм, — пока добежит, пока найдет того, кто согласится его выслушать, — там уже всем будет не до него и не до его сообщения! Оно их только еще больше запутает! Потому что, высадив десант, наши корабли вернутся сюда и… — И пощупают причал в Димасе и те два кораблика, — уловил идею Гонсалес, — из моей пушки! Только надо очень быстро разгрузить «Печкин» самым первым — тогда я успею! Когда на берегу начнут рваться снаряды, им станет не до рыбаков… — Погоди-ка, Фридрих, я тут… вот о чем подумал. — Артур Лоннерс, привлекая к себе внимание, щелкнул пальцами. — Айронпост, а где и как именно там стоят эти два кораблика? В Димасе же вроде два или три причала… — Два. Оба корабля стоят возле южного… — Сэр, а что, если, — командир «курсантов» повернулся к Макферсону, — «Беда» не будет разгружаться вообще? Там же как раз только мой взвод, а у нас лучшее оружие и подготовка! Когда сержант Робертс откроет огонь с «Печкина», то катер осторожно, вдоль берега, подойдет к СЕВЕРНОМУ причалу, и там… — А что, неплохая мысль! Мою малютку могут и не заметить, — подхватил Лэм и тоже щелкнул пальцами, — особенно если им будет не до того! А если у нас получится подобраться к ним на дистанцию, достаточную для гатлинга… — На причале тоже есть гатлинг, — напомнил Макферсон. — Но ведь я открою огонь первым, — улыбнулся бывший морской пехотинец, — так что можете считать, что гатлинга у них там нет! И охраны на причале тоже нет! А пока они сообразят что к чему, ребята Артура доберутся до артиллеристов! И пушек у них после этого тоже не будет! На кораблях погашены топки, отойти от причала они не смогут, и хотя «курсанты» не абордажники, думаю, они справятся… — А зачем нам тогда высаживаться в поселке, а потом еще и идти оттуда в Димас пешком? Если можно очистить причал, — обрадовался Видал Лопес, один из кубинцев-лейтенантов Макферсона, — то давайте все сразу там и высадимся! — В этом плане слишком много «если», — капитан отрицательно покачал головой и пояснил: — «Если» не заметят, «если» энсин успеет первым, «если» гатлинг там всего один… и еще одно «если» — «если» солдаты лейтенанта Лоннерса не попадут под огонь орудия с «Печкина», когда пойдут на штурм тех кораблей! Хотя и план с высадкой всех сил в деревушке тоже не слишком хорош. Поэтому… будем действовать по двум этим планам сразу! Господа офицеры, слушайте приказ! Основные силы высаживаются на юге и атакуют Димас с суши. «Гранма» не вооружена и поэтому останется в рыбацком поселке до конца операции. «Печкин» после высадки возвращается сюда и открывает огонь из орудия по южному причалу. «Беда», пока будет идти высадка, займет позицию для прорыва к северному причалу. Сигналом для вас, энсин, станет первый выстрел с «Печкина». Сигналом «Прекратить огонь!» для «Печкина» будет… зеленая ракета. А основные силы, начиная атаку, объявят об этом красной. Основными силами десанта командую я, капитаны вооруженных кораблей принимают решения самостоятельно, по обстановке. Все, господа, по местам. Времени у нас осталось не так уж и много. Да, и еще одно — мисс ди Фейро, вместе с аппаратом дальней связи, прямо сейчас переходит на «Гранму» и тоже остается на ней до конца операции… — Капитан Макферсон! — Эйли начала возмущаться, но он оборвал ее: — Мисс ди Фейро, это приказ! Потом можете пожаловаться, но сейчас извольте его выполнять! Этой операцией командую я! Бегом на «Гранму»!!! Фейри словно ветром сдуло — только светлые волосы, затянутые в «конский хвост», пронеслись над палубой, да каблуки простучали по трапу, ведущему вниз. Макферсон посмотрел ей вслед и подумал: — «Ты, девочка, конечно, „представитель нанимателя“, но от этого не перестаешь быть девчонкой, а девчонкам не место в бою! И дело не в том, что, если с тобой что-то случится, мне не простят этого твои друзья. Дело в том, что я сам себе этого никогда не прощу!»…05.06.1898 …Куба, к северу от города Пинар-дель-Рио… (раннее утро)
«Когда что-то подобное у меня было в последний раз? А чего думать — Колумбия! Причем было почти то же самое — утро, засада, пулемет, правда, не MG42-й на сошках, а старый M60-й, кажется, даже прошедший Вьетнам, — на станке… да и ждали мы тогда не конных „патриотов“, точнее, их „генералов“, которые должны удирать как раз в эту сторону, а сукина сына Хесуса Ганчо… на двух машинах. А приехало тогда три. И один бронетранспортер. Но мы его все равно „сделали“! Не помогла и „броня“. „Зулус“ ее тогда спалил на фиг. Из базуки. И сам лег. Да и не он один… Так вот почему мне все это так „ту“ засаду напомнило! Там вот так же лежал рядом — моим „вторым номером“, шестнадцатилетний пацан! Так же покусывал травинку. Только вместо „маузера“ „тот“ не выпускал из руки „беретту“. А остальное — один к одному…» Киборг покосился на Олле Ольсена и чуть не выматерился во весь голос. На всех известных ему языках. Этажей так на…дцать. Была у него для этого причина — эта вот самая причина лежала рядом и покусывала травинку… «Так… Спокойно!!! Это не „та“ засада. Это не „та“ страна. И вообще это не „тот“ Мир. И „тут“ тебе не „там“!!! Ничто не повторяется, и „тут“ тебе не надо будет смывать с себя кровь и мозги шестнадцатилетнего подростка… „Тут“ ты ведь знаешь, что делать… и как только он попробует рвануть вперед — двинешь его, на фиг, кулаком по затылку и аккуратно уложишь за камушек! „Там“ ты этого не сделал… и попробуй только не сделать этого „тут“, понял?! Понял. А теперь успокойся. Думай о другом. О том, что все те подразделения, которые могли это сделать, доложили о готовности. Что как раз сейчас майор Хорджес, этот чертов неугомонный дед, со своими кавалеристами входит в Хулио-Сангили. Что Бертран Лару и Джон Дуглас начинают штурм города Кортес, где удобно и в полной безопасности чувствовал себя штаб „2-й дивизии Пинар-дель-Рио“. Что Прайс и Конвей делают то же самое со штабом „1-й дивизии“ — в Плайя-Даянигуас. Что четыре роты батальона Ларсена и отряды наших „ополченцев“ сейчас выходят на горные тропы и перекрывают их ко всем чертям! Что десантные группы с рассветом уже высадились в Ла Фе, Димасе и Ла Эсперансе, „запечатывая“ вместе с Хорджесом все пункты для удобного отхода „патриотических шишек“ на западном побережье. Что старший Ольсен — в Пинар-дель-Рио, откуда руководит всей операцией и всеми войсками, в ней задействованными, в том числе и испанскими… полковник де Вега все-таки сумел убедить своих коллег. И что у рации на „Печкине“ — Эйли, а ей тоже всего семнадцать! Стоп. Кажется… Да, началось!»…С севера, куда уходила дорога, перекрытая отрядом Киборга, донеслись те звуки, которые все в засаде так долго ждали. Характерный треск «форматов». Беспорядочная стрельба из «ремингтонов», «винчестеров» и револьверов. А ответом на нее — не менее характерные, чем звук автоматной очереди, взрывы шестидесяток и полусоток.[77] «Легионеры» и «абордажники» начали атаку штаба повстанческого «корпуса». Значит, скоро противник будет здесь… «Добро пожаловать!»
Глава 4, послебоевая и политически очень неожиданная…
«Политика — это продолжение войны другими средствами…» — А вы уверены, что другими?!
08.06.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (вечер)
Подведем итоги… пока итоги не подвели нас! — Киборг встал и, подойдя к парапету, повернулся к остальным собравшимся на крыше «Замка». — Для начала — все ваши стоны о «Больших Потерях» можете засунуть… куда-нибудь. Куда именно — сами придумаете. Взрослые люди. Анатомию в школе изучали… — «Посмотри на результат, потом прикинь все другие возможные результаты, и ты поймешь, что для ТАКОГО результата это не потери!» Точка. Конец цитаты. Если ты об этом, — вскочила, сжав кулачки Эйли, — то я… — То ты сейчас сядешь на место!!! — Киборг, обычно спокойный и выдержанный, рявкнул так, что Лида, не ожидавшая такого рыка, не «села на место», а скорее, на него рухнула. — Я вас уже слушал… долго. Теперь послушайте вы меня. Молча! Имелась в виду другая цитата, но и эта тоже подходит… — «Запомните, на войне — убивают!» — Айсберг, посмотрев на горку сломанных спичек перед собой, отложил так и не раскуренную сигару. — Ты, наверное, это сказать хотел? Или что-то еще… на ту же тему? — Ну, об этом вы и сами неплохо знаете. Кстати говоря, «Молча!» — я имел в виду и тебя тоже. Так что будь любезен помолчать. И выслушать. Для начала то, что мне никак не дают процитировать — «Каждый выбирает для себя!» Знакомая песня, правда? А примерить ее на нашу ситуацию вы не пробовали? Например, подумать о том, что в нашей армии нет ни одного… призывника. Только наемники, которые прекрасно знали, на что идут, еще когда выбирали профессию, и добровольцы, которые тоже в курсе… твоей, Алекс, последней цитаты. Они САМИ это выбрали… — Другое дело, ребята, что НАША задача… — Барт, до этого спокойно сидевший в кресле, протянул Айсбергу горящую зажигалку и заговорил — первый раз за весь этот вечер, — ваша, моя, Киборга, Ольсена, Макферсона… да и всех остальных командиров тоже — действовать так, чтобы «худший вариант выбора» был оправдан. И в данном случае он оправдан полностью. Как раз результатом. Вопрос закрыт. Пора работать дальше. Game must go on![78] Извини, Киборг. У меня все. На крыше наступила тишина. Викинг, Эйли и даже Айсберг смотрели на Барта так, будто увидели его первый раз в жизни. ТАКОГО они от этого «вечного раздолбая» явно не ожидали. Киборг улыбался — он-то знал Игоря дольше… действительно, а чего вы ждали от ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО журналиста? — Все нормально, Барт. Когда в тему, то извиняться не за что, — наконец прервал он общее молчание. — Надеюсь, все ВСЕ поняли и подобных… истерик ни у кого из вас больше не будет. Вернемся к результатам операции. Что мы имеем в итоге… и что это нам дает? Первое. Провинция Пинар-дель-Рио — наша. Конечно, ее нужно хорошенько почистить от… «патриотов», но это уже не проблема. Их командование мы накрыли. Как там было о змеях — «Без головы остальное безопасно». И главное сейчас — не дать испанской армии заняться этим самостоятельно… — Это уж точно, — кивнул Барт. — Таких дров наломают, что только держись! Они по-другому не могут. Еще один момент. Для справки и общего развития — Пинар-дель-Рио сейчас — самый «испанский» район Кубы. Если здешних чиновников «привести в чувство», то с населением мы договоримся… — Правильно, здесь занимаются табаком, а не сахаром. И Картель пока еще не влез сюда всеми ногами. А теперь уже и не влезет. Ибо не дадим. В сущности, почти все его плантации были на востоке провинции, а их мы взяли еще ДО этой операции. Ладно, это на перспективу. Второе. Уже только в ходе операции на нашу сторону перешло до шести сотен «патриотов». И два раза — целыми ротами. Отец Лоренцо, судя по всему, справляется не хуже Падре, и зачистку мы проведем по «мягкому» варианту… опять-таки, если испанские чиновники и военные не влезут… — Знаешь, Киборг, а ты не совсем прав… пусть влазят! — Айсберг явно успокоился и опять начал мыслить логически. — Если местные фермеры-табаководы будут видеть в нас защиту не только от «патриотов», но и от испанских чиновников, то, по-моему, это будет совсем неплохо. А такую защиту мы им обеспечим… — Инициатива наказуема, — улыбнулся Киборг. — Вот ты этим и займешься, когда вернешься в Гавану. И еще… Нам же надо будет не только прикрыть их от чиновников, но и обеспечить вывоз готовой продукции. Связываться с доном Педро лично у меня никакого желания нет… Викинг, поговори с Раулем. По некоторым намекам, старший Кастро в Мексике достаточно серьезная фигура… и мы сможем провернуть это через него. В конце концов — теперь у нас в руках все западное побережье острова. Но опять-таки это на перспективу. Третье. Добыча нашей охоты. Для начала — «патриотические тушки». По степени «звездатости». «Подполковников» и «полковников» я не считаю… Такое впечатление, что в штабах у «патриотов» просто не бывает других «офицеров»! Половина из тех, что мы взяли живьем, вообще непонятно кто, но при звании! Далее пошли «генералы». Три «бригадных» и два «дивизионных», то есть все те, кто реально командовал боевыми частями, убиты. А не хрен собираться в одной комнате… когда туда две «шестидесятки» бросают! Плюс к этому — еще два десятка… ну и развелось же их, интересно, чем только испанцы в Пинар-дель-Рио все это время занимались? У нас в плену начальник штаба «Первой дивизии» «бригадный генерал» Луис Эрнандес и еще восемь таких же штабных крыс, как «полковники». Начштаба «Второй дивизии», к сожалению, успел уплыть на шхуне. Может, она по дороге утонет — Дуглас успел ей в корму три снаряда засадить. А может, и нет, но мне наплевать… — Это, в смысле — «И так хорошо»? Ты же вроде накручивал наших офицеров на тему «И чтоб ни один от вас не ушел!» — удивился Викинг. — Да, накручивал, но при таком количестве «неушедших» один-два сбежавших в сущности — допустимый процент потерь. Кто-то смылся бы в любом случае. Идеальных операций не бывает. Главное, чтобы ВСЕ не сбежали… а они не сбежали. Продолжим наш список. Из трех имевшихся в пределах нашей досягаемости «mayor general'ов» убиты двое — сам командир их «Шестого Корпуса» и какая-то «шишка» из «Западного Департамента». А какого черта эти кретины на пулемет в конную атаку пошли?! Как будто у меня было время и возможность их воротники разглядывать! Хотя они не так уж и важны были — обычные «звездатые патриоты». Зато вот третьего взяли живым. А этот третий стоит тех двух. Эйли, что бы ты ни думала, но он один оправдывает всю операцию. Были бы у нас ордена, их бы получили все, кто был в Димасе! За этого самого третьего. Вы такую везучую и скользкую тварь там взяли… Судя по выражению лица Киборга и по тому, какпри этих словах он сжал кулаки, какой бы «везучей и скользкой тварью» этот «третий» ни был, на этот раз ему крупно не повезло… и ускользнуть ему не удастся. В действительности, на эту «жирную утку» никто даже и не рассчитывал. Ну, кто мог знать, что именно в ту ночь Карлос Ролофф Миалоски, «генерал от финансов» и «свой человек» Картеля в высшем командовании «патриотов», будет проворачивать очередной гешефт?! Когда его опознали, сразу стало понятно, почему в Димасе были войска «патриотов», которыми там до этого и не пахло. И откуда там взялись корабли американской Береговой Охраны…05.06.1898 …Куба, Димас, временный штаб… и госпиталь… (день)
— Если бы мы успели раньше… — Гонсалес со всего размаху бил кулаком по стене, но даже не морщился. — Welcher Teufel wir so fur langerwartetes![79] — Заткнись, Фридрих! И прекрати ломать дом. — Айронпост, замотанный бинтами, как мумия, резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы и продолжил: — Если бы ты… «успел раньше», мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Потому что твоего «Печкина» просто утопили бы! Еще на подходе. Не наделали дырок, как сейчас, а пустили бы к черту на дно! И не спорь, — махнул он правой рукой — единственной не забинтованной конечностью, — я лучше знаю! Если бы только ты сунулся к причалу до того, как янки развернули все стволы на «Беду», у нас бы вообще ничего не вышло! Дьявол, Роберт Макферсон был прав — слишком много «если» было в нашем плане. Так что все, кто у нас выжил на этом долбаном причале, обязаны этим тебе! Тому, что ты подошел… и тебя не утопили, пока ты подходил. Подошел как раз вовремя и ко всем чертям смел янки с их палуб своими гатлингами и норденфельдом! — Это точно… нас бы там всех положили, — кивнул сержант Стивенс, нынешний командир уцелевших «курсантов». — Две шестифунтовки и кольтовский пулемет… не считая винтовок. А если, мистер Гонсалес, вы думаете, что успели бы спасти Артура… то есть лейтенанта Лоннера… Нет. Не успели бы. Его убили еще в начале — он разнес гранатой один кольт, но его сразу достали из второго… — А «Беду» они утопили бы в любом случае, — опять заговорил Лэм. — Вот только, Фридрих, если бы ты дернулся раньше — сначала утопили бы «Печкин»! Ну а так — пока они стволы туда-сюда ворочали, ты и подошел на выстрел гатлинга! Кстати, твоему кораблю и так досталось. А ты представь, сколько снарядов он получил бы, выйди на открытую воду хоть чуть-чуть раньше! Ну что, представил? — Спасибо, но что-то не очень хочется… — Гонсалес рассматривал свой разбитый кулак. Судя по всему, он уже пришел в себя и теперь почувствовал боль. — И так черт знает сколько мы будем стоять в ремонте… — Chi vivra vedra…[80] но не меньше месяца… если нам очень повезет, — угрюмо протянул Джузеппе Маргелло, механик с «Печкина». — Корпус-то залатаем быстро, но вот машина… хорошо хоть, тот снаряд не взорвался… и котел тоже… — Himmeldonnerwetter![81] — Фридрих опять начал ругаться, но дверь в комнату распахнулась, и, увидев входящих, он вспомнил, что все-таки в некотором роде офицер. Да и уж точно — кабальеро из Соноры. — Прошу прощения, сеньорита ди Фейро. Сеньор Макферсон, мой корабль в ближайшее время в море не выйдет. Пробоины в корпусе и поврежден двигатель. Для ремонта нам придется отбуксировать его в «Тихую Гавань». Здесь мы ничего не сделаем. Надо просить союзников… — Зачем же союзников… сами его на буксир и возьмете, — спокойно ответил тот. И улыбнулся ошалевшему мексиканскому немцу. — Принимайте командование любым из трофейных катеров… капитан-лейтенант Гонсалес. Мистер Айронпост, вы станете капитаном второго. Мистер Фукс их уже осмотрел. Оба в порядке, ну, по крайней мере, машины и корпус ниже ватерлинии. Так что — идите выбирайте… или первым будете выбирать вы, лейтенант? — Макферсон перевел взгляд на бывшего морского пехотинца и пожал плечами. — В любом случае, какой-то из них сегодня же — как только это станет возможным — отправится в «Алжир». С важным грузом, точнее — с вашим сегодняшним пленником, лейтенант Стивенс. С тем самым, что вы извлекли из-под ящиков…08.06.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (вечер)
— Кстати, Эйли, я знаю, ты навещала Лэма в госпитале, — Киборг повернулся к ней, — как он там? Когда я заходил, и он, и доктор Шрайбер спали, так что… — Мне сказали, через неделю уже будет на ногах, — Лида все еще хмурилась, но было видно, что она уже почти успокоилась. — Айронпост живучий, как кошка. И у него, наверное, как и у нее, девять жизней. Я, когда увидела его в Димасе, думала, что, наверное, его всего поломало… Особенно когда услышала рассказ о том, как он летел с «Беды»… до самого берега. Лежит весь перебинтованный, только руку и один глаз видно. А оказалось, что его просто всего щепками истыкало, когда под палубой катера снаряд взорвался! И до берега он, как выяснилось, тоже не долетел. Просто в воду упал, а потом Фукс его выловил, — она фыркнула и передернула плечами. — Знаешь, когда он услышал, что вместо «Беды» получит новый катер, вскочил, как ужаленный. Правда, в порту только и успел, что выбрать — Фридрих ему очередь уступил. Потом Лэму опять поплохело… контузия, сам понимаешь. Но зрелище было еще то… — Ну да — «Мумия»… какой там был последний номер? — Барт засмеялся. — Хотя без разницы какой… очередной. Да, Киборг, а что это за каракатицы такие в Димасе взяли? Паровой катер по размеру, но с вооружением канонерки… — А так и называется — артиллерийский… или канонерский катер. Только пушки и пулеметы юсовцы на них уже во время войны поставили. А раньше это были катера Береговой Охраны. Наклепали таких в свое время до черта и теперь вовсю используют, где ни попадя… хотя кораблики неплохие — скорость приличная, на волне устойчивые. Да еще и пушка-скорострелка калибром пятьдесят семь миллиметров на баке. Правда, кольты на них вдрызг разнесли. Один — гранатой, другой — шрапнелью «на удар». Я приказал гатлинги с «Печкина» снять и на них переставить. Старичок месяца два в ремонте будет. Пока мы детали закажем да пока доставим… — Про их новые названия уже все знают? — Барт обвел взглядом сидящих. — Ну, так слушайте, кто еще не в курсе — «Фобос» и «Деймос»! То бишь «Страх» и «Ужас». Интересно — чья была идея? Говорю сразу, я ни при чем! — Народное творчество, — махнул рукой Викинг. — Хотя я, может быть, «при чем». Лэм меня как-то спрашивал, что значит «Беда»… ну, я и перевел — дословно. По логике вещей, это и могло быть… примером для подражания. — Ладно, на сегодня, наверное, все — поздно уже, — Киборг оперся руками на стол и обвел взглядом всех остальных. Улыбающийся Игорь, задумчивый Влад, спокойный и невозмутимый Алекс, хмурая, но тоже уже спокойная Лида. — «Команда… — подумал он. — А ведь действительно, они — Игроки. Все, а не только Барт. Из молодежи в ходе операции ни один не облажался и не сорвался! Сегодняшний срыв не в счет, это просто была реакция на постбоевой отходняк… по мощности воздействия вообще-то сильно превосходящий привычный для них постигровой… — Киборг улыбался, глядя вслед уходящим. В основном — своим мыслям. — Ох, ребятки, тренируйте свои нервы! Вам это скоро понадобится — к концу месяца я собираюсь оставить вас здесь одних. А сам умотаю в Сантьяго — поближе к основным событиям. А вам четверым… Стоп. Еще же и Макс в Майями! Интересно, а что из него получилось в ходе такой „самостоятельной работы“? Значит, пятерым. Придется вам поработать здесь самим. Ничего, справитесь. Игроки — существа, легко адаптирующиеся… По себе знаю. Да и опыт — дело практики. А уж практики для получения опыта у вас будет достаточно!»…12.06.1898 …Республика Гаити, Кап-Аитьен, акватория порта… (вечер)
«Хорошо, что мы не сунулись на Багамы. Влипли бы „по самое не могу“… Хотя в том бардаке, который „здесь“ сейчас начался, могли бы и вывернуться… но что-то я в этом сильно сомневаюсь! Чертовы „лайми“, неймется им! Ну, какого хрена они влезли в эту войну — тут и без них разобрались бы!» — Ковбой раздраженно сплюнул за борт и закурил, разглядывая лодки, суетящиеся вокруг корабля. Того телеграфиста, которому он дал аванс и пообещал заплатить еще больше за «срочную доставку сообщения прямо в руки», видно не было. Значит, и ответа из Гаваны еще нет — для Гаити, а уж тем более для этого города, обещанная им сумма была, конечно, не запредельной, но довольно крупной. Такими здесь не разбрасываются… «Такого, судя по ее реакции… хотя это еще не показатель — могла и отыграть, не ожидала даже Элиза… — вернулись к последним новостям мысли Артема. — А уж как этого не ожидал я! „У нас“ таким даже и не пахло! Черт, да уже после того, как в войну влезла Италия, можно было сообразить, что здешняя реальность „поплыла“ и расклад сил в этом мире теперь не совпадает с „нашим“! Ладно, проехали. Я, в конце концов, не политический эксперт. Да, но голова-то у тебя есть? И в ней даже — ходят такие слухи — имеются мозги, а не только справочник по стволам и калибрам! Вот и думай. Головой. Что мы имеем на данный момент… кроме Италии, которая очень обиделась на Штаты за свой крейсер, а еще больше — за свои колумбийские инвестиции?! А имеем мы такую вот ситуевину — Англия объявила войну Испании. Та ответила и… И что? И пока — все. В этом веке дела быстро не делаются, и еще ничего не понятно…» — Месье Коуби! Месье Коуби! — Я здесь, Жан-Жак! — Билли махнул рукой. — «А вот и телеграфист… сейчас хоть кое-что прояснится! Надеюсь, что прояснится…»— Вот ваша… срочная телеграмма из Гаваны, месье Коуби… — А вот ваши деньги! — Ковбой, почти вырвав листок бумаги из руки улыбчивого и, по местным меркам, прилично одетого мулата, быстро пробежал глазами короткий текст — «Ганфайтеру — Баракоа. Флаг Конфедерации — Менестрель»… — А еще последние новости из Испании, месье Коуби, — добавил Жан-Жак, пряча в карман «честно заработанное». — Бесплатно. Все равно скоро их будет знать каждый мальчишка на улице. В Мадриде переворот — правительство свергнуто… В ответ Билли только и смог, что от всей души выругаться. По-русски. В других известных ему языках подходящих к этому случаю слов просто не было…
13.06.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (день)
— Господа, вы, наверное, уже догадались, почему и зачем я вас здесь собрал. Если у кого-то… есть сомнения, — Киборг глубоко вдохнул и обвел внимательным взглядом сидящих перед ним. Все они были (официально) гражданами Британии, — то поспешу их развеять… именно из-за того, что Англия вступила в войну. А это событие ставит нас… именно нас, господа, перед выбором — на чьей мы теперь стороне… В комнате повисла тишина. Все присутствующие только искоса посматривали на соседа — кто решится заговорить первым? Киборг тоже молчал, откинувшись на спинку стула. Не выдержал паузы один из лейтенантов — «зуавов» Макферсона… — А вы, сэр? Какую сторону выбрали для себя вы, мистер Киборг? — Эту. Ту же, что и сейчас, — спокойно ответил тот. — Я… надеюсь, что британские войска на Кубе не высадятся, но, в любом случае, мой выбор сделан… — Приплюсуйте меня, сэр, — не менее спокойно сказал Патрик О'Лири. — Ну, и еще всех моих ребят заодно. Новичков — тоже. С теми, кто уехал на восток, я не говорил, но я хорошо знаю Шона Каллахана — их вы тоже, можете вписать, сэр. Освальд Райан и Кевин О'Коннор, его лейтенанты, просто кивнули, подтверждая этим слова своего командира. А Джон Дуглас вдруг рассмеялся… — Ха! «Диких Гусей» вы могли бы и не спрашивать, сэр! Да и нас, кстати, тоже… шотландцы верны только Королеве… Которая здесь, на Кубе, уж точно не появится! На Правительство, даже если это «Правительство Ее Величества», мы плевать хотели! Так что наш ответ — какие у вас будут для нас приказы, сэр? Остальные шотландцы или тоже засмеялись, или (как Макферсон и ирландцы до него) кивнули. Киборг улыбнулся и посмотрел на пока еще не снявшего все бинты Айронпоста. Бывший сержант морской пехоты хмыкнул… — Ну, если Джон гарантирует, что Ее Величество здесь не появится, — протянул он и толкнул локтем своего механика. — Джозеф, а ты как думаешь, стоит нам ждать здесь, на этом чертовом острове Куба, Королеву Викторию? — Что-то я в этом сомневаюсь, Лэм, — так же задумчиво ответил Фукс и посмотрел на Киборга. — Сэр, если вы не против, я бы хотел сейчас вернуться на «Деймос». Там у меня до черта работы! Прошу прощения, сэр, но кажется мне, что… зря вы нас здесь сегодня собрали. Я так думаю, что остаются все… — Не зря, Джозеф, — ответил тот. — Я очень рад, что «остаются все», но… спросить у вас об этом был просто обязан, понимаешь? — Да, сэр. Вам нужно было убедиться…14.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (день)
— Ну, и что ты на это скажешь, Капитан? — Эспектро уронил на стол пачку газет и рухнул в кресло, вытянув ноги. — Лично у меня такое впечатление, что «этот» мир тихо сходит с ума… или, по крайней мере, — пытается сойти. Я, конечно, не историк… Но «у нас» ведь такого точно не было, правда? Я там, в горах, совсем отстал от жизни, так что просвети-ка ты меня — что вообще происходит? Эрк улыбнулся, поставил перед мулатом кувшин с соком — тот сразу же жадно за него ухватился и стал неторопливо перебирать газеты на столе… — «Huragua News»… а ее что — еще выпускают? «El Cubano Libre»… ну, понятно, куда ж в ваших горах без нее… «El Bolehn de Oriente»… и ее «английский вариант» — «Oriente Herald»… ага, вот и «основной источник» — «Las Novedades del Santiago-de-Cuba»… Все остальные — можно не смотреть. Они даже комментарии перепечатывают. Да и так, везде — одно и тоже. Кабель-то — тоже один…[82] — Так как ты это все прокомментируешь? А то до Карлоса я точно в ближайшие два дня не доберусь. И до Курта — тоже. А выходить на связь… — Ну, с этим все понятно: «Дольше молчишь — дольше живешь», первое правило нелегала. А вот с комментариями тебе придется немного подождать. Не хочу повторять одно и то же два раза. Отдохни пока. Сколько ты с седла не слезал? — В каком смысле — «два раза»? Ты еще кого-то ждешь? — Да. Он скоро приедет, думаю, где-то в течение часа. Интересно, а какой… набор газет будет у него? Скорее всего — тот же… разве что без «El Cubano Libre». Кстати, а какое у тебя там звание? И еще, портупея твоя в горах? — Да нет, портупея со звездочками… если ты именно это имел в виду, с собой, в сумке. А звание… «капитан»! Так что, кого из нас называть «капитаном», — это еще вопрос спорный… и не надо так ржать! Чего тут смешного? — Да нет, просто… ситуация здесь будет еще та… ТРИ капитана за одним столом обсуждают политические новости. Двое — из разных армий, а одного вообще просто так зовут… Слушай, Луис, надень, пожалуйста, портупею — очень прошу! Это ж будет такой сюр! Эх, жаль, что здесь фотографа нет… — А стрелять мне после этого не придется? Хотя, конечно, после капитана Гарсия и этого… не помню, как зовут — заместитель у твоего Эспады… Кстати, Капитан, а ты знаешь, что этими самыми вашими «Смертниками» ветераны в горах новичков пугают? Они же теперь — главные герои всех «Ночных Страшилок»! Где ты вообще этих психов откопал? Судя по рассказам, они страшнее тонтон-макутов… — Не знаю, по-моему, они — нормальные ребята. Ну, разве что крыши у них нет… а у кого из нас она есть? К тому же «откопал» их не я… — А кто? — Лейтенант Табити… то есть теперь более коротко — Лейт. Старое ее прозвище ты, пожалуйста, тоже забудь… как и мое. Тоже — во избежание… — Дьявольщина! ОНА тоже здесь?! — Эспектро резко вскочил и оглянулся, будто старался «ЕЕ» обнаружить. Причем почему-то — именно за спиной… — Ну, не могла же Лейт пропустить такое мероприятие… — Эрк, глядя на мулата, с тихим смехом откинулся на спинку кресла. — Луис, а ты случайно ничего не забыл? Например, того, что вы с ней вообще-то — на одной стороне… — Тьфу ты, черт возьми, — с видимым облегчением тоже рассмеялся тот, и, махнув рукой, упал обратно в кресло, — а ведь действительно! Ну, теперь мне все ясно! Кого же еще она могла найти?! Правильно тогда сказал Карлос — как бы дело не обернулось, в любом случае будет весело! С такими-то кадрами…14.06.1898 …там же… (немного позже)
— Добрый день, сеньор Гауптманн, — капитан Баррахес, входя в комнату, тоже, как и Эспектро до него, нес в руках пачку газет. — Что вы обо всем этом скажете?.. — Добрый день, сеньор Диего, — поднялся с кресла Эрк. — Для начала, пожалуйста, держите руки подальше от оружия и… познакомьтесь с… так сказать, своим коллегой. Разрешите вас представить… Капитан Диего Баррахес — Испанская Армия, батальон «Талавера». Капитан… Эспектро — Кубинская Освободительная Армия… — Рад с вами познакомиться, сеньор Баррахес, — широко улыбнулся и тоже встал с кресла невысокий, но широкоплечий мулат. Три серебряные звезды в ряд на портупее не оставляли сомнений ни в его звании, ни в его принадлежности… — Не сказал бы, что я… так уж и рад, — аккуратно положив газеты на стол, сказал в ответ испанец, правда, тоже улыбнулся. — Но за револьвер уж точно хвататься не буду. Да и знаете ли, сеньор Эрк, после «Дивизиона „Хосе Марти“» меня трудно чем-либо у вас удивить. По сравнению с новостями это вообще мелочь… — Ну, если перестрелки сегодня не будет, — снова уселся за стол Капитан, — тогда я прошу вас присесть, господа офицеры. Садитесь поудобнее, потому что в газетах еще не все новости. Мне только сегодня передали из Сантьяго несколько совсем свежих сообщений, в газеты не попавших. Первое — вчера, в бою под Кадиксом, англичанами была уничтожена эскадра адмирала Камарры. После чего этой ночью та же английская эскадра бомбардировала город и порт Кадикс. Что вместе с переворотом и начавшейся в Испании гражданской войной приводит нас только к одному выводу — Куба осталась с САСШ один на один. Да и все прочие испанские колонии тоже могут рассчитывать отныне только на собственные силы. Помощи из метрополии они, по крайней мере, в ближайшее время уж точно вряд ли дождутся… — Каррамба! Проклятые британцы, — взорвался Баррахес, — сожри их дьявол! Все, теперь нам надо ждать сюда еще и их десант! Вот Гомес обрадуется! — Диего Мануэль повернулся к «капитану-повстанцу», но радости у того что-то совсем не наблюдалось. Скорее, он упорно пытался не выругаться… — А вот английского десанта здесь пока что точно не будет! — Эрк улыбнулся и откинулся на спинку кресла. — Войск в Западном полушарии у них мало, а из Европы не пришлют. Им сейчас там совсем не до того. Вторая свежая новость. Кроме того, что Кадикс не сдался… да еще, по слухам, его батареи утопили кого-то из англичан, этой же ночью… время точно неизвестно, да, по-моему, точное время для самого сообщения и не существенно, испанская армия взяла Гибралтар! А утром отбила все атаки той самой эскадры из-под Кадикса! Причем это не по слухам. Информация подтверждена. В Гибралтаре сейчас испанцы… Он перевел взгляд с одного ошалевшего лица на другое. Выражение на них было абсолютно одинаковым. Что у «пришельца», что у «местного» в глазах можно было прочесть только одно — «Ну ни… себе!!!».14.06.1898 …Куба, недалеко от Баракоа, поместье «Новая Алерия»… (вечер)
— Знаешь, Билли, ты вернулся не просто вовремя, а очень вовремя! — Тигра все не мог успокоиться, расхаживая по террасе над морем. — Знаю. Еще бы пару недель задержки, и я даже из Европы мог уже не вырваться, судя по последним сообщениям оттуда. — Артема наконец-то отпустило напряжение, в котором он находился последние дни, и он расслабленно полулежал в кресле. — Хотя… кто его знает — может, с этим проблем бы и не было… — А он говорил не про Европу, — спокойно уточнила Миледи. — Просто сегодня из Тампы вышел конвой с юсовским десантом, так что — сам понимаешь… — Упс… Значит, уже началось… Стоп, — посерьезнел Билли. — Если флот вышел сегодня, то… как вы об этом так быстро узнали?! Что-то я сомневаюсь, что эта новость передавалась информационными агентствами… — Ну, не знаю, как там насчет журналистов, но в Майами об этом через час после отплытия знал любой бомж! — Тигра хмыкнул и махнул рукой. — Там ведь, на кораблях-то, тоже люди. И у каждого родственники… — Еще раз — стоп! Где Баракоа, а где Майами! А ну, колитесь, что вы тут без меня устроили? С «Хозяевами Портала» связались, что ли? У кого еще в этом Мире может быть такая быстрая передача информации… — Кстати, «предложение о сотрудничестве» поступало, но Аспера их так напугала, что, судя по всему, с нами решили «не связываться». — Миледи достала из шкатулки длинную сигарету и спокойно прикурила от горящей свечи — она была несуеверной. — У нас к ним тоже большой симпатии не возникло. Винегрет из советских интеллигентов и их бывших гэбэшных кураторов — на фига нам такой геморрой? Судя по всему, они там еще по-детски верят, что «деньги, сила и власть решают все!» — Хотя… они-то как раз, судя по некоторым данным, считают «детишками» как раз нашу команду! — Олег рассмеялся. — И, на основе этого мнения, не принимают всерьез. Короче, мы с ними не сошлись характерами… еще до свадьбы! — А по поводу… «быстрой передачи информации». — Юля пожала плечами. — Это же элементарно, Билли! «Свой человек в Майами». С рацией. И базы на западе Кубы. И телеграфный кабель. Вот и все секреты этой «неимоверной быстроты»… — Блин, я же сам с Бартом по телеграфу связывался… — Ковбой засмеялся и тоже закурил. — Действительно элементарно! Это у меня, наверное, паранойя начинается — от общения с Дювалями. Я под конец от Элизы уже прятаться начал… — Билли, как тебе не стыдно! Она же такая милая девочка… — Миледи с улыбкой погрозила ему пальцем. — Умница… красавица… шпионка… спортсменка… короче, ты был не прав! Это же было просто невежливо так ее игнорировать… — А что ты с ней сделал под конец? И это — человек, которого я считал образцом для подражания! — Тигра в наигранном возмущении всплеснул руками и наконец-то присел на парапет. — Ты привел эту — я не побоюсь романтического образа — невинную молодую леди прямо в — опять-таки не побоюсь, на этот раз готичности — цепкие лапы хищной и безжалостной Миледи! Самой жуткой Миледи во всех известных мне, а это, как минимум, в двух Мирах! Ай-яй-яй, какой ты бессовестный… — Да ну вас! Хорошо вам тут было — командой работать… Я, если честно, когда в Европе был, постоянно вас вспоминал. То одного, то другого, то всех сразу. Черт его знает почему… сентиментальностью я вроде не страдаю… — Ладно, хватит пока лирики. Сценка «Возвращение блудного Ковбоя» закончена, начинаем работать, — посерьезнела Юля. — Как там любит говорить мой брат: «Мы в цейтноте. Вообще-то мы всегда в цейтноте! По-другому у нас не выходит». Что сначала ты выслушаешь информацию от нас или выложишь свою? Наверное, давай сначала ты, но только основные факты, конспектом… — Все равно тебе еще перед Капитаном… — Тигра вдруг замолчал и посмотрел на Юлю. — Миледи, а мы ему ТУ новость… сообщили? — Упс… Нет… Стоп. Билли, ты пока погоди рассказывать и… знаешь, что — сядь-ка поудобнее. Сигарету отложи. Дыши глубже… — А давай ты не будешь сейчас сеансов проводить, а? — Тигра повернулся к насторожившемуся Ковбою. — Просто у нее это уже рефлекс — что «человека к новости надо подготовить». Тем более, так сказать… «потенциального родственника». Что, еще не понял? Совсем ты там, в Европе, расслабился… В общем, так. О первом пополнении команды мы тебе сообщали, а вот о недавнем сообщаю сейчас. Еще плюс трое. Варг — ты его должен помнить, по «стрельбищу»… — Билли кивнул. — Гарм… помнишь ли ты Мишку, я даже не спрашиваю. И Дана… — ЧТО?! Она в команде?! Но… — И не просто… «в команде»… Судя по слегка обалделому выражению лица, Артем уже понял, но пока еще не поверил. Он перевел взгляд на Миледи. Та кивнула и развела руками — мол, что же тут еще скажешь — если так вышло…Глава 5, опять неожиданная и военно-организационная…
«С такими друзьями никаких врагов не надо!» (Догадайтесь, о ком…)
18.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (поздний вечер)
Эрк, у нас… намечается проблема! — Лейт упала в кресло и с шипением втянула воздух сквозь стиснутые зубы. — Или даже целый комплекс проблем… — В бухте Гуантанамо? — Капитан подумал, что еще никогда не видел ее настолько уставшей. — Это настолько срочно? Может, ты сначала отоспишься? — Как только — так и сразу… — Таня благодарно улыбнулась Ведьме, которая поставила рядом с ней на столик кружку горячего кофе. — Спасибо, Дана… Капитан, не обращай внимания, я в порядке. Выслушай, а там уже и решай — насколько это срочно. Десант на месте. Вот только их в три раза больше, чем должно было быть. Мы парочку поймали… американские морпехи, как и положено. Теперь сядь покрепче и держись за воздух — это «НАШИ» американские морпехи! В смысле — «с той стороны Портала»… Если эти двое не соврали, что вряд ли — «потрошили» мы их качественно, то сейчас на плацдарме пять сотен «местных» маринеров и… вдвое больше «наших»! Что немного утешает — оружие у них «местное». У тех, кого мы взяли, были краг-йоргенсоны. Ну, и еще — броники и каски… тоже «местные». Эрзац, конечно, но… — Сюда ты их случайно не прихватила? — Эрк достал трубку, посмотрел на нее и положил на стол. Курить не хотелось. — Имею в виду маринеров… — Да там и привозить уже нечего было! — Лейт фыркнула, как кошка. — На то, что остается после «сеанса экстренного потрошения по-мексикански», даже я смотреть не могу… блевать тянет. «Смертники» на психоломку время не тратят — сразу переходят к третьей степени… для разминки перед четвертой. Стволы и броню привезли — потом на них полюбуешься. Кстати, жилеты хоть и эрзац, но револьверную пулю держат. Да и из «девяносто шестого» «маузера» тоже — на дальней дистанции… — «Девяносто восьмых» «маузеров» у вас с собой не было? — Нет. Я «весло» не брала, а у кабальеро они популярностью не пользуются. Итак, вернемся, блин, к морпехам. «Крагов», как я поняла, на всех не хватило, так что там у них есть еще «спрингфилды» и не меньше десятка «землероек». Ну и револьверы, как же без них — говорят, самые разнообразные. Вторая новость. Они зарылись в землю по уши — до сих пор копают. Как оказалось, при высадке их «тепло встретили». Причем у тех двух была полная уверенность, что «встретили» немцы… — Какие немцы? И как именно «встретили»? В Сантьяго есть несколько команд из Германии. Да и кое-кто из наци тоже под вермахт косит… — Эсэсовцы, блин! Плакат «Вступайте в СС „Викинг“!», бюст Адольфа Алоизыча, немецкие марши из-за холма… Выдумать такой сюр у этих маринеров мозгов бы точно не хватило! Может, это был кто-то из этих самых наци? — Что-то я не замечала за ними подобного, — удивилась Дана. — Они-то, конечно, психи, но… именно на ЭТИ темы такие ребята никогда не шутят. Может, другой кто-то так над маринерами прикололся? Чисто ради хохмы… — Ну, тогда хохма у них вышла знатная… — Лейт зевнула и сделала глоток уже немного остывшего кофе. — Кроме уже описанной мной «наглядной агитации», для этого веселого прикола были использованы минимум два «эмгэ» «сорок вторых», минное, поле, кстати, с табличками «Ахтунг! Минен!»… типа — «Мы честно предупредили!», не знаю сколько, но до хренища бутылок с «коктейлем» и опять-таки неопределенное, но вполне достаточное для того, чтобы устроить маринерам веселую жизнь, количество винтовок… может даже, если только меткость стрелявших морпехам не почудилась, с оптикой. Итог этой дружеской встречи — «местные» влетели на минное поле, «наших» накрыло бутылками, а от пулеметов и винтовок досталось всем. Спалено две шлюпки и изрешечена еще одна. На этом «приветствие» закончилось, и «комитет по встрече» тихо и незаметно исчез в тумане неизвестности. Антракт… — Ясно. Наша «Гуантанамская Побудка» накрылась медным тазиком… — Капитан махнул рукой и все-таки принялся набивать трубку. — Ну и хрен с ней. Кстати, что там с местным испанским гарнизоном и канонеркой? — Моя идея по-тихому, под шумок, прихватизировать «Сандоваль» накрылась не иначе как той же медной посудиной… из-за отсутствия в бухте этой самой канонерки. И не то чтобы она куда-то умотала… Ты, конечно, будешь долго смеяться, но знаешь, эти кретины… умудрились подорваться на собственной мине! Понимаешь, что от них осталось… после двухсот кило пироксилина и взрыва огнетрубного котла! — Лейт снова глотнула кофе. — С тамошними испанцами мне пообщаться не удалось. Они, наверное, по совету тех самых «эсэсовцев», убрались подальше от берега, чтобы флот из пушек не достал, но… местные «патриоты» не дали им далеко уйти. Доны сейчас практически в кольце, хотя все еще не сдались и упорно прорываются в направлении на Гуантанамо. Маринеры с плацдарма в этих боях почти не участвуют, но там и «патриотов» хватает. Просто кишмя кишат… как москиты — только успевай отмахиваться… — Вы поэтому там так долго — от «патриотов» отмахивались? — Да не то чтобы отмахивались… скорее, мы их ловили. Блин, да пока среди них найдешь того, кто хоть что-то полезное знает — десятка два перебрать надо! И то, если всего два десятка — считай, очень повезло. Мы, пока добыли там нужную информацию, где-то с полроты списали в расход… Мелочь, но приятно. — Так бы и сказала — ездила на охоту, — засмеялась Ведьма. — А то — «на разведку», «на плацдарм в бухте Гуантанамо надо посмотреть»… — Если бы ты сказала — «на рыбалку», — подхватила Лейт и тоже улыбнулась, — вот тогда бы точно угадала! «Рыбку» мы там все-таки наловили. Сам «генерал» Перес нам, к сожалению, не попался… Зато есть полный расклад по «патриотам»… и он меня не слишком радует. Работа «смиренных братьев» и то, что корсиканцы устроили в Баракоа «Ночь длинных ножей», почти на треть сократили «дивизию» Переса и… в Главном Штабе ему решили помочь. Подкинули еще два «полка» — из «Второй Дивизии». Тоже пехоту, так что у него их опять шесть… — Какие именно подкинули? — Были — «Сагуэй», «Майари», «Гуантанамо» и «Хатуэй», — Татьяна откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза, — теперь там еще «Куато Абайо» и «Монкада» — оба из Пальма-Сориано… и все «полки» толпятся возле бухты. — «Не стоит прогибаться под изменчивый мир…» — Капитан с довольным видом почти промурлыкал это. — Интересно, это работа Карлоса, или Гомес сам такой дурак? Хотя, может, это не их идея, а американского «советника»… которому сейчас наплевать на все, кроме обеспечения высадки… но все равно — очень хорошо! — Чему это ты так… радуешься? У нас теперь под боком, — пораженно посмотрела на него Ведьма, — прибавилось «патриотов»… Да они же на пути у Билли! — Дана, да успокойся ты… не паникуй. — Лейт, даже не открывая глаза, небрежно махнула рукой. — Ковбой с караваном пойдет по главной дороге — через Гуантанамо… в смысле, через город Гуантанамо. Спокойно проскочит, если еще не проскочил. А возле города сейчас полная тишина… Пойми, они же ВСЕ возле бухты… — На самом деле Билли УЖЕ в Гуантанамо. Извини, не успел тебе сказать — он выходил на связь совсем недавно, как раз когда отряд Лейт приехал, — Эрк встал, подошел к Ведьме и, крепко обняв, со смехом закружил ее по комнате. — Ну а радуюсь я человеческой глупости! Дуракам, не знающим законов природы! — Раздавишь же, медведь! Немедленно поставь меня на место! — Дана теперь тоже смеялась. — Вот, так уже лучше, а то всю закружил! Погоди-ка, а какие именно законы природы они не знают? Что-то я не поняла, объясняй немедленно! — Кстати, я тоже не совсем поняла, что ты имел в виду… — Лейт открыла глаза и, улыбнувшись, добавила ехидным тоном, демонстративно… но не очень плотно закрыв их снова: — Мне стоит выйти… или ты ее ненадолго отпустишь? — Отпущу… ненадолго, — сделав это, Капитан взял трубку и закурил. — А не знают они Закон Портного… в смысле «Закон Сохранения Материи»… «Если где-то что-то прибыло, то обязательно где-то что-то убыло»! В данном случае — в Гуантанамо у них прибыло, а… в Майяри и рядышком — на фиг убыло! А если еще и учитывать, что и после юсовской высадки войска «патриотов» никуда отсюда не денутся… становится совсем весело! Как ты думаешь, Лейт, что может натворить, допустим… хотя бы тот же наш горнострелковый батальон, который в начале июля должен прибыть сюда, в комплекте с Киборгом и Ольсеном, например, в городе Майяри? Или нет — возьмем немного шире… во всем Сагуа Танамо? Прибудут они морем, да еще вдоль северного берега… а «патриотов» там нет никого. Все здесь… — А рядышком, в Пальма-Сориано, тоже никого нет, они все тоже здесь! — Лейт тихо засмеялась. — Эрк, знаешь, а ведь это действительно очень смешно… обеспечить высадку амерам и… отдать за это… как минимум четверть провинции!20.06.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (день)
«И как Эрк умудрялся вести подобные совещания в стиле „дружеской беседы“? У меня почему-то сплошной канцелярит получается… Если не считать „сборы для своих“ и… ха! Понял, блин! Просто Капитан не видит в этом случае разницы между „нашими“ и „местными“! Особенно — военными… Черт, а у меня так не выйдет — я-то эту разницу вижу. Ладно, проехали. И вообще… Киборг — сволочь! Умотал в Ла Фе, на встречу со старшим Кастро, а меня оставил „начальником“… ну, и кто он после этого?! Хорошо еще, что все военные вопросы ведет Ольсен, а то был бы полный… и окончательный. А так — жить можно… Правда, недолго и в муках…» Айсберг в ходе этого «мысленного скрежета зубовного» не прекращал слушать доклады офицеров. Внимательно, чтобы ничего не пропустить. Разница между тем, что они говорили, и записанными у него в блокноте данными была незначительной, но она была… Свои заметки он сделал еще вчера, перед отъездом Киборга — за сутки кое-что изменилось. Правда, не очень многое, но… Иногда в мелочах-то и скрывается самая главная гадость! Пропустишь, и все — приплыли! Пока «гадостей» не было, и не факт, что они будут вообще, но расслабляться не стоит. Мало ли… «Кстати, интересно, а почему „и. о. командира“ Киборг назначил именно меня, хотя у него под рукой был Викинг? Причем его-то не надо было срочно выдергивать из Гаваны, да еще гоняя для этого катер — спустился этажом ниже, и все… Ну, пришлось бы отрывать его от Симоны, но это вполне выполнимая задача. Влад, конечно, влип по уши, но головы и ее содержимого при этом не потерял. Да и Симона, в сущности, нормальная девчонка. Практически „наша“ — даже удивительно. Чем-то на… мою Эйли похожа, только жестче… и безжалостней. Но это можно понять… зная ее биографию. Хотя Лида теперь тоже отнюдь не тот „цветочек“, что была раньше…» Алекс мысленно улыбнулся, вспомнив совсем недавнее происшествие. Тогда, на дороге из Гаваны в «Тихую Гавань», их попытались ограбить… какие-то, скорее всего, «гастролеры». Местные bandoleros[83] давно уже от людей в серой форме конфедератов и вообще от обитателей «Гавани» шарахались, как ошпаренные… или, раскланиваясь предельно вежливо, проезжали мимо. Было в свое время… несколько случаев. И уроки они усвоили. Эти же рискнули. А что — ведь легкая добыча! Молодая пара в открытом экипаже, всего с двумя охранниками! О чем вы, какие проблемы?! «Да уж, „гастролеры“ тогда конкретно нарвались. На три автомата — мой „Зубр“ и „форматы“ „легионеров“, а еще… на „Марголин“. Интересно, а что бы сказали наши киевские знакомые, увидев, как Эйли — в упор, с полным самообладанием — всадила по три пули в двух отморозков?! „Хипушка-лапушка“, говорите… „цветочек комнатный“? Ну а ЭТО вам как?! Правда, уже потом, когда все закончилось, на гасиенде… но это же — потом, когда мы одни остались! Ладно, хватит мне уже думать… о ней. А то ведь плюну на все и умотаю в Гавану, к Эйли. Черт, уже не в первый раз я ее оставляю, а все равно… Стоп. Не сейчас. Мечтать будешь потом…»Тем временем отчитались уже все, и майор Ольсен встал — начиналось то, из-за чего, по большому счету, сегодняшнее совещание и собрали. И из-за чего, в сущности, Айсбергу и пришлось за сутки осваивать почти весь имеющийся объем информации по нынешнему состоянию армии. После «охоты на генералов» подконтрольная территория немного увеличилась… где-то раз в десять. Испанская Армия и испанские власти? Вы что, смеетесь?! Ах, вы серьезно… Наивный вы, однако! Они-то здесь при чем?! Ведь не испанцы же провинцию очистили! Ну, кое-кто из них, конечно, в этом участвовал, но… ага, правильно — внимательно смотрим на офицеров в зале. Кто там у нас сидит рядом с Карлом Густавом? О, точно, испанский полковник Рамон Луис Карлос де Вега! Только вот… в форме майора Конфедерации. Его заместитель, капитан Мигель Риккардо, тоже в зале — так и остался капитаном. И не одни они тут такие…
А чего вы хотели? В Испании Гражданская война. Очередная. Может, офицеры и солдаты испанской армии, плюнув на все, и уехали бы домой — драться на этой самой Гражданской — каждый за свое, но… невозможно. Куба в американской блокаде. Да и не все поехали бы — у многих уже здесь, на острове, дом, жена, дети. А «подчиняться законным властям»… да ну вас в ад! Здесь, на Кубе, гражданские чиновники и высшее командование уже достали армейских офицеров так, что дальше некуда! Нет, конечно же, если бы американская армия была поблизости, все было бы иначе. Враг есть враг, и в этом случае — у человека чести! — выбора нет, вот только основной флот САСШ на востоке острова, где-то под Сантьяго. И десант будет там же. Ну а здесь, в Пинар-дель-Рио… то же, что раньше. Воры-чиновники. Дурацкие приказы из Гаваны. «Патриоты», за американские деньги купившие и чиновников, и командование. Стоп! Ну а это что?! (Или кто?!) «Карибская Конфедерация» какая-то… Очередные «патриоты»… да нет вроде. «Патриотов» и американцев они-то как раз бьют в хвост и в гриву. Без оглядки на «стоп-приказы» из Мадрида и Гаваны. Правда, немного странно бьют — не всех подряд, а стараются достать только «генералов»… рядовых и офицеров они к себе вербуют. Да и не только их вербуют — под знаменами этих «конфедератов» кого только нет! Может, и для «бездомных» испанцев там тоже место найдется? Да и священник советует… а как же доброму католику пренебречь советом святого отца?
Не обязательно мысли испанских офицеров и причины, по которым они «сменили знамя», были именно и только такими, но и эти тоже сыграли свою роль. Они, правда, еще косились на сидящих рядом с ними бывших «патриотов». Особенно на команданте Сирило Маркеса, за которым с начала года гонялись все испанские войска и герильеро в Пинар-дель-Рио, но так и не поймали. Причем все то же время за ним… охотились командование «патриотов» и войска Картеля — с точно таким же успехом! Кличка El Gato Salvaje полностью ему соответствовала — появлялся неизвестно откуда, исчезал неизвестно куда и не забывал при этом точно и болезненно ударить. Алекс тоже часто бросал взгляд в ту сторону, но не на самого Сирило, а на его… «военного советника»… начальника штаба… кем она там была еще? Из командиров-повстанцев она выделялась не так полом — женщины там были, как… тропическим маскировочным комбинезоном со знаками различия капитана американской армии и медалью «Пурпурное Сердце». За что конкретно Джейн Тай Уорд — офицер-аналитик Корпуса Морской Пехоты США — ТАК обиделась на собственную страну, почему выбрала именно ТАКОЙ способ мести и как оказалась… здесь и сейчас, так и осталось неизвестным. На эти вопросы она не отвечала. Киборг был знаком с ней еще «там»… и был «в курсе», но сказал только: «У каждого в душе есть свои змеи… и не будите чужих, вам что, своих мало?» Этим все и закончилось. «Будить чужих змей» почему-то никто не захотел…
07.06.1898 …Куба, провинция Пинар-дель-Рио, между городами Лос-Паласьос и Сан-Кристобаль, железнодорожная станция… (утро)
— Мы не сможем проехать дальше, сеньор Киборг, путь разрушен. — Рауль Кастро, поправив висевший на плече «формат», достал сигару и закурил. — Командир местного гарнизона поминает всех родственников Дьявола и их семейную жизнь, кстати, весьма противоестественную, с каким-то… «El Gato Salvaje». А служащие на станции говорят, что рельсы опять взорвали. Наверное, тот самый «Дикий Кот»… — Ремонтников они туда уже послали? — Киборг покосился на дымящую сигару и махнул рукой О'Лири и Конвею, приглашая их к участию в разговоре. — Нет, и пока даже не собираются, — пожал плечами Кастро. — Испанский капитан связался с Лос-Паласьосом и попросил пару блиндированных вагонов… но его оттуда послали. Сказали — только завтра. Да, и про командование из Лос-Паласьоса он в своей речи тоже упоминал… в тех же выражениях. А с Сан-Кристобалем связи нет. Наверное, взорвали не только пути. Без охраны ремонтники ехать отказываются… и я их вполне понимаю. А капитан не хочет посылать солдат без защиты… и его я тоже понимаю. В местном гарнизоне сейчас всего полсотни человек на ногах… — Спасибо, капитан. — Киборг не торопясь обвел взглядом офицеров. — Господа, как вы думаете… две сотни бойцов в нашем поезде равны полусотне испанцев в двух блиндированных вагонах? А то у меня нет никакого желания ждать до завтра… да и в «Замке», пока мы развлекались охотой на «патриотов», накопилась куча разнообразных дел! К тому же наша добыча в тюремном вагоне… и так воняет, а если мы задержимся еще на сутки, «тушки» вполне могут начать портиться… — Скорее, нервы моих ребят испортятся от жалоб и стонов, — брезгливо плюнул на землю Кастро. — Дьявол, да если ты назвался… «генералом», то хотя бы веди себя как генерал, а не как… крыса в мешке с гуано! Прошу прощения, сеньоры… — Не стоит извиняться, Рауль, — рассмеялся Роберт Конвей. — Думаю, ты высказал наше общее впечатление от «добычи». Из всей этой шайки разве что Эрнандес да его сын ведут себя как мужчины, а не так, как ты это только что описал!07.06.1898 …Куба, провинция Пинар-дель-Рио, между городами Лос-Паласьос и Сан-Кристобаль, железная дорога, недалеко от места взрыва… (день)
— Вы были правы, сэр, — махнул рукой в сторону леса Кевин О'Коннор. — Они не ушли и до сих пор здесь — ждут в засаде. И кстати, замаскировались так хорошо, что мы их еле обнаружили… раньше, чем они нас. Черт знает, сколько их там — мы не смогли подобраться ближе и посчитать. Какие-то они… слишком умелые. — Спасибо, лейтенант, можете пока отдохнуть, — Киборгповернулся к остальным офицерам, стоящим в тени вагона. — Я думаю, капитан Кастро, что ваш план у нас не пройдет! Если к этим ребятам не смогли подобраться вплотную даже потомственные браконьеры О'Коннора… то про ваших абордажников и говорить нечего! Придется в этот раз воевать «по правилам»… Черт, как же они не вовремя! — «По правилам» тоже не получится, сэр, — усевшийся прямо на землю разведчик отрицательно покачал головой. — Судя по тому, что я там видел, они не будут воевать «по правилам»… просто будут стрелять в нас из-за кустов и деревьев. Если мы пойдем в атаку, то умоемся кровью, сэр! А они в атаку точно не пойдут… С крыши вагона раздался удивленный вскрик, а потом один из снайперов Конвея, расположившихся там и наблюдавших за лесом через оптические прицелы, спрыгнул с нее и, подбежав к офицерам, доложил своему командиру: — Сэр, на опушке… машут белым флагом!07.06.1898 …там же… (чуть позже)
«Интересно, а какого черта они вдруг пошли на переговоры… — думал Киборг, наблюдая, как Освальд Райан в сопровождении двух „грэшемов“ приближается к лесу. Примерно на полпути они остановились, а с опушки им навстречу двинулась еще одна тройка под белым флагом. Киборг поудобнее оперся на стенку вагона, поправил MG и продолжил анализировать ситуацию. — Вариант первый — в этом отряде уже побывал кто-то из „смиренных братьев“, „прочитал проповедь“, а сейчас они разглядели наш флаг. В этом случае „патриоты“ идут сдаваться. Или просто поговорить… уточнить детали, так сказать, что тоже весьма неплохо. Вариант номер два — это ловушка. И чего они могут ей добиться? Разве что… убьют парламентеров, рассчитывая на то, что мы в ярости бросимся в атаку. Наихудшая вероятность. Мы-то, конечно, подстраховались, но… тут уже все зависит исключительно от везения бывшего сержанта Иностранного Легиона и двух бывших контрабандистов. Вроде бы те трое, среди нас — самые везучие. По крайней мере, в карты с Райаном никто играть не рискует. Другие варианты… нет информации для точного анализа. Так, встретились… — Разговор парламентеров был недолгим, а затем один из мулатов развернулся и побежал в сторону поезда. Киборг приник к прицелу, но больше ничего не случилось. — Значит, морпех… ага, сержант Рамирес, не спасается бегством, а несет сюда какую-то информацию…»— Вам передали записку, сэр! — О'Лири держал в руке листок бумаги. — Именно мне? Они что, — пожал плечами Киборг, — мою фамилию там написали? Или просто сказали: «Передайте-ка это вашему старшему командиру…»? — Не то чтобы вашу фамилию, сэр… прочитайте лучше сами… Киборг еще раз пожал плечами и взял у Патрика неровно сложенное послание. Развернул его, прочитал… перечитал записку еще раз:
«Рыцарю. Приходи — поговорим.Очень хорошо, что в вагоне никто не понимал по-русски! Иначе… имиджу Пола Киборга как расчетливого аналитика и хладнокровного командира был бы нанесен непоправимый ущерб. Мат был — этажей на… точно не подсчитать, на сколько именно, но много. Правда, матерился Киборг тихо, вполголоса, да и на лице его истинные чувства не проявились, но — тем не менее…Тай…»
20.06.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (день)
«Интересно, а что Карл Густав сказал, когда увидел нового… „зама по Аналитике и Спецназу“? Хотел бы я это послушать! А то мои познания в здешнем шведском мате не выдерживают никакой критики… пробел в образовании. С другой стороны, они же практически не общаются. Каждый занимается своим делом. Он — общей организацией, Тай — специальными операциями…» — тут Ольсен закончил обрисовывать обстановку, и Айсберг мгновенно выбросил из головы все посторонние мысли…— Итак, господа офицеры, в связи с вышеизложенным. — Карл Густав, опираясь на трость, подошел к карте на стене. — Первое. На основе ваших батальонов, майор Лару и майор Прайс, мы формируем две пехотные бригады по четыре батальона каждая. Вы становитесь их командирами, — легкая улыбка тронула его губы, когда он посмотрел на ошарашенных такой новостью комбатов. — Это нужно сделать быстро — как основу для новых частей используйте «временные» роты, которые мы сформировали для взятия Ла Эсперансы, и новые отряды «ополченцев». С последними вам поможет отец Лоренцо со своими «смиренными братьями». Еще три бригады будут «испанскими». Займутся их формированием майор Росарио, майор Ортис и майор Каррера. Господа, вам я тоже настоятельно рекомендую не отказываться от помощи отца Лоренцо… Ольсен пристально посмотрел на командующих округами Сан-Хуан-де-Маргинес, Консоласьон-дель-Сур и Гуане. Те в ответ понимающе кивнули. Им, испанцам «из метрополии», не нужно было объяснять, кем в действительности являются «смиренные братья». Да и, в конце концов, даже будь они все обычными доминиканцами, Святую Инквизицию в Испании тоже еще не забыли. И, кстати, в отличие от «цивилизованного и просвещенного мирового сообщества», там почему-то считали, что деятельность этой организации была нужной, полезной и даже крайне необходимой! — Второе, — дождавшись реакции, продолжил начальник штаба. — Майор Хорджес, ваш эскадрон тоже разворачивается в бригаду. У вас сейчас почти триста человек. В последнее время среди добровольцев из Мексики было много кавалеристов, кроме того, в Пинар-дель-Рио есть испанские конные подразделения — людей для этого достаточно. Надеюсь, с испанскими офицерами вы… договоритесь самостоятельно. — Конечно, сэр, — широко улыбнулся Джеймс Хорджес, — с этими сеньорами я уже воевал рядом, так что обязательно договорюсь! Конная бригада будет! — А теперь-то, что вас огорчит, майор… — Карл Густав пристукнул тростью. — Я официально, в присутствии свидетелей категорически запрещаю вам отныне… лично участвовать в атаках! Командуйте, пожалуйста, откуда-нибудь с холма… Я повторяю, это официальный приказ. Нарушите — переведу вас в штаб… и назначу интендантом. Судя по вашему грустному лицу, приказ вы поняли. Больше к этому возвращаться не будем. Третье. Охрана побережья. Майор Макферсон, с этого момента вы — Начальник Береговой Охраны. После совещания задержитесь, обсудим ее организацию подробнее. Майор Дуглас, вы тоже останетесь. Береговые батареи — ваша задача как Начальника Артиллерии. Четвертое. Ваша морская пехота, майор Оливейра, и… — Ольсен запнулся, как бы подбирая определение, — «рейнджеры» команданте Маркеса объединяются под одним командованием. С этого момента вы подчиняетесь непосредственно… советнику Уорд. Я вполне понимаю ваше удивление, Оливейра, но… это приказ. — Он просто еще не знаком с советником Тай, сеньор Ольсен, — ехидно улыбнулся «рейнджер». — Когда, майор, вы познакомитесь с ней поближе… Я гарантирую, что вас ждет множество очень больших сюрпризов… Как и меня в свое время. — Не думаю, что они для Рамона будут такими уж большими… — Кастро улыбался еще ехидней Маркеса. — Просто ты, Сирило, не застал здесь… кое-кого. После сеньоры Лейт и сеньориты Аспер… вряд ли советник может стать ЕЩЕ БОЛЬШИМ сюрпризом для майора Оливейры, чем эти двое — ты уж мне, пожалуйста, поверь… — Рауль прав, я — удивился совсем другому, — кивнул тот. — Сеньор Ольсен, прошу прощения, но… Мой батальон и отряд команданте — слишком разные. О, конечно, ваши бойцы, Маркес, неуловимы и непобедимы в лесу, но я сомневаюсь, что они хоть когда-то высаживались десантом с корабля… и вообще выходили в море! — Причины такого объединения, майор, — ответил Карл Густав, — советник Уорд объяснит вам сразу после общего — на отдельном совещании. Капитан Кастро, к вам это не относится. Ваша рота теперь будет подчинена командованию напрямую — как и все прочие отдельные роты и группы и как все корабли нашего «флота». Далее… Пятое. Ваши… батальоны «ополчения», господа команданте, частично перейдут в Береговую Охрану, частично вольются в формируемые бригады. Конкретные указания каждый из вас получит позже. Последнее… Представляю вам, господа, своих заместителей… кое-кто из вас этих офицеров знал раньше, правда, в другом качестве… Майор де Вега и… майор Эрнандес, встаньте, пожалуйста, чтобы вас рассмотрели…
19.06.1898 …Куба, база «Алжир» (Санта Педро дел Хуале)… (вечер)
— Киборг, а ты не мог бы мне объяснить одно из своих решений. По кадровой политике. — Айсберг не скрывал удивления. — Генерал-«патриот» в нашем штабе? Это, по-моему как-то… неестественно. Ты не находишь? — Не нахожу. Почему бы и нет? — Киборг улыбнулся. Алекс, не скрывающий свои эмоции… редкое зрелище, между прочим! — Во-первых, «патриоты» бывают разные. А некоторые из них — и такие встречаются — даже без кавычек. И есть у меня подозрение, что Луис Боливар Эрнандес — как раз из таких вот… — Только «подозрение», не уверенность? — Да, пока только подозрение. А насколько оно оправданно — время покажет. Во-вторых, Карл Густав, конечно, военный гений и в некотором роде фанатик, но… он не справится один. Особенно при наших нынешних масштабах… Значит, нужен штаб. Испанские офицеры, которые с нами сотрудничают, кроме полковника де Веги, опыта штабной работы не имеют. Командиры-то они неплохие, а вот штабники — увы. А тех, у кого на Кубе такой опыт есть, я предпочел бы… иметь на противоположной стороне. И чтобы им там не мешали — тогда победа нам гарантирована! — А как же де Вега?! — Исключение, подтверждающее правило! И, если ты заметил, из штаба его очень быстро выперли… и законопатили куда подальше. Так что с испанцами у нас облом, а больше никого под рукой и нет… — Кроме Джейн Уорд… — Тай не в счет! Был бы у меня выбор, — махнул рукой Киборг, — в «Замке» ее и близко не было бы, а уж в штабе — тем более! Сидела бы здесь, в «Алжире», обучала бы «спецов» — идеальный вариант! Для всех… и для нее, кстати, тоже… Короче, имей в виду, Алекс, капитан Уорд — это… тот самый «рак», который «на безрыбье»! Был бы у меня хоть немного больший выбор… Ладно, замяли. Вернемся к нашему основному вопросу. В-третьих. Чтобы ты не считал меня… наивным и доверчивым альтруистом, сообщаю — точно известно, что «General de Brigada»[84] Луис Боливар Эрнандес очень любит своего единственного сына… мне продолжать? — Да нет, я сам продолжу… Сын его — тоже у нас. Заложником… — Айсберг криво усмехнулся. — Как гарантия лояльности отца… Правильно? — А ты что, думал, он мне просто понравился? — Киборг коротко хохотнул. — Это, кстати, тоже! Будь он таким же дерьмом, как все остальные — закончил бы так же, как и они. И там же. В лесу возле «Замка» места много… — …а акул в Атлантике — еще больше! Эту поговорку я уже слышал. Кажется, от Барта. Хорошо, со старшим Эрнандесом все ясно… — Так, теперь тебя интересует младший? Блин, Алекс… ты что, подумал, мы его в подвале держим?! Так сказать, в холодке — чтобы не испортился?! Плюнь и забудь, не позорь Миледи! Сам же заявлял, что ты ее ученик! Вот и думай… как ее ученик, а не как советский интеллигент, начитавшийся «Огонька»! Дано… Пареньку шестнадцать. Воспитан был на кодексе чести и… рыцарских романах. Короче, романтика из него так и прет! Какие еще данные тебе нужны? — Симону Дебре попросил поделиться воспоминаниями? — Айсберг улыбнулся. Дополнительных данных ему явно не требовалось. — Или младшего Ольсена вполне хватило для его полной обработки? — Олле сам справился. Еще в дороге пересказал Антонио Луису парочку историй «От братьев Дебре», и уже на второй день парень был «готов». Обошлось без «тяжелой артиллерии»… то есть Симоны. — И в каком он теперь отряде? Или нет, погоди… Точно! Ни в каком. Ты вместе с Олле Ольсеном его в «Замке» оставил. И не влезут пацаны никуда, и отцы спокойнее будут. А кто его… куратор? — Тай. Куратор младшего Эрнандеса… да и тренер — для обоих… — Киборг, видя удивление собеседника, опять рассмеялся. — Алекс, я ведь говорил тебе: «Будь у меня больший выбор…»! Кроме того, что она достаточно неплохой аналитик, Джейн еще и «Инструктор от Бога»! Черт, да всего за два месяца она сделала из обычного… отряда «патриотов» профессиональных «лесных призраков»! Так что сейчас мальчишки в надежных руках! По крайней мере, бойцы из них после «Школы капитана Уорд» будут просто загляденье! А если что-то… пойдет не так, — он внезапно оборвал смех, — Джейн колебаться не будет — не в первый раз… Ладно, до встречи! Киборг хлопнул Айсберга по плечу и быстрым шагом пошел к причалу. Но если бы Алекс умел читать мысли, то удивился бы в очередной раз за сегодняшний день. А может, и нет… В принципе, данная Киборгом характеристика — «достаточно неплохой аналитик и инструктор от Бога»… абсолютно не противоречила фразе: «Когда-нибудь, Тай, я тебя все-таки убью… рано или поздно, но обязательно!»…Аспера… 19.06.1898 …Куба, Сантьяго, бар «AIM»… (вечер)
А в это время в баре «AIM», в небольшом закоулочке за уставленным почти нетронутыми кубинскими блюдами — каньей (куриный суп с перцем) и филе по-креольски, столиком, сидела красивая девушка. Ее руки в задумчивости поглаживали струны гитары. «Ну, Дана, я еще тебе припомню, как ты мне удружила… с той песней и со своей манерой ее исполнения! — Аспера, обдумывая варианты „страшной мести“ Ведьме, не особо торопясь, настраивала гитару. — Хотя… с другой стороны — может, и к лучшему, что ты так „подняла планку“… и теперь всякие халтурщики здесь уже не котируются! Только вот и мне тоже приходится соответствовать нынешнему — между прочим, тобой установленному — уровню, а никаких иллюзий по поводу МОЕГО уровня у меня нет! Конечно, местные завсегдатаи вроде бы считают иначе… но я-то лучше знаю! Просто пока выезжала на репертуаре… — тут она проследила ход своих мыслей… и чуть не перетянула струну! — Блин, девочка, ты чего? Собралась остаться тут на должности „штатного менестреля“?! Тебе же завтра с утра выезжать в Дайкири! И лучше еще до рассвета, а то можешь не успеть! По большому счету, надо было умотать еще сегодня, но… Хреновы „акулы пера и фотоаппарата“ до самого вечера прособирались! Ехать на ночь глядя — при всей нашей охране… и моей собственной любви к этому времени суток — совершенно ненужный риск. Так что… сегодня мой „Прощальный Концерт“! Что ж, тогда держитесь, ребята… и помоги мне, Богиня!»20.06.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (день)
— Итак, господа офицеры, с военными вопросами на сегодня все… — Ольсен обвел взглядом зал и сел в кресло. — Прошу вас, господин Айсберг… — Господа, у меня небольшое… и не совсем военное дополнение к сегодняшнему совещанию. — Алекс встал и тоже внимательно оглядел присутствующих. — В основном оно касается нынешней… политической ситуации. А конкретно — нынешнего высшего руководства, как военного, так и гражданского, в Пинар-дель-Рио и Гаване. Сеньоры, я вполне понимаю ваше к нему отношение, — слегка улыбнулся он, увидев перекошенные лица испанцев, — но постарайтесь, пожалуйста, не так откровенно его демонстрировать. Хотя бы две-три недели. Максимум — месяц. Не больше… — Сеньор Айсберг, вы хотите сказать… — Риккардо широко распахнул глаза, а еще несколько испанских офицеров встали со своих мест… — Да — именно это. В течение месяца о существовании Карибской Конфедерации будет объявлено официально. Точная дата этого события пока неизвестна, но узнаете вы о ней заблаговременно. Очень желательно, чтобы высшее руководство, как раз то самое — в Пинар-дель-Рио и Гаване, узнало об этом последним. До тех пор все должно выглядеть как раньше. Вы понимаете, о чем я… — О том, что новые мундиры мы будем пока носить только в «Замке», — спокойно сказал де Вега. — Чтобы не испортить сюрприза… — Да уж, это точно! ТАКОЙ сюрприз портить не стоит, — засмеялся Каррера. — Как бы я хотел увидеть их рожи… в тот самый момент, когда они об этом узнают! Должно быть, это будет просто феерическое зрелище! Теперь в зале смеялись уже почти все — даже те, кто с «Большими Шишками» из испанской колониальной администрации лично не сталкивался — воображения хватило. — Ну, сеньоры, надеюсь, вы все поняли правильно… и языки распускать не будете. А если кто-то все-таки распустит… — и Айсберг посмотрел на отца Лоренцо, который скромно сидел в углу зала. Тот, заметив этот взгляд, тонко улыбнулся и кивнул, — …то «смиренные братья», в случае чего, знают, что делать…Глава 6, слегка семейная, тактическая и информационная…
«Информации много не бывает!»1-е правило разведчика…
«Информация лишней не бывает!»2-е правило разведчика…
«Он знал много лишнего…»Надпись намогильном камне…
20.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (вечер)
Слушай, Билли, а вы с Шафтером что, сговорились? — Эрк рассмеялся и пояснил несколько удивленному Ковбою. — Просто конвой с десантом тоже сегодня прибыл. Не мог, понимаешь, подождать немного — дать нам освоиться с твоими новыми железками! И вообще — а ну-ка, поворотись-ка, Билли… Кстати, я серьезно. — Здравствуй, братик. Давно не виделись… — Ведьма… выглядела смущенной, что для нее, в общем-то, было несвойственно. — Так получилось… Ковбой несколько секунд просто смотрел на нее, а потом — с радостной улыбкой сгреб в охапку. Дана спрятала лицо у него на груди… и не увидела, как он — беззвучно, одними губами, спросил у Капитана — «Когда свадьба?». Эрк в ответ погрозил кулаком и, тоже беззвучно, послал его куда-то… очень далеко. — Расплакаться, что ли? От умиления… — Лейт стояла в дверях дома, ехидно улыбаясь. — Такая семейная сцена… жаль, фотоаппарата нет — был бы компромат! Кое-кто в свое время ТАК высказывался о своих родственниках… В то, что Лейт может «расплакаться» вообще, а «от умиления» — уж тем более, естественно, никто не поверил, но «семейная сцена» завершилась — и у брата, и у сестры почему-то (причем одновременно) возникло необоримое желание ее стукнуть и они тут же начали претворять его в жизнь. Дане это, кажется — удалось. По крайней мере, она в этом была уверена! И не обращала внимания на Билли, потирающего левый бок — не до того ей было — думала, как бы исхитриться еще раз добраться до Татьяны, которая, непонятно как, вдруг оказалась на крыше веранды и теперь с довольным видом сидела там, нахально болтая ногами в воздухе… Разве что не мяукала, мерзавка! — По-моему, это бесперспективно… — Капитан, явно очень стараясь не засмеяться, демонстративно смерил взглядом расстояние. — Когда вы туда… заберетесь, она — или спрыгнет или перелезет на дом. Разве что запульнуть в нее чем-нибудь… — Перехватит… или просто увернется, — задумчиво сказал Ковбой. — Так что и это тоже не поможет. Придется ждать, пока сама слезет. Но это — вряд ли… — Ага! Можете на это даже и не надеяться, — кивнула Лейт, — мне и здесь хорошо! Весело, тепло, уютно и еще — прекрасный вид на красивый закат… — Интересно, а если попробовать тебя приманить, — Билли теперь вовсю улыбался, осознав комичность ситуации. — Например, чем-нибудь вкусным… — Разве что ты из Швейцарии сыр привез, — Ведьма, тоже «взглянув со стороны», хихикнула, — или шоколад! Больше она ни на что не поведется… — Сыр с шоколадом все равно не помогут! Я на это точно не поведусь — разве что на хороший старый клинок! Кстати, катаны не предлагать! — Ладно, заканчивай представление, — махнул рукой Капитан. — Пошли-ка в дом, а то сейчас еще Эспада прибежит… тебя спасать. Клинком… — А если без шуток… — Лейт спрыгнула и, мягко приземлившись, хлопнула Ковбоя по плечу, — то я рада тебя снова видеть, Билли!20.06.1898 …там же… (немного позже)
— Ладно, с твоими европейскими приключениями мы разобрались, — Эрк замолчал ненадолго, раскуривая трубку, — а на свои переживания по поводу Дюваля — наплюй и забудь. В творящемся здесь и сейчас хаосе… еще один Игрок — не критичен. Тем более, если он выставляет свои фигуры на нашей стороне… — Да, пока что на нашей. Как это ты обычно говоришь… кодовое слово — «пока что»! — Артем тоже закурил. — Какой у месье Огюстена приз в этой игре… я, например, не в курсе. К тому же… «не так страшен черт, как…». — «…как его малютка!» Я тебя понял, но… у тебя что, был очень большой выбор? Его у тебя вообще не было! А по поводу… «его малютки», в смысле, Элизы Дюваль… Тигра абсолютно прав — у девочки нет никаких шансов. Миледи «сделает» ее, не особо напрягаясь. Если бы тут был сам полковник Дюваль — тогда бы я поволновался, а так… не вижу для этого причин. Погоди немного, — остановил он вскинувшегося Билли, — вот я закончу мысль, а потом уже — будешь возражать! Дело в том, что ты… видишь в ней не нынешнюю Элизу, а ту самую мадам Элизу Дюваль, разведчика с пятидесятилетним стажем, почтенную пенсионерку, автора мемуаров и биографии своего отца! Кстати, ты ведь хорошо помнишь, как она умерла «у нас»? — Да, конечно, помню, — кивнул Ковбой. — Ей было уже под восемьдесят, когда в ее дом забрались грабители. Она тогда перестреляла их всех, но и сама получила пулю. Вызвала полицию и не дожила до ее приезда. — Все правильно. Только… это не та Элиза. То есть — не эта. Понимаешь ли, в чем штука — «та»… никогда не бывала на Кубе… — И никогда не встречалась с мистером Уильямом Коуби, — подхватила Ведьма, до этого просто тихо сидевшая рядом с Капитаном, — не говоря уже о некоторых других людях — ты их всех знаешь, братик! Подумай сам… это «той» было под восемьдесят, но «этой»-то — пока еще нет и двадцати лет! — Как раз двадцать ей скоро и будет, — махнул рукой Эрк. — Ну что — сообразил? В этой Игре она — внимание, кодовое слово — пока еще новичок! Твоя оценка полковника была абсолютно точной, но вот его дочери… не уверен. Короче, чтобы зря не сотрясать воздух, предлагаю подождать две-три недели, дать Миледи спокойно с ней поработать, а потом уже посмотреть на результат. В конце концов, где — мы, а где — Баракоа. Давай-ка лучше перейдем к текущим делам… — Узнаю Капитана, — улыбнулся Ковбой. — «Проблема, не являющаяся проблемой в данный момент, в данный момент проблемой не является!»… так, кажется? Ну ладно, к текущим, так к текущим… блин, как меня в дороге эти дожди достали! Нет слов, одни выражения! А уж как выражались швейцарцы… — Вот, кстати, о швейцарцах… те, что с тобой приехали — это и есть та самая рота? Как-то маловато их для этого, хотя… двенадцать пулеметов — очень весомый аргумент! У нас в пулеметной роте — восемь «машинок»… — Нет, это — не рота. Раум и его люди пока остались в Баракоа. А приехал, можно сказать — инструкторский взвод. Кстати, «машинки» у них — наши… в смысле — наша собственность. Я прикинул, что, может, вы здесь пулеметчиков и подготовили, но уж с особенностями швейцарских изделий они точно не знакомы. Между прочим, Армия Швейцарии к ним на данный момент никакого отношения не имеет. Хотя подавляющее большинство действительно из Швейцарии. Наемники. Многие знают испанский. Ну а английский знают почти все. «Машинки» они тоже знают великолепно — вербовал я в основном «испытателей» с SIGовского полигона. Герр Краусберг разрешил, когда понял, что у него не получится уговорить меня остаться. Правда, какого хрена я так ему там нужен был, до сих пор не пойму… — Могу объяснить, если хочешь, — улыбнулся Капитан. — А где еще «гном» такого ценного сотрудника достанет? Да нет, не конструктора, — покачал он головой, заметив удивление Билли. — То, что конструктор из тебя аховый, он, конечно, быстро понял. Но вот генератор новых идей… да хоть конвейер вспомни! Я уверен, что, кроме него, было еще — много чего… ты даже мог не обратить на это внимания. То, что для тебя — норма, для «местных» — почти откровение… — Ну, разве что… да ладно, это неважно! Все равно — черта с два я бы там остался! Блин, да я дни до отъезда считал! — Ковбой засмеялся. Маузер, появившийся у него в руке, крутанулся вокруг пальца и снова исчез. — Кстати, Эрк, если ты вдруг вздумаешь меня использовать как… технического эксперта — ни фига у тебя не выйдет! Клянусь на стволе, что отныне — никаких мастерских, конструкторских бюро и прочего! Меня они еще в Швейцарии достали! Теперь я — только стрелок, так что — имей это, пожалуйста, в виду… и не смейся, я серьезно! — Никаких мастерских и прочего, говоришь… ладно. Согласен. Твое право. Но вот быть «только стрелком» у тебя не выйдет. Придется еще и командовать… и от этого тебе не отмазаться! Я — тоже серьезно… — Да хрен с ним, командованием, главное — никаких контор и мастерских! — Билли откинулся на спинку кресла и принялся сворачивать очередную самокрутку. — Знаешь, Капитан… только по пути из Баракоа я сообразил, чего же мне так не хватало в Цюрихе и в Европе вообще. Даже не всех вас… хотя и вас, конечно, тоже. Ветра. Неба. Солнца. Дороги. Тяжести оружия на боку. Врага в прицеле. Черт, ну не найду я нужные слова!!! Ты можешь считать меня романтиком, но — этого… — Ну, ты, блин… Америку открыл, — улыбнулась Лейт. — А кто из нас не романтик? Все, включая Капитана… хотя он в этом — никогда не признается! Да любой из Игроков романтик… просто романтика у нас… очень специфическая. Как и все остальное. Так что — расслабься, ты здесь не один такой…21.06.1989 …недалеко от северо-восточного побережья Кубы, на палубе корабля «Матильда» (под шведским флагом)… (день)
«Бедняга Варг! Мало того, что ему пришлось сопровождать караван из Сантьяго в Баракоа, да еще и — как только он его привел, тут же и „припахали“… по гражданской специальности…», — развалившись в шезлонге на верхней палубе, Тигра расслаблено курил, наблюдая за проплывающим по левому борту кубинским берегом и размышляя о последних событиях. Ему было хорошо… то ли от выпитого стакана «Мачете», то ли от того, что в ближайшие несколько дней он наконец-то отдохнет. В конце концов, ну какая же это работа — сопровождать груз? И даже если этот груз в основном состоит из оружия, патронов, артиллерийских снарядов и динамита — все равно, сопровождающий может спокойно курить, пить (конечно — не напиваясь вусмерть) и отдыхать. Особенно если ему — с верхней палубы плевать на взрывоопасное содержимое трюмов! Человек, который каждый день в своих мастерских имеет дело с тем самым динамитом — может себе это позволить. Привычка… и еще знание, что рванет, только если в трюм засадит снаряд какой-то шальной американский корабль. Но в этом случае — ничего и никак он сделать не сможет. Да и, скорее всего, почувствовать — тоже ничего не успеет. И какой тогда смысл волноваться? Только нервы себе почем зря трепать! «Да, не везет Варгу… СВД — еще в Дайкири отобрали, правда, он не слишком по ней страдал. В сущности, он не снайпер, а ганфайтер и, так же как Билли, предпочитает винтовке пару револьверов… или пистолетов. Хотя в отличие от Ковбоя, который на револьверы уже забил и теперь не расстается с теми „маузерами“, которые ему подарил вроде бы сам Федерле, Варг — „кольты“ оставил… Впрочем, от пары SIG IP он тоже не отказался — взял „как запасной вариант“… Ходит теперь с четырьмя стволами — и не тяжело ему? Впрочем, если человеку так хочется… разгуливать по мастерским живой рекламой Кольта и SIGa — кто ему доктор? Все равно, до того как я вернусь, пострелять он из них сможет только по мишеням в свободное время. Ну а его-то у Варга будет не слишком много, я, блин, по себе знаю! Если местных „мастеров“ не контролировать, они такого наворотить могут, что только держись! Если найдешь — за что… Черт, да пеоны из „Гавани“, по сравнению с этими… „спецами“ с сахарных заводов, работники, о которых можно только мечтать! По крайней мере, те умеют делать, что сказали… а не то, что им „кажется правильным“. Ладно, это уже, на данном этапе — проблемы Варга. Я надеюсь, что он с ними справится… и эти „мастера“ — ничего не подорвут!»… Олега отвлек от мыслей шум «этажом ниже», но, приподнявшись и рассмотрев, что там происходит, он опять уселся поудобнее. Просто лейтенанту Трауму опять что-то не понравилось, и теперь он объяснял своим подчиненным, «какие они кретины». В том, что среди десятка сержантов-инструкторов кретинов нет, Тигра не сомневался, но не видел смысла мешать воспитательному процессу. В конце-то концов, он, конечно же, «Один Из Нанимателей», но… Двадцатичетырехлетний мастер-оружейник, ни единого дня не служивший в армии, дающий «ценные указания» сорокадвухлетнему наемнику, стаж службы которого равен возрасту оружейника, кого и как тот должен «строить на подоконнике»… это несколько смешно, вы так не думаете? Тигра думал именно так и был абсолютно прав! У каждого свои задачи. Кто-то умеет делать оружие, а кто-то умеет его применять. Кто-то командует «в общем», а кто-то — в конкретных делах. И в Команде был принцип — «руководить должен тот, кто в этом деле — лучше остальных!» «Ситуационному Лидеру» подчинялись все. Просто, правда? А вот «нормальные люди» почему-то ВСЕГДА лезут на самый верх… и сразу — возникает сомнение в том, что же является… «нормой». На кой черт это надо — лезть не в свое дело?!21.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (поздний вечер)
На этой базе, хотя она и считалась временной, тоже оборудовали «штабной зал», и Капитан, окончательно перебравшись в «Три Дуба», обосновался именно в нем. Не до «звездной медитации» ему теперь было. События неслись даже не галопом, скорее на болиде «Формулы-1». И еще… На информацию, принесенную из «того» Мира, ну разве что кроме характеристик «местных» деятелей, да и то, как выяснилось, — не на всех и не всегда, уже почти нельзя было полагаться — здешняя история менялась… и не только из-за действий «пришельцев» — она уже «поплыла» самостоятельно. Лавина тронулась! Теперь ни Портал, ни его «хозяева» (или — «новые хозяева»?.. нужно было разобраться и в этом тоже, но — не хватало информации, хотя Гот уже выехал в Филадельфию — как раз для того, чтобы хоть что-нибудь узнать на месте), ни «интуристы» — для движения этой лавины были уже не нужны. А всеми их прежними планами и разработками «Как Мы Изменим Историю!» можно было с чистой совестью растапливать камины! Ни для чего другого они уже не годились. Впрочем, Капитана, да и Команды тоже, это все не касалось, у них таких «планов» просто не было! Была Цель… правда, появилась она уже в ходе Игры, но какая разница? Был Расклад… по крайней мере, та его часть, которая «на виду» — не у всех ли так? Были другие Игроки… известные и неизвестные, явные и скрытые, противники и союзники — в любой комбинации вышеперечисленных характеристик — это же Игра, как в ней обойтись без «партнеров»? Игроку, в сущности-то — больше ничего и не нужно! «Доска перед тобой, карты на руках, партнеры за столом… вперед!», а кто победит, решится в ходе Игры!!!«Ну что ж, оперативная ситуация пока в пределах предварительной схемы… что не может не радовать! — думал Эрк, неторопливо набивая трубку. — Испанцы отошли от Дайкири в полном порядке — Баррахес и его солдаты ускользнули прямо из-под носа у отряда „генерала“ Кастильо… Интересно, это тот самый, который обещал „отобрать „Тихую Гавань“ обратно!“ — или какой-то его родственник? А какая разница? Никакой. Все равно, так как я лично до него не доберусь, придется положиться в этом вопросе на ребят Карлоса… А на „советника“ и его парней в таком вопросе можно положиться! Далее… Мангуст и его группа идут с испанцами, остальные „артисты“ выходят пока на предварительные позиции. А за Дайкири следит Аспера со своей группой — там все наши „легионеры“ и с десяток журналистов и фотографов! Причем четверо из них… черт, не поверил бы, но… сам видел — „наши“ — студенты журфака, блин! И как она их нашла? Теперь за фото „юсовских зверств“… да и вообще — за пропаганду можно уже не волноваться. Совести у этих „акул пера и фотоаппарата“ нет и никогда не было! Если „горячих кадров“ не будет — пожмут плечами и сами организуют! Хотя, зная, как действуют американцы, вряд ли им придется это делать…» Капитан откинулся на спинку кресла и закурил. То, что Отдел Пропаганды теперь был практически укомплектован, а в Баракоа — уже разворачивали одну из привезенных Ковбоем типографий рабочие, навербованные той же Асперой в Сантьяго, снимало одну из основных проблем — без информационной составляющей вся предстоящая кампания была обречена на поражение. Была. Аспера, как вербовщик, превзошла все ожидания, ну а разработанная ей, вместе с «акулами», концепция «информационной войны»… это вообще было нечто! Причем… без использования принципов «Большой Лжи»! В этом «наивном веке» можно было обойтись и правдой, если ее соответствующим образом правильно подать. А уж в «правильной подаче» информации «акулы», несмотря на свое незаконченное образование, — разбирались прекрасно… «Так, что у нас по остальным позициям? Бухта Гуантанамо, плацдарм маринеров. Там сейчас засел Гарм с „Зубром“, рацией и полусотней „Джексонов“… Пока — все без изменений. „Дивизия“ Переса. Ее сейчас „пасут“ конные эскадроны капитана Гарсиа… и там пока порядок — испанцы заняли позиции возле города Гуантанамо, а оттуда их так просто не выковырять. Кстати, о Гарсиа… у него уже в сущности — батальон. Немного нестандартный — конно-пехотный, но тем не менее. Шесть сотен бойцов. Три сотни перебежчиков за неполный месяц, а с началом активных действий скорее всего будут еще и, судя по некоторым данным, будет их гораздо больше. Пора давать ему майора. Хотя, наверное, скорее — команданте! На момент „выхода из тени“ нам нужны будут чисто кубинские подразделения. Как и чисто испанские…» Эрк улыбнулся. Капитана Баррахеса под конец этой операции ждал небольшой сюрприз в виде предложения о переходе под другое знамя — с повышением в звании. И Капитан не сомневался, каким именно будет ответ Диего Мануэля, который сейчас, после начала гражданской войны в метрополии, уже не понимал, в какой армии служит и за какую Испанию воюет. Его подчиненные тоже этого не понимали, и, в сущности, от дезертирства их сейчас удерживали только честь и верность командиру, да еще то, что здесь, на Кубе, они — чужаки, а это… не способствует выживанию. «Ни он сам, ни его офицеры и солдаты никуда от нас не денутся. Хотя бы потому, что это — уже не три потрепанные роты батальона „Талавера“, а… „Отряд из Дайкири“. Или „Отряд капитана Баррахеса“. Вообще-то сейчас они скорее… как бы поточнее это сформулировать… о, точно — кондотьеры! Один из основных признаков кондотты уже налицо — верность исключительно командирам и друг другу. Сами они пока еще это не заметили, но и до этого недалеко, а тогда… мы их — просто наймем! Возможно, даже не за деньги, а за возможность „получить новый дом“… как и конфедератов. Кстати, тот герильяс, встречавший нас в Дайкири вместе с Баррахесом лейтенант Мардеро, это уже понял. Подумал немного и… приехал в „Три Дуба“. Вместе со своей ротой. Умный он парень, но ведь — совсем без крыши! Еще один, блин…» Капитан рассмеялся. Карлос Мардеро и его бойцы, при ближайшем рассмотрении, оказались кем-то вроде «смертников», только — в испано-кубинском варианте. Ну, а к сегодняшнему дню — уже и не «вроде», потому что рота бывших герильеро — в полном составе, вся, до единого человека — влилась в отряд Эспады. Что называется — сошлись характерами. Кстати, раньше главными героями «Ночных Страшилок Для Новичков» у «патриотов» были… именно герильясы Мардеро! Луис, узнав про новое пополнение «смертников», хохотал, как сумасшедший… и в очередной раз заявив: «Капитан, с вами точно не соскучишься!», — добавил, что «Корсиканцы» (такое прозвище получил отряд Картье) — тоже уже успели войти в «партизанский фольклор»! А если учесть еще и «страшные рассказы» о «дьяволах в серых мундирах»… «Ладно, „страшилки“ — „страшилками“… пусть подрожат, это полезно! Вернемся к более насущным вопросам. Рота Стэнфорда, почти сотня „смертников“ и снайпера из батальона Хартмана — участвуют в „кино“. Остальные отряды — стянуты сюда. Нужные точки… все под контролем. Остается только ждать… — Эрк опять закурил. — Ковбой приехал очень вовремя! Хотя все привезенные им „машинки“ в „кино“ задействованы не будут (мы просто не успеем подготовить столько расчетов!), в дальнейшем они очень пригодятся! — Капитан взял лежащий перед ним список и еще раз перечитал. — Черт тебя возьми, Билли, на такое количество пулеметов я не рассчитывал! Даже без учета швейцарской роты… а от нее я — вообще охреневаю! У них же там, блин, восемьдесят „машинок“ на двести человек! Правда, MG34-х… ну, то есть — SIG UMG — всего восемь, а все остальные — „ручники“, но… я все равно в тихом обалдении! И это — кроме того, что Ковбой нам привез сто восемнадцать „ручников“ и тридцать шесть „универсалов“! Про SIGовские копии ТТ я вообще молчу… — он погладил новенький SIG IP на столе и улыбнулся. — Плюс десять крупповских горняшек и две из них — уже здесь, так что в батарее у Диего Родригеса теперь четыре орудия…»
Эрк встал с кресла и начал неторопливо прохаживаться по залу, перебирая — кому, куда и как распределили привезенное из Европы оружие. «На запад отправили сорок „ручников“ и шестнадцать „универсалов“… несмотря на то, что наступления на Гавану пока не намечается — еще с Пинар-дель-Рио не закончили — лишними они там не будут. Баракоа — восемь SIG UMG в новой „тяжелой“ роте… командир — лейтенант Шеппард. Помню его… он из самой первой группы добровольцев, бывший сержант мексиканской армии. По шестнадцать SIG CMG — в каждом из двух „регулярных“ батальонов. Горная батарея — восемь крупповских орудий. Командиры, наводчики и прочие… специалисты там — швейцарцы, все остальные — местные… надеюсь, до начала наступления „гномы“ успеют их натаскать. Здесь… У Стэнфорда, кроме восьми MG34-х, теперь — еще восемь швейцарских „универсалов“. Тридцать новых „ручников“ отдали „стюартам“… Не зря Бишоп своих ребят на ZB30-х натаскивал! Конечно, „швейцарцы“ немного отличаются от „чехов“, но — не настолько сильно, чтобы драгуны не смогли их быстро освоить. Все остальные „машинки“ — шестнадцать CMG и четыре UMG — пока в резерве, точнее — у „инструкторов“. Расчеты для них надо готовить „с нуля“, до начала основных событий мы этого точно сделать не успеем, а значит, нет смысла дергаться. В конце концов, для обороны базы пулеметы нам тоже понадобятся. Атаковать „дивизию“ Переса все равно будет кавалерия, а вместо „Побудки“… придется устроить „Дьен Бьен Фу“ — намертво запереть маринеров на плацдарме! Сбросить их в море у нас сил не хватит, а вот на это мероприятие — вполне… — Капитан посмотрел на погасшую трубку, перевел взгляд на часы и улыбнулся. — Ладно, это дело будущего, а на сегодня — хватит…»
22.06.1898 …Куба, база «Алжир» (Санта Педро дел Хуале)… (утро)
— А где Киборг, в «Замке»? — Макс задал этот вопрос, как только увидел Айсберга, на причале, вместо — «Привет, давно не виделись!»… — Рассказывай мне… или это — только для Киборга? Я так и не понял, если честно, почему ты решил приплыть сам, — ответил Алекс, внимательно рассматривая приятеля. Тот изменился. Сильно. Нет, не внешне. Другой взгляд, иная моторика тела — движения стали более точными… и общее ощущение. Вместо прежнего «Своего В Доску Парня» перед ним стоял… да, скорее всего — «Опасный Тип». — «Ссориться с этим человеком не рекомендуется — очень дорого обойдется!»… или еще что-то в этом роде. — Мог бы и по рации передать. Кстати… «маску» снять не хочешь? — А на мне — какая? Ой, блин! Извини, совсем забыл — сейчас уберу, — спохватился Гот, и «Опасный Тип» исчез. Правда, «Свой Парень» не появился — взгляд остался таким же внимательно-оценивающим, хотя он явно расслабился. — Ну, а насчет — «передать по рации»… слишком большой объем. И вообще — с переговорами открытым текстом пора завязывать. Можем нарваться так, что мало не будет… — В каком смысле — нарваться? Стоп, ты же побывал в Филадельфии, — догадался Айсберг. — Информация получена от «хозяев» Портала? — Хрена! «Хозяева» теперь играют на другой стороне… и я вообще не уверен, что это — те же самые «хозяева»! Так где все-таки Киборг? — В Ла Фе, и вернется в лучшем случае послезавтра. Так что придется тебе или ждать его, или обойтись заместителем… в смысле — мной. — Поздравляю с повышением, герр Айсберг! Теперь, обращаясь к вам, надо будет добавлять «сэр»? Нет, лучше «майн фюрер». А если… — А если тебе вот прямо сейчас — дать в челюсть? — Не надо, сэр! Я обещаю исправиться, сэр! — Максим вытянулся по стойке «смирно», но долго ломать комедию не стал и, увернувшись от Айсберга, решившего выполнить свою угрозу, засмеялся: — Да ладно тебе, я же шутя! — Шутник, блин… Знал бы ты, Макс, как меня за последние дни все это достало! Сплошные «сэры»! Я теперь, когда немного побыл в их шкуре, начал понимать, почему Капитан с Киборгом — иногда так на людей кидаются… — Теперь и ты на людей кидаться начал, — хмыкнул Макс. — Расслабься, это еще не самое страшное. После моей информации, я гарантирую — тебе захочется кого-то убить. Давай-ка пройдем куда-нибудь в помещение, а то у меня… по поводу открытых мест и лишних ушей, с некоторых пор — прямо-таки профессиональная паранойя. Слишком уж я привык, что, кроме Рамиреса, его ребят, ну и еще конфедератов, вокруг только враги. Те, кому нельзя доверять. Или пока что нельзя, или — совсем…22.06.1898 …там же… (немного позже)
Эта хижина, стоявшая немного в стороне от остальных в поселке, использовалась обычно в качестве «гостевого домика» — небольшая, достаточно неплохо обставленная, а еще — как раз в секторе огня установленного возле причала пулемета. Так… на всякий случай… случаи-то, как и гости, бывают всякие! Кстати, эту особенность Макс заметил сразу и, кивнув на дежурный расчет, одобрительно хмыкнул. Судя по всему, гарантии безопасности действительно стали у него «конкретным пунктиком»… Да и внутри он сразу же, инстинктивно, занял место лицом к двери и спиной к стене…— Макс, а тебе не кажется, что это, — оценил его позицию Айсберг, — уже перебор? Все-таки здесь ты — среди своих и, по-моему, не стоит так уж… — Извини, но еще и как стоит, — перебил его Макс. — Я не хочу отвыкать — мне же сегодня вечером обратно… и не спорь — у меня завтра встреча с одним неприятным, но весьма полезнымтипом — из тамошних интендантов. Этот мистер Риган, ты уж мне поверь — еще тот, блин, волчара… не «хомячок» из Гаваны! — Как ты сказал, зовут этого «волчару» из юсовского интендантства? — Алекс тихо засмеялся. — Если это тот самый der Schieber[85] Риган, которого наши итальянские друзья еще в апреле облегчили на минный катер и груз сигар… — Ты знаешь… а вполне может быть, — сообразив, что именно так его рассмешило, Макс тоже улыбнулся. — Ну, по крайней мере, во флоридском интендантстве я других Риганов не знаю… действительно — прикольное совпадение получается… Teufel!!![86] Если я с ним договорюсь, то не вздумайте высылать — для встречи груза — князя Боргезе или… еще кого-нибудь из итальянцев! Риган обязательно кого-то узнает — он, я думаю, очень хорошо их запомнил — и тогда… mein sitzen im Dreck![87] — Да я уже понял. Пойдет один из наших катеров… или канонерка. Что именно он хочет тебе продать? Может — ну его к черту, и так обойдемся? — Оружие. «Ремингтоны», армейские «кольты», «гатлинги» и патроны к ним… Я с ним сначала поговорю, а тогда уже буду решать — к черту или не к черту. Посмотрю на месте. Ладно, отвлеклись — слушай про Портал и Филадельфию вообще… это весело! И есть у меня такое подозрение, что хрена лысого мы теперь попадем домой! Блин, как чувствовал — вовремя я купил тот катерок… потому что на поезде мы бы оттуда — точно не смылись! Особенно — после того, что там учудили братья Шейны… — Макс, заметив удивленный взгляд Айсберга, пояснил: — Они из тех конфедератов, которых я оставил в Майями, — помнишь, я просил еще людей, но Капитан сказал: «Тебе что, добровольцев из Мексики не хватает?» Вот я и начал… отбирать себе в команду тех, кто сможет там пригодиться, а то у меня был только лейтенант Рамирес и два десятка «зуавов»… для охраны их хватало вполне, но вот для работы… Так, вернусь к саге о Филадельфии… Первое. Маринеры пошли через Портал примерно в начале апреля… в первой партии их было не меньше пяти тысяч. Сколько прошло всего — хрен его знает! Дело в том, что «наши» юсовские морпехи жителям города очень не понравились… — И до какой степени они «местным» не понравились? — До степени, достаточной для перестрелки и поножовщины. Трупы были с обеих сторон, и после этого маринеров стали сразу же переправлять куда-то… а куда именно, мне выяснить не удалось. Второе. Сейчас сюда через Портал идет уже совсем не тот контингент, что раньше… как тебе вот такая новость — в некоторых районах города по-русски теперь говорить не рекомендуется — стреляют без предупреждения! И стреляют, между прочим, полицейские, потому что из этих «Новых Туристов» процентов эдак пятьдесят — «чисто конкретные пацаны»! — Ты это серьезно?! Ну, ни фига себе… — Абсолютно серьезно. Мы там несколько таких отловили… пальцы веером, ствол под мышкой, а уж понтов-то… на целый батальон хватит! Третье. Держись за воздух — у Портала сейчас ДВЕ группы «хозяев». Одна с этой стороны, а другая — с той. Именно у «той стороны» на службе — те самые отморозки, которые и поставили Филадельфию на уши… так что сам понимаешь, КТО там командует. Далее. «Здешние хозяева» вроде бы остались прежние, но… по некоторым данным, остались не все. Из всех прежних с начала апреля… ага, именно с того момента, как через Портал поперли маринеры, видели только двух, может — трех. И еще — «молекулярный дубликатор» у них сейчас явно не работает! Скорее всего по этой причине морпехов «крагами» и вооружили — не смогли ничего «нашего» изготовить. Четвертое. Судя по всему, нынешние «хозяева» и с той и с этой стороны договорились… «обнулить» всех «старых туристов». Нас просто не пропустят обратно… и это не слухи! Было несколько случаев, когда те, кто слишком настойчиво «стремился домой», просто исчезали, а один раз дошло до перестрелки у ворот отеля, в котором стоит Портал… Трое «туристов» тогда сбежали, и с двумя из них я говорил… а третий, кстати, исчез. Те, которые остались, были уверены, что не сам по себе он исчез… и, знаешь что — я им почему-то верю… — Да уж… действительно — весело! — Алекс встал и прошелся по комнате. — Макс, а может, все-таки дождешься Киборга? Честно говоря, ТАКИЕ новости… в пересказе многое потеряют, а ты сам там был и сможешь, если что, ответить на его вопросы. Да я, блин, и половины твоего рассказа правильно не запомнил! — Во-первых — ты врешь. Запомнил — все… а то я тебя не знаю! Во-вторых… — Макс достал из кармана тетрадь. — Здесь-то же самое, но — в письменном виде. В последнее время у меня появилась привычка дублировать информацию… на всякий случай. Ну и, в-третьих, — мне действительно НАДО вернуться в Майями… Айсберг посмотрел на него в упор, но, встретив уверенный взгляд, только пожал плечами. «Что ж, если Макс сам этого хочет, то… „Каждый выбирает для себя!“ Не имеет смысла отговаривать, если он выбрал… — Затем его мысли переключились на полученные сведения. — Не знаю, как на это отреагируют все остальные, но у меня то, что перекрыт путь „домой“… вызвало раздражение. Не люблю, если мне ограничивают свободу. Нет, не так… не — „Свободу“, а — „Возможность Выбора“! Господа „хозяева“, новые вы или прежние, не знаю, но… Вы нарвались!!!»…
22.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, севернее поселка Дайкири, площадка для наблюдения на высоком дереве (порода дерева не выяснялась)… (день)
— Капитан… комментировать будешь? — Аспера опустила бинокль и повернулась к Эрку. — А то я, честно говоря, не понимаю — куда они стреляют?! — По самой крупной цели, — ответил тот и, прислонившись к толстой ветке, начал неторопливо набивать трубку. — А единственная здесь крупная цель — поселок Дайкири. Точнее, после сегодняшнего дня — бывший поселок… Стреляют они весьма хреново, но, учитывая количество орудий и снарядов, этим можно пренебречь. «Укреплениям» тоже достается. Что не может не радовать — не зря ребята старались! И сами они после высадки эти окопы занять не смогут — просто нечего будет занимать. Кстати… жителям вы эвакуироваться предлагали? А то я заметил там нескольких… — Конечно — предлагали! За кого ты меня принимаешь?! — Аня поморщилась и достала из кармана сигареты. — Вот только… не все поверили… — Вы им сказали? Сказали. Они отказались? Отказались. Каждый сам песец своего счастья… вопрос закрыт. — Капитан закурил и поднес ей горящую зажигалку. — Наплюй и забудь. Нельзя спасти человека… от его собственной дури! — Да знаю я, просто… понимаешь, Эрк, но ведь… вместе с теми, кто… отказался, остались и их ДЕТИ! И сейчас они ТАМ, в этом… кошмаре… — Интересные подробности выясняются о Жрице Ллос, — задумчиво протянул Эрк. — Кроме того, что… ладно, о сем умолчим… она, оказывается, совсем не в курсе, чем именно занималась всю ночь ее охрана! Конкретно — Шон Каллахан и его ребята… а занимались они в эту ночь — исключительно мордобоем… так как эти хреновы пеоны никак не хотели добром отдавать свою чумазую ребятню! — Капитан громко рассмеялся и махнул рукой. — Прямо на север отсюда — в овраге… и поторопись, там с ними сейчас Дана, если не поспешишь — она их точно плохому научит! Последние слова он произносил уже в пустоту. На наблюдательной площадке о том, что здесь была Аспера, напоминал только запах сигаретного дыма…Глава 7, слегка военно-теоретическая, а потом засадная…
«Бывает время спать и время делать дела,Бывает время заходить на круг,Бывает время вставать и выливать из стволаРосу, скопившуюся к утру…»Олег Медведев
22.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, поселок Дайкири, вернее то, что от него осталось после нескольких часов артиллерийского обстрела… (вечер)
Генерал Лоутон уже несколько часов матерился как портовый грузчик, и офицер, попавшийся ему на глаза, рисковал «получить по полной программе» — и за себя, и «за того парня». Повод злиться у генерала был. На самом деле, этих самых поводов у него было множество, но основными были — «Какого черта мы все еще здесь?!» и «Когда же наконец прекратится этот бардак?!». То, что прекратить этот бардак, навести порядок и дать приказ о начале марша, в принципе, должен был ОН САМ, — все-таки командиром высадившейся дивизии был он, генералу в голову не приходило… Впрочем, два офицера, спокойно беседующих в данный момент недалеко от него, на разбушевавшегося американского генерала не обращали ровным счетом никакого внимания. В общем-то, правильно — какое им до этого дело? Истинные англичане, они ни в грош не ставили ни Армию САСШ, ни-ее (ха-ха!) генералов. А хаос, творящийся на месте высадки, только укреплял их во мнении: «Янки способны только с дикарями сражаться, и то — плохо! Чего же еще можно от них ожидать?»…— Что вы скажете об этих позициях, капитан Олдридж? — Джеймс Боттон-Джонс, то есть лорд Джеймс Боттон-Джонс, барон Боттон — полковник Армии Ее Величества, королевы Виктории, задал этот вопрос, небрежно похлопывая по ноге стеком. Лорд, с конца апреля назначенный военным наблюдателем в армию САСШ, теперь, с 10 июня, был в этой армии «Представителем Союзника», или… как бы это поточнее выразить… «Командующий Союзными Войсками» — вот так, наверное… — Испанцы хорошо поработали, сэр, — ответил непосредственный командир этих самых «союзных войск»… одной роты Эссекского полка, до недавних пор стоявшей гарнизоном в Кингстоне. Капитану Уильяму Олдриджу было уже за сорок, повышение ему не светило, и поэтому он спокойно достал из кармана сигару, закурил, а только потом продолжил: — Я думаю, сэр, что они ушли отсюда совсем не из-за кубинцев… и не из-за десанта. Будь я на их месте, то, два дня наблюдая за флотом, я тоже, посчитав количество кораблей, решил бы, что где-нибудь… подальше от берега у меня будет больше шансов, сэр. Слишком уж там… много орудий. — Это понятно, Олдридж… я поступил бы так же… — Боттон-Джонс, привычно потерев шрам, рассекший его левую бровь, криво улыбнулся, перехватив удивленный взгляд капитана. — Когда-то мне очень… наглядно пояснили, что солдат нужно беречь. Я знаю, какие именно слухи обо мне ходят, капитан… — Не понимаю, о чем вы, сэр… — Уильям попытался изобразить непонимание, но у него… не очень-то и получилось убедительно сделать это. — Все вы понимаете, капитан… я читал ваш послужной список — ведь до перевода в Вест-Индию вы служили в Капской колонии, не так ли? Значит, должны знать… ТУ историю… так вот, не вдаваясь в подробности… и не называя имен — с тех пор кое-что изменилось. В конце концов, вы можете в это не верить, но… лорды правят Британской империей так долго еще и потому, что умеют учиться на ошибках. В том числе и на своих собственных. Особенно если им на них… вовремя указать. Я не… оправдываюсь, Олдридж. Просто… имейте это в виду — вот и все. Кстати, а вопрос я задавал — именно про сами укрепления, а не про то, почему их оставили… — Укрепления… они, как бы это точнее сказать, — капитан, слегка ошеломленный речью полковника (о котором он действительно слышал кое-что… не очень приятное для Боттон-Джонса), не сразу собрался с мыслями, — они… немного странные, сэр. При всем том, что сделаны эти люнеты или… не совсем люнеты, я, честно говоря, не могу подобрать точного названия этим укреплениям, сэр, очень тщательно — создается такое впечатление, что их строили… как бы НАПОКАЗ… — Погодите-ка, Олдридж… Что значит — «не совсем люнеты»? Я присутствовал на встрече генерала Шафтера с командиром местных… патриотов, а он описывал — как раз систему люнетов и заграждений… Он ошибся? — Если вы не возражаете, сэр, — капитан указал рукой в сторону леса, — я хотел бы предложить вам пройти со мной. Там есть участок, почти не тронутый артиллерией… и мне было бы проще показать вам на месте… — Ну что ж, вы меня… заинтриговали. Идемте, Олдридж, посмотрим на эти ваши «странные укрепления». Все равно, в ближайшее время, — бросив небрежный взгляд на Лоутона, который орал на очередного подчиненного, полковник брезгливо передернул плечами, — здесь нам с вами делать нечего… Наши «доблестные, союзники» провозятся еще не меньше двух… а то и трех часов!
22.06.1898 …там же… (чуть позже)
Боттон-Джонс внимательно осматривал позицию, к которой его привел Олдридж (ротный опорный пункт… и почти не тронутый артиллерией — несколько воронок не в счет), и слушал пояснения капитана, а тот — кое в чем уже разобрался… — Я тоже, когда в первый раз увидел это, то рассмеялся, сэр… Ни одного прямого люнета… и вообще нет ни одной длинной прямой линии! Ну, просто… как будто здесь змея проползла или пьяный прошел… но вот потом рассмотрел повнимательней… и у меня почему-то пропало желание смеяться, сэр. Видите, как все это аккуратно сделано? Стенки этих… траншей, наверное, укреплены фашинами, на дне — решетки… чтобы и в дождь под ногами сухо было и вот — видите? Даже специальные подставки сделаны, чтобы удобнее выбираться. Нет, тут совсем не неумехи работали, сэр, а значит — знали, что делали! Подумал немного и, кажется, понял, почему так… Разрешите, я лучше вам это покажу, сэр… — Олдридж, дождавшись кивка полковника, махнул рукой стоящей в отдалении группе солдат из своей роты. — Стивенс, вместе со своими — ко мне! Дайка сюда свою винтовку, капрал, ну а все остальные пусть спустятся вниз и займут позиции для стрельбы… Противник будет атаковать из леса… Выполнять! Пока солдаты готовились «отражать атаку», он, вместе с Боттон-Джонсом, отошел на фланг позиции и, немного подождав, продолжил пояснения: — Сэр, главная опасность для пехоты в обычном полевом укреплении — противник зашел с фланга и теперь — простреливает его вдоль… Мы сейчас как раз на фланге, сэр, прошу вас, — капитан протянул полковнику «ли-метфорд», — попробуйте… подстрелить любого из солдат Стивенса! Представьте, что они противник… Боттон-Джонс, взявший в руки винтовку, тут же машинально вскинул ее к плечу, но сразу опустил и — в изумлении посмотрел на Олдриджа. Тот кивнул, улыбнулся и… приглашающе повел рукой в сторону занятого укрепления… — Да вы что, капитан Олдридж, совсем с ума сошли?! — Нет, сэр, просто… у вас это не получится. Как только вы прицелитесь в кого-то из них — он… просто сделает шаг в сторону и — скроется за поворотом траншеи. Прошу вас, пожалуйста, хотя бы прицельтесь. Вы видите, сэр? — Дьявольщина! Вы правы, капитан, — полковник, опять вскинув винтовку, теперь переводил прицел с одного солдата на другого, но тем действительно хватало одного шага, чтобы в них… уже невозможно было попасть! Он опустил оружие и повернулся к собеседнику. — Скажите мне, Олдридж, ведь солдаты капрала Стивенса тренировались в этом… упражнении — пока вы мне… докладывали? — Да, сэр, но… начали они свои тренировки только здесь… примерно час назад. В сущности, именно Стивенс и навел меня на эту мысль — «сделать шаг в сторону» и все. Странно, что никто раньше до такого не додумался… впрочем, это неважно. Важно то, что эти вот укрепления построил человек умный и… хитрый. Очень хитрый, сэр! Я прошелся по всем испанским позициям… Кроме того, что обходить эти укрепления с фланга бессмысленно… кстати, и с тыла — тоже, они все годятся для круговой обороны, а любое из них прикрывают два других, перед всей линией обороны сделано множество различных ловушек — от простых веревок, о которые очень просто споткнуться, потому что они натянуты невысоко над землей, — до волчьих ям с кольями, сэр! Я уже приказал всем солдатам быть чрезвычайно осторожными… — Интересно… это — очень интересно, капитан… — Боттон-Джонс, вернув винтовку капралу, неторопливо прошелся вдоль окопа, задумчиво его разглядывая. — Значит, вы считаете, что у испанцев есть… «кто-то очень умный и очень хитрый». Как вы думаете, Олдридж, а что этот человек делает сейчас? — Не знаю, сэр, но… ничего хорошего нам от него ждать не приходится! Кстати, я бы на его месте готовил для высадившихся войск какую-нибудь ловушку. Учитывая, сэр, что генерал Лоутон хочет идти ночью… — Я согласен с вами, капитан… ловушки, судя по всему, его… любимый стиль. К тому же действительно — ночной марш… и знаете, я думаю — одной ловушкой здесь не обойдется! Я попытаюсь объяснить это нашим… союзникам, но — вряд ли генерал меня послушает, хотя я все равно попробую его… переубедить. Прикажите разбивать лагерь, Олдридж, мы в любом случае остаемся сегодня здесь и никуда не пойдем… Да, и еще одно, капитан, — обязательно выставьте двойные караулы!22.06.1898 …там же… (еще немного позже)
Предсказание Боттон-Джонса, кстати, исполнилось в точности — дивизия генерала Лоутона двинулась в путь только через два часа… когда уже окончательно стемнело. А точнее — двинулись ее передовые подразделения, а основная масса войск «провозилась» еще не меньше часа. Британцы наблюдали за всем этим — с невысокого пригорка чуть в стороне от дороги, а солдаты Олдриджа, заняв тот самый «почти нетронутый» участок испанских укреплений и выставив караулы, готовились ко сну. Глядя на удаляющуюся нестройную колонну, которая освещала себе дорогу множеством факелов, полковник криво улыбался, вспоминая те слова, что небрежно бросил в его сторону командующий американским авангардом: «Если вы, милорд, ваши офицеры и солдаты так… боитесь ночных переходов, то… можете оставаться здесь сколько захотите. Надо же кому-то охранять выгруженные запасы — пока остальные будут сражаться… и ваша рота вполне для этого подходит… она позволит поучаствовать в бою большему количеству храбрых американских парней!» Для той же цели в поселке Дайкири, вернее — в его развалинах и вокруг них был оставлен еще и батальон волонтеров, но в отличие от англичан — эти расположились где попало и как попало — о дисциплине все они имели весьма смутное представление, а уж о караульной службе — вообще практически никакого…— Как вы думаете, Олдридж… — Боттон-Джонс все еще улыбался, — найдется хоть кто-нибудь, кто скажет генералу Лоутону… какой он, в сущности, дурак? — Я считаю, что испанцы вполне с этим справятся, сэр, — капитан тоже улыбнулся и, небрежно махнув рукой в сторону уходящей колонны, добавил: — Вот только поймет ли господин генерал то, что они ему скажут… или просто разозлится? — Не знаю, но… мне почему-то жалко его подчиненных, Уильям… — Мне тоже, сэр… надеюсь, хоть они сумеют понять разницу между испанцами и индейцами… если, конечно, успеют, сэр. С таким-то командующим…
22.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, возле селения Демайябо… (ночь)
— Как здесь все запущено, — протянула Лейт. — Ты знаешь, Крис, по-моему, ваши драгоценные ночные прицелы сегодня не так уж и нужны… с такой подсветкой-то. Такое впечатление, что они уже в Сантьяго настоящий карнавал устроили… — Скорее уж факельное шествие, но ты не совсем права, — австралиец покачал головой. — Я привык к тому, что противник не дурак и когда в них полетят пули, они обязательно погасят эту красивую иллюминацию. И с «подсветкой» — все… — Это-то понятно… но вот ДО того «ночники» будут только мешать. Да и к тому же… я не уверена, что они успеют вовремя погасить ВСЕ свои факелы! А что, если… ха! Крис, пусть половина твоих стреляет не по офицерам, а по факельщикам… чтобы они поняли: «факел — это смерть»! Нет, не половина — пусть по ним стреляют все! Все равно в том хаосе, который там будет, офицеров вы сможете засечь только случайно! В том случае, если заметите кого-то из них, конечно, — очередная пуля ему… Но факелы — в первую очередь! Пусть пугаются, бросают и… идут дальше без них! — Я понял, Лейт… нам действительно нужно не «выбить офицеров», а просто всех их задержать… и отсутствие света задержит колонну лучше, чем несколько убитых в авангарде командиров… Принято. Ты сейчас куда, то есть с кем? — С «Джексонами» — в Демайябо… среди твоих «профи» мне делать нечего — разве что зарабатывать себе стойкий комплекс неполноценности… — Лейт взлетела в седло и махнула рукой. — Все, до встречи — место сбора знаешь! — Вот сумасшедшая… тьфу ты — баба с дедовской винтовкой, а туда же… — Клаас, бур, постоянный напарник Криса, смачно плюнул на землю… — Эта «баба» перережет тебе глотку, чертов расист, а ты этого даже не заметишь! Пошли, они уже близко… а нам еще надо успеть на лежку. — Ну-ка, постой, сын кенгуру! Как это — не замечу?! — Клаас, заруби на своем бурском носу, что эту, как ты сказал — «сумасшедшую бабу», раньше звали — лейтенант Табити… сообразил? — Ты серьезно, Крис? Да нет, с ТАКИМ бы ты не шутил… — Клаас, споткнувшись, тихо выругался… правда, почему-то совсем не по поводу того, что чуть было не упал. — A la Mere de Diable sous la queue une telle nouvelles![88] «Если ругается по-французски, значит — поверил и… обалдел. А уж как я обалдел, когда узнал, кто она на самом деле… — подумал австралиец, укладываясь на заранее и тщательно подготовленную позицию. — Я-то сначала не поверил, пока не подтвердила Катрин… Стоп! Отбой! Скоро начнется работа…»22.06.1898 …там же… (чуть позже)
Огненная змея вызывала в памяти нечто знакомое, но не лично, а как будто с полотна киноэкрана. Старая черно-белая пленка и — бравурные марши «победителей»… «высшей расы»… ублюдков в коричневой и черной форме… — «Как в тире — стрелять… чуть ниже огня… в фитиль… Прямо в голову несущего факел!!!» — но тогда это было невозможно, хотя просто зашкаливало от этих огней и так же фанатично горящих глаз. — «Жаль, что вы — не немцы… не ТЕ САМЫЕ немцы. Хотя… у вас пока тоже неплохо получается. Пока. А конец вашей истории — пропишем мы! Как… делали это всегда. Не обижайтесь…» — Первый залп. Всегда внезапный, хоть и ждешь его и сама стреляешь, но… адреналин бьет в виски, а ты передергиваешь затвор. — «Может… стоило все-таки взять СВД? Нет, уже привыкла к этой…», — и стреляешь… стреляешь…У каждой змеи — есть голова. А на ней — есть нос. Что будет, если змею стукнуть по самому кончику носа? Неприятно ведь, правда? Змея тут же остановится, откинется назад, поднимется повыше и попытается укусить обидчика. А если вот так же ударить… колонну солдат? Армия — не змея, и она не сможет быстро остановиться… подняться и раздуть капюшон! Голове колонны не отвернуть от прямого залпа, и… начинается хаос! Те, кто идет сзади, напирают… Они пока не поняли, что же там, впереди, случилось. Передние пытаются бежать… или атаковать, но… Те, кто бежит, мешают храбрецам… а атакующие — трусам! Этот хаос ненадолго — рано или поздно кто-нибудь из командиров наведет порядок, но со стороны… очень интересное зрелище! Если ты не идешь в этой самой колонне… Особенно — в тех самых передних рядах! «Выстрел. Выстрел. Сменить обойму… Черт!»… — Откуда-то сзади вырываются всадники. — «Вашу мать! Куда вас несет?!» — Сектор обстрела перекрыт. — «Да чем они думают, идиоты! Сейчас же всех постреляют нахрен!» — Стрельба стихла, но внезапно по ушам ударили взрывы. — «Чертовы „смертники“! Да какого ж лешего!!!» — Остается только ругаться, потому что стрелять уже нельзя — впереди мелькают, будто вытканные из мрака силуэты… на фоне уже редких факелов это даже красиво… — Сеньора, быстрее! — Всадник наклоняется с седла и протягивает руку. На раздумья — времени нет. Рывок… Быстрее! Во весь опор! За спиной удаляются крики и выстрелы… — «Это задержит их… минимум на час. А может, и дольше — если они вздумают… еще и эту деревушку штурмовать. Давно уже пустую. Надеюсь, Крис и его ребята успели самых „умных“ поотстреливать!»…
23.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, на берегу реки Хурагуа, примерно на полпути между Дайкири и Сибонеем, участок дороги от гасиенды «Хурагуа» до брода через реку и заросли на другом берегу… (ночь, незадолго до рассвета)
— Жаль, что они так рано… могли бы и еще часок где-нибудь проторчать, — Билли с широкой улыбкой повернулся к капитану Стэнфорду. — Было бы виднее… — Да ладно вам, сэр… и так неплохо, — тоже улыбнулся тот. — Да к тому же… они поснимали свои мундиры — интересно, зачем? Я вам скажу, что… целиться в полутьме по белым рубахам — одно удовольствие, сэр! А вот то, что сегодня концерт начинают не мои ребята… действительно жаль. Они так долго ждали этого момента… — «Пострелять по янки…» — вы это имеете в виду? — Ковбой тихо рассмеялся. — Я думаю, что теперь случаев проделать это у них будет предостаточно… — Я тоже на это надеюсь, сэр… что-то они еле тащатся… странно, ведь дождя-то сегодня не было, дорога высохла… Да они вообще остановились! — Кажется, наши стрелки научили их осторожности… или напутали до паралича в ногах… Нет, опять двинулись… значит — недостаточно напугали… — Что ж, теперь наша очередь… учить их, сэр. Мои ребята и их «машинки» дают неплохие уроки, правда, плодами обучения могут потом воспользоваться далеко не все ученики. Черт побери… снова остановились… кстати, вы заметили, сэр… в отличие от того, что сообщила миссис Лейт, у них нет ни одного факела… — Ну, значит, кое-какие уроки янки все-таки усвоили… один — так точно. Правда, боюсь, такая… старательность им — ну нисколько не поможет… — Это точно, сэр… особенно, учитывая, что нам-то особо стараться не надо, еще вчера вечером… пристрелялись… ага… пошли наконец-то… — Судя по всему, это была их последняя остановка…Артем был прав — передовой дозор американцев уже подходил к реке… Брод был отмечен вешками, а на берегу вообще — высокими столбами, так что не перепутаешь, но как только первый солдат осторожно подошел к воде… почти, что у него из-под ног в небо взлетела сигнальная ракета! Та самая — «три зеленых свистка»… И густые заросли — на берегу, противоположном от дороги, по которой двигалась колонна — буквально взорвались пулеметным огнем. В грохоте восьми MG34x, такого же количества их «местных братьев» — SIG UMG, менее частом — шестнадцати ПКМов и гораздо более громком — четырех «Утесов», потерялись хлопки РГ40х, но результат их «работы» уж никак нельзя было не заметить — на дороге и частично — НАД дорогой, расцвели яркие цветы взрывов. (Двадцать четыре гранатометчика роты Стэнфорда тоже не забыли вчера пристреляться… как по дальности, так и по длине шнура!) И неважно, что в огневую ловушку попал только авангард дивизии Лоутона — никто и не стремился уничтожить ее всю… зато вот солдатам авангарда, судя по тому, с какой скоростью и, главное, СКОЛЬКО их, сломя голову и совсем не глядя под ноги, вломилось в заросли на «своей» обочине, — хватило по уши! Но вообще-то под ноги желательно смотреть всегда. Особенно, если среди ваших противников есть не только дисциплинированный капитан Стэнфорд… или даже «пулеметный фанат» Янош, но и — Гердан, у которого весьма специфические (саперные) навыки, не менее специфическое чувство юмора и большой опыт изготовления «сюрпризов» из чего угодно — включая снаряды различных калибров. («Ну, я же говорил, что они — не отличат этого от артобстрела!») И — взрывы загремели снова… а под их аккомпанемент — отстрелявшие по ленте пулеметчики и все остальные участники «Fiery Show»[89] покидали окопы и по опять-таки — заранее, еще с вечера, отмеченным тропинкам выходили на дорогу. Когда там собрались все бойцы Стэнфорда и Яноша (Гердана и его саперов ждать не стали — у них было свое задание), то получившаяся в результате небольшая колонна, примерно двести человек, тяжело, но не слишком, нагруженных оружием и боеприпасами — не очень-то быстро (а, судя по всему, спешить им пока было особо некуда) двинулась к железной дороге… и к другим отрядам, которые пока еще активно не участвовали в «теплой встрече»… Ковбой, вместе с Хансеном (как выяснилось — этот норвежец напоминал викингов не только силой — подраться он тоже любил), отходил последним и, обернувшись на ходу, заметил (правда, зная — КУДА ИМЕННО смотреть!) что-то вроде светлячков, двигающихся невысоко над дорогой. Билли коротко и зло рассмеялся — это были вовсе не «светлячки», а «наголовники» людей из команды Гердана — за спиной отступающих они вставляли взрыватели в заранее заложенные на дороге мины…
23.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, железнодорожный переезд… (утро)
— У меня есть две новости… — Анджею, судя по всему, хотелось то ли засмеяться, то ли заматериться, — и, как всегда, одна — хорошая, а вот другая… Короче — Мангуст и его группа перестарались. Они так хорошо имитировали испанцев из Дайкири… и их «паническое отступление», что «патриоты»… тоже перестарались… увлеклись… и — со всего размаху влетели прямо в укрепления Ла Касимы! Лбом об стенку — хрясь! Только вот разбитого лба «генералу» Диметрио Кастильо почему-то показалось мало… — И теперь его отряд штурмует Ла Касиму… что там у него — «бригада», кажется? Два «полка»? — Билли невозмутимо пожал плечами и добавил: — Вообще-то и «у нас» Ла Касиму тоже сначала атаковали «патриоты», так что какая же это новость? — «У нас» там был один «полк» из его «бригады»… а не все три! Кстати — именно три, а не два, как «у нас». Примерно — две с половиной тысячи бойцов. Под Ла Касимой сейчас ОЧЕНЬ жарко, а у нас там все запасы. И мы до них не доберемся… — Черт! Про это я не подумал… — Ковбой оглядел временный бивак отдыхающих после перехода бойцов Стэнфорда и Яноша и опять повернулся к поляку. — В принципе у нас пока хватает и патронов и «стаканов»… ребята не слишком потратились. Кстати, об испанцах — они вроде тоже не должны были много стрелять — значит, и у них хватит патронов… Или тут у вас был бой? Да, и какая новость — «хорошая»? — Нет, особого боя не было… полусотня «патриотов» в Хурагуасито… Баррахес и его солдаты «сняли их с доски» даже не вспотев, — Анджей улыбнулся. — Знаешь, а ведь общение с вами и… вашими методами для него, как я понял, даром не прошло! Когда два десятка повстанцев в этом бою подняли руки, Диего Мануэль их потом построил, осмотрел, пару раз дал по морде и… поставил в строй. Оружия капитан им, конечно, не дал, — покачал он головой, заметив удивленный взгляд Билли, — а приставил к каждому по своему бойцу и назначил носильщиками, но все равно — симптомы налицо! А насчет хорошей новости… мы тут, на этом переезде — поезд нашли. — Погоди-ка, это как — «поезд нашли»? Какой поезд?! — На узкоколейке. Паровоз, пять платформ и девять вагонеток, наверное, такие себе здоровенные «ванны» с рудой… даже машиниста обнаружили! Правда, пьяный он был в сосиску! Но уже вроде бы очухался, кажется… Вот только чем это может нам помочь — не знаю. Была идея проехаться на нем до Васкеса или хотя бы — до Фирмезы, но вряд ли мы все в этот поезд влезем… да и толку? — Ничего, на потом пригодится — хрен его знает, что там Брюс с Куртом в Васкесе найдут, а так — паровоз у нас уже есть и даже с платформами. Да, кстати, какой участок дороги пристрелял Стефан? И где сейчас поезд? — Черт, а ведь точно! Билли, когда ваши немного отдохнут — сразу двигайтесь на Хурагуасито, потому что сейчас вы — как раз на пристрелянном участке! А поезд мы в сторону Фирмезы отогнали… вон и дымок… — Ага, понял… и уже увидел… — Ковбой задумчиво, посмотрел на переезд и вдруг щелкнул пальцами. — Слушай, есть мысль! Пока штатовцы возятся с минами Гердана, а мы еще здесь — пригнать сюда эти самые «ванны», которые с рудой и перевернуть их! Высыпать из них все прямо на дорогу! — Это в смысле — пускай повозятся? — А пока они будут завалы разгребать — тут-то их Стефан и накроет! Блин, а жаль, что Гердана здесь сейчас нет! Тогда бы мы еще и вагоны на дорогу уронили… и рельсы подорвали. Чтобы им работы побольше было… — Если есть взрывчатка — и без него обойдемся! — Анджей явно увлекся идеей. Как поговаривали — он любил делать «пакости». Особенно — противнику. — Я и мои парни тоже сможем это проделать — вагоны уронить и рельсы подорвать… Хотя, конечно, не так красиво, как подрывники Гердана, но сделаем… — Улаф, пригласи-ка сюда капитана Стэнфорда и командира Яноша, — «озадачив» слугу (или телохранителя… или уже — напарника… он и сам не знал, кем же сейчас для него является Хансен), Билли хлопнул поляка по плечу. — Да у нас этой взрывчатки — до той самой матери! Гранатометчики взяли двойной боекомплект, а в каждом «стакане» — динамитная шашка… сразу со шнуром! Так что быстро вызывай поезд, времени у нас не так уж и много… — Анджей кивнул и, достав рацию, что-то сказал в нее по-польски, а Ковбой повернулся к подходившим офицерам. — Джеймс, Янош — отдых окончен, так что поднимайте людей, но пока прикажите им просто перейти на ту сторону путей. Сейчас сюда подойдет грузовой состав… и мы начнем усложнять американцам жизнь! Капитан Стэнфорд, нам понадобятся «стаканы». Сколько-скажет командир Анджей, но надеюсь — не все, что есть… Да, кстати, Анджей, вагоны можно и не опрокидывать, а взорвать рельсы прямо под ними, по-моему, будет не хуже… — Посмотрим, когда поезд придет… может, так и сделаем, — ответил тот. — А все-таки что будем делать с «генералом» Кастильо и его «бригадой»? — Погоди немного. Мухи — отдельно, котлеты — отдельно. «Бьем морды в порядке живой очереди!» Сейчас — очередь янки. Ну а «патриоты» под Ла Касимой… когда все соберемся в Хурагуасито, вместе и решим — что нам с ними сделать…23.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, поселок Хурагуасито… (день)
«Ну, Капитан, спасибо, когда я вернусь на базу — обязательно тебя отблагодарю… рукояткой между глаз! Хотя, с другой стороны — сам виноват, когда Эрк назначал тебя „Старшим в этой банде из „наших“, „почти наших“ и „не совсем наших“… должность скорее посредника… или игротехника!“ — нечего было соглашаться! Поверил, блин, на свою голову, что „в принципе, командовать ты будешь чисто формально…“. Правда, до недавнего времени это так и было, но стоило планам пойти наперекосяк — как это с ними обычно и бывает, — сразу же выяснилось, что почему-то „чисто формальным“ мое командование считаю исключительно я сам! Но вот все остальные — причем они-то в отличие от меня действительно опытные боевые командиры — относятся к этому совершенно серьезно! Ладно, в конце концов — „а кому легко?!“… и к тому же „кто-то вроде посредника“ здесь точно нужен! Черт, пора вмешаться! Баррахес, Анджей, да и Стефан — тоже, уже за пистолеты схватились!»… — Билли решил, что «план — „Как именно я отомщу Капитану — за такую, блин, должность!“ — можно обдумать потом — в более подходящей для этого обстановке…», — и спокойно произнес: — Джентльмены, пожалуйста, держите руки подальше от оружия… ведь все равно первым выстрелю я… Кто-то из вас — сомневается, что я попаду? Испанец и поляк в этом явно не сомневались, потому что сразу же вытянули руки перед собой и дружно сделали шаг назад, а чех Стефан засмеялся и выложил на стол большой пистолет. Ковбой хмыкнул. Он сразу же опознал это «оружие» — «ударный маркер»,[90] причем очень хороший, «профессиональный». Такими часто пользуются охранники… и не убьешь «кого-то не того» и выведешь нападающего из строя, а если тот все-таки сбежит, то — помеченный ОЧЕНЬ плохо смывающейся краской. — «Зачем, интересно, он взял его с собой, может — как память о чем-то?»… — Вот и отлично. А теперь, пожалуйста, объясните мне, господа офицеры, — таким же спокойным тоном продолжил Билли, а потом — внезапно заорал: — Какого черта, вам что — пострелять захотелось?!! Ну, так прогуляйтесь к переезду — там мишеней на всех хватит!!! Совсем как дети малые, честное слово, — последние слова он снова произнес спокойно, даже задумчиво… и мысленно поблагодарил Миледи — оба спорщика стояли ошеломленные такими резкими перепадами. Теперь стоило «дожать». — Самое смешное в том, джентльмены, что вы оба правы… Прав капитан Баррахес, который говорит, что мы должны атаковать Кастильо… прав и командир Анджей, когда предлагает не делать этого — прямо сейчас… и вы оба — отлично это знаете! — Да ладно, командир, все нормально, — сказал чех. — Они просто… погорячились. Завелись — бывает. На самом деле это случилось потому, что каждый из них считает… заняться самим «генералом» Кастильо должен именно его отряд… — Стефан откинулся спиной на стену и улыбнулся. — Вот только вам не повезло, парни! Обоим не повезло. Его прикончит кое-кто другой… Сеньор Баррахес просто не в курсе, но Анджей! Ты же слушал Карлоса! Что там было про штабы? — Черт! Точно… — Анджей хлопнул себя ладонью по лбу и рассмеялся. — Прошу у вас прощения, капитан, я погорячился. К тому же действительно ни одному из нас он не достанется! Как только начнется атака — с ним покончат! — Вы меня тоже извините, сеньор… Значит, этот… сеньор Карлос обещал, — сразу сообразил, что к чему, Диего Мануэль, — что если мы атакуем — к Диметрио Кастильо, как это говорится… «неожиданно придет в гости толстый полярный лис»? Ковбой улыбнулся. Услышать это выражение от капитана Баррахеса он никак не ожидал! Хотя… ну чему же тут удивляться-то? С кем поведешься… — Именно так это и говорится, — кивнул он и понял, что совещание придется вести все-таки ему. — С «генералом» Кастильо понятно, но для остальных «патриотов» этим «толстым полярным лисом» будем мы с вами! Господа офицеры, я вижу это примерно так… и очень прошу вас, если увидите ошибку в моих рассуждениях, то поправляйте сразу! Атакуем незадолго до заката. Участвуют все, кроме Стефана… использовать его артиллеристов как пехоту — глупость, а все мины он высыпал на американцев. И очень хорошо высыпал! Они не решились идти дальше по дороге, а потащились в Сибоней по трассе узкоколейки. Далее… — Билли обвел взглядом офицеров. — «Черт! А ведь они же действительно считают меня командиром! Вот влип… Эрк, ты — сволочь!!!» — подумал он и продолжил: — Анджей займется штабом, чтобы никто не заменил нашего дорогого сеньора Деметрио. Мангуст с частью своих бойцов пойдет с ним, остальные его ребята будут проводниками для ударных групп. Таких групп будет восемь. В каждой — по взводу испанских стрелков, по четыре пулемета и по три гранатомета. «Утесы» в атаку не берем — оставим для охраны паровоза и платформ, вместе с бойцами Стефана. У нас есть раненые… к счастью — немного. Их вместе с тем, что не нужно в бою, грузим на те же платформы… в Хурагуасито — не должно остаться никого и ничего! Нам пока что везет, но как только янки… немного придут в себя, то они — обязательно вышлют сюда разведку. Зная их… привычки, а также учитывая вчерашние и сегодняшние события, я думаю, что численность ее будет не меньше полка! Вопросы или замечания по этой схеме будут? Если нет — за работу, джентльмены! Времени у нас мало…23.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, в зарослях между поселками Сибоней и Севилья, недалеко от фермы Ла Касима… (поздний вечер)
Вообще-то у «патриотов», атаковавших Ла Касиму, и так было немного шансов — укрепления там хорошие, а особого перевеса в силах нет… теперь — не осталось совсем. Кто-то так и оставшийся неизвестным (ничего странного — профессия такая) всадил две пули в голову их командиру — «генералу» Диметрио Кастильо… причем сделал это как раз в тот момент, когда в охрану штаба повстанческой «бригады» тоже полетели пули и гранаты. Нападающие не жалели ни того ни другого, и хотя было их всего-то чуть больше сотни, но… что могли «патриоты», в основном бывшие пеоны (да даже и бывшие гасиендейро!) противопоставить профессиональным солдатам? Наемники XXI века, прошедшие не одну «тамошнюю» войну, быстро покончили как с охраной, так и с самим штабом, а потом — в небо взлетела сигнальная ракета и в спину штурмующим укрепления повстанцам ударили винтовки, пулеметы и гранатометы…Да, все правильно — «ударили в спину»… а вы как хотели? В конце-то концов, это война, а не дуэль! А там «удар в спину» называется немного по-другому… «прозевали противника в собственном тылу». Разницу видите? Не «мы ударили», а «вы прозевали». Вот так-то! А тем, кто… «прозевал», — на войне приготовлено очень уютное место. Ага, то самое, которое немного ниже уровня земли. Это если их вообще похоронят. Не всем так повезет. На войне не всегда и не у всех есть время на похороны…
Глава 8, в основном информационная и снова предбоевая…
«Почему так случается в жизни — сигнал позовет,Словно чья-то рука твердо сердце сжимает…И кончается время покоя и снова — вперед!Так бывает, мой друг,Так бывает, мой друг,Так бывает…»
24.06.1898 …Куба, база «Алжир» (Санта Педро дел Хуале)… (утро)
— Ну… и что скажешь? — Айсберг дождался, когда Киборг дочитает отчет Макса и отложит тетрадь. — Что мы делать-то будем?.. — А ничего… пока, — спокойно ответил тот. — То есть как это — ничего?! Нам перекрыли дорогу домой, — удивился Алекс, — а ты… считаешь, что мы ничего не должны делать?! — Должны, но — не сейчас… я же сказал — «пока»! — Ты… имел в виду… — Айсберг надолго задумался. Киборг, очень внимательно наблюдая, как у будущего «Командующего „Группой Запад“» протекает «процесс анализа полученных новых данных и принятия решения в изменившейся ситуации», слегка улыбнулся. «Интересно, а он в курсе, что сейчас, в сущности сдает „экзамен на должность“? Немного рановато, правда, но очень уж для этого случай подходящий — изменение общей стратегической ситуации, напрямую не влияющее на оперативную и тактическую обстановку, а на конкретную стратегию влияющее минимально и только косвенно. От того, придет ли Алекс к правильным выводам, в конце концов — ничего сейчас не зависит, зато покажет, готов ли он уже к самостоятельным действиям… именно на уровне частной стратегии»… — Кодовое слово — «пока»… — Айсберг наконец заговорил, вроде бы размышляя вслух, но было понятно, что он уже пришел к определенным выводам и теперь просто озвучивает их, подбирая для этого ТОЧНЫЕ слова. — То есть мы… СЕЙЧАС ничего не делаем… потому что, не закончив партию, приниматься за другую… нерационально. К тому же… у нас мало информации, значит… Не сходится! — Поясни, что же именно у тебя… «не сходится»? — Наше бездействие, пусть даже это даст нам дополнительное время на разведку и возможность накопить силы, и… возможности Портала. Придется — «уходить в тень», а«ничего не делать» — ну никак не получается… — Дополнительная информация… — Киборг достал из бумажника листок бумаги и протянул Алексу. — Это список того, что мы получили в «Тихой Гавани» в конце апреля. А это, — второй листок последовал за первым, — прилагалось к «посылке». И что ты скажешь с учетом вот этого? — Что теперь — все сошлось! — Айсберг аккуратно положил на стол оба листка… список оружия и записку «В помощь отдыхающим!» — Эта «посылка», в сочетании с тем, что Анголец в Сантьяго продолжает работать по прежней схеме, меняет ситуацию. Или среди «старой» команды «хозяев» произошел раскол на две группы с различными целями или раскола не было, просто — «старые» были вынуждены отступить, оставив Портал «новым». Но, судя по «посылке» и методу ее доставки, «старые» сохранили доступ ко многим возможностям Портала, а «новые» — если вспомнить неработающий «молекулярный синтезатор» — ВСЕГО доступа к ним так и не получили. Плюс разные «хозяева» на разных сторонах Портала. Значит, их — уже ТРИ группы… с различными целями. Всем трем сейчас явно не до нас — им бы между собой разобраться! «Уходить в тень» бессмысленно. Продолжаем Игру, собираем информацию и — готовим контрудар! Время у нас пока что есть… к тому же — «если посидеть на берегу реки, то рано или поздно мимо пронесет труп твоего врага!»… — Цитата — в тему… — «Молодец, парень… я в тебе не ошибся!» — Особенно, если учесть, что «сидеть на берегу реки» придется именно тебе. Как только доберемся до «Замка» — начнешь принимать все дела «Группы Запад». Поздравляю… кстати, у нас с тобой — около недели… — Киборг, глядя на ошарашенного Алекса, чуть не рассмеялся в голос, но только слегка улыбнулся, вспомнив себя в такой же ситуации. — А ты как думал? Мне вообще-то давно пора в Сантьяго… — Киборг… это ты так шутишь или… серьезно?! — Серьезней некуда. В конце-то концов… А кому легко?25.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от развалин поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (день)
— Капитан! Билли вышел на связь! Васкез — уже наш… и Фирмеза, вместе с Фолиа Форменто — тоже! — Дана ураганом ворвалась в штаб и быстрым шагом прошла к столу с картой… — Да, и еще… Ковбой ругался, как… не знаю кто, и… пообещал при встрече тебя стукнуть! Он сказал… «за такие „формальные“ назначения»! — Ничего… скоро привыкнет — а нечего было соглашаться! — Эрк улыбнулся. — Он тебе, кстати, не сказал — когда и как именно они все это успели? — Сказал. Васкез еще вчера взяли… Брюс и Курт. Ну а они уже — все остальное. Сегодня. Сейчас они едут брать Конкордию… на бронепоезде… — На… БРОНЕПОЕЗДЕ?! — Капитан почувствовал, что у него неторопливо едет крыша. Куда-то очень далеко… — Откуда они его достали?! — Вообще-то Билли сказал, что его Стефан соорудил — от безделья. Ну, нечем еще было мужику заняться, — появившаяся в дверях Лейт тихо рассмеялась, — вот он и сделал себе игрушку, пока все остальные были в Ла Касиме. Если я правильно поняла, то это — не так чтобы совсем бронепоезд… просто на тех пяти платформах, что нашли на узкоколейке, сделали защиту из мешков с песком, поставили «Утесы», минометы, посадили стрелков… ну, и — «Вперед, заре навстречу!»… — Блин… ну, прямо-таки мастера-самоделкины и их «Ужас, летящий на крыльях ночи!» — Эрк, сообразив, что к чему, тоже засмеялся. — Теперь понятно… а то — «на бронепоезде»… хотя против охраны узкоколейки и тех отрядов «патриотов», которые помогают им «хранить священную американскую частную собственность», вполне себе сойдет за вундервафлю… для сельской местности! — Так, а теперь — серьезно, — оборвала свой смех Лейт. — Брюс и Ковбой решили взять под контроль железку от Фирмезы до Винента. Правда, на Васкез, как я понимаю, они плюнули, просто выпотрошили его склады… — Насчет Васкеза я с ними полностью согласен… — Капитан посмотрел на карту, что-то прикидывая, — это тупик… да он и даром никому не нужен! Фирмеза — узловая станция узкоколейки. Конкордия и Винент контролируют обе дороги на Гуантанамо, а вот еще одна контрольная точка — Преса… — Туда уже отправился Анджей со своими штурмовиками… — Лейт достала записную книжку. — Даю расклад на момент связи… и их дальнейшие планы… Отряд Брюса — остался в Фирмезе… сто двадцать человек — при восьми пулеметах и четырех снайперках, остальные — с автоматическими винтовками… плюс у него там еще и пара трофейных «гочкисов»… под Ла Касимой взяли. Фолиа Форменто… пока там остался Мангуст — шестьдесят человек с FN FALами… но их надо будет кем-то заменить. Ну, ты же сам понимаешь… что такое рейнджеры в обороне! Это — то, что уже есть. То, что у них в планах… Отряд Анджея, как я уже сказала, отправился в Пресу. Восемьдесят бойцов, четыре пулемета и автоматические карабины… думаю, что возьмут. Но, опять-таки… в гарнизоне их, рано или поздно, придется менять… — Да это-то понятно… — Эрк невозмутимо пожал плечами. — Из всех «Охотников за Пуэрто-Рико» только у самого Сотника — универсальный отряд. Более-менее. Можно сказать… почти пехота. Все остальные — «спецы»… и вообще, они тут — временно, «до начала своей основной операции»… Погоди-ка, — он еще раз посмотрел на карту, — что-то мне здесь не нравится… вот! Основной лагерь «генерала» Гарсия… совсем недалеко от Фолиа Форменто! Черт! Надо было съездить — глянуть на месте… — Насчет лагеря — они в курсе… Я так поняла, что они после захвата Конкордии, Винента и моста через Дайкири собираются перегнать «бронепоезд» именно туда. На нем восемь минометов и четыре «Утеса»… этого вполне хватит, чтобы отбиться… ну, а если отстреляться не выйдет — погрузились на… как ты там его назвал? — «Ужас, летящий на крыльях ночи!»… Можно сократить до «Ужас»… — Вот-вот — погрузились на «Ужас» и отошли в любую сторону. К тому же — как раз САМОГО «генерала» Гарсия в лагере сейчас, скорее всего, нет… перебрался ближе к Шафтеру. Старшим командиром в окрестностях Гуантанамо остался Перес. Это — во-первых, а во-вторых… «патриоты», они тоже очень любят… ходить по дорогам, а не по джунглям и, значит, в первую очередь будут стараться выбить… «наглых захватчиков» не из Фолиа Форменто, а из остальных пунктов — из тех, что перекрывают дороги… — Как вариант… и к тому же оттуда «бронепоезд» можно быстро перебросить в любом направлении… как раз примерно посередине этого участка узкоколейки… — И это — тоже… Ладно, посмотрим. Продолжаю. После взятия узла — Конкордия, Винент, мост — и сбора всего подвижного состава… который вообще может двигаться, на железке — они хотят ударить по Дайкири… на тему выгруженного юсовцами барахла и снаряжения. Джек Стэнфорд, а это была его идея, судя по всему, был очень впечатлен тем твоим высказыванием «Снабжаться будем со складов противника!»… — Когда это я?! А, точно — еще в «Гавани»… — Эрк улыбнулся. — Впечатлительный тут народ, как я погляжу… и цитаты просто на лету ловит! Когда планируется этот… «поход за зипунами»? Надо бы скоординировать действия… по срокам. — Утром двадцать седьмого, то есть послезавтра. Кто именно пойдет на Дайкири, они пока и сами не знают — посмотрят по ситуации… как там сейчас? — Пока все нормально… у них — если амеры не перебросят туда дополнительных сил — прекрасные шансы! Англичане… умные ребята, они мне понравились — ушли еще вчера днем, а те отряды, что там остались… это несерьезно. Над этим… «гарнизоном» сегодня даже Аспера смеялась — две роты волонтеров и пара сотен «патриотов»… но не «повстанцы-профи», а скорее пеоны для хозяйственных работ… — Тогда, может, и мы поучаствуем в атаке на Дайкири? — Что, Лейт, уже заскучала? Быстро ты, однако, — после ночной-то охоты… Ладно, скоро развеешься — сейчас работы всем хватит. — Капитан повернулся к Ведьме. — Дана, пожалуйста, объяви всем командирам, что вечером у нас совещание, а сейчас частям гарнизона — «Готовность Номер Один». Мы должны атаковать одновременно с набегом на Дайкири… не минута в минуту, конечно, но — тоже послезавтра утром. Кто у нас на связи сейчас, Док? — Лейт кивнула. — Смени его — пусть готовит госпиталь, а то у меня такое предчувствие, что он нам скоро понадобится… Перед совещанием — тебя сменит Дана… и еще — как только Гарм выйдет на связь — сразу вызывай меня! Нужны последние данные по плацдарму… и по «дивизии» Переса — тоже, а к нему информация от кавалеристов капитана Гарсия — попадает раньше… — А кого бьем — маринеров или Педро Переса? — Кого-то из них — точно, а вот — кого именно… я буду думать сейчас, вечером мы с офицерами подумаем все вместе… ну а там уже… — …а там уже наступит завтра и надо выходить на позиции! — Лейт засмеялась и махнула рукой. — Интересно, а у нас была хоть одна операция, которая… готовилась не в стиле — «Еще вчера! Быстрее — не успеваем!»… — Была. Самая первая… захват «Замка». — Точно… ну тогда — лимит исчерпан!25.06.1898 …там же… (немного позже)
Сидя в штабе, Капитан задумчиво просматривал списки… — «Майор Хартман… в его батальоне сейчас — около пятисот человек… и больше полусотни из них — снайпера. Лейтенант Диего Родригес… бывший сержант Испанской Армии, а теперь — командир нашей горной батареи — четыре крупповских горняшки. Лейтенант Хуан Морено — еще один испанец, командир „минометной батареи“… аж из одного „Подноса“,[91] блин! Да и тот, в сущности — ворованный… ага, и лейтенант с некоторых пор дезертир, хотя ему, судя по веселой улыбке — на это наплевать. Ну, а что было делать? На „раздачу слонов“ от Эндрю мы не успели — пришлось выкручиваться… Правда, уже договорились с ним о будущих поставках, но… теперь это скорее — дело его компаньонов на „Бофорсе“… и полковника Дюваля. Кстати, если я правильно помню… по военной специальности-то полковник — артиллерист…», — Эрк встал и, подойдя к окну, закурил… Это были его «больные места» — как то, что «мы не успели на „раздачу слонов“ от Эндрю», так и то, что не он додумался до этой идеи — сделать «на месте» минометы! «Ладно, проехали. Пора вернуться к… текущим вопросам. Пехота и артиллерия… надеюсь, вместе с ребятами Криса, этого — вполне хватит, чтобы запереть маринеров на плацдарме… несмотря на то, что их там — тысячи полторы или около того. „Тяжелая“ рота занята, но у нас теперь есть „инструкторы“ капитана Жоржа Шевалье — больше тридцати человек… значит, достаточно, чтобы задействовать в операции все резервные „машинки“! Наемники будут основными номерами… ну а подобрать им подносчиков не проблема. Отлично, сегодня же этим займемся! Так, с плацдармом — вроде бы все… Стоп, а „дивизия“ Переса?! Она сейчас, преследуя испанцев — оттянулась от бухты к городу Гуантанамо…». — Эрк склонился над самым большим столом в зале штаба и расстеленной на нем картой. Карта была достаточно хорошая, испанская, только ничего особо хорошего в обозначенной на ней обстановке он так и не нашел: «…но кое-какие отряды еще остались возле плацдарма и охраняют сладкий сон маринеров, блин! Да и основным силам нашего „Дона Педро“ ничего не стоит вернуться, и тогда… ну а вот тогда-то мы и влипнем — по самое не могу! Хартмана… несмотря на все то, что у него будет для усиления, просто раздавят! Между маринерами и „патриотами“… А значит, надо сделать так, чтобы Пересу внезапно стало не до плацдарма. Испанцы… нет, не пойдет! Они, даже если „генерал“ Перес отступит, так и останутся на своих позициях. Контратаковать не будут и „на хвост“ ему не сядут — на черта им это нужно? Однако… Стоп! А давай-ка лучше… подойдем к этому вопросу с другой стороны, потому что… насколько я „хорошо разбираюсь“ в „войне по карте“… Ольсен, что называется — „на пальцах пояснил“… надо „танцевать от другой печки“… так, посмотрим…»Капитан подошел к… ну, можно было назвать это «сейфом». Правда, содержимое металлического ящика защищал от посторонних не хлипкий замок, а граната Ф1 и пара бутылок со смесью КС. Человек, незнакомый с некоторыми «особенностями открывания», скорее всего, получил бы в случае попытки его открыть, не доступ к лежащим там папкам, а (даже если бы он уцелел) груду пепла… Ну и сам виноват… если читать не умеет! В конце-то концов, на крышке ящика было написано на нескольких языках — «НЕ ТВОЕ — НЕ ЛЕЗЬ!!!». Полез — твои проблемы…
«Итак, „General de Division“[92] Армии Освобождения Кубы Педро А. Перес… что там у нас о тебе есть? Семья… родители, брат… уже покойный, сестры, дочери… пока не надо. Родился, учился, женился… и на ком же? Ха! Да ты у нас, Педро, оказывается, тоже — родственник Гомеса… по жене… и что это нам дает? А ни черта не дает! Упс… вот это — уже гораздо интереснее!» — Эрк сел в кресло и, положив перед собой на стол раскрытую папку с надписью «ПЕРЕС», начал заново набивать трубку. — «А дон Педро, оказывается — очень горячий, вспыльчивый и обидчивый человек. Интересно, а не будь он… родственником „Generalisimo“[93] — получил бы сеньор Перес свою… нынешнюю должность? Наверное — нет… я, по крайней мере, человеку, который может снять свой батальон с позиции и отправиться на „охоту за головами“, и роты бы не доверил! Если вообще не пристрелил бы на месте… кстати… а причина, по которой он это сделал, — не менее интересна, чем сам факт… из его „послужного списка“. — „Эти герильеро подло ударили мне в спину!“, понимаешь… Ну что ж, мы как раз числимся „герильеро“. Да и насчет „ударов в спину“ или нет, не так… немного пониже!»… — Капитан засмеялся, откинувшись на спинку кресла. — «Эта работа — как раз для Лейт… любит она это дело! И никто лучше нее не сможет „обидеть“ нашего милого дона Педро так, чтобы тот окончательно рассвирепел и сделал именно то, что нужно нам! Правда… этим мы „вызываем огонь на себя“, но кому легко? В любом случае „дивизию“ Переса надо отвлечь от города Гуантанамо до того, как туда подойдут наши подразделения из Баракоа… Какая разница — когда это сделать? Плюс-минус два-три дня… это роли не играет. Значит… надо „обидеть“ Переса чуть раньше удара по плацдарму!»… Эрк закрыл папку и закурил… «Так, а вот теперь — кто же будет участвовать… в этой „корриде“… и как именно. Ну, Лейт, это понятно — общее командование. Эспада и „смертники“ — в любом случае. И Картье, со своими „корсиканцами“ — тоже. Лучших „бандерильеро“ нам не найти… Гарсия там тоже нужен, хотя… нет, скорее — только его кавалерия — для того, чтобы связать боем отряды возле бухты… Майор Бишоп и его драгуны — „пикадоры“… тридцать два „ручника“ — это серьезно… разбить — не смогут, но вот остановят с гарантией. Черт! Вся кавалерия в деле… кто тогда в резерве? Так, в резерве… для охраны базы и укрепрайона останется вся пехота батальона Гарсия… и только что созданная „группа поддержки“ — четыре FN FALa и двенадцать РГ40-х. Ну, а еще — в качестве „последнего шанса“ — „легионеры“ Каллахана и снайперская группа с четырьмя эсвэдэшками… Должно хватить… в конце концов — кого сюда может занести из „нежелательных гостей“? Разве что какой-нибудь шальной отряд „патриотов“, да и то не очень крупный. Всем остальным будет явно не до того!»…
25.06.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
— Как вы тут без нас? Я слышал, что развернулись вовсю! — Тигра, стоя на пирсе, изредка поглядывал в сторону моря. «Матильда» через узкий проход в волноломе не вошла, и ее теперь разгружали с помощью лодок и «Печкина», но его использовали как баржу на буксире у итальянских катеров. — Да, и что там с пакетботом? — А у «Печкина» появилась лишняя, не предусмотренная конструкцией деталь в машине, — хмыкнул Барт. — Пятидесятисемимиллиметровый снаряд от скорострелки. К счастью — не взорвался… и в котел тоже не попал, но дел он там наделал… — Понятно. Деталей и запчастей для него… упс. Пришлось заказывать? — Ага. Причем не в Майями, а — через Майями… там не получилось и теперь вот ждем. Хотя… Гонсалес — Штаффель отнюдь не унывает! Такого «ястреба» себе взамен оторвал — закачаешься! Кстати, и у Айронпоста — такой же. В «Алжире» посмотришь… если повезет. Они же сейчас вдоль всего западного побережья мотаются… потому что больше — просто некому. Да, а что ты там еще привез, кроме пулеметов? — Тебе лично… типографию! А то, журналюга чертов, говорят, что вы тут без собственной газеты совсем одичали! По слухам, даже «Нью-Йорк таймс» читаете… и не для получения информации, а потому что больше читать нечего! — Как же много нового можно про себя узнать… с тобой пообщавшись! Вот, блин, и не возразишь… как-никак Орьенте — один из «мировых центров»! — А ты как думал?! Центр и есть… — Олег посерьезнел. — Или станет таковым… в ближайшем будущем — если все пойдет как надо. И я не шучу — Орьенте это не только сахар и симпатичные разноцветные кубинки. Это еще и железо, медь, свинец, цинк, хром, асбест, уголь… вообще-то там есть даже золото и серебро. Но главное — железо. Только в Майяри — полмиллиарда тонн руды, а по «местным» ценам это — на миллиард долларов… не считая всего остального. Понял, что это значит? — Это значит, что драка нам предстоит очень серьезная, — убрал улыбку Игорь, — но, в конце концов, раз уж влипли — будем драться. Да и… не бросать же Игру на середине партии… несерьезно это, клянусь Хейзингой! — Барт опять улыбнулся. — А какой там выигрыш — сахар… железо… деньги… остров Куба… да хоть что угодно — лично мне без разницы! Кстати, если кое-что вспомнить — тебе тоже… — Говорили мне умные люди — «не учись Играть!»… — Ага — «…привыкнешь, и жизнь твоя — не будет стоить даже ломаного цента!»… и хотя это — немного про другое… и вообще — из другого фильма, но, по-моему, очень точно проясняет суть вопроса. Ладно, хватит философии, а то, как я вижу, Бергман уже задумчиво поглаживает «маузер»… наверное, решает, что лучше — «пристрелить этого наглого щелкопера!» или просто не маяться больше дурью и подойти поздороваться. Какого черта, Клаус, ты там до сих пор торчишь? Бергман в ответ на это пожал плечами и, неторопливо приблизившись и пожав руку Тигре, вдруг… резко толкнул Барта плечом, так что тот свалился с пирса в море. Затем невозмутимо… и не обращая внимания на удивленное лицо Олега, дождался, пока Барт вынырнет, и спокойно сказал ему: — Девять — пять… если я не ошибаюсь. Ну, так как, герр Кейнз, мы продолжаем… или с вас хватит? Вообще-то… я родился в Гамбурге. И в игры «Кто кого подловит?» играл еще тогда, когда не умел читать, так что у вас — никаких шансов. Предлагаю вам почетную капитуляцию. Вылезти помочь? — А вот ни фига… житель Гамбурга! — Барт выплюнул воду, рассмеялся и поплыл к лесенке, закрепленной на пирсе. — Я еще отыграюсь! Тигра, чего ржешь? Попробуй-ка сам подловить этого чертова немца! — Барт… мой тебе совет… лучше — сдавайся, — сквозь смех ответил усевшийся на кнехт Тигра. — У тебя действительно — ни единого шанса! И дело даже не в… Гамбурге, а в том, что Клаус… каждый день… постоянно… работает с динамитом!!! — Блин!!! А ведь точно… — Игорь вылез на пирс, тоже сел на кнехт, посмотрел на смеющегося Олега, улыбающегося Бергмана и хлопнул себя ладонью по лбу. — А вот этого-то я и не учел! Нашел с кем связываться, дурак! Все — сдаюсь! Капитулирую! С меня — четыре коробки сигар! Клаус, подождешь, пока я в Гавану съезжу, или мои тебе подойдут? Предупреждаю сразу — это не «Вегуэрос»… не люблю я их. — А я «Вегуэрос» тоже не люблю, так что… вполне подойдут. — Так, типография уже на берегу… ага — вон… те самые ящики, что только что с «Печкина» сгрузили, а все остальное и без нас разгрузят, — сказал Тигра. — Думаю, мы здесь уже не нужны, да и Барту переодеться надо… и за сигарами смотаться! Клаус, а мы с тобой — в мастерские. Хочу посмотреть, как там без меня… — Я надеюсь, что не хуже, чем с вами, герр Мантайгер!25.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от развалин поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (поздний вечер)
«Опять не высплюсь… а, ладно — не в первый раз. И явно — не в последний… пора бы уже и привыкнуть, — после совещания Эрк остался в штабе, чтобы все обдумать и „рассортировать“, как всегда. — Схема у нас пока получается следующая… конечно, бой ее поправит, но… не думаю, что очень уж сильно. Плацдарм. Его, как я еще днем и думал, блокирует пехота и обстреливает артиллерия, и, хотя вряд ли у нас получится его ликвидировать, но шороху мы там наведем хорошего! „Патриоты“… те из них, что на охране плацдарма, — задача майора Гарсия… и отца Франциско. То есть… не столько его лично, а всех „смиренных братьев“… надеюсь, эти чертовы иезуиты оправдают доверие Падре… и мое. Они уже выехали… вместе с остатками кубинской кавалерии и ребятами Криса. Батальон Хартмана, „инструкторы“, они же — „временная пулеметная полурота“ и артиллерия — выйдут завтра днем… пораньше. „Дивизия“ Переса и сам сеньор „генерал“… блин, не знает он, как ему повезло! Если бы он не был нам нужен, то случилось бы с ним то же, что и с Кастильо, а так — пока поживет… еще некоторое время! Там, как и планировалось, работает наша остальная кавалерия под командой Лейт… правда, не вся. „Корсиканцев“ пришлось отправить на патрулирование железки, а то еще рванут ее… не вовремя. И не „патриоты“ — испанцы, у которых… есть на это приказ — „чтобы враг не воспользовался“… Так сказать, „тактика выжженной земли“… нет уж, сеньоры, нам эта узкоколейка и целой пригодится. Развлекаться взрывами мы вам здесь не дадим! Это ближе к Сантьяго… в зоне действий Шафтера, можете хоть все подряд рвать, а вот в НАШЕЙ зоне действий… не стоит. Без „помощников“ обойдемся! То, что нам надо взорвать, — мы и сами взорвать сможем!»… Капитан неторопливо набил трубку и закурил. «Ладно, вроде бы все на сегодня, хотя… вот-вот! Это с нашими… „внутренними“ делами и схемами — все решено, ясно и понятно… на данный момент. С противником все тоже более-менее ясно… ну, а если что-то пойдет не так, то возникающие вопросы можно „решить в рабочем порядке“. Но вот с „союзниками“… тот самый случай — „Союз Двух Стай“… и основная проблема в том, что хищники в стаях — разной породы… причем в обоих. И если в… „нашей стае“ это… не так заметно — иезуиты, конфедераты и корсиканцы, в сущности… „охотятся за разной добычей“, то вот в „стае“ Брюса… или Карлоса — а какая разница? Никакой. Так вот, у них добыча — одна на всех, и… если „вожак стаи“ не удержит управления, то… станет очень весело! Начнется ТАКАЯ грызня… за эту самую добычу, что „держись за воздух!“… Блин, а ведь начнется-то она обязательно… и к гадалке не ходи! Конечно, это не мое дело, но… вот именно! Янош… который двенадцать километров пер на себе мою полубесчувственную тушку… и не только ему я там задолжал!»… Положив трубку, Эрк резко встал и, подойдя к висевшему на стене зеркалу, лбом прижался к прохладному стеклу. «Чертова память… так, спокойно, давай рассуждать логически. Что я могу сделать? Ввязаться в „грызню за добычу“, на стороне „тех, кому я должен“… Поможет? Хрена там! Будет только хуже. Потому что они тоже вцепятся друг другу в глотки… и придется выбирать — чью глотку спасать, а кто и сам справится. Стоп! Смени угол зрения… для начала — кто из них вообще не имеет никаких шансов в подобной заварушке? Из „тех, кому я должен“… Катрин… это даже не смешно. Курт… чертов „штази“. Карлос с Луисом… тут — вообще без комментариев. Получается, что… только Янош. Все остальные — те еще волки! Так, на вопрос „Кому?“ ответ уже найден. Следующий вопрос — „Как?“. Если „выступить на его стороне“… три „ха-ха“! Блин, да ты не знаешь, сможешь ли вообще… „выступить на чьей-то стороне“ к этому моменту или… Вот именно — сам-то сначала выиграй свою Игру, а потом уже… Еще раз — стоп! А что, если… „сменить Полярность“? Интересный вариант, но… погоди-ка, а откуда у тебя вообще возникла такая идея? — Капитан вернулся за стол и положил перед собой лист бумаги. — Поехали… Известная на данный момент информация по… „Охотникам за Пуэрто-Рико“… а точнее — по отрядам. По командирам… четверых я почти не знаю, а те, кого я знал „там“… Ладно, без лирики — сначала дело, а уж потом… Есть! Кое-что не сходится! Теперь — еще раз… внимательней… не торопясь…»1. Борис Тагера (Брюс, Сотник). Отряд — около 120 чел. — G3/«маузер», 8 G21/«маузер», 4 MSG90/«маузер», «маузеры» C96 и ТТ. 2. Карлос и Луис (Эспектро). Отряд — численность неизвестна. 3. Седой (Людвиг). Отряд — около 40 чел, («егеря»). — G3/«маузер», 4 MSG90/«маузер», «маузеры» C96 и ТТ. 4. Катрин (Катаржина). Отряд (женский?) — численность неизвестна. 5. Курт. Отряд — около 20 чел. (Контрразведка или штаб?) 6. Гердан (Карел). Отряд — около 20 чел. (саперы). — G3KA4/«маузер», «маузеры» C96 и IT. 7. Янош. Отряд — около 80 чел. — 4 НСВ «Утес», 16 ПКМ, КО44(!), «маузеры» C96 и ТТ. 8. Мангуст (бельгиец). Отряд — около 60 чел. (рейнджеры… Африка?). — FN FAL/«маузер», «маузеры» C96 и ТТ. 9. Анджей (поляк). Отряд — около 80 чел. (штурмовая подготовка). — G3KA4/маузер, 4 G21/«маузер», «маузеры» C96 и ТТ. 10. Крис (австралиец). Отряд — около 20 чел. (снайперы). — снайперские винтовки — самые разнообразные. 11. Стефан (чех). Отряд — около 80 чел. (артиллеристы). — 8 минометов М57 (60мм), G3KA4/«маузер», «маузеры» C96 и ТТ.
«Первая зацепка… Брюс говорил, что у него „двенадцать человек в команде“… а тут одиннадцать. Я знаю, себя он не считал… и значит, намек Луиса на еще один отряд, который уже в Пуэрто-Рико… нет — не то, а вернее, не то, что мне нужно сейчас, хотя… надо запомнить, пригодится. А вот и вторая… G3, G3KA4, G21, MSG90… блин, а такое впечатление, что почти все они — вооружались на одном и том же складе бундесвера. Переделка под маузеровский патрон — не в счет. ТТ — тоже, это напрашивалось… как и C96. Но… есть исключения. Крис — это понятно… снайпера-профи, и у каждого — своя, любовно холимая и лелеемая игрушка. Рейнджеры Мангуста… если я прав насчет того, где они работали „там“, — тоже понятно. В Африке FN FAL популярен не меньше, чем „калаш“… еще со времен Конго, да и сам Мангуст — бельгиец. Но вот… как раз ребята Яноша вооружены немного странно… такое впечатление, что они… присоединились к „Охотникам“ в самый последний момент и вооружались уже в России, причем как бы не на последние деньги! Я не спорю… охотничья „мосинка“, да еще и с оптическим прицелом — вполне неплохой ствол. В „здешних“ условиях — нормальное „оружие для часовых“… и патроны к ней — те же, что и к ПКМ. Но это не совсем в стиле Яноша. Он-то скорее взял бы СВД. Пусть даже как обычные винтовки — если бы у него был выбор, а значит, выбора… или времени… или денег — у него не было!»… Капитан улыбнулся и опять взял трубку. «Если все это так, то стоит дождаться Миледи и поручить ей… перевербовать Яноша. Нет, не в команду, просто „на службу Конфедерации“. В сущности, это единственное, что я могу сделать для него… в данной ситуации. Если я прав, то он оказался среди „Охотников“ достаточно случайно и… не будет особо возражать, тем более — если показать ему… альтернативу. Черт! „Если“… „если“… „если“… слишком много „если“! Так, ладно… на сегодня — хватит. В любом случае это — задача на будущее, а значит… у меня еще есть время. Дождусь Киборга, чтобы он проверил мои выкладки… и Миледи, потому что сам я „Смену Полярности“ не потяну… Янош — слишком хорошо меня знает… может не поверить!»…
26.06.2898 …там же… (в начале дня)
— Может… я все-таки — вместе с тобой? Если что… — Ведьма улыбнулась уголком рта, — прикрою спину. Ну, ты же знаешь — у меня очень быстрая реакция… — Не получится, Дана, — покачал головой Капитан. — Кто-то из нас должен быть на связи… а Доку Ливси, как только появятся первые раненые, будет явно не до рации… ты же сама понимаешь. Да и гарнизоном кто-то должен командовать… и не говори, что у тебя не получится — а то я не знаю, как ты свою команду строила… — Так то — команду. Свою. Ладно, черт с тобой, но учти, Эрк… — Понял… «Если меня убьют — на глаза тебе лучше не попадаться!» Да брось ты, я не собираюсь лезть в бой — и без меня обойдутся… у меня вообще-то совсем другая работа, а если… «если что» — так не в первый же раз! Отобьюсь… — Ну, если ты так в этом уверен, — уголок губ Ведьмы опять дрогнул, — то… давай прощаться, Капитан. «Мальчики Хартмана» уже построились…Отряды, уходящие к бухте Гуантанамо, уже скрылись в зарослях, и только песня еще доносилась до тех, кто оставался на гасиенде «Три Дуба». Эта песня — она немного странно звучала на английском… да еще и — в ритме маршей девятнадцатого века, но… конфедератам понравился оригинал (в переводе Киборга и в исполнении Барта), и они, слегка переделав в ней первый (он же и последний) куплет и — выкинув ко всем чертям еще один — слишком уж они уважали Хартмана, сделали ее походной песней батальона «Джексон». Задолго до рождения автора… и такое тоже случается!
Мы уходим на рассвете,
От Сантьяго дует ветер,
Поднимая нашу песню до небес…
Только пыль летит над нами,
С нами Бог и с нами Знамя
И тяжелый карабин наперевес…
Я всегда был храбрым малым,
Может — стану генералом!
Ну а если мне не выйти из огня…
От несчастья от такого
Ты найдешь себе другого
И навеки позабудешь про меня!
Если кто сегодня помер,
Без него играем в покер —
Тут ребята не жалеют ни о ком!
Есть у каждого в резерве
Деньги, слава и консервы
И могила, занесенная песком…
Мы уходим на рассвете,
От Сантьяго дует ветер,
Поднимая нашу песню до небес…
Только пыль летит за нами,
С нами Бог и с нами Знамя
И тяжелый карабин наперевес…[94]
Глава 9, слегка информационная, но в основном военная…
«Главная деталь любого оружия — это мозги его владельца…»
26.06.1898 …Куба, база «Замок» (плантация Дебре)… (вечер)
— Ну что ж… мальчики и девочки… — Киборг откинулся на спинку кресла. Кресло затрещало, но выдержало, — …а жизнь-то налаживается! Тигра… почти целый пароход оружия пригнал. Барт… скоро свою газету выпускать начнет. Макс… надо будет ему новые документы сделать — на другую фамилию, например… фон Штирлиц! — Ну, и отчество тоже сменить… на Максимович, — добавил Олег. — Как вариант… но с этим можно не торопиться, — продолжил Киборг, переждав взрыв смеха. — Айсберг… Эйли… Викинг… вы тоже очень хорошо поработали, ребята! Да и все остальное внушает определенный оптимизм. Армия формируется, мастерские работают, союзники… довольны. И отношения с Мексикой наладились… — Значит, съездил удачно? — Викинг улыбнулся. — Я так понял, что переговоры со старшим Кастро прошли нормально, а то Рауль, того… сомневался… — Угадал, Влад… дон Хуан Антонио Луис Диего Мария Кастро уже согласился. У отца Рауля несколько десятков кораблей, правда, в основном парусных, но нам-то какая разница? А вот аппетиты у него большие. Да и связи неплохие — как в Мексике, так и вообще в Южной Америке. А теперь еще доступ на Кубу и радость… от того, что «вот и младшенький наконец за ум взялся!» — Киборг повернулся к Айсбергу. — Так что, Алекс, на свои опасения — «Да так у нас скоро все деньги закончатся!» — можешь плюнуть… слюной. Мы на тех сигарах, которые за последний месяц скупили в Пинар-дель-Рио, уже заработали два к одному. И это не считая того продовольствия, которое получим из Мексики. Как там по похожему поводу говорил Гонсалес: «Не гонять же пустой корабль… несерьезно это!» Старший Кастро того же мнения… — Значит, вопрос продовольствия в Пинар-дель-Рио скоро решится… — Лида мечтательно улыбнулась. — Киборг, а когда он решится окончательно, то можно будет мне пристрелить с десяток интендантов в Гаване? — Что, они тебя так достали, — несколько удивился тот, обычно за Эйли никаких кровожадных наклонностей не замечалось, скорее, совсем наоборот, — или к тебе «нагло приставали», пользуясь отсутствием Айсберга? — Достали! Киборг, ребята, вы бы только знали, как они меня достали… твари! Я еще у себя дома всяких подонков навидалась… подлостью и жадностью меня удивить трудно, но… местные интенданты смогли! «Да уж, талантливые они мужики, эти интенданты, — внимательно глядя на нее, подумал Киборг. — Так достать малютку Эйли, что она начнет хвататься за пистолет, это уметь надо! Ладно, порадуем ее, а заодно и…» — После того как установится прочный канал связи с Мексикой, — вслух сказал он и улыбнулся, — если до того момента не передумаешь, можешь перестрелять хоть всех интендантов в Гаване. Правда, к тому времени «разрешение на операцию» тебе буду выдавать не я… но с ним ты точно договоришься! — Спасибо! Ой, погоди-ка, а с кем это — «с ним»? — Со мной… если я все правильно понял, — грустно сказал Айсберг и посмотрел на Киборга, тот кивнул, — и если ты не передумаешь… — Все правильно, именно с Алексом ты и будешь договариваться… — Киборг встал и, подойдя к Эйли, положил руку ей на плечо. — Наверное, ты единственная пока не в курсе, что с первого июля он становится «Главным Боссом» здесь, на западе, а я еду в Орьенте. Ваша «учеба» закончилась, ребята, — он обвел взглядом всех собравшихся на крыше «Замка». — Тигра уезжает со мной, Барт будет заниматься пропагандой, Макс нужен в Майами, так что… Айсберг, Викинг, Эйли, вся остальная работа ложится на вас троих. Не спрашиваю, справитесь ли вы, — я и так это знаю…27.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, где-то между развалинами поселка Дайкири и Винентом, трасса узкоколейки… (ночь, незадолго до рассвета)
«Хотя и говорят, что „лучше плохо ехать, чем хорошо идти“, но это смотря как ехать… БЛИН!!! Опять!!! Нет, я таки сегодня пристрелю этого машиниста!.. — Билли, все еще продолжая мысленно материться, выглянул из вагона. У первой платформы „бронепоезда“ гарцевали всадники с факелами… — Так, выстрелов нет… значит, свои. Надо сходить узнать новости, а то до Дайкири уже рукой подать!»— Привет, Ковбой! Давно не виделись! — Аспера появилась из темноты и с размаху хлопнула Билли по плечу. — Слезай, приехали! Дальше только пехом… — Ну, здравствуй… рыжий кошмар! В каком смысле — пехом? — Да в самом прямом — ножками, ножками… Здравствуйте, Стефан, — кивнула она подошедшему артиллеристу и посмотрела на капитана Стэнфорда, ехавшего как раз на первой платформе. — Ну, если все командиры уже собрались, сообщаю новости… как всегда, все хорошее рано или поздно заканчивается. До поселка поезд не дойдет, пути возле него разбиты снарядами… ваша «баррикада на колесах» смогла бы пройти еще чуть больше километра, но здесь самое удобное место для выгрузки, дальше насыпь гораздо выше. Я понимаю, что идти в темноте по незнакомой местности удовольствие ниже среднего, вот только все альтернативы, по-моему, гораздо хуже… — Проводники есть? А то еще забредем не туда, — задумчиво протянул Стэнфорд и закурил сигару. — Кстати, сзади идет еще поезд — с испанцами Баррахеса. — Проводники? Есть, конечно! — Аспера возмущенно фыркнула. — Вашим ребятам, капитан, хватит, а вот испанцам… у капитана Баррахеса триста бойцов и… — Поменьше — сотни две, — перебил ее Билли. — Нет, потерь не было, просто сотню своих солдат с одним из лейтенантов он в Конкордии, Виненте и на мосту через речку Дайкири оставил. Там еще Курт и Янош, так что для обороны хватит… — И проводников тогда хватит! Дюжина «корсиканцев» и четверо «легионеров» прошли по этому маршруту — раз по пять. Все ямы, деревья и кочки они на собственной шкуре отметили, так что давайте-ка на выход… и к утру закончим… — Стоп! Не торопись… — Стефан достал карту. — Покажи-ка мне, где именно пути разрушены… — Аспера склонилась над ней, некоторое время присматривалась в свете факелов, а затем поставила жирную точку карандашом. — Ага, понял… ты не права. Нет смысла выгружать мои «плевательницы» и «Утесы» тоже. И те и другие прекрасно достанут до Дайкири от этого места, так зачем лишняя возня? — Ты хочешь проскочить туда по железке? Рискованно… — Совсем нет. И командир Стефан прав — нет смысла выгружать тяжелое оружие, если его можно использовать прямо с платформ! — Стэнфорд, уже понявший суть идеи, теперь развивал ее. — Моей роте и стрелкам Баррахеса действительно будет неудобно атаковать отсюда, но ему-то атаковать не надо! Подъехать даже не до разрушенного участка, а вот до этого места. Оно как раз прикрыто оврагом и небольшой рощей, там будет удобно… наблюдателей на край рощи и — огонь! Если янки пойдут в контратаку, то через овраг им не перебраться, придется идти в обход, а там их встретят четыре тяжелых пулемета! Два прямо с передней платформы, а еще два надо будет снять и установить вот здесь и вот здесь. Мешков с песком на платформах хватает, так что позиции для них можно соорудить быстро. Да, и еще часть артиллеристов вооружена автоматическими карабинами — в пехотном прикрытии они не очень нуждаются… — Спасибо, капитан… ваши поправки приняты, — кивнул Стефан. — Эту местность вы знаете гораздо лучше меня. Да и сомневаюсь я что-то, что вы с Баррахесом дадите янки перейти в контратаку! Кажется мне, что им будет явно не до того! — Нет, почему же… НАЧАТЬ ее они успеют, — улыбнулся «Красавчик Джек», — но вот при этом… как раз подставятся под наш огонь! А если не начнут, то… им же хуже! От минометов окопы не защищают… и от гранатометов тоже. — Кстати, про окопы… — Аня не вмешивалась в разговор офицеров… в конце-то концов, кто лучше разбирается в военном деле?! А вот сообщить свежие разведданные посчитала своей обязанностью. — До тех позиций, что на опушке, американцы так и не добрались, а те «патриоты», что добрались, в Дайкири не вернулись. Вокруг самого поселка почти все перекопано корабельной артиллерией. Есть там пара более-менее целых участков, их сначала заняли англичане, но они ушли, а на их место никто не пришел! Волонтеры кучкуются возле развалин поселка — в палатках… — Мисс Аспер, вы хотите сказать, что янки не используют уцелевшие окопы?! Они что, не готовятся к обороне?! — Стэнфорд не сразу в это поверил… — Абсолютно! Не знаю, кто ими командует, но, после того как ушли эссекцы, там, возле Дайкири, творится такой бардак… да в бардаке порядка больше! — Ну что ж… если это так, то, — протянул Билли, — разгильдяйство наказуемо! Сам я тоже изрядный разгильдяй… и очень хорошо знаю, о чем говорю!
Все засмеялись. И тут же, как бы в ответ на смех, с севера донесся сиплый гудок паровоза. Отряд капитана Баррахеса прибыл «поучаствовать в веселье». Кстати, свое в нем участие Диего Мануэль Баррахес — еще на совещании в Васкезе, при обсуждении дальнейших планов — обосновал очень просто (и никто не смог ему возразить!): «Но, сеньоры, ведь Дайкири — место нашей постоянной дислокации!»
27.06.1898 …Куба, к юго-западу от города Гуантанамо (северо-западнее бухты Гуантанамо) — лагерь повстанцев на берегу одноименной реки… (утро)
Командир Первой Дивизии Первого Корпуса Кубинской Освободительной Армии Педро Агустин Перес (с недавних пор — Mayor General… хорошо быть родственником Generalisimo!) пребывал в ярости. Хотя нет, скорее, в бешенстве… «Подлые твари! И некоторые из них смеют называть себя кубинцами! Для них, видите ли… „Есть вещи поважнее, чем власть для Максимо Гомеса, например, свобода для Кубы и честь!“… Мануэль Антонио Гарсия, ты чертов ублюдок!!!»… — вспомнив «Открытое Письмо» бывшего повстанца, капитана из Третьего Корпуса, Перес побагровел так, что его собственные адъютанты шарахнулись подальше… правда, он не обратил на это никакого внимания — глаза его застилала кровавая пелена…А это «Письмо», текст которого уместился всего на одной стороне отпечатанного в типографии листа бумаги, несмотря на все усилия представителей Inspeccion General del Ejercito[95] и американских инструкторов, продолжало ходить по рукам… и вызывать ненужные мысли. Хорошо еще, что большинство повстанцев не умели читать! Хотя это не спасало — им читали те их товарищи, которые умели, или священники. И это было хуже всего. Если с «не там, где надо» грамотными «inspektores»[96] и инструкторы не церемонились, то со святыми отцами это не проходило. По крайней мере, публично этого делать не стоило, только вот тайком тоже не всегда получалось! Некоторые из священников и монахов приобрели одну (не очень приятную) привычку и без оружия не ходили! Причем не просто носили с собой, пользоваться им они тоже умели и, как выяснил на собственном горьком опыте кое-кто из тех, в чьи обязанности входило «пресекать ненужные разговоры» и «ликвидировать потенциальную опасность», очень неплохо умели! А еще святые отцы предпочитали стрелять первыми и очень метко, так что «передать опыт» другим своим коллегам у «пресекателей» уже не получалось. Он просто был последним полученным ими в этой жизни. Кстати, кое-кого те самые священники и монахи, следуя своему долгу, даже успевали исповедовать…
— Команданте Маркес, немедленно пошлите гонцов в полки!!! — Перес наконец-то слегка успокоился… по крайней мере — смог говорить членораздельно. — Я приказываю их командирам оставить пока испанцев в покое и… Дьявольщина!!! Я… покажу этим подлым ублюдкам… как бить мне в спину!!! Приказываю — ко всем чертям уничтожить этих герильясов… конфедератов… кто там еще… Дьявол!!! Приказываю — уничтожить их ВСЕХ… как бы они себя ни называли!!! И пусть этого мерзавца — бывшего капитана Гарсия — возьмут живым!!! Это тоже впишите в приказ!!! МистерРайс, вам… что-то не нравится?!! — Педро Агустин развернулся к американскому «советнику» Джону У. Райсу, обратив внимание на его недовольное лицо, но тот только дернул плечом. А что он мог сказать? Возражения бесполезны — генерал бы их просто не услышал!
27.06.1898 …Куба, к юго-западу от города Гуантанамо (северо-западнее бухты Гуантанамо) — район дислокации повстанческих войск (утро — день)
Вообще-то, когда у вас тысяча бойцов (ну, чуть больше… какая разница?), а вот у противника этих тысяч — семь (а то и семь с половиной), то атака напоминает особо изощренную попытку коллективного самоубийства. Тут даже и лучшее оружие вряд ли сможет уравнять силы (разве что, как сказал когда-то один из полководцев, «это не принесет победы, но увеличит потери врага!»… кстати, он тогда проиграл, а потери врага в том сражении были минимальны). На первый взгляд, у тех, кто на такое решится и попытается проделать, нет никаких шансов… даже на выживание. Но это только «на первый взгляд», а на самом деле шансы есть всегда! Все дело в одной… можно сказать, что аксиоме (потому что ее пока еще никто так и не смог опровергнуть!). Вот она — «Суперменов в природе не существует!» (Нигде их нет, даже и в Голливуде их нет… да там вообще одни только сплошные спецэффекты!) То есть нельзя быть сильным везде, всегда и во всем, ну… не бывает так! Да, и еще… вам кто-то сказал, что «победа — это полный разгром противника!»?! Так вот — он вам соврал… и на самом деле «победа — это заставить противника сделать то, что вам нужно!». Разгром — это «частный случай» победы, «заставить противника сдаться», и не более того. К тому же — «если мы уничтожим противника сейчас, то с кем мы будем сражаться потом?!» (кстати, а этот победил!)… Кое-кто может возразить, что «Бог на стороне больших батальонов!»… забывая, чем закончил автор этого высказывания (хотя некоторые до сих пор утверждают, что он был гением) и что случилось с его «большими батальонами», в смысле с «Великой Армией». Кстати, «о численном превосходстве», а где это вы его нашли в данном случае? Батальоны «дивизии» Переса растянулись дугой, отрезая город Гуантанамо и тех испанцев, которые его обороняют от Сантьяго. Один из «полков» вообще возле бухты Гуантанамо «охраняет сладкий сон маринеров»…Именно на всем вышеперечисленном Лейт и построила схему операции. Ну, и еще на том, что она прекрасно знала, на что именно способны ее кавалеристы и как использовать эти способности в бою. Бесшабашные «смертники», точные и аккуратные стрелки и пулеметчики «стюарты», бойцы батальона «Хосе Марти», отлично знающие свой родной остров, прекрасно дополняли друг друга! А кроме того, все они и драгуны Бишопа, и «смертники» Эспады, и кавалеристы-кубинцы Гарсия, добираясь до Сантьяго, прошли с боями практически половину Кубы. Прошли вместе — плечом к плечу и великолепно научились взаимодействовать. В тот день это взаимодействие «на себе ощутили» и «генерал» Перес, и повстанцы из его «дивизии»… Большинство кавалеристов майора Гарсия ушли к бухте Гуантанамо разбираться с тамошним «полком», но разведчики, вот уже дней десять следившие за остальными «полками», остались, и теперь они стали проводниками для восьми ударных отрядов. В каждом таком отряде полусотня «смертников» и полуэскадрон драгун при четырех пулеметах. Еще один отряд в резерве. Пулеметов в нем не было, но там собрались лучшие бойцы. «Последний резерв» Лайонела Бишопа — снайпера-драгуны. И «личный отряд» Родриго де Кордова (в основном его старые друзья из Мексики, хотя были там и кубинцы), все они не слишком уступали ему в фехтовальном мастерстве, а многие из них были даже еще более «безкрышными», чем их отчаянный командир…
Ударили, по уже сложившейся традиции, на рассвете. «Смертники», разбрасывая свои любимые «подковные гранаты» на палатки и под навесы, стреляя из «маузеров» и рубя саблями или мачете, ворвались в лагеря восьми повстанческих батальонов, но, как только раздались первые ответные выстрелы, сразу же отступили, а командиры этих самых батальонов не придумали ничего лучшего, как снарядить за ними погоню, благо имелись конные отряды… Ни один из них, бросившись за «этими наглецами», обратно не вернулся — засады были подготовлены еще с вечера… да и против четырех пулеметов и стрелков-конфедератов шансов у преследователей не было. Не всегда даже требовались «атаки на добивание», и «смертники» были очень разочарованы… но утешали себя тем, что это пока еще только начало! Продолжение следует…
Первая фаза «Операции „Коррида“» завершилась, и оттянувшиеся на следующие позиции отряды слились попарно. Сейчас нужны были более мощные подразделения, так как теперь отдельными взводами и ротами «патриоты» в бой уже не пойдут… да и таких удачных засад, скорее всего, не будет. Среди командиров-повстанцев «дураков нет — давно закончились»… что неудивительно — за столько-то лет войны!
Через несколько часов, получив приказ «генерала» Переса, «патриоты» начали зачистку местности. Отрядами не меньше батальона. Точнее, попытались ей заняться, но примерно половину наличной кавалерии повстанцы уже потеряли, а те конники, что счастливо избежали утреннего разгрома, совсем не горели желанием повторить судьбу предшественников. В результате на зачистку пошла пехота, а против нее была использована тактика, известная еще со времен скифского прохода Дария. Кстати, ту же тактику внезапных налетов легкой кавалерии на пехотные колонны очень любили применять сами «патриоты» — против испанцев. Теперь, на себе испытав все ее «прелести», они почему-то ее ругали… вычурно, цветисто и очень громко! Странные люди, правда? Как результат — повстанческим «майорам» и «полковникам» пришлось все-таки бросить в бой остатки кавалерии… ну, должен же кто-то гоняться за «этими чертовыми призраками»! А то пехотинцы уже начинали стрельбу, услышав в зарослях даже малейший шорох — зверям и птицам в тот день очень не повезло! «Смертникам» и «стюартам» же было наплевать. Пока, кое-как прикрывшись остатками кавалерии, командиры повстанческих «полков» стягивали в кулак свои потрепанные отряды, все участники «Корриды» спокойно отступили, переправились через реку Гуантанамо и заняли оборону по ее берегу. А в ходе отступления еще раз (на очередных примерах) пояснив повстанческой кавалерии, что… Во-первых, атаки на пулеметы (пусть даже и ручные) в конном строю бесперспективны. Во-вторых, карабины Маузера, особенно в руках у конфедератов, стреляют дальше и точнее «ремингтонов» и «винчестеров», а пистолеты Маузера C96 имеют ряд неоспоримых преимуществ перед револьверами на ближней дистанции. Ну а в-третьих, умения кое-как ездить верхом, громко вопить и размахивать мачете совсем недостаточно, чтобы быть кавалеристом и сражаться со «смертниками» на равных. Большинство кабальеро еще с детства не вылезали из седла сутками и примерно тогда же первый раз взяли в руки саблю…
«Я всегда верила в удачу, хотя на глупость противника никогда не надеялась, да и удача бывает разная! — Лейт оглядела „походный штаб“. Забрызганный кровью Эспада (несмотря на ругань Тани — „Черт возьми, ты же командир, а не простой фехтовальщик!“, он все-таки не утерпел и ввязался в рукопашную, а помыться было особо негде — „патриоты“ уже вышли к реке). Бишоп с рукой на перевязи (Лейт хотела было отправить его в госпиталь с очередным караваном раненых, но Лайонел, заявив, что „рука не нога, сидеть в седле не помешает, а из „маузера“ я и одной выстрелить смогу!“, отказался наотрез). Бывший герильяс Мардеро (рассматривающий разбитый пулей „винчестер“ с такой тоской во взгляде, что казалось, это его убитый друг, хотя, возможно, так оно и было). — Извини, Карлос, но сожалеть о потере будешь потом! Сейчас нам позарез нужен ты и твои ребята. Потому что мы потеряли уже больше половины разведчиков Гарсия, а уцелевшие не смогут прикрыть ОБА фланга… один из них твоей роте и придется взять на себя, иначе можем нарваться!»
Они все-таки чуть было не нарвались… Педро Агустина Переса можно было обвинить во многом, но уж точно не в глупости… Несмотря на всю свою горячность и несдержанность, Mayor General был умелым и знающим командиром. Он, сообразив что к чему, очень быстро понял, как с этим бороться, и не стал гнать своих бойцов в реку под пулеметы и винтовки конфедератов, а послал два полка в глубокий обход. Две трети бывших герильеро так и остались в зарослях по правому берегу реки, пытаясь хоть ненадолго их задержать. Самого Карлоса Мардеро с пулей в груди вытащили на конных носилках, сделанных из пончо десятка три израненных бойцов, но они дали остальным время, чтобы выскользнуть из захлопывающегося капкана. Не оставалось ничего другого, как отступать, потому что никаких удобных для обороны позиций поблизости больше не было. Отбиваясь от осмелевшей кавалерии «патриотов» и задерживая пулеметными засадами (по одному, максимум по два магазина, только бы ненадолго остановить, а потом на коней и галопом к основным силам!) пехотные «батальоны» повстанцев, кавалерия Конфедерации, прикрывая караван с ранеными (а после каждой стычки он увеличивался), медленно отходила к укрепрайону у «Трех Дубов»…
27.06.1898 …Куба, берег бухты Гуантанамо — окрестности плацдарма, занятого американской морской пехотой… (примерно в то же время)
«Что ж, все как обычно… Жизнь внесла свои поправки в первоначальную схему, и пришлось импровизировать. Как всегда… но иногда так хочется, чтобы все шло точно по плану!.. — Эрк криво усмехнулся, поймав себя на этой мысли. — Ага, щщас! „Если вы думаете, что все идет точно по плану, то, значит, вы чего-то не заметили!“… и это „что-то“ обычно имеет одну очень неприятную привычку — в самый неподходящий момент вылезти из ближайших кустов и… с милой улыбкой навернуть вас чем-нибудь тяжелым! Чаще всего — по затылку! Чтоб не расслаблялись!»… — Капитан заставил себя отлипнуть от стенки окопа, осторожно привстал и, выглянув в промежуток, сделанный между мешков с песком, посмотрел в бинокль. На плацдарме с последнего осмотра не произошло ничего достойного внимания… Кстати, окоп, в котором он находился, был американским до сегодняшнего утра. Но в данный момент его предыдущие хозяева в окопах уже не нуждались… ну, разве что в качестве могил. Маринеры из передового охранения даже не успели ничего почувствовать… ни «местные», больше привыкшие к карательным операциям в Центральной и Южной Америке… ни «пришлые», которые остались без приборов ночного видения, датчиков движения и прочего «хай-тека», — для «охотников на апачей» серьезными противниками не являлись… Операция, названная «Добро пожаловать в Дьен-Бьен-Фу!», вначале шла точно по плану. Еще до рассвета разведчики из батальона Хартмана («охотники на апачей»), за последнюю неделю изучившие каждое дерево, каждый кустик и каждую ямку вокруг плацдарма, не говоря уже о маршрутах и расписании движения патрулей «патриотов», расположении «секретов» (секретов… от них… да вы смеетесь, что ли?) и передового охранения американцев, тихо «взяли в ножи» всю эту охрану периметра, и с первыми лучами солнца на позициях морпехов стали рваться 75-мм снаряды горных пушек, 82-мм мины «Подноса» и засвистели пули снайперов — как «Джексонов», так и бойцов группы Криса. Попытки маринеров контратаковать захлебнулись, нарвавшись на пулеметный и винтовочный огонь из их собственных передовых окопов. Да и в перестрелке им тоже не слишком повезло. Выяснилось, что морские пехотинцы стреляют гораздо хуже, чем конфедераты, не говоря уже о снайперах Криса, которые, казалось, совсем не умеют промахиваться. Американцам осталось только зарыться поглубже в землю и молиться. А еще надеяться на то, что вот-вот появятся «патриоты», которые давно уже должны были услышать звуки боя. Но, к их величайшему сожалению, повстанцам с некоторых пор стало не до «Спасения рядового Райана». У них в лагере тоже шел бой! Там все тоже началось ранним утром — сразу после того, как возле штаба «полка» Кубинской Освободительной Армии, чьей задачей была охрана плацдарма возле бухты Гуантанамо, остановилась колонна кавалерии… не такая уж большая — примерно две с половиной сотни человек. Под кубинским знаменем, так что часовые пропустили ее свободно. (Ну, то есть погода, конечно, была безветренной, и флаг обвисал на древке, но… да видно же, что знамя кубинское, его же ни с одним другим не спутаешь!) А на одно небольшое отличие ни один часовой не обратил внимания. Нет, некоторые из них, наоборот, как раз и обратили внимание на это отличие. Те, которые знали, на что именно обращать внимание. Правда, заметив его, они подумали: «Наконец-то! Давно уже пора!» — и еще раз проверили свое оружие… так, просто на всякий случай. Как показали дальнейшие события, сделали они это не зря, потому что оружие им в тот день очень пригодилось… Сразу же после того, как в палатках штаба «полка» затихла короткая, но яростная перестрелка, к толпе сбежавшихся на звуки выстрелов рядовых повстанцев неторопливо вышел какой-то незнакомый офицер со свежей повязкой на голове, закурил сигару, невозмутимо оглядел собравшихся и спокойно сказал: — Доброе утро, компаньеро. Меня зовут Мануэль Антонио Гарсия…«А как хорошо все начиналось! Черт, начинаю понимать, за что Билли ненавидит эту фразу… Уж слишком хреново звучит — даже если не произносить вслух! — Эрк, отряхнувшись, сплюнул на землю… — Кровь в слюне из прокушенной губы… Ну, по крайней мере, я очень надеюсь, что это именно так… Блин, опять песок за шиворотом! Нашел о чем думать, однако… эстет, мать твою! Да какая разница, в конце-то концов… И вообще… А кому сейчас легко?! Разве что майору Гарсия, хотя… вряд ли. Ему еще с утра весьма нехило досталось… и, несмотря на то, что револьверная пуля так и не смогла пробить крепкий череп нашего храброго команданте, контузию он себе все же заработал. Как и почетное место если не в официальной истории, то уж в солдатском фольклоре точно… это я гарантирую!.. — Капитан широко улыбнулся. — Мануэль Антонио, ты большой наглец… и чертов везунчик! Жаль, что меня там не было — я не отказался бы посмотреть на эту операцию… в любимом стиле Дениса Давыдова… Или нет, скорее — в стиле Олеко Дундича! Этот-то как раз в Гражданскую резвился, так что с ним параллелей больше. Конечно, основную часть работы проделали „смиренные братья“, но, тем не менее… В главной роли — майор Гарсия! Голливудские сценаристы бьются головой об стол… Актеры нервно курят в сторонке… Оскар, блин!»…
Да, начиналось все очень удачно. Морская пехота заблокирована на плацдарме, а «товарищеский междусобойчик» в лагере «патриотов» закончился в нашу пользу. С разгромным счетом — почти шесть сотен повстанцев решили, что воевать «За власть для Максимо Гомеса» им надоело. Или подумали, что форма и количество лучей у звезды на знамени вещь достаточно формальная. Конкретную мотивацию каждого из них еще предстояло выяснить (у «смиренных братьев» в ближайшее время вряд ли будет слишком много времени на сон), но пути назад у «сменивших знамя» уже практически не было. Inspeccion General del Ejercito такого не прощала, и методы «непрощения» у нее были весьма неприятные. Эрк слегка охренел от такого результата. Он, в принципе, рассчитывал в основном на панику и неразбериху, которая должна была начаться среди «патриотов» после ликвидации командования и штаба «полка» (вместе с командирами «батальонов» — ими занимались «смиренные братья»). Потом осмотрел «пополнение», — всадников Гарсия, среди которых убитых было немного, но раненых было не меньше, чем две трети, включая командира, и, решив, что «Хорошего понемножку, с вас на сегодня хватит!», отправил их всех под командой Мануэля Антонио на гасиенду «Три Дуба», в укрепрайон… Вместе с этой колонной эвакуировали раненых и захваченную добычу… не такую уж и большую, в основном то, что взяли в лагере бывшего «полка». Ну, еще трофейное оружие, захваченное у маринеров — «краг-йоргенсоны», «спрингфилды», револьверы и две «кольтовских землеройки». Капитан, посмотрев на эти «шедевры американской технической мысли», сначала высказал все, что о них думает. От его «высказываний» челюсть отвисла даже у капитана Жоржа Шевалье, а этот бельгийский наемник всего за неделю стал на базе неофициальным «чемпионом по ругани». Но закончил он свой монолог приказом: «Отправьте эти… недоразумения на гасиенду, в конце концов, для „ополченцев“ и такое сойдет. Ну, не давать же им швейцарские „машинки“ — технику жалко, да и мало их пока…» А после отправки колонны все оставшиеся стрелки Хартмана, пулеметчики Шевалье, снайпера Криса, артиллеристы Родригеса и Морено, опять взялись за морских пехотинцев на плацдарме, делая их жизнь интересной, но недолгой. В ходе этого процесса у всех офицеров, да и у самого Эрка тоже, даже начала возникать мысль: «Чем черт не шутит, может быть, нам это и удастся — ликвидировать плацдарм ко всем чертям, а?» — предпосылки для этого были, но… именно что — «но»! Тут-то он и сработал — «Закон Подлости для Военных Действий»…
«Вашу ж мать, как же вы меня достали!.. — Капитан перевел взгляд с плацдарма на море и еще раз сплюнул. Только в этот раз не для того, чтобы избавиться от песка, а исключительно из-за увиденного… накипело. Тем временем пять американских боевых кораблей — бронепалубный крейсер, три канонерки и монитор „Террор“ — продолжали свое дело, стараясь превратить окрестные заросли частично в непроходимый бурелом, а частично в „лунный пейзаж“, используя для этого все наличные орудия вплоть до десятидюймовок „Террора“… правда, пока не слишком удачно. — Чертовы амеры… ну какого вас сюда занесло? Или мы все ж таки в чем-то ошиблись — например, в том, что у „наших“ маринеров нет радиосвязи! А значит, придется принять в качестве рабочей версии, что она у них есть. Несмотря на слова пленных. А даже если они и не врали, рядовые, сержанты и лейтенанты знают далеко не все. Так, это на будущее, а сейчас… — тут, вокруг ближайшей канонерки начали вырастать водяные столбы, все корабли резко шарахнулись от берега, и Эрк сел на дно окопа. — Началась очередная серия нашей комедии. Хватит маячить — попадут еще! Снаряды сейчас полетят куда угодно, и…» — Капитан, бросив взгляд на стоящую рядом рацию, матюкнулся. Лишняя деталь в виде осколка снаряда не способствовала ее хорошей работе…
«Если все идет прекрасно — подожди, сейчас припрется!» Ну а кто именно — сами можете догадаться… ага, правильно, тот самый зверь, который так любит наступать. В этот день его роль (правда, не слишком уверенно… ну извините — как смог!) взял на себя Флот САСШ в лице тех самых пяти кораблей. Сначала маринеры обрадовались и даже попытались под прикрытием огня корабельных орудий подняться в очередную контратаку, но… вот то-то. Скажите-ка, что именно нужно артиллеристу (в том числе и корабельному), чтобы попасть в цель? Ну, как минимум, или видеть эту самую цель, и лучше собственными глазами (идеальный вариант), или хотя бы знать (желательно поточнее), где эта цель находится! А если артиллеристу сообщают, что «цели находятся где-то в зарослях»? И не пошлешь же такого «целеуказателя» подальше, ибо он старше по званию, а это чревато гауптвахтой. Ну, и что тогда прикажете делать? «Как — что?! Исполнять приказ! Сказали — цель в зарослях, значит, стреляем по зарослям..» Вот так, судя по всему, и решили данный вопрос американские артиллеристы, потому что стреляли они именно «по зарослям». Ну а конфедераты, слегка опомнившись после прихода «этого водоплавающего полярного лиса», тоже поняли что к чему и решили, что это не такой уж и «страшный зверь», как показалось сначала… Вообще-то, к любому обороту дела надо быть готовым всегда, расслабляться не стоит… А еще желательно «иметь в рукаве джокера» — так, на всякий случай. В данной ситуации этим самым «джокером из рукава» стали лейтенант Диего Родригес и четыре его крупповских горных орудия. Правда, когда Капитан, припомнив «охоту на свиней с восьмидюймовками», приказал батарее открыть огонь по кораблям… короче, Родригес тогда был на волосок от смерти. Эрк уже передергивал затвор пистолета, когда Диего понял, что с ним не шутят… И решил, что лучше бессмысленно потратить любое количество снарядов, чем получить всего одну пулю… за неисполнение приказа. После первых же залпов, правда, он сменил свое мнение о «бессмысленности» данной траты боеприпасов на строго противоположное. Потому что от его 75-мм снарядов корабли янки (в которые он, кажется, даже ни разу и не попал!) шарахнулись так, будто по ним лупили все береговые батареи Сантьяго! А если учесть, что при этом они так и не прекратили огонь… Нет, друг в друга они не, попали, но как минимум с десяток снарядов упали прямо на плацдарм! Сразу после этого Капитан приказал сменить позицию. Янки «отскочили» совсем недалеко и открыли огонь по прежней, но пушек-то там уже не было! Лейтенанту очень понравилась эта игра…
«Сейчас батарея Диего меняет позицию… молодец Родригес все-таки!.. — Эрк не выдержал и рассмеялся. — Уже шестой раз этот фокус проделывает — умный парень, все на лету схватывает… правда, не всегда сразу, пришлось убеждать более серьезным методом, чем словами… ладно, проехали. Интересно, у кого снаряды кончатся быстрее, у нас или у янки? Ставлю на амеров — они-то снарядов не жалеют… — Капитан опять посмотрел на „покойную“ рацию и вздохнул, — …так, что даже иногда попадают. Да ну его… вторая-то уцелела! Гарм с ней сейчас забился в такую нору, что хрен достанут, а потому — наплевать! Пойдет на запчасти… — тут к нему в окоп скатился Поль Дебре и протянул записку, судя по почерку и тому, что она была на русском — как раз Гарм ее и написал. — Ну, и что же там за новости, что так срочно, прямо под огнем? Твою мать!!! Еще и это!!!»… — Эрк еще раз перечитал восемь слов и один предлог:
«Коррида» накрылась. Много раненых. Лейт отходит к «Трем Дубам».
Глава 10, междубоевая и опять военно-организационная…
«Мир — это, в сущности, недолгий перерыв между двумя войнами…» …и обычно ОЧЕНЬ недолгий!
28.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от развалин поселка Дайкири, недалеко от гасиенды «Cerca de Tres Robles Negros»… (ночь, после полуночи)
Капитан передернул плечами и отвернулся от того, что в недавнем прошлом было «лейтенантом» Армии Освобождения Кубы. Но теперь ЭТО напоминало уже не человека, а… так, кусок мяса. У «Джексонов» была та же «школа допроса», что и у «смертников»… мексиканская. Гарм старался вообще на ЭТО не смотреть. К тому же ЭТО… еще жило и даже… издавало какие-то звуки… — Слушай, может, добьем его… — Михаил наконец не выдержал… — Если ты так хочешь. Только… стрелять нельзя. А ножом… — Понял… и мне тоже противно. Но слушать это дальше… — Два эстета, блин… и два кретина! — Эрк провернулся к одному из «охотников» и перешел на английский: — Сержант, он нам уже не нужен… — Слушаюсь, сэр, — ответил тот и достал штык-нож… — Вот и вся проблема… — Капитан фыркнул… как кот, которому что-то попало в ноздри. — Противно самому — вызови подчиненного… — Слушай, а давай-ка мы сегодня обойдемся без лекций… — Михаил был явно не в настроении. — Лучше скажи, что делать будем? — А что, есть какой-то другой вариант, — достав из костра горящую головню, Эрк раскурил трубку, — кроме прорыва? Да нет его у нас! И связи с нашими — тоже нет… — Это да… аккумуляторы сдохли. Вот только патронов у нас тоже почти нет. По крайней мере, для того, чтобы нормально использовать пулеметы, их не хватит… — Зато у нас есть до черта раненых, которых надо срочно доставить в госпиталь. А вот «машинки»… четыре сможем использовать, патронов для них как грязи… — В смысле — «как грязи»?! — Гарм тоже закурил и сейчас чуть не поперхнулся дымом. — Ты что, хочешь… из карабинов патроны повыдергивать, что ли? — Зачем же… они ведь все равно не подойдут… к этим «машинкам», — Капитан посмотрел на удивленное лицо Гарма, улыбнулся и… достал из кармана пистолетный патрон… — Там нужны… вот такие, а их у нас именно что как грязи… — Погоди, Эрк… ты что, наши с тобой «Зубры» имел в виду?! — Нет… хотя ход твоих мыслей мне нравится, — опять улыбнулся тот и… крикнул куда-то в темноту: — Данн! Давай сюда… со своими головорезами! — К костру подошли четверо «легионеров», и Гарм, увидев их оружие, с удивлением посмотрел на Капитана. — Ну да, это «форматы». Точнее — «отформатированные» РПК со шнеком на шестьдесят патронов. Чем тебе не пулеметы? Особенно в этих зарослях, где дальше сотни метров ни черта без рентгена не разглядеть. Так что, Гарм… принимай командование ударной группой. Ты с «Зубром», «легионеры» Ангуса и половина «охотников на апачей»… для штаба «батальона», по-моему, вполне хватит. Давай-ка докуривай и… вперед. Начнем, как всегда, на рассвете… традиции надо соблюдать. — А ты куда? — Гарм понял, что спорить бесполезно. Эрк уже принял решение, и теперь его проще было убить, чем переубедить… — А я буду поднимать в атаку всех остальных, потому что больше некому, блин! Хартман и Шевалье… я надеюсь, что они выживут, но сейчас они валяются на носилках. Да и остальных офицеров нам тот десятидюймовый хорошо проредил… Кстати, если ты вздумаешь рассказать об этом Дане, то… — Капитан, я что, похож на идиота?28.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от развалин поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (день)
— Совещание через два часа… думаю, к этому времени все уже соберутся. Так что сейчас мне нужна общая обстановка на данный момент… — Эрк, с силой потерев лицо ладонями, встряхнул головой и перевел взгляд с Артема на Татьяну. — И подробный рассказ о том, как вы дошли до жизни такой… но сначала общую оценку ситуации. — Оценка ситуации… на тройку, — спокойно ответила Лейт, — в смысле, что могло быть гораздо хуже, но пока вроде бы отмахались. В данный момент против нас вся «дивизия» Педро Переса, все шесть… то есть уже не шесть, а пять «полков»… — Можешь списать еще один «батальон»… — Билли хмыкнул, — а то, пока Капитан к нам прорывался, конфедераты разнесли его вдребезги и растерли в пыль! — Скорее все-таки «разнесли», а не «растерли», — поправил Эрк. — После того как команда Гарма зачистила штаб, то все остальные просто разбежались. — Ага, просто-напросто… знаешь, я бы на их месте тоже «разбежался». — Ковбой дернул плечом. — Хоть я и читал, что «это надо было слышать самому!», но от личного знакомства с классическим Rebel Yell…[97] предпочел бы отказаться! — Странно, но… я вроде бы ничего такого не почувствовал… — А судя по всему, реакция зависит от того, с какой стороны ЭТО слышать! Я-то был как раз перед фронтом атаки, ну а ты в ней участвовал… — Как вариант. Честно говоря, — пожал плечами Капитан, — я и сам не помню, что именно кричал в тот момент. Немного не до того было… — Угу, если вспомнить, в каком виде ты был, когда я с тобой встретился, то явно «было не до того»… от тебя же даже «наши» повстанцы шарахались! Да, кстати… — Билли заговорщически подмигнул Эрку, — и как насчет того, что «личное оружие командиру нужно исключительно для того, чтобы из него застрелиться!»… не помнишь, кто мне это говорил, а? Блин, Лейт… ты бы видела… — А то я раньше не видела, — улыбнулась Лейт, — как у Капитана в атаке «крышу сносит»! Куда там до него тем «смертникам»… и рядом не стояли! Слушай, Эрк, у тебя в роду точно берсерков не было? Ладно, ладно — молчу! Возвращаемся… к той самой «общей обстановке», — посерьезнела она. — Вот именно… времени не так уж и много, — кивнул Капитан, — так что давай-ка всю «лирику» отложим на потом. — Ну, как всегда… Эрк вернулся — «лирика» накрылась! — Ковбой подошел к карте на столе. — Смотри сам. Хотя последние изменения… в связи с твоим прорывом тут не отмечены, но остальное соответствует текущему положению. Эспектро несколько раз выходил на связь, так что позиции подразделений «дивизии» Переса на ней обозначены достаточно точно — всех его пятнадцати «батальонов». То есть уже четырнадцати… — Более-менее понятно… «Генерал» Педро действительно очень сильно завелся, и нам теперь будет очень «весело»! — Капитан, закончив рассматривать карту, достал из кармана трубку. — Единственное, что меня утешает, это то, что обойти укрепрайон ему не удастся, придется штурмовать исключительно в лоб, хотя… если с севера… — Нет, с севера не выйдет, — отрицательно мотнула головой Лейт, — он разок попробовал. Как только передовой «полк» получил по носу от ребят Стэнфорда, Перес сразу же послал следующие через горы — с резко отрицательным результатом… — Блин, да там такие тропки, — вмешался Билли, — что на любой из них два десятка «смертников» спокойно задержат любое количество наступающих до тех пор, пока у них есть патроны и динамит! Так что обойти с севера — никаких шансов! — А если они пойдут на юг… — Эрк, прикурив, задумчиво посмотрел на карту, — то им придется идти через Сигуа, а потом… через Винент или Конкордию… — Ага, как же… пройдут они там, — усмехнулся Ковбой. — Прямо через Баррахеса, Яноша, Стефана, Анджея и всех прочих — разве что летать научатся! — Тогда у Переса действительно остался только один путь наступления — прямо в лоб! Блин, не люблю я сидеть в жесткой обороне, но… придется. — А кому сейчас легко? — Лейт рассмеялась. — Знаешь, честно говоря, когда у нас на хвосте повисла ВСЯ «дивизия» повстанцев, а оторваться мы не смогли, я думала, уже все — «Здравствуй, „толстый полярный лис“, давно мы с тобой не виделись!». А вот когда все-таки добрались до первых позиций и, кроме бывших повстанцев, увидели там ребят «Красавчика Джека»… тем более, когда они потом своими «машинками» в фарш перемололи авангард «патриотов», тогда слегка отпустило. Ну а когда подошел еще и Гарсия с «новичками», стало уже совсем хорошо… — Врет. Врет и даже не краснеет! — Билли фыркнул. — Легко ей, понимаете ли, не было… что б мне так «не легко» было! Я ж ее встречать выехал, думал поздороваться, хотел в штаб проводить… ага, щаз-з! Не успела приехать, как уже в окопе с «веслом» сидит! В дороге она, понимаете ли, не настрелялась… — Капитан, а можно я его стукну… больно. — Если ты так хочешь… после совещания.28.06.1898 …там же… (немного позже)
«Собрали на совещание всех командиров… охренеть можно с такого собрания! У каждого третьего повязки, ну а четверть из тех, кто был на прошлом совещании, или лежит в госпитале, или… уже не нуждается даже в лечении. Мать вашу!.. — Капитан предпочел бы выругаться вслух, но… надо было „держать маску“, поэтому он сделал это мысленно и просто закурил. Немного полегчало. — Все… хватит! Как там говорит Барт — Game must go on!..[98] и в этом он прав. Она, блин, должна продолжаться! Не в последнюю очередь ради тех, кто „уже отыграл свое“, надо закончить эту партию! Нет, надо ее выиграть, а значит… пора браться за дело!»… — Господа, у меня для вас есть очень плохая новость… — Эрк оглядел собравшихся на совещание. — В ближайшую неделю для большинства поспать хотя бы четыре часа подряд будет недостижимой мечтой. Очередную атаку «патриотов» вы будете ждать как возможность хоть на ком-то сорвать свою злость, а меня просто возненавидите. И еще одно — батальон «Джексон» прекращает свое существование, — тут он остановил вскинувшихся было офицеров резким взмахом руки. — Это имя теперь будет носить не батальон, а бригада. Бригада «Томас „Stonewall“[99] Джексон»… — Капитан улыбнулся, увидев, как загорелись глаза конфедератов. — Правда, командир бригады сейчас лежит в госпитале… да, вы все правильно поняли, это майор Роджер Хартман… — Сэр, а насколько долго пробудет в госпитале, — заговорил Стивен Дайгорн, один из двух уцелевших у «Джексонов» ротных командиров, — майор Хартман, сэр? — Столько, сколько нужно для его выздоровления, — ответил Эрк. — На самом деле, то дерево, которое рухнуло на него и капитана Шевалье, кроме того, что поломало им ребра, а Хартману еще и руку, к тому же контузив обоих, в сущности, спасло им жизни. Потому что приняло в себя все предназначенные для них осколки… — Роджеру, когда он станет генералом, — улыбнулся «Красавчик Джек», — стоит нарисовать его на своем гербе… а породу дерева кто-нибудь запомнил? — Это все дело будущего, а сейчас… — Капитан хмыкнул, — майор Стэнфорд, не стоит так весело улыбаться, потому что ваша новая должность — первый заместитель командира бригады, а так как сам командир в данный момент не может исполнять свои обязанности, то его обязанности тоже придется исполнять вам… — Кто теперь будет новым командиром моей роты, сэр? — Ваши рекомендации, майор? Учтите, ваш заместитель становится начальником штаба бригады. Капитана Вильгельма Краймера здесь нет, он на позициях, так что эту новость вы, пожалуйста, сообщите ему сами как можно быстрее. — Я рекомендую вам… лейтенанта Мигеля Альварадо, сэр! — «Красавчик Джек» раздумывал всего несколько секунд. — Вы не пожалеете, сэр… — Что ж… капитан Альварадо — принимайте «тяжелую» роту! — Эрк повернулся к спокойному мексиканцу-реверсадо. Кстати, единственному офицеру-мексиканцу в роте Стэнфорда. Тот молча, не проявляя никаких эмоций, козырнул. — «Интересно, а почему именно Мигель Альварадо? Хотя… непосредственному командиру виднее!» — подумал Капитан. — Хорошо, теперь о составе бригады. В ней будет четыре стрелковых батальона, первый и второй уже сформированы в Баракоа. Капитан Дайгорн — вы формируете третий, а капитан Рэйли — четвертый. Как это делается, вы оба знаете. Одно отличие… теперь в ваших батальонах будут легкие пулеметы — по двенадцать в каждом, но вот снайперов станет меньше. Лейтенант Грэй, — повернулся Эрк к снайперу-конфедерату, — придется вам нацепить еще одну звездочку на погоны и формировать снайперскую роту… — Как насчет оптических прицелов, сэр? У нас их не больше пяти дюжин… — Вы получите еще полсотни, Винсент. Причем умные немецкие оружейники избавили вас и ваших людей от лишней работы. Они еще в Германии прикрепили к ним карабины. Две сотни таких карабинов привез из Европы мистер Коуби… — Прошу прощения, сэр, — не смог скрыть своей заинтересованности Бишоп. — Ну а кому достанутся остальные подарки от умных оружейников, сэр? — В том числе и вашим бойцам, Лайонел. Три десятка. Столько же, сколько уйдет в каждый новый батальон… Батальоны в Баракоа их уже получили. Далее… — Капитан неторопливо стал набивать трубку. — Появится еще одна новая рота. Капитан Шэдоу, она будет вашей, — он посмотрел на командира разведчиков: «Ну как фамилия[100] человеку подходит, блин!» — но на лице лейтенанта Шэдоу было еще меньше эмоций, чем у Альварадо. Как будто его каждый день повышали через звание! — Пора выделять ваших «охотников» в самостоятельное подразделение, Аллан. Я знаю, что вы отбирали себе лучших из лучших… придется теперь дополнить их — просто лучшими. Такая рота нужна нам позарез — для нее теперь найдется много работы… — Работа… вроде той, которую мы уже делали, сэр? — Да, та же самая работа, только в больших масштабах, — кивнул Эрк — Но это еще не все… В бригаду также войдут две «тяжелые» роты. Ваша, капитан Альварадо, и еще одна из Баракоа — ею командует первый лейтенант Оуэн Шеппард. Ну, и последнее подразделение — батарея горных орудий лейтенанта Родригеса. Только учтите кое-что, майор Стэнфорд… Диего — прекрасный артиллерист, но иногда… — Иногда его приходится убеждать в своей правоте не только словами, — наконец-то улыбнулся капитан Шэдоу. — Прошу меня извинить, сэр… — Все нормально, Аллан, вы очень точно это сформулировали, — тоже улыбнулся Капитан. — Так, по бригаде все… и по пехоте пока тоже. По кавалерии… в последних боях мы взяли много лошадей, особенно в лагере полка «Гуантанамо», так что проблем с этим уже нет. И вот теперь… Майор Бишоп, майор Гарсия, сеньор де Кордова, как вы считаете, этих трофеев хватит для того, чтобы увеличить ваши подразделения в численности до полков? Бойцы у нас будут…Командиры-кавалеристы переглянулись и задумались. Эрк терпеливо ждал. Если в боевом использовании кавалерии он, в принципе, более-менее разбирался, то вот в лошадях вообще… Да даже просто ездить верхом для него до сих пор было серьезной проблемой, и, выезжая куда-нибудь, Капитан использовал экипаж с кучером! И даже тогда, когда для того, чтобы использовать экипаж, приходилось делать крюк… А «делать крюк» приходилось частенько, да еще и по местным «дорогам». Если они, конечно, были… Так как, в отличие от России, где есть хотя бы направления, на Кубе, в большинстве случаев, ни самих дорог, ни даже направлений не существовало! А вместо них тут были непролазная грязь, горы, заросли, ну и прочая «местность, просто идеальная для партизанских действий», но не для передвижения. Правда, неприязнь Капитана к передвижению верхом имела свою положительную сторону. А как вы считаете, что подумают пехотинцы, если «высшее командование» идет на марше пешком вместе с ними по той же самой непролазной кубинской грязи, через горы и сквозь «эти чертовы заросли», обливаясь потом, матерясь на нескольких языках, но даже и не думая при этом садиться на лошадь? Вот то-то же…
— Ничего не выйдет, сэр, для трех полков лошадей не хватит, — наконец нарушил молчание Бишоп и посмотрел на Гарсия. Тот согласно кивнул, и он продолжил: — Разве что сформировать их по штатам армии янки, но это несерьезно, сэр! Для них и мой нынешний дивизион при его численности вполне за полк сойдет… — Ты не совсем прав, Лайонел, — улыбнулся Эспада, — для трех полков, может, и не хватит, но для двух, если посчитать все, что у нас есть, — лошадей хватит вполне! А если учесть, что две трети моих парней сейчас сидит на горных тропах и что сидеть они там будут до тех пор, пока «генералу» Пересу не надоест наконец-то биться головой об стену, ну а ждать этого, по-моему, еще очень-очень долго. — Я не знал Переса… лично, — задумчиво протянул Гарсия, — но… если судить по тому, что я слышал, то сеньор де Кордова, скорее всего, прав. Если Педро Агустин что-то вбил себе в голову, то, значит, это очень надолго… — А еще это значит, — продолжил Эспада, — что тем, кто торчит в горах, лошади в ближайшее время не слишком-то и нужны! Так что, сеньоры, оставьте мне сотню, а всех остальных забирайте… тогда точно должно хватить! — Родриго, и ты думаешь, — удивленно посмотрела на него Лейт, — что твоим бойцам… такое предложение понравится? Сомневаюсь… — Не сомневайся, Лейт… — Эспада уже не улыбался, — они поймут, что сейчас для дела гораздо важнее регулярная кавалерия, чем их лихие налеты, и даже… наше умение танцевать со Смертью и не отводить взгляда! — Скорее, это понял пока только ты… Что ж, — она пожала плечами, — теперь нам придется очень постараться, чтобы они тоже поняли… — тут Лейт засмеялась, увидев в его глазах удивление. — Ну а заодно я поясню твоим головорезам, что «Танцевать со Смертью» можно не только верхом… давно хотела! — Получается, что… два полка регулярной кавалерии — это реально… — Капитан вопросительно посмотрел на Бишопа и Гарсию, дождался подтверждающих кивков, не торопясь набил трубку и закурил. — В таком случае начинайте сегодня же, господа. У нас мало времени и при этом… до черта врагов!
28.06.1898 …Куба, разговор по радио… (вечер)
— Вокзал вызывает Дачу. Прием. Дача, ответь Вокзалу. Прием. — Дача слушает. Прием. — Привет, красавица! До вас не «дозвонишься»… Капитан далеко? Прием. — Капитан на связи… слушаю тебя, Сотник. Прием. — Эрк, мне здесь срочно нужны Крис и его ребята. Прием. — А мне так же срочно солдаты Баррахеса. Прием. — Дiдкове сiдало![101] Мне они здесь тоже нужны позарез… Прием. — А кому легко? Одалживал — возвращай… Прием. — Слушай, а команда Яноша без «Утесов» тебе их не заменит? Прием. — Но только если с хорошим запасом патронов и надолго. Прием. — Патронов будет — хоть ты залейся… я еще и мин к твоему «Подносу» подкину! (Ты что, обалдел?! Заткнись, Стефан! Все равно твои «восемьдесят вторые» пока еще в Сантьяго, а «нагановские» патроны больше никому не нужны, кроме Яноша!) Ну а по срокам… как-нибудь договоримся. В конце-то концов… Свои люди — сочтемся! Прием. — Ладно, хрен с тобой — присылай пулеметчиков. (Капитан, ты уверен? У Яноша шестнадцать ПКМов, да и Баррахес там явно нужен, чтобы железку прикрывать, а это весьма полезное дело.) Кстати, кавалерия тебе тоже… «нужна позарез»? Прием. — Вообще-то да, но… не так, как пехота. Хочешь и ее забрать? Прием. — Не так чтобы срочно, но… скоро может понадобиться. Прием. — Ну, главное, что «не срочно»… а там посмотрим. Прием. — Брюс, куркуль хренов… губу закатай, а… Прием. — Та ну, чуть что, сразу — «куркуль»! Прием. — А кто же еще? Ладно… Конец связи.29.06.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (вечер)
— Тигра, пожалуйста, поясни-ка все еще раз, а то я… ни черта не понял! — Айсберг перевел взгляд со стоящей возле причала «Матильды» (для того, чтобы она смогла там оказаться, пришлось взорвать часть волнолома) на слегка закопченного и покрытого пятнами машинного масла Олега. — Что конкретно вы здесь… затеяли сделать?! — Поясняю… особо гуманитарно образованным, что мы делаем «конфетку» для князя Боргезе! Черт, когда я услышал его фамилию… просто прибалдел! И гарантирую, что если нашему князю повезет… с его идеей, то… Блин, а ведь Лейт, когда она об этом узнает, ни за какие деньги не поверит, что это не ТОТ САМЫЙ князь Боргезе, который морской диверсант времен Второй мировой, и тогда… лучше ее близко к нему не подпускать, а то… хрен его знает, что будет — может, попросит автограф… ну а может и морду набить! Под настроение… — Тигра, заметив вдруг нечто нехорошее во взгляде Алекса, решил, что пора бы уже действительно все объяснить. И перешел на более серьезный тон: — Боргезе надоело ждать трофея, и он купил «Матильду». Хотел переделать ее во вспомогательный крейсер, но, как выяснилось… единственные более-менее серьезные орудия у нас, — он ткнул рукой в сторону береговой батареи, — вот эта вот парочка… Две виккерсовские четырехдюймовки. «Хомячки» их буквально на днях приперли со склада в Гаване.Только выяснилось и еще одно. Хрена лысого Дуглас их кому-нибудь отдаст — скорее застрелится! Ты веришь, что он может застрелиться? Вот и князь тоже не поверил. А кроме них в пределах досягаемости только одна шестифунтовая скорострелка с «Печкина»… и две однофунтовки — с его собственных катеров. Сначала князь Бенито долго матерился, а потом пришел ко мне в мастерскую с этой идеей… Все! Все! Уже рассказываю! Мы сейчас устанавливаем на «Матильду» ту самую норденфельдовскую пятидесятисемимиллиметровку с «Печкина»… а кроме этого, переделываем ее в носитель торпедных катеров! Ну, как — ты уже сообразил? Ночь. Какой-нибудь порт… американский. Или база их военно-морского флота… — Он что… псих? Блин, да янки сейчас, после того как какие-то веселые ребята у них «Виксбург» угнали, ну а особенно после «Того Самого Абордажа» в исполнении Викинга и Кастро с его ребятами… информация все-таки как-то просочилась… сначала стреляют, а уже потом разбираются — кого же именно они только что утопили! Что ему, черт возьми, предыдущего крейсера мало?! Так «Джованни Баузан» хоть стрелять мог в ответ — было из чего… и кому… Стоп. Как ты сказал — «Если ему повезет?»… — Вот именно. Боргезе не псих и не дурак… и прекрасно понимает, что шансов у него самый минимум, просто… понимаешь, он задолбался. Ему надоело смотреть на блокадную эскадру и ни хрена не делать. Потому что тут у него вообще ни одного шанса нет… по тем самым причинам, которые ты вот только что озвучил — кстати, про них он в курсе… не далее как позавчера сам их мне рассказывал. Лично… — Еще раз стоп! Сколько вам еще возиться… и где сейчас Бенито? — Ну, еще два-три дня — точно, а Боргезе… да вон, на «Матильде»!29.06.1898 …почти там же… (немного позже)
— Синьор Алессандро… если вы хотите меня отговорить, — князь Бенито Боргезе в данный момент… почти ничем не отличался от Тигры — такой же подкопченный и тоже слегка промасленный, — то я должен вас сразу предупредить. Ничего не выйдет. Синьор Роберто уже пытался… и, как видите, ему это не удалось. Прошу прощения, но… — Я не собираюсь ни от чего вас отговаривать, лейтенант… — Айсберг спокойно и неторопливо достал сигару и закурил. — Наоборот. Я хочу вам слегка помочь. Потому и пригласил вас на эту небольшую прогулку — подальше от лишних ушей. Для начала… не могли бы вы, князь, рассказать мне, как вы планируете провести ваш рейд. — Подходим к какому-либо американскому порту — подойдет любой. Дожидаемся ночи. Спускаем оба минных катера с уже разогретыми котлами. Катера малым ходом, чтобы не выдать себя раньше времени искрами из труб, проходят на рейд и… — …и обнаруживают там… полтора буксира и с десяток рыболовных шаланд. Или флот САСШ с мониторами и канонерками в качестве брандвахты. Финал… — Возможно, сеньор Айсберг. К сожалению, это неизбежный риск… — Нет. Именно такого риска всегда можно избежать. Князь, вы знаете разницу… между разведчиком и шпионом? — Алекс, увидев выражение лица Боргезе, чуть было не рассмеялся в голос и сдержался с огромным трудом. — Можно цитатой… — Они… «прекрасны, когда служат вам, и отвратительны, когда вашим врагам»… кажется, Макиавелли, хотя в авторстве я не уверен. Но это точно сказал кто-то из моих соотечественников. Вы ведь это имели в виду, синьор Алессандро? — Мои… соотечественники придумали немного другую фразу, очень похожую на эту — «Отважный разведчик только тем и отличается от подлого шпиона, что работает на вас, а не на вашего врага!». Давайте поговорим о разведчиках… — И подальше от всех возможных шпионов… — Боргезе улыбнулся. — Кстати, а кто именно из ваших… соотечественников автор высказывания? — Фридрих Прусский… тот, который Второй и Великий. Больше известна другая его фраза — о поварах и шпионах, но и эту тоже сказал он… — Ну что же… если в этом вопросе немец и итальянец сошлись во мнениях, то… начинайте, синьор Алессандро, — князь Боргезе, продолжая улыбаться, поднял из-под ног небольшой камешек и забросил его в волны. — Итак… — Главная проблема при использовании разведчиков — запаздывание информации. Пока сообщение дойдет, все уже может измениться… — …но эта проблема вами уже решена. С помощью дальней связи, — спокойно закончил Бенито. — И вы, сеньор Айсберг, хотите… — Двух вещей. Первая — чтобы вы… не слишком торопились. Для ваших четырех торпед необходимо найти достойные цели, а это… требует определенного времени и не терпит торопливости… — Алекс вопросительно посмотрел на Боргезе. Тот промолчал, но примерно через минуту размышлений резко кивнул, соглашаясь. — А второе… в вашем рейде будет участвовать один из нас. — Сеньор Бартоломео Кейнз, не так ли? Опять в качестве «офицера связи» или, на этот раз, — щелкнул пальцами Боргезе, — «по профессии» — военным корреспондентом? — В любом качестве, князь… — Айсберг слегка улыбнулся, — но в первую очередь он будет… представителем союзника. Да, и вот еще что… в этом рейде вам совсем не помешает отряд морской пехоты… тренированный для абордажного боя.30.06.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от развалин поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (утро)
— Ну, что там у вас, на западе, происходит? — Капитан, окутанный клубами дыма, повернулся к вышедшему из дома Яношу. — Как я понял, ты теперь у нас что-то вроде «официального представителя». Придется соответствовать новому статусу… Венгр сел в кресло и, внимательно посмотрев на невозмутимо дымящего трубкой Эрка, тоже закурил. Капитан улыбнулся, взял один из лежавших на столике апельсинов и небрежно запустил им в висящий возле дверей большой медный гонг… — Что прикажете подать, сеньор? — Выскочившая на звон гонга мулатка-горничная была молоденькой и симпатичной. Янош, внимательно оглядев ее с ног до головы, тихо хмыкнул и забросил ноги на подлокотник соседнего кресла. Девушка сделала вид, что засмущалась. Эрк, проигнорировав эту сценку, приказал служанке: — Кофе. Только не… два «наперстка», а МОЮ кружку и, пожалуй… да, кофейник. Еще чашку для сеньора, и все это надо принести очень быстро… — Они настолько вышколены? — спросил Янош, махнув рукой вслед девушке, бегом бросившейся в сторону кухни. — Или… настолько запуганы? Честно говоря, пока еще я подобной исполнительности не встречал. Имею в виду не только эту малышку, но и вообще здешних слуг, ну а в особенности служанок… — Я не интересовался… — Капитан пожал плечами, — а какая разница? Главное для меня — результат, а как хозяева гасиенды его достигли… это их личное дело. Борьба за права слуг и служанок тоже в мои планы не входит… — А что в них входит? Ладно, можешь не отвечать, — рассмеялся венгр, — все равно ведь соврешь! Или скажешь, что это не мое дело… — Почему же… в данный момент в мои планы входит выслушать тебя. Ну а там посмотрим… по результатам нашего разговора. — Ну да, точно, как ты тогда сказал… «У меня планов… вообще не бывает!» Хотя я в это не верю. Ладно, вот последние новости… к слову — у командования «местных» янки, как мне кажется, какая-то… мутация, что ли. Вроде бы мозги у них есть, все как положено… ну, ведь при попадании в голову видно, что там были мозги! Вот только почему они мозгами принципиально не пользуются? Сколько раз уже нарывались и с нами, и под Ла Касимой, а все так же продолжают гнать своих в атаку КОЛОННАМИ, черт — на пулеметы! Это был риторический вопрос — можешь не отвечать… — Интересно, почему, как только всплывает ПРАВИЛЬНЫЙ вопрос, обязательно про него заявляют, что он риторический… — Капитан внимательно посмотрел на Яноша и улыбнулся. — На самом деле, эта «мутация», просто-напросто — инерция мышления, и не более того… Янош, вспомни «нашу» историю… атаки времен Первой мировой — на окопы, колючку и пулеметы — теми же колоннами. Весь четырнадцатый год… и потом тоже бывало. Все дело в том, что «генералы мирного времени» готовятся к войне… вот только к ПРЕДЫДУЩЕЙ войне. В нашем случае — к Гражданской… — Ну, это мне еще в училище рассказывали… про Первую мировую и инерцию мышления. Ага, вот и наш кофе! Спасибо, милая, — кивнул он служанке. Та подмигнула в ответ. Янош улыбнулся ей и тоже подмигнул. — Ну а теперь вернемся к новостям. После налета на Дайкири янки, вот, правда, я так и не понял зачем, перебросили туда из Сибонея два полка волонтеров и не нашли ничего лучшего, как отправить один из них в наступление на Винент и Конкордию. Результат понятен? — Те самые «колонны на пулеметы»… это было вчера? — Да, вчера утром. Точнее… утром они вышли из Дайкири, а нарвались немного попозже, на развилке. Брюс решил, что слишком далеко их пропускать нельзя, вот мы и встретили американцев на полпути. Остатки попытались зацепиться на перекрестке, ну, там, где дорога на Сигуа, но по узкоколейке подошел наш «бронепоезд», и Стефан им популярно объяснил, что этого делать не стоит. С минометами особо не поспоришь, и к тому же испанцы Баррахеса, после того как они увидели, что осталось от Дайкири, вконец озверели! Дают только один залп, не больше, и сразу же в штыковую… черт, я бы на месте янки, когда их увидел, тоже бы побежал… — Что, такие страшные? Хотя… они в Дайкири, если я правильно помню, больше года стояли, а значит… — Капитан покачал головой. — Да уж… действительно… теперь американцам лучше им под горячую руку не попадаться… — Вот и я о том же. Сам Диего Мануэль, в принципе, головы не потерял, но вот его солдаты… вчера он их еле удержал от атаки Дайкири! Ничего там не светило, сам понимаешь, у нас неполных пять сотен, а там свежий полк и плюс остатки второго, готовые к обороне, да еще и под прикрытием корабельных орудий, но… испанцы так завелись, что на это им было наплевать — «Вперед!» и все тут… — Понятно… как там ситуация сейчас? — Эрк расстелил на столе карту. — Можешь показать примерный расклад? Я так понимаю, что если ты, с твоими пулеметами, там сейчас не очень-то нужен — раз сюда направили, то все затихло? — Правильно понимаешь… — Янош кивнул и склонился над картой. — Смотри, вот развилка, где их вчера встретили, — сейчас на ней окопался отряд Брюса. Дорогу перед ней Гердан заминировал к чертям. А на узкоколейке «бронепоезд», под прикрытием полусотни всадников из отряда Картье. Тоже не пройдешь, да и дорога оттуда совсем неплохо простреливается из минометов. Стефан ждет не дождется, когда из Сантьяго ему еще и четыре «Подноса» доставят, как говорит — «Тогда совсем здорово будет!», но и сейчас, по-моему, достаточно неплохо. Во всех поселках вдоль железки гарнизоны из отряда Баррахеса, а в Фирмезе еще дополнительно группа Анджея, два трофейных «гочкиса» и… формируется отряд из бывших «патриотов». Сотни две-три уже есть… — Так, а вот об этом — поподробнее. Откуда там вообще взялись «патриоты»? — В основном из бригады Кастильо. Этим всем в основном занимается Курт, а еще твой падре Франциско и его монахи… В подробностях — «как, почему и каким образом»… извини, но я не в курсе. Предполагаю, что это может быть как-то связано с теми… «выборами», затеянными кем-то в Сантьяго — листовки ты уже видел? — Да, мне Билли привез с десяток… По-моему, все это абсолютный «спам», но… у «спамера» с чувством юмора все в порядке! Особенно меня умилили «Нас не догонят! ТАТУ» и «Мочить в сортире. ВВП». Полный бред, но вот только у неподготовленного «нашей» рекламой человека от такого… может и крышу на фиг сорвать! — И, судя по всему, рвет… не по-детски. Кстати, вот тебе еще листовочки… если можно так сказать — для коллекции. Есть парочка очень интересных… — Так… это я видел, это… тоже ничего, но вот… — Капитан аккуратно положил на стол пачку просмотренных листовок, оставив несколько в руках, и улыбнулся. — Но вот за эту «парочку»… ты ведь именно их имел в виду? — Янош кивнул, с неподдельным интересом глядя на него. — Тебе… особое спасибо, а когда я попаду в Сантьяго и найду там этого «спамера», то… постараюсь отблагодарить его лично. Например, используя… да, точно — запасной ствол от MG, как раз форма подходящая! Причем — использовать я его буду самым противоестественным образом! Ибо не хрен… — Что, тебя так задело упоминание о твоей «Карибской Конфедерации»? Или что-то еще… точно, там же не только о ней было — о тебе тоже… — Именно — у меня ведь тоже есть… чувство юмора… Когда Эрк упомянул о своем чувстве юмора, Яноша… почему-то передернуло. То ли он вспомнил что-то… крайне неприятное, то ли прочел в глазах своего бывшего командира что-то… не менее неприятное — кто знает…Глава 11, немного военная, но в основном психологическая…
«В Книге Судеб так много прозы!Два… не самых простых вопросаВ ней читаются между строчек:Кто ты есть? И чего ты хочешь?»
01.07.1898 …Куба, город Гуантанамо, штаб испанской бригады… (день)
— Я конечно же благодарен вам за помощь, — генерал Парех, командир испанской бригады, обороняющей Гуантанамо, в упор посмотрел на этого… странного герильяса, но тот спокойно выдержал его взгляд. — Видит бог, как она нам сейчас нужна… — Генералу Линаресу в Сантьяго-де-Куба она нужна еще больше, и не «сейчас», а… «еще вчера»! — Джордж Натан Уэйн, командир одного из пришедших в Гуантанамо батальонов, говорил почти спокойно. Хотя майор Конфедерации изо всех сил боролся с желанием достать из кобуры свой новенький SIG IP и пристрелить этого «надутого фазана» ко всем чертям! — Мы получили приказ сменить вашу бригаду в Гуантанамо, сеньор генерал, а не «помогать вам» обороняться от пары батальонов! — «Пара батальонов»?! Да перед нами вся дивизия Педро Переса! Шесть полков повстанцев, — вскочил с места полковник Камилло, начальник штаба бригады, — сейчас осаждают наши укрепления! Мы держимся только благодаря им! Дьявол, да даже без десанта американской морской пехоты на берегу бухты они на треть превосходят наши силы! А в американском десанте — еще не меньше полутора тысяч! — У нас… несколько другие сведения, сеньор! — Саймон Трэвор, еще один «майор из Баракоа», тоже еле сдерживал злость. — «Дивизии» Переса перед вами уже нет… с двадцать седьмого июня «генерал» Педро Агустин Перес почти всеми силами атакует укрепления возле гасиенды «Cerca de Tres Robles Negros». Атаки пока безрезультатны, причем там всего два пехотных батальона и один кавалерийский дивизион герильеро, а не регулярная и полностью укомплектованная бригада! — К тому же, сеньор генерал, вы получили приказ! — Нет, сеньор… Уэйн, я его пока не получил, — покачал головой Парех. — Если вы имеете в виду ту… телеграмму, которую вы мне передали, то… на ней не только нет подтверждающих подписей, но… даже вашу и прочих… сеньоров из Баракоа личность здесь некому удостоверить! И ваши звания — тоже! В этот момент майор Уэйн все-таки схватился за кобуру, но капитан Эрнст Раум перехватил его руку и удержал, отрицательно покачав головой. Остальные «сеньоры из Баракоа» за оружие пока еще не хватались, но…— Что здесь происходит, сеньоры? Кажется, мы не вовремя… или наоборот? Для простого совещания в этой комнате что-то… слишком много ярости, — распахнувшаяся дверь пропустила внутрь несколько человек в гражданском. Первым вошел губернатор Гуантанамо, сеньор Хосе Себастьян де Олмейра и сразу же заговорил. Громко. — Что вам нужно, сеньор губернатор? — Парех несколько удивился… Обычно для того, чтобы вытащить дона де Олмейра из резиденции раньше вечера, приходилось не меньше часа доказывать ему, что это действительно крайне необходимо! — Марсель, что тут у вас творится? Слышно даже на улице, — почти одновременно с генералом спросил один из вошедших — крепкий, высокий старик с тростью, одетый несколько старомодно, но богато, у молодого человека — единственного в гражданской одежде, стоящего рядом с офицерами, прибывшими из Баракоа. Генералу Пареху его представили в качестве командира ополченцев, а фамилию он как-то пропустил мимо ушей… — Хорошо, что вы тут еще не начали друг в друга стрелять. — Уже почти начали, дедушка, просто вы нам… немного помешали, — с радостной улыбкой ответил старику Марсель. — Если надо, то можем начать… — Чему тебя только отец учил, неужели только стрелять?! Надо будет серьезно с ним поговорить о твоем воспитании, — покачал головой тот. — Не надо, дедушка, ведь мы же не начали! — Марсель явно испугался. — Просто у сеньора генерала возникли сомнения в наших словах и в наших личностях тоже. И для телеграммы, оказывается… нужны какие-то подписи… — А что, подписи маршала Рамона Бланко-и-Еренаса под приказом, — губернатор, внимательно прислушивавшийся к беседе родственников, повернулся к Пареху, — вам недостаточно, генерал? Чья же «подпись» вам нужна еще? Его Святейшества? — Мне достаточно подписи маршала, губернатор, — чувствуя свою правоту, Хулио Раймондо Парех обычно не сворачивал с один раз выбранного пути. Другое дело, если ему доказывали, что он ошибся… Правда, надо было очень сильно постараться, чтобы доказать такое… — Но только в том случае, если я вижу ее своими глазами! — Так, понятно. Значит, вам необходимо подтверждение, — де Олмейра, сообразив, что генерал-то, в принципе, абсолютно прав, задумался. — А телеграфный кабель у нас поврежден… Скажите, генерал, свидетельства человека, присутствовавшего при том, как принимали эту телеграмму, вам будет достаточно, чтобы поверить? — Да, хватит. Если это свидетельство человека… — Парех вообще-то понимал, что у него достаточно шаткая позиция. Что это — фальшивка? А вдруг приказ настоящий? Неизвестно… — Человека, заслуживающего… моего доверия. Людей, о существовании которых я слышу первый раз в жизни, я считать таковыми не могу! — Отлично, генерал! Разрешите представить вам такого человека, — обрадованный губернатор плавно повел рукой в сторону того самого старика, все еще вполголоса отчитывавшего покаянно потупившегося Марселя… — Сеньор Хулио Раймондо Парех, познакомьтесь — сеньор Луи Мишель Картье. Он… заслуживает вашего доверия? То, что при этом имени… ну и, тем более, фамилии генерал не только устоял на ногах (полковник Камилло, например, рухнул на стул с выпученными глазами), а даже не изменился в лице (примерно две трети его офицеров побледнели), свидетельствовало о том, что у бригадного генерала Хулио Раймондо Пареха стальные нервы… Возможно, именно поэтому только он заметил, как стоящая у двери незнакомая сеньора — «Она явно пришла вместе с губернатором!» — улыбнулась, глядя ему прямо в глаза, и несколько раз сомкнула ладони, как бы беззвучно аплодируя…
01.07.1898 …Куба, город Гуантанамо, дом у резиденции губернатора… (вечер)
— Опять с тобой дорога, желанья сожжены,
Нет у тебя ни бога, ни черта, ни жены.
Чужим остался запад, восток не мой восток,
А за спиною запах пылающих мостов…[102]
— Итак, испанская бригада генерала Пареха сегодня, примерно час назад, вышла из Гуантанамо… — Эрк подошел к карте, теперь висящей на стене, и чубуком трубки провел по ней чуть извилистую линию. — Ближе к вечеру они… выйдут в тыл к нашему дорогому дону Педро и тогда… Господа офицеры, какие у вас будут предложения? — Атаковать нам… достаточно бессмысленно, — после недолгого раздумья ответил Стэнфорд, — да и как мы сможем угадать момент для удара? А это должен быть очень точно выбранный момент, иначе только лишние потери, и ничего более… — Это как раз не проблема, — улыбнулся Капитан. — В штабе испанцев находится мистер Варган с прибором дальней связи, так что координация вполне возможна, вот только… — Эрк, увидев, как сразу же после этого объявления у всех офицеров загорелись глаза, убрал с лица улыбку и покачал головой. — Имеет ли такая контратака какой-нибудь другой смысл, кроме очень большого желания ее провести? — Да, сэр… если координация возможна, то атака перестает быть бессмысленной! Сейчас-то у испанцев с «патриотами» примерно равные силы, — задумчиво протянул капитан Краймер, — ну а после трех дней непрерывных атак «дивизии» Переса на укрепления и пулеметы, возможно, что испанцы даже имеют определенное, но вряд ли такое уж большое, преимущество. Если мы ударим вместе, то… — То мы их просто раздавим, сэр! — «Красавчик Джек» встал и тоже подошел к карте. — Вот, посмотрите… бригада Пареха подойдет с северо-востока, по дороге из Гуантанамо, и удар их, в первую очередь, придется вот на эти два полка второй линии Переса… те, что он вчера отвел из первой! «Хатуэй» и «Монкада»… Потрепанные и прореженные. Только что из мясорубки, и они, естественно, долго не продержатся, но даже в этом случае дадут остальным время отступить… — Отступать они могут только в двух направлениях, — Капитан опять использовал свою трубку вместо указки. — Или на юго-восток — к бухте и плацдарму, или строго на юг — к Сигуа… ну а потом вдоль берега — на Дайкири… — Да, именно так… если только МЫ не свяжем их боем или не перекроем эти пути отхода, сэр! Они, подражая нам, тоже нарыли окопов, но это несерьезно, сэр! Об эти их «окопы» наши бойцы даже не споткнутся, а уж потом… — Ну а потом испанцы остановятся, чтобы перегруппироваться, и мы окажемся очень глубоко в заднице, Джек! — Бишоп резко рубанул воздух здоровой рукой. — Перес не дурак, да и повстанцы как бойцы заслуживают всяческого уважения, и ты это прекрасно знаешь! Стоит твоим солдатам подняться из окопов, как большая часть их преимуществ просто исчезнет! Да знаю я твои аргументы — «Наши „старики“ дадут „патриотам“ сто очков форы!»… И я с этим согласен — дадут. Даже во время схватки в зарослях, где невозможно использовать пулеметы и гранатометы, но скажи-ка мне, пожалуйста, сколько этих «стариков» осталось у тебя в обоих батальонах? — Лайонел, ты предлагаешь просто сидеть в окопах и ждать? — Стэнфорд достал из кармана сигару и вопросительно посмотрел на Капитана. Тот, кивнув, тоже принялся раскуривать свою трубку, да и все остальные дружно полезли за табаком… — Не совсем «сидеть в окопах»… — Бишопу было неудобно прикуривать, но Билли поднес ему горящую спичку. — Благодарю вас, мистер Коуби… Так вот, про контратаку и мои предложения… ведь главное-то для нас не «раздавить» повстанцев, а просто перекрыть им пути отхода, верно? Что, если мы ударим не вместе с испанцами, а на несколько часов раньше? Еще днем, в промежутке между их атаками… вот только не по всему фронту, — он встал и присоединился к Эрку и Стэнфорду возле карты, — а вот в этой вот точке — на нашем южном фланге… причем не пехотой, а кавалерией. Всей, которая у нас есть, обеими полками — моим и полком майора Гарсия… — Два полка… на две дороги? — Вильгельм Краймер сообразил первым, и Капитан еще раз мысленно похвалил себя за то, что именно его назначил начальником штаба бригады. — Это может сработать, только надо очень тщательно рассчитать время, чтобы «генерал» Перес не успел всеми силами навалиться на кавалеристов… до того, как на него навалятся испанцы! Еще бы, одновременно с этим атаковать и его штаб… — Если надо ударить по штабу дона Педро, то это можем сделать мы! — Эспада посмотрел на Лейт, а она с улыбкой положила ладонь на рукоять кортика.
02.07.1898 …Куба, к юго-западу от города Гуантанамо, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от развалин поселка Дайкири, недалеко от гасиенды «Cerca de Tres Robles Negros» — район дислокации повстанческих войск… (день — вечер — ночь)
Неизвестно, насколько характеристика, которую Миледи дала генералу Пареху и его высшим офицерам, соответствовала реальному положению дел в бригаде, но то, что воевать они все-таки умеют, в этот день было доказано на практическом примере. A «Mayor General'y» Пересу и его «дивизии» не повезло. Причем дважды. Во-первых, два «полка» — «Монкада» и «Куато Абайо», стоявшие во второй линии повстанческих войск, как раз вчера вечером были отведены туда. Из первой линии. После трех дней непрерывных атак на укрепления и пулеметы. Потрепанные и прореженные. Только что из мясорубки. И естественно, когда бригада Пареха прямо с марша, даже не тратя времени на разведку и рекогносцировку (а зачем? сведения они и так получали «из первых рук». «Ваша „дальняя связь“, сеньор, великолепнейшая вещь!» — сказал тогда Варгу генерал), по этим «полкам» ударила, долго те продержаться не смогли. Кстати, они ведь даже не были уничтожены! Просто большинство повстанцев решили: «С нас уже хватит!» и, прихватив с собой «на память» свое оружие и то, что они успели взять из обоза, дружно «сделали ноги»! Тех же, кто решил сопротивляться, испанцам не хватило даже «для разогрева», и они, с внезапно появившейся мыслью — «Дьявол, а кого же мы… так долго боялись-то?!», продолжили свое наступление…Во-вторых, крупно не повезло «генералу» Педро Агустину Пересу лично… ну а заодно и всему его штабу. Разве что посчитать «везением» то, что… большинство из тех, кто там находился, умерли быстро и даже относительно безболезненно. Говорят, что (чисто теоретически!) смерть от пули в голову — это очень быстро… — Прошу прощения, сеньор генерал… — Так… что там у вас, капитан Герреро? — Ничего особенного — зашел попрощаться… Обернувшийся на эти странные слова… ну а еще на раздавшиеся сразу после них странные хлопки, американский «советник» Переса полковник Джон Уолдер Райс успел сделать только одно — выпучить глаза от удивления… Потом на конце странного цилиндра, закрепленного на стволе пистолета невысокого широкоплечего мулата… да, того самого капитана Луиса Герреро, сверкнула вспышка, и он умер, так и не услышав точно такого же негромкого хлопка. Эспектро улыбнулся… — «Хорошая все-таки штука глушитель, — подумал он, дозарядил свой любимый CZ75, аккуратно убрал в кобуру — патроны к нему стоило экономить, и спокойно вышел из генеральской палатки, так же аккуратно задернув за собой полог. — Жаль, конечно, что сейчас не в традиции вешать на вход табличку „Не беспокоить!“… Да ладно тебе — и так неплохо!»… — Капитан Герреро, генерал… не отдавал никаких приказов? — Нет, команданте Маркес… но я думаю, что, как только он придет к какому-либо решению, то мы все… сразу же, очень быстро, это узнаем… — Это уж точно — сразу же… быстро… и громко! — Простите, команданте, но мне пора ехать. — Что ж, тогда… Счастливого пути, Луис… Но приказов «генерала» Переса команданте Маркес так и не дождался, а меньше чем через час «охотники» Аллана Шэдоу атаковали штаб «дивизии»… Выживших не было — в пленных для допроса они сегодня не нуждались. Так что, можно считать, ему все-таки повезло, потому что «методы допроса» у «охотников» были еще те…
Слегка обалдевшие от первой (неожиданно — легкой) победы испанцы двинулись дальше и к ночи вышли как раз в тыл первой линии повстанческих войск. И вышли, как оказалось, в самый удобный момент… «Полки» «Сагуэй» и «Майари», в течение всего дня занимавшиеся тем же, чем до того занимались их предшественники (как об этом высказался Янош — «Тут что, местная традиция… биться головой о стенку?!»), к этому времени дошли до состояния «Да ну вас всех!!!». Поэтому, увидев перед собой ЕЩЕ И ИСПАНЦЕВ, повстанцы в большинстве последовали примеру своих соратников из полков второй линии (то есть «сделали ноги», благо ночью за ними никто гоняться не стал), а те из них, кто этого не сделал, просто устало поднимали руки, сдаваясь. А самые серьезные потери за этот день — четверо убитых и примерно полсотни раненых, у испанцев были от «friendly fire»[103] — когда они (уже в темноте) вышли к окопам, где сидели слегка озверевшие за день пулеметчики капитана Альварадо. Надеявшиеся на то, что «патриотам», в конце-то концов… на сегодня хватило, и уже предвкушавшие ночной отдых, они с абсолютно непечатными высказываниями на тему «Вам что, мало?!», не отвлекаясь на вопросы «Кто идет?», просто привычно смели очередями вышедший из зарослей испанский передовой дозор. Разобрались, правда, достаточно быстро…
03.07.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от развалин поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (ночь, сразу после полуночи)
— Ну что ж, сеньор генерал, — улыбнулся Эрк. — Первой Дивизии Первого Корпуса Кубинской Освободительной Армии больше не существует… благодаря вам. — А также… благодаря вам и вашим людям, сеньор Гауптманн. — Хулио Раймондо Парех сделал глоток обжигающе-горячего кофе и опять подумал: — «Кто же такой этот сидящий передо мной… странный человек?» — Ответа у него пока не было… — Ну что вы, сеньор генерал! Без вас и вашей бригады мы только и могли, что с трудом отбиваться. К нашему счастью, на хороших, удобных позициях. — Которые ваши солдаты сами же и построили… Сеньор Гауптманн, скажите, не могли вы ответить мне на несколько… не совсем вежливых вопросов? — Например, на следующий… — Капитан тоже сделал глоток кофе. — «Почему это гражданский командует герильеро?»… не так ли, сеньор генерал? — Нет, не на этот вопрос. Ответ на него я и так знаю. Только тот, кто никогда не служил в армии или служит совсем недавно, может принять вас за «гражданского», сеньор… В каком чине вы вышли в отставку — полковника или… — Этот вопрос нельзя назвать невежливым… — Эрк начал понимать, чем именно Парех… так понравился Миледи. — Из регулярной армии я уволился в чине сержанта, сеньор генерал. Позднее… в вашей армии нет точного соответствия такому званию, но это было нечто среднее между капитаном и майором… — Что ж, сеньор… Капитан — именно так вас, кажется, называют ваши друзья, судя по всему… как раз по этой причине. — Парех встал, осторожно отцепив от пояса саблю, положил ее на соседний стол и снова сел. — Теперь я задам вам первый из невежливых вопросов. Сколько человек сейчас стоит за портьерами и держит меня на прицеле? — Один, и этого достаточно… — Эрк, достав трубку, начал неторопливо набивать ее (на вежливость он уже мысленно плюнул). — У нее… очень быстрая реакция. Откуда именно появилась в комнате эта одетая по-мужски молодая темноволосая женщина, генерал так и не заметил. Зато сразу заметил внимательный взгляд ее серых глаз и револьвер в низко подвязанной кобуре. Нож за спиной тоже заметил, но уже немного позже. — «Дерринджер» из правого рукава, как и стилет из левого, можете не вынимать, сеньор генерал, — голос у нее был приятный, легкий акцент впечатления не портил. — У вас все равно не получится ими воспользоваться… даже для самоубийства. — Бригадный генерал Хулио Раймондо Парех, — Капитан встал и с легкой улыбкой повел рукой. — Разрешите мне представить вам… сеньору Дайяну Вейд. — Рад знакомству, сеньора Вейд, — тоже встал и коротко поклонился тот. — А еще я рад, что эти красивые глаза смотрят на меня не через прицел. — Спасибо за… комплимент, сеньор генерал, — она так же коротко поклонилась и изящно села на придвинутый Эрком стул. — Я стреляю навскидку… — Итак, сеньор Парех… как говорят в подобных случаях игроки в покер, — все еще улыбаясь, Капитан сел и закурил. — «Мы играем в открытую?»… — Вы правы, сеньор Гауптманн — пора «вскрыть карты»…03.07.1898 …там же… (утро, незадолго до рассвета)
— Эрк, ответь-ка мне, пожалуйста, всего на один вопрос… — Ведьма, откинувшись на спинку стула, глубоко затянулась сигаретой. — Точнее, поясни причину… этого. — Чего именно? «Партии в Драконий Покер» с генералом Парехом? — Капитан, не особо торопясь, разбирал пистолет. Тщательно осматривая каждую деталь. — Причин-то для этого было несколько, но… главная из них — он мне понравился! Кстати, и Миледи он, как это ни странно, тоже понравился. Обычно у нас абсолютно противоположное первое мнение о подавляющем большинстве… новых персонажей в этой Игре. Именно о характере и движущих ими мотивах. Очень разная у нас «исходная база»… — Если это не… «Семейный Секрет», то… Кто из вас угадывает чаще? — Пятьдесят на пятьдесят, хотя… она немного чаще, так что, скорее — пятьдесят на сорок девять… и один процент — на двойную ошибку. Но уж если… настолько совпало, то можешь считать, что ошибка практически полностью исключена. — Так, более-менее понятно, хотя… на эту тему мы с тобой еще поговорим. Давай-ка сейчас вернемся к генералу. И к твоим с Миледи выводам о нем… — Легко! Генерал Парех… Игрок почти того же типа, что и Билли. Одиночка. Для примера: твой брат может быть прекрасным командиром, что он, кстати, недавно и доказал. Но командовать он может только готовой командой. А если у него будет выбор, то вообще «станет отбиваться от такого счастья руками и ногами». И свою команду создавать не будет. Просто не нуждается в ней… — Ну, почти то же самое можно сказать и… о Лейт. — Да, можно. Все сказанное полностью относится и к ней. Лейт — тоже Одиночка, как Билли… — Эрк в упор посмотрел на Дану, — …и как я. — Еще сейчас скажи, что ты, как это… «ни разу не Лидер»! — Ведьма улыбнулась, но Капитан оставался серьезным. — И почему ж тогда ты… — Командую нашей бандой из закоренелых индивидуалистов, явных мизантропов и конкретных раздолбаев? Именно потому, что Лидеров в ней нет… к счастью. Разве что в последнее время один появился. Это ты, Дана… — НЕТ! Забудь! Навсегда забудь, понял! — Ведьма вскочила, вцепившись руками в спинку стула так, что побелели пальцы. — И больше НИ-КОГ-ДА не напоминай мне об этом! Да, это БЫЛО, но этого УЖЕ НЕТ! Совсем… — Стоп! Успокойся! Дана, пожалуйста… — Капитан тоже встал, рывком отодвинув стол, и крепко взял ее за плечи. — Извини меня… — Ты… тоже меня извини… — Ведьма немного расслабилась, — …сорвалась, блин! Просто я вспомнила, как… корчила из себя… — «Железную Леди»? Да ладно — плюнь и забудь! Это действительно — БЫЛО… и этого действительно — УЖЕ НЕТ… Все! — Спасибо… так, проехали — я в норме… продолжаем! — Дана встряхнула головой, улыбнулась. — На чем остановились? — На Лидерах… и на том, что у нас в Команде их нет и никогда не будет! Кроме, естественно, «ситуационных»… но это из другой оперы. Вообще-то… как считаю я, и все наши меня в этом поддерживают… тех, кто упорно стремится к Власти, ни в коем случае нельзя до этой самой Власти допускать! Любыми методами. Блин, да вспомни… хотя бы того же Нуменорца! — Да уж… нашел, кого вспомнить!Нет, в том, что Вова был Лидером… причем именно с большой буквы, никаких сомнений нет. Погоди-ка… ты хочешь сказать… — Вот-вот… ты меня поняла. Он считал Власть Правом. Своим. А на самом деле, Власть — это не Право, а Долг! Вот этого-то он так и не понял… и уже не поймет. Хотя это, наверное, к лучшему… шансов на то, что он поймет, было не так уж и много… — Ну, с Нуменорцем и так все ясно… а по большому счету — ну и хрен с ним! В вопросах Права и Долга я… — Ведьма, высвободившись из рук Капитана, села на стол и закурила, — даже разбираться не хочу! С некоторых пор мне больше нравится не «вести за собой», а «идти рядом» — ты понимаешь, что я имею в виду. Кстати, а вполне может быть, что именно поэтому я и вернулась — помнишь тот разговор? Просто… назови мне, пожалуйста, твой статус в Команде, и вернемся к генералу Пареху! — Статус в Команде… Координатор. — Эрк тоже сел и стал неторопливо набивать трубку. — Вместо постоянного Лидера у нас «ситуационные», для каждого конкретного случая, и — Координатор, который отслеживает общее развитие ситуации. Ну а насчет генерала Пареха… я, честно говоря, не ожидал встретить здесь такого Игрока. То есть не вообще «здесь», в этом Мире… в Мире-то таких хватает, а на Кубе, среди испанских высших офицеров. Сама понимаешь, в регулярной армии Одиночки не поощряются и генералами обычно не становятся. Уровень его как Игрока — неплохой, хотя и ничего особо выдающегося, но это понятно… никакой базовой подготовки у него просто нет и быть не могло. Тем не менее даже в таком… «необученном» состоянии генерал Парех может быть или хорошим союзником, или опасным противником. Плюс к этому… не забывай, в Испании — Гражданская война, а сможет ли Валериано Вейлер закончить ее достаточно быстро… черт его знает! Но если она все-таки затянется — тогда наверх, как это обычно и бывает, полезут… всевозможнейшие Лидеры. — Погоди-ка, Капитан… хочешь сказать, что Вейлер — «местный аналог» Франко? Что-то я в этом очень сильно сомневаюсь… и ситуация… — Нет, не Франко. Ситуация в Испании действительно совершенно другая. Там, скорее, Французская Революция времен Директории… и Вейлер — аналог Моро. Только, к счастью, Бонапарт в Испании отсутствует. Так что «Аналог Моро» вполне сможет сделать то, что не удалось прототипу… взять армию и навести порядок. Ведь дорогу-то ему перебежать… в своих целях практически некому! Правда, остаются… различные случайности, но именно для такого случая нам и нужен Парех. Как запасной вариант для Испании, ну и еще как «джокер в рукаве»… — Ну а он-то, по-твоему, чей аналог? — Александра Дюма… который дед.03.07.1898 …Куба, к востоку от Гаваны, гасиенда «Puerto Reservado»… (утро)
— «Рассвет окрасил горы — последний день на сборы…», ну или как-то так, хотя… это неважно. Поехали — по очереди… — Киборг отошел от окна и сел за стол, — первый Тигра… только, пожалуйста, давай покороче, без особых… «техноподробностей». — Как скажешь… ты у нас шеф, — пожал плечами Олег. — С «Матильдой» мы уже почти закончили, и я там, в принципе, больше не нужен. Готовые «форматы», шнеки и те станки, которых у меня не было в Орьенте, еще вчера погружены на «Симону»… — Кстати, о «форматах» и шнеках… Ты что, совсем озверел?! — Влад с искренним возмущением посмотрел на Тигру. — Какого хрена ты выгреб со складов ВСЕ?! — Такого! Извини, Викинг, но у вас тут, вообще-то, остался Бергман, а мне там будет явно не до «форматирования». Потому что про тамошних «механиков» можно сказать многое, но это надо именно сказать, потому что напечатать это нельзя! Нет слов — одни выражения! В конце-то концов, я привез вам сотню «калашей»! — Влад… заткнись! Брэк! — Киборг стукнул кулаком по столу. — Этот вопрос уже обсуждался! Если ты в тот момент видел и слышал только Симону, это лично твоя проблема! ЕЩЕ РАЗ… повторяю то, что один раз уже говорил. Ваша основная задача сейчас — удержать провинцию Пинар-дель-Рио. Удержать, зачистить и закрепиться там намертво. Никакого… «Марша на Гавану»! Ну а сами они на вас не полезут, им и своих проблем хватит, так что… у вас здесь есть время на подготовку, а на востоке, в Орьенте, нет для нее ни времени, ни особых возможностей. А как раз там сейчас… будет очень жарко. Мы выходим из тени — пора играть в открытую. Но, когда это произойдет… там, на востоке, нам ПРИДЕТСЯ наступать, а здесь, на западе, можно пока ограничиться и обороной… — Киборг резким движением руки остановил пытавшегося что-то сказать Викинга. — Нет, Влад… проект, который сейчас разрабатывает Тай и для которого она готовит бригаду «спецов», это не совсем наступление… это набег. — Именно поэтому мы и увозим отсюда горных стрелков. Потому что для обороны вам вполне хватит линейных бригад и Береговой Охраны, — подхватил Тигра, — ну а для проекта — той самой «Бригады из Алжира»! С оружием — то же самое… Я привез сюда только то, без чего в Орьенте мы можем пока обойтись. А увозим мы только то, без чего можете пока обойтись вы. Кодовое слово — «пока»… — Я последний раз повторяю… У ВАС время еще есть, а У НАС его почти уже нет… — Киборг махнул рукой. — Все! Брифинг закончен. Возвращаемся к работе. Тигра, у тебя есть что-то еще? — Олег отрицательно покачал головой. — Это… не может не радовать. Влад, что там с материальным обеспечением? — Склады выпотрошили по максимуму, что в «Гавани», что в «Замке». Выгребли все нагановские патроны. Но у нас, по-моему, под них здесь ничего и не осталось. Маузеровских все, кто плывет на «Симоне», получили тройной боекомплект. Для гранатометов Роберт Конвей взял по три сотни «стаканов», опять-таки все, что было в резерве. На самой «Симоне» тоже двойной боекомплект… никогда, блин, не думал, что в нее столько всего влазит! С продуктами и водой… то же самое — двойной запас, а вот уголь… с ним сложнее. Придется вам по пути потрошить испанские порты… для «Симоны», вообще-то, в Карденасе, Ла Исабеле, Кайбарьене и Пуэрто-Манати заказан уголь, но, Киборг, ты сам понимаешь разницу между «заказом» и тем, что может быть в реальности. Черт, да там почти в каждом порту есть свой «Дон Педро»! — Ничего, будем живы — прорвемся, — улыбнулся Тигра. — Видали мы лилипутов и покрупнее! В конце концов, на «Симоне» будет батальон горных стрелков, «тяжелая» рота Конвея, а еще два десятка «браконьеров» О'Коннора… не считая ее собственных орудий. Сомневаюсь, что эти милейшие «Доны Педро» рискнут нас надуть… — Посмотрим… Викинг, у тебя все? — Влад кивнул в ответ, и Киборг повернулся к Айсбергу. — Алекс, для тебя две новости, как всегда — хорошая и плохая… — Плохая новость… это то, что с тобой уезжает Ольсен? Хреново, конечно, но я бы не сказал, что это такая уж новость, поэтому давай сразу хорошую… — Ну, отъезд Карла Густава давно не новость, так что ты ошибся. Обе новости у меня касаются другого человека… точнее — двоих. Эрнандесы тоже едут со мной. Оба. Придется тебе в штабе обходиться де Вегой и «советником» Уорд. — Понятно… а «хорошая» она, в смысле — «твоя совесть, Алекс, если что-то вдруг пойдет не так, останется чистой…» — Айсберг неторопливо достал сигару, откинулся на спинку стула, закурил, сквозь дым посмотрел на Эйли, от последних слов просто просиявшую, и… тоже улыбнулся. — Знаешь, Киборг, несмотря на то, что все-таки ты изрядный мерзавец, впрочем, как и подавляющее большинство из нас, включая меня самого, я вынужден сказать тебе спасибо. Это действительно было моей моральной проблемой… вся эта ситуация «с военспецами и заложниками». Киборг в ответ пожал плечами и криво усмехнулся… «Черт, знал бы ты, что у меня на самом деле те же проблемы и по тому же поводу. Наверное, на „изрядного мерзавца“ я все же пока не тяну… Вот, разве что только на самого обычного!»…Глава 12, истерическая, фехтовальная и немного театральная
03.07.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от развалин поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»… (день)
— Что за херня, Эрк!!! Мать твою, да… с какого из трех дубов ты упал?! — Док, а если по-русски… и так, чтобы я тебя понял? Без матов и дубов… — Ладно, вот только… — Ливси достал из кармана флягу и сделал длинный глоток. По комнате поплыл запах рома… кстати, весьма хорошего рома. — Извини, Капитан, у меня сегодня и так была еще та ночка, потом утро… не менее «еще то», а тут — твой приказ, блин! Так… стоп, — последовал еще один глоток. — Поясни мне, пожалуйста… — Все, уже хватит. Достаточно. Сядь и успокойся… — Эрк махнул рукой, указывая на кресло, и стал неторопливо набивать трубку, — …я тебя уже, кажется, понял. Правда, не понял, что именно тебя не устраивает в моем утреннем приказе? Мы же все это с тобой, если ты помнишь, обговаривали, и тогда никаких возражений не было. — Кодовое слово — «тогда»! Капитан, ты ж, блин, воевал! — Док буквально рухнул в кресло, задумчиво посмотрел на флягу, так же неторопливо, как Эрк набивал трубку, завинтил ее и убрал обратно в карман. — Ну а раз воевал, то, значит, знаешь… или, по крайней мере, слышал, такое определение — «нетранспортабельные раненые»… — Стоп. Я его знаю, но… Док, к приказу какое это имеет отношение? — То есть как — «какое отношение»? Блин, Капитан, да как же ты… ПРИКАЖЕШЬ ЭВАКУИРОВАТЬ ТЕХ, КОГО ДАЖЕ С МЕСТА ТРОГАТЬ НЕЛЬЗЯ?! — Еще раз — стоп! При чем здесь «нетранспортабельные»? — Эрк прикурил. — Если я правильно помню, то… речь у нас шла совсем не про ЭВАКУАЦИЮ ГОСПИТАЛЯ, а про ОРГАНИЗАЦИЮ ЕЩЕ ОДНОГО — в Гуантанамо! То есть… ты и те раненые, кого, как ты считаешь, можно перевозить, завтра отправляются туда и… — Черт! Точно! Извини… я дурак! — Андрей хлопнул себя ладонью по лбу и хрипло рассмеялся. — Действительно, совсем забыл… просто, когда я услышал — «Собирайся в Гуантанамо!», да еще и в промежутке между двумя операциями… — Теперь-то все ясно — «испорченный телефон». Ты только что из операционной, а Дана, как всегда… изложила все дословно и рванула дальше! — Она тут ни при чем, блин, это был чисто мой косяк! Ладно, еще раз извини за мой необоснованный наезд. Я, наверное, сейчас пойду… — Спать! Ты сейчас ответишь мне еще на пару вопросов и сразу же после этого пойдешь спать! Это, кстати, тоже приказ! На хрена нам нужен невыспавшийся хирург, а? Это был риторический вопрос, можешь не отвечать. Короткий доклад по ситуации с ранеными офицерами, вообще по госпиталю и… все! — Ну, ты прямо-таки Аспера номер два… вы не родственники, случайно? Ладно, шучу… — Док улыбнулся, достал сигару и закурил. — Хочешь доклад — лови файлы! По офицерам — Хартманн и Шевалье, несмотря на все их «Вот сейчас встану!», проваляются еще не меньше недели, да и потом будут долго ходить в корсетах, и Роджер, кроме того, с рукой в гипсе, но они вполне транспортабельны — поедут в Гуантанамо. С Бишопом и Гарсия тоже все в порядке… в том смысле, что раны заживают нормально, никакой заразы они туда не подцепили, а вот то, что в госпиталь они ложиться отказываются, но, в конце концов, каждый сам… ну, и так далее. Легкораненых я тебе перечислять не буду — смысла нет. Хотя если эти… гребаные «мачо» не будут ходить на перевязки, то я ничего не гарантирую! То есть нет, я гарантирую! Их переход из легкораненых в тяжелые. Чертова Куба и ее… ну, ты понял. Ладно, это я для профилактики. Теперь о грустном… ни Карлос Мардеро, ни Артуро Ортега транспортировке не подлежат ни в коем случае! Вообще непонятно, как их сюда живыми довезли, но если уж довезли, то хрена лысого они у меня теперь уйдут — не дам, блин! Это, кстати, к вопросу о том, кто тебе будет в Гуантанамо новый госпиталь делать. Так вот… это буду делать не я! Извини, Эрк, но… для организации его там кое-кого из «трофеев» вполне хватит! — Ты в них… так уверен? — Капитан отложил погасшую трубку. — Кстати, второй вопрос я собирался задать как раз именно о них. Имело ли это вообще смысл, и… — Конечно! Ты еще и спрашиваешь! Да Ковбоя за такую идею не знаю, чем надо наградить! Впрочем, бутылку коньяка я ему и так выставил. Типа вместо ордена… Не стоит так улыбаться — это на западе у нас под рукой были… старина Шрайбер и другие испанские армейские врачи. Здесь — шиш вам! Разве что в Сантьяго, да и то… ЭТИМ я своих пациентов не доверю, ибо не врачи, а полный отстой. Уж лучше «трофеям»… они, по крайней мере, знают, с какой стороны браться за скальпель… и то, что ПЕРЕД операцией тоже надо, блин, руки мыть… ладно, это я о том, что накипело. — Я вообще-то… имел в виду нечто другое. Ты не находишь, что… американские врачи и медсестры в нашем госпитале — это несколько сюрреалистично? — Да ни разу! Особенно с учетом того, что Стэнфорд в Дайкири отбирал только и исключительно южан… еще вопросы есть? Черт, да двое из восьми начинали свою врачебную карьеру еще в осажденном Ричмонде! И, плюс к этому… тебе, кстати, уже рассказали о том, как янки в Дайкири «поддерживали своих с моря»? В смысле… огнем из орудий по собственному госпиталю? Вот-вот… можешь порасспрашивать тех, кто поедет с тобой в Гуантанамо — у них от этого остались очень красочные впечатления. Так что — забей! Ну, конфедератов же ты… сюром не считаешь? — Убедил. Почти. Просто, когда я узнал… о ТОМ случае… — А-а-а… так ты про того фельдшера… и, кстати, родом-то он был из Бостона, просто работал последнее время в Новом Орлеане, так что это не совсем корректный пример. Мужичок решил, что может «поиграть в героя». Спер по-тихому у кого-то из раненых — наверное, у «новичка» какого-то — «кольт», вперся ко мне в операционную… ну, там он и остался — до конца операции. Потом его уволокли в морг. Кстати, по этому поводу я открыл для себя много новых английских и французских ругательств. И очень пожалел, что там не было диктофона… то, что высказывали в адрес этого кретина оба наших «ричмондца», стоило бы увековечить для потомков! Правда, на меня они тогда тоже обиделись. За то, что добрался до него раньше… — Ясно… у меня вопросов больше нет, так что дуй-ка ты спать! Назначь тех, кто поедет в Гуантанамо, пусть они готовят раненых к отправке и… — Эрк резко махнул рукой, — чтобы я тебя до утра в упор не видел! — Слушаюсь, хозяин, то есть… яволь, майн фюрер! — Ливси со смехом перехватил брошенный в него Капитаном коробок спичек и направился к выходу. Уже возле двери его остановил еще один — последний — вопрос… — Док, а как ты тогда… успел раньше? — Во-первых, Эрк, я… просто стоял к нему ближе всех! Ну а во-вторых, я же врач, хирург и… точно знаю, где надо резать!03.07.1898 …Куба, разговор по радио… (вечер)
— …мать, Пятый, ублюдок!!! Мы же договаривались!!! Прием. — Сотник, прекрати меня… так называть. И истерику — тоже прекрати. Вспомни, а о чем именно мы с тобой договаривались — точно, пожалуйста. Прием. — Хорошо… Капитан — так как насчет того, что Баррахес и его испанцы собирают манатки, а?! Кто мне пехоту обещал оставить, москаль хренов?! Прием. — А в чем проблема-то? В том, что вместо трех сотен испанцев охранять железку будут… пять сотен бойцов Марселя Картье? Плюс бывшие «патриоты», которых Курт и отец Франциско сейчас собирают в Фирмезе? Кажется, их там уже больше двухсот, не считая всадников другого Картье — Антуана. Тех еще сотни три. Прием. — Стоп, погоди-ка… так ты просто меняешь подразделения, что ли? Да чтоб тебя черти взяли, Капитан, блин, а что, меня предупредить нельзя было? Прием. — Ну, вот я тебя и предупредил. Какие проблемы, Брюс… да ты что-то расклеился совсем, может, стоит нервы подлечить? (Дана, не смейся так громко.) Прием. — Стоило тебя еще тогда пристрелить, вот и нервы целее были бы! Прием. — Второй раз я так не попадусь — можешь даже и не надеяться! Так, воспоминаний пока хватит, слушай дальше… чтобы потом не было: «Ты же меня не предупреждал!» Мы с утра начинаем уходить в Гуантанамо… («на том конце» — сдавленный мат)…но в «Трех Дубах» останутся госпиталь и Гарсия со своими бойцами, так что за свой тыл ты можешь не волноваться — он будет прикрыт. Дальше… вместе с испанской бригадой идет мой человек. Связь… частоты те же, что и с «Дубами», позывной — «Варг» и имей в виду, если будешь его доставать, он тебя пристрелит не задумываясь! Прием. — Тебе всегда нравились всякие психи, Капитан… как там насчет связи с «Тремя Дубами»… кто-то из твоих останется, или мне прислать человека с рацией? Прием. — Можешь не утруждаться — с «Дубами» все останется по-прежнему. Командовать тут будет Аспера. Если хочешь, попробуй поухаживать… (Дана, да тише ты!) Прием. — Эрк, я вообще-то сказал, что психи нравятся ТЕБЕ! Блин, я, в конце-то концов, что, по-твоему — самоубийца, да? Ладно, хрен с тобой, разберемся… Конец связи.04.07.1898 …Куба, город Гуантанамо, дом у резиденции губернатора… (вечер)
Лейт, распахнув дверь, задержалась на пороге, рассматривая находящихся в комнате. «Да уж… просто тебе — дамские посиделки в местных традициях. А что… со стороны ведь именно так это и выглядит! Сидят две умудренные жизнью сеньоры (то есть мадам Дебре с Миледи), учат жизни молоденькую сеньориту (судя по всему, ту самую Элизу Дюваль… от которой Билли на пароходе шарахался), и… все это истинная правда! Именно „умудренные жизнью сеньоры“ действительно „учат молоденькую сеньориту“… только вот вряд ли они ее учат тому, чему по местным обычаям следует учить молоденьких сеньорит! Совсем не те это сеньоры… и сеньорита тоже немного не та… Я в своем камуфляже не вписываюсь в эту идиллию… ну и черт с ним!»… — Ну, здравствуй… «леди Винтер»! — Лейт улыбнулась и, плотно закрыв дверь, неторопливо двинулась к поднимающейся с кресла Миледи. — Как вижу, ты тут неплохо устроилась… весьма уютное гнездышко! — «Миледи… а шикарно выглядишь, подруга, и если не знать, где же именно у тебя запрятан ТТ, ни за что не догадаешься. Может, и мне… похожее платье прикупить, а? Когда я в последний раз платье надевала… ну да, точно — в Гаване, на прием у губернатора… еще в марте. Блин, о чем я думаю!»… — Привет… «Золотая Рыбка»! — Миледи сделала шаг навстречу. — Извини, но вот… с аквариумом как-то не сложилось! — «Две новые морщинки, общая напряженность и… точно — „Синдром Ответственности“… он же „Командирский“. Чистый. Классика, черт ее возьми! Лейт, ну почему ты… никогда не соглашаешься на сеанс?! Как будто я могу тебе чем-то повредить! Тот мерзавец, что когда-то тебе „ставил защиту“… привил заодно и эту паранойю. Хочу с ним встретиться — лично придушу скотину!»… — Ничего… тут же целый океан под боком! — Лейт еще раз улыбнулась и перешла на французский. — Добрый вечер, Луиза… с мальчишками все в порядке. Капитан при себе их держит… вроде ординарцев, так что они будут здесь уже завтра, вместе с ним.05.07.1898 …Куба, город Гуантанамо, на центральной площади возле резиденции губернатора, в окружающих ее домах и выходящих на нее улицах… (день)
Физики вообще-то ошибаются… скорость света отнюдь не максимальная в этой Вселенной. Скорость Распространения Слухов, безусловно, гораздо выше! Иногда они (слухи) могут даже нарушать закон причинности и распространяются еще до того, как событие, к которому они относятся, вообще произойдет. Хотя, возможно, это просто пробой во времени… Правда, физики и его тоже считают абсолютно невозможным! С другой стороны, а чем же еще, кроме «Скорости Распространения Слухов» или «Пробоя во Времени», можно объяснить то, сколько людей заполняли площадь перед губернаторской резиденцией в Гуантанамо? Причем не только жителей самого города, но и тех, кто «прибыл на шоу» из окрестных поселков и с гасиенд. Ну а особенно если учесть, что местные власти впервые услышали о том, что оно вообще произойдет, всего лишь пару часов назад… в том числе и сам губернатор, дон Хосе Себастьян Карлос Педро Мария Хуан де Олмейра, хотя уж кому-кому, а ему (да просто по должности!) о подобных событиях положено узнавать заранее. Чтобы не быть поставленным перед фактом того, что «с данного момента, сеньор, вы уже не губернатор…»… — «А кто же я тогда?!»… — «Это мы обсудим позже, дон Хосе, сразу после церемонии передачи власти… и, кстати, сеньор де Олмейра, вы будете участвовать в ней прямо в домашнем халате или все же переоденетесь?»… — «Дьявольщина!!!»… — «Возможно, сеньор…» Испанский флаг соскользнул с флагштока быстро… и, как показалось зрителям, с видимым облегчением. Капитан Антонио Ферро, командир роты охраны губернатора, вообще-то единственной испанской воинской части, имевшейся на данный момент в городе, аккуратно сложил его, передал ординарцу и замер… отдавая честь незнакомому большинству зрителей (пока!) знамени, поднимающемуся вверх по флагштоку… — Знаешь, сестренка, а твоя… привычка к максимальной театральности все-таки когда-нибудь вылезет нам боком! — Эрк, наблюдавший за происходящим на площади с балкона губернаторской резиденции, повернулся к Миледи. — Неужели так обязательно было устраивать это «шоу»? Пропаганда, конечно, пропагандой, но все же… — Дело не в театральности вообще… просто подобное «шоу» как раз в местных традициях! В конце концов, братик, я же не учу тебя… — Юля невозмутимо закурила, — ну, допустим, что тебе делать на поле боя? Вот и ты не лезь не в свое дело! Это «шоу» снимает нам целую кучу проблем, и дело даже не столько в пропаганде… — Дело, скорее, в… законности, месье Гауптманн! — Луиза Дебре, резко раскрыв и закрыв веер, небрежно ткнула им в сторону наскоро сколоченной трибуны и стоящего на ней очень грустного губернатора. — Вот Хосе де Олмейра, например, прекрасно это понимает… дело в том, что он сейчас высшая гражданская власть в Гуантанамо. Если власть ОФИЦИАЛЬНО передается им нашему… Переходному Правительству, то это уже не переворот или захват власти, это практически ПРИЗНАНИЕ… — Стоп, погодите-ка… милые дамы, — медленно переводя взгляд с мадам Дебре на Миледи и дальше… на скромно стоящую в уголке Элизу Дюваль, Капитан неторопливо стал набивать трубку. — И какое тут может быть… «признание», а? — Официальное признание, братик… ну, ладно, почти официальное, но… нам-то и такого вполне хватит! — Миледи переглянулась с двумя остальными «милыми дамами», и все трое дружно рассмеялись. — Конечно же, губернатор теоретически… подчиняется Правительству Испании, но покажите мне это Правительство… — Это же обычная практика, месье… колониальная. Когда связь с Правительством Метрополии отсутствует, высшая власть в колонии принадлежит ее губернатору… или, как в данном случае, местному губернатору… — Элиза Дюваль тоже указала веером на трибуну. — А если в данный момент отсутствует само Правительство Метрополии? — Ну да, а оно таки отсутствует… — Эрк закурил и задумчиво посмотрел на Хосе де Олмейра, который как раз в этот момент, изредка заглядывая в закрепленную на трибуне «шпаргалку» и делая вид, что не обращает внимания на окружавших трибуну «смертников», произносил речь. — Становится ясным, почему среди губернаторов в колониях днем с огнем не найти того, кто способен на какую-либо самостоятельность в принятии решений и почему они все всегда ждут «Указаний из Метрополии»… — Потому что только таких на должность и подбирают во избежание различных «эксцессов»… — Миледи уже докурила и теперь перебирала четки. — Так что, в данном случае, «абсолютная власть» исполнителей на местах вполне уравновешивается. Их несамостоятельностью — и тоже абсолютной! На самом деле это не такое уж и плохое решение данной проблемы, но только если «все идет так, как положено»… ну а для «форс-мажора» при любом гражданском губернаторе есть его «военный заместитель». Не имеющий власти в мирное время… но — теоретически! — перехватывающий ее в случае каких-то «чрезвычайных обстоятельств». Вот только проблема в том, что… — Что все это «чисто теоретически». Потому что и военных подбирают по тому же принципу… — Капитан, вспомнив «лекцию» Ангольца о генерале Линаресе и его… проблемах с гражданскими властями в Сантьяго, улыбнулся, — принципу минимальной самостоятельности. Редкие исключения только подтверждают правило… — Одно такое «исключение»… было как раз здесь, в Гуантанамо. — Это точно… было. Вот только сейчас ему… несколько не до того. Слишком уж этот человек занят в Фирмезе. Тем, что приводит в порядок свою бригаду, потрепанную американцами под Сибонеем, и… общением с Падре. Интересно, а до чего именно там, по ходу дела, договорятся отец Франциско с генералом Парехом… хотя в общих чертах это и так понятно… — Эрк еще раз посмотрел на трибуну… губернатор там как раз закончил свою речь. Теперь на нее неторопливо поднимались… министры Переходного Правительства. — Кстати, Миледи, у меня для тебя есть несколько вопросов по поводу сегодняшних событий… Для начала — почему «Переходное»? — Это о… Правительстве? Братик, ты меня удивляешь… ну не «Временное» же!11.07.1898 …Куба, к востоку от Сантьяго, к северо-востоку от развалин поселка Дайкири, гасиенда «Cerca de Tres Robles Negros»…
To, что потом, в официальных документах, громко именовалось «Расширенным Заседанием Переходного Правительства», в действительности представляло из себя не более чем вечерние посиделки Группы… на которые любезно пригласили кое-кого из этого самого «Переходного Правительства»…— Стоп! Давайте-ка я изложу недавние события так, как я это вижу, а вы меня, если я где-нибудь ошибусь, поправляйте… — Эрк обвел внимательным взглядом всех находящихся в комнате. — Итак, все началось с того, что сеньоре Лейт стало скучно… Все молчали. Татьяна внимательно разглядывала потолок. Наверное, нашла там что-то уж очень, прям-таки ужасно интересное… — Немного поскучав, она отправилась к морю. На пляж. В бухту Гуантанамо. По непредвиденному стечению обстоятельств в этой же бухте в тот момент находились боевые корабли Военно-Морского Флота САСШ. Броненосцы. Сеньора Лейт, увидев данные детали пейзажа, почему-то решила, что их внешний вид оскорбляет ее чувство прекрасного… — Он начал неторопливо набивать трубку. — Что же, по-вашему, сделала вышеупомянутая сеньора? Вы думаете, что она обратилась к командованию данного Флота к этим, я не побоюсь громких слов, «офицерам и джентльменам», и вежливо попросила их удалиться? Или даже невежливо им заявила: «Уйди в туман, не порть пейзаж!»? Нет! Она с ними вообще не поговорила! Даже не познакомилась с этими бравыми морскими волками! Скромно сидящие в креслах министры поглядывали на Лейт с сочувствием. Занявшая место в углу Луиза Дебре еле сдерживала смех. Уж она-то за прошедшие со времени знакомства месяцы успела изучить Капитана… — Эта, я опять-таки не побоюсь громких слов, уважаемая сеньора, вместо того, чтобы сделать то, что я только что описал, просто отправилась в ближайший поселок. Где и завербовала некоторое количество юных, но уже опытных, мулаток-ныряльщиц. Кстати, Лейт, а почему именно мулаток? Мне действительно интересно… — Темная кожа. Ночью — труднее увидеть… — Логично. Благодарю за разъяснение. Продолжим нашу повесть… Затем, немного потренировавшись с данным контингентом, уважаемая сеньора Велль Керри Лейт — будем называть ее полным именем, ибо страна должна знать своих героев… — Эрк наконец прикурил и окутался клубами ароматного дыма, — достала где-то, не будем уточнять где, пятьсот килограмм динамита и два больших гроба. Позже, столкнувшись с некоторыми трудностями, она привлекла для материально-технического обеспечения своего замысла присутствующего здесь же весьма опытного специалиста по, так сказать, всяческого рода механизмам… Мистер Боб С. Мантайгер, вы, кажется, хотите что-нибудь добавить? Тигра молчал и тоже теперь смотрел в потолок. Наверное, наконец-то увидел то самое, что до этого обнаружила Лейт… — Нет? Тогда я, с вашего позволения, вернусь к моему рассказу… Они, используя его знания и умения, заполнили гробы динамитом и, загерметизировав каучуком, привязали к ним поплавки, а внутрь, к динамиту, поместили две, я снова не побоюсь громких слов, «адские машинки», то есть два взрывателя с часовым механизмом. Проделав это вечером, до наступления темноты, достойная сеньора Велль Керри Лейт не легла спать, как это делают ночью все другие достойные сеньоры. Нет. Она, используя труд юных, но, тем не менее, весьма опытных мулаток-ныряльщиц, той же вышеупомянутой ночью доставила эти жуткие приспособления к мирно стоявшим на якоре кораблям американской эскадры. И не просто доставила! Эти юные, но, как я уже сказал, весьма опытные ныряльщицы закрепили эти набитые динамитом гробы на гребных винтах броненосцев «Техас» и «Индиана»! И уплыли на берег… — Капитан немного помолчал. — А на рассвете, когда мирные американские военные моряки спокойно готовились к выходу в море… эти «адские покойники» сработали! И два ни в чем не повинных мирных боевых корабля получили жуткий и, что самое страшное, неожиданный взрыв под задницей! — Под кормой… — поправил Киборг. — А мне без разницы, что корма, а что задница… Главное в другом. В данный момент оба названных броненосца лежат на дне бухты Гуантанамо, и из воды только мачты торчат… А остальная эскадра, даже не подобрав моряков с тонущих кораблей, рванула в открытое море, по пути обгоняя собственный визг… И перестала портить пейзаж… Вот именно так сеньора Велль Керри Лейт и удовлетворяет свои эстетические запросы… И знаете, господа, как она назвала свои действия? «Операция „Морской Котик“»! — Эрк слегка стукнул по столу погасшей трубкой. — В связи с этими событиями у меня имеется одно Официальное Заявление… и один вопрос к Правительству… Заявление следующее… — он встал и развернул внушительного вида бумагу, до того лежавшую на столе. — «Приказ по Вооруженным Силам Конфедерации…» …так, это я уже сказал… об этом упомянул… а, вот… «…впредь именовать данное Подразделение Специального Назначения Вооруженных Сил Конфедерации, разработав для него соответствующие названию знамя и эмблему…»… Капитан сделал театральную паузу. Все затаили дыхание. Тишину в комнате не нарушал никто. Даже мухи. — …Отряд «Морские Кошечки»… — и замолчал, пережидая затопивший помещение громкий хохот. Ждать пришлось долго, но он все-таки дождался момента, когда смог продолжить. — И вопрос к Правительству… Эй, Правительство, у Конфедерации уже есть какие-нибудь боевые награды?.. А то очень нужно…
Что-то вроде эпилога
«А для нас победа не эндшпиль,но новый этап игры,Мы устроим лишь краткий отдых,где друга поздравит друг,Наблюдая в иллюминатор,как в небе горят костры,И валькирии в летных шлемахуходят на гиперзвук…»
Эрк задумчиво курил, сидя за любимым столом на веранде «Puerto Reservado» и глядя на заходящее багровое солнце… Как гасиенда уцелела — непонятно. Мимо нее два раза прокатывались волны наступления… Неподалеку высаживался десант морской пехоты… В миле отсюда его перехватил своей кавалерией и изрубил в капусту бригадный генерал Эспада… Потом из бухты по его бригаде палили главным калибром американские броненосцы… А здесь всего лишь разбилось несколько стекол! Капитан усмехнулся: «Действительно — Тихая Гавань…» Перед его внутренним взглядом пробегали картины вчерашнего приема, посвященного открытию первой сессии Парламента Карибской Конфедерации… Президентские выборы были еще впереди, но господа Сенаторы уже косо посматривали друг на друга и вопросительно на министров Переходного Правительства… Командиры добровольческих отрядов, внезапно оказавшись в роли депутатов нижней палаты, чувствовали себя неуютно без привычной тяжести оружия и ежеминутно пытались его нащупать, к счастью, безрезультатно… Иностранные послы… О! Это была совершенно отдельная повесть! Весьма трагикомическая… Посол САСШ выглядел съевшим целую корзину лимонов… Еще бы… Такой плюхи им не отвешивали уже больше восьмидесяти лет! А некоторые моменты отвешивания заставляли его морщиться еще больше… К тому же… Конфискованную собственность американским владельцам никто так и не вернул… И даже не собирался! Мадам Дебре, ой, то есть уже неделю как мадам Ольсен, мстила… и мстя ее была страшна! Била она янки по самому больному месту — по карману! А тут еще и флаг!!! Эрк снова тихо засмеялся своим мыслям… Ну, какой же еще флаг может быть у Конфедерации, а? Вот так-то!!! А то, что звезд на нем пока что меньше — не беда! Звезды в таких случаях — дело наживное… Посол Мексики пребывал в раздвоении чувств… Конечно, он гордился тем, как мексиканские кабальеро (пусть и под чужим знаменем) хорошенько наподдали этим наглым гринго! Да и испанцы свое не зря получили… Но вот личности этих самых кабальеро… Чего только стоит тот самый бригадный генерал Родриго «Эспада» де Кордова, портреты которого с надписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ» и соответствующей суммой вознаграждения до сих пор висят по всей Мексике! А он и в ус не дует — танцует себе с какой-то сенаторской дочкой, и абсолютно ему неинтересно, какую сумму за его голову назначило мексиканское правосудие, а какую — лично губернатор Юкатана… Или, например, командор Гонсалес из Береговой Охраны… Герой? Вне всяких сомнений! Одну из его операций до сих пор не могут осознать и переварить все флоты мира (хотя, на всякий случай, уже ввели личное оружие для матросов) — с четырьмя паровыми катерами ВЗЯТЬ НА АБОРДАЖ КРЕЙСЕР!!! Но… начинал-то будущий герой боцманом на корабле, откровенно перевозившем контрабанду! Да еще и была какая-то темная история с тем, как он стал помощником капитана… А самое главное — чем теперь собираются заняться эти благородные кабальеро (и не только эти двое, эти просто на глаза попались) — вот загадка… С их-то боевым опытом и самым современным вооружением… Да еще с поддержкой новообразованной Конфедерации… Тут было о чем крепко задуматься… как самому послу, так и президенту Диасу в далеком отсюда городе Мехико… Посол Ее Величества был, как всегда, безукоризненно элегантен… Хотя и пребывал в состоянии легкого охренения… Как, вероятно, и все Правительство Ее Величества… Насчет самой королевы Виктории Эрк уверен не был… Возможно, ей даже не доложили о броске через зимнюю Атлантику эскадры броненосцев… прибывших на рейд Гаваны ровно через сутки после подписания Договора! Теперь вопрос «А на хрена все это было?» не сходил как с лица посла сэра Лесли, так и с лица командовавшего эскадрой адмирала Кроуфорда. Возможно, у адмирала и посла возникали какие-то мысли насчет перехода от «дипломатии канонерок» к дипломатии гораздо более крупных калибров, но… один из кораблей под шведским флагом, спокойно стоящий на рейде в окружении десятка своих земляков, пресекал подобные мысли еще на стадии зарождения! Парусно-винтовая яхта «Альфред» с очень широко известным в узких кругах личным знаменем владельца на корме… Посол Испании на прием не явился. Ну и хрен с ним! Хотя понять его можно. Потерпеть поражение от САСШ, которые, в принципе, объективно сильнее, не очень-то и обидно. Обидно, конечно, но не очень… А вот когда вас, господа, стирают в порошок какие-то кубинцы!!! И при этом неважно, что тех же самых «гринго» эти же самые кубинцы отметелили еще круче… Все равно обидно!!! Посол Франции попытался прозондировать почву, задав вопрос о французской собственности на острове, но ему в ответ сделали удивленные глаза и задали встречный вопрос: «А когда это, собственно, Французская Республика успела объявить войну Карибской Конфедерации?» Ошеломленный такой сменой темы месье Парнен некоторое время пребывал в полном ступоре, а затем его пожалели и пояснили: раз войны не было, значит, собственность никто не конфисковывал… За ее состояние, правда, никто поручиться не может, но вы же сами понимаете — война! Послы почти всех остальных европейских стран присутствовали исключительно в качестве массовки… Кроме двух. Посол Швеции, в сущности, на приеме просто «состоял при…»… Ага, вы все правильно поняли, при одном из Тех Самых Нобелей… Нобелевский трест, являвшийся неофициальным гарантом существования и независимости Конфедерации, представлял на острове кто-то из младшего поколения, но от этого он не переставал быть Нобелем… и усиленно скупал втридешева конфискованную американскую собственность! А Переходное Правительство так же увлеченно продавало Нобелю бывшую американскую собственность. В общем, стороны были полностью друг другом довольны, кроме американцев из Картеля, но их мнение в этом вопросе никого особенно и не интересовало! Посол Швейцарии… О! Это был звездный час посла Швейцарской Конфедерации как страны, являвшейся ОФИЦИАЛЬНЫМ ГАРАНТОМ независимости Карибской Конфедерации! Сама по себе ситуация, когда Швейцария является гарантом чьей-либо независимости… Да, это могло бы быть смешно, если бы не Швейцарская Гвардия (вторая официальная, после Ватикана), охранявшая как парламент, так и прием. В отличие от Ватиканской, Карибская была вооружена не алебардами… И дело было не в новеньких, простых и надежных пистолетах SIG-IP (в другом мире известных как ТТ)… И даже не в оптических прицелах на каждом карабине почетного караула… Поражало количество пулеметов… SIG «Универсальный» или SIG «Карабин-Пулемет» (MG34 и ZB30 соответственно) были у каждого четвертого гвардейца… И потому совсем не казался лишним на приеме низенький бородач — представитель фирмы SIG, а за его беседой с министром обороны генералом Ольсеном следило больше глаз, чем за появлением в дверях зала очередной креольской красавицы… — Господин Гауптманн! — прервал мысли Эрка голос начальника охраны. — Вам пакет из города, сэр! «Интересно, кто и что мне мог прислать? Бомбы ДО ТАКОЙ СТЕПЕНИ здесь еще упаковывать не научились, а остальное… Ладно, о чем тут думать — вскрывать надо! — он рассмеялся такой анекдотичной мысли и рванул конверт. — Так… Именные банковские сертификаты… Ого, блин!!! По 100 000 фунтов!!! Письмо… на голландском… Крюгер… Жубер… Знакомое что-то… А это что за визитка?..» Эрк, забыв о трубке, медленно откинулся на спинку кресла. Он вспомнил, кто такие Крюгер и Жубер…[104] Понял, зачем в конверте тринадцать именных сертификатов на сто тысяч фунтов стерлингов каждый… Перед его взглядом на столе лежала небольшая карточка, на которой большими ярко-красными буквами было написано всего два слова… По-русски…
ПРИЗОВАЯ ИГРА
Приложение
Из записей Эрка в начале июля…Наемники и добровольцы
Ирландцы: Запад: Патрик О'Лири (капитан) — командир роты «легионеров». Освальд Райан (лейтенант) — заместитель О'Лири. Тим Бреннан (лейтенант) — командир взвода. Джек Фланаган (лейтенант) — командир взвода. Восток: Шон Каллахан (лейтенант) — командир взвода. Кевин О'Коннор (лейтенант) — командир взвода. Ангус Данн (капрал) — командир группы с «РПК-формат». Том Клэнси (сержант).Шотландцы: Джон Дуглас (майор) — Начальник Артиллерии Группы «Запад» (арт.). Роберт Макферсон (майор) — Начальник Береговой Обороны. Эндрю МакКоун (капитан) — командир артиллерийско-пулеметной батареи Бригады Специального Назначения (арт.).
Англичане: Лэмюэль Айронпост (лейтенант) — бывший морской пехотинец, командир вооруженного катера «Деймос» (Б.О.). Джозеф Фукс — механик катера «Деймос» (Б.О.).
Конфедераты: Группа «Запад»… Джеймс Хорджес (майор) — ветеран Гражданской войны (кав.), командир кавалерийской бригады. Гармл Доусон (майор) — ветеран Гражданской войны (пех.), комендант «Тихой Гавани» и начальник учебного центра. Бертран Лару (майор) — командир 1-й «легкой» пехотной бригады (пех.). Джон С. Прайс (майор) — командир 2-й «легкой» пехотной бригады (пех.). Оливер Старк (лейтенант) — командир береговой батареи (арт.). Ричард О. Паттерсон (капитан) — командир конной батареи (арт.). Том Стивенс (капитан) — командир стрелковой роты (пех.). Кен Робертс (сержант) — командир орудия на катере «Фобос» (Б.О.).
Группа «Восток»… Бригада «Джексон» — Роджер К. Хартман (бригадный генерал?) — командир бригады (пех.). Джек Стэнфорд (майор) — заместитель Хартмана (пех.). Вильгельм Краймер (капитан) — начальник штаба бригады (пех). Джордж Н. Уэйн (майор) — командир 1-го батальона (пех.). Саймон Трэвор (майор) — командир 2-го батальона (пех.). Стивен Т. Дайгорн (майор) — командир 3-го батальона (пех.). Кристофер Рэйли (майор) — командир 4-го батальона (пех.). Аллан Шэдоу (капитан) — командир «Охотников» (рота спецназа). Винсент Грэй (первый лейтенант) — командир снайперской роты (пех.). Оуэн Шеппард (первый лейтенант) — командир «тяжелой» роты (тяж. пех.). Лайонел Бишоп (майор) — командир полка «Стюарт» (драгуны). Роберт Конвей (капитан) — командир роты поддержки (тяж пех.) (Антилья).
Мексиканцы: Родриго «Эспада» де Кордова — командир «смертников» (кав.) и… Мигель Альварадо (капитан) — командир «тяжелой» роты в бригаде «Джексон». Рамон Оливейра (майор) — командир батальона морской пехоты «Корсары». Рауль Кастро (капитан) — командир роты спецназа «Грэшем» (морск. пех.). Луис Паррера — капитан яхты «Гранма». Фридрих Вильгельм Гонсалес (Штаффель) (капитан-лейтенант) — командир вооруженного катера «Фобос» (Б.О.).
Швейцарцы: Эрнст Раум (капитан) — командир первой «швейцарской» роты (тяж. пех.). Элиза Дюваль (20) — дочь и личный представитель (агент) Огюстена Дюваля. Карл Торнбергер (капитан) — командир горной батареи (арт.). Петер Траум (лейтенант) — командир группы «инструкторов» на западе Кубы.
Шведы: Карл Густав Ольсен (40) — отставной майор шведской армии, Министр Обороны Конфедерации и («по совместительству») Начальник Генерального Штаба. Олле Ольсен (16) — его сын. Густав Ларсен (майор) — командир горнострелкового батальона. Нильс Россбах (капитан) — заместитель Ларсена.
Кубинцы: Мануэль Антонио Гарсия (майор) — командир полка «Хосе Марти» (кав.). Хосе Сабино Рамирес (лейтенант) — в Майями вместе с Готом (разв.). Луис Дженаро Рамирес (сержант) — его брат (морск. пех — рота «Грешэм»). Видал Лопес (первый лейтенант) — «зуав», командует гарнизоном Димаса. Хосе Маркес —лоцман. Сирило «El Gato Salvaje» Маркес (майор) — командир батальона «рейнджеров». Луис Боливар Эрнандес (майор) — начальник штаба Группы «Восток» (бывший «бригадный генерал» повстанческой армии). Антонио Луис Эрнандес (16) — его сын.
Испанцы: Доминго Монтес (капитан-лейтенант) — командир канонерки «Симона» (флот). Хуан Морено (лейтенант) — командир минометной батареи (арт.). Диего Родригес (первый лейтенант) — командир горной батареи (арт.). Рамон Луис Карлос де Вега (майор) — начальник штаба Группы «Запад» (бывший испанский полковник, командовавший испанскими войсками в районе «Замка»). Мигель Риккардо (майор) — командир батальона морской пехоты «Конкистадоры». Антонио Луис Каррера (майор) — командир 1-й «испанской» бригады. Луис Филиппо Ортис (майор) — командир 2-й «испанской» бригады. Хосе Мигель Росарио (майор) — командир 3-й «испанской» бригады. Карлос Мардеро (лейтенант) — один из командиров у Эспады (бывший герильеро). Диего Мануэль Хосе Пабло Баррахес (майор) — командир батальона «Дайкири». Артуро Ортега (капитан) — заместитель Баррахеса. Эмилио Рохас (первый лейтенант) — командир роты в батальоне «Дайкири».
Союзники
Итальянцы: Князь Бенито Боргезе (лейтенант) — командующий «Итальянской Эскадры в Гаване», командир минного катера «Джованни Баузан-2». Барон Лауриньо Мазарилли ди Палермо (лейтенант) — командир минного катера «Неаполь ди Итальяно». Князь Франческо Габриани (лейтенант) — старший механик эскадры. Джованни Мазолини (лейтенант) — старший минер эскадры.Местные жители (не в команде)
Америка: Вольфганг Штайнер (немец) — представитель «MauserWerke» (Нью-Йорк). Хуан Антонио Луис Диего Мария Кастро (мексиканец) — отец Рауля Кастро, судовладелец, «Большой Человек» в Мексике.В том числе Куба: Марио Компагнони Марефоши, граф (итальянец) — консул Италии в Гаване. Педро Гомес-и-Лопес (испанец) — «король» контрабандистов в провинции Гавана. Антонио де Сигура (испанец) — хозяин гасиенды «Casa Verde» (возле Масантаса). Консуэла де Сигура (испанка) — его дочь (вдова, любовница Серого).
Европа: Петер Краусберг («Verkleinern») (немец) — один из директоров SIG (Цюрих). Карл Либих (немец) — секретарь управляющего заводом SIG (Цюрих). Нильс Ольсен (швед) — инженер на заводе SIG (Цюрих). Огюстен Дюваль (швейцарец) — начальник Специального Армейского Бюро.
Конфедераты: Артур Лоннерс (лейтенант) — командир учебного взвода (пех.).
Находятся на Кубе: Серый (Кобчик) (36) Серхио ди Грис (Gris) — командир охраны на гасиенде «Casa Verde» (и любовник Консуэлы, дочери хозяина — Антонио де Сигуры) возле Масантаса. Вагант (Николай) (25) в Санта-Кларе.
Команда Брюса — Сантьяго
Брюс (Сотник) (украинец… очень!) — полевые операции (универсал). ок. 120 чел. (Вооружение — G3/7.92, 8 G21/7.92, 4 MSG90, «маузеры» C96 и ТТ.) Карлос и Эспектро (Луис) (кубинцы) — агентурная разведка и ликвидация. Отряд — численность неизвестна. Ведет агентурную разведку среди «патриотов». Седой (Людвиг) (немец) — «егеря» (разведка и зачистка тылов). ок. 40 чел. (Вооружение — G3/7.92, 4 MSG90, «маузеры» C96 и ТТ) Катрин (Катаржина) (полька) — полевая и агентурная разведка. Отряд женский — численность неизвестна. Ведет агентурную разведку в Сантьяго. Курт (немец) — контрразведка и анализ. ок. 20 чел. (Вооружение — «маузеры» C96 и ТТ.) Янош (венгр) — тяжелая пехота (пулеметы). ок 80 чел. (Вооружение — КО44, 16 ПКМ, 4 НСВ «Утес», «маузеры» C96 и ТТ) Гердан (Карел) (чех) — саперное дело и диверсии (универсал). ок. 20 чел. (Вооружение — G3KA4/7.92, «маузеры» C96 и ТТ) Мангуст (бельгиец) — спецназ (разведка и полевые операции). ок 60 чел. (Вооружение — FN FAL/7.92, «маузеры» C96 и ТТ) Анджей (поляк) — спецназ (диверсии и штурмовые операции). ок 80 чел. (Вооружение — G3KA4/7.92, 4 G21/7.92, «маузеры» C96 и ТТ) Крис (австралиец) — снайперское дело (универсал). ок. 20 чел. (Вооружение — снайперские винтовки — самые разнообразные…) Стефан (чех) — полевая артиллерия (универсал). ок 80 чел. (Вооружение — 8 М57 (60 мм), G3/7.92, «маузеры» C96 и ТТ)Армия
Первая неделя июля…1. Группа «Восток»… В Гуантанамо: «Тяжелая» бригада «Джексон» («Каменная Стена», «Мальчики Хартмана»): Командир — бригадный генерал (?) Роджер К. Хартман. Замкомандира — майор Джек Стэнфорд. Начштаба — капитан Вильгельм Краймер.
4 пехотных батальона. Все батальоны примерно по 500 чел. Вооружение каждого —12 SIG CMG, «маузеры» Kar.98 и C96, 24 РГ40. Состав — конфедераты, мексиканцы и кубинцы… 1-й батальон: Командир — майор Джордж Н. Уэйн. 2-й батальон: Командир — майор Саймон Трэвор. 3-й батальон: Командир — майор Стивен Т. Дайгорн. 4-й батальон: Командир — майор Кристофер Рэйли.
2 роты тяжелого оружия. Примерно по 120 чел. Вооружение каждой — 4 MG34, 8 SIG UMG, 24 РГ40, «маузеры» Kar.98 и C96, SIG IP. Состав — конфедераты, мексиканцы, испанцы и кубинцы… 1-я рота: Командир — капитан Мигель Альварадо. 2-я рота: Командир — первый лейтенант Оуэн Шеппард.
Рота спецназа («Охотники»): Командир — капитан Аллан Шэдоу. Примерно 160 чел. Вооружение — 4 FN FAL/7.92, «маузеры» Kar.98 и C96. Состав — конфедераты, мексиканцы и кубинцы…
Снайперская рота: Командир — первый лейтенант Винсент Грэй. Примерно 120 чел. Вооружение — «маузеры» Kar.98 (все с оптическими прицелами) и C96. Состав — конфедераты, мексиканцы и кубинцы…
Горная батарея: Командир — лейтенант Диего Родригес. Примерно 100 чел. Вооружение — 4 горные пушки Круппа и «маузеры» C96. Состав — испанцы и кубинцы.
«Смертники». Командир — Родриго «Эспада» де Кордова. Примерно 400 чел. Вооружение — «СКС-формат» и «маузеры» C96. Состав — мексиканцы и кубинцы.
Драгунский полк «Стюарт» («Парни Бишопа»):Командир — майор Лайонел Бишоп. Примерно 800 чел. Вооружение — 32 SIG CMG, «маузеры» Kar.98 и C96. Состав — конфедераты, мексиканцы и кубинцы…
Отдельная пулеметная рота («Швейцарская Гвардия»): Командир — капитан Эрнст Раум. Примерно 200 чел. Вооружение — 72 SIG CMG, 8 SIG UMG, «маузеры» Kar.98 (все с оптическими прицелами), SIG IP. Состав — швейцарцы. Плюс кубинцы (подносчики боеприпасов) — примерно 120 чел. (вооружены «маузерами» C96).
Отдельная горная батарея: Командир — капитан Карл Торнбергер. Примерно 160 чел. Вооружение — 8 горных пушек Круппа, «маузеры» C96, SIG IP. Состав — швейцарцы, испанцы и кубинцы…
Резерв (охрана штаба, учебные и специальные подразделения). Старший офицер — капитан Жорж Шевалье (командир «инструкторов»). Примерно 200 чел. Вооружение — 4 SIG UMG, 2 ZB30, 4 СВД «форматы»(на базе АКМ, РПК и WUM1), «маузеры» Kar.98 и C96, SIG IP и 82мм миномет 2Б14. Состав — швейцарцы, немцы, бельгийцы, французы, ирландцы, конфедераты, испанцы, кубинцы…
Отряд Яноша. Примерно 50 чел. Вооружение — 16 ПКМ, КО44, «маузеры» C96 и ТТ. Состав — кто угодно (даже один индус есть), одно слово — наемники…
Охрана железной дороги (Васкез — Преса — Винент): Батальон бывших повстанцев, перешедших на службу к клану Картье («Охранники»): Командир — Марсель Картье. Примерно 500 чел. Вооружение — самое различное. Состав — французы и кубинцы… Конный отряд «добровольцев» Картье («Корсиканцы»): Командир — Антуан Картье. Примерно 300 чел. Вооружение — самое различное. Состав — французы, испанцы и кубинцы…
Укрепрайон «Три Дуба»: Кавалерийский полк «Хосе Марти»: Командир — майор Мануэль Антонио Гарсия. Примерно 600 чел. Вооружение — «ремингтоны» и револьверы. Кубинцы… Батальон «Дайкири»: Командир — майор Диего Мануэль Хосе Пабло Баррахес. Примерно 600 чел. Вооружение — «маузеры» К93 и револьверы. Испанцы и кубинцы…
В Баракоа: «Резервная» («Добровольческая») бригада «Баракоа»: Командир — Жан-Луи Картье.
«Добровольцы» Картье. Примерно 600 чел. Конница. Вооружение — самое различное. Состав — французы, испанцы и кубинцы…
4 батальона бывших повстанцев («ополченцы»): Каждый — примерно 300 чел. Пехота. Вооружение — самое различное. Кубинцы…
В Антилье (Сагуа Танамо): Горнострелковый батальон: Командир — майор Густав Ларсен. Примерно 600 чел. Вооружение — «маузеры» Kar.98 и C96, 16 РГ40. Состав — шведы и кубинцы…
Рота поддержки: Командир — капитан Роберт Конвей. Примерно 80 чел. Вооружение — 4 ПКМ, 1 CВД, 2 М76 Zastava, 24 РГ40 и «маузеры» C96. Конфедераты, мексиканцы и кубинцы…
Взвод «Легионеров»: Командир — лейтенант Кевин О'Коннор. 20 чел. Вооружение — «форматы» (на базе АКМ) и «маузеры» C96. Ирландцы…
2. Группа «Запад»… 1-я «легкая» пехотная бригада Командир — майор Бертран Лару. 2-я «легкая» пехотная бригада Командир — майор Джон С. Прайс.
В каждой бригаде: 4 батальона — примерно по 400 чел. Вооружение каждого — «маузеры» Kar.98 и C96, 16 РГ40. Состав — конфедераты, мексиканцы и кубинцы… Рота поддержки — примерно 150 чел. Вооружение — 4 SIG UMG, 12 SIG CMG, 24 РГ40, «маузеры» Kar.98 и C96. Состав — конфедераты, мексиканцы и кубинцы…
1-я «испанская» пехотная бригада: Командир — майор Антонио Луис Каррера.
2-я «испанская» пехотная бригада: Командир — майор Луис Филиппо Ортис.
3-я «испанская» пехотная бригада: Командир — майор Хосе Мигель Росарио.
В каждой бригаде: 4 батальона — примерно по 500 чел. Вооружение каждого — «маузеры» К93 и револьверы. Состав — испанцы и кубинцы… Горная батарея — примерно 100 чел. Вооружение — 4 горные пушки Plasencia и револьверы. Состав — испанцы и кубинцы… 12 батальонов бывших повстанцев («ополченцы») — примерно по 300 чел. Вооружение — «ремингтоны» и револьверы. Кубинцы…
Бригада Береговой Обороны («Зуавы») Командир — Роберт Макферсон (Начальник Береговой Обороны).
Гарнизоны в Ла Фе, Димасе, Ла-Эсперанса, Хулио-Сангили, Кортесе, Плайя-Даянигуас, Болондроне и «Алжире»… Общая численность примерно 2500 чел. Вооружение — «ремингтоны» и револьверы. Состав — шотландцы, мексиканцы, испанцы и кубинцы…
Береговые артиллерийские батареи (при каждом гарнизоне): Каждая — до 50 чел. Вооружение — от 2 до 4 пушек Гочкиса, «ремингтоны» и револьверы. Состав — конфедераты, испанцы и кубинцы…
Основные базы
База «Замок»: Кавалерийская бригада: Командир — майор Джеймс Хорджес. Примерно 1200 чел. Вооружение — «маузеры» Kar.98 и C96. Состав — конфедераты и испанцы…Рота спецназа «Легионеры». Командир — капитан Патрик О'Лири. Примерно 80 чел. Вооружение — «форматы» и SIG IP. Ирландцы…
Стрелковая рота («Егеря»): Командир — капитан Том Стивенс. Примерно 120 чел. Вооружение — «маузеры» Kar.98 (все с оптическими прицелами) и C96. Состав — конфедераты и мексиканцы…
Полевая артиллерийско-пулеметная батарея (конная): Командир — капитан Ричард О. Паттерсон. Примерно 120 чел. Вооружение — 8 пушек Гочкиса, Н&К G23 (1), «маузеры» C96. Состав — шотландцы и конфедераты…
База «Алжир»: Рота спецназа морской пехоты «Грешэм»: Командир — капитан Рауль Кастро. Примерно 120 чел. Вооружение — «форматы» (80), «маузеры» C96 и дробовики. Состав — мексиканцы и кубинцы…
Бригада Специального Назначения Под общим командованием «советника» Джейн Тай Уорд.
1-й батальон морской пехоты («Корсары»): Командир — майор Рамон Оливейра. Примерно 400 чел. Вооружение — 8 SIG CMG, 16 РГ40, «маузеры» Kar.98 и C96. Состав — мексиканцы и кубинцы…
2-й батальон морской пехоты («Конкистадоры»):Командир — майор Мигель Риккардо. Примерно 400 чел. Вооружение — 8 SIG CMG, 16 РГ40, «маузеры» Kar.98 и C96. Состав — испанцы и кубинцы…
Батальон «рейнджеров» («Дикие Коты»): Командир — майор Сирило «El Gato Salvaje» Маркес. Примерно 350 чел. Вооружение — «маузеры» Kar.98 и C96. Кубинцы…
Артиллерийско-пулеметная батарея: Командир — капитан Эндрю МакКоун. Примерно 150 чел. Вооружение — 4 горные пушки Круппа, 8 SIG UMG, «маузеры» Kar.98 и C96. Состав — шотландцы, конфедераты, мексиканцы и кубинцы…
«Тихая Гавань»: Учебный батальон («Курсанты»). Командир и начальник учебного центра — майор Гармл Доусон. Примерно 300 чел. Вооружение — «маузеры» Kar.98 и C96.
Береговая артиллерийско-пулеметная батарея: Командир — лейтенант Оливер Старк. Примерно 50 чел. Вооружение — 2 пушки Виккерса (102мм!), 2 FN Minimi и «маузеры» C96. Конфедераты…
Андрей Биверов, Никита Сомов 13-Й ИМПЕРАТОР «Попаданец» против Чертовой Дюжины
Пролог
Красным огнем мерцала лампа боевой тревоги. Громкий топот солдат, занимающих боевые места, согласно расписанию, пробивался даже сквозь надрывный вой сирен. Все начиналось как обычно — очередная учебная тревога, не более того. Сколько уже можно, скажите мне ради бога, проводить эти бесконечные учения?! С трудом унимая раздражение, думал я в тот момент. Хорошо хоть, что я на дежурстве и мне не нужно спешно выпрыгивать из теплой постели, чтобы, стреляя всеми суставами, на бегу застегивая форму, сломя голову нестись к моей станции. Это для молодежи такое веселье, не для меня. Но, очевидно, родное правительство думало иначе. И я, как и многие мои сослуживцы, был призван, чтобы успокоить поднявшуюся в обществе истерию. Как легко догадаться, громче всего бились в панических припадках те, кто совсем недавно предлагал разоружиться посильнее. Короче, на самом верху связанные с возможной войной волнения было решено срочно сбивать. Старая добрая и на диво эффективная пощечина для нашего «демократического» общества не годилась, поэтому в ход пошла массовка из мобилизуемых солдат и офицеров запаса. Принятая мера позволила значительно увеличить нашу армию (на бумаге) и отрапортовать о готовности ко всему. Армия, мол, во всеоружии, по-прежнему сильна, многочисленна, потенциальные враги трепещут, ну и так далее. Стоит ли говорить, что при таком подходе к мобилизации правительство совершенно не утруждало себя тем, чтобы мы приносили хоть какую-то пользу? К тому же сказывались многочисленные реформы, результатом которых было стабильное сокращение армии при сомнительном росте боеспособности. А чего еще можно ожидать, если не успевали мы провести одну реформу, как тут же затевали другую, еще более страшную в своей беспощадной бессмысленности? Мрак. Но вернемся к реальной жизни — к черту политику. Все равно только самые наивные верят, что нам, простым смертным, с широких экранов телевизоров говорят правду. Лишь постфактум мы узнаем, в каком же на самом деле интересном времени жили. Вот ведь парадокс! Пока вокруг творится эта самая история, едва ли кто-нибудь способен понять, что же на самом деле происходит вокруг. Все строят догадки, уповают на официальные новости или, наоборот, полностью им не доверяют. Благо в мой век всемирной интернет-паутины и повсеместного знания английского нырнуть в клоаку противоречивых сообщений и слухов не проблема. Хотя благо ли? Если да, то довольно сомнительное и им еще нужно уметь правильно воспользоваться. Информации огромное множество, правда тщательно перемешана с ложью, полуправдой и откровенным вымыслом. Порой так тщательно, что вычленить искусно замаскированную истину не под силу даже аналитикам в серьезных конторах, чего уж говорить о простых людях. Встряхнул головой, отбрасывая так некстати лезущие философские мысли. К черту и их вместе с политикой и продажными политиками! Скорей бы уже все это закончилось, скорей бы домой к моим девочкам, любимой работе и привычной жизни. Поначалу напоминавший обычный туристический поход, летний лагерь для взрослых мальчиков порядком затянулся и основательно мне надоел. Что больше всего огорчало, никаких намеков на окончание моего бесполезного времяпрепровождения здесь я пока не видел. — Слыхал?! — волнуясь, почти прокричал мне прямо в лицо вбежавший сослуживец, — говорят, тревога не учебная! Решились все-таки! — Откуда дровишки? — спросил я скептически. Как бы я ни доверял Алексею, мне было не просто поверить в то, что Китай решился на войну. Не все так страшно у них с перенаселением, а у нас с армией. Понимают, что ответим. Не такие игрушечные солдаты и офицеры, как мы с Алексеем, а настоящие (надеюсь, они еще остались после многочисленных реформ). Но как по мне, все эти новые громкие заявления китайцев просто дурная бравада и очередная попытка посмотреть, у кого крепче яйца. — Да ребята из… — рев запускаемых ракет заглушил его слова. — Что за на…?! — Ночью к нам подтянули какую-то технику, — быстро ответил я. — Не знаю что, но вдруг что-то стоящее, — мы синхронно повернули головы к радару. — Да не пашет он, уже одному богу известно сколько лет! — сплюнул Алексей в сердцах. — Думаешь, доверили бы нам что-нибудь работающее? — буркнул я. Вопрос был откровенно риторическим, и ответа на него я не ждал. — Пойду, разузнаю, что там творится… — Не надо. Все равно, руку на отсечение даю, никто ничего не знает, а если знает, то тебе не скажет. Еще затопчут в суматохе. Сходим лучше вместе через полчаса. Вряд ли за это время что-то поменяется, а беготня уляжется. — Я засек, — поднеся руку с часами к лицу, сказал он. — Без пяти минут три. Алексей присел рядом со мной и достал пачку сигарет. Неправильно истолковав мой взгляд, со словами «А похер! Кто из начальства может вообще сюда зайти?» он махнул рукой и достал сигарету. — Какое начальство? — громко рассмеялся я. — В этот мертвый кусок железа оно не заявится. Лучше бы из дерева макетов для отвлечения внимания наделали. Пользы и то больше, — я пожал плечами. — Чувствую себя на дежурстве дурак дураком. Сижу в неработающей установке, смотрю в выключенный радар и ищу несуществующего противника — просто спать остатки совести не позволяют, да и неудобно. Кто-то сказал, что хорошее представление о бесконечности дает только человеческая глупость. Так вот он знал, что говорил, скажу я тебе, — и, резко закругляя свой обличающий спич, прибавил: — ты лучше сигареткой угости. — Так ты ж не куришь! Но вообще не вопрос, — протянул мне сигарету Алексей. — Травись на здоровье. — Спасибо, а то бросил лет восемь назад, — засовывая сигаретный фильтр в рот и хлопая себя по карманам в поисках зажигалки, немного виновато сказал я. — Но что-то слишком уж потянуло. Дай-ка огня. Прикурив от дрожащего пламени зажигалки, затянулся и тут же зашелся в сухом кашле. Крепкие, зараза! А может, просто отвык? Аккуратно затянулся и выпустил струйку сигаретного дыма к потолку. Свежий воздух в замкнутом помещении быстро закончился, и Алексей приоткрыл дверь. Вспышка от как будто взошедшего на мгновенье солнца больно резанула по глазам. — Бля! — успели синхронно выдохнуть мы, за мгновенье до того как яркий свет сменился абсолютно беспросветной тьмой.* * *
Тишина и спокойствие мягко, но настойчиво обволакивали мое сознание. Странно. Мое тело должно быть разнесено на атомы, а я все еще мыслю. Выходит, все же душа существует, совершенно равнодушно подумалось мне. Я чувствовал, что постепенно растворяюсь. Моя память, моя личность, все то, что делало меня собой, Холодовым Александром Николаевичем 1991 г. рождения, исчезало. Как вдруг что-то резко и бесцеремонно вырвало меня из моего апатичного состояния. «У меня не так много времени. Поэтому начну без политесов», — появилась в моем сознании мысль. «Кто ты? Я умер? Ты Бог?» — бестолково, как будто резко выдернутый из глубокого сна, спросил я. «Я Логос человечества. Ты умер телом и жив душой. Я не Бог. Ты готов к разговору?» «Что случилось?» «Человечество прекратило свое существование в твоей Вселенной. Ты готов к разговору?» «Нельзя ли более подробно и поближе к тому, что случилось со мной?» — без обиняков спросил я. «Человечество уничтожило себя в атомной войне. Построить новое общество теми, кто уцелел, невозможно. Они не переживут ядерную зиму. Ты попал под ядерный удар и погиб. Я ответил на твои вопросы. Ты готов к разговору». «Э-э-э…» — сказал бы я, имей рот. Мне было совершенно ничего не понятно, к тому же меня торопили, чего я терпеть не могу. — «Подождите…» «Не перебивай. Потом будешь жалеть. Каждая секунда нашего разговора обходится очень дорого. В первую очередь тебе. Силы, которые я потрачу на разговор, до тебя не дойдут. Случилось некое событие, которое дало мне шанс переменить прошлое. Ограничений множество, но я все же попытаюсь», — мне показалось, он мысленно вздохнул, словно слабо верил в эту возможность. «Ты — одно из ограничений. От тебя мне нужно только твое согласие». «Согласие на что?» «Ты переместишься в выбранное мной время и поменяешь историю. Как и что ты будешь делать, мне неважно. Меня интересует только результат — выход к звездам и расселение человечества в других системах». «Куда? Как? Не понимаю!» — я был совершенно сбит с толку. «Соглашайся немедленно! Объяснение получишь позже». «Но на что?» «НЕМЕДЛЕННО!!!» «Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Если я умер или в комнате с мягкими стенами, то не все ли равно?» — вихрем пронеслось у меня в голове. «Согласен», — четко сформулировал мысль я. Так началась моя вторая жизнь.Глава 1 ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Я лежал на широкой, просторной кровати, укрытый несколькими слоями одеял. Тяжелые, парчовые, с золотом портьеры почти полностью заслоняли высокое арочное окно. В помещении царил полумрак. Воздух был свежий и очень холодный, видимо комнату не так давно проветривали. В голове была звенящая пустота, тело практически не ощущалось. «Похоже я таки провалился в прошлое», — мелькнула в голове мысль. Откинув одеяла прочь, обнаружил себя одетым в весьма приятную на ощупь пижаму. Свесив ноги с кровати, осторожно встал. Никаких тапочек около кровати не было, а босым ногам пол казался очень холодным. Как выяснилось, он был еще и очень скользким. Первая же попытка сделать шаг обернулась фиаско — не удержав равновесия, поскользнулся и упал, крепко приложившись затылком, и зашиб запястье обо что-то, в темноте напоминающее тумбочку. — Твою мать! — на автомате ругнулся я и с опаской посмотрел на почти сброшенную мной с тумбочки большую вазу. Несмотря на то, что ударился не слабо (хотя бы судя по звуку соприкосновения моего затылка с полом), боли почти не почувствовал. Встав с пола, я, пошатываясь, подошел к окну и отдернул портьеру. За окном лучи раннего утреннего солнца лениво сгоняли последние остатки темноты с украшенных лепниной и колоннами зданий провинциального городка. По улице, на которую выходило окно, медленно ехала в гору карета, запряженная серой в яблоках лошадкой. На козлах, одетый в поношенный сюртук и широкий плащ, широко зевал кучер, прикрывая рот сжатым кулаком. — Отлично. В прошлое угодил. Где обещанные объяснения? — все еще не веря в реальность происходящего, требовательно сказал я вслух и удивленно прислушался к звукам своего голоса. Он значительно отличался от того, что я привык слышать. Отвернувшись от окна, еще раз осмотрелся. Обстановка комнаты была довольно скудной: кровать, тумбочка, письменный стол, стулья и комод с зеркалом. Зеркало! Быстро подойдя к нему, внимательно себя осмотрел. У меня были правильные черты лица, светлые волосы и голубые глаза, что, в совокупности с горделивой осанкой, делало меня настоящим красавцем. Вот только мускулатура немного подкачала, но ничего, это дело поправимое. А вот впечатление того, что все это происходит не со мной, а с кем-то другим, только усилилось. Смутно знакомая, но не моя внешность, чужие руки, к тому же неохотно слушающиеся меня, какая-то нелепо-киношная обстановка… «Есть верный способ проверить, — подумал я и тут же ущипнул себя. Что-то есть, но слабо. Хорошенько куснул палец. — Ай, блин!» Чувствуется. Не так, как я привык, — вон, аж до крови куснул. Но чувствуется. Еще немного повертевшись перед зеркалом, обратил внимание на серебряный колокольчик, стоящий на столике, рядом с кроватью, и чуть было сразу, как по привычке, им не воспользовался. Хорошо хоть вовремя остановился. Надо сначала немного подготовиться, собраться с мыслями, дождаться объяснений, в конце концов! Тут что-то меня как будто толкнуло под локоть. В месте, где я упал после того, как вскочил с кровати, валялась тонкая книга в абсолютно черном переплете без единой надписи с замочком(!), запиравшим ее. Руки сами потянулись к ней. Взяв книгу, я начал осматривать замок, как вдруг он отчетливо щелкнул. Осторожно открыв, с удивлением понял, что держу в руках искусно замаскированный ноутбук с сенсорной клавиатурой. На экране было сообщение.Приветствую тебя в новом теле, Николай! Как и обещал, теперь последуют объяснения. Чтобы удовлетворить твое любопытство, начну с себя. Я в некотором роде отвечаю за человечество. По крайней мере, моя сила и могущество напрямую связаны с его существованием. Вмешательства, подобные тому, что случилось с тобой, редки даже по моим меркам, для тебя же они вообще невозможны. Не буду вдаваться в подробности (тебе они ни к чему, да и не поймешь), но мне удалось заполучить шанс предотвратить окончательное уничтожение вашей расы. На меня был наложен ряд ограничений, как по времени, так и по средствам. Больше про меня тебе знать не нужно. Ты, наверное, гадаешь, почему мой выбор пал на тебя?«Нет, еще не успел. Просто осматриваюсь по сторонам в изумлении», — честно подумал я. И правильно, что самому себе врать-то?
Ответ прост. Силы, отпущенные мне, были более чем скромны, поэтому особо выбирать не приходилось.«Спасибо за откровенность. Ни разу не напрашивался», — буркнул я про себя и принялся читать дальше.
Сейчас ты в теле царевича Николая, сына Александра Второго. На календаре 15 октября 1863 года по старому стилю. За окном город Курск. Как я уже говорил тебе ранее, одним из ограничивающих меня условий было получение твоего добровольного согласия. Однако каждая секунда уговоров съедала и без того небольшие силы, которые можно было вложить в тебя. Именно поэтому я так тебя торопил. Думаю, стоит перечислить, что же я сумел дать тебе. Во-первых, дал тебе корону. Александр Второй скончался около часа назад от тромба в мозгу.Сказать, что я охренел, ничего не сказать. Это же Александр Второй! Александр Освободитель, который крепостное право отменил! Один из немногих достойных правителей России (о которых я знаю)! Человек, в конце концов!
Все это сделано мной из соображений целесообразности. На понимание не рассчитываю. Прими как факт. Во-вторых, ты получил крепкое здоровье. Как-никак, через два года ты должен был умереть от туберкулезного менингита. К счастью, признаков болезни я не обнаружил — ты был абсолютно здоров сегодня утром. Так что отведенные на твое лечение силы я потратил на ускоренное восстановление организма. Будешь меньше спать и дольше жить. Не благодари. В-третьих, ты получил все знания и умения Николая, тело которого сейчас занимаешь. В ближайшее время произойдет окончательное слияние, после которого вы станете единым целым. Я мог бы просто уничтожить предыдущую личность, передав исключительно знания и моторику. Но ее привязанности могут, с равной вероятностью, как повредить тебе, так и пригодиться. Будь осторожен! Слияние будет сопровождаться высокой температурой, сильными головными болями, возможными галлюцинациями и прочими побочными эффектами. Гарантирую одно — тело выживет.Тело выживет! Ишь, какая формулировка обтекаемая! Тело выживает и у парализованного овоща, всю оставшуюся жизнь питающегося через трубочку. Да и побочные эффекты тоже диво как хороши.
Часть сил я потратил на то, чтобы слияние началось вскоре после извещения тебя о смерти отца. Горем будет проще объяснить внезапно одолевшую тебя болезнь. Частично слияние началось уже сейчас. Ну и, наконец, самое ценное — ноутбук, открывающийся при считывании отпечатка твоего пальца (любого) справа от замка. Выполнен в форме дневника-книги, чтобы соответствовать технологическому уровню эпохи. Настроен на твое биометрическое поле, что служит гарантией конфиденциальности — кто бы ни находился рядом с тобой, ноутбук не включится. Использование ноутбука кем бы то ни было невозможно, даже при добровольной его передаче. Он настроен только на тебя (перенастройка невозможна). Подзарядка от солнечной энергии. Носитель информации так же оборудован примитивным Искусственным Интеллектом. Для получения необходимых сведений напиши, используя любые письменные принадлежности, интересующий тебя вопрос. Через некоторое время на страницах книги появится ответ. В случае недоступности запрошенных сведений появится соответствующая запись. Книга способна воспроизводить любой объем текстовой или графической информации. Для получения дополнительной справки напиши «Инструкция». Рекомендую использовать привычную тебе сенсорную клавиатуру только в крайнем случае. Сообщаю, что временное перемещение прошло успешно. Для получения более подробной информации напиши в книге «Отчет по перемещению». Напоминаю, твоя цель — добиться освоения человечеством дальнего космоса. Не своими руками, так руками потомков. В средствах не ограничиваю. Жду.Честно говоря, это «жду» в конце здорово меня смутило. Выхода в космос он от меня ждет или моей смерти? Второе куда как вернее для 1863 года. Прочитав эту короткую запись, остался тупо стоять рядом с кроватью, держа в руках дневник-ноутбук. Но босыми ногами на холодном полу долго стоять затруднительно, даже с моими сбоящими рецепторами, и спустя минуту-другую я вышел из ступора. Немного поразмыслив, нервно сглотнул и, подавив дурацкий приступ смеха, аккуратно положил книгу на тумбочку. После чего отодвинул вазу с края и присел на кровать. Хотелось закурить, но, к моему мимолетному сожалению, Николай Александрович не курил. И правильно, и молодец. В общем, решив не тянуть кота за известное место, позвонил в колокольчик. Едва я сделал это, в мою комнату вошла прислуга — наверно, ждали под дверью. Хорошо не вошли, когда грохнулся с кровати и, прикидываясь тюленем, валялся на полу или когда в ступоре стоял посреди комнаты, изображая зоркого суслика в степи. Пока меня облачали в одежду, память, уже обретенная благодаря частичному слиянию, услужливо подсказывала, что я должен был делать, как себя держать и даже как кого зовут! Одеваться мне помогал, между прочим, не абы кто, а князь, лейб-гвардии Преображенского полка прапорщик Барятинский, мой ровесник и товарищ, еще несколько человек стояли рядом и, по всей видимости, ждали распоряжений. Впечатление кино плавно отошло в сторону, уступая место добротной компьютерной игре от первого лица. — Ваше высочество, вы завели дневник? — обратился ко мне Барятинский на правах старого товарища. О чем это он? Проследил за взглядом князя и в который раз за день удивился. На бывшей раньше совершенно гладкой обложке моей книги золотым тиснением на французском было написано «Mon agenda». Я даже не сразу понял, что вдобавок ко всему на автомате сам перевел эти слова на русский язык как «мои записи», «мой дневник». — Да, князь. Позвольте полюбопытствовать, а отчего вас это так удивляет? — Мой адъютант чуть было не подавился — видимо, я только что сморозил отчаянную глупость. И точно, одновременно со словами прапорщика я как будто вспомнил, почему этот вопрос был несколько провокационным. Что интересно, никакой неловкости я не ощущаю. Просто констатация факта. Любопытно. — Так ведь ваш воспитатель, его сиятельство граф Строганов, не раз настойчиво рекомендовал вам завести дневник, в который можно было бы записывать ваши личные впечатления от поездки, чтобы вы могли с легкостью освежить свою память в будущем. Однако же вы неоднократно говорили графу, что память ваша крепка, а сердце никогда не сможет забыть этого единения с Россией и народом. Прошу простить мне мое удивление, верно, я был немного не в себе, — князь начал столь запутанно и витиевато извиняться, что совсем засмущался и запутал сам себя. Я вскоре не выдержал и оборвал его словоизлияния. — Что вы, Владимир, это мне нужно просить у вас прощения. Моя шутка оказалась совершенно неудачной, и, право же, мне совершенно не стоило этого говорить, — боже мой, это я только что сказал вместо «Хватит уже»? — О, какой конфуз! Во всем виновата бессонная ночь, затупившая остроту моего ума, — завел свою шарманку по новой князь. Слава богу, ненадолго. Во время утреннего туалета у меня в голове стали всплывать факты поездки по Российской империи и даже кое-какие впечатления, испытанные «мной» во время оной. Мне безумно нравилось плыть на пароходе от самой столицы до Астрахани, не испортил отличное впечатление даже отвратительный черный дым из пароходных труб. Всюду, где бы я ни останавливался на своем пути, меня встречали огромные толпы народа, приветствующие своего будущего императора. И ведь Николая действительно любили — простой народ еще не утратил веру в доброго царя. Надо сказать, что царевич отвечал народу тем же, вот только не знал, что именно ему предстоит сделать. Хотя какой русский царь не вынашивал честолюбивых планов по усилению России? Но вот с утренним туалетом было покончено, и я, оборвав «свои» воспоминания, вместе с сопровождающими меня придворными и моим адъютантом Барятинским отправился к столу. Позаимствованная память все так же услужливо подсказывала мне, что делать, куда идти, с кем и как здороваться. За столом меня встречал мой воспитатель — граф Строганов, вместе с моими учителями, свитой и, конечно же, губернатор Курской губернии, действительный статский советник Петр Александрович Извольский. Не успел как следует поговорить с ним вчера — в город я въехал, когда на небе показались первые звезды, и, после непродолжительного ужина, отправился спать в отведенные мне комнаты, но сегодня надеялся восполнить недостаток внимания к губернатору — элементарную вежливость необходимо соблюдать даже наследникам престола. По крайней мере, до тех пор, пока это не мешает делу. С Петром Александровичем мы познакомились еще в Екатеринославле. Как я сейчас припоминаю, тогда он как раз ждал назначения на должность губернатора в Курск. Остальные мои учителя и свита, как оказалось, были отлично мне знакомы, так что неловкостей за завтраком, судя по всему, не будет, наивно подумал я. Но лишь едва в самом начале необременительной светской беседы разговор зашел о последнем губернаторе Курска, неловкое молчанье, повисшее за столом, ясно показало мне, что я снова сделал что-то не то. Строганов, умело заполнив возникшую за столом паузу, пришел на помощь растерявшемуся Извольскому и ловко перевел разговор на другую тему. Внезапно я ощутил сильнейшее восхищение своим воспитателем. Уже совсем седой, с тростью, но такой горделивой осанкой, что сидевший рядом с ним губернатор Курска казался простым городским обывателем. А графу и вправду было чем гордиться — герой Бородинского сражения, не раз отличившийся на поле боя во множестве других сражений и кампаний, да к тому же в гражданских делах бывший далеко не в последних рядах. Шутка ли! Самого наследника воспитывает! Кроме того, его богатства исчислялись десятками тысяч крепостных, огромными земельными владениями и даже несколькими заводами. Насколько я мог знать, наши чувства были взаимны, граф просто души не чаял в своем воспитаннике, то есть во мне. Стоп. Это не мои ощущения, не мои чувства. Я этого седого деда знать не знаю. Мотнул головой, отгоняя наваждение, но отгородиться от эмоций бывшего хозяина тела не смог. Так, например, губернатор Курска мне почему-то категорически не нравился. На протяжении минут десяти я силился понять, чем же он меня так раздражает, и, кажется, разобрался. Этот невысокий, полноватый господин с бегающими глазками неустанно следил за каждым моим движением, непрерывно находя все новые и новые поводы для лести. Наверно, грохнись я со стула, он и то что-нибудь сказал бы про мою удачливость — так легко пережить столь ужасное падение. Строганов, слушая его, морщился, но молчал. Не похоже на него. Видимо, ждал, когда я сам заткну губернатора. Внезапно меня осенило, что губернатор на самом деле отчаянно чего-то боится. Боится и одновременно испытывает неприязнь к приехавшему цесаревичу. Интересно. Вскоре я, наевшись и утомившись натянутой атмосферой, встал из-за стола, чтобы отправиться к себе (меня как наследника престола поселили в лучшем доме Курска — в губернаторском). Извольский по-прежнему заливался соловьем, а мой воспитатель уже нервно крутил ус — признак крайнего раздражения. — А не прогуляться ли нам? Признаться, я вчера вечером был вовсе не в состоянии по достоинству оценить красоты города, столь любезно показываемые мне Петром Александровичем, — вклинился я в паузу, возникшую в момент, когда губернатор переводил дух после очередного потока лести. Восхищался моей истинно царской осанкой. Я мысленно согласился с Сергеем Григорьевичем — действительно достал уже. Даже меня, не говоря уже о Николае. — Как же, как же так! Еще три перемены блюд! Вы просто режете мне сердце, когда я смотрю, как мало вы едите. Верно, вам нездоровится, хотя наверно еда не столь изысканна? Велите позвать этого негодяя повара? — Нет уж, увольте! Повар здесь ни при чем. Напротив, передайте ему от меня благодарность. Я более чем удовлетворен изысканностью блюд. Ваша кухня выше всяческих похвал. Однако мне прискорбно видеть такое нежелание показать город. Верно, меня ожидает весьма нелицеприятное зрелище? — Что вы! Как можно! — Губернатор аж переменился в лице. Граф и свита тоже уставились на меня с интересом. Видимо, прерывать разговоры и пререкания таким образом не входило в мои привычки. — Тогда я хотел бы привести себя в порядок и сделать несколько записей в своем дневнике перед экскурсией по городу. Прикажите закладывать экипажи на полдень. Засим позвольте откланяться, — закончил я и отправился в свои покои. Поднявшись к себе, мои комнаты находились на втором этаже, тут же бросился к своему дневнику. У меня появилось множество вопросов, заодно почувствовал, что пришла пора испытать возможности своего чудесного подарка. Открыл дневник посередине и увидел слева вверху лишь два слова: «Введите запрос». Избалованный веком высоких технологий, компьютеров и клавиатур, я немного завис на том, каким же образом можно ввести запрос, не используя сенсорную клавиатуру, и чисто случайно заметил «современные» письменные принадлежности на моем столике возле окна. Ну конечно, перо и чернила! Усевшись за столом и обмакнув гусиное перо в чернильницу, красивым почерком, выдававшим, к моему удивлению, немалую сноровку в пользовании канцелярскими принадлежностями, вывел «Извольский». Несколько мгновений ничего не происходило, как тут на экране, так похожем на бумажную страницу, проступил написанный красивым каллиграфическим почерком ответ. «Найдено двенадцать тысяч триста пятьдесят два соответствия. Вывести все данные?» «Нет, — написал я, и надпись пропала. — Петр Александрович Извольский», — уточнил я запрос. На что вполне логично получил ответ: «Найден тридцать один результат. Вывести все данные?» «Да это же как гугл!» — порадовался я своему открытию, быстро стер все записи словом «Нет» и набрал более точный запрос: «Губернатор Курской губернии Петр Александрович Извольский». Получив исчерпывающий ответ на два десятка страниц, попробовал прибавить к запросу в конце слово «кратко» и, наконец, получил то, что хотел. Нет, эта штука получше гугла будет, особенно если не врет. Пробежав глазами полстраницы материала об Извольском, я не удержался и брезгливо сморщился. Абсолютно бесхребетная личность — никак себя не проявил, всю жизнь плыл по течению и, благодаря своему высокому старту и связям, заплыл так далеко. «Рожденный ползать летать не может, но заползти может очень высоко» — как раз про таких, как он, было сказано. «Подробности моего задания?» — задал я следующий пришедший на ум вопрос. «Обеспечить условия для выхода человечества в дальний космос». И все. Как я ни изгалялся над составлением вопросов, более подробной информации получить не удалось. Как, впрочем, не удалось узнать ничего нового о пославшем меня сюда и о других, слишком уж философских вопросах: о смысле бытия, Боге и абсолютной истине. Всюду я натыкался на «Информация недоступна» или самые краткие сведения и в конце концов оставил это бесполезное занятие. Думаю, уж если Логос захотел, то сумел озаботиться программированием ноутбука таким образом, чтобы я ничего лишнего не узнал. Вернувшись, таким образом, снова к Извольскому, я задумался и ради праздного любопытства пожелал узнать побольше о предыдущем губернаторе Курска, и не пожалел. Сам факт того, что даже краткая информация по бывшему губернатору, Владимиру Ивановичу Дену, занимала в несколько раз больше места, чем по Извольскому, уже говорил сам за себя. Этот человек, с такой нерусской фамилией, был Личностью. О нем можно было много чего сказать, в основном хорошее, но чего уж там, идеальные люди бывают только в сказках. Были и у Владимира Ивановича свои минусы, которые, однако, были несоизмеримо меньше его достоинств. Бегло прочитав краткий обзор его жизни, второй раз я прочитал уже гораздо внимательней и вдумчивей, а после, читая более подробную информацию о генерал-лейтенанте, просто ухохатывался, непрерывно восхищаясь им и его поступками. Да, его жизнь буквально изобиловала анекдотами, связанными с его честным, прямым и вспыльчивым характером! Не заметив, как подошло время поездки, я оказался застигнут врасплох вошедшим ко мне без стука Строгановым (он был один из немногих, когоНиколай ранее пожаловал этим правом) и быстро захлопнул дневник. — Ваше высочество, вы еще не готовы? — Брови моего воспитателя удивленно поднялись вверх. — Простите, граф, увлекся своим дневником. А разве экипажи уже поданы? — получив утвердительный ответ, я добавил: — Через несколько минут спущусь вниз. Быстро переодевшись с помощью моего адъютанта, я оставил покои, бережно унося свой дневник под мышкой. Но посреди лестницы вовремя спохватился и обратился к Барятинскому: — Князь, у меня к вам есть замечательная просьба, если вас это не затруднит. — Я в полном вашем распоряжении, ваше высочество! — отрапортовал Барятинский, вытянувшись по струнке и поедая меня глазами. — Пока я буду на экскурсии, окажите мне услугу, найдите генерал-лейтенанта Дена, бывшего еще недавно здешним губернатором, и передайте ему, что я хотел бы встретиться. Насколько знаю, вы хорошо знакомы с городом, кажется, у вашего семейства здесь есть одна из родовых усадьб,[105] так что это должно не составить вам труда? — Так точно. Разрешите выполнять? — гаркнул Барятинский. — Да, конечно, идите, — отослал я его движением руки. Князь молча козырнул, щелкнул каблуками и, развернувшись, чуть ли не бегом бросился вниз по лестнице. Прямо как в игре, где щелчком мыши отсылаешь солдат в бой. Только чужие эмоции мешают. Вскоре мы покинули дом губернатора. Впрочем, я бы сказал, что это был настоящий дворец, особенно если посмотреть по меркам моего времени. Выйдя на улицу, увидел огромную шестиместную губернаторскую карету с фельдъегерями и тарантас, ожидающих посреди парадно вымощенной мостовой напротив выхода. Собравшаяся по другую сторону дороги огромная толпа горожан при виде меня разразилась ликующе громким «ура!». Воспоминания Николая и остро испытываемые мной ожидания толпы не позволили мне просто усесться в карету. В сопровождении флигель-адъютанта подошел к собравшейся толпе. Приняв от городского головы хлеб-соль (из-за вчерашней задержки в пути я прибыл в город слишком поздно, и торжественной встречи не получилось), перебросился несколькими словами с собравшимися дворянами и купцами. Затем прошелся вдоль растянувшейся толпы, попутно благословляя младенцев, которых матери тянули ко мне. Я испытывал весьма противоречивые чувства: с одной стороны, мне было крайне лестно лицезреть такую любовь народа к себе, а с другой — я же не икона какая-нибудь, чтобы на меня чуть ли не молиться, и не святой, чтобы кого-то благословлять. Хотя, припоминая случай в Саратове, иногда, наоборот, Николая благословляли седые старцы, растроганные моей простотой и близостью к народу. Тем не менее некий неприятный осадок остался — не привык я к такому. Зато появился повод порадоваться — первое мое родное чувство, пусть и не приятное, а то я уже беспокоиться начал. Но вот все церемонии оказались позади, и, разместившись в карете, мы направились в центр города на главный холм, где в старину находилась деревянная крепость. От крепости ныне остались разве что воспоминания, а вот от вида, открывавшегося с вершины, захватывало дух. Стояла чудесная осенняя погода, та самая, которую так любил Пушкин, золотые кроны деревьев придавали городу сказочный вид, у меня аж сердце защемило от осознания невозможности запечатлеть такую красоту.[106] Фотоаппарата у меня, к сожалению, нет, и в ближайшие десятилетия ничего нормального в этом направлении не предвидится, зато под рукой у меня находился великолепный художник — Алексей Петрович Боголюбов. — Алексей Петрович, не откажите мне в любезности, не могли бы вы запечатлеть на холсте открывающиеся моему взору сказочные виды с этого холма? — Непременно, ваше высочество. Всего секундой раньше я и сам порывался это сказать, но не хотел отвлекать вас от столь милых русскому сердцу красот, как вот вы уже сами опередили меня. Нежно светило слабое осеннее солнце, ласковый ветерок не причинял никаких неудобств, большая часть свиты, захваченная открывшимся видом, все так же зачарованно молчала, лишь только Извольский все никак не унимался, рассказывая, что где находится. — Ах, ну к чему словами портить такой прекрасный вид, открывшийся нам тут. Извольский, оставьте, — недовольно заткнул я губернатора. Тот замолчал, подавившись на полуслове, но настроение было бесповоротно испорчено, открывающаяся красота больше не радовала меня. И, отправляясь к Знаменскому монастырю, я, вместо владевшего мной наверху холма умиротворения, испытывал сильнейшее раздражение на губернатора. Краем сознания отметил, что либо наши с Николаем чувства совпали, либо я уже не знаю, где чьи эмоции. Шизофрении мне еще не хватало. «Могу гарантировать — тело выживет!» Первым пунктом поездки был относительно недавно перестроенный Знаменский мужской монастырь, воздвигнутый в честь избавления от польского нашествия. Осмотрев сияющее свежей краской здание и пообщавшись с настоятелем, я со свитой отправился в Знаменский собор. Там был встречен владыкой Курским и Белгородским епископом Сергием с четырьмя архимандритами и монашествующей братией. Облобызавшись с епископом, мы были препровождены в саму церковь. Внутреннее убранство произвело на Николая сильное впечатление, а для меня так на троечку. Хозяину тела казалось, что все дышало торжественностью и благодатью. Владыка, явно довольный «моим» восхищением, которое Николай, без моего разрешения, отображал на нашем общем лице, разрешил прикоснулся к святыне. К чудотворной иконе Божией Матери «Знамение», которая, как мне сказали, по случаю приезда столь важного гостя была специально перенесена в Курск из Коренной пустыни. В прежней жизни я не мог себя назвать особо верующим человеком, но, прикасаясь губами к древней иконе, не мог сдержать чувства благоговения. На лбу выступил пот — это не я! Не я! Николай! Хотел развернуться и выйти, но тело не слушалось. Выстояв утреннюю службу и немного послушав колокольный звон, мы проследовали дальше. Город был явно рад приезду цесаревича и старался всеми силами это показать. Из Знаменского собора мы направились в Сергиево-Казанский. Улицы, по которым мы проезжали, буквально кипели толпами возбужденного народа. Жители города выражали свою радость ярко и шумно. Главные улицы, по случаю моего приезда, были украшены цветами, флагами и транспарантами. Балконы многих зданий были красиво задрапированы цветными тканями, а на фасадах домов вывешены портреты моего батюшки, Александра II, и полотна с моими инициалами. Утерянное после выговора Извольскому прекрасное настроение вернулось ко мне (или к Николаю, тут уже и не разберешь). Я с любопытством рассматривал все вокруг. Вдоль центральной улицы стройной линейкой выстроились учащиеся школ и студенты учебных заведений. За порядком следило несколько дюжин жандармов в белых парадных мундирах. Прибыв в Сергиево-Казанский собор, я поднялся в летнюю церковь на втором этаже, где мне были представлены замечательной работы резной иконостас и знамена курских полков, участвовавших в Севастопольской эпопее. Оттуда, вновь по Московской улице, мы проследовали к зданию Дворянского собрания, где у парадного подъезда нас встречал предводитель курского дворянства шталмейстер Николай Яковлевич Скарятин с уездными предводителями. Попредседательствовав на торжественном собрании в мою честь и переговорив с несколькими дюжинами представителей знатных родов, почувствовал, что устал. Я начал тяготиться экскурсией, хотелось поскорей встретиться с Деном или «побеседовать» с дневником. Мой воспитатель, граф Строганов, заметив мое чувство, мягко свернул нашу дальнейшую светскую программу, и через некоторое время мы отправились назад в дом губернатора. На выходе из Дворянского собрания я заметил явно только прибывшего и все еще разгоряченного скачкой Барятинского с каким-то седовласым генерал-лейтенантом. Украдкой спросив у шедшего рядом Скарятина, действительно ли вижу бывшего губернатора Курска, я получил утвердительный ответ. Оторвавшись от толпы сопровождавших, быстрым шагом подошел к Дену. — Искренне рад видеть вас, Владимир Иванович. Право же, не стоило так торопиться, могли бы подождать и в губернаторском доме, — сказал я и тут же понял, что в который раз за день со мной произошел конфуз. Не следя за своим языком, я будто специально посыпал соль на рану достойному человеку. Всего неделю назад генерал-лейтенант Ден был губернатором, честно служа Отечеству, и вдруг внезапная отставка. А я так нетактично ему об этом напомнил. — Прошу прощения, — смущенно продолжил я, — не составите мне компанию? — С огромной радостью, ваше высочество, — прогрохотал басом Ден, склонив голову в некоторой растерянности.
Глава 2 ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
Увлеченный намечающимся разговором с генералом, я едва не забыл попрощаться со Скарятиным, однако мой наставник не дал мне совершить сию вопиющую бестактность и ненавязчиво напомнил о предводителе курского дворянства. Раскланявшись со всеми, наконец, мы расселись по экипажам и тронулись с места. Во время поездки к губернаторскому дому нормального разговора с генерал-лейтенантом не получилось. Да и не могло получиться в присутствии всю дорогу насуплено молчавшего и украдкой посматривавшего на нас Извольского. Наследник оказался мастером читать людские лица, так что я ясно видел тщательно скрываемую, но тем не менее вполне очевидную, нарастающую неприязнь к себе со стороны нового губернатора. К ней примешивалось не менее сильное удивление Строганова. Очевидно, от царевича ему таких фортелей раньше ожидать не приходилось. Покопавшись в памяти, я установил — точно, не приходилось. Не любил Николай Александрович неловкие ситуации создавать. С молчаливым любопытством поглядывал на меня Барятинский, о чем-то своем думали Шестов и Рихтер, совершенно растерян, но одновременно рад был Ден. Видимо, мой неожиданный интерес оставался для него непонятен. Честно говоря, мне и самому сейчас он был непонятен. Скачки настроения следовали у меня один за другим. Покорность судьбе, раздражение, испуг, злость и равнодушие. Равнодушия было больше всего. За этими самокопаниями я не заметил, как мы подъехали к губернаторской резиденции. Обед к нашему приезду уже был предупредительно подготовлен, и, выйдя из экипажа, совершив необходимый туалет, мы были препровождены в обеденный зал. Помещение было большим и буквально залитым светом, льющимся сквозь десяток высоких окон. Солнечные зайчики, во множестве создаваемые тяжелой хрустальной люстрой, играли на полу. Стол тоже был соответствующий: огромный, массивный, из мореного дуба, с изогнутыми ножками, украшенными позолотой, он был накрыт белоснежной скатертью, заставленной различными блюдами. Вокруг него выстроились молчаливые слуги в ливреях. Рассевшись согласно распорядку и совершив короткую молитву, мы приступили к трапезе. Несмотря на демонстрируемый всеми присутствующими аппетит, искусство шеф-повара и вышколенность слуг, обед начался несколько натянуто. Светская беседа была омрачена упорным молчанием как нового, так и старого губернаторов, даже моей свите поначалу не всегда удавалось маскировать возникающие в разговоре неловкости. Но вскоре угловатость беседы была вынуждена капитулировать перед новой тактикой моего флигель-адъютанта Рихтера. Анекдоты, забавные истории и случаи из жизни, требовавшие лишь молчаливого слушателя, как нельзя кстати посыпались от моих воспитателей и учителей. Тот же Строганов, например, мог часами повествовать про увлекательные случаи, виденные им за его долгую, неординарную и уж точно нескучную жизнь. Про себя он из скромности говорил чрезвычайно редко, хотя, если начинал, оторваться от его истории было решительно невозможно. Граф был отличным рассказчиком, а выбираемые им случаи его жизни были почти невероятны и до невозможного смешны. Во время обеда я тоже в основном молчал — все мои мысли занимала открытая мне дневником непрезентабельная картина подковерных игр и интриг Курской губернии. При этом я отлично понимал, что более уместно было бы размышлять над реальностью происходящего. Тем не менее ситуация в губернии, в кратком изложении, выглядела следующим образом: генерал-лейтенант Ден был на редкость честным, прямым и бескорыстным человеком, всецело преданным России и императору. Казалось бы, все просто замечательно, но был у генерала и свой недостаток — вспыльчивый и буйный характер, под влиянием которого он нередко совершал выходки на грани фола. Воспользовавшись этим, его многочисленные недоброжелатели, а это почти все чиновники Курска, смогли подтолкнуть принятие решения о замещении генерал-лейтенанта на слабохарактерного статского советника Извольского. Не последнюю роль тут сыграл и сам новый губернатор. Впрочем, его желание занять эту должность объяснить не сложно, так же как и желание курских чиновников занимать свои теплые места и без опаски брать взятки. Однако вникать в чьи-то пожелания и удобства по части казнокрадства я совершенно не желал. Ситуация меня никак не устраивала и вот сейчас напряженно обдумывал, что бы предпринять и… кажется, только что пропустил мимо ушей какую-то забавную шутку моего воспитателя. — Ваше высочество, а не порадуете ли вы нас своим анекдотом, способствующим пищеварению и общему поднятию настроения? — начал втягивать меня в разговор граф. В голове у меня мелькнуло несколько историй и анекдотов, однако все они не соответствовали духу эпохи и собравшемуся вокруг меня обществу, но один анекдот, верно принадлежавший памяти Николая, мне понравился. — Конечно, с удовольствием. Прошу простить мне мою рассеянность — целиком ушел в свои впечатления от города, — привычно проявил вежливость я. — Позвольте же мне рассказать вам презабавнейший анекдот, услышанный мной однажды от отца. — Выждав заинтересованное выражение на лицах всех присутствующих и поняв, что уже обеспечил успех анекдоту своими последними словами, приступил к рассказу. — Как-то раз его императорское величество император Николай Первый, бывший в Ростове, посетил, конечно, и Нахичевань. Там все армяне, дожидавшиеся государя огромной толпой, завидев приближающиеся экипажи царского кортежа и, дождавшись их прибытия, закричали благим матом: «Караул! Караул!»… Государь, понявши сейчас, в чем дело, спросил, однако же, генерал-губернатора Воронцова, ехавшего с ним в одной коляске, что обозначает этот крик. Генерал-губернатор сконфуженно отвечал, что они, вероятно, хотели кричать «ура!», да вместо этого кричат «караул!»… Государь много смеялся этому проявлению радости и заметил: «Их следовало бы поучить!» Воронцов, в свою очередь, передал это замечание государя губернатору, а губернатор, конечно, — исправнику. Исправник это замечание намотал на ус и по выезде государя и всего начальства из уезда явился в Нахичевань с возами розог и начал по-своему учить армянских обывателей, и на кого был за что-нибудь зол, то тем всыпал гораздо большее количество розог. Это оригинальное учение покончилось в один день, и армяне вовсе не были в претензии на него. «Ежели надобно учить, так и учи», — говорили они. Но они были в страшной претензии за то, зачем учение было неровное: одному дано более ударов, другому менее. И только лишь по поводу этого обстоятельства они, говорят, возбудили жалобу на исправника.[107] Высокие потолки вздрогнули от раскатов смеха, зазвенела люстра, и, мне показалось, маленький кусочек штукатурки упал с потолка Рихтеру прямо в тарелку. Смеялись все, даже Извольский с Деном немного оттаяли. Хотя, на мой взгляд избалованного Интернетом человека XXI века, шутка была так себе. — Весьма, весьма. Не слышал о таком раньше. Знал бы, непременно проложил маршрут через Ростов, вот бы смеху было, если бы армян так и не научили «ура» кричать, — сквозь смех сказал граф, вызвав новую вспышку веселья. — Владимир Иванович, а вы не порадуете нас своей историей или анекдотом? — Отчего же не порадовать, — ответил Ден, вытирая выступившие от смеха слезы. — Случилась эта история со мной во время моего пребывания на посту губернатора. Решив проверить один уездный городок в губернии, я заранее предупредил уездное начальство о своем визите, однако в назначенный срок в город нарочно не прибыл. Продержав, таким образом, в напряжении все полицейские чины города два дня, я тайно въехал в город с другой стороны обычной каретой. Переодевшись в простое платье, я отправился в кабак и, выпив водки, начал намеренно дебоширить, за что частный пристав, взяв меня за шкирку, хотел было уже отправить в полицейскую часть. Но извернувшись, я сунул ему три рубля, на что он со словами: «Ну, черт с тобой! В другой раз не попадайся! Приедет губернатор, тогда безобразничай сколько угодно!» — отпустил меня на все четыре стороны. На следующий день, оказавшись в губернаторской квартире, я приказал всем полицейским чинам городка прибыть ко мне. Когда в назначенном часу все были в сборе, я, найдя того самого надзирателя, подозвал его к себе. Он, вероятно, не узнал меня, хотя и перепугался до смерти. Я спросил у него, с ним ли деньги. Негодяй квартальный побледнел и, замерев, не открывая рта, неплохо сошел бы за бронзовое изваяние, если бы не цвет кожи. Но все же я не оставляю его в покое и раз за разом повторяю вопрос, пока он, сообразив, наконец, где у него лежит кошелек, не достает его из нагрудного кармана. На что я говорю ему — «Позвольте три рубля».[108] На этот раз смеялись не все, но эффект от этого не уменьшился. Напротив, глядя на уткнувшегося взглядом в тарелку позеленевшего Извольского, гораздо более успешно прикидывающегося бронзовым изваянием, чем городовой из анекдота, не смеяться становилось просто невозможным. — Право же, генерал, нужно быть гуманней к слушателям и заранее предупреждать, чтобы компания за столом не понесла невосполнимые потери смехом, — отсмеявшись, вставил, промокнув губы салфеткой, Иван Кондратьевич Бабст, мой преподаватель статистики и экономики. Как бы хваля хорошую шутку, но в то же время тонко намекая Дену на ее неприятие Петром Александровичем. Мне показалось, что ни довольный Ден, ни раздосадованный губернатор на скрытый смысл его слов не обратили ровным счетом никакого внимания. А я, отсмеявшись, решил, как же вернуть понравившегося мне прямого и честного генерал-лейтенанта на старую должность. Тем более что, судя по всему, в самое ближайшее время я стану императором, да и на реакцию окружающих мне, по большому счету, плевать. Вдруг мне стало очень противно и грустно. Мне было жаль отца Николая, и осознание того факта, что я, пусть и косвенно, являюсь главным виновником его гибели, было просто ужасным чувством, способным отравить любую радость. Но во всем можно отыскать что-либо хорошее — с таким отвратительным настроением провернуть то, что я сейчас задумал, будет несравненно легче. Пугают только эти непредсказуемые повороты настроения, но раз ничего с ними поделать не могу, принимаю как есть. Хоть и неприятно это понимать, что с твоей головой не все ладно. Обед уже подошел к концу — последняя перемена блюд была унесена слугами, и, решив не откладывать неприятный разговор в долгий ящик, я встал из-за стола и, поблагодарив вышедшего к нам повара за отлично приготовленный обед, обратился к губернаторам. — Владимир Иванович, Петр Александрович, извольте проследовать в мои комнаты, — тоном, не допускающим и тени возражения, сказал я и, стараясь не оборачиваться, спиной чувствуя многочисленные удивленные взгляды, отправился к себе наверх. Поднявшись к себе, я встал напротив комода, ожидая, когда ко мне поднимутся Ден и Извольский. Едва за вошедшим последним на негнущихся ногах Петром Александровичем закрылась дверь, я подозвал его к себе. И, выставив его, таким образом, прямо напротив зеркала, обратился к нему: — Петр Александрович, подойдите к зеркалу. Посмотрите на себя. Неужели вы ничего не видите? — Ничего, ваше высочество, — глядя на свое испуганное отражение, пролепетал Извольский. — Странно! Очень странно! А я вот совершенно ясно вижу, что у вас на лбу написано: подай в отставку, подай в отставку. Подай в отставку, а то хуже будет! — дословно процитировал я одну из выходок стоявшего рядом генерал-лейтенанта. — Жду прошение об отставке к ужину. Можете пока быть свободны, — выделив словами второе слово, я отвернулся к окну, всем видом показывая, что разговор окончен. Проследив краем глаза за уходящим от меня в полуобморочном состоянии Извольским, я на какую-то секунду даже ощутил жалость к нему. Не стоило, наверное, его так давить. Да, карьерист, да, взяточник, но разве он один такой? Вся чиновничья система такая. А ведь я его, по сути, раздавил, как клопа раздавил. Перечеркнул ему будущее. Хотя… наверное, только так и надо. Не помню кто сказал: «Монарх может быть груб, невежествен, даже безумен, он не может быть только слаб». Господи, какая же каша у меня в голове. Температура, галлюцинации? Неужели уже начинается? — Узнаете свой почерк, Владимир Иванович?[109] — не отворачиваясь от окна, обратился я к замершему в растерянности генерал-лейтенанту. — Думаю, вопрос о возвращении вас на прежнюю должность решится уже к вечеру. Если возникнут сложности, я лично решу их с отцом. Развернувшись и отойдя от окна, я подошел к Дену на расстояние вытянутой руки. — А пока и думать забудьте об отставке, — я немного наклонил голову и положил руку на плечо старому генералу. — Такие люди, как вы, слишком ценны, чтобы ими разбрасываться. Слезы, одна за одной, покатились по морщинистым щекам. Ден смотрел на меня и плакал, просто молча плакал… И у меня самого горло сжалось при виде этих скупых мужских слез. — Ну, полноте, Владимир Иванович, оставьте, — принялся успокаивать расплакавшегося от радости старика. — Ну же, генерал, — я неловко приобнял всхлипывающего Дена, бессвязно пытавшегося мне что-то сказать, но, кроме как «верно» и «до гроба», ничего не разобрал. Только что я обзавелся, наверно, самым верным из своих будущих сторонников. — Однако позвольте выразить вам свое неудовольствие, генерал, — сказал я, отодвинувшись от Владимира Ивановича, и, убедившись, что привлек его внимание, продолжил: — До меня дошли сведения, будто бы вы, видя беспорядок при переправе через реку Сейм, приказали утопить виновного в ней станового пристава, верно? — Да, — генерал густо покраснел, слезы тут же высохли у него прямо на щеках. — Ну что же, ваша честность, то, что вы вовремя одумались и велели вытащить его, да к тому же дали несчастному сто рублей, характеризует вас с лучшей стороны, — блеснул я своей осведомленностью в тех событиях, почерпнутой из прочитанной биографии в дневнике. Зачем? — Однако же ваша горячность могла привести к никому не нужной жертве и постыдному пятну на вашей репутации. Впредь постарайтесь лучше держать себя в руках, чтобы мне не пришлось в дальнейшем испытывать разочарование и краснеть за свое сегодняшнее решение. И не опекайте своего «крестника»[110] так уж сильно, — кажется, это Николай во мне проснулся. — Однако же, если он того заслуживает, безусловно, оказывайте ему предпочтение по службе. Надеюсь, я в вас не ошибся. Можете быть свободны. Пришедший в чувство после моей отповеди Владимир Иванович откланялся и оставил меня наедине с моим дневником, чем я незамедлительно воспользовался. «Когда я умер в нашей истории?» «Вопрос некорректен». «Когда Николай Александрович Романов, 1843 года рождения, умер в нашей истории?» «12 апреля 1865 года в 12 часов 50 минут ночи», — получил я исчерпывающий ответ. «Каково текущее состояние моего здоровья?» «Информация недоступна». «Каково было состояние моего здоровья после внедрения?» — зашел я немного с другой стороны. «Максимально приближенное к идеальному. Сразу после внедрения были устранены все болезни тела. Иммунитет был повышен, насколько это было возможно, опираясь на генетический код реципиента без привлечения ненужного внимания». Далее шло подробное описание всех моих характеристик, включая рост, вес, давление и даже уровень лейкоцитов в крови. Впрочем, не имея никакого медицинского образования, я вскоре оставил изучение данного вопроса. Потратив еще часок на исследование последних событий в Российской империи, я почувствовал легкое недомогание и прилег на кровать. Началось. Довольно скоро голова окончательно разболелась и читать стало совершенно невозможно. Отложив раскрытый дневник в сторону, я испытал сильнейшее головокружение и потянулся было рукой к стоявшему недалеко колокольчику и тут провалился в забытье. «Ничего себе повышенный иммунитет и идеальное здоровье. Хоть бы раздвоение прошло», — мелькнуло у меня в голове, перед тем как сознание окончательно померкло. Я очнулся, верно, довольно скоро, солнце, казалось, находилось все там же, где и раньше, поэтому, взглянув на часы, я совсем не удивился, узнав, что прошло лишь полчаса с того момента, когда я лег на кровать. Позвонив в колокольчик — на этот раз дотянуться до него мне не составило никакого труда, — вскоре я увидел вошедшего ко мне адъютанта Барятинского. Наверно, я выглядел совсем уж плохо, потому что безо всяких мероприятий с моей стороны взволнованный князь бросился ко мне со словами: — Ваше высочество, вам плохо? Может, врача позвать? — Зови, — сказал я и едва узнал свой голос, таким слабым и безжизненным он был. — Зови, — уже громче повторил я в спину убегающему адъютанту. А Логос обещал, что срублюсь уже после вести о смерти отца. Просчитался, выходит. Эта мысль странным образом подбодрила меня. Спустя несколько минут, верно, Владимир здорово всех напугал, ко мне ворвался сразу добрый десяток человек свиты, в кильватере которой кого только не было. — Извольский, и вы здесь? Наверно, прошение уже готово? — слабым голосом успел вставить я, перед тем как мой личный врач Шестов попросил всех освободить помещение. Доктор, не особо мудрствуя, поставил мне пиявок, думаю, он решил, что у меня поднялось давление после разговора с Деном и Извольским, заставил выпить какой-то гадости. Затем, строго-настрого прописав мне исключительно постельный режим на несколько дней, снял пиявок и оставил меня спать. Хорошо хоть, теперь не надо будет присутствовать на очередном скучнейшем и натянутом балу в честь моего приезда, мелькнула где-то вдали слабая мысль, и я снова провалился в тяжелое забытье. Казалось, только сомкнул глаза, как меня разбудил непонятно откуда идущий гул. Что случилось? Мое внимание привлекли какие-то звуки за дверью, пробивающиеся сквозь рокот далеких раскатов грома: громкий шепот, позвякивание оружием и какие-то неясные шорохи прямо под дверью. Галлюцинации? Я не на шутку встревожился, наверное, болезнь породила у меня частые приступы страха, и немедленно позвонил в колокольчик. Мгновенье спустя в комнату вошли мои адъютанты. Только с ними на этот раз проследовал мой воспитатель вместе с Деном и епископом. Сразу было видно, что они не на шутку взволнованы. — Пошли вон! — срывающимся на дребезжащий фальцет голосом рявкнул Строганов, с силой захлопывая дверь перед толпой снаружи моей опочивальни. Я только сейчас заметил, как же он на самом деле стар. — Граф, извольте объясниться, — насколько мог твердо, заговорил я, приподнимаясь на локте. — Что все это значит? — Ваше… ваше императорское величество, император Александр Второй скоропостижно скончался сегодня утром, — мне показалось, граф всхлипнул, а на его глазах совершенно точно выступили слезы. Я ощутил очередную волну боли и горя. — Господи! Что произошло? — У его императорского величества Александра Второго случился удар, — граф подошел к моей кровати и тяжело опустился на колено. — Позвольте мне присягнуть первым. Я, оглушенный новостью, пусть и ожидаемой, и подкошенный плохим самочувствием, конечно, ничего против не имел. В голове лишь глупо мелькнуло Le roi est mort! Vive le roi![111] Вслед за графом мне присягнул снова губернатор Курской губернии генерал-лейтенант Ден, затем один за другим и все присутствующие в комнате. Но когда в комнату начали тихо просачиваться все новые и новые люди, я не выдержал и попросил их всех покинуть комнату. Осталась лишь свита и Ден с епископом. Мне хотелось немедленно одеться и выйти к собравшимся за дверью. Волненье и неуверенность присягающих мне, прикованному к постели, давали ясно понять, что лучше бы мне сейчас быть на ногах. — Выше величество, — обратился ко мне горячим, хриплым шепотом Владимир Иванович, — разрешите разогнать негодяев, шумящих у вас под окнами. Солдаты и полицейские вокруг дома готовы по первому слову… — Что вы, генерал, оставьте, — оборвал я его. — Скажите им лучше, что вскоре я выйду на балкон говорить с ними, — одним движением оборвав готовые сорваться с его губ возражения, я встал с постели, отбросив укрывавшее меня одеяло в сторону. Кажется, Николай временно перехватил управление. Хоть бы не шлепнулся с балкона и не ляпнул чего. Хотя какая разница? Быстро одевшись, я вышел в до невозможности заполненный курской знатью зал. После короткого, пусть и тяжелого, сна я стал чувствовать себя гораздо лучше. Быстро приняв присягу, насколько это было возможно у такой толпы высокопоставленных особ, я вышел на балкон к собравшимся перед домом людям. От них шел встревоженный гул. Так вот что я спутал с далекими раскатами грома! Увидев меня, толпа начала стихать. Честно говоря, не знал, что мне делать, — вышел просто показаться на глаза, успокоить народ и опровергнуть слухи о моей, так некстати свалившейся, болезни. Но все ждали от меня чего-то большего, я просто физически ощущал это. И Николай заговорил. — Подданные Российской империи, сегодня наступил черный день в нашей великой истории. Сегодня скончался мой отец, Александр Второй. Великий государь, реформатор и добрый отец всем нам, так многого желавший сделать для своей отчизны и так мало успевший. Я принимаю на себя его ношу… — Я говорил и говорил. Слова сами ложились у меня в голове, меня посетило редкое ораторское вдохновенье. Хотя Николай был неплохо подготовлен для таких речей, я же ему скорее мешал. В общем, успокоить и воодушевить их мне оказалось вполне под силу. Когда спустя четверть часа я покинул балкон, горожане расходились ободренные, в полной уверенности, что в будущем несчастья обойдут их стороной. Каждый услышал в моих словах что-то свое, что-то приободрившее и давшее ему надежду. «М-да, а Николай-то самонадеянный юнец», — прокомментировал это соображение мой куда более циничный ум. Речь эта истощила все мои силы, и, едва дойдя до кровати, я без сил повалился на нее, чтобы тут же забыться тяжелым сном. И уже не чувствовал, как чьи-то заботливые руки раздевали меня, располагали на постели поудобней (первоначально я упал на кровать по диагонали), укрывали одеялом, клали голову на подушку.Глава 3 ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО НИКОЛАЙ ВТОРОЙ
И снова меня разбудил какой-то непонятный шум. Настойчиво пробиваясь сквозь вялотекущие, еще скованные сном мысли. Закружились воспоминания о последних событиях, смывая дрему, словно ведро леденящей воды. Я прислушался. Судя по звукам, под дверью, уже в который раз за последнее время, собралась волнующаяся свита. Наверняка давно топчутся, не решаясь зайти и потревожить мой полусон-полузабытье, вызванный внезапной болезнью. «Да, точно, так и есть», — ясно подумалось мне, едва я разобрал приглушенное «Никак не возможно» в исполнении Шестова, состоявшего при мне врачом. Воспользовавшись для зова колокольчиком, поприветствовал тотчас же вошедших ко мне «поддверных» шептунов, как про себя окрестил всю эту постоянно собирающуюся под моей дверью компанию. Небо за окном уже начало сереть, но, несмотря на долгий сон, я все равно чувствовал слабость и легкое головокружение. Оставалось надеяться, что галлюцинаций и высокой температуры прямо сейчас не последует. — Вижу, вы уже не спите, ваше величество, — присаживаясь на стул у моей кровати, сказал граф. — Нам необходимо без промедлений выезжать в Петербург, как только ваше здоровье позволит вам перенести дорогу, — уточнил Строганов в конце. — Возможно, если мы поторопимся, то еще успеем к началу похорон вашего отца, — судя по его взгляду на меня, он не сомневался, что я сейчас же вскочу с кровати и побегу собираться. Я тоскливо посмотрел на едва начавшее сереть темное небо и сладко потянулся. «Еще немного поспать. Хотя бы минуток десять понежиться в кровати. Дела подождут». Я уже совсем было хотел отослать графа, но вдруг разозлился на себя. «Что за чушь! Что за нездоровый пофигизм и меланхолия? Размяк тут как тряпка! И нечего оправдывать себя болезнью — граф просто так торопить не будет, раз торопит, значит, есть такая нужда. А раз надо, значит, надо». Быстро переборов первоначальное желание поваляться и поболеть, я выбрался из-под теплого одеяла и сел. Прохладный, осенний воздух заставил меня поежиться. Пару мгновений пожалев себя, любимого, я встал с кровати. В чугунной голове снова установилась звенящая пустота, но холодный пол быстро прервал мое непонятное состояние. В голове промелькнула, в не очень вежливой форме, пара выражений про то, как трудно положить царю коврик для ног. Мое недовольство не осталось незамеченным — хоть какая-то польза от моих просыпающихся эмоций. Из-за спины Строганова, как по волшебству, вынырнули двое слуг в золотистых ливреях. Первый развернул небольшой сверток, скользнул мне за спину, и на мои плечи опустился теплый байковый халат, с кистями и шелковым поясом. Второй в это время, изогнувшись, сунул мои ноги в мягкие домашние тапочки, украшенные небольшими меховыми помпонами. Удивленный такой сноровкой, немного замешкался и пропустил мимо ушей вопрос доктора Шестова. — Что, простите? — переспросил я, кивком головы отпуская замерших в ожидании слуг и, все еще хмурый, укутываясь в халат. — Ваше императорское величество, как ваше самочувствие? Может, лучше было бы полежать несколько дней в постели? — спросил доктор, склонив голову и напряженно глядя на меня. — Нет уж, спасибо. Моего здоровья вполне хватит на эту, не столь уж длинную дорогу, — самонадеянно ответил за меня Николай. Несмотря на то что я был с ним согласен, эпизодически неподконтрольное мне якобы мое, но чужое тело раздражало до зубовного скрежета. Определенно, в этом мире я чувствую только негатив. Это так задумано, что ли? Ну, спасибо, Логос! Только я на такое не подписывался! — Ничего страшного, если похороны пройдут без вас, — в этом месте мне послышалось негромкое хмыканье моего воспитателя. — Как врач, рекомендую вам отлежаться несколько дней в кровати и дождаться существенного улучшения самочувствия, — продолжил Шестов. — Иначе болезнь может усилиться и надолго свалить вас по приезде в Петербург, а может, и того хуже… — он не договорил, но все поняли, что именно хотел сказать мой врач. — Николай Александрович, не стоит сгущать краски. Решено! Велите закладывать карету! — ответил я своему врачу. — Ваше величество, все готово, — тут же отрапортовал мне сделавший шаг из толпы Рихтер. — Так чего же мы ждем? Отправляемся немедля, — рубанул рукой воздух я. Переодевшись с помощью слуг в дорожный костюм, быстро обежав глазами покои, я взял лежащий у изголовья кровати «дневник» и аккуратно положил его в саквояж. Мельком взглянув на свое отражение в зеркале, я чуть-чуть поправил шейный платок и, полностью удовлетворенный, проследовал сквозь открытую предупредительными слугами дверь на первый этаж. Не выпуская саквояжа с дневником из рук, разумеется. Спустившись вниз, я застал свою свиту во главе со Строгановым в полном сборе. Чуть в стороне стояли слуги, подслеповато щурящиеся на яркий свет многочисленных свечей. Но вот мои глаза нашли, что искали. Взъерошенный губернатор в накинутом на плечи мундире поспешно выбежал на поднявшийся в моей части дома шум. — Владимир Иванович, рад вас здесь видеть, — поздоровался я. — К сожалению, у меня больше нет никакой возможности продолжать свою ознакомительную поездку по России. Мое присутствие срочно требуется в столице. Об этом мне настойчиво твердит мой государственный и сыновний долг. Выслушав искренние соболезнования генерала, вызванные, впрочем, по большей части причинами моего спешного отъезда, я тепло попрощался с ним. После чего, наказав непременно написать мне письмо с предложениями по искоренению взяточничества в губернии, покинул этот гостеприимный дом. Оказавшуюся совсем не короткой дорогу, показавшуюся настоящей вечностью, запомнил весьма смутно. Весь наш долгий путь до Москвы меня ужасно укачивало, несмотря на то что такого просто не могло быть — ни я, ни Николай никогда не страдали морской болезнью. Очевидно, это были новые симптомы болезненного слияния, решил я в конце концов. Легче мне от этого знания как-то не стало. Спать в карете тоже оказалось совершенно невозможно, она раскачивалась и подпрыгивала на крайне неровной, хотя, впрочем, обычной российской дороге. Что меня окончательно добило, так это то, что, как сказал граф на одной из станций, где нам перепрягали лошадей, нам еще крупно повезло, что за ночь свежий октябрьский мороз сковал раскисшую землю. Если бы этого не произошло, добраться до Москвы было бы весьма затруднительно. Повезло, то повезло, но нормальных амортизаторов еще никто не придумал, и их роль с переменным успехом выполняли мягкое сиденье и пятая точка пассажира. Так что прыгал я на этой точке по обретшей твердость камня бугристой дороге до самой старой столицы с ее золотыми куполами и красным Кремлем. Моя любовь к железным дорогам уверенно крепла с каждой верстой. Но все плохое, равно как и хорошее, когда-нибудь заканчивается. Закончилось и это мученье, по какому-то недоразуменью именующееся русской дорогой. Спустя сутки тряски в карете по совсем не дурному для современности пути мой сильно растянувшийся кортеж из карет въехал в Москву. Не останавливаясь на станции, мы проскакали до самого вокзала, где нас уже ждал под всеми парами жутко гудящий и шипящий паровоз. Собрав волю в кулак и подавив на время рвотные позывы, я вышел из своей огромной шестиместной кареты, чтобы размять ноги и поздороваться со встречающими меня на вокзале высокими чинами. Даже смог немного поговорить с московским губернатором, списавшим мою мраморную бледность на тяжелое известие, болезнь, тряску и бессонную ночь. Но вот последние экипажи с моей свитой показались на вокзале, и я, наконец, смог под благовидным предлогом удалиться в вагон, где тут же бросился спать на первое увиденное мной подобие постели. Открыв на мгновенье глаза, когда поезд резко тронулся с места, я почти не просыпался до самой столицы. Наверное, именно тогда я и стал истинным фанатом железнодорожного транспорта и всего с ним связанного. В дороге у меня поднялась высокая температура и начались галлюцинации. Я уже с трудом различал сон с явью. Тело как будто требовало от меня покоя, чтобы поболеть, и пользовалось каждым предоставленным мгновением спокойствия. Следующим более-менее связным воспоминанием был экипаж, доставивший меня с перрона Московского вокзала в Зимний дворец. Туда меня вносили уже на руках. — Его императорское величество больны, — прокомментировал мое состояние Строганов встречающим мое тело придворным. Ничего не чувствуя, мне казалось, что я плыву над землей, а руки каких-то странных людей нужны лишь для декораций. Звуки долетали до меня, будто из-под воды. Николай что-то отвечал. Я слышал вопросы где-то на периферии ускользающего сознания, но не понимал их. Может, это его личность захватывает мою? Плевать. Лишь вяло удивился охватившей меня при этом апатии. Даже окончательная смерть уже не пугала, настолько я был измучен и подавлен. В конце концов, оказавшись в кровати, забылся сном без сновидений. Всю ночь я метался в бреду, наблюдая то картины ядерных взрывов, то марширующие колонны обезглавленных мертвецов, то прочую жутковатую чушь. Консилиум врачей, собравшихся около моей кровати, совершенно точно установил, что болезнь моя прогрессирует, но к единому мнению о ее причинах прийти не сумели. Ну, еще бы! Случаи переселения сознания в мировой медицинской практике пока известны не были. Днем мне стало немного легче, и я сумел забыться сном, но уже к вечеру мое состояние снова резко ухудшилось. Боль в глазах, тошнота, рвота — я чувствовал себя как на смертном одре. Да, скорее всего, так оно и было. Все было настолько плохо, что мне даже вызвали священника, чтобы я мог исповедаться. Говорят, что он был поражен моим необыкновенным мужеством. Несмотря на терзавшие меня страшные боли, я был спокоен и умиротворен, ну или показался священнику таковым. Хотя более вероятно, он просто с трудом нашел хоть что-то, о чем можно красиво соврать. Поди проверь, какую боль я на самом деле терпел.Из личного дневника фрейлины вдовствующей императрицы[112] «В среду, 23 октября, утром доктора произнесли смертный приговор. Казалось, надежда безвозвратно утеряна, но этим же вечером наступило настолько явное улучшение, что они объявили его спасенным, и у них хватило жестокости сказать это матери. Ночь на четверг прошла ужасно тревожно, а к утру было новое излияние в мозгу. Весь четверг он бредил, хотя узнавал подходивших к его постели, особенно мать, которую, наконец, убедили оставаться при нем. В пятницу, к утру, он задремал и спал весь день… Доктора снова начали надеяться. Суббота прошла очень беспокойно, мысли путались все больше и больше; с вечера пятницы он уже не спал. Он смотрел вокруг, как человек, еще воспринимающий впечатления, но абсолютно безразличный к происходящему. К вечеру он успокоился. Императрица пошла спать, приказав себя разбудить в 4 часа, т. к. Гартман (один из докторов) предполагал, что в этот именно час могло быть плохо. В самом деле, только что она подошла к нему, как к больному вдруг вернулось полное сознание. Он начал целовать ей руки и сказал ей: „Прощай, Ма, жаль мне тебя, бедная Maman!“ Гартману, подошедшему в это время, он сказал: „Прощайте, прощайте“, — и, показывая на мать: „Берегите ее хорошенько“. Его спросили, не хочет ли он приобщиться, на что он с радостью согласился. Хотя не мог он исповедаться, но пока говорили молитву, он схватил епитрахиль иприложил ее к сердцу… Когда читали молитву после причастия, бедное лицо цесаревича было залито слезами и светилось радостью; священник уверял, что никогда не видел у умирающих столь сияющего счастьем лица. Весь день и всю ночь мы молились за его выздоровление. Казалось, вся Россия с ее бескрайними просторами замерла в ожидании. Центральные газеты еще второго дня издали статьи о болезни цесаревича. Отовсюду, даже из самых удаленных краев русской земли, шли и шли телеграммы. Особенно трогательны они были из тех губерний, которые цесаревич посетил в своем недавнем путешествии. „Церкви забиты до отказа. Народ молится прямо на улице, не желая расходиться, несмотря на холод. Службы во здравие цесаревича не прекращаются ни на минуту“, — писали губернаторы. Даже в королевстве Польском наступило затишье — восстание, с новой силой вспыхнувшее после смерти императора Александра, сейчас, казалось, вовсе прекратилось. После причастия наследник сделал всем присутствовавшим знак рукой и несколько раз повторил очень громким голосом: „Прощайте, прощайте, прощайте!“ Мало-помалу его мысли начали путаться. Я услыхала, как он еще раз сказал: „Папа, извините меня все, это все я“, — а потом: „Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу!“ Это происходило в 9 часов утра, после чего он говорил все меньше и меньше, слова были все более бессвязны; два раза он засыпал. У докторов не оставалось уже и маленькой надежды спасти его, но я верила, что Бог сотворит чудо и отдаст нам его по нашим неотступным молитвам. Должно быть, столь жаркие молитвы всей необъятной Руси смогли, наконец, дойти до Него. Совершенно внезапно жар спал. А наследник уснул крепким сном выздоравливающего. Проснувшись почти в полночь, он, впервые за последние дни, тут же признал окружающих и, едва поприветствовав, потребовал себе бульону. Радость императрицы не знала границ — впервые за неделю наследник испытал голод, верный симптом прибывающего здоровья. Мы боялись верить своему с частью. Императрица не отходила от него ни на минуту и даже кормила его с ложечки. Весь день цесаревич крепко спал, просыпаясь лишь для принятия пищи. Его щеки залил здоровый румянец. Доктора, боявшиеся в который раз обмануть наши ожидания, объявили его спасенным лишь во вторник. Все, как один, ощутили на себе милосердие Божие. Я чувствую себя до того окрыленною счастливым известием, как будто мы и не проводили целой недели, постоянно колеблясь между надеждой и отчаянием, снова надеясь при малейшем утешительном признаке. Болезнь миновала».
Едва проснувшись, я обнаружил себя одетым в пижаму, как две капли воды похожую на ту, что была на мне в первый день. Похоже, раздевание меня в бессознательном состоянии скоро войдет моим адъютантам в привычку. На этот раз я лежал посреди огромной кровати, похожей на настоящий полигон, тусклый свет освещал просторную комнату, а за огромными, высокими окнами, немного прикрытыми шторами, противно моросил осенний дождь вперемежку со снегом. Рядом со мной сидела какая-то женщина, ее лицо показалось смутно знакомым, верно, Николай не раз видел ее во дворце. Увидев, что больной открыл глаза, она тут же упорхнула из комнаты, громко шурша своей пышной юбкой. Я быстро провел ревизию своему организму — вроде все относительно нормально. Похоже, жив, слияние успешно закончено, и тело контролирую Я. Скрипнула дверь. — Коленька, как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? Ты нас всех до смерти напугал! — произнесла вихрем ворвавшаяся ко мне женщина, в которой Николай во мне сразу распознал свою мать. Подбежав, приподняв юбки к кровати, она потрогала мой лоб холодной рукой. — Всю неделю мы неотступно молились за твое выздоровление. — Не волнуйтесь, мама, я чувствую себя гораздо лучше, — ответил я и, с трудом скрывая изумление, поцеловал ее руку, лежащую на моей щеке. Оказывается, я пролежал в постели больше недели! Для меня же весь этот кошмар слился в одну сплошную непрекращающуюся ночь. Вот это да! Наверное, нервы всем истрепал жутко. Мама вон на пять лет постарела. На заднем фоне промелькнула запоздалая мысль, что, похоже, самим собой мне остаться все же не удалось. — Еще ночью, в день твоего приезда, лейб-гвардии Преображенский, Семеновский и Измайловский полки присягнули тебе на верность, Коленька, а днем и остальные полки в столице последовали их примеру. Все верят и молятся за твое скорейшее выздоровление и ждут твоего помазания на царствие… — Она не договорила, но я живо ощутил ее страх за меня. Страх, что я снова впаду в беспамятство. — Не волнуйтесь, мама. Со мной все в порядке, думаю, что в самом скором времени я совершенно поправлюсь. То, что мать обрадовалась, было видно невооруженным глазом, хотя ничего толкового я ей точно не сказал. Только то, что она так хотела услышать. На ее все еще красивом, несмотря на возраст, лице робко расцвела грустно-счастливая улыбка, та самая, которая, вероятно, возможна только у наших матерей. Вскоре ко мне пустили троих моих братьев (еще двое были слишком малы) и сестру Марию. Они окружили меня трогательной заботой и любовью, радовала искренность их чувств — никакого намека на зависть к высокому положению. «Никса, Никса»,[113] — нежно называли меня они, а в их глазах блестели слезы от переживаний за меня. Особенно привлек мое внимание восемнадцатилетний брат Саша, тот самый, который должен был бы стать следующим императором, если бы история пошла своим чередом.[114] Решив отвлечь их от переживаний из-за внезапной смерти отца и моей тяжело протекавшей болезни, я принялся балагурить и рассказывать им разные выдуманные истории из недавнего путешествия. — Раз как-то ночью, будучи в Самаре, мы вместе с Владимиром Барятинским — ну вы же его знаете, решили попробовать местных вин, — бессовестно врал я. — Переодевшись в женское платье служанки, я в лучших традициях рыцарских романов вышел из квартиры у губернатора. Встретившись в условленном месте неподалеку от дома N с князем, я сменил платье на костюм конюха, впрочем, Вовка и вовсе оделся в простую рубаху, подпоясавшись одной веревкой. Так вот, едва переодевшись, мы вышли на улицу и отправились в ресторацию, испытывая отчаянное желание погулять, однако же были завернуты прочь стоящим у дверей швейцаром. Мы, будучи слегка навеселе после званого ужина по случаю моего приезда в город, стали звенеть перед носом у швейцара кошельками. Однако же он все равно не пускал нас, говоря, что сюда может прийти цесаревич со свитой и видеть в ресторации столь бедно одетую публику ему будет не по нутру. На самом деле швейцар выразился гораздо грубее, но не ругаться же при дамах, — весело подмигнул тут же покрасневшей сестренке и продолжил: — Однако же все слова швейцара проходили у нас мимо ушей, и мы, разгоряченные вином, необдуманно стали совать ему золотые монеты. Он же, в свою очередь, из-за нашей настойчивости заподозрив нас в грабеже или вовсе в желании нанести вред цесаревичу, вдруг бросился от нас к проходившему мимо приставу и закричал «Караул! Караул!» Пристав тут же бросился к нам и, уже схватив за шкирку Володю, видимо, узнал меня и, испуганно отступив на два шага, взял под козырек и как гаркнет с перепугу: «Простите, ваше высочество, обознался!», после чего развернулся и бегом бросился прочь. Надо было видеть лицо швейцара. Если бы Володя не поддержал его, тот непременно сполз бы по стене прямо в лужу, рядом с которой стоял. Дождавшись, когда все отсмеются, я решил хоть как-нибудь прикрыть свой обман от раскрытия. А то выйдут за дверь, вспомнят про Барятинского, а он-то ни сном ни духом о наших подвигах. — Вина в тот день попробовать нам так и не удалось, а Володька до сих пор не любит вспоминать эту историю. Стоит спросить его о ней, и он, как заправский артист, делает непонимающее лицо с такой неподкупной искренностью, что, не будь меня вместе с ним в тот вечер, непременно бы поверил ему. Спустя некоторое время меня оставили отдыхать, и, едва за родными закрылась дверь, я ощутил пустоту, окружающую меня со всех сторон, свою чужеродность этому миру. Ко мне остро пришло понимание того факта, что моя новая семья любила вовсе не меня, она любила Николая. Того самого Николая, чью личность я кардинально поменял своим появлением в его теле. Меня ледяной рукой ухватила за сердце тоска по потерянным в том мире родным. Снова закружилась голова. Однако усилием воли сумел побороть головокружение и остаться в сознании. Я чувствовал, что мимо меня проходит что-то важное, то, без чего я не смогу сжиться с этим миром. Что-то совершенно очевидное раз за разом ускользало у меня из-под самого носа. К вам когда-нибудь приходило то, что многие называют озарением? Уверяю вас, слово подобрано очень и очень точно. Иногда бывает, что часами сидишь и бесплодно ищешь решение, но раз за разом оно все выскальзывает в последний момент, и вдруг в какой-то миг, как будто мгновенной вспышкой, в голове складывается полная картина головоломки. Так и сейчас я понял, что именно ускользало от меня и все время находилось на поверхности, прямо перед глазами. Как это обычно и бывает, решение лежало перед самым носом. У меня больше не было раздвоения личности, просто в какие-то определенные моменты больше проявляла себя личность Николая. Все это более не выражалось в попытках захватить контроль над телом, просто в некоторые моменты его эмоции и чувства брали верх над моими. Точнее, отголоски его эмоций и чувств. Например, едва лишь в комнату вошла Мария Александровна, его мать, а для меня, по сути, совершенно незнакомая женщина, мое сердце радостно забилось. Когда разговор шел о моем отце — Александре, я даже мысленно считал его своим настоящим отцом, а к братьям и сестрам относился как должно любящему брату. Хорошо, что я не стал одергивать себя, кто знает, к чему бы привел прямой конфликт сильных эмоций. Видимо, надо всего лишь немного подождать, пока сознание окончательно не устаканится. То есть, образно выражаясь, пока еще жидкий сплав наших знаний, характеров и личных привязанностей окончательно не застынет. Забавно. Когда я в своих указах буду писать нечто вроде «Мы, Николай Второй», это и точно будем мы. Еще немного поразмышляв и окончательно запутавшись в своем «Я» и «Мы», отложил этот вопрос подальше, с тайной надеждой больше никогда к нему не возвращаться. Как любят оправдывать себя в таких случаях герои голливудских фильмов — мы те, кто мы есть. Не могу сказать, что я уснул успокоенным, вообще трудно уснуть, когда понимаешь, что твоя прежняя семья погибла и больше ты ее никогда не увидишь. Тем не менее, едва ли не впервые за все это время, мягко ушел в мир снов, а не провалился туда, как в бездонную пропасть. Спустя четыре дня я впервые после болезни встал с кровати. А уже через день, пятого ноября 1863 года, состоялось задержавшееся из-за подкосившей меня болезни торжественное перевезение тела почившего императора в царскую усыпальницу — Петропавловский собор. Из окон дворца я без труда мог наблюдать, как группы горожан наполняли тротуары на набережной, ожидая печального шествия. Едва я с матерью, братьями и остальной родней прибыл на церемонию, началась торжественная литургия. На дежурстве у гроба стояли генералы и великие князья, а в голове и ногах почившего императора стояли почетные часовые. Не знал, что у нас практикуют бальзамирование — гроб был открытым. А я стоял и все никак не мог себя пересилить и заглянуть в этот деревянный ящик, в лицо родному мне человеку, которого я невольно убил. Хотя другая моя половина просто невыносимо жаждала этого. Наконец, когда нервное напряжение, казалось, возросло во мне до предела, адъютанты отца принесли крышку и закрыли гроб. Я испытал огромное облегчение и только сейчас заметил судорожно сжатый платок в кулаке, который, судя по побелевшим костяшкам пальцев, не выпускал с начала литургии. Из-за недавней болезни и вызванной ею легкой слабости мне не довелось подставить плечо под гроб отца, как сделали это великие князья с братом Сашей. Они медленно вышли, поставили гроб на стоявший у парадного подъезда покрытый трауром, запряженный шестеркой лошадей цугом артиллерийский лафет Константиновского артиллерийского училища с ездовыми юнкерами. Генералы накрыли гроб флагом, и траурная процессия тронулась по набережной к месту последнего пристанища всех российских императоров. Шли мы медленно, к тому же часто останавливаясь, поэтому получилось очень долго. На протяжении всей дороги постоянно совершались литургии, которые, как это ни странно, мне не сильно надоедали. Отовсюду до нас доносился звон колоколов многочисленных церквей, а по всему пути до Петроградской крепости стояли войска, сдерживающие огромные людские толпы. Впереди ехал церемониймейстер в мундире, с шарфом через плечо из черного и белого крепа, за ним в траурном мундире конюшенный офицер, дальше по два в ряд шли придворные служители императорского двора. По обе стороны лафета шли адъютанты почившего и генералы, при нем состоявшие. За лафетом следовал я с матерью и братьями, а чуть позади нас шли великие князья. Кто шел дальше, я не рассмотрел, да, впрочем, это и неважно. Когда голова шествия вступила на Троицкий мост, с верхов Петроградской крепости начали раздаваться редкие выстрелы печального салюта из орудий. Когда траурное шествие прошло в крепость и подошло к собору, из него встретить гроб вышел митрополит с духовенством. Брат вместе с великими князьями понесли гроб в собор. Когда его внесли и поставили на катафалк под балдахином, митрополит с архиереями совершил панихиду. Мне становилось все хуже и хуже, я вспотел как мышь, мои ноги дрожали, а сердце бешено колотилось. Из-за сотен чадящих в соборе свечей мне не хватало воздуха, у меня закружилась голова, а ноги подкосились, но я был вовремя подхвачен кем-то стоящим сзади. Оказавшись на свежем воздухе, я довольно быстро пришел в чувство, но по настоятельному требованию окружающих меня родных был немедленно доставлен во дворец, где благополучно проспал все окончание церемоний. Через три дня, 8 ноября, состоялось отпевание и погребение тела. Сразу по моему прибытию в собор началась божественная литургия, по окончании которой последовало отпевание, по окончании которого я отдал последнее поклонение телу отца. Брат вместе с остальными моими августейшими родственниками поднял гроб, который был отнесен, в предшествии митрополита и духовенства к могиле, в новую усыпальницу при соборе. Здесь была отслужена очередная литургия, и гроб опустили в могилу дворцовые гренадеры. Приняв от высокопреосвященного Исидора, митрополита Новгородского, Санкт-Петербургского и Финляндского песок на блюде, посыпал его на гроб. При опущении гроба в могилу всеми войсками, находившимися в строю, был отдан совместно с Петропавловскою крепостью салют. Не дожидаясь окончательного заделывания могилы, я покинул душный собор. Всю следующую неделю меня практически никто не тревожил. И только по усталым глазам матери я догадывался, чего же это на самом деле ей стоило. Я быстро шел на поправку — теплые и искренние эмоции окружающих меня родных были мне лучшим лекарством. Сомневаюсь, что приходившие и уходившие доктора как-то повлияли на мое самочувствие. Несмотря на все мои умозаключения по поводу того, кто же я теперь такой, и значительное улучшение самочувствия уже в первый день, мне пришлось еще целую неделю отлеживаться в кровати, прежде чем приступить к государственным делам. Консилиум докторов непреклонно настаивал на необходимости умственного покоя, запретив мне даже читать романы, лежа в кровати. В принципе, и правильно — я даже к дневнику практически не прикасался. Справедливости ради, нужно признать, что насчет своего покоя я немного покривил против истины. На третий день меня буквально захлестнул поток посетителей. Мать не смогла их удержать. Особенно досаждали мои ближайшие родственники — тетушки и их бедные мужья, которые едва ли могли похвастаться чем-либо, кроме богатой родословной. Они буквально рвали меня на части своими желаниями, предложениями и просьбами. Ума не приложу, как мать сумела продержать их два дня после похорон. За дядьями, тетушками, двоюродными братьями и прочей родней ко мне тут же стали подтягиваться и другие высокие чины империи. Официально, все хотели выразить свое почтение и пожелать скорейшего выздоровления своему государю. На самом же деле каждый преследовал свою цель, надеясь урвать что-либо у свежеиспеченного императора — хотя еще и не коронованный, я уже вступил на престол. Как мне только не приходилось изворачиваться в этот день! Постоянно обещал подумать, посмотреть, пересмотреть, но подписывать какие-либо указы и декреты категорически отказывался, сославшись на требование дальнейшего осмысления информации. Гвардия хотела больших привилегий, дворянство добивалось более выгодных условий отмены крепостного права, купцы — снижения налогов и пошлин. Министры, генералы, адмиралы, все хотели что-нибудь получить от меня. К вечеру я чувствовал себя выжатым лимоном, а конца потоку посетителей-просителей видно не было. В итоге, выпроводив всех за дверь, позвал к себе Строганова и поручил ему делать все то же, что делал весь день я: обещать подумать, соглашаться с аргументами, умно кивать головой, но ни в коем случае ничего не обещать напрямую и не подписывать. Мой воспитатель был умным человеком и опытным царедворцем, он правильно понял мое желание. Спустя неделю отдыха я решил, что окончательно выздоровел, и, несмотря на оханье и аханье матери, покинул свою обитель, успевшую мне изрядно надоесть.
Глава 4 ГАТЧИНА
Вот уже третий день в Гатчине. После болезни я испытывал слабость, и матушка решила, что отдых на природе будет мне полезен. Первые два дня просто гулял по дворцу и прилегавшему парку, наслаждаясь, по рекомендациям докторов, чистым, морозным воздухом. В той, прошлой жизни я бывал в Гатчине на экскурсии, тогда дворец показался мне весьма скромным. Однако сейчас… он поражал своими размерами, своим великолепием, мебелью и изысканным убранством залов. Более девятисот комнат, незримая, но постоянно присутствовавшая заботливость слуг и огромный парк, в котором мне было так упоительно гулять, — таким мне предстал Большой Гатчинский дворец. Почти в каждой комнате висели картины, гобелены и гравюры, воспевающие подвиги русских солдат и моряков во время царствования моих предков — Петра Великого, императриц Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Екатерины II и Александра I. А какая здесь была собрана коллекция всевозможного холодного и огнестрельного оружия мастеров Европы и Азии! Начало этой коллекции положил еще граф Орлов — первый хозяин дворца, желавший завести оружейные комнаты наподобие западноевропейских вельмож. Чего только не было в его коллекции! Кремневые ружья соседствовали с колесными пистолетами, казачьи шашки с кирасирскими палашами. А в одной из комнат было даже пятиствольное кремневое ружье из Германии! Жаль, многое из виденного мной сейчас было безвозвратно утеряно в годы Второй мировой войны… Признаться, если бы не возродившаяся память Николая, я бы в первый же день заблудился в этой бесконечной анфиладе комнат. Однако после памятной ночи в Зимнем я ощущал себя неразрывно связанным с памятью и личностью цесаревича, хотя и не был им в полном смысле этого слова. Во мне то и дело всплывали образы из детства Николая. Проходя по китайской галерее Арсенального Каре, я ловил себя на том, что с ностальгией вспоминаю, как мы с братьями, играя, частенько прятались за какую-нибудь из китайских ваз. Огромные, вдвое выше нас, они были превосходными укрытиями — мы могли целыми часами безуспешно искать друг друга. И не было для нас большей радости, чем, скрывшись за их массивными боками, выпрыгнуть на ничего не подозревавших слуг, а затем с радостным визгом удрать от ловящих царское чадо рук.[115] Распорядок дня для меня составила матушка. Я вставал каждое утро ровно в семь утра, умывался холодной водой, облачался в мундир и отправлялся на завтрак. Военную форму всех членов императорской фамилии мужского пола приучали носить еще со школьного возраста, по умолчанию зачисляя их в какой-нибудь из кадетских корпусов. После смерти своего отца я, между прочим, автоматически стал шефом четвертого Стрелкового Императорский Фамилии батальона. Батальон, бывший еще недавно полком, был расквартирован в Гатчине, но в данный момент участвовал в подавлении Польского восстания где-то на территории Литвы XXI века. Завтракали мы просто — в семье главенствовали скромные английские порядки, привнесенные матушкой-императрицей: овсяная каша, хлеб с маслом и английское печенье. Затем индийский чай с малиновым, вишневым или анисовым вареньем. После завтрака я несколько часов гулял по парку. Парк был огромный, ухоженный, с прекрасной, полноводной рекой и несколькими искусственными прудами. На некотором расстоянии от дворца находились конюшни и псарни, изредка нарушавшие тишину окрестностей заливистым собачьим лаем. Гатчина всегда ставилась своей охотой, а при Александре II официально стала главной охотничьей резиденцией. В конюшнях неотложно находилась пара сотен грумов, конюхов, псарей и других слуг, готовых в любой момент устроить императору и его гостям царскую забаву. Не обнаружив в себе никакой страсти к охоте, я обходил псарни с конюшнями стороной, больше бросая оценивающие взгляды на лед, затянувший тонкой пленкой здешние озерца. Интересно, как в это время обстоят дела с рыболовными снастями? На третий день я решил разорвать чересчур английский, правильный и размеренный распорядок дня и немного повеселиться. Погода к этому располагала — во время вчерашнего обильного снегопада мороз спал, а после завтрака температура и вовсе поднялась выше нуля. Пригласив поучаствовать в прогулке своих братьев и сестру, впрочем, не обойдя своим вниманием и Володю, я направился в парк. — Сашка, смотри! — Я замер на месте, будто пораженный увиденным, и вытянул правую руку вперед, показывая пальцем влево. Наверное, я хорошо разыграл удивление, потому что пока все напряженно разглядывали кусты слева от тропинки, я успел, бесшумно отойдя на три шага назад, заготовить три снежка. Более того, к тому времени как мой адъютант решил все же оглянуться и уточнить, на что именно следует смотреть, я уже стоял в полной боевой готовности, держа на сгибе руки два запасных метательных снаряда и демонстративно целясь третьим в филейную часть своего дорогого братца. — А на что… — поворачиваясь ко мне, по инерции начал Володя. Но, увидев меня готовым к бою, да еще с такой довольной физиономией, решил, что дальнейшие разговоры будут лишними. Резко уйдя с линии огня, он хотел что-то крикнуть остальным, но опоздал. — Левый борт, огонь! — выкрикнул я, запуская по известному адресу награду Сашке за излишнее любопытство. С четырех шагов промахнуться было мудрено, и я попал в точности, куда и метил. Пока все разбирались в ситуации, я отправил второй снежок Алексею в живот и… оказался на тропинке один с растерявшейся Машей. На мгновенье заколебавшись, глядя в ее испуганные глаза, с уже отнесенной для броска правой рукой со снежком, я тут же схлопотал целых два подряд в корпус от Владимиров — шестнадцатилетнего брата и моего адъютанта Барятинского. — И ты, Брут! — патетически воскликнул я и запустил снежок в своего шустрого адъютанта. Результатов броска я увидеть не успел — бросился на противоположную сторону тропинки, попутно уклоняясь от огромного снежка Александра. Ну и лапищи! — Все, кто с правой стороны, за меня! — крикнул я Алексею, от души впечатавшему мне снежок между лопаток. — Маша, давай к нам! Спустя пять минут яростно разгоревшаяся перестрелка начала утихать — все участники, включая меня, сбили дыхание и начали сдавать. Немного переведя дух и скрытно заготовив четыре снежка, я решил воплотить в жизнь еще один коварный план в своем исполнении. Уклонившись от очередной порции пущенных в меня снежков, я, встав на одно колено, быстро переложил три снежка на сгиб левой руки, схватив последний правой, и пошел в атаку. Начав кидать снежки в Александра один за другим, я, не обращая внимания на остальных противников, с каждым броском на несколько шагов приближался к брату. Подойдя почти вплотную к условно разделявшей наши отряды тропинке и выпустив последний снежок, я с криком: «Иду на таран!» — бросился на сбитого с толку моей атакой Сашку и повалил его в снег. Не прошло и десяти секунд, как сверху на меня кто-то навалился — образовалась куча-мала. Подо мной приглушенно хохотал Александр, не оставляющий попыток сбросить меня. Маша радостно нарезала круги вокруг нас, благоразумно не решаясь лезть в нашу кучу-малу. Еще немного поваляв друг друга в снегу, вымокнув и окончательно устав, мы направились домой, весело вспоминая по пути перипетии недавнего сражения. Младшие были счастливы, и я был искренне этому рад. Придя во дворец, мы были мягко пожурены матушкой, выслушали пятиминутную нотацию, были переодеты в сухое и строевым шагом направлены в обеденный зал. На обед обычно подавали бараньи котлетки с зеленым горошком и запеченным картофелем, но сегодня у нас в меню был ростбиф и горячий пунш. После обеда я традиционно был предоставлен сам себе и мог тратить свободное время так как мне заблагорассудится. Не подумайте превратно, мои дела не ограничивались лишь праздным времяпровождением в окружении семьи. Несколько отойдя за первые дни от болезни, переноса и впечатлений, связанных с похоронами отца, я приступил к тому, что, собственно, и требовалось от меня как от государя императора — государственным делам. Каждый день после обеда я удалялся к себе в кабинет и там просматривал бумаги, переданные мне из Императорской Канцелярии. Судя по ним, в стране наблюдалось некое затишье. Не зная, что ожидать от молодого государя, Двор и Кабинет застыли в нерешительности, боясь слишком явно высказать свои мысли и политические пристрастия, дабы не попасть впросак. С бумагами я засиживался до ужина, регулярно просматривая биографии тех или иных личностей в дневнике-ноутбуке. Еще только приступив к построению политики своего царствования, я решил, что непосильно для одного человека, каков бы ни был его пост, развернуть развитие целой страны. Нужны соратники и помощники. Нужны те, кто сможет подставить твердое плечо в моих начинаниях, понять их и продолжить. Постепенно страницы дневника заполнялись кандидатурами тех, кто мог оказаться мне полезен. Бывало, я целыми часами не вставал из-за стола, въедливо вчитываясь в шероховатые страницы ноутбука, а затем ходил взад-вперед по кабинету, обдумывая открывшуюся мне картину жизни какого-либо незаурядного человека этой эпохи. Передо мной стояла непростая задача. Мне следовало определить тех, кто обладает большим потенциалом для дальнейшего роста, решить, кого стоит привлечь уже сейчас, а кого в отдаленном будущем. Так, например, Скобелев являлся замечательным кандидатом на роль моего сподвижника. Он устраивал меня по целому ряду причин. Самостоятельный, возможно даже излишне, он имел свое мнение по самым различным вопросам и, как показала история, при необходимости был готов твердо его отстаивать. В общем, то, что мне нужно. Но, как говорится, было одно «но». Тот генерал, которого я знал из будущей русской истории, сейчас еще только двадцатилетний юноша с горящим взором, смеющий примеривать на себя генеральский мундир лишь в мечтах. Его характер еще не закалился в боях и походах по Средней Азии, а жизненный и боевой опыт стремится к нулю. Словом, приблизь я его сейчас к себе, результат будет непредсказуемым. Очень даже может статься, что Россия потеряет одного из своих самых одаренных полководцев. Так что пока я просто взял его кандидатуру на заметку с намерением присматривать за его судьбой и, возможно, приблизить к себе в будущем. В итоге у меня образовалось два списка. В первом были выписаны люди, которые могли быть мне полезны прямо сейчас, в основном это была «старая гвардия» отца — люди уже состоявшиеся, нередко занимавшие министерские и сенатские должности. Во втором же находились те, в ком я видел большой потенциал, талантливые молодые люди (и даже некоторые еще не родившиеся), кому предстоит стать моей командой в будущем. Составив списки, я наметил несколько кадровых решений, которые было необходимо сделать в ближайшее время. В Гатчине, с ее размеренным ритмом жизни, я четко определился с целями и планами на ближнюю и дальнюю перспективы. В суматохе первых дней в этом времени мне было недосуг остановиться и обдумать то, чего же именно я хочу и, главное — могу достичь своими действиями. Но вот я оказался предоставлен на некоторое время самому себе и, конечно, тут же задумался над своей миссией. Немного «побеседовав» с дневником и малость подучив историю России данного периода, я увидел, что многие реформы моих предшественников носили бессистемный и непродуманный характер. Почти все императоры искренне желали счастья и процветания России, иногда даже и ее народу. Однако многие их действия частенько противоречили друг другу, несли неоправданно большие расходы и стоили большого количества жертв, без которых зачастую было не так уж трудно обойтись. Мои амбиции требовали от меня постараться избежать всего этого. Ломать голову над тем, какую основополагающую цель выбрать, не пришлось — на нее недвусмысленно указал Логос. Вот только выход в дальний космос для России времен отмены крепостного права раньше, чем через сотню лет, был невозможен. Как ни крути, но, получается, нужно оставить выполнение этой задачи моим наследникам. Ну а раз так, то мне остается только готовить для них достойную платформу. Что же можно сделать в рамках этой расплывчатой цели? — тут же задался вопросом я. Да многое. Почти все, что угодно, попадало под это определение. Но если обойтись общими словами, то сделать Россию самой сильной, богатой и успешной страной в мире, после чего без потрясений передать ее в умелые руки своего наиболее способного сына. Не старшего, не любимого, а именно наиболее способного к управлению страной. Учитывая, что Россия достигла самых выдающихся успехов в освоении космоса в моем будущем, то и Логосу ход моих мыслей наверняка понравился бы. Тем более чего иначе он выбрал русского да еще закинул в Россию царем? Полагаю, задачу создания могучей империи вполне смогу осуществить за жизнь. Благо, что и как нужно делать, примерно представляю. К тому же я обладаю огромным преимуществом перед обычными людьми. Ведь я человек, которому довелось пожить в двух эпохах, в двух разных тысячелетиях! Определившись с глобальными планами, я спустился с небес на землю, переключившись на государственные нужды. Начать решил с практического применения своих мыслей, возникших после ознакомления с историей многих русских правителей. Главный вывод был прост и состоял лишь в том, что мне сразу была необходима программа на довольно солидный срок. Дабы не кидаться из крайности в крайность, не отменять завтра то, что сделал сегодня, а последовательно гнуть свою линию. Ограничив свой потолок планирования двумя ближайшими десятилетиями, я задумался над известным русским вопросом «Что делать?». Хотя более правильная формулировка звучала скорее «В каком порядке?», ведь даже первоочередной список важнейших задач внушал некоторый ужас. Решить проблему аграрного перенаселения, попутно сократив чудовищную смертность, одолеть земельный вопрос, создать мощную промышленность и экономику. Армия, флот, пути сообщения, мои любимые железные дороги, программа всеобщего образования, металлургия, сельское хозяйство, внешняя политика по отношению к куче стран… Список множился и дробился у меня в бумагах. В одной только промышленности насчитывались десятки основополагающих направлений, которыми непременно нужно было заняться. В военном плане не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть, как необходим был Российской империи свободный проход через черноморские проливы. Из-за отсутствия нашего контроля над Босфором Россия должна была держать в Европе два флота, соединить которые в случае нужды было абсолютно невозможно. Эта же проблема вставала во весь рост и в финансовом плане. Через Босфор и Дарданеллы шла немалая доля нашей внешней торговли, поэтому было просто недопустимым оставлять их в руках государства, которое запросто перекрывало их в случае какого-либо разлада в отношениях. В общем, взвесив все «за» и «против», я определился с целью на последующие полтора десятка лет — захват и удержание Константинополя. С проливами разумеется. Исполнение этой заветной, еще со времен Вещего Олега, русской мечты многое простит мне как в глазах аристократии, так и в глазах простого народа. Да и сколько можно с этими турками уже воевать, в конце-то концов! Сверившись с дневником, я посчитал, что оптимальным будет начать войну за проливы в сроки, близкие к тем, когда в моей истории случилась русско-турецкая война — в 1876–1878 годах. А это означало, что уже сейчас надо было начинать готовиться к ней. Из дневника я знал, что военная реформа уже вовсю разрабатывается в недрах военного ведомства. Главным идеологом ее был нынешний военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин. Он предполагал в основу военной реорганизации положить модель, которая существовала в это время во Франции. Милютин планировал создать систему военных округов, без отделения административной части от военной. Напротив того, все касающееся войск, как административная часть, так и чисто военная, переплетается, и обе они находятся в распоряжении одних и тех же начальников дивизии, а затем начальники дивизии уже подчинены начальникам военных округов, а начальники военных округов подчинены министру. Номинально они, конечно, были бы подчинены монарху, но, в сущности, реформа предполагала, что военный министр, держа все военные части под своим контролем, естественно, является начальником и главою вооруженных сил. Если против системы военных округов я ничего против не имел, напротив, всецело ее поддерживал, считая здравой и полезной, то вот остальные предложения Дмитрия Алексеевича… мягко говоря меня не устраивали. Куда более меня заинтересовал другой проект, также предложенный в военное министерство. В нем так же предполагалось сделать полное преобразование всего военного устройства в России, но за основу принималась военная модель Пруссии. Прусская система предполагала единоначалие императора над всеми военными делами. Воинские подразделения комплектуются территориально, и затем военные приготовления к боевой деятельности находятся в руках командиров частей. Эти командиры подчинены императору, при котором состоят военное министерство и Генеральный штаб. Первое ведомство, которое управляется министром, на общеминистерском основании, занимается вопросами административными, тыловыми: снабжением частей, логистикой, комплектованием. Второе, Генеральный штаб, заведует вопросами чисто военными, боевыми, как то: боевой подготовкой, учениями, маневрами, военным планированием. При императоре так же состоит канцелярия Генерального штаба, служащая промежуточной инстанцией между императором и командирами частей, которым император и отдает непосредственно приказы, иногда совещаясь для сего с начальником Генерального штаба.[116] Учитывая, что германская модель в моем прошлом показала себя куда более успешной системой, нежели французская, меня, естественно, привлекала именно она. Посему в военном ведомстве намечались некоторые изменения… Вот только с нынешней промышленностью и куцым бюджетом особо не разгонишься. Требовалась срочная индустриализация, причем в ситуации, когда ее необходимость далеко не очевидна остальным моим подданным. На энтузиазм строителей коммунизма и стахановские подвиги рассчитывать не приходилось. Но по-настоящему сильно меня беспокоил вопрос, откуда взять денег на все мои, безусловно, замечательные, но уж очень дорогие проекты. Идея пришла ко мне внезапно. Во время моего самодовольного любования картой Российской империи я в который раз споткнулся взглядом об Аляску. «Зараза. Только и делает, что нервы трепет да деньги сосет»,[117] — в очередной раз подумал я, как вдруг в моей голове как будто повернули выключатель. Джек Лондон, Клондайк,[118] Смок Белью — это же все там, все на Аляске! Только годы не те, но содержание недр от этого не меняется. Клондайкская золотая лихорадка еще впереди, но это же только к лучшему — у северо-американских штатов будет меньше стимулов отбирать эти земли у нас сейчас. «Никчемный клочок льда» — как они недавно выразились на наше предложение о продаже Русской Америки. Надо будет посмотреть, что там можно сделать. Я черкнул пару строк в своем блокноте, чтобы не забыть. Золото — вот что ценилось во все времена. Вернее, не только золото, а все благородные металлы с драгоценными камнями в придачу. Довольный своим внезапным озарением, я бросился к дневнику, чтобы изучить этот вопрос подробнее, и тут меня постигло разочарование. Все оказалось вовсе не так просто и здорово, как показалось мне на первый взгляд. Золотая лихорадка, как выяснилось, в Сибири уже прошла — большая часть крупных месторождений была разведана. Те же, что разведаны не были, как правило, находились в труднодоступных местах, и их разработка влетала в копеечку. Однако, как ни крути, природные богатства Сибири обещали быть одной из главных статей дохода моего личного бюджета, взять хотя бы, к примеру, алмазы Якутии. По некоторым соображениям, Аляску пока трогать я не решился — еще отберут ненароком. Наше управление этими землями было чисто условным, там всем заправляла русско-американская компания, уже успевшая задолжать казне изрядную сумму. Захоти американцы или британцы отобрать у нас Русскую Америку, и мы ничего не сможем им противопоставить. А пока никто не знает про золото, кому она нужна? Вот и пусть будет у нас. Выписав координаты пары десятков месторождений, я обнаружил еще две проблемы. Первая, простая: как мне преподнести эти знания простым исполнителям? Не мудрствуя лукаво, решил провести это как обычный приказ своему министру финансов. Зачем мне, императору, вообще кому-то что-то объяснять? Как самодержец, я не был обязан ни перед кем отчитываться, в крайнем случае, оговорюсь соображениями секретности. Итак, решено: распечатать карту, наложить резолюцию и в министерство — пусть выполняют. Вторая проблема была куда сложнее первой. Дабы извлечь и пустить в оборот природные богатства, требовалось время и значительные средства. Конечно, в будущем затраты многократно окупятся, но вот как спонсировать их на начальном этапе? Да и вообще, средства мне, судя по всему, потребуются в самое ближайшее время. Я не могу ждать даже два-три года, пока в казну начнет поступать первое сибирское золото и якутские алмазы. Деньги нужны уже сейчас… Вопрос этот поверг меня в окончательное расстройство — решительно ничего умного в голову не приходило. Первоначально показавшаяся заманчивой идея взять внешний займ была после размышлений отвергнута, так как обычно такие транши обставляются политическими требованиями. Мысль отдать мои будущие проекты на концессии тоже показалась мне не самым лучшим выходом. Я был в тупике. Богатых людей в России много было, но никто из них не даст казне денег, не будучи уверенным в хорошей прибыли. А этого я гарантировать не мог. Скрестив руки на груди и откинувшись назад на спинку стула, мрачно смотрел в пустоту перед собой. Мысли решительно не клеились, раздражение нарастало. Богато обставленная комната только усугубляла мое недовольство. «Сижу посреди жуткой, чрезмерной роскоши и думаю, где взять денег, идиотизм!» — мелькнула мысль, когда взгляд остановился на выполненном целиком из розового мрамора, украшенном золотом и малахитом камине. Внезапно я почувствовал, как хватаю ту самую, необходимую мне идею за хвост, словно золотую рыбку. Не иначе как снежок Александра, хорошо встряхнувший мне голову, помог мыслительному процессу. Судорожно рванулся вперед, выхватывая из чернильницы перо. В спешке выводя на странице дневника рваным, неровным почерком строчки своего вопроса, задержал дыхание, боясь спугнуть удачу. «Неужели все так просто?» — билась в голове мысль. Когда наконец-то на белой бумаге появился стройный, каллиграфически безупречный текст ответа, я не мог удержаться от довольной улыбки. «Похоже, вопрос с деньгами решен», — с удовлетворением подумал я. Продолжал работать с дневником до глубокого вечера. Наконец, оторвавшись от бумаг, потянулся, разминая затекшие плечи и спину. С некоторым трудом отодвинув массивный стул от письменного стола, встал и подошел к окну. Был поздний вечер, на затянутом густыми серыми облаками небе тускло светила молодая луна. Свежий снег серебряным покровом укутывал парк. Оторвавшись от окна, я подошел к столу и, выдвинув верхний ящик, достал стопку конвертов из плотной, чуть желтоватой бумаги, каждый из которых был скреплен моей личной печатью. Разложив их на обитой зеленым бархатом поверхности стола, позвонил в колокольчик, стоящий на серебряном подносе рядом с чернильницей и горкой исписанных перьев для письма. Еще раз посмотрев на конверты, поколебавшись, я переложил один из них отдельно, на край стола. В этом момент послышался приглушенный стук в дверь, золотая, украшенная декоративными дубовыми листьями ручка повернулась, чуть слышно скрипнули петли, и на пороге возникла облаченная в мундир фигура князя Барятинского. Сделав три чеканных шага, Владимир подошел поближе и вытянулся по струнке, ожидая распоряжений. — Владимир Анатольевич, вам надлежит доставить эти письма в канцелярию, — я жестом указал на разложенные на столе конверты. — Сделать это надлежит незамедлительно завтра поутру. Барятинский кивнул и непроизвольно вытянул шею вперед, стремясь разглядеть надписи на конвертах. Я усмехнулся, со стороны это смотрелось забавно. Сдвинувшись таким образом, чтобы ему были видны все конверты, кроме последнего, предварительно отложенного, я сделал приглашающий жест рукой. — Не стесняйся, Володя, подойди поближе, посмотри. Мой адъютант несколько смутился и покраснел, но все же, влекомый любопытством, свойственным юности, подошел к столу и принялся разглядывать скупые строчки, выведенные на конвертах. На каждом красовалось «Лично. В руки» и фамилия адресата. Пять писем, пятьадресатов. «Владыке Филарету, митрополиту Московскому и Коломенскому». «Графу Игнатьеву Николаю Павловичу». «Графу Муравьеву Михаилу Николаевичу». «Барону Унгерн-Штернбергу Карлу Карловичу». «Князю Васильчикову Александру Илларионовичу». Судя по тому, как округлились глаза Барятинского, список адресатов произвел на него впечатление. Не желая, чтобы эффект пропал даром, я, чуть повернувшись, забрал со стола последний, шестой конверт, скрываемый прежде моей фигурой от взгляда флигель-адъютанта, и протянул его Владимиру. — А это письмо я хочу, чтобы вы доставили лично, — смотря ему прямо в глаза, сказал я. Взгляд князя скользнул по конверту и застыл, прикованный к фамилии адресата. На бумаге конверта моей рукой было выведено: «Фельдмаршалу князю Барятинскому Александру Ивановичу. Лично. В руки».Интерлюдия первая
Стояла теплая осенняя погода. Мелкий дождик моросил уже четвертый день, и в воздухе стоял запах мокрой, прелой листвы. Немолодая серая в яблоках коняжка мирно цокала копытцами по вымощенным мокрым камнем мостовым славного города Дрездена, волоча за собой коляску с придремывающими кучером и одним пассажиром. Князь Владимир Анатольевич Барятинский, прикрывая глубокие зевки тыльной стороной ладони, обтянутой белой шелковой перчаткой, лениво осматривал город сквозь окно экипажа. В сон клонило немилосердно. Последние дни князь спал урывками, благодаря чему сумел преодолеть расстояние от столицы Российской империи до этого сонного прусского городка всего за четверо суток. Причина этой спешки покоилась в конверте, подшитом к внутренней стороне его мундира. Конверт сей был вручен Владимиру Анатольевичу его другом и патроном, еще недавно цесаревичем Николаем Александровичем Романовым, а ныне императором Всероссийским Николаем II. Но было бы неправдой сказать, что только верноподданнический долг двигал князем. Не менее важным было чувство родственной обязанности, которой способствовало имя получателя доверенного князю конверта — адресатом был генерал-фельдмаршал, князь Александр Иванович Барятинский, приходившийся Владимиру родным дядей. Владимир дядей по праву гордился. Несмотря на славную, древнюю историю княжеского рода Барятинских, природных Рюриковичей в пятнадцатом поколении, мало кто, упомянутый в семейных анналах, достигал такой славы и известности, как Александр Иванович. Барятинские всегда были на виду в русской истории, особливо сей род прославился борьбой с мятежниками. Яков Петрович Барятинский, стойко сражавшийся с бандами Тушинского вора под началом М. В. Скопина-Шуйского и погибший в бою с поляками, Юрий Никитич, разгромивший Стеньку Разина, Даниил Афанасьевич, тоже сражавшийся с разницами, а также усмирявший мятежи черемисов и сибирских инородцев. Однако слава Александра Ивановича шагнула еще дальше. Фельдмаршал, герой кавказской войны, победитель Шамиля, миротворец Кавказа. Доблесть и заслуги его были отмечены высочайшими орденами Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, Белого Орла, Св. Владимира 2-й, 3-й и 4-й степени, Св. Анны 1-й, 2-й и 3-й степеней, Св. Георгия 3-й и 4-й степени и иностранными почетными наградами. Если бы еще не эта неприятная история с грузинской княжной… Владимир недовольно поморщил губы, вспоминая об этой истории.[119] Это случилось три года назад, когда дядя его пребывал на посту наместника Кавказа, и одним из адъютантов его, в чине полковника, был некто Давыдов, женатый на урожденной княжне Джамбакур-Орбелиани. Княжна была миниатюрна, мила и по-грузински красива. И сорокапятилетний фельдмаршал, признанный дамский угодник, влюбился, да так пылко, как бывает только в ранней юности. Кончилась же эта история тем, что наместник, подобно горцу, умыкнул ненаглядную грузинскую княжну у законного мужа, вывезя ее за границу. Куда и сам вскоре отправился «на лечение». Разумеется, генералу этого так просто не спустили. В одно мгновение он оказался фигурой non grate как при дворе, так и на светских раутах. Отсутствие благоволения знаменитому родичу ощутили на себе и остальные члены княжеского рода. Впрочем… Письмо, ощущаемое приятной тяжестью возле сердца, дарило молодому адъютанту большие надежды на возвращение высочайшей милости к мятежному дяде. Коляска тем временем подъехала к ажурным, кованым воротам особняка, снимаемого в Дрездене Александром Ивановичем для себя и своей зазнобы. Выйдя из экипажа и расплатившись с кучером, Владимир остановился перед высокой решеткой ограды, ожидая, когда его заметят. Через пару минут к нему вышел немолодой, бородатый слуга в поношенном, но бережно подшитом сюртуке на германский манер, суконных штанах, полосатых гольфах и деревянных башмаках. — Доложите господину о важном госте! Депеша из Санкт-Петербурга! — скороговоркой проговорил молодой князь по-немецки, нервно пристукивая каблуком по камням мостовой. Молча поклонившись, слуга исчез в недрах особняка и вскоре явился вновь со связкой ключей. Отперев ворота перед уже не скрывавшим своего нетерпения гостем, он неторопливо зашагал в сторону здания, жестом показав следовать за собой. Владимир по аккуратно расчищенной от опавшей листвы, выложенной плиткой дорожке подошел к потрескавшейся входной двери и вошел в дом. В прихожей царил полумрак, и князь, глаза которого еще не успели привыкнуть к отсутствию света, с трудом нашел удаляющуюся спину слуги. Торопливо проследовав за ним, Владимир, задевая предметы мебели, прошел к лестнице на второй этаж. Слуга остановился перед тяжелой дверью из мореного дуба и, усмехнувшись в густую, с сединой, бороду, глухо пробасил: — Велено подождать! «Да он русский, — мелькнула невольная мысль князя, — а я перед ним по-немецки распинался. Конфуз-с». Скрипнули петли, слуга проскользнул в комнату и через пару мгновений из-за стены раздался приглушенный бас: — Зови его, Осип. Зови! Не дожидаясь приглашения, князь шагнул через порог. Прямо напротив него на широком низком диване сидел крепкий, начинающий лысеть, мужчина чуть старше сорока, в красном венгерском халате, подвязанном широким черным кушаком. На колени его был накинут теплый, в шотландскую клетку плед. Рядом, по левую руку от дивана, стоял небольшой резной столик красного дерева, на котором лежала свернутая, явно только отложенная газета. — О, Володенька! Давненько не видел тебя, мой дорогой! — Александр Иванович Барятинский, а это был именно он, вставая, радушно поприветствовал племянника. Мужчины обнялись, похлопав друг друга по спине, и обменялись рукопожатиями. — Ну! Рассказывай, рассказывай, с чем приехал? Неужто просто повидать старика? Или же мне верно денщик мой сказал, что депеша у тебя из Петербурга? — спросил Александр Иванович, вновь присев на диван и жестом предлагая племяннику расположиться в кресло напротив. — Истинно так, дядюшка, — сказал Владимир, — к стыду своему, не из родственной почтительности, а волей государя нашего, Николая Александровича, послан к вам был, — коротким движением достав конверт с письмом и протянув его дяде, молодой князь присел в указанное место, заставив старенькое, порядком продавленное кресло поскрипеть пружинами. — Ты это брось, — рубанул недовольно Александр Иванович, принимая конверт, — стыда в том, чтобы службу нести, нет и не было никогда. А про кончину государя нашего, Александра Николаевича, слышал я, пусть земля ему будет пухом, — добавил он перекрестясь, обернулся к столику, беря с него нож для писем и вскрывая конверт. Вынув из конверта листки письма, Александр Иванович, щурясь, пробежался по первым строчкам и недовольно нахмурился. — Постой-ка, огня зажгу, — сказал он, одной рукой ставя перед собой приютившийся в изголовье дивана подсвечник, а другой ожесточенно ища по карманам халата кресало. — Нашел, нашел, — прибавил он чуть погодя, увидев его на столе. Рубнув огонь и любуясь сначала синим, а потом красным пламенем загоравшихся фитилей, Барятинский поправил подсвечник, чтоб стоял ровней, и недовольно сморщился, вдохнув резкий запах начавших оплывать свечей. — Ах, ну и мерзкие, сальные, — с отвращением сказал он, отстранившись. — Так-с, посмотрим, — поставив подсвечник на стол, поднял фельдмаршал письмо, чтобы на него падал свет свечей, — мне и самому интересно, зачем его императорскому величеству я понадобился. По мере того как читал Александр Иванович строки полученного письма, лицо его меняло выражение от недоумения до радости и изумления. После прочтения вид его был глубоко задумчивый. — На-ка, прочти сам, — протянул он письмо Владимиру, сам подходя к окну и с задумчивым видом устремив взгляд в небо. Встав с кресла, молодой князь принял из рук дяди письмо и, подойдя к свечам, принялся за чтение. Пропустив светское начало, он быстро добрался до сути. В письме его императорское величество предлагал фельдмаршалу вернуться в Россию. Завуалированно, но достаточно ясно обещая полное забвение истории с грузинской княжной и гарантии того, что вопрос этот не будет поднят и князь с княгиней могут не опасаться преследования родственников или судебных разбирательств. Но кроме этого… Император излагал свое видение предполагаемой военной реформы русской армии, по прусскому образу. Согласно этому плану во главе всего военного дела в России становился Генеральный штаб, с его начальником. И на посту Главы сего ведомства молодой монарх желал видеть фельдмаршала Барятинского, Александра Ивановича. Далее в письме излагался прогноз на развитие военной науки и предсказание ближайших военных конфликтов в Европе. Заканчивалось письмо пожеланием скорейшей встречи и просьбой прибыть в столицу настолько быстро, насколько позволит фельдмаршалу здоровье. Дочитав до конца, Владимир положил листки письма на стол и радостно воскликнул: — Это же прекрасно, дядюшка! Государь предполагает видеть вас главой Генерального штаба, мои поздравления… — Скажи, Володя, в те годы, которые прошли с моего отъезда, Его высочество много времени посвящал военным наукам? — задумчиво спросил Александр Иванович, пристально посмотрев на племянника. — Его высочество занимался в рамках учебы, подготовленной его учителями. Шесть часов в неделю он уделял военному делу под руководством генералов Тотлебена, Драгоманова, Платова, — недоуменно отчитался Владимир. — А чем вызван ваш интерес? Александр Иванович оторвался от окна и медленно подошел к столу. Остановившись на расстоянии вытянутой руки, он замер, неподвижно смотря на разложенные листки письма. — Я никогда не замечал за его высочеством столь явного военного таланта, — наконец заявил фельдмаршал после долгой паузы, — признаюсь, его представления по военному делу удивили меня. Мало кто из известных мне офицеров мог составить столь ясный и детальный прогноз. Не берусь обсуждать его выводы, участие и победа Пруссии в войне с Францией мне кажется маловероятной, но сам прогноз — великолепен. А предложения его высочества по обмундированию и вооружению! Признаюсь, даже меня, генерала с многолетним опытом, они ставят в тупик. Как, не будучи ни месяца на действительной службе, не видя вблизи тяготы солдат наших, можно было столь четко представлять требуемое ими? — на этих словах Александр Иванович глубоко задумался. На этих словах окунулся в мысли и его племянник. Владимиру подумалось, что действительно за последние пару недель его величество сильно изменился, стал неуловимо старше, изменились привычки, манеры, даже разговор и стиль мыслей. Поначалу Владимир не придавал этому внимания, но сейчас, после слов дяди, осознал, насколько переменился император за последние пару недель. «Возможно, безвременная кончина батюшки, тяжелая болезнь и обрушившаяся на него царская ноша тому виной, — подумал молодой князь. — Чем иным это можно объяснить?» Так, погруженный каждый в свою думу, они стояли еще некоторое время. Первым продолжил разговор Александр Иванович: — Вот что, Володя, отдохни у меня пока. Завтра вручу тебе ответ на сие предложение, а сегодня — отдохни. — Неужели вы раздумываете, дядюшка? — оторопел Владимир, не в силах понять, как можно сомневаться, когда такое предлагается его величеством. — Утро вечера мудренее, — уклончиво ответил Александр Иванович. — Ты устал, поди. Осип тебя в гостевую проводит. Иди, иди, — махнул он рукой, давая понять, что разговор окончен. Молодой князь щелкнул каблуками и поклонился: — Что ж, позволю себе на этом оставить вас, дядюшка. Честь имею, — сказал он, вздернул голову и, развернувшись, подошел к двери. На пороге Владимир остановился, чуть повернул голову и улыбнулся в короткие усы: — И все же очень рад за вас. Дождавшись, когда за племянником закрылась дверь, Александр Иванович положил вскрытое письмо на стол, проследовал к дивану и, тяжело вздохнув, сел на него, скрестив руки перед собой. Дальняя, в углу, остававшаяся все время разговора закрытой дверь тихонько отворилась, и в сгустившийся полумрак комнаты впорхнула легкая женская фигурка в полупрозрачной сорочке. Обойдя диван и встав у генерала за спиной, она обвила руками его шею и прижалась к его подбородку головой. — Ты все слышала? — тихо спросил он. Она кивнула и, чуть помолчав, жарко прошептала ему в ухо: — Я не хочу тебя ни с кем делить. Хочу, чтобы ты всегда принадлежал только мне… Чуть помолчав, она горько вздохнула и продолжила, еще сильнее прижавшись к нему: — Но ты слишком Ее любишь. Настолько сильно, что иногда я тебя к Ней ревную. Если я тебя не отпущу, то ты будешь несчастлив без Нее, без России… а я этого не хочу. Езжай, я отпускаю тебя… На этих словах ее руки распахнулись, и княжна юркой змейкой выскользнула из объятий и, пересеча комнату, скрылась в темноте дверного проема. — Спасибо, Лиза, спасибо, — прошептал ей вслед князь, — и прости меня…Глава 5 ЗИМНИЙ. БЛУДОВ
В ночь на пятнадцатое ноября я засыпал, предвкушая свой завтрашний переезд в столицу. Наконец-то мне удалось переменить мнение Mama, видимо, желавшей навсегда оградить меня от всех тягот и невзгод жизни, заперев в Гатчине. Я еду в Петербург на созванный мной Комитет министров, где хочу реализовать ряд идей, пришедших мне на ум во время моего уединенного выздоровления. Уснуть, когда ожидания переполняют тебя, совсем нелегко, вернее практически невозможно. Как в детстве, долго ворочался с боку на бок и, верно, так и уснул с довольной улыбкой на губах. Но вот, наконец, наступило долгожданное утро. Быстро позавтракал и отправился на Балтийский вокзал, где меня с самого утра дожидался поезд под парами. Прибыв на станцию и поприветствовав свою свиту, вернее, ту ее часть, которая по различным причинам не присутствовала за монаршим завтраком, я стойко выдержал еще одну попытку Mama удержать меня около подола своей юбки. Хотя из ее уст выглядело это гораздо изящней и, чтобы заподозрить отсутствие каких-либо веских причин удерживать меня, требовался изрядный опыт. Опыт у меня был. Да еще какой! Я иногда даже подозреваю, что он был впитан Николаем вместе с молоком матери еще в колыбели. Слава богу, хоть при всех не стала мне невесту навязывать. Меня сначала поразил, потом возмутил, а теперь уже утомил факт моей неизбежной женитьбы в ближайшем будущем. Император должен иметь наследника, и точка. Это мнение Mama и мои близкие успели высказать полсотни раз за последние несколько дней. И с каждым днем эти голоса звучали все чаще и чаще. Не далее как вчера со мной имел на эту тему обстоятельную беседу дядя Низи (великий князь Николай Николаевич Старший)… В общем, чувствую, скоро придется наступить чувствам на горло и жениться на ком скажут. Лишь бы не страшная… Итак, выдержав очередную неудачную и обреченную на провал попытку удержать меня от поездки в Зимний, я решительно попрощался с братьями и сестрой Марией. После чего незамедлительно сел в поезд. Тут не обошлось без досадной оплошности. Видимо, растерявшись от моего стремительного расставания, никто не успел предупредить меня, что мы стоим напротив вагон-ресторана. Впрочем, спутать императорский вагон голубого цвета с золоченым царским гербом двадцати пяти метров в длину с серым и чуть не вдвое более коротким кухонным мог только слепой. Слепым я не был и, оказавшись в окружении ошарашенных внезапной встречей поваров и официантов, слегка озадачился. Я подавил в себе желание воспользоваться переходом между вагонами. Не сразу, но запертая дверь немало этому поспособствовала, а спросить ключ как-то не догадался. К тому же у меня были сомнения, что провожающие, оставшиеся на платформе, осознавали, что я ошибся вагоном. Они с невозмутимым видом заходили за мной, делая вид, будто ничего особенного не произошло. Представив, как мне бы пришлось, изображая отсутствие всякого интереса к происходящему и беззаботно насвистывая, выйти из вагона и под недоуменными взглядами родни пройти в свой вагон, я немедленно загорелся идеей, озвученной одним находчивым поручиком, из свитских. Решил позавтракать второй раз. И спустя две минуты уже пожалел об этом. «Нет, сегодня точно день каких-то каверзных совпадений!» — думал я, безуспешно пытаясь оттереть кофе со своего парадного мундира. Это надо же так совпасть, чтобы поезд резко тронулся именно в тот момент, когда официант нес поднос с заказанными мной кофе с булочками. Да, официант споткнулся. Он просто шагнул вперед немного быстрее, чем требовалось, чтобы компенсировать толчок поезда, и именно там, куда ступила нога официанта, находилась трость моего воспитателя… И сейчас, все так же безуспешно, как и минутой ранее, пытаясь оттереть пролитый на абсолютно чистого меня абсолютно черный кофе, я сижу в роскошном кресле и великодушно заверяю всех, что не стоит беспокоиться о таких пустяках. Ехать нам было меньше часа, и, чтобы развлечь себя разговором, я с далеко идущими планами поинтересовался, что нового в мире литературы. Как оказалось, ничего свежего и заслуживающего внимания за последние полгода опубликовано не было. Ну, разве что если отнести к свежему новое издание стихов Лермонтова, куда вошли некоторые обойденные ранее вниманием творения. Так же с большой натяжкой к новому можно было отнести «Отцы и дети» Тургенева, опубликованные год назад. Я вынужден был со стыдом признать, что с трудом припоминаю события романа, несмотря на то что изучал в школе это произведение. Зато остальные представляли себе их весьма живо и на мою просьбу рассказать о нем принялись в красках и с чувством рассказывать о событиях в книге. В основном оценки были не очень лестными, с одной стороны, отдавая должность храбрости и личному мужеству Базарова, с другой — никто не разделял его взглядов и убеждений. Так за разговором, в течение которого я узнал немного нового о последних новинках книжных прилавков, а также о своих сопровождающих, мы оказались в Петербурге. Выйдя из кухонного вагона, который мы так и не удосужились покинуть, я смешал все планы встречающим меня господам. Но Александр Аркадьевич Суворов, а именно он был военным генерал-губернатором в Санкт-Петербурге, видимо, все же унаследовал от своего деда живость решений. Ловко перестроивший подготовившуюся к моему выходу из другого вагона торжественную встречу, он подошел ко мне и звонко щелкнул каблуками. — Ваше императорское величество, позвольте выразить вам свое уважение и поздравить с выздоровлением. Вы замечательно выглядите. — А вы, Александр Аркадьевич, в свою очередь, позвольте мне выразить свое неудовольствие вами, — резко ответил я. Видя, что генерал-губернатор застыл в растерянности, пояснил свои слова, процитировав строки Федора Ивановича Тютчева.Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросись!..
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему.
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей!
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.
Глава 6 СОВЕТ
Из личного дневника Андрея Александровича Сабурова 15 ноября Этот день навсегда запомнится мне как самый волнительный и вместе с тем самый значимый день в моей жизни. Кто знает, как сложилась бы моя судьба, если бы не воля случая. В полдень я, как обычно, шел по коридорам Зимнего. Мне требовалось уточнить несколько деталей к предстоящему заседанию Сената. Еще позавчера по дворцу начали расползаться слухи о скором прибытии государя. Видя царившую суету, я был в легком волнении, но по-настоящему испугался, когда мимо меня, не замечая ничего на своем пути, пронесся Дмитрий Николаевич Блудов, всемогущий глава Канцелярии. Его вид был забавен. К тому же я вспомнил пресмешную шутку, про то, что генералы не бегают, потому что в мирное время бегущий генерал вызывает смех, а в военное панику. Но как оказалось, зря веселился. Блудов резко остановился и, развернувшись, оценивающе посмотрел на меня. Я оцепенел, чувствуя себя куском мяса на прилавке. — Вот вы-то, голубчик, мне и нужны, — с улыбкой, больше напоминающей оскал, обратился ко мне Дмитрий Николаевич. Я судорожно начал думать, в какое из окон мне лучше всего прыгать — такие улыбки своим получателям, как правило, ничего хорошего не предвещают. — Идите за мной, — сказал он и, видя, что я остался стоять на месте, взял меня за руку, повел за собой. — Все равно никого лучше за такие сроки не найти, — как мне показалось, тихо пробормотал он. Господи, куда мы идем, что я натворил? Неужели доклады возглавляемой мной комиссии вызвали такую реакцию? Я в страхе перебрал в уме все свои мыслимые и не мыслимые прегрешения. Но даже не найдя за собой серьезных прегрешений, не мог остановить холодный озноб. А уж когда мы подошли к ТОМУ САМОМУ кабинету…* * *
Кабинет мой располагался на третьем этаже Зимнего дворца и служил рабочей комнатой еще моему деду, Николаю I. Обстановка была скромной: стол для бумаг, два стула с высокой спинкой, на стенах много акварели. Однако комнатка была уютной и, несмотря на относительно небольшие размеры, вполне функциональной. Сидя за столом, яувлеченно занимался бумагами. Следовало подготовиться к моему первому заседанию Кабинета министров, освежив в голове проекты подготовленных за эти дни в Гатчине указов. Честно говоря, меня несколько трясло от волнения. Умом я, конечно, понимал, что предстоящее совещание лишь первое из многих, да и скорее господа министры должны волноваться за свои кресла, готовясь к встрече с новым государем. Но понимание это никак не спасало от перевозбуждения, охватывающего меня в предвкушении заседания. Я собирался сделать первые шаги своего царствования, возможно кардинальные, трудные, но в моем понимании — абсолютно необходимые. Я как раз раскладывал бумаги по папкам, когда раздался осторожный стук в дверь. После короткой паузы дверь приоткрылась, и сквозь образовавшуюся щель в кабинет проскользнула полненькая фигура графа Блудова. — Слушаю вас, Дмитрий Николаевич, — подняв голову от бумаг, сказал я. — Позвольте представить и отрекомендовать вам Андрея Александровича Сабурова, ныне занимающего должность секретаря 2-го отделения 5-го Департамента Сената, как, безусловно, очень талантливого, способного и беззаветно верного вам подданного Российской империи, — тут же затараторил неугомонный старик, открывая пошире дверь и чуть ли не силой вытаскивая из-за спины высокого, чуть полноватого мужчину среднего возраста в форменном мундире собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Гладко выбритые щеки горели, но голову он держал гордо и высоко, что в сочетании с прилизанной прямым пробором челкой и еле заметным подбородком дарило ему неуловимое сходство с хорошо откормленным гусем. Я встал из-за стола и, обойдя его, протянул руку для рукопожатия. Блудов тихонько охнул от такого пренебрежения церемониалу и панибратства, но мне было все равно. «Задолбали уже все эти ахи и охи, хожу тут пылинки со всех сдуваю», — пронеслась в голове мысль. Что-то я совсем «ониколаился». Хотя действовать, конечно, лучше по принципу — мягко стелет да жестко спать. — Рад знакомству, — сказал я. Глаза Сабурова удивленно расширились, но вцепился он в ладонь клещом, и рукопожатие оказалось на удивление крепкое и твердое. — Андрей Александрович, я надеюсь, Дмитрий Николаевич обрисовал вам, так сказать, фронт работ? — продолжил я, пристально глядя Сабурову прямо в глаза. — Д-да. Да, разумеется, в-ваше императорское величество! — кажется, от волнения Сабуров начал заикаться. Хотя, может, он всегда так разговаривает? Но взгляд держит, глаза не отводит. Мне положительно начинал нравится мой будущий секретарь. — Что ж, — протянул я, отпуская наконец его руку, — меня уже, видимо, ждут на заседании. На этих словах я бросил быстрый взгляд на Блудова, граф подобострастно кивнул. Его слащавость начала меня раздражать. — Давайте продолжим наш разговор позднее, — заключил я. — Пока же, чтобы вам не пришлось скучать в моем кабинете, рассортируйте мне документы, прибывшие сегодня из Канцелярии по вашему разумению. Заодно и проверим, на что вы годны. Все, что касается железных дорог, сложите отдельно. На этом я распрощался с Сабуровым и в сопровождении Блудова поспешил в Малахитовый зал. Спустившись на второй этаж и пройдя две галереи, мы остановились перед массивной, украшенной золотыми дубовым листьями дверью. Граф, поклонившись, открыл ее передо мной. Министры уже собрались и расположились вокруг большого овального стола. Поздоровавшись с подобравшимися при моем появлении высшими чинами империи, я проследовал к месту председателя. — Присаживайтесь, присаживайтесь, — положив папки с документами на стол, обратился я к ожидавшим министрам, для пущего эффекта рукой сделав жест в направлении стульев. Дождавшись, когда я опущусь на сиденье отведенного мне роскошного кресла, министры последовали моему примеру и опустились на свои куда более скромные стулья. — Что ж, начнем наше собрание, господа, — дождавшись, пока все рассядутся, с большой долей официоза провозгласил я, открывая первую из принесенных папок. Достав с самого верха листок со списком вопросов, которые заранее подготовил, я положил его перед собой. Сидящий по правую руку Блудов робко осведомился: — Ваше величество, разрешите зачитать повестку заседания? — В этом нет нужды, граф, — я собирался решительно взять быка за рога. — Но ваше величество, тревоги, связанные с Польшей, не терпят отлагательств! — донеслось с противоположной стороны стола. Я внимательно посмотрел на подавшего реплику. Это был Петр Александрович Валуев, нынешний министр внутренних дел. На известного в моем прошлом здоровяка-боксера, своего однофамильца, он никоим образом не тянул. Высокий, худощавый, в черном шелковом фраке и элегантно повязанном шейном платке, он смотрелся истинным английским денди. Этот образ дополняли всегда безупречно уложенная шевелюра и небольшие, тщательно ухоженные баки, которые у него, похоже, была привычка поглаживать в минуты задумчивости. Своего мнения о нем я еще составить не успел, а в дневнике отзывы о его деятельности разительно отличались в зависимости от лагеря, к которому принадлежал описывающий его деяния. Сухие же факты говорили скорее об его полезности на месте министра внутренних дел, чем о вреде. «Смелый! Или же за дело беспокоится больше, чем за свое кресло», — с интересом подумал я, продолжая молча рассматривать храбреца. Министры тем временем, видимо, почувствовали некую неловкость, повисшую в воздухе, и занервничали. Массивный, в парадном мундире, украшенном созвездием орденов, военный министр Милютин нервно постукивал пальцами по столу. Министр финансов Рейтерн судорожно утирал носовым платком покрасневшее лицо. Невозмутимыми казались только Блудов, которого сия ситуация, похоже, оставила совершенно безучастным, и морской министр Краббе, который вальяжно облокотился на спинку стула, положив правую руку на стол. — Петр Александрович, — в повисшей тишине звук моего голоса произвел эффект ружейного выстрела, заставив собравшихся невольно вздрогнуть, — благодарю за ваше напоминание. Хотел уведомить всех присутствующих, что не далее как неделю назад нами были отправлены исчерпывающие инструкции графу Муравьеву, исполняющему, как вам известно, обязанности польского генерал-губернатора. Вчера по телеграфу граф уведомил меня о получении сих наставлений и обещал нам, что выполнит Дух их и Букву. Посему с сего дня «польский вопрос» целиком и полностью переходит в руки графа Муравьева, коему мы все, по мере сил и возможностей, будем оказывать посильное содействие. Однако я уверен, что волнения польские в скором времени будут твердой рукой Михаила Николаевича устранены. Моя речь произвела неожиданное воздействие на притихших министров. Озабоченно переглянулись Краббе, Рейтерн и министр просвещения Головин, заулыбался в усы министр государственных имуществ Зеленой, расслабился взмокший от напряжения Валуев. Занятно… Благодаря дневнику я знал многие придворные расклады, но одно дело читать о них, а совсем другое видеть. Валуев и Зеленой были ставленниками Муравьева, того самого, который был до этого министром государственных имуществ, а теперь руководит «усмирением Польши». Михаил Николаевич был весьма влиятельной фигурой при дворе до недавнего времени, но ввиду произошедшего конфликта с предыдущим императором был вынужден уйти в отставку. Сейчас же возвращение из опалы бывшего патрона успокоило Зеленого и Валуева. А вот Рейтерн, Краббе и Головин куда больше зависели от указаний Мраморного дворца (т. е. Великого Князя Константина Николаевича), нежели от воли Зимнего. Зависеть от дядюшки я не хотел, и очень скоро мне, видимо, придется предложить этим господам либо следовать исключительно моим указаниям, либо покинуть министерский пост. Милютин представлял мощный клуб либералов-реформаторов, желавших продолжения реформ. За ними стояли как прогрессивные представители высшей аристократии, так и крупные капиталисты-фабриканты. Графы Адлерберг и Блудов были близки к моей Mama (и моему покойному отцу) и считались «царской фракцией». Хотя мне все больше казалось, что именно «считались». Уж больно независимым и самодостаточным казался мне здешний государственный аппарат, представителями которого были эти двое. Сейчас же все эти господа были удивлены и ошарашены столь резкими шагами нового государя. Мои слова буквально ошеломили кабинет, выбиваясь из ожиданий. Ведь предполагалось, что император будет медленно входить в суть дела, прислушиваясь к голосам мудрым советчиков-министров, и очень не скоро начнет (если вообще начнет) осуществлять свою собственную политику. Однако для меня это было неприемлемо. Так что мои слова про Муравьева были только первым, пробным шаром. И самое важное: я не собирался на этом останавливаться. — Предлагаю перейти к следующему пункту повестки дня, — продолжил я, доставая из папки увесистую кипу документов. — Передайте бумаги по кругу, — обратился я сначала к сидящему по правую руку Блудову, а затем к сидящему по левую Адлербергу, передавая каждому из них по стопке документов. Дождавшись, пока все министры получили по копии, я продолжил: — Перед вами проект Манифеста об изменении положения удельных крестьян. Прошу вас ознакомиться. Я хочу, чтобы по сему проекту в трехдневный срок вы подготовили рекомендации от своих ведомств. Министры бодро зашуршали документами. Я ждал реакции. Этот проект я готовил практически со дня моего вступления на престол. В Манифесте предполагалось: земли, находившиеся в пользовании крестьян, признать их полной собственностью, и с момента опубликования крестьяне освобождались от всех повинностей (барщины, оброка, чанша и т. д.) и подушной подати, а также им прощались все недоимки прежних лет. Крестьянам предполагалось возвратить хотя бы часть земли, которой они владели, с тем, чтобы они имели свой двор, огород и небольшой участок пашни. Платить крестьянам предполагалось лишь три налога: мирской, земский и поземельный, правда величина их серьезно возрастала. Пока что я планировал распространить действие Манифеста только на крестьян удельных, находившихся до недавнего времени в собственности царской семьи, разумно предполагая, что уж с ними никаких проволочек не предвидится. Удельные крестьяне принадлежат царской семье, а так как я являюсь ее главой, то волен делать с ними все что захочу, не оглядываясь на кабинет. Так что ознакомление министров с данным проектом, как мне казалось, было, по сути, простой формальностью. Однако, как оказалось, многие аспекты я упускал из виду… Первым протестующе воскликнул Горчаков: — Votre Majesti Impiriale, le projet de loi… — Александр Михайлович, прошу вас, как подданного Российской империи, обращаясь ко мне, использовать исключительно русский язык, — оборвал я его. Возможно, в подобной резкости не было нужды, но за дни моего пребывания в прошлом стала безумно раздражать эта привычка многих придворных вельмож изъясняться исключительно по-французски. — А теперь, прошу, еще раз изложите суть ваших возражений. Горчаков побледнел, когда я его грубо прервал, видимо, мое замечание было ему неприятно, но, как истинный дипломат, он ни единым жестом не выдал своей обиды. Напротив, тон его ответа был безупречно вежлив: — Ваше императорское величество, ваш Манифест наполнил меня верноподданнической гордостью. Ваши желания более человеколюбивы, чем у любого из известных мне европейских монархов. Однако суждение мое состоит в том, что публикация сего Манифеста в неизменном виде приведет к рождению большой несправедливости в крестьянском сословии. Выкупные платежи, легшие тяжким бременем на крестьян помещичьих, ваше величество, в высочайшей милости собирается крестьянам удельным простить. Я всемерно поддерживаю столь человеколюбивое стремление, но не обернутся ли благие намерения тяжкими последствиями для казны? Не будут ли бывшие помещичьи и нынешние государственные крестьяне чувствовать, что обделены высочайшей справедливостью? Не повлечет ли сие решение бед, равных, а то и больших, нежели события, в Польше происходящие? Закончив речь, Горчаков учтиво поклонился и элегантно вернулся на свое место. Не успел я собраться с мыслями для ответа, как слово взял граф Адлерберг. — Ваше величество, — начал он, встав и поклонившись, — я не могу не согласиться с князем. Ваше решение, вероятно, продиктовано желанием облегчить быт податного сословия, однако на сей час, имея в виду события в Польше, мы не можем себе позволить вносить столь сильное смущение в мужицкие умы. Узнав, что по Манифесту вашего величества удельные крестьяне получили освобождение от выкупных платежей, остальные немедля потребуют себе тех же благ. Мы едва можем справиться с поляками, к чему во время пожара заливать огонь маслом? И тут плотину прорвало. Рейтерн, срывая голос от волнения, твердил, что отказ от выкупных платежей удельных крестьян пагубно скажется на и так подкосившемся, после неудачной попытки восстановления золотого размена, бюджете. Зеленой и Мельников возражали против прирезки казенной земли на наделы. Милютин и Головин были в целом «за», но их смущало то, что удельные крестьяне в правах и обязанностях были приравнены к государственным, то бишь казенным, и значит, действие Манифеста теоретически могло распространяться и на них. Странно молчаливы были Блудов, Валуев и Краббе. Но если последнего этот вопрос напрямую не касался и собственного мнения он мог и не иметь, то вот первые два… — Господа, — приподнял я руку, — господа, спокойнее. Спокойнее. Я услышал ваше мнение. Петр Александрович, Дмитрий Николаевич, Николай Карлович, вы не хотите ничего добавить? Начальник Канцелярии медленно поднялся и, вытянувшись во весь свой невеликий рост, глядя мне в глаза, заявил: — Суть и сущность собственной Его Императорского Величества Канцелярии состоит в том, чтобы выполнять решения, а не обсуждать их. Признаться, я был приятно удивлен. Мне казалось, что граф найдет тысячу предлогов, чтобы отговорить меня от этой идеи или хотя бы оттянуть время ее воплощения в жизнь. Но, видимо, я в нем ошибался. Что ж, надо признавать свои ошибки! Однако тут граф продолжил: — Мне жаль лишь, что ваше императорское величество вынесли этот вопрос на обсуждение, не воспользовавшись услугами Канцелярии, как раз и предназначенной для заведования делами, подлежавшими личному рассмотрению императора и наблюдающей за исполнением высочайших повелений. Я уверен, — заявил Блудов, — что мои сотрудники могли бы прилежно и детально выполнить предварительные работы, чтобы претворить в жизнь разделяемые ими устремления его императорского величества. — И как вы предполагаете это сделать? — ради интереса спросил я, уже понимая, куда он клонит. Граф тут же предложил создать авторитетную редакционную комиссию. Ее рекомендации, сказал он, позволят учесть все возможные последствия и принять решение, основанное на зрелых, ответственных и долгосрочных соображениях, забыв о сиюминутных и корыстных порывах. Нет, все-таки я был прав, чиновник всегда остается чиновником. Как будто не понятно, что поручение разработки закона вышеупомянутому комитету растянется на несколько месяцев, а то и лет! С улыбкой поблагодарив графа за «самоотверженность», я заявил, что все-таки вынужден отказаться от столь любезно предложенной помощи, если хочу, чтобы Манифест увидел свет в этом столетии. Блудов намек понял и резко свернул свое выступление. Следующим был Валуев. Он начал с того, что напомнил, что 19 февраля 1863 года истекал двухлетний срок, в течение которого крестьяне обязаны были пребывать в прежнем повиновении у помещиков и беспрекословно исполнять их обязанности. В связи с этим среди крестьян были широко распространены слухи о даровании «настоящей воли» в этом году. Они с нетерпением ожидали наступления 19 февраля, собирались к тому дню в города, наполняли церкви и ожидали объявления указа о безвозмездной отдаче им земли и прекращении обязательных повинностей. Кроме того, в некоторой части помещичьих имений проявлялось и стремление крестьян к получению безусловной свободы путем бунта. По данным министра, волнения крестьян происходили в Черниговской, Екатеринославской, Нижегородской, Херсонской, Пензенской, Саратовской, Казанской и Киевской губерниях. На этих словах Петр Александрович остановился и выжидательно посмотрел на меня, всем своим видом показывая, что его дело — предупредить, а окончательное решение, естественно, остается за мной. Когда Валуев закончил, я его сухо поблагодарил и задумался. М-да, не ожидал столь сильного отпора, к тому же ход совещания пошатнул мою уверенность в правильности предложенных начинаний. Я уже хотел было подвести итог заседанию и обдумать проект еще раз, когда с места поднялся адмирал Краббе. — Вы тоже хотите высказаться, Николай Карлович? — несколько удивленно спросил я. Конечно, адмирал, безусловно, заслуживал моего внимания, как человек, оставивший глубокий след в истории российского флота. Он преобразовал парусный деревянный флот в паровой и броненосный, снабдив его современной артиллерией, изготовленной, как и флот, в России. Создал боеспособные океанские эскадры, бороздившие безбрежные глади Тихого и Атлантического океанов, основал Обуховский завод и даже устроил первые базы на Дальнем Востоке. Но так перечисляют достоинства кого-либо, перед тем как сказать: «но есть одно НО». Было такое «но» и у Краббе. Николай Карлович был ставленником моего дяди, великого князя Константина Николаевича, с которым мой покойный отец и мать находились в самых прохладных отношениях. Однако, в моем понимании, крестьянский вопрос был весьма далек от морского дела. — Если позволите, ваше величество, — поклонился адмирал, зазвенев боевыми орденами. — Конечно, конечно, — приглашающе махнул рукой я, давая морскому министру возможность высказаться. — Ваше величество, — начал он, прокашлявшись в кулак, — мои коллеги, безусловно, правы. Распространение положений сих на удельное крестьянство есть мера опрометчивая, — на этих словах адмирал сделал паузу, окинув взоров остальных министров. Члены кабинета закивали, выражая свое согласие. Приосанившись, Краббе продолжил: — Соображения эти приобретают особенную важность, если принять во внимание, что предлагаемые меры ни в каком случае не рассмотрены в отрыве от волнений в царстве Польском. Ибо только когда крестьянство будет довольно решением земельного вопроса, тогда все сельское население будет совершенно преданно правительству, а мятежные выступления будут бессильны и безуспешны. И напротив, отказ от поощрения верного короне податного сословия России, в противовес польским мятежникам, значило бы вступать решительно на путь политических сделок со смутьянами, а это едва ли может считаться согласным с требованием здравой государственной системы. А теперь позвольте, я предложу некоторые скромные меры, возможные к добавлению в сей Манифест, — поклонился министр, глядя на меня. «Ай да адмирал! Эх, как он все повернул! — в восторге подумал я, хлопнув себя под столом по ноге. Впрочем, это было незаметно. — Теперь получается, что мы как бы вознаграждаем крестьян за верность и отказ поддержать Манифест со стороны министров будет выглядеть как поддержка польского национализма. Ай да Краббе!». Я жестом дал знак продолжать. Николай Карлович поднял со стола лежащий перед ним проект Манифеста и, выставив его на протянутой руке, начал комментировать, демонстрируя замечательное знание предмета. Из первоначальных мер адмирал одобрял все, предлагая распространить со временем их не только на удельных, но и на государственных крестьян. Кроме того, Николай Карлович рекомендовал возвратить поместным крестьянам все земли, отнятые у них помещиками с 1857 года (то есть с момента опубликования рескрипта генералу Назимову) и снизить размер крестьянских платежей таким образом, чтобы крестьяне не платили более того, что с них взыскивалось до составления уставных грамот. В этом вопросе мировые учреждения, по его мнению, должны руководствоваться точным исполнением закона и данными им инструкциями. Разверстание угодий Краббе предлагал производить лишь на основе добровольного соглашения, особенно советуя разрешить в ближайшем будущем вопрос о наделении «вольных людей» землей, имея в виду их бедственное положение. В качестве крайней меры министр предлагал предоставить генерал-губернатору право устанавливать рассрочку в уплате оброков без пени в случаях, когда размеры этих оброков не пересмотрены еще поверочными комиссиями. Я сидел открыв рот. Выступление адмирала наглядно демонстрировало глубину его познаний в крестьянском вопросе, далеко превосходящие мои собственные. Другие министры, несмотря на неприятие отдельных из предлагаемых мер, с ходом повествования в большинстве своем все больше и больше кивали, подтверждая согласие. Вопрос был принципиально решен. Оставались детали и… мне надо было серьезно поговорить с Николаем Карловичем. Как только морской министр закончил чтение доклада, на мгновенье повисшая тишина была разорвана гулом голосов. От волненья забыв о субординации, вскочил с места Валуев. Надрывая голосовые связки так, что шея покраснела, а вены вздулись, он пытался докричаться до сидевшего в другом конце стола Краббе, который в свою очередь не обращал на него внимания, яростно отбиваясь от нападок потерявшего свое, казалось, непоколебимое спокойствие Блудова. — Тихо! Сядьте! — никто даже ухом не повел. Я встал и, обойдя стол, хлопнул морского министра по плечу. — Николай Карлович, прошу вас присесть. Наконец меня заметили, лишь Рейтерн, не смотревший на Краббе, еще несколько секунд говорил в тишине, но, потеряв своего оппонента, замолк и, попросив у меня прощенья, сел на свое место. — Николай Карлович, жду вас с этим докладом сегодня, нет, лучше завтра в десять утра. Все, обсуждение Манифеста на сегодня закончено. Граф, прошу вас, зачитайте повестку дня. Совет был сорван. Блудов, несомненно, распланировавший все заседание заранее, постоянно сбивался и запинался. Польский вопрос был пропущен, по крайней мере та его часть, которая касалась наших действий по усмирению края. Но только он собрался с мыслями, как я снова перебил его. — Александр Михайлович, а как обстоят дела на дипломатическом фронте польского вопроса? — обратился я, чтобы сменить тему, к Горчакову, министру внутренних дел. — В целом после появления нашей эскадры у берегов Америки и создания угрозы морской торговле и коммуникациям Британии в Тихом и Атлантическом океанах, — начал Горчаков, — желание выступать в защиту интересов польской независимости сохранила лишь Франция. Но не найдя поддержки со стороны Британской империи, ни тем более Австрии, предложившей нам даже свою помощь в усмирении бунта, Франция вынуждена была отказаться от всякой мысли о вмешательстве в наши внутренние дела. Этой блистательной победой без единого выстрела мы обязаны нашему флоту и нашим храбрым морякам, готовым драться с англичанами на всех широтах. Договорив, Горчаков театрально отступил на шаг и, склонив голову, указал ладонью на Краббе. Искушенный дипломат, сокурсник и друг Пушкина, он действительно, как и предсказывал последний, имел блестящее будущее. Его звезда с подавлением польского восстания вспыхнула с ослепительной силой, доставив ему славу первостепенного дипломата и сделав его имя известным в Европе и России. Конечно же, он понимал, что заслуги его не будут обойдены вниманием, а вот такой сторонник, как Краббе с его высокопоставленным покровителем, мог сослужить ему неплохую службу в будущем. К тому же, думаю, он успел заметить, что доклад морского министра мне понравился, а коль так, то наверняка скоро Краббе будет на коне… — Ну что вы, Александр Михайлович, — встал со своего места смущенный Краббе, не успевший отойти от недавних нападок. — Без вашего дипломатического таланта ни о какой блистательной победе и речи быть не могло. — Кстати, Николай Карлович, а каков состав эскадры, находящейся у берегов Америки? — поинтересовался я. Стыдно признаться, но я понятия не имел о том, где находится наш флот в данный момент. — В состав снаряжавшейся в Кронштадте эскадры Атлантического океана, начальником которой был назначен контр-адмирал Лесовский, вошли фрегаты «Александр Невский», «Пересвет» и «Ослябя», корветы «Варяг» и «Витязь» и клипер «Алмаз». В состав эскадры Тихого океана входили корветы «Богатырь», «Калевала», «Рында» и «Новик» и клипера «Абрек» и «Гайдамак». Начальником эскадры был назначен контр-адмирал Попов. — Как обстоят дела у эскадры? Не испытывают ли моряки нужды в чем-либо? — Наши северноамериканские союзники настроены к нашим морякам очень приветливо. Наш флот ни в чем не нуждается. Однако, надо признать, по ошибке лоцмана в районе Сан-Франциско корвет «Новик» сел на мель. Но сразу после этого досадного инцидента нам поступило предложение от американского правительства продать им севший на мель корабль. Сейчас мы ведем переговоры по этому вопросу. У меня все. Я поблагодарил Горчакова с Краббе за службу и попросил представить мне список капитанов и моряков, заслуживших награды. После чего заседание снова продолжилось. Рассматриваемые вопросы больше не представляли для меня особого интереса. Обсуждение издания дополнительного постановления об адресах, выдвижение генерала Лауница на должность скоропостижно скончавшегося киевского генерал-губернатора Васильчикова… В общем, больше к животрепещущим вопросам на заседании не возвращались. Я заскучал и оживился, лишь когда министр путей сообщения Мельников изложил в своем докладе свое видение реформирования министерства. По сути, все сводилось к замене военного устройства инженеров путей сообщения аналогичной по функциям гражданской. Признаюсь, я с трудом досидел до окончания совещания. Блудов как специально затронул вопросы, представлявшие интерес, лишь мельком, обращаясь лишь к тем из них, пропустить которые было совершенно невозможно. Не хочет, чтобы я присутствовал на последующих заседаниях? Может и доиграться. — …на сем заседание объявляю закрытым, — Блудов поднялся и с деловым видом принялся собирать разбросанные по столу бумаги. — Господа, прошу вас ненадолго задержаться, — обратился я к начавшим вставать со своих мест министрам. — Будьте любезны составить мне докладные записки, отражающие состоянии дел во вверенном вам министерстве. Да, еще я хотел бы побеседовать с каждым из вас на следующей неделе, так что будьте готовы к докладу. За время совещания, длившегося почти шесть часов, я порядком проголодался. Вышел за дверь овального зала с мыслями об ужине, но не судьба. Как оказалось, моего выхода уже ожидала целая толпа — придворные, родственники, министры, генералы. Чтобы вся эта гремучая смесь часто прямо противоположных интересов и взглядов детонировала, не хватало лишь одного — меня. Лишь только я показался в дверях, все, как один, сначала посмотрели в мою сторону. А затем со всех сторон на меня посыпались поздравления с выздоровлением. Но не успели отзвучать последние приветственные слова, как на меня обрушился град просьб и вопросов, совершенно выбив у меня землю из-под ног. Я даже про свои дела совершенно забыл. Вопросы, которые по различным мнениям требовали немедленного обсуждения, были самыми разными. От уже надоевших мне навязчивых просьб тетушек снабдить их мужей деньгами до формы одежды какого-то там лейб-гвардейского полка. Но больше всего меня повергали в уныние абсолютно дурацкие обсуждения церемонии моей будущей коронации. — Нет ни одного полка, который мог бы оспаривать право нести почетный караул на вашей коронации и помазании на царствие у лейб-гвардии Преображенского… — Что за нелепые слова, Анатолий! — перебил своего брата генерал-майор свиты Барятинский Владимир Иванович. — Всем здравомыслящим людям совершенно очевидно, что именно лейб-гвардии Кавалергардский полк, составляющий цвет русской армии, непременно должен стоять в почетном карауле. — Цвет русской армии! Подумать только! Тебя послушать, так можно подумать, что в Преображенском одни крестьяне сиволапые служат! — горячо возражал Анатолий Иванович. — Еще раз говорю, что в моем полку сам Петр Великий служил. Да что тут спорить! Это же старейший полк Российской империи. Полк, чья славная история насчитывает уже больше полутора сотен лет! — Лейб-гвардии Семеновский полк ни в чем не уступит Преображенскому, — нашел повод вклиниться в спор третий генерал-майор. — Ни своей славной историей, ни заслугами перед Отечеством, ни верностью своим вековым традициям, — завел свою шарманку Ефимович. «Напрасно поторопился, — подумал я. — Лучше бы подождал, пока братья окончательно разругаются, а так…» Барятинские переглянулись и, не сговариваясь, выступили против него единым фронтом. — Семеновский полк во все времена был вторым после Преображенского, — говорил один. — Ему никогда не уделялось столько высочайшего внимания, как Кавалергардскому, — говорил другой. В очередной раз деморализовав и вбив амбиции бедного генерала в пыль, князья вернулись к выяснению своих отношений и борьбу за мое внимание. Спор этот, с переменным успехом продолжавшийся уже больше получаса, успел мне изрядно надоесть. И я, тщетно всем своим видом демонстрируя скуку и отсутствие интереса, неизобретательно начинал подумывать, как бы половчее заткнуть генералов, но увы. Ни одного благовидного предлога, чтобы оставить их одних, в голову, как нарочно, не приходило. Но вот мои глаза, бесцельно блуждающие по толпе заметили моего воспитателя. Сославшись на срочный разговор, я направился к графу. — Сергей Григорьевич, позвольте пригласить вас в мой кабинет. Думаю, нам есть что обсудить. — Слушаюсь, ваше величество. Пройдя сквозь быстро расступающихся на нашем пути людей, мы молча направились в мой кабинет в Зимнем дворце. Если честно, то еще вчера я только и делал, что мечтал о том, как покину, наконец, Гатчину с ее размеренным ритмом жизни. Как начну творить историю. Но вот мой первый день на ногах еще не закончился, а мне уже совершенно ясно, что лучшая его часть закончилась, лишь только я встал с кровати. Снова оказавшись в своем кабинете, я обратил внимание, что с краешку моего стола, спиной к двери, кто-то сидит. Причем не просто сидит, а спокойно так занимается своими делами, увлеченно бормоча что-то себе под нос. — Позвольте, уважаемый! Что вы здесь делаете? Сидевший за столом вскочил как ошпаренный. — Простите, ваше императорское величество! Узнав в незнакомце представленного мне утром Сабурова, я в очередной раз за день почувствовал себя идиотом. Сам же, уходя, приказал своему новому личному секретарю разбирать мои бумаги! Хотя шутка ли, почти шесть часов совещания… — Нет, это вы простите, Андрей. Запамятовал за делами про своего нового секретаря. Подождите меня за дверью, нам с графом необходимо переговорить с глазу на глаз, — проследив, как Сабуров, неразборчиво пробормотав что-то выражающее полное согласие, выпорхнул из кабинета, я обратился к Строганову. — Присаживайтесь, Сергей Григорьевич, в ногах правды нет, — я вежливо подождал, пока он прислонит трость к столу и займет предложенное ему кресло. — Ума не приложу, граф, как эти придворные не съели вас со всеми потрохами, пока меня не было. — О, не стоит беспокоиться, ваше величество, я всем говорил, что как только вы выздоровеете, то рассмотрите все их проблемы, — улыбнулся он. Теперь понятно, откуда такая толпа придворных. Тоже мне удружил. — Спасибо за откровенность, граф, но я хотел переговорить с вами вовсе не по этому поводу, — нагло соврал я, глядя ему прямо в глаза. — Сегодня в поезде при обсуждении последних литературных событий я задумался над ролью газет в формировании общественного мнения, — на самом деле мысль посетила меня уже давно. Я же из двадцать первого века, черт побери! Века, когда СМИ творили с мыслями простых граждан что пожелают, забираясь туда без мыла и прочих приспособлений. — В свете этого у меня возникло желание встретиться с ведущими публицистами, редакторами, журналистами, наконец. Как вы мне посоветуете это организовать? — Право же, Николай, нет ничего проще! Дмитрий Николаевич постоянно собирает у себя литераторов. Все произведения перед выходом в печать непременно проходят через него и, — заговорчески добавил граф, наклонившись чуть вперед, — граф будет просто счастлив видеть вас своим гостем.[123] «Да, наш пострел везде поспел, — подумал я, имея в виду Главноуправляющего моей Канцелярией. — И где только силы в себе на все находит этот тщедушный старичок?» — У меня будут к вам еще две просьбы, Сергей Григорьевич. Первая — не говорите Блудову, зачем я хочу посетить его литературный вечер, — граф только молча склонил голову в согласии. — И вторая, будьте любезны, передайте всем желающим поговорить со мной, что есть соответствующие министерства. А делами моей коронации отныне заведует моя Maman. «Надо будет ее об этом предупредить», — подумал я про себя. — Да, ваше величество! — Не смею вас больше задерживать, граф, можете быть свободны. Граф развернулся и уже было подошел к двери, как вдруг остановился и спросил: — Да, чуть не забыл, не желаете ли посетить театр? Сегодня в большом Каменном театре дают итальянскую оперу Верди «La forza del destino». Замечательная вещь, скажу я вам! — Нет, уж увольте, граф. Опера не по мне. Честно признаться, я просто терпеть ее не могу, — сказал я и тут же прикусил язык, видя, как вытянулось лицо графа. — Ну не то что бы совсем не могу, но после болезни громкие звуки раздражают меня, — отчаянно выкручивался я. Граф мне поверил или сделал вид, что поверил, что в моем положении практически одно и то же. А я остался один в своей комнате, возмущаясь про себя. Ну, как можно променять кинотеатры на театры, а вместо телевизора смотреть балет? Спустя месяц я пожалел, что так явно выразил свою нелюбовь к зрелищам девятнадцатого века. Других развлечений, кроме театра, оперы и органически не перевариваемого мной балета, тогда не водилось! Но что я мог знать об этом, когда отвечал графу…Глава 7 МАЛЕНЬКИЕ ХИТРОСТИ
После памятного первого заседания министров прошло уже больше недели. Признаться, после совещания меня не оставляло острое желание пообщаться с отдельными его участниками. Особенно с Николаем Карловичем, благодаря поддержке которого мне все-таки удалось продавить сквозь Кабинет Манифест в почти первозданном виде. Да, да, несмотря на противодействие министров, мне все-таки удалось заставить шестеренки государственного механизма крутиться. Я надеялся, что уже к Рождеству законченный вариант документа ляжет мне на стол. Однако, к моему сожалению, сразу же после заседания адмирал сказался больным и встречу пришлось отложить до его выздоровления. Впрочем, я об этом особо не жалел — дел у меня и так было невпроворот. Наконец-то начали прибывать адресаты моих писем. Вчера из Канцелярии сообщили, что в списке ожидающих приема значатся граф Николай Павлович Игнатьев и члены правления Московско-Троицкой железной дороги. Одним из первых указов я наградил ряд государственных мужей, могущих быть в будущем мне полезными, орденами и почетными званиями. Как мне казалось, подобные знаки внимания должны были расположить ко мне этих вельмож еще до личного знакомства. Игнатьев был одним из первых награжденных. Подтвердив секретариату свое желание назначить встречи на сегодняшний день, я все утро провел в нетерпеливом ожидании. Еще только составляя письма, намечал планы своих преобразований. Теперь же, после нескольких декад напряженной работы, у меня появилась возможность заложить «краеугольные камни» фундамента будущего Российской империи. Будущего такого, каким я его вижу. В предвкушении встречи я сидел в своем кабинете на втором этаже Зимнего дворца, нервно поглядывая на циферблат больших золотых часов в виде расправившего крылья орла, стоящих на камине. Время, назначенное первому из посетителей, близилось, и я не мог сдержать возбуждение. Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Просочившийся в приоткрытую дверь лакей доложил о том, что в приемной ожидает глава Азиатского департамента Министерства иностранных дел Николай Павлович Игнатьев. Подтвердив, что очень и очень его жду, я распорядился пригласить Игнатьева в кабинет. Лакей выскользнул так же тихо, как и появился. Через пару мгновений в зал, чеканя шаг и держа выправку, вошел граф. Стукнув каблуками об пол, он поклонился и застыл в ожидании. Поприветствовав графа и предложив ему присесть на гостевое кресло, я сразу взял быка за рога: — Николай Павлович, я, как уже указывалось в письме, хотел бы предложить вам новое место работы. К сожалению, деталей, из соображений секретности, сообщить на бумаге я не мог. Но думаю, вы сами догадываетесь о предлагаемой вам должности. Я выбрал вас, Николай Павлович, исходя из нескольких причин. Первое — вы офицер, выпускник Академии Генерального штаба. Второе — ваш успешный опыт дипломатической службы. Третье, — тут я помедлил, — мне нужен человек с опытом секретной работы. Вы же еще с 56-го года хорошо себя зарекомендовали.[124] Исходя из вышесказанного, — продолжил я, подходя к столу, — каким вы сами видите свое назначение? Николай Павлович немного задумался, подняв взгляд к потолку. В этот момент он напомнил мне шахматиста-гроссмейстера, размышляющего над очередным важным ходом. Я многое знал о том, каким был Игнатьев в нашей истории, но мне интересно было понаблюдать за ним в бытовой обстановке. Высокий, статный, но уже начавший лысеть и обзаведшийся небольшим животиком, внешне он не производил внушительного впечатления. Однако достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы понять — это необычный человек. Серые, с матовым блеском булата, его глаза буравили насквозь, пронзая как лезвие клинка. В них была видна жесткость, недюжинный ум и решительность. Идеальное сочетание холодного ума офицера Генерального штаба и манер искусного дипломата. «Волчья пасть и лисий хвост» — кажется, так называли Игнатьева современники. Это прозвище ему отлично подходило. Пока я размышлял, граф пришел к, видимо, определенному выводу и тихонько кашлянул: — Я думаю, мне предстоит работа в рамках Третьего отделения? — спросил Игнатьев, выжидательно глядя на меня. — Браво! — я пару раз хлопнул в ладоши, поаплодировав сообразительности своего протеже. — Почти в яблочко. Ваши аналитические способности делают вам честь. Однако я хотел бы поручить вам не подчиненную, а руководящую должность. — Вы предлагаете мне место Долгорукова? — спокойно уточнил Игнатьев. — Нет, Николай Павлович, вам предстоит возглавить СОВЕРШЕННО, — я специально выделил это слово, — новую структуру, создаваемую в рамках Канцелярии. Она будет сочетать в себе функции разведки, контрразведки и управления общественным мнением. — Простите, ваше величество, управления общественным мнением? — споткнулся на непонятном термине Игнатьев. Отойдя от стола, я подошел к окну. Сквозь чуть мутноватое стекло было видно серое полотно облаков, укутывающее небо над Александрийским столпом. Не оборачиваясь, я продолжил: — Николай Павлович, вам предстоит создать невиданную доселе государственную машину. Задача предстоит колоссальная, но я не могу посвящать вас в детали, не получив предварительного согласия. Я обернулся, скрестил руки на груди и пристально посмотрел на графа. — Дело сие первейшей важности и абсолютно секретное. Решайте, чувствуете ли вы себя достойным встать во главе структуры, которая в скором времени станет, пусть в тайном, а не явном виде, опорой нашей государственности? К чести графа, или может тому виной его уверенность в себе, позже сослужившая ему как горькую, так и добрую службу, но не колебался он ни мгновения. Выпрямившись по струнке и стукнув каблуками об пол, он отрапортовал: — Готов служить вашему императорскому величеству! — Что ж, — широко улыбнулся я, — пожалуй, теперь самое время посвятить вас в детали того, чем же вам придется заниматься. На этих словах я вновь подошел к столу, выдвинул первый ящик и достал оттуда несколько стопок прошитых бечевой бумаг. По сути, это были рукописи еще не написанных книг, а также работы известных специалистов в области СМИ, рекламы и PR-технологий. И еще адаптированные мною выдержки из кучи подобной литературы. У меня отняло уйму времени подготовить эти бумаги, да еще и приведя их в соответствие с эпохой. Конечно, очень многое удалось решить с помощью дневника — например, мне не пришлось переводить орфографию и грамматику с современного мне языка на нынешний, кроме того, как оказалось, дневник был способен работать как принтер, нанося текст прямо на вложенную в него бумагу. Однако уборка анахронизмов, когда приходилось с корнем вымарывать целые главы и разделы книг, целиком легла на мои плечи. Сделав знак графу присесть на гостевой стул, я протянул ему бумаги. — Ознакомьтесь. Надеюсь из этого, — я показал на документы, — вы получите основные сведения о том, чем и какими методами вам придется заниматься. Игнатьев кивнул, принял бумаги и погрузился в чтение. Читал он медленно, вдумчиво, и я немного заскучал. «Такими темпами он еще месяц только с документами знакомиться будет, — подумалось мне. — Надо бы ему в Зимнем помещение выделить, выпускать его с этими бумагами из здания нельзя, еще увидит кто…» Меня прервал приглушенный стук в дверь. Один из лакеев доложил, что в Мраморном зале меня ожидает прибывший по моему приказу глава Московско-Троицкой железной дороги Чижов Федор Васильевич. Радостный, что можно с пользой потратить время, а после продолжить разговор с Игнатьевым, я оставил Николая Павловича знакомиться с бумагами. Федор Васильевич произвел на меня приятное впечатление. Во-первых, он, как я и просил его в письме, явился на встречу не один, а со своими основными компаньонами по Троицкой железной дороге. Такими, как братья Шиповы, инженер и генерал-майор Дельвиг, Иван Федорович Мамонтов. То есть с людьми, представляющими собой самую передовую часть русского предпринимательства. Ту часть, на которую я и собирался опираться в дальнейшем. Особого внимания, кроме самого Чижова,заслуживал один из богатейших купцов России и основатель знаменитой на всю империю династии Иван Федорович Мамонтов. Старообрядец по вероисповеданию, он значился среди учредителей общества по строительству железной дороги всего лишь как мещанин Калужской губернии. И это несмотря на то, что Иван Федорович был главным вкладчиком акционерного общества. Необходимость срочно менять законы, ограничивающие деятельность старообрядцев, просто бросалась в глаза. По сути, такие же русские люди, как и все остальные, вот только отказались пару веков назад принять церковные реформы Никона, и закрутилось. Преследования, гонения, высылки в Сибирь, неподъемное налоговое бремя и прочие притеснения. Стоит ли удивляться, что Мамонтов предпочитал держаться в тени. Почему вся эта компания оказалась у меня в гостях? Ответ на этот вопрос был прост. Железные дороги, железные дороги и еще раз железные дороги. Империя остро нуждалась в них. Настолько остро, что сразу после поражения в Крымской кампании, несмотря на пустую казну и огромные долги, было принято решение о создании сети железных дорог — торговых артерий страны. По сути, их отсутствие и, как следствие, перебои со снабжением, стали одной из основных причин нашего поражения в последней войне. А их необходимость для торговли и дальнейшего развития промышленности… Их строительство было признано мной одним из самых приоритетных направлений. По признанию современников (пусть и несколькими годами позже от наших дней), Ярославская железная дорога считалась образцовой по устройству и бережливости расходов, а главное — по прибыльности. Эти, только недавно построенные, первые семьдесят верст дороги до Сергиева Посада уже через три года стали приносить около десяти процентов дохода от вложенных в дорогу средств. Так кого, как не Чижова с компаньонами, мне приглашать? Конечно, такая высокая прибыльность была не случайна. Дорога пролегала по одному из самых оживленных в Российской империи маршрутов. Чижов, чтобы доказать своим компаньонам и правительству, от которого зависело получение разрешения на строительство, выгодность своего проекта, предпринял следующее мероприятие — снарядил шесть групп молодых людей, по три человека, для круглосуточного подсчета всех прохожих и проезжающих по Троицкому шоссе в Троице-Сергиеву лавру и обратно. Результаты подсчетов впечатляли. Грузооборот составил более четырех миллионов пудов. А более ста пятидесяти тысяч пассажиров и не менее полумиллиона паломников оказались способны переубедить любых скептиков. Таким образом, имея данные о потенциальном количестве будущих пассажиров и объемах грузоперевозок, Чижов уже с цифрами в руках возражал своим оппонентам, видевшим в сооружении Московско-Троицкой железной дороги лишь «нерасчетливое предприятие». Наконец в 1858 году им было получено Высочайшее соизволение на производство изыскательных работ. Акционерное общество Московско-Троицкой железной дороги не испрашивало никаких гарантий, чем выгодно отличалось от остальных, требовавших не менее пятипроцентной гарантии прибыли от государства. Также любопытны средства, которыми Федор Васильевич боролся с коррупцией и перерасходом средств. На организационном собрании пайщиков Московско-Троицкой железной дороги, по инициативе Чижова, было принято решение поставить за правило, чтобы в газете «Акционер» не менее шести раз в год правление общества печатало отчеты о своих действиях и о состоянии кассы. Тем самым впервые в практике железнодорожных акционерных обществ в России все распоряжения правления, весь ход строительных и эксплуатационных работ, баланс кассы, в том числе и ежемесячные расходы на содержание административно-управленческого аппарата, делались достоянием гласности и печати. «Мы того мнения, — говорилось в одной из передовых статей газеты „Акционер“, — что чем более гласности, тем чище пойдут дела и тем скорее прояснится страшно туманный в настоящее время горизонт наших акционерных предприятий». Пример общества Московско-Троицкой дороги побудил пайщиков других частных железнодорожных обществ в России обязать свои правления поступать аналогично. С удовлетворением отмечая сей отрадный факт, газета «Акционер» сообщала: «Везде акционеры начинают мало-помалу входить в свои права и понимать, что не на то только они акционеры, чтобы слепо одобрять все, что ни поднесут или ни предложат директора правления…» Ранее Чижов неоднократно выступал с обличительными заявлениями в адрес «Главного общества российских железных дорог» в различных газетах. Писал, что дороги строятся скверно, а десятки миллионов рублей тратятся впустую. Однако его деятельная натура не удовлетворилась одними лишь обвинениями. Для того чтобы доказать обществу свою правоту и прибыльность «правильно» построенных дорог, им было основано акционерное общество, и в конце концов построена дорога. Образцовая дорога. И вот, наконец, в 1860 году началось строительство участка дороги от Сергиева Посада. А уже 18 августа 1862 года состоялось торжественное открытие движения от Москвы до Сергиева. Я знал, что затраты быстро окупятся, и уже в 1865 году чистая прибыль составит около полумиллиона рублей. Таким образом, я встречался с наиболее успешными железнодорожными дельцами в России. Приняв пожелания здравствовать и раскланявшись с присутствующими, я начал встречу. — Прошу вас, господа, садитесь. В ногах правды нет, — понаблюдав, как осторожно присаживаются на стулья акционеры, я добавил: — устраивайтесь поудобнее, разговор нам предстоит длинный, но, надеюсь, интересный. Для начала я хочу поздравить вас, Федор Васильевич, с успешным опытом железнодорожного строительства силами только русских инженеров и рабочих. Ваш успех очень впечатлил меня. Моя похвала очень польстила Федору Васильевичу, хотя он и постарался не подать виду, закашлявшись, спрятав довольную улыбку в кулак. — Ваш успех впечатлил меня настолько, что теперь, когда я удостоверился в выгодности данного вложения средств, у меня не осталось ни малейших сомнений, как лучше распорядиться некоторой частью своих личных средств. Акционеры переглянулись. — О нет, я вовсе не собираюсь отбирать у вас ваше творение, — заметив их волнение, поспешил развеять их страхи я. — В мои намерения всего лишь входило стать одним из акционеров, вложив в ВАШУ железную дорогу часть своих личных средств. — Ваше величество, о какой сумме идет речь? — растерянно переглянувшись с компаньонами, спросил Федор Васильевич. Я немного помолчал. И прожженные дельцы, и наивные обыватели всегда полагали, что русский монарх был одним из самых богатейших людей планеты. Даже в мое время, через более чем сотню лет после трагической гибели царской семьи, время от времени приходится читать в газетах, что «Английский государственный банк хранит громадное состояние династии Романовых». Увы, реальность была не так радужна. Мой совокупный личный капитал едва достигал 140 миллионов рублей. Куда скромнее, чем у Блейхредера или Ротшильдов. Да и среди европейских монархов многие были куда богаче русского царя. Мое состояние складывалось главным образом из моих личных средств, как цесаревича, что составляло около 18 миллионов рублей, и наследства, полученного мною после смерти батюшки, — это было около 80 миллионов, хранившихся за границей в английских банках. Кроме этого, от отца мне достались деньги, отложенные на «черный день» — чуть более 30 миллионов рублей, лежащие на анонимных счетах в нескольких европейских банках. Около двух миллионов доходу ежегодно давали принадлежащие мне земли и недвижимость. Так же мне полагались ежегодные ассигнования из средств Государственного Казначейства на содержание императорской семьи. Сумма эта достигала десяти-одиннадцати миллионов рублей, но я не был вполне свободен в ее использовании. Был еще и «мертвый капитал». Под ним я подразумеваю стоимость принадлежащих императорской семье недвижимости, драгоценностей, сотен тысяч десятин пахотной земли, виноградников, промыслов и рудников, лесов и пр. Однако чтобы превратить все это в деньги, требовалось время, коего у меня пока не было. Так что пока что я мог рассчитывать только на личные сбережения. — Можете смело рассчитывать на двадцать-тридцать миллионов в течение ближайших лет, — после минутного молчания заверил я присутствующих. По залу пронесся вздох удивления. Сумма была более чем значительная. — Но, ваше величество, вся будущая Ярославская железная дорога вместе с уже построенной частью от Москвы до Сергиева Посада стоит менее 20 миллионов, — последовало аккуратное уточнение от сидящего рядом с Чижовым Дельвига. — Мне это известно. Однако есть еще ряд не менее доходных дорог, строительство которых я хотел бы с вами обсудить. Но, прежде всего, мне хотелось бы предоставить вам некоторые карты для упрощения изыскательских работ, — я протянул несколько экземпляров карт со скопированной Ярославской железной дорогой. Такой, какой она и должна была бы стать через шесть лет. Железнодорожные дельцы, заполучив по экземпляру карты и позабыв про монарха, тут же в них уткнулись и принялись шепотом обсуждать. Судя по всему, впечатление на них проект произвел большое. Братья Шиповы, вдвоем уткнувшись в один экземпляр, о чем-то яростно, но тихо дискутировали. Дельвиг и Чижов сидели, задумавшись, видимо, каждый о своем, а основатель династии Мамонтовых, глядя на чертеж дороги, улыбаясь, поглаживал короткую окладистую бороду и тихонько шептал: «Добро, добро!» — Вам что-то непонятно, Федор Васильевич? — обратился я к явно заволновавшемуся Чижову. — Напротив, все понятно. Превосходнейшая карта! Вот только насколько нам необходимо придерживаться ваших… э-э-э… — Пожеланий. Всего лишь пожеланий, Федор Васильевич, — пришел я ему на помощь. — Если будет признано целесообразным проложить дорогу по другому маршруту, не буду иметь ничего против. — Не затруднит ли, ваше величество, уточнить, о каких еще дорогах пойдет речь, — прервал начавшее затягиваться молчание генерал Дельвиг. — Разумеется, не затруднит. Кроме Ярославской, у меня есть еще планы постройки пока только одной, Грязе-Царицынской, железной дороги, общей протяженностью в семьсот верст. — Это же десятки мильонов целковых, — нахмурившись, сказал Мамонтов. — Нам и пять-то мильонов с трудом удалось собрать. Не потянуть нам, государь! — развел он руками. — Ну, скажем, не более пятидесяти миллионов, по предварительным подсчетам, — успокоил я Ивана Федоровича. — А вот насчет новых акционеров можете не беспокоиться. Думаю, успех вашего дела и мой пример в скором времени привлекут внимание многочисленных вкладчиков. Тем более я уверен, что дорога скоро будет давать не менее десяти процентов прибыли. — Ваше императорское величество, когда ж доходу Троицкая дорога давать будет десятую долю в год, ежели она сейчас с трудом дотягивает до двадцатой? — все еще выражал свое недоверие купец-миллионщик. К гадалке не ходи, было ясно — пока не увидит денег, не успокоится. — Менее чем через два года, дорогой Иван Федорович. Если вы увидите прибыль менее десятой части, я готов лично выкупить вашу долю, — сделал я широкий жест. Несмотря на внешне щедрое, даже расточительное, обещание, на деле я практически ничем не рисковал — Ярославская дорога действительно могла дать десять и более процентов прибыли, это я знал доподлинно. Яркая демонстрация уверенности сделала свое дело. Мое предложение успокоило купца, да и остальные, как показалось, прониклись моей убежденностью в скором успехе Ярославской железной дороги. — Ваше величество, я думаю, что выражу мнение всех компаньонов, — обведя глазами присутствующих, подытожил Чижов. — Наше общество с радостью принимает ваше чрезвычайно щедрое предложение. Мы благодарны вашему величеству за доверие и обязуемся приложить все силы для развития предложенных проектов. Может быть, ваше величество имеет еще какие-нибудь пожелания? Я ненадолго задумался. Вспомнился мой, точнее Николая, опыт железнодорожных путешествий. — Озаботьтесь только двумя вещами, — подумав, сказал я. — Во-первых, купите нормальные вагоны, а то в ваших носы уже осенью обмораживать начинают. Кстати, я бы хотел, чтобы в дальнейшем паровозы и вагоны тоже производились и закупались в России. Рекомендую разместить заказы на Александровском заводе. А во-вторых, настоятельно рекомендую обратить внимание на американскую систему движения. Движение поезда никоим образом не должно быть связано с перерывами ЕДИНСТВЕННОГО машиниста на прием пищи и сон. «Единственного» я выделил голосом не случайно. Недавно, совершенно случайно, можно сказать вообще непонятно каким боком, мне на глаза попался факт, что в XIX веке существовали две теории эксплуатации поездов — американская и европейская. По первой, на один паровоз приходилось несколько машинистов, разумеется, постоянно сменяющих друг друга, по второй, как вы понимаете, на один паровоз приходился строго один машинист. То есть в Европе, пока машинист спал или ел, паровоз стоял! В то время как в Америке сменяющиеся машинисты обеспечивали круглосуточную работу паровоза. Зная русскую увлеченность Европой, угадайте, какая система была принята в Российской империи? — Мне тоже это казалось не совсем рациональным, ваше величество, — подал голос один из молчавших до сих пор братьев Шиповых. — Возможен преждевременный выход котлов из строя из-за постоянной эксплуатации, — тут же возразил другой брат. Братья-инженеры яростно воззрились друг на друга. Явно это был не первый их разговор на эту тему. — И все же я настоятельно рекомендую обратить ваше внимание на американскую систему, — подвел я голосом черту под начинающимся спором. — Это все, конечно, хорошо, — кашлянув, чтобы привлечь мое внимание, начал Дельвиг, — однако не будет ли излишне дерзко с моей стороны спросить ваше царское величество, в какие сроки вы планируете предоставить обществу финансы для дальнейшего строительства? — Чтобы не быть голословным, сразу после окончания разговора я предоставлю вам вексель на два миллиона, а затем еще десять в течение следующего года. Вас это устроит? — Более чем, ваше величество, — кивнул Дельвиг. Крикнув адъютанта, я попросил его пригласить к нам Владимира Федоровича Адлерберга, дабы уточнить момент передачи денег. Ответив еще на целый ряд уточняющих вопросов и переговорив с подошедшим министром о выдаче расписки на получение двух миллионов, я тепло распрощался с акционерами, в ряды которых только что влился. После беседы с железнодорожниками я, окрыленный добрыми ожиданиями, поспешил к сиротливо оставленному в своем кабинете Игнатьеву. С момента нашего расставания прошло более двух часов, и я рассчитывал, что граф успел хотя бы предварительно ознакомиться с документами. Войдя в кабинет, я застал Николая Павловича сидящим на стуле и с пустым взглядом смотрящего в окно. Ворох документов, разобранный наполовину, был разложен перед ним на столе. Воротник мундира был расстегнут, и весь вид графа сигнализировал о внутренней рассеянности. Мне показалось, что он даже не заметил моего появления. Лишь когда за моей спиной хлопнула дверь, Игнатьев обернулся и резко, чуть не свалив стул, встал. «Ну все, — подумал я, — футур-шок. Переоценил я графа, не выдержал он». Однако, взглянув на лицо Николая Павловича, расслабился. Взгляд его горел огнем и каким-то азартом. — Ваше величество, это поразительно! Я бы никогда и не подумал, что возможны столь легкие и эффективные способы влияния на людские умы, — от переизбытка эмоций он так сильно жестикулировал, что я невольно отступил чуть назад, ошарашенный таким напором. — Признаться, когда я только начал чтение, — продолжал Игнатьев, — все предложенное, не сочтите за дерзость, показалось мне блажью, выдумкой. Однако по мере прочтения я все чаще и чаще ловил себя на мысли, что методы, предлагаемые вами, куда более эффективны, чем применяемые нашими министерствами и ведомствами. Вот подойдите сюда! Игнатьев, подхватив меня за локоть, чуть ли не силой подволок к столу. Выхватив из разрозненной кучи один из листков, он зачитал его вслух: — «Газеты фактически контролируют всю нашу культуру, пропуская ее через свои фильтры, выделяют отдельные элементы из общей массы культурных явлений и придают им особый вес, повышают ценность одной идеи, обесценивают другую, поляризуют таким образом все общественное мнение. То, что не попало в газеты, в наше время почти не оказывает влияния на развитие общества. Часто говорят, что пресса не использует прямой лжи — это и дорого, и опасно. Искажение истины достигается скорее через множество мелких оговорок, происходящих всегда в одном и том же направлении, чем решительных, бросающихся в глаза действий. Условие эффективной манипуляции — контроль над получаемыми человеком сведениями. Хорошо построенная система пропаганды при изобилии изданий и газет, разнообразии „позиций“ и стилей создает и использует одни и те же стереотипы и внушает один и тот же набор желаний. Различие взглядов конструируется — разрешается быть и буржуазным консерватором, и либералом, но при условии, что структура мышления у них одинакова и целей они желают одних и тех же. Изъятия фактов из газеты и наводнение их стереотипами — есть наиболее эффективный способ создания в обществе какого-либо образа. Например, в европейских газетах практически отсутствует серьезная информация о Российской империи. А печатаемые сообщения имеют лишь экзотический (Масленица, пляски с медведями), либо отвратительный (варварство, грубость, жестокость), либо утверждающе-отсталый (отсутствие цивилизации, комфортных условий жизни, технических новшеств) смысл».[125] Закончив чтение, Николай Павлович оторвался от листа и, глядя мне прямо в глаза, горячо проговорил: — Я готов подписаться под каждым словом из сказанного. Не раз бывая на Западе, я всегда удивлялся тому, как европейская пресса освещает нашу страну. Но я и подумать не мог, — тут он патетически поднял только что прочитанный листок и потряс им в воздухе, — что это может быть спланированная и осмысленная кампания. Ваше величество, — сказал он более спокойно, поправляя воротник, — я думаю, что осознал, какую именно работу вы мне собираетесь поручить. Однако, — тут он замялся, — я не совсем представляю, с чего именно мне надо начинать. — Ну, — я несколько задумался, — для начала не плохо бы создать побольше частных обществ, товариществ на вере и общественных ассоциаций. Зарегистрировать по всей Европе сотню-две организаций типа «Орлеанское общество любителей флористики» или «Союз мелких землевладельцев Южной Саксонии». Игнатьев посмотрел на меня как на сумасшедшего. Явно подбирая слова, чтобы они не показались мне оскорбительными, он спросил: — Простите, ваше величество, но я не совсем понимаю, каким образом такие сообщества могут быть нам полезны? В интонациях этой фразы так и скользил намек на то, что мое предложение, скажем так, «не совсем верно». Однако подобное отношение не только не оскорбляло меня, а даже льстило. Приятно иногда почувствовать себя в образе гуру. — О, очень просто, Николай Павлович! — широко улыбнулся я. — Скажите, будет ли нам полезно иметь влияние на такие авторитетные западные газеты, как La Figaro, Times, Herald или Neue Preussische Zeitung? — Разумеется, — подтвердил Игнатьев, выжидательно смотря на меня. — Газеты имеют два рычага давления, — издалека начал я, давая время Игнатьеву «втянуться» в мою мысль, — подписчиков и спонсоров. Войдя в число спонсоров, любое лицо или организация может так или иначе влиять на позицию газеты. Войти напрямую в число спонсоров нам затруднительно. Никто не захочет, чтобы русский царь покупал французскую или британскую газету, не правда ли? — Безусловно, ваше величество, — подтвердил Игнатьев кивком головы. — Не думаю, что такое будет возможно. — А если в роли вкладчика выступит местное общество? — подтолкнул я его к идее. Николай Павлович на секунду задумался, подняв взгляд к потолку. — Да, думаю, такой вариант куда более возможен, — задумчиво протянул он после недолгого молчания. — Так же, многочисленные возмущенные реляции от подписчиков всегда будут учитываемы любым изданием, вы согласны? — усмехнулся я. Игнатьев кивнул, и, как мне показалось, в его глазах промелькнул огонек понимания… — Так вот, — продолжил я, — предположим, что в один прекрасный день такая влиятельная газета, как английская Times, получает извещение о том, что некое сообщество «садоводов южного Кента» желает оформить подписку на всех своих членов, коих насчитывается, скажем… десять тысяч, для ровного счета. — И таким образом приобретает рычаг давления на Times, — задумчиво продолжил Игнатьев. — Нет, Николай Павлович, еще нет, — остудил я излишне забегающего вперед Игнатьева. — Рычаг она приобретет лет через пять, из года в год выписывая газету, увеличивая число подписчиков и время от времени посылая в редакцию письма с просьбами больше места уделять филателии и южному Кенту. Но вот потом, если после очередной статьи в редакцию Times придет разгневанное письмо от их давних подписчиков… — То она будет вынуждена обратить на него внимание, — продолжил за мной, кивая, Игнатьев. — Именно, — подтвердил я. — Особенно если подобное письмо будет не единично, а прислано от множества мелких подписчиков. Потому что один подписчик, пусть даже крупный, — это не показатель, и множество подписчиков, пусть даже мелких, куда скорее обратят на себя внимание газеты. Игнатьев усиленно закивал: — Я понял вашу идею, ваше величество. Однако, — тут он остановился и задумался, — как мы сможем создать фиктивные общества численностью в 10 тысяч членов? Я усмехнулся: — Граф, а кто вам сказал, что они будут фиктивными? — Но набрать 10 тысяч человек… — в замешательства не закончил фразу Игнатьев. Ответом ему был мой немного картинный, полный сожаления вздох: — Николай Павлович, вы удивитесь, насколько меркантильны люди в Европе. Если среднего английского, французского или немецкого буржуа поманить возможностью получать бесплатную газету, а вдобавок раз в месяц новые однопенсовые марки и грошовый пакетик с семенами для цветов — он без колебаний запишется в любое общество. — Возможно, этот рецепт пригоден и для внутреннего применения? — Увы, лишь отчасти, — покачал головой я, — русский человек по природе своей подозрительно относится к новшествам или во всем ищет подвох, нередко отказываясь даже от верного дохода исходя лишь из мнимых подозрений. — Это свойственно ему в той же мере, как и бросаться в омут с головой ради легкого богатства, — заметил граф. Я задумался, Николай Павлович был не так уж и не прав, я во многом переносил на нынешнее население образ «русского» из моего будущего. У русского человека всегда была мечта о легком богатстве, о «халяве». Подтверждения этому можно найти в множестве народных притчей и сказок. А наглядные примеры — в лице посетителей столь любимых народом казино и игровых салонов. Да и классики литературы не обошли эту сторону жизни стороной — достаточно вспомнить Федора Михайловича Достоевского и его «Игрока». При всем при этом русский человек за многие века жизни при режиме абсолютной власти государственной машины выработал природный иммунитет к любым ее посылам. В любом начинании власти он видел подвох, в любом призыве к изменению — желание нагнуть и ограбить. Буйный конец XX — начало XXI века избавило нас от иллюзий и по отношению к демократии и к «рыночным отношениям». Чубайс, «МММ», многочисленные сектанты приучили нас отказываться от любого, даже самого соблазнительного, «бесплатного сыра». Таким образом инстинктивное ожидание от перемен лиха и поиск в любых, даже самых безобидных предложениях скрытого смысла стало нашей второй натурой. Но сейчас за окном не XXI век, а XIX. В народе нет такого мощного иммунитета к «промыванию мозгов». Возможно, граф верно советовал использовать предназначенные для европейского буржуа меры и «для внутреннего потребления»… — Я подумаю, граф, — сказал я ожидавшему ответа Игнатьеву. — Но все же вам в первую очередь надлежит сосредоточиться на Европе. Дождавшись означающего согласие кивка головы, я продолжил: — Ситуацию с печатными изданиями мы с вами частично разобрали. Теперь поговорим о финансовом контроле над западным капиталом. Нашей целью будет добиться контроля над крупнейшими европейскими концернами, не имея в них прямого участия. Предыдущая тема, видимо, сильно повлияла на Николая Павловича. Он даже не удивился поставленной задаче. Видимо, наш разговор в его голове совершенно утратил свое реальное воплощение и перешел в разряд «штабных задач», которые он привык решать в Генеральном штабе. Это было не слишком хорошо, но, к сожалению, другого выбора не было, думаю, иначе ухватить все нововведения и не получить «культурный шок» у графа не было. Продолжая разговор, я обсудил с Игнатьевым мошеннические схемы вхождения одной компании в правление другой через контрольный пакет акций. Схема эта на самом деле проста и обычно называется «матрешкой». Вы создаете фирму, которая имеет уставной капитал, скажем, 10 тысяч фунтов стерлингов, и покупаете контрольный пакет акций другой компании (т. е. 50 % + 1), у которой капитал уже 20 тысяч. Таким образом вложив 10 тысяч, мы можем управлять 20 тысячами. Эта вторая компания, в свою очередь, покупает контрольный пакет третьей, третья — четвертой и т. д. Таким образом, через контрольный пакет акций наша первая фирма может стать контролером огромных средств при минимуме вложения. Однако, как правило, эта схема чисто легальным путем не осуществима — только через мошенничество, давление на акционеров и подкуп, но для наших целей она подходила идеально. Часто проще купить человека, чем купить компанию. Обсуждая тонкости предполагаемого дела, мы засиделись глубоко за полночь. В лице Игнатьева я приобрел способного ученика и, надеюсь, верного сторонника. Старт моей кампании за подчинение себе прессы в России и за рубежом был дан.Интерлюдия вторая
Николай Семенович Лесков медленно пригубливал красное вино из высокого стакана, задумчиво осматривая зал. Много людей, еще больше людей известных. Яркий свет, прозрачный хрусталь, невесомый фарфор и бесконечные разговоры ни о чем. Для чего все это? Чтобы покрасоваться друг перед другом, как павлины на току? Бессмысленно. Признаться, писатель не до конца понимал, для чего он был приглашен на этот вечер. Еще пару недель назад он и не помышлял о возвращении в столицу. Вынужденная длительная командировка, в которую он был редакцией газеты «Северная пчела» отправлен после своей последней статьи о революционерах-поджигателях, дала ему время отдохнуть от бешеного ритма столицы и заняться литературным хобби — рассказами о сельской жизни и крестьянском быте. Однако срочное письмо от редактора буквально приказывало ему бросать все дела и немедля мчаться в Петербург. Когда же, встревоженный столь явной спешкой и терзаемый недобрыми мыслями о благополучии близких, родных и своего издания, Николай Семенович прибыл в Северную Пальмиру, выяснилось, что вся эта суматоха вызвана одним-единственным письмом-приглашением на литературный банкет графа Блудова. Банкет этот должен был стать во всех отношениях особенным. Во-первых, состав присутствующих был значительно расширен, пригласительные письма, с вензелем графа Блудова, были отосланы даже давним недругам Дмитрия Николаевича. Конечно, не все приняли его, а многие из именитых писателей и вовсе не могли быть приглашены, потому как постоянно проживали за границей. Но все же состав пришедших впечатлял: К. П. Победоносцев, М. Н. Катков, Н. А. Некрасов, А. Н. Островский, М. Е. Салтыков (Щедрин), Я. П. Полонский, А. В. Дружинин и многие, многие другие. Специально для гостей были освобождены дополнительно две гостиные. Сначала Лесков недоумевал, из-за чего возникла такая срочность, граф был, конечно, чрезвычайно влиятельной фигурой в обществе, да и в литературных кругах был весьма известен. В его доме, на Невском проспекте, 82, еженедельно собирались маститые литераторы и молодые публицисты, дабы поговорить о новостях, обсудить творчество коллег и просто насладиться беседой. Лесков и сам не раз бывал на этих салонных вечерах. Но это никак не объясняло той спешки, с которой он был вызван в столицу. Однако все стало ясно при одном лишь взгляде на оборотную сторону именного приглашения, предназначенного лично ему. На ней были всего две строчки, но своим значением они придавали сей бумаге вес надгробного камня для всякого, кто откажется его принять. Верхняя, пролегшая размашистым, но твердым почерком через весь лист, гласила: «Пренепременнейше желал бы видеть Николая Семеновича Лескова на сем приеме. Н. II». Чуть ниже ее расположилась вторая фраза, сделанная почерком жестким, мелким, но аккуратным в каждой буквы: «Усову. 27.11.63 г. Игнатьев». Именно этими двумя небрежными фразами и объяснялись суетливость и волнительность Павла Семеновича,[126] которые по прочтению приглашения вполне передались и Лескову. С одной стороны, все было ясно: начальство, хоть и тайное, приказывает.[127] Наше дело маленькое — брать под козырек. С другой… почему именно он, Лесков, и зачем вообще понадобился этот прием? Ночь, проведенная в раздумьях, тоже ни к чему не привела. В итоге Николай Семенович решил, что, если судьба подкидывает ему такие загадки, лучше всего положиться на ее благочестие и смело идти вперед. — Кхе-кхе, — вежливое покашливание вывело писателя из задумчивости. — С кем имею че… — начал было Лесков, поворачиваясь, но так и застыл на полуслове. Перед ним в компании ординарца, в форме гусара лейб-гвардии полка стоял император. — Ваше императорское величество… — Добрый вечер, Николай Семенович, — искренне, как-то по-детски улыбнулся собеседник, и Лесков внезапно понял, насколько юн государь. — Рад, очень рад видеть вас. — Я не мог не откликнуться на столь адресное приглашение, ваше величество, — почтительно склонил голову Лесков. — О, я просто хотел поблагодарить вас за прекрасную статью о пожарах, — отмахнулся государь, — конечно, многие сочли ее чересчур резкой… — здесь император сделал заговорщическую паузу и, чуть приблизив лицо к Лескову, тихо сказал: — но лично я считаю, что вы были даже излишне скромны. Иногда и резкость необходима. Статья, о которой говорилось, действительно имела оглушительный резонанс. В 1862 году Лесков написал в «Северной пчеле» передовицу, связывающую серию тогдашних петербургских пожаров со слухами о революционерах-поджигателях. Газета потребовала от Кабинета министров немедленного опровержения или доказательства этих слухов. В ответ на Лескова посыпались обвинения в клевете, а сочувствующие революционному движению публицисты и вовсе устроили кампанию травли автора. — Благодарю, ваше величество, за столь лестную оценку, — медленно ответил Николай Семенович, думая про себя, что бы ответить. Слишком уж велик шанс был ошибиться и высказать не то, что хотел бы услышать собеседник. А учитывая, что в разговоре с ним император был явно заинтересован, как следовало из приглашения, допустить ошибку могло дорогого стоить. Государь в последнее время стал основной темой сплетен и пересудов в столице, со многими из которых Лескова уже познакомили коллеги по редакции. Одни говорили: новый император — вылитый Павел I, безвозрастное дитя, не наигравшееся в игрушки и путающее реальную жизнь с детскими забавами. Другие возражали, что куда больше Николай похож на Александра I. Такой же блистательный, полный природного артистизма, часто идущего во вред, чем во благо. Третьи, признавая юношескую непостоянность государя, считали, что своей увлеченностью всем новым, в сочетании с пылом и горячностью, Николай Александрович идет по стопам своего великого предка — Петра Алексеевича. В этом калейдоскопе мнений трудно было вычленить истину. — Но, право, не все приняли такую точку зрения, — после продолжительного молчания закончил Лесков свою мысль. — О да, либералы и нигилисты! — мрачно улыбнулся Николай Александрович. — Бог им судья, но по мне, они даже Бога готовы критиковать за неверотерпимость. — А ваш новый роман, кажется, вы собираетесь назвать его «Некуда»? — внезапно сменил тему государь, заставив сердце Николая Семеновича бешено заколотиться. «Откуда он знает? — мелькнула и сразу же исчезла паническая мысль. — Рукопись видели только близкие!» — Не трудитесь гадать, откуда мне о нем известно, — словно угадав его мысли, продолжал император с легкой улыбкой, — пусть это останется моей маленькой тайной. Однако вы представляете себе реакцию ваших, — здесь последовало изящное движение руки в сторону заполненного зала, — недоброжелателей? Они распнут вас, дорогой Николай Семенович, — неожиданно жестко сказал Николай II, обратив холодный и вместе с тем обжигающий, словно лед, взгляд прямо на Лескова, — распнут и обольют самой мерзкой грязью, на которую способны изойти в своей низости. Писатель судорожно сглотнул, в фигуре императора ему почудилось что-то мистическое, пророческое. Словно библейский Ангел и Мефистофель Гете слились в этом молодом, младше его на десять лет, человеке. И Николай Семенович внезапно понял, что именно так все и будет. Что его выстраданный, выписанный и вышлифованный роман, в котором каждое слово он прочувствовал и выверил, растопчут и оболгут, а к нему прилепят грязное клеймо раскольника, пошедшего против общества. Что ему весь остаток жизни придется удовлетворяться рассказами о сельской жизни вместо острой политической прозы, которую он считал своим призванием. — Ваше величество… — начал было Лесков, но был остановлен собеседником. — Я еще не закончил, Николай Семенович, — недовольно посмотрел на него император. — Позвольте задать вам вопрос: зачем вы написали свое произведение? Чего вы хотели добиться, написав его? Писатель замешкался, слова упорно крутились в уме, но никак не могли сорваться с губ. А государь терпеливо ждал, искоса поглядывая на занервничавшего собеседника. — Ваше величество, я сам прошел через увлечение социализмом, — наконец выдавил Лесков, — и книга во многом посвящена моему опыту. Пройдя по этому пути, я понял бесперспективность революции в России и опасность призывов к немедленной социальной справедливости. Именно это я хотел донести до читателей в своей книге. — Что ж, похвальное желание, — широко улыбнулся император. — Однако, как мне кажется, одной книгой, даже самой лучшей, эту проблему не решить. На этих словах улыбка его померкла, и выражение лица снова стало жестким. — Не стоит уподобляться безумцам, грезящим о том, чтобы в одиночку вершить судьбы и владеть умами людей. Это ни к чему ни приведет. Но вы, Николай Семенович, умеете талантливо и доступно донести свои мысли посредством пера. И поэтому я хотел бы оказать вам помощь и поддержку… если вы готовы ее принять, — закончил свою речь государь. На сей раз замешательство Лескова было более долгим. Неожиданные слова его величества поставили его в тупик. С одной стороны, помощь и поддержка — это всегда хорошо, с другой… что именно имеется в виду под этими словами? Словно вновь отвечая на его внутренний вопрос, император мимоходом заметил: — Под поддержкой и помощью я подразумеваю дать вам возможность направить свои силы на том направлении, которое вы только что описали. Просвещение общества в вопросе «социальной справедливости». — Вы говорите о государственных газетах? — спросил Лесков. Он не знал, как трактовать слова императора. Официальная правительственная пресса и статьи в ней — единственное, что пришло ему в голову. — Но я уже пробовал себя в этом и должен сказать… — О, нет, конечно нет, — засмеявшись, перебил его Николай. — Эти древние чудовища давно не выполняют свои функции и скорее наносят вред, чем пользу. Я говорю о куда более новом и перспективном проекте, можно сказать даже глобальном… — Глобальном? — переспросил Лесков, настороженно катая на языке незнакомое словцо. — Именно, Николай Семенович, — кивком подтвердил свои слова император, — с изобретением новых способов связи, в частности телеграфа, мир изменился. Любой в течение часа может узнать, что происходит в Лондоне или Париже. А если захочет, то и в Нью-Йорке, Калькутте или Эдо. Мир един, просто мы не осознаем этого. Информация опоясывает его, сжимает, делая близким то, что совсем недавно мы не видели даже за горизонтом. Все это открывает перед нами колоссальные возможности, о которых раньше нельзя было и мечтать. И грех будет ими не воспользоваться. Вы можете мне не поверить, но следующий, XX век не будет веком «пушек и стали», он станет веком «пера и слова». Вот почему мне нужны вы. — Я?! — ошарашенно спросил Лесков, причем неожиданно для самого себя шепотом. — Да, вы, талантливые литераторы, способные стать первопроходцами эпохи «Информации», — подтвердил император, внимательно наблюдая за реакцией растерянного писателя. — Но еще более мне нужны люди, сочетающие литературный талант, твердые политические убеждения и навыки организационной работы. Вы, Николай Семенович, именно тот человек, который мне нужен. Вы прекрасно себя зарекомендовали в «Северной пчеле», но пора двигаться дальше, вы согласны? — Да, но… — попытался вставить слово Лесков. — Именно поэтому я бы хотел предложить вам новую работу, нет, даже не так, — на этих словах император ненадолго задумался, видимо, подбирая нужное слово. — Новое ДЕЛО! Дело, которое жизненно необходимо для самого существования нашей страны. Дело по созданию «щита и меча», способных воевать в условиях новой эпохи, — снова улыбнулся император, но глаза его оставались серьезными. — Николай Семенович, я скажу вам прямо — вы мне очень нужны. Нужны не как писатель, не как литератор, а как инструмент, как ни обидно это прозвучит. Инструмент ведения политики, как внутренней, так и внешней. Я говорю об этом прямо, потому что, как мне кажется, вы заслуживаете прямоты. Сейчас вы растеряны, возможно не понимаете, что именно я вам предлагаю, но прошу вас, поверьте мне, это очень важно. И что именно вы — тот человек, который может с этой ношей справиться. — Ваше величество, я действительно не совсем осознаю суть вашего поручения, — ответил после недолгого молчания Лесков, — но видя вашу убежденность в его важности, я никак не могу вам отказать. — Ну и отлично, — кивнул государь, явно удовлетворенный таким ответом. — Завтра в 10 часов утра жду вас в Зимнем дворце. Мы с Николаем Павловичем Игнатьевым обстоятельно обрисуем то дело, которое хотели бы вам поручить. Лесков машинально кивнул. — В таком случае всего доброго, Николай Семенович, увидимся завтра, — резюмировал император. — На входе во дворец представьтесь, охрана проводит. До свидания, — сказал он и, напоследок еще раз пожав Лескову руку, удалился. — Да уж, — пробормотал писатель, глядя вслед удаляющемуся императору, который словно линкор рассекал толпы приглашенных, успевая на ходу обмениваться приветствиями и делать комплименты дамам. — Пожалуй, коллеги были правы, есть в нем что-то и от Александра, и от Павла, но больше всего от Петра! Дьявол, а не человек. Боже, во что же я все-таки ввязался?..* * *
Николай тем временем переместился в другой зал, внимательно и цепко разглядывая окружающую его толпу, выискивая в ней знакомые лица, словно зерна в навозной куче. Внезапно ему на глаза попалась невзрачная серая мужская фигура в потрепанном фраке, явно взятом напрокат, одиноко стоящая у окна. Несмотря на некоторое возрастное различие, личность приглашенного не вызывала у его величества никаких сомнений. Трудно не узнать человека, напротив портрета которого ты сидел почти восемь лет на уроках литературы. Изменив курс, Николай Александрович двинулся в направлении будущего классика русской литературы. Объект, уловив приближение императора, сделал попытку незаметно улизнуть в соседний зал, однако был остановлен громогласным возгласом: — Федор Михайлович, куда же вы? На этих словах Достоевский, а именно он привлек внимание его величества, застыл как вкопанный. Сама мысль о том, что император мало того, что обратил на него внимание, так еще и знает его по имени-отчеству, была невообразимой для погрязшего в долгах будущего великого писателя. В отчаянной надежде он огляделся по сторонам, надеясь увидеть там других Федоров Михайловичей, однако обнаружил лишь стремительно пустеющее пространство рядом с собой и стремительно приближающегося императора в сопровождении адъютанта. Тем временем Николай, подойдя, подхватил застывшего словно в столбняке писателя под локоть и проследовал с ним к ближайшему окну. — Федор Михайлович, — начал разговор Николай, — я недавно ознакомился с вашей повестью «Записки из Мертвого дома»[128] и впечатлен вашим литературным талантом. Признаюсь честно, сразу после прочтения мне захотелось встретиться со столь большим знатоком человеческих душ и выразить ему благодарность за время, проведенное в чтении. — Благодарю, ваше величество. Я польщен, — заплетающимся языком пробормотал писатель. Федор Михайлович еще никогда не становился объектом столь высокого внимания, и ему было откровенно не по себе. — В ответ на радость, доставленную мне вашими книгами, я хотел бы сделать ответный подарок. Осведомившись у Дмитрия Николаевича, я узнал о вашем скромном денежном положении и скорбном здоровье вашей супруги и брата.[129] — Да, ваше величество, — смущенно и одновременно испуганно ответил Достоевский, — моя жена действительно нездорова, доктора находят морской климат столицы вредным для нее. Я уже перевез ее во Владимир, надеюсь, что выздоровление вскоре последует. К величайшему горю, средства не позволяют мне оказать ей какой-либо медицинский уход. Но что касается других моих родственников, то все они, насколько мне известно, вполне здоровы. На этом он замялся, не зная, что говорить дальше. Федор Михайлович был в растерянности. С одной стороны, о болезни жены и денежных затруднениях зналимногие, но чтобы сам император интересовался делами каких-то литераторов и их семей… Нонсенс! — Странно, — несколько наигранно поднялись брови на высочайшем челе, — граф Блудов утверждал, что ваш брат Михаил Михайлович хвор болезнью почек. — Нет, нет, — замотал головой Достоевский, — Михаил совершенно здоров. Во всяком случае, был таковым, когда мы встречались в прошлом месяце, — неуверенно добавил он, чуть помолчав. — Ну что ж, — улыбнулся писателю Николай, — мне отрадно это слышать. Однако я бы на вашем месте все-таки сверился о здоровье брата. Граф говорил о его болезни весьма уверенно. И его информация касательно Марии Дмитриевны оказалась верна, ведь так? Состояние вашей жены вызывает опасения, — сказал император и вопросительно посмотрел на собеседника. — Увы да, ваше величество, — согласился Федор Михайлович. — Чахотка творит с людьми страшное… но я не теряю надежд на излечение. — Это похвально, — закивал государь, — но туберкулез — болезнь прескверная, я думаю, вашей супруге куда лучше будет отдохнуть в надлежащем врачебном учреждении… Николай Александрович сделал знак рукой, и стоящий рядом ординарец подал Достоевскому плотный конверт с сургучной печатью. — Здесь приглашение для вашей супруги посетить туберкулезный санаторий доктора Бремена в Силезии.[130] Лечение уже оплачено, не беспокойтесь. При взгляде на конверт Федор Михайлович застыл в нерешительности. Конечно, он по-прежнему любил жену и по-своему о ней заботился. Федору было мучительно больно видеть ее непрекращающиеся приступы глухого кашля, которые, казалось, ломали изнутри хрупкое тело Марии. Однако человек слаб… Писатель уже не мог заставить себя оставаться рядом с мучающейся женой. Он сбежал от нее, ему стыдно было в этом признаться, но сбежал, сбежал. Уехал в Европу, оставив жену на попечение близких. Пустился во все тяжкие, закрутил любовный роман с прелестной г-жой Сусловой, встреченной им в Париже, проигрался в рулетку… Но в голове так и крутилась мысль, которую не заглушали ни страстные вздохи любовницы, ни шорох фишек в казино, мысль о том, что он оставил жену в одиночестве, подталкивая ее к смерти… Голос совести… И он вернулся, вернулся, почти убедив себя, что на все божья воля, что смерть супруги предрешена, что надо успокоиться и принять ее скорую смерть, сколь бы тяжко это ни было. И тут… такой поворот судьбы. Конверт в руках государя одновременно и манил, и отвращал его от себя. Взять… или не взять? Отбросить уже принятую мысль о скорых похоронах жены, принять помощь и остаться с ней? Или отказаться, убедить себя, что уже все решено на Небесах, что нужно забыть и двигаться дальше, туда, куда его манят плотские соблазны? Да, слаб человек, слаб… Глубоко вздохнув, Достоевский решительно взял конверт из руки Николая II и прижал к груди. Перекрестившись и склонив голову, скрывая набежавшие в глаза слезы, Федор дрогнувшим голосом прошептал: — Благослови вас Бог, ваше величество. Благослови вас Бог за вашу доброту. — Вам нет нужды меня благодарить, Федор Михайлович, — пожал плечами император и, чуть помолчав, продолжил: — Могу я попросить вас об одном одолжении? — Да, да, конечно, ваше величество, — быстро закивал Достоевский. — Все, что в моих скромных силах. — Отлично, — улыбнулся Николай. — Вы не могли бы встретиться с Николаем Павловичем Игнатьевым завтра в одиннадцать утра в его кабинете в Зимнем? Он тоже большой ваш поклонник и имеет к вам деловой интерес. Связанный с солидным материальным поощрением. Вы согласны? — О да, конечно, ваше величество, — как китайский болванчик, снова закивал Федор Михайлович. Сказать, что писатель был в затруднительном положении, — значит ничего не сказать. По собственному выражению, в Европе он проигрался «весь, совершенно дотла». К слову сказать, роман «Игрок», который Федор Михайлович еще только задумал, будет практически полностью автобиографичен и основываться на его недавней (в августе-сентябре 1863 года) поездке в Баден-Баден. Так что слова о материальном поощрении упали в плодородную почте. — Вот и чудно, — сложил ладони Николай. — Значит, договорились? Завтра в одиннадцать, в Зимнем. На входе представьтесь, охрана оповещена, вас проводят. Всего доброго, Федор Михайлович. На этих словах император дал понять, что разговор окончен, и в сопровождении ординарца двинулся дальше. А Достоевский все смотрел и смотрел ему вслед, так и не в силах понять, чем он, скромный писатель, смог так заинтересовать высшее лицо в государстве. Его взгляд снова обратился к конверту. — Прости меня, Боже, за низость мою, слабость и мысли дурные! Спасибо тебе, Господи, что направил меня на путь истинный и не дал погрязнуть в соблазне… — тихонько, чтобы никто не услышал, проговорил Федор и начал читать про себя молитву: — Отче Наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко Твое есть Царство и Сила и Слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь…Глава 8 ПОЖАР
Дело шло к утру, и мозги, как им и положено после недели напряженной умственной работы, медленно вытекали из ушей. Я отхлебнул остывший кофе и чуть было не выплюнул его назад в чашку. «В вашем кофеине крови не обнаружено», — сдержав рвотные позывы, к месту вспомнил я немного перефразированную бородатую шутку. Нет, решительно надо завязывать с таким нездоровым образом жизни, думал я, сосредоточенно набивая трубку табаком. Спать также непременно надо в кровати — за ночь в кресле спина ужасно затекает. Я раскурил трубку и, наконец, в полной мере осознал простую как валенок мысль — мне нужен небольшой тайм-аут, отдых. Мой мозг банально перегружен свалившейся на него информацией и уже едва справляется с этим сплошным потоком данных, которыми я его пичкаю. А что может быть лучше свежего воздуха? «Ну, разве что посидеть в прокуренной комнате и попить водочки…» — своеобразно ответило на этот риторический вопрос мое юморное второе «я». Итак, решено. Завтра же еду на рыбалку. Пару дней на природе — самая радикальная и действенная смена обстановки. В общем, именно то, что мне нужно. Я посмотрел на часы над почти потухшим камином, без удивления отметив про себя, что уже четыре часа как завтра. Сосредоточенно затушив и вытряхнув трубку, я по инерции отхлебнул немного остывшего кофе, сдержал рвотные позывы и вышел из кабинета. Час был предрассветный, ранний. Выставленные у дверей гвардейцы спали сном младенцев, профессионально прислонившись к стенке. Я злорадно ухмыльнулся и тихонько, чтобы не разбудить доблестных гвардейцев, вернулся в свой кабинет. Клей, ворох оставшихся от писем бечевок, кофе, чернила, одурманенный отсутствием сна и обдолбанный кофеем мозг взрослого юноши. Что с этим всем можно сделать? О, слишком многое! Мысли просто разбегались. Жаль, часовых только двое, подумал я с сожаленьем. Выйдя из кабинета, тихо и спокойно разложил свои инструменты на столике в приемной. Еще раз покосился на часовых. Нет, такое разгильдяйство терпеть нельзя! Так, кроме шуток, любых заговорщиков проспать можно! Выбрав первую жертву, аккуратно придерживая рукой ножны часового, извлек из них парадную саблю. Обильно смазав ее клеем, я, подумав, вернулся в кабинет за свечой, печатью и сургучом. После чего бережно, стараясь не потревожить чуткий сон моих верных церберов, запечатал саблю императорской печатью. Проделав ту же операцию и со вторым караульным, я по-идиотски хихикнул. Ну, прямо как в летнем лагере, куда так любили спроваживать меня родители в той навсегда оставленной для меня жизни. Подойдя к камину, я поставил клей поближе к огню. Пусть немного нагреется. Не проснутся, когда я залью им его в сапоги. Взгляд скользнул по полу. Кочерга, угли, веревка, сапог. Закончив привязывание кочерги к ноге второго караульного, я снова призадумался. В этом деле главное не переборщить — еще с места не смогут сойти. Какой же тут интерес? Та-а-ак, связывание веревкой караульных между собой не интересно. А вот если стреножить первого и привязать его ко второму — это уже веселее. Непременно попробую. Закончив заливать клей в сапоги, я в очередной раз умилился безмятежными лицами спящих. После чего тихо вернулся к себе в кабинет, унося все инструменты с собой. Конечно, предварительно смазав дверную ручку чернилами, ну как же без этого. Усаживаясь в кресло и предвкушая скорое веселье, я чувствовал, конечно, что впал в самое что ни на есть детство, но ничего не мог с собой поделать. Только бы клей схватился, думал я в ту минуту. — Караул ко мне! — во весь голос крикнул я, выждав задуманные пять минут. — Караул! За дверью послышался громкий шум. Может, зря я остался в своем кабинете и пропустил такое чудесное пробуждение? — запоздало подумал я с сожалением. Но вот дверь в мой кабинет распахнулась, и тут же в нее упал один и вбежал другой часовой. — Ко мне! Быстрее же! Видимо, не слишком проснувшийся первый караульный сломя голову бросился ко мне, длинными прыжками преодолевая разделявшие нас метры. «Черт, похоже я переоценил крепость бечевы, — подумал я и тут же поправился: — хотя скорее просто недооценил тягловую силу этого молодого жеребца в погонах». Трюк с протаскиванием первого караульного по полу пошел псу под хвост. Тонкая веревка лопнула, а здоровый лось, страшный в своем служебном рвении, даже ухом не повел. Зато кочерга оправдала все мои ожидания. С оглушительным звоном упала она на мраморный пол и на приличной скорости врезалась в распластавшегося на полу соню. Не при детях будет сказано (хотя, как говаривал Задорнов, им это тоже очень интересно), но, судя по сдавленному мычанию, врезалась кочерга в весьма чувствительное интимное место. — Мне немедленно нужна ваша сабля и сапоги, — обратился я к подбежавшему с выпученными глазами здоровяку. — Ваша тоже, — добавил я, обращаясь к стонавшему на полу второму, — извольте ползти быстрее. Вскочив с пола, изумленно выпучивший глаза второй, все еще ничего не понимающий караульный снова упал и… не придумал ничего лучше, как действительно попытаться ползти по направлению ко мне. — Ну же, гвардеец! Император ждет, — требовательно сказал я, глядя прямо в глаза покрасневшему от натуги часовому, пытающемуся вытащить саблю из ножен. Я уже говорил, что это был невероятно здоровый лось? Так вот, ему все же удалось выдрать саблю из ножен. Долбаный, дрянной, долгосохнущий канцелярский клей девятнадцатого века! — Что такое, часовой? У вас сабля приржавела к ножнам? — Н-нет… — трясущимися губами проговорил тот, уставившись безумными глазами на пожелтевший верх клинка. — О господи! Да у вас же сабля была запечатана! Вы только посмотрите! Наверное, ваш командир опасался доверить вам столь грозное оружие, как парадная сабля, — добавил я с сарказмом. — Думаю, у него на это были веские причины. Немедленно уберите ее в ножны, пока вы никого ею не поранили, и вообще отойдите от меня на два шага! Глядя на меня ничего не понимающими, по собачьи преданными глазами, по-рачьи пятившийся крепыш сделал несколько шагов и закономерно споткнулся о ногу ползающего на четвереньках второго караульного. — Обувь, быстро! — напомнил я двум пытающимся встать телам на полу моего кабинета. Похоже, господа гвардейцы пребывали в полной прострации от происходящих один за другим конфузов. Пунцовые лица сонь, плавно переходящие в малиновый оттенок, выдавали их с головой. Вволю насладиться их неуклюжими попытками стащить с ног сапоги (ну хоть тут клей нормально взялся!) мне не дали. — Что случилось, ваше величество? — с ошарашенными глазами влетел в кабинет мой флигель-адъютант Рихтер. Нечесаный, в одних спальных штанах и рубахе, он тем не менее был вооружен двумя револьверами. Я невольно поежился. — Нападение! — закричал я. — Часовые ранены на всю голову. Врача сюда быстрее. Врача! Что после этого началось… Какой же я все-таки дебилоид. Поднявшаяся после моих слов суматоха не шла ни в какое сравнение с невинным масштабом моего розыгрыша. Не успел я договорить, как меня тут же окружила живая стена гвардейцев с карабинами и саблями наголо. Топот десятков ног, лязг оружия, крики и мельтешащие за окном факелы, количество которых росло просто в геометрической прогрессии. Вот в передающиеся за стенами моего кабинета крики «Врача!» как-то незаметно вплелось паническое «Император ранен» и истеричное «Пожар! Горим!». Не прошло и двух минут, как весь дворец был на ногах. Вбежавший врач обежал глазами кабинет и обратился к спрятавшим меня за свои широкие спины гвардейцам: — Где император?! — Не волнуйтесь, Андрей Владимирович, со мной все в порядке. Помощь нужна моим доблестным часовым, — вылезая из-за живой стены, ответил я. — Требуется срочная лоботомия с пересадкой мозга, справитесь? — о боже, что я несу, они же ни бельмеса не понимают. — Господа, прошу вас убрать оружие в ножны, еще пораните кого ненароком. Ничего страшного не произошло, — подняв руки в известном с незапамятных времен жесте мирных намерений, я начал успокаивать сверкающих глазами солдат. — Просто решил немного подшутить над уснувшими караульными. Чтобы успокоить дворец, потребовалось несравнимо больше времени, сил и нервов, чем на создание моей детской каверзы. Кстати, за время переполоха в нашем курятнике случилась пара переломов и целая куча вывихов и, как я потом узнал из первоисточников, окотилась кошка моей сестры Маши. Но, слава богу, в целом обошлось. Невосполнимых потерь не наблюдалось. Вывод: немедленно на природу — нужно срочно выбить дурь из головы. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Лишь только я поведал своим адъютантам о предстоящей рыбалке, как до того казавшиеся мне лишь глупой выдумкой крики о пожаре воплотились в жизнь. Горело, правда, почти на другом конце города, и не дворец, а портовые склады, но зато полыхали эти самые склады ой как не слабо. Зарево от пожара было видно наверняка за десятки верст, столбы желто-красного пламени вздымались вверх на десятки метров. Сидящее у меня в одном месте шило, несмотря на ярко и иногда нецензурно выражаемое недовольство родни, не угомонилось. Уже спустя десять минут я находился рядом с объятым пламенем складом, над крышей которого кружились яркие языки пламени. Красные, желтые, оранжевые, они сплетались в диковинном танце, рождая черный, густейший дым, тяжелым покрывалом укутывающий площадь. А площадь, разделившаяся на две совершенно противоположные половины, бурлила. С одной стороны, цепочка добровольцев, передающих из рук в руки громыхающие и хлюпающие ведра с водой. Пашущие как проклятые, не замечающие ничего вокруг, они старались если не потушить, то хотя бы не дать пожару разрастись и перекинуться на соседние постройки. Руководил процессом мотающийся по площади как наскипидаренный толстый, заросший по самые глаза бородой, мужик в овчине. Отрывисто выкрикивая приказы, он безостановочно крыл матом каких-то нерадивцев и тщетно звал на помощь какого-то Василия. С другой стороны, являя полную противоположность работающим в поте лица добровольцам, расположилась густая толпа зевак. Богатые и бедные, высокородные и сироты, в шубах или в обносках, все они собрались за одним — за зрелищем. Пожар уравнял их всех. Вот толстая, в бобровой шубе, купчиха судачит, сплевывая сквозь зубы семечки, с укутанной в протертый платок крестьянкой. Седовласый чиновник в форменном мундире неторопливо отвечает на вопросы юноши-газетчика в клетчатом пиджаке с блокнотом в руках. Рядом несколько мужчин среднего возраста азартно бьются об заклад, сколько еще минут простоит объятое огнем здание. Тем, кто стоит ближе всех к огню, приходится неудобно задирать головы вверх, чтобы видеть, как огонь пожирает старое дерево ветхих складов. На лица им сыплется пепел, кожу кусают и жалят искры. Но никто не уходит. Еще бы, пропустить такое зрелище! — Что горит? — пробурившись в первые ряды, спросил я у ближайшего тушившего пожар мужичка в драном зипуне. Свите я на всякий случай велел оставаться позади. Мужик обернулся. Из-под съехавшей на лоб шапки ручьями струился пот, заливая встрепанную бороду и неподвижные, точно слепые, глаза. Уже почти сорвавшийся с губ трехэтажный мат застыл, когда его остановившийся взгляд уткнулся в богатый, украшенный орденами, мундир сопровождавшего меня Владимира. — Хлеб, — сипло втянув носом воздух, бросил он. — Много? — Да, туй его знает, — тяжело перевел дух мужик, с обреченной усталостью грохая на покрытую снегом и пеплом землю ведро. — Приказчика спрашивать надо, — он кивнул на руководившего тушением склада бородача. — А вот то, что наша артель теперь как пить дать десятку народу недосчитается, дело верное. — Не понял? — я, признаться, не сразу осознал смысл этой фразы. — Да закрывают склады завсегда, если пожар, чтоб не разворовали, — скривился мужик, сплевывая. — Там как раз дневная смена ночевала. Не повезло…[131] — Что?!..!!! — выругался я. Неожиданная злость, родившись в груди, заставила закипеть кровь. Опустив голову, словно бык на корриде, я тяжелой походкой ринулся в сторону складов. Не успел я пройти и пары шагов, как меня со всех сторон облепили руки моих сопровождающих. — Ваше императорское величество! Вам нельзя! Мы сейчас, мы сами, — раздавалось со всех сторон. Оставив меня на попечении трех самых рослых и сильных гвардейцев, моя свита всей толпой ринулась к воротам склада. Однако, подбежав на несколько метров, не выдержав нестерпимого жара, бравые гвардейцы волной откатили назад. Самые умные тут же принялись искать руководившего тушением пожара бородача, чтобы распорядиться открыть склады, но тот как сквозь землю провалился. Пока свита, не зная, что делать, переминалась с ноги на ногу в нескольких метрах от лениво потрескивающих бревен склада, мой недавний собеседник кряхтя поднял с земли ведро. Перекрестясь и тихо пробормотав «С Богом!», он натянул шапку по самые брови и, вылив на себя ведро ледяной воды, тем самым приковав к себе всеобщее внимание, бросился к складу, заслонив рукавом зипуна лицо от нестерпимого жара. — Куда! Стой, падла! — заорал не понятно откуда снова взявшийся бородач, увидевший подбежавшего к самым воротам мужика. — Убью суку! Тем временем мужичок добежал до ворот и, присев, одним рывком приподнял и скинул тяжеленный брус, запирающий склад снаружи. Рванул дверь на себя и тут же бросился назад. Из двери повалил густой, жирный дым. — Ах ты падаль! — заорал приказчик, подбегая к катающемуся по снегу в попытках сбить пламя храбрецу. Широко размахнувшись, бородач что есть мочи ударил лежачего ногой. — Я тебя покажу, как меня не слушаться, — сопровождая каждое слово пинком, все не унимался он, — да я тебя сгною, мразь! — не замечая ничего вокруг, самозабвенно надрывал глотку бородач. — Что ж ты, сука, делаешь! — резким рывком вырвался я из рук свитских и, пробежав несколько шагов, с лету заехал ему кулаком в ухо. Приказчик, сбитый ударом, рухнул на землю. Он был похож на распластавшуюся после дождя жабу. Огромный живот, нелепо разбросанные руки и ноги и выпученные, навыкате, глаза. Перевернувшись, он попытался встать на четвереньки. — Лежать, тля! — я от души саданул сапогом ему по ребрам, опрокинув на спину. — Немедленно открыть все склады! — бросил я подбежавшей свите и, обведя бешеным взглядом замешкавшихся гвардейцев, добавил: — Бегом, я сказал! Свита бросилась в сторону пожарищ, увязая в рыхлом, грязно-сером снегу. — Володя, давай с ними! — указал я оставшемуся со мной князю на только занимающийся огнем склад неподалеку. — А за этим моральным уродом я и сам присмотрю! — бросив презрительный взгляд на лежащего приказчика, добавил я. Огляделся. Среди складов по-прежнему метались немногочисленные фигурки людей с ведрами, добровольные пожарные команды и причитающие купцы. Склады все, как один, были заперты. — Иди сюда, — подозвал я уже поднявшегося мужика. Выглядел тот неважно. Кровоподтек на скуле, опаленные брови и борода, все еще поднимавшийся от одежды пар… — Садись, — махнул я рукой, указывая на не смеющего поднять голову приказчика. Мужик не заставил себя долго упрашивать и, пинком перевернув бородача на живот, заставив уткнуться лицом в грязный от пепла и грязи снег, с видимым удовольствием уселся на него верхом. — Руки дай, — приказал я. Мужик вытянул вперед мозолистые ладони, на которых уже наливались пузыри ожогов. Присев на одно колено, я оторвал от своего плаща широкую полосу и стал укутывать пострадавшие конечности. Зрелище было страшное. Все ладони — один сплошной ожог второй и третьей степеней. Впрочем, если б не грубые мозоли, могло бы быть еще хуже. Как он смог удержать пылающий брус, ума не приложу. — Как зовут? — спохватившись, спросил я. — Петр. — Так говоришь, Петр, всегда склады при пожаре запираются? — бинтуя мужицкие ладони, спросил я. — Вестимо, не всегда, — ответил, морщась от боли, недавний пожарный. — Добрые хозяева не закрывают. Да только мало их. Перевелись нынче такие. Всякий за копейку мать продаст и сам удавится. А уж простой народ и вовсе за скот считают. Я до боли сжал челюсти. Это уже ни в какие ворота не лезет. Совсем совесть потеряли. Лишь бы товар не уперли, а то, что люди заживо горят, это так, это неважно… Меня аж передернуло от такого обращения с работниками. — Ну, вот и все, — закончив бинтовать, я осмотрел свою работу. Вышло грубо, но вполне сносно. — Значит, так, — обратился я к мужику, — тебе теперь к доктору надо. Покопавшись в складках шинели, я снял с пояса кошель и молча засунул ему за пазуху: — Это тебе на лечение и за храбрость. — Спаси вас Бог, ваше высокоблагородие, — Петр встал и низко поклонился, забинтованной рукой придерживая ворот зипуна, чтобы не вывалился кошель. — Вообще-то не ваше высокоблагородие, а ваше императорское величество, — поднимаясь с колена, улыбнулся я. — Да мы народ темный, в титулах не разбираемся, — улыбнулся он сквозь кустистую бороду в ответ. — Всяк, кто знатен, но не царь, — «высокоблагородие». Я не выдержал и расхохотался. Громко, во весь голос, утирая слезы грязным рукавом. Это был воистину горький смех. Я смотрел на Петра и видел весь русский народ. Покорный и бунтарский, боящийся начальства и не страшащийся смерти, способный смеяться, когда хочется плакать. Боже, дай мне сил, чтобы его не подвести. Перестав наконец смеяться и утерев слезы, я подошел к Петру вплотную и, положив ему руку на плечо, тихонько сказал: — Я и есть царь. И как царь, я тебе обещаю, что никто больше не будет на Руси относиться к людям как к скоту. Никто не сможет губить людей за монету и оставаться безнаказанным. Слово даю! Петр уставился на меня неверящим взглядом, брови его поползли вверх так, будто хотели сбросить с головы шапку. Он побледнел, бухнулся на колени. Попеременно крестясь и долбя лбом землю, он начал бормотать что-то невнятное. — Склад открыли. Всех вывели, — доложился, шумно переводя дух, подбежавший тем временем Владимир Барятинский. — Вот что, Володя, — подумав, сказал я, — езжай-ка ты к Суворову, передай, пусть сюда казаков и жандармерию подтягивает. Всех, кого сможет. Нужно оцепить склады и провести расследование. Ну и чтоб взаправду все не разворовали, — прибавил я спустя мгновение. Запыхавшийся князь отрывисто кивнул и тут же бросился к оставленным на почтительном расстоянии от огня лошадям. Спустя полчаса я наблюдал радующую монарший взор картину. Район портовых складов был полностью оцеплен. Всюду сновали пожарные и добровольцы из рабочих. Мой красноречивый приказ, сводившийся в кратком изложении к «Всех впускать, никого не выпускать, при попытке бегства открывать огонь!», был отменен уже спустя три минуты после оглашения. К своему стыду, я совершенно забыл про многочисленных пострадавших. Раненых, вернее, обожженных оказалось достаточно много. Немедленно распорядившись доставить всех по больницам, я заработал себе еще несколько очков в глазах маленького человека. Надо будет, кстати, навестить их через пару дней. За всей этой суматохой у меня абсолютно вылетел из головы плененный мною приказчик. Вырвавшись из плотного кольца окруживших меня свитских, жандармов и купцов с портовым управлением в придачу, я направился к своему, уже потухшему складу. И ничуть не удивился, увидев спокойно сидящего на том же месте, а именно на спине своего приказчика, и самозабвенно дымящего люлькой мужичка. Интересно, как он ее набивал с такими руками? — Эй, Петр! Иди сюда! И приказчика своего веди! — прокричал я, махнув рукой. Дважды повторять не пришлось. Ждать, впрочем, тоже. Будто только того и дожидаясь, Петр резво вскочил и, придав необходимый заряд бодрости своему пленнику посредством пиночно-почечной передачи, устремился за мной. Быстро найдя ближайшего ко мне жандарма и сдав ему приказчика, я пообещал немного потерявшемуся в моем присутствии стражу порядка оторвать голову, если заключенный сбежит. Жандарм быстро нашелся. Пока я разговаривал, Петр, ни на секунду не сводивший глаз со спины бородатого и думая, что его никто не видит, отвесил оному прощального тумака и как ни в чем не бывало отошел в сторонку. — Стой! Куда пошел! — окликнул я его. — Проводи до больницы и проследи, чтоб его там устроили, — обратился я к стоящему рядом, в оцеплении, жандарму. — Будет сделано, ваше императорское вел-во! — прогрохотал тот могучим басом и, профессионально подхватив Петра под руку, буквально спустя мгновение исчез в толпе. Я огляделся. Пожары успешно тушились. Набежавшие со всех сторон люди лопатами забрасывали оставшиеся от неудачливых складов угли подтаявшим, грязным снегом и обливали водой незанявшиеся склады по соседству. Часть народу уже даже начала подходить к оцеплению, пытаясь выйти. — Александр Аркадьевич, любезный. Давайте-ка выпускайте всех порожних рабочих и зевак в город, а всех приказчиков, купцов и портовое управление задержите здесь и соберите где-нибудь вместе. И проконтролируйте, что на складах никого не осталось! По исполнении доложить! — Слушаюсь! Позвольте вопрос? — осведомился генерал-губернатор. — Да, конечно. — Что делать с теми, кто имеет при себе что-либо краденое? — Задерживайте до выяснения, что и откуда, вдруг все же свое. Сильно расспрашивать резона нет. Редкий дурак сейчас попробует что-то умыкнуть. Да, и народ на морозе постарайтесь долго не держать, — добавил я напоследок. — Будет сделано, ваше императорское величество! — сделав попытку щелкнуть каблуками, утонувшими в рыхлом снегу, Суворов бросился раздавать приказы. — Ваше величество, — осторожно обратился ко мне Володя. — Может, вернетесь во дворец? Холодно, а вы одном мундире. Как бы опять не заболели. И верно, я тут же почувствовал, как замерз, бегая на морозе, и зябко повел плечами, на которые спустя мгновенье опустилась чья-то теплая шуба. — Айда в ближайший кабак, — скомандовал я. Чем мерзнуть понапрасну или вовсе отправляться во дворец, я решил с пользой скоротать время до выполнения моих распоряжений. — Кстати, где они тут… — Я знаю! Тут недалеко, — встрепенулся самый молодой из моих адъютантов и тут же покраснел. — Веди, давай. Гуляка… — скомандовал я смутившемуся под веселыми улыбками гвардейцев адъютанту. Пройдя, вернее, прошествовав сквозь почтительно расступившееся оцепление, мы в две минуты оказались у неказистого кабака. Войдя в полутемное помещение, я вывел полового из затянувшегося ступора, вызванного нашим появлением. — Щей неси! Нет, сначала вина! Лучшего. И подогрей! — половой мгновенно исчез из моего поля зрения и, надеюсь, материализовался в винном погребе. Смахнув рукой крошки с лавки, я устало опустил на нее свою пятую точку. — Присаживайтесь, господа! Не побрезгуйте моим обществом, — улыбаясь, обратился я к неприязненно осматривающим кабак свитским. Гвардейцам моего особого приглашения не требовалось. Они сноровисто расселись за столами, непривычно тихо ожидая появления обслуги. — Это сейчас тут не убрано и посетителей нет, — начал оправдываться молоденький адъютантик. — Да и был-то я тут всего один раз… — …и пьяный, — усмехнувшись, завершил за него логическую цепочку я. — О-о! А вот и вино пожаловало! — отметил я работу проявляющего чудеса расторопности хозяина заведения. — Что будет угодно, милостивый государь, — угодливо склонившись в почтительном поклоне, спросил у меня кабатчик. — Щей неси, да понаваристей, со сметаной. Хлеба и… давай мясного чего-нибудь сообрази. — Сей момент, — и, немного повернувшись к белобрысому мальчонке-разносчику, громким шепотом прошипел: — Чего стоишь! Бегом побежал всех будить! Господа, придется немного подождать, время позд… совсем раннее… — Не беда, подождем, — мрачно ответил я, ни капельки не успокоив волнующегося хозяина. — И давай неси еще вина! — долив остатки довольно-таки неплохого грога соседу в стакан, скомандовал Володя. — Да поживее! Как следует подкрепившись и выкурив по трубке, мы снова направились к злополучным складам. — Ваше императорское величество, князь Суворов велели передать: ваше приказание исполнено в точности, — доложил подбежавший полицейский, как только мы подошли к пожарищу. — Все собраны перед сгоревшими складами.* * *
Я медленно прохаживался перед бесформенно сгрудившейся толпой испуганно жмущихся подальше от первых рядов людей. «Что же мне с вами со всеми делать? Как наказать вас так, чтобы не просто запомнилось, но и остальных от подобной практики отвадило?» — раз за разом спрашивал я себя. Впрочем, долго размышлять мне не пришлось. Окружающая меня обстановка мало располагала к спокойным и взвешенным решениям. А вид недавно сгоревших складов и извлекаемые из-под завалов трупы быстро направили мои мысли в нужное русло. — Ну что? Доигрались, господа хорошие? — зло обратился я к разом притихшей толпе. — Все о богатствах своих драгоценных печетесь? Как бы убытка не понести? — толпа испуганно молчала. — Вы когда склады запирали, о чем вообще думали? Людей заживо жечь — это вам не от налогов бегать, не товаром спекулировать. Это статья Уголовного кодекса Российской империи о предумышленном убийстве с отягчающими обстоятельствами! — я не знал, существовала ли такая статья, но был уверен, что-то подобное должно было быть. Просто не могло не быть. — Всем, у кого склады не горели или пострадавшие отсутствуют, выйти сюда, — я указал немного в сторону. Видя, как всколыхнулась чуть ли не вся толпа, я поспешил добавить: — Если окажетесь виновными, наказание вдвое от оставшихся! С Сибири не вернетесь… — сквозь зубы, вполголоса закончил я. Но жадно ловившая каждое мое слово настороженная толпа услышала. Услышала и снова испуганно замерла. Вскоре из нее стали один за другим, тоненьким ручейком просачиваясь из задних рядов, выходить люди. Когда их набралось уже достаточно много, я обратился к привлекшему мое внимание своей дородностью и собольей шубой явно богатому купцу. — Эй, любезный! Да, вы! Не стоит так оглядываться по сторонам, я обращаюсь именно к вам. Представьтесь, пожалуйста. — Иннокентий Петрович Шорсов, купец первой гильдии, — поняв, что деваться особо некуда, сохраняя достоинство, вышел из толпы богато одетый купчина. — Так что же, Иннокентий Петрович, значит, склады запирать ты не велел? — Нет, не велел, — спокойно и с достоинством ответил он. — Ну а кто ж тогда? Неужто сам захлопнулся? — я притворно удивился. Уже зная, что практически все склады были закрыты, я не сомневался — купец поступил, как и все. — То приказчик мой Сашка расстарался, подлец, — давно поняв, что запахло жареным, принялся выкручиваться Шорсов. — Брешет все! Сам! Сам мне сказал закрывать немедля! Как увидел, что соседский склад занялся, так и сказал! — раздался крик из недр оставшейся стоять на месте толпы. Раздвинув широкими плечами толпу, вперед вышел невысокий, но плечистый и коренастый мужик в расстегнутом до пупа тулупе. — Да как же я мог тебе такое сказать, коли я в портовом управлении был? — по-бабьи всплеснул руками демонстративно удивившийся купец. — Врешь! Туда ты уже опосля побег! Я уже начал жалеть, что отпустил рабочих по домам. Свидетели бы нам не помешали. Но, как оказалось, любопытных оставалось еще предостаточно. — Не дело это, Александр Захарович, вину на других перекидывать, — донеслось до меня из-за спины. Я оглянулся. За свитой и полицейским оцеплением беззвучно стояла никуда не думавшая расходиться толпа из рабочих. — Ну-ка, ну-ка, иди сюда. Говори, что слышал. — Самого разговора-то я не слыхал. А вот то, как едва пожар занялся и я к складу подбег, так видел, — непонятно ответил работяга. — Что видел? — поняв, что рабочий закончил, уточнил я. — Ну, того, как Александр Захарович с Сенькой, сучьим сыном, — сквозь зубы прошипел рабочий, — засов налаживали. — Язык попридержи! С государем говоришь! — подскочил к говорившему стоящий неподалеку полицейский. — Отставить! — остановил я уже замахнувшегося стража порядка. — Что скажешь, Сашка? Было? — Так я ж и не запираюсь! — развел руками приказчик. — Было. Как мне велели, так я и сделал. — Ах ты, паскудник! На честного купца клеветать вздумал! — разъярился Иннокентий. — Где ты тут честного купца увидал?! А ну покажи, дай посмотрю! — Тихо! — остановил я начавшуюся перебранку. — Кто-нибудь слышал, как тебе склад закрыть приказали? Говори! Нет? Сашка затравленно огляделся. — Один я был. Но ведь приказал же! Приказал! Ей-богу, не вру, — вдруг распалился крепыш. — Хоть на кресте поклянусь, — и вправду достав из-под рубахи нательный крест, начал истово клясться он. — Врешь! Христопродавец! Побойся Бога! — вскричал купец и, подскочив к Сашке, рванул того за рубаху. Оба повалились на снег. — Разнять! Быстро! Н-да, вот, значит, как. Купцы приказывают, а крайние у нас приказчики. Ну что сделаешь — не пойман, не вор. — Значит, так. Тебе, — я указал на Сашку, — пятнадцать лет каторги и потом на поселение в Сибирь. Раз твои слова никто подтвердить не может, и слышать ничего не желаю! — резко сорвал с губ приказчика уже почти сорвавшиеся мольбы о милости. — Тебе, — я указал на немного помятого недавней потасовкой купца, — тридцать тысяч штрафа за то, что за приказчиком уследить не можешь. — Ой-е, — завыл купец… — Не казни, государь, по миру пойду… — Все слышали? — обратился я к городовым. — Увести в полицейскую управу! Где портовое управление? Из толпы «невиновных» несмело вышли чиновники. — Ну что, толстобрюхие? Небось и слыхом не слыхивали, что склады запирали? Я угадал? — оскалился я. — Все так! Не вели казнить, государь! — тут же упал на колени один, а за ним и другие чиновники. — Ну что ж. Не знали так не знали, — участливо сказал я. — Всякое бывает, — на испуганных лицах чинуш робко промелькнула надежда. — Ну а раз не знали, то какой же с вас спрос? За что же вас теперь наказывать? — не замедлил подкрепить их робкую надежду я. С минуту понаблюдав за самой откровенной радостью избежавших наказания подлецов, я припечатал: — Ну разве только за то, что из-за вашего служебного несоответствия люди погибли. Александр Аркадьевич, голубчик, — отвернувшись от все еще ничего не понимающих мерзавцев, мягко обратился я к градоначальнику, — сделайте милость, а сошлите-ка их на каторгу в Сибирь. Лет на пятнадцать. Само собой, чинов, званий и наград надо лишить. И… да! Чуть не забыл! Будьте любезны половину имущества изъять в пользу казны. Не видали и не знали, хотя были должны, или знали, да не донесли, тут мне без разницы, — отрезал я отчаянно взвывшему всем скопом портовому управлению, наконец осознавшему, что их ждет. Возможно, кому-то покажется, что я стал похожим на одного из кровожадных тиранов. На этих страшных, классически злобных диктаторов, которые с удовольствием забавлялись мучениями ни в чем не повинных людей. Должен заметить, что это не совсем верно. Почему именно компромиссное «не совсем», а не твердое и решительное «совсем не»? Да потому, что, забавляясь с портовым управлением, я испытал странное, непривычное удовольствие — мне было чертовски приятно играть с мерзавцами в кошки-мышки, до последнего оттягивая оглашение приговора. Был ли я в своем праве, усугубляя мучения подлецов ложной надеждой, или излишние страдания были ни к чему? Может быть, нужно было сразу выносить приговор? Господи, да что за глупости! Конечно, я был в своем праве! Тряхнув головой, я решительно развеял все свои сомнения. В конце концов, излишнее морализаторство и преступная мягкость одного слишком образованного и гуманного императора (не будем показывать пальцем) как-то раз уже поставили мою Родину на колени. Так какие могут быть сомнения, когда господа, валяющиеся в снегу, явно попустительствовали случившемуся недавно преступлению? Попустительствовали жестокому убийству ни в чем не повинных людей? Да, за такое безо всяких сомнений карать надобно! И карать жестко, даже жестоко. Нечего миндальничать и надевать розовые очки. Как, впрочем, и нечего ронять сопли над каждой невинно загубленной душой. Нужно без эмоций и нервов, спокойно (ну, насколько это возможно) принять меры, чтобы такое впредь более не повторялось. Нет, погибших, конечно, жаль, но… множество несправедливостей случается постоянно. Ежечасно и ежедневно. Переживать и скорбеть по каждому — удел монахов и схимников, а не мой. Вынырнув из своих мыслей и осудив на Сибирь с частичной конфискацией еще с десяток человек и оправдав одного, я понял, что конца этому суду даже не видно. — Александр Аркадьевич, думаю, вы и сами справитесь, — обратился я к внимательно наблюдавшему за мной столичному градоначальнику. — Чем руководствоваться при вынесении приговора, вы поняли. Оставляю их в полном вашем распоряжении. — Всенепременнейше, ваше императорское величество, — склонил голову Суворов и добавил: — Если мне будет позволено заметить, то вам и вправду было бы лучше отдохнуть. На вас просто лица нет, — «стоит ли так себя мучить, да еще после недавно перенесенной болезни!» — ясно читалось у него на лице. Во дворец я вернулся только во второй половине дня. Да, съездил немного развлечься, нечего сказать! На пожар посмотрел! Тем не менее должен признаться, что поездка оказалась очень даже результативной и познавательной. К примеру, то, что простой русский мужик находится в самом что ни на есть скотском и бесправном положении, я знал. Но одно дело отвлеченно знать, и совсем другое — видеть… А ведь ближайшие десять лет особо к лучшему эти условия менять я даже и не собираюсь. Прикрывшись своими благими намерениями, я безучастно к страданиям народа буду думать лишь знаменитое «Цель оправдывает средства». Ну что ж, пусть так. Пускай. И главное, что в конце цели, как обычно, лежит банальное благо для всего народа, подумал я напоследок с сарказмом и, не раздеваясь, упал на кровать, заснув еще в падении. Едва проснувшись, я вспомнил свои планы на рыбалку, относящиеся, правда, к уже прошедшему вчера дню. Я поинтересовался у заспанного Владимира, как обстоят дела со сборами, и получил неутешительный ответ. Императрица запретила из-за опасений за мое здоровье. В общем, правильно. Лучше раненых в больнице навещу и прослежу, чтобы Суворов дело до конца довел. Хотя такое вмешательство матушки в мои дела меня немного тревожило.Глава 9 ДЕЛА ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВАЖНОСТИ
Я отложил туго набитую бумагами папку в сторону и, разогнув затекшую после многочасовой работы спину, с хрустом потянулся. Описание производственного процесса пенициллина, точнее, чтение, замазывание и переработка целых абзацев окончательно меня вымотали. «Сейчас поискать кандидатуру, которой можно поручить производство, или все же завтра?» — апатично думал я, ничего не видящими глазами уставившись в пламя камина. От моего утреннего задора, овладевшего мной, едва я случайно вспомнил о прадедушке антибиотиков, не осталось и следа. «Наверное, лучше все же завтра. Сейчас уж больно в сон клонит», — ответил я сам себе. Веки хоть спичками распирай, глаза сами собой закрываются. Вот только когда завтра? У меня ведь все распланировано на неделю вперед. Завтра, например, аудиенции едва ли не со всем Кабинетом министров. Да и с Рейтерном разговор нам предстоит особый. Сомнительно, что мне удастся выкроить часок-другой. А послезавтра я хотел обязательно «отсканировать» технологию электролиза алюминия с подробным описанием процесса. Сколько уже можно откладывать! Потом надо встретиться с теми, с кем не успею встретиться завтра. С семьей пообедать, в конце концов! Нельзя же в десятый раз подряд обед пропускать. Могут еще моим душевным состоянием озаботиться. А мне их вмешательство ни к чему. И так уже утомили со своими попытками меня пошустрее женить… Встречу с французским послом тоже не отменишь. Небось опять речь о российских долгах заведет… В общем, сейчас надо кандидата в русские Айболиты выбирать. Хотя за часок-другой более-менее сносную персону отобрать с моей неварящей головой — это нужна удача. Большая удача. Я глянул на часы. Вот черт! Аудиенции уже через шесть часов начнутся! Толку-то их проводить не выспавшимся и с гудящей головой? Нет, определенно, к завтрашнему дню голова должна быть свежей. Ну, хотя бы настолько, насколько это возможно за пять-шесть часов отдыха. «Все же правильно, что я с Рейтерном откровенно поговорить решил — без помощников никак», — подумал я, перед тем как провалиться в объятья Морфея. Утро следующего дня началось с давно запланированного разговора с Александром Ивановичем Барятинским, недавно прибывшим из Дрездена. Родственником, а точнее — родным дядей моего товарища и адъютанта Володи. Вообще, как я посмотрел, что-то много кругом Барятинских… но что поделаешь. — Рад видеть вас в России, князь, — искренне обрадовался я его приезду. — Смею предполагать, что раз вы все же прервали свое затворничество и приехали на аудиенцию, мое предложение вами принято. Это так? — Да. Ваше величество, я целиком к вашим услугам, — доложился князь и по-военному щелкнулкаблуками. — Что ж, отлично. На другой ответ я и не рассчитывал! Перед тем как мы продолжим наш разговор и я введу вас в курс дела, которое хочу вам поручить, считаю своим долгом признаться вам, что не нашел в России более достойной кандидатуры для осуществления своих замыслов, — точнее, я не смог найти никого более подходящего, сколько ни искал в дневнике. Заканчивать свои фразы про себя у меня уже начало входить в привычку. — Мне хотелось бы, чтобы вы организовали Генеральный штаб, руководствуясь вот этим образцом. — Я протянул ему папку, описывающую устройство работавшего как часы немецкого генштаба. — Прошу вас ознакомиться с моими выкладками, — нагло присвоил я себе все достижения германских штабистов. — Ваше величество, разрешите мне быть с вами откровенным, — бегло просмотрев бумаги и отложив папку в сторону, обратился ко мне князь. — Если мой вопрос покажется вам дерзким, то прошу заранее меня простить. Однако откуда у вас такие познания в военном деле и столь смелые, я бы даже сказал самонадеянные, суждения? Я признаю ваше глубокое понимание в совершенно неожиданных для меня областях, но, с другой стороны, многое для меня остается тайной. Мне непонятна, например, ваша уверенность в поражении Франции в войне с Пруссией. На чем она основана? Ведь вам должно быть известно, что французская армия очень сильна и прусская не идет ни в какое сравнение с ее мощью. Так чем подкреплены ваши… умозаключения? — не очень привыкший сдерживать себя в выражениях, князь хотел выразиться покрепче, но сдержался, хотя «фантазии» почти сорвалось с языка. Действительно, со своими оценками в письме князю я был крайне неосмотрителен. Мне не приходилось сомневаться, что если Пруссия и Франция будут следовать проложенным в моей прошлой реальности руслом истории (а так оно и будет), то случится то же, что и у нас. Однако надо понимать, что все эти мои знания будущего вовсе не были доступны князю. И многие, если не все мои доводы о грядущем поражении Франции в будущей прусско-французской войне казались ему по меньшей мере спорными. — Это всего лишь мои домыслы и предположения, Александр Иванович, ничего более. А удивившие вас познания я почерпнул из книг и бесед с офицерами и солдатами во время своей последней поездки. Тут я не завирался. Николай во время своего обзорного путешествия по России разговаривал с огромным количеством простых людей. Поди проверь, с кем именно и о чем! — Ваш интерес к военному делу заставляет меня задать вам один вопрос. Уж не собираетесь ли вы сейчас с кем-нибудь воевать? — вдруг спросил меня в лоб князь. — Нет, что вы! По крайней мере, точно не в ближайшие десять лет, — добавил я, видя недоверчивую усмешку своего гостя. Я не врал. Гонять туркмен с киргизами по степям и пустыням Средней Азии войной не считалось. — Это хорошо, что вы трезво оцениваете силы русской армии. А то, признаюсь, я на мгновенье заволновался. Молодости свойственна горячность. — Вы хотите сказать, что русская армия слаба? — Нет, боже упаси! Русский офицер и солдат по-прежнему храбр, решителен и находчив. Однако сейчас исходы сражений решают ружья и пушки. А наше вооружение, к сожалению, уступает оружию наших противников. Дайте русской армии пушки и винтовки, хотя бы не уступающие вражеским, и о противнике вы услышите только в день его капитуляции, — пылко закончил он. — Хорошо, — я улыбнулся. — Я рад, что вы понимаете важность современного вооружения, фельдмаршал. Собственно, это один из моментов, который я хотел с вами сейчас обсудить… Распрощавшись с окрыленным князем, я попросил пригласить ко мне Милютина. — Спрашиваете себя, отчего я пригласил Барятинского? — прервав церемониальный обмен приветствиями, озвучил я немой вопрос военного министра. — С радостью удовлетворю ваше любопытство. Отныне Барятинский Александр Иванович будет исполнять роль начальника Генерального штаба. Который, в свою очередь, больше не будет являться придатком к военному министерству, а станет равнозначным ему ведомством. Теперь туда будут передаваться все вопросы, связанные с непосредственной военной подготовкой и ведением боевых действий. — Но почему? — только и смог сказать министр, которому известие свалилось как снег на голову. — Скажем так. Я вижу необходимость в разделении непосредственно армии, ведущей боевые действия, и ее тылового обеспечения. Не переживайте, Дмитрий Алексеевич, на вас работы тоже хватит. В ведении военного министерства по-прежнему остается целый ряд обязанностей и забот. Более того, к ним добавится новая — постепенный переход на всеобщую воинскую повинность. Я ознакомился с вашими планами по военной реформе и хотел бы обсудить их с вами. Разговор с Милютиным затянулся. Хотя известие о назначении Барятинского на новый пост и выбило его из колеи, он, что называется, был в материале и умело, аргументированно спорил по любому вопросу, если моих доводов ему оказывалось недостаточно. Так до конца и не договорившись по целому ряду позиций, мы решили встретиться еще раз спустя неделю. А потом был разговор с Валуевым, министром внутренних дел, которому я неплохо урезал полномочия. Как ни странно, тот не сильно сопротивлялся. И даже когда я поставил его в известность о запланированном мной переносе политсыска и борьбы с восстаниями с III и IV Отделений в Канцелярию, лишь вяло запротестовал ради приличия. Но зато как он закусил удила, лишь только речь дошла до цензуры! Правда, потом все же чуть успокоился, когда я сообщил ему, что в его ведение передается медленно и тяжело продвигающаяся земская реформа. Ничего, мы ее ускорим. Затем плавно слетели со своих мест Зеленой и Головин, серые мышки в министерских креслах, откровенно не справляющиеся с возложенными на них надеждами. Градус в комнате ожидающих моего приема министров накалился до предела. Это было нетрудно заметить по вошедшему вслед за Головиным откровенно нервничающему Мельникову, министру путей сообщения. Однако с этим весьма уважаемым мной ученым, изобретателем и инженером разговор принял совершенно другой оборот. Я обнадежил министра скорым началом воплощения его планов по созданию железнодорожной сети в европейской части Российской империи, конечно, дополнив его некоторыми деталями. Мельников — специалист высочайшего класса и на своем месте. За железные дороги я был спокоен. Лишь бы финансы раздобыть… Особенно тяжело дался разговор с митрополитом Филаретом. Владыка, несмотря на преклонный возраст и пошатнувшееся от недавней болезни здоровье, прибыл в столицу настолько быстро, насколько позволяли его годы и российские дороги. Я же, загрузив себя сразу десятком проблем, нашел время принять его лишь через неделю после того, как прошение о встрече легло на мой рабочий стол. Признаться честно, я не совсем понимал, чего хочу, и это наглядно доказала наша беседа. В письме я предлагал, практически прямым текстом, восстановить патриаршество. Взамен я хотел от Церкви… самую малость: церковных земель, которые я планировал отдать крестьянам; чтобы Церковь обходилась лишь пожертвованиями прихожан и отказалась от государственных дотаций; хотел, чтобы прекратились притеснения старообрядцев. В моем понимании, независимость от государства, возможность восстановить пост Патриарха были для Церкви достаточно лакомым куском, чтобы согласиться на мои требования. Это убеждение сохранялось лишь первые минуты моего разговора с митрополитом. Мягко, иносказательно, чередуя вполне светскую беседу с библейскими притчами, владыка объяснил мне, как сильно я ошибался. Церковь, а более конкретно ее иерархи, была совершенно не настроена что-либо кардинально менять. Ее совершенно устраивало положение дел, при котором она была подчинена государству. Государство защищало, кормило, избавляло от ответственности, требуя самую малость — поддерживать авторитет власти среди паствы. Причем требовало чисто формально и беззубо. Исключения составляли лишь единицы — митрополит Московский и Коломенский Филарет, епископ Смоленский Иоанн, архиепископ Филарет Черниговский и еще несколько иерархов, которые за свои убеждения были практически отлучены от руководства Церковью и лишь благодаря весьма весомому духовному авторитету не лишились своих санов. После разговора с владыкой я по-новому взглянул на те проблемы, которые возникали на пути моих начинаний. Как ни странно, они были теми же самыми, что и внутрицерковные дела. Чиновники от власти и иерархи от Церкви были схожи, словно братья-близнецы. Они не хотели ничего менять. Они не хотели нести никакой ответственности. Они хотели лишь больше прав, больше привилегий, больше денег и титулов. В стройные чиновные ряды как в песок уходили любые благие начинания, любые свежие идеи. И тут я невольно вспомнил о графе Блудове…* * *
— А-а-апчхи! — могучий чих прервал беседу двух представительных господ, случайно встретившихся и завязавших беседу в буфете Большого Каменного театра. В театре с большим успехом шла опера Верди «La forza del destino». Несмотря на то что премьера прошла уже два месяца назад, эта театральная постановка по-прежнему неизменно собирала аншлаг. Вероятно, причиной тому была глубокая светскость сего мероприятия. Прибыв в здание театра в самых модных парижских платьях и английских фраках, увешанные драгоценностями, страусиными перьями и прочими статусными побрякушками, благородные господа и дамы демонстрировали высокому светскому обществу столицы свое благополучие. Конечно, во время просмотра оперы зрители зевали, деликатно прикрывая лицо перчатками и веерами, щипали себя, дабы не заснуть в ожидании антракта. Но все это не имело значения, ведь, выбравшись в буфет, все они, как один, признавали, «что представление было хорошо. Тамберлик, Грациани, m-me Nantier и m-me Barbot очень старались». В антракте собравшиеся отдавали дань закускам и шампанскому, обсуждали светские сплетни и биржевые новости. Женщины щеголяли меж собой туалетами, пригубливая из изящных фужеров марочные вина, мужчины курили, лениво обсуждая политику и изредка делая дамам витиеватые комплименты. — Будьте здоровы, дорогой Дмитрий Николаевич, — традиционно пожелал собеседнику невысокий, румяный, налитый сытостью мужчина лет тридцати. Модный красный фрак и узкие штаны лишь подчеркивали его природную красноту лица и объемность тела. — Благодарю, Петр Данилович, — откашлявшись, поблагодарил Блудов, вытирая лицо шелковым платком. — Видимо, вспоминает вас кто-то. Может быть, даже сам государь! — улыбаясь, попытался пошутить колобок, он же Петр Данилович Красновский. Будучи не слишком родовитым и вылезший в высшее общество лишь благодаря обширным латифундиям на юге империи, считал за большую удачу, что всемогущий глава Канцелярии удостоил его беседой. — Типун вам на язык, Петр Данилович, — замахал руками граф. — Я был бы счастлив, если бы был оставлен без высочайшего внимания хотя бы сегодня. Признаюсь вам честно, — на этих словах он придвинулся к собеседнику ближе и перешел на шепот, — его императорскому величеству грезятся лавры его великого предка — Петра Алексеевича. — Да неужто, — по-бабьи всплеснул руками Красновский, заговорщически снижая голос и улыбаясь, — считаете, нам следует-таки ждать реформ? Или новый государь воспримет наставления Петра Великого буквально и начнет брить бороды, подобно своему пращуру? — Если бы, если бы, уважаемый Петр Данилович! — яростно прошептал Блудов, наклоняясь еще ближе, — у государя странные и подчас нелепые планы, но он не желает ни с кем их обсуждать и требует их немедленного воплощения. Мыслимое ли дело — Николай Александрович на Рождество планирует раскрепостить всех крестьян без выкупа! Улыбка моментально сползла с лица Красновского. То, что он воспринял как забавную новость и шутку, перестало казаться таковой. — Всех крестьян? В том числе и помещичьих? — уточнил он. — Выкупные платежи отменят и для них? — Пока нет, — ответил, помолчав, граф, — но вы ведь умный человек и понимаете, что начнется после освобождения государственных и удельных крестьян без выкупа. Красновский кивнул. Несмотря на комичную внешность, вызванную желанием быть принятым в высшее общество, и следование потому последней французской моде, он отнюдь не был дураком. Освобождение значительной доли крестьян без выкупа означало немедленное начало бунтов среди крестьян помещичьих. Среди них и так давно ходили слухи, что дворяне подменили истинный указ царя на поддельный и только потому им навязали непосильные выкупы за землю и совсем не дали воли. А если сейчас начнется раскрепощение на государевых землях без выкупа… Петра Даниловича передернуло. На его землях жило без малого тридцать тысяч крестьянских душ, и он отчетливо представлял себе, что начнется после царского указа. — И это еще не все, — вырвал его из размышлений голос Блудова. — Только вчера я читал проект нового указа. С Нового года вывоз более сотни рублей либо ценностей, ценой их превышающих, за границу будет для русских путешественников воспрещен. Более того, для выезда будет требоваться разрешение от Министерства внутренних дел. — А как же Ницца, Баден? — растерянно спросил Красновский, не в силах поверить в ужасную новость. — А так, дорогой Петр Данилович. Можете теперь забыть о просвещенной Европе, — мрачно ответил Блудов, подхватывая фужер с шампанским у услужливого официанта. — Нет, это решительно нельзя так оставить, — раздраженно воскликнул Красновский, рубанув воздух рукой. — Не знаю, кто внушает государю столь опасные и вредные мысли, но их воплощение неизбежно ведет к краху России. Именно мы, дворяне, — разглагольствовал он в полный голос, не обращая внимания на собравшихся, — есть верная опора трону. Лишь мы поддерживаем порядок и спокойствие в империи. На кого нас хотят поменять — на грязных крестьян?! На этих лапотников? Невежественных, грязных, отвратительных… Мы не потерпим подобных притеснений! Мы немедленно потребуем от императора оставления посягательств на наши исконные права и свободы! Мы… Его пламенную речь прервал звонок, извещающий о начале третьей части оперы. — Пойдемте, Петр Данилович, пойдемте, — подхватил под локоть Красновского Блудов, подталкивая его к выходу в зал. — Опера начинается. А наш разговор мы сегодня продолжим. Как раз после представления я приглашен в один закрытый клуб, где собираются люди, весьма озабоченные судьбами России. Я с удовольствием возьму вас с собой, уверен, вы найдете там наших с вами единомышленников. А сейчас вернемся в зал. Все еще полыхающий жаром в начале речи Блудова Красновский успокоился и кивнул. Да, такое положение дел невозможно просто так оставить, но и в одиночку ничего не добиться. Если сам граф Блудов называет его единомышленником и приглашает в закрытый клуб… Значит, есть силы, способные препятствовать тем безумным и вредоносным реформам, что, по словам графа, планирует новый государь. От этих мыслей Петру Даниловичу стало спокойнее, и он с легким сердцем последовал вместе с Дмитрием Николаевичем в оперный зал.* * *
В зале на третьем этаже Зимнего дворца, непосредственно примыкающим к рабочему кабинету его императорского величества Николая II, было традиционно людно. Распорядок дня государя стал настолько плотен, что приемы и аудиенции следовали буквально непрерывным потоком, начиная с раннего утра и до поздней ночи. В связи с этим в приемном зале, как стали его называть, были поставлены несколько кресел и диванов для ожидающих, принесенные с других этажей. Так же чиновничьей братией был организован неприметный буфет с безалкогольными напитками и легкими закусками для желающих подкрепить свои силы, подорванные долгим ожиданием. Занять время можно было также чтением номеров свежей российской и европейской прессы, ежедневно доставляемых во дворец. Сегодня приемный зал буквально гудел от слухов. Обсуждались только что состоявшиеся отставки нескольких министров и кандидатуры их возможных преемников. Так же, вполголоса, среди присутствующих то тут, то там вспыхивали обсуждения причин этих: кадровых решений и вскользь выражалось сомнение в их разумности. — Да самодурство это, самодурство! — яростно нашептывал собравшимся в небольшой кружок вокруг него членам кабинета министр иностранных дел князь Александр Михайлович Горчаков. — Не с той ноги встал наш постреленок — вот и подвернулись ему под руку несчастные Александр Алексеевич и Александр Васильевич. — Я бы не согласился с вами, Александр Михайлович, — вступил в разговор Павел Петрович Мельников, министр путей сообщений, — при всем моем уважении к Александру Алексеевичу (Зеленому), качествами, необходимыми для министра государственных имуществ, он не обладал. Куда ему до Михаила Николаевича (Муравьева)? — А я говорю — не угодил он чем-то лично, — упорствовал князь Горчаков, — вот и слетел с места. Не разбирается государь пока в людях. Таких умов-то из кабинета выкидывать. Или скажете, как некоторые, — бросил он с презрительной усмешкой, — что он администратор почище Муравьева и военный деятель лучше Милютина? Мельников покачал плечами, всем своим видом показывая, что спор с собеседником видит бесперспективным. Действительно, новый император своей чересчур резкой активностью успел порядком подрастерять авторитет среди профессионального чиновничества. — О, Дмитрий Николаевич, — обратился князь к только что вошедшему в зал начальнику Канцелярии, — прошу к нам. Будьте судьей в нашем небольшом споре. — Здравствуйте, господа! Премного рад встрече, — принялся расшаркиваться с министрами граф. — Чем на этот раз удивило нас его императорское величество? Рассказывайте господа, рассказывайте! — О! Вы еще не слышали, Дмитрий Николаевич? У нас здесь кипят нешуточные страсти. Государь, верно, вознамерился продемонстрировать всем свою решительность и принимает решения со свойственной его молодости горячностью, — за всех ответил ему Валуев. — Что вы говорите? Нет, я ничего не слышал — только что из оперы. Надо же, надо же! Бороды у всех целы? — притворно испугавшись, оглядел собравшись Дмитрий Николаевич. Раздались нервные смешки. — Смех смехом, однако некоторым весьма достойным людям уже не посчастливилось расстаться с министерскими креслами, — ответил на шутку Валуев. — Да что вы говорите? — всплеснул руками Блудов. — И кто же эти несчастные? — Зеленой и Головин, — ответил за министра внутренних дел Мельников. — И не так уж государь был не прав на их счет. К тому же в железнодорожном деле его знания меня приятно удивили. — Не могу ничего сказать о военных и административных способностях Николая Александровича, а тем более о его железнодорожных познаниях, — медленно, обдумывая каждое слово, вступил в беседу министр финансов Михаил Христофорович Рейтерн. — Но в отношении политической экономии государь слаб, — помолчав, пожевал он губами. — Да. Весьма слаб. — Господа, его императорское величество просит Михаила Христофоровича, — прервал их беседу вышедший из кабинета императора лакей. — Прошу меня простить, господа, — министр финансов раскланялся с коллегами и, сделав несколько шагов, исчез за широкой дверью, ведущей в приемную императора.* * *
Самый важный и вместе с тем волнительный разговор в этот день состоялся у меня с Рейтерном, министром финансов. Мне еще никому не доводилось признаваться, кто же я на самом деле такой. Я ждал его в своем кабинете как на иголках. От былого спокойствия не осталось и следа. «Черт, нервничаю, как перед первым свиданием, — подумал я. — И что же он не идет? Он что, издевается?» Когда Рейтерн, наконец, вошел в кабинет, мое волнение только усилилось. Я в который раз заколебался. Говорить? Или, может, присмотреться к нему еще немного получше? Нет, ну сколько уже можно, в самом деле! Чем дольше буду тянуть, тем труднее мне потом будет решиться на откровенный разговор. По всем источникам, доверия заслуживает? Да. Лоялен? Да. Наконец, решившись, резко поднялся со своего места. — Михаил Христофорович, прошу вас, следуйте за мной. У моего кабинета по какой-то неведомой мне причине было целых две уборные. Не найдя у себя анатомических отличий от остальных людей, резонно решил, что мне должно хватить и одной. В общем, недавно одну из них по моему приказу переделали в секретный и относительно небольшой кабинетик. Вот в этот самый кабинетик и привел немного удивленного таким приемом министра финансов. Я хотел исключить малейшую возможность, что наш разговор будет услышан. Прослушать же этот кабинет, после всех принятых мною мер, как я убедился на практике, было просто невозможно. — Располагайтесь, — коротко ответил я на полный удивления взгляд министра. — Михаил Христофорович, сегодня я открою вам секрет, который навсегда должен остаться в этой комнате. Вы не должны разглашать его никому. Ни родным, ни друзьям, ни близким, ни батюшке на исповеди, ни кому-либо еще. Вы меня понимаете? — дождавшись утвердительного кивка, я продолжил. — В случае нарушения вами данного мне слова последствия будут самыми печальными и, вероятно, несовместимыми с жизнью. Причем не только для вас, но и для тех, кого вы в секрет посвятили, — тут я не шутил, с Игнатьевым этот момент прорабатывался. — Если вас смущают подобные условия, вы можете отказаться прямо сейчас. Правда отказаться придется и от должности министра финансов. Люди, не умеющие держать в секрете тайны на столь высоком посту, мне не нужны. — Я слушаю вас, ваше величество, — склонил голову он, приготовившись слушать. — Вы, верно, помните ту болезнь, которая едва не свела меня в могилу сразу после смерти моего отца? — дождавшись утвердительного кивка, я продолжил. — Все тогда еще удивлялись моему чудесному выздоровлению, ну вы помните. А выздоровление и вправду было чудесным. Если бы не вмешательство высших сил, лежать бы мне рядом с отцом в Петропавловском соборе… Далее я рассказал ошеломленному и сперва немного… ну, ладно не немного, а очень даже скептически настроенному (хотя он, как мог, старался этого не показать) министру немного переделанную в начале историю России. Я немного соврал и не стал говорить всей правды. По моей версии, некто спас меня от неминуемой смерти два месяца тому назад. А также открыл мне страшный конец человечества. Затем оставил мне в дар предмет, хранящий невиданное количество информации, и был таков. Почему мой отец скоропостижно умер, хотя, судя по сведениям из моего подарка, должен был еще жить и жить, я не знаю. Предположил, что раз некто вмешался в мою жизнь уже после смерти моего отца, который умирать был не должен, без сверхъестественного вмешательства здесь не обошлось. Далее я принялся рассказывать «открывшуюся» мне картину будущего. Впрочем, не стал вдаваться в детали, частично достигнув первоначальной цели — убедить и напугать. Весь мой рассказ занял не более получаса, окончившись наступлением радиоактивной зимы на планете. Рейтерн молчал. Я явственно видел тени противоречивых эмоций, пробегающие по его лицу. Ага, и надо бы поверить, но… Увы! Всякий здравый смысл говорит, что это просто невозможно! Причем невозможно, потому что невозможно никогда! Ну что ж, у меня приготовлено достаточно средств для его дальнейшего убеждения. Если Михаил Христофорович не дурак, а он не дурак, то будет вынужден воспринять свершившееся как удивительный факт и смириться с ним. — Ваше величество, — перебил мои мысли Рейтерн. — Все это слишком невероятно, чтобы я вот так сразу вам поверил, при всем моем к вам глубочайшем уважении… Быть может, у вас есть какие-нибудь доказательства вашей невероятной истории? — Что ж, я предусмотрел ваше недоверие. Вот эти стопочки бумаг на полу, — я указал на заваленный документами угол комнаты, — содержат огромное количество данных о будущем мире, экономике России и вообще об экономике в целом. Я, как мог, постарался рассортировать их, но не слишком в этом преуспел. Так что, читайте, изучайте, конспектируйте, но ничего отсюда не выносите. Думаю, даже после предварительного ознакомления последние ваши сомнения в моих словах будут развеяны. За сим позвольте откланяться. Дела. Снова оказавшись в своем основном кабинете, я подошел к резному шкафу из красного дерева и извлек из его недр открытую бутылку вина и бокал. Не чувствуя вкуса, махнул полный бокал темно-красного вина и усмехнулся. Спустя две минуты. — Товарищ Блудов, — вынимая трубку изо рта и неумело изображая грузинский акцент, начал я, — есть мнение, что вы не справляетесь с возложенными на вас обязательствами. Блудов шутку не оценил. Ну еще бы! Для этого ему надо было родиться минимум на один век позже. Да и парочка только что смещенных мной министров не очень способствовала веселью. — Что вы можете сказать в свое оправдание? — Я снова взялся за трубку. Честно говоря, я ожидал небывалого всплеска красноречия и рассчитывал им сполна насладиться, вместо этого получил как никогда четкий и лаконичный ответ. — Как будет угодно вашему императорскому величеству. Если вы считаете, что я не справляюсь со своими обязанностями, через час у вас на столе будет лежать прошение освободить меня от всех занимаемых должностей. Надо признаться, Блудов хоть и сошел с лица, но держался молодцом. Голос, несмотря на слова, ставящие точку в его яркой многолетней карьере, не дрогнул ни на секунду. Но любую точку можно легко исправить на запятую. — Что вы, Дмитрий Николаевич, — чуть не подавившись табачным дымом из-за неожиданного ответа, растерявшись, сказал я своим обычным голосом, — напротив, я очень нуждаюсь в ваших услугах. Однако ваши последние действия заставляют меня усомниться в вашем желании служить России, а не своему министерству. Понимаю, — взмахом руки оборвав его еще не успевшие сорваться с губ возражения, — понимаю. Для каждого министра его министерство стоит на первом месте, а создание неподконтрольных ему ведомостей или, боже упаси, сокращение и вовсе смерти подобно. Все это я понимаю. Однако и вы, Дмитрий Николаевич, должны, нет, просто обязаны меня понять. Вы как никто должны представлять себе то бедственное положение, в котором очутилась наша страна. Вы первый должны бежать ко мне с успехами в изыскании дополнительных средств в бюджет. Вместо этого вы тянете одеяло на себя и, более того, скандалите с Игнатьевым, действующим по моему прямому указанию. Из уважения к вам я приоткрою вам тайну нового ведомства, — ну не больше чем ты и сам бы узнал, старый лис, добавил я про себя. — Я могу надеяться, что мои слова не покинут этих стен? — Разумеется, — Блудов был само воплощение достоинства. Чутьем опытнейшего придворного, способного с полуслова угадывать желание власть имущего, могущего заболтать до полусмерти любого демагога и способного запутать в трех соснах опытного следопыта, он уже понял — речь идет не об отставке. — Новое ведомство, Его Императорского Величества Малый Канцелярский Архив, находится в вашем формальном подчинении лишь временно. Через некоторое время оно будет выделено в самостоятельное министерство, — как мы оба хорошо знаем, некоторое время понятие, растяжимое на сколь угодно долгое время, снова добавил я про себя. — Ведомство это будет заниматься борьбой как с внутренними, так и внешними проявлениями недовольства политикой Российской империи. Я надеюсь, что могу положиться на ваше умение хранить государственные тайны? — да даже если не мог бы, все равно через пару лет правда всплывет наружу — шила в мешке не утаишь. — Да, ваше величество, — торжественно ответил мне глава Канцелярии. — Тогда я рассчитываю на прекращение всех ваших излюбленных канцелярских приемчиков вроде многокилограммовых отчетов, важных документов, вложенных среди последних страниц, не представляющих особой важности работ и бесконечного оттягивания решений путем созывов дополнительных комиссий. Мне нужны результаты. И только они. Я могу иметь с вами дело? — Я сделаю все, что будет в моих силах. — Нет. Вы сделаете все, что будет нужно. Даже если это будет лежать за пределами ваших возможностей! — разгорячился я. — Блудов, вы добрались до самых вершин власти. Вы умны, вы богаты, ваш титул и звание вызывают уважение и зависть у любого, кто имеет хоть какое-то отношение к цивилизованному миру, — продолжил я вкрадчивым голосом и чуть успокоившись. — Я спрашиваю вас, хотите ли вы оставить свой след в истории? Чтобы вас запомнили как реформатора, встряхнувшего закостенелую и завязшую в трясине собственных дрязг бюрократическую машину? Чтобы в вашу честь называли улицы и парки, а быть может, и города? Я спрашиваю вас, хотите? Так чего же вы ждете! Через неделю жду вашего отчета о планируемых мероприятиях. — Честь имею! Блудов, как ему показалось, по-военному щелкнул каблуками и, как на параде чеканя шаг, покинул мой кабинет. Я сел и, ухватившись за графин с водой, принялся некультурно пить из горла. Утомили меня за сегодня все эти разговоры с министрами. Барятинский, Милютин, Валуев, Мельников, Рейтерн, Игнатьев, Зеленой, Головин, митрополит Филарет. Кто-то получил отставку, кто-то, напротив, вознесся на небывалые высоты. Вытряхнув успевшую потухнуть за время нашего разговора трубку, я принялся снова забивать ее табаком. Да, не судьба мне бросить курить. Вон даже в до этого некурящем теле начал дымить как паровоз. Затянувшись английским табаком, я выпустил струйку дыма в потолок, наслаждаясь устроенным себе коротким отдыхом. Да, веселенький был у меня денек. Но зато какой продуктивный. Хотя… учитывая две недели напряженной подготовки… Я откинулся на спинку кресла и, заложив руки за голову, принялся сосредоточенно рассматривать потолок, предаваясь приятному ничегонеделанью. Ладно. Хватит уже Рейтерну там гранит экономики грызть. Он либо давно убедился во всем сам, либо всю жизнь невероятно умело косивший под умного дурак. Я заглянул в свой запасной кабинетик. Михаил Христофорович и ухом не повел. Казалось, он совершенно забыл про то, где он находится. Абсолютно проигнорировав открытие двери и даже легкое покашливание, министр финансов увлеченно что-то записывал. — А-а? Что? — вздрогнув, когда я положил ему руку на плечо, всполошенно спросил министр и повернулся ко мне. Наконец сфокусировавшись на мне своими горящими от возбуждения глазами, вечно выдержанный и флегматичный немец затараторил: — Это просто немыслимо! Эти открытия предопределяют неизбежную эволюцию финансового рынка и товарно-денежных отношений в мире! Лишь беглый просмотр некоторых основ налогообложения держав будущего уже способствует… — Михаил Христофорович, не увлекайтесь. — Но ведь это немыслимо! Это просто… немыслимо! — Ага, к чудесам ты как-то поспокойней отнесся, промелькнуло у меня. — Признаюсь, я вам совершенно не поверил поначалу и даже, грешным делом, подумал, что вы больны на голову. Однако теперь… — Михаил Христофорович, — снова перебил его я. — Идите-ка лучше поспите, а утром возвращайтесь. И прошу вас, отложите на время чисто академические интересы. Немедленно приступайте к планированию и проведению необходимых реформ в министерстве и налоговом законодательстве, — конечно, я озаботился и распечаткой структур Минфина Российской империи, СССР и РСФСР в различные их времена, чтобы, насколько это возможно, облегчить работу моему министру. Рейтерн, как наркоман, оторванный от иглы, посмотрел на недочитанный лист, тяжело вздохнул, потом вздохнул еще раз и, наконец, последовал моей просьбе. Не стал отказывать себе в заслуженном отдыхе и я, тут же растянувшись на диване, стоящем в кабинете. Надо будет читать документы перед сном на нем, а не в кресле — буду лучше высыпаться. Мелькнула последняя мысль и… Наступившее новое утро было мерзким, как и всякое нормальное утро после тяжелого трудового дня. Особенно мерзким такое утро бывает в Санкт-Петербурге с его частыми туманами, сыростью и не самым лучшим климатом, осложненным нежданно-негаданно нагрянувшей оттепелью с противным дождиком. Как англичане вообще встают по утрам на своем укутанном промозглыми туманами острове? Тусклый свет, пробивающийся через стекло, и мелко барабанящий по окну дождь нагоняли тоску и уныние. А бумаги, громоздящиеся на столе, вызывали стойкое отвращение. Вставать с дивана совершенно не хотелось. — Да-да, войдите! — отозвался я на робкий стук в дверь. — Ваше величество, Михаил Христофорович просит у вас аудиенции, говорит, что ему назначено. — Да, пропускайте его… минут через пять. Мне надо одеться, — уже встав ногами на пол, добавил я. Прикрыв за горящим энтузиазмом Рейтерном дверь в секретном кабинетике и на скорую руку перекусив принесенным адъютантом завтраком, задумался. Всего три дня назад я четко понял — никакого времени не хватит на то, чтобы объять необъятное. Охватить все мелочи и присмотреть за каждым из сотен направлений, в которых Россия не сумела себя реализовать, просто невозможно. Уже сейчас половину времени начинает съедать текучка, причем чем дальше, тем больше ее становится. И вообще, моя задача — создать условия, при которых реализация выгодных и перспективных проектов станет явлением обыденным, а не исключительным, как это сейчас происходит. К тому же, проводи я над дневником все двадцать четыре часа в сутки без сна и отдыха, этого все равно будет недостаточно. Я понял, что с заброской разработки большинства направлений придется смириться. И я смирился… Секунд на десять. Как только указанное число секунд истекло, я задался вполне очевидным вопросом. А что мне, собственно, мешает еще кому-то раскрыться? Да, конечно, все должно быть обставлено в строжайшей тайне. Да, мне надо иметь дело только с человеком, чья верность не поддается сомнениям, при этом человеком талантливым, влиятельным. Да, это известный риск и нервотрепка. Но… игра стоит свеч! Ведь ясно же как день — эта мера позволит мне освободить огромное количество времени, кроме того, она значительно ускоряет мою профессорскую работу в целом. Я ведь могу без оглядки (ну почти) полагаться на такого человека и предоставлять ему любую информацию из дневника безо всякой предварительной переработки. Очевидно — одна голова хорошо, а две лучше. В общем, как-то так я и пришел к недавнему разговору с Рейтерном. Впрочем, странно, что эта мысль пришла ко мне в голову так поздно, спустя два месяца после переноса сознания. Она прямо-таки напрашивалась. Ведь отсканировать десяток-другой книг и научных статей для своего протеже гораздо быстрее, чем их же отсканировать, прочитать, вымарать лишние данные, да еще придумать, как все это преподнести нуждающемуся в информации деятелю. А что мне, собственно, мешает раскрыться не одному, а нескольким людям? Ну, очевидно, соображения секретности. Чем больше народу будет посвящено в мою тайну, тем выше риск разоблачения. Хотя все же в то, что меня разоблачат, верится с трудом. Скорее, упекут разговорившегося пациента в желтый дом с мягкими стенами. Но ведь посвященный в тайну герой может поделиться и просто научными или техническими данными за деньги. Что еще? Да по сути все. Больше мне бояться особо-то и нечего. Кто-то из посвященных в тайну уличит меня во вранье на начальном этапе моего рассказа? Не беда. Расскажу ему свою реальную историю и с самыми честными глазами добью в конце фразой о том, что берег его нежную и ранимую психику от тяжелого удара. Кто-то может переметнуться к врагу? Ох, вряд ли. Мало того что Служба безопасности будет совершенно другого уровня, чем в нашей истории, так я же еще в первую очередь на лояльность смотрю. Причем верность можно элементарно поднять, приоткрыв им свои ближайшие планы. Конечно, к каждому нужен индивидуальный подход, но пряников у меня на всех хватит. У нас ведь чего господам либералам не хватает? Да пока самых что ни на есть элементарных свобод, которые и так уже давно пора дать, на монархию пока никто и в мыслях не покушается. Значит, определились. Количество людей ограничено только соображениями секретности и, очевидно, их способностями приносить пользу делу, ну и верностью мне и России, разумеется. Итак, возьмем как ограничение сверху число двенадцать. С потолка. Просто хоть для какой-то определенности. Далее. Какие направления нам нужны? Нет, не нужны, а просто архинужны и прямо сейчас? Очевидно, финансы. Деньги. Этим уже занимается Рейтерн. Еще более очевидно, Служба безопасности. Себя надо беречь, а то какой-нибудь удачливый бомбист пустит все коту под хвост, и все. В общем, нужна достойная кандидатура… Игнатьев? Вроде бы пока неплохо справляется, впрочем, отложим решение на потом. Что еще? Вооружение, армия, флот, металлургия, тяжпром, химпром, полезные ископаемые, транспорт, связь… В общем, хватает. С вооружением все просто. Сейчас в Санкт-Петербурге живет и работает, правда нельзя сказать, что здравствует, замечательнейший человек, Обухов Павел Матвеевич. Огромный завод, который он сейчас вовсю строит на территории бывшей Александровской мануфактуры, вскоре начнет выдавать высококачественную продукцию в виде передовых образцов вооружения и превосходных марок стали. И даже будет вполне себе конкурировать с лучшими достижениями прусской (позже германской), британской, французской и американской военно-инженерной мысли. И это, прошу заметить, безо всякой помощи с моей стороны, к тому же в условиях жесточайшего финансового дефицита. Жаль, нервное истощение от напряженной работы, запущенная болезнь, переросшая в чахотку, и отсутствие должных лекарств преждевременно свели в могилу столь одаренного человека в возрасте всего сорока девяти лет. Нужен пенициллин. С армией ситуация тоже не ахти, но особой спешки не требует. Крупных войн не будет почти полтора десятка лет. Европа занята своими разборками, а мы заняты зализыванием ран после предыдущей войны и попытками вывести бюджет в плюс. К тому же Барятинский и Милютин вполне в состоянии справиться с реформами, даже терзаемые любопытством, откуда растут ноги моих знаний в военной сфере. Ну а будут слишком много спрашивать, войдут в узкий круг посвященных. Вот с флотом ситуация гораздо сложнее. Для начала нужно определиться, а зачем он нам вообще нужен? Строить флот, просто «чтобы был», — непозволительная роскошь для государства, никак не могущего свести концы с концами. По вполне понятным причинам в ближайшие полтора десятка лет Франция, Пруссия и Австрия будут очень заняты своими разборками, и, чтобы России вписаться в войну с ними, это надо очень неслабо сглупить. На Дальнем Востоке, учитывая наши текущие дружественные отношения с САСШ, на Аляску сейчас тоже никто покушаться не станет. То есть, по сути, наиболее вероятными нашими противниками на ближайший десяток лет остаются Британская и Османская империи. Итак, на Балтийском море и Тихом океане турок не ожидается, а британцам нам все равно противопоставить нечего. Итого имеем — на Тихом океане флот нужен только для поддержания престижа, ну и пиратов с контрабандистами там погонять. На Балтийском море для флота реальных противников и задач в ближайшие годы не предвидится. Это, конечно, не значит, что там флот строить совсем не будем, но одного, максимум двух броненосцев должно хватить. Остальные, по мере устаревания, сразу в утиль. Нечего на бесполезный металлолом тощую казну растрясать. Совершенно иная ситуация в море Черном. У нас намечается война с турками (правда об этом, кроме меня, пока никто не знает), а без преимущества во флоте быстро ее не закончить. Что будет, если войну не закончить быстро и убедительно, мы уже проходили. Берлинский конгресс, когда практически все достижения русского оружия пошли псу под хвост, повториться не должен. Значит, решено — флот на Черном море нам необходим. Причем в количестве, достаточном для гарантированной отправки на дно турецкого. Ну и достаточное количество транспортников для переброски десанта, само собой. Короче, нужен кто-то, кто займется созданием Черноморского флота, причем как военного, так и торгового (в перспективе десантного). А учитывая, какую решающую роль во флоте несет техническое превосходство (даже рядом не стоит с армией по значению), было бы неплохо сразу озаботиться постройкой продвинутых кораблей к предстоящей войне. Имеются в виду броненосцы, которые укатают корабли противника в асфальт… пардон, в море. А для таких судов нужны и пушечки поновее да помощнее, броня потолще да покрепче, а преимущество в скорости перед противником, оно вообще само собой! Заглянув в дневник и пересчитав броненосцы противника к моменту боевых действий (двенадцать), я прикинул, что при подавляющем превосходстве в тактико-технических характеристиках достаточно будет и трех-четырех броненосцев с десяток тысяч тонн водоизмещением (у турок только один в 9000, остальные куда поскромнее). Вот только кому бы поручить… Аналогично дела обстояли и с металлургией, тяжелой и химической промышленностью, добычей ресурсов. Хотелось поскорее внедрить новые технологии, приступить к выпуску продукции. Да хотя бы пенициллин начать производить. Но вот кому поручить? Причем желательно такому, чтоб радостно тянул и не жаловался. Мельников под вопросом. Посвящать его в мои секреты совершенно не обязательно, со всем и так неплохо справлялся сам, а некоторые его огрехи вполне можно устранить в приказном порядке. Ладно, оставим поиск подходящих кандидатур на потом, а пока Обухов и пенициллин.Глава 10 СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ
Долго раздумывать над тем, кого следующего посвящать в мою тайну, я не стал. Уже через пару дней состоялся откровенный разговор сначала с Игнатьевым, по итогам беседы возглавившим разведку, а затем с Рихтером, ставшим начальником моей охраны. Конечно, под «посвящением в мою тайну» я имел в виду строго дозированную выдачу информации, не содержащую ничего лишнего. Еще на всякий случай доступно разъяснял новопосвященным, что никто, кроме меня, моим дневником воспользоваться не сможет. Даже не поленился прибегнуть к нескольким демонстрациям, когда в руках Игнатьева мой чудо-дневник был обычной безделушкой, а спустя минуту, оказавшись в кабинете один, я мог выдать практически любую запрошенную им информацию в распечатанном виде. По сути, от любого из этих двоих будет долгое время и очень сильно зависеть моя жизнь. Вероятность того, что меня попытаются свергнуть, была очень и очень велика, так что я не жалел усилий на их убеждение в том, что знаю, что делаю, и делаюэто исключительно во благо России. Решив подстраховаться по максимуму, решил никому, даже Игнатьеву, не рассказывать про Рихтера. Хотя Оттону Борисовичу, в свою очередь, планировал рассказать обо всех посвященных. Также я поставил перед ними, в дополнение ко всему, задачу приглядывать за остальными, посвященными в мою тайну, состоящими, впрочем, пока из одного лишь Рейтерна. В конце концов, лишняя перестраховка нам не повредит! Таким образом, завалив этих двоих необходимой им информацией и в который раз сделав Блудову нагоняй, чтобы не совал Игнатьеву палки в колеса, я смог вздохнуть спокойней. Через год-два у меня будет отличная охрана, достаточная для оказания сопротивления хоть всей гвардии, и более-менее налаженная разведка внутри страны, а возможно, и за ее рубежом. Конечно, в то время, как я с помощью Игнатьева налаживал новую организацию, не мог не заинтересоваться разведывательными сетями в России. И был приятно удивлен, французская разведка практически отсутствовала как таковая, английская… впрочем, была на уровне, как и всегда, но, что самое интересное, — в совершенно зародышевом состоянии сейчас находилась прусская разведывательная сеть, возглавляемая Вильгельмом Штибером.[132] Стоит нам сейчас устранить этого одиозного персонажа, и Пруссия тут же потеряет все только-только набирающие обороты немногочисленные шпионские группы, завербованные Вильгельмом. Кстати, он как раз сейчас в России, в связи с тем что его покровитель, прусский король Фридрих-Вильгельм, сошел с ума и Штибер на время бежал из Пруссии. Нет, ну каков красавец! Принимал участие в реорганизации русской тайной полиции (3-го отделения), конечно, навербовал там кучу народа, собрал и предоставил в Пруссию кучу сведений о состоянии русской армии, а его агентура успешно действовала, видимо, вплоть до 1917 года и даже позднее! Необходимо срочно озадачить Игнатьева его физической ликвидацией, попутно Австрии доброе дело сделаем, а то он похвалялся, что у него там в каждом батальоне свой человек был во время прусско-австрийской… Вызвав к себе Игнатьева, прочно обосновавшегося в кабинете по соседству, я принялся за давно остывший чай. — Что думаете о Штибере? — затянувшись трубкой, поинтересовался у своего начальника разведки я. — Надо избавляться от него, — не задумываясь ни на секунду, ответил мне Игнатьев, дочитав «распечатку» до конца. — Желательно, конечно, сделать это где-нибудь за рубежом под видом разбойного грабежа, чтобы не вызывать подозрений. Благо он часто туда-сюда мотается. Заодно опробуем нашу первую группу. — Не слишком ли быстро вы ее подготовили? Справятся? — выразил я свое сомнение. — Так точно, ваше величество, справятся! По сути, это отъявленные авантюристы и преступники, недавно взятые на горячем. Повторить то, чем большинство из них занималось в столице, смогут без проблем. Комар носа не подточит. — Вы говорите, что это преступники, почему же вы, Николай Павлович, уверены, что они не сбегут от вас, как только представится такая возможность? — О, за это можете не волноваться! — расплылся в недоброй улыбке мой начальник разведки. — Я набирал только тех, на кого легко надавить, вернее, на кого легко надавить через их родню. У каждого в группе в России останутся любимые родители, братья, сестры, жены и дети. Мы в красках разъяснили им, какая судьба ждет их семьи в случае предательства. В крайнем случае, если они вдруг позабудут о своих любимых родственниках, от опрометчивых шагов авантюристов удержат их товарищи, у которых эти самые родственники есть. Вы будете удивлены, когда узнаете, как сильно возмутился, а потом перепугался небезызвестный в бандитском мире Андрюха Столб, когда понял, что его матери действительно может что-то грозить, — Игнатьев снова усмехнулся. — Впрочем, через некоторое время мы сможем подготовить для подобных заданий и наших парней. — Ну что же, тогда приступайте. По исполнении доложите мне. — Что-нибудь еще, ваше величество? — Да. Вот список завербованных Штибером. Присмотритесь к ним. — Разумеется. Какие меры предпринимать к выявленным предателям? — Действуйте по схеме, аналогичной с устранением Вильгельма. Разбойное нападение, несчастные случаи, если мастерство позволит… Хотя, быть может, оставьте некоторую часть — будет простор для двойных агентов и контрразведки. — Понял. Будем пробовать, — коротко кивнул он. — Еще я хотел бы обратить ваше внимание на необходимость создания освободительного движения в Ирландии. Для этого, возможно, вам придется на некоторое время посетить Англию, как только представится благовидный предлог. — Отвлечь Британского Льва возней прямо перед его логовом? Хорошая мысль, — явно обрадовался моему предложению недолюбливающий чопорных островитян Игнатьев. — Это все? — Да, не смею вас больше задерживать, — ответил я и хотел было снова вернуться к своим бумагам, однако Игнатьев задержался. — Ваше величество, что будем делать с подпольным кружком Блудова? Он вовлекает в него все больше и больше своих сторонников. — Пока ничего, подождем еще немного. — С огнем играете, ваше величество, — не стал скрывать своего недовольства мой начальник разведки. — Пока у вас есть там свои люди, Павел Николаевич, я не опасаюсь никаких неожиданностей с той стороны. Вы же сами меня уверяли, что держите руку на пульсе? — Уверял и все еще держу, но в таком деле лучше бы поберечься, — ответил он и, поняв, что я не собираюсь больше продолжать этот разговор, откланялся. Я раздраженно откинулся на спинку кресла. Нет, ну каков же подлец этот Блудов! Улыбается прямо в глаза, обещает и даже (нет, ну надо же!) выполняет с завидной эффективностью мои распоряжения. И тем временем создает подпольный клуб… Ну, ничего. Собирайтесь-собирайтесь — легче будет прихлопнуть всю оппозицию одним махом. Или нет? — Ваше величество, — постучав, приоткрыл дверь адъютант, — к вам тут на аудиенцию господин Путилов, ему назначено на два часа, прикажете пускать? — Да… хотя нет! Пусть подождет десять минут в коридоре, — мне нужно было привести мысли в порядок перед разговором. — Слушаюсь, ваше величество! — отчеканил адъютант и аккуратно прикрыл за собой дверь. Я быстренько навел на столе относительный порядок и прикинул себе план нашего разговора. Путилов был уже пятым человеком (считая недавно посвященного Обухова), кому я собирался приоткрыть свою тайну и, продемонстрировав свой тайный козырь в виде информации из дневника, подключить к работе на полную катушку. Несмотря на уже не первый подобный разговор, я все равно слегка волновался, однако на этот раз все прошло как никогда легко. А уж с каким энтузиазмом он ухватился за идею практически самостоятельной работы на службе у государства… — Таким образом, вы должны сделать пробную домну нового образца вот в этом месте, — отметил на карте район расположения еще не основанного Донецка. — Но это хотя и главная, но не достаточная ваша задача. Вам требуется в кратчайшие сроки разыскать достаточное количество толковых металлургов, которых вы должны будете обучить всем новшествам в процессе постройки этой домны. Впоследствии им предстоит организовать еще два аналогичных производства, только в гораздо больших масштабах на пустом месте, и продолжить развитие основанного вами завода. Кстати, назовите город Донецком, — решил установить историческую справедливость я. — У меня есть несколько вопросов касательно деловой части вашего предложения, — прервал свое молчание Путилов. — Да-да, конечно. Слушаю вас. — Дело в том, что у нас с Обуховым заключен партнерский договор, который я не могу расторгнуть… — Ах, вот вы про что! Не волнуйтесь. Обухову я сделал предложение не хуже вашего, так что он отпустит вас без каких-либо проблем. — Замечательно! — обрадовался он. — Какие средства будут выделены мне на строительство нового завода? — Один миллион рублей, и это со всеми дополнительными необходимыми для работы домны производствами, — ответил ему я, в уме закладывая сумму в два миллиона. — Я не уверен, что этого будет достаточно. Дело новое, неизвестное. Однако могу уверить вас, что воровства и пустой траты средств я не потерплю. К тому же могу заверить вас, что если это, — он потряс кипой бумаг в руке, — возможно построить — я это построю! — Ну что же, вот и замечательно! А теперь давайте приступим к обсуждению котельного завода. Не думали же вы, в самом деле, что я ограничусь лишь только домной? Проговорив с Путиловым до глубокой ночи, наспорившись до хрипоты, я проводил его до дверей его нового кабинета, вручив напоследок внушительную кипу управленческой литературы. Строго-настрого запретив выносить что-либо из предоставленного материала, не переписав его сначала собственной рукой и удалив любые намеки на будущее, отправился к себе отсыпаться. В отличие от меня, Путилову сегодня будет не до сна, судя по тому, как он поедал глазами немалые объемы предоставленных ему научных трудов. Я же после того как практически три недели большую часть времени проводил за сканированием книг для моих посвященных, решил устроить себе на завтра выходной и вообще поспать до обеда. Я открыл глаза и сладко потянулся. Как же приятно проснуться в своей кровати, поваляться часок-другой, чтобы еще слегка покемарить, и только потом выползти из-под одеяла! Не решившись отказать себе в этих маленьких радостях жизни, пролежал в кровати до часу дня, после чего легко вскочил и принялся одеваться. Помню, сначала мое нежелание облачаться при помощи придворных было воспринято в штыки, но я сумел переломать матушкино упрямство и теперь всегда одеваюсь сам. Потребовав принести чай и завтрак (или уже обед?) в мой кабинет, направился в эту ставшую мне привычной комнату. Послонявшись из угла в угол, быстро начал скучать. Так, куда бы мне податься? «Господи, что за вопрос! Да не далее как вчера одна из маменькиных молоденьких фрейлин так мило краснела, да и, вообще, непременно надо познакомиться с этой красоткой поближе» — я неопределенно махнул рукой и, как и положено любящему сыну, направился навестить матушку.* * *
Федор Васильевич сидел у себя в кабинете, внимательно изучая планы изыскательских работ на будущей Ярославо-Московской железной дороге. Недавно построенная Московско-Троицкая приносила отличную прибыль, однако это не вызвало того притока акционеров, которого так ожидал Чижов. Зато после личной встречи с его императорским величеством на акционерное общество, созданное Чижовым, обрушился настоящий дождь предложений и вкладов. Новообразованное Ярославское общество сразу стало модным у большинства аристократии, не говоря уже о купцах и промышленниках, которые, узнав, что государь выделил почти пять миллионов личных средств на строительство, разом став крупнейшим акционером, тут же обратили пристальное внимание на этот перспективный проект. Ну еще бы! Дорога, соединяющая Москву с Волгой, должна приносить просто фантастические доходы. Не зря молодой император решил деньги в нее вкладывать, ох, не зря. Считать умеет. Однако во всем этом изобилии новых, зачастую высокопоставленных крупных акционеров была и обратная сторона. Столь пристальное внимание к своей персоне и еще только проектирующейся железной дороге привлекло к Чижову уйму влиятельных доброжелателей, которые постоянно лезли к нему со своими непрошеными, дилетантскими советами. Вот и сейчас, добравшись до очередного такого ослоумного письма от самого князя Гагарина, глава железнодорожного общества не смог сдержать раздражение. «Нет, ну какой дурак! Он что, думает, что шпалы просто так маслом пропитывают? Они же сгниют в три года, если этого не сделать!» Зло отложив письмо в сторону, Чижов задумался. Организованные им наблюдательные пункты, стоящие вдоль будущей железки, сообщали о поистине огромном грузообороте по этому направлению даже в зимнее время, не говоря уже о том, что будет, когда Волга вскроется ото льда. Так что можно смело приступать к изыскательским работам с началом весны, а чуть погодя начинать возводить железнодорожное полотно на наиболее очевидных участках, не дожидаясь конца изыскательских работ и окончательных проектов мостов. Такая спешка была во многом вызвана (хотя сам Чижов не признавался себе в этом) одним лишь намеком императора на ожидающую его награду, если дорога будет построена в кратчайшие сроки — три года. Все же Федор Васильевич обладал здоровым честолюбием, и, что особенно приятно, его теперешняя цель ни в коей мере не шла в разрез с его жизненными убеждениями и принципами. Молодой государь ловко раззадорил эти струнки в его душе, не забыв сыграть на его патриотизме. Теперь инженер работал просто не покладая рук. «Придется попотеть, но ничего. К зиме 67-го обязательно откроем движение на всей протяженности, если с мостами накладок не будет, — в очередной раз прикидывал Чижов. — А все-таки зря про государя говорят, будто бы юн и глуп. Норов у него, конечно, резковат, однако что-что, а умом государь не обделен. Кстати, интересно, правдива ли примета, что у людей, когда их кто-то вспоминает, краснеют уши? — вдруг ушел мыслью в сторону Чижов. — Тогда у царей они должны быть пунцовы круглые сутки!» — развеселился этой забавной идеей инженер.* * *
Тем временем император сидел в своем кабинете и в ус не дул. Несмотря на всевозможные приметы, его уши демонстративно им противостояли, сохраняя свой нормальный оттенок. — Ваше императорское величество, — продолжал отстаивать свою точку зрения Рихтер, — я считаю, что для вашей личной охраны превосходно подойдут именно казаки. Ну скажите на милость, чем вам так понравились эти самые горские племена? Да они будут далеки от политики и не будут иметь никакой связи с окружающей их общественностью кроме как через вас, но… это как-то не по-русски! — уверял меня сидящий напротив меня русский немец. — Тем более что в верности ваших казаков можно не сомневаться. Для них охранять вашу персону огромная честь, которой они будут гордиться до самой смерти! — Меня просто весьма впечатлил образ британских гуркхов и шотландских стрелков, несущих охрану королевских особ в Англии, — начал оправдываться я. — В принципе не имею ничего против казаков. — Тогда я хотел бы приступить к набору солдат из Атаманского полка. Командиров предполагаю поначалу больше выбирать из наиболее верных офицеров. Как вы верно выразились — нам умные не нужны, нужны верные. — Какое количество солдат вы собираетесь задействовать? — Думаю ограничиться тремя батальонами общей численностью в тысячу солдат. Будут нести охрану посменно. Думаю, спустя полгода, — опередил мой уже почти сорвавшийся с губ вопрос, — мы сможем организовать вашу охрану. Правда, обучение личного состава будет далеким от совершенства. Впрочем, никто не мешает мне изначально выбрать солдат получше. — Ну что же, неплохо. Кстати, вы уже прочитали все мои книги? — получив утвердительный кивок, я продолжил. — Быстро вы. Уже составили программу обучения бойцов? — Разумеется, — белозубо улыбнулся Рихтер, — заставим казачков побегать. Обсудив еще несколько незначительных деталей, мы расстались, и ко мне в кабинет, без доклада, едва не сбив выходящего Рихтера с ног, прямо-таки ворвался мой министр финансов, сияющий как начищенный пятак. — Все нормально, Александр, — взмахом руки отсылая возмущенного поведением министра адъютанта, — дорогому Михаилу Христофоровичу можно входить и без доклада. Разве вам еще не доложили? Смущенно буркнув что-то невнятное, адъютант прикрыл за собой дверь. — Я слушаю вас. Судя по вашему довольному виду и хитрому прищуру глаз, вы сейчас меня изрядно порадуете. — Вы совершенно правы, — забыв о субординации (невероятное событие для моего аккуратного министра!), ответил мне Рейтерн. — Только что, буквально пару минут назад, во время изучения истории золотого стандарта, меня посетила замечательная мысль! — Ну-ну, продолжайте, — поторопил его я, предвкушая что-то нестандартное. — Так вот, а что, если нам перед всякими запретами на вывоз золота за рубеж, задиранием налога на путешествие до небес и повышением земельного и таможенного налогов сделать заявление о скором введении золотого стандарта? Нет-нет, этого совершенно не стоит делать, — тут же поспешил успокоить меня он, — заявление будет лишь дымовой завесой. Зато когда месяца через три мы введем все эти новые и непопулярные налоги, все будут думать, что это все лишь временные трудности. Тем самым мы ослабим недовольство знати, и без того особенно сильное в последнее время. — Замечательная мысль! Признаться, последнее время я думаю, не поспешил ли я с теми либеральными выступлениями на совете? Реакционная часть дворянства, руководящаяся лишь только личной выгодой, слишком сильна… — Это так, однако, не думаю, что они посмеют выступить против вас напрямую. Гвардия и армия беззаветно верны вам. Да и на большую часть своих подданных вы всегда можете положиться, — выпрямившись, как на параде, ответил мне Рейтерн. — Бросьте, Михаил Христофорович, и тени сомнения в вашей преданности даже и не мелькало. Лучше расскажите, как продвигается реформирование министерства? И присаживайтесь вы, наконец, — во время всего разговора министр возбужденно расхаживал по моему кабинету. — Да какое там реформирование, — махнул рукой министр, садясь в кресло. — Я даже к его планированию еще не приступил. Так, одни лишь наброски. — Михаил Христофорович, я, конечно, понимаю, что различные экономические теории будущего крайне интересуют вас, однако мне хотелось бы, чтобы вы поскорее приступили к практической части вашей работы. — Но ведь там может быть нечто крайне важнее… — Вот поэтому и читайте краткий курс макроэкономики, — перебил я его, — а не хватайтесь за все подряд. Я уже начинаю думать, что предоставление вам такого большого объема литературы было ошибкой. Министр финансов тут же поспешил заверить меня, что все нормально, просто он несколько увлекся чтением идей, несомненно, обладающих большим потенциалом в будущем. Пооправдывавшись еще некоторое время, он откланялся, сославшись на необходимость дальнейшей работы, и быстро вышел из кабинета. Вот ведь не ожидал, что он окажется таким увлекающимся человеком. Хотя, с другой стороны, его дотошность и желание все понять, помноженные на любовь к своему делу и жажду сделать все как можно лучше, в конечном счете, пойдет мне только на пользу. Я вздохнул и с неохотой встал. Опять придется до ночи распечатывать практическую информацию для еще не зародившегося химпрома. Неудобно перед Бутлеровским предстать с пустыми руками. Еще раз тяжело вздохнув, я смирился и, подойдя к неприметной двери, отомкнул свою тайную комнатку и достал дневник из сейфа. В очередной раз, подумав, как жаль, что нельзя перепоручить эту рутину хоть тому же Сабурову, я принялся за работу.Из личного дневника статского советника А. А. Сабурова 26 января 1864 года по новому стилю. Вот уже более месяца я нахожусь секретарем при его императорском величестве Николае Втором. Не вызывает сомнений, что за это время я сумел хорошо зарекомендовать себя, потому как государь теперь полностью доверяет мне такую важную и ответственную работу, как сортировка всевозможных донесений, прошений, жалоб и прочее и прочее. Для столь высокой чести мне пришлось дневать и ночевать в моем новом кабинете, выделенном мне, к слову, прямо по соседству с императорским наравне с несколькими наиболее отмеченными величайшей милостью министрами. Да, столь напряженная и кропотливая работа непременно стоила этой высокой чести! Думаю, в скором времени моя карьера непременно пойдет в гору, особенно если учесть то, как выделяет меня среди прочих сам глава ЕИВ Канцелярии Дмитрий Николаевич Блудов. Однако вынужден констатировать и огромное количество других трудностей, сопряженных с моей работой. Так, например, на меня, как на лицо особо приближенное к императору и не обладающее высоким чином, нередко пытаются оказать давление. Мне приходится прибегать ко всевозможным уловкам, чтобы не потерять свой пост и не нарушить пожелания императора, чьим покорным слугой я являюсь. К примеру, не далее чем вчера многоуважаемый Дмитрий Николаевич во время дружеской беседы как бы невзначай (о, он в последнее время все чаще так делает!) спросил меня… впрочем, лучше воспроизведу этот знаменательный разговор дословно. — Андрей Александрович, голубчик, — ловко выудил меня из толпы проявляющих чрезмерное, на мой взгляд, любопытство придворных Блудов, — позвольте украсть вас буквально на пару минут. О, не переживайте, наш разговор не займет много времени, я отпущу вас раньше, чем ваш обед будет приготовлен, — умело оборвав все мои потуги ускользнуть еще до того, как я успел открыть рот, увлек меня к себе глава ЕИВ Канцелярии. — Вы, верно, в состоянии разъяснить некоторые неясные слухи, достигшие, надо признаться, и моих ушей, о трудностях, возникших у его императорского величества и министра финансов Рейтерна при проектировании перехода к золотому стандарту? Этим вопросом граф поставил меня в весьма щекотливую ситуацию. С одной стороны, я никоим образом не мог раскрыть сведения, известные мне благодаря моему посту. Это было просто неприемлемо по отношению к его императорскому величеству не оправдать его доверие таким явным образом. С другой же стороны, мой категорический отказ может повлечь за собой крушение моей блестящей карьеры. — Дело в том, что информация о данном слухе не вполне входит в сферу моей компетенции и не может быть представлена в виде неопровержимых фактов за наличием отсутствия оных, — попытался уйти от ответа я. Однако граф не зря слыл опытнейшим придворным и чиновником. — Мне было бы достаточно одного лишь только приватного мнения, — тут же загнал меня в ловушку Блудов, и я очутился в еще более щекотливой ситуации, чем был в начале разговора. — Разумеется, гипотетически, если бы я имел доступ к гипотетическим проблемам, связанным с введением золотого стандарта… — Да-да, продолжайте, я вас внимательно слушаю. — Так вот если бы я гипотетически имел сведения о данном вопросе, то я мог бы гипотетически утверждать, что некоторые проблемы у его императорского величества все же имеют место быть, — выделив голосом нужные слова, продолжил свой ответ я. — Даже если бы передо мной сидел столь уважаемый человек, как вы, это было бы несколько опрометчиво и неразумно злоупотреблять доверием своего работодателя. Несмотря на то, как высоко император ценит человека, желающего проникнуть в истинность придворных сплетен, — ловко закончил я фразу. — Что ж, весьма разумная и похвальная позиция. Не подлежит сомнению, что она будет надлежащим образом расценена тем, кому следует. О! — взглянув на часы, воскликнул Блудов. — Ваш обед, вероятно, уже приготовлен, приятного аппетита, Андрей Александрович. Поблагодарив Николая Дмитриевича, я покинул его, на чем и закончил этот сложнейший разговор самым наилучшим для меня образом. Думаю, очевидно, что подобные разговоры с наиболее влиятельными чинами империи только подчеркивают мое возросшее влияние при дворе. Кроме того, хочу отметить, что его императорское величество уже дважды похвалил меня за старание и однажды даже спросил у меня совета по части письменных принадлежностей.[133] В целом должен заметить, что Николай Александрович довольно приветлив со мной, хотя этого нельзя сказать про всех, с кем он общается. Иногда его резкие выходки и зачастую жестокие шутки над провинившимися придворными заставляют меня бояться за свою шкуру. Так, не далее как неделю назад молодой государь процитировал своего великого предка Петра Первого и назвал всех лакеев шпионами, которые плохо слышат и еще хуже пересказывают услышанное. Одновременно с этим, прислуживающий ему за обедом слуга, услышав, о чем идет разговор, запнулся о ковер и, потеряв равновесие, уронил с подноса столовый нож прямо под ноги сидевшему за столом государю. На что Николай Александрович отреагировал самым спокойным образом, мимоходом прокомментировав, что зарезать его столовым ножом тем более не стоит пытаться. И выждав короткую паузу, рассмеялся, попросив всех признать, что его шутка про шпионов была весьма хороша. При этом я совершенно точно слышал, что несколько лакеев упало в обморок, а еще несколько ужасно переменились в лице, тем самым дав новый повод для сплетен. Возможно, в анекдоте его императорского величества была немалая доля истины.
Глава 11 СОСЛОВНАЯ
Смоленская область, село Степанчиково, N-го уезда. — Шапки долой! Шапки снять! — краснея от натуги, орал тщедушный староста, пулей проносясь перед собравшейся толпой. Иван неторопливо снял шапку, весело глядя на кричащего сухого старика. «Ишь носится как наскипидаренный, едрена вошь. Выслуживается. Откуда только голосище такой». — Сейчас царский манифест читать будут, — подал голос стоящий по соседству кум. «Конечно, будут. С какого ляда бы всю деревню собрали, как не за этим», — подумал Иван и покосился на крестного, приходившегося ему родным дядей по отцовской линии. Дядю Ваня любил. Пусть тот и был немного глуповат, зато добрейшей души человек. К тому же здоров как бык и силы на пятерых. По две подковы за раз ломал. А если к вышесказанному добавить, что этот, считай, единственный Ванин родственник в деревне, души не чаял в своем племяннике… Нет ничего удивительного, что эти двое оказались в толпе рядом. Было солнечное январское утро. Валивший всю ночью снег белым полотном укутал скованную морозом землю. Яркий свет, отраженный от высоченных, по самые окна, снежных сугробов, немилосердно бил в глаза. Иван ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Сплетни о скором оглашении царского указа ходили уже давно. Да что там! В некоторых деревнях по соседству указ еще осенью зачитали. Вот только ходили упорные слухи, что в деревнях барина Курочкина, что неподалеку, вороватые приказчики указ подменили. Почти вся добрая землица барину отошла. Всем окольным крестьянам было ясно как божий день — не мог царь такой указ подписать! Царь завсегда радеет о своих крестьянах. Где ж это такое видано, чтоб его именем такое непотребство творилось? И так малые земельные наделы урезались, да к тому же худшие обрезки общине выделялись! Царь, он ведь милостив, понапрасну мужика забижать не будет. Хотя за дело, вестимо, накажет. Ну, так оно и понятно! Какой же царь без строгости. «Как бы и у нас указ не подменили, — с тревогой думал Иван. — Эвон морду какую себе чинуша отожрал. Такой подменит и не поморщится. Общине соседской вон только обрезки плохонькие пораздавали, все лучшее себе захапали, ироды. Эх, знал бы про то царь, уж он бы этому князю…» — Иван с силой сжал кулаки. Все мужское население деревни стояло, переминаясь с ноги на ногу на трескучем морозе, растирая уши и дыханьем согревая мерзнущие руки. Наконец приехавший для оглашения манифеста чиновник поднялся на специально выкаченную для него телегу, развернул лист и, прокашлявшись, начал. — Божией милостью Мы, Николай Второй, император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский… — начал зачитывать полный титул императора чиновник. — Объявляем всем нашим верноподданным… Когда зазвучало имя царя, Иван тихо перекрестился, краем глаза отметив, как крестится спохватившийся кум. Все, казалось, замерло. Даже ветер утих. Не скрипел под ногами снег, не шуршала одежда, не лаяли собаки. Деревня будто вымерла. Было что-то фантастическое в этой замершей в абсолютной неподвижности толпе. Иван не знал грамоты, не знал счета, не знал многих слов. Да и не нуждался в этом. Он вообще мало чего знал и видел. Вся его жизнь протекала вокруг родной деревни. Но сейчас он, как никогда ясно, понимал главное. Человек на телеге зачитывает его судьбу, судьбу деревни, судьбу всей общины. Будет ли село жить сыто и привольно или ему предстоит тяжелый труд на бесплодной земле и голодные зимы. Иван весь превратился во внимание. Затаив дыханье, почти не дыша, он чутко ловил каждый звук. Сердце гулко билось в груди от жгучего желания навсегда запечатлеть каждое слово. — …все общинные земли, пользуемые оной (общиной), нашей волей милостиво закрепляются за общиной безо всякого выкупа. Общинные же лесные угодья определяются согласно следующему… Дальше Иван не расслышал, хотя и стоял в первом ряду. Толпа зашевелилась, зашумела, все переспрашивали друг у друга, верно ли они разобрали. — Иван, так что же это? И вправду землица вся наша? — спросил дядя, толкая его рукой в бок. — Тише ты, не слышно ничего, — оборвал его Иван. — Ваня! — Да правда, правда. Тетеря глухая ты! Оглох, что ль?! — Ты как с дядей разговариваешь?! — Дядь Федор, ты, конечно, меня прости, — тут же сменил тон Иван, — но нельзя же так! Послушать-то дай царского посланца, чай манифест о земле читает! Подождав, пока загомонившие крестьяне успокоятся, государев человек продолжил. — Общинные недоимки в пользу казны милостиво нами прощаются, с чаяньем впредь такому не повториться… Что тут поднялось… Толпа не умолкала минут двадцать. Даже староста, позабыв о своих обязанностях, о чем-то радостно говорил с сыновьями. Только чиновник застыл на телеге со скучающим видом. Очевидно, наблюдать такую картину ему было уже не впервой. Вот и не стал понапрасну рвать глотку в попытках угомонить разошедшуюся толпу. Наконец крестьяне начали успокаиваться. — …Выказавшему желание выйти из общины, — продолжил чиновник, — оная обязана не позднее чем через три месяца выдать землю, согласно среднедушевому наделу, определяемому старостой или комиссией. Оный крестьянин становится частным лицом с правом покупки и продажи земли… — Ваня, так что же это делается… — Дядь, богом прошу, замолчи. Дай послушать, — но послушать Иван уже не смог. Поднявшийся в толпе шум не давал разобрать ни слова из надрывающего голос чинуши. — …Такова воля наша. Быть по сему. Управляющий слез с телеги, но бросившиеся к нему мужики тут же обступили его. — А ну, ша! — отмахнулся он. — Грамотные в деревне есть? — Осип, Осип, — послышалось со всех сторон. — Значит, так. Осип, поедешь со старостой в город к главному управляющему государевыми угодьями в уезде. Он бумагу составит на общинные земли. — А можно… — Нельзя! Мне в другую деревню надобно. Вас много, а я один, — отрезал чиновник и, усевшись в сани, хлопнул извозчика по плечу. Двойка лошадей резво сорвалась с места и на рысях вылетела вон из деревни. — Тьфу, едрить его кочерыжку! — сплюнул приземистый мужичок в стеганом тулупчике. — Да, ну и хрен с ним, Осип! Гуляем! — хлопнув того по плечу, радостно заорал кум Ивана. — Не тебе ж завтра по утрени с перепою в город ехать, — хмуро убирая тяжелую руку с плеча, буркнул он. И тут же непоследовательно добавил: — А-а, где наша не пропадала! Гуляем! — лихо сдвинув шапку вперед и хлопнув себя рукавицей по ноге, быстро развернулся и чуть не бегом бросился к своей избе. — О, так бы сразу и говорил! — захохотали мужики. — Ты, Федор, — обратился седой, но еще крепкий крестьянин к Ваниному дядьке, — проследи, чтоб по утрени и впрямь Осип со старостой уехали. Хоть как, но в сани их посади. Если только тебя никто не перепьет, — добавил он, расхохотавшись. Смех был радостно подхвачен всеми присутствующими. Перепить Федора считалось невозможным. Последние попытки победить могучего усача оставили уже бог весть сколько лет назад. Веселье в Степанчикове развернулось размашисто, шумно и на широкую ногу. Вечно прижимистые крестьяне, позабыв природную скупость, тащили из закромов праздничные запасы. Не обошло вниманием это событие и поголовье птицы, с мелким рогатым и не очень скотом. И, конечно, не обошлось без драки. Ну, скажите, какая же пьянка на всю деревню без доброй драки стенка на стенку? Драчунов дружно поддержало все мужское население деревни, чтобы потом, утирая разбитые в кровь губы, с веселым смехом узнавать друг у друга, из-за чего весь сыр-бор. А затем, хотя никто его и не звал, пришло тяжелое похмельное утро. Для Ивана, как, впрочем, и для большинства жителей села, пробуждение началось с истошного крика с улицы. Вскоре крик повторился с утроенной силой. Иван поднял голову и застонал. Перед глазами все плыло, голова трещала, во рту пересохло. Крик не прекращался, превратившись в сплошной поток ругательств. — Что же ты творишь, ирод окаянный! Дубина стоеросовая! Федор, хватит меня по снегу катать! Тебе говорю! Федор! Федор! — крик прекратился. — Ну, все, сейчас лошадь запрягу и поеду, — уже тише добавил Осип. Да, у дяди не забалуешь, допив ковш воды и снова укладывая голову на стол, с улыбкой подумал Иван, проваливаясь в угар пьяного сна.* * *
— Кузя, вставай… Кузя… — нежный, но настойчивый голос, наконец, достучался до адресата и выдернул его из крепкого сна о чем-то очень приятном, о чем он тут же забыл, едва уселся на кровати. — Ну вот, такой сон испортила! — спросонья недовольно в голос сказал муж. — Тш-ш! Детей побудишь! — горячим шепотом ответила жена. Посидев еще минуту на кровати в тщетных попытках вспомнить, что же он видел во сне Кузьма откинул одеяло с ноги и поднялся. Почесавшись и потянувшись, Тимохов захватил курительные принадлежности и вышел из комнаты. — Здорово, Макарыч, — закуривая на площадке, бросил он выглянувшему соседу. — Здоров будь, Кузьма, — сладко зевая, ответил Макарыч. Он накинул тулуп, вставил ноги в валенки и тоже вышел на площадку. — Захворать не боишься, босиком-то? — Не дрейфь, Макруха! Живы будем — не помрем! — Глубоко затянувшись и выпустив струйку дыма к потолку, Кузьма обратился к другу: — Не забыл? Сегодня начальство на завод приезжает. Велено всем в чистое вырядиться да вести себя примерно, или на улицу выкинут к хренам собачьим безо всякого жалованья, — сквозь зубы сплюнул на некрашеный дощатый пол рабочий. — Ага! Это они могут, — охотно согласился Макар. — Ладно, зябко здесь. Как будешь готов, стукни в дверь — вместе пойдем. — Добре, Макар. Кузьма в последний раз затянулся, на мгновенье прислушался к разрывающему ночную тишину заводскому гудку и вернулся в комнату. «Действительно зябко. Зато проснулся. В тулупе и валенках на площадке и заснуть можно», — подумал он. — Ну, что стоишь! — горячим шепотом прикрикнула на него жена. — Ты есть-то будешь? — А как же! — встряхнув головой и прогоняя так некстати лезущие в голову мысли, ответил Кузя. — Каша опять постная? — но, увидев полный грусти взгляд любимой, тут же с улыбкой добавил: — Не беда, была б еда! — и принялся за обе щеки уплетать кашу с хлебом. — Детям оставь, — на мгновенье оторвавшись от своего занятия, бросил Тимохов, видя, как Светлана потянулась к молоку. — Чай закончился? Воды теплой подай. — Все, пора собираться! — тихо охнув, подскочила ненадолго задремавшая Светлана. — Вот обед. Хлеб с маслом. Масло последнее. Чай тоже еще в среду весь вышел. Так что деньги получишь, сразу домой иди. Зиновьевым еще двадцать копеек за крупу должны. А Михеевым пятнадцать за хлеб. Никуда не заходи. Макара не слушай, он тебя хорошему не научит. В кабак ни с кем не ходи, — застегивая тулуп, спешно давала последние наставления жена. — Ладно, будет тебе учить! — взяв Светлану за плечи и немного отстранив, глядя в красные от недосыпа (или слез?) глаза, сказал Кузьма. Затем быстро обнял и вышел на коридор. — Макарыч, выходь! — стукнув кулаком соседу в дверь, он не спеша принялся спускаться по лестнице. Несмотря на недавний завтрак, живот голодно урчал и, очевидно, не отказался бы еще от пары таких же порций. — Ага, уже, — на ходу запахиваясь, вылетел сосед. — Успеваем? — Первый гудок совсем недавно был. Успеем. — Сегодня б лучше без опозданий. Получку еще урежут под это дело. Дальше шли молча, берегли дыхание. Второй гудок застал их врасплох. — Вот, сучий потрох! Что ж так рано, полпути еще не прошли! Бежим, а то не успеем! Чем ближе Макар с Кузьмой подбегали к строящемуся заводу, тем больше встречали таких же, как и они, спешащих на завод людей. — Что за…! Наверняка опять второй гудок раньше дали. Вот…! — не сбавляя ходу, выругался Макар. Быстро строящийся Обуховым и Путиловым завод частично вступил в строй. Вторая партия заказанных из Англии станков уже прибыла и монтировалась рабочими в две смены. А первая уже вовсю работала, направляемая руками умелых Златоустовских мастеров. Однако квалифицированного персонала катастрофически не хватало. Одних старых мастеров, перевозимых в Петербург с семьями, явно было недостаточно. Вот и нанимали рабочих, откуда только могли. Впрочем, с неграмотной рабочей силой, точнее, с ее количеством проблем не возникало. Отмена крепостного права разом выплюнула из деревень огромное количество нищих крестьян, отчаянно ищущих счастья в городе. Вот как раз к таким крестьянам и относились недавно взятые на работу наши Кузя с Макаром. Идти им было особо некуда, образования никакого, случись с ними что или захоти они уйти, и на их место можно было легко набрать десяток таких же. Впрочем, на условия работы привыкшие к тяжелому труду деревенские парни не жаловались. Как не сильно жаловались и на нищенское жалованье — жили хоть и бедно, но голодать так сильно, как у себя в деревне, не приходилось. А завод развивался и рос не по дням, а по часам, питаемый безудержной энергией собранных инженеров-энтузиастов, организаторским гением Путилова, конструкторскими решениями Обухова и, конечно, каторжным трудом недавних крестьян. Со дня на день должна была произойти первая тигельная плавка. Завод, в будущем названный в честь одного из своих создателей Обуховским, начинал свою жизнь. Отметившись на проходной, Кузьма с Макаром отправились к своим, еще только устанавливаемым станкам. За монтированием недавно прибывших английских механизмов семь часов прошли как два дня. Наконец работа была прервана перерывом на обед. — Надеюсь, не приедет сегодня начальство-то, — блаженно рассаживаясь на лавке в столовой, ни к кому не обращаясь, бросил Тимохов. — Ха! Да уже с два часа как прикатило! — бесцеремонно влез в разговор незнакомый вихрастый рабочий с другой бригады. — Заперлись на втором этаже в кабинете и сидят. Два адъютантика каких-то молоденьких из морского министерства да Обухов с Путиловым. — Ну так, может, поговорят и отстанут? — Мечтай! Молоденьким все выслужиться надо, найти что-нибудь. Ползавода оббегают, ноги в кровь собьют, а что-нибудь да найдут, — со знающим видом добавил рабочий, не забывая уплетать хлеб с репчатым луком. — Ого, с маслом! Богато живешь! — увидев извлекаемые Кузьмой бутерброды и не прекращая жевать, обронил вихрастый. — Небось непьющий? — Пьющий, если нальешь, — хитро улыбаясь и не отвлекаясь от бутербродов, жидко смазанных маслом, отвечал Кузьма. — Ишь ты какой, — цокнул языком вихрастый. — Айда в кабак, как деньги получим? — Да, Кузьма, пошли! — подключился в разговор молчавший до этого Макар. — А вот как деньги получим, так и посмотрим! — Все-то ты так, Кузьма. Все в дом да в дом тянешь, — подключился другой рабочий бригады. — Да ты б видал, какая у Кузьмы жена! Огонь! — с веселым, немного грубоватым смехом, подхваченным остальными участниками беседы, ответил за Кузьму Макар. Рабочий день на новом, спешно строящемся заводе был установлен в четырнадцать часов. Начинаясь в пять утра и заканчиваясь в восемь вечера, он был разбит на два равных промежутка. Самыми тяжелыми и аварийными были последние два часа перед концом смены. За все долгие двенадцать часов напряженного труда не происходило столько несчастных случаев и происшествий, как в эти самые злополучные два часа. Уставшие работники получали увечья, зазевавшись у небезопасных станков, расшибались, срываясь с лесов, опутавших высокие стены на только достраивающихся уголках завода… А потом, уставшие и обессилевшие, вынужденные проводить в заводских стенах по пятнадцать часов в день, они приходили домой. Ели, спали и снова шли на завод. И так шесть дней в неделю, кроме воскресенья, единственного выходного. — Смотри, начальство идет. Смотри, — поворотом головы указал на пробирающихся по заводу богато одетых господ Макар. По просторному заводскому помещению шли Путилов с Обуховым, отвечающие на вопросы гостя. За ними на почтительном расстоянии шли с десяток человек, то и дело зажимающие нос, морщившиеся и чихающие от пыли. Беседующий с заводским начальством господин не отличался крепким сложением, однако был высок и строен. Не производя, правда, при этом впечатления пышущего здорового человека. Хотя бледное лицо, уставшие глаза и высокий лоб придавали ему некую утонченную аристократичность. Только стрижка и чисто выбритое лицо выбивались из образа — короткие прически в моду еще не вошли. В отличие от топтавшихся позади мелких чинов, шедший первым адъютант грязи и пыли как будто не замечал. Он увлеченно разговаривал с Обуховым… и доувлекался. — Вот…!!! — споткнувшись о положенный на полу кирпич, сочно выругался до этого внимательно слушавший Обухова адъютантик. — Долбаные кирпичи! — закончил он и тут же извинился. — Прошу вас простить мне мою невоспитанность. — Да что вы, — взмахнул рукой Путилов, — пустяки. Никто не сомневается в вашем великолепном воспитании. — Как говаривал мне мой дядюшка, воспитанный человек тот, кто, споткнувшись о кошку, назовет оную кошкой, — с усмешкой ответил адъютантик. — Что кирпичи делают посреди прохода? — обратился Обухов к подскочившему инженеру. — Разметка для креплений! — Временно уберите. Мешают ходить, — распорядился Павел Матвеевич. — Если нужны — пусть остаются, — тут же возразил адъютантик. И надо же, Обухов тут же его послушался. — Всем смотреть под ноги, — перекрикивая шум завода, приказал он своим сопровождающим, и высокое начальство пошло дальше. — Кузьма, слыхал, что бають? Говорят, сам царь был! — Лапшу с ушей сними. Разве ж цари так ругаются? Моряк! — И то верно, — разочарованно вздохнул Макар. — А так царя увидеть хотелось… Подходившее к концу рабочее время принесло не ждущим ничего хорошего от начальственного визитарабочим целый букет приятных сюрпризов. Все началось с прозвучавшего почти на два часа раньше гудка и закончилось пламенной речью Обухова. Объявившего о сокращении рабочего дня на злополучные два часа и вместе с тем о вполне солидной прибавке к жалованью. Также Павел Матвеевич упомянул о начинающемся наборе рабочих на вторую смену. — Сам государь отметил важность нашего завода, почтив нас своим присутствием, — торжественно объявил он собравшимся рабочим. — Ну! Что я тебе говорил? — ткнув локтем в бок, победно сказал Кузьме Макар. — Да. Макар Макарыч, наши вам извинения, — шутливо поклонился другу Кузьма. Вскоре, получив долгожданное жалованье, рабочие разбрелись кто куда. Кузьма, шутками отделавшись от зазывающих в кабак друзей, как всегда, отправился домой. — Встречай мужа с подарками, Светка! — шумно ввалившись в комнату, заорал Тимохов. — Принимай, — накидывая расписанный причудливыми узорами платок на плечи любимой жене, довольно сказал Кузьма. — Ну повертись, повертись! Дай полюбоваться! — хохоча, скомандовал он жене. — Колька, подь сюды. Молодец, мужиком растешь! Держи две копейки. Дарю. Вот всем по леденцу, — доставая из кармана четыре петушка на деревянных палочках, протянул он радостно взвизгнувшей детворе. — Что смотришь, Светка? Праздник у нас! Прибавку дали, — сказал Тимохов и высыпал медную мелочь на стол. — Сказали, теперь всегда рупь семьдесят пять давать будут. Накрывай на стол по-праздничному, потом рукав пришьешь, — отбирая у жены порванную на работе одежду, весело говорил Кузя. — Ну что стоишь, Колька? Как грамоте учишься? Не зря деньги на бумагу с чернилами переводим? Что отец Прокопий? Рассказывай, что нового узнал. Что молчишь? Леденец отобрать? — Не, бать, не надо, — шустро достал сосульку изо рта малец. — Сначала молитву учили. После всем классом Библию читали. Отец Прокопий на меня поругался. Буквы-то я узнаю, а вот как называются, не всегда припоминаю. Зато в счете меня батюшка похвалил и остальным в пример привел. А Матвеевы на то озлились и меня после школы взгрели. Ну я им тоже дал! А если б они меня догнали, я б им еще дал, — с детской непосредственностью, удобно устроившись у отца на коленях, рассказывал про свои приключения в церковно-приходской школе старшой.* * *
Возвращающийся из клуба Петр Данилович Красновский был мрачнее тучи. Слыханное ли дело! Молодой государь вознамерился превзойти своего славного предка, Петра Великого, по части государственных преобразований! Сведения о затеянных им многочисленных прожектах и реформах, постоянно обрастающие новыми подробностями после каждой встречи закрытого клуба, были просто ошеломительными. Они по-настоящему пугали Петра Даниловича. Особенно страшно эти разговоры смотрелись на фоне уже начавшейся земельной реформы, затронувшей пока только удельных крестьян. Для Красновского, недавно пущенного в высший свет столичного общества, все было ясно как божий день. Ежедневно беседуя с достойнейшими людьми из различных министерств, он без труда разбирался в текущей ситуации. Петербуржский свет ожидал новых свобод и либерализации общества (в первую очередь, конечно, дворянского), отмены старых притеснений. А вместо этого свет, столь радостно приветствовавший взошедшего на престол совсем еще юного императора, получил никому не нужные реформы и новые, еще большие притеснения. А молодой государь всерьез увлекся преобразованиями и реформами. Теми самыми реформами, которые, как известно, ведут только к переменам и неизбежному бардаку. По крайней мере, Дмитрий Николаевич утверждал именно так, а причин не доверять столь уважаемому человеку у Красновского не было. Последнее клубное собрание, однако, вместе с плохими вестями, принесло и радостные для любого здравомыслящего человека новости. Все эти соображения и проекты пока только витают в воздухе, не находя своего воплощения даже на бумаге, в отличие от совершенно неприемлемого решения земельного вопроса. Наши многочисленные сторонники в государственном аппарате понимают всю пагубность затеянной государем спешки и, как могут, оберегают Россию от этого самодурства. «Ну, скажите на милость, к чему такая спешка? — горячо восклицая, рубил воздух ребром ладони Блудов на одном из собраний клуба. — Однако же нет, несмотря на значительные недоработки и, как следствие, связанное с этим, вполне разумное и даже вызывающее мое искреннее профессиональное уважение сопротивление аппарата. — Блудов поклонился в сторону неизвестного Петру Даниловичу чиновника. — Несмотря на все это, работа идет самым полным ходом. Упорству и энергии государя можно было бы позавидовать, будь она направлена в верное русло. Но нет, все его устремления сконцентрировались на достижении каких-то одному ему видимых ценностей! Да без десятка-другого обсуждений на разных уровнях и в различных инстанциях такие проекты просто опасны! — воскликнул Блудов. На последней фразе его голос дрогнул и сорвался на фальцет, однако никто не улыбнулся. Серьезность момента просто не располагала к веселью. Убедившись, что все его внимательно слушают, Дмитрий Николаевич продолжил: — Конечно, наше обсуждение несколько затянется. Возможно, даже на несколько лет. Но зато подготовленный в нескольких томах проект будет учитывать всевозможные случайности, ЗАРАНЕЕ нами рассмотренные!» «А политическая и социальная подоплека такого проекта? — возмущался действительный тайный советник Павел Павлович Гагарин. Тут ведь до волнений бывших помещичьих крестьян всего ничего осталось! — защищал свою работу в Главном комитете по крестьянскому делу он. — Это кому же понравится, что одних справедливо и милостиво освободили и наделили землей, а других не просто освободили, но и одарили сверх всякой меры безо всяких на то причин?» — не знало предела возмущение действительного тайного советника. «Ах, как хорошо сказано, — думал Петр Данилович, как и все собрание, полностью разделяющий данную точку зрения. — Именно что одарили без меры и без всяких на то причин! Уже за само освобождение сиволапый крестьянин должен в ноги нам кланяться!» «Нет, конечно, находятся глупцы, утверждающие, что данный проект весьма своевременен и спешка в полной мере оправдана, — продолжал Павел Павлович. — Но давайте вспомним, кто из достойных нашего общества людей на этом настаивает? — обратился с вопросом к притихшему собранию князь. — Да едва ли не только Великий Князь Константин с некоторыми своими сторонниками, — самым приятным для присутствующих образом подобрал им ровню действительный тайный советник. — Впрочем, с чего бы ему и не отстаивать этот проект с его настолько либеральными, — это слово князь почти выплюнул, — взглядами? Проект, так давно переданный в Канцелярию на рассмотрение, что о нем уже все успели позабыть. И если бы сейчас он по какой-то нелепой случайности не попался государю на глаза, кто знает, вспомнил ли он о нем когда-нибудь?» — здесь князь бросил взгляд на Управляющего Его Императорского Величества Канцелярией. «Ума не приложу, как проект попал в руки государю! — тут же подскочил со своего места Блудов, не желающий уступать неформальное лидерство в клубе. — Я лично проверил это вопиющее безобразие и доподлинно установил, что проект из архива был вынесен по запросу государя уже через две недели после оглашения будущего Манифеста. То есть вынесен только тогда, когда удерживать проект в архиве уже не было никакой нужды». «Согласитесь это, по меньшей мере, странно, граф…» — задумчиво протянул Павел Павлович. — Приехали, барин, — прервал воспоминания Петра Даниловича извозчик. Расплатившись, раздосадованный своими мыслями Красновский привычно зашел к себе домой. — Петр Данилович, — услужливо снимая с плеч барина тяжелую соболью шубу, говорил слуга, — не хотите ли чаю? Или, может, бразильский кофей подать? Все как вы любите, со свежими взбитыми сливками и английским сахаром, — переобувая сидящего на специальном стуле Красновского, угодливо рассыпался в предложениях слуга. — Давай кофе, Мишка. Устал я сегодня очень. — Сей момент, — тут же ответил Михаил и, повернув голову, глазами отправил тут же упорхнувшего сынишку на кухню. Проследовав в просторную гостиную, Петр Данилович занял свое любимое кресло перед камином, скинул домашние туфли и протянул ноги к огню. «А не поехать ли за границу, отдохнуть? Умотала меня эта работа. Столько треволнений и переживаний! То ли было, когда крестьяне по старинке работали на своего барина, — предавался мечтам Красновский. — Эх, какое времечко было! Не то что теперь! Теперь крестьянин обрабатывает землю, да еще и злится, что аренда для него неподъемная, да земля раньше его была!» С содроганием вспомнил он недавний бунт в одной из бывших его деревенек. Хорошо, что товарищ губернатора был его старинным приятелем. Быстро подошедшие войска не дали распространиться беспорядкам. Но неприятный осадок, вызванный пугающими известиями, в душе Петра Даниловича сохранился. «А и вправду. От всех этих переживаний стоит отдохнуть. А что как не Париж с его прелестными француженками и хрустом французской булки способен доставить истинное удовольствие настоящему аристократу?» — мысленно перенесся во Францию Петр Данилович. Наконец принесли кофе. Расторопный Мишка быстро расставил вазочки с печеньями на столе и, чтобы не мешать, отошел немного в сторону, готовый, впрочем, подскочить по первому слову. Вволю набаловавшись песочным печеньем, пирожными и сладостями, так любимыми Петром Даниловичем к кофею, он подобрел. «Стоит ли беспокоиться, когда такие уважаемые люди, безусловно радеющие на благо России, взялись за работу, — сыто думал Красновский. — Тем более теперь, когда я перечислил необходимую сумму на счет в банке», — здесь Петр Данилович недовольно поморщился. Воспоминания о том, как ему пришлось расстаться с баснословной суммой в тридцать тысяч рублей, к приятным не относились. «Но раз уж для такого дела… Ну и черт с ними, с деньгами! Быть принятым в высшее общество стоит и больших денег».Глава 12 НАДО — ЖЕНИМСЯ
— Николай, ну пойми же ты, наконец! Государь не может править без жены, — в который раз завел свою пластинку дядя. — Тебе нужен наследник. Да и, в конце концов, никто тебя не неволит. «А как это, интересно, называется?» — чуть не вырвалось у меня. — Одно дело жениться, и совсем другое, мы же все понимаем. Фрейлины… Дело молодое, — дядя изобразил на лице понимающее выражение и подмигнул. Ну да, один раз с дамой застукали (ну да мы и не особенно-то и скрывались), теперь весь мозг ложкой выедят. Чайной. А вот был бы женат, и намекнуть побоялись бы. Парадокс, подумалось мне. — Ну, сам посуди, у многих императоров любовницы были. И императрицы не очень-то и возражали, — положив руку мне на плечо, привел еще один аргумент в пользу скорейшей женитьбы великий князь Михаил. — Ну, это, конечно, если приличия соблюдались, — подумав, уточнил он. — И отношения у супругов были не очень, — добавил он еще немного погодя. — Ладно, — буркнул я. — Достали вы уже меня с дядей Николаем и маменькой. Дайте подумать. — Да что тут думать, всего пара невест в Европе на выданье, — удивился великий князь. — Дядя, вот только не надо меня учить! — разозлился я, стряхивая его руку с плеча. — Все. Разговор окончен. После сообщу о своем решении. — Уж больно резок ты стал в последнее время, Николай, — недоуменно глядя на меня, протянул Михаил. — Хотя, конечно, тяжело так рано трон принять, — наткнувшись на мой взбешенный взгляд, тут же сбавил обороты великий князь. Разговор сам собой стих, спустя пару минут дядя Миша наконец оставил меня в одиночестве, и я предался жалению себя, любимого. Нет, ну правда, сколько уже можно. Что ни разговор с близким родственником, так все о женитьбе! Сговорились они там все, что ли? Хотя да, конечно же, сговорились. Вон даже брата Сашку подключить пробовали. Забавно было наблюдать за его неуклюжими попытками свести разговор на эту тему. Беседу он начал так издалека, что я вынужден был бы невольно восхититься его терпением. Если бы, конечно, мы добрались до сути вопроса. А так, я легко ушел от обсуждения, как только понял, к чему ведет затеянный братом разговор. Действительно, проговорив ни о чем целый час, можно безо всяких подозрений уйти, сославшись на важные государственные дела, не терпящие отлагательств. Тем более что таких у меня всегда хватало. Впрочем, жениться мне все равно придется, это я понял уже давно. И судя по всевозрастающему напору родни, чем раньше я это сделаю, тем лучше. Нельзя сказать, что я об этом раньше не думал. Думал. Читал «дневник», перебирал в уме кандидатуры… но так до конца и не определился. Итак, какие у меня есть варианты? Ну, по любви, как я уже понял, императоры не женятся. Нет, конечно, если потом в жену влюбишься — хорошо. Ну а нет так нет. Можно, конечно, сказать, что известная доля выбора была, но… Закон о престолонаследии, недвусмысленно запрещающий брать в жены девушек неравного себе положения, накладывает некислые ограничения на эту самую долю. Так, например, я могу выбирать невесту из всего нескольких царствующих домов. И, как легко догадаться, там не так уж много девушек подходящего возраста и тем более приятной внешности. В общем, весь мой выбор состоял всего из двух вариантов. Либо принцесса Дагмар, дочь короля Дании, либо Луиза, дочь Британской королевы. Остальные кандидатуры по вполне понятным причинам не рассматривались. Мало того что толку от какой-нибудь прусской невесты было чуть (этих герцогинь там сейчас до черта), так еще могли возникнуть вполне логичные осложнения со стороны Англии и Франции из-за возможного союза. Шведскую принцессу Евгению я взять в жены не мог, так как это глубоко бы обидело датчан, с которыми уже шли предварительные переговоры. О русской невесте я вообще даже думать не хочу. Нет, не в том смысле, что русские девушки мне не нравятся. Наоборот! Помнится, настоящий Николай имел тайную влюбленность в дочь князя Милютина, красавицу, между прочим. Но вот жениться на русской… мало того что мои дети будут лишены всяческих прав на трон, так еще и жену со свету сживут. Нет ничего страшнее женской зависти, освященной молчаливой поддержкой всего общества. Кстати, надо будет закон этот самый о престолонаследии хорошенечко подправить, лет через N-надцать, когда на троне буду уверенно сидеть. Не хочу, чтобы мои сыновья теми же проблемами мучились. Установлю главное требование — крепкое здоровье и способность родить наследника. А там сами как хотят, так и решают. Хотят — в России жен берут, хотят — за границу едут… Стоп! Что-то меня не туда занесло. Итак, выбирать придется из двух невест. Обе довольно хороши собой, отметил я, быстро припоминая доступные в дневнике черно-белые фотографии. И обе, как показали исторические события моего мира, больших выгод для России не принесут. Свадьба с Дагмар делает нас с Данией союзниками. Только вот всего через год состоится война, в которой Пруссия здорово потреплет датчан, и мне об этом известно. Как известны и последствия этой войны для России — вечно плохие отношения с Германией, ведь Дания ко времени скорой войны будет нашим союзником. А нам оно надо, вешать себе на шею эти проблемы? С другой стороны, женитьба на Луизе тоже ничего сильно хорошего нам не дает. Как с Британией конфликтовали, так и будем конфликтовать. Разве что отношения чуточку потеплеют. Хотя по здравом размышлении этого нам и надо. У меня ведь какие планы на ближайшие двенадцать лет? Сидеть и не высовываться! Ну, разве что кочевые племена киргизов с туркменами и узбеками в Средней Азии погонять. Бухара, Хива, Кокандское ханство… Они сами чуть ли не в руки упали, настолько превосходство русских солдат над местными было велико! Нам даже выгодно немного притормозить экспансию. Все равно ее плодами мы сейчас воспользоваться не можем. Впрочем, как и Британия не может захватить намного больше захваченного в нашей истории. Далеко-с. И не только от туманного Альбиона далеко. От моря. Как войска снабжать, порядок в колониях поддерживать в такой дали от метрополии? Вот то-то и оно. А, да, чуть не забыл! Кроме всего прочего, я узнал из дневника, что Луиза, в отличие от большинства английских принцесс, не была носительницей гемофилии. Вопрос о ее генетическом здоровье представлял для меня огромную важность в связи с тем, что такого наследника и сына, какой был у последнего российского императора, мне и даром не надо. Мне удалось выяснить этот столь важный для меня факт из тотального увлечения двадцать первого века, заключавшегося во вскрытии захоронений и ковырянии в ДНК давно умерших людей бог знает с какими научными целями. Как оказалось, не такими уж и бесполезными, для меня по крайней мере. В общем, благодаря безвестным ученым, я точно знаю, что генетический сбой Виктории на Луизе не отразился. Ладно. Значит, на данный момент лучше, чем Луиза, невесты не сыскать. Срочно передам новость в МИД, пусть отправляют соответствующие запросы — ну им виднее, как это все делается. А я пока сейчас ей письмецо какое-нибудь личное напишу. Желательно со стихами… Кстати, тут все просто, не могло в Англии хороших поэтов в двадцатом, еще будущем, веке не быть. Вот что-нибудь хорошее оттуда и спионерим… Я откинулся на спинку стула, окончив письмо, в котором пылко признавался о том, что уже давно тайно мечтаю о нашей будущей встрече. Мечтаю с тех пор, как только мне попался на глаза ее портрет. После чего я, не откладывая дела в долгий ящик, объявил о выборе невесты родным и распорядился запустить обычный в таких случаях механизм согласований и утряски деталей.* * *
Я стоял у высокого окна своего кабинета, давно ставшего мне привычным и даже родным — столько времени в нем я проводил. Держалась безветренная морозная погода, и медленно падающие с неба, кружащиеся в беспорядочном хороводе снежинки навевали на меня чувство легкой хандры. Шел первый день февраля 1864 года от Рождества Христова по новому, недавно принятому в Российской империи новоюлианскому календарю. Моим монаршим указом 19 декабря стал последним днем 1863 года. Ложившиеся спать в тот день балагуры шутили, что империя как один косолапый зверь, с которым ее постоянно олицетворяют, на две недельки завалится в спячку. Что, впрочем, не помешало им отметить Новый год, исправно празднующийся еще со времен Петра Великого. Причины, побудившие меня принять именно новоюлианский календарь, были так же просты и очевидцы, как очевидна нужда устранения разрыва в датах по григорианскому календарю во многих западных странах и юлианскому в России. Новый же календарь удовлетворял всем требованиям, которые можно было бы пожелать. Он был еще более точен, чем григорианский, являясь продолжением нашего «родного», православного календаря. Таким образом, меня трудно было обвинить в бездумном преклонении и копировании всего европейского, а результат был достигнут. Правда, лет через 400 разрыв между календарями снова появится… но уже не по вине нашего более точного календаря. Я стоял и вспоминал два прошедших месяца, с трудом подавляя чувство глухого раздражения, постоянно сопутствующее этим неприятным для меня воспоминаниям. Я, наивный, думал, что после того как сильно меня торопили с выбором невесты, считай со свадьбой, сборы в поездку к нелюбимым мной островам будут начаты сразу же после оглашения родными моего выбора. Как же я ошибался! Мгновенно выяснилось, что честь и достоинство русского императорского дома могут пострадать из-за такой спешки. Так что готовиться начали по всем правилам, долго и с расстановкой, слава богу, я в этом почти не участвовал. Но этого «почти» вполне хватило мне, чтобы осатанеть от приготовлений, и, что самое главное — я был практически не в состоянии заниматься своими делами. Меня постоянно дергали, мое мнение спрашивалось буквально по любому вопросу, а после его оглашения тут же оспаривалось, что доводило меня до медленного закипания. Неужели они не понимают, что мне полностью все равно даже, на каком именно корабле я поплыву, не говоря уже о том, во что именно я буду одет, сойдя на берег, или какой мундир будет на мне на балу, непременно организованном в честь моего приезда… Но вот, наконец, последние приготовления к моему отплытию подходили к концу. Вещи были уложены, корабль готов, все необходимые распоряжения отданы. Даже матушка, наконец, кажется, определилась со всеми своими платьями. Оставалась только одна нерешенная проблема. Висела она надо мной дамокловым мечом аж с ноября прошлого года. С памятного дня представления Манифеста об удельных крестьянах в Совете министров. Признаться, меня поразила тогда та поддержка, которую я получил со стороны Николая Карловича Краббе. Морской министр, казалось бы, человек очень далекий от земледельческой тематики, с неожиданным знанием дела и незаурядным талантом оратора выступил в защиту моей идеи с освобождением крестьян без выкупа. Более того, свои аргументы он представил так ловко и умно, что не согласиться с ними было нельзя. Мне этот эпизод запомнился, и после заседания я хотел встретиться с Николаем Карловичем наедине — поблагодарить его за оказанное содействие. Меня снедало любопытство, откуда адмирал так хорошо знаком с этой темой. Однако вскоре после заседания министр заболел, и нашу встречу пришлось отменить. Позднее, занятый более насущными проблемами, я и вовсе и думать забыл про этот случай, списав все случившееся на энциклопедическую эрудированность адмирала, благо Николай Карлович действительно славился как человек глубокого ума и обширных знаний. Но вопросы, вопросы-то остались… Откуда все-таки у Краббе такие познания в крестьянской проблеме, причем не профанские, которые можно выудить из газет и светских сплетен, а вполне конкретные и чрезвычайно глубокие? Почему у меня возникло такое чувство, что его речь и аргументы, представленные в Совете, давно продуманы и отрепетированы? Наконец, по какой причине Николай Карлович поддержал мою точку зрения и, по сути, помог продавить Манифест, когда я заколебался под возражениями других министров? Он вполне мог этого не делать и не сделал бы, был я уверен, если бы это не было ему выгодно. И чем больше я думал над этим, тем больше приходил ко мнению, что мне надо лично пообщаться с морским министром по этому вопросу. К несчастью, загрузив себя другими делами, я длительное время не находил время, чтобы встретиться с адмиралом и поговорить по душам. Когда же я наконец это сделал, Николай Карлович не стал ничего скрывать. На мой прямой вопрос он, в своей привычно невозмутимой манере, неспешно ответствовал: — Ваше величество, ваш дядя, великий князь Константин Николаевич, уже давно продвигал в правительстве проект, аналогичный вашему Манифесту. Не далее как 4 года назад, еще перед крестьянской реформой, он, насколько мне известно, лично пытался убедить его величество принять освобождение крестьян без выкупа. Ему это не удалось, государь предпочел пойти на компромисс с помещичеством. Будучи долгое время сподвижником вашего дяди в бытность его на посту морского министра и, что скрывать, его давним другом, я лично вносил подготовленный им проект на рассмотрение Государственного совета. Несмотря на то что проект не прошел, я хорошо помнил его и, когда вы только начали свое представление Манифеста, был убежден, что вы обратили внимание на проект Константина и решили провести его через Совет. Я, признаться, был ошарашен, однако объяснение адмирала все сразу ставило на свои места. Вопросы относительно Манифеста ушли сами собой. Зная о проекте дяди и участии в нем Краббе, стоит ли мне удивляться, что морской министр в нужное время оказался, как говорится, «в материале» и не только поддержал, но даже дополнил мои соображения по крестьянскому вопросу? Однако сама ситуация мне категорически не нравилась. И Краббе, и Рейтерн были ставленниками дяди Константина и, как я убедился, до сих пор поддерживали с ним весьма тесные связи. Конечно, замечательно, что наши интересы совпали и Николай Карлович оказал мне содействие в нужный момент. Но если эти интересы будут противоположными? Чью сторону займут мои министры? Мою? Или дяди Константина? Тут надо отдельно рассказать о моем дяде. С самого детства великому князю Константину была предречена морская карьера. Такова была традиция российского непотизма: все важнейшие посты распределялись среди членов императорской фамилии. Он принимал самое деятельное участие в преобразовании русского парусного флота в пароходный. Он пересмотрел уставы флота, привлекая к этому лучших людей флота, сам лично рассматривал все поступавшие замечания, и сам написал несколько глав. Среди его ставленников были такие знаменитые люди, как Краббе, Головин, Рейтерн, Гончаров, Писемский, Григорович, Максимов. И многие, многие другие. В последние годы влияние великого князя сильно возросло. В деле освобождения крестьян ему принадлежала видная и почетная роль: он отстаивал в Главном комитете как принцип освобождения, так и вообще интересы крестьян против крепостнической партии. Яркие речи и либеральные настроения быстро выдвинули Константина Николаевича на первый план, заставив потесниться даже его брата-государя. Вершины своей карьеры великий князь достиг в 1861 году. Будучи назначенным наместником Царства Польского, Константин должен был успокоить разгорающееся волнение и замирить поляков. Но не смог, за что чуть не поплатился жизнью во время покушения. Великий князь был вынужден сдать свой пост и уйти в отставку. Константин принял свое поражение тяжело и винил в нем не столько себя, сколько глупую и недальновидную, по его мнению, политику брата. Причем винил не в кулуарах, а прямо в центральной прессе. Понятно, что это так же не способствовало сближению братьев. Этим и объяснялась холодность в их отношениях в последние годы. Возможно, конечно, причины были глубже… Детская борьба за родительское внимание, обоюдное болезненное честолюбие или же просто братья не сошлись характерами, не знаю. Я не копал так глубоко. Для меня это так и осталось тайной. Важно было то, что пропасть, разделившая двух братьев, досталась по наследству и мне. На наших редких встречах дядя был безукоризненно вежлив, но в нем так и сквозила холодность, проскальзывая то во взгляде, то в голосе. В итоге, сложилась сложная, да и что скрывать, опасная ситуация — рядом с собой я имел сильную личность, весомую в обществе, обладавшую значительными связями и мне не подконтрольную. Так и образовалась проблема, к которой я долгое время не знал даже, как подобраться. Откладывая ее на «потом», я в итоге дотянул до самого своего отъезда. Отплытие было назначено уже на следующий день, когда понял: если я хочу поговорить со своим дядей в обозримом будущем, нужно сделать это сейчас. В общем, давно намечающийся разговор с дядей, великим князем Константином Николаевичем, состоялся в ночь перед моим отъездом на Туманные Острова. Дядюшка встречал меня в парадной. После традиционных приветствий и объятий с поцелуями, как это заведено у близких родственников, он пригласил меня пройти в его кабинет, дабы не беспокоить супругу. Александра Иосифовна крайне тяжело перенесла последнюю беременность и все еще была весьма слаба здоровьем. Согласившись, я проследовал за великим князем через первый зал Приемной в Парадный кабинет Константина Николаевича. Несмотря на бушующую за стенами дворца вьюгу, в кабинете было на редкость тепло и уютно. Массивный стол с аккуратными стопками бумаг. Книжные шкафы с избранными книгами из библиотеки князя. Несколько картин маринистов на стенах. Не сговариваясь, мы одновременно заняли два кресла у потрескивающего дровами камина. — О чем ты хотел поговорить, Николай? — начал разговор Константин, вольготно расположившись напротив меня. Он не спеша поглаживал свои роскошные бакенбарды, глядя на меня с легким прищуром. — О подготовленном мной новом проекте крестьянской реформы. Он весьма перекликается с вашим старым проектом, тем самым, который вы отстаивали в 61-м, в Комитете, — сделал я первый ход. — Вот как, — удивленно протянул князь, делая вид, что ему сей факт неизвестен. Я же, напротив, абсолютно точно знал, что Константин имеет полную информацию обо всем, что происходит во дворе, благодаря своим связям. Это подтверждала и информация Игнатьева, который выяснил, что многие члены Кабинета весьма часто посещают Мраморный дворец. — Я бы хотел, чтобы вы с ним ознакомились, дядюшка, — вынул я из принесенного саквояжа стопку плотных листов бумаги, прошитых бечевой. — Мне интересно будет услышать ваше мнение и оценку. Князь настороженно посмотрел на меня, словно пытался прочитать по лицу мои мысли. Взяв со стола рукопись, он надолго погрузился в чтение. Временами он недовольно хмыкал, часто надолго останавливался, видимо задумываясь. Я не мешал ему, терпеливо ожидая, когда он закончит. Только тихое потрескивание углей в камине и вьюга за окном не давали комнате утонуть в полной тишине. Наконец великий князь отложил документы и устало откинулся на спинку кресла. — Я не понимаю тебя, Николай, — сказал он наконец, тарабаня кончиками пальцев по подлокотнику кресла, — я разделяю твое стремление к переменам, но не слишком ли быстро ты начал? — У меня мало времени, дядя. Даже нет, не так. У России мало времени, — искренне ответил я. Признаться, Константин угодил в больную точку, я и сам сомневался, не излишне ли гоню лошадей. Но я прекрасно понимал, что без первых решительных шагов не смогу сдвинуть с места неповоротливую государственную машину. — Быстро только кошки родятся, — отрезал великий князь, недовольно поглядывая на меня. — Ты посягаешь на основы, на основы нашего общества! Своими идеями ты уже разворошил осиное гнездо, в которое не решались лезть ни твой отец, ни дед. — Не преувеличивайте, дядя, я пока не сделал ничего, — начал оправдываться я. — Не тешь себя иллюзиями, — прервал меня дядя и, резко наклонившись вперед, пристально посмотрел мне прямо в глаза. — Среди помещиков УЖЕ бурлит недовольство. Неужели ты не понимаешь тех рисков, которые несут твои начинания? — Понимаю, — спокойно ответил я, выдерживая его взгляд, — освобождение наших крестьян без выкупа приведет к неизбежным бунтам среди помещичьих. Будут гореть родовые гнезда, дворяне будут пытаться привлекать войска для подавления восстаний. — Что значит «будут пытаться»? — мгновенно вычленил нужный подтекст из фразы великий князь. — То, что карательства, подобного польскому, я не допущу, — жестко ответил я. — Если помещики не довольны — это их проблемы. Войска, чтобы давить крестьянские волнения, я не дам. Крепостные должны быть и будут свободными. Бунты — да, их мы будем усмирять, но пока крестьяне не поднимают никого на вилы, трогать их я не позволю. — Вот оно что, — откинулся на спинку кресла Константин, задумчиво оценивая меня взглядом. — А ты понимаешь, что это значит? — тихо спросил он. — Против меня будет вся аристократия. Меня попытаются сместить или убить. Возможно, попробуют объявить сумасшедшим, дабы иметь повод отменить мои решения. — Значит, понимаешь, — великий князь отвел взгляд и задумчиво посмотрел в пол. — Знаешь, Николай, — начал он, не поднимая взора, — я всегда думал, что знаю тебя. «Умный, послушный мальчик. Он будет хорошим императором». Таким тебя всегда видел твой отец, таким видел я и остальные родственники… — здесь Константин снова замолчал, задумавшись. Спустя пару минут он поднял взгляд и пристально посмотрел на меня: — А теперь выясняется, что ни черта мы не знали и не понимали. Расскажи, чего ты хочешь? — Чего я хочу? — тут был мой черед задуматься. — Я хочу, чтобы в страну вернулась справедливость. Разве справедливо, что несколько сотен тысяч живут в роскоши, а миллионы голодают из-за этого? — я развернул здесь заранее заготовленную и даже отрепетированную речь. Надеюсь, она не звучала слишком пафосно и по-мальчишески горячо. Суть же речи сводилась к попытке хотя бы немного уменьшить разрыв между дворянством и крестьянством, ну и хоть как-то облегчить тяжелую жизнь последних. Закончив свое пламенное выступление, я откинулся на спинку кресла и, схватившись за стакан с глинтвейном, принялся пить, внимательно наблюдая за дядиной реакцией. — Слышится мне в твоей речи сильное влияние французской коммуны, — задумчиво заметил великий князь. — И еще этих немцев, Маркса и Штейна. — А что в том плохого, дядюшка, — улыбнулся я, — немцев мы еще со времен Петра стали привечать и слушать. Да и что уж скрывать, немецкой крови в нас с вами куда больше, чем русской, разве не так? — Так-то оно так, Николай, — с недовольством посмотрел на меня дядя. Видимо, я задел не слишком приятную для него тему. — Но ты не забывай, что мы есть и будем семьей русской, царской. По духу и по вере мы люди русские, православные. — Я не это имел в виду, — увел я разговор в сторону от скользкого национального вопроса, — суть моих слов в том, что идея здравая, подлежит рассмотрению, неважно, откуда ее почерпнули. Немцы говорят правильно. В любом обществе есть борьба сословий и классов. Лишь положение государя столь высоко, что ему чужды интересы любого сословия. Его ноша тяжелее и тягло больше, чем у любого другого. Он ответственен за все, что происходит в стране. Только государь может быть источником высшей власти и высшего суда — он беспристрастен и потому справедлив. В России же, к моей глубокой скорби, царь стал лишь primus inter pares среди дворянства. Скажите, дядюшка, вы ведь тоже считаете себя принадлежащим к этому сословию? — Пожалуй… да! — кивнул Константин. Похоже, с такой точки зрения он ситуацию не рассматривал. — А ведь на самом деле, как представитель императорской семьи, к ним не принадлежите, — убеждал его я. — Ваше положение настолько же выше дворянского, насколько их — выше крестьянского и мещанского. Нам с вами надлежит заботиться о стране в целом, а не принимать навязанное нам представление о необходимости служения дворянскому сословию и защиты его интересов. — Ладно говоришь, — усмехнулся князь. Чувствовалось, что моя позиция ему понравилась. — Считаю, — ринулся я ковать железо, пока горячо, — что жалованная бабушкой нашей Екатериной Великой грамота дворянству от 1745 года развратила служивое сословие. Оглянитесь, дядюшка, оглянитесь, — с жаром продолжал я. — Разве вы не видите, что правит сейчас в России отнюдь не императорская фамилия? Чиновники имеют больше весу и силы, чем мы с вами. Получая чины и титулы, они служат уже не за совесть, нет. Они служат за деньги. Слова же «верность», «честь», «бескорыстие» им, как мне кажется, и вовсе не свойственны. Этакое обязательно условие для продвижения по службе — полное отсутствие совести. — Положим, я тоже не в восторге от чиновной братии, — поморщился князь, — но ты, мой мальчик, все же преувеличиваешь. Не так уж они и плохи. Да и заменить их некем. — Отнюдь, — с жаром возразил я, — можно заменить, можно и нужно. Потому и готовится сейчас указ о земских собраниях. — Слышал, батюшка твой пестовал сию идею, — заинтересовался Константин, — говоришь, уже указ подготовлен? — Да, — гордо кивнул я, — и указ, и порядок избрания земских собраний и управ. Однако, — тут я замялся, дабы подобрать нужное сравнение, — чиновничество, как чующий загонщиков дикий зверь, стремится избежать этого. Оттягивают, разными уловками, все далее и далее момент принятия решения. — Вот как, — задумчиво молвил великий князь. — Меня это не удивляет. Но вижу я, ты большие надежды на земское представительство возлагаешь? — Да, — кивнул я, — земство, будучи введено в империи, способно разрушить два мифа, на которых и держится вся чиновная братия. Первый в том, что чиновники хорошо работают, а второй в том, что им не сыскать замену. Константин заулыбался в ответ на это замечание. Мифы про чиновничество его развлекли. — Дядя, скажу вам честно, у меня нет уверенности, что мне удастся продавить необходимые для империи законы в одиночку, — подошел я к главной части разговора. — Признаюсь честно, уже сейчас мои начинания вызывают сплетни в коридорах власти. Почти в открытую говорят о моей молодости и незрелости как о главном недостатке. Мне необходимы союзники, разделяющие мои взгляды и обладающие мудростью и зрелым взглядом, которого мне, признаться, недостает. И на данный момент единственный, к кому я могу обратиться, — это вы. Константин ничего не сказал, однако я почувствовал, что такое мнение ему лестно. Тем временем я продолжал свою пылкую речь. — Только сообща мы, представители царской фамилии, сможем преодолеть сопротивление закостеневших в своем отсталом консерватизме чинуш. Я обращаюсь к вам не только как к родственнику, не только как к уважаемому мной, умному и талантливому человеку, искренне верящему в Россию и ее будущее, но и как к опытному царедворцу и председателю Государственного совета. Мне необходима ваша помощь, дядя! Затянулось длительное молчание. Великий князь глубоко задумался, видимо просчитывая варианты ответа. Наконец он глубоко вздохнул и сказал: — Хорошо, Николай. Ты меня убедил. Я буду помогать тебе настолько, насколько это в моих силах. Признаюсь честно, до разговора с тобой на многие вещи я смотрел под другим углом, но тебе удалось поколебать мою точку зрения. Идеи твои мне близки, и я разделяю видение твое в вопросах государственного управления. Посему, — тут он широко улыбнулся, — можешь на меня рассчитывать. Хотя я не совсем понимаю, чем практически я могу тебе помочь в данное время, ты сейчас весьма крепко держишь все нити власти, на мой взгляд, — добавил он. У меня отлегло от сердца. До самого конца я не был уверен, что Константин не отделается от меня парой вежливых и ни к чему не обязывающих фраз. — Мне необходима ваша помощь как председателя Государственного совета, чтобы провести необходимые законы для способствования земской, крестьянской и судебной реформам. Вы, дядюшка, обладаете несомненным влиянием и авторитетом, чтобы способствовать этому. В силу того, что критика моих начинаний возрастает и главный упор в ней делается на мою неопытность, мне бы хотелось, чтобы вы от своего лица представили эти законы. — То есть ты хочешь, чтобы я выдал подготовленные тобой законы за свои. Я правильно тебя понял? — нахмурился великий князь, идея ему не понравилась. — Отнюдь, это было бы не умно и не честно по отношению к вам, — возразил я. — Я передам вам лишь проекты законов, которые хотел бы провести в жизнь. И хотел бы, чтобы вы рассмотрели их, обговорили со мной возможные поправки и, если идеи наши схожи, отстаивали их в Госсовете. Тут нужно сделать отступление. Я, зная несговорчивость своего дяди, его обиду на меня и мою семью, заранее провел кое-какую подготовительную работу. Чтобы заполучить столь ценный, пусть и своенравный, кадр, можно было и попотеть. Дядя любит быть в центре внимания? Любит купаться в лучах славы? Мы ему это устроим! Устроим так, что мало не покажется! Будет у нас продвигать самые что ни на есть либеральные реформы, потому что, как оказалось, большинство из запланированных мной преобразований уже разработаны и проработаны его сторонниками. Мое честолюбие легко перетерпит, если слава, а вместе с ней и прочие неприятности достанутся моему дядюшке. Кстати, будет моей подушкой безопасности, так сказать. Первый будет принимать удары всяческих консерваторов и бомбистов, а заодно возглавлять умеренных либералов. Короче — то, что надо. А я буду, весь такой в белом, одергивать его, если что-то будет уж слишком. Видя, как загорелись глаза Константина, я понял, что попал в точку. — В этом ракурсе я не имею ничего против, — пожал плечами Константин. — Одно дело выдавать чужие проекты за свои, и совсем другое — совместно работать, деля риски и ответственность, — сказал он, мягко улыбаясь. — Конечно, дядюшка, — согласился я, внутренне ликуя. Главная задача беседы удалась, согласие Константина на содействие получено. Теперь надо было переходить к конкретике. — Кроме того, вы имеете значительное влияние при дворе и в Кабинете министров. Как вы знаете, я на следующей неделе отправляюсь в Англию, дабы заручиться согласием королевы Виктории на бракосочетание с одной из ее дочерей. На это время я бы хотел, чтобы вы замещали меня как Председателя Кабинета. За предстоящую неделю я предоставлю вам полную информацию по всем законам, разработанным и предложенным мною к рассмотрению. Хотел бы, чтобы мы согласовали их и во время моего отсутствия вы внесли их на рассмотрение Кабинета и Госсовета. Великий князь постучал кончиками пальцев по подлокотнику кресла. — Хорошо. Что-нибудь еще? — наконец согласно кивнул он. — Да, — улыбнулся я, — у меня есть еще несколько предложений…Глава 13 АЛЬБИОН, КОТОРЫЙ ТУМАННЫЙ
Погода туманного Альбиона ни на йоту не обманула моих ожиданий. Остров встретил меня в точности, как я себе и представлял. Классические туманы, мелкий противный дождик и пробирающая до костей сырость. В общем, вполне обычная весенняя английская погодка. Утром 23 февраля наш фрегат причалил в Грэвзенде, и при пушечной пальбе мы сошли на берег. Я был в морском мундире, с полными регалиями, включая ордена Андрея Первозванного, Св. Анны и Белого Орла. Встречала нас внушительная делегация высокопоставленных лиц во главе с принцем Великобританским, герцогом Эдинбургским, Йоркским, графом Ульстерским и Кентским Альфредом Эрнстом Альбертом, вторым Августейшим сыном королевы Великобритании и Ирландии Виктории I Александрины и принца Саксен-Кобург-Гот Альберта Франца Августа Карла Эммануила. Это его так мне представили. Боже, а я-то думал, что все эти павлиньи кривлянья с титулами ушли в прошлое. А нет, оказывается, дипломатический ритуал — вещь глубоко традиционная. Теперь и мой полный титул зачитывают. Да, а у меня он на порядок длиннее, оказывается. В общем, не буду более подробно останавливаться на торжественной встрече и трогательных лобзаниях с встречающими, которые имели место быть. Были они совершенно формальны и подчинены строгому протоколу, а Луизы, которую я, по понятным причинам, действительно хотел бы увидеть, не было. Так что большую часть церемониала обмена приветствиями я простоял согласно своему плану с откровенно скучающим видом, стараясь, однако, чтобы это не было расценено встречающей стороной вкачестве оскорбления. Далее со свитой отправились в Лондон по железной дороге. Позавтракав в вагоне-ресторане, меня, несмотря на старательно развлекавших беседой и русских, и английских высоких лиц, разморило (видимо, из-за того, что за завтраком я пригубил пару рюмок коньяка). Сославшись на плохой сон в море, я извинился и, запершись в своем вагоне, пару часов подремал. Проснулся я как раз, когда мы подъезжали к Лондону. С полчаса полюбовавшись на столичные предместья, я переоделся и подготовился к прибытию. Уже на подходе к вокзалу были видны почетные караулы от кавалерии и волонтеров, облаченные в парадную форму по случаю визита высоких гостей. Дебаркадер железной дороги был изящно драпирован английским и русскими флагами, увенчанными государственным российским гербом. Все улицы столицы были также украшены флагами двух наций. По прибытии поезда оркестр грянул «Боже, царя храни». Признаться честно, мне стало даже не по себе, когда я выходил на перрон в окружении охраны и свиты. Повсюду, куда устремлялся взгляд, были толпы народу, едва сдерживаемые тонкой нитью лондонских бобби. Толпа гудела, то там, то здесь раздавались как приветственные, так и оскорбительные выкрики. Мой приезд и слухи про возможную помолвку, уже просочившиеся в прессу, пробудили в английском обывателе противоречивые чувства. С одной стороны, мое сватовство к принцессе Луизе было встречено одобрением и даже радостью, с другой… последнее эхо Крымской войны отгремело лишь 8 лет назад. В сердцах англичан слишком ярка была память об «атаке легкой кавалерии»…[134] Хотя мне показалось, что кое-где в толпе наряду с русскими и британскими колыхались и красно-белые польские флаги. Да доносящиеся выкрики «Freedom to Poland!» со славянским акцентом наводили на определенные мысли. Я, конечно, знал, что в Лондоне регулярно проводились большие митинги «солидарности с Польшей» с участием всех «великих» политэмигрантов — от Маркса до Герцена с Бакуниным, собираются деньги для повстанцев, газеты полны сочувствующими повстанцам статьями. Но одно дело знать, другое — видеть. Надо с этой ситуацией что-то делать, поставил я себе мысленную зарубку. Но официальные лица Британской империи были на высоте. На перроне меня встречал старший брат принца Альфреда Эдуард с другими членами королевской семьи. После самого дружеского приветствия с их стороны его величества я раскланялся с другими моими будущими родственниками и некоторыми из присутствовавших английских военных чинов. Когда торжественная встреча уже подходила к концу, принц Альфред, наконец, перехватив демонстративно бросаемые мной любопытные взгляды на виднеющиеся вдалеке мачты кораблей, обратился ко мне: — Ваше величество интересуется флотом? — «Ну, наконец-то! — подумал я. — А то пришлось бы самому разговор начинать!» — Для вас просто Николай. И отвечая на ваш вопрос — да, интересуюсь. Успехи британских кораблестроителей по достоинству оценены в России, да и Королевскому флоту по-прежнему нет равных в мировых водах, — с искусно подделанным восхищением прибавил я. — Это так, — тут же польщенно улыбнулся девятнадцатилетний принц. — Зовите меня просто Альфредом, — вернул мне любезность принц. — К сожалению, сейчас в порту вы не увидите ничего стоящего, но, если вам будет угодно, мы могли бы посетить верфи. — О, это было бы здорово! — тут же принялся демонстрировать свой энтузиазм я. — А не поехать ли нам прямо сейчас? Похоже, с официальной частью покончено, и мы можем ненадолго улизнуть от наших церемониймейстеров, — тут же выдал свое предложение я. — С превеликим удовольствием, Николай! — засветил радостью принц, который, кроме всего прочего, был еще и морским офицером Королевского Военно-Морского флота. Видимо, ему тоже был не по душе формализм встречи, поэтому он сразу же воспользовался возможностью изменить официальный маршрут и распорядился немедленно закладывать лошадей для поездки на верфи. Легко преодолев ставшее уже привычным вялое неодобрение родни, мы уселись в богатую карету, запряженную четверкой белоснежных лошадей, и тронулись в путь. Нам предстояла небольшая экскурсия по старому городу. Впрочем, город меня не интересовал, гораздо больше меня занимали мысли о том, что, оказывается, сколько бы тебе ни было на самом деле лет, а гормоны и энергия молодого тела все же берут свое. А уж как меня отговаривали от поездки в Британию, вспомнить страшно. И доводы какие разумные приводили… Но вот нет же, поперся… И чем я теперь не самодур? Надо будет, кстати, с этим моментом для себя повнимательнее разобраться и поведение свое тщательно пересмотреть. Очень уж похоже на ослиное упрямство или детский каприз распробовавшего вкус абсолютной власти юнца. В Англию мне, видишь ли, захотелось! Игнатьев вон весь изошел, в красках рассказывая состав, мысли и предполагаемые действия подпольного кружка аристократов, организованного Блудовым. У новой разведки, как оказалось, и там свои люди нашлись. В общем, как ни крути, как себя ни оправдывай — в Англию ехать мне было особо незачем. Императорская невеста с доставкой на дом — вполне обычное для наших времен явление. Но нет, уперся, хотелось продемонстрировать свое англофильство, чтобы непременно усыпить бдительных англичан… А что? Кстати, вполне может и получиться. Карета тем временем неторопливо везла нас по узким и кривым улочкам Лондона, заполненным кэбами, людьми и, конечно, тянущимся к богатой карете нищими, которыми так всегда богаты крупные города. Не являлась исключением и столица раскинувшейся на полмира Британской империи. Той самой империи, над которой, по словам чванливых и чопорных британцев, никогда не заходит солнце. А впрочем, надо признать, что так оно и есть. Заокеанские колонии Владычицы морей занимали как бы не с четверть всей мировой суши. В общем, ехал я по грязным улочкам одного из крупнейших в мире городов, с населением за два с половиной миллиона, посматривал из-за занавески и невесело прикидывал. Во сколько раз промышленный потенциал Лондона превосходит Петербург? В пять? В десять? Да, впрочем, что это я. Промышленная мощь британской столицы превосходит не только любой другой город мира, но и даже сравнима с целыми странами. Такими, как Швеция, например. Хотя настоящее величие столицы Британской империи было не в ее экономической мощи. И даже не в огромном культурном наследии, про которое поневоле был вынужден узнать любой образованный человек века двадцатого. Нет, я ехал в политическую столицу мира (да-да, именно мира!) совсем не затем, чтобы приобщиться к ее культуре. В Британской империи мне хотелось заручиться поддержкой. Пусть временной и шаткой, но какой-никакой, а поддержкой. Повторить ошибки моего прошлого мира и снова оказаться в политической изоляции? Благодарю покорно! Продемонстрируем англофильские взгляды и замашки, женимся на одной из дочерей еще не старой Виктории. А там чем черт не шутит? Вдруг про нас на время если не забудут, то хоть рукой махнут. Тем более что после моих закулисных игр с Пруссией мне с любезной Дагмар уже явно ничего не светит. Датский королевский дом демонстративно отказался нас принять — наша поддержка Пруссии уже была там известна. Пожалуй, этот мой самый первый самостоятельный и, не побоюсь этого слова, разумный политический маневр на троне нуждается в пояснении. Рассуждая над тем, как бы не только победить Османскую империю (что уже имело место быть в начале Крымской кампании, окончившейся в итоге разгромным и позорным для нас поражением), но и удержать завоеванное, я пришел к следующему. Войну лучше начинать либо во время франко-прусской войны, либо сразу после. Как минимум две страны в Европе в это время выпадают из расклада. Но война эта в нашей реальности закончилась в 1871 году, а значит, воевать с Турцией лучше году в 70-м, 71-м, но никак не позже чем в 72-м. То есть на то, чтобы подготовиться к войне и политический расклад был для нас самый что ни на есть благоприятный, у России есть семь, максимум восемь полных лет… и время уже пошло. Что, в общем, явно маловато будет, учитывая плачевность наших финансов и отсутствие сети железных дорог. Вот тут-то я основательно задумался и засел за штудирование политических раскладов тех времен. При ближайшем рассмотрении нарисовалась любопытнейшая картина: вскоре после победы над Данией Пруссия набросилась на своего недавнего союзника Австрию и разделала под орех. Могла бы даже целиком захватить, но поскромничала или, быть может, проблем со славянским населением не пожелала? Кто знает… Но факт остается фактом, разразившаяся в 1866 году австро-прусско-итальянская война имела место быть, и отодвинуть ее на год без какого-либо изменения планов Пруссии на Австрию и Францию в дальнейшем мне вполне реально. А что? Против геополитики не попрешь. Пруссия как хотела объединить всех немцев, так и будет хотеть, как желала решить проблемы с ресурсами за счет Эльзаса и Лотарингии, так и будет желать. Ничего не изменится. Только сроки будут все выгоднее нам и пагубнее им. Ну что же, первый из четырех аккордов нашей пьесы уже взят — Дания, с нашего молчаливого согласия, уже разбита и просит мира. А в Пруссии, как мне доподлинно известно, эти наши политические реверансы оценили весьма высоко, чего нам и требовалось. Теперь дело за вторым, вступительным аккордом — вместе с Пруссией и Италией, при небольшой нашей помощи, всего в несколько дивизий, ввалим Австрийской империи по первое число. Отхватим себе Галицию, Буковину, быть может, что-то еще. Впрочем, если нас попросят быть скромнее — будем скромнее. Далее вполне разумно вспомнить — между войной Пруссии с Австрией и Францией сколько лет прошло? Четыре? А надо, чтоб пять, а лучше и вовсе шесть. Чем позже — тем лучше. И получим мы третьим, кульминационным аккордом франко-прусскую войну в 72–73 годах и, чем черт не шутит, может, и в 73–74 годах. Впрочем, нам и десяти полных лет хватит на подготовку финального аккорда нашей балканской пьесы. Критически пересмотрев свои «коварные» планы, составленные в основном на информации из будущего, я несколько скорректировал даты. Если перед австро-прусской войной Бисмарк панически боялся удара от России и развязал войну, лишь только убедившись в нейтралитете Российской империи, то перед франко-прусской войной этого страха уже не было. Из всего этого вырисовывалась следующая картина: оттянуть на два года австро-прусскую войну хотя и трудновато, но вполне реально. Для этого достаточно просто дольше выражать свою неопределенность во взглядах и колебаться, тем самым набивая себе цену в глазах Пруссии как союзника. После чего запросить год-другой на подготовку армии и согласовать с Пруссией, какие австрийские территории нам отойдут. Еще одним немаловажным доводом в пользу оттягивания войны станет отсутствие столь широко раскинувшейся в Австрии разведывательной сети пруссаков. Не будет ее — не будет такого количества сведений о противнике, и прусские генералы составят гораздо более осторожный план ведения австрийской кампании. Вследствие чего победа над Австрией уже не будет выглядеть так оглушающе молниеносной, не так сильно вскружит головы прусским генералам, хотя, конечно же, будет весьма и весьма убедительна. Итогом станет разразившаяся в 1872 (а чем черт не шутит, может, и в 73-м) году франко-прусская война, которая предположительно продлится столько же, сколько и в реальной истории. Ну, возможно, по различным причинам затянется на месяц-другой, не более. Так что, если развязать войну в 74-м и озадачить Англию проблемами с Ирландией, никому в Европе до нас дела не будет. Итак, снова возвращаясь к женитьбе на Дагмар, получаем, что раз война Пруссии с Данией неминуема (да, неминуема, не будем льстить себе, не способна российская армия, а точнее, экономика пережить полноценную войну), то и будем действовать исходя из этого факта с максимальной для себя пользой. Жена, дающая нам гипотетические и труднореализуемые права на датский престол, но приносящая проблемы с набирающей силу Пруссией, отказ от такого замечательного, на мой взгляд, плана… А на хрена? Ну да, она мила и красива. Но это, наверно, очень по-царски в таких делах этим самым местом думать. Что еще? Ах да, как-то проявила себя в какой-то деятельности… Ну, так вполне может статься, что просто от безделья и проявила. Вот то, что детей здоровых родила — это да. Это аргумент. Но с другой стороны, берем Луизу, дочь Виктории — красива, дети здоровые, гемофилии не подвержены, проблем, связанных с браком, никаких — наоборот, одни плюсы. Хотя, откровенно говоря, довольно-таки сомнительные и шаткие, но тем не менее плюсы, а не явные минусы. В общем, с невестой я в тот раз определился твердо. Более того, я ДО датско-прусской войны отказался от всех гипотетических и труднореализуемых прав на Шлезвиг-Гольштейн (клочок земли в Дании) и тайно намекнул Бисмарку на возможную помощь против его нынешнего союзника Австрийской империи в будущем. Только вот что примечательно — помощь была обещана только через три года, не раньше. Иначе Бисмарку сулились осуждение и строгое неприятие войны Россией. Вплоть до нашего появления в рядах противника прусской короны. Конечно же, все эти переговоры проводил не я, а наш гениальный до тошноты дипломатический тактик министр Горчаков. О, какого труда стоило убедить этого, безусловно, талантливого и умного, взрослого уже человека мне, двадцатилетнему юнцу! Сочетая угрозы, лесть и абсолютную власть, моя настойчивая просьба была, наконец, принята к исполнению в неизменном виде. На этом, последнем моменте я особенно настаивал — никакой отсебятины. Необходимо передать именно то, что необходимо, не больше и не меньше, и точка. Казалось бы, элементарная просьба, если бы не характер этого, безусловно, талантливого, но уж слишком своевольного министра. Нужны ли нам такие дипломаты? Время покажет… Совершенно увлекшись своими мыслями, глубоко задумавшись, я очнулся, только когда карета, в которой я все это время находился, остановилась. Мы оказались на правом берегу Темзы в юго-восточном предместье Лондона в Дептфорде. — Николай, хочу представить твоему вниманию одну из верфей Британии — «Уэствуд энд Бэйли». Между прочим, тут почти три месяца простым рабочим работал твой великий предок — Петр Первый. — Неужели! Вот так совпадение! Но, надеюсь, ты привез меня сюда не только ради того, чтобы рассказать мне об этом, — предчувствуя впечатляющее зрелище, хитро посмотрел я на него. — Нет, просто показалось, что тебе это будет интересно. К тому же местные мастеровые нет-нет да и вспоминают об этом случае. Я же хотел продемонстрировать тебе недавно спущенный на воду Вэлнент. А пока надобно нанести визит вежливости здешним хозяевам джентльменам Уэствуду и Бэйли. Но далеко идти нам не пришлось. Бэйли, решивший самолично поинтересоваться новоприбывшими высокими гостями (наверное, заметил нашу карету с королевским гербом в окно), вышел нам навстречу. — Оу, принц Альфред, — снимая шляпу, поклонился он, — рад видеть вас на моей верфи. — Добрый день, мистер Бэйли. Позвольте представить вам моего спутника императора Всея Руси Николая Второго. — О, какая честь для меня! — бесстрастно проговорил склонившийся в гораздо менее подобострастном поклоне судостроитель. — Его императорское величество Николай выразил желание посмотреть на новейшие британские корабли, — тем временем продолжил Альфред. — Конечно, я не смог отказать ему и себе в таком удовольствии, тут же вспомнив вашего красавца. Ну же, ведите нас к нему! Вскоре моему взору открылась следующая картина — в достроечном бассейне стоял небольшой корабль. Наверное, его размеры сейчас были впечатляющие, судя по ожидающему моего восторга взгляду принца, но меня корабль совершенно не впечатлил, хотя я никоим образом этого не выказал. Скорее наоборот. — Ого, вот это громадина! Сколько в ней тысяч тонн водоизмещения, Бэйли? — Почти семь, ваше величество! — Н-да, впечатляет, впечатляет, не могли бы вы рассказать мне об его устройстве, — имея в виду корабль, попросил я. — Разумеется, — тут же преисполнился сознания собственной важности этот индюк. — Основными особенностями нашего с мистером Уэствудом проекта стали броня по батарее от штевня до штевня, при неполном поясе по ватерлинии, а также скругленная корма новой формы, а также очень низкий центр тяжести. Паровые машины на корабле имеют диаметр цилиндров 2083 мм, а ход поршня — 1219 мм… Слушая напыщенную речь начальника верфи и автоматически кивая, я невольно перенесся воспоминаниями к состоявшемуся на пути в Лондон разговору с сопровождающим меня в путешествии морским министром. Разговор состоялся на второй день после того, как форты Кронштадта пропали из виду и наш корабль смело рассекал воды Балтийского моря, оставляя пенящиеся буруны за кормой.— Николай Карлович Краббе, морской министр, в кратчайшие сроки преобразовавший парусный деревянный русский флот в паровой броненосный. Министр, уже закрывший целую главу в истории Российского флота и открывший новую, — таким нестандартным образом начал я тогда наш разговор с министром. — Ваши дела говорят сами за себя. Вы присаживайтесь, Николай Карлович, присаживайтесь, — я указал на кресло в моей каюте. — В ногах правды нет. — Благодарю за столь лестную характеристику, — усаживаясь на предложенное ему место, ответил морской министр. — Однако должен признаться, что ничего не сумел бы добиться без помощи Великого князя Константина, — прибавил он. — Не нужно скромничать, Николай Карлович. Мне известно, как помог вам дядя Константин, однако ваши заслуги перед русским флотом неоспоримы. Но сейчас не об этом. Вы, должно быть, знаете, что ранее у меня на приеме уже успели побывать все министры, кроме вас. Вот я и решил исправить это досадное недоразумение во время путешествия и пообщаться с вами поближе. Тем более что во время нашей последней встречи на совете поговорить нам так толком и не довелось, — ну нельзя же назвать толковым тот короткий, последовавший сразу после первого Совета разговор. — А после как-то сложилось, что вы заболели, а я увлекся совершенно другими делами, — я пожал плечами, выражая свое сожаление по этому поводу. Тогда, почти сразу после Совета, я смог переговорить с морским министром с глазу на глаз и выяснить, что, оказывается, все те познания, что он продемонстрировал на Совете, взялись не просто от широкого кругозора. Его патрон, великий князь Константин Николаевич, уже давно продвигал в правительстве проект, аналогичный зачитанному мной на Совете министров. Вот Краббе и заключил, надо признать вполне логично, что я обратил свое внимание на вышеуказанный дядюшкин проект. Стоит ли удивляться, что морской министр оказался, как говорится, в материале и не только поддержал, но даже дополнил мои соображения по крестьянскому вопросу. Все это выяснилось в считаные минуты, и, собственно, на этом наш разговор и закончился. У меня была назначена встреча, он тоже бездельем не маялся… А потом я столь долго и тщательно готовился встрече с великим князем Константином, что совсем забыл про Краббе. Впрочем, не сильно-то я и расстроился — других, более срочных дел было более чем достаточно. А флот, как ни крути, к срочным делам пока не относился. — Прежде всего, я хотел бы спросить вас, каким вы видите будущее русского флота и всего морского министерства в целом, — озадачил я весьма свободным для толкования вопросом морского министра. — Ваше величество, честно говоря, при нынешнем финансировании русский флот ожидает далеко не самое лучшее будущее, — немного подумав, начал свой ответ Краббе. — Но перед тем как продолжить ответ на заданный мне вопрос, я хотел бы уточнить, какие цели будут ставиться перед флотом. Без этого знания ответить вам что-либо определенное задача не из легких. — Николай Карлович, я могу вам доверять? — перейдя на шепот, я заговорщически наклонился к министру. — Можете, ваше величество, — тоже шепотом ответил он мне. — Через десять, максимум одиннадцать лет, когда российская экономика оправится и бюджет не будет так стеснен в финансах, как теперь, я хотел бы осуществить захват Константинополя, разумеется, вместе с проливами. Вы понимаете, о чем я говорю? В этом моем плане русскому флоту отводится ключевая роль. — Да-да, — глаза Краббе загорелись. — Но ведь после Парижского мирного договора нам невозможно держать флот в Черном море. Как вы собираетесь обойти этот запрет? — О, об этом не беспокойтесь. Этот вопрос я беру на себя и уже принимаю шаги к его разрешению, — намекая на свою поездку в Англию и намечающуюся свадьбу, ответил я. — Думаю, в ближайшее время запрет будет снят, а если и нет… Мы найдем способ его нарушить. Хотите, я расскажу вам, что предстоит сделать силами русского флота в будущей войне? — Я весь внимание, — действительно, министр слушал, затаив дыхание. — Хорошо. Тогда я прошу вас поклясться, что, кроме моего дяди Константина, об этом никто не узнает. Хотя, впрочем, не говорите ему. Будет лучше, если я сам скажу ему об этом. — Конечно, ваше величество. Будет в точности исполнено! — ответил мне все еще говоривший шепотом Краббе. Вы знаете, есть такой эффект, когда кто-то вдруг спросит у вас что-либо шепотом, вы непременно ответите ему так же. Даже если причин, не позволяющих говорить громко, совершенно нет. — Что ж, давайте я вкратце изложу вам свой план военной кампании, а после выслушаю ваши соображения. Идет? — дождавшись утвердительного кивка, я продолжил в голос. — Так вот, мною разработана так называемая Босфорская операция, — привычно присвоил я себе чужие достижения, — позже дам вам с ней ознакомиться. Операция предусматривает высадку сорокатысячного десанта в непосредственной близости от Константинополя. До высадки десанта наш флот должен будет уничтожить турецкий, подавить береговые батареи, а также отправить миноносцы с целью перекрытия Дарданелл. То есть завалить минами и, возможно, выделить часть флота прикрыть минные заграждения необходимым количеством броненосцев и мониторов. Тралить узкий пролив под огнем нашего флота не самый приятный способ самоубийства. Тем временем остальные корабли Черноморского флота будут поддерживать своей артиллерией первую волну нашего десанта, закрепившуюся в порту, не позволяя туркам сбросить ее в море. Так будет продолжаться до тех пор, пока мы не перекинем все наши войска, сконцентрированные в черноморских портах. Это порядка ста двадцати тысяч наших лучших солдат с самым современным оружием, — сказал я, имея в виду минометы и гранаты, потребующиеся для уличных боев. — Ваши вопросы? — При всем моем уважении к вашему плану, не предусматривает ли он еще каких-либо мер, кроме десанта в Стамбул? Иначе все это выглядит слишком авантюристично. — Ах да, простите! Давайте я расскажу свой план более подробно. Действия будут происходить на трех театрах. Во-первых, десантная операция в Константинополе, во-вторых, будет осуществлен мощный удар из Бессарабии, форсируя Дунай, через Румынию и Болгарию на Стамбул, ну и в-третьих, традиционно на Кавказе. Там мы попробуем защитить православных армян, томящихся под турецким гнетом. Далее. Для снабжения наших десантных войск в турецкой столице нам потребуется полное превосходство над османами в море. Турецкие корабли должны находиться там, где им и место, то есть на дне. По крайней мере, та их часть, которая окажется в это время на Черном, так же Мраморном морях. Также помощь русского флота остро понадобится нашим войскам на Дунае — ничто не должно помешать быстрой переправе наших солдат. Также Дунай должен быть открыт для беспрепятственного прохода русских кораблей и, разумеется, перекрыт для турецких. Для этого необходимо будет построить мелкосидящие речные мониторы и броненосцы малого водоизмещения, которые устроят туркам веселую жизнь. Если всего этого не сделать, у нас возникнут огромные трудности со снабжением наступающей на Константинополь армии. По морю и по Дунаю осуществлять снабжение будет гораздо проще, чем по суше. Конечно, путями снабжения мы озаботимся заранее. От Одессы, через Киев и Москву, проляжет двухпутная колея до самой столицы. То же самое будет и с Севастополем, и с Николаевском, и даже с Владикавказом. На флот ляжет огромная тяжесть обеспечения доставки продовольствия, снаряжения, оружия ведущим наступление войскам. — Да, так план выглядит гораздо более убедительно. Хотя, конечно, я хотел бы познакомиться с обещанным вами проектом Босфорской операции более подробно. Тогда я смогу задавать более точные вопросы, пока же даже не знаю, что и сказать. Разве что, пока что мы не имеем ни необходимого военного флота, ни необходимого транспортного. Впрочем, за такой срок все это вполне можно построить. Были бы деньги, — ответил мне Краббе. — Деньги будут. Пока же обратите пристальное внимание на Обуховский завод. Признаться, ваша затея весьма и весьма меня порадовала. Я даже побывал там неделю назад и велел увеличить финансирование. — Премного вам благодарен. Мне уже доложили, — сказал Краббе и улыбнулся. Ну конечно, как он мог не заметить императорский визит на подведомственное ему предприятие. — Отлично. Но это еще не все. Я считаю, что флот на Балтике должен быть сокращен. Надо немедленно списывать весь парусный флот и часть устаревшего парового. Калоши, которые не в состоянии вести бой на море при малейшем волнении, нам не нужны. В общем, я за максимально возможное сокращение флота на Балтике. Поверьте, Николай Карлович, флот нам сейчас просто ни к чему. Нет, что вы, — заметив его возмущенный взгляд, воскликнул я. — Полностью отказываться от Балтийского флота никто и не думает! Более того, через лет пять мы даже начнем понемногу строить новые корабли, но… сильный флот на Балтике нам ни к чему. Противника, с которым он мог бы тягаться, у него просто нет. Если и нападет, то только Британия, и тогда флоту за Кронштадтские форты ни в жизнь не выйти. Да и казна, как вам должно быть известно, совершенно пуста. Краббе задумался. Конечно, какому морскому министру понравились бы мои слова. Но Николай Карлович знал конечную цель, и она ему нравилась. — Что ж, парусные корабли уже давно пора списать в утиль, как и некоторые, как вы верно выразились, «калоши». Вот только если заморозить все стройки кораблей, как вы хотите… А будь что будет! — махнув рукой, согласился Краббе. — Отлично, — не смог сдержать улыбки я, — тогда сразу по приезде начинайте понемногу строить торговый флот на Черном море. Причем стройте с возможностью установок орудий. Официальная цель данного флота — освоение Дальнего Востока. Этим он и будет заниматься, пока не начнем с турками воевать — недавно основанный у Золотого Рога Владивостокский порт надо развивать. К тому же озаботьтесь доставкой крестьян на Дальний Восток, ну хотя бы сотню-две семей в год для начала. Мы проговорили еще два часа и разошлись, полностью довольные друг другом. К теме такой далекой сейчас будущей русско-турецкой войны мы больше не возвращались. Зато долго обсуждали систему подготовки офицерского состава, особенно для минных заградителей. И тогда у меня в голове как будто щелкнуло. Торпеды! Они же как раз в это время и появились! Нужно будет обязательно навести справки. Я извинился и, поднявшись со своего кресла, быстро сделал коротенькую запись в своем блокноте. Чтобы не забыть, а то за столь интересным разговором и не такое запамятовать можно. Едва мы распрощались, я бросился к дневнику и… «В 1865 г. талантливый изобретатель и инженер Иван Федорович Александровский предоставил русскому морскому министерству проект самодвижущейся мины, названной им „Торпедо“. Только через три года министерство разрешило изобретателю изготовить мину… „за собственные деньги с последующим возмещением“. А между тем в 1866 г. владелец завода в Австрии англичанин Уайтхед запатентовал самодвижущуюся мину, спроектированную капитаном австрийского флота Лупписом. Первая мина Уайтхеда имела скорость 6–7 уз., в то время как торпеда Александровского — около 10 уз. Но Уайтхед сумел быстро организовать производство защищенной патентом мины и тем самым вынудил морские державы (в том числе Россию) приобретать их у него либо изготовлять по закупленным опять же у него лицензиям…» — прочитал я краткую справку в своем дневнике. Черт побери! Ну почему же всегда так! Сколько хороших начинаний было отринуто и сколько абсолютно сумасбродных принято! Подумать только! А дядя Константин? Тоже мне морской болельщик, куда он-то смотрел? Надо будет срочно выдать субсидию нашему Ивану, а то сейчас как раз такое время, что во всех флотах всех стран уделяется первостепенное внимание бронированию кораблей. И вот для этой самой брони все сейчас ищут эффективное средство поражения. А то замучаешься, пока обычными пушками да обычными снарядами, начиненными черным порохом, броненосец на дно отправишь. А тут мы со своими торпедами! И чем черт не шутит, может, еще и на продаже наживемся… — Таким образом, уже через два месяца нами будет начато монтирование восьми 110-фунтовых орудий и двадцати четырех 68-фунтовых на верхней палубе… — вслушался я в слова продолжавшего напыщенно вещать мистера Бэйли. — Быть может, вы покажете его императорскому величеству корабль? — перебил судостроителя горевший желанием поскорее подняться на борт принц. — О, разумеется! Позвольте проводить вас… После довольно длительного осмотра верфей и целой бури восторгов и похвалы с моей стороны я упросил Альфреда отправиться на расположенный неподалеку паровозный завод. Принц согласился, правда с неохотой — паровозы его совершенно не интересовали. Я же быстро пришел к выводу, что восхищения английской промышленностью и так было более чем достаточно, и незамеченным все это точно не останется, так что незачем нам с принцем страдать понапрасну. В итоге, пробыв на жутко чадящем заводе совсем немного, мы отправились в российское посольство, в котором я планировал поселиться во время своего пребывания в Лондоне. Нашим послом в Британской империи уже несколько лет был действительный тайный советник Филипп Иванович Бруннов. Происходил он из курляндского баронского рода фон Брунновых, известного с XVII в. Родился в Дрездене, учился в Лейпциге, служил России. Его дипломатическая карьера началась в 1818 г. и продолжалась уже без малого полвека. Он участвовал в Лайбахском и Веронском конгрессах «Священного союза», способствовал устранению разногласий с Великобританией, возникших в связи с заключением Россией договоров с Турцией. Следуя линии российского правительства на сохранение любой ценой хороших отношений с Великобританией, Бруннов дал согласие на подписание Лондонской конвенции о режиме Черноморских проливов, фактически ликвидировавшей прежние завоевания России в этом вопросе. Еще в его карьере были международный акт о запрещении торговли неграми, коммерческий трактат между Россией и Великобританией, Лондонская конвенция о Египте и многое другое. Но самое главное, Бруннов содействовал окончанию переговоров о браке наследника цесаревича (будущего императора Александра II) с принцессой Гессен-Дармштадтской в 1840 году. Еще до приезда, ознакомившись с карьерой Филиппа Ивановича, я понял, что лучшей кандидатуры на роль «свата» мне не найти. И надо сказать, Бруннов не подвел. Несмотря на пожилой возраст и затрудненность в сроках, он мгновенно отреагировал на мое письмо о желании сделать предложение принцессе Луизе и выдал результат. Уже через две недели (с учетом времени отправки и получения корреспонденции) я был извещен о благосклонности Британского королевского двора обсудить сей вопрос. Бруннов вместе с супругой и помощниками и почетным караулом встречал нас на крыльце посольства. Надо сказать, при встрече Бруннов произвел на меня двойственное впечатление: поразительно, как в нем неприятная наружность (Филипп Иванович был грузен, толст, с огромной бритой головой, выдающейся нижней челюстью и неподвижным, безучастным взглядом) сочеталась с удивительным красноречием, доскональным знанием политических отношений и их изящным изложением, полным остроумия, в беседе. Кратко переговорив с послом и распорядившись о разгрузке дорожного багажа, я отправился готовиться к званому балу в честь моего государственного визита. За организацию приема я не боялся. Бруннов обладал огромным состоянием и представлял за рубежом Россию в традициях старого доброго времени — его приемы, балы, сервировка праздничных столов славились на всю Европу. Чтобы не ударить в грязь лицом, он содержал собственных поваров, булочника, буфетчика, кондитера и целый сонм лакеев. Званый ужин был больше похож на фуршет в нашем понимании. Немного изысканных деликатесов, чуть-чуть музыки и танцев и много, много светских разговоров. В вечер моего первого дня пребывания на английской земле было решено дать малый прием для высокого бомонда британской столицы. В целом ужин удался. Оркестр честно отыграл все, от вальса до полонеза. Стол бы вообще великолепен, я даже в Зимнем так не обедал, была мысль даже шеф-повара у Бруннова переманить. Спустя пару дней я уже вошел в колею непрекращающихся балов, фуршетов и званых вечеров. В старой жизни я, часто бывая на корпоративах, вывел для себя три нехитрых правила, как превратить увеселительное мероприятие в полезное для себя. «Шампанское пригубливать, дамам говорить комплименты, за водкой о делах разговора не вести». Как оказалось, эти приемы в полной мере, хотя и с некоторыми поправками, работали и для XIX века. На фуршет, как изящно выразился посол Бруннов, были приглашены «те, кому неловко было бы отказать, притом что их наследственные или личные заслуги не позволят присутствовать на официальных приемах». Нужно так нужно. Если какой-то сэр Генри может быть, пусть даже в очень отдаленной перспективе, нам полезен… почему бы не пригласить его на прием и не перекинуться парой ничего не стоящих светских фраз? Поэтому, расшаркиваясь с каким-нибудь лордом или сэром, я щедро раздавал собеседникам комплименты и выказывал уважение. От нас не убудет, а человек, может быть, эту встречу всю жизнь помнить будет. В итоге за несколько дней пребывания в Лондоне я успел познакомиться с парой десятков весьма и весьма интересных людей. Кроме всего прочего я также посещал и культурные мероприятия. В качестве почетного гостя открыл один из новых участков Лондонского метрополитена в Хамерсмите.[135] Посетил Технологический музей, Вестминстерское аббатство, выступил перед студентами Кембриджа и Оксфорда… Однако все это было лишь прелюдией. В конце второй недели Бруннов сообщил мне, что переговоры о предложении руки и сердца продвигаются успешно, и королева желала бы лично со мной переговорить на балу в Букингемском дворце. Я прекрасно понимал, что именно от личного впечатления Виктории будет зависеть, стану я или нет ее зятем, и поэтому подготовился к разговору как «к последнему и решающему». Однако реальность превзошла все мои ожидания. Первые мои мысли, когда беседа с Викторией закончилась, были: «Вот это баба! Каких-то сорок минут разговора, а с меня вода как ручьями льет. Не глаза, а рентген-аппарат, насквозь просвечивает. Не зря ее англичане почитают, воистину Великая женщина!» Вообще увидеть и поговорить с другим монархом, особенно с ТАКИМ, было очень познавательно. Несомненно, Виктория не была энциклопедически начитанной королевой. В некоторых областях ее знания, как мне показалось, просто зияли белыми пятнами. Не было в ней и какой-то запредельной харизмы, нет. Да и чисто внешне она при первом знакомстве напомнила мне ворону своим мрачным и бледным лицом, глазами навыкате и грузным телом, облаченным в черное поминальное платье. Однако чем она меня поразила, так это своей осведомленностью о текущих событиях и умением разбираться в людях. Всю нашу беседу я чувствовал себя под микроскопом. Королева показала себя гроссмейстером светской беседы. Даже самые, казалось бы, невинные вопросы таили подвох, а зачастую двойное и тройное дно. Осведомляясь о моем путешествии, королева упоминала такие его детали, которые я сам вспоминал лишь при изрядном напряжении памяти. Она знала по имени весь состав моей свиты, всю мою многочисленную родню и, как мне показалось, даже казаков из охраны и экипаж судна, на котором мы прибыли в Англию. Как детектор правды, по малейшим признакам она вылавливала из моих ответов все недомолвки и недосказанности. После получаса разговора я чувствовал себя так, словно не общался с милой леди, вполне годящейся мне в матери, а неделю вагоны с углем разгружал (мне было с чем сравнивать!). Несмотря на сдержанность королевы в манерах и речи, было видно, что я произвел на нее хорошее впечатление. В первую очередь тем, что старался не врать и говорить с позиций практика. Ни слова о великой любви, чисто прагматичный союз во имя взаимной выгоды. Прося руки Луизы, я одновременно предлагал обширные заказы для английской промышленности. России было нужно многое из того, что Великобритания делала лучше всех в мире: оборудование для верфей, сталелитейных заводов и много другого. Конечно, упор был сделан на оборудование, но и готовой продукции я заказывал немало: паровозы, станки, котлы, машины и прочее. Итог разговора не заставил себя ждать. Когда объявили полонез, моей парой, начинавшей танец, стала Луиза. В жизни она оказалась куда милее, чем на портретах придворных живописцев и черно-белых фотографиях. Худенькая, стройная как тростинка, она будила в любом мужчине чувство бесконечной нежности и желание защитить. Красотой она не блистала, однако это было прелестное и невинное, совсем юное еще создание, не испорченное еще к тому же двором и светским обществом. И в этом была свое, особенное очарование. Я помню, как трогательно затрепетала она, когда я заговорил с ней. Как мимолетно вспыхнула, когда я целовал ее ручку. Как мило краснела, когда я вел ее в танце… Однако я так и не мог до конца привыкнуть в мысли, что эта угловатая девушка-подросток, почти ребенок, вскорости станет моей женой. Полонез сменил медленный вальс, мы кружили по залу, смотря друг на друга и не решаясь начать разговор. В танце я вел ее отстраненно, на вытянутой руке. Луиза, видимо, почувствовала что-то и как-то жалобно, по-детски трогательно посмотрела на меня снизу вверх. Ее кроткие карие глаза напомнили мне олененка Бэмби, мультфильм про которого я смотрел в далекой юности. На сердце потеплело. Спохватившись и отбросив на время посторонние мысли, я принялся сглаживать невольное впечатление своей небрежной холодности. Что, впрочем, с легкостью мне удалось. Внешность я имел весьма привлекательную и, хотя так и не озаботился тем, чтобы привести себя в должную физическую форму, выглядел стройным и подтянутым. Танцевал я тоже превосходно. Да и с обаянием и чувством юмора никаких проблем у меня не наблюдалось, и вскоре моя принцесса заливалась звонким смехом, слушая выдаваемые мной шутки. — Ах, вы не знаете, что за дураки эти поляки, несравненная вы моя красавица, — наклонившись к ее ушку, прошептал я ей. — Это просто непостижимо, что бы с ними было, если бы не русская о них забота! — Oh Prince, you are so interesting companion. Could you tell me anything more?[136] — отвечала она, доверчиво глядя мне в глаза. — Сам я не видел, однако мой генерал Муравьев рассказывал мне презабавную историю про то, как, умирая, старый поляк завещал своим детям похоронить его в море. И что же вы думаете, ненаглядная моя Луиза? — увлек ее внимание я. — Все три сына захлебнулись, копая могилу на дне! — О, ваш черный юмор неподражаем, — залившись веселым смехом, отвечала не сводившая с меня глаз Луиза.
* * *
Я метался по отведенным мне комнатам, до боли сжимая кулаки. Этот относительно недолгий разговор вызвал во мне бурю негодования. Нет, конечно же, в лицо мне никто не хамил. Еще чего не хватало! Никто даже мне не перечил. Совсем, ну ни капелечки не перечил. Просто все мои вполне конкретные и, казалось бы, разумные предложения ненавязчиво, деликатно, но в то же время весьма твердо отклонялись. Да, стоит признаться — переговорщик из меня никакой. Хреновый, я бы даже сказал, переговорщик. Но негодованье мое было вызвано другим. А именно тонким, едва заметным, но все же вполне явственным пренебрежением, даже презреньем, скорее не ко мне, а к моей стране… Я зло усмехнулся, переносясь воспоминаниями в разгар своего недавнего разговора. — К сожалению, это совершенно невозможно, потому как прямо противоречит интересам Британской короны, — с сожалеющей улыбкой, как бы говорящей о моем слабоумии, ответил на мое откровенное и, я бы сказал, весьма щедрое предложение министр граф Джон Рассел. — Неужели противоречит? Что-то я этого не заметил! — вспыхнул я, раздражаясь, но тут же взял себя в руки. — Ну как же. Разве вы не видите, что в вашем варианте русско-британская граница пройдет совсем неподалеку от Индии, нарушая интересы наших торговцев в Бухаре? Кроме того, нам, как политикам, необходимо принимать во внимание даже гипотетическую угрозу, — демонстрируя столь «искреннее» расстройство, что у меня сводило зубы от этой фальши, снова отвечал мне граф. — Но ведь граница будет проходить по гористой и пустынной местности. Нет ни малейшего шанса провести там сколь-нибудь значительные войска! — не терял надежды переубедить упрямого министра, с милым видом сидящего напротив меня и попыхивающего трубкой. — Вот видите, вы уже рассматривали эту возможность, тем самым косвенно подтвердив ту самую гипотетическую возможность, — выпуская струйку дыма в сторону, улыбнулся мне Рассел. — Мне искренне жаль, но ваше предложение кажется нам невозможным, — он поудобнее уселся в кресле, предварительно пошевелив кочергой красные угли в камине, как бы намекая, что ему-то от меня ничего не надо. Я тоже замолчал — собирался с мыслями. Вот уел так уел. Мало ему, что мы не будем иметь никаких претензий на Тибет, так мы уже до того доторговались, что половина русского в моей истории Туркестана как бы переходила в руки Британии, а министра как заклинило. Не удовлетворяет интересам Британской короны, и все тут. — Что вы предлагаете? — протягивая графу карандаш, спросил я. — Расскажите, уж сделайте милость, — прибавил я на грани грубости. Министр словно только того и ждал — одним махом очертил на карте новую границу. Единым движением руки отторг от России Хиву, Бухару и Кокандское ханство и с довольным видом откинулся наспинку стула. — Вот если бы вы поступились этими незначительными территориями, тогда мы бы, конечно, всячески способствовали нашей дальнейшей дружбе и взаимопониманию в этом вопросе. — Но ведь это же… Это же совершенно невозможно! — я замолчал, задохнувшись от такой откровенной наглости. Он что, издевается? Ведь он банально предлагает уступить нам весь, еще не захваченный нашими войсками Туркестан! — Как же, как же! — делано всплеснул руками Рассел. — А Илимский край, а западный и часть южного берега Каспия? Ага, один даст нам проблемы с Китаем из-за одной только плодородной долины, а другой вгонит в гроб бог весть сколько народа своим гиблым климатом. А в обмен мы отдаем британцам почти наши Хиву, Бухару, Коканд, да и от Тибета отказываемся… Он что, совсем охренел? Я посмотрел на его хитрую рожу (язык не поворачивается назвать ее лицом) и все понял. У него нет ни малейшего желания договариваться. Британию полностью устраивает текущее развитие Большой Игры и то, в какой степени Россия ею увлечена. Ну что ж… — Простите, но это уже противоречит интересам короны Российской, — призвав на помощь всю свою выдержку и хорошие манеры, мягко и с улыбкой ответил я. — Очень жаль, что у нас не получилось договориться по этому вопросу. — Очень жаль, что уж тут говорить, — скорчил расстроенную мину министр. — Быть может, в польском вопросе наши интересы окажутся не столь противоречивы? Но и тут меня ждало разочарование. Уклончивые ответы, различные уловки и недомолвки позволяли мне быть уверенным лишь в том, что Британский Лев не станет на сторону Королевства Польского, пока наши крейсера угрожают английской торговле, и только. Не преуспел я и в остальных вопросах, правда, насчет флота еще намекали подумать, но… Ни в этот день, ни в последующие особого прогресса не наблюдалось. Даже денег мне в долг предложили под такие проценты, что я чуть ли не сразу удавился от жадности. М-да, не удалась поездочка. Хотя невеста, кажется, от меня на седьмом небе. Ну и то ладно.* * *
Королева Виктория, владычица одной четвертой части суши, сидела в небольшой, плохо освещенной комнате, молча наблюдая за весело пляшущими языками пламени в камине. — Эти русские дикари уже отплыли, Джон? — наконец прервала она свое молчание, заранее прекрасно зная ответ. — Да, ваше величество, не далее как в три часа пополудни их корабль отчалил от пристани, — почтительно ответил лорд Рассел. — Наконец-то эти северные варвары избавили нас от своего присутствия, — презрительно сморщилась Виктория. — Этот мальчишка, кичливо именующий себя императором «Всея Руси», — Виктория произнесла это по-русски, нещадно коверкая слова, как бы пробуя их на вкус, — совсем ничего не смыслит в политике. Зато, как мне доложили из разных источников, ему не дают покоя лавры его полоумного предка Петра Первого. Тот тоже по кораблям с ума сходил и по нашим верфям как ненормальный носился. — Наша держава от этого только выиграет, — позволил себе вставить лорд, поняв, что королева не собирается продолжать. — Его заказы внушают уважение своими размерами, а выступления в наших газетах говорят о нем как об очарованном Европой, в особенности Британией, юнце. Однако меня настораживают его настойчивые просьбы о позволении денонсирования Парижского трактата. Очень уж хочется ему иметь флот на Черном море, а там у флота лишь одна цель — Босфор. — Не волнуйтесь, лорд. Мне кажется, нам не стоит отказывать ему в такой малости. Тем более лишь только русские начнут строить флот, на наши верфи золотым дождем обрушатся заказы от напутанных османских адмиралов. — Что ж, я передам Бруннову ваши слова, — склонил голову Рассел. — Можете идти, Джон. Но будьте осторожны — русским нельзя доверять.Интерлюдия третья
Дорогая Элис,[137] Наконец-то, моя любимая Элис, все успешно завершилось, и я обращаю к тебе свои мысли, свободные от забот, и сердце, полное сестринской любви. Позволь мне поделиться с тобой той радостью, что переполняет меня. Ты и сама прекрасно знаешь, насколько невыносимыми были наши жизни в последние годы. Какой серой и беспросветной стала жизнь с тех пор, как Papa не стало! Мы словно были заживо заперты в один гроб с мамой и ее горем. Весь двор погрузился в затхлое болото траура. Этот мамино черное платье с креповой отделкой и вдовья шляпка — как мы их ненавидели! Тебе повезло, ты выскользнула из клетки раньше нас. Помнишь ли ты тот букет из незабудок и мирта, который я поймала на вашей с Людвигом[138] свадьбе? Этот букет я бережно храню и верю, что именно твоя легкая рука изменила и мою судьбу. Примета оказалась правдивой, хотя ты наверняка уже будешь знать об том, когда будешь читать эти строки. Жизнь изменилась в канун Рождества. Мама неожиданно велела всем собирать вещи и готовиться к переезду из Осборна Хауса, в котором были похоронены эти два года, в Виндзор. Я тогда еще ничего не понимала, когда вдруг, ничего не объясняя, мама освободила меня от посиделок с ней, а место секретаря заняла Хелен. Меня же заставили освежить мой французский и каждый день мы занимались танцами с сэром Джеймсом. Вальсы, мазурка, полонез. А через две недели мама вызвала меня к себе и сказала, что к ней поступило предложение руки и сердца от русского принца. Вернее, не принца, он тогда уже стал царем, но это неважно. Как я испугалась! Россия — это же дикая страна, там всегда холодно и темно, а на улицах городов ходят медведи. Но потом мама показала мне свадебный портрет. Элис, какой он был хорошенький! Высокий, молодой, стройный и совсем без бороды. Я думала, у всех русских есть бороды. Mama предложила мне подумать, но я сразу дала свое согласие на помолвку. Тогда я не думала о браке всерьез, но одной мысли о возвращении в унылый Осборн было достаточно, чтобы сделать выбор. Я чувствовала себя неуместно счастливой и рассказала Хелен о помолвке. Она тут же побежала к Mama жаловаться. Говорила, что старше меня, и поэтому должна обязательно выйти замуж первой. И это притом что сама крутит за маминой спиной роман с наших библиотекарем, сэром Рулендом! Нет, ну какая же она все-таки не порядочная! Хорошо, Mama сказала ей, что русский принц специально подчеркнул, что хотел бы видеть своей невестой меня, и день свадьбы уже назначен. Ты бы видела, как злилась Хелен. Вся покраснела, как помидор, обругала меня, маму и убежала. А через два месяца он приехал. Ты знаешь, он был даже лучше, чем на портрете. Кудри цвета ивовой коры, высокий лоб и глаза глубокие, как вечернее небо. Я просто утонула в них, Элис. Мы танцевали вальс, гуляли, он постоянно шутил, а вечером, в музыкальной комнате, за роялем, посвятил мне песню.She never took the train alone
She hated being on her own
She always took me by the hand
And say she needs me
She never wanted love to fail
She always hoped that it was real
She’d look me in the eyes
And say believe me
Oh tonight you killed me with your smile
So beautiful and wild so beautiful
Oh tonight you killed me with your smile
So beautiful and wild so beautiful and wild
But in a whisper she’d arrive
And dance into my life
Like a music melody
Like a lovers song
Through the darkest night
Comes the brightest light
And the light that shines
Is deep inside
It’s who you are
Oh tonight you killed me with your smile
So beautiful and wild so beautiful
Oh tonight you killed me with your smile
So beautiful and wild so beautiful and wild[139]
Всегда с тобой, с любовью и нежностью, Луиза.Виндзор, март 1863 г.
Андрей Биверов, Никита Сомов МЯТЕЖ НЕ МОЖЕТ КОНЧИТЬСЯ УДАЧЕЙ
Глава 1 ПЕРЕВОРОТ
— Nicolas… Nicolas… — М-м-м, что? — Я сонно повернулся на кровати и, оторвав голову от подушки, посмотрел на жену. Она стояла у двери, соединяющей наши спальни, опираясь рукой о стену. Несмотря на героические размеры, ночнушка уже не могла скрыть огромный живот моей жены. Ожидание подходило к концу, до рождения нашего первенца оставался от силы месяц. В последнее время, чтобы не повредить здоровью будущего малыша, мы спали раздельно, но в смежных спальнях. — Во дворце что-то происходит, разве ты не слышишь? — по-английски, взволнованным голосом спросила она. Упрек Лизы был справедлив. Едва прислушавшись, я разобрал приглушенный, далекий еще звон оружия и, кажется, сдавленные крики во дворце. На улице тоже происходило что-то необычное, мне даже показалось, что я разобрал пару ружейных выстрелов. С меня мигом слетели последние остатки сна, а по спине пробежал неприятный холодок. — Не волнуйся. Наверное, репетицию к параду готовят, головотяпы, — уверенным тоном попытался успокоить я испуганную жену. — Сейчас встану, прикрикну на них, чтоб немедленно прекратили. Тебе ни к чему сейчас вся эта ругань и нервы, — на ходу надевая брюки, тщетно пытался унять ее и свое волнение. — Иди к себе, а я сейчас наведу порядок. Да, и двери у себя прикрой, ни к чему тебе все это слышать, — продолжал я нести всякую успокаивающую ахинею, а мысли тем временем так и мелькали в голове, несясь вскачь и галопом. Конечно, шум со двора мог означать и какие-то бытовые неурядицы, вроде пожара, но выстрелы? Никакой репетиции парада не было, да и быть не могло, потому что никаких торжеств в ближайшем будущем и в помине нет. Значит, это что-то другое… Отвратительное предчувствие не оставляло меня в покое, рисуя в моем воображении самые мрачные картины. «Допрыгался, допрыгался», — так и твердил трусливый внутренний голосок, заставляя покрываться холодным потом спину. Я еще раз взглянул на жену. «Надо бы хоть что-то похожее на правду Лизе сказать, волноваться ей сейчас и впрямь ни к чему», — мелькнула мысль. — Nicolas, не ходи. Пошли кого-нибудь. Пусть твои бравые гвардейцы разберутся, — негромко начала Лиза, видимо, чувствуя мое внутреннее напряжение. — Что-то мне подсказывает, что наиболее вероятный источник приближающего лязга оружия и криков — те самые бравые гвардейцы и есть, — тихонько пробормотал я, натягивая сапоги. И уже громче прибавил: — Не волнуйся, я буду рядом. Прошу только, оставайся у себя, что бы ни случилось, — вставая и подходя к жене, закончил я наш разговор. Мягко подхватив пытающуюся возражать супругу под локоток, я проводил ее до спальни и закрыл за ней двери, после чего, уже не скрывая охватившего меня волнения, пулей метнулся назад. Подлетев к секретеру, я резко выдвинул нижний ящик. В свете газовых ламп сверкнул начищенный металл Colt-a Navy. Его я специально заказал себе у Рихтера, на всякий пожарный. Схватив «кольт», я почувствовал в руке его холодную тяжесть и почти успокоился. Что бы там ни говорили про умение пользоваться оружием, однако само его наличие дает как минимум плюс десять пунктов к уверенности. Быстро перепроверив, заряжен ли револьвер, я защелкнул барабан и сунул в карман десяток патронов. Относительную тишину зимнего утра разорвал сухой выстрел, громким эхом отдавшийся от дворцовых коридоров. Я вздрогнул. За первым выстрелом тут же последовали, почти сливающиеся в один, еще три или четыре… Быстро выхватив из шкафа и накинув на плечи мундир, я выскочил из спальни в примыкающий зал. Дежурный наряд охраны расположился в полной боевой готовности. Укрывшись за предметами меблировки и наставив карабины на дверь, они настороженно вслушивались в шедшую за стенами перестрелку. — Ваше Величество, вернитесь в спальню, — раздался голос часового, как только я появился в дверях. — Не подвергайте себя опасности. — Не убирая направленный на дверь короткий карабин, он мельком глянул на меня. — Что происходит, Андрей? — вспомнил я имя одного из своих охранников. — Мы не знаем, поэтому готовимся к худшему. — За него ответил молчавший до этого начальник караула. — Согласно предписанию, вы должны пройти к себе. Не вынуждайте нас применять силу, Ваше Величество, — твердо закончил он, склонив голову в почтительном полупоклоне. Я внимательно посмотрел на него. Весь внешний вид лейтенанта[140] демонстрировал многолетнюю боевую службу в не самых спокойных местах. Хотя других в мою новую охрану уже год как не набирали. За последнее время дворцовая служба превратилась из синекуры и «приятного ничегонеделания» в весьма серьезную организацию, набранную практически заново из опытных боевых офицеров и казаков. Я довольно сильно озаботился собственной безопасностью. Рихтер, накачанный до ушей моей литературой из будущего, за самые короткие сроки выдрессировал охрану так, что и мышь мимо не проскочит. Теперь мне предстояло проверить, чего стоят навыки, приобретенные в такие сжатые сроки. Причем, похоже, в самое ближайшее время. Будем надеяться, что раз мне на тренировки охранников даже смотреть было страшно, то и противника они сумеют удивить. — Выслали кого-нибудь на разведку? — игнорируя последние слова, напряженно спросил я, надеясь узнать последние новости. — Так точно, Ваше Величество, — отрапортовал немолодой лейтенант и не по-уставному вставил: — Весточку сейчас от него ожидаем. А вы идите все-таки к себе, Ваше Величество, — добавил он. Я уже открыл было рот, чтобы сказать, что остаюсь здесь, как лейтенант кивнул головой одному из подчиненных. Вдвоем они аккуратно подхватили меня под локти и, игнорируя все мои протесты и взбрыкивания, как молитву повторяя «Согласно предписанию!», буквально внесли меня обратно в спальню. Я попытался открыть дверь, но тщетно. Кто-то явно подпер ее спиной. Я зло пнул ее ногой. Дверь отреагировала очередным бодрым «Согласно предписанию!». Мне ничего не оставалось, как просто смириться с таким самоуправством охраны. Я прислушался и стал ждать развязки. Медленно тянулись секунды, невыносимо натягивая нервы. Я опять услышал выстрелы, крики и лязг оружия. Вот во всю эту какофонию вплелся женский визг, перекрывший на миг все остальные звуки и плавно перешедший на ультразвук, выходящий за пределы слышимости человеческого уха. За единственной дверью, ведущей в караульную перед моей спальней, раздались шаги. Охрана ощутимо напряглась. — Дерево! — раздался из-за двери запыхавшийся голос. — Свисток! — выкрикнул отзыв лейтенант, даже не подумавший отводить оружие. — Игнат, два шага от двери! Стоять на месте! — и уже чуть слышно: — Миш, проверь! К двери, стараясь не шуметь, подскочило двое караульных. Один из них резко распахнул двери, второй, как-то хитрю извернувшись, тут же нырнул в дверной проем. Мгновение, и его напарник последовал за ним. Снова потянулись томительные секунды ожидания. — Чисто, — вынырнув из-за двери доложил Михаил, запуская в комнату еще одного солдата в форме дворцовой охраны, видимо того самого разведчика, о котором говорил лейтенант. — Капитан велел передать, что гвардейцы у входа были нужны для отвода глаз, — тут же начал докладывать новоприбывший. — Настоящий удар наносят пробравшиеся во дворец изменщики, они скоро будут здесь! — только и успел выпалить Игнат, как его слова были прерваны близкими выстрелами и криками. — Какого?! — услышал я разъяренный голос командира звена, и тут же: — Тихо! Идут! Готовьсь! Я быстро отошел на несколько шагов в глубь спальни. Бегло оглядевшись, я стал около журнального столика, чтобы меня не было видно из окна. Заодно немного прикрыл корпус заслонившим меня книжным шкафом. Направив мелко подрагивающий пистолет на дверь, я посмотрел на часы над камином. С моего пробуждения прошло всего пять минут. Надо же! Я был уверен, что встал, как минимум, полчаса назад. За дверью загрохотали выстрелы. Их тут же сопроводили яростные крики дерущихся и стоны раненых. Зазвенело оружие. Мое напряжение достигло предела. Палец на спусковом крючке был готов дернуться в любое мгновение. Как вдруг все смолкло. В наступившей неестественной тишине я расслышал только сдавленные всхлипы в комнате жены. Вот черт! И кто же победил?! — Ваше Величе… — Нарушивший наступившую тишину голос заставил меня дернуться. «Кольт» выплюнул пулю. — Не стреляйте! Одолели мы супостата, Ваше Величество! — прокричали мне из-за дверей и чуть погодя добавили: — Это я, лейтенант Носов. Дерево! Дерево! — повторил он. — Свисток, — немного дрожащим голосом ответил я, не сразу вспомнив отзыв. — Оставайтесь у себя, Ваше Величество. — И добавил ставшее уже привычным: — Согласно предписанию. — Хорошо! — облегченно выдохнул я, опуская пистолет. — Простите за выстрел, лейтенант! Тот, занявшийся своими делами, ничего не ответил. Наверное, не расслышал или не посчитал нужным. А может, просто обиделся за выстрел? Неважно. Мне сейчас совершенно не до его обид. После награжу. Непременно награжу. И его, и всех остальных. Я бросился в комнату к Лизе и обомлел. Все мои скудные познания в медицине говорили мне только одно — роды начались преждевременно. — Сейчас приведу врача, — скороговоркой пролепетал я и, не придумав ничего умнее, добавил: — Все будет хорошо! Сломя голову я бросился из спальни. — Ваше Величество! Оставайтесь у себя согласно предписанию! Во дворце еще неспокойно! — начал Носов, но я его перебил. — Лизе плохо! Роды начались! Врача, живо! — выпалил я. Вокруг была жуткая картина. Прямо под ногами у меня лежал, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок, заступивший мне несколько минут назад дорогу часовой. Еще двое охранников и шестеро нападавших не подавали никаких признаков жизни. Лейтенант был легко ранен в ногу. Лишь один из моих телохранителей оставался относительно невредимым. — Миш, за дохтором, живо! — скомандовал ему лейтенант. — Я с тобой! — непонятно кому и зачем крикнул я, бросаясь за вихрем умчавшимся охранником, начисто проигнорировав оставшегося за спиной лейтенанта. — Куда! Отставить! — заорал лейтенант благим матом и, припадая на раненую ногу, кинулся за нами. Но не успели мы пробежать и тридцати метров, как почти врезались в бегущих нам навстречу солдат моей охраны. — Ваше Величество, вы целы? — бросился ко мне Рихтер. — Да, черт возьми! Да! Императрице немедленно нужен врач! — Я здесь, — выглянул из-за широких спин моих охранников Шестов. — Доктор, прошу вас, быстрее! У Лизы начались роды, — взмолился я. — Найдите моего ассистента и немедленно несите горячую воду и чистые полотенца, — распорядился солдатам доктор и широким шагом направился в мои покои. Я хотел было проследовать за ним, но врач решительно меня остановил. — Вам там не место! — резко оборвал мои возражения он. Тем временем Рихтер распекал вытянувшегося по струнке лейтенанта. — Какого черта император бегает по дворцу один?! Лейтенант, вы идиот? В Сибирь, по этапу! — в бешенстве шипел начальник охраны. — Бросьте, я сам виноват, — вмешался в разговор я. На что Рихтер только выразительно хмыкнул, выражая свое отношения к тому, кто же, по его мнению, виноват на самом деле. — Займитесь ранеными, лейтенант… — Носов, Ваше Императорское Величество! — в который раз напомнил мне свою фамилию он. — Да-да. Носов, окажите помощь раненым и про себя не забудьте, — указал я ему на раненую ногу и с удивлением обнаружил у себя в руке пистолет. Надо же, так и бегал по дворцу, размахивая им как полоумный. К счастью, царствующих идиотов в Сибирь по этапу не шлют. Хотя мысль интересная… О господи! Какие глупости лезут в голову! Утерев подрагивающей рукой выступивший на лбу пот, я попытался собраться с мыслями. Слишком много событий промелькнуло за последние несколько минут. С Лизой сейчас Шестов, от меня там уже ничего не зависит, а вот насчет попытки переворота… — Отто, немедленно распорядитесь оказать медицинскую помощь всем оставшимся в живых заговорщикам. Возьмите их под стражу. Отвечаете за них головой. Они нам еще пригодятся, — сквозь зубы прибавил я. И, чуть подумав, добавил: — Усильте охрану у покоев императрицы. Уже усилили? Хорошо. Как я понимаю, нападение отбито? Тогда прошу вас в мой кабинет. — Ваше Величество, мое присутствие во дворце сейчас просто необходимо. Требуется остановить распространение паники и слухов о вашей гибели, которые непременно возникнут в данных обстоятельствах, — возразил мне начальник дворцовой охраны. — Да, конечно, действуйте, — признал его правоту я. — Надо срочно прекращать нарастающую во дворце панику. Жду вас на доклад, как только освободитесь. — Слушаюсь, Ваше Величество! — щелкнул каблуками Рихтер, вытянувшись по струнке, и тут же принялся раздавать приказы: — Первое, третье, пятое звенья — сопровождать императора, остальные за мной, — бросил он и быстро удалился, уводя с собой половину солдат. Я потерянно посмотрел вслед уходящему Рихтеру. После чего, не придумав ничего лучше, повторил безнадежную попытку пробиться к жене, сам не понимая, чем смогу ей помочь. Закономерно не преуспев, я, сопровождаемый охраной, отправился в свой кабинет. Одно звено шло впереди, проверяя все коридоры и комнаты. Другое шло сзади, прикрывая тылы, а третье звено обступало меня со всех сторон (насколько это возможно силами пяти человек). Наконец, оказавшись в кабинете, я устроился в своем любимом кресле и, дрожащими руками набив трубку табаком, нервно закурил. Третье звено тем временем рассосалось по углам кабинета, видимо, согласно очередному предписанию, вытащенному Рихтером из моего дневника. Впрочем, они мне практически не мешали. Надо признаться, попытка моего убийства, кем бы она ни была предпринята, почти увенчалась успехом. Мятежники были остановлены не на дальних подступах и даже не на ближних, как должно бы. Они дошли прямо до дверей моей спальни. И это несмотря на все меры предосторожности, принятые мной за последние полтора года. Не должны были мятежники пройти так далеко. Никак не должны. Как они вообще во дворец попали? А правда… как? Вот уже больше года, по заведенному распорядку, все посетители Зимнего дворца, как и любого другого места, где хотя бы временно останавливался император, проверялись моей службой безопасности. Тут, кстати, нарисовалась интересная картина. При тщательном досмотре дворца год назад было обнаружено более сотни людей, которых в нем быть не должно. Неизвестные гости Великих князей, гости высокопоставленных чиновников, просто забредшие во дворец по знакомству и даже без оного господа… Короче, полный бардак и никакого контроля входов и выходов из дворца. Одним словом, настоящий рай для заговорщика. Воспользовавшись подобным нарушением на всю катушку, я поднял шумиху и ввел обязательный контроль посетителей. Конечно, это не давало стопроцентных гарантий, но одно то, что далеко не все могли приводить гостей во дворец и число их (гостей) было строго ограничено и самым тщательным образом фиксировалось, уже представляло для заговорщиков определенную проблему. Так что же получается? Несмотря на все принятые меры, бунтовщикам удалось провести во дворец значительное количество людей, да еще и с оружием… Неужели в рядах моей охраны завелись предатели? Да нет, вряд ли. Организации охраны без году неделя, да и выбирались люди верные, оторванные от политики и не имеющие никаких связей во дворце. В охрану, по крайней мере в боевую ее часть, люди набирались по принципу «умные нам не нужны, нужны верные». Это от аналитиков еще можно ожидать выкрутасов — почти поголовно высокообразованные дворяне, хотя и лично мне преданные. А вот от казаков и выслужившихся из солдат офицеров такие выверты… да нет. Это ни в какие ворота не лезет! Так, стоп! Куда-то меня опять не туда понесло. Если в рядах моей службы безопасности и был предатель, то только в виде исключения. Иначе я бы сейчас здесь не сидел. Да и раскроют его вскоре при таком раскладе. Непонятно только, что основная часть моей охраны делала в другом конце дворца. Может, вот оно, то самое предательство и измена? Да нет, никто, кроме Рихтера, такого приказа отдать не мог. А уж он-то мне точно верен. Иначе я на свою жизнь и копейки не поставлю. Так что же произошло? Может, все-таки… — Входите! — сразу отозвался я на деликатный стук в дверь. — Ваше Величество, — начал вошедший Рихтер, — позвольте доложиться. — С нетерпением жду вашего доклада, Оттон Борисович. — Порядок во дворце окончательно восстановлен. Все мятежники схвачены. Всем, кто нуждается в медицинской помощи, оная оказывается. Три пехотных полка, вызванные после гвардейского бунта, скоро возьмут дворец в оцепление… — Что с Лизой? — перебил я его. — Доктора пока ничего определенного не говорят. Роды затянулись, — отводя глаза, ответил Отто. — Понятно. — У меня сдавило горло в недобром предчувствии. Раз ничего не говорят, значит, дела плохи. — Но рассказывайте, что у нас вообще сегодня произошло. Мятеж? Заговор? Из описания Рихтера вырисовывалась не совсем четкая, но в целом понятная картина. В рассказе пока было немало дыр и белых пятен, но в целом ситуация выглядела следующим образом: в два часа ночи офицеры лейб-гвардии Семеновского и Преображенского полков, недовольные произошедшими в последнее время реформами, подошли к дворцу. По пути к дворцу к ним спонтанно присоединилось несколько десятков офицеров других расквартированных в Петербурге полков. Куда все это время смотрела моя служба безопасности, скромно умалчивалось. Офицеры потребовали разговора с императором. Затем, не сходя с места, потребовали отмены всех принятых за последние два года законов. Хотя с требованиями они сами толком не определились. Большинство офицеров были пьяны и разгорячены разговорами в казармах и не совсем ясно отдавали себе отчет в своих действиях. Очевидно, имело место подстрекательство настоящих заговорщиков. Батальон дворцовой охраны отказался пропустить смутьянов к императору и попросил «приходить на трезвую голову, когда государь проснется». Сразу после этого из толпы раздался выстрел. За ним последовала короткая перестрелка, в ходе которой охрана укрылась во дворце, а напуганные собственной дерзостью и частично протрезвевшие офицеры от него отступили. Однако, быстро осознав, что назад им теперь дороги нет, заводилы заставили умолкнуть самых нерешительных. Отправив гонцов поднимать солдат в казармах, они вновь попытались войти во дворец, но и на второй раз были жестко остановлены ружейным огнем. Обозленные и напуганные, они отступили, оставив перед дворцом пару десятков тел. Рихтер, предполагая скорую попытку более сильного штурма, бросил все свободные силы на усиление несущего охрану батальона. И просчитался. Как оказалось, первый выстрел был лишь сигналом для пробравшейся во дворец небольшой, в двадцать четыре человека, группы заговорщиков. Разгоряченные вином и разговорами в казармах гвардейские и пехотные офицеры нужны были лишь для отвода глаз. Выждав, пока часть охраны, дежурившая в караулке, была отправлена к главным воротам на усиление, используя холодное оружие и эффект внезапности, заговорщики уничтожили первый пост охраны без каких-либо потерь. Однако уже на следующем посту они встретили достойное сопротивление. Дело в том, что расстановка караулов ночного времени сильно отличалась от дневного. Об этом мало кто знал, и, как следствие, планы бунтовщиков были нарушены. В схватке погибло двое и был серьезно ранен один из пробравшихся во дворец мятежников. Несмотря на понесенные потери, заговорщики не оставили попыток добраться до меня. Продвигаясь вперед, они, потеряв, правда, большую часть своих людей, все же смогли уничтожить расставленные во дворце караулы, состоящие, как правило, всего из двух-четырех солдат. Оставшиеся в живых мятежники вышли к посту «Ноль» перед моей спальней, где и были окончательно остановлены звеном лейтенанта Носова. — К моему стыду, вам и самим пришлось услышать эту ожесточенную баталию, — виновато склонил голову Рихтер. — М-да. Плохо. Очень плохо. — Поднявшись из кресла, я стал прогуливаться по комнате, разминая ноги. — Есть пленные? — Да. В данный момент шестеро оставшихся в живых заговорщиков пленены. Двое из них вряд ли переживут сегодняшнюю ночь, слишком тяжелые у них ранения. Служба безопасности уже забрала их к себе, попытаются вытянуть хоть какие-то сведения. Еще один умер прямо на руках у нашего врача, зато здоровье троих оставшихся не вызывает никаких опасений. Одному прострелили колено, еще один был оглушен чьим-то сильным ударом на самом первом посту. Мы даже приняли его за мертвого поначалу Что-то подобное приключилось и с последним из наших пленных. Считаю нужным отметить, что все задержанные являются поляками. Ведут себя дерзко, постоянно оскорбляя охрану. — Как ситуация во дворце? — Порядок во дворце восстановлен. Всем приказано не покидать свои покои до утра. У меня все, — закончил доклад Оттон Борисович. — Хорошо. Пригласите ко мне Игнатьева, как только отыщете. Можете идти, — отослал главу охраны я. — Слушаюсь. И снова медленно потянулись минуты тягучего ожидания. Наконец дверь распахнулась. На пороге появился бледный врач. — Ваше Величество, жизни вашей супруги, Елизаветы Федоровны, больше ничего не угрожает, — отводя глаза, сказал Шестов. — Что-то с ребенком? Отвечайте! — встрепенулся я. — Ваш сын родился слишком рано… в таких случаях медицина бессильна, — развел руками доктор, стараясь не встречаться со мной взглядом. — Сын? Можете идти… — сказал я севшим голосом. Врач с ощутимым облегчением, что буря императорского гнева обошла его стороной, быстро удалился. Я щедрой рукой налил в стакан коньяку, но, немного подумав, отставил стакан в сторону. Не сейчас. Не время. Моему первенцу это уже не поможет.Глава 2 И МАЯТНИК КАЧНУЛСЯ
— Коленька, сыночек мой! — Мать ворвалась в мой кабинет подобно вихрю. — Ты не ранен! Господи… Я едва успел встать из-за стола, как к моей груди прижалась перепуганная мать и зарыдала. Я обнял ее, положив руки на плечи, глазами выпроводив деликатно закрывших распахнутые двери охранников из кабинета. — Не беспокойтесь, матушка. Со мной не случилось ничего страшного, — поглаживая ее плечи, успокаивающим тоном раз за разом повторял я, а дыхание перехватывала мысль о бедняжке Лизе. — Со мной не случилось ничего страшного. Совершенно ничего… Наконец рыдания прекратились. Я нежно оторвал от себя заплаканную матушку и, придерживая под локоть, опустил в кресло, в котором сам недавно сидел. После чего слегка подрагивающей рукой подал ей холодной воды из графина. Звук стучащих о края стакана зубов показался мне оглушительно громким в звенящей тишине кабинета. Я обошел стол и присел у камина, давая матери время прийти в себя. Огонь в камине уже совсем потух, но угли еще едва заметно мерцали красным. Разгорится, если просто кинуть дров поверх углей, или нет? Не решившись экспериментировать, я отодрал несколько кусков бересты, дунул на угли и положил в то место, где угли показались мне ярче. Затем, выбрав три самых тонких колотых полешка, я положил их на тонкие полосы бересты, прижав ее к углям, и снова подул. Нагретая в камине березовая кора тут же вспыхнула и затрещала, разрывая гнетущую тишину кабинета и наполняя комнату веселым треском. Едва заметно повернув голову, я покосился на мать. Она сидела прямая как стрела, не касаясь спиной кресла, и смотрела мимо меня на пляшущие в камине язычки пламени. — Со мной все хорошо, матушка, — снова повторил я, встав от камина. — А как вы? Как сестры, братья? Мои слова вывели мать из легкого ступора, и она посмотрела на меня, грустно улыбнувшись. — Мы в порядке. В наше крыло они не пошли, — сказала она, имея в виду прорвавшихся во дворец заговорщиков, — в тебя целили. — Если бы только в меня… Лиза, она… — всхлипнул я, вспомнив о жене. — Бедная девочка, что с ней? — тут же встревожилась мать. — Ей уже лучше. Врач сказал, что она скоро поправится, — подавив слезы, сумел выдавить из себя я. Сказать матери правду я сейчас не мог, просто не мог. — Сынок, с тобой все в хорошо? — встревожилась мать. — Да, матушка. Прости, на меня сейчас столько навалилось. Мне нужно заняться делами, — ушел от тяжелого разговора я. — Конечно, Коленька, только обещай мне, что непременно зайдешь к братьям и сестрам и успокоишь их. Получив от меня согласие, она с легкостью покинула кресло и приблизилась к висевшему на стене зеркалу, тут же замахав на красные глаза, чтобы высушить еще стоящие в них слезы. — Все, сын, — повернувшись ко мне, величественно ответила мне императрица, — я готова. Со всех сторон окруженные охраной, всю дорогу к опочивальне моей матушки мы проделали молча. Лишь только у самых своих дверей мать снова обняла меня и прошептала: — Не спеши. Ты молод и горяч. Ты все успеешь, если не будешь торопиться. Помни о судьбе своего несчастного прадеда Павла.[141] Оставшись один, я в глубокой задумчивости отправился показаться братьям и сестрам.* * *
Игнатьев пришел в мой кабинет уже утром. Я ждал его, откинувшись на спинку кресла, невидяще уставившись в медленно гаснущее пламя камина. Разговор с матушкой и успокоение родни, наложившись на события злосчастной ночи, окончательно вымотали меня. Забытая трубка, которую я не выпускал из рук вот уже несколько часов, давно потухла. — Ваше Величество, я искренне сочувствую вашему горю, — покосившись на открытую бутылку коньяка, начал начальник разведки. — Быть может, стоит отложить разговор на более подходящее время? — осторожно прибавил он, видя мое подавленное состояние и полупустой стакан. — Я не пил, — резко ответил я, стряхивая с себя оцепенение, и посмотрел Игнатьеву прямо в глаза. — Рассказывайте, Николай Павлович, — подался вперед я, положив руки на стол, и требовательно прибавил: — Что удалось выяснить? — Покушение было организовано и спланировано князем Павлом Павловичем Гагариным, — с готовностью начал доклад Игнатьев. Как-то само собой сложилось, что во время таких разговоров наедине мой ближний круг незаметно перешел на стиль общения, больше присущий веку двадцать первому, чем девятнадцатому. Предоставляемые им научные статьи, да и сама моя манера общения, не могли не оставить на них своего отпечатка. Более того, в своем подражании высокому начальству многие чиновники стали копировать привычную мне манеру общения, время от времени козыряя друг перед другом позаимствованными у меня словечками и оборотами. — Детище Блудова, то самое, с которым так любил забавляться старый хрыч, — с горечью в голосе продолжил Игнатьев. — Ружье, которым старик хотел всего лишь припугнуть и отвадить вас от некоторых проектов, все же выстрелило, — вскользь коснулся моего промаха, а заодно немного оправдался Игнатьев. Он действительно предупреждал меня о возможных последствиях, но я не сильно к нему прислушивался. Хотел собрать недовольных в одном месте, держать их под колпаком. Думал, что знаю, чего от них можно было ожидать… — Как вы помните, после смерти Михаила Николаевича в прошлом году его место занял гораздо менее дальновидный и вместе с тем более решительный князь Гагарин. То, в чем Блудов видел лишь средство давления и интриг, князь усмотрел орудие, готовое к действию. Он в кратчайшие сроки сплотил вокруг себя группу единомышленников, да так, что даже наши многочисленные агенты в клубе ничего не заподозрили. В его планы входило ваше физическое устранение и возведение на трон вашего брата Александра. — Видя, как я вздрогнул, он тут же уточнил: — Совершенно точно, что ваш брат ничего не знал. Его планировали поставить в известность постфактум. Александр всецело предан вам, об этом у нас имеются сведения от доверенного человека в его свите. Но до конца исключать возможности, что его пытались склонить к заговору, конечно, нельзя. Гагарин панически опасался дальнейшего усиления охраны. Во дворце ходят слухи о полном закрытии Зимнего дворца для любых посетителей, кроме, разумеется, ваших гостей, — приглушенным голосом уточнил Николай Павлович. Кроме того, он видел ваше стремительное укрепление на троне. В подобной ситуации князь утратил последние остатки осторожности и пустился в авантюру. Он нанял польских фанатиков. Не знаю, что он там им наобещал. Скорее всего, независимость Царства Польского от России при воцарении Александра. Воспаленные умы многих шляхтичей уже многие годы заражены этой мыслью. Найти добровольцев в такой ситуации дело нехитрое. Но как быстро все провернул! К тому же бойцов, надо признать, Гагарин подобрал хороших, — нехотя признал Игнатьев. — Сражались они до конца, да и языки им развязать стоило некоторого труда, — глава разведки поморщился. — Вот только полученные от них сведения ничего нам не дали. Князь оказался не настолько глуп, чтобы не понимать — убийц и их покровителей непременно будут искать и не удовлетворятся, пока не найдут хоть кого-то, годного на эту роль. Поэтому проведший всех во дворец господин, через которого заодно поступали и все распоряжения от Гагарина, был отравлен. Причем все было обставлено так, чтобы все указывало на самоубийство из-за провала. Концы в воду, как говорится. Но не тут-то было. — Игнатьев зло усмехнулся, князя Гагарина он уже давно просто терпеть не мог. — Решившись в такой ситуации нарушить ваш запрет не трогать «Занозу» (так мы в узком кругу называли клуб оппозиционеров), я арестовал всех ее наиболее видных членов, находившихся в столице, и приказал немедля разыскать остальных. Арестовывать начал я, разумеется, с Гагарина, — продолжил излагать Игнатьев. — Он оказался весьма слаб телесно и после небольшого физического воздействия все нам рассказал. Примерно пятнадцать минут назад, — глянув на часы, зачем-то уточнил Павел Николаевич. И последнее. Быть может, вам еще не доложили, но на вашего дядю, Великого князя Константина Николаевича, также было совершенно покушение. О, ничего страшного! — предугадывая мой вопрос, поспешил успокоить меня Игнатьев. — Бомбист промахнулся, и князь отделался легким испугом, но, тем не менее, считаю, что ваши ближайшие сторонники вне дворца могут находиться в опасности. Я уже принял меры по усилению охраны. Бомбист же, вот уж совпадение, снова оказался поляком. Он схвачен и сейчас допрашивается. — Граф ненадолго замолк, давая мне время переварить вываленную на меня информацию. — Каковы будут дальнейшие распоряжения? — Пока никаких, — негромко сказал я, потрясенный мыслью, во что вылился такой, казалось бы, безобидный ранее заговор. — Хотя… — меня обуял бешеный приступ ярости. — Объявите в газетах, что на меня и мою семью было совершено покушение. Передайте нашим послам в Европе, особенно в Британии, чтобы непременно настаивали, что новорожденного наследника Российского престола, внука королевы Виктории, убили именно поляки. Прибавьте, что они же едва не убили и императрицу. Не раскрывайте подробностей, просто скажите, что заговором руководили польские магнаты и шляхта, соблазнившая своими посулами часть русской аристократии. После организуйте пару утечек с нужной нам версией событий, сплетням всегда верят охотнее, чем официальным газетам. Ну не мне вас учить, граф! Также подготовьте войска к отправке в Царство Польское и Привисленский край. Там непременно вспыхнет бунт. Я напишу письмо Муравьеву, он пройдется по ним огнем и мечом. И пусть не миндальничает! Подготовь указ об отчуждении имущества заговорщиков, — сыпал распоряжениями я. — И не скромничайте, граф, забирайте все что есть. Имения антирусски настроенных польских магнатов и шляхты — туда же, в казну. Если они окажутся чересчур осторожны и не выступят против наших войск, поводом послужит… поводом будет… — я задумался и перевел дыхание, — в конце-то концов, придумайте повод сами! Впрочем, лучше сначала немного подготовьтесь, — сбавил обороты я. — Газетные статьи оставьте к завтрашнему, чтобы не насторожились раньше времени. Вам что-то непонятно, Николай Павлович? — видя вопрошавший взгляд Игнатьева и мгновенно раздражаясь, упрямо наклонил голову я. — Николай Александрович, — наедине Игнатьев нередко пользовался моим разрешением опускать придворные титулования, — вы понимаете, что подобные меры вызовут не только новое восстание в Польше, но, возможно, сильнейшие волнения в России? Как отреагирует на все это Европа? — Да ты понимаешь, что я СЫНА ПОТЕРЯЛ?! СЫНА! — рявкнул я на опешившего Игнатьева так, что задрожали стекла в витражных окнах. Бурлившая во мне ярость наконец нашла выход. — Ты еще будешь мне говорить о том, как отреагирует Европа! — Я в бешенстве треснул кулаком по столу. Перевернувшийся от удара стакан покатился, заливая разложенные на столе бумаги коньяком. Я, не помня себя от ярости, схватил его и швырнул в камин. — Спокойнее, Ваше Величество, спокойнее, — успокаивающе поднял руки Игнатьев. — А все-таки выпейте. Оно вам сейчас неповредит. — Он подхватил графин, подошел к серванту, вынул низкую толстую коньячную рюмку на тонкой ножке и доверху наполнил ее янтарным напитком. Я, не глядя, выхватил из его руки огромную рюмку и, отвернувшись, одним махом осушил наполовину. От крепкого спиртного дыхание перехватило, я закашлялся, слезы потекли по лицу. Странно, но именно эти слезы как будто высвободили боль от недавних событий. Но как же так? Сын. У меня мог быть сын. В том мире у меня было три дочери, но я всегда хотел сына. И каждый раз с рождением дочери хотел все сильнее. Мы даже подумывали с женой о четвертом ребенке. Все это вспомнилось мне сейчас в одно мгновение, хотя и не приходило в голову раньше. Я совершенно отдалился от своей прежней семьи, всецело воспринимая себя тем, кем я, по общепринятому мнению, являюсь — Российским государем Императором Николаем Вторым. Через силу, в несколько глотков, проглотив остатки коньяка, я отдышался и вытер лицо платком. Игнатьев все это время невозмутимо ждал меня, стоя напротив. — Спасибо, Николай Павлович, — сухо поблагодарил я графа, — мне уже лучше. Прошу вас простить мою вспышку. Нервы. — Я все понимаю, — мягко ответил Игнатьев, — и скорблю вместе с вами об утрате. Мы несколько минут помолчали. — Но вернемся к нашему разговору, Николай Павлович. — Я присел на корточки у камина и дунул в снова почти затухший очаг. Мне в лицо взметнулось облако пепла, я закашлялся, но успел в который раз отметить про себя удивление на лице Игнатьева. Да, это в двадцать первом веке камин в диковинку, в девятнадцатом — лишь серые будни. — Мое решение по Польше твердо, — наконец смог говорить я, прокашлявшись. — В конце-то концов, она сама напросилась. — Я кинул пару березовых полешек на тускло-красные угли, освобожденные мной из-под слоя пепла. Снова подул в камин, сухо затрещала береста, по поленьям весело заплясали красные язычки пламени. — Решили все-таки вернуться к идее с конфискациями? — уточнил граф. — Ну что же, я не против, — согласно кивнул он. — Магнатов можно и поободрать. Тем более что после процесса над крымскими интендантами мы неплохо набили руку в этом деле. — Вы не совсем правильно меня поняли, граф. — Я немного поморщился и добавил: — Не в последнюю очередь я хочу основательно проредить саму шляхту. Последовала небольшая пауза. Видимо, с этой точки зрения вопрос Игнатьевым не рассматривался. — Вы что же, Ваше Величество, хотите не просто решить наши финансовые проблемы, а заодно провести… — он повертел слово на языке и выдал: — Расшляхечивание? Вы знаете, о каких цифрах идет речь? — Не знаю. Скажите мне лучше вы, — тут же перевел стрелки я. — Вся антирусски настроенная шляхта, это какие цифры? — Запредельные, Ваше Величество. Просто запредельные, — как обычно, не стал разводить реверансы Игнатьев. — Речь идет как минимум о паре сотен тысяч человек. — Ничего себе, — присвистнул я. — Это что же, получается, что у нас антирусской шляхты в трехчетырехмиллионном Царстве Польском, как дворян во всей шестидесятимиллионной России? — И это только те, за кем мы признали дворянские привилегии, — поспешил меня обрадовать Игнатьев. — А ведь есть еще и лишенные дворянских прав после восстания тридцать первого года,[142] все еще мнящие себя шляхтой босяки. Но черт с ними, с мятежниками, с ними мы в конце концов разберемся, — махнул рукой граф. — Хотя это будет и не просто. Но вот что скажет Европа? — продолжил рассуждать Николай Павлович. — Конфискуя имущество и отправляя в Сибирь всех мало-мальски представляющих угрозу панов, мы здорово рискуем. Ведь не прошло и года, как перед нами в полный рост вставал призрак повторной Крымской кампании.[143] Если бы не наш военный флот на британских коммуникациях в Северной Америке, еще не известно, чем бы тогда дело кончилось. Думаете, удастся повторить? А как же ваши замыслы с курсом на Британию? Почему вы полагаете, Европа не вступится за поляков? — Просто на этот раз надо, чтобы там, в Европе, все считали это нашим внутренним делом и к нам не лезли! — Надо, непременно надо. Да что там! Это было бы просто замечательно. — Голос и взгляд Игнатьева так и сквозили иронией. — Остались сущие пустяки. Всего-навсего придумать, как этого добиться. Потому что они там у себя в Европе почему-то Польшу нашим внутренним делом не считают. — Мы добьемся, чтобы считали через общественное мнение, граф! Как же еще! — снова начал заводиться я. — Ваше Величество, мы не в состоянии должным образом контролировать умы ваших подданных, — намекнул на деятельность Герцена, Некрасова, Чернышевского и других представителей русской интеллигенции граф. — Мне кажется, опрометчиво полагать, что сможем контролировать умы иностранных. Вот за что мне нравится Игнатьев, правда, нередко за это же он меня просто бесит, так это за то, что не боится со мной спорить и задавать неудобные вопросы. Хотя кого я обманываю! Он с завидной регулярностью раздражает меня во время спора, но его доводы нередко заставляют меня задуматься. И ведь он опять прав! Наши успехи на поприще информационной войны за так называемое общественное мнение во все времена были более чем скромными. Однако сейчас у нас наметились определенные положительные подвижки и на этом фронте. Хорошо себя зарекомендовал начавший издаваться всего год назад журнал «Метла». Он в полной мере справился со своим назначением. Подготовка общественного мнения для расправы над крымскими интендантами прошла как по нотам. Сначала мы выпускали статьи, приуроченные к юбилею того или иного славного события прошедшей войны. Воспевая героизм и отвагу наших солдат и офицеров, мы неизменно подводили читателя к раздумьям: а что было бы, если бы снаряды доставили вовремя? Если бы наши солдаты были сыты, тепло одеты и не испытывали нужды в порохе? Постепенно мы стали печатать в журнале самые яркие из многочисленных баек о чудовищном казнокрадстве снабженцев, сиречь интендантов. В то время как органы, под руководством Игнатьева, скрупулезно готовили дела, требования покарать негодников слышались все громче. В один прекрасный день, вернее ночь, мы снизошли к просьбам российской общественности. Сон казнокрадов был бесцеремонно нарушен. «Черные воронки», тюрьма, арест имущества, скорый и публичный суд с безупречными доказательствами вины, а в самых громких случаях еще и подробная статья в «Метле». Общественное мнение повсеместно было на нашей стороне, жалеть арестованных никто и не думал. Тем не менее все это трудно считать достойной победой. Когда это общество любило тыловиков-снабженцев? — Да черт меня побери, граф! У нас же такой козырь на руках, прости меня господи за богохульство! Наследник Российской империи убит польскими заговорщиками. Поль-ски-ми, — по слогам повторил я. — Разве этого не достаточно? — Для русского дворянства — вполне. По крайней мере, вслух шляхте сопереживать никто не осмелится. А вот для Европы… Положим, Австрия и Пруссия промолчат — поддерживать поляков им не с руки. У самих рыльце в пушку. А кто нам поручится за Францию и Британию? Англичан вообще ничто не сдерживает. Русского флота в Северо-Американских Соединенных Штатах больше нет.[144] Не думаю, что стоит уповать только на то, что раз был убит внук Виктории, то в Лондоне откажутся от своих интересов. Вслух они нам, конечно, посочувствуют, напишут гневную статью в «Таймс», а может, даже раскошелятся на две. Но это не очень помешает им спустя год повторить высадку в том же Крыму. Общественное мнение, оно штука переменчивая. Сегодня одно, завтра другое. — Игнатьев вздохнул. — Как бы ваша демонстрация англофильства с отводом флота из Северной Америки не вышла нам боком. И это я еще молчу о Франции. — Франция… — Я ненадолго задумался. — Сыграем на старом соперничестве двух великих держав. К чему плодить лишние сложности? Тем более что сожалеть об охлаждении отношений с Францией и ее напыщенным монархом нам точно не стоит. Вы не могли не читать, как через губу отвечал на все наши предложения Наполеон III в 1871 году, даже когда уже проигрывал войну Пруссии. Не стоит ожидать, что наши отношения на этот раз будут лучше без всяких на то причин. А причиной может послужить разве что добрая встряска всего французского генералитета, а заодно и монарха. Они сейчас просто галлюцинируют по поводу своей несокрушимости. Жаль только, что прусский приклад разобьет им розовые очки сразу вместе с лицом. — Ваше Величество, вы по-прежнему хотите продолжить последовательную проанглийскую линию? — Игнатьев на мгновение задумался. — Это вполне может принести нам успех. Польша для Британии не такой уж лакомый кусочек, чтобы вот так вот явно отталкивать от себя такого союзника, как Россия с проанглийским монархом. Тем более не стоит забывать и такой немаловажный момент, что поляки больше смотрят в рот французам, чем англичанам, — Игнатьев задумался. — Да, пожалуй, должно получиться, хотя риск, и немалый, все же остается. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — философски заметил я. — К тому же, думаю, что наш риск значительно вами преувеличен, граф. Мы надолго замолчали. — Не слишком ли испортится наша репутация в Европе? Это стоит того? — снова выразил сомнение Игнатьев, хотя я чувствовал, что мои аргументы уже убедили его. — Граф, мы отодвигаем всякую возможность нового бунта в Польше на неопределенный срок. Мы очищаем наши восточные области с русским населением от польского влияния, попутно устраняя большую часть носителей идей польской независимости. Да что там! На территориях Северо-Западного края польское влияние будет стремиться к нулю. Активистов станет не хватать на само Царство Польское. Я уж не говорю про то, что казна сейчас находится просто в плачевном состоянии. Не к этому ли вы все апеллировали, когда я хотел отменить выкупные платежи? Ну и, наконец, всю недовольную, чрезвычайно многочисленную и гонористую шляхту я собираюсь использовать на укрепление государства Российского. Угадайте как, граф? — зло усмехаясь, обратился к нему с вопросом я. — Не знаю, Ваше Величество, — пожал плечами Игнатьев. — А разве не Сибирь сошлете осваивать? — Николай Павлович немного удивился. — Нет. Точнее, не сразу. Пусть сначала десяток лет на стройках железных дорог поработают. А там посмотрим. — Ваше Величество, вы представляете себе, КАКИЕ у нас могут быть проблемы с организацией рабочих лагерей для заключенных? Это вам не двадцатый век! Люди еще не доведены до той степени озлобления, как после всех прелестей Первой Мировой и Гражданской войн. Признаюсь, мне с трудом удалось заставить себя поверить, что все могло быть так, как выходит по вашим материалам. Мое мнение, что в случае организации таких работ вой будет стоять по всей Европе, да и внутри страны недовольство будет ощутимое. Я уже не говорю про проблему с охраной. — Сконцентрируем все работы на приведение в надлежащий вид Петербуржско-Варшавской железной дороги[145] и на постройке дороги к Екатеринбургу. Попробуем объяснить все работы беспокойством об удобстве переселения семей… Не знаю. Придумаем что-нибудь. — Хорошо бы это что-нибудь придумать ДО создания трудовых лагерей, — проворчал Игнатьев. Мы еще немного обсудили подробности, прикинули порядок доходов от конфискаций, после чего Игнатьев умчался приводить задуманное в жизнь. Я же, посидев еще немного, одним глотком влил в себя полстакана коньяка и, не раздеваясь, завалился спать. Однако просто так уснуть оказалось выше моих сил. В голову, перебивая сон, одна за другой лезли мысли. Зачем, ну зачем я так спешил? К чему эта шапкозакидательская рубка сплеча? Неужели трудно было повременить год-другой с некоторыми непопулярными реформами? Тоже мне, сердобольный ты наш правдолюб! Нет бы получше закрепиться на троне, озаботиться непробиваемой защитой и тогда… но нет ведь, поспешил. А ведь знал же, знал про дворянское недовольство Крестьянской реформой. Так нет же, еще и масла в огонь подливал! Помещичьих крестьян перевести на выкуп быстро хотел. С повсеместной отменой временнообязанного состояния само собой. Да что там на выкуп перевести, я вообще выкупные платежи отменить поначалу рвался. А меня вот взяли и прямо так в лоб и спросили. А откуда вы, батенька, в казну лишние 80–90 миллионов в год возьмете? Чем платежи замещать будете? Так и остались мечты о светлом образе в памяти народа на бумаге, то есть в манифесте, что в нижней шуфлядке стола с другим мусором пылится. Хотя… если дело с Польшей выгорит, наверное, мой манифест еще может увидеть свет. Я перевернулся на другой бок и попытался наконец уснуть, но, кажется, плотину самобичевания в моей голове прорвало, и заткнуть ее никак не получалось. Ну зачем были нужны эти мои непременно срочно необходимые налоги на недвижимость, наследство, увеличение налога на землю и другие непопулярные шаги, вроде той же метрической системы? Кто просил меня так лететь? Как молодой жеребец, закусил удила. Говорили же, отговаривали… Но нет, блин! «Лавры Петра Великого покоя не дают» — вспомнил доложенную мне Игнатьевым фразу. А что, очень похоже.Глава 3 ДЕНЬ ПЕРВЫЙ ВЕЧЕР
Круглая мертвенно-бледная луна заливала мой кабинет жестким, призрачным светом. Кажется, такие ночи называют «волчьими». Не зря, наверное. Мне и самому сейчас больше всего хотелось завыть на луну. Высвободить всю накопившуюся ярость, боль и злобу в одном длинном, протяжном вое. Однако я молчал, лежал на диване и смотрел в окно. Да и что тут говорить. Как это ни жестоко звучало, в попытке переворота виноват был я, и только я. Дал послабления крестьянам и серьезно прижал аристократию, а вместе с ней и чиновничество и не смог удержать ситуацию под контролем — вот мои ошибки. Причем все, все же кричало, что будет кровь, БУДЕТ КРОВЬ! Но я с какой-то невероятной, свойственной только имбецилам твердолобостью отказывался от предложений Игнатьева арестовать блудовцев. Не слушал Рихтера, давно настаивавшего на переезде в загородную резиденцию для обеспечения лучшей охраны. Боже, я даже от Лиз отмахивался, когда она начала в последнее время говорить о своих дурных предчувствиях. Списал на предродовые женские глупости. От всего этого хотелось взвыть, напиться и набить самому себе морду. Каким же надо было быть тупоголовым, самодовольным идиотом, погруженным в собственное эго, чтобы не делать выводов из того, что творится вокруг?! И ведь что самое обидное — все же видел! Знал, что в обществе, особенно в верхних его слоях, зреет недовольство — еще бы, в последние полтора годы, по мнению дворянства, количество «ущемляющих и разорительных» законов, росло по экспоненте. Отказ от перевода на выкупные платежи удельных и государственных крестьян, перераспределение помещичьих земель в пользу общин. И что вызвало больше всего протестов — запрет на вывоз крупных сумм за рубеж. От последней меры все наши князья и графы просто кипятком писали. Еще бы, в Париж, Баден, Лондон — и без денег? Без игры в казино, без тотальной скупки предметов роскоши, без шика и показушничества? Не хотим! «Не хотите? А куда вы денетесь? Всем тяжело, и вы терпите!» — думал тогда я. «Вот и додумался, урод», — разобрала меня злость на самого себя. На этой мысли мой разум, видимо решив, что и так уже достаточно натерпелся за этот день, отключился, погрузив меня в темное небытие сна без сновидений.* * *
Утром я проснулся поздно. Шторы были задернуты, и с трудом пробивающийся сквозь них свет едва-едва освещал комнату. От ночи на диване тело немилосердно ломило и, встав, первым делом я решил немного размяться. «А ну-ка… Смир-р-р-на! — скомандовал я себе и вскочил с софы. — К выполнению физических упражнений приступить! Есть приступить! Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре». Поотжимавшись, поприседав и сделав несколько упражнений на растяжку, я почувствовал себя намного лучше. Ноющая боль в спине ушла, да и настроение стало не таким удручающим. Подойдя к окну, я раздернул шторы и зажмурился от яркого света, бьющего в глаза. Поморгав, чтобы избавиться от черных пятен в глазах, я с интересом оглядел окрестности. Внизу, на плацу, шла муштра какого-то полка. Солдаты синхронно маршировали, ровными рядами проходя под моими окнами. Офицер, гарцевавший перед строем на кауром жеребце, как будто только и ждал моего появления у окна. — Рота, кру-у-гом! — зычно скомандовал он и что-то добавил солдатам вполголоса. — Здра-ви-я же-ла-ем Ва-ше Им-пе-ра-тор-ско-е Ве-ли-чест-во! — во всю мощь своих легких гаркнула рота. Я, не удержавшись, улыбнулся и помахал солдатам рукой. «Вот ведь карьерист, мать его разэдак! — подумал я про офицера. — Небось целый бой выдержал за право стать именно под этими окнами. Но все равно приятно, черт побери!» Полюбовавшись на четкие действия гвардейцев еще пару минут, я отошел в глубь кабинета, дабы не провоцировать своим силуэтом в окне новых выражений верноподданнических чувств. Мысли мои вновь вернулись ко вчерашней ночи: я очень переживал за Лизу, и мне хотелось как можно быстрее ее увидеть. Наскоро накинув мундир, я высунулся в коридор, чтобы справиться у охраны, не поступало ли новых известий о ней. Увы, но стража лишь смущенно покачала головой, чем еще больше подогрела мое желание немедленно отправиться к супруге. Одевшись, я уже собрался выходить из комнаты, но, на мгновение взглянув в зеркало, остановился. Из отражения на меня смотрело изрядно помятое, с черными кругами под глазами и впечатавшимся в щеку сложным узором дивана лицо, никак не соответствующее царской персоне. «Нельзя показываться на людях в таком виде!» — мелькнула мысль. Сделав попытку поправить измятый мундир, я в придачу обнаружил пропажу верхней пуговицы и небольшую дырку от пепла на брюках (когда только успел!). После чего плюнул на все попытки справиться с внешним видом своими силами и позвал прислугу. — Умыться и переодеться! — приказал я явившемуся по моему зову слуге. Пятнадцать минут спустя я выходил из своего кабинета в приличествующем императору виде, но со все так же висящим на сердце тяжелым грузом предстоящей встречи. Быстрым шагом ступая по коридорам дворца, я время от времени останавливался, кивая встречающимся мне по пути караулам. Солдаты при моем приближении подтягивались, стараясь продемонстрировать боеготовность, но было видно, что они очень устали. Несмотря на спешку, около одного караула я все же задержался — не смог пройти мимо казака, сражавшегося за меня у дверей спальни. — Почему не отдыхаешь после дежурства, Миша? — обратился я к коренастому казаку. Тому самому, который не получил и царапинки в ожесточенной драке. — Так ведь почти половина наших из строю выбыло, Ваш Велчство! А я целехонек, — из последних сил скрывая усталость, ответил караульный. — Да. Я знаю, — помрачнел я. — Табачком балуешься? — Есть немного, Ваш Велчство! — Угощайся, — протянул я ему позолоченный портсигар. — Не положено, — не задумываясь, ответил тот. — С собой возьми, потом выкуришь, — настоял я. — Не положено, Ваш Велчство! — все так же, ни на мгновение не задумываясь, отвечал караульный. — Предписание? — не преминул уточнить я. — Оно самое, — со вздохом ответил Мишаня. — Благодарю за службу! — Я хлопнул своего охранника по плечу, и, как некогда Екатерина Великая Суворову, положил портсигар на паркет у ног часового, после чего продолжил путь. Несмотря на уже довольно позднее утро, по дороге в спальню Лизы мне не попалось ни одной праздношатающейся души. Как будто во всем дворце остались только караульные, истопники и я. На подходе к нашим спальням мной внезапно овладела робость, сердце отчаянно забилось в груди. Как я смогу помочь ей пережить это горе? Что я скажу ей? Почему не уберег? Я остановился в комнате, где этой ночью разыгралась решающая битва против заговорщиков. Луж крови нигде не было видно, сломанную мебель уже вынесли, но отвратительный запах крови и горелого пороха никуда не делся. Я посмотрел на дверь — на уровне мой головы светилась проделанная мной дырка пулевого отверстия. «Хорошо, что промахнулся, — подумалось мне. — Повезло. А мог ведь лейтенантика-то и угробить». Глубоко вздохнув, я вошел в свою спальню… — Императрица спит, — громко зашептал поднявшийся мне навстречу Шестов. — Как она? — шепотом спросил я. — Горячки нет, дыхание спокойное, ровное. Это хорошо, здоровый сон быстро лечит, — отрапортовал он. Неожиданно этот ужасно строгий и ученый врач, перед которым я даже немного робел, смягчился. Судя по всему, выглядел я, несмотря на все мои ухищрения, неважно. — Ваше Величество, не волнуйтесь. Физическому здоровью императрицы больше ничего не угрожает, — проникновенным шепотом принялся успокаивать меня Шестов, взяв за локоть. — Что значит физическому? — мигом вычленил я главное. — Ваше Величество, как показывает моя врачебная практика, а она весьма богата, смею вас уверить, — снова надел неприступную маску Николай Александрович, — я не исключаю повторный срыв… — Какой еще срыв? Почему мне не доложили? — начал повышать голос я. — Тише, прошу вас, — едва заметно поморщился доктор. Я тут же умолк и знаками показал ему, что буду тише воды ниже травы. — Ваше Величество, без всякого колебания могу заявить, что утрата едва рожденного ребенка — это весьма и весьма тяжелая травма для женской психики. Положение, несомненно, усугубляется тем, что это был первенец… — Видя, как заиграли желваки у меня на лице, врач тут же свернул в сторону. — И конечно, несколько чуждая обстановка, отсутствие привычного окружения и вообще, — он сделал неопределенный жест рукой. — Как врач я прошу вас быть с императрицей как можно мягче и обходительней. — Он замолк, дожидаясь моей реакции. — Я понял вас, Николай Александрович. Но почему здесь нет других врачей? Вам не нужна помощь? Вы так в себе уверены? — громким шепотом поинтересовался у него я. — Не горячитесь, Ваше Величество, не горячитесь. Ситуация совершенно ясная, а другим врачам потребуется делать осмотр, для этого придется будить больную, что, знаете ли, чревато. Так что я взял на себя смелость распорядиться никого не пускать, тем более все, что можно, я уже рассказал на консилиуме… — Быть может, вы хотите пройти в зал, где пробуждения императрицы ожидает ваша глубокочтимая матушка? — после небольшой заминки в разговоре, решил сплавить меня от греха подальше доктор. — Конечно. Проводите меня к ней, — распорядился я. Прогулка была недолгой, как оказалось, родственники и просто сочувствующие расположились в одной из соседних комнат. — Коленька, — бросилась ко мне через весь зал мать, едва я вошел внутрь. — Да как они могли! Как они только посмели? — Она остановилась в двух шагах от меня, взволнованно дыша, разговор с придворными явно разгорячил ее. — Твоей Лизочке очень плохо. Она совсем ослабела, бедняжка, — сочувственно глядя мне в глаза, взяла меня за руку мать. — Когда она проснулась, у нее случилась истерика. Насилу отпоили. Вот теперь спит, — вывалила на меня ворох информации императрица. Я молчал, переваривая сказанное, незаметно разглядывая придворных. У всех было самое что ни на есть воинственное выражение лица. Вкинь в комнату мятежника — тотчас же в клочья порвут. Вот бы посмотреть на их лица вчера ночью, со злорадством подумал я и тут же себя одернул. Нечего! Я вчера сам был не лучше. — Хорошо, что Лиза спит. Она действительно натерпелась. — Я снова помолчал. — А с заговорщиками я разберусь. Что заслужили — то и получат! Обступившие нас с матерью дворцовые шаркуны тут же закивали. Со всех сторон до меня доносились возгласы: «Какое им отделение?!», «Не будем цацкаться!», «Они у нас получат!». Возгласы были порой излишне громкими — многим явно хотелось быть услышанными. — Все будет хорошо, — склонившись к уху матери и крепко обняв эту разом так постаревшую за ночь женщину, прошептал я. — Не сомневайся. Просто верь мне, — отстранился и посмотрел ей в глаза. — Просто верь. — Ты так изменился после смерти отца, Николай, — заглядывая мне в лицо, сказала мать. — Возмужал, стал тверже, резче. Совсем уже взрослый. Только глаза стали чужими, как будто это и не ты вовсе. Я внутренне напрягся. Ответить на это мне было совершенно нечего, да моего ответа никто и не ждал. Постояв с матерью еще пару минут в окружении почтительно смолкших придворных, я отправился на поиски Игнатьева, попросив послать за мной, как только Лиза проснется. — Ваше Величество, — перехватил меня в коридоре Рихтер. — Перед дворцом собралась огромная толпа горожан, — напористо излагал он. — Среди них бродят порой самые безумные слухи. Ваше появление и всего несколько слов здорово охладили бы пыл толпы. — Сейчас выйду к ним, Оттон Борисович, — быстро отреагировал я. — Готовьтесь. Рихтер тотчас откланялся и умчался в сторону ворот, а я, не торопясь, направился к лестнице, ведущей к выходу на Дворцовую площадь. Проходя мимо окон, выходящих на нее, я глянул на улицу — людское море затопило все пространство, докуда только хватал глаз. Вот ведь! А с другой стороны дворца, куда выходили окна моего кабинета, все казалось так спокойно… Когда я достиг указанного выхода, то обнаружил там небольшое вавилонское столпотворение. В центре его был начальник моей охраны, осипшим голосам втолковывая обступившим его офицерам то, как должны встать войска. Наконец Рихтер отпустил офицеров и они, козырнув, умчались на площадь. — Ваше Величество, нужно немного подождать, пока мы проведем перегруппировку войск, — завидев меня, принялся объяснять Оттон. — Между вами и толпой встанет Смоленский полк. Удержит толпу в случае чего. Покушение маловероятно, но всякое может случиться. Не стоит сбрасывать со счетов и саму толпу. Опасность несет не только ее гнев, но и любовь. — Хорошо, — покладисто согласился я. Желание рисковать своей шкурой за сегодня мне отшибло напрочь. Наконец все необходимые приготовления были завершены, и я получил «добро» от начальника своей охраны. В сопровождении десятка телохранителей я вышел из дворца, прошел к ровным рядам выстроившихся солдат Смоленского полка, поднялся на приготовленный для меня постамент и оглядел площадь. Людское море, разлившееся передо мной за барьером солдатских спин, замерло в ожидании. — Подданные Российской империи, к вам обращаюсь я! — насколько позволил голос, громко начал свое выступление я. — Сегодня ночью мятежные поляки хитростью проникли во дворец и сделали попытку убить меня. Им это не удалось! — сделав отрицающий жест, констатировал я очевидное. — Но им удалось нанести тяжелую рану прямо мне в сердце! Мой сын, мой едва родившийся первенец умер сегодня ночью, — я замолчал, переводя дыхание. Людское море гневно зашумело. — Оставьте мысли о каре мятежников. Их покараю я и закон! — постарался снизить градус настроений я. — Прошу всех разойтись по домам, — закончил я и спрыгнул с постамента.* * *
— Андрей Александрович! — обратился я к своему секретарю, едва войдя в приемную. — Узнайте, где, черт побери, Игнатьев?! — В Петропавловской крепости, Ваше Императорское Величество. Непременно обещает быть к пяти часам, — тут же отозвался Сабуров. Его до того всегда безупречный костюм был слегка помят, а на лице явно выделялись раскрасневшиеся глаза. «Тоже не спал эту ночь», — подумалось мне. Еще бы, вчера, в день покушения, моя приемная стала своеобразным штабом подавления мятежа. Сюда стекалась вся информация, и я, и Рихтер с Игнатьевым, и министры — все мы обменивались записками через вестовых, которых в такой суматохе, когда никто не знает, где находится адресат послания, некуда было отправить, кроме как в приемную. Андрею выпала нелегкая доля — отслеживать все перемещения Кабинета по городу и организовать обмен информацией между нами. Надо сказать, справился он с ней весьма достойно. — Позволю себе напомнить, Ваше Величество, что его превосходительство министр финансов и с товарищем все еще ожидают вас в кабинете, — прервал мои мысли секретарь. — Знаю! — рявкнул я в ответ так, что заставил Сабурова вздрогнуть. С прошлой ночи я никак не мог успокоиться. Нервы плясали, словно струны на гитаре, — опустив руку на твердую поверхность, я то и дело начинал выбивать пальцами какие-то сложные ритмы, чего за мной отродясь не водилось. — Прости, Андрей, — искренне извинился я за невольный срыв. — Ты всю ночь во дворце? Пойди, поспи часок, я разрешаю. — Простите, Ваше Величество, но я вынужден вам отказать, — бесстрастно ответил Сабуров. — Что? — непонимающе переспросил я. — Я остаюсь, — спокойно ответил мне Андрей. — Здесь еще много работы, и кроме меня ее выполнить некому. — Но ты вовсе не обязан… — Обязан. Это мой долг, — отрезал Сабуров, не поднимая взгляда. — Ну что ж, делай как знаешь, — махнул я рукой и нерешительно остановился на пороге кабинета. — Андрей, скажи, вчера тебе было страшно? — неожиданно для самого себя спросил я. — Конечно, было, — не отрываясь от работы, спокойно признался мой секретарь. — Не боятся только последние дураки и самые отчаянные смельчаки. Впрочем, одних от других порой ничем не отличить, — добавить он. Как ни странно, ответ Сабурова меня удовлетворил. Кивнув, я прошел в кабинет, кинув за спину: — Андрей Александрович, сообщите Игнатьеву, как только он появится во дворце, что я жду его у себя. — Всенепременнейше, Ваше Императорское Величество! — донеслось мне в ответ. Отворившись, дверь в кабинет открыла мне Рейтерна и Бунге, сидевших на диване, слева от стола, с самыми мрачными лицами, которые мне когда-либо доводилось у них видеть. Даже многочасовое обсуждение внешних долгов империи не могло настолько вогнать их в депрессию. Едва завидев меня, они вскочили и рассыпались в соболезнованиях. — Я всем сердцем скорблю о вашей потере, — поклонившись ниже обычного, печально сказал Бунге. — Примите мои искренние соболезнования, Ваше Величество, — подавленным голосом вторил ему Рейтерн. — Это великая утрата для всех нас. — Мне показалось, что у этого старого циника в глазах блеснули слезы. — Благодарю за сочувствие, — сдержанно поблагодарил я их. — Как императрица? Шестов ничего не говорит! Ее здоровью ничего не угрожает? — начал расспрашивать меня Бунге. — Ее душевному здоровью нанесена тяжелая травма, — выдавил я из себя. — Но врач заверил меня, что она поправится. — Господи, Николай Александрович! — воскликнул Бунге. — Да на вас лица нет! Вам нехорошо? — Просто усталость, Николай Христианович. Просто усталость. — Я прошел к своему креслу. — Прошу вас, присаживайтесь, — располагаясь на своем месте за столом, сказал я. Дождавшись, когда ближайшие сподвижники, немного успокоенные моими словами, рассядутся, Я продолжил: — К сожалению, Игнатьев запаздывает. Давайте, чтобы не терять времени даром, я введу вас в курс дела. — Финансисты подавленно кивнули. Не успел я закончить эту фразу, как в кабинет без доклада практически ворвался начальник разведки. — Вечер, господа, — поприветствовал присутствующих Игнатьев, — не могу сказать, что добрый, но я рад видеть всех вас в здравии. — Взаимно, граф. Докладывайте, уверен, у вас есть новости, — поторопил я Николая Павловича. Игнатьев прошел на середину кабинета и остановился в трех шагах от моего стола. Немного развернувшись корпусом в сторону расположившихся на диване Рейтерна и Бунге, он начал доклад. — Судя по всему, покушение было выполнено силами весьма узкой и закрытой группы заговорщиков. На данный момент в Польше неизвестно даже о факте покушения и обстановка весьма спокойная. Однако, — здесь Игнатьев сделал паузу, — возможно, уже завтра Царство взорвется. В таком случае мы ожидаем масштабных выступлений в Варшаве, Лодзи, Плоцке и других крупных городах. Но есть шанс сделать удар на опережение. Если мы плотно возьмем под колпак газеты и будем очень дозированно выдавать информацию. Циркулирующие в обществе слухи вряд ли смогут сколь-нибудь сильно насторожить польских магнатов и шляхту. В комнате воцарилось молчание. — Идея, как мне кажется, разумная, — решил высказаться Рейтерн. — Я тоже поддерживаю, — закивал Бунге. — Что вы конкретно предлагаете, Николай Павлович? — спросил я. — Уже сейчас наши войска, расположенные в Царстве Польском, приведены в повышенную боевую готовность. — Тут же вынул из планшета Игнатьев карту, расчерченную стрелками, и раскинул ее на столе. — 1-й Невский, 14-й Олонецкий и 28-й Полоцкий пехотные полки в полном составе аврально грузятся и отбывают в Польшу по Петербургско-Варшавской железной дороге. Но это только пожарные меры. Для удержания в покорности польских территорий требуется усилить наше военное присутствие в ряде городов и местечек. Распорядитесь, Ваше Величество, — достал он бумагу со списком полков и протянул мне. — Граф, но ведь мы оставим наши южные границы почти голыми! — воскликнул я. — Хотя турки и увлечены своими внутренними проблемами, но мимо такого подарка могут и не пройти. — Придется рискнуть, — жестко заявил Игнатьев. — Османская империя совершенно не готова к серьезной войне и до лета приготовиться уже не успеет. К тому же сомнительно, что Порта успела забыть Крымскую кампанию. — Хорошо, граф. Но все же возьмите разведку планов Османской империи под свой личный контроль, — кивнул я и размашисто расписался на приказе о переводе южных полков. — Также, Ваше Величество, практически весь четвертый отдел архива Его Императорского Величества канцелярии уже отбыл на новое место службы. На деле интендантов руку набили — должны и с поляками справиться. — Граф ненадолго замолчал, переводя дух. — Но четвертому отделу потребуется помощь. Не могу предложить ничего лучше, кроме как провести частичную мобилизацию донских и кубанских казаков. Усилив, таким образом, четвертый отдел казачьими полками. — Он снова протянул мне бумагу для подписи. — Хорошо бы проконтролировать, чтобы не сильно увлекались, — буркнул я, ставя подпись. — Вы знаете, Ваше Величество, — ловким движением свернув карту и пряча подписанный указ в планшет, бросил Игнатьев, — мне и самому-то нелегко сдерживаться, так что за казаков тем более ничего обещать не могу.Глава 4 СЕРЬЕЗНАЯ РАЗМОЛВКА
Обсудив карательные меры, мы подошли к вопросу, для обсуждения которого я, собственно, и пригласил моих финансистов: конфискация имущества польских и русских мятежников. Как бы ни было мне худо, но упустить такую возможность я не мог. Запущенные мной проекты были весьма затратны и на первом этапе не слишком прибыльны. На те же месторождения драгоценных металлов и камней за два года было ухайдакано почти 40 миллионов рублей, и мы только-только вышли на окупаемость: львиную долю дохода скушали издержки на закупку и доставку необходимого горного оборудования, а также на геологическую разведку. Кое-что удалось выбить из дела крымских интендантов — прошедшая конфискация имущества ворюг, изрядно поднявшихся на Крымской войне, позволила Рейтерну и Бунге несколько сократить растущий бюджетный дефицит. Вообще финансовая система страны, после знакомства вышеупомянутых господ с экономической теорией и практикой двадцатого и двадцать первого веков, сильно изменилась. Преобразования, начатые Рейтерном в кассовой системе, новые правила для банков и акционерных обществ, а также сильно изменившаяся логика (после штудирования нашими финансистами Кейнса, Фридмана и Хаека) Государственного банка за неполные два года произвели весьма ощутимый переворот в государственных средствах. Настолько ощутимый, что его заметили даже в Европе. Курс рубля на европейских биржах потихоньку пополз вверх, а стоимость бумажных ассигнаций стала неуклонно двигаться в направлении номинала. Успехи Рейтерна неоднократно обсуждались на страницах германской, французской, австрийской прессы, ему посвящали свои статьи даже Великобритания и далекие САСШ. А Бунге мне даже пришлось однажды лично выговорить за то, что он на открытой лекции по финансам перед студентами столичных вузов неосмотрительно принялся распинаться о теории потребительской функции, не посмотрев список аккредитованной прессы. В итоге один ушлый немецкий журналист накатал весьма и весьма любопытную статейку, и только благодаря счастливом стечению обстоятельств она не вышла на первой полосе Ludwigsburger Kreiszeitung. Журналиста удалось перекупить, с Бунге провести вправляющую мозги беседу о мерах секретности, студенты, к счастью или горю, уж не знаю, по итогам контрольной проверки так и не смогли сформулировать, что же именно им рассказывал товарищ[146] министра финансов. Однако несмотря на все успехи бюджет испытывал хронический дефицит. Железные дороги, строительство казенных заводов, прощение крестьянам недоимок, начавшиеся в прошлом году Великие реформы[147] выжимали и без того весьма скудную казну досуха. Так что деньги польских магнатов, пусть даже доставшиеся такой кровавой ценой, были нужны нам как воздух. — Николай Христофорович, — вернулся я с небес на землю. — Напомните, каков прогноз бюджета на этот год? Четыреста тридцать миллионов? — Четыреста двадцать семь, если быть точным, — откликнулся Рейтерн. — Ну что же, нам определенно стоит пересчитать его в свете последних событий, — постучал я пальцами по столу и развернулся к сидящим полубоком, так, чтобы видеть окно, выходящее на Неву. — Во сколько бы вы оценили имущество мятежной шляхты? — Мой ответ будет весьма приблизителен, вы же понимаете, не в моих силах заглянуть в каждый карман, да еще и узнать, кто будет мятежником, — начал оправдывать погрешность ответа Рейтерн. После чего черкнул что-то у себя в бумагах и на минуту погрузился в раздумья. — Порядка тридцати-сорока миллионов рублей составят наши приобретения в свободном или быстро конвертируемом в деньги капитале, и где-то в двадцать раз выше оценивается приобретенная нами в случае конфискаций недвижимость, — он замолчал. — Ну что ж, хватит, чтобы дожить до паники 1866-го, — тихонько пробормотал я. — Сир? — переспросил Рейтерн. — Господа, внутренние наши резервы на данный момент, даже с учетом будущего опустошения Польши, явно недостаточны для того, чтобы провести масштабное преобразование страны, — встряхнувшись, снова повернулся я к собравшимся. — Выходов я из этого положения вижу три: первый — уменьшить заданный нами темп преобразований; второй — начать брать зарубежные займы; третий — серьезно поднять налоги. — Возможно, мы могли бы притормозить второстепенные проекты, а высвободившие средства направить на ключевые направления, Ваше Величество, — предложил Рейтерн. — Мы уже это делаем, — возразил Игнатьев, недовольно потирая подбородок. — Реформа армии, предложенная Александром Ивановичем Барятинским, застыла на месте, так как в казне нет средств. Из планируемых трех сталелитейных заводов запущен один — в Донецке и начат второй — Курский, третий — Уральский, не начиная, отложили до лучших времен. Выкупные платежи также невозможно отменить, несмотря на желание Его Величества. — Займы на самом деле неплохой вариант, если, конечно, они будут браться под приемлемые проценты и без политических условий, — сложив руки на груди и подняв глаза к потолку, протянул Николай Христианович. — И кто нам их даст, черт возьми? — вспылил Игнатьев. — Вы что, не читали ноты, представленные нам Францией и Австрией? Это ведь, по сути, ультиматум! Они ссылаются на решения Венского конгресса 1815 года и требуют восстановления конституции и амнистии мятежникам! И это еще не все; к требованию прекращения подавления восстания и решения «польского вопроса» на европейском конгрессе за последний год присоединились Испания, Португалия, Бельгия, Нидерланды, Швеция, Дания и Турция. Еще чуть-чуть, и мы окажемся в том же положении, что и десять лет назад — мы одни, а против нас вся Европа! У нас пока лишь два преданных союзника — Пруссия и САСШ, Британия отмалчивается, но будь я проклят, если это не англичане затеяли весь этот концерт![148] — Поэтому и нужно решать польскую проблему как можно быстрее! — прервал я бурную тираду графа. — Мятеж должен быть подавлен, а имущество бунтовщиков конфисковано. Действовать надо быстро. Позже, когда волнения спадут, нужно будет запустить программу деполонизации Привисленского края, а также начать выселять поляков из так называемых Кресов.[149] — Я думаю, слишком уж спешить все-таки не стоит, — робко возразил мне Бунге, — вряд ли Франция, а тем более Австрия рискнут в открытую объявить нам войну. Скорее всего все их требования и угрозы останутся на бумаге. — Пусть так, но не учитывать худший вариант мы тоже не можем, — буркнул, успокаиваясь, Игнатьев. — Согласен с графом, — подал голос Рейтерн. — Будем исходить из худшего. Однако, возвращаясь к теме денежных средств, хотел бы заметить, Ваше Величество, что даже при полном опустошении Польши вопрос с необходимыми ресурсами решен не будет. Наши расходы действительно значительно превышают доходы и, к моему сожалению, я не вижу иного выхода, кроме внешних займов, что предпочтительно, либо же нам будет необходимо сокращение затрат на новые проекты и повышение налогов, — развел руками министр финансов. — Ваше мнение, Николай Христианович? — спросил я у Бунге. — Увы, я тоже не вижу иного выхода, кроме как высказанного Николаем Христофоровичем, — подтвердил тот мнения коллеги. — Хорошо, — сделал я паузу, — а как вы относитесь к идее конфискации не только имущества польских магнатов и гагаринцев, но всех остальных заговорщиков из «Занозы»? Мои сподвижники переглянулись. — С финансовой точки зрения это предложение не лишено смысла, но я не решусь предсказывать его политические последствия, — осторожно высказался Рейтерн. — Что вы думаете, Николай Павлович? Политические последствия — это ведь ваша область, не так ли? — обратился я к Игнатьеву. — Ваше Величество, на каждого члена «Занозы» у нас накопилось более чем достаточно улик и показаний, вся сочувствующая оппозиционерам знать взята на карандаш. Поэтому осуществитьаресты и изъятие имущества мы вполне способны. Однако, как мне видится, главная сложность состоит несколько в другом. — В чем же? — уже зная ответ, спросил я. — Ваше Величество, это нам с вами известно, что изначально данный клуб создавался Дмитрием Николаевичем с целью выстроить нужные связи и знакомства для противодействия проводимой ныне политике, — начал свою мысль шеф разведки. — В высшем свете же он куда более известен как литературный и политический салон, а репутация его основателя, и при жизни весьма высокая, после его скоропостижной кончины и вовсе стала безупречной. Действия князя Гагарина безусловно вызвали отторжение и неприятие среди всего общества, они скорее рассматриваются как самочинные и никак не связанные с собственно графом Блудовым и его салоном. В столице считают, не без нашей подачи, что главными действующими лицами заговора были поляки, а князь был лишь их поверенным в столице. Первоначальные аресты лиц, посещавших клуб Блудова, вызвали в обществе определенное понимание: считается, что таким образом мы всего лишь определяем возможных пособников заговорщиков, ведь известно, что князь Гагарин был одним из наиболее активных завсегдатаев данного салона. Однако, если мы заявим, что все, кто когда либо посещал данный клуб, — мятежники… боюсь, это вызовет минимум недоумение… — Салон Дмитрия Николаевича одаряли своим внимание уж слишком значимые особы: высший цвет чиновничества, высокие чины морского и военного ведомства, видные представители аристократии, — продолжал граф. — При этом большинство из них не имели контактов с группой, непосредственно участвовавшей в попытке покушения на Ваше Величество. Мы, конечно, можем выдвинуть против них обвинение в соучастии, но, увы, вряд ли это будет достаточным оправданием в глазах общества для столь жестких мер. Если же мы проявим в этом вопросе жесткость, то возможны весьма негативные для нас последствия. — Насколько негативные? — уточнил я. — Вы ожидаете новый мятеж? — Ныне поддержка наших действий среди всех слоев общества, за исключением разве что жителей Царства Польского, безусловна, — немного помедлив, заявил Николай Павлович. — Однако, начни мы масштабные аресты среди блудовцев, это мнение будет поколеблено. Да, число посещавших клуб невысоко, едва ли больше двух сотен. Но это элита, лица, обладающие богатством, связями, должностями и властью. Пока эти господа просто находятся под заключением в Петропавловской крепости, нам нечего опасаться, но стоит только начать над ними судебные процессы, а тем более лишать их имущества… — Игнатьев сделал драматическую паузу и покачал головой. — Мы, конечно, можем объявить клуб Блудова осиным гнездом заговора, но общественное мнение тут же повернется к нам спиной, возможны волнения в армии, а также возникновение оппозиции нам в Сенате и Государственном Совете. Блудовцы будут считаться безвинно осужденными, ведь прямо доказать участие их в покушении будет невозможно. Конечно, даже при самом жестком приговоре многие сочувствующие им будут выражать свою поддержку кулуарно, однако общее число наших молчаливых противников возрастет несоизмеримо. Вспомните, что случилось с вашим прадедом, Павлом. Безмолвное недовольство от восстания и бунта отделяет всего лишь одно неверное решение. — Что же делать? Что вы предлагаете? — спросил я, живо представив себе нарисованную графом картину. С одной стороны, выглядело все действительно неважно… С другой — когда еще будет подобный шанс прижать аристократию? Хотя сравнение с Павлом меня сильно напрягло. — Ваше Величество, на данный момент арестовано более 500 человек, так или иначе связанных с «Занозой». Большинство из них, более трех сотен, посещали данный клуб лишь один или два раза, и обвинять их в соучастии в заговоре было бы несправедливо, — высказал свое мнение граф. — Оставшиеся две сотни, по нашему мнению, были так или иначе связаны с планами Дмитрия Николаевича и предстанут перед судом. Однако я считаю, что необходимо будет ограничить жестокую кару непосредственными соратниками Гагарина, участие которых в покушении или недоносительстве на оное мы сможем доказать. Таковых мы насчитываем немногим более двух десятков человек. Остальных же придется объявить невиновными либо назначить им символическое наказание в виде ссылки в провинцию и отлучения от должности, — обтекаемо предложил Игнатьев. — Невиновными, граф? — оскалился я. — Вы называете невиновными тех, кого старый канцелярский волк собрал с одной целью — раздавить меня? Они и Гагарин — одного поля ягоды, единственное, что их отличает, князь стремился сделать это сам, силой оружия, эти же господа, — последнее слово я буквально выплюнул, — хотели бы сделать это без шума, без огласки. Так что они виновны, граф, — припечатал я стоящего передо мной Игнатьева. — «Намерение есть действие», как говорит Библия. Они хотели власти для себя, хотели и шли к ней, просто более дальней дорогой, нежели князь. И то, что на их руках сегодня нет крови — не аргумент, она бы обязательно появилась, будь у них чуть больше времени. — Вы правы, Ваше Величество, — сбавил обороты после моей отповеди начальник разведки, — однако это не меняет ситуацию. Осуждение этих людей в нынешнее время чрезвычайно опасно. Меня разобрала злость. — Слушая вас, Николай Павлович, можно подумать, что заговорщиков безопаснее отпустить по домам, — язвительно улыбнулся я. — Уж не объясняется ли такое пламенное желание снять вину с заговорщиков личными мотивами? Ведь если я правильно помню, в число членов кружка покойного Дмитрия Николаевича входит муж вашей сестры Александр Елпидифорович Зуров? Игнатьев пошатнулся, как от удара: — Да, к несчастью, некоторые из моих родственников оказались в списках арестованных, но это не имеет никакого отношения к сути нашего вопроса, — в наступившей звенящей тишине оглушительным громом раздались слова графа. — Мои мотивы обусловлены лишь заботами о безопасности Вашего Величества. Если же в моей искренности есть сомнения — я готов тотчас же подать в отставку, — заявил начальник разведки, склонив голову и щелкнув каблуками. Пару минут мы мерили друг друга взглядами. Гнев, кипевший с момента покушения, наконец нашел выход: — Вашими заботами о моей безопасности, граф, меня чуть не отправили к праотцам! Одно это уже заставляет сомневаться в вашей служебной пригодности! — глядя в побелевшее лицо Игнатьева, рявкнул я. — Вы не смогли защитить меня, не смогли защитить мою семью и теперь смеете говорить о прощении людей, совершивших на меня покушение! И после этого вы надеетесь, что я тихо и мирно дам вам отставку? Охрана! Дверь в кабинет распахнулась, и на пороге материализовалась пара казаков из бригады Рихтера. — Николай Павлович, я отстраняю вас от должности и налагаю на вас домашний арест, — не глядя на разжалованного, громко заявил я. — Охрана проводит вас к выходу из дворца. Передайте текущие дела вашему заместителю, — прибавил я напоследок. Лицо графа побелело так, что стали видны синеватые вены на висках. Он молча склонил голову, развернулся и в сопровождении конвоиров на негнущихся ногах вышел из кабинета. Едва его прямая спина скрылась из виду, как из приемной выглянул встревоженный секретарь. — Андрей Александрович, закройте дверь, — устало приказал я ему и уселся обратно в кресло. Неловкую тишину нарушили пробившие семь вечера часы приемной. Я чувствовал, что под влиянием эмоций совершил непоправимую глупость, но не мог признаться в этом даже самому себе. А Игнатьеву? Мне что теперь, нужно бежать за ним и уговаривать остаться?! Конечно, на переправе лошадей не меняют, но разве не смогу я найти ему замену? Но в такие сроки, да еще ввести в курс дела, черт меня подери… — Давайте вернемся к тому, на чем остановились, — предложил я, стараясь не думать о случившемся. — Я не требую от вас немедленного ответа, но хотел бы увидеть ваши соображения по финансовому вопросу у себя на столе через три дня, — уточнил свое распоряжение я. — Можете идти. Дождавшись, когда дверь за восходящими светилами русской экономики захлопнется, я обхватил голову руками и замер в раздумьях. Ситуация оказалась гораздо хуже, чем я себе представлял. Игнатьев был прав, покушение являлось лишь маленькой верхушкой айсберга, торчащей на виду. Основная угроза таилась в глубине, скрытая до поры до времени от посторонних глаз. Сейчас мой корабль столкнулся с верхушкой и уже дал течь, а что станет с ним при столкновении с главной проблемой? Я прошелся по кабинету, разминая ноги, выпил воды из графина и подошел к камину. Меня всегда успокаивала возня с огнем, позволяла мне собраться с мыслями. Но не в этот раз. Совершенно истощенный переживаниями последних суток, я был не в состоянии сосредоточиться на чем-либо, кроме мыслей о своих скорбных делах. Подумать только, со времени покушения не прошло и суток! Отойдя от камина, я плюхнулся на диван, положив ноги на спинку, и, закрыв глаза, постарался ни о чем не думать. Однако непрошеные мысли так и мелькали в голове. Взгляд уткнулся в лежащий на столе доклад Игнатьева о «Занозе», подготовленный год назад теперь уже бывшим начальником разведки:«Проанализировав состав „Занозы“, можно сделать вывод, что более трех пятых из привлеченных графом Блудовым участников клуба являются помещиками, причем помещиками крупными, владеющими сотнями и тысячами душ до отмены крепостного права. Оставшиеся две пятых составляют представители старых аристократических родов: Юсуповых, Орловых-Давыдовых, Строгановых, Воронцовых, Гагариных, Голицыных, Шереметевых и т. д. Именно последняя группа представляет наибольшую опасность ввиду обширных связей и возможностей ее членов. Обладая высокими придворными чинами, в том числе и военными, а также значительным богатством (сопоставимым, а наверное, и превышающим возможности казны), данная категория лиц может представлять существенную опасность для трона. Длительная болезнь основателя клуба, графа Блудова, в последние месяцы утратившего руководящую роль в собственном детище, также вызывает опасения. На данный момент, ввиду аморфности и внутренних политических разногласий, „Заноза“ не представляет немедленной угрозы. Но на смену Дмитрию Николаевичу, склонному в большей степени к подковерным играм и компромиссам, может прийти более резкий и категоричный лидер, способный организовать выступления в духе 1825 года. Посему прошу Высочайшего позволения незамедлительно начать превентивные аресты членов „Занозы“.«А ведь он был прав, так оно и вышло… — подумал я. — Зря я, наверное, его отругал…» — Ваше Императорское Высочество, — сквозь двери донесся до меня тихий голос Сабурова, — позвольте сперва доложить о вас Его Императорскому Величеству. — Докладывай, — услышал я голос своего дяди Константина. Я вскочил с дивана и провел рукой по лицу, стряхивая с себя остатки сна. — Ваше Императорское Величество, к вам с визитом Его Императорское Высочество Великий князь Константин Николаевич, — заглянув в кабинет, объявил секретарь. — Я уже понял, — со вздохом сказал я, поднимаясь навстречу вошедшему. — Рад видеть вас живым и невредимым, дядя! Мы с Великим князем обнялись, он был бледен и взволнован. — Игнатьев, — на этом имени я немного запнулся, — докладывал мне, что на вас тоже было совершено покушение, но, слава богу, все обошлось. — Мне тоже отрадно видеть тебя, мой дорогой Николай, в добром здравии. Я слышал о твоем горе и хочу, чтобы ты знал, — Константин приложил руку к сердцу, — я скорблю об этой утрате вместе с тобой. — Он выдержал минутную паузу и взволнованно продолжил: — Но до меня дошли некоторые слухи о твоих намерениях и делах… Правда ли, что ты дал отставку Николаю Павловичу? — отстранившись от меня, спросил Константин Николаевич. — Да, это так, — не стал отпираться я, усаживаясь в кресло. — До меня дошли сведения, что послужило поводом для вашей размолвки, — демонстрируя хорошую информированность, сказал Великий князь, садясь напротив. — Ты не прав. — В чем я не прав? — начал заводиться я. — В том, что участники кружка Блудова — заговорщики и по ним виселица плачет? Или в том, что мой собственный начальник разведки больше заботится о собственных родственниках, чем государственных нуждах? — Любой из нас тревожится о своих родственниках, — покачал головой Великий князь. — Это естественно. Сейчас многие опасаются твоего гнева, но вот увидишь, через пару недель все будут просить тебя о помиловании для ныне арестованных. — Уже, — буркнул я. — Адлерберг ходатайствовал за своего шурина. — Вот видишь, — улыбнулся Великий князь, — однако не думаю, что Николай Павлович был бы в числе таких просителей. — Возможно, — угрюмо согласился я. Игнатьев действительно ни словом не обмолвился о том, что его родич угодил в тенета Блудова. Сведения об этом я получил из уст придворных сплетников и в свете последних событий они скорее походили на навет. Более того, судя по бумагам, которые я просмотрел уже после нашего разговора, зять графа, Зуров, посещал собрания клуба лишь пару раз, и то в качестве гостя таких персон, отказаться от приглашения которых было просто невозможно. — Касаясь же вопроса о заговорщиках… Николай, ты сам мне говорил, что российские императоры лишь называются самодержцами, а на деле есть многое, что им не подвластно, — тем временем издалека начал дядя. — Пределы нашей власти часто вынуждают нас искать компромисс даже в таких весьма очевидных вещах. Вспомни 1825 год. Тогда мой отец, твой дед, попал в схожую ситуацию. Почему же он, по-твоему, поступил с декабристами, вина которых была куда более очевидна, чем у твоих блудовцев, так мягко? Казнил единиц, остальных сослав в Сибирь? А ведь намеревался казнить всех! Неужели ты думаешь, что у деда не хватило твердости или желания сделать это? — Нет, конечно! — сказал я и задумался. Действительно, Николай I ассоциировался у меня как раз с жестким, авторитарным стилем правления. Уж кого-кого, а его я бы заподозрил в мягкотелости в последнюю очередь. Однако с декабристами, которые с оружием в руках выступили против него, он обошелся не слишком сурово: из 54 заговорщиков, приговоренных судом к смертной казни, приговор был приведен к исполнению лишь пятерым, остальные были приговорены к каторжным работам или отправлены в ссылку. — Это была уступка, — ответил на мой невысказанный вопрос Константин. — Необходимый компромисс, который позволил твоему деду укрепить изрядно шатающийся под ним трон. Царь не может лишь карать, он должен и миловать, иначе он разделит печальную учесть Ивана IV — оттолкнет от себя всех, кто его поддерживает. Я надолго задумался. Действительно, если проводить такую параллель… В мое время начался постепенный процесс реабилитации Грозного, многие почитатели которого упирали на те достижения державы в годы его правления, судебную реформу, борьбу с родовой аристократией. Однако при всех достоинствах Грозного, все его защитники как-то обходили стороной личность самого Ивана Васильевича. А она была далеко не самой приятной: достаточно вспомнить любимые царские забавы, самыми безобидными из которых были травля людей медведями и жестокие публичные казни. Царя боялись, боялись жутко, до усрачки. Боялись его нечеловеческой и, самое главное, непредсказуемой жестокости. Кара могла настигнуть любого, неважно, насколько он был верен или знатен, были ли для наказания причины или нет. Сделав так много для государства, Грозный почти ничего не оставил после себя. В отличие от того же Петра I, который отнюдь не был мягок нравом, однако дал России целую плеяду верных и талантливых сподвижников, продолживших его дело и после смерти самого царя: Меншикова, Шафирова, Брюса. А вот после Ивана IV не осталось ничего — только Смута. Почему так? Может быть, потому, что прав Константин: царю, умеющему только карать, некому оставить свое Дело после себя?.. — Хорошо, — признал я в итоге правоту дяди, — и что же мне делать? — Решение ты должен принять сам, — мягко сказал Великий князь — но, думаю, ты сам знаешь, что должен сделать. Игнатьев беззаветно верен тебе, умен и решителен, а это в нынешние времена дорогого стоит. — Да, — кивнул я головой, — сейчас же пошлю гонца к нему домой, пусть приедет… Или, может быть, лучше мне самому к нему отправиться? — Нет нужды, — покачал головой Константин. — Насколько мне известно, граф все еще во дворце, передает дела Хвостову. — Тогда пойдемте к нему, — вставая, сказал я. — Вы не против немного прогуляться, дядя? До кабинета Игнатьева мы дошли минут за десять. Он располагался в противоположном от моего крыле дворца, на втором этаже. На мое счастье, хозяин кабинета все еще был на месте, раскладывая вещи на обширном столе, обитом зеленым сукном. Увидев нас, граф настороженно замер, не зная, как относиться к неожиданным гостям. — Николай Павлович, прошу вас простить мне те слова в ваш адрес, — склонив голову, извинился я. — Мне нет оправданий, во мне говорили злость и гнев. Собственные ошибки я возложил на вас, единственного человека, который изначально предлагал мне верный путь действий. Сможете ли вы простить обиду и снова принять на себя прежние обязанности? Подняв голову, я заметил, как Игнатьев пристально смотрит на меня. — Нет, Ваше Величество, — ответил мой наперсник, немного помолчав. — Я много думал, и ваши упреки кажутся мне более чем состоятельными. Какими бы ни были обстоятельства, вы были правы в том, что мои усилия были недостаточны, чтобы оградить вашу семью от несчастий, выпавших на ее долю в эти дни. Я более не чувствую себя достойным оберегать покой Вашего Императорского Величества, прошу меня простить. Ответ графа меня буквально убил. Я хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу. Отпускать Игнатьева мне не хотелось, но что сказать, я тоже не знал. Судорожно оглянувшись, я бросил отчаянный взгляд на стоящего поодаль Великого князя. — Николай Павлович, никогда не берите на себя чужие грехи, — словно почувствовал мою невысказанную просьбу, выступил в мою поддержку Константин. — Не вы подняли оружие на государя, не вы ответственны за его охрану. — Верно, — подхватил я. — Ваша работа — уведомить и предупредить об опасности — была выполнена безукоризненно. То, что я не прислушался к предупреждениям, — моя, и лишь моя вина. Николай, — обратился я к Игнатьеву по имени, — прости меня, пожалуйста! Я действительно перед тобой виноват! Ну хочешь, я на колени перед тобой встану?! — демонстративно готовясь бухнуться на пол, сказал я. — Вот этого не надо, Ваше Величество! Это лишнее, сир! — синхронно выпалили Игнатьев и Константин Николаевич, подхватывая меня под руки и не давая упасть. — Есть вещи, которые государю невместны! — сурово отчитал меня Великий князь. — И это — одна из них! — Больше и не буду, — отряхнувшись, высвободился я из их рук. — Но я все еще жду ответа… — сказал я и посмотрел на графа. — Хорошо, — вздохнув, ответил он, — если Вашему Величеству будет так угодно, я приму свой прежний пост. Можете располагать моей персоной. — Спасибо, Николай Павлович, — искренне поблагодарил я его, — без вас я как без рук. Трудный был сегодня день… — сказал я, усаживаясь на свободный стул. — Действительно, — согласился Игнатьев, доставая платок и вытирая пот с лица, устраиваясь рядом. — Нужно выпить, — резюмировал общую мысль Великий князь.Н. П. Игнатьев, 16 февраля 1864 года».
Глава 5 ВСЕ ЗА СЧЕТ ПОЛЬШИ
Передохнув и в который раз за день наполнив бокалы коньяком, мы, после долгой и непростой дискуссии, пришли к тому, что основную тяжесть наказания все-таки должен понести организатор заговора князь Гагарин и его ближайшие пособники. Этот контингент было решено казнить публично, сопроводив эту меру конфискацией личной собственности, а также лишением заговорщиков и их родственников всех жалованных и сословных привилегий. Наказание было жестоким, но адресным: оно касалось лишь тех, кто непосредственно стоял за попыткой покушения на мою семью. Имущество родственников гагаринцев мы в итоге лишили не трогать, хотя я и настаивал до последнего на этой мере: уж больно большой куш сулила расправа над ними. Все дело было в том, что кроме собственно Гагарина, входящего, кстати, в первую сотню богачей России, в списке заговорщиков значились представители таких родов, как Строгановы, Голицыны, Юсуповы и многие другие богатейшие фамилии империи. Но и Игнатьев, и дядя были категорически против этой меры, и мне пришлось уступить. Впрочем, даже при получившемся раскладе казна должна была разом пополниться деньгами не меньше чем на 60 миллионов рублей. Чтобы показать изрядно запутанной слухами о репрессиях аристократии, что мы считаем князя и его подельников «паршивой овцой», было решено перед судом и казнью лишить его дворянского звания. Демонстрируя, таким образом, что казним не представителей дворянства, а преступников, пошедших на измену. На остальных же участников клуба Блудова был наложен арест. Часть из них, не сведущая об истинном назначении салона графа, мы решили в ближайшие дни отпустить по домам, судьбу же тех, кто явно разделял идеи Дмитрия Николаевича о необходимости политического противостояния государю, должен был решить суд. Поставив наконец последнюю точку в проекте указа, подготовленного совместными усилиями, я с облегчением отбросил в сторону опостылевшее перо и начал разминать затекшую руку. — Ну наконец-то! — с облегчением выдохнул я, откидываясь на спинку кресла. — На этом все? — Мы еще не обсудили вопрос, что делать с польскими мятежниками, — заметил Игнатьев, присыпая указ песочком, чтобы снять лишние чернила. — Чего тут обсуждать? — удивился я. — Казнить, и побыстрее! — Я скорее имел в виду всю ситуацию в Польше, нежели судьбы тех, кто напал на Ваше Величество, — уточнил граф. — Не знаю, честно говоря, мне польский вопрос уже осточертел, — устало буркнул я. — Вообще не понимаю, почему мы там так долго возимся? По вашим же отчетам, граф, основная масса поляков — это крестьяне, которые относятся к нам положительно, а восстание — дело рук немногочисленных магнатов и шляхты. — Понимаешь, Николай, польский вопрос куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд, — ответил за Игнатьева Великий князь, — он отягощен взаимными обидами и открытыми ранами в памяти двух наших народов. Будучи в Польше, я не раз замечал, что поляки видят себя жертвой русского насилия. Ослабление, а затем и полное уничтожение Речи Посполитой перечеркнуло все их мечты о могуществе и притязания на титул великой державы, и виновником сего деяния они видят нас. — Почему именно нас? — удивленно спросил я. — Ведь разделы мы осуществляли совместно с Пруссией и Австрией? — Потому что мы говорим о «наших» поляках, о землях, отошедших к России, — мягко, как несмышленышу, улыбнулся мне дядя. — Разделы являются источником унижения для нынешней шляхты, наследницы тех, кто оказался не в состоянии поддержать существование собственного государства. Но крайне сложно признать себя или своих предков виновными в чем-то унизительном, постыдном, гораздо проще обвинить во всем другого. Так и шляхта обвиняет во всем Россию, назначая ее своим мучителем и палачом, а себя преподнося как невинную жертву. При этом она имеет обыкновение возводить войны, разбои и другие насилия своих пращуров в разряд эпических подвигов и экзальтировать ими и себя и других; видеть в иезуитских интригах и гонористых притязаниях мудрость и патриотизм, а в казненных преступниках — польских мучеников. Им хочется, чтобы время и события в Польше шли назад, а не вперед; чтобы для них настали вновь Средние века, с их liberum veto, конфедерациями, заездами, niepodlegtoscia rownoscia на словах и тиранией панской спеси на деле… Увы, но такой подход, скрадывающий ноющую историческую боль панства, ведет ко многим неприятным последствиям. В частности, прошедшее и настоящее представляется в Польше в обратном виде. Поляки отожествляют себя с ушедшими поколениями до такой степени, что обиды умерших воспринимаются ими как свои собственные. Они замкнулись в себе, отгородились от мира многочисленными мифами, в которых себя видят державой времен Батория, а русских не иначе как варварами Грозного. Они истово верят: Россия — источник всех бед, что она отняла у них их судьбу и место в кругу великих держав, полагающиеся им по праву. Что именно польские земли сделали Россию империей. — Вообще-то земли, отошедшие нам по первым разделам, — исконно русские, захваченные Польшей в моменты нашей слабости, — возразил я. — Кроме того, империей Россию сделали скорее уж земли татарские и сибирские, — флегматично добавил Игнатьев. — Не важно, — отмахнулся Великий князь, — польскому взгляду видится одно: что Россия заняла место, Богом предназначенное Польше. Это именно вера, подогреваемая дедовскими рассказами, проповедями в костелах, и есть уголь, питающий пламя восстания. — То есть получается, — осторожно сделал я вывод, — что мы воюем с польским народом? — Отнюдь, — усмехнулся Константин, — мы воюем именно со шляхтой и теми, кто считает себя наследниками таковой. В польском обществе раздел между шляхтой и холопами даже глубже, чем между русским дворянством и крестьянством. Если шляхта выше всего превозносит мифы I Речи Посполитой и восстание Костюшко, то польские холопы могут думать лишь о хлебе насущном. Панские мечты для них означают лишь еще большую нищету и бесправность. Ты выбрал верный курс, мой мальчик, — обратился он ко мне. — Если русское правление даст польским крестьянам то, чего они больше всего жаждут, — землю и волю, то не будет у тебя более надежного союзника против польской шляхты. — Ваше Высочество, — вступил в разговор Игнатьев, — вы прекрасно изложили ситуацию в Царстве Польском, но не озвучили меры, которые считаете разумными в нашей ситуации. — Да, да, — присоединился я к нему, — дядя, должен же быть способ окончательно примирить поляков с русским правлением? Великий князь надолго задумался. Мы с графом напряженно ждали его ответа. — Наши враги — шляхта и ксендзы, — нарушил наконец молчание Константин, — они непримиримы и никогда не признают нашу власть. Найдем способ избавиться от них — замирим Польшу навсегда. Однако как это сделать… — А может быть, опустим польское дворянство до положения крестьян? — высказался я. — Шляхта и ее гонор растворятся в массе польских холопов, которых, как вы сами сказали, мы сможем привести на свою сторону. — Не годится, — покачал головой Игнатьев, — тогда мятежные настроения уйдут глубже, вниз, в крестьянство польское. — Да, идея не годится, — подтвердил Константин, кивая, — но зерно истины в ней есть, — задумчиво заметил он. — А что, если отменить для польской шляхты дворянские привилегии? — снова высказался я. Идея «раздворянить» поляков мне понравилась своей простотой, не хотелось так просто от нее отказываться. — Мы оставим шляхту как сословие, и она не будет смешиваться с крестьянством, однако мы уберем знак равенства между русским дворянином и польским паном. Дворянином будет лишь тот, кто ныне находится на русской службе в чине, позволяющем претендовать на это звание. А если совместить эту идею с идеей конфискаций, — понесся я дальше, спеша ухватить вертящуюся в голове мысль за хвост, — отказав шляхте в дворянстве, мы тем самым лишаем ее права распоряжаться землей и холопами, которые должны отойти под нашу руку.[150] Что скажете? Мои собеседники обменялись взглядами. — Это может сработать, — выдал свое заключение Игнатьев, — мы не избавимся от шляхты, но сделаем ее бессильной. Кроме того, получим юридический повод изымать их поместья и освобождать крестьян, не вызывая сильного раздражения среди нашего дворянства, опасающегося, что решение польского вопроса будет использовано как прецедент для борьбы с ним. При этом, отдав даже небольшую часть конфискованной земли польским крестьянам, мы получим их расположение. — Эта мера должна вызвать новые волнения в Польше, изрядно увеличив число мятежников, но, учитывая нынешнее положение дел и наши войска в Царстве Польском, думаю, мы сможем их погасить, — согласился Великий князь и подытожил: — Остаются ксендзы. — Да, с кседзами вопрос сложнее, — кивнул, помрачнев, граф. — Основная масса польского духовенства вполне осознанно проводит агитацию и вербовку местного населения для отрядов бунтовщиков. На данный момент мы используем все формальные поводы для арестов: возбуждение к мятежу через соответствующие молитвы и организация панихид по убитым мятежникам; участие в формировании мятежных отрядов; хранение прокламаций и бумаг антиправительственного содержания; подделка документов и организация побегов; убийство военнослужащих или представителей власти; самовольный выезд за границу без разрешения властей; поддержка мятежных отрядов денежными средствами; агитация за переход военнослужащих к мятежникам; непосредственное участие в деятельности повстанческих отрядов. Но, даже при всем нашем желании, мы не можем посылать войска в каждую деревню, и в польском захолустье ксендзы чувствуют себя более чем вольготно. Подспудный страх перед церковным проклятием, сидящий в поляках, сводит на нет всю нашу деятельность. Массовый переход польских холопов в православие — это единственный путь перебороть нынешнюю ситуацию. В данном контексте могу отметить курирующего эту работу чиновника для особых поручений при генерал-губернаторе Минской губернии Алексея Петровича Стороженко. Ему удалось организовать переход целых селений в православие через ксендзов, изъявлявших готовность обратиться в православных священников в собственном приходе. — И каковы успехи? — заинтересовался я. — Довольно неплохие, — отрапортавал Игнатьев. — Несмотря на то, что католическое духовенство отзывается о переметнувшихся, мягко говоря, «неодобрительно», именуя не иначе как иудами и предателями, дело идет весьма бойко. Уже есть известия о десятке приходов, перешедших вместе со своими священниками в православие. Судя по всему, наша ставка на корыстную заинтересованность ксендзов в обращении паствы в православие себя оправдывает. Среди польского католического духовенства весьма сильны традиции иезутства, потому нередко церковный фанатизм служит лишь прикрытием для личных амбиций, а ум, изворотливость и красноречие сочетаются с нещекотливою совестью и тягой к золотому тельцу. — Лучших пропагандистов трудно отыскать, ксендзы по части прозелитизма — мастера. Если сие мероприятие будет успешным, — осторожно, чтобы не сглазить, постучал по деревянному подлокотнику Константин Николаевич, — те, кто вводил в Западном и Привисленском крае латинство, теперь, по поговорке, выбьют клин клином. — Будем надеяться, — кисло кивнул я, не слишком веря в нарисованные графом радужные перспективы. — Значит, в отношении ксендзов продолжаем текущую политику. — Я на несколько минут замолчал, обдумывая свежую идею. Мои собеседники не стали нарушать тишину и лишь добавили нового дыма в прокуренном кабинете. — Ладно, — я легко хлопнул ладонью по столу. — Оставим Польшу в покое, надеюсь, время покажет, как быть с ней дальше. Но как же быть с русской аристократией? Вы, дядя, утверждаете, что аресты и конфискации в сложившейся ситуации просто смерти подобны, — продолжил я после паузы. — Скорее всего, вы правы, дядя. Однако я ясно представляю, к чему приведет сохранение выкупных платежей в отдаленном будущем: к всеобщему обнищанию крестьянства и еще большему, нежели сейчас, оскудению бюджета. И мои министры со мной в этом вопросе согласны — выкупные платежи в перспективе губительны для страны. Так что давайте вместе подумаем, возможно ли нам обойтись без них? — предложил я, осторожно снимая со стола на треть наполненный пузатый коньячный бокал. Медленно вращая бокал вокруг собственной оси и грея его ладонью, я исподволь наблюдал за собеседниками. Граф, помня нашу минувшую размолвку, явно не спешил высказываться первым. Великий князь же, по моему примеру, грел в ладони бокал и задумчиво хмурился. — Есть такая возможность, — немного подумав, устало усмехнулся дядя. — Не простая, рискованная, но такая возможность есть, — повторил он, поднося бокал к лицу и вдыхая аромат янтарного напитка. — Для этого нам все-таки придется повременить с конфискациями как минимум на месяц, а лучше на два, — начал высказывать свои соображения Великий князь, отодвинув коньяк в сторону и чередуя свою речь короткими затяжками трубки. — Первым шагом должна стать подготовка общественного мнения. Мы должны немедленно начать эту работу. Нам придется писать всевозможные воззвания, дискутировать в «Метле» и многое, многое другое, — уже смелее продолжил он. — Вторым шагом станет адресное объявление о конфискации имущества тех причастных к кружку Блудова лиц, кого мы сочтем участниками заговора Гагарина. Остальных «оппозиционеров», которые пока на свободе, посадим под арест в Петропавловку, благо повод имеется весомый — подозрение в участие в заговоре. К ним, возможно, стоит приписать тех, кто хоть и не числился в рядах заговорщиков, но относится к нашим яростным противникам и критикам. Это будет не чрезмерно, а подобным господам крайне полезно иногда давать понять, кто в стране хозяин. Однако я прошу тебя, чтобы большей части арестованных было бы даровано высочайшее прощение. Немалая часть их является выдающимися деятелями в своей области, а их могущество и связи недооценивать просто преступно. Третьим и последним шагом станет объявление о раздаче имений всем выдающимся офицерам за верную службу. Также следует распродавать конфискованные имения и земли в Царстве Польском и центральных губерниях России за четверть цены всем находящимся на государственной службе дворянам. В сложившейся ситуации нам как воздух будет очень нужна их безоговорочная поддержка. Разумеется, что второй и третий шаги должны быть предприняты одновременно. Время будет играть на нас, и если восстание не заполыхает сразу, то потом уже просто не сможет. Кроме того, публичная демонстрация заботы о служилом дворянстве покажет, что император по-прежнему считает их главной опорой престола. Необходимо вбить клин между болтунами-оппозиционерами и находящимся на службе дворянством. Раздача нескольких сотен поместий с бывшими земельными владениями польской шляхты и русской аристократии в качестве поощрения и льготная продажа остальных однозначно склонит армию, флот и чиновников на нашу сторону. Следует, однако, соблюдать осторожность и отпуска по обустройству новых владений выдавать постепенно, чтобы не допустить единовременного чрезмерного оттока ваших сторонников из армии и флота. Таким образом, мы обопремся на нижнее и среднее звено офицеров и чиновников, для которых все желающие вернуть конфискованное будут приравнены к желающим отобрать у них полученные земли и усадьбы, — закончил Великий князь и замолчал, сложив руки на животе. — Быть может, стоит заодно ввести единый налог на землю без учета сословных различий? — поинтересовался я. — НЕТ!!! — хором раздалось с двух сторон. — Так я же предлагаю не сразу. Скажем, через годик или два и с послаблениями для дворян на государевой службе или ведущих хозяйство самостоятельно и штрафами для бездельников, — поспешил исправиться я. — Давайте обсудим этот вопрос спустя год, Ваше Величество, — ответил мне дядя. — Сейчас нам бы задуманное воплотить. — Полностью поддерживаю Его Императорское Высочество Константина Николаевича, — тоже признал тему несвоевременной Игнатьев. — Предлагаю лучше обдумать, как быть с общественным мнением в Европе. То, что в России станет совершенно не до Царства Польского, это бесспорно, но Европа накинется на нас с удвоенной силой. — Мы что, совсем не можем повлиять на это чертово европейское общественное мнение? — горестно спросил я. — Можем, но ненадолго. Пользуясь исключительно вашей трагедией, — «порадовал» меня граф. — Через месяца два, как раз во время разгара польских конфискаций и как следствие волнений, тон британской прессы сменится с сочувствующего на осуждающий, и пиши пропало. — Они не осмелятся начать войну с нами![151] — возразил я. — Британия никогда не полезет в добрую драку в одиночку, ей нужен союзник с сильной армией, — начал перечислять аргументы я, загибая пальцы. — Наполеон III уже отыгрался за поражение своего тезки и потешил самолюбие в Крымской кампании. Пруссия, ведомая Бисмарком, никогда не ввяжется в такую авантюру. Австрийской империи хватит своих проблем на ближайшие годы. Османская империя безнадежно больна, ее уже давно заботит больше удержание своих земель, чем посягательство на чужие. И кто остается? Безнадежно слабые и разрозненные итальянские королевства или Швеция, которая никак не может забыть перехода нашей армии по льду Ботнического залива? — А кто говорит о войне? — спокойно спросил, выслушав мои аргументы, министр внутренних дел. — В полной политической изоляции тоже нет ничего хорошего. — Уж с этим я как-нибудь разберусь. Есть у меня парочка идей по данному вопросу. Ничего особенного, — поспешил успокоить я насторожившихся Игнатьева и Великого князя. — Я проведу параллель с усмирением Ирландии Оливером Кромвелем[152] и приложу все усилия, чтобы донести до каждого уха в Европе сведения, с кого я беру пример. — Браво, Николай! Пожалуй, это поставит Британию в интересное положение, — начал рассуждать вслух дядя. — Твое увлечение всем английским определенно выйдет им боком. Британии станет гораздо труднее открыто обвинять Россию в жестокости по отношению к полякам. — Он ненадолго замолчал. — А при удачном стечении обстоятельств, быть может, даже поставит их в положение оправдывающейся стороны. К тому же подобные статьи в прессе в который раз разбередят застарелые раны ирландцев, возможно, даже шотландцев. Определенно, если преподнести задуманное с умом, Британии станет не до Польши! — Не стоит сбрасывать со счетов, что я веду себя как их явный сторонник. Самый приблизительный расчет говорит о гораздо более обширных преференциях для лимонников со стороны дружественно настроенной России, чем со стороны покоренной Польши. К тому же никто не сможет помешать им заниматься своим излюбленным делом и по-тихому гадить нам при случае, — закончил я свое выступление. — Но сколько допущений! — не удержался Игнатьев. — По отдельности все осуществимо, но все вместе это уже попахивает авантюрой. А как много зависит от своевременного и грамотного исполнения! Кто же займется всем этим? Я разорвусь между одним только Царством Польским и нашими внутренними склоками, а на мне еще Чрезвычайная комиссия по расследованию обстоятельств покушения на Его Императорское Величество и его домочадцев 17 февраля 1865 года! — горячо воскликнул министр. — Беру на себя подготовку общественного мнения внутри страны, — подал голос дядя. — Я непременно сведу вас с редактором «Метлы», — тут же предложил ему свои услуги Игнатьев. — Журнал уже пользуется заслуженной популярностью. — Не стоит, — улыбнулся Великий князь. — Думаю, хватит одной вашей рекомендации. Остальное я сделаю сам. — Но что будет с иностранной прессой? Взвалить ее себе на плечи в такой момент мне просто не по силам! — продолжил гнуть свою линию граф. — Отдайте сотрудников, занимающихся зарубежной прессой, в мое распоряжение, — после долгого молчания наконец сказал я. — Можете быть спокойны, я найду ахиллесову пяту чертовых островитян! — Я схватил бокал коньяка со стола и сделал большой глоток. — У меня осталось еще несколько вопросов, требующих немедленного ответа, — не дал затянуться молчанию Игнатьев. — Ну что еще, граф! — почти в отчаянии воскликнул я. — Британия от нас отвяжется, у Пруссии и Австро-Венгрии самих рыльце в пушку, а Франция ничего не сможет предпринять в одиночку! Что еще мы не обсудили с этой проклятой Польшей? — Сущие мелочи, Ваше Величество! — язвительно ответил уставший министр. — Как распорядиться жизнями всех восставших и им сочувствующих? Конфисковать владения и оставить без средств к существованию — это несколько половинчатое решение. Вы не находите? — обратился к нам граф. — Вы предлагаете использовать шляхтичей на строительстве железных дорог, — не дождавшись ответа от нас с дядей, продолжил он. — Недурно! В поднятой нами шумихе в России и за рубежом нам уже наверное все простят на некоторое время. Но как же быть с семьями, оставленными без гроша в кармане и безо всяких средств к существованию? — Он опустошил содержимое бокала и налил себе еще. — Можно предложить сыновьям службу и даже раздать немного земель в Центральной России в долг, — предложил я. — Не выйдет, — тут же отбросил мое соображение граф. — Все сыновья сколь-нибудь подходящего возраста будут сопровождать своих отцов. — Выслать в Сибирь ту часть семей, которую смогут перевезти наши дороги за весну и в начало лета. Или просто согнать и пусть убираются куда пожелают, к конце концов, хоть нищенствованием зарабатывают себе на хлеб, мне без разницы. Нам нужны свободные земли для успокоения нашего дворянства! — Но ведь основная масса семей останется. Как мы в дальнейшем ими распорядимся? — требовал окончательного ответа дотошный Игнатьев. — Вышлем в Сибирь за последующие пару лет по построенным руками шляхтичей дорогам. — Это просто ужасно, Николай, — севшим голосом произнес дядя. — Ты затмишь Ивана Грозного своей жестокостью. Польские мерзавцы заслуживают самых страшных кар, но такого не заслуживает никто. — Пусть так! Но что бы ни случилось, какие бы беды на них ни обрушились, этот гонористый народец будет во всем винить именно нас, русских Это будет продолжаться десятилетиями и веками. Они будут желать отсоединиться от нас при первой же возможности, при первой нашей слабости! А отпусти я их, они мигом станут нашими самыми яростными противниками безо всякой благодарности за свою свободу. Или того хуже, их подберет Пруссия, которая, в отличие от нас, в состоянии держать поляков в кулаке и добилась огромныхуспехов в ассимиляции, не оглядываясь на их стенания! — И все равно, такие меры кажутся мне излишне жестокими. Даже к варварским горцам Кавказа вы куда более милосердны,[153] — не согласился со мной дядя. — Быть может, мы что-то придумаем позже, а пока давайте вернемся к более насущным проблемам, Константин Николаевич, — закрыл обсуждение данного вопроса я. — Вы недавно предлагали свою помощь по формированию нужного мне общественного мнения? — задал риторический вопрос я и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Тогда раскройте историю с покушением в свете под нужным нам углом, а то, как утверждает Рихтер, эти лоботрясы скоро пойдут на штурм дворца за ответами. А вас, — обратился я уже к графу, — попрошу определить, какие именно работы необходимо будет провести руками заключенных, учитывая специфику их положения. Согласуйте этот вопрос с Рейтерном и Мельниковым, думаю, они будут вам полезны. Дополнительные материалы, которые вам пригодятся, я предоставлю несколько позже, — имея в виду сведения по устройству советских лагерей, закончил я отдавать распоряжения. На этой ноте мы и расстались. Дядя уехал к себе в Мраморный дворец, Николай Павлович отбыл домой на короткий сон, с тем чтобы утром вернуться на службу. Я же, проводив их, заперся в своей комнате и обессиленно упал на диван. «Будет чудо, если сегодня я не сойду с ума, — подумалось мне. — Эти споры с Игнатьевым всю душу мне сегодня вымотали! Но черт меня побери, никакого сюсюканья с мятежниками они с дядей от меня не добьются!» На протяжении всего существования царского режима, так часто обвиняемого в бездушной жестокости, неслыханная мягкость и снисходительность к заключенным вообще никоим образом не ценились. Теперь хоть будет за что. Пусть эти ясновельможные пшеки поработают на благо государства, которое так мечтают развалить. Vae victis,[154] в конце-то концов! Подумать только! Чехову жаловались на плохо приготовленную гречневую кашу. И это те, кто находился в ссылке на Сахалине! А в это же время тысячи и десятки тысяч русских крестьян умирали от голода, не выдерживая непосильного труда. Те самые русские крестьяне, на которых держится вся страна. Это что за детские пионерлагеря для политических ссыльных? Я с удивлением, переходящим в возмущение, узнал, что в царской ссылке политические заключенные получали образование, пользуясь библиотеками заклейменного в бесчеловечности царского режима, вынашивали планы революции и вообще развлекались на полную катушку. Так пусть лучше с уголовниками время коротают да трудотерапию проходят на общих основаниях. Поработают, как русский крестьянин, пока не упадут от усталости, глядишь, и мыслей дурных не появится. А то, видишь ли, планы они составляют, образование получают за казенный счет! Пусть лучше пользу стране приносят. Тому же крестьянину, за которого они так издалека борются, на дороги меньше платить придется. С поляками ситуация несколько другая, но как с этими шляхтичами вообще быть? Чего ради им должно быть в России хорошо? Все бунтуют и все недовольны? Гордость все распирает? «От можа до можа» хотим, видишь ли! Ну так получите и распишитесь. Дам я им причину для недовольства. Они же мне дали — в кошмарах не приснится. Мои русские современники, не знающие жестокостей XX века, вряд ли одобрят эти действия. Заклеймят, как есть заклеймят. Ну да и черт с ними. «Ну что там опять, надеюсь, не новое покушение?» — мрачно пошутил я про себя, заслышав шум в приемной. — К вам его превосходительство Оттон Борисович Рихтер, — объявил секретарь. — Прикажете пускать? — Да, отметьте у себя уже, в конце-то концов, тех, кому разрешен вход без доклада! — поморщился я, выказывая свое неудовольствие Сабурову. — Ваше Величество, простите, что беспокою, но сложившаяся ситуация требует немедленного решения. — Рассказывай. — Я налил в бокал коньяка и протянул ему. — Не положено, — ответил он, вызвав у меня улыбку. — Больше половины солдат охраны, находящихся под моим началом, выбыли из строя. Многие из них ранены, и в строй они встанут не скоро, а дополнительные силы мне нужны уже в ближайшие дни. Солдаты буквально валятся с ног от усталости. — И… — требуя продолжения, вставил я. — Прошу подписать распоряжение казачьим полковникам кликнуть сотни две-три добровольцев из казачков. Уж лучше мы тут на месте отберем тех, кто нам больше годится. — С этими словами Рихтер достал из папки бумагу и протянул мне. — Конечно, — согласился я, размашисто подписал и отдал бумагу назад, но Рихтер не уходил. — Ваше Величество, вы бы навестили вашего брата, Александра, — негромко сказал он. — Слухи всякие во дворце ходят… Лучше, чем вы, их никто не пресечет.Глава 6 КОНЕЦ ПЕРВОГО ДНЯ
— Коля, Коленька пришел! — первой увидав меня, тут же, несмотря на шиканье нянек, подбежала ко мне бойкая сестренка. — А говорили, что подлые гвардейцы затеяли бунт, а поляки пытались тебя убить, — с детской непосредственностью сдал, как стеклотару, побледневших нянек подбежавший братик Вова. Он схватил меня за руку и потянул. — Пошли играть в матросов, ну что встал! — тянул он меня в глубь просторной комнаты, где собрались мои братья с сестрой. — А кто капитан? — Ну конечно Сашка, — грустно протянул братишка, — кому он еще эту роль отдаст, раз тебя здесь нет! — Ладно, поиграйте пока пару минут без нас, — с улыбкой обратился я к детворе, — нам с Сашей надо поговорить, — закончил я, не в силах больше смотреть на то бледнеющего, то краснеющего Александра, судя по всему, испытывающего огромное желание объясниться не при всех. — Да не думаю я, что ты как-то во всем этом замешан, — опередил его я, едва за нами закрылись двери пустующего зала. — Как ты вообще мог такое подумать! Ты же мой брат! — не давая ему вставить и слова, воскликнул я. Краска залила его лицо, он бросился мне на шею. — Я так и знал, что ты все поймешь! Я бы первый пришел к тебе, если бы мне лишь только намекнули! Понимаешь? Только намекнули! — сбивчиво объяснялся он. — Нисколько не сомневался в твоей преданности, брат! Ну что за слезы, разве это к лицу мужчине? — принялся корить его я. — Чего ты заперся с детворой, как сыч, как будто и вправду чего-то стыдишься? Если тебе кто-то хотя бы посмеет только вздохом или косым взглядом намекнуть на твое участие в заговоре, не смей ему спускать! Либо сам отпор дай, либо, коль не сможешь, мне говори! Это не тебя оскорбляют, на всю нашу фамилию тень бросают! Понял? — Да-да, конечно, — пораженный, быстро согласился Александр. Под таким углом проблему он явно не рассматривал. — Тогда пошли, поиграю с вами немного. Так, кто у вас за капитана? — будто все позабыв, обратился я к настороженно ждущим нас братьям и сестре. — Сашка капитанить изволит, — ответил мне видимо больше всех обиженный данным поворотом Володя. — Ну, тогда я адмирал, — сказал я, на мгновение задумавшись. — Принимаю общее командование над флотом. Если что — я на флагмане, — после чего уселся за столом и задумался. Мой уход через десять минут остался практически незамеченным. Только Сашка кивнул головой, когда я посмотрел на него от двери.* * *
Возвращаясь от брата, я мечтал лишь о сне на мягком диване в тиши своего кабинета. И пусть все провалится в тар-та-ра-ры! — Граф Игнатьев ожидает вас в кабинете, — обрадовал меня предупредительный секретарь. — Простите, что беспокою, — начал оправдываться увидевший мою недовольную мину Игнатьев, — но вы велели предоставить отчет о беспорядках на улице, как только появится такая возможность. Быть может, перенесем доклад на утро? — Не стоит. С вашего позволения, — я лег на диван и принялся массировать виски. Голова разболелась неимоверно. Граф тактично молчал, сочувственно глядя на мои страдания. — Ладно уже, хватит дырку во мне взглядом сверлить! Рассказывайте. Как обстановка на улицах? — прервал молчание я. — С утра начались польские погромы, но к вечеру обстановка стабилизировалась, — ввернул новое словечко, почерпнутое из моей литературы, граф. — После вашего короткого выступления перед горожанами городовые постарались донести ваши слова до остальных и преуспели, толпы стали быстро расходиться. В основном жандармы, городовые и горожане вели себя сдержанно, так что особых эксцессов не было. — Много ли задержанных? — Да я не сказал бы, — прикидывая в уме размах, медленно ответил Игнатьев. — Блюстители порядка старались не вмешиваться, пока не начались пожары. Речь идет о нескольких десятках арестованных. В основном тех, кто хотел прибарахлиться под шумок. Да городовые забрали остудить сотню-другую горячих голов в околоток. — Что еще за пожары? Почему мне ничего не доложили? — встревожился я, ведь в XIX веке пожары были куда более страшным бедствием, чем в XXI. Нередко сгорали целые города. — Пожары быстро потушили, но несколько сотен человек остались под открытым небом. — Ясно, — я недовольно поморщился. — Подыщите новое жилье погорельцам, — распорядился я. — Что еще? — В остальных городах беспорядки были куда скромнее, да и после прочтения вашей телеграммы собравшиеся быстро разошлись. Везде, кроме Польши, — уточнил мой начальник разведки. — Там был ряд столкновений между нашими солдатами и поляками. Солдаты утверждают, что поляки нарочно задирали и провоцировали их. В нескольких случаях столкновения вылились в стрельбу. Однако есть и другие данные… — Игнатьев замялся, явно не зная, как продолжить. — Что вы имеете в виду? — нахмурился я. В последние дни каждая недосказанность ассоциировалась у меня с явной или скрытой до поры до времени бедой. — Имеются сообщения свидетелей, что наши солдаты сами напали на поляков, — сказал Николай Павлович и, чуть помолчав, добавил: — Но я не смею их винить ввиду исключительных обстоятельств. — Каких же? — раздраженно спросил я. Неумение и нежелание подданных держать себя в руках заставляли меня чувствовать себя виноватым за тот беспредел, в который вылился внешне изящный ход с польским участием в заговорю. Игнатьев чуть отвернул голову к окну и принялся настойчиво рассматривать укрытый снегом скат крыши напротив. Его голос несколько дрогнул, когда он сообщил мне подробности польских событий. — В Лодзи к нашему арсеналу подошла толпа в три-четыре сотни поляков. Они были пьяны, размахивали бело-красными флагами и пели песни. Во главе они несли копье со стягом. Подойдя к арсеналу, они принялись выкрикивать ругательства и оскорбления. Солдаты дали несколько залпов в воздух, в ответ из толпы в них полетели грязь и камни. Затем на площадь перед арсеналом вылетела детская кукла в окровавленной одежде, и поляки начали скандировать: «Маленький ублюдок подох, дело за большим!» Солдаты не выдержали и открыли огонь. Более полсотни поляков убито пулями, в давке погибло столько же, число раненых сказать невозможно. — Сволочи, — саданул я кулаком по столу, — ну какие же сволочи! Неужели все так плохо? — Я не знаю, — устало вдохнул Игнатьев, — но чувство такое, что мы сидим на вулкане. Еще и ваши планы с аристократией… — Нам нельзя отступать. Дадим слабину, будет во сто крат хуже. — Я устало откинулся на спинку стула. Действительно, события в Польше разворачивались совсем не так, как в моем варианте истории. Смерть Александра И сильно подействовала на моральных дух восставших, а некоторая нерешительность кабинета министров, решившего в период перехода власти от одного императора к другому ничего не предпринимать по столь скользкому вопросу, дали полякам время раскрутить маховик мятежа. Спешно назначенный мною, исходя из его заслуг в моем прошлом, руководить подавлением восстаний в Западном крае Муравьев медленно и методично давил все очаги сопротивления. Но, увы, Михаила Николаевича на все не хватало — сказывалось то, что размах восстаний был шире, и то, что Муравьеву пришлось одновременно заниматься и Литвой, и Польшей. Однако к осени 1864 года был наконец-то достигнут перелом. Восстание затухало, умирая под натиском наших войск, лишаясь даже слабой поддержки польского крестьянства, которому панские разборки были уже поперек горла. Число арестованных и ссыльных мятежников в Польше в конце 1864 года уже приближалось к тридцати тысячам против двенадцати с половиной в моей истории, согласно дневнику. Все шло к тому, что к весне 1865 года, ровно на год позже, чем в моей истории, мятеж будет окончательно подавлен. И тут грянул гром заговора Гагарина, черт бы его подрал! Возложенная, из стратегических и политических соображений, на польскую шляхту вина за покушение стала палкой о двух концах. С одной стороны, это консолидировало общество, лишив польских сепаратистов последних остатков сочувствия среди русских, и позволяло пополнить оскудевший за последнее время бюджет. С другой… эффект от этого известия в самой Польше был похож на вброшенную в затихающий костер бочку бензина. Полыхнуло так, что мало не показалось. Еще бы, смерть одного императора, почти успешное покушение на второго и смерть наследника престола! Вера в то, что еще чуть-чуть, еще самую малость, и русский трон падет, а Польша будет свободна, охватила Привисленский край. Как ни парадоксально, в Литве революционные настроения, наоборот, резко пошли на спад. Если поляки на волне эйфории, казалось, совсем потеряли голову, то благоразумные литовцы сумели сделать правильные выводы из петербургских событий и просчитать ответную реакцию властей. Еще через три дня после публикаций подробностей покушения восстания в Западном крае прекратились как по волшебству, а в столицу посыпались депеши от местных чиновников о прекращении волнений и массовых службах в церквях и костелах Литвы за упокой души невинно убиенного цесаревича. Поляки же, напротив, явно решили пойти ва-банк, бросив все на чашу весов. Еще недавно почти сошедшие на нет манифестации и шествия в польских городах стали практически ежедневными, несмотря на комендантский час. Резко активизировались недобитые польские банды под руководством Мариана Лангевича, Юзефа Гауке-Босака, ксендза Станислава Бжуска, Зыгмунта Сераковского и других «благородных панов». Снова, как и в 1863 году, были попытки нападений на русские части, расквартированные в Польше. Ну что ж, сами напросились… — Реакция на аресты магнатов уже есть? — Есть, но весьма скромная, — пожал плечами граф. — Аресты только начались, и в основном в провинциях, столичное воеводство мы пока не трогаем, слишком уж там обострена обстановка. Гораздо больше меня волнует, как отреагирует польская шляхта на объявление низложения Царства Польского и разбивку Польши на губернии… — Думаю, когда Михаил Николаевич закончит наводить порядок в этом чертовом крае, — сказал я со злостью, — реагировать там уже будет некому. Тогда и объявим. Единственная польза мятежей в том, что после них становится меньше мятежников. Игнатьев согласно кивнул, и в комнате воцарилось молчание. В наступившей тишине отчетливо раздался треск поленьев в камине. — А все-таки каков старый хрыч, — имея в виду Блудова, вдруг резко прервал молчание я. — Так нагло врал мне прямо в лицо до самой своей смерти, а сам крутил шашни со своим клубом. Все припугнуть меня хотел… А как ведь выражал рвение и готовность! Помнишь? Я ведь совсем было поверил, что он и вправду готов работать по полной, чтобы оставить свой отпечаток в истории. Смеялся надо мной, как над самонадеянным мальчишкой, небось, — зло закончил я. Блудов не давал мне покоя. Как я узнал от Игнатьева впоследствии, едва выйдя от меня, он направил все свои усилия не на работу, как того ожидал я, а на самое что ни на есть оголтелое вредительство. Он тут же принялся организовывать всех недовольных моими реформами в высшем свете. А таких, надо признаться, набралось довольно много. Старый лис. Наверное, он чувствовал мою к нему затаенную нелюбовь. Может быть, даже предполагал, что мне известно про его клуб, поэтому так горячо и демонстративно поддерживал мои инициативы. Я не хотел трогать его детище до поры до времени, несмотря на недовольство Игнатьева этой опасной игрой. Хотел, чтобы клуб как-то проявил себя, что позволило бы мне осторожно устранить самую недовольную часть русского дворянства и заодно разжиться за его счет деньгами, но… смерть Блудова спутала нам все карты. Результатом стало дерзкое покушение Гагарина, и мы получили то, что имеем. — Ваше Величество, самое время сменить оцепление вокруг дворца. Кризис миновал, а солдаты уже почти сутки на ногах. Кстати, кому это пришла такая забавная мысль кормить солдат с императорского стола? — позволил себе усмешку начальник разведки. — Уж не вам ли? — Ну а кому же еще! Знали бы вы, чего мне пришлось наслушаться. Внезапно оказалось, что во дворце нет ни грамма нормальной еды — одни лишь деликатесы. Тогда я с самой вежливой улыбкой заказал три тысячи порций черепашьего супа. А когда его начали варить, просто уточнил, что если во дворце закончатся деликатесы, которые я и не думал докупать дополнительно из-за ослиного упрямства поваров, то для приготовления обычной пищи мне сгодятся повара и поплоше, а в их услугах я больше не буду нуждаться. Вот тут-то неожиданно изыскалось необходимое количество гречневой крупы с самой обычной телятиной. Хотя надеюсь, черепаший суп солдатам понравился, — хохотнул я. Эта история была единственным приятным воспоминанием за последние сутки. — Я хотел бы просить Ваше Величество заменить оцепившие дворец полки на лейб-гвардии Конный и лейб-гвардии Измайловский, — продолжил гнуть свою линию Игнатьев. — Командиры полков генерал-майоры Граббе Николай Павлович[155] и Рейбниц Константин Карлович места себе не находят. Их полки давно ждут приказа и готовы сразу же выступить куда только прикажете. Не стоит отказывать им в этой малости, позвольте им продемонстрировать свою верность. Винить в мятеже всю гвардию излишне. — Это они просили со мной поговорить? — с полуулыбкой спросил я своего собеседника. — Да, — ничуть не смутился граф. — Остзейские немцы и раньше были готовы поддержать пошатнувшийся трон. Офицерам этих полков можно всецело доверять. — Ну что же, как там говорил мой достопочтенный дед Николай? «Русские дворяне служат Отечеству, а немецкие — мне лично». Что ж, раз остальные верные нам гвардейские полки уже в Польше, то почему бы и нет. — Прибыл Его Высочество Великий князь Константин, — доложил мне дежуривший у моих дверей адъютант. — Пропускай! — оставив всякую надежду поспать хотя бы пару часов, приказал я Сабурову. Вошедший в кабинет Великий князь просто кипел от злости на польских мятежников. Кажется, парочка разговоров в высшем свете сильно раззадорила его, а события вчерашней ночи окончательно изменили его отношение к Царству Польскому. Еще бы, его уже второй раз пытались убить те, кому он, по сути, желал только добра. Несколько часов назад я поручил ему создание того, что в моем времени называли бы «пресс-центр». Необходимо было во что бы то ни стало убедить запаниковавшую столицу в подлинности моей версии событий и пресечь всевозможные слухи и сплетни. Поэтому я спешно распорядился создать Чрезвычайную комиссию по расследованию обстоятельств покушения на Его Императорское Величество и его домочадцев 17 февраля 1865 года. Авторитет Великого князя и круг его знакомств, связей для этой работы были как нельзя кстати. Для формирования подачи информации в нужном нам ключе я приказал подключить к работе комиссии незаменимого Игнатьева и департамент Лескова.Глава 7 ДЕНЬ ВТОРОЙ ВЗГЛЯД СНАРУЖИ
18 февраля 1865 года по новоюлианскому календарю,[156] новому стилю, как модно было говорить при дворе, в Российской империи был объявлен траур. В этот день на первой полосе всех печатных изданий империи красовался один и тот же заголовок; «Наследник российского престола убит поляками-заговорщиками!» Текст повторялся из газеты в газету, незначительно видоизменяясь. Виной такого единообразия мнений была узкая струйка официальной информации, вытекающая из рук всемогущего наперсника государя — графа Игнатьева. Который в обмен о подробностях ночных событий требовал лишь в обязательном порядке указать в статьях определенный набор фактов. Отказаться от предложения значило немедленно получить распоряжение о временном закрытии издания. Разумеется, газетчики пошли на поводу у Зубастого Лиса, как метко прозвали Николая Павловича в столичных кругах. Газеты одна за другой выдали материал под его копирку. Впрочем, в убытке от этих пропагандистских маневров они не остались. Скорее даже наоборот — выпуски восемнадцатого февраля повсюду шли нарасхват, не хватало даже допечаток. Всем хотелось лично прочитать неслыханную новость, уже второй день державшую столичное общество в напряжении. «В ночь с 16-го на 17-е февраля, по новому стилю, — писалось в статье, — в Зимнем дворце на Императорскую чету было совершено тщательно спланированное, коварное, неслыханное по своей беспринципности покушение. Едва родившийся наследник престола был убит в результате действий польских заговорщиков, — мягко обтекала словами страшное событие статья. — Кипевшая во дворце битва потребовала личного вмешательства Его Императорского Величества, мужественно стрелявшего в посягавших на жизнь его семьи преступников. Благодаря смелым и решительным действиям начальника охраны Его Императорского Величества полковника Оттона Борисовича Рихтера, возглавившего отпор гнусным убийцам, больших (еще более страшных) потерь удалось избежать. За свою храбрость полковник Рихтер был произведен в генерал-майоры и пожалован в Свиту. Но одним только покушением в Зимнем дворце дело не ограничилось. Этой же ночью был подвергнут подлой атаке польского бомбиста его сиятельство Великий князь Константин Николаевич. Однако милостью божией рука убийцы ослабла и бомба не долетела до окна сиятельного князя», — повествовала статья. Справедливости ради нужно заметить, что славить надо было милость божью, даровавшую твердую руку и острый глаз сержанту Мохову. Его меткий выстрел в последнее мгновение броска перебил бомбисту руку и изменил полет бомбы. «Часть русской гвардии, обманутая польскими магнатами и вероломной шляхтой, — продолжала вещать с газетных страниц статья, — и невольно принявшая участие в заговоре, добровольно сложила оружие, лишь только до них донеслась страшная весть. Тут же воспылав желанием смыть пятно с чести русского лейб-гвардии Его Величества императорского мундира, гвардия вызвалась в поход на вновь заволновавшихся в Польше мятежников, — туманно объяснялось в статье участие русских гвардейцев в заговоре. — Его Императорское Величество милостиво удовлетворил просьбы лейб-гвардии Семеновских и Преображенских полков, велев выдать лишь зачинщиков бунта, — скромно повествовала статья о практически всех арестованных офицерах в двух старейших гвардейских полков. — А также распорядившись несколько переформировать полки перед походом…» Много чего еще говорилось в статье. Было и про обманутую русскую аристократию, впавшую в соблазн польских вольностей, простить которую император отказался, покарав при этом самым жестоким образом. «Отринув честь и присягу, заговорщики тайно напали на Нас и Нашу Семью. Мы понесли тяжелейшую потерю. Погиб Сын Наш, Наследник Престола Российского. Мы молим Господа о том, чтобы найти в себе Силы и Милость простить убийц. Но не находим их. Забыть и простить сие злодейство невозможно и немыслимо», — ответил отказом на все просьбы семей заговорщиков о милости Николай Второй. Говорилось про обманутую зачинщиками мятежа гвардию, распалившуюся вином и пожелавшую спросить у императора про отмену реформ в неурочный час. Говорилось про героическую битву в дворцовых переходах, рассказывался подвиг бывшего никому ранее не известного Носова, лейтенанта совсем молодой, но в одночасье зарекомендовавшей себя с самой лучшей стороны, охраны Его Императорского Величества. Статья вызвала в столице эффект взорвавшейся бомбы. От всякого знакомства с арестованными семьями открещивались. Аналогии с декабристами, храбро и открыто вышедшими на Сенатскую площадь, никому и в голову не приходили. Подлое и грязное покушение, повлекшее за собой смерть невинных. Именно так с омерзением воспринималось произошедшее в высшем свете. А что творилось в простом народе…* * *
Собравшаяся у богато разукрашенного архитектурными изысками дома, большая толпа зло гудела. Рабочие, удерживаемые жидкой цепочкой увещевающих их жандармов, потихоньку выламывали камни из брусчатой мостовой. Со всех сторон на жандармов сыпались гневные выкрики, но камни из толпы пока не летели. Не чувствуя за собой правоты, жандармы колебались, народный гнев находил у них полное понимание. В толпе быстро почувствовали слабину. — Чей дом бороните, братцы! Одумайтесь! — слышались выкрики. — Вам нельзя — нам можно! Дай поляка поучим! — требовательно слышалось из напирающей на оцепление толпы. Трудно сказать, в какой момент погром стал неизбежен. Тогда ли, когда служители правопорядка стали вступать в разговоры с раздававшимися из толпы голосами, или когда стоявшие в оцеплении принялись негромко жаловаться корившим их мужикам, что и сами бы не прочь проучить мерзавцев. Но в какой-то миг редкий строй как-то вдруг подался назад и сломался. К зданию ринулась мигом опьяненная своей безнаказанностью толпа. Послышался звон дорогого стекла, хрустнули двери, мигом разнесенные разъяренной толпой, в доме раздался одинокий пистолетный выстрел, только подливший масла в огонь. Российский подполковник в отставке, поляк по национальности, всю жизнь отдавший служению России, не собирался сдаваться без боя… Спустя десять минут дом полыхал, грозясь запалить остальные, а разъяренная толпа, более никем не удерживаемая, двинулась дальше искать кровавой справедливости…* * *
Обед, самое любимое Кузино время на работе. Едва только раздавался звонок, как он с товарищами по цеху, разогнув натруженные спины, обмениваясь шутками и прибаутками, шли в столовую. А там уже, разворачивая вкусно пахнущую домом еду, Кузьма с удовольствием, неторопливо смакуя каждый кусочек, вкушал. Жизнь понемногу налаживалась. Закончив короткие курсы повышения квалификации, Кузьма немного выделился из серой толпы чернорабочих. Ненамного. Всего настолько, чтобы пустили работать на чуть более ответственном, чуть более оплачиваемом производстве. Но и это уже было приятно. Грамоту же Кузе освоить так и не удалось. Не давалась ему сия высокая наука. Да и времени на нее не было. Тяжелая работа, а потом семейные дела не оставляли на учебу ни времени, ни сил. Хотя некоторые молодые и жадные до знаний ребята все же пошли на недавно заведенные при заводе вечерние курсы. Пусть и уставали они страшно, зато в будущем, как знал Кузя, их ожидали немыслимые блага работы в первом или третьем отделах. Жаль, что семьей обзавелся так рано, мог бы и сам попробовать. Мелькнула и тут же пропала у него в голове полная сожаления мысль. Чего грустить? Старший сын уже радует успехами в учебе. Кузьма отправил его набираться ума в совсем недавно открывшейся при заводе школе. А вообще грех жаловаться! Получку на заводе выдавали вовремя. Не голодали. Что еще надо от жизни? Вот раздался долгожданный звонок, и Кузьма с довольной улыбкой прекратил работу. Отойдя от чадящего маслом станка, он тут же, обменявшись с Макаром взглядами, бросился занимать места в столовой. Их зазевавшимся нередко не хватало вовсе. Приходилось есть стоя или ожидать, пока не поест кто-то из более расторопных товарищей. На этот раз повезло. Сев за полупустой, но быстро заполняющийся спешащими рабочими длинный стол, они с другом принялись за еду. Привычный за столом разговор на этот раз был оживленней обычного. Обсуждались недавние непонятные события: метания гвардии и войск по столицам, оцепленный солдатами Зимний дворец. — Што делается, братцы! Убили! — потрясая газетой, ворвался в столовую заснеженный, только с улицы, рабочий. По заводу с утра ходили неясные слухи, что царя то ли убили, то ли подменили, а власть захватил бог весть кто. Тут версии были самые разные. — Давай, рассказывай! Что случилось? — послышались любопытные возгласы. — Не томи! — Сейчас, — ворвавшийся в столовую запыхавшийся мужик вскочил на лавку и шагнул на стол, опрокинув чью-то миску. На него зашикали и потянули за пальто со стола, но как-то неуверенно, любопытство пересиливало. Дождавшись, пока рабочие притихнут, тот с важным видом принялся читать газету. Время от времени чтение прерывали возмущенные крики работяг. — Макар, а ты как-никак поляк, — вдруг обратился к разом подавившемуся куском хлеба и сошедшему с лица Кузину другану вихрастый. — Точно, точно, — кивнул он сам себе, будто вспоминая, — фамилия у тебя польская, Микульский! Поляк, братцы! — привлекая внимание, заорал он, громко стуча ложкой по дну своей пустой тарелки. — Поляк! За столами пошло шевеление. Бросались на столы ложки, скрипели отодвигаемые скамьи. Народ двинулся на шум, и очень скоро вокруг Макара и Кузьмы начала смыкаться раззадоренная толпа рабочих. — Да вы чего, ребята? Я ж свой! Я ж Польши той и не помню вовсе! Кузя, скажи! — беспомощно кричал Макар, умоляюще смотря по сторонам в поисках поддержки. Еще недавно обедавшие с ним за одним столом рабочие отворачивались. А подошедший народ из других цехов ничего и слушать не желал. Звериный инстинкт толпы делал свое дело, заведенная криками товарищей и недавними новостями, толпа хотела крови. Оставалось нажать на спусковой крючок. — Бей его братцы! Бей ляха! — выкрикнул кто-то из задних рядом, толпа качнулась вперед, и на Макара обрушился град ударов. — Не трожь его, не трожь! — крикнул Кузьма, бросаясь на защиту товарища. — И тебе на, — залепил ему в ухо неожиданно выскочивший из толпы вихрастый. — Польский выкормыш! Бей их, бей! Получив крепкий удар в скулу, Кузьма пошатнулся, но не упал. Встав спиной к спине с Макаром, он поднял кулаки, вспоминая все беспокойное крестьянское детство и его традиционную забаву стенка на стенку. Он понимал, что им не выстоять, что если не произойдет чуда, их с Макаром сметут, изобьют до смерти, затопчут ногами в кровавое месиво. Но чудо случилось. — Что происходит?! Прекратить беспорядки! — раздался грозный окрик выбежавшего на шум фабричного инженера. — Царевича убили! — Измена! — Мятеж! — слышалось из толпы. — Молчать!!! — взорвался криком, напрягая связки, побагровевший инженер. — Напали там на кого или нет — не наше дело! С тем жандармерия и армия разберутся. Наше дело им металл ковать! А ну марш все на работу! Рабочие медленно и неохотно потянулись из столовой. Вслед за ними, вытирая разбитые в кровь губы и поднимая товарища, поплелся и Кузьма. «Как же так? Разве же так можно? — думал он. — Что же они, не видят, что Макар свой. Пусть поляк, но ведь свой, русский поляк…»* * *
Уже вторые сутки стоявший в оцеплении Зимнего дворца Богдан совсем устал. Ноющие ноги как будто налились свинцом, а руки окончательно задубели на холодном весеннем ветру. Еще утром доев последние сухари, он до рези в животе оголодал и стоял из последних сил. Немного помогала лишь незатейливая солдатская хитрость — незаметно переносить вес тела с одной ноги на другую, давая ногам хоть какой-то отдых. Погруженный в свои невеселые мысли, сосредоточенно борющийся с усталостью и голодом, солдат не замечал ничего вокруг. Раздавшийся за спиной веселый голос стал для него полной неожиданностью. — Налетай, служивые, — громко прокричал впечатляющих пропорций человек в поварском колпаке, подходя к солдатам. За ним, натужно кряхтя, почти бегом несли от дворца огромные котлы разносчики. Запахи, раздававшиеся от открываемых котлов, не могли оставить равнодушным ни одного солдата. Рот Богдана тут же наполнился слюной. — Первая рота, приготовиться к приему пищи! — скомандовал подскакавший к зашелестевшему строю майор. — Капитан, почему беспорядок в строю?! — нервно отреагировал он на легкое шевеление возбужденных солдат. Причины нервозности и раздражения майора были более чем прозрачны. Смоленский полк, а вместе с ним и он сам, были сейчас на виду больше, чем на любом из парадов. Пехотный майор из обедневших дворян, кормившийся с одной только службы, как никогда ясно понимал — сейчас решается его дальнейшая карьера. Еще никогда он не был так близок к государю, никогда не имел возможности встретить его в любую секунду. И постоянный страх ударить в грязь лицом перед высоким начальством совершенно вымотал его. — Держать равнение! — рявкнул на солдат не менее уставший и раздраженный капитан. — Прапорщик Перепелов! Вам два раза повторять надо? Приступайте к получению довольствия! Солдаты под ободряющие крики командиров быстро выстроились в длинные очереди к котлам, по мановению ока приготовив миски и ложки. — Принимай, служивый, — улыбаясь, перевернул черпак в протянутую миску румяный поваренок. — Черепаховый суп аж с царского стола! Будет что в старости внукам рассказать, — раздуваясь от гордости, не уставал повторять солдатам поваренок. Наблюдающий за получением довольствия, немного нервной походкой прохаживающийся за спинами поваров полковник Шульман хмурил брови. Он, не ожидавший такой скорой реакции на свое осторожное замечание императору, что солдаты голодны и устали, осматривал взявшееся из дворцовых недр изобилие и только качал головой. Не оставалось ни малейших сомнений — его полку оказана огромная честь. Столоваться в Зимнем дворце доселе не приходилось никому. Вот только один вопрос все не давал старому служаке покоя. Быть может, дела императора совсем плохи? Настолько плохи, что он уже не жалеет черепахового супа своим солдатам? — Что-то уж больно наш полковник невесел, — заметил один из солдат. — Слушай, Богдан, — тут же перебил его другой, — ты ж баил, что с Полесья? С поляками рядом жил? Правда такие нехристи, как в народе говорят? — обратился к уплетающему суп сослуживцу Иван. — Да какой там рядом! — отмахнулся, едва не подавившийся супом полещук.[157] — В деревеньку нашу паны почитай и не заглядывали вовсе. Бог миловал! Только скажу я вам, уж больно важны да гонорливы паны. У самих за душой и полушки нет, а все каждый норовит себя князем выставить. Да и в деревнях своих всякие непотребства творят. Последнюю шкуру с православного люда дерут. Хуже их трудно хозяев сыскать, — уверенно закончил Богдан. — Ну-ну, — недоверчиво буркнул старый солдат, сидящий напротив. — Ты говори, да не заговаривайся. Хуже жидов ляхи никак быть не могут. — А вот и могут! Еще как могут! — начал спорить задетый неверием Богдан. — Слыхал бы ты, какая про них молва идет. А жиды что? Больше одной шкуры не снимут. Ляхи же все норовят вторую спустить! — Брешешь как сивый мерин! — возразил ему солдат. — Я те сейчас покажу, кто из нас брешет! — разговор перешел на повышенные тона. — А ну прекратить! — раздался резкий, срывающийся от злости на фальцет, крик подбежавшего полковника Шульмана. Бурча под нос в густые усы, солдаты нехотя разошлись. Последними из импровизированной столовой, под бдительным взглядом полковника, выходили Богдан со спорившим с ним солдатом. Поравнявшись с Шульманом, Богдан невольно скосил на того глаза. Красное, лоснящееся от пота даже на морозе лицо полковника с выпученными от злости глазами напоминало свиную морду. Отойдя на несколько шагов, Богдан, наклонив голову, шепнул своему противнику: — Ты прав. Жиды похуже ляхов будут. — А то! — уверенно кивнул солдат. — Шульман наш не из этих? — все так же шепотом спросил полещук. — Нет. Из немцев. Но тоже гнида, — получил исчерпывающий ответ Богдан. — Это да. Кто еще будет такими помоями кормить. Придумали тоже! Череповый суп. Жидкий, вода водой, ни мясца, не вкуса, ни запаха. Нет чтобы цибулю, да с сальцом, да с картошечкой, да горилочкой… — мечтательно закатил он глаза. — Это да, — мечтательно согласился сосед. — А суп — тьфу, пусть свиней им кормят. Всего и хорошего, будто бы с царского стола. Слыхал? Во лапши поварешки понавешали! Станет тоже царь такие помои хлебать. — И то верно. Как пить дать не будет, — полностью поддержал товарища Богдан. — У царя чай губа не дура! — Добро хоть хлеба дали вдосталь, — соглашаясь, кивнул старик. — Я себе замест сухарей весь подсумок набил.* * *
Архив жандармского управления. Санкт-Петербург, 1865 год, 17 февраля по новому стилю. Докладная записка.«После утреннего выхода газет, во время обеденного перерыва, на многих фабриках и заводах прошли волнения. До двух десятков человек, преимущественно поляков, были забиты до смерти. После окончания рабочего дня, несмотря на все принятые меры, прошли новые, еще более жестокие беспорядки. Десятки польских домов были разорены и сожжены. В некоторых местах начались еврейские погромы. Градоначальник распорядился прекратить беспорядки и самосуд, избегая, однако, кровопролития. Ситуация в столице была осложнена сочувствием нижних чинов жандармерии к участникам волнений. Обстановка продолжала накаляться, пока прибывший в место скопления рабочих государь не поблагодарил оных за заботу и попросил оставить дела государевы на его усмотрение, пообещав непременно разобраться со всем сам. После чего добавил, что не хотел бы, чтобы из одной любви к нему и сочувствию к его горю они разнесли весь город. По ЕИВ приказу речь тут же была телеграфирована в различные города империи. Рабочие быстро стали расходиться, тем паче, что жандармы, воодушевленные речью государя, решительно взялись за наведение порядка. По предварительным оценкам, в городе погибло более двух сотен поляков, по меньшей мере три десятка евреев, до десятка русских и двадцать человек других народностей. Более тысячи человек в результате пожаров лишились жилища. Сколько евреев и поляков в страхе бежало из города, установить не представляется возможным».
Глава 8 ДВЕ СЕМЬИ
К Лизе меня допустили на второй день. Несмотря на демонстрируемую мне уверенность, Шестов все-таки испугался взваливать на себя всю ответственность за лечение императрицы. Поэтому был созван врачебный консилиум в составе лейб-медиков Карелля, Шмидта и Здекауера, который после нескольких осмотров и консультаций сделал вывод, что здоровье моей супруги не вызывает опасений. Нельзя сказать, что это меня успокоило, но на душе стало полегче. Дело в том, что уровень медицины в середине XIX столетия был таков, что работа врача больше напоминала мне шаманские танцы, чем реальное лечение. Основными диагностическими инструментами были глаза, уши и пальцы. Еще в 1863-м, серьезно заболев вскоре по прибытии в новое тело, я был поражен действиями окружавших меня докторов. Меня лечили от чего угодно, но только не от самой болезни. Не верите? А как иначе рассматривать рекомендацию пустить больному кровь при серьезной ангине? Слушая тогда беседы придворных медиков, обсуждающих мою болезнь и медицину в общем, я просто шизел. Конечно, понимал я не все сказанное, в первую очередь из-за обилия медицинских терминов, но когда один из врачей всерьез высказал мнение, что нагноение — необходимый процесс при заживлении ран, у меня чуть волосы дыбом не встали. Задав пару уточняющих вопросов, я и вовсе выпал в осадок. Понятия о стерильности не было вообще. Доктора пренебрегали самыми элементарными правилами гигиены: оперировали, используя грязные инструменты, в повседневной одежде, с немытыми руками! И это ведь не простые врачи — лейб-медики, элита! Что уж говорить об остальных… Уже тогда, столкнувшись с этой проблемой нос к носу, я понял, что вопрос медицинской теории и, главное, практики стоит очень остро. Случись что, не дай бог, конечно, и шанс умереть из-за «врачебной ошибки» был более чем велик. Поговорив с местными светилами, в основном немецкого происхождения, я был неприятно поражен их закостеневшим апломбом и нахальством, с которым они вещали о своих дутых достоинствах и плевали в конкурентов. В итоге, полистав дневник, я выделил для себя с десяток врачей, которых впоследствии пригласил в Петербург, в спешно открытую вместо Литейной женской гимназии Императорскую лечебницу на улице Бассейной.[158] Уверен, эти действия были правильными. Кто знает, возможно, именно они спасли жизнь Лизы. Первоначально лечебница задумывалась как исключительно клиническое учреждение, и состав я подбирал соответствующий: в основном проверенных врачей-практиков, с хорошим опытом и не чурающихся нового. Главным врачом и главой отделения хирургии по совместительству был приглашен Николай Иванович Пирогов. Письмо ему я написал еще в том самом, 1863 году. Этот гениальный, без всякого преувеличения, врач в последние годы был фактически отлучен от медицины и потому принял мое предложение сразу и без колебаний. Единственным его условием была организация небольшого бесплатного отделения для мещан. Встав во главе лечебницы, Николай Иванович привлек туда многих молодых, но уже весьма талантливых докторов, таких, как Александр Александрович Китер и Сергей Петрович Боткин, работавший под его началом во время Крымской войны. Они, в свою очередь, пригласили поучаствовать в работе клиники своих друзей и единомышленников: Сеченова и юного, но уже известного Павлова. Таким образом, коллектив в клинике собрался исключительный. Всего за несколько месяцев работа лечебницы была организована настолько профессионально, что, по моему мнению, ее эффективность вплотную приблизилась, а может, и перешагнула уровень привычных мне российских и советских поликлиник. При этом передавать докторам какие-либо медицинские знания будущего я, вполне резонно, опасался. Во-первых, потому что обосновать их наличие у меня, без раскрытия тайны моего пришествия из будущего, не было никакой возможности. Во-вторых, предоставлять какие-либо отдельные куски медицинской информации, не давая фундаментальных знаний о физиологии человека, микробиологии и т. д. было абсолютно бессмысленно. Третьим соображением, которое останавливало меня, был тот факт, чтобольшинство хороших врачей в XIX веке были не только практиками, но и исследователями, учеными. Дайте им готовые результаты, и множество косвенной информации, полученной при медицинских изысканиях, побочных, но от того не менее важных выводов, будет просто утеряно, и неизвестно, чем это обернется для будущего. Поэтому я ограничился грамотным подбором кадров и финансовым стимулированием исследований, идущих в верном, исходя из опыта истории, направлении. В частности, мною были выделены, из своих личных средств, гранты на перспективные медицинские исследования в рамках работы в клинике. В частности, особо спонсировались работы Сеченова, Боткина и Пирогова. Кроме того, с просветительскими лекциями в Петербург регулярно приглашались именитые зарубежные врачи. В 1864 году, по приглашению Императорского медицинского общества, в Петербурге побывали отец немецкой физиологии Карл Людвиг и австрийский клиницист Оппольцер, в 1865 году — француз Клод Бернар и британец Аддисон. При этом большинство из них уезжали впечатленные размахом деятельности лечебницы и новаторскими идеями, рождающимися в ней, а некоторые даже оставались в России. В частности, акушерское отделение возглавил приехавший из Вены Игнац Филипп Земмельвейс. Этот венгерский врач одним из первых заметил, что смертность рожениц в больничных палатах, где проходили практику студенты, была намного выше, чем в тех палатах, где обучались акушерки. Студенты в родильное отделение приходили сразу после анатомирования трупов, и Земмельвейс сделал из этого верный вывод, что родильная горячка, основная причина смертности рожениц, вызывается переносом заразного начала руками и инструментами студентов. В 1847 г. в венской акушерской клинике Земмельвейс стал применять для дезинфекции хлорную воду и быстро добился того, что смертность рожениц упала с 18 до 1 %. Он же установил причину послеродового сепсиса и ввел антисептику. В 1855 г. Земмельвейс получил кафедру в Будапеште и продолжал пропагандировать свой метод. Увы, но многие авторитетные закоснелые умы упорно сопротивлялись его нововведениям, и в 1861 году Земмельвейс был вынужден уйти в отставку. Нападки критиков и отсутствие возможности занимать делом всей жизни он воспринимал крайне тяжело (в нашей истории они довели его до тяжелой болезни и впоследствии смерти) и поэтому за мое предложение приехать в Петербург и прочитать цикл лекций он ухватился обеими руками. Прибыв в российскую столицу в 1863 году, венгр был поражен увиденным: каждый медик в лечебнице при работе в клинике был одет в форменную одежду, каждый день специально кипятящуюся в просоленной воде, дабы исключить инфекции. Все помещения клиники каждое утро и вечер вымывались хлорной водой, всех посетителей обязывали пользоваться сменной обувью из плотной ткани. Больные же туберкулезом и прочими заразными заболеваниями и вовсе были размещены в отдельном, изолированном здании, вход в которое был строго ограничен. Всех прибывающих в клинику пациентов сортировали еще на приеме, давая предварительный диагноз, после чего они получали направление к лечащему врачу. Хирургические операции проводились в отдельных операционных, руки и инструменты хирургов в обязательном порядке обрабатывались спиртом и хлорной водой. На инструментарии врачей тоже не экономили: в ходу были французские стеклянные шприцы, мощная линза большого диаметра на телескопическом держателе, для проведения микрохирургических операций, и даже электрокаогулятор. Более того, здесь Игнац Филипп впервые увидел огромные керосиновые лампы, специально сконструированные так, чтобы давать как можно меньше тени для хирурга во время операции. Все вышеперечисленное настолько поразило венского врача, что он сразу же после окончания цикла лекций по родовым болезням и антисепции подал заявление на работу в клинике и прошение о российском подданстве. Однако большинство известных зарубежных докторов от приглашений поработать в России вежливо отказывались. Их можно было понять: у каждого из них была либо собственная клиника, либо теплое место на университетской кафедре, и срываться с места и ехать в далекую холодную Россию они желанием не горели. Но в итоге все вышло более чем хорошо, коллектив в клинике сложился, работа тоже наладилась. Смертность была такой низкой, что даже сами врачи не верили. Поэтому, получив обнадеживающие заверения от докторов, я несколько успокоился. Перестав переживать за телесное здоровье жены, я тут же озаботился здоровьем душевным. У меня самого в голове творилось черт-те что, а что у нее — мне было даже представить страшно. Потеря ребенка — страшный удар для любого родителя, а уж когда это первый ребенок… Когда меня допустили наконец до Лизы, меня чуть удар не хватил. Я ее буквально не узнал. Словно механическая кукла с кончившимся заводом, сидела она на кровати, не реагируя на окружающих. Лиза, казалось, целиком ушла в свое горе, снаружи осталась только пустая оболочка. Когда она подняла на меня свои опухшие от слез глаза, в которых стояла бездна отчаяния, мне стало откровенно страшно. Я бросился к ее постели и обнял так крепко, как только смог. Лиза молча вцепилась в меня, уткнув голову в плечо, и заплакала. Весь этот вечер она провела у меня на груди, осипшим от сдавленных рыданий голосом оплакивая малыша и прося прощения, что не смогла дать мне сына, а я, давясь слезами, гладил ее по голове и шептал всякие успокаивающие глупости. Что она не виновата, что это судьба, что нам надо просто жить дальше. Что я ее люблю. За эту ночь, наверное, мы выплакали все наши несбывшиеся надежды. Последующие дни я тоже провел с женой, отвлекаясь только изредка на отдачу поручений министрам и разговоры с соболезнующими родственниками. Несмотря на все мои опасения, к концу недели Лиза стала показывать признаки выздоровления, как физического, так и морального. Все-таки опять у меня сработали стереотипы человека XXI века. Для нас смерть ребенка, особенно младенца, — вещь редкая, исключительная, настоящая катастрофа для родителей. Для XIX века — не сказать что обыденность, это трагедия, но трагедия повседневная. И у Лизы, и у меня, в смысле Николая, были в семье родственники, умершие в детстве и младенчестве. Кроме того, самого страшного — вердикта врачей о невозможности для Лизы подарить мне наследника в будущем — мы, слава богу, не услышали. Преждевременные роды не повлияли на ее здоровье. Наверное, с этой новостью Лиза и начала оживать. Когда же до императрицы стали допускать и других членов семьи, ее тут же окружила толпа старших родственниц, начавших утешать ее, на своем, женском опыте доказывая, что смерть ребенка — это, конечно, ужасно, но жизнь на этом не заканчивается. Постепенно оцепенение, тоска и отчаяние сменились глубокой скорбью, а затем и просто печалью. Когда же к Лизе вернулся аппетит и она начала гулять в парке, я понял, что все страшное позади. И Лиза, и я, мы переживем наше горе. Конечно не сейчас, и даже не в ближайшее время, но все вернется на круги своя. С этими мыслями с души буквально рухнул груз, который висел на мне все эти недели. Честно говоря, только с этой трагедией я наконец-то понял, какое место в моей жизни занимает семья. Будучи занят различными проектами, я воспринимал своих родственников скорее как обременительную ношу, нежели как действительно родных мне людей. Мне были ближе мои министры, чем мать, братья. Женитьбу на Лизе я же и вовсе считал мелким штрихом к моей внешнеполитической игре. И только пережив общее горе, я понял, какое на самом деле место занимают эти люди в моей жизни. Что семья — это стержень, который не дает сломаться, когда жизнь гнет и корежит тебя. Основа и опора, без которой все остальное — карточный домик, грозящий рассыпаться в любой момент. Сашка, молчаливой тень ходивший за мной все эти дни. Мама, наседкой квохтавшая вокруг нас. Володя и Леша, которые каждый день носили Лизе сделанные собственными руками открытки и бумажные кораблики. Многочисленные дяди и тети, бабушки и дедушки, которые скорбели вместе с нами. Я бы не пережил эти дни без них. Понимание ценности семьи что-то перевернуло во мне. Совсем ушло и так уже изрядно поблекшее настроение первых дней, когда весь мир казался мне одной большой игрой, а я в нем — единственным игроком. Вместо него появилось ясное и четкое понимание — что вот мой Дом, моя Семья, и я сделаю все, чтобы их никогда больше не коснулись горести и несчастья. Зубами глотку кому угодно за них перегрызу.* * *
И все же, несмотря на укрепившиеся родственные узы, текущие государственные дела требовали моего обязательного личного участия. Мои министры тактично откладывали на потом многие решения и доклады, кроме совсем уж срочных, но дальше так продолжаться не могло. Спустя два дня после окончания траура я выбрался в свой кабинет для разборки самых неотложных дел и… пропал там до утра, лишь ненадолго вырвавшись на обед. — Как обстановка в Царстве Польском? — спросил я у Игнатьева, едва расположившись в своем любимом кресле. Все остальные приглашенные в мой кабинет — Рейтерн, Бунге, Великий князь Константин, с интересом прислушались. — Больше всего напоминает извержение вулкана, — не преминул обрадовать нас граф. — Стоило только провести арест части магнатов и нескольких тысяч участников восстания 1863 года, как, казалось бы, окончательно замиренные шляхтичи выступили с новыми силами. Их отряды наносят нам сотни разрозненных ударов, мы отвечаем едва ли на половину. И это еще когда всюду снег и следы может скрыть только непогода, — пояснил граф. — За последние пять дней было совершено семьдесят четыре нападения на наши войска и государственные учреждения. Потери составили убитыми сто шесть человек, ранеными до четырех сотен. Более шести сотен мятежников убиты в стычках, около двух тысяч взято в плен, из них двести казнены через повешение, — Игнатьев обвел присутствующих взглядом. — Михаил Николаевич Муравьев заверил, что будет карать восставших самым жестоким образом и впредь. — Четвертый отдел архива Его Императорского Величества завершил первую фазу операции, — продолжил доклад граф. — Арестовано пять тысяч наиболее влиятельных и богатых шляхтичей. Отдел целиком занят работой с этими заключенными и не справляется с потоком пленных, поступающих от армии. Организовано пять спецлагерей, в которых содержится почти восемь тысяч пленных и арестованных. Ваш приказ придать четвертому отделу пару казачьих полков, расположенных в Польше, пришелся весьма кстати. А то пока еще донцы и кубанцы отмобилизируются, пока прибудут… — Чью сторону занимают крестьяне? — выждав паузу, поинтересовался я у Зубастого Лиса. — Практически исключительно нашу. Мы постарались довести до их сведения, что наша благодарность за помощь непременно выразится в десятой части конфискованного имущества. Особенно это важно на австрийской границе, перекрыть наглухо которую мы просто не в силах. Там наши предложения щедры, как нигде. Мы предложили пятую часть имущества, найденного при нарушителе границы золотом, и сразу. Уходящие со всеми сбережениями через границу шляхтичи станут лакомым куском для тамошнего крестьянства. Для принятия этих мер в четвертом отделе пришлось даже создать отдельный департамент, — граф замолчал. — Ну что же, все не так плохо, как могло бы быть, — заключил я. — Да какое там не плохо! Все только начинается! Когда сойдет снег, нападения участятся. Шляхта потянется в леса, — не поддержал моего оптимизма Игнатьев. — Справимся! Должны справиться! — Я легко хлопнул по столу ладонью. — Казачьи полки твоим парням в помощь подойдут — сразу легче станет. — Быстрей бы, — недовольно буркнул граф. — Да и одних казачьих полков будет мало, — печально кивая головой, продолжил выражать пессимизм он. — В свете последних дней становится очевидным, что расширение штата, которое мы провели три месяца назад сразу после дела об интендантах, совершенно недостаточно. Четвертому отделению нужны люди, люди и еще раз люди. — Начальник четвертого отдела замер в ожидании моей реакции. — Откуда я их вам возьму? — развел руками я. — Мне жалуются, что из жандармерии вы вытянули кого только можно, а департамент полиции министерства внутренних дел просто стоит на ушах. Валуев уже не раз выражал мне свое недовольство таким положением дел. — Ничего, — усмехнулся Игнатьев. — Это они просто заблаговременно засуетились, чтобы и вправду без людей не остаться. Есть у них люди, есть. Знаю, — снова усмехнулся граф. — Да и часть людей я им все же верну. Пусть через год или два, но верну, — прибавил он. — Принимать же ко мне сейчас неумех просто смерти подобно. Моим людям нужна помощь, а не еще одна головная боль! В конце концов, вы сами настаивали на таких массовых арестах, — видя, что я молчу, прибавил Игнатьев. — Пусть будет по-вашему, — согласился я и, окунув перо в чернила, размашисто подписал тут же появившуюся передо мной бумагу. Выбил-таки себе карт-бланш на расширение штата. — Теперь за Царство Польское можете быть спокойны, — с поклоном принял вожделенную бумагу глава четвертого отделения. — С такими людьми этот вулкан мы как-нибудь обуздаем. — Что по русской аристократии, Николай Павлович? — не дал порадоваться ему я. — Из ваших прошлых докладов я толком ничего не понял. — В обществе бродит недовольство, — с кислым лицом поведал он. — Семьи арестованных уже имеют дерзость едва ли не требовать их освобождения. Переложив основную вину покушения на польский мятеж, мы оказались в несколько неловкой ситуации. С одной стороны, резко усилились националистические настроения в обществе и патриотический подъем. Поляки стали изгоями, сочувствия их делу в России днем с огнем больше не отыскать. С другой стороны, наше общество не считает вину кружка Блудова столь уж большой. Гагарина и его соратников — да, заклеймили. Но остальных… — Игнатьев развел руками. — Без поддержки служилого дворянства мы обречены на неудачу. В дверь кабинета настойчиво постучали. — Да-да, войдите! — отозвался я. — Прибыли его превосходительства Мельников Павел Петрович и Краббе Николай Карлович, а также господа Путилов Николай Иванович, Обухов Павел Матвеевич, Менделеев Дмитрий Иванович и Советов Александр Васильевич, — сообщил мне секретарь. — Что, уже десять? — задал риторический вопрос я, посмотрев на часы над камином. — Распорядитесь им пока подождать в приемной, совещание несколько задерживается. С изящным поклоном Сабуров вышел из кабинета. — Что скажете, дядя? — продолжил я прерванный разговор, повернувшись к Константину. — Каковы успехи вашей первой публикации в «Метле»? — Незначительные, Ваше Величество. Свет целиком поглощен событиями, касающимися их напрямую, — признал свою неудачу Великий князь. — Арестованные для многих являются родственниками, друзьями, друзьями друзей… Я делаю все, что могу, но требуется время. — Вы его получите, дядя. Быть может, даже несколько больше, чем планировалось. Нам необходимо избежать борьбы на два фронта, так что будем ждать успокоения Польши. — Но все это время графу придется выдерживать напор родни заключенных, — покачал головой дядя. — Как вы поступите с Гагариным и его сподвижниками? — Их повесят на Дворцовой площади месяца через два, а потом начнем выносить более мягкие приговоры остальным, — ответил Великому князю вместо меня Игнатьев. — Хорошо, — подвел итог доклада я, вставая из кресла и опираясь руками о стол. — Граф, каждые три дня доклад о Царстве Польском мне на стол. Если произойдет что-то особенное, сообщайте немедленно. Дядя, на вас остается общественное мнение внутри страны. Жду доклада каждую неделю, но если произойдут резкие изменения, то прошу поставить меня в известность сразу же. — И, дождавшись согласия, прибавил: — Вы можете идти, дядя, более вас не задерживаю. Выпроводив немало удивленного Великого князя, единственного не посвященного в тайну моего дневника-ноутбука, я распорядился позвать ожидающих своей аудиенции в приемной. — Простите, что заставил подождать, — едва отзвучали приветствия, извинился я. — Совещание слегка затянулось. — О, не стоит извиняться, Ваше Величество, — прижав руку к сердцу, ответил мне Обухов. — Все мы скорбим о постигшем вашу семью горю. Примите мои самые искренние соболезнования, — опустив голову, добавил он. — Позвольте и мне присоединиться к словам уважаемого Павла Матвеевича, — снова поклонившись, сказал Путилов. — Все мы поражены до глубины души кощунством польских мятежников и искренне сопереживаем вашему горю. Рабочие каждый день стоят молебен за упокой души вашего сына, невинно убиенного раба божия Павла. — Это чудовищная утрата для всех нас, Ваше Величество, мои искренние соболезнования, — поклонился мне и Дмитрий Иванович. Остальные тоже не преминули заверить меня в своем искреннем горе. Такая неподдельная скорбь тронула мое сердце, начавшее все больше черстветь. — Благодарю всех за сочувствие и проявленную заботу. Передайте рабочим заводов, что я тронут их поддержкой, — я слегка склонил голову. — Прошу вас, господа, присаживайтесь, — я указал на специально принесенные в кабинет стулья. Выйдя из-за стола, я прошелся по кабинету, сопровождаемый неотрывным взглядом девяти пар глаз. — Из-за последних событий у казны появились довольно существенные свободные средства. — Я обвел взглядом присутствующих. — По этой причине я просил вас подготовить отчет по наиболее необходимым, по вашему усмотрению, тратам. Давайте начнем с вас, Николай Иванович, — обратился я к Путилову. Один из величайших русских инженеров встал со своего места, пригладил бороду и начал доклад. — Перед тем как просить об увеличении финансирования своих проектов, я хотел бы отчитаться о своих успехах и неудачах за последнее время. — Он посмотрел на меня и, получив согласие, продолжил: — Под моим руководством Василий Степанович Пятов наладил разработку месторождений драгоценных металлов и камней, до которых была возможность добраться без запредельных усилий, — богатые, однако пока недоступные ввиду своей чрезвычайной удаленности, месторождения Лены, Колымы, Аляски и Якутии были оставлены нами на отдаленное будущее. — Я считаю, что на Пятова можно взвалить более сложную задачу, а с управлением налаженных рудников справится и менее выдающийся инженер. Думаю, для организации разработки Курской магнитной аномалии лучшей кандидатуры просто не найти. — Вот еще! — вклинился в доклад морской министр. — А кто займется механизмами для будущих броненосцев? — Кто-нибудь из морского министерства, — мгновенно парировал Путилов. — Кто, например? — поинтересовался Николай Карлович. — Андрей Александрович Попов более чем достойная кандидатура, — не растерялся промышленник. — Если он и тогда сумел такой броненосец, как «Петр Великой» построить, то уж и теперь непременно справится. — Но в какие сроки? — не согласился Краббе. — Корабль нужен на Балтике уже через пять лет! А затем за три-четыре года мы должны спустить на воду Черного моря еще четыре! — встал со своего места он, выражая свое крайнее несогласие с решением Путилова. — Стоп, хватит! — прервал спорщиков я. — Пусть Попов займется ускоренным строительством своего корабля, но для успешного завершения строительства понадобится создавать многое практически с нуля. Пятов будет не лишним. Займется механикой и доведет до ума прокат брони с цементированием. Павел Матвеевич, — я кивнул на Обухова, — пусть продолжает заниматься орудиями и необходимыми марками стали, а Николай Иванович, — я кивнул на Путилова, — смотрит, чтобы Балтийский завод поставил нам нужные машины и котлы в срок. Не волнуйтесь, Попов тоже не останется без работы! Организация такого высокотехнологичного проекта, создание верфей на Балтике, а позже на Черном море, обучение необходимых людей — задача нетривиальная. — Пусть будет так, — буркнул немного обиженный Путилов. — Я могу продолжать? — поинтересовался он у меня, немного помолчав. — Со строительством современного порта в столице, к сожалению, меня постигает неудача за неудачей, — продолжил Николай Иванович. — Работы безмерно затягиваются — находятся все новые непредвиденные сложности, поставщики срывают сроки, не хватает обученного персонала. Мне уже пришлось организовать целую школу с классами обучения работе с портовыми кранами, землечерпальными машинами, паровозами и многим и многим другим. Тут даже найти говорящих по-русски учителей для школы было невероятно тяжело, большинству нужны переводчики! — выразил свое крайнее недовольство таким положением дел Путилов. — Однако работа продолжается и пусть не за три, а за шесть лет, но самый совершенный в Европе порт мы все же построим. Строительство морского канала, однако, еще более отстает от графиков — практически все обучаемые мной инженеры и рабочие по вашему приказанию отправляются на другие, более важные работы. Если так будет продолжаться и дальше, мы с каналом и за десять лет не управимся, не то что за пять, — позволил себе снова выразить неудовольствие таким решением он. — Но есть у меня и весьма и весьма хорошие новости. Нам наконец все же сопутствовал успех в запуске печи Аносова для получения стали из чугуна. Она безо всяких проблем поработала уже месяц. И несмотря на то, что Мартена нам опередить не удалось и его сталь вышла раньше, наше лидерство в этом вопросе неоспоримо. Ведь Аносов получил сталь из чугуна по своему рецепту еще в 1837 году, и наша печь намного более совершенна, чем у французского металлурга. Поленов уже принялся налаживать производство стальных рельсов, но печь слишком мала даже для обеспечения сталью в необходимых масштабах этого небольшого рельсового заводика. — Уже целый месяц работает! Что же ты молчал! — Я подошел и, не удержавшись, обнял Путилова. — Ну, наконец-то! — Не хотел говорить раньше времени, — ответил польщенный Путилов. — Вдруг что-нибудь снова пойдет не так, как случалось во все прошлые разы. — Ладно уж теперь, — махнул я рукой. — Продолжай, — попросил я его и вернулся в свое кресло. — Как вы помните, доменная печь нового образца была запущена в Донецке еще осенью прошлого года, так что сейчас полным ходом идет достройка еще двух, большего размера. Также мы работаем над выпуском броневых плит, паровых котлов и паровозов. Кроме того, мною заложены вагоностроительный завод в Москве и верфь для речных судов в Твери. Путилов углубился в подробности, открывая нам все новые и новые направления своей кипучей деятельности. Иногда он останавливался на чем-то более детально, иногда отделывался парой слов, но никогда не скрывал своих неудач и редко выгораживал свои заслуги. А мне оставалось только дивиться его неутомимости и тому, сколько же всего я незаметно для себя на него взвалил. — Однако главным своим достижением считаю создание комплекса инженерно-технических училищ и открытие ряда школ при заводах. Так, например, инженерно-управленческой школы под руководством Обломова, через которую прошли практически все толковые инженеры, находящиеся у меня в подчинении. Все они в течение трех месяцев изучали различные новинки в управлении и планировании, такие, как метод сетевого планирования, который, ну надо же! — удивленно воскликнул он, — я сам же и должен был изобрести. Разумеется, преподавалась более развитая теория, метод критического пути в частности. Но все равно, как это удивительно! — не смог сдержать эмоций инженер. — Основным тормозом на пути к дальнейшему промышленному развитию, — продолжил он, собравшись, — я считаю низкий уровень образования и полную техническую безграмотность большинства рабочих. Квалифицированных специалистов катастрофически не хватает, а обучение новых не происходит быстро. Поэтому я прошу выделить мне денег в первую очередь на открытие школ и училищ при всех заводах и производствах. Эти средства не принесут нам барышей напрямую, но сторицей окупятся для державы позже! — Разгоряченный своей речью, Путилов стоял, переминаясь с ноги на ногу. — О какой сумме идет речь? — уточнил я скорее по привычке, чем по необходимости. Дело предлагалось действительно чрезвычайно необходимое. — Для содержания техникумов, училищ и школ потребуется два миллиона восемьсот тысяч в год, — последовал незамедлительный ответ. — Но сначала требуется построить или купить здания, оборудовать их должным образом, а это по меньшей мере еще миллионов десять, — осторожно прибавил он. — Откуда такая цифра? — вскочил Рейтерн. — Вы что там, всю страну грамоте обучить решили? — Только школы при новых заводах! А цифра столь велика, потому что уже через пару лет заводы разрастутся и школ понадобится все больше, а обучение учителей для них нужно начинать уже сегодня. А учить их будут в основном иностранцы, которых возможно завлечь только длинным рублем. Да и переводчики учителей за спасибо работать не будут! К тому же для техникумов нужно оборудование и практика на станках хоть в ночную смену, а для этого желательно платить учащимся хотя бы как чернорабочим. Но в итоге спустя несколько лет мы получим приток свежих рабочих должной квалификации. — Я дам вам два миллиона прямо сейчас, — прервал я готового отчаянно сражаться за такие деньги Рейтерна. — А остальные средства будут предоставлены ближе к лету, по мере надобности. — Мне было тяжело расставаться с деньгами, в которых вечно была острая нужда. — На содержание учебных заведений я выделяю по три миллиона в год, — расщедрился я, устыдившись. Бунге сделал пару пометок у себя в блокноте. — Когда отпущенные под училища средства закончатся — прошу обращаться ко мне. Но неужели это все? — удивленно спросил я. После перечисления всего того, чем занимается этот без преувеличения гениальный инженер и организатор, я ожидал большего. — Да, Ваше Величество, — уверенно ответил Путилов. — Сколько бы средств вы мне сейчас ни дали, нужного мне класса специалистов в России завтра больше не станет. Будет только перетаскивание рабочих от одного ведомства к другому, которое больше заплатит. — Неужели не получается переманить иностранных мастеров? — Хорошие крепко за свое место дома держатся, а худых нам не надобно, — фразой Петра Великого ответил мне Путилов. — Ясно. — Я на время замолчал, обдумывая следующие слова. — Круг вашей деятельности воистину огромен и достоин целого министерства, Николай Иванович. — Я встал из-за стола. — Назначаю вас министром промышленности и жалую чином действительного статского советника. Примите мои поздравления, — протянул руку Путилову я. — Право, и не знаю, что и сказать… Такая честь! — только и смог выговорить покрасневший от удовольствия новоиспеченный министр, пожимая мне руку. — К сожалению, вынужден оставить вас на некоторое время, — сказал я, едва отзвучали последние поздравления. — Я обещал непременно отобедать с семьей, — под понимающие кивки продолжил я и прибавил: — Прошу вас тоже не злоупотреблять отведенной паузой и как следует подкрепиться. — Андрей Александрович, распорядитесь господам насчет обеда, будьте любезны, — выходя из кабинета, на ходу бросил я секретарю.Глава 9 ВТОРАЯ СЕМЬЯ
Обед с семьей был тихим и умиротворенным. Контраст с кабинетными бурями: спорами, обидами и гневными вскриками был как никогда раньше разителен. И чем глубже становился покой в обеденном зале, тем сильнее мне хотелось и дальше быть в кругу семьи, оставляя все невзгоды России на потом. Подали чай, и я, не торопясь, принялся его пить, наслаждаясь каждым спокойным мгновением. Наверное, то же самое чувствовал Николай Второй в моей истории. Вряд ли последний русский царь был настолько безнадежным дураком. Наверняка видел, куда катится страна, наверняка понимал даже, какие меры ему требовалось срочно предпринять. Но столь нужного России мужества и решительности не имел. Он прятал свой ужас, как страус прячет голову в песок, в спокойствии и безмятежности обожаемой им семьи. Да, Николай был примерным семьянином и хорошим человеком. Да, он спас свою душу и был канонизирован церковью. Но для нас, русских людей, он со своей нерешительностью и безволием стал самой последней сволочью на земле. В мое время многие почему-то считали, что революционеры в Россию попали откуда-то извне, из какого-то другого мира. Что оболваненные теорией Маркса студенты-бомбисты без всяких разумных причин убивали офицеров, чиновников и царей-реформаторов. Увы! Русская революция возникла из-за сугубо внутренних проблем: крестьянская нищета и бесправие, чиновный произвол, коррупция, вседозволенность власть имущих. По сути это был русский бунт, «бессмысленный и беспощадный», рожденный из праведного негодования и истового требования справедливости. Можно лишь поаплодировать гениальному политическому чутью Ленина, которое позволило большевикам эту волну народного гнева оседлать и на ее гребне вознестись к вершинам власти. Однако вернемся к позиции власти. Что делает Николай, когда революционная ситуация в стране — суровая реальность? Во-первых, не проводит назревших и перезревших реформ, что еще можно понять — страх всколыхнуть общество еще больше слишком велик. Но этот примерный семьянин и с революционерами толком не борется! Дает им послабления, немыслимые при его отце, Александре III. Пока бомбисты взрывают виднейших сановников, охранка заигрывает с Азефом. Царскими спецслужбами намеренно скармливаются все новые и новые жертвы революционной гидре, в надежде что когда-нибудь ее возможно будет контролировать. Однако откормленный на костях министров и губернаторов монстр с легкостью обрывает этот хлипкий поводок и пожирает всех, кто в своей недалекой гордыне считал, что держит его за горло. А потом уже сами революционеры, оказавшиеся у власти, на деле демонстрируют, как надо бороться с им подобными, и возня царской охранки с ее информаторами и провокаторами окончательно переходит в категорию исторических недоразумений. Нельзя все сбрасывать на тормозах. Бурлящий недовольством котел, которым являлась по большому счету Российская империя, надо постоянно укреплять, стравливать пар, чтобы он рванул когда-нибудь потом, а не прямо сейчас. Без сомнения, последний русский император заслужил участи еще более жестокой, чем получил. Он просто вынудил народ к революции, годами испытывая его терпение. Не разряжая обстановки реформами и не ведя более деятельной борьбы с поднимающей голову революцией, Николай сам предопределил свою судьбу. Когда большевики огласили свой знаменитый лозунг: «Земли крестьянам! Фабрики рабочим!», клич упал на благодатную почву. Крестьяне и рабочие, те, кому он предназначался, были уже доведены до крайности. Им было плевать на умные рассуждения и оправдания чистеньких и сытых господ — бурчание голодного желудка и голодный детский плач не позволяли их слышать. Да и кто пробовал сиволапым крестьянам, составляющим подавляющее большинство населения, что-то объяснить? Что-то сделать для них? Кто попробовал решить давно перезревший вопрос аграрного перенаселения? Столыпин? Его переселенческая политика была плоха хотя бы тем, что число родившихся намного превышало число уехавших, не говоря уже об отсутствии элементарной помощи переселенцам. Подумать только! Около трети переселенцев вернулись назад из далекой Сибири. Вернулись в голод и нищету, от которой даже в урожайный год тысячи людей умирали от голода. И все это происходило в могущественной империи, занимающей лидирующие позиции по экспорту продовольствия. Даже название для такой ситуации придумали — «голодный экспорт». Виновен ли Николай в бедах своей страны? Несомненно! Человек, написавший в графе «Деятельность» при переписи населения «Хозяин Земли Русской» занимался своей работой более чем неудовлетворительно. Будь его пост пониже, он был бы просто уволен; то, что с такого места просто так не уходят, император был просто обязан знать. Все эти мысли вихрем пронеслись в моей голове. Недавняя расслабленность и умиротворенность сменились тревогой и беспокойством. Чай потерял вкус, а общество родни мигом стало меня тяготить. Обжигаясь, допив чай, я поспешно откланялся и направился в свой кабинет. По всей видимости, мое лицо в тот момент не располагало к вопросам. Остановить меня никто даже не попытался. Распахнув дверь и зайдя к себе, я улыбнулся. Душная комната, стоящий столбом табачный дым, жаркий спор ближайших соратников — все как обычно. Незамеченный спорщиками, я проскользнул в свое кресло и, привлекая внимание, прокашлялся. — Ну будет вам, Михаил Христофорович, господина Путилова чихвостить, — сказал я, когда сумел привлечь к себе взгляды спорщиков. Побагровевший новоиспеченный министр промышленности тяжело дышал и смотрел на Рейтерна волком, тот отвечал ему не меньшим дружелюбием. Пройдя по комнате, я уселся на свое место во главе стола. — Мы еще не добрались до запуска программы всеобщего начального образования, а вы уже средства на обучение жалеете, — продолжил я. — Такие средства на обучение пускать разом нецелесообразно, — прохладно заметил Рейтерн. — Выждав пару лет, можно изрядно сэкономить на заграничных учителях. Столь высокий и единомоментный спрос поднимет запрашиваемые специалистами оклады до небес. — Он втянул воздух, собираясь добавить еще, но промолчал. Моя недавняя размолвка с Игнатьевым снова дала о себе знать. — Не стоит, Михаил Христофорович, — мягко сказал я, не давая встрять в разговор Путилову. — Мы все это понимаем, однако обстоятельства требуют постройки флота именно в указанные сроки. В любом другом случае все наши усилия будут лишены смысла. Спешка, чертова спешка! — воскликнул я. — Даже если всей Европе окажется не до нас, как мы планируем, все равно наш план захвата проливов содержит в себе немалую долю авантюризма. Несколько современных броненосцев в Черном море помогут нам устранить некоторые неприятные сюрпризы со стороны турок. — Ох, и дались вам эти проливы, Ваше Величество, — в сердцах буркнул Рейтерн и испуганно осекся. — Продолжай! — скорее приказал, чем попросил я. — Экономия от содержания укреплений в проливах по сравнению с черноморским флотом и береговыми укрепления существенная, — неуверенно сказал Рейтерн. — Но затраты на войну и подготовку к ней настолько огромны, что турецкая кампания разве что в полвека окупится. — Пусть так, — согласился я. — Но Крымская война недавно великолепно показала, что может произойти. Защитить побережье от британского или французского флота мы не в силах, а значит, благодатный юг можем развивать с постоянной оглядкой. Вижу, что мои слова вас окончательно не убедили. Ну что ж, считайте это моей прихотью, если угодно. — Показывая, что вопрос исчерпан, я отвернулся и обратился к Обухову. — Павел Матвеевич, у меня для вас хорошая новость. — Выждав небольшую паузу для пущего эффекта, я продолжил: — Крупп наконец-то решился на строительство завода в Петербурге. Наградой за мое маленькое представление стала неподдельная радость гениального инженера-артиллериста. Обухов рассыпался в благодарностях, хотя тут еще вопрос, кто кого благодарить должен, он меня или я его. Для человека, лишь шапочно знакомого с состоянием русской артиллерии второй половины девятнадцатого века, искренняя радость инженера может показаться странной. Я отметил удивление на лицах у большинства присутствующих ближайших соратников. Еще бы, традиционно сильная отрасль русской военной промышленности и сейчас, в не лучшие для империи годы, занимала ведущие мировые позиции. Обухов более чем успешно конкурировал с тем же Круппом и был оценен им по достоинству. Немецкий промышленник настойчиво приглашал Павла Матвеевича к себе в не лучшие для русского инженера годы. Но, несмотря на серьезные успехи русских изобретателей, достижения нашей промышленности были более чем скромными. Мало разработать, нужно еще воплотить в металле, причем желательно в как можно большем количестве экземпляров. И здесь нас ждала беда. Новые пушки были гораздо более требовательны к уровню технической грамотности как рабочих, так и артиллеристов. А времени для обучения и тех и других, как всегда, не хватало. Пришлось отправляться на поклон к Круппу, а затем и Бисмарку, благо что у меня было что предложить обоим. Прусский канцлер и не на такое был готов пойти, чтобы заполучить Российскую империю в союзники при войне с Австрией. Он и не догадывался, что мы все равно собирались вписаться в войну и попробовать загрести чужими руками Галицию с Буковиной. Да и армии позвенеть оружием в преддверии куда более масштабной русско-турецкой войны будет не лишним. Несмотря на потребность обеих сторон в союзе, переписка с канцлером далась мне нелегко. С непробиваемым упрямством я добивался отсрочки войны с Австрией на два года, почти требуя ничего не предпринимать в следующем 1866 году. Это удалось сделать довольно несложно. Прошедшая война Пруссии с Данией прошла не совсем так, как в нашей истории. Лишенные даже символической помощи Петербурга, датчане обратились за помощью к другим столицам, но в большинстве получили лишь заверения во всемерной поддержке. Живо откликнулись лишь в Стокгольме. Объединенный датско-шведский флот за несколько недель уничтожил все следы немецкого присутствия на море и осуществил полную блокаду портов противника. На суше же шведские и норвежские добровольцы, укрепившись в Шлезвиге, бок о бок с давними соперниками — датчанами — стойко отражали прусские и австрийские атаки, переведя войну в позиционную фазу. После семи месяцев топтания на месте сторонами было объявлено перемирие и начались переговоры при участии Великобритании, Франции и России. По итогам войны Дания лишилась Гольштейна и Лауэнбурга, отошедших Пруссии, но сохранила за собой Шлейзвиг. Это был один из первых знаков, что факт моего появления уже начал оказывать свое влияние на историю и нужно торопиться, пока данные этого раздела, хранимые дневником, не превратились в бесполезную груду информации. Однако русско-прусским переговорам это поражение только помогло, существенно поколебав положение Бисмарка и снизив уверенность немцев в том, что справятся с Австрией, оставшейся весьма недовольной исходом войны, самостоятельно. После полугодовых переговоров я с огромным облегчением констатировал, что Бисмарк вполне проникся довольно прозрачными намеками о том, что Российская империя не останется в стороне от войны даже в том случае, если она начнется раньше. Вопрос состоял лишь в том, на чьей стороне она выступит. Едва не рыдая в письмах о состоянии русской артиллерии, я жаловался, что пока не будет гранат с медными поясками, артиллеристы смогут бить неприятеля только банниками. Я тянул время и отказывался воевать до перевооружения, но угрожал непременно перетянуть несостоявшегося союзника банником по спине, если пруссаки отправятся топтать Австрию без нас. Бисмарк был не в той ситуации, чтобы торговаться; упустить возможность русской поддержки, особенно учитывая неудачные итоги прошлой войны, канцлер просто не мог. Грех было не воспользоваться шаткой ситуацией в королевстве по максимуму. Однако Бисмарк держался с достоинством и искусно торговался, с показательной неторопливостью. Не знай я, сколь сильно он нуждается в нашей поддержке, то давно бы начал сдавать позиции, а так со временем мои аппетиты только росли, отчего переговоры затягивались, чему я был только рад. Но в конечном итоге вышло по-моему. Кроме отсрочки войны на два года и получения разрешения Круппу строить завод в Санкт-Петербурге, я сумел выцыганить с помощью прусского канцлера немалое количество станков, в которых остро нуждались сами пруссаки. Конечно, за станки пришлось заплатить, но цены для столь необходимых нам токарных, карусельных и строгальных станков, не говоря уже о недавно изобретенных универсальных фрезерных и некотором количестве промышленных прессов, были достаточно скромными. Уверен, что при такой всесторонней поддержке Обухов справится с тем, с чем почти справился в реальной истории. Тогда он был очень близок к успеху, но неудачи преследовали его одна за другой. Всей душой болея за дело, Павел Матвеевич, что называется, сгорел на работе. Заработанный им в моей истории туберкулез и скорая смерть стали лишь следствием нежелания щадить себя и полной отдачи делу. Совсем по-другому выглядел выдающийся русский инженер сейчас. Легкий румянец покрывал щеки, бакенбарды были ухожены, в глазах плескалась спокойная уверенность в своих силах и завтрашнем дне, а в открахмаленном воротничке и отглаженных манжетах чувствовалась заботливая рука молодой жены. Куда той мрачной и черной от усталости тени, которую я увидел в позапрошлом году, до нынешнего Обухова. Укрепление пошатнувшегося здоровья хорошо сказалось не только на продолжительности жизни офицера, но и зеркально отразилось на работе. Взятая за образец разработанная Барановским скорострельная пушка образца 1872 года нашей истории уже была изготовлена в опытной мастерской при Обуховском заводе в соавторстве с самим Барановским. Как Павлу Матвеевичу удалось все провернуть, остается для меня загадкой, но можно констатировать факт, что историческая справедливость в данном случае не пострадала — основным генератором идей остался прежний изобретатель. Хотя наверняка саму идею Барановский вынашивал годами, так что ничего удивительного в этом нет. А в целом, не без моей помощи, но все же добившись пока непревзойденного качества стали для пушек, Обухов вместе с Барановским со всем пылом принялись за производство орудий для флота и армии. Деньги на завод уходили как в бездонную бочку, результат же пока был более чем скромным. Впрочем, в морском министерстве дела обстояли еще хуже. Как выяснилось, к большому строительству флота оказалось не готово сразу все. Не хватало знаний, опыта, материалов, инженеров и рабочих. Помощь, предоставляемая мной из дневника-ноутбука моему морскому министру Краббе, оказалось недостаточной. Несмотря на все мои старания, многие детали остались покрыты белыми пятнами. Однако дело двигалось. Тяжело, со скрипом, сопровождаемое руганью и отчаянной спешкой, строительство уверенно продвигалось вперед. Я понимал, что воевать с Османской империей за проливы, не запечатав их наглухо от британской эскадры, чревато повторениемБерлинского конгресса. Когда Россию, несмотря на убедительную победу на суше, оставили без кровью оплаченных плодов победы. Уж лучше положиться на Бога и оставить мысли о проливах навсегда, чем воевать, зная, что победу отберут. Думать, что удобной возможностью пощипать Россию больше не воспользуются, как-то слишком наивно. Дальнейший разговор с моими ближайшими соратниками прошел очень обыденно. Менделеев отчитался о своих успехах на ниве зарождающейся химической промышленности. Столетов рассказал о проведенных исследовательских работах по вопросам земледелия на Северном Кавказе и Средней Азии. Рейтерн вспомнил, что забыл выразить свое негодование о тратах на исследования, честно говоря, совсем уж копеечных. Бунге горячо поддержал его и не преминул попрекнуть Краббе с Путиловым — основных растратчиков в нашей компании. Те принялись ожесточенно защищаться. Не став ждать, пока все выговорятся (было уже глубоко за полночь), я выпроводил своих собеседников. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Такое бывает после тяжелой умственной работы, когда мозг по инерции продолжает думать, отказываясь выключаться по приказу. Ночная прогулка на свежем воздухе здорово бы поправила ситуацию, но без серьезной охраны прогуливаться неразумно — не до фрондерства. А напрягать Рихтера и свою охрану, которым и без того тяжело, мне как-то не хотелось. Пришлось ложиться спать. Но тут заявился, как почувствовал, что я о нем думаю, начальник моей охраны и принялся сбивчиво извиняться и просить отставки, мотивируя тем, что не сумел обеспечить должной защиты. Я не сразу понял, чего Оттон Борисович хотел от меня, а когда понял, то от души отругал за малодушие и нежелание работать. Затем высказал все, что я думаю об этом решении, и успокоил его тем, что за следующее удачное покушение его ожидает не какая-то там гуманная отставка, а полноценный расстрел. Рихтер расстрелу весьма обрадовался, поблагодарил за оказанное доверие, пообещал искупить потом и кровью, после чего, успокоенный, ушел. Ну а я смог заснуть.* * *
Дмитрий Иванович Менделеев возвращался с тайного совета у государя в самых восторженных чувствах. От недавней тревоги за судьбу императора, с которой блестящий химик с некоторых пор тесно связывал свою карьеру, не осталось и следа. Более того, его здоровое честолюбие заглотило наживку получить высокий чин по самое брюхо. Какому-то промышленнику, пусть бесспорно и весьма талантливому, государь отдал целое министерство! Пусть его еще только предстоит отстроить, пусть награда во многом была получена авансом, но Дмитрий Иванович вспомнил Взгляд. Да-да, это был именно Взгляд! Когда император поздравлял Николая Ивановича министром, то весьма многозначительно посмотрел на него, как бы намекая на возможность стать следующим. Пусть не министром, но главой отдельного департамента так уж точно. Менделеев вполне обоснованно считал, что так оно и будет. Понимая, что работы на пути к своему департаменту ему предстояло целое море, он не отчаивался, а напротив, рвался в бой. Душу приятно грело значение того, чего он сам добился, в том другом мире, который мог бы случиться. Да и теперь периодическая таблица химических элементов его имени, будто бы приснившаяся во сне, увековечит имя Менделеева в истории мировой науки. Но это обещало быть только началом! Его ждали десятки открытий и изобретений, далеко не все из которых были сделаны им. Иногда на задворках сознания Дмитрия Ивановича мелькало сожаление о том, что приходится присваивать себе чужие озарения, но надолго эта мысль не задерживалась. Времени на самобичевания и сомнения не оставалось — государь настойчиво требовал немедленного результата. Менделеев с улыбкой вздохнул и покачал головой в полутьме увозящей его домой кареты. Ему необходимо было не только получить, но и развернуть полномасштабное производство керосина и тротила для снарядов. И если с керосином больших трудностей не ожидалось, то с тротилом придется помучиться, не столько ради того, чтобы не было таких проблем, как с капризным динамитом, сколько для использования тротила в снарядах, где динамит абсолютно непригоден. Производство серной кислоты было совершенно недостаточным и нетехнологичным, а ее требовалось много, очень много. Хотя кто мешает ему поначалу использовать в промышленности тот же динамит, оставив тротил только для снарядов? Менделеев хмыкнул в темноте кареты посетившей его очевидной мысли. К тому же производство динамита будет прекрасным вкладом с его стороны в разорение этих негодяев Нобелей, которых пришлось едва ли не силой выживать с легкодоступных нефтяных месторождений Баку. Но на этом дела Дмитрия Ивановича отнюдь не заканчивались, по образцу Путилова ему вменялось немедленно готовить не только химиков, но и обучать рабочих для своих производств. Наладить отечественный выпуск керосиновых ламп и приложить все усилия к захвату рынка. Государь обещал процент от прибыли керосиновых производств, заранее деля шкуру неубитого медведя. Хотя если продукт будет использоваться столь массово, то в обозримом времени после появления его на рынке Менделееву светило стать богаче Обухова с его марками стали.Глава 10 ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ И ЕЩЕ РАЗ ДЕНЬГИ
На второй день трехдневного траура по усопшему наследнику престола Российского польские погромы, спонтанно охватившие огромную страну, поутихли и кое-где переросли в еврейские (ну не любили простые русские мужики евреев, не любили). Империя, казалось, замерла в ожидании страшной и громкой расправы над бунтовщиками и предателями. Во всех крупных городах был введен комендантский час. Да и вообще люди старались лишний раз не показываться на улицах — всюду сновали донельзя обозленные патрули… Через окошко под низким сводом, в потолке, пробивался поздний рассвет петербургского утра. В маленькой, едва ли три на три метра, камере Петропавловской крепости пахло сыростью и гнилой соломой. Обстановка была скудной: койка, прибитая к полу, железная доска, врезанная в стену и имеющая изображать стол, да клозет — вот и вся мебель. Света в камере почти не было, лампу приносили только с миской отвратительной бурды, к которой Петр Данилович не притрагивался, и куском липкого вонючего хлеба. Жутко лязгнувшая щеколда мгновенно разбудила заключенного. Он испуганно вжался в соломенный матрас, в голове заметались всполошившиеся мысли. Едва железная дверь в камеру открылась, в нее тут же шагнул офицер в ставшей ненавистной черной, «вороньей», как называли ее в тюрьме, форме. Сопровождавшие охранники заходить не стали, заняв пост снаружи. Офицер с явным презрением окинул взглядом арестанта. Еще бы, за проведенное в камере время Красновский сильно похудел и сошел с лица. Старые штаны болтались на нем мешком, и он постоянно придерживал их руками, так как ремень у него на всякий случай отобрали. Сильные волнения и переживания оставили свой след на его некогда круглом, упитанном лице. Он практически не спал. Солома была жесткая и колючая, клопы злющие… Впрочем, на третью ночь и клопы устали, и Красновский привык в конце концов, засыпать удавалось. Вот только нет-нет да и раздававшиеся крики и стоны из соседних камер мигом сгоняли любой сон. Заставляли со страхом думать о собственной участи. Неудивительно, что под глазами у Красновского чернели круги, испещренные недавно обретенными морщинками, видными даже в тусклом, пробивающемся из-за решетки, свете камеры. На висках появилась проседь, да и само лицо имело не самый здоровый цвет. Климат Петропавловской крепости тому не способствовал. — Петр Данилович? — обратился вошедший в темную камеру офицер. — Добрый вечер. Рад видеть вас в добром здравии. Лицо Петра мотнулось, как от пощечины. О, как он ненавидел эти слова и эту форму. Именно с них начались его злоключения! Петра Даниловича арестовали на следующий день после злосчастного покушения. Признаться, прочитав утренние газеты, Красновский совершенно не связал произошедшее в Зимнем дворце с тайным клубом, членом которого он состоял уже полтора года. Ах, Блудов, Блудов! Совсем по-другому смотрел теперь Петр Данилович на обещавшие новые возможности и связи осторожные разговоры с главой всемогущей Канцелярии в столичном Английском клубе. Осторожность старого холостяка подвела его на этот раз. Пускай соседи и товарищи по клубу считали его тугодумом. Не приумножить, но сохранить состояние, составленное удачей прадедов и выслугой дедов в наше бурное время помогала ему именно осторожность. Выкупные платежи нужно было пристроить с умом, об остальном подумаем потом. Красновский не участвовал в железнодорожной горячке, так и не давшей ожидавшихся князьями и баронами барышей. Красновский не участвовал в едва начавшейся учредительской горячке, как-то вдруг придавленной министром финансов. Родная Тверь не Херсон, на запашке денег не вырастить, сколько сеялок ни покупай. Об активно открывающихся первые пару лет после освобождения крестьян фабриках и речи быть не могло. Советы лиц проверенных позволяли ему делать десять процентов там, где другие делали тридцать — или прогорали. Когда же польский мятеж вспыхнул с новой силой, Красновский свернул операции и перевел оставшуюся часть капитала в надежные английские бумаги. Дальше положишь — ближе возьмешь. Красновский знает, как дела делаются. Лишь бы не попасть под горячую руку. Но когда на крыльце снимаемого им в столице дома показался полный казачий наряд и двое молодых офицеров в еще незнакомой черной форме, что-то екнуло у Петра под лопаткой. «За тобой пришли, — злорадно прошелестел ехидный внутренний голосок. — Нечего было в заговорщиков играть!» Как загнанный зверь, заметался Красновский по дому, с затаенным страхом вслушиваясь во все более и более требовательный стук во входную дверь. «Схватить саквояж, в него только самое необходимое, деньги и документы!» — лихорадочно думал он, суетливо готовясь к бегству и время от времени испуганно поглядывал на улицу, дрожащей рукой отодвигая уголок портьеры, закрывающей окно. Три минуты беспорядочных метаний — и саквояж готов. Но только Петр Данилович успокоенно вздохнул, как вдруг внезапно раздался треск вышибаемой двери. Подбежав к окну, Красновский увидел только вывороченный косяк и висящую на петлях дверь. Казаков на улице уже не было, и лишь один из офицеров в черной форме скучал у входа. «Бежать, надо бежать», — мелькнула мысль, и Петр сломя голову бросился в соседнюю комнату, из которой было можно спуститься на первый этаж, к черному входу. Он на полной скорости проскочил смежное помещение, затем поворот, дверь, снова поворот, лестница… И тут ему на плечи упало что-то тяжелое, потянув за собой. Руку сдавила жуткая боль, а в нос ударил резкая смесь запахов конского пота и махорки. — Не дергайся, гнида, а то хуже будет, — прямо в ухо сказал прокуренный бас. Держащий Красновского казак еще сильнее вывернул ему руку, заставляя встать с пола. Пока Петр Данилович поднимался, из соседней комнаты подбежали еще двое казаков. Они обступили неудачливого заговорщика с обеих сторон, скрутив его так, что он и пальцем пошевелить не мог. — Петр Данилович? Рад вас видеть в добром здравии! Куда это вы так спешили? — раздался голос из-за спины. Красновский дернулся, чтобы посмотреть, кто говорит, но это движение тотчас отозвалось сильной болью в вывернутой руке. Казаки держали крепко. Тем временем говоривший обошел казаков сбоку и встал прямо перед Петром. Это был один из двух офицеров в черной форме, которых Красновский видел из окна. Петр Данилович воспрянул духом: возможно, произошла ошибка, его с кем-то перепутали, а если пришли все же за ним, можно же договориться, у него есть деньги, много денег… — Послушайте, я все могу объяснить! — начал было он, но офицер одним длинным, скользящим шагом придвинулся к нему и резко, без размаха, ударил его по лицу. Голова Петра Даниловича откинулась назад, как у куклы, из мгновенно разбитого носа струей потекла кровь. Офицер же, не теряя ни секунды, схватил его за волосы и приблизил вплотную его голову к своей. — Посмеешь еще раз рот открыть, тварь, удавлю! — с ненавистью прошипел он ему в лицо. — Слушай меня! Ты обвиняешься в государственной измене, в покушении на Его Императорское Величество Николая Второго и его семью, повлекшее за собой смерть наследника престола. И если ты еще раз откроешь свою поганую пасть, польское отродье, я прикажу пристрелить тебя прямо здесь, на этом самом месте, якобы при попытке к бегству! И все подтвердят, что так оно все и было! Понял меня?! — Последние слова он буквально прокричал в лицо теряющего сознание Красновского. Глаза Петра Даниловича закатились, и он нырнул в блаженный омут небытия. Очнулся помещик уже в камере. И вот теперь снова эти слова. И снова перед ним офицер в жуткой черной форме, совсем такой же, как та, что виделась ему в ночных кошмарах. От страха у Красновского сводило скулы, но он все же сумел выдавить из себя робкое: — Да-да. Я тоже рад. — Позвольте представиться, старший следователь государственной безопасности, штабс-капитан Кротов, — безукоризненно вежливо, как бы подчеркивая контраст с грязной и темной камерой, расшаркался следователь. — Не сочтите за труд пройти со мной, я хотел бы поговорить с вами в своем кабинете, а то здесь как-то неуютно, — зябко передернул плечами капитан и, не дожидаясь ответа, развернулся к выходу. Красновский, придерживая руками спадающие штаны, засеменил следом. За ним гулко топали замыкающие процессию молчаливые конвоиры. Они шли по длинному коридору, освещенному светом керосиновых ламп, как вдруг в шум их шагов вплелся громкий протяжный стон, так донимавший заключенного по ночам. Последовавшее за этим касание грязной, почти черной, заскорузлой руки, просунутой между прутьев камеры, напротив которой проходил Павел Данилович, заставило его взвизгнуть и вплотную прижаться к стене. — Шалишь! — впервые подал голос шедший за спиной страж и с размаха стукнул по прутьям прикладом. На этом приключения некогда богатейшего помещика Херсонской губернии на пути в кабинет следователя были закончены. — Ждите за дверью, — приказал провожатым Кротов и пропустил заключенного вперед. У открытого окна с задернутой черной шторой стоял письменный стол с настольной керосиновой лампой. Сам кабинет освещала люстра под потолком. Поодаль от стола стоял одинокий стул. Красновский неловко встал посреди комнаты. Офицер, с ленцой обогнув его, сел за стол и указал на стоящий перед ним табурет. — Присаживайтесь, Петр Данилович. Присаживайтесь. Вы курите? — набивая трубку табаком, поинтересовался Кротов. — Что? — растерянно переспросил Красновский, болезненно щурясь на свет настольной лампы, бьющий прямо ему в лицо. — А, нет, не курю. — Похвально, похвально. О здоровье, значит, заботитесь, — решил офицер, сосредоточенно раскуривая трубку. Наконец, с явным удовольствием выпустив кольцо ароматного дыма в потолок, Кротов достал из верхнего ящика стола толстую папку с бумагами. Раскрыв ее перед собой, он вынул из стопки документов несколько листов и аккуратно положил их перед Красновским. — Итак, Петр Данилович, вы обвиняетесь в государственной измене, преступном сговоре с польскими мятежниками и покушении на Его Императорское Величество и его домочадцев, — сказал Кротов, откидываясь на спинку стула. — Прошу вас ознакомиться с предъявленным обвинением и решением чрезвычайного комитета о вашем аресте. Петр Данилович, остолбенев, уставился на лежащие перед ним листы бумаги, усеянные мелкими буквами, как жаба на атакующую ее змею. — Нет, это невозможно… — еле слышно прошептал он, — я не знаю никаких польских заговорщиков! О покушении на Его Величество я узнал только из газет. Я не участвовал в заговоре! Я вообще ничего не знаю! — Знакомы ли вы с господами Блудовым, Гагариным? — Гагарина не имею чести знать. То есть я не хочу сказать, что для меня это была бы честь, знать его, если он заговорщик. Нет, конечно, не была бы, наоборот, то, что я его не знаю, — честь для меня. И если бы я только знал его — я сразу бы вам сообщил. Я верноподданный сын… — возбужденно забормотал Петр Данилович, которому наконец-то представилась возможность выговориться. — Подданный Красновский, помедленнее и ближе к делу, — прервал его Кротов. — Да. Да. Конечно, — снова затарахтел помещик, но под тяжелым взглядом следователя запнулся, сделал глубокий вдох, и продолжил: — С графом Блудовым я знаком, но не близко, не близко, мы изредка общались на светских приемах, в опере, на балете. — И о чем же вы общались с Блудовым? — попыхивая трубкой, спросил Кротов. — О, ни о чем конкретном, — нервно засмеялся Петр Данилович, — о том, о сем, о погоде… да, о погоде много говорили. — Состояли ли вы в тайном обществе, называемом Английский клуб? — продолжал допрос следователь. — Что вы, что вы! — взмахнул пухлыми руками арестант. — Не состоял и даже не слышал никогда о таковом! — А вот подданный Бирс показывает, — на этих словах Кротов ловко выудил из папки нужный листок, — что вы не только состояли в названной ранее организации, но и были активным ее участником, в частности жертвовали большие суммы на, как он заявляет, «нужды заговора». — Это поклеп и клевета! — скрестил Петр Данилович на груди руки. — Господин штабс-капитан, ни в никаких тайных обществах я не состоял и с заговорщиками отношений не имею! — Сведения получены из надежных источников, — невозмутимо покачал головой Кротов, — подданные Макинин, Гранский и Шлименсон, состоявшие в так называемом клубе и уже признавшиеся в заговоре и государственной измене, также подтвердили, что вы были активным членом тайного общества и участвовали в заговоре. — Это ложь! — отчаянно завопил Красновский. — Это клевета, они мои давние завистники и недоброжелатели! Особенно Шлименсон! Он давно зуб точит на мои виноградники в Массандре! Жидовская морда! — Хватит! — Громкий удар кулаком по столу оборвал очередную тираду арестанта. — Они уже дали признательные показания, и теперь это надлежит сделать вам, — заявил следователь. — А брехать тут, как псина подзаборная, вам смысла нет. Повинитесь в содеянном, и возможно, вам будет оказано снисхождение. — Как вы смеете меня оскорблять? — обиженно запыхтел Красновский. — Я… я русский дворянин! Мои предки… — Вы перестали быть дворянином, когда помыслили пойти против государя, — жестко прервал его Кротов. — Ныне вы всего лишь арестованный изменник и заговорщик, и самое малое, что вас ждет впереди, — каторга. Конвойный, в камеру его, — крикнул капитан в коридор и демонстративно отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Молчаливый конвоир вернул подавленного узника в его камеру. С этого дня допросы продолжались без конца. Иногда Красновского конвоировали к следователям каждый день по нескольку раз, иногда он неделями судорожно ждал очередного вызова на допрос. Отвратительная кормежка, судорожный, урывками, сон, постоянное психологическое давление и стресс быстро сломали непривычного к столь суровым условиям арестанта. На исходе второго месяца Петр Данилович был готов подписать что угодно, вплоть до собственного смертного приговора. Но тут ему представилась возможность, о которой он и не мечтал…* * *
— Господин следователь, я ознакомлен с указом от восьмого августа, — тихим, подрагивающим от волнения голосом говорил Красновский. — И хотел бы испросить Высочайшего Прощения. Когда позавчера охранник принес ему на ознакомление этот указ, Петр Данилович не поверил собственному счастью. Щурясь подслеповатыми от постоянной полутьмы глазами, он водил пальцем по строчкам документа, едва освещаемого колышущимся, неровным светом одинокой свечи, оставленной караульным. «Наконец-то! Наконец-то я избавлюсь от этих мучений! Господи, спасибо тебе, спасибо!» — вертелось у него в голове по мере чтения указа. Бумага была составлена пространным чиновничьим языком, но суть Петр Данилович выловил сразу. Арестантам по делу о государственной измене, признанным не участвовавшими непосредственно в нападении на семью Его Императорского Величества, разрешалось покинуть пределы России с невозможностью возвращения. Отдельным пунктом было оговорено, что имущество заговорщиков будет конфисковано в казну. Проведя бессонную ночь в раздумьях, Красновский на следующее утро сам попросил отвести его в кабинет следователя. И вот сейчас он сидел напротив Кротова, судорожно молясь, чтобы все прошло гладко. — Разумеется, вы ознакомились и с его приложением. А конкретно с пунктом о конфискации имущества государственных преступников и об укрывательстве оного третьими лицами и их ответственности, — утвердительно спросил Кротов, пристально глядя на него. — Да, господин следователь, — быстро закивал Петр Данилович, — если вы позволите, я тотчас добровольно же напишу список моего имущества и даточную на его передачу в дар казначейству. — Что ж… извольте, — Кротов достал из стола стопку бумаг, передал ее арестанту и пододвинул к нему чернильницу с пером. На некоторое время Петр Данилович переводил на бумагу составленный в голове еще вчера, в камере, список своего имущества. Разумеется, не полный. «Только б выйти отсюда… — думал он про себя, — до моих английских счетов вам не добраться, как не добралось правительство до счетов Герцена. И суд английский вам не выиграть, заведи вы против меня даже не политическое дело, а уголовное. Из Лондона выдачи нету, это все знают!» Закончив писать, Красновский передал бумаги Кротову. Тот бегло их просмотрел, кивнул и сказал: — Приятно видеть, Петр Данилович, что вы решили встать на путь исправления. Государь наш милостив и дарует каждому возможность прощения. — Да, конечно, господин следователь, я могу идти? — спросил Красновский, желавший поскорее покинуть ненавидимые до глубины души казематы и особенно общество штабс-капитана. — Ну разумеется, вас проводят, — сделал знак конвоирам Кротов. — Желаю вам всего наилучшего, Петр Данилович, — добавил он уже вслед уходящему Красновскому. — Чтоб ты сдох, сволочь! — чуть слышно прошептал в ответ недавний арестант. — И тебе не хворать, — усмехнулся в усы следователь, как только захлопнулась дверь. — Ох, ну и прохвост, — сказал он беря в руки исписанные бумаги и окидывая их опытным взглядом. — Едва ли треть написал. Ну-ну, поглядим что с тобой будет, когда ты в руки Якова Вениаминовича попадешь…* * *
Молчаливые конвойные помогли порядком исхудавшему и ослабшему Красновскому подняться по узкой круговой лестнице вверх на два этажа. Пройдя по длинному коридору, они остановились перед дверью с табличкой «Финансовое бюро». — Вам сюда, — немногословно доложил один из них. — Благодарю, — борясь с одышкой кивнул Петр Данилович и, постучав, приоткрыл дверь. Взгляду его открылась небольшая комнатка с широким столом, парой стульев и многочисленными комодами и бюро вдоль всех стен. За столом сидел сухонький старичок в заношенном, подшитом кожей на локтях сюртуке и песне на длинном, с горбинкой, носу. — О, прошу вас, прошу, присаживайтесь, милостивый государь, — приподнялся он из-за стола, указывая ладонью на стоящий рядом стул, явно рассчитанный на посетителей. Дождавшись, когда бывший арестант сядет, старичок уселся обратно за стол, жизнерадостно улыбнулся и продолжил: — Позвольте представиться: Яков Вениаминович Лейфман, заведующий финансовым бюро данного учреждения-с, а вы у нас будете… — Красновский Петр Данилович, — поспешно представился тот. — Вы к нам по указу 8–08–с? — продолжал тем временем начальник бюро. — Простите? — непонимающе переспросил Красновский. — По указу от восьмого августа, — пояснил Лейфман. — Да, да, именно по нему, — оживился Петр Данилович, — я полностью осознал свою вину и надеюсь на высочайшее прощение… — Что делается, времена-то какие-с, — печально вздохнул собеседник. — Эка вы попали, как кур в ощип. Что же вы так неосторожно-то… Ваш следователь кто? Кротов? — Да. Он, — кивнул бывший арестант. Яков Вениаминович поморщился, как от зубной боли. — Не самый приятный в общении-с человек, — заметил он, — но деятельный, далеко пойдет. Все бы им заговоры раскрывать, а дела-с в совершеннейшем беспорядке, — Лейфман уныло посмотрел на старенькое, потемневшее от времени бюро слева. — Кручусь как белка в колесе, представляете, совсем не сплю с тех пор, как меня из департамента-с сюда выдернули. Красновский сочувственно закивал. После общения со следователями эта суетливая болтовня заставила его несколько расслабиться. Он даже почувствовал себя словно как в добрые старые времена, в родном Херсоне, на приеме у какого-нибудь чинуши среднего ранга. — Трудимся буквально на износ, — тараторил тем временем старый еврей, начав копаться в ящиках стола. — Кто на что способен-с, конечно. Кротов вон привел главу заговора в такой непрезентабельный вид — на суде-с не покажешь. Рвет и мечет, нового ищет. Эти слова резко вернули Петра Даниловича на землю. В животе внезапно потяжелело от дурного предчувствия, а по спине побежали мурашки. — Увы, батюшка, специфика работы-с. Дело-то новое, так и мечтают карьеру сделать, хоть бы друг на дружке. Так-с, что тут у нас? Из ящиков стола один за другим появились исписанные листы бумаги. — Ознакомьтесь, батюшка, — протянул их начальник финансового бюро Красновскому, — …это счет ваш в Государственном банке-с… это в Петербургском коммерческом… это в Английском-с… Досадно все состояние терять, но вам бы голову сохранить теперь… А вот здесь вам нужно роспись свою-с поставить, что, мол, верно все, отдаю все нажитое царю-батюшке… При взгляде на лежащие перед ним бумаги Петр Даниловича охватил озноб. Это были отнюдь не те бумаги, которые он писал ранее. Но не это было самое страшно — там было ВСЕ! АБСОЛЮТНО ВСЕ! Даже то, что он и сам бы не вспомнил даже под страхом смертной казни. — Но позвольте, я же у господина штабс-капитана уже писал… — жалко пролепетал помещик. — Ну так, для нас же главное что — ваше искреннее раскаянье-с и готовность искупить, так сказать, — залопотал Яков Вениаминович, в глазах которого появились хитрые искорки, как у лисы, смотрящей на жирную курицу, — мы понимаем, что условия здешние-с… так сказать, не способствуют. Могли забыть-с что-нибудь, не от злого умысла, боже упаси! Нет, от усталости, воздух тут, да… не Ливадия-с. Так что мы сами за вас все бумаги составляем, а вы только роспись, значит, ставите… На этих словах Лейфман выжидательно уставился на поднявшего дрожащей рукой перо Красновского. «Не выйти! Пока все не отдам, не выйти! — с отчаянием понял Петр. — Что же мне, опять в камеру? Нет уж, только не это! Но что же делать, что делать?» «Счета европейские! Вот оно! — озарило вдруг его. — Их-то они не изымут! Они в банках английских, не наших! Там писулька эта силы иметь не будет!» Обрадованный неожиданно найденным решением, Петр Данилович пододвинул к себе бумаги, окунул перо в чернильницу и вывел на листах размашистую роспись. — Ну вот и чудненько! — ловко выхватил у него бумаги Лейфман и тут же присыпал их песочком. — Кстати, вы знаете, что творится? — снова тараторил он. — После того как поляки и прочие заговорщики покушались на государя и убили наследника-цесаревича, императрица-то наша, принцесса английская, при смерти, а матушка ее королева Виктория, верите ли, в ярости! Указала английским банкирам конфисковать деньги изменников. Правда, те пока без своего интереса не соглашаются, а наши-то чины высшие в делах таких не еще освоились, гневаться изволит. Петр Данилович, да что с вами?! — испуганно прервал свою речь начальник бюро. Пораженный страшной вестью, Красновский без сил упал на спинку стула. У него вдруг перехватило дыхание. Покраснев, он судорожно пытался сделать вдох, но лишь впустую хватал ртом воздух, как рыба, вытащенная на берег. — Что это с вами, милостивый государь-с, — забеспокоился Лейфман глядя на посеревшего лицом собеседника. — Неужто вы еще не знали?! Это ж во всех газетах писали, еще седмицу назад. Ах да, вы новостей слышать не могли… — Помогите! Яков Вениаминович, богом прошу, помогите! — отдышавшись, плаксиво зашептал Красновский. — Не оставьте детей без пропитания! Не погубите! Отдайте бумаги с подписью моей. Надеялся я на счета английские, когда бумаги подписывал. Не знал, что выданы они будут. Помогите, бога ради! Я в долгу не останусь, десятую часть состояния отдам, нет пятую… — Да, что вы, что вы! Я же на государевой службе, как можно-с… — замахал руками старый чиновник. — Треть! — судорожно выдохнул Петр Данилович. Глаза Лейфмана враз посерьезнели. Он задумчиво посмотрел на арестанта и как бы нехотя сказал: — Предложение ваше… конечно, интересное-с, но бумаги подделать никак нельзя, Кротов дознается. Въедливый он больно. Может, вас устроит перевод к другому следователю, а потом месяца через два… Красновский замотал головой, попадать в руки следователей снова ему отнюдь не хотелось. — Может, барон R. вас заберет? — перебирал варианты Лейфман. — Он едет завтра в Бельгию, вклады остальных заговорщиков по доверенностям изъять, с сопровождением-с. А вас ведь все равно высылают… Выйдете завтра отсюда, сходите в банк к моему знакомому, он вам поможет счета в Англии закрыть и перевести их в Banque Liegeoise. Поедете с бароном, в Бельгии снимете деньги и заживете припеваючи. — Да. Да, — ухватился обеими руками за эту возможность Красновский. — Это мне подходит. — Ну и чудненько. — Старый еврей ловким движением вынул из ящика стола еще одну кипу документов и пододвинул их вместе с чернильницей и пером к Петру. — Заполняйте-с бумаги, а я пока вам набросаю записку для моего знакомца в банке. Некоторое время оба деловито шуршали перьями. Лейфман справился быстрее и терпеливо ждал, пока Красновский закончит ставить свои вензеля на бумагах. Как только бывший арестант закончил, чиновник протянул ему сложенный вчетверо листок. — Вот вам, Петр Данилович, рекомендательное письмо к моему старому знакомцу — Арону Гольдману из русского представительства Английского банка. Я вкратце описал ваши… затруднения-с, он вам окажет необходимую поддержку. Только вот вам сразу векселя на предъявителя надо будет написать, на нас с Ароном и на господина барона. R. слывет человеком неподкупным, а значит, меньше чем за треть общей суммы он участвовать в вашей судьбе не согласится-с. — Не забуду, ваше превосходительство, Богом клянусь, не забуду. — Постоянно кланяясь и прижав бумаги к груди, Красновский задком выскочил из кабинета. — Ты уж поверь, не забудешь… — еле слышно сказал начальник финбюро в уже закрывшуюся дверь. И на лице старого еврея снова появилась лисья усмешка.* * *
Петр Данилович действительно так до конца жизни и не смог забыть «доброту» старого еврея. Светящийся от счастья, он на следующий день после освобождения ринулся в русское представительство Английского банка. Знакомец начальника финбюро, Арон Израилевич Гольдман, такой же старый и горбоносый, как и его тюремный единородец, быстро и качественно оформил все бумаги по переводу счетов Красновского из Английского банка в бельгийский Liegeoise. И взял себе за услуги вполне по-божески — всего 10 % от общей суммы. Обещал на днях свести с господином бароном… Но вот едва Петр Данилович вышел из здания банка, как тут же лицом к лицу столкнулся с нарядом казаков, возглавляемым все тем же Кротовым. Ни слова не говоря, Красновского скрутили и отконвоировали в столичный порт, посадили на старую ветхую баржу и в обществе таких же, как и он, несчастливцев, воспользовавшихся указом 8–08, отправили в ближайший европейский порт — прусский Данциг. Прибыв через два дня в Пруссию, бывших заговорщиков так же молча выгрузили в порту, после чего согнали в кучу и объявили, что им согласно указу императора Николая была дарована замена смертного приговора на выдворение за пределы Российской империи без возможности возврата. Что и было выполнено, а теперь, мол, они предоставлены сами себе. Ошарашенный, ничего не понимающий Петр Данилович первым делом, конечно, отправился в Данцигское представительство бельгийского банка Liegeoise. Отправился не один, а в толпе таких же, как и он, бывших арестантов. Еще на барже Красновский по отрывкам приглушенных разговоров понял, что не одному ему «помогли» Яков Вениаминович и Арон Израилевич. В отделении бельгийского банка ему пришлось выдержать настоящий бой за возможность первым проскочить в зал. Охрана банка грамотно отсекла основную массу голосящей толпы, но нескольким счастливцам все же удалось проскользнуть в здание. Одним из них был Петр Данилович. Ни по-немецки, ни по-голландски Красновский, конечно, не говорил, но с клерком кое-как удалось договориться на французском. Несколько минут ушло на проверку состояния счетов Петра Даниловича. Ответ клерка буквально убил бывшего херсонского помещика. Обобрали! До нитки обобрали! Красновскому хотелось выть. Все деньги, все до копейки, были сняты со счетов как раз в тот день, когда он перевел их из Англии в Бельгию. И судя по крикам и разгорающимся то здесь, то там в зале банка скандалам — он был отнюдь не единственным, кто попал в такую ситуацию. Глубоко вдохнув, Петр Данилович присоединился к голосящему хору возмущенных изгнанников, требующих справедливости. Разумеется, он ничего не добился. Даже использовав все свои невеликие оставшиеся, по самым «черным» счетам, средства на суды с Banque Liegeoise, ни он, ни один из таких же пострадальцев ничего не получил. В конце концов они все смирились, кто-то стал чернорабочим в порту Данцига, кто-то мелким лавочником в Любеке, кого-то подкармливали оставшиеся в России родственники, кто-то решил искать свое счастье за океаном. Красновский был среди последних. Скопив достаточно средств, он сел на первый попавшийся корабль до Бостона. Новая страна приняла его отнюдь не с распростертыми объятиями. Было все — и каторжный труд, и голод, и ночлежки с клопами. Но в итоге Петру Даниловичу удалось встать на ноги и даже в какой-то степени вернуть свои капиталы. Начав с мелкой торговли, он к концу жизни стал одним из самых уважаемых торговцев зерном в Бостоне и окрестностях Одно угнетало Петра Даниловича и многие годы спустя. Согласно информации клерка, деньги были сняты в головном офисе банка, в Бельгии, по векселю на предъявителя, заверенному подписью самого Красновского. Многие годы Петр Данилович прокручивал эту ситуацию в голове и так и этак, и не мог понять. Как? Как эти проклятые евреи умудрились это провернуть? Ну ладно перевести счета, в этом сам виноват. Векселя он тоже подписывал, подделать их, имея образец подписи и бланки, тоже возможно. Но вот перевезти поддельный вексель из Петербурга через пол-Европы за один день и предъявить в Бельгии? Это было невозможно… абсолютно невозможно!Глава 11 ГРАЖДАНСКАЯ СЛУЖБА
Я сидел и писал, глубоко склонившись над рабочим столом и лежащей на нем наполовину исписанной пачке бумаг, гусиное перо сновало по бумаге, нередко оставляя после себя жирные черные пятна. Вся стена справа от меня была украшена следами потекших чернил (не так давно у меня появилась дурная привычка одним размашистым движением руки, не глядя, стряхивать в правую сторону лишние чернила с перьев). Последние события разворошили осиное гнездо. Аристократы и дворяне до визгу испугались, когда по всей столице на следующий день после той февральской ночи начались аресты весьма заметных фигур из их числа. В городе стали множиться нелепые слухи о «черных тарантасах», в которых по улицам столицы разъезжали зловещие подручные Игнатьева и хватали всех, кто казался им причастным к мятежу. Разумеется, когда вал репрессий спал и большинство арестантов было отпущено, ситуация сгладилась, но мне пришлось серьезно сократить приемные часы — большинство записавшихся не обращались по каким-то конкретным проблемам, а стремились засвидетельствовать передо мной свою личную преданность и отсутствие крамольных мыслей. Однако легче мне не становилось, слишком уж обширную картину недовольства раскрыл разгром кружка блудовцев. Прошедшие аресты и казнь гагаринцев поселили страх в сердцах оппозиционного дворянства, и сейчас оно не готово предпринимать против меня какие-либо ответные ходы, но сколько это положение дел продлится? Я чувствовал себя словно лесник, вокруг таежной лачужки которого кружили оголодавшие волчьи стаи. Хотя нет, не волчьи, скорее своры отбившихся от рук и забеспредельничавших домашних собак. Они пока только тихонько погавкивали, однако я чувствовал, что недалек тот день, когда почувствую их клыки на своем загривке. И всем этим сворам мне необходимо было срочно кинуть кость. Одну большую жирную или несколько поменьше, но помясистее. Это уж как пойдет. В качестве «жирной кости» я видел земли, конфискуемые на данный момент у польских магнатов и вовлеченной в восстание шляхты. Уже по предварительным подсчетам, общая площадь и оценочная стоимость этих земель были колоссальными. Всего за первый месяц с начала арестов было конфисковано более 62 млн. десятин земли, что составляло по рыночной цене астрономическую сумму примерно 540 млн. рублей! Разумеется, в живые деньги всю эту собственность сразу превратить было нельзя, но, может быть, оно и к лучшему — слишком велик тогда был бы соблазн забрать этот куш себе, а не отдавать в руки русской аристократии, с которой у меня в последнее время изрядно попортились отношения. Впрочем, если все пойдет как я рассчитывал, ненадолго. Конфискацией земель в Царстве Польском я хотел убить сразу даже не двух, а трех зайцев: посильнее ударить по польской шляхте, которая попортила мне и моим предкам столько крови; пополнить финансовое состояние государства; замириться с русской знатью и польским крестьянством. Если по первым двум пунктам ситуация не представляла трудностей, то по последнему она явно нуждалась в некотором пояснении. Дело в том, что практически сразу после начала арестов и в Царстве Польском, и в самой России, с легкой руки моего вездесущего зама, Игнатьева, были распространены взаимоисключающие, казалось бы, слухи. В Польше через «утечки» от русских солдат, перешептывания среди ксендзов и просто разного рода сплетников и сплетниц распространялась весть, вносящая радость в сердца крестьян и ненависть в сердца панов: «Отобранную у панов землю русский царь отдаст польским крестьянам!» В России же на всех великосветских салонах, званых приемах и балах обсуждалась новость, затмившая даже (о ужас!) недавнее покушение на государя. И суть ее была такова: «Оскорбленный подлым предательством государь повелел отобранные у поляков земли отдать русским дворянам, верным престолу!» В обоих этих слухах была доля истины. Я намеревался решить одним махом все проблемы, которые создавало мне Царство Польское, и изрядно на этом обогатиться. Конфискуемые в Польше имения аккуратно делились на несколько кусков, из которых выделялись один-два, передаваемые местным крестьянским общинами и хуторянам. Остальное же готовилось к выставлению на аукцион по «смешной» цене в едва ли половину от реальной стоимости. Низкая цена была выбрана по двум причинам: во-первых, по реальной цене земли в неспокойной Польше просто никто бы не купил, во вторых, мне нужен был стимул для того, чтобы русские дворяне покупали эти земли, даже в ущерб моей казне. Именно исходя из последней причины, условия аукциона были более чем либеральными: землю можно было не только купить, но и обменять на недвижимость в России, и даже на заложенные в Государственном банке имения, с небольшой уценкой. Особые скидки были предоставлены для бывших и ныне служащих военных и личного дворянства, для них цена польских поместий едва-едва достигала трети реальной. Единственное, чего я решил не допускать, — это передачи земель в кредит, так как эта мера во многом перечеркивала саму идею, лежащую в основе аукциона, — усиление русского влияния в Польше. Дело в том, что из-за малочисленности русского населения в Царстве Польском управление Привисленским краем было по большей части в руках самих поляков. Именно это и стало одной из причин нынешнего мятежа. Русское присутствие было представлено преимущественно военным контингентом и губернскими гражданскими чинами, а органы власти и полиция на уездном уровне были почти полностью укомплектованы местными кадрами. Теперь же использовать польскую бюрократию, запятнавшуюся попустительством восстанию и связями с мятежниками, было более невозможно (ибо это означало отдать весь западный край во враждебные руки), и потому нужно было полностью менять всю систему управления краем, насыщать властную вертикаль русскими кадрами и опираться на сочувствующее нам польское крестьянство. Именно этим целям и должно было служить перераспределение шляхетских земель бывшего Царства Польского. Восстание давало возможность решить эту проблему — то, что в обычных условиях потребовало бы нарушения гражданского порядка, теперь было совершенно законным, поскольку мятежники подлежали наказанию, в том числе и в виде конфискации или принудительной продажи их земельных владений. Но важно было проследить, чтобы эти меры привели к качественному изменению состава землевладельцев и появлению многочисленного класса русских помещиков на месте нынешней шляхты. Все эти планы я считал осуществимыми. По осторожным забросам идеи распродажи конфискованных земель мятежников в среду русской аристократии, очень и очень многие готовы были польститься на дешевизну польских имений. Таким образом, в результате аукционов мы должны были получить «живые» деньги, значительное количество русского лояльного дворянства в Польше и перешедшие в мое владение земли в центре России. Но все эти меры были лишь довеском к тому громадному замыслу, что я собирался реализовать. Однако в последние дни мысль виделась особенно ярко, освещая своим светом все, что я делал. Именно поэтому я сидел, не отрываясь от записей уже второй день, по крупицам, по буквам, по строчкам собирая то, что я хотел сделать Национальной идеей. В мое время о Национальной идее судили все, кому не лень. Ее поиски, по прилагаемым усилиям и тщетности результата, могли сравниться только с ловлей легендарной Синейптицы и трудом древнегреческого «атлета» Сизифа. Причина этого была в том, что в словосочетание «национальная идея» вкладывалось все, что приходило в голову, начиная от заботы о правах меньшинств и вступления в Евросоюз до воспитания патриотизма и расстрела олигархов. В гаражах, курилках и на форумах рубились орды поцреотов с полчищами либерастов, но так и не могли прийти к единому мнению — что есть Национальная идея. Не скажу, что я года три назад чем-то отличался от них. Однако время, проведенное на шатающемся имперском троне, как ни странно, здорово вправляет мозги. Национальной идеи в природных условиях не существует. Любая нация при ближайшем рассмотрении тут же распадается на несколько крупных и десятки мелких социальных групп, каждая из которых имеет свою идею, часто прямо противоположную соседской. Даже не идею — скорее некое рыхлое, часто вербально не оформленное желание исправить действительность согласно своим убеждениям. Вот именно эти «желания» и принимаются часто за проявление Национальной идеи, толкая ее искателей на ошибки. Либо берется какая-то одна идея и возводится в абсолют, что моментально приводит к ее противопоставлению всем остальным и ведет к расколу в обществе. Либо производится попытка бездумно совместить все мелкие идеи в одну общую, создавая нечто аморфно-бесполезное, вроде крыловской рако-птице-щуки, не способной сдвинуть воз-государство с места. На самом деле Национальная идея — это не столько идея или идеология, сколько механизм преобразования побудительных сил и чаяний нации (народа) в устойчивое развитие государства. Какие выводы мы можем сделать из этого определения? Первое — то, что национальная идея жизнеспособна только при условии существования в обществе сильных побудительных сил, вызванных неосуществленными желаниями. Выдумывать Национальную идею для апатичного, равнодушного общества — все равно что строить плотину на болоте. И второе: если Национальная идея — механизм, в качестве ресурса использующий чаяния народа и нации, то вполне разумно распорядиться им с максимальной эффективностью. Для этого нужно во всем спектре общественного сознания выделить то желание, которое в наибольшей степени является общим. Взять хотя бы знаменитую «американскую мечту». Даже сейчас, по прошествии пары столетий с ее возникновения, она не утратила свою актуальность и по-прежнему выполняет заложенную в нее функцию: формирует американскую нацию. Исторически Штаты были основаны беженцами, ищущими лучшей жизни и ее квинтэссенции — богатства. Именно это желание, которое объединяло и объединяет до сих пор жителей США, они смогли формализовать и использовать. Их Национальную идею можно описать всего одним коротким предложениями: «В Америке разбогатеть может каждый!» Так же просто, как и принцип лотереи, так же притягательно, так же беспроигрышно. Этот лозунг, внедренный в массовое сознание, создал условия, когда люди во всем мире воспринимают поездку в Америку как свой выигрышный лотерейный билет. Не важно, что абсолютное большинство в лучшем случае будет работать не разгибая спины год за годом. Не важно, что на каждого счастливчика, которому удалось сорвать куш и действительно разбогатеть, приходятся многие сотни и тысячи тех, кто положил все свои силы и здоровье на алтарь мечты и остался ни с чем. Государство в любом случае в выигрыше. Скажете, нечестно? Но Идея оправдывает себя, она работает — это главное. И я все больше убеждался, что России позарез нужна столь же удобная и в то же время правильная, направляющая общественную энергию в нужное русло, концепция. Фактически это было жизненной необходимостью: Российская империя XIX века представляла собой гигантский, живо бурлящий идеями котел, на котором вот-вот сорвет крышку. В лучшем случае эта чудовищная по своей мощи, кипучая энергия простым паром уходила в небо. В худшем — находила свой выход в декабристах, народовольцах, большевиках. Общество безо всякой системы бурлило и кипело мыслями, делилось ими, отстаивало свои соображения и выдвигало новые. Либералы боролись с консерваторами, западники со славянофилами, и не было конца этому списку. Я хотел дать выход этому страстному желанию участвовать в жизни страны, направить ее в нужное русло, поддерживая все то, что было выгоднее мне, и выбрасывая в аутсайдеры то, что было ненужным. Что же являлось главной, объединяющей идеей Российской империи? На мой взгляд, практически все общественные чаяния сводились к одной простой формулировке: «восстановление справедливости». Конечно, каждая из социальных и этнических групп понимала эту самую справедливость по-разному. Для крестьянства это давно желаемые «земля и воля» — возможность трудиться на земле без притеснений и гнета помещиков. Именно это истовое желание, так и не нашедшее реализации в царской России, взнуздали в 1917 большевики и, пользуясь его силой, взяли власть. Дворяне, наоборот, справедливость видели в восстановлении своих прав по отношению к крепостным, отнятым у них реформой 1861 года, а также в упрочнении своих свобод и привилегий. Это, кстати, и делало возможным их союз с мощными оппозиционными этническими группами, такими, как финская, польская, литовская аристократия, которые, разделяя все требования русского дворянства, требовали вдобавок к ним еще и независимости. Несмотря на все различие во взглядах, стремление к справедливости, безусловно, являлось главным посылом, с которым общество обращалось к государству. Именно это желание устроить свою жизнь по справедливости могло стать новым фундаментом и источником позитивных преобразований, на котором должна возродиться стремительно дряхлеющая Российская империя. Но недостаточно просто сформулировать Национальную идею, нужно создать структуры, которые бы ее реализовывали. В России основой такой структуры должны были стать земства. Я изначально придавал им чрезвычайное значение и отстаивал всеми своими, весьма не маленькими, надо сказать, силами, временами подключая тяжелую артиллерию в лице дяди Константина. В частности, совместно с ним мы отбили все попытки урезать земства в правах или финансово, а также передать главенство в нем дворянству. Единственной уступкой с моей стороны стал временный отказ от всесословности волостного земства ввиду действительно повальной безграмотности крестьянства, которое бы составило в нем большинство. Земство должно было заложить фундамент процветания империи, стать основой общественной жизни государства, связующим звеном между чаяниями простого люда и интересами верховной власти и социальным лифтом, дающим любому талантливому и деятельному индивиду возможность приложить свои силы и знания к управлению страной и получить за это достойную награду. Введение земства было насущной необходимостью: исходя из моего практического опыта царствования за последние три года, было ясно, что управлять страной самостоятельно, пусть даже при помощи Кабинета министров, — чрезвычайно неэффективно. Нельзя объять необъятное. Все спускаемые «сверху» указы в лучшем случае можно было проконтролировать на губернском уровне. Все, что было ниже, оказывалось для нас закрыто непроглядной тьмой местных отчетов и рапортов, верных в лучшем случае процентов на двадцать. Поэтому именно проблема эффективного управления на уровне уездов и волостей встала во весь рост перед разработчиками земской реформы. Как показывала существующая практика, на низовых уровнях власти царили беспредел и взяточничество, искоренить которые не удавалось ни губернаторскими силами, ни ревизорскими проверками, ни служебными чистками. Слишком уж велико было сращивание бюрократического аппарата с влиятельным местным дворянством и купечеством: чиновники уже не просили, они требовали взяток за справки и разрешения, помещики по максимуму ущемляли уже формально вольное крестьянство, откупщики драли три шкуры с черного люда, набивая свои карманы. Потому и вспыхивали регулярно по всей империи крестьянские бунты, впоследствии жестко подавляемые правительственными войсками. Могло ли земство решить эти проблемы? Конечно, заранее этого никто не знал, но ситуация была настолько угрожающей, что не попытаться было нельзя. Существующую систему проще полностью демонтировать, чем пытаться преобразовать в нечто разумное. Согласно утвержденному и одобренному Государственным Советом проекту, земство планировалось трехуровневым: волостным, уездным и губернским. В законе о земстве мы постарались учесть все те причины, которые повлекли ранний его закат в моем варианте истории: отсутствие достаточных полномочий, скудное финансирование, противостояние с бюрократией. Прежде всего, земское управление изначально позиционировалось исключительно как орган государственной власти и никак иначе. Оно являлось не формой местного самоуправления, а представительством государственной власти, укомплектованной, на выборной основе, местными уроженцами. Все земские органы власти входили в вертикаль нового министерства земских дел, возглавить которое, по окончании реформы, готовился главный идеолог земских преобразований князь А. И. Васильчиков. При этом, дабы не допустить поглощения земства бюрократической иерархией или их слияния, земские представители не включались в чиновничью систему: им не присваивались табельные ранги, не шла выслуга, не были положены пенсии. При этом земские учреждения должны были действовать исключительно в рамках общегосударственных законов и быть при этом полностью самостоятельными в своей сфере, очертить которую в законах мы постарались как можно более четко, чтобы опять же избежать столкновений земства с бюрократией, куда более сплоченной. В компетенцию земств формально входил весь спектр хозяйственных и административных проблем на уездном и волостном уровне. Реально же на первоначальном этапе земское управление было ограничено правом участия граждан в сметах и раскладках местных повинностей и податей, самостоятельного расходования земских сборов, а также обязанностью сбора и предоставления статистики. Подобное положение дел было сочтено вполне оправданным, по причине отсутствия пока необходимого опыта земской работы у населения. Еще одним важным элементом земского самоуправления стал принцип выборности, когда-то являвшийся основой русской жизни, но, казалось бы, давно забытый. В положении о земских обществах назначение и выборность соседствовали бок о бок выборы происходили на уездных и волостных собраниях, когда каждый друг друга если не в лицо знал, то уж, по крайней мере, наслышан, губернское же земство не избиралось, а назначалось губернатором из числа гласных уездного земства, без возможности отказа от сей должности. Назначенные земские представители служили связующим звеном между главой исполнительной власти — губернатором — и местными земскими собраниями. По вступлении в должность им жаловалось личное дворянство. Земской выборности я придавал особое значение, исходя из двух соображений. Первым было научить народ не идти за популистскими призывами. Я прекрасно понимал, что земства, с их весьма обширными возможностями, должны были стать лакомым куском для всякого рода карьеристов и властолюбцев. Несмотря на прописанные в законе пункты защиты от такого рода личностей (в частности, был предусмотрен мгновенный отзыв земских гласных простым голосованием и невозможность занимать должность в земском собрании более двух лет подряд), сомневаться, что им подобные найдут способ проскользнуть в ряды земцев, не приходилось. Но тут уж мы могли лишь полагаться на здравый смысл и рассудительность русского народа — несколько раз обжегшись на горячем, будут дуть и на холодное. Вторым пунктом, возможно более важным, было приучение народа к ответственности. Мне хотелось искоренить привычку русского мужика во всем и всегда полагаться на верховную власть, заставить его самого принимать решения и воплощать их в жизнь. Признаться, меня и в прежние времена бесила общественная пассивность, до боли напоминавшая рабскую покорность. Несколько веков царской, а затем десятилетия советской власти прочно выработали у всех российских граждан рефлекс на любые инициативы по принципу «моя хата с краю». Именно поэтому я и не хотел ограничивать полномочия земства — я считал их важнейшей школой, которую только может пройти народ. Пусть принимают решения, ошибаются, исправляют свои ошибки. Но пусть делают это САМИ! Кто-то, возможно, сочтет это начинание часовой бомбой, заложенной под властную вертикаль, но в этом я видел главный смысл земского управления — научить общество принимать решения, воплощать их и нести за них ответственность. По закону земству была предоставлена вся полнота исполнительной и законодательной власти на местном уровне. Предполагалось, что земское управление должно быть способно, без обращения к каким-либо другим органам власти, полностью управлять делами вверенной ему территории. При этом мы постарались соблюсти и принцип разделения властей, дабы не вводить людей в искушение вседозволенностью. Законодательной инициативой обладало уездное земское собрание, разумеется, при непротиворечии с общегосударственными законами, а исполнительную власть воплощали волостные земские управы. Отдельной статьей проходили земские волостные и уездные мирские суды, обособленные от земских собраний и управ и ответственные не перед министерством земских дел, а перед министерством правоохранения. Суды должны были, с одной стороны, следить за соблюдением земствами законов империи, с другой — вершили местный суд в части мелких правонарушений. Вообще, земская и сопутствующие ей судебная и городская реформы привели к изрядному перераспределению полномочий в кабинете министров: из министерства юстиции были выделены адвокатская и судебная коллегии, ставшие формально независимыми общественно-профессиональными образованиями. Распухшее до неповоротливости министерство внутренних дел лишилось значительной части своих функций в пользу земства, но взамен поглотило остатки Минюста и значительную часть Третьего отделения Его Императорского Величества канцелярии и было переименовано в Министерство правоохранения. При этом местная охрана правопорядка должна была быть в скором времени возложена на земство, которому предполагалось делегировать право назначать сельских урядников, а также жандармов и городовых. Само же свежесозданное МПО приобрело некоторое сходство с Федеральным бюро расследований в США: оно так же централизовано на уровне губернии и выше, выполняло схожие функции, главным образом заключавшиеся в осуществлении расследований криминальных, экономических и политических преступлений, противодействии коррупции и терроризму, а также защите государства от внутренних и внешних угроз. Однако, если ФБР сформировалось исходя из исторических причин, чтобы дать возможность расследовать преступления, выходившие за рамки полномочий отдельных штатов, то МПО было создано с иной целью: сосредоточить государственное внимание на пресечении крупных и особо опасных преступлений. Вторая половина девятнадцатого века грозила совершенно новыми вызовами и угрозами, справиться с которыми существующая система была не готова. Это ясно показывал опыт нашей истории: царская полиция проиграла борьбу с революционерами-бомбистами и политическими заговорщиками, у меня совершенно не было желания повторять эти ошибки. Кроме того, необходимо было усилить борьбу с финансовыми преступлениями: мириться с ситуацией, когда каждый третий рубль уплывал из казны «налево», я был больше не намерен. Однако специалистов не хватало. И полиция, и жандармерия не могли похвастаться квалифицированными кадрами, способными грамотно расследовать политические и экономические преступления. Да что скрывать, даже с уголовными делами все было не так уж гладко. Потому и было принято решение усилить на государственном уровне борьбу с общественно опасными преступлениями, переложив всю административную и мелкоуголовную текучку на плечи земств. Разумеется, этот процесс был не одномоментный, передача полномочий от бывшего МВД к земствам должна была занять несколько лет, но начало было положено. Вслед за земской и судебной реформами прошла реформа образования. Университетам было разрешено иметь собственный устав. Вообще проблема университетского образования меня занимала весьма сильно. С одной стороны, в стране катастрофически не хватало высших учебных заведений, особенно технического, педагогического и медицинского профиля. С другой стороны, не секрет, что именно из университетов выходило наибольшее количество революционно настроенной молодежи. В итоге результирующей мыслью стала: «Молодежь нужно чем-то занять!» Увы, сделать это было не просто. Последние несколько лет, из-за возросшего под влиянием идущих реформ общественного интереса к политике, публичные дискуссии стали среди студентов неким аналогом петушиных боев. Мальчики-студенты красовались перед девочками, соревнуясь друг с другом в знании ведущих политических течений последних лет. Перебрав в уме варианты изменения интересов молодого поколения, я пришел к выводу, что достойной альтернативой политическим баталиям может стать только спорт. Против природы не попрешь — всегда и везде количество представительниц прекрасного пола, отдающих предпочтение атлетам, намного превышало таковое тех, кому идеалом казался тщедушный умник ботан. В итоге было принято решение организовать в июле следующего, 1865 года межуниверситетское молодежное атлетическое соревнование по следующим дисциплинам: фехтование, конный спорт, гребля, кулачный бой и футбол. Победителям, помимо славы и внимания противоположного пола, полагался значительный денежный приз и годовая стипендия. Однако на этих реформах останавливаться я не собирался. Социальные лифты, созданные еще Петром, его Табелью о рангах, изрядно засорились и работали с большим скрипом. Нужно было новое, вернее, возрожденное старое дворянство, способное взять на себя функцию проводника государственной политики и выполняющее роль моральной и интеллектуальной элиты. Так вместо морально устаревшей Табели о рангах вводилась новая практика продвижения по службе. Министерствам и департаментам правительства было разрешено нанимать на службу любого гражданина, вне зависимости от его послужного списка и чиновного ранга. Вы скажете, что тут такого? Неужели они раньше не могли этого делать? Так вот, нет, не могли!Глава 12 ГРАЖДАНСКАЯ СЛУЖБА (продолжение)
— Ваше Императорское Величество, — обратился ко мне тенью проникший в кабинет Сабуров. — Его превосходительство Константин Петрович прибыл на аудиенцию, — сказал секретарь и замер в ожидании. Вот как ему только удается? С одной стороны, угодничает, с другой — держит себя с достоинством. Я посмотрел на висящие над камином часы — было без одной минуты десять. — Приглашай, — подтвердил аудиенцию я и встал поприветствовать своего бывшего преподавателя. Мой учитель законоведения, сопровождавший меня в той памятной поездке, когда я появился в этом мире, стремительно вошел в кабинет. На нем был идеально подогнанный по фигуре темный мундир с двумя рядами золоченых пуговиц, серые брюки и начищенные до зеркального блеска черные как смоль туфли. Константин Петрович Победоносцев являл собой яркий образец русского дворянства второй половины XIX века. Будучи в своей молодости ярым поклонником либеральных идей, он переписывался с Герценом и даже публиковался в «Колоколе» под псевдонимом. С возрастом, однако, взгляды Победоносцева кардинально переменились, он стал верным и последовательным сторонником монархии, обличая демократию и парламентаризм. Недавнее убийство наследника престола стало для него последней каплей, и он яростно выступил за самые жестокие меры против всех участвовавших в мятеже и против поляков в частности. Если удастся расположить его к себе и завлечь идеей, то для воплощения моего замысла лучшей кандидатуры не отыскать. По крайней мере, я сколько ни искал в дневнике-ноутбуке, так никого более достойного не нашел. — Рад видеть вас в добром здравии, Ваше Императорское Величество, — склонил голову нетерпеливо вошедший Победоносцев. — Примите мои самые искренние соболезнования, — он склонил голову еще ниже. — Вся Россия скорбит о великой потере, постигшей всех нас. — Тронут вашей заботой, Константин Петрович, — тепло принял соболезнования я. — Однако боюсь, вы здорово преувеличиваете, говоря за всю Россию. — Я помотал головой и скривился, как будто съел ломтик лимона. — Но прошу вас, присаживайтесь. — Сопровождая свои слова жестом, я указал на стоящее напротив моего стола кресло. — Разговор нам предстоит долгий и, мне кажется, весьма интересный для нас обоих. — Весьма заинтригован предстоящим разговором, Ваше Величество, — устраиваясь в кресле, вставил реплику он. — Получив ваше письмо, я с самым жарким нетерпением ждал времени аудиенции. Мне стоило немалого труда не прибыть во дворец уже с раннего утра, — учтиво добавил Победоносцев, положив руки на подлокотники кресла. — Пришло время удовлетворить ваше любопытство, Константин Петрович. — Я выдержал небольшую паузу, собираясь с мыслями, после чего напористо издалека принялся рассказывать. — Константин Петрович, дело в том, что в сегодняшней России многие считают своим правом, едва ли не долгом поучать государственных деятелей, как следует обустроить нашу державу, не отдав на благо империи и капли сил. В то время как одни льют пот и кровь на государственной службе, другие лишь покрикивают с высоты своего постамента, сидя в белых перчатках, и поучают нас жизни, — зло выговорил я. — Побороть эту ситуацию по мановению руки нет никакой возможности, да и не нужно, порой критики правы и замечают то, что не видят ушедшие с головой в работу исполнители. Однако недавно меня посетила идея, как воспользоваться желанием общества участвовать в политической жизни страны с большей пользой, чем просто затыкать им рот, игнорировать или переругиваться с ними в газетах. Я думаю о создании новой структуры, быть может, партии, если хотите. — Победоносцев непроизвольно наклонился ближе ко мне, напряженно слушая. — Я желаю создать организацию, некую гражданскую службу, которая примет в свои ряды многие горячие головы, жаждущие послужить на благо России. — Я выдержал паузу. — Но повернет их кипучую деятельность в нужное нам русло. Выпустим избыток пара в бурлящем котле нашего общества не в атмосферу, а на благое дело. — Несмотря на веру в свои слова, меня не покидало ощущение чрезмерной пафосности. Но для Победоносцева, жителя XIX века, такие речи не казались чем-либо недостойным. Люди еще не начали стыдиться возвышенных порывов. — Не сразу, но спустя годы мы придем к тому, что граждан страны, хорошо понимающих нужды империи и по заслугам имеющих право голоса, станет достаточно, чтобы игнорировать мнение разглагольствующих обывателей. С этого момента тот, кто пожелает показать весомость своих слов, должен будет доказать это сначала делом и только потом словом. А дело в нашей огромной и неустроенной империи всегда найдется. Четыре года службы в армии или флоте, семь-восемь лет преподавания в сельской глуши, строительства дорог или службы в другом спокойном, но нужном сейчас державе месте. Разумеется, право голоса будет предоставлено и для вышедшего в отставку чиновника или офицера, отслужившего установленный срок честно. — Я подчеркнул голосом последнее слово. — Я вижу предназначение организации как некий кадровый резерв империи, где каждому гражданину будет вменена обязанность являться по первому зову в случае нужды. Ну и, наконец, права. — Я улыбнулся. — Право участвовать в активной политической жизни, право на голос в земстве, право на свободу слова, наконец. Почему я не боюсь слышать этих господ, спросите вы? Да потому что, если гражданская служба не сможет вложить нужных нам идеалов в головы этих людей, пропустив из через себя, — грош ей цена. — Я замолчал и, переводя дыхание, посмотрел на задумчивого Победоносцева. — Как вы верно уже догадались, создание этой организации я хочу поручить именно вам. Константин Петрович, не окажете мне помощь в этом необходимом державе деле? Мой собеседник, хотя скорее уж слушатель моего монолога, откинулся на спинку кресла и посмотрел куда-то вдаль поверх моей головы. На его лице я читал тени бушующих в нем эмоций и откровенно сгорал от нетерпения. Ну, давай! Ну что ты ломаешься, как красна девица! Пауза слишком затянулась, и мне уже даже начало казаться, что он не услышал последних слов, и я уже всерьез собирался повторить вопрос, как вдруг Победоносцев ожил. — Ваше Императорское Величество, — он встал, глаза его горели, — я принимаю ваше великодушное предложение. Я настолько поражен размахом вашего замысла, что просто теряюсь. Быть может, в этой службе и есть спасение России, — закончил он. Ага. Ну да. Так прямо и сказал. Только что не прослезился. Хренушки! Помечтал про энтузиазм исполнителей и хватит — реальная жизнь вносит свои коррективы. — Тем не менее, Ваше Императорское Величество, — склонив голову, продолжил Константин Петрович, — вы не представляете, как тяжело мне это говорить, однако боюсь, что я не сумею должным образом возглавить задуманное вами общество. — Засранец даже прижал руку к сердцу, давая мне понять, как же ему плохо. — Мне горько слышать, что вы более не возлагаете надежд на своих верных слуг дворян из-за нескольких паршивых овец. Быть может, церковь поддержит ваш порыв, как верный союзник императорского престола уже не первый век. Что ж, идея, честно спионеренная у Хайнлайна, впечатлила Победоносцева весьма слабо. Еще бы! В его понимании в сословном обществе дворяне — верная опора государя и империи, а Русская православная церковь — незыблемый столб, поддерживающий мою корону. Зачем нам еще какая-то гражданская служба? Именно это спрашивал он меня самыми учтивыми словами. Короче, мой бывший учитель вежливо, но настойчиво отбрыкивался от той непонятной ноши, которую я захотел на него возложить, добрый час. И, наверное, если бы не подъем верноподданнических чувств после недавнего покушения, мне вообще не удалось бы подрядить его на это дело. А так он все же дал себя уговорить и даже изволил изобразить заинтересованность. Первый раунд остался за мной. Я позвонил в колокольчик и распорядился явившемуся на вызов Сабурову подать нам чаю — мы с Константином Павловичем совсем охрипли. К тому же моему бывшему учителю явно было нужно время, чтобы собраться с мыслями. Спустя десять минут, когда я допивал уже вторую кружку, Победоносцев снова ожил. — Так с чего прикажете мне начать работу, Ваше Императорское Величество? — Я разрешаю вам звать меня по имени, если это будет вам удобно, — вместо ответа сказал я, поставив чашку на фарфоровое блюдце. — Так поступают все мои ближайшие сторонники. — Выслушав слова благодарности, я продолжил: — Начать вам придется сразу с Царства Польского и русской аристократии. — Видя непонимание на его лице, я поспешил прояснить ситуацию. — В ближайшее время мною планируются аресты и конфискация имущества у значительной части замешанной в мятеже или сочувствующей мятежникам аристократии. Но для начала требуется добиться поддержки как можно большего числа служилого дворянства — хребта империи. Так что завтра же примите в свою организацию два десятка наиболее достойных людей, наверняка у вас уже есть кто-то на примете. После чего выберите несколько сотен наиболее достойных офицеров и дайте им земли в Польше прямо сейчас. — «Поддержка армии понадобится мне в первую очередь», — добавил я про себя. — Лично утверждайте достойные высочайшего поощрения кандидатуры. Но не увлекайтесь — я дозволяю вам раздать не более двадцатой части конфискованного. Считаю, что осуществлять раздачу земель необходимо именно силами Гражданской службы. Это сразу поднимет ее статус в невообразимые выси. Уже на самом первом этапе вам понадобятся грамотные подчиненные, горящие желанием сделать карьеру. Ими станут оставленные мной без средств к существованию наследники мятежников. Я не желаю давать пощады заговорщикам, но их дети должны хотя бы иметь возможность выслужиться. Так вот пусть желающие направят свои мысли и энергию на нужное нам дело. Конфискации начнутся через неделю-другую, так что даю вам это время, чтобы присмотреться к возможным кандидатам. — Я замолчал. — Хитрю, — отдал мне должное глава Гражданской службы и тут же не дал насладиться похвалой. — Но как-то это не по-божески. Вы переворачиваете все с ног на голову, заставляя детей ваших врагов стать вашими верными сторонниками. — Не по-божески бунтовать против помазанника божьего и своего государя! — жестко отрезал я. — Воистину, да будут прокляты детоубийцы! — пошел на попятную на мгновение замешкавшийся из-за моей жестокой отповеди Победоносцев и даже перекрестился. — Государь, ваш хитроумный замысел несомненно внесет смятение в лагерь ваших противников и ослабит их. — Глаза Константина Петровича яростно блеснули, выдавая охватившее его возбуждение. В этот момент мне показалось, что холодность Победоносцева слишком преувеличена недоброжелателями или ему требовался пинок для того, чтобы расшевелить, подумалось чуть позже. — Мне лестна ваша похвала, однако не стоит преувеличивать мои достижения. — Мне стало неловко, несмотря на уже вошедшее в привычку воровство чужих идей. — Ах да! Чуть не забыл. — Я хлопнул себя по лбу от досады. — Непременно загляните к Советову Александру Васильевичу. Полученные земельные угодья должны содержаться и обрабатываться новыми способами хозяйствования. У него вы найдете необходимых вам для службы в данной сфере специалистов. У совета разработаны самые передовые технологии по обработке земли, так что пусть у новоявленных землевладельцев хозяйство сразу будет налажено с умом. Тем более что я не желаю, чтобы моим офицерам пришлось надолго отвлекаться от службы, — пояснил я немного удивленному собеседнику. Некоторое время мы обсуждали различные детали, разбирая не озвученные ранее моменты. Кажется, мне удалось вдохновить Константина Петровича на работу и заставить его поверить в необходимость и реальность порученного ему дела. Однако, обретя твердую землю под ногами, Константин Петрович обрел еще больше вопросов. Но в конце концов основные неясные моменты прояснились и я смог перевести дух. — И последнее. Обращением лиц, прошедших Гражданскую службу, друг к другу будет «гра». Сокращение от «гражданин», — пояснил я. — На мой взгляд, звучит несколько непривычно. — Если вам удастся придумать нечто более звучное и приятное уху, то я буду вам благодарен. Попрощавшись наконец с главой Гражданской службы, я понял, что обеденное время безвозвратно мною упущено, а до следующей аудиенции осталось всего несколько минут. С тяжелым вздохом, чувством выполненного долга и урчащим желудком я позвонил в колокольчик. Пока мне несли обед на три персоны (вот-вот должны были прибыть еще два моих гостя), я занялся разборкой старой переписки с ожидаемым курским губернатором Владимиром Ивановичем Деном. Конечно же, генерал не забыл нашей последней встречи, как не забыл и моего прожектерского наказа представить свои соображения по искоренению воровства, взяточничества и вымогательств, достигших к тому времени небывалого размаха среди курского чиновничества. Чего только им не предлагалось! Присутствовало, кажется, все: от вешать и ссылать до повышать жалованье и выдавать премии, губернатор увлекся решением столь непростого вопроса и, поддерживаемый моими письмами, после нескольких заходов предложил мне обширнейшую программу, изложенную почти на сорока листах. Неделю назад я наконец закончил правку его соображений, к тому же у меня родилась одна прелюбопытнейшая идейка. — Ваше Величество, Михаил Евграфович Салтыков прибыл для аудиенции, — доложил секретарь. Отзвучали слова приветствия, были приняты мною самые искренние соболезнования, уже даже внесли обед, а Дена все еще не было. — Черт-те что! — Я посмотрел на часы. Десять минут как шел четвертый час дня, а губернатор Курска так и не появился. Это было совершенно невозможно, ведь точно знал, что он еще позавчера прибыл в столицу. Что могло настолько задержать его, чтобы он не явился на встречу со своим императором? — Андрей Александрович, — кликнул я своего секретаря. — Немедленно разузнайте, куда пропал Ден, ему назначено, а его все еще нет, — выразил я Сабурову искреннее изумление таким поворотом. — К сожалению, передвижение по дворцу уже пятнадцать минут как строго запрещено, — развел руками секретарь. — Его превосходительство Оттон Борисович Рихтер распорядился, — пояснил он. — Не понял, — протянул я. — Что происходит? Немедленно вызовите ко мне Рихтера! Я встал со своего кресла и выглянул в окно. Все тихо. Не было никаких выстрелов, да и Салтыков недавно прошел совершенно спокойно. Неужели опять дурацкая тренировка охраны? — Вот так вот, Михаил Евграфович, ни вам приятного обеда, ни своевременной аудиенции, — отвернувшись от окна, с улыбкой сказал я Салтыкову. — О, в таком обществе не зазорно и подождать, — ответил мне любезностью тот. В приемной раздались быстрые шаги. Спустя секунду дверь распахнулась. На пороге стоял Рихтер собственной персоной. — Оттон Борисович, потрудитесь объяснить, что происходит?! — поинтересовался я недовольно. — Почему дворец перекрыт, а мне не сообщили ни слова? — Ваша Величество, кажется, только что была раскрыта какая-то совершенно нелепая попытка покушения, — словно оправдываясь за чужую глупость, как-то неловко доложил начальник моей охраны. — Задержанный допрашивается и, как только мы выясним, как он проник во дворец, были у него сообщники или нет, работа будет возобновлена в штатном режиме. Я явлюсь к вам с докладом тотчас же! — уже по-военному четко закончил Рихтер. — Что ж, Оттон Борисович, работайте. Только распорядитесь пропустить ко мне курского губернатора Дена. Он, должно быть, не успел дойти ко мне, когда вы запретили движение. — Как-как вы сказали? — От удивления Рихтер даже пропустил титул. — Распорядитесь пропустить ко мне курского губернатора Дена, — думая, что барон не расслышал, громче повторил я. — Но ведь именно он и задержан по подозрению в покушении! — воскликнул Оттон. — Так вот как он проник во дворец! — Я хотел бы узнать о попытке покушения более подробно и желательно в первых лицах. Приведите его сюда немедленно! — приказал я, обретя дар речи. — Выполняйте! — завидев колебание Рихтера, повторил приказ я. А день так хорошо начинался! Спустя каких-то пять минут Ден стоял передо мной с заведенными за спину руками, а под заплывшим глазом сиял уже лиловый фонарь. Караульные крепко держали губернатора с двух сторон, еще по двое встали у меня и у него за спиной, не оставляя Дену даже малейшего шанса добраться до меня. — Рассказывайте, Владимир Иванович, что приключилось! — понимая, что произошло какое-то недоразумение, распорядился я. — Простите старого дуралея, Ваше Императорское Величество, — повиснув, насколько позволили державшие его охранники, подавленно начал каяться в своих грехах Ден. — Приключилась вся беда от глупости моей да горячей заботы о вас. Ведь как меня весть о покушении и мятеже встревожила! Места себе в губернии не находил. Все порывался в столицу с курскими полками мчаться, а сам за упокой души сына вашего и во здравие императрицы молебен за молебном стоял. А письмо ваше получил — совсем расчувствовался, — сбивчиво объяснял как в воду опущенный губернатор. — После приезда в столицу, часа не проходило, чтоб не думал о том, как мятежники к государю прорвались. Все на охрану дрянную грешил! Вот тут-то меня и угораздило попробовать их испытать. Ну точно черт меня дернул! Отправился я на аудиенцию, а сам ножик за голенище сунул, так, чтоб не видно было, — подняв на меня виноватые глаза, продолжал каяться Ден. — Во дворец меня пропустили легко. Назвался караульному, тот отыскал меня в списке, потребовал сдать все оружие и только. Ножик я, разумеется, сдавать не стал, — уточнил рассказчик. — Да вот незадача! Ножик неудобно положил. Из кареты вышел, прошелся — колет лезвием! Дошел я почти до самой приемной — никто не остановил. Немного пройти оставалось, да мочи терпеть больше не было. Остановился я ножик поправить за шторкой, да тут меня по голове и огрели, по самое не балуйся, — повинился Ден. — А дальше вы у них спрашивайте, — кивнул на Рихтера губернатор. — Отпустите его, — сказал я, а Рихтер взмахом подтвердил мой приказ охране. — Владимир Иванович, ты хоть умный, но иногда такой дурак! Зная тебя и твои выходки, я мог бы догадаться и раньше, — со вздохом сказал я задержанному. — Еще раз что-нибудь подобное у меня отчебучишь, я тебе второй фингал, для симметрии, собственноручно поставлю! — Для наглядности я погрозил ему кулаком. — Почту за честь, Ваше Величество, — Ден поклонился, потирая затекшие руки. — Можете быть свободны, — отпустил я охрану. Но не тут-то было! — Нет! — решительно возразил мне Рихтер. — Хватит уже! Пусть двое стоят в кабинете. Останься вы в кабинете один на один с злоумышленником, протащившим нож за голенищем, и я за вашу жизнь не поручусь! — Рихтер пристально оглядел Салтыкова и Дена, те аж поежились. — Ну полно вам, Оттон Борисович, — попытался успокоить я, разгоревшееся в Рихтере служебное рвение. — Нет! Пока за вашу охрану отвечаю я, тут всегда будет присутствовать охрана! — не поддался он. — Быть может, господа, согласившиеся на обыск, смогут остаться со мной с глазу на глаз? — попытался найти компромисс я. Обсуждать важные дела в окружении лишних ушей, пусть и преданных охранников, не хотелось. — Пусть так, — согласился Рихтер. — Но в приемной будет двойной пост охраны, — выставил дополнительное условие он. — Вы позволите? — Подскочившие охранники прохлопали Салтыкову все тело, начиная от сапогов и заканчивая рукавами. Как и ожидалось, ничего крамольного не обнаружилось, и наконец нас оставили наедине. Я подошел к журнальному столику и взгромоздился на стоящий рядом диван. — Прошу вас, господа, берите стулья и присоединяйтесь, — пригласил я к накрытому столу Дена и Салтыкова. — К сожалению, по вине одного актера еда давно остыла, но, уверен, все еще весьма недурна. Когда все насытились, а посуду унесли, аудиенцию в конечном счете можно было считать начатой. Нам подали чай, и мы расположились за моим столом и приставленным к нему небольшим столиком. — Михаил Евграфович, Владимир Иванович, — обратился я к гостям. — Вы, верно, догадываетесь, зачем я вызвал вас к себе? Готов подтвердить или опровергнуть ваши догадки прямо сейчас. — Я откинулся на спинку кресла, как любил, когда перед основным разговором нужно было сделать прелюдию. — Но сперва хочу заметить, что мне весьма понравились ваши «Губернские рассказы», Михаил Евграфович, я получил огромное литературное удовольствие от их прочтения, но вместе с тем я крайне расстроен столь скотским бесправием народа и своеволием чиновничества. Скажите, — я посмотрел Салтыкову-Щедрину прямо в глаза, — ваши персонажи имеют реальных прототипов, которых вам приходилось встречать на службе? Не так ли? — По большей части это так, — спокойно ответил он. — Выдумать такое одному человеку просто не под силу. — Значит, вывод, сделанный мной по вашим рассказам, имеет под собой твердую почву. Вы, Михаил Евграфович, превосходно изучили чиновничью породу и знаете многое из того, что неведомо обычным людям. Вам знакомы трюки чиновничьей братии, но самое главное, вы можете посмотреть на мир глазами чиновника. — Я не стал бы столь высоко превозносить мои знания, — скромно ответил писатель. — Но не стоит их и преуменьшать. Дело в том, что курский губернатор, — я указал на склонившего голову генерала, с интересом прислушивающегося к разговору и время от времени украдкой трогающего заплывший глаз, — предложил мне весьма занимательный проект по борьбе с мздоимством. Я изучил его и внес свои изменения. Прошу вас ознакомиться. — Я достал из верхнего ящика стола внушительную рукопись и положил перед гостями. — К сожалению, копии я делать не стал, так что читайте вместе. Разумеется, первым чтение закончил Ден. Несмотря на многочисленные поправки и дополнения, многие его предложения остались в совершенно неизменном виде, так что он просто пробежался глазами по большей части материала, но, заметив немой вопрос во взгляде Владимира Ивановича, я жестом попросил повременить, давая Салтыкову время. — Весьма интересный прожект, — откладывая последний лист в сторону, поднял на меня взгляд Михаил. — Однако есть у меня еще один проект, не менее интересный, — я встал и принялся мерить кабинет шагами. — Я решил создать институт императорских аудиторов с необычайно широкими правами и полным императорским доверием для каждого из них. Для себя я определил необходимость аудитора отвечать лишь двум требованиям. Во-первых, он должен быть как пес верен своему императору и России. Во-вторых, быть совершенно неподкупным. Таким образом, аудитор должен быть либо кристально честным, либо чертовски богатым человеком, либо и то и другое вместе. Права таких доверенных людей будут огромны. Слово аудитора — это слово, отменить которое может только император. — Я обвел взглядом своих слушателей. — Однако такие права — огромная ответственность. Если аудитор будет пойман на взятке или недобросовестном исполнении возложенных на него обязанностей, наказание будет самым жестоким, вплоть до казни. — Михаил Евграфович, — обратился я к Салтыкову, тот встал. Он волновался и кусал губы. — Я знаю вас как необычайно честного человека, обладающего к тому же незаурядными способностями. Вы воспринимаете беды России, ее народа как свои собственные. Я хотел бы видеть вас в числе своих сподвижников и назначить своим аудитором. — Это великая честь, — севшим голосом ответил Салтыков. — Вам нужно будет воплотить проект нашего с Деном творчества в Курской губернии. Думаю, Владимир Иванович окажет вам всестороннюю поддержку. Также я назначаю вам на личное содержание 60 тысяч рублей в год, не считая премий при успешномвоплощении проекта, и полмиллиона в год на приведение губернии в должный вид. Разумеется, вам понадобится подобрать помощников, которым вы будете доверять. Отдаю это полностью на ваше усмотрение. Но помните, что за результат спрошу лично с вас. И спрошу со всей строгостью, — придавая словам больший вес, глядя прямо в глаза выпрямившемуся Салтыкову, впечатывал каждое слово я. — Здесь вкратце очерчены ваши полномочия, — я протянул бумагу Салтыкову. — По сути, я ограничиваю вас только вашей совестью и тем, что, в конце концов, мне предстоит принимать у вас работу. Сроку вам даю два года. — Когда мне следует приступить? — спросил Михаил, взглянув на скупые строки накладываемых на него ограничений. — Начинайте прямо сейчас. Лучше всего с ваших вопросов ко мне. Вижу, они есть у вас обоих. — Тогда я хотел бы внести замечания по программе, — Салтыков уверенно взял со стола рукопись и развернул на второй странице. — Первый и второй, а также третий и четвертый пункты, по моему глубокому убеждению, следует поменять местами. Вы предлагаете сначала описать все имущество чиновников Курской губернии и их родни, после чего заняться повышением их жалованья. Я же предлагаю сначала провести исследование вопроса жалования. Вы справедливо заметили, что у многих нижних чинов жалованье таково, что не всегда хватает на хлеб с водой для семьи. В этом положении взяточничество просто необходимая для выживания мера. К тому же, повысив жалованья, мы сократим количество чиновников, вышедших в отставку. — Вы правы, — согласился я. — Ден, что вы хотели добавить? — Составить опись имущества весьма остроумный ход, вот только побегут господа мздоимцы со службы, как тараканы. Мы ведь им всю сладость работы попортим. Где уж теперь им над простым людом куражиться! Имущество свое бы сберечь. — Все не уйдут, — возразил Салтыков. — К тому же следует сразу начать вводить премирование для работающих без нареканий. Разговор плавно перешел на детали и закончился уже глубокой ночью, когда мы прояснили все моменты. В итоге Салтыков обещал в ближайшие дни набрать среди своих знакомых чиновников людей, которым сможет доверять, после чего замотивирует их высоким жалованьем, получением внеочередного чина в случае успеха дела и огромным доверием и вниманием к проекту самого государя. Когда костяк аудиторской команды будет сформирован, он приступит к делу и начнет с того, что повысит жалованье курского чиновничества до условно безбедственного существования, которое хотя бы позволит не протянуть ноги семейным при честном образе жизни. Затем командой аудитора будет описано все имущество чиновничьей братии и их родни. Во-первых, если тот будет воровать, то ему надо будет куда-то тратить средства, а если будет тратить не по жалованью, то выявить это будет хоть и трудно, но хотя бы возможно. Во-вторых, теперь за воровство и мздоимство отвечать будут своим имуществом. Но оставалась еще одна проблема — чиновник не может брать взятки, но может встать в позу (и непременно сделает, по нашему с Салтыковым убеждению) и откровенно саботировать свою работу. Для этого и был придуман третий, поощрительно-взыскательный пункт. И слава богу, что воплощать все это в жизнь буду не я! Моему аудитору предстоял каторжный труд сроком в два года.* * *
Собравшиеся в караулке охранники гомонили. Наиболее обсуждаемой темой было задержание курского губернатора. Пуская вверх клубы дыма, служивые собрались вокруг заросшего по самые глаза бородой богатырского сложения детины. Тот, польщенный всеобщим вниманием, неторопливо и важно рассказывал. — Стою я, значится, на посту нумер осемь, в карауле. — Казак не спеша затянулся и выдал: — Служба. Часу не прошло, как заступил — проходит генерал. Хромает, потом обливается. Ну, думаю, гвоздь в сапоге вылез некстати. Тут, глядь, — бородатый сделал паузу, — в другой зал зашел да за шторку прячется. А мне-то в щелку видно. Ну, думаю, дело ясное, но проверить согласно предписанию положено. — Охранники дружно закивали. — Подхожу я, значится, поближе… — крепыш затянулся и выдержал паузу, явно наслаждаясь вниманием притихших сотоварищей. — Давай, Матвей, не томи! — воскликнул самый нетерпеливый. — Ну же! — стали подгонять его остальные. — Подхожу я, значится, поближе, — довольно продолжил рассказчик. — Глядь — а у генерала ентого булатный кинжал в сапогу! Ну, думаю, раз оружие не сдал, да еще и носит тайно, надо вязать. Хоть бы и цельный генерал. Набросился я на него, а тот давай бороться! Здоров, как тот медведь! Смотрю, не заломить мне его, а силушкой меня боженька не обделил. — Он гулко хлопнул себя по богатырской груди. — Я отскочил на шажок да как вдарил его в глаз, того аж повело. А тут и Савелий на шумок подоспел. Вдвоем-то мы его мигом скрутили. Сдали мы, значится, генерала ентого начальнику караула. Как положено. Верно я говорю, Савва? — Верно говоришь! Было дело, — подтвердил худощавый и жилистый казак, похожий на большую кошку. — Стоим на посту дальше, — рассказчик снова затянулся ядреным табачком и не спеша выдохнул, подогревая интерес. — Стоим мы, значится, дальше. Глядь, генерал идет, тот самый. Прямо ко мне идет. Ну, думаю, будешь меня задирать, я тебе второй глаз подобью да лейтенанту опять сдам. При исполнении я. Права такие имеются, — прокомментировал свои рассуждения казак под одобрительный гул. — Я уж было приготовился, как бы половчей медведя этого с ног свалить. Савве уже и знак подал, чтоб не лез. А генерал ентот возьми да и достань ассигнацию аж в сто рублей со свово кармана. У меня аж дух перехватило. Деньжищи-то какие! Бери, говорит, молодец, за службу верную, да деньги мне сует. — Матвей изобразил, как именно ему совали деньги. — Не положено, говорю. Тот все равно сует. Бери, говорит. Заслужил. А я ему и говорю: коль деньги свои от меня не уберет, мигом начальнику караула сдам. Положено так у нас. А сам от расстройства чуть не плачу! Деньжищи-то какие! Он похвалил да денюшку убрал. Ну, на этом, думаю, и кончились мои приключенья с генералом. Ан нет. Вызывает меня к себе сам командир. Понравился ты, братец, генералу, говорит, и дает мне, значится, сто рублев от генерала да сто Рублев от императора. Потешил я его, говорит. И от себя за службу верную сверху еще сто рублев положил, — торжественно закончил рассказ охранник. — Так ты теперь, Матвей, богач! — А то! — с блаженной улыбкой гладя карман, протянут он. — А все потому, что службу свою знаю. — Он с умным видом поднял вверх палец, сослуживцы согласно закивали.Глава 13 СОРОК ДНЕЙ СПУСТЯ
Когда на 40 дней мы с Лизой впервые вышли из дворца и отправились на службу в Петропавловский собор, меня накрыло еще раз. Первыми в глаза бросились цветы, ветки ели и сосны, украшенные яркими лентами, лежащие у ограды дворца. И свечи, сотни, тысячи свечей, горящих на холодном мартовском ветру. В момент, когда мы подъезжали к воротам, к ограде неподалеку от ворот подошли мужчина и женщина средних лет, явно семейная пара. Он — с непокрытой головой, в потертом тулупе поверх форменной рабочей одежды Обуховского завода. Она — в сером домотканом платье и платке. В руках у мужчины была свечка, а у его спутницы — маленькая, темная от старости иконка. Подойдя к ограде, мужчина взял иконку у спутницы и осторожно положил ее на землю, запалил свечку и воткнул в снег рядом. Пара начала креститься на икону, в воздух полилась молитва за упокой. Глядя на них, Лиза тихонько заплакала и тоже начала осенять себя крестом. Постучав по перегородке, я сделал знак кучеру остановиться. Карета притормозила. Выйдя из нее, я сделал знак следовавшей позади охране оставаться на местах и подошел молящимся. Пара, как раз закончив молитву, обернулась в нашу сторону. Заметив меня, они поспешно, глубоко, до самой земли, поклонились. — Здравствуйте, — поздоровался я. — Простите, я… я хотел… Спасибо! Спасибо вам!.. Кто вы? Могу я узнать ваши имена? — Т-тимоховы мы, государь, — все еще не поднимая глаза, запинаясь, пересохшим голосом ответил мужчина. — Я Кузьма, Ф-фролов сын, то ж-жена моя, Светлана, — заплетающимся языком представил он себя и супругу, которая с самого начала разговора спряталась за широкую спину мужа и сейчас испуганно оттуда выглядывала. — Спасибо вам, за свечи, за все… — я замялся, не зная, что еще сказать. — Икону не жалко тут в снегу оставлять? — ляпнул от смущения и тут же чуть не прикусил себе язык с досады за дурацкий вопрос. — Вам сейчас нужнее, — просто ответил Кузьма, и от него повеяло такой искренностью, что другие слова как-то сразу стали не нужны. — Спасибо, — поблагодарил я его, чувствуя, как в груди защемило сердце. — Мы тоже маленьких потеряли, — тихонько добавила его жена, — из пятерых наших только двое выжили. — Спасибо, — еще раз сказал я. В голове мелькнула мысль что-то дать в ответ. Деньги предлагать в данной ситуации мне показалось даже кощунственным. Немного подумав, я снял с головы шапку и протянул ее Кузьме: — Возьмите, сейчас холодно, замерзнете. Поколебавшись, тот взял ее и еще раз поклонился, видимо собираясь уйти, как вдруг дверь нашей кареты отворилась и из нее вылетела Лиза. Не говоря ни слова, она сняла с плеч оренбургский пуховой платок и накинула его на Светлану. После чего, подойдя, прижалась к моему боку. Ошеломленные, Кузьма с женой несколько секунд стояли, не зная, что делать. Затем они снова поклонились и, держась за руки, тихонько пошли в сторону канала. Глядя на них, я протянул руку и взял маленькую горячую ладошку Лизы в свою. Жена в ответ сжала пальцы. Так мы стояли, смотря им вслед, пока их фигуры не скрылись из виду. — Можно мне ее?.. — тихонько попросила Лиза, кивая на иконку. — Сейчас, — пообещал я и зашагал к ограде. Подойдя к иконке, я бережно выудил ее из наста. С древнего, почерневшего от старости дерева на меня взирал лик святой Анны. Осторожно отряхнув икону от налипшего снежка, я передал ее жене. Поцеловав иконку, Лиза прижала ее к груди и с ней забралась обратно в карету. Я еще немного постоял на морозе, подождав, пока перестанут бушевать эмоции и щипать глаза, а затем сел к жене и крикнул кучеру править к Петропавловской крепости. В голове заново прокручивались события последних недель, вызывая острое чувство вины перед семьей, которую я не смог уберечь. — Николай, посмотри! — оторвал меня от нелегких мыслей возглас жены. С перепуганными глазами Лиза протягивала мне иконку. Сначала я не понял, что ее так взволновала, но, приглядевшись, сам не смог удержаться от изумленного вздоха. Еще недавно темный, едва различимый лик с каждой секундой светлел, наливаясь давно позабытыми красками. В уголке глаза святой налилась янтарная капля и медленно потекла вниз, оставляя за собой влажный след. Запахло миррой и можжевельником. «Чудо, чудо!» — билось в голове. Рука сама сложилась щепотью, поднялась вверх и… замерла. Взгляд, обращенный к старой, еще допетровской иконе, уткнулся в двоеперстие, изображенное древним мастером. Что-то внутри ощутимо щелкнуло и… рука вновь пошла вверх, осеняя себя крестом, сложенным уже «о двух перстах». — Что это? Николай, как это возможно? — затеребила мое плечо Лиза, не отрывая потрясенного взгляда от замироточившей иконы. Путаясь в словах, как мог, я рассказал ей все, что знал об иконах, их просветлении и вообще о религии, к которой я относился лишь как к старому и плохому инструменту в строительстве государства. Пока я знакомил жену со своим весьма скромным багажом церковных знаний, мы не заметили, как карета подъехала к Заячьему острову. Выйдя из кареты, мы с женой поздоровались с встречавшими и направились в собор. Служба прошла тихо, можно даже сказать, по-домашнему: маленький собор Петропавловской крепости смог вместить только родных и близких. Наверное, так и задумывал построивший его Петр. Горе — это очень личное чувство, его нельзя выставлять на обозрение. Единственное, что смущало меня, — недоуменные взгляды, бросаемые на меня служками и митрополитом: всю церемонию я, а вслед за мной и Лиза крестились двоеперстием. Для стоящего за нашими спинами люда сие действо осталось незамеченным, но вот те, кто стоял рядом, явно обратили на это внимание. И судя по округлившимся глазам свидетелей, слухи о «переменах» вскорости пойдут по столице. Но мне было все равно. Чувство внутренней правильности, посетившее меня при взгляде на икону святой, не оставляло ни на секунду. Признаться, тогда не понимал, что делаю. Что я, выросший и воспитанный в традициях еще советского церковного нигилизма, знал о взаимоотношениях внутри русского православия? Практически ничего. На слуху были слова «церковь», «староверы», из школьного курса помнилось несколько заученных фраз про никоновкую реформу. Вот, собственно, и все. Слова «единоверие», «поповцы и беспоповцы», «Белокриницкое согласие» ничего мне не говорили. Лишь по прошествии многих лет ко мне пришло понимание, какую лавину я спустил тогда своим маленьким поступком. Отстояв службу, я подхватил жену под руку, и мы вместе вышли на крыльцо собора. Выйдя наружу, я поразился — площадь переполняло настоящее людское море. Питаемое все прибывающим сквозь ворота крепости людом, оно разрослось так, что казалось бесконечным. Сермяжные армяки и овчины простонародья соседствовали с тяжелыми шубами купцов и аристократов, скромные шинели мещан — с плащами и мундирами дворянства. Гул голосов, витавший над всем этим скоплением народа, стоило нам показаться в дверях церкви, умолк. Помогая Лизе спуститься по лесенке, я огляделся. Во взглядах, направленных на нас, было столько искреннего сочувствия и разделенного горя, что в глазах снова встали слезы. — Спаси вас Бог, добрые люди, — прошептали замерзшие губы. — Спаси Бог. Я в пояс поклонился людям, стоящим на площади. Чуть помедлив, Лиза повторила поклон за мной. Выпрямившись, я отвернулся лицом от собора и, поддерживая за локоть жену, зашагал к карете. В груди рождалось какое-то новое, теплое чувство. Чувство, что ты не один. Что все эти люди, что принесли цветы и свечи к дворцу, кто пришел вместе с нами проститься с нашим малышом и поддержать в трудную минуту — все они тоже моя Семья.[159]* * *
Через неделю после поездки в собор у меня состоялся разговор с матерью. Очень многое после той трагедии, что обрушилась на нас, стало видеться по-другому, и это стало поводом для серьезных решений. Мне хотелось отблагодарить тех, кто помог мне в это трудное время. Первыми кандидатами на это, конечно, были близкие. Следующие несколько дней я потратил на написание новой редакции Павловского акта, официально разрешив всем потомкам Романовых вступать в брак вне зависимости от происхождения избранницы или избранника. Попутно были серьезно урезаны права на титулы Великих князей. Если в документе 1797 года титулы Великого князя, Великой княжны и Императорских Высочеств назначались всем императора сыновьям, дочерям, внукам, правнукам и праправнукам, то в новой редакции их могли получить только ближайшие родственники императора: дети, а также братья и сестры. Из внуков же титул получали только старшие сыновья, последующие поколения считались князьями императорской крови. Таким образом, я хотел не допустить разрастания императорского семейства до неприличных пределов, как это случилось в нашей истории. При этом правнукам присваивался титул «Высочество», а их потомству — «светлость». Изменялся и размер получаемого денежного содержания. Его пришлось заметно увеличить, дабы не вызвать серьезного негодования родственников. Кроме того, пришлось сделать оговорку, что обратной силы новая редакция не имеет и все титулы, полученные по старому учреждению, остаются неизменны вплоть до смерти лица, ими обладающего. Мать пришлось уговаривать недолго: она, как любая женщина, желала своим сыновьям только счастья и потому полностью одобрила мое решение. Тот же, кого этот момент касался больше всего, до последнего ни о чем не подозревал. Как-то вечером, после ужина, мы сидели в гостиной за обеденным столом и беседовали. Закончив дежурные темы о погоде, о родственниках и последних событиях светской жизни, разговор наконец-то добрался до главного. — Я дам тебе свое благословение, — сказал я. — Благословение? — переспросил брат, замерев с куском пирога в руке. — На брак с Марией Мещерской, — пояснил я, помешивая серебряной ложечкой чай, — если ты ее действительно любишь. Александр на несколько секунд застыл, переваривая услышанное. Я, не торопясь, отхлебнул из чашки душистого чая с бергамотом, терпеливо ожидая реакции. — Но откуда?.. — наконец выдавил он. — Ну, я же не дурак и не слепой, — усмехнулся я. — Или ты думаешь, что никто не заметил взглядов, которые вы друг на друга бросаете? — Глупости, — Сашка покраснел и, отложив пирог, начал вертеть в руках серебряную вилку, — ничего такого не было. — Ой ли? — приподнял бровь я, делая очередной глоток терпкого дымящегося напитка. — Может, еще скажешь, что наши бравые гвардейцы обознались и это не ты вылезал из ее окна по простыне в позапрошлую среду? Брат залился пунцовой краской, явно не зная, что сказать. Вилка в его могучих ручищах сама собой свернулась в колечко. Я тоже молчал, глядя на него. — А мать? А Учреждение? — наконец спросил брат. — Напишем новое. Ты считаешь, что твое счастье для меня стоит меньше, чем какой-то клочок бумаги столетней давности? — глядя ему в глаза, спросил я. В ответном взгляде было столько радости и облегчения, что я невольно улыбнулся. Сашка улыбнулся в ответ, а затем внезапно вскочил со стула и бухнулся передо мной на колени. — Брат мой, прошу у тебя разрешения на свадьбу с Марией, — уткнув голову вниз, пробасил он. — Даю тебе свое благословение, — сказал я, встав и возложив руку ему на затылок. Почувствовав мою руку на голове, Александр замер, а потом вскочил и с ревом заключил меня в свои объятия. Мои кости ощутимо хрустнули, в глазах на миг потемнело. — Отпусти, медведь, раздавишь, — отстраняясь и снова заполняя легкие воздухом, буркнул я. — Спасибо, Никса, спасибо, — счастливо забасил Сашка, на щеках которого заблестели слезы радости, — я так боялся тебя и маменьку об этом просить. — Не надо меня благодарить, Саша. — Моя улыбка получилась чуть-чуть грустной. — Каждый заслуживает права на счастье. Я люблю тебя, брат. — Я тоже люблю тебя, Никса, — смущенно пророкотал Александр, и мы снова обнялись. — А теперь беги, — через пару секунд шлепнул я его по плечу, — порадуй нареченную. Дважды просить не пришлось. Сашка, опьяневший от счастья, как дикий кабан, не видя дороги, понесся в направлении западного крыла, где располагались комнаты фрейлин. Судя по шуму, который будоражил дворец вплоть до глубокой ночи, радостные новости всерьез раззадорили молодых.* * *
Этим апрельским утром я как никогда придирчиво осматривал свой мундир. Не столько потому, что те, ради кого я это делал, обратят на мою одежду внимание, сколько из уважения к ним. Сегодня я награждал оставшихся в живых немногочисленных героев Иканского дела. В почетном окружении выстроившихся на Дворцовой площади полков тонкой шеренгой в два ряда в одном строю стояли вперемежку четыре десятка русских Рэмбо, Чак Норрисов и роботов из жидкого металла последней модели. Перед ними с шашкой наголо стоял, застыв подобно бронзовому изваянию, их отчаянно храбрый командир. Мы с Лизой вышли из дворца. Собравшаяся за солдатскими спинами толпа приветственно взревела. Под приветственные крики многотысячной толпы мы подошли к жидкому строю уральских казаков, сопровождаемые сонмом придворных. — Здорово, казаки! — поприветствовал я их. — Здра-ви-я же-ла-ем, Ва-ше Им-пе-ра-тор-ско-е Ве-ли-чест-во! — оглушительно рявкнула, несмотря на малочисленность, сильно поредевшая сотня.[160] — Пять месяцев назад, — громко вкратце решил рассказать о подвиге я, — сотня моих уральских орлов отправилась на осмотр местности и истребление небольшой шайки кокандцев. Однако близ селения Икан вместо небольшой банды она наткнулась на главные войско всего ханства. Два дня, в полном окружении, укрываясь за телами павших в голой степи, сотня стояла насмерть против десятитысячной орды! — Толпа притихла, с интересом слушая героическую историю. — На третий день боя, когда закончились вода и порох, есаул Серов отдал приказ о прорыве из окружения. Подобрав раненых, казаки выстроились в каре и как раскаленный нож сквозь масло прошибли все порядки яростно дерущихся кокандцев. Отбивая все атаки неприятеля, теряя по пути товарищей, сотня прошла с боем пятнадцать верст и воссоединилась с русскими частями, которые шли на выручку. Немногие оставшиеся в живых оправившиеся казаки сейчас вместе со своим командиром стоят передо мной. — Я указал на тонкую цепочку. — Благодарю за службу, орлы! — И, не давая казакам мне ответить, громко прокричал: — Ура героям! — Ура! Ура! Ура-а-а! — раскатисто прогремели полки, поддерживаемые окружающей их толпой. — Есаул Серов! Жалую вас за беспримерную храбрость, мужество и холодный ум в бою производством в следующий чин и крестом Святого Георгия третьей степени. — Подскочивший Сабуров торжественно вложил мне в руки Георгиевский крест, который я прикрепил на грудь поедающему меня глазами уже войсковому старшине. Поочередно я наградил каждого казака Георгиевским крестом, пожимая крепкие мозолистые руки и благодаря за службу. После чего тепло попрощался с ними (надеюсь, ненадолго) и отправился во дворец, шепнув Рихтеру: «Вот тебе и пополнение в охрану, вербуй, пока горячо». Отобедав в кругу семьи, что стал делать после покушения как можно чаще, я направился в свой кабинет. — Его Императорское Высочество Великий князь Константин Николаевич, их превосходительства Николай Карлович Краббе и Андрей Александрович Попов ожидают вашего прихода, — едва я появился в приемной, доложил мне незаменимый Сабуров. Я кивком поблагодарил своего секретаря и быстро вошел в кабинет. Господа мореманы, сидевшие к двери спиной, даже не заметили моего появления, увлеченно обсуждая первый русский броненосец. — Проектирование башни, да и всего корабля слишком умозрительно и слишком поспешно, — услышал я полные скепсиса слова дяди, едва оказался в кабинете. — Не готовы ни новая броня, ни новые нарезные орудия, — отрубил он, жестом заставляя собеседников дать ему договорить. — Вы, Андрей Александрович, уж простите, занимаетесь откровенным гаданием на кофейной гуще. Пятов может вам что угодно наобещать со своей чудо-броней. Он ошибется на сотню-другую тонн и только руками разведет, а нам придется весь корабль перестраивать! Смотрю, у нас на корабле давно ожидаемый бунт! Я решил немного постоять и послушать откровенный разговор, пока такая возможность была. Тем более что дядя был настроен весьма решительно. Впрочем, его можно было понять. Постоянная нехватка средств во флоте приучила его если не спешить и экономить, то не тратить деньги попусту — это уж точно. — Пятов гарантирует, что броня будет весить именно положенное количество тонн, не больше и не меньше, — твердо возразил набычившийся Попов. А что ему еще делать? Не просвещать же дядю о наличии у меня такого чудесного источника информации, как ноутбук. — Хорошо бы он еще смог гарантировать этот результат не в ущерб защите корабля, — продолжал гнуть свою линию Великий князь. — А орудия? А башня? Еще не готовы первые образцы, а масса уже заявлена, как будто и не было многочисленным проблем до этого дня! — Ну будет вам, дядя, — вмешался в разговор я. Все резко обернулись на мой голос. — Расчеты Пятова позволяют с высокой точностью определить массу брони, работы над опытными образцами близки к своему завершению, так что считаю немедленную закладку «Петра Великого»[161] оправданной. — Все же ты слишком спешишь, Николай, — не торопился соглашаться со мной дядя. Великого князя довольно сильно уязвляло то, что я лез в его епархию. — Взять хотя бы проектирование башен — для них не готовы ни броня, ни орудия, но механика разрабатывается, как будто нам это уже известно. Это же запланированный долгострой! Не лучше ли было бы сконцентрироваться пока на миноносцах и минах с автоматическим якорем? «Угу, и потерять на строительстве броненосца еще год-другой, а потом и вовсе отказаться от мысли строить их на Черном море», — подумал я про себя, а вслух сказал следующее: — Придется рискнуть, дядя, иначе мы не успеваем ничего построить на юге даже в случае успеха с новым броненосцем. — Я видел, что мои слова не убедили его, но спорить он перестал. — К тому же Обухову удалось решить проблему дефектов литья, продолжил я, не дождавшись его возражений. — Даже для больших калибров раковины и трещины в стволах, изготовленных из новых марок стали, больше не образуются. В скором времени флот получит первые трехсотпятимиллиметровые нарезные орудия. — Отрадно слышать! — увидев, что Великий князь насупленно молчит, решил разрядить обстановку Краббе. — Если Путилов поставит нам машины, как обещал, то мы сможем полностью завершить броненосец уже через пять лет. — Да-да! — недовольно воскликнул дядя. — Сможем! В единственном экземпляре! Уже сейчас нам все время не хватает рабочих нужной нам квалификации. Что будет, когда нам понадобится всемеро больше рук? Нам нужно начинать с униформы для преподавателей морских гимназий и училищ при верфях, а не с грандиозных прожектов! Иначе планы едва успеют воплотиться к войне с турками, да и то в единственном экземпляре, — со злостью в голосе снова выразил неудовлетворенность моими замыслами он. Кажется, Константин Николаевич принимал мое вмешательство в дела флота куда ближе к сердцу, чем я думал. — Но дядя! Я же уже увеличил финансирование! На эти ваши гимназии и техникумы отпущены вполне достаточные средства, — начал злиться уже я. — Не вы ли сами называли цифры? — И первый результат от этих затрат мы увидим не раньше чем спустя три-четыре года, когда пройдут первые выпуски. А что прикажете делать до этих пор? Рабочие и так работают по четырнадцать-пятнадцать часов. Более того, его высокопреосвященство митрополит Исидор дал благословение людям на работы в праздничные дни и освободил от соблюдения поста! Исключительно благодаря этим мерам и щедрым сверхурочным удается выдерживать столь высокие темпы. Я решительно не понимаю, зачем мы так торопимся приготовить флот к 1874 году. Чем нас не устраивает, скажем, 76-й? Эти два лишних года позволят нам построить корабли без чудовищного напряжения сил и с куда меньшими затратами! Так почему же?! — Потому что я так хочу! Вот почему! — не собираясь выдавать дяде тайну своего дневника, рявкнул я. Великий князь был умным человеком и давно уже заметил мою неоправданную, в его глазах, уверенность в различных сферах. Но вместе с тем дядя был отъявленным властолюбцем, к тому же умел куда тоньше меня покорять умы людей. Поэтому я опасался довериться ему без оглядки. — Ну что ж, — дядя проглотил горькую пилюлю, слегка скривившись. — Пусть будет так, как хочет государь. Мы вернулись к обсуждению проекта первого русского броненосца, но разговор не клеился. Мрачно насупленный Великий князь, время от времени вставляющий вежливые, но весьма язвительные реплики, сковывал нашу беседу. — Дядя, — оборвал я на полуслове вице-адмирала Попова, — если вам настолько не по нутру то, что мы делаем, мы можем забросить флот к чертовой бабушке и заняться разработкой турецкой войны без его ведущей роли. К сожалению, война будет обречена на провал, быть может, даже повторится крымский сценарий, но ведь вам нет до этого никакого дела, не правда ли? — Николай! — взвился дядя, вскакивая с кресла и бледнея от гнева. — Неужели ты забыл, как я недавно стоял перед тобой на коленях, радея о благе державы! — Краббе и Попов удивленно повернули головы. — Ты хочешь от меня откровенности и поддержки?! — Великий князь явно вышел из себя. — Так почему же ты плетешь интриги за моей спиной? Пусть ты отвернул от меня моих сторонников, того же Рейтерна. Ну и черт с ним! Но почему я более не заправляю всеми делами во флоте? Почему на вооружение принимается сомнительная модель броненосца, а меня ставят в известность задним числом? — Великий князь стоял, сжимая кулаки, как будто готовый броситься в драку, и тяжело дышал, глядя на меня исподлобья. — Дядя, — как можно более спокойно обратился к нему я, — вам кажется, что у меня есть сведения, которых нет у вас. — Я сделал паузу. — Это не совсем так. У меня есть определенные догадки, есть определенные чаяния. Благодаря моей тайной переписке с Бисмарком у меня есть зыбкая надежда, что к тому времени, когда начнется война с турками, Европе будет совершенно не до нас. Вы понимаете, о чем я говорю? — говоря полуправду, тонко обманывал его я. Тайная переписка с Бисмарком действительно велась, хоть немного и не о том. И о грядущей заварухе в Европе мне было известно, но из совершенно других источников. — Пусть мои надежды не оправдаются, но подготовиться к войне я считаю своим долгом. Поэтому мне бы хотелось более не возвращаться к этой теме, пока ситуация не прояснится. — Вы готовы работать на таких условиях, Константин Николаевич? Прекрасно! — получив утвердительный кивок, воскликнул я. — Тогда вернемся к обсуждению проекта броненосца, предложенного Андреем Аркадьевичем. Глубокой ночью охрипшие от споров господа флотоводцы и кораблестроители покинули мой кабинет. Все погрузилось в тишину, пробуждая во мне философскую жилку. Как убедить своего подчиненного, что делать нужно именно так, а не иначе, не открывая ему тайны дневника? Как заставить поверить умного человека, что тебе виднее, не приводя сколь-нибудь значительных аргументов и сразу выдавая готовый ответ? Как же тяжело свернуть с проторенного пути колесницу истории. Каких усилий стоит мне выдрать ее колеса из глубокой колеи, как только дело заходит о каком-то глобальном вопросе. Какой, к черту, эффект бабочки в геополитике! Расстановка сил никогда не меняется без великих потрясений или многолетней кропотливой работы. Как во внутренних вопросах, так и во внешних. Британской империи все так же было выгодно и безопасно держать слабыми континентальные державы в Европе. Все так же тщательно она следила за усилением любой из них, все так же плела козни у них за спиной и вставляла палки в колеса, все так же стремилась столкнуть лбами целые империи. По-прежнему кормили Россию крестьяне, давая львиную долю дохода казне, все так же сильны были позиции дворян и слабы промышленники. Однако история знала немало примеров, когда стальной волей правительства, оплачивая ошибки большой кровью и целыми морями слез простого народа, ход истории удавалось кардинально переменить. О бескровных разворотах истории мне, к сожалению, ничего известно не было. Как просто мне виделось мое правление вначале! Я приказываю, а мне радостно рукоплещут и с улыбкой бегут исполнять. Но, к сожалению, не бегут, тем более радостно. Жизнь внесла свои коррективы. Управление огромной империей и многими миллионами подданных не так сильно отличалось от управления небольшой фирмой, как я себе воображал. Так же нужно было добиваться личной заинтересованности исполнителя, чтобы тот вложил в работу всю душу, по-прежнему приходилось уговаривать, наталкивать на мысли и идеи, чтобы принимались как свои. Конечно, можно и приказать — все в совершенной точности исполнят, боясь проявить инициативу даже там, где она совершенно необходима. Послушные и ревностно-угодливые болваны-исполнители порой вреднее открытых врагов. Я с отвращением взглянул на гору неразобранной корреспонденции на столе, недобрым словом помянув свое желание вникать в детали. Кавказская война, крестьянские волнения в Костромской губернии, жалоба на Дена от курского чиновничества и дворянства с сотнями подписей, рапорт Муравьева о волнениях в Польше и Привисленском крае, бои в Туркестане, письмо Советова… Я вздохнул и, стряхивая усталость, принялся за работу. В мае 1864 года Александр Васильевич Советов, выдающийся русский ученый-агроном, был посвящен в тайну моего дневника. Одновременно с этим он заимел громадное количество всевозможной сельскохозяйственной литературы и получил от меня очень сложное и расплывчатое, но без преувеличения одно из важнейших для нынешней России задание. Я потребовал от него в рекордные сроки приготовиться к приему русских переселенцев на Северном Кавказе и в Казахстане. Вернее, как приготовиться? Выработать максимально правильную модель ведения хозяйства с учетом местных условий и уже по-новому подготовить агрономов для прибывающих крестьян. Понимая, как трудно менять что-либо «сверху» в аграрно перенаселенной и консервативной общине европейской части Российской империи, я не терял надежду улучшить ситуацию в новых землях. Я наделил Александра Васильевича весьма широкими полномочиями, снабдил деньгами, оторвав те с кровью от сердца, и отправил готовить материалы и набирать агрономов для будущей Сельскохозяйственной академии. Обойдясь без гипноизлучателя, я сумел заставить Советова проникнуться важностью миссии, добавив напоследок, что жду результата как можно быстрее. Правда, скорее всего, здорово переборщил с угрозами в случае неисполнения поручения. Советов после недельного затворничества и изучения бумаг запросил у меня дополнительной литературы и через три дня вихрем умчался в сторону казахской степи. Мои красивые обороты «не сносить головы», «в Сибирь по этапу», «пасти белых медведей» и особенно мне понравившийся «это будет первой экспедицией к Северному полюсу» придали этому степенному человеку небывалую энергию и… наглость. Видимо решив, что ему действительно не сносить головы в случае провала задания, он набрал полсотни уже опытных агрономов и две сотни желторотых выпускников, многие из которых еще были недоучены. На этом Александр Васильевич, под ногами которого просто горела земля, останавливаться не стал. Решив, что с России не убудет, а ему очень надо, он решительно мобилизировал еще и пару тысяч крестьянских семей в нескольких южных губерниях, о чем мне тут же не преминули пожаловаться. Хотя, вероятно, жаловались губернаторы не из-за крестьян (чего им их жалеть-то?), а из-за постоянных требований предоставить то или иное в самые короткие сроки. Присылая мне отчет не реже раза в неделю, напрягая все доступные ему силы, Советов пинками, угрозами и матом завел свою неповоротливую машину. Пригнанные крестьяне засеяли земли и принялись обустраиваться на новых местах жительства, нанятая артель рабочих аврально строила академию для разместившихся в Оренбурге агрономов. Едва крестьяне перевели дух после строительства домов, им были нарезаны земли для лесопосадок и размечены места для озер. Нисколько не заботясь, как именно удастся насадить нескромного размера лесополосы и как будут выкопаны озера, Советов клятвенно пообещал тем, кто не справится, что в Сибирь он без них ни за что не уедет. Тихо роптавшие до этого агрономы взвыли дурными голосами, когда горящий энтузиазмом ученый освободился от обустройства крестьян и вплотную принялся за их учебу… После недолгих раздумий Советовым был выбран самый размашистый, но вместе с тем и, наверное, единственно верный путь освоения целины Казахстана. Разработанный еще в сталинские времена проект предусматривал колоссальный объем работ — требовалось выкопать тысячи озер, насадить десятки тысяч квадратных километров леса. В теории будущая система обещала быть устойчивой и самодостаточной, то есть не требовать больших усилий на ее поддержание, а гидрография региона должна была поменяться таким образом, что поворачивать реки вспять становилось просто ненужным. Прошедшей осенью ученый жаловался мне, что первый урожай на целине был настолько велик, что крестьяне не смогли им нормально распорядиться. Несмотря на все предупреждения о высочайшей урожайности целинных земель, немало зерна сгнило из-за отсутствия вовремя построенных амбаров. Тем не менее этой весной он уже переселил еще три тысячи семей из-за острой нехватки рабочих рук и явно не собирался останавливаться на достигнутом. Сетуя, что заставлять крестьян пахать как нужно и именно там, где нужно, придется вместе с казаками, он был преисполнен самых радужных надежд. Так, например, за зиму были построены училище для землемеров и школа для крестьянских детей. Едва только начав подготовку к освоению целины, Советов столкнулся с катастрофическим недостатком грамотных людей и поспешил принять соответствующие меры. Читая еженедельные отчеты о проделанной работе, я невольно задумался об эффективности кнута. Если написанное верно хотя бы наполовину, то, возможно, мне стоит задуматься не столько об изобретении поощрений, а ограничиться одними только угрозами и наказаниями?Глава 14 КАВКАЗ
Кавказский вопрос. Один из самых политизированных вопросов России XX и XXI веков. Проблема, которая дремлет, пока держава сильна, и проявляется, лишь только центральная власть ослабит вожжи. Из-за постоянной предвзятости сторон, из-за эмоций и чувств, питаемых историками к объекту исследования, докопаться до правдивой истории Кавказской войны трудно, а порой уже и невозможно. Некоторыми даже, несмотря на огромное количество фактов и исследовательских статей, считается, что Кавказская война один из самых малоизученных периодов русской истории. Не случайно говорится, что лучшая ложь — полуправда. Замолчать некоторые факты, подчеркнуть другие, и вот она, история, в том виде, в котором ее хотел получить заказчик. Копаясь в материалах по истории этой войны, можно легко проследить, что в большинстве случаев статьи писались для определенных целей. Продемонстрировать всему цивилизованному миру русское варварство и жестокость или наоборот, показать, что русские несли свет знаний и немыслимые блага диким горцам, освобождая их от чего-нибудь. В XXI веке вообще очень модно стало объявлять то, что ты делаешь, борьбой за свободу и независимость. И совсем не важно, от чего будет эта свобода и независимость, главное, чтобы такая она была. К моей радости, при той моей жизни я не увидел, как эту идею довели до абсурда измышлениями на тему, что космонавты не летают в космос, а сражаются за свободу от гравитации. Однако узнать о том, что кавказские террористы, убивая женщин и детей, борются за свободу и независимость от русской власти, мне довелось. Объяви свое дело битвой за возвышенное сбрасывание оков, как учит нас Запад и его послушное орудие Голливуд, и дело в шляпе. Если ты говоришь что делаешь что-то ради свободы, то общественное мнение просто обязано тебя поддержать. Но оставим эту тему, ведь это уже практически религиозный вопрос для западного мировоззрения, вопрос веры, где бесполезны любые аргументы, и вернемся к нашим горцам. Получив столько противоречивых материалов и их предвзятый анализ, я растерялся, но потом задался вопросом: чему же все-таки верить? Как докопаться до того, что с высокой вероятностью могло бы претендовать на правду? Я решил попробовать, опираясь на многочисленные достоверные сведения и их анализ, выстроить для себя историю Кавказской войны хотя бы в общих чертах. Итак, не стало чем-то удивительным, что расхождения во мнениях историков начинаются с самого начала: датой начала войны русскими принято считать 1817 год, а кавказскими и западными (в основной массе) 1763 год. Следует обратить внимание, что последняя дата не что иное, как год начала строительства Моздокской крепости на левом берегу Терека. То есть это дата, когда войска Российской империи впервые появились на черкесском берегу этой горной реки. Появились там наши войска, кстати, по горячей просьбе одного из кабардинских князей, ослабленного войной с другими родами «дружного и единого» черкесского народа. Кавказский князь Кургоко Канчокин и его люди, спасающиеся от своих могущественных противников, грозящих им смертью, полностью перешли в русское подданство и даже крестились в православие. Получивший имя Андрея Иванова после крещения, князь попросил императрицу Екатерину Великую о строительстве крепости на своих землях для защиты от неприятелей. Этот исторический факт первого вступления на черкесскую землю многими трактуется по-разному. Как обычно, все зависит от политических взглядов и убеждений, которые человек разделяет. Одна версия утверждает, что мы выполняли благородную миссию защиты православного Кавказа и русского населения, страдающего от черкесских набегов. Другая, нейтральная версия, утверждает, что Россия, хотя и хотела расширения своего влияния на Северном Кавказе, не имела для этого особых возможностей и потому воспользовалась предложением в меру своих скромных сил, не желая упустить столь выгодное предложение. По моему мнению, это наиболее правдоподобная теория. Как ни прискорбно это звучит для всех нас, но Россия еще долгие годы могла мириться (и мирилась) с тем, что основной доход черкесские народы получали от набегов на наши земли, пленяя русских и продавая их в рабство туркам. Но вот упустить такую благоприятную возможность увеличить свое влияние на Кавказе Екатерина не пожелала. Есть еще и третья, наиболее распространенная на Западе версия. Судя по ней, просьба кабардинского князя о строительстве крепости была лишь предлогом для начала полномасштабной Кавказской войны, начатой русскими. Что же, тоже версия как версия. Я продолжил исследования вопроса и решил посмотреть на действия Российской империи, на ход «полномасштабной» войны и то, какие силы были в ней задействованы. Для начала я четко уяснил себе — на Кавказе никогда не было единства. Не было единой борьбы горских народов против русских захватчиков, а вот резня всех со всеми очень даже была. Много позже, в то время как покорялся Восточный Кавказ, когда чеченские и дагестанские племена вели войну с Россией под руководством знаменитого Шамиля (кстати, иногда довольно успешно), в то же самое время многочисленные и сильные племена черкесов Западного Кавказа помогали своим соседям крайне мало, несмотря на все усилия посланцев прославленного полководца. Более того, даже родственные между собой племена черкесов (которые именовали себя адыгами) не могли поладить друг с другом внутри своих племен, находясь на грани ужасного поражения в конце Кавказской войны.Доходило до того, что русские войска штурмовали один аул, а соседний не только не приходил соседям на выручку, но и присылал в подмогу русским войскам добровольцев. На протяжении всей войны кавказцы постоянно воевали с кавказцами, пользуясь русскими войсками для сведения личных счетов. То прорусские князья попросят помощи в подавлении крестьянского восстания на своих землях, то перешедший на русскую сторону князь попросит дать войск для разгрома своих врагов. Россия в помощи не отказывала — присылала войска, всячески поддерживая своих союзников-князей, нередко возвращала назад беглых рабов и крестьян, которые переходили на русскую сторону в огромном числе, ища себе защиты и покровительства. Только в 1767 году, едва закончилось строительство Моздокской крепости, десять тысяч горцев просили Екатерину Великую принять их под свою руку, не желая больше подчиняться власти своего князя. Более того, адыги массово записывались на русскую службу и шли в казаки, причем служили верно, на совесть. Этому есть множество свидетельств, но, пожалуй, наиболее красочно их заслуги подчеркнет выдача 750 Георгиевских крестов[162] для мусульман за отличие на Кавказе. Учитывая трудность получения этой всеми уважаемой награды, можно заключить, что одних только горцев-мусульман, не принявших христианство, в русской армии на Кавказе служило очень и очень много. А ведь немало было еще и тех, кто христианство принял. Горцы сражались с горцами с самого начала Кавказской войны. Так, например, долгое время с русской стороны война шла едва ли не силами одних только терских и кубанских казаков. Я всегда считал, что основу казачьих войск составляли русские беглые крепостные крестьяне и разбойники, оказалось же, что людей со славянскими корнями среди терцев и кубанцев не набиралось и половины, по крайней мере, в начале истории этих казаческих войск Добролюбов, исследуя состав кубанского казачества в конце XVIII века, писал, что оно частично состояло из «1000 душ мужского пола, добровольно вышедших из-за Кубани черкес и татар» и «500 запорожцев, вернувшихся от турецкого султана». Конечно, спустя полвека славянской крови значительно прибавилось, но и черкесов было уж точно немало. Еще одним ярким примером активного участия черкесов на русской стороне являлось то, что при первой обороне русской крепости Моздок наравне с русским гарнизоном всего из 214 человек крепость защищали кабардинцы во главе со своим князем, на земле которого крепость и была поставлена. Для того чтобы представить начальный размах войны со стороны черкесов, мне пришлось прибегнуть к некоторым расчетам. Благодаря различным источникам стало возможным довольно точно оценить численность одних только народностей (не народов!) адыгской группы в один миллион двести тысяч человек. По признаниям самих черкесов и историков того времени, они могли выставить более чем стотысячную опытную армию. Но, как известно, все познается в сравнении. Когда Советский Союз сражался с фашистской Германией из последних сил, он мобилизировал на войну почти 20 % населения. Следует добавить, что впоследствии Германия поступила так же, поставив под ружье даже несколько больше 20 % своего населения. То есть можно справедливо заключить на этих примерах: когда на весах лежит судьба всей нации, всего народа, в строй встанет каждый пятый. Для одних только черкесских народностей это 240 тысяч воинов. Причем около половины войска составит закаленная в боях конница, которой по достоинству восхищался весь мир. Только терские и кубанские казаки, перенявшие у своих противников все: от лошадей, оружия и манеры езды до головных уборов, могли на равных противостоять черкесским воинам. Оценить русское войско было намного проще. Совершенно точно известно, что в 1770 году, когда с начала строительства Моздокской крепости прошло семь лет, гарнизон в ней составлял всего две сотни человек, а в 1773-м немногим более двух тысяч. Получается, что одна из самых кровопролитных войн в истории России начинается с атаки силами одного полка против всех сил Кавказа? Это как если бы Наполеон отправил на войну с Российской империей один полк, а Гитлер в июне 41-го выделил против СССР всего лишь одну дивизию. Это просто откровенное презрение к силам противника. Как такое возможно в войне с грозным и могучим врагом, который мог привести под стены крепости сто тысяч опытных и умелых воинов, а в случае нужды довести армию едва ли не до четверти миллиона? Ответ очевиден — никто не собирался воевать со всем Кавказом и уж точно никто не начинал полномасштабной войны. Кавказ был разобщен, там не было единства, им там даже и не пахло. Черкесы Западного Кавказа имели возможность выставить армию огромного числа и… одновременно с этим не могли. Это было совершенно немыслимо, просто невозможно собрать столько различных отрядов, не одно поколение сводящих между собой кровные счеты, без суровой дисциплины. Так получилось, что с одной стороны, черкесский воин не слушался приказов, в войсках царила немыслимая для армии демократия и индивидуализм. Воин был волен уйти в любой момент, никому и ничего не объясняя, и остальные считали это нормой. Командиры в войнах адыгов скорее не приказывали, они просили. Мысль о том, чтобы наказывать солдат, ругать или тем более бить или пороть, была просто кощунственной. Когда воин считал, что поход ему больше не интересен, когда был недоволен командиром, он собирался и уходил. Я представил себе сюрреалистическую картину, как зимой 41-го с Волоколамского шоссе под Москвой солдаты не из Москвы спокойно уходят на пару месяцев домой, навестить своих жен, и мне стало просто не по себе. Конечно, не так все просто было с черкесскими вольностями. У них существовал сложнейший всеохватывающий свод социальных норм на все случаи жизни — хабзэ, который предписывал, как поступать в определенной ситуации. Этот свод складывался на протяжении многих веков и представлял собой по-настоящему уникальное явление. Кодекс правил, которые скорее не соблюдались — ими жили. Он чрезвычайно сложен, и изучение его займет много времени, да оно и не столь важно, сколько интересно. Важно лишь то, что он был идеально заточен для экономической ниши того мира, в котором жили адыги. Мира, в котором все вращалось вокруг величайшей в мире, по их мнению, Османской империи. Веками они оставались одними из главных поставщиков рабов турецкому султану, а после того как было покорено Крымское ханство, конкурент черкесов на ниве работорговли, то и вовсе стали незаменимы. Однако картина мира с течением времени менялась, Османская империя все сильнее дряхлела и слабла, на севере зажглась восходящая звезда России, а хабзэ оставался неизменным — черкесы по-прежнему были ориентированы только на Турцию. Именно в сочетании этих факторов и крылась страшная трагедия народностей Западного Кавказа — они не смогли измениться вслед за изменившимся миром. Они жили в своем замкнутом традиционном обществе, не интересуясь делами внешнего мира, пока он не пришел к ним на порог. Чем-то эта ситуация напоминает самоизоляцию Японии, которую насильственно нарушили европейцы, за исключением того, что основу экономики этого островного государства не составляла работорговля европейцами. Что сделала Япония, получив страшную и позорную оплеуху? Она объявила революцию Мэйдзи, с потом и кровью встраиваясь в существующий миропорядок. Что сделали адыгские племена? Создали ли они так необходимое им государство, созвали ли единую армию, сплотились ли перед лицом могучего северного противника? Три раза нет. Они продолжали жить своей традиционной жизнью, которой многие так восхищаются теперь. Но это не могло продолжаться вечно — Османская империя утратила свою ведущую позицию в регионе, а черкесские набеги сдерживали освоение плодородных земель юга России. Начинает строиться Кавказская линия, начинается планомерное наступление в глубь черкесских земель. Тем временем на Восточном Кавказе талантливый полководец и правитель имам Шамиль сумел объединить под знаменем газавата, священной войны против неверных, племена вайнахов: все роды и общины чеченцев, дагестанцев и аварцев. Шамиль под натиском обстоятельств создает исламское государство и делит его на военноадминистративные округа, вводит налоги, создает регулярную армию и даже не просто заводит собственную артиллерию, а отливает пушки на своих заводах! И все бы ничего, вот только зарождающееся Восточно-Кавказское государство и думать не могло помириться со своим могучим северным соседом. Конечно, не факт, что Россия оставила бы планы по присоединению Чечни и Дагестана, однако иметь под боком маленькое враждебное государство, которое больно кусает, как только у империи скованы руки (как было во время Крымской войны), и не принимать это во внимание просто невозможно. Страна, созданная и живущая под лозунгом газавата, в принципе не могла мирно жить с нами в регионе, где все немусульманские земли входили в состав Российской империи. Не могли по-прежнему жить и народности Западного Кавказа — была построена Черноморская береговая линия, положившая конец выгодной работорговле. Весьма примечательно, насколько болезненно восприняли утрату возможности торговать рабами адыги, именно тогда они собирают одну из крупнейших своих армий и штурмом, с огромными потерями, берут несколько укреплений. Российскую империю в западных статьях часто обвиняли в том, что она не хотела помириться с белыми и пушистыми черкесами, что Россия должна была сесть за стол переговоров. Но сохранилось более чем достаточно свидетельств, как на протяжении целого столетия все попытки России договориться с адыгскими князьями не имели успеха именно по причине того, что черкесы нуждались в набегах. Все попытки заключить мирный договор раз за разом отвергались или договор немедленно нарушался. Даже в 1861 году, когда уже пал Восточный Кавказ, когда против Западного стянули огромную армию, адыгские князья, как и сто лет назад, требовали срыть Моздок и вывести все войска с Кавказа. Насколько сильно нужен был России мир на Кавказе, можно судить по тому, как после окончания Крымской войны, несмотря на тяжелейшее экономическое положение России, на Кавказе была сосредоточена огромная армия в 200 тысяч человек. Это больше, чем вся регулярная армия Российской империи в преддверии войны с Наполеоном. Только на покорение горцев с 1856 года шло до 20 % бюджета страны. Для сравнения, Советский Союз, сражаясь изо всех сил во время Великой Отечественной войны, отдавал на армию немного более 50 %. Такое внимание кавказской проблеме, когда враг не стоит у ворот твоего дома, ярко свидетельствует о ее чрезвычайной остроте. К концу 1864 года, когда огромной русской армией был полностью покорен север Восточного и Западного Кавказа, но еще задолго до окончательной победы во весь рост встала проблема, что делать со строптивыми побежденными. В то время как дагестанцы с чеченцами не представляли значительной угрозы, находясь на значительном удалении от Османской империи, черкесы, в силу своего географического положения, по-прежнему оставались опасны. Для недопущения возможности новой войны, после покорения Кавказа адыгам было предписано покинуть родные, но труднодоступные горные аулы, из которых так удобно совершать набеги, и переселиться на равнины. Для этого им было специально отведено полтора миллиона десятин самой плодородной земли на юге России. Тем же, кто не желал переселяться на указанные места, было велено выехать в Турцию в течение двух с половиной месяцев. Таким образом, черкесским народам был предоставлен один из самых гуманных выборов, который может предоставить победитель, не желающий новой войны. Либо получить одну из самых плодородных земель в Европе и стать русскими подданными, либо беспрепятственно выехать к своим верным союзникам. Совершенно неожиданно для русского правительства львиная доля адыгов, ведомая своей знатью и муллами, сделала выбор в пользу отправки в Турцию, которая виделась им едва ли не землей обетованной. Сотни тысяч их вышли к морскому побережью в ожидании немедленной отправки в Османскую империю. Ни сейчас, ни тем более тогда это было просто технически невозможно. Ни русская, ни турецкая администрация не ожидали такого наплыва переселенцев… Выделенных для перевозки адыгов кораблей катастрофически не хватало. И русские и турки нанимают дополнительные суда, задействуют военные корабли, снимая с них вооружение, раздают деньги и хлеб (правда, в совершенно недостаточном количестве), чтобы помочь адыгам пережить зиму. Но, несмотря на все предпринятые меры, десятки тысяч адыгов погибают на русском и турецком берегах от эпидемий, холода и голода. И все же движение в Турцию не ослабевает. Вслед за первой волной, взбаламученные знатью и религиозными лидерами, начинают переселяться те народы, которые уже десятки лет жили в мире с Российской империей. Уходят служащие в русской армии офицеры, уходят те, кто годами воевал против немирных горцев. Происходит просто немыслимое. Царская администрация в недоумении шлет в Петербург послание за посланием — «Что делать? Черкесы уходят!» Вот как описывает это генерал Фадеев: «Вслед за вновь покорившимися горцами потянулось в Турцию довольно значительное число других, живших уже некоторое время под русской властью. Одних побуждал фанатизм, другие не хотели отстать от родственников, третьи шли потому, что мир идет; все ждали щедрых и богатых милостей от хункяра (султана), который представлялся им идеалом всемогущества и неисчерпаемого богатства. Что бы ни говорили выходящим, у них был один ответ: „Нам хорошо у вас, но мы хотим положить свои кости на святой земле“. Но на этом странность переселения не оканчивается, далекие чеченцы и даже некоторое количество давно покорившихся осетин желают отправки в Турцию. Тем временем набирает ход обратный процесс. Оказавшись на святой земле, в Османской империи, горцы узнают, что никому не нужны. Турецкая администрация не готова к такому наплыву нуждающихся в земле и заботе горцев. Всячески приветствуя первых поселенцев из богатых князей и дворян, которые были в состоянии купить все необходимое себе сами, турки оказались не готовы разместить сотни тысяч обнищавших горцев. Черкесов начинают селить в бесплодных пустынях Сирии, Ливии и Египта, селят на каменистых землях Балкан, где, будучи не в состоянии себя прокормить, они вынуждены превращаться в разбойников — страшных башибузуков. Десятки тысяч черкесов гибнут от голода там, куда так стремились. Сказка о невероятном богатстве и могуществе султана рушится прямо у них на глазах. Начинается движение горцев обратно. Но если в Турцию горцев доставляли бесплатно, то вернуться оказывается дорогим удовольствием. Для обнищавших и оголодавших черкесов средства, запрашиваемые перевозчиками, кажутся просто неподъемными. В Россию устремляются послания и посланники с мольбой вернуть их обратно. Черкесы готовы смирить свою гордыню и покориться, многие даже готовы отречься от ислама и принять православие. Однако по туманным причинам Россия отказывается оплачивать перевоз пожелавших вернуться адыгов. То ли денег пожалели, то ли не хотели накалять обстановку, то ли обиделись на столь черную неблагодарность и были не готовы простить. Как бы там ни было, в конечном итоге практически все черкесы покинули свою родину и очутились в Турции, в отличие от тех же чеченцев и дагестанцев, которых едва ли не насильно удержали на месте». Я попытался вспомнить теракты черкесов или последующие войны за независимость Адыгеи и не смог, в то время как чеченцы и дагестанцы были на слуху. Ну что же, если метод работает, а желающих пруд пруди, почему бы не поспособствовать? Привитая гуманным двадцать первым веком жилка лишь лицемерно попросила сделать переселение мягче, чтобы как можно меньше адыгов погибло на русском берегу, возлагая всю ответственность на турок. «В конце концов, — успокаивал я себя. — Если люди рвутся к правде, желая узнать, насколько действительно плоха „тюрьма народов“ и как прекрасна блистательная Порта, то стоит ли их удерживать себе в ущерб?» «Весной 1864 года, когда Кавказская война вот-вот должна была закончиться, в выбор, предоставленный адыгам, по моему указу были внесены важные поправки. Всем черкесам, за исключением крестившихся в православие, запрещалось ношение кинжала, традиционного атрибута кавказского наряда. Огласив это, я во всеуслышание кивнул на пример Британии, запретившей в свое время ношение килта, традиционной шотландской юбки, для ускорения ассимиляции непокорных дикарей. Именно с такой формулировкой напечатанная через подкупленного нами журналиста в лондонской „Таймс“ статья вызвала бурное негодование в Шотландии. Журналист не преминул упомянуть мое восхищение изяществом и гуманностью приказа. Внутренние проблемы Туманного Альбиона от моего показного англофильства бальзамом легли мне на душу. Понимая, что горцы будут крайне недовольны указом, я хотел подстегнуть эмиграцию — пусть остаются только те, которые действительно готовы покориться и будут верны России. Во всем остальном поначалу отличий от моей истории практически не было. Я только учел, что срок в два с половиной месяца был совершенно нереальным для переселения в Турцию такой массы желающих и увеличил его до пяти лет. Черкесские народности должны были переселяться одна за другой, чтобы избежать одновременного скопления на берегу Черного моря нескольких сотен тысяч переселенцев. Одновременно с этим я заранее озаботился поиском и даже, насколько позволяли финансы, строительством кораблей, в Азовском море даже было начато строительство верфи под Эльпидофоры. Таким образом, не желающим переселяться на равнину и расставаться с кинжалами предстояло отправиться в Турцию. Впрочем, черкесов стоило скорее удерживать от массового исхода, чем поощрять к нему. Первыми к переселению приступили жившие на берегу моря разбойные черкесы-шапсуги. Следом за не успевшими отбыть шапсугами, несмотря на запрет, двинулись черкесы-убыхи. Немало старейшин других черкесских народностей тоже привели свои аулы к морю намного раньше положенного времени. Несмотря на все меры, принимаемые военной администрацией, более трех сотен тысяч горцев скопились к зиме на побережье в ожидании отправки — появился совершенно дикий слух, что русский царь вскоре запретит воссоединение единоверцев. В середине осени горцы хлынули к морю сплошным потоком. Зашевелились даже далекие чеченцы и дагестанцы, раньше времени проснулись черкесы-бжедуги, тонкой струйкой потянулись к морю осетины. По моему приказу перед отправлением каждого корабля сообщалось, что обратно мы примем только готовых принять православие. Адыги лишь презрительно кривились и сплевывали в ответ. Они еще не знали, какие беды ждали их впереди. Для уменьшения потока переселенцев в начале нового 1865 года я приказал мобилизовать всех терских и кубанских казаков, а всей Кавказской армии силой удерживать горцев на месте. Попав на обработанную имамами и знатью почву, мера во многих местах возымела действие, прямо противоположное задуманному. Еще колебавшиеся черкесы теперь уверились, что всех, кто останется в аулах, собираются насильно крестить, и ринулись к морю, невзирая на кордоны и даже вступая в бои. Далеко не всех переселенцев удалось задержать и призвать к порядку. Катастрофа стала неминуемой…» Сидя за столом своего кабинета, я с горечью читал сухие строки доклада. В Османскую империю было переправлено всего лишь 172 тысячи человек, более полумиллиона черкесов собрались на побережье. Подсчитать их точное число сейчас не представляется возможным. Судя по докладу Евдокимова, количество жертв от прокатившихся эпидемий не поддается никакому учету Видимо, это судьба. Даже напрягая все имеющиеся в нашем распоряжении силы, отправить всех желающих в этом году не представлялось реальным. Турки уже давно столкнулись с вопросом, куда девать все прибывающих переселенцев, и корабли стали присылать заметно реже. «Перевозите в Трабзон. Пусть турки сами развозят черкесов, куда захотят», — черкнул я в ответ на доклад генералу Евдокимову. Будем возить по кратчайшему пути, пусть турки занимаются проблемами расселения как пожелают. Я резко встал из-за стола, от чего на миг потемнело в глазах, подошел к окну и приоткрыл себе маленькую щелку для доступа свежего воздуха. Обмотанное шарфом горло немилосердно болело, и я с неудовольствием покосился на забытую на подоконнике трубку. Курить в таком состоянии не хотелось совершенно. Да и вообще, нужно немедленно заняться своим здоровьем, а то, не ровен час, заработаю себе целый букет болезней по глупости. Даже отличное здоровье можно угробить, если совершенно о нем не заботиться и вести мой образ жизни. Сокрушенно помотав головой и прикрыв окно, я вернулся в свое кресло и взял следующее письмо, разбирая еженедельные отчеты и почту, что с недавних пор взял себе за правило. Письмо было от Менделеева, он писал, что сумел получить тротил (динамит был получен и запатентован еще полгода назад), а теперь опять жалуется, что не хватает персонала. Для наладки эффективной технологичной цепочки производства требуются годы и обученные работники. Ну вот, начинаются чиновничьи замашки. По каждому поводу предупреждать, на все жаловаться, как будто я жду от него немедленного результата! «Обучать работников по примеру Путилова. Срок на наладку производства — год», — черкнул я поверх конверта и отложил в сторону. Вечером Сабуров напишет ответ по всем правилам. Следующее письмо — коллективная жалоба курского чиновничества и дворянства на генерал-губернатора Дена. Хорошо! Значит, они с Салтыковым уже принялись за работу. Кидаю письмо в мусорную корзину для макулатуры — еще пригодится. Ого, письмо из Аляски. Дмитрий Иванович Котиков, ставший после Максутова и расформирования Российско-Американской компании губернатором Аляски, докладывал о необходимости прислать больше русских переселенцев и основать военно-морскую базу, без которой наши владения мы удерживали одной только милостью соседей и бесполезностью приобретения. Также Котиков жаловался на иностранных китобоев, которые ввиду полного русского бессилия производят свой промысел прямо в виду берегов, несмотря на все запреты. Решив по-петровски выкрутиться из сложной проблемы, я рекомендовал всю выручку от продажи пушнины тратить на флот и перевозку поселенцев, заодно пообещав выслать денег на покупку какого-нибудь легко вооруженного корыта в САСШ и прислать партию матросов да сотню казаков с семьями на поселение. Отметив у себя в блокноте отдать распоряжение переселить казаков-добровольцев и перевести какого-нибудь молодого и горячего морского офицера с небольшой командой на Аляску, я принялся за дальнейший разбор почты. Следующие письма все больше напоминали сводки с фронтов. В Смоленске опять польский погром, в Киеве еврейский, отдельные выступления дагестанских фанатиков, тобольский губернатор сообщает о волнениях среди ссыльных, восстание на строительстве Кругобайкальского тракта… Стоп! Кругобайкальское восстание должно было случиться в следующем году. Я хватаю дневник-ноутбук, и точно — лето 1866 года, сейчас же май 1865 года. Странно, поляков там лишь немногим больше, чем в моей истории. Хотя, видимо, отношение к ним да и условия содержания стали куда более жестоки, чем в моей реальности. Столетов пишет о категорической неготовности принимать русских переселенцев на Северном Кавказе, просит повременить еще три года, а лучше четыре, в крайнем случае слать в Казахстан. Сельскохозяйственные академии на Кавказе и в Казахстане едва основаны, и хотя в них набирают уже готовых агрономов, для их обучения требуется время, даже если исследования берутся прямиком из дневника-ноутбука. «Два года максимум. Набирать агрономов вдвое более, чем требуется, все равно потом не хватит», — чиркаю я на конверте с письмом и откладываю в сторону. Поленов пишет, что готов давать стальные рельсы в три смены, выдавая едва ли не по три километра в сутки. Пока же работает на уральской и иностранной стали в одну смену, т. к. своей пока обеспечить не можем. В ответ пишу Путилову представление на кандидатуру Протасова для разработки месторождений Курской магнитной аномалии. Обухов пишет, что с пушками все будет в лучшем виде, только, как всегда, просит времени. Недоволен, что завод Круппа еще даже не начал разворачиваться, пока кроме нескольких прусских инженеров ничего не видно. Попов говорит, что уже становится ясно, что корабль в указанные сроки построить мало реально, «Петр Великий» будет спущен на воду не ранее конца 1868 года. Если так и дальше пойдет, то войну за проливы можно будет забыть как страшный сон. Мой дядя, Великий князь, и морской министр единодушно сообщают, что, несмотря на наши выдающиеся успехи, вероятнее всего, наша амбициозная программа строительства броненосцев потерпит фиаско. Комкаю письмо и в раздражении кидаю в камин. Рано опускать руки! В худшем случае войну можно будет и отложить или вообще не начинать на хрен! Напоследок, уже при свете луны, читаю многостраничный и мрачный отчет Путилова. Русская промышленность находится в зачаточном состоянии — не хватает всего и сразу. Ничего нет, ничто не работает, у всех руки растут не из того места, и их надо пересаживать ближе к плечам и голове. В конце отчета выражается надежда, что по прошествии лет ситуация будет выправляться благодаря моему мудрому решению строить техникумы и школы при заводах. Красота…Глава 15 ФИНАНСЫ
Керосиновая лампа, стоящая на краю стола, уныло потрескивала, едва-едва освещая кабинет. Прихлебывая давно остывший сладкий черный чай и с трудом щуря красные от переутомления глаза, я уже который час старался разобраться с финансовыми ведомостями, принесенными мне накануне Рейтерном и Бунге. Раз за разом водил я пальцем по клеточкам увесистой тетради, исписанной статьями бюджета, стараясь выявить хоть какой-то ресурс для снижения все растущего и растущего бюджетного дефицита. Увы, неучтенных либо же годных к перераспределению сумм не наблюдалось. Ситуация с финансами в стране крайне тяжелая. Денег хронически не хватало. Стремительно расширяющаяся сеть железных дорог, закладка кораблей для флота, начавшиеся работы по приведению в божеский вид водных путей сообщения (расчистка дна, расширение русел, строительство каналов), входящие наконец в строй казенные сталелитейные заводы — эти проекты пожирали столько средств, что и представить трудно. Мои же собственные накопления давно кончились, а будущих доходов еще надо было ждать и ждать. Вот и стягивал я ресурсы откуда только можно, обнажая все несущественное, вторичное, то, что могло подождать. Продал часть имущества, как своего, так и казны, урезал расходы на содержание дворцов — часть зданий отдал под государственные учреждения, часть — под культурные объекты. Серьезно сократил представительские расходы — консульские, посольские и т. д. Как боксер-профи сбрасывал ненужный вес, готовясь к предстоящему бою, считая не кило, а граммы. Ужимался там, где, казалось, уже нельзя ужаться, вплотную подходя к обезвоживанию экономики. Надо сказать, что это было непростым решением. Дурной финансовый вес уходил трудно, с потом, иногда с кровью. Да и мало его было, если честно. Россия никогда не была богатой страной. На армию, флот и прокорм хватало — и все. С крестьян и так выжималось все, что можно и что нельзя. С горожан, ремесленников и рабочих тоже взять было особо нечего. Купцов и прочих спекулянтов прищучить оказалось весьма сложно, так как по существующим законам они все платили исправно. Нужно было менять всю систему налогообложения, а это, скажу я вам, далеко не так просто и за год или два не делается. Фабрикантов и промышленников я сам старался не трогать, понимая их важность для будущего страны. Потому и легла основная тяжесть моих «прожектов» на дворянство: помещиков и аристократию. У них и деньги были, и отобрать их оказалось весьма легко. Налог на землю, на имущество, на наследство — вот, собственно, и все, деньги из их карманов начали перетекать в мой, вернее в казну. Ну, тут писанье кипятком кончилось и начались игры с тайными заговорами… Увы, но иного выхода не было. Я понимал, что отсталая инфраструктура — главный тормоз экономического развития страны. Кроме того, надо сказать, что «обескровливание» экономики отчасти сказалось положительно. Природа порой творит странная шутки. Человеческое тело, находясь на грани смерти, страдая от жажды и голода, начинает слышать каждую каплю росы, скатившуюся с листа, чуять запах добычи за многие мили, высвобождает, казалось бы, ниоткуда огромные резервы силы и выносливости. При переохлаждении кровь собирается вокруг жизненно важных органов, обрекая на отмирание пальцы, нос, уши, но обеспечивая работу главному — мозгу, сердцу, мышцам. Так и экономика страны, лишаясь основного своего источника жизни — денег, начала отчаянно бороться за собственное выживание. Курс ассигнаций рухнул почти сразу, упав с 80 копеек к номиналу до 50. Усохла начавшаяся было горячка акционерных обществ, лишние деньги быстро стали недопустимой роскошью. Резко и внезапно сдулись возникшие было «железнодорожные короли» — Поляков, Губонин, фон Мекк. Несмотря на то, что частное строительство железных дорог по-прежнему поощрялось, воровать на казенных заказах стало практически невозможно — государство изменило условия игры и теперь не выступало гарантом облигаций, выпускаемых железнодорожными компаниями. Исключения составляли проекты, официально утвержденные совместно с кабинетом министров, чья доходность была заранее рассчитана и не вызывала сомнений. Недостаток денег пагубно отразился на внутренней торговле, но, поскрипев и раскачавшись, многие купцы стали вместо привычных золота и ассигнаций активно использовать векселя и чеки Государственного банка. Конечно, удар был силен и его последствия еще долго будут нам аукаться, но было видно — мы справимся, российская экономика выживет и станет сильнее. Кроме того, «черная пятница» 1866 года уже виднелась на горизонте. Раздувающиеся по всей Европе многочисленные пузыри железнодорожных облигаций и банковских дисконтов уже начинали потихоньку потрескивать в предвкушении неминуемого взрыва. Именно поэтому одновременно с проектами внутри России мне нужно было запустить еще один, нацеленный на Запад. Суть его состояла в том, чтобы создать, купить, захватить сеть европейских банков, которые стали бы легальным инструментом для действий на внутреннем финансовом рынке Европы и последующей скупки ее промышленности в условиях грядущего финансового шторма. Причем банки нужны были именно европейские, а не русские. Реальность такова, что Европа никогда не пустит нас на свой внутренний рынок туда путь открыт только для «своих». А мы, как ни крути — чужие, дикари, варвары… русские. Так что с приобретением европейских банков тянуть было нельзя. Выход на рынок капиталов западных соседей нам нужен как воздух. А когда выйдем… нам останется только ждать. Ждать, ждать и еще раз ждать. Как охотник, с заряженным ружьем подстерегать уже просматриваемую на пределе видимости, но еще не достигаемую для пули дичь. Как рыбак, внимательно следить за поклевками крутящейся вокруг крючка рыбы. Как боксер, держать противника на дистанции, прощупывать дальними ударами и ждать, когда он раскроется. Следить за новостями с финансовых и торговых площадок, пока не начнут одна за другой разоряться железнодорожные и страховые компании, банки и акционерные общества. И когда время придет — ударить, выстрелить, подсечь! Скупить через «свои» банки всю Европу за бесценок. И, может быть, еще и в обоих Америках порезвиться. Именно для этого нужны были финансовые жертвы. Но когда я озвучил свои предложения, мои финансисты — Бунге и Рейтерн — дружно развели руками. Не потянем! И так я к ним подъезжал и этак, ни в какую. Твердили, что это невозможно. Однако я эту идею не оставил и силой продавил решение о создании экстренного фонда для работы в Европе. С тех пор прошло более года. Мой спешно формируемый финансовый кулак наконец-то стал достаточно крепким, чтобы нанести удар в жирное подбрюшье Европы. И тут очень остро встал кадровый вопрос. Как оказалось, у меня просто не было человека, который бы мог возглавить финансовую атаку на Европу. Ни Бунге, ни Рейтерн не подходили по характеру и складу ума (не было в них необходимой авантюристской жилки), Игнатьев же не разбирался в финансовых вопросах. Поиск достойного кандидата грозил затянуться, как вдруг он сам нашел меня. Александр Аггеевич Абаза. Эгоист до мозга костей, циник по жизни и член совета при министре финансов по должности, он был единственным, кто сразу после внесения самых первых предложений по финансовому регулированию, еще ничего не значащих самих по себе, сумел связать их и ситуацию на европейских рынках. И когда я внес вторую порцию законов, попросился на прием. Начал вкрадчиво и, шаг за шагом, исходя из одних предположений и моей реакции на них, размотал клубок моего замысла на отдельные ниточки. И тогда понял, кто такой Александр Аггеевич. Это был Игрок.[163] Прирожденный игрок, у которого на первом месте не выигрыш, не выгода, а сама игра. Игра, в которой ставкой становятся судьбы, а не состояния. Игра, которую нельзя остановить, игра, которая и есть жизнь. В которой нужно уметь смотреть не на карты, а на игрока, видеть весь полет костей уже по тому, как их держат в руке, знать, куда приземлится шарик рулетки, по положению кисти крупье, и пасовать с рояль-флешем на руках против жалких двоек, чтобы в следующем кону сыграть с почуявшим удачу новичком ва-банк. В общем, из моего кабинета Абаза ушел уже начальником третьего, финансового, департамента IV Отделения.[164] Ушел с улыбкой кота, получившего в единоличное пользование пожизненный запас сметаны, и карт-бланшем на Большую Игру. В отдел Абаза собрал таких же, как он, игроков. Савелий Мешков, Яков Лейфман, Марат Сатаров, Нари Удусов, Орест Лопарев, Аарон Гольдман. Кто они были до того, как пришли к нему? Мошенники, аферисты, спекулянты? Меня это не интересовало, мне важен был результат. И он был. Первой целью был выбран Hermannstadter Algemeine Sparcasse — третий по величине частный банк Австрии. Выбран он был по нескольким причинам. Со страной определились быстро. После анализа финансового законодательства в Европе выяснилось, что именно Австрия является обладателем наиболее несовершенных законов, регулирующих банковское дело, а также слияние и поглощение акционерных обществ (кстати, это был повод задуматься о состоянии дел в этой сфере в России — оно было еще хуже). Государственные банки мы, по понятным причинам, решили сразу исключить из списка целей. Hermannstadter же, будучи четвертым по объемам банком в стране, приглянулся нам по одной простой причине. Он не имел мажоритарных акционеров. Правление банка обладало лишь немногим более четверти акций, а остальной пакет был распылен среди миноритарных акционеров и мелких вкладчиков. Перед командой, собранной Абазой, была поставлена задача для начала собрать минимальный пакет в 10 %, затем официально «войти» в правление банка и довести свой пакет до контрольного. И, надо сказать, эта задача была выполнена блестяще. Для начала была организована фиктивная общественная организация «Союз Землевладельцев Нижней Австрии», через которую были выкуплены за довольно небольшие деньги четыре мелких австрийских частных банка. Обошлось все это нам порядка 1 млн. 200 тыс. австрийских гульденов или полмиллиона рублей. Банки эти были местные, по российским меркам — уездные, занимались в основном ссудными операциями и хранением депозитов. В рамках кампании по установлению контроля над Hermannstadter Algemeine Sparcasse им предстояло выступить в роли агентов влияния. Далее нужно было найти доступ к внутренней, инсайдерской информации атакуемого банка. Этот пункт был решен быстро и незамысловато. В ходе месячного изучения персонала банка было выяснено, что два клерка среднего звена — Курт Рассел и Иохан Шварц — могут быть нам полезны. Первый занимал должность заместителя управления, занимающегося обслуживанием клиентов, и был удачливым, азартным игроком и часто играл не по средствам. Второй, будучи секретарем одного из членов правления, слыл добрым семьянином, имея при этом не приветствующуюся в приличном обществе склонность к девушкам легкого поведения. В течение недели в жизни обоих австрийцев произошел крутой вираж. Рассел крупно проигрался в казино и остался должен кредиторам больше, чем мог заработать за пять лет примерной работы в банке. Герра Шварца же посетила его новая пассия с приведшей в ужас Йохана вестью, что она в положении. Девушка потребовала крупной суммы денег, чтобы избавиться от ребенка, угрожая в случае отказа рассказать супруге изменщика обо всех его похождениях. Жизнь двух мирных австрийцев превратилась в кошмар — один из них был вынужден скрываться от вездесущих кредиторов, второй пытался всеми правдами и неправдами наскрести нужную сумму, чтобы расплатиться с шантажисткой и избежать огласки. В итоге, по прошествии недели, измотанные и физически и морально, оба были готовы наложить на себя руки. Однако, по счастливому стечению обстоятельств, к обоим обратились представители частных банков (в лице сотрудников департамента Абазы), которые были готовы взамен за весьма скромные услуги уладить все их проблемы. Раздумывали австрийцы недолго — банковская конкуренция была довольно высока, и сливать информацию конкурентам не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Оба радостно согласились, надеясь быстро поправить свои дела. И действительно, стоило бедным клеркам согласиться — все их несчастья как рукой сняло. Курт был извещен, что весь его долг негласно выкуплен вышеупомянутыми банками, которые не требуют от него немедленного погашения. А Иохан был избавлен от ежедневных визитов шантажистки. Девушка исчезла без следа, как будто ее и не было никогда (а молодой практикантке III департамента IV отделения Его Императорского Величества канцелярии Софьи Лейбовой[165] был зачтен экзамен на звание младшего лейтенанта). Взамен они, даже не подозревая друг о друге разумеется, стали снабжать своих спасителей, а значит, и скрывающуюся за этой вывеской команду Абазы, необходимой информацией. Вскоре началась атака на Hermannstadter. Основной целью компании было спровоцировать кризис доверия к банку среди акционеров, широкой общественности, деловых партнеров и вкладчиков. В местной, а потом и в общеавстрийской прессе появились статьи, говорящие, что «Hermannstadter Algemeine Sparcasse продается, и дальнейшая его судьба, как и вкладов, неизвестна», «Hermannstadter Algemeine Sparcasse находится на грани банкротства». Вскоре акционерам, партнерам и вкладчикам банка (Рассел предал в руки IV Отделения полный список лиц, пользующихся услугами банка) были разосланы письма следующего содержания: «Уважаемые господа вкладчики! Официально сообщаем вам, что у Hermannstadter Algemeine Sparcasse пока нет никаких финансовых проблем. Несмотря на временные трудности, Правление в настоящее время не ведет никаких переговоры о продаже банка. Судьба ваших вкладов в надежных руках». После такого рода «успокоений» в банк посыпались обращения от вкладчиков за комментариями, где им, естественно, ничего объяснить не смогли. Тогда напуганные вкладчики на всякий случай решили досрочно снять средства до лучших времен. Около центрального отделения Hermannstadter собралась огромная толпа, в которой распространялись все более и более пугающие слухи о возможной судьбе банка. Разумеется, большая часть этих слухов запускалась агентами IV Отделения, шныряющими по толпе, а запущенные сплетни по принципу «испорченного телефона» приобретали все более и более пугающие подробности. В главных газетах Австрии и сопредельных стран появились материалы, в которых описывались проблемы Hermannstadter и приводились прогнозы на возможное банкротство от «авторитетных экспертов», что также подогрело тему и вызвало еще большее бегство вкладчиков. В итоге на вторую неделю кампании по дискредитации отделения и филиалы банка буквально штурмовали клиенты, испуганные возможной потерей депозитов. Отток средств в результате распространившейся слуховой волны и паники достиг 100 тыс. австрийских гульденов в день. Акции банка стремительно дешевели, за неделю потеряв 60 % своей стоимости. Руководство банка было в панике. Отчаянные попытки успокоить акционеров и вкладчиков только усугубляли ситуацию. Особенно сильным ударом стал выход статьи в «Vorstadt Zeitung» в которой небезосновательно заявлялось, что председатель правления тайно продает акции банка (информации была подлинной, предоставил Иохан Шварц, который, будучи секретарем члена правления, был курсе закулисных решений). Разразился страшный скандал. Председатель был вынужден уйти со своего поста. Акции упали на самое дно. На фоне всеобщей паники ребята Абазы начали планомерную скупку акций Hermannstadter Algemeine Sparcasse. Буквально через несколько дней было выкуплено в совокупности более 65 % акций. Падение остановилось. В этот момент в Hermannstadter поступили неожиданные предложения сразу от четырех частных банков, которые уведомляли правление, что являются обладателями миноритарных пакетов акций, позволяющих требовать место в правлении. Одновременно все эти банки утверждали, что готовы публично подтвердить финансовую состоятельность Algemeine Sparcasse и гарантировать сохранность депозитов его вкладчиков. Правление, не видя другого выхода, ухватилось за представившуюся возможность обеими руками. В кратчайшие сроки был сформирован новый состав руководства банка, в который вошли представители новых акционеров. Сразу после этого в прессе появились заявления, что трудности Hermannstadter Algemeine Sparcasse были преувеличены и на самом деле банк не испытывает финансовых проблем. Те же самые эксперты, что буквально неделю назад уверяли, что Hermannstadter вот-вот обанкротится, сейчас с той же убежденностью доказывали, что никаких проблем у банка нет и не предвидится. Новые члены правления заявили о предоставлении гарантий по сохранности вкладов. Буря утихла. Успокаивающиеся вкладчики перестали штурмовать кассы банка. Акции снова поползли вверх. В итоге, после нескольких месяцев подготовки и трех недель активной кампании, ведомству Абазы удалось захватить третий по величине банк Австрии. Так,затратив немногим более 4 миллионов рублей, мы получили контроль над банком, капитал которого составлял 51 миллион австрийских гульденов (32 миллиона рублей). Но это была лишь первая ласточка. В течение нескольких месяцев по схожей схеме были захвачены бельгийские Banque Commerciale d'Anvers и Banque Liegeoise, а также новоиспеченный шведский Skandinaviska Kredit. Посредством слияний и проникновения в совет акционеров удалось добиться контроля над немецкими Norddeutsche Bank и Diskontogesellschaft. В России же главным успехом команды Абазы стал указ 8–08, плод раздумий двух хитрых евреев, Лейфмана и Гольдмана, один из которых был выкрестом, а у второго и вовсе ближайшим прямым родственником из «избранного народа» был прапрадед. Эта пара настолько мастерски обставила дело с не участвовавшими непосредственно в покушении заговорщиками, что мне оставалось только аплодировать стоя. Схема была чрезвычайно простой. Всего-то нужно было уговорить наших сидельцев перевести свои зарубежные счета в уже полностью подконтрольный нам Banque Liegeoise. А дальше чуть-чуть подредактированный вексель отправлялся в Бельгию, где по нему деньги без всяких затей просто обналичивались. Причем развела эта пара на деньги практически всех, исключения можно было по пальцам одной руки пересчитать, и то это были явно клинические случаи, когда жадность гармонично сочеталась с природной тупостью. В завоевании доверия клиентов в ход шло все: и письма, написанные почерком родных и близких (не отличить!), и газетки с нужными статьями демонстрировались, и соседи в камеры, на нужные мысли наталкивающие, подсаживались. В общем, красиво ребята сработали. Единственное, на чем они прокололись, — слишком уж поторопились снять деньги с последней партии бельгийских счетов. Хотя тут их вины особой не было, все дело было в несогласованности работы свежесозданных департаментов внутри ведомства Игнатьева. Поспешили ребята из I департамента выдворить заговорщиков из страны. Настолько, что Лейфману и Гольдману пришлось отправлять своим коллегам в Liegeoise телеграмму с указанием немедленно снять деньги со счетов бунтовщиков. Иначе была велика вероятность того, что истинные владельцы счетов прибудут в Данциг быстрее, чем их векселя в Бельгию. Потом концы, конечно, почистили, но по выговору и Игнатьев, и Абаза от меня получили. Но это были мелочи, а в целом к концу 1864 года у меня была в руках собранная и слаженная команда, изрядно поднаторевшая в финансовых войнах. Однако главная битва была впереди, и местом ее должна была стать Англия. В весной 1866 Лондон должна будет захлестнуть банковская горячка: из-за финансовых спекуляций разразится финансовый кризис, в результате которого обанкротятся многие крупные компании. Но настоящая паника в Сити должна будет начаться после объявления о банкротстве 11 мая 1866-го крупнейшего частного банковского дома Великобритании — Overend, Gurney & Со. Этот гигант, специализирующийся на кредитовании торговли и кредитах под залог акций вновь создаваемых компаний, был поистине «банком банков». Вместе с его падением разорились сотни английских мелких банков, железнодорожных компаний, заводов и фабрик. Собственность разорившихся текстильных фабрик и сталелитейных заводов будут распродавать за бесценок. В одном только Ланкашире разорятся 80 хлопчатобумажных компаний, их фабрики будут разрушены, первоклассные станки уйдут по цене металлолома. Железнодорожные компании будут продавать практически новые, отслужившие всего 1–2 года, паровозы по совершенно смешной цене в несколько сотен фунтов. После того как я поделился этой информацией с Рейтерном, Бунге и Абазой (последнего пришлось ввести в заблуждения относительно источника этих сведений, но, по-моему, этот хитрый молдаванин уже начал что-то подозревать…), совместными усилиями был выработан план. Даже нет, ПЛАН. Конечно, кризис 1866 года не сравнить с более поздней волной в 1872–1873, однако и на нем нам, возможно, удастся изрядно поживиться. Действовать приходилось очень быстро. Финансовое законодательство Соединенного Королевства было на редкость изощренным, и такие грубые атаки, как на австрийский Hermannstadter, там бы не прошли. Владельцы банков регулярно публиковали в ведущих газетах отчеты о своей деятельности и фактически были слабо уязвимы для информационных атак. Кроме того, мои финансисты опасались, что излишне грубая игра в лондонском Сити может спровоцировать банковский кризис раньше, чем это было в нашей истории, и мы просто не успеем к нему подготовиться. Поэтому пришлось раскошелиться и по-тихому купить несколько частных, семейных банков (хотя стоило очень, очень дорого!), в которые за полгода были перекачаны практически все наши резервы, буквально высосанные за последние годы из России. Это позволило существенно упрочить положение теперь уже наших банков на английском финансовом рынке. Мы стремились успеть как можно более глубоко укрепиться в Англии до кризиса, дабы непосредственно перед ним взять в государственном банке Англии дополнительные займы, с фиксированным сроком возвращения и в твердой валюте. Тогда в период биржевой паники мы могли бы играть не только на свои, но и на заемные средства, существенно увеличив тем самым масштаб операции. Ну и конечно, заставить чванливых англичан раскошелиться и профинансировать свое собственное разорение было бы высшим классом финансового спекуляжа. При успешном развитии дел, по самым скромным прикидкам, мы должны заработать на одних только операциях в Сити 35–40 миллионов фунтов стерлингов. Общий же объем выручки от операции в наших расчетах составлял порядка 100 миллионов фунтов, что, если переводить на современные деньги, составило бы около 11,5 миллиарда фунтов стерлингов или… миллиардов долларов. Разумеется, планировалось, что большая часть этой суммы нам достанется не наличными, а различными ценными бумагами: акциями банков, облигациями железнодорожных компаний и векселями заводов и фабрик. Кроме того, скользкий момент состоял в том, что, выкупив ценные бумаги, мы сможем их выгодно реализовать лишь через полтора-два года. Но, приплюсовав к акциям все те разорившиеся фабрики, имущество которых будет выкуплено по едва ли десятой доле своей истинной стоимости и вывезено в Россию, мы пришли к выводу, что риск стоил свеч. Если в 1866-м все пойдет гладко, мы решим свои финансовые проблемы на долгие годы вперед. А потом останется лишь подождать, когда разразился следующий финансовый кризис, например 1869 года в САСШ, и снова погреть на нем руки… Встряхнув головой, я отбросил некстати полезшие в голову радужные мечтания и вернулся к бюджету: «А можем ли мы сократить ассигнования на представительские расходы?» — снова заскользил мой перст по строками ведомости…Глава 16 СЛОВО ПЕЧАТНОЕ
За завтраком, с удовольствием листая очередной номер «Транслит», я незаметно для себя погрузился в воспоминания. История этого журнала началась всего несколько месяцев назад, совершенно неожиданно для меня, практически сама собой. Зато с каким ошеломительным успехом! Вот так вот бьешься порой как рыба об лед, чтобы лишь немного сдвинуть дело с мертвой точки, а иногда и пары слов достаточно, чтобы спровоцировать целую лавину событий… — Ваше Величество, к вам господин Стасилевич. Прикажите пустить? — негромко спросил меня Сабуров, заглядывая в кабинет. — Конечно. Как раз его жду, — отрывая глаза от разложенных передо мной бумаг, кивнул я. После чего встал из-за стола и сделал несколько шагов к выходу из кабинета, чтобы оказаться поближе к входящему. Бывшего учителя, к которому я питал немалое уважение, мне хотелось поприветствовать стоя. — Здравствуйте, Михаил Матвеевич. — Здравствуйте, Ваше Величество, — с небольшим поклоном пожал протянутую ему руку гость. — Давайте без церемоний, присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил я, указывая на кресло у стола. Согласно кивнув, Стасилевич присел на гостевое место, а я тем временем достал из буфета корзинку с песочными печеньями и попросил Сабурова принести нам чай и кофе. Заняв свое рабочее место, пододвинул печенье к своему старому учителю, жестом приглашая угощаться. Пока мы усаживались и обменивались любезностями, Сабуров принес поднос с чашками, горячим чайником, несколькими сортами чая и кофе, а также сахарницей, заполненной чуть желтоватым рафинадом. Не забыл он и про молочник со свежими сливками. Любимая чашка уже была наполнена моим излюбленным напитком — турецким кофе со сливками, но без сахара. Собеседник налил себе черный чай с бергамотом и лимонной цедрой, и мы дружно захрустели печеньем. Было в этой сцене что-то душевное, пахнущее детством. Мы тоже вот так сидели вечерами за общим столом вместе с отцом и мамой… Мир тогда был удивительным, каждый день сулил новые открытия и приключения. Сколько лет прошло… Стряхнув нахлынувшие воспоминания и торопливо дожевав печенье, переключился на терпеливо ожидающего моего внимания гостя. — Признаться, для меня стало приятной неожиданностью ваше желание испросить аудиенции, — начал разговор я. — Чем могу помочь, Михаил Матвеевич? — Ваше Величество, — аккуратно отставив чашку в сторону, начал мой бывший учитель словесности, — мне хотелось бы попросить вашего содействия в открытии собственного печатного издания. Дело в том, что я и несколько моих единомышленников хотели бы выпустить новый журнал со следующего года. Хотя вернее будет сказать — возобновить давно прерванный выпуск. Ведь журнал этот был основан еще Карамзиным в 1802 году, и, сначала под редакцией самого основателя, а потом Жуковского и Каченовского, выходил вплоть до 1830 года. Речь идет о «Вестнике Европы», как вы, верно, уже догадались. — Что ж, начинание достойное одобрения, — сделав глоток кофе, кивнул я. — В каком же содействии вы нуждаетесь? — уже догадываясь о содержании просьбы, спросил я. — Увы, — всплеснул руками Стасилевич, — ввиду чрезвычайного положения, введенного в стране из-за недавних событий, регистрация частных газет и журналов временно прекращена, а нам бы очень хотелось выпустить журнал в январе 1866 года. Приурочив открытие нового исторического журнала к столетнему юбилею со дня рождения Карамзина, мы почтили бы память нашего достойнейшего соотечественника. — Михаил Матвеевич, вряд ли смогу вам помочь, — сокрушенно покачал головой я. — Положение наше в Польше все еще очень шатко, именно потому и действует цензура, ограждающая наше общество от возможных распрей и склок. Сейчас, для нашего же блага, мы должны быть едины и последовательны в решении этого вопроса. Если же вам будет дано разрешение, то появится прецедент, который сможет быть впоследствии использован и другими. Причем состоящий не в отмене цензуры, что было бы досадно, но все же не так трагично. А в том, что государь поставил себя выше закона, им же принятого. Подобного рода прецедентов в свое царствие я не давал и давать не собираюсь, даже ради моего уважения к вам, Михаил Матвеевич. — Понимаю, — сокрушенно проронил учитель. — Прошу меня простить, что отнял ваше время, Ваше Величество… — сказал он, поднявшись и явно собираясь уходить. — Постойте, Михаил Матвеевич, — остановил я его. — Могу предложить вам другое решение проблемы. Поспешно сев обратно, Стасилевич внимательно уставился на меня. — Законом введен запрет на регистрацию ЧАСТНЫХ печатных изданий, — выделил нужное слово я. — Предлагаю вам стать редактором государственного журнала, который после прекращения действия цензуры перейдет в ваши руки. Вас устроит такой вариант? — Пожалуй, да, — после недолгих колебаний согласился будущий издатель. — Непременно устроит. Лучшего решения проблемы трудно было бы желать, — собеседник выдавил из себя улыбку. — Хорошо, — улыбнулся я, — а теперь расскажите мне о своем журнале. Признаться, мне будет интересно услышать, на что будет похоже ваше детище. — С самого начала было решено, что новый «Вестник Европы» будет действовать по другой программе, нежели ранее существующий, — начал вдохновенно рассказывать Стасилевич. Возможно, это и отступает от его первоначальной задачи, как журнала главным образом политического, но зато, может быть, ближе подойдет к настоящему значению самого своего основателя, который, оказав сначала России услугу как публицист, приобрел потом бессмертие как историк. Коль скоро сам Карамзин перешел от политики к исторической науке, пусть последует теперь за своим родителем в ту же область и его журнал, посвящаемый ныне историко-политическим наукам, как главной основе всякой политики. Цель «Вестника Европы» с настоящего времени в новой его форме специального журнала историко-политических наук будет состоять прежде всего в том, чтобы служить постоянным инструментом для ознакомления тех, которые пожелали бы следить за успехами историко-политических наук с каждым новым и важным явлением в их современной литературе. Вместе с тем наш журнал имеет в виду сделаться со временем и для отечественных ученых специалистов местом для обмена мыслей и для сообщения публике своих отдельных трудов по частным вопросам, интересным для науки и полезным для живой действительности, но развитие которых не могло бы образовать из себя целой книги. Что-то щелкнуло у меня в голове после этой тирады. — Михаил Матвеевич, вы сказали, что хотели бы печатать частные вопросы, интересные обществу и полезные для живой действительности… — начал я издалека. — Да, именно так, — подтвердил Стасилевич, согласно кивая. — Название журнала и ваши намерения, признаться, подтолкнули меня к одной идее, которая, надеюсь, покажется небезынтересной и вам, — продолжал я, уже мысленно потирая руки. — Мне вспомнилась фраза Карамзина о том, что «Вестник» должен был принести в Россию «слова и мысли Европы», и я подумал, а почему бы вам, Михаил Матвеевич, не выпускать специальное приложение к вашему журналу, целиком состоящее из переводов актуальных статей из иностранных изданий? — Газета, состоящая из переводов чужих статей? — непритворно удивился будущий редактор. — Если таково ваше желание, то, конечно, мы сможем его воплотить, но, думаю, данная тема будет мало востребована. Многие уже существующие газеты и журналы дают обзоры и выдержки из зарубежных изданий… — Вы правы лишь отчасти, Михаил Матвеевич, — перебил я его с нотками торжества в голосе. — Да, некоторые журналы предоставляют читателям зарубежные материалы, однако делают это редко и бессистемно. Будем откровенны — у среднего русского читателя ныне нет никакой возможности полноценно ознакомиться с прессой Европы. Даже при условии знания иностранных языков и состояния, достаточного для того, чтобы выписывать ведущие западные газеты. Он будет упускать широкий спектр интересных статей из газет более мелких, региональных или выпускаемых малыми странами. Однако то, что было невозможно еще вчера — донести до российского, внутреннего читателя публикации зарубежной прессы день в день, — сегодня вполне возможно благодаря телеграфу. Представьте себе ежедневную газету, в которой собраны статьи, очерки и заметки из Англии, Франции, Пруссии, Дании, Испании! В которой читатель сможет прочесть статьи, появившиеся на страницах газет Северо-Американских Штатов, уже на следующий день после их издания. Только вообразите себе зрелищность и масштабность этой картины! Стасилевич буквально замер во время моего монолога. Потом на минуту прикрыл глаза, явно воссоздавая у себя в голове нарисованную мной картину. Когда же он наконец открыл их, его взгляд просто горел восторгом. — Грандиозная идея, — помогая себе руками, теряя степенность и важность, затараторил Михаил Матвеевич. — Если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения, то подобное приложение сможет существенным образом дополнить и расширить восприятие читателем нашего журнала. Ведь как можно отделять политическую действительность и общественное мнение, ее формирующее? Газеты и журналы дают как наиболее полное отображение всех направлений и тенденций политической мысли, так и преломление ее в умах граждан. — И даже более того, — дополнил я, — вы сможете организовать живую дискуссию со своими зарубежными коллегами. Думаю, по мере роста известности газеты в редакцию будут приходить письма читателей, как содержащие одобрительные отзывы на конкретные статьи, так и отрицательные. А ваша редакция могла бы, на мой взгляд, перевести и послать несколько наиболее ярких рецензий читателей в ту газету, где был опубликован исходный материал. — Да, да, — подхватил Стасилевич, — и, возможно, потом перевести ответы уже иностранных читателей на письма наших соотечественников. Организовать живой мост общения между нами и Европой. Замечательная идея. Но боюсь, — энтузиазм его погас, — что юридические трудности будут чересчур велики… — Не волнуйтесь, возьму их на себя, равно как и обеспечение вас необходимым штатом переводчиков, — успокоил я будущего редактора. — При этом обещаю, что ни я, ни кто-то другой не будет вмешиваться в редакционную политику издания. Ее определяете вы, и только вы. Однако, зная вашу порядочность и честность, уверен, что вы не допустите необъективности и тенденциозного подбора материала для переводов. — Вы мне льстите, Ваше Величество, — запротестовал Стасилевич, — я не претендую и никогда не претендовал на роль идеала. Увы, я лишь человек, как и все мы. И, как любой другой, склонен делать ошибки. — Нет, нет, я более чем уверен в вас, Михаил Матвеевич, — не согласился я. — Еще со времен моего ученичества у меня сложилось впечатление о вас как о человеке чрезвычайно умном и цельном, при этом исключительно порядочном. В нашем же случае эти качества приобретают особое значение. Предвзятость несет в себе фальшь, которую не выносит чуткое око читателя. Кому понравится пользоваться кривым зеркалом? — Вы, безусловно, правы, Ваше Величество, я полон уверенности в том, что узнать, что о нас в действительности думает просвещенная Европа, будет величайшим благом России. — Именно так, — закивал я, внутренне ухмыляясь. Эх, Михаил Матвеевич, знали бы вы, какая «правда» о нас брызжет со страниц зарубежных газет… Мне ее, в отличие от вас, регулярно на стол складывают. Тепло попрощавшись с Михаилом Матвеевичем, я вызвал к себе Сабурова и дал распоряжение подготовить документы для организации двух новых государственных изданий. Буквально через десять дней все юридические формальности были улажены и Михаил Матвеевич стал редактором журнала «Вестник Европы» и еженедельника «Переводная Пресса». Причем озвученная мной идея настолько захватила его, что первый выпуск газеты с переводами был выпущен куда раньше журнала и уже с ноября 1865 года начал победное шествие по столице. Успех был ошеломляющий. Первый выпуск пришлось допечатывать восемь раз, увеличив тираж с первоначальных полутора тысяч экземпляров до двадцати! Признаемся честно, каждому из нас интересно знать, что о нас думают окружающие. Этот простой принцип, переведенный на бумагу, произвел эффект разорвавшейся бомбы. У уличных разносчиков цены взлетели с двух копеек до гривенника, и все равно газету буквально рвали из рук. Ее читали дома, на улицах, в парках, передавали из рук в руки, перечитывали, вступали в жаркие споры, иногда доходящие до мордобоя…* * *
Купец второй гильдии Савелий Иванович Мохов был большим любителем чтения. Семья его принадлежала к беспоповскому поморскому согласию, и образование он получил весьма малое: нигде не учился, кроме как у старообрядческих начетчиков; никакой школы не кончил. Почти всю свою жизнь он работал исключительно с цифрами — сначала мальчиком-переписчиком в лавке своего дяди, который ворочал капиталами всей их общины, затем приказчиком-конторщиком, а потом и управителем. В тридцать с небольшим, взяв у общины ссуду в три тысячи рублей, открыл свое дело — лавку по торговле мануфактурными товарами для Нижегородской ярмарки. Дела шли успешно: через пять лет Савелий полностью рассчитался с долгами, а в сорок лет со всем семейством переехал в Москву. Теперь же, когда возраст купца перевалил за полвека, а состояние приблизилось к полумиллиону полновесных рублей, Савелий Иванович наконец-то мог позволить себе отдаться любимой страсти — чтению. Красоту печатного слова купец открыл для себя поздно. Жуковский, Пушкин, Лермонтов — все они в детстве прошли мимо него. Отчасти из-за строгих общинных порядков, отчасти из-за собственной занятости, но с миром литературы Савелий Иванович познакомился уже в очень зрелом возрасте. Купил как-то по случаю старенькую книжку со стихами, раскрыл ее дома и засиделся до утра. Зато, познав прелесть чтения, книжное слово он зауважал безмерно и дня не мог прожить, чтобы вечерком, сидя за чаем с плюшками, не полистать какой-нибудь роман или на худой конец повесть. Даже специально расширил свой дом на N-ckom бульваре, достроив целый этаж, в котором разместил книжный зал, библиотеку и кабинет. Начинать же утро с хрустящей, пахнущей свежей типографской краской газеты в последние годы и вовсе стало его ежедневным ритуалом. Газет Мохов выписывал более двух дюжин изданий всех направленностей, избегая лишь сугубо политического толка. Жизненная позиция его была такова: не лезь в свары власть имущих, и они тебя не коснутся. И, надо сказать, данный принцип его еще ни разу не подводил, пусть и имел очевидно слабые места. Увлечение Мохова, а также щедрое его меценатство начинающим писателям создало Савелию Ивановичу высокую репутацию в среде букинистов Москвы. Перед ним были открыты двери всех литературных салонов. Однако, будучи человеком, воспитанным в строгости и скромности, купец предпочитал провести вечер за чтением любимой книги ее обсуждению в незнакомой шумно-болтливой компании. Одно лишь угнетало Савелия Ивановича — что его абсолютная неспособность к языкам не позволяет ему насладиться изданиями иностранными. Читая рецензии на книжные новинки Франции, Англии, он лишь печально вздыхал и принимался томительно ждать выхода переводов заинтересовавших его повестей. Впрочем, в последнее время купца-библиофила все чаще посещала идея нанять грамотных писак, владевших языками, и организовать собственное книгоиздательство. В этот день Савелий Иванович, как обычно, после полудня передал управление в лавке на Манежной молодому, но уже опытному приказчику, кликнул ямщика и отправился в свой любимый трактир на Рождественке. Трактир для Мохова, как и для большинства русских купцов, был Главным Местом. В трактирах заключали сделки, пускались в разгул, назначали деловые встречи, проводили часы отдыха в дружеской беседе, ну и, конечно же, столовались. Сегодня на Рождественке посетителей было немного. Это в воскресные дни и по праздникам трактир был всегда битком набит завсегдатаями, большей частью уже пьяными или же явившимися «чуток добавить». Но такие дни Савелий Иванович не жаловал, предпочитая проводить их, как это было заведено у них в общине, в кругу семьи, чинно, степенно. В будни же зал трактира частенько был полупустым: большинство столов в трактире были именными, закрепленными за постоянными посетителями, и до известного часа никем не могли быть заняты, кроме своего владельца. Так было и сегодня. Пройдя по залу и поприветствовав присутствующих, Мохов подошел к своему столу и поздоровался с сидящим рядом приятелем, купцом Сосновским, с которым у него изредка бывали общие дела: — Доброе утро, любезный Василий Митрофанович. Что-то новенькое читаете? — заинтересовался Мохов, увидев в руках своего давнего знакомца и традиционного собеседника газету с незнакомым названием «Переводная Пресса». Из газет в последние месяцы самыми популярными стала «Метла», издаваемая под редакцией самого Достоевского, и сатирический «Колокольчик», издаваемый Лесковым. Хотя «Метлу» Савелий Иванович не жаловал — уж больно жесткой была политика редакции. Да и материалы в ней были подобраны такие, что купцу, если сердечко пошаливает, лишний раз и читать не следует. — Здравствуйте, Савелий Иванович, присаживайтесь, — приглашающе похлопал по спинке соседнего стула Сосновский. — Сегодня утром общался с Гришиным, из казначейства, он и презентовал сей экземпляр. И в самом деле, прелюбопытнейшее издание! Как я понимаю, предназначенное для государевых чиновников, дабы они в курсе были как отечественной политики, так и настроений за границей. Публикуются в нем переводы статей из иностранных газет и журналов, причем из самых известных — «London Times», «Figaro», «The New York» и множества других. Вот почитайте, — протянул он пару уже прочитанных и отложенных им в сторону страниц Мохову. С опаской взяв предложенное, Савелий Иванович задумчиво протянул: — Ну что ж, ознакомимся, пожалуй. Присев за столик Мохов подозвал полового и попросил себе порцию осетрины с хреном, дымящийся каравай черного хлеба, ботвиньи с белорыбицей и сухим тертым балыком, тарелочку селянки из почек и серебряный жбанчик с белужьей парной икоркой. Ну и, конечно, десяток расстегаев с разными начинками, а вдобавок красного байхового чая в огромной именной чаше, положенной ему как завсегдатаю. В ожидании заказа Савелий Иванович погрузился в чтение. Газетка была небольшой, едва ли в дюжину листов, но ее содержание… Первой в глаза бросилась заметка из североамериканского «The New York» с громким названием «Великое Противостояние в России». Заинтересованный броским заголовком, Мохов принялся читать. Закончив чтение, купец заулыбался. Судил американец, конечно, со своей колокольни, но тон статьи Савелию Ивановичу понравился — писал газетчик ярко, искренне радуясь русским успехам и огорчаясь от неудач. А вот следующую статью, из французского «La Figaro», Мохов дочитал через силу. Француз с немалым апломбом рассуждал о последних польских и петербургских событиях. Особенно задело купца высказывание, что недавнее покушение на российскую императорскую семью было вызвано тем, что «свободолюбивые поляки, поставленные в невыносимые условия оккупационными властями, и сочувствующие им истинные представители русского дворянства нашли лишь такой, жестокий, но оправданный способ заявить протест против самодержавной тирании». После этих слов читать до конца статью Савелию Ивановичу резко перехотелось, но он пересилил себя и просмотрел все-таки ее по диагонали, то и дело спотыкаясь на фразах типа «азиатская дикость русских», «неисчислимые преступления царизма» и «присущая славянам рабская покорность». С трудом пересиливая гаев, Савелий Иванович наконец дочитал статью до конца и, оторвавшись от газеты, спросил у товарища: — Василий Митрофанович, а верно ли переводят эти писаки? Уж больно мало верится, что французы то говорят, что здесь пишется. Они, конечно, те еще стервецы, но чтобы так… — Нет, дословно переводят, — покачал головой Сосновский. — В каждой статье указаны источники. Мы с Павлом Петровичем Першиным проверяли. Он хорошо и аглицкий, и французский знает, сравнили статьи в этой газетенке с исходными. Все слово в слово. — Да неужто? — удивился Мохов и добавил с досадой: — Ну и сволочи тогда у Париже живут! — Нешто со статьи Анри Глюкэ начали? — заулыбался собеседник. — Это вы еще до заметки Луиса Солидинга из британского «Гардиана» на третьей странице не дошли. — А что там? — заинтересовался Савелий Иванович, пролистывая газету. — Пишут, что, дескать, все русские — безбожники и пьяницы и все несчастья, сыплющиеся на эту страну, — следствие природного рабства народа и деспотизма царей. Мохов нахмурился. Будучи старовером, он не слишком жаловал ни царя, ни официальную раскольничью церковь, да и к крепким напиткам был порой неравнодушен, но вот слова Сосновского про безбожников и рабство больно ударили его по живому. Да еще и неприятно резанули слух слова приятеля про «эту страну». — Ты, Василий Митрофанович, говори, да не заговаривайся, — отрезал купец, нахмурившись, — страна эта нам Богом дадена, и слова ты свои возьми назад. — Полно вам, Савелий Иванович, — рассмеялся Сосновский, отставляя в сторону тарелку с стерлядью и промокая губы шелковым платком, — это же не я сказал, с чего мне их брать назад. Кроме того, с чего это ты вдруг так за царя выступать стал? — Я не за царя говорю, — начал распаляться Мохов, — я за Родину нашу говорю, обижаему писаками европейскими. То, что пишут они, — вранье сплошное. Признай, Василий Митрофанович! — С чего вдруг? — скривил губы собеседник. — Верно пишут. Тирания и есть. Вот только признать всем невмочно! Что, как не деспотизм, есть ограничение наших природных прав и свобод? Права на слово, к примеру. Кому, как не цивилизованному европейцу, указать на это? — Да как у тебя, Василий, язык сказать такое повернулся, — прорычал Мохов собеседнику, поднимаясь. — Это что, по-твоему, ради свобод твоих можно красть, убивать, предавать? Новорожденного младенца убивать? — И можно, и нужно! Что перечисленное тобой значит по сравнению со свободой миллионов? — пафосно провозгласил Сосновский, откидываясь на спинку стула, и сам же ответил: — Ничто! За свободу должно пойти на любую подлость, любую низость — и она будет оправдана! Высокая цель оправдывает любые средства. — Ты! ТЫ! — не находил, что сказать в ответ купец. — ДА Я ТЕБЯ!!! Сосновский судорожно отодвинулся от стола, пытаясь отдалиться от не на шутку разъяренного собеседника, но тот уже поднялся во весь свой немалый рост и навис над ним грозовой тучею. Размахнувшись, Савелий Иванович впечатал пудовый кулак в лицо бывшего приятеля. Сосновский слетел со стула и, как опрокинутая кегля, полетел в глубь зала. Отшвырнув мешающийся стол, Мохов устремился за ним, но в него тут же вцепились трое трактирных половых. Словно охотничьи псы на медведе, висели они у него на плечах, не давая добраться до поверженного соперника. Однако купец не терял надежды и медленно, но верно двигался вперед, и лишь когда к удерживающей купца троице подоспела помощь в лице поваров и охранников, Мохов сдался. — Ладно, ладно, уйду я, — кричал он, выпроваживаемый из трактира, — но слышишь, Митрофаныч, не друг ты мне боле! Не друг!Глава 17 И СНОВА ПОЛЬША
По брусчатым мостовым Варшавы мерно цокали копыта. Всадники покачивались в седлах, лениво озирая окрестности. На красных воротниках и обшлагах красовались желтые гвардейские петлицы, показывая, что едет не кто-нибудь — Казачий лейб-гвардии полк! Прохожих на улицах практически не было, да и те, кто были, едва завидев казачьи красные полукафтаны и темно-синие шаровары без лампасов, старались не попадаться на глаза. Слишком уж грозное имя завоевали себе гвардейцы-казаки за последние месяцы. Перевод лейб-гвардии полка в Польшу из вверенной им ранее Литвы состоялся поздней зимой и случайно почти совпал по времени с трагическим покушением на императора. Едва прибыв из почти уже замиренного Западного края в казармы Варшавской крепости, еще не успев толком расквартироваться, казаки уже на следующее утро были спешно собраны командиром полка, генерал-майором Иваном Ивановичем Шамшевым во внутреннем дворике. Пока заспанные, недоумевающие донцы строились, втихомолку гадая, что за новости принесет им начальство, во дворике крепости появились новые лица. Вместе с Шамшевым к гвардейцам вышел и сам генерал-губернатор, Муравьев. Оба были бледны, суровы и молчаливы, что заставило казаков внутренне подобраться в ожидании недобрых вестей. Речь начал командир полка: — Казаки! Донцы! К вам обращаюсь я в минуту скорби и горести нашей! Ныне доставлены вести, что вчера в Петербурге на государя императора и его семью было совершено покушение. Выстроившийся полк замер как один человек. В наступившей тишине было слышно лишь участившееся биение людских сердец. — Покушение было отчасти успешным, — тяжело, с болью в голосе продолжал генерал-майор, — заговорщиками был умерщвлен новорожденный сын государя, наследник престола Российского, и жестоко ранена императрица. Император жив и ныне находится у постели супруги неотлучно. Шеренги чуть заметно шелохнулись, на лицах донцов были написаны самые разные чувства: горе, сочувствие, скорбь, растерянность. Слишком уж чудовищной была весть, озвученная им. Между тем командир продолжал: — Послушайте меня, братья, — снова обратился он к казакам, чтобы завоевать их внимание, — сказал я вам еще не все. Сие злодеяние было совершено польской шляхтой. На этих словах толпа разом ахнула, у многих казаков руки непроизвольно легли на сабли, а в глазах появилась злость. — …при содействии изменников из числа приближенных к престолу. Уже известно о начавшихся в столице арестах, — полковник замолчал, давая слово генералу. — Я разделяю скорбь вместе с вами, — начал свою речь Муравьев, — однако мы должны не дать горю и гневу поглотить нас. Я знаю, это тяжко, заставить себя обуздать праведные чувства, но ныне как раз тот случай. Вам предстоит самое тяжкое из дел, имеющихся у меня. Не буду скрывать от вас, что весть, доведенная до вас сейчас, уже гуляет по Варшаве. Мне доложили, что в городе уже начались гулянья и празднование сей скорбной для нас новости. Да, именно празднования! — громко крикнул он в начавшую шуметь толпу. — И мы с вами должны усмирить тех, кто злобное убийство, совершаемое в ночи над невинным младенцем, считает добрым делом, достойным восхваления. Но при этом мы не должны уподобиться зверям и вместе с заслуживающими наказания карать невинных и рубить сплеча. Вы воины! Именно поэтому мы с Иваном Ивановичем пришли к вам дать напутствие. Воин не сражается с детьми, не поднимет руку на женщину, защитит невиновного. Помните об этом, когда выйдете за стены! А теперь по коням, братцы! С нами Бог! — С нами Бог! — гаркнули в ответ казаки и с ожесточенной решимостью ринулись к конюшням. Этот день в Варшаве запомнили как День Гнева. Все скопления народа, вышедшие было праздновать «смерть москальского ублюдка», безжалостно разгонялись. Казаки без устали хлестали нагайками по озверевшей от ненависти и ужаса толпе, оставляя на лицах и спинах кровавые шрамы. Когда на улицах никого не осталось, конные патрули начали обходить польскую столицу, изыскивая любые признаки гуляний и торжеств. Заслышав льющуюся из окон музыку и смех, врывались в дома, выводили жителей на улицу и публично пороли. В ответ на жестокость казаков то здесь, то там на них начали стихийно организовываться засады, сооружаться баррикады. В русские разъезды стреляли из окон, польские толпы врывались в дома русских, все еще проживающих в Варшаве, и забивали их дубинами, кольями и другими подручными средствами, еще долго после смерти топча уже бездыханные трупы ногами, превращая людские тела в кровавое месиво. Карусель взаимного насилия, завертевшись после выхода казаков из казарм, продолжалась еще несколько дней, пока наконец русская власть в лице Муравьева не восстановила полный контроль над городом. С тех пор польские выступления в столице края были исключительно редкостью. Вот и сейчас казачий патруль мирно заканчивал свое дежурство, цокая копытами коней, сворачивал на соседнюю улицу. Только ведущий патруля, казачьего лейб-полка корнет Митрофан Греков то и дело подергивал плечами, спиной чувствуя чужой и явно недобрый взгляд. Едва русский разъезд свернул за угол, портьера на окне верхнего этажа желтого трехэтажного дома, мимо которого они только что проехали, опустилась. Наблюдающий до последнего за прошедшим патрулем высокий, с короткими соломенными волосами и рыжеватыми усами поляк повернулся к присутствующим в комнате и процедил сквозь зубы: — Эти казаки повсюду. Нам лучше здесь не задерживаться. — Мариан, не спеши, сначала закончим разговор, — властно сказал один из сидящих за столом, высокий, статный мужчина в форме русского полковника. — Да, панове, давайте побыстрее с этим закончим, — судорожно закивал молодой, едва старше двадцати, полный шляхтич в пошитом на французский манер сюртуке. — В Варшаве сейчас слишком опасно. — Должен заметить, — вступил в беседу еще один участник собрания, невысокий мужчина средних лет, одетый в одежду ксендза. — Мы здесь собрались по вашей настоятельной просьбе, пан Вашковский, и хочу отметить, что любому из нас находиться здесь куда опаснее, чем вам. — Прошу меня простить, пан Бжуска, но выезд за пределы Варшавы строго ограничен, а сведения, передаваемые через меня народным ржодом, чрезмерно важны для восстания и не должны были подвергаться риску быть перехваченными, — начал оправдываться его собеседник. — Ну что ж, будем надеяться, что ваши вести действительно стоят риска, — мрачно заметил сидящий слева от ксендза генерал Траугутт. — О, конечно! — расцвел посланник ржода. — Первое, что я хотел сказать — пан Гауке утвержден на должность диктатора восстания. — Пся крев, — выругался, не сдержав разочарования, Мариан Лангевич. — Браво, — флегматично поздравил «полковника» Траугутт. — Благая весть, сын мой, — одобрительно откликнулся ксендз. Новоиспеченный диктатор кивнул, выразив радость лишь слабой улыбкой, почти не видной под густыми усами. Гауке давно добивался этого поста, который был необходим ему не столько из личных стремлений, сколько из нужд военного командования. После низложения предыдущего диктатора, Людвига Меровинского, разбитого русскими войсками и бежавшего во Францию, сей пост был вакантен. На него претендовали трое: сам Гауке и присутствующие здесь Мариан Лангевич и Ромуальд Траугутт. Однако с самого начала было ясно, что на должность диктатора будет утвержден Юзеф Гауке. Его родовитость, военный опыт и обширные связи в высшем свете России и Европы давали солидное преимущество перед конкурентами. Кроме того, за месяцы, последовавшие после разгрома Меровинского, даже без титула диктатора, Гауке удалось сделать очень многое: внедрить в хаос восстания некое подобие дисциплины, сплотить все противостоящие русскому правительству силы в единый кулак и нанести войскам наместника Муравьева несколько весьма ощутимых поражений. Казалось бы, еще чуть-чуть — и русские уступят, выведут войска из Польши, вернут Речи Посполитой исконные земли: Киев, Смоленск, Полоцк. А там уже можно будет задуматься и об утерянных Люмберге (Львове) и Данциге. Однако покушение на русского царя, в котором, к большой неожиданности для ржода, оказались, повинны польские шляхтичи, спутало восставшим карты. Русские, казалось, обезумели: всего за пару недель количество войск в Западном крае увеличилось втрое, а потери среди восставших возросли на порядок. Сегодняшний вечер должен был решить дальнейшую судьбу восстания. Правдами и неправдами, но народному ржоду удалось собрать в Варшаве лидеров всех наиболее крупных оставшихся отрядов сопротивления. — Вас же, пан Мариан и пан Ромуальд, ржод представил к награде Белого Орла за заслуги в деле освобождения Польши от азиатских захватчиков. — Ну, хоть что-то, — проворчал недовольный назначением Юзефа Гаусе диктатором Лангевич. — Паны генералы, ценой неимоверных усилий ржод смог достать планы дислокации вражеских сил в Речи Посполитой, — продолжал Вашковский, доставая из-под стола внушительный саквояж, — думаю, вам будет полезна эта информация. Генералы оживились. Полные и достоверные сведения о расположениях и передвижениях русских войск действительно могли стать спасательным кругом для отрядов сопротивления. Саквояж ржодовца был молниеносно распотрошен и поделен между участниками совещания. Однако по мере изучения карт радость на лицах генералов превращалась сначала в сомнение, а затем и в недоумение, смешанное с гневом. — Позвольте! Какой давности эти карты? — внимательно рассматривая карту юго-восточной части Польши, спросил Ромуальд Траугутт. — Насколько мне известно, они были получены из Петербурга два месяца назад, — сказал Вашковский. — Пся крев! — в бешенстве отшвырнул свою часть карт Лангевич. — Тогда они бесполезны! За последние шесть недель русские перетрясли все патрули и, как минимум, удвоили количество войск. — Скажите, уважаемый, — процедил сквозь зубы, с трудом сдерживая ярость, генерал Гауске, обращаясь к представителю ржода, — есть у приславших вас более свежая информация и когда они смогут ее нам представить? — Э-э-э… боюсь, это будет затруднительно, — замялся тот. — После февральских событий у нас практически не осталось сторонников в Петербурге, все они либо арестованы, либо бежали. Большинство же сочувствующих нам ранее русских не одобрило участие польских смельчаков в, к несчастью, неудавшемся покушении на царя и порвало с нами связь. На данный момент мы не имеем источников информации о планах русского командования и не можем даже предполагать, как скоро их получим. — Что ж, — глубоко вздохнул диктатор, стараясь не показывать овладевшего им раздражения, — раз уж информация ржода оказалась бесполезна, давайте составим обзор нашего положения. Ромуальд, Мариан? — Обстановка близка к критической, — по-военному строго начал доклад Ромуальд Траугутт. — Мы выбиты из всех крупных городов. Наши силы серьезно истощены в последних столкновениях. За этот месяц только в окрестностях Кобрина мы потеряли около восьми сотен человек убитыми и ранеными, сотни наших сторонников были арестованы. Отряды испытывают крайнюю нужду в провизии, порохе и лошадях. — На юге не лучше, в Кракове нас бьют в хвост и в гриву, — раздраженно подтвердил Лангевич. — После смерти царского ублюдка москали просто с ума посходили. Всех захваченных с оружием в руках казнят на месте. Вдоль дорог виселицы. Наших людей, которых мы надеялись высвободить из Павена, увезли неизвестно куда. Связь с Сигизмундом потеряна, ходят слухи, что он пленен. — Мне кажется, вы драматизируете ситуацию, — осторожно возразил Вашковский, — у ржода есть сведения, что Франция готовит заявление, в котором потребует освобождения Польши и возврата ей независимости и прежних земель. Все знают, что страны Европы ждут одного лишь сигнала из Парижа и Лондона, чтобы встать на нашу сторону в борьбе с варварским царизмом. Мы получаем поощрительные воззвания из Стокгольма, Берна и многих других столиц. Как только нас признают в Париже, вся Европа встанет на нашу защиту. Царь приползет к нам на коленях. Эти москальские варвары страшатся гнева цивилизованных стран… На последних словах голос Вашковского затих подпрезрительно-жалостливыми взглядами присутствующих. Они смотрели на него, как на какого-то недоумка. — Вы действительно в это верите? — с крайним удивлением, недоверчиво спросил молодого революционера сидящий напротив Траугутт, поднимая брови. — Да, конечно же! Мы почти победили, так все говорят… — уже неуверенно добавил Вашковский. — Европа… — Победили?! — яростно выкрикнул Лангевич, вскакивая с места. — Вы в своем ржоде что, совсем ополоумели? Не видите, что творится вокруг? Да в моей банде за год из пяти тысяч осталась едва ли тысяча! Остальные кормят волков в лесах и пляшут с конопляной тетушкой! Если москали не остановятся, от нас скоро ничего не останется! О Европе рассказывайте своим дружкам, восторженным студентикам, которые не знают, с какой стороны за саблю взяться! Нам нужно оружие, порох и хлеб. Нужны деньги! Где то золото, которое вы с Радзивиллом нам обещали? Три миллиона, которые мы взяли из главной кассы в 63-м, давно закончились! — Текущие расходы ржода не позволяют… — залепетал Вашковский, изрядно струхнувший под таким напором. — Не позволяют?! — Глаза Лангевича налились кровью. — Тогда зачем мы здесь собрались? Выслушивать ваш лепет про помощь Европы? Что проку от вас? — Но это не все, мы готовим покушение на наместника! Как только мы избавимся от Вешателя… — снова начал представитель ржода. — То ничего не изменится! — отрезал Лангевич. — Последние полгода мы воюем не столько с клятыми москалями, сколько со своими холопами. Подводы и лошадей удается выбивать только силой, квитанции уже не берут. Стоит нам высунуть нос из леса — они тут же доносят о нас москалям и наводят карателей на наши отряды. Слава Матке Бозке, ксендзы по-прежнему на нашей стороне, — благодарно посмотрел он на сидящего слева священника. — Истинно, сын мой, — закивал отец Бжуска, поглаживая короткую иезуитскую бородку, — дело наше благословлено Церковью. Сам папа ежедневно возносит молитвы за несчастную Польшу. Однако и нам в последнее время приходится тяжко, — посетовал ксендз, — среди братьев наших во кресте многие арестованы, несмотря на духовные чины. Последние указы схизматиков были восприняты паствой… излишне восторженно. Все труднее становится поднимать прихожан на борьбу с русскими. — Восторженно? — фыркнул Мариан. — Эти грязные холопы уже на них молятся. Еще бы, москали отдают им землю! НАШУ ЗЕМЛЮ! Ради этого они готовы на все. Готовы забыть, что они — поляки, бросить в грязь свою гордость и честь и униженно пресмыкаться перед русскими варварами. И что нам делать прикажете? Вырезать всех крестьян? Как эту грязную чернь усмирить? — Молитвами, сын мой, молитвами, — улыбаясь одними губами, спокойно ответил ксендз. — Да, паны, чуть не забыл, — хлопнул себя по лбу и радостно заулыбался Вашковский, — я уполномочен информировать вас о намерении ржода, ввиду чрезвычайно опасной обстановки, на время перенести свои заседания на нейтральную территорию. В зале установилась тишина. Наконец ее нарушил голос Ромуальда Траугутта: — Уважаемый пан, вы не могли бы пояснить, что вы имеете в виду? — Как вы сами знаете, в последние недели ситуация в Польше стала весьма неспокойной. Есть опасность захвата членов ржода русскими отрядами, это привело бы к катастрофическим последствиям, и народное правление, осознавая свою ответственность перед восстанием и доверившимися ему честными поляками, приняло решение… — на этих словах Вашковский замялся, словно не решаясь продолжать. — Принял решение сделать ЧТО? — задал вопрос, уже догадываясь об ответе, Гауске. — Временно перенести свои заседания в Лондон, — тихо, на грани шепота, пробормотал Вашковский. — Не понял… — мотнул головой Мариан. — Вы что же, собираетесь бежать? Когда мы тут проливаем кровь… сволочи! — На этих словах Лангевич перегнулся через стол и изо всей силы ударил кулаком по лицу представителя ржода. Вашковский слетел со стула и упал на спину, сильно ударившись затылком о пол. Лангевич тем временем выскочил из-за стола и бросился к нему. Взбешенный генерал успел нанести несколько ударов сапогом по ребрам и животу лежащего, прежде чем его оттащили подоспевшие Траугутт и Бжуске. Вашковский тяжело перевалился на живот и попытался подняться, с ненавистью смотря на Мариана и явно желая ответить обидчику. — ХВАТИТ! — как удар хлыста прозвучал резкий приказ Юзефа Гауске, заставив всех замереть. Диктатор обошел стол и встал между Лангевичем и Вашковским, закрыв своей спиной первого от второго. — Вы, — указал он пальцем на представителя ржода, — немедленно убирайтесь отсюда! Передайте ржоду, что их решение можно рассматривать не иначе как предательство и измену идеалам восстания! — Но мы же только временно, — невнятно запротестовал, вытирая разбитые губы, Вашковский, — как только войскам будет сопутствовать успех, мы тотчас вернемся! — Пошел вон, или я тебя пристрелю, скотина! — проревел Лангевич из-за спины Гауске. — Вы пожалеете! Вы об этом пожалеете! — визгливо прокричал Вашковский, пошатывающейся походкой подходя к двери. — Я доведу до сведения ржода, что здесь произошло! Вас сместят, — развернувшись да набравшись дурной храбрости, он ткнул рукой в Гауске. — А вас казнят за измену, — прибавил уже про Лангевича. — А вас… Грохнул выстрел. Юзеф отвернулся от оседающего на пол Вашковского, на груди которого медленно расплывалось красное пятно. — Признаться, мне уже и самому хотелось это сделать, — спокойно сказал он Лангевичу. — Благодарю, — Гауске слегка склонил голову, не сводя взгляда с многозарядного револьвера. — К черту благодарности! Я ухожу. Отныне можете больше на меня не рассчитывать. Нас всех предали, а меня к тому же и обманули. Место диктатора должно быть моим! — Одумайся, сын мой! — попытался урезонить смутьяна ксендз. — Бросьте, отче! Только что я лишился последней надежды однажды превратиться из грабителя с большой дороги, забирающего у холопа последнюю кобылу и хлеб, обратно в честного шляхтича. Пусть каждый позаботится о себе сам, я же придумаю, как устроить свою жизнь. И не советую вам здесь задерживаться, на выстрел могут заглянуть русские. Всего хорошего! Отсалютовав пистолетом и переступив тело затихшего Вашковского, Лангевич покинул собравшихся. — Это неприемлемо! Это возмутительно, — потерял равновесие Гауске. — Я этого так не оставлю! — Да что вы можете? — презрительно сказал Бжуске. — Советую всем последовать совету Лангевича. — И, не говоря больше ни слова, вышел. — Отче! — вскричал Гауске. — Нам нужно будет собраться еще раз. Пока остается лишь смиренно принять свершившееся и продолжать борьбу. Пусть малодушные оставят нас, но тем слаще будет победа, доставшаяся немногим избранным! После этих слов заседавшие поспешили разойтись. Всего спустя час ксендз был схвачен тем самым патрулем, который возглавлял Митрофан Греков и который, проезжая под окнами главарей сопротивления, заставил понервничать Лангевича. Через два часа ксендз уже в подробностях рассказывал о недавнем заседании. Через четыре дня небольшой отряд Гауске, с которым он следовал к основным силам, был полностью истреблен около переправы через Муховец. Спустя месяц Бжуске захлебнулся в болоте, в которое влетел, спасаясь от погони. Казаки не рискнули лезть в топь, чтобы помочь очередному смутьяну, спасающемуся бегством. Траугутт еще более года продолжал совершать разбойные набеги и вылазки из облюбованных им лесов. Он так и не был пойман и благополучно укрылся в Австрии, где примкнул к формирующей новое восстание разгромленной польской шляхте. Лангевич же благополучно переселился в Северо-Американские Соединенные Штаты, где с группой отъявленных головорезов стремительно потеснил несколько ирландских банд в Нью-Йорке, таким образом завоевав свое место под солнцем.ЭПИЛОГ
Иезуитов Михаил Николаевич Муравьев положительно не любил. Поэтому сейчас, глядя в окно на труп казненного польского ксендза, мерно покачивающийся на виселице, стоящей посреди Замковой площади Варшавы, генерал-губернатор не испытывал никаких чувств, кроме глубокого удовлетворения. Еще когда его предшественник, генерал Назимов, писал в Петербург, что всю силу края польского составляют ксендзы, а потому с ними необходимо поладить, граф внимательно прочитал бумагу, задумался и сказал: «Да, это очень важно… Непременно повешу ксендза, как только приеду в Варшаву…» И повесил. И вешал с регулярной периодичностью, без удовольствия, но с удовлетворением человека, который понимает, что делает, и видит плоды своих трудов. Большинство повстанцев шло в банды не по убеждению. Паны приходили, влекомые гонором и желанием покомандовать своим отрядом, показать удаль. Небогатых шляхтичей соблазняли офицерские чины, щедро раздаваемые бунтовщиками. Безусые юнцы примыкали к мятежникам, решив таким образом покорить своих возлюбленных панночек. Многочисленных католиков увещевали иезуиты, грозя отлучением. Холопов же и вовсе сгоняли насильно, совершенно не интересуясь их мнением. Одни лишь черные сутаны принимали участие в мятеже по убеждению и действовали вполне сознательно. Иногда генерал-губернатору даже казалось, что в Царстве Польском не было ни одного ксендза, который не принимал бы участия в мятеже. По крайней мере среди живых, ибо священнослужителей, решивших явно противодействовать восстанию, бунтовщики не щадили. Те же из черных сутан, кто открыто вставал на сторону мятежников, не гнушались ничем. Ксендз Мацкевич руководил одной из самых крупным банд, иезуиты Плешинский, Тарейво, Пахельский, не скрываясь, состояли «жандармами-вешателями» и лично совершали убийства, да и среди «кинжальщиков» было немало ксендзов. Именно поэтому по отношению к этой категории мятежников генерал-губернатор вполне оправдывал свое прозвище — Вешатель. — Нехорошо это, Михаил Николаевич, — осуждающе покачал головой Колотов, стоящий рядом и также наблюдающий эту картину. — Михаил Игнатьевич, поверьте, как от худой яблони не может быть хороших плодов, так и иезуит никогда не может быть верным сыном России, — спокойно ответствовал Муравьев. — Возможно, но почему бы не поступать с ними, как с остальными арестованными, с крестьянами например? Посадить в тюрьму, получить признание да в Сибирь на вечное поселение? — Потому что ксендза трудно заставить говорить даже в тюрьме. Это вам не крестьянин, которому одного слова порой довольно, и он все расскажет. Исключения лишь те, которые, кроме бытности в банде, совершили какие-нибудь другие преступления или были в шайке жандармов-вешателей либо кинжальщиков, убивавших мирных жителей по приказанию народного управления. Да впрочем, они никогда и не сочувствовали мятежу. Напротив, всегда были на стороне нашего правительства, а шли в банды из страха и по принуждению. Ксендза же, как и любого человека, действующего по убеждению, нельзя запугать тюрьмой. Он никогда не потеряет самообладания, будучи брошен за решетку, потому что для него в ней нет ничего непредвиденного. Прежде чем приступить к делу, он уже зрело обдумал свои действия и их последствия. Следовательно, еще до заключения под стражу он уже знал, как ему следует вести себя. Он знает, что для него лучше всего молчать — не проговариваться ни другу, ни недругу. В таких обстоятельствах от ксендза никогда и ничего не добиться. Другое дело — какой-нибудь пан. Ему и не снилась тюрьма, когда он шел до лесу. Все его мысли были заняты своей возлюбленной панночкой, которая по возвращении, по избавлении своей отчизны от азиатов кинется ему на шею. Гордыня и гонор ведут его. Никто из этих слабоумных и не воображал, что затеянное ими дело может принять какой-либо худой оборот. Для них тюрьма совершенно неожиданна, и, попадая в нее, они не успевают собраться с мыслями, побороть свои растерянность и страх. Когда человек в таком положении, то нетрудно его поймать на удочку, да так, что он и сам этого не заметит. Недавно привели в тюрьму молодого пана, пытавшегося уйти верхом от войск, преследовавших его банду. Когда его схватили, он опешил до такой степени, что растеряв весь свой гонор в тюремной канцелярии, приняв солдата за коменданта, обратился к нему со словами «ваше высокоблагородие». Один из моих адъютантов, Буланцов, видя его замешательство, тотчас надел мятежническую одежду и, когда пана заперли в каземат, велел ввести туда и его самого в виде арестанта. Едва войдя в камеру, бросился он к поляку на шею и давай его целовать, говоря: «Ах боже, ах боже мой! И пан командир попался сюда. Разве совсем уже разбили нашу банду?» Поляк выпучил на него глаза, а потом говорит: «А вы, пан, тоже из наших?» Поручик, ничуть не растерявшись, назвал по имени всех офицеров банды и самого начальника банды, которых знал из показаний уже захваченных мятежников, а себя назвал унтер-офицером. Пан, совсем запутавшись, долго смотрел на него, да и говорит: «Действительно, припоминаю, вы не пан ли Жаботинский?» Поручик подтвердил его догадку и всеми силами начал располагать его к себе. Поговорили они о несчастной Польше, о проклятых москалях, о разбитой банде, а под вечер завели откровенный разговор, в котором пан выложил, где спрятаны оружие, порох, съестные припасы и другие принадлежности банды, и все это впоследствии было найдено. — Лихо! — изумился Колотов. — И где же вы, Михаил Николаевич, такой талант нашли? — В Новогеоргиевской крепости Плоцкой губернии. Талантлив чрезвычайно, хотя и слишком языком молоть горазд. Буду рекомендовать его в столицу. А заприметил я его после того, как из Плоцка один за другим пошли рапорты об успешных разгромах банд. Заинтересовался я этим делом, и выяснилось, что большинство успехов по выявлению банд, отысканию мест склада оружия, пороха, съестных припасов, одежды и других вещей, принадлежавших мятежническим отрядам, на счету унтер-офицера Буланцева. Пострел, выезжая на задания, с отрядами войск или отдельно от них, одевался в польскую мятежническую форму и, отделяясь от отрядов, ездил впереди, один, иногда версты две или три впереди. Встречаясь с небольшими мятежническими отрядами и даже с целыми бандами, он, не теряя присутствия духа, здоровался с начальником, представлялся унтером такой-то банды, отправленным с поручением. Говорит он на польском, как на родном, и местные закономерно обманывались на его счет, принимая за своею брата. — Да, удалец, такого нужно поощрить. Куда вы его прочите? — К Игнатьеву. — К Лисьему Волку? Не пожалеете? — Михаил Игнатьевич, я уже не молод, и неизвестно, сколько мне еще отмерил Господь на этой грешной земле. Вы можете называть меня старым дураком, но когда твой конец уже виден — мир начинает представляться в совсем другом свете. Вся та мишура, вокруг которой так долго кружилась твоя жизнь — мундиры, награды, должности, — исчезает, оставляя только то, что действительно важно. И пока моя протекция еще чего-то стоит, я хочу помочь тем, кто уже сейчас понимает то, что до меня дошло только на старости лет. — О чем это? — О том, что когда ситуация требует, нужно действовать твердо и не слушать ничьих увещеваний. Делай что должно, свершиться чему суждено. Мягкость в деле наведения порядка губительна. Вот возьмите Горчакова, предыдущего наместника Царства. Вы его наставление военным начальникам читали? — Не имел такой чести, — ответил собеседник Муравьева. — А я вот имел. И написано там дословно следующее: «Держать себя с приличною гордостью, не давая вида, что подобное положение дел унижает их значение». Это наставление было объявлено по случаю жалоб на то, что жители-поляки, при встрече на улице с нашими военными, невзирая на звание, нарочно задевали и толкали их, харкали и плевали в спину. И к чему это привело? Чем меры правительства были снисходительнее, тем поступки бунтовщиков были нахальнее. Любая мера правительства, направленная на восстановление спокойствия, тишины и порядка, выставлялась поляками в виде насилия над ними. Всякое бесчинство, гнусность, публичное оскорбление, наносимое русским, оправдывались, по-иезуитски, патриотизмом и стремлением к свободе. Мы никогда не сможем искоренить возможность польского восстания без отыскания и усиления в Царстве элементов, сколько-нибудь нам родственных, если не по крови, то духовно. Такой элемент составляет польское крестьянство, все отличие которого от русского состоит лишь в языке и вере, в остальном же оно неотличимо от нашего. Искореняя враждебные русскому духу силы — польское панство и католическое иезуитство, поощряя силу дружественную — крестьянство, только так мы добились усмирения мятежа. И для России тоже нет другого пути; если сейчас не опереться на крестьянство, через пару десятков лет мы увидим мятеж уже не польский, а русский. — Не дай нам Бог, — проронил Михаил Игнатьевич, снова посмотрев на тело ксендза, — не дай нам Бог.Вячеслав Коротин Броненосцы победы. Топи их всех!
От автора
Выражаю огромную благодарность всем, кто помогал советами и информацией. Я ведь думал, что в данной теме знаю почти всё… Ан нет. С каждым написанным килобайтом убеждался, что знаю катастрофически мало. И если бы не вы — никогда бы книга не состоялась. Благодарен всем, но особенно тем, кто не пожалели времени и сил, чтобы помочь мне на протяжении этих полутора лет: Глебу Дойникову Владимиру Игрицкому Антону Филонову Борису Надеру Сергею Пальмину Без любого из них этой книги точно бы не было. И хочется, чтобы это было не зря. Мужчины! Давайте жить так, чтобы никогда не стали актуальными строки:Брызнуло красным в лицо планет.
Как это вечно и как знакомо.
Радуйтесь! Рыцарей больше нет!
Мир и спокойствие вашему дому
А. Белянин
Пролог
Порт-Артур. Сентябрь 1904 года Война шла уже восьмой месяц и была для России удивительно неудачной. С первых же её минут словно злой рок преследовал русских – еще до объявления войны внезапной атакой японских миноносцев были выведены из строя крейсер "Паллада" и два лучших броненосца артурской эскадры – "Цесаревич" и "Ретвизан". В корейском порту Чемульпо героически погибли новейший крейсер "Варяг" и канонерская лодка "Кореец". А буквально через несколько дней подорвались на своих же минах и утонули крейсер "Боярин" и минный транспорт "Енисей"… С приездом нового командующего Тихоокеанским флотом Степана Осиповича Макарова эскадра начала оживать и появилась надежда на благополучный исход войны. Но Фортуна очередной раз посмеялась над русскими: наскочил на мину и затонул броненосец "Петропавловск", вместе с ним погиб и адмирал Макаров. Даже гибель двух японских броненосцев в начале мая мало изменила расклад сил на море – всё равно японский флот имел подавляющее преимущество и, вскоре армия Страны Восходящего Солнца, высадившись под Бицзево отрезала Порт-Артур от России. Крепость была блокирована и надежды на то, что ей поможет русская армия из Маньчжурии становилось всё меньше и меньше. В конце июля артурская эскадра попыталась пробиться из осаждённой крепости во Владивосток, но снова не повезло. Когда японцы были уже готовы отступить, удачное попадание вывело из строя русский флагман и тот, потеряв управление, смешал строй всей эскадры. Кораблям пришлось вернуться в осаждённую крепость. Но вернулись не все – погиб попытавшийся таки прорваться во Владивосток крейсер "Новик", были задержаны до конца войны прорвашиеся в нейтральные порты броненосец "Цесаревич", крейсера "Аскольд" и "Диана". Так что силы русских уменьшились еще больше и было решено уже не делать попыток прорыва – все внимание теперь уделялось только сухопутной обороне Порт-Артура. И вот теперь, в сентябре 1904 г. осаждающие японские войска получили германские одиннадцатидюймовые гаубицы.[166] Их снаряды настолько мощны, что ни перекрытия крепостных укреплений, ни палубы кораблей в гавани не являются для них препятствием. И первые выстрелы этих орудий означают то, что оставшиеся броненосцы и крейсера первой тихоокеанской эскадры вскоре ждёт неминуемая гибель, а затем, скорее всего, подъём и воскрешение под японским флагом после падения блокированной и с суши, и с моря крепости… И во многом следствием этого стало самое позорное поражение русского флота – разгром при Цусиме. А если бы немного решительности, немного смекалки русскому руководству, умения принять решение… Ну и удачи, конечно. Ну сколько раз уже Фортуна не просто улыбалась, а хохотала навзрыд в лицо японцам. Ну не могло это продолжаться бесконечно, когда-нибудь должна она была улыбнуться и русским. Нужен был только умный, решительный, инициативный и смелый адмирал… А ведь такой был. Был именно такой, который в бытность свою командуя крейсером, не боялся на нём одном атаковать весь японский флот. Вот только в реальной истории мужества принять решение ему не хватило…* * *
Контр-адмирал Вирен Роберт Николаевич (На фото ещё капитан первого ранга)
Часть первая. Порт-Артурский гамбит
Глава 1. В Западне
2.09.1904 — Мой "Баян", — с тоскою подумал Роберт Николаевич Вирен, проходя на адмиральском катере мимо крейсера. — Сколько… — у всем известного службиста и бывшего лихого командира одного из самых активных кораблей артурской эскадры повлажнели глаза. — Чёрт! Ведь японцам достанется! Ну хана Артуру, если не завтра, так через месяц-два. И мой крейсер… Ну нет! Сам на нём проскочу! Хоть и без всей эскадры. А почему без эскадры? Не шаланды всё-таки под командой. Броненосцы, чёрт побери! Нас меньше, мы слабее, но не тонуть же в этой луже… Боя с японцами не выдержать – или перетопят, или побьют так, что уже не бойцами будем. Причём с минимальными повреждениями для себя. Выходит вторая эскадра, но без нашей она явно слабее японского флота, да и опыта у них никакого. Если бы соединиться… Но в Артуре мы её не дождёмся. Сколько бы ни хорохорилось сухопутное начальство – Артуру конец. Надо спасать корабли. И "Баяна", — оглянулся на четырёхтрубного красавца командующий порт-артурской эскадрой. — Ну ведь не пройти японцев с утра, успеют перехватить почти сразу. Если к вечеру начать прорыв, то встретят чуть ли не за самыми минными полями всеми силами. Чёртовы приливы! — пока эскадру выведешь, Тóго уже рядом будет. Выведешь заранее – на внешнем рейде торпеду получить можно, да и опять же японцы далеко уходить не будут. Нужны три-четыре часа форы. Вечером. Как воздух нужны эти несколько часов. И тогда всё становится реальным. Вот если бы… В общем, ясно одно – нужно что-то предпринимать, действовать. Вспомнилась охота на волков, в которой он участвовал в юности: первая гончая догнала волка, он остановился и рычит, хотя мог бы перекусить ей хребет и удирать к своей стае. Но нет, стоит, пугает. Постепенно подбегает вся свора, окружает. А потом подходит охотник и поднимает ружьё… — Неужели и мы уподобимся этому волку? Чего боюсь? Нагоняя из-под Шпица? Я ведь не боялся с одним только "Баяном" всю японскую эскадру атаковать. Не боялся смерти и испугаюсь нагоняя? — Чёрта с два! Поднявшись на борт "Ретвизана" Вирен подозвал флаг-офицера и приказал: "Передайте всем командирам кораблей первого ранга приказ лично явиться на совещание в зал заседаний "Ретвизана" завтра к 14:00".* * *
Крейсер 1-го ранга "Баян"
* * *
4.09.1904. борт "Ретвизана" Совещание флагманов и командиров кораблей — Господа! Оставаться в Артуре, значит погубить корабли и, возможно, подарить их японцам. Выйти в море необходимо в любом случае и не просто выйти, а либо прорваться, либо нанести японцам максимальный ущерб, пусть и ценой своей гибели. Пусть будет перетоплена вся эскадра, но если мы сможем уничтожить хоть один японский броненосец, то это уже значительно лучше, чем быть потопленными на рейде и стать японскими трофеями, — Роберт Николаевич Вирен обвёл взглядом офицеров и адмиралов собравшихся в салоне "Ретвизана". Он понимал, что данное совещание будет не просто разговором о проблемах и перспективах. Предстоит выдержать бой. Со своими. Недовольных будет немало, хоть и по разным причинам. — Эскадра выйдет. Это приказ! Четыре броненосца и два крейсера. Все, кроме "Севастополя", который как самый тихоходный и небоеспособный корабль в прорыве учаcтвовать не будет. Часть его пушек пойдёт на доукомплектацию остальных кораблей… — Ваше превосходительство! Это совершенно невозможно! — Просто удивительно как быстро побагровели лицо и залысины командира "Севастополя" Эссена. Казалось, что из глаз капитана первого ранга вот вот брызнут слёзы. — Совершенно невозможно, Николай Оттович, перебивать вашего начальника. И успокойтесь. Я прекрасно понимаю, почему вы так разволновались. Беспокоитесь о том, что война пойдёт без вашего участия? Не дождётесь. Такими командирами я разбрасываться, конечно, не буду. Командир "Пересвета" Бойсман серьёзно ранен, поэтому "Пересвет" примете вы. А по поводу "Севастополя" – вопрос решённый. Нужно иметь хоть и меньше кораблей, но чтобы они были полноценными боевыми единицами. Нам важен каждый лишний узел, каждая пушка. Орудия "Севастополя" нужны на других судах, а со своими тринадцатью узлами[167] он будет гирей на ногах отряда. Вы, конечно, можете отказаться от нового назначения, но я почему-то уверен, что вы этого не сделаете. Я неправ? — Вирен с лёгкой усмешкой посмотрел на командира "Севастополя" — Ваше превосходительство! Но ведь "Севастополь" – это… — Да или нет? Николай Оттович, ещё многое нужно обсудить. Судьба вашего корабля не обсуждается. Вы принимаете "Пересвет"? — Принимаю. Но разрешите взять с собой некоторых офицеров. — Не некоторых, а всех, кого сочтёте необходимым. Пусть на вашем новом броненосце их будет несколько сверх комплекта, но они всегда пригодятся в бою. Этот вопрос можно считать решённым? Тогда я продолжу. — Простите, Роберт Николаевич, — подал голос контр-адмирал Ухтомский, — а вы что, имеете приказ наместника на прорыв? — Разумеется нет. Каким образом я мог бы его получить в осаждённой крепости? Я принимаю решение сам, как старший морской начальник в Артуре. И отвечать за это решение буду сам, — Вирен начал нервничать. — Поймите, оставаться здесь, значит гарантированно погубить эскадру. А то и подарить её японцам. Есть другие варианты? — Ваше превосходительство, — подал голос командир "Паллады" Сарнавский, — но ведь наши матросы нужны для обороны Артура. Не сочтёт ли сухопутное начальство это трусостью? — Вы ещё басню про кроликов и собак вспомните, — начал злиться Вирен. — Сколько адмиралов уже погибло в бою? — Трое! А сколько генералов было хотя бы поцарапано в Артуре? – Ни одного! Не Стесселю обвинять в трусости моряков. И идём мы в бой, а не бежим от врага. Крепости к тому же будут переданы пушки, боеприпасы со всех кораблей не представляющих ценности в дальнейшей войне. "Забияка" и компания точно не нужны ни в прорыве, ни в море вообще. Этот вопрос с командирами соответствующих кораблей я урегулирую сам. Кто хочет высказаться по поводу прорыва из Артура? — Вирен обвёл взглядом подчинённых. — Но предупреждаю, что это дело решённое. Я готов выслушать все предложения о том, как совершить это с большими шансами на успех, но не аргументы, почему этого делать не следует. — Я однозначно "За"! — подал голос новый командир "Баяна" Иванов. — Если и не все смогут уйти, то хоть кто-то. Всё лучше, чем затонуть в артурских лужах. "Ты-то на таком крейсере уйдёшь, а нам воду глотать придётся, — с неприязнью подумал про себя Ухтомский, — хотя…" — Роберт Николаевич, я тоже за прорыв, но, как я понимаю, из адмиралов в него идём только мы с вами? На четыре броненосца два адмирала будет много, разрешите принять крейсера? Командир "Баяна" испуганно посмотрел на Вирена. Идти в бой под руководством такого адмирала как Ухтомский ему не хотелось категорически. Вирен тоже понял ход мыслей своего младшего флагмана: "Баян" со своей скоростью мог уйти от любого японца кроме пары лёгких крейсеров с которыми ему вполне по силам было справиться. — Не жалко с "Пересветом" расставаться, Павел Петрович? С начала войны ведь на нём. — Да привык, конечно, — не отводя глаз и не дрогнув голосом ответил Ухтомский, — но ведь руководить нужно и крейсерским отрядом. — Хорошо, я не возражаю. — Ваше превосходительство! Мы, конечно выйдем, но шансов в бою у нас против Тóго практически нет. В июле, имея "Цесаревич", "Севастополь" и три крейсера вдобавок к тому, что имеется сейчас, мы были разбиты. Сейчас японцы не слабее, чем были. Какие у нас шансы? — Командир "Полтавы" Успенский был слегка смущён, но не боялся смотреть в глаза Вирена, — объясните, как мы сможем прорваться в таких условиях. И куда мы пойдём? — Знаете, господа, я и сам ещё не решил, — схитрил Вирен, — но уходить отсюда надо обязательно. Там посмотрим, во Владивосток ли, навстречу эскадре Рожественского, или даже в нейтральный порт, на интернирование. Как говаривал Наполеон: "Главное ввязаться в бой, а там – посмотрим…" И ещё. Иван Петрович, неприятно это говорить, а вам ещё неприятней слушать, но хочу вас предупредить: если Тóго будет нагонять нас превосходящими силами, если боя будет не избежать, то вашу "Полтаву" мы бросим. Да, да, господа! — повысил голос Вирен на возмущённый гул командиров кораблей, — важнее всего сейчас сберечь ядро эскадры, соединиться либо с владивостокским отрядом, либо с Рожественским. От этого может зависеть судьба войны. И если для этого потребуется пожертвовать кораблём и сотнями жизней – я это сделаю. А чтобы не было пересудов… Я попрошу поднять свой флаг на "Ретвизане" адмирала Ухтомского. А сам пойду с "Полтавой". "Вот же чёрт! — выругался про себя Ухтомский, — опять! Почему этот выскочка, который и адмирала-то получил меньше месяца назад, заставляет меня, рюриковича, делать то, что ему заблагорассудилось?" — Совершенно излишне, Роберт Николаевич, — слегка смущённым голосом заговорил Успенский, — я прекрасно понял вашу мысль и полностью с ней согласен. Не беспокойтесь, раз уж "Полтава" не сможет убежать вместе со всеми, то задержать японцев мы сможем. — Не надо так мрачно, Иван Николаевич, я очень надеюсь, что сможем пройти без боя, есть кое-какие мысли. — Так поделитесь пожалуйста, Роберт Николаевич, — подал голос Зацаренный, командир броненосца "Победа". — Что-то пока мне кажется мало реальным неожиданный прорыв из Артура. Японская эскадра рядом, их крейсер и миноносцы постоянно дежурят у крепости – как только мы начнём выбираться с внутреннего рейда, это будет обнаружено. Тóго будет здесь раньше, чем корабли успеют выйти на внешний рейд. — Да, я тоже об этом подумал, Максим Васильевич, но представьте, что Тóго каждый день будет получать такую информацию. Каждый день срываться всеми силами со своей базы и мчаться к нам. Расходовать уголь, ресурс механизмов… Я знаю, что у японцев нервы крепкие, но ведь они тоже люди. К тому же скоро, вероятно, начнётся обстрел внутреннего рейда из свежеприбывших одиннадцатидюймовых мортир и в светлое время суток вряд ли эскадре стоит находиться на внутреннем рейде во избежание случайных попаданий такого калибра. Каждый день в высокую воду мы будем выходить на внешний рейд, тралящий караван каждый день будет работать в фарватере выхода, почти каждый день наши миноносцы будут выставлять остатки мин на подходах. Посмотрим, у кого нервы крепче. Возражения будут? — Роберт Николаевич, но ведь ежедневные выходы на внешний рейд, это весьма реальный шанс наскочить на мину. — Да, Фёдор Николаевич, шанс есть, но это и наш единственный шанс проскочить. Я обращаюсь ко всем вам, господа. Если есть возражения, прошу высказать их здесь и сейчас. Итак? — Я за прорыв, — в голосе Эссена звучала твёрдая решимость. — Спасаем свои корабли для будущей войны. Без нас Балтийская эскадра может и не справиться. Даже наверняка не справится. По-моему несомненно нужно попытаться, — подал голос командир "Баяна". Остальные командиры кораблей высказались менее эмоционально, но все были "за". — Ну что же, господа, не задерживаю вас больше и прошу, вернувшись на свои корабли, посмотреть и подумать, что в них можно улучшить для предстоящей операции. Поговорите со своими офицерами и командами. Всё. Все свободны. Но я прошу задержаться Николая Оттовича и Фёдора Николаевича. Когда остальные командиры эскадры покинули адмиральский салон Вирен с лёгкой улыбкой обратился к капитанам первого ранга: — Ну что, господа, как вы расцениваете наши шансы? — Как бы невелики они ни были, их нужно использовать, ваше превосходительство. А почему вы задаёте такой вопрос? — А потому, Николай Оттович, что если мы попытаемся проломиться открытой силой – далеко не уйдём. Не та сила у нас. Японцев больше, они сильнее и быстрее. Боя нам не выдержать, незамеченными не выйти. Но вот возникла одна мысль… Прошу вас с вашими минными офицерами и инженерами прибыть ко мне сюда завтра к половине первого.* * *
8.09.1904. Штаб командующего Квантунским укрепрайоном Генерал-лейтенант Стессель, командующий Квантунским укрепрайоном, был ошарашен. Он не знал, радоваться ему только что услышанным словам или наоборот. С одной стороны, он давно хотел избавиться от морского начальства и эскадры, с другой – без моряков крепость долго не протянет. Вернуть на корабли десанты, пушки (кстати, не так уж много Вирен просит вернуть пушек), боеприпасы. Крепость долго не удержать, а отвечать придётся ему – Стесселю Анатолию Михайловичу. Но тут появляются ещё всякие нюансы: флот забрал защитников крепости – какой спрос в этом случае с генерала, у которого отняли значительную часть бойцов, часть артиллерии и боеприпасов. К тому же, японцы, если эскадра уйдёт, возможно ослабят натиск на Порт-Артур, и можно будет некоторое время воевать не с таким напряжением… — Генералы Белый, Кондратенко, Смирнов, Фок и начальник моего штаба полковник Рейс скоро прибудут, но вы меня удивили, ваше превосходительство. На позициях бои и я не представляю, как мы можем снять с фортов и прочих укреплений сотни матросов их обороняющих. — Давайте подождём господ генералов, чтобы мне не повторять одно и то же несколько раз, — сухо предложил Вирен. Когда все приглашённые генералы собрались, Стессель открыл совещание: — Господа, я собрал вас по просьбе Роберта Николаевича, поэтому предоставляю ему слово. — Спасибо! — встал адмирал. — Я хочу вам сообщить, что эскадра попробует прорваться из Артура. Здесь её ждёт неминуемая гибель и, возможно воскрешение под японским флагом. Да, Анатолий Михайлович, несмотря на стойкую оборону крепости, она может пасть и тогда русские корабли неминуемо погибнут. А они ещё могут принести пользу России, поэтому я принял решение прорываться. Я догадываюсь, что Роман Исидорович и Василий Фёдорович не в восторге от перспективы вернуть на корабли матросов и не получить с эскадры больше пушек и снарядов, а некоторые орудия придётся даже вернуть… Нет-нет, Василий Фёдорович, не с сухопутного фронта, успокойтесь. Только пушки "Ангары", которые на береговой батарее. Ну и ещё некоторое количество трёх-шестидюймовых орудий. Со мной уйдут все боеспособные корабли, но, могу утешить -- я отдаю на "растерзание" крепости "Забияку", клиперы "Джигит" и "Разбойник", небоеспособных "Боевого" и "Разящего". Их пушки и значительная часть экипажей может быть передана крепости. — Роберт Николаевич, вы в самом деле надеетесь прорваться? — недоверчиво спросил Роман Исидорович Кондратенко командующего артурской эскадрой, — ведь у Тóго огромное превосходство в силах. Без пользы для России могут погибнуть сотни, а то и тысячи матросов и офицеров, которые могли бы принести пользу родине в крепости. — Поверьте, мы не идём на убой, — поспешил успокоить генерала Вирен, — шансы прорваться не так уж малы, а тонуть в артурских лужах ни у меня, ни у других моряков нет никакого желания. — Вы собираетесь во Владивосток? — поинтересовался Белый. Василий Фёдорович Белый, командующий артиллерией крепости был более всех заинтересован в корабельных пушках, но понимал, что настаивать сейчас будет бесполезно. К тому же он надеялся в приватной беседе с Виреном выцыганить с эскадры достаточно средств, чтобы не пострадала сухопутная оборона крепости. — Возможно, всё будет зависеть от японцев. И вообще от того, как сложится ситуация на море. Но если во Владивосток не получится – пойдём навстречу 2-й эскадре, или даже просто в океан на японские коммуникации. Возможно всё, чего сейчас загадывать. А вам, Василий Фёдорович мы не считая орудий со старых и малобоеспособных кораблей передадим с прорывающихся броненосцев и крейсеров по десятку-другому малокалиберных пушек вместе с расчётами, так что противоштурмовая артиллерия ваших укреплений будет даже усилена по сравнению с имеющейся ситуацией. — Да, но крупные пушки сейчас тоже необходимы, — Белый усмехнулся в усы, видя, что не ошибся в своих ожиданиях, но хотелось получить с моряков по максимуму. — Крупные пушки необходимы в первую очередь на кораблях. Но "Севастополь" мы, вероятно, оставим в Артуре, сняв с него несколько крупных пушек для доукомплектации других кораблей. Если останутся лишние шестидюймовки – передадим вам. — Роберт Николаевич, а что с запасами флотского продовольствия? — подал голос полковник Рейс, — ведь на эскадру не потребуется так уж много, недельного запаса будет достаточно, я думаю, а крепость уже на полуголодном пайке. Не поделитесь? — Ну нам, возможно вообще придётся уйти в океан, а там со снабжением неважно, но полных запасов мы с собой брать не будем. Однако адмирал Григорович, начальник порт-артурского порта мне не подчинён, договаривайтесь с ним сами.Из воспоминаний адмирала Вирена (печатается по книге Вирен Р. Н. "Бури всех океанов" — Петроград, Военмориздат, 1938 г.) В последующие после заседания у Стесселя пару недель мне пришлось не раз убедиться, что если уж без труда и рыбку из пруда не вытащить, то забрать у Фока орудия и людей – задача и вовсе – титаническая… Не смотря на героическое прошлое и смелость генерала Фока, будучи наслышан о его довольно-таки своеобразной манере выполнения приказов еще со времени боев на Перешейке, я взял себе за правило ежедневно справляться о ходе работ. Однако на каждый мой запрос день за днем следовали ответы в духе: — Роберт Николаевич, мы делаем все возможное! — Работы уже идут! — Планы подготавливаются! Через несколько дней ответы пошли по второму кругу, и мне стало окончательно ясно, что никаких реальных работ не идет, и если все оставить как есть, то дело закончится по старой русской традиции: "Время ушло, орудий нет и виноватых нет". Честно говоря, руки так и чесались отправить генерала под арест, и, клянусь, проходи он по морскому ведомству, в Порт-Артурской крепости появился бы первый высокопоставленный заключенный! Но так как он мне напрямую не подчинялся, я решил прибегнуть к испытанному противобюрократическому средству и отправил оформленный согласно всем циркулярам официальный письменный запрос с отсылкой копии Стесселю. Полученный на другой день ответ, за исключением обширной приветственной части, гласил: "…наши солдаты ведут оборону ввиду неприятеля, и поэтому работы по перевозке орудий должны быть тщательно организованы при надлежащей обстановке и безусловном исполнении соответствующих инструкций, так что не следует допускать черезмерной спешки, могущей оказать дурное влияние как на способность к обороне, так и на самый боевой дух наших войск, что, однако, не снижает важности поставленной задачи и необходимости противостоять врагу как на морском, так и на сухопутном фронте согласно полученным распоряжениям, что, безусловно, включает и выполнение поставленной Вами задачи." Вот же люди! — невольно вырвалось у меня, когда после третьего перечитывания письма я понял, что за мишурой красивых слов в нем не скрывается ни слова по делу… Это был классический "хлюст". Стало ясно, что через Фока мне это дело не решить, и, уже наученный горьким опытом, я тут же принялся писать письмо Стесселю, в надежде, что тот не сможет уклониться от собственного обещания. Однако тот указал, что за эти работы отвечает Фок, и согласно его докладам они продвигаются со всей возможной поспешностью! Сказать, что в тот вечер я был в ярости – это значит ничего не сказать… Каюсь, из-за такого состояния, как я позже заметил, меня некоторое время старались обходить стороной даже флаг-офицеры. Однако на другой день у меня получилось устроить встречу с генералом Кондратенко, у которого удалось, наконец, узнать где и сколько наших орудий находится, и даже устно согласовать примерный график их демонтажа и возвращения людей на корабли. У Стесселя же меня вновь ждало глубокое разочарование – вердикт коменданта укрепрайона был однозначен: "Кондратенко слишком занят организацией обороны, чтобы его отвлекать, согласуйте все ваши дела с Фоком!". Единственным, чего мне удалось добиться в тот день, было разрешение выехать вместе с Фоком на первую из согласованных с Кондратенко батарей (это была батарея номер 16) для определения нужной в этом деле помощи флота по месту. Лично уведомив Фока о распоряжении Стесселя, я направился на "Баян", где стал готовиться к завтрашней встрече по своему собственному плану. На следующее утро батарея-16 встречала сразу меня, Фока, и прибывшего сюда же (по моей просьбе) с инспекцией генерала Кондратенко. И именно здесь, у направленных в сторону моря орудий, состоялся основной разговор с генералом Фоком: — Александр Викторович, нам совершенно необходимы эти орудия, и как можно скорее. Какие именно вопросы необходимо решить, чтобы передать их на корабли? После примерно полуторачасового обсуждения всего, что требовалось для перевозки орудий и возвращения людей, я настоял, чтобы результаты совещания были занесены в протокол и тут же подписаны. И не скрою, что мнедоставило огромное удовольствие видеть реакцию обоих генералов, когда я, отослав посыльного к главному артиллеристу с "Баяна", поблагодарил их за проделанную работу и предложил "пойти пообедать, пока орудия грузятся". В этот момент на дороге как раз показалась колонна бравых моряков-баянцев, еще с вечера запасшихся в порту всем необходимым, и с самого утра ждавших за соседним холмом только приказа начинать… Сухопутные артиллеристы просто диву давались как быстро и споро моряки разобрали пушки и лафеты. Всё на протяжении часа было погружено на подъехавшие подводы и морские шестидюймовки отправились в порт. Фок поскрипывал зубами, но ничего возразить не посмел. Этот раунд мы выиграли. Но сколько таких ещё предстояло…
Из воспоминаний лейтенанта В. К. Де Ливрона 2-го, старшего артиллерийского офицера крейсера "Баян" …Перед прорывом мы не только возвращали на свои места снятые ранее орудия, но и получили разрешение адмирала, при условии, что мы не задержим выход отряда, довооружиться по образцу владивостокских крейсеров, установив над центральным казематом четыре дополнительных шестидюймовых пушки на месте бывших семидесятипятимиллиметровок. Для этих орудий на заводе должны были изготовить легкие противоосколочные казематы, которые для ускорения работ было решено ставить на борт в уже готовом виде при помощи крана. Чтобы успеть к назначенному сроку, всю следующую неделю ремонт шел день и ночь напролет. А ведь любой современный корабль весь собран на сотнях тысяч стальных заклепок! И малейшая переделка его конструкции – это чадящие переносные жаровни с раскаленными докрасна заклепками и наносимые от всей души удары кувалд, — сначала – чтобы срубить головку старой заклепки, затем – чтобы выбить ее из отверстия, а после – чтобы расклепать новую. Надо ли говорить, что слышать и ощущать всем телом далеко разносящиеся по металлическому корпусу удары – было не самым приятным времяпрепровождением, особенно по ночам. Так что через несколько дней весь экипаж был готов идти хоть на прорыв, хоть на сухопутный фронт, лишь бы только ремонт на казематах поскорее завершился. К концу недели все штатные шестидюймовые орудия и семидесятипятимиллиметровые пушки в оконечностях заняли свои места, и были уже приготовлены на берегу временные казематы. Но в самый последний момент выяснилось, что орудий для нашего довооружения нет: три нещадно использовавшиеся шестидюймовки расстреляны до опасного состояния, а у одной буквально за день до передачи обратно на флот оторвался ствол… Помню, когда я об этом узнал, у меня целый день в голове крутилась только одна мысль "ну где же взять пушки?" С нею же я и провалился в первый за долгое время не прерываемый непрекращающимся ударами кувалд сон… …в каком-то туманном мареве многотонное орудие зависло между небом и землей на грузовой стреле. — Майна! — незнакомый мне дюжий мичман, уверенно руководящий процессом, махнул рукой – и груз стал медленно опускаться на палубу какой-то обтрепанной баржи. И тут я осознал: "они же забирают МОИ пушки!" Мгновенно оказавшись рядом с кондуктором я попытался его остановить, но тот даже не стал отвлекаться, сказав только: — Ваше благородие, вам, здесь еще не место… И вообще, вы в накладной не расписались! — и сунул мне в руки какую-то бумагу. Выведенный каллиграфическим почерком документ гласил:
"Настоящим удостоверяется, что Российский императорский флот, в лице лейтенанта Де Ливрона 2-го Виктора Карловича, передает, а Небесная канцелярия, в лице экипажа эскадренного броненосца "Петропавловск" принимает на хранение два 6"/45 орудия Канэ, которые могут быть получены обратно на дне Порт-Артурской бухты не позднее 19 сентября 1904 года. От Российского императорского флота: лейтенант В. К. Де Ливрон 2-й От экипажа ЭБР "Петропавловск": вице-адмирал С. О. Макаров Заверено:…"
При попытке прочитать подпись заверившего, всё вокруг залил яркий свет, и я неожиданно проснулся… На следующий день, сразу после доклада командиру и посещения корабельного священника, я, во главе портовых водолазов, уже искал утонувшую еще летом от шального японского снаряда баржу с двумя нашими же орудиями. Все работы прошли удивительно гладко, и уже через 3 дня оба орудия заняли свои места в противоположных углах крыши центрального каземата. Удивительно, но пушки были настолько сохранными и чистыми, что не сразу и верилось, что все это время они пролежали не просто на складе. Через пару дней об этой истории знал весь экипаж "Баяна", а за вскоре – и каждый моряк в Порт-Артуре. Матросы говорили, что Макаров их и сейчас не бросил. С этих пор на крейсере вошло в обычай перед каждым боевым походом служить панихиду в память любимого адмирала и экипажа "Петропавловска", а доставшиеся с таким трудом орудия еще не раз сослужили крейсеру очень хорошую службу. На место двух недостающих орудий были поставлены трёхдюймовые пушки, но мы надеялись, что сумеем быстро восполнить этот недостаток во Владивостоке, куда, как все тогда думали, мы будем прорываться. Наконец, за несколько дней до выхода в море все, на первый взгляд, было готово и ничто не предвещало проблем, когда нам сказали, что ознакомиться с результатами ремонта решил сам контр-адмирал Вирен. Впрочем, зная нашего бывшего командира, чего-то такого можно было ожидать. На следующий день в кают-компании "Баяна" я и еще несколько наших офицеров знакомились с мнением адмирала о проведенном нами ремонте, уже успевшего отдельно пообщаться с командиром корабля. То есть мы стояли "по стойке смирно" и желали только поскорее куда-нибудь исчезнуть, а адмирал не очень-то и громко, но въедливо рассказывал, что он думает о нас вообще, и о проведенном нами ремонте в частности: — Вас всех, господа, в первый класс Морского корпуса по новой отправлять надо. И то неизвестно, примут ли! Кто вам позволил такой бардак разводить?! Во что вы превратили крейсер, я вас спрашиваю? Что, нельзя было нормально края линолеума обрезать? Что??? Переделаете? Да попробуйте мне только до завтра не переделать! Пойдете вы у меня на берег окопы копать, причем в тех званиях, которые вы действительно заслуживаете!.. Надо ли говорить, что за последующие дни даже временные казематы утратили последние следы спешного монтажа и были начищены, как бляхи на ремнях матросов перед императорским смотром. Но, по моему глубокому убеждению, абсолютный порядок – это, конечно, хорошо, но, как и подтвердили дальнейшие события, лучше бы мы это время потратили на монтаж элеваторов с "Севастополя", которые на момент прорыва пришлось просто сложить на палубе под брезентом, с надеждой закончить работы по их установке позднее.
Глава 2. Прорыв
Сколько раз уже проклял себя Роберт Николаевич Вирен за то, что всё-таки решился разворошить это болото. Постоянно какие-то проблемы и препоны. На пустом месте. То железа не допросишься, то провода изолированного. Утром командиры кораблей докладывают о рапортах младших офицеров не желающих идти в десант, а вечером уже старшие офицеры добиваются разрешения забрать с собой семьи на эскадру. Сухопутное начальство всеми правдами и неправдами старается задержать десанты… В общем, настоящий девятый вал проблем! Но что-то всё-таки сдвинулось… Сначала молодые офицеры загорелись идеей прорыва, а потом и те, кто постарше молодость свою мичманскую вспоминать стали. Всё больше эскадра стала напоминать ту, которая искрилась энтузиазмом после выхода Макарова на "Новике", когда каждый верил, что наконец-то у нас есть АДМИРАЛ! Конечно до макаровской популярности Вирену было далеко, но моряки вдруг почувствовали, что есть человек, который может и хочет повести их в бой. И это ценили.Внешний рейд Порт-Артура Рассвет наступал медленно. Низкие облака стали едва заметно наливаться светом изнутри, а на западе все еще только угадывались темные громады Золотой горы и Электрического утеса. Миноносец "Сердитый" терпеливо ждал, пока достаточно рассветёт, чтобы можно было спокойно вернуться на базу. Подходить к берегу в темноте было смертельно опасно – после того, как в мае береговые артиллеристы приняли японцев, ставящих мины, за свои возвращающиеся миноносцы, а утром на выставленном заграждении подорвались два броненосца, один из которых погиб вместе с командующим эскадрой адмиралом Макаровым, батарейцы были готовы утопить любую тень, до которой только могли дотянуться. Так что приходилось, несмотря на реальную опасность наткнуться на японские миноносцы или выставленные ими мины, дожидаться утра, чтобы спокойно войти в гавань… Глаза вахтенного офицера Василия Соймонова привычно искали в предрассветных сумерках силуэты японских миноносцев, но его мысли были далеки от этих берегов, уже обильно политых русской кровью… "…Мне казалось, это было совсем недавно, и все было так похоже – такие же низкие облака, и такие же темные в надвигающихся сумерках гранитные набережные… но я точно знал: во всей моей жизни не было более светлого мгновения. Мгновения, которое подарила мне Она, и которое теперь освещает все мое существование даже здесь, на другом краю планеты. Тогда древность моего дворянского рода не могла уравновесить в глазах ее родителей традиционно нищенского в России оклада недавнего выпускника Морского Корпуса, и она осталась ждать моего возвращения с Дальнего Востока, ну или, по крайней мере, получения лейтенантского чина. А тут еще эта трижды проклятая война! Но я буду сражаться, Любимая! Сражаться изо всех сил! Сражаться хотя бы ради тебя, и наших будущих детей, ведь если не остановить войну здесь, еще у порога, то вскоре она обязательно попытается протянуть костлявые руки прямо в наш дом…"
Письмо мичмана Василия Соймонова
Дорогая моя Оленька! Пошел уже четвертый месяц нашей осады. И, если честно, тяжелее всего мне даются совсем не неизбежные здесь опасности и лишения, а невозможность получать твои письма и самому писать, как раньше, почти каждый день. Не знаю, когда случится оказия, чтобы передать это письмо, но и не поговорить с тобой, хотя бы на бумаге, тоже не могу. Твоими молитвами я вполне здоров, корабль наш также не был пока поврежден, несмотря на частые выходы в море. Вчера ночью снова ходили ставить мины… До чего дошло – даже в виду собственной базы мы, как воры, крадемся ночами! Похоже, что после того несчастного случая с "Петропавловском", многие на эскадре вовсе разуверились в силе нашего оружия, но на моем миноносце таких настроений, кажется, нет – все, от командира до последнего матроса, готовы сражаться до победы и выжать из корабля все, что только можно. Так что я надеюсь на лучшее… и очень жду твоих писем. Навеки твой,В.С.
Мичман Василий Соймонов и его судьба в реальной истории.
19.09.1904 борт крейсера "Кассаги" — Господин капитан первого ранга, получено радио с "Усугомо"! — Читайте! — Русские главные силы выходят из Артура. "Значит, они всё-таки решились! И не зря мы который день болтаемся здесь на волнах… А разведчики молодцы – опять в точности все разузнали", — командир крейсера "Кассаги" Ямайя сам не понимал, рад он этому или нет. Наконец-то унылое патрулирование обрело смысл. Он со своим отрядом обнаружил то, что могло решить судьбу войны. — Немедленно продублировать адмиралу радиограмму! Курс к Артуру. Через двадцать минут командир "Кассаги" сам смог увидеть наплывающие с юго-запада дымы. Один, два… много… — "Ретвизан" головным, "Пересвет" и "Победа", "Полтава", "Севастополь", "Баян", "Паллада", — передавал сигнальщик. — Действительно все, — злорадно подумал Ямайя, — даже "Севастополь" взяли с собой, хотя куда ему теперь. Но далеко не уйдут. Два-три часа – и главные силы их настигнут. Жаль, если придётся утопить всех в открытом море, ведь они же давно уже наши. Никуда им из Артура не деться… — Третий русский броненосец взорвался! — донеслось с фор-марса. Ямайя бросился на левое крыло мостика и ещё успел увидеть, как опадает фонтан воды у борта третьего в строю русского броненосца. Через несколько секунд до "Кассаги" докатился раскат взрыва. — Русские разворачиваются на обратный курс! Следующий взрыв вспучился у борта русского флагмана так, что радостные вопли сигнальщика японского крейсера были совершенно излишни для командира. "Минус два. Всё, русские корабли наши", — злорадно ощерился про себя Ямайя. Русская эскадра ложилась на обратный курс, крен у "Ретвизана" и, особенно, у "Пересвета" всё увеличивался, но корабли уверенно держали строй.
— "Баян"! — просто завопил сигнальщик на "Кассаги". Действительно у борта русского крейсера взметнулся столб воды и снова, через некоторое время, донеслось ставшее уже привычным сегодня БУ-УМ-М! Подрыв ещё одного русского броненосца был встречен уже более спокойно, хотя и с радостью. Понятно было, что русские наскочили на мины выставленные миноносцами этой или прошлой ночью. Но чтобы так удачно… Четыре корабля! Боги страны Ямато явно показывали на чьей они стороне. — Русский броненосец переворачивается! Тонет!! И действительно – громада "Севастополя" (или "Полтавы" – Ямайя с такого расстояния не мог определить, слишком похожи силуэты у этих двух кораблей) медленно ложилась на правый борт, а через некоторое время броненосец перевернулся и ушёл на дно. Около места его гибели можно было разглядеть шлюпки и катер, на которых спасалась команда, но судя по количеству спасательных средств, избежать судьбы своего корабля удалось немногим русским морякам. — Сигнальщики! Который из русских броненосцев затонул? — нервно крикнул на фор-марс старший офицер крейсера. — "Полтава", — донеслось в ответ. — Вентиляционная мачта на уровне труб, кажется. А! На оставшемся русском броненосце – выше труб, значит уцелел "Севастополь". Точно "Полтава" утонула. — Ну что же, — подумал Ямайя. — Ещё одна приятная неожиданность, — "Севастополь" почти небоеспособен, так что только один броненосец и один крейсер могут попытаться прорваться в ближайшие несколько недель. Но что-то не верится в то, что они рискнут.
— С "Чидори" докладывают, что русская эскадра собирается у входа на внутренний рейд, — матрос с поклоном протянул командиру радиограмму. — Хвала богам! Русские уже больше не посмеют пытаться прорвать нашу блокаду. Офицеры, находившиеся на мостике согласно кивнули в ответ на реплику своего командира.
Крейсер "Кассаги"
* * *
Борт броненосца "Победа" "Ну что же, где наша не пропадала! Пошли всё-таки! А там, глядишь и повезёт", — думал командир "Победы", капитан первого ранга Максим Васильевич Зацаренный, когда эскадра выбравшись с внешнего рейда стала выстраиваться в кильватерную колонну. Он изначально не очень верил в возможность прорыва, но постепенно всеобщий энтузиазм захватил и его. Японские крейсера-разведчики были заметны на горизонте и, было понятно, что Тóго уже знает о выходе русских сил в открытое море, но надежда, что прорваться удастся, оставалась. Есть несколько часов, мало ли что может случиться… А вдруг? Да и, в конце концов, погибнуть в морском бою для моряка гораздо более достойно, чем безропотно стоять в своём же порту и ждать снаряд из осадной гаубицы. А они, в последние дни, уже начали прилетать на внутренний рейд Артура. Встав в кильватер "Ретвизана" броненосец выровнял скорость, "Пересвет", шедший в струе "Победы", сделал то же самое, за ним "Полтава" и "Севастополь" (зачем взяли с собой этого "инвалида"?). Колонна русских броненосцев уверенно взяла курс на восток. Главных сил противника не было видно и хотелось мечтать, что их нет вообще, что они не смогут догнать… Но так же можно мечтать каждое лето… Что зима не придёт – её ведь пока не заметно, не видно, нет никаких признаков… И завтра не будет, и послезавтра… А может вообще никогда? Мечтать можно, но зима придёт, и придут броненосцы Тóго, наведённые его крейсерами. Боя не избежать. Бесперспективного боя. — "Пересве-е-ет"! — донёсся вопль сигнальщика и тут же по барабанным перепонкам ударил раскат недалёкого мощного взрыва. Все находившиеся на мостике немедленно бросились на его левое крыло и увидели, как следующий за ними броненосец, осыпаемый брызгами воды произошедшего взрыва, медленно вываливается из строя. Заметного крена пока не было, но просто прошло ещё не так много времени. — Да что же это?! — раздался испуганный голос сигнальщика. — Опять?! — Просто проклятье на нас какое-то! — злобно выдохнул старший штурман. Остальные, выплеснув эмоции в первые секунды, подавленно молчали. — Адмирал поднял сигнал о развороте! — продолжал выполнять свои обязанности сигнальщик. — Возвращаемся в Артур. "Сорвалось! Не получилось. Хотя… Может и к лучшему. Утопили бы нас японцы – никаких сомнений. И Надя в Артуре осталась…", — заметались мысли в голове Зацаренного. Рвануло уже под бортом "Ретвизана". Не надо было оборачиваться, чтобы увидеть громадный султан взрыва, взлетевшего выше мачт. Лейтенант Любинский, старший артиллерист корабля, с досады чуть не грохнул о палубу своим цейсовским биноклем. Едва сдержался. — Отступилась от нас Царица Небесная! — испуганно закрестился сигнальщик. — Да что же такое! — не выдержал уже и сам командир броненосца. — Ну сколько уже можно!? Какого чёрта этот тюлень Лощинский тралил все эти дни? Вот только вернёмся… Неожиданно Зацаренный замолчал и, пожалуй, даже успокоился. — Разворачиваемся. Влево. Идём на внешний рейд, — странным голосом проговорил он. Максиму Васильевичу вдруг вспомнился вчерашний визит к адмиралу. Приглашены были он, командир "Полтавы" Успенский и командир "Паллады" Сарнавский. Командиров других броненосцев и "Баяна" не было. — Господа! — сказал тогда Вирен. — Поверьте, что несмотря на всё доверие к вам, я не имею права сказать больше того, чем скажу. Завтра мы идём в прорыв. Вы понимаете, что это очень опасная и рискованная операция. Но! Ничему не удивляйтесь, не падайте духом несмотря ни на что. Верьте в успех. Это всё, что я хотел вам сообщить. Прошу вас вернуться на корабли и проверить лично, насколько они готовы. Выходя из салона адмирала каперанги недоумённо переглядывались. — Господа, вы что-нибудь понимаете? — спросил Сарнавский, когда они уже подходили к трапу. — Нет, — ответил Успенский и, усмехнувшись, добавил: — Но раз не понимаешь – исполняй! Старое правило. Если следовать ему – будет не в чем себя винить. Зацаренный тогда промолчал. А теперь… "Взорвались корабли, командиров которых не было вчера у адмирала. Почему?… "Не удивляться и не падать духом". Неужели всё это комедия для японцев? И если какой-то из оставшихся кораблей сейчас тоже взорвётся… — "Баян"! — крик сигнальщика больше походил на рыдание. Зацаренный расхохотался. Офицеры в полном обалдении смотрели на него. — Максим Васильевич, с вами всё в порядке? — удивлённо спросил старший офицер броненосца. — Хотите в Артуре меня отдохнуть на берег отправить, Александр Михайлович? — весело оглянулся Зацаренный. — Так вот, господа, не в Артур мы идём, а на внешний рейд. И, думаю, к вечеру снова выйдем в море. Ай да Роберт Николаевич! Такой водевиль японцам устроить! Пять пар недоумевающих глаз упёрлись в лицо командира. — Спектакль это, господа, целы корабли. Готов спорить на что угодно. Кстати следующим, вероятно, взорвётся "Севастополь". Пойдите успокойте команду, матросы наверное уже в полной прострации находятся. Когда предсказание исполнилось, все почувствовали некоторое облегчение, но то, что "Севастополь" утонет не ожидал никто. Выражение уверенности стало сползать с лица Зацаренного. Офицеры на мостике поглядывали на него как дети, которым показали конфетку и тут же спрятали её в карман. От борта тонущего броненосца отваливали шлюпки, которых было на удивление мало. Но почему-то, они не стали ждать остальной экипаж и направились к своим кораблям. Одна шла к "Победе". — Приготовиться принять на борт севастопольцев! — отдал приказ старший офицер. Поднявшийся на борт из шлюпки лейтенант Басов, минный офицер "Севастополя", и матросы, совсем не выглядели удручёнными. Лицо Зацаренного просветлело. — Александр Матвеевич! Так это… — Так точно, господин капитан первого ранга! — улыбаясь отрапортовал Басов. — Всё как и планировалось. К вечеру пойдём ещё раз.Вечер того же дня. Борт крейсера "Сума" Командир крейсера "Сума" скучал. Солнце уже склонялось к горным кряжам Квантунского полуострова. Нудное несение патрульной службы утомляло. Точинай никак не успевал пожать славы командуя крейсером – в сражениях так и не удалось даже как следует "поучаствовать", но корабль просто выполнял те приказы адмирала, которые ему отдавались. Пусть другие топили русских, пусть "Суме" не привелось даже всерьёз пострелять по противнику, но крейсер Точиная честно выполнял свою задачу и вносил свою малую лепту в победу. — Господин капитан первого ранга, с миноносцев передают, что русские выходят из Порт Артура. — Кто и сколько? — командир корабля никак не ожидал такой наглости от русских. — Четыре броненосца и два крейсера. — Этого не может быть! И, тем не менее, с запада наплывали дымы. Дымы шести больших кораблей… — Ещё радио! На норд-ост направляется отряд русских миноносцев. "Сумерки, — пронеслось в голове Точиная. — Наши броненосцы! Шансов у русских немного, но вдруг…" — Немедленно радио нашим миноносцам: "Перехватить противника, навязать бой!". Радио в Дальний: "Выйти на перехват русских миноносцев." Радио командующему с предупреждением о возможной атаке, — стал сыпать распоряжениями командир японского крейсера. — Да! О выходе русских всеми силами из Артура, естественно, тоже командующему сообщить! А мы следуем за русскими. Всем отрядом. — Ещё два больших корабля русских присоединились к основным силам! — Какие? — Похоже на "Ангару" и "Амур". "Значит прорываются всем, что есть, значит уходят… Уйдут, если мы не помешаем. Адмиралу не успеть до темноты", – все эти мысли молнией пронеслись в голове Точиная. — На сближение с русскими до 50 кабельтов, — передал он приказ. Но "Баян" и "Паллада" в пологом развороте уже отделялись от основных сил и ложились на курс встречный с японскими крейсерами. Связываться с такими большими дядьками для почти игрушечных "Сумы" и "Акаси" было практически самоубийством. Вскоре вспухло облако выстрела у носовой башни "Баяна" и громыхнуло взрывом восьмидюймового снаряда прямо по курсу японцев. Внутренне скрежеща зубами, Точинай приказал отходить, чтобы не погубить свои корабли в безнадёжном бою.
Крейсер "Сума"
* * *
5.09.1904. Борт "Ретвизана" В адмиральском салоне "Ретвизана" к назначенному времени собрались командиры "Пересвета", "Баяна" и, естественно, самого "Ретвизана" вместе со своими минными офицерами и инженерами. Было ещё несколько офицеров из порта и инженеров с эскадры. — Господа! — начал собрание Вирен. — Вы уже знаете, что эскадра пойдёт на прорыв блокады. Мы попытаемся вырваться из артурской ловушки. Но нас просто так не выпустят. Открытой силой нам не пробиться. Только если мы обманем противника, у нас есть шанс потеряться в море и соединиться либо с владивостокским отрядом, либо с второй эскадрой. Предлагаю следующий план: Утром, в высокую воду эскадра выйдет в море, но противник увидит, что три наших корабля подорвались на минах и нам приходится вернуться обратно в порт, ибо оставшимися силами пытаться пройти его в светлое время суток – это явное самоубийство. Напряжение под Артуром будет ослабленно, а вечером все корабли снова к удивлению, я надеюсь, японцев выйдут в море. Вряд ли главные силы Тóго будут рядом. А там ночь… Прошу вас либо высказать принципиальные возражения, либо начать думать по поводу того, как мы реально и убедительно для противника сможем сымитировать подрывы наших кораблей. — Ну, подорвать мину или её имитатор не проблема, — заговорил минный офицер "Ретвизана" Развозов, — понятно, что не у самого борта рвать будем, но на каком расстоянии от борта это сделать, чтобы не повредить корабль я не очень представляю. Надо же, чтобы это выглядело убедительно для японцев, то есть слишком далеко отводить нельзя. Кстати, если дальше пяти-восьми метров, то как? А обеспечить систему подрыва можно за несколько часов. Причём желательно даже дублированную, а то, не дай Бог, какой-то паршивый контакт отойдёт и никакого спектакля не будет. — А если подрывать с противоположного от японцев борта? — предложил командир "Баяна". — Тогда и фонтан будет, и грохнет как следует, но и мину подальше отвести можно. — Сильно подозреваю, что если все мины взорвутся в "тени" наших кораблей, то противник может засомневаться в реальности взрывов и заподозрить подвох. Хотя бы один столб должен встать со стороны обращённой к японцам, — заметил Эссен. — Обязательно. И, вероятно разумней, чтобы это был первый взрыв. Потом японцы будут следить за нами с большими вниманием и интересом. Можно и проколоться, — подтвердил Вирен. — Как я понимаю, главной для нас проблемой будет ослабить действие ударной волны на борт корабля. То есть создание некоторого экрана между миной и днищем. Я понимаю, что одними расчётами не обойдёшься, нужен будет и эксперимент. Выделю для этого какого-нибудь "Джигита" или "Забияку", но вы уж, господа инженеры, постарайтесь, чтобы одного испытания хватило. — Роберт Николаевич, может между бортом и миной буксировать что-то вроде понтона затопленного встояка. Его можно пристроить на выстрелах. А мина ещё метрах в пяти дальше? — Господа, приходится полностью довериться вам, — мрачно посмотрел на офицеров Вирен. — Работайте. И помните, что от вашей внимательности, от вашей аккуратности в расчётах, возможно будет зависеть не только судьба эскадры, но и судьба всей войны. Несколько часов в салоне флагманского броненосца кипели страсти. Инженеры и минёры спорили, думали, снова спорили, но всё-таки что-то у них наладилось и после решения снабженческих вопросов они стали отбывать на свои корабли вместе с командирами. — Роберт Николаевич, разрешите задержаться на пару слов? — спросил Эссен.
Эссен Николай Оттович
— Слушаю вас, Николай Оттович, — Вирен пытливо посмотрел на нового командира "Пересвета", когда остальные вышли. — Роберт Николаевич, вам не кажется, что японцы могут не поверить в такую инсценировку? Три подрыва, причём неизвестно как они будут выглядеть с их стороны, и ни одного утонувшего корабля. — А у нас есть выбор? — Думаю, да. Я предлагаю всё-таки взять с собой "Севастополь"… — Да Господь с вами! Ну вроде бы решили уже всё. "Севастополь" будет практически разоружён, почти без экипажа, с тринадцатью узлами, ну Николай Оттович, ну опять вы за своё! — командующий эскадрой начал не просто нервничать, злиться начал — Дослушайте, Роберт Николаевич, — терпеливо попросил Эссен. — Я же не предлагаю брать его в прорыв, я предлагаю утопить его по-настоящему. На глазах японцев. Вывести в море со всеми и рвануть настоящую мину под самым бортом. Да ещё и кингстоны[168] открыть, если и после этого тонуть не захочет. Вот тогда вряд ли у японцев будут сомнения в натуральности наших подрывов. Взгляд, которым Вирен смотрел на своего строптивого подчинённого, можно было смело назвать обалдевшим. — Вот уж не ожидал… Но подождите, японцы через шпионов наверняка будут знать, что "Севастополь" разоружается и, если утонет именно он, то это может быть только ещё более подозрительно — А утонет "Полтава", — хитро прищурился Эссен. — Чем отличаются силуэты этих двух броненосцев? У "Севастополя" трубы ниже вентиляционной мачты, а у "Полтавы" – вровень. Так можно заранее на вентиляторную мачту "Полтавы" и трубы "Севастополя" заготовить имитационные "навершия" и установить их прямо после выхода на внешний рейд.
Эскадренный броненосец "Севастополь"
Эскадренный броненосец "Полтава"
14.09.1904. Борт "Ретвизана".
Из воспоминаний адмирала Вирена Если бы в адмиральском салоне эскадренного броненосца "Ретвизан" находился посторонний наблюдатель, он бы увидел, как заиграли желваки на скулах, и сжались кулаки изучавшего какие-то бумаги Вирена, но, поскольку здесь и сейчас присутствие посторонних лиц было абсолютно невозможным, то все бушевавшие во мне эмоции для внешнего мира вылились в громко поданную натренированным голосом команду: — Лейтенанта Развозова ко мне! На самом деле мне просто не хватало слов, чтобы выразить все свои чувства. Хорошо, что Устав чётко регламентирует, какими именно словами нужно вызывать подчиненных, иначе, чувствую, я наговорил бы вестовому такого… Все дело в том, что сегодня в обед минеры, наконец, принесли мне отчет об испытаниях и планы минирования кораблей. Все документы были красиво и правильно оформлены, но именно из них стало понятно, насколько авантюрной затеей считают многие готовящийся прорыв – все бумаги были подписаны только неким мичманом (!), как будто на всей эскадре не нашлось более важного минного начальника! "Впрочем, — подумал я, — не стоит начинать разговор с подчиненным последними словами, которые все равно ничего не решат. Эти уклонисты от ответственности никуда не денутся, если получат прямой приказ! И я уж позабочусь, чтобы они его выполнили до последней запятой!" — от этой мысли на душе стало спокойнее. Снова пролистав бумаги и удивившись еще раз, до какой степени безынициативности могут дойти отдельные горе-начальники, я решил не тратить драгоценного времени на разбирательства и, поставив рядом с мичманской свою контр-адмиральскую подпись, отправил чертежи в работу на завод. Старший минный офицер "Ретвизана" прибыл через несколько минут и, не понаслышке зная пунктик своего адмирала насчет соблюдения дисциплины, доложился по-военному четко: — Ваше превосходительство, лейтенант Развозов по вашему приказанию прибыл! — Вольно! — я заметил старание лейтенанта, и устраивать совсем уж вселенский разнос мне окончательно расхотелось. Впрочем, сначала все равно надо было кое-что уточнить. — Проходите, Александр Владимирович, присаживайтесь. Как прошли испытания нашего сюрприза? — Но ведь я подал Вашему превосходительству отчёт об испытаниях! — лейтенант, судя по всему, отнюдь не чувствовал себя в своей тарелке на ковре у высокого начальства. Придётся ему слегка помочь… — Да уж, совсем сухарём вы меня считаете, — я даже чуть усмехнулся, — заслужил, наверное. Но все-таки хотелось бы услышать и живые подробности. Вы же понимаете, как важно быть уверенными в том, что этот трюк нам удастся! Что японцы поверят, а наши корабли не пострадают. — Ваше превосходительство, взрыв выглядел очень натурально, к отчёту приложены фотографии сделанные с "Гайдамака", на "Забияке" никаких повреждений, даже слезать обшивка не начала. Хотя встряхнуло здорово, конечно. Но раз наш старичок выдержал, то новым кораблям опасаться, я думаю, нечего. — Ну что ж, прекрасно! — теперь, успокоившись насчет достоверности результатов проведенных испытаний, нужно было разобраться с самими "испытателями". — Сколько офицеров участвовало в разработке и испытаниях? — Семь. Четыре минера и три инженера. — А скажите мне, любезный Александр Владимирович, — произнес я все тем же доброжелательным голосом, и, резко сменив тон на самый желчный, спросил. — Почему в таком случае отчёт подписан только мичманом Соймоновым и инженером Заборовским? — Ваше превосходительство, — Развозов замялся, — именно эти офицеры сделали больше всех остальных при расчётах, конструировании и испытаниях… — То есть, вы хотите сказать, что работали под руководством мичмана? И вы, и старший минный офицер "Пересвета", да? А мне вот кажется по-другому! Вы попытались снять с себя ответственность в случае неудачи! Вы переложили её на плечи самого младшего из вас! Ну, поправьте меня, если я ошибаюсь! Я буду рад принести вам извинения, если услышу правдоподобное объяснение этой истории. Прошу! Развозов смущённо молчал. — Я жду, лейтенант! Вы можете дать какое-то ещё правдоподобное объяснение? — Нет, ваше превосходительство, — затравленно ответил Развозов. — Ну хоть это хорошо. Что вилять не пытаетесь, Александр Владимирович. У меня нет никаких сомнений в вашем личном мужестве. Я прекрасно понимаю, что вы не побоитесь пойти на смерть по приказу и даже без него. Но вот почему выговора от начальства вы (да и почти все офицеры) боитесь больше, чем смерти? Я поведу эскадру на неслыханную авантюру. И если что пойдёт не так, то отвечать буду я. Как командующий ею. Поэтому и власти у меня неизмеримо больше, чем у вас. Но и у вас значительно больше этой самой власти по сравнению с вашими подчинёнными. И за свои ошибки в руководстве должны отвечать именно вы. А поэтому стараться ошибок не делать! — Посмотрев на совершенно раздавленного Развозова, живо напоминавшего сейчас какого-нибудь вождя американских краснокожих, я решил снова вернуться к делу. — Ладно. Так я могу твердо рассчитывать на то, что наши лжемины сработают как надо? — Почти наверняка, ваше превосходительство. — Вот и постарайтесь, чтобы "почти" исчезло из вашей фразы. И учтите, что отвечать за неудачную имитацию на своём корабле будет именно его минный офицер, а не мичман, которого вы попытались использовать как прикрытие на всякий случай. Забирайте протоколы, подпишитесь под ними сами и подписи с ваших коллег соберите. Завтра в это же время жду вас с докладом об исполнении, и протоколы заполненные принести не забудьте. Можете идти.
* * *
; Эскадренные миноносцы типа "Сокол" в доке.Письмо мичмана Василия Соймонова
Дорогая моя Оленька! Наверное, в целом мире не хватит ни слов, ни бумаги передать как я по тебе соскучился. И пусть прямо напротив Артура в море привычно болтаются японские крейсера (нынче это, кажется, "Сума" капитана Точиная и "Акаси" капитана Миядзи), но я каждый день просыпаюсь с тайной надеждой на то, что именно сегодня каким-то чудом снова прийдет твое письмо. Сам я твоими молитвами вполне здоров и сейчас, наконец, могу тебе рассказать чем был занят последнее время. Вечером того же дня, когда я написал тебе предыдущее письмо, к нам, инспектируя корабли эскадры, заглянул сам командующий – контр-адмирал Вирен. И увидев, что наш командир, лейтенант Колчак, еле ходит из-за сильной боли в коленях, тут же, несмотря на все возражения, отправил его в госпиталь, откуда тот вернулся только позавчера. На самом деле Колчак – настоящий герой – и в мирное время весь застудился, открывая новые земли там, где, говорят, даже полярные медведи не живут, и, едва началась война, добился своего перевода сюда, но с нашим адмиралом, знаменитым своей требовательностью на весь императорский флот, даже у Колчака поспорить не получилось. А мы с минным офицером всё это время были в команде, которая в строгой тайне испытывала на стареньком "Забияке" тот сюрприз, который сегодня увидели японцы, и о котором ты, несомненно, прочитаешь в газетах раньше, чем в моем письме. Там произошел презабавнейший случай, когда после проведения испытаний невозможно было найти ни главного инженера, ни старших офицеров, чтобы подписать окончательные бумаги. Позже оказалось, что инженер, по благополучному окончанию работ, решил отметить это событие, да так славно отметил, что был найден только на другой день в самом глубоком трюме "Забияки" сладко спящим в обнимку с пустой бутылкой. Офицеры же, по разным причинам сослались на невозможность прибыть и поручили всё на мое усмотрение. Тогда, поскольку дело было ясное и срочное, мы со вторым инженером сами все и подписали. А сегодня утром я сам наблюдал с берега как взрывались, оседая в море, корабли, и со слезами на глазах провожал в последний путь перевернувшийся броненосец. И надо же было случиться, что именно сегодня японцы вновь пошли на штурм – с запада целый день доносится жуткая канонада, а нам остается только молиться за тех, кто там сражается. Но я верю в лучшее! На этот раз не иначе как Господь уберег наши корабли, дав нужный прилив вовремя, — мне было прекрасно видно, как тяжелые снаряды все утро били по тому месту, где еще вчера стояли броненосцы – так что у японцев, как видишь, тоже случаются накладки. Сейчас уже вечереет, на "Сердитом" разводят пары, и мне известно, что эскадра вот-вот перестанет прикидываться смертельно раненой и уйдет пытать счастья куда-то в океан. А нашей задачей будет сделать всё, чтобы японцам не удалось им помешать, так что сегодня мы будем не уклоняться от боя, а сами навязывать его. Оставляю это письмо на берегу, надеясь, что если судьба сложится так, что у меня не получится сегодня вернуться, друзья сумеют передать его тебе. Прости меня за все. Что бы ни случилось, навсегда только твоймичман Василий Соймонов
* * *
19.09.1904 Между Порт-Артуром и Дальним Кавторанг Елисеев прекрасно понимал, что он и его корабли являются практически смертниками. Вирен не ставил задачи – утонуть и умереть, но было очевидно, что большинство из миноносцев порученных его командованию в порт не вернутся. Ни в какой порт… Ну вот – в хвосте уже загрохотало выстрелами, — концевые миноносцы вступили в бой с японцами. А развернуться и помочь нельзя. Основная цель – броненосцы Тóго, в крайнем случае – крейсеры. В хвосте миноносного отряда действительно разгорался нешуточный бой. Японские миноносцы, будучи заведомо слабее русских эсминцев или, как их тогда называли "истребителей", насели на хвост русского отряда. И, как ни странно, имели огневое преимущество. Стреляя по курсу из своих 57-мм орудий они превосходили русских, отстреливающихся из 47-мм пушек. Так можно было потерять боеспособность задолго до возможного контакта с большими кораблями Тóго. Концевые "Стройный" и "Сердитый" уже получили по несколько попаданий, а японцам досталось явно меньше. Более слабые японские миноносцы уже стали наносить превосходящим и значительно, русским, серьёзный ущерб. А скоро, наверняка, подойдут и японские эсминцы, которые уже сильнее русских. А может и крейсера. Если так будет продолжаться, то добром это не кончится, причём и боевая задача выполнена не будет. Давно уже среди русского офицерства культивировалась идея о том, что нет большей чести и мужества как погибнуть в бою выполняя приказ. Каким бы дурацким он ни был. Призрак Андрея Болконского прочно поселился в душах офицеров как пример для подражания. А между тем… Столь геройский князь проявив мужество солдата, проявил и трусость командира. Угробив половину своего полка стоявшего в резерве под обстрелом. Не сделав ни одного выстрела по врагу. А ведь в какой-то момент на бородинском поле мог потребоваться каждый штык, который по малодушию князь Андрей не сберёг. А ведь стоило только отдать приказ отойти из зоны обстрела… Елисеев проявил больше мужества. К тому же он помнил слова Вирена: "Я не могу предвидеть всё. Если обстановка сложится так, что нужно будет проявить собственную инициативу, даже в ущерб поставленной вам задачи – действуйте!" Первым повернул с основного курса шедший третьим с конца "Сторожевой", его манёвр повторил "Бойкий", а затем и шедшие впереди "Бдительный" и даже "Властный" под брейд-вымпелом Елисеева стали разворачиваться навстречу японским миноносцам. Достаточно кому-то одному было подать пример, чтобы командиры русских истребителей дружно прекратили, стиснув зубы, терпеть огонь более слабого противника и развернулись на него в атаку. Японским кораблям быстро стало "скучно", носовые семидесятипятимиллиметровые пушки руских стали вносить в ход боя свои весомые аргументы. Их снаряды и предназначались для борьбы с миноносцами, только бронебойные, почти не содержащие взрывчатки стальные болванки должны были пробить борт, возможно слой угля и добраться до котлов. Остановить. И одному удалось. Рвануло на "Касасаги" и он, окутавшись белым паром, потерял ход. Командующий японским отрядом не стал, конечно, ввязываться в такую авантюру, как бой с русскими эсминцами, но поступил благоразумно – его корабли отвернули, не пытаясь защитить товарища и взяли курс на русские главные силы, что вызвало прогнозируемый ответный ход русских – погоня. Русским комендорам за всю войну не удалось потопить ни одного боевого корабля противника и теперь офицерам матом и зуботычинами приходилось заставлять матросов стрелять по уходившим миноносцам противника, а не по повреждённому "Касасаги", в который артиллеристы, рыча от восторга, выпускали снаряд за снарядом. Но ситуация была достаточно быстро взята под контроль и русские снаряды полетели в сторону тех, кто представлял сейчас наибольшую опасность. К тому же "Сердитый", достаточно повреждённый и не имеющий возможности дать подходящий ход, остался добивать японца. Достаточно быстро русскому миноносцу удалось "дотоптать" свою жертву, которая уже и не имела возможности сопротивляться. Японцы были быстрее, но русские трёхдюймовые снаряды делали своё дело – дистанция между миноносцами догоняющими и убегающими практически не увеличивалась. И несмотря на то, что с севера показались дымы (а это явно были японские эсминцы), Елисеев мог считать свою главную задачу выполненной: миноносцы противника уже вряд ли найдут в темноте русскую эскадру. Во всяком случае мы имеем такие же шансы найти японские главные силы. Посмотрим, кому повезёт… А вот у "Сердитого" появились серьёзные проблемы. Японские истребители из Дальнего уже подходили к месту, где он добивал японский миноносец, нужно было отходить, но лейтенант Колчак, командир "Сердитого", хотелдовести дело до конца. Всё-таки добить японца. Но не повезло – к моменту когда "Касасаги" стал, наконец, заваливаться на борт, получив явно смертельные повреждения, первые снаряды японцев уже начали падать у борта русского миноносца. С приказом отворачивать на соединение со своим отрядом Колчак запоздал. И не повезло… Взрывом снаряда, попавшего в боевую рубку и его, и лейтенанта Зотова, недавно назначенного с "Забияки", изрешетило осколками. Погибли также и пять матросов. Корабль повалило в циркуляции и носовая пушка замолчала. Пара японских эскадренных миноносцев неумолимо придвигалась к казалось уже обречённому русскому кораблю… — Ваше благородие! — подлетел к мичману Соймонову матрос Гуляев. — Там командира и лейтенанта убило! Идите миноносцем командовать, а то ведь утопят косорылые! "Я? Я буду командовать кораблём? Я? — пронеслось в голове мичмана. – Мне не справиться! Я…" Но ноги уже сами несли юношу в боевую рубку. Новый рулевой уже уверенно держал курс, у носовой пушки тоже имелся полный расчёт, но по японцам она пока стрелять не могла из за неудобного угла разворота. — Машина! — кричал в переговрную трубу свежеиспечённый командир корабля. — Выжимай из механизмов всё, что можешь, а если сможешь, то и то, что не можешь, два японца на хвосте, а может и ещё подтянутся. Я тут наверху один остался, Александра Васильевича и Зотова убило. Выручай! — Передайте на минные аппараты, чтобы действовали сами, по обстановке. Но при первой же реальной возможности пусть стреляют. Не попадут, так хоть с курса собьют, может тогда удастся до своих дотянуть. Японцы неумолимо приближались с левой раковины[169], и вот уже носовая пушка включилась в артиллерийскую дуэль. Повреждения "Сердитого" были пока незначительны, но скоро просто закон больших чисел был должен сыграть на стороне противника. Нужно было что-то предпринимать. — Передайте на минные аппараты – пусть стреляют, взяв нужное упреждение, — приказал Соймонов. — И быть готовыми принять влево. Мины вышли. Безумно было предполагать, что на скорости более двадцати узлов с десяти кабельтовых можно попасть в небольшой кораблик, идущий с ещё большей скоростью, скорее можно рассчитывать попасть плевком в мимо пролетающую ласточку, но не в этом была задача, нужно было заставить японцев отвернуть с курса преследования и выиграть время. Только бы отвернули! Когда рвануло у борта головного японского истребителя и он стал быстро переворачиваться, юный мичман, стоявший на мостике "Сердитого", просто не верил своим глазам: так не бывает! Но так было, японец переворачивался, а его товарищ вынужден был отвернуть в сторону от русских, чтобы не налететь своим форштевнем на гибнущего собрата. Теперь догнать "Сердитого" до темноты у него не было шансов. Да и смысла – нужно было найти и атаковать русские броненосцы. Поэтому второй японский миноносец стал заниматься спасательными работами, вылавливая из воды экипаж своего головного.(Только после войны русские узнали, что в этом боевом эпизоде был утоплен эскадренный миноносец "Касуми"). …А ведь чудеса на войне бывают. И вот сейчас маленький кораблик смог оторваться от двух, превосходящих его по силам и скорости кораблей противника, да ещё и угробил один из них. И матросы уже охрипли от криков "Ура!", и даже перестали показывать неприличные жесты тем, кого совсем недавно считали своими будущими победителями. И с восхищением смотрели на молодого офицера, вышедшего из боевой рубки и тоже в полном обалдении смотревшего на удаляющихся японцев. "Неужели я смог? Мы смогли. Мы выиграли бой! — Проносились мысли в голове Соймонова. — Кто бы мог подумать!.." — Ваше благородие! Куда прикажете взять курс? — к мичману подошёл боцман. — В самом деле, куда? В Артур в сумерках через минные банки? — Самоубийство. Искать отряд Елисеева? — скорее найдёшь японцев. Дожидаться рассвета в море неподалёку? — И на японцев можно нарваться, и на мины налететь с утра, ведь карты заграждений уничтожил всё тот же злополучный снаряд, который попал в боевую рубку. Что делать? — Доложить о повреждениях! — спохватился мичман, отдавая приказ, который был обязан отдать сразу же по окончании боя. Доклад был обнадёживающим: никаких серьёзных повреждений корабль не получил, было несколько пробоин выше ватерлинии, побиты надстройки и трубы получили немного осколками, разбит минный аппарат, пожары потушены. В общем мореходность и скорость миноносца серьёзно не пострадали. "Куда же идти дальше, — вернулся мичман к своим размышлениям. — Идти в Чифу на интернирование? — Но слишком хорошо он помнил историю, когда в этом порту китайские власти позволили японцам захватить уже разоружившийся "Решительный". — Вэйхавей? Англичане сдадут русский корабль своим союзникам-японцам ещё скорее. Куда?" — Идём в Циндао, — приказал мичман рулевому, пока держать зюйд-ост двадцать три градуса. — Вашбродь! — подскочил к Соймонову фельдшер Воблый. — Вас командир к себе просют! — Александр Васильевич жив? — не поверил своим ушам офицер. — Живы-с! Но плохи очень. Крови много потеряли. И контузия. Несколько минут как очнулись. Запыхавшийся мичман подбежав к каюте командира отдышался и осторожно приоткрыл дверь. Смотреть на Колчака было страшно: повязка на голове набухала кровавым пятном на месте левого глаза, окровавлены были и бинты на груди. — Ну, рассказывай, Василий, что там было, — донёсся слабый голос командира. — Драка была, Александр Васильевич, два японских истребителя против нас. Отбились. Один даже миной утопили. — Истребитель? Миной? На полном ходу? — даже слегка приподнялся ошарашенный Колчак. Но тут же, застонав, рухнул на подушки. — Сам удивляюсь. Просто повезло, конечно – хотели только их отвернуть заставить. И вот, попали. — Молодец, Василий. Что бы там ни было – это твоя заслуга. Что дальше делать собираешься? — Идём в Циндао, завтра сдадим вас там в госпиталь, только дотерпите. — Ну, помогай тебе Бог, мичман. Ладно, иди, а то вон, наш фершал уже не знает, как тебя отсюда попросить, — слабо улыбнулся раненый командир. — Иди! Когда спал накал боя, трудности принятия решения о дальнейшем больше не беспокоили, в голове мичмана стали всё сильнее проявляться мысли: "Я победил!", то есть мы… Но руководил-то я! Неужели это не подвиг? Ну ведь если всё удастся… Не могут же не наградить! Как было бы здорово встретится с Оленькой, а на груди, например, Владимир с мечами… Вряд ли тогда её отец был бы таким же неприветливым. А если…" – образ белого эмалевого крестика замаячил в мечтах юноши. И как ни старался Василий гнать от себя эти мысли, стыдить себя за них, они неизменно возвращались.
Эскадренный миноносец "Синаноме"
Борт "Микаса". Вечер 19 сентября. Получив радиограмму с "Сумы" адмирал Тóго серьёзно задумался. Уже который день, как стало известно о готовящемся прорыве русских. Никаких сомнений не было – раз уж стали разоружать "Севастополь" и устанавливать его пушки на другие корабли, то русские решились. Японские главные силы по очереди, разделённые пополам отдыхали и грузились углем на Эллиоте или крейсировали недалеко от Дальнего. Крейсера постоянно дежурили под Артуром. Адмирал Камимура был в Цусимском проливе, обеспечивая безопасность перевозок из Японии. Получив известия о выходе русской эскадры Тóго даже обрадовался: наконец определённость, наконец бой, а не ожидание. Пусть русские корабли и утонут не на рейде крепости, а в море и не достанутся империи, но они в конце концов перестанут быть, как говорят европейцы "Дамокловым мечом". Все главные силы японского флота (кроме находившихся в Цусимском проливе) стали стягиваться к Артуру. Известие о подрыве на минах трёх русских броненосцев, один из которых затонул и крейсера более чем ополовинивших силы артурской эскадры адмирал воспринял невозмутимо и приказал продолжать наблюдение. Остатки тихоокеанской эскадры скучились у входа на внутренний рейд, но низкая вода не давала возможности войти в гавань. Повреждённые корабли были на плаву, но даже дозорные миноносцы издали отмечали имевшийся крен. --- Первому боевому отряду отходить к Эллиоту, — приказал Тóго. — Отряду Точиная остаться для наблюдения. Броненосцы Тóго уже подходили к "известному месту", когда радио с "Сумы" повергло невозмутимого командующего объединённым флотом в состояние близкое к шоку. "До темноты уже не успеем", — лихорадочно проносилось в его голове, — да и если успеем вступить в контакт, то точно не нанести серьёзных повреждений. (Думать о том, как вдруг "воскресли" русские корабли Тóго категорически себе запретил – есть факт, что они идут на тринадцати узлах, а почему – можно подумать потом). Что предпринять? Куда они идут? Где заступить им дорогу? Вариант первый: Владивосток. По агентурным сведениям, наместник приказывал прорываться именно туда. Значит через Корейский пролив. Через наши коммуникации. Охраняемые адмиралом Камимурой с его броненосными крейсерами. При нём отряд Уриу, но что это даёт? Обнаружить противника они может и смогут, но вот нанести серьёзный ущерб… Скорее сами получат большие повреждения и пропустят врага. Соединившись с владивостокским отрядом артурская эскадра… Это будет достаточно грозный противник. Пренебрегать им будет нельзя. Придётся базироваться всем или почти всем флотом на северные порты и осуществлять блокаду Владивостока. А значит ослабить блокаду Порт-Артура. А когда подойдёт эскадра Рожественского можно оказаться между молотом и наковальней, если русские скоординируют свои действия. Вариант второй: русские идут на юг. Бункеруются, вероятно, в Циндао или Шанхае, потом навстречу второй эскадре. Вообще-то ещё более неприятно. Если Рожественский получит четыре броненосца и два современных крейсера в дополнение к тому, что имеет… Двигаться ночью к Шантунгу… Обнаружить и перехватить русских там сложнее, чем в Корейском и Цусимском проливах, рядом не будет Камимуры с его крейсерами. К тому же, если я и успею туда раньше, то они минуют его ночью, за несколько часов до рассвета, а южнее уже просторы моря, которые накроют их как шапка-невидимка. А если они всё-таки пойдут во Владивосток? А я уже не успеваю с юга. Пройдут броненосные крейсера, здорово побив их по дороге, и объединятся с "Россией" и "Громобоем". К тому же "Севастополь"… Русские взяли с собой совершенно небоеспособный корабль. "Амур" и "Ангару", которые не представляют боевой ценности в эскадренном бою. "Всадника" и "Гайдамака" – совершенно бесполезных. Но… Эти корабли своими дымами могут сымитировать направление ложного прорыва и уж явно не во Владивосток. "Севастополь" идёт интернироваться – это очевидно, русские не будут тащить во Владивосток такой корабль рискуя всей эскадрой. Так что правильнее: надёжно перекрыть всеми силами путь во Владивосток и, если повезёт, совершенно уничтожить артурскую эскадру, но возможно упустив её на юг, прочь с театра военных действий. И неизвестно, сможет ли она до Рожественского, который только выходит из Балтийского моря, дойти без баз и снабжения? Или ловить в более широком проливе меньшими силами уходяшие (пусть и пока) от войны вражеские корабли, рискуя подставить под удар свои крейсера на севере? И имея в перспективе весьма сильный и боеспособный отряд противника… Вызвав флаг-офицера, адмирал Тóго отдал приказ главным силам срочно идти к Цусимскому проливу имея ход в пятнадцать узлов.
Эскадренный броненосец "Микаса"
* * *
Борт "Ретвизана" 19 сентября. 21.30. Адмирал Вирен принял решение о направлении прорыва давно: идти к Корейскому проливу значительно дольше, чем до Шантунга, и Тóго наверняка успеет туда раньше. Перехватить русскою эскадру будет легче в узких проливах между Кореей и Японией, там наверняка находится и Камимура с крейсерами – шансов практически нет. Если идти на юг, навстречу Рожественскому, то за 11–12 часов не только успеваем миновать Шантунг, но спуститься миль на 60–70 южнее, а там уже пойди, найди. Не посмеет Тóго поставить свои коммуникации под удар, в крайнем сучае останется у выхода из Жёлтого моря и пошлёт разведку на юг. Даже если разведчики обнаружат нас с рассветом, что крайне маловероятно, то до Тóго будут десятки, если не вся сотня миль. Не успеет он, имея всего два-три узла преимущества, нагнать за светлое время суток, а там снова ночь… Ловить надо будет уже чуть ли не в Зондском проливе. Ещё неизвестно, пойдём ли мы им… Вирен поднялся на мостик "Ретвизана" и приказал сигнальщикам: "Передайте на эскадру: "Командирам вскрыть конверт номер два".Даже Желтое море по-настоящему темной ночью становится черным. И, если ночь безлунная и беззвездная, то кажется, что черный бархат небес здесь, совсем рядом, достаточно только протянуть руку – и она утонет в его мягкой глубине, и только плеск волн напомнит о том, что море не кончается там же, на расстоянии вытянутой руки. Но иногда, накликанные войной, и в этой тьме появляются призраки. Вот и сейчас, изо всех сил застилая и без того черное небо шлейфом еще более черного дыма, по морю мчался призрак. Стальной призрак, закованный в тысячи тонн брони. Всему миру известно, что броненосец "Полтава" вместе с большей частью экипажа уже почти сутки как покоился на морском дне. Но кондуктор Николай Чухрай не чувствовал себя призраком. Стенки едва заметно дрожали от работающих на полном ходу машин, а он, отгоняя сон, пытался сосредоточиться, вглядываясь в беспросветный мрак за амбразурой каземата. Если вдруг появится японский миноносец, его шестидюймовка выстрелит сразу же – орудие уже заряжено, и рядом лежат пять заранее поднятых из погреба снарядов и зарядов к ним. Люди тоже все здесь. Двое дежурят у орудия, а остальные – спят на растянутых здесь же койках. Адмирал приказал поступить так на всей эскадре, объяснив, что бой, если и будет, то, скорее всего, утром, и артиллеристы должны быть отдохнувшими. Настало время, Чухрай тихо разбудил сменщика, занял его место и тут же забылся тревожным сном. А броненосец, словно сорвавшийся куда-то по своим делам железнодорожный вокзал, продолжал упрямо идти на юг.
Эпилог первой части
Броненосцы… в ту эпоху, когда броня разумной толщины еще могла остановить любой снаряд, а о высокоточных и ядерных боеприпасах никто и слыхом не слыхивал, самые крупные из морских орудий были настолько дороги, что для них строили огромные корабли, у которых буквально всё, кроме дымовых труб, шлюпок, и ненужных в бою помещений было заковано в броню. Десятки скорострельных орудий противоминного калибра (37…75 мм) делали попытку дневной торпедной атаки на такой корабль, если только он не был сильно поврежден, сущим самоубийством. Так что вражеские броненосцы могли остановить только другие такие же броненосцы. А еще на броненосцах обычно была дюжина орудий среднего (по тогдашним меркам) калибра. Конечно, сорокакилограммовые снаряды шестидюймовых орудий не могли сравниться по разрушительной мощи с трехсотпятидесятикилограммовыми собратьями главного калибра, но наведение орудий в основном велось путем наблюдения собственных недолетов и перелетов. Добиться в таких условиях попадания, используя только гигантские орудия, стреляющие раз в две минуты, было просто нереально. А попадания слабеньких снарядов противоминного калибра издалека не были видны. Исходя из этой логики и сформировался классический тип броненосца той эпохи: на носу и корме – по двухорудийной башне, в каждой по два двенадцатидюймовых орудия, по середине – казематы и/или двухорудийные башни с шестидюймовым средним калибром, и натыканные тут и там, — где только место найдется – от специальных казематов по бортам, до крыльев мостика и даже площадок на мачтах (боевых марсов) пушки всевозможных противоминных калибров и даже пулеметы. Тогда эти корабли были настолько дороги, что позволить себе иметь даже один такой могли далеко не все страны. В переводе на современные цены броненосец стоил три десятка миллиардов рублей. Или, если хотите, больше миллиарда долларов. И его надо было еще суметь построить. У Японии, кстати, ни таких денег, ни таких возможностей и не было – война шла на заграничные займы и заграничным же оружием. Так что традиция вооружать до зубов "маленьких, но гордых", чтобы испытать Россию войной началась не в 2000-х, а, как минимум, на сто лет раньше… В нашей истории попытки спасти эти корабли, оплаченные неустанным трудом, а, зачастую, и полуголодным существованием десятков миллионов жителей Империи из осажденного Порт-Артура успеха не принесли. Несмотря на отвагу и умение одних командиров, для слишком многих других мнение начальства и внешняя благообразность оказались важнее того дела, которое им было поручено. А в результате – разгромленный флот так и не сумел оправиться до самой Первой мировой, когда его неспособность поддержать приморский фланг фронта привела к провалам в обороне балтийского побережья. Поражения на фронте спровоцировали Февральскую революцию. А после – запертый в базах флот породил тех самых "революционных матросов", на штыках которых победила уже Октябрьская революция… и погибли многие из тех, кто еще тогда, в русско-японскую не нашел в себе сил сделать пусть не благообразный, и не одобряемый начальством, но правильный шаг. Но мужчина и, тем более офицер должен уметь принимать решение сам, не думая о том, что скажет начальство, а иногда даже вопреки приказу. В этой истории "гамбит" разыгран, ловушка покинута, но полученный шанс надо еще суметь реализовать…Часть вторая. Океанская одиссея
Глава 1. Хлопнуть дверью на прощанье
Командир вспомогательного крейсера "Ангара" кавторанг Сухомлин заранее получил задачу на крейсерство. Он знал, что не пойдёт с главными силами, он должен был максимально запутать японское командование и, по возможности, нарушать торговые коммуникации. На "Ангару вернули с береговой батареи все её 120-миллиметровые пушки и даже выделили две шестидюймовки сверх того, что было. Конечно, даже теперь нельзя было рассчитывать на успех в бою с крейсером специальной постройки ввиду отсутствия броневой палубы и гиганскими, по сравнению с настоящими крейсерами, размерами, но шанс отбиться был уже неплохой. К тому же вполне приличная скорость позволяла уйти от большинства японских крейсеров. С наступлением темноты был взят курс на выход в океан и к утру на пятнадцати узлах крейсер оказался уже наверняка вне досягаемости японского флота. Ну разве что специально за ним отправили бы быстроходную "собачку" и она угадала бы место в котором "Ангару" застанет рассвет. Но это уже из области фантастики. День, как ни странно прошел спокойно, встречались дымы на горизонте, но со своим "мирным" силуэтом пассажирского парохода можно было не сильно опасаться интенсивного внимания японских боевых кораблей. А ещё через день уже совершенно внаглую "Ангара" начала пиратствовать почти у Токийского залива. И один пароход имел несчастье встретить её на своём пути. Капитан английского судна "Гермес" был буквально ошарашен, когда с вроде бы мирного корабля встреченного им раздался пушечный выстрел и был передан приказ застопорить ход и принять досмотровую партию. Всё это никак не вязалось с его представлениями о состоянии дел на театре военных действий. Была твёрдая уверенность, что русские боевые корабли наглухо блокированы в своих базах и только плата за риск, которую всенепременно получали и он, и его команда, должна была отличать этот рейс от обыденного плавания. — Капитан Тетчер, — козырнул англичанин поднявшемуся на борт русскому офицеру. — Чем обязан? Мы мирное судно и в войне не участвуем. Везём медикаменты. — Лейтенант российского Императорского Флота Адрианов (ну или ещё как-то). Если на вашем корабле не будет обнаруженно военной контрабанды, вы беспрепятственно продолжите свой путь. Какой груз везёте и порт назначения? — Осака. Медикаменты, как я уже сказал. Вот документы на груз. — Вы всерьёз считаете свой груз лекарствами? — иронически посмотрел на англичанина Адрианов. — Ну да, лекарства и удобрения. Это же ясно написано в документах: карболовая кислота, селитра, йод, спирт, хлопок. — Господин капитан, фенола, или как вы называете его "карболовая кислота", который вы везёте, хватит для дезинфекции всей Японии и прилежащих островов лет этак на 20. Я артиллерист всё-таки и прекрасно могу понять для чего вашим союзникам требуется такое количество сырья для получения шимозы и пироксилина. Практически весь ваш груз является военной контрабандой и корабль ваш будет затоплен. — Я решительно протестую! Это просто пиратство какое-то! Я… — Хватит! У нас мало времени. Позже можете протестовать сколько угодно. Моя родина воюет. Воюет с Японией, которой вы везёте сырьё для производства оружия. Представьте на моём месте вашего соотечественника. Вы в самом деле считаете, что он бы отпустил корабль, который везёт то же что и вы во вражеский порт? Разговор окончен. Готовьте свой экипаж к пересадке на наш корабль. Йод и спирт, мы тоже переправим на "Ангару". Вас и йод мы передадим на ближайший "чистый" корабль следующий в Японию, а вот спирт будет нашим трофеем, — улыбнулся русский лейтенант. "Гермес" был потоплен и "Ангара" без особых приключений, досмотрев ещё пять судов по пути во Владивосток (два из них были потоплены), зайдя для затягивания времени и уменьшения боевого азарта японцев аж в сам Петропавловск, благополучно добралась до порта назначения. "Амур" также пройдя вокруг Японии, потопив по дороге несколько японских джонок прибыл туда неделей раньше.Циндао, 20 сентября "Сердитый" совершенно без приключений к полудню следующего после боя дня пришёл в Циндао, германский порт в Китае. Пока входили в порт, на русских кораблях, интернированных здесь ещё в августе, уже узнали об их прибытии. На пирсе к которому подходил миноносец размахивала бескозырками толпа соотечественников с "Цесаревича" и миноносцев "Беспощадный", "Бесшумный" и "Бесстрашный", прорвавшихся в германский порт после боя у мыса Шантунг. Встретил Василия капитан второго ранга Максимов, который был старшим среди оставшихся в Циндао русских моряков. Офицеры пожали друг другу руки и Василий вкратце изложил события минувших суток. Максимов, по ходу рассказа, всё более и более благожелательно смотрел на мичмана. — Ну, во-первых мои аплодисменты вам лично, Василий Михайлович, а во-вторых – огромная благодарность за добрые вести, каковых мы давно не слышали. Что у вас с планами? Спускаете флаг и присоединяетесь к нам или… — Или. Сейчас постараюсь поскорее отбить телеграммы в Мукден и в Петербург, загрузиться углём и скорее на юг. Если, конечно, к этому времени не появятся японцы. "Сердитый" вполне боеспособен, на ходу. Постараемся дойти хотя бы до Сайгона – а там или навстречу балтийцам, или хотя бы в союзническом[170] порту интернироваться, а то мало ли как еще в Европе политика повернется. — Ещё раз браво! Полностью вас поддерживаю и завидую – вы ещё имеете право воевать. Тем более во вновь сложившихся обстоятельствах. В общем, так: поезжайте-ка скорее в консульство, отправляйте корреспонденцию, а за "Сердитого" не беспокойтесь. Командира в госпиталь отправим, уголь, воду и провиант получите непосредственно с "Цесаревича" силами моих экипажей. Пусть слегка подрастрясут жирок, а то совсем обленились. Да они, честно говоря, и сами рады помочь будут. Разве что за овощами-фруктами отправьте своих – мы запаса не держим, покупаем свежее ежедневно. Всё. Действуйте, Василий Михайлович. Удачи!
В общем долго раздумывать и сомневаться времени не было. Нельзя использовать для стоянки в Циндао все двадцать четыре разрешённых часа. К утру у входа в порт будут японцы и хоть творить такое же как в Чемульпо или Чифу они не посмеют, но интернирование будет неизбежным. Времени катастрофически не хватало. Поэтому прибыв в консульство мичман ограничился передачей телеграммы в Адмиралтейство, наместнику в Мукден и, сославшись на неотложные дела, не стал задерживаться даже на чашку кофе. На "Сердитом" его ждали две проблемы: точнее первая "проблема" была, конечно, не на борту – кто бы пустил на миноносец немецкого журналиста. Тот ждал у пирса. И сразу стал умолять об интервью, суля за него сумасшедшие деньги. Отбиться от него было нелегко, он проявлял совершенно несвойственный немцам темперамент пытаясь выпросить из русского офицера хоть крупицы информации о прорыве эскадры. Проблема на борту была из серии "и смех и грех": команда была чуть не на грани бунта. Баталёр привёз продукты с берега. В том числе фрукты. Свежие. А команда несколько месяцев в осаждённой крепости провела. Но фельдшер просто грудью встал между матросами и ящиками. И в который раз орал, что если они сейчас наедятся этого, то миноносец превратится в сплошной гальюн. Отсмеявшись, мичман разрешил выдать каждому по несколько мандаринов, приказав их предварительно вымыть и сполоснуть кипячёной водой. И пообещал, что теперь матросы будут получать фрукты каждый день. Потом, вызвав механика Роднина и, посоветовавшись, отдал приказ готовиться к выходу в море. Тепло попрощались с экипажами интернированных кораблей – Василий даже произнес короткую речь, горячо поблагодарив их за помощь – а затем, сопровождаемый криками "Ура!", "Сердитый" отошел, наконец, от причала и направился в Шанхай, где можно было передохнуть более обстоятельно…
* * *
Ночь по пути к Шанхаю была уже не такая "ласковая", как предыдущая, свежачок изрядно повалял "Сердитого" и мичману едва удалось поспать пару часов. Причём только потому, что Роднин чуть не насильно выпроводил с мостика одуревшего от недосыпа юношу.Письмо мичмана Соймонова
Дорогая Оленька, любимая! Я жив и здоров, миноносец наш прорвался в Циндао, но надолго здесь задерживаться нам не следует, так что прошу простить мой плохой почерк – пишу по дороге в консульство прямо в коляске извозчика, так как, исполняя обязанности капитана, не имел ни одной свободной минуты со вчерашнего дня. Про мою жизнь прочитаешь из писем, которые я все, кроме последнего, оставшегося в Артуре, постараюсь отправить нынче же. Живу только встречей с тобой, и очень хочу узнать как ты там, в далеке, но мы вряд ли скоро вернемся сюда, как, впрочем, и в Порт-Артур, поэтому получать твои письма мне пока негде. Обязательно напишу, как только снова буду на берегу. И береги себя,твой В.С.
Мукден. Штаб наместника — Ваше высокопревосходительство! Телеграмма из Циндао. Алексеев недовольно посмотрел на своего флаг-офицера, посмевшего оторвать его от обеда и молча протянул руку. Адмирал давно уже отвык от хороших новостей и хмуро посмотрел на переданный ему лист бумаги. Лицо наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке стало светлеть. "…Эскадра прорвалась из Порт-Артура… "Севастополь" погиб на минах (Жаль, но на войне не без потерь)… " — Чёрт побери! Да это самые приятные новости за последние несколько месяцев! — Евгений Александрович продолжил жадно читать дальше. Дальше был доклад мичмана, ставшего командиром миноносца, о своей "одиссее". Об отряде Вирена больше, по понятным причинам, не говорилось. Дальше шло описание какого-то эпического подвига. Глаза побочного сына императора Александра раскрывались всё шире. По ходу чтения, сами собой стали всплывать статьи статута ордена Святого Георгия для моряков: "Истребил корабль более сильный или равный по силе…" – Да! "Прорвался сквозь окружившего противника не оставив тому трофеев…" – Да!! "Вступил в бой с вдвое и более превосходящим противником и провёл бой с честью…" – Да, чёрт побери!!! "Прорвался через превосходящего противника и доставил главнокомандующему важные сведения…" – Ещё бы! Да ещё и заменил тяжелораненого командира корабля! А главное, доставил главнокомандующему новость, сильно поднявшую настроение главнокомандующего! Нееет! Этот мичман (Как его? Соймонов?) без награды не останется. Но дело сейчас не в нём. Куда пошёл Вирен с броненосцами? Приказ он имел на Владивосток. Неужели ослушается? Хотя, если он будет буквально выполнять приказ, то его, с большой степенью вероятности, перехватят японцы. Остаётся только ждать. Ждать информации. Но уже то, что корабли вырвались из Артура – уже маленькая победа. Наместник уже неоднократно получал выражение неудовольствия из Петербурга из за пассивности и неуспешности действий флота в этой войне. Теперь была в активе хоть одна, но удачная операция и адмирал был готов простить Вирену всё, лишь бы она окончилась хоть сколько-нибудь удачно. И что докладывать Государю? Ведь пока совершенно непонятно, куда направились броненосцы артурской эскадры. Выполняют они приказ наместника или ведут свою собственную игру? В общем пока нужно сообщить в столицу о самом факте прорыва из западни, а подробности потом… Но про мичманца не забыть. Стране сейчас как воздух нужны герои-моряки. Флот, чёрт побери, тоже воюет! И воюет геройски! И пусть газетчики как следует раздуют эту историю! — Немедленно вызвать ко мне начальника штаба! — прогудел Алексеев флаг-офицеру…
21.09.1904. Шанхай А вот при входе в порт ждал неприятный сюрприз – трёхтрубный японский крейсер похожий на "Нийтаку". — Теперь точно интернироваться придётся, — подумалось мичману, — недолго я кораблём прокомандовал. Хотя из-под шпица, наверняка, такой приказ и пришёл. Ну да ладно… Как только отдали якорь, Соймонов отправился в консульство, где он действительно получил приказ от Адмиралтейства спустить флаг и разоружиться. — Ну хоть высплюсь, — думал он по пути на корабль, — и за угольные погрузки голова болеть не будет, и о том, как дальше действовать. И… Оленька! Мы скоро увидимся!.. Увы. По возвращении на "Сердитый" его ждал сюрприз в виде японского офицера в вельботе под белым флагом. — Капитан-лейтенант крейсера императорского флота "Отова" Суга, — представился японец. — Чем обязан визитом? — поинтересовался мичман, представившись в ответ. — Имею честь предложить вам либо спустить флаг и сдать свой корабль, либо выйти в море на рыцарский бой с моим кораблём. — А вам не кажется, что находясь в нейтральном порту, вы не имеете прав диктовать такие условия. К тому же ваш корабль находятся здесь дольше моего и по всем нормам международного права обязаны покинуть порт раньше нас. — Идёт война. В праве пусть потом разбираются дипломаты. Я военный и моё дело уничтожать врагов страны Ямато. Если вы откажетесь – мы атакуем ваш корабль в порту. Кстати, ваш соотечественник Руднев был смелее вас, — не упустил случая подпустить шпильку японец. На губах Соймонова и стоявшего рядом Роднина заиграли улыбки. — Так что на нашем месте вы бы вышли на бой с противником как бы силён он ни был? — Можете не сомневаться! — Ну тогда оглянитесь. К борту "Сердитого" подходил катер под русским флагом. Катер говорил о присутствии на рейде крупного русского корабля или даже всей эскадры. Этого не может быть! — пронеслось в мыслях у японца, — ещё вчера русскую эскадру видели почти сотней миль южнее и она уходила дальше на юг. Русские офицеры иронически поглядывали на капитан-лейтенанта. — Ну что, по прежнему согласны на рыцарский бой, капитан Суга? — спросил Роднин. — Я должен вернуться на свой корабль, — ответил тот. — А вот тут заминка, — усмехнулся Соймонов, — вам придётся побыть нашим гостем, пока я не выясню обстановку. — Вы не имеете права! Я прибыл под белым флагом. Вы обязаны… — замялся японский офицер. — Вы сами поняли, что хотели сказать… ненужные слова? Вы не взяты в плен, вы задержаны на некоторое время. Обещаю, что через час-два вы будете свободны. Спуститесь в каюту, вас проводят.
С радостным удивлением командир "Баяна" Иванов увидел, что в порту находится русский миноносец. Обнаружение в порту "Отовы" также вызывало интерес и тревогу. Но в любом случае Иванов похвалил себя за то, что не завёл крейсер в порт. В этом случае пришлось бы сидеть в Шанхае ещё 24 часа после ухода японца. А там бы и его "старшие братья" подоспели бы. "Баян" был один, он получил приказ Вирена в Шанхае связаться с Адмиралтейством, сообщить подробности прорыва эскадры, назначить точку рандеву с транспортами, которые из Петербурга должны были обеспечить. Подробности были в конверте, который Иванов должен был лично передать русскому консулу и проследить, чтобы после передачи телеграммы письмо было уничтожено. Заметив "Сердитый", Иванов приказал пристать к борту миноносца и поднялся на его борт. Выслушав рассказ мичмана, каперанг с трудом сдержался, чтобы не расцеловать этого славного юношу, который, к тому же даже стеснялся рассказывая о своей, смело можно сказать, героической одиссее. — Я пока съеду на берег, но "Баян" останется на внешнем рейде, так что не выпустим, не волнуйтесь. Или разоружатся они, или милости просим… "Сердитому" придётся спустить флаг после боя с японцем, а может и нет, но не беспокойтесь, вас с Родниным и пару десятков матросов я заберу на эскадру. Если пожелаете, конечно. Но такие моряки как вы России сейчас нужны. А миноносец, в случае чего, оставите на попечение кондукторов и остатков команды. Официальной частью займётся наш местный военный представитель, я договорюсь. Возражения будут?
Вернувшись на "Отова", Суга, доложил о беседе с русскими, что, впрочем, уже не имело значения. "Баян" почти втрое превосходил японский крейсер по водоизмещению, более чем вчетверо по весу бортового залпа, не уступал в скорости, к тому же имел броневой пояс. Стоящий на внешнем рейде "Баян" надёжно перекрывал выход в открытое море. А до истечения отпущенным международным правом времени нахождения в нейтральном порту оставалось три часа. "Отова" хоть и был новейшим крейсером, улучшенным вариантом "Нийтаки", но улучшены были мореходность, скорость, а вот как раз вооружение было ослаблено по сравнению с прототипом. Большинство экипажа было не имеющим опыта войны. Именно поэтому Тóго и отправил скоростной, но слабый крейсер на юг, в качестве разведчика. И в открытом море "Отову" никто из русских бы не догнал. Надо же было так глупо попасться!
Собрав офицеров крейсера командир японского корабля обрисовал ситуацию и предложил игнорировать правило 24 часов. А русские не посмеют здесь находиться долго – они прекрасно понимают, что адмиралу Тóго уже известно о их нахождении в Шанхае. Не раз уже в этой войне японцы грубо нарушали международное законодательство и им это сходило с рук. Причём, будь это Циндао, принадлежавшее немцам, "полусоюзникам" русских… Немцы уж точно не позволили бы творить на своей территории такой же "беспредел" как было в Чемульпо и в Чифу. Но китайцы не посмеют что-то категорически требовать со своих недавних победителей. — Господин капитан, катер под белым флагом! — заглянул в каюту вестовой. К борту подходил катер с "Баяна". По поданному трапу на борт поднялся русский офицер. — Лейтенант Подгурский, — козырнул он японскому командиру, — господин капитан, я уполномочен передать вам следующее: до окончания разрешённого времени стоянки в порту у вашего корабля осталось два часа. Если по истечении этого времени ваш крейсер не спустит флаг и не разоружится или не покинет порт, то наши силы атакуют вас прямо здесь, в порту. На принятие решения вам даются те самые два часа. Причём если вы всё-таки решите разоружаться, то мы не поленимся проконтролировать это, простым спуском флага вы не ограничитесь. Честь имею!
После убытия русского офицера в кают-кампании "Отовы" повисло тягостное молчание. — Ну что же, господа. Сберечь крейсер не удастся, — заговорил капитан 1-го ранга Арима. — Русский "Варяг" вышел на бой при гораздо более неблагоприятных обстоятельствах. Мы не можем покрыть позором себя и нашу родину, показав, что у нас меньше мужества, чем у русских. Да и шансы у нас, хоть и небольшие, но есть. Готовить крейсер к бою!
* * *
А ведь наше интернирование откладывается, Василий, смотри! — протянул мичману бинокль инженер-механик. На "Отове" разводили пары, было видно оживление на палубе, а через несколько минут крейсер начал выбирать якоря. — Ну и нам туда же, — усмехнулся Соймонов. — Поднять якорь! Следовать на внешний рейд! А драться постепенно надоедает, а? — Ну а нам драться и не придётся, хотя для чего мы жалование получали все эти годы и мундир носили, чтобы барышень охмурять? — усмехнулся Роднин. Ладно – я в машинное, зови, если что. Юркому миноносцу потребовалось, конечно, гораздо меньше времени, чтобы выйти на внешний рейд. И когда "Отова" показался на выходе из порта, "Сердитый" уже успел встать на якоря на внешнем рейде. Вся команда кроме машинной вывалила на палубу и с нетерпением стала ждать начала боя.
Крейсер "Отова"
Море. Окрестности Шанхая
Весло ли галеры средь мрака и льдин,
Иль винт рассекает море, —
У Волн, и у Времени голос один:
"Горе слабейшему, горе!"
Р. Киплинг
— Фёдор Николаевич! Японец идёт на таран! — закричал в боевой рубке "Баяна" штурман. — Вряд ли. Арима хоть и самурай, но не сумасшедший, чтобы с двадцати пяти кабельтовых пытаться протаранить неповреждённый крейсер. У них что-то с управлением. Воспользуемся. Беглый огонь всей артиллерией! Противоминной тоже! Это называется анфиладным огнём. Противник бьёт по тебе всем бортом, когда ты обращён к нему носом или кормой. И при точности огня в плюс-минус пятьдесят метров по дальности (а именно она и была всегда главной проблемой артиллеристов) твой корабль всё равно получает попадания. Шквал смерти прошёл по палубе "Отовы". Сначала шестидюймовый снаряд (опять без разрыва) проделал аккуратное отверстие в носу, в метре над ватерлинией, куда тут же начали захлёстывать волны, другой привёл в невосстановимое состояние носовую шестидюймовку, а восьмидюймовый фугас разорвался среди пушек на палубе правого борта вывядя из строя два орудия и более полутора десятков человек. От очередного попадания рухнула третья труба. На японском крейсере стали разгораться пожары. В артиллерийском бою, особенно на море, существует понятие "обратная связь". Чем больше преимущество имеет один из противников, тем сильнее, при прочих равных, это преимущество будет нарастать. Если у тебя меньше пушек, то ты будешь наносить противнику меньший вред, чем он тебе, значит количество твоих пушек будет уменьшаться с течением времени сильнее, чем у врага, а значит относительная эффективность его огня будет возрастать, а твоего падать. Поединок "Отовы" и "Баяна" был яркой иллюстрацией этому правилу. "Баян" получил за всё время боя пока только три попадания, два снаряда из трёх разорвались на броневом поясе не причинив вреда крейсеру, а один, пробив небронированный борт в корме разрушил одну из офицерских кают. А "Отове" приходилось несладко. Хоть она и развернулась ранее нестрелявшим левым бортом и могла отвечать из трёх стодвадцатимиллиметровых и одной шестидюймовой пушек, но падение скорости из за пробоины в носу и сбитой трубы было столь серьёзным, что "Баян" имел возможность постоянно держа японца под обстрелом пройти у него под кормой и ещё раз обработать продольным огнём, что конечно не добавило "здоровья" японскому крейсеру.
Соймонов видел, что японский крейсер уже в безнадёжном положении, артиллерия практически выбита и осталось совсем немного, чтобы доломать его до конца. Но ведь артиллерией это будут делать ещё ой как долго. Сколько можно быть фактически наблюдателем боя? Ну ведь японцы собирались нарушить международное право совершенно вопиющим образом! А мы должны соблюдать каждую дурацкую букву этого дурацкого закона? Да гори оно всё! — Владимир Николаевич, родной! Давай самый полный! — прокричал мичман вмашинное, — идём в атаку. Готовить минный аппарат к выстрелу! "Сердитый" набирая ход стал уходить с внещнего рейда, юридической акватории порта Шанхай и нацеливался на японский крейсер. "Ещё минут пять-десять и можно будет пускать мину. Только бы не подбили. Только бы попасть!" Японцы заметили маневр миноносца и застучали выстрелами в его направлении. Всплески их снарядов ложились всё ближе. "Только бы успеть! А там путь хоть топят!" — Вашбродь! С "Баяна" сигналят: "Немедленно вернуться в порт. Не мешать стрелять" — "Сорвалось!"— с обидой подумал мичман. — Право на борт! Вернуться на рейд.
— Фёдор Николаевич! "Сердитый" выходит в атаку на японца, — доложил Иванову мичман Шевелёв – Лихо! — Что-о-о! — Взревел командир "Баяна". — Мальчишка! Всех японцев сам перетопить решил, что ли?! Немедленно вернуть его в порт! Получит он у меня потом!
Некогда изящный японский крейсер медленно, но верно превращался в пылающую развалину с трудом ковылявшую по волнам. Уже рухнула вторая труба, одна за другой замолкали пушки, вспыхивали всё новые пожары, ход упал до восьми узлов. Было понятно, что ещё полчаса такого откровенного избиения и "Отова" отправится на дно. "Баян" прекратил огонь и на его мачте заполоскался флажный сигнал: "Восхищён вашим мужеством! Предлагаю сдаться или затопиться. В порт не пущу. В случае затопления гарантирую спасение людей" Ответом был выстрел единственной уцелевшей стодвадцатимиллиметровой пушки. По иронии судьбы именно этот снаряд натворил на "Баяне" бед больше, чем все предыдущие: пробив фальшборт, он разорвался между двумя противоминными орудиями, выведя из строя одну из малокалиберных пушек и начисто выкосив оба расчета, причем один из них – прямо через проем, временно оставленный во вновь установленном каземате для подноски снарядов. Без всякой команды на открытие огня русские орудия заговорили вновь. Раз за разом по борту "Баяна" пробегали цепочки вспышек орудийных выстрелов. Море вокруг крейсера японцев кипело от всплесков и очень скоро "Отова" стал садиться носом, медленно заваливаясь на левый борт. — Задробить стрельбу! Беречь снаряды! — кричал Иванов, — лейтенант Де Ливрон, прекратите наконец эту вакханалию!
Капитан первого ранга Арима был некурящим, поэтому стоял на покорёженном мостике тонущего крейсера без классической в таком случае сигары и даже без папироски. — Господин капитан! — подбежал к командиру крейсера Суга, — шлюпка осталась только одна, идёмте скорее, ваша жизнь ещё нужна империи. Скорее, "Отова" скоро перевернётся. — Портрет императора в шлюпке? — невозмутимо спросил Арима. — К нашему горю в кают-компании до сих пор пожар, портрет нашего императора сгорел. Идёмте в шлюпку. — Идите, Суга. Вон выходит английская канонерка, постарайтесь, чтобы весь спасшийся экипаж попал на неё. Думаю, наши друзья-англичане не будут настаивать на интернировании. Пусть интернируют раненых, а остальные найдут способ вернуться на родину и продолжить войну. Идите! Я остаюсь. Шлюпка медленно отходила от борта, вокруг плавало ещё несколько десятков спасающихся японских моряков. Суга охрип крича, чтобы находившиеся в воде отплывали дальше от борта тонущего корабля. Но тщетно. Даже когда "Отова" перевернулся, многие полезли на его днище, предпочитая хоть временную, но твёрдую опору под ногами. И когда корабль пошёл ко дну их конечно же затянуло водоворотом. Английская канонерка за кабельтов стала спускать шлюпки и бравые англичане махом преодолели это расстояние. Кроме тех двух офицеров и шестнадцати матросов которые находились в шлюпке с утонувшего крейсера из воды было спасено ещё сорок семь матросов и три офицера.
— Ну всё, — выдохнул Иванов, глядя как англичане начинают спасение японского экипажа. — В море. Передать на "Сердитого", чтобы следовал за нами. Чёрт! Как только отойдём миль на сорок, вызвать ко мне этого сопляка Соймонова, я ему вставлю такой фитиль, что морские черти позавидуют! Нет ну надо же! Говорят: "шило в заднице". Так у него там целый кактус! Засвербило ему, понимаешь! Благо, если за границу территориальных вод не вышел. Хотя, если даже и не вышел – англичане в прессе запросто историю о нарушении морского права раздуют. Ох и получит он у меня! — Фёдор Николаевич, — пряча глаза обратился к каперангу старший офицер крейсера Попов, — тут такое дело… Во время боя… На последних минутах… — продолжал Попов. — Погиб мичман Соймонов… Пётр Михайлович… Брат… Лицо командира "Баяна" помертвело. — Надо же так… И именно Петя… Ведь они вчера на катере встретились, даже поговорить толком не успели… — Да, — Попов вздохнул, — совсем мальчик ещё. — Мужчина, Андрей Андреевич, офицер. И погиб в бою за Россию. Вечная ему память. Передайте на "Сердитый".Какие ещё у нас потери? — Убито семеро матросов и девять ранено, из них двое тяжело. — Да уж, натворил делов этот последний снаряд. Похороним всех завтра утром, в море. Предупредите батюшку. Курс на Сайгон.
Письмо мичмана Василия Соймонова
Дорогая моя Оленька! Глубоко осевший в почти пресной воде миноносец увозит нас прочь из китайского Шанхая, но мое сердце, как всегда, там, на другом краю Земли, у совсем другой реки и рядом с единственной для меня девушкой на свете… Оленька, как много случилось за сегодняшний день! Еще утром, получив из Петербурга страшно разозливший меня приказ интернироваться, я был уверен, что мы застрянем здесь, в Шанхае, до самого конца войны, и утешало меня только то, что теперь, наконец, и я смогу получать твои письма. Но, стоило мне вернуться из консульства, как бункеровавшийся здесь японский крейсер, который оказался едва вступившей в строй "Отовой", прислал ультиматум, привычно наплевав на китайский нейтралитет, и грозя потопить наш корабль прямо в порту, если мы немедленно не сдадимся! Я уж, было, мысленно попрощался с этим светом, снова попросив у тебя прощения, и ожидая нападения немедленно, как прикажу открыть кингстоны… Но тут, не иначе как вмешательством свыше, в порт вошел катер с прибывшего на рейд "Баяна"! Японцы, которые дольше не могли находиться в порту без интернирования и не имевшие теперь возможности игнорировать международные правила, пошли на бой, где и были примерно наказаны "Баяном" за свое утреннее вероломство. Мы были рядом, но в битве не участия не принимали, так как по международным законам не имели права, зайдя в порт позже Отовы, затем преследовать ее. Но Баян и без нас утопил японца. Страшно было представить, что творилось на их маленьком крейсере, когда его ломали русские снаряды – ужасное зрелище. Но это война – они бы нас тоже не пощадили. На катере я встретил моего младшего брата Петра, служащего на Баяне, однако не имел времени перекинуться с ним и парой слов. Одно радует, что он жив и, кажется, здоров. Еще к нам на Сердитый с крейсера прислали нового вахтенного офицера, так что теперь у меня, наконец, появилась возможность написать тебе это письмо. Сейчас мы снова в море. Спереди – невозмутимо рассекает тараном волны красавец "Баян", позади – исчезает последняя полоска китайского берега, и теперь наш путь лежит в открытый океан – туда, где нас ждет русский флот, туда, где мы сейчас нужнее всего. А я – как всегда, живу только нашей будущей встречей.Твой В. С.
P.S. С Баяна мне только что передали, что Петр погиб во время боя. А я так и не смог с ним поговорить! Надеюсь, Господь будет милостив к душе новопреставленного воина Петра, положившего жизнь за своих ближних. Прости, сейчас больше не могу писать.На следующее утро Василий прибыл на "Баян", чтобы проводить в последний путь младшего брата. Океан был на удивление спокоен для осени. На палубе крейсера лежало девять зашитых в парусину тел. Команда была выстроена на палубе. Судовой священник махая кадилом читал отходную молитву. Солнце всё ещё ласковое в этих широтах в конце сентября освещало обнажённые головы маторсов и офицеров. "Ве-е-ечная паамять!" — пел хор матросов, специально отобранных для церемонии. "…и в землю отыдёши, яко земля есть." — закончил священник панихиду. — Накройсь! — скомандовал вахтенный офицер, руководивший церемонией. — Слушай на караул! Офицеры вскинули палаши, подразделение матросов подняло вверх винтовки. Ударил залп. Под звуки траурного марша офицеры крейсера подняли на руки останки Петра Соймонова. Пронесли до борта. Плеснула вода… Затем волнам были преданы тела погибших матросов.Твой В. С.
После похорон Иванов пригласил мичмана к себе в салон. — Ещё раз выражаю вам свои самые искренние соболезнования, Василий Михайлович, но у меня к вам разговор сугубо служебный. Вы можете говорить сейчас или перенесём его на более позднее время. — Конечно могу, господин капитан первого ранга. — Оставьте. Обращайтесь ко мне по имени-отчеству. Так вот. Разговор неприятный. Вчера вы грубо нарушили приказ пытаясь ввязаться в бой. Почему? Так захотелось в очередной раз отличиться? — Нет, Фёдор Николаевич. Честно говоря сам не знаю как это получилось. Просто увидел, что японца можно быстро добить и закончить затягивающийся бой. Клянусь честью – о наградах не думал. Понимаю теперь, что поступил неосмотрительно… Не по взрослому, что ли. Поддался порыву… — Именно. Именно не по взрослому. Вы, несмотря на свой возраст всё- таки офицер, к тому же волею судьбы командир пусть небольшого, но боевого корабля. И должны действовать опираясь не на эмоции, а на здравый смысл. Уметь просчитывать последствия своих поступков для себя, подчинённых вам людей и даже для страны, флаг которой развевается на вашем корабле. Я не могу не указать в рапорте адмиралу о вашем поступке, но, надеюсь он поймёт почему вы действовали именно так. Идите Василий Михайлович. И отдохните сегодня, благо на миноносце есть теперь кому подменить вас на мостике. И вот ещё… Возьмите это. Иванов протянул Василию бумажку, на которой были отмечены координаты "могилы" его брата.
Сайгон Когда до Сайгона оставалась сотня миль в каюту Соймонова постучал механик. — Заходи, Володя. Что скажешь? — Отвоевался наш "Сердитый", Василий. Тебе конкретно рассказать или на слово поверишь? — Что такое? — Нахмурился мичман. — Ну если вкратце – если до Сайгона доползём, то уже хорошо. Я уже приказал передать на "Баян", что больше десяти узлов дать не можем. Сайгон – наша последняя стоянка в этой войне. Ну сам вспомни, как в Артуре регулярно механизмы из строя выходили, а мы ведь только по окресностям бегали. А тут сколько отмахали… Да ещё зачастую с форсировкой. Неделя-две на ремонт необходимы. А кто их нам даст? — Неужели ничего нельзя сделать? — Увы. Даже будь у меня запчасти – всё равно нужны работы в мастерских.
На следующие сутки отряд прибыл в Сайгон, где "Сердитый" был интернирован, а его офицеры и большая часть матросов перешли на "Баян". Хотя полноценным "разоружением" это назвать было нельзя: все четыре пушки миноносца были демонтированы и вместе с боезапасом и оружием экипажа были переправлены на крейсер. Из оружия на "Сердитом" остался только минный аппарат и две мины к нему. Вопросы интернирования были переложены на князя Ливена, командира уже разоружённой здесь "Дианы". Иванов, побывав в консульстве, вернулся на борт с почтой из Петербурга и крейсер забункеровавшись взял курс на точку рандеву с эскадрой.
Владивосток, 30 сентября 1904 года С самого утра командир броненосного крейсера "Громобой" Дабич был в замечательном настроении – сегодня корабль впервые после двухмесячного ремонта должен был выйти в море, а отряд артурских броненосцев, похоже, окончательно сбежал из-под носа у японцев… Благодушное настроение, казалось, было и у всего крейсера – не особо напрягаясь, он прошел по положенному маршруту и к вечеру благополучно вернулся в порт. Капитан так и не узнал, что будь его настроение не столь замечательным, и стоило бы случиться той редкой цепочке случайностей, что произошла в реальной истории… Чрезмерно лихой маневр у единственной на все побережье неогороженной банки Клыкова в заливе Посьет закончился бы для "Громобоя" четырьмя месяцами в сухом доке, а для выкинутого на это время из того же дока и залатанного буквально на живую нитку крейсера "Богатырь" – и вовсе – вступлением в строй уже после войны. Теперь же чуть не погибший весной на скалах "Богатырь" остался в доке, и рабочие спокойно продолжили укреплять его новое, в основном деревянное, днище. По удивительному совпадению основные работы по корпусу были завершены (едва ли возможное в наше время дело!) 1-го января по новому стилю, как раз в день памяти святого Илии Муромца, у которого нижняя часть тела, как известно, тоже была единственным слабым местом.Письмо мичмана Соймонова
Дорогая, любимая моя Оленька! Не таким уж и долгим оказался наш океанский поход. Были две погрузки угля в открытом море, были досмотры встретившихся пароходов на предмет военной контрабанды и был океан, почти такой же безграничный и бездонный, как наполнявшее меня все эти дни ощущение океана нерастраченной любви, которое так хотелось донести до тебя, невзирая на все расстояния. Сам я твоими молитвами жив и здоров, но вчера у нас в машине случилась серьезная поломка, и теперь корабль требует срочного ремонта. Механик клянется, что даже в оборудованном порту работа займет не меньше двух недель, и мы уже сутки медленно ползем в Сайгон, где мне прийдется оставить старого товарища Сердитого на попечение нашего старшего механика и экипажа интернированной там же Дианы. Мы же с матросами пока заменим на Баяне тех, кого пришлось отправить с захваченным Баяном еще до Шанхая контрабандистом с военными грузами, которые были сочтены достаточно ценными, чтобы быть отправленными во Владивосток. Очень-очень жду нашей встречи, чтобы снова затеряться в глубине океана твоих глаз и снова увидеть на нашей грешной земле кусочек настоящей, небесной красоты – самую-самую лучшую девушку на свете! Из французского Сайгона, Навеки твой,В.С.
Бухта… в Зондском архипелаге — Заходи, Фёдор Николаевич, рассказывай, — пригласил Вирен в свой салон Иванова, которого встретил ещё у трапа. — У нас ведь информации никакой, боимся в голландские порты заходить. По безлюдным бухтам околачиваемся. — Если о нас спрашиваете, Роберт Николаевич, то очень неплохо. Около Шанхая потопили "Отову"… — Ого! Приятная новость, а как всё было? — Роберт Николаевич, я всё подробно в рапорте написал. Конечно, потом, расскажу за коньячком в красках, — улыбнулся Иванов, — давайте уж сначала с официальщиной закончим, а? — Конечно, конечно, но неужели рассказать больше не о чем? Как миноносцы наши? — Четыре, если верить газетам, вернулись в Артур, два интернировались в Чифу. А один… Ну это отдельный разговор. В Сайгоне он остался. — В Сайгоне??? Да как его туда занесло? Что за миноносец? — "Сердитый" — Ай да Александр Васильевич! Всегда считал его незаурядным офицером! Но чтобы так! — Колчак был тяжело ранен ещё при прорыве. Всё остальное время "Сердитым" командовал мичманец. Соймонов Василий Михайлович. И… Держитесь за кресло – утопил миной японский истребитель. — Миной? Подбитый? — Нет, Роберт Николаевич. Подбитый миноносец они ещё при живом-здоровом Колчаке артиллерией добили. А вот уже после его ранения за "Сердитым" два японских истребителя увязались. По ним на полном ходу выстрелили минами и попали. Случайность, конечно, — уточнил свое отношение к случившемуся донельзя довольный рассказываемой историей каперанг. — Но факт! И командовал "Сердитым" самый младший из офицеров – мичман Соймонов. Я его на "Баян" забрал вместе с механиком, когда миноносец в Сайгоне из-за поломки разоружился. Очень горячий молодой человек, чуть в неприятности нас в Шанхае не втравил. Я об этом тоже в рапорте написал. Вы уж в случае чего не очень строго с ним, такие сейчас нужны – война ведь… — и, вмиг погрустнев, продолжил. — К тому же у меня на крейсере в бою его брат погиб. — Подождите… Петя!? Господи! Ведь только в мае мы его с двадцатилетием поздравляли. Как его? — Последним снарядом. "Отова" уже тонул. И восемь матросов с ним вместе. Вирен молча встал с кресла, подошёл к буфету и наполнил два стакана. — Помянем раба божьего Петра, Фёдор Николаевич. Выпили не закусив и десяток секунд помолчали. — Ладно, Идите к себе на крейсер. Завтра Соймонова пришлите ко мне к полудню. Лейтенант Остелецкий сломал руку во время прорыва. Отправим этого мичмана на "Пересвет".
Через час Вирен вызвал вахтенного офицера и приказал: "Передать по всем кораблям эскадры следующее…" Ещё через несколько минут сигнальщики на крейсерах и броненосцах протянули командирам кораблей довольно странный приказ адмирала: "Выяснить, кто из состава команд является по специальности гравёрами, чеканщиками, стекловарами. К 18:00. доставить этих специалистов на "Ретвизан"
Из наградных списков полученных адмиралом Виреном За отвагу и мужество, проявленные при прорыве порт-артурской эскадры и в последующих боях наградить: 1. Контр-адмирала Вирена Роберта Николаевича Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 3-й степени и званием контр-адмирала свиты его величества. 2. Контр-адмирала Ухтомского Павла Петровича Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени 3. Капитана 1-го ранга Эссена Николая Оттовича Орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами. 4. Капитана 1-го ранга Щенсновича Эдуарда Николаевича Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени 5. Капитана 1-го ранга Успенского Ивана Петровича Золотым оружием "За храбрость" 6. Капитана 1-го ранга Зацаренного Василия Максимовича Золотым оружием "За храбрость" 7. Капитана 1-го ранга Иванова Фёдора Николаевича Орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами и званием флигель-адьютанта 8. Капитана 1-го ранга Сарнавского Владимира Симоновича Золотым оружием "За храбрость" … … 27. Мичмана Соймонова Василия Михайловича Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени и производством в чин лейтенанта.
10.10.1904. Борт "Ретвизана" С утра Соймонов, в соответствии с полученными вчера указаниями приготовился к визиту на флагманский броненосец. Вместе с ним в катер спустились Иванов, Попов, Подгурский и Роднин. Все, так же как и он в треуголках и при палашах. На борту "Ретвизана" явно должно было произойти что-то очень серьёзное. К тому же и с других кораблей потянулись катера в том же направлении. В одиннадцать часов на палубе "Ретвизана" выстроились около тридцати офицеров. Когда отгремел корабельный оркестр и адмирал Вирен стал зачитывать указ императора о награждениях офицеров мысли Василия просто понеслись обгоняя друг друга: не может быть! Мой первый орден! Какой? Станислав? Анна? С мечами же! Если не "клюква", конечно… …— Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвёртой степени и производством в чин лейтенанта, — прозвучал скрипучий голос адмирала. — Иди! Подтолкнул обалдевшего мичмана… то есть уже лейтенанта Роднин, чуть раньше получивший своего Владимира с мечами. На ватных ногах вышел из строя Соймонов и получил во вспотевшие руки белый эмалевый крестик на чёрно-оранжевой ленточке. Знал бы он, что Вирен ему единственному передал настоящую награду, которую снял с одного из своих мундиров, а не скородел сделанный из латуни за прошедшую ночь, как получили остальные сегодняшние кавалеры. Из всего немалого количества награждённых только четверо получили "Георгия": два адмирала, капитан первого ранга и… мичман, вернее теперь уже лейтенант. — Ну, поздравляю, командир! — улыбаясь протянул руку Роднин когда оркестр отгремел в честь награждённых и официальная часть закончилась. — Да ну тебя, Володь! — сквозь слёзы выдохнул Василий, обнимая друга. — Да и какой я тебе командир теперь. На "Пересвет" назначили. А тебя? — "Паллада", там у них один из механиков в лихорадке лежит. Вряд ли выживет. — Поздравляю, господин лейтенант! — протянул Соймонову руку подошедший Эссен, — рад получить в подчинение такого офицера. Надеюсь, что назначение на мой броненосец не вызывает у вас неприятия? — Благодарю за поздравления, господин капитан первого ранга. А служить под вашим началом сочтёт честью и удачей любой настоящий офицер. Я очень рад этому назначению. — Ну что же, приятно слышать, — улыбнулся командир "Пересвета", — сегодня вернётесь на "Баян", вещи соберёте, а завтра к полудню жду вас на броненосце. А сейчас, господа, прошу в кают-кампанию – приглашают. Надо хоть слегка отметить наши награды.
Эскадренный броненосец "Ретвизан"
Письмо Василию Соймонову
Здравствуй, дорогой мой Василий! Завтра идём к Добротворским, Леонид Фёдорович скоро уходит на своём "Олеге" к вам, на Дальний Восток и я попрошу его передать тебе это письмо, когда вы встретитесь. Очень редко стали приходить твои письма, но я всё понимаю. Очень скучаю по тебе и не могу дождаться, когда закончится эта проклятая война. Сколько горя несёт она людям! У Инны Тельской убили жениха в Маньчжурии, я не могу видеть тебя и даже просто тебе писать, а сколько ещё будет смертей и разлук! Может я пишу сумбурно, но я в самом деле очень за тебя волнуюсь теперь. Как это страшно – Сергей Ильницкий был такой весёлый, сильный, искромётный… живой. А теперь его нет. Вообще нет. Я просто боюсь подумать, что может не стать тебя. Этого не может быть! Ты обязательно вернёшься! Вернёшься потому, что я этого хочу, потому, что я тебя жду. потому, что ты не можешь не вернуться! К тому же… Третьего дня отец пришёл со службы какой-то странный, позвал меня к себе в кабинет и говорит: "Знаешь, Ольга, смотрел я наградные списки артурской эскадры сегодня… А я ведь Соймонова твоего мямлей считал, был уверен, что карьеры не сделает… Радуйся – лейтенанта он за геройства какие-то получил, да ещё и георгиевский кавалер теперь. Меняет война людей. Молодец Василий! В общем, если живой вернётся и не передумает твоей руки просить – я не возражаю." А я всегда знала, что ты у меня самый сильный и самый смелый. Ты только перед отцом моим робким был. Ты ведь не передумаешь, Васенька? Обязательно возвращайся, хороший мой! Очень жду. Люблю.Ольга.
* * *
Наконец-то "Паллада" привела из условленной точки рандеву два угольщика и транспорт с продовольствием. Пока на всей эскадре шла угольная погрузка, Роберт Николаевич думал о том, что делать дальше. Конечно придётся "посоветоваться" с Ухтомским, но решение нужно принять заранее. Стоять в Зондском архипелаге больше было нельзя. Влажные тропики были очень неудачным местом для длительного пребывания эскадры. Как ни пичкали людей хинином, на эскадре уже более двух десятков человек слегло с лихорадкой. Днища кораблей обрастали ракушкой, что неумолимо вело к падению их скорости. Да и мотание из бухты в бухту, с острова на остров однажды могло кончится плохо. Длительное пребывание эскадры в этих водах было уже несомненно известно Тóго и в любой момент можно было дождаться появления незваных гостей. Вряд ли это были бы броненосцы или даже крейсера, но миноносцы вполне могли засечь место стоянки и ночью атаковать. Итак, варианты: бухта Ллойда на Бонинском архипелаге. До Токио рукой подать, но связи с метрополией у японцев там нет, лежит в стороне от морских торговых путей, острова практически не заселены, климат хороший. Месяц можно чувствовать там спокойно, но потом начинает становиться опасно. Какой-нибудь абориген до Японии на лодке в порыве патриотизма догребёт и могут начаться серьёзные проблемы. Да и поддерживать связь со второй эскадрой, назначить место и время встречи малореально. Не подходит. Хотя для прорыва во Владивосток место старта идеальное. На будущее можно иметь в виду. Зондский архипелаг, Филиппины, Окинава, Формоза отпадают по понятным причинам – имеют телеграфную связь с Японией и большую плотность населения – рассекретят в момент и можно дождаться незваных гостей в виде всего японского флота. Во Владивосток… Заманчиво и реально. Не через Корейский пролив конечно. Приведя себя в порядок на том же Бонине пройти вокруг Японии. А потом что? Тóго опять разобьёт отряды по частям. Нет уж, хватит. С Рожественским надо соединяться обязательно. Последовать рекомендациям Адмиралтейства и идти на соединение на Мадагаскар? Ох жалко угля и механизмов. Но пожалуй это единственный реальный выход. Но не просто же так уходить. Вирен прекрасно понимал, что современная война – война в первую очередь финансовая. Проиграет тот, у кого раньше закончатся деньги. Англичане и американцы делали щедрые вливания в экономику Японии, без них её давно бы свело судорогой банкротства. Но кредиторы зорко следили за состоянием дел на театре военных действий и всё, что там происходило немедленно отражалось на бирже. Прорыв артурской эскадры несомненно серьёзно опустил цены на японские акции. Нужно было усугубить ситуацию, дать понять, что доставка товаров в Японию – дело небезопасное. И сейчас имелась такая возможность продемонстрировать это лишний раз. Необходимо здесь, в местах "насыщенного" судоходства обозначить наше присутствие. Досматривать суда идущие на север. Пусть даже ни одного японского груза не поймаем – играть на нервах у противника и тех, кто его "подкармливает" тоже немало. Возрастут страховки, а значит и стоимость фрахтов. Но надолго этим увлекаться не стоит. Тóго может рассердиться всерьёз и двинуть сюда свои главные силы – благо свои перевозки ему теперь всерьёз защищать не от кого. Менее, чем за неделю он может быть здесь. И связываться с ним нам пока не с руки. И иметь его "на хвосте" при переходе через океан не хочется, как бы ни была маловероятна встреча. Но дня три-четыре порезвиться в этих местах мы себе позволить можем.На совещании командиров, несмотря на несколько вялых возражений вначале, решение идти на Мадагаскар было принято единогласно. Наверное не последнюю роль в этом решении сыграло недавнее награждение. Офицеры стали понимать, что можно получать награды не только за "службизм", но и за решительность. Да и, честно говоря, откровенно обрыдло маяться неизвестностью. Очень хотелось иметь конкретную точку, в которую следует двигаться, будь это Владивосток, Токио или Петербург. Да хоть Сасебо, лишь бы не тупое ожидание. Все подсознательно стремились скорее перестать находиться в "подвешенном" состоянии и иметь какую-то конкретную цель. — Но дверью мы перед уходом из этих вод на прощание хлопнем, — усмехнувшись закончил командующий эскадрой. На три дня устье Малаккского пролива, море севернее и южнее его объявляется "охотничьей территорией". Всем разойтись поодиночке и прочешем частым гребнем эти воды. Вам будут выданы очередные конверты, которые вы вскроете после выхода в море. Счастливой охоты, господа!
Глава 2. Счастливой охоты!
Ласковыми эти широты точно не назовёшь – пот заливает глаза, одежда прилипает к телу, -- и вот ты уже мечтаешь об искристом снеге, о летящих на Масленицу с горки санках, и, конечно, о катке на Таврических прудах, где ты когда-то провел пару часов с любимой девушкой. Да, что там, — просто мечтаешь о морозе и о пронизывающем питерском ветре. И перестаёшь понимать как это можно страдать от холода. Особенно, когда обязанности заставляют тебя ковыряться в контактах проводов в душных внутренностях броненосца. А ведь каждый день приходится. Из-за этой чёртовой влажности постоянно что-то выходит из строя. Вызов на мостик Соймонов воспринял как счастливую паузу. Не переодевшись, в пропитанной потом одежде он прибыл к Эссену за несколько минут и с удовольствием подставлял хоть и жаркому, но ветру своё лицо. — Василий Михайлович, возглавьте досмотровую партию на этот пароход. У вас двадцать минут, чтобы выглядеть соответственно. — Слушаюсь, Николай Оттович! Только двадцать минут… — А и правильно, отправляйтесь как есть, всё равно после душа вспотеете, — усмехнулся Эссен, — меньше возиться и там будете. Отправляйтесь. Исполать вам. Лейтенант спрыгнул в шлюпку отходившую к английскому угольщику. Глядя на борт и корабль вообще, Василий отказывался верить, что это чумазое судно принадлежит "Владычице морей" Капитан "Бьянки" (так называлась эта посудина) был немногим старше Василия и традиционно возмутился "пиратскими" действиями русских. Грузом было три тысячи тонн бездымного кардиффа, порт назначения – Пусан. — Вы не имеете права нас задерживать, мы везём уголь в нейтральный порт, — пытался возмущаться англичанин. — Кэптен, это даже не смешно, — усмехнулся Соймонов, — вы везёте боевой уголь в порт, который давно захвачен японцами. Как и вся Корея. Вы в самом деле рассчитываете, что мы пропустим ваш корабль и груз, предназначенный для того, чтобы сгореть в топках японских броненосцев и крейсеров? Вы можете протестовать сколько угодно, но в Пусан ваше судно не попадёт. Как и вообще никуда севернее места, где мы имели счастье вас встретить. Я не знаю, что решит призовой суд. Может вам и удасться получить компенсацию за конфискованный груз, но мне кажется, что даже свой корабль вы уже потеряли. Англичанин ещё попытался повозмущаться ради чести флага, но Соймонов уже перестал обращать на него внимание всерьёз: — Вы можете грозить России самыми страшными карами, но будет так, как я сказал. И если даже предположить, что вы меня убедите – решение принято не мной, а моим командиром. И адмирал, я уверен, примет такое же. Так что не тратьте нервы понапрасну. Ваш уголь сгорит в топках наших кораблей, как бы вам это ни было неприятно, кэптен. "Бьянка" пойдёт с нами. Кроме английского угольщика, "Пересвет" встретил ещё двух французов, но их даже останавливать не стали. Портить отношения с Францией сейчас было просто недопустимо. Ещё один англичанин вёз восьмидюймовые снаряды в Вейхавэй. И хотя было известно, что это совершенно нехарактерный калибр для британцев, да ещё в таких количествах (две тысячи), что стрелять ими в Вейхавэе некому и они совершенно конкретно будут переданы на японские крейсера – инкриминировать английскому капитану было нечего и его "Норт Стар" пришлось пропустить. А вот норвежскую "Валькирию", перевозившую в Чемульпо рельсы и шпалы отправили на дно с чистой совестью. В точку рандеву русская эскадра в общей сложности привела ещё три приза, кроме "Бьянки", захваченной "Пересветом". Один угольщик был призом "Баяна", один захватила "Паллада", но больше всех удивила "Полтава", самый тихоходный из кораблей русской эскадры. Она привела немецкий рефрижератор, вёзший в Йокосуку мороженые свиные туши. Эскадра была обеспечена свежим мясом надолго. Кроме того были утоплены ещё три парохода, которые везли в Японию или Корею броневые плиты, хлопок, азотную кислоту, фенол и стодвадцатимиллиметровые гаубицы. Охоту можно было считать удавшейся.Борт броненосца "Микаса" Первая эскадра шла на юг. Только она. Вторая осталась охранять коммуникации, Катаока со своим антиквариатом, продолжал блокаду Порт-Артура, а вот Тóго, с броненосцами, отрядом адмирала Дева и усиленный крейсерами "Якумо" и "Асама" направлялся разыскивать корабли Вирена в Индонезии. Адмирал нисколько не верил в успех экспедиции – слишком обширна была акватория, слишком мало у него кораблей, слишком плохо налажена передача информации в этом архипелаге. Шансы околонулевые, но обозначить, сымитировать "бурную деятельность" после фиаско под Порт-Артуром было необходимо. Ни император, ни министры, ни армия, ни народ не поймут почему флот упустивший врага будет сидеть сложа руки. А шансы найти русских почти никакие. Всего шесть крейсеров-разведчиков (кроме отряда Дева удалось прихватить с собой "Суму" и "Акаси") для поисков на такой огромной площади океана в мешанине островов. Вспомогательные крейсера Тóго взять с собой даже не пытался – отвлекать от перевозок на материк такие вместительные корабли можно было только в самом крайнем случае. Ведь они только номинально числились вспомогательными крейсерами, на самом деле их использовали как войсковые транспорты. Неделя поисков, как и ожидалось, не дала каких-нибудь результатов, но на шестой день Тóго узнал о "бесчинствах", которые творили русские в Малаккском проливе. Стало совершенно ясно, что Вирен со своими кораблями уходит через океан, навстречу балтийской эскадре. Встал вопрос о дальнейших действиях японского флота.
— Ты меня звал, Хейхатиро? — в каюту командующего зашёл начальник штаба адмирал Като. — Заходи, Томособуро, садись. Есть разговор. — Слушаю, — Като присел на указанное кресло. — Давай-ка сыграем. Побудь, как это делали раньше в Европе, "адвокатом дьявола". Я тебе расскажу о своих планах, а ты их должен безжалостно раскритиковать. А? — Я знаю кто такой "адвокат дьявола". Ну давай, попробуем. Начинай. — Позиция первая: если Вирен соединится с Рожественским, то объединённые силы русских будут сильнее нас. — Согласен. — Значит желательно разбить их по частям. — Очень желательно. А как? — Вариант первый: если верить разведке, то часть кораблей балтийской эскадры должна пройти Средиземным и Красным морями. Мы можем сделать рейд через Индийский океан и успеть перехватить их возле Адена. С нашими силами мы легко их разгромим. Так? Что скажешь? — То есть я начинаю играть за русских? Ну изволь: эти планы явно составлялись без расчёта того, что мы сейчас будем в Индонезии. А русским этот факт известен, можно не сомневаться. Нужно быть круглым идиотом, чтобы не продумать ситуацию, которую ты озвучил. Русские просто пойдут все вместе вокруг мыса Доброй Надежды. А есть ещё более интересный вариант: часть русской эскадры проходит Гибралтар, нам об этом любезно сообщают англичане, мы стартуем через океан, русские же через пару дней выходят обратно в Атлантику и соединяются где-нибудь в Дакаре. А мы, надрывая машины и измучивая людей торопимся ограниченными силами к Адену. И только там узнаём, что ждать тут некого. Я бы на месте русских так и поступил. Твой ход. — Да, ты прав. Мне просто нужно было услышать то же самое о чём думаю я из уст другого, грамотного в нашем деле человека. Продолжаем. А если попробовать поймать эскадру Вирена? Он уходит. Уходит через океан. Явно на Мадагаскар… — Уверен? — Почти. — Ах почти… Ну ладно, продолжай. — Ну тут всё ясно: они становятся на якорь, чинятся, грузятся. И явно настроены на длительное ожидание балтийцев. А тут мы. Уж артурскую эскадру мы разобьём наверняка. И вырвем этот главный козырь из рук русских. — Ты уверен, что Вирен придя на Мадагаскар не узнает, что мы вышли следом? Мы можем как угодно стараться соблюдать скрытность, но нет абсолютной гарантии, что с какой-нибудь лодки не разглядели наш выход следом за Виреном. Далее: ты готов выйти всей эскадрой немедленно? Можешь не отвечать – знаю, что нет. Нужен уголь и нужны угольщики. Это неделя минимум. И потом мы поползём со скоростью самого медленного угольщика при эскадре. Через океан поползём, чёрт побери! А то, что треть нашего флота океанскую волну держит очень неважно ты учёл? Вспомни "Унеби". Только по дороге туда пару кораблей можем потерять. Теперь "там". Бой у Шантунга помнишь? Помнишь, что "Микаса" не утонул только благодаря штилю, когда у него отвалилась броневая плита? А у русских будет лишь на один броненосец меньше. Ладно, перетопим мы их, но пару броненосцев или броненосных крейсеров ты обратно до Японии точно не доведёшь. А то что доведёшь, будет с совершенно убитыми машинами. Обвальный выход из строя почти всей механической части. Рожественский при этом, со своими восемью броненосцами, будет висеть у нас на плечах. Ведь наше главное преимущество в бою с ним – скорость, вот её-то как раз у нас и не будет после такой экспедиции. — А если Вирен будет уверен, что мы возвращаемся отсюда в Японию? — Ну и как ты это организуешь? Телеграф раскинулся по всему миру. И я бы на его месте не поверил в наше возвращение, если по дороге отсюда наши корабли не зашли бы ни в один порт. К тому же есть ли у тебя стопроцентная гарантия, что Вирен идёт именно на Мадагаскар? А если в Занзибар? А если вообще в Кейптаун? Или у них с балтийцами назначена точка рандеву где-то ещё? Мы "прогуляемся" через океан, никого не найдём и придётся возвращаться, как говорят русские, "не солоно хлебавши". В общем – авантюра с любой точки зрения. Мы не в казино, Хейхатиро, чтобы делать такие бездумные ставки. — Спасибо. Ты сказал именно то, что я и ожидал услышать. Идём домой. Чинимся. Готовимся. Ждём. И пусть меня хоть разжалуют, но нам нужно встретить русских у наших берегов. Сильными, свежими, подготовленными.
Глава 3. Индийский океан
Чтобы получить дополнительных пару узлов скорости и сэкономить уголь, эскадра прошла Яванским морем и к Мадагаскару отправилась с попутным Южным Пассатным течением. Даже с учётом небольшого крюка в пути, несколько тысяч тонн экономии это приносило. К тому же поймали и прихватили с собой ещё одного угольщика из Австралии, направлявшегося в Нагасаки. Индийский океан встретил если не штормом, то очень сильным свежаком. Броненосцы валяло с борта на борт так, что даже у бывалых моряков ком начинал подкатывать к горлу. И так почти двое суток. На завтрак, обед и ужин в кают-кампании "Пересвета" собирались далеко не все офицеры. Отец Вениамин, так вообще не поднялся к общему табльдоту ни разу, хотя свои службы ежедневно в корабельной церкви проводил. Юные мичмана сперва подшучивали по его поводу, но ежедневно видели, что несмотря ни на что корабельный священник, пусть и с лицом нежно-зелёного цвета, проводит молитвы в соответствии с распорядком. Это вызывало уважение. Груз "Бьянки" был первым распределён по кораблям. Старались как можно меньше изнашивать механизмы на переходе через океан и использовали для этого самый качественный уголь. Сам угольщик был отпущен в Коломбо. Соймонов, свободный от вахты лежал на койке в своей каюте и, очередной раз не отываясь смотрел на свой мундир с белым крестиком на оранжево-чёрной ленте: "Я георгиевский кавалер! Не может быть, не верю. Самая почётная награда офицера на моей груди. А ведь за что? Ну не ранило бы Александра Васильевича, не попади дуриком мина в японский истребитель и был бы я всё тем же заурядным мичманом. Да и был бы? Утопили бы нас японцы за милую душу. Как много на войне и в судьбе решает случайность…" Теперь ещё сильнее хотелось уцелеть в этой войне, приехать домой, в Петербург, пройти под руку с Оленькой по улицам, которые были родными и знакомами. Почувствовать восхищённые взгляды прохожих. Побывать в гостях у знакомых в разной степени людей. Как хотелось дожить до всего этого. Лейтенант встал с койки и подошёл к иллюминатору Господи! С севера наплывало множество дымов. Через небольшой кругляшок "корабельного окна" не было возможности рассмотреть количество всех судов, но их явно было больше десятка. Тревоги объявлено не было, но всё равно это было так необычно, что Василий накинув китель и прихватив бинокль вышел из каюты и поднялся на верхнюю палубу. На ней, у правого борта уже стояло несколько офицеров. — Что случилось, господа? — спросил Соймонов, подходя к фальшборту. — Кажется Тóго, — ответил мичман Витгефт, — как он нас выследить умудрился? Вскинув бинокль к глазам, Василий действительно увидел очень знакомые силуэты: "Микаса", "Асахи", "Сикисима", "Фудзи", "Ясима" (значит не утонул всё-таки, починили, сволочи), крейсера… Все главные силы японцев пользуясь преимуществом в скорости неумолимо настигали русскую эскадру. Уже загремели колокола громкого боя и офицеры стали разбегаться по своим постам согласно боевому расписанию. — Но ведь этого не может быть! — упорно билось в голове лейтенанта. — Как Тóго бросил свои коммуникации и всеми силами бросился искать нас в открытом океане за тысячи миль от берегов Японии? Найти иголку в стоге сена значительно легче. — Но факт оставался фактом. Уже загрохотали пристрелочные выстрелы японцев, уже стали подниматься фонтаны воды в местах падения их снарядов. Всплески неумолимо приближались к борту "Пересвета". — Странно, — подумал Василий, — при ударе об воду уже не разрываются. Или они тоже решили перейти на бронебойные? И вот уже накрытия. Снаряды гулко застучали по броне, но опять почему-то без разрывов… — Ваше благородие! — кричал вестовой, колотя в дверь лейтенантской каюты, — вас командир на мостик просют! Соймонов ошарашенно приподнялся и сел в койке: "Надо же такой ахинее присниться!" — Сейчас буду! "Только что бежал по этим трапам во сне", — усмехнулся про себя Василий поднимаясь на палубу. Погодка была приятной. Жарковато, конечно, но ветерок освежал достаточно чувствительно. Поднявшись на мостик Соймонов козырнул командиру корабля и доложил о прибытии. — Василий Михайлович, адмирал сегодня планирует провести ночную тренировку по отбитию минной атаки, озаботьтесь, голубчик, чтобы прожекторы не подвели, проверьте пожалуйста. — Конечно, Николай Оттович, не беспокойтесь. Разрешите идти? — Нет. После обеда. Сейчас сниму пробу, потом вам в кают-компанию, ну а после займитесь. Вам же только проверить. Сколько я помню прожекторы не ломались, просто чтобы подстраховаться. Что-то выглядите неважно. Вы здоровы? — Всё в порядке, просто уснул. Сам не заметил как. А тут срочный вызов, — смущённо улыбнулся лейтенант. А обед сегодня был… Давно уже за кормой корабля следовали стаи акул. Регулярно выбрасываемые пищевые отходы очень этому способствовали. Хотелось надеяться, что груз привязанный к мешку с недавно умершим машинистом, достаточно быстро утащил его на глубину и он не стал "кормить рыб" в буквальном смысле. Корабельный кок со знаковойфамилией Перец за время службы в Артуре многому научился у китайцев в плане кулинарии. И как-то у фитиля (место для курения) высказал идею… Матросы Пушняков и Дубин, бывшие рыбаки, этой идеей здорово загорелись… Выпросив у боцмана несколько метров стального троса, изготовив в мастерской подходящих размеров крюк, соединив всю конструкцию с канатом и насадив "сэкономленный" коком кусок некондиционного мяса с утра "отправились на рыбалку", сбросив приманку с кормы. Двухсоткиллограмовая голубая акула клюнула почти сразу, правда на трофей такого размера никто из рыболовов не расчитывал. Чтобы вытащить это чудище пришлось звать на помощь с десяток человек находившихся поблизости. После сорока минут "борьбы броненосца с рыбой" победил броненосец. Акулу, подцепив баграми вытащили на палубу. Ну а уж Перец к обеду расстарался… Эссен пробуя суп для команды из общего котла удивлённо поднял брови. Зачерпнул ещё ложку… — А отнеси-ка ты мне, братец, в салон всю тарелку, — совершенно неожиданно попросил он кока. Обычно командир только пробовал пару ложек и одобрял еду к раздаче, а тут… — Николай Оттович, мы с офицерами хотели сегодня пригласить вас на обед в кают-кампанию, шепнул на ухо Эссену старший офицер "Пересвета" Дмитриев, — у мичмана Витгефта сегодня день рождения, не откажите. — Ну если наш кок для офицеров приготовил обед не хуже, чем для команды, — усмехнулся командир броненосца, — то приду с удовольствием. Для офицеров был приготовлен суп из плавников акулы, кроме того паштет из её печени на закуску. На второе были отбивные из трофейной свинины с ананасовым соусом и рисом. Давно офицеры броненосца не обедали с таким удовольствием. Даже корабельный священник, не так давно отошедший от "желудочной травмы", ел за обе щёки и даже попросил добавки акульего супа.Учения по отбитию минных атак начались ближе к закату. Паровые катера, которые должны были имитировать вражеские миноносцы ушли к северу и, с заходом солнца, стали подбираться к эскадре. Темнеет в экваториальных широтах быстро. Навстречу направлению ожидаемой атаки "миноносцев" вонзились бивни прожекторов и зашарили по водной глади. Со стороны атакующих катеров казалось, что сонм архангелов размахивает огненными мечами, чтобы рассечь их корабли. Но лейтенанты и мичмана командовавшие "вражьими силами" достаточно легко приближались к броненосцам и крейсерам. Некоторые из их корабликов попадали в лучи прожекторов, но достаточно быстро уходили в темноту. Вдруг… Словно тряпкой провели по чёрной доске стирая написанное мелом. Один из русских броненосцев исчез. — Чёрт-те что, — ругался Эссен, глядя на бесполезную иллюминацию, устроенную броненосцами и крейсерами, — мы их всё равно видим секунды или пару минут. И не всех к тому же. А, чёрт! Лучше сейчас, чем в бою! Выключить боевое освещение! Всё освещение! Вообще! Принять влево три румба! Машина, больше ход! В боевой рубке "Пересвета" все застыли в напряжении. — Взять прежний курс! — скомандовал Николай Оттович через десять минут. Даже с противоположной от "боя" стороны русские корабли были достаточно хорошо различимы. — А если бы ещё и с этих румбов атаковали? — подал голос Соймонов, стоявший на мостике вместе с командиром. — Да уж. Вот найдут ли нас? Не нашли. На "Ретвизане" подняли вверх луч прожектора, что означало окончание учений. "Пересвет" снова включил огни и пошёл принимать на борт свои катера.
Днём командиров всех участвовавших кораблей и катеров Вирен пригласил на борт "Ретвизана" для разбора ночных учений. В адмиральском салоне было не продохнуть – влажный и, мягко говоря, тёплый воздух, казалось, можно было резать ломтями. Два десятка офицеров ждали оценки адмирала как школьники. — Я, вместе со своим штабом внимательно изучил рапорты командиров кораблей и катеров. Выводы неутешительны. Господа командиры кораблей, кто из вас захватывал прожектором катера на расстоянии менее пяти кабельтов от борта? Подняли руки Сарнавский, Успенский и Щенснович. — Но Роберт Николаевич, ведь эти катера могли бы быть уничтожены раньше, на более дальних дистанциях, мой крейсер неоднократно захватывал прожектором и удерживал в его свете несколько минут атакующие катера. — Господа офицеры, командовавшие катерами, есть такие случаи, когда вы приближались к кораблям неосвещёнными или освещёнными на несколько минут? — повернулся к молодёжи адмирал. Руки подняли четверо. — То есть минимум два минных попадания мы имеем. Так? Крыть было нечем. Командиры броненосцев и крейсеров понуро молчали. — Теперь вы, Николай Оттович. Что это была за самодеятельность? Ни в коем случае не считаю ваши действия трусостью, но хотел бы услышать объяснения. Почему вы покинули строй? — Роберт Николаевич, я просто увидел весь этот "праздник света" и подумал, что при большом количестве атакующих миноносцев не спастись. И погасив огни вышел из строя, чтобы посмотреть, что из этого получится. Меня не нашли, не так ли? — посмотрел Эссен в сторону командиров атаковавших отряд. Офицеры либо просто смолчали, либо покачали головами. — Так может лучше научиться ходить так, чтобы нас не заметили, чем репетировать отбитие минной атаки, которой может и не быть? Нет, этому учиться тоже надо, но, по-моему, в первую очередь нужно научиться избегать самой атаки. Разве нет? — Какие будут мнения, господа? — обвёл газами Вирен присутствующих офицеров. — Что, совсем без огней? Так корабли же протаранят друг друга! — Ухтомский был явно против таких экспериментов. — Может послушаем сначала сторону атаковавшую отряд? — усмехнулся Вирен, — прошу, господа, ваше мнение? — Разрешите мне? — робко спросил мичман Витгефт. Получив разрешение он продолжал: я сам, в первую очередь хотел атаковать именно "Пересвет", но когда он "пропал", то броненосец действительно стал необнаружим. Если бы корабли не светили прожекторами, то и они были бы невидимы в ночи, мы бы их ни за что не нашли, разве что в борт врезались. Другие молодые офицеры согласно закивали. — Так что, будем учиться ходить ночью без огней? — весело спросил Вирен у командиров кораблей. — Надо! — кивнул Иванов. — Опасно, но дело того стоит, — согласился Успенский. В общем не возражал никто. — Ну что же, каждую ночь с хорошей погодой будем пробовать. Для начала по нескольку часов, а там… Все свободны.
Первой же ночью попробовали идти двумя тройками. На всякий случай разошлись подальше группа от группы и шли "держась" за кормовой огонь переднего мателота три часа. Во избежание столкновений групп было открыто ещё по одному бортовому огню, а в случае потери впередиидущего нужно было немедленно открыть все огни. Не потребовалось. На следущую ночь так прошли пять часов, а потом каждую ночь шли уже постоянно держась только "за хвостик друг друга". Оказалось вполне реально ходить в темноте без огней. Вначале за штурвал ставили лучших рулевых, командиры постоянно находились в ходовой рубке, потом этому научились все кому положено и можно было оставить корабль на среднего рулевого и вахтенного начальника. Рулевые, правда, освобождались от угольных погрузок.
А угольные погрузки в океане были сущим адом. На угольщики отправлялось до сотни матросов с каждого корабля (больше всего с "Пересвета" и "Победы" – эти броненосцы ещё в Артуре были прозваны "пожирателями угля"). Матросы спускались в трюмы и в тропической духоте, в угольной пыли они часами загружали мешки с углем. Сапоги, одежда на этих работах просто "горели". На головы, чтобы не угробить бескозырки надевали либо "чалмы" из ветоши, либо колпаки из парусины, либо даже шили мешки-наголовники с прорезями для глаз и рта. Угольная пыль ещё долго скрипела на зубах, разъедала кожу в подмышках и в паху. Плевки матросов после этих работ ещё долго были чёрными как антрацит. Острые осколки угля быстро приводили мешки в негодность и они расползались не только по швам. Часами и часами после погрузок матросы чинили их и штопали. А новых взять было негде. Не выдерживала не только ткань. Людские организмы тоже сдавали. Не было случая угольной погрузки, чтобы после неё не хоронили бы в океане несколько человек. Но умирали люди и в обычные дни. От солнечных ударов например. В Индонезии для офицеров были приобретены пробковые тропические шлемы, а матросы были защищены от жестоких солнечных лучей всё теми же бескозырками. Вода из опреснителей была отвратительной на вкус, её старались сдабривать лимонной кислотой, а доктора требовали, чтобы в неё добавляли и соль, но зачастую её пили просто так. Старший врач "Пересвета" Августовский специально собирал офицеров и просил, чтобы они объясняли это матросам: — Как вы думаете, господа, от чего происходит с человеком тепловой удар? — От перегрева конечно. — Ничего подобного, его можно получить и без особого перегрева. И наоборот, при жуткой жаре избежать. Он происходит от падения концентрации соли в крови. Если человеку долго жарко, то он много пьёт. И при этом потеет. И, извините, мочится. При этом из организма выводится соль. И если она там не восполняется, то тогда, в определённый момент и наступает тепловой удар. Объясните это матросам, требуйте, чтобы немного соли в питьевую воду добавлялось. Но только не надо заставлять людей пить тузлук как для засолки селёдки. Щепотки соли на литр воды вполне достаточно.
Эскадренный броненосец "Пересвет"
Письмо Василия Соймонова
Дорогая моя Оленька! Сегодня мы, наконец, вышли в Индийский океан, так что, можно сказать, счастливо спаслись от превосходящего противника. И пусть до ближайшего дружественного порта – тысячи миль, но мы живы, у нас остались наши корабли, и мы обязательно вернемся! Вернемся, чтобы больше никогда не уходить! И это будет сказка – ведь мне наверняка дадут отпуск, и мы снова увидимся! Все свободное время провожу за учебой – ведь, в случае чего, мне может понадобиться не только знание каждой гайки на своем корабле, но и понимание, чего могут, а чего – нет наши люди, машины и орудия. И чем больше я занимаюсь, тем больше нахожу всего, что еще надо было бы знать и уметь и мне самому, и доверенным мне людям. Капитану это, кажется, нравится и он сам уже раза три приглашал меня на беседы, где мы подолгу разбирали действия корабля и отряда в тех или иных ситуациях. Подумать только – еще совсем недавно морская стихия, разбушевавшись, бросала наш миноносец, как щепку… А теперь, стоя на мостике огромного броненосца, я вижу, как могучие океанские волны в бессилии разбиваются о наш таран, отступая перед мощью наших машин и волей наших людей. Мне кажется, что теперь и на войне, и в нашей с тобой, любимая, судьбе все наладится и девятый вал проблем будет преодолен силой нашего ума, нашего духа и – главное – нашей любви! Из Индийского океана, навсегда твой,В.С.
Глава 4. Мадагаскар
На рейд Носси-Бе эскадра уже просто вползала. Последние двести миль она еле двигалась из за поломки машин "Победы", да и на других кораблях механизмы выходили из строя ежедневно, даже железо не могло уже вынести эти постоянные нагрузки. Вирен, несмотря на то, что угольные ямы были почти пусты дал командам три дня отдыха. Благо до прихода Рожественского было ещё время. Даже ремонтом заниматься пока не стали. Василий был отпущен на берег в первый же день, вместе с ещё пятнадцатью офицерами. К берегу плыли на шлюпке как будто в киселе, море кишело медузами и вёсла постоянно загребали не воду, а какую-то густую массу на водной основе. Почтовое отделение находилось у самого берега и лейтенант первым делом сунулся в его маленькое окошко, чтобы отправить письма Ольге и матери в Петербург. Потом, вместе с ревизором "Пересвета" мичманом Даниловым и врачом Августовским, прежде чем идти в город, решили прогуляться по буйным лесам. Самым страшным после человека существом, по словам доктора, на этом острове был ядовитый паук. Змей и кровожадных хищников здесь можно было не опасаться. А природа здесь была действительно великолепна. Бесподобная тропическая растительность буквально "била фейерверком". Особенно поразил баньян, дерево-лес. С веток дерева вниз спускались побеги и давали корни, превращаясь в новые деревья. Хлебное дерево давало плоды размером с небольшой арбуз, из мякоти которого выпекался очень вкусный "хлеб". Цвета тропического леса поражали разнообразием, огромные цветы лиан, удушающих своими объятьями могучие деревья были всех оттенков которые можно было только вообразить, огромные бабочки летали между стволами и кустами, делая калейдоскоп красок ещё более фантастическим. Попугаи и прочие местные птицы щеголяли совершенно нескромным по российским меркам оперением. Крохотные, меньше многих местных бабочек, птички похожие на колибри переливались в солнечных лучах как драгоценные камни. — Так и кажется, что сейчас из зарослей выскочит какой-нибудь леопард, — обратился к товарищам по прогулке Соймонов. — Самый страшный хищник Мадагаскара – фосса, величиной с не очень крупную собаку. Охотится на лемуров. Мы ей не по зубам, — усмехнулся доктор, — настоящие собаки аборигенов более опасны. Через некоторое время показалось озеро, образовавшееся в кратере потухшего тысячи лет назад вулкана. Большая часть его берегов заросла камышом или чем-то камыш сильно напоминающим. Но были и открытые места. Офицеры подошли к одному из таких пляжиков. Данилов чуть ли не машинально поднял плоский камешек и запустил его скакать по водной глади. — Интересно, а какая тут рыбалка? — спросил он. — А не отойти ли вам от берега, любезный, — улыбнулся врач и показал на еле заметные бугорки скользившие по воде в их сторону. Поняв в чём дело, все трое дружно отошли на почтительное расстояние и из воды через пару минут выбрался небольшой крокодил. — Ничего себе нет крупных хищников! — присвистнул Василий. — Да они тут небольшие, — ответил Августовский, — для человека опасности не представляют. Тут их на мясо и кожу выращивают и до настоящего размера подрасти не дают. Но купаться тем не менее я бы здесь никому не советовал. Однако, господа, нам пора. Через час нас ждут в "Кафе де Пари". — Действительно. Но напоминаю указ Петра Великого специально для нас писанный: "В иностранных портах, чтобы честь флага российского не уронить до изумления не напиваться!" Дружно рассмеявшись офицеры тронулись в обратный путь. По дороге заглянули в посёлок сакалавов (так называются местные жители). Дома были построены на сваях, иногда даже в качестве сваи использовалась пальма, вокруг которой строился дом. Каждый дом имел обширную террасу покрытую пальмовыми листьями. Кожа сакалавов была тёмно-коричневой, густые шапки чёрных курчавых волос, кроме того они имели не очень характерный для людей негроидной расы почти европейский нос. Удивляло отсутствие женщин. То есть женщины конечно были, но это были либо молодые девушки, либо старухи, ну или почти старухи. Девушки были очень хороши, но, вероятно, быстро расцветая так же быстро и увядали. Мужчин кстати в деревне тоже было мало, они в это время в основном или работали на плантациях, или ловили рыбу. Повсюду сновали ребятишки, которые наверное во всём мире проводят время почти одинаково. И сейчас появление трёх белых офицеров было для них событием и поводом развлечься. Шумной стайкой они подбежали к русским морякам и стали трогать их за одежду, подпрыгивать, смеяться. Насилу отбившись от этой эмоциональной публики русские продолжили свой путь в порт.Ювелиры Хэлльвиля благодарили небеса, храбрость русских и щедрость их императора. Несколько десятков награждённых за прорыв офицеров буквально засыпали их заказами. Каждому из них хотелось поскорее сменить латунную скороделку на настоящий орден, изготовленный профессионалами. Деньги лились рекой также и в карманы владельцев забегаловок разного уровня и домов, без которых не обходится ни один портовый город, причём местные красотки были на удивление дёшевы. Торговцы различными товарами тоже не могли нарадоваться на эскадру стоящую хоть и в нейтральных водах, но снабжавшуюся из их города и порта.
Вернувшись на "Пересвет", Василий на шканцах наткнулся на старшего офицера броненосца. Капитан второго ранга Дмитриев полузакрыв глаза и сжав кулаки самозабвенно… матерился. В полном одиночестве он складывал такие сочные матюки, что первые мгновения Соймонов просто заслушался. — Что с вами, Аполлон Аполлнович? — спросил лейтенант слегка придя в себя от обалдения. — А, это вы, Василий Михайлович, — Дмитриев слегка смутился, — представляете какой приказ нам передали: "Все корабли перекрасить в чёрный цвет, а трубы в жёлтый. И с чёрной… мать, каёмочкой." Совсем сдурело наше начальство. Я не нашего адмирала в виду имею, а тех кто ему такое сверху спускает. Вот не было печали. Заняться нам больше нечем! Так что можете обрадовать своих минёров и гальванёров – на малярные работы. Это же додуматься надо – в тропиках краситься в чёрный цвет. Я уж не говорю про то, какими красивыми мишенями мы будем для японцев. Так и хочется этих умников послать в… в общем, на вечно падающую башню полюбоваться.
Хмурый и злой Эссен, вернувшись с "Ретвизана" подтвердил приказ. И началось… Матросы день за днём смешивали штатные, имеющиеся на каждом корабле белила с угольной пылью и сажей, получая чёрную краску, висели на беседках вдоль бортов и труб, размахивая кистями и вполголоса матерно поминали всех от мичманов, до государя. За несколько дней корабли приобрели вид необходимый для достойной встречи с основными силами и отсутствия нареканий со стороны командующего эскадрой. Можно было заняться именно боевой подготовкой. И отдыхом. Да, да, именно отдыхом. Только за несколько дней малярных работ, только на "Пересвете" пятнадцать человек было уложено в лазарет. Благо, что никто не умер. Тем более, что у команд в связи с покраской "украли" два дня обещанных для расслабления после всех перипетий последнего месяца. А Эссен злился ещё и от того, что ему было категорически отказано в доставке десятидюймовой пушки с Балтики или Чёрного моря для замены повреждённого шальным малокалиберным снарядом ещё двадцать восьмого июля орудия. — Я прекрасно понимаю вас, Николай Оттович, — сказал ему на борту "Ретвизана" Вирен, — я даже верю, что ваши молодцы смогут с помощью лома, домкрата и едрёной матери поменять орудие на якорной стоянке. Но в Адмиралтействе это никому не докажешь. Придётся смириться.
Скоро возникли неприятности с питанием. Нет, снабжать эскадру продуктами было несложно и недорого, со свежим мясом вообще не было проблем – на севере Мадагаскара разведение скота было основной отраслью сельского хозяйства. С крупами было хуже, но тоже терпимо, просто вместо гречневой каши готовили рисовую. Команды не очень жаловали рис, но зато макароны пришлись им по вкусу. А вот с овощами были серьёзные проблемы: капуста, лук, картофель, щавель и тому подобное на этом острове совершенно не выращивались, их привозили из Южной Африки в мизерных количествах и за сумасшедшие деньги. Хоть Вирен и распорядился регулярно выдавать экипажам ананасы и бананы, которые стоили здесь дешевле, чем репа в России, но из них щей было не сварить. Корни маниока были неважной заменой картофелю, хоть и стоили в пять-шесть раз дешевле. Ржаную муку и чёрные сухари берегли как лакомство, чаще пекли пшеничный хлеб или выдавали галеты. В общем питание было хоть и полноценным, но однообразным. И иногда приходилось всё-таки покупать южноафриканские овощи за цену от которой у ревизоров кораблей волосы поднимались дыбом. Однако появилась возможность по настоящему разнообразить приевшееся меню из солонины свежей рыбой. Практически каждый корабль нашёл в своём экипаже достаточно бывших рыбаков. Катера и шлюпки регулярно выходили в море на рыбный промысел, и, как правило, небезуспешно. Индийский океан щедро наполнял рыбацкие сети. Правда корабельным докторам приходилось тщательно следить за составом улова – здесь вам не Россия, многие рыбы были ядовитыми. Приходилось выбирать только тех, которые были известны наверняка. Яркая раскраска рыбины например, однозначно свидетельствовала о том, что такую класть в котёл – себе дороже. Но рыбный суп и жареная рыба, по которым так соскучились моряки (Странно, да? Но факт.) стали довольно часто появляться в рационе экипажей, да ещё без расхода для казны. Чтобы экипажи не потеряли бодрости от безделья и лучше подготовились к предстоящему сражению ежедневно проводились занятия по специальностям: стволиковые стрельбы у артиллеристов были практически каждодневным занятием, сигнальщиков постоянно натаскивали на знание силуэтов вражеских и своих кораблей, возились у своих дальномеров Барра и Струдда и микрометров дальномерщики, ну и так далее. Скучать и лодырничать не приходилось
А двадцать восьмого ноября пришли печальные известия. Порт-Артур капитулировал. Подсознательно почти все на эскадре ожидали этого. Не могла осаждённая крепость, блокированная и с суши, и с моря, держаться бесконечно или сколь-нибудь долго. Но в глубине души всё-таки теплилась надежда, что "сдюжат", выдержат, не сдадуться. Слегка утешало то, что артурцы сковали своей обороной силы впятеро их превосходившие и уничтожили врагов вдвое больше по количеству, чем гарнизон крепости. То есть каждый артурский солдат "схватился с пятью японцами и двоих из них убил". Но всё равно было тяжко. Уже второй день на "Пересвете" Эссен видел унылые лица матросов, поползли слухи: "а ведь мы, братва, их бросили…" С этим надо было что-то делать. — Прикажите построить команду через пятнадцать минут, — обратился Николай Оттович к старшему офицеру. В назначенное время командир "Пересвета" вышел на палубу, где его ожидали стройные шеренги офицеров и матросов. Легкий ветерок теребил ленточки бескозырок и лица команды выражали напряжённое ожидание. — Братцы! — начал Эссен. — Вы все уже знаете, что Порт-Артур пал. Он очень долго держался без нормальной пищи, при нехватке снарядов и патронов, пушек, пулемётов, держался против многократно превосходящего врага и огромную его часть уничтожил. Честь и слава героям-артурцам! Их не за что винить. Но я слышал, что многие считают, что мы бросили своих товарищей и сбежали. Не сметь так думать! Крепость была создана как база флота, а не флот должен был, жертвуя собой, оборонять крепость. Место боевого корабля в море! Его задача воевать с кораблями противника, а не постреливать из порта по осаждающему врагу и списывать команды в десант, а пушки на сухопутный фронт. Крепость всё равно бы пала, а наши броненосцы и крейсера достались бы противнику. Но мы действительно должны доказать, что ушли не зря, что мы принесём победу в этой войне России. Мы, вместе с балтийской эскадрой, которую ждём здесь, должны разбить японцев на море. И мы это сделаем. А для этого каждый из вас должен как можно лучше делать своё дело. Как можно лучше изучить свою пушку, дальномер, машины нашего корабля, чтобы в самый важный момент нанести врагу наибольший вред и в наименьшей степени пострадать самому. С завтрашнего дня ежедневно будут проводится тренировки на всех боевых постах, прошу господ офицеров сегодня к восьми часам вечера представить мне планы занятий. Всё! Разойтись по работам! Было видно, что с каждым словом этой короткой речи светлели лица матросов, видно как спадало то напряжение, которое застыло на них раньше. И расходились люди уже совсем в другом настроении.
Пятнадцатого декабря на рейд Носси-Бе пришёл отряд контр-адмирала Фелькерзама: броненосцы "Сисой Великий" и "Наварин", транспорты и миноносцы. Они, в отличие от главных сил, прошли Средиземным морем и Суэцким каналом. Основная часть шла вокруг Африки, через мыс Доброй Надежды, но вскоре ожидались и они. На рейде грохотали пушки отбивающие приветственный салют, гремело могучее "УРА!" и летели вверх бескозырки. Трудно сказать, кто радовался больше. На отряде Вирена наконец-то воочию убедились, что корабли с Балтики идут, на отряде Фелькерзама тоже конечно знали, что артурская эскадра прорвалась, знали и о том, что она ждёт их на Мадагаскаре, но одно дело знать, а другое увидеть собственными глазами эти броненосцы и крейсера, которые могут сыграть решающую роль в сражении.
Приближалось Рождество. Рождество почти на самом экваторе. Мечтать о ёлках смысла, конечно, не было, но на всех кораблях готовились к празднику. Двадцать пятого декабря, Эссен после обедни и положенного по уставу парада пришёл к раздаче чарки и потребовал налить себе тоже. Построив команду, он произнёс короткую, но очень прочувствованную речь: — Ребята, братцы! Дай вам Бог послужить Родине и вернуться домой, к своим семьям, победителями! У нас великий праздник, но нам и в него приходится работать и служить. Да ещё как, порой!.. Война – ничего не поделаешь. Не буду благодарить вас за службу, все мы одинаково служим Родине. Я могу только донести до адмирала, до Государя, как вы исполняете свой долг. И благодарить вас будет государь! Очень трудная у нас задача: далёк путь, силён и умён наш враг… Но вся Россия следит, за нами, надеется на нас. Помоги нам Бог послужить ей с честью, оправдать веру в нас и не обмануть её надежды! А я надеюсь на вас! За Россию!.. — Николай Оттович резким движением опрокинул в рот чарку и поднял её над головой. Последние слова были покрыты мощным "Ура!" и прогремевшим салютом. Казалось, что матросы сейчас сломают строй и бросятся качать любимого командира.
А когда, через несколько дней, показались броненосцы Рожественского, радости вообще не было предела. Эскадра после соединения представляла из себя грозную силу. Броненосцы "Князь Суворов", "Император Александр III", "Бородино", "Орёл" и "Ретвизан" были сравнимы с любым из четырёх японских. "Пересвет", "Победа" и "Ослябя" относились к облегчённым броненосцам и имели меньшее бронирование, а также десятидюймовые пушки главного калибра вместо двенадцатидюймовых. Но они всё равно были значительно более сильными боевыми единицами, чем любой из восьми японских броненосных крейсеров. Броненосцы "Полтава" и "Сисой Великий" были несколько устаревшими, обладавшими недостаточной скоростью, а "Сисой" и забронирован был неважно, но на них стояли современные орудия, то есть на два этих корабля приходилось восемь двенадцатидюймовых пушек, так что если вспомнить, что на всех японских броненосцах их шестнадцать, то сила это была немалая. "Наварин" был устаревшим броненосцем, с устаревшей артиллерией, но его тяжелые орудия со счетов сбрасывать было нельзя. Так же как и старые восьмидюймовки броненосного крейсера "Адмирал Нахимов", ведь именно из такой пушки в августе, в бою в Корейском проливе снаряд с крейсера "Рюрик" нанёс самые тяжёлые повреждения броненосному крейсеру японцев в этой войне. В результате попадания в крейсер "Ивате" было убито более тридцати японцев, разрушенно два каземата. Так что списывать шесть таких пушек в бортовом залпе старичка не следовало. "Баян" вряд ли можно было считать кораблём линии, но при необходимости он вполне в состоянии был в ней поучаствовать. А как крейсеру ему в японском флоте вообще противопоставить ничего было нельзя, он легко мог уйти от более сильного противника, а из более слабых от него могли спастись только три крейсера и миноносцы. Японцы могли выставить четыре броненосца: "Микаса", "Асахи", "Сикисима" и "Фудзи" (последний был постарше и послабее остальных, вполне сравним с "Полтавой") и восемь броненосных крейсеров: "Ниссин" и "Кассуга" итальянской постройки отличались неважной скоростью и адмирал Тóго использовал их в одном строю с броненосцами. "Идзумо", "Ивате", "Асама", "Токива", "Адзума" и "Якумо". Эти корабли были достаточно сильны и защищены, чтобы учавствовать в линейном сражении. Ещё у японцев имелся старый броненосец "Чин-Иен", но он был слишком тихоходным, чтобы принимать участие в бою вместе с более современными кораблями. В бронепалубных крейсерах у японцев было превосходство: четырнадцать кораблей разного возраста и боевой мощи. (Вместе с вестью о падении Порт-Артура пришла информация о гибели на мине крейсера "Чиода", что хоть немного подсластило эту "горькую пилюлю"). Крейсера "Аврора", "Паллада" и особенно "Олег", ожидающийся с отрядом, который вел его командир, капитан первого ранга Добротворский, был как минимум не слабее любого японского бронепалубного крейсера, но таких было только три. Крейсер "Светлана" и строился-то как крейсер-яхта, так что, несмотря на довольно солидное для своих размеров вооружение, был послабее половины своих японских визави. "Дмитрий Донской" и вооружён был прилично, и имел полный броневой пояс, и вполне мог выдержать бой опять-таки с любым японским бронепалубным крейсером, но был слишком тихоходным, так что навязать бой не мог практически никому. Ещё одна яхта – "Алмаз", считающийся крейсером второго ранга, вообще не представлял из себя какой-то боевой ценности из-за слабого вооружения, даже для миноносца он не был опасен – типичное посыльное судно. Ещё два лёгких крейсера "Жемчуг" и "Изумруд" являлись самыми быстроходными из русских и японских крейсеров (да и вообще во всём мире почти ни один корабль крупнее миноносца не мог сравниться с этими крейсерами по скорости), но вооружены они были слабее почти любого японского. И в миноносцах у японцев преимущество чуть ли не подавляющее… Но главное всё-таки линейные силы, именно они решат судьбу сражения и здесь как раз огромное превосходство у русских.
Борт "Князя Суворова"
Авторское отступление
Зиновий Петрович Рожественский является пожалуй одной из самых одиозных фигур в истории русско-японской войны. Хотя он был несомненно храбрым человеком, заслуженно получившим георгиевский крест в русско-турецкой войне, был неглуп и решителен. Но именно на его совести лежит позор Цусимы. Тоже можно понять (хоть и не простить). Вторая эскадра Тихого океана выходила в помощь первой эскадре и вместе они вполне могли разбить японский флот. Однако, придя на Мадагаскар, Рожественский узнал, что артурской эскадры больше не существует и драться с Тóго ему предстоит один на один. А Петербург упорно гнал его корабли навстречу сражению с противником, превосходившим и количественно, и качественно. А маневрирование не клеится. А результаты учебных стрельб неутешительны. А идти вперёд надо. -- Тут не просто нервничать начнёшь… Тем более, что когда-то давно молодого георгиевского кавалера Рожественского уже едва не выставили с флота за то, что он посмел перечить ошибочной политике начальства… — Вот и сунулся, вероятно, адмирал в жерло Цусимы "лишь бы поскорей всё кончилось!" Не особо рассуждая, не советуясь с младшими флагманами. И погубил тысячи жизней напрасно. Потому что со своими нервами не справился. Но ведь весь личный состав эскадры находился не в лучшем положении. Только многомесячное отсутствие возможности общения с противоположным полом у тысяч довольно молодых мужчин уже достаточно весомый фактор, чтобы люди были в относительно невротическом состоянии. А еще были бесчисленные угольные погрузки… И то, что большинство на эскадре прекрасно понимало как мало у них теперь шансов… И этими людьми, и этими кораблями Зиновию Петровичу приходилось руководить. Не оправдываю. Ещё раз: с нервами не справился. Но теперь командующий второй эскадрой будет не совсем похож на себя реального. Полученное на Мадагаскаре подкрепление увеличило силы его эскадры в полтора раза. Теперь задача, стоящая перед адмиралом, имеет решение не в непрошибаемых петербургских кабинетах, а в дальневосточных морях, и он может с куда большим оптимизмом смотреть в будущее, меньше психовать. Так что не удивляйся, уважаемый читатель.
Эскадренный броненосец "Князь Суворов"
Как только броненосцы Рожественского встали на якоря, отгремели приветственные салюты, Роберт Николаевич Вирен немедленно отправился на "Суворов". На юте была выстроена команда броненосца и Зиновий Петрович Рожественский под звуки оркестра лично встретил его у трапа. Превосходительства пожали друг другу руки и даже обнялись. — Поздравляю вас с блестящей операцией прорыва и мастерским переходом, Роберт Николаевич! — сказал Рожественский с лёгкой завистью поглядывая на белый крестик висевший на шее Вирена. — Благодарю! — Вирен слегка поклонился, — позвольте и вас поздравить с прекрасно проделанным переходом. Шутка ли – такую армаду вокруг Африки провести! — Да уж, потрепало нас штормом изрядно. И не только штормом. По себе наверное знаете, что такое океанские переходы без баз или, хотя бы, без дружественных портов. Ну, прошу ко мне в салон, думаю нам много о чём есть побеседовать. Адмиралы зашли в салон, юркий вестовой немедленно появился с подносом, на котором была бутылка коньяку, блюдечко с тонко нарезанным лимоном и рюмки. — Прошу вас, Роберт Николаевич, — Рожественский наполнил рюмки, — и… погодите. Адмирал взял два ломтика лимона и ложечкой насыпал на каждую бело-коричневый порошок из чашки стоявшей тут же, на подносе, — любимая закуска нашего государя. Ну, ваше здоровье! Коньяк был превосходен, а прожевав лимон с тем самым порошком Вирен удивился. Состав сразу стал понятен – молотый кофе с сахаром, но сочетание этого вкуса с коньяком и лимоном действительно было оригинальным. — Прошу садиться, — предложил Рожественский. — Благодарю, Зиновий Петрович, — Вирен "утонул" в мягком кресле. — Ещё коньяку? — Спасибо, пока достаточно. — Как же вы на такую авантюру решились, Роберт Николаевич? Нет, победителей не судят, конечно, но согласитесь, что вам безумно повезло. — Удача помогает смелым, не так ли, — улыбнулся Вирен. — А на самом деле и выбора особого не было: либо рискнуть, либо тонуть в этой артурской луже, либо выходить на самоубийственный бой с Тóго. Но вам-то нет причин расстраиваться, что я пошёл по первому пути, так ведь? — Да вы что! Вы в меня, можно сказать, жизнь вдохнули своим прорывом. Теперь-то мы точно япошек расколотим! — Не всё так просто. Противник сильный, опытный, храбрый и гордый – поверьте. Победить будет нелегко, но, конечно, необходимо. Вот, я приготовил некоторые соображения, ознакомьтесь пожалуйста, — Вирен протянул пухлую папку, — не сейчас конечно. — Обязательно. Ну а сейчас, на словах, вкратце? — Разрешите сначала о банальном и наболевшем? — Разумеется. — У моих матросов практически не осталось роб и обуви после этих треклятых угольных погрузок, расползлись почти все мешки для угля. Можно рассчитывать на хоть частичную помощь в этом плане? — Пока только на частичную. Идут к нам транспорты и с обувью, и с прекрасными и удобными угольными мешками. Идут. Но будут они не завтра. А вы значит тоже почувствовали какая головная боль этот чёртов уголь? — Ещё бы. — Вот и мне он уже снится в кошмарных снах. И его же где-то ещё раздобыть надо, заказать. Да и подсунуть норовят дрянь всякую вместо боевого. — Да уж. Теперь о снарядах. У меня в погребах хорошо если половинный боекомплект… — Надеюсь, что снаряды придут с отрядом Добротворского. — Ну а пока. Нельзя ли поделиться с ваших кораблей? Чтобы потом не авралить. — Сколько-то можно, я распоряжусь. — Теперь ещё один момент: и во время прорыва, и в переходе через океан мои корабли шли без боевого освещения. То есть вообще в темноте. Держась за кормовой огонь переднего мателота. Я думаю, что это очень полезно было бы применить на всей эскадре. Нам нечего бояться Тóго в генеральном сражении, но ночные минные атаки могут быть очень опасны. — А вы не боитесь, что таранами наши корабли в результате перетопят друг друга. Так что японцам даже и стараться не придётся? — Я докладываю о том, что проверено на практике. — Ну не знаю… Всё-таки теперь кораблей намного больше. Опасность возрастает лавинообразно. — Не преувеличивайте, Зиновий Петрович. Нужно начать тренироваться сначала небольшими группами, а потом и у всех получаться начнёт. Главное начать. — Это нужно обсудить с другими флагманами и командирами кораблей. — Несомненно нужно обсудить, но обсудить обязательно. — Экий вы нахрапистый, Роберт Николаевич, — улыбнулся Рожественский. — Давайте лучше ещё по рюмочке выпьем, хорош коньячок-то. — Не возражаю, — кивнул головой контр-адмирал. Адмиралы некоторое время молча смаковали коньяк. — Зиновий Петрович, — нарушил молчание Вирен, — вы уже думали как распределить корабли по отрядам? — Конечно. Вероятно вашего "Ретвизана" присоединим к четырём типа "Бородино", второй отряд – три типа "Пересвет" ну и третий – остальные броненосцы с "Нахимовым". Согласны? — Разумно. Но видите ли, в этом случае во-первых получим три отряда с разным количеством кораблей, во-вторых все три отряда придётся "сплавывать" по новой. На кораблях всё-таки живые люди, которым придётся переучиваться в походе, что может быть не очень эффективным, а то и закончиться столкновениями кораблей. — У вас есть другие предложения? — Если позволите. — Прошу. — Первый отряд из четырёх ваших современных броненосцев одного типа. Второй – "Ретвизан" и три пересвета: "Ретвизан" уже пообвык ходить головным, а "Пересвет" с "Победой" держаться за ним, думаю, что "Ослябя" вполне впишется в эту компанию. Ну а "Полтава", вероятно, возглавит третий отряд из остальных линейных судов. Получим три боевых отряда по четыре корабля в каждом. Причём один из них будет состоять из однотипных броненосцев, а второй из таковых на три четверти. Это должно значительно облегчить совместное маневрирование. К тому же, как показывает практика, японцы бьют в первую очередь по флагманским кораблям, значит флагман должен иметь большую боевую устойчивость. У пересветов "шкурка тонковата", могут долго и не выдержать. "Ретвизан" больше подходит для роли флагмана. — Роберт Николаевич, при всём уважении к вам, вынужден напомнить, что всё-таки я командую эскадрой, — набычился Рожественский, он так и не мог привыкнуть, что подчинённые могут быть с ним несогласны. — Несомненно. И я выполню любой ваш приказ. Но ведь вы сами спросили моё мнение. Зачем было это делать, если вы не собираетесь принимать его в расчёт? — Вирен тоже начал злиться и смотрел на командующего исподлобья. "Какого чёрта! — думал он про себя. — Я для чего вытаскивал корабли из Артура, угробил "Севастополь"? Чтобы этот напыщенный болван свёл на нет все усилия ради своего самодурства?" Адмиралы в упор смотрели друг на друга. Рожественский вздохнув потянулся к коньяку и снова наполнил обе рюмки. — Не будем ссориться, Роберт Николаевич, дело у нас общее, будем стараться понимать друг друга. — Разумеется. Я ни в коем случае не хотел вас обидеть, но ведь вы сами спросили моё мнение и разрешили его высказать. Кроме того, позвольте высказать ещё одну мысль. — Конечно. Но сначала… За Государя! — поднял бокал командующий. — Слушаю вас, — продолжил он, когда бокалы опустели. — Вопрос о временной маневренной базе перед прорывом во Владивосток. Я считаю, что нужно "пропасть" для японцев за неделю-другую перед этой операцией, причём, когда мы будем уже совсем рядом с Японией. Я долго думал об этом. Времени хватало. Вот смотрите – архипелаг Бонин. Совсем недалеко от самого Токио, но связи с Японией не имеет. Даже если какой-то патриот-абориген доставит известие о нашем нахождении там, то это потребует неделю времени минимум – Тóго не посмеет стронуть туда главные силы: а может мы уже ушли оттуда и разминёмся с ним в океане. Мы там сможем чуть ли не месяц приводить суда в порядок и готовится к завершающей операции. — Так ведь в этом случае мы можем вызвать в это место и крейсера из Владивостока и ещё усилить эскадру! — загорелся Рожественский. "Клюнуло!" – усмехнулся про себя Вирен и тут же ответил. — Конечно! Как я об этом не подумал! Разумеется можно подтянуть "Россию" и "Громобоя" к нам, тогда мы станем ещё сильнее. "Надо бы и на будущее стараться подавать идеи так, чтобы "гениальные озарения" приходили в его голову и как бы он сам додумывался до какого-то решения." – подумалось Роберту Николаевичу. — Я думаю послезавтра мы соберём совет всех флагманов и командиров кораблей и там обсудим наши ближайшие и последующие действия, — предложил командующий. — А теперь не откажитесь пообедать со мной. — С удовольствием. — Только надо продумать как доставить информацию о месте и времени встречи во Владивосток, — задумчиво произнёс Рожественский, — очень не хочется, чтобы об этом знал кто-то кроме нас и Иессена. — Да, доверять всё это телеграфу и уйме народу под шпицем очень рискованно, — согласился Вирен…
На следующий день, в салоне "Князя Суворова", командира крейсера "Алмаз" Чагина уже ждали Рожественский, Вирен, Фелькерзам и капитан второго ранга Семёнов. — Проходите, Иван Иванович, — пригласил Рожественский, — присаживайтесь. Чагин, сев за стол, вопросительно посмотрел на адмирала. — "Алмазу" предстоит чрезвычайно важная миссия, настолько важная, что я вам приказываю в течении двух дней демонтировать все пушки и сдать их вместе с боезапасом на вспомогательный крейсер "Урал". Из офицеров вам будут оставлены только штурманы и механики. Значительную часть матросов тоже переведём на другие корабли. — Зиновий Петрович, но как же… — глаза кавторанга казалось начали вылезать из орбит. — Дослушайте сначала, — прервал его командующий. — Необходимо как можно скорее доставить информацию, которую повезёт капитан второго ранга Семёнов. Я, даже вам, при всём моём уважении и несомненном доверии не могу сообщить, что это за информация. Но от этого может зависеть судьба войны. Счёт идёт на минуты, поэтому, если вы сможете разоружить "Алмаз" раньше, то сообщите немедленно. — Но почему надо разоружать крейсер? — Вы пойдёте в Севастополь. Вооруженный корабль турки через проливы не пропустят. Могут и так не пропустить, поэтому, на всякий случай, вас там будет ожидать гражданскийпароход, на который вы передадите Владимира Ивановича. В этом случае можете догонять эскадру и получите обратно свои пушки.
А за несколько часов до этого у Рожественского был такой же неприятный разговор с Семёновым. — Владимир Иванович, у меня к вам поручение чрезвычайной важности, но, боюсь, оно вам не очень понравится. — Ну что вы, Зиновий Петрович, я выполню любой ваш приказ. Не сомневаюсь, что без необходимости вы не попросите меня о чём бы то ни было. — Рад слышать. Так вот: в ближайшие два дня вы покинете эскадру и отправитесь в Россию. --- Лицо Семёнова стало вытягиваться. --- Я знаю какой путь вы проделали после интернирования "Дианы", чтобы попасть на вторую эскадру, каких сил и нервов вам это стоило, но, возможно именно поэтому, я остановил свой выбор именно на вас. Мне нужен офицер, которому я могу доверять абсолютно. И не беспокойтесь, война для вас, вероятно, на этом не закончится, мы ещё встретимся с вами и вместе пойдём в бой. — Зиновий Петрович, я, конечно, выполню ваш приказ, обидно правда, но раз вы говорите, что это необходимо и делаете мне честь остановив на мне свой выбор, то… Жду ваших распоряжений, — Семёнов хмуро прсмотрел на адмирала. — Я был уверен, что вы меня поймёте. Вот этот пакет, — Рожественский достал из стола объёмистый свёрток, напоминающий современную бандероль и покрытый несколькими печатями, — вы должны доставить во Владивосток. Лично старшему морскому начальнику, кто бы в это время таковым не являлся. В вашем присутствии он должен пакет вскрыть и поместить его содержимое в сейф до сообщения, которое будет отправленно ему позже. Конверты из сейфа он потом тоже должен будет вскрыть в вашем присутствии. Вам понятна задача? — Так точно! Но… — Не беспокойтесь. Всё продумано и согласовано. Вы направляетесь в Севастополь, откуда вас литерным поездом доставят во Владивосток. Даже воинские перевозки будут блокированы, чтобы вы успели поскорее. Эти слова произвели впечатление на кавторанга и обида стала потихоньку уходить. Не зря ему поручают такое дело, если даже эшелоны в маньчжурскую армию будут задержаны, ради того, чтобы он выполнил свою задачу. Семёнов догадался (да и кто бы не догадался), что речь идёт о соединении владивостокского отряда крейсеров со второй эскадрой, ну или взаимодействия их друг с другом.
Из воспоминаний капитана первого ранга Семёнова Владимира Ивановича …"Алмаз" вышел в море на следующий день после нашего разговора с адмиралами. Несмотря на то, что командующий выразил своё удовольствие крейсеру за быстрое выполнение приказа о разоружении, кавторанг Чагин был в подавленном настроении и я его прекрасно понимал. Я сам проделал путь от Сайгона до Петербурга и от Петербурга до Мадагаскара, надеясь принять участие в бою, и вот снова возвращаюсь в Россию. Через несколько дней мы подходили к Криту. Там нас уже ожидал пароход Доброфлота. Наверху решили не рисковать и переправить меня на Чёрное море на сугубо гражданском корабле. А Чагин был счастлив вдвойне: во-первых он имел возможность вернуться к эскадре, а во-вторых на крейсер передали для установки два стодвадцатимиллиметровых орудия и боезапас к ним. Иван Иванович тепло простился со мной и пожелал удачи в выполнении возложенной на меня миссии. Проливы миновали довольно быстро, но я это мог наблюдать только через иллюминатор. На пароходе меня встретил штабс-капитан Померанцев из контрразведки и вежливо предложил всё время пути провести в его обществе в каюте. Андрей Севастьянович был хмурым и неразговорчивым спутником, хотя было заметно, что он волнуется и его гнетёт груз ответственности за меня и пакет, который я везу. Здорово видно его проинструктировали на этот счёт в родном заведении. По прибытии в Севастополь к нам присоединился ещё один контрразведчик. На этот раз это был флотский лейтенант Сергей Борисович Клюев. Он доставил нас на вокзал и мы, вместе с эшелоном, везущим пушки и снаряды на Дальний Восток, простились с Крымом. В России уже царствовала зима и я даже слегка простыл от такого резкого изменения климата. Постепенно атмосфера в нашем обществе потеплела и по вечерам мы уже регулярно играли в винт, чтобы скоротать время. За окном купе нашего вагона проносилась заснеженная Россия. С каждым часом я приближался к войне, к выполнению задания, которое дал мне адмирал. В случае задержки нашего поезда на какой-нибудь станции или разъезде Померанцев немедленно выходил из вагона в котором ехали только мы втроём и пять солдат охраны и буквально через несколько минут наш состав трогался дальше. Даже не представляю какой документ он показывал начальнику станции, если среди нашего безбожного бардака он имел такое абсолютное действие. Пейзажи зимней Сибири, проносящиеся за окном купе были унылы и однообразны, эти десять дней пути были наверное самыми скучными в моей жизни. Спутники в силу их профессии многословием не отличались, стоянки в городах и на станциях были очень кратковременными и я даже не успевал бы прогуляться по перрону или сбегать в привокзальный буфет, как быстро нашему поезду открывали очередной перегон. Да меня бы и вообще не выпустили из вагона, господа контрразведчики вежливо, но настойчиво просто не отпускали меня дальше трёх шагов от пакета, который я вёз. В Омске и Иркутске мы посылали в буфет конвойного с сопровождающим его начальником караула. Во Владивосток прибыли накануне годовщины начала этой войны. Не заезжая никуда, прямо с вокзала мы, вместе с моими сопровождающими отправились в морской штаб. Контр-адмирал Карл Петрович Иессен, старший морской начальник Владивостока и командующий бригадой крейсеров был уже предупреждён о моём визите и ждал нас у себя в кабинете. — Здравствуйте, Владимир Иванович, — протянул он мне руку, после чего поздоровался и с моими сопровождающими. Я протянул Карлу Петровичу пакет от командующего эскадрой и конверт с предназначенным ему лично письмом. Вскрыв письмо он на несколько минут углубился в чтение. — Ну приблизительно нечто подобного я и ожидал, — проговорил он. — Вот, господа, прошу ещё раз убедиться, что все печати на пакете целы. Я запру его в свой сейф и вскрою по приказу в вашем присутсвии. Прошу оставить адреса, по которым я смогу вас найти при необходимости. Контрразведчики отдали честь и вышли. — Ваше превосходительство, Карл Петрович, — обратился я к адмиралу. — Прошу решить вопрос с моим назначением. Адмирал Рожественский, отправляя меня с этим поручением, твёрдо мне обещал, что во Владивостоке я буду зачислен на один из крейсеров. — Ну вакансий на крейсерах сейчас нет, тем более соответствующих вашему чину, — усмехнулся Иессен. — Но можете не беспокоиться, война от вас никуда не денется. Пока будете "моим штабом", а потом подберём вам должность. А может и не придётся. И вы и я прекрасно понимаем, что в запертом пакете указания по присоединению нашего отряда к эскадре. Так что может и на свой "Суворов" вернётесь. Вы уже устроились? — Никак нет, прямиком с вокзала мы сразу прибыли к вам. — Хорошо, сейчас я распоряжусь на ваш счёт, а пока не угодно ли чаю с коньячком?
Через месяц Карл Петрович вызвал меня с "Громобоя" к себе. Оба контрразведчика уже были в кабинете. Я понял, что получен наконец приказ вскрыть таинственный конверт, который я доставил. Адмирал открыл сейф и продемонстрировал нам неприкосновенность печатей на конверте, после чего, разрезав его, углубился в чтение. Читал он недолго. — Подойдите, Владимир Иванович. — протянул он мне текст. — Значит Бонин… Конец марта, — подумал я про себя прочитав приказ. — Пожалуй разумно. Иессен положил письмо в металлическую чашу, которую, вероятно, приготовил заранее и поджёг. Мы вчетвером молча смотрели как пламя пожирает бумагу за знание содержания которой Тóго отдал бы наверное всю свою жизнь. Когда огонь погас, контрразведчики дружно щёлкнули каблуками и вышли из кабинета не проронив ни слова. — Ну, Владимир Иванович, что скажете? — пытливо посмотрел на меня адимрал. — Решение неожиданное, но по-моему вполне разумное. — Я не об этом. Пока только мы с вами знаем "где" и "когда". Утечка такой информации может стоить России войны. Даже самому себе доверять страшно. Как и когда сообщить командирам куда мы идём? — Я думаю это можно сделать только в открытом море. — Это естественно, но как? Сигналами это делать даже в море опасно. Считаю, что в море можно вызвать командиров кораблей на флагман и там лично сообщить о цели нашего похода. И поделиться этой информацией они могут только со своими старшими офицерами. — Пожалуй да. В таком случае только мы с вами знаем время и место рандеву до самого последнего момента. Мне очень понравилось решение Карла Петровича и позже пришлось убедиться, что не зря он "дул на воду"… Уже в океане, когда мы шли на соединение с Рожественским нам встретился американский транспорт, идущий в Шанхай. Контрабанды досмотровая партия не нашла и её начальник, мичман Фус уже отдал приказ вернуться на "Громобой", но тут он заметил, что матрос Белкин, напросившийся в партию вместо внезапно заболевшего товарища бросил под ноги американского шкипера бумажный комок. Матрос был немедленно арестован и абордажная партия незамедлительно вернулась на крейсера. Мичман вместе с арестованным и его посланием срочно прибыли на "Россию" и бумажка была передана адмиралу. Заглянув в неё, Иессен всего лишь усмехнулся и даже не стал разговаривать с Белкиным, которого немедленно забрал наш контрразведчик лейтенант Клюев, находившийся при адмирале. Офицеры и матросы бурно обсуждали происшедшее. Ведь не будь Фус так внимателен к противнику могла попасть информация чрезвычайной важности и мог быть уничтожен наш отряд, а может и вся эскадра. Но вызывало недоумение как простой матрос мог знать то, чего не знало большинство офицеров отряда – точку встречи с Рожественским (а что же ещё могло содержаться в записке). Каково же было всеобщее изумление, когда Клюев вернулся вместе с Белкиным, который хоть и выглядел понуро, но никакой "обречённости" в его поведении не просматривалось. — Поздравляю, мичман, — с лёгким сарказмом сказал контрразведчик Фусу, — вы сорвали операцию по дезинформации противника. Конечно, как выяснилось, данное происшествие не представляло для нас опасности, но то о чём мы все подумали в самый первый момент было вполне реальным. Вполне мог найтись какой-нибудь националист с окраин империи или просто революционер, желающий поражения России. Ведь отправляли же поздравительные телеграммы микадо различные представители российской, так сказать, интеллигенции. И если бы конечная цель нашего похода не была так строго засекречена, могло произойти всякое… Через час офицеры были собраны в кают-компании. Туда же пришёл и Иессен. Мы с удивлением узнали, что всё тот же Клюев просил нас собрать, чтобы сделать сообщение. Этот тридцатилетний лейтенант, надо сказать, выглядел совершенно банально, ничего таинственного или особо мужественного не было. Невысок, слегка приплюснутый нос, бесцветные глаза с рыжими ресницами. Даже проведя с ним около двух недель в поезде я через день после того, как мы расстались, не мог чётко вспомнить его лицо. Но когда он встал и заговорил в кают-компании "России" как-то сразу чувствовалось, что это очень сильный и умный человек. — Господа, — начал он, — эта операция, свидетелями результатов которой вы были, конечно не была столь наивна, как может показаться. Меньше всего мы надеялись на то, что получив сведения от случайного человека Тóго бросится в точку, которую мы с адмиралом указали в записке. Это было сделано в первую очередь для вас. Чтобы вы поняли и прочувствовали, как легко можно практически без особых затрат решить судьбу войны. Я не хочу посеять в вас, господа, семена подозрительности друг к другу, к матросам, но постарайтесь понять почему любой человек, который будет высаживаться на досматриваемые суда может быть как предателем, так и моим агентом, который бдительно будет следить за всеми, в том числе и за вами. По кают-компании прокатилась волна возмущённого перешёптывания. Лица некоторых офицеров побагровели и они с нескрываемой неприязнью смотрели на лейтенанта. — Ваша реакция предсказуема, господа офицеры, — нимало не смутившись Клюев продолжал. — А известно ли вам, что уже минимум пять офицеров нашего флота уличены, как члены революционных партий? Что они желали и желают поражения России в этой войне? Как вы думаете, я могу допустить, что один из вас тоже революционер? Или я должен отказаться от такой мысли, чтобы никого не обидеть подозрением, но при этом рисковать уничтожением эскадры противником? Я прошу смело высказаться любого, кто со мной не согласен. По помещению снова прокатилась волна перешёптывания, но возражать Клюеву никто не стал. Надо заметить, что он всё-таки был прав. Как бы ни была закрыта наша каста, но было сколько угодно случаев, когда столбовые дворяне оказывались втянуты в революционное движение. И было правильным, когда такие же "беседы" он провёл на "Громобое" и "Богатыре".
* * *
Шестого января Вирена неожиданно вызвали на "Суворов". На этот раз Рожественский у трапа его не встречал. В салон адмирала Роберта Николаевича проводил вахтенный офицер. Командующий встретил контр-адмирала с хмурым видом. — Скажите, Роберт Николаевич, — начал Рожественский, когда они разместились в кожаных креслах, — правда ли, что "Севастополь" был потоплен намеренно, а не налетел на японскую мину? — Откуда у вас такая информация? — деланно удивился Вирен. — Ну такая информация есть, неважно откуда. Вы будете утверждать, что это ложь? — Нет, естественно. Просто интересно кто вам её доложил. — Надеюсь, вы сами понимаете, что я не могу ответить на ваш вопрос. Итак, это правда? — Правда. — Вы сами понимаете, что вы сделали? Вы во время войны своими руками утопили эскадренный броненосец! Это же не лезет ни в какие ворота! Это предательство! — Ваше превосходительство! — голос Вирена стал ещё более скрипучим, чем обычно, лицо окаменело, — я прошу вас помнить, что я дворянин и офицер флота российского. И никто не смеет говорить мне такие слова, которые только что произнесли вы. — Но факт… — Чёрт побери! Вы бы предпочли, чтобы все броненосцы утопили японцы? — Вирен крайне редко повышал голос на кого-либо, даже на подчинённых, но на этот раз сорвался на крик. — Выйдите на палубу, посмотрите на стоянку… Я вам привёл шесть кораблей первого ранга с экипажами имеющими опыт современной войны, а вы мне ставите в вину, что для этого пришлось пожертвовать практически небоеспособным кораблём? — Но если бы пришёл ещё и "Севастополь", то наши силы увеличились бы ещё больше, не так ли? — Да не пришёл бы он, он едва двенадцать узлов давал. И не поверили бы японцы в подрывы, если бы ни один корабль не утонул. А экипажи? А пушки? Где бы я их взял, если бы не с "Севастополя"? Вы не забыли, что сотни, если не тысячи моряков в Артуре погибли в сухопутных и морских боях? Что на сухопутный фронт были свезены и там потеряны орудия? — Роберт Николаевич, — засомневался Рожественский, — не может быть, чтобы без такой жертвы нельзя было прорваться. — Зиновий Петрович! — Вирен, наконец, овладел собой. — При всем моем уважении, отрядом в Артуре командовал именно я, и, если что, за все свои действия я в Петербурге и отвечу! Вы думаете мне легко было принять такое решение? — О том, что инициатива потопления броненосца принадлежала Эссену, адмирал благоразумно промолчал – молодого каперанга командующий мог просто уничтожить. — И что я не перебрал все возможные варианты? Знаете ли вы, что на "Севастополе" не было никакой возможности закончить ремонт вовремя, и его вывели на рейд просто с деревянным щитом на пробоине? Что мне и без этого пришлось безжалостно ограбить оставшиеся в Артуре корабли, оставив их почти без боевого угля? Что каждый день под обстрелом грозил, что выйти вообще никто не сможет? И моя совесть чиста по крайней мере тем, что все боеспособные корабли здесь, а там, где остался "Севастополь", японцам его не поднять! — резюмировал задетый за живое адмирал. — Но я уверен, что в Главном Морском Штабе этого не поймут. И вам придётся долго оправдываться перед нашими бюрократами, когда мы придём в Россию. — А давайте сначала придём в Россию, — уже с усмешкой ответил Вирен. — А там уже и об этом подумать можно будет.Второго февраля к эскадре присоединился отряд капитана первого ранга Добротворского: бронепалубные крейсера "Олег" и "Изумруд", вспомогательные "Рион" и "Днепр", а также миноносцы "Громкий" и "Грозный". Это были последние подкрепления из России. Но они пришли. Пусть усилилась эскадра и незначительно, но, тем не менее, это вызвало подъём духа у экипажей. К тому же в Средиземном море на вспомогательные крейсера были погружены снаряды для отряда Вирена, доставленные с Черноморского флота. Для этого, правда, пришлось почти под метёлку выгрести боезапас "Ростислава" и "Трёх святителей", но им пока не воевать. И Вирен, и командиры кораблей его отряда вздохнули наконец спокойно – теперь им не грозило идти в бой с полупустыми погребами. Но самым счастливым на ней был несомненно Соймонов, получивший наконец письмо от любимой. И какое письмо! В первый день по получении Василий перечитывал его по несколько раз в час, несмотря на удивлённые вопросы других офицеров, видевших блаженное и слегка глуповатое выражение его лица, он ничего не мог с собой поделать. Ревизор броненосца, мичман Денисов, с которым лейтенант давно сдружился, не выдержав, даже сказал ему, что так скоро можно и вернуться в Россию на "Малайе", которая на днях уходила в Одессу с ранеными, арестованными и сумасшедшими. Однако не только добрые вести пришли с Добротворским. Из доставленных иностранных газет и журналов стало известно о расстреле рабочей демонстрации на Дворцовой площади месяц назад. Сначала об этом узнали офицеры, а потом и матросы. Настроение было подавленным и у тех, и у других. Всё чаще стали обращать внимание члены кают-кампании на злобные взгляды нижних чинов, даже со стороны тех матросов, которые никогда не бывали замечены в нелояльности. Своих начальников, как представителей власти, матросы считали ответственными за действия этой власти. Но большинство офицеров тоже недоумевало: зачем царю потребовалось отдавать приказ стрелять в мирных горожан, которые шли к нему с иконами и его же портретами в руках. Большинство сошлось на мнении, что это была какая-то чудовищная провокация. Хотя были и те, кто поддерживал действия Николая. Не улучшили настроения и проведённые через пару дней учения по отбитию минной атаки. Противоминная артиллерия эскадры показала свою несостоятельность. В щиты, имитирующие вражеские миноносцы, попали только корабли артурского отряда, да и у них процент попаданий был невелик. А ведь щиты были, в отличие от настоящих миноносцев, неподвижны. Германский транспорт "Вильгельм", который ждали со снарядами для учебных стрельб, привёз вместо них кроме угля ещё и сапоги, двенадцать тысяч пар, что тоже было очень важно, так как тысячи их буквально "сгорели" в бесчисленных угольных погрузках. Тем не менее, несмотря на недостаток снарядов, Рожественский разрешил провести учения по стрельбе средним калибром, понимая, что пять разрешённых им выстрелов на орудие, сейчас важнее, чем они же в бою. Результаты оказались лучше, чем при учениях малыми калибрами. Отряд Вирена опять "перестрелял" балтийцев, но самый высокий процент попаданий дал, как ни странно, "Ослябя". Да и "Александр" показал вполне сравнимую с артурцами стрельбу. А вот "Блюдо с музыкой" (так Рожественский называл "Наварин") не попало в цель ни разу, несмотря на приказ израсходовать ещё по пять снарядов на орудие. Главным калибром не стреляли – берегли снаряды.
За несколько дней перед уходом с Мадагаскара Эссен вызвал Соймонова к себе. — Скоро уходим, но на берег вам съехать ещё пару раз наверное придётся. Вот, по моему представлению, за призование транспортов вам присвоен орден Святого Станислава третьей степени с мечами и бантом. Поздравляю вас, Василий Михайлович, от всей души поздравляю! — Эссен крепко пожал руку молодого человека. — Давайте коньячку по поводу очередного вашего кавалерства и – на берег. Хоть местные ювелиры уже за несколько часов научились наши ордена клепать, но поторопиться всё-таки стоит. В шлюпке Василий всё ещё не мог прийти в себя: ещё один орден! Не так давно в письме с тёплой усмешкой переданным ему командиром "Олега" Добротворским. "Олег" привёз весточку от Ольги", --- пошутил тогда каперанг. Ольга писала, что уже знает о его "Георгии", а сейчас ещё один. Невероятно. Уж точно можно будет придти в гости к её семье не пряча глаз и не робея в ожидании сурового взгляда отца любимой, капитана первого ранга Капитонова. Только бы дожить до этого дня, только бы дожить…
Глава 5. Снова в Индийском океане
Тронулись. Пошли. "Длинным скорбным листом наших котлов и механизмов" назвал когда-то реальный переход Второй Тихоокеанской кавторанг Семёнов в своей книге "Расплата". Данная реальность ничем не отличалась в этом плане от реальности нашей. Регулярно выходили из строя механизмы на кораблях. Чаще всего это случалось либо на стариках "Сисое Великом" и "Наварине", либо на "Орле", который был наспех доделан, чтобы успеть ввести его в состав эскадры. Зачастую эскадренный ход не превышал пяти узлов, в сутки проходили около ста восьмидесяти миль, то есть средний ход составлял около восьми узлов, и это учитывая попутное течение, добавлявшее полузла. И снова бесконечные угольные погрузки в океане, снова раскалённый ад угольных ям и безжалостная угольная пыль… На госпитальный "Орёл", после каждой погрузки, доставляли десятки людей. Рожественский просто "заболел" углем, говаривали, что даже во сне он метался и бормотал: "Уголь! Уголь! Я приказываю грузить ещё!" Очень облегчили работу новые немецкие угольные мешки – квадратной формы, с плоским дном и из очень прочного материала. С ними было значительно удобнее работать как при загрузке угля, так и при перемещении его.Из воспоминаний старшего врача крейсера "Аврора" Кравченко В. С. …Ещё на Мадагаскаре, когда мне пришлось оставить свой "Изумруд", чтобы заменить старшего врача с "Авроры", списанного с крейсера по болезни и отправившегося в Россию, я был приятно удивлён прибыв на новое место службы. Радовал порядок на корабле, душевное отношение его командира, капитана первого ранга Евгения Романовича Егорьева, радушие кают-кампании, здоровый вид матросов, среди которых больных было меньше, чем на "Изумруде" при вдвое большем числе экипажа. На второй день после прибытия и вступления в должность я стал проводить медицинский осмотр команды и был несказанно удивлён. Что здесь за молодцы! Здоровые, стройные, весело и бодро подходят, дают бойкие ответы. Заглянул на камбуз, в баню. Хорошо кормят, часто моют – не придраться. Лазарет, правда, превращён в угольный склад. Благо что аптеку ещё не тронули. Ну это всеобщая проблема на эскадре, на всех кораблях уголь, уголь, уголь… Трудно примириться с лазаретом на рундуках, но пока вроде бы обхожусь. Больных, повторяю, очень немного, не то что на "Изумруде", где каждое утро ко мне выстраивалась очередь из шестидесяти человек. На крейсере имеется оркестр, содержащийся на деньги офицеров: очень недурён. По моему это не роскошь, а необходимая на больших судах вещь. Музыка чрезвычайно благотворно влияет на настроение, меняет его, вызывает особый подъём. На "Авроре" даже авральные работы исполняются под звуки оркестра: исполняется весёлый "янки дуддль" и тяжеленные катера и барказы буквально взмывают в воздух. Лихо работает команда! А под звуки своего аврорского марша (есть такой) аврорцы полезут куда угодно. Жаль что в бою оркестр не может играть – ничего не будет слышно среди звуков выстрелов и взрывов. Впрочем, во время боя, решено инструменты далеко не прятать – почём знать, может и ко дну пойдём с развевающимися флагами и под звуки гимна. Перед выходом все набрали страшную уйму угля – на палубах громоздились горы мешков выше человеческого роста, завалена кают-компания, к орудиям оставлены лишь узкие проходы. Это просто какое-то угольное сумасшествие! Наблюдал как авроровцы грузят уголь. Есть на что посмотреть! Белоручек здесь нет, даже франтоватые офицеры, превратившись в эфиопов, отдают приказания хриплым голосом. И всё под звуки "янки дуддль". Ко мне то и дело являются раненые, кто на своих ногах, а кто и на носилках. У некоторых раны на голове, да такие, что просто лоскутья скальпа свисают, черепные кости видны. Вычистить такие ранения очень нелегко – даже лицо отмыть от угольной пыли проблема, а тут… Но "Аврора" регулярно берёт адмиральские призы за погрузку угля. Рожественский нами чрезвычайно доволен. После первой погрузки в океане прибыл к нам на крейсер, благодарил офицеров и матросов. А на следующий день был приказ по эскадре, рекомендующим ознакомиться с нашим распределением угля. На следующий день, в назначенное время, принимали делегации с других судов. Выслушали много лестного. В открытом океане заняться особо нечем, решил всё-таки сделать то, что давно намеревался – залезть в бочку сигнальщика, наблюдающего за горизонтом на фок-мачте. Долез до марса – тяжеленько, до саллинга – ещё хуже. Закружилась голова, люди внизу кажутся муравьями, а сам крейсер таким узким и хрупким по сравнению с открывающимся простором океана. Позавидовал я лемурам, которые никакого головокружения не испытывают и прыгают рядом по штагам и реям. Лемуры появились у нас, естественно, на Мадагаскаре. Практически все экипажи покупали для своих кораблей какую-то экзотическую живность. Но мы пожалуй переплюнули всех. Не говоря уже о двух собаках, которые плыли с крейсером ещё из России, на борту появилось несколько лемуров, механик принёс с берега пару хамелеонов, самца и самку, и они жили в его каюте. Евгений Романович принёс с охоты приличных размеров питона, которому сам перебил палкой хребет. С тех пор этот тропический змей стал любимцем капитана и моим пациентом. На палубе в чане сидит небольшой крокодил, по палубе днём и ночью ползают две здоровенные черепахи, о которых часто спотыкаются матросы поминая чёрными словами и всю эту живность, и тех, кто притащил её на "Аврору".
Ещё на Мадагаскаре в кают-компаниях много спорили о том, какой пролив изберёт для дальнейшего пути командующий. Да что там в кают-компаниях – все газеты кроме русских отводили этому вопросу целые столбцы. Идти Зондским проливом считалось в этих газетах самоубийством, Малаккский даже не обсуждался, наиболее вероятным считался поход вокруг Новой Гвинеи, некоторые вообще советовали обогнуть с юга Австралию. Каково же было удивление офицеров эскадры, когда по выходе из Носси-Бэ они узнали, что эскадра пойдёт именно Малаккским проливом. То есть там, где противник ожидает менее всего. Но это было крайне рискованно, стоит японцам расположить там свои миноносцы и, при ночном форсировании достаточно узкого пролива, можно потерять от минных атак несколько кораблей. А за светлое время суток полностью пройти его не реально. К тому же постоянно, ещё в открытом океане, нервировали донесения о неопознанных кораблях, а то и конкретно о миноносцах следующих за эскадрой. То "Светлана", то "Олег", то "Камчатка" и другие чуть ли не ежедневно присылали подобные донесения. По ночам основная часть эскадры шла с полным освещением и напоминала город в океане, но один из отрядов всегда шёл в отдалении с потушенными огнями, готовясь к ночным переходам вблизи района боевых действий. Впоследствии это дало свои плоды и освещёнными шли уже только транспорты, а боевые корабли по разные стороны от их строя следовали "невидимками". Попытки отрабатывать слаженное маневрирование днём особых успехов не принесли, даже несложные перестроения и повороты удавались одновременно хорошо если нескольким кораблям. Когда стало ясно, что эскадра пойдёт Малаккским проливом, над палубами всех кораблей повисло напряжение. Очень многие офицеры осуждали Рожественского за столь необдуманный риск. Ещё на Мадагаскаре поступили сведения, что два японских вспомогательных крейсера "Ниппон-Мару" и "Гонконг-Мару", с подводными лодками на борту, отправлены к Индийскому океану. Более удобной позиции для атаки русских кораблей, чем в Малаккском проливе не придумать. Но форсирование пролива прошло неожиданно спокойно. За полтора суток на эскадре даже не было повода волноваться.
Когда проходили мимо Сингапура из порта к эскадре устремился пароходик под флагом русского консула, с него передали на "Бедовый" свежую прессу и он ещё около часа сопровождал эскадру следуя на траверзе "Суворова" Известия о течении войны снова были неутешительными: русская армия, несмотря на численное превосходство, была разбита японцами под Мукденом. Это известие, конечно, не подняло настроение ни офицерам, ни матросам. Пусть и был смещён с должности командующего Куропаткин, а вместо него назначен Линевич – утешало мало. "Снова набили макаки кеоекакам", — незримо витало и в кубриках, и в кают-кампаниях. На выходе из пролива произошёл курьёзный и очень обидный случай: встретили английский крейсер, который просигналил: "Не различаю вашего флага". Ближайший к нему "Изумруд" собирался ответить, что флаг у нас вице-адмиральский, но, по ошибке поднял "ножи и вилки". (В сигнальной книге "вице-адмиральский" и "ножи и вилки" стояло рядом)[171]. Англичанин ответил "Благодарю" и салютовать не стал. Рожественский пришёл в нешуточную ярость и приказал выразить "Изумруду" особенное неудовольствие.
Глава 6. На подступах
Камрань На подходах к берегам Аннама выяснилось, что "Александр Третий" имеет угля практически "на лопате", нехватка составляла около четырёхсот тонн. Рожественский долго не мог поверить в это и несколько раз переспрашивал гвардейский броненосец. И получал подтверждение. По всей вероятности основной причиной были призы, которые регулярно брал "Александр" во время угольных погрузок – чтобы их получить докладывали о завершении приёмки угля до полного заполнения угольных ям. Дело конечно не в деньгах, просто очень хотелось высоко держать марку своего корабля. Но заходить в какой-то из французских портов или бухт было всё равно необходимо. Госпитальный "Орёл" ушёл в Сайгон, а остальные корабли зашли в бухту Камрань, где стали на якоря и занялись привычным для стоянки делом – ремонтом механизмов. Крейсера постоянно несли дальний дозор, так как в этих водах уже можно было запросто нарваться на атаку японского флота. Вскоре из Сайгона пришёл транспорт с овощами, которые здесь выращивались в больших количествах и команды наконец-то получили на обед щи, вкус которых уже почти забыли. Правда овощи этого парохода предназначались для кают-компаний и побаловать матросов свежими овощами командующий разрешил пока только один раз. С этим же пароходом, нанятым князем Ливеном, командиром "Дианы", на эскадру "в гости" прибыли офицеры интернированной в Сайгоне "Дианы" и Остелецкий, бывший старший минный офицер "Пересвета", который в связи с переломом руки был оставлен руководить разоружением "Сердитого". — Ну как, Василий Михайлович здесь поживает моё бывшее хозяйство? — протянул он уже зажившую руку Соймонову, прибыв на "Пересвет". — Всё в порядке, Павел Павлович, — приветливо улыбнулся лейтенант. — Чувствуется рука бывшего хозяина. Почти нету проблем, настолько всё налажено и ухоженно. Стараюсь поддерживать прежний порядок. Правда радиостанция меня скоро в гроб вгонит. Извините, но просто совершенно самостоятельное устройство, которое работает по только ему ведомому графику. И главное – совершенно не могу понять в чём там дело. — О да! Вечная моя бывшая головная боль! — кивнул Остелецкий. — Не переживайте, у меня тоже с ней всегда не ладилось. А как мои архаровцы поживают? — Тот же вопрос вам хотел задать, — весело посмотрел на Остелецкого Василий. — Как там на "Сердитом"? А минёров-гальванёров о вашем визите я предупредил, ждут вас на баке. — Да в порядке все ваши миноносники, даже не чихнул никто за всё это время, — Остелецкий замялся поглядывая в сторону носа броненосца. — А вы не обидитесь, если я… — Да о чём речь! Они вас ждут. Ещё пообщаемся позже, Павел Павлович. Простите, не спросил сразу – как ваша рука? — Да в порядке… Надо же мне было сунуться к этому выстрелу – показалось, что защитный понтон мимо мины проносит… Эх! Извините, я скоро, — и бывший минный офицер быстрым шагом поспешил к матросам, которые его помнили и ждали. "Да, — подумал Василий. — Если нижние чины так могут относиться к офицеру, то он точно живёт и служит не зря." Но при прощании со своим предшественником Соймонов услышал комплимент. — Знаете, Василий Михайлович, а матросы и Герасимыч (минный кондуктор броненосца) очень тепло и с уважением о вас отзывались. Вы молодец – ни расхлябанности не позволяете, ни высокомерия в отношениях с ними. Так держать! А уж если Герасимовичу вы по душе пришлись, то за порядок можете не беспокоится. Он сам всё доглядит, если вы пропустите. В общем, удачи вам. — Спасибо! Не сочтите за труд отправить из Сайгона письма, — слегка замялся Василий, — всё побыстрее, чем если общей почтой будет. — О чём речь! Не беспокойтесь. Как только сойду на берег. Ну, удачи вам в бою! Счастливо! Офицеры пожали друг другу руки, и Остелецкий спустился в ожидавший его катер. Вместе с диановцами он возвращался в Сайгон.А сейчас ненадолго перенесёмся далеко на северо-запад. Над головой нашего героя (и не только над его головой) собирается гроза, о которой он даже не подозревает.
Санкт-Петербург Ольга Михайловна Капитонова, вернувшись с прогулки сбросила шубку на руки горничной и, разувшись, быстро прошла к себе. Очень хотелось вернуться в прошлый век, к приключениям графа Монте-Кристо, к книге, которую она открыла для себя совсем недавно. Её мало увлекала отечественная литература – герои казались "ходульными" и неживыми. И практически всегда сплошной негатив. Всё или заканчивалось плохо, или было плохо вообще и всё время. Разве что рассказы Чехова веселили иногда. А хотелось читать о сильных и благородных мужчинах, о нежных, верных и красивых женщинах. О любви и ревности, о борьбе за своё счастье. Но чтобы заканчивалось всё хорошо. Но пристроиться в кресле с книжкой так и не удалось. В дверь постучала горничная, Алёна. — Барышня! Ирина Сергеевна просит вас зайти. Ольга с сожалением отложила томик Дюма и направилась в комнату матери. — Ну что такое, мам? Я только вернулась, хотела отдохнуть, — обиженно начала Ольга заходя в комнату. С удивлением обнаружила, что Михаил Николаевич Капитонов, её отец, тоже находится здесь. И вид у него, мягко говоря, не очень жизнерадостный. — Сядь, Ольга. У нас к тебе серьёзный разговор, — лицо Ирины Сергеевны Капитоновой, всё ещё миловидной, несмотря на некоторую полноту женщины, было слегка напряжено. Евгений Филиппович вчера приходил ко мне с серьёзным предложением. В общем он просит твоей руки… — Мама! — голос Ольги непроизвольно сорвался в крик. — Не смей повышать на меня голос. Я обещала поговорить с тобой, и думаю, что смогу убедить, что в жизни важнее не романтические глупости, а житейская мудрость… — Папка! Ты же обещал! — повернулась девушка к отцу с глазами уже полными слёз. — Я обещал, что не буду возражать… Я и не возражаю, чёрт побери! В общем, разбирайтесь со своими женскими делами сами. У меня работы полно, — хмурый Капитонов поднялся с кресла и виновато посмотрев на дочь вышел из комнаты. Грозный на службе капитан первого ранга совершенно не умел справляться с властным характером своей жены. Изначально, когда она, красавица и столбовая дворянка из рода Кутасовых, вышла замуж за сына учителя гимназии, пусть и тоже дворянского, но обнищавшего рода, он чувствовал себя обязанным супруге за то, что она его осчастливила. Несмотря на их самую искреннюю любовь Ирина Сергеевна это ощутила изначально и не преминула этим пользоваться. Главой дома была несомненно она. — Ольга, — начала мать, когда женщины остались одни, — я знаю, что тебе нравится Василий. Он хороший юноша, но было бы ошибкой связать тебе с ним свою судьбу. Я думаю, что ты понимаешь – я желаю тебе только добра… — Мама! Мамочка!! Он же мне не просто нравится! Я люблю его, честное слово люблю! — Во-первых, не перебивай мать, — холодно отрезала Ирина Сергеевна. — Во-вторых: я тебе верю, вернее верю, что тебе так кажется. А свою жизнь с ним ты себе представляешь? Он почти всё время на своих кораблях будет, а ты в основном одна. Причём вряд ли в Петербурге. Во Владивостоке, в Севастополе, в Гельсингфорсе, в Либаве, в Кронштадте. А могут вообще на Каспий загнать или на Амур. И сколько лет у него ещё будет нищенское мичманское жалованье? — Он уже лейтенант! — Ах да. Отец что-то об этом говорил. Ну и какая разница? — Но ведь и ты с папой… — Ах, оставь. Вот как раз и не желаю тебе такой судьбы, когда есть возможность сразу стать графиней, женой капитана гвардии и, возможно, быть принимаемой при дворе… — Мама, ты что жалеешь, что с отцом всю жизнь прожила? — Не смей судить своих родителей, дерзкая девчонка! Не обо мне речь, а о тебе. Около часа продолжался ещё этот разговор со слезами и мольбами с одной стороны и то ласковым, то приказным тоном с другой. В конце концов в Ольге слёзы стали сменяться сердитым упрямством. Она уже твёрдо решила не отступать. — Мама, я всё-таки не крепостная. Сейчас не восемнадцатый век. Я не пойду замуж за Ростовцева. Всё! — Ишь как ты заговорила, — Капитонова-старшая даже не возмутилась резким тоном дочери и спокойно, с уверенностью в себе, посмотрела на Ольгу. — Я к такому была готова, всё ждала, когда ты начнёшь показывать характер… Дверь в комнату резко распахнулась. На пороге стоял на удивление спокойный Капитонов. — Ольга, выйди! Нам с матерью нужно поговорить. Ольга, сперва хотевшая возразить, взглянув на лицо отца тут же осеклась. Склонив голову она вышла из комнаты и прошла к себе. Ей было очень тяжело и ничего хорошего от беседы родителей она не ждала. Хотя показалось что-то обнадёживающее на лице отца, когда она проходя на него посмотрела. Нет, не может быть. Неужели он ей в самом деле подмигнул?
Бухта Ллойда (Бонинский архипелаг) По прибытии эскадры на Бонин и размещении её в бухте Ллойда, первым делом миноносцы и минные катера обошли весь остров по периметру, безжалостно конфискуя рыболовные джонки у местного населения. Следовало обезопасить себя от того, что какой-нибудь особо патриотичный верноподданный страны Ямато рискнёт отправиться в Японию и расскажет, где в данный момент находится русский флот. Однако, поскольку рыболовство являлось для местных жителей основным источником пропитания, им пришлось передать некоторое количество провизии с эскадры, что впрочем было не так уж проблематично – на острове проживало немногим больше ста человек. У экипажей кораблей появилась ещё одна возможность по максимуму привести механизмы в порядок, заняться защитой личного состава в бою, да и просто передохнуть перед боем, в неизбежности которого никто не сомневался. С нетерпением ждали владивостокские крейсера. Тем временем на кораблях кипела работа: щелочили котлы, перебирали механизмы, ремонтировали их, ежедневно проводилась чистка обросших водорослями и ракушками днищ. Шла упорная борьба за каждую долю узла скорости, которая была необходима в бою. Не зря говорили: "Лучше на пушку меньше, но на узел больше". Эскадренная скорость была главным козырем Тóго в предстоящем сражении и надо было максимально уменьшить это его преимущество. Целыми днями матросы на шлюпках скребли днища броненосцев и крейсеров скребками на длинных рукоятках, глубже работали водолазы. К борту плавмастерской "Камчатка" круглосуточно подходили катера и шлюпки доставляя детали для починки и забирая отремонтированные.
Контр-адмирал Карл Петрович Иессен, командир владивостокского отряда крейсеров был в прекрасном настроении. С самого начала всё шло как по маслу. Получив приказ из Петербурга выйти навстречу остальной части флота, идущего во Владивосток и усилить её, Иессен сначала занервничал. Но и выход из порта и проход Сангарским проливом прошли без сучка, без задоринки – адмиралу Тóго было не до Владивостока. На выходе из пролива "Ангара" отделилась и отправились пиратствовать самостоятельно, а "Россия" с "Громобоем" и "Богатырём" пошли на юг. Судоходство на восточном побережье Японии было весьма активным, никто не опасался русских рейдеров. И хотя проход крейсеров Сангарами не остался незамеченным, но корабли идущие через океан об этом не знали. Было задержано и досмотрено пять судов. Два из них были потоплены, как перевозящие явную контрабанду, а англичанин везущий из Новой Зеландии баранину и шерсть захвачен с собой. Эскадры были на некоторое время обеспечены свежим мясом. Ну а шерсть… Не топить же. Да и кораблик был неплохой – четыре тысячи тонн, с рефрижераторами и вместительными трюмами. Потом крейсера ушли на ост. Нужно было избегать случайных встреч в океане, которые могли бы подсказать японцам, где встречаются эскадры. И после четырёх дней пути, на подходах к бухте Ллойда по горизонту мазнуло дымком. Радио использовать было нельзя и владивостокский отряд прибавив обороты пошёл на неизвестный корабль. Это был "Изумруд", который вместе с "Жемчугом" и "Светланой" отправили в разведку в предполагаемые зоны подхода "России", "Громобоя" и "Богатыря". Через четыре часа Иессен уже поднимался на борт "Князя Суворова". Русская эскадра насчитывала теперь уже пятнадцать броненосных кораблей не считая "Дмитрия Донского".
Лейтенант Всеволод Егорьев радовался пожалуй больше, чем остальные владивостокцы, присоединившиеся к эскадре Рожественского. Он имел возможность обнять отца, командира крейсера "Аврора". При первой же возможности он отправился на него, завернув правда, подороге к борту "Пересвета", чтобы передать письмо своему давнему другу. Но на борт там он даже не поднимался. Даже на встречу с отцом каперанг Андреев выделил не так уж много времени, поэтому нужно было торопиться. Катер подошёл к чёрному борту крейсера, носившего имя богини утренней зари и молодой человек споро взлетел на его борт. — А ну, поворотись-ка сынку! — Егорьев-старший с улыбкой встретил сына у трапа и отец с сыном крепко обнялись. — Всё растёшь, Севка! — командир крейсера с нескрываемой гордостью разглядывал сына, которого не видел больше года. — Да ну тебя… господин капитан первого ранга, — улыбнулся Всеволод. — Пап, у меня полчаса, извини. По дороге в салон командира крейсера, Егорьев-младший, глядя по сторонам, начал хмуриться. То, что он увидел на палубе, его явно встревожило. — Садись, Севка, — отец показал на кресло и подошёл к буфету. — Вот чёрт! Уже сам собственному сыну вино наливаю. Эх! Летят годы… За бокалами портвейна поговорили о семье, о тех новостях в столице, которые не успел узнать Евгений Романович… Много о чём. И так мало… — А ты чего такой мрачный, сынок? — Пап, слушай, а вам что, доклады Иессена о результатах боя с японскими крейсерами не передавали? Не знакомили с ними? — Да нет вроде. А в чём дело? — Да ёлки-палки! — сдержанно взорвался Всеволод. — Вам жить надоело? Это что у тебя на "Авроре" за противоосколочная защита? На других кораблях такая же? — Так! Во-первых успокойся. Ты чего так завёлся-то? сам командующий нас всей эскадре в пример ставил. Именно по поводу противоосколочной защиты в том числе. — Да после первых же попаданий начнут гореть ваши койки. Пап, вот найди завтра-послезавтра время и приезжай на "Россию". Увидишь как защищать расчёты от осколков. И лучше завтра, чем послезавтра. Чем скорее вы поймёте, что нужно не пожалеть листового железа и нескольких дней работы, тем лучше для вас же. Ты пойми, это ведь не на пустом месте придумано, это выводы после боя с японцами. — Ладно, ладно, угомонись! Попробую завтра нанести визит на ваш отряд, посмотрим, что за чудеса вы там у себя наворотили. Но скорее не на "Россию", а на "Громобой" – Мне как раз с Дабичем нужно один вопрос решить. — Только обязательно! — Да успокойся уже, сказал, что полюбопытствую, значит сделаю, — улыбнулся командир "Авроры". — А тебе уже пора, отведённые полчаса закончились, да и у меня ещё дел по горло.
Увиденное на следующий день на владивостокском крейсере произвело весьма серьёзное впечатление на Евгения Романовича: каждая пушка серьёзного калибра на палубе была прикрыта башнеподобным щитом. Совершенно явно, что такая защита многократно понизит количество пострадавших от осколков во время боя. Пусть это и не была броня, но и листовое железо всё же более серьёзная преграда, чем связки матросских коек. К тому же не горит… Поговорив с командиром "Громобоя" Дабичем, Егорьев окончательно убедился в разумности предпринятых мер и решил немедленно начать сооружение чего-то подобного на "Авроре". Хотя, конечно, не удастся соорудить подобные полубашни, но хотя бы заменить коечную защиту на сталь было вполне по силам.
Вирен с замиранием сердца следил за Рожественским, который впервые собрал вместе на совещание всех младших флагманов, командиров двадцати трех кораблей первого и второго ранга, которые должны будут участвовать в предстоящем сражении, а также командиров обоих отрядов миноносцев. Отсутствовали только командиры кораблей выделенных для сопровождения транспортов. За время похода адмиралы и офицеры эскадры провели уже немало времени за обсуждением предполагавшегося сражения. Всем было понятно, что у них в руках большая сила, действительно дающая возможность разгромить врага, но также были очевидны проблемы с плохой подготовкой экипажей, разнородностью сил эскадры, изношенностью механизмов после долгого перехода, усталостью людей… эх, да мало ли еще проблем! Все это обсуждалось, предлагались какие-то решения, но все равно решающее слово, как и ответственность за принятые решения лежала на вице-адмирале Рожественском. И какими именно будут эти решения, всем предстояло узнать именно сейчас. Пока в голове Вирена проносились эти мысли, Рожественский успел поприветствовать присутствующих, кратко описать текущее положение вещей, о котором, впрочем, все и так были наслышаны и, наконец, перешел к указаниям. — Господа, на мой взгляд, идти в бой так, как есть, было бы крайне опрометчивым с нашей стороны шагом. С приходом подкреплений наша линия стала настолько длинна, что если противник, пользуясь преимуществом хода, нападет на один из ее концов, то другой возможно даже не сможет участвовать в сражении. Кроме того, учения показали, что наши корабли не справляются с совместным маневрированием. Поэтому мы с адмиралами пришли к выводу о необходимости разрешить первому и второму броненосным отрядам, как и крейсерам, маневрировать отдельно от старых броненосцев. Да, при этом наши отряды могут несколько мешать друг другу, но и противник практически утратит свое преимущество в скорости. Кроме того, это позволит временно выводить из-под огня наиболее пострадавшие отряды с целью частичного устранения полученных повреждений. Конечно, нам со штабом эскадры пришлось разрабатывать соответствующую тактику для такого маневрирования, но, на мой взгляд, это был единственный выход из ситуации, так как добиться слаженных действий всей эскадры как единого целого за оставшееся время представляется совершенно невозможным. Экземпляр соответствующего приказа все вы получите после совещания. Вопросы и предложения будем рассматривать в рабочем порядке и на следующем совещании, о котором будет объявлено отдельно. Здесь адмирал сделал паузу, но тут же продолжил: — Однако, даже отрядное маневрирование и подготовка отдельных экипажей требуют срочного улучшения. И для этого нам предстоит сделать следующее…
— Бам-м! — даже приглушенный тонкой стенкой каземата выстрел шестидюймовки так ударил по ушам лейтенанта Соймонова, что его ощутимо качнуло и он, взмахнув рукой, чтобы не потерять равновесие, едва не разбил о стену лампу, но все-таки весьма чувствительно приложился локтем к переборке. "Проклятые японцы! — выругался про себя Василий. — И чего им на своих островах не сиделось?" Пробираться в темноте по обесточенным коридорам огромного броненосца даже с лампой было, мягко говоря, непривычно, а уж без неё найти дорогу к упрятанным в самом низу динамомашинам стало бы и вовсе невозможно. Однако далеко пройти не удалось – под гул работающих машин и, временами, грохот орудий, измазанный с ног до головы матрос из аварийной партии прокричал на ухо, что дальше по коридору не пройти из-за все еще не потушенного пожара, так что пришлось развернуться и искать другой путь… В это же время палуба плавно качнулась в сторону – корабль начал резкую циркуляцию… учения продолжались.
С утра небо закрывали низкие облака, но когда команда эскадренного броненосца "Пересвет" выстроилась на палубе, солнце уже вовсю проглядывало, заставляя ярко блестеть тщательно начищенные металлические пуговицы парадных мундиров. Торжественные построения с молебнами начались одновременно на всей эскадре, и начались они одинаково. — РАВНЯЙСЬ!.. СМИРНО!.. Равнение напра-ВО!.. После положенных по уставу приветствий, Эссен объявил: — Пересветовцы! Я имею честь зачитать вам обращение адмирала Рожественского, назначенного командующим флотом на Тихом океане.
"Моряки эскадры! Нынче подошел к концу наш долгий поход. Уже завтра мы выйдем во Владивосток, и подлый неприятель несомненно попытается нас перехватить по дороге. Он сделает это не потому, что мы слабы, а потому, что нас – больше, потому, что мы – сильны, и единственное, на что ему остается надеяться – это на нашу усталость от тягот похода через три океана. Но в последние две недели, потеряв нас из виду, он и сам весь изнервничался в поисках нашей эскадры, а мы подготовились лучше, чем когда-либо до этого. Господа адмиралы, офицеры, кондукторы и матросы! Посмотрите вокруг – сегодня с вами в одном строю стоят лучшие корабли и лучшие моряки со всей России – из Кронштадта, Либавы, Одессы, Порт-Артура, Владивостока, Санкт-Петербурга, Батума, Севастополя и даже Астрахани. Вся морская сила великой России сейчас в наших руках. Перед нами враг, а позади нас не океан, и не эти острова, позади нас – Россия! Я хочу, чтобы каждый из вас понимал, эта битва – не только за честь нашу, честь флота российского и честь нашей страны. Эта битва и эта война – за достаток наших семьях и за будущее наших детей. Враги России хотят лишить нашу Родину дальневосточных богатств, задушить нашу промышленность и обложить нас долгами, по которым прийдется расплачиваться всем жителям Империи как нынешним, так и будущим. Уже сейчас эта война принесла нашему народу многие беды. Но поражение сделало бы их во стократ горше! И теперь России от нас нужна только победа! Нужен ратный труд каждого из нас! В предстоящей битве у нас есть только один выбор – идти и побеждать! Сегодня я приказал снять караульных у знамен и включить их в состав аварийных партий. Наши боевые знамена будут прибиты прямо к мачтам, и я верю, что каждый из вас достойно исполнит свой долг! И помните еще одно – у нашего противника много судоремонтных заводов, но почти нет судостроительных! Поэтому добивайтесь, чтобы подбитые вами корабли уходили на дно, а не в сухой док, откуда они смогут вернуться в строй через месяц. Не можете быстро утопить броненосец – топите сначала крейсер, не достаете до крейсера – пустите на дно хотя бы истребитель! Пусть каждый покажет все, на что он способен, и тогда с помощью Божией мы одолеем врага! С нами – правда, за нами – Россия, а перед нами – Победа! За Веру, Царя и Отечество! Ура!"И в этот момент со всех сторон огромной бухты Порт-Ллойда как первые отзвуки грома приближающейся грозы эхом почти двадцати тысяч луженых глоток над морем покатилось раскатистое: УРА! УРА! УРА-А-А!!!
…После прохождения траверза Иваки, известия о бесчинствах русских крейсеров перестали поступать в японский морской штаб. Гайдзины растворились в просторах Тихого океана. Было понятно, что они идут на соединение с Рожественским, но куда? Тóго не мог себе позволить отправить в разведку на бескрайние просторы сколько-нибудь сильный отряд, а отправлять кого-то без пары броненосных крейсеров поддержки не имело смысла. Разве что отряд адмирала Дева – он мог уйти от русских. Ну и что? Даже если бы он их обнаружил и сообщил бы об этом, то шансов настичь противника сильным отрядом практически не было…Письмо Василию Соймонову
Здравствуй, любимый мой Васенька! Это письмо передаст тебе Сева Егорьев, я отправила его для тебя во Владивосток. Ты ведь обязательно приплывёшь туда вместе со своим кораблём. Только попробуй утонуть! Хотя отец говорит, что вам предстоит страшная битва и очень многие могут погибнуть. Но только не ты! Я очень боюсь за тебя, родной мой. Я понимаю, что ты должен выполнить свой долг, но не геройствуй излишне, пожалуйста, ладно? Ты ведь и так герой. Я уже всем подружкам о тебе хвасталась. Как они мне завидуют! Но ты не думай, я тебя всё равно любила бы и люблю. Из Маньчжурии вернулся Саша Бельской. Ему оторвало руку по локоть. Я даже не знаю, завидовать Насте или нет – с одной стороны Саша вернулся живой, а с другой – покалечен. Он теперь сильно пить стал, но думаю это временно. Настя часто бывает у нас. Плачет, жалуется. И у меня ещё горе – умерла моя Жужка. Не неожиданность конечно, четырнадцать лет ей уже было, давно уже она хрипела, а не дышала, но всё равно её жалко. Как вспомню её ещё щеночком… Как мы с ней гуляли по Невскому, как в кровать ко мне она спать забиралась… Такая милая… В Петербурге уже снег. Ждём Рождества. Гуляю по Васильевскому и вспоминаю, как мы ходили по этим улицам с тобой вдвоём. Ты тогда ещё гардемарином был. Смешной такой, напыщенный. Гордый. А мне все девочки наши завидовали – какой ты у меня красивый. А ты действительно самый красивый. И умный. И сильный. Как я рада, что ты это проявил и папа отзывается о тебе с уважением. Ты даже не представляешь, как я жду тебя, Васенька! А Наташа Головина замуж вышла. За Винчевского из таможенного департамента. Не знаю, что она в нём нашла. Ему же за тридцать уже. Да и нос у него смешной и толстый он, лысеет уже… Извини за сумбурность, но я очень волнуюсь за тебя. Может потому и пишу глупости всякие. Ежедневно молю Господа нашего, чтобы он сохранил тебя в этой страшной войне. Только вернись живым, Васенька. Очень тебя люблю и жду.Твоя Ольга.
А "Ангара" тем временем пиратствовала в водах севернее Хоккайдо по всем правилам большой дороги. По пути в Охотское море она утопила несколько каботажников, а потом словно смерч прошёл по японским рыболовным флотилиям: около тридцати шхун было утоплено, грузы конфискованы или тоже пущены ко дну, экипажи взяты на борт, а потом сданы в Корсакове подполковнику барону Зальца на содержание. Барон был совсем не в восторге от такого количества нахлебников, даже груз рыбы отданный ему полностью, не улучшил его настроения – шутка ли, кормить неизвестно сколько почти две сотни человек. Да и содержать их где-то надо, и охранять. Зато в Корсакове на корабль был принят экипаж героического крейсера "Новик", погибшего в этих водах, а также его пушки, свезённые до этого на берег. Командир вспомогательного крейсера Сухомлин был счастлив получить под своё начало таких моряков, да и 120-миллиметровые орудия "Новика" позволили существенно усилить корабль, который, исходя из его водоизмещения, мог нести и ещё более мощное вооружение.
Получая все эти известия адмирал Тóго скрежетал зубами, но подтверждал приказ оставаться в Мозампо и ни одного крейсера в океан отправить не разрешал. Правительство метало в моряков громы и молнии, армейское командование открыто высказывало своё презрение, но адмирал категорически отказывался ослаблять главные силы.
10.04.1905. Мозампо. Настроение у адмирала Тóго было хуже некуда. Когда он упустил артурскую эскадру, можно было не сильно волноваться – дождаться Рожественского и соединиться с ним, сохранив корабли в боевой готовности у русских почти не было шансов. А вот смогли ведь. Да ещё и нервы потрепали захватив или утопив несколько транспортов, везущих в Японию важнейшие грузы. Да и утопить "Отову" на отходе умудрились. Немало неприятных воспоминаний было связано у японского адмирала с теми событиями. Сейчас всё обстояло ещё хуже. Владивостокские крейсера вышли в океан Сангарским проливом, утопили пару транспортов и… пропали. Почти наверняка они идут на соединение с русским флотом, который тоже последний раз видели 3 дня назад на траверзе Шанхая. После чего русские тоже растворились в океане и совершенно непонятно, где их искать. Никакой информации. А ведь это целая армада. С транспортами. Находись они где-нибудь на морских путях – наверняка бы их кто-нибудь заметил. Русские несомненно соединились. Но где? И, главное, каким путём они пойдут во Владивосток? И во Владивосток ли? У них достаточно сил, чтобы нанести удар по японским коммуникациям и вступить в бой с объединённым флотом. У русских теперь одиннадцать (ОДИННАДЦАТЬ!) броненосцев против четырёх японских, пусть три из них у русских облегчённые, а три устаревшие, пусть у японского флота имеется существенный перевес в крейсерах и миноносцах, но русские просто раздавят Объединённый флот главным калибром, а у японцев просто не хватит снарядов, чтобы утопить русские броненосцы. Тóго помнил бой у Шантунга и понимал, что на дальних дистанциях русские получат решающий перевес за счёт подавляющего преимущества в тяжёлых пушках, а на коротких, где можно попытаться разыграть козырного валета калибром в восемь дюймов, где у японцев подавляющее превосходство, вступят в свою силу облегчённые бронебойные снаряды русского флота. Тóго помнил, что уже не раз броня его кораблей была такими снарядами пробита и только счасливая случайность спасала корабли от гибели. И это ещё с погодой везло. Почти при полном штиле были одержаны победы. Но адмирал помнил про "ворота" которые открылись в носовой части его флагманской "Микасы", когда в метре над ватерлинией отлетела броневая плита. Чуть посильнее бы волна… Ну да ладно. Надо исходить из худшего. Русские соединились. Где? Каким путём они пойдут во Владивосток? Путь первый – Цусимский пролив. Для нас наиболее опасно и наиболее удобно. С одной стороны, это наши основные коммуникации и, если русская эскадра встретит наши транспорты, то они, конечно, будут уничтожены. Нужно прекратить на ближайшее время войсковые перевозки. А на какой срок? Может Рожественский уже подходит к Цусиме, а может ещё где-то в тысяче миль от неё. Но здесь можно использовать малые миноносцы, канонерки… Пролив Цугару… Самый соблазнительный вариант встретить русских в устье пролива, тогда мы их просто расстреляем. Но… Нашему флоту, чтобы успеть туда из Мозампо нужно часов пятьдесят. Пятьдесят часов напряжённой работы машинных команд на чуть ли не полном ходу… На что способны будут кочегары в бою после такого напряжения… Даже если выдержат люди – не выдержат механизмы. Поломки гарантированны, ну или очень вероятны. Во время боя. Русским, чтобы пройти Цугару нужно часов пятнадцать. То есть обнаружить их флот нужно не менее, чем за тридцать пять часов до входа в пролив. При самом благоприятном раскладе. И это, если они войдут туда во время отлива, когда течение отнимет у них несколько узлов скорости. А как обнаружить? Можно увидеть много дымов на горизонте, но где гарантия, что это именно русский флот, а не куча транспортов им прикидывающаяся? И кто увидит? Рассчитывать на счастливую случайность в виде пассажирского нейтрала имеющего радиостанцию, который поспешит поделиться информацией на весь мир. Несерьёзно. И малые миноносцы с собой не взять… Пролив Лаперуза. Самый длинный и самый опасный в навигационном отношении для русских путь. Частые туманы и скала "Камень Опасности", едва возвышающаяся над водой – серьёзный минус для русских. Да и путь до Владивостока не близкий. И по пути к нему всё больше вероятность быть обнаруженными рыбаками или нейтралами. Вряд ли русские рискнут. Самый опасный и самый ненадёжный путь. С Курил их наверняка обнаружат и на подступах к Владивостоку мы их встретим. Вернее задолго до подступов. Не пойдут они проливом Лаперуза. Так что делать? Если нет надёжной информации о подходе российского флота к северным проливам бросать коммуникации в Цусимском нельзя ни в коем случае. Если перевозки на континент окажутся под ударом не простит ни император, ни нация. Отрядить достаточное количество вспомогательных крейсеров в океан ради возможного обнаружения там неприятеля я не могу – всё внимание подходам к путям доставки в Маньчжурию. Вывод: ждём здесь. В Мозампо. Все разведывательные силы использовать на подступах к Цусиме. Дьявол! Где же сейчас эти русские!? В дверь салона постучали. — Войдите. Вошёл лейтенант Сайто и протянул адмиралу бумагу: — Принята радиограмма. "В 17.05 сегодня американский пассажирский пароход в ста пятидесяти милях восточнее Иваки наблюдал множество дымов движущихся на север. При попытке сблизиться был отогнан двухтрубным крейсером под русским флагом" — прочитал Тóго. — Идите, лейтенант. Легче не стало. Что это – русская эскадра? Или её имитация? Двухтрубный крейсер… Это могут быть только "Дмитрий Донской" или "Алмаз", остальные крейсера русских трёх- или четырёхтрубные. Но именно этот "Донской" та самая старая калоша, которая не особенно нужна в эскадренном сражении. А "Алмаз" – вообще яхта, не опасная даже для миноносца. Именно эти корабли и использовались бы для имитации прикрытия основных сил русских. Например, из группы транспортов или вспомогательных крейсеров. Скорее всего это блеф. А если нет? А если это и в самом деле основные силы русских? И я, получив такую информацию не отреагирую. А противник без боя пройдёт во Владивосток. Меня проведут во второй раз и об этом снова узнает весь мир. Нет, пассивно ждать, пока получу информацию о том, что русский флот входит в Цугару, а значит уже недосягаем, нельзя. Но и уйти из Мозампо нельзя тоже. Если это, что весьма вероятно, блеф русских, и они пойдут Цусимским проливом… Это будет катастрофа. Прекращение поставок для армии на несколько дней или риск уничтожения грузов для маньчжурской армии. А к русским прибывают в Маньчжурию по два корпуса в месяц. И теперь уже это кадровые части, которые на голову сильнее, чем те резервисты, с которыми приходилось иметь дело японской армии до этого времени. А с Балтики русские могут перегнать на Тихий океан ещё пару пусть и устаревших броненосцев, броненосцы береговой обороны и крейсера. Если на море сражение с русскими разыграется вничью, то даже эти никчёмные корабли могут сыграть решающую роль в судьбе войны. Нужна победа. Победа решительная, чтобы Россия сама запросила мира. И решающую роль в этом должен сыграть именно флот. Флот! Чтобы армия не смела требовать себе максимум ассигнований. Япония – остров. И флот для Империи важнее, чем армия. Но это нужно доказать… Возможности Империи вести войну практически исчерпаны. Необходимо как можно скорее заключать мир. И этот мир должен быть победоносным, иначе с таким внешним долгом, который повесила в военное время себе на шею Япония и без приобретений по результатам войны она становится страной-банкротом. Адмирал надел мундир и отправился на мостик. Однако на полпути он внезапно остановился и стараясь не сорваться на бег пошёл к каюте своего начальника штаба. — Карту! — чуть ли не закричал он, ворвавшись к контр-адмиралу Като. Карта была немедленно разложена и Като с удивлением смотрел на командующего, которого никогда не видел в таком возбуждённом состоянии. Но он молча наблюдал за Тóго не пытаясь задавать какие либо вопросы. — А ведь я кажется знаю, где русские, Томособуро, — поднял Тóго глаза от карты. — Думаешь они всё-таки идут к Цугару? — Нет конечно, это явная демонстрация. Смотри! — палец японского командующего упёрся в карту, — здесь их видели последний раз десять дней назад. Потом русские "пропали". Будь они в море их за это время наверняка кто-нибудь бы встретил. Делать огромный круг восточнее Японии Рожественский не посмел бы – весной с Тихим океаном шутки плохи, угольные погрузки во время шторма нереальны. Им необходима маневренная база для починки, встречи с владивостокскими крейсерами, подготовки к прорыву. Наверняка они стояли или даже до сих пор стоят здесь. — Бонин? В пятистах милях от Токио? — Дерзко, да? А чем они там рискуют? Телеграфной связи нет, бухта Ллойда с моря не просматривается, не допустить, чтобы местные рыбаки могли сообщить в Японию о нахождении русских очень легко. Торговые пути проходят в значительном удалении от островов. — Но тогда необходимо… — Что? Знаешь, самое печальное то, что это знание нам ничего не даёт. Ни-че-го! Мы ничего не можем предпринять. — Но хотя бы разведку отрядом Дева. — А если они разминуться ночью? Остаться в сражении без наших лучших лёгких крейсеров? Понимаешь, если бы я узнал о стоянке на Бонине через три дня – я бы несомненно отправил туда миноносцы для ночной атаки. А сейчас, даже точно зная, что русские ещё там я этого не сделаю. Они уже в любой момент могут сняться с якорей. И, не дай боги, повстречают днём наш отряд. Ведь без угольщика миноносцы туда не отправишь. И будет он уничтожен русскими. Так что даже миноносцы вернуться к бою не успеют. Возражать будешь? — Нет пожалуй. Но неужели мы ничего не можем предпринять? — Предложи. — Да… Ничего в голову не идёт. А что с Цугару делать будем? Неужели никак не отреагируем. — Да нет, кое-что сделать можно. Приготовь приказ срочно отправить туда с десяток малых миноносцев с минами на борту. Даже если там действительно пойдут транспорты, то им навстречу по течению можно будет пустить плавучие мины. А если мы всё-таки ошиблись, то крейсера и броненосцы русских, получив минные пробоины, далеко не уйдут. Хотя бы несколько. — Так может и вспомогательные крейсера сюда, к Цусиме вернуть? — Вот нет. А если это не блеф? Если русские действительно идут через Цугару? Или Лаперузовым проливом? Мне нужно узнать об этом не позже, чем за десять часов до их входа в проливы. Тогда я хотя бы у Владивостока успею их перехватить. По четыре вспомогательных крейсера там держать нужно обязательно, тем более, что здесь они особой погоды не сделают… Знаешь, а я даже догадываюсь о времени, когда русские попытаются форсировать пролив. И ближайшую неделю их можно не ждать. А вот потом, в течение недели-полутора, они наверняка придут. — Исходя из чего такие смелые выводы? — Просто исходя из того, что Рожественский не дурак. И зная о том, сколько у нас миноносцев он не полезет в пролив в полнолуние. Разве не так? — Ну вообще-то ты прав, это было бы авантюрой. — Вот именно, а ждать ещё месяц на Бонине – верх самонадеянности и неосторожности. Кстати, если на протяжении двух недель он не покажется, то обещаю, что рискну предпринять туда экспедицию. Но до этого, я уверен, не дойдёт. Через дней пять-десять мы получим известия о русской эскадре. Если я ошибаюсь, то сам подам в отставку как неспособный руководить флотом. В общем ждём здесь. Терпим, готовимся и ждём.
Санкт-Петербург Ирина Сергеевна слегка насмешливо смотрела на мужа. Уже бывали в их семейной жизни случаи, когда он пытался оспорить решение супруги, но ни к чему это как правило не приводило. — Кажется мой грозный муж и повелитель сейчас покажет кто глава в этой семье, — улыбнулась она. — Не юродствуй, Ирина, — неожиданно спокойно ответил Михаил Николаевич, — ты способна выслушать меня не перебивая? — Я вся внимание! — попыталась продолжать в шутливо-издевательском тоне его жена, но вроде бы даже сама почувствовала, что тон взяла неверный и он совершенно не вяжется с ситуацией. — Ну так во-первых. У меня одна дочь и я хочу, чтобы она была счастливой… — А я по-твоему этого не хочу! — Ты обещала не перебивать, — холодно отрезал Капитонов. — Она действительно любит Соймонова, она чуть с ума не сошла от радости, когда о его наградах узнала. И когда я сказал, что не буду возражать против их женитьбы. — Ну да, она и вокруг меня тогда счастливая прыгала. Но это детство. Пройдёт. — Да не пройдёт, чёрт побери! Если мы её толкнём в "объятья" этого Ростовского, то она нас на всю жизнь возненавидит. — Всю жизнь благодарить будет. Перемелется – мука будет. Неужели ты предлагаешь пойти на поводу у желаний молодой девчонки? — Ну я так и думал, что этим тебя не проймёшь. Ты ведь сама помнишь, что недолюбливал я этого Василия. Рохлей считал. Тупым исполнителем приказов. Ты не представляешь, как я удивился, когда его фамилию в наградных списках увидел. И не просто увидел… На всю эскадру три Георгия дали: адмиралу Ухтомскому, каперангу Щенсновичу… И ему. Мичманцу, понимаешь? Я на следующий день не вытерпел, у Павла Андреевича выпросил представление на награждение почитать. Ты не представишь как я был удивлён! Подробностей объяснять не буду, но этот мальчик (да какой там мальчик – мужчина!) три раза Георгия по статуту заслужил. Три! Понимаешь? — Ах, ах! Я сейчас разрыдаюсь от его геройства. Мне это совершенно всё равно. Я не хочу, чтобы моя дочь моталась за своим мужем по заштатным портам и жила большую часть времени без мужа при живом муже. Я этого в былые годы нахлебалась сама. И в жизни Ольги такого не будет. Всё! — Ты так и не поняла, — улыбнулся каперанг. — Я ведь пытался дать понять, что Василий сильный, смелый и, думаю, отчаянный мужчина. Как ты думаешь, что он сделает, когда узнает, что пока он там, на окраинах империи воевал за Родину, здесь гвардейский хлыщ украл у него невесту? Дуэль обеспечена, Ирочка, понимаешь? — Я… — Супруга слегка побледнела. — Нет! Не может быть! Да и в конце концов неизвестно, кто стреляет лучше. И кому повезёт. — Да перестань. Даже если этот капитанишка… — Не смей так говорить о графе! — Даже если он убьёт Василия, ты себе реакцию Ольги представляешь? Характерец у нашей дочери ещё тот. Запросто отравить его сиятельство может, благо у неё на факультете всякой ядовитой дряни хватает. Ты этого хочешь? Про то, что она возненавидит и мужа и нас я уже не говорю. Я не прав? К тому же об этом узнают и в свете. Представляешь себе историю: герой войны вернулся домой, а тыловая гвардейская крыса, не только увела у него невесту, но и дуриком застрелила на дуэли. Ещё и в газеты попадёт, они такое любят, особенно теперь. Как ты думаешь, сколько "знакомых" останется у графа? А у нас? Ирина Сергеевна всерьёз задумалась. Видно было, что слова мужа произвели на неё впечатление. Но уступать она категорически не собиралась. — Тут ты пожалуй прав… Но выход есть. Я сама поговорю с Соймоновым, когда он вернётся. Кстати, если ещё вернётся. И уж поверь, я найду слова, которые убедят его не появляться в нашем доме и не искать ссоры с графом. В субботу Евгений Филиппович придёт к нам с официальным визитом и только попробуй выкинуть какой-нибудь номер! — Я в четверг ухожу в Кронштадт, так что придётся без меня эти дела проворачивать, — не стал почему-то спорить Михаил Николаевич. Жена посмотрела на него с недоумением и с лёгким подозрением. Никак не ожидала она, что Капитонов так легко сдастся после столь напористого начала. — Да? Ну смотри… — А ведь ещё нужно, чтобы Ольга сказала "да". Как ты это-то обеспечишь? — Об этом не волнуйся, — Ирина Сергеевна была верна себе в своей уверенности. — Алёна! Алё-ёна! — Алёну я отправил с одним поручением. Чего ты хочешь? — Ладно, пойдём к дочке сами. Постучав в дверь Ольги и не дожидаясь ответа родители зашли в её комнату. Девушка сидя в кресле подняла на них глаза в которых запылала надежда… — Оля, — твёрдо начала мать. — В субботу к нам придёт Евгений Филиппович официально просить твоей руки. Вопрос решённый. Я с тобой потом ещё поговорю. Всё! Хозяйка дома развернулась и быстро вышла не желая очередной раз смотреть на слёзы дочери и выслушивать её мольбы. Хлопнула входная дверь. Это вернулась Алёна выполнившая поручение Капитонова.
— Папа! Ну как же так! — Ольга бросилась на шею отцу обильно поливая его сюртук водопадом вновь брызнувших слёз. — Не-ет! Папочка!! Я не хочу! Ну сделай же что-нибудь! Капитонов ласково взял её голову двумя руками и медленно отодвинул от своей груди. Глаза их встретились и Ольга с удивлением увидела, что отец весело улыбается. — Спокойно, котёнок. Думаю, что мы с тобой выиграли это сражение. Эх! Мать ведь потом успокаивать придётся! И знаешь ещё что: не пиши Ваське своему про это сватовство. У мужчины на войне не должно быть беспокойства за свои "тылы". Уж поверь старому вояке. — Па-ап? А точно?… — на глазах девушки удивительно быстро высыхали слёзы и она пытливо смотрела на отца боясь поверить в неожиданно свалившееся… "счастье"? — пожалуй нет, в избавление. — Выше нос, доча! Только бы твой Вася в живых остался. Честно скажу – бой ему предстоит страшный…
Надо ли говорить, что в субботу в квартиру Капитоновых ожидаемый гость не пришёл? Итак, "битва за любовь" выиграна. Предстоит битва за Родину. Вперёд, Василий Михайлович!Письмо капитану Лейб-гвардии Измайловского полка Ростовцеву Евгению Филипповичу.
Уважаемый Евгений Филиппович! Узнал, что Вы сделали большую честь нашей семье, намереваясь просить руки моей дочери Ольги. Я очень горд этим, но должен Вас предупредить, что буду, несмотря на огромные уважение и симпатию к Вам, против этого брака. Во всяком случае пока. Дело в том, что Ольга любит морского офицера, который в настоящий момент находится на войне, защищая нашу Родину. И до его возвращения было бы неправильно думать о браке Ольги с каким-нибудь другим человеком. Уверен, что знай Вы об этом факте, Вы никогда бы не сделали такого предложения. С неизменным уважением и расположением к ВамКапитан первого ранга Капитонов Михаил Николаевич.
Часть третья. Дальневосточный финал
Цусимский пролив
Авторское отступление:
Наконец, эскадра входит в тот самый Цусимский пролив, который в реальной истории оказался для неё роковым. Тогда, вместе с пятью с лишним тысячами русских моряков, погибли: семь броненосцев, пять крейсеров и пять миноносцев из девяти. Было потоплено и несколько транспортов. Еще шесть тысяч человек, четыре броненосца и истребитель сдались в плен. Только крейсер-яхта "Алмаз" и пара эсминцев добрались до Владивостока, еще несколько кораблей разбрелись по нейтральным портам и разоружились. Японцы потеряли утопленными только три малых миноносца. Этот бой кардинально подорвал международный престиж Российской Империи. Великая держава практически скатилась в разряд третьесортных стран, а Япония, которую почти не воспринимали всерьёз, уверенно вступила в "Клуб государств первого ранга". Что изменится теперь? Когда я написал только о прорыве артурской эскадры, у многих моих читателей были мнения, что ничего это, в принципе, не изменит. Может, мол, будут другими только масштабы разгрома, да и то – неизвестно в какую сторону. Другие же читатели, да и автор, разделяли мнение героев книги. И как же проверить кто здесь прав? Как известно, окончательным критерием истины является практика. Но, как понимаете, пары флотов, чтобы провести настоящий эксперимент у меня нет. С помощью очень опытных в этом деле людей было решено провести полномасштабное, вплоть до расчета полета отдельных снарядов, моделирование сражения в виртуале. Поэтому не стоит ругать автора за, казалось бы, почти невероятные попадания снарядов, за неожиданную гибель одних кораблей и чудесное спасение других, как и за обидные ошибки адмиралов обоих флотов – подавляющее большинство фактов, описанных в этой главе, случились не по воле самого автора, а потому что именно так и произошло при моделировании…
Холодные волны, чужие рассветы,
Враждебные воды и ночи без снов…
На смертную битву раздала билеты
Война экипажам стальных островов
Уже за кормой бури трех океанов,
Блеснул первый лучик последней зари,
Расходятся волны от мощных таранов,
Эскадра на курсе норд-ост-23…
Сегодня – развязка в затянутом споре:
Сегодня – играем последний финал!
Сегодня мы будем делить это море,
Сегодня для двух океан слишком мал!
Мы с ними похожи – плавучие горы,
Своим экипажам – стальная тюрьма,
Но нас долг с любовью отправили в море,
А их – долг и… жадности черная тьма
Пусть громким, пасхальным и радостным звоном
Гудит от прямых попаданий броня
За то, чтобы зло нам не стало законом
Отдам даже жизнь, не жалея ни дня!
В. Игрицкий
Глава 1. Прелюдия
Волны покорно расступались перед форштевнем "Пересвета". Василий смотрел на корму идущей впереди "Победы" и думал о предстоящем сражении. Все были уверены, что не сегодня, так завтра эскадра встретится с главными силами японского флота. Боя наверняка не избежать. Мы ушли, чтобы вернуться, — думал лейтенант, — мы вернулись! Пусть не в Артур, но мы снова в этих водах. И победим! Не можем не победить!! Должны победить!!! Или зачем тогда всё это было придумано и сделано? Ради чего погиб Пётр и ещё десятки, и десятки наших моряков!? И ещё погибнут… Броненосец, выкрашенный в черное, как и вся эскадра, темной горой спешил на север, навстречу своей судьбе. — Ваше благородие! — подбежал с Соймонову матрос, — командир вас просют. Соймонов моментально очнувшись поспешил на мостик. — Вызывали, Николай Оттович? — Да, Василий Михайлович. Со станции беспроволочного телеграфа стали принимать какие-то сигналы, пойдите туда – ваша епархия всё-таки. Если сможете сказать что-то конкретное – немедленно сообщите мне. …Через несколько минут лейтенант снова взлетел на мостик: — Это японцы, наверняка! Явный шифр – одни цифры, — быстро заговорил он протягивая Эссену листок с перехваченной радиограммой. — Может перебить их передачу искрой? — Нет. Во-первых они уже передали информацию о нас… А может и не о нас. Что этот разведчик мог разглядеть в сумерках кроме дымов? Вряд ли они уверены, что это мы. А "искрой" мы объявим о своём присутствии здесь совершенно "официально". А во-вторых – командующий запретил глушить их передачу, вероятно из тех же соображений, что я вам сейчас изложил. Но пока вернитесь к станции телеграфа, если что – сообщайте немедленно.Было ясно, что скорее всего, боя завтра не избежать. По всей эскадре был отдан приказ "Переодеться в чистое". И ни у кого сомнений не осталось – завтра бой. По давней традиции перед боем русские готовились предстать перед Всевышним при полном параде. А крови на своей одежде можно будет не стесняться. Кровь – не грязь. Тем более кровь пролитая в бою за Родину. Хотя, наверное, эта традиция имела не столько мистические, сколько сугубо рациональные корни: при ранении в рану попадает и ткань от одежды и от нижнего белья в первую очередь. Понятно, что чем меньше грязи будет на этой ткани, тем больше шансов выжить у раненого.
На востоке небо уже окрасилось в багровый цвет, блеснула яркая искра восходящего солнца. Капитан первого ранга Нарикава, командир вспомогательного крейсера "Синано-Мару", отчаянно скучавший все предыдущие дни патрулирования, теперь был собран и внимателен на мостике своего корабля. Он прекрасно понимал, что ему, как и многим кораблям первой линии разведки, поручена важнейшая задача по обнаружению русского флота, что во многом судьба Империи зависит от бдительности и внимательности его сигнальщиков. Но многочасовое ожидание и наблюдение бескрайнего чистого горизонта кого угодно вгонит в заторможенное состояние, даже самурая. Допивая очередную чашку кофе, чтобы прогнать сон, который неумолимо требовал своего после почти двухсуточного бодрствования, Нарикава вдруг услышал крик сигнальщика: "Дымы на два румба слева по курсу!" — Почти наверняка какие-нибудь гражданские пароходы. В который уже раз, — подумал японский каперанг, но приказал взять курс на дым. Во всяком случае это не болтаться по ровному полотну океана. Через двадцать минут, при сближении, "Синано-Мару" тоже был обнаружен. От русской эскадры (а это была именно она) отделился "Жемчуг" и понёсся навстречу неизвестному пароходу, чтобы разобраться, с кем это русские повстречались. Опознав скоростной крейсер, Нарикава приказал немедленно разворачиваться и уходить полным ходом. "Синано – Мару" тут же начал передачу в эфир об обнаружении противника. Несмотря на то, что на "Жемчуге" быстро разобрались в ситуации и стали глушить передачу радиостанции японца тот успел передать главное: "Русские входят в устье восточной части Цусимского пролива". Нарикава прекрасно понимал, что спасти его корабль может только чудо, "Жемчуг" обязательно нагонит его в самое ближайшее время, но главное "Синано-Мару" сделал, он обнаружил русскую эскадру и адмирал теперь знает, где неприятель. Когда японский командир увидел, что в погоню за ним устремились ещё и "Олег" с "Богатырём", то даже на чудо надежд не осталось. Но он выполнил свой долг, умирать ему было не страшно.
Капитан второго ранга Левицкий, командир "Жемчуга", не торопился сближаться с японцем. С кормы "Синано-Мару" на огонь его стодвадцатимиллиметровок отвечало шестидюймовое орудие. Если слишком сблизиться – может и бронепалубу пробить, а рисковать ради такой калоши своим крейсером, одним из двух лучших ходоков на всём океане было неразумно. Тем более ещё два значительно более сильных товарища спешили на помощь. Пока по японскому кораблю грохотали четыре пушки и трижды уже он был поражён снарядами. На юте разгорался пожар, но кормовая шестидюймовка продолжала стрелять. Хотя дистанция была относительно невелика попаданий русские пока не получили, что и неудивительно – на вспомогательные крейсера назначали самых малоопытных и неумелых комендоров. Лучшие служили на броненосных кораблях, на бронепалубных крейсерах – похуже, ну а на вспомогательных судах экипажи комплектовались по принципу "На тебе боже, что нам не гоже". Однако одно попадание в русский крейсер всё-таки состоялось: снаряд разворотил вентиляционную трубу и изрешетил осколками шлюпку. Четыре матроса были ранены. "Жемчуг" ответил ещё двумя попаданиями и у корабля Нарикавы стал резко падать ход. К тому же подошедшие "Олег" и "Богатыть" тоже включились в бой, рядом с бортом "Синано-Мару" один за другим вырастали султаны всплесков от падения их шестидюймовых снарядов, последовали ещё несколько попаданий, одно из которых пришлось в котельное отделение не защищённое никакой бронёй. Японец сильно запарил и практически остановился. Уже не имея никаких шансов на спасение Нарикава пытался развернуть свой корабль, чтобы ввести в действие баковое орудие и хоть чуть-чуть подороже продать свою жизнь, но и это ему не удалось. Снаряды русских безжалостно доламывали японский крейсер. После выхода из строя практически всей артиллерии японца, уже ничего не опасаясь, "Жемчуг" приблизился на убийственные пять кабельтовых и выпустил мину. Наверное это было уже излишним, "Синано-Мару" и так начинал тонуть, но русским очень хотелось довести дело до конца, до решительной победы, своими глазами увидеть как тонет враг. Минного взрыва японец конечно не пережил. Он начал быстро погружаться кормой и скоро море сомкнулось над его форштевнем. Когда "Жемчуг" приблизился к месту гибели японского корабля на поверхности моря виднелось ещё несколько десятков голов. Всесобственные спасательные суда японца были разбиты при обстреле. Русский крейсер спустил три шлюпки и приступил к спасательным работам. Но возникли неожиданные проблемы: многие японцы отказывались подниматься на борт и с проклятиями отплывали от русских. Удалось поднять из воды шестнадцать человек. Ни одного офицера среди них не было. К вечеру немецкий пароход обнаружил в море ещё несколько моряков погибшего вспомогательного крейсера державшихся на обломках из которых они соорудили подобие плота, но тем не менее двое из них всё-таки умерли от переохлаждения уже после того, как были подняты на борт.
В Мозампо ещё на излёте прошлого дня пришло радио "Садо-Мару", что в направлении Цусимского пролива, в ста милях южнее, движутся дымы. Однако его командир, капитан первого ранга Камая понимал, что не успевает до темноты установить надёжный контакт. Но сигнал главным силам отправить было необходимо. И его установка беспроволочного телеграфа немедленно взорвала эфир торопливой морзянкой. Рожественский узнав об этом запретил перебивать передачу искрой, понимая, что точной информации в сообщении быть не может, а начав глушить японское сообщение он обнаружит себя однозначно. Получив это известие адмирал Тóго приказал привести флот в получасовую готовность и ждал известий следующим утром. Прекрасно понимая, что ночью никаких важных известий не поступит командам было приказано отдыхать. Адмирал проснулся ещё затемно и с нетерпением ожидал известий от своих вспомогательных крейсеров, которым ещё ночью приказал стягиваться к устьям проливов. Теперь же, получив радио Нарикавы адмирал Тóго не раздумывал ни минуты. На все возможные ситуации у него были разработаны приблизительные планы действий. В данном случае было совершенно очевидно, что перехватить русских в проливе он не успевает, только на выходе из него. Корабли стояли в Мозампо в получасовой готовности, но доложили о возможности выбирать якоря ещё раньше. К выходу из пролива немедленно устремился крейсерский отряд адмирала Дева, а за ним и прочие крейсера. Тронулись и основные силы. Идя почти полным ходом можно было за несколько часов достичь северного выхода из пролива и под завесой из крейсеров "спускаться" навстречу Рожественскому. Оставалось достаточно светлого времени суток, чтобы попытаться нанести серьёзные повреждения русским, а может и утопить несколько их кораблей. У японского командующего был план, с помощью которого это казалось осуществимым.
Главные силы русского флота вошли в Цусимский пролив двумя колоннами: правую, состоящую только из новых броненосцев, возглавлял "Князь Суворов" под флагом Рожественского, за ним держали в кильватер "Император Александр III", "Орёл", "Бородино","Ретвизан" под флагом Вирена, "Ослябя", "Победа" и "Пересвет". Левую колонну контр-адмирал Фелькерзам на "Полтаве" вел параллельно основной на расстоянии шести кабельтовых. Эта колонна шла чуть подотстав, такúм образом, что "Полтава" находилась на траверзе "Пересвета". Далее следовал отряд пожилых кораблей: броненосцы "Сисой Великий", "Наварин", и броненосные крейсера "Адмирал Нахимов" и "Дмитрий Донской". За ними – новые броненосные крейсера Иессена "Россия", "Громобой" и "Баян". Легкие же силы эскадры далеко не разбегались, чтобы до поры не выдать своего присутствия. Поэтому даже лучшие разведчики – не сильные, но быстрые крейсера "Жемчуг" и "Изумруд" держались на левом и правом траверзах "Суворова", соответственно. Большие бронепалубные крейсера охраняли фланги: "Олег" с "Авророй" – левый, и "Богатырь" с "Палладой" – правый. Руководили этими крейсерскими отрядами адмиралы Энквист и Ухтомский. Крейсер-яхта "Светлана" и миноносцы держались позади.
Вирен уже минут десять с мостика "Ретвизана" не отрываясь смотрел на корму идущего впереди "Бородино". Находившиеся здесь же офицеры не смели побеспокоить впавшего, как им казалось, в ступор адмирала. А им и не казалось. Несмотря на несомненно приближающееся сражение (сомнений в том, что оно начнётся в ближайшие часы не было даже у самого недалёкого матроса на эскадре) в душе у Роберта Николаевича была какая-то пустота: "Ну вот мы и вернулись… Господи! Сколько сил и нервов было положено на это! А теперь… Теперь уже поздно что-то менять, поздно думать. Неужели всё было зря? Неужели может случиться, что нас разобьют? Ведь держались же мы против Тóго, когда превосходство было на его стороне. Ведь теперь мы сильнее, неужели не сможем?" Мысли путались, шли обрывками, но Вирен даже не пытался "собраться с ними" это был как бы неосознанный отдых после страшного напряжения и перед напряжением новым… — Роберт Николаевич, вы хорошо себя чувствуете? — осмелился потревожить Вирена Щенснович. — Да, спасибо, не беспокойтесь, Эдуард Николаевич, — улыбнулся Вирен, очнувшись, — задумался просто. Как думаете, когда "собачек" ждать? ("Собачками" в русском флоте называли японские крейсера типа "Такасаго", самые скоростные, которые обычно использовались для дальней разведки) — Ну если исходить из того, что японский вспомогатель передал час назад наши курс и скорость… Думаю не раньше, чем через часа полтора-два. — Да позже, скорее всего. Хотя Тóго мог выйти в море ещё ночью, но вряд ли он так поступил.
Туман… Василий с трудом различал силуэты кораблей идущих на траверзе. Да и не особо старался различать. И не потому что о чём-то сильно задумался… Ну вот просто стоял у борта и смотрел в пространство. Думать пока не о чем… Скоро начнётся, да… Вот тогда думать придётся много и быстро, а сейчас, наверное подсознательно понимая это мозг требовал расслабления, отдыха… — Что, Василий Михайлович, о будущем задумались или о прошлом? — раздался со спины голос старшего офицера. Василий быстро обернулся. — Да не знаю даже о чём, Аполлон Аполлонович. Просто пустота какая-то в голове. Как ни странно – ни страха, ни тревоги… Вернее сказать не было, пока вы не окликнули. — Оставьте. От судьбы не уйдёшь. Пойдёмте лучше завтракать. Начнётся вот-вот, но время пока есть. Война – войной, как говориться, а питание по расписанию, — улыбнулся Дмитриев.
Но позавтракать в нормальной обстановке Соймонову не удалось. К офицерам подбежал матрос и сообщил, о буквально "взорвавшемся" эфире. Постоянно шли какие-то радиограммы и Василию пришлось немедленно отправится к станции беспроволочного телеграфа. Благо Дмитриев распорядился и ему принесли позже чай и бутерброды. Эфир действительно шипел и шкворчал, было понятно, что противник уже вступил в непосредственный зрительный контакт с русскими кораблями и ведёт интенсивный радиообмен информацией. Стали поступать сообщения и с русских крейсеров-разведчиков.
Глава 2. Первые искры большого пожара
— Зиновий Петрович, с "Олега" передают, что имеют возможность атаковать два японских малых крейсера, — наклонился к уху командующего его флаг-капитан Клапье де Колонг. — Думаю, что атаковать надо, иначе нас могут опознать и отсигналить Тóго. Нужно пытаться отсрочить каждую минуту до нашего явного обнаружения японцами. Тем более риска практически нет. — Что? — переспросил Рожественский, ожидавший в этот момент появления броненосцев Тóго и думавший только о предстоявшем бое главных сил. — Ах да. Пусть атакуют, если считают возможным. Вернее пусть атакуют обязательно! Здесь крейсера пока не очень-то нужны. Не до них. А каждая минута нам действительно очень важна. Чем позже мы столкнёмся с Тóго, тем больше шансов на прорыв. Получив разрешение командующего, "Олег" и "Аврора" развернулись на север и рванули, набирая обороты, к паре дерзких японских крейсеров. Сначала за ними увязался и "Жемчуг", но ему было приказано вернуться к броненосцам. Рисковали они страшно – стоило отделиться от главных сил японцев паре быстроходных броненосных крейсеров и русские бы уже не вернулись к своей эскадре. Но Тóго не стал разбрасывать свои корабли линии на сомнительные погони. Все главные силы должны были нанести "главный удар" А два японских лёгких крейсера не сразу заметили, какая опасность им угрожает. Да и не привыкли японцы к решительным атакам противника. А зря. К тому же японцы слегка замешкались при принятии решения о порядке отступления – на ближнем к русским крейсере развевался адмиральский флаг и, судя по всему, второй собирался пропустить адмирала вперёд и прикрывать отход. Время было упущено. "Олег" и "Аврора" были не только сильней, но и быстроходней. Отыгрывая кабельтов за кабельтовым, они приближались как "хроника объявленной смерти". Преимущество русских было подавляющим: на бортовой залп противника из трёх шестидюймовых пушек они отвечали залпом из тринадцати. На несколько стодвадцатимиллиметровок – шквалом трёхдюймовых снарядов. То есть по огневой мощи превосходство было не менее, чем четырёхкратным. По водоизмещению, а значит и по боевой устойчивости, более чем двукратным. Правда и мишенями русские были более крупными… Можно было подумать, что это ловушка, что японцы подставляя свои слабые корабли заманивают русские крейсера под удар каких-то своих "затаившихся" сил, но думать об этом не хотелось: вот враг, которого можно уничтожить, и боевой азарт застилал глаза всех, от матроса до адмирала Энквиста.Поначалу "Олег" начал пристрелку не очень удачно, хотя дистанция была и невелика, но уже с третьего залпа он накрыл вражеский корабль. Затем оба русских крейсера перешли на беглый огонь и на "Суме",(а концевым шёл именно корабль Точиная, под флагом контр-адмирала Тóго младшего) стали проявляться явные результаты действия русских снарядов: разгорелся пожар, явно наблюдался выброс пара, да и артиллерия крейсера резко снизила темп стрельбы. — Н-да, это выше всяких ожиданий! — удивлённо обратился к своему штурману, лейтенанту Мантурову, командир "Олега" Добротворский, поведя своей роскошной бородой в его сторону. — Действительно, уж такого начала… А может просто не так страшен японец, как его малюют? В крейсер ударил крупный снаряд. Ещё один. Ещё… Ничего фатального, но было понятно, что даже эта победа, если и состоится, то будет нелёгкой и достанется недёшево. Поступил доклад о пожаре в корме, о выходе из строя кормовой башни, получившей прямое попадание. Но японцам приходилось похуже. "Сума" уже практически не отвечал и часть артиллерии перенесла огонь на второй крейсер. Это был "Акицусима". И снова, на удивление быстро стали отмечаться попадания. Среди большого количества всплесков от снарядов, встававших у борта корабля, не было заметно ни особых пожаров, ни пара, но японский крейсер стал заметно крениться на левый борт и прекратил огонь. Крен перестал увеличиваться, но всё-таки оставался очень заметным. Русские продолжали вколачивать снаряды в оба корабля противника. Японцы практически не отвечали. Ход их упал. На "Акицусиме" уже явно начался пожар, от кормы валил густой дым. "Сума", хоть и перестал парить, но даже кормовая пушка, единственная стрелявшая до сих пор прекратила огонь. Комендоры "Авроры" действовали почти как на учениях. Японские крейсера вели огонь по ближайшему к ним "Олегу". Так что ни визжащие осколки, ни дым и огонь пожаров не мешали им спокойно наводить свои орудия и выпускать снаряд за снарядом по японцам. Громко бахали шестидюймовки, часто рявкали семидесятипятимиллиметровые пушки, которых у "Авроры" было огромное, даже чрезмерное количество. Наверное этим людям, стоявших у пушек крейсера, который прошёл три океана, чтобы вступить в бой можно было завидовать. Они делали то, к чему шли полгода, сражались за Родину, видели, что их старания не пропадают даром, что всё не зря. Вон они – вражеские корабли – горят, кренятся, а на палубе их крейсера нет смерти, нет крови. Просто мечта любого военного – уничтожать противника не неся потерь самому. Два больших и значительно более сильных корабля старались поскорее добить два слабых, уже избитых, не способных оказать сколько-нибудь серьёзного сопротивления. Неблагородно? Жестоко? Да ведь к тому же, в случае успеха, тонущих тоже спасать не планируется – успеть бы "ноги унести" и к своим присоединиться. Это война. "Недорубленный лес вырастает" – говорил ещё сам Александр Васильевич Суворов. Если не приложить все силы, чтобы уничтожить врага сейчас, то он может залечить свои раны, снова подняться на ноги и убить. Убить тебя или твоего товарища… Нельзя, ни в коем случае нельзя оставлять корабль противника только подбитым, если есть возможность "затоптать" его в пучину. Строить "золотой мост" отступающему противнику перестали уже в восемнадцатом веке. Это не жестокость, это война. Японцы под Порт-Артуром нападали на русские миноносцы и вчетвером, и вшестером, и в Корейском проливе, когда геройски погиб русский крейсер "Рюрик", подавляющее превосходство в силах их не смущало. А уж если вспомнить Чемульпо, когда на "Варяга" и "Корейца" навалилась целая эскадра… Нет, война не место для игры в показное благородство. Если есть возможность уничтожить врага имея превосходство в силах – этим надо пользоваться. Мало того, это превосходство нужно стараться создать везде и всегда! Очень соблазнительно было, чтобы не терять зря время и снаряды, приблизиться на дистанцию минного выстрела и добить врага уже практически утратившего способность реально защищаться. Но нельзя. Можно и самому на мину нарваться и тогда победа превратится в поражение. Эх, были бы рядом миноносцы или хотя бы юркий и скоростной "Жемчуг" – можно было бы попытаться не сильно рискуя. Но имеем то, что имеем… Нужно было стрелять, ждать и терпеть.
Контр-адмирал Тóго, Масамичи, младший брат командующего флотом, сначала очень удивился, когда пара русских крейсеров отделилась от эскадры и взяла курс на его корабли. Не было в привычках русских атаковать. То, что практически никогда противнику не удавалось встретить японцев имея превосходство в силах в голову как-то не приходило. Сначала японский адмирал слегка "обалдел" от русской "наглости", потом всё-таки начал понимать, чем чревата для его крейсеров встреча с русскими "большими дядьками". Был поднят сигнал "к повороту" и "Сума", флагман Тóго младшего, стал поворачиваться кормой к "Олегу" и "Авроре", стремительно приближавшимся. Но Хиросе, командир "Акицусимы", которая была напарником "Сумы" в дозоре вдруг решил прикрыть флагмана и стал разворачивать свой крейсер на обратный курс. Потребовалось отдать жёсткий приказ об отступлении, что здорово задержало пару японских крейсеров и позволило русским приблизиться на дистанцию действительного огня. Но огня они пока не открывали… И вот полетели первые снаряды. Сначала, естественно, фонтаны от их падения вставали достаточно далеко от борта "Сумы", но они приближались, несмотря на попытки смены курса… И пошли попадания. Только успевал Точинай получать доклады о русских снарядах, настигших его крейсер: попадание в корму, пушка выведена из строя, ещё одна, разбит паропровод, пожар… Хоть на "Олеге" тоже были заметны результаты ответного огня, но они были несравнимы с тем, что получил маленький крейсер японцев за удивительно небольшой отрезок времени. И снова попадание за попаданием, "Сума" уже стал слегка "приседать" на корму, ход стал заметно падать, из пушек левого (стреляющего) борта могла работоать только одна стодвадцатимиллиметровка, пробита труба, перебит паропровод. Пожар был потушен, но осколки русских снарядов выкосили немало матросов, тушивших этот пожар. "Акицусима" тоже всё больше становилась доступной для сосредоточенного огня русских. Снаряды "Авроры" и "Олега" обладали малым фугасным действием, зачастую они пробивали надстройки насквозь и рвались над морем не нанося вреда противнику. Но уж если попали и разорвались внутри корабля противника… Уже две угольные ямы были затоплены водой, крен крейсера угрожающе увеличивался. Из за этого крена даже вполне исправные пушки "Акицусимы" не могли вести огонь по противнику. Пожар был всего один и небольшой, орудия в строю, есть пробоины в трубах, вентиляторах, разбиты шлюпки, но пушки целы, они могут стрелять… Но не могут. Крен. Невозможно придать им нужный угол возвышения, чтобы добросить до противника снаряд. А снаряды врага всё прилетают. Прилетают и разрушают. А ответить возможности нет. Только кормовая стодвадцатимиллиметровка, несмотря на этот крен, пытается стрелять. Русские не щадили противника. Пока флаг не спущен – враг ведёт бой. А у японцев и мысли не возникало, что флаг в бою можно спустить. Они принимали летящую в них смерть. Но ситуация на войне меняется каждую секунду… Туман рассеивался… И с севера и с юга показались дымы. Если южный дым, как быстро выяснилось, принадлежал "Жемчугу", командир которого выпросил всё-таки разрешение присоединиться к бою, в котором он мог принести реальную пользу, то с севера мог подходить только противник. И неизвестно кто это будет, а мог быть кто угодно: вспомогательные крейсера, которых можно совершенно не опасаться, или отряд адмирала Дева, подход крейсеров которого мог изменить ситуацию кардинально. Или ещё кто. Нужно было торопиться, благо "Жемчуг" уже вступил в кильватер "Авроры" и часто зарявкали его пушки. Крейсера первого ранга тоже усилили огонь. На "Суме" рухнула вторая труба, боевая рубка "Акицусимы" была охвачена пожаром, крен увеличивался. И по прежнему японцы не отвечали на огонь. С плотоядным восторгом матросы и офицеры русских крейсеров наблюдали, как от из противников "отлетают кусок за куском". И хотелось, страстно хотелось, наконец увидеть днище переворачивающегося корабля или его таран приподнятый над волнами и медленно погружающийся в пучину. Но очень нервировали наплывающие с севера дымы. Очень. Наконец уже вконец измученный русскими снарядами стал прилегать на левый борт, из труб его продолжал валить дым и он уже просто стелился параллельно поверхности моря. С ужасом можно представить, что творилось в этот момент в кочегарках крейсера, что происходило возле топок, котлов, где японские матросы до последней секунды продолжали исполнять свой долг и обеспечивали свой корабль ходом. Казалось, что оставались действительно секунды. Ну минуты. Ещё бы несколько попаданий…
Бронепалубный крейсер "Акицусима"
К месту избиения японских крейсеров с запада устремились два, как русские думали раньше, вспомогательных крейсера. — Они что, смерти ищут? — удивился каперанг Егорьев в боевой рубке "Авроры", когда ему сообщили о наглых японских пароходах. — Приготовиться открыть огонь с левого борта! — Евгений Романович, а ведь нельзя, — не отрываясь от бинокля произнёс минный офицер крейсера, лейтенант Старк. — Красный Крест. Госпиталя. Идут спасать тонущих. — Что за чёрт! Так они под флагами Красного Креста разведку вели? Это уже ни в какие ворота не лезет! Стрелять по ним мы конечно не будем, но немедленно дайте радио командующему, что японцы использовали в качестве разведчиков госпитальные суда. Мы ведь можем и не вернуться к эскадре. Но знать о таком факте должен весь мир… Кого же это несёт на нашу голову с Норда? — Знаете, Евгений Романович, а ведь катавасия может оказаться серьёзной. Целый отряд, — отнял бинокль от лица старший офицер крейсера Небольсин. — Стоит ли нам связываться с этими… Уйти можем легко, не проблема. Но и показывать корму… А насчёт госпиталей… Может не торопиться с выводами? — Вы о чём? — А разве мы можем доказать, что они вели разведку? Госпитальные суда. Рядом с местом предполагаемого боя. И что? Мы даже не знаем есть ли у них станции беспроволочного телеграфа на борту. А даже если и есть. Чем мы можем доказать, что именно они вели передачу? — Пожалуй вы правы. Ну и ладно. Адмирал пусть думает. Не нашего уровня решение. Что прикажут, то и сделаем, — нервно ответил Егорьев. — Смотрите! Норд-ост! — резанул по барабанным перепонкам голос старшего артиллериста. Все немедленно обратил свои взгляды в указанном направлении. Из тумана наплывали тени довольно крупных кораблей. Ближе и ближе… — Так! — воскликнул Егорьев, — только их нам тут и не хватало! Отряд вице-адмирала Катаоки состоял из довольно пожилых кораблей, но связываться с ними трём русским крейсерам было опасно. Три крейсера типа "Мацусима" несли по чудовищному тристадвадцатимиллиметровому орудию, а броненосец "Чин-Иен" – четыре двенадцатидюймовых. Кроме того более полутора десятка скорострельных пушек среднего калибра грозили русским.
Контр-адмирал Ямада получил телеграмму с "Сумы" сразу же. Призыва о помощи там, конечно, не было: "Вступаю в бой с двумя большими крейсерами русских". И координаты. Только факт. Но было понятно, что младший Тóго приговорён, если не придёт помощь. И только он со своим отрядом мог помочь. Нет, потопить русских шансов практически не было, разве что очень сильно повезёт. Но отогнать их было вполне возможно. И приказ идти на сближение был немедленно отдан. Когда же, на подходе к месту боя Ямада увидел корабли Катаоки, то настроение сразу улучшилось. Теперь уже точно русские не посмеют принять бой и отойдут. Но… Крейсера Тóго-младшего уже были на грани гибели, казалось, что их окончательное затопление – дело нескольких минут. Но в любом случае, даже, если они чудесным образом спасутся, то в сражении они участвовать точно уже не могут.
— Ого! Ещё и эти… — адмирал Энквист получил доклад о приближении ещё и броненосца "Фусо" с канонерками. Даже если бы и не было бы крейсеров Катаоки, то и тогда не стоило бы связываться с этим отрядом – вооружён "Фусо" неважно, но всё-таки броненосец, хоть и старый. Наверное "Олег" и "Аврора" смогли бы его уничтожить, но потратили бы на это тьму снарядов, уйму времени, да и сами бы наполучали повреждений… А много ли чести и пользы было бы в утоплении этого старого утюга и иже с ним? А теперь-то уж точно не стоило. Нужно было уходить. Уходить бросив "недобитков", о гибели которых Энквист уже распорядился передать командующему. — К развороту! — отдал приказ адмирал, с сожалением посмотрев на разбитые, но не убитые "Суму" и "Акицусиму". Сигнал был поднят на "Олеге", "Аврора" и "Жемчуг отрепетовали и стали послушно разворачиваться на свою эскадру. Они сделали, что смогли в этом месте и в это время. Но… Адмирал Катаока не собирался разойтись миром. Вероятно два изуродованных русскими крейсера "взывали к отмщению". И как ни мало было шансов у его устаревших кораблей, он отдал приказ на преследование. Пока русские выполняли разворот, японские корабли успели приблизиться на дистанцию открытия огня. Загрохотали стодвадцатимиллиметровые скорострелки, а изредка стали грохать и монструозные пушки калибром триста двадцать миллиметров. Правда точность их огня была… никакая – слишком лёгкими "платформами" для таких гигантских орудий были четырёхтысячетонные бронепалубные крейсера. Ни один снаряд этих "голиафов от артиллерии" не упал ближе пятидесяти метров от кораблей под андреевским флагом. Но это пока… Отряд Энквиста стал энергично отвечать и крейсера противников словно обменивались любезностями: на каждом из шести разгорелось по пожару.
Глава 3. Ударом на удар
Явственно ощущалось, что всё вот-вот начнётся… Вокруг эскадры постоянно выскакивали из тумана то один японский крейсер, то другой. Открывать огонь по этим смутным силуэтам было бессмысленной тратой снарядов. Иногда русские крейсера брали курс на сближение с дерзкими, но противник тут же отходил. Однако один раз "Изумруду" удалось прочно сесть на хвост какому-то вспомогательному крейсеру и даже открыть по нему огонь. Судьба вооружённого парохода несомненно была бы решена, поскольку и по скорости, и по вооружению он значительно уступал русскому крейсеру, но тому было приказано вернуться к эскадре. Ибо началось… — Силуэты нескольких больших кораблей с Оста! — донёсся до мостика "Суворова" голос сигнальщика. — Большие корабли с норд-Оста! — будто в ответ первому прозвучал ещё один голос. Адмирал и все офицеры вскинули к глазам бинокли. Один за другим из дымки выскакивали силуэты японских броненосцев и броненосных крейсеров. Они пока шли двумя отрядами с разных направлений. Практически они находились на противоположных курсах с русскими. Под небольшим углом. — Неужели Тóго хочет разойтись контркурсами? — недоумевали на мостике русского флагмана, — ведь тогда ему придётся догонять нас не один час. В Жёлтом море ведь так и было. — Он может развернуться прямо сейчас, — возражали другие. — Разворачиваться в виду противника? Авантюра! Мы их немедленно раскатаем с окружности в центр! Тем не менее именно так и произошло. Дойдя до траверза второго броненосного отряда японцы начали последовательный разворот на шестнадцать румбов и один за другим стали ложиться на параллельный с русскими курс. Манёвр выполнялся на удивление быстро и красиво. "Микаса", "Сикисима", "Асахи", "Фудзи" и другие поочерёдно, как будто на пятке, разворачивались в одной и той же точке строго держа строй. — Господа! — зычно крикнул командир броненосца Игнациус. — Прошу всех занять места по боевому расписанию! Зиновий Петрович, пройдёмте в боевую рубку. — Да не видно там ни черта! — Не стоит излишне бравировать, — поддержал Игнациуса Клапье де Колонг. — Вы же помните, Зиновий Петрович, чем такое кончилось для адмирала Витгефта и для всей эскадры. Пойдёмте! Рожественский нехотя согласился.Левая носовая шестидюймовая башня "Князя Суворова" сделала первый пристрелочный выстрел по японскому флагману. Снаряды легли с серьёзным недолётом. Следующий выстрел дал более обнадёживающие результаты… Но вдруг подключились остальные шестидюймовки, затем грохнул главный калибр, "подал голос" "Александр Третий", заговорили остальные броненосцы первого отряда и вода уже "стояла" у борта "Микасы" сплошной неопадающей стеной… Пристрелка была сбита… Безнадёжно сбита… В мешанине всплесков было невозможно отличить падения своих снарядов от попаданий "братьев по строю". Как ни матерился в рубке флагмана Рожественский, ничего сделать было уже нельзя. Прервать начавшийся уже бой было невозможно, приходилось только надеятся, что хоть какая-то часть снарядов попадёт в цель… Японцы пока хладнокровно молчали. А дело было даже не в хладнокровии… Те самые трижды проклятые жёлтые трубы русских кораблей, на самом деле не были различимы в тумане, тонкие мачты – тем более. Ну и как определять дистанцию? Пристреливаться было практически невозможно. А позволить себе разбрасываться снарядами Тóго не мог. Оставалось молиться, чтобы эта дымка поскорее рассеялась. Однако и молча терпеть обстрел было нельзя. И скрипнув зубами японский командующий отдал приказ об открытии огня. Двенадцатидюймовые "чемоданы" понеслись в сторону русского флагмана хорошо различимые в полёте. Без всякого бинокля можно было наблюдать их движение в котором они вертелись как городошные палки. Или это просто так казалось? Возможно их "покачивание" в полёте принималось глазом за "верчение".[172] Неприятным сюрпризом для русских было то, что рвались они даже при ударе о воду. В боях под Порт-Артуром такого не наблюдалось.
Вирен с мостика "Ретвизана" мрачно смотрел на вакханалию, разыгравшуюся в первом отряде. Щенснович нервно поглядывал на адмирала. — Прикажете открыть огонь, Роберт Николаевич? — Был приказ на открытие огня от командующего? — сухо спросил Вирен. — Нет, ваше превосходительство, — командир броненосца удивлённо посмотрел на адмирала. — Но ведь началось уже… Что же, если приказа не будет, мы так и пронаблюдаем со стороны? — Был приказ "Бить по головному". А вы видите, что там уже чёрт ногу сломит среди этих всплесков. Хотите просто разбросать снаряды? Давайте их уж хоть с пользой употребим. Ладно, начинайте пристрелку по третьему в строю броненосцу.
При отсутствии каких-то специфических поручений и проблем, место старшего минного офицера во время боя в боевой рубке: у артиллеристов своих проблем хватает, вахтенные начальники и офицеры по казематам и башням расписаны, трюмные… ну тут вообще всё понятно, старший офицер и ревизор, как правило, носятся по всему кораблю, а минные как раз обычно без дела. Ну так, на всякий случай, рядом с командиром. — Ну вот и начали! — перекрестился Эссен, когда открыл пристрелку "Ретвизан". Следить за сигналами с флагмана! — Тридцать четыре кабельтова, — донеслось от сигнальщика через несколько минут. — На дальномере? — заревел зычным басом старший артиллерист, лейтенант Черкасов. — Тридцать восемь кабельтовых! — донеслось в ответ. — Вот чёрт! — выругался Эссен. — Ну всё равно, начинайте, Василий Нилович. Сколько месяцев офицеры и матросы ждали этой команды! Когда они наведут свои пушки в противника и услышат наконец: "Огонь!". Башни и казематы броненосца послушно изрыгнули этот самый "огонь" и понеслись завывая снаряды на встречу… Да в основном на встречу с водой Цусимского пролива… Уж очень невелик был в те времена процент попаданий в морском сражении – пять процентов попаданий было мечтой любого артиллериста. Но некоторым должно было повезти. Некоторые должны были встретиться со сталью вражеского борта… Оправдать те сотни и тысячи рублей, которые бесполезно будут выброшены на ветер этим залпом – выброшены ради того, чтобы этим нескольким удалось попасть, продраться сквозь железо или даже броню и лопнуть внутри вражеского корабля, посеять внутри его смерч огня и стали… Посеять смерть… И ведь каким-то удалось… — А посмотрите, ведь попадаем периодически! — Соймонов видел, что не только фонтаны воды встают у борта вражеского броненосца ("Фудзи", кажется), но и на его борту временами вспыхивали разрывы попадающих снарядов. — Ого! И неплохо иногда попадаем! В районе носовой башни вражеского корабля разгорался нешуточный пожар. А через некоторое время к удивлению всех находившихся в рубке "Пересвета", "Фудзи" (а это был именно он) стал вываливаться из общего строя, вываливаться в сторону колонны русских броненосцев. Совершенно очевидно было, что корабль потерял управление. Чьи снаряды поразили "Фудзи", конечно, было понять невозможно – по нему громыхал весь второй броненосный отряд. Вряд ли это был сам "Ретвизан", который интенсивно обстреливался броненосными крейсерами адмирала Мису и, получив уже немало попаданий снизил темп стрельбы, да и постоянно вздымающиеся возле его борта водяные столбы мало способствовали точности стрельбы. Скорее кто-то из "пересветов" идущих в его струе умудрился всадить в боевую рубку японца тот самый снаряд, хоть и не пробивший броню, но выведший из строя как систему управления кораблём, так и командование японского броненосца. "Ослябя"? "Победа"? Сам "Пересвет"? Да какая разница?! Один из четырёх броненосцев противника был выбит из строя, его несло в сторону русского кильватера. Неужели на кораблях Рожественского не воспользуются этой ситуацией? "Старички" из третьего броненосного тоже не стали ждать особого приглашения и включились в перестрелку. И небезуспешно, что неудивительно – тот же "Полтава", скромный боец артурской эскадры, всегда был хорошим "стрелком", не раз ему уже удавалось в боях поражать корабли противника. И сейчас он не изменил себе. На "Ниссине", флагмане адмирала Мису стал разгораться пожар, потом броненосный крейсер рыскнул в сторону от русских и тоже временно вышел из боевой линии… Казалось, что завязка сражения складывается чрезвычайно удачно для русских. Да, оба русских флагмана интенсивно обстреливались, наверняка терпели немалый урон, на них полыхали пожары, но японцам явно доставалось больше: "Микаса", "Фудзи", "Ниссин"… да и концевому крейсеру второго отряда "Якумо" доставалось изрядно. В боевой рубке "Пересвета" царило сдержанное ликование. — Господа, а вы в сторону кормы смотрели? — в рубку заглянул Дмитриев. — Не всё у нас гладко. Обстановка позволяла и офицеры вышли на мостик. Было видно, что отряд Иессена пытается оторваться от преследующих его японцев. На "России" бушевали пожары и был заметен крен.
…Японские корабли выстраивались в боевую линию, змейкой вливались в строй крейсерские отряды Мису и Камимуры, шедшие до этого контркурсом. Маневрирование шло удивительно слаженно и вскоре должен был образоваться прочный и стройный кильватер. Иессен, который со своим отрядом играл роль "сил быстрого реагирования" держался в стороне от колонны главных сил. Увидев манёвры японцев, он быстро сообразил как может вредить противнику практически не рискуя сам: "Сесть на хвост" вражеской колонне и грызть, грызть этот хвост. Ведь наверняка броненосные крейсера Камимуры будут связаны боем с основными силами русских и не станут всерьёз отвлекаться на назойливых преследователей… Получив соответствующий приказ крейсера владивостокского отряда взяли курс на точку разворота японцев и начали пристреливаться по ней.
Адмирал Камимура прекрасно понял замысел своего противника и был вынужден немедленно принимать решение. Было видно, что снаряды русских уже стали накрывать "Якумо", концевой крейсер отряда Мису. Его "Идзумо" следующий в очереди… А потом через этот "горячий коридор" придётся протащить весь свой отряд. Его четыре броненосных крейсера наполучают попаданий практически лишённые возможности вести ответный огонь, а потом русские сосредоточенными силами будут терзать последнего мателота… Но покинуть линию… Необходимо было срочно делать выбор. — Передать приказ на отряд: "Атаковать противника в юго-западном направлении". "Идзумо", "Асама", "Токива" и "Ивате" не вступили в кильватер главным силам, вся мощь этих грозных кораблей готовилась обрушиться на русские крейсера. И обрушилась. Снаряд за снарядом стали падать рядом с "Россией", флагманом Иессена, рваться на его бортах, а некоторые на таком расстоянии пробивали даже броневой пояс. Продолжать сближение было самоубийством для русских. Владивостокские крейсера и "Баян", не искушая судьбу устремились под защиту главных сил, но Камимура этим не ограничился, он стал преследовать врага, продолжая избивать "Россию". Казалось, что японский адмирал непременно хочет довести до конца бой при Ульсане, где ему удалось утопить только "Рюрика", а "России" с "Громобоем" удалось оторваться и уйти во Владивосток. Даже когда стало ясно, что русские крейсера больше не будут угрожать хвосту колонны и вроде бы можно вернуться к главным силам, чтобы усилить боевую линию, Камимура упрямо не прекращал преследование. У "России" уже имелся заметный крен, но хода крейсер не терял. Отряд Иессена вёл интенсивный ответный огонь, кроме того его поддержала часть кораблей Фелькерзама. "Идзумо" тоже приходилось несладко – на его борту разгорались пожары, флагман Камимуры, заметно садился носом, но преследование продолжалось…
Лейтенант Егорьев с азартом наблюдал, как приближается "точка разворота" японской боевой линии. Уже началась столько раз отработанная пристрелка, снаряды ложились очень неплохо. Скоро можно было открывать огонь на поражение и Всеволод с нетерпением ждал дистанции до противника, чтобы начать работать своими пушками. Он мысленно аплодировал адмиралу Иессену, который принял такое тактически красивое решение. Насесть на хвост колонны вражеских крейсеров, практически не подвергаясь обстрелу и терзать своими снарядами последнего… Но японские крейсера, которые должны были плавно вписаться в общую боевую линию своего флота вдруг решительно повернули на сближение с отрядом русских броненосных крейсеров. Треть кораблей линии покинули её! Это было немыслимо, но это было фактом. Крейсера Камимуры не вступили в кильватер впередиидущего отряда и продолжали следовать по прямой. Чтобы всей мощью четырёх броненосных крейсеров, лучших в мире в своём классе, обрушиться на отряд Иессена. Шимоза… Пикриновая кислота или тринитрофенол. Многие годы это вещество использовалось для окраски тканей в жёлтый цвет или даже женщинами для окраски волос… И оказалось, что при детонации оно взрывается со страшной разрушительной силой. Многие страны мира пытались оснастить свои снаряды этой новой взрывчаткой, дающей огромную температуру при взрыве. Большинство от этого отказалось. Отказались не случайно, та самая пикриновая… хоть и слабая, но кислота. Снаряжать ей снаряды очень чревато. Кислоты, как известно реагируют с металлами образуя соли. А соли пикриновой кислоты, пикраты, ну очень "нежные" вещества – чихнёшь в соседней комнате – запросто взорваться могут. Вот и представьте, что произойдёт, если заряд побудет внутри ЖЕЛЕЗНОГО корпуса снаряда месяц-другой. Японцы тем не менее не отказались от этой идеи. Они выкладывали полости снарядов шёлком, покрывали масляной краской, что бы не допустить контакта шимозы с металлом. Но разве возможно избежать неизбежного? Где-то кто-то недолил краски, отслоилась краска при температурных перепадах… Шимозные снаряды представляли опасность не только для противника, но и для своих собственных пушек. И в реальной истории отрывались стволы собственных пушек от преждевременного разрыва снарядов в стволах на японских броненосных кораблях, и сейчас это происходило: уже лишились из за этого по одной пушке главного калибра "Микаса", "Ниссин" и "Адзума"… Но всё-таки, если они попадали, эти снаряды, то приносили с собой "законсервированный ад". И теперь они, снаряды, снаряжённые самой на то время разрушительной взрывчаткой, с детонаторами рассчитанными на взрыв при малейшем касании, устремились к огромному русскому флагману крейсерского отряда. Трудно представить себе более удобную цель, чем длинный, высокобортный корпус "России". Крейсер сразу украсился "жёлтыми цветками" разрывов японских снарядов. Опыт боя в Корейском проливе был учтён на владивостокских крейсерах, противоосколочные переборки не давали смерти собирать такую щедрую жатву, как это было в августе прошлого года, но уж больно много попаданий одновременно получила "Россия". И, несмотря на то, что количество объектов на корабле, которые могли гореть было резко уменьшено, полностью удалить всё деревянное было невозможно. Пожары разгорались. Температура взрыва японских снарядов была неимоверно высокой, если сталь и не загоралась, то краска на ней вспыхивала сразу. По корпусу словно лупили гигантские кувалды. Уже ощущался заметный крен (два японских восьмидюймовых снаряда пробили даже главный броневой пояс). Но Всеволод не особо обращал на это внимание, всё его внимание сейчас было обращено на противника и на свои пушки. Как дирижёр оркестром он управлял своими орудийными расчётами и, можно сказать, получал удовольствие, наблюдая их слаженные действия. Не зря всё-таки столько времени уделялось тренировкам, не прошёл даром августовский бой в Корейском проливе – матросы работали как хорошо отлаженный механизм. Да и противник конкретно их каземат не особо тревожил. Было несколько близких попаданий, но ни одного убитого и даже раненого пока среди подчинённых Егорьева не было. И совершенно неожиданным было в такой ситуации появление рассыльного. — Вашбродь, вас просят в боевую рубку, — с растерянным лицом обратился к нему матрос, — идите командовать крейсером. — Господи! Что случилось? — Снаряд прямо в рубку попал. Командир и их превосходительство контужены, старшого ещё раньше на юте убило, а из лейтенантов вы ближе всех, вас и приказали позвать. С сожалением глянув на свои пушки лейтенант отправился к боевой рубке. На палубе открылась очень мрачная картина: вторая труба покосилась и держалась непонятно как, сбита грот мачта, несколько пожаров разной величины, а кормовой мостик просто пылал со всеми своими "окрестностями". Японские снаряды продолжали прилетать, рваться и сеять смерть вокруг. В боевой рубке уже стоял новый рулевой, первого контузило вместе со всеми находившимися в ней в момент попадания злосчастного снаряда. Егорьеву уже оставалось только держать корабль на курсе. Крейсер вполне уверенно держался в струе "Громобоя", вполне исправно, хоть и не в полную силу стрелял. "Побиты, но не убиты. Мы ещё повоюем!" — пульсировало в голове Всеволода. Внезапно "Россию" потянуло вправо. — Лево руля! — тут же отреагировал молодой "командир" корабля. — Не слушается, вашбродь! — испуганно кричал рулевой. — Левая стоп! Правая полный вперёд! — не растерялся лейтенант крича в раструб переговорного устройства. Без результатов. "Россию" неудержимо тащило вправо… Быстро нарастал крен, по палубе стало невозможно ходить не держась руками за что-нибудь из оснастки. — Всё! Конец! — пронеслось в голове Всеволода. За какие-то мгновения он успел выкрикнуть последний приказ. — Всем спасаться!!! — и, подхватив за шкирку замешкавшегося рулевого, последним выскочить из боевой рубки…
Несмотря на значительное количество попаданий потопить такой огромный корабль, как крейсер "Россия" – задача не из лёгких. Большой запас плавучести при таком водоизмещении, переборки, броня в конце концов… Даже когда были получены пробоины по ватерлинии, когда стали затапливаться водой отсеки и угольные ямы, особой опасности не было. Даже когда шальной осколок повредил подшипник одной из машин, когда в результате этой дурацкой случайности остановился винт и корабль выкатился из строя – ничего фатального не произошло, был отдан приказ переложить руль… А вот выполнен приказ не был… Ввиду физической невыполнимости. Надо же было так случиться, что именно в этот момент ещё один крупный снаряд перебил привод руля… И "Россия" неудержимо катилась и катилась на той фатальной циркуляции черпая и черпая воду своими пробоинами… Крейсер повалился на левый борт, а через несколько минут опрокинулся. В воде оказались только те, кто в этот момент находился на палубе. А таких было немного. Да и у них было не слишком много шансов спастись. Матросам издавна вдалбливали: "Если корабль тонет, нужно отплывать как можно дальше от него, иначе вас затянет под воду водоворотом". Наверное они помнили об этом в воде, но никакая логика не могла заставить их отплывать в море, ставшее теперь враждебным. Даже днище тонущего корабля казалось им более надёжным пристанищем, чем холодные воды вокруг. И многие стали карабкаться на этот кусок "тверди" посреди гуляющихрядом волн. Очень хотелось верить, что даже в таком положении крейсер долго ещё останется на плаву. Когда Всеволод пришел в себя, огромного крейсера, не уступавшего по водоизмещению иным броненосцам, уже нигде не было видно. О случившемся напоминали только плавающие рядом на поверхности воды барабан и какие-то щепки… Людей видно не было. Его, похоже, сбросило в море близким взрывом. Лейтенант даже сообразить не успел, как очутился в холодной воде Цусимского пролива. Один осколок обжёг бок, но рана явно была поверхностная. Холод моря сначала даже привёл Всеволода в чувство после лёгкой контузии полученной при взрыве, но очень быстро океанская вода всей своей чудовищной теплоёмкостью стала жадно забирать тепло человеческого организма… Откуда-то издалека над морем продолжали разноситься звуки боя, и с гребней волн были видны дымы и даже сами корабли сошедшиеся в смертельном бою. Однако лейтенанту было не до того – ему уже стало ясно, что долго в такой воде он не продержится. За показавшиеся целой вечностью минуты Всеволод успел со всеми проститься, прочитать пару покаянных молитв, на этот раз совершенно искренне жалея о том, что тратил жизнь не всегда на дело. И даже пообещать, что если случится вдруг невозможное, и он выживет, то… впрочем, это уже личное. На самом деле он уже начал потихоньку проваливаться в ту дрему, из которой при переохлаждении не возвращаются, но от самокопания лейтенанта самым бесцеремонным образом отвлек сильный удар по ногам. Когда полгода назад в этих самых водах геройски погиб собрат "России" – броненосный крейсер "Рюрик", то крупные деревянные обломки, по словам очевидцев, иногда всплывали настолько стремительно, что убивали спасающихся в воде людей. Так что Всеволода от немедленной гибели спасли только упрямство адмирала Рожественского, требовавшего буквально выполнять все свои указания, и собственная добросовестность. Не выдержавшая, наконец, чудовищной нагрузки легшего на бок крейсера, верхушка бризань-мачты обломилась, и непременно окончательно оборвала бы жизнь молодого человека, если бы ее не притормаживал насмерть прибитый к ней два дня назад под руководством самого Егорьева, а теперь – запутавшихся в остатках прожекторной площадки огромный Андреевский флаг…
Американский капитан, нашедший следующим утром замерзающего моряка на странном плоту из обломков, запутавшихся во флаге, был человеком практичным. Контрабанда, привезенная японцам в Корею, была благополучно разгружена. Теперь же глупо было упускать возможность получить что-то и от русских… так что флаг был выловлен вместе со Всеволодом. Ушлый американец оказался прав – через полгода российское правительство согласилось выплатить ему неплохое вознаграждение за спасение ставшего к тому времени легендарным имущества. Позже выяснилось, что лейтенант Егорьев, впоследствии – полный адмирал, оказался не единственным спасенным с броненосного крейсера "Россия" – еще одному сигнальщику спасли жизнь большой кусок палубного настила и случайный японский вспомогательный крейсер.
Броненосный крейсер "Россия"
— Да уж! Это не на "Баяне" рассекать волны туда, куда считаешь нужным, — деятельная натура Вирена просто бунтовала против роли, которая отводилась в бою ему и его кораблю. — Как это всё-таки тяжко, тащиться за впередиидущим и просто держать своё место в строю. А адмиральский флаг – просто повод получать лишние попадания. Японцы действительно уделяли "Ретвизану" "особое" внимание, сначала все четыре броненосных крейсера адмирала Мису засыпали его снарядами, потом, после выхода "Ниссина" из линии – три. Но он был их основной целью. И стреляли японские "недоброненосцы" очень прилично. Адмирал только морщился и втягивал голову в плечи при каждом новом попадании. А следовали они одно за другим. Уже заклинило носовую башню, броненосец стал слегка зарываться носом, поступали доклады о пробитых трубах, пожарах, разрушенной кормовой рубке, дым от пожара на баке сделал наблюдение из боевой рубки совершенно невозможным. А ведь били по броненосцу снарядами "всего" в восемь дюймов максимум (пару десятидюймовых "приветов" от "Кассуги" пока можно было "вынести за скобки"). Но доставалось "Ретвизану" лихо. Разве что "Суворову" приходилось похуже. А нужно было держаться. Нельзя выходить из линии, неполученные тобой снаряды найдут себе другие цели, а следующие в кильватере "пересветы" защищены значительно хуже, им такого огня не выдержать… Вирен оглянулся на командира броненосца, когда тот получал доклад о повреждениях. — Ну, что там у нас, Эдуард Николаевич? — Неважные дела: в носу здоровенная пробоина, сели на метр, переборки вспучились. Опасно идти таким ходом. Первая башня… Сами видите. Ещё минимум полчаса на ремонт требуется, чтобы вращение восстановить. На батареях пока благополучно. Ну и пожары… Трубы побило здорово, тяга – ни к чёрту. — Терпим. Ничего не поделаешь. Японцам тоже достаётся.
"Пересвет" пока не обстреливался вообще, поэтому офицеры, которым не требовалось в данный момент находиться при пушках, в машинном отделении, рубке и так далее собрались на мостике и с волнением следили за своим отрядом броненосных крейсеров, особенно за "Россией". — Вашбродь! — к Соймонову подбежал рассыльный матрос. — Принято на станцию телеграфа! Матрос протянул Василию листок бумаги. Прочитав текст, который был написан крупными, пляшущими буквами лейтенант чуть не заорал от радости, но, сдержавшись протянул донесение командиру. Эссен себя так не сдерживал. Казалось, что одним взглядом он проглотил всё содержание и тут же его лицо стало счастливым и довольным, ну как… Ну как у кота объевшегося сметаной. — Господа! — радостно объявил Николай Оттович, — "Олег" и "Аврора" потопили два японских малых крейсера. Прошу немедленно сообщить об этом орудийным расчётам. Пусть постараются! Пусть покажут, что мы тоже кое что можем… Его последние слова потонули в восторженных криках "УРА!!!". Офицеры и редкие на мостике матросы не сдерживали своего ликования. (К сожалению адмирал Энквист поторопился сообщить об уничтожении японских крейсеров и на самом деле они были "живы", хоть и едва-едва, но всё-таки оставались на плаву) — О Господи! Что это?! — вскрик матроса принёсшего телеграмму больше походил на рыдание… Взгляды пересветовцев обратились к кормовым румбам… Крейсера Иессена уже подошли к отряду Фелькерзама и выстроились в линию пеленга – так можно было максимально удобно и эффективно концентрировать огонь двух отрядов. И это сказывалось: на "Идзумо" рухнула средняя труба, корабль всё сильнее садился носом, казалось, что всё уже в порядке, наши выскочат… Из кормы "России" вдруг вырвался сноп огня и дыма, огромный крейсер вдруг повалило в развороте вправо, если бы отряд Иессена шёл строем фронта, то таран флагмана непременно врезался бы в борт "Громобоя". А так… "Россия" повалился на левый борт… Ещё минута… И киль красавца-крейсера показался над поверхностью Цусимского пролива. — Да как же это! — продолжал причитать матрос в полном обалдении глядя на гибель корабля. — Так! — с трудом сориентировался Василий. — Немедленно сообщи артиллеристам правого борта о гибели двух японских крейсеров! — А как же… — Марш! Выполнять приказ! — Матроса тут же сдуло "выполнять приказ", всё-таки есть что-то в уставе, который вгоняется матросам в "спинной мозг". Иногда действительно нужно "не рассуждать, а выполнять" А на мостике стало уныло… Стали обращать внимание не только на то, что не стреляют по "Пересвету", но и на пылающий чуть ли не от носа до кормы "Ретвизан", на то, что "Фудзи" справился с повреждениями и практически нагнав отряд японских броненосцев встаёт в кильватер "Асахи". Его отряд Вирена конечно здорово потрепал в то время, пока он был вне строя, но корабль врага на плаву и по прежнему бьёт из своей кормовой башни… — Василий Нилович, — обратился к старшему артиллеристу Эссен. — Думаю, что уже нет смысла стрелять по "Фудзи". Нам далеко, вряд ли попадём, да и другим своими всплесками пристрелку собьём. Переносите огонь на "Якумо", он нам наиболее удобная цель. Да и "Победа" давно его "победно" громит. Присоединяйтесь. А между тем всплески от падающих снарядов стали вставать недалеко от борта "Пересвета". "Пикник" на мостике пора было заканчивать. Эссен приказал офицерам разойтись по местам, предписанным боевым расписанием. Василий прошёл в боевую рубку броненосца. Было тесновато, но вполне терпимо и, хотя ему очень хотелось быть либо у станции беспроволочного телеграфа, либо вообще у своих минных аппаратов (очень страшно было увидеть гибель ещё одного своего корабля) — уж лучше сидеть на своём месте, выполнять свой долг… Легче. Но долг сейчас требовал другого. Лейтенант прильнул к смотровой "щели", если щелью можно назвать прорезь в фут размером и смотрел на японские корабли посылающие смерть в него и в его соотечественников. Чёрт его знает какая пылинка попала ему в нос в тот самый момент… Чихнул… И пропустил такой момент… — "Фудзи!!!" — просто заорал над его ухом Черкасов…
"Суворов" к этому времени стал получать уже серьёзные повреждения. Несмотря на то, что "Фудзи" был выбит из линии, остальные японские броненосцы настырно громили русский флагман. Новые японские снаряды обладали чудовищной разрушительной силой. Если броня и не "плакала стальными слезами" в местах их попаданий, то обычная сталь небронированных перекрытий плавилась. Огромное количество мелких осколков, которые они давали при взрыве было хоть и безопасно для укрытых за бронёй, но исправно выкашивало матросов тушивших пожары на борту. Туман рассеивался и огонь японских броненосцев становился всё точнее. Последовали попадания в первую трубу, которая уже опасно накренилась, удерживаемая пока на растяжках, был разрушен кормовой мостик, крупный снаряд, пробив борт разорвался в кают-кампании, вызвав нешуточный пожар. Но больше всего пострадала артиллерия: один из первых же японских "гостинцев" умудрился угодить в ствол кормовой башни главного калибра и, хоть не смог оторвать его но загнул вверх, сделав эту пушку совершенно бесполезной. Взрыв этого снаряда вызвал такое сотрясение башни, что она вышла из строя на полчаса. Из трёх шестидюймовых башен в строю осталась только одна, остальные намертво заклинило попаданиями и они не имели способности вращаться и наводить свои пушки на японские корабли. В общем броненосец за ничтожный промежуток времени утратил практически половину своей огневой мощи. — Зиновий Петрович! Может быть имеет смысл выйти из строя для исправления повреждений? — робко спросил Рожественского флаг-капитан. — Эскадру поведёт "Александр", он ещё совершенно цел, японцы протратят лишнее время на пристрелку по нему. Приказ о том, что в случае нашего выхода из строя эскадру ведёт следущий мателот всем известен… Выйдем, починимся и снова вернёмся в строй… — Мы ещё можем стрелять, управляться, держать ход. Какого чёрта! — вспылил командующий. — Но ведь смотрите – японский флагман второго отряда покинул строй… — МЫ МОЖЕМ СТРЕЛЯТЬ! Оставаться на курсе! "Суворов" продолжал вести за собой русскую эскадру. Хотя приходилось лихо… Броненосец постоянно содрогался от получаемых попаданий, пожары вспыхивали от носа до кормы и хоть их регулярно тушили, но они разгорались снова и снова. Дым разъедал глаза находящихся в боевой рубке. Во рту стояла непереносимая горечь от недогоревшей при взрывах шимозы. Реальное управление эскадрой было утрачено, командующий мог только вести корабли за собой, не более. Что Рожественский и делал. Может быть и зря. Может стоило выйти из линии, пересесть на другой броненосец, а может даже и на "Изумруд", чтобы полноценно руководить эскадрой, которая вслед за своим флагманом неуклонно сбавляла ход и у адмирала Тóго появлялась возможность сделать тот самый "кроссинг Т", к которому он всегда так стремился. "Суворов" превратился в "земной филиал ада". Огонь и дым, удары взрывной волны и летящие осколки всевозможных размеров. Осколки снарядов и обрывки металлических конструкций самого корабля. Всё это как коса смерти проходило по палубам и казематам броненосца. Уже погиб старший офицер Македонский, руководивший тушением пожаров, выжгло глаза флагманскому минному офицеру лейтенанту Леонтьеву. Сам командующий уже был ранен в плечо и правый бок, но оставался в боевой рубке. — "Фудзи!!!" – капитан первого ранга Игнациус не сдерживал эмоций. — УРА-А-А!!! — взорвалась ликующими воплями вся боевая рубка флагмана.
…Было понятно, что стрелять по "Микасе" практически нереально. Ну не позволял доворот башни стрелять под таким углом эффективно. Нужно было найти более подходящую цель. — Наводить по третьему, двухтрубному броненосцу, — распоряжался мичман Щербачёв, командир кормовой двенадцатидюймовой башни броненосца "Орёл", — дистанция тридцать пять кабельтовых. Башня стала послушно разворачиваться. — Внимание! СТО-ОЙ!!! — заорал мичман. Но его резкий крик был услышан комендорами как "Огонь!" и оба орудия грохнули выстрелами. — Идиоты! Я же сказал по третьему, а не по четвёртому! — в ярости орал Щербачёв. — Так по третьему из двухтрубных вы приказали, вашбродь, — смущённо пытался оправдаться хозяин башни. — По третьему в строю я командов… — Ура-а-а! — завопили комендоры и этот крик подхватил казалось весь броненосец и даже вся эскадра. Мичман прильнул к прорези командирского колпака башни. В корме четвёртого в строю японского броненосца казалось началось извержение вулкана. Дым от взрыва выбросило вдвое выше мачт. А потом рвануло так, что сразу стало ясно, что этот корабль уже не жилец на белом свете.
Один из тех двух "неправильных" орловских снарядов всё-таки проломил лобовую броню кормовой башни "Фудзи" и взорвался внутри. Мгновенно вспыхнули полузаряды поданные в башню из погребов и огонь скользнул вниз, в эти самые погреба боезапаса. Грянул взрыв ужасающей силы, у броненосца не только вырвало дно, но почти оторвало корму. "Фудзи" стремительно погружался. Следующий за ним крейсер "Кассуга", вынужден был сделать коордонат от русской линии, чтобы не налететь на тонущего товарища. В самом начале битвы японцы потеряли один из четырёх своих броненосцев.
Всё так и произошло в реальном Цусимском сражении. Почти. Японцев "преследовало" фатальное везение. Дурной осколок перебил трубу гидравлики и хлынувшая под большим напором вода быстро загасила разгорающийся пожар. Огонь в погреба боезапаса не проник…
Эскадренный броненосец "Фудзи"
…Есть! — прошептал Соймонов увидев как взрывается японский броненосец и тут же заорал во весь голос не стесняясь нижних чинов находившися в рубке "Пересвета". — Есть! Взорвался!! Тонет!!! Но и стесняться было нечего, все, включая Эссена, который на радостях сорвал и швырнул на палубу свою фуражку громко ликовали, обнимались. Хорошо ещё, что рулевой не бросил штурвал. Впервые за всю войну в артиллерийском бою удалось потопить артиллерией броненосный корабль противника. Поколебавшаяся было уверенность в грядущей победе снова захватила умы и души русских моряков, чаще застучали выстрелы, что не лучшим образом сказывалось на точности стрельбы. С трудом удалось снова наладить нормальный темп стрельбы. Восторг от произшедшего потихоньку сошёл на нет и экипаж вернулся в нормальное боевое состояние, к тому же поступил доклад о проблемах с разворотом кормовой башни и Василий немедленно отправился разбираться с её электороприводом. А сражение продолжалось. "Якумо", броненосный крейсер немецкой постройки, не выдержав сосредоточенного огня броненосцев отряда Вирена и, частично, Фелькерзама, стал выходить из кильватера основных сил японцев. Если уж и это творение германских судостроителей, ставивших во главу угла именно надёжность и непотопляемость своих кораблей покинул боевую линию… Ещё один был выбит из строя. Ещё один! Снова зажужжали электромоторы на русских броненосцах и башни, приводимые ими в движение хищно уставились своими орудиями на новую цель. Пока Камимура займёт своё место в кильватерной колонне японского флота можно успеть многое. Надо было максимально использовать момент своего значительного преимущества. "Пересвет" с "Победой" перенесли огонь на крейсер "Адзума". Этот корабль французской постройки был наименее защищённым из японских броненосных крейсеров и уже успел пострадать от огня "Наварина" – пожар на юте всё ещё не был потушен. Скоро стали отмечаться и попадания артурцев: ясно заметен был взрыв на первой трубе, после которого она покосилась, замолчала кормовая восьмидюймовая башня, вспыхнуло ещё несколько небольших пожаров. В довершение всего, очередным взрывом, окончательно повалило покосившуюся трубу. Черкасов вместе с Эссеном азартно следили за результатами своего огня, очень хотелось его решительных последствий поскорее. Ну хоть не потопить, хоть выбить опять из строя. Как уже были выбиты "Ниссин" и "Якумо". К тому же сигнальщики передали, что боевую линию покинул сам японский флагман, сам "Микаса". А "Ретвизан" с "Ослябя" наконец перенесли огонь на "Кассугу", который с самого начала боя не обстреливался вообще и его комендоры действовали в самых комфортных условиях, методично и весьма эффективно обстреливая тот же "Ретвизан". На "Кассуге" почти сразу стали отмечаться попадания, первыми же снарядами была сбита дымовая труба и приведена к молчанию кормовая башня. А русские броненосцы продолжали и продолжали посылать в его сторону смерь различного калибра.
После потопления "России" адмирал Камимура оказался в сложной ситуации: с одной стороны нужно было срочно возвращаться к главным силам, с другой – это значило ещё раз "протащить" свои корабли сквозь огонь третьего броненосного отряда русских и их броненосных крейсеров. К тому же появилась реальная возможность провести манёвр являющийся мечтой любого флотоводца – "обрезать" хвост колонны противника и поставить его под продольный огонь всего своего отряда. Искушение было слишком велико и Камимура не устоял. Концевым кораблём русской линии был крейсер "Дмитрий Донской". Это был уже старый крейсер с малым ходом и относительно слабой артиллерией. Откровенно говоря Рожественский долго колебался не отправить ли его с транспортами во Владивосток, но настоятельные просьбы каперанга Лебедева и наличие у корабля полного броневого пояса привели к решению поставить его в конце русского кильватера. В глубине души командующий понимал, что "Донской" практически обречён, если японские корабли "обратят на него серьёзное внимание". Но это значило и то, что меньше снарядов прилетит к другим, более ценным кораблям. А может противник как раз и "погнушается" стрелять по такой "несерьёзной" цели, тогда несколько шестидюймовок могут оказать некую помощь эскадре. В общем в результате на самый малый и старый крейсер броненосных сил русских обрушился огонь способный вывести из строя современный броненосец. Старый крейсер с молодым задором вступил в бой. Но шансов у него было не больше, чем у подростка протв четырёх взрослых мужчин. Несколько залпов и "Дмитрий Донской" получил заметный крен и заполыхал от носа до кормы. Ответный огонь был эпизодическим и несерьёзным.
Крейсер "Дмитрий Донской"
Однако отвлекаться на добивание противника Камимура не мог себе позволить, его ждали в главной линии, его крейсера были там сейчас необходимы. Уже можно было пройти так, чтобы не подставляться под огонь отряда Фелькерзама. Адмирал скомандовал разворот… Играл ли адмирал Камимура в шахматы всерьёз? Если да, то наверняка знал термин "цугцванг" – ситуация, когда любой ход только ухудшает перспективу. Своим поворотом он поставил "Громобой" и "Баян" в положение, когда у тех просто не осталось выбора – они не могли уже вернуться к своим кораблям минуя пушки его крейсеров. Русские были просто вынуждены отвернуть от своей колонны и устремиться на… На "Ниссин", который уже побывал в нокдауне в завязке сражения и кое-как справившись с повреждениями старался догнать "Якумо" и пристроиться ему в кильватер. Камимура просто "гнал" противника на своего ослабевшего товарища. "Громобой" уже начал пристрелку и было понятно, что скорее всего флагман адмирала Мису получит серьёзные повреждения до подхода японских крейсеров и опять встанет дилемма: защищать его и оставить главные силы без так необходимого им подкрепления или бросить товарища "на съедение" русским. Ситуация усугублялась тем, что с нордовых румбов подходили русские крейсера Энквиста. Если не прикрыть "Ниссин" – его участь решена. Повернуть левее? Как бы "пригласить" противника вернуться к своим? Но тогда придётся лишние полчаса нагонять свои главные силы. Лишние полчаса не вступать в бой. Да и примут ли русские такое "приглашение"? Почти наверняка – нет. Нужно идти на помощь адмиралу Тóго. Но как? — Если по кратчайшему расстоянию, то придётся пройти в пределах досягаемости орудий броненосного отряда Фелькерзама. А это двенадцать двенадцатидюймовок не считая пушек "Нахимова" – может случиться всякое. Если отклоняться – опять потерять время. …Неожиданная помощь последовала от отряда Катаоки. Японский адмирал тоже увидел какая опасность угрожает "Ниссину" и решил хотя бы не допустить к нему крейсера Энквиста. Неожиданно он пошёл на сближение с русскими и те, хоть и серьёзно превосходили по огневой мощи японских "пенсионеров" стали отходить сохраняя дистанцию – на малом расстоянии становилось уже вполне реальным заполучить снаряд из гомерических пушек мацусим, который мог не только серьёзно повредить, но, при удачном попадании, даже утопить небронированные русские крейсера. Бой этих двух отрядов склонялся к югу и атаковать японского "подранка" "Олег" и компания уже в ближайшее время не могли. Однако корабли Катаоки дорого платили за свой манёвр. Если по мощи бортового залпа "Жемчуг" практически не уступал "Итцукусиме", то "Олег" и "Аврора" серьёзно превосходили своих оппонентов в этом плане (если конечно не учитывать тристадвадцатимиллиметровые пушки японцев). Здорово горели уже все три японца. На русских крейсерах тоже вспыхивали пожары, но значительно меньшего масштаба.
Как говорил Наполеон: "Ситуация в бою меняется каждую секунду"… Командир "Громобоя" Дабич увидел, что третий броненосный отряд взял под обстрел "Ниссин" и его крейсер с "Баяном" не особенно нужны для планировавшейся ранее атаки. Зато представляется возможность поставить в "два огня" (обстрел с обоих бортов) отряд Катаоки, а потом соединиться с крейсерами Энквиста. Цель была немедленно сменена и по японским старым кораблям било уже вдвое больше орудий, чем раньше. А им и до этого приходилось не сладко. Правда с севера изо всех сил торопился на помощь совсем уже тихоходный "Чин-Иен", но стреляя орудиями левого борта по "Мацусиме" и "Итцукусиме" крейсера, которыми теперь, после гибели "России", руководил Дабич огнём правого борта встречали старичка-броненосца. Камимура пока всё ещё засыпавший снарядами "Дмитрия Донского" снова встал перед дилеммой: помочь избиваемым кораблям Катаоки или, бросив их, спешить в линию главных сил. Да и добить русского старичка очень хотелось, ну не мог он со своим водоизмещением долго выдержать обстрел японской четвёрки. Весь в огне, с заметным креном он, тем не менее продолжал стрелять из нескольких уцелевших пушек. И даже попадал иногда: на баке "Идзумо" снова разгорелся небольшой пожар. Но "Донской" был уже на грани. Крейсер зарыскал на курсе, всё сильнее садился кормой. И через несколько минут на его, по странной случайности, ещё не упавшей грот-мачте заполоскался флаг "Како": "Не могу управляться". На счастье для его экипажа, Камимура не собирался всерьёз уделять внимание избитому ветерану. Дав ещё несколько залпов по нему на отходе японский адмирал повёл свой отряд на соединение с главными силами. Но русскому крейсеру хватило и того, что он получил раньше. Ковыляя на восьми узлах израненный корабль покинул строй и направился к югу. Оставались призрачные надежды передохнуть, хоть сколько-нибудь починиться и попытаться вдалеке следовать за своими. Теперь только решительная победа русских могла спасти "Донского".
Командир "Авроры" с удовольствием наблюдал, как снаряды его крейсера крушат противника. Очередной раз крушат. "Мацусима", которая досталась ему при распределении целей, горела. Горела здорово. Хотя тонуть пока ещё совсем не собиралась. Душа Евгения Романовича просто пела, как у любого человека, который видел, что его труды не пропали даром, что пушки его крейсера работают как сыгранный ансамбль. Егорьев имел право гордиться стрельбой своих подопечных. — Евгений Романович, смотрите, а ведь и наши броненосные крейсера подходят! — старший офицер не скрывал своей радости. — Ну тогда уж не долго нам возиться придётся с этим антиквариатом, — усмехнулся командир крейсера. — Крейсера… два, — невольно осёкся Небольсин, мгновенно сообразив, что всё не так здорово, как хотелось бы думать. — Ну два – это тоже очень неплохо, вполне достаточно, Аркадий Константинович, чтобы… Как ДВА? Какие? — до Егорьева не сразу дошёл смысл слов сказанных его старшим офицером, и в мозгу сразу запульсировало, забилось: "Сева! Севка!! Сынок!!!" – у Егорьева старшего просто перехватило дыхание от волнения. Но ненадолго. Шёл бой. Вставший в двадцати метрах по борту фонтан воды от падения японского "чемодана" сразу вывел Евгения Романовича из ступора. "Спаси и сохрани раба твоего Всеволода!", — перекрестился командир "Авроры" и вернулся к руководству кораблём. — Один – "Баян", а второго пока не разобрать. Может – "Россия", может – "Громобой". — Да ладно, потом. Эх! Жаль наших теперешних визави нам не добить – подходят японские броненосные крейсера. Прикроют своих "младших братьев", придётся нам отойти. И знаете что, Аркадий Константинович, перейдите пока в кормовую рубку от греха подальше. Негоже нам обоим сейчас в одном месте находиться. — Как прикажете, Евгений Романович, — старший офицер козырнул и отправился в корму. И остался в живых… А крейсера Катаоки действительно не стали искушать судьбу дальше и устремились к отряду Камимуры. Тот пошёл навстречу и вскоре надёжно прикрыл пушками и бортами своих кораблей горящих подранков. Теперь можно было возвращаться к главным силам или всё-таки атаковать русских, забравшихся так глубоко в "тыл" японского флота. Пока можно было не мучаться выбором – курс в обоих случаях совпадал: норд-ост. На этом курсе можно было и "Ниссин" с "Чин-Иеном" прикрыть, и русских атаковать, и к своим броненосцам приблизиться. "Олег" и "Аврора", спрятав "Жемчуга" за своими корпусами шли на соединение со своими крейсерами и открыли огонь уже по "Идзумо", но пока безрезультатно. Да вобщем этого и следовало ожидать. И не собирались русские всерьёз связываться со столь грозным противником. Но и пренебрегать возможностью пострелять по флагману Камимуры не стали. Другое дело, что противник стал энергично отвечать. И хоть огонь могли вести только сам "Идзумо" и "Токива", следовавший за ним, получили русские крейсера изрядно. Шестидюймовый снаряд ударил в боевую рубку "Авроры" сзади. Там, где находился вход в неё. Осколки японского фугаса влетев внутрь и отражаясь от стен… В общем рубка превратилась в мясорубку. Среди находившихся в ней не осталось ни одного сколько-нибудь живого человека. Даже легко раненых не было. Старший офицер, немедленно вызванный для управления крейсером, сначала даже отдёрнул ногу, когда хотел ступить на палубу внутри боевой рубки – всё, абсолютно всё было залито кровью. Но чувства на войне сильно притупляются, никаких рвотных позывов не почувствовал ни он, ни новый рулевой вставший к штурвалу, ни те, кто выносил тела, раненых и остатки тел из помещения. Шёл бой и только боем жили все моряки сражающегося крейсера. "Аврора", рыскнув на курсе, снова уверенно держала в кильватер "Олегу". Стрельба её хоть и ослабела, но крейсер продолжал вести огонь с обоих бортов. А ответных снарядов она получала даже больше, чем флагманский корабль Энквиста. Каждый из крейсеров Камимуры успел уже отметиться попаданиями в неё восьмидюймовыми снарядами. Последний, взорвался зацепив в полёте шлюпбалку и щедро осыпал осколками ют. Пожары не прекращались – стоило потушить один, как немедленно разгорался новый.
Глава 4. Клинч
А горемычный "Ниссин" снова стал получать попадание за попаданием, что и неудивительно – три броненосца и броненосный крейсер сосредоточили огонь на нём одном. Русские снаряды не давали как правило эффектных взрывов, но издалека было видно, что как будто кто-то высекает искры из его борта. Попадания явно были, к тому же снова в носу японского крейсера заполыхал нешуточный пожар. Замолчали уже обе башни главного калибра. Попытавшийся вернуться в строй флагман адмирала Мису был отправлен в очередной нокдаун и снова стал разворачиваться, чтобы выйти из-под огня. Но нельзя сказать, что из сражения он просто выпал. Пушки левого, неповреждённого борта нашли себе цель – "Громобой", который в это время, совместно с "Баяном", обстреливал "Чин-Иен". И комендоры "Ниссина" показали, чего они стоят, что рано ещё их списывать в этом бою – русский крейсер просто засыпало снарядами. Но Дабич приказал не отвлекаться от основной цели – броненосца, в который тоже весьма удачно ложились русские залпы. "Старый китаец" горел, уже замолчала его двенадцатидюймовая башня, снарядов которой можно было вполне обоснованно опасаться. Нужно было заканчивать начатое, вывести "Чин-Иена" из строя, а ещё лучше утопить вконец. А стрелять по "Ниссину" – только сбивать пристрелку своим броненосцам."Пересвет", "Баян", "Паллада", теперь вот "Богатырь"… Павел Петрович Ухтомский вспоминал сколько кораблей носили его флаг за последние несколько месяцев. Без удовольствия вспоминал. Было ощущение, что его, как какую-то пешку, постоянно пытаются куда-то сбагрить, пристроить, убрать с глаз долой. Он ощущал себя лишним и неудобным для всех. С его-то гонором! С уверенностью можно было сказать, что на всей эскадре не найдётся дворянина такого древнего рода. А вот поди же ты! Георгиевский крест за прорыв из Артура, конечно, "согревал душу и сердце", но неприятный осадок всё же был. Ну никак ему не представлялся случай принять самостоятельное важное решение – то Вирен руководит, то Рожественский… Вот и сейчас под его команду отдали совсем несерьёзный отряд. И бой опять идёт без его участия… "Ну вот, опять бой проходит мимо. Война – мимо", — у Стеммана, командир "Богатыря", были похожие мвсли. Он наблюдал как флагманский броненосец пылает и превращается в руины. А он по приказу должен был охранять правый фланг своей боевой линии. Справа действительно "нависали" три "собачки" адмирала Дева, но держались на почтительном расстоянии и в бой не лезли. Неудивительно – кроме крейсеров его "полуотряда" наглецов бы встретило более двух десятков шестидюймовок нестреляющего борта броненосцев. На "Суворове" рухнула вторая труба, было очевидно, что головной корабль русских долго не выдержит. "Флоту – рисковать!" – вспомнил Стемман лозунг покойного адмирала Макарова. Нет, конечно не личный героизм и не трепетная любовь к Родине заставила хладнокровного и рассудительного обычно Александра Фёдоровича, отдать приказ "Палладе" и "Светлане" следующими в струе его крейсера: "Иметь ход шестнадцать узлов". — Очень хотелось выйти из этой войны с наградой. С боевой наградой. Этому предшествовал короткий диалог с Ухтомским: — Александр Фёдорович, вот смотрите: если мы сейчас пристроимся в голове кильватера, то стрелять по нам броненосцы вряд ли станут, а сами мы вполне безнаказанно сможем обстрелять "Микасу". Что скажете? — Павел Петрович, вы читаете мои мысли! — Стемман несказанно удивился решительности адмирала, которого все считали лишённым этого "недостатка". — Прикажете увеличить ход? — Ну конечно! Действуйте! Бронепалубные крейсера стали выдвигаться из тени своих броненосцев. Вот уже ясно виден "Микаса". И последовал приказ начать пристрелку по японскому флагману… Хотя какая там к чёрту пристрелка – весь первый броненосный отряд лупил по кораблю Тóго без остановки. Помощь оказалась запоздалой. Уже через несколько минут "Микаса" стал отворачивать и покинул своё место во главе кильватера. Ликовавшие в Боевой рубке "Богатыря" могли, конечно, считать, что именно их вмешательство помогло выбить из строя самого Тóго, но вряд ли даже они всерьёз думали так. А вот возмездие за дерзкий манёвр последовало незамедлительно: японские крейсера шедшие прямо по курсу стали разворачиваться для защиты своего командующего и открыли огонь по флагману Ухтомского, японские крейсера шедшие правее и не вмешивавшиеся в ход сражения до сих пор пошли на сближение и открыли огонь по русскому крейсерскому отряду. А среди этих японских кораблей было три крейсера типа "Такасаго" с восьмидюймовыми пушками – противник очень серьёзный и опасный. Кроме них у японцев было ещё три крейсера послабее, но и из них любой был не менее сильной боевой единицей, чем "Светлана". Разгорался ещё один "бой местного значения". И в этом месте русские были явно слабее своего соперника. Что сразу стало сказываться.
— Ну куда он полез! — Сарнавский с негодованием смотрел на сигнал поднятый на "Богатыре". — Кому мы там сейчас нужны? Крестов захотелось? Так даже деревянных не удостоимся, не то что георгиевских. — Владимир Симонович, но может действительно стоит поддержать наши броненосцы, — попытался возразить старший офицер "Паллады", находившийся пока вместе с командиром на мостике крейсера, — глядишь и окажемся той самой последней соломинкой, которая сломает спину верблюда. — Очень сомневаюсь. Но вот японские крейсера, которые пока спокойно двигаются справа и по носу, наверняка своего флагмана прикрывать ринутся. А сколько их, видите? Гроб нам с крышкой сразу же сколотят. Чёрт! Вот приспичило Ухтомскому подёргать тигра за усы! И результаты, конечно, немедленно воспоследовали и для "Паллады" в том числе. Крейсера у японцев малые, но их было много. К тому же в помощь отряду адмирала Дева немедленно стал выдвигаться и вице-адмирал Уриу со своими четырьмя крейсерами, в результате, положение русских в этом месте сражения стало просто катастрофическим. Японцы к тому же прекрасно знали какой из трёх крейсеров отряда Ухтомского является "слабым звеном" и уделили "Светлане" особое внимание. И небезуспешно. Кроме нескольких, вполне терпимых, стодвадцатимиллиметровых снарядов "Читосе" всадил в крейсер и восьмидюймовый "подарок". "Светлана" немедленно стала зарываться носом, ход значительно упал. Ну и, как говориться: "Не было бы счастья, да несчастье помогло" – ещё один снаряд проделал приличную пробоину в корме и хлынувшая туда вода практически выправила дифферент. Но избиение продолжалось. Ухтомский, глядя на свой отряд, который стали корёжить вражеские снаряды, уже несколько раз пожалел о своём "гусарстве". Нужно было как-то выбираться…
Капитана второго ранга Коломейцева Рожественский явно недолюбливал, может сказывался ершистый характер командира "Буйного", может слухи о том, что в юности он был близок к революционерам… Неважно. Не жаловал командующий кавторанга. "Буйный" шел концевым в первом отряде миноносцев, которым командовал Баранов на "Бедовом". Миноносцы в бою пока участия не принимали, да и в обозримом будущем этого не предполагалось – "отношения выясняли" броненосные корабли, нечего "всякой мелочи" путаться под ногами… Японского кильватера практически было не разглядеть, а вот то, что свои получают здорово, было заметно: горели "Князь Суворов", "Александр", "Ретвизан", "Ослябя". Оставалось надеяться, что и японцам достаётся на орехи. Но видно этого не было, можно было только надеяться. Запылал и накренился "Дмитрий Донской", обстрелянный крейсерами Камимуры, на флагмане Рожественского рухнула труба… "Суворов" явно был уже здорово избит и долго не продержится. Подтверждения этих слов долго ждать не пришлось, "Суворов", а за ним и "Александр", у которого к тому времени тоже сбило трубу стали отворачивать в сторону от японского кильватера. — Пора снимать адмирала, вам не кажется? — спросил Коломейцев лейтенанта Вурма, бывшего с ним на мостике. — Но нам такой задачи не ставили, Николай Николаевич, приказа нет, — удивился лейтенант. — Понятное дело, что нет, я и не о нашем миноносце говорю, но кому-то ведь такую задачу ставили наверняка. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предвидеть такую ситуацию. У Баранова наверняка есть какие-то инструкции.
У кавторанга Баранова, командира миноносца "Бедовый" и первого отряда миноносцев такие инструкции были. Снимать командующего, в случае чего, должен был именно он. Но в любой момент мог быть отдан приказ на минную атаку противника, нужно было бы руководить отрядом. Поэтому, после некоторых раздумий было решено отправить к броненосцам за Рожественским или за каким-то его приказом концевой миноносец отряда, которым как раз и был "Буйный". Приказ был немедленно передан.
— Ваше высокоблагородие! — обратился к Коломейцеву сигнальщик, — с "Бедового" передают: "Подойти к адмиралу, при необходимости принять его и штаб на борт". — Ну, слава Богу, хоть на что-то решились! Странно, что Баранов сам не пошёл. Ну чёрт с ними совсем! Лево руль! Увеличить скорость до семнадцати узлов! Курс к "Суворову", — начал сыпать распоряжениями Коломейцев. "Буйный" вышел влево из своей колонны миноносцев и, прибавив ход стал её обгонять. Когда поровнялись с "Бедовым", Коломейцев приказал продублировать сигнал "Иду к флагману, для того, чтобы снять адмирала". — Поднять сигнал "Исполнять", — подтвердил решение Баранов. "Буйный" стал быстро удаляться в сторону "Князя Суворова" и кипящего от падения снарядов участка моря. — Не было печали – черти накачали! — выругался Коломейцев подходя к флагману. Маневр отряда Ухтомского выманил на голову колонны японские крейсера, которые не преминули "засвидетельствовать своё почтение" уже избитому русскому броненосцу. Когда "Буйный" был уже совсем рядом на "Суворове" с грохотом и жутким скрипом рухнула и вторая труба. Море вокруг регулярно вздыбливалось всплесками от снарядов, одного из которых за глаза хватило бы маленькому истребителю, чтобы надолго выйти из строя, а то и вообще отправиться в гости к Нептуну навеки. Орать в мегафон среди грохота взрывов было бесполезно и на фок-мачте "Буйного" расцвёл флажный сигнал: "Готов принять на борт адмирала". Прошло несколько напряжённых минут во время каждой из которых могло произойти непоправимое для маленького корабля… — Смотрите, вашскородь! — крикнул сигнальщик и тут же начал "переводить на человеческий язык" "рукомашество" своего коллеги с "Суворова": "Немедленно передать на "Орёл" и "Полтаву"… Взрыв на корме броненосца снёс сигналящую флажками фигурку как бита сносит городошную палку. С миноносца продолжали напряжённо вглядываться в горящий флагман. Через минуту ещё один сигнальщик продолжил передачу приказа: "… двумя колоннами повернуть влево и отсечь силы противника друг от друга." — Вот чёрт! Ну и что делать будем? — вопросительно посмотрел Коломейцев на своего минного офицера. — Радио? — Радио само собой, но надо и продублировать флагами. А кто на броненосцах на нас смотреть будет? — лейтенант Вурм задумался… — А может на "Изумруд" отсемафорим? Он и повидней нас, и мачты у него… Да и сбегает пусть к главным силам. А? — Вероятно самое разумное решение, благо он рядом. Передавайте. Получив сообщение с "Буйного" барон Ферзен, командир крейсера "Изумруд", немедленно продублировал приказ командующего и с удовлетворением понял, что тот был принят на броненосцах. Сначала "Полтава" стала выполнять "правое плечо вперёд" ложась всем отрядом на курс параллельный крейсерам Камимуры, а через несколько минут и "Орёл", ведущий теперь всю эскадру за собой стал сворачивать влево. Идущий последним в японском кильватере крейсер "Адзума" оказался в весьма незавидной ситуации. Русские броненосцы в количестве (пока!) четырёх стали всем бортом, продольным огнём, бить по нему с кормовых румбов. Что, конечно, не прошло для, как его называли, "самого неброненосного из броненосных крейсеров" японского флота даром. Кормовая башня и так молчала из за десятидюймового снаряда, который хоть и не взорвался, но как кувалда пробив барбет башни разрушил систему подачи снарядов из погребов. Так теперь ещё и прямым попаданием в ствол орудия его оторвало на две трети длины. Ну и многострадальный кормовой мостик крейсера (вернее его остатки) снова как завороженный притягивал попадания. Весь ют крейсера полыхал чадным пламенем и просто не могли стрелять пушки, находившиеся к корме ближе, чем остатки сбитой трубы.
Адмирал Тóго мрачно взирал на происходящее уже с покорёженного мостика "Микасы". В самом начале боя его начальник штаба уговорил командующего перейти в боевую рубку, чтобы в такой ответственный момент не рисковать управлением флота. Он оказался прав: на первых же минутах боя взрыв на броне носовой двенадцатидюймовой башни вывел из строя всех находящихся на мостике. Потом флагманский броненосец получил ещё столько попаданий, такие повреждения, что вынужден был в конце концов выйти из боевой линии. Впервые за всю войну. Но не это было главное. Потерян "Фудзи", "Микаса" малобоеспособен в ближайшее время. "Ниссин" и "Якумо" хоть и временно, но покинули строй. Да! "Суворов" и "Александр" тоже отвернули, пусть даже горит "Ретвизан", горит "Ослябя", потоплен русский четырёхтрубный броненосный крейсер. Но этого недостаточно! Японского командующего никак не устраивала победа "по очкам", не устраивал размен кораблей линии. У русских на Балтике есть ещё броненосцы, да и не в этом даже дело – после войны нужно будет возрождать флот Империи, а если дело пойдёт так и дальше, то возрождать его будет просто НЕКОМУ. Не столько жаль сейчас было корабли, сколько обученных моряков, которыегибли с ними. Хотя и корабли тоже… Передали о том, что "Сума" и "Акицусима" на краю гибели – если и не утонут, то в сражении на них рассчитывать уж точно не приходится. Камимура, демоны его побери, ввязался во второстепенные перестрелки, хотя как воздух его отряд был необходим в главной линии, где, как узнал Тóго из докладов, практически неповреждёнными остались только "Сикисима", "Асахи" и "Кассуга". А у русских более пяти "нецарапнутых" снарядами броненосцев.
После недолгого и безрезультатного обстрела со стороны японцев, "Пересвет" снова спокойно шёл в строю и стрелял по врагу, не подвергаясь особой опасности. В него не стреляли. Сильно поредевший кильватер противника бил по другим кораблям. А броненосец продолжал посылать снаряд за снарядом то по "Адзуме", то по "Кассуге", в общем по наиболее удобной цели. Старший артиллерист Черкасов просто наслаждался такой возможностью – бить по врагу совершенно безнаказанно. Пока во всяком случае. Офицеры давно уже снова вышли из боевой рубки на мостик и наблюдали за боем. Если в соперничестве главных сил ничто не предвещало серьёзных неприятностей, то по правому борту дела обстояли далеко не столь радужно. Отряды адмиралов Дева и Уриу здорово навалились на крейсера Ухтомского. Горели все три: "Богатырь", "Паллада" и "Светлана". Последний к тому же значительно сел носом и весьма вяло отвечал на обстрел. Было понятно, что он получил серьёзные повреждения. Что и неудивительно – для такого крейсера-яхты, восьмидюймовый снаряд, да ещё удачно попавший – почти катастрофа. Вот видно такой и прилетел… А может и не один. Вероятно адмирал Дева решил поскорее дотоптать горемычный русский крейсер, а заодно окончательно добить пылающий на юге "Дмитрий Донской". Его отряд дружным кильватером пошёл контркурсами с колонной броненосцев второй эскадры, явно полагая, что на тридцати кабельтовых при такой скорости расхождения особой опасности не будет. Несколько шестидюймовых попаданий от пушек правого борта русских броненосцев его крейсера как-нибудь переживут… Эссен настороженно наблюдал за манёвром японских крейсеров. — Василий Нилович, прикажите развернуть башни на правый борт, — неожиданно обратился он к Черкасову. — Огонь по "собачкам"! — Да зачем, Николай Оттович? Мы же так хорошо по "Кассуге" пристрелялись! Давайте её добивать, а этим мелким крейсерам и шестидюймовок хватит! — старший артиллерист броненосца походил в этот момент на ребёнка, у которого отбирают любимую игрушку. — Может хватит, а может и нет, — отрезал Эссен. — Переносите огонь главного калибра на правый борт, лейтенант. Они идут "Донского" добивать. Пусть крейсер и не жилец, но там сотни наших моряков. Может от нас зависит погибнут они или нет. Кстати, можете посмотреть на "Победу", там кажется разделяют моё мнение. И действительно – кормовая башня переднего мателота, прекратив огонь, разворачивалась на правый борт. Через минуту в ту же сторону стали разворачиваться и десятидюймовки "Пересвета". Адмирал Дева никак не ожидал, что русские броненосцы отвлекут на него свой главный калибр, но высоченные столбы воды от падения крупных снарядов, встающие рядом с бортами крейсеров быстро убедили его в обратном. Так рисковать было нельзя. Несколько снарядов среднего калибра уже попало в корабли отряда, это было терпимо… Но получить в борт двухсот-трёхсоткиллограмовый подарок с взрывчаткой для малого крейсера грозит фатальными последствиями. Осторожный адмирал дал приказ отворачивать. Поздно дал… — Смотрите! — закричал сигнальщик на "Пересвете". — Есть! Но все находившиеся на мостике и так видели как из борта "Такасаго" вырвался сноп огня с огромным количеством чёрного дыма. Японский флагманский крейсер стал медленно прилегать на правый борт. С сильным креном раненый корабль, а за ним и остальные японцы стали отворачивать с курса. Адмирал Дева получил жёсткое "предупреждение" от русских броненосцев и больше решил не рисковать.
"Мученик Цусимы" – так назвал свою книгу, посвящённую броненосцу "Князь Суворов" один глубоко неуважаемый мною автор. Но, несмотря ни на что, этот эпитет очень точно характеризует судьбу русского флагмана в том страшном бою. В этой Цусиме был свой мученик. "Ниссин". Выбитый из строя одним из первых, крейсер тщетно пытался в строй вернуться. И постоянно попадал под огонь то одного, то другого русского отряда. Флагман адмирала Мису, который и сам уже давно вышел из строя с осколком в животе, регулярно был слабее своих противников – то "Громобой" с "Баяном", то старые русские броненосцы обстреляют, то главные силы русских… А иногда и сразу по два отряда засыпали снарядами японский корабль… Пожары, разбитые пушки, пробоины…
— Дмитрий Густавович, приказ повернуть влево всем отрядом. — Успенский чисто формально проинформировал Фелькерзама о полученном приказе. Адмирал сидел на мостике в кресле, и принимал в сражении чисто номинальное участие. Состояние его здоровья было весьма неважным (только НЕДОЛГАЯ стоянка у берегов Индокитая и отдых в более умеренных широтах Бонина позволили адмиралу дожить до сражения – в реальной истории он умер от инсульта не дойдя до Цусимского пролива). Реально и сейчас с начала боя третьим броненосным отрядом командовал командир "Полтавы", именно он, предварительно спросив мнение адмирала, отдавл приказы следовавшим за ней броненосцам. — Конечно, Иван Петрович, поворачивайте, — слабым голосом отозвался Фелькерзам. На грот-мачту "Полтавы" взлетел флажный сигнал, остальные корабли отрепетовали "Ясно вижу" и все четверо стали последовательно ворочать влево. этот манёвр если и не отсекал крейсера Камимуры окончательно от главных сил японцев, то отсрочивал их соединение весьма надолго. К тому же у отряда снова была общая цель: броненосец "Чин-Иен" находился всего в тридцати кабельтовых от броненосцев Фелькерзама и упускать такую возможность русские не стали. Несколько пристрелочных залпов и снова четыре корабля загрохотали всем бортом. Всплески, всплески… Взрыв! В носовой части японца встал огромный водяной столб от попадания явно двенадцатидюймового снаряда и "Чин-Иен" стал зарываться носом в волны. — Дистанция растёт, может побережём снаряды? — спросил Успенский адмирала. — Ну что вы! Ещё немного и мы его добьём, надо же нам довести дело до конца, раз уж представилась такая возможность. — Меня, если честно, больше волнуют крейсера Камимуры, с которыми нам наверняка предстоит схватиться в ближайшее время. А этот инвалид теперь всё равно не боец. — Вот когда он из категории "не боец", окончательно перейдет в раздел "не жилец", тогда и прекратим, — по стариковски проворчал адмирал, — все одно больше стрелять не по кому, а это старое корыто мешает "Громобою" добить "Ниссина". Да и за "Донского" отомстить надо бы. Отвоевался наш старик судя по всему. — Ну… Я не против, конечно. Снарядов жалко. Сколько их на такой дистанции даром пропадёт. — Этого добра у нас, Иван Петрович, пока достаточно. Для "доброго" дела экономить не станем, — слабо улыбнулся адмирал, — продолжать огонь по "Чин-Иену". Подранков – добивать, так действуют охотники, так будем поступать и мы. Стрельба по броненосцу продолжилась, но недолго. Очень уж быстро разносило корабли на контркурсах, дистанция менялась слишком резко и это сказывалось на точности огня. — Ваше превосходительство! — взмолился наконец Успенский. — Ну давайте перенесём огонь. Ведь цель подостойней появилась – "Ниссин". А этот утюг императрицы Цыси так носом в море зарылся, что в этом бою уже учавствовать точно не будет. А крейсер скоро за Камимуру спрячется, тогда можем и не добить. — Пожалуй вы правы. Давайте весь огонь по "Ниссину", — согласился Фелькерзам. "Чин-Иен", освободившись от обстрела и уходя из сражения, всё-таки умудрился одним из последних снарядов попасть на прощание в "Нахимова". Однако на него внимания уже не обращали. Пушки русских броненосцев грохотали по многострадальному флагману вице-адмирала Мису. И небезрезультатно. Был отчётливо виден взрыв крупного снаряда у него на юте, после чего вся корма заполыхала. Были видны и попадания шестидюймовых снарядов, вспыхнули ещё пожары, покосилась вторая труба, но японский крейсер породолжал идти и стрелять. Казалось, что несокрушимая самурайская воля будет держать его на воде и продолжать вести бой несмотря ни на что. Фелькерзам даже покинул своё кресло и подошёл к ограждениям мостика. Пожилой моряк азартно вглядывался избиваемый "Ниссин". — А что, Иван Петрович, чувствуют японцы, что значит по-настоящему с русскими воевать, как думаете? Впервые за всю войну у них преимущества нет – вот вам и результаты. "Русский моряк Фелькерзам", — хмыкнул про себя Успенский. — Хотя… А кто же он, если не русский? Идёт в бой за Россию, рискует жизнью. При чём тут его фамилия или корни? Мало ли таких на эскадре, на флоте, в империи. Эссен, командир "Пересвета" что, швед? Да более русского человека я и не встречал. Фитингоф, командир "Наварина" – немец? Щенснович – поляк? Братья Де Ливроны с "Баяна" и "Осляби" – французы? А Вирен что, не русский? Адмирал Иессен, который наверняка погиб вместе с "Россией" за Россию не русский? И кто более русский: ретвизановский дальномерщик Куйво или какой-нибудь студент Мордвинов, отправивший микадо поздравительную телеграмму в связи с падением Порт-Артура? Главное понятно: не в фамилии дело. У нас всегда проблем хватало настолько, что русским испокон веков числится каждый, кто не считает соседей по стране вторым сортом и готов вместе с ними идти отечество защищать. Не то что в "цивилизованных" европах, где даже на последней забегаловке может висеть объявление в стиле: "Неграм, ирландцам и собакам вход запрещен!" Россия – наша общая Родина, и за неё мы все вместе пойдем бить любого врага! — Так точно, Дмитрий Густавович, с боем в Жёлтом море – никакого сравнения. Продержаться бы в таком ключе ещё пару часов, и всё – нечего нам будет больше Тóго бояться, только не забыть подранков японских добить. Лишь бы никаких неприятных сюрпризов не приключилось.
Капитан первого ранга Юнг, командир "Орла" сначала сильно занервничал, когда его броненосцу пришлось вести за собой флот. Но ничего – иди себе прежним курсом и стреляй, жди распоряжений от командующего. Броненосцы, заранее имеющие приказ в случае выхода флагмана из строя следовать за головным, послушно легли на курс в кильватере первого в строю броненосца и привычно продолжали бой. В кильватер "Пересвету" пристроился даже "Александр", справившийся с основными повреждениями. Теперь они били с двух бортов: по броненосцам "Сикисима" и "Асахи", а также по крейсерам "Якумо" и "Ниссин" не успевшим достаточно удалиться с их курса.(В этот момент "Асахи" получил попадание, которое могло, если и не погубить японский броненосец, то вывести его из строя: десятидюймовый снаряд с "Пересвета" вломился сквозь броню в каземат шестидюймовой батареи… И не взорвался! Просто трёхсоткиллограммовая болванка разбила одно орудие и ничего более. Не взорвался сам снаряд, не сдетонировали заряды и снаряды находившиеся в каземате, у корабля не вырвало здоровенный кусок борта и не взорвались погреба боезапаса… Попадание, которое могло уничтожить "Асахи" просто лишило его одной пушки и нескольких человек её прислуги, которых посекло кусками металла, разлетевшимися при пробое брони). По этим же крейсерам работали с двух бортов и "Громобой" с "Баяном", и "Олег" с "Авророй". Японцам приходилось ох как несладко, особенно на "Якумо". В его кормовой части творилось ну очень неприятное для этого броненосного крейсера. Со стороны русских наблюдались многочисленные разрывы снарядов и был заметен сильный дифферент на корму. Было обидно, что этот японец вышел уже из зоны эффективного поражения броненосцев первых двух отрядов, но оставалась надежда на крейсера Энквиста. Им вполне по силам было довести дело до конца.
— Ну вот и с первым боевым приветом, господа! — воскликнул Дмитриев, когда японский "чемодан" взорвался в воде в десятке метров от "Пересвета" и осыпал осколками его палубу, — начинаем общаться взаимно. И как подтверждение его словам ещё один снаряд лопнул на броневом поясе. Пробоины к счастью не получилось, броня выдержала.
Если бы адмирал Тóго был русским, то при взгляде на "Микасу" ему, наверное, пришла бы на ум поговорка "Краше в гроб кладут". Сказать, что флагманский броненосец был изуродован – ничего не сказать. Можно было только удивляться как он ещё держится на воде. Вид кораблей находящихся поблизости тоже не сильно обнадёживал: "Адзума" до сих пор не мог справиться с пожарами, первая труба была сбита, крейсер сильно осел кормой, из кормовой башни сиротливо торчало только одно орудие, а носовая, как следовало из доклада, была заклинена. Немногим лучше выглядел "Кассуга" также имевший дифферент на корму, с готовой рухнуть первой трубой и разбитой кормовой башней. Пожары на нём, правда, уже успели погасить. Было видно, что вдалеке русские продолжают избивать "Якумо" и "Ниссина", и что приходится этим кораблям очень нелегко. Реально боеспособными оставались только совершенно целый "Сикисима" и уже слегка побитый "Асахи", спешащие на юг выполнять приказ командующего. Хотя и на этом курсе второй из упомянутых броненосцев успел наполучать попаданий, о чём свидетельствовали несколько пожаров ясно наблюдаемых на его борту. Ну и были крейсера Камимуры. Вряд ли они пострадали сильно. Но уже второй час Тóго тщетно ожидал их соединения с главными силами. В бое при Шантунге адмирал Тóго был готов отступить и пропустить артурскую эскадру получив значительно меньшие повреждения. Но теперь, несмотря на просто клокочущее в голове желание прекратить это самоубийственное для японского флота сражение, уступать было нельзя – это равносильно проигранной войне. Нужно, необходимо было хотя бы утопить ещё несколько кораблей русских. Утопить, чтобы хотя бы газеты имели повод написать, что сражение разыгралось "вничью". Чтобы от Японии не отвернулись её, так сказать, союзники, чтобы продолжались финансовые вливания в экономику, которую уже скорчило судоргами банкротства, чтобы армия не "перетащила одеяло на себя", аргументируя это небоеспособностью флота… Нужно было продолжать бой… Продолжать, пока оставались хоть какие-нибудь шансы нанести русским существенный ущерб. Ну хотя бы дотопить их флагманский броненосец. Продолжать битву было необходимо, но "Микаса" уже совершенно не годился для роли корабля управления. Поэтому командующий приказал подозвать сигналом к борту авизо "Тацута" и, дождавшись отрыва от главных сил русских перешёл с остатками штаба на его борт. Впервые за всю войну Хейхатиро Тóго руководил боем не с мостика своего бессменного флагмана.
Наверное можно не сомневаться, что души павших в бою за Родину воинов попадают сразу на небеса. Нельзя в этом сомневаться. А вот летят они туда сразу или перед этим задерживаются над полем битвы? Думаю второе, может даже дожидаются её окончания. Что бы увидели они, жертвы этого страшного боя, если бы сейчас оглянулись на полдороги к Вечности? Наверное это можно было бы назвать "Хороводом смерти". Русские корабли были окружены противником со всех сторон: с юга к востоку двигались крейсерские отряды Дева и Уриу с миноносцами, с востока шли в южном направлении два ещё боеспособных броненосца японцев, вероятно собираясь атаковать с трудом приходящий в себя "Суворов". На восток же отходили сильно побитые "Микаса" с "Адзумой" и "Кассугой", на норд пытался оторваться от русских крейсеров "Якумо", а с запада шла на север четвёрка крейсеров Камимуры, под защиту которых пытался уйти "Ниссин", очередной раз оказавшийся между своими и врагами. С зюйд-веста кольцо замыкали крейсера Катаоки. Пытался уйти на юг жестоко раненый "Чин-Иен", но на него хищно нацелилась четвёрка русских истребителей. Русские, тремя кильватерными колоннами, упорно рвались на норд-вест, "Орёл" возглавлял отряд из ещё пяти броненосцев, крейсера Ухтомского следовали левее за "Изумрудом", ну и "Полтава" вела за собой "старичков". Южнее "Дмитрий Донской" слегка оправился после жестокого удара и потихоньку набирал ход. Вроде бы русский флот был в кольце, но в направлении прорыва путь "заслонял" только "Якумо", которому самому было впору беспокоиться о своём выживании, если бы главные силы русских рвались к Владивостоку и ни о чём больше не заботились. Но просто прорыв в свой порт не был для Второй Тихоокеанской главной задачей. Необходим был удар по вражескому флоту, нанесение ему максимального ущерба.
И бой продолжался с неослабевающим напряжением с обеих сторон. Крейсера Ухтомского направились к многострадальному "Чин-Иену", на его защиту ринулся Катаока, завязалась очередная перестрелка и попадания отмечались с обеих сторон. Старый "китаец", несмотря на то, что стрелял по нему всего лишь "Изумруд", вскоре уныло огрызался уже только из одной шестидюймовой пушки. "Ниссин" подошел наконец ко второму боевому отряду, но этот его "тернистый путь" обошёлся ещё в несколько попаданий. С сильным креном флагман Мису вступал в кильватер "Ивате", пушки его уже молчали, дифферент на корму неумолимо нарастал. "Орёл", "Бородино" и "Ретвизан", которым было уже слишком далеко стрелять по "Якумо" и крейсерам Камимуры, снова перенесли огонь на правый борт. И небезуспешно. Было замечен взрыв на "Микасе" в районе грот-мачты, начался сильный пожар, рвануло с выбросом пара на "Кассуге" и корабль сразу стал отставать от товарищей. Пересветы и "Александр" били по "Асахи" с "Сикисимой" и тоже периодически попадали. "Суворов", к которому вероятно и спешили эти два японских броненосца, тоже, не дожидаясь особого приглашения, открыл по ним огонь. Но и русским доставалось немало. "Аврора", по которой били крейсера Камимуры представлял из себя уже сплошной пожар, продолжала стрелять только баковая шестидюймовая пушка. Меньше, но тоже здорово пострадал "Олег". На "Громобое" от огня всё ещё стреляющего "Якумо" рухнула грот-мачта, крейсер сильнее и сильнее зарывался носом в волны. Хотя японец тоже получил ещё несколько попаданий и стрельба его сначала ослабела, а потом и прекратилась вовсе.
"Наконец-то можно дышать морским ветром, а не спёртым воздухом боевой рубки смешанным с дымом пожаров и взрывов вражеских снарядов.", — подумал Роберт Николаевич выйдя на правое крыло мостика "Ретвизана". Левое было разрушено ещё при бое с главными силами японцев и заходить на него мог себе позволить только очень самоуверенный экстремал. "Ретвизан" не обстреливался и можно было позволить себе осмотреть "поле боя" достаточно комфортно и спокойно. События продолжали развиваться и никаких приятных ощущений у Вирена они не вызывали: на восток продолжали отходить три броненосных корабля Тóго, причём "Кассуга" явно отставал от своих товарищей, наверняка он получил какие-то серьёзные повреждения. Крейсера Камимуры уже успели повернуть на юг, прикрыв своими корпусами уже совершенно разгромленный "Ниссин". Катаока заслонил своими кораблями "Чин-Иена" и отряд Ухтомского не стал вязнуть в этом бое – отвернул и лёг на курс главных русских сил. "Якумо" уходил на норд-вест и крейсера Энквиста его кажется не доставали. В общем во все стороны расползались японские подранки, которых можно и должно было добить. Но русский флот продолжал идти нордвестовым курсом на двенадцати узлах. — Ну куда же мы! — не выдержал Вирен. — Ну добить! Добить хоть кого-нибудь! Передать на адмирал запрос о разрешении атаковать противника на ост! Ответ последовал немедленно: "Оставаться на курсе". — Да что же такое! — адмирал только ещё не выматерился. — Ну ведь уйдут, починятся и снова… А ведь эти два броненосца могут и "Суворова" добить. Тогда вообще получится, что мы проиграли вчистую по потопленным кораблям. "Сикисима" и "Асахи" действительно уже практически миновали строй русских броненосцев и, если те бы продолжили следовать тем же курсом, могли совершенно безнаказанно добить измученного русского флагмана. Вернее бывшего флагмана, так как Рожественский был уже снят "Буйным" и… — А ведь если вы сейчас прикажете своему отряду атаковать японцев в восточном направлении – станете велик как Нельсон, Роберт Николаевич, — Щенснович как будто угадал мысли своего адмирала. — Под суд меня отдадут и правильно сделают, — скривился Вирен, — в виду корабля командующего позволять себе такую самодеятельность, да ещё и нарушить прямой приказ, это знаете ли… Я бы такого выскочку сам в крепость после боя пристроил, даже если бы он весь японский флот перетопил. Это был бы такой пример, который разрушил бы всю субординацию на флоте. Зачем нужен начальник, если его приказы будут нарушать в бою? К тому же возможно Зиновий и прав. Японцы разбрелись по морю, а мы собраны в кулак. Знать бы в какую сторону этот кулак занесён… — Но ведь упустим уже так здорово повреждённых японцев! Ведь если они линию покинули, то дела у них совсем плохи. Вы помните, чтобы раньше противник из боя выходил? — Думаю, что вы зря горячитесь, Эдуард Николаевич… — Ваше превосходительство! — неожиданно подскочил к адмиралу матрос. — С "Буйного" передали: "Первому и второму отрядам приготовиться повернуть вдруг на восемь румбов и атаковать противника на ост строем фронта" — Спасибо, братец, ступай! Ответить "Ясно вижу". Ну вот видите, и дисциплины нарушать не пришлось, — улыбнулся Вирен Щенсновичу. — Командуйте к повороту! Подняв сигналы о готовности выполнить манёвр и, через несколько минут, получив приказ "Исполнять", русские броненосцы стали поворачивать вправо, на подбитые "Микасу", "Адзумо" и "Кассугу" стала грозно надвигаться фаланга из шести тяжёлых кораблей и, если первые двое ещё сохраняли шансы уйти от преследования, то третий был практически обречён. "Кассуга" почти утратил ход и не мог ни уйти от противника, ни оказать ему хоть сколько-нибудь серьёзное сопротивление. Правда со стройной фалангой фронт русских броненосцев имел мало общего: корабли были достаточно разнотипные, в различной степени повреждены, могли развить разный максимальный ход (а всем хотелось поскорее выйти на дистанцию действительного, сокрушающего огня). В общем линия была неровной, но это сейчас было далеко не главным, главное поскорее дотянуться своими снарядами до подбитых, но не убитых японских броненосных кораблей. На выручку "Кассуге" спешил отряд крейсеров адмирала Дева, уже пришедший в себя после того как получил жестокий отпор пытаясь пройти к повреждённому "Донскому" прямо напротив линии русских броненосцев. Хотя выглядело это странно – пытаться прикрыть своего подбитого товарища лёгкими, небронированными корпусами и огнём достаточно маломощной против броненосных кораблей артиллерии. — Ай да Зиновий! Ай да браво! — услышал восхищённый крик из-под мостика Вирен. Глянув вниз он увидел трёх офицеров радостно жестикулировавших и смотревших в сторону кормы. — Лейтенант Развозов, вы не в театре! Прошу выражать свои эмоции более сдержанно. И рекомендую вернуться по местам, которые вам предписаны в бою, — одёрнул адмирал "потерявших бдительность" офицеров. Те поспешили разойтись по указанным адресам. — А ведь Зиновий Петрович действительно молодец, — кивнул в сторону кормы Щенснович, когда Вирен повернулся к нему. — Да вижу я. И аплодирую его хладнокровию, уму и выдержке. А мы задёргались как мальчишки, которым лишь бы поскорей. Рожественский скомандовал поворот только когда "Полтава" вышел на траверз "Пересвета", и теперь в кильватер броненосцу Эссена вступил отряд Фелькерзама. По морю шла этакая "кочерга" из броненосцев. И четвёрка "стариков" являлась её "ручкой". Теперь "собачкам" адмирала Дева при их попытке прикрыть почти обездвиженного "Кассугу" противостоял бы не эпизодический огонь атакующих русских из носовых орудий, а полноценный бортовой залп всего третьего броненосного отряда…
Чтобы жить – нужно дышать… Банальная истина известная всем. А для чего? Почему, если в организм перестанет поступать кислород, то человек умрёт в течение нескольких минут? Не хочу обижать читателей, которые могут вдруг подумать, что автор считает их необразованными, просто поясню для тех, кто над этим не задумывался. Для того, чтобы жить, нужно получать энергию, и получаем мы её медленно "сжигая" в организме вещества получаемые с пищей. И именно для этого "горения" необходим кислород. Не будет его и мы не сможем получить ту самую энергию, которая необходима хотя бы для того, чтобы "стучало" сердце. И чем больше энергии расходует организм, тем чаще и глубже нужно нам дышать… Чтобы жил корабль, ему тоже нужна энергия. И стучит в его утробе "сердце-машина" благодаря сжигаемому в топках "пище-углю" и для этого сжигания тоже необходим кислород. И нагнетают его в котельные отделения мощные вентиляторы… Но "вдыхать" воздух мало, нужно ещё и "выдыхать" продукты сгорания. Для этого прдназначены дымовые трубы. А если с ними непорядок…
И вот с "Суворовым" было совсем плохо. Броненосец и пострадал по понятным причинам больше остальных, и не повезло ему здорово. Конечно, по флагману японцы били интенсивней, чем по другим кораблям, но забронирован он был неплохо и защита в жизненно-важных для сохранения боеспособности местах пробита не была. Да, выходили из строя орудийные башни и отдельные орудия, разгорались и тушились пожары, захлёстывала в пробоины и откачивалась вода, но броненосец был бы вполне боеспособен… Но трубы! Дымовые трубы были сбиты. А ведь они не только и не столько для того, чтобы дым не валил прямо на палубу. Трубы это тяга в котлах и каждая пробоина в них снижает мощность судовых машин, уголь горит медленней и сгорает не полностью. А уж если труба сбита… Не бритвой её в таком случае срезали – взрывом сбросило, взрывом, который крушит и сминает железо и та часть трубы, которая проходит через корпус корабля зачастую забита обломками, а наружний её остаток перекорёжен и смят, что опять таки затрудняет отвод продуктов сгорания угля. "Князь Суворов" потерял обе трубы. Ход упал до восьми узлов и никакими чудесами было невозможно его увеличить не снижая скорость до минимума – тогда можно было бы, останавливая машины по очереди, прочистить дымоходы от обломков, выпрямить скомканный металл оснований труб. Но позволить себе этого "суворовцы" не могли, шёл бой и противник не собирался позволять вести ремонтные работы спокойно. Приходилось поддерживать максимально возможную скорость. Те самые восемь узлов. И это при неповреждённых машинах. Кроме того дым действительно валил прямо на палубу и забирался повсюду, разъедая глаза комендорам и мешая стрелять. Вентиляторы снова затягивали его в утробу корабля, в кочегарки, где кочегары и так уже изнемогали от жары и духоты, но им всё равно приходилось вытягивая из себя жилы таскать и таскать уголь, кидать и кидать его в ненасытные топки. Но броненосец всё равно безнадёжно отставал от остальной эскадры. Командующий вместе с большей частью штаба уже перешли на миноносец "Буйный" и кораблю оставалось либо подороже заставить противника заплатить за свою гибель, либо надеяться на чудо. Два японских броненосца неумолимо приближались чтобы поскорее добить раненого гиганта, с ними двигались и присоединившиеся малые крейсера адмирала Уриу. Хоть японцы и получили по пути несколько попаданий с русских броненосцев, но исход схватки был предрешён. Однако "Суворов", снова получавший одно попадание за другим, снова объятый пожарами, решительно отвечал противнику. И небезуспешно. Были заметны как несколько попаданий в "Сикисиму" снарядами среднего калибра, так и взрыв явно двенадцатидюймового снаряда у носовой башни, которая надолго замолчала. Но судьбя "Суворова" была практически решена, он не мог ни сопротивляться достаточно долго столь превосходящим силам японцев, ни уйти от них. Игнациус, командир броненосца. с неизменной сигарой в зубах спокойно ожидал неминуемого финала этой схватки. — Японцы отворачивают! — растерянно-радостным голосом вдруг выкрикнул рулевой. Действительно, "Сикисима", а за ним и остальные корабли японского кильватера стали поворачивать влево, причём переложив руль не возвращали его в исходное положение. В результате, через несколько минут строй японских броненосцев и крейсеров "изобразил" на поверхности океана практически идеальное кольцо. Словно решили хоровод поводить среди боя эти грозные боевые машины. На "Суворове" и других русских кораблях недоумевали наблюдая эту картину. — Вы что-нибудь понимаете? — недоумённо посмотрел Игнациус на лейтенанта Саблина. — Думаю что японцы не рискуют идти на сближение, имея нестреляющую носовую башню, — пожал плечами тот. — Не похоже это на самураев. — А чего гадать, Василий Васильевич. Всё равно сейчас не узнаем. А может и вообще никогда. Главное, что сейчас опасность миновала.
Саблин был прав только отчасти: башня "Сикисимы" действительно временно вышла из строя и идти на сближение с хоть и сильно побитым, но сохранившим большую часть артиллерии русским флагманом не имея возможности адекватно отвечать на его огонь было очень опасно, но вряд ли это остановило бы японцев. На самом деле капитан первого ранга Терагаки получил доклад, что крейсер "Кассуга" получил серьёзные повреждения, теряет ход и ему угрожают приближающиеся русские броненосцы. Нужно было попытаться прикрыть подбитого товарища. Вообще-то прийти на помощь "Кассуге" можно было бы быстрее, повернув направо, но в этом случае сбивалася огонь по "Суворову" не только у двух японских броненосцев, но и у следовавших за ними крейсеров адмирала Уриу, поэтому было решено повернуть влево и потеряв несколько минут на циркуляцию, всё-таки всадить несколько дополнительных снарядов в изувеченный русский броненосец. Но может быть как раз эти несколько минут и окажутся роковыми. Положение "Кассуги" было отчаянным…
Броненосный крейсер "Ниссин"
Так же как и их братья, они были рождены для продажи. Их судьба заранее была известна. Не ходить им под флагом родной матери – Италии. Уже четыре крейсера этого проекта ушли в Аргентину, один "попытался" стать испанским, но прожил совсем недолго, а они оба тоже должны были пересечь океан и войти в состав аргентинского флота. Но уже в самом начале двадцатого века тоже бывали договоры об ограничении вооружений… Аргентина заключила таковой и отказалась от почти готовой пары броненосных крейсеров. Фирма "Ансальдо" стала судорожно искать новых покупателей. Корабли уже имевшие имена "Рока" и "Митра" в южноамериканском флоте должны были называться "Морено" и "Ривадавия". Но вышло всё по иному. Трудно даже представить, как бы они назывались в русском флоте, если бы Россия приняла предложение фирмы-строителя и купила их. Россия отказалась. Итальянцы нашли покупателя посговорчивее. "Ниссин" и "Кассуга" вошли в состав японского флота. И был долгий путь с Средиземного моря на Дальний Восток. К началу войны крейсера не успели, но повоевать им уже пришлось, оба участвовали в бою при Шантунге, как японцы называют бой в Жёлтом море. "Кассуга" там остался неповреждённым, а вот больше "Ниссина" пострадал разве что только сам "Микаса". Но времени на ремонт было предостаточно и оба корабля заняли место во главе третьего боевого отряда в новом генеральном сражении. На "Ниссине" поднял свой флаг вице-адмирал Мису. И именно этот флаг притянул к себе огонь третьего отряда русской эскадры. Сначала всё было терпимо – первый крупный снаряд пробил оба борта в носу крейсера навылет и взорвался уже над морем. Никого это не встревожило, скорее наоборот. Бой есть бой и повреждения неизбежны, а ущерб от этого крупного снаряда никак не соответствовал его калибру. Командир крейсера, капитан первого ранга Такеноути, даже позволил себе пошутить обращаясь к адмиралу, — Русские по прежнему не могут правильно подобрать замедление взрывателей, после более года войны! Вот если бы у этого чемодана он был бы не столь дубовый, то щеголять нам с пробоиной в носовой оконечности. Диаметром в пару метров… Следующее попадание, во вторую трубу, тоже, поморщившись, можно было стерпеть. Хотя тут уже было не до шуток – никак не проявившийся при взгляде со стороны русских удар снаряда среднего калибра привел к потере пары узлов хода. Но следующий двенадцатидюймовый снаряд ударивший в верхний броневой пояс, заставил Мису прошипеть сквозь зубы что-то про "болтунов, в капитанских погонах, длинным глазливым языком притягивающих неприятности". Дело было не только в суеверности адмирала – просто на этот раз избыточное замедление русского снаряда вполне себя оправдало. Болванка в почти четыреста килограммов прошла сквозь броню без особого замедления. Далее снаряд играючи снес шестидюймовое орудие, оказавшееся со своим неудачливым расчетом на его пути. Взрываться ради такой мелочи творение Путиловского завода посчитало ниже своего двенадцатидюймового достоинства, ведь "чем дальше в корпус – тем важнее механизмы". Только в момент пробития основания первой трубы крейсера, замедлитель наконец догорел. Да, по фугасному воздействию русский снаряд был далеко позади японского собрата – почти в два раза меньше взрывчатки. Но разорвавшись ВНУТРИ корабля противника, он вполне смог раздраконить не только сам дымоход, но и прошить осколками паропроводы. И парочку котлов в придачу, чего чего, а дури у нас русских всегда хватало, ломать – не строить.[173] Отправленный одним ударом в нокдаун крейсер, потерял носовое котельное отделение и теперь стремительно терял скорость. — Ваше превосходительство! — командир крейсера Такеноути встревоженно повернулся к адмиралу. — Мы тормозим отряд, нужно выйти из линии. — Сначала дождёмся доклада о повреждениях, — мрачно процедил Мису. Информация о том, что натворил русский снаряд была получена быстро и не утешала. Требовалось минимум полчаса, чтобы суметь дать приемлемый ход. Корабль покинул линию, подняв сигнал "Вышел для исправления повреждений". Далее последовала та самая череда случайных, но болезненных неудач, которая так и не позволила "Ниссину" хоть сколько-нибудь надолго вернуться в строй. То старые русские броненосцы засыпали его снарядами, то, стоило оторваться от медлительных броненосцев, подключались крейсера отряда Энквиста. И всегда у русских было преимущество в силах именно там, где был несчастный "Ниссин". Он же почти всегда был в одиночестве, так и не сумев вернуться в кильватер главных сил. Классический случай "эффект обртной связи". Для того чтобы пристроиться в кильватерную колонну, поврежденному кораблю надо восстановить скорость и управляемость, для чего ему надо эту колонну покинуть… Но одинокий корабль, тем более поврежденный, лёгкая добыча для отрядов противника. В результате вместо ремонта повреждения Ниссина со временем только росли. Уже силой унесли с мостика в операционную адмирала Мису, с засевшим в животе осколком. Очередным попаданием был убит командир крейсера, и теперь "Ниссином" командовал один из оставшихся в живых капитан-лейтенантов. Артиллерия была выбита почти вся, в пробоины вливалась и вливалась вода. Избитый корабль уже просто был не в состоянии продолжать участие в сражении, об этом можно было и не мечтать. Еще были шансы дойти до Такесики и крейсер бы тогда остался в строю императорского флота… Но судьба, в виде того же самого отряда Фелькзерама, что отправил его в аут в завязке боя, снова стояла между японским кораблём, и пунктом его назначения… Командовавший "Ниссином" офицер проявил незаурядное мастерство командуя крейсером первый раз в жизни. Он заметил, заметив, что старому медленому "Чин-Иену" почти удалось проскочить на контркурсах мимо русских броненосцев. Если это удалось корыту императицы Цыси, на десяти узлах, то все еще выдающий двенадцать узлов крейсер имеет гораздо лучшие шансы. Тем более, что артиллерия русских продолжает долбить "Чин-Иена"… Неизвестный капитан-лейтенат направил "Ниссина" в ту же лазейку, в которую четверть часа назад, под обстрелом, просочился "Чин-Иен". Другого пути к спасению просто не было… До выхода из зоны действенного огня русских оставлись считанные минуты, "Ниссин" уже почти вырвался из шквала смерти расходясь с броненосцами Фелькерзама левыми бортами. Ещё чуть-чуть и можно будет перевести дух, привести корабль в более-менее "транспортабельное" состояние и попытаться дойти до ближайшего порта, до Такесики. Уже совсем рядом крейсера Камимуры, которые могут в конце концов прикрыть его своими корпусами… И тут горемыка получил последний, сокрушительный удар. Двенадцатидюймовый снаряд с "Полтавы" пронзил палубу юта и ударив в стык бронепалубы с траверсом взорвался. Мощный траверс, прикрывающий цитадель крейсера от снарядов попадающих с кормы выдержал взрыв. Бронепалуба – нет. Последствия были самые печальные для японцев. Крейсер, продолжая отрываться от отряда Фельзерама, погрузился кормой уже почти на четыре метра. Пока старый русский адмирал материл артиллеристов-неумех и идиотов принявших на вооружеение негодные снарды, "Ниссин" накренился и стал жадно хлебать орудийными портами океанскую воду. Было понятно, что это конец. На чудом уцелевшую в этом бою мачту взлетел сигнал "Тенно хейко банзай!", что позволило понять на втором боевом отряде сложившуюся ситуацию. К гибнущему кораблю устремился "Чихайя", чтобы спасти хотя бы людей. Все шлюпки были, разумеется, давно разбиты русскими снарядами и авизо принимал спасающихся моряков прямо из воды. "Ниссин" же кренился всё сильнее, дифферент на корму нарастал. Вот уже из воды показался таран крейсера и тут он неожиданно перевернулся кверху килем. "Банзай!" – кричали спасавшие, спасённые и ещё плавающие в воде японцы, провожая свой погружающийся корабль.
В рубке "Полтавы" занятый сложным маневрированием Фелькзерам был удивлен криком сигнальщика "Ниссин пропал!" — Не туда смотришь, бестолочь, — не слишком обрадовался напоминанию об ушедшей добыче старый охотник, — не до него теперь. Лучше смотри куда Камимура поворачивает, нам надо от него "Суворова" прикрыть. А "Ниссин" просто вышел из зоны видимости. — Никак нет! — упрямо стоял на своем сигнальный квартирмейстер вернувшийся в левого крыла мостика, куда он бегал "глянуть за корму", — "Чиена" видел, авизо мелкое тоже. А "Ниссина" нет! Неужели утонул?
"Кассуга" в завязке боя отделался легко. Вернее вообще не отделался – по нему не стреляли. А вот он успел только в "Ретвизан" засадить пару десятидюймовых снарядов. И это только десятидюймовых. Однако с выходом из строя одного за другим японских кораблей линии дошла очередь и до него. Выбит был флагманский крейсер, взорвался "Фудзи" – нужно же было русским стрелять в кого-то вместо них. Один из первых же снарядов разорвался на носовой трубе и она угрожающе накренилась. Восьмидюймовая башня была заклинена попаданием ещё одного крупного, начался пожар в кают-компании, пожар на кормовом мостике. Но всё это было терпимо – нельзя ожидать участвуя в бою, полной безопасности. Стреляешь не только ты, в тебя стреляют тоже. А потом "Кассуге" стало попадать всё сильнее и сильнее, настолько, что её командир, капитан первого ранга Като, попросил присоединиться к отряду выходящему из боя. А приказать поднять такой сигнал для самурая было чем-то невообразимым. Пристроившись за "Адзумо" крейсер отходил на восток и было делом получаса привести его снова в боеспособное состояние. Но этого времени команда корабля не получила. Русские броненосцы развернулись в погоню за подранками. И больше всего не повезло именно "Кассуге". Десятидюймовый снаряд пробив как бронированный борт, так и скос броневой палубы, разорвался в первом котельном отделении, перебило паропроводы, взорвался котёл, корабль окутался облаком пара и его ход стал стремительно уменьшаться. С огромным трудом удавалось выжать семь узлов, а это был приговор… "…разорвался в котельном отделении, котельное отделение вышло из строя…" Именно такой доклад получил командир крейсера. И принял к сведению… Громадина весом больше двухсот килограммов, пробив борт и скос бронепалубы вломилась в котельное отделение, разбрасывая на своём пути обломки корабельных конструкций, и эти железки уже начали калечить находившихся внутри людей. Шесть килограммов пироксилина разорвали снаряд на десятки тяжеленных осколков, которые на бешеной скорости разлетелись искать и крушить человеческую плоть и оборудование. Даже не найдя жертву с первого раза они продолжали рикошетить и их энергии ещё хватало, чтобы остаться смертью даже отразившись несколько раз. Из разорванных паропроводов и пробитого котла на японских матросов ринулся раскалённый пар, превращая тех, кто ещё несколько минут назад был "человеком разумным", в орущий сгусток боли. Выживших в первом котельном отделении крейсера "Кассуга" не было. Командир получил доклад, что первое котельное вышло из строя. Но бой продолжался. Русские неумолимо приближались, а "Микаса" с "Адзумой", естественно, не стали ввязываться в самоубийственный бой с шестью подходившими броненосцами Рожественского. Ещё один крупный снаряд снёс вторую трубу, рухнула мачта, ход упал до уже совершенно невообразимых пяти узлов… И вот до русских уже двадцать кабельтовых, пятнадцать. совершенно убийственные десять кабельтовых… И всё время сближения шесть броненосцев продолжали терзать и крушить уже совершенно потерявший ход японский крейсер сосредоточенным и становившимся при сближении всё более действенным огнём. Като приказал уже не доставлять ему доклады о состоянии "Кассуги". Он уже просто стоял на мостике и меланхолически ожидал снаряда, который оборвёт его земной путь… На корабле просто не оставалось живого места, всё горело и взрывалось, очень быстро замолкла вся оставшаяся артиллерия, и только две чудом уцелевшие мелкие пушки носового каземата упрямо продолжали выпускать по "Победе" свои совершенно несерьёзные снаряды. Вырвало сноп огня и дыма из правого кормового каземата – взорвался боезапас. Потом то же самое произошло под кормовой башней. "Кассуга" стал быстро заваливаться на правый борт и перевернулся… "Ниссин" и "Кассуга". Они родились вместе… Почти в одно и то же время, в одном и том же месте. Вместепришли на Дальний Восток. Воевали всё время рядом. И, по странной иронии судьбы, "умерли" то же в одной точке океана и в один и тот же час…
Броненосный крейсер "Кассуга"
На самом деле звали его Артурас Вилкас, но может литовское звучание имени резало слух писарю, который заносил юношу в списки новобранцев, а может и по обычным русским невнимательности и раздолбайству появился в списках личного состава флота российского Артур Вилкат. И ничего уже было не поделать: "Что написано пером…". Любви к России у молодого литовца это конечно не прибавило… Да и в армию Артуру вообще очень не хотелось. А уж на флот – тем более. Но сына ковенского часовщика отправили служить именно на море. Не хочется, а куда денешься. И втянулся в службу матрос Вилкат, наводчик левого десятидюймового орудия носовой башни броненосца "Ослябя". Не так уж страшен чёрт, как его малюют… Служба и служба себе. В общем сыт хотя бы, что дома не всегда было гарантированно. Особым рвением по службе Артур, конечно, не отличался, даже наоборот – Российская Империя была для него чуждой. Вспоминались рассказы деда о Великой Литве. Мечталось о её возрождении, но чего уж там… Нереально это было, да и флотский распорядок не оставлял нижним чинам много времени для раздумий. Служилось себе из-под палки… Но сегодня… Сегодня напротив был враг. Враг, который хотел тебя убить. И чтобы не дать ему возможности сделать это, следовало убить его первым. На протяжении всего боя Вилкат очень тщательно наводил свою пушку, он казалось просто слился с прицелом в одно целое и составлял с орудием единый организм. Когда началось преследование подбитых японских кораблей в восточном направлении, левая десятидюймовая пушка башни вышла из строя, на ремонт требовалось не так много времени, но случилось это очень некстати, нужно было стрелять! Стрелять как можно чаще… — Есть! Врезали! — восторженно завопил командир башни, мичман Бачманов. — Вилкат! Молодчина!! После боя – расцелую!!! И "Георгий" тебе обеспечен! …Концевой крейсер японцев (это был как раз "Кассуга") окутался паром и резко сбросил ход. В бою как раз случилась заминка со стрельбой главным калибром и было очевидно, что именно снаряд с "Осляби" нашёл свою жертву. Теперь оставалось только добить… А наводчик даже не отрывался от своей оптики, продолжал удерживать противника в прицеле и стрелять. Это уже была его личная война. Только одно пульсировало в мозгу: "Там враг! Его нужно уничтожить!" Наверное именно в эти минуты Россия и стала для Артура Родиной: он сражался за неё и победил. Пусть это была и маленькая по масштабам сражения победа. Но это была его Победа! И решилось всё в его судьбе не сейчас, сейчас хрустнула первая льдинка в его душе, он впервые стал ощущать себя… Нет, не русским, но солдатом Империи. Это потом уже будет и Знак отличия Военного Ордена, которым он будет заслуженно гордиться, потом он, задумавшись о будущем, останется на сверхсрочную, станет кондуктором, "шкурой" для простых матросов, которых будет "прессовать" до седьмого пота. Всё будет потом. А сейчас он просто попал своим снарядом. Очень удачно попал. И это решило почти всё в его дальнейшей жизни.
Глава 5
— Нет, не догнать нам "Якумо", Оскар Адольфович, — Добротворский опустил бинокль, — дистанция растёт. "Олег" уже не обстреливался и Энквист с командиром крейсера вышли на мостик, который местами был уже серьёзно покорёжен взрывами. Оба моряка хищно смотрели в сторону хоть и сильно присевшего на корму, но сохранившего ход больше чем у русских, японского крейсера. — Может хоть "Баяна" пошлём за ним? Этот-то наверняка нагонит. А там глядишь и ход собьёт. А тут и мы подтянуться сможем. — Нет уж, Леонид Фёдорович. А если "Баяну" ход собьют, подтянется Камимура? Давайте уж лучше себя в порядок приводить и ждать приказов Зиновия Петровича. Прикажите кстати выяснить, что с "Авророй", а то на неё даже смотреть страшно. — Горит, конечно. Здорово горит. Но ход держит и постреливает пока. Да вы лучше на "Жемчуг" посмотрите! Посмотрите, что творит этот авантюрист Левицкий!"Жемчуг" был первым кораблём в этом сражении, который открыл огонь по противнику. И уничтожив вражеский вспомогательный крейсер, русский "скороход" не собирался отсиживаться в дальнейшем на вторых ролях: то к перестрелке с отрядом Тóго-младшего присоединялся, то в бой с кораблями Катаоки вступал, но влезать в разборки с броненосными крейсерами, конечно, не стремился. Слишком уж лёгким для этого он был корабликом. Но всё до поры до времени. Здорово погрузившийся кормой "Якумо", у которого практически не действовала артиллерия в сторону кормы, показался командиру "Жемчуга" жертвой вполне по зубам. Нет, он конечно не надеялся утопить бронированного гиганта своими лёгкими снарядами, а вот миной… Почему бы не попытаться? Хотя было вполне реально догнать японский крейсер с кормы, где тот был практически "беззубым", но в этом случае минам пришлось бы на своих двадцати пяти узлах догонять цель, идущую на семнадцати – гарантированный неуспех. Поэтому Левицкий отдал приказ обогнать японца и атаковать его с носовых румбов. Обогнать удалось… — Пал Палыч, а не зря ли мы это затеяли? — тревожно обратился к командиру крейсера старший офицер, лейтенант Вяземский. — Ведь если нас достанут восьмидюймовым снарядом, то можем если и не потонуть, но без хода остаться – запросто. Левицкий, высокий худощавый брюнет, и сам нервничал. Но приказ свой не отменял: — Уйдёт ведь! А ведь ему всего-ничего осталось. Нужно попытаться добить! — Но зачем лезть с носовых румбов? С кормы он практически не стреляет. — Что, изобразить минную атаку заранее зная, что она будет безуспешной? С кормы нашим минам его не догнать – запас хода у них кончится, прежде чем настигнут. Да и просто отшвырнёт их японец своей кильватерной струёй. — Всё-таки, по моему это безрассудство. Мы очень рискуем при ничтожных шансах на успех, — продолжал сомневаться старшой. — А помните заветы адмирала Макарова: "Встретишь слабейшего противника – атакуй! Встретишь равного – атакуй! Встретишь сильнейшего – атакуй!" А наш избит уже достаточно прилично, чтобы можно было считать его заведомо сильнейшим. Рискнём! Но тут заговорили носовые пушки "Якумо". Какое-то время юркий лёгкий крейсер оставался непоражаем, но с уменьшением расстояния вероятность попаданий возрастала и произошло то, что и должно было произойти: крупный снаряд разорвался у самого форштевня "Жемчуга" и тот на полном ходу стал заглатывать воду в образовавшуюся пробоину.
— Дьявол! Чёрт побери этого авантюриста Левицкого! — Энквист забыл о своей вечной нордической невозмутимости. — Ну куда его понесло?! — А за крестами, — мрачно отозвался командир "Олега", — вообще-то за такие номера нужно списывать с корабля. А всё Вирен… — А при чём здесь Роберт Николаевич? — искренне удивился Энквист. — Да он своим прорывом показал всему флоту как важно иногда принять решение и взять инициативу на себя. Теперь пожалуйста, получите! — Каждый мнит себя Нельсоном и лезет очертя голову во всякие авантюры. Чёрт! Хоть бы крейсер не угробил! — Пожалуй вы правы. Инициатива это хорошо, но надо и порядок соблюдать. А Павел Павлович как будто "личную войну" начал. Действительно, буду настаивать на его наказании, если жив конечно останется. — Ну да. А вот попадёт он сейчас миной в "Якумо" и всё. Попробуйте его наказать. Победителей не судят. А дисциплина совсем "посыпаться" в результате может. Грех говорить, конечно, но мне сейчас даже хочется, чтобы Левицкий не смог потопить японца – небольшая победа может привести к серьёзным поражениям. Когда у форштевня "Жемчуга" взметнулся всплеск, сопровождаемый выбросом пламени и чёрного дыма, на мостике флагманского крейсера, казалось даже вздохнули с облегчением. — Ну и что делать будем. Оскар Адольфович? — Добротворский выжидательно посмотрел на адмирала. — Идём на выручку или всё-таки будем соединяться с Ухтомским, который вот-вот подойдёт? — К чёрту! Пусть сам выкарабкивается раз влип в такую историю. Мы не можем из за авантюры одного кавторанга ставить под удар судьбу сражения. Соединяемся с вторым крейсерским отрядом. — Пожалуй вы правы. А кто командовать теперь этим самым объединённым отрядом будет? вы или Ухтомский? — Ну по времени производства в чин преимущество у меня, хотя… — Энквист с сомнением посмотрел на растрёпанные мачты "Олега". Стеньги были сбиты, грот-мачту вообще снесло до половины… — Действительно, управлять сигналами в бою я не смогу, только вести корабли за собой. — Да я смотрю, на "Богатыре" ситуация не лучше. Им тоже здорово влетело. Неприятная ситуация… Непонятная. А решать что-то всё-таки надо…
Бронепалубный крейсер "Жемчуг"
Павел Павлович Левицкий не был трусом. Но и героем он тоже не был. Просто честный службист. Теперь же, стоя на мостике "Жемчуга" и периодически инстинктивно нагибая голову при гудении пролетающих мимо снар А начиналось все прекрасно. И когда "Жемчуг" получил сигнал с "Олега" проверить, что за дым на NW и по возможности добить стоящие без хода и явно поврежденные "Суму" и "Акицусиму", а также подошедший к ним на помощь пароход гражданской наружности – явно вспомогательный крейсер – все выглядело просто и логично: помочь большим крейсерам в перестрелке с отрядом Камимуры "Жемчуг" все равно не мог, а высокая скорость позволяла быстро присоединиться к отряду Энквиста, если что пойдет не так И "Жемчуг" помчался к японским подранкам. Настроение у команды было приподнятое, офицеры на мостике уже мысленно примеряли к тужуркам крестики различного достоинства, как никак за день потопить два, а если повезет и три корабля противника, это подвиг в любом случае. От бакового орудия встречный ветер доносил красочные предположения комендоров о судьбе японских крейсеров. Все было прекрасно, но начались неожиданности. "Сума" и "Акицусима" дали ход и открыли огонь, оказавшийся довольно интенсивным, хотя и не точным. А вспомогательный крейсер, болтавшийся около них, неожиданно направился прямо навстречу "Жемчугу" и немного погодя был опознан как госпитальное судно. И этот плавгоспиталь, пользуясь тем, что по нему не стреляют, пытался постоянно быть между "Сумой" и "Жемчугом", да еще и совершал резкие маневры, похожие на попытку тарана. Левицкому пришлось обходить его по дуге и потерять уйму времени. Затем была какая-то бестолковая перестрелка с "Сумой" и "Акицусимой", причем "Жемчуг" пытался зайти с поврежденного борта, а японские крейсера крутились почти на месте, пытаясь подставить целые борта. Были даже попадания с обоих сторон, на "Суме" разгорался пожар, а "Жемчугу" снарядом разворотило носовую трубу и, осколками, попавшими в котельное отделение, перебило паропровод. Если не считать двух обваренных паром кочегаров – ничего страшного. Ход упал до 16 узлов, но старший механик обещал все исправить за полчаса, но этих тридцати минут у "Жемчуга" не оказалось. Пока "Жемчуг" и "Сума" с "Акицусимой" занимались балетом, броненосный крейсер "Якумо", вышедший зоны огня крейсеров Энквиста, направился прямиком к "Жемчугу". План японского командира защитить свои малые крейсера был понятен и легкому крейсеру-разведчику "Жемчуг", конечно не тягаться с броненосным "Якумо", даже и поврежденным, оставалось уходить, если бы не одно но: скорость "Якумо" была вполне соизмерима со скоростью "Жемчуга". Хорошо хоть "Сума" и "Акицусима" попытались было тоже преследовать, но быстро отстали.
Броненосный крейсер "Якумо"
И теперь по Цусимскому проливу, удаляясь от места боя главных сил, курсом на запад и со скоростью 17 узлов убегал поврежденный "Жемчуг", а его преследовал с такой же скоростью поврежденный "Якумо". Дистанция почти не менялась, кормовые орудия "Жемчуга" вели беглый огонь по "Якумо" в надежде, нет, не пробить броню, стодвадцатимиллиметровым снарядам это не под силу, но хотя бы нанести какой-то вред. Прислуга от не стреляющих орудий была отправлена в помощь кочегарам оставшихся в строю двух кочегарок и за "Жемчугом" стелился громадный шлейф черного дыма из труб. Этот дым периодически скрывал из вида "Якумо", но похоже и для "Якумо" "Жемчуг" был плохо виден, иначе сложно объяснить постоянные промахи японца. Но всплески от 8 дюймовых снарядов вблизи борта впечатляли. Левицкому пришла в голову мысль, что точно так же, тридцатью годами ранее, русский вспомогательный крейсер "Веста" убегал от турецкого броненосца. Но тогда русским повезло, пушка, которой командовал лейтенант Рожественский, удачно попала и вынудила турок прекратить погоню. История повторялась, теперь, уже вице – адмирал и генерал-адъютант Рожественский командовал эскадрой, а русский легкий крейсер не мог оторваться от погони сильнейшего противника. И командир русского крейсера стоял на мостике, подбодряя команду, и периодически инстинктивно нагибая голову при гудении пролетающих мимо снарядов. Впрочем, попадание пока было всего одно, в палубу, пожар было начавшийся в каютах, быстро потушили. Броневая палуба спасла механизмы, спрятанные под ней от осколков. Вдруг "Жемчуг" рыскнул и завибрировал всем корпусом, в лицо ударило раскаленным ветром, а вслед за тем окатило душем мартовской воды. Это крупный снаряд попал в нос по ватерлинии, через огромную пробоину быстро затапливались носовые отсеки, правда поперечные переборки как ни странно держали, хотя их в спешке подготовки к походу даже не проверяли на герметичность, но напором воды их выгибало и даже несмотря на усилия трюмного дивизиона подкрепляющего переборки брусьями было понятно, на такой скорости они сдадут за несколько минут. Оставалось два варианта: или снизить скорость, тогда переборки выдержат, но сблизившийся "Якумо" утопит "Жемчуга", или не сбавлять ход и тогда "Жемчуг" утонет без вмешательства японцев. Хотя нет, был и третий вариант – развернуться и надеясь, что за время сближения "Якумо" не успеет утопить "Жемчуг", торпедировать японца, благо на "Жемчуге" были новейшие сорокапятисантиметровые торпеды, только в прошлом году принятые на вооружение. Левицкий понимал, что шансов уйти у его корабля даже в случае успеха нет, японец успеет привести "Жемчуг" за время сближения в состояние близкое к развалинам и его добъют "Сума" с "Акицусимой", да и четыре миноносца идущие за "Якумо" им помогут, но если все равно умирать, то хоть с какой-то пользой, и отдал приказание готовить к стрельбе торпедные аппараты. Очередной близкий 8 дюймовый разрыв опять окатил водой. Пожалуй уже пора поворачивать, еще одного попадания "Жемчуг" может не выдержать, но минный офицер все не докладывает о готовности минных аппаратов. Желая поторопить, Павел Павлович склонился над переговорной трубой, как вдруг рядом закричали "Ура!", еще несколько мгновений и уже по всему крейсеру перекатывалось сначала ура, а потом и вовсе непонятные крики радости. "Якумо", и присоединившийся к нему японский вспомогательный крейсер, прекратили стрельбу и поворачивали на юг! На "Якумо" был заметен сильный дифферент на корму. "Неужели это мы его так?": мельком подумал Левицкий. Впрочем, главное было: "Спасены!" Враг отвернул, путь на северо-запад открыт, главное отойти подальше и можно завести пластырь на пробоину, откачать воду и заделать дыру временным деревянным щитом. Радиотелеграф цел, свяжемся с эскадрой и запросим точку рандеву, а если нет, то сами дойдем до Владивостока, угля хватит, а с нашей скоростью – кто нас догонит? Успеть бы починиться, пока опять японцы не появились. И в уголке сознания крутилась мысль о точном повторе боя "Весты".
Василий плотоядно смотрел на горящий "Кассуга". Японский крейсер, практически потерявший способность к сопротивлению, приближался. Казалось, что ещё чуть-чуть и всё будет кончено. А вдруг нет? — Николай Оттович, разрешите спуститься к минным аппратам? — Нет! — холодно ответил Эссен. — Этого мы добьём и артиллерией, а вы и Василий Нилович можете в любой момент мне понадобиться в другом месте, так что прошу вас пока оставаться рядом со мной. — Есть! — (А что ещё может ответить офицер в такой ситуации?) Соймонов продолжал наблюдать за боем и через несколько минут вместе со всей командой броненосца орал "Ура!", глядя на тонущий вражеский крейсер. Но битва продолжалась. С юго-запада подходил японский отряд ведомый "Сикисимой" и "Асахи". Благо к этому времени русские броненосцы успели изобразить из восторженно избивающей "Кассугу" кучи, некоторое подобие кильватера. Казалось, что со стороны японцев это явная авантюра – атаковать шесть броненосцев двумя, не считая поддерживающие их малые крейсера, к тому же устаревшие. Ведь стоило обратить сколько-нибудь серьёзное внимание на такую "мелочь" главному калибру русских броненосцев и трёхтысячетонные крейсера второго ранга в течение нескольких минут "закувыркались" бы кверху килем.
Эскадренный броненосец "Асахи"
А вот поди ж ты! Под огнём "Сикисимы" и "Асахи" идущие головными "Победа" и "Ослябя" запылали с носа до кормы. Оба. "Пересвет" не обстреливался, а вот "Ретвизан", по которому сосредоточили огонь те самые "несерьёзные" лёгкие крейсера японцев, достаточно быстро лишился третьей трубы и выкатился из строя. Да да, три малых корабля выбили из строя бронированного гиганта, мало того, вместе с потерянной трубой, "Ретвизан" потерял и несколько драгоценных узлов скорости. А японские броненосцы уже начали разворот к западным румбам, чтобы, вероятно, соединиться с крейсерами Камимуры и раненый флагман адмирала Вирена находился в опасной близости от их предполагаемого курса. Необходимо было как можно скорее отходить под защиту своих кораблей. И Вирен приказал двигаться на соединение с "Суворовым". Но неприятности для "Ретвизана" далеко ещё не закончились. Ещё один шестидюймовый фугас ударил в боевую рубку. Не пробил конечно, но прорва мелких осколков ринулась в смотровые щели и иссекла находящихся в рубке как заряд картечи выпущенный в упор. Убит был только рулевой, но все остальные получили ранерия различной тяжести. Невредимых внутри рубки не осталось. Вирену располосовало щёку и один осколок застрял в предплечье. Щенснович, рухнув на колени зажимал окровавленный бок. Остальным тоже досталось… Броненосец полностью потерял управление и судьба его висела на волоске… Старший офицер во время боя почти никогда не находится в боевой рубке или на мостике. Что и разумно – "не следует класть все яйца в одну корзину". В случае выхода командира из строя, "старшой" должен его заменить. Поэтому его место в бою "подальше от греха"… Но и "поближе" к нему на самом деле: старший офицер обычно руководит тушением пожаров и борьбой с затоплениями. А значит, зачастую, действует с пожарным дивизионом на открытом пространстве и является поражаемым со значительно большей вероятностью, чем укрытый за бронёй рубки командир. Лейтенант Иван Иванович Скороходов не стал исключением, во время руководства тушением пожара на шканцах очередной взрыв разметал гребой катер и "старшому" вогнало в бедро здоровенную щепку. Насквозь. От боли лейтенант потерял сознание и был доставлен в лазарет с большой потерей крови. Хоть рана теперь, после оказания медицинской помощи и не представляла больше опасности для жизни, но о том, чтобы заменить раненного командира речи идти не могло. В рубку отправился лейтенант Развозов, старший минный офицер. Подошёл он туда одновременно с новым рулевым. — Во хрень-набекрень! — в ужасе отпрянул от входа рулевой Лаптев: палуба рубки была почти полностью залита кровью. — К штурвалу, матрос! — рявкнул над ухом оторопевшего парня лейтенант. Рулевой в один прыжок оказался у штурвала и схватился за ручки. Даже не подскользнулся в крови. Развозов вошёл в боевую рубку осторожнее и, подойдя к смотровой "щели" (ничего себе "щель" – бльше фута) стал оглядывать окружающую действительность. Действительность была сильно неприглядной: японские броненносцы легли на параллельный курс и потихоньку нагоняли "Ретвизана". Было весьма вероятно, что постараются добить, если свои не прикроют. — Курс к "Суворову"! — приказал лейтенант рулевому. — Зовут-то тебя как? — Матрос первой статьи Платон Лаптев, вашбродь. — Вот и держи, Платон, на флагманский броненосец, ну то есть на бывший флагманский… Нам без его поддержки кранты будут. — Есть, вашбродь! — Машинное! — склонился Развозов к переговорной трубе. — Есть машинное! — устало отозвался из "недр" броненосца старший механик Вишневский. — Илиодор Петрович! Говорит Развозов. Я пока за командира остался, здесь в рубке всех посекло осколками. Как дела у вас? Сейчас на лаге девять узлов, ещё выдать можешь? — Дела – как сажа бела. Тяги почти никакой, больше чем на то, что имеется не расчитывай, Александр Владимирович. Шесдесят оборотов в минуту, зто максимум, который можно обеспечить. Уже четверо кочегаров сознание потеряли от перегрева и отравления. Из оставшихся многие тоже на последнем издыхании. Людей бы мне… — Хорошо, я распоряжусь, но ещё хоть пару узлов выжми. — Ой не обещаю, я прошу только для того, чтобы хоть этот ход удержать. Что можем – делаем. Положение корабля было если и не отчаянным, то очень серьёзным. "Сикисима" и "Асахи" с малыми крейсерами стремились добить или хотя бы сделать небоеспособным израненный и почти "обезноженный" броненосец. — Ну что, справляешься? — зашёл в боевую рубку старший артиллерист "Ретвизана" Кетлинский, — помощь нужна? — Да мне твоя помощь нужна там, у пушек! — раздражённо отозвался Развозов. — Нам ведь сейчас гроб со свечкой японцы устроят! — Да вряд ли – "Орёл" и "Бородино" идут на выручку, отобьёмся. Да мне и делать уже собственно нечего – оба дальномера разбиты. Я вообще пока приказал прекратить огонь – снарядов не так много осталось. Нащупывать дистанцию пристрелкой мы пока себе позволить не можем. — Ладно, Казимир Филиппович, всё равно иди к пушкам, в любой момент координировать стрельбу может понадобится. Я справляюсь, спасибо. Кетлинский ушёл, но прибыл сигнальный кондуктор, наскоро перевязанный и слегка не в себе после ранения, так что толку от него было немного. Потом появился легко раненый младший штурман. А потом… — Бобавите офтанофу! — Развозов обернулся и узрел нечто напоминающее египетскую мумию из гимназического учебника, только орлы на погонах позволили понять, что в рубку заявился сам адмирал. Вот уж кого не ждали! А Вирен несмотря на протесты врача вырвался из лазарета и, несмотря на боль, лишь слегка приглушённую алкоголем, несмотря на лёгкое головокружение, как только была закончена перевязка, приказал себя отвести в боевую рубку. Даже окровавленный мундир переодевать не стал – вестовой принёс пальто из каюты, каковое и было наброшенно ему на плечи, так как вдеть в рукав перевязанную руку было нереально.
…Когда Вирена привели в судовой лазарет, он увидел жутковатую картину: стонущие раненые, окровавленные обрывки одежды, оцинкованный таз под хирургическим столом, в котором лежали… В общем смотреть на это не хотелось. Оперировать требовалось многих, но было пока не до этого – раненых наспех перевязывали и спешили к вновь поступившим. А они всё прибывали и прибывали. Два врача деловито из без суеты занимались своим делом: резали, шили, отдавали команды помогающим им санитарам и фельдшеру. Обнаружив, что к ним поступил сам адмирал, они не бросили своих пациентов, которыми занимались в данный момент. Вытереть кровь и обработать раны к Роберту Николаевичу подбежал один из санитаров. — Ну, что с вами, ваше превосходительство? — наконец освободился младший судовой врач, лекарь Рейнвальт. — Оее оауса, — прогудел адмирал, стараясь меньше напрягать рассечённую почти насквозь щёку, — е у уху аго. "Скорее, пойалуйста" лекарь ещё понял, но разобрать "Мне в рубку надо" уже не смог. — Сейчас, сейчас, ваше превосходительство. Сейчас укольчик сделаем… — Рейнвальт обернулся к санитару. — Шприц морфия! — Ео и уау! — "заорал" Вирен и тут же зашипел от боли охватившей левую половину лица. Благо эту его фразу сразу поняли (к тому же он продублировал свой приказ достаточно понятными жестами) и принесли перо и бумагу. Крупными неровными буквами, дрожащей рукой, Роберт Николаевич выводил: "Никакого морфия! Полстакана коньяку, перевяжите и пусть меня отведут в рубку". — Да Господь с вами! — увидев написанное младший врач оторопел. — Я вам решительно это запрещаю! И здесь вообще распоряжаетесь не вы, ваше превосходительство! Адмирал злобно глянул на расхрабрившегося доктора и снова застрочил по бумажному листку: "Немедленно перевяжите и не мешайте. Идёт бой. Выполнять приказ! Всё! Коньяк!". — В чём дело, коллега? — подал голос старший врач броненосца Жоффре. Он уже приготовился оперировать тяжело раненого Щенсновича, но отвлёкся на шум и возню происходившие рядом. — Да вот, господин адмирал рвётся на мостик. — Не может быть и речи! — Я вам покажу "не может быть и речи", костоправы хреновы! — свирепел в душе Вирен, — я вам потом кузькину мать устрою! "Перевязать, не сметь меня задерживать!" – заскрипело снова перо в его руке. Адмирала и так уже перевязывали. Прочитав его последнюю записку Рейнвальт сдался и только спросил: — У вас же осколок в плече, Роберт Николаевич! Как вы с ним? — Фо-ом! — выдохнул Вирен. — Что? Ах да! Коньяка у нас нет, вот, спирта развели немного. Адмирал с отвращением выпил разведёный, ещё тёплый спирт и решительно поднялся со стула… Напрасно так решительно, слабость от потери крови давала о себе знать. Вирена шатнуло без всякой качки, стоящий рядом матрос едва успел его поддержать задев при этом раненное плечо. Роберт Николаевич стиснув зубы взвыл от боли. Будь он здоров – матрос пренепременно схлопотал бы минимум оплеуху. Причём не со зла – рефлексы бы сработали. Вирен никогда не бил нижних чинов, хотя они бы иногда предпочли бы получить хорошего леща от этого зануды и формалиста, чем простаивать потом в качестве наказания двенадцать часов под винтовкой, например. На этот раз адмирал даже не разозлился на причинившего ему боль – хватило здравого смысла понять, что этот матрос хотел именно помочь и что без его, пусть и неудачной помощи всё могло кончится значительно более неприятно. Кивком головы приказав ему следовать за собой Вирен вышел из лазарета и направился к боевой рубке "Ретвизана"…
— Повреждений пока больше нет, ваше превосходительство, подтягиваемся к "Суворову", — отрапортовал слегка обалдевший Развозов. — Ход девять узлов, больше пока дать не можем. — Машинное рубке! — донеслось из переговорного устройства. — Есть рубка! — тут же отозвался лейтенант. — Удалось слегка добавить оборотов. — Вижу, на лаге девять с половиной узлов, спасибо! А ещё можете? — Ну может ещё на полузла выжмем, но вряд ли. Лучше на это не рассчитывать, Александр Владимирович. — Ладно, и на том спасибо, — Развозов не успел ещё закончить разговор с механиком, как поступил доклад от сигнальщиков: "С пересветов запрашивают разрешение прекратить огонь главным калибром". Вирен нахмурился и молча кивнул. Бой шёл уже третий час и шёл практически без перерыва. При таком огневом напряжении не было ничего удивительного, что броненосцы уже значительно подрастратили снаряды, было бы нерационально растрачивать дефицитный главный калибр на такой дистанции, где процент попаданий был крайне невелик. Нужно было приберечь "чемоданы" для какого-нибудь решительного момента, когда они смогут сыграть свою нокаутирующую роль. После того, как с "Ретвизана" было передано "Добро" адмирала, русские облегчённые броненосцы перешли на огонь только средним калибром. Шестидюймовые снаряды теперь вряд ли могли серьёзно повредить противнику, но тем не менее кое каких успехов русские добились: разгорелся пожар на баке "Сикисимы" и замолчала его носовая башня. Временно, но замолчала. Однако далось это русским не даром, сначала очередной раз заполыхало на "Ослябе", а потом… — С "Победы" запрашивают разрешения покинуть строй для заводки пластыря! — поступил очередной доклад в рубку "Ретвизана". Вирен, очередной раз скрипнув зубами, кивнул: "Раз Зацаренный просится покинуть линию в такой момент, значит основания у него для этого очень веские" — Да что же такое! — с отчаянием в голосе выкрикнул тот самый сигнальный кондуктор. — Вдвоём нас шестерых лупят! Какой чертяка им ворожит!? Свирепо посмотрев на поддавшегося эмоциям, адмирал молча показал ему кулак.
Адмирал Уриу проявил, конечно, большое мужество, вступив со своими старенькими и слабенькими крейсерами в кильватер двум оставшимся боеспособными, броненосцам. И достаточно долго Фортуна была на его стороне: его корабли почти безнаказанно били по русским, а на них практически не обращали внимания – были цели посерьёзнее. И именно его отряду удалось совершить чудо – выбить из строя русский броненосец. Не получив при этом практически никаких повреждений. Но чудеса не могут продолжаться бесконечно, когда "Сикисима", а за ним и остальные стали ложиться в развороте на запад, два концевых крейсера стали слишком удобной мишенью, чтобы на них не обратили внимание русские броненосцы. И обратили… Самое пристальное внимание… Сначала рухнула вторая труба на "Акаси", потом запылал "Такачихо"… Однако держать под огнём эти корабли долго не получилось: "Орлу" и "Бородино" пришлось поспешить на прикрытие "Ретвизана", а облегчённые русские броненосцы Рожественский приказал двинуть на северо-запад, чтобы контратаковать подходящие с севера "Микасу" и "Адзуму" уже слегка "зализавшие раны", полученные в дебюте и снова возвращающиеся на "поле боя". Поэтму крейсера Уриу деловито взяли под обстрел "Бородино" и снова небезуспешно. И снова начались пожары на русском броненосце, и снова некогда было сурово покарать зарвавшихся наглецов – приходилось стрелять по более грозным "Сикисиме" и "Асахи", которые били по "Орлу" и уже успели свалить на нём носовую трубу. Но "мелким пакостникам" всё же досталось: пересветы не стали бить по ним главным калибром, но шестидюймовых снарядов не пожалели и снова последовали попадания в "Акаси" и "Такачихо". Первый из них серьёзно накренился, а на втором занялся пожар в районе боевой рубки. Адмирал Уриу предпочёл не испытывать больше судьбу в перестрелке с таким опасным противником и приказал отвернуть своему отряду на юг. Но русские "в разлуку" и его флагманскому крейсеру всадили шестидюймовый снаряд над ватерлинией. В пробоину тут же начали захлёстывать волны.
Бронепалубный крейсер "Нанива"
А на западе в это время Камимура "танцевал" с Фелькерзамом. Японский отряд крейсеров то пытался прорваться на юг, на соединение со своими броненосцами – русские тут же повторяли манёвр и перекрывали это направление, то следовал поворот на север "все вдруг", чтобы атаковать сильно побитые русские крейсера – Фелькерзам с упорством назойливого ухажёра за капризной красавицей поворачивал туда же. Так повторилось уже несколько раз, причём дистанция между "партнёрами по танцу" постепенно уменьшалась. Когда расстояние между колоннами достигло тридцати пяти кабельтовых, японцы начали пристрелку по противнику и русские стали отвечать через несколько минут. Первые снаряды достались всё-таки русским. Долго броненосцы третьего отряда оставались неповреждёнными, но вот уже рвануло в носу у "Полтавы" и корабль получил лёгкий дифферент, разорвался снаряд на фок-мачте "Сисоя Великого" и она угрожающе накренилась. Но ответные попадания не заставили себя долго ждать: сначала на борту "Токивы" произошёл сильный взрыв, а потом ещё сильнее попало "Асаме" – в районе ватерлинии произошёл сильнейший выброс дыма и пламени, вспыхнул пожар на баке, буквально за пару минут крейсер пострадал настолько сильно, что он здорово накренился на левый борт, прекратил огонь средний калибр и только башенные орудия продолжали стрелять в сторону русских броненосцев. Снова начались пожары на "Идзумо". Только крейсер "Ивате" был пока не царапнут русскими снарядами. У русских тем же мог похвастать броненосец "Наварин", продолжавший исправно бить по врагу из своих устаревших, но достаточно грозных пушек. Но вскоре и "Ивате" получил снаряд в среднюю трубу, так что среди японских кораблей линии не осталось больше ни одного неповреждённого. И вообще положение кораблей Камимуры становилось всё более угрожающим – отряд Фелькерзама, с присоединившемся к нему "Александром Третьим" был существенно мощнее четырёх японских броненосных крейсеров, а отойти западнее, используя превосходство в скорости, японцы тоже не могли себе позволить, так как в этом случае объединение кораблей опять откладывалось и русские имели бы возможность атаковать разрозненные отряды противника. Приходилось терпеть превосходящий огонь и надеяться на удачу и мастерство своих комендоров.
На мостике Полтавы Фелькзерам с каждой минутой все больше мрачнел. После третьего подряд разворота Камимуры все вдруг, командир "Полтавы" с готовностью повернулся к старому адмиралу: — Поворачиваем вдруг на шестнадцать рубмов, поднять предварительный к повороту?[174] — именно так отряд старых русских бронеосцев отреагировал на прошлые два разворота, прикрывая от огня Камимуры отряд наиболее поврежденных кораблей во главе с "Суворовым". — Вы правда не понимаете что здесь происходит? — неожиданно зло процедил Фелькзерам, — да Камимура нас просто пытается как можно дольше продержать в проливе! Чтобы миноносцам ночью было удобнее нас атаковать в узостях под берегом, а не в открытом море! Вот и дергается туда сюда, как матрос после года в море в потровом борделе… А мы постоянно теряем пристрелку после каждого разворота. Нет. Он ЖДЕТ что мы сейчас опять вслед за ним развернемся… Так что именно этого мы делать не будем. — Но тогда "Суворов" окажется под ударом! — возмутился капитан первого ранга. — Вы вообще кроме как на крейсера Камимуры по сторонам смотрите? — ехидно прозвучал вполне справедлитвый упрек старого адмирала более молодому командиру броненосца, который и правда увлекся дуэлью с японскими крейсерами и перестал следить за окружающей обстановкой, — нам корму сейчас режут и японцы, отряд во главе с "Сикисимой", и наши бородинцы с пересветами. О "Суворове" с кормы позаботится есть кому. А вот "Микаса" с "Адзумой", которые подходят с носовых румбов, выйдут прямо к нашм подранкам, если мы развернемся конечно… Похоже Тóго тоже ожидает нашего разворота, вот мы его и удивим. А удивить… — Значит победить? — с сомнением в голосе закончил командир "Полтавы" Успенский, — но таким курсом вы сами влезем под палочку "Т" к Тóго, и он нас с носа расстреляет, а не "Суворова". — Именно поэтому прикажите на дальномере следить за дистанцией до "Микасы". Как только будет пятьдесят кабельтовых – поворот на два румба влево, и пристрелка по нему. Потом репетим дистанцию остальному отряду, и посмотрим как там японцы починили своего флагмана… Вот спорить могу, что на кроссинг они не решатся – "Микасе" наверняка влетело так, что ни одного целого дальномера у них не осталось. Просто так флагман из боя не выходит… Пока же огонь по Камимуре на максимуме скорострельности, ну сколько может им вести, ведь с этой дистанции наши снаряды обязанны их пояса навылет прошивать! Как бы отзываясь на раздражение старого, больного адмирала ведущего, возможно, свой последний бой снаряды гвардейского "Александра Третьего" настигли наконец "Асаму" всерьез.
Но "партнёры по танцу" уже расходились на контркурсах и попаданий больше не последовало ни с одной из сторон. Крейсера Камимуры наконец-то шли на соединение с "Сикисимой" и "Асахи". Вместе эти шесть кораблей представляли уже грозную силу. они теперь были мощнее любого отдельного броненосного отряда русских. Правда и русские отряды соединялись вместе и не собирались разрозненно подставляться под удар. Их главной задачей теперь было вывести из пролива своих "подранков", потерявших значительную часть скорости: "Суворов", "Ретвизан", "Аврору" и "Светлану". До темноты было необходимо выйти из пролива и как можно дальше удалиться в открытое море, где японским миноносцам было бы значительно труднее обнаружить в темноте эскадру, чем в относительно узком проливе. Но для начала нужно было прикрыться от более насущной опасности, от двух малоповреждённых броненосцев японцев. А удавалось это не очень… Вернее не очень удачно складывались события для прикрывающих кораблей. Сначала сбило трубу на "Орле", потом вышла из линии "Победа". "Заслонка" из русских броненосцев неумолимо таяла, а к японцам присоединялся отряд Камимуры, что увеличивало их силы более чем в два раза. К тому же на русских броненосцах практически одновременно стали замолкать башни главного калибра… — Николай Оттович! — старший артиллерист броненосца зашёл в боевую рубку в крайне возбуждённом состоянии. — Десятидюймовых снарядов осталось по десять-двенадцать на ствол. Я приказал пока прекратить огонь главным калибром. — Всё верно, Василий Нилович, на такой дистанции их расходовать будет неразумно. Прибережём пока… А что, в носовой тоже из одного ствола почти весь боекомплект ушёл? — Да нет, там чуть больше запас. Но ведь там и загружалось не на два ствола… — Ладно, бейте пока шестидюймовыми. Кстати, я смотрю, что на "Ослябе" тоже башни молчат. Наверное та же история… А японцы палят из своих башен не переставая. Обидно. — Так у них в бою перерывы были. А мы ведь с первых минут не переставая стреляли – всегда какая-то цель была. — Да уж… Благо нас почти не обстреливали. Но сейчас, кажется, эта лафа кончится. Мы станем самой близкой целью для врага. "Пересвет", замыкая уходящую на север колонну русских броненосцев действительно был ближе всех к противнику и японцы не преминули сосредоточить свой огонь именно на нём. Пара залпов нащупала дистанцию, а потом начались попадания. Ударило в корму, начались пожары на верхней палубе. Аполлон Аполлонович Дмитриев руководил пожарной партией весьма успешно. После первых взрывов растекающееся по броненосцу пламя в течение нескольких минут забивалось из шлангов и ничего особенно опасного не допускалось. Выбыло из строя несколько матросов, поражённых осколками, но пока остальные держались молодцами. На то и бой, чтобы не без жертв, ведь шёл уже третий час сражения, а на "Пересвете" только-только пролилась первая кровь. Снова ударило возле средней трубы и там стало разгораться по серьёзному. Вместе с расчётами, волокущими два пожарных рукава, Дмитриев бросился туда. На этот раз огонь, получив достаточно "пропитания" в виде разбитых шлюпок и катеров, долго не хотел сдаваться. К тому же поблизости рвануло ещё раз и пожар усилился. Здорово мешали обломки всё ещё продолжавшие сыпаться сверху, с повреждённых труб и мачт. Ещё пятерых унесли. Кого в лазарет, а кого и… Совсем. При взрыве тринитрофенола даже не всё вещество успевает сдетонировать, не говоря уже о том, что при взрывном его разложении образуются сажа и угарный газ, которые могут гореть. Раскалённое "горючее" выбрасывает взрывом в стороны и оно, войдя в контакт с кислородом воздуха, вспыхивает мгновенно. Уже миновали осколки очередного разрыва, когда старшего офицера "Пересвета" настигло "вторичное" пламя. Казалось, что весь воздух вокруг вспыхнул. Огонь ударил в лицо, мгновенно обгорели ресницы и брови, занялась одежда. Кожу лица в первые секунды стало просто печь, но боль постоянно усиливалась и не особо её ослабила струя воды, которой обдали из пожарного рукава, превратившегося в факел офицера матросы пожарного расчёта. Лицо "горело" всё сильнее, глаза невозможно было раскрыть. Дмитриев упал на колени, руки инстинктивно тянулись прикрыть поражённое место, но первое же прикосновение отозвалось адской болью. Два матроса подхватили старшего офицера и повели в лазарет. Когда Александровский, старший врач "Пересвета", увидел старшего офицера, то узнал его только по полуобгорелым погонам – всё лицо уже было покрыто волдырями ожогов. — Шприц морфия! — немедленно скомандовал он санитару. А когда разрезав одежду, увидел грудь и руки Дмитриева, то взглянув на своего младшего врача, скорбно помотал головой. — Ещё шприц!. — Неужели там наверху так всё плохо, братцы? — обратился он к матросам. — Да нет, ваше благородие. Жарковато конечно, но терпимо. Другим кораблям и сильнее достаётся. А старшого неудачно выбросом огня задело. А как он? — Идите, братцы, идите. Некогда нам, — смущённо выпроводил нижних чинов доктор.
В рубку "Пересвета" запыхавшись от бега и задыхаясь от дыма заскочил матрос Ильин: — Ваше высокоблагородие! — обратился он к Эссену, — там старшого обожгло сильно, в лазарет отвели. — О Господи! — перекрестился командир броненосца. — Как он? — Дохтур нам не сказал, но смотреть страшно. — Что с пожарами? — Потушили, господин капитан первого ранга! — Да оставь ты сейчас титулование! Понятно. Ступай! — Николай Оттович повернулся к Соймонову бывшему рядом. — Василий Михайлович, я вас пока попрошу возглавить пожарную партию на палубе. — Конечно, Николай Оттович! Иду! — козырнув Василий выскочил вслед за матросом. Броненосец уже не обстреливался, пожары успели потушить, но, несмотря на морской ветер, весьма чувствительно воняло горелой краской и несгоревшей при взрыве шимозой. Да и серой тоже – многие японские снаряды были снаряжены не сверхновой взрывчаткой, а старым добрым чёрным порохом. Осмотрев состояние пожарных стволов и найдя их вполне удовлетворительным, Василий наблюдал за затихающим на этом участке боем. Через несколько минут подошли ревизор Денисов, выбравшийся из недр корабля, где он тоже со своей партией матросов боролся с пожарами и мичман Витгефт. — Ух, хорошо! Завидую я тем, кто тушит пожары на свежем ветерке! — Денисов потянулся с казалось бы видимым удовольствием хрустнув суставами. — А у нас ад сплошной, нестолько от огня проблемы, сколько от дыма. — Ну вы зато бронёй прикрыты, а здесь, в "благодати", Аполлон Аполлонович обгорел так, что вряд ли выживет. Я пока за него. Ох ты! — мичман здорово расстроился. К старшему офицеру с огромным уважением относился весь экипаж. — Так серьёзно? — Да не знаю я. Но матрос рассказывал, что лицо и шея у него – сплошной волдырь. Да и док наш, как я слышал, ему два шприца морфия закатал. Наверное были на то основания. — Да уж… — А мой каземат разбило, — как-то виновато глянул на товарищей мичман Витгефт, сын погибшего в бою у Шантунга адмирала. — Вернее не каземат, а пушку. Чёрт! Ну ладно бы в броняжку – в самый ствол угодили… Так что поступаю в ваше распоряжение, старшой. — Иди ты, Вася… Сам знаешь куда. Старшого нашёл. Вали к Ниловичу, он тебя пристроит. В рубке он. — Смотрите! — вдруг вытянул руку Денисов, — "Ретвизан" разворачивается! Флагман Вирена действительно начал поворот и на стеньге его фок-мачты полоскался на ветру флажный сигнал.
— Ваше благородие, господин лейтенант! — к офицерам подскочил матрос Никонов. — Ну что тебе? — повернулся к нему Соймонов. — Да ведь там какое дело, — замялся посыльный, — кормовая башня вертится плохо, говорят, что с динамой какие-то неполадки, срочно вас просют! — Вот чёрт! Не вовремя-то как! — Василий расстроенно глянул на Денисова. — Надо мне идти, давай за меня пока тут. — А ты, — обернулся он к матросу, — давай быстро к командиру и доложи, что я ушёл разбираться с динамо-машиной и вместо меня остался ревизор. Понял? Да! И боцмана найди, передай, что я ему приказал в распоряжение господина мичмана прибыть. Запомнишь? — Не извольте беспокоиться, вашбродь, — выпучив глаза на офицера отрапортавал Никонов, — всё в лучшем виде передам! — Ну давай, бегом!
"Ослябя", как и оба однотипных с ним броненосца, был, мягко говоря, малоудачным кораблём. Проектировщики хотели создать мощный океанский рейдер, который, в случае чего, мог бы участвовать и в эскадренном сражении. Как обычно в таких случаях, да ещё и при стремлении сэкономить на постройке, неважненько получилось всё: и дальность плавания не такая уж большая, и вооружение ослабленное, и бронирование неполное. То есть рейдер средненький, дорогой, а эскадренный броненосец слабый. Но когда речь идёт о сражении – в боевую линию ставится всё, что только этому соответствует хотя бы на бумаге. Да и три броненосца типа "Пересвет" – весьма грозная сила. Особенно если их использовать грамотно. А если бы в этот день ещё и погодка бы была посвежей, они бы вообще "королями сражения" стать могли бы: очень удачно для серьёзной волны у русских "недоброненосцев" была расположена носовая десятидюймовая башня. Она могла бы стрелять, когда японские низкобортные корабли вынуждены были бы молчать своим главным калибром из за захлёстывающих их башни волн. Но погода была обычной: небольшое волнение, средний ветерок… В завязке боя "Ослябя" шёл в кильватере флагмана отряда. Вторым. Перепало ему не так уж много, но очень уж неудачно: восьмидюймовые снаряды японцев поразили его в небронированную носовую оконечность и соответствующие отсеки стали заполняться водой. Всё было терпимо, небольшие пожары достаточно успешно гасились расчётами, которыми руководил старший офицер броненосца, кавторанг Похвистнев, но вот дифферент на нос из за этих чёртовых пробоин сильно беспокоил. Правда, через некоторое время, сами японцы "помогли" с ним справиться, сделав очередным попаданием здоровенную пробоину ещё и в корме. В общем не так всё и страшно было для корабля. Сражение продолжалось и "Ослябя" принимал в нём самое активное участие. Почти не замолкали его орудия, всё время в зоне досягаемости была какая-то достойная его пушек цель. Капитан первого ранга Бэр, командир броненосца, не пользовался особой любовью ни команды, ни господ офицеров. Дотошный и мелочный, с параноидальной требовательностью к чистоте на корабле, он мог своими придирками довести до нервного срыва любого, даже самого старательного боцмана или офицера. Но, надо отдать ему должное, свой корабль он не только содержал в образцовом порядке, но и в плане боевой подготовки сделал одним из лучших на эскадре. Только артурские корабли и, иногда, гвардейский "Александр Третий", "перестреливали" "Ослябю" на артиллерийских учениях. И карьеристом Владимир Иосифович не был: почти перед самым выходом эскадры с Балтики ему предложили оставить броненосец и перейти на другую должность, сулившую адмиральские орлы на погоны в самом ближайшем будущем. Отказался. Повёл свой корабль в поход и бой. И в этом бою теперь вёл себя более чем достойно и хладнокровно. Уже закончилась "рубка" с главными силами Тóго, уже "стреножен" и потоплен "Кассуга", отогнаны крейсера Уриу, идёт бой с парой упорных и удачливых броненосцев японцев, которые уже умудрились вдвоём "ополовинить" противостоящую им и, ранее втрое превосходящую по количеству вымпелов, линию русских броненосных кораблей. Но ведь не может это продолжаться бесконечно! Должно повезти и русским!.. Может продолжаться, чёрт побери! И продолжалось! В боевую рубку ввалился корабельный инженер Змачинский. Кожа на лбу у него была рассечена, кровь заливала лицо. — Владимир Иосифович! Нужно выйти из боя. — Вы что? В этот момент? Нас уже трое в линии, если покинем её и мы, то японцы точно добьют "Бородино" и "Пересвета". К ним же крейсера Камимуры присоединяются. Необходимо держаться! Что случилось-то? Вроде серьёзных попаданий в последнее время не было. — Несерьёзных хватает. Переборки в носу сдают одна за другой, корму тоже затапливает. Крена пока особого нет, но ещё пара крупных снарядов в борт и мы продемонстрируем оверкиль в течении минуты. Нужна передышка. Владимир Иосифович! Необходимо покинуть строй. Необходимо! Дайте мне полчаса и мы вернёмся. Я даже не прошу возможности завести пластыри – можно обойтись. Но откачать воду и подкрепить переборки необходимо. Решайтесь! Мысли галопом понеслись в мозгу Бэра: "Выйти из кильватера? Сейчас?" Да, он давно заметил, что броненосец очень долго и "неохотно" выходит из кренов при поворотах, но неужели всё так критично? Может в этот момент, в этой раскалённой минуте дрожит и вибрирует судьба всей войны… Остаться и приказать открыть огонь главным калибром, расходуя последние снаряды в надежде нанести противнику какие-то решающие повреждения? Пусть погибнуть – Бэр этого не боялся. И о людях на корабле не беспокоился. Но вот броненосец… Вель победили почти! А если погибнет "Ослябя", то потери в бою почти сравняются… И с командующим связаться времени нет. Нужно немедленно решать всё самому… Нет! Покидать строй нельзя! — Остаёмся. Открыть огонь главным калибром! Да поможет нам Бог! Попаданий в "Ослябю" не было, резких поворотов корабль тоже не делал, так что пока всё было относительно безопасно. Через пару минут после приказа ожили его десятидюймовые башни и их снаряды ложились на удивление удачно. Башни били попеременно и всё ближе к борту "Сикисимы" придвигались всплески от падений крупных снарядов… Чудеса на войне случаются… Наверное на войне чаще, чем где либо. После третьего залпа оба десятидюймовых снаряда кормовой башни нашли свою цель…Письмо Василию Соймонову
Здравствуй милый мой и родной Васенька! Это письмо будет ждать тебя во Владивостоке, куда ты непременно придёшь на своём корабле. Обязательно! Я ежедневно молю Господа нашего, чтобы он сохранил тебя среди волн и огня. Мы узнали из газет, что битва ваша уже началась. Господи! Как страшно представлять, что сейчас творится в Корейском проливе. (Ну не сейчас конечно – для вас бой уже закончился, но мы-то ведь пока ничего не знаем). Отец говорит, что сражение будет страшным, что японцам теперь отступать некуда и они это делать не привыкли. Значит будут сражаться до конца… Я понимаю, что советовать тебе не геройствовать слишком сильно уже позно… Ты или читаешь это письмо или… Нет! Обязательно читаешь! Ты не мог погибнуть, потому что я люблю тебя! Люблю и жду! И ты обязательно вернёшься ко мне! И немедленно, как только придёшь во Владивосток, пришли мне телеграмму, что ты жив! Очень жду! Очень люблю!Твоя Ольга.
Эскадренный броненосец "Сикисима"
— Смотрите! Головной японец! — заорал штурман, вытянув руку в сторону вражеского корабля. Под носовой башней "Сикисимы" действительно выплеснуло огнём и огромный броненосец врага неудержимо повалило в сторону, противоположную от русских кораблей, "Асахи", решив, что это манёвр, переложил руль следом за передним мателотом. Бой временно прекратился. — Есть! Врезали! Благодарю тебя, Господи! — прошептал Бэр, с трудом сдерживая переполнявшую его радость. — Господа! Если я вдруг не доживу до конца боя, то передайте моему преемнику, чтобы командир башни был представлен к "Георгию" и весь её расчёт к крестам. Ну а теперь мы вполне можем покинуть линию и заняться своим броненосцем. Два румба влево! Корабль стал медленно выкатываться из кильватера.
Глава 6
Крейсерские отряды Энквиста, Ухтомского и два оставшихся броненосных крейсера "Громобой" и "Баян" наконец объединились. "Аврора" и "Светлана", избитые до невозможности и бывшие уже неспособными поддерживать эскадренный ход, отделились от своих товарищей и потащились к "Князю Суворову", начав формировать "группу инвалидов" эскадры. Команды остальных крейсеров провожали этих двух "дев", принявших на себя огромную долю вражеского огня дружными криками "Ура-а-а!", показывая как ценят вклад покалеченных кораблей в это сражение. Выйдя в голову отряда, контр-адмирал Ухтомский как бы принял на себя командование всеми крейсерами. Возражений не последовало, да и последовать не могло – даже если бы Энквист сошёл с ума и захотел бы начать разбираться в старшинстве во время боя, возможности он такой не имел – все стеньги на "Олеге" были сбиты. А Павел Петрович Ухтомский действовал вполне разумно: для начала он приказал самому малоповреждённому "Баяну" возглавить крейсерский кильватер и вести отряд за собой на север. И тут произошёл очередной курьёз: русские были уже практически удовлетворены результатами боя, японцы пожалуй тоже поняли, что в этот раз проиграли. И те, и другие были не прочь разойтись. Русским нужно было на север, но там, как на грех вертелись "Микаса", "Адзума", "Тацута" и четыре крейсера вице-адмирала Дева…
Броненосный крейсер "Адзума"
Соблазн "откусить" концевого "Адзуму" был для русских слишком велик… Ну в самом деле: прямо по курсу в пределах досягаемости орудий маячит корабль противника. Здорово побитый корабль, не зря ведь он линию покинул. Как не попытаться добить подранка? И японцы поняли это, дружно развернувшись под огнём они на максимальной для "Адзумы" и "Микасы" скорости стали уходить на север, а отряд Девы бросился прикрывать их отход и ввязался в перестрелку с крейсерами Ухтомского. Попадания последовали с обеих сторон, но более тяжёлые снаряды русских выпускаемые из большего количества стволов наносили противнику урон существенно более тяжёлый: "Кассаги" и "Такасаго" от полученных пробоин как по команде дружно присели на корму и пылая стали увеличивать ход. "Читосе" и "Нийтака" в этой перестрелке не пострадали, но тоже потянулись за своими собратьями стремясь оторваться от преследователей и спрятаться от их огня за корпусами броненосных кораблей… Перед адмиралом Тóго встала дилемма как перед витязем на распутье: Налево пойдёшь – опасно приблизятся броненосцы Фелькерзама и вполне могут удачным тяжёлым снарядом "стреножить" "Адзуму", а потом навалятся вместе с крейсерами и тут уже или бросай подбитый крейсер, или погибай вместе с ним. Направо пойдёшь – русские крейсера вцепятся в концевого и будут терзать его сколько захотят, пока опять же не собьют ход и не навалятся всей кучей. Прямо убегать будешь – у русских крейсеров всё-таки незначительное, но преимущество в скорости. Повторяется сюжет "номер два"… Тóго сразу отмёл вариант "налево", как самый опасный и бесперспективный – следовало отрываться от броненосцев противника в первую очередь. — Два румба вправо! — отдал он приказ и через несколько минут колонна стала склоняться на восток. "В конце концов, с нами крейсера адмирала Дева, а уж с ними вместе мы как-нибудь от этих храбрых наглецов отобьёмся…", — думал японский командующий. Сводный отряд Ухтомского-Энквиста послушно склонился к востоку. Русские крейсера упорно продолжали преследование противника и не прекращали огня. "Баян" с "Богатырём" били по "Микасе", а остальные старались зацепить "Адзуму". "Микаса" был русским крейсерам конечно "не по зубам", но нужно было мешать ему стрелять, ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы комендоры японского флагмана вели огонь в полигонных условиях, им должны были мешать всплески от падений снарядов, попадания (которых пока не было, но ведь только пока!), и вообще сама мысль о том, что в тебя стреляют должна мешать противнику наводить своё орудие так, как он умеет в идеале. В общем, пока перестрелка шла безрезультатно для обеих сторон, но русские потихоньку приближались, и вскоре эффективность огня должна была возрасти. Что было бы не в пользу японских кораблей. Если, конечно, это произошло бы в ближайшее время…
Капитан первого ранга Фудзии, командир "Адзумо", "невозмутимо нервничал". То есть он конечно очень беспокоился на счёт дальнейшего развития событий, но, как положено самураю, вида не подавал. Хотя вполне возможно было и уйти без потерь и даже без попаданий, но можно было и не уйти вообще – достаточно и одного удачно выпущенного снаряда. Стоит потерять пару узлов и навлятся не только крейсера русских, но и их броненосцы, а это верная гибель. Благо, что пока попаданий не было… — Смотрите! Что они делают!? — юный мичман Окунамия вытянул руку в направлении концевого крейсера русской колонны. Из за кормы "Паллады" на большом ходу выскочил один истребитель… другой… третий… Курсом на "Адзуму". — О боги! — выдохнул Фудзии. — Неужели они рискнут атаковать минами наши корабли? Днём? Не может быть! Не могут русские обезуметь до такой степени. С тридцати кабельтовых… — Разрешите перенести огонь на миноносцы? — слегка нервничая спросил командира мичман. Фудзии холодно посмотрел на подчинённого: — Это явный блеф. Именно этого они и добиваются, чтобы мы перестали обстреливать крейсера. Поэтому приказываю за истребителями следить, но пока не обстреливать. К тому же… Смотрите! — командир крейсера показал рукой на корабли адмирала Дева, они резко сбрасывали ход, давая возможность повреждённым "Микаса" и "Адзума" обогнать себя и прикрыть их от атакующих миноносцев. А четыре бронепалубных крейсера представляли из себя вполне надёжный "забор" для защиты даже от десятка миноносцев, не говоря уже о четырёх, которые шли в атаку. Естественно, что в сложившейся ситуации продолжать сближение с противником для русских истребителей было самоубийством и они дружно "притормозили", уменьшив скорость до четырнадцати узлов. Сыграть на нервах у японцев в этот раз не получилось. Но…
— Поднять сигнал "Иметь ход тринадцать узлов"! — Фелькерзам отдал приказ не отрываясь от бинокля. — Ваше превосходительство, вряд ли все корабли отряда смогут поддерживать такой ход. — Успенский недоумённо смотрел на адмирала. — Да не нужны нам сейчас все! — раздражённо оглянулся на командира броненосца командующий отрядом, — посмотрите что происходит: "собачки" сбросили ход и если мы сейчас резко сблизимся с ними, то можем подбить одну-другую. А там навалимся и доломаем… Это шанс! Поднимайте приказ и приготовьтесь начать пристрелку шестидюймовками. Флажный сигнал взлетел на мачту "Полтавы" и через несколько минут она вместе с "Сисоем Великим" и "Навариным" стала потихоньку отрываться от более медленных "Нахимова" и "Александра". — Уйдут они от нас, Дмитрий Густавович, — с сомнением в голосе заговорил Успенский глядя на слегка приблизившиеся, но реально непоражаемые крейсера Дева. — Играючи уйдут. Не достать нам их всерьёз с такой дистанции. — Правильно, Иван Петрович, уйдут, — весело глянул на собеседника адмирал, — вот тогда-то наши миноносцы смогут атаковать их концевого. Так что выбор у японцев будет нелёгким: либо под наши тяжёлые пушки с их лёгкими корабликами, либо мину в борт. А может и то и другое… — Ой не разделяю я вашего оптимизма… Вы думаете, что мы с тринадцатью узлами гарантировано догоним даже их повреждённые корабли? — Совсем не уверен. Пока. Но ведь они под обстрелом наших крейсеров. Вполне могут и ход кому-то сбить. Хоть на время. Вот тогда мы себе локти искусаем, что вовремя не подобрались поближе…
А русские крейсера всё увереннее нащупывали дистанцию до японцев. Вот уже "Баян" угодил восьмидюймовым снарядом в барбет носовой башни "Микасы", и она замолчала, вот снова стали разгораться пожары на "Адзуме". даже "Изумруд" умудрился залепить снаряд в маленькую "Тацуту" на дистанции более тридцати кабельтов. Адмирал Тóго не стал искушать судьбу и поднял сигнал отряду "Повернуть влево всем вдруг". Изувеченные корабли стали выходить из-под огня и прикрыть их попытались крейсера отряда вице-адмирала Дева. По своим тактико-техническим данным, крейсера типа "Такасаго" были весьма грозными кораблями – одни восьмидюймовые пушки на лёгких крейсерах чего стоят! Да и скорость была у них более чем приличная. но за всё надо платить. За своё мощное вооружение и высокую скорость хода "собачки" расплачивались "хрупкостью" корпуса и очень небольшой живучестью. Они не могли выдержать даже трети той огневой нагрузки, которую достаточно успешно держали их русские визави. Русские уже были достаточно потрёпаны в этом бою, но их значительное водоизмещение и более рациональная защита позволили им поглотить огромное количество вражеских снарядов и остаться при этом в строю. Попадания следовали одно за другим в оба крейсерских отряда и, зачастую, русским тоже доставалось здорово. После попадания восьмидюймового снаряда "Богатырь" запылал от второй трубы до кормы, замолчала вся его артиллерия расположенная в этом районе корабля. Но японцам приходилось похуже. Грохнул взрыв у боевой рубки "Нийтаки", на "Такасаго" удачным попаданием выбило почти все стодвадцатимиллиметровые пушки правого борта, "Кассаги" и "Читосе" горели… Но огонь никто не прекращал – отряду Дева нужно было прикрыть отход израненных "больших братьев" и несмотря на то, что концевого "Такасаго" уже взяли под обстрел подбирающиеся броненосцы Фелькерзама, японцы не собирались отворачивать с боевого курса. Во всяком случае в ближайшее время. Вдруг, после нескольких попаданий, "Адзума" и "Тацута" практически одновременно отвернули влево, через минуту этот манёвр повторил и "Микаса" – корабли выходили из боя с русскими крейсерами, благо они уже достаточно оторвались от броненосцев третьего русского отряда, чтобы не опасаться попасть под их огонь. Четыре лёгких крейсера вице-адмирала Дева оставались одни против пяти больших крейсеров русских. Им предстояло прикрыть отход отряда командующего вчетвером… Нет! Уже втроём! — "Такасаго" получил очередной удар и тоже выкатился их строя в западном направлении. Увидев такое развитие событий адмирал Тóго скрипнув зубами приказал вернуться в боевую линию своим кораблям. "Тацута" и "Микаса" снова заняли свои места в строю, чтобы хотя бы часть снарядов оттянуть на себя. "Адзума" вернуться был пока (уже?) не в состоянии. Самый "неброненосный из броненосных крейсеров" японского флота получил слишком много, чтобы продолжать бой. Он продолжал отходить на норд-вест и, заметив это, четыре миноносца отряда кавторанга Баранова стали снова набирать узлы и подкрадываться к повреждённому крейсеру. Находящийся рядом "Такасаго" с выбитыми орудиями был неважной защитой. Скорее даже не защитой, а ещё одной потенциальной жертвой атаки. Правда были ещё четыре истребителя отряда капитана второго ранга Хиросе, они вполне могли отразить атаку русских миноносцев, но… На северо-востоке из за строя русских крейсеров, на большой скорости, выскочил ещё один отряд миноносцев, сопровождаемый крейсером "Изумруд". И они вполне могут атаковать "Микасу" с носовых румбов, если его не прикрыть. Хиросе хладнокровно ждал приказа куда выдвигать свои корабли… Но тут снова последовало несколько попаданий в "Микасу" и на броненосце рухнула ещё и фок-мачта. (грот-мачта была сбита раньше). Бывший флагман Тóго, разукрасившись пожарами, снова покидал боевую линию отворачивая на запад. За ним пошёл и "Тацута", не рискуя оставаться под огнём русских крейсеров и вполне резонно опасаясь атаки миноносцев находившихся уже к северо-востоку. Зато "Такасаго", справившись с повреждениями, в строй возвращался. Продолжалась всё та же чехарда, к тому же горящий "Читосе", в свою очередь, покидал своё место, отворачивая на северо-запад, в сторону от русских.
Крейсера продолжали изрыгать друг в друга огонь и сталь. Попадало приблизительно поровну и той и другой стороне: сильно сел на корму "Такасаго", у него же на баке взметнулся султан взрыва и разгорелся пожар, после чего замолчала носовая восьмидюймовка, горели "Микаса" и "Кассаги", "Читосе" всё никак не мог вернуться в боевую линию, огонь бушевал на "Богатыре" и "Громобое", на "Олеге" упала третья труба, досталось и "Баяну"…
Эскадренный миноносец "Бедовый"
А отряд русских эсминцев ведомый "Бравым", не встречая пока сопротивления, нахально выходил на носовые румбы японского кильватера. Хиросе пришлось направить своего "Сирануи" вместе с остальными тремя истребителями на перехват. Сорвать атаку русских было несложно тем более потому, что с северо-востока подходил ещё один отряд японских контрминоносцев из шести кораблей. Правда с русскими был весьма грозный для любого миноносца "Изумруд", но он очень отстал от своих скоростных подопечных. За атаку с севера японцам можно было не переживать. А на юго-западе дела обстояли хуже: первый отряд русских миноносцев ускорился и устремился в сторону искалеченного "Адзума". Теперь, если бы Баранов атаковал бы повреждённый броненосный крейсер, тому приходилось рассчитывать только на свои силы. Прикрыть и поддержать его было некому. Командиры миноносцев, Баранов на "Бедовом", Иванов на "Бодром", Шамов на "Блестящем" и Рихтер на "Быстром", не видя друг друга азартно "присели" на мостиках своих кораблей как жокеи в сёдлах: "Ну ещё чуть чуть, ещё десять-пятнадцать минут и можно будет пускать мины! Только бы проскочить! Только бы успеть! Только бы попасть! А там пусть хоть утопят к чёртовой матери!". И то же самое думали все находящиеся на палубах эсминцев, от командиров кораблей до последнего матроса. Но на "Адзуме", оказывается не всё так плохо было с артиллерией. Достаточно много пушек осталось в строю. Вдоль борта цепочка за цепочкой стали пробегать огоньки выстрелов. Да и "Читосе" был выбит из линии очень некстати – ещё издали он поддержал своими орудиями атакуемый броненосный крейсер. Русские миноносцы шли уже по "лесу" из водяных всплесков. Ну и конечно, вскоре последовали попадания. Взрыв в средней части "Бедового" практически "обезножил" головной русский истребитель, он окутался паром из перебитых магистралей и выкатился из строя теряя скорость. Атака становилась безнадёжной, тем более, что "Адзума" торопливо подтянулся к своим крейсерам и для его защиты были готовы пушки их нестреляющего борта. Отряд с "Бравым" во главе тоже попал в незавидное положение: об атаке японской колонны уже не могло быть и речи – она была надёжно прикрыта миноносцами Хиросе, а с северо-востока открыли огонь ещё шесть контрминоносцев. Завязалась перестрелка, последовали попадания с обеих сторон, но русские не могли уже даже вернуться к своим крейсерам – при потере времени на разворот, они подпустили бы противника на совершенно убийственную дистанцию. Приходилось отрываться и уходить на север… И уже очень смутно представлялось когда удастся объединиться с русской эскадрой. Но именно подходившие на помощь своим японские миноносцы "спасли" русских отрезая им путь на север – пришлось разворачиваться, разворачиваться под огнём, но под огнём сравнимого по силам противника. И хоть "Микаса" и "Тацута" тоже подключились к обстрелу, но и русских поддержал приблизившийся "Изумруд". Попадания, в основном, были из малокалиберных "пукалок" калибром сорок семь миллиметров у русских и пятьдесят семь у японцев, но и эти гранаты в немалом количестве попадая в небольшие кораблики наносили повреждения надстройкам, косили осколками людей, вызывали пожары… Покрылись комками разрывов "Кагеро", "Югири", "Сирануи". А вот в "Муракумо" лихой комендор с "Громкого" засадил уже трёхдюймовый снаряд из бакового орудия. Да к тому же прямо в заряженный минный аппарат. Грянул взрыв ужасающей силы и "Муракумо", окутавшись паром, полностью прекратил движение. Но и русским досталось не меньше. Попало всем, но если "Безупречный" отделался только "стандартным набором" попаданий мелкашек, то на "Громком" и "Грозном" замолчали и носовые орудия калибром в семьдесят пять миллиметров, а "Бравый"… "Бравый" шёл головным и при развороте на обратный курс он шёл прямо на поредевшую колонну японских крейсеров и сблизился уже почти на десять кабельтовых с идущей впереди "Тацутой". Та, поддержанная крейсером "Такасаго", немедленно сосредоточила на дерзком огонь всех своих пушек… Неизвестно кому повезло – авизо или крейсеру, но стодвадцатимиллиметровый снаряд взорвался в носовой части миноносца, последовало ещё несколько попаданий мелкими снарядами и "Бравый" отчаянно паря вышел из строя ковыляя на десяти узлах… Русским истребителям грозила серьёзная опасность: японские корабли развили по ним ураганный огонь, а шести и особенно двенадцатидюймовые снаряды с "Микасы" даже не при попадании, а при близком разрыве в воде, могли легко вывести из строя миноносец, который потом было бы несложно добить. И барон Фрезен, выручая миноносцы, направил на японцев своего "Изумруда". Крейсер тоже конечно "игрушечный", но почти в десять раз более крупный, чем хрупкие миноносцы. Но и мишенью он был более крупной, а японцы прекрасно осознавали опасность атаки такого корабля и "Изумруд" сразу стал для них приоритетной целью. Весь огонь обрушился на него и попадания немедленно последовали. В носовой части русского крейсера раздался мощный взрыв и он с сильным дифферентом, теряя скорость, стал отворачивать вправо… Потом на его палубе раздалось ещё несколько взрывов, усилился крен на левый борт, но он уже выходил из зоны обстрела, дав русским миноносцам небольшую передышку в самый напряжённый и опасный момент, дав шанс уцелеть, ценой повреждений крейсера. Но только шанс… Но дал…
Отряду Баранова на тот момент пришлось ещё хуже. "Бедовый", выйдя из строя, не дал сигнала о прекращении атаки – Баранова больше волновали в этот момент повреждения его собственного корабля. И три оставшихся миноносца дисциплинированно продолжали некоторое время атаку ставшую уже совершенно самоубийственной: "Адзуму", кроме "Читосе" прикрывал уже и "Кассаги", тоже покинувший строй… Три миноносца с пятнадцати кабельтовых шли в атаку на три крейсера. Днём. Более надёжного способа самоубийства для маленьких кораблей придумать сложно. Прошло несколько фатальных минут, прежде чем Иванов, командир ставшего головным "Бодрого" сообразил, что ведёт отряд на верную и бесполезную гибель, приказал отворачивать. Но было поздно. Во всяком случае для его миноносца. Шквал снарядов накрыл развернувшийся уже истребитель, несколько взрывов и "Бодрый", окутавшись облаком белого пара, остановился… "Бодрый" был обречён… Японцам просто оставалось задержаться, и расчихвостить дерзкий кораблик из пушек трёх крейсеров как… Ну в общем угробить окончательно. Но для этого нужно было бы задержаться. А вот нельзя было… С юга медленно, но верно накатывали "Полтава", "Сисой Великий" и "Наварин"… Нет, добить русский истребитель, при очень большом желании, было вполне реально. Но это потребовало бы времени. Времени, которого бы хватило русским броненосцам приблизиться и "ударить". Ударить так, что лучшие японские "скороходы" могли бы быть покалечены…
— Пётр Васильевич! — к командиру "Бодрого" Иванову подбежал мичман Погожев, — перебит главный паропровод, мы совершенно без хода! — Есть шанс исправить в ближайшее время? — Мех говорит, что нужно минимум полчаса. — Ну вы сами видите, что у нас их нету, — махнул рукой в сторону японских крейсеров командир. — Сейчас наши узкоглазые друзья с толком, с чувством, с расстановкой разнесут "Бодрого" в щепки. — Но надо же что-то делать, Пётр Васильевич! — Да? А что мы сейчас можем предпринять? Вот мы с вами, что? Лично ремонтировать паропровод? Открыть огонь из нашей пушки по японцам? Только стоять и ждать, когда нас начнут топить. Не суетитесь, Дмитрий Михайлович. Закурим что ли напоследок… Но не всё было так однозначно. У "Бодрого" появился шанс. Дело в том, что севернее японские истребители заступили дорогу русскому второму отряду и заставили его отвернуть. Отвернуть на юг, прямо на свои крейсера и "Микасу". А это было уже опасно для самих японцев. Русские эсминцы сблизились на очень небольшое расстояние с ними, ещё немного и можно будет пускать мины. Дистанция, конечно, предельная, но чем морской чёрт не шутит – могут и попасть. "Микаса", "Тацута", "Такасаго" и "Нийтака" немедленно перенесли весь огонь на трёх "нахалов" и дружно отвернули налево. Теперь они удалялись на запад строем фронта, непрерывно грохоча из всех стреляющих в сторону кормы пушек. А пушки не только "грохотали". Они ещё и попадали. Снарядами. Очень немаленькими для миноносцев. Да ещё и с пятнадцати-десяти кабельтовых. "Безупречный" получил сильнее всех: сначала стодвадцатимиллиметровый снаряд, взорвавшийся на его правой скуле, сделал там здоровенную пробоину, а потом ещё несколько попаданий буквально растерзали трубы и паропроводы. На девяти узлах корабль Матусевича отвернул влево прикрываемый корпусами "Громкого" и "Грозного", которые тоже получили несколько попаданий, но хода не потеряли. И своим маневром эти три русских миноносца почти спасли "Бодрого" – теперь стрелять по нему мог только "Нийтака", но и у этого корабля времени на прицельный обстрел было не слишком много – с юга неумолимо приближались броненосцы Фелькерзама и "Полтава" уже начал пристрелку… — А может и поживём ещё! — мичман весело посмотрел на командира. — Может и прикроют броненосцы, сейчас макакам не до нас станет. — Сглазите, мичман, — Иванов мрачно смотрел на проходящих на расстоянии чуть больше мили японцев, — готовиться надо к худшему. — Отворачивают, Пётр Васильевич! Смотрите! Японцы действительно не стали испытывать судьбу, дожидаясь пока русские броненосцы приблизятся на дистанцию уверенного огня и, когда опасность минной атаки миновала, снова взяли курс на север. Вокруг концевого "Нийтаки" вставали всплески пристрелочных выстрелов, но попаданий пока не отмечалось. — Да? А не рано ли вы обрадовались? Гляньте-ка туда, — Иванов протянул руку в сторону другого крейсерского отряда японцев. — Не по нашу ли душу? "Касаги" и "Читосе" разворачивались на юго-запад, за ними следовали три японских миноносца. При таком курсе через несколько минут эти корабли выходили на убийственную для "Бодрого" дистанцию. Правда и сами они рисковали страшно, если "Полтава" и "Сисой Великий" обратят на них сколько-нибудь серьёзное внимание. Оказалось – именно "по их душу". Такая лакомая мишень, каким являлся "Бодрый", не могла не представлять интереса для японцев. И две "собачки", не слишком связанные боем на северо-востоке, решили доканать лишившийся хода миноносец. Словно крупнокалиберный пулемёт начал работать по русскому истребителю и результаты сказались немедленно: несколько попаданий стодвадцатимиллиметровыми снарядами в течение нескольких минут превратили его в очередную жертву этого боя. "Бодрый" стал быстро погружаться кормой и вскоре исчез с поверхности моря. Как ни странно, даже в этом смерче огня и стали уцелела одна шлюпка, с которой стали собирать плавающих в воде матросов (ни одного офицера с миноносца среди спасённых не было). Впрочем этот эпизод не прошёл безнаказанным и для японцев: "Полтава", прикрывая "Бодрого", несмотря на весьма приличную дистанцию, умудрилась двенадцатидюймовым снарядом сбить трубу на "Читосе". Крейсер сразу потерял несколько узлов хода и его можно было смело вычёркивать из числа лучших ходоков японского флота. И это японцам ещё несказанно повезло: ещё один двенадцатидюймовый пробил борт у носовой оконечности, но не взорвался. Сработай в нём нормально взрыватель и у "Читосе" так разворотило бы борт, что вряд ли он добрался бы не только до своего порта, но и вообще до берега.
"Баяну" в начале сражения везло. Из всех русских крейсеров он стал получать сколько-нибудь серьёзные повреждения последним. Да и к этому моменту, несмотря на то, что уже получил три только двенадцатидюймовых снаряда, не говоря уже о более мелких, потерял одну из труб, держался он молодцом и сохранил шестнадцатиузловый ход. Последний час боя он намертво "прилип" к "Микасе". Израненный гигант огрызался как мог, но практически выбитая средняя артиллерия и многократно выходивший из строя главный калибр не могли пока примерно наказать дерзкого. Ну и кроме того везло. Пока. После того как японцы выполнили маневр уклонения от атаки русских миноносцев, контакт был потерян, но когда "Микаса" вновь взял курс на север, "Баян", вместе с "Богатырём" упрямо продолжили преследование. Они, пользуясь преимуществом в скорости, постепенно приводили бывшего флагмана японского флота на левую раковину и снова начали пристрелку. Справа, всего в пяти кабельтовых, на свою беду, беспомощно раскачивался на волнах подбитый "Муракумо". Он был немедленно взят под обстрел атриллерией правого борта "Баяна", по нему же отстрелялся приближающийся с другой стороны "Изумруд". Даже чудо не могло спасти в такой ситуации японский истребитель. Взрывы пробежали по всей длине его корпуса и он стал быстро погружаться кормой. Мина, которую он выпустил отчаянно пытаясь отомстить за свою гибель, в русские крейсера не попала… Несколько десятков японских моряков оказались в холодной воде весеннего Японского моря. Практически без надежды на спасение – вокруг кипел бой и ни свои, ни противник сейчас не стали бы отвлекаться на спасательные работы. С "Баяна" правда сбросили тонущим несколько коек, но это ничего всерьёз не меняло. За те несколько часов, которые понадобятся вспомогательным судам, чтобы подойти к месту гибели миноносца, морская вода выкачает тепло жизнь из большинства… — Как думаете, Николай Люцианович, — обернулся командир "Баяна" к своему минному офицеру, — продолжим бить по "Микасе" или попробуем нагнать "Адзуму"? — "Адзума" соблазнительней конечно, — отозвался лейтенант Подгурский, — но "Микаса"-то по нам стрелять не перестанет, а с такой дистанции получить "чемоданом"… Утопить наверное не утопят, но выбить из строя и лишить хода – запросто. — Я тоже думаю, что "Микаса" сейчас важнее и реальнее, — подал голос штурман, — к тому же там впереди армада миноносцев, а ну как они на нас развернуться при поддержке и "Микасы", и "Адзумы". А вот броненосцу мы сбить ход вполне можем, если повезёт. И тогда его "дожуют" "Полтава" с компанией. — Да я и сам так думаю, Клавдий Валентинович, — кивнул Иванов. — Но могу и ошибаться, хотел узнать ваше мнение. А вы, Николай, спускайтесь-ка на всякий случай к минным аппаратам. Пока дистанция великовата, но кто его знает как обернётся… Подгурский молча козырнул и вышел. — Ой, Фёдор Николаевич, опасно это, — поёжился Шевелёв, — до "Микасы" около десяти кабельтовых. Для его двенадцатидюймовок это практически прямая наводка, сквозь дырку ствола целиться можно. Просто удивительно, что Тóго ещё не наказал нас за нахальство. — Ничего, — попытался отшутиться Иванов. — Бог не выдаст, Тóго не съе… Не успел он закончить свою шутку, как японский главный калибр нашёл таки свою цель. Везти бесконечно не может. Двенадцатидюймовый снаряд с "Микасы" ударил в основание второй трубы, взорвался и "Баян" окутавшись паром немедленно "захромал". К тому же "Адзума" давно и безрезультатно нащупывавший дистанцию до русского крейсера, добился наконец сразу нескольких попаданий. Замолчала носовая башня "Баяна", а от близкого взрыва попадали все, находившиеся в его броневой рубке. — Мехи! Немедленно доклад о повреждениях! — заорал в переговорную трубу Иванов вскочив на ноги. — Право руль! Обратный доклад был совсем неутешительным:
Не везёт так не везёт! Практически одновременно с попаданиями в "Баян", "Такасаго" прошёлся своими несколькими оставшимися скорострелками по корпусу и палубе "Богатыря", что за несколько минут ополовинил его огневую мощь… А тут ещё и…
— Мина с правого борта! — истошно заорал сигнальщик и командир "Богатыря". Стемман сдержано выматерился и немедленно скомандовал "лево на борт!". — Ещё одна… Две! С правого крамбола! — не унимался сигнальщик. — Дьявол! Машина! — заорал каперанг в переговорную трубу. — Левая стоп, правая самый полный! Действительно "Тацута" и "Адзума" не сговариваясь одновременно разрядили свои минные аппараты в "Богатыря", который опасно сблизился с ними. Хоть стрельба с десяти кабельтовых обещала мало шансов на успех японским минёрам, но отвернуть с курса русский крейсер они заставили. А вообще-то не просто отвернуть. Пытаясь принять кормой одну пару мин "Богатырь" неизбежно подставлял борт другой паре. И если прицел был взят точно, то русскому крейсеру из пролива не уйти… Все замерли в ожидании результатов атаки и смотрели как неумолимо приближаются пенные следы японских мин. Одна из них попала в бурлящую за винтами "Богатыря" воду, сбилась с курса и пропала за кормой. Три остальных прошли мимо. В рубке флагмана Ухтомского все облегчённо перекрестились. — Опередили нас макаки! А ведь как хорошо мы по "Микасе" уже примерились! — с сожалением вздохнул Ухтомский. — Не гневите Господа, Павел Петрович! — недовольно отозвался Стемман. — Счастье, что сами сейчас вывернулись. Ещё чуть-чуть и кормить нам местную подводную фауну.
А Тóго "шлёпнул очередным козырем по игровому столу": с севера на русских ринулась армада эсминцев. К месту боя подходила тройка пожилых русских броненосцев, которые теперь стали самыми сильными кораблями в Японском море ибо практически не были повреждены за время сражения – не стреляли по ним почти. И вот теперь, когда их новейшие собратья были избиты в хлам, эти старички могли "ходить гоголем" по волнам и уничтожать всё, что способны были догнать. Именно их и хотел выбить японский командующий этой немыслимой минной атакой. Атаковать днём три неповреждённых броненосца истребителями было безумием. И русские совсем недавно продемонстрировали бесперспективность такой попытки: из восьми русских миноносцев выходивших в атаку боеспособными осталась ровно половина. Но у японцев атаковали пятнадцать миноносцев. Больших миноносцев. Эсминцев, как их будут называть позже. К тому же два бронепалубных крейсера лидировали эту атаку, вызывая на себя огонь и угрожая вместе со своими "меньшими братьями" атаковать минами отряд Фелькерзама. Русские прекрасно поняли опасность, угрожавшую их броненосцам, "Полтава", "Сисой Великий" и "Наварин" немедленно отвернули на восток и открыли бешеный огонь из всех калибров по приближавшимся японским истребителям. Четвёрка оставшихся в строю русских миноносцев выдвинулась прикрывать их отход. "Громобой", "Паллада" и даже "Олег", находившийся достаточно далеко от места атаки, загрохотали всеми оставшимися в строю орудиями, выстраивая огненную стену защиты. А тут ещё, как в дешёвом американском вестерне… Кавалерия из-за холмов… Все давно уже заметили приближающийся с запада дым, но что за корабль спешит присоединиться к сражению, было неясно ни русским, ни японцам. Теперь же стало очевидно, что это возвращается "Жемчуг". Японцы хорошо помнили на что способны крейсера этого типа: несколько более слабый "Новик" под Порт-Артуром, в одиночку, разогнал как-то СЕМНАДЦАТЬ японских миноносцев. Игнорировать присутствие такого корабля японцы, естественно, не могли. "Касаги" и "Читосе" отвернули ему напересечку и миноносцам пришлось атаковать без своих лидеров. И плотный (хоть и недостаточно) огонь русских стал вносить свои коррективы в атаку: рвануло в носовой части "Фубуки" и он стал скатываться в циркуляцию, вывалился из строя "Ариаке" и, с дифферентом на корму с трудом пристроился в кильватер "Акацуки", которого до этого имел за кормой, сел носом "Харусаме", был выбит из строя "Араре"… Но грозная лавина миноносцев продолжала настигать отходящие броненосцы. Было понятно, что относительно молодые командиры японских истребителей не пощадят ни своих жизней, ни жизней своего экипажа, лишь бы хоть одна мина настигла хоть одного из троих… Головному "Оборо" до заветной цели оставалось всего пятнадцать кабельтовых, а с трёх-пяти, можно уже стрелять минами (лучше с трёх, поскольку бить придётся вдогон, а значит и скорость сближения мин с кораблями будет меньше). Но четвёрка русских миноносцев, подставив свои борта под японские снаряды, погасила первый порыв японцев и броненосцы Фелькерзама уже подтягивались под защиту своих крейсеров, а значит их минная атака уже почти не имела шансов на успех и капитан первого ранга Ядзима, командовавший японскими истребителями, приказал отвернуть к югу. На этот раз массированного удара минами русским удалось избежать…
А на юге разыгрывалась ситуация абсолютно "зеркальная": Камимура со своими крейсерами всё-таки соединился с "Сикисимой" и "Асахи" и, для японцев, отходящие на север русские побитые броненосцы показались "лакомым кусочком", тем более, что воодушевлял предыдущий эпизод боя, когда два японских броненосца практически победили в бою с шестью русскими. Разделившисьна два отряда ("Асама", начерно починившись, присоединился к броненосцам), они начали преследование противника. Неожиданно удачное попадание "Осляби", выбившее "Сикисиму" из сражения всерьёз и надолго, несколько спутало карты: "Асахи" сначала тоже послушно отвернул за передним мателотом, и только разобравшись в ситуации, лёг на прежний курс преследования. Русские, напрягая все силы, пытались поскорее соединиться с отрядом тихоходов, которые хоть и потеряли значительную часть своей скорости, оставались всё ещё весьма грозными в боевом отношении кораблями. Японцы старались за оставшееся время максимально "покусать" концевые русские корабли. Небезуспешно. Здорово получил "Ослябя", горел "Пересвет", отмечались попадания и в "Победу". И хотя "Асама" с "Идзумо" тоже горели, ситуация была не в пользу русских.
Броненосный крейсер "Идзумо"
Поминутно оглядываясь с крыла мостика уходящего на север "Ретвизана" Вирен постепенно мрачнел. Подчиненные ему корабли совершенно потеряли всякое подобие строя. Сейчас более слабый отряд Камимуры, всего-то в три броненосных крейсера, догонял и перестреливался не с семью русскими броненосцами, а только с концевым "Ослябей". Что-то начеркав в блокноте, временно онемевший Вирен передал записку Развозову: "Сложившиеся ситуация неприемлема. "Нахимов" уводит "Суворова" с "Александром" на восьми узлах. Мы их догоняем на десяти, а Камимура нас на пятнадцати. Опасно долго для "Осляби", он уже поврежден. Отсемафорьте приказ на "Нахимова": "Поворот вправо последовательно, восемь румбов. Огонь по флагману Камимуры." Невероятно быстро разобрав сигнал, "Нахимов" стал заваливаться в циркуляцию, поворачивая с Севера на… Увы, через три минуты Роберту Николаевичу стало ясно, что на "Нахимове" приказ разоброали не только быстро, но и неправильно. Броненосный крейсер повел ведомые им броненосцы не на запад, а на юг. Теперь куцая русская колонна шла в лоб крейсерам Камимуры, совершенно не в соответствии с планами адмирала. — Бл… А-А!!! Договорить Вирену не удалось, снова разошелся шов на щеке. Заливая кровью многострадальный блокнот и продолжая материться мысленно, адмирал стал спешно писать следующее приказание, должное исправить ошибку сигнальщиков. Хотя возможно на "Нахимове" и сам командир настолько торопился побыстрее принять участие в бою, что приказал повернуть на шестнадцать румбов вместо положенных восьми…" Вдруг адмирал перестал судорожно водить пером по бумаге и задумался. Вернее сказать: в течение нескольких секунд череда мыслей пронеслась в его голове. Читающему эти строки понадобится в несколько раз больше времени, чтобы их пробежать, чем Вирену для принятия решения: "А может всё к лучшему? Может если и мы ещё развернёмся… Скорость сближения будет больше двадцати узлов… Если к отряду "Нахимова" присоединятся "Ретвизан" с "Орлом" (Как там "Победа"? Сможет?) и "Бородино" с "Пересветом"… И японцы не отвернут… Ведь тогда с тридцати кабельтовых из практически десятка тяжелых орудий очень вероятно подбить, а потом и "убить" один из вражеских броненосных крейсеров. Ой как заманчиво!.. А если отвернут? Тогда всё зря и мы потеряем время. А нужно уходить из пролива как можно дальше в открытое море пока не спустилась темнота… Или всё-таки рискнуть?… И всё-таки – НЕТ! Вирен решительно стал черкать в своём блокноте и передал записку Развозову: "Вступить в голову отряда. Курс – ост". Лейтенант отдал соответствующие распоряжения и броненосец стал поворачивать вправо. Несколько минут и он принял в кильватер "Адмирала Нахимова", за которым тащились "Суворов" и "Александр". Отряд стал "рисовать палочку над Т" броненосным крейсерам Камимуры. Правда до противника было более тридцати кабельтовых – далековато для нынешнего состояния артиллерии русских. А вот продолжать идти прежним курсом стало для японцев "сильно чревато": подставиться под анфиладный огонь с четырёх, пусть и повреждённых броненосных кораблей с двадцати кабельтовых… Для флагмана Камимуры такое могло кончиться очень плачевно. "Идзумо" был уже достаточно серьёзно побит снарядами среднего калибра во время своих постоянных перестрелок то с крейсерами русских, то с броненосцами. Хотя пока попадало больше русским, чем японцам: выполняя маневр по смене курса очень трудно вести прицельный огонь, а японцы продолжали бить по разворачивающимся броненосцам. Причём основное внимание они уделяли "Ослябе" и "Пересвету", прекрасно сознавая, что именно они защищены хуже других и попадания в эти корабли наиболее "перспективны". И снова горели два этих броненосца. Русским удалось наконец изобразить кильватер идущий на восток, но японцы мгновенно отреагировали повернув на запад. Противники расходились контркурсами. Вирен очередной раз застонал, наблюдая это: отдать приказ о повороте все вдруг требовало много времени, а повести за собой корабли повернув последовательно значило сдвоить строй, сорвать пристрелку и ещё долго быть мишенью для броненосных крейсеров Камимуры, которые уже пристрелялись. Оставалось пока идти прежним курсом, надеясь всё-таки влепить противнику пару-тройку тяжёлых снарядов, а это может кардинально изменить ситуацию: глядишь и будет сбит ход какому-нибудь броненосному крейсеру, а дальше… Может и история с "Кассугой" повторится. И, несмотря на достаточно неорганизованный огонь русских, девять броненосных кораблей, пусть и с подвыбитой артиллерией, бьющих по двум целям – это серьёзная опасность. И когда линия Вирена перешла к стрельбе на поражение, то просто по статистике нескольким снарядам не должно было хватить места на поверхности моря и они угодили всё-таки в "Идзумо" и "Асаму". Причём каждому из японских крейсеров досталось минимум по одному крупнокалиберному гостинцу.
А в кильватер броненосным крейсерам Камимуры уже плавно вписывались три малых крейсера Уриу. Теперь все трое были однотрубными ("Нанива" и "Такачихо" изначально, а на "Акаси" сбило трубу в предыдущем столкновении). Вирен с особой ненавистью смотрел на эти лёгкие кораблики, которые, тем не менее, умудрились не только выбить "Ретвизана" из строя, но свалить у него две трубы, сделав один из лучших броненосцев русского флота еле-еле ковыляющим по волнам кораблём. Только потому, что адмирал не имел чисто физической возможности, он не высказал всё что думает об этих "узкоглазых снайперах" со старых жестянок. Ох как хотелось приказать перенести весь огонь именно на них. Разорвать, растерзать, разметать их по морю своим главным калибром. Но рассудок взял верх над эмоциями и пушки русских броненосцев продолжали посылать снаряд за снарядом в главного, броненосного противника. Однако нанести серьёзных повреждений японцам не удалось: они уже были в накрытиях, но было понятно, что во-первых это не надолго при бое на контркурсах, а во-вторых, если продолжать двигаться на восток, то Камимура со своими немалыми силами проскочит под хвостом русской колонны на север и обрушится на три броненосца Фелькерзама, которые теперь стали главным козырем эскадры, так как были минимально повреждены. Пришлось Вирену отдать приказ о развороте "все вдруг на шестнадцать румбов" и дистанция до противника была сорвана на долгие десять минут – точность огня при маневрировании была ничтожной. А когда русские легли на курс параллельный кильватеру противника, пристрелку пришлось начинать заново.
Гинконойя Камимура был уже дважды ранен в этом бою. И ему ещё крупно повезло: когда его увели на перевязку второй раз, русский снаряд угодил непосредственно в мостик и, разорвавшись, начисто вымел всех, кто там находился. (Серьёзного обстрела тогда не ожидали и высыпали на свежий воздух из душной и задымлённой боевой рубки). "Идзумо" получил здорово. Хоть и не было ни одного фатального попадания крупным калибром, но "шестидюймовый ливень" потрепал флагмана второго броненосного отряда очень даже… Сейчас адмирал смотрел в бинокль на проходившие в противоположном направлении русские броненосцы и поражался их живучести: страшные, обгорелые, пылающие, со сбитыми трубами, они продолжали "рычать" своей артиллерией в сторону японцев. И, несмотря на то, что бой на контркурсах самый неудобный для артиллеристов вид боя – пристрелочные всплески неумолимо приближались к его крейсерам, русские упрямо пытались нащупать дистанцию и дать хоть несколько залпов из главного калибра. Пришлось сбить и пристрелку своего отряда, отдав приказ принять вправо и разорвать дистанцию.
Эссен сдержанно матерился вполголоса, с тихой ненавистью поглядывая на Черкасова: очередной снаряд с "Асахи" разнёс вторую трубу, попадания в "Пересвет" следовали одно за другим, а противник был словно заговоренным. — Василий Нилович, долго это будет продолжаться? — наконец не выдержал командир броненосца. — Что это такое? Нас избивают как детей. Безнаказанно избивают! Каким глазом целятся ваши комендоры? — Николай Оттович, ну мы ведь курс меняли, пристрелка сбилась… — А у японцев почему не сбилась? — вопрос Эссена совпал с очередным попаданием, разворотившим небронированную обшивку в носу "Пересвета". Корабль стал сильно зарываться носом. — Чёрт! Дьявол!! Сатана!!! — невольно процитировал каперанг графа Альмавиву из "Женитьбы Фигаро". — Да мы-то попадём хоть когда-нибудь? — Смотрите! Кормовая башня японца замолчала! ШАРАХ! "Пересвет" словно встряхнула рука невидимого гиганта – очередной снаряд ударил в основание носовой башни, после такого попадания на неё можно было не расчитывать, если там и остались живые люди, если даже её единственная пушка могла ещё стрелять – сама башня была уже безнадёжно заклинена. Ни о каких её поворотах не могло больше быть и речи. Та самая башня, в которой Эссен так стремился ещё на Мадагаскаре заменить повреждённое в июле орудие… Единственная "одноорудийная" из всех вступающих в этот бой башен русских броненосцев. Замолкла… Но успела… Именно её снаряд ударил в крышу кормовой башни "Асахи". Пробил её… И не взорвался… В который уже раз русские снаряды в этом сражении попав в жизненно важные места кораблей противника оказывались "калёными ядрами" времён парусного флота… Не взрывались и всё тут! И пусть эта башня окончательно вышла из строя, пусть снаряд вынес заднюю броневую плиту… "Асахи" остался в строю и продолжал вести огонь…
Эссен давно бы уже должен был отдать приказ своему броненосцу отвернуть: "Пересвет" получил классический "кроссинг Т", "Асахи" и "Асама" били по нему всем бортом, а он отвечал только из тех пушек, которые могли стрелять по направлению носовых румбов. Да и дистанция была просто убийственной для броненосных кораблей – около пятнадцати кабельтовых. Но приказ от адмирала на отворот всё не приходил (что неудивительно при растянутости русского кильватера и состояния связи), а показаться трусом Николай Оттович категорически не хотел. Только когда замолчала носовая башня Эссен скомандовал повернуть вправо, оставляя "Бородино" пока в одиночку сражаться с двумя японцами. В разлуку "Пересвет" получил ещё несколько попаданий и для него вполне реальным стало не добраться до Владивостока, пробоины в незабронированной носовой оконечности были весьма опасны. Но и японцам они хоть частично, но отомстили: на "Асаме" упала труба и крейсер с сильным креном и дифферентом на нос вышел из кильватера "Асахи".
А "Орёл", "Ослябя" и "Победа" наконец-то накрыли "Идзумо", который тоже слишком уж нахально сблизился с броненосцами русских. Флагман адмирала Камимуры какое-то время представлял из себя сплошной пожар от носа до кормы. Обе башни его замолчали. Флаг на гафеле был сбит.
В любом сколько-нибудь серьёзном морском сражении есть "точка поворота": ситуация, когда один из противников избит настолько, что он должен либо выйти из боя и отступить, либо его корабли начнут тонуть один за другим. Сегодня эта самая "точка" наступила практически одновременно для обеих эскадр. Оба флота хотели эту битву прекратить, и оба они не могли этого сделать: русским мешали идти к своему порту японские корабли, а японцы не могли просто так пропустить русских к Владивостоку и оставить на уничтожение русским те корабли, которые мешали русским идти к своему порту. Ну и так далее… "Дом, который построил Джек"… Замкнутый круг боя. Поэтому крейсера и броненосцы продолжали исколачивать друг друга снарядами и вот-вот должен был наступить момент, когда никакая сталь и никакая броня не выдержит больше такого издевательства и измученные корабли начнут один за другим отправляться в ведомство соответствующего морского бога. "Микаса" и в самой завязке боя получил больше, чем любые два корабля в этом сражении вместе взятые: только двенадцатидюймовых снарядов в него попало почти два десятка на протяжении получаса. Если бы все они взорвались, то больше этого времени бессменный флагман адмирала Тóго и не продержался бы на поверхности воды, но несовершенные русские взрыватели срабатывали хорошо если два раза из трёх. Но и этого, вместе с ливнем шестидюймовых "подарков" вполне хватило, чтобы превратить один из сильнейших броненосцев мира в искорёженную развалину с трудом ковыляющую по волнам. Командующий флотом перешёл на авизо "Тацута" и дальнейшим боем руководил уже с него. "Микаса", вместе с "Адзумой" и "Кассугой" сначала решил оторваться от русских в восточном направлении ("Кассуге" при этом не повезло), а потом, слегка починившись и введя в действие часть артиллерии, отряд вернулся в сражение и его пушки нанесли немалый урон русским крейсерам, с которыми постоянно велась жаркая перестрелка. "Микаса" потерял уже более четверти личного состава убитыми и ранеными, но это значит, что механизм под названием "боевой корабль" был разрушен значительно больше: стало меньше комендоров, которые могли стрелять из оставшихся пушек, меньше подносчиков снарядов, меньшее количество людей могло принимать участие в тушении пожаров и заделывании пробоин, откачке воды… На помощь поредевшему экипажу из низов отправляли часть машинной команды и кочегаров, а значит их нагрузка дополнительным бременем ложилась на плечи тех, кто остался… Нет, при таких потерях корабль ещё может существовать, но полноценно сражаться он уже не в силах… Это другой корабль… "Микаса" был "кораблём номер один" японского флота, его экипаж был элитой не только Военно-Морских Сил, но и всей Японии. И в физическом, и в моральном плане, его моряки словно роботы продолжали стрелять, подносить снаряды, носиться по кораблю, тушить пожары, кидать уголь в прожорливые топки уже который час. Их было меньше, чем раньше, но они успевали всё. Ну или почти всё. Люди не ломались – ломалась сталь. И поднять упавшую трубу или заставить стрелять разбитое орудие не могли сейчас даже боги. Избитый броненосец смог ещё, при поддержке крейсеров адмирала Дева, отбить минную атаку русских, смог серьёзно повредить "Изумруд", смог "тяжело ранить" обнаглевший "Баян", всадив в него три двенадцатидюймовых снаряда,(и это только двенадцатидюймовых). Смог, с помощью лёгких крейсеров, избежать минной атаки с "Богатыря"… Но русские поставили себе целью уничтожить именно "Микасу". На "ринге" появились новые бойцы: "Громобой" и "Паллада". Они достаточно долго перестреливались с японскими крейсерами без особого успеха, но сейчас, уворачиваясь от маневрирующего "Богатыря", японский броненосец свернул в их сторону просто напрашиваясь на "кроссинг "Т". "Громобой" не преминул отреагировать соответственно, на "Палладе" тоже прекрасно поняли манёвр и два русских крейсера несколькими бортовыми залпами старательно обработали "Микасу" анфиладным огнём. Броненосцу, несмотря на поддержку "Нийтаки" (более-менее целого) и "Такасаго" (избитого вдрызг в носовой части), отвечать было почти нечем. Но русские не ограничились этим – повернув на встречный курс они прошли вдоль борта "Микасы" на расстоянии всего пяти кабельтовых и исколотили его снарядами так, что стало ясно: флагманскому кораблю адмирала Тóго долго не прожить. На "Громобое" и "Палладе" не было крупнокалиберных пушек, но на такой дистанции их шести и восьмидюймовки уже пробивали любую броню кроме главного пояса, а точность попаданий была чуть ли не стопроцентной. Взрывы и пожары полыхали на борту японского броненосца от носа до кормы, снаряды рвали в клочья сталь и броню, размётывали человеческую плоть, крушили пушки и корабельные механизмы. "Микаса" умирал… Уже появился заметный крен на правый борт, корабль сильно осел в воде и стал понемногу черпать океанскую волну казематами нижнего яруса, орудия его замолчали. Но русские не ограничились сделанным. "Громобой" и "Паллада" проскочив мимо борта доживающего последние минуты броненосца выпустили по мине и к его борту устремились два пузырящихся следа. А в это же время с левого борта вышли в атаку три оставшихся боеспособными русских истребителя: "Блестящий", "Громкий" и "Грозный". "Микаса" огрызнулся в последний раз, его поддержал и "Такасаго". Русские эсминцы получили серьёзнейшие повреждения, ход их упал до шестнадцати (а у "Блестящего" так и вообще до пяти) узлов, но своё дело они всё-таки сделали: ещё четыре мины пошли в сторону гибнущего врага и при таком положении одна-две из выпущенных обязаны были найти свою цель… И тогда уже никакое чудо не спасёт бывшего флагмана адмирала Тóго. "Громобой" не попал… А вот мина с "Паллады" прочертила свой пузырчатый след до самого борта "Микасы"… И всё… То есть ничего. Взрыватель не сработал и она только слегка "боднула" борт вражеского корабля под ватерлинией. Из четырёх выпущенных миноносцами одна затонула на полдороге, одна прошла опять же мимо, одна (уже традиционно) не взорвалась. Но четвёртая (выпущенная как раз с "Блестящего") всё-таки сделала своё дело: с русских кораблей видели, что от середины корпуса "Микасы" к носу и корме вдруг стал разливаться жёлтый огонь, а через несколько секунд до экипажей донёсся смачный рокот следующих один за другим взрывов. "Микаса" медленно лёг на левый борт… Ещё минута… И только днище гиганта возвышалось над волнами. Артиллерия всех русских кораблей дружно замолчала. Нет-нет, это не была дань уважения поверженному противнику, просто все офицеры и матросы российского флота, которые в данный момент наблюдали за гибелью корабля, который всегда считался "врагом номер один" были сейчас способны делать только одно, во всю силу своих лёгких самозабвенно орать: УРА-А-АА!!! Потребовалась пара минут, чтобы пришли в себя офицеры. И ещё минут пять, чтобы эти самые офицеры смогли привести в чувство матросов. Бой ещё не закончился. Гибель "Микасы" оставила без защиты пару японских крейсеров: вдрызг избитый "Такасаго" и почти неповреждённый "Нийтака". "Громобой" с "Палладой" стали отсекать их с западных румбов, а "Богатырь", Баян" и "Изумруд" с северных. Командир "Нийтаки" Шоодзи быстро понял, чем это может закончиться и, на максимальных оборотах, повёл свой крейсер на юг. Он выскочил. А вот "Такасаго" давно уже имел такой дифферент на корму, что его таран поднимался над поверхностью моря. Он не успел. К тому же, русские снаряды летели как раз в его наиболее повреждённую корму и даже близкие разрывы (а в этом случае русские стреляли в основном фугасными снарядами) контузили обшивку и, крейсер, шедевр английских корабелов, всё больше той самой кормой погружался. Никакого крена – только кормой. Море съедало флагманский корабль адмирала Дева "с хвоста". "Такасаго" тоже тонул, он "выжил", получив десятидюймовый снаряд от "Победы" пару часов назад, он вытерпел град шестидюймовых фугасов с русских крейсеров, но безболезненно принять ещё десяток снарядов среднего калибра не смог и он. Уже полностью погрузился ют корабля, волны захлёстывали среднюю палубу… А потом всё произошло очень быстро, корпус просто как будто "заскользил" под поверхность воды и, оставив водоворот, "Такасаго" исчез под волнами.
Южнее, там, где продолжали "выяснять отношения" русские броненосцы с Камимурой, тоже близился момент скорых "погружений". Доставалось всем или почти всем, но первым кандидатом на путешествие в гости к Нептуну был всё-таки "Идзумо". Несколько залпов с трёх русских кораблей накрывали его на протяжении нескольких минут и крейсер представлял из себя сплошной пожар. Он сильно осел в воде, получил дифферент на нос, ко всему вдобавок наблюдался сильный взрыв в районе кормовой башни. Но прекращать бой он пока не собирался, мало того – носовая, молчавшая уже около двадцати минут, вновь возобновила огонь. Однако даже с пятнадцати кабельтовых русским было видно, что состояние флагманского крейсера адмирала Камимуры уже совершенно плачевное. Оставалось лишь чуть-чуть "дожать" его. Ещё несколько удачных попаданий и не выдержит никакая сталь, даже великолепной британской выработки и сборки. Шестидюймовки русских броненосцев загрохотали ещё чаще. А вот главный калибр рявкал крайне редко: снарядов в башнях оставалось катастрофически мало…
— Ну вот, вашбродь, распоследний, больше нету, — обернулся к командиру башни комендор Жулёв, закрыв замок орудия. — Стрелять будем? — Подождём. Последний – он и есть последний, его в самую морду всадить надо. Лейтенант Нелюбин был раздосадован куда побольше своих подчинённых: ну надо же! Такая дистанция, ну просто бери и убивай японцев, а вот на тебе – стрелять уже нечем, а тут ещё и отворот… Дистанция сорвана и этот "распоследний" снаряд может уйти впустую… Сотни рублей стоящий снаряд, десяток коров, в переводе на крестьянские мерки. Да сейчас даже не это было важно. Можно было быть уверенным, что в данный момент ни офицеры, ни матросы не пожалели бы последних сбережений, чтобы за свой счёт купить один, два или три снаряда. Да негде. И приходилось терпеть и ждать, сохраняя последние возможности нокаутировать врага, если он посмеет войти в клинч. В голос стонали от бессилия матросы, скрежетали зубами офицеры, но большинство башен главного калибра на "Ослябе", "Победе", "Орле" и "Александре Третьем" молчали. Изредко палили те башни, в которых оставалось только по одному орудию. Они не успели из него опустошить погреба и кой-какой запас снарядов имелся. У шестидюймовых пушек было со снарядами получше, но тоже не очень… Приходилось помнить о приближающейся темноте и весьма вероятных минных атаках. Нужно было иметь достаточный запас боеприпасов, чтобы суметь отразить врага. Поэтому стрелять было приказано "экономно". А ведь морской артиллерийский бой, это не стрельба в тире. Невозможно на его реальных дистанциях наводить "точно в трубу". В силуэт вражеского корабля попал – уже здорово. И реальные повреждения противнику можно нанести только за счёт большого количества выпущенных снарядов. И вот хоть ты плачь, хоть матерись – без плотного беглого огня результатов не было и быть не могло. Матросы-комендоры умоляли своих офицеров разрешить интенсивный огонь на такой убойной дистанции, офицерам самим хотелось этого неимоверно… Но приказ. И как это не неприятно, приказ разумный… Японцы же щедро расходовали свои снаряды. Перед боем каждый корабль линии получил полуторный по сравнению с нормальным боезапас и теперь не скупился на выстрелы. Сегодня уже сотни тонн стали и взрывчатки вылетели из стволов орудий, десятки тонн этой всесокрушающей смерти нашли свои жертвы. Но ничего ещё не закончилось… К тому же "Ивате" и "Токива", видя бедственное состояние своего флагмана, увеличили ход и прикрыли его своими корпусами. Это были новые цели и русским приходилось опять начинать пристрелку заново. А значит снова достаточно бесполезный расход снарядов. Но предпоследним снарядом носовой башни "Ослябя" всё-таки "достал "Идзумо". Главный "крейсеробоец" русского флота, наводчик правого орудия, Артур Вилкат, опять не промахнулся: десятидюймовый снаряд разорвался прямо под носовой башней главного калибра, сделав её неремонтопригодной без заводских возможностей. "Идзумо" уже напрочь выбывал из сражения, но на русской эскадре об этом пока не знали.
Броненосный крейсер "Асама"
"Асама" в этом бою умудрился собрать уже "флэш рояль": строго по одному попаданию всех калибров от двенадцати до трёх дюймов. Вот такие чудеса бывают на войне. Но только одно было очень серьёзным – двенадцатидюймовый снаряд с "Полтавы" разорвался в угольной яме, открыв через пробоину доступ морской воде. Пришлось выходить из строя и заделывать здоровенную дырищу в борту, откачивать воду… Но "Асама", справившись с этим, вернулся в линию и последние полчаса успешно громил на пару с "Асахи", подставившихся "Бородино" и "Пересвета". Последний уже выходил из строя нещадно избитый японской парой, но, по русскому обычаю, преподнёс на прощание "на посошок"… "Полнёхонький стакан"… Её величество Фортуна весело подмигнула русским… Для русских десятидюймовых снарядов дистанция в двенадцать кабельтовых – практически детская. И пара таких, свободно проломив бортовую броню "Асамы", проникла в соседние, подопустевшие угольные ямы. Причём одна их них была именно та, в которой уже побывал полтавский "подарок". Мало того: ОБА СНАРЯДА ВЗОРВАЛИСЬ. В результате в борту японского крейсера образовалась здоровенная пробоина и в неё бодро стала вливаться вода… — Иида! — заорал в переговорное устройство командир "Асамы", капитан первого ранга Ясиро. — Немедленно доклад о повреждениях! Ясиро прекрасно ощутил несколько секунд назад взрыв пары снарядов, попавших в его крейсер, но когда тот стал так стремительно крениться… Это было слишком для такого огромного корабля даже при попадании нескольких тяжёлых снарядов. Обратный доклад был малооптимистичным: немедленно выходить из боя, ВЕСЬ экипаж на перегрузку угля из ям правого борта в ямы левого (там уже было проведено контрзатопление нескольких отсеков, но это помогало мало). Только при выполнении этих условий ЕСТЬ ШАНС добраться до берегов острова Цусима… "Асама" резко отвернул на запад и на всех парах, которые могли быть позволены при таких повреждениях, стал удаляться на запад. Капитан первого ранга Ясиро понимал, что жить ему осталось в лучшем случае до рассвета, когда он расстелит красную циновку и уйдёт из жизни так, как положено самураю не выполнившему приказ. Древние обычаи требовали оставаться в бою до конца, умереть самому, умереть вместе с людьми, которыми он командовал, но не отступать… Но европейское влияние всё-таки слегка изменило психологию японцев: думать нужно не только о своей чести, но и о стране. А стране было необходимо сохранить при таких обстоятельствах каждый вымпел, каждого моряка… И командир "Асамы" это понимал. Он сделает всё, чтобы дойти до Такесики, но никто не посмеет ему воспрепятствовать уйти из жизни, чтобы не опозорить себя…
До Такесики оставалось с десяток миль, когда из низов крейсера на мостик поднялся инженер Иида. — Рокуро, — обратился он к командиру. — Мы не дотянем. Поверь, раз уж видишь меня здесь, раз я не с трюмной командой. Шансов почти никаких. — Почти или никаких? — мрачно переспросил Ясиро. — Ну не могу я сказать совершенно определённо. Но водоотливные средства не справляются, пробоину заделать не удаётся. — То есть шансы дойти имеются? Мы и так уже покинули сражение, чего же больше ты от меня требуешь? Если осталась хоть ничтожная возможность довести "Асаму" до берега, то мы будем испытывать судьбу до конца. Или ты согласен носить на лбу клеймо предателя? Если так угодно богам, то экипаж разделит судьбу корабля. Но мы используем последнюю возможность, чтобы довести его до порта. — Хорошо. Я возвращаюсь в низы. — Стой! Сначала всё-таки обеспечь, чтобы портрет императора подняли на палубу. Приказ был выполнен в течение десяти минут и на верхней палубе по приказу командира приготовили один из баркасов для того, чтобы спасти изображение Тенно в случае гибели крейсера. Приготовили к спуску ещё несколько шлюпок. Но они, в основном, не понадобились… Ясиро командовал "Асамой" ещё задолго до начала войны. Он по праву гордился своим крейсером, бывшим одним из лучших кораблей мира в своём классе. В первый же день этой войны пришлось сразиться с "Варягом" в Чемульпо, потом были многочисленные небольшие операции и сражение у Шантунга. И ни разу его "Асама" не получил сколько-нибудь серьёзных повреждений. Да и сегодня начиналось всё и шло вполне благополучно… Если бы не эта пара снарядов! Уже было послано радио о помощи в Такесики, уже оставалось до порта с десяток миль, уже видны были дымки судов, идущих на выручку… Ясиро почувствовал, что палуба стала уходить из-под ног слишком резко… Напряжённейшая работа почти всего экипажа броненосного крейсера не спасла корабль. Он продолжал крениться и, как только вода достигла портов орудий, пусть и задраенных, "Асама" стал стремительно заваливаться на правый борт. Ещё пять минут и он уже лежал на боку, продолжая извергать дым из практически неповреждённых труб… Баркас с портретом императора всё-таки умудрились спустить в момент опрокидывания, кроме него сорвались две подготовленные шлюпки, причём одна из них при этом не утонула и продолжала держаться на воде рядом с гибнущим крейсером. Пустая. Почти весь экипаж в это время находился внутри, таская уголь, пытаясь заделать пробоины и подкрепить переборки, продолжая держать ход, чтобы поскорее достичь берега… В море, рядом с шлюпкой, виднелось над водой меньше двух десятков голов. Но этим японцам ещё здорово повезло. "Асама" стал переворачиваться дальше и скоро только его днище виднелось над поверхностью моря. Выбраться из стального нутра огромного корабля у моряков не было ни единого шанса. Попытайтесь представить себя на месте тех, кто находился под палубой: узкие лесенки трапов уходят из-под ног, на вас сыплется всё, что не закреплено, "пол" и "потолок" стремительно меняются местами… Выбраться из этого ада невозможно. И вот, когда корабль перевернулся кверху килем, все выходы из него уже глубоко под водой… Он стал огромной общей могилой для всего экипажа. И даже не стоит пытаться представить, что пережили люди, опускаясь вместе с ним на дно…Радиограмма адмирала Тóго командирам кораблей
Категорически запрещаю командирам кораблей, вышедших из боя по объективным причинам, лишать себя жизни до разбирательства причин выхода. Боги сегодня были не на нашей стороне, но так не будет вечно. Империи нужен флот, нужны корабли, которые вы спасли, нужны моряки. Вы, ваше образование, слишком дорого обошлись Империи. Вы не имеете права уйти из жизни без разрешения. Приказ довести до всех офицеров, кондукторов и матросов
А бой продолжался: русская и японская линии перестреливались с прежней яростью: горел "Александр Третий", на "Сикисиме" свалилась ещё одна труба, рыскал на курсе "Ослябя", Адмирал Нахимов" и отряд Катаоки пытались нащупать дистанцию друг до друга и через некоторое время это удалось обоим: на русском крейсере стал разгораться пожар, а на "Итцукусиме", после попадания восьмидюймового снаряда замолчала его чудовищная тринадцатидюймовая пушка. В общем всем доставалось приблизительно поровну. Катаока и Уриу, поставив свои "картонные" крейсера в линию, рисковали неимоверно. Любой крупнокалиберный снаряд русских, если они обратят на обнаглевшие лёгкие крейсера противника сколь-нибудь серьёзное внимание, может стать фатальным. Но японские адмиралы шли на этот риск, во-первых надеясь, что броненосцам противника будет не до них, а во-вторых… ну деваться просто некуда было: необходимо было поддержать отряд Камимуры здесь и сейчас, отвлечь часть снарядов на себя, добавить часть снарядов от себя, иначе русские могли просто раздавить оставшиеся в строю корабли линии Японии.
Командующий эскадрой любил давать обидные прозвища не только людям, но и кораблям: крейсер "Светлана" он часто называл "Горничная", "Дмитрия Донского" – "Брандвахта", "Сисой Великий" – "Инвалидное убежище"… Броненосец "Наварин" получил малопочтенную кличку "Блюдо с музыкой". Корабль был действительно "так себе", на фоне новейших броненосцев типа "Бородино" он выглядел медленным и слабым. Да и неказистым – приземистый, низкобортный, трубы его торчали в небо не как у всех нормальных кораблей, в один ряд, а как ножки перевёрнутого табурета… Но по ходу сражения "Наварин" потихоньку превращался в один из самых грозных кораблей, которые находились сейчас в Японском море. В отличие от своих более молодых и мощных товарищей он не получил пока ни одного попадания, все его орудия были целы, трубы – тоже, и "Наварин" уверенно держал ход в тринадцать узлов, ход, который был уже недостижимой мечтой для большинства броненосцев. Сейчас в его кильватере шли остальные корабли отряда Фелькерзама. Шли на юг. Командовал "Навариным" барон Фитингоф, крупный, импозантный мужчина с очень неплохим характером. И матросы, и офицеры очень тепло относились к своему командиру и атмосфера на корабле всегда была очень доброжелательной. Но и порядок был, никакого разгильдяйства каперанг у себя не позволял. Почти всё время боя комендоры "Наварина" били по врагу практически в полигонных условиях и командир со своими офицерами даже не переходил с мостика в боевую рубку. После того, как контратакой была парирована минная атака японцев, три броненосца Фелькерзама направились на юг, где адмирал собирался своими свежими силами разрубить наконец "Гордиев узел" сражения. — Бруно Александрович! Бруно Александрович! — на мостик взлетел старший офицер броненосца Дуркин. Лицо его раскраснелось, глаза выпучены, ну и вообще кавторанг явно пребывал в состоянии крайнего возбуждения. — Владимир Николаевич! — укоризненно посмотрел на своего заместителя Фитингоф. — Что случилось? Ну вы же не мичманец уже… — "Микаса"! "Микаса" потоплен, Бруно Александрович! Представляете? — Ну а что же вы мне сами радио принесли, Владимир Николаевич? — спросил Фитингоф своего старшего офицера, когда на мостике отбушевали страсти по поводу радостной вести. — Да понимаете: вышел на спардек из духотищи кормовой рубки, а тут матрос бежит с бумажкой и орёт радостно. Ну остановил, хотел внушение сделать… В результате сам у него донесение отобрал и к вам прибежал, — смущённо оправдывался Дуркин. — Но ведь кто бы сдержался, а? — Да и я бы не сдержался, — рассмеялся командир. — Спасибо вам ещё раз за радостную весть. — Ну так и нам наверное стоит такой почин поддержать. Ещё минуты и мы снова в контакте с япошками будем. — Дай-то Бог.
Эскадренный броненосец "Наварин"
Но вид кораблей русской эскадры бьющихся на юге оптимизма не внушал. С большим удивлением смотрели с мостика "Наварина" на свои корабли ведущие бой с заведомо более слабым противником: русские броненосцы еле ползли, штатного количество труб и мачт не было ни на одном из них, да и вообще выглядели они уныло… А ведь был виден не тот борт, который обращён к японцам… Но, судя по всему, бой уже догорал. И перестрелка продолжалась только по той причине, что обе группировки кораблей шли на север – русские шли таким курсом поскольку он был генеральным, а японцы стремились объединиться со своими крейсерами. Воевать не хотелось уже никому, здорово побиты были почти все, снарядов оставалось всё меньше, но раз уж курсы параллельные – чего бы не пострелять по противнику. Правда "Ослябя", ведущий за собой остальные броненосцы, потихоньку склонялся к востоку. Дистанция стала слегка увеличиваться. Но пожилые броненосцы третьего отряда взяли курс на сближение с основными силами. На колеблющиеся чашки весов русские готовились бросить вполне весомый аргумент. Сражение могло разгореться с новой силой. Но не судьба… К тому же скорость линии, ведомой "Ослябей" уже сравнялась со скоростью "беструбных инвалидов" и те, ведомые "Ретвизаном", уже явно собирались выйти в голову колонны ведущей бой. Со скоростью у них было неважно, но с артиллерией всё обстояло относительно благополучно. Да и снарядов было пока достаточно. Японским кораблям нужно было либо разрывать дистанцию и уходить на север, либо грозили им серьёзные неприятности, очень серьёзные. Камимура уже утратил возможность управлять силами, находящимися под его началом, и решение должен был принять командир "Асахи", идущего головным.
А "Ослябя" устал… Никакое железо не способно так долго переносить все те удары, которые достались этому броненосцу. Никакой экипаж не способен так долго бороться за жизнь свою и корабля, если во время заделывания одной пробоины образуется две-три новых и разгорается новый пожар как только потушен предыдущий, когда в лёгкие людей врываются ядовитые газы, образовавшиеся при взрывах вражеских снарядов, а сами люди уже измождены до последнего предела… Трюмный механик поднялся на мостик и, козырнув, обратился к командиру: — Господин капитан первого ранга, "Ослябя" тонет. Хорошо если ещё полчаса на воде удержимся. Шансов нет. Водоотливные средства, в основном, разбиты. Тех, что осталось не хватает. — Ну вообще-то ожидаемо, — Бэр снял фуражку и промакнул лысину платком. — Передайте на "Победу": "Выхожу из строя. Тону". Право на борт! Но осторожно: два румба. Прекратить огонь! Экипажу – спасаться! "Ослябя" с сильным креном покатился вправо. Крен неумолимо нарастал, артиллеристы спешно задраивали орудийные порты броневыми ставнями. Но не успевали… Вода начала вливаться уже и через нижние казематы. Броненосец всё сильнее прилегал на борт и, в конце концов повалился окончательно. Дым от оставшихся труб стелился по морю, отравляя последние минуты моряков плававших в холодной воде. Но у них ещё оставался какой-то шанс на спасение, а вот из-под броневой палубы выбраться не успели многие. И не выбрался бы никто, если бы командир не отдал заранее приказа спасаться…
Когда на "Победе" получили сигнал со впередиидущего мателота, верить в это не хотелось, теплилась надежда, что на "Ослябе" сгущают краски, что всё не так плохо, что выдюжат, справятся… И тяжкий стон-рычание вырвался хором у всех, кто находился в боевой рубке, когда избитый товарищ лёг на борт. Вегда невозмутимый командир "Победы" Зацаренный дал волю эмоциям. Специфически правда. — Владимир Александрович, — обратился он к старшему артиллеристу Любинскому, — огонь по "Асахи". Главным калибром. — Так ведь снарядов-то… — К чёрту! Выстреливайте погреба до железки, хватит уже экономить неизвестно зачем. Эти снаряды должны попасть здесь и сейчас! И, даст Бог, отомстим за "Ослябю"! А снарядов в десятидюймовых башнях оставалось: пять в носовой и шесть в кормовой. Но "Победа" не зря был лучшим "стрелком" русского флота, регулярно бравшим главные призы на учебных стрельбах. В "Асахи" попали два снаряда. Всего-то два. Что это может сделать пятнадцатитысячетонному броненосцу? Но эти два были одиннадцатым и двенадцатым, попавшими в корабль. И это не считая шестидюймового "града" в несколько десятков штук. И попала эта пара донельзя удачно. (Удачно для русских, конечно). В корме был пробит не только борт, но и скос бронепалубы, а в носу просто отвалилась броневая плита и море стало забрасывать свои волны в широченные ворота, открывшиеся на его пути. Захлёбываясь в этих волнах "Асахи" стал зарываться носом в море всё сильнее и сильнее, вот вода уже подступила к клюзам, пушки нижних казематов втягивались внутрь корабля, казематы задраивались… Нет! Поздно! Бронированный гигант стал быстро переворачиваться и вскоре только его днище возвышалось над поверхностью. Третий броненосец японского флота был потоплен в сегодняшнем бою. А на грани был ещё один… Русский броненосец. Одним из последних выстрелов комендоры "Сикисимы" умудрились попасть двенадцатидюймовым снарядом в носовую башню "Александра". Он пробил броню и взорвался внутри. Сдетонировали заряды находившиеся в башне. Расчёт мгновенно разметало на атомы, крышу сорвало как с консервной банки, пламя рванулось в погреба боезапаса. Ещё чуть-чуть и повторилась бы история с "Фудзи" – взрыв погребов не может пережить ни один корабль… Но ничего более серьёзного уже не произошло: погреба были пустыми. То есть абсолютно. Всепожирающее пламя взрыва не нашло себе "еды" и утихло. Гвардейский броненосец рыскнул на курсе, но быстро вернулся в строй. Как говориться: "Не было бы счастья, да несчастье помогло". А вот если бы это произошло в кормовой башне, где имелся ещё запас на десяток выстрелов… Но Фортуна в этот день была благосклонна к русским…
После гибели "Асахи" японцы не стали дальше испытывать судьбу и Камимура отдал приказ отвернуть на запад. Русские "отзеркалили" его маневр. Огонь был прекращён и "Адмирал Нахимов", единственный из кораблей в этом районе боя сохранивший целые шлюпки, подойдя к месту гибели "Осляби", стал спасать пока ещё держащихся на воде моряков. "Такачихо" и "Акаси" сделали то же самое для экипажа своего погибшего броненосца. Ещё хлопнуло по несколько выстрелов с каждой стороны, но очень быстро противники перестрелку прекратили. Обе стороны понимали, что продолжать бой уже бессмысленно: ни одна из сторон не добьётся больше каких-то решительных результатов в обозримое время, японцы не отдадут на "съедение" "Идзумо" и "Сикисиму", которые просто уйдут из зоны поражения, а "Токива" и "Ивате" почти целые и чтобы их серьёзно повредить у русских просто не хватит ни времени, ни снарядов. А с японской стороны было бы уж слишком большим оптимизмом надеяться утопить ещё один русский броненосец из оставшейся армады. В общем и те, и другие в первую очередь занялись спасением экипажей только что утопленных кораблей. После многочасовой канонады над морем царила практически полная тишина. Разбросанные предыдущим боем русские корабли потихоньку стали стягиваться к месту спасательных работ и нужно было снова распределиться по боевым отрядам, чтобы следовать к заветной цели – Владивостоку.
"Буйный" уже который час носился между кораблями и отрядами, Рожественский руководил сражением с его борта и, чтобы не потерять темп при управлении эскадрой, категорически отказывался перейти на более "солидный" корабль. Да и трудно было выбрать на какой – практически все были намертво завязаны на бой с противником. Выбирать было в общем-то не из чего. Но дань восхищения со своего флота Зиновий Петрович снималполную: флаг командующего не на крейсере даже, а на миноносце. Здесь он переплюнул даже Макарова, вышедшего в бой на "Новике". Ведь тот был хоть лёгким, однако крейсером. А здесь… Команды всех не ведущих бой кораблей выскакивали на палубу и исступлённо орали "Ура!!!" своему адмиралу. Теперь он с полным правом мог называть эскадру "своей". Несмотря на свой тяжёлый характер, он завоевал душу каждого матроса, не говоря уже об офицерах. Весь свой штаб Зиновий Петрович на "Буйный", конечно не взял – слишком мало места на мостике крохотного миноносца. Только Клапье де Колонг (флаг-капитан) и Филипповский (флагманский штурман) составили компанию своему командующему. А вот четверых опытных сигнальщиков с "Суворова" взять с собой на борт адмирал не преминул. Проблема была даже не в том, что "Буйный" был небольшим и плохо защищённым (вернее – вообще не защищённым) кораблём – мостик его был, естественно, слишком низким и наблюдать за картиной боя было крайне затруднительно. А на миноносце ведь даже на мачту наблюдателя не пошлёшь… Сначала Рожественский планировал "перескочить" хотя бы на "Изумруд", но это потребовало бы не менее получаса. А события стремительно неслись вскачь и терять управление боем нельзя было ни на минуту. Принимать решения приходилось мгновенно, приказы отдавать максимально лаконично, но чётко, анализировать обрывки поступающей информации тоже было сверхсложно… Но приходилось исходить из того, что имелось. Худо-бедно руководящие указания исходили с борта русского истребителя и флот действовал достаточно слаженно. Бывали и накладки, конечно, терялось время, которое было драгоценно. Зачастую приходилось расчитывать на инициативу и здравый смысл подчинённых и они, как правило, не подводили. Однако, когда началась погоня за подбитыми японскими кораблями, уходящими на восток, всё едва не рухнуло: азарт преследования так захватил командиров русских броненосцев, что им почти уже удалось построиться строем "куча". Что давало все шансы японцам уйти практически безнаказанно, а русским получить очень неприятный фланговый удар. Просто руганью и конкретным матом Рожественскому всё-таки удалось изобразить из атакующих кораблей ту самую "кочергу", которая позволила и, сначала подбить, а потом и утопить "Кассугу", и прикрыться при этом от атакующих с юга "Сикисимы" и "Асахи". Когда "Кассуга" скрылся под водой, а потом ещё и поступил доклад о потопленном "Ниссине", командующий почувствовал нешуточную гордость и настроение его значительно улучшилось. — А ведь не всё так плохо как я ожидал, господа, — обратился Рожественский к стоящим рядом офицерам, — уже три броненосных корабля противника на дне. Мы потеряли только один. Можно всё-таки бить японцев, можно! — Ну "бить", это пожалуй пока громко сказано, — флаг-капитан был, как обычно, осторожен в оценке событий. — Вон на зюйде нашим здорово достаётся. Почти все горят, а на "Ретвизане" уже только одна труба осталась. — Ничего, — адмирал неласково посмотрел на Клапье де Колонга. — Поддержим. Не всё сразу. И до них доберёмся. Но позже, отрядив "пересветы" к основным силам, сам Зиновий Петрович увлёкся вместе с крейсерами и миноносцами "охотой на "Микасу". Ну очень хотелось наконец-то отправить на дно японского флагмана. И ведь уже в который раз казалось, что до заветной цели осталось совсем чуть-чуть. И бросались в атаку на пистолетную дистанцию крейсера и миноносцы, получая тяжёлые "раны", но упорно стараясь добить японский корабль. И сколько же ликования выплеснулось на мостике "Буйного", когда у борта "Микасы" всё-таки вырос султан минного взрыва и броненосец стал переворачиваться… Сам Рожественский не постеснялся грохнуть биноклем о палубу и орать "Ура!" вместе со всеми офицерами и матросами. А когда, на кураже, пошли атаки на оставшиеся лёгкие крейсера японцев, то командующий, словно вспомнив свою офицерскую юность, когда ходил в атаки на минных катерах на Дунае, приказал присоединиться к своим миноносцам. Напрасно офицеры штаба пытались его отговорить и командир "Буйного", весело глянув на адмирала повёл свой корабль к атакующей группе. Всё едва не кончилось печально. Японцы хладнокровно открыли массированный огонь по русским и пришлось атаку прекратить. "Громкий" и "Грозный" получили серьёзные повреждения. "Буйный" попаданий не получил, но несколько снарядов с "Икадзучи" взорвались в опасной близости от его борта.
Когда бой прекратился, когда замолкла перестрелка и на севере, и на юге, пора было думать о "переселении" командующего на другой корабль: сколько можно вице-адмиралу лихачить на миноносце. Разговор об этом первым начал Клапье де Колонг: — Ваше превосходительство, пока есть возможность нужно перейти на более солидный корабль. И руководить удобнее, и врач вам нужен посерьёзнее местного фельдшера, да и стол будет получше… — Да плевать на стол! — сердито отозвался адмирал. — Командовать отсюда – как из гальюна. (Коломейцев исподлобья покосился на Рожественского, но промолчал). Нам приходится работать как овчарке при стаде баранов – то разбредаются, то в кучу сбиваются. В бою ещё туда-сюда было, а сейчас построиться надо и уйти до темноты как можно дальше от пролива. — Ну так я и говорю… — Что вы говорите? Вы корабли видите? Сборище инвалидов. Где мне флаг поднимать? Ну на одном из броненосцев третьего отряда. — Нет уж, увольте. Это отряд адмирала Фелькерзама – ему и командовать… Знаете… А прикажите-ка Левицкому подвинтить своего "Жемчуга" к нам поближе… Вроде выглядит он неплохо. Если там всё в порядке – на него и перейдём. С "Жемчугом" было всё нормально, пробоину в носу он уже залатал, мог дать ход в семнадцать узлов и через полчаса командующий вместе с офицерами штаба перешли на крейсер. Практически сразу на мачте взвился флажный приказ Рожественского, который он отдал ещё не поднявшись на мостик: "Построиться по боевым отрядам. Иметь прежний ордер. Курс норд-вест двенадцать градусов." Эскадра стала постепенно превращаться из боевой кучи в подобие строя. Эскадра шла домой…
Удивительная вещь человеческий организм. Нежный и хрупкий: его можно убить ничтожным количеством разной химической дряни, можно убить лёгким ударом в определённую точку, да мало ли ещё как… Но он и удивительно прочен и стоек. Он может выдержать совершенно невероятные травмы и нагрузки, в экстремальных обстоятельствах он может творить такие чудеса, в которые отказывается верить самая буйная фантазия… Непреклонная воля Вирена держала его на ногах несмотря на большую кровопотерю, контузию, боль… Держала, пока шёл бой, пока он понимал, что не может позволить себе расслабиться и уйти из боевой рубки "Ретвизана". И даже теперь, когда перестали грохотать пушки, он не собирался покидать свой пост. Он понимал, что ещё ничего не кончилось, что ещё предстоит напряжённая ночь в ожидании минных атак, что расслабляться нельзя… Но его подсознание решило по другому. Оно "решительно потребовало" прекратить издевательство над измученным организмом: в глазах адмирала всё стало расплываться, в ушах зазвенело, колени подогнулись и Вирен стал медленно сползать на палубу по стенке боевой рубки. Благо это вовремя заметил находящийся рядом матрос и успел подхватить падающего адмирала. — Так что, ваше благородие, — обратился он к Развозову, — их превосходительство сомлели. Прикажете отнести в салон или к дохтуру? — Ох ты Господи! Немедленно вызови санитаров и отнесите адмирала в салон. И врача туда! Быстро! Роберта Николаевича бережно уложили на доставленные носилки и отнесли в ближайшую офицерскую каюту (салон адмирала был безбожно разгромлен двумя японскими снарядами). К адмиралу был приставлен фельдшер, но его помощь не понадобилась: измученному организму был необходим просто отдых. Просто спокойный сон…
Глава 7. Молодая отвага старого крейсера[175]
"Дмитрий Донской" уходил на юг. После повреждений, которые крейсер получил от огневого контакта с отрядом Камимуры, шансов дойти до Владивостока не оставалось. Ход упал до одиннадцати узлов, но это при форсаже, долго такую скорость кораблю обеспечить машинное отделение не могло. Каперанг Лебедев решил попробовать дойти хотя бы до Циндао, и там интернировать свой избитый крейсер. Особой боевой ценности "Донской" не представлял и после войны старика вряд ли стали бы даже всерьёз ремонтировать, но нужно было постараться, чтобы он не стал "победой" японцев в этом сражении и нужно было спасти экипаж. А вот японцы считали иначе. Им была совершенно необходима лишняя победа в этом бою, лишний утопленный корабль противника, который к тому же формально являлся броненосным крейсером, что хоть и маловажно для воюющих флотов, но весьма существенно для читателей газет: для них разницы между уже потопленной "Россией" и "Дмитрием Донским" никакой – оба броненосные крейсера, и не важно, что их боевая ценность отличается в разах. Именно так думал вице-адмирал Уриу, когда отдал приказ "Цусиме" и "Идзуми" преследовать и уничтожить вражеский корабль. И те, на пятнадцати узлах, повернули в погоню за "подранком". Результат погони был предсказуем – делом нескольких десятков минут было сближение на дистанцию действительного огня, а вот бой… Все шансы были на стороне японцев. Вернее почти все. Им было не известно о конкретных повреждениях преследуемого, о том, какая часть его артиллерии ещё боеспособна, что с дальномерами и машинами… А полный броневой пояс "Донского" был весьма серьёзным козырем при битве с бронепалубными крейсерами. Если бы русский корабль не был уже избит противником, то вполне можно было ставить на него в стычке даже с двумя этими японцами. Но, впрочем, уже не двумя. Вспомогательный крейсер "Такасака-Мару" тоже решил поучаствовать в добивании и поспешил напересечку с востока, а за японскими малыми крейсерами увязались два истребителя. Наиболее рискованно приблизился вспомогательный крейсер и комендоры "Дмитрия Донского" тут же дали ему понять, что крейсер жив и лёгкой добычей не является. Лейтенант Кавамура, командовавший данным наспех вооружённым пароходом, после первых же всплесков у борта понял, что не ему пока ввязываться в серьёзную схватку. "Такасака-Мару" тут же поспешил отойти и предоставить крейсерам специально построенным для боя самим разбираться с огрызающимся русским кораблём. И они не преминули этим заняться. После обмена несколькими безрезультатными залпами последовали первые попадания. Сначала шестидюймовый снаряд взорвался на броневом поясе "Донского", потом ещё один, — и вот уже на баке многострадального ветерана начал заниматься пожар. Но не осталась невредимой и "Цусима" – на ее мостике задымило и показались языки пламени. Позже последовал взрыв возле форштевня и японский крейсер, получив заметный дифферент на нос, существенно сбавил скорость. "Идзуми" тоже получил попадание в трубу. Но "Донской" горел… Было понятно, что пожилой корабль ведёт свой последний бой, которого не переживёт. Нужно было думать о спасении экипажа, и Лебедев направил свой израненный крейсер к берегам островка Окиносима, который столь кстати оказался на его курсе. Островок диаметром всего около километра, С горкой в центре очень подходил для того, чтобы в случае чего разбить крейсер о прибрежные камни и всё-таки спасти людей. Командир вызвал к себе старшего минного офицера лейтенанта Шутова и приказал готовить корабль к взрыву. Но торопиться с "самоубийством" "Дмитрий Донской" пока совершенно не собирался. Теперь, вблизи этого маленького "камня" посреди Цусимского пролива, можно было попытаться подороже продать свою жизнь и нанести максимальный вред неприятелю. — Попробуем-ка повальсировать с японцами вокруг скалы, — обратился Лебедев к своему штурману, кивнув в сторону острова. — Постараемся прикрыться этой горушкой от огня противника. Пусть они за нами погоняются вокруг. Чем дольше мы заставим их этим заниматься, тем болше вероятность, что пара вражеских крейсеров уже не сможет поучаствовать в сегодняшнем сражении там, на севере. Обязанности старшего штурмана на "Донском" исполнял целый подполковник. До относительно недавнего времени и с зарождения российского флота должность штурмана на кораблях была очень непрестижной. Дворянские дети ещё со времён Петра чурались скучных и нудных навигацких расчётов. Куда веселей и проще было командовать пушками или постановкой парусов, чем корпеть над математикой и астрономией. И с петровских же времён было разрешено поступать на эту офицерскую должность людям недворянского происхождения. Сам Пётр был вынужден в своё время издать указ: "Штурман персона подлая, но дело своё зело знает, поэтому в кают-компанию пущать и офицерские почести оказывать". И почти до конца века девятнадцатого штурманов готовил не Морской Корпус, один из четырёх самых престижных ВУЗов Российской Империи (кроме него в эту четвёрку входили Пажеский Корпус, Александровский Лицей и Училище Правоведения), а низшее отделение при Морском Училище. Чины штурманы получали сухопутные и оставались "чёрной костью" на флоте. Но физика с математикой всё настойчивей стучали в двери кают-кампаний. Боевые корабли становились самыми высокотехнологичными сооружениями, которые имело государство и обслуживать их могли только очень образованные люди. Пар и электричество стремительно ломали кастовость русского флота. Учиться приходилось всем офицерам, и, со временем, штурманы, а потом и механики, становились полноправными членами касты флотских офицеров. Среди штурманов теперь было предостаточно не просто дворян, но дворян титулованных. Должность штурмана перестала быть непрестижной. Но это касалось только "молодёжи". Штурманы "прежних времён", выслужившиеся из прапорщицкого чина, оставались тем, кем и были раньше. Густав Степанович Шольц достиг практически вершины карьеры. Только один человек в Империи с его образованием и происхождением мог стать флагманским штурманом с чином полковника. На всём флоте была только одна такая должность. Но в свои пятьдесят пять сыну прапорщика береговой службы и в голову не приходило роптать на судьбу. Более трёх десятков лет он отдал флоту и ни о чём не жалел. И сейчас, в боевой рубке крейсера ведущего безнадёжный бой, он думал только об этом бое. — Иван Николаевич, опасно прижиматься слишком близко к берегу, чёрт его знает, какие здесь глубины и рифы. Лоция очень неконкретна. — Ну не совсем же вплотную к острову мы пойдём. Только бы в его тень попасть, а там пусть угадывают японцы, в какую сторону мы движемся. — Так они могут разделиться и обойти остров с двух сторон. — Искренне бы этого хотел. Один на один мы вполне ещё можем сделать какой-то из их крейсеров надолго небоеспособным. Но вряд ли противник сделает нам такой "подарок". А вот покружить их вокруг мы всё-таки попробуем… Но, как говориться "гладко было на бумаге…". Очередной снаряд с "Цусимы" перебил рулевое управление и "Донской", не имея возможности управляться даже машинами, поскольку был одновинтовым, не сумел, как планировал его отважный командир, заложить достаточно крутой поворот к берегу Окиносимы. "Дмитрия Донского" по дуге большого радиуса неумолимо проносило мимо островка. Японцы постарались воспользоваться этим по максимуму и их крейсера заняли позицию между русским кораблём и маленьким кусочком суши, отсекая "Донского" от спасительных мелей. Бой приходилось продолжать на глубине и в случае гибели оставалось только надеяться на то, что тонущих противник всё-таки будет спасать. Но эти мысли проносились только где-то в глубине подсознания русских моряков. Пока они жили и дышали только боем. Только "быстрее подавать", "быстрее и точнее наводить" пульсировало в мозгу каждого, кто находился у пушек. Не о родных и любимых были их мысли в этот момент, не о себе, не о Боге. Да и не о России, честно говоря. "Продать свою жизнь подороже" было главным девизом почти у каждого в эти минуты на обречённом корабле. Ну или более оптимистичное: "Ни хрена! Мы им, сукам, ещё покажем!". И они продолжали, как заведённые, таскать снаряды к орудиям (а каждый шестидюймовый – полцентнера, а уже не первый час эти снаряды они таскают), целиться, несмотря на разъедающие глаза пот, дым пожаров, взрывов и выстрелов. Продолжали тушить пожары, игнорируя свистящие рядом осколки. Продолжали бороться… — А может и к лучшему это, Иван Николаевич. Попытались бы мы крейсер об камни разбить, так японцы же непременно попытались бы его подлатать и оттащить в ближайший порт под своим флагом. Как ни крути – это был бы их трофей в сражении. "Русский броненосный крейсер захвачен в плен!". И возразить было бы нечего. Факт, — Шольц вопросительно посмотрел на командира. — Пожалуй вы правы, Густав Степанович. Может и действительно – всё к лучшему. — Может. Но солёной водички нам, вероятно, похлебать всё-таки придётся. И не в наши с вами годы надеяться на то, что мы продержимся в холодной воде до тех пор, пока "победители" не вытащат нас из неё за шиворот. — Отставить похоронное настроение! — весело глянул на своего штурмана и друга командир, — ещё повоюем… Ах! Взрыв относительно небольшого стодвадцатимиллиметрового снаряда с "Идзуми" буквально нашпиговал осколками боевую рубку "Донского". Живых в ней не осталось. Только полуживые. И то ненадолго. Но Лебедеву и Шольцу бог войны подарил быструю и лёгкую смерть. Крейсер при этом остался на курсе. Старший офицер Блохин, чудом уцелевший среди взрывов и пожаров, быстро прибыл из кормовой рубки и принял командование. Положение было аховым. Запас плавучести стремительно уменьшался, подошедший старший артиллерист доложил что снаряды…— Всё, братва, курим! — правая кормовая шестидюймовка выпустила последний свой "гостинец" в сторону вражеских кораблей. Погреб боезапаса был затоплен во избежание взрыва, когда в нём начался пожар. Стрелять было больше нечем… Мичман Лукомский, командующий орудием в бою, был ранен в шею, и его уже двадцать минут назад отвели в лазарет. До сих пор матросы управлялись с пушкой самостоятельно. — Может… Там помочь где-то надо? — неуверенно, явно надеясь на отрицательный ответ, спросил подносчик Журавлёв. — Да пошёл ты! — со злостью выдохнул наводчик орудия Снетков. — Дайте хоть перекурить перед смертью! В нептуньем царстве с огоньком туго. Всё! Под дулом винтовки с места не сдвинусь, пока цигарку не выкурю! — И правда, братцы, давайте передохнём, покурим, а там… И по новой можно воевать. А сейчас уже, ну честное слово – ноги не держат. Да и не нужны мы вроде нигде особо, — ещё один комендор устало прислонился к переборке и достав из кармана кисет стал сворачивать самокрутку. Матросы уселись прямо на палубу и задымили махрой. Курили молча, говорить не хотелось, грохот пушек и близкие фонтаны от падения вражеских снарядов стали настолько обыденным фоном, что совершенно не отвлекали на себя внимания. Даже когда в рубку попал очередной японский гостинец никто не повернул головы в направлении взрыва. И вдруг послышались регулярные гулкие звуки ударов металла о металл. — Кто это там уже нам отходную звонит? — лениво спросил один из курящих. — Посмотреть, что ли? Рядом вроде, — Снетков приподнялся, встал и выглянул из каземата. — Ох и ни хрена себе! Цветанович грот-мачту рубит! — Чего?! — остальные тоже повскакивали и их взору открылось совершенно фантасмагорическое зрелище: дюжий матрос "рубил" пожарным топором стальное основание мачты. Рубил сосредоточенно, не оглядываясь и не реагируя на мечущегося вокруг и матерящегося ревизора крейсера. — Он что, рехнулся? — обалдело выговорил Журавлёв. — А тебя удивляет? Как мы тут ещё все не рехнулись. Пойти оттащить, что ли? — Ага! Чтобы он тебя этим топором по кумполу приложил. Хочешь? — Ну ведь не слушать же этот перезвон постоянно… …Сухой треск револьверного выстрела был чётко различим даже на фоне грохота пушек. Обезумевший матрос упал и гулкий грохот перестал разноситься по кораблю. — Ну чисто собаку… — сплюнул Журавлёв. — А ты хотел этот звон до последних минут слушать? Или сам топором по башке получить? Ладно… Покурили. Пошли к ревизору, небось работа найдётся, чтобы минут с десяток лишних прожить… Ничего удивительного в данном эпизоде нет. Человеческая психика – очень устойчивая штука, но, вполне вероятно, что после пребывания в аду разрывов, визжащих рядом осколков, огня, пышущего жаром вокруг, среди воплей раненых и вида оторванных конечностей… Выдерживают не все. Хоть в основном милосердное сознание отключает подобные "раздражители", не даёт думать о них, и уж тем более "примеривать это на себя", иначе воевать вообще бы почти никто не смог, но всё-таки случается… После боя только среди выживших, только на "Дмитрии Донском", было четверо сошедших с ума. А на всей эскадре таких оказалось под три десятка… Ещё несколько снарядов настигло русский крейсер. Ещё сильнее накренился корабль на левый борт, но тут с ужасающим скрежетом на борт правый легла разбитая первая труба и крен даже немного спрямился. Пушки замолкали одна за другой и огрызался несгибаемый ветеран уже совсем вяло. Однако японцы опасались идти на сближение, чтобы побыстрее добить горящего от носа до кормы "старика". Но продолжая идти прежним курсом, значительно превосходя "Донского" в скорости, "Цусима" и "Идзуми" открыли для него возможность прорваться у себя под кормой к берегам Окиносимы и русский крейсер стал медленно, но верно приближаться к острову. Пара японских истребителей попыталась парировать эту попытку и вообще покончить наконец с этим "непотопляемым" кораблём. Увеличив ход до двадцати двух узлов они пошли в минную атаку. Но умирающий лев быстро дал понять, что шакалы рановато пытались "вкусить его плоти" – быстро захлопали три уцелевшие пушки левого борта и головной "Асасио" тут же попал под накрытие. Раздался взрыв в середине его корпуса, но японский миноносец даже окутавшись паром не сбавлял скорости и не отворачивал с атакующего курса. За ним следовал и второй, "Сиракумо". "Донской" на шести узлах продолжал ползти к берегу Окиносимы стреляя с обоих бортов, с левого он сопровождал огнём так и не отвернувшие миноносцы, а правым бил по крейсерам. И продолжал попадать: на "Идзуми" упала мачта, а на "Асасио" полетела за борт вторая труба. Капитан-лейтенант Нанри упрямо продолжал сближаться с "Донским" на своём уже искорёженном истребителе. В японский корабль влетали снаряд за снарядом, но тот уверенно сокращал дистанцию до русского крейсера: вот уже семь кабельтовых, пять, четыре… Пошли мины! "Асасио" успел выстрелить из обоих минных аппаратов прежде чем стал погружаться кормой и переворачиваться. Мины пошли… Мимо. Но был ещё и "Сиракумо". Он приближался спокойно, без помех и повреждений. Можно сказать, что "Асасио" пожертвовал собой прикрывая выход в атаку своего товарища. И "Сиракумо" не промахнулся. Одна из его мин всё-таки настигла "Дмитрия Донского". Словно сам Нептун ударил со дна моря трезубцем в днище русского крейсера. Его подбросило на волнах и закачало как беспомощный бумажный кораблик. Старик полностью потерял ход, замолчала его артиллерия… НО ОН НЕ ТОНУЛ!!! Во всяком случае пока… Однако чудес не бывает… Таких… Даже только с повреждениями от вражеских снарядов "Донской" имел возможность добраться только до одного берега – берега острова Окиносима. Не дальше. А после минной пробоины время его пребывания на поверхности моря исчислялось уже минутами. К тому же холодная морская вода, хлынувшая в пробоину после взрыва мины быстро добралась до второго котельного отделения и встретилась с раскалёнными паровыми котлами. Такого издевательства не вынесла даже сталь: котлы взорвались со страшным грохотом, круша осколками и обваривая перегретым паром всех, кто находился рядом. В соседнем котельном срочно стали травить пар из неповреждённых пока котлов. Корабль не только окутался белым облаком, но и "ревел" как раненый гигант. Это гудел пар, выпускаемый в атмосферу под страшным давлением. Крейсер было уже не спасти. Оставалось только сберечь оставшихся в живых людей. Причём было очевидно, что выручить всех не удастся: очень немногие из находившихся под броневой палубой могли успеть подняться наверх и доверить свою судьбу холодному морю… Раненые не могли… Не успевали их поднять из низов корабля. Да и жизни тех, кто был на верхней палубе и даже не ранен, были под серьёзным вопросом: шанс выжить был только в холодной апрельской воде Японского моря, подальше от тонущего "Донского". Причём только вплавь – все шлюпки были превращены в груду дров давным давно. Кавторанг Блохин отдал приказ загасить топки и всем спасаться по способности. С борта полетели в море койки и за ними посыпались горохом уцелевшие матросы. Море вокруг тонущего крейсера покрылось "рассыпанным горохом" голов плавающих моряков. Матросы, держась за койки старались отплыть подальше от водоворота, который непременно образуется на месте затопления такого большого корабля. Многострадальный русский крейсер исчез с поверхности моря не забрав вместе с собой почти никого из искавших спасения на волнах. Пока… До Окиносимы было около четырёх миль. Если японцы не станут спасать… Но они стали. Вспомогательный крейсер шёл в первую очередь спасать моряков с "Асасио", но и к плавающим в воде русским тоже были направлены шлюпки. Правда только после того, как на них был принят из воды последний матрос с миноносца.
С ненавистью и уважением смотрел на горящий крейсер "Дмитрий Донской" капитан первого ранга Сентоо, командир крейсера "Цусима". Сколько же времени, сил, снарядов и жизней японских моряков забрала в сегодняшнем бою эта старая бронированная калоша! Но сами эти гейдзины были достойны наивысшего уважения. Дрались они как настоящие самураи. На этом "Чёрном драконе", как окрестил про себя русский крейсер Сентоо, рушились мачты, бушевали пожары, валил по палубе дым из разбитых труб, а они продолжали биться. Стреляли. И явно не собирались спускать флаг. Командир японского крейсера взглянул на разбитые ходовую рубку "Цусимы", первую трубу с развороченным верхом, окинул взглядом горящий "Идзуми"… И его слегка передёрнуло от мысли, что пришлось бы сражаться один на один, без поддержки крейсера кавторанга Исиды. Тогда все попадания достались бы только "Цусиме" – страшно представить, что бы было с его кораблём. Утонуть бы он конечно не утонул, но участия в сражении уже точно принять не смог бы. Да и сейчас это было под сомнением – бой откатывался всё дальше на север, а проклятый "Донской" всё ещё не собирался тонуть. Хорошо, что хоть удалось отсечь его от острова, прячась за которым можно было бы ещё долго "водить за нос" японские крейсера, прикрываясь скалой. И хотя мичман Цунода доложил, что пробоина в носу начерно заделана и "Цусима" может уже попробовать дать шестнадцать узлов – это не особенно успокаивало. Бой ещё не был закончен, следовало окончательно затоптать в волны этого строптивого русского, а за это время многое может произойти… Догнать своих и принять участие в основном сражении видимо уже не получится. Шестидюймовый снаряд весит почти пятьдесят килограммов, а подают его к орудию живые люди… На протяжении уже нескольких часов… Представьте себе, читатель, что вам нужно регулярно (ну хотя бы каждую минуту) поднимать с пола сорокапяти килограммовую гирю, нести её несколько метров, передавать товарищу и возвращаться за новой… И так хотя бы час. Представили? А вы ведь, наверное, "продукт акселерации". Рост у вас под метр восемдесят. И мышечная масса соответствующая. А японцы того времени были не в пример мельче. И питались очень скромно. Не выдерживали они такого физического напряжения несмотря на силу своего духа… Огонь "Цусимы" ослабевал… — "Идзуми"! "Идзуми" выходит из боя! — закричал сигнальщик и Сентоо раздражённо обернулся в его сторону. — О боги! — вздохнул рядом штурман крейсера Цучия. "Идзуми" действительно, с сильным креном лёг на курс "прячущий" его за корпусом "Цусимы". Русский шестидюймовый снаряд не только попал в борт, но даже пробил броневую палубу, машинное отделение "Идзуми" стало заполняться водой и крейсер был выбит из сегодняшнего боя окончательно. — Да сколько же можно! — пронеслось в мозгу Сентоо, — да когда же наконец это порождение демонов отправится на дно!? А это самое "порождение демонов", на дно, казалось, вовсе и не собирается. Что и было очередной раз доказанно одиноким снарядом, разорвавшемся у основания третьей трубы "Цусимы". Когда атака миноносцев завершилась наконец успехом, Сентоо вздохнул с облегчением: было понятно, что русский крейсер уже никуда не уйдёт. И несмотря на то, что он не затонул сразу, были заметны и сильный крен, и дифферент на корму, и то, что экипаж "Донского" уже сам стал прыгать в море с его борта. Сентоо приказал приблизиться "Такасики – Мару" и приступить к спасательным работам: нужно было выловить из воды не только экипаж "Асасио", но и русских, ведь пленные были нужны японцам не только, чтобы в более благоприятном свете представить итоги сражения. За содержание каждого из них можно будет после войны стребовать минимум втрое больше денег, чем истрачено в реальности. С "Идзуми" передали, что крейсер следует в Сасебо, продолжать сражение возможности не имеет и Сентоо понял, что только крайняя необходимость могла заставить Исиду отдать такой позорящий самурая приказ. Но сам бы он такого, конечно, не отдал… — Да отдал бы, — честно признался себе командир "Цусимы" через несколько секунд. — Какой смысл тонуть, если не имеешь возможности даже добраться до ближайшего противника… Ладно, это решать Исиде, а свой крейсер Сентоо приказал полным ходом направить в зону вероятного сражения. Только "полный ход" был уже невелик, а бой удалялся на север. До темноты присоединиться к своим было уже не успеть. Да, как позже оказалось, в этом не было уже и необходимости. Бой на выходе из Цусимского пролива тоже скоро отполыхал и "Цусима" получил приказ следовать в Сасебо.
Глава 8
Рейд Такесики. Рейд Сасебо. Чего угодно ожидал капитан второго ранга Цукахара, командир порта Такесики, но только не этого. Понятно, что в морском сражении корабли получают повреждения и тонут. Когда на подходах к внешнему рейду показались "Акицусима" и "Сума", издали сигналящие о помощи портовых средств, это было можно понять – бой всё-таки. Буксиры были немедленно высланы к обоим крейсерам, один из которых имел уже совершенно критический крен, а второй – такой дифферент на корму, что это казалось нереальным, корабли не могли так задирать нос и оставаться на плаву… Пока оказывали помощь этим двум крейсерам, показался "Чин-Иен". Севший в воду носом так, что волны спокойно перекатывались через его бак. Пришлось немедленно заниматься ещё и им, а портовых средств уже катастрофически не хватало. Буксирам всё-таки удалось оттащить корабли к ближайшим мелям, чтобы выиграть хоть какое-то время для их спасения и снять выловленных их воды после потопления "Ниссина" японских моряков. Цукахара сбился с ног отдавая распоряжения, он никак не ждал такого наплыва повреждённых судов, тем более, подробней узнав о повреждениях, командир порта пришёл в полный ужас: дока, способного принять такие большие корабли в Такесики не было. А тут ещё и…"Якумо" не случайно прекратил преследование "Жемчуга", доклад, который получил его командир, капитан первого ранга Мацути, был откровенно пессимистичным: крейсер затонет в течении нескольких часов из за пробоин в корме. Нос корабля уже давно задрался вверх почти обнажив таран, но командир не думал, что всё так серьёзно. Пришлось бросив недобитого русского нахала брать курс на ближайший порт. Когда ещё и "Якумо" появился на подходах к Такесики, командир порта уже не сдержал эмоций. Было понятно, что сражение закончилось чем угодно, но только не победой. Всё напряжение последних часов вылилось на подчинённых, которые и так делали всё возможное. Радио с "Асамы", которое по японским мерка можно было считать откровенно паническим, добило окончательно. Капитан первого ранга Ясиро срочно требовал помощь, его крейсер тонул на подходах к порту. А где было взять Цукахаре корабли для помощи? Такесики не Сасебо всё-таки, островной заштатный порт. Ну да, место базирования третьей эскадры, но кто же рассчитывал на такое? Однако приказ приостановить спасательные работы с "Чин-Иеном" и "Сумой" и отправляться на помощь броненосному крейсеру был немедленно отдан. Два буксира быстро отдали концы на повреждённые корабли и устремились к дымку на горизонте. Слишком поздно… Им удалось подобрать только несколько десятков моряков с "Асамы". Из нескольких сотен её экипажа.
Когда на рейд Сасебо вполз "Идзуми", это тоже никого особо не удивило: на войне как на войне. К крейсеру поспешили портовые суда, чтобы помочь поскорее отбуксировать повреждённый корабль к месту ремонта. Но то, что наблюдали служащие главной базы "Объединённого Императорского Флота" потом… Наверное это запечатлелось в их памяти ло конца дней… Основные силы флота подходили к Сасебо. В первую очередь в порт пропускали тех, чьё состояние было наиболее угрожающим. На рейд втянулись "Идзумо", "Адзума" и "Сикисима". Наблюдающим с берега казалось чудом, что в таком изуродованном состоянии корабли могут ещё держаться на воде. Севший носом "Читосе" с одной трубой уже не производил особенного впечатления, остальные подходящие к порту корабли были хоть и побиты, но особо удручающего впечатления не производили. Но как их было мало! Где остальные?
Адмирал Тóго с мостика "Тацуты" мрачно взирал на остатки Объединённого флота втягивающиеся на рейд. Мысли у него были самые что ни на есть невесёлые: Сражение проиграно, проиграно даже если представить, что миноносцам ночью несказанно повезёт и они утопят два-три корабля русских – у тех всё равно останется достаточно броненосцев, чтобы разгромить японский флот в следующем сражении. Проигран не только сегодняшний бой, проиграна война. Месяц – и русские станут полными хозяевами Японского моря, поставки сухопутной армии на материк станут невозможны. А виноват во всём он, адмирал Тóго. Где и когда сегодня он ошибся? В который раз адмирал вспоминал сегодняшнюю схватку двух флотов и не мог представить когда можно было бы поступить иначе, принять решение отличное от того, которое было принято. И всё время возвращался к мысли, что ничего сделать было просто нельзя. Невозможно было имеющимися силами победить сегодняшних русских, которых было просто слишком много. И не просто много, они были непривычно стойкими, инициативными, достаточно гибко маневрировали, смело атакавали и очень прилично стреляли. И несмотря на небывалое мужество японских моряков, победить противника сегодня было просто невозможно. Несмотря на то, что броненосцы атаковали вдвоём шестерых и небезуспешно, несмотря на то, что малые устаревшие крейсера шли на новые броненосцы противника и умудрялись выводить их из строя… Несмотря ни на что. Победить сегодня было невозможно. Разумом адмирал Тóго понимал, что ему не в чем себя упрекнуть, но легче от этого не становилось. К тому же постоянно давила мысль о том, как он будет докладывать о поражении императору и министру. Каким презрением окатит флот армия… Невозможно было найти слова, которые позволят им всем понять, что и флот, и сам командующий сделали для победы всё, что в человеческих силах и даже больше… Не поймут и не воспримут. Чтобы понять, нужно было пройти через ад этого боя, побыть среди огня, взрывов, визжащих осколков, волн, захлёстывающих пробоины… Испытать всю ту безысходность от невозможности опрокинуть в волны всех этих бронированных гигантов противника, которые неумолимо и безостановочно засыпали своими снарядами его корабли. Ведь Тóго не дал себя обмануть имитацией прорыва вокруг Японии, вычислил время и место истинного прорыва, перехватил русских в самом благоприятном для себя месте. Для победы было сделано всё. Командующий Объединённым флотом не ошибся ни разу. Хотя… Одну ошибку он всё-таки совершил. Не сегодня. В сентябре, когда порт-артурскому отряду удалось перехитрить японцев и проскочить на соединение с Рожественским. Наверное всё решилось именно тогда…
— Неужели получилось! До последней минуты не верилось, — Эссен совершенно несолидным образом, по-мальчишески навалился на фальшборт, — Василий Михайлович, а вы были уверены в успехе? — Да подождите, Николай Оттович, ещё ночь впереди. Миноносцев у японцев ой как много! — Боитесь, что накаркаю? — весело посмотрел каперанг на Соймонова. — Да впервой что ли нам сквозь миноносцы продираться. А тут не Артур – открытое море, пойди найди нас в темноте, тем более, что без огней мы ходить научились. Неет! Вот уж миноносцев я не сильно боюсь. — А чего сильно? — Да не знаю даже. Может бардака нашего непобедимого. После боя запросто приборы могут вместо того, что положено год рождения микадо показывать. Разбредёмся в темноте. А то и тараном друг другу в борт угодить можем. — Ну вы уж слишком сгущаете краски. Всё же главное сделано, идём во Владивосток. С победой идём. — Вы думаете? — прищурился Эссен, — уверены, что наш успех можно назвать победой, которая изменит ход войны? — Но как же… — Соймонов даже не смог сразу найти слов — Ну вот пришли мы во Владивосток, Василий Михайлович, что дальше? Мало у нас "инвалидов", а то и вообще "калек" среди кораблей? А док там один. И выстроится туда здоровенная очередь. Можете прикинуть через какое время все или почти все суда будут боеспособны? А у японцев судоремонтных заводов больше, чем повреждённых кораблей. Месяц – и они снова хозяева моря. Нужно заключать мир как можно скорее. Кстати о том, что у нас погреба практически пустые вы помните? Или уверены, что во Владивостоке склады так и ломятся от снарядов подходящих калибров? Вот на что угодно спорю, что только когда мы бросим якоря в Золотом Роге, только тогда в Петербург пойдут телеграммы с просьбой эти снаряды нам доставить. И пока их найдут, соберут и отправят… Пока они дойдут по ниточке Транссиба… А ведь и для армии грузы возить надо. Месяца полтора, не меньше. — Но ведь тогда мы не успеем вернуть потерянное в войне, — лейтенант чувствовал себя как обманутый ребёнок. — Для чего тогда было всё? Ради чего был прорыв, походы, бой в конце концов? — Ради чего? Ради чести России, ради чести её флота, господин лейтенант и кавалер! — у Эссена задёргалась от волнения щека. — Василий Михайлович, мы с вами люди хоть и военные, но должны, чёрт побери, видеть дальше дульного среза пушки. Неужели мне надо вам объяснять в какую пучину позора рухнула бы наша Родина, если бы наши корабли остались в Артуре и достались бы японцам? Неужели непонятно, что балтийская эскадра без наших броненосцев была бы разгромленна? Как вы думаете стали бы относиться к России в мире после этого? Да мы скатились бы на уровне международной политики в разряд таких стран как Португалия или Сиам. Неужели вам это непонятно? — Да что вы, Николай Оттович, такие вещи даже я понимаю. Но обидно же – победили и нате вам! Всё без толку. — А вы каких бы итоговых результатов нашей, честно будем говорить, "полупобеды" ожидали? — Ну вернуть Артур, Маньчжурию… — Да? А зачем? — Ну как… Наши ведь территории… — И много мы с этих территорий имели? Насколько мне известно, русское золото текло сюда рекой и почти никакой отдачи. А как к нам относились китайцы, помните? Помните! Мы там чужие, Василий Михайлович, нас там не любят. Что и продемонстрировали не раз. И то, что японцев, после их зверств ненавидят ещё больше – слабое утешение. Вот и оставить бы японцам эти проблемы, пусть сами мучаются и с хунхузами воюют. — Но ведь Артур – незамерзающий порт. Где ещё нам взять на Дальнем Востоке такую базу для флота? — Да нигде, пожалуй. Петропавловск разве что, но связь со страной там уж очень несерьёзная. — Ну вот видите! А нам ведь необходим незамерзающий порт на Дальнем Востоке. — А зачем, позвольте спросить? Нет, не помешал бы, конечно. Но какой ценой? Для чего он так необходим? Сколько золота вгрохали в Дальний? Для чего? Маньчжурскими бобами торговать? — Ваше высокоблагородие! — взлетел на мостик матрос. — Там… Дохтур приказали передать… Старшой отходит… — О Господи! — вздохнул Эссен и они вместе с Соймоновым перекрестились. — Василий Михайлович, я отлучиться сейчас не могу. Сходите пожалуйста в лазарет, попрощайтесь с Аполлоном Аполлоновичем от всех нас. — Конечно, Николай Оттович, — лейтенант, надев фуражку, пошёл вслед за посыльным.
Но Василий опоздал. Тело Дмитриева уже было накрыто простынёй и Александровский только покачал головой в ответ на вопросительный взгляд лейтенанта. — Неужели так быстро? — недоумённо спросил Соймонов врача. — Совсем не быстро, Василий Михайлович. Несколько часов он на морфии был, и прдставить страшно, что бы испытал Аполлон Аполлонович, если бы находился в сознании. Почти половина поверхности тела – сплошной ожог. Сразу было понятно, что не выживет. — Но почему? Почему так быстро? Да и вообще почему? Ведь поражена была толко кожа… — А кожа такой же орган, как печень или почки. Причём самый большой и тяжёлый орган нашего организма. И если она не функционирует – долго не прожить. Это конечно не сердце, мозг или лёгкие, отказ которых вызывает немедленную смерть, но если кожа не будет выполнять свои незаметные нам функции – тоже долго не прожить… Хотя… Я конечно "украл" у него несколько часов жизни. Несколько часов адской боли. Морфия было слишком много, сердце не выдержало. Но надеюсь, что Господь простит мне это. Извините, Василий Михайлович, у меня полно раненых… Проститесь так, не открывая лицо покойного. Честное слово, лучше запомнить нашего старшого таким, каким вы его видели раньше. Василий не стал спорить и, перекрестившись над телом Дмитриева, поднялся на палубу.
— Ты чего такой смурной, тёзка? — окликнул лейтенанта на палубе Черкасов. — Дмитриев только что скончался. — Господи! Прими душу раба твоего Аполлона! — перекрестился артиллерист. — Прекрасный человек и офицер был. Мучался? — Дабез сознания всё время. Под морфием. — Давай помянем старшого, — в руках Черкасова появилась фляжка. Ароматный коньяк обжёг горло и тёплыми струями разбежался по всему телу. Василий остро почувствовал как он голоден, ведь с самого утра во рту не было маковой росинки и есть захотелось совершенно зверски. — Надо бы в буфет заглянуть. — Забудь про буфет и камбуз – разнесло и то, и другое. Теперь будем на консервах и сухарях до самого Владивостока. Ну, ещё по глотку? — Нет уж, уволь. Натощак могу окосеть, а мне ещё в проводах копаться. Хоть прожекторы чинить и не придётся, но разрывов в проводке столько, что самому страшно. Да и тебе не советую. — Да ладно тебе! Чего с нескольких глотков будет? Матросам и то чарку раздали. Эххх! — Кстати! Хочешь развеселю? Слушай: расходимся мы уже с "Асахи" и прилетает нам в разлуку аккурат в элеватор кормовой башни. В момент подачи заряда наверх. Естественно – фонтаны огня и в башню и в погреб… Ну и как ты думаешь, почему мы ещё живы и не на дне? — Вероятно в башне уже ни снарядов, ни зарядов не было, ну а погреб наверное затопить успели. Так? — Почти угадал. Про башню – точно, а погреб никто не затапливал. Просто он был такой же пустой, как и башня над ним. Представляешь? На пару минут бы раньше такое попадание, и всё! Так что делать мне пока особенно нечего – в кормовой башне погреба под метёлку выстреляли. В носовой с десяток снарядов осталось – благо ствол там один. Но она заклинена и стрелять не способна. Сейчас шестидюймовые таскают с правого борта на левый, а то там тоже почти ничего не осталось. Так не будешь? Хороший ведь коньячок! Василий мотнул головой и снова направился в низы броненосца. Предстояло долго и упорно копаться в проводке, чтобы к следующему дню наладить хоть какие-то возможности боевого освещения. Не повезло, однако. Повалило броненосец в развороте совсем некстати. И совсем некстати попался Василию под ботинок тот ошмёток, на который угораздило его наступить в неподходящий момент. И понесло обалдевшего лейтенанта прямо на развороченное недавним взрывом железо. Соймонов, нелепо взмахнув руками, ударился грудью об хищно выставившую свои шипы разорванной стали переборку. Только боль… Василий успел почувствовать только боль… — Прекратите, господин лейтенант! — пощёчина не то чтобы привела Соймонова в чувство, но всё-таки частично вернула в этот мир. В лёгком тумане Василий видел лицо Александровского. — Счастлив ваш бог, Василий Михайлович, — врач дружелюбно улыбнулся своему пациенту, — ещё чуть-чуть – и не беседовали бы мы больше с вами. Ребро вас спасло. Грудная мышца распорота, но внутрь железо не проникло. Пару- тройку дней поболит, а потом как новенький будете. А сейчас – спать! — Какой там спать! — попытался возразить Василий… — А ну молчать, пациент! — доктор и друг стал неожиданно суровым, — это там, в бою, вы старший специалист. А здесь я для вас главнее всех адмиралов вместе взятых, понятно? Только попробуйте мне тут свой гонор демонстрировать. Ни секунды не сомневаясь доложу Николаю Оттовичу. И зря думаете, что он примет вашу сторону. Соймонов скрипнул зубами и оставил пререкания. На глазах выступили слёзы. Не столько от боли, сколько от обиды: надо же было так глупо и нелепо влипнуть. Смеяться ведь будут – на ногах устоять не смог. Офицер, чёрт побери! А грудь действительно здорово болела, даже дышать было больно пока не стал действовать укол морфия, сделанный доктором. Чертовски хотелось повернуться на правый бок, но пока организм весьма остро реагировал на любую попытку пошевелиться. Пришлось лежать на спине. Несколько минут Василий пытался "собрать в кучу" разбегающиеся по углам сознания мысли, вспомнить сегодняшний день… Безуспешно. А потом пришёл милосердный сон. Уже засыпая Соймонов слышал мольбы комендора Малинина, лежавшего на соседней койке с развороченным животом: "Доктор, Христом-Богом прошу! Помогите до Владивостока мне дотянуть! Чтобы не в море, чтобы в российской земле моя могила была"… Александровскому действительно было не до лейтенанта с его хоть и болезненным, но не угрожающим жизни ранением: почти весь бой в лазарете было скучно ("Пересвет" почти не обстреливался), а вот потом, на протяжении часа, раненых поставляли десятками. И каких раненных! Дальномерщику Харитонову вырвало полбока и наружу проглядывали белые рёбра, комендору Гузееву разворотило пах и он орал от боли до тех пор, пока ему не вогнали убойную дозу кокаина, барабанщик Скворцов лишился глаз, было огромное количество обгорелых, из которых многим можно было поставить диагноз: "не жилец", но облегчить их последние минуты было необходимо… Некоторые бредили и в помещении лазарета регулярно раздавалось что-то типа: "Наводить по "Асахи"! Стрелять бронебойными!". Работа корабельного врача по сравнению с его сухопутным коллегой – ад и ювелирное мастерство: постоянно качается хирургический стол, раны такие страшные и обширные, что даже смотреть жутко, пациенты прибывают зачастую десятками после каждого удачного попадания противника, квалифицированных помошников практически нет… Но работали. Справлялись. И вытаскивали из могилы тех, на кого Смерть уже вроде бы наложила свою костлявую лапу…
Глава 9
Миноносцы… Лихие кавалеристы флота! Действительно, очень похожи главные задачи кавалерии на суше и минных сил на море: преследовать разбитого противника и добивать его, превращать победу в разгром. И так же, как кавалерии настоятельно не рекомендуется атаковать нерасстроенную пехоту, для миноносцев самоубийственна атака на неповреждённый броненосец или крейсер. Выходить относительно безопасно только на корабль уже почти беззащитный, с почти выбитой артиллерией, а то… Слишком многое принесено в жертву главному – скорости: облегчённый корпус, отсутствие брони, слабая артиллерия, небольшие дальность плавания и мореходность, условия жизни экипажа. Всё на алтаре посвящённом ЕЙ! Сблизиться как можно скорее на те убийственные три-пять кабельтовых, когда каждый, самый мелкий снаряд, может вывести твой корабль из строя. Сблизиться и выпустить по противнику мину (торпеду, как мы называем сейчас) Всё ради этого! А мины в те времена были ещё ой как не совершенны! Хорошо если одна из трёх шла прямо к цели. Хорошо, если одна из трёх, цели достигнув, всё-таки взрывалась. Но всё равно. Шли в атаку надеясь, что если не твой миноносец, то товарищ по отряду всё-таки добьётся того рокового попадания, которое отправит на дно огромный корабль врага. А значит всё будет не зря! Это днём. А вот ночью… Миноносцы – хозяева моря. Бояться им практически некого, боятся их. Маленьких, юрких, незаметных, скоростных… Попробуй догадайся, когда и где этот маленький кораблик принесёт тебе смерть. Можно конечно загородиться бивнями прожекторов и встречать каждую тень шквальным огнём всей артиллерии… Возможно. Когда целы все прожекторы и в строю большая часть пушек. И вражеских миноносцев немного… А если большинство прожекторов разбито в дневном бою? Как и большинство орудий. Если команда после многочасового боя еле волочит ноги от физической усталости и морального опустошения? Если у матросов и офицеров глаза слипаются так, что хоть спички между век вставляй? Если у врага не просто десяток миноносцев и истребителей, а несколько десятков? Только спрятаться! Укрыться шапкой-невидимкой темноты и бескрайних просторов моря. И молиться, чтобы тебя не нашли. Именно они, миноносцы, были последним козырем адмирала Тóго, на них была вся надежда после достаточно неудачного дневного боя: ночью атаковать ставшие вполне беззащитными и слепыми русские корабли. Несколько удачных минных попаданий и полупоражение превратится в полную победу. Даже с одной минной пробоиной ни один корабль противника уже не будет способен дойти до Владивостока, ему дорога либо на дно Японского моря, либо сдача в плен. Правда на последнее японский командующий не рассчитывал – русские показали сегодня небывалое упорство и мужество в бою. Но если ночью миноносцы успеют выбить несколько кораблей врага, то даже оставшихся от флота страны Ямато боеспособных кораблей, будет достаточно, чтобы добить, доломать то, что останется от эскадры Рожественского. Изначально флоту был отдан приказ: после окончания дневного боя следовать в точку рандеву на север. Там предполагалось встретится утром и атаковать русские корабли, которые уцелеют. А миноносцам всё море южнее этой точки отдавалось на растерзание: всё, что плавает в обозначенной зоне – враг! Атакуй и топи! Конечно, японцам должно было очень повезти в минных атаках, чтобы оставшиеся боеспособными их корабли были способны нанести серьёзный ущерб остаткам русской эскадры. Но это была их последняя надежда на более-менее благоприятный исход сражения. Однако первый приказ пришлось отменить – японский флот после сражения уже не имел никакой возможности нанести сколько-нибудь серьёзный удар по русским даже при самом удачном для себя иоходе ночных атак. Артиллерийские корабли ушли в Сасебо и Такесики. Но распоряжения миноносцам остались в силе. И молодые капитан-лейтенанты, стоящие на их мостиках, готовились приложить все силы для нанесения врагам страны Ямато максимального ущерба.Ещё перед сражением командиры русских кораблей получили совершенно категорический приказ: открывать боевое освещение и огонь только (ТОЛЬКО!) в случае минного попадания. Ни обнаружение рядом вражеских миноносцев, ни факелы из труб замеченные рядом, ни обстрел из пушек, ни даже замеченный выстрел минного аппарата и идущая в борт мина не являлись "уважительной причиной" для открытия огня ночью. Мина может и не попасть и не взорваться, даже почти наверняка не попадёт, а вот рыщущие поблизости вслепую другие вражеские миноносцы, не преминут атаковать обнаружившую себя мишень. Только сам взрыв, когда терять всё равно уже нечего, давал право на активную оборону.
Секи, командир "Чидори" и, вместе с ним, всего четырнадцатого отряда миноносцев, конечно не спал в эту ночь. Он находился на мостике и, вместе с сигнальщиками напряжённо вглядывался в темноту. Ближе к заходу солнца, японские минные силы перешли на западные румбы, относительно русской эскадры: на фоне ещё светлого неба, силуэты вражеских кораблей просматривались весьма чётко, а вот готовящиеся к атаке миноносцы уже не были освещены. Самое время приблизиться на минимальную дистанцию, чтобы, при наступлении полной темноты атаковать. Но "Паллада", "Изумруд", "Жемчуг" и "Богатырь", вместе с боеспособными истребителями русских, как раз в это время вышли на прикрытие своих броненосцев и с десяток минут вели непрерывный огонь по приблизившимся нахалам. Тогда пришлось отойти. Но приказ был совершенно недвусмысленным: "Искать и уничтожать!" И "Чидори", "Манадзуру","Хаябуса" и "Хато" отряда Секи резали волны Японского моря, вместе с другими миноносцами Объединённого Флота, чтобы расчитаться с русскими за дневной позор.
— Вашбродь! Ну неужели даже когда в нас стреляют отвечать нельзя? — Черкасов уже замучился объяснять одно и то же в каждом каземате, но терпеливо пытался донести до матросов суть приказа: — Ну вот представьте: увидел японский миноносец какую-то тень. Ни дистанции до неё, ни скорости он определить не может. Стреляет минами наугад. Шанс попасть – почти нулевой. А мы уходим. Значит ему надо почти вслепую нас обогнать и снова выйти в атаку. В темноте-то! Потеряет он нас наверняка. А вот если вы палить начнёте: можете не сомневаться, все японские миноносцы с округи сбегутся, пустят мины и нам будет гроб с музыкой. Так что если мину в борт получим – пали изо всех стволов, чтобы не зазря погибать, но до этого момента – ни-ни! Поняли? — Поняли, ваше благородие, не извольте беспокоиться! — нестройным хором ответили матросы. — Ну и слава Богу! — Старший артиллерист побрёл в следующий каземат.
Но главная ответственность сейчас лежала не на комендорах. Всё или почти всё зависело от мастерства рулевых. Лучшие из оставшихся встали сейчас к штурвалам, рядом обязательно находился штурманский офицер, (если не погибли оба, как на "Бородино" и "Громобое"), ну и командиры также неотлучно были на мостиках. Броненосцы построились в две колонны и нужно было держась только за кормовой огонь впередиидущего мателота не потерять строй, не вывалиться из него, не угодить тараном в свой корабль и не получить таранный удар от кого-то из товарищей. Пока всё удавалось, но ночь ещё только начинала вступать в свои права и впереди были несколько часов адского напряжения и нервотрёпки. — Шемяков, голубчик, — не стеснялся перейти на панибратский тон Эссен, разговаривая с рулевым. — Только удержись за хвост "Победы", только удержись! Георгия получишь точно, обещаю! И от меня лично червонец. И двойную винную порцию до конца службы. Только удержись, братец! Но матросу Максиму Шемякову было сейчас глубоко плевать на все кресты и чарки. На всё золото мира ему было начхать. Только бы удержаться за этим, впереди идущим фонарём, не потерять его, выжить самому и хорошо сделать то, чему он так долго учился. Всё тело, всё сознание было сейчас у него нацеленно только на одно – удержаться, не потерять. И никаких дополнительных стимуляторов не требовалось. Просто рефлексы, выработанные многомесячными тренировками, управляли сейчас всем организмом рулевого. И он держал штурвал, он впился глазами в кормовой огонь идущего впереди броненосца и держал строй. Просто держал строй… Благо, что ночные переходы без огней были не раз отработаны ещё в Индийском океане, но кто знает, как пройдёт всё сейчас? Сейчас… Когда нарушена связь, измождены люди, когда за ошибку последует не "неудовольствие адмирала", а мина в борт… Ночь – спасительница, она может скрыть корабли своей непроницаемой темнотой и вражеские миноносцы так и не найдут своих целей. Ночь – предательница, она даёт возможность врагу подобраться незамеченным и атаковать в упор. Безнаказанно атаковать… Пока всё шло без происшествий, темнота надёжно скрывала русскую эскадру и вражеские миноносцы, отогнанные в сумерках крейсерами и истребителями русских, пока не могли найти в бескрайних просторах Японского моря ни одного крупного корабля (а любой крупный корабль здесь и сейчас мог быть только русским). Но после часу ночи взошла луна. Её свет на глдади моря был серьёзным подспорьем для "охотников". Благо, что это был уже "умирающий месяц" – Рожественский специально продержал эскадру на Бонине лишнюю неделю, чтобы не входить в пролив при полной луне. — Ууу, выглянуло "Волчье солнышко", — с ненавистью отзывались о ней матросы. Но пока всё обходилось без эксцессов. Под покровом ночи русский флот, на всякий случай отвернув восточнее своего прежнего курса, уверенно двигался на север шестиузловым ходом. Скорость была ничтожно мала и дело даже не в том, что двигаясь "потихоньку" далеко не уйдёшь – корабли могли прибавить ещё пару узлов, но в этом случае из огрызков дымовых труб полетели бы искры, а то и пламя могло вырваться. И такой корабль стал бы в ночи просто маяком для рыщущих вокруг японских миноносцев. Приходилось идти с минимальной скоростью. А управлять на такой большим кораблём значительно труднее (недоверчивый читатель пусть вспомнит как плохо слушается руля медленно едущий велосипед). Именно по этой причине малопобитые и вполне "свежие" "Полтава", "Сисой Великий", "Наварин", "Адмирал Нахимов" и "Громобой" с "Баяном" были отпущены вперёд десятиузловым ходом, с приказом повернуть назад когда рассветёт. Заодно и японские миноносцы оказались в более сложной ситуации для поиска и атаки.
— Справа по корме крейсер "Мацусима"! — услышал Секи голос сигнальщика. — Что? Какого дьявола ему здесь делать? — не поверил командир оглядываясь. Но силуэт корабля уже выскользнул из полосы света восходяшей луны и только какая-то смутная тень растаяла в темноте. — "Мацусима", точно, господин капитан второго ранга: высокий полубак, одна труба, одна мачта, — оправдывался молодой сигнальщик. — Идиот! Это русские! Немедленно разворот всему отряду! Четыре миноносца, получив сигнал головного, дисциплинированно легли на обратный курс, искромсали своими форштевнями море в ближайших окрестностях вдоль и поперёк, но "Аврору" (а это была именно она) так и не нашли. К тому же луна как раз в это время скрылась в облаках.
А вот её систершипу "Палладе" повезло куда меньше…
Семён Тищенко был несказанно рад, когда перед прорывом из Порт-Артура его оставили на крейсере, а не списали в десант, как основную часть прислуги малокалиберной артиллерии. Его пушку, вместе с тремя другими, оставили на корабле. Он прошёл вместе с "Палладой" до Мадагаскара, подхватил там лихорадку, провёл две недели на госпитальном "Орле". Ещё немного и отправили бы его в Россию на "Малайе", но дела пошли на поправку, молодой и здоровый организм малоросса победил болезнь и долечивался он уже по пути на Дальний Восток в лазарете родного крейсера. Всю дорогу до Африки и обратно его готовили как запасного наводчика семидесятипятимиллимерового орудия: комендоров было мало, а его мелкая "пукалка" в эскадренном бою ценности не представляла. Достаточно быстро СемЁн освоил новую артсистему и на равных состязался в учебных стрельбах с "природными трёхдюймовщиками". С началом сражения, командир крейсера Сарнавский приказал убрать в низы всех лишних, в том числе и прислугу мелкой артиллерии. Всё равно от них толку пока не было, а люди ещё наверняка пригодятся в дальнейшем. И почти два часа матрос Тищенко просидел не видя боя, но прекрасно слыша его. Когда в "Палладу" одно за другим посыпались попадания, находиться внизу стало совершенно невыносимо – казалось, что каждый взрыв последний. Казалось, что сейчас сталь не выдержит и крейсер опрокинется и пойдёт ко дну. Поэтому приказ подняться наверх и заменить у орудия убитого наводчика Семён воспринял с огромным облегчением и немедленно взлетел на верхнюю палубу. Дым, огонь, жужжащие вокруг осколки и палуба не только забрызганная кровью, но и ещё хранившая на себе местами обрывки конечностей не прибавляли жизненного оптимизма, но комендор немедленно включился в бой. Слившись с пушкой он стал посылать снаряды во врага как будто делал это с самого начала сражения. Семён успел пострелять и по "Микасе", и по японским миноносцам, и по крейсерам адмирала Дева, но бой неумолимо катился к завершению. "Паллада", вместе с остальными, повернула на юг, на соединение с основными силами. Огонь был прекращён и команда "имела время обедать". Только сейчас Тищенко ощутил, как зверски он проголодался за эти несколько часов. Да и не он один. Весь плутонг изошёлся на слюну, пока дожидались посланного к ревизору за консервами и сухарями матроса Блыкина. А тому пришлось выстоять здоровенную очередь – не только расчёты их пушек хотели есть. Но зато по возращении "гонца" был повод для радости – мичман Изенбек, заменивший тяжело раненого ревизора, по случаю победы расщедрился и, с благословения командира, выдал полуторные порции. Банки вскрывались дрожащими от нетерпения руками и вот наконец можно было "расплатиться" с организмом за многочасовое напряжение. Семён ел свою порцию забыв об окружающем и думая только… Да ни о чём не думая. Жевал консервированную говядину, грыз сухари и наслаждался именно этим. Тут к Тищенко подошёл земляк и друг, минёр Сидор Склеменок. Этот молодой ещё парень имел на удивление старое лицо: глубокие морщины и ноздреватая кожа заставляли выглядеть двадцатидвухлетнего мужчину лет на пятьдесят. Матросы шутливо называли Склеменка "старухой", но он не обижался. Матросом он был толковым и дело своё знал. Товарищем был тоже хорошим. — Давай за мной в кильватер, — шепнул он Семёну. Комендор торопливо оглянулся – начальства рядом не было. Можно было следовать за загадочно подмигнувшим другом. Быстро спустились в минное отделение, где их ожидал третий земляк – Антон Бухвалов, а также импровизированный стол, на котором красовались бутылка дешёвого рома, кусок солонины, сухари и даже немного вяленой рыбы, которую Склеменок выменял у местных на Бонине. — Сидай, друже! — улыбнулся Бухвалов наливая ром в кружки. — Хорошо устроились, братва, — улыбнулся Семён подсаживаясь по-турецки к перевёрнутым ящикам, игравшим роль стола. — Откуда такое богатство? — Ты не спрашивай, ты поднимай, — весело загоготали друзья. — Это я завсегда! Ну что, за прорыв и Владивосток? — Ага! И за житомирщину нашу! Скорее бы туда попасть! — Накаркаешь! До России бы догрести. Ну, вздрогнули! Душистая и крепкая жидкость растекалась по организму, принося сладостную истому, особенно приятную после многочасового напряжения. Матросы вгрызлись в солонину и пару минут сосредоточенно жевали. — А ведь порой казалось, что ихняя брать учала, — проглотив первый прожёванный кусок Склеменок продолжил беседу. — Да какой там, — откликнулся Бухвалов, — с самого начала было понятно, что разобьём япошат. Мелкий народишко. Ну что, по второй? — Да притормози. Разберёт ещё, — Семён всерьёз опасался, что офицеры могут обнаружить последствия попойки и не хотел лишних неприятностей. — Это вам в низах оставаться, а мне на палубу скоро. Да брось! Чего нам троим с одной бутылки? Пьяными не будем, а на душе всё порадостней и полегче. Бутылка "ушла" незаметно. Раздобревшие матросы вспоминали сегодняшний бой и мечтали о родине. Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Пора было подниматься на палубу и Тищенко забеспокоился первым: — Ой, хватит уже. Наверх надо. Лейтенант такого фитиля вставит, если долго меня не будет. Пойду я. И бодро перебирая ногами по трапам (а что там поллитра на троих в таком возрасте), Семён вылетел на палубу. И надо же так не повезти – прямо пред светлые очи старшего офицера, кавторанга Стевена. — Ну и где тебя носило, акулий сын? Почему в низах был? А? — Так что звыняйте, вашвысокородь, — ошалело вытянулся комендор перед старшим офицером. — Нужда прижала. — А ну-ка дыхни, сукин кот, — густые брови офицера сошлись в одну линию. — Ну давай, давай, смелее, гальюнный завсегдатай. Ну! Семён понял, что старшого не провести. Оставалось лишь не подставить друзей. — Виноват, ваше высокоблагородие. Действительно тяпнул сверх того, что государем нашим отведено. Давно хранил фляжку малую. С ромом. Победу отметить берёг. Ну вот и подумал, что можно уже… — Победа у него, засранца, видете ли, — было видно, что Стевен не особенно-то и злится. — До утра доживём, а потом я тебе такое празднование устрою… Пшёл вон, палубу лопатить, скотина! Тищенко обрадовался, что отделался так легко и быстро и, пока старшой не передумал, отправился к боцману за распоряжениями. Через пару минут он уже прилежно налегал на швабру, надраивая уже приведённую в приличный вид палубу крейсера. И он, и другие матросы не отлынивали и работали вполне добросовестно. Это в мирное время могло вызывать раздражение цепляние начальства к неидеальной чистоте. Тогда не было войны и фраза: "Тебе же самому раненому сюда падать. В грязь предпочитаешь или на чистое?" не пробирала до самых печёнок. А сейчас каждый знал, что чистая палуба – лишний шанс остаться живым или не потерять руку-ногу в результате заражения.
Постепенно темнело и весь экипаж потихоньку начинал нервничать. Самым заветным желанием каждого из тех, кто находился на корабле было пережить ночь. Спать не лёг никто, хотя в обозримое время не требовалось производить каких либо авральных работ. Просто если вдруг ударят миной в корпус, нужно успеть быть готовым и пробоину заделывать, и за борт прыгнуть.
Всё когда-нибудь кончается. Неумолимо катилась к своему завершению и эта ночь, полная волнений и тревог. Уже подёрнулся серым восток, оставались считанные минуты до рассвета, до того долгожданного момента, когда на горизонте ослепительно вспыхнет первая "искра" восходящего солнца и настанет новый день. И можно будет вздохнуть с облегчением и больше не особо бояться ночных хищников-миноносцев. Оставалось минут двадцать.
— Факелы! Факелы с левого борта! Три миноносца! — сигнальщик своим пронзительным воплем накрыл весь крейсер, казалось, что его услышали даже в машинном отделении. Единственный оставшийся на "Палладе" горнист немедленно заиграл "отбитие минной атаки". Весь экипаж, стряхнув с себя сонную одурь немедленно разбежался по своим местам. Да большинству и разбегаться не пришлось – многие, как и Семён Тищенко, всю ночь потихоньку кемарили у своих пушек.
— Вашбродь! — умоляюще обратился Семён к подбежавшему лейтенанту Стаалю, — неужто стрелять так и нельзя?
— Идиот! Ты горн слышал? Всё! Пали! Они нас всё равно на светлом горизонте видят и уже не потеряют. Огонь!
За ночь из отряда потерялся миноносец "Хато". Сёкаи уже знал слова, которые выскажет старшему лейтенанту Миямото за такую подготовку экипажа. Но на самом деле, даже сам командир отряда понимал, что в условиях ночного поиска задача перед его кораблями и их командирами стояла хоть и выполнимая, но очень непростая: искать в темноте врага и при этом сохранить строй было сверхсложно. И тут миноносцам четырнадцатого отряда несказанно повезло по сравнению с их коллегами: на посветлевшем горизонте стал медленно выступать силуэт большого крейсера. Он становился всё более заметен, а миноносцы всё ещё оставались во мраке. Более удачной ситуации для атаки просто невозможно было бы представить. "Чидори", "Хаябуса" и "Манадзуру" дружно развернулись на цель. До "Паллады", (а это была именно она), оставалось приблизительно двадцать кабельтовых, чтобы выйти на дистанцию минного выстрела требовалось около пятнадцати минут, но нужно было ещё и подгадать подходящий курсовой угол. Поэтому скорость пришлось увеличить и из труб миноносцев вырвались те самые факелы, которые заметили на крейсере.
"Паллада" рокотала и хлопала из всех оставшихся целыми стволов в сторону надвигающейся на неё смерти, один шестидюймовый снаряд нашёл всё-таки борт "Хаябуса" и на миноносце разгорелся пожар. Тут же все орудия, не сговариваясь, перенесли огонь по этой, теперь вполне различимой цели и в течение нескольких минут разнесли миноносец в щепки. Но зато два других за это время сумели приблизиться на три кабельтовых и выпустить свои мины. Четыре. Четыре смертоносных снаряда устремились к борту русского крейсера. Одна из торпед затонула, одна прошла далеко за кормой, от пенного следа одной успели уклониться, но четвёртая, с "Чидори", достала борт корабля прямо в средней части. В небо поднялся султан водяного всплеска и через секунды японцы услышали долгожданный грохот взрыва. Не досматривая результатов, оба японских миноносца дружно развернулись и стали уходить на запад, провожаемые всплесками снарядов "умирающей" "Паллады". При взрыве палубу словно выдернуло из-под ног. Семён здорово шарахнулся плечом об орудие и, растирая ушиб с трудом поднялся на ноги. Крейсер уже ощутимо кренился, было понятно, что долго он не протянет: взрывом не только разворотило борт в районе миделя, но и сорвало пластырь в носу, в месте, где разорвался двенадцатидюймовый снаряд с "Микасы". О спасении корабля уже не было речи, командир крейсера отдал приказ спасаться. А спасаться можно было только подручными средствами – все шлюпки и катера были разбиты вдребезги в дневном бою. За борт летели свёрнутые койки, которые могли продержать человека на поверхности моря минут сорок-час, прежде чем пропитаются водой и утонут. Едва получив команду спасаться Семён тут же сиганул за борт. Никаких вспомогательных предметов он с собой не прихватил и пока полагался только на своё умение плавать. Апрельская вода Японского моря немедленно обожгла матроса холодом. Экономя силы он сразу стал потихоньку отплывать подальше от тонущего корабля, справедливо полагая, что если продержаться до его погружения, то наверх всплывёт достаточно плавучего "мусора", за который можно будет надёжно зацепиться. Семёну попалась целая связка коек, оторванная взрывом от одной из перегородок противоосколочной защиты. Койки были полуобгорелыми, серьёзно пованивали палёной пробкой, но в такой ситуации было не до того, чтобы привередничать. Вцепившись в подарок небес, матрос, уже постукивая зубами, медленно болтал ногами в воде, чтобы хотя бы плыть куда-то целенаправленно. Целенаправленно… Цели-то особой не было, понятно, что до ближайшей "тверди земной" в такой воде не догребёшь. Но нужно было хоть как-то бороться с "курносой" и не даваться в её костлявые руки. Постепенно холод перестал так мучительно обнимать измученное тело. И ничего хорошего в этом не было – организм сдавался смерти. Семён впал в полузабытье, продолжая судорожно сжимать свой "спасательный плотик". Именно таким, почти потерявшим сознание, его и подняли на борт "Такасака-Мару", проходившем по этому району. Матроса растёрли спиртом, немного разрешили употребить внутрь и отвели к соотечественникам – нескольким десяткам моряков, спасённых с "Дмитрия Донского". Тищенко был единственным спасённым с крейсера "Паллада".
Эссен уже который час бессменно находился на мостике броненосца. Нервы были на пределе – уже несколько раз неподалёку проносило факелы из труб ищущих свои жертвы японских миноносцев. Не нашли. И на этом спасибо. Но в любую минуту они могли заметить силуэт "Пересвета" или ещё кого-то из колонны и атаковать. Вдруг на горизонте к северу замелькали зарницы, а секунд через двадцать докатился рокот сильного взрыва. Там явно творилось что-то серьёзное. Там мог быть только Фелькерзам со своими броненосцами. Неужели его нашли и подорвали? Ведь у него сейчас самые боеспособные корабли эскадры. Неужели японцам так повезло? Огненная вакханалия на горизонте продолжалась минут пять. Потом всё неожиданно стихло. Снова наступила тишина и темнота накрыла море на всём обозримом пространстве. Но за это время два японских отряда миноносцев и один – истребителей, при первых же выстрелах, бросили сомнительные поиски в своём районе и хищно устремились на вспыхнувшее на севере зарево. Там враг был точно, он неосмотрительно показал своё местонахождение и были очень неплохие шансы найти его и атаковать. А может и потопить, если повезёт. Но через пару минут вся эта иллюминация резко оборвалась. Вокруг снова был непроницаемый мрак и тонкий серпик умирающей луны давал крайне мало света, зачастую к тому же, скрываясь в облаках. Но "там" был хоть какой-нибудь ориентир, хоть и "был раньше". Японские миноносцы продолжали искать эту так некстати ускользнувшую мишень. А зря.
Несколько месяцев назад он назывался "Решительный" и ходил под андреевским флагом, но в августе японцы, презрев все нормы международного права, при попустительстве китайских властей, нахально захватили в Чифу интернированный русский миноносец. Он был подремонтирован и включён в состав японского флота под именем "Акацуки", в честь погибшего в мае на русских минах японского истребителя. "На чужом несчастье своего счастья не построишь", "Не рой яму другому…" ну и так далее. У любого народа достаточно поговорок на эту тему… Не много славы принёс японскому флоту новоиспечённый "Акацуки", а вот проблем добавил: когда он поворачивал вслед за остальными эсминцами первого отряда на свет "маяка", зажжённого на горизонте, то на пятнадцати узлах всадил свой форштевень в борт миноносца номер тридцать пять из восемнадцатого отряда, как оказалось, находившегося рядом. Маленький номерной миноносец затонул на протяжении нескольких минут, да и сам "Акацуки", со свёрнутым на сторону тараном, пришлось брать на буксир и тащить к берегам Цусимы.
— Ну что, Иван Николаевич, начнём? — Фелькерзам повернулся к командиру "Полтавы". — Ох и чревато это, ваше превосходительство. Стоит ли? Ну ведь рискуем же неимоверно. — Покойный Степан Осипович Макаров так и завещал: "Флоту – рисковать!" — Ну не так же… Хотя – воля ваша. Баковая! Давай! Носовая башня броненосца дала дружный залп, осветив море вспышкой и грохнув выстрелом так, что казалось, услышали в самом Токио. Тут же захлопали мелие пушки всего отряда, в море вонзились лучи уцелевших прожекторов, иногда утробно погрохатывали шестидюймовки. В общем усиленно имитировалось паническое отбитие минной атаки, о котром Фелькерзам предупредил следующих за ним мателотов ещё в спускающихся сумерках. Эта демонстрация продолжалась несколько минут, а потом сыграли "Дробь!" на флагмане. "Полтава" затихла. За ней прекратили шуметь и светить остальные. Отряд принял три румба влево и выкатился с прежнего курса. Хотелось надеяться, что это рискованное предприятие поможет остальным кораблям эскадры и не закончится печально для обнаглевших до такой степени кораблей. Так и случилось. Храбрецам часто везёт. А может и везёт им именно потому, что они храбрецы?
Глава 10
Владивосток Серая скотинка благородной морской войны… Транспорты. А ведь они тоже воюют. Не громят главным калибром корабли врага как грозные броненосцы, не ходят в разведку или нарушают коммуникации как крейсера, не подкрадываются хищно в ночи и не атакуют противника как резвые миноносцы. Медленно и неторопливо они просто доставляют грузы из пункта "А" в пункт "Б". Уголь, боеприпасы, провизию, запчасти, обмундирование, да мало ли ещё чего… А уж на вид как неказисты… Даже сравнивать нельзя какой-нибудь "Князь Горчаков" или "Корею" с изящными силуэтами боевых кораблей. А вот если не привёз такой невзрачный кораблик уголь, снаряды, муку или мясо? Много ли смогут навоевать крейсера с броненосцами? Не доставит он тёплую одежду армии или банальные лопаты, или палатки? Как будет вести боевые действия пехота зимой и не только? А храбрости экипажу нужно даже побольше, чем на крейсерах или броненосцах. Беззащитен транспорт практически перед любым боевым кораблём. Даже самым слабым. А цель лакомая. Поэтому требуют транспорты охранения. А у отряда капитана первого ранга Радлова охранения практически не было. Ну не считать же за таковое пять вспомогательных крейсеров и "Алмаз", которые выделил для этой цели адмирал Рожественский. Ни один из них и сам даже от пары миноносцев отбиться не способен. Теперь, когда открылась бухта Золотой Рог, сказать, что Радлов вздохнул с облегчением, значит ничего не сказать. Все эти десять дней его отряд был под угрозой быстрого и беспощадного уничтожения. Если бы адмирал Тóго поверил в поход всей эскадры вокруг Японии и отправился бы на перехват… Конечно, на такой случай командующий дал приказ топиться через кингстоны и, пересев на вспомогательные крейсера спасаться, но это было практически неосуществимо. Хотя эскадра тогда практически беспрепятственно проходила во Владивосток. Что не сильно утешало. Чувствовать себя пешкой, которой пожертвовали в ходе игры ради выигрыша какого-то темпа… Не очень. Вспомнилось двухдневное ожидание в Лаперузовом проливе, когда из за тумана туда было невозможно войти. Одиночным кораблём попробовать конечно можно, но такой армадой… Наверняка кто-нибудь напоролся бы на "Камень Опасности" – небольшую скалу поднимающуюся сразу с большой глубины. Два дня страха быть обнаруженными и уничтоженными… Но всё-таки дошли! Без потерь. Даже привели на один транспорт больше: "Кубань" захватила неосторожный американский пароход шедший в Японию с грузом хлопка. (Куда теперь девать столько хлопка? Ну хотя бы обсеспечить маньчжурскую армию ватой на будущее разве что.) Дело за адмиралом. Только бы прорвались! Теперь Владивосток готов встретить свой флот! Есть и уголь, и продовольствие и материалы для ремонта. Даже пятьдесят бочек рома, которые привёз "Иртыш". Празднично разукрашенные флагами миноносцы кавторанга фон Радена вышли навстречу. С транспортов грохотал салют малокалиберных пушчонок, которые, пожалуй, ни на что другое и не были годны. Ликовал отряд Радлова, ликовал и город, чуть ли не всё население которого высыпало на встречу героев прошедших через три океана. Город уже знал, что два дня назад эскадры, наверняка, схватились в поединке. Немецкий пароход, поднявший из воды моряков потопленного "Синано-Мару", сообщил об этом факте в первом же порту. Весь мир замер в ожидании результатов генерального сражения, а во Владивостоке, конечно, ждали вестей с моря со дня на день, с часу на час… И, что понятно, с особым нетерпением. Поэтому экипажи вспомогательных крейсеров даже не сходили на берег. Вместе с присоединившимися к ним "Ангарой" и "Амуром" они отправились на юг, чтобы встретить прорвавшиеся корабли своей эскадры. Не слишком далеко отправились, конечно, миль на сто южнее Владивостока.Погода была… перламутровой: рябь не сформировавшихся в тучки высоких облаков на фоне голубого неба. Небольшой ветерок, не жарко и не холодно – уютно в общем. "Рион" крейсировал вместе с остальными своими собратьями на, так сказать, "подступах". Ни особой опасности, ни поставленной боевой задачи по поиску кораблей-контрабандистов перед вспомогательными крейсерами не стояло, поэтому командир корабля был в своей каюте, а на мостике находился только вахтенный офицер. Ещё предстояло отстоять три склянки до конца вахты и лейтенант Залесский давно уже перестал пытливо вглядываться в горизонт, чтобы первым обнаружить эскадру Рожественского… — Дым! С зюйда дым! — зазвенел в ушах голос сигнальщика. — Ещё дым! Третий! Залесский вскинул к глазам бинокль. Действительно, с юга наплывали дымы. Разглядеть корабли, которым они принадлежали, было пока совершенно нереально. — Боевая тревога! — немедленно отреагировал лейтенант. Горны и барабаны крейсера немедленно озвучили команду вахтенного офицера. Топот матросских ботинок загрохотал по всему кораблю. Команда вывалила на верхнююю палубу и каждый из моряков трепетно вглядывался в силуэты наплывающие с юга. — Наши! — взволнованно выдохнул матрос стоящий рядом с лейтенантом. — Прорвались всё-таки! Почти одновременно то же самое поняли и все остальные. Раскатистое "УРРА-А!" гремело по всем кораблям, вышедшим встречать балтийскую эскадру из самого восточного военного порта России. Матросы обнимали друг друга, в воздух взлетали бескозырки, часть из которых уносил игривый ветер… — ОНИ ПРИШЛИ! ОНИ ПРОРВАЛИСЬ!! — пульсировало в каждой голове встречающих эскадру русских моряков. — Теперь мы вместе!!! Корабли сближались и, когда схлынули первые восторги владивостокцев, лица у них постепенно стали вытягиваться. Испуганно переглядываясь они начали понимать, какой ценой дался этот прорыв: с трудом удавалось разобрать, на какой корабль смотришь в данный момент – штатного количества труб и мачт не нёс почти никто. Хорошо если на всю эскадру приходилась половина этого добра… Да и половины не было. Навстречу шли просто какие-то обгорелые обломки того, что когда-то было грозной эскадрой. Если три старых броненосца и "Адмирал Нахимов" выглядели вполне сносно, то основные силы и крейсера были разбиты вдрызг. Иллюстрировало это всё то же количество сбитых труб: "Суворов" и "Ретвизан" потеряли их все, на "Пересвете", "Орле", "Александре", "Олеге" и "Авроре" осталось по одной. По одной трубе потеряли "Победа", "Богатырь" и "Светлана". "Громобой" лишился двух из четырёх… А ведь японцы не били специально по трубам, всё остальное было искорёжено в соответствии. Но они были не побеждены, они были победителями даже в таком состоянии… По пути во Владивосток потихоньку подтягивались остальные вспомогательные крейсера. Поскольку было ясно, что до темноты к родному порту не успеть, а пробираться в темноте через минные поля не особо хотелось, то "Урал" вызвал навстречу эскадре госпитального "Орла", чтобы передать на него особо проблемных раненых. Так что "ночевали" в море, на дальних подходах к порту, а с рассветом встретили отряд миноносцев барона Радена, которые проводили измученные корабли эскадры через проходы в минных загараждениях. Казалось, что всё население Владивостока высыпало на берега порта, нескончаемое "УРА!" гремело и с берега, и с бортов броненосцев, крейсеров, миноносцев. Люди более полугода не видевшие родной земли ликовали как дети. Они пришли к своим берегам, они пришли победителями! Но один человек, ликовавший вместе со всеми, уже сейчас, заранее чувствовал, какой огромный груз проблем ложиться на его плечи в связи с приходом такого количества избитых вдрызг кораблей в родной порт. В его порт. Контр-адмирал Николай Романович Греве раньше командовал портом Порт-Артура, но адмирал Макаров, прибыв на место службы, в минуту раздражения почти сразу снял Греве с должности. В значительной мере за дело, но Степан Осипович часто рубил сплеча и упорно стоял на своём. Наместник отправил Николая Романовича командовать портом Владивостока и тот вполне сносно справлялся со своими обязанностями. Сейчас вид искорёженных броненосцев и крейсеров вызывал ужас начальника порта. Он вполне явственно представлял ближайшие полгода своей жизни, когда с него ежедневно будут требовать ускорения ремонта кораблей все, от их командиров до Адмиралтейства. А док во Владивостоке только один, а запасных частей, запасных пушек, материалов, рабочих и инженеров до смешного мало для того, чтобы отремонтировать целый флот избитый до такого состояния. А Транссибирская магистраль будет снабжать в основном Маньчжурскую армию. А спрашивать будут всё равно с него. Благо, что пришла плавмастерская "Камчатка" и транспорты привезли хоть малую толику необходимого для ремонта кораблей. Но вообще-то даже при использовании всех мощносей балтийских судоремонтных заводов потребовалось бы пара месяцев на возрождение всей эскадры. А тут нет и десятой доли тех возможностей. А требовать всё равно будут, торопить будут, слушать не будут. В общем хоть на пупе извертись, а выдай ремонт кораблей в нереальные сроки. И адмирал Греве совершенно отчётливо понимал, что будет именно так. И несмотря на искреннюю радость по поводу победы русского флота в сражении, в подсознании предательски шевелилось сожаление о том, что пришли почти все. Насколько убавилось бы у него проблем, если японцы дотопили бы ещё несколько русских кораблей. Первой в док встала "Победа". Её состояние былонаиболее угрожающим. Наибольшее внимание уделили в первую очередь "Жемчугу" с "Изумрудом" и эти два лучших ходока Тихого океана были боеготовы уже через пару недель, а ещё через несколько дней они ушли в океан с целью показать противнику, что "крейсер – хозяин моря", а быстроходный крейсер – вообще его полный властелин. (Надо заметить, что никакими особыми достижениями "камешки", как их любовно называли на флоте, в этот раз похвастаться не смогли, но их видели в море и японцы и нейтралы. Скидывать со счетов такой фактор не смели ни те, ни другие.
На следующий же после прибытия эскадры во Владивосток день, командиры вспомогательных крейсеров "Кубань", "Урал", "Терек", "Рион", "Ангара", "Днепр", крейсера "Алмаз" и минного заградителя "Амур" были вызваны командующим на "Сисой Великий", который временно стал флагманским кораблём флота. Рожественский, поприветствовав офицеров в салоне, дал слово своему флаг-капитану. — Господа! — начал Клапье де Колонг. — Нашему флоту удалось прорваться во Владивосток, но состояние кораблей вы видели сами. Не раньше чем через месяц сможет выйти в море хоть сколько-нибудь сильный отряд. Единственно, что утешает: у японцев дела не лучше, но они имеют ремонтные возможности несравнимые с нашими. У нас один док и тонкая ниточка Транссибирской магистрали, по которой мы получаем всё от снарядов и до зерна – у них несколько судоремонтных заводов и метрополия в шаге от них. К тому же Транссибу нужно снабжать ещё и маньчжурскую армию. Вернее не "ещё", а "в первую очередь". Так что наша победа в Цусимском проливе это далеко ещё не победа в войне. Но и у японцев есть слабое место… Впрочем не мне вам это объяснять – сами понимаете. Страна не только воюет за счёт импорта жизненно необходимых товаров, она за счёт этого живёт. И живёт и воюет она в кредит. Думаю, что приходится Японии сейчас очень нелегко и наша задача как можно серьёзней нарушить ввоз-вывоз товаров на этом острове, заставить их поставщиков повышать цены за товары, без которых она не может воевать, заставить страховые компании повышать плату за риск, заставить японцев каждый транспорт с войсками и снабжением для маньчжурской армии сопровождать сильным эскортом. Это не может не сказаться на темпах перевозок, а значит приблизит нашу победу на суше. Я изложил ситуацию понятно, господа? Вы поняли, какую роль вам предстоит сыграть? — Да куда уж яснее. Когда и куда выходим? — командир "Алмаза", кавторанг Чагин был обижен на судьбу и командующего за то, что его гвардейскому крейсеру не пришлось поучаствовать в сражении. Теперь появлялся шанс проявить себя. — Подождите, Иван Иванович! — Истомин, командир "Урала", был явно не в восторге от перспктивы обрисованной флаг-капитаном флота и не разделял нетерпения Чагина, — наши картонные крейсера не способны оказать серьёзного сопротивления даже какой-нибудь "Наниве". А свои главные коммуникации японцы наверняка охраняют очень тщательно. И крейсеров у них осталось достаточно. Очень рискованно. Остальные командиры стали хмуриться и недовольно переглядываться. Непонятно из за чего: раделяли они опасения Истомина или осуждали его нерешительность. Скорее второе. — Напрасно нервничаете Михаил Константинович, естественно, сразу в пасть тигра мы не полезем. Сначала попробуем нанести удары на севере и со стороны океана. Пусть понервничают. А атаки главной их транспортной артерии прикроем боеспособными броненосцами – всегда будет к кому под защиту отскочить. К тому же, от подавляющего числа вражеских крейсеров оставшихся в строю на данный момент, ваши корабли уходят легко и без напряжения. Вероятность встретить в море "Ивате" или "Токиву" – ничтожна, — у Клапье де Колонга заранее был готов ответ на такие аргументы. — Хватит, господа! — Рожественский поднялся с кресла и обвёл взглядом присутствовавших. Его мутило и знобило от последствий полученных в бою ран, но не присутствовать на данном совещании он себе позволить не мог. — Операция – дело решённое, если у вас есть какие-то конкретные предложения по её сути – высказывайтесь. Офицеры не стали (да и в большинстве своём не хотели) возражать. — Тогда, — выдержав паузу продолжил командующий. — Получите пакеты с указанием зоны ваших операций и приготовьтесь выйти в море в течении двух дней…
Через два дня вспомогательные крейсера стали один за другим покидать Владивосток. "Амур" и "Алмаз" отправились к северному побережью Хоккайдо, громить японских рыбаков, "Урал" – к западному побережью того же острова, "Кубань" – южнее Сангарского пролива, попытаться нарушить каботаж, "Днепр", "Рион" и "Терек" проливом Лаперуза просочились в Тихий океан, а "Ангара", в сопровождении "Наварина" и "Сисоя Великого", отправилась на параллель Гензана. Там никто утоплен не был, но были остановлены и досмотрены три нейтральных парохода. Ввиду отсутствия контрабанды они были отпущены, но свою роль в изменении стоимости фрахтов поход русских кораблей сыграл: Тихоокеанский Флот продолжал действовать на коммуникациях Японии, это нельзя было сбрасывать со счетов. Очередной удар по экономике врага был нанесён.
Разговор предстоял неприятный, ну просто как давиться… Однако сам кашу заварил. И отступать Василий не собирался. Получив приглашение от Эссена прибыть в командирский салон, лейтенант уже через пять минут постучался в дверь. — Заходите, Василий Михайлович, присаживайтесь, — радушно пригласил командир броненосца офицера. — Прочитал ваш рапорт. Удивлён. Вы просите отпуск, когда "Пересвет" в таком состоянии? — Извините, Николай Оттович, я наверное не сумел выразиться внятно. Конечно, я прошу об отпуске только после того, как приведу в порядок всю его минно-электрическую часть, — Василий густо краснел, но отступать не собирался. — А в чём причина такой спешки, Василий Михайлович? Я правильно догадался? — Эссен прекрасно видел смущение Соймонова и в его глазах прыгали лукавые искорки. — Думаю, что правильно, — Василий сначала потупил глаза, но потом, словно застыдившись своего смущения, с вызовом посмотрел на Эссена. — Правильно поняли! Неужели вы в этом видите что-то постыдное? — Да Боже упаси! Эх, молодость, молодость! Я прекрасно понимаю вас, но всё-таки служба – есть служба, война ещё не закончилась. — Но наш "Пересвет" ещё долго будет небоеспособен, а свою часть я обязательно приведу в порядок. Отъеду не раньше, чем самый придирчивый проверяющий признает, что всё в порядке. — О-оо! Вы, к вашему счастью, пока ещё не знаете, что значит просто придирчивый проверяющий. А уж "самый придирчивый"… Но дело не в этом. Я верю, что вы разберётесь со своим электричеством достаточно быстро, ну в смысле с проводами. А где взять новые прожектора? Вы наше российское разгильдяйство забыли? Мне вам надо доказывать, что каждую лампочку достать для вас будет серьёзной проблемой и битвой с нашими береговыми бюрократами и крючкотворами? Я не прав? Василий понял, что командир припёр его к стенке и возразить нечего. — Ладно, успокойтесь, подпишу я ваш рапорт, — глянув на мгновенно осунувшееся лицо своего старшего минёра, сказал Николай Оттович. — Я о другом с вами сейчас поговорить хочу. А! Кстати! А почему вы не упомянули в рапорте о своём ранении? Мне было бы легче ходатайствовать о его удовлетворении. — Но ранение-то лёгкое, царапина, можно сказать, — в глазах лейтенанта появилась надежда. — Было бы унизительно козырять этим, когда есть огромное количество действительно серьёзно раненных офицеров. Но, Николай Оттович, а как же вы меня отпустите, если столько проблем предстоит решать? А о чём о другом вы хотели поговорить? А… — Стоп! Слишком много вопросов сразу, молодой человек, — улыбнулся каперанг. — Для начала напомню, что кроме вас есть ещё и младший минный офицер – пусть с месячишко поработает без вашего присмотра, покажет, что он способен занять ваше место. У Василия похолодело внутри: он ожидал, что командир может быть недоволен его просьбой, что откажет, но чтобы отрешить от должности… И если бы какой другой командир, но Эссен! Рассудок отказывался воспринимать эту информацию, но слова прозвучали. — А какая должность? — голос Соймонова предательски дрогнул, выдавая волнение. — Я хочу предложить вам стать старшим офицером "Пересвета", — весело посмотрел в глаза лейтенанта Николай Оттович. — А вы о чём подумали? — Мне?? — Василий ошарашенно посмотрел на командира. — Старшим офицером? Да я же ещё… — Да-да. Полгода назад вы были мичманцом, вахтенным офицером маленького миноносца, а сегодня я вам предлагаю должность… "Второго после Бога", учитывая, что первый после Всевышнего на "Пересвете" – я. Война, Василий Михайлович. Ещё не такие взлёты бывали в военное время. В конце-концов мне решать, кого из офицеров я хочу видеть на месте своего первого помощника. Вы умны и пользуетесь авторитетом, вы тактичны, когда надо и требовательны, когда необходимо. И вы честолюбивы. В хорошем смысле. Быть вам адмиралом, но именно должность старшого и есть самая главная ступенька в пути к орлам на погоны. Просто необходимо пройти через эту "собачью" должность. Командовать кораблём буду я, а экипажем – вы. И матросами, и кондукторами, и господами офицерами. Последнее сложнее всего. Многие из них в одном с вами чине, у многих из них гонору… Ну не мне вам объяснять. И вы должны будете быть тактичным и гибким в одних случаях и решительным и непреклонным в других. И сами должны будете понимать когда каким быть. И корабль фактически на вас. Все "железки" и "деревяшки", ну и всё остальное, из других материалов. Жить вам придётся на броненосце. Не случайно на флоте говорят о давних событиях: "Это было ещё до того, как старшой сходил на берег". Но без этого не стать хорошим командиром. А ведь вы хотите стать и командиром большого корабля, и адмиралом. И было бы ненормально, если бы не хотели. Тогда и не стоило вообще поступать в Морской Корпус. Что скажете, Василий Михайлович? — Ну мой ответ достаточно очевиден. Я совершенно согласен со всем, что вы сказали, Николай Оттович. Да, я как и все, хочу делать карьеру и понимаю, что не пройдя через эту должность настоящим командиром не станешь. Но неужели, несмотря на мою молодость и небольшой опыт, начальство согласиться с моей кандидатурой? И на броненосце, и на флоте полно лейтенантов имеющих преимущество в старшинстве передо мной, а занимающих должности более скромные, чем старший офицер броненосца. Я-то с благодарностью приму ваше предложение, но не очень верю в реальность этого. — Этого достаточно. Мне нужно было только ваше согласие – остальное предоставьте мне. А сейчас – в добрый путь! Езжайте в Петербург. Даю вам две недели не считая дороги. Отдохните, поправляйтесь, решайте свои сердечные дела. До встречи! Честь имею!
Эпилог
26.06.1905. Санкт-Петербург Барышни Васильевского острова очень хорошо разбирались в военно-морских чинах и наградах. Для большинства из них морские офицеры были кругом общения и потенциальными женихами. Да и отцы с братьями зачастую служили на флоте. Поэтому молодой лейтенант в парадной форме, с тремя орденами на груди (кроме полученных ранее Георгия и Станислава, Василию была пожалована за бой в Цусимском проливе ещё и Анна 3-й степени с мечами) вызывал живой интерес и привлекал неравнодушные взгляды встречавшихся по дороге красоток. Василий чувствовал это и ему было приятно ощущать внимание хорошеньких девушек. Но он спешил к одной единственной и все мысли у него были только о ней. Взлетев на третий этаж по знакомой лестнице он, с колотящимся сердцем, позвонил в дверь. Алёна, горничная Капитоновых, даже не сразу узнала в блестящем офицере давно здесь не появлявшегося скромного мичмана. — Кто там, Алёна? — услышал Соймонов до боли родной и любимый голос. — Г-г-господин лейтенант… — Ах, это к отцу… — Оля! — голос от волнения прозвучал на удивление хрипло. Девушка подняла на него удивлённые глаза. А потом… Наверное и секунды не прошло, как она с визгом повисла у него на шее. — Васенька! Вернулся! Вернулся, хороший мой! Вернулся! — Здравствуй, Оленька, — шептал Василий, — наконец-то я тебя вижу. Наконец-то… Лейтенант осёкся. В дверях своего кабинета стоял, вышедший на шум, капитан первого ранга Капитонов, отец Ольги. Стоял и ухмылялся в свою роскошную бороду. — Здравствуйте, Михаил Николаевич, — смущённо пробормотал Соймонов. Ольга быстро отпрянула. — Здравствуйте, Василий Михайлович, — протянул руку каперанг. Он с уважением посмотрел на три ордена на груди молодого человека. — Прошу ко мне в кабинет, расскажите как воевали, а то из газет и сухих отчётов полного впечатления об этой войне не складывается. Алёна! Чаю нам. — Папа! Но ведь… — обиженно начала Ольга. — Потерпишь! — усмехнулся отец. — Дай нам сначала с Василием Михайловичем о серьёзных вещах поговорить. Ольга, сверкнув глазами, возмущённо ушла в свою комнату. Василий, передав треуголку и палаш Алёне, прошёл в кабинет хозяина дома. Прихлёбывая ароматный, цвета марочного коньяка, чай, мужчины более часа беседовали о прошедшей войне, о последней решающей битве, о том, каковы будут результаты мирных переговоров. — Где служить дальше будете? — спросил в конце беседы капитан первого ранга. — Аполлон Аполлонович погиб в последнем бою. Мне предложена должность старшего офицера "Пересвета". Я согласился. Не хочется расставаться с броненосцем и с Николаем Оттовичем. — Ну Эссен-то долго командиром броненосца не пробудет, наверняка на повышение пойдёт. Кстати, Василий Михайлович, а почему вы сегодня при полном параде? — в глазах Капитонова замелькали лукавые огоньки. — У вас сегодня какой-то официальный визит после нас? Василий начал краснеть. Сколько месяцев он мечтал об этой минуте, а сейчас слова против воли застревали в горле. — Михаил Николаевич, — встал Соймонов. — Я давно люблю Ольгу Михайловну, вашу дочь, и имею честь просить у вас её руки. — Ах вот как! — весело как бы удивился Капитонов. — А как моя стрекоза? Согласна? — Очень надеюсь на это. Я хотел поговорить сначала с ней, но… — Понятно. Ну что же, — каперанг позвонил в колокольчик. — Что угодно, Михаил Николаевич? — заглянула в кабинет горничная. — Пригласи сюда Ольгу. Ольга уже успела переодеться. Тёмно-зелёное платье очень шло к её ладной фигурке и тёмным волосам. — Пап, ты меня звал? — Вот Василий Михайлович твоей руки просит. Ты как, согласна? — Да, папа, — расцвела девушка. — Конечно. — Вот бестолочь! А подумать для вида, хоть минутку? — рассмеялся Капитонов. — Ладно, вернётся Ирина – благословим вас, а сейчас забирай своего жениха, дочка, вижу я какое нетерпение у вас обоих. Идите, поболтайте. Молодые люди не дожидаясь каких-то ещё слов быстро скрылись в комнате Ольги. Им многое хотелось сказать друг другу. Не будем подслушивать. Ладно?Вячеслав Коротин Триумф броненосцев. «До последнего вымпела»
Авторское предисловие
История не признает сослагательного наклонения… Разве? История утверждает, что все произошедшее только так и могло произойти? Никак иначе? От каждого конкретного человека ничего не зависит, и он не в состоянии перенаправить ее неумолимый ход? Вы согласны с этим утверждением? Всего один шаг до: «От меня все равно ничего не зависит…». И отдаться течению той самой ИСТОРИИ. На мой взгляд – не самая достойная позиция для мужчины, и тем более для офицера. ОТ МЕНЯ ЗАВИСИТ ВСЕ! От моего решения здесь и сейчас зависит судьба сражения, войны и судьбы всего мира. НИКАК ИНАЧЕ!.. Первая Тихоокеанская эскадра не легла на дно внутреннего рейда Порт-Артура. Адмирал Вирен принял не то решение, что в реальной истории. Он решил прорываться из западни. Усыпив бдительность блокирующего крепость японского флота имитациями подрывов своих кораблей на минах, для достоверности даже утопив броненосец «Севастополь», в сентябре 1904 года артурская эскадра вырвалась из осажденного порта и ушла на соединение с балтийцами адмирала Рожественского, с которыми и встретилась на Мадагаскаре, усилив Вторую Тихоокеанскую минимум в полтора раза: «Ретвизан», «Победа», «Пересвет», «Полтава» и «Баян» с «Палладой» вошли в состав той армады, что накатывалась на Соединенный флот Страны восходящего солнца. Эскадра продолжила свой путь. На Бонинском архипелаге русские корабли встретили Владивостокские крейсера, привели корабли в порядок и рванулись в тот самый Цусимский пролив, где в реальной истории произошла одна из самых неудачных битв флота Российской империи. Эскадры встретились. Противники оказались достойны друг друга, и достаточно долго было неясно, кто одержит победу: в самой завязке сражения, по нелепому стечению обстоятельств, очень быстро погибли броненосный крейсер «Россия» и броненосец «Фудзи». Потом бой достаточно долго шел на равных, однако стало сказываться преимущество русских в тяжелых орудиях: один за другим были подбиты и утоплены броненосные крейсера японцев «Ниссин» и «Кассуга» (а под конец сражения еще и «Асама»), потоплен минами избитый флагман адмирала Того «Микаса», почти одновременно с ним уничтожен крейсер «Такасаго», не выдержал пришедшегося на него огня и затонул броненосец «Асахи». Русские потеряли «Ослябю» и «Дмитрия Донского». Ночью японские миноносцы утопили и крейсер «Паллада». Но все-таки русская эскадра, избитая, искалеченная, дошла до Владивостока. Цусимское сражение закончилось с совершенно другими результатами. Но судьбы войны решают не только адмиралы… Мичман Василий Соймонов в результате прорыва эскадры не погиб в составе десанта на горе Высокой – он заменил на мостике миноносца «Сердитый» тяжело раненного лейтенанта Колчака и тоже вырвался из Порт-Артура. Миноносец пришлось интернировать в Сайгоне, но юный офицер не остался в стороне от войны – на броненосце «Пересвет» он прошел через горнило Цусимского пролива и теперь, во время перемирия (недолгого), может наконец соединиться со своей любимой. Иногда романы со свадьбы начинаются!..Глава 1
«Белый Орел» с мечами покачивался возле правого бедра, а вот очередной «черный орел» на погоны так и не «прилетел»… Правда, Роберт Николаевич Вирен не очень-то на это и рассчитывал – он ведь и контр-адмирала получил меньше года назад. Хотя надежда, конечно, сначала теплилась… Но, увы. А вот на Рожественского пролился настоящий «золотой дождь»: и Георгий третьей степени, и голубая лента через плечо[176], и чин полного адмирала. Управляющим Морским министерством пока, правда, не назначили, но Зиновий Петрович был первой кандидатурой, как только данный пост освободится. Да ладно! «Белый Орел» все-таки четвертый орден в иерархии Российской империи, сам Нахимов за Синоп получил именно эту награду. А уж после разбирательства по поводу «самоутопления» «Севастополя», которое Вирену устроили в Адмиралтействе, можно было считать, что герой прорыва артурской эскадры и боя в Цусимском проливе отделался вполне легко и почетно. Но мысли адмирала достаточно быстро вернулись к ожиданию сегодняшнего праздника: экипаж споро мчал Роберта Николаевича к храму Благовещения Пресвятой Богородицы на восьмой линии Васильевского острова, где ему сегодня предстояло быть посаженым отцом на свадьбе Василия Михайловича Соймонова. Старый друг, каперанг Михаил Капитонов, без труда уговорил «национального героя» придать дополнительный блеск венчанию своей дочери: Вирен и сам прекрасно помнил того лихого мичмана, что прорвался на миноносце из Порт-Артура, заменив на мостике тяжело раненного Колчака. Помнил и то, как под впечатлением мужества этого юноши лично вручил тому свой Георгиевский крест в Индонезии, при награждении героев прорыва. Все проблемы и обиды адмирал приказал себе больше сегодня не вспоминать. Он ехал на праздник.Наконец-то свершилось! Рядом с Василием сидела уже не невеста, а жена. Мимо пролетели Ростральные колонны, экипажи пронеслись по Дворцовому мосту, копыта лошадей дробно застучали по Невскому, справа проплыл величественный Казанский собор, и бронзовый Кутузов, казалось, благословлял молодоженов. Промелькнул Гостиный Двор, и вот уже экипаж въехал на Аничков мост, и Василий с Ольгой очередной раз поневоле засмотрелись на рвущихся с поводьев коней бессмертного творения Клодта.
Не так уж и далек был путь до Собрания, и Соймонов внутренне готовился снова быть объектом всеобщего внимания, но уже в самый последний раз. Только бы дождаться окончания свадебного бала. Только бы все поскорее закончилось! Хоть Василий уже и с полным правом прижимал к себе свою единственную и любимую, с удовольствием и трепетом ощущая хрупкость и нежность ее тела, но он прекрасно понимал, что придется еще потерпеть: ритуал есть ритуал. Мимо пролетал летний Петербург, мелькали дома и деревья, прохожие приветливо махали руками свадебной процессии, и вот наконец экипаж остановился перед зданием на углу Литейного и Кирочной улицы. Василий с трудом оторвался от своей невесты и, проворно выскочив на тротуар, помог сойти ей на землю. Коляски подлетали одна за другой, и толпа гостей перед входом в Собрание неудержимо росла. Князев оперативно построил присутствующих офицеров в две шеренги, одна напротив другой, отдал команду, и отточенная сталь вылетела из ножен: клинки парадного оружия образовали арку, через которую предстояло войти в дверь молодоженам. Палаши моряков скрестились с саблями сухопутных офицеров, и вся эта искрящаяся на солнце сталь придавала особенную торжественность моменту. – Ва-ась! Страшновато как-то под всем этим проходить. – Ольга никогда не была кисейной барышней, но тут слегка взволновалась. – Не бойсь, жена офицера! – улыбнулся лейтенант. – Пошли! – Пошли, муженек! – ответила улыбкой и Ольга. Молодожены вступили под искрящуюся на солнце сталь. За их спиной офицеры расцепляли клинки и с лязгом вбрасывали оружие в ножны. Искать дорогу к месту празднования не приходилось: череда ваз с цветами точно вывела супругов Соймоновых к свадебному столу. Накрыт он был достаточно скромно – особой обжираловки и пьянства не планировалось, хотя стояли и бутылки вина, и графинчики, и блюда с закусками. Волковицкий с Князевым проворно и деликатно рассаживали гостей по местам. Действовали они со сноровкой заправских метрдотелей, и через десять минут все было готово для продолжения праздника. Капельмейстер взмахнул руками, и оркестр тут же отозвался звуками вальса. Ольга закружилась в танце с Виреном, и Василий невольно залюбовался на танцующую пару. Юношеская фигура адмирала двигалась очень легко и непринужденно, а про невесту и говорить нечего, она словно порхала под музыку. – Какая же она у меня красивая! – молодой супруг не сводил восхищенных глаз со своей любимой. И, естественно, ждал следующего танца, когда уже он сам закружит молодую жену по паркету зала. Ожидание было недолгим, и Роберт Николаевич под аплодисменты гостей подвел невесту к жениху. Соймонов, можно сказать, не слышал музыки, его тело автоматически следовало власти звуков, а глаза не отрываясь смотрели на родное, лукаво улыбающееся лицо. – Вася! Я тебя тоже люблю, но прекрати так яростно пожирать меня глазами, – хихикнула Ольга, – иначе к концу танца от твоей жены только косточки останутся. – Ничего, – улыбнулся молодожен, – что-нибудь да останется и вообще: ты мне еще целиком сегодня понадобишься. – Лейтенант! Прекратите ваши намеки! – невеста попыталась изобразить негодование, но ничего не вышло, и оба весело рассмеялись. После танца молодых гости наконец тоже присоединились к балу и Соймоновы почувствовали себя слегка посвободней. Неожиданно в зал зашел незнакомый мичман, огляделся и прямиком направился к Вирену. – Ваше превосходительство! Разрешите обратиться, мичман Васильков. Прошу меня извинить, но вам срочное сообщение. – Давайте, мичман. И выпейте пока за здоровье молодых, раз уж сюда пожаловали. – Роберт Николаевич понял, что раз уж его нашли здесь, то дело действительно безотлагательное. Прочитав содержимое пакета, он посмурнел и, пошептавшись с Капитоновым, направился к молодоженам. – Прошу простить меня, Ольга Михайловна, но я должен вас огорчить и в скором времени лишить общества вашего мужа. К глубокому моему сожалению, война продолжается. Василий Михайлович, я отбываю во Владивосток завтра, а вам, учитывая обстоятельства, даю еще три дня. Прошу извинить, господа, но мне срочно нужно покинуть бал. Честь имею! Когда адмирал вышел, Василий потерянно посмотрел на супругу: – Вот так вот, Олюшка, только три дня… – Нет, не три! Я поеду с тобой. Я больше не собираюсь тревожиться за тебя за тысячи верст. Я буду рядом. – Но ведь у тебя учеба, дохтурша ты моя, – попытался пошутить Соймонов. – Подождет учеба. А фельдшером я и так уже имею право работать. Может, даже и лучше будет – практику получу реальную. Подошли родители Ольги. Было понятно, что они уже оба в курсе событий. – Мама! Я еду с Васей на Тихий океан. Я так решила! – Разумеется, – спокойно ответила Ирина Сергеевна. – Будь рядом со своим мужем. И Василий, и каперанг, и сама Ольга посмотрели на нее с легким обалдением. – Ну, мать, не ожидал! – пробормотал Михаил Николаевич. – Чего не ожидал-то? – с недоумением посмотрела жена на Капитонова. – Ты всерьез думал, что я враг своей дочери? Да, я некоторое время была против этого брака, извините, Василий, но совсем не потому, что у меня была какая-то неприязнь к нынешнему зятю. Я беспокоилась о будущем Оли. Теперь я уверена, что у нее хороший, любящий и надежный муж. И пусть они будут вместе или хотя бы как можно ближе друг к другу. По себе помню, как тебя лейтенантом в Либаву загнали, а я в Петербурге одна была. Так то Либава… Пусть едет Ольга во Владивосток, раз сама так решила. – Мамочка! Милая! – невеста немедленно повисла на шее матери. – Спасибо тебе, родная! – Угомонись, люди смотрят. – У Ирины Сергеевны тоже повлажнели глаза, и, хотя это было вполне естественным явлением в такой день, она слегка стеснялась показывать чувства на людях. – И вообще, гостям расходиться пора, – слегка взволнованным голосом продолжил Капитонов, – прощайтесь и отправляйтесь к себе. Ждем вас завтра к обеду.
Глава 2
– Самый страшный вид дурака, это дурак в короне! – Сергей Юльевич Витте, конечно, не озвучил эту мысль, хотя именно она возникла в первую очередь после прочтения телеграммы от Императора Всероссийского. – Ну, неужели так трудно понять, что мало победить – нужно еще суметь воспользоваться результатами победы? Мирные переговоры в нейтральной Италии шли уже вторую неделю, и Витте изнемогал не столько от непреклонности японской делегации, удивленной (это еще мягко сказано) требованиями русской стороны, сколько от совершенно неоправданных амбиций своего монарха. Николай Александрович, которому победа при Цусиме и последующие крейсерские операции Тихоокеанского флота вскружили голову сверх всякой меры, просто внаглую выставлял такие требования к Японии, что любой народ, любая страна, имевшие хоть частицу самоуважения, признали бы их неприемлемыми. А уж про то, что на это согласятся гордые японцы, рассчитывать было просто глупо. Да, победа русской эскадры в Цусимском проливе[177] переломила ход войны, можно было заключать мир на достаточно выгодных условиях, пойдя на ряд взаимных уступок и обменяв, например, разрешение на японский протекторат в Корее на права японцев на Сахалине и еще недавно переданные Россией Японии восемнадцати островов Курильской гряды. Но нет! Эйфория и мнение придворной камарильи заставили царя занять совершенно непреклонную позицию: «Все, что было нашим – остается нашим», да еще и контрибуция, требования отказаться от экономического присутствия на Сахалине и в Корее, отдать все Курильские острова, безусловное признание прав России в Корее и северном Китае, Шпицбергене и Иране, разрешение российским компаниям беспошлинной торговли в самой Японии и, наконец, жесткие ограничения на состав японского флота… Да, заставить пойти на такие условия можно даже сильную страну. Примерно так и поступили с Россией полвека назад, в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом, англичане с французами, воспользовавшись предательством союзников-австрийцев, хотя русская армия была все еще очень сильна и проиграла только, в общем-то, одно-единственное локальное сражение под Севастополем. И еще через двадцать с лишним лет «честный маклер» Бисмарк лишил Россию всех плодов ее победы над Турцией. Однако сейчас изнемогающие от войны японцы все еще чувствовали почти открытую поддержку со стороны Великобритании и Североамериканских Соединенных Штатов и еще надеялись, несмотря на начавшиеся уже голодные бунты, имея преимущество в занятых территориях на суше и в скоростных кораблях на море, добиться куда лучших для себя условий мирного соглашения. Николай Второй этого понимать не хотел, да и «кузен Вилли» из Берлина подзуживал русского царя не уступать. И тот не уступал. Несмотря на пренастырные просьбы министра иностранных дел, графа Ламсдорфа, несмотря на доклады министра дел внутренних о разгоравшейся в Империи революции, ничего не могло сдвинуть Самодержца Всероссийского с его «единственно правильной» точки зрения. Точки зрения «хозяина скотского хутора». «Скот мог мычать сколько угодно», но принимать решения мог только «хозяин».Японцы, естественно, не преминули оповестить прессу о требованиях «русского медведя», и газеты всего мира отзывались о русских претензиях, мягко говоря, нелицеприятно. Даже журналисты сверхдоброжелательной к России Франции выражали недоумение в своих статьях. Россия упорно не хотела мира. И, наконец, после очередной телеграммы из Токио японская делегация прервала переговоры и отбыла на родину. Перемирие завершилось. И снова загрохотали цепи боевых кораблей обоих флотов, выбирая якоря – война продолжалась.
Глава 3
Это Василию хватило пары минут, чтобы обменяться рукопожатиями с офицерами и чмокнуть в щеку Капитолину Анатольевну. Пока же Ольга перецеловалась со всеми подругами и дамами, пока к ее ручке успели приложиться офицеры – ушло еще четверть часа. Но вот наконец они вдвоем заскочили в коляску, и пара коней понесла их к снятым Соймоновым на неделю апартаментам. – Олюшка, милая, ну неужели все?! Неужели мы теперь только вдвоем и ты совсем-совсем моя? Не верится! – Василий, не сдержавшись, начал целоваться «по-серьезному». – Да подожди ты! – Ольга постаралась ласково, но твердо держать в рамках приличий слегка захмелевшего жениха. – Потерпи ты несколько минут! Ай! Васька! Угомонись, дурак! Лейтенант отпустил свою молодую жену и весело рассмеялся от счастья – даже слово «дурак» прозвучало и было воспринято не как оскорбление, а как знак того, что условности позади и что они теперь стали на самом деле родными людьми. Держась за руки, молодожены взлетели на второй этаж, и ключи от их первой совместной квартиры долго не хотели попадать в замок. Наконец эта «твердыня» пала, и Соймонов, подхватив свою супругу на руки, счастливо закружился по комнате. – Офицер! Немедленно поставьте девушку на место! – весело «капризничала» невеста. – Что за манеры, лейтенант?! – За просто так – не поставлю! Выкуп! – Какой кошмар! Я вышла замуж за стяжателя и шантажиста! – Можешь не сомневаться. Так что с выкупом? – А если я скажу нет? А потом посмотрю, как мой грозный муж и повелитель будет держать меня на весу несколько часов. – В глазах Ольги сверкали лукавые искорки. – Не дождешься! У нас, опытных соблазнителей, на такие случаи предусмотрены секретные приемы. В виде роскошной кровати, например! – Ох уж эти моряки! Придется сдаваться… – девушка крепко обняла Соймонова и подарила ему такой поцелуй… Руки разжались, и молодожены продолжали целоваться, уже оба крепко стоя на паркете. Хозяин апартаментов был прекрасно осведомлен, для какой цели они снимаются. На столе и в углах спальни стояли вазы с цветами. Бутылка шампанского ждала своего часа в ведерке со льдом, рядом – блюда со свежей клубникой и поднос с бисквитами… Но разве это сейчас волновало молодоженов? – Так, спокойно! – Ольга, как и большинство женщин, не собиралась терять голову даже в такой ситуации. – Совершенно нет необходимости срывать с меня одежду и портить застежки. Ну, твоя я, Вась, твоя. Перед Богом и людьми. До последней моей клеточки. Успокойся. Я сейчас… И девушка упорхнула…Когда долго чего-то добиваешься, стараешься, мечтаешь об этом и наконец получаешь – приходит какое-то опустошение, и достигнутая цель уже не приносит ощущения счастья. Наверное, многие испытали подобное в своей жизни. А все оттого, что не то выбрано целью. Обычно возникает от перепутывания стоящей цели и средств ее достижения. Люди, помните – деньги, власть, карьера – это только средства! Но как здорово, что соединение с любимым человеком является исключением из этого правила! – Василий проснулся самым счастливым мужчиной на планете. Во всяком случае он считал именно так. Рядом была она – самая любимая и родная, самая красивая и нежная. Молодой муж ласково прижался к теплому и податливому телу супруги, обнял, поцеловал покатое плечико… – Васенька, я еще сплю, – промурлыкала Ольга, – еще полчасика. – Спи, родная, спи, – но руки уже проснувшегося Василия спать совсем не хотели. Как и следовало ожидать, далее последовало торжество молодой плоти над сознанием… Спать больше не пришлось. Через те самые «полчасика» несостоявшегося сна оба пришли к согласию, что пора бы уже и влиться в течение наступившего дня и потихоньку собираться с первым визитом к родителям Ольги. Позавтракали кофе с пирожками, которые отменно выпекались в данном заведении, и спустились вниз. Василий перед уходом заглянул к хозяину: – К сожалению, мы не сможем воспользоваться вашим гостеприимством всю неделю, на которую я заказывал квартиру, – вынужден отбыть на Дальний Восток через три, нет, уже через два дня. Так что можете иметь планы на наши апартаменты по истечении этого срока. – Да, я уже читал о возобновлении военных действий, – хозяин сочувственно кивнул, – к сожалению, война продолжается. Погодите, господин лейтенант… Домовладелец покопался в комоде и протянул Василию несколько ассигнаций. – Я не просил денег назад, – удивился тот. – Я, конечно, предприниматель, но наживаться за счет тех, кто воюет за Россию, не собираюсь. К тому же у меня у самого сын в Маньчжурии. Прапорщик. Берите, господин лейтенант, и храни вас Бог! – Ну, мы же пока не прощаемся, – улыбнулся Соймонов, принимая деньги, – двое суток мы еще будем вашими гостями. – Жаль, что не дольше. Мой поклон вашей юной супруге. – Благодарю. Всего доброго! Ольга ждала мужа у подъезда, и Василий очередной раз с гордостью и восхищением посмотрел на жену. Какая она у меня… ладная, стройная, грациозная, даже стоит на месте с умопомрачительной грацией. Господи! Какая красавица! Конечно, девушка не была сногсшибательной красоткой, но она в самом деле чрезвычайно притягательна. Действительно стройная, именно ладная, большеглазое лицо чем-то напоминало милую лисичку и Василию казалось, что никогда он не сможет «досыта» насмотреться на свою любимую. Извозчик нашелся достаточно быстро, и молодые супруги через несколько минут уже катили на Васильевский. С первым в своей жизни визитом. – Оля, – несмело спросил Василий жену, – а ты не погорячилась, когда сказала, что поедешь со мной во Владивосток? – Что, уже надоела семейная жизнь? – попыталась пошутить Ольга, но тут же поняла, что юморить сейчас будет не очень уместно. – Поеду, Вась, конечно поеду. Обождет учеба. – Спасибо тебе, родная! Я ведь уже сразу после венчания стал думать о том, что через неделю расставаться придется. А адмирал потом так совсем меня огорошил с этими тремя днями. Я для тебя найду лучшую квартиру в городе, честное слово. – Не буду убеждать тебя, что с милым рай и в шалаше, – улыбнулась молодая Соймонова, – действительно хотелось бы там иметь приличное жилье, но насчет «лучшей квартиры» пока не слишком-то рассчитывай – будь реалистом. Пока поднимались по лестнице подъезда к квартире Капитоновых, Василий не удержался и снова попытался задержаться на «поцелуйную паузу». Однако на этот раз все его поползновения были категорически пресечены аргументами в виде платья и шляпки, которые могли помяться. Алена, открывшая двери, учтиво поздоровалась и пропустила молодую пару в прихожую, где их уже ждали Михаил Николаевич с женой. Василий церемонно преподнес теще букет желтых роз и приложился к ее ручке. Ирина Сергеевна, отбросив всякую официальность, обняла зятя и трижды чмокнула в щеки, после чего, пока мужчины обменивались рукопожатиями, на ней «повисла» дочь. – Так, давайте к столу, – каперанг изнылся в ожидании гостей и предвкушении парадного обеда, – я, понимаете ли, уже полтора часа вокруг стола хожу, как кот возле сметаны. Алена, приготовься подавать! Тестю Василия действительно давно уже хотелось выпить-закусить, но супруга непреклонно боролась за то, чтобы дочь и зять были хотя бы встречены в совершенно трезвом виде. И несмотря на то что Ирина Сергеевна за всю свою жизнь не видела мужа сильно пьяным, в данной ситуации ей хотелось соблюсти приличия максимально. – Да идем уже, идем, обжора, – это слово в адрес каперанга окончательно убедило Соймонова, что теща приняла его в члены семьи не только формально, но и в душе. Хозяйка действительно расстаралась на славу. Посмотрев на сервировку стола, Василий прекрасно понял нетерпение главы семьи и всерьез посочувствовал тестю, который так долго мог наблюдать все это кулинарное великолепие, чувствовать запах, но не сметь притронуться. Нет, никаких особо экзотических блюд на столе не было, но даже обычная селедка, буженина, соленья и прочее выглядели так аппетитно, пахли так умопомрачительно, что рот лейтенанта стал немедленно наполняться слюной, хотя, перешагивая порог квартиры Капитоновых, Василий себя особенно голодным не чувствовал. Михаил Николаевич проворно разлил по рюмкам «хлебное вино» от Смирнова, а его зять тем временем наполнил бургундским бокалы женщин. – Ну что, доченька, – наконец поднялся над столом хозяин дома с рюмкой в руках, – поздравляю тебя! И тебя, Василий, тоже! Между вами стояли японские броненосцы, но вы все-таки соединились. За вашу любовь, за вашу семью! За ваше здоровье и наших с Ириной будущих внуков! Дружно выпили, и Соймонов потянулся к нежно-розовым ломтям ростбифа. – Оставь, Василий, – тут же вмешался тесть. – Селедочку попробуй – северный залом, королева всех селедок, ничто с такой закуской не сравнится, поверь старому выпивохе. Ее в Питере только в парочке мест раздобыть можно, и эти места знать надо. Бес ее знает, что она там ест в этом Ледовитом океане, но ничего вкуснее к водке я не знаю. Да и не только к водке. Рекомендую – испробуй. Ну, как можно описать вкус… Только очень приблизительно, по каким-то аналогиям, не более. Северный залом был действительно восхитителен, Василий, как говорится, чуть язык не проглотил. А тут еще и Алена принесла горячие закуски, среди которых примой были, как ни странно, яйца. Но не просто яйца. Ирина Сергеевна была мастерицей по кулинарной части и любила удивлять своих гостей. Это были яйца-кокот. Аккуратно запеченные всмятку в кокотнице, с пюре из жареных шампиньонов и сыром пармезан сверху. Под такую закуску, требующую мгновенного употребления, Капитонов немедленно разлил еще по рюмочке. Тут даже его супруга, ревниво следившая за каперангом, не посмела возражать и даже подставила свою рюмку. Некоторое время разговаривать просто не могли. Вакханалия вкуса продолжалась. Ну и венцом обеда была стерлядь, тушенная в белом вине. Но бесконечно наслаждаться нельзя ничем. Наступила вполне естественная пауза, когда требовался некоторый перерыв, если это, конечно именно званый обед, а не банальная пьянка. – А пойдем-ка мы с тобой, Василий, в мой кабинет, выпьем коньячку, выкурим по сигаре, побеседуем. – Капитонов поднялся из-за стола. – С удовольствием, Михаил Николаевич, только я не курю. – Вот и ладно, совсем не обязательно. Пойдем. – Идите-идите, мы пока с Олей обсудим, что ей с собой во Владивосток взять надо, – с готовностью спровадила мужчин хозяйка дома. – А Алена кофе приготовит.
Кабинет Капитонова ничем не указывал на то, что его хозяин моряк: стеллажи с книгами, письменный стол, кресла – никакой морской атрибутики не наблюдалось. – Василий, – начал Михаил Николаевич, пригубив коньяку, – ты, наверное, знаешь, что у нас, кроме Ольги, есть еще одна дочь. – Разумеется. Мы даже немного знакомы с Раисой Михайловной. Я удивлен, что ее не было на свадьбе. Но, наверное, были причины… – Были, конечно. Во всяком случае, она так пишет. Но это не важно. Понимаешь… Не знаю, как это получилось, но она всегда с восхищением относилась к «просвещенным европейцам» и с пренебрежением ко всему русскому. И замуж вышла за немца… Морского офицера, правда, но все равно… Внук у меня теперь… Отто. Понимаешь? – Не совсем, Михаил Николаевич. – Соймонов видел, что тесть слегка подшофе, но совершенно искренне не мог его понять, хоть и старался. – Сейчас объясню. Видишь эту шпагу? – показал Капитонов на стену. На стене действительно висело золоченое, явно наградное офицерское оружие чуть ли не позапрошлого века. – Знаешь, Василий, я ведь первый моряк в роду Капитоновых, но далеко не первый военный. Только мой отец, Николай Степанович, был преподавателем истории в гимназии. Все остальные предки служили России с оружием в руках. Это шпага моего пращура Афанасия Ивановича Капитонова. Премьер-майора Фанагорийского гренадерского, батюшки Александра Васильевича, полка. За штурм Измаила пожалована. В нашем роду всегда старшему сыну передавалась. Понял теперь? – Извините, но… – лейтенант слегка замялся. – Бери! Нет у нас сыновей и не будет. Своему передашь. Не отдам я эту шпагу«немцу». Пусть он и старший мой внук. Не отдам! Не оценит и не сбережет. Владей и храни! – У сурового морского волка повлажнели глаза. – На! Василий с благоговением принял шпагу, взялся за раззолоченный и покрытый голубой и белой финифтью эфес, осторожно выдвинул оружие, посмотрел на украшенный клинок, полностью вытащил его из ножен и приложился к стали губами. – Можете не сомневаться, Михаил Николаевич, мой сын с честью будет владеть этой шпагой. Обещаю! И благодарю за доверие. – Вот и молодец! Пошли уже к нашим женщинам. Ирина Сергеевна, увидев Соймонова с семейной реликвией в руках, понимающе, с одобрением кивнула мужу. И продолжила выполнять роль хозяйки дома. – Прошу на места, пока кофе не остыл, сейчас Алена пирожные принесет. Василий, тебе со сливками? – С ромом! – поспешил встрять в разговор Капитонов. – Моряк все-таки у тебя зять, а ты ему сливки предлагаешь. – Благодарю, Ирина Сергеевна, – вежливо улыбнулся лейтенант, – я предпочитаю черный. – Ликер? – предложил тесть. – Вот ликеры совершенно не признаю. С вашего позволения еще коньяку. – Правильно! Молодец! Ликеры – дамам. – Вась, ты коньяком-то не увлекайся, – встряла Ольга, – нам еще к Капитолине Анатольевне сегодня. – Оленька, я разве пьян хоть чуть-чуть? – удивился Василий. – Пока нет, но на улице-то жарко. Мужчины переглянулись и засмеялись. – Доча, ты не знаешь, что такое по-настоящему «жарко». Жарко, это когда в тропиках копаешься в трюме. А на улице – слегка тепловато. Комфортно и приятно. Успокойся, будет твой муж трезв и бодр. Особенно после нашего кофе с материными пирожными. Визит плавно катился к завершению, и вскоре чета Соймоновых простилась с родителями Ольги. – Не беспокойся, доченька, все вещи я пришлю к вам завтра, – пообещала Ирина Сергеевна на прощанье.
Глава 4
Чай в стоящем на столе стакане слегка колебался из-за покачивания вагона и был чуть теплым – другой пока не разрешали врачи. За окном уже начались бесконечные сибирские леса, но контр-адмирал Вирен снова и снова возвращался мыслями «под шпиц» – в здание Адмиралтейства, от командовавших в котором людей судьба российского флота зависела куда сильнее, чем даже от прошедшего морского сражения. – …Роберт Николаевич, мы изучили и подробно обсудили ваш с адмиралом Рожественским доклад. – Председательствующий на совместном заседании Главного морского штаба и Адмиралтейств-совета генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович не часто баловал вверенное ему ведомство своим пристальным вниманием, но, безусловно, умел придать солидность любому мероприятию со своим участием. – Вы проделали огромную работу. Познакомившийся с докладом Государь даже лично уполномочил меня передать вам и Зиновию Петровичу свое высочайшее удовольствие. Однако в целом соглашаясь с вашими выводами, в отдельных вопросах мы все же имеем несколько другое мнение. Прошу вас, Федор Карлович, вам слово. – Главный морской штаб и Адмиралтейств-совет согласны, что ремонтных мощностей владивостокского порта совершенно недостаточно для ремонта эскадры в разумные сроки, и мы будем всячески содействовать вам в наращивании этих мощностей, – начал свою речь фактический здешний начальник управляющий Морским министерством адмирал Авелан. – В частности, в течение месяца во Владивосток будет отправлено несколько сот квалифицированных рабочих, десятки единиц пневмоинструмента, новая электростанция и около десяти тысяч пудов сортового металла. Однако мы совершенно не согласны с предложением использовать механизмы и вооружение броненосца «Слава» для скорейшего ввода в строй однотипных броненосцев во Владивостоке. Броненосец еще не полностью готов по вспомогательным системам, но он уже начал проходить испытания и через пару месяцев уже сможет прибыть во Владивосток. Если же мы начнем его сейчас разукомплектовывать, то он сможет выйти на Дальний Восток не раньше середины осени. Находящиеся же во Владивостоке броненосцы типа «Бородино» сильно повреждены и, за исключением «Орла», как вы верно заметили в своем докладе, в любом случае начнут вступать в строй не ранее конца августа. В этом плане изменить ситуацию к лучшему способно именно скорейшее прибытие на Дальний Восток Третьей эскадры – балтийские судоремонтные заводы куда мощнее владивостокских мастерских и вполне смогут подготовить в сжатые сроки достаточно сильный отряд. Далее, по артиллерии – заводы, изготавливающие стволы и снаряды, уже месяц как переведены на двухсменный режим и работают, таким образом, круглосуточно, хотя это обошлось не без сложностей. Также часть снарядов и орудий системы Канэ заказаны у частных компаний во Франции. Однако не стоит ждать в ближайшее время радикального решения проблем с нехваткой пушек и особенно снарядов. Поэтому вооружать корабли вам предлагается по мере вступления в строй. Ориентировочно недостающие орудия мы сможем поставить к августу, а заменить расстрелянные – к октябрю. Что же касается снабжения углем… «И как в таких условиях воевать? – Вирен незаметно для себя перескочил с воспоминаний на собственные мысли. – Вроде уже и не в осажденной крепости сидим, а все равно ничего не хватает! Как там он сказал: „сможем заменить расстрелянные пушки к октябрю“? Так на артурских кораблях пушки теперь чаще всего расстреляны так, что нарезы только угадываются и пользоваться ими практически бесполезно. Когда еще с Балтики придет та Третья эскадра? А ее еще и встречать придется! Ладно, наше дело – выполнять приказы, даже если они, как в этот раз, прямо на свадебном пиру приходят. Но как именно выполнять, надо бы хорошо подумать…»Глава 5
Даже самый экзотический пейзаж за окном поезда начнет надоедать очень быстро, будь то горы, будь то джунгли, будь то море, горы и джунгли, сменяющие друг друга. А уж если это поля и леса, через которые в основном пролегала Транссибирская магистраль, а после Волги степи, тайга и болота, то к началу второй недели пути смотреть в окно совершенно не приходило в голову. «Развлечением» могли быть только мосты через реки и тоннели. Василий с женой вполне конкретно маялись от скуки. Уже и наболтались друг с другом и о серьезном, и просто так, читать под стук колес даже очень интересные книги также изрядно поднадоело, «променад» по коридору вагона тоже развлекал не очень. В общем – тоска зеленая. Даже радости всесокрушающей и торжествующей юности в отдельном купе потихоньку становились не столь эмоциональными. Хотя, конечно, взрывы эмоций периодически случались: – Оленька, какая ты у меня все-таки трогательная женщина! – И чего это во мне трогательного? Я похожа на кисейную барышню? – Да Боже упаси! Ты натуральная амазонка. Вот только тебя все время хочется ТРОГАТЬ. За все места! Чем я и собираюсь заняться. – Руки прочь! Ай! Лейтенант, я пожалуюсь вашему начальнику!.. Дальнейший сюжет фантазия читателя дорисует сама… Но вряд ли кто попробует утверждать, что только таким образом можно коротать время на протяжении трех недель. Редким развлечением были сколь-нибудь длительные остановки, когда можно было выйти из вагона и прогуляться по перрону или даже в окрестностях вокзала. Нет, самих остановок после Урала было предостаточно, даже значительно больше, чем хотелось бы: чуть ли не каждые пятьдесят верст поезд останавливался на час-другой на какой-нибудь заштатной станции или разъезде. Но, согласитесь, что это не те места, где можно развлечься в долгом пути. Отдыхом можно было назвать только стоянку в сколько-нибудь крупном населенном пункте, где на вокзале имелся хотя бы буфет, а перрон не представлял из себя просто участка утоптанной земли. Кстати, именно в такой ситуации, в Иркутске, у Василия появился повод задуматься над проблемами, которые его ожидали на службе. – Ну конечно, господам офицерам за эту войну крестов понавешают. И георгиевских, и всяких. А нам и деревянных может не достаться. Похоронят в одной общей яме после боя какого-нибудь… – лейтенант совершенно случайно услышал разговор двух мобилизованных солдат, отправлявшихся, вероятно, в Маньчжурию и не заметивших находившегося рядом офицера. – Ну да. Им-то зачем о мире договариваться – их, господ, война кормит, а меня от семьи, от хозяйства оторвали, чтобы в китайской земле непонятно за что зарыть… Василий не стал ни одергивать «политиканствующих» солдат, ни дослушивать их разговора. По пути к вагону он вдруг подумал о том, что должны чувствовать его матросы, которые прошли через войну, через ад Цусимского пролива, ждущие мира и зачастую предвкушающие свое возвращение в родную деревеньку… А тут снова воевать. Потому что «господа не договорились». Ведь даже он, офицер, был уверен, что мирные переговоры закончатся именно миром. Ан нет! И теперь большинство матросов, если не все они, будут чувствовать себя обманутыми. Будут! А ведь их нужно как-то заставить воевать, воевать не хуже, чем раньше. Вернувшись в купе, лейтенант поделился тревогами с женой, и реакция Ольги была совершенно неожиданной для молодого офицера: – А чего ты ожидал, Вася? Ты совершенно напрасно ждешь от меня осуждения этих солдат или твоих матросов – я их прекрасно понимаю и разделяю недовольство тех, кто должен рисковать своей жизнью в этой войне. Не обижайся, мой родной, но я женщина. И для меня твоя жизнь значительно дороже, чем Корея и Китай, вместе взятые. – Но подожди! Ведь честь России… – Нет, это ты подожди. Не перебивай меня. Я все понимаю – ты офицер. Герой. Мне очень приятно идти рядом с тобой и видеть, как люди с восхищением смотрят на твои ордена. Ты служишь благородному делу – защищаешь Родину. Я горжусь тобой, Васенька, но ты бы знал, как мне страшно, когда вдруг приходит мысль, что ты можешь не вернуться с моря в этой войне. А я ведь дочь офицера. И жена офицера. И совсем неглупая девочка. Я понимаю, что ваша профессия – воевать за Россию, когда это потребуется. А матери и жены солдат и матросов – они что думают об этой войне, по-твоему? Ведь не Наполеон же топчет русскую землю, правильно? Где-то на краю света «господа» что-то не поделили. И из-за этого русские женщины будут терять навсегда своих самых близких мужчин? Мужей, отцов и сыновей? – Эх, Олечка, – Василий приобнял явно разволновавшуюся от своей речи девушку, – я, бывало, тоже так раньше думал. Но мы, мужчины, на то и мужчины, чтобы встречать врага еще там, где он не может до вас, женщин и детей, дотянуться. Вот недобили Наполеона в италиях и австриях, так пришлось его в Москве встречать. Мы же не где-нибудь в Южной Африке или Америке сражаемся. И если японцы, как они утверждают, собрались строить Великую Азиатскую Империю вплоть до Уральских гор, то лучше уж встретить их где-нибудь в Китае, чем во Владивостоке, Иркутске, а то и, не дай Бог, Москве… Но, кажется, жену Василий не убедил. Снова потащились нудные дни пути. Поезд по-прежнему шел «спотыкающимся аллюром»: час ехал – два стоял. Но все когда-нибудь заканчивается, сначала замелькали горы, потом открылся Байкал и, так как Кругобайкальская железнодорожная ветка уже была закончена, пересекать озеро на одноименном с ним пароме не пришлось. Проведя в пути почти месяц, Василий с Ольгой наконец ступили на перрон Владивостокского вокзала. Встречавший друга мичман Денисов обменялся энергичным рукопожатием с Соймоновым, после чего, представившись, преподнес Ольге букет цветов и церемонно приложился к ее ручке. – Насчет квартиры не беспокойтесь – все сделал в лучшем виде: и от порта недалеко, и район приличный, и цена не особо высокая, – поспешил ответить на еще не заданный вопрос ревизор «Пересвета», прекрасно понимая, что в первую очередь волнует его друга. – Спасибо тебе огромное, Володя, я твой должник! – Ладно тебе, ты бы для меня сделал то же самое, ведь так? – Разумеется, но все же… – Да перестань! – Денисов вдруг лукаво посмотрел на лейтенанта. – А ты больше ничего интересного вокруг не заметил? – Рад приветствовать тебя, Василий Михайлович! – подошел к молодым людям улыбающийся капитан второго ранга с черной повязкой на левом глазу. – Александр Васильевич! – задохнулся от неожиданности Соймонов. – Вы живы! Василий со всей юношеской непосредственностью обнял любимого командира, раскрывшего объятия. – Ай! – скривился Колчак. – Василий! Тебя не устраивает, что я жив? Хочешь доделать то, что не смогли японцы? – О Господи! – испугался лейтенант. – Извините ради Бога! Совсем забыл… Вернее, не подумал… Вернее… – Да хватит уже, – усмехнулся кавторанг, потирая левое плечо, – понятно, что не хотел. И, честно говоря, несмотря на боль, даже приятно, что не забыл меня и не загордился. – О чем вы говорите, Александр Васильевич?! – попытался обидеться Соймонов… – Может, в конце концов представишь меня своей супруге? – Ох! Простите, пожалуйста! Моя жена, Ольга Михайловна. А это Александр Васильевич Колчак – мой первый командир. Помнишь, Оленька, я тебе писал, рассказывал о нем… – Очень приятно, – протянула руку Ольга, – Василий действительно рассказывал о вас очень много хорошего. – Александр Васильевич, – вмешался в разговор Денисов, – разрешите я пока распоряжусь насчет багажа? А вы пока побеседуете… – Разумеется, – кивнул Колчак. – Спасибо, Володя. Буду очень благодарен, – поддержал Соймонов. – Действительно… Ну, сам понимаешь… – Да все понимаю, не беспокойся, – улыбнулся мичман и пошел к багажному вагону. – Сударыня, – слегка поклонился Колчак, – очень рад знакомству с вами. Василий никогда не рассказывал, что у него есть такая очаровательная невеста. А то, что вы решились последовать за мужем на войну… Примите мое восхищение не только вашей красотой, но и мужеством. Черт!.. Ой! Извините моряка за чертыханье, но «мужество» по отношению к вам… Не найду подходящего слова… – Оставьте, я прекрасно поняла, что вы хотели сказать. Мне очень приятно было это услышать. Благодарю вас. – Ольга слегка раскраснелась от комплиментов, ей было действительно приятно, но хотелось все-таки сменить тему. – Александр Васильевич, – весьма кстати встрял в разговор Соймонов, – а вы-то как здесь оказались? Я очень рад вас видеть, но не могу понять как, будучи интернированным, вы смогли попасть во Владивосток. – Да все просто и банально – дал подписку о неучастии в войне и во время перемирия на нейтральном пароходе – сюда. Увы, послезавтра уезжаю на Черное море. В штаб. Должности на судах для меня теперь… Ну, сам понимаешь – не пиратским же бригом мне теперь командовать с одним-то глазом. – Думаю, что любой командир броненосца был бы рад получить такого старшего офицера, как вы. – Увы. Начальство решило по-другому. Да и подписка эта… У меня есть только одно слово. И я его дал. Освобожу от обязанностей хоть одного офицера-черноморца, среди них, после вашей победы, немало желающих поучаствовать в войне, – немного грустно улыбнулся бывший командир Василия. Повисло неловкое молчание, которое почти сразу нарушил вернувшийся Денисов. – Все готово, багаж грузится, пока дойдем до извозчика, уже можно будет ехать. – Ну что же, – Колчак козырнул Ольге и протянул руку Соймонову, – очень рад был познакомиться с вами, сударыня, и увидеть тебя, Василий Михайлович. Удачи тебе в войне. Да минуют тебя вражеские снаряды! Даст Бог, еще свидимся. – До свидания, Александр Васильевич, – с чувством пожал протянутую руку лейтенант и улыбнулся. – А свидимся обязательно, я, как оказалось, везучий. – А ну-ка сплюнь быстро, – сердито шлепнула Ольга мужа по плечу, – нашел время хвастаться! Василий не посмел ослушаться супругу и немедленно сымитировал плевки через левое плечо. Простившись с кавторангом, молодежь отправилась к экипажу. Багаж весь поместился в отведенном ему месте, не пришлось даже ничего брать с собой на сиденья. – Здесь совсем недалеко, если бы не багаж – минут за пятнадцать бы дошли, – мичман, пожалуй, даже слегка рисовался перед Ольгой, разыгрывая роль местного «белого охотника», но это было вполне понятно и простительно для все-таки еще очень молодого человека. Василий слегка усмехнулся в реденькие усы и не стал мешать другу производить впечатление на свою жену. Пока коляску трясло по дороге, Соймонову вдруг пришла в голову мысль о том, сколько счастья… Да-да, именно счастья принесла ему эта война. Василий просто внутренне ужаснулся своим мыслям о том, что война может приносить счастье хоть какому-нибудь честному человеку. Но факты били наотмашь: не будь тяжело ранен в том бою под Артуром Колчак – не видать Василию ни Георгиевского креста, ни лейтенантских эполет, ни свадьбы с Ольгой (во всяком случае в обозримом будущем). Не погибни Дмитриев в бою, и не было бы должности старшего офицера… Черт! Ведь он не хотел карабкаться к своему счастью по чужим костям! Ведь само так вышло! Просто честно выполнял свой долг. Ведь разве думал о карьере, когда заменил на мостике тяжело раненного командира? – Нет и еще раз нет! Неужели в бою можно думать о том, чем тебя за это наградят? И ведь не думалось! Василий окончательно запутался в своих мыслях. Вероятно, это отразилось и на его лице, потому что Ольга вдруг окликнула мужа: – Василий Михайлович! Вернитесь к нам! Что за черные думы вас посетили? – Ой! Простите – задумался, – очнулся лейтенант и виновато посмотрел на жену и друга. – Такое впечатление, что задумался ты о геенне огненной, – не преминул поддеть Денисов. – О войне, Володь, – не принял шутливого тона Соймонов. – Ах, в этом смысле… – Денисов тоже стал серьезным. – Война, Василий, – наша профессия. И о ней, по моему глубокому убеждению, нужно говорить на службе. А иначе мы с тобой с ума свихнемся. Я сейчас не на броненосце, а в обществе друга и очаровательной женщины. И говорю о том, что мне приятно и интересно. Мы с тобой обязаны думать о победе над врагом, и это правильно. И, смею тебя уверить, в бою или перед боем все мои мысли только об этом… – Я тоже согласна с Владимиром Сергеевичем, – вступила в разговор Ольга. – Вам, конечно, мнение женщины не особенно ценно, но в самом деле служба службой, а вне ее нужно быть просто человеком, с простыми человеческими желаниями и проблемами. – А я что, возражаю? – Василий почувствовал себя противопоставленным любимой и другу. – Черт побери! Вы мне дали хоть слово вставить? Я… – Приехали! – оборвал лейтенанта Денисов. – Потом доспорим. А сейчас выгружаемся и устраиваемся на месте.Квартирка была в самом деле неплоха: две уютные меблированные комнатки на первом этаже двухэтажного дома и остальные помещения по стандарту – прихожая, ванная, уборная, кухня. Конечно, ее нельзя было сравнить с квартирой Капитоновых на Васильевском, но молодым супругам было достаточно и этого, тем более что Соймонову предстояло почти безвылазно находиться на корабле, а пока еще Ольга сумеет нанять прислугу. В одиночку управляться с уборкой обширных апартаментов, готовкой, покупками и прочим молодой женщине явно было бы не под силу. Тем более планировалась еще и работа в госпитале. Хозяйка дома, Антонина Федотовна, миловидная сорокалетняя дама, весьма радушно приняла новых жильцов. Тем более что это радушие было «подогрето» оплатой за три месяца вперед. Соседями, которые не преминули заглянуть познакомиться, когда новоселы хлопотали, устраиваясь в квартире, оказалась семья штабс-капитана Гусева из крепостной артиллерии: миниатюрная брюнетка Александра Игоревна с пятилетним сыном Сережей. Сам глава семьи был на службе. Появление соседей было для Гусевой приятной неожиданностью, и женщина любезно предложила вновь прибывшим свою помощь в обустройстве на новом месте. Как бы разумно и уютно ни была расположена мебель в квартире, заселяющаяся в нее женщина всегда найдет несообразности и немедленно начнет эту самую мебель переставлять по-своему. А когда рядом есть еще одна представительница прекрасного пола, с которой можно посоветоваться… Ольга не являлась исключением, она, как и все женщины, была «дочерью Евы». Денисов достаточно быстро отбыл на броненосец, сообщив, что катер будет ждать в шесть часов вечера. Василию вместе с нанятым за двугривенный дворником пришлось ворочать кровать, сервант и прочую обстановку квартиры на протяжении без малого еще двух часов. Имеющиеся занавески Соймонову тоже не устраивали, но, на счастье для лейтенанта, других пока не имелось и замена была отложена на потом, когда будет возможность подыскать соответствующую ткань. Как бы ни хотелось расставаться, но Василий должен был к вечеру прибыть на «Пересвет». Намека на этот факт оказалось достаточно для соседки, и она, тактично сославшись на дела, поспешила удалиться вместе с парнишкой, который уже успел изрядно подпортить нервы Соймонову, регулярно пытаясь помочь в перемещении тяжелых предметов по квартире. – Ну вот, Оленька, мне пора, – грустно посмотрел лейтенант на жену, – и даже не знаю, когда смогу снова сюда заглянуть. Придется нам поскучать… – Знала, на что шла, когда за моряка замуж выходила, – попыталась пошутить Ольга, – Пенелопе и подольше ждать приходилось. Иди уже, вижу, что весь на нервах. Супруги обнялись и все равно еще несколько минут не могли оторваться друг от друга. – Все, Вась, иди, – наконец положила конец затянувшемуся прощанию Ольга.
Глава 6
«Пересвет» снова выглядел красивым и грозным боевым кораблем, а не той развалиной, которую оставил Василий, уезжая в отпуск. Все три трубы были на месте, мачты тоже, правда, теперь на них отсутствовали боевые марсы, восстанавливать которые было долго, дорого и бессмысленно. Лейтенант с легким волнением наблюдал с борта катера, как надвигается громада ставшего уже родным броненосца, на котором теперь предстояло служить в новом качестве. В совершенно новом. Денисов еще раз подтвердил, что Василию предстоит исполнять должность старшего офицера корабля. Должность почетную, но, честно говоря, «собачью». Если командира можно сравнить с монархом или президентом, то есть занимающим пост парадный или боевой, то старший офицер – премьер-министр корабля. Он тот, кому положено решать практически все проблемы в своем… (да в том-то и дело, что «не своем») плавучем «государстве». Все вопросы относительно материальной части, матросов, кондукторов и кают-компании, все на плечах старшого. И командир за все спросит именно с него. Но без этого и самому никогда не стать настоящим командиром. И правила ценза, зачастую надуманные и даже кое в чем вредные для развития кадрового состава флота, в этом вопросе были весьма разумны: чтобы занять должность командира корабля определенного ранга, нужно сначала не меньше года прослужить в должности старшего офицера на соответствующем этому рангу корабле. С некоторым напряжением Василий поднялся на борт, где его сразу же тепло поприветствовал вахтенный офицер мичман Рыжей: – Рад вас приветствовать на «Пересвете», Василий Михайлович! С возвращением! – Здравствуй, Алексей Александрович! – протянул руку лейтенант. – Спасибо за теплый прием. А командир где? – У себя в салоне. Приказал передать, что сразу же по прибытии ожидает вас к себе. – Разумеется, я только отнесу вещи в свою каюту.– Господин капитан первого ранга просют вас войти! – командирский вестовой, Савва Нахлестов, выскочив из салона после доклада о прибытии лейтенанта, гостеприимно распахнул дверь перед офицером. – А-а-а! Василий Михайлович! Ну, наконец-то! Очень рад вас видеть здоровым и бодрым. – Эссен действительно прямо лучился радушием. После того как офицеры пожали друг другу руки, командир кликнул вестового и приказал принести чаю с ромом. – Вы, как я знаю, с супругой прибыли. Нормально ее устроили? – Да, благодарю. Очень приличная квартира, правда, там еще кое-что сделать надо… – А вот об этом забудьте, уважаемый Василий Михайлович. С броненосца вы теперь сойдете на берег нескоро. – Да о чем речь, Николай Оттович, я все прекрасно понимаю. Правда, кроме одного: как вам вообще удалось добиться моего назначения на такую высокую должность? До самого последнего момента не верилось… «О-хо-хо! – подумал про себя Эссен. – А мне-то как не верилось! И сколько пришлось сделать, чтобы подобное для флота чудо состоялось…» Перед мысленным взором каперанга пролетели события последних недель:
Вирен не предложил не только коньяку, но даже чаю. Признак был нехороший. Но если уж взялся за гуж… – делай, что собирался! – Как себя чувствуете, Роберт Николаевич? – Спасибо, для моего состояния – неплохо. Вы пришли моим здоровьем поинтересоваться, Николай Оттович? – в голосе адмирала скрипел явный сарказм. – И этим тоже. – Эссен не позволил себе обидеться. – Ваше превосходительство… – Оставьте. И… Извините. – Вирен понял, что перегнул палку в своем недоверии и подозрительности. – Слушаю вас. Просто так вы бы ко мне не пришли. Я прав? – Разумеется. Не от хорошей жизни я вас побеспокоил. В общем, если сразу брать быка за рога: вы, вероятно, в курсе, что у меня на «Пересвете» в бою погиб мой старший офицер? Аполлон Аполлонович страшно обгорел и не дожил не только до Владивостока, но и до ночи после боя. – Несомненно, такое я не могу не знать, а зная – забыть. – А теперь следующее: у меня на броненосце осталось только четыре лейтенанта, которые в обозримое время смогут воевать. Мне нужен старший офицер, хозяин кают-компании. Но и артиллерист со штурманом меня вполне устраивают как специалисты, и я не хочу сейчас, во время еще не оконченной войны, менять их на других. – Да кто вас заставляет, Николай Оттович? Вам пришлют нового старшего офицера… – Откуда пришлют? С Балтики? С Черного моря? – Да какая разница? – А разница в том, что не примет кают-компания, состоящая в значительной степени из офицеров, бывших под огнем, прошедших через ад Цусимы, похоронивших в море своих товарищей по оружию, извините за цветистую метафору, начальника, «не нюхавшего шимозы». Я не прав? – Но есть же правила, ценз… Хотя… Вы во многом правы, Николай Оттович. Но есть ведь законы. – Так война же идет! До крючкотворства ли теперь? Сейчас только один закон – победить! И пусть сейчас перемирие, но мы должны быть готовы воевать. А воюют не только пушки и машины. Воюют люди. – Не надо меня убеждать в том, с чем я и так согласен. – Вирен разволновался и стал не только цедить слова сквозь зубы, но и весьма энергично «говорить». Как следствие – шов на щеке слегка разошелся и бинт, стягивающий лицо, потихоньку набухал сочащейся из раны кровью. – Вы чего от меня хотите-то? – Я хочу назначить старшего офицера по своему усмотрению. Хотя бы исполняющим обязанности. – Ну, так неужели это требует такого накала эмоций? Подавайте рапорт, и почти наверняка его утвердят. – Парню двадцать четыре года. – Эссен с легкой иронией посмотрел на адмирала. – Утвердят? – Сколько? Двадцать четыре? Старшим офицером броненосца? Николай Оттович, побойтесь бога! Кто такой этот ваш протеже? – Тот самый лейтенант, которому вы соизволили лично повесить на грудь своего «Георгия». Соймонов. Роберт Николаевич, поверьте мне как командиру корабля: его примут. Его уважают офицеры и слушаются матросы. Пусть он молод, но он настоящий офицер. Он справится. – Нет, подождите! Есть же, в конце концов, правила, традиции, ценз… – А разве по правилам мы с вами атаковали японцев двадцать седьмого января? Вы на «Баяне», а я – на «Новике». Весь японский флот. Крейсерами. Вы считаете, что мы тогда поступили неправильно? А прорыв из Артура? А затопление «Севастополя»? Уж тут точно вопреки всем правилам мы действовали. Вы хоть раз пожалели об этом? – Николай Оттович, – снова перешел на шепелявящий шепот Вирен. Казалось, разговор задел его за живое, но он мог только сверкать глазами, цедя слова сквозь зубы из-за ранения. – Вы вот за лейтенанта просите… Я сам, что ли, по-вашему, не понимаю сложившуюся ситуацию? По цензу, чтобы стать капитаном второго ранга, надо почти пять лет в походах лейтенантом провести. А чтобы первого – человек должен год старшим офицером побыть и, главное, – год командиром корабля второго ранга. Но вы посмотрите вокруг, – Вирен кивнул в сторону распахнутого иллюминатора, – корабли в гавани с виду больше на металлолом плавучий похожи. И экипажи у них такие же некомплектные – одних командиров кораблей первого ранга в бою погибло восемь! Четверо со своими кораблями, а остальных на кого заменить? Шеина, Серебряникова, Дабича, Егорьева? И еще серьезно раненых Щенсновича, Юнга и Бухвостова? Так что всех капитанов второго ранга, кого только можно повысить, отправим командовать броненосцами и большими крейсерами. Но других офицеров выкосило еще сильнее. И даже если мы опять же дадим чины всем проходящим по цензу лейтенантам, проблему это не решит! Все равно лейтенантов ставить на должности старших офицеров придется, да и миноносцами, похоже, теперь будут командовать только лейтенанты… Пришлют еще, говорите? С Балтики? С Черного моря? Так некого оттуда больше присылать! И так уже пришлось ветеранов русско-турецкой из отставки выдергивать[178]. Остались только корабли третьей эскадры, которых «грабить» нельзя, и гардемарины на «Минине»… Вы только об этом не особо на эскадре распространяйтесь. Так что пусть пока исполняет должность ваш Соймонов. Временно исполняет. И только в том случае, если вы лично гарантируете мне, что это действительно самая подходящая кандидатура.
Теперь Эссен уже мог гарантировать адмиралу, что Василий – действительно самая подходящая кандидатура… А ведь когда он предлагал должность лейтенанту, все это было чистой воды авантюрой и блефом. Буквально до вчерашнего дня. – Господа! – начал разговор командир «Пересвета» со своими старшими артиллерийским и штурманским офицерами, лейтенантами Черкасовым и Тимиревым. – Я прошу вас меня простить, что не назначил исполнять обязанности старшего офицера кого-то из вас. Простить и понять меня: вы оба, хотя бы на период войны, до зарезу нужны мне на своих должностях. Такого артиллериста, как вы, Василий Нилович, я не найду нигде, а броненосец должен стрелять и, черт побери, попадать. Вы же, Владимир Сергеевич, знаете Японское море и его окрестности как никто. – Николай Оттович, да полноте, какие обиды? – Черкасов совершенно искренне удивился. – Вы командир, вам и решать, кому и кем быть на корабле. Даже странно слышать. И обидно. Я на самом деле хочу быть у своих пушек. Уж во всяком случае до победы над японцами. Тимирев в душе был не столь категоричен, но за компанию поддержал своего коллегу. Да и комплимент командира был ему приятен. – Благодарю вас за понимание, господа, – с внутренним удовольствием продолжил Эссен, – надеюсь, что лейтенант Белозеров в роли исполняющего должность старшего офицера устроит всех. Так? – Так точно, Николай Оттович! – чуть ли не дуэтом ответили офицеры. Но лица их напряглись. – «Так точно!», говорите? – командир ехидно посмотрел на лейтенантов. – Вы что, в самом деле думаете, что я не знаю об обстановке на броненосце. Вы в самом деле довольны «хозяином кают-компании»? Хотите, чтобы Андрей Алексеевич им остался? Лейтенант Белозеров был действительно самым старшим из оставшихся в строю лейтенантов броненосца. Особой любовью и уважением офицеров и матросов он не пользовался и раньше, а после назначения исполняющим должность старшего офицера развернулся вовсю… Сначала «взвыли» матросы. Тихо взвыли, в своей среде. Мелочность и дотошность «старшого» довели дружную команду чуть ли не до белого каления. Понятно, что на флоте должен быть порядок, но ты ведь не проверяй белыми перчатками чистоту только что установленных вентилятора или шлюпбалки, пойми, что люди только что закончили тяжелейшую работу, дай дух перевести… Офицеры тоже очень быстро почувствовали амбиции нового хозяина кают-компании. И характеризовали его одним словом: «Дорвался». Действительно, если слишком долго ждать возможность сделать следующий шаг по карьерной лестнице – можно «перегореть». И ничего хорошего из этого не выйдет ни для тебя самого, ни для твоих подчиненных. Неплохой в начале службы офицер Белозеров годами ждал и нервничал, а это никому не улучшит характера… – Если честно, Николай Оттович, то я бы предпочел видеть старшим офицером кого-то из мичманов или даже механиков, – осмелел Черкасов. – Согласен с Василием Ниловичем, – присоединился Тимирев, – не сочтите нас ябедами, но действительно Белозеров создал невыносимую обстановку и на броненосце, и в кают-компании. Если наше мнение для вас что-нибудь значит… – Я понял вас, господа. И не случайно завел разговор на эту тему именно с вами. Мичман или механик, это, конечно, слишком… Я подумал о Соймонове. Что скажете? – Вася?! Ой, извините, Николай Оттович, – Черкасов слегка смутился, столь откровенно высказав свои эмоции, – лейтенант Соймонов – вполне подходящая кандидатура. И, по-моему, лучшее решение проблемы. – Не стал бы так категорично, как Василий Нилович, утверждать, – без особого восторга присоединился к мнению артиллериста Тимирев, – но в качестве временно исполняющего должность старшего офицера – лейтенант Соймонов лучшая кандидатура. Если, конечно, не пришлют кого-нибудь постарше. Уважение команды и кают-компании он, несомненно, заслужил. Но вот как получится у Василия Михайловича в новом качестве… Не знаю. – Мне этого достаточно, господа. – Эссен почувствовал внутреннее облегчение. – Можете быть свободны. Благодарю за искренность.
Последующий (он же последний) разговор на эту тему был уже не очень сложным – слишком тщательно и презентабельно Эссен «позолотил пилюлю». – Спешу вас поздравить, уважаемый Андрей Алексеевич, – командир «Пересвета» просто лучился доброжелательностью, – вы теперь командир корабля. – Простите, Николай Оттович, не совсем вас понимаю. – Белозеров был буквально ошарашен. – Какого корабля? – «Бедового». Только что пришел приказ о вашем назначении. Понимаете, в бою погибло и было тяжело ранено так много командиров кораблей, что на эскадре, после прибытия, идет натуральная чехарда. Чагина с «Алмаза» отправили командовать «Александром Третьим» вместо тяжело раненного Бухвостова, Баранова с «Бедового» – на «Алмаз», ну а вас, как одного из самых заслуженных лейтенантов, – на миноносец. Эссен, естественно, не распространялся, чего ему стоило устроить данное назначение, но цель, в конце концов, была достигнута – приказ пришел. – Благодарю вас, кому прикажете сдать дела? – На днях возвращается лейтенант Соймонов – ему и сдадите. – Соймонов? Странно… Нет, ничего плохого о Василии Михайловиче сказать не могу, но он ведь самый молодой лейтенант на корабле. И это утвердили? – Это оставили на мое усмотрение. Я решил так. У вас будут какие-нибудь серьезные возражения? Я внимательно выслушаю. – Да нет, какие возражения, просто… Неужели все флотские традиции и законы уже не действуют? – Вы про ценз и право старшинства? Нет, не действуют. И не могут они сейчас действовать. Сейчас, после той бойни в Цусимском проливе и необходимости продолжать войну, многое традиционное отходит на второй план, любезный Андрей Алексеевич. И не мне вам это объяснять. Вы же прекрасно понимаете, что любой из вас, прошедших этот бой, для командира корабля гораздо ценнее и дороже, чем десять кавторангов с Балтики или Черного моря. И это поняло в том числе и командование. И я поддержал ваше назначение командиром миноносца, как мне ни жалко было лишиться такого превосходного офицера. Удачи вам на новом месте службы в качестве командира.
Должность командира корабля, пусть и небольшого, это, конечно, значительно более привлекательная перспектива, чем самое хлопотное, хоть и весьма почетное место на флоте – быть старшим офицером броненосца. И та, и другая должности соответствуют чину капитана второго ранга, но, будучи командиром миноносца, хлопот имеешь гораздо меньше, а жалованье, кстати, повыше. Так что Белозеров сдавал дела Василию ничуть не обиженным, а даже наоборот – с облегчением, и тон общения с его стороны был вполне дружелюбным и слегка покровительственным. – Удачи в новой должности, Василий Михайлович. Честно говоря, я вам не завидую: это снаружи «Пересвет» выглядит вполне презентабельно, а знали бы сколько проблем в его «потрохах»! Не хватает всего. Каждую бухту провода приходится выбивать с боем, каждый мешок для угля… – Так я и не ждал легкой службы, – откровенно ответил Соймонов. – И прекрасно понимаю, что само делаться ничего не будет, придется попотеть. С сегодняшнего дня влезаю в вашу шкуру, зная, что проблем и неприятностей будет немало. И благодарю вас за все, что вы сделали на корабле к моему возвращению. – Да уж, поработать пришлось, – Белозеров оценил вежливость своего преемника и ответил благожелательной улыбкой, – но основные трудности у вас впереди – на днях прибывают офицеры и матросы с Черного моря для пополнения нашего экипажа. Сильно подозреваю, что ожидаются трения в кают-компании между ними и «старожилами», прошедшими через походы и сражения. А матросы… В стране-то ведь чуть ли не революция, и как бы эти черноморские бездельники не притащили на эскадру социалистическую заразу. Я, честно говоря, с большим напряжением ждал этого и очень рад, что избавляюсь от необходимости решать грядущие проблемы такого плана. В общем, простились офицеры вполне доброжелательно, а то, что лейтенант Белозеров не особенно ушел от реальности, рисуя картину ближайших проблем для Василия, тому пришлось убедиться достаточно скоро. Даже при очень хороших отношениях с сослуживцами стать главой кают-компании броненосца, на котором под два десятка офицеров (а скоро будет больше), в двадцать четыре года – это испытание. Однако «глаза боятся, а руки делают». Не сказать, что было легко, но особых конфликтов не возникало, и гасить их не пришлось. Вот с материальным обеспечением дела обстояли действительно очень тяжело: порт физически был неспособен снабдить возвращающиеся к жизни корабли всем необходимым, разве что с питанием все обстояло прилично, а вот любую «железку» из ведомства адмирала Греве приходилось буквально выдирать с мясом и кровью. И все это через ревизора и старших специалистов броненосца – Василий борта не покидал и не виделся с женой уже вторую неделю, с самого прибытия во Владивосток. На берег отправлялись обычно Денисов, Черкасов или даже Эссен. Но и самому Николаю Оттовичу, несмотря на его мертвую деловую хватку, зачастую не удавалось добиться желаемого результата. И дело было даже не столько в «береговых бюрократах», сколько в треклятой пропускной способности Транссибирской магистрали. В Европейской части России было почти все необходимое Тихоокеанскому флоту, но не было возможности своевременно доставить это на Дальний Восток. И в порту в результате не хватало всего. От банального листового железа и стволов новых орудий до современных дальномеров Барра и Струда, которых на эскадре осталось целыми только восемь штук.
Глава 7
Обидно. Очень. Всем выловленным из воды «ослябьцам» дали кресты. А ведь он его заслужил больше, чем многие из… Но тем не менее Артур помимо воли частенько косил глаза на своего «Георгия», качавшегося на груди. С «Победы», куда перевели Вилката после чудесного спасения, его отпустили на берег в первый раз. И «оторваться» по-настоящему возможность появилась впервые. Новоиспеченный георгиевский кавалер страшно соскучился по пиву. Пусть на броненосце и была ежедневная чарка, но чертовски хотелось взять в руки большую кружку, сдуть с нее пену и влить в себя хмельную влагу долгими-долгими глотками. Искать подходящий трактир долго не пришлось. Даже ста метров по Светлановской идти не было необходимости – «Козочка» находилась почти у самого порта. Матрос, плюхнувшись за стол, по-барски махнул рукой «челаэку». Тот немедленно подскочил и, прослушав заказ, буквально через минуту нарисовался с двумя кружками пива. Благосклонно кивнув, Артур отпустил полового и с жадностью приложился губами к «жидкому хлебу». – Рупуже![179] – матрос был сильно недоволен. – Ну как можно называть пивом такую дрянь! На самом деле пиво было довольно неплохим, просто хотелось показать, что «пивали мы и получше». А вот стрелок из-за соседнего столика резко вскинул голову и, услышав литовское ругательство, пересел за столик Артура. – Здравствуй, товарищ, ты откуда? – С моря, – неприветливо посмотрел матрос на «сухопутную крысу». – Тебе чего? – Да нет, я имею в виду, где родился и жил, судя по «рупуже» – мы земляки. – Ну, из Ковно, а ты? – Из-под Вильно. Выпьем? – Так за тем и пришли. Давай. Матрос и солдат чокнулись кружками, и пиво полилось по своему предназначению. – За Цусиму? – ткнул пальцем в сторону креста солдат. – Разумеется. Иначе бы здесь не сидел. – А ты задумывался о том, что это не твоя война? И не моя. Это война Империи. Империи, которая держит в рабстве и твою Литву, и мою Польшу. Ты желаешь ей победы? Чтобы русский царь и дальше продолжал угнетать наши народы? – Что-то я тебя не пойму. Нам что, проиграть нужно было? – Это, несомненно, было бы лучше всего. Поражение России в войне – самая большая польза для народов, которые она поработила. – То есть нам было нужно всем на дно пойти? – что-то звериное стало просыпаться в спокойном и флегматичном литовце. – Ну не всем вам, конечно, но для нас, тех, кого Россия угнетает уже не первый век, – конечно, было лучше, чтобы ее армия и флот обделались в этой войне. Разве я не прав, товарищ? Разве ты не хочешь, чтобы твоя Родина была свободной? Тут Артура «накрыло». Мысли и воспоминания о бое понеслись в мозгу со скоростью экспресса. Мы зря воевали? Я зря наводил свою пушку и попадал? Тебе, сука, мало порванных в куски снарядами и осколками моих «братишек»? Ты воду ту самую, горько-соленую, хлебал? Тварь! Кулак матроса и кавалера, практически помимо воли его «владельца», впечатался в скулу пехотинца. Того мгновенно снесло со стула. – Гнида! Ты хоть японца живого видел? Ты тонул? Ты шимозу нюхал? Н-на! – Артур тоже выскочил из-застола вслед за «земляком», и ботинок матроса смачно врезал под ребра провокатора. – Жалеешь, что не всех нас акулы сожрали? Убью гада! Сидевшие за столиком неподалеку солдаты повскакивали со стульев и подались было на выручку товарища, но трактир все же был портовый… – А ну ША! – матросы с «Ретвизана», «Изумруда» и «Авроры», находившиеся здесь же, достаточно четко показали, что своего в обиду не дадут. Но и Артура попридержали. – Ты чего, братишка, взбесился? Что он тебе сделал-то? Ярость потихоньку проходила, и наводчик смог внятно донести до моряков суть происшедшего. – Во мразь! – у матросов появилось желание уже всем вместе продолжить экзекуцию, но здравый смысл взял-таки верх. – Да ну его к черту! – презрительно бросил один из изумрудовцев. – Убьем еще ненароком – нам же и отвечать придется. Социалист это. Наверняка. Сдадим эту сволочь в участок, а там пусть полиция разбирается. Даже стрелки, узнав, в чем дело, не стали защищать «брата по оружию», и незадачливый агитатор был препровожден туда, где с ним уже общались люди, которым и положено этим заниматься.Глава 8
Вошедшее в свою силу летнее солнце, даже не попадая напрямую в высокие и широкие окна, буквально заливало светом кабинет командующего флотом на Тихом океане. Но отнюдь не наступающая на Приморье жара волновала собравшихся за столом Рожественского начальников отрядов – каждый знал, что накануне из Санкт-Петербурга вернулся контр-адмирал Вирен, и новые указания «из-под шпица» обязательно последуют. Кому-то могут дать новую должность, а кого-то – таковой лишить. Учитывая, что треть присутствовавших пока лишь «исполняли должности», заменив своих убитых или серьезно раненных командиров и еще не получив утверждения, этот вопрос был весьма животрепещущим. Да и сам общий замысел того, как, базируясь в совершенно, как оказалось, не готовом к приему такого огромного числа кораблей Владивостокском порту, должна действовать эскадра, в любом случае должен был если не исходить из здания Адмиралтейства, то хотя бы быть утвержденным там. – Господа адмиралы и офицеры! – обратился, наконец, к собравшимся Рожественский. – Прежде чем огласить поступившие нам из Санкт-Петербурга конкретные приказы, я хотел бы познакомить вас со своим видением политической стороны нашей нынешней ситуации. Скажу прямо: если бы такие силы, как сейчас мы собрали, находились бы в Порт-Артуре, то, на мой взгляд, уже можно было бы считать, что война закончена. Однако Владивосток – это не Порт-Артур, – адмирал кивнул в сторону висящей на стене огромной карты, – здесь мы со всех сторон отрезаны от основных японских коммуникаций проливами, в которых ночами охотятся десятки японских миноносцев, и если крейсера имеют хорошие шансы миновать их невредимыми, используя свою большую скорость, то для броненосцев, а особенно наших «старичков», каждый проход через проливы – это большой риск. На новых же броненосцах, как вы все знаете, ремонт продлится еще некоторое время. – На слове «ремонт» адмирал поморщился так, что присутствующим показалось, что у него заболел зуб, хотя на самом деле просто за последние полтора месяца вечно проблемный ремонт измучил его сильнее, чем ранение. Тем временем Рожественский продолжил: – Однако безучастное сидение эскадры в Порт-Артуре было очень плохо воспринято в Санкт-Петербурге. И на суше, как вы знаете, войска до сих пор не могут прийти в себя после поражения под Мукденом. Поэтому нам никак нельзя быть безучастными сейчас, когда по крайней мере здесь, в Японском море, которое, кстати, решено на русских картах переименовать просто в Восточное, сила на нашей стороне! И, согласно поступившим приказам, – адмирал положил руку на лежащую перед ним папку с бумагами, – все части нашего флота получат свою часть работы, чтобы эту силу реализовать. Итак, – адмирал раскрыл папку и извлек оттуда первый документ, – начнем со стратегии в этой войне. Вернее в ее продолжении. Прошу выслушать начальника штаба флота, контр-адмирала Клапье де Колонга. Прошу, Константин Константинович. Бывший флаг-капитан Рожественского, получивший за поход и Цусиму и «Георгия», и орла на погоны, ставший контр-адмиралом, неторопливо принял папку из рук командующего и, не тратя слов на вступление, обратился к присутствующим: – Господа, если рассматривать некоторую программу-максимум, то в обозримое время России нужно вернуть хотя бы потерянное за последний год. Про штурм Токио пока рассуждать не будем. Основную задачу будет выполнять наша Маньчжурская армия, но ей, во-первых, необходима поддержка с фланга, а во-вторых, мы должны максимально затруднить противнику подвоз подкреплений и снабжение армии на континенте. Ну и, в-третьих, сделать невозможным или хотя бы очень затруднительным подвоз всего, о чем только можно подумать, в саму Японию. Не мне вам объяснять, что без сколько-нибудь стабильного снабжения из других стран метрополия врага долго не протянет. Но этот, третий вопрос вполне решается сам собой при достаточно активных действиях наших крейсеров, в первую очередь вспомогательных. Но их нужно обеспечить. К этому мы вернемся позже. Сейчас, так сказать, о «главном направлении». Мы имеем полностью боеспособными «Полтаву», «Сисой Великий», «Наварин» и «Нахимов». Отремонтированы и вошли в строй «Орел» и «Бородино». Ожидается на днях присоединение к основным силам «Пересвета» и «Победы». Но на все отремонтированные броненосцы только семь целых дальномеров Барра и Струда. Адмиралтейство обещает еще несколько штук в течение месяца, но пока мы имеем то, что имеем. По крейсерам: в строю «Олег», «Жемчуг» и «Изумруд», на днях, опять же, заканчивают последние приготовления «Баян» и «Богатырь». На «Громобоя» и «Аврору» в ближайший месяц можно не рассчитывать. У противника же, если считать истребленными только те корабли, гибель которых мы однозначно наблюдали, в строю два броненосца (считая «Чин-Иен») и шесть броненосных крейсеров[180]. При этом в легких крейсерах у японцев преимущество значительное – тринадцать вымпелов против наших четырех. Благо, что по скорости преимущество у нас – уйти от превосходящего противника может любой наш крейсер. Если, конечно, встреча произойдет в открытом море. С миноносцами дело значительно хуже – у японского флота просто подавляющее превосходство в кораблях этого класса. И подкреплений в этом плане нам ждать неоткуда. – А в каком плане есть откуда? – не утерпел Ухтомский. – С Балтики, Павел Петрович, – спокойно ответил Клапье де Колонг. – То, что снаряжается Третья эскадра, было известно давно, но теперь можно смело надеяться на ее появление в здешних водах месяца через три. А это весьма серьезное подспорье в войне: броненосец «Слава» один стоит японского «Сикисимы», старички «Александр Второй» и «Николай Первый» очень прилично бронированы, да и пушки у них вполне грозные, броненосцы береговой обороны втроем стоят двух броненосных крейсеров противника, крейсера «Владимир Мономах», «Память Азова» и «Адмирал Корнилов» сильнее любого бронепалубного крейсера японцев каждый. А то и двух. А вот с миноносцами как раз большая проблема. Из больших – только «Видный», ну и несколько типа «Сокол». Но ведь наверняка часть из них не дойдет из-за поломок. Увы.Линейный бой со всем флотом противника третья эскадра вполне может выдержать. Ну, хотя бы некоторое время – наверняка. Так ведь и мы в стороне оставаться не будем, выйдем навстречу. Но это вступление, как вы сами понимаете. Теперь о том, что нам предстоит делать в ближайшее время: имеющихся у нас линейных сил, при всех проблемах, достаточно, чтобы спокойно выйти в Цусимский пролив и даже дальше и господствовать там над морем. Нам нечего бояться всего флота Японии в прямом столкновении. Днем. Но в темноте наши силы наверняка будут атакованы армадой миноносцев противника и нет никакой гарантии, что к утру пара наших броненосцев и крейсеров не будут иметь по минной пробоине, а то и вообще окажутся потопленными. Вы согласны? Легкое гудение за столом было вполне одобрительным – начштаба флота говорил вполне логично и разумно. – Так вот, – продолжил адмирал, – для обеспечения фланга армии, которая собирается перейти в наступление, нам необходимо как бы двигаться вслед за ней вдоль береговой линии к Корее. Баз у нас, как вы прекрасно понимаете, там нет. У нас вообще только одна реальная база на Дальнем Востоке – Владивосток. Но береговая линия весьма удобна для стоянок эскадр – очень много бухт с подходящими глубинами. Чуть ли не каждые пятьдесят миль имеется вполне приличная стоянка. Есть предложение: постепенно захватывая побережье в надлежащих местах, оборудуя там временные порты, двигаться к Гензану. Ну, и как конечная цель – захватить этот порт, чтобы обеспечить к зиме незамерзающую базу для флота. Подробности я сейчас опущу. Все необходимые планы и указания вы получите позже в письменном виде. Сейчас хотелось бы решить вопрос в принципе: какие проблемы вы видите в предложенном плане действий, как их можно будет решить, как можно улучшить этот план. Прошу высказываться, господа! Вирен решил пока помолчать и послушать. Первым слово взял Ухтомский. – Теоретически мне все кажется правильным, но вот на практике, по-моему, будет не так гладко. Предположим, мы захватим три бухты на нужном удалении одна от другой. В первую очередь это угольные склады и место охраняемой ночевки наших судов. Значит, нужны батареи, значит, нужно минимум по батальону солдат для охраны и защиты побережья. То есть целый полк пехоты, не считая артиллерии. У нас есть этот полк? Есть пушки? А ведь если этого не сделать, то японцы, узнав о такой временной опорной базе, могут самыми скромными силами в виде канонерок и миноносцев организовать небольшой десант на побережье и, вырезав гарнизон, уничтожить и батареи, и уголь. Я уже не говорю о том, что, узнав об облюбованной нами бухте, весьма несложно ночью заминировать подходы к ней. Разве я не прав? Прошу развеять мои сомнения. – Насчет полка вы, Павел Петрович, можете совершенно не волноваться. У нас есть и полк и два. Но два не понадобится. Не мне вам рассказывать о численности владивостокского гарнизона. Осада порту и крепости не грозит: японцы должны окончательно сойти с ума, чтобы посметь десантировать войска в зоне действия превосходящего флота противника. Нашего флота. Так же как и пытаться осуществлять блокаду порта с моря. Я бы просто аплодировал такому решению японского командования. Тогда победа досталась бы нам легко и быстро. К тому же уверен, сухопутное руководство горячо поддержит этот план, и командиры полков будут чуть ли не добиваться того, чтобы выбрали именно их. Причины, я думаю, всем присутствующим понятны, поэтому озвучивать мысль до конца не буду. А полк в составе двух тысяч ста человек – это вполне достаточные силы для охраны сетевого заграждения, немногочисленных портовых средств и нескольких куч угля под навесами. В трех бухтах. Опыт обороны Циньджоусского перешейка показал, что на окопавшиеся в гористой местности войска надо наступать во много раз превосходящими силами. А уж если десантироваться с моря на укрепившегося противника – рекомендую число атакующих удвоить. И это как минимум. И здесь главное то, что морем в этом районе мы владеем безраздельно. Высаживаться ночью на корейский берег, да еще и вне этих самых бухт – форменное самоубийство. А днем толпа транспортов, спустивших шлюпки, рискует больше не вернуться к берегам Японии, так как их даже наши старички легко догонят, не говоря уже о более быстрых кораблях. Атака же такой гавани с суши тоже будет весьма затруднена, так как в северной Корее, – контр-адмирал в очередной раз обвел указкой соответствующий регион на карте, – напрочь отсутствуют какие-либо железные дороги, и мы всегда успеем перебросить силы раньше японцев. Соответственно, по оценкам наших сухопутных коллег, для охраны и обороны каждой из временных стоянок потребуется не более пехотного батальона, каждому из которых для поддержания непрерывной связи и наблюдения за морем будут переданы радиостанции. Можно не поскупиться и выделить еще один батальон для захвата гаваней. Из любого полка, находящегося в резерве во Владивостоке. В готовности погрузиться на корабль и отбыть туда, куда потребуется. Первый полк и упомянутый батальон будут выделены из состава владивостокского гарнизона, так как с приходом эскадры опасность десанта здесь значительно снизилась. Добавлю только, что для захвата Гензана нам обещали прислать дополнительные подкрепления. Я ответил на ваш вопрос? Было видно, что Ухтомский далеко не удовлетворен разъяснениями Клапье де Колонга, но продолжать спор на глазах командующего ему не хотелось. На выручку пришел Вирен: – Простите, Константин Константинович, но о минной опасности вы ничего не сказали. В Артуре эскадра вела, извините за высокопарность, ежедневную и еженощную битву за внешний рейд. И в конце концов проиграла эту битву: погибли на минах «Петропавловск», «Гремящий» и «Выносливый», подрывались и надолго выходили из строя «Севастополь», «Победа», «Баян», «Разящий». Еще несколько миноносцев и «Гиляк» были потеряны на минах после прорыва основной части эскадры из Порт-Артура. А ведь постоянно на рейде дежурили и вступали в бой с противником корабли от крейсеров до землечерпалок и портовых буксиров. А что будет на этих временных базах? У нас есть канонерки и миноносцы для охраны подходов к ним? Вопрос риторический – нет и не предвидятся. Японцы, узнав о нашей суете в некой бухте, а то, что они об этом узнают в ближайшее после начала работ время, у меня нет ни малейших сомнений, не преминут спокойно и аккуратно поставить несколько минных банок на ближайших подступах. Что чревато серьезнейшими для нас неприятностями – довести до Владивостока броненосец или крейсер с минной пробоиной может стать невыполнимой задачей. – А что предложили бы вы, Роберт Николаевич? – прогудел сочным басом командующий флотом. – Но только следуя из установки, что Гензан нужно брать обязательно, и это не обсуждается. – Понимаю, что не обсуждается, – свежий шрам на щеке Вирена стал малиновым, сигнализируя о том, что адмирал занервничал. – Не проще ли «брать уголь с собой»? Я понимаю, что угольщики тихоходны и будут тормозить эскадру. Но ведь не существенно тормозить – их парадный ход в девять узлов всего на узел меньше крейсерской скорости любого боевого корабля. А есть еще вариант: переделать под эскадренные угольщики пару вспомогательных крейсеров. С их вместительными трюмами и мощными машинами снимаются вообще все проблемы. Я понимаю, что они нужны в океане на коммуникациях, но разве ради мобильности целой эскадры не стоит просто уменьшить число вспомогательных крейсеров всего на две единицы? Рожественский поспешил на помощь своему начальнику штаба: – Хорошо, но, на мой взгляд, основная суть этих стоянок не в угле – три сотни миль до Гензана даже малые миноносцы пройдут без особых проблем. Разве что подводные лодки не смогут, но им-то уголь как раз и не нужен. Главная задача этих баз укрывать транспорты на ночь, чтобы не подставлять под удар японских миноносцев войсковые перевозки в темное время суток. Что же касается минной опасности, она, безусловно, существенна. Но опять же, на мой взгляд, не безнадежна. Поскольку мы будем действовать днем, то нам ничто не мешает самим заминировать подходы к гаваням, оставив только узкие проходы до глубокой воды, найти входы в которые ночью будет просто невозможно. Тогда японцы при попытке мин накидать скорее сами на наших минах подорвутся. А поскольку проходы будут узкими, даже в ежедневном их тралении никаких проблем возникать не должно – это в Порт-Артуре над нами все время довлел неприятельский флот, а здесь, даже если таковой и появится, то это уже ему придется ходить по нашим минным полям. Да еще и в районе, где у нас явное преимущество в силах. Единственная проблема – понадобится много мин, но и операцию мы будем готовить не один день, а мина – это не какой-нибудь ствол морского орудия, который надо точить месяцами. Так что, я надеюсь, что какую-то часть удастся получить с других флотов, а некоторое количество нам смогут дать и заводы. А насчет вспомогательных крейсеров, используемых в качестве быстроходных угольщиков… У нас, Роберт Николаевич, на них особые виды: на днях приходят две восьмидюймовые пушки с «Храброго». Сами знаете, чего нам с вами стоило убедить Адмиралтейство отдать на Тихоокеанский флот эти орудия… И вот, в течение недели они прибудут сюда. Значит, еще спустя месяц «Громобой» станет полноценной боевой единицей, крейсером, которому японцам нечего противопоставить в океане. Он станет хозяином восточного побережья Японских островов. Автономность этого крейсера очень приличная, но если при нем и под его защитой будет находиться еще и пара быстроходных вспомогательных крейсеров… Адмирал вдруг осекся. Голова слегка закружилась, в глазах заплясали мелкие радужные искры… – Зиновий Петрович, вы себя хорошо чувствуете? – забеспокоился Клапье де Колонг, глядя на побледневшее лицо командующего. – Все нормально, Константин Константинович, – слабым голосом отозвался Рожественский, присаживаясь в кресло, – вероятно, постоянный недосып сказывается. Продолжите мою мысль, пожалуйста, вы же полностью в курсе этого плана. – Ваше высокопревосходительство, может, все-таки пригласить врача? – обеспокоенно вмешался Энквист. – Вздор! – командующий не привык, чтобы его распоряжения оспаривали. – Все пройдет. Продолжайте совещание. Чувствовалось, что начальнику штаба, да и остальным адмиралам было бы спокойней продолжать именно в присутствии хоть какого-нибудь медика, а еще лучше – в отсутствие самого Зиновия Петровича. Но все знали и о его непреклонном, даже вздорном характере, поэтому возражать не решились. Даже Вирен, известный своим упрямством и занудливой дотошностью. – В присутствии быстроходных угольщиков, – продолжил Клапье де Колонг, тем не менее встревоженно оглядываясь на Рожественского, – «Громобой» сможет провести у океанского побережья противника около месяца. Представляете, какую панику у судовладельцев, торгующих с Японией, это вызовет? И ведь он будет не один. «Терек» и «Кубань», которых мы собираемся выделить вместе с ним в отряд, и сами вполне грозные для торгового флота боевые единицы. Броненосный крейсер именно обеспечивает устойчивость отряда – японцы не посмеют ловить нашу группу бронепалубными крейсерами. А броненосные им отвести из пока еще Японского моря мы не позволим. Так что… Зиновий Петрович! Зиновий Петрович, что с вами?! Начальник штаба флота повернулся к своему начальнику, чтобы тот подтвердил сказанное, но обнаружил, что адмирал, бледный как бумага, вдавил свою бороду в грудь и совершенно безучастен к происходящему. Остальные присутствующие тоже только сейчас обратили внимание на Рожественского. – Врача! Немедленно врача!! – Вирена непонятно какими силами вынесло к двери, каковую он чуть ли не протаранил, пытаясь поскорее распахнуть. События понеслись бешеным галопом: буквально через пару минут прибежал врач и бесцеремонно выставил ошарашенных адмиралов из зала, в котором проходило совещание, флаг-офицер командующего уже летел в госпиталь в экипаже с такой скоростью, каковую не наблюдали на улицах Владивостока никогда ранее. Обыватели только успевали шарахаться из-под копыт. Удивительно, что никого по дороге не сбили. – Главного врача! Немедленно!! Командующий умирает!!! – лейтенант Свенторжицкий орал так, что звуки его голоса, казалось, должны достигнуть самых отдаленных закоулков Владивостокского военного госпиталя. В общем, уже через двадцать минут трое докторов присоединились к своему коллеге в штабе флота. Адмиралы, не расходясь, стояли возле дверей зала совещаний и нервно переговаривались. – Не кончилось бы совсем худо, – мрачно бросил Клапье де Колонг. – У Зиновия Петровича ведь еще на Бонине микроинсульт был, а тут еще и раны, и вся эта нервотрепка в бою и после… – Ладно вам, Константин Константинович, Бог не без милости. – Ухтомский пытался казаться бодрячком. – Еще походим под флагом нашего адмирала. – Нет, господа. – Вирен, как всегда, был въедлив и занудлив. – Мы когда-нибудь планировать войну научимся? Ведь одного адмирала потеряли в бою – Иессена, Фелькерзам уже во Владивосток пришел еле живым, дай Бог, чтобы выжил. Зиновий Петрович был плох, и после ранения, и после всего этого нервного напряжения похода и боя. И что? В результате мы тут с вами вчетвером остались. Сплошь контр-адмиралы. И ни одному из нас флотом командовать не по чину. А кто будет этим заниматься? – Да ладно вам, Роберт Николаевич, сгущать краски – не в осажденном Артуре все же находимся. – Да. Не в Артуре и не в тех условиях, что были год назад, Павел Петрович. Но, черт побери, нам данное положение дел далось не задаром. И не мне вам объяснять, чего стоил, в том числе и нам с вами, тот факт, что сейчас во Владивостоке находится наша эскадра. И что практически половина вражеского флота на дне моря, а не на его поверхности.
Глава 9
Адмирал Того мрачно рассматривал с мостика «Сикисимы» корабли, шедшие в кильватере. Зрелище не обнадеживало. Называлось все это по-прежнему «Соединенный Флот», но сила его уменьшилась более чем вдвое: потоплены в бою три броненосца и остался только один современный. Количество броненосных крейсеров уменьшилось до пяти, и то «Идзумо», искореженный русскими снарядами и чудом добравшийся до родного порта, до сих пор находится в ремонте. «Якумо», и без того бывший самым тихоходным среди своих собратьев, имеет повреждения в машинах и с трудом держит пятнадцать узлов. Почти все орудия главного калибра расстреляны в сражении, и заменить их просто нечем. Хорошо, что запасных стволов хватило на замену полностью уничтоженных пушек. С малыми крейсерами история более благополучная: «Такасаго» погиб, а «Акицусму» решили пока вообще в строй не вводить, но остальные девять единиц отремонтированы и вполне боеспособны. Ну и отряд адмирала Катаока из трех «мацусим» и «Чин-Иена» в силах воевать. Да только задачи он может выполнять самые скромные. Командующий с радостью обменял бы весь этот плавающий антиквариат на один дополнительный броненосный крейсер. С миноносцами все в порядке: потеряны только три, но это совершенно не страшно, так как уже начали вступать в строй новые корабли этого класса. Но все они неспособны решить сложившуюся ситуацию в борьбе на море. Нужны броненосные корабли с мощной артиллерией, нужны крейсера-разведчики. И всех их недопустимо мало осталось под флагом командующего флотом. А вот «акватория риска» многократно увеличилась – охранять теперь приходится значительно бо́льшую площадь океана. К тому же еще и значительная часть вспомогательных крейсеров вытребована для армейских перевозок. А ситуация с экипажами совсем критическая: на кораблях, оставшихся на плаву, выбито в среднем по двадцать процентов моряков. Из-за этого пришлось вывести в резерв значительную часть судов береговой обороны, но это все равно не решит кадровую проблему. Некем заменить тех блестящих комендоров, которые пали в битве на кораблях линии. И офицеров. Здесь положение просто ужасающее. Погиб адмирал Мису, изранен и станет инвалидом Камимура. Из командиров погибших кораблей не спасено ни одного, а, кроме того, погибло или тяжело ранено семь капитанов первого ранга, благо, что далеко не все русские снаряды разрывались: Хейхатиро Того вспомнил огромное количество аккуратных дырок, которые проделали вражеские попадания в бортах уцелевших кораблей. И с десяток десяти-двенадцатидюймовых «болванок», которые не прошили борта и улетели в море, а были остановлены конструкциями японских крейсеров и броненосцев и остались на борту. И в каких местах зачастую! На «Адзуме» – внутри элеватора подачи снарядов в башню, на «Сикисиме» – внутри котельного отделения, на «Якумо» – внутри каземата. «Кассаги», легкий крейсер, получил три двенадцатидюймовых попадания! И ни один из трех русских «гостинцев» не взорвался. Даже один разрыв вывел бы крейсер из строя, а потом его бы добили. Ох, и берегли боги каперанга Ямая! Позже, разобрав неразорвавшиеся снаряды, выяснили, что виной всему алюминиевые бойки взрывателей – сминались раньше времени и не срабатывали. Обнаруженный факт немедленно засекретили, и оставалось надеяться, что русские об этом не узнали… Но дела у Объединенного Флота очень неважные: армия и общественное мнение относятся к морякам откровенно негативно – сорваны и идут провальными темпами поставки для армии на материке, совершенно недостаточное количество поставляемых в Империю товаров. Страховые компании берут невероятный процент за риски при доставке, судовладельцы реагируют соответственно. Над страной реально нависает угроза голода… И виноваты во всем мы, моряки. И от нас ждут чуда. Отсутствия оного не простят ни народ, ни армия, ни император… А как его сотворить, это чудо? Сейчас на театре военных действий у нас только один современный броненосец против двух русских, да у противника еще вдобавок пять кораблей этого класса послабее «Сикисимы», но сильнее любого из наших броненосных крейсеров. Да еще три броненосных крейсера, из которых два весьма быстроходны… К тому же через месяц-два силы русских увеличатся еще на пару современных броненосцев. Линейного боя с основными силами противника не выдержать. Будет полный разгром. Но и отдавать русским Японское море нельзя. – Ну что, Хейхатиро, картина глаз не радует? – на мостик поднялся начальник штаба командующего, контр-адмирал Като. В бою ему оторвало два пальца на правой руке, но вернуться к исполнению своих обязанностей Като поспешил при первой возможности. – Да уж чего радостного. Вот ты как себе представляешь дальнейшую войну на море? – Послушаю тебя. Есть планы? – Да какие планы, Томособуро? Планы можно составлять, когда есть силы для их выполнения. Реальные силы. А нам нечего противопоставить русским в генеральном сражении. И это даже сейчас. А разведка сообщает, что в течение месяца «Суворов» и «Ретвизан» войдут в строй. И гайдзины нас просто раздавят в генеральном сражении. И эта Россия, как гидра, посылает на Тихий океан еще одну эскадру. И ты знаешь ее состав. – Знаю. Если она присоединится к основным силам русских… – Вот именно. А мы можем что-то сделать с их основными силами? Даже сейчас я не рискну напасть на их флот в полном составе. Противник уже показал, что он умеет сражаться. Умеет маневрировать. Это уже не те русские, которых мы били под Порт-Артуром. – Не те. Сейчас их можно бить только по частям. – А ты в самом деле веришь, что они эти самые «части» соизволят подставить нам под удар? Где и когда нам искать эти «части»? – Ну что ты меня убеждаешь. Сам знаю. Положение у нас, как говорят русские: «хуже губернаторского». Не могу понять смысл этой фразы, но они говорят именно так, когда хотят выразить состояние полной безысходности… – Безысходности мне и без тебя хватает. Делать-то что? – Знаешь, пока я валялся после операции – думал именно об этом: «Что делать?». У нас есть только один козырь – десятки миноносцев. Наши истребители лучше русских, их больше, много больше. У нас имеются и малые миноносцы в большом количестве… – Ну и? Давай, продолжай, раз начал. – Подстерегать русские отряды под берегом. Вернее, под берегами. Хоккайдо и направление на Северную Корею – самые вероятные маршруты противника. – Мы ведь с тобой не на карте в кораблики играем. А уголь? Ты представляешь, сколько сожрут дефицитного топлива все эти «стаи», поджидая добычу? Без всякой гарантии ее найти. Да и если встретят… Днем атаковать? – Ну не днем, конечно. Но вцепиться в противника и дождаться сумерек, ночи… – Ну, разумеется. Ночи дождаться. Ты помнишь, что русские выходили из Цусимского пролива именно в сумерках? И курс их был практически известен. И много их потопили при этом все наши миноносцы, сосредоточенные в одном месте? Четыре десятка миноносцев, отслеживающие эскадру в практически тридцать вымпелов, вышедшую из узкого пролива и имеющую весьма конкретное направление, утопили один крейсер. Один! На рассвете. Ты рассчитываешь, что четверка миноносцев наткнется на русский отряд как раз на закате, просчитает его курс, найдет его ночью и успешно атакует минами? – Крайне маловероятно. Но ведь других шансов у нас нет.Глава 10
Без животного белка жить можно. Но далеко не всем это нравится. А уж если речь идет о целом народе… Народов-вегетарианцев просто не существует. Там, где с животной пищей неблагоприятная обстановка, люди вообще едят все, «что шевелится», от личинок насекомых, самих насекомых, собак и вплоть до человечины. Японию снабжал тем самым «животным белком» океан. Рис, бобы и рыба веками были основными продуктами, потребляемыми населением Страны восходящего солнца. Именно по рыболовным промыслам и решило нанести очередной удар командование Тихоокеанского флота. Понятно, что истребить бесчисленные флотилии рыболовецких шхун никто не надеялся, но нужно было продемонстрировать, что ловить рыбу опасно. Японский флот непременно должен был отреагировать на такую угрозу и выделить немалую часть кораблей для прикрытия рыбаков. То есть адмиралу Того пришлось бы разделить свои и так уже не очень большие силы. И, чтобы японцы не вздумали обойтись для этого старыми канонерками и столь же пожилыми малыми миноносцами, отряды повел на операцию крейсер «Олег». К северо-западу от Хоккайдо силы русских разделились: «Олег» с номерными малыми миноносцами барона Радена пошли вдоль северного побережья, а отряд истребителей повернул на юг. Милях в пятидесяти западнее порта Отару охотники нашли свою добычу: около двух десятков шхун деловито прочесывали море сетями. Но рыбаки были не одни. Многочисленным канонерским лодкам японского флота уже не осталось серьезной работы в этой войне (ну или пока ее не было) – обстрел берега противника или защита своего не являлись актуальной проблемой. Для сопровождения транспортов они были, как правило, слишком малы и слабы, а вот охрана промыслов – на данный момент самое подходящее занятие для этих корабликов. «Удзи», «Чокай» и «Иваки» втроем могли бы дать вполне достойный отпор шестерке русских миноносцев и даже вспомогательному крейсеру. А вот появление здесь мощного «Олега» или ему подобного корабля совершенно не ожидалось. Но японские капитан-лейтенанты, стоящие на мостиках канонерок, о долге своем не забыли. Все три боевых корабля выходили на бой с грозным противником, не пытаясь спастись. – Даже жалко на эти калоши снаряды тратить, а, Леонид Федорович? – обратился к командиру лейтенант Афанасьев, занявший теперь должность старшего офицера крейсера. – Оставьте этот снобизм, Андрей Николаевич, – сухо бросил Добротворский. – Пусть корабли и небольшие, но военные. Пушки на них есть? Военно-морской флаг имеется? Ну и все! Пока флаги не спустят – истреблять. А нам с вами, в случае чего, и самого мелкого их снаряда хватит. Да и вообще было бы обидно потерять хоть одного человека в таком бою – война еще не кончилась и людей надо беречь. Так что попрошу вас передать господам офицерам, чтобы не бравировали напрасно сами и матросам не позволяли на палубе без необходимости находиться. Это не цирк и не театр. – Ну, флаги-то они не спустят. Не тот народ. – Вот и ладненько. Открыть огонь! Цели были мелковаты для дистанции в двадцать кабельтовых, но тем не менее уже на четвертой минуте заполыхал «Чокай» и было отмечено попадание в «Удзи». Японцы доблестно огрызались огнем, но пока безрезультатно. Что и неудивительно: пушек на канлодках было немного, пушки в основном слабенькие для боя с таким сильным противником, а комендоры… Понятно, что не лучшие в Соединенном Флоте. Пока «Олег» со смаком «колошматил посуду в данной лавке», русские миноносцы занялись рыбаками. Словно лисы в курятнике быстрые и юркие кораблики начали торопливо «собирать урожай». На рыбацкие суда просигналили приказ: «Прекратить движение. Экипажам покинуть борт». Несколько дерзких не вняли: обрубив сети, они попытались уйти к своим берегам, но неповиновение тут же было на корню пресечено двумя миноносцами. Малокалиберные «пукалки», находившиеся на их борту, были совершенно несерьезным оружием при столкновении с боевыми кораблями, но рыбацким лайбам, да еще при стрельбе почти в упор, тридцатисемимиллиметровых гранат вполне хватило. Две шхуны загорелись, но одной, которая изначально была дальше всех, все-таки удалось оторваться и уйти на мелководье. Однако вид горящих «ослушников» сильно дисциплинировал остальных рыбаков и те стали послушно спускать шлюпки – благо берег был недалек и стоял почти полный штиль. Оставленная рыболовецкая флотилия была безжалостно сожжена артогнем. – Эх, ваше благородие! – сигнальщик с «Двести девятого» обратился к командиру. – Прямо сердце кровью обливается! Какие кораблики-то справные… Да и рыбакам местным как теперь жить? Только милостыню просить… – На войне как на войне, Клименко, – снизошел до ответа лейтенант, – да и сам подумай: разве японцы в таком случае с нашими церемонились бы? – И то правда, господин лейтенант. Не мы эту войну начали. Это я так – шхуны жалко…А «Олег» тем временем продолжал терзать свои жертвы. Сколько-нибудь серьезную опасность для крейсера представляло только двухсотдесятимиллиметровое орудие на «Чокай», но и то чисто теоретическую. Эта короткоствольная пушка и докинуть-то снаряд на двадцать кабельтовых могла с трудом, а уж про прицельный выстрел и говорить не приходилось. К тому же после первых же залпов этот «монстрик» был приведен к полной непригодности для использования, и русские комендоры с толком, с чувством, с расстановкой, в полном комфорте «доедали» вражескую канлодку. Да и много ли надо кораблю в шестьсот тонн водоизмещением шестидюймовых снарядов? Уже после третьего попадания «Чокай» сильно запарил и потерял ход, а после пятого стал явственно оседать на нос. Крейсер перенес весь огонь на «Иваки», который тоже долго не продержался. Уже после четвертого попадания главным калибром взорвались котлы, и канонерка затонула даже быстрее постепенно погружающегося «Чокай». Капитан-лейтенант Канеко даже не пытался спасти своего «Удзи». Воспользовавшись тем, что русский «большой дядька» пока не обращает на эту канлодку внимания. Было понятно, что от «Олега» не уйти. Тринадцать узлов – слишком несерьезная скорость, чтобы попробовать спасти корабль от быстроходного крейсера. Мелкие пушки канонерки продолжали исправно бить по врагу, практически не причиняя тому никакого вреда. Да никто из экипажа и не надеялся. Оставалось только погибнуть с честью и показать этим северным варварам несгибаемость самурайского духа. И неизбежный момент наконец наступил: «Олег», уже совершенно не опасаясь «игрушечных» пушчонок «Удзи», чтобы не разбрасывать зря снаряды, резко пошел на сближение и обрушил на японский корабль всю мощь своего огня с совершенно убийственной дистанции. Буквально за пятнадцать минут канонерка была разорвана в клочья. – Вот так вот! – мрачно выдохнул на мостике крейсера Добротворский. – Не все им впятером одного нашего расстреливать. Здесь вам не Чемульпо! Но, несмотря на спешку, шлюпки все же спустили и даже подняли в них из воды несколько десятков японских моряков. В том числе и одного офицера. Наверное, война уже потихоньку начала терять популярность в Стране восходящего солнца. Это был хороший признак. Но обольщаться не следовало – резервисты, служившие на кораблях даже не третьей, а скорее четвертой «очереди», пока не были показателем. Миноносцы взяли на буксир несколько шхун, но как только корабли отошли от места боя (или избиения) на пару десятков миль, трофеи были немедленно пущены ко дну – отряд не собирался терять пять-шесть узлов скорости из-за сомнительной ценности добычи. А японцы пусть думают, что гайдзины тащатся на десяти узлах. В общем, операция к северу от Хоккайдо прошла весьма успешно. А вот у западного побережья острова все сложилось далеко не так радужно…
Глава 11
– Тень на левой раковине! – голос сигнальщика резанул по ушам лейтенанта Вурма, который с недавнего времени являлся командиром «Буйного». Коломейцев ушел командовать «Светланой», и вообще из прежних командиров эсминцев только Дурново и Рихтер остались на мостиках своих кораблей, но получили чины капитанов второго ранга и стали начальниками отрядов. Это был первый поход Николая Васильевича в качестве командира корабля. И поход на редкость неудачный. Четыре русских миноносца были отправлены навести шороху в окрестностях Сангарского пролива, но особыми успехами похвастать не могли. Мало того – еще и напоролись по дороге на пассажирский пароход. Топить его было нельзя, а заставить молчать – тоже. К гадалке не ходи – Того уже в курсе, что у побережья Хоккайдо шляются русские миноносцы. И Вурм мысленно материл командира отряда Рихтера уже на протяжении двенадцати часов. Нужно было возвращаться несолоно хлебавши. Но нужно! Неужели непонятно, что ничего достойного внимания здесь уже не поймать? Но приказ есть приказ. «Быстрый», «Блестящий», «Безупречный» и «Буйный» послушно резали волны в поисках добычи. И вот вроде нашли… Охотника.…Эсминцы типа «Асакадзе» не успели к Цусимскому сражению, но вот к августу четверо из них «поспели». А ведь на тот момент они были, пожалуй, сильнейшими миноносцами мира. Во всяком случае, при бое именно между миноносцами. Японцам пришла в голову при их строительстве простая, как перпендикуляр, мысль: бой между эсминцами ведется на малых дистанциях, поэтому дальнобойность пушек вторична – главное вес снарядов. И на этих новых «истребителях истребителей» стояло целых шесть трехдюймовых пушек. Пусть четыре из них и были короткоствольными. (Напомню читателю, что у русских эсминцев было ОДНО трехдюймовое орудие и несколько несерьезных сорокасемимиллиметровых.) Капитан первого ранга Фудзимото получил приказ выйти со своим отрядом на перехват русских истребителей, и тут же, в течение часа, его новейшие «убийцы миноносцев» стартовали из Хакодате, чтобы отыскать и покарать дерзких.
Восходящее солнце рассеивало туман, и силуэты русских миноносцев становились отчетливо видны ищущим их. На японских «асакадзах» дружно прокричали «Банзай!», и противники пошли на сближение. На русских кораблях тоже взлетели до места боевые флаги, тоже прооралось «Ура!» и комендоры стали хищно зацапывать прицелами силуэты врагов. Началось! По бортам японских истребителей пробежали вспышки выстрелов и первые жестокие «приветы» понеслись к русским кораблям, чтобы посеять смерть. Ответный огонь не заставил себя ждать. Часто-часто затявкали сорокасемимиллиметровые пушки и чуть реже бахали трехдюймовки. – Ниче! – почти весело подал голос рулевой. – Драка честная – баш на баш. Набьем морду узкоглазым! – А ну не отвлекайся! – резко одернул говорливого матроса командир. «Да уж! Честная! Если вымпелы считать, то конечно, – пронеслось в голове лейтенанта, – а вот то, что любой „японец“ нас вдвое по весу залпа превосходит… Что за черт?» Все японские снаряды давали всплески одинаковой высоты. Бил один калибр. Причем крупный (для миноносцев крупный, естественно). Несколько минут японцы нащупывали дистанцию, а потом началось… Под огнем в первую очередь оказались именно два последних в строю корабля русских, причем если по «Безупречному» бил только головной «Камикадзе», то концевой «Буйный» обстреливали сразу три эсминца противника. Он, казалось, исчез за лесом разрывов – миноносец некоторое время спасало только то, что с точностью повторилась ситуация с завязкой Цусимского сражения, когда начавшие все вместе без команды стрелять по «Микасе» корабли не могли отличить свои всплески от чужих и нормально корректировать стрельбу. Здесь же японские моряки сполна ощутили причину, почему конструкторы всех флотов того времени избегали ставить на корабли разные орудия близких калибров – для «длинных» и «коротких» пушек требовались разные данные стрельбы, и длительности полета снарядов тоже были разными. В результате три японских истребителя не могли различить «свои» всплески от обоих типов орудий на фоне таких же от двух других миноносцев – все всплески были абсолютно одинаковыми и часто повторяющиеся залпы слились в одно кипение вокруг концевого русского миноносца… Но все-таки досталось ему здорово: практически первым же попаданием была уничтожена кормовая пушка вместе со всем расчетом, затем взрывом сбило антенны, но это не фатально, еще один снаряд, не разорвавшись, прошил третью трубу. И ведь это был только «дебют» боя. Японцы настигали, и эффективность их огня возрастала. «Быстрый» пока не обстреливался, и командир отряда так еще и не понял, на какого противника они нарвались. Рихтер продолжал уверенно держать подчиненные ему миноносцы на прежнем курсе, приказав, правда, склониться в сторону противника и изобразить нечто вроде «кроссинг Т» их головному. Небезуспешно. «Камикадзе» получил несколько попаданий, свалилась его фок-мачта, и на баке разгорался пожар. Однако при этом с «Быстрого» открылся и вид на «Буйный», на котором с неприятной регулярностью вспухали облака разрывов. Кстати, русские сорокасемимиллиметровки первое время даже были предпочтительней: наводить эти легкие пушки было быстрее и удобнее простым нажимом плеча. А трехдюймовые орудия приходилось «перемещать» и по горизонту, и в вертикальной плоскости вращением рукоятей. За массу снаряда нужно платить массой орудийной установки, а значит, и скоростью ее наведения на цель. А в бою скоростных кораблей, каковыми являются миноносцы, скорость стрельбы решала очень многое. И град мелких снарядов зачастую был более эффективным, чем редко прилетающие крупные. Пожаров на сражающихся кораблях почти не было – нечему гореть. Эсминцы являлись практически цельнометаллическими изделиями. По инструкции из дерева разрешалось изготовить только сиденья на унитазах в гальюнах (на то время только там древесина была незаменимымматериалом). Ну, разве еще ящики для снарядов делались из дерева. Гореть, повторюсь, на русских миноносцах было практически нечему. Но это не делало летящую в «Буйный» смерть менее жадной. Визжащие осколки снарядов собирали свою кровавую жатву. Боя без крови не бывает, но было до слез, слез ярости, обидно наблюдать, как твой корабль чуть ли не безнаказанно исколачивает противник. Да еще и невезение внесло свою лепту: один из снарядов разбил вторую рулевую машину, а другой расковырял борт так, что оказался затопленным патронный погреб баковой трехдюймовки. Матросы по собственной инициативе начали нырять туда за боеприпасами. Пушка продолжала стрелять, но темп огня заметно снизился. Еще бы! Пройди за каждым патроном по грудь в воде, нырни, найди на ощупь этот самый патрон, который весит несколько килограммов, выберись с ним, отдышись, и снова… А помещеньице-то не очень просторное, а люди и на других постах сейчас нужны до зарезу… В общем, изредка бабахала носовая. И попадала тоже не очень часто. Унесли уже троих наводчиков, двоих, хоть они еще и не умерли, можно было смело вычеркивать из числа живых. С такими ранами на этом свете долго не задерживаются: у одного оторвана рука у самого плеча, а у второго был разворочен весь низ живота. К пушке встал наводчик одной из разбитых сорокасемимиллиметровок, матрос Костряков. Орудие непривычное, но в данном случае можно было поверить в японскую «Такуга-дзен»: просто доверься своим чувствам (карме, интуиции и тому подобному), наведи пушку и стреляй… Три выстрела – три попадания в «Камикадзе». Японский миноносец, вдобавок ко всему прочему, сильно запарил, выкатился из строя и сбросил ход почти до нуля. «Быстрый» с остальными пытались увести преследователей от измученного «Буйного», но японцы не клюнули на эту уловку: на такой дистанции им было вполне достаточно подключить пушки ранее нестреляющего борта, чтобы наносить кораблям Рихтера вполне сравнимые повреждения, а «дожевать» отставший русский миноносец очень хотелось. Потопленный в бою боевой корабль противника – это дорогого стоило! И шквал огня по «Буйному» не утихал. Палубную команду уже выкосило практически наполовину, разбило вдрызг первый минный аппарат (чудо, что не взорвалась мина, приготовленная к выстрелу), кроме редких выстрелов баковой, огрызалась еще только одна мелкая пушка правого борта. – Ну сколько еще нас нужно бить, чтобы адмиралы научились не только делать выводы, но и принимать соответствующие меры? – чертыхался Вурм, зажимая порванное осколком ухо. – Ведь по результатам Цусимы было ясно, что в корме тоже нужно ставить семидесятипятимиллиметровую пушку! Даже раньше! Еще в Артуре. И ведь ставили: «Сильный» и «Статный» уже ходили там с двумя трехдюймовками. А ведь те миноносцы почти на треть меньше наших. И не было бы сейчас этого избиения. Эх-х!.. Крен на правый борт медленно, но неуклонно нарастал, и было понятно, что «Буйный» свое отплавал. Нужно было спасать экипаж. Положение корабля видели и японцы, поэтому, когда замолкла и баковая пушка русского миноносца, пошли на сближение, стреляя только из орудий левого борта, развернув носовые и кормовые пушки в сторону оставшихся истребителей Рихтера и наглухо парируя их попытки прийти на выручку собрату. Японцам была очень нужна и важна эта победа в самой первой операции после сорвавшихся переговоров. Желательно было еще и не упустить остальные русские миноносцы, но, как минимум, добить подранка. Вызвали еще один отряд контрминоносцев, но подход этой четверки ожидался не ранее чем через полчаса и это только в данную точку. Значит, пока нужно задержать здесь уцелевших русских как можно дольше, тогда конец им всем… Однако Рихтер, видя безнадежное положение «Буйного», дал приказ остальным отходить на север. Было очень вероятно, что под своим берегом противник скоро получит подкрепления. Радиостанция «Быстрого» затрещала на весь эфир попытками связаться с группой «Олега». Их услышали, но в ближайшее время помощи ожидать не приходилось. – Уходят… Бог им судья, – командир «Буйного» с тоской смотрел на удаляющиеся дымы отряда. Теперь самым благоприятным исходом для его экипажа был плен. «Камикадзе» все-таки дал небольшой ход и стал осторожно приближаться к тонущему русскому миноносцу. Не наглея. Японцы понимали, что хоть пушки и молчат, но насчет минных аппаратов уверены не были. Хоть «Буйный» имел уже значительный крен и был готов перевернуться, кто его знает… Вдруг шарахнут миной и тогда победа превратится практически в поражение.
– Всем спасаться по способности! – лейтенант Вурм прокричал свою последнюю команду. Последнюю… И выход в море в качестве командира корабля оказался первым и последним. И теперь уже возможно навсегда… Шлюпка была, естественно, искорежена осколками, и команда посыпалась в воду, хватая все то, что имело длительную положительную плавучесть. А это были практически только койки. Ни спасательных кругов, ни тем более жилетов в то время еще не применяли. Изделий из древесины, как уже упоминалось, на русских миноносцах тоже не было. Оставалась только парусиновая, туго скрученная койка, которая могла держать человека на поверхности около получаса, пока не пропитается водой насквозь и не потеряет свою плавучесть. Да и это сомнительное средство спасения досталось немногим: не побежишь же в кубрик, когда палуба уходит из-под ног и корабль вот-вот опрокинется… А вода, несмотря на начало сентября и достаточно южные широты, была далеко не курортной – холодное течение, выходившее из жерла Сангарского пролива, вносило свою жестокую корректировку в температурный режим Японского моря в этих местах.
Командир уходил последним. Как и положено. Тонуть вместе с кораблем… Красиво, эффектно, но и бессмысленно. России слишком дорого обходится подготовка каждого морского офицера, как и любого офицера… И даже солдата или матроса. Просто погибнуть «назло врагу» – достаточно дешевая поза. И лейтенант это понимал. Дрались до конца. Флага не спустили. А каждый офицер и матрос еще пригодятся Империи. Потом. После плена. Но пригодятся. Наверное, и традиция гибнуть командиру (капитану) вместе с кораблем родилась из страха. Страха отвечать за погубленное судно. А потом покрылось это романтикой… Все эти мысли промелькнули в голове командира «Буйного» менее чем за секунду. А потом он, приняв решение, скинул тужурку и рыбкой сиганул в море с уходящего из-под ног борта. Японцы с «Камикадзе» спасать противника не особо торопились. Пока корпус «Буйного» не скрылся под водой, по нему продолжали стрелять. Близкие разрывы контузили держащихся на воде русских моряков и многие погибли в результате этого бессмысленного расстрела. Но, в конце концов, сыны Аматерасу пошли «собирать» свои трофеи. Двадцать человек с русского миноносца были взяты на борт «Камикадзе». Из офицеров – только командир. Именно в тот момент, когда лейтенанта поднимали на борт японского истребителя, мимо пронесло отряд из четырех «японцев», мчавшихся на подмогу своим. – Пошли нашим салазки загибать, – мрачно бросил комендор Смык, находившийся рядом. – Суду виням уз коциняс, – мгновенно отозвался кочегар Скуиньш. – Что? – обернулся лейтенант. – Это он про дерьмо на палочке, – засмеялся боцман, – все наши приговорки на свой латышский перепирает. Я уже разбираться стал. Вурм удивленно посмотрел на матросов и боцмана. Они совсем не выглядели побежденными. Только что выловленные из холодной воды, русские моряки улыбались. Какие-то невероятные выверты человеческой психологии не дали этим людям впасть в уныние, несмотря на кровь и смерть, которые были рядом с ними на протяжении часа. Ведь всего десять минут назад ни один из них не знал, подберут его или нет. Останется он жить или навсегда будет вычеркнут из списка населяющих планету. Может, позже некоторые из них взвоют, вспомнив о разорванных в клочья взрывами или утонувших друзьях… Но сейчас среди пленных русских моряков царил смех. Это не могло не удивить и не возмутить стоящих рядом японцев. Офицер что-то гортанно выкрикнул и указал рукой в сторону кормы. Во избежание ненужных конфликтов Николай Васильевич приказал своим подчиненным успокоиться и подчиняться японцам. Он и сам уже собрался двинуться на ют вместе с матросами, но японский офицер жестом удержал Вурма на месте. – Старший лейтенант Кисика, – по-английски представился японец. – Лейтенант Вурм, – русский офицер собрался было козырнуть в ответ, но вовремя вспомнил, что фуражки на голове, естественно, нет. – Командир миноносца «Буйный». – Какова была задача вашего отряда? – К сожалению, я лишен возможности ответить на ваш вопрос, – улыбнулся лейтенант, и японец, на самом деле и не ожидавший другого ответа, понимающе кивнул. – Ну, разумеется. Сейчас вас проводят переодеться в сухое, дадут горячего чая, а позже мы с вами еще побеседуем. Беседа оказалась не из приятных. Когда Николай Васильевич, переодетый в матросскую робу, присел в каюте перед Кисика, он уже ощущал существенный дискомфорт: одежда категорически мала, и было очень неприятно выглядеть в ней смешным перед лицом победившего врага. Японец весьма приветливо предложил рому, и чашка с крепким и душистым напитком была принята с удовольствием. На этом «удовольствия» закончились. – Господин лейтенант, вы храбро сражались, и я высказываю уважение вашему мужеству. Но наши страны находятся в состоянии войны. Для меня важнее всего судьба моей Родины. Поэтому я, к глубокому моему сожалению, иногда не могу себе позволить быть рыцарем по отношению к противнику. Рыцарем в вашем, европейском понимании. – Я не совсем понимаю, о чем вы, господин старший лейтенант. – Вурм прекрасно представлял, к чему ведет его собеседник, но нужно было собраться с мыслями и приготовиться к интеллектуальному поединку. Знать бы, о чем пойдет речь. – Дальность плавания ваших миноносцев слегка превышает тысячу миль экономическим ходом. От Владивостока до Цугару – четыреста тридцать. И столько же обратно. Это если спокойное море и по линеечке. В реальности будем считать пятьсот миль. У вас остается запас на приблизительно сто миль. Это если не давать полный ход. А был бой и рассчитывать, что его не будет, наверняка ваше командование не могло. Не объясните ли эти несообразности? – А если нет? – Мне будет очень жаль. Даже не вас – ваших матросов. Начнем мы с них. Вы понимаете, о чем я? – Разумеется. И вы пойдете на пытки военнопленных? – Ради моей страны? Конечно! Не забывайте, что мы японцы. У нас другая психология и на некоторые вопросы морали мы смотрим с европейцами совершенно по-разному. – Хорошо. Я могу вам преподнести несколько версий: мы выходили из порта, взяв дополнительный уголь в мешках на палубе. Нас сопровождал вспомогательный крейсер почти до самых берегов Хоккайдо. Мы забункеровались, и о его дальнейших задачах лично я ничего не знаю, далее: нас должны встретить наши корабли на обратном пути, но точку рандеву знает только командир отряда. Любой вариант не дает вам никакой полезной информации и не может быть проверен в ближайшее время. Японец задумался секунд на двадцать и ответил: – Ошибаетесь. Первые два случая проверяются очень легко и быстро. Очень сомневаюсь, что вы заранее приказали всей команде заучить заведомую дезинформацию и что на допросе ваши матросы выдадут именно ее. А рассчитывать, что все они будут молчать под пытками – наивно. Не так ли? «Вот это влип! – заметались мысли в голове Николая. – Потихоньку начинаю жалеть, что не пошел ко дну вместе с кораблем. Припер меня к стенке намертво. И главное – кругом прав. Хотя…» – Простите, а у вас на борту есть человек, говорящий по-русски? А то мои матросы английского языка практически не знают. – Есть, можете не сомневаться. И не один, – ни один мускул не дрогнул на лице японца, видимо, он действительно был уверен в своих словах. – Я даже помогу вам не мучиться по поводу того, блефую я или нет. Не блефую. Кисика встал и подошел к двери каюты. Хватило полутора шагов – каюты на миноносцах невелики. Открыв дверь, он взмахом руки позвал внутрь того, кто, вероятно, заранее находился здесь и ждал приглашения. Это был совсем молоденький гардемарин и, обменявшись парой фраз со старшим лейтенантом, юноша обратился к Вурму: – Рад вас приветствовать, господин рейтенант! – звучало достаточно чисто, а то, что японцы не могут выговаривать звук «л», Николай Васильевич знал давно. – Как ваши дера? – Спасибо, хреново, – русский офицер чувствовал, что его опять переиграли. – Простите, а вы ездите верхом? – Зачем вам это знать? – гардемарин позволил себе выказать удивление. – Просто подозреваю, что вы не поняли моего вопроса и русским владеете на уровне нескольких фраз. Итак? – Я моряк и на рошадях никогда не ездир. Этого достаточно? И снова карта была бита. Карта последней надежды. – Хорошо, вы меня убедили. Господин Кисика, – перешел лейтенант на английский, – все равно я не поверю, что вы опуститесь до пыток моих людей. В этой войне Япония проявила себя хоть и хитрым, но благородным противником. Не думаю, что вы, вместе с экипажем своего корабля, являетесь исключением. – Приятно слышать, – слегка поклонился японец, – но не советую на это рассчитывать. Мы придерживались европейских принципов ведения войны, когда побеждали. Теперь же речь идет о выживании нации. Тем более что на борту нет иностранных корреспондентов и наблюдателей. – Но ведь мои матросы, оставшиеся в живых… – Вурм осекся. – Что? Вы уже сами поняли? Никаких «оставшихся в живых» не будет. «Камикадзе» получил серьезные повреждения и нужно было заботиться о спасении своего корабля, а не вражеских моряков. Меня не осудит никто: от раненного вами капитана первого ранга Фудзимото и до последнего матроса. И ни один из них не проронит ни слова о том, что произошло на борту нашего миноносца. Смею вас уверить – ни один. А правду от ваших людей мы все равно узнаем. И вы будете на это смотреть. Будете! Можете не сомневаться. Верите? Офицеры смотрели друг на друга в упор. И лейтенант Российского Императорского Флота Николай Васильевич Вурм жалел уже не только о том, что не утонул со своим «Буйным», но и о том, что вообще родился на свет. – Я могу подумать? – до жути хотелось, чтобы рядом был револьвер – одно нажатие на спусковой крючок, и все бы кончилось… Кончилось бы для него, лейтенанта Вурма, но не для матросов с «Буйного»… Нет! Уходить от проблем с помощью самоубийства… Не зря церковь этого не прощает – переложить свои проблемы на других – не выход. – Хорошо, – выдавил из себя лейтенант, – что вы хотите знать? Только сразу предупреждаю, что никакой пользы от сведений, полученных вами от меня, японский флот не получит. – А уж об этом мне судить. – Кисика был доволен результатом, но его лицо оставалось непроницаемым. – Так что у вас было со снабжением углем? – Вспомогательный крейсер довел нас до северо-западного побережья Хоккайдо и забункеровал сверх штатного запаса. К моменту боя у нас были полные угольные погреба. – Понятно. Какой вспомогательный крейсер? – А то вы не знаете! Ваших шпионов во Владивостоке чуть не горстями гребут. «Рион». Надеюсь, вы поверите, что его командир не удосужился меня уведомить о своих ближайших планах? – Поверю, – как бы не заметил издевательского тона японец, – но ведь ваш отряд был не один. Не так ли? – Судя по вашей уверенности, вы прекрасно знаете, что не один. И, судя по всему, он, этот отряд, уже успел отметиться у ваших берегов. Не так? – Конечно. Их обнаружили. – Думаю, что они сами себя обнаружили, а не ваша разведка. Так же как и мы. Просто не ожидали такого оперативного ответа от вашего флота. И такими силами. – Думаю, что флот микадо преподнесет российскому немало подобных сюрпризов, – улыбнулся японец. – Но речь сейчас не об этом. У вас наверняка была назначена точка рандеву после операции. – Наверное, была, – не полез в карман за ответом лейтенант, – но ее если кто и знал, то только командир отряда. И то не факт – мы способны были вернуться во Владивосток и сами. А уж про то, что координат ее не знают матросы, думаю, мне вам доказывать не надо. – Ладно, оставьте. Никто не будет пытать ни вас, ни ваших людей. Арима уже беседует с некоторыми из них… Успокойтесь! – повысил голос японский офицер, заметив, что Вурм дернулся. – Никаких пыток. Они сами расскажут все, что нужно для проверки ваших слов. Только для проверки. Хотя я не сомневаюсь, что вы сказали правду.
На этом злоключения закончились. Николая Васильевича оставили в покое, через день «Камикадзе» дотащился до Хакодате, и для экипажа «Буйного» потянулись месяцы плена…
Глава 12
Капитан второго ранга Отто Рихтер был не в самом благодушном настроении: первая операция, где он выступал в качестве командира соединения, – и уже один эсминец из четырех потерян. Ведь как хотелось развернуться навстречу этим японским «истребителям-сюрпризам», с их большими пушками! Рядом со своими берегами или посреди Японского моря он бы так и сделал, но сейчас вопрос стоял только о том, чтобы спасти оставшиеся корабли. Братьев-цусимцев с тонущего «Буйного» пришлось бросить. Был шанс развернуться и пойти навстречу японским контрминоносцам, поливая их огнем носовых трехдюймовок, но это имело смысл только в том случае, если бы «Буйный» оставался в более-менее транспортабельном состоянии. Но он уже тонул. А по горизонту мазнуло дымами. Было бы крайней степенью наивности предполагать, что подходят свои – наверняка подкрепления японцам. Пришлось уходить полным ходом, яростно надеясь, что группа «Олега» уже идет к точке рандеву и услышит взорвавший эфир призыв о помощи. Радиостанция «Быстрого» трещала вовсю, но пока никаких ответных сигналов не было. Эсминцы «Ушио», «Кисараги» и «Хатсусимо» были продуктами скородела военного времени, поэтому своих штатных узлов, естественно, выдать не могли. Эта тройка уверенно висела на хвосте русских, перестреливалась с ними, но приблизиться пока не очень получалось. А вот догоняющий отряд истребителей английской постройки по-быстрому съедал кабельтов за кабельтовым и вскоре прегрозно обещал выйти на дистанцию действительного огня. Вот это было очень опасно, если… – Господин капитан второго ранга! Есть связь с «Олегом»! Идут навстречу. Часок бы нам продержаться! – лицо матроса, принесшего столь радостную весть на мостик, просто сияло. – Спасибо. Ступай! – Рихтер совсем не собирался разделять столь радужные надежды своего подчиненного. Противник приближался, а с «Безупречного» засемафорили, что имеют повреждение в машине. То есть катавасии не избежать. Отряд загублен. До подхода «Олега». Который, конечно, расшвыряет эту свору «шавок» по окрестностям… Выдержим. Но до Владивостока после такого боя корабли уже не довести… – Дымы с норда! – заорал сигнальщик. Офицеры немедленно вскинули бинокли к глазам и впились взглядами в горизонт. Ничего, естественно, было не разглядеть, но если это свои, то при сближении со скоростью более сорока узлов скоро должна появиться ясность… До противника двадцать пять кабельтов с кормы и сближения с первым отрядом практически нет, до второго кабельтов сорок и при разнице в ходе в приблизительно три узла он через час уже будет вполне уверенно поражать русские эсминцы своими снарядами, а до своих, если это свои, будет кабельтов пятьдесят. То есть нужно будет выдержать минут пятнадцать боя. Терпимо. Как только «Олег» приблизится к ожидаемой «свалке» – японцы ретируются. Какими бы фанатиками они ни являлись, но всемером в атаку на неповрежденный большой крейсер не полезут. Да еще прикрываемый тремя истребителями и сворой малых миноносцев. Если и своих жизней не пожалеют, то хоть корабли поберегут от такой самоубийственной и бесполезной атаки. На их кораблях, вероятно, знают об эпизоде, когда один маленький «Новик» разогнал семнадцать японских миноносцев. Да и Цусима еще свежа в памяти: даже избитые крейсера и броненосцы вполне успешно отбивались от массированных минных атак. Все-таки все не так уж плохо, если не учитывать одного весомого аргумента по имени «Безупречный». Эсминец пока отставал только потихоньку, но отставал… – «Олег»! Наши! – глазастый сигнальщик продолжал радовать слух своего командира. Хотя как он умудрился разглядеть силуэт корабля, идущего встречным курсом, Рихтер понять не мог. Оставалось надеяться на то, что парень действительно зоркий. Если все так, то шансы выскочить действительно росли… И тут же упали: перестрелка продолжалась, и японский снаряд напрочь снес четвертую трубу «Безупречного». И его отставание стало сказываться все более заметно. Японцы же не преминули немедленно перенести на него огонь всех своих орудий, чтобы уже наверняка «сожрать» сегодня еще один русский миноносец. За что и поплатились: остальные двое русских тоже, не сговариваясь, сосредоточили огонь на вырвавшемся вперед «Кисираги» и тоже добились удачного попадания – тот сел носом и стал выходить из боя. Но «Безупречный» это не спасало – вместо одного выбитого из строя японского миноносца приближались четыре. И перед Рихтером снова встала дилемма: бросить еще один свой корабль на растерзание или рисковать оставшимися двумя. Рисковать не довести их до Владивостока вследствие полученных повреждений. Ох, какой непростой выбор: притормозить, вступить в полноценный бой, прикрывая «собрата», имея шансы нахвататься фатальных попаданий и не суметь потом добраться до русских берегов, или спасать два оставшихся миноносца, уходить навстречу своим, зная, что тебе, отдавшему такой приказ, чуть ли не в лицо потом плевать будут. Ну так что, спасаем СВОЮ честь и губим ПОЛОВИНУ МИНОНОСНЫХ СИЛ ФЛОТА, господин свежеиспеченный георгиевский кавалер? Или… В паре кабельтовых от форштевней японских миноносцев выросли два высоких водяных столба: «Олег» открыл огонь с предельной дистанции. Не попал, конечно, но однозначно объявил, что «большой дядька» спешит вмешаться в «разборки пацанов». И теперь уже крепко задуматься пришлось японским командирам: ограничиться полупобедой и отойти или рискнуть? Но тогда эта самая «полупобеда» могла превратиться в полное поражение. Достаточно всего одного попадания шестидюймового снаряда с крейсера и любой японский миноносец если и не утонет сразу, то уж ход потеряет точно. Но выпускать из рук захромавшего «Безупречного» не хотелось категорически. Ведь еще чуть-чуть… Следующий залп «Олега» лег уже вполне кучно и целенаправленно – в полукабельтове от «Хатсусимо». Добротворский решил все-таки попробовать зацепить один из вражеских миноносцев. Еще три водяных столба выросли уже почти у борта японца через полминуты. Крейсер разворачивался бортом – пора принимать решение или… «Или». Вряд ли можно считать произошедшее результатом особой выучки русских комендоров, просто повезло. Им. И не повезло японцам. Рвануло под левой скулой вырвавшегося вперед «Хатсусимо». Со стороны это выглядело как прямое попадание – фонтан брызг, взлетевший прямо над носом истребителя, тут же накрыл его целиком. На какое-то мгновение казалось, что он исчез насовсем, но нет – вынырнувший из рукотворной бури миноносец выглядел практически целым. На самом деле попадания непосредственно в корабль и не было, но гидравлический удар взрыва сорокакилограммового снаряда русской шестидюймовки выломал обшивку днища на площади в пару квадратных метров. В результате корабль, идущий двадцатипятиузловым ходом, налетел как будто на стену из воды, разом разбившую не только две переборки в носовом отсеке, но и сорвавшую с фундаментов один из котлов. Поэтому буквально через пару секунд «Хатсусимо» стал стремительно сбрасывать ход и зарываться носом. Японцы понимали, что, не оставив за собой поля боя, этого бойца было уже не спасти – сам он не уйдет, а русские добьют однозначно. Теперь «или-или». Или, плюнув на все, броситься в атаку на «Олега», или отходить, оставив своего товарища на растерзание гайдзинам… На мачте приближающегося «Ариаке» расцвел флажный сигнал: «Атака». Рассуждать больше не приходилось, и шесть японских истребителей стали стремительно сближаться с отходящим русским отрядом. «Безупречному» в такой ситуации было уже точно не выжить, но продать свои жизни подороже его экипаж собирался вполне однозначно. Да и «Быстрый» с «Блестящим» развернулись на выручку. Понятно, что миноносец уже не спасти, но можно, в конце концов, отогнать врагов и спасти людей. Это было возможно. Рихтер почувствовал, что может свести данную стычку к «ничьей», а то и к победе. Но было жутко рискованно: перерезать курс шести вражеским кораблям. Необходимо все это сделать вовремя – поспешишь и «Быстрый» с «Блестящим» могут нахвататься попаданий таких, что до Владивостока уже не дойдут, промедлишь – мало того, что «Безупречный» спокойно добьют, так еще и на «Олега» могут с разгона выскочить… Отто Оттович нервно теребил свою матросскую фланельку, которую предпочитал надевать на корабле. Непонятно, зачем он это делал, ради игры в «демократию» с экипажем или по каким-то иным соображениям… – К повороту! Шесть румбов влево. Приготовиться открыть огонь всем бортом! – все-таки скомандовал кавторанг. – Не рано? – обеспокоенно переспросил мичман Желтухин, недавно прибывший с Балтики. – Выполнять! – нервно бросил Рихтер. – Смотрите сами, Олег Сергеевич, ваш «тезка» уже снова идет на сближение. Сейчас запросто сегментными снарядами стрелять начать может. Мы хотим оказаться на их пути? А сегментные снаряды – это серьезно. То есть совершенно несерьезно для крупного корабля, но для миноносцев… Именно для отражения атак этих маленьких, но смертельно опасных на небольшом расстоянии судов и создавалась «морская картечь» – те самые сегментные снаряды: выстрел, и в противника летит не металлическая болванка, пусть даже и с зарядом взрывчатого вещества, а сноп стальных стержней, который может смести с палубы небронированного миноносца все живое. Русские эсминцы повалило влево, и они стали огрызаться в сторону противника из четырех стволов с борта. «Безупречный», которого прикрывали двое других, тоже поддерживал собратьев из двух оставшихся пушек. Вспышки разрывов обозначились на «Ушио», «Ариаке» и «Араре», но и русским доставалось: горемычный «Безупречный» совершенно явно садился кормой, на «Быстром» рухнула грот-мачта и замолчали два орудия в корме. Японцы не собирались сдаваться: выйдя в атаку на крейсер, они хотели довести ее до конца. Любой ценой. «У короля много!» – традиционно говорили британцы, глядя на свой гибнущий в бою корабль. «У микадо – много!» – наверное, нечто подобное произносили про себя командиры японских миноносцев, выходя в самоубийственную атаку на большой крейсер противника. Миноносцев и истребителей у Объединенного Флота было действительно в разы больше, чем у Российской империи на Тихом океане. А вот в кораблях первого ранга Россия крыла Страну восходящего солнца, как бык овцу. Стоило рискнуть, чтобы угробить или хотя бы повредить минным попаданием русский крейсер. С такой пробоиной он до Владивостока не дотянет. В общем: «Ва-банк!». Или, точнее: «Тенно Хэйко банзай!».Капитан первого ранга Ядзима, держащий брейд-вымпел на «Ариаке», несмотря на невозмутимость, приличествующую настоящему самураю, выказывал все признаки сильного волнения. Сейчас решалось все. Пусть при атаке крейсера будут остановлены даже четыре миноносца из шести – пусть! Лишь бы два других сумели приблизиться к нему на пять кабельтовых и выпустить мины почти в упор. Нет. Уже атакуют пятеро: «Араре» увяз в схватке с русскими истребителями. Но все равно попытаться можно и должно. И тогда все будет не зря! Все было в этих рассуждениях правильно и логично, кроме одной мелочи… А эта «мелочь» уже открыла огонь. Отряд малых русских миноносцев фон Радена стремительно сближался с атакующими японцами. Мелкие «пукалки» русских «недомерков», конечно, не могли представлять серьезной угрозы корпусам японских истребителей, но повыметать личный состав с палуб – запросто. А дистанция стремительно сокращалась. И с такого расстояния, да при бое на встречных курсах, могло выкосить на палубах отряда немало матросов и офицеров. Нет, при встрече с такими миноносцами японских эсминцев участь первых была бы решена даже при тройном превосходстве русских в вымпелах. Но сейчас стояла другая задача: крейсер. Ядзима вдруг понял, что теперь все – атаки «Олега» не получится: за те минуты сближения, стреляя только баковыми плутонгами, вывести из строя или «стреножить» удастся только парочку приближающихся русских корабликов. А остальные прорежут строй. И выстрелят минами. А ответить тем же нельзя – все для крейсера. Аппараты должны быть заряжены. К тому же каперанг знал о том попадании в «Муракумо» в Цусимском проливе: мелкий снаряд противника попал в заряженный минный аппарат… Миноносец погиб. То есть все может кончиться очень печально. Можно загубить весь отряд зря. Вернее, два отряда… И решение нужно было принимать мгновенно, что, собственно, и было сделано: мысли – они проносятся на протяжении секунды, а то и меньше, это читать о них много времени занимает… – Сигнал отряду: «Развернуться и атаковать русские миноносцы», – с трудом сдерживая волнение, отдал приказ командиру «Ариаке» Куцуми каперанг. – А как же крейсер? – относительно молодой капитан-лейтенант посмотрел на своего начальника с изумлением и недоверием. – Отставить! Немедленно выполнять! – Ядзима прекрасно понимал недоумение молодого человека, но времени на объяснения не было. – Я вам все растолкую потом, сейчас дорога каждая секунда. Поднимите сигнал, прикажите продублировать его по радио и сами начинайте разворот. Сейчас же! Я приказываю! Командир эсминца мрачно кивнул и отдал соответствующие распоряжения сигнальщику и рулевому. Корабль, неся на фок-мачте флажный приказ, стал отворачивать вправо, режа курс соседнему «Харусаме». Тому пришлось немедленно отреагировать, даже не разобрав сигнала начальника отряда. Остальные японские истребители тоже повторили маневр, не успев разглядеть сигнала, но с задержкой… А «мелкие русские блохи» уже вполне конкретно садились «на хвост». Не догонят, конечно, даже учитывая время на разворот японского отряда, но дистанция уже вполне убойная для их мелкашек. Нет, пятиствольные тридцатисемимиллиметровки Гочкиса, что были установлены на номерных владивостокских миноносцах, почти не представляли опасности для японских кораблей – полукилограммовые болванки, снаряженные черным порохом с зарядом всего в восемьдесят граммов. Зачастую этого не хватало, чтобы разорвать корпус снаряда, только вышибало взрыватель. Но это были «кратковременные пулеметы» очень немалого калибра. Все-таки восемь выстрелов за шесть секунд. С почти пистолетной для морского боя дистанции. Такая «горсть» даже на большом миноносце может делов натворить при удачном попадании. И натворила. На «Араре» замолчала кормовая трехдюймовка, прошило в двух местах четвертую трубу, разбило кормовой минный аппарат (благо для японцев, что не сдетонировала заряженная в него мина), по палубе поползли раненые. Но и в «Двести пятый» прилетело. Японский трехдюймовый снаряд пробил скулу миноносца, и упругая струя воды ударила в носовую переборку. Пришлось немедленно сбрасывать ход и отказаться от дальнейшего преследования. Да и само преследование больше смысла не имело: постреляв по «Быстрому» и «Блестящему» «в разлуку», японцы отходили на юг. Их было уже не догнать. «Олег» прекратил огонь, чтобы не зацепить своих. Оставалось спасти как можно больше моряков с тонущего «Безупречного» и возвращаться во Владивосток. Можно было подводить итоги операции: в активе три потопленных канонерки японцев, истребитель и с десяток рыболовных шхун. Зато потеряно два эскадренных миноносца. ЧЕТВЕРТЬ от всех минных сил Тихоокеанского флота. – Так и хочется приказать Рихтеру, чтобы он подвинтил своего «Быстрого» к нашему борту, и высказать все, что я думаю о его авантюре, – злился на мостике «Олега» Добротворский. – Но ничего, во Владивостоке ему командующий собственноручно фитиль вставит. А пока – добраться бы туда в целости…
Глава 13
Сидя в кресле у открытого по летней поре окна, начавший уже седеть московский дворянин с привычным уже неудовольствием изучал утреннюю газету. «СРОЧНО. Из Либавы сообщают: прошедшей ночью в Либаве произошел ужасный террористический акт. Неизвестными бомбистами был взорван отель „Палас“, в котором должен был останавливаться Государь Император с семьей и свитой, прибывший для проведения смотра кораблей третьей Тихоокеанской эскадры. Имеются многочисленные жертвы, число которых уточняется. По предварительным данным, Его Императорское Величество и члены Августейшей семьи не пострадали». Опять! И дня не проходит, чтобы боевики кого-то не убили или чего-то не взорвали. Причем вместе со случайными прохожими. Отчего-то думают, что этим они добавят своим идеям популярности, хотя зарабатывают по большей части лишь проклятия. Впрочем, это уже не мое дело… – Сережа, иди пить чай! – вдруг ворвался в привычный ход мыслей голос жены. – Да, дорогая! – ничего не оставалось, как, без особого сожаления отложив недочитанную газету, направиться в гостиную. – Уже иду! Впрочем, и чай попить спокойно тоже не удалось – человек еще не успел спуститься на первый этаж, как снова послышался голос жены: – Сережа, там к тебе пришли! Опять писаки бессовестные пожаловали или снова из Петербурга письма официальные шлют? Надоели уже и те и другие! – Скажи им, что мне нездоровится! Кому действительно надо – в другой раз придет. Однако побыть сегодня в покое, видимо, была не судьба. – Там какой-то офицер, и он говорит, что не уйдет, пока ты его не примешь. – Ладно, сейчас выйду… У порога действительно ждал офицер с аксельбантами, выдающими адъютанта генерального штаба. И чего он делает в старой столице? – Добрый день, капитан! Прошу вас, проходите! – учтиво поздоровался хозяин и спросил, уже догадываясь, что услышит: – Вы ко мне? По какому делу? – Здравствуйте! Вы господин Зубатов Сергей Васильевич? – Да, я. – Вам пакет! Извольте расписаться в получении! – выдал заученную фразу адъютант. «Опять письмо! – интересно, от кого на этот раз? Судя по этому офицеру, как бы не сам премьер-министр расстарался». Офицер тем временем продолжил, протягивая скрепленный пятью сургучными печатями конверт: – С вашего разрешения я подожду, пока вы соберетесь – мне приказано вас сопровождать. «А вот это уже что-то новое! Как-то он слишком уверенно говорит… Неужели арестовать решили?! – пронеслась в голове шальная мысль. – Они же знают, что по-хорошему меня никуда идти не уговорить, вот и… Да нет, в крепость приглашений не шлют…» В любом случае ничего не оставалось, как открыть конверт и ознакомиться с содержимым. Впервые за долгое время ему стало по-настоящему интересно: чего же там может быть такого? Да уж. Офицер был прав. Такой документ проигнорировать невозможно. – Дорогая, мне надо немедленно ехать. А письмо… Пусть остается на память потомкам. В конце концов даже фразу «Прибудьте ко мне как можно скорее. Николай» Император пишет своей рукой далеко не каждому простому московскому дворянину, даже если когда-то он не был таким простым.Закрыв за собой резную дверь императорского кабинета, бывший дворянин, бывший большой жандармский начальник, бывший создатель сети официально признанных профсоюзов, бывший вдохновитель создания легальных рабочих партий и много в чем еще бывший, а теперь, вообще говоря, всего лишь переведенный в Москву ссыльный, все же изменил своему принципу «я теперь пенсионер и ничего не знаю» и четко доложил: – Ваше Императорское Величество, мещанин Зубатов по вашему указанию прибыл. – Добрый день! Присаживайтесь, Сергей Васильевич. Как ваши дела? – Спасибо, неплохо, Ваше Императорское Величество. – Отрадно это слышать. Но давайте перейдем к делу. Как вы оцениваете ситуацию внутри империи? – Как крайне скверную, Ваше Императорское Величество. – И каков ваш прогноз развития событий? В ответ давно уже решивший, что терять ему уже нечего, отставной жандарм решил в лоб резать правду-матку: – Если оставить как есть, нас ждут все усиливающийся террор и бунты. Сложно даже сказать какого масштаба. Если же принять меры – будут сотни казненных, но все равно я уверен, что без политических изменений путь, на котором стоит страна, приведет ее к катастрофе… Ваше Императорское Величество. – Я вот, знаете ли, тоже так думаю. И, несмотря на ваши неоднократные отказы вернуться на службу, хочу поручить вам одно дело. Важное дело. – Но, Ваше Императорское Величество… – Погодите! То, что я вам сейчас скажу, не должно покинуть стен этого кабинета, но выслушайте меня внимательно. Не знаю, знаете ли вы, но все годы своего царствования я очень ответственно относился к своим обязанностям – когда надо было, ночами не спал над горами бумаг, всю страну вдоль и поперек изъездил, разве что только на войне не бывал. А все почему? Потому что я исполнял свой Долг… А результат каков?! Посмотрите, что на улицах творится! Вон, в Либаве, слава Богу, конечно, что мы с семьей вместо запланированного банкета с начальством эскадры пошли на богослужение. Но ведь туда к готовящимся торжествам приехал целый детский хор! Знаете, я все-таки побывал там. Тела уже убрали, но я ходил по крови. По крови детей! – в голосе императора послышались истерические нотки, а взглянув на лицо самодержца Всероссийского, Зубатов просто отшатнулся: столько ненависти во взгляде обычно спокойного и доброжелательного в общении Николая Александровича не видел, наверное, еще никто. И неудивительно: на царя действительно произвела впечатление картина на месте взрыва, но самое главное для принятия решения дорисовала фантазия – он очень живо представил, что это могла быть кровь не неких детей, а его собственных, кровь дочерей, наследника, жены. Если бы произошло подобное, он не представлял, как мог бы жить дальше… – Есть вещи, с которыми жить очень тяжело, – продолжил государь, чуть успокоившись. – Отец Иоанн из Кронштадта тысячу раз прав, говоря, что… если смотреть правде в глаза, только у меня есть такие возможности, но не хватает на такое воли. А вот теперь – хватит! И воли хватит, и решимости. Наверно, самое большое несчастье для этих мерзавцев-террористов заключается именно в том, что я побывал на месте их преступления. Прекрасно понимаю, что только карательными мерами не обойтись. Поэтому мне и России нужны вы. У вас, я знаю, такого желания нет. Но я – Царь! Я ДОЛЖЕН заботиться о стране и о ее народе. Помните, как сказано в Евангелии, тому, кто сам не мог умножить выданный талант – «надлежало тебе отдать серебро мое торгующим!»… То есть тем, кто может. Я знаю… Нет, мы оба знаем, что вы, хоть и не хотите, но можете. Поэтому я ПРОШУ вас стать премьер-министром. Больше просто некому. – Но, Ваше Императорское Величество, мои познания ограничены весьма специфической областью. Премьер-министр же должен заботиться об экономике, дипломатии, просвещении, о войне, наконец. Я не смогу с этим справиться, – сказал Зубатов, а про себя подумал, что «нет, не зря про Императора ходили слухи, что в личной беседе он кого угодно своим открытым лучистым взглядом очаровать может. Вербовщик агентов из него получился бы отменный. Жаль, что на весь народ он такого влияния оказать не может». – С толковыми помощниками – сможете. Зато все остальные с самым главным разобраться не смогут. Даже я. – Ваше Императорское Величество, я совершенно уверен, что Сергей Юльевич Витте вполне разделяет мои взгляды и, будучи возвращен на пост премьер-министра, сможет сделать все, что необходимо, лучше меня, – продолжал гнуть свою линию разобиженный на государство Зубатов. Однако Император лишь посмотрел на него чуть более грустно и сказал: – Все-таки излишне доверчивый вы человек, Сергей Васильевич, и даже прошлый скандал ничему вас не научил. Вы же знаете роль Витте в январских событиях – он вполне мог предотвратить «Кровавое воскресенье», но не захотел! А здесь, – Николай пододвинул к противоположному концу стола толстую кожаную папку, – еще материалы есть. Вы профессионал, так что сами разберетесь… Но, насколько я понимаю, к покушению на меня настоящий ваш единомышленник вряд ли стал бы подбивать. Так вы готовы выполнить нашу просьбу?
* * *
Заседание заметно обновленного правительства продолжалось уже четвертый час – еще не привыкший к таким долгим обсуждениям Зубатов порядком устал, но старался слушать внимательно – вопрос о текущей войне был все-таки наиважнейшим. Сейчас свою речь заканчивал министр иностранных дел, и дела эти отнюдь не радовали новоиспеченного премьера. – …Таким образом, отправка дополнительных войск на Дальний Восток ставит под угрозу нашу обороноспособность на Западе. Скажу больше: от войны нас пока спасают только натянутые отношения между Британской и Германской империями. А вот Австро-Венгрия может напасть в любой момент, если только сможет найти значимых союзников. Доклад окончен, спасибо за внимание. – Благодарю вас, Александр Петрович, – взял слово Зубатов. – Итак, я подведу итог: по мнению Военного министерства для победоносного завершения войны нам нужно перебросить на Дальний Восток еще не менее трехсот тысяч солдат. Но при этом внутренняя ситуация, да и международная обстановка, как мы слышали в докладах министров внутренних и иностранных дел, не позволяют существенно уменьшать силы в Европе. В таких условиях, на мой взгляд, у нас есть два пути. Первый – провести очередную волну мобилизации, без чего мы в любом случае не обойдемся. А второй, менее вредный для экономики, – набрать где-то дополнительных призывников для хотя бы видимого сохранения численности войск в Европе. И у меня есть на этот счет конкретное предложение…Душу Якова Рабиновича переполняловолнение, сегодня старшие товарищи по партии наконец поручили ему настоящее дело – доставить в город новые выпуски подпольных газет! И пусть ему не придется везти их через границу из самого Лондона, а всего лишь из соседней губернии, но ощущение причастности к чему-то великому не оставляло его с самого утра. Это чувство увлекло его настолько сильно, что даже необычное оживление на соседней улице он не замечал, продолжая сосредоточенно чинить крышу сарая – ведь ее нужно было обязательно доделать до возвращения родителей из поездки к тете. Но размеренный ход мыслей новоявленного курьера прервал громкий стук со стороны ворот. И едва в его голове успела появиться мысль «кто бы это мог быть?», как ее будто услышали: – Откройте, полиция! «Накрыли! Что же делать? Спрятаться? Да где тут спрячешься? Бежать? Как? Куда? – мысли в голове Якова поскакали галопом, буквально толкаясь локтями и мешая друг другу. – Что со мной теперь будет? Проклятые газеты! У-у-у-у! Что же делать-то? Спрятать! – Под продолжающийся стук по воротам молодой человек мгновенно слез с лестницы и метнулся в глубь двора – туда, где за притолокой пристройки лежали газеты. – А куда спрятать? Найдут ведь! Точно найдут!!!» – казалось, в такт каждого удара сердца все сильнее паниковали его мысли. И только схватив трясущимися руками портфель с газетами, Рабинович сообразил: «Что я делаю? Вот теперь точно повяжут, с этим-то в руках! Того и гляди ворота сломают! Сказать, что нашел? Так ведь не поверит никто! А-а-а-а! Да гори оно все синим пламенем!!!» Пламени рядом не было, но принятое решение было реализовано молниеносно – в открытый портфель полетел лежавший здесь же кирпич, которым иногда подпирали дверь. А через секунду и сам портфель с громким хлюпаньем исчез в глубинах выгребной ямы. – Иду-иду! – крикнул Яков и поспешил к калитке, за которой, как оказалось, его ожидал один местный городовой. – Добрый день, Яков Давидович! Не ждали? Имею вам сообщить, что сегодня вступил в силу закон об уравнивании в правах и обязанностях лиц иудейского вероисповедания! Так что можете теперь и в университет на общих основаниях поступать, и жить где хотите. Об этом уже во всех газетах напечатали! Поздравляю! – Спасибо, Николай Макарович… – едва смог пролепетать еще не вполне пришедший в себя молодой человек. – Пожалуйста! Но я, собственно, почему к вам пришел, – продолжил городовой, – как полноправное лицо, достигшее соответствующего возраста, на основании закона о всеобщей воинской обязанности вы призываетесь в армию на срочную службу Отечество защищать. Вам надлежит в течение трех дней прибыть в воинское присутствие. Извольте ознакомиться и подписать повестку…
Глава 14
– Я прочитал ваш рапорт, господин капитан второго ранга, – Вирен был настроен сугубо официально, – о бое вы доложили весьма подробно и убедительно. Подчиненный вам отряд сражался умело и мужественно. – Благодарю, ваше превосходительство, – слегка успокоился в душе Рихтер. – Совершенно напрасно благодарите, я совершенно не намерен выражать вам свое удовольствие. Меня в данной ситуации интересует не как прошел бой, а почему он вообще состоялся. Какого морского черта вас понесло прямо в устье Сангарского пролива? – Но, – занервничал командир «Быстрого», – была поставлена задача действовать у западного побережья Хоккайдо… – И что? – невозмутимый обычно адмирал начал слегка «закипать». – Была задача пройти вдоль всего побережья острова? Зачем был нужен этот риск с таким удалением от основной группы? Для вас новость, что у противника в несколько раз больше истребителей, чем в нашем флоте? Могли сообразить, что как только отряд Добротворского начнет громить рыбаков, то значительная часть японских минных сил выйдет на перехват? Кавторанг судорожно пытался найти контраргументы, но все больше понимал, что таковых не имеется: «Горе побежденным!» Это победителей не судят, а те, кто рискнул и проиграл, получат по полной. И вообще на таких всех «дохлых кошек» повесят… – Так что же мы имеем в итоге? – продолжил исполняющий должность командующего флотом. – Четверть наших больших миноносцев потеряна безвозвратно. Четвертая часть! А значит, у нас остался только один отряд истребителей из двух: меньше чем четверками в море выходить нельзя. Во всяком случае, на какую-нибудь более-менее серьезную операцию… – Ваше превосходительство, позвольте, – осмелел Рихтер. – Слушаю. – Но ведь и японцы понесли потери… – Перестаньте. Они потеряли один истребитель. Ну ладно, может два, хотя я бы на это не рассчитывал. Ах, да! Еще несколько старых корыт-канонерок. Так последнее произошло бы и без вашего гусарства. А вот представьте себе: что бы случилось, если не успел бы вам на выручку «Олег»? Рихтер потупился. – Мы бы с вами сейчас не беседовали, Отто Оттович, не так ли? И на всем нашем флоте оставалось бы уже только четыре больших миноносца. Как вам перспектива? Унылая? Ответа не было. – Тогда так, – продолжил Роберт Николаевич, – вы больше не командуете отрядом за отсутствием такового. Только «Быстрым». Тем более что уже со вчерашнего дня начаты работы по установке второй семидесятипятимиллиметровой пушки на каждый из наших больших миноносцев – в ближайшее время более четырех к выходу в море готовы и не будут. – Разрешите идти, ваше превосходительство? – процедил сквозь зубы Рихтер. – Не разрешаю, – командующий флотом видел, что собеседник смотрит исподлобья, но тем не менее решил продолжить разговор. – Отто Оттович, объясните мне, пожалуйста, не как вашему начальнику, а как моряку, который вас уважает: почему после встречи с пассажирским пароходом вы не увели отряд от Сангарского пролива? Капитан второго ранга молчал. – Почему не отвечаете? Я надеюсь, что вы способны понять, что, будь у меня желание просто отрешить вас от должности, я не стал бы организовывать данную встречу. У меня нет ни малейших сомнений по поводу вашей личной храбрости. По поводу вашего ума – тоже. Я задал вопрос и жду ответа. – У меня нет ответа, – потупился кавторанг. – А должен быть. Именно это и плохо: «нет ответа». Вы, командир отряда, не можете объяснить, зачем и почему рискнули этим самым отрядом. И ведь рискнули неудачно. Только то, что «Олег» успел к месту боя, спасло оставшиеся два миноносца, а иначе вся четверка была бы загублена. Так? – Вероятно… – Не «вероятно», а совершенно точно: вдвоем против семерых, да еще более мощных кораблей противника, вы не продержались бы и получаса, – безжалостно отрезал Вирен. – На каком, позвольте, основании вы осмелились предполагать, что японские миноносники уступают нашим хоть по какой-нибудь позиции? Вы же не только что с Балтики прибыли – Цусимское сражение прошли. Должны понимать, что надежды на «Ура!» и «авось» в современной войне несостоятельны… «Чего тебе еще надо от меня, гриб старый? – злился про себя Рихтер. – Какого дьявола изгаляешься? Отпусти уже и все…» Вирен действительно, по своему обыкновению, «перегнул палку». При всем уме адмирала педагогом он показал себя неважным: такое «дотаптывание» подчиненного могло вызвать только озлобление и внутренний отказ воспринимать даже самые разумные аргументы. Виноват – получи «фитиль», проникнись своей неправотой и больше так не делай. И тут начальник должен иметь чувство меры: чтобы распекаемый и почувствовал всю полноту своей неправоты, но как личность унижен бы не был. Очень немногие начальники способны таким образом «пройтись по лезвию бритвы». Роберт Николаевич к таковым не относился. Командир «Быстрого» чуть ли не дверью хлобыстнул, когда наконец получил разрешение удалиться.Глава 15
Еще через полчаса прибыл вызванный заранее Эссен. Как ни силен характером был адмирал, но этого разговора с ершистым командиром «Пересвета» все-таки… Нет, не побаивался, но ожидал с чувством потенциального дискомфорта. После обмена приветствиями моряки устроились за столом и Вирен начал: – Николай Оттович, послезавтра должны прибыть новые десятидюймовые пушки на замену расстрелянных. – Замечательно! – расцвел каперанг. – Не совсем, – мрачно продолжил Вирен. – Четыре штуки. Эссен промолчал и выжидательно посмотрел на командующего. – Знали бы вы, Николай Оттович, как мне трудно было принять решение, на какой из двух броненосцев определить эти орудия. Грешным делом я уже жалел, что погиб именно «Ослябя», а не ваш «Пересвет» или «Победа» – его пушки были практически новенькие, в отличие от орудий артурских кораблей… В общем, новые стволы получит Зацаренный. – Но хотя бы две пушки с «Победы», хоть и расстрелянные, я получу для замены разбитых? – к удивлению адмирала, Эссен спорить не стал, хотя было заметно, что он далеко не в восторге от такого решения. – Разумеется! – с облегчением отозвался Вирен. – Я уже отдал приказ об их демонтаже и передаче на ваш корабль. – Благодарю. Обидно, конечно, однако я прекрасно понимаю, как тяжело вам было сделать выбор. Но ведь орудия придется передавать вместе со станками, если не с башней, это вызовет очень немалую задержку по введению «Пересвета» в строй, да и «Победы» тоже. А откуда стволы? – С «Ростислава», а что? – Тогда простите, Роберт Николаевич, но ваше решение, на мой взгляд, неразумно, – у Эссена затеплилась надежда… – Можно узнать почему? – Разумеется. Вы должны думать о проблемах всего флота, и в частности не вдавались, но, по-моему, перед принятием этого решения, со своим флаг-артом не посоветовались. Я не ошибся? – Не ошиблись. Вы к чему, Николай Оттович? – К тому, что мне было легче: я думал в основном о своем броненосце и навел кое-какие справки. Орудия «Пересвета» и «Ростислава» одинаковы, а вот «победовские» на пять тонн тяжелее. Каждое. Представляете себе проблемы с установкой? Вирен молчал. С полминуты. Он не раздумывал над принятием решения – все было уже ясно, просто не хотел, чтобы в ответе Эссену прорезались те эмоции, что клокотали на данный момент в душе адмирала. Наконец, слегка успокоившись, командующий выдавил: – Благодарю за информацию, Николай Оттович. Ступайте. Орудия будут отправлены на ваш броненосец. Каперанг, прекрасно понимая, что собеседнику сейчас не до того, чтобы выслушивать слова благодарности, встал, быстро попрощался и вышел. Только оставшись в одиночестве, Вирен позволил себе грохнуть кулаком по столу и сложносочиненно выматериться. – Полковника Берсенева ко мне! Срочно! – приказал адмирал флаг-офицеру через несколько минут. Флагманский артиллерист прибыл через четверть часа. – Разрешите, ваше превосходительство? – Проходите, Федор Аркадьевич. Присаживайтесь, – комфлота нашел в себе силы изобразить любезное выражение лица. – Чем сейчас заняты? – Работаем над планом проверки качества снарядов. Если помните, после боя многие высказывали сомнения по поводу их полноценности: часто наблюдались явные поражения судов противника с совершенно неадекватными результатами – подозрительно велик процент неразрывов. – Хорошо, дело важное, – кивнул Вирен. – Но я пригласил вас по другому поводу. – Слушаю, Роберт Николаевич. – Три дня назад вы доложили мне о прибытии четырех десятидюймовых пушек, помните? – Конечно. – Для какого корабля они предназначаются? – Разумнее установить на «Пересвет», но, при небольшой доработке вполне можно и на «Победу». Однако тогда возникнет проблема с быстрым возвращением в строй броненосца Эссена. – Да? А почему я узнаю об этом только сегодня? Да еще и только после прямого вопроса на эту тему? Возникла пауза: адмирал ждал, а полковник подыскивал слова для вменяемого ответа. Давать ответ честный: «Потому что опасался услышать: – Это мне решать, на какой броненосец лучше отправить данные орудия», до жути не хотелось. – Я подумал, что вы, вероятно, знаете о некоторых отличиях в артсистемах этих двух броненосцев, – не очень уверенным голосом наконец проговорил Берсенев. – Серьезно? Вы уверены, что командующий и так все знает? А зачем тогда, скажите на милость, ему флагманские специалисты? Телеграмму о прибытии четырех новых стволов мне мог бы доставить и шустрый матрос. Полковник для этого не требуется. Я не прав? И снова молчание в ответ. Артиллеристу было что сказать, но он благоразумно решил воздержаться от возражений. Вирен же, слегка «выпустив пар», несколько смягчился. – Я, конечно, несколько утрировал свою мысль, Федор Аркадьевич, но прошу учесть на будущее: год назад я был лишь командиром крейсера и физически не могу знать всех нюансов по поводу каждого корабля на флоте. Которым, кстати, тоже командую временно, пока либо не выздоровеет Зиновий Петрович, либо не пришлют кого-нибудь из России. Не стесняйтесь в следующий раз перегрузить меня «лишней» информацией. Вы меня поняли? – Так точно, ваше превосходительство! – Можете быть свободны.Следующими вызванными были Стемман и Одинцов, командиры «Богатыря» и «Амура», выделенных для очередной операции по усложнению жизни несговорчивых островитян… И так весь день. К вечеру Роберт Николаевич чувствовал себя выжатым и опустошенным. Возникла мысль, что при таком режиме можно запросто присоединиться к Рожественскому в ближайшее время.
Глава 16
Туман – настоящее проклятье для всех, кто в море: идти нужно исключительно по счислению и надеяться, что ни штурман не ошибся в расчетах, ни рулевой, что корабль ведет себя как идеальный физический объект вроде «материальной точки на нерастяжимой и невесомой нити». Иначе, особенно в районах с неблагополучной навигационной обстановкой, весьма велик шанс вылететь на какую-нибудь каменную гряду, скалу или рифы. А то и вообще на берег… А еще можно получить тараном в борт от своего же корабля, что уже бывало в этой войне. – А ведь повезло нам сегодня с погодкой, Евгений Николаевич, – подошел к командиру «Амура» старший офицер, князь Кекаутов, – весь берег в тумане. – Сколько до Ниигаты? – откликнулся Одинцов. – Миль десять, так что нырнуть в эту «сметану» можно кабельтовых на двадцать, а дальше пусть болит голова у наших узкоглазых друзей – нам точные координаты минных банок без надобности – нескоро еще в этот порт заходить придется.– Ну что же, начинаем. Борис Владимирович, – обратился командир минного заградителя к мичману Давыдову, – все в ваших руках. Надеюсь, что ошибок в расчетах не было. – Не могли же мы с «Богатырем» одинаково ошибиться, – штурман был достаточно уверен в себе. – На месте мы, можете не сомневаться. – Тогда с Богом! «Амур» повернул к берегу и семиузловым ходом стал погружаться во все больше и больше густеющий туман. Поворот. В корме корабля раскрылись лацпорты и в легкие волны Японского моря стали плюхаться мины заграждения. Поставили двенадцать минных банок по шесть штук в каждой и отвернули на вест. Дело сделано. Хоть Ниигата был и небольшим городком в сорок с небольшим тысяч жителей, но сюда приходила железная дорога от Токио, и во время войны этот заштатный порт стал достаточно важным транспортным узлом. Немалая доля войсковых перевозок на континент проходила именно через него.
Солнце поднималось все выше, и дымка над берегом и морем потихоньку рассеивалась. С берега уже наверняка разглядели силуэты боевых кораблей, но издали их вполне можно было спутать, например, с «Нийтакой» и «Акаси», так что пока выяснят, что видели неприятельские корабли, пока примут решение, отправят погоню… Да сто раз можно в море затеряться. Нужно рассчитывать на очень уж фатальное невезение, чтобы опасаться встретить сильный боевой отряд противника именно неподалеку от Ниигаты.
– На левой раковине четыре дыма! – раздался голос сигнальщика «Богатыря».
Контр-адмирал Уриу, как только получил информацию о нахождении близ японского порта двух неизвестных военных кораблей, немедленно направил к Ниигате свои крейсера. Крейсера после Цусимского боя «перетасовали» и теперь в состав его четвертого боевого отряда, кроме неизменных «Нанивы» и «Такачихо», входили «Акаси» и «Сума». Отряд вполне боеспособный, но корабли весьма чувствительно отличались по скорости и вооружению. Первая пара была существенно мощнее в плане артиллерии, но по скорости уступала более новым кораблям узла два-три. С одной стороны, это было удобно – можно послать «скороходов» в ближнюю разведку, для выяснения «что это там за дым?». Или они могут повиснуть на хвосте более скоростного, чем весь отряд, противника и попытаться сбить ему ход, но действовать всеми четырьмя крейсерами можно было только против достаточно тихоходного противника. А у русских таковых кораблей немного. Но в данном случае, кажется, повезло: Уриу долго ломал бы голову, что за двухтрубный крейсер шляется у западного побережья Японии, но разведка во Владивостоке, как обычно, показала себя с самой наилучшей стороны – адмирал знал, что «Амур» и «Богатырь» покинули русский порт.
Сотокити Уриу рассматривал предстоящее столкновение с изрядной долей оптимизма: либо удастся догнать и утопить этот минзаг, а если будет на то воля богов, то и крейсер, либо нет. Но попытаться определенно стоит – японским кораблям в любом случае ничего серьезного не угрожает. Даже если «Богатырь» умудрится чувствительно повредить один из преследующих крейсеров, всегда есть возможность отойти под защиту шестидюймовых «батарей» «Нанивы» и «Такачихо». Пусть русский значительно сильнее каждого отдельного корабля отряда, но вместе японские крейсера превосходят его по огневой мощи более чем вдвое. Так что риска практически нет. Адмирал немедленно распорядился поднять приказ для «Акаси» и «Сумы». Отреагировали корабли чуть ли не мгновенно. Вероятно, их командиры думали приблизительно так же, как и сам Уриу, и два этих маленьких крейсера стали достаточно быстро отрываться от своих старших товарищей. Но и проблемы проявились сразу же: все-таки «Сума» был здорово поврежден в Цусимском сражении, можно считать, что только чудо удержало на воде этот крейсер и позволило тому на последнем издыхании доползти до Такесики. Нетрудно догадаться, что разрушенный и восстановленный корабль (как, впрочем, и любая другая машина) будет несколько похуже только что построенного. А «паспортные» узлы кораблей японского флота и так были «дутыми»: на «сдачу экзамена» выходили без боезапаса, с минимальным количеством угля, со специальными командами кочегаров, применяя форсаж… Так что на деле, в бою, «Акаси» выдавал хорошо если девятнадцать узлов вместо положенных двадцати одного, а «Сума» и до восемнадцати не дотягивал. Капитан первого ранга Асаи, заменивший на мостике «Сумы» тяжело раненного при Цусиме Точиная, был внешне невозмутим, хотя в душе его просто клокотали эмоции. Крейсер не успевал за своим систершипом, катастрофически не успевал. Можно было требовать от машинной команды чуда, но только требовать – все равно результаты не воспоследуют. Крейсер каперанга Усики скоро приблизится на дистанцию открытия огня к «Богатырю», но очень долго будет находиться один на один с русским, а это весьма «вредно для здоровья» корабля, вдвое меньшего по размерам и вчетверо слабейшего в плане артиллерии, чем русский шеститысячник.
– Что он делает! – лейтенант Гестеско протянул руку в направлении приближающегося японского крейсера. – Александр Федорович, умоляю: прикажите шесть румбов вправо, и я обещаю вам нашпиговать этого наглеца снарядами, как свиной окорок чесноком! – Оставаться на курсе! – отрезал Стемман. – А вы, Николай Степанович, пройдите к кормовому мостику и приготовьтесь вести бой на отходе. Наша задача сейчас – прикрыть «Амур», а не ввязываться в сомнительные авантюры. И что тут ответишь, кроме «Есть!»? Старший артиллерист крейсера козырнул и немедленно отправился организовывать стрельбу кормовой башни и левой шестидюймовки каземата. Всего три орудия из двенадцати имеющихся на «Богатыре» могли сейчас вести огонь по «Акаси». Но и это немало – ведь оппонент имел возможность отвечать только из одной своей баковой пушки такого же калибра. Сорок кабельтовых. Первым шарахнул выстрелом японец. С большим недолетом. «Богатырь» хладнокровно молчал, и на нем ждали сокращения дистанции. Дождались… Снаряд ударил в вентиляторную трубу, раскорежил ее в металлолом и осыпал осколками прислугу палубных орудий. Щедро осыпал. По палубе со стонами поползли раненые… Только после этого Гестеско отдал приказ на открытие ответного огня. Сначала загрохала казематная пушка, а после ее четвертого выстрела, когда всплеск от падения снаряда встал неподалеку от борта «Акаси», присоединилась и кормовая башня. За последующие пятнадцать минут русские отметились четырьмя попаданиями в противника, получив в ответ одно, вызвавшее пожар в кают-компании. А потом…
– Что они делают? – в первые мгновения Усики не понял: у русских что-то случилось с управлением или они просто обезумели: «Богатырь» повалило вправо, и он открывал противнику прямой путь к прикрываемому «Амуру». То есть просто иди и «убивай» беззащитный корабль… Но, отойдя кабельтовых на пять от прежнего курса, русский крейсер сделал «правое плечо вперед» и стал двигаться в прежнем направлении. Японский каперанг понял, в какую переделку он попал, и мысленно неоднократно послал весьма нелицеприятные эпитеты своему недальновидному адмиралу: нагоняя «Амур», теперь придется идти около часа под бортовым огнем большого крейсера, который с такой дистанции из восьми шестидюймовых стволов растерзает «Акаси» вдрызг. Потом подоспеет «Сума» и получит свою порцию. В общем, половину боевого отряда гайдзины расколотят по частям, практически не пострадав сами… Но, получив прямой приказ адмирала «Атаковать противника полным ходом», самурай не смеет рассуждать по поводу его разумности – только выполнять. Разве что…
– А вот этот номер у вас не пройдет, – пробормотал Стемман себе под нос, увидев, что японский крейсер склонился влево и стал удаляться от курса «Богатыря». На «Акаси», вероятно, решили обогнать «Амур» на параллельном курсе и, пока подоспеет подмога, исколотить его снарядами, надежно сбив ход. – Машина! – склонился каперанг над переговорным устройством. – Полный ход! Лево на борт! (это уже рулевому). Крейсер, медленно, но верно набиравший ход до двадцати двух узлов, повалило на пересечку курса своего визави. Теперь Усики окончательно понял, в какую катавасию угодил его корабль. Классический «кроссинг Т». «Акаси» на протяжении двадцати минут будет под анфиладным огнем значительно более мощного противника и отвечать сможет только из баковой шестидюймовки, которая, весьма вероятно, долго не просуществует. А свернуть с курса нельзя – приказ адмирала. «Сума» отчаянно торопился на выручку и даже безуспешно попытался докинуть пару снарядов с запредельной дистанции, но эта помощь не успеет… Шевельнулась даже предательская мысль: «Если бы, например, свалило первым же залпом трубу, то можно будет прекратить погоню в связи с ее бесполезностью и отойти под прикрытие остальных кораблей отряда…» Все больше «богатырских» пушек подключалось к обстрелу, и, казалось, боги услышали тайные мольбы японского командира: русский снаряд перебил паропровод и «Акаси» немедленно «захромал», неудержимо теряя скорость. Однако Стемман решил довести до конца начатый маневр, и его «Богатырь» остался на прежнем курсе, нещадно исколачивая снарядами свою жертву…
…Адмирал Уриу хотел бы прямо сейчас провалиться куда-нибудь подальше, но начальство хотело подробностей, и зачитывание обстоятельно подготовленного доклада надо было продолжать. – …Итак, «Богатырь», имея преимущество в скорости, занял позицию правее линии погони, а затем пересек ее на дистанции около пятидесяти кабельтовых от «Акаси», который мог отвечать ему только из одной носовой шестидюймовки. Это не позволяло «Акаси» осуществить пристрелку, поэтому огонь не открывался. Русские при этом ввели в действие восемь шестидюймовых орудий и в течение последующих двадцати минут выпустили около двухсот снарядов с практически предельной дистанции. И хотя на таком расстоянии вероятность попадания даже с учетом продольного огня составляет не более одного процента, но они все рассчитали точно: дело в том, что на пятидесяти кабельтовых снаряд их шестидюймовки падает под углом почти тридцать градусов, а у «Акаси» толщина бронепалубы всего один дюйм обычной стали… И их слишком медленные в обычной ситуации взрыватели имеют как раз вполне достаточное замедление, чтобы снаряд успел пробить все палубы, включая броневую… Видимо, один из них и попал в носовой погреб, вызвав взрыв и практически мгновенную гибель идущего полным ходом корабля, – тяжело вздохнув, адмирал резюмировал. – Собственно, как показали наши расчеты, в результате решения отказаться от маневрирования под огнем в попытке догнать «Амур», крейсер был практически обречен на тяжелые повреждения. Соответственно, инструкции командирам кораблей на этот счет требуют обязательной правки, чтобы не допустить впредь подобных инцидентов. Доклад окончен. Спасибо за внимание.
– Вот это да! – только и смог изумленно выдохнуть Стемман. Казалось, все вокруг дружно орали «Ура-а-а!», размахивали бескозырками, кто-то на радостях обнимался. – Как мы его, Александр Федорович! – подскочил к командиру старший офицер крейсера Александров. – Доигрались-таки японцы со своими самурайскими замашками! В «Акаси» попало шесть снарядов, что для такой дистанции весьма неплохо, но один из шестидюймовых гостинцев оказался воистину «золотым». Будь это изделие Путиловского завода даже целиком из чистого золота, то он все равно не стал бы для России более ценным. Полцентнера стали, содержащие полтора килограмма пироксилина, взломали тонкую бронепалубу японского крейсера и проникли в его самое «нежное и уязвимое место» – погреб боезапаса носового орудия. «Терпеливый» взрыватель дождался нужного момента… Рвануло. На «Богатыре» увидели выплеск желтого пламени, дым, поднявшийся выше мачт, а когда докатились раскаты взрыва, корабль противника уже зарылся в волны по самую корму. Хватило минуты, чтобы трехтысячетонный крейсер исчез с поверхности. И это была жирная точка в данном бою. Японцы уже не собирались преследовать и, подойдя к месту гибели собрата, пытались спасти немногих выживших. Русские, разумеется, даже в состоянии эйфории от нежданной победы, не стали пытаться атаковать превосходящего противника.
Глава 17
– Яков! – окрик взводного вернул задумавшегося было прямо в марширующем строю бойца к реальности. – Руку как положено сгибай! Кулак должен останавливаться прямо над пряжкой! «Вот ведь! Только-только научился ходить в такт и перестал получать по ногам от идущего сзади, так теперь еще и руки не так двигаются! Замучили уже этим вышагиванием!» – мысленно возмутился начинающий солдат, но тем не менее стал внимательнее следить за руками. Что, впрочем, не помешало вернуться к предмету недавних размышлений. Надо сказать, что предмет размышлений Якова носил длинную, обычно хитро уложенную на затылке косу, и вот уже почти год не покидал надолго мысли молодого человека. Правда, раньше они воспринимались скорее как мечты о чем-то недостижимо-прекрасном. Соне Яков тоже нравился, но как ему, третьему сыну обычного сапожника, было рассчитывать на что-то серьезное с девушкой из семьи пусть тоже не великого богача, но всеми уважаемого человека? Каморка под лестницей в городе или гнилая халупа в каком-нибудь селе на отшибе – вот и все, что он реально мог предложить учительской дочке. Теперь же его мысли стали куда более целеустремленными. Нет, никакие университеты или земельные наделы где-то на краю света не прельщали успевшего уже прослыть едва ли не лучшим сапожником в полку Якова. Он привык зарабатывать на хлеб своим ремеслом и не собирался с ним расставаться уже никогда. Но мысли его теперь все равно снова и снова возвращались к дому и подъемным, которые, судя по вывешенному недавно прямо в казарме императорскому указу, сможет получить любой ветеран войны, оставшийся на Дальнем Востоке. И к Соне мысли, конечно, тоже возвращались. «Вопрос в том, дождется или нет? – теперь, когда исполнение мечты вполне можно было перевести в практическую плоскость, червячок сомнения выполз из неведомых глубин и вовсю терзал душу молодого человека. – Можно попроситься на войну добровольцем. И через год стать вполне обеспеченным – главное, дом и подъемные будут, а дальше и сам заработаю. Но дождется ли Она? Когда такая толпа всяких-разных вокруг увивается? В боях ведь и голову сложить недолго! А так, глядишь, всю войну австрияков здесь и просторожу…» – все эти раздумья шли уже, наверное, по сотому кругу. «Надоело! – Якову уже хотелось на все плюнуть и как-то уже решить этот вопрос. – В конце концов, дело ведь в Соне – так пусть она и решает! Пообещает ждать – так и быть, попрошусь в Маньчжурию! Надо только отпуск побыстрее выхлопотать, чтобы предложение сделать… Ой, опять рука не доходит, как бы взводный по-новой не раскричался…»* * *
– Последний боевой эпизод оказался для нас крайне неудачным, – командующий Объединенным Флотом мрачно посмотрел на своих коллег-адмиралов. – Но его результаты закономерны. И так будет происходить регулярно, если мы продолжим воевать прежними методами. Вопрос о «новых методах» читался в глазах каждого из присутствующих, но все терпеливо ждали продолжения мысли адмирала Того. – Ловить русских по всему Японскому морю – занятие неблагодарное. И в этом мы лишний раз убедились. По мнению моему и адмирала Като, необходимо повторить опыт порт-артурской блокады: базируясь на маневренную базу неподалеку от Владивостока, контролировать действия русского флота и по возможности затруднить выход отдельных кораблей или малых отрядов в открытое море и тем более в океан. Я хотел бы услышать ваше мнение на этот счет. Первым взял слово Симамура, заменивший прежнего командующего второй эскадрой: – Мы все выполним ваш приказ, но, во-первых, где будет находиться эта временная база, а во-вторых, русские же теперь имеют возможность выйти своей эскадрой и снова навязать нам генеральное сражение, в котором мы находимся в заведомо проигрышной ситуации. – Не стоит просто считать количество вымпелов. – Того был готов к такому вопросу. – Наши с вами отряды, а также отряд вице-адмирала Дева всегда могут уклониться от боя с превосходящими силами противника. К тому же реально русские могут вывести в море не более семи броненосных кораблей, и ни один из них не способен догнать даже наш самый тихоходный отряд из «Сикисимы», «Якумо» и «Адзума». А быстроходные крейсера русских вполне могут связать боем «Кассаги», «Читосе», «Цусима» и «Нийтака» и дождаться поддержки ваших кораблей, адмирал Симамура. Так что русский флот сможет выходить на наши коммуникации только полным составом, что будет весьма разорительно для них самих: пусть жгут уголь, изнашивают механизмы, утомляют людей… – Простите, – вмешался вице-адмирал Катаока, – но ведь у нас тоже есть относительно тихоходные отряды… – Именно поэтому вы, адмиралы Уриу и Ямада, вместе со своими кораблями будете не блокировать Владивосток, а обеспечивать перевозки в Маньчжурскую армию на юге. А может быть, на что я очень надеюсь, и десантную операцию на Сахалин. Ждать уже недолго – пара месяцев и Владивостокский порт замерзнет. Тогда у империи будут дополнительные козыри на будущих мирных переговорах. – И еще один момент, – продолжил командующий после некоторой паузы. – Прошу не забывать, что орудия на русских кораблях в значительной степени расстреляны, в то время как практически весь наш флот заменил стволы. Так что можно смело считать, что каждая наша пушка точнее и дальнобойнее, чем аналогичная у противника. А в том, что артиллерия главного калибра «Полтавы», «Пересвета» и «Победы» находится в совершенно изношенном состоянии, я уверен практически абсолютно. Так что в случае встречи наших шести броненосных кораблей со всеми русскими даже от боя уклоняться необязательно. Имея превосходство в скорости, вполне можно даже атаковать хвост или голову вражеской колонны, не особо рискуя. Я, разумеется, не планирую сейчас какое-то конкретное сражение, просто хочу показать, что даже битва с главными силами русских для нас совсем не безнадежное предприятие, хотя и не является главной задачей. В первую очередь нужно не выпустить их крейсера на наши коммуникации и затруднить подвоз грузов во Владивосток с моря. Прошу учесть, что запасы угля у противника невелики, по железной дороге поставки будут ничтожны для такого количества кораблей, а даже на стоянке русский флот будет сжигать ежедневно огромное количество топлива – по несколько сотен тонн в сутки. Так что даже если перехватывать значительную часть транспортов, идущих к врагу, то достаточно быстро он станет малобоеспособен. Какие еще вопросы? – Разрешите? – поднялся вице-адмирал Катаока. – Слушаю. – Вы собрали нас, чтобы сообщить окончательный план действий, или это совещание, где наше мнение может повлиять на стратегическое планирование? – Разумеется, мы выслушаем и учтем мнение любого из присутствующих. Вам есть что сказать? – Если позволите. – Прошу. – Мне, во всяком случае пока, кажется не совсем правильным решение отправить на юг отряды мой и адмирала Уриу. В районе Цусимского пролива реально можно опасаться только вспомогательных крейсеров русских, но ведь немало и наших аналогичных судов участвуют в перевозках. Вооружены они не хуже, чем соответствующие корабли противника, так что вполне способны и за себя постоять, и сопровождаемый транспорт прикрыть. Кроме того, там будут «Фусо» и канонерки контр-адмирала Ямада. Они могут противостоять не только вспомогательным, но и, возможно, малым крейсерам специальной постройки. Кроме того, лучше не выпустить русских из Владивостока, чем ловить их в окрестностях Японии, и семь дополнительных крейсеров для этого будут весьма нелишними. Ведь кораблям вице-адмирала Дева придется очень нелегко, если они будут практически бессменно блокировать подступы к Владивостоку, и либо наши лучшие бронепалубные крейсера достаточно быстро износят свои машины, либо блокада будет весьма «прозрачной». Наши же суда хоть и имеют меньшую скорость по сравнению с лучшими ходоками русских, но для того, чтобы они оказались в опасной ситуации, нужно очень уж маловероятное стечение обстоятельств вроде неожиданной встречи в тумане. Во всех остальных случаях мы будем иметь достаточно времени, чтобы уйти под прикрытие более мощных кораблей. Под Порт-Артуром мой отряд вполне спокойно участвовал в блокаде… – В Порт-Артуре были иные русские, – перебил Того своего подчиненного, – но ваше мнение заслуживает внимания. Что скажет флагман четвертого боевого отряда? – Полностью согласен с вице-адмиралом Катаока, – немедленно отреагировал Уриу. – Прошу оставить мои крейсера под Владивостоком. – Хорошо, – задумчиво промолвил командующий, – мы еще подумаем над этим вопросом. О решении вы узнаете завтра. Все, кроме контр-адмирала Като, могут быть свободны.Глава 18
– Поднять британский флаг! – немедленно отреагировал командир «Риона», как только услышал, что приближающийся дым принадлежит пассажирскому пароходу. – Проходим мимо без досмотра. – Черт его принес! – кивнул лейтенант князь Кекаутов. – Будем надеяться, что они примут нас за аналогичное судно – благо пушки прикрыты, а расстояние весьма приличное. – Думаю, что беспокойство излишне, – вступил в разговор лейтенант Исаков, старший офицер крейсера, – мы подходим к Токийскому заливу, здесь такого добра, как пассажирские лайнеры, предостаточно, так что, думаю, этот не последний из тех, кого мы встретим. – Все это так, Владимир Федорович, но не забывайте о досмотренном вчера американце – теперь наше присутствие у восточного побережья Японии наверняка не секрет для Того. Жаль, что потопить этот пароход с шелком было нельзя. – Скорее всего, вы преувеличиваете, Павел Аркадьевич, – уверенно возразил кавторангу старшой, – не будет же он специально разворачиваться обратно в Японию ради того, чтобы доложить японцам о нашем присутствии. Янки хоть и на стороне нашего противника в этой войне, но не до такой же степени. А станции беспроволочного телеграфа на том судне не было. – Да я не сильно и расстроюсь, если узнаю, что нашим узкоглазым друзьям известно о присутствии «Риона» в этих водах. Наша задача не столько отлавливать контрабанду, сколько показать купцам всего мира, что везти эту самую контрабанду в Японию чревато…Залив Сагами и его окрестности – это, пожалуй, район, где насыщенность судоходства одна из самых высоких на планете, со всего мира везут пароходы грузы в Иокогаму, Иокосуку и Токио. Именно здесь сходятся пути всех маршрутов, ведущих из Европы, обеих Америк, Австралии, Индии и Китая. Именно отсюда направляется большинство грузов как торговых в другие страны, так и военных, в Маньчжурскую армию. А вот поди ж ты – за двое суток крейсирования с русского рейдера лишь несколько раз наблюдали дымки на горизонте. Утопили лишь одну японскую шхуну, даже не разбираясь, что она везет. Пять человек экипажа взяли на борт, чтобы передать их на первый попавшийся «чистый» корабль, идущий в Японию. Но первый из попавшихся наконец пароходов к таковым не относился. Английский «Тритон», кроме жмыхов, вез еще и рельсы, что являлось несомненной контрабандой. Судно было потоплено подрывными патронами, а на русском крейсере начинало становиться тесновато из-за вновь принятых «гостей» – берега видно не было, да и довольно свежая погода не позволяла просто отправить англичан в шлюпке. Капитан «Тритона» не очень убедительно повозмущался, называя русских моряков пиратами, но достаточно быстро утих и был препровожден в предоставленную ему отдельную каюту. На следующий же день «гости» были переданы на пассажирское судно, шедшее с грузом шерсти из Австралии в Осаку.
А еще через пару часов… Сложно сказать. Повезло или не очень… Неподалеку от острова Косима взяли курс на дым, наплывающий со стороны устья залива. Дым достаточно быстро оформился в судно около шести тысяч тонн водоизмещением под японским флагом. И как только на «Рионе» взлетел на мачту Андреевский флаг, на баке японца вспухло облачко выстрела и через несколько секунд недалеко от борта русского крейсера вырос столб воды от падения некрупного снаряда. Ориентировочно его калибр оценили в три дюйма. Вспомогательный крейсер «Каанто-Мару» еще полтора года назад ходил под российским флагом и назывался «Маньчжурия». Но в самом начале войны японцы захватили ничего не подозревающий русский пароход. В Японии он был переделан во вспомогательный крейсер: на нем установили четыре трехдюймовые пушки и устройство для постановки мин. Но использовался «Каанто-Мару» в основном для войсковых перевозок, ибо ход для боевого корабля имел весьма неважный – всего двенадцать узлов. Сейчас в его трюмах находилось три десятка полевых пушек с боекомплектом для них, воздухоплавательный парк и консервы. Портом назначения являлся Дагушань. Увидев русский флаг на приближающемся пароходе, капитан-лейтенант Сата тут же отдал приказ открыть огонь по неприятелю. Понятно, что русский вспомогательный крейсер имеет более серьезную артиллерию, чем четыре семидесятипятимиллиметровые пушки «Каанто-Мару», но ситуация была отнюдь не безнадежная: противник – бывший пассажирский лайнер, мишень довольно крупная, механизмы и котлы не защищены, так что вполне есть шанс удачным попаданием сбить ему ход и оторваться.
«Рион» действительно подавлял своего соперника мощью артиллерийского залпа: пять орудий только стодвадцатимиллиметрового калибра… – На что они рассчитывают, Павел Аркадьевич? – Вот скоро и узнаем, Михаил Михайлович, – ответил Троян ревизору, лейтенанту Георгиевскому. – Даже если у японцев нет туза в рукаве в виде настоящего крейсера в засаде, то все равно попасть разок-другой могут. Так что прошу вас приготовиться к руководству пожарным дивизионом. Лейтенант, козырнув, отправился выполнять приказ. Японский корабль получил уже три попадания и загорелся, но продолжал интенсивно отвечать из всех трех орудий, что могли стрелять на левый борт, и хода не потерял. Кстати, успел разочек попасть: снаряд разорвался на первой трубе и сделал в ней заметную дырку. На скорость это пока серьезно не влияло, и было вполне ремонтопригодно после боя. Все шло, как и ожидалось. Однако дела обстояли таким образом только на дистанции в тридцать кабельтовых, которую «Рион» упорно выдерживал, чтобы обезопасить себя от какого-нибудь фатального попадания. Но время шло, а японец упорно не собирался тонуть. Было вполне вероятно, что к нему на помощь уже спешит какой-нибудь боевой корабль или еще один вспомогательный крейсер. А комендоры на «Рионе» были ох не лучшие – ведь задачи кораблей этого назначения не бой на дальних дистанциях, а потопление практически безоружных транспортов. Потому и процент попаданий не самый высокий. Внутренне «скрипнув зубами», Троян отдал приказ идти на сближение… Еще через полчаса боя стало ясно, что «Каанто-Мару» уже «не жилец» – сильный дифферент на нос, крен на левый борт, пожары от носа до кормы, стреляла уже только одна пушка… Но и «Рион» за это время успел «нахвататься»: пять пробоин в борту, причем одна ниже ватерлинии, пожар на юте, разбиты кормовой мостик и баковое орудие. А в довершение ко всему уже совершенно явно тонущий корабль одним из последних выстрелов единственного оставшегося целым ствола умудрился всадить снаряд так, что он, пронзив борт, угодил прямехонько в беседку с подымаемыми на палубу трехдюймовыми патронами. Редкий случай, когда русским можно было порадоваться тому, что их снаряды, особенно эти, содержат ничтожно мало взрывчатки и вообще не очень-то склонны взрываться даже при попадании. Но рвануло! Троян услышалнеобычайно мощный для данного боя взрыв и почувствовал, что крейсер ощутимо встряхнуло. Но крен не проявился, и кавторанг просто отправил матроса выяснить, что произошло… – Машинное мостику! – раздалось из переговорного устройства через две минуты. – Здесь мостик, слушаю, – немедленно отозвался командир корабля. – Во второе котельное прибывает вода, неудержимо прибывает. Гашу топки и травлю пар, иначе котлы могут взорваться… Как иллюстрация к данному докладу над морем раздался рев того самого стравливаемого пара: штабс-капитан Акимов, старший инженер-механик, отдал приказ, не дожидаясь разрешения командира. И был совершенно прав – счет шел на секунды… – Дьявол! – Павел Аркадьевич, кроме этого слова, добавил в амбушюр еще несколько непечатных. – Какое время требуется на устранение? Какую скорость мы можем иметь сейчас? Ответа не последовало. Вероятно, ситуация действительно была аховой, если стармех не стал даже дожидаться указаний «первого после Бога». С запада уже приближались два дыма и кто его знает: мирные это пароходы или к японцу спешит подмога… Но корабль противника уже медленно, но уверенно прилегал на борт, и было понятно, что судьба его решена окончательно. Теперь нужно было беспокоиться о своей безопасности. Уходить. Спасать японских моряков в данной ситуации было бы верхом донкихотства – пока не обеспечена безопасность своего корабля, о жизнях матросов противника беспокоиться не пристало. – Право на борт! Курс зюйд-ост! – крикнул Троян рулевому. Управления «Рион» не потерял и стал послушно разворачиваться. Взмыленный Акимов прибыл к командиру только через полчаса: – Павел Аркадьевич, режьте меня – ешьте, но без нормального ремонта в условиях порта я не могу обеспечить более восьми-девяти узлов. Для океана. Пробоину, конечно, «заляпывают», на спокойной воде можно и запустить второе котельное, но это риск, очень большой риск – чуть засвежеет и наши заплатки «на соплях» полетят к чертовой бабушке. А в условиях этого самого свежака, когда корабль валяет из стороны в сторону, пробоины заделывать… – Достаточно! Я понял, – оборвал штабс-капитана командир. – Ваши предложения? – Простите, я не сказал главного: повреждена килевая балка. При сильном волнении «Рион» может просто переломить, понимаете? Нужно как можно скорее следовать в нейтральный порт. Ближайший, как я понимаю, Шанхай? – А за двадцать четыре часа управитесь? Я подозреваю, что китайцы нам больше не дадут. – Крайне маловероятно. К тому же сильно подозреваю, что портовые власти постараются саботировать скорейшую доставку на борт всего необходимого для ремонта. – Тогда, может, попробуем дотянуть до Циндао? Немцы к нам относятся более дружелюбно. – Рискованно, можем не дотянуть… – Разрешите, Павел Аркадьевич, – подошел к беседующим лейтенант Исаков. – Слушаю, Владимир Федорович. – Я собрал предварительную информацию о потерях среди личного состава… – Так… – Убито четырнадцать человек, в том числе прапорщик Брун, ранено двадцать девять, среди них мичман Энгельгарт легко, а вот штабс-капитан Лебединский очень плох, фельдшер говорит, что долго не протянет без операции. – А сколько «тяжелых» среди матросов? – Пока не уточнял, но думаю, что немало: этот чертов взрыв патронов наворотил делов… Командир на несколько секунд задумался. – Передайте князю, чтобы рассчитал курс до Шанхая, – наконец произнес он.
Погода благоприятствовала, и через трое суток «Рион» без особых приключений пришел в Шанхай, где, как и ожидалось, пришлось спустить флаг и интернироваться. Один из сильнейших вспомогательных крейсеров русского флота выбыл из войны.
Глава 19
– Ну и что мне теперь с тобой, курицыным сыном, делать? – Василий мрачно смотрел на матроса, вытянувшегося перед ним в струнку. Гальванер Нефедов угрюмо молчал. – Раздевайся до пояса, – неожиданно приказал Соймонов. Матрос в полном обалдении уставился на старшего офицера. – Выполнять! Нефедов, подчинившись приказу, быстро потянул одежду через голову. – Это что? – лейтенант показал на еще розовый шрам, пересекавший живот гальванера. – Осколок японский зацепил. – Требуха наружу была? – Почти. – И кто же тебя заштопал? – Его благородие доктор Александровский. – А если бы не он? – Помер бы, наверно… – Не «наверно», а точно. И даже до Владивостока бы не дотянул. В море бы тебя схоронили. Так что даже могилки бы не имел. Так? – Так точно. – Так какого же морского черта ты голосил, что все доктора сволочи, мерзавец?! Отвечать! – не сдержал эмоций Василий. – Помутнение нашло, – крайне неубедительно пробубнил матрос. – Помутнение, говоришь… И сколько ты этого «помутнения» выхлебал? – Непьющий я, ваше благородие. Сызмальства не приучен. Батюшка строг был насчет этого… – Так в чем же дело? Повисло тягостное молчание, единственным звуком, различимым в каюте старшего офицера «Пересвета», был плеск волн за открытым иллюминатором. – Я жду ответа. – Письмо я получил, ваше благородие, – лицо матроса сморщилось, и, казалось, сейчас этот двадцатипятилетний мужчина разрыдается, – сестренка моя, Аннушка, померла. Четырнадцать годочков… – Сочувствую. Понимаю – тяжело. – Так в том-то и дело, господин лейтенант, что доктор, пока ему красненькую не положат, отказался даже пойти ее посмотреть. А где моим сразу столько денег взять? Просили в долг поверить – выгнал. Пока по соседям и знакомым бегали, упрашивали, собирали… – голос Нефедова сорвался. «Сукин ты кот, – думал про себя Василий, – непьющий ведь, служишь третий год – наверняка с полсотни накопил, а то и под сотню. Неужто не мог родственникам денег послать, когда в Россию пришли. Наверняка ведь знал, что дела дома неважные». Но говорить об этом не стал – можно было совсем «добить» парня и, кроме свалившегося на него горя, повесить чувство вины… – Ваш доктор, конечно, подлец, – начал Соймонов, – но это ведь не значит, что все доктора такие. А ты орал именно это. И что, если бы рядом был тот, кто тебя из лап смерти вытащил, на него тоже бы полез с кулаками? – Никак нет. Прощения просим. – Нет уж. Так легко не отделаешься. Передай мичману Лесгафту, что я назначил тебе шесть часов под винтовкой. Как раз до ужина. Будет время подумать, когда следует распускать язык, а когда – нет. Понял меня? – Так точно, ваше благородие! Покорно благодарим! – гальванер понял, что отделался легко. – Ступай. – Матрос развернулся и направился к выходу из каюты. – Стой, дурак. Оденься сначала, – засмеялся Василий.И такое почти каждый день. То матросы подерутся, то напьется какая-нибудь зараза до поросячьего визга, то господа офицеры начнут свой гонор выказывать друг перед другом – особенно напряженно стало после прибытия для прохождения службы на «Пересвете» пятерых черноморцев – сразу появилась некоторая натянутость в отношениях между «обстрелянными» и «не нюхавшими пороху». Последние немедленно замкнулись в своем коллективе. Больших трудов стоило Василию несколько нормализовать ситуацию. А последние две недели были вообще сплошным кошмаром, и только вчера закончилась установка новых десятидюймовых орудий в башни. Соймонов за это время спал не более четырех часов в сутки, а Черкасов, казалось, вообще не прилег на свою койку ни разу – на лице, можно сказать, одни глаза и нос остались. Правда, Эссен иногда прямым приказом загонял часов на пять-шесть в свои каюты то старшего офицера, то старшего артиллериста, чтобы те хоть немного отдохнули. Но в любом случае это были две недели сплошного аврала на корабле… Раздался стук в дверь, и на разрешение войти в каюту шагнул вестовой командира: – Вашбродь, господин капитан первого ранга вас к себе приглашают!
– Прошу, Василий Михайлович, – радушно пригласил Эссен лейтенанта, – присаживайтесь. – Благодарю, Николай Оттович. – Василий сел в кресло и выжидательно посмотрел на командира. – Хочу поблагодарить вас за порядок на корабле. И особенно за последние две недели. – Спасибо, Николай Оттович, стараюсь. – Вымотались? – А что поделаешь – война. – Соймонов был удивлен вопросом, но понимал, что каперанг вызвал его не только для того, чтобы поговорить о его моральном комфорте, и ждал, когда тот перейдет к главному. – Через пять дней у нас стрельбы – испытания новых пушек, ну и флагарт хотел кое-что проверить. – Понятно. Какие будут указания конкретно мне в связи с этим. – В связи с этим завтра, утренним катером, вы отбываете во Владивосток, – широко улыбнулся Эссен. – Ваша супруга за два месяца уже, наверное, на мою бедную голову все проклятья мира собрала. Так что даю вам двое суток. Прошу передать мой поклон Ольге Михайловне и просьбу не сердиться в дальнейшем на старого моряка. – Николай Оттович, вы серьезно? – не поверил своим ушам Василий. – А вы считаете меня способным на розыгрыши такого сорта, Василий Михайлович? Идите, готовьтесь предстать пред очами «грозной супруги».
– А Ольга Михайловна в госпитале, – раздался за спиной Василия голос соседки. Лейтенант немедленно обернулся. – Здравствуйте, уважаемая Александра… – Игоревна, – улыбнулась женщина. – Здравствуйте, Василий Михайлович, рада вас видеть. Надолго домой? – На два дня. Простите великодушно, что запамятовал ваше отчество. Как Сережа? Здоров? – Спасибо, все в порядке. Да идите уже, – засмеялась Гусева, – я прекрасно понимаю, что вам сейчас меньше всего хочется вести со мной светскую беседу. Если найдете время вечерком – милости просим вас с Ольгой на чай. И муж мой в этот раз дома будет – познакомитесь, наконец. – Благодарю. Непременно. А сейчас прошу меня извинить. Честь имею! – Василий с трудом заставил себя проследовать к выходу достаточно степенно, не переходя на бег. «А ведь почти отвык ходить по твердой земле», – подумал Соймонов. Действительно – пусть у броненосца и инертность чудовищная, и стояли эти два месяца в порту, но тем не менее – легкое покачивание палубы всегда имело место и ноги чисто подсознательно были готовы к зыбкости почвы под ними. Однако мысли о предстоящей встрече с любимой быстро вытеснили все остальное…
– Я бы хотел увидеть Ольгу Михайловну Соймонову. Она здесь фельдшер, если не ошибаюсь. – А по какому вопросу? – дежурный на входе хоть и посмотрел с уважением на ордена лейтенанта, но свои обязанности выполнял строго. – Она моя жена. Мы долго не виделись. Причина уважительная? – О, разумеется, господин лейтенант. При первой же возможности я сообщу о вас. «Первая возможность» появилась довольно скоро в виде миловидной сестры милосердия, которая, выслушав дежурного, с нескрываемым любопытством посмотрела на Василия и удалилась. Вернулась девушка минут через пять и что-то прошептала на ухо местному «Церберу». – К сожалению, ваша супруга сейчас на операции. Но по окончании ей сообщат немедленно о вашем визите. – А сколько продлится операция? – чертыхнувшись про себя, спросил Соймонов. – Ничего не могу сказать на этот счет, – служащий госпиталя развел руками, – может, закончится через десять минут, может, продлится еще два-три часа… Присядьте пока. Делать нечего – пришлось пристроиться на стуле в вестибюле. С трудом удавалось представить, что его Оленька кого-то режет, шьет, ну или делает что-то подобное… Хоть этой ночью Василию и удалось поспать почти полноценные семь часов, и еще совсем недавно он чувствовал себя вполне свежим и бодрым, но при вынужденном безделье в состоянии нудного покоя организм решил «потребовать» некоторую компенсацию за весь предыдущий недосып… Сморило лейтенанта. В себя он пришел, только почувствовав, как его слегка трясут за плечо. – Просыпайся, Васенька! – открыв глаза, он увидел родное и любимое лицо. Благо, что из сидячего положения было крайне неудобно вскочить и заключить жену в такие объятия, в какие хотелось – общественное место все-таки, нужно соблюдать некоторые приличия. Тем более здесь же находилось немалое количество сестриц, нашедших повод появиться в этом месте, чтобы посмотреть на мужа своей коллеги. Пришлось просто приобняться и обозначить легкие поцелуи в щечку. – Ты сможешь отпроситься? – голос Василия слегка подрагивал. – У меня два дня. – Уже. Я же поняла, что моего мужа с его корабля надолго не отпустят – незаменимый, – слегка грустно улыбнулась Ольга, – сейчас только сбегаю и скажу доктору Квасову, что именно на два дня. Пять минут, как водится, растянулись на все двадцать. Соймонову до жути хотелось хотя бы умыться после сна, но было бы очень глупо спрашивать служителей на предмет туалетной комнаты в данном заведении. Наконец появилась Ольга, но, что приятно, уже в верхней одежде – можно было не задерживаться больше в этом заведении, пропахшем карболкой.
Вот, кажется, ждешь-ждешь встречи, а как только она случится – тему для общения найти непросто. Особенно когда думаешь в первую очередь совсем не об общении. После судорожных попыток начать разговор Василий не придумал ничего умнее, чем спросить: – Денег-то хватает? – Не беспокойся, даже запасец имеется, – понимающе улыбнулась Ольга и взяла инициативу в свои руки. Уж что-что, а тему для разговора женщины умели находить во все времена. Соймонову всю дорогу до дома пришлось выслушивать поток информации про дела в госпитале, подробности операций, катастрофическое отсутствие во Владивостоке ситца, подходящего для занавесок, тугоумность морского начальства вообще и Николая Оттовича Эссена в частности, раз мужа к молодой жене отпускают раз в два месяца. И много всего другого. И это только за двадцать минут, которые потребовались на дорогу от госпиталя до квартиры. Василий ограничивался короткими репликами и предоставил супруге возможность выплеснуть хоть часть того, чем она хотела поделиться.
Квартирка выглядела очень уютно – и сама Ольга белоручкой не была, и приходящая кухарка, кроме приготовления обеда, обращала внимание и на порядок в доме. Василий не смог сообразить сразу, что именно изменилось, но вид помещения приняли значительно более обжитой. Да, честно говоря, он не особо и смотрел по сторонам, что было немедленно замечено супругой: – Вась! Ты что, не видишь изменений? Я так старалась… – Не вижу и видеть не хочу, – улыбнулся Соймонов, привлекая жену к себе, – во всяком случае пока. Сейчас я намерен смотреть только на тебя и не только смотреть… – Ничего себе, какое животное у меня муж, – промурлыкала Ольга, сплетая руки на шее Василия и прижимаясь к нему… Ни на какой чай к соседям Соймоновы этим вечером, разумеется, не пошли – нашлось более интересное занятие… Успокоились молодые люди, только доведя друг друга до полного изнеможения, и уснули сильно за полночь. На следующий день отправились гулять по улицам – благо, что погода благоприятствовала, денек был солнечный и теплый. Василию, несмотря на середину октября, не пришлось даже надевать плащ. И он, и Ольга во время прогулки, казалось, хвастались перед прохожими «своей половинкой» и оба получали большое удовольствие, когда видели восхищенные или слегка завистливые взгляды встречных, вызванные как красотой и изяществом Ольги, так и орденами Василия. Пообедали в ресторане «Золотой Рог», с удовольствием пообедали. Лейтенант на броненосце и Ольга дома питались вполне себе полноценно. Готовили и офицерский кок «Пересвета», и кухарка во Владивостоке достаточно вкусно, но все-таки ресторанной «парадности» в блюдах не было, а иногда хотелось заказать именно то блюдо, которое хочется именно сейчас, и чтобы выглядело оно именно как произведение искусства, а не набор просто приготовленных (хоть и хорошо приготовленных) продуктов. Ну разве подадут на корабле знаменитый «Майонез»: вареное куриное филе с желе из бульона, раковые шейки и кусочки отварного телячьего языка по краям, горка из вареного картофеля с корнишонами и кусочками крутого яйца посередине… А суп из белых грибов? А «Пожарские котлеты» со сложным овощным гарниром? А десерт «Фруктовый фейерверк»? – Кажется, благоверный решил раскормить меня до состояния бочки, чтобы другие мужчины не заглядывались, – Ольга с улыбкой посмотрела на мужа, – до дома, кажется, тебе придется меня нести. Ты способен, а, Вась? – Честно? Нет, – рассмеялся в ответ Соймонов, – но можем взять извозчика. Согласна? – Нетушки! Пешочком пойдем – надо растрясти зарождающийся жирок. Нам ведь еще сегодня к Гусевым на чай – мне Саша сегодня еще раз подтвердила приглашение. Неудобно. – Надо – сходим. Хотя соседи наши могли бы понять… – Между прочим, мой грозный муж и повелитель тоже мог бы понять, – прервала Василия Ольга, – что его жене иногда хочется показываться хоть в каком-нибудь обществе вместе со своим законным супругом. – Но ведь мы же сейчас… – слегка обалдел от такой «атаки» Соймонов, – мы сейчас среди совершенно незнакомых людей… Так! А ну-ка быстро прекрати дуться! – Васенька, я тебе очень благодарна за этот «выход в люди». Но надеюсь, что ты сможешь понять, что мне хочется, чтобы ты хотя бы соседям нанес пусть и «полуофициальный» визит. – Да сходим, сходим, – лейтенант даже слегка опешил от такой неожиданной «атаки», – чего ты так завелась-то? – Да потому, что ты думаешь только о себе. – Соймонова стала «заводиться» и все ее существо выказывало нешуточную обиду, даже слезы показались. – Я тут одна два месяца: дом-госпиталь день за днем. Гусевы хоть иногда меня в гости приглашали, и тут, когда ты вдруг появился, я не могу прийти к ним с тобой, а не одна, как обычно! – Да почему не можешь-то? – Василий находился в состоянии полного обалдения – никогда Ольга не была такой раздражительной и агрессивной. – Сходим к ним в гости сегодня. Успокойся только! – Одолжение мне делаешь? А сам догадаться не мог? – Да не делаю я тебе одолжения, Оль, просто думал, что тебе будет приятнее, если я все свое свободное время тебе посвящу. Оленька, Олюшка, ну все будет так, как ты хочешь. Успокойся только. – Папа к вам с эскадрой Небогатова плывет, – неожиданно переменила тему лейтенантша. – Идет, – машинально поправил жену Василий. – Что-о-о? Михаил Николаевич на Третьей эскадре? – Да, он при штабе адмирала Небогатова. – Флаг-капитаном? – Васенька, ну не знаю я. Пойдем? – Пойдем, конечно. – Соймонов бросил на блюдце червонец и подал руку жене.
– Твой отец, – продолжил лейтенант уже на улице, – капитан первого ранга, значит, может быть либо командиром корабля, либо флаг-капитаном. Откуда он тебе писал? – Из Порт-Саида. Письмо пришло неделю назад. – Значит, они уже в Индийском океане, а может, даже прошли Малаккский пролив… – размышлял вслух Василий. – Господин лейтенант, – опять надулась Ольга, – а мое общество не мешает вам рассуждать о судьбах войны? – Оль, ну что ты в самом деле? Такая новость, тем более касающаяся моего тестя все-таки. И твоего отца. Ты себя хорошо чувствуешь? По поводу последнего вопроса Соймонову пришлось очень пожалеть. Моментально. И выслушать много нелестного в свой адрес. С большим трудом удалось убедить супругу, что он не считает ее психически нездоровой и что он «брякнул» не подумав. – А почему только один орден? Я хочу, чтобы ты все надел! – Оленька, да ведь мы вроде по-соседски чаевничать собираемся, правда? – И что? – Ну, по-домашнему то есть. Я бы и Георгия не нацепил, если бы статут не требовал: «Носить не снимая». Ну что ты из меня хвастуна делаешь, честное слово… – В самом деле нельзя? – засомневалась Ольга. – Неудобно, поверь. – А ради меня? Василий с ужасом поймал себя на мысли, что ему хочется поскорее вернуться на «Пересвет». Нет, он очень любил свою Оленьку, но ее совершенно непредсказуемые перепады настроения уже здорово, мягко говоря, утомили офицера. С трудом удалось убедить жену, что соседка и так уже видела его со всем «иконостасом», а капитан и по одному белому крестику поймет, что муж Ольги «геройский» моряк.
Гусев оказался мужчиной «монументальным» – почти на полторы головы выше Василия и сложен соответственно – просто Илью Муромца с него писать. Крест действительно произвел на него впечатление, и сразу после знакомства капитан поинтересовался: – За Цусиму? – Да нет – за прорыв из Артура, – слегка порозовел лейтенант. – Неужели всех офицеров эскадры за прорыв наградили георгиевскими крестами? – Нет, конечно. Мне пришлось заменить на мостике миноносца раненого командира. Отбились от двух японцев, одного из них потопили. Повезло… – Соймонов чувствовал себя «не в своей тарелке», очень не хотелось показаться нескромным. – Ого! Потопили японский корабль, а говорите «за прорыв», – лицо Гусева выражало нешуточное уважение. И, честно говоря, капитан чувствовал легкую зависть: «А мне ведь просто не выпало случая показать…» – Василий Михайлович, – встрял в разговор Сережа, – а вы на каком пароходе плаваете? Лейтенант даже обрадовался смене темы общения: – Не пароход, а корабль. Броненосец. «Пересвет» называется. Назван в честь героя Куликовской битвы. Знаешь про такую? – Мужчины! – вмешалась хозяйка квартиры. – Прошу к столу! Вы не забыли, что здесь дамы присутствуют? Хотелось бы немного вашего внимания. Василий с удовольствием последовал приглашению Александры Игоревны. – Прошу прощения, Федор Сергеевич, но придется подчиниться женщинам – дома командуют они. – Не могу не согласиться, – улыбнулся капитан. – Пойдемте. Чай был очень хорош. А уж пирожки к нему – выше всяких похвал: и с капустой, и с вареньем, и с рыбой. Гусева показала себя образцовой хозяйкой и великолепным кулинаром. Разговором за столом «руководили» женщины, и, следовательно, он шел как бы ни о чем. Но время протекало в очень приятной и душевной обстановке. Наверное, так и надо. Обладает «слабая половина человечества» каким-то врожденным талантом, который позволяет им и в двадцать первом веке уводить мужчин от разговоров о работе, футболе и политике, к чему, в конце концов, скатывается любое общение в чисто мужской компании…
– Тебе когда на корабль? – спросила Ольга, когда Соймоновы вернулись в свою квартиру. – К полудню. – Ну что же, значит, по магазинам и модисткам мне придется ходить одной… Василий внутренне напрягся, предугадывая очередной виток сегодняшних перепадов настроения супруги. – Оля, я, конечно, не возражаю, если ты хочешь несколько обновить свой гардероб, но как-то странно выглядит, что с отъездом мужа на службу это становится для тебя столь важным делом, – лейтенант попытался придать лицу шутливое выражение, но получалось это у него не очень убедительно – «Чудище с зелеными глазами» легко может захватить сознание мужа красивой женщины… Супруга легко прочитала настроение Соймонова по его лицу. – Вася, – обняла она мужа, – я тебя очень люблю, но ты настоящий теленок. Как ты умудряешься своими матросами и даже офицерами управлять – не понимаю. – Ты о чем? – А не заметил ли мой благоверный, что его жена слегка поправилась? – лукаво посмотрела на мужа Ольга. – Ну, есть слегка. Тебе идет, – с трудом до Василия стала доходить и анализироваться информация… – Чтооо? – Через полгода ты станешь отцом, Васенька, – подтвердила несмелые, только что зародившиеся подозрения лейтенанта жена. – Оля! Олюшка!! Солнышко мое!!! – счастливый будущий отец по-медвежьи облапил супругу и, подняв на руки, закружил по комнате. – Ай! Васька! – засмеялась женщина. – Поставь нас на место! Обалдевший Соймонов с трудом сообразил, что беременной не очень-то показаны такие «аттракционы». Бережно приведя любимую в вертикальное положение, он стал расцеловывать все ее лицо: щеки, глаза, губы, нос… – Родная моя, что же ты сразу об этом не сказала? – Скажешь тебе: только увидел – сразу как медведь набросился и в постель потащил… – Оленька, – смутился Василий, – так, может, тебе сейчас нельзя… – Дурачок ты. Пока хочу – можно… А с утра уже пора было собираться обратно на броненосец. Господи! Как же Василий хотел остаться с любимой еще хоть на немного! Он еще не до конца осознал новость, которую узнал вчера вечером. Очень хотелось говорить и говорить об этом, именно об этом. Однако слов просто не находилось. Просто в голове, несмотря на все старания, складывались предложения не длиннее чем из трех-четырех слов. Причем исключительно по одному предложению – придумать второе и связать его по смыслу с предыдущим было совершенно не решаемой задачей для захваченного эмоциями разума потенциального папаши. – Оль, может, тебе денег побольше присылать? – Начал лейтенант разговор за завтраком. – Я же тебе говорила, что кое-какой запас у меня имеется. Но поскольку придется обновлять гардероб – пригодится, конечно. Ты лучше скажи, когда тебя снова в гости ждать? Может, твой командир примет к сведению ситуацию? – Война, – понуро выдавил из себя Василий. – Ничего не могу сказать. К тому же ремонт и перевооружение «Пересвета» закончены – скоро, наверное, и в море пойдем. – Понимаю. Буду молиться за тебя… Ладно уже, пойдем – провожу тебя до причала. – Не пустят тебя к причалу, Оленька, – грустно улыбнулся лейтенант, – только до ворот порта. Сейчас с этим строго. – Ну и ладно. Все равно прогуляюсь. Василий по дороге просто поражался на жену: даже в такой момент она нашла темы для пустой болтовни, чем избавила мужа от мучительных попыток придумать тему для разговора, подходящего к данному моменту. И был очень благодарен за это своей супруге. Только у ворот порта, когда они разомкнули объятия, Соймонов заметил, что глаза у Ольги влажные. И весь путь и до причала, где его ждал катер, и до самого борта броненосца лейтенант благодарил небеса за то, что награжден такой изумительной спутницей жизни. Ну а уже на «Пересвете» служба завертела старшего офицера так, что почти не оставалось времени, чтобы вспомнить о своих семейных проблемах.
Глава 20
– Новости неприятные, Роберт Николаевич, – флагарт заранее попросил Вирена, чтобы на его докладе присутствовало минимальное количество людей. Командующий пошел навстречу, и в кабинете находился еще только Клапье де Колонг. – Я вас слушаю. – Вчера были произведены стрельбы для проверки новых орудий «Пересвета» и качества снарядов. Мы с вами говорили уже на эту тему, если помните… – Разумеется, помню, Федор Аркадьевич, так что со стрельбами? – Процент попаданий очень хорош, в пересчете на морское сражение на средних дистанциях – около пятнадцати. – Процентов? – Процентов. – Очень хорошо, а что за грустные новости вы нам приготовили? – Вот именно грустные… Было сделано двадцать выстрелов из десятидюймовых орудий боевыми снарядами – семь неразрывов. – Ого! Значит, все-таки переувлажненный пироксилин? – Это было бы ожидаемым. Потом сделали восемь выстрелов снарядами, снаряженными песком вместо пироксилина. Потом вывинтили взрыватели – полюбуйтесь. Берсенев выложил из саквояжа бойки взрывателей. – Видите? Бойки взрывателей расплющились о капсюль и не инициировали взрыв. – Из чего изготовлены бойки? – Алюминий. – А почему не сталь? – удивился Вирен. – Прошу меня простить, но я не могу ответить на данный вопрос. Так сконструировал взрыватели генерал Бринк, – развел руками полковник. – Черт знает что! – прошипел адмирал. – Как до такого вообще додуматься можно было? А в старых снарядах боек из чего? – Как ни странно – тоже алюминиевый. Но он тверже. Извольте убедиться. – Берсенев вытащил еще две составляющих взрывателя и положил на стол перед командующим. – Один боек из снаряда выпуска девятисотого года, а второй – девятьсот четвертого. Попробуйте надавить одним и другим на твердую поверхность. Клапье де Колонг тоже подошел поближе, чтобы увидеть результаты эксперимента. Все произошло, как и ожидалось: один боек практически не изменил своей формы, а другой, более новый, в значительной степени деформировался. – Дьявол! – злобно выдохнул Вирен, глядя на покореженный кусок металла. – И какой мерзавец додумался снабдить этим флот? Неужели японские шпионы работают и на заводах, выпускающих боеприпасы? – Вряд ли, Роберт Николаевич, – наконец подключился к разговору начальник штаба. – Нужно сделать анализ состава обоих образцов… – Я уже распорядился, Константин Константинович. Результаты будут завтра, – тут же отозвался флагманский артиллерист. – Какими бы ни были результаты – нам этими снарядами воевать. И не будет разрываться каждый третий… – мрачно проговорил командующий. – Что можно предпринять в срочном порядке? – Не вижу никакой другой возможности, кроме как начать изготавливать бойки самостоятельно и переснаряжать ими снаряды, Роберт Николаевич. Это будет в любом случае быстрей, чем вступать в переписку со «шпицем» и Главным Артиллерийским Управлением. – Но туда сообщить все равно необходимо, – вставил Клапье де Колонг. – Разумеется, займитесь сегодня составлением телеграмм по соответствующим адресам, – поддержал начальника штаба Вирен. – Но, зная наш российский бардак, ожидать нужных результатов наивно, а нам не завтра так послезавтра в бой. И что делать сейчас? Нет вариантов, кроме изготовления новых бойков? – Лично я не вижу никакой альтернативы, – Берсенев предпочел быть пессимистом, – и бойки это еще не все – под них придется вытачивать стальные же гильзочки, а то, я опасаюсь, что два разных металла, не «притертых» друг к другу… Могут случиться еще большие проблемы, чем сейчас имеются. – То есть?.. – выжидательно посмотрел на флагарта командующий. – За месяц, и это при самых радужных прогнозах, мы успеем сделать по полтора-два десятка новых взрывателей на ствол калибром от шести до двенадцати дюймов. – Понятно. Я распоряжусь. Благодарю вас, Федор Аркадьевич. – Вирен, казалось, стал меньше ростом под грузом навалившихся на него новых проблем. – Можете быть свободны. Но как только будут результаты анализа металла бойков – прошу ко мне сразу, я предупрежу флаг-офицеров, чтобы вас пропустили вне всякой очереди.На следующий день Берсенев прибыл уже к полудню. – Отчет о результатах анализов металла готов, Роберт Николаевич. – Прочитаю позже, доложите пока на словах. – Все до смешного просто – старые бойки изготовлены из не очень чистого алюминия, и, вероятно, именно из-за примесей они тверже. Новый металл повышенной чистоты и обладает свойствами, которые ему и положены. То есть «хотели как лучше…» – Черт знает что! – выругался Вирен. – И ведь ничего уже не сделать. Я говорил с инженерами из мастерских – все еще хуже, чем мы думали: для выточки новых бойков нужны очень высококвалифицированные токари и соответствующие станки. И тех, и других во Владивостоке раз-два и обчелся… Остается только телеграфировать в Петербург, чтобы как можно быстрее нашли на складах старые взрыватели и литерным составом отправили нам. – Хорошо, если за месяц успеют, – недоверчиво пробормотал полковник. – А что, у вас есть другие предложения? – Есть одна мысль. – Говорите. – А что, если не укрепить боек, а «ослабить» капсюль? То есть подшлифовать его. Сточить «лишнюю» латунь – тогда, глядишь, и мягкий алюминий даст достаточный для инициации подрыва накол… – Попробовать во всяком случае стоит, – подумав, произнес адмирал, – ведь других реальных вариантов я пока не вижу. Немедленно организуйте изготовление двух-трех опытных партий штук по десять переделанных взрывателей с разной толщиной капсюля и проведите соответствующие испытания. И еще одно: доработанный взрыватель ни в коем случае не должен срабатывать при выстреле или, не дай Бог, прямо в погребе при неаккуратной перегрузке. Так что не забудьте убедиться в полной безопасности ваших переделок. А я попробую вытрясти хоть какое-нибудь количество старых взрывателей из крепостной артиллерии. Вирену дьявольски не хотелось что-либо просить у сухопутного командования – до сих пор были свежи в памяти объяснения со Стесселем и Фоком, когда пришлось выколачивать из крепости Порт-Артур свои «родные» пушки, временно переданные на сухопутный фронт. А здесь, во Владивостоке, отношения между моряками и сухопутными были еще более натянутыми. И виноваты в этом, честно говоря, были в первую очередь офицеры и матросы эскадры: прошедшие Цусимское сражение и победив, они свысока относились к тем, кто за всю войну лишь пару раз пострелял по врагу, не понеся практически никаких потерь. Уже состоялось несколько массовых драк между солдатами и матросами, и было назначено несколько дуэлей по окончании войны. В такой обстановке надеяться, что комендант крепости Владивосток и его начальник артиллерии пойдут навстречу просьбе моряков, было наивно – наверняка генералы найдут множество причин, по которым они «при всем желании» не имеют возможности оказать помощь флоту… Даже если из Петербурга придет прямой приказ, то наверняка он будет саботирован до последней возможности. В общем, с генералом Казбеком говорить, как давиться, а придется…
Тем не менее не мытьем, так катаньем за неделю удалось изготовить или добыть несколько десятков взрывателей: дюжину все-таки выделила крепостная артиллерия под видом экспериментального материала, а остальные были изготовлены на эскадре несколькими матросами. Испытания дали весьма обнадеживающие результаты – процент невзорвавшихся снарядов понизился в три раза – уже терпимо. Оставалось надеяться, что в ближайшее время прибудет прямой приказ из Петербурга, и сухопутное начальство, хоть и скрипя зубами, будет вынуждено поделиться с флотом.
Глава 21
Паттон-Фантон-де-Веррайон. Каких только «исконно русских» фамилий не встретишь среди офицеров флота российского… Петр Иванович еще совсем недавно был старшим офицером крейсера «Изумруд», но после назначения капитана второго ранга барона Ферзена на «Громобой» вместо убитого в бою Дабича занял должность командира. Облик новый командир крейсера имел далеко не самый геройский: невысокий толстяк с бесцветными глазами, да еще и голос у него был высокий и писклявый. И команда его раньше не очень жаловала, и с бароном в свое время отношения не сложились. Но приказ есть приказ и «Ватай-Ватай» (кличка, которую дали ему матросы) принял под команду один из двух самых быстроходных крейсеров флота. И вот первая самостоятельная операция: требовалось «сбегать» на разведку миль на триста южнее Владивостока и, возможно, встретить ожидаемый немецкий транспорт с углем. Два дня во время следования в район патрулирования погодка стояла премерзкая – сплошная пелена мелкого, но частого дождя. Видимости почти никакой, во всяком случае для разведки. – Без толку уголь жжем, Петр Иванович, – поднялся на мостик лейтенант Заозерский, бывший минный, а ныне старший офицер крейсера, – думаю, стоит вернуться. – Нужно поговорить со стармехом, выяснить, на сколько еще у нас угля. – Уже поговорил. Семенюк утверждает, что если проведем здесь еще двое суток, то сможем вернуться во Владивосток только экономическим ходом. То есть если по дороге встретим сильного противника, то можем от него и не уйти. Командир отнюдь не порадовался в душе инициативе своего старшего помощника. Совсем напротив – почувствовал легкое раздражение оттого, что лейтенант без его приказа решил самостоятельно оценивать возможности продолжения крейсерства. Но делать нечего, шанс остаться без главного своего козыря – скорости в возможном бою, грозил «Изумруду» самыми фатальными последствиями. – Пожалуй, вы правы. Пригласите ко мне лейтенанта Полушкина. «Изумруд» возвращался в родной порт, пелену дождя уже миновали и обстановка на море была относительно приличной. Еще часиков десять, и можно будет войти в бухту Золотой Рог, правда, на всякий случай неплохо бы вызвать миноносцы из Владивостока, чтобы проводили надежным фарватером – не хватало еще после первого же боевого выхода зацепить какую-нибудь дурную мину у своих же берегов. Но в любом случае радости мало – никакой полезной информации крейсер командованию сообщить не мог… – Дым с норда! – резанул по ушам крик сигнальщика. – Курс на дым, – немедленно отреагировал командир. – Как думаете, Алексей Севастьянович, может, это и есть тот немец с углем, которого мы хотели отконвоировать. – Он или кто-то другой, выяснится скоро, – пожал плечами штурман, – чего гадать-то? – Второй дым, третий!.. – снова раздался голос с марса грот-мачты. – Да уж, это явно не угольщик, – пробормотал кавторанг. – Но кто? – Не исключено, что японцы. – В восьмидесяти милях от Владивостока? – Вашсыкородь! – подбежал к командиру матрос. – Мичман Вирениус просили передать, что радио принимает шифрованные телеграммы. – Забить искрой! – немедленно отреагировал «первый после Бога». – Алярм! Подскочивший горнист немедленно стал «выдувать» сигнал боевой тревоги, и палуба корабля загудела от топота матросских башмаков. – Крейсера типа «Мацусима»! – донеслось с грот-мачты. – Разворачиваются на нас. – Ну, от этих-то мы уйдем легко и непринужденно, – улыбнулся старший штурман. «Развелось умников в лейтенантских погонах», – с раздражением подумал командир крейсера, но Полушкину изложил свои мысли в более вежливом варианте: – Если бы этот отряд нас догонял, то я немедленно бы с вами согласился. Но, прошу заметить, эти корабли находятся между нами и Владивостоком, а обходить их – двигаться по дуге значительно большей окружности, так что противнику вполне хватит тех куцых тринадцати-четырнадцати узлов, которые он имеет, чтобы заступить нам дорогу. Будете возражать? – Нет, Петр Иванович, соглашусь… Кавторанг не стал дослушивать своего офицера: – Машина – мостику! – Машина отвечает мостику. – Выжимайте все, что можете – сейчас на лаге только пятнадцать узлов, идем на прорыв! – Будет сделано, – донесся из переговорного устройства голос штабс-капитана Семенюка. – Лейтенант Васильев! Дистанция до японцев? – Определяем, господин капитан второго ранга. На крейсер и изначально не были поставлены новые английские дальномеры Барра и Струда, для определения дистанции использовались микрометры, которые давали результаты «плюс-минус два лаптя» на больших дистанциях, а тут к тому же корабли противников стремительно сближались. – Около пятидесяти кабельтовых… На «мацусимах» дружно сверкнули огни одиночных выстрелов. – Из монстров своих стреляют. Будем надеяться, что и результаты окажутся как всегда. Пока случилось именно как всегда: всплески от падения трехсотдвадцатимиллиметровых снарядов вспучили Японское море с серьезными недолетами. – Петр Иванович, рискуем, сейчас ведь они и из своих стодвадцаток палить начнут… – Еще минуту терпим, – «Ватай-Ватай» был сейчас совершенно не похож на себя обычного – накатывающийся бой превратил этого человека чуть ли не в машину. Машину, умеющую просчитывать будущее… – Восемь румбов влево! – наконец скомандовал русский моряк Патон-Фантон-де-Веррайон. – Пусть теперь на параллельных курсах нас подогоняют! – Дымы с зюйд-веста! – снова голос сигнальщика. – Ну, вот и охотники пожаловали. Загонщики свое дело сделали, – Петр Иванович усмехнулся. – Но дичи они, я надеюсь, сегодня не «подстрелят». На лаге? – Двадцать один узел. – Надеюсь, что это не предел. «Изумруд» продолжал разгоняться, и преследователи достаточно быстро поняли, что до темноты русский крейсер им не достать.Но отряд вице-адмирала Катаока погони пока не прекращал – мало ли что может произойти: а вдруг у русских авария в машине случится? Тем более что подходят скоростные крейсера третьего отряда – все может быть… Однако чуда не произошло – «Изумруд» уже вышел на траверз идущего головным «Хасидате» и уверенно продолжал уходить на запад. Всплески гигантских снарядов вставали до смешного далеко от его бортов, а пара залпов японских скорострелок легла со значительными недолетами, после чего огонь этим калибром «симы» достаточно быстро прекратили, чтобы не расходовать зря снаряды. В течение еще получаса русский крейсер обеспечил себе достаточно комфортное опережение, чтобы заложить разворот поперек курса японских «пенсионеров». Стрельнув парой безрезультатных бортовых залпов по головному японцу, «Изумруд» прорвался к родному порту.
Когда дымы японских кораблей стали таять за кормой и был дан отбой боевой тревоги, к командиру подошел лейтенант Заозерский: – А ведь это «Георгий», Петр Иванович. С чем вас заранее и поздравляю. – Что? – кавторанг еще не успел прийти в себя после напряжения, в коем пребывал на протяжении последних полутора часов. – Какой еще «Георгий»? – Статут ордена весьма конкретен. В том числе и «Прорвался с боем сквозь превосходящие силы неприятеля в свой порт». Да еще при этом «Доставил командующему важные сведения». Прорвались? С боем? Силы неприятеля были минимум втрое больше наших. Сведения о том, что японцы блокируют Владивосток с моря, я думаю, достаточно важны для командования. – Черт! В самом деле, – слегка стал приходить в себя командир крейсера. – Но у нас-то не совсем такая ситуация: прорваться сквозь эти старые утюги для «Изумруда» – не велика доблесть. – Не скажите. Лично я, мысленно ставя себя на ваше место, не додумался до такого красивого решения: сначала сблизиться, а потом уже обгонять на параллельных курсах. К тому же статут есть статут: командира «Решительного» наградили крестом, несмотря на то что он бросил погибать «Стерегущего» – именно «Прорвался с боем в свой порт сквозь превосходящего противника». – Сначала еще надо до Владивостока добраться. Да и там уже начальство решать будет: кому крест дать, а кому и по шапке.
Глава 22
– И что вы можете сказать в своеоправдание? Как вы вообще дошли до жизни такой? – В словах ротного проскользнула ирония, но вид Яков, явившийся на «разбор полетов» своей увольнительной, действительно имел живописный: огромный фингал под левым глазом и покрытые ссадинами кулаки как-то плохо гармонировали с идеально отглаженной формой и почти гвардейской выправкой, приобретенной от многомесячных занятий на плацу. – Ваше благородие, когда я, будучи в отпуске, с пятью другими солдатами из других рот перекусывали в трактире, туда заявилась группа из пятнадцати моих бывших знакомых. Видимо, побить меня хотели за то, что служить пошел. «…и за то, что весь тираж газеты в сортире утопил», – мысленно закончил фразу Яков. – Мы старались решить дело миром, однако они не только сами полезли, но стали оскорблять и нас, и Его Императорское Величество, которому я и мои товарищи приносили Присягу! И защищать честь которого мы полагаем за свой первейший долг! – Вроде как кающийся солдат сиял при этих словах, как начищенный пятак. – Отступив из обеденного зала ввиду подавляющего численного превосходства противника, мы заняли оборону в коридоре на кухню, а затем, отбив первый натиск, перешли в решительное наступление и завершили разгром супостата. Все пятнадцать смутьянов были обезврежены и сданы в полицейский участок. С нашей стороны, за исключением двух порванных гимнастерок и сломанной ручки трактирной швабры, потерь не имеется. Доклад окончен, ваше благородие! – завершил свою речь провинившийся солдат, тут же замерев по стойке «смирно» и упершись взглядом в императорский портрет над головой начальника. – Яков, ты чего мне тут изображаешь?! – Ротный просто не мог оставить трактирную драку без порицания и перешел практически на крик. – Можно подумать, что и тебя к нам не из кутузки привезли! Лучше скажи, кто это вас надоумил строй в коридоре изобразить и этими самыми швабрами из второй шеренги штыковые приемы на шпане отрабатывать? – В отсутствие командира я, согласно Уставу, принял командование на себя. А далее действовал по суворовским принципам! Сначала увел наших в коридор, чтобы нейтрализовать численное преимущество нападавших. Поскольку коридор был узкий, то я построил солдат в две шеренги. А затем, найдя там же две швабры и веник, скомандовал в штыки, потому как наши это лучше всего умеют, ваше благородие. – Значит, так, Яков: за драку тебя, стервеца, надо бы денька на три в карцер посадить. – Ротный, поднявшись из-за стола, подошел к буквально задержавшему дыхание солдату. – И только то, что ты уже прошение об отправке на войну подал, тебя от этого спасло! А еще благодари господина полковника, который вас всех от судебных разбирательств защитил. Зато командовал ты грамотно, и в Маньчжурии это умение точно пригодится. Поэтому принято решение перевести тебя из запасного батальона в линейный и назначить там командиром отделения! – огорошил Якова офицер, перейдя на официальный тон. – Рад стараться! – строго по уставу рявкнул не ожидавший такого поворота Яков. – «Старается» он, как же! – Ротный снова вернулся на накатанную колею разноса проштрафившегося подчиненного. – С такими подчиненными и пули вражеские не нужны, потому как сердце само раньше не выдержит! Ступай к взводному и вообще исчезни с глаз моих, ирод!* * *
Немецкий угольщик «Кассандра» пришел во Владивосток без проблем, не встретив на подходах никаких японских кораблей. Но доклад командира «Изумруда» о наличии на ближних подступах к русской базе далеко не самых сильных и совсем не самых скоростных кораблей заставил Вирена не только задуматься, но и возмутиться. На такую наглость Того Роберт Николаевич никак не рассчитывал. Немедленно был отдан приказ готовить эскадру к выходу в море. И через неделю Тихоокеанский флот стал выходить из залива Петра Великого, чтобы, если и не покарать нахалов, так хотя бы сплаваться в новом составе. Командующий держал флаг на «Орле», в первый отряд также входили «Бородино», «Пересвет» и «Победа». Второй броненосный отряд вел контр-адмирал Ухтомский на «Полтаве». «Сисой Великий», «Наварин» и «Адмирал Нахимов» следовали в его кильватере. Крейсерами «Олег» и «Богатырь» руководил Энквист на «Баяне». Кроме того, при эскадре были «Жемчуг» и «Изумруд» и отряд из четырех истребителей под брейд-вымпелом кавторанга Дурново. «Кубань» была взята с эскадрой в качестве быстроходного угольщика. Вообще-то для планируемой экспедиции было достаточно и штатного запаса топлива на кораблях, но желательно было иметь некоторый аварийный запас. Милях в двадцати от Владивостока на мачте «Орла» появился сигнал: «Курс на Порт Лазарева». Вирен решил проверить две наиболее вероятные стоянки, где мог базироваться флот противника. Вторым на очереди являлся Гензан. Причем в последний в любом случае стоило наведаться – имелся шанс поймать там какие-нибудь транспортные суда японцев либо на подходах, либо в самом порту. Да и просто показать бомбардировкой, что Тихоокеанский флот снова вступает в войну «по-серьезному». Несколько минных банок в окрестностях тоже должны были осложнить до сих пор безмятежную для Гензана обстановку.Броненосные отряды следовали параллельными колоннами. Впереди эскадры, милях в пяти, шел «Баян», на правом траверзе броненосцев – «Богатырь» с «Олегом», на левом – «Изумруд» и «Жемчуг», замыкала ордер «Кубань». Таким строем прошли два часа, после чего командующий решил заняться эволюциями. – Вызвать «Полтаву». Приготовить сигнал «Второму отряду вступить в кильватер первого». – «Полтава» ответила! – через полминуты раздался голос сигнальщика. – Поднимайте! – Роберт Николаевич, а может, следовало уточнить, как поворачивать: «последовательно» или «вдруг»? – настороженно поинтересовался Клапье де Колонг. – Вот уж нет, пусть Ухтомский сам решает, как рациональнее. Поворачивать последовательно было легче для каждого конкретного корабля отряда – держись себе в кильватере переднего мателота и соблюдай интервал, однако это требовало мастерского управления флагманским кораблем: необходимо было очень точно рассчитать и скорость, и угол поворота, чтобы четко вписаться в кильватерную струю корабля, идущего концевым в первом отряде. Достаточно велик риск если и не угодить кому-нибудь тараном в борт, так состворить отряды во избежание этого. А потом нужно будет начинать все сначала. Поворот «всем вдруг», напротив, требует менее тщательного управления головным кораблем, но большего мастерства в маневрировании от каждого отдельного мателота. – Не уверен в себе, Павел Петрович, – с легким разочарованием произнес Вирен, увидев, что броненосцы Ухтомского дружно поворачивают влево. – А откуда взяться уверенности, ваше превосходительство? – вступил в разговор командир «Орла» Шведе, совсем недавно получивший как эту должность, так и чин капитана первого ранга. – Он ведь впервые вышел в море на «Полтаве». – Ладно, посмотрим, что получится, – мрачно буркнул адмирал. Однако все четыре корабля второго отряда, несмотря на то что относились к четырем разным типам, удерживали пока достаточно приличный строй фронта и вышли в кильватерную струю «Победы» в пяти кабельтовых позади нее. «Полтава» и «Сисой Великий» повернули одновременно и хоть и не идеально, но вполне приемлемо вписались в строй. «Наварин» же как будто и не собирался выполнять следующий маневр: броненосец неудержимо тащило только вперед. «Адмирал Нахимов», развернувшись вместе со всеми, прошел за кормой потерявшего управление корабля и прибавил скорость, чтобы сократить расстояние с «Сисоем». На грот-мачте вывалившегося из строя «Наварина» распустился флажный сигнал: «Не могу управляться». – Черт знает что, господа! – шипел на мостике «Орла» Вирен. – Сколько еще нужно нас бить, чтобы… Поднять Фитингофу: «Адмирал выражает особое неудовольствие». – Может быть, вы горячитесь, Роберт Николаевич? – посмел заметить начальник штаба. – Корабль старый, могло действительно отказать рулевое управление… – За без малого полгода в порту могли бы подготовить броненосец к походу, – не уступал адмирал. «Да уж – подготовишь тут!» – мысленно прокомментировал диалог адмиралов Шведе: «Черта с два добьешься необходимого от порта и ремонтников. На „Орле“ вон тоже чуть ли не половина механизмов на живую нитку починена. Так его хоть ремонтировали, а „Наварин“ нецарапнутым во Владивосток пришел – представляю, как и куда Бруно Александровича Фитингофа чиновники в погонах и без посылали, когда он пытался от порта добиться нормального ремонта механизмов». – «Наварин» стал управляться! – раздался голос сигнальщика. Броненосец действительно закладывал разворот в сторону кильватера, но было видно, что управляется он машинами, а руль пока не действует.
Бруно Александрович Фитингоф «чувствовал свой броненосец» буквально каждой клеточкой своего тела. Когда на «Полтаве» расцвел флажный сигнал: «Повернуть вдруг на восемь румбов влево», то «Наварин» после команды рулевому стал выполнять поворот просто идеально… – Поворот вправо шесть румбов, – спокойно отдал приказ Фитингоф, когда пришло время «влиться» в струю «Сисоя». «Наварин» следовал прежним курсом. – В чем дело?! – рыкнул Бруно Александрович на рулевого. – Не слушается, вашвысокородь! – чуть ли не плачущим голосом откликнулся матрос Зябликов, стоявший за штурвалом. – Мостик машине! – донеслось из переговорного устройства. Голос подполковника Мельникова. – Бруно Александрович! Рулевой привод не действует. В чем дело, пока не знаю. Иду разбираться. – Машина мостику: Как можно быстрее! Срочно исправить и доложить! – В строй! Немедленно вернуться в кильватер «Сисоя»! – Фитингофу изменила его обычная выдержка. – Делайте что хотите, управляйтесь машинами, гребите веслами, ставьте паруса, но «Наварин» должен вернуться в общий ордер! Офицеры на мостике с удивлением смотрели на всегда выдержанного и обычно максимально спокойного командира. Хотя некоторые понимали его нервозность: так осрамиться перед всем флотом – никакие нервы не выдержат. Поступил доклад из низов, что можно управляться винтами, и броненосец действительно стал, до некоторой степени, контролируем… – Дымы с левой раковины! – озвучил сигнал из «бочки» недавно прибывший с Черного моря мичман Сохно. Еще по пути с Балтики корабли первого ранга оснастили «бочками наблюдения» на верхотуре мачт. Совсем как на судах самых что ни на есть дремучих веков – полное подобие «вороньих гнезд», с которых особо бесшабашные матросы орали: «Земля!» после долгих скитаний парусника между чистыми горизонтами. Смотреть на бочку с палубы корабля было жутковато, представить, что туда можно забраться просто по скобам на мачте или даже по штормтрапу – еще жутче. А уж находиться там и глядеть на родной корабль с такой высоты… Да еще и качаясь вместе с мачтой… А если хоть слегка засвежеет, то амплитуда раскачивания о-го-го какая! И так несколько часов. Да при этом нужно еще и горизонт наблюдать… Но разве есть что-нибудь, способное испугать русского матроса? Отбоя не было от желающих нести вахту «под небесами». Тем более что после нее была положена дополнительная чарка винного довольствия. Да что там – почти все молоденькие мичмана считали своим долгом хоть раз побравировать и в свободное время выполнять обязанности впередсмотрящего. Мальчишки всегда и везде остаются мальчишками, даже тогда, когда уже носят на плечах офицерские погоны. Вот и сейчас «ближе всех к Богу» находился именно мичман, и именно он первым заметил приближающихся японцев. Именно «Наварин», оказавшийся вне строя, находился ближе других кораблей к противнику, об обнаружении которого немедленно отсигналил на эскадру. «Изумруд», еще не получив разрешение командующего, уже стал разворачиваться в нужном направлении, чтобы сэкономить время – было совершенно очевидно, что именно этот скороход и будет отправлен в ближнюю разведку в течение двух-трех минут. До таинственных дымов было еще около полутораста кабельтовых, поэтому можно не особенно торопиться: боевой кильватер уже практически выстроен, осталось дождаться вступления в общий строй оскандалившегося так кстати броненосца, «Баян», «Олег» и «Богатырь» на всякий случай собрались в «кулак», оставив места походного ордера – эскадра вполне могла отразить атаку любого имеющегося в этих водах неприятеля. Или наоборот, атаковать самим… Владивостокская эскадра стала разворачиваться на предполагаемого противника.
Невозмутимый обычно Вирен чуть ли не приплясывал от нетерпения на мостике «Орла». Дымы. Не дым, а именно дымы! Значит, не одиночный нейтрал наверняка. Либо группа транспортов и только японских, либо боевой отряд. Если первое – весьма знатная добыча, если второе – только бы не быстроходные крейсера – «собачек» с такой дистанции не догнать даже «Баяном» с его чуть более легкими сотоварищами, а с броненосными японцами отряду Энквиста не справиться. Вот если бы «симы» или «нанивы» попались – ни одна «жестянка» не ушла бы дальше морского дна! И хоть реальная ценность этих устаревших кораблей весьма невелика, но состоялась бы весьма смачная оплеуха по военному престижу Страны восходящего солнца. Что очень невредно для внешнеполитического расклада… – Радио с «Изумруда», ваше превосходительство! – подскочил к адмиралу минный офицер броненосца. – «Собачки». «Все-таки не повезло… – подумалось Роберту Николаевичу. – Но шанс, хоть и дохлый, имеется…» – Передать на «Баян»: «Крейсерам преследовать противника в северо-восточном направлении». Первому броненосному отряду: «Иметь ход шестнадцать узлов. Курс норд-ост. Флоту – погоня».
Глава 23
Он родился в Соединенных Штатах, но на родине долго не задержался. Сначала состоялось путешествие через Атлантику на английском пароходе, затем, через некоторое время, поездка по железной дороге через весь Евроазиатский материк. И, наконец, воды Японского моря… В воюющие страны запрещено продавать стратегическое сырье и уж тем более вооружение. Как бы запрещено. То есть можно, но на свой страх и риск. Неофициально – страна не несет ответственности за торговые операции частных лиц, являющихся ее гражданами. А тем зачастую глубоко наплевать на союзнические обязательства своей родины, если некая купля-продажа сулит значительную прибыль. А контрабанда всегда сулит… Особенно военная. Правда, если одна из стран, находящихся в состоянии войны, перехватит товар, идущий в порты своего противника, все проблемы ложатся на владельцев судна и товара – и то и другое будет либо захвачено в качестве приза, либо уничтожено. А не надо попадаться! Но уж если товар попал по месту назначения – можно потирать ладони и подсчитывать небывало высокую прибыль – воюющие страны самые щедрые из покупателей. И везли суда под «союзными» России флагами Германии или Франции контрабанду в Японию, а союзники Страны восходящего солнца, Великобритания и САСШ, не гнушались поставлять военные товары русским. Но ни американская фирма Джона Филиппа Голланда, ни английский пароход «Менатик» особо не рисковали, продавая и перевозя через Атлантический океан подводную лодку, получившую в российском флоте имя «Сом», – откуда на пути следования судна могли взяться японские крейсера? Риск практически минимальный, а вот содрать денег со страны-покупателя удалось неадекватно много. Хотя, ради соблюдения приличий, боевой корабль проходил по документам как «паровой котел».Во Владивосток «Сом» прибыл чуть меньше полугода назад, но ни он, ни две другие субмарины – «Дельфин» и «Касатка» – пока еще ни разу не выполняли по-настоящему боевых задач: и мины для них доставили относительно недавно, и необходимо было укомплектовать и сплавать экипажи, изучить театр возможных боевых действий. Потом учебные стрельбы, походы в разведку без вооружения… Да и аварии случались – на том же «Дельфине» дважды происходили взрывы бензиновых паров и лодка тонула. Хорошо еще, что в порту – поднимали, ремонтировали и снова начинали учиться столь противоестественному для моряков того времени делу, как плаванию под водой. К тому же из-за этих самых взрывов корабли подплава стали называть плавучими зажигалками, что никак не прибавляло популярности у моряков службе на них. Ново, трудно, опасно, минимальный комфорт… Кто же променяет крейсера, броненосцы или миноносцы на эти маленькие и неказистые кораблики, на которых еще и непонятно как воевать? Но, во-первых, энтузиастов нового в России всегда хватало, а во-вторых, жалованье подводникам было положено просто царское по сравнению с остальными. И это примиряло многих и с риском, и с бытовыми проблемами, имевшимися на подводных судах. Наверное, на последнем стоит остановиться подробнее: Первое, что встречало спускающегося в нутро подводного корабля – неистребимый запах бензина. Именно неистребимый: никуда от него не денешься на подводной лодке – это просто часть ее «конструкции». Далее: слишком мало кубических метров пространства внутри лодки и слишком много устройств и механизмов нужно там разместить. Для экипажа просто не остается места. То есть почти не остается. А уж для его удобств – вообще. Тем более что строились субмарины тогда практически для береговой обороны – сколько-нибудь дальние плавания для них не планировались. А значит: потерпят моряки некоторые неудобства. Такого понятия, как «каюта», вообще не существовало – даже командир ютился просто за шторкой, отгораживающей часть центрального поста. Кубрика для команды не имелось тем более – спали в случае чего просто на брошенных на палубу тряпках вблизи минного аппарата. Камбуз? Еще чего! Пару дней можно и на сухомятке посидеть. Были лишь самовар и электрическая плитка, питавшиеся от аккумуляторов. И то по минимуму – готовить горячую пищу вообще не предполагалось, только разогреть взятое с собой. А вообще… Лучше просто потерпеть до порта – не в ресторан пришли. Тем более… «Самонужнейшего» помещения на любом, самом задрипанном корабле или судне тоже не имелось – гальюна. И не надо презрительно кривиться, уважаемый читатель. Двое-трое суток без этого самого пробовали обходиться? А хоть одни? А тут его нет. Вообще. Так что если прижмет – будь любезен, поднимайся на палубу и делай там свои дела прямо в море. Только за леер при этом держись покрепче, а то слетишь в волны запросто – суденышко под ногами ой как раскачивать может… А уж если большая нужда приперла – так этот банальный процесс превращается просто в акробатический номер… Поэтому и старались в море и перед выходом «блюсти себя» в отношении питания. Кстати, некоторые продукты питания подводникам вообще не рекомендовалось употреблять: черный хлеб, цельное молоко, любые бобовые, капусту во всех видах… С собой брали консервы. Мясные. Никаких овощей: из растительной пищи – только белые сухари. Ну и чай, конечно – куда же без него русскому человеку? А с остальным – потерпят. То есть на подлодках, впервые за все время существования российского флота, моряки не имели возможности ЖИТЬ – только РАБОТАТЬ. Поэтому по прибытии во Владивосток Рожественский, как моряк моряка, прекрасно понял капитана второго ранга Беклемишева, которого назначили командовать отрядом подплава Тихого океана, и выделил для проживания и повседневной службы подводников транспорт «Алеут». То есть в порту экипажи «Дельфина», «Касатки» и «Сома» жили не хуже других. Кое в чем даже лучше – жалованье у пионеров подводного дела все-таки здорово превосходило таковое у их коллег.
«Сом» находился в море уже вторые сутки – прошли миль на семьдесят к зюйду от Владивостока и там заняли позицию. То есть лодка ходила приблизительно по заданной параллели туда-сюда по паре часов в каждую сторону и осматривала горизонт. Где-то значительно восточнее этим же занималась «Касатка». Командир субмарины, лейтенант Владимир Владимирович Трубецкой, уже слегка одурел от недосыпа, но пока держался. В общей сложности, с момента выхода из порта, удалось урвать на сон часа четыре. Но состояние пока было терпимым. Еще денек поболтаться на этой широте вполне получится, а потом можно и возвращаться. Хорошо еще, что погода «благоприятствует» – особого волнения нет. А то совсем тоскливо было бы «стойко переносить все тяготы и лишения…» – кораблик маленький и в надводном положении валяют его серьезные волны – будь здоров! Хоть для моряка и вполне привычно видеть долгое время «горизонт со всех сторон», но все равно утомляет. Сигнальщиков-наблюдателей сменяли каждые два часа. Иногда даже сам командир выполнял их обязанности. Вот и сейчас именно лейтенант обозревал морские просторы, возвышаясь над рубкой «Сома». – Эй, Сурин! Организуй-ка мне кофе! – крикнул Трубецкой в низы. – И передай Черняеву, чтобы через четверть часа был готов меня сменить. – Не извольте беспокоиться, вашбродь! – донесся в ответ голос кондуктора. – Сделаем в лучшем виде. Галету к кофе не желаете? – Не надо. Сахара два кусочка и все… Ого! Кажется, «кофепитие» отменяется – с юга по горизонту мазнуло дымком… – Отставить кофе! Два румба влево! Ход семь узлов! В бинокль офицер разглядел, что дымов уже как минимум три… А вот и еще… Объяснений только два: либо возвращается Вирен с эскадрой, либо пожаловали незваные гости.
О выходе русской эскадры из Владивостока штаб Того узнал уже на следующий день – все-таки шпионаж у японцев находился на очень высоком уровне. Для своего времени, конечно. Командующий Соединенным Флотом решил не упускать подобную возможность если и не нанести русским серьезный ущерб, то хотя бы обозначить активность Японии в войне на море. Отряд адмирала Симамуры, включающий броненосные крейсера «Идзумо», «Ивате» и «Токива», мог совершенно безнаказанно ходить по Японскому морю где угодно – он значительно превосходил в скорости русские броненосцы, а тех нескольких быстрых крейсеров, что имелись у противника, не приходилось опасаться, ибо они серьезно уступали японским в вооружении и бронировании. Даже относительно слабые крейсера адмирала Уриу могли действовать достаточно спокойно под таким прикрытием. Контр-адмирал Симамура Хаяо не имел конкретной задачи. То есть изначальной целью являлся обстрел Владивостокского порта, но сам командующий подчеркнул, что это совсем не непременное условие похода – совершенно излишне упорно перестреливаться с береговыми батареями или лезть на минные поля, если представится другая возможность навредить гайдзинам. Будь то уничтожение транспортов, ремонтируемых кораблей, вышедших на испытания, или даже просто демонстрация своих сил в непосредственной близости от вражеского порта. Любое подобное действие приносило стране Ямато дополнительные политические и экономические дивиденды. Так что риска практически никакого, а вероятность получить немалые выгоды в этой войне весьма высока. Тем более что до зимы и вмерзания русской эскадры в лед осталось не так уж и много времени. Несколько портовых ледоколов, конечно, сумеют обеспечить периодические выходы кораблей из Владивостока, но это несерьезно: сколько-нибудь значительно повлиять на перевозки в армию на континенте или в Японию это не сможет. И тогда – все в руках генералов. Шесть крейсеров уверенно раздвигали таранами волны. Им некого здесь опасаться. Их некому остановить…
– Самый полный вперед! Быть готовыми к погружению! – Трубецкой не просто нервничал, его, образно говоря, колотило. Уже были видны пять больших кораблей, кажется, рисовался и шестой. Почти наверняка – неприятель: два из них однотрубные с одинаковыми силуэтами. У русских с одной трубой ходил только «Нахимов» и хоть у кого-то могло свалить вторую трубу в бою, но сделать его вообще точной копией старичка-крейсера никак бы не удалось. Это явно «Нанива» и «Такачихо». Расстояние до вражеской эскадры можно было определить с точностью «плюс-минус лапоть» – уж чего-чего, а дальномеров на подлодках не предусматривалось, даже примитивных, Люжоля-Мякишева, не говоря уже о современных «баррах и струдах», которых не хватало даже на все корабли первого ранга. В общем – то ли десять миль, то ли пятнадцать. Скорее всего – двенадцать, но… Нептун его знает! Мысли в голове лейтенанта неслись со скоростью экспресса: «Их сигнальщики смотрят на горизонт… На горизонт! Там нас уже нет, но наглеть не стоит – скоро придется погружаться и скорость сближения резко упадет… Курс… Вроде пока все благоприятствует, но кто его знает… Когда нырять? Когда??» Хотя через некоторое время стало ясно, что вражеские корабли держат курс практически на лодку. Оставалось подобраться совсем немного, занять позицию по их курсу, ждать и молиться, чтобы не отвернули. В бинокль уже вполне различались «Идзумо» и «Ивате» – трубы «тонкие», с «Пересветом» и «Победой» не перепутаешь. Значит, подошли уже достаточно близко. Пора. – Погружаемся! – командир спустился в низы лодки. Теперь курс… Та еще задачка: не известно ни расстояние до цели, ни ее скорость, одно утешает: «размер». Шесть кораблей, идущих в кильватерном строю, это, конечно, мишень достаточно удобная. Только бы вышли под выстрел! И теперь около получаса напряжения. В душной утробе «Сома». Наблюдая за окружающим миром через тонкую трубку перископа. Который, кстати, совсем не «невидим» с атакуемых кораблей. Представьте себе трубу сантиметров пятнадцать в диаметре, которая встояка шпарит по морю со скоростью около десяти километров в час. Можно догадаться, какой шлейф она за собой несет? Так что вплотную не подобраться – увидят и расстреляют. Или ударят тараном. И все… Поэтому скорость сбросили до минимальных двух узлов, при которых лодка еще могла управляться. Трубецкой уже решил, что пойдет до конца. Сближаться нужно на самую минимальную дистанцию. Только бы получилось!.. – Приготовить аппарат к выстрелу! – Готово уже, ваше благородие. Только прикажите – в самую морду японцу всадим… – Ждать надо, братцы, ждать. Далеко еще, – отозвался лейтенант, не отрываясь от перископа. – Еще румб влево! Приходилось в уме решать задачу по тригонометрии. Черт бы их побрал совсем, эти тригоны-треугольники! Дистанции нет, скорость неизвестна… Броненосные крейсера под удар явно не попадали: оказалось, что противник идет двумя кильватерами – к «большим дядькам» не успеть. Хоть бы кого-то из малых зацепить – они идут ближе к позиции «Сома». Вроде получится выстрелить по второму из бронепалубников. Судя по всему – «Такачихо». На глаз – около двух-трех кабельтов. Должно получиться… – Аппарат! Пли!! «Сома» встряхнуло – мина вышла. Лодка стала усиленно заглатывать море, чтобы компенсировать потерянную массу. – Пошла, родимая! – отозвался минный кондуктор Жаворонков. – Право на борт! Сто двадцать градусов вправо по компасу! Уходим!! Ныряй на двадцать метров!!! – проорал Трубецкой, опуская перископ. Это было разумно, отвернуть именно вправо, на контркурс с японцами – пусть лодка поскорее удалится от противника. Сейчас начнется пальба, и в первую очередь стрелять будут по бортам и по носовым углам, а с кормовых румбов атака субмарины крайне маловероятна и практически бесперспективна, туда и стрелять почти не будут… Совершенно очевидно, что японцы заметили мину – загрохало взрывами, это крейсера палили по волнам. Было сделано все, что можно. Оставалось ждать. Недолго. Но так мучительно! Попали? Не попали? Попали! На фоне взрывов снарядов, которые слегка тревожили подлодку, грохнуло так, что сразу стало понятно: «Есть!». Врубили! Достали!! Попали!!! – Ура, ребята! – несмело выдохнул командир подлодки. – Врезали гадам! – Урра-а-а! – уже во весь голос отозвались матросы.
Более чем шестисоткилограммовое изделие Шварцкопфа, получив «пинок» сжатым воздухом, послушно вышло из минного аппарата и стало пожирать подводное пространство со скоростью в двадцать пять узлов. Самодвижущиеся мины, или торпеды, как мы называем их теперь, в начале двадцатого века вели себя как избалованные красавицы. Были очень дорогими, очень капризными и очень непредсказуемыми: то пойдет совсем не тем курсом, что ей предназначен, то утонет на полдороге, то ткнется во вражеский борт, а взорваться не соизволит… Та же, которую выстрелил «Сом», повела себя на редкость дисциплинированно. И на курсе не рыскала, и тонуть не собиралась, а добравшись до днища японского крейсера, исправно рванула. Во всю силу своего семидесятикилограммового заряда пироксилина. Который в мгновение ока превратился в расширяющийся газ, запертый в пятидесятилитровом объеме. Объеме, сдерживаемом достаточно тонкими стенками подводного снаряда. Давление в десятки тысячи атмосфер мгновенно разнесло хрупкий корпус торпеды и, не ограничившись этим, обратило самое пристальное внимание на подвернувшиеся корабельные конструкции. Те, что ниже пояса. Ниже ватерлинии…
Когда командир «Такачихо», капитан первого ранга Мори, услышал вопль сигнальщика о мине, идущей к борту крейсера, он ни на секунду не выказал волнения. Что, согласитесь, как нельзя ярко характеризует выдержку самурая. Мгновенно сообразив, что в открытом море незамеченной может атаковать крейсер только подводная лодка, он немедленно отдал приказ открыть огонь по предполагаемому месту ее нахождения и сделать поворот вправо. Заговорили пушки различных калибров, и корабль лег в резкий отворот от прежнего курса. Казалось, что еще есть возможность успеть, что удастся привести приближающуюся гибель в струю воды, отбрасываемую винтами… Не получилось. Как будто морской бог, неожиданно рассвирепев, что какие-то невежи нахально проплывают прямо над его головой, нанес удар своей могучей рукой. «Такачихо» подбросило так, что на ногах удержались лишь те, кто крепко держался… Да хоть за что-нибудь. Но крепко. А к таковым относились только те, кто непосредственно видел опасность – вахта на мостике, артиллеристы у пушек левого борта да и пара наблюдателей на марсах – меньше четверти экипажа крейсера. И то не все сообразили вовремя. Остальным же досталось по полной программе – когда палуба под ногами решает вдруг подпрыгнуть, случиться может всякое. И если бы торпеда была побольше, то даже на верхней палубе не все пережили бы такое приключение. Но без увечий не обошлось, и это было очень не вовремя – это в Порт-Артуре русские крейсера и броненосцы пережили немало попаданий похожих торпед, но в том-то и дело, что те корабли были русскими. И относительно новыми. А вот небольшой крейсер английской постройки, да еще и двадцатилетнего возраста в этом плане вряд ли ожидало что-то хорошее. Просто не было у англичан в то время таких людей, как Крылов и Макаров, которые не один десяток лет бились над вопросами непотопляемости. Вот и тонули, бывало, броненосцы Владычицы тогдашних морей от одной пробоины, пока, наконец, еще через семь лет после описываемых событий пассажиры «Титаника» не оплатили своими жизнями внимание лордов Адмиралтейства к этой проблеме. Ударило ближе к корме, практически под машинное отделение, которое стало достаточно быстро заполняться водой. Сохранившие самообладание офицеры-механики немедленно отдали приказ травить пар, пока вода не добралась до котлов. От сотрясения вырубило и динамо-машины, значит, механические помпы бороться с поступающей водой не имели возможности. Но даже если бы они работали, то все равно не имели возможности противостоять могучему натиску пучины. Крейсер неумолимо кренился и оседал на корму. Мори, получив доклад из низов, отдал экипажу приказ спасаться… Но крен нарастал слишком быстро, и шлюпок спустить не успели, хорошо, если кому-то из прыгнувших за борт удавалось прихватить с собой хоть что-нибудь легче морской воды – они имели реальную возможность дождаться спасения с других кораблей эскадры. А пытаясь удержаться в осенних водах Японского моря только с помощью своих рук и ног, да еще в намокшей одежде, моряки с «Такачихо» почти теряли шансы остаться в живых. Не прошло и десяти минут после взрыва мины, как смертельно раненный корабль уже перевернулся кверху килем, и большинство его экипажа, находившегося в момент атаки под бронепалубой, должны были лечь на дно моря вместе со своим крейсером. «Нанива» и «Сума» спустили шлюпки для помощи тем, кто все еще держался на волнах, но ход сбросили только для этого, а как только спасательные средства коснулись воды, тут же прибавили оборотов и отошли от места гибели своего собрата восточнее. И только на относительно безопасном удалении стали, часто меняя курсы, следить за ходом спасения людей со своего менее удачливого товарища.
Трубецкому до чертиков хотелось подвсплыть и поднять перископ, чтобы посмотреть на дело рук своих, убедиться, что враг действительно поражен, а может, даже и тонет. Но торопиться нельзя – запросто могут засечь и накидать своих фугасных снарядов по высунувшейся «палке», а «Сому» много не надо – взрыв шестидюймового метрах в десяти от корпуса запросто может вывести хрупкую лодку из строя. За десятки миль от Владивостока. А может, и сразу в объятия Нептуна отправить… Надо ждать. Прошло еще около двадцати минут, прежде чем Трубецкой приказал всплыть на перископную глубину и осторожно выставил оптику своего корабля на свет божий. Сначала вообще ничего не попадало в поле зрения, после удалось, наконец, зацепиться взглядом за силуэты вражеских кораблей. Так: три больших вдали и два поменьше чуть ближе – двухтрубный и однотрубный, третьего малого крейсера не наблюдалось вообще, ни в накрененном, ни в полузатопленном состоянии. Неужели? – Братцы! – срывающимся голосом проговорил лейтенант. – А ведь утопили! Утопили паразита!! Ура!!! Несмотря на то что воздух нужно было все-таки экономить, весь экипаж не поскупился и во всю мощь молодецких легких проорал это самое «Ура!». – Представляете, что мы с вами сделали, ребята?! – задыхаясь от эмоций, объяснял подчиненным командир «Сома». – Впервые в истории произвели успешную минную атаку из-под воды. Да как произвели! Крейсер угробили!! Да я буду не я, если каждый из вас креста не получит! Однако до крестов еще надо было дожить. Хотя бы до деревянных, над могилами. Лодка уже больше часа находилась в подводном положении, и, хоть фирма-строитель указала в паспортных данных корабля «тридцать миль в подводном положении», но данные «рекламные» и возможности реальные во все времена сильно отличались друг от друга. Еще часик-другой, даже на двухузловом ходу, и аккумуляторы сдохнут, придется всплывать и достаточно долго оставаться легкой добычей для любого вражеского корабля – практически каждый пароходик может догнать и затоптать форштевнем в пучину. И никаких крестов, даже над могилами, ввиду отсутствия могил… Уходили на юг, все дальше и дальше от родного порта. Уходили, чтобы вернуться. Вернуться победителями! Через полтора часа все-таки всплыли. Неприятеля на горизонте не наблюдалось. Пошли на север в позиционном положении, активно наблюдая за горизонтом. Никого. Изредка на пределе видимости мелькали дымки, но это особо не беспокоило, а там и ночь накрыла малюсенькую подлодку, слегка возвышающуюся над волнами, своей шапкой-невидимкой. Утром следующего дня встретили на подходах к Владивостоку «Громкого». Лейтенант Вырубов, командующий теперь миноносцем, просто не поверил своим ушам, услышав, что этот несерьезный кораблик сутки назад умудрился отправить на дно японский крейсер. – Не разыгрываете, Владимир Владимирович? – проорал в рупор командир «Громкого». – Для розыгрышей я бы мог выбрать тему посмешнее, не находите? – весело донесся ответ с «Сома». – Проводите по фарватеру? – О чем речь! – и через минуту миноносец стал салютовать из своих пушек героической подлодке. Тут же полетело радио в порт и лодку на его входе встречали уже расцвеченный флагами «Алмаз» и тройка номерных миноносцев. Салюты гремели из всего, что могло стрелять, – родная база встречала героев!
Первая самостоятельная операция в качестве начальника такого значительного отряда и… Контр-адмирал Симамура начал подумывать о красной циновке. Демоны! Как в открытом море могла появиться русская подводная лодка? Да! Да!! Да!!! – Командование знало, что три русских субмарины прибыли во Владивосток, знало, что прошли испытания. Но кто же мог подумать, что нахальные гайдзины отправят эти прибрежные суда в открытое море? Уму непостижимо! А ведь отправили! Да еще так, что одна из них умудрилась потопить миной «Такачихо». С погибшего крейсера удалось спасти сто двадцать человек, несколько более трети экипажа – слишком быстро опрокинулся корабль. И что делать теперь? Продолжать следовать к Владивостоку, зная, что у русских есть еще минимум два подводных корабля? Причем чем ближе к береговой линии континента, тем выше опасность новой минной атаки. К тому же и сейчас под выстрел мог угодить не только «Такачихо», но и любой из броненосных крейсеров, а довести его с минной пробоиной до японского порта отсюда было бы совершенно нереально. Рискнуть и в результате этого риска лишить Японию еще одного корабля линии, когда их осталось всего шесть? Притом что на данный момент у противника их восемь, а в ближайшее время войдут в строй еще три. Это не считая Балтийской эскадры, что уже прошла Суэцким каналом… Необходимо отходить на соединение с главными силами и попытаться разбить противника именно сейчас, пока он еще не набрал силу – два японских броненосца в Цусимском сражении показали, что сыны страны Ямато могут творить чудеса – выходить вдвоем на шестерых и бить, бить, бить… Через вестового адмирал вызвал капитан-лейтенанта Такеноути. – Слушаю, ваше превосходительство, – офицер штаба прибыл буквально через пару минут. – Передать приказ: «Эскадре отходить на соединение с главными силами». «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Симамура успел…
Глава 24
«Баян» легко вспарывал волны форштевнем. То есть с мостика корабля это смотрелось как «легко». В «утробе» крейсера кочегары сновали с лопатами как заведенные: от угля к топке (с полной лопатой), от топки к углю – с пустой (отдыхай, кочегар). И так далее. Пока еще было терпимо, но погоня только началась. И еще, вероятно, не один час предстоит «кормильцам корабельного желудка» сновать туда-сюда, обеспечивая энергией родимый корабль. Двадцать один и три десятых узла – «Баян» шел на пределе реально возможной скорости. Но противник был вполне достижим – если «Кассаги» и «Читосе» вполне себе могли улепетнуть, то «Цусима» и «Нийтака» «узлы» имели «дутые» – по паспорту двадцать, а реально хорошо, если восемнадцать с половиной давали. Английская система: корабль выходил на мерную милю с минимальным запасом угля, кочегарами высшего класса, без боезапаса, а зачастую даже без части вооружения – лишь бы показать договорные узлы и угодить покупателю. В отличие от российских правил: корабль выходил на скоростные испытания только догруженный до стандартного водоизмещения.Вице-адмирал Дева запоздал с принятием решения. Увидев приближающиеся дымы, он меньше всего ожидал, что здесь и сейчас окажется единственный русский отряд, который способен и догнать, и уничтожить его крейсера. Ну, если не уничтожить, то здорово потрепать. Пока выяснилось, что приближаются один четырехтрубный корабль и два трехтрубных, пока дошли доклады об этом, пока перестроились для отхода, расстояние до атакующих русских уменьшилось до восьми миль. Что было весьма опасно – необходимо отбегать под прикрытие отряда командующего флотом. А это пара часов…
«Олег» начал отставать – до двадцати трех «паспортных» ему тоже было далеко. Все-таки слатали крейсер поскорей, чтобы успел войти в состав Второй эскадры, но при этом, естественно, многое было сделано на уровне «тяп-ляпа». То есть двадцать узлов держал, но не более. Как ни материл машину с мостика Добротворский – бесполезно. Пытались использовать форсаж, но на лаге все равно держалось двадцать с половиной узлов…
– «Олег» отстает, Оскар Адольфович, – встревоженно обратился к адмиралу командир «Баяна». – Вижу, Федор Николаевич, вижу. Но что поделаешь – имеем то, что имеем. Хорошо хоть «Богатырь» молодцом держится, – Энквист старался оставаться спокойным. – Если обойдется без сюрпризов, то через пару часиков мы их концевого все равно достанем. А там уже придется японскому адмиралу либо оставлять его нам «на съеденье», либо развернуться на прикрытие. Вы какой вариант предпочитаете?.. – «Изумруд» догоняет! – прервал беседу крик сигнальщика. – Зверски нажимает, скоро нас обойдет!.. Ого! «Жемчуг» тоже с нами!
Когда Вирену доложили, что и «Изумруд», и «Жемчуг» практически одновременно подняли сигналы «Прошу разрешения присоединиться к преследованию», раздумывал адмирал недолго: эскадра и так развернулась на противника, малые крейсера броненосцам сейчас не особо нужны, а со своими узлами вполне могут поскорее зацепить японского концевого и сбить ему ход… – Передать «Добро»! – И лаконичный желтый флажок взлетел на мачту «Орла». Два русских скорохода немедленно стали набирать скорость и, отрываясь от эскадры, бросились догонять отряд Энквиста.
– Если дальше все пойдет без сюрпризов, – обратился седобородый адмирал к командиру «Баяна», указав на обгоняющий флагмана «Изумруд», – то через час они будут на дистанции действенного огня от последнего мателота япошек, как считаете? – Думаю, что ваше превосходительство не ошиблось – преимущество в скорости у наших узла четыре-пять. Даст Бог – «откусим» у них с хвоста «Нийтаку» или «Цусиму». – Не скажите, Федор Николаевич, японцы народ гордый, могут и все свои корабли на прикрытие развернуть. – Так только о том сейчас Бога и молю. Пора уже разрубить этот гордиев узел – обстановка для боя у нас сейчас самая что ни на есть благоприятная. Даже без поддержки броненосцев раскатаем наших узкоглазых друзей как Бог черепаху. Или у вас есть сомнения? – Сомнения всегда есть – не исключено, что где-то рядом находится сам Того с главными силами. Оба наших броненосных отряда справятся с ним достаточнолегко, если, конечно, самурай бой примет, а не отойдет. Но Ухтомскому не поспеть ни за нами, ни за Виреном… – «Изумруд» открыл огонь! – прервал общение начальства голос сигнальщика. – Не рановато ли? – каперанг и адмирал дружно вскинули к глазам бинокли. Но выстрел русского крейсера был исключительно пристрелочным – серьезный недолет показал, что открывать пальбу на поражение еще очень рано и пара русских «рысаков» продолжила преследование «молча». Их задача, как у борзых на волчьей охоте, – догнать и остановить. А дальше уже дело подоспевших волкодавов. «Загонщики» не стали расходиться влево и вправо относительно курса преследуемого, чтобы задействовать максимальное количество своих не очень серьезных стодвадцатимиллиметровок, когда придет время, – в этом случае «Нийтака» тоже смог бы стрелять с двух бортов. А вот заходя кильватером с левой раковины японца, можно было использовать четыре-пять своих пушек против пары вражеских шестидюймовок.
Капитан первого ранга принц Хигаси остался «безлошадным», когда его «Чиода» погибла на мине под Порт-Артуром в ноябре прошлого года. Несколько месяцев пришлось провести на берегу, но Цусимское сражение освободило множество командных должностей, и неудачливый член императорской династии заменил на мостике «Нийтаки» погибшего в бою Шоодзу. Однако он, кажется, тащил за собой проклятье для кораблей, которыми командовал. Его крейсер опять находился в чрезвычайно опасной ситуации. Мало того, угрожал утащить с собой в могилу и сотоварищей. «Нийтака» оказался настоящим «слабым звеном» в отряде вице-адмирала Дева – даже при искусственном наддуве воздуха в кочегарке он еле держал восемнадцать узлов. А преследователи приближались… Будь воля принца – он развернул бы свой корабль навстречу противнику и преградил ему дорогу огнем своих шестидюймовок. Ценой несомненной гибели корабля обеспечил бы отрыв остальной тройки к главным силам. Но адмирал такого разрешения не дал.
Первый выстрел по вражескому крейсеру дал серьезный недолет. – Придется подождать, Виктор Сергеевич, – с сожалением обратился командир крейсера к своему артиллерийскому офицеру. – Совсем немного – мы стреляли не на пределе дальности, – хмуро отозвался лейтенант Васильев-шестой, – через пять минут можно попробовать еще разок. Разрешите? – Вы здесь орудийный бог – вам и карты в руки, – улыбнулся кавторанг. – Дерзайте! Следующая попытка дала более приемлемый результат, а после третьего выстрела Васильев приказал перейти на беглый огонь из тех двух пушек, угол доворота которых позволял действовать по «Нийтаке». Дистанция была передана и на «Жемчуг», не преминувший ввести в действие свое баковое орудие. Но и противник, увидев, что преследователи уже достают его своими снарядами, начал отвечать. И небезуспешно: первый успех записал на свой счет именно японский крейсер. Шестидюймовый фугас рванул под кормовым мостиком «Изумруда», там немедленно разгорелся пожар. Было ранено несколько матросов и старший офицер Заозерский. К тому же… – Остальные японцы сбавляют ход! – раздался крик сигнальщика. – Выстраиваются в пеленг! – Следовало ожидать, – мрачно бросил Паттон-Фантон-де-Веррайон, – равняются по своему тихоходу, чтобы нас хотя бы подбить… Право на борт десять градусов! Ввести в действие орудие номер пять! Средняя стодвадцатимиллиметровая пушка правого борта присоединилась к «концерту». Теперь по «Нийтаке» молотили уже пять стволов (на «Жемчуге» тоже смогли уже задействовать для ведения огня еще одну артустановку). – Есть! Врезали! – заорал сигнальщик, увидев ясно различимый разрыв между трубами японца. На самом деле попало два снаряда, но один из них, по недоброй традиции, пробив палубу и борт в носовой части крейсера, просто нырнул в воды Японского моря. Зато второй, честь ему и хвала, не только попал в удачное место, но и сработал как положено. Взорвавшись у основания средней трубы, он выдрал из нее здоровенный кусок металла, что практически вывело из строя среднюю кочегарку. Скорость «Нийтаки» немедленно упала до шестнадцати узлов…
На русских крейсерах царило ликование: в бинокли совершенно четко различалось, что труба на японце здорово накренилась и тот сбрасывает ход. Даже начавшие падать неподалеку восьмидюймовые «чемоданы» с «Кассаги» и «Читосе» уже как-то не особо пугали – можно выходить из боя. Свое дело «Изумруд» с «Жемчугом» сделали. Противник «стреножен», остается дождаться «Баяна» с компанией, чтобы окончательно доломать как минимум один боевой корабль противника. Теперь уже «подранку» не уйти!
Но адмирал Дева не собирался сдаваться, построив свои корабли во фронт и подравняв скорость, он продолжал упорно вести отряд прежним курсом. Все-таки шанс еще был. Несмотря на то что русские большие крейсера надвигались совершенно неумолимо, вполне можно было рассчитывать и в них всадить удачный снаряд и тоже погасить этот наступательный порыв. К тому же отряды Того и Катаоки не так уж и далеко, связь с ними имеется и они идут на помощь… Если сохранить прежний курс и хотя бы пятнадцатиузловую скорость, то Первый броненосный отряд прикроет легкие крейсера где-то через час. Русские начнут стрелять уже минут через десять… Нужно продержаться!
– Нагоняем! Ох, как нагоняем, Оскар Адольфович! – Иванов, не скрывая своей радости, весело посмотрел на адмирала. – Двадцати минут не пройдет, как сможем открыть огонь на поражение. – Кажется, вы правы. Молодцы «Жемчуг» с «Изумрудом» – подбили все-таки одного! – Умницы! Теперь дожмем!.. Не прикажете перейти в боевую рубку? – Рановато пока. Еще успеем в духоте насидеться. Как «Олег»? – Отстает пока, но при таком положении дел скоро нагонит. – Ясно. Ничего – пока начнем сами, а там и Добротворский присоединится. Ну, с Богом! – Лейтенант Деливрон, начинайте пристрелку! Старший артиллерист «Баяна» только и ждал этой команды – нескольких секунд не прошло, как рявкнула носовая башня. С мостика напряженно вглядывались в бинокли, ожидая всплеска от падения снаряда… – Совсем чуточку недолет. Теперь нащупаем!..
«Нийтака» шел в строю на левом фланге, далее в «шеренге» следовали «Цусима», «Читосе» и «Кассаги». Наиболее логично было бы обрушить на подранка огонь именно «Баяна» или хотя бы «Богатыря», но это требовало перестроения, а значит, и потери времени. Поэтому крейсером принца Хигаси занялись «старые знакомые» – легкие скороходы русской эскадры, им теперь, при почти десятиузловой разнице в скорости со своей «жертвой», достаточно быстро удалось привести противника на такой курсовой угол, что по нему могли стрелять все их пушки правого борта, кроме ютового орудия «Жемчуга». К тому же помогала одна шестидюймовка с «Богатыря», которую все равно было не направить в его основного оппонента – «Цусиму». «Баяну» в завязке боя досталось сразу два противника, но нагонявший «Олег» с минуты на минуту должен был взять под обстрел японского флагмана…
«Нийтака» являлся, наверное, одним из самых обстрелянных кораблей Объединенного Флота: войну он начал в Чемульпо. Боем с крейсером «Варяг», затем Ульсан, когда, вместе с эскадрой Камимуры, удалось потопить «Рюрика», злосчастная Цусима. И вот еще одно сражение с русскими. Которое, судя по всему, может стать последним для совсем еще не старого «ветерана»… – Неужели боги отвернулись от нас, – мрачно размышлял принц Хигаси, наблюдая неотвратимое приближение «Жемчуга» и «Изумруда». Он не боялся, что эти несерьезные кораблики, опасные только для миноносца или канонерки, смогут потопить его крейсер артиллерийским огнем даже за два или три часа боя. Но этого и не требовалось – нанести повреждения, которые приведут к еще большей потере хода своей лавиной пусть и не очень крупных снарядов, русские вполне способны. Что уже и продемонстрировали ранее. А потом найдется кому добить… Но пока надо драться! Все в руках богов и наших! Комендоры «Нийтаки» развили такую скорость стрельбы, какой не было даже при Цусиме. Несмотря на то что на легких крейсерах служили не самые лучшие артиллеристы, но в данном конкретном случае госпожа Фортуна хоть временно подарила японским морякам свою улыбку. Через десять минут боя, получив уже с десяток снарядов с русских крейсеров, потеряв кормовую шестидюймовку, уничтоженную прямым попаданием, раненый крейсер умудрился засадить снаряд практически в самый форштевень «Жемчуга». Тот немедленно «захромал» и выкатился в сторону. «Нийтака», во всяком случае временно, оставался тет-а-тет с «Изумрудом». Появлялась надежда… Несмотря на пожары, сбитую грот-мачту, вышедшие из строя орудия, рухнувшую уже среднюю трубу – надежда появилась. Ненадолго. То самое единственное шестидюймовое орудие «Богатыря», что безрезультатно успело выпустить в сторону «Нийтаки» почти два десятка снарядов, наконец угодило в цель. Прямо под корму. Еще минус два узла…
Корабли как люди, даже больше… Конечно, воюют именно люди, а не «железо», но весь экипаж без того самого корпуса корабля, его пушек, топок, механизмов, дальномеров, минных аппаратов и тому подобного просто не существует. Есть КОРАБЛЬ, который объединяет в себе и металл, и людей. Дерутся между собой именно КОРАБЛИ. Попал в «Нийтаку» не комендор первого левого каземата Мордвинов. Вернее, не только он – кочегары, дальномерщики, машинисты, подносчики снарядов, рулевые, гальванеры… Все, от командира корабля до кока, являлись соавторами данного выстрела – попал во врага крейсер «Богатырь».
Хигаси понял, что корабль уже не спасти – русские не оставят в покое покалеченный крейсер, пока не затопчут его в волны. Оставалось только попытаться прикрыть отход товарищей по отряду. По приказу командира «Нийтака» стал разворачиваться на «Богатырь», чтобы угрозой хотя бы и таранного удара заставить противника изменить курс и выйти из погони… – Прямо на нас идут, Александр Федорович, – обеспокоенно обратился к Стемману штурман, – прикажете принять влево? – Именно этого они и добиваются. Как раз склонитесь на полрумба вправо. Сейчас мы этого наглеца обработаем огнем левого борта. Да и «Жемчуг» с «Изумрудом» спокойно жить японцу не дадут. Так что придерживайтесь основного курса.
На циркуляции «Нийтака» не мог стрелять эффективно, но как только лег на курс сближения с «Богатырем», почти сразу же всадил в него снаряд, вызвавший пожар в кают-компании. Но это оказался первый и последний успех обреченного крейсера: в ответ он получил четыре шестидюймовых попадания и еще несколько снарядами калибром в три дюйма. Перебило паропровод, вывело из строя два орудия, разгорелись новые пожары… «Богатыря» пронесло мимо на контркурсе, и он уже удалялся, продолжая преследование отряда адмирала Дева. Несколько раз хлопнула «на прощание» кормовая башня русского крейсера, но безрезультатно. «Изумруд», кстати, тоже не стал оставаться для добивания, а присоединился к погоне. Да и «Жемчуг» увеличил дистанцию до тридцати кабельтовых, ведя огонь издалека. Но иллюзии по поводу шанса на спасение у японцев даже не успели возникнуть: с юга наплывала четверка русских броненосцев, уйти от огня которых не было ни единого шанса – «Нийтака» не мог уже дать больше десяти узлов. Попытки хотя бы увести отряд Вирена в сторону от генерального курса были немедленно пресечены «Жемчугом», который тут же пошел на сближение и практически безнаказанно стал обрабатывать анфиладным огнем обреченный корабль.
На «Орле» прекрасно понимали, что выполняют формальность, поднимая сигнал с предложением о сдаче. Когда в ответ раздалось несколько выстрелов из нескольких уцелевших орудий, это никого не удивило. Каждый из проходивших мимо броненосцев дал несколько залпов средним калибром левого борта. С десяти кабельтовых русские снаряды буквально растерзали маленький крейсер, и когда подошла очередь идущего последним «Пересвета», то Эссен даже отменил приказ об открытии огня – «Нийтака» уже ложился на борт…
Глава 25
– Не обижены на меня, Василий Нилович, что пострелять не дал? – лукаво посмотрел на Черкасова командир «Пересвета». – О чем речь, Николай Оттович! Много ли чести забросать снарядами тонущий крейсер. Это ведь даже не тренировка для комендоров на такой дистанции. Да и пусть их побольше спасется, этих японцев – мужественные люди и настоящие моряки. Положение у них было – хуже губернаторского… – Ну-ну. Вот этак не стоит. Жалеть их начнем, когда бой закончится, – посуровел Эссен. – Разумеется. Никакого благодушия по отношению к врагам у меня нет… – Вот и ладненько, – перебил своего старшего артиллериста каперанг. – Чует моя печенка, что стрелять сегодня придется еще немало. Так что снарядами разбрасываться не стоит. – Николай Оттович, – на мостик поднялся хмурый Соймонов, – я нового наводчика из носовой башни только что отправил под арест. – Вилката? – презрев всякую субординацию, ошарашенно выдохнул Черкасов. – Ты с ума сош… – старший артиллерист броненосца все-таки успел сообразить, что нужно следить за лексикой даже при разговоре с другом, если он является твоим начальником. – Вилката, – твердо ответил старший офицер «Пересвета». – Да, я наслышан о его геройствах, о том, что он лучший наводчик флота и тому подобное, но напиваться перед боем не дозволено никому. – Напился? Вилкат? – Черкасов не поверил собственным ушам. – Он же герой Цусимы, георгиевский кавалер… – Сомневаешься в моих словах? – напряженно посмотрел на лейтенанта Соймонов. – Так! – Эссен даже не повысил голоса. – Сейчас не до этого. Но своему старшему офицеру я верю сразу и без всяких сомнений. А вы, Василий Нилович? – Да я тоже, но… – замялся Черкасов. – Прекрасно… То есть, конечно, ничего прекрасного в этом нет… Короче: матрос, напившийся перед боем, пойдет под суд. Каким бы золотым комендором он ни был. Если бы он надрался на берегу, даже набив при этом морду самому полицмейстеру Владивостока, – я сделал бы все для того, чтобы вытащить этого матроса. А сейчас: если приговорят к расстрелу – пальцем не шевельну. – Ну, это вы слишком, Николай Оттович, – даже сам Василий слегка опешил, услышав решительную речь своего командира. – Ничего подобного, Василий Михайлович! – резко оборвал Соймонова Эссен. – Этого раздолбая не случайно списали с «Победы». За пьяный дебош на берегу. – Простите, но его не столько «списали», сколько мы с вами вместе выпросили этого матроса у Зацаренного, – позволил себе улыбнуться Черкасов, – именно потому, что нужен был хороший наводчик в носовую башню к нашим новым орудиям. А специалист он действительно прекрасный – я успел убедиться. – Да? – слова артиллериста не произвели на Эссена никакого впечатления. – Лет пятьдесят назад этот ваш «прекрасный специалист» уже болтался бы на нок-рее за подобные художества. Как вы думаете, почему Василий Максимович так легко расстался с «замечательным комендором»? – Возможно, я несколько сгустил краски, Николай Оттович, – поспешил вмешаться Соймонов, видя, что командир начинает злиться не на шутку, – матрос, конечно, выпил прилично, но не до «полного изумления». К пушке его ставить нельзя, но на ногах держится уверенно. Пара часов карцера, и можно включить его хотя бы в пожарный дивизион. – Поступайте, как знаете, Василий Михайлович, – начал слегка остывать Эссен, – много чести этому сукину сыну, чтобы мы из-за него столько времени на споры потратили. Но после боя пойдет под суд. Я на своем корабле такого безобразия не потерплю… – С «Орла» передают: «Команды имеют время обедать», – прервал беседу офицеров крик сигнальщика. – Тоже дело, – хмыкнул Эссен, – ступайте, подкрепитесь перед боем, господа. – Сегодня я хотел бы пригласить вас на обед в кают-компанию, Николай Оттович. От имени всех офицеров «Пересвета», – слегка смущаясь, поспешил сказать Василий. – С удовольствием принимаю приглашение, – командир корабля обозначил полупоклон в сторону своего старшего офицера. – Перед боем приятно будет пообедать в нашей дружной семье. Часа два-три у нас, кажется, имеется. После снятия пробы из матросского котла я к вам присоединюсь. Обычно снятие пробы производилось в чуть ли не торжественной обстановке. Когда весь свободный от вахты экипаж выстраивался на палубе и наблюдал, как командир корабля дегустирует предстоящий обед. Однако сегодня был вполне вероятен бой, и питаться предстояло посменно. Помпезность ритуала была совершенно излишней. Эссен не поленился лично посетить камбуз и попробовать пищу перед раздачей непосредственно там. Пересветовский кок Перец, как обычно, оказался на высоте: и кислые щи оказались выше всяких похвал, и гречневая каша со свининой просто таяла во рту. – Я тебя точно после окончания срока службы с броненосца не отпущу, – весело посмотрел на кулинарных дел мастера каперанг, – будешь, в конце концов, и для кают-компании готовить так же, как и для матросов. Офицеры тоже имеют право питаться с удовольствием. – Так, ваше высокоблагородие… – слегка замялся кок. – Это ж… С нашим удовольствием. Хоть с завтрева могу начать и для кают-компании готовить регулярно. Но ведь у господ свой кок имеется. Нешто хуже меня щи да кашу варит? – Вполне прилично он кулинарствует, – Эссен поймал себя на мысли, что этот шутливый разговор имеет смысл претворить в жизнь, – но и продукты у него другие все-таки. Тебя бы к ним пристроить – просто шедевры получались бы. Ты подумай. Сколько служить еще? – Полгода осталось, если война не затянется… – Вот и ладненько. А потом, могу тебе обещать, наши офицеры тебе такое содержание положат, что ни один шеф-повар ни в одном ресторане не получает. Твой обед из акулы в Индийском океане до сих пор вся кают-компания вспоминает. Договорились? – Так точно, ваше высокоблагородие – договорились! – вытянулся перед командиром польщенный матрос, хотя для себя еще ничего окончательно не решил.– Господа офицеры! – скомандовал Соймонов, как только увидел появившегося в кают-компании командира. Присутствующие немедленно встали. – Прошу садиться, господа, – благосклонно кивнул Эссен. – И благодарю за приглашение на обед. – Присоединяйтесь, Николай Оттович, – радушно пригласил хозяин кают-компании «первого после Бога». Но первого не здесь. Кают-компания – единственное помещение корабля (кроме кают офицеров, конечно), где по старой флотской традиции командир являлся гостем, а не хозяином, куда он не смеет, как ни странно, прийти без приглашения старшего офицера. И даже в этом случае остается здесь гостем. Офицерский повар «Пересвета» был не так уж и плох: рассольник (правда, не совсем полноценный – без почек) и эскалопы с гарниром из риса были вполне на уровне. Денисов выставил к тому же несколько бутылок легкого вина, так что трапеза перед возможным боем прошла к вящему удовольствию офицеров. Хоть и даже потопление «Нийтаки» не пришлось отметить чем-то более крепким или праздничным, чем все то же столовое вино. Здесь присутствовало ожидание скорого сражения, а в нескольких милях к северо-востоку оно уже шло вовсю…
Глава 26
– Ведь уходят, Оскар Адольфович! – командир «Баяна» оторвался от смотровой щели боевой рубки и глянул на адмирала. – Не нервничайте, Федор Николаевич, уйдут так уйдут. Но не должны – их левый здорово уже горит, хотя бы его, но прикончим, если Господь даст. «Цусима» действительно уже полыхал от носа до кормы: с левого борта его усиленно обрабатывал артиллерией «Изумруд», а вдогонку бил из своих орудий «Богатырь». Ход японец пока еще держал, но количество полученных им снарядов неумолимо должно было перейти в качество. Капитан первого ранга Сентоо прекрасно помнил относительно недавний бой с «Дмитрием Донским» при Цусиме. Тогда он вместе с «Идзуми» добивал искореженный русский крейсер и помнил, какой кровью далась та самая победа. Теперь в роли жертвы находился его крейсер. Относительно легкие снаряды с «Изумруда» не являлись фатальными. Во всяком случае пока. Но их было слишком много, а отвлекать на этого легкого наглеца пушки, занятые перестрелкой с наиболее опасным соперником – «Богатырем», было нельзя. Только две шестидюймовки могли отвечать на огонь «нахала». Остальные орудия работали по преследовавшему крейсеру Стеммана – главное, чтобы этот отстал. Если удачливый снаряд «провертит» дырку у ватерлинии, то спасение практически гарантировано – русский немедленно начнет зарываться носом и отстанет. Тогда можно будет разделаться и с обнаглевшим «Изумрудом». Но ведь и «Богатырь» может засадить фугасным под винты, и тогда непременно раздавит своей артиллерией относительно маленькую «Цусиму». То есть все дрожало на волоске – кто попадет «в яблочко» первым: «Богатырь» или «Цусима», «Цусима» или «Богатырь»… Причем шансы были приблизительно равными: русский корабль бил вдогонку из трех-четырех (в зависимости от ситуации) шестидюймовых орудий, японец огрызался из двух-трех пушек того же калибра. Попал «Изумруд». Причем буквально сразу после того, как сам получил попадание, проделавшее здоровенную пробоину над самой ватерлинией, и стал отворачивать с курса. Стодвадцатимиллиметровый снаряд русского скорохода буквально разворотил среднюю трубу «Цусимы», и ход корабля Сентоо неумолимо упал до пятнадцати узлов. Теперь только чудо могло спасти стреноженный крейсер от бортового огня приближающегося «Богатыря»…– Они что, с ума сошли? – Иванов ошарашенно посмотрел на адмирала. – Приглашают нас на сражение в кильватере? – Действительно странно, – отозвался Энквист. – Но в причинах разберемся потом. А пока как вежливые люди примем столь любезное приглашение. Ложитесь на параллельный курс, Федор Николаевич. И просигнальте то же Добротворскому. «Кассаги» и «Читосе» действительно стали поворачивать перпендикулярно курсу преследования, явно собираясь прикрыть «захромавшую» «Цусиму». Вместо того чтобы во все лопатки улепетывать от своих грозных противников, адмирал Дева предлагал заведомо проигрышный для своего отряда бой. Русские немедленно откликнулись на столь выгодное предложение, и «Баян», а за ним и «Олег» повернули в кильватер за «Богатырем». Зажужжали электромоторы башен, хищно разворачивая орудия в сторону неприятеля, и через несколько минут корабли крейсерского отряда Энквиста уже рокотали своими правыми бортами в полную мощь. И небезрезультатно: заполыхали уже все три японских крейсера, «Читосе» получил подводную пробоину, а на «Кассаги» удачным выстрелом с «Баяна» вывело из строя сразу четыре бортовых орудия – слишком плотно стояли пушки на этих крейсерах. Однако отход «Цусимы» собратья по отряду прикрыли. На какое-то время… – Дымы с норд-оста! – почти одновременно прокричали сигнальщики на всех русских крейсерах. – Ах, вот оно что, – мрачно бросил Энквист. – Заманили нас к своим главным силам… – Головным «Сикисима», за ним «Адзума» и еще один трехтрубный, пока не вижу… Еще дымы! – подтвердил сигнальщик подозрения адмирала. Как ни жалко было бросать недобитую «Цусиму», но слишком велик риск, что восьмидюймовый снаряд может нанести серьезное повреждение на каком-нибудь из крейсеров, будет потерян ход и тогда корабль обречен – Того скоро будет здесь и разобьет подранка вдребезги. – Поднять сигнал «Отвернуть от противника всем вдруг». Идем на соединение с Виреном. Отступить именно сейчас было очень обидно. Ведь «еще чуть-чуть» и можно дотопить еще один вражеский крейсер, а может, и не только его… Но риск слишком велик. Могло случиться так, что победа превратилась бы в поражение – русские броненосцы не успеют подойти, а огня нескольких тяжелых кораблей японцев не выдержать, и все может кончиться для отряда весьма плачевно.
Теперь роли поменялись: уже два японских крейсера повисли на плечах у отходящего русского отряда («Цусима» продолжил отход к своим главным силам). Повисли с вполне понятной целью: сбить ход какому-нибудь из крейсеров Энквиста. И уже определились с целью: огонь обеих баковых восьмидюймовок «Кассаги» и «Читосе» был сосредоточен на «Олеге». И небезрезультатно: одним из двух попаданий приведена к молчанию кормовая башня, а другое вызвало пожар в командирском салоне. Но на скорости корабля Добротворского это пока не отразилось. Но за все надо платить: если «Олег» огрызался теперь по «Читосе» всего из одной шестидюймовки, то остальные русские крейсера, стреляющие практически без помех, своими кормовыми плутонгами обрушили просто огненный шквал на флагманский корабль Девы. Серия попаданий свалила фок-мачту, уничтожила два стодвадцатимиллиметровых орудия правого борта, попаданием в боевую рубку убило командира «Кассаги» Ямая и тяжело ранило самого адмирала. Но крейсер продолжал преследование и исправно бил из носового орудия. Прибывший в боевую рубку старший офицер Цучия мгновенно принял решение: хоть он был и ниже чином, чем командующий «Читосе» Такаги, но в данный момент не до строгого соблюдения субординации. Адмиральский флаг на «Кассаги» не спущен, и приказы можно отдавать без совершенно излишних обменов сигналами… «Принять влево» получили сигнал с флагмана на «Читосе» и исполнительно переложили руль. «Кассаги», тоже отворачивая влево, выходил из зоны обстрела «Баяна» и «Богатыря». И мог теперь сосредоточить все свое внимание на «Олеге». Ведь целью было не утопить, а только стреножить один из русских крейсеров – тогда его добьют подходящие корабли Того. Получилось все весьма удачно для японцев: хоть «Читосе» теперь и не мог обстреливать намеченную жертву, но и остальные корабли Энквиста не имели возможности поддержать собрата – исходный строй фронта не позволял подобных маневров. Только если «Олег» захромает всерьез, тогда уж придется разворачиваться… Пока крейсер Добротворского держался молодцом и даже влепил шестидюймовым снарядом непосредственно в боевую рубку японского флагмана. Но взрыватель, что уже вполне привычно, не сработал – кусок железа ударил в железо (то есть сталь в броню, но разве это что-то меняет?). Тряхануло здорово. Но не более. Обошлось без смертей, только несколько человек контузило до потери сознания. Да-да: для человеческого организма резкая встряска даже без всяких видимых повреждений может быть фатальна – уж больно нежными веществами являются глобулярные белки (например, гемоглобин), благодаря которым мы живем. Просто резкая встряска их разрушает. Случается, погибают люди зачастую с совершенно целым и неповрежденным организмом, «всего лишь» от удара воздухом. Еще один снаряд взорвался на батарее «Кассаги», уничтожив стодвадцатимиллиметровое орудие и выведя из строя около десятка человек… Однако «Олегу» приходилось хуже: «Читосе» выдвинулся из тени систершипа, и японские крейсера обстреливали левофланговый корабль русского фронта уже вдвоем. И ничего нельзя было предпринять в этой парадоксальной ситуации, когда двое нападают на четверых, а из всей четверки вести бой имеет возможность только один. Деливрон, старший артиллерист «Баяна», успел сбегать от носовой башни к кормовой и обратно… Доклад командиру был неутешительным: поддержать «Олега» пока нет никакой возможности. И приходилось отдуваться в одиночку. Пока прилетело несколько снарядов среднего калибра, один из которых, правда, смял взрывом трубу вентилятора, что сразу привело к проблемам во второй кочегарке. Занялось несколько пожаров, что, впрочем, тоже было терпимо. Восьмидюймовых попаданий пока не получили, но случилось два близких разрыва, в результате которых образовалось несколько осколочных пробоин и убило горниста. Уже приближались дымы отряда Вирена, требовалось потерпеть еще чуть-чуть и японцам придется отвернуть… Шарах! Все-таки получили! Восьмидюймовый снаряд с «Кассаги» проломил борт и даже скос бронепалубы. Взрыв в машинном отделении немедленно отправил «Олега» в нокдаун – скорость стала стремительно падать, и более пятнадцати узлов крейсер выдать уже не мог.
Однако ничего фатального не произошло: во-первых, и имеющегося хода вполне хватало, чтобы не подпускать к себе броненосный отряд японцев, а во-вторых, теперь свобода маневра оказалась предоставлена остальным крейсерам Энквиста, и «Баян», которому до этого мешал стрелять корпус идущего с ним «нюх в нюх» «Олега», теперь вырвался вперед и выстрелом из носовой башни немедленно дал понять противнику, что не собирается бросать на произвол судьбы своего «меньшого брата». «Богатырь» с «Изумрудом» тоже приняли влево, и «Кассаги» с «Читосе» пришлось поскорее ретироваться, чтобы не добавить русским побед. Тем более что броненосцы Вирена можно было разглядеть уже безо всякого бинокля. «Олег» успел получить еще пару попаданий стодвадцатимиллиметровыми снарядами, но отомстил удачным залпом носовой башни, проделавшим здоровенную пробоину над самой ватерлинией в носовой части «Кассаги».
Глава 27
Адмирал Того уже получил информацию о потере двух крейсеров. Лицо его оставалось невозмутимым, но в душе кипели нешуточные страсти. Снова русские его переиграли. Вернее, это было не то слово: не переиграли – нет причин считать, что гайдзины смогли перехитрить адмирала Дева, что победили его большим мужеством или мастерством – они опять оказались сильнее в данном месте и в данное время. А дальнейшие результаты закономерны: «Бог на стороне больших батальонов», – вполне обоснованно говорил один из великих европейских полководцев… Но шанс отомстить есть: Симамура со своими крейсерами подходит на всех парах. Завязать бой с четырьмя русскими броненосцами (а на этот бой адмирал противника согласится почти наверняка) и дождаться подкрепления в виде трех броненосных крейсеров. Лучших броненосных крейсеров в мире. Шансы на благоприятный исход очень неплохи, тем более что орудия русских расстреляны в предыдущем сражении и заменить их просто нечем, а на Соединенном Флоте имелся запасной комплект стволов, и точность огня будет выше у кораблей страны Ямато… – Ваше превосходительство, – прервал мысли адмирала старший лейтенант Киокато, единственный из флаг-офицеров командующего, переживший Цусимское сражение, – радио от адмирала Симамура. Прочитав радиограмму, Того неимоверно захотел дать волю своим эмоциям, но сдержался. Кивком отпустив офицера, он попытался до конца осмыслить полученную информацию. «Такачихо» потоплен русской подводной лодкой на подступах к Владивостоку. Значит, стало опасно, невероятно опасно осуществлять ближнюю блокаду основной базы противника на Дальнем Востоке. Крейсеров осталось… отряд Катаоки – три корабля, «Суму», наверное, придется отдать адмиралу Дева (Того еще не знал о серьезном ранении командующего третьим боевым отрядом), остаются «Нанива» и «Идзуми» – совершенно невнятное соединение, которое невозможно отправить в море без серьезного риска. Любой большой крейсер русских может если и не утопить, то всерьез изуродовать эту парочку. Так что их нужно присоединять к отряду Катаоки. Но это не главное. Главное, что рухнул план ведения боевых действий: к Владивостоку приближаться опасно, блокаду осуществлять невозможно, а время работает на русских. Еще немного, и войдут в строй «Громобой», «Аврора», «Светлана» и «Александр Третий». Балтийская эскадра прошла Красным морем… Чтобы мирный договор оказался хоть сколько-нибудь почетным, его нужно заключать немедленно, пока у Японии остался флот, пока в стране не начался голод, пока кто-то еще рискует посылать на острова суда с товарами… Но мудрствовать на эти темы адмирал мог сколько угодно. Военному перед лицом врага не пристало рассуждать об условиях мира… – Передать на «Идзумо»: «Второй эскадре возможно скорее соединиться с главными силами». Иметь самый полный ход. Необходимо использовать этот единственный момент, когда мы сильнее здесь и сейчас. Навалиться шестью броненосными кораблями на четыре – это шанс. Только бы Симамура успел! Ничего – свяжем боем и задержим до его подхода – козыри имеются. А там… А там, даже при равных повреждениях, а они, несомненно, будут весьма серьезными, русским отсюда очень нелегко добраться до своего порта. Тем более что скоро сюда соберутся и минные силы, которые совсем не следует сбрасывать со счетов… – Что ты решил, Хейхатиро? – подошел к командующему начальник штаба. – Их дымы уже видно. – Атакуем, – сквозь зубы процедил Того. – Это наша единственная возможность. Империя не выдержит еще нескольких месяцев или даже недель такого положения вещей, которое имеется сейчас. – Согласен. Шанс невелик, но это шанс… – Да, невелик… Все зависит от скорости присоединения Второй эскадры – мы сцепимся с четырьмя броненосцами русских втроем, в заведомо проигрышной ситуации. Только орудия крейсеров Симамуры могут переломить ход сражения. И нужно, чтобы он успел поскорее.Цучия, видя приближение и русских, и японских главных сил, благоразумно отвел свой крейсер на соединение с отрядом Того. Вернее не крейсер – крейсера. «Кассаги» и «Читосе» были уже здорово побиты. Русские снаряды сегодня взрывались исправно – с Цусимским сражением не сравнить. Цучия помнил, как два двенадцатидюймовых снаряда, уподобившись ядрам времен восемнадцатого века, просто прошили трубу и бак, не взорвавшись. Сработай они на манер японских, и «Кассаги» не ушел бы тогда дальше места сражения – добили бы непременно. Его корабль находился в совершенно критическом состоянии: разбита половина артиллерии среднего калибра, баковая восьмидюймовка с огромным трудом разворачивается по горизонту, комендоры выбиты на две трети… А крейсер «легкий»… Очень легкий – его корпус уже и так трещит по швам из-за полученных попаданий. На «Читосе» обстановка, может, и поблагоприятней, но лезть под орудия русских броненосцев категорически не следует… – Передать на «Читосе»: «Отходить на соединение с первой эскадрой».
Глава 28
– Ваше превосходительство, – подошел к Вирену лейтенант Павлинов, ставший теперь старшим офицером «Орла», – японцы в прямой видимости. «Сикисима», «Адзума» и, судя по всему, «Якумо». Плюс три «симы». Идут встречным курсом. – Спасибо, лейтенант, – кивнул адмирал. И тут же в голове метнулось: неправильно это! Неправильно то, что на флоте чин лейтенанта «растянут» на столько лет и должностей: вахтенный начальник крейсера второго ранга – лейтенант, и старший офицер броненосца зачастую в том же чине. У сухопутных между штабс-капитаном и подполковником хотя бы чин капитана присутствует, а на флоте в лейтенантских чинах черт-те сколько лет «громыхать» приходится. Надо что-то менять. Хотя бы и по образцу тех же японцев – у них и старшие лейтенанты, и капитан-лейтенанты… Но на данный момент, это, конечно, неактуально. Сейчас предстоит всерьез сцепиться с Того. О чинах позже подумать можно. Если живыми останемся, конечно… – Курс на сближение, Константин Леопольдович, – процедил Вирен командиру «Орла». – Есть! – немедленно отозвался Шведе и отдал соответствующие распоряжения. – Телеграфировать Ухтомскому «Возможно скорее соединиться с первым отрядом», – этот приказ адмирал отдал уже своему флаг-офицеру Саблину, который немедленно отправился в радиорубку. – Кажется, появился шанс поставить жирную точку в этой войне, как считаете, Роберт Николаевич? – обратился к Вирену командир броненосца. – Пока об этом рано. Что-то уж больно дерзко ведет себя Того: понятно, что второй броненосный отряд он еще не обнаружил, но все равно – бросаться в бой только с теми силами, что мы наблюдаем, на наш отряд – авантюра. Вроде бы после Цусимы японцы должны относиться к нам с большим уважением… – Пожалуй, вы правы, – согласился кавторанг, – с большой степенью вероятности можно предположить наличие еще одного отряда япошек, который мы не видим, как и они не видят Ухтомского. – Вот именно, – кивнул командующий эскадрой, – и там может быть до четырех броненосных крейсеров, а это для нас «ох!» и «ах!», если князь со своими тихоходами не подоспеет. – Но не отступать же перед тем, что против нас имеется сейчас! – Разумеется. Как говорится: «Сомневаешься? – Атакуй!»И Того, и Вирен не знали о наличии у противника вторых броненосных отрядов «на подходе», но оба подозревали, что так оно и есть, но при этом оба они были уверены в присутствии неподалеку своих кораблей, которые со всей возможной скоростью шли на соединение с главными силами. Но у обоих имелась надежда: «А вдруг повезло?». При этом Того даже при самом неблагоприятном раскладе сил мог выйти из боя, так как имел превосходство в эскадренной скорости, а Вирен справедливо предполагал, что в самом крайнем случае можно отойти навстречу Ухтомскому, а уж против семи броненосцев и «Нахимова» японцы ничего серьезного сделать не смогут. Оба командующих флотами достаточно смело и уверенно вели свои корабли на сближение с врагом. Оба считали, что не особенно рискуют. Оба не боялись поражения в предстоящей битве. Оба думали, что в их силах эту битву прекратить…
Крейсера типа «Итсукусима» можно назвать, пожалуй, самыми несбалансированными кораблями своего времени. Причем как в прямом, так и в переносном смысле. На вполне неплохие при проектировании суда водоизмещением в четыре с лишним тысячи тонн, кроме стодвадцатимиллиметровых скорострелок и пушек малого калибра, взгромоздили по тристадвадцатимиллиметровому орудию. Артиллерии такого калибра не было даже на японских броненосцах. Даже восьмидюймовый ствол для таких скромных корабликов был великоват, а тут… Просто поворот орудия на борт уже чувствительно кренил корабль – слишком легкой платформой для таких «громоздил» являлись «Итсукусима», «Мацусима» и «Хасидате». Точность стрельбы этих монструозных пушек, установленных на столь непрочном «фундаменте», была никакой. Ни в сражении при Ялу против китайского флота, ни в боях под Порт-Артуром, ни в Цусимском сражении японские комендоры не попали в корабль противника из этих «динозавров от артиллерии» ни разу. И сегодня лейтенант Саяко, командовавший орудием главного калибра «Итсукусимы», не питал иллюзий на предмет эффективности его стрельбы. Но надежда, как и у любого артиллериста, присутствовала. Тем более что первые выстрелы предстояло сделать по курсу, а не с борта, когда качка превращает стрельбу просто вразброс снарядов по площадям. Уж чего-чего, а «площади» в море предостаточно. Уже казенник чудовищной пушки проглотил четырехсотпятидесятикилограммовый снаряд, уже заложен заряд в двести восемьдесят килограммов бурого пороха, что должен вытолкнуть из ствола сталь и смерть навстречу русским… Получена информация от старшего артиллериста, установлены прицел и дистанция… Лейтенант понимал, что не попадет. Лейтенант очень надеялся, что попадет. Что в этот раз, хотя бы в этот раз, боги все-таки направят выстрел туда, куда он предназначен. Если не верить в это, то зачем вообще командовать орудием? Служить… Жить… Команда на открытие огня последовала, как всегда, неожиданно. Изделие конструкции инженера Канэ, самое, пожалуй, крупное из его творений, изрыгнуло огонь, и снаряд пошел сверлить пространство, чтобы скоренько нырнуть в воды Японского моря. Не удалось. «Нырнуть в воды» не удалось… На пути «летящей смерти» встал броненосец «Орел». Не по доброй воле, разумеется, «встал»… Снаряд для начала раздраконил катер, снес трубу вентилятора и только после этого «лопнул». Осколками здорово посекло дымовые трубы, их же ударило взрывной волной, сбросило за борт катер с противоположного борта, и на шканцах «Орла» занялся нешуточный пожар. Броненосец чувствительно встряхнуло от этого попадания. – Вот и первый привет от наших узкоглазых друзей, – спокойно процедил Вирен. – Наверное, и нам пора начинать пристрелку. Шестьдесят пять кабельтовых, конечно, далековато, но раз уж представление началось… Правая носовая шестидюймовая башня «Орла» грохнула пристрелочным выстрелом по идущему встречным курсом «Сикисиме». Недолет. Что, впрочем, и ожидалось. Еще пара двухорудийных залпов, и дистанция была нащупана, передана сигналами по отряду…
Глава 29
– Василий Михайлович, как друга прошу!.. – Соймонов слегка ошалел, услышав, как старший артиллерист «Пересвета» назвал его по отчеству, – отпусти на бой Вилката к орудию. Чистый зарез в башне – некем полноценно заменить паразита этого… Потом хоть на рее его вешай, но на бой… Разреши, а? – Василий Нилович, – на всякий случай тоже перешел на «полуофициальный» язык старший офицер. – Ты чего? Ты слышал, что командир сказал? – Слышал, помню. И не посмел бы к тебе с этим вопросом обращаться, не переговорив предварительно с Николаем Оттовичем. Он сказал – на твое усмотрение. Так что, выручишь? – Вот не было печали в данный момент возиться с этим пьянчужкой… Теперь и я говорю: на твое усмотрение. Если считаешь, что он способен стрелять – ставь на место по расписанию. А у меня сейчас и без него дел по горло. Извини – бегу дальше. – Спасибо, Василий. И не беспокойся – рожу после боя я ему под хохлому распишу непременно. Но после боя… Черкасов немедленно отправился к канатному ящику, служившему карцером для особо провинившихся. – Выпускай арестанта, – рявкнул дежурному лейтенант еще на подходе к «узилищу». – Так ведь, вашбродь, сам старшой наказал… – попытался повозражать матрос, приставленный к «карцеру». – Открывай, говорю! – агрессивно продолжил старший артиллерист. – Перед старшим офицером я сам в ответе буду. Ну!.. – Так ведь бумага нужна… Меня ведь на пост ставили, ваше благородие, – много раз говорено, что даже сам государь меня с поста снять не может… Только командир, старшой или вахтенный начальник. Извиняйте на том, но дверь я не отопру. – Дурак! – не выдержал Черкасов. – Это при обычном несении службы. А сейчас бой начинается. Открывай – некогда мне за бумажками к командиру и старшему офицеру бегать. А потом сам марш сдавать винтовку и шуруй по боевому расписанию. Быстро открывай!Артур крыл себявсевозможными нецензурными словами из обоих известных ему языков: сам не понимал, зачем напился. Да и «напился» – это состояние было назвать нельзя – на ногах стоял, язык не заплетался. Что там будет с чуть менее поллитры молодому и здоровому организму… Главное, что ведь и повода-то не было – просто захотелось. Захотелось обжечь пищевод хлебным вином и закусить чем-нибудь солененьким или жирным. Договорился с баталером Лиепиньшем (почти земляк, но цену за водку и банку тушенки заломил в два раза большую, чем были во Владивостоке)… Ну и огрел все это дело в одиночку, втихаря… Все бы ничего, но старшой потом по пути попался и учуял. И в карцер определил моментально. Причем даже не ругался матерно: зло и спокойно, наградив комендора несколькими весьма нелицеприятными, но отнюдь не матерными эпитетами, сдал на руки старшему боцману, а тот уже сопроводил Вилката в карцер. И потянулось время. Ой, как потянулось! Полная темнота и вообще никаких ориентиров: минута прошла? Полчаса? Час? Два?.. И воды не дали. А очень хотелось. Очень. Язык при каждой попытке сглотнуть слюну царапал глотку, как наждаком. И даже без всяких попыток сглатывать царапал. Да и слюны практически не было – рот иссушило, как в пустыне, в которой Артур, конечно, никогда не бывал, но некое представление о жизни в ней уже успел получить. Но главной причиной «растрепанных чувств» комендора были даже не физические страдания: чертовски хотелось поквитаться с японцами за «Ослябю» в предстоящем бою. Наводчик правого орудия носовой башни «Пересвета» уже успел проклясть свою пьянку и себя самого уже в стодвадцатый раз, когда дверь распахнулась: – Выходи, чертова перечница! Жмурясь от яркого света, Артур выбрался из своего узилища. Перед Вилкатом стоял сам старший артиллерист броненосца. – А ну дыхни, гаденыш! – неласково бросил Черкасов. И тут же сморщился от «выхлопа», который не преминул направить в его сторону наводчик. Хотя терпимо… – Орудие наводить сможешь? – Не извольте беспокоиться, ваше благородие! – встрепенулся Артур. – Все в лучшем виде сделаю! Только… – Что еще? – Воды бы… – В башне попьешь. Марш по боевому расписанию!
Как начинать сражение? – адмирал Того колебался: это ведь не та ситуация, что была при Цусиме – если при встречных курсах начать разворачиваться ввиду противника, над которым практически не имеешь превосходства в скорости, то либо просто подставишь свой флагман под сосредоточенный артиллерийский удар всего вражеского отряда, либо сам окажешься в роли догоняющего и рискуешь получить тот самый «кроссинг Т», который так «сладок» для ставящего эту «палочку над буквой» и так опасен для того, кому ее ставят. Или скоротечный бой на контркурсах, а потом догоняй противника несколько часов, в результате чего тебе сделают опять же «кроссинг»… Но нужно решаться – эскадры сближались на двадцативосьмиузловой скорости. Огонь, как ни странно, первыми открыли крейсера Катаоки, причем достаточно результативно. Небывало результативно: нащупав дистанцию своими скорострелками, кто-то из них умудрился засадить свой почти тринадцатидюймовый снаряд в «Орла». Был отчетливо виден взрыв на русском броненосце и последовавший за этим пожар в его средней части. – Пока на встречных, – решил японский адмирал, – а там развернемся…
– Японцы легли на контркурс, Роберт Николаевич, – махнул биноклем в сторону противника Шведе. – Вижу. Какая дистанция? – Пятьдесят кабельтовых до головного, – немедленно отозвался лейтенант Гирс, являвшийся теперь старшим артиллерийским офицером броненосца, – когда «Сикисима» выйдет на траверз, будет около сорока пяти. – Тогда открывайте пристрелку. Пора уже поблагодарить япошат ответным подарком за ту дурынду, которой в нас залепили. Сторицей поблагодарить… Буквально через минуту левая носовая шестидюймовая башня «Орла» загрохала выстрелами в направлении кораблей Того и Катаоки. Пристрелка на встречном курсе – дело сложное, а уж стрельба на нем… Корабли разносит на встречных направлениях со скоростью железнодорожного экспресса, соответственно и расстояние меняется… Нет, если легли на параллельные курсы, тогда в основном проблема с наведением по горизонту, дистанция меняется не очень серьезно. Но все равно меняется. В общем, самый низкий процент попаданий при таком варианте ведения боя. Но не молчать же в ответ на стрельбу противника – получив данные после пристрелки, ответили всем отрядом. – Не рискнули япошки поближе подойти, – ехидно заметил кавторанг Семенов, – боятся, чтобы мы им «горячих» не накидали. – Так Того совсем не дурак, – с легким недоумением отозвался Вирен, – прекрасно понимает, что на малых или даже средних дистанциях мы при таком положении запросто ему «хвост обрежем». Он, если мне не изменяет память, и в июльском бою себе такой наглости не позволял, хотя тоже начинали на встречных. А теперь, после Цусимы, Зиновий Петрович, дай Бог ему здоровья, вроде научил японского командующего относиться к нам с уважением. И… Пройдемте в боевую рубку, господа. Исполняющий обязанности комфлота слегка стеснялся отдать подобный приказ, но он все-таки уже был не отчаянным мичманом и не бесшабашным лейтенантом – предыдущие сражения научили, что показушное бравирование ни к чему хорошему не приводит. Случайное попадание может вывести из строя все управление эскадрой. А этого сейчас категорически не хотелось.
Японцы, как и ожидалось, даже в этом скоротечном эпизоде боя били почти исключительно по «Орлу», разве что, когда по нему стрелять оказывалось совсем уже неудобно, переносили огонь на какой-то другой русский броненосец. В результате флагман получил два попадания двенадцатидюймовыми снарядами, три восьмидюймовыми и восемь калибром в шесть дюймов. Терпимо. В «Бородино» и «Победу» попало по пять-шесть подарков среднего калибра, а «Пересвет» вообще не получил ни одного попадания. Отряд Энквиста вообще держался южнее и в данном столкновении не участвовал. «Кассаги» и «Читосе» тоже отходили к своим главным силам и практически не стреляли, а те несколько выстрелов, что были сделаны, оказались безрезультатными. Японцам досталось сильнее: только «Сикисиме» влепили пять снарядов крупного калибра, и это не считая града шестидюймовых… «Адзума» «отделалась легким испугом» в виде трех пробоин в небронированном борте, а вот «Якумо» от души «приласкал» «Пересвет». Уже «в разлуку»…
– Глаза бы мои на тебя не смотрели! – мичман Поливанов, командовавший носовой башней броненосца, весьма неласково встретил вернувшегося из карцера Вилката. – Виноват, вашбродь! Бес попутал! – смущенно переминался с ноги на ногу комендор, глядя на офицера глазами нашкодившего щенка. – Марш к пушке! Фу! И не дыши в мою сторону, когда мимо проходишь! – мичман не постеснялся отвесить матросу подзатыльник, от которого у того слетела бескозырка. – Ваше благородие! – обернулся к командиру башни наводчик. – Дозвольте воды! Я ведь в карцере два часа… Имейте божью милость! Хоть еще раз по роже врежьте, но попить разрешите. – Иди, хлебай, скотина похмельная. Но чтобы из своего орудия потом прямо в адмирала японского попал, понял? Артур временно потерял дар речи, хлебая и хлебая из кружки. Жизнь и сознание постепенно возвращались в тело наводчика… – Не извольте беспокоиться, вашбродь – если и не адмирала, то его адъютанта точно подстрелю! – отдышавшись, отрапортовал Вилкат. – Можно еще кружечку? – Перебьешься, – уже добродушно отозвался Поливанов, – а то через десять минут тебя в гальюн потянет. На место! – Есть! – а что еще может ответить матрос? Четверть часа ожидания в кресле, прильнув к прицелу. В казеннике пушки ждет «пинка» снаряд весом почти в четверть тонны. Стоящий таких денег, что крестьянская семья могла бы прожить на них года полтора совершенно безбедно… Но стрелять пока нельзя – пристрелка не закончена, расстояние до противника еще не определено. Что бы там ни показывал дальномер новейшей системы Барра и Струда, все равно эти данные весьма приблизительны. Лучший дальномер – пушка. Именно по всплескам падения снарядов можно координировать дистанцию более-менее надежно. Наконец что-то уже получилось в управлении стрельбой у Черкасова, и Поливанов, получив соответствующую информацию, скомандовал данные, необходимые для начала открытия огня. Шарах! Шарах! – бахнули оба орудия носовой башни. Снаряды понеслись к цели. Вернее, в ее направлении. Недобросили. Хотя разглядеть свои всплески среди прочих водяных столбов, встававших у борта «Сикисимы», было практически невозможно. Но надо стрелять. Стрелять, ориентируясь хотя бы приблизительно… Или нет? В голове командира башни со скоростью экспресса понеслись мысли: «Не попадем… А если попадем, то не увидим… По головному успеем дать только пару залпов… Дистанция до всех трех одинаковая… Можем реально зацепить третьего… Можем!» – Наводить по второму в строю! – срывающимся голосом отдал приказ мичман. Башня послушно стала разворачиваться в указанном направлении. Залп. Недолет. Но недолет близкий. Еще немного добавить… Силуэт «Якумо» уже вползал в прицел Артура. Уже можно… Чего же ждет мичман? – Пали! – раздалось из-под командирского колпака башни. Жахнули огнем и сталью орудия Обуховского завода… И снова мимо. Хоть и близко. Весь отряд Вирена сейчас стрелял по «Сикисиме», и неплохо стрелял. Но башня Поливанова, вопреки всяким указаниям, била по «Якумо».
Русско-японская война, даже в нашей реальности, была временем массового неисполнения приказов: чего стоит только отказ генерала Стесселя отъехать из Порт-Артура в Маньчжурскую армию… А уж после авантюрного прорыва кораблей Вирена из порт-артурской ловушки… Мичман, который со дня на день ожидал лейтенантские погоны, повел себя… Даже не как гардемарин. И не зря. Второй залп по «Якумо» был отмечен разрывом в носовом каземате шестидюймовой пушки. Мало того – от разрыва просто вырвало кусок борта. Немалый такой кусок. Второй десятидюймовый тоже попал. Но не взорвался – просто снес за борт шлюпбалку и покалечил несколько человек разлетающимися железяками. На «Пересвете», разумеется, всего этого не видели, но вспышку разрыва в каземате Поливанов, конечно, заметил. – Ребята! Мы накрыли третьего! – с юношеским восторгом заорал мичман. – Бейте его! Драконьте этот крейсер! Фесенко, Вилкат!.. Но наводчики башни уже не нуждались в дополнительной мотивации, они просто слились с прицелами и составляли единое целое со своими пушками. Правда, хоть следующая пара выстрелов попаданий и не дала, но высокие столбы всплесков встали так близко от борта японского корабля, что это можно было смело считать накрытием. Башня продолжала стрельбу, медленно разворачиваясь по горизонту для удержания «Якумо» в зоне огня. К тому моменту, когда противник вышел из сектора поражения, еще два снаряда успели попасть в крейсер: один разорвался в кубриках команды, а другой угодил прямо в основание грот-мачты, повалив эту огромную конструкцию.
Глава 30
Проскочив со своими кораблями мимо русского кильватера, Того оказался неприятно удивлен: теперь уже можно не сомневаться, что отряд Вирена здесь находится не один. В бинокль были совершенно четко различимы приближающиеся броненосцы Ухтомского. Что, впрочем, никак не меняло ближайших планов командующего японским флотом – все равно планировался поворот всему отряду и выход на параллельный с русскими броненосцами курс. Почти одновременно с этим на «Орле» получили аналогичную информацию: – Дымы с норд-оста! Еще через несколько минут сигнальщик внес уточнения: – Пять больших кораблей, первым – броненосный крейсер… Вторым такой же… Чтобы понять, кто приближается, Вирену уже не требовалось слушать до конца то, что дальше будет выкрикивать матрос: здесь ВСЕ. Теперь понятно, почему Того был так дерзок. Сейчас он уже лег на обратный курс, соединится с подходящими силами и получит существенный перевес. Пусть и временно. Нет, утопить, конечно, не успеют никого, но дырок способны наделать немало, да и надстройки побить. И трубы. Адмирал очень хорошо помнил, как много проблем доставили русскому флоту при Цусиме эти самые сбитые или раскуроченные трубы… Второй отряд, разумеется, успеет подойти, и соединенными силами японцев удерживать на почтительном расстоянии будет несложно, но ведь это значит, что придется вернуться во Владивосток с повреждениями, причем так и не нанеся решительного удара по вражескому флоту… – Ложимся на обратный курс, – скомандовал Вирен командиру броненосца. – Идем на соединение с остальными. Поворот последовательно через левый борт. На «Сикисиме», заметив маневр русских, немедленно приняли влево: Того совсем не улыбалось до соединения с крейсерами Симамуры и Уриу еще раз оказаться под огнем четырех русских кораблей линии. Тем более что он уже получил доклад о серьезных повреждениях на «Якумо». Позже, когда противник будет иметь меньшую эскадренную скорость из-за присоединения тихоходных кораблей, идущих с юга, можно попробовать сыграть на преимуществе в несколько узлов.– Ну что, надавали мы сегодня макакам! – Денисов весело улыбался, подходя к Соймонову. Василий в этот момент «находился не здесь». Как ни странно, сейчас старший офицер «Пересвета» думал не о прошедшем эпизоде боя и не о грядущем возможном столкновении с противником. О семье. Вернее, пока в основном об Ольге. Но и то, что скоро предстоит стать отцом, не выходило из головы. Такое не забудешь. А учитывая, как лейтенант обожал свою молодую жену, нетрудно представить постоянные переживания за ее состояние. Тем более что не было возможности находиться рядом. Старший врач броненосца, Александровский, уже старался не попадаться на глаза «первому после командира», чтобы в очередной раз не быть вовлеченным в разговор о протекании беременности и возможных проблемах во время ее и при родах. Нет, Соймонов, само собой, добросовестно, порою даже слишком добросовестно выполнял свои служебные обязанности, но как только выдавалась минутка, когда не нужно было думать о корабле и его экипаже, мысли лейтенанта немедленно сворачивали в совершенно конкретную сторону… – Не говори «гоп», Володя, пока не перепрыгнешь, – вернулся в реальность Василий. – Ничего еще не кончено. Не исключено, что главная катавасия только начинается. – Но дебют-то за нами. Два крейсера у япошек прикончили, самому Того врезали тоже здорово. Все идет как по нотам, сейчас соединимся с Ухтомским и погоним гадов до самого Токио. – Эк ты размахался! Нам сейчас… – Ух, ты! Смотри, что творят!! Совсем страх потеряли?!
Непонятно, что двигало вице-адмиралом Катаока: или отсутствие команды от флагмана (хотя ранее японские адмиралы и даже командиры кораблей вполне себе свободно выполняли тактические маневры безо всяких указаний сверху), или так воодушевило попадание трехсотдвадцатимиллиметровым снарядом в «Орла», или… Кто знает?.. Точка разворота, которую уже миновали три корабля отряда Того, неотвратимо приближалась к русским броненосцам (или они приближались к этой точке? – Все относительно). Сам Бог велел устаревшим крейсерам Катаоки принять влево и отойти подальше от грозного главного калибра противника. Мало того – три броненосных корабля командующего даже не стали тратить снаряды на пристрелку, так же поступил и Вирен: слишком кратковременным ожидался огневой контакт, попасть можно было только чудом… «Итсукусима», подходя к месту разворота, дерзко загрохотала своей «стодвадцаткой» в сторону «Пересвета»… Недолет два кабельтова… Взрыв на грот-мачте! – Ах! – Денисов ничком рухнул на палубу, и из-под него по желтым, надраенным доскам стало расползаться красное пятно. Соймонов не верил своим глазам: неужели можно так?.. Не в жарком бою, а просто от дуриком попавшего пристрелочного снаряда. Прилетевшего с практически игрушечного корабля противника… – Володя! – лейтенант мгновенно оказался на коленях рядом с телом своего друга, перевернул на спину… Жизнь вместе с упругими толчками крови уходила из мичмана, глаза стекленели. Денисов, казалось, хотел еще что-то прошептать на прощание, но ни единого звука так и не сорвалось с его цепенеющих губ. Как же так? – Василий, казалось, забыл, что он на войне, что Смерть все время стоит за спиной и готова взмахнуть своей косой в любой момент. – Ведь только что стояли рядом и разговаривали… Так не бывает! Так не должно быть!! Эта внутренняя истерика продолжалась секунд десять. Василий взял себя в руки, встал с колен, подозвал матросов из пожарного дивизиона, стоявших неподалеку, и велел отнести тело ревизора в баню – обычное на кораблях место для временного нахождения погибших или умерших. Рявкнула носовая казематная шестидюймовка правого борта «Пересвета». Средний каземат… Кормовой… Черкасов решил не оставаться в долгу и наказать нахальных «шавок», посмевших «тявкать» на спокойно проходивших мимо гигантов. Еще одна серия выстрелов… Дистанция была нащупана, и броненосец перешел на беглый огонь всем бортом… На протяжении трех минут «Итсукусиму» поразило пять снарядов. Из них два десятидюймовых… Это вроде бы не фатально для крейсера в четыре с лишним тысячи тонн водоизмещения, но все зависит от того, куда пришлись попадания. На этот раз – крайне неудачно для творения французских корабелов: одно из попаданий главного калибра «Пересвета» пришлось в борт прямо за тараном флагмана Катаоки, и образовавшаяся пробоина площадью около пяти квадратных метров немедленно начала захлебывать тонны морской воды, каковая немедленно уперлась в носовую переборку «Итсукусимы». Со всей мощью четырнадцатиузлового хода, которым давил крейсер на океан. А второй десятидюймовый «подарок» от русского концевого броненосца разорвался в отсеке рулевой машины… Корабль, на котором держал свой флаг Катаока, стал стремительно зарываться носом в волны и потерял управление. Нет, ничего фатального не произошло, «Итсукусима» еще вполне мог выжить, починиться и снова выйти в море, чтобы продолжать участие в войне. Ему просто требовалась передышка для починки, подводки пластыря и следования к ближайшему японскому порту, до которого он наверняка бы доплелся…
– Режем хвост противника! – радостно выдохнул Вирен, увидев, что один из крейсеров противника «захромал». – Не уйдет! Добьем!! Передать на Второй броненосный: «Вступить в кильватер Первому отряду». Шведе немедленно отдал соответствующие распоряжения, но высказал некоторые сомнения по поводу реальности выполнения приказа адмирала: – Не догонят наши – мы на четырнадцати узлах, а их отрядная скорость хорошо, если тринадцать… – Это понятно. Но нам они непосредственно сейчас и не нужны – сами подранка добьем. К тому же на повороте время потеряем, а там можно будет скорость и уменьшить… – Разумно, конечно, но если Того подоспеет, то выстраивать кильватер под огнем… Чревато. Мало ли какие случайности вмешаться могут. – Ну, так не отпускать же этот крейсер, раз уж повезло. Ох, и не завидую я командирам остальных кораблей этой группы – теперь либо бросай своего флагмана нам на растерзание, либо умирай вместе с ним. Думаю, что на них на всех у нас уйдет не более получаса…
Командиры «Мацусимы», «Хасидате» и «Идзуми» не стали испытывать судьбу – было совершенно очевидно, что защищать «Итсукусиму» от броненосцев занятие не только очень опасное, но и бесперспективное. Поэтому, дружно развернувшись, стали уходить на норд. Судьба флагманского крейсера Катаоки была решена: потребовалось не более пятнадцати минут с момента открытия по нему огня русскими кораблями, чтобы окончательно уничтожить японского ветерана. Тяжелые снаряды терзали небронированный корпус, из портов батареи стодвадцатимиллиметровых орудий «Итсукусиму» просто рвало огнем, пожары бушевали и на верхней палубе. Наконец, двенадцатидюймовый с «Бородино» пробил скос бронепалубы и проник в котельное отделение. После взрыва котлов крейсер продержался на поверхности не более минуты, затем вместе с обгорелым трупом адмирала Катаока пошел ко дну. Море равнодушно приняло еще одну жертву этой войны.
Броненосцы Вирена легли в циркуляцию вокруг места гибели противника. Нет, это не было каким-то жестом уважения к поверженному врагу, просто так было наиболее удобно лечь на курс соединения с отрядом, ведомым «Полтавой». Чтобы встретить во всеоружии подходившие объединенные силы японцев. Успели еле-еле: достаточно сложно оказалось и сблизиться с Ухтомским, и вовремя «подставить хвост» для присоединения Второго броненосного в кильватер Первому. Сразу не удалось. «Полтаве» пришлось существенно доворачивать, чтобы вступить в струю «Пересвета».
Глава 31
Нельзя сказать, что адмирал Того «горел жаждой мщения» за еще один потерянный сегодня крейсер, но что-то подобное данному чувству в его душе все-таки шевельнулось: шутка ли – уже третий за сегодня, а если посчитать еще и «Такачихо»… И ни одного русского корабля при этом не уничтожено… Неимоверно хотелось ответить адекватно – пусть и не потопить в артиллерийском бою один-два русских броненосца, но хотя бы повредить их так, чтобы в сумерках или ночью предоставить возможность той дюжине контрминоносцев, что должна была подойти в ближайшее время, доломать потерявшие ход и значительную часть противоминной артиллерии суда противника. Но это все потом. Пока необходимо попробовать использовать свое преимущество в скорости и поставить вражеского флагмана под сосредоточенный огонь всех шести тяжелых кораблей флота, что остались в строю. Ситуация благоприятствовала: как раз можно было резать курс русской эскадре под острым углом и ударить всей своей артиллерией по головному броненосцу противника.– Два румба влево! – немедленно отреагировал Вирен, увидев, что японцы в очередной раз пытаются осуществить столь желанный «кроссинг Т». Уходить на контркурсы отчаянно не хотелось: снова произойдет перестрелка без каких-нибудь серьезных результатов, а светлое время суток не бесконечно. Нужно как следует врезать идущим на авантюру японцам и если и не утопить пару их кораблей линии, то хотя бы привести в небоеспособное состояние. То есть планы обоих командующих флотами практически совпадали.
Крейсерские отряды и русской, и японской эскадр пока укрылись за линиями своих броненосных кораблей – их время еще не пришло, сейчас разбираться между собой станут «большие дядьки». Две колонны закованных в броню кораблей, ощетинившись орудиями, выкатывались на сближающиеся курсы. Сейчас начнется главное! Это почувствовали все, кто имел возможность видеть противника, от адмиралов до матросов.
Первым загрохотал шестидюймовкой из каземата «Сикисима», «Орел» ответил секунд через двадцать. Еще пара минут, и корабли обеих линий перешли на беглый огонь: по японскому флагману били «Орел», «Бородино» и «Победа», «Пересвет» стрелял по «Якумо», отряд Ухтомского – по «Идзумо». Японцы были верны себе и сосредоточили стрельбу по двум русским флагманам.
Спрашивается: Зачем броненосцу, идущему в эскадренное сражение, иметь заряженными минные аппараты? Кого он собирается атаковать торпедами? Ответ: Положено! В Цусимском сражении не случилось попаданий снарядов в эти самые аппараты. К счастью. Или к сожалению… Потому что опять совершенно бесполезные в артиллерийском бою устройства на всех кораблях первого ранга были приведены в полную боевую готовность: полностью готовые к пуску мины находились в трубах и были готовы устремиться к борту вражеского корабля, как только позволит дистанция. А «дистанция» не позволяла. И не собиралась позволять в обозримом будущем. Бой велся на расстоянии в тридцать кабельтовых – расстоянии втрое большем, чем имели дальность хода самодвижущиеся мины того времени. И это предельная дальность, не прицельная. Попасть миной с расстояния в одну милю по движущейся мишени – нечто из области фантастики. А реальный артиллерийский бой, повторюсь, велся на дистанции не менее двух с половиной. Единственное оправдание присутствия минных аппаратов на борту кораблей линии, это ситуация, когда ход практически потерян, почти все пушки повыбиты, а помочь некому… Тогда возможность получить торпеду в борт – единственное, что удержит противника от соблазна подойти на пистолетную дистанцию и прикончить парой полновесных залпов тяжело раненный корабль. Но ведь для этого можно зарядить аппарат и в последний момент. Так нет же: по традиции, родившейся еще во времена, когда таранный удар или даже абордаж считались вполне себе возможными приемами боя между броненосцами, корабли линии выходили в бой со снаряженными устройствами для стрельбы теми снарядами, что почти гарантированно неспособны нанести ущерб врагу. Но традиции – штука весьма инертная: хоть на пупе извертись, доказывая бессмысленность «того» или «этого» в изменившейся, по сравнению с прошлым, реальности, – бесполезно. Пока не будут пролиты дополнительные кубометры крови, пока не сгорят из-за упертости представителей традиционализма дополнительные тысячи жизней, пока их самих, этих самых «представителей», не вышвырнут из нагретых филейными частями кресел, не изменится ничего…
Бой начинался вполне благоприятно для русских, что и неудивительно: против шести броненосных кораблей страны Ямато сражались восемь под Андреевским флагом, у японцев имелся только один броненосец, а у их противника – семь. На этот раз Вирен решил не сосредоточивать огонь максимального количества стволов на флагмане противника, а распределил цели, чтобы чужие всплески не сбивали наводку другим кораблям: «Орел» и «Бородино» били по «Сикисиме», «Победа» по «Адзумо», «Пересвет» стрелял в «Якумо», а броненосцы Ухтомского выбрали в качестве цели соответствующий мателот отряда Симамуры. «Адмирал Нахимов» находился в самом хвосте колонны и мог задействовать только носовую восьмидюймовую башню по концевому крейсеру «Токива». Того оставался верен себе и его отряды сосредоточили огонь на «Орле» и «Полтаве», несущих адмиральские флаги. Флагманский броненосец русской эскадры достаточно стойко держал массированный артиллерийский удар трех кораблей противника, тем более он вместе с «Бородино» и сам успел здорово врезать по «Сикисиме» – на японском флагмане разгорелся пожар на юте, кормовая башня замолчала, несколько разрывов наблюдалось на всем протяжении борта. К тому же практически не обстреливаемые «Победа» и «Пересвет» без помех, спокойно и деловито били по второму и третьему мателотам отряда Того, что, естественно, сказывалось на интенсивности их огня.
– Ничего-ничего! – шептал про себя Вирен, слегка морщась при каждом новом попадании в «Орла». – Тебе похуже приходится – горишь, голубчик, горишь! Еще полчаса-час такого боя, и пускать тебе пузыри, ваше японское превосходительство. Только бы продержаться! Поступали доклады о повреждениях: на шканцах пожар, левая средняя башня разбита прямым попаданием и не может быть отремонтирована в обозримое время, пробита кормовая труба… Терпимо. В бою не без повреждений. Ход держим? – Держим! Артиллерия в порядке? – В основном – да! Так что все идет очень неплохо… Как будто невидимый великан врезал кулаком в подвздошину русского броненосца. Корабль практически подбросило на волнах. Мало кто устоял на ногах в боевой рубке, в остальных помещениях корабля тоже: кого-то бросило просто на борт или переборку, кого-то вынесло вообще за борт, кто-то влетел в движущиеся части судовых машин или приложился к пышущим огнем топкам… Каких только курьезных попаданий не бывает: случается, что снаряд чуть ли не влетает в канал ствола пушки противника[181], а в данном случае японский восьмидюймовый гостинец угодил непосредственно в заряженный минный аппарат «Орла». Удар. Стовосьмикилограммовый снаряд ударил практически в снаряженный взрыватель мины, находившийся в ней пироксилин немедленно возмутился столь неделикатным с собой обращением и превратился в раскаленное облако стремительно расширяющихся газов. Минеров, находившихся рядом, разнесло в атомы, вспыхнуло все, что могло гореть, переборки вынесло взрывом, и пожар весело рванул дальше по коридорам, весело пожирая всю органику, вплоть до краски на стенах. Морская вода немедленно ворвалась в образованную взрывом пробоину и стала, как и положено любой жидкости, занимать весь объем предложенного «сосуда»…
– Крен восемь градусов на левый борт! – Затопить два отсека правого борта! – немедленно отреагировал Шведе. – Лево руля! Чтобы хоть на время спрямить крен, «Орел» выкатился из строя в сторону вражеского кильватера и пошел, принимая снаряды, предназначенные другим броненосцам. Еще и мешая им стрелять. Японцы не преминули воспользоваться сложившейся ситуацией и дружно перенесли огонь всей линии на раненого гиганта. Даже «Токива» из конца кильватера попытался дотянуться своими выстрелами до русского флагмана. Количество не перешло в качество, но осталось количеством. Процент попаданий в «Орла», наверное, даже снизился (относительно количества стволов, ведущих по нему огонь), однако получил он здорово. «Полтава» специально склонилась в сторону противника, чтобы «открыть калитку» в русском кильватере. «Калитку», в которую смог бы пройти флагманский броненосец. И тот смог.
Шведе увидел, что его корабль пропускают за стену боевой линии, и не преминул этим воспользоваться. «Орел» достаточно уверенно вошел в разрыв строя и получил некоторую передышку. Возможность потушить пожары и хоть начерно заделать полученные пробоины. А маневр «Полтавы» заставил и «Идзумо» шарахнуться в сторону: Симамуре совсем не улыбалось оказаться под сосредоточенным огнем всех броненосцев Второго отряда русских. Пришлось сделать коордонат и нагонять Того, пользуясь тем, что противнику теперь тоже необходимо восстановить строй.
– А вот и наш старый знакомый! – Поливанов увидел, что самой удобной для обстрела целью снова становится «Якумо». Причем на этот раз без всякой «самодеятельности» – Черкасов передал в башню данные по целеуказанию именно на этот крейсер противника. Получив команду на открытие огня, наводчики Фесенко и Вилкат дружно выпалили из своих орудий. Не попали. Ну, это-то ладно… – Вашбродь! – донеслось от левой пушки. – Контршток сломался! Все! У одной из десятидюймовок башни не мог гаситься откат, следовательно, она не была способна стрелять. И исправить такое до Владивостока возможности не имелось. Если вычеркнуть все матерные слова из той тирады, что выдал мичман из-под командирского колпака башни… Ну да: несколько предлогов сами по себе можно считать цензурными… Однако эмоции эмоциями, а хоть ты матерись, хоть плачь – пушка стрелять не будет. Четвертая часть главного калибра броненосца вычеркнута из участия в бою без всякого вмешательства противника. – Вилкат! Только попробуй теперь не попасть, зараза похмельная! – выдал наконец командир башни фразу, состоящую не только из тех слов, что пишутся исключительно на заборах. – Бабах! – отозвался комендор голосом своего орудия… Полет снаряда такого калибра достаточно легко наблюдать – здоровенная все-таки штуковина… Поливанов прекрасно видел, как изделие Путиловского завода понеслось на встречу с целью, с «изделием» штеттинского завода «Вулкан». И увидел, как буквально смахнуло среднюю трубу на «Якумо». Пораженный крейсер и так никогда не был хорошим ходоком, а теперь и подавно… Третий мателот отряда Того стал быстро отставать от идущего впереди «Адзумо». На подранка обратили самое серьезное внимание и корабли отряда Ухтомского – благо, что сейчас он являлся очень удобной мишенью. «Полтава» и «Сисой Великий» не преминули «отметиться» парой двенадцатидюймовых попаданий, не говоря уже о хорошем «душе» из снарядов среднего калибра.
Крейсера Симамуры немедленно сделали «левое плечо вперед» и попытались прикрыть подбитого собрата как огнем, так и своими корпусами. Но ненадолго: приходилось оставаться на генеральном курсе и следовать за кораблями командующего. Как, впрочем, и русским броненосцам Второго отряда нельзя было покидать боевой линии. «Адмирал Нахимов», правда, успел всадить в «Якумо» еще несколько гостинцев «в разлуку», но на этом избиение и закончилось. На время. Крейсера Энквиста, до этого находившиеся «в тени» броненосцев и не имевшие возможности вести бой, теперь вполне могли ввязаться в схватку и добить поврежденный корабль. Что и обозначили маневром. Каковой был замечен… «Кассаги», «Читосе» и «Нанива» с «Сумой» немедленно пошли на защиту своего «старшего брата». Учитывая оставшиеся пушки «Якумо», «Баяну» с компанией ввязываться в эту локальную битву было весьма небезопасно.
Глава 32
– Зараза! Ну что же так не везет-то? – Эссен чуть ли не грохнул биноклем об палубу боевой рубки. – Выходим вправо. Три румба вправо! «Пересвет» выкатывался из линии. Два снаряда, разорвавшиеся в его носовой небронированной оконечности, открыли целые ворота для хлынувшей в нутро корабля соленой воды Японского моря. Переборки пока держали, но нужно было срочно их укрепить, подвести пластырь, хоть как-то организовать откачку воды… Покинуть линию чуть ли не позорно, но необходимо. Иначе практически целый и вполне боеспособный броненосец, во-первых, повиснет на эскадре как гиря на ногах, а во-вторых, просто утонет. И лишит товарищей по строю своей артиллерийской поддержки уже не на время, а навсегда. И у противника станет на одну цель меньше. Опять же «не на время, а до самого конца боя». То есть «навсегда». Разумеется, иногда бывают ситуации на войне, когда хоть сдохни, хоть сгори, хоть… Да «хоть что угодно!». Но продержись эти самые несколько минут… секунд… секунду… И все будет не зря! Но не в данном случае – сейчас было главным спасти броненосец и как можно скорее привести его в боеспособное состояние. Пока в русской линии находилось шесть броненосных кораблей против пяти японских. И практически каждый из несущих Андреевский флаг был не слабее, чем любой из его соперников… «Пересвет» расходился со своими собратьями на контркурсах. Эссен надеялся в ближайшее время хотя бы начерно исправить повреждения и вступить в хвост русской колонны. – Что скажете, Василий Михайлович? – оглянулся каперанг на вошедшего в рубку старшего офицера. – Неважные дела, Николай Оттович: пробоина хоть и надводная, но над самой ватерлинией. Захлестывает волной. Первая и вторая жилые палубы залиты, через разбитые вентиляторы заливает носовой пост динамо-машин… – Кажется, уже залило – посмотрите на башню, – протянул руку командир броненосца. Башня медленно-премедленно разворачивалась в диаметральную плоскость: можно спорить на что угодно – электромоторы не действуют и поворот идет вручную. Разница между усилиями одного электропривода и мускульной силы шестнадцати человек в данном случае являлась десятикратной, и не заметить изменения скорости перемещения орудий главного калибра по горизонту было невозможно. Соленая вода, хлынувшая в динамо-пост и гулявшая по жилым палубам, не только заставила отключить электрогенераторы, она еще и отрезала находившихся там минеров от всего внешнего мира. Оставалась только связь по телефону, а выбраться матросы и кондуктор самостоятельно уже не могли. – Динамо-башне! – чуть ли не орал в трубку Поливанов, ощутив какое-то «шевеление» на другом конце телефонного провода. – В чем дело? Где ток? – Так что, ваше благородие, – отозвался из низов броненосца минный кондуктор, – нетути. И не будет. Залило нас. И снова мичману захотелось изъясняться исключительно нецензурно: да что же это такое? То наводчик напивается, то орудие из-за дерьмовой железки из строя выходит, а теперь еще и без электричества остались… – Вашбродь, – снова донеслось из трубки, – явите божескую милость! Может, нас отсюда как-то через ваши погреба вытянуть можно? Помрем ведь ни за что! Командир башни на несколько секунд задумался. Фантазии молодого человека, моряка, вполне хватило, чтобы представить, что сейчас испытывают гальванеры и минеры в замкнутом пространстве, где вода и сверху, и снизу… И по бокам. – Гаврилыч! – вспомнил мичман отчество пожилого уже сверхсрочника. – Мы тебе помочь не можем – может, кто-то из подбашенного… Я свяжусь. Ждите! И «чудо» произошло: матрос Забелин, трудно сказать, сколько раз рискуя жизнью, пробрался в носовые отсеки и вывел попавших в ловушку людей[182].– Пластырь заведен, Николай Оттович! На жилых палубах работают ручными помпами – спустить воду в трюмы не получается. Контрзатопление проводится… – Василий задыхался, рапортуя командиру – шутка ли: только за последние двадцать минут он мотался по броненосцу, не останавливаясь. – Вот и хорошо. Хоть «Нахимова» мы и здорово проскочили, но и здесь «рубка» назревает серьезная. Надо бы и нам вмешаться…
А в зоне прямой досягаемости действия «Пересвета» и впрямь разворачивалась нешуточная драка: Энквист со своими крейсерами все-таки решился напасть на раненого «Якумо». Нимало не смущаясь тем, что прикрыли броненосный крейсер отряды Уриу и Дева. И неважно, что в составе каждого из этих отрядов было только по два корабля, неважно, что сам вице-адмирал Дева лежал в каюте и доживал свои последние часы… Но пушки есть пушки, вымпелы есть вымпелы. Четыре крейсера против четырех – вполне достаточный заслон. Несмотря на то что четыре обороняющихся слабее четырех нападающих – у обороняющихся имеется еще и надежная «цитадель» – броненосный крейсер «Якумо». Пусть и подбитый, но почти не утративший своей грозной мощи… Уже горели «Сума», «Кассаги», «Баян» и «Олег». «Нанива», хоть и здорово сел носом, но пока держался в строю. Сам «Якумо» вроде бы не выглядел особенно поврежденным, но дифферент на корму прослеживался без всякого напряжения. А теперь и «Пересвет» собирался вмешаться в эту драку своим главным калибром. И не только главным… – Вашбродь! – взмолился Вилкат. – Дозвольте еще кружечку! – Да пей уже, пьянь подзаборная, – смилостивился мичман. – Полминуты тебе, а потом снова брысь в кресло! – Премного благодарен! – Артур быстро метнулся к ендове с водой и жадно захлебнул все четверть литра, что помещались в кружке. Сухой и шершавый язык перестал царапать глотку, и можно было спокойно жить дальше. Цели неумолимо наплывали. Дифферент в результате затопления носовых отсеков делал всю организацию стрельбы занятием весьма условным. Оставалось надеяться на природное чутье наводчиков. Каждый человек талантлив, утверждают некоторые. Хоть в чем-то… Глупость, конечно. Но в самом деле бывают совершенно вроде бы тривиальные люди, которые вдруг оказываются абсолютно гениальными… скорняками, например. А что? Из кучи разношерстных шкурок пошить шубу, которую и монарху надеть не стыдно. А? Или человек, ну совершенное быдло, двух слов без мата связать не может, а если удочку возьмет в руки, закинет – и нате вам! У него полный садок, а у окружающих «мастеров крючка и поплавка» – шиш. Не факт, что Артур Вилкат смог бы хорошо стрелять из ружья. Может, даже и из орудия Канэ, калибром в шесть дюймов… Или… Из какого угодно другого. Но! С десятидюймовками Путиловского завода русский наводчик литовского происхождения составлял просто одно целое. Он чувствовал свою пушку, как хороший фехтовальщик чувствует клинок шпаги: приблизительная дистанция известна, корабль противника в прицеле, но вот почему-то хочется довернуть «колесико» еще чуточку… Такого процента попаданий не давал сегодня ни один комендор на эскадре – почти каждый пятый выпущенный снаряд уходил в цель. Сейчас башня еле-еле разворачивалась вручную, и руководил горизонтальной наводкой ее командир. Вилкату же необходимо нащупать расстояние… В прицеле маячил «Сума»… Выстрел! Секунды ожидания, и всплеск крупного снаряда встал приблизительно метров на тридцать от борта японского крейсера. – Чуть недобросили, – прокомментировал Поливанов. – А направление хорошо взято. Давай еще! Выстрел!.. Снаряд взорвался в воде почти у самого борта. Осколками убило или ранило несколько японских матросов. (С «Пересвета» этого, конечно, не видели, но данный факт узнали впоследствии от поднятых из воды моряков «Сумы».) А вот третий выстрел по этому крейсеру дел натворил: с такого расстояния пробить тонкий скос броневой палубы для снаряда главного калибра броненосца особых проблем не составляло. Маленький крейсер был совершенно не рассчитан на попадание таких чудовищных боеприпасов. Причем если бы броня не встала на пути пересветовского «гостинца», то скорее всего, все бы кончилось крайне неприятно, но, во всяком случае, не так плачевно для корабля Асаи: да, снаряд мог прошить борт, снести что-нибудь по дороге, продырявить второй и улететь в море с противоположного борта. И там взорваться или просто утонуть. Но в данном случае пришлось проламываться через серьезное препятствие, препятствие, в значительной степени погасившее скорость, а значит, и пробивную силу. И лопнул снаряд не где-нибудь, а прямо в кормовом снарядном погребе японского крейсера… – Ух, ты! – вытаращил глаза оставшийся без дела Фесенко. – Ну, ты даешь, Артур! Из кормы «Сумы» сначала повалил обильный черный дым, а потом выбросило пламя. Пронзительно-желтое пламя… Грохот взрыва докатился до «Пересвета», когда пораженный крейсер уже стремительно уходил кормой в глубину. Громовое «Ура!» перекатывалось по кораблям русского отряда. Хоть это был и не первый случай гибели вражеского судна за сегодняшний день, но такое зрелище надоесть и приесться не может: смотреть, как тонет еще один корабль противника, моряки, участвующие в сражении, всегда будут с неизменнымвосторгом. Как говорят на востоке: «труп врага всегда хорошо пахнет». – Куда же это мы его засобачили? – с легким недоумением переговаривались матросы в башне. – Неужто прямо в погреба угодили? – Вестимо, в погреб. Откуда еще столько огня и дыма взялось бы? – Слышь, Вилкат! – крикнул Поливанов. – Хоть и не хочется на твою рожу пропитую смотреть, но представление на крест я все-таки сделаю. Глядишь, и еще одним «Георгием» обзаведешься…
Забегая вперед, можно сказать, что Эссен, узнав о результатах стрельбы опального наводчика, утвердил это награждение матроса, однако при этом не отменил приказ об аресте – все время после боя и до самого Владивостока Артур провел в карцере.
Хоть «Сума» погиб быстро и неожиданно, японцы не собирались уступать. И шансы на равный бой они имели: семь восьмидюймовых орудий, что находились на их крейсерах, являлись серьезным аргументом, несмотря на присоединившегося к отряду Энквиста «Пересвета». Ситуация для сынов страны Ямато была отнюдь не безнадежной. Контр-адмирал Уриу не мог понять, чем он так прогневал богов: в Цусимском сражении корабли, бившиеся под его командованием, обошлись наименьшими потерями из всех боевых отрядов. Зато в последнее время… Словно коса смерти прошла по его крейсерам – сначала погиб «Акаси» в перестрелке с «Богатырем», потом подводная лодка утопила «Такачихо», а сегодня еще и «Сума» взорвался на первых же минутах огневого контакта с противником. С легким ужасом командующий Четвертым боевым отрядом увидел флажный сигнал на мачте «Кассаги», что вице-адмирал Дева передает командование своими кораблями адмиралу Уриу. – Значит, Дева убит или тяжело ранен… И теперь вся ответственность ложится на меня. Ответственность в весьма непростой задаче, – делиться своими мыслями с командиром «Нанивы», капитаном первого ранга Вада, адмирал, разумеется, не стал, – исключительно на меня. Все бы ничего, но этот чертов русский броненосец… – Ваше превосходительство! – не преминул обратить внимание своего бессменного флагмана Вада. – Адмирал Дева передает вам командование. – Вижу, Кенсуке, – без особого энтузиазма, но и без выражения недовольства отозвался Уриу. – Поднять сигнал: «Кассаги» и «Читосе» вступить в кильватер «Якумо». А мы выходим в голову. Будем драться. Выходя в голову колонны на своем небольшом бронепалубном крейсере, к тому же достаточно устаревшем, японский адмирал фактически подписывал смертный приговор и себе, и всему экипажу «Нанивы». Теперь наверняка по нему сосредоточат огонь большинство русских кораблей, кораблей, имеющих пушки такого калибра, который категорически противопоказан ветерану японского флота. Но выхода не было: это генералы могут посылать подчиненных в бой, а адмиралы в бой исключительно ведут. – Будем надеяться, что адмирал Того вскоре повернет нам на выручку, – несмело предположил Вада. – Это было бы верхом глупости, – скупо бросил контр-адмирал. – Тогда он приведет к нам и главные силы русских. Ситуация только ухудшится.
Хаотическая перестрелка прекратилась, и корабли, как русские, так и японские, выстраивались в боевые линии. Вернее, выстраивались в основном японцы, а отряду Энквиста оставалось только принять в кильватер «Пересвет». Но это тоже оказалось делом непростым: неуклюжий по сравнению с крейсерами броненосец, к тому же не очень хорошо управляемый вследствие полученных повреждений, решительно не мог плавно влиться в строй своих сотоварищей. Худо-бедно, нахватавшись перелетных снарядов, корабль Эссена все-таки пристроился в струе «Изумруда». Даже этот маленький крейсер не имел возможности уступить свое место в строю огромному броненосцу: или выкатываться в сторону вражеских кораблей, или, с большой степенью вероятности, направляй свой таран в борт «Пересвета». В результате русский кильватер представлял из себя весьма курьезное зрелище: впереди броненосный крейсер «Баян», за ним два больших бронепалубных, следом малютка «Изумруд», а в самом конце строя – аж целый броненосец. Уриу напрасно беспокоился – на «Наниву» практически не обратили внимания, – только носовой плутонг «Баяна» действовал в ее направлении. Весь свой огонь три больших крейсера Энквиста обрушили на «Якумо». Тот огрызался, но лавина шестидюймовых снарядов делала свое дело, да и кормовая башня русского флагмана тоже действовала по уже вконец изнахраченному броненосному крейсеру. На «Якумо» одна за другой замолкали пушки, он пылал от фок-мачты до кормовой рубки, возрастали крен на правый борт и дифферент на корму. Но «Перистые облака» (так переводится с японского слово «якумо») не собирался ни сдаваться, ни тонуть – слишком серьезно относились германские конструкторы и строители крейсера к непотопляемости своей «продукции». Обе восьмидюймовые башни продолжали стрелять и полыхали они огнем отнюдь не безрезультатно: первым покинул строй «Олег». Объятый пожарами и с серьезным креном, крейсер понесло вправо, а еще через несколько минут на его грот-мачте заполоскался флаг «Како» (не могу управляться). Но и у японцев в самом скором времени один из крейсеров покинул боевую линию. «Пересвет» сначала предоставил «Изумруду» право перестреливаться с «Кассаги», а сам всей мощью своего огня обрушился на «Читосе». Четверти часа хватило, чтобы малый крейсер капитана первого ранга Такаги, кроме града шестидюймовых снарядов, получил и три попадания калибром в десять дюймов. И если одно из них не представляло опасности – опять не успел сработать взрыватель и обошлось просто парой дырок в бортах, то два остальных снаряда сработали отменно: разворотило носовую трубу и ударило в полупустую угольную яму правого борта. Образовавшаяся пробоина не только не давала никакой возможности продолжить эскадренный бой, но и вообще поставила под сомнение выживание крейсера. Средний калибр русского броненосца также внес свою лепту, и «Читосе», кренясь и пылая, поспешил выкатиться из кильватера. – Есть один! – довольно потер руки Эссен, глядя, как вываливается из строя вражеский корабль. – Работайте следующего, Василий Нилович. – Может быть, имеет смысл добить подранка? – попытался возразить Черкасов. – Никуда он не денется. А вот оставить в одиночестве «Якумо» сейчас наша основная задача. Тогда никуда дальше морского дна ему не уйти. – Доворот кормовой башни не позволяет вести огонь по оставшейся «собачке», Николай Оттович. – Что поделаешь, обойдемся пока баковой. – Там только один ствол… – Тем не менее. Стреляем по концевому японцу. – Может, просигналить на «Изумруд», чтобы он временно отвернул и освободил нам место? – Все равно мы не имеем возможности увеличить ход – переборки могут не выдержать. Пусть пока все идет, как идет. По «Кассаги» били носовое орудие главного калибра, шестидюймовки носового и среднего казематов левого борта и с полдюжины пушек противоминного калибра. Не густо. Но если учесть еще и огонь идущего впереди «Изумруда» – вполне себе достаточно для того, чтобы детище судостроительной фирмы «Крамп и сыновья», к тому же еще и утром получившее весьма серьезные повреждения в бою с русскими крейсерами, сперва «захромало», а потом и вовсе практически потеряло ход. – Вот теперь мы по нему и из кормовой отметимся! – восторженно выкрикнул старший артиллерист «Пересвета» и немедленно связался с командиром башни: – Господин Витгефт! У вас шанс отличиться: сейчас в ваши прицелы влезет очередное японское корыто. Если попадете – ставлю дюжину шампанского лично вам и по бутылке водки каждому матросу! Угробь его, Василий Вильгельмович! – Постараемся, господин лейтенант! – оптимистично отозвался из башни сын погибшего в Желтом море адмирала. Башня дважды изрыгнула залпы в сторону покалеченного крейсера. Одно попадание. И опять, как назло, без разрыва. То есть без разрыва снаряда. А он, однако, угодил прямехонько в заряжавшуюся носовую восьмидюймовку «Кассаги», так что «локальный фейерверк» все-таки произошел: сдетонировал то ли подающийся в пушку снаряд, то ли пороховой заряд для него, но на баке флагманского корабля адмирала Дева с «Пересвета» наблюдали сильный взрыв, так что Черкасов, как честный человек, уже должен был поить личный состав башни по возвращении во Владивосток. – Попали, – слегка разочарованно доложил лейтенант Эссену. – Но «в мясо, а не в кость» – не утонет. Дальнейшая стрельба не имела особого смысла – слишком стремительно менялась дистанция. – Оставьте, Василий Нилович, сейчас не до этого недомерка – броненосный бы прикончить. – Ну, если ничего непредвиденного не произойдет… Куда он, к дьяволу, денется. Добьем. Жалко, что ни одну «собачку» на встречу с Нептуном не отправили. – Экий вы ненасытный! – улыбнулся Эссен. – Не беспокойтесь – если добьем «Якумо», то крейсера недолго с этими плавучими руинами провозятся. Что характерно: будь «Якумо» с «Нанивой» против «Баяна» и «Богатыря» двое на двое, то неизвестно, кто бы победил в этом бою. А скорее всего, просто разошлись бы, нанеся друг другу определенные повреждения, не более. Однако в данной ситуации, когда японский броненосный крейсер уже успел нахвататься попаданий с русских броненосцев, когда по нему уже на протяжении получаса бил весь отряд Энквиста… Да, конечно, корабль, которым командовал каперанг Мацумото, способен поглотить, впитать еще пару десятков снарядов среднего калибра и при этом остаться на плаву… Хоть «Олег» и вышел из строя, но два оставшихся крейсера продолжали засыпать смертью «Якумо». Да теперь еще и «Изумруд» добавил огоньку…
– Николай Оттович, – заранее приготовившись к отпору, посмел предложить Черкасов командиру, – разрешите начать пристрелку по «Якумо» сразу из башни? Там ведь… – …черт ногу сломит от всплесков шестидюймовок, – продолжил Эссен то, что пытался донести до него лейтенант. – Давайте команду Поливанову. С одним стволом у них снарядов хватит и на пристрелку. А их всплески уже ни с чем здесь не перепутать. К хорошему быстро привыкаешь… И, когда уже четвертый высоченный столб воды встал приблизительно в кабельтове от борта японского крейсера, командир «Пересвета» не преминул слегка раздраженно заметить своему старшему артиллеристу: – Что за косорукий баран там стреляет? Дистанция чуть ли не пистолетная для нашего главного калибра… – Дистанция – двадцать семь кабельтовых, – не очень уверенно возразил Черкасов, – до войны вообще на таких прицельно не стреляли. Николай Оттович, и мне чертовски хочется, чтобы попали наконец, но вряд ли стоит ожидать точности стрельбы, превышающей двадцать процентов… Носовая башня жахнула выстрелом в очередной раз, и бинокли офицеров жадно вперились в силуэт «Якумо». – Нет всплеска!.. Всплеска действительно не было, но из кормы обстреливаемого корабля плеснуло огнем и здорово порхнуло дымом. – Есть! Попали!! – азартно отозвался каперанг на столь явный успех своих артиллеристов. – Уговорили, Василий Нилович – не болтаться на рее этому наводчику, болтаться кресту на его груди! Черкасову некогда было отвечать своему командиру, он по телефону выяснял дистанцию у Поливанова и передавал данные в казематы шестидюймовых пушек. Пока там сделали расчеты и открыли беглый огонь, башня успела сделать еще два выстрела. Оба мимо. А вот следующий, данный под аккомпанемент среднего калибра, снял всякие сомнения по поводу дальнейшей судьбы «Якумо». Взрывом смяло или снесло три вентиляторных трубы из пяти находившихся в кормовой части – третья кочегарка стала немедленно «задыхаться». О принудительном наддуве топок речь вообще идти не могла, да и просто нормальное поступление воздуха для сжигания угля было необратимо нарушено. Крейсер потерял еще полтора узла хода, и теперь можно было не сомневаться относительно его дальнейшей участи. Не оставалось шансов ни уйти, ни отбиться: Мацумото, получив доклад механика, уже прекрасно понимал, что на протяжении нескольких минут «Пересвет» приблизится так, что сможет задействовать свою кормовую башню, и это конец. Нет, если бы «Якумо» с русским облегченным броненосцем были один на один – шанс имелся. И неплохой шанс. Но никак не в данной ситуации, когда еще три крейсера засыпают тебя снарядами, когда выбита практически половина артиллерии стреляющего борта, когда пожары вспыхивают все чаще, а людей, имеющих возможность их тушить, все меньше. Классика «жанра»: если в морском бою слабейший не может отступить, то он уничтожается полностью, причем сильнейший имеет минимальный ущерб. Сотокити Уриу тоже это понял[183]. И понял, что не в состоянии ничего изменить. Вообще. Как только доложили, что «Якумо» стал отставать – никаких иллюзий на хоть сколько-нибудь благоприятный исход боя не осталось. Адмирал не пожалел бы ни «Нанивы», ни себя, ни сотен жизней экипажа своего крейсера, если бы имелся хоть малейший шанс… Мелькнула мысль о попытке таранить «Баян» или «Богатырь», хоть как-то отомстить гайдзинам за столь бесславное поражение… Глупо – они легко уйдут, а потом спокойно расстреляют покинувший строй слабый и пожилой крейсер, а броненосец уничтожит смертельно раненный «Якумо» в любом случае… – Кенсуке, – повернулся чуть ли не мгновенно превратившийся в старика Уриу к командиру «Нанивы», – поворачиваем влево. Уходим. – Как? – не поверил своим ушам Вада. – Нас не обстреливают, мы бьем практически в полигонных условиях. Смотрите – «Баян» горит… – Горит. Но не тонет. Ни крена, ни дифферента не наблюдается. А вот у Мацумото дела совсем плохи… И здесь не только «Баян»… Хочешь сразиться со всей этой армадой, когда «Якумо» не станет? Да его уже практически нет… – «Якумо» несет сигнал… – раздался голос сигнальщика, которому было совершенно не до разборок на мостике – он просто выполнял свои обязанности. – «Тону. Благодарю за помощь! Уходите. Тенно хейко банзай!» – Видишь? – мрачно посмотрел адмирал на командира крейсера. – Сейчас русские добьют «Якумо», а потом возьмутся за нас. И не уйти будет – у них три-четыре узла преимущества. Лево на борт! Это приказ! Эмоции адмирала Уриу были сейчас тигром, бьющимся в клетке рациональности. Ему до жути хотелось остаться в строю или даже броситься в атаку на русские крейсера, но это привело бы к быстрой и неотвратимой гибели «Нанивы», а значит, к дополнительной победе русских в данном сражении.
«Якумо» еще совсем не собирался тонуть, но его командир, капитан первого ранга Мацумото, прекрасно понимал, что корабль доживает последние минуты. А «Нанива», старенький и слабенький, упорно старается прикрывать своего «большого брата». Напрасно. Было совершенно ясно, что такое упорство только увеличит количество вымпелов, которые утопят русские. А с броненосным крейсером все ясно: не имея сколько-нибудь серьезного хода, но имея таких противников, корабль обречен. Огневая мощь таяла просто на глазах, надежда, что сумеет подойти и выручить Того со своими силами, растаяла давно. А Уриу все пытается прикрывать… Бесполезно. Пусть бы лучше попытался спасти от скорого истребления подбитые «Кассаги» и «Читосе». Может, и сумеет продержаться до подхода остатков отряда Катаоки, о приближении которого доложили сигнальщики… – Аринобу, может, все-таки в лазарет? – старший офицер крейсера и друг еще с гардемаринских времен, Исида пренастырно пытался спровадить Мацумото к докторам (один из осколков снаряда с «Богатыря» буквально взрезал живот командира крейсера, но тот категорически отказывался покинуть боевую рубку). – А смысл, Масао? – криво улыбнулся Мацумото. – Я уже не жилец на этом свете. Да и все мы тоже. Словно подтверждая слова каперанга, очередной тяжелый снаряд вломился в кормовой каземат и не только «испарил» своим взрывом всю орудийную прислугу, но и вызвал детонацию поданных к орудию боеприпасов. «Якумо» ощутимо встряхнуло, и еще один пожар, разгораясь, совершенно конкретно собирался проникнуть в погреба, взрыв которых гарантировал гибель крейсера на протяжении нескольких минут. На самом деле корабль и так прожил бы немногим больше: подключилась к обстрелу кормовая башня «Пересвета» и из трех десятидюймовых стволов, с расстояния в полторы мили, русский броненосец буквально за четверть часа поставил «гранитную» точку в жизненном пути одного из лучших детищ немецких корабелов. Шесть попаданий только главным калибром в область кормы (а с такой дистанции не спасает уже никакая броня) и взрывы внутри «Якумо» следовали уже один за другим. Полыхающий крейсер стал быстро крениться на правый борт, задирая нос. Что и куда попало, ни на «Пересвете», ни на крейсерах практически не видели. Но то, что главная на этот момент задача выполнена, наблюдали все, кто имел возможность смотреть в сторону противника.
Глава 33
– Скажу откровенно, Оскар Адольфович, – обратился Иванов к адмиралу, после того как на «Баяне» отгремело последнее «Ура!» при виде тонущего броненосного крейсера, – даже жалко их порой было. Избиение какое-то… – Много они наших жалели, когда всемером на одного наваливались, – Энквист отнюдь не разделял мнение командира своего флагманского крейсера. – Так я же и не спорю. В свое время «Отову» истребили без всяких сантиментов, просто… – Знаете, Федор Николаевич… Давайте об этом потом поговорим. Разворачивайте отряд и пойдем заниматься еще раз «неблагородным» делом… – Добьем подранков? – Именно. – Так я как раз и хотел это предложить. – Вот и замечательно! Командуйте! На мачте «Баяна» поднялся флажный сигнал: «Преследовать противника в юго-западном направлении». Крейсера Энквиста стали разворачиваться. «Баян», «Богатырь» и «Изумруд» нацелили свои тараны в сторону покалеченных «Кассаги» и «Читосе». «Пересвет» явно не успевал за лучшими ходоками флота, но тоже развернулся в указанную сторону. Туда же направился уже готовый вернуться в строй «Олег». Как ни странно, Эссен находился в приподнятом настроении: хоть его броненосцу и пришлось покинуть строй в бою главных сил, но в результате этого «Пересвет» оказался в нужном месте и в нужное время. Именно его пушки помогли растерзать «Якумо» в кратчайшие для артиллерийского сражения сроки, именно его огонь превратил лучшие бронепалубные крейсера японцев в беспомощно ковыляющие по волнам развалины. Теперь, когда главный соперник уже пылает и с минуты на минуту пойдет ко дну, добить «собачек» проблем не составит, а потом уже вместе с крейсерским отрядом можно постараться догнать главные силы. Однако смертельно раненный броненосный крейсер японцев не собирался уходить из этого мира смиренно и безропотно: все, что еще могло на нем стрелять – стреляло. В том числе и одно орудие в кормовой башне… Взрыв произошел прямо перед боевой рубкой «Пересвета», и несколько шальных осколков влетели в ее смотровую щель. Пострадал при этом только один человек из находившихся в центре управления кораблем. – Ай! – командир броненосца схватился за голову и стал медленно оседать, прислонившись к стенке рубки. Из-под ладоней Эссена потекло красным, и Черкасов, увидев, как падает «первый после Бога», немедленно бросил управление огнем, и, подхватив каперанга под мышки, аккуратно опустил его на палубу. – Санитары! Вызвать санитаров! – истошно заорал лейтенант. – И старшего офицера сюда!..Василий почти все время боя провел на шканцах, формально возглавляя пожарную команду броненосца в этом месте, хотя реально командовал пожарными боцман Гнедых. Да и командовать было практически незачем – на оберегаемом участке возникли только два пожара, каковые залили бы и парой ведер воды. Поэтому, когда броненосец вообще не обстреливался, Соймонов позволял себе время от времени наведываться в рубку и проводить время в общении с командиром, Черкасовым и Тимиревым. Но сейчас кипел бой, и старший офицер находился там, где было предписано боевым расписанием. Появление матроса Тараканова с вестью, что командир убит и нужно идти командовать «Пересветом», повергло Василия в состояние, близкое к шоковому. Дежавю какое-то: прошло чуть больше года, как он заменил на мостике «Сердитого» Колчака, а теперь снова-здорово – командуй броненосцем, лейтенант Соймонов… – Что с командиром? – влетел в рубку запыхавшийся старший офицер. – Осколком в голову. Кость вроде цела, но Николай Оттович без сознания. Унесли в лазарет. Принимай командование, Василий Михайлович, – Черкасов говорил рублеными фразами, не отрываясь от смотровой щели. – Так он жив? Ну, Тараканов! Ну, песья душа! Сгною в канатном ящике паразита! – Да ладно тебе. Ну, перепутал дурак с перепугу. Не до этого сейчас. Решай, что дальше делать будем – «Якумо» тонет, куда идем: к главным силам или с крейсерами, добивать «собачек»? Мысли заметались в голове Соймонова: с одной стороны, раз пластырь на пробоину наложен, вроде бы требовалось как можно скорее вернуться в линию. Однако бой главных сил громыхал уже довольно далеко, а скорость у «Пересвета» на данный момент весьма скромная – догонять придется более часа. Это в лучшем случае. А вот подбитые японские крейсера относительно рядом, и есть прекрасная возможность покончить с еще парой вражеских вымпелов. К тому же им на выручку идут четыре японца с «Нанивой» во главе. Энквист, может, и справится со своими силами, но в любом случае провозится достаточно долго, и, возможно, без решительного результата… – Идем за крейсерским отрядом. Какова скорость? – Двенадцать узлов, – отозвался Тимирев. – Добавить можно? – Опасно – может пластырь сорвать. – Ладно, пока хватит. Наша задача – не подпустить к месту боя этот японский антиквариат, а там «Баян» с компанией, я думаю, быстро управятся. Вероятно, даже быстрее, чем мы приблизимся на расстояние открытия огня.
Адмиралу Уриу хотелось кататься по палубе и выть в бессильной злобе: он успел уйти от русских крейсеров, присоединить и возглавить остатки отряда Катаоки. Были все шансы успеть. И прикрыть раненых «Кассаги» и «Читосе», но на пути снова вырастал корпус «Пересвета», прозванного японцами после этого сражения «пожирателем крейсеров»… Что характерно: «Нанива», «Мацусима», «Хасидате» и «Идзуми» вполне могли всерьез помочь остаткам отряда адмирала Дева в схватке с русскими крейсерами или сразиться с броненосцем. Причем имелся вполне реальный шанс, пусть и ценой серьезных повреждений своих кораблей, выбить бронированного гиганта из боя. Но ведь требовалось и то и другое. И одно без другого было неосуществимо. К тому же даже подсчетов в уме хватало, чтобы понять: «Пересвет» подоспеет к месту, где разыграется очередной эпизод сегодняшнего сражения, где-то через четверть часа после того, как Уриу со своими силами успеет вмешаться в уничтожение отрядом Энквиста лучших легких крейсеров японского флота, броненосец подойдет на дистанцию ведения поражающего огня. А в эффективности стрельбы русских сегодня адмирал уже успел убедиться. Но решение необходимо принимать. И почти любое решение будет губительным для Японии. Разве что отступить (еще раз отступить) к месту схватки главных сил, пользуясь отсутствием там у противника крейсеров «оседлать» корабль, замыкающий кильватер противника, и засыпать снарядами своих скорострелок среднего калибра… Это может оказаться реальной пользой: бить того, кто связан схваткой с более серьезным противником, всегда несложно, безопасно и эффективно. «Грызть хвост» вражеской линии, почти не встречая ответного огня – что может быть более комфортным для тебя? И, главное, что так можно выбивать из строя врагов одного за другим, все больше и больше облегчая задачу своим броненосным кораблям… Вроде бы решение очевидно, но адмирал Уриу медлил с приказом: снова отступить… В который уже раз за сегодняшний день. Отказаться от боя «шесть на пять». И потом трудно будет объяснить каждому, кто пожелает «бросить камень» в адмирала, что вес бортового залпа «пятерых» чуть ли не вчетверо превосходит оный у той «шестерки», что собралась ему противостоять. Что по водоизмещению русские превосходят более чем вдвое, что крейсера Дева на данный момент вообще еле держатся на воде… Выбор у Уриу был вполне конкретный: либо все-таки броситься в сражение сейчас и почти гарантированно погубить еще четыре крейсера, но умереть в бою, либо отвернуть к главным силам и попытаться принести реальную пользу родине. При этом покрыв свое имя позором. Если бы речь шла о лично его жизни и даже о жизнях тех, без малого двух тысяч моряков, что следовали за адмиральским флагом – никаких сомнений. Только в бой! Погибнуть, но не опозорить флот страны Ямато хоть тенью подозрения в отсутствии храбрости ее сынов. Адмирал думал не о людях – о «железе», о кораблях, которые почти наверняка погибнут в стычке с заведомо более сильным противником. И решение было принято. С точки зрения европейца тоже понятное: лишь бы поскорей все кончилось, а ждать осталось недолго – до первого русского снаряда… – Курс к отряду адмирала Дева! – скомандовал Уриу командиру «Нанивы». – Поднять сигнал: «Атакуем неприятеля». Где-то в глубине души оставалась надежда, что одно-два попадания из гомерических орудий «Мацусимы» или «Хасидате» смогут переломить ход боя на этом конкретном участке. Не успели.
Глава 34
Первым приблизился к еле ковыляющему по волнам «Читосе» «Баян». Когда поднимали на мачте сигнал «Предлагаем сдаться», никаких иллюзий по поводу ответа не испытывали, и ответ в виде выстрелов из оставшихся целыми на японском крейсере трех орудий восприняли как закономерность. Но и без всяких сантиментов. Орудия флагмана Энквиста и идущего следом «Богатыря» открыли ураганный огонь по несдающемуся кораблю японцев. А тому и требовалось немного: конструкция хрупкая, попаданий «впитал» уже немало, так что прилегать на левый борт один из лучших ходоков японского флота стал уже минут через двадцать после того, как его начали засыпать снарядами. И практически в тот самый момент, когда силы подоспевшего Уриу уже имели возможность поддержать гибнущего товарища. Поздно. Теперь им самое время было «подумать о собственном здоровье», ибо даже перспектива присоединения хоть и «охромевшего», но все-таки справившегося с опасными повреждениями «Кассаги» оставляла отряд японских бронепалубных крейсеров значительно более слабым по сравнению даже с группой, ведомой «Баяном». Без учета неумолимо накатывающего к месту боя «Пересвета». Ну что же: японцы перли на рожон и явно хотели продолжить битву здесь и сейчас – русским крейсерам было чем встретить нахалов…– Готовьтесь к следующей «фигуре» сегодняшнего балета, Виктор Карлович, – весело обратился к своему старшему артиллеристу Иванов. – Японцы совсем страх потеряли, а наглецов надо наказывать. – Федор Николаевич, – лейтенант Деливрон отнюдь не разделял оптимизма своего командира, – в погребе носовой башни шесть снарядов, в кормовой – восемь. С утра стреляем без передыха… Дальномер разбит – теперь только по микрометрам… Шестидюймовых пока в достатке, но… – Я понял, – посмурнел командир «Баяна», – все равно – атакуем эту рухлядь! Так ведь, Оскар Адольфович? – Да у нас и выбора нет, – усмехнулся в бороду Энквист, – бежать от этих «корыт» – себя не уважать. Работайте пока средним калибром, лейтенант, а восьмидюймовые прибережем для какого-нибудь решающего удара. Командуйте поворот на японцев. Федор Николаевич! Иванов, хоть и был достаточно лихим командиром, не раз принимавшим самые рискованные решения в бою и без оного (именно под его командованием минный транспорт «Амур» поставил те самые мины, на которых подорвались и затонули японские броненосцы «Хатсусе» и «Ясима»), но на этот раз он не разделял оптимизма адмирала: «Баян», да и весь крейсерский отряд в бою уже несколько часов. В непрерывном бою. Непрерывно стреляя. А стреляют и подносят к пушкам снаряды люди. Живые люди. А каждый шестидюймовый, который подает, как правило, один человек, весит полцентнера. То есть ожидать от комендоров такой же интенсивности огня, как была утром, не стоит. А у японцев с их относительно легкими стодвадцатками и малоутомленными людьми на подаче таких проблем нет. Но приказ есть приказ, и «Баян» развернулся на курс преследования отряда Уриу.
– Василий Михайлович, – обратился Черкасов к двадцатичетырехлетнему командиру броненосца, – со снарядами главного калибра полный швах: в баковой двадцать, а в кормовой вообще семь… – Считая сегментные? – Ну что ты, без них, разумеется. Сегментные сейчас неактуальны – миноносцев не наблюдается. – Как считаешь, имеет смысл перетащить с десяток в кормовую? – Волоком? Думаю, что не стоит. Я просто пока приказал Витгефту до особого распоряжения огня не открывать. А в носовой, если верить Поливанову, наше чудо похмельное просто чудеса творит. Извини за каламбур, конечно. – То есть? – Да командир башни божится, что именно Вилкат практически все японские калоши и утопил. Заранее «Георгия» ему просит. – Ладно, оставим пока эту тему… Ну и снаряды в носовом погребе тоже. – И я о том же. Пусть уж наш «снайпер» порезвится. А Витгефт с компанией, когда надо будет, отбабахают свое, и пусть закуривают в ожидании минных атак. – Согласен. А пока идем на соединение с крейсерами. – Не догоним ведь… – Да вижу я. Конечно, на своих двенадцати узлах не догоним. Мы теперь исключительно «добиватели». Если крейсерские кого остановят, тогда подойдем и постреляем. Ну, или в случае чего прикроем наших своим калибром, если у Энквиста дела худо пойдут. – Вероятно, так. Там вроде уже каша заварилась. Посмотрим, найдется ли нам работа. – Работа не волк – всегда найдется. В общем: идем, как идем. Курс на место боя крейсеров. Где бы этот бой ни происходил. – А, кажется, одного уже подбили, – радостно произнес Черкасов. – Наша «добыча»! Действительно: было отчетливо видно, как «Хасидате», попавший под шквальный огонь «Богатыря» и «Олега», щеголяя пожарами на протяжении практически всего корпуса, вышел из общего кильватера и стал здорово отставать от товарищей по строю. – Если не успеет починиться, то точно – наш, – азартно вперился глазами в японский крейсер Соймонов. – Не должен успеть, не успеет… Машина! Давай четырнадцать узлов! – Пластырь… Переборки… – попытался урезонить Василия штурман. – Очень рискованно. – К черту! Полчаса выдержат, а больше и не потребуется. Нилыч! Передай в носовую, что если этот поганец и сейчас попадет, гарантирую еще один крест. Лейтенанта просто колотило в азарте – вот она, цель, уже практически рядом, еще только чуть-чуть, и броненосец, которым он теперь командовал, практически наверняка разнесет в щепки и огрызки японский крейсер. Только бы успеть! Только бы не сдали переборки! В Соймонове проснулся извечный охотничий азарт мужчины, корни которого, наверное, уходили еще в каменный век, если не в более древние времена. Времена, когда наш обезьяноподобный предок еще даже не взял в руки камень или палку, чтобы убить какую-нибудь «еду», умеющую самостоятельно передвигаться… – На лаге? – Тринадцать с половиной узлов. – Переборки в носу? – Выпирает, но пока держат… – Добро! – Василий видел, что «Пересвет» успевает «на рандеву» с отставшим японским крейсером. Можно было уже не особенно беспокоиться. – Иметь ход тринадцать узлов. Спасибо, мехи! – Можем и больше, – донеслось по переговорной трубе из низов броненосца. – Вы там сами «наверху» решайте. У нас пока все в порядке. – Еще раз спасибо! Больше пока не требуется. – Минут через пять можем начинать пристреливаться, – отвлек Соймонова старший артиллерист. – Хорошо. Разбирайся уже сам в собственной «епархии». Как только сочтешь нужным открывать огонь – валяй. – Понятно! Извини пока. – Черкасов обратил теперь все свое внимание на телефон и пошел сыпать распоряжениями. Василий наблюдал в бинокль за приближающимся корпусом «Хасидате». Именно «Хасидате»: спутать крейсер с как бы однотипной «Мацусимой» было совершенно невозможно – корабли являлись скорее антиподами. Все наоборот – если «Итсукусима» и «Хасидате» имели относительно высокую корму при низком баке, то крейсер Окуномии обладал как раз высоким полубаком при крайне небольшой высоте борта на юте. Короче, «Хасидате», построенный в Японии, представлял из себя практически «Мацусиму», изготовленную французами, но идущую как бы «кормой вперед». Вероятно, строители кораблей делали это для того, чтобы противник со значительного расстояния не смог разобраться, который из крейсеров перед ним и в какую сторону держит курс. Сейчас же дистанция становилась совершенно «детской», и Соймонов прекрасно понимал, кого «Пересвет» начнет разносить в клочья через несколько минут. Ни капли жалости и сострадания не шевельнулось в тот момент в душе лейтенанта. Враг есть враг, и его необходимо уничтожать там, где встретишь. Не смущаясь тем, что ты заведомо сильнее и это будет «не по-рыцарски». Не на турнире, черт побери! Уже загрохотал носовой каземат правого, практически не стрелявшего раньше борта, и первые недолеты, весьма незначительные недолеты, подняли водяные столбы совсем неподалеку от пылающего японца. – Думаю, что можно переходить на беглый, – обратился Василий к Черкасову. – Подожди! Еще два-три пристрелочных залпа… Тогда и врежем всем бортом. И из носовой башни добавим. Думаю, что на пяток десятидюймовых снарядов ради такого случая разориться стоит. А? – Не возражаю. Работай, Василий Нилович. – Радио от командующего, ваше благородие! – нарисовался в рубке посыльный со станции беспроволочного телеграфа. – Вот не было печали! Нашли время… Давай! – протянул руку Соймонов. – Что там? – повернулся лейтенант Тимирев. – «Пересвету» возможно скорее вернуться к главным силам, – в полном обалдении прочитал Василий. – Что у них там такое произошло? – Не могу знать, ваше благородие! – тут же рявкнул матрос, решив, что спрашивают его. – Да понятно, что не можешь. Подожди! – старший офицер «Пересвета», отвлекшись от неумолимо надвигающегося очередного боя, схватил карандаш и слегка подрагивающими от волнения пальцами быстро написал ответ: «Веду бой. Прервать его не имею возможности». И отдал бумагу посыльному: – Бегом к станции! Если будут новые телеграммы – немедленно сюда. Ясно? – Так точно, вашбродь! – обозначил пожирание начальства глазами матрос и немедленно смылся выполнять приказ. – Не горячитесь, Василий Михайлович? – снова подал голос Тимирев. – Все-таки прямой приказ… – Владимир Сергеевич, а вы что предлагаете, сейчас, в данный момент, выйти из боя? – с удивлением посмотрел Соймонов на штурмана. – Русский броненосец отступит от полуживого японского крейсера? – Я ничего не предлагаю, – спрятал глаза Тимирев, – я напоминаю о полученном приказе. Вполне конкретном. Хотя решать, конечно, вам. – Я уже решил… Слова командующего «Пересветом» лейтенанта прервала пальба шестидюймовых казематов правого борта, которые уже «почувствовали» накрытие цели и перешли на огонь по способности. Причем все разом. Жахнула выстрелом и носовая башня. – Перелет! – «вернулся» в реальность боевой рубки и Черкасов. – Все-таки придется этого Вилката вместо кавалерства отправить гальюны драить… Однако уже второй выстрел из баковой утихомирил разгневанного лейтенанта – у самого форштевня «Хасидате» вырос здоровенный столб воды, выбросило огнем и дымом – явное попадание. Причем было видно, что попадание не «формальное», вражеский крейсер за пару минут здорово погрузился носом и стал зарываться в волны. А средний калибр «Пересвета» в пять стволов продолжал курочить корпус японского крейсера. Двадцати минут хватило, чтобы ветеран флота страны Ямато задрал свои винты над волнами. И медленно, но верно заскользил в глубины Японского моря. – Ну что, к крейсерам идем или к эскадре? – повернулся к командиру Тимирев, когда отгремело очередное «Ура!». – Выполняем приказ, – ни секунды не сомневался Василий. – Только нужно отстучать Вирену, что больше тринадцати узлов дать не можем и в наличии… Василий Нилович, сколько десятидюймовых осталось?.. – Семнадцать, – не замедлил с ответом Черкасов, в последнее время считавший каждый выстрел главного калибра. – Японцы отворачивают! – резануло криком сигнальщика. Офицеры одновременно вскинули бинокли к глазам. Действительно, крейсера Уриу сделали поворот все вдруг и стали удаляться от линии, ведомой «Баяном». Вид у них был достаточно плачевный: горели все, а «Идзуми» имел еще и серьезный крен на правый борт. – Не уйдут, – уверенно высказал свое мнение старший артиллерист «Пересвета», однако русские крейсера почему-то продолжали оставаться на прежнем курсе, не торопясь броситься в погоню. – Вы что-нибудь понимаете, господа? – недоуменно посмотрел Черкасов на своих товарищей. – Думаю, что ларчик просто открывался: Энквист получил тот же приказ, что и мы. Что-то там у наших броненосцев пошло не так…
Глава 35
Того Хейхатиро не без удовлетворения наблюдал за результатами начала сражения: после того как противники схватились всерьез. Боги наконец-то обратили свой взор на сынов страны Ямато – не прошло и получаса, как у борта русского флагмана встал громадный столб воды, из его утробы вырвался огонь, и «Орел» явно потерял управление – его понесло между боевыми кильватерами, и японский строй не преминул отстреляться по подранку полновесным батальным огнем. Русский броненосец едва-едва успел спрятаться за своей линией. А еще через несколько минут из строя вывалился «Пересвет». Такой удачи командующий Объединенным Флотом даже не ожидал. Правда, «Якумо» тоже получил повреждения, заставившие крейсер покинуть строй, но теперь соотношение сил более-менее уравновесилось: «Сикисима» и «Адзумо» против «Бородино» с «Победой» – вполне себе паритет… Того не хотел думать о том, что его броненосец уже серьезно побит, а «Бородино» «свеж и бодр», что, кроме этих двух пар броненосных кораблей, в сражении принимают участие и другие, что «Орел» с «Пересветом» вполне могут вернуться в строй… Много еще о чем стоило подумать на перспективу, но адмирал сейчас жил и дышал конкретной сложившейся ситуацией. Пока весьма благоприятной. И в самом деле можно было надеяться на то, что у русских расстрелянные стволы, что их команды в полушоковом состоянии от выхода из строя двух броненосцев… На еще один «золотой снаряд» в конце концов. Зря надеялся. На войне, в конце концов, все по-честному: если ты влепил противнику неимоверно «золотой снаряд» – жди ответного. А то и двух. Получилось – «трех»: сначала отходящий «Орел» всадил в корму «Сикисимы» двенадцатидюймовый гостинец, разрушивший напрочь рулевую машину. Затем «Бородино» отметился двумя попаданиями главного калибра. И если один из снарядов просто расчихвостил катер и смял пару вентиляторов, то от попадания второго отвалилась и скользнула ко дну броневая плита. И это не учитывая шквала шестидюймовых попаданий… «Сикисиме» срочно потребовался выход из боя. Остальные корабли японской эскадры тоже находились в схожем состоянии. Требовалось временно разорвать огневой контакт. Дать возможность экипажам хоть наспех заделать пробоины, утереть пот со лба, перевязать раны… Но резко отвернуть Того не имел возможности: во-первых, как уже упоминалось, вышла из строя рулевая машина «Сикисимы», а во-вторых, при сколь-нибудь решительном изменении курса влево немедленно возникал бы крен на правый борт. А в том месте, где из-за отвалившейся плиты открылись целые ворота в утробу корабля, до уровня воды оставалось едва более полуметра. Пробоину, конечно, заделают хотя бы деревянными щитами, но для этого нужно время. Как воздух необходим перерыв в сражении… Флагманский броненосец адмирала Того стал отклоняться от противника постепенно, увеличивая дистанцию понемногу. Следующие мателоты послушно двинулись в кильватере «Сикисимы». Русские также не пытались продемонстрировать «бульдожью хватку» – и выход из строя «Орла» с «Пересветом» произвел соответствующее впечатление, и эскадренная скорость не позволяла преследовать отрывающихся японцев. К тому же русские вполне были согласны разойтись с противником, имея те результаты боя, что уже можно «прокалькулировать»: четыре бронепалубных крейсера японцев на дне, можно и должно не погнушаться добить «Якумо»… Россия в явном барыше… Только вот «Орел» теперь висел гирей на всей эскадре – его нужно непременно привести во Владивосток, иначе в мировой прессе пренепременно результаты боя будут отражены как-то вроде: «У русских потоплен флагманский броненосец, у японцев – несколько легких крейсеров…». А может, и просто: «У русских потоплен флагманский броненосец». А про мелочи, типа крейсеров, не упомянут… Поэтому эскадра не ушла от своего флагмана. «Бородино» заложил «вираж» вокруг раненого «Орла» в ожидании, что выведенный из строя броненосец справится с повреждениями и снова вольется в кильватер.– Что с судном, Константин Леопольдович? – немедленно осведомился Вирен у командира «Орла», когда броненосец все-таки прошел в промежуток между двумя броненосными отрядами и его обстрел прекратился. – Прошу прощения, Роберт Николаевич, – неласково взглянул на адмирала Шведе, – но пока знаю ровно столько же, сколько и вы. Дайте десять минут. Командующий эскадрой и сам понял, что требует от командира корабля невозможного. Однако извиняться посчитал ниже своего адмиральского достоинства и просто молча кивнул, как бы позволяя кавторангу выяснить обстановку и доложить об оной. – Ваше превосходительство, – до истечения запрошенных на выяснение обстановки минут еще оставалось две-три, но Шведе уже докладывал Вирену то, что успел узнать, – крен на левый борт нарастает, пытаемся справиться контрзатоплениями, но пока не очень успешно. Больше пробоин по ватерлинии нет – броня выдержала. Однако больше девяти узлов хода дать не можем. По артиллерии докладывать? – Вкратце, – кивнул адмирал. – Обедвенадцатидюймовые башни в порядке. Средняя шестидюймовая левого борта уничтожена. Остальные вполне боеспособны. – Спасибо. Достаточно, – кивнул командующий эскадрой. – Посигнальте Левицкому, чтобы подвинтил свой «Жемчуг» поближе. Я со штабом перейду на крейсер, пока есть такая возможность. «Орел», извините, уже не подходит для командования эскадрой. Шведе молча козырнул и тут же передал соответствующий приказ сигнальщикам. На единственном оставшемся при броненосцах крейсере немедленно ответили: «Ясно вижу», и «Жемчуг» пошел на сближение с флагманом. Как ни странно, на «Орле» остались две неразбитые шлюпки, а также возможность спустить их на воду. – Одной достаточно, – мрачно бросил Вирен, – со мной сойдет только штаб. Удачи вам, Константин Леопольдович. Ремонтируйтесь. Обещаю, что эскадра «Орла» не бросит. Адмирал слегка кривил душой, говоря эти слова. Нет, он, конечно, действительно не собирался уводить броненосцы от своего, теперь уже бывшего, флагмана. Но совсем не из соображений «сам погибай, а товарища выручай». Просто пушки смертельно раненного корабля являлись очень серьезным подспорьем в бою, и отказываться от помощи столь сильной боевой единицы командующий эскадрой не собирался. Если японцы, конечно, вернутся, чтобы продолжить сражение. И на самом деле Вирен подсознательно желал именно этого – продолжить. Уже сидя в шлюпке, достаточно быстро несущей его вместе с офицерами штаба к борту «Жемчуга», Роберт Николаевич вдруг понял, что с удовольствием разменял бы только что покинутый им броненосец на броненосный крейсер японцев – ведь довести «Орел» до Владивостока стало уже практически нереальным. Ведь под его скорость придется подстраиваться всей эскадре. А это значит, что будет необходимо лишнюю ночь провести в море. Под возможным, а точнее, весьма вероятным ударом миноносцев противника. А уж этого «добра» у японцев предостаточно.
Глава 36
С «Жемчуга» спустили штормтрап. Понятное дело – не до парадной встречи адмирала на борту. – Пробейте днище у шлюпки, и все на крейсер, – хмуро проговорил Вирен и уцепился за ближайшую балясину. – Казенное имущество, Роберт Николаевич, – попытался возразить флагманский штурман. – Снявши голову, по волосам не плачут. Рубите, как только все поднимутся на борт. Левицкий немедленно встретил командующего возле фальшборта. И, как только оба ботинка адмирала коснулись палубы, начал рапортовать: – Ваше превосходительство… – Оставьте, Пал Палыч, – оборвал ретивого командира корабля адмирал. – Пройдемте на мостик, там и будем разбираться. Ваш крейсер становится кораблем управления эскадрой, что вы, я надеюсь, уже поняли. Какие новости? Пока шли к вам на шлюпке, я информации не имел. Итак? – Того разворачивается, Роберт Николаевич, – выдохнул Левицкий, – минуты четыре назад заложил поворот на встречный курс с нами… – Добро. Проводите меня на мостик.…Свежий ветер обвевал лицо адмирала на мостике… Ну обвевал. Свежего ветра хватало и на палубе, и когда шлюпка подваливала к борту крейсера… Уж чего-чего, а свежего ветра в открытом море всегда достаточно. Если, конечно, не стоит полный штиль. – Эскадре иметь ход девять узлов, – начал сыпать распоряжениями командующий эскадрой, – «Орлу» приготовиться вступить в кильватер. Мачты «Жемчуга» немедленно запестрели гирляндами сигнальных флагов, и броненосцы послушно сбавили скорость. Тихоокеанский флот России готовился в очередной раз встретить врага. Встретить полным составом, полновесными залпами… Но с «Орлом» было что-то не так – броненосец потерял управление и сообщил об этом флажным сигналом. Все планы Вирена рушились. А «Сикисима», уже выйдя на траверз «Победы», начал разворот на шестнадцать румбов. Того явно собирался повторить свой дебютный маневр, который не особенно удался в Цусимском проливе. «Бородино» и «Победа» оказывались под ударом пяти японских кораблей линии. Если не отвернут. Если не прибавят ход… Увеличить скорость за столь небольшой промежуток времени было нереально. Отвернуть – отдать «Орел» под расстрел всей японской эскадре. Остаться на курсе – гарантированно погубить оба сколько-нибудь современных броненосца флота… Все эти мысли за секунду пронеслись в голове Вирена. Необходимо было принимать решение. Мгновенно принимать… – Отсигнальте на «Бородино»: «Три румба влево. Прочим быть в кильватере». – Роберт Николаевич! – испуганно повернулся к адмиралу Осипов. – Но ведь тогда «Орел»… – «Орел» или флот, – отрезал адмирал. – Выбираю «флот». За орловцев отомстим. Позже. Эскадре: «Иметь ход в тринадцать узлов». «Усадил меня Того, – думал Вирен про себя. – Крепко усадил. Данный ход японец выиграл. И нельзя сказать, чтобы очень красиво – я сглупил. „Орел“ теперь точно „не жилец“. Остается надеяться, что на „Бородино“ сообразят и обрежут хвост японскому кильватеру…» На «Бородино», как ни странно, поняли суть маневра. Даже «творчески» обработали. Последний и единственный современный броненосец флота пошел практически на точку разворота японцев. Приняв чуть влево. В результате эта самая «точка» стала центром сосредоточения огня всей русской эскадры. Нет, основное количество кораблей линии адмирала Того успело проскочить «горячий коридор», который поспешили организовать броненосцы противника, но уже «Ивате», идущий предпоследним в колонне, успел схлопотать несколько попаданий. А уж концевой «Токива», и до этого получивший немало от «Наварина» и «Нахимова», был просто засыпан снарядами всевозможного калибра. Причем не менее чем шестидюймового. Капитану первого ранга Иосимацу до жути не хотелось вводить свою «Токиву» в этот «лес» из поднявшихся от поверхности моря всплесков, он даже отдал приказ склониться чуть правее генерального курса, но русские артиллеристы без особого труда нащупали дистанцию и дружно врезали огнем по созданию английских судостроителей. Голова японской колонны уже начала терзать «Орел», но зато ее хвостовой крейсер оказался под сосредоточенным огнем «Бородино», «Победы», «Полтавы» и «Сисоя Великого». Шестнадцать стволов крупного калибра, не считая среднекалиберного града, обрушили всю свою мощь на хоть и бронированный, но все-таки крейсер. А еще готовились подключить свою артиллерию «Наварин» и «Адмирал Нахимов». Не потребовалось. То есть тяжелые снаряды хоть и устаревших, но тем не менее грозных пушек русских «старичков» вполне пригодились бы при потоплении подбитой «Токивы», но такой помощи не понадобилось: для четырех броненосцев не составило особой проблемы уничтожить один броненосный крейсер, почти лишившийся хода. А хода «Токива» действительно лишился: один из двенадцатидюймовых снарядов пробил все, что только можно, и разорвался непосредственно в машинном отделении крейсера. То есть ход не был потерян окончательно, но скорость упала в разы. А потом исколачиваемый снарядами крейсер просто не имел возможности дотянуться до своего основного кильватера. А «кильватер» не ждал – у него имелась своя задача. Быть концевым в колонне, как оказалось, – самое неблагодарное дело: ради тебя не прекратят сражение. Не повезло – погибай сам. А русские комендоры, рыча от восторга, засаживали снаряд за снарядом в гибнущий «Токива» с уже совершенно убийственных пятнадцати кабельтовых. Ближе подходить было опасно – появлялся риск получить в ответ минный выстрел. Но речь все равно шла уже о последних минутах пребывания японского крейсера на поверхности воды. Он горел уже весь, ответный огонь практически прекратился, из казематов один за другим вырывались снопы огня… В качестве финального аккорда прозвучал взрыв носовой восьмидюймовой башни, и «Токива» стал стремительно заваливаться на борт. Еще несколько минут, и только днище корабля возвышалось над волнами. Русские броненосцы прекратили огонь, и «Бородино» по приказу с «Жемчуга» взял курс к «Орлу», которому сейчас тоже приходилось туго. И это еще очень мягко сказано. Положение броненосца было просто критическим. Четыре корабля японской линии уже на протяжении четверти часа рычали на бывшего флагмана своим главным и средним калибром. И небезрезультатно. Шимоза жгла и рвала корабль. Вернее, его надстройки и небронированный борт – броневой пояс не был пробит ни одного раза, но все, что не являлось броней, пылало и корежилось, разлеталось клочьями и сминалось. Глядя на этот плавучий костер, невозможно было поверить, что в данном аду имеются живые люди… А люди были. Живые. И продолжающие сражаться. Еще действовали носовая двенадцатидюймовая башня и носовая же шестидюймовка правого борта. Продолжала огрызаться огнем и средняя батарея семидесятипятимиллиметровых пушек. Броненосец упорно тянулся к своим. Горел, но не тонул. И, как ни странно, продолжал держать восемь узлов. И колонна, ведомая «Бородино», усиленно спешила навстречу. Еще немного, и русский кильватер вклинился в тот трехмильный промежуток между избиваемым «Орлом» и японской колонной. Предварительно, разумеется, головные русские броненосцы обработали огнем флагманский корабль Того. Тот немедленно сделал левое плечо вперед и поспешил увеличить дистанцию – японский адмирал совсем не горел желанием подставить свои мателоты под облегченные снаряды русских на оптимальной для них дистанции. А вообще-то он ждал только одного: русского снаряда, который поставит точку в земном пути адмирала Того. Получая доклады о потопленном «Токива», гибнущем «Якумо», о «ныряющих в бездну» один за другим бронепалубных крейсерах, о состоянии «Сикисимы»… Командующий Соединенным Флотом Империи понимал, что проиграл. Проиграл вдребезги и окончательно. И проиграла Япония. Сражение и войну. Пусть удастся затоптать в пучину пылающий русский броненосец и даже привести в Сасебо или Такесики «живыми» оставшиеся четыре броненосных корабля, ведь это не спасет Империю от поражения в войне. Даже идущая с Балтики эскадра вполне соизмерима по силам всему оставшемуся флоту страны Ямато. А те русские корабли, что вернутся после сегодняшнего боя во Владивосток, вместе с выходящими из ремонта сильнее, как минимум, втрое. И теперь практически не имеется крейсерской разведки… «Итсукусима», «Хасидате», «Нийтака», «Цусима», «Сума» и «Читосе» уже стали жертвами сегодняшнего сражения. Пару дней назад потерян «Такачихо»… И счет еще, вероятно, не закончен. Чем мы так прогневили богов? Небеса не ответили. Просто поставили перед фактом: «Сикисиму» в очередной раз накрыло шквалом огня, а расстояние являлось слишком незначительным, чтобы даже главный пояс мог удержать рвущиеся на сумасшедшей скорости внутрь броненосца тяжелые снаряды русских. Вовремя разорвать дистанцию не удалось… На флагмане адмирала Того разворотило переднюю трубу, снова раздраконило починенную на живую нитку рулевую машину, свалило грот-мачту и вырубило кормовую башню главного калибра. Но бой сейчас протекал на контркурсах, осталось выдержать огонь русских «пенсионеров» – «Наварина» и «Нахимова», а потом будет возможность привести флагманский броненосец в более-менее боеспособное состояние… А вот комендоры упомянутых кораблей, замыкающих русскую боевую линию, оказались в корне не согласными с ожиданиями командующего японским Соединенным Флотом. Они постарались всадить в «Сикисиму» максимум того, что могли. И преуспели. Теперь рухнула уже кормовая труба, рвануло огнем из среднего каземата левого борта, а восьмидюймовый с «Адмирала Нахимова» угодил непосредственно в боевую рубку. Относительно узкие смотровые щели пропустили внутрь немного осколков, но контузией от взрыва тяжелого снаряда «приласкало» всех, кто находился внутри. Адмирала Того, без сознания, на носилках переправили в лазарет. Вирен, наблюдавший с борта «Жемчуга» взрыв и пожар вокруг боевой рубки «Сикисимы», а также то, что вражеский флагман зарыскал на курсе, немедленно приказал: «Эскадре два поворота вдруг влево. Атаковать головной корабль противника». – Роберт Николаевич, дымы с оста. Много дымов, – доложил Левицкий. – Миноносцы, вероятно, – кивнул адмирал. – Вызвать по радио «Пересвета» и крейсера. Скоро начнет темнеть – надо соединяться для отхода и заодно отогнать этих ночных разбойников подальше от нашего курса. Командующий флотом отдал приказ и забыл о нем. Он наблюдал, как боевая линия осуществляет маневр. Получалось не очень, но в принципе – получалось: «Адмирал Нахимов» повел за собой боевую колонну, а скорость противника, при наличии серьезно поврежденного «Сикисимы», не позволяла японцам оторваться от преследователей. То есть три броненосных крейсера вполне могли улепетнуть, но в этом случае флагман флота оставался на полное растерзание русским кораблям. Хотя и имевшаяся ситуация не особо позволяла крейсерам Симамуры всерьез заступиться за «старшего брата»: заслонить его своей относительно тонкой броней от двенадцатидюймовых снарядов гайдзинов… Ну да, один раз можно. Нахвататься попаданий, которые вполне могут стать критическими. И не спасти собрата. Логика кричала и билась в черепе адмирала Симамуры: «Отойди! Уведи крейсера!! Спаси хотя бы оставшиеся три!!!» Нет. «Идзумо» заложил вираж вокруг своего охромевшего флагмана, с перспективой вернуться и снова прикрыть «Сикисиму» бортами трех своих крейсеров.
Глава 37
– Радио с «Пересвета» и от Энквиста, ваше превосходительство, – протянул бумажки минный офицер «Жемчуга» адмиралу. – «Веду бой… Не имею возможности прекратить…» – Вирен увидел, что обе телеграммы практически идентичны. – Они что там, с ума посходили?! Да хоть они там все поголовно на бабах лежат – немедленно встать и выполнять приказ! Радируйте срочно!.. – Прошу прощения, – оторопел доставивший телеграммы. – Что радировать? Про баб? – Про каких баб, лейтенант? – Роберт Николаевич начал слегка звереть, но вовремя понял сам, что слегка зарвался в своем желании однозначного понимания приказов от офицеров. Несмотря на формулировку. – Передавайте: «Немедленно идти на соединение с главными силами. Ожидаются минные атаки со стороны противника». И Энквисту, и Эссену. – Прошу прощения, ваше превосходительство, но командир «Пересвета» либо убит, либо тяжело ранен – телеграмма подписана лейтенантом Соймоновым. Вот это да! Вирена было трудно удивить, но известие о выходе Эссена из строя повергло адмирала в полный ступор: понятно, что война есть война, но рассудок просто отказывался воспринимать тот факт, что Николай Оттович во время сражения может быть где-то, кроме мостика или боевой рубки корабля, которым командует. До жути хотелось узнать, что случилось с лихим каперангом, убит он или ранен… Но адмирал прекрасно понимал, что не может себе позволить удовлетворить свое любопытство во время боя – не та эта информация, которой сейчас можно засорять эфир. Нет! Сейчас не до этого! – Отправляйте депешу! И запросите о состоянии судов, – отпустил командующий лейтенанта Линдена. Ответ пришел достаточно быстро и обнадеживал: все корабли на плаву, серьезных повреждений не имеют, идут на соединение. Особо порадовала весть об уничтоженных трех крейсерах японцев. В том числе «Якумо». Тревожила недостаточная скорость «Пересвета» в тринадцать узлов и недостаток тяжелых снарядов на нем и на «Баяне». Однако порадовала догадливость Соймонова, который сообразил сообщить, что Эссен именно ранен. Вирен вздохнул с облегчением и помянул про себя добрым словом молодого лейтенанта, у которого был посаженым отцом на свадьбе. Нельзя сказать, что Роберт Николаевич считал командира «Пересвета» своим другом, но относился к нему с огромным уважением за храбрость, решительность и острый ум. Но не до сантиментов – идет бой. – Что с «Орла»? – Никакой информации, ваше превосходительство, – немедленно отозвался командир «Жемчуга». – Горит. Мачты сбиты. Связи нет ни по беспроволочному телеграфу, ни флажной. Что делать будем? – Возьмите курс к нему. И приготовьтесь принимать людей – не довести броненосец до Владивостока. Какими средствами располагает крейсер? – Целы катер и две шлюпки, – немедленно понял Левицкий, что имеет в виду адмирал. – Добро. Готовьте. Броненосцы с «Сикисимой» и сами справятся. А орловцев нужно принять на борт. Негоже оставлять их на погибель или плен. Отсигнальте «Орлу», чтобы экипаж приготовился оставить броненосец. – Но ведь миноносцы… – Выполняйте, Пал Палыч, – устало отозвался Вирен. – Дымы еще не близко, а Энквист с крейсерами вот-вот подойдет. Сразу его и отправим отгонять японских «шакалов». Еще вопросы будут? – Никак нет, ваше превосходительство! – строго по уставу отозвался кавторанг. – Вот и ладненько. Идем к «Орлу». «Жемчуг» направился к горящему и уже заметно кренящемуся русскому броненосцу, а остальной кильватер главных сил продолжал методично избивать «Сикисиму», который явно доживал последние минуты. На флагмане адмирала Того уже рухнуло все, что ранее стояло вертикально: мачты, трубы, вентиляторы. Уже горело все. Уточнять не требуется: «все», оно и есть «все». Броненосец зарылся в море по самые клюзы и продолжал оседать носом. Русский кильватер отсек от тонущего корабля три броненосных крейсера японцев и удерживал их на почтительном расстоянии, не давая приблизиться и помочь гибнущему «Сикисиме». В этом не было никакого садизма – просто необходимо доводить дело до конца. До решительного результата: раз уж представилась такая возможность, то последний современный броненосец противника необходимо уничтожить. – Лихо им там приходится, – говорили комендоры на русских кораблях. – Однако добить надо! Потопим эту «Симу», и войне конец. Давай, подавай быстрее! Объятый пожарами флагман командующего флотом Страны восходящего солнца стал заваливаться на левый борт и уже черпал волны своими казематами. Казалось, было слышно даже на кораблях русской линии, как шипит, погружаясь в воду, раскаленная броня. Обгорелое тело командующего Соединенным Флотом вместе с броненосцем уходило в пучину Японского моря. «Труп врага всегда хорошо пахнет», – говорят на Востоке. Доля истины в этом есть, и на кораблях под Андреевским флагом дружно орали: «Ура!», видя, как идет на дно морское самый грозный из их противников. Крейсера Симамуры не рискнули испытывать судьбу дальше и, разорвав дистанцию, отошли. Причем было совершенно очевидно, что продолжать сражение они не рискнут. Да это и риском нельзя назвать – натуральное самоубийство: три изрядно побитых броненосных крейсера против пяти броненосцев и «Нахимова»…Но в сорока кабельтовых происходили события весьма печальные и для русского флота… – Ближе не подойти, вашбродь, – виновато обратился младший боцман Востряков к командующему катером, мичману Ратькову. – Сами ведь чуете, как жарит! – Да чую, чую! – раздраженно ответил офицер. – Вижу, что они там сами все заранее за борт сиганули, видя наше приближение… А катер действительно просто наткнулся на стену нестерпимого жара, которым «дышал» погибающий «Орел», очень хотелось даже слегка отвернуть назад, чтобы не находиться в этом аду. И было совершенно понятно, что на борту живых уже быть не может – неспособна выдержать человеческая плоть такую температуру. Катер сделал к борту «Жемчуга» пять подходов (еще два – весельная шлюпка). Всего спасли около полутора сотен орловцев… – Где хоть один офицер? – недоумевал Ратьков. – Так что, ваше благородие, ни одного найти еще с полчаса до вашего прихода не могли. Боцман Павликов броненосцем командовал, – отозвался один из матросов. – По всем батареям офицеров искали – все переубиты. – А в машинном? – Там, над бронепалубой – вообще геенна огненная: ни спуститься, ни подняться, – отозвался еще один. – Из низов здесь вроде совсем никого. – Ладно, братцы, – мичман никак не ожидал такого ответа, – отдохните пока. И… Спасибо вам! – Рады стараться! – совсем небодро и вразнобой выдохнули в ответ те, кого только что выдернули из пучины.
– Живых там больше нет, – Вирен хоть и не был уверен в своих словах, но оставлять «Орла» на плаву и уходить было нельзя: кто его знает, выгорит корпус, подойдут японские миноносцы, поднимутся на борт… Еще не хватало, чтобы увели на буксире в Японию, тогда позора не оберешься. – Топить? – деловито осведомился Левицкий. – Разумеется. Подходите на три кабельтовых и отдайте приказ своим минерам приготовить оба аппарата левого борта… – Смотрите! – протянул руку в сторону «Орла» штурман, хотя это было совершенно излишне – и так все не отрывали взглядов от броненосца. Над умирающим кораблем поднялся столб пламени, причем произошло это с левого, невидимого сейчас с «Жемчуга» борта. Сразу обозначился заметный крен и бывший флагман эскадры стал заметно валиться на тот самый левый борт. – Неужели уже японские миноносцы? – недоумевали на мостике крейсера. – Скорее огонь добрался до погребов средней шестидюймовой башни, – высказал предположение Левицкий, – уж больно по месту совпадает… Еще пара минут, и «Орел» окончательно лег на борт, а чуть позже перевернулся кверху килем. – Прими, Господи, души рабов своих! – закрестились на «Жемчуге». – Благодарю тебя, Господи, что не дал взять греха на душу! – шептал про себя, кроме этого, Вирен. – Павел Павлович, пройдите рядом с местом гибели – вдруг кто-то чудом спасся, – обратился адмирал к командиру крейсера. – Разумеется, Роберт Николаевич, но только пусть уже сначала на дно уйдет. Если вы не настаиваете, конечно… – Ни в коем случае, действуйте по своему усмотрению. – Крейсера подходят! – раздался голос сигнальщика. – Наши! – Черт побери! Стыдно сказать, но о них и забыть успел… – Вирен словно встряхнулся после последних событий. – Передать на крейсера: «Немедленно атаковать вражеские миноносцы на зюйд-остовых румбах». Его спешка была понятна: здесь вам не Балтика – никаких сумерек не ожидается, солнце ныряет за горизонт на протяжении нескольких десятков минут. Так что свои броненосцы необходимо защитить от ночных атак превентивными мерами – отогнать ночных хищников морской войны как можно дальше. А там – пусть ищут на бескрайних просторах открытого моря в полной темноте. Благо, что сейчас пасмурно и всего пару дней прошло с новолуния. – Кажется, «Пересвет» видно, ваше превосходительство, – отвлек адмирала капитан второго ранга Вяземский. – Добро! Пошли к нему. И отсигнальте Ухтомскому, чтобы тоже двигался в данном направлении. Нужно поскорее соединяться, отрываться подальше от этой волчьей стаи, пока не стемнело, и удирать во все лопатки. Заодно запросите эскадру о потерях и повреждениях. Мачты «Жемчуга» немедленно запестрели сигнальными флагами, а еще через пару минут сигнальщики наперебой стали докладывать о состоянии побывавших в бою броненосцев: – «Бородино»: семнадцать убитых и сорок четыре раненых, выведены из строя две башни шестидюймового калибра. – «Победа»: тринадцать убито, восемьдесят ранено, пробоина в корме, разбиты вторая и третья трубы. Почти не осталось десятидюймовых снарядов. – «Полтава»: убито двадцать, из них два офицера, ранено двадцать четыре, разбита кормовая башня и пробоина в носу над ватерлинией. – «Сисой»: восемь убито, тридцать один ранен, в том числе командир. Уничтожена батарея правого борта, разбита первая труба. – «Наварин»: убито двенадцать, ранено двадцать девять, не действует рулевая машина, сбита одна труба, пробоина в корме. – «Нахимов»: убитых трое, ранено восемь, особых повреждений нет. – Да уж, – мотнул головой Вирен, – без малого сотня только убитых, а ведь еще и на крейсерах с «Пересветом» полегло немало. А уж на «Орле»… – Наверняка раза в четыре больше, чем на всех остальных судах, вместе взятых, – продолжил мысли командующего начальник его штаба. – А еще сколько раненых умрет… – Еще ночь пережить надо – самураи наверняка озверели от такой пощечины и начнут бросаться на своих миноносцах в атаки как бешеные. – А ведь мы отправили крейсера в бой с этой сворой, даже не выяснив, что у них с артиллерией, с людьми, каковы повреждения… – Оставьте. Как-то под Артуром Эссен на своем «Новике» один разогнал семнадцать японских миноносцев, а тут четыре крейсера и любой из них сильнее «Новика». – Однако командует ими не Эссен, Роберт Николаевич, – резонно возразил Клапье де Колонг, – и крейсера большие, менее увертливые, чем юркий «Новик». Да еще и в бою с утра. К тому же, если мне не изменяет память, в том бою под Артуром участвовали малые миноносцы, а здесь, скорее всего, будут истребители… – Все-то вы видите в черном свете, Константин Константинович, – недовольно посмотрел на своего ближайшего помощника Вирен. – А что бы вы предложили? Позволить японцам приблизиться вплотную к главным силам перед самым наступлением темноты? Сильно подозреваю, что в этом случае адмиралу Небогатову придется воевать с самураями один на один. Без нашего участия. Я очень надеюсь, что Энквист просто отгонит японцев на почтительное расстояние, что не увязнет в бою и преследовании. Однако, даже если представить, что все наши крейсера погибнут в результате этой стычки, то все равно буду считать результаты оправданными, если броненосцы при этом спокойно дойдут до Владивостока. В ответ на столь откровенную тираду командующего у начальника штаба просто не нашлось слов. Он оторопело вытаращил глаза на Вирена, несколько раз приоткрывал рот, чтобы, вероятно, убедить своего непосредственного начальника в чудовищности его планов, но… Мысли никак не складывались в связные предложения. Во всяком случае, такие, которые можно озвучить в лицо начальству… – Успокойтесь, Константин Константинович… – Телеграмма с «Баяна»! – взлетел на мостик минный офицер «Жемчуга», которому до этого адмирал приказал неотлучно находиться при станции беспроволочного телеграфа и немедленно сообщать важные известия лично. – Давайте! Благодарю, лейтенант! – адмирал развернул листок бумаги и вслух прочитал: «Три отряда контрминоносцев по четыре вымпела. Расстояние двадцать кабельтовых. Вступаю в бой». До наступления темноты было еще около часа, но уже сгустились «полусумерки» и засверкавшие вдали вспышки выстрелов подтвердили, что русские крейсера начали очередной сегодняшний бой.
Глава 38
– Эх! Нет нам сегодня покоя, Оскар Адольфович, – не совсем натурально скорчил недовольную мину Иванов. – Крейсера – туда, крейсера – сюда!.. – Только не вздумайте меня убеждать, что вы этим возмущены или даже просто недовольны, Федор Николаевич, – улыбнулся в седую бороду Энквист. – Посмотрел бы я, как вы рычите, если бы командующий не давал нам бить япошат там, где встретим. – Так ведь и не дал! – с веселым упрямством возражал командир «Баяна». – Добить могли их крейсера окончательно. Как они горели! Полчаса бы еще… – Так это даже не обсуждается – еще парочку точно могли в гости к Нептуну отправить. Но приказ есть приказ. И приказ разумный: необходимо прикрыть наши броненосцы от минных атак. Даже пара утопленных старых калош адмирала Того не компенсирует одной минной пробоины в борту нашего броненосца – не дотащить его до Владивостока будет. – Да согласен я – все разумно. Но согласитесь: бросать этих «недобитков» не хотелось до крайности. – Эмоции, Федор Николаевич. Не хотелось, конечно, но чего они теперь стоят, даже если починятся? У Того больше нет крейсерской разведки. Вообще нет – имеется сброд разношерстных судов, из которого невозможно составить сколько-нибудь полноценный отряд. Сегодня мы отправили на дно шесть бронепалубных крейсеров противника… – А могли и все восемь, – посмел перебить адмирала Иванов. – Могли. Но защитить свои броненосцы важнее. Сигнальщик имеет право оборвать даже речь адмирала. Даже самую пафосную и в самый торжественный момент: – Дымы слева определились: пять истребителей. Идут строем фронта. Четырехтрубные. Две мачты. – Отряд справа, – подхватил второй сигнальщик и, не отрывая бинокля от глаз, затараторил: – Семь миноносцев, четыре больших и три… Нет, тоже четыре поменьше. Всего восемь. Идут на нас. – Ваши предложения, Федор Николаевич? – посмотрел Энквист на командира «Баяна». – Думаю, что мы с «Богатырем» атакуем левый отряд. «Олег» с «Изумрудом» – остальных. – Логичней было бы прихватить с собой именно «Изумруда», а остальные пусть разделываются с миноносцами на правой раковине… Но потеряем время, пока Паттон подтянется с хвоста колонны. Сделаем, как вы предлагаете. Поднимайте сигнал! Флаги взлетели на мачту, и крейсерский отряд разделился согласно указанным направлениям атаки. – Виктор Карлович, – подозвал Иванов старшего артиллериста «Баяна», – сегментные снаряды поданы к орудиям? – Так точно! – немедленно ответил Деливрон. – Однако, если позволите, я хотел бы начать фугасными – дистанция для сегментных пока великовата, и они пригодятся на случай вражеской контратаки. – Разумеется. Ни в коем случае не собираюсь вмешиваться в вашу «епархию» без особой необходимости – вам все карты в руки по артиллерийской части. А я – минер, как, кстати, и ваш прежний командир, а ныне наш командующий. Так что открывайте огонь по своему усмотрению. И помогай вам Бог! – Благодарю вас за доверие, Федор Николаевич, – козырнул лейтенант. – Приложу все силы, чтобы его оправдать. – Ни секунды в этом не сомневаюсь. Действуйте, как сочтете нужным. – Неприятель поворачивает на сближение, – очередной раз прервал разговор сигнальщик. – На дальномере! – немедленно проревел Деливрон. – Двадцать восемь кабельтовых… Двадцать шесть… Двадцать пять… Нет, японцы не сделали резкого поворота на крейсера, они легли на сближающийся курс, чтобы атаковать «Баян» с носовых румбов, когда позволит дистанция. Когда ее можно будет резко сократить, подскочить хотя бы на пять кабельтовых и пустить мины. На крейсере прекрасно поняли немудреный замысел неприятеля и немедленно склонились влево, открыв огонь правым бортом. Три оставшихся шестидюймовки и восемь пушек противоминного калибра дружно изрыгнули свои снаряды в сторону дерзких корабликов. Идущий в струе «Баяна» «Богатырь» немедленно присоединил басы своих орудий к увертюре нового сегодняшнего «концерта».Капитана первого ранга Фудзимото, командующего Первым отрядом истребителей и вообще всеми минными силами, приданными броненосцам и крейсерам в этом районе, распирало от злобы и ненависти. Он уже знал, что погиб «Сикисима», и, скорее всего, вместе с командующим флотом. Адмирал Симамура подтвердил отданный ранее приказ атаковать главные силы русских по возможности. По возможности… То есть в любом случае и не считаясь ни с чем. Ну что же: «пришпоривать» истребители, идущие за брейд-вымпелом каперанга, никакой необходимости не было. Различного уровня лейтенанты, стоящие на их мостках, полны решимости и ненависти к врагу. «Харусаме», «Фубуки», «Ариаке», «Араре» и «Акацуки» в ровном кильватере выкатывались на пересечку курса двух больших русских крейсеров. Вставшая между японскими миноносцами и их предполагаемыми целями стена всплесков от падений снарядов ничуть не испугала командиров эсминцев – прорваться всегда можно. Шанс есть. Пусть он и меньше шанса погибнуть. Только… Только задача окажется невыполненной. Ведь Фудзимото считал своей главной целью русские броненосцы, а после боя с крейсерским отрядом, даже при самом благоприятном для японцев результате в виде пары потопленных минами кораблей русских, броненосцы уйдут из-под удара. Их просто некому будет преследовать – из всех двенадцати миноносцев, находящихся под его началом, останутся боеспособными хорошо если два-три. А у них вообще не останется никакого шанса найти и утопить хоть один броненосный корабль русских. Поэтому, как ни желал командующий минными силами направить всю свою ярость на русские крейсера, пришлось отдать приказ на уклонение от схватки. И то же самое передать на отряды кавторангов Судзуки и Кондо, к которым направлялись «Олег» и «Изумруд». Так что сближение с «Баяном» не было попыткой атаки – истребители Фудзимото просто попытались проскочить на север под носом кораблей Энквиста. Казалось бы – ничего сложного в этом нет, ведь скорость японских миноносцев превышала скорость русских крейсеров почти на десять узлов, но, во-первых, это только по паспортным данным, реально два-три узла являлись «дутыми», во-вторых, мгновенно с двадцати до двадцати семи узлов не разгонишься, и в-третьих, огибать противника приходилось по дуге большего радиуса, а значит, и путь проходить бо́льший. Так что просто арифметика по отношению к разности скоростей отрядов была неприменима. Корабли под Андреевскими флагами просто склонились в сторону поворота эсминцев страны Ямато и открыли огонь. Попасть с двадцати кабельтовых по столь небольшим, да еще и скоростным целям – задача не из легких, но зато и каждое попадание даже семидесятипятимиллиметровым снарядом может привести к очень серьезным последствиям для такого легкого кораблика, как миноносец. По паре таких гостинцев получили «Фубуки» и «Араре», без особых, правда, последствий, а вот концевой «Акацуки», когда-то носивший имя «Решительный» и ходивший под русским флагом, схлопотал аж шестидюймовый фугас с «Богатыря». Взрывом снесло две дымовые трубы, перекорежило вентиляторы, осколки и огонь вывели из строя более пятнадцати человек, включая командира корабля старшего лейтенанта Хараду. Миноносец беспомощно закачался на волнах. Фудзимото не мог себе позволить задержаться для защиты поврежденного собрата. Энквист не мог себе позволить задержаться для окончательного уничтожения выведенного из строя миноносца противника. Бой стремительно пронесло мимо охромевшего «Акацуки-Решительного», и обреченный вроде бы корабль остался если и не цел, то жив. Стало понятно, что если дела так пойдут и дальше, то Первый отряд истребителей может быть ополовинен за те полчаса, которые, по приблизительным прикидкам, придется находиться в огневом контакте с противником. И, скрежеща зубами, Фудзимото приказал отвернуть с основного курса, пришлось принять тот факт, что искать русские броненосцы нужно будет в темноте практически наугад. Хотя радио с «Асагири» до некоторой степени возродило надежду: отряд Судзуки без потерь прорвался мимо «Олега», и теперь можно рассчитывать, что его четыре истребителя успеют зацепиться за броненосцы гайдзинов и выведут на них остальные минные силы флота микадо. Зато доклад от кавторанга Кондо снова испортил настроение: «Изумруд» устроил настоящую резню среди кораблей Пятнадцатого отряда. «Хаситака» потоплен, а «Хибари» и «Саги» серьезно повреждены. И проклятый «родственник» ненавистного «Новика» преследует «Удзуру». То есть рассчитывать можно будет только на восемь миноносцев. Где-то поблизости, правда, должны находиться еще отряды истребителей Ядзимы и Хиросе, но с ними не удается пока связаться по беспроволочному телеграфу. И даже если эти миноносцы присоединятся к поиску и атаке – этого все равно безбожно мало. Ведь после Цусимского сражения, когда русские к вечеру только-только успели вырваться в открытое море из узкого пролива, когда можно было использовать дополнительные несколько десятков малых миноносцев, когда преследование до самой темноты велось накоротке… И в этом случае удалось утопить только одну «Палладу». И то случайно обнаружив ее на рассвете. Сейчас же шансов в разы меньше.
Глава 39
– Ваше благородие! – на мостик взлетел командирский вестовой. – Господин капитан первого ранга в себя пришли, вас просют. – Ох! – Василий чуть не подпрыгнул от радости. – Как себя чувствует Николай Оттович? – Слабы очень. Так пойдете или что мне передать?.. – несмело промолвил матрос. – Сергей Николаевич, – повернулся врио командира «Пересвета» к Тимиреву, – побудете за меня с четверть часа? – О чем речь, Василий Михайлович, – доброжелательно кивнул штурман. – Только не задерживайтесь – «Жемчуг» к нам повернул. Негоже, чтобы вы общение с адмиралом мне передоверили. Наилучшие пожелания Николаю Оттовичу передавайте. Соймонов спешно поблагодарил и мгновенно устремился вслед за вестовым. Через две минуты он уже находился в лазарете. Эссен выглядел достаточно неважно: голова забинтована, кровь просочилась через ткань, лицо такое бледное, что почти не отличалось по цвету от бинтов. Губы с трудом зашевелились: – Как там дела, Василий Михайлович? – голос командира был еле слышен. – Все в порядке, Николай Оттович, – поспешил успокоить командира лейтенант. – «Якумо» добили, «собачку» добили, еще и одну из «сим» угробили. Идем на соединение с эскадрой. Губы Эссена обозначили улыбку. – Браво! Быть вам адмиралом, лейтенант Соймонов, – лицо капитана первого ранга стало даже слегка розоветь. – Все! – вмешался старший врач Александровский. – Дальнейший разговор я запрещаю. Ступайте, Василий Михайлович. – Но… – Здесь распоряжаюсь я. Ступайте! Василию не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Причем даже без особого внутреннего протеста: во-первых, он убедился, что состояние Эссена не вызывает серьезного беспокойства, а во-вторых, приближался командующий на «Жемчуге». Очень не хотелось, чтобы в диалог с адмиралом вступил не он, замещающий командира, а Тимирев – черт знает что получается: лейтенант вступил в командование броненосцем, а на мостике отсутствует… Успел. – Адмирал не вызывал? – Все в порядке, Василий Михайлович. Пока с крейсера ни о чем не запрашивали. Судя по всему, собираются через рупор пообщаться. Оно и проще, конечно. «Жемчуг» находился уже в пяти кабельтовых и продолжал приближаться. Не вызывать же корабль под адмиральским флагом. На «Пересвете» ждали инициативы от начальства. А на крейсере, казалось, не особо и торопились начать диалог: корабль проскочил за корму на контркурсе, развернулся, догнал броненосец, и только когда оказался выведен «борт о борт» на дистанции около полукабельтова между ними, с «Жемчуга» донеслось жестяное: – Доложите о состоянии! Выслушивая обратный доклад Соймонова, желчный и суровый адмирал просто ликовал в душе. Конечно, то, что звучало через рупор с броненосца, было предельно лаконично, но все же более развернуто, чем скупые телеграммы или флажные сигналы. Вирен даже жалел, что не имеет возможности обнять этого славного юношу, которому выпало командовать в бою аж целым броненосцем. И ведь успешно командовать! Роберт Николаевич поймал себя на мысли, что молодого лейтенанта практически нечем награждать: в кавторанги точно не произведут, Георгия он уже имеет… Разве что Святого Владимира с мечами… Командующий флотом дал себе слово, что костьми ляжет, но эту награду для старшего офицера «Пересвета» выбьет. Однако радужное настроение немедленно улетучилось, когда поступил доклад о приближающихся миноносцах противника. Да, их было всего четыре, но они смогут навести на эскадру чуть ли не все минные силы, находящиеся в этом районе. Раздумывать было некогда: – Передайте Ухтомскому, чтобы принимал командование броненосцами и отходил… Сначала на север, а с темнотой пусть поворачивает на восток. «Жемчугу» атаковать японские истребители. – Ваше превосходительство, – поспешил уведомить адмирала Левицкий, – «заплатку» на пробоину мы, конечно, положили, но давать ход более семнадцати узлов очень рискованно – может сорвать. – Не надо больше семнадцати, – начал раздражаться Вирен. – Необходимо отогнать японские миноносцы с их курса до наступления темноты. Задача ясна? Командуйте к повороту! «Жемчуг» прервал диалог с «Пересветом» по голосовой связи и стал разворачиваться на юг. На юг, откуда наплывали дымы четырех японских истребителей.Капитан второго ранга Судзуки мысленно проклял небеса, когда увидел, что ему навстречу направляется крейсер типа «ужас миноносцев». Тем более что «Жемчуг» имел возможность ходить по «малой дуге», что более чем компенсировало разность в скорости его и японских контрминоносцев. А с кормовых румбов медленно, но верно набегал «Олег», который с первого раза упустил Четвертый отряд и жаждал реванша. До темноты оставалось не более получаса – еще немного, и русские броненосцы растворятся в ночи… Даже их генеральный курс будет неизвестен. – Немедленно передать по радио: «Сиракумо» следовать за мной вправо, «Синономе» и «Сазанами» идут влево. Установить контакт с броненосцами противника! Не получилось: «Жемчуг» выкатился напересечку курса первой пары и встретил ее огнем, а другие два миноносца просто не успевали… Ночь упала на Японское море.
«Полтава» под флагом Ухтомского, согласно приказу командующего флотом, возглавила колонну из семи броненосцев (считая «Адмирала Нахимова» одним из них). «Пересвет» дождался эскадры и плавно вписался в кильватер «Победы», которая до этого шла концевой. – Владимир Сергеевич, – обратился к старшему штурману Василий, – вы бы сходили пока перекусили – я ведь намерен просить вас практически всю ночь находиться на мостике. – Благодарю, Василий Михайлович, – не преминул оценить заботу исполняющего обязанности командира броненосца Тимирев. – Действительно, с утра маковой росинки во рту не было. Каким временем я располагаю? – Полчаса у вас точно есть. Рекомендую сразу отправляться к старшему баталеру – Денисов убит, а в бою было не до выяснения вопросов его замещения. Командирский и офицерский буфеты уничтожены. Так что придется удовлетвориться консервами с вчерашним хлебом. – Не надо меня пугать такой ерундой – я сейчас и самого баталера съесть готов, – улыбнулся штурман. – Благодарю! Тимирев немедленно покинул мостик, а Василий жутко ему позавидовал: он ведь тоже не имел возможности с самого утра хоть что-нибудь отправить в собственный желудок. Причем когда согласно приказу адмирала «команда имела время обедать», старшему офицеру «Пересвета» было совсем не допитания – проблем на корабле хватало… Благо, что вспомнил цусимский опыт и попросил принести себе на мостик чай и подобие бутербродов – сухари с консервированной индюшатиной. – Как дела, командир? – на мостик броненосца взлетел Черкасов. – Это я тебя хочу спросить: как дела в твоем хозяйстве? – не остался в долгу Соймонов. – Все более или менее в порядке, господин командир… – попытался пошутить старший артиллерист, но Василий немедленно вскинулся по этому поводу: – Слушай, тезка, я эту должность выпрашивал?.. Тут Соймонов понял, что устраивать разборки в присутствии матросов не стоит, и жестом пригласил Черкасова на правое крыло мостика. – Так что скажешь, Василий Нилович? – старший офицер броненосца, ныне исполняющий обязанности командира корабля, был заведен не на шутку. – Вась, ты чего? – оторопел от такого натиска Черкасов. – Шуток не понимаешь? – А можно не демонстрировать остроумие? – лейтенант и сам начал понимать, что явно горячится, что наносит обиду тому, кого вместе с покойным уже Денисовым считал одним из лучших друзей на корабле. – Понимаешь, мне и так со всех сторон осуждающие взгляды мерещатся: мол – выскочка, вчерашний мичманец заслуженными лейтенантами командует. Поэтому… Впрочем, в любом случае извини за резкость. Еще ведь и день такой, и события… На нервах постоянно. – Да понимаю. И ты извини. Не подумав я ляпнул. Ну, то есть не пытаясь представить, каково тебе в своей «шкуре». Даже не задумывался, – Черкасов бросал короткие фразы, чтобы смысл каждой был понят и принят. – А переживаешь ты напрасно: дорогу никому не перешел, свою, далеко не самую комфортную должность получил по делу. Служишь честно. И эффективно, кстати. И матросы тебя уважают, несмотря на молодость, и среди офицеров авторитетом пользуешься, поверь. Так что перестань напрягаться и служи спокойно. В жизни достаточно реальных проблем, чтобы искусственные себе придумывать. – Понято. Принято. Спасибо. Извини за горячность, – еще более короткими фразами отозвался Соймонов. – Забудем. И вернемся к тому, на чем закончили: что с пушками? – Вполне пристойная ситуация: в башнях изменений нет, снарядов тоже. Кроме сегментных. Боеспособны четыре шестидюймовки правого борта и три левого. Треть противоминной артиллерии вышла из строя. Подробности, если хочешь, будут позже. Достаточно? – Люди? – Потери незначительные: убито четверо комендоров, ранено одиннадцать. В том числе мичман Буткевич. А в целом – не настрелялись, паразиты, если верить расчетам пушек, то просто требуют догнать еще какого-нибудь японца. – Сейчас перекусят, чаю попьют, и не добудишься их, когда стрелять потребуется, – устало улыбнулся «командир». – К Николаю Оттовичу не заглядывал? – Спит. Александровский явно его чем-то соответствующим напоил. И стоит как Цербер у дверей лазарета. Крут наш эскулап, когда в его епархию сунуться пытаешься. Кстати, я бы тоже всхрапнуть часик-другой не прочь. Да и тебе не помешало бы. – Ты иди, а я утра дождусь – нервно очень. – Так понятно, я тоже не в каюте завалиться собираюсь. Но не сейчас – еще часик-полтора компанию тебе составлю. – А вот этого не надо, – возразил Соймонов. – Иди, поспи пару часиков, если японцы позволят. Вон – Тимирев уже возвращается. Негоже нам всем вместе тут глаза таращить. Утром, если все в порядке будет, попрошу и меня подменить на часок-другой. – Ну, раз гонишь, – улыбнулся Черкасов, – упираться не буду. В случае чего – я в левом носовом каземате пристроюсь. – Не очень там комфортно… – Да черт с ним. Зато рядом. А я бы и в таком «дискомфорте» часов десять продрых бы за милую душу, только бы предоставили такую возможность. Ладно. Удачи! – Спасибо на добром слове. Отдыхай – ты мне скоро понадобишься свежим и бодрым, – Василий доброжелательно проводил Черкасова на отдых, а сам уже внутренне сжался от предвкушения бессонной и почти наверняка чрезвычайно нервной ночи. Она и потянулась. Василий успел здорово осточертеть рулевому, который уверенно держал «Пересвет» на курсе и не терял свет кормового фонаря «Победы». Но Соймонов все равно здорово волновался и боялся, что броненосец под его командованием потеряет впереди идущего мателота. Тимирев с полчаса иронически поглядывал на взволнованного лейтенанта и не вмешивался. Однако, в конце концов, он решил успокоить исполнявшего обязанности командира: – Не беспокойтесь, Василий Михайлович. Если кому и доверять, то Новоселову – не первый год за штурвалом, если он за кормушку «Победы» не удержится, то и никто не сможет. – Уверены? – Да кто же может быть уверен в таких вещах абсолютно? Просто он – один из лучших рулевых на флоте и несомненно лучший на броненосце. Правильнее всего будет его просто не отвлекать, поверьте. – А что мне остается? – улыбнулся Василий. – Уговорили. И извините, Владимир Сергеевич, что не имею возможности отпустить вас отдохнуть – очень напряженная обстановка… – Совершенно излишние извинения, не беспокойтесь на этот счет. Можете даже сами спуститься прикорнуть на некоторое время – вы же с утра на ногах, и в таком нервном напряжении… – Ну уж нет: если я иллюминаторы задраю – не добудитесь потом, я себя знаю, – усмехнулся в ответ Соймонов. – Стоим на мостике и вертим головой во все стороны. Потянулись минуты и часы нервного напряжения. Прервал оное корабельный кок Перец, заявившийся прямо на мостик с судками перед самой полуночью. – Вот, ваше благородие, – слегка смущаясь, подвинул принесенное «флотский кулинар» лейтенантам, – ночь длинная и холодная. Соизвольте горяченького откушать! Чего-чего, но такого офицеры никак не ожидали. Когда идет бой – камбуз не работает: не хватает еще дополнительный огонь разводить, когда корабль и так в огне. Есть передышка – получи консервы и сухари. Ну, и как максимум – теплый чай. И все. А тут… – Перец, а откуда это? – слегка обалдевшим голосом спросил Василий. – Так вы же с утра не снедали, вся команда беспокоится… – слегка приврал Перец: на самом деле, придя покурить к фитилю, он услышал реплику: «А наш старшой-то целый день не жрамши на мостике стоит, да еще, судя по всему, и ночью не спустится…» Нельзя сказать, что Василия «самозабвенно любила вся команда» – не та у него была должность, чтобы «всеобщую любовь» снискать, но подавляющее большинство матросов и кондукторов очень даже с уважением относились. Особенно после краткого «правления» Белозерова – имели возможность сравнить. Да и успели пересветовцы пообщаться на берегу с матросами других кораблей эскадры, где в основном старшие офицеры после Цусимы тоже сменились… Перец для себя решил сразу: «Я не я буду, если этого парня голодным на целые сутки оставлю». На камбузе он немедленно развел огонь, прикинул, что и из чего можно сотворить… – Ого! – Пар, шедший от открытого судка, просто валил с ног своим ароматом. Василий понял, что даже рулевому придется отжалеть часть принесенного позднего ужина, иначе тот неспособен будет адекватно выполнять свои обязанности. Теоретически то, что сотворил Перец на камбузе, можно назвать гречневой кашей с тушенкой… Нет! В судке парил и испускал ароматы «плов» из, как это ни странно, гречневой крупы, консервированного мяса и имевшихся в распоряжении повара овощей. Каким образом умудрился сотворить такое пересветовский кулинар, но факт оставался фактом: Тимирев изначально не собирался присоединяться к «ужину» – он уже успел перекусить, как и большинство экипажа, консервами. Но сшибающий с ног запах заставил прикусить язык и с благодарностью принять от кока тарелку с горячим «яством». На ближайшие десять минут броненосец остался без командования: на мостике были слышны только звяки ложек по фарфоровым тарелкам. Молодые организмы офицеров интенсивно требовали своего, а целый день, проведенный без возможности нормально поесть, – наилучшая приправа к любой пище. А «каша-плов», приготовленная Перцем, была и сама по себе очень хороша. Первые две ложки Василий просто «всосал» в пищевод, практически не пережевывая, потом начал слегка отличать питание от еды и почувствовал не только животное удовлетворение, а и удовольствие при употреблении столь позднего ужина. И не только физиологическое: у кают-компании имелся свой повар – вольнонаемный. Именно он всегда готовил для офицеров и командира. Сегодня ему было сказано, что во время боя офицеры обойдутся консервами – он и не напрягался. Никаких претензий – и обошлись бы. Но забота кока, готовящего для команды, не могла не тронуть душу молодого лейтенанта – ведь никто не обязывал Перца сооружать в кастрюле то варево, что он принес на мостик. Инициатива была исключительно его. А это что-нибудь да значит… И Соймонов, когда лопал за обе щеки гречку с тушеным мясом и прочим, чуть ли не плакал. От удовольствия, конечно: если матросы поступают так, как в этот раз, то, наверное, из него получается не самый худший из старших офицеров, значит, он умудрился совместить требования Устава с человеческим отношением к людям… До жути хотелось хоть как-то отблагодарить кока за его заботу, но, как назло, наличных денег у Василия с собой не имелось. Не к кресту же представлять за такое… Но к моменту «облизывания ложки» решение, хоть и сильно компромиссное, было найдено: – Спасибо тебе, братец – спас двух офицеров от голодной смерти, – в темноте улыбку лейтенанта разглядеть было затруднительно, но интонации голоса ее подразумевали. – Будешь до конца службы получать двойную винную порцию. Я распоряжусь. – Тройную, – вмешался Тимирев. – За мой счет третья чарка. Обещаю. Спасибо тебе! – Премного благодарен, ваши благородия, – слегка оторопел кок, – только непьющий я. Почти. Чарки государевой вполне хватает. Вот ведь!.. – Хорошо – завтра подойди ко мне после… – и Василий сам не смог продолжить фразу: а после чего подойти? Банальная логика подсказывала, что с рассветом или чуть позже не имевший отдыха уже вторые сутки молодой организм возьмет свое и безжалостно свалит лейтенанта на койку. Только какие-нибудь экстремальные обстоятельства смогут этому помешать… – Нет, я к тебе сам завтра наведаюсь, если до утра доживем. Перец видел смятение и тень раздражения на лице старшего офицера и уже начал немного жалеть о том, что сделал. Спал бы уже в своей койке и не заморачивался проблемами, которые его не касаются. Зачем, спрашивается, было делать то, что не обязан? В результате получилось… И все равно: корабельный кулинар ни разу не пожалел о потраченном времени на эту стряпню – он сделал то, что велела ему совесть, а дальше – пусть хоть взыскание накладывают, хотя такого, конечно, не предвидится. – Факелы на правом траверзе! – крик сигнальщика отвлек офицеров (да и не только) к более насущным проблемам. Факелы… Это не иллюминация на празднике, это выбросы искр из труб идущих на форсаже кораблей. И в данной ситуации сомнений не было, что корабли вражеские. Миноносцы. Которые наверняка ищут русскую эскадру и жаждут всадить мину в борт какого-нибудь броненосца. Может, японцам и следовало быть немножко поскромней, не пытаться догнать корабли русского флота поскорее, не использовать предельные скорости… Но очень уж хотелось. Хотелось отомстить, хотелось затоптать ненавистных гайдзинов в волны, хотелось, до жути хотелось категорически изменить итоги сегодняшнего, вернее, уже вчерашнего сражения. Или хотя бы скрасить его результаты.
– Передать по казематам и батареям, – Василий с трудом сдержался от перехода на крик, – огня не открывать! Только в случае попадания миной! Боевого освещения не открывать! Вообще-то приказ «Не делать» в армии и на флоте излишен, приказывают обычно «Делать!»… Но это теоретически. А на практике сейчас, после напряжения дневного боя, напряжения ожидания минных атак японцев нервы могут сдать запросто… Хоть комендорам уже, наверное, сто раз сказано, что только минное попадание, результативное минное попадание может служить поводом для открытия огня без приказа по миноносцам ночью, что там, на миноносце, не знают точно ни курса нашего корабля, ни его скорости, ни расстояния, что мина почти наверняка не попадет, а если и попадет, то может и не взорваться, что после этой попытки миноносец и броненосец потеряют друг друга в темноте… А вот выстрелы неминуемо привлекут все «шакалье», что рыщет на представимом расстоянии, и тогда шансы схлопотать минную пробоину многократно возрастают. Все так. Но люди есть люди. И напомнить им в данной ситуации приказ «Огня не открывать!» было совсем не лишним. Обошлось. Японские миноносцы эскадру не нашли, и, когда начал сереть восток, все русские броненосцы оставались целы и невредимы. Тем более что японцы никак не ожидали, что их заклятые враги возьмут во мраке курс на восток, а не на север. – И почему меня не разбудили? – на мостик, еще позевывая, поднялся Черкасов. – Чтобы отдохнул как следует, – Соймонов приветливо кивнул своему другу, – тебе сейчас командование принимать – нам с Владимиром Сергеевичем впору спички между век вставлять. – Именно так, – поддержал Василия Тимирев, – по ощущениям, даже если сейчас миноносцы нарисуются, завалюсь спать прямо на палубе и, даже когда мину в борт влепят, не проснусь. – Даже так? – приподнял брови старший артиллерист. – Можешь не сомневаться, Василий Нилович, – немедленно отозвался Соймонов, – не знаю даже, дойду ли на своих ногах до каюты. Делай что хочешь, но пару часов сна нам обеспечь, ладно? – Не менее шести. Это приказ! – голос Эссена звучал слабо, но решительно. Офицеры слегка ошалели, увидев поднявшегося к ним командира. – Василий Михайлович, Владимир Сергеевич, – немедленно отдыхать… – Николай Оттович!.. – нельзя сказать, что сон совсем слетел с Соймонова, но спать уже в значительной степени расхотелось. – Вам же нельзя… – Что кому «нельзя» на броненосце, решаю я, – ухмыльнулся капитан первого ранга. – Вам больше нельзя находиться на мостике. И вообще в вертикальном положении. А еще нельзя спорить со своим командиром. Мне сейчас принесут кресло. Василий Нилович останется со мной, а вы, господа, – немедленно в свои каюты. И… Благодарю за службу! Ступайте! Ничего не оставалось, как только подчиниться. Василий добрел до своей каюты и, не раздеваясь, рухнул на койку. И «провалился»… Шести часов в царстве Морфея провести не удалось, но и четырех хватило – молодой организм вполне мог таким удовлетвориться, «запас прочности» в двадцать четыре года имеется еще тот… И Василий, разбуженный вестовым, немедленно отправился к командиру… – Извините, что пришлось прервать ваш отдых, Василий Михайлович, – встретил своего старшего офицера на мостике Эссен, – но наш корабельный эскулап уже в пятый раз приходил и требует моего возвращения если и не в лазарет, то хотя бы в салон. И он, пожалуй, прав – неважное у меня самочувствие, погорячился я… Так что прошу извинить… – О чем речь, Николай Оттович! – даже слегка обиделся Василий. – Конечно, идите к себе. Отдыхайте, выздоравливайте и ни о чем не беспокойтесь – я все обеспечу. Тем более что основные опасности позади, идем «домой», как я понимаю… – Домой, – кивнул командир броненосца, – крейсера уже присоединились, «Кубань» с миноносцами тоже. Так что все в «штатном» режиме – к вечеру будем у Владивостока. Эскадра уже действительно следовала к русским берегам в полном порядке: «Бородино» вел за собой «Победу» с «Пересветом» в одной колонне, чуть правее шли корабли Ухтомского, еще восточнее следовали крейсера, «Жемчуг», по-прежнему несущий флаг командующего, наблюдался на левой раковине, а «Кубань», так и не пригодившаяся в качестве эскадренного угольщика, шла в замке эскадры, вместе с четырьмя миноносцами кавторанга Дурново. – Иди досыпать, – попытался спровадить с мостика Черкасова Василий. – Не-а, – отозвался артиллерист, – мне еще по всем казематам пройтись. И по башням. Нужно держать руку на пульсе… Да и выспался я твоими стараниями. Так что с мостика пока удалюсь, но можешь в случае чего на меня рассчитывать. – Договорились. Шуруй к своим пушкам… Стой! Если не затруднит – попроси нашего повара кофе прислать сюда. Ладно? – Будет исполнено в лучшем виде – сначала кофе на мостик, потом пушки, – не преминул подпустить шпильку Черкасов. – Ты это прекрати, – не воспринял шутки Соймонов. – Сначала со своими орудиями разберись… Сложно, что ли, по дороге заглянуть? У меня глаза еще не до конца открылись. – Да не беспокойся – организую. Коньячку к кофе не прислать? – Вот уж точно не надо, – Василия внутренне передернуло от воспоминания о полученной при Цусиме ране, которой могло и не быть без предложенных тем же Черкасовым пары глотков коньяку. – Перед сном непременно выпью рюмашку-другую, но не раньше. – Как скажешь, – старший артиллерист отправился по своим профессиональным делам. Минут через двадцать офицерский повар прислал на мостик кофе и оладьи с вареньем, и жизнь стала постепенно возвращаться к организму лейтенанта. Все шло вполне нормально, и еще часа через полтора Соймонов решил, что вполне можно доверить распоряжаться на броненосце вахтенному начальнику, а самому пообедать. Да и пройтись по «Пересвету» не мешало. Принимать пищу пришлось в своей каюте, ибо кают-компания была вдрызг разбита во время боя. Ее обгорелые стены и палуба не скоро еще примут офицеров для встречи за общим табльдотом. По повреждениям все оказалось предсказуемо: что можно было подлатать своими силами – сделано, а то, что только в условиях порта – ждало своего часа. Эскадра не рискнула подходить к Владивостоку к вечеру, и ночевать пришлось в море. Оставались опасения по поводу минных атак противника, но угроза уже не являлась столь актуальной, как в непосредственной близости от места сражения. Ночь прошла спокойно, и практически сразу после рассвета корабли Вирена увидели родные берега.
Глава 40
Еще не лег на дно бухты Золотой Рог якорь последнего зашедшего в нее броненосца, а телеграф уже отстукивал в Петербург результаты сражения. А оттуда, естественно, новости разлетелись по всему свету – Российской империи скрывать было нечего… Зачем люди смотрят, например, бокс? Или вообще бои без правил. А ведь ходят на эти соревнования, покупают билеты и с азартом следят, как совершенно незнакомый им человек валтузит другого так, что просто кровавые сопли по сторонам. Зачем римские правители устраивали для горожан гладиаторские бои? Почему в то, отнюдь не самое сытое, время «зрелища» приравнивались к «хлебу»? Кровавые, заметим, зрелища. Думаете, изменилась с тех пор людская природа? Зря. Может, чуть-чуть прикрыта внешней «лакировкой» христианской морали, но информацию о каких-нибудь кровавых событиях и нынешний житель планеты всегда воспринимает с особым интересом. Среднестатистического жителя Испании, Швеции, Греции или Мексики совершенно не волновало, кто победит в этой войне, Россия или Япония. Но газетчики всего мира выложили информацию о результатах боя в Японском море на первые полосы своих изданий. А уж для тех, кто проживал в странах, «сделавших ставки», очередная победа русского флота либо била по кошельку, либо наполняла его. И если Франция и Германия могли удовлетворенно потирать руки, то в туманном Альбионе и Соединенных Штатах финансисты, поставившие в этой войне на Страну восходящего солнца, судорожно пытались представить, как они смогут вернуть теперь деньги, данные в долг своим восточным друзьям. Было совершенно очевидно, что Япония стремительно превращается в совершенно явного банкрота на мировом рынке, что никак не устраивало финансовых воротил. Требовалось немедленное заключение мира, чтобы иметь возможность хоть в перспективе выжать долги из своих узкоглазых «друзей». Банкиры нажали на политиков. Политики, в свою очередь, стали засыпать телеграммами Токио. Токио молчал…Формально говоря, у японцев имелся серьезный козырь для переговоров: армия Оямы «сдерживала» в Маньчжурии вдвое превосходящие силы русских. На самом деле никого сдерживать не приходилось: после поражения под Мукденом Куропаткин отошел на Сыпингинские высоты и расположился там со своей армией. После его смещения и утверждения на пост командующего генерала Линевича ничего не изменилось – русские уже более полугода продолжали копить силы и воздерживались от активных действий, ограничиваясь кавалерийскими рейдами в тыл противника. А силы выросли серьезно: вернулось в строй около сорока тысяч выздоровевших, шестьдесят тысяч добровольцев прибыло из Европейской части России, прислали по корпусу Виленский, Одесский, Киевский, Московский, Варшавский и Казанский округа. Даже Гвардия не осталась в стороне – царь, видя единодушное желание своих любимых полков отправиться на войну с Японией, предложил бросить жребий. Ехать выпало Павловскому, Семеновскому и Литовскому в пехоте и конногренадерам от кавалерии. В результате Линевич против каждой дивизии противника имел корпус. Превосходство было почти двукратным. И это только количественно – теперь против японцев ощетинились штыками не бородачи-запасники, а кадровые войска. К тому же военная машина России, медленно набиравшая обороты в начале войны, теперь раскрутилась по полной. Все лучшее, все самое передовое было отправлено на восток: пушки и снаряды к ним, пулеметы, воздухоплавательные и телеграфные парки – все… Армия Ояма, конечно, тоже получала подкрепления из метрополии, но ситуация являлась практически зеркальной тому, что происходило в стане их противника: все лучшее в кадровом плане Япония использовала для первого удара, для первых сражений, стараясь закончить войну как можно скорее. И как раз основная часть этого «лучшего» полегла под Цинджоу, Порт-Артуром, Ляояном, Мукденом и проч. Те, кто прибывал в последнее время из Японии, были обучены наспех и в значительной степени уступали в плане боевой подготовки своим соперникам. Да и моральный дух у сынов страны Ямато уже не очень походил на прежний. Во время тех самых редких кавалерийских рейдов японцы неоднократно сдавались в плен, зачастую целыми подразделениями, чего раньше не наблюдалось практически никогда. Линевич имел огромные шансы на успех, но атаковать стоящего перед ним Ояму не спешил… Только телеграмма с прямым приказом императора в недельный срок подготовить и провести наступление столкнула неторопливого генерала с Сыпингинских высот…
Известие о предстоящем наступлении было воспринято в армии с необычайным воодушевлением: ни солдатам, ни офицерам совсем не улыбалось зимовать в этих суровых местах. Японцы, разумеется, узнали о планах противника – несмотря на то что шпионов в русском лагере «гребли горстями» и вешали, российская контрразведка находилась еще в зачаточном состоянии и не имела необходимого опыта. Трудно сказать, кого поймали и казнили больше, настоящих вражеских разведчиков или случайных крестьян-китайцев. Скорее второе… Но «на войне как на войне». За все то, что раньше недодумали «стратеги», расплачиваются своими жизнями либо солдаты и офицеры, либо мирное население. А обычно и те и другие. Увертюра к любому сражению исполняется, как правило, на пушках. «Капельмейстеры» взмахнули… Началось. Заревело и загрохотало. Орудия от шести дюймов и меньше стали методично перепахивать снарядами японские позиции и поливать их же шрапнелью сверху. Батареи Оямы немедленно ответили, но преимущество в стволах и массах выпускаемых в единицу времени металла и взрывчатого вещества было на стороне артиллеристов Линевича, поэтому артиллерия японской армии просто захлебнулась в лавине летящих в нее снарядов и встретила поднявшуюся в атаку пехоту даже не вполсилы – слабее. Дивизии пошли сквозь огонь и ад. Оставшиеся в строю японские батареи щедро поливали атакующие цепи противника огнем и сталью, встретили идущих на них картечью… Но не остановили. Прошедшие через летящую навстречу смерть все-таки вломились на позиции противника, и ничто уже не могло сдержать ярость их разящих направо и налево штыков. Пощады не давали. Поскольку только что принимали собой летящую в упор картечь. И с соответствующим настроением ворвались в японские окопы. Штык на штык, глаза в глаза… Пусть каждый из солдат японской армии имел образование, а в русской не имели оного две трети, пусть каждый из солдат японской армии умел читать карту и даже сам составлять несложные топографические схемы, что являлось проблемой для многих русских офицеров, но сейчас все решало не это… Против штыковой атаки русских полков не выстаивал никто в истории сражений. Разве что наполеоновские пехотинцы бились в открытом сражении на равных. Ну или почти на равных… «Никого нет лучше нас в атаке, никого нет выше вас в обороне…» – говорили японцы пленным портартурцам. Пришло время проверить, как пойдут дела, если поменяться ролями. Пехотинцы Оямы защищались стойко, передовые порядки не отступили ни на шаг и полегли все до единого – их просто задавили числом. А пленных в пылу атаки не брали – не до того, когда рвешься вперед со штыком наперевес. За три часа боя японцы были сбиты со всех атакованных участков. Возникла пауза: русские подтягивали силы на занятые позиции для следующего броска. Было очевидно, что они собираются продолжить начатое, и командующий экспедиционной армией Страны восходящего солнца, скрежеща зубами, приказал отступить, чтобы не превратить сегодняшнее поражение в окончательный разгром. Выставив заслоны, он отводил армию к Мукдену. Линевич преследовал вяло, предпочитая отвоевывать пространство, а не уничтожать живую силу противника – он выполнил приказ царя, добыл победу, и генералу этого было достаточно. Лишь иногда, по инициативе младших начальников, отдельные подразделения действовали активно. Так генерал Ренненкампф, не дожидаясь разрешения начальства, бросил свою кавалерийскую дивизию на оказавшийся в пределах ее досягаемости японский пехотный полк. Атака имела полный успех – вражеских солдат либо истребили, либо взяли в плен. Причем в числе плененных были и офицеры. Это уже немало говорило о падении духа среди гордых сынов Аматерасу. Но данная схватка являлась лишь эпизодом. К сожалению, великолепная и многочисленная русская кавалерия не была использована по своему прямому назначению – преследование отступающего противника. Однако войска Линевича медленно, но настойчиво продолжали накатывать на город, и маршал Ояма решил, что Мукден стоит оставить без боя ради возможности оторваться от преследующих русских. И не прогадал – захват столицы Маньчжурии как результат битвы вполне устроил его визави. Преследование прекратилось.
Решительного результата на поле боя Россия не достигла, но политический выигрыш был несомненным. Положение Японии становилось просто отчаянным, а «северные варвары» недрогнувшей рукой положили на чашу весов этой войны еще один «меч»…
Глава 41
– Тралить и тралить нам эту бухту, Михаил Николаевич, – обратился контр-адмирал Небогатов к своему флаг-капитану. – А миноносца всего два довели. – Глаза боятся, а руки делают, Николай Иванович, – усмехнулся Капитонов. – К тому же нет никакой необходимости перепахивать всю акваторию. Вполне достаточно только места стоянок судов и фарватер для выхода в море. – Разумеется. Думаю, что за сегодня управимся с этим делом… Русские корабли снова подошли к архипелагу Бонин. Третьей эскадре совсем незачем было торопиться во Владивосток – там и так хватало боевых кораблей. С запасом хватало. А из бухты Ллойда, расположенной всего в нескольких сотнях миль от устья Токийского залива, можно было угрожать главной транспортной артерии Японии. И противопоставить адмиралам противника этому было уже нечего: броненосцы «Слава», «Император Николай Первый», «Император Александр Второй», «Адмирал Ушаков» и «Адмирал Сенявин» («Апраксина» пришлось оставить в Сингапуре из-за аварии), крейсера «Память Азова», «Владимир Мономах» и «Адмирал Корнилов» являлись силой, с которой не посмеет вступить в противоборство ни один японский адмирал. Правда, истребителей удалось довести до театра военных действий только два: «Видный» и «Громящий». Еще пять типа «Сокол» приходилось оставлять один за другим по дороге – постоянные поломки в машинах делали невозможным их дальнейшее следование с эскадрой. Решение временно базироваться на Бонине пришло если и не экспромтом (это и ранее планировалось как один из вариантов), то только после получения сведений о результатах сражения под Портом Лазарева. Конечно, существовала опасность минирования японцами бухты Ллойда. Как ни была мала вероятность таких действий японцев, все-таки стоило подстраховаться, и два пришедших с эскадрой эсминца планомерно утюжили водную гладь будущей стоянки, пытаясь зацепить возможную мину тралом. Броненосцы, крейсера и транспорты терпеливо «прогуливались» в открытом море. Паровые катера с боевых кораблей уже пошли вдоль побережья конфисковывать у немногочисленного местного населения все имеющиеся плавсредства. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь особо ярый верноподданный микадо пустился в отчаянное путешествие с целью сообщить о месте базирования русских кораблей… Бонинцы вполне спокойно восприняли данную акцию – около полугода назад такие же корабли под Андреевским флагом уже делали подобное. И ничего – не обижали, рисом, горохом и мясом делились, раз уж лишили возможности рыбу ловить… Жилось в то время даже сытнее, чем обычно. К тому же на этот раз рыбакам пообещали разрешить выход на промысел. Правда, под присмотром тех же паровых катеров. Мин в бухте не нашли, и корабли втянулись на место стоянки. На эскадре появилось время отдохнуть после перехода через три океана, привести по возможности в порядок механизмы, почистить обросшие днища кораблей…– Приятное место, как считаете? – весело смотрел на своего начальника штаба Небогатов. – Просто курорт, Николай Иванович, – кивнул, соглашаясь, флаг-капитан, – люблю такое: ни холодно, ни жарко – ровненько так… А вообще-то я все-таки северянин. Люблю Балтику, слякотный Петербург. Службу в Севастополе вспоминаю как самый тяжелый период своей жизни. Хотя супруга тогда просто нарадоваться не могла. До сих пор меня шпыняет… – Во Владивосток торопитесь? – Только если с дочкой встретиться. Ну и с зятем… – Да-да, помню, – адмирал не преминул подпустить шпильку. – Орел! Наслышан, наслышан. Нечасто встретишь такое отношение к мужу дочери… – Так это заслужить надо. Я ведь его сначала тоже недолюбливал. Но война… Все по своим местам расставила… – Да ладно вам, Михаил Николаевич. Помню я все. Все уши уже прожужжали про этого лейтенанта. Такое впечатление, что больше дочери его любите. – Н-н-ну… Почти как ее. – Но пригласил я вас, как понимаете, по другому поводу. – Вероятно, даже догадываюсь по какому. Планирование крейсерских операций? – Именно. – Я готов. Мне изложить собственные соображения или сначала выскажетесь вы? – Начинайте, а я пока послушаю. – Во-первых, – Капитонов стал разворачивать карту предполагаемого района боевых действий, – считаю разумным разбить эскадру на два отряда: «Слава» и «Ушаков» с «Сенявиным» в одном, при них «Мономах». «Николай», «Александр» и «Память Азова» с «Корниловым» в другом. – Почему именно так? – В одном отряде корабли с новыми пушками, в другом – со старыми. Любой из отрядов вполне способен вести бой со всем оставшимся у японцев флотом. Во всяком случае, до подхода второй половины эскадры, а расходиться далеко и нет никакой необходимости – район действия не такой уж обширный. Принято? – Слушаю дальше, – кивнул адмирал. – Оба отряда рассыпаются «неводом» и патрулируют свои участки – кого-нибудь наверняка зацепим. Пусть это будут нейтралы без контрабанды, пусть, но будем «делать нервы» как японцам, так и их союзникам… – Использовать броненосцы для крейсерской войны? Как-то это… – А почему бы и нет? Тринадцать узлов как минимум дает любой, дальность плавания вполне приличная. Дорого? Так сейчас не до того, чтобы «булавки считать». Есть, конечно, и другой вариант: броненосцы только обеспечивают боевую устойчивость рыщущих по окрестностям крейсерам, но это резко сужает область действия эскадры. Я посмею настаивать на первом своем предложении. Адмирал со своим флаг-капитаном еще несколько часов обсуждали детали предстоящей операции. На следующий день на «Славу» прибыли командиры крейсеров и броненосцев, и состоялось еще одно совещание, на котором уточнили конкретные детали. А еще через двое суток все боевые корабли, исключая миноносцы, оставшиеся для охранения транспортов, покинули Бонинские острова. Через двадцать четыре часа отряды под флагом Небогатова и брейд-вымпелом Смирнова (командира «Николая») вышли в районы, намеченные для операции. Корабли разошлись на расстояние около ста кабельтовых и стали «чесать» океан в поисках добычи. Результаты не замедлили сказаться: за первый же день остановили тринадцать судов, идущих в Японию и из нее. На второй – еще семь. Большинство пришлось отпустить, но три были потоплены как перевозившие контрабанду, а еще два захвачены в качестве призов. Угольный запас эскадры пополнился еще на две тысячи тонн бездымного кардифа, и индийский рис с японского транспорта тоже был не лишним. После двух дней крейсирования к юго-западу от устья Токийского залива пришлось вернуться – автономность кораблей, и в первую очередь «Славы», не позволяла надолго отрываться от основной базы – этот броненосец, как и броненосцы береговой обороны, строились для Балтики, где расстояния более чем скромные. Но цель была достигнута – русские обозначили угрозу коммуникациям на путях в Японию. Финансисты всего мира не могли и не стали игнорировать этот факт. Микадо, хоть и неофициально, начал интересоваться возможностями заключения мира…
Если хочешь объявить о своих намерениях на весь мир, сделай намек об этом конфиденциально – можешь не сомневаться: все, кому надо и не надо, будут оповещены об этом чуть ли не мгновенно. Дюжина стран, узнав о том, что Япония наконец-то согласна на ведение мирных переговоров, немедленно стала предлагать свои услуги в качестве посредника. Обе пока еще воюющие империи сошлись на Гааге, где державы представляли не просто посланники, а чрезвычайные и полномочные послы. Хотя с российской стороны на переговоры не погнушался выехать сам Ламсдорф. Переговоры начались тяжело: русские после очередных одержанных побед предъявляли такие требования, что, выполняя их, Япония не только скатывалась на уровень «держав» типа Сиама, Персии и Мексики – выживание нации ставилось под большой вопрос. С другой (японской) стороны, претензии также были неадекватны: развязавшие войну формально требовали заключения мира на основании имеющихся результатов этой самой войны: все территории, занятые японскими войсками, должны остаться под протекторатом Страны восходящего солнца. Митсухаси, возглавлявший японскую делегацию, и сам прекрасно понимал, что такое нахальство может вызвать лишь раздражение противной стороны, но действовал согласно инструкциям из Токио. – Я не совсем понимаю, уважаемый господин посол, – начал Владимир Николаевич Ламсдорф, услышав о претензиях японцев, – зачем меня оторвали от важных дел. Неужели вашему правительству не ясно, что на таких условиях Россия никогда не заключит мира. – Я лишь выполняю волю своего императора, – поклонился японский дипломат, – но имею полномочия и к поиску компромиссных решений… Переговоры, конечно, не торговля на рынке, но что-то общее в обоих процессах имеется… Обеим империям был необходим мир, обе империи старались «состричь» максимум дивидендов из сложившейся ситуации и не «потерять лица» на международной арене, обе делегации старательно пытались найти решение, которое было бы не унизительным для противника и максимально выгодным для себя. Исходя из сложившейся ситуации, разумеется… России мир был необходим, как вода для обезвоженного организма, а Японии – как воздух для организма любого. Японская нация задыхалась в этой войне, но она задыхалась и на своих островах, ей, поднявшейся из феодализма в капитализм, требовался рынок сбыта на континенте. Ламсдорф со своей делегацией это прекрасно понимал, понимал и то, что Россия вполне может обойтись и без Квантуна, без Северной Кореи, без Южной Маньчжурии… Но здесь вставал вопрос о престиже Великой Державы: даже если все это отдать за деньги (которых у Японии нет и теперь уже не предполагается), то уважение к России в мировой политике упадет до самой нижней отметки. Формоза, Окинава и Цусима были включены в список претензий заведомо с намерением от этих претензий отказаться… Ну то есть все как на рынке все-таки – торговаться нужно начинать с максимума. Японская делегация, разумеется, с негодованием отвергла столь наглые поползновения, но и свои аппетиты поумерила… Переговоры «покатились» по сложившимся для этого процесса шаблонам. Курильскую гряду японцы согласились вернуть России в обмен на формально захваченный Бонинский архипелаг, и Охотское море вновь стало внутренним водоемом Империи. Однако право беспошлинной ловли на шельфе островов японцы для своих рыбаков выговорили. К тому же Япония лишалась особого статуса на Сахалине. «Варяг» и «Решительный» безусловно возвращались России в боеготовом состоянии за счет японской стороны, как и все захваченные торговые суда. Ни одного вооруженного японца не должно было оставаться на континенте. Россия «великодушно» отказалась от претензий по поводу совершенно ей не нужных островов южнее Хоккайдо, и вопрос перешел к Южной Маньчжурии, Корее и Ляодунскому полуострову. Здесь «терять лица» нельзя было никому. Российская и Японская империи признавали права друг друга в Корее, и линия раздела сфер влияния прошла по сороковой параллели (Корея фактически «воевала» на стороне Японии, так что мнения Страны утренней свежести никто и не спрашивал). А вот с Ляодуном намучились: формально он захвачен армией генерала Ноги и стоил ей немалой крови, но нормально – Япония, вероломно напавшая на Россию, побеждена. И неважно, что ни сам полуостров русским уже фактически не нужен, ни прилегающие к нему территории, – вопрос престижа… Ламсдорф с Митсухаси для обсуждения этого вопроса неоднократно удалялись общаться с глазу на глаз. В результате Япония согласилась освободить данные территории, но был составлен дополнительный секретный протокол, по которому Страна восходящего солнца имела право через год выкупить право аренды у России. Но с правом участия в концессиях русской стороны. Южно-Маньчжурская железная дорога при этом оставалась российским объектом. Поскольку Стране восходящего солнца нечем было покрыть ближайшие долги и проценты по ним, то Россия согласилась приобрести в качестве компенсации строящиеся крейсера типа «Цукуба». Для немедленной перепродажи, разумеется. Отдельной статьей рассматривался вопрос о пленных. Русская делегация согласилась оплатить по самой высокой цене все издержки, но только после возвращения всех портартурцев, маньчжурцев и моряков на родину. Так что чем больше их вернется домой живыми и здоровыми, тем выгодней самой Японии – больший долг скостят… Дебаты продолжались еще с неделю, но стороны все-таки договорились. Мир был заключен.
Глава 42
– В общем, никто меня обратно особо не ждет – места в доме и старшим братьям мало, и подружка моя бывшая, как выяснилось, уже замуж выскочить успела. Вот и решил я в Маньчжурии счастья поискать, – поведал свою нехитрую историю Яков, когда очередь рассказывать дошла до него. Пока за окном мелькали леса, поля и города необъятной Родины, появившееся по случаю долгой дороги время солдаты коротали, как могли. – А я думаю, что мы не прямо на Дальний Восток поедем, – сменил уже поднадоевшую всем тему малознакомый Якову солдат. – Говорят, что царь еще с начала войны едва ли не каждый отправлявшийся в Маньчжурию полк лично напутствовал. К нам же не заглянул, так что, мнится мне, что еще помаршируем где-нибудь до Урала. – Помаршируем или не помаршируем, а на станцию прибываем уже сейчас, – прервал разговор бывший в вагоне за главного унтер-офицер. – Всем приготовиться к выгрузке, если не хотите последними обедать! К этому времени солдаты уже успели на собственных желудках почувствовать, что далеко не на каждом полустанке была возможность нормально накормить горячей едой полтысячи крепких молодых парней. Вероятность того, что припозднившимся придется еще полдня провести на сухарях, была нешуточная. Поэтому, когда с негромким лязгом вагон наконец остановился, высадка была быстрой и организованной, впрочем, как и последовавший обед. Однако затем, вместо привычного возвращения в вагоны, весь прибывший сюда несколькими эшелонами полк построили на близлежащем поле. Появившаяся было при приказе строиться в голове Якова мысль о Высочайшем смотре тут же испарилась, как только стало ясно, что никому нет дела до того, что выбранный плац находится аккурат между воняющей на всю округу скотобойней и «живописным» холмом местной свалки. Когда наконец шеренги были выровнены, после формального приветствия к строю обратился командир полка. – Господа! – переборов себя, но строго по новому Уставу обратился к строю полковник. – Не буду ходить вокруг да около. Завод в Мотовилихе, где артиллеристы нашей дивизии должны были получить орудия, захвачен бунтовщиками. Поэтому нам с вами поставлена боевая задача освободить корпуса от смутьянов, чтобы дать возможность добросовестным рабочим вернуться к станкам, а также получить, наконец, наши пушки. А то без них нам в Маньчжурии плохо придется! Это я вам как бывалый вояка точно говорю! Время не ждет! Поэтому на…ПРАВО![184] Шагом…МАРШ! Идти оказалось недалеко – через каких-то полчаса перед солдатами показалась окраина рабочего городка. А вскоре по прибытии выяснилась и причина, по которой батальону пришлось выгрузиться, недоезжая до станции, – по неистребимой традиции целая рота дворников, плотников, маляров и цветочников, собранных сюда, похоже, чуть ли не со всей губернии, превращала местную станцию в нечто утопающее в цветах и трехцветных флагах. Как выяснилось, полковник и сам до прибытия на место не знал, что здесь намечается еще и Высочайший смотр, поэтому, когда полк снова построили, он выглядел куда более озабоченным. Выразилось это в уже совсем другом тоне, с которым он обращался к полку: – …И зарубите себе на носу, я не потерплю, чтобы какая-нибудь сволочь опозорила наш славный полк на весь мир! Каждого напившегося лично пристрелю, как дезертира! – орал, размахивая пистолетом прямо перед носом стоявшего примерно посередине шеренги Якова, недавно еще абсолютно невозмутимый полковник. – Если найдете у местных или на заводе водку или что-то в этом духе – чтоб сегодня ни капли! Вам еще с Его Императорским Величеством вечером общаться, и чтоб… – в общем, на фоне сорокаминутной подготовки к смотру постановка задачи на очистку корпусов завода показалась Якову бледной пятиминутной тенью. Впрочем, сам штурм продлился еще меньше, а вот начавшееся после недолгой перестрелки вылавливание смутьянов по закоулкам заводских корпусов за последующие несколько часов успело изрядно надоесть Якову. А замешенный на хорошо затоптанном в глубину души страхе атакующий порыв успел смениться мрачным озлоблением в адрес устроивших все это. Да и как иначе, если в тебя не только стреляли, но еще и новенькая, выданная прямо перед отъездом форма за время обыскивания чердаков и кладовок стала не чище старой половой тряпки в кочегарке? И это прямо перед смотром Императора, поезд которого, как говорили, уже успел прибыть на станцию. Пора было уже отправляться в следующую пристройку, когда Яков краем глаза вдруг заметил какое-то движение. – Ану вылазь, прихвостень японский! Только медленно и руки на виду держи! Незнакомец, поняв, видимо, что отсидеться в яме не удастся, медленно выставил наружу руки, а потом и голову. – Яков?! – на солдата смотрело, пожалуй, даже слишком хорошо знакомое ему лицо – «товарищ Николай» был, конечно, не частым гостем в их городе, но зато крайне уважаемым в определенных кругах – ведь именно через него приходили указания от вышестоящих партийных «товарищей». – Яков, – едва придя в себя, торопливо, но все равно с пафосом затараторила голова, – ради дела революции и будущего всех трудящихся ты должен вывести меня отсюда! «Ишь как распелся! – подумал Яков. – Только я теперь, товарищ Николай, твоим пушечным мясом быть не желаю! Зачем все это надо? Все, что было действительно нужно рабочим, у них теперь есть, даже партии легальные. И у меня все, если Бог даст, хорошо будет. Если только мы из-за таких вот гнид головы на войне не сложим!» – начал заводиться солдат. Мрачно добавив вслух: – Вылазь давай! – Еще чуть-чуть и прогнивший режим падет, и мы будем тем камнем, что сбросит лавину! – продолжал вещать Николай, входя в привычную колею агитации, видимо, под впечатлением от недавно пережитых волнений. – У нас готовы несколько диверсий, тут не только завод встанет, может, и самого тирана убить получится! Но чем дольше тот говорил, тем острее бывший без пяти минут революционер ощущал внезапно появившееся желание пристрелить незадачливого агитатора прямо на месте. Однако разум на пару с национальным характером возобладали. – Молчать! – рявкнул Яков, добавив еле слышно «не здесь» и снова перейдя на крик, вызвал: – Коваленко, Фельдман, ко мне! Сдав обысканного и связанного на всякий случай агитатора на руки сослуживцам и оставив одного из солдат руководить дальнейшим обыском, Яков, посчитав полученные сведения достаточно важными и срочными, чтобы действовать уставным порядком, направился прямо в расположившийся неподалеку поезд личной охраны Императора, разумно предположив, что именно они больше всех заинтересованы в предотвращении каких бы то ни было диверсий. За следующие после недолгого и не слишком любезного разговора с хмурым горцем-часовым полчаса Яков успел последовательно изложить суть дела начальнику караула – лейтенанту, дежурному капитану, двум гвардейским полковникам и даже целому генералу.– И как это все, – царь кивнул на лежащую на столе целую гору свежих газет, – прикажете понимать? Чуть ли не по всей стране всеобщая забастовка. Расплодившаяся с вашего разрешения частная пресса большей частью только к еще большим беспорядкам призывает. А охрана порядка как работает? Почему, например, задержанный неделю назад за сбор денег и оружия для террористов некто Бауман уже через три дня снова оказался на свободе и ведет агитацию? Обычно Николай своим подчиненным разносы не устраивал, а просто тихо отправлял в отставку проштрафившегося чиновника. Это было общеизвестно, и у Зубатова даже проскочила мысль, что долгое паломничество по святым местам не прошло для царя даром, но вытянувшемуся по стойке «смирно» премьер-министру от этого было ничуть не легче. – Ваше Императорское Величество, тюрьмы из-за беспорядков переполнены. В то же время за него просили уважаемые люди, а наше общественное мнение… Но договорить Зубатову так и не дали – Император был прекрасно осведомлен о том, насколько беспомощной иногда выглядит государственная машина Империи и даже всесильная с виду охранка перед тем же общественным мнением. – Сергей Васильевич, наше общественное мнение само не знает, чего оно хочет. Единственное, чего сейчас желают почти все, – это перемен. Но у каждого свое понятие, каких именно. Поэтому чего бы вы ни делали – все равно большинство будет недовольно. Но что-то делать надо, иначе недовольными будут все. А вы все затягиваете реформы там, где нужно действовать быстро и решительно. Или вы не сами мне то же самое полгода назад предлагали? Я выражаю вам свое неудовольствие, но шанс все исправить у вас будет. В столицах я ввожу военное положение и даю вам неделю на наведение порядка. Все призывающие к бесчинствам должны сидеть в тюрьме. А боевики и саботажники – лежать в земле. На то оно и военное положение. А со стачкой на Пермских оружейных заводах я разберусь сам…
– Это было три дня назад. А теперь – вот они, заводы, – там, за дверью вагона, собрались на площади. Не здания и станки – живые люди. Приехал-то Император именно к ним! Но с каким же тягуче-неприятным чувством приходится выходить в эту дверь!
* * *
Полумрак старинного храма как-то сильно поубавил блеск эполетов и золотого шитья – свита не оставляла монарха даже в маленьком храме захолустного монастыря, у которого, в общем-то, случайно остановился на ночь царский поезд. Но проповедующему перед исповедью старенькому подслеповатому священнику с неразгибающейся спиной даже полные генералы – не начальство, только царь, да и тот – не сейчас… – …Шатается Царство Русское и весьма близко к падению[185]. Но отчего так происходит? Не дело ли в нас самих? Вот, каждый день «Отче наш» читаем, а правду ли говорим? Если Бог нам Отец Небесный, то как так вышло, что все здания государственные уставлены статуями языческих богов, которые суть бесы? Даже корабли их именами называем и почему-то побед ждем! Мало вам «Русалки»[186] было? Дождались, что теперь еще один крейсер пропал? Так вы от них еще и не такого дождетесь! Морячков-то не жалко было, когда названия выбирали? – добрый, в общем-то, взгляд священника, казалось, прожигал душу насквозь. – Вот, читаем: «да будет воля Твоя…». А червячок-то гложет – хочется всего и побыстрее. Вот, говорим «…и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим». А оставляем ли? Не получается что-то у подчиненного – сразу в отставку! Не нравится начальник – интригуем безо всякой совести! До того ожесточились, что даже домашним в душе не прощаем ничего! Дворяне землю забесплатно еще в позапрошлом веке получили, а с крестьян уже почти полсотни лет выкупные платежи берете. А не боитесь, что и вам самим всего этого не простят?..Глава 43
Практически сразу после того, как «Жемчуг» отдал якорь, Вирен отправился на берег. Узнав, что Рожественский поправляется и ему уже даже позволено гулять, адмирал прямо из порта отбыл в госпиталь, поручив Клапье де Колонгу отправить заготовленные заранее телеграммы. – Рад вас приветствовать, Роберт Николаевич! – формально командующий флотом хоть и здорово похудел, спал с лица, но выглядел по-прежнему бравым и решительным. – Уже слышал о вашей победе, но жду подробностей. С нетерпением жду. – С огромным удовольствием выражаю ответную радость по поводу того, что встречаю вас практически здоровым, – не остался в долгу Вирен. – А по поводу сражения: так я и сам еще не обо всех подробностях знаю – с корабля и сразу к вам… – Не испытывайте мое терпение, – улыбнулся Рожественский. – Оставим всевозможные экивоки. Пожалуйста, подробности… Отпарировать такую просьбу было, конечно, нечем, и Вирен пустился в описание боя под Портом Лазарева… – …В итоге потоплены «Сикисима», «Токива», «Якумо», второй крейсер типа «Сума», «Итсукусима» и «Хасидате», два типа «Нийтака», один типа «Кассаги» и минимум три миноносца… – Замечательно! Добавьте один типа «Нанива». Скорее всего «Такачихо», – спокойно бросил Рожественский. – Простите?.. – не понял Вирен. – Да за ваше отсутствие князь Трубецкой умудрился на своей лодке угробить японский крейсер. Удивлены? – Это мягко сказано… – слегка ошалел Роберт Николаевич. – Хоть я и минер по специальности, но никогда не рассчитывал, что эти плавучие зажигалки смогут воевать всерьез… – А ведь смогли. Я сам был ошарашен, когда узнал, но факт. Подтвержденный факт. – Если угодно еще одно подтверждение, то в сражении с нами действительно участвовал только один крейсер этого типа. Под адмиральским флагом. Да уж! Теперь придется всерьез опасаться этих неказистых посудин не только у вражеского берега, но и в открытом море. А что будет лет через десять? Прогресс-то не стоит на месте – построят более совершенные подводные лодки, и нам из баз носа не высунуть… – Не сгущайте краски, Роберт Николаевич, – на всякое копье всегда находился щит. И на этих подводников управу найдем, дайте время. А Трубецкой – молодец. Представление на «Георгия» ему я уже отправил. А вы кого на эскадре особо отметить хотите? – Достойных хватает, Зиновий Петрович, – внезапно и неожиданно посмурнел Вирен, – но возникла одна проблема, решения которой с ходу я найти не смог, а дальнейшие размышления родили некоторые мысли… – Так я вас слушаю… – Тема больно серьезная и непростая. Ну извольте: «Пересвет» в бою покинул строй, чтобы подвести пластырь на пробоину по ватерлинии. – Ну что же – это нормально. Не гробить же броненосец на эскадренной скорости, когда есть возможность справиться с повреждениями. Надеюсь, вы не наложили за это взыскания на Эссена? – Ни в коем случае. Дослушайте, пожалуйста, до конца: броненосец не мог после заведения пластыря догнать основные силы и присоединился к крейсерам Энквиста, схлестнувшимся с остатками крейсерских отрядов японцев. Мало того – именно «Пересвет» переломил этот бой и прикрыл наших, которые вполне могли бы нахвататься попаданий так, что не все дотащились бы до Владивостока… – Я вас понял, – перебил Рожественский. – Ну что же, это будет не первый случай, когда капитан первого ранга получит Георгиевский крест на шею. А уважаемый Николай Оттович… – Несомненно, крест заслужил, – прервал командующего Вирен. – Но он был ранен и выбыл из строя в завязке схватки с крейсерами японцев. Дальше «Пересветом» командовал старший офицер, вернее, исполняющий должность старшего офицера. – Вообще проблем не вижу – к «Георгию» его, и вся недолга, – удивился Рожественский. – Уже имеет. И, – Вирен не хотел лишний раз поставить Рожественского в неудобное положение, – лейтенанта он получил чуть больше года назад. И особых проблем с награждением нет – представить к Владимиру с мечами или к золотому оружию… Я не об этом, Зиновий Петрович – героев-то среди офицерской молодежи хватает. И во время войны они себя проявляют. Но мир не за горами… – Что вы хотите этим сказать? Вы против мира? – Нет, конечно. Но вот как раз этот лейтенант и кавалер трех боевых орденов… – Вы так подробно знаете о каждом обер-офицере флота? – вскинул брови командующий. – Нет, разумеется. Не буду скрывать: я даже был посаженым отцом на свадьбе этого юноши. Но дело не в нем – он просто яркий пример сложившейся на флоте ситуации: в военное время он сделал головокружительную карьеру. И по праву, смею вас уверить. А не было бы войны – так и громыхал бы до сих пор в чинах мичманских. – Пожалуй, вы правы, Роберт Николаевич. А что не так? – А то, что в мирное время будут выдвигаться не «бойцы», а просто особо терпеливые исполнители. Нужно выплавать громадный ценз и за это получать очередные чины. Вот и становятся некоторые командирами кораблей, зачастую не будучи способными командовать ими в бою. В этой войне таких примеров было немало, не так ли? – Бывало. Но пока вы говорите только о минусах. Критиковать сложившуюся систему несложно. А что «вместо»? – Зиновий Петрович, выпускник Морского училища, мичман, сразу обходит на ранг своего сухопутного коллегу, который выпускается подпоручиком. Это понятно – морская служба менее комфортна и более сложна, чем на суше. Потом он получает лейтенанта, соответствующего штабс-капитану, а потом… пропасть. До капитана второго ранга ему служить и служить… Будь он хоть каким замечательным командиром, но ценз, который он должен выплавать, настолько велик, что если у человека, например, проблемы в семье, следующий чин он не получит вообще никогда. И с капитанами первого ранга та же история – вероятность стать адмиралом считается настолько иллюзорна, что большинство даже и не пытается особое рвение по службе проявлять. – Совершенно напрасно, – начал слегка раздражаться Рожественский, – вы стараетесь мне напомнить специфику производства в следующий чин на флоте. Я с этой процедурой прекрасно знаком. Чего вы хотите добиться? – Я, если смогу вас убедить, – Вирен был готов к такой реакции командующего, – хочу, чтобы вы поддержали мое предложение: ввести на флоте дополнительные чины капитан-лейтенанта и капитан-командора с соответствующим уменьшением цензов. – Но ведь эти звания давным-давно упразднены?! В голове Вирена заметались мысли, которые категорически не рекомендуется высказывать своему начальству. Поскольку они о степени сообразительности этого самого начальства… – Я это знаю, Зиновий Петрович, – терпеливо продолжил контр-адмирал, – но прошу понять мою мысль: со дня на день будет заключен мир. Ну хорошо, не завтра и не через неделю, но судьба войны практически решена. И эта война дала нам возможность выявить наиболее толковых, инициативных и мужественных офицеров. И нужно постараться создать механизм, который поможет им скорее продвигаться по службе, чтобы они не находились в равных условиях с теми, кто просто честно служит… – Ну, знаете ли, таковые тоже нужны. – Несомненно, но на мостиках крейсеров и броненосцев в следующие войны должны стоять не они. А те, кто хоть и младше по времени производства, но настоящие бойцы. Но при существующей системе в мирное время расти в чинах они будут вне зависимости от своих талантов. А вот при введении новых чинов, во-первых, появится повод резко сократить или вовсе упразднить цензы, не обидев тех, кто их почти уже выходил. А во-вторых – промежуточные чины станут «ступеньками», на которые можно по результатам войны подтолкнуть перспективного офицера, не вызывая возмущения ни у начальства, ни у сослуживцев. Тому же Эссену сейчас ни за что адмиральскую должность не дадут, а вот капитан-командора – запросто. И таких, как тот лейтенант, можно будет в капитан-лейтенанты продвинуть. – Убедительно излагаете, Роберт Николаевич, – усмехнулся Рожественский. – Я обещаю обдумать ваше предложение. А пока – прошу меня извинить – вон уже Варвара Сергеевна за мной поспешает – пора на обед. В госпитале расписание почище, чем на эскадре. Честь имею! Адмиралы простились.Беременная женщина, конечно, не хорошеет. Да этого быть и не должно – сама природа делает все для того, чтобы мужчина не мешал заниматься самым на данный момент важным делом – готовиться произвести на свет новую жизнь. Но в глазах этого самого мужчины любимая, готовящаяся стать матерью его ребенка, – самое прекрасное, самое восхитительное существо на свете. Когда Ольга открыла дверь мужу, у того просто перехватило дыхание от восторга. Пусть стало слегка одутловатым лицо, пусть совершенно не угадывалась под широким платьем талия – для Василия жена никогда еще не выглядела столь красивой и привлекательной. – Васенька! – всхлипнула Соймонова, закинув руки на шею лейтенанта. – Живой! Вернулся! – Здравствуй, родная! – будущий отец сдержал порыв и прижал к себе супругу очень осторожно и аккуратно. – Как чувствуешь себя? Как вообще?.. Последовала «поцелуйная пауза» на несколько минут. – Да чего же мы на пороге до сих пор? Проходи уже! Анфиса! Кофе приготовь! – Анфиса? – приподнял брови Соймонов. – А ты как думал. Тяжело мне теперь одной с хозяйством управляться. Ты не голоден? – Не беспокойся – пообедал. Слушай! А как с деньгами? Прислуга ведь… – Держимся. Ты надолго? – Точно не знаю, но что-то около двух недель – «Пересвета» в док поставили, так что экипаж на берегу, в Экипаже, извини за каламбур. На службу, конечно, ходить нужно, но ночевать дома надеюсь довольно часто. От Михаила Николаевича вестей нет? – Нет. Последнее письмо из Порт-Саида было. Если верить газетам – прошли две недели назад мимо Сайгона. – Понятно – оперативную информацию в личной переписке использовать нельзя. Надеюсь, что Третья эскадра скоро объявится – заступить им дорогу теперь некому. – Ты-то как? Не ранен? Как бой прошел? – Я цел и невредим. А вот Володю Денисова убило. Единственного из офицеров на броненосце. Я ведь не сразу домой – сначала на кладбище заехал, хоронили его без меня… – Прими, Господи, душу раба твоего, Владимира! – перекрестилась Ольга, погрустнев. С кухни появилась Анфиса с подносом. К кофе были поданы еще теплые пирожки с повидлом, и Василий с удовольствием отведал стряпню новой служанки, предварительно с ней познакомившись. Анфиса не блистала красотой – совершенно средняя двадцатилетняя девушка, ничем особым не примечательная внешне. Однако Ольга, в беседе за кофе, не могла нахвалиться своей новой… помощницей, что ли: получая весьма скромное жалованье, новая «прислуга» стала фактически подругой лейтенантши. Дочь капитана первого ранга никогда не была чванливой дворяночкой, а ситуация, когда общаться просто больше не с кем, весьма способствовала установлению практически дружеских отношений между молодыми женщинами. Сегодня, конечно, Анфиса поспешила оставить супругов вдвоем, но в дальнейшем обедали, ужинали и чаевничали Соймоновы с ней совместно. А сейчас, когда супруги были вдвоем, начался разговор на вечную тему: – Ты мальчика или девочку хочешь? – Оленька, я хочу, чтобы у нас с тобой появился малыш. Или малышка. Только бы свершилось! – Василий смотрел на жену влюбленными глазами и говорил совершенно искренне. – А все-таки? – капризно «прицепилась» Ольга. – Тебе все равно, кем будет твой первенец? – Я уверен, что он не последний из наших детей, – улыбнулся лейтенант. – Но если ты так настаиваешь – хотелось бы для начала сына. – Это еще почему? – Во-первых, хочется быть уверенным, что фамилия Соймоновых не пресечется в случае чего, а во-вторых, – Василий показал рукой на стену, – вот шпага, которую Михаил Николаевич строго-настрого приказал передать его внуку. Так что первым у нас будет мальчик. Не возражаешь? – А если девочка? – Она будет такой же красивой, как ты. Может, даже еще красивее, хотя я такого не представляю. – Льстец. Я тебе не верю, – лицо Ольги слегка порозовело, но было совершенно очевидно, что мужу она верит в этом плане без всяких сомнений. – А как назовем дочку или сына? – Оленька, как захочешь. Не я ведь вынашиваю ребенка – ты. Все тяготы тебе достаются. – Ладно, договоримся так: если мальчик – имя выбираю я, а если девочка – ты. Ладно? – Хорошо! – поспешил согласиться лейтенант, наивно полагая, что тему можно закрыть. – А как ты хочешь назвать дочку? Соймонов с тоской вспомнил о службе на «Пересвете» – неудержимо потянуло на броненосец. Причем не «к», а «от». Что самое парадоксальное – от любимой и единственной, от самой дорогой и родной на свете, с которой к тому же не виделся несколько месяцев… – Назовем Настей. – А почему? – тут же ревниво поинтересовалась супруга. – Ну не Ольгой же! Две Ольги в одном доме – это много. Как вы поймете, кого из вас я зову? «Настя» просто звучит нежно, а моя дочка будет самой нежной и красивой. Как ты. – Ладно, – прижалась к Василию жена. – Прощаю. – За что, Оленька? – За все, дурак. Соймонов совершенно не понял, в чем он был виноват и за что его простили. Но не начинать же выяснение отношений: простила тебя жена – радуйся и не лезь в бутылку. А захочешь узнать, в чем виноват – узнаешь. Даже о таком узнаешь, о чем у тебя никакой фантазии не хватит представить. А виноват в этом ты и никто другой… У Василия хватило мудрости не развивать тему.
Глава 44
Все еще по-летнему яркое солнце щедро заливало светом пристанционную площадь, и без того до краев запруженную народом. Нахлынувшие было на монарха воспоминания отступили. Но ощущения остались. Стыд. И чувство вины. Да, сделано очень много, но этого еще слишком мало! Нужно еще что-то. Поэтому здесь и собрали народ. Даст Бог – поможет! А если и нет – так чистая совесть для искренне верующего царя тоже немалого стоит. Перекреститься – и вперед! Когда на трибуне наконец появился Император, людское море не сразу успокоилось, но видя, что он готов говорить, толпа понемногу затихла. – Народ мой! Все вы знаете, что полтора года назад подлый враг, пользуясь покровительством наших недругов, без объявления войны напал на нашу страну. Полтора года наши воины с честью ведут тяжелейшие бои на суше и на море. Но самые подлые поступки каким-то чудом сходят нашим врагам с рук. И даже выдающийся героизм наших воинов снова и снова не дает нам добыть победу. Хотя нам ли не знать, что тот, кому помогает Бог, – Николай медленно перекрестился, – не проиграет никогда! Пятьсот лет назад святой воин Меркурий один вышел против всего несметного войска Батыя – и оно повернуло прочь от Смоленска. Так может быть дело не в злобности наших врагов, а в нас самих? Как усилилось лицемерие в наших сердцах?! За неделю до войны Царица Небесная обещала защитить Порт-Артур, если образ ее будет вовремя туда доставлен. И что же: под тысячей самых благовидных предлогов дело это все более оттягивалось, пока наконец не стало слишком поздно. И это только один пример! Очевидно, что грехи наши уже так вопиют об отмщении, что призывают на наши головы столько бед, сколько мы уже почти не в силах вытерпеть! И нам надо срочно что-то делать, пока не стало слишком поздно! Много ли шансов выжить имеет человек, переплывающий бурный поток, с привязанным на шее каменным жерновом?* – притихшая толпа не ответила, но отведенные взгляды говорили лучше любых слов. – Так и мы в нынешней сложной ситуации запросто можем оказаться в положении, когда тяжесть висящих на нас грехов низвергнет все, что нам дорого, во мгновение ока. Не для нас ли написано «Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное». И еще написано пророком: «сердце смиренно Бог не уничижит». Поэтому нам надо покаяться, изменить свою жизнь и тогда, Господь даст – наладится жизнь в государстве нашем! За грех, сделанный втайне, и каются тайно. А по грехам, сделанным на виду у всех, и каяться пристало всенародно… Для чего сегодня я к вам и пришел. Призываю вас всех последовать моему примеру, да Господь помилует нас, грешных. Аминь. Во-первых, выкупные платежи…Стоящий спереди у самой трибуны Яков, которого позвали, как намекнул один из жандармов, для прилюдного награждения, волновался даже больше, чем перед утренним боем. О, теперь-то он понимал своего полковника! Хотя охрана поезда и одолжила чистую форму, но предстать перед САМИМ ГОСУДАРЕМ с немытыми три дня волосами! Яков был готов провалиться куда-нибудь от стыда. Поэтому вместо того, чтобы, как вся площадь, внимательно следить за оратором, он старательно избегал встречи с ним взглядом. Благо, в новой форме ничего не стоило, глазея на площадь, изображать еще одного охранника. А Царь между тем говорил такое, чего ни Яков, ни собравшийся народ услышать, а тем более увидеть явно не ожидали. Такого на Руси вообще никогда не видели. Монарх, признавшись в очередном упущении, тут же зачитывал текст указа об его устранении и подписывал его. В течение получаса были отменены выкупные платежи, переименованы крейсера, объявлено о созыве Государственной думы и Земского собора и введены суровые наказания за поддержку террористов. Люди же на площади будто впали в оцепенение. Нет, умом-то каждый понимал, что настоящее покаяние во всем известных прегрешениях должно выглядеть именно так – с немедленным исправлением допущенных ошибок. Но уж слишком происходящее не укладывалось в привычные рамки. Впрочем, у некоторых даже навернулись слезы. «Наверняка крестьяне на отхожем промысле», – подумал Яков, отметив, что все остальные, включая и охранников, просто слушают буквально открыв рот. Разве что некоторые, видимо, тоже переживая укоры всколыхнувшейся совести, уперлись взглядом в землю, а у кого-то из увлеченно слушающей молодежи глаза горели огнем. Мысли его снова вернулись к недавним событиям. У царской охраны Яков прогостил недолго. Уж неизвестно как, да и знать, честно говоря, не хотелось, как улыбчивые дяди в лазоревых мундирах сумели так быстро разговорить «товарища Николая», но уже через час, когда местное начальство снова решило пообщаться с Яковом, давешний полковник сообщил: «Задержанный во всем сознался, и исполнителя мы уже взяли вместе с оружием…» «Интересно, а какое у него было оружие? – продолжала уплывать куда-то далеко от происходящего вокруг мысль Якова. – Сам бы я… Хотя какой я? Оружие боевику наверняка лично товарищ Николай подбирал». В памяти Якова живо всплыл случай, когда тот устроил для молодых революционеров целую лекцию по террористическому делу. Как оказалось, товарищ Николай был большим почитателем народовольцев и больше двух часов тогда рассказывал историю многочисленных покушений на Александра II. Яков, казалось, как наяву снова видел эмоциональную речь профессионального революционера: – Вот оттого у них все и получилось, что один страховал другого! Поэтому никогда, никогда не идите на акцию в одиночку! Вас должно быть как минимум двое! Внутри у Якова похолодело «…и исполнителя мы уже взяли…» – так и зазвучал в голове голос полковника. Мысли, путаясь, понеслись галопом: «Нет, не мог товарищ Николай послать только одного террориста… Еще должны быть! Прошляпили… Минимум двое…» – впрочем, вскоре все потоки мыслей слились в один большой вопрос «ЧТО ДЕЛАТЬ?». Посмотрев вокруг, вынырнувший из глубин собственных мыслей, Яков увидел, что промелькнувшее было желание немедленно куда-то бежать, чтобы предупредить кого следует, абсолютно невыполнимо – подступивший к самой трибуне народ не то чтобы совсем не оставлял никакого места, но был настолько заворожен происходящим, что ему пришлось бы буквально на каждом шагу расталкивать очередного стоящего на пути. «Да и что смогут охранники сделать теперь, когда речь, похоже, уже подходит к концу? – пробилась наконец в голову Якова первая здравая мысль, – Вообще чудо, что покушение еще не случилось – обычно террористы с этим не тянут. Хотя скорее всего второй убийца назначен на добивание и ждет атаки того, которого схватили. Полковник сказал, что он был с оружием… скорее всего винтовка или револьвер. Значит, у второго наверняка бомба – стрелять второй раз вряд ли получится. И, раз ручная бомба, значит, он где-то рядом, от силы шагах в десяти…» Теперь Яков смотрел на окружавшую его толпу уже совсем другими глазами. Казавшиеся еще каких-то пару минут назад едва ли не родными лица вдруг стали одно другого подозрительнее. «Вот, например, долговязый молодой человек в очках. Откуда тут, на заводе, взялся, судя по форме, студент горного института? А вон тот, похожий на киргиза, рабочий? Не переодетый ли японец? Яков быстро понял, что такие рассуждения мало что дадут. И попытался зайти с другой стороны. Бомбу ведь просто так в кармане не спрятать и пальчиком не метнуть – штуковина должна иметь вполне заметный вес и размер. А это значит, что, например, вон тот древний дед с едва достающим ему до пояса внуком точно отпадают – какие из них метатели? Да и спрятать бомбу им просто некуда… Старушка, как коршун вцепившаяся в свой ридикюль, тоже явно не в счет – тот пухлый, но, судя по ее позе, слишком легкий… так что в первых двух рядах вроде больше некому, а вот что там дальше…» Потратив целую секунду на размышления, Яков решил идти ва-банк. Пусть его потом обругают за нарушение спокойствия, но он твердо решил пробраться в сторону выглядящих наиболее подозрительными бугая-киргиза и долговязого студента, а если придется, и всю толпу перед трибуной прошерстить. Изобразив на лице полную бескомпромиссность и не обращая внимания на возмущенные взгляды, Яков двинулся вперед в стиле парового катка, бесцеремонно раздвигая в стороны всех попавшихся на его пути. Однако, подойдя ближе, Яков понял, что, видимо, зря старался – в этой стороне вообще ни у кого ничего не было в руках. Разве что школьник лет десяти в потертой форме был с ранцем, да и у того ранец стоял на земле – видимо, у мальчугана не хватило сил даже просто держать его столько времени. Еще раз скользнув напоследок взглядом по лицам напряженно слушающих царя «подозреваемых», Яков уже собрался было уходить, когда перед его глазами буквально всплыл НОВЕНЬКИЙ кожаный ранец явно не богатого школьника, стоящий прямо в грязи. Резко обернувшись, Яков увидел, как к стоящему на земле ранцу уже тянется рука долговязого студента. Мир вокруг, казалось, почти замер – студент, схватив ранец, буквально рвал его от земли, явно собираясь метнуть, а Яков, в который раз расталкивая соседей, пытался извернуться так, чтобы успеть этому помешать. В конце концов Яков буквально свалился боком на долговязого, ухватившись-таки за ранец одной рукой. В результате оба в обнимку с ранцем полетели на землю, а еще через долю секунды для Якова наступила темнота…
* * *
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Появившийся откуда-то звук никак не исчезал. Где я? Мысль еще не успела оформиться, а перед открывшимися глазами появился белый потолок. Еще через несколько секунд – накрахмаленный пододеяльник. Голова явно не успевала осознавать то, что видят глаза. Прошла еще, казалось, целая вечность, когда Яков, в конце концов, понял, что находится в постели, а постель, судя по непрекращающемуся стуку и мелькающим за окном телеграфным столбам, едет куда-то вместе с ним на поезде. Впрочем, едва заметив солнечный зайчик где-то в дальнем нижнем углу аккуратно отделанного деревом купе, натренированный въедливым унтером мозг начинающего войскового разведчика тут же определил примерное направление – поезд шел куда-то на восток. Но долго предаваться созерцанию Якову было не суждено – ослабленный организм решил, что на сегодня работы хватит, и снова погрузился в глубокий сон. – Здравствуйте, Яков Давидович, – появившийся в дверях купе давешний полковник из императорской охраны жестом отослал солдата, – Его Императорское Величество изъявили желание встретиться с вами лично. Однако, – продолжил удобно разместившийся на стуле «сиделки» полковник, – я получил разрешение предварительно кое-что обсудить. Как вы себя чувствуете? – Спасибо, ваше высокоблагородие. – Яков и правда был рад приходу начальства, так как надеялся, что ему наконец расскажут, что произошло, так как врач строжайше запретил общавшимся с ним солдатам «волновать» пациента, – мне уже гораздо лучше. Доктор сказал, что с завтрашнего дня можно будет начинать вставать. – Рад слышать! Поправляйтесь скорее – Отечеству нужны именно такие защитники. Собственно, об этом я и хотел с вами поговорить. Яков Давидович, а знаете ли вы, зачем вас вообще позвали на площадь? Чего-чего, а именно такого вопроса Яков не ожидал. От того, видимо, наученный армейским опытом мозг решил уйти в глухую оборону и ответить весьма кратко, но по Уставу. – Никак нет, ваше высокоблагородие! – Понятно. Так вот, ваше там появление отнюдь не связано с покушением. Да, без награды вы не остались бы, но тем не менее… Вас, Яков Давидович, полковое начальство отметило в числе прочих отличившихся за умелое командование в бою при штурме завода еще до вашего здесь появления. И получили бы вы, как все, Знак отличия военного ордена перед строем. Но когда полковник стал жаловаться на некомплект младших офицеров, то судьба ваша, мой друг, изменилась – Его Императорское Величество предложил ему решить этот вопрос самостоятельно. Начальство рекомендовало к производству в младший офицерский чин прапорщика именно вас. Так что к тому моменту, когда крышка котелка, в которой была сделана бомба, влетела к вам в лоб, соответствующее распоряжение было уже подписано. Так что, господин прапорщик, называйте меня Петром Георгиевичем. Слегка осоловевший от такого поворота дел, Яков не сразу сообразил, что надо отвечать, когда же тело само начало произносить привычное: – Рад ста… – он все-таки обрел способность соображать и закончил, как положено офицеру. – …Служу Отечеству! – Вот и славно. Завтра придет портной, снимет мерки для нового мундира. А то пришлось бы объяснять потом газетчикам, чего это наш герой все еще в солдатском ходит, они-то уже в курсе. К тому же вы же теперь официально служите в Собственном Его Императорского Величества конвое, и форму все равно пришлось бы менять. – Петр Георгиевич, а что там произошло-то? – поняв, что его наконец-то выпустили из-под плотной опеки доктора, Яков больше не мог сдерживать любопытство. – Как я жив-то остался, если бомба взорвалась? Или не взорвалась? Я уж тут вообще сомневаться стал, была ли она… – Да, слава Богу, ничего особо страшного. Бомба была. И взорвалась. Только не вся – детонатор снарядный сработал, а снарядная же взрывчатка – нет. Вот и хватило ее только на то, чтобы отправить самого бомбиста на тот свет, а вас в беспамятство. Есть подозрение, что пироксилин для снарядов какой-то другой саботажник специально переувлажнил. Сейчас следователи это проверяют. Но все-таки история про то, как еврей царя спас, не то что по всей стране – по всему миру разошлась. Да не смущайтесь так. Яков Давидович, собственно говоря, вы можете или продолжить военную карьеру, или попросить чего-то для мирной жизни. Но, зная вашу решительность и наблюдательность, хочу сделать вам еще одно предложение… Как вы относитесь к службе в Отдельном корпусе жандармов?Эпилог
23 апреля 1906 года Анатолий Васильевич наконец-то добился своего: в результате его грозных криков прекратились всякие глупости, и он имел полную возможность заняться своей главной работой – есть, спать и расти. И он приступил ко всему сразу. С молоком матери в организм младенца вливалось все из вышеперечисленного. Соймонов-младший засыпал в полном удовлетворении. – Оленька! Солнышко! – нежно шептал Василий, глядя как единственная и неповторимая кормит его сына. – Ты самая лучшая на свете! Только ты могла родить такое чудо!.. – Вась! – громким шепотом цыкнула молодая мать на восторженного супруга. – Немедленно успокойся. Дай покормить и уложить спать, а то еще намучаемся, если снова проснется. Подожди!.. Когда ребенок уснул и был передан на руки Анфисе, которая немедленно отнесла его в кроватку, в другую комнату, где и осталась, лейтенант наконец-то смог от всей души обнять свою жену. Слегка обалдевший от счастья, после того как впервые увидел своего сына, молодой человек просто затискал и зацеловал свою любимую… – Васенька, – слегка отстранилась Ольга от мужа, – может, не надо так сразу меня пожирать. Я тебя тоже очень люблю, но подожди до вечера, ладно? Ты надолго? Хоть два дня твой разлюбезный Николай Оттович нам дает? – Больше, радость моя, много больше, – Соймонов просто лучился счастьем. – Ого! С чего бы это, лейтенант? Вас прогнали со службы? Не быть мне адмиральшей? – Тон у Ольги был, конечно, шутливый, но некое беспокойство все-таки чувствовалось. – Во-первых, не «лейтенант», а во-вторых – адмиральшей тебе быть, – весело и задорно отозвался Василий. – Если не утону до тех пор, конечно. – Что значит «не лейтенант»? – слегка напряглась Ольга. – Надеюсь, в мичмана не разжаловали? – Молодец у меня жена! – расхохотался Соймонов. – В «мичманА», а не в «мичманЫ» – морская душа чувствуется. Не беспокойся, не разжаловали…– Вызывали, Николай Оттович? – Василий зашел в салон командира. – Проходите, Василий Михайлович, присаживайтесь, – указал на кресло Эссен. – Коньячку не желаете? – Какой же моряк откажется, – изобразил улыбку лейтенант, но что-то в тоне командира его напрягло. Однако выяснять истинную причину вызова не стоило: каперанг и так скажет. – Мне было очень приятно служить с вами… – протянул бокал навстречу командир «Пересвета». – Благодарю! – чокнулся с ним Соймонов и внутренне похолодел: неужели с должности снимают? С корабля списывают? За что? Черт! Ведь месяца не прошло, как «Владимиром с мечами» наградили… Вкуса коньяка он не ощутил… – Итак, Василий Михайлович, – перестал интриговать своего старшего офицера Эссен. – Разрешите вас поздравить с чином капитан-лейтенанта. Приказ о производстве будет на днях, но о том, что он будет, мне известно достоверно. – Разрешите еще коньяку, Николай Оттович? – сказать, что Соймонов обалдел – ничего не сказать. – Разумеется, – улыбнулся командир броненосца и вновь наполнил бокалы. – Удивлены? Я, честно говоря, тоже удивился, когда об этом узнал. Но заслужили. Несомненно. А прецеденты бывали и не такие: вспомните генерала Кутайсова, который в двадцать восемь лет командовал всей артиллерией армии. ВЕЛИКОЙ АРМИИ! Вы еще больше удивитесь своему новому назначению… Честное слово: лучшего командира для моего «Новика» я бы никогда не пожелал! Василий просто захлебнулся пятьюдесятью граммами коньяка. – Как командиром? «Новика»? Так он же… – Потоплен. Правильно. Не волнуйтесь, никто вас не собирается назначать командовать погибшим кораблем. Вы назначаетесь руководить его подъемом и доставкой во Владивосток. А уж если с этой задачей справитесь, то погоны капитана второго ранга и командование крейсером после его ввода в строй вам обеспечены. Вы верите, что адмирал Вирен мне лгать не станет? – Но как же… Я ведь минер… Понятия не имею, как поднимать корабли, – Василий был не на шутку ошарашен. – Так никто и не ждет от вас таких «подвигов». В вашем распоряжении будут и инженеры, и водолазы – все необходимые специалисты. А вот ругаться с властями Корсакова, выбивать все необходимое из Владивостока… Да-с, административная деятельность – непременное условие. Без этого командиром не станешь. Так что завтра прощайтесь с «Пересветом» и отправляйтесь к адмиралу Греве, на берег. Желаю вам удачи. И… Лично от меня: – Пожалуйста, поднимите и приведите «Новика», ладно? – глаза Эссена повлажнели, и он поторопился выпроводить Василия из салона…
– Так что, Оленька, я с тобой и с Толиком минимум на месяц остаюсь, – нежно погладил по пышным волосам жену Соймонов. – Зато потом на Сахалин. Неизвестно на сколько. Может, на три месяца, может, на полгода. Как получится. – Это потом, – прижала к себе любимого Ольга. – Месяц! Мы никогда не были вместе так долго! Господи, какое счастье, когда муж приходит домой каждый вечер! Целый месяц! Как здорово, когда нет войны!
И все-таки люди военные, даже капитаны с адмиралами, действия свои и своих подчиненных только предполагают, а располагают ими не только высшие силы, но и многочисленное земное начальство. Не прошло и недели, как Василий, стоя в длинном строю отличившихся моряков, искал глазами своих, затерявшихся где-то в праздничной толпе. Расцвеченные флагами корабли всех трех эскадр стояли на рейде, экипажи выстроились вдоль бортов, а ему, как и прочим «безлошадным» героям, пришлось представлять флот на сухопутной части парада. Казалось, город уже должен был оглохнуть от сотен салютных залпов и охрипнуть от почти непрерывного «УРА!» Но нет – каждый шаг строгого по сути своей военного мероприятия вызывал новую бурю восторга еще не забывших страхов и надежд минувшей войны жителей. Наконец адмиральский катер под георгиевским флагом, принадлежащий когда-то «Севастополю» и самостоятельно прорвавшийся в Чифу полтора года назад прямо в ночь перед падением Порт-Артура, закончил обход эскадры и подошел к причальной стенке. Под непрерывные крики добравшийся наконец из Маньчжурии до Владивостока царь со свитой дошел до трибуны и даже сказал какую-то короткую речь… О героях и храбрецах. О победителях и тех, кто просто добросовестно делал свое дело. Потом были награждения… Василий все это запомнил плохо. Он снова занял место в строю, а потом шагал доведенными до автоматизма в морском корпусе движениями, пожирая глазами трибуну и стоящее на ней начальство. Впрочем, на трибуне рядом с царем были не только адмиралы с генералами – особенно выделялся совсем молодой человек с одиноким солдатским крестом на груди. Впрочем, проходя совсем рядом, Василий разглядел у него на поясе такую же, как теперь была и у него, золотую рукоять георгиевского оружия «За храбрость» и, вспомнив все, что ему пришлось пережить за эту войну, подумал, что и этому парню вряд ли это «золото» досталось легко… А сам новоиспеченный барон Рабинович, только сегодня в первый раз увидевший море и впечатленный видом надраенных как медяшки кораблей, глядя вслед удаляющейся параднымходом колонне, тихо делился со стоящим рядом товарищем переполнявшими его впечатлениями: – Вот и все! Сделали корабли свое дело, теперь, наверное, многих спишут, а жалко – красивые они… Яков был уверен, что никто, кроме напарника из охраны, его не услышит, но, к его смущению, как только смолк оркестр, к ним обернулся сам Государь: – Молодой человек, запомните: желающие наложить руку на наши богатства никогда не переведутся, и лучше пусть они, – самодержец кивнул на стоящие на рейде корабли, – встречают врага в океане, пока тот еще не добрался до наших берегов. Так что никого не спишут – даже самые старые из них нужны, чтобы готовить экипажи для тех, что еще строятся. А броненосцы… – Император, казалось, о чем-то на секунду задумался, но все же закончил фразу, глядя в глаза своему недавнему спасителю, – броненосцы уходят в Европу. И пусть теперь пишут Историю там!
Михаил Липарк Квартал мертвецов
Глава 1. Начало конца
Уже минут тридцать меня выворачивало наизнанку в одной из кабинок туалета, здания, где я работал менеджером по продажам сраных пылесосов. Может быть завтрак позавчерашней пиццей оказался опрометчивым поступком, а вероятнее всего один из моих коллег отомстил мне за то, что после последней вечеринки я уехал домой с девушкой, с которой, как он считал, у него были серьезные отношения. Но нет. По крайней мере, она отсасывала так, как будто об этом не знала. Стук в деревянную дверь должен был заставить меня ответить, но вместо этого очередная порция рвоты вырвалась из моей глотки и протяжным «буэ» послала того, кого тоже приспичило, на все четыре стороны. Стук прекратился. — Больше никогда в жизни я не буду есть просроченную пиццу и трахать чужих баб… — успел пробормотать себе под нос я, прежде чем очередной приступ застлал пеленой мои глаза, а руки с жадностью обхватили ободок унитаза. Следующие несколько мгновений меня полоскало так, как будто я находился в открытом космосе и не чувствовал своего тела. Я был готов сдохнуть, лишь бы больше не пытаться выплюнуть собственный желудок. — Все? — спросил я сам у себя, когда меня резко и безболезненно отпустило. Понятно, что никто не ответил. Я поднялся на ноги и посмотрел на свою белосне…измазанную желтой жижей белую сорочку. — Шорт побьери! И как я должен в этом работать еще полдня? После этого новенькая точно не пригласит меня к себе, а начальник затеет двухчасовой разговор на тему вонючего дресс-кода. Вся кабинка была исписана непонятными символами. Даже китайские иероглифы, по сравнению с ними, будут энциклопедией для даунов. Странно, что я не замечал их раньше. Видимо опять на работу взяли какого-нибудь сектанта, который все воскресные дни тратит на общение с такими же как он. Я умылся, потом несколько минут старательно пытался оттереть то, что налипло на мою единственную приличную сорочку и не добившись в этом успеха, вышел из туалета, забыв даже достать из-за спины галстук. Я вернулся на свое рабочее место, где каждый из таких же менеджеров, как я, был обеспечен своей кабинкой с высокими стенками, чтобы не мешать друг другу во время продаж, но быть под контролем начальства. Компьютер потребовал пароль. Х.Р.Е.Н.О.В.А.Я.Р.А.Б.О.Т.А. Неверно. Видимо нажат капс. Я ввел буквы повторно. Опять неправильно. — Это утверждение вернее некуда! — я стукнул ногой по системнику. — Квист! — орал кто-то на другом конце офиса. — Квист! Очередной болван неправильно выучил название фильтров для пылесоса? Х.Р.Е.Н.О.В.А.Я.Р.А.Б.О.Т.А. Ввод. Опять неправильно! Черт подери! Я что, сел не на свое место? Мой взгляд упал на стену кабинки — вместо моих фотографий на рыбалке и в боулинге, которые я сделал еще три года назад, когда только устроился в компанию, тут висели странные картинки с изображением эльфов. Это столик очередного любителя поиграть в компьютерные игры на работе? — Квист! Ты оглох? — отбарабанил по моим перепонкам голос сверху. Я поднял глаза. Надо мной возвышалась огромная морда орка. На нем был костюм — рубашка, галстук и пиджак, а прическа казалась такой аккуратной, словно он только что вылез из барбершопа. Ну или из другого, рифмующегося с этим словом, места, судя по уродливой морде и двум клыкам, торчащим из нижней челюсти. — Я че, сдох? — мой язык обронил без моего ведома. — Сдохнешь, если не перестанешь валять дурака на рабочем месте, — угрожающе произнес монстр. — Ты должен был сдать мне проект еще вчера! Где он? Он должен просто оторвать мне голову и пойти дальше заниматься своими делами, что хочет это создание? — С тобой все в порядке, Квист? — зеленая пятерня с кольцами на пальцах схватила меня за подбородок. — Ты выглядишь так, словно тебя сейчас вырвет. Опять трахал свою подружку? Он громко рассмеялся и несколько голосов из других кабинок подхватили этот смех, видимо оценив шутку. — Какой проект? — пересохшим голосом мне удалось выдавить из себя. — Семейка Эллейнов звонит нам уже неделю и спрашивает, когда будет готов проект их нового дома! Я как идиот вынужден пресмыкаться перед этими жалкими созданиями, потому что гребаные эльфы уже внесли предоплату, а моим детям на будущий год поступать в колледж, — он сделал голос на несколько тонов ниже. — Они у меня не одарены высоким интеллектом, поэтому их там не особо ждут, понимаешь? Мне нужна эта сделка. Я неуверенно кивнул. — Ну все, чтобы к вечеру проект был у меня на столе! — он нагнулся, я думал, чтобы откусить мне голову. — И да, я там новую фотку выложил в расограме, лайкни. А то, сам понимаешь, руководитель должен быть в тренде. Громадина развернулась и исчезла из поля моего зрения. «Твою мать!» — подумал я про себя. Что это такое было? Орк попросил поставить ему лайк в расограме? Это что-то вроде нашей инсты? Кажется тошнота стала возвращаться. Я снова бросил взгляд на фотографии в «моей» кабинке. Похоже эльфы на них были настоящие. Стоят на фоне какого-то незнакомого мне небоскреба и беззаботно улыбаются фотографу — по-видимому, мне?! Зазвонил телефон. Я стал трогать карманы, в надежде обнаружить источник звука. Нашел. На сенсорном дисплее высветилась надпись — «моя крошка». Так, значит у меня есть девушка. Я посмотрел на свои пальцы — колец не оказалось. Фух. Точно девушка. Слава Богу! Или кому вы тут молитесь? Не буду брать. Похоже она единственная кто сможет объяснить мне что здесь происходит. Не стоит пугать ее раньше времени. Звонок затих. Телефон удалось разблокировать с помощью отпечатка пальца. Хорошо. Похоже это здесь работает также, как в моем мире. Сообщения. Моя крошка. Написать. — Привет! Не могу говорить, — отправил я. Руки потрясывались до сих пор, то ли еще после недавнего приступа, то ли от осознания, что я прямиком из мужского туалета на планете Земля попал в чью-то больную фантазию. — Хорошо, дорогой, — пришел ответ. Нужно было разблокировать, чтобы прочитать дальше. — Давай встретимся в «Тухлых булочках» в шесть вечера? Тухлые булочки? Это что, извращенное название второсортного стриптиз-клуба? — Договорились… — начал писать я. Так, стоп. Здесь есть GPS? Надо сперва посмотреть, далеко ли добираться до этого места. Я стал листать приложения на рабочем столе смартфона. Наткнулся на расограм, вспомнил о просьбе своего «босса» и ткнул пальцем в ярлык. Приложение загрузилось и первым делом показало мне изображение зеленого орка на берегу какого-то водохранилища, с серфингом в руках. Надпись гласила — «Последний день отпуска на берегу Бездонного Моря, с детишками и любимой женой». Теперь я точно охренел — по шкале десять из десяти. Похоже вечно не развивающийся мир с эльфами, орками и прочими существами сделал такой неплохой скачок вперед и беззаботно живет совершенно обычной человеческой жизнью, а я угодил прямиком в эпицентр этого…? — Ты приедешь? — очередное смс прервало мои размышления. Я быстро дважды стукнул по стеклу — красное сердце отметило мое неравнодушие к начальнику, затем нашел иконку, на которой была изображена планета. Это точно оно. Текущее местоположение — Грогховерполис, улица Звездных Небес, дом тринадцать. «Тухлые булочки», если верить навигатору, находились в пятнадцати минутах орочьей ходьбы от офиса, где я работал, и в двадцати трех минутах человеческих шагов. Рядом были еще фигурки гнома, гоблина, эльфа и других неизвестных мне рас. Гном бы добирался дольше всех, подумал я, ткнув в миниатюрный силуэт пальцем. Бинго! — Буду ровно в шесть, любимая, — напечатал я и поставил смайлик в виде человеческого лица, отправляющего поцелуй. — Любимая? — звон из телефона оповестил о новом входящем сообщении. Что? Что я сделал не так? Неужели она моя сестра и сейчас я все испортил этой извращенной смс? Я тут же стал трогать свои уши, с надеждой, что они не заострены у затылка. Нет. Тогда какого черта? — Я, конечно, хотела бы, чтобы ты по-другому признался мне в любви, — я читал сообщение одновременно испытывая неимоверный интерес и жуткий страх. — Но и за такое признание сегодня тебя ждет незабываемая ночь. У меня будет секс с эльфийкой? Этот мир определенно интереснее того, где сегодняшним вечером я планировал только начинать подкатывать к новенькой. — Встретимся вечером, — написал я сухо, чтобы ничего не испортить и в ответ получил подмигивающий смайлик в виде эльфьей головы. Я посмотрел на часы, висящие на стене за еще десятком кабинок. До шести оставалось время. Прогуляюсь по городу и узнаю побольше о месте, в которое я попал. Бесшумно поднявшись со стула, я снял пиджак с задней спинки, надел его, убрал телефон в карман и проскользнул к выходу. Несмотря на первоначальное сходство с офисом в родном мире, сейчас приходилось ориентироваться исключительно по табличкам с надписью «EXIT» и в конце концов я оказался у лифта. Вызвал его. Лифт шел предательски медленно. Вот-вот выйдет это зеленое чудище и заставит отрабатывать по полной. Прозвучал соответствующий сигнал, после которого двери открылись. На панели было несколько кнопок — частная лаборатория «Грандмейсер», агентство недвижимости «ЗАКА», мир детских развлечений для орков «Обезглавь гоблина», стоматологическая клиника «Челюсти василиска», рекламное агентство «Настенные Руны», почтово-транспортная служба «Грифон», вестибюль… Вестибюль! Я нажал на кнопку и повернулся к зеркалу. Двумя синими глазами на меня таращился какой-то незнакомый мужик. Симпатичная бородка, каштановые волосы, вполне брутальная серьга в левом ухе, определенно, с драгоценным камнем внутри. Я дотронулся до своего нового лица — ощущения были те же самые, если не обращать внимания на неестественно белоснежные зубы, которые заставляли подумать, что на меня смотрит кто-то другой. Лифт остановился на одном из этажей. Внутрь зашла орчиха. Зеленая, больше меня, но не такая огромная как «мой босс». Она странно улыбнулась, а после того, как лифт поехал, нажала на кнопку стоп и накинулась на меня! Я хотел было закричать, но ее язык так глубоко заерзал у меня во рту, что я был не в силах сопротивляться. — О, Квист! — она принялась расстёгивать пуговицы на своей кофточке. — Стой! — поспешил остановить я свою любовницу прежде, чем ее пухлые пальцы добрались до груди. — Что случилось? — она посмотрела таким жалостливым взглядом, что я чуть не разрешил ей продолжить. — Я… не могу тут. — Что? — искренне удивилась она. — Ведь это проверенное место, где мой муж точно не сможет нас заметить. Ладно тебе, я уже вся горю, возьми меня! Она сняла кофту и две зеленых огромных груди с бордовыми сосками посмотрели на меня. Я отпрянул к самому зеркалу и оглядел кабину лифта — действительно, ни одной камеры. Или они тут их еще не изобрели? — Твой муж…? — Да, мой сладкий. Ведь ты еще хочешь отомстить своему начальнику за то, что он лишил тебя премии в прошлом месяце? Она схватилась своей рукой за мою промежность. На удивление ее большие пальцы оказалась очень нежными. Импульсы из того места, которым я часто думал в своем мире, уже стали взвешивать все «за» и «против» того, чтобы поддаться воле незнакомки. Когда мне, в конце концов, представится еще одна возможность переспать с орчихой? К тому же она выглядит вполне себе. Большая человеческая женщина, просто зеленая, со странной прической и кривыми зубами…огромным лицом…большими ноздрями… Нет! Что ты делаешь, Квист? У тебя есть сногсшибательная эльфийка! Наверняка, ты увлекался лифтовыми приключениями еще до встречи с ней. — Нет! — я стукнул ей по руке и тут же пожалел об этом. Похоже она восприняла мою защиту как нападение и рассвирепела прямо на глазах. — Ах так?! — ее огромные глаза выпучились на меня двумя cd — дисками из моего мира. Орчиха натянула кофту, закинула меня на плечо и нажала на кнопку «агентство недвижимости». Лифт поехал. — Сейчас мы заглянем к моему муженьку и расскажем, чем занимались тут на протяжении последних нескольких месяцев. Посмотрим, что он с тобой сделает. Шантаж! Вот как она заставляла бедолагу Квиста тонуть в бездне ее Бездонного Моря, пока папаша ее детей накладывал фильтры на очередную фотографию в расограм. — Постой! Но орчиха только пыхтела в ответ. Я дотянулся до кнопки «стоп» и остановил лифт. Следующим движением я дал ей по заднице и приказал: — А ну поставь меня на место, детка! — я постарался сыграть так, чтобы она поверила, что я не имел злого умысла, когда стукнул ее по руке. — Ты совсем не поняла! Сейчас же поставь меня на землю. Зеленая в недоумении опустила мое бренное тело и с интересом взглянула в синие глаза. Теперь за промежность схватил ее я. — Я хочу тебя, но сегодня в каком-нибудь необычном месте, — я шепнул ей на ухо и видел, как ее шея покрывается огромными зелеными мурашками. — Необычном? — с глупым выражением на лице, робко переспросила она. — Да. Например…в лаборатории, — я шлепнул пальцем по кнопке с соответствующей надписью. Надо закрыть ее в каком-нибудь чулане, а самому смыться оттуда. Я все равно не собираюсь возвращаться сюда. Главное, чтобы дружелюбный орк не превратил меня в кучу размазанного по стене мяса. — О, Квист! Я возбудилась еще сильнее от того, что мы сделаем это в лаборатории… — Да, кстати, там есть место, где мы сможем уединиться? — Конечно. В моем кабинете… Я успел только раскрыть рот, прежде чем двери лифта открылись. Теперь нужен был другой план. Мы проходили по белым коридорам. Она время от времени прикладывала пропуск к магнитным замкам. Я насчитал, по меньшей мере, шесть таких преград, которые я теперь не смогу без нее преодолеть. Похоже мне все-таки придется заняться тем, к чему у меня нет никаких чувств, кроме отвращения. Мы оказались в помещении, похожем на морг. По центру стояла массивная железная каталка, на стеллажах у стен томилась целая тьма разных пробирок, в углу был письменный стол, а на потолке мигали люминесцентные лампы. Любовница Квиста подошла к старенькому бумбоксу и включила его. Заиграла какая-то медленная романтичная композиция. Ну все. Главное, чтобы не стошнило. Ты все сможешь. Орчиха под музыку медленно раздевалась. Сначала ее зеленые груди вновь оголились, и она бросила в меня лифчик восьмого размера, затем ее юбка сползла с широких бедер и подойдя в плотную она стала ласкать меня. Я пытался не зажмуриваться сильно, чтобы ей казалось, что я просто закрываю глаза от удовольствия. — Что с тобой! — Ничего, детка. Продолжай. — Знаешь, а мне нравится, что ты называешь меня деткой, — сказала она и расстегнула мне ширинку. Ну все. Нужно просто представить, что это прекрасная человеческая женщина и сделать дело. Просто обычная человеческая женщина — повторял как мантру, я про себя, посылая сигналу тому, без активности которого было не обойтись. Как только она коснулась губами «его», я не сдержался и оттолкнул стоящую на коленях орчиху. Она не смогла сохранить равновесие и всей своей большой тушей грохнулась на стеллаж, который находился позади нее. Сверху тут же полетели какие-то пробирки, разбиваясь о ее голову и пол. Из них вытекала непонятная жижа, тут же расплавившая не успевшей ничего понять женщине-орку половину черепа. Я в недоумении сидел со спущенными штанами на каталке и пока не осознавал, что делать. Она смотрела на меня одним стеклянным глазом, а вместо второго торчала часть мозгов из расплавившегося черепа. — Ей! — я приблизился к жене своего босса с надеждой, что она применит какую-нибудь регенерацию и мы займемся с ней тем, чем она планировала, лишь бы только не сдохла. Но та не отвечала. — Вот черт! Плохи дела, — я стал оглядываться вокруг, не понимая, что делать. Я был посреди неизвестной лаборатории в компании мертвой голой орчихи, которую случайно убил, все, что осталось от ее лица покрывалось волдырями, а тело билось в предсмертных конвульсиях. — Горра! — послышался голос из-за двери, и кто-то постучал. — Горра, у тебя все в порядке? Я занес тебе новые исследовательские материалы. Будь с ними аккуратна. Это новая разработка биологического оружия. Специальный заказ от правительства. Они хотят применить его против троллей. Горра? Ты слышишь меня? Я вызываю охрану. Я притаился. Если тот, кто снаружи попадет внутрь, мне конец.Глава 2. Тухлые булочки
Голос снаружи сделал еще несколько попыток докричаться до орчихи, а затем умолк и, судя по всему, его обладатель ушел. Я стал бессмысленно ходить по помещению, раздумывая как дальше поступить. Надо будет снять с ее тела пропуск и добраться до выхода. Только подожду, пока тот, кто так настойчиво пытался докричаться до этой…Горры, уйдет подальше. Я подошел к столу. Там лежали документы, а к ним приложена маленькая записка: «Горра. Я принес тебе несколько образцов, как говорили наши предки, смертельного снадобья. Оно не просто убивает любое живое существо, с которым вступит в контакт, но и сделает из бедолаги смертельное оружие. Настоящего зомби, про которых до сегодняшнего дня мы слышали только из кинофильмов. Будь с пробирками аккуратна, ни одна капля не должна попасть на кожу. Завтра с утра завезут новых крыс, тебе предстоит узнать, передается ли каким-то образом заражение на здоровое существо. Если не успею уйти домой, то загляну и расскажу все лично. Райт.» Твою мать, Райт. Тебе стоило зайти пораньше, подумал я и подошел к Горре. Из магнитофона звучала уже третья романтическая композиция — похоже моя бывшая любовница не только была хорошо подготовлена к свиданию, но и понимала, что понадобиться больше времени, чтобы тело пройдохи Квиста достаточно возбудилось. Пропуск был прикреплен к поясу, снятой в порыве танца, юбки. Я оторвал карточку и вдруг услышал жуткое сопение. Поднял голову — целая половина черепа орчихи одним глазом смотрела на меня совершенно живым, но безумным взглядом, а из ее рта тянулась густая слюна. — Горра, детка, — попробовал успокоить я, еще сидящее на полу создание. — Тебе же нравиться, когда я так тебя называю, верно? Орчиха не ответила. Тогда я медленно попятился к выходу, выставив руки перед собой. — Спокойно… Только не шевелись… Сейчас я открою эту дверь… — я прислонил карточку к замку, он пикнул и загорелся зеленым. Я осторожно потянул за ручку, как вдруг зомби-орчиха вскочила на ноги и понеслась на своего незадачливого убийцу. Проскользнуть в открытый проход я уже не успевал. Все, что осталось от Горры, набросилось на меня, прибив к двери, и закрыв ее. Я выставил руки и ладонями ухватился за шею существа, чтобы сдержать ее пасть, которая тянулась, чтобы укусить меня. Выходило скверно. Еще несколько секунд и она доберется до моего носа. Надо было брать что дают и не воротить рожу. Внезапно ручка у двери зашевелилась, снаружи донесся голос: — Открывайте! Мы знаем, что вас там двое! Это секретный объект! — Ломайте дверь! — орал я, понимая, что через несколько мгновений могу тоже стать бездушной тварью. — Она хочет меня убить! Кто-то снаружи сильно ударил в дверь. Еще раз. С третьей попытки преграду удалось выбить, а меня вместе с орчихой отнесло к центру комнаты и повалило на нее. Когда я очухался, она уже вцепилась своими корявыми зубами в мое плечо. Я дал ей по морде и изуродованное существо отпрянуло. Тогда мне удалось оттолкнуться и отбежать дальше, где мне в затылок тут же прилетело чем-то тяжелым. Я упал, но не потерял сознание. Два орка и один эльф окружили Горру. — Это плохие новости, — раздосадовано произнес эльф в белом халате. — Поместите обоих в камеру для дальнейшего изучения. Я знал насколько быстро может двигаться ожившая орчиха, но предупреждать охранников об этом — значило обнаружить себя в сознании. Один из орков стал наклоняться к Горре, та в быстром движении вцепилась ему в пятерню. Другой охранник тут же ударил жертву секретного биологического оружия электрошоком — та отключилась. — Вот тварь! Укусила меня! — Успокойся. Ничего с тобой не случиться. Поверь, это не передается таким путем, — попытался успокоить одного из охранников эльф. Это его голос доносился из-за двери, когда я только прикончил Горру. — Да? А вы откуда знаете? Может тогда позволите ей и вас укусить? — разъярённо балаболил орк, язык которого странно заплетался. Эльф поднял руку и невидимым запястьем схватил укушенного за горло. — Знай свое место, проклятый орк. Если наши предки заключили когда-то союз, чтобы пойти по пути мира и технологий, а не по пути войны, то я лично никаких обещаний не давал. Его глаза загорелись красным и, казалось, он был готов убить укушенного. — Прекращай, — сказал третий и толкнул эльфа. — Ты что, позволил себе прикоснуться ко мне? — недовольным голосом произнес тот, кого, судя по записке, звали Райт. — Мы донесем на тебя начальству, эльфийское отродье! Я уже натерпелся тут… — он не успел закончить фразу. Бездушная Горра вцепилась ему в икру и жадно пыталась оторвать кусок орочьего мяса. Эльф взмахнул руками и тело орчихи стало разрываться на две части. Укушенный первым охранник, не позволил Райту закончить начатое и, уже обратившись обезумевшим существом, напал на лаборанта. — Вот черт! — выругался я вслух, не понимая до конца почему еще не перевоплотился, хотя меня укусили раньше. Я быстро вскочил на ноги и под схватку четырех существ, которые боролись не на жизнь, а на смерть, в свете мерцающих ламп и под очередное романтическое пианинное соло, покинул помещение. Боги, храните того, кто придумал таблички с надписью «EXIT». Благодаря им и пропуску Горры я быстро добрался до лифта и уже ехал в вестибюль. На этот раз обошлось без приключений. Весь испачканный в собственной крови и недавней рвоте я вышел на площадку перед небоскребом. В нем было пятьдесят этажей — не меньше. Мой взгляд сам направился наверх, откуда, прямо на мои глазах, выпали двое и уже летели вниз. Шлепок. Кажется это был эльф и один из охранников. Надо убираться отсюда, пока не приехала полиция или кто тут у них отвечает за порядок. Я перешел через дорогу, по которой уже бежала толпа зевак из гномов, эльфов, орков, гоблинов и людей к месту, где приземлились мои недавние знакомые. Затем зашел за угол одного из домов и навалился на стену. Пошарив в карманах, в пиджаке я обнаружил бумажник. В нем были какие-то наличные деньги. Целая пачка. Должно хватить на пластырь и бинт, если, конечно, по дороге я не превращусь в зомби и не сожру кого-нибудь. Навигатор показал аптеку под названием «У Торфа» в нескольких метрах от моего местоположения. Время было пять вечера, я еще успевал на свидание к своей эльфийке, правда вот настроение теперь было совсем не то. — Есть у вас зеленка? — запыхавшись протараторил я аптекарю, который стоял за прилавком на невысокой стремянке и поглаживал свою пышную бороду. — Чего надо? — переспросил гном. — Зеленка есть? — Ты, приятель, если напиться хочешь, то не по адресу пришел. Есть тут один бар… — Рану мне надо залечить, твою мать! — не выдержал я, показав на укус. Гном пристально посмотрел на меня, затем спустился со стремянки, а когда показался вновь, направил в мою сторону арбалет и грозно произнес: — Если ты еще раз упомянешь мою мать всуе, я этим болтом продырявлю твою безмозглую башку. А теперь выметай свою задницу из моей аптеки! — Послушай, я просто… — Выметайся, я тебе сказал! Спорить с обиженным гномом было все равно, что лаять на мопса. Ему было, мягко говоря, все равно. Пришлось подчиниться и убраться. На улице я перевязал руку своей разорванной рубашкой, накинул пиджак на здоровое плечо и двинулся в сторону «Тухлых булочек». Как мне уже сказал навигатор, я находился посреди Грогховерполиса, города, который был одним из провинциальных в большой стране под названием Руавеннима. Рекламные билборды висели вдоль дороги, по которой я шел и предлагали товары и услуги на любой вкус — средство для мытья посуды «кислота василиска», такси «в ад на единорогах», магазин ремонта часов «гномьи забавы». Я бросил взгляд на небо — за один из небоскребов впереди заходило солнце, а чуть левее уже висела огромная луна, словно еще чуть — чуть и она рухнет на город, похоронив всех его жителей. Смеркалось. По гирляндам, развешенным на витринах магазинов, я понял, что уже прошла, либо только начиналась рождественская пора. Ясно. Самый разгар зимы. Вот и темнеет рано. Через некоторое время я стоял перед мерцающей вывеской «Тухлые улочки» за пятнадцать минут до назначенного «моей крошкой» времени. Похоже, буква «б» давно перегорела, и никто не рвался ее чинить. Я потянул за ручку и меня тут же окатило букетом разных ароматов — женских духов, табака, перегара и «орочьей вонью» — не знаю, что это было на самом деле, но Горра пахла именно так. На входе стоял громила. — Что с тобой случилось, Квист? — человек в кожаных куртке и штанах поморщился. — Обычно мы не пускаем сюда таких голодранцев. Я посмотрел в зеркало, висящее слева. Да уж. Потрепало меня знатно. Кровь до сих пор бежала из затылка, и весь пиджак сзади был пропитан ей. Грязная рубаха неплотно окутывала правое плечо, а волосы были взъерошены и испачканы в каком-то мелу. — Тут… произошло кое-что… — я досадно взмахнул руками. — Я уж вижу, — отозвался охранник с широкой цепью на шее. — Но в таком виде пустить не могу. У нас тут приличное заведение. — Да, брось… — я бы хотел знать его имя, но не знал. — Все. Проваливай, Квист! Эльфийка внутри — единственная, кто может помочь мне, поэтому сдаваться нельзя. Я достал из пиджака бумажник и вынул несколько купюр. — Продай мне свою куртку, — последовало мое предложение. — Я сейчас же зайду в туалет, приведу себя в порядок и в твоей куртке буду выглядеть вполне прилично. — Двадцать гоблинских центов? Ты шутишь? Эта куртка, как минимум, стоит сорок гномьих фунтов. Торгуется. Ясно. Я достал из кошелька все бумажные купюры. На остальных был изображен какой-то эльф. — А за сколько продашь…эльфьих? Громила рассмеялся. — Ну ты и расист, Квист! Точно головой ударился! — он не мог перестать громыхать на весь коридор, но в конце концов успокоился и заявил: — Шестьдесят темных купюр и сможешь войти, получив эту куртку. Меня не покидало ощущение, что он меня нагревает, но деваться было некуда. Я отсчитал две двадцатки и четыре пятерки с изображением эльфа с высокомерным взглядом, получил кожаную куртку с заклепками и под блеск зубов осклабившегося охранника зашел в туалет. Я привел себя в порядок — промыл рану на затылке, оторвал рукав у рубахи и перевязал им рану так, чтобы куртка могла свободно сесть на руку. Потом переложил свои вещи в новую одежду, а все остальное выкинул в урну. — Вот так — другое дело! — воскликнул охранник и отошел с дороги. — Слушай, может вернешь мне потом ее… Я не стал дослушивать лепет того, что разорил меня на шестьдесят темных купюр и прошел сквозь плотные красные шторы. Стриптиз-бар? Похоже я угадал, когда предположил это. По всему помещению стоял дым, переливаясь голубыми и розовыми цветами светомузыки. Из колонок звучал электро-хаус, в клетках по центру зала танцевали обнаженные эльфийки и человеческие женщины, а девушки топлес ходили между столиками и разносили напитки. Неужели моя девушка стриптизёрша? Конечно, чего еще можно было ожидать от Квиста, который часами зависал в лифте с орчихой. Я сел за один из столиков в углу и достал телефон, чтобы написать «своей крошке», что уже пришел и жду ее. Вот бы узнать, как ее зовут… — Что будешь заказывать, красавчик? — сбила меня с толку полуголая официантка, глаза которой я перепутал с грудью и уставился на два бледно-розовых соска. — Вы слышите? — она улыбнулась. — Мне бы что-то слабоалкогольное, — опомнился я. — Возьми «Грешную Страсть», сладкий. Я обещаю, что не пожалеешь. — Звучит интересно. Можно сразу две? Официантка рассмеялась. — Давай начнем с одной и, если что, продолжим, — она загадочно улыбнулась. — Пересядь туда. Я повиновался и сел за столик в нише, на который она мне указала. — Я на месте. Ты где? — отправил я сообщение своей подруге. — Мое выступление ровно в шесть, — пришел ответ. — Как закончу, найду тебя в зале. Целую. Что ж. Значит буду смотреть как моя девушка-стриптизёрша голая танцует для четырех гномов, шести орков и одного эльфа. Ну и, конечно, меня. — Сейчас для вас, — заговорил голос ведущего из колонок. — Выступит обворожительная, несравненная, прекрасная… Есть один плюс в том, что, как оказалось, она занимается этими танцами. Без проблем узнаю ее имя. — Главная звезда нашего клуба… — этот ведущий говорил невероятно интригующе, но в моем случае это только раздражало. — «Ласковая Тень»! Встречайте! Что? Черт возьми! Я совсем забыл, что в таком заведении мало кто выступает под своим именем. Что ж. Ласковая Тень тоже звучит неплохо. Только я собирался насладится танцем своей подруги, как шторки, висящие по краям ниши, в которой я сидел, начали задвигаться и закрыли мне весь обзор на остальной клуб. — Какого черта?! — произнес я вслух и уже собирался встать, чтобы выйти и насладиться выступлением своей эльфийки. Женская рука показалась из-за штор, затем я увидел остальные прелести девушки, что чуть раньше подходила ко мне за заказом. На ней была прозрачная накидка, длинные чулки в сеточку, кожаные трусики, а соски теперь скрывали два прилепленных к грудям кусочка ткани. У нее в руках был поднос, на котором стоял бокал с лазурной жидкостью внутри, а рядом с ним лежала клубника, залитая сливками. — Твоя «Грешная Страсть» уже готова, — эротично сказала она и я почувствовал приятное напряжение. Вот дьявол! Похоже Грешная Страсть, такое же прозвище, как и Ласковая Тень! Только теперь я в заложниках у этой прекрасной обнаженной девицы. Как же велик соблазн испить этот напиток до конца. Девушка легко толкнула меня на диван. Я беспомощно облокотился на спинку и с глупым выражением лица принялся наблюдать за тем, что будет дальше. Сейчас пахло только духами. Из динамика в потолке зазвучала медленная композиция. Я попытался встать, но кажущаяся хрупкой ручка оттолкнула меня обратно. Грешная Страсть близко приблизилась ко мне — так, что я почувствовал ее дыхание, затем взяла с подноса клубнику и поднесла к моим губам. Она и не планировала ей со мной делиться. Вместо этого она отправила ягоду к своему рту и зажала ее между полными коралловыми губами. Ну все! Пора брать себя в руки и идти к той, которую я, судя по всему, люблю. Но я не смог. Девушка уже сидела на мне и медленно двигала своими бедрами. Она поставила поднос на стол, стоящий рядом, взяла с него бокал и отпила лазурной жидкости. В следующий миг ее губы прильнули к моим и напиток стал заливаться мне в рот. Я всегда думал, что подобное действие будет не таким приятным, но оказалось, наоборот. Алкоголь тут же стал разливаться по моему телу, а руки, как будто против собственной воли, уже гладили ее бедра. Звук входящего сообщения должен был бы вырвать меня из экстаза, но моим разумом уже завладело что-то другое. Какая разница, если от укуса, я в любой момент могу стать монстром? Будет ли важно каким говнюком меня будут считать после смерти. Мои руки заскользили к ней на талию. Горячее тело красотки извивалось в страстном танце. Теперь телефон продолжительно зазвонил. Похоже эльфийка закончила выступление и хотела найти своего развратного бойфренда. Я больше не мог удержаться и схватил Грешную Страсть за задницу и страстно поцеловал. — Квист! — кто-то обронил красивым, но грозным голоском. Я открыл глаза и увидел эльфийку с фотографии, которая висела у меня на работе. Тут же опомнившись, я оторвал свои губы от той, что одурманила меня минутами ранее. — Постой… — эх, если бы я знал имя Ласковой Тени, возможно остановить ее уходящий в густом дыму силуэт было бы проще. Я снял с себя полуобнаженную женщину и кинулся следом за эльфийкой. Она исчезала за дверью в другом конце зала, вместе с моими надеждами на приятный вечер. — Сюда нельзя! — огрызнулся орк, охраняющий вход в служебное помещение. — Там моя девушка! Пусти! — я попытался оттолкнуть его с дороги. В следующий миг зеленый огромный кулак уже летел мне в нос. Я почувствовал острую боль, в глазах потемнело и повалившись на пол, я начал терять сознание.
Глава 3. Кровожадный питомец
Я очнулся от того, что кто-то лизал меня в щеку. Открыл глаза и увидел огромную собаку, раза в два больше самой огромной овчарки. — Фу! — я отполз на несколько метров и выставил руку перед собой. Пес вилял хвостом и, кажется, не собирался причинять мне вреда. — А ты добрый, да? Он еще сильнее завилял хвостом и принялся игриво прыгать вокруг. «Хорошо. Сейчас попрыгает и отстанет.» — подумал я и засунул руку во внутренний карман куртки. Кошелька не оказалось. Карманы штанов. Черт! Телефон тоже присвоили. Я пролежал тут по меньшей мере час, потому что стало совсем темно. Я огляделся. Вокруг был двор, а мое тело откалывалось у крыльца с большой красной дверью и маленьким фонарем, висящим над ней. Делать нечего. Нужно отбить свои вещи у упырей внутри, иначе я не найду собственного дома, а через сутки-двое подохну с голода. Мои кулаки сами, не переставая, стучали по железной двери, пока маленькая задвижка не отодвинулась и из отверстия не засветились два глаза. — Чего тебе? — равнодушным голосом спросил кто-то изнутри. — Вещи мне верните! — Ничего у тебя не было. Проваливай! Задвижка захлопнулась. Я стал стучать еще настырнее, теперь приложив все силы правой ноги. — Ты чего не понял, гад? Будешь стучать и живым отсюда не уйдешь! Назло я треснул еще сильнее и ткнул пальцами в зенки, глядящие на меня. Обозленный охранник немедленно щелкнул замком, красная дверь со скрипом отворилась и наружу вышел орк. Он схватил мое покалеченное тело под силки и швырнул к мусорным бакам — так, что я ударился об один из них головой, как раз тем местом, которое уже, итак, нещадно болело последние несколько часов. Огромная туша двигалась в мою сторону, а я пытался прикинуть, как мне выжить во всей этой заварушке. Зеленый монстр занес свой исполинский кулак, и он полетел прямо в мое лицо. Я зажмурился, а когда не почувствовал удара, открыл глаза и увидел, что пробудивший меня добродушный пес вцепился в кисть моему обидчику так, что теперь тот нещадно вопил. Зеленая кровь брызгала во все стороны в свете тусклого фонаря, лишая орка сил. Я нащупал пустую бутылку из-под шампанского в одном из мусорных баков и разбил ее ему об голову. Получилось не с первого раза, поэтому я стукнул по огромной башке раз шесть, прежде чем осколки полетели в стороны, а громадина начала оседать. Пес продолжал обгладывать кисть урода, даже когда я заходил внутрь. Мои вещи лежали на зеркале в одной из гримерок, расположенной в глубине коридора с тусклым светом и обшарпанными стенами. Телефон был забит целой кучей уведомлений: — С тобой все в порядке, дружище? — писал некий Грег и вдогонку отправлял пять знаков вопроса. — Перезвони Лане. Она хочет поздравить тебя, — приказывала какая-то Аурра. — Покупка в магазине «Одежда для орды» … — похоже ублюдки успели списать деньги с моей пластиковой карты. Еще несколько уведомлений предлагали посмотреть видео про «живых мертвецов», напоминали о покупке каких-то «билетов», а навигационные карты извещали о том, что я прибыл в место назначения. — Ну ты и поддонок, Квист! — ругало меня последнее непрочитанное сообщение в телефоне, которое было для меня сейчас важнее остальных. Я позвонил несколько раз, но Ласковая Тень все время сбрасывала. — Прости, любимая! Мне нужно тебе все объяснить… — отправил. — Не хочу ничего слышать! Ненавижу тебя! И видеть больше не хочу! Вот это порядки. Она сама работает стриптизёршей, а завидев на моих коленях другую, начинает проклинать, как последнего козла. Уличный пес боднул меня в руку. — Ты что здесь делаешь, малыш? — я потрепал его за ухом. — Тебе сюда нельзя. Но мой союзник в драке против орка не понимал и радостно вилял хвостом, ласкаясь о мои пальцы. Вся его морда было испачкана зеленой жижей. — Ну хорошо. Только не накидывайся больше ни на кого, без моего разрешения. Договорились? Пес поскулил в ответ и сел у моих ног. — Я люблю тебя, крошка! — начал писать я следующее сообщение. — Давай не будем все портить. Ответ не пришел, но вдалеке я расслышал сильный грохот, а затем рыдание. — Ну вот, песик. Кажется, мы ее нашли. Женщины — чувствительные существа. Я вышел из гримерки и пошел по длинному коридору. Остановился у двери, за которой горел свет, а тень эльфийки мелькала в прогалине снизу — видимо та мельтешила по комнате и не находила себе места. Я постучал. — Кто? — донесся печальный голос из-за двери. — Квист. Недолгое молчание. — Уходи! — Дай мне еще один шанс, детка. Опять молчание. — Ладно. Можешь дуться и не разговаривать сколько угодно, но, пожалуйста, помоги мне, — эльфийка за дверью притаилась. — Сегодня со мной произошли жуткие вещи. Мой нос разбит, рука истекает кровью, затылок тоже необходимо обработать. Я знаю, что не заслужил нормального отношения, но прошу тебя, просто помоги мне и я обещаю, что сразу уйду. Замок нерешительно щелкнул и дверь отворилась. На пороге стояла самая прекрасная женщина из тех, кого я когда-либо встречал. Ее ушки заостренными кончиками тянулись к затылку, но уже на уровне висков прятались в густых серебреных волосах и только макушками выглядывали из-под них. Маленький курносый носик был запачкан потекшей с глаз тушью, а большие голубые глаза смотрели и не хотели смотреть на меня одновременно. — Зайди. — холодно приказала она мне. Я повиновался. — Зачем ты притащил с собой Волка Смерти? — Волка Смерти? Не знаю. Он сам увязался за мной, — виновато ответил я и уселся на стул перед макияжным зеркалом. Она достала аптечку и принялась обрабатывать рану на моем затылке. Абсолютная тишина наступила в комнате, прерываясь лишь на мои грузные вдохи, которые я издавал, когда хотел заговорить, но передумывал, потому что боялся ляпнуть лишнего. — Ты уже решил, где будешь его держать? — наконец-то сказала она, искоса посмотрев на пса. — Нигде. Немного потаскается за мной и отвяжется. Ошеломленный взгляд просверлил меня насквозь. — Тебе разбили всю голову, — раздосадовано покачала головой она. — У тебя точно все в порядке с памятью? — Есть… небольшие провалы… — постарался я ухватиться за возможность не выдавать себя, но в то же время узнать побольше об этом мире. — Ты же помнишь, что Волки Смерти прогрызаются из-за завесы только к тем, кому им предназначено служить. — Завесы? — Все гораздо хуже, чем я думала, — Ласковая Тень несколько раз обмотала мою голову бинтом и та, наконец, перестала сильно ныть. — Кто тебя так отделал? — На работе произошло кое-что… — Значит ты еще был там? — Что? — Весь Тюб забит видео из торгового центра, где ты работаешь. Ты еще не видел? Я покачал головой. Эльфийка достала свой телефон и включила новости, где гоблин в галстуке и на голубом фоне вещал: — Сегодня в частной лаборатории «Грандмейсер» на улице Звездных Небес с тринадцатого этажа выпрыгнули два сотрудника. Опыты, которые проходили внутри здания, нанесли непоправимый вред здоровью главного лаборанта и охранника. Каким-то образом после падения с большой высоты им удалось выжить. Очнувшись, они стали накидываться на прохожих и пытаться изувечить их. Следующее видео не для слабонервных, просьба увести от экранов детей и беременных эльфийских женщин. Видео снимали, я бы сказал, с вертолета, но на чем летели операторы на самом деле было не понять. На крупном плане эльф в белом халате вцепился в шею какому-то гному и зубами разрывал того на куски. Позади уже бесновалась целая толпа ходячих мертвецов, хоть в новостях на этом и не концентрировали внимания. — Как вы видите, под действием препарата неизвестного происхождения, представители всех рас начинают вести себя агрессивно, — продолжал гоблин. — Военные уже оцепили квартал. Нужно удостовериться в том, что болезнь не передается воздушно-капельным путем или при прямом контакте с зараженным. Власти делают все необходимое, чтобы недуг не распространился за пределы опасной зоны. Уже известно, что зараженный ген передается путем укуса здорового существа больным. Сообщайте любые известные вам сведения о людях и нелюдях, которые, по-вашему, вступали в контакт с зараженными. Любая информация поможет предотвратить ужасную катастрофу. Номер горячей линии вы видите на экране… Если бы это видео закончилось на десять секунд раньше, я бы не позволил Ласковой Тени развязать руку и увидеть укус. Но теперь она смотрела на меня растерянными глазами и брезгливо держала окровавленный рукав. — Знаешь что, Квист, — она положила бинт обратно в аптечку. — Я ничего никому не скажу. Просто положу это здесь и уйду. Мне не нужны неприятности. Эльфийка медленно двинулась к выходу. Мой пес преградил ей путь и злобно зарычал. — Позволь мне все объяснить. — Убери волка, Квист, — зло произнесла она. — Те, кого кусают, почти сразу обращаются в зомби. Я хожу с этой раной уже несколько часов, понимаешь? И до сих пор всвоем уме. — Я же сказала, мне нет дела до того, что с тобой произошло. Просто убери Волка Смерти и дай мне уйти. Я сдался. Похоже никакие слова больше не исправят ситуации. — Ко мне песик! — я свистнул. — Пусть трусиха уходит. — Как ты меня назвал? — Трусиха. Я просто дал определение твоим поступкам. Глаза эльфийки загорелись красным, похоже я пробудил темную сторону «своей крошки». — Когда ты видел трусливых эльфов, человек? Когда мы предложили всем расам заключить Бесконечный Мир, безоружными войдя в Дворец Ветров? Или, когда мои предки пожертвовали собой в пещерах под Небесным Водопадом, чтобы убить дракона, который продолжал сеять хаос в нашем мире и убивать? Быть может ты думаешь я робею каждый день, подставляя свой зад под шлепки разных пьяниц? В каждом поступке благородного эльфа есть скрытый смысл, и, если бы мне не надо было оплачивать лечение матери и содержать сестру, я бы осталась здесь с тобой и рискнула своей шкурой! А пока, ты для меня просто козел, который и пальца моего не стоит! Так. Не хватало только пара из ушей. Скажу честно, мой новый песик здорово вселял уверенности, потому что иначе, вместо того чтобы слушать, я думал бы только о том, как остаться в живых. — Прости… — положив руку волку на голову я покачал головой. — Просто ты была единственной, кто мог мне помочь… Прощай. Ласковая Тень медлила. Она какое-то время нерешительно переминалась с ноги на ногу в дверном проеме и наконец произнесла: — Будь проклята эта врожденная благородность! — она подошла ко мне и принялась перевязывать руку. — Я помогу тебе, но больше ни о чем не проси. Забудь обо всем, что было между нами. Не желаю больше читать сообщений о любви, выслушивать твои глупые оправдания и считать тебя своим парнем. Вот черт! Если бы та проклятая орчиха не зашла тогда в лифт, я бы не лишился такой красотки. — Как скажешь, — пришлось ответить мне. На улице загудели сирены, и я тут же вспомнил про растерзанное тело охранника на заднем дворе. — Ты слышишь? — спросил я и встал со стула. — Сирены? — Да. Возможно, они приехали за мной. — Из-за укуса? — Не совсем. Кажется этот…Волк Смерти знатно поиздевался над одним из местных охранников… В железную дверь на другом конце коридора заколотили. — О, Боги, Квист! — Знаю, знаю… — я взял ее пальчики в свои руки. — Не выдавай меня. Пожалуйста. Стук кожаных каблуков уже разносился по всему коридору. — Мне столько нужно тебе рассказать, но сейчас не время и не место, — продолжал умолять я. — Обещаю, я обязательно все объясню… Дожидаться ответа не было времени. Вместе со своим новым питомцем я залез в большой шкаф, дверца которого предательски не закрывалась. Пришлось ногтями подцепить головку шурупа, на котором держалась ручка снаружи, чтобы максимально прижать ее. В гримерку постучали. Я притаился, глядя в узкое отверстие. — Откройте! Полиция! — послышалось из коридора. Ласковая Тень открыла. На пороге появилось два эльфа в обтягивающей синей форме. Разные эротичные наряды, висящие на вешалках вокруг меня, пахли как та девушка, которая танцевала на моих коленях. — Что случилось, офицер? — ответила моя, похоже, бывшая. — Вы уже слышали, что на улице Звездных Небес произошел инцидент? — они разгуливали по гримерке, как по собственному дому. — Не так подробно, как вероятно, можете сообщить мне вы, — я видел, что Ласковая Тень прячет за своей спиной окровавленный рукав, который сняла с моей руки. — Сегодня там произошла утечка биологического оружия. Теперь представитель любой расы может превратиться в бездушную тварь и пытаться сожрать любого, в чьих венах еще течет кровь. — Вы же не хотите сказать, что нас ждет нашествие мертвецов? — эльфийка улыбнулась. — Нет, что вы. Мы же не древний народ, который был бы не способен справиться с подобным инцидентом. Как раз, чтобы предотвратить заражение мы выезжаем на все похожие случаи. — Но почему вы здесь? Насколько я знаю, у нас в клубе все в порядке. Здесь не было никаких…мертвецов. — Вы не слышали и не видели ничего странного около пятнадцати-тридцати минут назад? — Не припомню… — она отлично сыграла недоумение. — На заднем дворе хладнокровно растерзали одного из охранников вашего клуба. Мы уже поместили его тело в безопасное место, но должны удостовериться, что у вас здесь нет зараженных. — Вы же не думаете, что одного из них я прячу в своем шкафу? — пошутила Ласковая Тень и незаметно спрятала рукав в свою сумочку. Эльф посмотрел в сторону шкафа, мои пальцы из последних сил держались за шляпку шурупа. Потеря концентрации и дверь распахнется, а моему новому другу придется взять на себя еще две смерти невинных. Держись, Квист… Страж порядка легким смешком оценил шутку и перевел взгляд на макияжное зеркало? — Зачем вам аптечка? Вы ранены? — Я получила небольшое растяжение во время последнего танца… Мои пальцы не удержали дверь, и она приоткрылась, своим предательским скрипом привлекая внимание полицейских. Они сразу пошли в мою сторону. Пес тихо зарычал — он тоже чувствовал приближение неприятелей. — Я могу вам еще чем-то помочь? — Ласковая Тень обогнала стражей порядка и преградила им путь. Кажется кожаный лифчик соскользнул с ее груди. — Очень скоро у меня следующее выступление и я бы хотела успеть подготовиться к нему. Как я и ожидал, теперь они смотрели только на ее прелести. Все, кроме ее собственного парня, за последние несколько часов рассмотрели Ласковую Тень со всех сторон. Невероятно тонкая талия эльфийки была сногсшибательной, а формы бедер были достойны самых первых страниц мужских журналов. Интересно, есть в этом мире что-то подобное? — И…часто вы тут выступаете? — спросил второй эльф, явно из собственных интересов. — Заткнись, Эллай, — остановил его напарник. — Мы уже уходим, госпожа. Приносим извинения за беспокойство. — Ничего, офицеры. Я танцую тут каждый день с шести до восьми вечера, кроме понедельника. Закажите у бармена Ласковую Тень, и я станцую приватный танец лично для вас. Эллай глупо улыбнулся. Уже у порога он дождался, когда его напарник выйдет за дверь, а затем ухмыльнулся и шлепнул эльфийке по заднице. Это была самая большая ошибка, которую он совершал в своей жизни. Волк Смерти, злобно рыча, выпрыгнул из шкафа и набросился на незадачливого стража порядка. Ровно одно мгновение понадобилось зверю, чтобы оторванная кисть полетела вслед вышедшему первым эльфу. Тот вернулся назад и выстрелил из оружия, похожего на небольшой арбалет, но как только стрела, вонзилась псу в бедро, того прошибло током и свалило с ног. — Ни с места! — офицер целился в грудь Ласковой Тени и говорил в рацию. — Всем постам! Есть подозреваемые в убийстве охранника! Нужно подкрепление! Отправьте целителей на Аллею Темных Сил восемьдесят два. Есть раненные! Он закрепил переговорное устройство на своем поясе. — Ну что, доигрались?
Глава 4. Встать! Суд идет!
В комнате истекал кровью кряхтящий Эллай, без сознания валялся Волк Смерти, эльф целился в почти обнаженную Ласковую Тень, а мой телефон наигрывал легкую динамичную мелодию — кто-то упорно пытался дозвониться до незадачливого Квиста. — Можно ответить? — я понимал насколько это глупо прозвучит, но в конце концов вариантов больше не было. В этом мире при аресте я наверняка тоже имел право на звонок. Наконечник заряженного болта с эльфийки направился на меня. — Только попробуй пошевелиться, и я приговорю тебя к смерти, ублюдок — оскалился полицейский и подошел ближе. — Руки! Он приковал нас наручниками к батарее и усадил на пол в углу. — «Карающий патруль», ответьте! Как слышите? — заговорил женский голос. — Я тут. Прием, — ответил эльф, поднеся рацию ко рту. — Подкрепление будет через пять минут. Вы держите ситуацию под контролем? — шипение оповестило о конце сообщения. — Переселись в волка, — шепнула мне Ласковая Тень, пока страж порядка отвечал на запрос. — Что? — в недоумении посмотрел я на стриптизершу. — Переселись в волка, мать твою, и освободи нас! — Тут Волк Смерти, — ответил эльф по рации и пнул по ноге моей сообщнице, чтобы она перестала открывать рот. — Я пока не знаю чей он, но пришлите Ловцов Смерти. Возможно, он еще живой. Проклятье! Я не знаю, как это произошло, но, когда полицейский произносил свою последнюю фразу, я уже стоял позади него, а все перед глазами вдруг стало черно-белым. Я видел, как зрачки Квиста ушли за глазницы, а его тело нещадно затрясло. Еще на мгновение мой взгляд задержался на обнаженных грудях танцовщицы — с этим невозможно было совладать. Я понял, что оказался в теле Волка Смерти. Теперь нужно было убить эльфа, иначе меня поймают и запрут в какой-нибудь лаборатории, где я благополучно отброшу коньки от бесконечных экспериментов. К тому же, фактически, убийство совершу не я — это сделает существо, которое само увязалось за мной и без моего ведома жаждет крови. Все эти мысли заняли у меня не больше трех секунд, во время которых догадавшийся обо всем полицейский в страхе обернулся, и я тут же вцепился ему в глотку. Синяя кровь брызнула на пожелтевшую от времени люстру, а в следующий момент я уже видел, как мой пес разрывает обделавшееся тело эльфа. — Какого хрена ты тут?! — Ласковая Тень стукнула мне скованными руками по груди. — Что? — я не понимал, чего она хочет. — Надо добить того полицейского, чтобы он про нас никому не рассказал, а тело этого подтащить сюда, чтобы мы смогли достать ключи и отстегнуть наручники! — Ааа… — осознавая, что от меня требуется раскрыл рот я, но не знал, как выполнить то, что необходимо. — Как? — Что как? Через открытую форточку, снаружи донеслись звуки приближающейся сирены. — Как мне…попасть…в него? — Мне почем знать?! Я не друид! Также как попал в него раньше! Друид? Может я так и попал в этот мир? Сирены усиливались. — Давай его сюда, песик! — я свистнул, пытаясь подозвать Волка Смерти. Он подбежал ко мне и снова добродушно завилял хвостом и стал тереться своей грязной мордой о мое лицо. Я чувствовал, как смесь из синей и зеленой крови размазывается по щекам. — Дьявол, Квист! Мне нельзя попасться копам! Они с минуты на минуту будут здесь! Я просто представил, как моя душа покидает тело человека и вселяется в Волка Смерти, и уже видел самого себя со стороны. На четырех лапах я подбежал мертвому эльфу, зубами схватил его за ремень и пододвинул к эльфийке. — Хороший мальчик! — она тут же принялась ловко обшаривать мертвеца. Я оказался вновь в себе. — Взять! — приказал я псу, указывая на Эллайа, который лежал без одной руки, без сознания, но мог опознать нас, если бы остался в живых. Волк набросился на беднягу и вырвал тому кадык. Еще минус один. Теперь сирены звучали прямо «под боком». Ласковая Тень отстегнула сначала свои, потом мои наручники, затем схватила свою сумочку, закинула туда все свои вещи, взяла какую-то кофту со стула и выпрыгнула в окно. — Скорее! — громко шепнула она, пока я неповоротливо взбирался на подоконник. Наконец мне удалось спрыгнуть вниз, и мы тут же побежали по темному двору — Волк Смерти следовал за нами. Спустя минут десять стремительного бега мы остановились посреди узкой арки, ведущей на людную улицу. — Сейчас я пойду налево, а ты направо, — сказала эльфийка, натягивая балахон, который был ей почти до колен, и пряча волосы под капюшон. — Хорошо. Где встречаемся? — наивно осведомился я. — Нигде, Квист. Наши пути расходятся. Ты, итак, подкинул мне целую кучу проблем. Прощай! — она побежала прочь, оставив нас с песиком недоумевать на границе между темным опустелым двором и наполненной людьми и нелюдями улицей. Похоже, с ней было все кончено… Теперь нужно было решить сразу несколько вопросов. Куда деть пса и как добраться до дома, чтобы отыскать еще больше информации о новом себе. Я достал телефон, чтобы посмотреть кто мне так настойчиво названивал. Это был Грег. Я позвонил ему. — Где тебя носит, брат? — на том конце спросил одновременно обрадованный и взволнованный голос. — Грег? — остерегаясь ошибиться, вопросом на вопрос ответил я. — Что случилось, Квист? Мы все тебя потеряли! Тебе удалось выбраться с работы? Говорят квартал оцеплен и никого из здания не выпускают… — Все в порядке. Я…уже далеко оттуда. Мне нужно добраться домой… — Тогда в чем проблема? Садись на метро и дуй на Знойную Улицу, тут я тебя подхвачу. — А можешь забрать меня… отсюда? — я вышел на тротуар и огляделся. — Эм… У меня немного другие планы… — Ну, пожалуйста, брат. Мне нужна твоя помощь. — Ну хорошо. Где ты? Я снова выглянул из арки, чтобы найти табличку, где обычно написана улица. — Тут… Дом Семи Ветров, — увидел я вывеску над центральным входом, в который вело несколько десятков ступеней. — Я понял. Внутри есть кафе. Жди меня там. Через час буду. — Постой! — успел я остановить Грега прежде, чем он повесил трубку. — Со мной…этот…Волк Смерти… — Волк Смерти?! Какого хрена, чувак? — Я… — Почему я до сих пор не знал, что ты друид? — Мы еще поговорим об этом, а сейчас, пожалуйста, скажи, куда мне его можно спрятать? — Ну… Тебе должно быть виднее. Насколько я знаю, они послушные. Оставь его где-нибудь, а сам ступай… — батарейка предательски села в самый разгар разговора. Черт возьми! Ладно. По крайней мере, теперь я понимал куда идти и кого ждать. Плохо только, что не знал, как выглядит этот самый Грег. Ну, ничего. Сяду на видном месте, он сам подойдет, когда узнает меня. Я приказал псу ждать в темном углу во дворе, из которого вела арка, пригладил засаленные волосы и пошел в Дом Семи Ветров. Уже в вестибюле меня ждал пропускной пункт, за которым столпилась целая куча журналистов с камерами и микрофонами. Не самое удачное место, чтобы околачиваться здесь. Может подождать Грега снаружи? А если он пройдет мимо — я же даже не узнаю его? Придется рисковать. Лицо местного охранника глядело из маленького окошка и потребовало документы. Я достал кошелек и вынул оттуда карточку с надписью «водительское удостоверение». Он несколько раз пристально посмотрел на нее, на меня, снова на карточку, снова на меня… — Проходите, — сказал он и, отсканировав мои документы, разблокировал турникет. Я благодарно кивнул ему и вошел. — Ровно в девять завершиться последнее заседание. Не задерживайтесь, — крикнул мне вслед седой на посту охраны. — Заседание? — С первого раза не понимаешь? Проходи, тут очередь! — огрызнулся он. Похоже я попал в здание суда. Я увидел табличку, указывающую на кафе, но задержался позади толпы из журналистов, потому что в этот самый момент, гоблин, стоящий за небольшой тумбой, вещал что-то крайне важное. — Еще вопросы? — спросил он, перебивая звуки десятков щелчков фотоаппаратов. — Вы считаете, что женщина-орк, совершившая это преступление, не заслуживает наказания? — Я считаю, что мы должны трактовать это «преступление», как временное помешательство и самозащиту. А это совершенно разные вещи. Моя подзащитная не имела права калечить своего бывшего мужа, но и терпеть побои со стороны человека орк тоже не обязан. Мы давно приняли равенство рас, а такие инциденты заставляют нас возвращаться к истокам и заниматься такими разбирательствами, которым давно нет места в нашем мире… Я не стал дослушивать речь гоблина и юркнул в дверь с надписью «туалет». Я аккуратно снял повязку с головы — она привлекала слишком много внимания — взял бумажные полотенца, намочил их и принялся вытирать затылок, чтобы не оставить и следа крови. Кто-то смыл в одной из кабинок — похоже я был здесь не один. Дверь открылась и оттуда вышла женщина. Орк. — Я… — я растерялся. — Это что, женский туалет? Кажется, я перепутал… — Ты ничего не перепутал, — она подошла к раковине, включила кран и сунула руки под воду. — Просто в женском туалете было занято, а ждать, пока очередная девица сделает там свои дела, у меня нет времени. Похоже это та орчиха, о которой говорил гоблин — у нее на руке браслет мигал красным. Только вот манеры у нее, далеко не женственные. Странно, что какой-то мужик вообще посмел поднять на нее руку. Вероятно, он обманулся ее слишком человеческими размерами. По сравнению с Горрой, эта была подростком. — Я слышал, что сейчас будет заседание? — вытирая затылок спросил я. Крови на бумажном полотенце оставалось все меньше. — Я здесь именно поэтому. — Это про тебя там говорит гоблин? Она посмотрела на меня, но не ответила. Точно она. — А что произошло с твоим…мужем? — Ты не смотришь телевизор? — она взглянула на меня исподлобья. — Он повредил себе позвоночник и теперь обвиняет меня в этом и в том, что навсегда стал калекой. Она взяла несколько полотенец и вытерла руки. Ее зеленые пальцы были совсем небольшими, хотя конечно больше любых человеческих. — Прощай, незнакомец! — она кинула мусор в урну и неспешно завиляла своими бедрами, направляясь к выходу. Вот если бы Горра, была хотя бы чуточку похожа на нее, всех этих проблем с заражениями можно было бы избежать. Я умылся, стер с куртки и штанов грязь, насколько это было возможно, и вновь пройдя через толпу журналистов, сел за столиком в углу в кафе, откуда открывался замечательный вид на улицу, ярко освещаемую десятком фонарей. Только теперь у меня появилась возможность получше рассмотреть место, куда я попал. На площади перед Домом Семи Ветров был большой фонтан, в середине которого на дыбах стоял кентавр, а из его чрева в бассейн выплескивалась вода, подсвечиваемая зелеными огнями. Недалеко было видно вход на станцию метро, а ухоженные кусты, плотно растущие друг к другу, рисовали четкие границы аллеи, уходящей далеко к проезжей части. Телевизор, висящий в углу зала, показывал прямую трансляцию прямо из зала суда. Там все кишело народом. Именно поэтому я оказался единственным посетителем этого кафе. — Что будете заказывать? — спросила у меня девушка, смачно жующая жвачку. — Только не «Грешную Страсть», — я потянулся за бумажником, чтобы посмотреть, остались ли у меня деньги. — Что, простите? — Ничего. Что у вас пьют, когда хотят взбодриться, но не хотят опьянеть? — я увидел, что орки из клуба не успели забрать деньги из бумажника. — Кофе? — Дак у вас есть кофе?! — воодушевленно переспросил я. Официантка подозрительно посмотрела на меня и даже жвачка в ее рту стала пережевываться медленнее. — Да-а-а… — настороженно произнесла она. — Тогда сделайте мне капучино. Она вновь посмотрела на меня, как на умственно отсталого. — Такого у нас нет. — Вы же сказали, что у вас есть кофе! — Да. Эльфокано, оркачинно и гноммэ. — Давайте орка… — я не стал полностью произносить название, потому что официантка, итак, все поняла и уже ушла за барную стойку, где кофе-машина во всю гремела, предвещая мое воссоединение с моим любимым напитком. — Всем встать. Суд идет! — Произнес кто-то в телевизоре, и все люди и нелюди поднялись на ноги. — Можете присаживаться, — сказала судья. Это говорила женщина-гном в красной мантии и большим колпаком на голове, который был увешан разными символами — полумесяцем, символом бесконечности, знаком, что в моем мире обозначал доллар и другими. Над ее верхней губой были пышные усы, а губы ярко-накрашены красной помадой. — Господа присяжные, — начала говорить судья. — Сейчас вы должны вынести свой вердикт по делу… — Простите, пожалуйста. У вас не будет зарядки? — я показал официантке свой, сейчас бесполезный, телефон. Все еще пережевывая огромную жвачку, она указала головой в сторону зарядного устройства для гостей на диванчике у выхода. Я быстро пересел ближе и подключил телефон. Включается. На экране высветилась эмблема — рогатый шлем, один рог у которого был сломан. Загрузился. Оповещения посыпались один за другим. — Мне ехать за тобой? — спрашивал, видимо глупый, Грег. Обо всем же договорились! — Конечно! Я в кафе внутри Дома Семи Ветров! — отправить. — Это Тень. Я сменила номер. Твой проклятый пес выследил меня и теперь не отвязывается! Я слышала, что животные друидов испытывают те же чувства, что и их хозяева. Если так…наверное ты…действительно не хотел обидеть меня и любишь… В общем, перезвони, как только сможешь, я пригляжу за волком. Отличные новости! А я не понимал почему он все испортил в стриптиз-клубе, когда полицейские допрашивали эльфийку. Я только хотел ее защитить, а он сделал это. — Я уже скучаю… — отправить. Может у меня еще остались все шансы сохранить ее? — Ваш кофе, — произнес надо мной жующийся голос. Я взял чашку, отдал две темных купюры и жадно прильнул к ней губами. Жидкость, которую тут называли «кофе» была самым отвратительным пойлом, которое я когда-либо пробовал. Я выплюнул все обратно под кислое выражение девицы, обслуживающей здесь. — Горячо… — неуверенно произнес я, чтобы она перестала считать меня в странным. — Можете сделать громче? Подсудимая, моя… Официантка не дослушала меня, ушла за барную стойку и увеличила звук. — Леди Сенна. Выслушав все показания свидетелей, вас и вашего мужа, суд присяжных вынес следующий приговор. Согласно закону, принятому Пятью Расами на заре веков, говорящем о неприкосновенности эльфов орками, вы проговариваетесь к пяти годам лишения свободы в темницах строгого режима. Стук маленького гномьего молотка подытожил приговор и заставил всех присутствующих в зале загалдеть. В разгар воцарившейся сумятицы в зал суда сквозь высокое витражное окно ворвался изуродованный орк и принялся нападать на всех присутствующих на процессе. — Укушенный! — я вскочил с места и опрокинул дрянь, принесенную мне вместо кофе. Люди на экране забегали по залу суда, охранники принялись стрелять из маленьких арбалетов в существо, которое уже разрывало на куски судью. Завороженная официантка вместе со мной наблюдала за картиной, когда уже несколько мертвецов набрасывались на адвокатов, родственников, свидетелей и подсудимых. Сенна в наручниках храбро крошила черепа живых мертвецов железной ножкой, оторванной от стула. Она, конечно, была очень симпатичной орчихой и уверен вознаградила бы меня за свое спасение, но сейчас у меня не было ни шанса, чтобы противостоять любому попавшемуся мне мертвецу. К тому же, единственная сила, данная мне, убежала за Ласковой Тенью и теперь не могла помочь. — Надо уходить, — сказал я ошарашенной официантке. — Принеси мне нож. Мертвецы могут быть уже в коридоре. Та быстро сбегала за барную стойку и вернулась, дав мне большой поварской нож и спрятавшись за моей спиной. — Как тебя зовут? — Келли. — Значит так, Келли. Сейчас бесшумно двигайся за мной. Куда я, туда и ты. Поняла? Никаких лишних движений, пока я не скажу. Девушка кивнула, и я заступал в сторону коридора. Крики жертв оживших мертвецов доносились до нас со всех сторон. Но все они были так далеко, что еще оставалось ощущение, что нам удастся не ввязываться в ту бойню, в которой оказались участвующие в судебном процессе. Далеко впереди возникла фигура растерянного человека. Он посмотрел на меня. — Квист? — было видно, что мужик прищуривается. — Да! — обрадовался я и прибавил ходу ему на встречу. — Ты на машине? — Да, я припарковался со стороны… Грегу было не суждено закончить предложение. Из-за угла, где он стоял, на него набросился один из мертвецов. Отрывая зубами ему часть лица, мертвяк повалил моего несчастного то ли друга, то ли брата, на пол. — Вот черт… — я смотрел в красные глаза тому, кто только что растерзал Грега. Мы замерли перед тем, как броситься друг на друга.
Глава 5. Кто за руль?
Это был эльф. Недавно зараженный. С него лохмотьями свисала разорванная рубаха, а вытекающая из раны на груди голубая кровь капала на труп Грега. Его глаза светились красным, как у всех эльфов, когда они злились. Что Райт из лаборатории, что Ласковая Тень, пугали меня таким взглядом, не говоря уже о моем новом «друге», который не собирался со мной разговаривать. — Так, Келли… Сейчас нам придется схватится с этим…монстром. Как только он отвлечется на меня, найди на теле Грега ключи от машины, — я не смотрел в ее сторону, но знал, что она кивает. — И, если меня будут побеждать, беги на улицу, найди машину и уезжай. Но только, если… Я не успел закончить. Мертвец накинулся на меня и повалил с ног. Официантка завизжала. — Не кричи! — я держал эльфа за горло, чтобы он не дотянулся до меня. — Так ты привлечешь больше мертвецов! Боковым зрением я видел, как она кинулась к трупу Грега и начала обыскивать его. Мне удалось высвободить одну руку, в которой был нож, и что есть силы воткнуть его в череп зомби. К моему удивлению он не испустил дух, а продолжал также настырно тянуться к моей плоти, только теперь с торчащей рукоятью из своих густых черных волос. Какого черта? Он должен был подохнуть после удара в голову! В своем мире я пересмотрел кучу фильмов и сериалов на эту тему и ни один из них не говорил о других уязвимых частях тел оживших мертвецов! Что удивительного, в кинематографе такие монстры вообще еле передвигались и брали только числом. — Келли! Нужно попытаться отрубить ему башку! Келли? Ты тут? Но девушке под моей защитой уже не нужна была помощь. Скорее всего сейчас она была на полпути к тачке Грега. Зараженный эльф оказался силен. Я из последних сил сдерживал его натиск, а руки от постоянного напряжения постепенно переставали слушаться. Я согнул ногу, чтобы колено зашло мертвецу под живот, умудрился подцепить его ступней под бедро и откинуть от себя. Теперь у меня было несколько секунд чтобы подняться на ноги и побежать от зараженного. Путь к выходу был перекрыт уже восстающим из мертвых Грегом, поэтому пришлось нестись наверх по широкой лестнице в надежде выпрыгнуть со второго этаже прежде, чем Келли вдавит педаль газа в пол и унесется в горизонт. Пока я оглядывался на мертвеца, преследующего меня, не заметил возникшее перед собой препятствие и ударился будто об стену. Это была Сенна. Она словно мальчишку убрала меня в сторону, размахнулась металлической арматурой и снесла голову мертвяку, бросившемуся на нее, вместо меня. Голова эльфа оторвалась от тела, врезалась в стену и грохнулась на ступени, продолжая разевать рот и требовать мяса — тело зомби кубарем покатилось обратно вниз с лестницы, пришибая медленно движущегося следом Грега. — Бежим! — приказала мне женщина орк. Желание подчиняться ей проснулось во мне еще во время нашей первой встречи в туалете, поэтому я без вопросов повиновался. К тому же вслед за ней, сверху на нас двигалась уже целая толпа оживших мертвецов из зала суда. Я успел только заметить, что быстрее всех были зараженные эльфы, а парочка огромных орков и людей тащилась следом за ними. Мы перепрыгнули через турникет, который был на входе, и выбежали на улицу — нехитрое препятствие задержало потерявших сообразительность живых мертвецов. На площади перед Домом Семи Ветров я наклонился и оперся руками на колени. Нужно было отдышаться перед следующим рывком. Я искоса поглядывал на вход, сквозь прозрачные двери которого мы уже видели мертвецов, уткнувшихся в стекло и не понимающих как выбраться наружу за нами. У женщины-гнома, которая выносила вердикт подсудимой, была отбита нижняя часть челюсти, а вместо нее висел просто кусок мяса. — Здорово судью потрепало, — заключил я, все еще набираясь сил. — Сперва я снесла ей пол головы, а уже потом ее укусили, — спокойно заявила орчиха, оглядываясь в поисках мыслей что делать дальше. Мой восхищенный и в то же время опасающийся взгляд не передать словами. Возможно, ее мужик был не так уж и не прав. Заведенная машина с выключенными фарами вдруг вылетела из кустов и на высокой скорости неслась на нас. В свете фонаря я только успел увидеть, что на водительском сидении сидит возбужденная Келли и крутит рулем в разные стороны, похоже, пытаясь избежать столкновения с каменными скамейками, статуями и столбами вокруг и одновременно желая объехать нас. — В сторону! — я бросился на Сенну, отталкивая ее с пути проезжающей на высокой скорости машины и накрыл собой. Автомобиль врезался в каменные ступени, ведущие в Дом Семи Ветров позади нас, но я не торопился на помощь водителю, потому что сейчас мои руки были на упругой груди орчихи, которая схватила меня за зад и жадно впилась губами в мои губы. — Ты спас мне жизнь, человек! — она крепче обхватила меня бедрами. — По закону орков я обязана служить тебе. Хочешь, буду любовницей, а хочешь воительницей! Тебе решать… — Квист, — представился я, вставая на ноги. — Для начала давай поможем неудавшемуся водителю. Кажется, я сорвал джек-пот. У меня есть ручная собака, а теперь еще и вполне симпатичная орчиха, которая готова служить мне до конца жизни. Жаль только, я не воспользуюсь половиной ее функционала — Ласковая Тень натянет на что-нибудь мой собственный глаз, если узнает, что я в очередной раз предал ее. — У тебя что, нет прав? — я подбежал к черной спортивной машине и увидел, как струйка крови течет у Келли изо лба. — Нет… — болезненно произнесла она. — Вылезай! Я поведу. Келли пересела на пассажирское место справа от меня, Сенна поместилась сзади, а я сел за руль. — Так… — я оглядывал панель. Мертвецов внутри зала суда стало еще больше, скорее всего в живых не осталось никого. Теперь они напирали на стеклянную дверь так, что под давлением та начинала прогибаться и пускать трещины во все стороны. — Так, — снова повторил я и нажал на красную кнопку. — Что-то защелкало, но ничего не произошло. — У тебя что, тоже нет прав? — спросила меня Сенна и в ярости ударила по подголовникам. — Не совсем, — признался я, потому что водительские права у Квиста были, а вот водить я не умел даже в своем мире. — Садись за руль ты, — я скинул ремень и начал открывать дверь. — Стой! — она схватила меня за плечо, — Я еле помещаюсь в этой машине на заднем сидении, а ты просишь меня рулить. Верно. План с тачкой проваливался, а мертвецов теперь сдерживала внутри здания только половина стекла, еще плотно сидящая в двери, другая уже отогнулась и образовывала узкое отверстие. — Поведешь ты, Квист. Я буду говорить, что делать. Я обернулся и сомнительно посмотрел на нее. — Вот, шорт побьери! — Что?! — возмутилась орчиха, по-видимому, приняв на свой счет. — Ходячие теперь повсюду! Я увидел, что со стороны метрополитена медленно движется целая толпа гномов. Зараженных легко можно было отличить за счет изменившейся походки — они как бы тянули ноги за собой. Гномы оказались самыми медленными из укушенных представителей всех рас, с которыми мне уже довелось встретиться. — Так, всем успокоиться. Мы успеем, — Сенна повернулась обратно ко мне. — Ты готов? Пристегнись. Я выполнил задачу. — Теперь, для начала, выключи аварийку. Я догадался, что красная кнопка, которой я воспользовался прежде, отвечала за аварийные сигналы. Нажал. Назойливое щелканье прекратилось. — Теперь заведем эту малышку. Нажми на черную кнопку с изображением пламени над кондиционером. Я выполнил то, что от меня просили. Несколько секунд упрямо издавая холостые звуки заводящегося мотора, машина конце концов завелась, а из динамиков громко заиграл рок-н-ролл. Я быстро нашел кнопку, которая выключала музыку. — Теперь включи фары. Ручка у руля, поверни ее. Я поворачивал все выключатели, какие только нашел на этой ручке и скорее всего машина мигала со всех сторон, как новогодняя елка, пока орчиха не приказала мне остановиться. — Нет. Медленно…Возьми за самый конец и нежно поверни… — я не слышал еще ничего эротичнее этого. Сработало. Теперь я лучше видел рожи мертвецов, которые вот-вот вырвутся на свободу из здания напротив. — Так, теперь медленно нажми на педаль тормоза, чтобы переключить на заднюю передачу. Машина заревела и забуксовала на месте, поднимая в воздух клубы дыма, вырывающиеся из-под колес. — Тормози! — остановила мои действия Сенна. — Педаль та, что слева. Я молча нащупал другую педаль. Осторожно надавил на нее. — Теперь эту ручку передвинь… — она не стала договаривать фразу, а сама дотянулась до коробки передач и переключила на задний ход. Зараженные гномы сзади нас были уже совсем близко, а мертвецы из Дома Семи Ветров почти прорвались через стекло. — А теперь, что есть мочи дави на свою любимую педаль, — приказала она. Я нажал, но ничего не произошло. — Правую! И после этого тачка Грега сорвалась с места и понеслась назад, раскидывая мертвецов в разные стороны и пуская их под колесами словно через тупую мясорубку. Зомби из суда вырвались наружу и побежали на нас. — Тормоз! — крикнул мой случайный инструктор и на этот раз я остановился почти мгновенно. Зараженные гномы водили своими руками по боковым стеклам, не видя своих жертв, но, по-видимому, чувствуя их, и пугали отстранившуюся от двери Келли. Сенна переключила передачу. — Теперь дави на газ и выворачивай руль в ту сторону! — она указала рукой налево от Дома Семи Ветров. Я повиновался. В зеркало заднего вида я видел, как голодные эльфы стараются угнаться за нами. Мы проехали по узкому двору между двумя домами, сбив по пути несколько мусорных баков, и выехали на большую улицу. Люди в панике бежали кто-куда. Машины, обгоняя меня на огромной скорости пытались покинуть зараженный квартал. Слева и справа ожившие мертвецы нападали на мародеров, которые вместо того, чтобы покинуть опасную зону громили витрины и пытались успеть вынести как можно больше ценностей. — Куда дальше? — спросил я. — Гони прямо, — приказала Сенна. — Для начала нужно успеть убраться из этого квартала, пока военные не оцепили район. Потом — пиши пропало. Им будет правильней перебить нас всех здесь, чем рисковать и выпускать из оцепления. Если эта зараза вырвется в остальной мир, нас ждет апокалипсис. — А ты что думаешь, Келли? — спросил я у дрожащей девушки, стараясь не отвлекаться от дороги. Мы ехали медленно, но этого хватало, чтобы избежать очередных неприятностей. — Мне…надо…домой… — девчонка была явно в шоке. — А где твой дом? — На…Знойной Улице. — она сильно дрожала. Судя по разговору с Грегом, я жил где-то там же. — А это далеко отсюда? — я повернулся правым ухом к Сенне, чтобы задать вопрос. — Смотри на дорогу, Квист, — очень спокойно ответила она. — Ты что, не местный? Примерно в семи кварталах отсюда. — Как думаешь, доедем до туда? — Нет, — отрезала она. — Это почему? — Потому что впереди пост, — обреченный голос заставил меня притормозить. Я посмотрел на дорогу. Длинная пробка тянулась вдоль моста, который пересекал какой-то водоем. Мы остановились в конце вереницы из автомобилей. — Ждите здесь, — я вышел из машины. Передо мной орк в футболке с изображением красивой эльфийки на груди эмоционально разговаривал по телефону и бурно размахивал руками. — Почему все стоят? — спросил я у него. — Сегодня просто бешенный день, Роба! — продолжал он орать в трубку. — Я задержался на работе, говорю тебе! Тут произошла настоящая катастрофа… Ты что не смотришь новости? Нет! Дубовая твоя голова! Не встречался я здесь ни с какой Тонной! Ты вообще видела ее? Проклятье! В конце своего длинного монолога он со всей злостью кинул телефон об асфальт и тот разбился в дребезги. — Чего тебе?! — вся его зеленая кожа покраснела от ярости. — Я спросил, почему все стоят? — смело повторил я свой вопрос. — Прости… — видимо оценил он мою смелость. — Просто жена постоянно ревнует… Я понимающе покачал головой. — Дак вы знаете? — Да… Военные выставили там пост. Сейчас проверяют всех на наличие укусов этими тварями и выпускают по одному. Вот черт! Сбежать бы уже из этого района и забыть все как страшный сон. А может это все действительно сон? Сейчас я проснусь в своей теплой постели, разогрею позавчерашнюю пиццу, отвратительно позавтракаю и пойду на работу? — Чувак, с тобой все в порядке? — зеленая огромная морда была к моему лицу так близко, что я мигом пришел в себя и отстранился. — Да…просто…Слушайте, а там уже кого-то ловили? Эти…зараженные, вроде бы почти сразу обращаются. — Не все. Есть те, у кого вроде бы иммунитет. Парочку таких уже поймали на том посту. — Да? И что с ними делают, — я почувствовал, как укушенное плечо ноет. — Убивают на месте. К чему так рисковать. Я раскрыл рот. — Шучу! — орк засмеялся и хлопнул меня по больному плечу. — А чего это ты так смутился? — Просто…меня тоже укусили несколько часов назад. Орк ошеломленно посмотрел на меня, нахмурив свои редкие брови, затем морщины на его лбу собрались вновь, и он расхохотался пуще прежнего. — Ты главное с ними там так не шути, — смеялся он и опустился на корточки, чтобы собрать разлетевшийся на части телефон. — Вот проклятье. Зря, я, наверное, его разбил… — посетовал он. — Этим мертвякам, кстати, уже всем названия дали. А то ты все зараженные да зараженные. Я уже, конечно, не слушал его, а думал, как признаться двум женщинам в машине, что я укушен. — Зараженных эльфов называют падшими, гномов — бродячими, потому что они медленнее всех из других обращенных тварей, гоблинов — щелкунчиками, а орков — угнетенными. Людей называют просто мясоедами, потому что они жрут даже больше орков. Увидишь обглоданного костлявого мертвяка, знай, мясоед потрудился. В общем, каждый из них по-своему опасен и власти только еще готовят указание как против тех или иных лучше действовать. Я в прострации махнул ему рукой и сел обратно в машину. — Ну что там? — Сенна наклонилась вперед. — Хорошие новости — если на бегущих из квартала нет укусов — их выпускают. — Отлично! — Келли оживилась, достала жвачку и запихнула себе в рот. — А плохие? — орчиха была сообразительнее. — Я укушен. Мертвая тишина повисла в салоне автомобиля бедняги Грега. Пыль в свете фар стоящего позади автомобиля плавно витала в воздухе и была единственным, что двигалось внутри. — Тут моя остановка, — смачно лопнув жвачку, Келли открыла дверь. Не успела она выставить и одну ногу, как Сенна схватила ее за горло и зловеще произнесла: — А ну вернись в машину, — нога Келли оказалась внутри, а дверь хлопнула. — Этот человек спас твою паршивую шкуру, а ты как овца готова бросить его? Келли не отвечала. — Если ты сделаешь еще хоть одну попытку смыться из машины, пока мы не окажемся за пределами оцепления, я снесу тебе голову той же арматурой, которой крошила черепа мертвецов в суде. Всем все стало понятно. Спасти от смерти женщину-орка было очень правильным поступком. Теперь она была моим ангелом…хранителем, и я точно знал, что она умрет здесь со мной, но не отдаст военным. — Тогда что будем делать? — спросил я, беспомощно положив голову на руль. — Драться, — ответила Сенна. — Что?! — я в спешке поднял голову и увидел, как в сторону нашего автомобиля двигался военный с фонарем в руках. Он подходил к каждой машине, светил внутрь, о чем-то спрашивал сидящих внутри и шел дальше. До нас еще оставалось несколько машин. — Придется грохнуть его и скинуть в Соленую Реку. Течение унесет тело в океан, — беззаботно заявила орчиха. — Разве тогда на нас не нападут все те военные, которые сейчас на посту и досматривают машины? — По крайней мере мы умрем в бою, — я впервые обратил внимание на миниатюрные клыки, которые торчали из нижней челюсти Сенны. Она решительно смотрела в сторону надвигающейся угрозы. — Так не пойдет… Думай, Квист, думай… Охранник подходил все ближе. Я успел только среагировать на движение справа от меня и увидеть, как орчиха обхватывает голову Келли, словно грейпфрут и резко поворачивает ее. Хруст. Келли больше нет. — Шорт побьери! Какого черта ты сделала?! — я не мог держать себя в руках. Свет от фонаря военного уже доставал до нашей машины.
Глава 6. Укушенная
— Зачем ты убила ее?! — Успокойся, Квист, — без лишних эмоций ответила Сенна. — Скорее всего прямо с поста меня отправят в тюрьму. Мой путь все равно бы закончился тут. А так я еще могу тебя спасти. — Как?! Ты же в курсе, что я рисковал жизнью, чтобы вытащить Келли из того здания! — я сделал нервное движение головой в сторону убитой девушки. — Нет времени, оголи плечо! — приказала она. Военный остановился у машины, стоящей перед автомобилем орка, с которым я недавно беседовал. Сенна сама сдернула куртку с моей руки. — Мне придется воспользоваться магией крови, — сказала она. — Теперь ты веришь, что я говорила правду, когда пообещала служить тебе и поклялась в верности? Орчиха дотронулась до рассеченного лба мертвой Келли и надавила на рану, из которой недавно текла кровь, но теперь свернулась и засыхала. — Магия крови? — Только не говори, что не знаешь ничего об этом… — ее пальцы стали вымокать в снова потекшей из Келли жидкости. — Я же мог об этом не слышать, верно? — я прижался к двери, чтобы посмотреть, что делает досмотрщик. Вероятнее всего в машине перед нами было не все гладко. — Ну ты же знаешь, что она давно запрещена во всех цивилизованных странах, а за ее применение, заклинателя непременно ждет смертная казнь? — Сенна поднесла вымоченные в красной плазме грациозные большие пальчики ко рту и принялась что-то нашептывать, направив свои губы на них. — Да… — медленно произнес я, переваривая новую информацию. — Но откуда ты знаешь, как ей пользоваться? Раз она везде запрещена? — Моя бабуля была законопослушным гражданином, но нет-нет, да баловалась такими заклинаниями. Что стоит жизнь какой-нибудь змеи, от которой нет никакого толку, если благодаря ей ты можешь сбросить пару месяцев возраста… — она прислонила окровавленные пальцы к моей ране. — Ау! — рану защипало. — Я надеюсь ты говоришь о настоящих змеях и это не сравнение… — Я тоже…надеюсь. Сенна убрала руку с моего плеча, и теперь оно было как новое. Укус Горры, который нещадно болел добрых полдня, теперь испарился, словно с меня сняли до ужасатугие ботинки и тело наконец могло насладиться своим существованием. — Готово, — орчиха вытерла пальцы о платье убитой Келли. — Спасибо…как бы сейчас это не звучало, — я еще раз провел рукой по выздоровевшему плечу и снова надел куртку. — Кажется, у нас появилось время избавиться от трупа бедной девочки. Я чувствовал, как Сенна выглядывает из-за моего плеча и смотрит в ту сторону, куда глядел и я. К машине, возле которой надолго задержался досмотрщик, подошли два огромных орка. Они некоторое время в чем-то пытались убедить закрывшегося в своем автомобиле водителя, а затем, по приказу командира, один из них просто оторвал дверь, а второй тут же схватил недобропорядочного эльфа и вынул из машины. Еще через секунду остроухий валялся на асфальте и в страхе уползал от них. В следующий миг человек в военной форме достал что-то похожее на пистолет и направил на провинившегося. Вдруг передо мной замаячила фигура орка в футболке с эльфийкой — он вышел из машины, чтобы узнать в чем там дело и загородил нам обзор. — Кажется ему конец, — заключила Сенна и похлопала меня по плечу, чтобы я повернулся к ней. — Не будем тратить на это время. У меня возникла мысль на счет трупа девчонки. С улицы донесся хлопок. Я резко повернулся обратно. Любопытный орк, не желая неприятностей садился обратно в машину и открывал вид на разорванную пополам голову эльфа. Орки в камуфляже запихнули тело несчастного в принадлежащий ему зеленый фургон и принялись откатывать его в сторону, чтобы автомобиль не мешал другим выезжать из зараженного района. — Вот черт! Нас ждет то же самое, если мы не отделаемся от трупа. Здесь все в крови! — вопил я и не мог ничего с собой поделать. Досмотрщик теперь подошел к машине прямо перед нами и осветил салон светом своего фонаря. — Не паникуй, Квист. Я знаю, что делать… — Говори, — перебил я Сенну, чтобы она смелее выдвигала свою идею. — Сейчас ты укусишь тело человеческой девки и все будет в порядке. — Что?! — я замельтешил в водительском кресле, словно страдал синдромом Туретта, о котором здесь, наверняка и понятия не имели. — Ты был укушен, правильно? — Ну, — я боялся того, что она сможет убедить меня сделать это. — Но не заразился. — Ну. Военный попросил орка перед нами открыть багажник. Тот наверняка плакался о том, какая стерва его жена, чем здорово тянул такое нужное нам сейчас время. — Я думаю у тебя есть какие-то антитела или что-то в этом роде, что блокирует заражение… Но все-таки после укуса, ты, скорее всего, являешься переносчиком этой заразы, как и остальные ожившие мертвецы… — Не продолжай, не продолжай… — я понимал к чему она клонит. — Тебе нужно откусить часть этой девчонки, она превратиться в зомби и тогда ей размозжат голову, а нас выпустят из этого ада. — Блять! — я в сердцах стукнул по рулю. Еще раз. При малейшей мысли о плане орчихи меня начинало воротить, как тогда, перед попаданием в этот мир. Я смотрел, как орк открывает заднюю дверь, а досмотрщик осматривает сиденье. — Мы скажем, что подобрали ее на улице и не знали, что она заражена. Давай, Квист. Они уже заполняют бумаги! В далеком детстве я пробовал много всего. Как это обычно бывает, ты должен был на спор, например, лизнуть асфальт или выпить целый стакан подсолнечного масла, чтобы не быть трусом и тряпкой в глазах таких же недоумков, как и ты. Дожевывать жвачку после того, как кто-то другой уже ее пожевал было самым отвратительным из того, что мне пришлось перепробовать за свою жизнь. До сегодняшнего дня… Сегодня мне предстояло переплюнуть любого, даже самого отбитого ребенка… — А что, если я вылью своей крови ей в рот или хотя бы просто поцелую? — я даже слегка поверил в бредовые мысли, которые хотели спасти меня от неминуемого. — Ведь эта зараза может передаваться другими путями? — Может, Квист! — не выдержала Сенна. — Только наверняка мы знаем только одно — все заражаются после укуса! Кусай, сука! Орк у машины перед нами, уже забирал свои документы, добродушно кивал и прощался с досмотрщиком, который оборачивался и шел в нашу сторону. В состоянии шока, с кружащейся головой и трясущимися руками, я нырнул под панель, приподнял подол платья Келли и мертвой хваткой челюстей — потому что времени на ошибку не оставалось — оторвал целый кусок от бедра официантки и тут же принялся блевать ей под ноги. Надо же, в желудке Квиста еще что-то оставалось. Человек в форме уже стучал в водительское окно, но я не мог заставить себя остановиться. — Доброго вечера, — ответила Сенна, опустив стекло, — моему другу нездоровится. Он вообще не переносит вида крови, а вы того бедолагу так эффектно…обезвредили. — Что поделать, — сказал он, посветив фонарем мне в лицо. Я уже поднялся и надеялся, что тем же подолом мне удалось стереть с губ и подбородка все улики. — Я… — голос не слушался, а руки колотились в карманах куртки. — Я… действительно не переношу…всего этого… Вот бы была возможность попить воды. Тогда бы у меня появилась хотя бы маленькая надежда на то, что я отмылся от той грязи, в которую был вынужден окунуться. — А эта что, такая неразговорчивая? — досмотрщик посветил на Келли, крашенные желтые волосы которой падали ей на лицо и скрывали мертвенно-бледную кожу. — Мы… — начал отстукивать челюстью я. — Мы подобрали ее недалеко отсюда, — подхватила Сенна, понимая, что я не в состоянии отвечать. — Пообещали добросить до города. Она сказала, что живет на Знойной Улице. Но, с тех пор как она села, не произнесла ни слова. Может спит? — Быстро из машины! — сказал военный в камуфляже и направил на Келли что-то, что было одновременно похоже и не похоже на пистолет. Мы с орчихой послушно вышли наружу и с интересом смотрели, что произойдет дальше. Я поглядел на колонну из машин — она начала двигаться. Выпускают! Надо только не нарваться на проблемы с этим досмотрщиком. Ну давай же, Келли! Оживай! Я не для того кусал тебя, как последний извращенец. Военный еще не видел, но я уже заметил, что палец мертвой официантки пошевелился. — Вышлите ко мне двух вышибателей, — сказал он в рацию, прикрепленную к плечу. — Кажется здесь мясоед. Сработано было четко. Не то что у полицейских в «Тухлых булочках». Два орка уже бежали к нам с контрольно-пропускного пункта. Голова Келли резко дернулась. Вторая рука тоже подала признаки жизни. В следующее мгновение ее череп упал на грудь — переломанные Сенной позвонки не позволяли принять привычное положение. Затем ожившая официантка как-то дёргано, но медленно повернула голову в нашу сторону и посмотрела самым осознанным взглядом из тех, которые я встречал за этот день в глазах живых мертвецов. Тело Келли приобрело поразительную гибкость и в считанные секунды вывернулось из оков ремня безопасности так, что через мгновение ее зубы щелкнули в нескольких сантиметрах от руки военного, держащего оружие. Тот нажал на курок. Выстрел. В голове ожившей официантки образовалась большая дыра, сквозь которую было видно, как мозги с верхней части черепа капают на нижнюю, но та продолжала извиваться как ни в чем не бывало. Досмотрщик выстрелил второй раз, но теперь укушенная мной ловко увернулась от выстрела, а в следующую секунду набросилась на вооруженного, обвила его ногами вокруг бедер, схватилась руками за шею, зубами вцепилась в его щеку и начала отрывать ее. Один из орков попытался отнять мясоеда от главного, но тот только сильнее заорал от боли. — Стреляйте ей в башку! — орал он. — Снесите этой чертовой бабе голову! Но орки просто-напросто не знали как прицелиться так, чтобы обезвредить зараженного и не лишить жизни своего командира. Вскоре Келли добралась до горла досмотрщика, тот упал на асфальт и стал захлебываться собственной кровью. Когда с человеком в военной форме было покончено, орки подоставали свои пушки и сделали по выстрелу. Теперь голова официантки из Дома Семи Ветров обзавелась еще парой сквозных дыр, одна из которых оказалась у нее вместо глаза. Ожившая девушка, стоя на четвереньках и пережевывая остатки досмотрщика, обернулась к оркам и издала звук, похожий на дребезжание испорченной трещотки. Еще несколько выстрелов зазвучало в сторону Келли и не один из них не смог попасть в ловко изворачивающееся тело. Сообразительная зараженная дождалась, пока у военных закончатся заряды и побежала в их сторону. Но вместо того, чтобы наброситься на неповоротливых орков она пронеслась мимо и спрыгнула с моста. Мы все вчетвером подбежали к ограждению и посмотрели в низ. — Что это за тварь была? — спросил один громила у другого, вглядываясь в темные воды Соленой Реки. — А хер его знает. Но такую впервые увидел, хотя уже полдня их отстреливаю. Мы с Сенной переглянулись, догадываясь в чем дело. — Ей вы! — один из зеленых обратился к нам. — Ваших рук дело? — Я уже объясняла вашему… — орчиха посмотрела на тело досмотрщика, которое тоже скоро должно было ожить. — Мы подобрали девчонку недалеко отсюда и пообещали вывезти. Она оказалась укушенной. Я бы вам посоветовала, мальчики, скорее сделать что-нибудь с вашим начальником, пока он не превратился в подобную тварь. Орки подозрительно оглядели нас, а затем один из них произнес: — Садитесь в тачку. Сейчас приведем того, кто вас досмотрит. Мы вернулись в разбитый автомобиль Грега. Уже менее трясущимися руками, я выбросил из машины резиновые коврики с тем, что вырвалось у меня из желудка и частью бедра Келли, чтобы новый досмотрщик не докопался до нас, а затем сел за руль. — Ты думаешь она стала такой сообразительной от моего укуса? — спросил я, стараясь не смотреть на Сенну, сидящую на заднем сидении. — Какая разница, Квист? Сейчас мы выберемся из этого ада, а все остальное уже неважно. Приготовь документы, чтобы мы не задерживались тут дольше нужного. — Документы? — Ну, да. Они вряд ли выпустят нас отсюда, не взяв под контроль потенциальных зараженных. Я все еще не мог никому признаться в том, кто я и откуда. Несмотря на то, что симпатичная орчиха уже доказала свою преданность было бы слишком опрометчиво сообщить ей о том, что я из другого мира и сказать, что у меня нет паспорта или что тут у них вместо него? — Права подойдут? — я достал из внутреннего кармана куртки бумажник. — Права? Ты же водишь как эльфья девка? — Я… получил их, а на тачку не было денег. Короче, подойдут или нет? — Почему нет, — она выхватила у меня водительское удостоверение из рук. — Нового образца, здесь и домашний адрес указан. Тогда точно. Главное, чтобы они знали, где искать. — Домашний адрес? — я забрал карточку обратно. Квист Мерлоу. Водительское удостоверение категории «Альфа». Дата рождения — четвертый день с восьмой полной луны. Пятьсот сороковой високосный год со дня извержения великого Граля. Адрес — Грогховерполис, Знойная улица, дом сорок, квартира тридцать три. — Кажется я знаю куда поеду дальше, — с глупой улыбкой на лице я посмотрел на собственное фото. — И даже знаю с кем… Несмотря на весь пережитый стресс пошлые мысли Квиста не отпускали теперь и меня. — Есть кто дома? — постучал новый досмотрщик фонарем по стеклу. Это был какой-то орк-недоросток, размером не больше обычного человека. Я открыл дверь и вышел на улицу. — Нам очень жаль вашего коллегу, — уверенность вернулась ко мне. Кажется, меня больше не колотило. — Это правда, чертовы мертвяки дали нам сегодня жару, — он внимательно осматривал переднее сидение. — Откуда едете? — Я работаю в агентстве недвижимости «ЗАКА» на улице Звездных Небес, — я передал ему права. — Мне повезло, мы обедали, когда произошло…все это. — Да? — недоверчиво спросил он, осматривая уже заднее сидение. — А что за прекрасная леди сопровождает вас? Он посветил фонариком в Сенну. — Я… — Это жена моего босса, — теперь пришла моя очередь выручать орчиху. — Горра. Зеленый самец улыбнулся моей воительнице. — У вас красивое имя, госпожа, — проурчал он, словно кот и подошел к багажнику. — Открывайте, посмотрим, что у вас там и можете ехать. Вот бы Грег не оказался каким-нибудь наркодилером, думал я про себя, когда подходил к досмотрщику, чтобы открыть крышку. — На контрольно-пропускном пункте не забудьте оставить ваши контактные данные, если вдруг нам нужно будет связаться с кем-то из вас, — он передал мое удостоверение Сенне в руки. — И, конечно, в медпункте нужно будет получить заключение, что на вас нет укусов. С этим бланком… Он что-то дописывал внутри своего планшета и не торопил меня открывать багажник. — С этим бланком вас пропустят в медпункт, а оттуда на свободу, — орк довольно улыбнулся и подмигнул Сенне. — Открывайте. Я затаил дыхание и поднял крышку багажника. Пусто. Наконец-то! Никаких сюрпризов! — О, нет! — раздосадовано проговорил орк. — Что? — в ужасе посмотрел я на него. Он глядел в сторону вереницы из машин, которая теперь заканчивалась далеко от нас, но в зоне видимости. Я повернул голову вслед за его взглядом и видел, как по улице, освещенной фонарями, движется целая толпа мертвецов. Они накидывались на столпившихся у моста гражданских. Со стороны контрольно-пропускного пункта уже бежал целый отряд орков с пушками в руках, принцип действия которых мне так пока не удалось понять. — Уезжайте! Быстро! — недоросток махнул нам рукой и побежал к следующей машине. На мосту началась настоящая паника. Неторопливый досмотр превратился в желание спасти как можно больше бегущих из квартала людей, орков, эльфов, гоблинов и гномов. Армия зеленых громил отстреливалась от мертвецов — пока что ей удавалось сдерживать наступление зараженных тварей. Я дал по газам, так как уже умел, и теперь мы мчались прямо к мерцающему в свете двух тусклых фонарей посту у ворот, которые открывали путь на свободу. Я надеялся, что нам обоим…
Глава 7. Влажные пальчики
Последние десять минут мы ехали по огромному мосту, который Сенна назвала Переправой Чести. Другой — безопасный берег — уже сиял разноцветными огнями города, еще не знающего нападения мертвецов и продолжающего жить нормальной жизнью. Мы остановились недалеко от возведенного на скорую руку забора с колючей проволокой, преграждающего путь тем, чьи машины уже досмотрели и пропустили на последний этап — медосмотр. После того, как зараженные напали на заставу, медики ускорили осмотр и выбежав из небольшого шатра с изображением красного креста, осматривали беженцев из опасного района прямо у машин. Водители, желающие скорее покинуть опасный квартал, изо всех сил давили на руль и заполняли пространство вокруг короткими и длинными гудками. — Выходите из машины, скорее! — ко мне подбежал гоблин в белом халате — небеса с другого конца моста доносили до нас звуки выстрелов и перебивали его. Я открыл дверь, чтобы увидеть говорящего. — Вы что оглохли? Из машины! Мы с Сенной ступили на асфальт. Нервы одного из уезжающих из смертельного района не выдержали, и я видел, как черный внедорожник выезжает из колонны, набирает скорость, прорывается через ограждение и улетает в реку. — Вступали в контакт с зараженными? Имеются на теле укусы? — гоблин осматривал меня, светя крохотным фонариком и заставлял подгибать ту часть одежды, которая мешала ему заниматься своим делом. — В контакт не вступал, укусов нет, — спокойно ответил я, зная, что мое тело абсолютно девственно. — Снимите штаны. Повернитесь спиной. Так. Тут тоже все чисто. Одевайтесь. Теперь вы, — он направил свет на орчиху. — Джинсы придется снять. Сенна грозно посмотрела на гоблина, затем на меня. Я кивнул. Медик думал лишь о том, чтобы зараза не прорвалась из квартала, а я через несколько секунд не мог думать больше ни о чем, кроме пышных зеленоватых бедер Сенны, которые теперь обхватывали только изящные черные трусики. — Здесь чисто. Поднимите блузку, — приказал гоблин и мне вновь пришлось подтвердить его приказ движением головы. Плоский живот. Абсолютно плоский аккуратный животик Сенны был только прелюдией к тому, что я должен был увидеть дальше. — Достаточно. Вы тоже чисты, — гоблин остановил мою спутницу на самом интересном. — Вот справка, с ней вас выпустят за ворота. Я немедленно взял бланк, сел в машину, дождался, пока дверь на заднем сидении захлопнется за Сенной и нажал на газ. Звуки выстрелов продолжали доноситься с другого острова — там все еще шла ожесточённая схватка. Проигравшие умирали, а спустя некоторое время вставали на сторону врагов и пытались сожрать тех, с кем еще недавно воевали плечом к плечу. Мы подъехали к пропускному пункту. Наша машина была третьей в очереди. Я еще успел увидеть габариты серебряной четвертой легковушки, выехавшей на свободу — железная громоздкая дверь почти сразу выкатилась из-за забора и скрыла город на другой стороне вместе с ней от моего взора. У нас было время поговорить или попрощаться, если сейчас Сенну возьмут под стражу и увезут в тюрьму отбывать те пять лет, которые совсем недавно ей присудили. Но в этот момент, почему-то нам обоим хотелось молчать. Я увидел в зеркало заднего вида, как коричневый грузовик мчится в нашу сторону на всех парах. Сталкиваясь бортами со ждущими в очереди машинами, он поднимал в воздух ворох искр. Военные орки, с вышек по левую и правую сторону, начали палить по сумасшедшему водителю и через пару залпов автомобиль потерял скорость и медленно остановился, врезавшись в сложенные друг на друге мешки с песком. — Я вытащу тебя, — сказал я своей зеленой спутнице. — Т-с-с, — прервала она меня. Я нахмурил брови. — Слышишь? Я стал прислушиваться ко всему вокруг. Где-то вдали гудели сирены, слышались звуки выстрелов, взволнованное гоблины-медики громко требовали у беженцев показать им свои тела, гудки машин, едва различимое журчание от течения Соленой Реки. Во всем букете этих звуков я вдруг расслышал знакомое щелканье. — Проклятье! Это Келли? — спросил я, надеясь получить отрицательный ответ, но Сенна молчала, казалось, сама рассчитывая ошибиться. — Похоже, что так… — наконец сказала воительница. — А где она? Нас же досмотрели! — Загляни под машину, Квист. — Что?! — Загляни под машину! Я думаю, что она там. — А если она сожрет меня, как только я открою дверь? — я пытался вразумить спутницу, которая поклялась защищать меня. — Ты с ума сошла? — Если выгляну я, то, скорее всего, тебе придется меня убить. Потому что сначала она раскромсает мое тело, а потом я воскресну из мертвых, и ты снесешь мне голову. Еще одну машину выпустили за ворота и закрыли за ней проход. Наша очередь теперь была через одного. — Ни хрена не понимаю! Что ты хочешь сказать? — Когда мы оживили Келли я заметила, что она не набросилась на нас. Ее врагами были конкретно военные. Но тогда я не предала этому значения, к тому же мы все решили, что она спрыгнула в реку… — Говори как есть. — Я должна была принести ее в жертву, чтобы залечить твои раны. Но потом ты вернул ее к жизни, понимаешь? Я отрицательно и нервно закачал головой. — Мы пропустили ее жизнь через тебя. То есть вернули ей часть ее израненной души, использовав остальное в регенерацию твоего тела. Я думаю, именно поэтому она разумнее остальных тварей. Переваривать всю информацию, которую дала мне Сенна не было времени. Ворота перед тачкой впереди уже отодвигались. — Но какого черта она увязалась за нами? Хочет мне отомстить? — Я думаю, наоборот. Девка благодарна за то, что ты вернул ее к жизни и хочет тебе служить. Я обернулся к орчихе и наградил ее таким взглядом, который в нашем мире не переводился на другие языки. — Она разумное существо, Квист. Ты должен убедить ее остаться здесь. По крайней мере потому, что тебе нечем будет ее кормить на другой стороне, — воительница иронично улыбнулась. — А если ты ошибаешься? — У тебя все равно иммунитет. Нас прервал громкий стук в крыло автомобиля, я начал опускать стекло. — Она все понимает, Квист… — успела сказать Сенна перед тем, как огромное лицо орка заслонило свет от уличного фонаря. — Документы! — потребовала зеленая морда. Я сунул права в руки. — Любящие меня люди должны остаться тут! Я обязательно вернусь за ними! — заявил я громким голосом. Орк посмотрел на меня, не понимая разговариваю я с ним или женщиной-орком, сидящей позади. — Она с вами? — он посмотрел на Сенну. — Я приказываю ей остаться! — Какого черта? — орк наклонил голову, чтобы посмотреть мне в глаза. — Бланки от медиков и пограничников предоставьте. Я достал все документы и передал громиле. — Со мной все в порядке! Но сейчас я хочу уехать один! Без Келли! Орк поднял глаза с бумаг. — Это вы Келли? — в недоумении спросил он. — Это Горра, — ответил я. — Там в бланке указано ее имя. Келли — это моя очень хорошая подруга. Она будет ждать меня в Доме Семи Ветров. Орк почесал затылок. — Проезжайте! — он сунул все документы мне в руки, постучал по машине и уже уходя добавил. — Тупой человечишка. Я не поверил своим ушам, но откатывающиеся в сторону ворота, проливали на меня яркий свет фонарей свободы, а не то мерцающее тусклое свечение смерти, постоянно дышащей в спину с тех пор, как я попал сюда. Я посмотрел в боковое зеркало — Келли пряталась в тени следующей машины и делала движение рукой, похожее на прощание. Ворота закрылись. — У нас получилось! — я смеялся, проезжая по автостраде, которая оставляла все выстрелы, запах смерти и мое унижение далеко позади. — Поверить не могу, Сенна! Мы выбрались из этого дерьма! — Да, Квист! — воительница тоже не скрывала своей радости. — Останови машину. — Что? — Тут. Заверни в этот двор. Я повиновался и через минуту остановился в темном переулке. Орчиха вышла из машины, заставляя меня оглядываться в недоумении, подошла к водительской двери, распахнула ее и властно вытащила меня из разбитой тачки Грега. Я не успел сообразить, что происходит, как она уже прижала меня спиной к машине, схватила за яйца и жадно впилась губами в мои. Ее одна большая рука схватила меня за зад, а вторая уже расстегнула ремень и пуговицу на джинсах. Наши языки бешено переплетались и я уже мял ее левую упругую грудь, как в последний раз, а второй рукой был готов влезть в заветные черные трусики, которые стояли перед моими глазами, с тех самых пор, как увидел ее в них. Она сама расстегнула свои джинсы и сунула мою руку прямо себе в промежность. Там было так влажно, что я возбудился еще сильнее. Это было почти наивысшей точкой наслаждения. Наконец она отпрянула от моих губ, опустилась на колени и сдернула никому не нужные джинсы, а в следующий момент обхватила «его» губами так, что я чуть не застонал от удовольствия. Мои пальцы утонули в ее каштановых волосах, а ладонь повторяла за зеленой женщиной поступательные движения. Эти чудесные минуты могли продолжаться недолго. Я был слишком уставшим, и, походу дела, воздерживался уже несколько дней. Я боялся не успеть познать всех прелестей той чудесной женщины, которая могла безжалостно крошить черепа живых мертвецов, и в то же время невероятно нежно играть с тем местом, которое было мне дороже всего. Поэтому я поднял ее с колен, и мы снова поцеловались, а мои руки хватались за все, до чего только дотягивались. В следующий момент она оттолкнула меня, открыла заднюю дверь тачки, сняла джинсы и залезла внутрь, подставляя мне самое сочное, что было в ее фигуре. Я шлепнул ее по заднице и уже был готов получить свою награду за ее спасение… — Ей! Какого черта вы тут делаете? Я повернул голову, недалеко от нашей машины стоял полицейский-эльф и светил в меня фонариком. Я быстро натянул штаны, чтобы скрыть степень своего крайнего возбуждения. Благо и прежде открытая дверь не дала копу возможности увидеть меня целиком. — Эм… — я закрыл Сенну в машине, быстро сел на переднее сидение и вдавил педаль газа в самый пол. — Стоя… — попытался остановить меня эльф, но я уже мчался прямо на него и если бы тот вовремя не отпрыгнул, то забава уже не оказалась бы такой веселой. Однако полицейский ловко увернулся и теперь смотрел нам в след, пытаясь разглядеть номера тачки Грега и надеясь на следующий день найти ее владельца, чтобы отомстить по полной. Мы ехали по хорошо освещенной улице и смеялись. Погони не было. — Поедем ко мне? — предложил я воительнице, которая уже натягивала штаны и скрывала свою гладкую кожу жесткой джинсовой тканью. — Вези, — она сказала это так эротично, что я тут же вспомнил, как она делала мне минет и снова начал возбуждаться. — Так, — я затормозил прямо посреди дороги. Следующий за нами полуночник посигналил, а обгоняя показал средний палец. — Что случилось? — Сенна наклонилась вперед и снова схватила меня за промежность. — Думаю, как лучше проехать… — А я и забыла, что не знаешь дороги. Привык ездить на метро? Вбей в навигатор, он покажет, — она дотянулась до передней панели и что-то нажала. Зеркало заднего вида в салоне пропищало, а через мгновение вместо отражения своей спутницы я видел полосу загрузки. — Куда держим путь? — проговорил женский голос из динамиков, а на зеркале высветился знак вопроса. — Знойная улица, дом сорок, — проговорил я, надеясь, что принцип действия не должен отличаться от привычного мне. — Я вас не поняла. Куда держим путь? — Знойная улица, дом сорок, — повторил я. — Тулли, проложи путь на Знойную Улицу, дом сорок, — спасла положение Сенна. — Хорошо, госпожа. Прокладываю маршрут до Знойной Улицы, дома под номером сорок. Госпожа? Нормальные у них тут настройки. А, например, к женщине-гному тут также обращаются? — Двести метров двигайтесь вперед, затем поверните налево. Я нажал на газ, и мы поехали по ночному Грогховерполису под четкие указания голоса из встроенных в машину колонок. Это был мегаполис. Повсюду горели витрины магазинов, рекламные ролики крутились на стенах небоскребов, шести-полосные автомобильные дороги сейчас были почти пусты, но днем наверняка стояли километровыми пробками. Где-то далеко впереди я видел высокий шпиль, врезающийся в самый небосвод, и превышающий в несколько раз любое здание в городе. Украшенные гирляндами деревья по обеим сторонам дороги переливались красными, синими, желтыми и холодными белыми оттенками. По пути к дому я увидел нищего гнома, который в ободранном красном пальто рылся в урне и бранился, вымазав в чем-то руку. Кучка гоблинов в кожаных куртках стояла на углу на пересечении улиц Трепета Земли и Разбитого Гнева — они держали руки в карманах и резко замолчав, провожали своими взглядами машину, в которой ехали мы с Сенной. — Через пятьдесят метров поверните направо и ваше место назначения будет справа, — сказал электронный голос. Мы остановились на красный свет на большом перекрестке. Эльфийка в короткой юбке и с ярко накрашенными губами постучалась в пассажирское окно. Я открыл. — Тебе не нужна девочка, милый? Ты выглядишь очень уставшим. — шлюха затянулась из догорающего окурка. — Нет, спасибо, — сказал я и тут же удивился самому себе. Спасибо? — Сегодня ты получишь большую скидку, — не сдавалась эльфийка, пока светофор медленно отсчитывал еще десять секунд. — Из-за тонированного стекла ты похоже не видишь меня, детка, — Сенна просунула голову между сидениями и испугала представительницу древней профессии. — Если хочешь, Квист, она может к нам присоединиться? — Что? — я обернулся к воительнице, одновременно удивляясь и в глубине души, желая откликнуться на предложение. Но как же Ласковая Тень? Может быть бросить всю эту затею и найти свою девочку? Свою? Но она действительно просто отпад. Зачем я делаю все это? — Квист? — вырвала меня из раздумий Сенна. Я до сих пор тупил взгляд. — Садись к нам детка, — приняла она решение за нас обоих. Проститутка выбросила свой окурок и села в машину. Запах курева и вонючих духов перебил вонь, которая стояла тут после смерти Келли. Зеленый уже давно горел. Мы повернули к моему дому. Вот бы я мог позвонить танцовщице, чтобы узнать, где она и что с ней… Но телефон был разряжен и возможно не пережил всех этих приключений. Я сунул руку в карман. Он был цел, но не подавал признаков жизни. Гони эти мысли прочь, Квист. У тебя есть шикарная орчиха, которая не против освоить трехколесный велосипед. Хватайся за возможность и сделай свою большую девочку счастливой. В доме был один подъезд. Я посмотрел наверх и увидел, что во всем доме свет горит только в паре окон. — Слушай, Сенна. Кажется, я потерял ключи, — я ощупал свои карманы. — Можем пойти в мотель, — присоединившаяся к нам эльфийка снова закурила и медленно моргала своими длинными, сильно накрашенными, ресницами. — Спроси у управляющей. У нее должны быть запасные, — Сенна сильно хлопнула дверью нашей разваливающейся тачки, но та не закрылась. — А не поздно? — Всего полночь, — проститутка посмотрела на тонкие вульгарные часы на своем запястье. Наконец у воительницы вышло закрыть дверь, и мы подошли к подъезду. В списке квартир была кнопка с надписью управляющая. Я поддался интуиции и логическому мышлению, нажав на нее. — Кто там? — из динамика послышался противный старческий голос. — Это я, Квист. — Чего тебе? — Дело в том, что я потерял ключи… — Снова? Я слегка смутился, но продолжил, как будто вопроса не было. — Не могли бы вы открыть мне дверь и дать дубликаты? — Ты не платишь за квартиру уже три месяца, может тебя выселить ко всем чертям? — с той стороны точно была какая-нибудь противная старая орчиха. — Ну… Из динамика домофона послышался звуковой сигнал и дверь отворилась. — Сейчас спущусь, но больше не звони мне так поздно. Я в куртке, которая была мне не по размеру, и с засаленными волосами, в компании уличной проститутки и беглой преступницы с обалденной фигурой ждал управляющую внизу. Эта старуха оказалась гномом. Она протянула мне ключи и окинула подозрительным взглядом всю мою компашку. Я поблагодарил бабулю и поднялся на третий этаж, следуя подсказкам на табличках, которые говорили о том, квартиры с какой по какую находятся на том или ином этаже. Я наклонился, чтобы вставить ключ в замочную скважину и почувствовал, как Сенна водит рукой мне по заду. Я вновь вспомнил как тепло у нее между ног и заторопился попасть внутрь. Уже через секунду я открыл дверь и нащупал выключатель. — Сюрприз! — С днем рождения! — Поздравляем! Толпа незнакомых мне людей стояла в квартире Квиста с картонными колпаками на головах и дудками, зажатыми в губах, а все гости, радостно поздравляли его…вернее меня, с днем рождения. Вокруг ходили девушки топлес — друзья Квиста явно знали о его озабоченности, играла музыка, а каждый гость не обделял себя выпивкой из кастрюли с пуншем. Я повернулся к Сенне и эльфийке. Их лица тоже не скрывали удивления.
Глава 8. С днем рождения!
Это было самое странное ощущение, которое я испытывал когда-либо в жизни. Десятки пар глаз радостно смотрели на меня, а я не знал как реагировать и поэтому, глупо улыбаясь, просто оглядывал холостяцкое гнездышко Квиста. — Сегодня четвертый день с восьмой полной луны? — украдкой спросил я у Сенны. — Только что наступил… — шепнула она. Тогда я позволил себе улыбнуться шире и начать пожимать руки своим новым друзьям и похотливо обнимать новоиспеченных подруг. Среди них были только люди — белые и темнокожие. Конечно, орчиха-воительница и уличная шлюха-эльфийка не сильно вписывались в созданный в квартире антураж, но я старался не думать об этом. — А где Грег? — спросил у меня высокий блондин, протягивая стакан с выпивкой. — Грег? — я любил переспрашивать, когда не успевал придумать, что ответить. Я взял стакан. — Мы просили, чтобы он задержал тебя до полуночи в каком-нибудь баре, пока мы тут все приготовим. Согласись, ты ожидал сюрприза только завтра! — он стукнул меня в плечо. — Кстати, я думал, ты больше не снимаешь девочек. После того случая, когда угрохал на лечение последние деньги с кредитки. Кажется, выпивший блондин благополучно забыл про Грега и начинал задавать еще более неудобные вопросы — другие красотки на моем празднике могли услышать это! Приходилось глупо улыбаться и осматриваться, в надежде, что они не слушают нас. — А что это за орчиха? Познакомь нас, — громкими хлопками он привлек внимание гостей к моей персоне. Нужно было срочно входить в роль. — Ребят, позвольте представить вам моих друзей, с которыми вы вряд ли были знакомы прежде. Разве, что с эльфийкой, — я облизал губы от крепкого, уже засыхающего на них, алкоголя. — Это Сенна. Можете считать, что ей я обязан жизнью. А это… — я приблизился к проститутке. — Как тебя зовут? Я дождался ответа и громко добавил: — Шела! Прошу любить и жаловать! Сенна, Шела, а это ребята. — Привет! — добродушно, единым слаженным организмом, поприветствовали гости. — Ну, а теперь давайте веселиться! Вы же за этим сюда пришли? Дайте девчонкам выпивки! С днем рождения меня! Друзья Квиста поддержали мой тост радостными воплями и принялись стукаться бумажными стаканчиками друг с другом, заливая дешевый ковер в моей прихожей. — Квист, — брюнетка с огромной грудью взяла меня за руку и повлекла за собой. Я махнул Сенне движением, которое означало напиваться и отдыхать, а сам поддался импульсам незнакомки. Мы преодолели гостиную, на стене в которой висела большая плазма, а какие-то орки читали реп и хаотично двигали руками в клипе. На журнальном столике танцевала обнаженная девица в маске, а пара моих друзей-кобелей шлепали ее по заднице, издавая похотливые звуки. За барной стойкой симпатичная блондинка молола лед и готовила коктейли. Кажется брюнетка вела меня в спальню. Вот это день! Мой член в Грогховерполисе был просто нарасхват! Жаль только его не хватит на всех. Если мы только вдруг не решим устроить тут оргию? В глубине души я понимал, что мне не нужен был никто, кроме Ласковой Тени, но она же тоже танцует на коленях у разных мужиков и наверняка считает себя целомудренной, потому что не получает никакого удовольствия от процесса и просто делает свою работу. Пошло все к черту! Поимею эту девицу, а Сенну оставлю на сладкое. Конечно, после всего, что произошло между нами с воительницей, я опасался, что безудержный секс попытается перерасти во что-то большее и тем самым испортит наши дружеские отношения, но… Разве часто у меня появляется возможность взять за бедра крупную женщину-орка и как следует… Дверь в спальню открылась, перебив мои мысли и брюнетка включила свет. Похоже два голубка пришли на вечеринку слишком рано и теперь им приходилось второпях натягивать штаны и ускользать мимо нас не полностью удовлетворенными. — Мы возьмем друг друга прямо на этой кровати. После них? — спросил я закрывая дверь на защелку, держа в голове неудачный пример, последних любовников. — Какого хрена, Квист! — она в сердцах стукнула ладонью по двери рядом с моим лицом и только сейчас я понял, что она позвала меня по другому поводу. — Какого хрена? — я применил безотказный прием, повторяя вопрос. — Почему ты так и не позвонил Лане? Ей отдадут телефон только после того, как она полностью отойдет от наркоза, а она хотела поздравить тебя первой! Тут я вспомнил одно сообщение в котором некая Аурра, писала про Лану. — Аурра? — Мне не нужно никаких объяснений! Ты можешь трахаться с кем угодно и когда угодно, я давно не твоя жена, но я прошу уделить своей дочери хотя бы вот столько внимания! Ее рука лежала на двери в нескольких сантиметрах от моего лица, но у меня было ощущение, что она забралась в мою голову и сильно сжала мой мозг. У меня есть дочь! Которая должна отойти от какого-то наркоза. — С ней все в порядке? — проронил я. — С Ланой? — Да. — Конечно, это обычная операция по удалению аденоидов. Она безопасна. Но для нее это огромный стресс, понимаешь? — Аурра наконец отпряла от меня и подошла к окну. — Я знаю, что ты до сих пор не можешь мне простить, что я ушла к Грегу. Но ты не мог найти работу, много пил, что мне оставалось? Я молчал, потому что даже не знал, что ответить. Я проникся большим сочувствием к Квисту, который казался мне просто неудачником и извращенцем. На самом деле в его жизни было не все гладко. Квист оказался так жалок, что его лучшим другом был мужик, который увел его собственную жену и теперь наверняка просил Лану называть его папочкой. Ну и ублюдок! Хорошо, что его сожрали в Доме Семи Ветров. Но теперь надо было сказать Аурре, что Грег больше не вернется. — Эти цветы завянут, если ты будешь забывать их поливать, — брюнетка потрогала лепестки фикуса, растущего возле моей кровати. — Пойдем к гостям? — Послушай, на счет Грега… — Не надо. Я знаю, что ты хочешь сказать. Есть вещи, которые мудрая жена может не замечать ради счастливого будущего своей дочери и семьи. — Что? Ты хочешь сказать, что он тебе изменял? — Изменял? — моя бывшая зацепилась за прошедшее время, которое должно было открыть ей правду. Тем лучше. Ублюдок увел жену у лучшего друга, а потом изменял ей. Его просто не должно было ждать другого конца, кроме как быть разорванным ожившими мертвецами. — Это что? Машина Грега? — Аурра смотрела в окно. По-видимому, она заметила у подъезда измятую тачку и начинала о чем-то догадываться. Моя бывшая жена обернулась и посмотрела на меня испуганными глазами. — Что произошло? Где Грег? — Он не приедет… Ты же видела в новостях, что сегодня произошло в том квартале? Грег приехал за мной, но выбраться, к сожалению, удалось только нам с Сенной… — Он остался там? Надо позвонить в полицию! Они должны найти его пока ничего не случилось! Где моя сумочка?! Брюнетка хотела выбежать из комнаты, но я преградил путь. — Его уже не спасти. Я сам видел, как Грега убили. На лицо Аурры наползла гримаса печали. Она пыталась сдержать слезы, все еще не веря мне, но эмоции уже вырывались наружу. Я обхватил ее руками и сильно обнял. Она зарыдала и стала пытаться вырваться, но я только крепче сжимал ее за плечи, зная, что, если отпущу, ей будет только хуже. В конце концов она сдалась и теперь ревела навзрыд в моих объятиях в спальне Квиста. Здесь висели плакаты с обнаженными эльфийками и орчанками, в углу кряхтел старый увлажнитель воздуха, а на стене, прошитая сотнями дыр, качалась доска для дартса, в центре которой находилась фотка орка-начальника из офиса. Видимо Квист здорово злился на него, но это было понятно еще после общения с бедной Горрой. В то время, пока Аурра рыдала я не мог позволить себе заговорить с ней и тем более отпустить. У меня наконец появилось время подумать о том, что со мной произошло и что теперь делать. Ведь события после моего перемещения в этот мир так закрутились, что я думал только о том, как выжить и поддавался импульсам, которые всегда управляли мной. Но теперь меня здорово осадило. Сейчас я не хотел безудержного секса с кем попало, а еще когда-то мне наверняка предстояло сообщить маленькой Лане, что ее отца больше нет. Но ведь и я оставил всех своих близких в своем мире. Гребаная печаль! Это самый отвратительный день рождения, который я когда-либо праздновал за исключением того, когда отчим избил меня за то, что я взял у него из кармана двадцатку. — Позвони моей маме, Квист. Пусть она заберет меня отсюда, не хочу портить тебе праздник, — Аурра говорила мне в грудь и сильно всхлипывала. Телефон. У меня есть зарядка? Я оглянулся и увидел торчащий шнур из розетки над тумбочкой. — Присядь, — я усадил бывшую жену на кровать, достал телефон и воткнул в него шнур. Кто-то попытался открыть дверь в комнату. Я правильно сделал, что закрылся, очередные любители опробовать старую кровать были вынуждены уединиться в другом месте. Телефон уже включался. Сейчас он должен был обрушить на меня целую череду входящих оповещений и сообщений. Так и вышло. — Добро пожаловать на остров Сияющих Сталактитов, — сообщением меня поприветствовал оператор КООН. — Лана так и не дозвонилась до тебя, Квист! Я просто в бешенстве от твоего поведения! Не знаю за что она так любит тебя! — яростное смс пришло от Аурры. Я повернулся к ней, брюнетка заснула. Это единственное, что она могла сейчас сделать. Козла Грега было не вернуть. Я принялся дальше изучать входящие. — Поздравляем с наступившим днем рождения! Доставка пиццы «Орку по карману» дарит вам двадцатипроцентную скидку на заказ от 10 темных купюр. Успейте воспользоваться предложением! Следующее сообщение высветилось от Ласковой Тени: — Квист… Не могу дозвониться до тебя. Тут настоящий зомби-апокалипсис! Я застряла на Острове Синих Птиц. Слава Великой Фрайе, что твой Волк Смерти со мной, иначе меня давно разорвали бы на куски. Я звонила в полицию, но никто не приезжает. Сначала я боялась, что меня арестуют за соучастие в убийстве тех эльфов в клубе, но потом все стало настолько плохо, что теперь никто просто не едет за мной… Мы застряли в супермаркете на Цветной Аллее с двумя гномами и орком. Вокруг расхаживают ожившие мертвецы! Я не знаю, что делать, Квист! Если мы больше никогда не увидимся, знай, я тоже люблю тебя, малыш. Я тут же набрал номер эльфийки, но абонент был недоступен. Проклятье! — Я увидел сообщение, детка! Я вернусь за тобой. Не знаю, как, но я сделаю это! Ты только держись там. Перезвони, как получишь сообщение! Люблю тебя, моя крошка! — отправить. Я тут же вскочил на ноги, посмотрел, что Аурра еще спит и вышел из спальни. — Ты что там делал, Квист? — Сенна встречала меня с кажущимся крохотным в ее руках бумажным стаканом. — Кое-что произошло, Сенна. Там лежит моя бывшая жена. Ее мужа грохнули падшие в Доме Семи Ветров. — По крайней мере он не умер собственной смертью, как последний трус, — я чувствовал, что от нее несет спиртным. Мне крайне хотелось закончить начатое и она тут же намекнула на это. — Моя киска уже вся влажная, Квист. Трахни меня наконец. Она шепнула это мне на ухо. Я сразу забыл обо всем, что угнетало меня в той спальне. Сейчас тут играл легкий рок, я бросил взгляд на экран — смазливые эльфы с длинными челками под тяжелые гитары завывали о несчастной любви. Потом посмотрел на сиськи Сенны — твердыми сосками они выпиралииз кофточки и манили обхватить их губами и схватить за задницу воительницу. — Не сейчас Сенна, — совладав с собой произнес я. Похоже орчиху это смутило. — Я должен тебе кое-что рассказать. Здесь есть выпить? — Оставайся тут, Квист, — приказала она таким голосом, что мне показалось, что я потерял доступ к ее телу навсегда. — Я принесу. Я переваливался с ноги на ногу как школьник, пока ко мне не подошел темнокожий друг. — С днем рождения, Квист! — он дал мне один из стаканчиков с пойлом, которые держал в своих руках и чокнувшись ими, мы выпили содержимое до дна. — Кажется ты проиграл мне двадцать гномьих фунтов. Гони монету. — Что? — возмутился я наглости обобрать меня на последние кровные. — За что? — Помнишь ты говорил, что никогда бы не смог переспать с орчихой, а я убеждал тебя, что этот день обязательно настанет? Я видел, как ты пялишься на сиськи этой своей Сенны. — Но я же еще не переспал с ней! — ответил я. Знал бы он, что пройдоха Квист уже давно проиграл ему свои фунты… — Ты бы делал это прямо сейчас на этом диване, старый пройдоха, если бы мы не устроили тебе сюрприз! — он озарил меня своей белоснежной улыбкой и ткнул пальцем в грудь. Сенна вернулась со стаканом и протянула его мне. Мой темнокожий друг загадочно улыбнулся, потер пальцы друг о друга, обозначая бумажные купюры и удалился. — Дак что ты хотел мне рассказать, Квист? — Это касается моего прошлого. Понимаешь… Музыка затихла, и кто-то из-за барной стойки заорал: — Время дарить подарки! Это был тот самый блондин, который первым заговорил со мной, когда мы вошли. Все зааплодировали, поддерживая идею. — Вот мой подарок, — он протянул небольшую розовую коробочку с синим бантом. — Не обращай внимания на упаковку. Она осталась со дня рождения Лены, а бежать за другой у меня уже не было времени, — он широко улыбнулся. Я взял презент и потряс его. — Не тряси его, Квист, — сказала девушка, у которой на талии была рука блондина — по-видимому, Лена. — распечатывай! Я снял бант, открыл крышку и увидел часы. — Это часы! — завопил я и поднял их над головой. Все гости зааплодировали. — Теперь наш подарок, — три девицы вручили мне коробку побольше и захихикали. Я снова потряс врученный трофей. Что-то громоздкое внутри перекатывалось и билось о стенки. Я нетерпеливо открыл коробку. — Это фаллоимитатор! — воскликнул я, воспринимая шутку, которую точно должен был понять старина Квист. Публика загрохотала, разнося неистовый смех по квартире. Вероятно, с этими девчатами я когда-то зажигал. Возможно даже с тремя сразу. Интересно, на что они намекали? На то, что нам на четверых чего-то явно не хватало? — Теперь открой мой подарок, — интеллигентная высокая и еще трезвая, в отличие от остальных, девушка протянула мне конверт. Улыбаясь и смотря исподлобья на затаивших дыхание гостей, я достал из него небольшую карточку и вслух прочитал: — Прыжок с парашютом с прирученного Ледяного Демона! Вся толпа поддержала подарок восторженными возгласами. На сертификате было изображено исполинское существо, напоминающее льва, но с большими черными крыльями. — Теперь открой мой подарок, Квист! — темнокожий друг с белоснежной улыбкой протянул коробку необычной формы. Трясти этот презент было неудобно, поэтому я тут же положил его на журнальный столик и распаковал. — Лук? — Настоящий спортивный лук! — уверенно прогорланил презентующий и вся толпа, изображая, что-то похожее на клич индейцев из моего мира, приветствовала подарок. — Внутри еще сертификат на четыре занятия в спортивно-стрелковом клубе. Сходишь несколько раз и можно будет идти на зайцев в Сияющий Лес. Гости, в отличие от меня, поняли шутку и расхохотались. — А это тебе от нас, Квист! — самая скромная парочка на вечеринке протянула мне свой подарок. Я уже собирался развязать большой бордовый бант, как парнишка, стоящий где-то позади привлек всеобщее внимание своим возгласом: — Тут тебя показывают, Квист! — он подошел к телику и переключил канал с того, где бойбэнд из гоблинов исполнял легкую популярную композицию на новостной. Уже знакомый мне гоблин-ведущий вещал очередную новость: — Из облачного хранилища лаборатории, где по нашей информации, появился нулевой пациент были изъяты следующие видеозаписи с камеры видеонаблюдения… Вот черт! В помещении, где я случайно вылил на Горру то, что превратило население квартала в мертвецов была камера! Запись уже транслировала на весь мир мое мужское достоинство, распадающееся на квадратики, чтобы не травмировать психику несовершеннолетних. Еще через несколько мгновений я толкну ее на тот стеллаж, позади, и запущу череду смертельных событий. — По нашим данным одну из участников на видео из лаборатории зовут Горра Орхэм, а второго — Квист Мерлоу. Женщина — орк заразилась первой, когда человек толкнул ее на стеллаж с секретными разработками, которые и повлекли за собой практически полное вымирание населения на Острове Синих Птиц. Сейчас полиция ищет мужчину, по вине которого чуть не наступил конец света. Если вам известна какая-то информация о человеке, чье фото мы сейчас показываем на экране, срочно звоните по номеру… Я видел свою фотографию, растянутую на весь экран и, конечно, ощущал десяток пар глаз, недоумевающе глядящих на меня. Мне послышалось или плюс ко всей этой неловкой ситуации с улицы доносился звук полицейских сирен?
Глава 9. Клык воительницы
Ситуация вышла довольно неловкая. Больше дюжины людей собралось в квартире на Знойной улице, чтобы отпраздновать тридцатилетие учинившего зомби-апокалипсис Квиста — миниатюрная рыжая красотка замерла с тортом в руках, на котором две свечи в виде цифр плавились под воздействием огня. Видимо подарков больше ждать не стоило. — Это что, та орчиха с видео? — внимательно глядя на меня, произнес блондин. Я не успел ничего ответить, как все мои «друзья» запаниковали и бросились от нее, словно она на самом деле была ожившим мертвецом. — Стойте! Я все объясню, ребят! Эта Сенна, а та Горра… Проклятье! Никто уже не слышал меня. Девицы громко кричали, мужики пятились, остерегаясь, что я или моя воительница нападем на них, а как только в коридоре стало просторнее понеслись следом за выбегающими. Звук сирен на улице стал еще громче. — Надо уходить, — непробиваемая Сенна аккуратно поставила стакан на барную стойку. Я выглянул на улицу. К подъезду уже подъехало несколько полицейских машин и большой грузовик, из которого начал выбегать, судя по всему, отряд специального назначения. — Куда? Как? У подъезда стоит полиция, путь отрезан! — я запаниковал. — Побежим на крышу, а там посмотрим. Я допил пойло из своего стакана и направился в спальню. — Ты куда? — воительница схватила меня за руку. — Там мой телефон и… — Они тебя выследили именно по нему, Квист! Нет времени, уходим. — Но… Сенна дернула меня за рукав и поддавшись сильному импульсу я заторопился за ней. Уже в коридоре перед орчихой распахнулась дверь в туалет и оттуда показалась проститутка в компании какого-то шатена — видимо, она все-таки заработала свои деньги. Хоть кому-то сегодня перепало. — С днем рождения! — мужик бесцеремонно застёгивал ширинку и высматривал других гостей. Он до невозможности мне кого-то напоминал. — Прости меня, Квист. Я не хотел приходить, но Аурра сильно уговаривала меня. Она очень хочет, чтобы мы помирились. А где все гости? — Послушай, друг… — мне было некогда выяснять кто он и почему опоздал на мой день рождения. Я определенно не видел его в толпе, встречающей меня людей. — Друг? — ему словно стало неловко. — Какие бы между нами не происходили ссоры, Квист, мы всегда будем братьями. Брат? Вот кто это! Мы были двойняшками или близнецами! Жаль некогда было смотреть в зеркало и разбираться. Как бы ему сказать, чтобы он пошел кинуть вторую палку этой эльфийке и не задерживал нас? Копы вот-вот будут. — С днем рождения, брат, но нам надо… — начал я. — Надо срочно уходить вместе, — вклинилась в разговор Сенна. — Куда? Я только развеселился… — загрустил шатен. — По Небесному каналу только что передали, что в этом доме есть зараженные, — воительница небрежно махнула в сторону гостиной. Я бросил взгляд на плазму, как будто сам поверил в ее выдумку. В новостях как раз показывали кадры из зараженного квартала. Глаза шатена наполнились страхом. — Как зараженные? — завопил он. — Можешь выглянуть в окно, там уже целая туча полицейских, — я подхватил наглую ложь своей воительницы, потому что доверял ее интуиции и решениям. Мой брат подбежал к жалюзи и раздвинул их. Через две секунды он оглянулся на нас еще более испуганным взглядом. — Блять! Что нам делать? — Копы — это плохо, — заключила проститутка. На удивление, она была очень спокойна. Похоже, что трудилась с самого утра и вообще была не в курсе происходящего в городе. — Идите за мной, — взяла инициативу в свои руки Сенна. Я еще не понимал, что она задумала, но знал, что позвала этих двоих не просто так. Через десять секунд мы были на лестничной площадке. Лифт был заблокирован. Я посмотрел вниз. Спецназ на первом этаже схватился с полупьяной, пытающейся прорваться толпой — одни хотели уйти от орчихи-убийцы, а другим нужно было идентифицировать беглецов, чтобы среди них не затерялся тот, кого они искали — Квист Мерлоу. — Вот черт, кажется там уже кого-то разрывают, — смотрел на сумятицу мой брат, а его голос был пропитан страхом. — Бежим наверх, — приказала воительница, но шатен уже не слышал. Ему достаточно было увидеть толчею внизу, чтобы поверить в то, что там действительно есть мертвяки и броситься наутек в одном возможном направлении. Мы все побежали на крышу, а эльфийка, громко стуча каблуками по каменной лестнице замыкала нашу цепочку. Через несколько лестничных пролетов мы оказались на крыше девяти или десятиэтажного дома. Внизу мерцал красно-синий свет, а с черного неба накрапывал дождь. Густые серые облака, видневшиеся на фоне исполинской луны, пытались скрыть ее, но выходило плохо. — Что будем делать дальше? — спросил шатен у Сенны, подбежав к самому краю. Кажется полицейские внизу заметили нас и уже докладывали отряду специального назначения о нашем местоположении. — Дождемся помощи тут или попробуем перебраться вот на то здание, чтобы мертвецы не добрались до нас? — продолжал братец и указал рукой на рядом стоящий жилой дом с красной крышей. Я не понимал, то ли он был настолько тупой, то ли настолько трусливый. Скорее всего и то, и другое. Сенна подошла ближе к нему. Ветер поднимался, а дождь начинал усиливаться. — У тебя есть с собой документы? — крикнула она, так чтобы он расслышал. — Документы? Зачем? Я оставил все в машине! — тоже громко ответил он ей. — Хорошо, — сказала она тихо, так что ее голос потерялся в завывании ветра. — Прости меня, Квист! — Что? — переспросил я, не понимая за что она просит прощения. Но воительница больше ничего не ответила. Она подошла к стоящему на краю крыши мужику и столкнула его вниз. — Какого черта?! — я начал подбегать к месту, откуда сбросили шатена, чтобы посмотреть на падающее тело, но она оттолкнула меня так сильно, что по мокрой крыше я заскользил обратно от края. — Я должна была отдать тебе долг, Квист! — кричала она, сквозь шумевший ливень. — Эй, Шела! Проститутка стояла вся мокрая от дождя и как будто ничего не произошло пыталась закурить сигарету. — Шела! Эльфийка подняла глаза. — Ты же видела, что я убила этого человека? Та неуверенно и даже испуганно кивнула, выпустив изо рта сигарету. — Ты скажешь, что это был тот самый Квист Мерлоу, который подсадил тебя к себе в машину на соседней улице! А за это сейчас ты получишь достойное вознаграждение, поняла? Квист, отдай мне свой бумажник! — Что? А что я буду делать потом? — Разберешься! Дай бумажник, Квист! Я до последнего не хотел лезть в свой внутренний карман и тогда Сенна сама подошла и забрала его у меня. — Эти деньги твои, Шела! Ты должна будешь сказать копам, что я сбросила Квиста Мерлоу с крыши! Поняла? Шлюха взяла кучу денег и закивала головой, должно быть я только недавно получил зарплату или был успешным наркодилером и не успел отдать деньги с последней поставки. — А ты прямо сейчас спрячешься и будешь сидеть так тихо, чтобы тебя ни одна мышь не услышала! — она скинула с крыши мой бумажник вслед за шатеном. — Что ты делаешь, там же мои прав… — я обо всем догадался и не стал продолжать. — Прячься, Квист! И сиди так тихо, как только можешь, пока все не уляжется. — А как же ты? — Я отдала свой долг. Не забывай меня, Квист! И помни, каждую секунду в тюрьме, когда я буду ласкать свою киску, я буду думать о тебе! Блять, это было самое романтичное, что я слышал когда-либо в своей жизни и ответить на это значило испортить весь момент. Обреченно оглядываясь, я ушел и спрятался за техническое сооружение подальше от того места, где Сенна и Шела под проливным дождем ждали появления полиции. Через какое-то время снизу поднялся вертолет и осветил мою воительницу слепящим лучом прожектора, а следом за ним на крышу ворвались люди в форме. Один из них дал Сенне под дых, та мужественно продолжала стоять на ногах и скалиться. Затем ей врезали дубинкой по колену и на этот раз, взвыв от боли, она повалилась наземь. Орчиха получила еще несколько ударов по голове от тех, кто служил в полиции и видимо сильно ненавидел орков. Кровь целыми струями брызгала с ее лица при каждом ударе, а затем смешивалась с водой под ногами. Лишь однажды, когда после одного из мощнейших апперкотов она рухнула лицом на застывший цемент, воительница бросила на меня верный взгляд. Я хотел выйти и защитить ее, но понимал, что после этого мы оба окажемся за решеткой. Поэтому мне не оставалось ничего кроме, как кивнуть ей, чтобы поблагодарить, в момент ее последнего взгляда на меня. После жестокого избиения полицейские о чем-то спросили эльфийку, а затем надели на обеих девушек наручники и увели прочь. Великая женщина. Из последних сил, но она медленно ушла на своих ногах. Я оставался сидеть под безжалостным ливнем, безумно скучая по своей воительнице. Мои челюсти тряслись от холода, но уходить сейчас было некуда. Поэтому еще какое-то время я наблюдал, как какие-то гоблины осматривают место преступления и расставляют на определенных местах крохотные таблички с надписями, пронумеровывающими улики, а затем, когда дождь утих, я решил взглянуть на них. Я поднялся и суматошно оглядываясь, подошел к месту преступления. Следствие еще продолжалось, потому что десять гномьих фунтов, утопленные в небольшой лужице продолжали беззаботно плавать в воде — скорее всего эта купюра выпала, когда Сенна передавала деньги проститутке. Под уликой номер два валялась слегка подгоревшая на конце, но целая сигарета Шелы — она так и не смогла ее прикурить. Совсем рядом была последняя, третья табличка. Я присмотрелся. Это был клык моей воительницы. Ее оприходовали тут так сильно, что бедняжка потеряла, наверняка, одно из достоинств орков. Я подобрал белый клык и сунул в карман — пусть отныне он будет со мной и приносит удачу. Убедившись, что там нет ничего, что сможет меня выдать, я вернулся на место, которое хорошо скрывало меня от посторонних глаз и через некоторое время отключился. Проснулся я на следующее утро за тем же техническим сооружением, за которым и заснул ночью. Скорее всего, на следующее утро, хотя по журчанию в животе могло пройти больше суток. Видимо эльфийка сдержала обещание и дала показания, на которых настаивала Сенна, поэтому мне удалось спокойно переждать здесь все это время. С неба светило яркое солнце, почти затмевая своим светом, тусклую в это время дня огромную луну. Город внизу жил обычной жизнью — спешащие на работу люди и нелюди сигналили ленивым пешеходам, тысячи говорящих голосов перебивали друг друга, светофоры издавали пикающие сигналы, давая понять слабовидящим, что горит зеленый свет и дорогу можно переходить. План что делать дальше созрел в моей голове еще в тот момент, когда Сенна только спросила про документы у моего брата. Теперь мне нужно было проскользнуть на улицу, найти там тачку шатена и стать братом Квиста. С его правами или паспортом я смогу спокойно ходить по Грогховерполису и подготовиться к возвращению в квартал мертвецов за Ласковой Тенью. Если полиция, как и хотела воительница, приняла его разбившийся труп за меня, значит машина оставалась где-то на парковке. Жаль, что Сенна не узнала ничего про ключи. Ну да, это было бы слишком жирно. Я открыл дверь и принялся спускаться вниз. Лифт до сих пор не работал. Добравшись до третьего этажа, я увидел, что дверь квартиры Квиста закрыта и опечатана специальной лентой. Значит полиция точно уже уехала. Но внутри же оставалась Аурра? Все ли с ней в порядке? Задерживаться было нельзя, и заходить тоже. Я пошел дальше. Через несколько минут я вышел из подъезда и осмотрел парковку. Полицейских не было. Ровно, как и тачки Грега — ее скорее всего увезли на свалку или приобщили к делу о его смерти. Но машина моего братца однозначно должна была остаться здесь. Я подошел к синей легковушке, у которой на капоте был значок в виде пегаса. Прислонился к стеклу и закрыл руками пространство до окна, чтобы солнечные блики не мешали рассмотреть, что там внутри. — Эй, отойди от моей тачки, чувак, — какой-то эльф в черном балахоне толкнул меня и я, податливо кивая головой, отошел в сторону. Мотор заревел, и машина двинулась с места. Попробую рассмотреть тот серебряный внедорожник. Салон оказался абсолютно пустой. Машина, как будто только что выехала из магазина. Это могла быть тачка моего братишки, если бы сиденье не было поднято так высоко к рулю. С нашим почти двухметровым ростом туда было не залезть. Скорее всего автомобиль принадлежал гному или гоблину. Я бросил взгляд на следующую припаркованную машину. «Не может быть, чтобы он ездил в розовом кабриолете.» — подумал я. Эта тачка больше подходила одному из тех эльфов с красной челкой из телевизора в моей гостиной. На парковке оставались только едко-желтый минивэн с большой надписью «Ремонт сантехники. Парни Фила» и черная легковая машина представительского класса. Вот если бы у меня было больше времени поговорить с братцем… Может быть его звали Фил? Тогда бы все точно стало ясно. Я заглянул в салон минивэна. На пассажирском сидении валялись грязные рабочие перчатки, между автомобильными креслами стоял чемоданчик — видимо набор для инструментов, а на водительском месте висела куртка. Он говорил, что оставил документы в машине. Может быть они были внутри этой куртки? Я еще раз огляделся, чтобы посмотреть нет ли вокруг полицейских. Не было. Мимо меня беззаботно сновало несколько прохожих. Одна орчиха гуляла с питомцем — это была далеко не собака и не кошка, а скорее какой-то миниатюрный вариант дракона без крыльев. Маленькое чудовище подошло к колесу желтого фургона, подняло ногу и, пометив его, увело свою хозяйку за собой. Деловая гоблинша, едва достающая ушедшей орчихе до пояса, болтала по телефону и шла мимо, а человек с детской коляской во всем этом разнообразии рас вообще выглядел довольно странно. Я подошел к черной тонированной машине. На заднем сидении было детское кресло, а спереди стоял чемоданчик. Может документы в нем? С другой стороны, разве у мужика, который запирается в туалете со шлюхами может быть ребенок? Но у меня же есть! Надо было что-то решать, иначе я скоро сдохну с голоду и тогда Ласковую Тень точно не ждет ничего хорошего. — Простите, — я услышал голос из-за спины и мое дыхание сперло. Я задницей чувствовал, что там не ждет ничего хорошего. Я медленно повернулся. Передо мной стоял эльф в форме. — Управляющая этого дома позвонила в полицию и сообщила, что на парковке уже некоторое время расхаживает Квист Мерлоу и попросила прислать патрульного, — он держал руку на своем арбалете, закрепленном на бедре. — Забавно, подумал я, ведь все новостные каналы пестрят фотографиями с места, где этот самый Квист Мерлоу разбился на смерть сегодня ночью. А сейчас смотрю и действительно узнаю героя, разгромившего целый квартал. Не двигайся с места! — Что? — я выразил такое недоумение, какое только мог и бросил мимолетный взгляд на окна в своем доме — противная старая гномиха на пятом этаже тут же юркнула за занавеску. — Я брат-близнец Квиста. Я приехал, чтобы забрать свою машину! — Диспетчер, ответьте, — эльф внимательно смотрел на меня и говорил в рацию. — Вас слышу, Одинокий Ястреб. Прием? — Мне нужна информация, был ли у Квиста Мерлоу брат-близнец. Прием? — Одну минуту, офицер. Я был уверен, что база данных покажет, что был. Но что будет дальше, оставалось загадкой. Вряд ли он отпустит меня просто так. — Все верно. У Квиста Мерлоу есть брат-близнец Джеф Мерлоу. Прием? — Спасибо, диспетчер. Он отключил рацию. — В таком случае я хочу проверить ваши документы, Джеф, — его рука больше не нависала прямо над ложей арбалета. — Да, конечно. Они прямо здесь, в машине, — у меня не было времени на размышления, и я указал на желтый минивэн. — В таком случае, я могу попросить вас предъявить их? — он подошел к фургону, дернул за ручку и открыл дверь. Он просто дернул за ручку и открыл, блять, дверь? Они что, не закрывают здесь машины? Если бы я только знал, что можно было просто подойти, открыть автомобиль и сесть в него! — Да, конечно, — мне приходилось играть спокойствие каждой клеткой на своем лице. Я подошел ближе и прощупал куртку, висящую на водительском сидении. Пусто. Желудок совсем закололо, теперь еще и от нервов. Я, пытаясь сохранять спокойствие, сел за руль. Бардачок. Открыл. Там была целая куча визиток компании «Парни Фила». Я засунул руку глубже — ничего. Оставалось только зеркальце. Я откинул. Целая кипа бумаг упала мне на колени, и настоящий владелец едко-желтого минивэна уже смотрел с фотографии на офицера полиции.
Глава 10. Дом мертвеца
Эльф взял карточку в руки. — Джеф Мерлоу… — прочитал полицейский, явно разочаровавшись в том, что не получит внеочередную премию за поимку опасного преступника. — Прошу прощения. Я должен был все проверить. Он протянул мне водительское удостоверение. Я принял его и кивнул. — Всего хорошего, — эльф положил руки на пояс и не спеша, лишь однажды оглянувшись, ушел по тротуару дальше, патрулировать улицы. Твою ж мать! Я наконец смог расслабиться на водительском сидении минивэна моего брата. Я неподвижно сидел минут десять, пока мое дыхание снова не стало ровным. Я пошарил в машине где только можно, надеясь найти ключи от нее, но их нигде не оказалось. Видимо едко-желтому фургону со мной не по пути. Может быть это и к лучшему. Если у моего мертвого брата в кармане нашли ключи от этой тачки, то рано или поздно копы догадаются, где ее искать. Нужно взять из минивэна все полезное и скорее сваливать с места преступления. Кроме прав, в раскиданных документах я нашел страховку на автомобиль, где был указан домашний адрес Джефа — Низовий Переулок, дом сто восемьдесят три — у моего братца был собственный дом? Я быстро просмотрел остальные бумаги — договор с фитнесс-клубом «Сила орка и гибкость эльфийки», штраф за парковку в неположенном месте на сто восемьдесят гоблинских центов, чек с заправки «Кровь единорога», транспортная карточка грогховерполисского метрополитена и фотография какой-то женщины — черные волнистые волосы, зеленые глаза, острые черты лица. Среди всего прочего лежал неиспользованный презерватив и две запечатанные зубочистки. Я взял права, фотографию, страховку и презерватив. Засунул все это во внутренний карман куртки, которая лежала на водительском сидении — как я и предполагал она была мне по размеру, и теперь я наконец мог избавится от кожаной «попоны» охранника из «Тухлых булочек». Под курткой на подголовнике висела желтая кепка с красной эмблемой «Парни Фила» — я натянул ее на голову и глянул в боковое зеркало. Серьга в левом ухе явно была лишней. Я избавился от нее, закинув поглубже в салон автомобиля. Закрыв дверь в желтый минивэн я двинулся по тротуару. Нужно было выйти на большой проспект и найти ближайшую станцию метро. Теперь мой путь лежал в дом Джефа. Голова уже кружилась от голода, скорее всего я знатно вонял и мне нужно было привести себя в порядок, прежде чем отправиться в квартал мертвецов, спасать Ласковую Тень. Да, меня изрядно трясло в этом мире, но это было лучше, чем приходить каждый день в злосчастный офис продавать пылесосы и думать о том, кому оставить свою однокомнатную квартиру после того, как мое тело издохнет от рака легких. Интересно, я отбросил коньки в том туалете, когда попал сюда? Или может кто-то намеренно заслал меня в новое тело, чтобы дать второй шанс, а теперь наблюдает, словно за сраной марионеткой, которую отправили в Грогховерполис набивать шишки на голове Квиста ради результата в каком-нибудь эксперименте? Конечно, я больше склонялся к варианту, что сдох и за последние семь минут, когда мое тело еще можно было вернуть к жизни, переживал все эти незаурядные события в своей голове. Затем меня стал мучить вопрос, почему меня кинуло в тело тридцатилетнего извращенца? Чтобы я натрахался вдоволь, потому что последние три месяца не мог нормально заниматься сексом из-за одышки? И куда делся сам Квист? Зачем я вообще начал думать обо всем об этом? У тебя новое тело. Проживи эту жизнь по-другому и хватит оглядываться назад! Погрузившись в собственные мысли, я не заметил, как вышел на широкую площадь, которая, скорее всего, была популярна среди туристов. Здесь бродила целая тьма разносортного народа. Кто-то фотографировался на фоне большого дворца, выполненного в готическом стиле; два орка-подростка прошли мимо меня держась за ручку, та, что была с большой грудью держала сахарную вату в руках и смеялась над шуткой своего дружка; три очень сильно накрашенных эльфийки сидели на каменной скамейке и обсуждали какую-то «стерву», а в руках одной из них был поводок, с которого, назойливо лая, пыталась сорваться миниатюрная собачка, больше похожая на пушистого носорога. В воздухе запахло мясом и жаренной картошкой. Я повернул голову и увидел небольшой фургон с надписью «Сосиска в тесте дяди Рогга». Внутри стоял крупный орк в белом фартуке и ждал посетителей. У меня не было денег, да и показывать свое лицо сейчас было лишним — полиция рано или поздно догадается, что с крыши скинулся Джеф. Поэтому я ускорился и уже шел к большой букве «М», которая отмечала вход в метро. «Надеюсь, здесь остались деньги», — подумал я, доставая проездной билет, найденный в желтом фургоне. Я приложил его к турникету, загорелась красная лампочка. У меня нет денег или я что-то неправильно делаю? Я приложил карточку еще раз. И снова красный свет. — Я заплачу, — послышался сзади женский голос и внутри турникета что-то щелкнуло. Теперь зеленый свет пускал меня внутрь. — Спасибо, — я обернулся и кивнул, стараясь сильно не выглядывать из-под козырька. За мной стояла женщина с заостренными ушами и в строгом длинном пальто. На вид ей было за человеческих пятьдесят. Она кивнула в ответ и молча поехала за мной на эскалаторе. — Извините, мне нужно попасть в Низовий Переулок, — обратился я за помощью к той же пожилой эльфийке. — Подскажите, пожалуйста, как я могу туда добраться? — Низовий переулок? Сейчас одну секунду, я посмотрю карту метро, — она достала свой телефон и принялась внимательно изучать пути. Мы уже приехали на станцию. — Так. Значит сейчас вам нужно поехать в ту сторону, — она указала рукой на правый путь. — А на станции Гоблинских Перевоплощений пересесть на бледно-васильковую ветку. С нее доедете до станции Мерцающих Водопадов и там пересядете на ночную синюю ветку. Она довезет вас в Низовий Переулок. Женщина добродушно улыбнулась. Я поблагодарил ее за помощь, все еще стараясь не показывать лица. Спустя сорок минут, если судить по подаренным блондином Квисту часам, я поднялся из подземки и не поверил своим глазам. Этот район был пропитан самобытностью разных рас, живших в этом мире. Сотни небольших домов возвышались на холмистой местности на фоне высокого водопада, вода из которого казалось сейчас вырвется исполинскими волнами и бешеное цунами накроет весь квартал. Но поток тонн воды лишь поднимал в воздух едва прозрачный пар и накрывал туманом Низовий Переулок, придавая тому какой-то загадочности. Теперь мне предстояло найти сто восемьдесят третий дом. Это было не сложно. Они стояли по порядку. Четные с одной стороны длинной улицы, нечетные с другой. И еще через полчаса я уже стоял у дома Джефа. Это был спальный район. Тишину изредка нарушали только проезжающие мимо машины, собачий лай и детские крики с одного из задних дворов таких же домиков. Кажется внутри жилища Джефа никого не было. Интересно, он жил один? Я подошел к входной двери, чтобы незаметно посмотреть есть ли за ней кто-нибудь. И едва я приблизился к стеклу, услышал голос: — Идентификация лица пройдена успешно. Дверь отворилась. Я даже слегка вздрогнул от неожиданности, но вспомнив, что у меня был брат-близнец успокоился и вошел внутрь. По грязному полу, немытой посуде на барной стойке, разбросанным носкам и невычищенной пепельнице на журнальном столике, я понял, что Джеф жил один. Осознав это, я первым делом бросился к холодильнику. «Орочьи колбаски», «Молоко замерзшего пегаса», «Сыр-громовир» и другие продукты без разбора залетали мне в рот. Я понимал, что у меня мало времени и нужно успеть взять из дома брата все самое полезное и скорее линять отсюда, но голод и жажда никак не успокаивались. Наконец я насытился и сел перед телевизором. У пепельницы лежала недокуренная сигара. Как же давно я не брал в рот этих крошек. Теперь то у меня новое тело, и я могу насладиться ароматом табака. И включив плазму, я закурил. Джеф закончил на порно-канале. Вот кобелина! Он только-только «погонял лысого» и уже набросился на шлюху у меня дома? В телевизоре два гнома — женщина и мужчина, в роли хозяина квартиры и служанки, начинали ублажать друг друга. Я бы, возможно, сбросил напряжение, вот только гномы меня совсем не заводили. Поэтому я переключил на следующий канал. Дым от сигары уже стоял в гостиной Джефа и приятно дурманил голову. — Реклама прошла совершенно незаметно! — завопил из телевизора какой-то эльф-шоумен — Сегодня мы с вами обсуждаем трагичную судьбу гнома-подростка, которого загнобили в школе одноклассники за слишком короткую бороду в его возрасте, и он покончил с собой… Я переключил дальше. Похоже было на одну из передач, которые любила смотреть моя мать. — …только сейчас вы можете заказать эту замечательную коллекцию топоров по цене одного лука. Для гномов действует специальная скидка. Десять процентов за весь комплект! Дальше. — Орк Дррон Горг подписал контракт с футбольной командой «Адские ястребы». Он будет первым представителем своей расы, выступающим за клуб из Туноверра. Я напоминаю, что до этого местные болельщики были против представителей других рас в команде, кроме эльфов… Переключил. — Прости меня, Сигли, — говорила гному эльфийская красавица. — Мы не можем быть вместе. Мой отец лишит меня «дара», если узнает о нас. Прости. Актриса наиграно закинула тыльную сторону ладони на лоб и отвернулась. — Но Вивиена! — гном не хотел верить в расставание. Понятно. Мелодрама. Следующий. — Орчихе по имени Сенна в ближайшее время будет вынесен приговор за убийство Квиста Мерлоу, — камера показывала измученную воительницу в зале суда. — В добавок к пяти годам лишения свободы за избиение своего бывшего мужа, суд установит новый срок заключения. Специалисты предполагают, что он будет от пятнадцати до двадцати лет… «Бедная девочка», — подумал я и затянулся так сильно, что закашлялся. Приступ удушья напомнил мне о моем прошлом. — Орчиху будут держать в изоляторе Лесная Тишина до конца суда и выяснения всех обстоятельств. А теперь к другим новостям. Маленький огненный демон остановил движение поездов между Айнаидом и Терран Овой. Он сел на рельсы и не хотел… Я выключил ящик. Если не поторопиться, то меня постигнет та же участь, что постигла воительницу. Двадцатиминутный душ сделал из меня совершенно другого человека. Теперь я был полон сил, а постоянная усталость больше не пыталась ввести в депрессию. На очереди была бородка, которая делала Квиста Мерлоу известной личностью не только в Грогховерполисе, но и во всем мире. Порыскав по ящикам в ванной, я нашел электрическую бритву Джефа, которой, согласно надписи на насадке, оставил волосы на голове и подбородке не длиннее трех миллиметров. В шкафу моего брата было много подходящей одежды, но я выбрал удобные синие джинсы, белую футболку с белоснежными кроссовками и кожаную куртку. Еще мне точно пригодятся темные очки и этот рюкзак. Теперь оставалось пошарить по всему дому и найти документы, деньги — все, что может пригодиться. Ни одного гоблинского цента я в итоге не обнаружил, зато в шкатулке в шкафу за всеми вещами лежал паспорт на имя Джефа Мерлоу. Хм. Это лучше, чем ничего. На столе в спальне стоял ноутбук. В браузере в закладках я нашел личный кабинет гномьего банка «Горы золота». Пароль и логин были сохранены. Нажал. Проклятье! Они выслали код подтверждения на телефон. Надо восстановить сим-карту Джефа и тогда я смогу побаловаться с его счетами. Я уже хотел запихнуть ноутбук в свой новый рюкзак, но передумал, решив еще немного полазить по избранному. Здесь был главный сайт «Парней Фила», «Оргхаб» — ясно, что один из популярных порно-ресурсов в этом мире, какой-то сайт с фильмами и сериалами, а самое главное в закладки была добавлена социальная сеть. На своей странице на фотографии Джеф показывал свои белоснежные зубы на фоне вулкана с заснеженным кратером. Он окончил университет Гравина Сагза по специальности теплоснабжение и устройство подземелий в замках. Я мельком промотал сообщения от друзей. Там была целая куча информации, с помощью которой я смогу максимально долго прикидываться Джефом. Я уже хотел закрыть браузер, но увидел на одной из аватарок в сообщениях знакомое лицо. Это была Аурра. Мой интерес не позволил мне остановиться, и я открыл переписку. — С днем рождения! — писала Аурра. Предыдущих сообщений не было или они были удалены. — Спасибо! — Джеф писал в ответ. — Мне кажется Грег обо всем догадывается… — моя бывшая жена что-то хотела сказать. — С чего ты взяла? — Он постоянно проверяет мой телефон. А еще, все время спрашивает про Квиста… — Может он думает, что ты хочешь вернуться к Квисту? — Не знаю… Возможно… Сегодня они встретятся, и он спросит его об этом. — Не переживай, — отвечал Джеф. — Он не подозревает о нас. Это точно. А Квист посмеется Грегу в лицо, если тот предположит, что ты хочешь к нему вернуться… — Наверное ты прав… — соглашалась Аурра. А вдогонку отправляла еще одно сообщение. — Послушай, вы должны успеть помириться с Квистом. — Зачем? — Так будет проще сделать то, о чем мы говорили. Не будет никаких подозрений, понимаешь. — Я не буду мириться с ним после того, как он пытался набить мне морду. — А если я тебя очень сильно попрошу? — писала Аурра, а следом отправляла фотографию обнаженной груди. — Ну так как? Вот шалава! Как же хорошо она сыграла печаль по Грегу. Квист и Грег были двумя невинными жертвами этой жестокой фурии! — А что мне будет, если я сделаю то, о чем ты просишь? — писал Джеф. — Если ты сделаешь то, о чем я прошу, сегодня вечером в спальне я сделаю все, о чем попросишь ты, — она отправляла подмигивающий смайлик. — Я ему позвоню, — Джеф тоже подмигивал. — Просто приходи сегодня к Квисту домой после полуночи. Мы собираемся устроить вечеринку-сюрприз. И на всякий случай возьми с собой флакон. Если мы сделаем это прямо в день вашего рождения — не имею ничего против. — Заметано. Ну, все, мне пора бежать. Я смотрел в экран и просто охеревал. Все вокруг трахали жену Квиста, кроме него самого. Мне стало так обидно за этого чувака. Он был вынужден запрыгивать на страшных орчих и ходить по стриптиз-барам. Нет, хорошо, что в итоге он встретил Ласковую Тень. Но все-таки. Лана это вообще дочь Квиста? Или результат похождений черноволосой нимфоманки? И что они планировали сделать на вечеринке, что за флакон? — Ты здесь? — Аурра написала, видимо увидев Джефа онлайн. Черт! Может не отвечать? — Прошу ответь, — продолжала умолять бывшая Квиста. Она потеряла сразу двух мужей в один день. Должно быть ей очень плохо. Наверное…не стоит игнорировать. — Что случилось? — написал я. — Ты дома? Я нервно почесал голову, не зная стоит ли отвечать. Интересно, она видела, что я сижу с ноутбука? — Да, — ответил я. Раздался звонок в дверь. Кто это? Я вскочил на ноги еще раздумывая в какую сторону бежать если это полиция. Звук сообщения. — Открой. Это я, — писала Аурра. Какого черта ей тут нужно? Похоже надо открыть дверь, иначе она заподозрит что-нибудь неладное и поднимет на уши всех копов. Звонок прозвучал еще раз. — Сейчас спущусь, — ответил я сообщением. Я вышел в коридор и глянул в зеркало. Теперь на меня смотрел совершенно другой человек. Надеюсь, ее не смутит новый прикид Джефа. Нужно только сыграть его как следует. Ну у меня, по крайней мере, уже есть опыт. Если что, отвечаю вопросом на вопрос. — Что случилось? — я, не торопясь, открыл дверь. Аурра была нетерпелива. Она резко толкнула ее и набросилась на меня, вцепившись своими пухлыми губами в мои губы. Брюнетка одной рукой хваталась за мое лицо, а второй закрывала за собой дверь. Мне пришлось ответить на поцелуй. — О, мне нравится твоя новая прическа, Джеф! — она толкнула меня на диван и сняла с себя плащ — он упал на пол, а красотка в коротком платье и чулках забралась на мои колени. Я уже чувствовал теплоту ее киски. Она целовала мне шею и опускалась на грудь. — Как тебе удалось провернуть все это? — спросила она, затем стянула платье с плеч и вынув грудь из лифчика поднесла к моему рту. Я губами жадно схватился за сосок, так, что Аурра нежно застонала, а ее талия выгнулась в моих ладонях. — Я думала мы проведем в полиции кучу времени, пока они будут разбираться откуда взялся яд… Она засунула руку себе в трусики и принялась мастурбировать, чтобы ее вагина была более гостеприимной. Я не разговаривал, а играл свою роль, переключившись на левую грудь и теперь жадно облизывал другой сосок. — Я думала мы никогда не избавимся от Квиста… — вместо того, чтобы продолжить, она расстегнула мои джинсы и схватила за член. Вдруг страстные движения прекратились, а Аурра серьезно посмотрела на меня. — Ты не Джеф… — проговорила она словно увидела призрака. Вот черт! Похоже старина Джеф был обрезан.
Глава 11. Адский ребенок
Аурра попыталась слезть с меня, но я крепко держал ее за талию. — Сначала тебе придется все объяснить, крошка, и только потом я возможно отпущу тебя, — ее обнаженные большие груди все еще висели перед моим лицом. Мне пришлось слегка приподняться, чтобы видеть глаза бывшей жены. — Если с крыши сбросили не Квиста, значит там… — Не надо. Не начинай своих истерик, мы оба знаем, что мужики нужны тебе только для того, чтобы трахаться и быть у тебя на побегушках. Мне бы нужно было отпустить ее, взять в гараже машину и уехать в квартал мертвецов, вот только прошлое Квиста не оставляло меня в покое. Зачем бывшей жене и собственному брату понадобилось убивать его? Мне было до боли интересно. Аурра встрепенулась в моих руках, но когда вновь не смогла вырваться яростно выдохнула и заговорила: — Мне нужен тот лук. — Какой? — я вероятно должен был знать о нем. Я надеюсь это не из-за подарка, который мне сделали на день рождения, подумал я про себя. — Не прикидывайся, Квист! Я уже не раз просила тебя продать его. Есть человек, который отвалит за «Салейтайн» гору темных купюр, — она сделала еще одну попытку встать с моих колен, но на этот раз я ее не удерживал. Аферистка вряд ли побежит сдавать меня в полицию. — Это ты что, решила убить меня, чтобы он достался тебе по наследству? — возмутился я, догадываясь обо всем. — Не мне. Лане. Она стала твоим прямым наследником после нашего развода. — Но, ведь если бы я умер, ты бы не достала этот…лук? — Не ври мне, Квист. Я знаю, что ты хранишь его в ячейке в «Горах Золота». Я внимательно посмотрел на Аурру, как бы удивляясь ее проницательности, но на самом деле пытался запомнить каждое слово. У брюнетки в плаще зазвонил телефон. Она достала его, посмотрела на дисплей и подняла глаза ко мне. — Это Лана, — сказала она. — Я перезвоню тебе. Кажется, сбросила. — Неужели ты из-за денег готова пойти на убийство, да еще и оставить собственного ребенка без отца? — спросил я. — Я не хочу снова поднимать эту тему… — Попробуй убедить меня еще раз. Может я передумаю? — я смотрел как она натягивает платье на плечи. — Даже если передумаешь, ты что, пойдешь в банк чтобы получить его? — она открыла дверцу бара, достала стакан и налила себе жидкости, похожей на виски. Брюнетка явно была у Джефа не впервые. — Не делай из меня дуру. Если мертвец придет проверить свой счет, его ждет длительная проверка и разоблачение. Теперь нужен другой план, чтобы раздобыть этот эльфийский лук. Я сидел в недоумении. Во всей этой ситуации мне было жалко только девочку, которой сегодня сделали операцию, и она совсем недавно должна была отойти от наркоза. — Ты же мать… — Что? — Аурра оторвала губы от стакана. — Ты знаешь, что я не хотела усыновлять этого ребенка, но ты меня заставил! Я приемный отец?! Новость за новостью! Квист был парнем не из простых. — Ну и что? Ты же называешь ее дочерью. Значит ты ее мать! И знаешь, что я хочу тебе сказать? Твоя дочь сейчас в больнице, а вместо того, чтобы быть там, с ней, ты приехала сюда, трахаться с Джефом, — я разочарованно покачал головой. — Да что ты знаешь, Квист! — она подошла ко мне и ударила в плечо. — О том, как одной воспитыватьребенка! Не спать ночами, когда твой муж пропадает по барам! — каждое ее предложение заканчивалось ударом в мое плечо. — Я была вынуждена терпеть извращенца Грега, потому что он содержал девочку, которую ты захотел удочерить! Ты! Знаешь, что он делал когда напивался? Избивал меня! А я молчала, потому что Лана заставляла меня это делать! Ты хочешь сказать, что я плохая мать?! Тогда посмотри на себя в зеркало и спроси у этого человека, почему он сейчас не рядом со своей дочерью? — Со мной все ясно! Я неудачник! Я до сих пор не понимаю почему Лана полюбила меня. Но девочка достойна иметь целомудренную мать, которая будет заботиться о ней даже в те моменты, когда вся жизнь катится под откос! Хочешь знать мое мнение? Ты самая ужасная мать, которая только могла быть у ребенка! Она смотрела на меня щенячьими глазами, но что-то внутри уже вовсю вырывалось из меня и не позволяло совладать с собой. — Боги отняли у меня возможность иметь детей, но я никогда не была плохой матерью… — Ты думаешь Боги просто так отняли у тебя эту возможность? — я подхватил информацию о религии в этом мире. — Наивная! Я не верю, что вообще мог когда-то жениться на тебе! Аурра зарыдала и выбежала из гостиной в ванную. Замок щелкнул. Понятно, что она не хотела разговаривать. Мне стало так обидно за ребенка, что я просто не сдержался. Зря я, наверное, вмешивался в прошлую жизнь Квиста… Просто… Это было так несправедливо по отношению к девочке. Я услышал, что в ванной зашумела вода. Не буду дожидаться пока она успокоится. Уйду и забуду про эту чертову семейку. Я поднялся в спальню, взял рюкзак с ноутбуком, паспорт, надел темные очки и захватил пару запасных футболок. Спустившись вниз, я увидел, что Аурра до сих пор не вышла. К тому времени я уже остыл и думал, что она тоже. Я постучал. Никто не ответил. Я слышал только как течет вода из крана. — Аурра, прости меня, — я начал говорить, зная, что она меня слышит. — Я был ужасным мужем и отцом. Я больше не буду вмешиваться в вашу жизнь. Если тело Джефа не опознают, все будут думать, что Квист мертв. Вам с Ланой достанется все от меня и Грега. Слышишь? Но никто не отвечал. Я уже развернулся и сделал несколько шагов к двери, за которой, судя по всему, был гараж. Я чувствовал себя очень погано, а теперь к этому чувству добавилась еще и тревога. Какое-то переживание заставило меня вернуться к ванной. — Аурра. Ты здесь? — я дернул за ручку. Вода до сих пор лилась по ту сторону двери. Вот черт. Я разбежался и со всей силы врезался плечом в препятствие. Замок сломался и пустил меня внутрь. Блять! Бывшая жена Квиста прямо в одежде лежала в ванной с перерезанными венами. Какого черта было у нее с головой?! Я схватил полотенце и попытался остановить кровь, но тщетно. Похоже она умерла почти сразу, как закрылась здесь. Аурру было не спасти. Проклятье! Я схватился за голову, поддаваясь панике. В суматошных движениях выключил воду. Теперь стало совсем тихо. Бледное лицо смотрело на меня стеклянными зрачками и на секунду мне показалось, что сейчас она оживет и набросится на меня уже ожившим мертвецом. Может вернуть ее к жизни? Ведь я знаю как это можно сделать… Что за бред! Но может она оживет сама? Мы же целовались с ней. Может быть вирус передается через слюну? Пусть будет как Келли! Нет! Что я несу! Я схватил из стаканчика ножницы и приготовился защищаться. Через минуту я понял, что это было лишним. Как я и предполагал заражение передается только через укус. Я наклонился к Аурре и закрыл ей глаза. — Прости меня… Я не Квист… Я не мог знать, что мои слова так подействуют на тебя… — я думал обо всем сразу, когда говорил это, но больше всего о маленькой Лане. Слезы сами наворачивались на глазах. Кажется я совсем вжился в роль тридцатилетнего неудачника. — Прости меня, Аурра. Рядом с ванной я заметил телефон. Дисплей светился именем Лана, а соединение продолжалось. Я быстро сбросил, нажав на красную клавишу. Неужели бедняжка слышала, как умирает ее мать? Оставаться больше было нельзя. Если копы приедут, то Джеф серьезно задержится. Как говорится, до выяснения всех обстоятельств смерти бывшей жены Квиста. Схватив телефон Аурры, чтобы воспользоваться навигатором и свой рюкзак, я вышел из ванной комнаты. Уже через несколько секунд я стоял на пороге, из которого открывался вид на гараж. Что? У Джефа был только один желтый фургон? Я не поверил своим глазам, когда не обнаружил ни одного автомобиля. Через мгновение мой взгляд упал на что-то накрытое черным брезентом. Это что-то стояло в углу. Подойдя поближе, я сдернул накидку. Мотоцикл! Кожа на сидении была потерта, что выдавало его большой возраст, но, похоже, Джеф ухаживал за байком как надо — весь металл был отполирован и начисто протерт. На правой ручке висел шлем. Небольшой ящик на стене предназначался для хранения разных ключей. Я без сложностей отыскал там подходящие, открыл дверь на улицу, нацепил шлем и сел на мотоцикл. Мотор зарычал. Нужно было разобраться как трогаться с места и не убиться на смерть. Ушло некоторое время, прежде чем я медленно выехал за ворота дома Джефа. На парковке стояла белая легковушка, скорее всего принадлежавшая Аурре. Я остановился. Мне нужны были деньги и наверняка я мог взять немного центов и фунтов у своей бывшей жены. Белая сумочка лежала на переднем сидении. В ней были косметичка, упаковка презервативов, портмоне, блокнот, какие-то таблетки. Не говоря уже о целой куче бумажек — рецепты, квитанции, записки… Я достал только наличные. Их было немного, но вполне достаточно, чтобы снять комнату в мотеле и не остаться без ужина. Темные купюры творили в этом мире чудеса, а других в кошельке почти не было. Телефон Аурры зазвонил в моем кармане. На экране высветилось счастливое лицо маленькой курносой девочки. Это была Лана. Я присмотрелся. Она была эльфийкой! Квист удочерил маленькую, мать ее, эльфийку! Какое-то время я думал, как поступить, но в конце концов ответил на звонок. Если она действительно слышала, как умирает ее мать, нужно было успокоить малышку. Сказать, что все хорошо, а дальнейшие объяснения свесить на плечи бабушек и дедушек. — Алло? — я спросил так настороженно, словно думал, что она может не узнать собственного, точнее приемного, отца. — Папа! — радостный голос на том конце торжествовал. — С днем рождения! Я очень сильно тебя люблю! — Я тоже люблю тебя, Лана, — ответил я. — Спасибо тебе большое! Как твоя операция? — Хорошо. Я совсем не чувствую боли. Врачи говорят, что я очень сильная девочка. — Потому что ты и есть сильная девочка. — Ты должен приехать сейчас за мной в больницу. Что? Это была самая дурная идея. Нужно было скорее закончить разговор. — Хорошо, я сейчас приеду, — мои губы произнесли вопреки моему желанию. — Отлично! Попроси Тулли проложить тебе путь до госпиталя Святого Василиска. — Хорошо, детка. Я скоро буду, — тело Квиста не слушалось меня. Я словно оказался крохотным пассажиром в огромном лайнере, заглушающим своими ревущими турбинами мой голос, который обычно отправлял телу Квиста сигналы. Что это за темная магия? Внушение? Квист словно какое-то бездушное создание надел шлем, проложил в навигаторе дорогу до госпиталя и нажал на газ. Я совсем не умел управлять мотоциклом, но вот тело похоже когда-то достаточно умело ездило на таком транспорте. Мне ничего не оставалось кроме как пытаться совладать с подверженным темной магии Квистом и размышлять над тем в каком дерьме я оказался. Я ехал по автостраде. Вокруг мелькали светофоры, мимо летели огромные машины с орками-дальнобойщиками за рулем, заправки гостеприимно приглашали заправить полный бак и выпить чашечку оркачинно. Кажется теперь я начинал понимать весь смысл слов Аурры. Если эта Лана обладает даром убеждения — или как там это может называться у эльфов — то она вполне могла убедить Квиста удочерить ее в детстве, а затем заставлять брюнетку терпеть побои от пьяного Грега, потому что… А кто знает, какая ей польза была от Грега. В чем его она могла убеждать. Хороша! А куда смотрит полиция, позволяя эльфам с такими способностями свободно разгуливать по миру! Я еду светить своим лицом в общественное место и даже не могу нажать на тормоз! Я не видел собственного лица, но знал, что на нем каменное выражение человека, беспрекословно выполняющего приказ девчонки-подростка, которая… О, нет! Меня внезапно осенило. Неужели Аурра не сбросила телефон и заставила девчонку слушать весь наш разговор. Тогда она могла разозлиться и заставить приемную мать покончить с собой. Этот чертов мотоцикл явно нес меня по просторной дороге на встречу тому, в чьих руках я умру, если она пожелает этого. Вероятно, объехав город по объездной трассе, я въехал на улицу, где сначала не высокие дома, а затем целые небоскребы скрывали меня от уходящего за горизонт солнца и начинающей ярко светить луны. Вечерело. Я видел, что навигатор показывал всего триста метров до места назначения. Я еще раз попытался нажать на тормоз, но тело так и не слушалось. Похоже до тех пор, пока я не выполню приказ девчонки, я не смогу вернуть себе волю. Оставалось только наблюдать. Я оставил мотоцикл на парковке перед пятиэтажным полукруглым зданием. Тут везде стояли машины скорой помощи. Гном-водитель внутри одной из них не спеша курил в ожидании нового вызова. Машины были поделены на самые большие оркомобили и самые маленькие для гоблинов. Я вошёл внутрь и остановился у окошка с надписью «регистратура». — В какой палате лежит Лана Мерлоу, — я добродушно улыбнулся только вступившей на свою смену медсестре. Только бы она не спросила имя. — Четыреста пятая палата. Но посетители разрешены только до семи вечера, у вас осталось не больше десяти минут. — Я успею, — мое тело подмигнуло девушке и со шлемом в руке, который не выпускало из рук, уже было готово двинуться дальше. — Постойте, — остановила меня медсестра. — Нужно заполнить бланк посещения. — Без проблем, — я улыбнулся и взял в руки ручку. — Вот здесь ваши имя и фамилия, — девушка, положившая бланк, указывала на строчку. Только не Квист! Джеф Мерлоу! Джеф Мерлоу! — кричал я внутри собственной головы, глаза на которой сосредоточили свой взгляд на нужной строчке. Джеф…Я начал писать то, что не было критично. Уф. Это было нервно. Улыбаясь, я заполнил необходимый документ, сел в лифт и поехал на четвертый этаж в палату своей «дорогой» дочери. Темный коридор, обшарпанные стены, тусклые люминесцентные лампы, каталки с пустыми тарелками после ужина, собранными из палат после ужина — как вообще можно держать детей в таких условиях? Обстановка больше напоминала психушку из фильмов ужасов. Четыреста пятая палата была третьей по коридору справа. — Папочка, ты наконец-то приехал! — вскричала девчонка и бросилась меня обнимать. Манипулирующая стерва при враче выглядела довольно мило. На вид ей было лет четырнадцать. Аккуратные ушки с серебряными серьгами на заостренных кончиках, рыжие волосы и больничная пижама. — Здравствуй, солнышко! — улыбаясь говорил я, а на самом деле пытался спросить какого черта ей нужно. — Лана отлично перенесла операцию, — сказал доктор, держащий в руках планшет с историей ее болезни. — Я уже попросил подготовить все документы для выписки. Думаю, пока вы будете собираться они уже окажутся в регистратуре. — Но я не хочу ее забирать! — мне удалось выкрикнуть, действие стремной магии прошло, как только я выполнил задачу. — Нет, папа! — закапризничала девчонка. — Сейчас ты заберешь меня отсюда! Я не успел даже обрадоваться, как Квист уже соглашался с противной девкой. — Тогда, конечно, — глупо улыбался я. — Значит мы поедем куда скажешь. Немного растерянный доктор встрепенулся и продолжил: — Я выписал вам обезболивающее. Нужно будет принимать его три раза в день, пока боли не пройдут, — он поставил баночку с таблетками на туалетный столик, и я тут же засунул его в куртку. — Если у вас нет вопросов, я навещу других пациентов. Всего вам доброго. Выздоравливайте! Конечно, он ни о чем не догадался, пожимая благодарному Квисту руку и заглядывая в его глаза. — Какого черта ты делаешь?! — маленькая дьяволица стукнула меня в живот. — Хочешь закончить, как эта вездетрахающаяся стерва? Вот это словечки. Эльфийская девка была адским ребенком! — Принеси мне одежду и отвези к Горам Золота. Отдашь мне лук и пойдешь на все четыре стороны, — она уже одевала джинсы, спешно принесенные мной. — Ну как, на все четыре… — она усмехнулась. — Я видела в новостях, что тебя считают погибшим. Вот будет потеха, когда мы приедем в банк и тебе просканируют сетчатку глаза. Квист Мерлоу собственной персоной! Главное, чтобы мне успели отдать лук прежде, чем полиция приедет за тобой… Я сидел где-то глубоко в сознании Квиста, не в силах даже пошевелить пальцем и через несколько минут отправлялся грабить банк. Похоже нам с Ласковой Тенью было не суждено встретиться…
Глава 12. Письмо из прошлого
Мы стояли перед зданием, больше похожим на средневековую крепость, чем на офис банка. У меня сложилось впечатление, что «Горы Золота» построили много тысячелетий назад, а совсем недавно просто отреставрировали, чтобы строение не выделялось из общего антуража города. С самой палаты Ланы, я сидел в голове Квиста и был сторонним наблюдателем происходящего вокруг. Я был вынужден чувствовать, как приемный папаша глупо улыбается, выводя за ручку маленькую чертовку из лифта, расписывается в необходимых документах, садит ее на мотоцикл позади себя и несется в этот самый банк. Сколько бы я, все еще являясь сознанием, не пытался докричаться до своего мозга и совладать с телом — все было тщетно. — Здравствуйте! Приветствуем вас в банке «Горы Золота», — проговорила длинноногая эльфийка, когда мы с девчонкой заходили внутрь. Я против своей воли добродушно улыбнулся и взял талон на электронную очередь. Табло, где показывалась очередность номерков загорелось сразу. — Здравствуйте! Меня зовут Риддер Дробс, — поприветствовал нас сидящий с другой стороны пластикового окна гном. Он был одет в строгий коричневый костюм, а борода, красиво уложенная на груди, более всего выдавала его принадлежность к расе. — Я хочу забрать ценность, которую оставлял на хранение в вашем банке, — вежливо произнес я и поправил Лане растрепавшейся по дороге локон волос. — Позвольте, ваш паспорт, — услужливо произнес банкир. Мои руки сами потянулись в рюкзак и достали оттуда документы Джефа. Кажется дьяволица предусмотрела не все. Сейчас гном увидит, что никаких ценностей Джеф Мерлоу не оставлял в банке и отправит нас восвояси. Шах и мат! — Сожалею, но у нас нет забронированных ячеек на имя Джефа Мерлоу, — Риддер Дробс закрыл паспорт и протянул его обратно. — Могу я еще чем-то вам помочь? Глаза девчонки загорелись красным, и она сказала: — Это паспорт Квиста Мерлоу. Вы перепутали и сейчас поняли свою ошибку. Посмотрите наличие ячейки еще раз и проводите нас в хранилище. Добро пожаловать в компанию зомби. Теперь сознание гнома также ловко, как и мое, было загнано в угол и посажено на цепь. — Прошу прощения, — произнес банкир. — Действительно, есть забронированная ячейка на имя Квиста Мерлоу. Прошу следовать за мной. Я заметил, камеру, висящую над каждым окошком, и теперь не знал, хочу ли чтобы охрана заподозрила неладное и остановила нас, прежде чем девчонка завладеет каким-то могущественным артефактом или желаю доделать начатое до конца, покинуть «Горы Золота» и больше никогда не возвращаться в Грогховерполис. Позволит ли мне она выйти отсюда живым? Мы шли по залу, где потолок был так высоко, что все это величественное строение, которое я видел снаружи многоэтажным, казалось, что имеет всего один этаж. Так и есть. Один. В высоту. Количество кнопок лифта, в который мы вошли через пару минут показывало минус сто сорок четыре этажа. Гномы были в своем репертуаре. Вместо того, чтобы построить высотку, зарылись так глубоко под землю, что ни один грабитель при всем желании не успел бы уйти оттуда до прихода полиции. Похоже все было кончено. Если во мне еще грелась надежда на побег, после того как эльфийка получит свой лук, то теперь ее совсем не стало. Уже несколько минут мы ехали на минус сто тридцать третий. Из динамиков внутри играл джаз, под который дьявольское дитя в такт двигало головой, в отличие от своих марионеток, исправно выполняющих данные им поручения и безэмоционально глядящих перед собой. Соответствующий звук ознаменовал открытие дверей, и мы пошли по плохо освещаемому коридору. — Горло ужасно болит, — заявила девчонка. — Где те таблетки, что дал доктор? Дай мне их, — капризно произнесла она и посмотрела на меня. Я достал упаковку и передал ей. Она тут же вытряхнула из оранжевой прозрачной баночки две пилюли и засунула в рот. — Найди мне воду, гном! — приказала она идущему впереди банкиру. Тот тут же почтительно кивнул головой и сообщил: — В комнате хранения есть кулер с водой госпожа. Мы уже почти на месте. И правда, еще через двадцать метров мы оказались у большой двери, в которую гном вставил большой ключ, четыре раза провернул его, а затем приложил магнитный пропуск, чтобы отпереть следующий замок. Дверь открылась. Это было большое помещение с маленькими круглыми столами для клиентов. Ячейки были встроены в стенах до самого потолка, а у стеллажей предусмотрительно стояло несколько стремянок, чтобы гномы могли дотянуться даже до самых труднодоступных мест. — Ячейка восемнадцать тысяч двадцать два. Кажется она там. Можете присесть, сейчас я достану ваши вещи господин Мерлоу. Госпожа, запейте лекарство, — учтиво произнес он и отправился покорять вершины из нагроможденных друг на друга ящиков. — Не надо было тебе находить тот амулет, Квист, — затеяла разговор Лана, видимо, чтобы скоротать время. — Может тогда мы бы продолжали быть одной большой семьей, а вы бы дальше прикидывались моими родителями, как я вам велела. Ведь так забавно было внушать одним трахаться с одними, другим ненавидеть других… Это было так весело! Но нет, всем хочется иметь свою волю и побыть героями-избавителями… Гном уже спускался сверху с небольшим кейсом. — Это могущественный артефакт, и он не игрушка таким как ты, Квист, — она несильно покашляла. — Я не удивлена, что ты со своей моралью отказался от таких сил. Только до сих пор не понимаю, как тебе удалось сделать это. Но сегодня тебя посадят в тюрьму, а бедную девочку с ее счастливым медальоном отправят в детский дом, из которого меня удочерит новая семья и все это станет неважно. Я глупо улыбался эльфийке и не двигался. Зачем она говорила со мной? Чертовка знала, что я слышу ее или просто развлекалась. Риддер Дробс положил кейс на столик. — Ну, а сейчас, Квист, тебе нужно убить этого гнома, — она бросила взгляд на банкира. — Мы же не хотим, чтобы он рассказал первому встречному о моем даре. Ведь нам так долго удавалось удерживать его в тайне. Убей его! Приказала она моему телу и оно, преисполненное жестокости, схватило гнома за голову и принялось бить об стену. Раз. Два. Три. Из черепа нелюдя потекла кровь, но я не останавливал удары. — Помоги ему убить себя, гном! — приказала дьяволица и тот, сам стал биться об стену, а мое давление лишь усиливало удары. Бедный банкир лишался сознания, а я, не останавливаясь вынужден был смотреть, как из его треснувшего черепа просачиваются мозги и размазываются по стене. Сигнализация зазвенела на всем этаже. Кажется охрана увидела, что тут происходит и подняла тревогу. Теперь я точно пропал. Еще одно убийство припишут несчастному Квисту, которому даже никто не поверит, если он станет обвинять в чем-то подростка. — Этот медальон… — заговорила эльфийка, но все время как-то неуверенно вдыхала. — Даже не знаю, может быть мне стоит оставить его себе? Как дума… Кашель совсем схватил Лану за горло. Она стала даже пригибаться от мучительного приступа. — Что это… — приступ становился сильнее. — Проклятый врач…подсунул мне… Дьяволица упала на пол и как будто не могла дышать. Я поднял упаковку из-под пилюль на уровень глаз, чтобы посмотреть. Этикетки не было. Стоп. Я сам поднял пилюли! Кажется действие магии стало спадать, как только она начала терять силы. Это что? У эльфийки со сверхспособностями случился приступ астмы? Кажется, мой вопль в больнице дал доктору понять в чем дело! Я уже видел, как девчонка достает из своего кармана ингалятор и подбежал к ней, чтобы отнять его. Успел. Чертовка продолжала валяться на полу и изнемогать. Сигнализация звенела на весь этаж и единственное до чего я додумался, это подпереть вход одним из столов. Скорее всего я только оттягиваю неизбежный приход охраны и свое заточение. Все усилия Сенны станут тщетными через каких-то несколько минут. Я подошел к кейсу, который достал гном. Со стороны замка светил красный лазер. Я поднес чемоданчик ближе, чтобы посмотреть, что там. Замок щелкнул. Похоже просканировал и считал сетчатку глаза. Я открыл его и увидел… Медальон. Это был обычный медальон, которым даже нельзя будет отстреливаться от полицейских! Просто в форме крохотного лука, висящего на золотой цепочке. Рядом с амулетом лежало письмо с подписью «Квисту». Путь назад был отрезан. Я беспомощно сел на один из диванчиков и развернул письмо: «Если ты читаешь это письмо, значит у меня все получилось …» — Квист… — хриплым голосом окликнула меня маленькая тварь. — Пусть с тобой разговаривает полиция, а я не буду даже слушать, — ответил я и попытался уткнуться обратно в исписанный лист бумаги. — Ты же понимаешь, что без меня тебе не выбраться? Сейчас сюда сбежится целая тьма вооруженных людей… — ей стало хуже, и она не могла продолжать говорить некоторое время. — Зачем тебе садиться в тюрьму? Я помогу тебе остаться…на свободе. Вот черт! Она со своими способностями действительно могла помочь, но я больше склонялся к варианту, что испорченная девчонка заставит меня драться с охраной и будучи безумным я наброшусь на них и буду застрелен тем, что оставляет огромные дыры в голове. Я не покупался на уговоры. — Сейчас я дам тебе ингалятор, а потом ты заставишь меня перерезать самому себе глотку. Ну уж нет. Ищи дурака! — Клянусь… — Что мне до слов той, что уже столько лет манипулирует своими родителями? Уж лучше пусть меня поймает полиция. По крайней мере я не сдохну. Чего не могу сказать сейчас о тебе, — я зло улыбнулся, несмотря на то что улыбаться совсем не хотелось. — Чего ты боишься? — она уже едва могла шептать. — У тебя же есть амулет… Да, с побочным эффектом, но ведь после того, как ты наденешь его на себя, я больше не смогу завладеть твоим разумом. Кажется артефакт, который я держал в руках обладал какой-то силой. Вот только спрашивать у нее напрямую, значило дать повод рассказывать мне байки, а я не буду знать говорит она правду или лжет. Я поразмышлял некоторое время и ответил: — Ты права. Выйти отсюда в амулете лучше, чем уехать в полицию. — И я… об этом… — она извивалась на полу словно змея. Я засунул письмо во внутренний карман куртки и надел амулет на шею. В голову ударило. Какая-то непонятная энергия прошибла с макушки до пят. Голова резко начала раскалываться, а потом все как рукой сняло. Я почувствовал себя просто превосходно. Теперь я был так уверен в себе, что даже не колебался перед тем, как дать эльфийке ингалятор. Она немедленно сделала два глубоких вдоха. — Черт подери! Как только мы выедем отсюда, я доберусь до того врача и заставлю его не дышать! А затем буду смотреть как паскуда умирает! Похоже я освободил зверя, но теперь мы были в одной лодке. — Ну, выводи меня отсюда, — приказал я девчонке. Она злобно посмотрела на меня, но даже не посмела что-то внушить, а просто ответила: — Мы никуда не пойдем. — Что? — возмутился я и схватил девку за горло. Я, конечно, был зол на нее, но еще никогда в жизни не позволял себе так обращаться с детьми. Хотя эта была настоящим исчадием. — Надо просто дождаться, когда они придут… — прохрипела она, хватая меня за запястья, и я вдруг осознал, что убиваю эльфийку. Рука расслабилась. Девчонка закашлялась и рассмеялась. — Узнаю медальон. — говорила сквозь злорадный смех она. В дверь уже стучали. — Что? — Гнев — это побочный эффект. Стоит только войти во вкус. Тут дверь раскрылась и на пороге оказалось четыре орка в серых костюмах. Они наставили на нас свои пушки — я так и не понял, что это за оружие, но очень не хотел, чтобы моя голова встретилась с патронами из них. — Иди сюда, девочка, — сказал один орк и Лана испуганно подбежала к нему. Вот стерва! Она и не собиралась меня спасать. Обдурила, как последнего дурака, а я поверил. И какой мне теперь толк с этого медальона? Лана смотрела исподлобья и ухмылялась. — Сейчас вы выведете нас с папой отсюда! — приказала она оркам и те, опустили свое оружие. Девчонка не обманула. Она подмигнула мне и поманила за собой. — Я, честно, думал, что ты меня обдурила, — мы уже поднимались в лифте наверх, в компании четырех защитников. — Оставить тебя там и лишиться такого зрелища? — говорила она восхищенно, а я не понимал, о чем речь. Времени разбираться не было, двери лифта уже открывались. — Дайте ему пушку. Один из орков протянул мне ствол. Я вроде даже не знал как им пользоваться, но руки сами взяли оружие и нашли курок. Выстрел. Орк с дырой в голове повалился на пол. Девчонка дико захохотала, а я не понимал, что происходит. Она точно не владела моим разумом, но похоже им завладевал амулет. — Сейчас вы поднимитесь в вестибюль и будете расстреливать всех, кого только увидите! — приказала эльфийка оркам, и мы вышли на минус первом этаже. Лифт уехал, а через полминуты сверху послышались выстрелы. — Уходим по лестнице, — сказала Лана. Я побежал за ней, все еще пытаясь осознать, что со мной происходит. Дело точно было в амулете. Мне вдруг почему-то стало море по колено и те поступки, которых я бы не совершил прежде, сейчас делал с большим удовольствием. Нужно снять его. Хотя… зачем снимать? Я же имею право немного повеселиться! Мы выбежали через задний ход, вместе с другими посетителями банка. Полиция бережно защищала нас от разбушевавшихся охранников и уже скоро мы стояли за лентой оцепления и наблюдали, чем все закончится. Уже долго ничего не происходило. Я заскучал и достал письмо, адресованное Квисту, чтобы прочитать кто и о чем в нем писал: «Если ты читаешь это письмо, значит у меня все получилось. Иначе я бы никогда не вернулся в этот банк и не притронулся к проклятому амулету. Но обо всем по порядку… Меня зовут Квист и тебя тоже так зовут. Теперь. И ты наверняка уже познакомился с нашей дорогой дочуркой. Скажу честно, моя жизнь была не так уж плоха, до появления в ней Ланы. Но с тех пор, как она внушила мне, что я должен ее удочерить, существование превратилось в настоящий кошмар. Вынужденный выполнять приказы мелкой пакостницы я совсем потерял вкус жизни. Она играла нами как игрушками. Квист трахни орчиху. Мама, женись на дяде Греге. Папа, набей морду дяде Джефу. При этом она всегда была очень осторожной девочкой и никогда не позволяла себе лишнего. Точнее того, что выдаст ее дар. Все вокруг творили откровенную херню на потеху этой маленькой стерве. Однажды я нашел способ блокировать ее воздействие на мой разум. Салейтайн. Древний амулет в виде лука, способный развеивать чары. Чтобы завладеть им, я отдал все деньги, которые у меня были одному орку-шаману и залез в такие долги, с которыми, я боюсь, в этом мире тебе придется не сладко. Амулет действительно освободил меня. Лана больше не могла мне приказывать и наконец я стал владельцем собственной жизни. Только вот никто не сказал мне, что у древней безделушки есть побочный эффект. Он пробуждает в человеке его худшие качества и заставляет творить такие поступки, на которые он никогда бы не решился в здравом уме. Я не буду даже писать о том, что я творил по ночам, прикидываясь хорошим днем. Но скажу одно, если полиция когда-нибудь узнает об этом, меня сожгут в камере для смертников. Так, показывая все свои самые худшие качества ночью, мой разум возвращался ко мне днем и однажды я поехал к Мглистым Горам, чтобы шаман освободил меня от этого амулета. Ведь как только наступала ночь я словно оборотень уже не контролировал себя. Но шаман сказал, что есть только один способ избавиться от амулета. Покинуть свое тело. Потому что чертов артефакт привязывается к физической материи и как бы я не хотел, Квист все равно всегда будет стремиться вновь завладеть им. Я согласился. Я нахожусь в таком отчаянии…Что больше не могу смотреть на лица тех, кого убивает по ночам моя темная сторона. И если ничего не получится сегодня, я повешусь. Я больше не хочу так жить — быть заложником своего собственного тела. Но если теперь ты держишь это письмо, значит у нас получилось, но Квист все равно нашел способ вернуться к амулету. Если так произошло, то единственное, что ты можешь сделать — убить себя. Других шансов нет. Прости меня, за то, что я отнял твою жизнь. Но это было слишком тяжело. Умирать сам я тоже не хочу.» Я рассмеялся, смял письмо и выкинул в мусорный бак неподалеку. Квист решил избавиться от амулета и теперь сдохнет от рака легких в моем теле. Вот это ирония! — Я ухожу, — сказал я девчонке. — Куда? — Мне нужно в квартал мертвецов. — Возьмешь меня с собой? — эльфийка посмотрела на меня жалостливым взглядом. Я задумался. Нужна ли мне помощь той, что пыталась меня убить. Хотя, с другой стороны, на моей шее сейчас висел амулет и мне было так все равно.
Глава 13. Квартал мертвецов
Мы с маленькой эльфийкой прятались за небольшим холмом на другом берегу от Острова Синих Птиц. С той стороны Соленой Реки были слышны выстрелы, в небе над островом мелькали яркие вспышки. Похоже, что там шли ожесточенные бои с надеждой подавить превосходящую численность восставших мертвецов. — Я видела по телику, что на острове есть зараженные, которые жрут других существ. Мне ужасно хочется посмотреть на них своими глазами. А особенно на то, как они разрывают на части кого-нибудь, — заявила Лана, смотря на блокпост, расположенный на единственном мосту, ведущему из этой части Грогховерполиса. — Я с удовольствием покажу тебе что там, — я сделал вид, что поверил в отсутствие других целей у маленькой чертовки. — Мне как раз нужно спасти одну особу, на которую у меня есть кое-какие планы. — Тогда предлагаю не терять времени. Только…как мы пройдем мимо тех орков? Я еще не придумал план и поэтому молча вглядывался в сотню препятствий, разделяющих меня и Ласковую Тень. — Я могу им внушить перестрелять друг друга… — предложила девчонка. — Их там слишком много. Ты скажешь парочке поднять бунт, а остальные сто пятьдесят военных в одну секунду лишат их жизней. Здесь нужен план получше… Эльфийка задумалась. — Можем переплыть через реку! — очередная идея возникла в ее голове и мне снова пришлось осадить дьяволицу. — Во-первых, нам вряд ли хватит сил переплыть на ту сторону, а во-вторых, вертолеты, которые летают над островом и водой, не дадут нам это сделать. Она посмотрела на небо и раздосадовано хмыкнула. Десятки прожекторов освещали местность вокруг, пытаясь предотвратить побег мертвецов с острова. — Тогда используй силу медальона! Мне пришлось вопросительно посмотреть на нее. — Как использовать? — Он же защитный! Давай угоним машину помощнее и протараним ворота! Вонючие орки не смогут нам ничего сделать, — она возбужденно вскочила на ножки, а ее глаза загорелись красными огоньками в ночи. — Ты скажешь мне как его активировать? — неуверенно спросил я, сам не понимая почему иду на все это. Мертвецы вырвутся наружу и тогда ад ждет весь Грогховерполис! Но мне было все равно. Амулет обладал действительно мощной силой. — Надо будет просто произнести «защити меня» на старо-эльфийском. — Что? Откуда ты все это знаешь в своем возрасте? — я был не уверен, можно ли доверять Лане. Она подозрительно посмотрела на меня, и я тут же добавил: — Возможно ты упоминала об этом, но я запамятовал. Девчонка хихикнула. — Что? — Ничего, — она снова хихикнула. — Просто ты не Квист. Я промолчал. — Я догадалась об этом, когда ты сначала не надевал амулет, а потом очень легко согласился нацепить его. Прежний Квист надел бы его сразу. Говорят желание слишком сильное. — Тем лучше. Теперь я могу спрашивать у тебя все напрямую и не прикидываться мудаком, — медальон на моей груди дрогнул. — Такой Квист мне всегда нравился больше слабохарактерного тюфяка, — оценила мою решимость приемная дочь. Я поднялся с влажной травы на ноги, закинул рюкзак на плечо и направился в сторону видневшейся недалеко стоянки. Лана пошла следом. — Откуда ты все-таки знаешь про всю эту магию в своем возрасте. Я не из вашего мира, поэтому можешь начинать сначала. — Ну, ночь только началась, значит я могу отвечать на твои детские вопросы, и мы даже не упустим время, — она по-взрослому выдохнула, — По меркам эльфов я ребёнок. Мне всего сто четырнадцать лет. Я нахмурил брови. — Ты же не думал, что все эльфы рождаются, взрослеют как люди, а потом тысячи лет живут с одной внешностью? Я мучилась с этими дурацкими аденоидами уже лет сорок, потому что мой организм еще совсем детский. Но мозг за эти годы познал гораздо больше информации, чем успевают за короткий срок юности познать люди. Поэтому я могу знать чуть больше, чем ты думаешь. — Тогда научи меня этому заклинанию, прежде чем мы угоним машину. — Нет. Сначала достанем тачку. Мы уже подходили к автомобильной стоянке. Она была ограждена железным забором, а в маленьком фургоне прямо у ворот, горел свет. Лана постучалась. — Кто там? — гном с обрезом в руке, открыл дверь. — Если хотите оставить машину на ночь, мест нет. — Нет, — возразила девчонка. — Я хочу кое-чего другого. Гном поднял брови, и она продолжила: — Хочу, чтобы ты убил себя. Сделай это. Разум в глазах гнома пропал, и я чувствовал, как он сидит где-то глубоко внутри себя и пытается кричать. Вопреки ему, обрезанная двустволка уткнулась в его собственный подбородок, а в следующую секунду он нажал на курок и расплескал внутренности своей головы по потолку. — Зачем ты творишь все это. Тут же везде камеры? — спросил я, перешагивая через содрогающееся тело гнома и ступая внутрь фургона. — Если что, я свалю все на тебя, — она взяла со стола огурец и громко захрустела. — Древний амулет на твоей шее более веское доказательство безумства, чем мой невидимый дар. — Надо было сперва спросить, где он держит все ключи, — заворчал я и принялся рыскать по ящикам недовольно пыхтя. — Посмотри с той стороны. Эльфийка начала открывать все дверки и громко хлопать ими, подражая мне. — Нашел, — я достал весь ящик, в котором были сложены ключи от машин со стоянки и подошел к окну. — Поедем на том внедорожнике. — У меня есть идея получше, — девчонка достала один единственный ключ и позвала меня за собой. Я оставил все остальные ключи внутри фургона и вышел следом за ней. — Мы поедем на этом, — она нажала на брелок. Мотор огромного грузовика, которого я не замечал во тьме, заревел, а яркие фары, включившись бросили тени взрослого мужика и маленькой эльфийки позади нас. — Хороший вариант, — неуверенно произнес я. — Только я едва научился водить легковые машины. Боюсь с этой мне не справиться. — Тебе не нужно будет делать ничего лишнего, Квист. Я же могу продолжать тебя так называть? Я кивнул. — Мы подъедем как можно ближе к блокпосту, ты вдавишь газ в пол и будешь так крепко держать руль, как только можешь, чтобы нас не снесло с моста в реку. Эльфийка кинула мне ключи и забралась на пассажирское сидение. Прежний я, без амулета, вряд ли бы вообще кинулся в эту авантюру, но сейчас, довольно улыбаясь, я забрался на водительское сидение. Как только я сел за руль, то тут же утонул. Похоже грузовик принадлежал орку. Под лобовое стекло была засунута дюжина компакт-дисков, слева на нем красовались потертые наклейки с обнаженными орчанками, между сиденьями лежала большая бита. В салоне пахло керосином и мужским одеколоном. Только вот запах был гораздо резче, чем от человеческих духов. Как от Горры. Я вновь вспомнил вонявшую при мне впервые орчиху. Конечно, ни о каком навигаторе тут не могло идти и речи. Я включил старую магнитолу, с которой уже ободралась краска. Из динамиков зазвучал какой-то шансон. Голос певца был настолько низким, что наверняка принадлежал орку. Я нажал на педаль. Машина не сдвинулась с места. — Какого черта, Квист? Чего медлишь, поехали веселиться! — Я не знаю почему…она не едет, — я покрутил огромным рулем и еще раз нажал на правую педаль. Машина забуксовала. — Твою мать, Квист! Ты что, не умеешь водить? — возмутилась столетняя девчонка. — Не такие огромные тачки. Ты не знаешь, какая тут коробка передач? Автомат? — Ладно. Я скоро вернусь, — Лана уже не слушала меня. Эльфийка вышла из машины и пропала в темноте. Все это время я думал, как хорошо будет снова увидеть Ласковую Тень. Да, медальон лишил меня сочувствия и сострадания, но так, чтобы я ощущал себя чудовищем — такого не было. Глупый Квист переселился в мое тело не в силах совладать с тем, что дает большую силу и совсем немного лишает души. Ну и что? Меня за добрые поступки никогда никто не хвалил. Сейчас убью пару орков, подумаешь. — Полезай назад! — приказала мне девчонка и уже забиралась на пассажирское сидение. — Сама полезай. Ты тут ребенок. Лана посмотрела на меня своими красными глазами. Я решил не спорить. Мое место тут же занял огромный орк. Его тело было перетянуто в нескольких местах ремнями, а на глазу плотно сидела черная повязка. — Ты что, не могла найти двуглазого? — я указал на нашего нового водителя. — Время уже за полночь. Каждый первый, идущий навстречу сейчас, не оказывается, как на подбор. Подвинься. — Что? — я не понял почему Лана перелезает ко мне на заднее сидение, но потом увидел еще двух гномов, забирающихся в машину. — Он был не один, а я решила, что помощь может нам пригодиться. Потому что ты настолько никчемен, что даже не забрал у охранника автостоянки обрез. Сиди. Я уже обо все позаботилась, — она передала мне оружие. — Вот будет весело, если придется отстреливаться! Эй, орк! Вези нас на Остров Синих Птиц! Одноглазый нажал на какие-то рычаги, о которых я не имел понятия, и мы поехали прямо к блокпосту. Спустя несколько минут мы стояли напротив массивных ворот, через которые я совсем недавно мечтал выехать. Два военных орка, внимательно смотрели на подъехавший грузовик и один из них сразу двинулся нам на встречу, чтобы, судя по всему, отправить подальше от проклятого места. — ViallaRygatia, — сказала Лана, поворачиваясь ко мне. — Что? — Возьми кулон в руку и скажи: «ViallaRygatia», — маленькая чертовка начинала злиться. Орк с огромным стволом в руках приближался. — Виалла Рытия! — сказал я и ожидал, что сейчас огромное силовое поле образуется вокруг нас. Но ничего не произошло. — Да не рытия! А Rygatia! — девчонка злилась не на шутку. — Viallaа Rygatia! — крикнул я и вместо невидимой защиты грузовик затрясло так, как будто он вот-вот уйдет под землю. — Отпусти кулон! — крикнула Лана. Я послушался и трясти перестало. — Ты что, хочешь нас всех угробить? Не а Rygatia, а просто Rygatia! Понял? ViallaRygatia! Я, уже тоже заметно нервничая, повторил. Наконец у меня получилось. Едва заметное свечение поползло от кулона в разные стороны. Орк, который шел к нам навстречу вдруг запаниковал, выхватил оружие и принялся стрелять по тому, кто сидел за рулем. Огромные патроны встречались с невидимой преградой и падали ниц. — По газам! — заорала эльфийка. — Гони в квартал мертвецов! Орк что есть силы вдавил педаль, и мы понеслись прямо на ворота. Пронизывающий слух сигнал сирены ознаменовывал наше появление на мосту. Власти были готовы принять удар изнутри, но никак не думали, что кому-то хватит ума протаранить преграду, защищающую город от мертвецов, снаружи. Мы на всей скорости влетели в заграждение, а невидимый купол оградил от последствий столкновения пятерых сумасшедших, сидевших в кабине грузовика. Сотни пуль полетели в нас с разных сторон и лишь легкой пульсацией кулона, я ощущал, как они врезаются в невидимую преграду и теряют свою силу. Орки падали нам под колеса, и я чувствовал, как переламываются их кости, когда одноглазый сильнее давит на педаль. Сигнализация уже призвала все вертолеты и другие вооруженные силы к мосту, чтобы остановить нас. Маленькая дьяволица, сидящая рядом со мной, неистово хохотала и мне почему-то тоже было весело. Я уже видел впереди высокий забор, за которым столпилась целая туча ходячих мертвецов, но нам было не по чем. Скоро всем зараженным было суждено вырваться наружу и вступить в схватку с теми, кто выживет под колесами огромного грузовика. Удар! Заграждение повалилось и задавив тех зараженных, которые стояли ближе всех, открывало путь остальным. Мясоеды, падшие, бродячие, щелкунчики и угнетенные заползали на поваленную преграду и вопреки граду пуль и стрел набрасывались на военных орков, эльфов, гномов и гоблинов, а через несколько минут мертвые оживали и двигались в сторону Грогховерполиса. Орк за рулем жал на педаль, но грузовик теперь только буксовал на месте. — Застряли. Что будем делать дальше? — я все еще крепко сжимал кулон и не позволял зараженным и снарядам военных настигнуть грузовик. — Похоже, мертвецы не подвержены моему внушению, так что… — Похоже? — я начал свирепеть от того, что мы оказались загнаны в ловушку. — Мне надо в супермаркет на Цветную Аллею. И как можно скорее! Мы с моей крошкой успеем смыться отсюда, пока мертвяков отстреливают. Думай своей детской головой! — Хочу тебя огорчить. Пока вокруг нас целое море зараженных и забор под колесами, мы вряд ли сможем куда-то уехать, — девчонка оглядывалась, тоже пытаясь придумать выход. — А судя по тому, что защита вокруг нас уже мерцает — осталось недолго. — Сколько еще выдержит медальон? — лук на шее пульсировал, но уже не с прежней силой. — Бывает по-разному. Но лучше бы уйти отсюда прямо сейчас, пока магия не истощилась. Проклятая эльфийка завела меня в ловушку и теперь строила из себя саму невинность. В один момент мне захотелось снести ей голову и выбросить в окно, но медальон и какие-то чувства внутри еще сдерживали порыв ярости. — Я знаю, — вдруг осенило меня. — Что? — Лана повернулась ко мне. — Выпускай этих из машины. Вряд ли кто-то заметил нас на заднем сидении. Как только они окажутся лицом к лицу с зараженными, я отпущу медальон и сниму защиту. Я думаю, что мертвецы сожрут орка с гномами и не будут ждать, пока из кабины еще кто-то вылезет. Если, конечно, они не учуют нас по запаху. Но делать нечего. Надо рисковать. — А потом? — Потом мы дождемся, когда все мертвецы пройдут дальше на мост и выйдем. Девчонка не любила долго размышлять и в этот раз она также быстро отдала приказ: — Выходите из машины и ждите, когда вас убьют, — раздувала ноздри она. Я был счастлив, что медальон защищает меня. Те, кто всю эту дорогу сидел на переднем сидении, вышли из машины. Я видел, как они стоят на пространстве, которое было отгорожено от тучи мертвецов невидимой преградой. Я отпустил медальон. Словно вода, вышедшая из берегов, тьма зараженных нахлынула на нелюдей и похоронила их под собой. Мы тихо сидели не меньше получаса. Обстрел нашего грузовика прекратился. Как я и думал, военные решили, что сумасшедшие покончили с собой. С темной улицы доносилось лишь чавканье от пережевывания орочьего и гномьего мяса. Выстрелы теперь звучали где-то далеко. Похоже у военных теперь были проблемы поважнее, чем выслеживать, остался ли в квартале мертвецов кто в живых. — За мной. Только тихо, — приказал я маленькой эльфийке, медленно открыл дверь и еще медленнее выступил на лунный свет. Вокруг было пугающе пусто. Мусор, беззаботно перекатывающийся среди многоэтажек, обесточенные дома, окна в которых могли прятать за собой не только жизнь, но и чаще всего смерть. Посторонний навязчивый шорох, доносящийся из глубины квартала — должно быть один из бродячих застрял и теперь нарушал мертвую тишину. Я показал Лане идти за мной и почти беззвучно следовал указателям, которые говорили в какой стороне Цветная Аллея. Супермаркет «Для всех рас» находился за углом. Еще несколько метров и я встречусь с Ласковой Тенью. Надеюсь, она еще жива, и Волк Смерти сумел защитить ее. Вдруг позади меня что-то громыхнуло. Я обернулся. Лана исчезла. Маленькое исчадие воспользовалось мной чтобы проникнуть в квартал мертвецов и теперь убежало по своим делам. Интересно, что ей понадобилось здесь? С трепещущим сердцем я заходил за угол, чтобы увидеть супермаркет, в котором еще должна была прятаться моя крошка, и я…увидел его. Здание было охвачено огнем и окружено ожившими мертвецами, лезущими прямо в пекло. Горящим мясоедам огонь был не почем. Они пытались прорваться через главный вход, чтобы добраться до укрывающихся внутри живых. Какой-то пес заскулил. Мой взгляд попытался обнаружить источник звука. Это было на крыше. Я присмотрелся. На самом краю двухэтажного супермаркета Волк Смерти бился насмерть с наступающими на Ласковую Тень мертвецами.
Глава 14. Проклятый амулет
Языки пламени жадно облизывали стены здания, перебирались на одежду оживших мертвецов и вместе с ними прорывались сквозь только что разбитое стекло супермаркета. Казалось Ласковая Тень стоит на единственном свободном от огня клочке пространства на крыше, загнанная в ловушку. Я достал из рюкзака и теперь держал в руках обрез, в котором по моим подсчетам оставался только один патрон, а между мной и Ласковой Тенью, помимо всего прочего, бродила беспросветная живая стена из кровожадных мясоедов и угнетенных. — «Может эта эльфийка мне не так уж и нужна, чтобы я рисковал собственной жизнью ради нее», — подумал я про себя и опустил оружие. И с чего я вообще ринулся за ней в этот квартал? Да, она красива и, кажется, умна и скорее всего у нас с ней был бы просто невероятный секс, а быть может даже счастливое совместное будущее. Но разве это все стоит того, чтобы рисковать собственной жизнью? Ну ты и мудак, Квист! Хорошо, что амулет на шее вовремя поставил мозги тебе на место. Я уже развернулся, чтобы уйти, под лай и разъяренное ворчание Волка Смерти, как вдруг меня осенило. А как же мой пес? Это более грозное оружие, чем обрез с одной пулей… Я смотрел на ухоженный кусок металла. Может собаку и стоит спасти… С ней я бы всегда чувствовал себя в безопасности. Только посмотри, как пес яростно сражается за ту, к которой я испытывал какие-то чувства. Ну ладно. Попробую. К тому же, у меня появилась идея как можно спасти их обоих. Я, не слишком торопясь, подошел к супермаркету. — Тень! — я крикнул несколько осторожно, чтобы ненароком не привлечь к себе внимание мертвяков из здания, но не докричался даже до эльфийки. — Тень! Смазливое личико обернулось на меня. Теперь я видел стриптизёршу сквозь синее пламя, вырывающееся с первого этажа и преграждающее ей путь на свободу. — Квист! Слава Великой Фрайе! — крикнула она в ответ. — Что мне делать? — Ты знаешь старо-эльфийский? — Что? — Как на старо-эльфийском языке будет «защити меня от пламени»? — я кричал, но не знал, расслышала ли она меня сквозь целый ураган звуков — волчий лай, треск горящего дерева и урчания, доносящегося из глоток зараженных. — ViallaRygatiafiLaula! — крикнула ласковая тень и я тут же зажал в кулаке кулон. — Vialla Rygatia fi Laula! — выкинуля. Амулет завибрировал. Кажется он еще не набрал достаточной силы после последнего использования и сейчас черпал энергию. Из меня? — ViallaRygatiafiLaula! Действуй, сука! — в ярости завопил я, а изнутри меня выворачивала такая злость, которой я не чувствовал еще никогда — ни в прежней жизни, ни в настоящей. Кажется амулет уже набрался сил и еще через мгновение выдохнул ледяным воздухом. Из кулона в разные стороны разнесся ледяной ветер, покрывающий все вокруг инеем. Сначала моя куртка покрылась тонким слоем льда, потом магия добралась до здания и охватив ближайшую ко мне часть крыши угасла. Не густо. Но этого должно хватить. — Прыгай! — крикнул я эльфийке. — И волка моего не забудь! Ласковая тень подошла к самому краю и поколебавшись лишь пару мгновений спрыгнула вниз. Крик разнесся по опустевшему кварталу мертвецов. — Кажется я подвернула ногу! — эльфийка постаралась быстро встать, но тут же снова повалилась на землю. Волк Смерти спрыгнул следом и вместо того, чтобы радоваться мне как в нашу первую встречу, вдруг зарычал яростнее, чем на мертвецов наверху. — Заткнись! — я наставил на него обрез. — Иначе я прострелю твою чертову башку. Но волк продолжал скалиться и не подпускал меня к стриптизёрше. — Что с тобой, Квист? — Ласковая Тень посмотрела на меня испуганными глазами. — Что со мной? Ты не видишь, что проклятый пес огрызается на меня? Надо уходить отсюда! — я размахивал стволом в разные стороны. — Или ты хочешь дождаться, когда с крыши посыплются мертвецы и сожрут нас? Я дал рычащему волку прикладом по морде, чтобы от замолчал и пустил меня к раненной эльфийке. Тот заскулил, поджал хвост и отбежал. — Кинотеатр. — Что? — я не расслышал, что сказала Тень. — Нам нужно в тот кинотеатр. Через дорогу. Там есть другие выжившие. Я позволил эльфийке ухватиться за мою шею, и мы побежали в сторону одноэтажного здания, над входом в которое красными лампочками мигало название «Синемания». Узнавший свое место пес, прижимаясь к земле, бежал следом. Я оглянулся — с крыши супермаркета валились мертвецы и медленно поднимались, чтобы продолжить преследование. — Пустите! — прикладом обреза я стучал по двери. — Там точно кто-то есть? Еще пара минут и мы не убежим от мертвяков! — Есть… Нужно подождать, — по лицу Тени было видно, что нога у нее сильно болит. Испачканное в золе лицо гнома вскоре показалось из темноты по ту сторону двери и сперва подозрительно глянув на меня, низкорослик перевел взгляд на эльфийку и только потом открыл. — Заходите скорее, — гном учтиво подал руку Ласковой Тени, впустил нас и закрыл за нами. — Следуйте за мной. Мы зашли в просторный вестибюль кинотеатра. Справа находился бар, с большим аппаратом для приготовления попкорна и мониторами, на которых высвечивалась информация о ближайших сеансах, с другой стороны стояли развлекательные аппараты — аэрохоккей, «измерь силу удара» и другие аттракционы, разделенные на форматы для орков; детей, гномов и гоблинов; и для всех остальных. С потолка свисала огромная люстра и желтым светом освещала плакаты на стенах: огромный орк с накаченным телом держал пулемет на плече на фоне взрывающихся автомобилей под ярким названием «Восставший солдат», худощавый эльф со смешной гримасой предлагал посмотреть комедию с ним в главной роли под названием «Стоматолог со сложным характером», красотка с большой грудью и заостренными ушками приглашала оценить «Эльфийку легкого поведения 2», а старый седой гном раскрывал все свои актерские способности в психологическом триллере «Посещения под запретом». В иной ситуации я бы обязательно глянул на местный кинематограф, но сейчас мы торопились в один из кинозалов за помощью. Мы вошли в зал под номером четыре. Прямо перед экраном стояла высокая железная бочка внутри которой горел костер, а возле нее сидели гном, худощавый орк, человеческая женщина и пожилой эльф. — Что случилось? — белоголовый эльф поднялся со своего кресла, вырванного из первого ряда и поставленного ближе к костру. — Кажется она подвернула ногу, — отозвался я. — Кладите ее сюда. Я посмотрю. Я уложил Ласковую Тень ближе к бочке. Она была в коротких кожаных шортах, поэтому эльфу не пришлось долго искать травмированный участок на теле. — Кажется, это вывих, — заключил седой. — Принесите из бара лед. Придется вправлять. Один из гномов побежал выполнять просьбу, а открывший нам дверь низкорослик обратился ко мне: — Меня зовут Челлен Двинж, я работаю билетером в этом кинотеатре, — он протянул мне руку. — Джеф Усланд, — я ответил на рукопожатие. Местные могли смотреть новости и знать мое имя. Благо с короткой стрижкой не узнавали в лицо. — Где вы скрывались последние сутки? Я думал, что мы единственные выжившие на острове. — Я покинул квартал еще прошлым днем, но сегодня вернулся. — Что? — гном поднял брови, не веря собственным ушам. — Значит вам удалось выбраться из квартала? Как и зачем вы вернулись? Это безумие! — Я вернулся за своим псом и за ней, — я показал на эльфийку. Ей уже прикладывали лед к лодыжке. — Но как же мертвецы? Мы тоже хотели сбежать, но вернулись сразу, как только увидели, что целая тьма зараженных разделяет наш остров и остальной мир. — Скажем так. Сейчас их гораздо меньше. — Слышали? — гном обратился к своим товарищам. — Господин Усланд сказал, что мертвецов стало меньше! Можно попробовать выбраться из квартала! Ласковая Тень истошным криком перебила радость наивного Челлена. Похоже седой эльф вправил вывих. — Она без сознания, — сказал он, как только перевязал раненной ногу. — Поспит немного и придет в себя. Надо бы достать обезболивающего бедняжке. Джеф, приятно познакомиться, меня зовут доктор Иллис. Я хочу попросить тебя об одолжении. Я внимательно посмотрел на старика. Я пришел сюда за своей девочкой, а он уже приготовил для меня какое-то задание. — Я предлагаю нам всем вместе подумать о том, как покинуть этот проклятый остров, но, когда все будут способны самостоятельно передвигаться, — сказал пожилой эльф. Похоже чуть больше, чем за один день, он стал среди этой горстки неудачников лидером. — Я хочу попросить тебя сходить в аптеку за лекарствами, Джеф. Тут недалеко. Ты же сделаешь это ради нее? Он посмотрел на мою крошку. — Конечно. Где аптека? — я направил дуло своего обреза в потолок. У меня было непреодолимое желание убить пару мертвецов. — Ты не ориентируешься в этом районе? — Не особо. — Кто готов сопроводить нашего нового друга? — доктор Иллис окинул взглядом двух гномов, тощего орка, и человеческую женщину. — Я пойду, — гном, сидящий все это время на полу, встал. — Если ты не сдрейфишь дать мне свой обрез. Он, ухмыляясь уставился на мое оружие, а поняв, что я не согласен, добавил: — Брось! Я знаю, что люди трусы, но у меня должны быть гарантии, если ты убежишь, поджав хвост, как дворняга этой стриптизерши. Не смотрите на меня так, она не раз танцевала тут, прямо на моих коленях! Гном думал, что я просто молчу, но в своих фантазиях я уже выстреливал ему в голову из этого самого обреза. Кулон на моей шее просто нещадно пульсировал. — Ну! Давай пушку. Мы идем, в конце концов, за лекарствами твоей эльфийке. Этот гном был в белой испачканной майке с татуировкой на половину лица, и набитым рукавом на правой руке. Его короткая борода и глубокий шрам на правой щеке не внушали доверия, но похоже остальные вообще не горели желанием провожать меня до аптеки. Поэтому я протянул обрезанную двустволку. — Танцевала у тебя на коленях, говоришь? Держи, — сказал я и не отпустил оружие сразу, после того, как он потянул его. — Ты ведь прикроешь мне спину, если понадобится? Гном противно ухмыльнулся, кивнул и дернул посильнее. Обрез оказался у него. — Зови меня Дадди, — его татуированная рука потянулась в мою сторону раскрытой ладонью. — Джеф, — я не стал жать ее. Этот Дадди ужасно меня раздражал. — Решено. Выходите через задний ход, Дадди. Челлен, закройся за ними, — доктор Иллис продолжал раздавать указания и прикладывал мокрое полотенце ко лбу лежащей без сознания Ласковой Тени. Я кивнул и двинулся вслед за билетером. Мы прошли через коридор служебного помещения и оказались перед дверью на улицу. — Мне нужен фонарик, — сказал я, как только увидел, что на улице уже стемнело. Челлен замялся и неохотно произнес: — Только на телефоне… — Давай сюда. Гном-подросток, достал из кармана большой сенсорный телефон и протянул мне его, предварительно включив вспышку. — Недавно снял с зарядки. Должно хватить. Я взял смартфон. — Пароль? — Четыре девятки. Доктор Иллис есть в последних исходящих вызовах. Я кивнул и вышел на улицу вслед за Дадди. Ниспадающая с небес луна хорошо освещала путь. Крысы ползали в переулке, видимо сбежав из домов, где теперь их были не прочь сожрать. Светофор вдалеке беспрерывно мигал желтым, а машина, остановившаяся у обочины аварийным сигналом, издавала давящий на психику беспрерывный тик. — Далеко еще? — произнес я шепотом, остерегаясь внезапного появления какого-нибудь мертвяка. — Аптека «У Торфа» совсем рядом, — ответил Дадди. — За углом. Знакомое название. Кажется один гном выгнал меня оттуда, когда только все начиналось. Будет интересно посмотреть, что с ним стало. Я был не уверен, но мне показалось, что я был бы не прочь засунуть ему в глотку его собственный арбалет. Дадди открыл дверь, колокольчики, висящие над входом, предательски зазвенели, оповещая владельца о покупателях. Мы замерли, выжидая не объявится ли аптекарь, наделенный особенными вкусовыми предпочтениями. Никого не было. — Ты поищи лекарства, а я гляну не завалялось ли тут наличных, которые пригодятся нам, когда мы выберемся из этой дыры, — сказал Дадди и смело двинулся вглубь аптеки. Чтобы поскорее отыскать нужные таблетки, я разблокировал телефон, позвонил старому эльфу из кинотеатра и поставил вызов на громкую связь, чтобы говорить с ним и одновременно освещать полки. — Алло, Джеф, это ты? — я узнал голос доктора Иллиса. — Да, мы в аптеке. Какие именно лекарства нужны? — Найди «Распирин», зелье «Регенерации» и отвар из зеленого силиуса. Везде на этикетках должны быть названия. — Понял. Если что, перезвоню, — я сбросил. Я просмотрел все стеллажи и взял даже больше, чем просил старый эльф. Мой рюкзак теперь был забит так, что я еле застегнул молнию. — Уходим, — я нашел Дадди у кассы, вглядывающегося в подсобку, которая находилась за прилавком и пережевывающего что-то взятое на кассе. — Зайдем в подсобку, — предложил он, перезарядив двустволку. Кажется, там было больше одного патрона. Нужно будет научиться заряжать ее. — Наверняка, аптекарь держит там все свои сбережения. А если он еще живой, ты же не имеешь ничего против, если мы грохнем его, заберем все деньги и отныне это будет нашей маленькой тайной? Он обнажил свои редкие зубы и прошел вперед. Я немного постоял на месте, а затем двинулся следом за ним. Гном стоял в помещении, смотрел вниз — там был погреб — и мочился. Я подошел ближе и увидел внизу зараженного аптекаря. — Ха-ха! Ты только посмотри на него, Джеф! Кажется беднягу укусили и скинули к собственным сокровищам. Что может быть лучше, чем наблюдать за мертвяком, которого не спасли от конца света даже все его накопленные богатства. Я усмехнулся. — Только наблюдать за тем, кто хотел пострелять в невинных, а затем улетел прямиком в ад. — А? — Дадди начал поворачиваться ко мне, но моя внутренняя злость не позволила ему это сделать. Я столкнул татуированного гнома в погреб, где на него тут же набросился зараженный аптекарь, и тот не успел даже проклясть меня. Я самодовольно глядел вниз и наслаждался тем, как Дадди перевоплощается в безумного ожившего мертвеца и начинает тянуть ко мне руки с жаждой отведать моего мяса и крови. Я чувствовал, как медальон на шее снова набирает силу. Он питался смертями или злостью — одним из двух или всем и сразу. Я поднял обрез, который гном положил на край смертельной пропасти, прежде чем расстегнуть ширинку. Затем закрыл крышку и передвинул на то место стол, чтобы никто и никогда не подарил покой тем, кто внутри. Дорога обратно, как это и бывает обычно, оказалась гораздо быстрее. Челлен открыл мне дверь сразу после того, как я позвонил на номер доктора. Гном был бледный как смерть. — А где…Дадди? — спросил он у меня. — В аптеке был…зараженный… — я покачал головой. Ошарашенный билетер отошел с дороги. Я прошел вперед и через пару минут оказался рядом с Ласковой Тенью. Она все еще была без сознания. — Тут все что нужно, — я открыл рюкзак и высыпал все лекарства вперемешку со своими личными вещами — ноутбуком, документами, темными очками… — Квист, положи обрез… — эльфийский докторишка даже не поблагодарил меня за то, что я рисковал своей жизнью, выйдя на улицу. Он назвал меня настоящим именем или мне показалось? — Зачем? — вопреки его просьбе я поднял оружие, согнул руку в локте и направил дуло вверх. — Ты должен сдаться властям. Мы узнали, как ты… Он не успел договорить, я уже направил дуло ему в голову и выстрелил. Трусливый билетер, хотел показаться храбрым, набросившись на меня со спины, но Волк Смерти уже напал на него и вцепился в глотку. Человеческая девчонка, побежала вслед за худощавым орком, но ее настигла вторая пуля из моего обреза. Я приказал своему псу догнать убегающего орка, а сам подошёл к Челлену. — Ну вот зачем вы затеяли это все? — я склонился над ним и почему-то наслаждался тем, как он захлебывается кровью. — Я же сделал, что вы просили. Рядом с гномом лежал телефон. На нем на паузе стояло какое-то видео. Картинка была похожа на Остров Синих Птиц. Я нажал на белый треугольник. — …так что настоящий Квист Мерлоу остался жив и именно он прорвал баррикады в квартал мертвецов. Если его не убьют зараженные, то он будет приговорен к смертной казни, — видео закончилось и сразу началась реклама каких-то медицинских препаратов. — Ну зачем вы полезли смотреть новости? Ведь были неплохими ребятами, черт подери! — кулон на моей шее трепетал с невероятной силой. Мой пес принес оторванную костлявую руку пытавшегося убежать орка. Я направил обрез в голову билетера и нажал на курок. Половина черепа гнома раскрошилась, перемешавшись с кровью, глазами и мозгами. — Квист? Я обернулся на родной и близкий голос. Блять. Неприятно. Кажется, Ласковая Тень видела, как я отправил всех этих неудачников на тот свет. Придется убить и ее. Только без лишних слов. Сорву эти сантименты, как пластырь. Моя рука подняла обрез на уровень головы эльфийки, и я нажал на спусковой крючок.
Глава 15. Незваный гость
Осечка. Я нажал на спусковой крючок еще раз, но гребанное оружие не срабатывало. Ласковая Тень смотрела на меня глазами, в которых был букет самых разных эмоций — разочарования, любви, ненависти, злости… — Почему эта чертова пушка не выстреливает? — говорил я вслух и тряс обрез, заглядывая в дуло, надеясь обнаружить причину. Эльфийка, казалось, была готова умереть и поэтому даже не двигалась с места. Она простояла так несколько секунд, а затем из ее глаз потекли слезы. Я не успел даже сказать слова, как она развернулась и пошла прочь, готовая к тому, что я выстрелю ей в спину. Волк Смерти заскулил. — Пусть идет, — я кинул обрез в сторону девчонки. Он пролетел мимо. Штукатурка посыпалась из стены, когда оружие встретилось с преградой. Тень не обернулась, но я услышал сильный истошный всхлип. Медальон безудержно трепыхался на моей шее, когда я пошел вслед за ней и крикнул: — Радуйся, что осталась жива, сука! Ты слышишь меня? Слышишь? Пелена застлала глаза, я облокотился на стену и меня вырвало какой-то желчью. Пес разрывался между нами с Ласковой Тенью, но жалобно скуля все же оставался рядом со мной. Голова закружилась. Я вдруг начал терять сознание и падать. Кажется лбом я стукнулся об ручку одного из кресел, а затем упал в лужу собственной блевотины и заснул. Меня пробудила сильная головная боль. Я упорно пытался досмотреть сон, в котором у меня была жена и две маленькие дочки. Мы собирались в отпуск и бегали по большому загородному дому, похожему на дом бабушки из моей прошлой жизни. Но головная боль не давала сконцентрироваться и поэтому уже некоторое время я искал обезболивающее. В этом сне за мной повсюду ходил большой алабай, который постоянно тянул за штанину и лаял, чем значительно задерживал поиски. Но я любил его так сильно, что не мог запретить мешать мне. Очередной приступ сильной головной боли заставил слегка приоткрыть глаза. В размазанных красно-серых тонах кинозала я стал различать какое-то движение. Кажется, Волк Смерти лаял на самом деле. Я встряхнул головой и боль вернулась с утроенной силой, однако зрение стало лучше различать картинку перед глазами. Толпа бродячих медленно двигалась в мою сторону. Жадно разевая свои рты, зараженные гномы толкались в узком проеме, ведущем ко мне. Волк уже загораживал им путь и яростно скалился. Я поднялся так быстро, насколько позволяло мое бессильное тело. Из единственного выхода ковыляли ожившие мертвецы, а использовать силу амулета сейчас мне почему-то не хотелось. Окно киномеханика, откуда на большой экран и транслировались фильмы, оставалось последней возможностью избежать схватки и, скорее всего смерти. Я побежал в центр ближайшего ко мне ряда и оттуда перепрыгивая через большие кресла, видимо рассчитанные на посетителей-орков, пробирался на самый вверх. Волк Смерти бежал следом. Через несколько минут мы оказались у окошка в комнату киномеханика и мне удалось залезть в него. Но мой питомец задерживался. Я выглянул наружу. Бродячие уже заполоняли зал, а пес скулил, пригибался, чтобы прыгнуть, но никак не решался. Проем был слишком узкий. Ни секунды не колеблясь, я выпрыгнул обратно и помог волку забраться внутрь, а затем полез следом. Зубы одного мертвяка едва не схватили меня за икру, но в последний момент нога заползла безопасную зону. Теперь мы забрались высоко и можно было отдохнуть. Гномы точно не доберутся сюда. — Все в порядке, дружок, — я обнимал своего черного волка. В ответ он лизал мне щеку и неистово колотил хвостом. — Да, мы живы, парень! Вдруг воспоминания о прошлом дне один за другим стали возвращаться. Я начал осознавать, что накануне творил такие вещи, на которые ни за что в жизни бы не решился. Я чуть не пристрелил Ласковую Тень! Голова снова сильно разболелась. Я взял в руку кулон. Теперь он висел неподвижно и почему-то был тусклым и как будто безжизненным. Квист писал о том, что он творил по ночам разную жуть… Видимо так амулет и действует. Нужно избавиться от него! Я снял с шеи артефакт и приготовился бросить в толпу бродячих, как вдруг что-то остановило мою руку. Это были мысли. Что я делаю? Ведь амулет защитил меня, затем защитил Ласковую Тень, там, на крыше. Это же глупо, по своей воле лишаться такой силы! Я приблизил медальон в виде лука ближе к своему лицу. В конце концов днем, я вполне адекватен. Ведь я же спас волка, рискуя собственной жизнью! Нужно будет просто придумать способ противостоять его воздействию по ночам и тогда я убью сразу двух зайцев. Я сел на кресло киномеханика и случайно нажал на что-то. Пленка, вставленная в кинопроектор, закрутилась и начала транслировать какой-то фильм над головами бродячих. Орк в обтягивающем красно-синем костюме летал над городом с выставленным вперед кулаком. Похоже это было супергеройское кино. — Пора бы дать тебе имя, дружок, — я погладил по крупной голове своего волка. — Как на счет Хуч? Ты хочешь, чтобы я звал тебя Хуч? Волк завилял хвостом и уткнулся лбом в мою ладонь. Значит так тому и быть. Я похлопал ему по загривку. Орк в обтягивающем трико на экране говорил рыжеволосой женщине — эльфийке о том, как сильно он ее любит. — Куда пойдем теперь, Хуч? Волк жалостливо заскулил. — Нет. Мы больше никогда не увидим Ласковую Тень! Рядом со мной она в опасности, понимаешь? Нужно любыми способами избегать встречи с ней. Я помню выражение лица эльфийки, когда наставил на нее обрез… Похоже она была сильно привязана к Квисту… Именно потому не ударила меня там, а проглотила обиду и ушла. Хуч тяжело и продолжительно выдохнул. — Но, кажется, есть один выход. Волк положил голову мне на колени. — Если мы найдем способ избавиться от амулета или начать контролировать мою темную сторону, то вполне возможно сможем найти Ласковую Тень и объяснить ей все. Волк Смерти обрадованно закружился вокруг себя. Ему явно нравилась эта идея. Я встал. На экране орк с большой буквой «s» на груди стоял на вершине небоскрёба, а камера удалялась, чтобы взять общий план. — Решено. Надо узнать больше про этот Салейтайн. Мы с Хучем спустились из кабины киномеханика, и я тут же узнал коридор, по которому мы с Дадди и Челленом шли ночью, прежде чем выйти на улицу. Так и есть. Через минуту я отодвинул задвижку и аккуратно открыл железную дверь во внутренний двор. Яркие лучи солнца ворвались в темное помещение и ослепили меня. Вокруг было тихо. Осторожно ступая на брусчатку, я вышел на главную улицу и огляделся. Аптека «У Торфа», меховой салон «Шкура варга», фирменная шаверма «По-гоблински», торговый центр «После заката». Магазина сотовых телефонов не было, но зато на тонком столбе через дорогу, на котором прежде развеивался флаг, насаженный словно кусок мяса на шампур, висел мясоед. Мертвяк был в приличном костюме, галстуке и с оторванной щекой, так, что было видно гораздо больше зубов, чем обычно. Похоже он уже долго поддавался притяжению, наматывая свои кишки на столб. Сейчас он висел на той высоте, на которой мне было комфортно достать до внутреннего кармана пиджака зараженного. Я подошел поближе и аккуратно залез в карман мертвеца. Там был вполне приличный кошелек, который оказался под завязку забит темными купюрами. Может пригодиться, если я когда-нибудь выберусь отсюда. Я стал обыскивать дальше. Мясоед чуть не укусил меня, пока я пытался настигнуть небольшой мобильник на самом дне внутреннего кармана. Есть! Я достал телефон и попытался разблокировать. Просит пароль. Проклятье! Идея с телефоном провалилась. Я в отчаянии ударил по столбу, и мертвец насел на этот столб еще глубже. А это что? Я увидел вокруг себя кучу разбросанного битого стекла. Бросил взгляд наверх я увидел выбитые наружу оконные рамы. Кажется он выпал из того окна. Вроде у него в кошельке были права. Посмотрю, где он живет. Из портмоне я достал водительское удостоверение на имя Аллуева Онга. Цветная Аллея двадцать пять. Супермаркет, про который писала Ласковая Тень тоже находился на Цветной Аллее. Это здесь. Скорее всего он выпал из окна собственной квартиры. Если у него дома есть интернет — я нашел, что искал. Еще пошарив по карманам мертвеца, я обнаружил ключи. Они просто обязаны были подойти к входной двери. — Бедняга жил на четвертом этаже, Хуч, — сказал я и присвистнув позвал волка за собой. — Уверен, он не будет против, если мы зайдём в гости. Дверь в подъезд была раскрыта. Внутри царила остерегающаяся тишина. Если тут и остались выжившие, то они сидели тихо, как мыши, стараясь не привлекать внимания мертвяков. Мы с волком быстро пробежали по всем лестничным пролетам и уже через минуту стояли напротив двух дверей, одна из которых вела в квартиру гражданина Онга. Я попытался вставить ключ в дверь слева. Не подошел. Дверь справа. Отлично. Проход открыт. Эта была вполне обычная квартира. Коридор вел прямо в гостиную с кухней. Как только мы вошли туда Хуч залаял. — Тише! — приказал я ему, но пес не останавливался. Он подбежал к полуоткрытой двери в спальню и злобно скалился. — Ну, хорошо. Осмотреть дом, прежде чем садится за ноутбук, логично, — я уже заприметил компьютер на барной стойке. Дверь в спальню была совсем немного приоткрыта. Судя по тому, что все окна в гостиной сохранили свою целостность, похоже Онг вылетел именно из той комнаты. — Будь наготове, малыш, — сказал я волку. — Внутри могут быть мертвецы. Как только прогалина между дверью и стеной стала шире я сразу же понял, что это была не спальня. Белые барашки на обоях, розовые тона, детская кровать… Я подошел поближе и заглянул в колыбельку. Вот черт! Новорожденный младенец! Он еще даже не научился переворачиваться! Это была девочка. Она лежала на спине с мутными молочными глазами и беззвучно разевала рот, как другие ожившие мертвецы. Я бросил взгляд на окно. Все верно. Онг выпрыгнул именно отсюда. Похоже, когда узнал, что его дочь перевоплотилась… На первый взгляд на девочке не было укусов. Значит она могла заразиться через молоко матери? Но как же сама мать и где она? Она кормила дитя уже зараженной? Но почему не перевоплотилась сама? Кажется, я все меньше начинал понимать о том, как распространяется выпущенный мной вирус, но одно знал точно — в том, что малышке оказалось не суждено прожить свою жизнь был виноват я. Ублюдок, который выпустил этот вирус из пробирки и навлек на беззаботный мир апокалипсис. Я не мог больше смотреть на ребенка и вышел на кухню изо всех сил ударив в, преграждающую мне выход, дверь. Рядом с ноутбуком стояла открытая бутылка спиртного — видимо она тоже сыграла свою роль в трагедии, произошедшей в этой квартире. Я достал пустой стакан и наполнил его жидкостью, похожей на коньяк. Выпил. Ударило в голову. Еще стакан. Все нутро обжигало. Скорее всего — я посмотрел на этикетку — «гоблинский угар» мешали с чем-то, чтобы он не был таким крепким. Еще стакан. Вот в таком состоянии изводить себя было гораздо легче. Я уселся на барный стул и уставился в дверной проем, который вел в детскую. Лучше бы я отбросил коньки в своем мире от рака, чем сделал то, что сделал. Сколько еще должно погибнуть народу, чтобы я понял, что чужой здесь? Может плюнуть на все и сброситься следом за несчастным отцом? Кому от этого станет хуже? Я несу только смерть и пока есть хоть кто-то, кого своей смертью я могу спасти…наверное…правильно будет сделать это… Следующий стакан спиртного заходил гораздо хуже предыдущих. Меня даже скорее всего вырвало бы, но я не ел со вчерашнего дня, поэтому мог наглатываться этого пойла до беспамятства. Хуч заскулил, отвлекая меня от самобичевания. — Чего ты хочешь? Еще раз. — Ох, проклятый пес! Ты не позволишь мне покончить с собой, да? Я оглянулся в сторону кухни. — Волки Смерти вообще едят? — Хуч радостно завилял хвостом. Я подошел к холодильнику, открыл его. Вся верхняя полка была заставлена детским питанием. Я еще раз проклял сам себя. Чуть ниже лежали закрытые консервы. Я открыл все четыре банки, которые тут были и вывалил в одну большую тарелку. Судя по жадности Хуча, пес не ел довольно давно. — Держи еще воды, малыш, — я поставил ближе к нему миску. — Я слишком труслив, чтобы оставить тебя одного. Ноутбук на столе был в режиме покоя. Я дотронулся до тачпада и передо мной открылся браузер. В левом верхнем углу переливалась иконка уже знакомого мне «Тюба». Я обновил страницу. В «популярном» вылез какой-то гном. В названии ролика была надпись «Грогховерполис захватывают зловещие мертвецы!». Кликнул. — Всем привет! С вами, как всегда, Дэнни Джин, — парнишка-гном снимал себя на камеру, а позади него куда-то неслись люди. — А я вам говорил, что Островом Синих Птиц эта чума не закончится! Кликайте на всплывающее окно, чтобы посмотреть тот ролик. А теперь, к последним новостям. Какой-то дебил протаранил западный блокпост и сейчас толпа оживших мертвецов пытается вырваться на свободу. Хрен знает, что теперь ждет наш город, но похоже нам придется выживать в суровых условиях. Правительство Руавеннимы уже оцепило Грогховерполис несколькими кольцами, чтобы зараза не смогла вырваться в остальной мир. Только знаете, что я думаю? Все уже к чертям заражены и просто ждут своего часа, когда отведают свежего мясца! Он переключил камеру с фронтальной, и я видел, как толпа, в которой он бежал, несется по широкому проспекту. Только не понял, от кого-то или куда-то? — Кажется конец света близок, Квист, — сказал я сам себе. — Как будем выбираться из этого дерьма? Я долго смотрел, как Хуч вылизывает тарелку, думал и наконец сказал: — Как на счет того, чтобы начать все сначала, Хуч? — пес не обращал на меня внимания. — Что если не изводить себя, а подстроиться под ситуацию и попытаться исправить то, что натворил? Ведь если я сдохну при попытке вернуть этому миру покой, это будет гораздо лучше, чем просто повиснуть за окном вместо флага? Я открыл пустую страницу и в свободное поле ввел: «Салейтайн». — Возможно вы имели ввиду: «в жопу чертов Салейтайн»? Похоже я не первый, кто сталкивается с побочным действием этого амулета. Но все-таки я имел ввиду то, что имел. Все о старинном амулете Салейтайне. Одна из первых ссылок гласила. Амулет Салейтайн — древний эльфийский артефакт. Использовался расами эльфов во времена раннего средневековья, когда они выходили на открытый бой. Маленький кулон заключает в себе большую силу. Он защищает своего владельца и всех, кто находится рядом с ним от любого негативного воздействия. Однако имеет серьезный побочный эффект. Он восстанавливает свою силу из гнева и злости владельца. На полях ожесточенных боев эльфам это только играло на руку. Раса остроухих еще более яростно сражалась за себя и преследуемую цель. Однако копить силу амулет может только с появлением на небе луны, когда та находится в своем активном состоянии. Лунный свет является некоторым проводником для сил, которые поглощает медальон. Многие хотели в последствии избавиться от артефакта, но в итоге не в силах противостоять собственному искушению, ходили с ним до самой смерти. У таких людей, которые владели Салейтайном никогда не было близких. Они одиночки по жизни. Именно поэтому суккубы так желанны несчастными. — Суккубы? — я отвлекся. Мне показалось что в детской послышался какой-то шорох. Прислушался. Кажется, тихо. Избавиться от амулета невозможно. Не существует ни одного подтвержденного случая, чтобы обладатель артефакта возвращался к прежнему образу жизни. Чаще всего они находят свою смерть раньше или умирают от старости в местах лишения свободы. Я уже вводил следующий запрос. Как призвать суккуба? Ввод. — Хотел видеть меня, сладкий? — нежный голосок прозвучал прямо над ухом. Я резко развернулся и увидел девицу. У нее были крохотные рожки на лбу, и маленькие кошачьи клыки. Она ехидно улыбалась и трогала рукой мой член. Через джинсы. — Тебе стало одиноко? Дай мне его. Клянусь, за столько веков я научилась сосать так, что ни одна женщина в мире больше не встанет рядом со мной. — А если я откажусь? — не подумав ответил я. — Тогда я возьму тебя силой!
Глава 16. Плохие новости
Я постарался сдвинуться с места, но девица так сильно схватила меня за промежность, что я чуть не взвыл от боли. — Лучше не сопротивляйся, милый. Ты же не хочешь остаться без своего достоинства? После сильного сжатия в, казалось бы, хрупкой ручке, ее нежное трение по моему члену теперь было глотком свежего воздуха, после минутного пребывания под водой. — А если я все-таки попро…а-а-а! — она снова сжала меня так сильно, что глаза чуть было не вылезли из глазниц. Я посмотрел на Волка Смерти. Тот уже убежал на диван и беззаботно устроился на нем. Если я попробую переместиться в Хуча или прикажу напасть на дерзкого демона, то скорее всего она немедленно выполнит свое обещание. Поэтому мне не оставалось больше ничего кроме как расслабиться. К тому же не факт, что у меня вообще встанет, после всего этого. — Так-то лучше, — сказала девица с нежно розовой кожей. Только сейчас я понял, что она ласкала мою шею кончиком своего тонкого грациозного хвостика. Блять! Рога, клыки, хвост? Я и раньше слышал об этих демонах, но как они со всем этим на себе могут возбуждать? — Ты все еще очень напряжен… — она щелкнула своими пальчиками, и мы оказались в черно-розовой комнате. По центру стояла большая кровать с четырьмя столбами, украшенными разносортной резьбой. Сверху на нее спускался черный прозрачный занавес. Девица усадила меня на стул, стоящий перед этой кроватью, а сама медленно полезла внутрь. Ее бедра виляли передо мной, скрывая часть упругого зада узкими трусиками. У изголовья висело множество разных игрушек. От обычных фаллосов до плетей и страпонов. Повсюду в комнате горели свечи, а в воздухе стоял приятный аромат корицы. Она сняла фаллос и облизала его кончик, другой рукой массируя свою большую упругую грудь. Я не сдавался. Тогда демоница хитро улыбнулась и в комнате появилась еще одна девица, почти один в один похожая на первую. Эта была уже без трусиков. Она подошла ко мне, и глядя прямо в глаза расстегнула ширинку и опустилась на колени. Ее холодная рука вытащила мой член наружу и захватила ртом. Теперь я почувствовал, как ее язык жадно обвивается вокруг него и стойкое нежелание пошатнулось. Та, что лежала на кровати уже была обнажена и играла со своей киской резиновым фаллосом. Я чувствовал, как во рту миньетчицы становится тесно. Но теперь она еще глубже засовывала мой член, доставая языком до самых яичек. Наконец я сдался и положил свою руку ей на голову. В какой-то момент она хотела отпрясть, но теперь я уже вошел во вкус и не хотел останавливаться. Несколько движений и я уже кончал ей в рот. Девица, что лежала на кровати рассмеялась. Я закрыл глаза от удовольствия, а когда открыл то снова сидел на барном стуле с застегнутой ширинкой, а в штанах было сыро. — Что это за херня? — возмутился я, не поняв занимался ли сексом на самом деле. Суккуб рассмеялась, развалившись на диване. Она гладила Хуча, а тот ласкался словно она была его хозяйкой. — Какая разница как это произошло, если процесс и результат те же? — ехидно заявила она. У меня был миллион вопросов, но сейчас я чувствовал себя так униженно, что мог говорить только о произошедшем. — В смысле, какая разница? По крайней мере в том, что моя сперма в моих трусах, а не в твоем рту. Такое ощущение, что я попал в тело двенадцатилетнего себя! Вновь звонкий голосок разнесся под потолком кухни-гостиной. — Я здесь, чтобы ты не чувствовал себя одиноким, милый. Если бы ты не хотел, то не дал бы притронуться к себе, ведь так? Так что заканчивай. Все равно никто не узнает наш маленький секрет, — она прислонила указательный палец к губам, затем засунула его в рот и облизала. Я грозно смотрел на нее и наливал следующий стакан гоблинского пойла. Выпил. Напряжение стало спадать. — Ты хоть раз делала это по-настоящему? — Я же ни какая-то шалава, милый. Я храню свою девственность и никогда не пожертвую ей. Можешь не сомневаться. Не знаю почему, но теперь мне захотелось ее. — Кто ты? — спросил я. — Суккуб. Ты же знаешь. — Да, но у тебя же есть имя? — Конечно…Только прежде его никто не спрашивал. — Надеюсь, я буду первым не только в этом… Демоница улыбнулась. — Райвенна Салеа Глея Тарвоментор. — Слишком сложно. Можно звать тебя Рави? — Как хочешь. Лишь бы тебе самому это нравилось, сладкий, — она снова ехидно натянула кончики своих губ. — Почему мой волк не нападет на тебя, — спросил я, глубоко в душе, кажется, радуясь сомнительной компании в этом пустом квартале. — Мы с ним из одного места. Если можно так сказать… — Из-за завесы? — Я думала ты еще не знаешь так много… — Ты в курсе, что я не из этого мира? — Конечно. Прежний Квист уже давно привык наслаждаться всеми моими прелестями. Ты же повел себя совсем не как он. Во мне внезапно проснулся сильный аппетит. Я открыл холодильник и достал оттуда несколько сэндвичей. — Как ты связана с Салейтайном? — спросил я с набитым ртом. — Магия амулета неразрывно переплетается с завесой. То есть на этой стороне силу от него получаешь ты, а на другой я. Понимаешь? Я привязана к амулету там, а ты тут. — Значит я нужен тебе для обмена энергией, чтобы сохранять свои силы? — Ты задаешь слишком много вопросов, Квист. Успокойся. Тебе достаточно знать то, что теперь мы с тобой как муж и жена. Я выполняю свои супружеские обязанности, а ты свои. Черт возьми… Похоже убить суккуба это мой шанс на то, чтобы отвязаться от проклятого амулета! Я дожевывал сэндвич и смотрел на кухонный нож, лежащий на барной стойке передо мной. — Даже не думай. Тебе не справиться со мной, — голубые глаза сверкнули злым блеском. Я оставил идею нападать спонтанно. А Рави продолжила: — Очень скоро ты привыкнешь ко мне, милый. Я буду ублажать тебя по любому твоему зову, составлять тебе компанию, если вдруг станет одиноко, защищать от врагов… Жизнь удалась. — Предыдущую версиюКвиста тебе убедить не удалось. Насколько мне известно он свинтил из этого мира, ты даже и подумать не успела. — Произошла некоторая заминка. Ему повезло. Ты же не думаешь, что тебе подфартит также? Я замолчал, пережевывая остатки бутерброда с сыром и индейкой. — Что я могу сделать, чтобы ты освободила меня? — Ничего. Ты мне нравишься. И, судя по всему, времени на твое ублажение будет уходить гораздо меньше, чем на предыдущих владельцев амулета, — она хихикнула. Я подражал ее улыбке, намеренно делая это очень паршиво. — А что, если я найду себе замену? — вдруг возникла у меня гениальная идея. — Не поняла. — Ну смотри. Амулет питается моим гневом и злостью, верно? Девица промолчала, но все же неуверенно кивнула. — Ты видишь меня? В ближайшую ночь, а может еще через одну, меня точно отправят на тот свет. И если никто не завладеет медальоном, ты будешь бессильна, верно? — Не переживай, — она махнула рукой. — Амулет обязательно привлечёт к себе внимание. Или защитит тебя. Одно из двух. — Дослушай, Рави, — теперь я пил спиртное маленькими глотками, только чтобы промочить горло. — Что, если медальон будет принадлежат могущественному орку? Не перебивай. Например, мы найдем чемпиона мира по какому-нибудь боевому искусству или профессионального убийцу. Только представь, сколько силы будет у тебя, когда он накачает эту штуковину своим гневом! Я держал медальон в руке. Девица задумалась. — А как же мои эротические игры? Неужели ты не будешь скучать по ним? Я посмотрел на свои штаны. — Оставь их тому орку, — уверенно сказал я. Суккуб нервно завиляла своим хвостом. — Н-е-е-е-т, — протянула она. — Идти непонятно куда и зачем. Тысячелетиями Салейтайн работал так, а не иначе. Я не буду противостоять древней магии. — Тогда я буду изо всех сил пытаться сдержать себя от гнева ночью, а днем клянусь не оставлять попыток тебя убить, — я взял нож со барной стойки и кинул в суккуба. Я неплохо метал их в детстве и сейчас сноровка не потерялась. Рави успела пригнуться в последний момент, а когда подняла голову уже смотрела на меня яростными синими светящимися глазами. Нож впился в стену за ее головой. Из-за спины демоницы появились крылья, а лампочки на потолке принялись мерцать. — Хочешь, чтобы я сдох? Вперед, — я залпом выпил остатки в стакане. — Мы как раз рассуждали с песиком о том, что если я умру, то всем только станет лучше. Разумеется, кроме тебя. Ведь на дворе зомби-апокалипсис и неизвестно, когда сюда заглянут и обнаружат мой труп. Рави выдохнула словно взбесившаяся кошка. Некоторое время она смотрела на меня, а затем произнесла: — Что за орк? Сломалась. Кажется я еще не совсем потерян. Надо только избавиться от амулета. — Подойди сюда. Давай вместе найдем тебе другого питомца…вернее, мужа. Я открыл новую вкладку в браузере и набрал — «лучшие спортсмены Грогховерполиса». — Смотри, все как на подбор. Нападающий футбольной команды эльф Тулиэль… — Нет, — сухо обрезала она. — Чемпион по легкой атлетике гоблин Ролф Дорф. Демоница просверлила меня взглядом. — Хорошо, значит гном, чемпион по прыжкам в высоту тоже не подойдет. Добавим в поисковик слово «орк». Вот, другое дело. Догги Рног — киберспортсмен, вместе со своей командой выиграл турнир в «Конд 84». — А что это у него? — Ты про очки? Орк, который слишком много времени проводит за компьютером, очевидно. Но, если тебе не нравится можешь попросить его надеть линзы. — Я не часто интересуюсь тут новостями. Что такое киберспортсмен? Я некоторое время смотрел на суккуба, решая, солгать или сказать правду. Развести игрока в «Конд 84» на владение медальоном было бы куда легче, чем того, у которого все есть, включая секс, но, с другой стороны, девица могла обо всем догадаться, если бы мы увидели Догги в живую. Он явно не обладал железной мускулатурой. — Не думаю, что это подходящий вариант, — признался я. — Вот. Двукратный чемпион по боям без правил Яррог Сноб. Погляди на него. С экрана на нас смотрела огромная зеленая морда с обесцвеченным ирокезом. В мочках ушей у него висели серьги, а на плечи накинут боксерский халат. — Симпатичный… — Рави прищурила свои глазки. — Давай найдем его. Хочу посмотреть вживую. Я забил в поисковик фразу «последние новости о Ярроге Снобе». «Яррог Сноб побеждает семикратного чемпиона мира по боям без правил». «Яррог Сноб жертвует один миллион темных купюр детскому дому гномов, за что на него рушится шквал критики». «Сироты-орки остаются без подарков на рождество — во всем виноват Яррог Сноб». «Бывшая подружка Яррога Сноба Женна Виек была замечена в компании знаменитого гоблина Суни Лиони, сыгравшего главную роль в драме про Великий Потоп». «Яррог Сноб купил виллу на аллее звезд в Грогховерполисе» … — Вот оно. Сейчас узнаем, где он прикупил себе домишко и отправимся в гости к чемпиону, — я улыбнулся. Кажется за окном луна начинала светить сильнее солнца. — Давай, милый, — демоница вновь схватила меня за яйца. — Слушай, давай договоримся не хватать друг друга при первом удобном случае. Таким способом, которым меня балуешь ты, я вполне могу удовлетворить себя сам. Суккуб фыркнула и показательно облизала те пальцы, которыми только что хватала меня. — Нужно выяснить как обстановка в самом городе, чтобы понять, как нам выбраться из квартала мертвецов. Включи телевизор, мне нужно отлить. Когда я вернулся из ванной комнаты хвостатая сидела на диване и с интересом пялилась в экран. — …теперь заражённый район оцеплен бронетехникой, а с воздуха его охраняют военные на Ледяных Демонах, — бессменный гоблин-ведущий передавал очередные экстренные новости. — Власти сделали все возможное, чтобы прервать распространение опасного заражения. Сейчас я передаю слово нашему корреспонденту у дома правительства. Сейчас мэр Грогховерполиса выступит с официальным заявлением. Добрый вечер, Дулли! Как обстановка? Когда на трибуне ждать мэра? Еще один зеленый гоблин таращился в камеру, и кивал еще не дошедшему до него сигналу. На заднем плане целая куча разношерстного народа толпилась у подножия сцены с невысокой трибуной. — Добрый вечер! Я нахожусь у дома правительства, где с минуты на минуту мэр Ягли Санофф озвучит решение, которое было принято на экстренном заседании. Здесь собралось много представителей разных рас, чьи близкие застряли в квартале мертвецов и теперь желают получить ответы на свои вопросы. Включая главный вопрос — какими будут следующие действия. Сейчас вы видите молодого орка, держащего в руках плакат с надписью «свободу моим близким». Узнаем у него, почему сегодня он пришел сюда. Добрый день! — Здравствуйте! — орк растерялся, опустил плакат и с глупым выражением лица уставился в камеру. — Вы держите в руках плакат. Скажите, кто из ваших близких оказался заперт в квартале мертвецов? — Моя мать, — бубнил молодой орк. — Она уехала на обследование в одну больницу на Остров Синих Птиц и не успела вернуться. Говорят, сейчас мертвецы оккупировали весь район и их с трудом удается удерживать на острове. Территория, которую они успели захватить, прорвавшись через баррикады, тоже находится под огромным давлением. Правительство ничего не делает для того, чтобы спасти оставшихся там живых, и мы вынуждены выходить сюда, чтобы спасти своих близких. — Спасибо, — репортер убрал микрофон от опечаленного орка. — Как видите нервы граждан Грогховерполиса из-за всей этой ситуации на пределе. Мы можем понять людей, чьи близкие остались в квартале мертвецов, но также можем оценить действия властей, которые не могут рисковать жизнями живых и отправлять спасательные отряды в зараженный район. Толпа на заднем плане вдруг загудела. — А вот и мэр! Внимание на трибуну! — репортер указал в сторону сцены, за которой уже стоял седой бородатый гном в смокинге и моноклем в левом глазу. — Граждане Грогховерполиса! — начал гном. — Вы все знаете, что твориться последние три дня на Острове Синих Птиц! Мы сделали все возможное, чтобы спасти выживших. Многие из них сейчас находятся дома со своими родными и это хорошие новости. Но, к сожалению, есть и плохие. В данный момент мы больше не можем продолжать игнорировать смертельную угрозу, которая исходит из квартала мертвецов. Если мы протянем еще немного, то весь наш мир ждет конец света! Никто из нас не хочет этого. Поэтому было принято решение зачистить квартал мертвецов. Мне очень жаль тех, кто ждал оттуда своих близких живыми и невредимыми! Я понимаю ваши чувства, но мы считаем, что здоровых граждан там не осталось! В связи с этим, с полной ответственностью заявляю, чтобы спасти наш город и наш мир, в самое ближайшее время мы истребим весь Остров Синих Птиц, вместе с его обитателями! Мне очень жаль! Но это единственная возможность избежать апокалипсиса. Гном ушел, а толпа перед сценой тут же начала негодовать. Оцепление из огромных орков в военных костюмах сдерживало беснующихся. — Вот такие новости. Мне очень жаль. Студия? Я выключил телевизор. — Вот черт… — я посмотрел на суккуба. — Кажется у нас еще меньше времени, чем мы предполагали. О, нет! — вдруг меня осенило. — Что? — Рави посмотрела непонимающим взглядом. — Ласковая Тень… — А, это та эльфийка, которую Квист… Демоница замолчала. — Что ты знаешь про эту эльфийку?! — я подошел ближе к суккубу и схватил ее за плечи. В это же время ее нежно розовое тело начало светиться красным оттенком. Я отпустил. Она копила силы с помощью моего гнева. — Иногда ты можешь просто попросить, милый… — девица языком коснулась моей щеки, я не отпрянул. — Разве ты не знаешь, что та эльфийка тоже из твоего мира. — Что? — Она с Земли. Или откуда вы там беретесь… Внезапно все здание затрясло. Я видел в окно как небо озаряется яркими вспышками. Кажется приказ мэра уже был в действии.
Глава 17. Старая знакомая
Суккуб исчезла также внезапно, как и появилась. Сучке за завесой было не почем, а вот нас с песиком сотрут с лица земли, если мы сейчас же не найдем выход с острова. Луна уже взяла бразды правления в свои руки, и я чувствовал, что теперь готов творить всякую херню, лишь бы выбраться живым из квартала мертвецов. — Хуч, за мной! — приказал я Волку Смерти, а сам вытащил из стены, плотно сидящий в ней кухонный нож — он может пригодиться. Мы выбежали на главную улицу, и я увидел огромную стену пламени, надвигающуюся на нас и застилающую квартал. Путь на север был отрезан, оставалось бежать только в противоположную сторону. Я обернулся. Тоже пламя. Огонь надвигался со всех сторон, загоняя нас в ловушку. Только я не мог понять, что создавало эту непроходимую стихию, сжигающую все на своем пути — военные с огнеметами или специальная техника? Хотя какая разница, если я попадусь руки властей меня все равно отправят в камеру для смертников. — Значит будем драться, — сказал я Волку Смерти и тот в ответ завилял хвостом. — Помнишь, где я оставил тебя впервые, Хуч? Откуда ты смылся за Ласковой Тенью? Отведи меня к Дому Семи Ветров, мальчик. Кажется там нас должен ждать один соратник. Пес некоторое время смотрел на меня, а затем сорвался с места и побежал. Я не мог позволить себе отстать несмотря на то, что передвигался только на двух ногах. Сперва мы преодолели несколько дворов, которые теперь были заброшены. Везде был разбросан мусор, автомобили с мигающими аварийными сигналами и разбитыми стеклами говорили о том, что их владельцам не удалось сбежать и теперь они разгуливают в обличие живых мертвецов или прячутся в укромных уголках, не зная, что скоро их всех сожгут заживо. Мы выбежали на широкий проспект. Пустая улица мерцала разбитыми витринами никому не нужных теперь магазинов. Я бросил взгляд на небо. Вертолеты над головой с разных сторон уже сбрасывали на квартал бомбы. Мы бежали в десятках взрывов вокруг, и я не мог противиться нарастающему в моем сердце гневу. — Молодец, Хуч! — я похвалил пса и встал перед зданием. Дом Семи Ветров сейчас выглядел одиноким. Разбитые двери, выпустившие толпу оживших мертвецов когда-то, теперь гостеприимно приглашали войти. — Келли! — крикнул я. Мне не хотелось входить внутрь и быть заваленным обломками здания, если бомба упадет прямо на него. Никто не откликнулся. — Келли! — повторил я. В ответ снова тишина. — Квист! — вдруг послышалось из-за спины. Я обернулся, это была Лана. — Какого хрена происходит? Она была вся в копоти и чужой крови, а в руках держала серебряный жезл. — Как ты здесь оказалась? — Я убегаю от пламени и мертвецов! — она подняла руку, чтобы показать откуда прибежала. — Все ясно, — я посмотрел по разным сторонам. — Они загоняют всех живых и мертвых в центр острова, чтобы затем одним ударом отправить всех на тот свет. Удалить как опухоль. — Но я еще слишком молода, чтобы умирать! Вытащи нас отсюда, Квист! — дьяволица закапризничала. — Это ради этой штуки ты хотела сюда попасть? — я указал на предмет в ее руке. — Не твое дело, папаша. Я поморщился от дерзости сопливой девчонки, но продолжать тему не стал. — Мертвецы! — осенило меня. — Ты пробовала внушить им что-то? Мы бы могли использовать орду для своих целей. — Пробовала. Уроды не слушаются. Пространство вокруг наполнил знакомый звук испорченной трещотки. — Келли? — я обернулся. — Это что еще за тварь?! — Лана отбежала и наставила на мою недавнюю подругу свой жезл. — Привет, детка! — я опустил, угрожающую Келли, руку маленькой эльфийки и подошел к зараженной, которая не могла спокойно стоять на четвереньках и постоянно извивалась. — Как ты тут? Я же обещал вернуться за тобой… Под действием амулета я оказался невероятно добр к разного рода существам. — Спасайтесь кто может! Мертвецы скоро будут здесь! — орал во всю глотку какой-то гном и бежал на площадь перед Домом Семи Ветров в компании других гномов, эльфов, орков, гоблинов и людей. Все выжившие, которые прятались по норам в многоэтажках, ожидая помощи, сейчас как крысы бежали с корабля, как только учуяли запах гари. Теперь на площади собирались все выжившие, как того, наверняка и хотел тот задавака-гном мэр Грогховерполиса. — Это тот сукин сын! — гном смотрел на меня и от злости, произнося слова, плевался. — Это ты устроил этот апокалипсис? Сейчас я разобью тебе морду, гнида! Он начал засучивать рукава, но Хуч не дождавшись моей команды уже набросился на задиру, повалил, а затем оторвал голову наглого гнома от шеи. Все остальные испуганно застыли на месте и не двигались. Кусок мяса свисал из пасти Волка Смерти. — Квист? — я обернулся. Это была Ласковая Тень. — Если ты все еще хочешь грохнуть меня, то сейчас самое время. За мной идет целая орда мертвяков. — Больше не хочу, — ответил я равнодушно и бросил взгляд за ее плечо. Со всех сторон к нам продолжали сбегаться выжившие, а вслед за ними шли ожившие мертвецы. Позади живого кольца, окружающего нас, возвышалась стена огня, а здания вокруг настигали снаряды, которые врезаясь в небоскребы и многоэтажки, поднимали в воздух облака разбитого стекла, песка и другой пыли. Конец света наступил. Только он наступил для тех, кто был в самом эпицентре. Для нас. На моей шее несильно вибрировал проклятый медальон. Он точно попробует защитить меня в самый последний момент, но нужно было дать ему больше силы. Вдруг вся земля стала содрогаться от приближения чего-то большого и стремительно идущего. Я глядел в ту сторону, где листья деревьев дрожали с особым рвением, а в следующую секунду на площади появилось огромное чудовище. Это был орк. Угнетенный. Пораженное язвами тело, а вместо башки красовалась только половина черепа. Стоп. Это же Горра! Только как будто сильно отекшая. Видимо гниль заполнила все подкожное пространство и ее не на шутку разнесло. Следом за угнетенной, сминая под собой кусты и другие препятствия, тащилась орда мертвецов. Мертвая орчиха громко замычала, и все зараженные послушно остановились. Они повинуются ей, словно она их матка. Горра смотрела на меня своим одним единственным стеклянным молочным зрачком и видимо желала одного из двух — заняться любовью или отомстить. Я крепче сжал кухонный нож в руке и сделал шаг вперед. Все живые спрятались за моей спиной, все мертвяки продолжали скапливаться за ее. — Кажется эта красотка хочет с тобой поздороваться, Квист, — Лана усмехнулась и отошла подальше за мою спину. — Я уже догадался. Хуч, Келли. Ко мне. Мои ручные питомцы встали по левую и правую руки от меня. Горру действительно не сильно волновали, сыплющиеся с неба снаряды и надвигающаяся со всех сторон стена пламени. Она била кулаками по груди, словно орангутанг, видимо вызывая меня на бой. Она явно помнила кто помог приобрести ей ее новое амплуа. — Ну ты чего, детка? — я стоял, подняв ладонь в знак того, что не хочу сражаться. Но огромную бабищу, кажется, это не волновало. — Ты же знаешь, что все это произошло случайно. Если бы я мог, я бы обязательно… Договорить не удалось. Горра пошла в мою сторону, а Волк Смерти скаля свои зубы пытался отпугнуть угрозу. Но моя бывшая любовница и не думала останавливаться и тогда Хуч накинулся на нее. Один взмах руки и пес отлетел так далеко, что врезался в каменного кентавра в центре фонтана, отколов от того часть накаченного мужского торса. Теперь была очередь Келли. Укушенная, ловко извиваясь, двигалась на Горру. Орчиха попыталась схватить ее. Мимо. Еще раз. Опять мимо. Келли ловко извернулась и набросилась на первую зараженную со спины. Вцепившись зубами в шею, как назойливый комар, она выпустила струю гнили у нее из под порванной кожи и только разозлила чудовище, которое выходило из себя не в силах дотянуться до противника. Я решил использовать возможность, которую мне предоставила Келли и накинулся, втыкая кухонный нож в, сохранившуюся после падения пробирок, половину черепа Горры. Но та продолжала стоять на ногах и только сильно, в ответ, зарядила мне в живот своей исполинской рукой. Я рухнул на каменную плитку и харкнул кровью. Кажется она отбила мне внутренности. Я видел, как ее руки пролетают над волосами Келли, мертвой хваткой ухватившейся той в горло. Наконец у орчихи вышло зацепить укушенную за плечо и кинуть в недобитого волка. Пока мои спутники приходили в себя Горра уже наступала на меня. Я огляделся. Кучка выживших просто смотрела на то, чем все закончится и даже не думала заступиться. Понимаю, Ласковая Тень! Она вполне могла держать на меня злобу. Но остальные? Они также как убитый гном желали мне смерти? Я приподнялся на локтях и пополз назад, видя, как тень распухшей орчихи ложиться на меня. Еще несколько мгновений и Горра растопчет мое бренное тело, а затем сожрет. Делать было нечего. Оставался только один выход, который у меня даже не было времени толком обдумать. Я стремительно подполз к Лане и зубами вцепившись в ее ногу, оторвав кусок от ее икры. — Какого хера ты делаешь? — она взревела от боли. Я выплюнул эльфийское мясо. — Хуч! Убей девчонку! — приказал я, еле держащемуся на лапах Волку Смерти. Все живые были в полном недоумении. Они считали меня последним ублюдком и мне еще предстояло доказать, что на самом деле я поступаю вполне логично. Волк Смерти из последних сил набросился на неуспевающую ничего понять дочь Квиста и оторвал целый кусок от ее глотки. Кровь голубыми брызгами выливалась из горла, а умирающая девчонка начала оседать. Келли уже поднялась и снова противостояла Горре, тянув такое нужное сейчас время. — Ты больной ублюдок, Квист! — Ласковая Тень наставила на меня обрез, но медлила. Только сейчас я понял, как выглядел. Безумец, пытающийся сожрать часть маленькой девочки, а затем приказавший ее убить. Если бы я не знал всех подробностей того, чего добивался, то вздернул бы себя сам. Но сейчас я лишь спасал проклятых глупцов! — Не стреляй, Тень! Я спасаю нас всех! Одного из гномов вырвало. Остальные выжившие корчили рожи, как будто это они оторвали кусок от Ланы, а не я. Чертовы слабаки! — Убей этого психа, эльфийка! И убежим. Дом Семи Ветров еще может спрятать нас от мертвецов! — Глупцы! — я видел, как Волк Смерти бросился на подмогу Келли, и они сражались с непобедимой Горрой. — Тень, прошу… Мертвецы, которым своим истошным воем Горра приказывала прежде стоять, теперь пошли на нас. Я видел, что палец Ласковой Тени дрожит на спусковом крючке, но все же медленно двигается к своей цели — прострелить мне башку. — Я тоже с Земли! — Что? В ее глазах я увидел недоумение и теперь указательный палец стал совсем далек от спускового крючка. — Девчонка оживает! — заорал один орк и бросился бежать наутек. Ласковая Тень, не понимая, что делать опустила обрез. — Бежим! За остальными выжившими! Тень! Келли! Хуч! — бросил я указания в разные стороны. Мы побежали к Дому Семи Ветров, по пути захватив серебряный жезл убитой Ланы. Оглядываясь, я видел, как маленькая дьяволица встает на ноги. Изувеченная Горра вырыгивает на нее всю свою вонь, приказывая подчиниться, но новоиспеченная мертвячка не желает поклоняться ей. Дикий шёпот разнесся по пространству вокруг. Все зараженные вдруг начали окружать Горру, слушая приказ своей новой предводительницы. План сработал. Мертвая эльфийка с даром теперь могла завладевать волей мертвецов, как когда-то владела волей живых. Орда зараженных, окружавшая нас с разных сторон медленно, словно тисками, схватывала Горру. Та откидывала мертвяков в разные стороны, пока их было немного, но совсем скоро они целой толпой окружили ее и начали жрать. Через минуту я был на пороге Дома Семи Ветров и видел, как бывшую любовницу Квиста орда угнетенных, бродячих, мясоедов, падших и щелкунчиков накрывает с головой. Лана уже смотрела в мою сторону синими глазами, а ее руки неосознанно болтались. Кажется, расправившись с одним врагом, я завел себе другого. Еще могущественнее прежнего. — Проваливай отсюда, чертов псих! — выжившие забаррикадировались в здании и не пускали нас с моими питомцами и Ласковой Тенью. — Если ты хочешь войти, эльфийка, пусть сначала этот ублюдок уберется отсюда. Ситуация оказалась не из простых. Стена огня уже была совсем близко, над нашими головами кружили вертолеты и Ледяные Демоны, а ожившая Лана вот-вот отправит толпу мертвяков в нашу сторону. Которые, кстати, сейчас обгладывали Горру, не оставляя от нее ничего кроме костей. Я посмотрел на амулет. Он светился очень тускло. — Дай обрез! — крикнул я Ласковой Тени. — Что? Чтобы ты перестрелял тут всех!?! — возмутилась она. — Иди к черту! — Тень! Блять! Дай обрез! — я схватил ее за плечи. — Ты хочешь, чтобы мы все подохли здесь?! У этих трусов в здании все равно нет ни единого шанса выжить! Мэр отдал приказ уничтожить квартал мертвецов! Если нас не убьют зараженные, то это сделают снаряды с воздуха! Дай обрез или мы все умрем! Ласковая Тень сомневалась. Я услышал шепот и бросил взгляд на площадь перед Домом Семи Ветров. Ожившие мертвецы уже двигались в нашу сторону, выполняя следующий приказ мертвой дьяволицы. Эльфийка еще какое-то время колебалась, но в конце концов протянула мне оружие. — Как он перезаряжается? Не тормози! Ты умрешь все равно, если не скажешь мне! — торопил я Ласковую Тень. — Задвижка вот с этой стороны. Здесь, — сдалась она. — Отлично, — я перезарядил обрез. — Что вы собираете… — начал спрашивать гном, но я уже сделал месиво из его черепа. Эльф, стоящий позади убитого, не успел ничего сообразить, как следующая пуля настигла и его голову. Остальные побежали в рассыпную, а я стрелял по ним, наслаждаясь моментом и пытаясь убить как можно больше. Медальон на моей шее трепыхался сильнее, но все еще недостаточно сильно. — Vialla Rygatia! — закричал я. Лук на цепочке начал создавать магическую защитную сферу, но почти сразу она исчезала. Гнева было недостаточно. — Рави! Не хватает силы! — с напряженным от ярости лицом орал я и уже находился внутри здания. — С кем ты говоришь? — Тень преследовала меня, а из ее глаз катились слезы сочувствия к тем, кто просто оказался пушечным мясом. — Заткнись! — приказал я ей стрельнув гневным взглядом. — Рави! Обозленная Лана с толпой своих ручных мертвецов уже пыталась войти внутрь. Зараженные застряли в узком проходе и оставляли нам еще немного времени на спасение. — Ты звал меня, сладкий, — девица появилась из неоткуда. — Мне нужны силы, чтобы защититься, но медальон до сих пор слаб слишком слаб! Помоги мне! — Ты можешь зарядить его печалью. — Что? — я не поверил своим ушам. — Убьешь кого-то из своих спутников и тогда силы хватит, чтобы не только защититься, но и покинуть этот остров. Меня как будто прошибло током. Время потекло ужасающе медленно. Я оглянулся и увидел троих, кого не хотел потерять. Ласковая Тень. Она отпадает сразу, я, итак, причинил ей слишком много боли и спасти эльфийку значило хотя бы частично исправить свою вину. Я скорее бы умер сам, чем позволил ей умереть. Хуч. Я слишком привязался к псу. Он был самым верным из тех, кого я встречал за обе свои прошлые жизни. Волк Смерти был готов умереть за меня, я знал это, но смотреть в его глаза и выстреливать было выше моих сил. Келли. Официантка, которую я сделал такой. Не позволил умереть и избежать мучений. В какой-то степени было бы справедливо подарить ей покой. — Я выбрал. — Постой, — остановила меня демоница. — Подумай хорошо. Если твои эмоции окажутся не такими сильными, тебе придется убить еще кого-то. Будет глупо потерять сразу двоих, пытаясь спасти как можно больше. Блять! Я посмотрел в сторону входа. Времени не оставалось, первые мертвецы уже ввалились в коридор здания. Нужно было делать выбор.
Глава 18. Милосердная жертва
— Хуч, прости, — я приставил дуло обреза к голове Волка Смерти. Он смотрел на меня добродушными верными глазами и продолжал вилять хвостом. Я бросил косой взгляд на мертвецов, пробирающихся в здание, и не мог заставить себя выстрелить. — Не делай этого, Квист! — кажется Ласковая Тень привыкла к псу и мокрыми глазами пыталась остановить меня. Теперь сделать это было гораздо сложнее. — Прости. Мы не можем умереть тут. Это единственный выход, — ответил я. Все, что произошло дальше уместилось в одну минуту, но для меня это была целая вечность. Раздался выстрел, но пес пропал с пути пули и возник опять после того, как плитка на полу Дома Семи Ветров разбилась вдребезги. — Ну и козел же ты! — суккуб стояла рядом с Хучем и гладила его по оставшейся в целости голове. — Надо же! Выбрать убить несчастное… Она не договорила. Я уже выстрелил демонице в голову и видел, как хвостатая, не ожидающая подвоха, валится с ног. Мой медальон немедленно притянул из суккуба всю силу, которая была в ней и ярко замерцал. — ViallaRygatia! — произнес я, сжав маленький лук в своем кулаке. Мощная энергия вырвалась из Салейтайна и накрыла куполом меня, Хуча, Ласковую Тень и Келли. Гнев, который все это время наполнял мое сердце, исчез. Я смотрел на то, как мертвецы скапливаются за невидимой преградой и жадно разевая свои рты, угрожают нам. Здание затрясло. Кажется бомбардировка площади, куда были загнаны все живые и мертвые уже началась. Мы стояли под завесой непробиваемого купола и ждали, когда все закончится. Внезапно мертвецы начали расходиться, оставляя между собой тесный коридор, в конце которого стояла Лана. Она медленно подошла вплотную к невидимой границе и заворожённо уставилась на артефакт, который был у Ласковой Тени в руках — серебряный жезл. — Ты знаешь, что это за штуковина? — Понятия не имею, — ответила эльфийка. — Кажется девчонке она зачем-то нужна… Здание затрясло еще мощнее и теперь Лана, пустив шёпот над головами своих мертвецов заставила их разворачиваться и уходить прочь. Я смотрел вслед омертвевшей девчонке и видел, как обломки Дома Семи Ветров падают с потолка, прибивая некоторых зараженных к полу. Мощный взрыв! Над нашими головами образовалась огромная дыра, открывающая обзор на небо, по которому перемещались Ледяные Демоны, верхом на которых сидели орки, а вертолеты сбрасывали на нас смертельные для всех вокруг снаряды. — Интересно, им удастся сейчас перебить всех мертвецов? — спросил я, вглядываясь в окно, за которым снаряды попадали в самый центр кучи зараженных и разбрасывая по разным сторонам, разрывали их на части. Ласковая Тень не отвечала. — Ладно тебе. Ты же видишь, что я не спроста набросился на эту маленькую дьяволицу… — мой палец указывал вслед уходящей эльфийке. — Она твоя дочь! — Она дочь Квиста, которая имеет «дар» и заставляла всех вокруг творить то, что она пожелает. В какой-то мере это из-за нее он умрет! — Умрет? Ах, да. Эльфийка не знала абсолютно ничего и под грохот взрывающихся снарядов я рассказал ей все, что знал про Квиста и его семью, надеясь, что Ласковая Тень поймет меня и простит. — …так что, все дело в этом амулете. Именно он заставил меня убить всех в том кинотеатре и сейчас здесь. Но…в какой-то мере, благодаря Салейтайну мы с тобой все еще живы. — Поверить не могу… — Да, я знаю. Вы с ним были близки, но я … — Я не про это! — она испуганными глазами смотрела перед собой и поднимала руку, указывая в том же направлении. Я обернулся. Стен у Дома Семи Ветров уже не было. Я видел, как орк на Ледяном Демоне спускается к маленькой укушенной дьяволице и протягивает ей руку. Похоже тупоголовый решил сделаться героем и спасти маленькую девочку из самого пекла. В следующий миг, кажется, он разглядел, что у эльфийки разодрана шея и стал пытаться улететь, но угнетенные уже сбили его с Ледяного Демона, а Лана вцеплялась в лапу летающему существу. Следующий снаряд упал очень близко к маленькой дьяволице, но только разорвал в клочья сотню-другую мертвецов, защищающих ее, не тронув саму девчонку. Я видел, как Ледяной Демон оживает в образе бездушной сущности и покорно садит Лану к себе на спину. Она бросила на меня один мимолетный взгляд, и я понял, что именно сейчас наступит настоящий апокалипсис. Зараженный крылатый дракон стал подниматься в воздух. Военные долго соображали, прежде чем открыть огонь по девчонке, но было уже поздно. На фоне бледной огромной луны она улетала прочь. Я посмотрел в глаза Ласковой Тени. Та испуганно смотрела в ответ. Вокруг горел синим пламенем Остров Синих Птиц, взрывались ожившие мертвецы и лишь сила медальона оберегала нас от того ада, который свирепствовал за границей невидимой защитной сферы. — Тень. Все что я творил…это этот медальон. Он питается гневом своего владельца, хочет тот того или нет. Когда я угрожал тебя убить, это был не я, понимаешь? — я не оставлял попыток помириться с эльфийкой. Она не отвечала. Казалось Тень просто ждала, когда огонь вокруг затухнет, чтобы просто уйти от меня навсегда. — Сейчас я убил суккуба и возможно освободился. Гнев пропал! Теперь амулет защитит нас, а потом я смогу снять медальон. Пожалуйста, прости меня. Ведь мы оба оказались заложниками своих тел… — Оба? — кажется мне наконец удалось ее разговорить. — Сколько ты здесь? Месяц? Год? Десять лет? И уже успел разрушить этот прекрасный мир! Я здесь уже больше половины тысячелетия, и никто не пострадал от того, что я сюда попала. Никто! Поверить не могу, что вынуждена говорить с тобой! Она грозно хмурила брови и сильно сжимала челюсть. Злилась не на шутку. — Я здесь три дня… — не знаю, почему я решил сказать ей правду. — Что? О, Великая Фрайа! Сделать все это за три дня! Наверняка в той жизни ты был безумным инквизитором! — Инквизитором? — удивился я. — Ааа, дак ты еще из тех времен… А какое у тебя настоящее имя? Ласковая Тень не ответила. — Брось, они еще долго будут разрушать этот район. У нас есть достаточно времени, чтобы поговорить и получше узнать друг друга, — я был очень наивен, полагая, что она захочет теперь общаться со мной, но должен был перепробовать все способы помириться с ней. — Зачем? Ты никогда не увидишь меня, после того как мы выберемся отсюда. Я тебе обещаю. Я догадывался, что счастливый брак и роли мужа и жены теперь нам точно не светят. — Так категорично? Я же все-таки спас тебя. — И убил абсолютно всех остальных здесь. — Выбора не было. Проклятье! Как хочешь. Но я не отпущу тебя, пока мы не выберемся с этого острова. — Будешь держать меня в заложниках? Мое терпение было на исходе. Если бы амулет еще действовал, я бы точно не смог бы совладать с собой. — Слушай, — я повернулся к эльфийке, все еще сильно сжимая маленький кулон в кулаке. — Настоящий Квист, которого ты так любила, смылся из этого мира, как последний трус, когда оказался не силах справиться с действием Салейтайна. Ему было плевать на тебя, свою дочь и всех остальных. Я же вернулся в этот квартал за тобой, когда мог спокойно пить гоблинское пойло подальше от Грогховерполиса и наслаждаться жизнью. Потом я был вынужден пожертвовать жизнями тех, кому, итак, не суждено было выжить в этой заварушке, ради того, чтобы сейчас ты оставалась жива! А теперь ты всем своим видом показываешь, что ненавидишь меня за все это. Встань на мое место и просто предложи хотя бы один другой выход из тех ситуаций, в которых я оказался. Я помолчал некоторое время, чтобы эльфийка попробовала войти в мое положение. — Не получается? — я продолжал. — Не удивительно. Был только один другой вариант — не возвращаться за тобой. Но что, если меня тянет именно к тебе как раз потому, что мы из одного мира? Как можно противиться тому, что предначертано кем-то или чем-то? Послушай, Тень. Я просто прошу тебя помочь мне. Я не хочу быть таким ублюдком, каким мне пришлось стать. Но если я уже сделался им в твоих глазах, просто помоги мне выбраться из всего этого дерьма. Вокруг продолжали сотрясать воздух сильные грохоты, а весь квартал уже заволокло одним единым столпом плохо проглядываемой пыли. Рядом тяжело дышал Хуч и трещала воскресшая Келли. Под куполом, вместе со стриптизёршей из земного средневековья, компашка была что надо. Не хватало только Сенны. — Не помню, — произнесла наконец эльфийка. — Что? — Я уже не помню своего настоящего имени. Слишком много времени прошло с тех пор, как я попала сюда. — А кем ты была до этого? — Ведьмой. Я попала сюда благодаря одному древнему заклинанию… Когда Святая Инквизиция пошла по землям Европы и принялась сжигать колдунов и ведьм, было только делом времени, когда она доберется до меня. Все в городе знали единственную колдунью, к которой люди обращались за помощью, когда их поражал какой-то недуг и насколько же просто они выдали меня, когда пришли инквизиторы… У меня не было времени, чтобы обдумать хорошо я поступаю или плохо… Они уже ломились в дверь… Я только хотела избежать мучительной смерти… Дочитав заклинание под грохот, срывающейся с петель двери я попала в тело этой эльфийки… — из глаз Ласковой Тени потекли слезы. — Что? Почему ты плачешь? Выходит, тебе удалось спастись. — Дело в том, что… — она смотрела на обрушающийся небоскреб, который сровнялся с землей и поднял в воздух огромное облако пыли. — Я попала в тело совсем маленькой эльфийки. А по законам этого заклинания душа младенца попала в мое. Бедная девочка наверняка сгорела на костре в нашем мире… Я молчал. — С тех пор я завязала с магией. Притворятся дочерью двух эльфов, которая на тот момент не могла еще толком говорить, было не сложно, но смотреть в лица любящих родителей и понимать, что убила их дочь оказалось слишком больно, — она вытерла щеки. — По сути я выросла в этом мире и поэтому с какой-то стороны я действительно смогла без последствий пережить перемещение. Чего не скажешь о тебе. Очередной небоскреб рушился и накрывал обломками выживших и зараженных. — Позволь и мне начать все сначала, Тень. Ведь я тоже не хотел всего этого… — Надеюсь, Квисту повезло больше, чем душе маленького ребенка? — Надеюсь… — я предпочел сейчас не говорить о том, что ее возлюбленный смертельно болен и непременно умрет в ближайшие месяцы, а его на тот свет будут сопровождать мучительные боли. Взрывов вокруг становилось все меньше. Кажется зачистка зараженного квартала подходила к концу. Я молился, чтобы силы амулета хватило продержаться еще немного. — Что будем делать дальше? — спросила эльфийка, понимая, что скоро все закончиться. — Скорее всего район оцепят, чтобы не выпустить случайно оставшихся в живых. Если Лана не успела заразить кого-то в городе, то нам придется как-то прорываться через оборонительные заграждения. Уверен, это практически нереально. Военные наверняка укрепили их, после моих последних приключений… Защитная сфера вокруг нас начала мерцать и терять свою силу. Я посмотрел на площадь снаружи и увидел букву «М». — Можно попробовать пройти через метро, — предложил я. — По крайней мере нас не заметят с воздуха. Только вот… — Что? — Там может быть орда мертвяков. — Есть другие варианты? — Пока не придумал. — Тогда идем. Иначе они успеют завалить все выходы со станций. Маленький лук в руках перестал светиться и сгнил прямо на глазах. Потеряв свою силу и перестав защищать нас, он просыпался на землю сквозь мои пальцы. В воздухе до сих пор кружили всадники на Ледяных Демонах и вертолеты. — Следуйте за мной, — сказал я своим спутникам. — Передвигайтесь очень медленно, без резких движений. Прячьтесь за всем, что может укрыть вас от патрулей в небе. Ласковая Тень кивнула, а Волк Смерти и Келли — я знал, что они все поняли. Мы медленно пошли в сторону входа в метро. Всюду валялись куски тел зараженных, все еще двигая оторванными руками и продолжая жаждать крови и мяса отрезанными головами. Деревья вокруг догорали и пускали в небеса едкий дым, перемешанный с запахом сожжённых тел мертвецов. Луна неистово глядела с неба, предательски освещая наши силуэты для патрулей наверху. Яркий прожектор был направлен прямо на вход в метро. Они контролировали всех, кто входил и выходил из подземки, зная, что те, кто были под землей могли спастись. — Келли! — шептал я. — Видишь тот прожектор? Она протрещала в ответ. — Сейчас ты выйдешь на свет и привлечешь внимание тех патрулей. Потом побежишь, что есть мочи и скроешься от них. Затем вернешься, спустишься вниз и нагонишь нас, поняла? Укушенная затрещала. — Отлично, вперед! Келли, ловко переставляя свои ноги и руки, ползла к ярко-освещенному клочку земли перед входом в подземку. Ее заметили, ознаменовав свою внимательность очередью из какого-то оружия. Укушенная быстро бросилась в кусты, убрав с нашего пути обличающий свет. Мы не теряли времени и юркнули в большой вход, ведущий под землю. Брошенное метро встретило нас аварийным красным светом и длинным неработающим эскалатором, ведущим в глубину Острова Синих Птиц. — Не уверена, что это хорошая идея, — Ласковая Тень остановила меня, взяв за руку прямо перед турникетом. — Что? Почему? — Мы не сможем убежать, если там есть угнетенные. Они гораздо выносливее нас, а преодолеть весь путь к выходу… Моя нога до сих пор болит. Черт! Я совсем забыл, что Тень вывихнула ногу. — Есть идея. Я взял ее за руку и подвел к кассам. По кабинке слонялась укушенная гоблинша в костюме. Она увидела нас и набросилась на стекло. — Хуч! Я открою дверь, а ты прикончи зараженную. Волк Смерти радостно завилял хвостом. Я открыл незапертую дверь и впустил пса внутрь. Гоблинская кровь забрызгала все стекло. Мы вошли следом. — Смотри в оба глаза и, если что пойдет не так, пробуди меня, — наказал я эльфийке. Сев на старый расшатанный стул, я закрыл глаза, а через мгновение открыл их, уже видя мир в черно-белых тонах. Я посмотрел на свое тело, развалившееся в кресле с закатанными глазами, бросил волчий взгляд на испуганную Ласковую Тень, коротко проскулил и выбежал за дверь. Я слышал тяжелое дыхание Волка Смерти, а когда побежал быстрее, оказалось, что Хуч сильно хромал. Горра не на шутку потрепала его. Ковыляя по эскалатору вниз, я очень скоро оказался на платформе между двух путей. С одной стороны стоял сошедший с рельс поезд, а с другой был свободный проход. Я спрыгнул туда, где было пусто. Справа вдалеке, кажется тоже был поезд, а вот с другой стороны открытое пространство, ведущее… — Иди сюда, мальчик! — меня схватили за шею и начали душить. — Мы тут не жрали уже три дня. Самое время отведать свежей собачатины! Я попытался огрызнуться, но сильная хватка перекрывала дыхание и не позволяла вырваться. Я пришел в себя на месте кассира у входа в метро. — Хуча схватили! — я искал глазами Ласковую Тень. Ее нигде не было. — Тень! Я выбежал наружу и прислушался. Тишина. Лишь навязчивое гудение откуда-то изнутри стен. Сердце заколотилось еще сильнее от переживания за всех сразу. Я побежал вниз, точно следуя по пути, которым шел в теле Волка Смерти. Поезд слева, чистый путь справа. Я спрыгнул вниз. Везде было пусто. — Хуч! Никто не откликнулся. Не зная что делать, я снова побежал наверх, задыхаясь от усталости и волнения. Ярко-желтый прожектор светил над входом из метро и не позволял продвинуться дальше наружу. — Келли! — я шепнул, но довольно громко, чтобы укушенная услышала меня, если была поблизости. Ответа не последовало. Снаружи заорала сирена. Все-таки кто-то заметил меня. Очередь из пулемета раскрошила стену рядом со мной и заставила побежать обратно внутрь.
Глава 19. Новая игрушка
Я вернулся в помещение, где в последний раз видел Ласковую Тень глазами Хуча. Меня никто не преследовал. Видимо у военных не было желания лезть в самое пекло. Осмотрелся. Под столом валялся серебряный жезл Ланы. Выходит, Тень знала об угрозе, когда закинула его туда. Я достал артефакт и сунул в задний карман джинсов. Думай, Квист, думай! Надо срочно что-то предпринять. Чувство нехватки воздуха, с которым я покидал тело Хуча было невыносимым и до сих пор преследовало меня. Волк Смерти ни в коем случае не должен умереть. Я решил снова попробовать переместиться в своего пса. Сел на кресло. Закрыл глаза. Ничего. — Проклятье! — вырвалось из моих уст, но я не сдался. Снова закрыв глаза, я представил, как моя душа в виде маленького огонька мечется по кромешной тьме,а затем настигает тело и завладевает им. Получилось! Я снова стоял на четырех лапах и смотрел перед собой. Это был вагон метро. Мерцает свет. На полу разбитое стекло и капли крови, я прячусь за сиденьем. В следующем вагоне три тени постоянно перемещаются и о чем-то говорят. У Хуча получилось убежать? Тогда почему он до сих пор здесь? Я услышал знакомый звук испорченной трещотки. Келли? Я повернул голову и в дверях вагона метро увидел отражение укушенной. Черт возьми! Друиды могут переселяться еще и в мертвецов?! Ладно. Разобраться с этим будет время позже, а сейчас нужно спасти Хуча и Ласковую Тень. Келли передвигалась невероятно быстро, ловко и незаметно. Я перебрался в другую часть вагона за считанные мгновения. Единственное, что ее выдавало и сильно коробило меня самого — это неконтролируемый навязчивый звук, доносящийся из ее глотки. Вероятно, это была особенность сломанной шеи. Сенна сработала не совсем чисто. — Что будем делать с девчонкой? — спросил большой лысый орк, склонившийся над Ласковой Тенью. — Сожрем пса, а потом трахнем суку, — отвечал человек в кожаной куртке и банданой с белами черепами на голове. Это были три представителя разных рас — орк, человек и эльф. Зеленый — громила, остальные поменьше и коренастее. Но все без исключения были испачканы копотью, а на их одежде красовались просторные дыры. — После восьми лет без бабы, мне нужно будет несколько заходов, — ответил здоровяк и поправил то, что было у него в штанах. — Бля, пусть Боги благословят того, кто устроил всю эту херню! Я думал из того полицейского участка мне не выбраться никогда. — Если бы бомба упала чуть левее, нам бы всем хана. Здесь явно не обошлось без вмешательства высших сил. Это ж надо, всех полицейских жрут, а ты вынужден оставаться за решеткой в безопасности, но дохнуть с голоду. Такого врагу не пожелаешь! — Этот Ягли Санофф последний хер с горы, — включился в разговор эльф. — Раз решил всех к чертям собачьим грохнуть. Но, как видите, нам это оказалось только на руку. За хранение и распространение травки мне светило до шести лет. Орк, человек и эльф расхаживали по вагону. К одному из дальних сидений была привязана Ласковая Тень, а на полу без сознания лежал связанный разносортными веревками Волк Смерти. — Разведем костер прямо здесь? — спросил человек. — Из чего? Надо сперва найти дерево или то, из чего его добыть, а уже потом решать, где разводить, — ответил эльф. — Я видел снаружи скамейки. Можно разломать их, — орк подключился к решению важной задачи. — У нас нет даже спичек. Хоть один труп бы не ожил! Тогда бы оставалась надежда обыскать тела и найти что-нибудь полезное! Не жрать же сейчас этого волка живьем… — сказал эльф и посмотрел на товарищей, разглядев на морде орка определенный интерес. — Нет, Биви! Если вам, оркам, по боку что жрать, то мы до этого не опустимся. А мясо уже испортится, если разделаем пса сейчас, а твою часть отдадим тебе. Дождемся Айли, а там решим. Наверху должно быть что-то. А ну замолчите! — Что? — орк, разинув пасть, оглядывался — Слышите этот странный щебет? Кажется, сбежавшие из полицейского участка услышали особенный рокот Келли. — Биви, иди-ка проверь, не мертвяки ли там, — приказал эльф. Орк с небольшой стальной палкой, видимо раньше служившей поручнем, пошел в сторону Келли. В обличии укушенной был как минимум один плюс — бандиты не будут шантажировать ее, угрожая волку или эльфийке, когда она начнет жрать зеленую тварь, что непременно произошло бы, если бы я собственной персоной спустился туда геройствовать. Биви вошел в вагон, где Келли, словно какая-нибудь обезьяна сидела верхом на спинках сидений и вертела болтающейся головой. — Ах ты тварь! — орк замахнулся на меня, пытаясь попасть в голову, но Келли под моим чутким руководством ловко извернулась и на всю округу раздался пронзительный звук от столкновения металла с металлом. Биви ударил опять, но и сейчас промазал. Еще один выпад зеленого громилы и я вцеплюсь ему в глотку. Орк размахнулся, но вместо того, чтобы увернуться и разорвать ему артерию, я почувствовал сильную боль в живот и зажмурился от нее, а когда открыл глаза был уже внутри знакомой кабины с надписью «кассы». Передо мной стояла темнокожая женщина с кудрявыми черными волосами, собранными на затылке. Я попытался остановить следующий, летящий мне под дых удар, но понял, что руки связаны за спиной и пропустил его. Закашлялся. — Проснулся? Ну здравствуй, красавчик, — сорокалетняя почти не потерявшая своих форм женщина с татуировкой на шее довольно улыбалась. — Чем это ты тут занимался? Она приблизила свое лицо очень близко к моему. — Ты кто? — спросил я, на самом деле догадываясь, что это за особа. — Меня зовут Айли. А чтобы было по правилам, теперь назови свое. — Зачем ты меня связала? — я проигнорировал вопрос Айли. — Плохой мальчик, — она схватила меня за лицо и сжала щеки так, что я не мог произнести ни слова. — Это твою девку схватили мои друзья? — Уееоуи… — Что? — она расхохоталась. — Прости. Я мешала тебе говорить. Ты просишь отпустить ее? — она убрала руку. — Может мне еще трахнуть тебя? — Трахни, — зло выпалил я, пытаясь показать, что не боюсь властной тетки. Айли села на меня и тут же полезла рукой в штаны. Сказать, что я был шокирован — ничего не сказать. Она достала наружу мой член и начала массировать его. — Сейчас ты узнаешь, что моя дырка такая же теплая как у той девчонки. Она убрала свои трусики в сторону и стала тереться своей киской о головку, сохранявшего девственность с момента моего попадания в этот мир, фаллоса Квиста. Природный инстинкт сработал почти мгновенно. — Как он поднимается! — она начала громко дышать, чтобы еще сильнее возбудить меня. — Войди в меня! Айли вставила его в вагину так, что я полностью вошел в нее. — Вот так. Так! Да! Да! — стонала она. Темнокожая трахала меня, а в момент, когда я уже был готов кончить, раздался грохот. Кажется, жезл выпал из заднего кармана. Айли спрыгнула с меня и рассмеялась. — Обычно я так не делаю, но ты оказался не таким как все, — она приблизилась и застегнула мне ширинку. — Если будешь хорошо себя вести, то я позволю пробыть во мне до конца. А сейчас давай начнем сначала. Как тебя зовут? Что произошло? Почему она ведет себя так странно? Слетела с катушек от последних событий? — Квист. — Спрошу еще раз, Квист. Это твоих девчонку и волка мы поймали? — Моих, но… — я не договорил. Я вдруг понял, что эта Айли совокуплялась со мной, пока серебряный жезл Ланы не выпал из кармана. Похоже Лана хотела не просто заставлять людей делать что-то. — Зачем ты набросилась на меня? — спросил я, как бы невзначай. — Просто в какой-то момент, поняла, что хочу тебя. Только давай без сантиментов. Мы закончим начатое, если ты ответишь на все мои вопросы правильно, красавчик. Лана хотела не просто заставлять людей делать что-то! С помощью этого жезла можно пробуждать в людях настоящие желания! Вот черт! Надо бы добраться до него, пока эта тетя не поняла, что за могущественная штуковина лежит у меня под ногами. — А это что тут? Вот блять! Айли заметила жезл и взяла его в руки. Он очень сильно ассоциировался у меня с тем, что она держала в своей руке до этого и я подумал, что, если бы вернуть мне артефакт, я бы, пожалуй, сначала заставил ее закончить начатое. Надоело обламываться. — Это твое? — еще один вопрос задала она. — Скорее всего это принадлежит моей подруге, — самый отстранённый вид приобрело лицо Квиста. — Мне надо взглянуть поближе, чтобы я смог рассмотреть лучше. Женщина подозрительно посмотрела на меня, голова дракона у нее на шее в точности повторяла взгляд. — Ты что-то скрываешь… Прогуляемся, а там спросим у красотки лично. Айли помогла мне встать и достать руки из-за спинки кресла. Мы двигались в сторону станции. Я шел впереди, а разбойница тыкала меня в спину головкой волшебного жезла. Скоро мы оказались на перроне и зашли в поезд, сошедший с рельс, слева. — Что вы здесь делаете? — я пытался показаться доброжелательным, чтобы она ослабила внимание и позволила мне прикоснуться к жезлу. — Заткнись, — очередной тык между лопаток протолкнул меня из одного вагона в другой. В следующем повсюду была кровь и…кажется я уже ползал тут в теле Келли. — Наконец-то ты пришла! — нам на встречу выбежал зеленый громила. — Что с тобой? — Какая-то странная мертвячка-сука пришла сюда и укусила меня! — он приоткрыл рану на плече, где не было целого куска плоти. — Вот черт! — Айли толкнула меня на одно из сидений и подошла ближе к орку. — Это очень скверно, Биви… Ты либо скоро сдохнешь и перевоплотишься, либо перевоплотишься в любой момент и набросишься жрать нас. — Я точно этого не сделаю! — завопил орк, не желая, чтобы его убивали. — Ладно, ладно… Сейчас что-нибудь придумаем, — кудрявая задумалась. — Ты грохнул ту мертвячку? — Сучка смылась, — сетовал орк и бранился. Айли оттолкнула его с дороги и решительно пошла в соседний вагон. — Присмотри за нашим гостем. Может быть есть еще один способ. Татуированная вернулась через минуту вместе с Ласковой Тенью, держа ту за волосы. Позади них стояли эльф и человек. — Говори, что эта за штуковина? — требовала у ничего не понимающей эльфийки Айли. — Я не знаю, — ответила Ласковая Тень и ее заставили упасть на колени. — Держите эльфийку, — приказала та, в чьих руках было большое могущество, но она еще не догадывалась об этом. Человек в бандане схватил стриптизёршу. — Я считаю до трех, а затем начинаю разбивать этой штукой голову твоему дружку, — заявила Айли, и я даже подумал, что скажу ей сам, если дело дойдет до расправы. — Раз… Похоже она думала вылечить с помощью жезла своего дружка. Но не знала, что это было невозможно. — Два… Келли! Укушенная, своим прекрасным то ли беспрерывным щебетанием то ли протяжным рыганьем, привлекла внимание всех присутствующих и только я, не теряя ни секунды закрыл глаза, чтобы выпрыгнуть из-под сидения, схватить посох у нерасторопной Айли и передать его Квисту. Времени на то, чтобы придумать что-то внятное не оставалось. — Вы все любите меня! — сказал я как только жезл оказался в моей руке, скованной за спиной. Что? Какого хрена?! Что это за желание такое? — Конечно! — покорно ответил укушенный орк. — Тогда отпустите эльфийку и развяжите меня, — приказал я, слегка сомневаясь, что жезл сработал. Ласковая Тень встала на ноги — ее никто не останавливал — подбежала ко мне и поцеловала. Мы целовались под взглядами трех освобожденных заключенных и похоже это ее нисколько не волновало. — Я люблю тебя, Квист! — сказала он, едва отпрянув, и снова слилась с моими губами. — Стоп, стоп, — я отвернулся. — Сначала развяжи руки. Лишь бы тот орк не кинулся сосаться со мной и тогда можно считать, что этот жезл без побочных эффектов. О, нет! Побочные эффекты! Нужно выбраться из плена и больше не использовать эту вещицу, пока не узнаю, чем мне грозит такое баловство. — Я сделала это, любимый, — произнесла Ласковая Тень, а я смог освободить руки. Только сейчас я увидел, что они слегка поменяли цвет и светятся пурпурным. — Этого красавчика хватит на всех, — Айли опустилась передо мной на колени, но я быстро подскочил на ноги и отошел. — Сперва поговорим, — приказал я. — Тень, встань. Эльф, развяжи моего пса и приведи сюда. Айли, расскажи откуда вы здесь. Надо было бы поменьше играть с этой штуковиной, но сейчас использовать силу жезла казалось одним из самых простых вариантов выбраться отсюда невредимыми. — Мы спустились сюда сразу же, как на остров посыпались бомбы, — начала моя темнокожая любовница. Она была не бездушной машиной, какими становились жертвы Ланы, а вполне вменяемым человеком. Жезл творил чудеса. — Полицейский участок находится совсем рядом от зала суда. Мы сидели в разных камерах с Биви, Локи и Джеком с тех пор, как все из здания смотались в страхе. Мертвецы бродили среди наших камер, и мы только догадывались, что произошло. Когда один из снарядов попал в участок он освободил нас. В общем мы не со зла напали на вас. Просто мы не ели несколько дней, понимаешь? Кстати, где песик? Волк Смерти как раз вбегал в вагон. Эльфа не было рядом, а Хуч пытался вылизать голубую кровь, забрызгавшую его морду. — Кажется пес не простил Локи, — посетовал я. — Мы больше не убиваем никого, слышишь, Хуч? Я решил поставить в известность Волка Смерти, но мои руки засветились пурпурным оттенком внушая ему это. — Вот черт! — Айли была несколько расстроена смертью товарища, но ее любовь ко мне сглаживала гнев. — Тень, нужно поговорить, все остальные оставайтесь здесь. Мы вышли в соседний вагон. — Слушай, кажется этот жезл может внушать всем те желания, которые загадает его обладатель, — признался я эльфийке, выглядывая из-за ее плеча. — Это поэтому я до безумия хочу тебя? — Скорее всего, — мне хотелось верить, что это естественное чувство, но я смотрел правде в глаза. — Я сказал вам…вроде как…любить меня. Прости. Ласковая Тень о чем-то задумалась и уже не слушала меня. — Мы же забрали его у твоей приемной дочери? — спросила она. — Да. — Ты думаешь, она хотела с его помощью освободить тебя от власти Салейтайна? — Не… — и тут меня прошибло. Неужели девчонка действительно хотела помочь мне, а я приговорил ее к пожизненным мучениям? — У тебя не было выбора тогда, Квист. Не кори себя, — добавила Тень и положила руку мне на плечо. Не скажу, что теперь эти слова сильно успокаивали меня. Я натворил столько дел с этим луком… — У этого артефакта ведь нет побочных эффектов, как у того амулета? — спросила эльфийка. — Не знаю. Я использовал его сейчас впервые. По ощущениям, я легко могу отказаться от жезла. Нет привязанности. И гнева тоже, — я поднял руку, в которой был жезл и внимательно посмотрел на нее. — Я хочу приказать этим четве…троим остаться здесь, а мы сами продолжим путь в город. Вещица будет незаменимой на границе. — Нельзя оставлять их тут. — Почему? — Они живые существа, а тут их ждет смерть. Мы должны помочь. — Что? — возмутился я. — Они чуть не убили Хуча и едва не изнасиловали тебя! Ты с ума сошла? — Пока что они не тронули нас, а мы убили одного из них, — она посмотрела на меня своими красивыми голубыми глазами. — А как быть с орком? Келли укусила его. Ласковая Тень обернулась, посмотрела на зеленого громилу и сказала: — Ну и что? Тебя тоже кусали. Но почему-то ты сейчас стоишь передо мной и разъясняешься вполне разумно. — Быть злым мужиком было гораздо безопаснее, — сдался я и пошел в соседний вагон. Айли сидела в задумчивости, Хуч огрызался на укушенного орка, а Джек пытался чем-то покормить Келли с руки. — Мне очень жаль вашего друга, но нужно забыть обо всем, что произошло между нами, чтобы мы смогли выжить, — сказал я, когда вошел к ним. — Нужно пройти по подземным путям и добраться до безопасной части города. Как только окажемся на свободе наши пути разойдутся, а до того вам придется…любить меня. Я не мог поверить, что говорю это, но факт — злобные бывшие заключенные сейчас вели себя гораздо приветливее. — Собирайте свои вещи и отправляемся. Айли, Биви и Джек направились в сторону следующего вагона, а ко мне подошла Ласковая Тень. — Слушай, я не знала, что друиды умеют вселяться в людей. Ловко ты провернул этот трюк, когда забрал у Айли жезл. — Я тоже не знал, Тень. Может быть дело в том, что я сам когда-то укусил ее и тем самым создал некую связь… — Может быть… — согласилась эльфийка. — Слушай. А что, если у тебя есть такая же связь с Ланой? — Что?! — если честно я даже слегка напугался. Мне хотелось забыть о маленькой дьяволице навсегда. — Мы выпустили это зло на свободу. Но если ты можешь видеть ее глазами и управлять ей, то прямо сейчас ты мог бы прикончить ее и положить конец апокалипсису. Это было здравой мыслью. Приземлиться на Ледяном Демоне у какого-нибудь полицейского участка, где Лану тут же лишат жизни. Заманчиво. — Давай попробуем! — воодушевился я, присел на сидение и засунул жезл во внутренний карман своей куртки, чтобы теперь он точно случайно не выпал. Я закрыл глаза и оказался в кромешной тьме. В темноте не было севера, запада, юга или востока. Было только чувство, которое говорило, что я двигаюсь в верном направлении. Теперь оставалось только представить, как я маленьким блуждающим огоньком лечу к Лане и беру под контроль ее тело. Получилось. Я открыл глаза и теперь видел перед собой необъятную заснеженную землю с высока. Деревья, озеро, толпа… Нет. Это была не толпа. Полчище зараженных мертвецов из гномов, эльфов, орков и гоблинов шло в сторону, где вставало солнце. Я попробовал пошевелиться, чтобы подлететь поближе, но не вышло. Голова Ланы сама повернулась к скале, покрытой льдом, где в отражении я увидел омертвевшее лицо маленькой дьяволицы, которая жаждала смерти всему живому…
Глава 20. Явка с повинной
Я открыл глаза и, кажется, Тень все поняла по моему лицу. — Уже поздно, да? — с угасающей надеждой в голосе спросила она. В ответ я обреченно покачал головой. — Что мы будем делать? — эльфийка опустилась на колени и взяла меня за руки. Мне, конечно, очень хотелось покинуть проклятый остров. С помощью жезла убежать подальше и начать новую жизнь вместе с Ласковой Тенью, где-нибудь на краю земли. Но я понимал, что зараженная Лана не позволит этому случиться. Есть только один способ остановить ее — сдаться властям и рассказать обо всем, что видел. — Я должен сдаться властям, — признался я. — Нет! — Тень перебила меня и крепко обняла. — Я слишком сильно люблю тебя! Не разбивай мне сердце. Я чувствовал тепло, исходящее от жезла во внутреннем кармане, и знал, что истинная Тень позволила бы мне сделать это. — Возьми, — я протянул серебряную вещицу эльфийке. — Зачем? — она взяла жезл и вдруг переменилась в лице. — Ты знаешь, что это будет правильно. Ласковая Тень посмотрела на артефакт, который больше не имел над ней власти. — Ты прав, — сказала она. — У нас есть возможность опередить события и помочь остановить конец света. Эльфийка встала и больше даже не думала обнимать меня. — Бери Хуча, Келли и тех троих. Вместе вы выберетесь из метро, а с помощью жезла сможете начать новую жизнь. Кстати, где сбежавшие преступники? — я встал и пошел в сторону соседнего вагона. Там никого не оказалось. — Похоже магия перестала действовать, как только ты передал мне артефакт. Они смотались и даже не прихватили некоторые свои вещи, — Ласковая Тень выглядывала из-за моего плеча и делала вполне верный вывод. — Тем лучше. Не нужно будет отвлекаться на них. Хуч и Келли помогут тебе, — я обернулся. — Хуч! Иди ко мне, мальчик. Волк подбежал и заскулил, кажется, предчувствуя наше расставание. — Ты уже защищал Ласковую Тень, малыш, помнишь? — он повилял хвостом, но не так активно, как делал это раньше. — Отныне ты принадлежишь ей, понял? Защищай ее во что бы то ни стало. А она позаботится о тебе. Он опять заскулил, но чувствуя мою решительность опустил хвост и медленно подошел к эльфийке. Я посмотрел на нее. — Не знаю подвластно ли этому жезлу влиять на зараженных, но как только Келли поможет тебе выбраться отсюда — прикажи ей сделать то, что она должна. Умереть. — Но… — Мы оба понимаем, что все будет напрасно, если хотя бы один мертвец останется на свободе. — Ты прав… — Тень положила свою руку на голову псу. — Келли, защищай эту девушку, поняла? — я обратился к мертвячке. Укушенная протрещала в ответ. Красные огни метрополитена навеивали нерешительность и страх. Я задумался о том, что вынужден отпустить сейчас всех, к кому привязался и на секунду не захотел делать это. — Тебя же не расстреляют, как только ты поднимешься наверх? — эльфийка растеряно заговорила. — Что-нибудь придумаю, — вырвался из плена собственных мыслей я. — А теперь идите. Мы упускаем время, которое не можем себе позволить потерять. Но, если я умру… — моя рука дотронулась до руки Ласковой Тени. — Тебе придется сообщить обо всем властям. Может быть за убийство тех полицейских тебя не будет ждать наказание… — Поверь мне, я сделаю это, даже если мне будет грозить смертная казнь. Еще некоторое время я смотрел в ее голубые глаза, ища возможности остаться вместе и одновременно исправить все, что натворил. Но не найдя иного выхода я еще раз кивнул, поднял с пола палку, которой размахивал Биви и которую второпях забыл в вагоне, а затем развернулся и пошел в направлении выхода. — Квист! — Тень окликнула меня, и я обернулся. — Ты поступаешь правильно. Если тебе удастся выйти сухим из воды, найди меня. Она подошла ближе и кротко поцеловала в губы. Теперь это было не внушение серебряного артефакта, а ее истинное желание. Ясно, что она оценила мой поступок. — Прощай, — сказала она мне вслед. Я не стал отвечать, все еще надеясь когда-нибудь встретиться и храня молчание вышел на перрон, а затем поплелся наверх по эскалатору. Пока я шел, мою голову занимало много мыслей. В первую очередь это были бесконечные сомнения. Ведь я мог бы быть счастлив, если бы убежал вслед за Тенью и приказал ей любить меня. Весь этот мир как-нибудь сам бы справился с зомби-апокалипсисом и без моей жертвы. Но тут же я осознал, что мне не нужна такая искусственная любовь и жизнь, в которой я буду знать, что не спас эту планету. Второй шанс я получил явно не для этого. Выйду наружу, скажу всем, что надвигается орда мертвецов, а дальше будь что будет. Если удастся сбежать, будем считать, что отделался легко. Прожектор у входа ярко светил, а кто-то наверху был готов изрешетить меня при первом появлении. — Не стреляйте! — выкрикнул я из-за угла, но крутящиеся лопасти вертолета наверняка съедали мой голос. Так, Квист. Просто сделай шаг вперед. Закрой глаза и иди. Если тебя убьют, Ласковая Тень доделает дело, пусть и с опозданием. Ну, давай! Ты и так должен был сдохнуть! Быть может карма настигла тебя и в этом теле? Я снял футболку, которая оставалась белой хотя бы в тех местах, что были под курткой, нацепил на оторванный орком в вагоне поручень, зажмурился и шагнул на свет… Пулеметная очередь раздробила асфальт под ногами. Подняв руки вверх, я не двигался с места, хотя сохранять самообладание было невыносимо сложно. — Держите руки на виду, — говорил низкий голос в громкоговоритель, а рядом я уже чувствовал, как ветер от взмахов крыльев Ледяного Демона, обдувает мое вспотевшее от напряжения лицо. Я открыл глаза и увидел орка-военного верхом на небольшом драконе. — Не стреляйте! Я хочу сообщить важные сведения о нападении живых мертвецов! — постарался как можно быстрее протараторить я, пока меня не подстрелили. — Я Квист Мерлоу. Которого ищет правительство! Орк растерялся. Он достал рацию и что-то сообщил. Ветер, поднятый крыльями Ледяного Демона, не позволял расслышать сути разговора. То, что я еще жив было хорошей новостью, однако чувство неизвестности до сих пор хватало за горло и сбивало дыхание. — Вас понял! — расслышал я последнее, что сказал орк, прежде чем убрать рацию. Он рукой показал вертолету наверху спуститься ниже. Вскоре вертушки выпустили лестницу, упавшую прямо к моим ногам. — Залезай! — крикнул военный и наставил на меня пушку, оставляющую большие дыры в головах неверных. — Без глупостей! Вертолёт взорвут вместе с тобой, если ты сделаешь хотя бы одно лишнее движение! Мне два раза объяснять было не нужно. Я схватился за деревянную подножку и полез наверх. Вокруг скопилось уже несколько вертолетов и орков, верхом на Ледяных Демонах. На меня светили десятки фонарей и контролировали каждое мое движение. Четыре руки схватили меня, как только я добрался до кабины, подняли и принялись запихивать в небольшую клетку. Это были люди или эльфы в специальных защитных зеленых скафандрах. Железная решетка захлопнулась, как только я оказался внутри клетки. — Это он! — послышался голос через отверстие в защитном шлеме. — Полетели! — Послушайте! — я пытался перекричать шум в кабине вертолета. — Девчонка, которая улетела отсюда на Ледяном Демоне сделала армию мертвецов, где-то на…севере и движется…куда-то! Я вдруг понял, что не могу даже ничего толком объяснить. Нужно попытаться вселиться в Лану и узнать больше подробностей. Я закрыл глаза, но меня тут же ударило током. — Без трансформаций, друид! — приказал голос. — Вы не понимаете! У меня есть связь с зараженной девочкой! Я могу посмотреть, где она находится, чтобы вы остановили ее. — Сейчас единственное, что от тебя требуется, это сидеть тихо и молиться! — Но… — очередной удар током оборвал меня. «Придется ждать пока долетим до места назначения», — подумал я. Наверняка там меня будет допрашивать какая-нибудь шишка, которая уж точно выслушает Квиста. Мы летели над городом, и я видел, как отдаляется от меня разрушенный район. Остров Синих Птиц был небольшим и сейчас оказался почти полностью охвачен огнем. Там, где чуть раньше брала начало стена пламени, теперь горели небольшие клочки земли и дымились разрушенные здания. Сейчас мы пролетали над длинным мостом, по которому я когда-то покидал квартал мертвецов, а затем вернулся обратно. Он тоже полностью сгорел, а зараженный участок выходил чуть дальше бывшего блокпоста. Видимо, когда мы с Ланой прорывались обратно, выпустили мертвецов из изоляции, но их все же удалось остановить. Вокруг кружили вертолеты, выслеживая и добивая тех, кто остался в живых после зачистки. Теперь я мог взглянуть за пределы города и видел со стороны восхода пустыню, уходящую в горизонт. Солнце уже вставало из-за скопища небоскребов на востоке, делая свет огромной луны еще более тусклым. Улицы внизу опустели то ли от того, что было еще раннее утро, то ли от того, что власти ввели карантин. Вскоре мы приземлились на крыше высокого здания, где уже поджидала целая группа военных в защитных костюмах. Они немедленно схватили меня и завели внутрь. — Куда вы меня ведете? — удивленно вопрошал я, потому что ожидал попасть на какую-нибудь секретную военную базу или в полицейский участок, на худой конец. Люди в защитных костюмах не отвечали. Они решительно тащили меня под руки, даже когда от бессилия я не успевал переставлять ноги. Длинные белые коридоры сопровождали мое не понимающее что происходит тело. Вскоре меня завели в комнату, где насильно раздели и окатили ледяной водой из шланга. Я еле сдерживал, отстукивающие от холода чечетку, челюсти. В следующей комнате меня заставили надеть белую чистую пижаму и несмотря на мое отчаянное сопротивление вкололи несколько ампул прозрачной жидкости. Все тело горело изнутри, но приступ скоро прошел и меня закинули в следующую комнату. Она была абсолютно белой, по центру стоял черный стул, а на стене висело зеркало, а рядом небольшой плоский телевизор. Над ним динамик. — Квист Мерлоу? — заговорил голос из динамика. — Вы меня слышите? — отвечал я вопросом на вопрос. — Отвечайте! Вы Квист Мерлоу? — Да! Я! Мне нужно срочно передать вам… — На этом видео мы видим, что вас укусил нулевой пациент. Телевизор начал показывать кадры, где мы с Горрой впервые были настолько близки, что я не удержался и убил ее. — Это я, но это не важно, потому что… Я не успел договорить. В комнату запустили газ. Я стал задыхаться, упал на пол и отключился. Я проснулся в кровати, укрытый одеялом и с мягкой подушкой под головой. Тут была раковина. Я умылся и нахлебался из нее воды. Тапочки. Не заметил сразу. Но белоснежные полы под ногами были, итак, теплыми. На стене висел телевизор, а на столе стоял…кажется…завтрак. Дверь оказалась закрыта — я не мог не попробовать первым делом выйти отсюда. Во встроенном недалеко шкафу был аквариум с рыбками, а на потолке висела камера видеонаблюдения. Я подошел к ней. — Вы совсем ничего не понимаете?! — закричал я и принялся размахивать руками. — На вас в любой момент может напасть орда оживших мертвецов! Глупцы! Никто не отвечал. Зато, когда я взял тапок и запустил в камеру включился телевизор. Гоблин — новостной ведущий, в очередной раз передавал важные экстренные известия. — …один из выживших предупредил о том, что толпа мертвецов идет в сторону Руавеннимы. Снимки со спутника подтвердили наши худшие опасения. Сейчас в срочном порядке вызваны тысячи военных и строителей для защиты страны. В планах правительства воздвигнуть огромную стену, тем самым закрыв проход зараженным. Мэр ближайшего к границе города Грогховерполиса Ягли Санофф на вопрос, как военные собираются сдержать зараженную эльфийку, управляющую Ледяным Демоном с помощью стены, ответил — «без комментариев». Также он добавил, что в данный момент идет разработка вакцины, с помощью которой укушенным зараженными существами удастся сохранить жизнь в своих руках и противостоять безумию. Подводя итоги, сказал он, жителям огромной страны можно не боятся неизвестной болезни и сохранять спокойствие. А теперь к другим новостям. В деревне Межувье один из спасателей сломал руку, доставая с дерева Звездную Кошку. Животное оказалось там… Телевизор выключился. Кто-то явно разговаривал со мной по средствам него. По крайней мере вся ситуация теперь находилась под контролем. Кажется меня услышали, когда я пытался предупредить их. Сейчас у меня неплохая комната, кровать, еда. Какие-то устройства, похоже, для забора крови? Внезапно дверь открылась, а на пороге появилась миниатюрная фигуристая дамочка в белом халате. — Доброе утро! — дружелюбно поприветствовала она. — Меня зовут Жани. Жани Винч. Вы проспали целые сутки. — Приятно познакомиться, Жани, — я протянул руку, но девушка только подозрительно посмотрела на нее. Пришлось сделать вид, что ничего не было. — Я увидел, что вы уже узнали о толпе мертвецов… — Да. Сейчас орда находится в районе Северной Пустоты. Потом потеряли из вида. Зараженная эльфийка собрала большие силы, теперь ничего не поделаешь. Присядьте, мне нужно измерить ваше давление. Я уселся на кровать и протянул руку. — А что будет со мной? — нетерпеливо спросил я. — Суд? — Нет. Пока, — медсестра включила аппарат. — Сейчас мы используем вашу кровь, чтобы узнать, как вашему телу удалось противостоять вирусу. Вы выжили после укуса зараженного и теперь являетесь ценным представителем своей расы. — А что будет потом? — Правоохранительные органы уже прислали запрос. Граждане Грогховерполиса требуют выдать вас для свершения правосудия. Пока мы оттягиваем этот момент как можем. Но как только вы перестанете приносить нам пользу — вас казнят. — Просто так?! Без суда и следствия?! Аппарат, который меряет давление запищал. Видимо показатели превышали норму. — Тише. Вам нельзя нервничать, — она скверно попыталась успокоить меня. — Не люблю работать с людьми. Они все очень трусливые и любопытные. Эльф отдал бы свою жизнь просто так, а…вы все-таки виновны. — Я? Я также виновен, как тот чудила, что поставил смертельно опасный вирус на открытую полку в лаборатории! — Вас преследуют далеко не только потому, что вы выпустили смертельно опасный вирус… — Это вы про то, что я вернулся в квартал мертвецов? А если бы ваши родные или близкие находились там, а их даже не пытались спасти? — пытался оправдаться я. — Вы про девушку-эльфийку? — Да! Ласковая Тень заслужи…постойте. Откуда вы про нее знаете? — Сегодня утром она тоже сдалась и рассказала все, что с ней произошло, а также предупредила о мертвецах, идущих с севера. — Зачем вы ее схватили? Она не убивала тех полицейских, это сделал я и мой волк! Вы обязаны отпустить ее! Медсестра сняла с моей руки аппарат. Кажется он так и не выдал нужных показателей. — Успокойтесь! — Жани уже почти кричала на меня. — Она здесь не поэтому. — Тогда почему? Уверен, во всем виноват я. Она абсолютно ни в чем не виновата! — Мы ее непременно отпустим. Сейчас нам важно знать насколько ваши показатели совпадают с ее. — Что это значит? — Мы не уверены, что после укуса она не заразилась по тем же причинам, что и вы. Мое сердце сжалось в груди и заколотилось с такой силой, что я едва слышал свой голос сквозь это биение. — Укушена? Когда? В метро? Медсестра подозрительно посмотрела на меня, а потом ответила: — Довольно давно. Около двух суток назад. Я попытался прикинуть, когда это было. Первое, что пришло в голову — тот момент, когда она ушла от меня в кинотеатре. Неужели это я виноват в том, что теперь она также проклята, как и я? — Ваши таблетки. Выпейте, — Жани сунула мне под нос пять белых, синих и красных пилюль. — Что это? — Это поможет восстановить… Медсестра не договорила. На пороге появился седой пожилой вытянутый эльф с лысиной на голове. Его сопровождали два огромных орка. — С него хватит, Жани. — Что? — удивилась обхаживающая меня все утро девица. — У той эльфийки показания крови абсолютно идентичные. Правительство требует выдать Квиста Мерлоу для совершения правосудия. Мы продолжим опыты только на ней. — Это что? — вклинился я разговор, который решал мою судьбу. — Меня казнят? — Да, прямо сейчас.
Глава 21. Смотрите! Как я умираю
Два огромных орка схватили меня под руки и надели наручники. В рот вставили кляп — не знаю, было ли им что-то известно о моих способностях, но теперь я не мог ни говорить, ни двигаться, ни, тем более, кусать. А кульминацией этого всего стал мешок, который надели мне на голову и теперь я перестал вообще что-либо видеть. Это уже была практически смерть. Я чувствовал, как меня протащили по коридору, затем провезли в лифте и в одной пижаме, с босыми ногами провели по улице, прежде чем загрузили в автомобиль и куда-то повезли. Ласковая Тень совершенно точно была в плену, но вот где были Келли с Хучем? Пока глупые орки жаждали только того, чтобы выполнить свой приказ, я закрыл глаза и в черной пустоте искал тело Волка Смерти. Получилось. Прямо сейчас я на четырех лапах в теле Хуча стоял посреди огромной толпы, которая чего-то томительно выжидала. — Какой милый песик! — восхищалась эльфийка, волосы которой сейчас казались мне черными. Зрение волка не позволяло в полной мере насладиться красками Грогховерполиса и его жителей. В ответ я мило проскулил и побежал прочь. С ростом Хуча было невозможно разглядеть то, на что уставились все остальные, поэтому пришлось искать место, которое возвышалось над головами зевак. Я поднялся по ближайшим ко мне ступеням и огляделся. Похоже это был футбольный стадион. Не только трибуны, но и все пространство внутри чаши было заполнено людьми, орками, эльфами, гномами и гоблинами. Я поднялся на самый верх, чтобы понять, что такое происходит. Внизу, там, где должно было находиться поле с футбольными воротами с обеих сторон, была построена сцена. По ней разгуливало огромное мускулистое тело с черным головным убором палача, скрывающим лицо. На больших экранах по углам стадиона крупным планом транслировалось то, что происходило сейчас на сцене. Похоже палачом был орк. Он расхаживал туда-сюда с огромной секирой, которая была размером с него самого и подходя то к одним трибунам, то к другим, взбрасывал руки вверх, заставляя зрителей какого-то надвигающегося зрелища разражаться неистовыми воплями. Люди и нелюди с плакатами на противоположной стороне скандировали — «Смерти! Смерти! Смерти!». Маленькая группа гоблинов на трибуне напротив сцены, большой растяжкой просила пощады и обязательного введения закона против публичной смертной казни. Но все, чего они добивались, это лишь быть обкиданными попкорном, пустыми алюминиевыми банками и всем остальным, что только кровожадным зрителям попадалось под руку. Диктор на весь стадион вещал: — Вы знаете как зовут человека, который явился виновником последних бед Грогховерполиса? Квист… Толпа скандировала в ответ: — Мерлоу! — Квист… — Мерлоу! — Квист… — не успокаивался диктор. — Мерлоу! — не уставала толпа. Вот, блять! Это что еще за хрень? Какая-то средневековая публичная казнь? Этот мир и раньше преподносил сюрпризы, но, чтобы до такой степени! — Сейчас перед вами выступит Силин Годди со своим новым хитом «Смерть смотрит за тобой»! Встречайте прекрасную орчанку несмолкаемыми аплодисментами, — обезличенный баритон просил поддержки поп-звезды. Сексуальная орчиха у меня на разогреве?! И пятьдесят восемь тысяч триста двадцать один зритель — согласно табло над сценой — который будет наблюдать за тем, как моя голова скатывается с плахи. Нужно срочно что-то придумать! — Эй! Что с тобой! — орк пихал меня прикладом своего оружия и глядел мне в лицо. Мы были в фургоне. — Ты не вздумай сдохнуть раньше времени! Там столько народу собралось посмотреть, как ты отбрасываешь коньки. — У меня племяшка выпросила пятьдесят темных купюр, чтобы посмотреть, как тебя казнят, — сказал другой орк. — Так что выбрасывай лишние мысли из головы и занимайся тем, для чего мы тебя туда везем. Эти увальни не вовремя сняли с меня мешок. Теперь они не дадут мне использовать трансформацию. — Уиуу! — промычал я. — Чего? — Уиуауи! — Заткнись. Огрри закрой его! Может он как попугай. Молчит, когда думает, что пора спать? — орк загрохотал и мне на голову снова надели мешок. Темнота. Поиск. Вселение. Я вновь оказался на стадионе. Только теперь все вопли слышались откуда-то сверху, а меня окружали тесные стены водоотвода внутри чаши. Келли? Сквозь решетку над болтающейся головой я видел десятки подошв, которые нетерпеливо топтались и подпевали новому хиту, скорее мыча, а не произнося слова. Музыка стихла, и диктор заговорил: — Ваши бурные аплодисменты! Силин Годди! Совсем скоро на эту сцену выведут Квиста Мерлоу, ну а пока вашему вниманию представляем шоу-балет гоблинов под названием «Танцы до упаду». Молодые таланты выступят с номером «Танец Смерти»! Пока все громко свистели и кричали, я думал, как мне освободить самого себя и при этом не повторить той ошибки, которую я пытался исправить, сдаваясь властям — не допустить зомби-апокалипсиса. Пробираясь под ногами у тысяч зрителей, я добрался до самой сцены и чуть выглянув из-под решетки увидел сотню охранников в черных костюмах, темных очках и с наушниками в ушах. Они внимательно бдели за территорией вокруг — к сцене было не подобраться. Я обреченно заполз обратно. Если я не хочу, чтобы все повторилось, то должен сдаться. Я же уже был в одном шаге от смерти. Просто сегодня нужно завершить начатое. Я закрыл глаза, а через мгновение очутился в теле Хуча. В моих зубах была сосиска, любезно отданная каким-то зрителем, а место открывало отличный вид на сцену, где происходило все действие. Буду наслаждаться сосиской и умирать. По крайней мере, это лучше, чем сдыхать от рака. — Приветствуйте мэра Грогховерполиса Ягли Саноффа! — диктор на стадионе заставил всех разразиться овациями и вслед за ними на больших экранах замелькало покрытое морщинами лицо гнома, отдавая блики от монокля в левом глазу в разные стороны. — Я приветствую вас, жители и гости Грогховерполиса! — начал он, а ненастроенный микрофон гудел и заставлял зрителей морщиться от пронзающих свистов. — Существуют традиции, которые всегда с нами, даже спустя столько лет после заключения союза всех рас! У орков-воителей это желание умереть в бою, а не в своей кровати. Служить сильнейшим или тем, кто завладел их жизнью. У гномов это паломничество в Святые Копи, что находятся в Расколотых Горах и которые по праву заслужили называться Святыми, когда там были найдены доспехи Первого Атланта. У эльфов существуют свои традиции, а у гоблинов свои. Но есть то, что объединяет нас всех — это прилюдная казнь самых отпетых преступников. И по этой древнейшей традиции нашей страны сегодня мы с вами станем свидетелями момента, когда Квист Мерлоу встретиться со своей смертью! Толпа захлопала, завопила, а затем принялась скандировать: — Санофф! Санофф! Санофф! Гоблины, гномы, люди, эльфы и орки набивали свои рты кукурузой, хот-догами, попкорном, куриными крылышками и увлеченно смотрели на сцену, где сейчас меня должны будут казнить. Никто меня не будил, поэтому я, насколько было можно, дольше желал задержаться в теле Хуча, чтобы не чувствовать, как собственная голова падает с плеч. — Сегодня казнь будет проводить четырехкратный чемпион мира по отсечению голов орк Дррогги Грув! — мэр похлопал в ладоши, призывая повторить это действие за ним. Орк вышел на авансцену. Включилась динамичная мелодия, под которую палач принялся выделывать разные трюки со своим исполинским орудием смерти, а яркая светомузыка добавляла эффектности его выступлению. Он выполнил несколько трюков со своей секирой и поклонился. Выступление было тепло встречено всей огромной толпой зрителей. — Ну, а теперь я прошу вывести на сцену преступника! Человека, чуть не устроившего апокалипсис. Того, кто выдавал себя за своего брата-близнеца, убил свою бывшую жену и прорвал блокаду в зараженный район! Квиста Мерлоу! Два охранника в черных костюмах втаскивали на сцену мое бездыханное тело. Лишь бы они не сняли мешок и не увидели, что я без сознания. Переживу свою кончину в теле Хуча. Великая Фрайа, помоги мне! — Хотите увидеть лицо преступника? — спрашивал гном в микрофон, эхом разнося свой голос далеко за пределы стадиона. — Да! — Не слышу! Вы хотите увидеть лицо преступника? — Да! — бесновалась толпа. — Тогда поглядите в глаза того, кто знает, что сейчас умрет! Гном вышел из-за тумбы и насколько мог медленно и интригующе пошел к моему телу, стоящему на коленях у плахи. Ну все. Видимо мне все-таки придется пережить этот момент в своем теле… Я зажмурил глаза и резко открыл их. Мне сдернули мешок с головы. — Аии? — промямлил я с кляпом во рту и мне тут же его убрали. — Айли? Что ты тут делаешь? Что я тут делаю? Я находился посреди того же фургона, два орка-охранника лежали на полу, с размазанными по нему мозгами, растекшимися вперемешку с зеленой кровью. — Всегда, пожалуйста, красавчик, — ответила темнокожая и улыбнулась. Фургонехал. — А кто там, на сцене? — спросил я, пытаясь освободить руки, но они все еще были в наручниках. — Там Джек. Пришлось пожертвовать парнем ради тебя. — Биви? — я посмотрел на водительское сидение, там был орк. — Привет, Квист! — он отвлекся на меня и чуть не проехал на красный свет. Пришлось резко тормозить. — Ну… Спасибо вам…обоим, — неуверенно промямлил я. — Теперь вы освободите меня? Я указал в сторону рук, скованных за спиной. Спрашивать о мотивах моего спасения мне хотелось в последнюю очередь. — Не так быстро, Квист. Ты же не думаешь, что я спасла тебя по доброте душевной? — Ну…выходит так. Потому что мне особо нечего тебе предложить… Разве что…доделать начатое, — я недвусмысленно намекнул на продолжение нашего полового акта. Кудрявая рассмеялась. — Видишь ли, красавчик. В тот момент, когда мне резко захотелось слинять из вагона поезда, я вдруг поняла, что эта была за штуковина у тебя в штанах. И сейчас я говорю не о твоем члене. Все ясно. Сучке понадобился жезл. — Жезл? — спросил я, не пытаясь притвориться идиотом. — Именно. — Но у меня его нет. — Тогда у кого он? — Вне досягаемости. — Говори. А там я сама решу, возможно достать его или нет. — Когда мы расставались, он оставался у Ласковой Тени. — Блять! — Айли выругалась в сторону Биви. — Он у той эльфийки, которая сдалась сегодня утром! — Что? — Ее показывали по телику! — Херовые новости, — отозвался тот. — Сказать ребятам, что едем сперва за ней? — Нет! — кудрявая резко крикнула, перебивая шум мотора фургона, который вез нас на высокой скорости. — Сперва вернемся назад. Шумиха на дорогах уляжется и потом поедем за ней. Орк покивал. Мы неслись по заснеженной пустыне. Указатели на заправки и разные населенные пункты говорили о том, что мы уже за пределами Грогховерполиса. — Вы же понимаете, что мне некуда бежать? — я вырвал из задумчивости расстроенную Айли. — Освободи меня. — Я вообще думаю, а не выкинуть ли тебя прямо здесь? Сейчас ты также бесполезен, как эти два трупа, — она указала на убитых орков. — Вряд ли Ласковая Тень скажет вам, где жезл. Вы же в курсе, что она сама сдалась полиции? Эльфийка скорее умрет, чем расскажет преступникам, где храниться могущественный артефакт. У вас есть надежда только на меня. Я звучал очень убедительно. Будь я на месте темнокожей преступницы, то непременно поверил бы сам себе. Айли презрительно посмотрела на меня и немного погодя сказала: — Я освобожу тебя, но ты никуда не уйдешь, пока жезл не будет в моих руках. Ясно? — Яснее ясного, — отозвался я и наклонился вперед, освобождая пространство за собой. Замочек на наручниках щелкнул, и я с удовольствием принялся растирать онемевшие кисти. Судя по часам на зеркале заднего вида, мы ехали уже больше часа, прежде чем свернули с главного шоссе и въехали на бездорожье среди высочайших деревьев с широкими светящимися розовыми кронами, которых я не видел никогда прежде. Мы заехали за знак с предупреждением «Осторожно! Глубокие Топи». Подскакивая на кочках, под доносящийся из динамиков орочий шансон мы двигались в центр какого-то поля, судя по навигатору. — Тут где-то ваша база? — спросил я, когда тишина стала усыплять. — База? — Айли довольно искренне расхохоталась, но так и не ответила мне, фургон резко затормозил. Посреди огромного поля стоял двухэтажный дом и несколько других фургонов разных цветов. В небольшом загоне по кругу бегали кони, под ногами мешались курицы, а отовсюду несло отсыревшим сеном и пометом. — Вокруг Глубокие Топи. Если попробуешь сбежать, то можешь не успеть прожить и десяти минут, — предупредила меня кудрявая, выпрыгнула наружу и растянулась. — Биви, утопи этих двоих. Орк вышел с водительского места и схватил за ноги одного мертвого орка. Он оттащил его недалеко от машины, за небольшое ограждение, и я видел, как тело убитого начинает проваливаться под землю, словно его засасывало болото. Хотя до этого там росла абсолютно такая же трава, на которой сейчас стоял Биви и никуда не проваливался. То же самое произошло и с трупом моего второго охранника. Видимо убежать отсюда будет действительно не так просто. Я пошел следом за Айли. — Какого хрена вы так долго? — из дома вышел гном с сигаретой в зубах и сильно затянулся. — Мы ехали по объездной дороге, Вигги. — Ты достала эту штуковину? Парни хотят, чтобы им заплатили. — Послушай, произошла некоторая заминка, — Айли явно начинала волноваться. — Я заплачу вам позже. За спиной всего покрытого татуировками гнома появилось еще трое низкоросликов. — Подожди, Айли. Ты говорила, что мы вытаскиваем этого засранца, а ты по дороге заезжаешь с ним в банк и платишь нам темными купюрами. Я обрадовался, когда вы задержались, надеясь, что вам просто было сложно сгрузить все мешки с деньгами из «Гор Золота», а оказывается они просто ехали по объездной! — гном повернулся к своим товарищам расставив руки в стороны ёрничая и подражая говору темнокожей. — Послушай, Вигги, — она взяла его за руку и отвела в сторону. Мы с Биви стояли напротив трех гномов с обрезами и несколько неловко себя чувствовали. Я-то ожидал, что нас ждет теплый прием и недолгая подготовка к освобождению из плена Ласковой Тени, а тут наклевывались какие-то разборки. — Убери от меня свои руки, чертова шлюха! — Вигги взбесился. Видимо ему не понравилось то, что ему сказала Айли. — Знаешь что? Значит сейчас ты расплатишься с нами другим способом. Парни, хватайте ее. А орка можете грохнуть. Выстрел разнесся по просторам Глубоких Топей, а ополовиненная башка Биви заставила огромное тело орка грохнуться на землю. Меня забрызгало зеленой кровью. Два гнома уже наставили на кудрявую свои оружия и хватали за задницу. — А с этим хером что делать? — спросил один из гномов с ожогом на половину лица. У него не было глаза, а из сморщенной глазницы торчал, похожий на стеклянный, белок. — Она сказала, что он нам может пригодиться, — ответил гномий лидер. — Заводите. Пусть посмотрит, как мы ее трахаем. — Только притронься ко мне, и я откушу тебе яйца! — огрызалась Айли, но гномов это только раззадорило. Сильными ударами под колени они заставили ее опуститься ниже и сравняться с ними по росту. — Неси веревки, Герри! Сделаем это прямо здесь. Пока на меня было наставлено дуло обреза одного из гномов я наблюдал, как двое выносят из дома веревки. Одну они обвили вокруг ее шеи, а две другие привязали к рукам и натянули так, что она, стоя на коленях больше не могла двигаться. Вигги подошел поближе, ударил Айли по лицу и сорвал с нее блузку. Груди темнокожей оголились. — Поставьте ее раком! — приказал Вигги. Веревка на шее кудрявой натянулась и, протянувшись под дырявым порогом, заставила девушку опуститься на локти. — Смотри и учись, человечишка, как нужно трахать ваших баб! — Вигги врезал Айли по лицу еще раз. Затем подошел сзади и стянул с нее джинсы. Я стоял и от пути на тот свет меня отделяло одно нажатие на спусковой крючок. Через несколько секунд я буду вынужден наблюдать за тем, как кучка гномов насилует симпатичную темнокожую женщину и теперь меня начинало тошнить, а все нутро заполняла злость.
Глава 22. Игра на выживание
Вигги расстегнул свои штаны и ударил Айли по заднице. — Я клянусь, гном, что убью тебя! — кудрявая угрожала предводителю банды нелюдей и пыталась вырваться, но те крепко держали веревки, сковывающие ей движения, и лишь смеялись в ответ. — Сучка слишком много вопит, — гном со стеклянным глазом зашел в дом и вернулся с частью ткани, оторванной от простыни. Он подошел к Айли засунул тряпку ей в рот и крепко завязал ее на затылке. Теперь бедная преступница могла только стонать. Я не был героем, судя по тем дням, что пробыл в этом мире, но и смотреть как кучка гномов с большими причиндалами между своих ног насилует ту, с которой мы были совсем недавно близки, я тоже не мог. Нужно было срочно что-то придумать, пока Вигги не пристроил свою бандуру в киске у Айли. — Я бы на вашем месте немного повременил с этим… — неуверенно, но громко заявил я. — Тебе завидно, мальчик? — бородатого от начала действия акта физического насилия останавливало только напряжение и не самый молодой возраст. Нужно было время, чтобы у него получилось пробудить своего зверька. — Я к тому…Просто все, кого кусают зараженные, становятся бродячими мертвецами. Она, конечно, еще вроде человек… Но кто знает, передается ли болезнь половым путем и на этой стадии… Вигги отстранился. — Ты чего херню чешешь? — пытался перебить он кудахтанье куриц, бегающих по двору. — Зачем мне это? Я ее пленник. Вы же не думаете, что она меня из любовных соображений спасла от смерти? Мы вместе были в метро, в зараженном квартале. Оттуда и знаю про укус. — А ну, Ронни. Проверь бабу…на предмет этих… Как остановить гнома немедленно я, конечно, придумал, а вот что делать, если они пойдут проверять Айли, у меня плана не было. Вот если бы Келли или Хуч были рядом. Удалось бы избежать всех этих трудностей, просто по очереди оторвав головы извращенцам. — Босс! Нет у нее никаких укусов. Этот псих врет! — Серьезно? — Вигги подошел ближе ко мне и, если бы рост ему позволял, непременно его лицо оказалось бы на расстоянии дыхания от моего. — Ты рассчитывал меня этими байками остановить, человечишка? Он грузно дышал и видимо ждал ответа. Мне нечего было сказать — что делать дальше, я не придумал. — Знаешь…а у тебя получилось! — вдруг главарь гномов завопил. — Ты сбил мне весь настрой, сукин сын! Я был уверен, что у него просто не вставал на человеческую женщину, а я лишь дал ему повод, чтобы не позориться перед своими дружками. — Слушай, Вигги. Когда не срабатывает в твоем возрасте, это лучше, чем быстро заканчивать в молодости, — я улыбнулся, думая, что разряжаю обстановку своей безобидной шуткой. Но никто не посмеялся. — А знаешь что, шутник? — Вигги в голову вдруг пришла какая-то идея. — Раз ты такой умный. Пожалуй, трахать сейчас ее будешь ты! Баба так или иначе заслужила члена в своей заднице. «Очень дебильное наказание» — подумал я. Мы, итак, с ней уже занимались этим. Гномы в этом мире действительно оказывались в моих глазах знатно тупыми. — Так и быть, — ответил я и пошел в сторону стоящей на четвереньках кудрявой. — Раз она заслужила это наказание, значит я исполню приговор. — Ты не дослушал, малой, — ствол обреза преградил мне путь к заду Айли. — Мы сыграем с тобой в одну игру. Сейчас ты будешь ее иметь, но как только остановишься или кончишь раньше, скажем, чем пройдет двадцать минут… Твоя голова превратиться в то же, во что превратилась голова этого орка. А вот это было уже страшно! У меня либо сейчас не сработает от волнения, либо я закончу раньше времени. Какой бы женщиной в возрасте не казалась кудрявая, ее задница была что надо. — Развяжите ей рот. Я хочу, чтобы она стонала, — заявил Вигги и гномы выполнили приказ. — Пусть все будет по-честному. Парень заявил, что у него вовремя срабатывает, потому что он еще не стар и он быстро не заканчивает, потому что уже не молод! Проверим! — Только попробуй кончить раньше времени, Квист! — тут же заявила темнокожая, а своим желанием выиграть в эту игру, вызвала движение у меня в штанах. — Тогда тебе придется сделать все, чтобы я продержался как можно дольше… — шепнул я. Я не успел договорить, как гном уже прислонил палец к своему рту, приказывая нам замолчать. — И если я почувствую в вашем сексе фальшь, то вы оба отправитесь на тот свет. Незамедлительно. Поэтому лучше сделайте все как надо. Блять! Последний раз я проходил это испытание в далеком студенчестве, когда не хотел показаться своей очередной девчонке слишком быстрым. Судя по половому акту с суккубом, Квист, тоже был резок и теперь в момент наивысшей точки наслаждения, я рисковал расстаться с собственной головой. — Развяжите ей руки. Пусть помогает парню закончить. Айли освободили от веревки кисти. Она продолжала стоять на четвереньках и исподлобья переводила взгляд с меня и на извращенца-гнома и обратно. — Время пошло, — он нажал на секундомер в своем телефоне. — Устройте мне настоящее порево и, если справитесь со всеми задачами, мы вместе отметим вашу победу холодным пивом. Вигги достал из переносного холодильника алюминиевую банку на которой было написано «гномье светлое», уселся на плетеное кресло-качалку и кивком головы приказал начинать. Я посмотрел на Айли. Сейчас веревка на ее шее была ослаблена. Она кивнула мне в знак того, что ничего не имеет против и я подошел сзади. — Давай, красавчик. Сделай это. Теперь уже до конца, но не слишком быстро, — сказала она, похоже оценив мои попытки помочь ей и теперь хотела по-своему отблагодарить. Передо мной была смуглая задница, а собственная рука кудрявой, просунутая между ног, уже мастурбировала себе, чтобы мое проникновение прошло как можно более гладко. Моя недавняя знакомая тоже хотела получить удовольствие. Я положил руку ей на талию и провел ей до самой ягодицы — гладкая кожа была мягкой и сильно возбуждала. Я смочил свои пальцы и дотронулся до «нее». Она простонала. У Айли между ног было уже совсем мокро от постоянных продольных движений моих пальцев в ее промежности. Я расстегнул джинсы и достал набухший от возбуждения член. Дотронулся им до нее. Она снова застонала. Я начал водить им между ее ног, пытаясь как можно дольше растягивать те, отведенные мне двадцать минут. Айли начала в ответ вилять бедрами, зажимая меня в своей влажной промежности. Я еще раз дотронулся до ее киски и средним пальцем проник глубже. Послышался протяжный стон от удовольствия. Я еще немного поиграл своим членом с ней, прежде чем войти. Мои руки мяли упругие ягодицы Айли, и я не делал резких движений, но кудрявая как на зло завиляла бедрами и принялась за дело сама. Но медленно. Это помогало держать себя в руках. Наступало самое время использовать старый добрый студенческий способ. Монстры. Представлять разных монстров и все, что не связано с сексом, а наоборот максимально снимает накопленное возбуждение. Главное не делать резких движений и думать совершенно о другом. Сначала в мои фантазии почему-то ворвались зеленые крокодилы. Ползающие за решеткой где-нибудь в тропиках зеленые крокодилы. Они разевают свои рты, плещутся в воде. Задница Айли. Упругая задница Айли. Мой член входит в нее и выходит. Черт! Она положила свою руку на одну из своих ягодиц и чуть отодвинула ее в сторону. Зачем она делает это! Такое движение вернуло в мою голову все мысли о сексе. — Уже пять минут, — ознаменовал прохождение четверти пути извращенец. Еще пятнадцать. Ничего сложного. Подумаю о болтающейся дырявой голове Келли. Да. Вот она трещит своей глоткой и совершенно не привлекает меня. Кажется, получается! Даже «он» стал менее твердым. — Измените позу! — приказал гном. — Отсоси у него. Вот черт! Никогда не думал, что умру такой смертью. Если она продолжит вытворять свои номера, то я не продержусь и пяти минет…точнее минут. Айли развернулась ко мне, продолжая стоять на коленях. И положила в свою ладонь мои яички. Ее язык плавно пополз от самого основания к головке, и она прикоснулась к нему своими губами, облизывая кончик. Наступало время для новых фантазий. Теперь на очереди был футбольный мяч. Не знаю почему. Просто он катился по зеленому газону. Летел в ворота. Ударялся об сетку… Получалось. Пока Айли глубоко заглатывала мой член я думал о том, как там в моем мире сейчас играет моя любимая футбольная команда. А когда вспомнил с каким позором они проиграли последнее дерби «он» вновь стал не таким твердым. Кажется, я выигрываю! Продержусь еще столько же и победа! — Дай ему в задницу, — приказал Вигги, и кудрявая тут же встала с колен, развернулась, облокотилась на небольшой заборчик на крыльце и подставила мне свой зад. О, нет! Сейчас точно будет все кончено. Ход конем. Шах и мат! Задница всегда была моим слабым местом. Меня даже не пришлось долго уговаривать, прежде чем я схватил ее за попку. Сперва туго, но затем все свободнее и свободнее мне удавалось входить в темнокожую, а она стонала и в прямом смысле убивала меня. Вахтерша у нас в студенческой общаге. Старая, сморщенная, с волосами, покрашенными в розовый цвет. Орет на меня за то, что я в очередной раз пришел после полуночи. О, нет! Не помогает даже мой коронный прием! Я не замечал гнома-извращенца, открытое поле вокруг, я слышал только безудержные стоны Айли, сжимал ее ягодицы и жадно входил в нее. Она достала мой член и вернула его на «первый уровень», видимо, чтобы помочь мне, но было уже поздно. Мне наступал конец. Смерть уже подбиралась к моему мужскому достоинству и выстреливала снарядом в голову. Я сильно зажмурился и кончал. В этот момент мне было абсолютно все равно, что меня убьют сразу после. Я просто получал наивысшее наслаждение. Я оставался в Айли еще некоторое время с закрытыми глазами, прежде чем осторожно открыл их. Гномы рассмеялись сразу же, как увидели, что я оглядываюсь. Айли смеялась тоже. Она освободилась от меня и натянула джинсы. На ней даже не было трусиков. — Что? — я ошарашенно смотрел на всех вокруг и не понимал, что происходит. — Это страховка, — ответила, совершенно свободно чувствующая себя, кудрявая тетка. — Какая еще страховка? — А такая, что сейчас я немного полежу к верху ногами и возможно через девять месяцев у меня появится то, что заставит тебя хорошо подумать, прежде чем исчезать с моим жезлом. Я натягивал штаны все то время, пока она говорила это предложение, а когда услышал его полностью, даже прищемил молнией мгновенно осевший пенис. — Что?! Ты совсем… — О, нет, — она перебила меня. — Мое время уже потихоньку уходит, красавчик, а с этим жезлом у меня есть возможность воплотить все свои желания. Если хочешь можешь считать, что это мой последний шанс. — А…как же Биви? — Кто? Ах, ты про орка. Он просто оказался со мной в одном здании полиции. Это мои настоящие друзья, — она указала на улыбающихся гномов и достала из переносного холодильника банку пива. — Мне же сейчас такое нельзя. Я и забыла. Я криво улыбнулся, оценивая нехитрую шутку и до сих пор не мог поверить, что меня обвели вокруг пальца. — Ладно. Зайдем в дом, — сказала Айли. — Чувствуй себя как дома, муженёк. Твоя комната на втором этаже, самая последняя справа по коридору. Отдадим потом ее нашим детям. Только не перепутай с комнатой напротив, а то окажешься в спальне Вигги. Я же не хочу так рано овдоветь. Вся банда, все еще усмехаясь, вошла в дом. Я остался стоять на крыльце и пытался осознать, что вообще произошло. Я был гостем в теле Квиста, но само осознание того, что у этой наглой лгуньи появится ребенок, в создании которого я принимал участие не давало мне покоя. Может, ну и пусть? Убежать и как будто ничего не было? Ведь сколько отцов живут на свете и даже не знают о существовании своих детей. Конечно, в этом случае была одна маленькая проблема. Всю свою прошлую жизнь я очень хотел детей, вот только здоровье мне не позволяло. Я люблю их. Но заделать ребенка вот таким способом… Нет! Ладно! В конце концов, чтобы забеременеть может потребоваться больше одного акта. Буду надеяться, что удастся отделаться простым недоразумением. Бежать с Глубоких Топей сейчас не было никакого смысла, поэтому я вошел в дом. Неухоженное логово бандитов — вот, что первое пришло мне на ум, когда я увидел грязный диван, стоящий напротив старого лампового телевизора, а над ним висела лампочка, уверен, даже никогда не светящая внутри люстры. Гномы сидели и гоготали над шуткой гоблина-комика, выступающего с веселым монологом на фоне красной шторы. Айли рылась в холодильнике и доставала на старый кухонный стол все, что, видимо, еще годилось для употребления. Интуитивно я проложил себе путь к ванной комнате и включил кран, чтобы умыться. Воды не было. Похоже дом даже не принадлежал им. Я откинул шторку в ванной. Вот черт. Там лежал старый эльф в клетчатой рубашке с разрезанным горлом. Видимо он жил тут, пока бандиты не нагрянули и лишился этой жизни сразу. — Там бывший хозяин дома, верно? — спросил я у Айли, как только оказался в гостиной. — Он все равно уже доживал свои последние дни, — небрежно ответила она, уставившись в экран на того же комика, над которым смеялись гномы. — До завтрашнего утра мы никуда не едем? — Будь уверен. Можешь ложиться спать. Я скоро приду к тебе, дорогой. Гномы в компании темнокожей женщины остались у телевизора, а я пошел осмотреться и быть может решить, что делать дальше. У входа находился старый комод. На нем стояли часы и было несколько фотографий в рамках. На них бывший владелец дома стоял с ружьем на охоте, скакал на лошади по полю, кормил кур или собирал ягоды. Было очень много совместных снимков с маленьким мальчишкой-эльфом. Я взял рамку в руки, чтобы посмотреть внимательнее. Видимо это был сын погибшего старика эльфа. — Мы прерываем трансляцию сольного StandUp-концерта Дедли Маркина в связи со срочными новостями. — О! — воскликнул Вигги. — Может нас покажут? Мы сегодня устроили настоящее шоу! — Ожившие мертвецы прорвали оборонительные редуты, которые ограждали строящуюся стену, — продолжал говорить гоблин. — Орда мертвецов взяла числом регулярную армию Грогховерполиса и теперь направляется на город. Сейчас на север стягиваются все силы Руавеннимы для того, чтобы остановить угрозу и обеспечить безопасное существование жителям города. Я выглянул из-за угла и увидел как орда зараженных словно волной накрывает всех военных и их технику и только приумножается с каждым пройденным шагом. Мертвые вставали и присоединялись к своему врагу. — Напоминаем, что заражение первой жертвы произошло по вине сотрудника агентства недвижимости «ЗАКА» Квиста Мерлоу, которого сегодня должны были прилюдно казнить на главном стадионе города. Однако, когда мэр снял мешок с головы преступника, оказалось, что на коленях стоит невиновный. Кадры, снятые с вертолета, передавали эмоции мэра, так долго и пафосно запрягавшего тот момент и не было предела разочарованию на его лице, когда из-под мешка показалась бандана Джека с белыми черепами. Вся толпа завороженно умолкла, а воздух разрывал только шум от вращающихся лопастей вертолета. — Только что мэром Грогховерполиса в городе было введено чрезвычайное положение. Всем жителям приказано эвакуироваться. — Дорогие жители нашего славного города, — гном выступал из своего кабинета. — К сожалению на данный момент заразу остановить не удается. Я призываю каждого оставить Грогховерполис до того времени, когда нам удастся побороть болезнь. Берите все самое необходимое и уезжайте в Аркалис. В столице вам окажут всю необходимую помощь. Оставаться в нашем городе, к сожалению, значит обречь себя на верную смерть. Гном поднялся и даже не дождавшись окончания эфира покинул свой кабинет. Флаг Руавеннимы остался одиноко висеть на экранах миллионов зрителей. А может и больше. Апокалипсис наступил.
Глава 23. Жизнь за жизнь
— Кажется, нам пора сваливать, ребятки, — Айли встала с дивана и подошла к окну. — Уж больно мы находимся близко к границе. Далеко из-за горизонта к густым белым облакам плотным слоем поднимался черный дым. Где-то там шел ожесточённый бой. Небо сотрясали протяжным гулом пролетающие мимо самолеты, бомбардирующие бесчисленную толпу мертвецов недалеко отсюда. — Глубокие Топи похоронят зараженных. Нам бояться нечего, — гном со стеклянным глазом никуда не торопился и до сих пор беззаботно разваливался на диване. — Эльфийка на Ледяном Демоне может управлять толпой мертвецов, — встрял в разговор я. — Они вряд ли дойдут до нас. Но факт в том, что мы окажемся в ловушке, если не уйдем сейчас же. Полагаю, проще под прикрытием всеобщей паники бежать из города, чем прорываться потом через орду зараженных. — Слушайте, — Вигги встал с места и поторопился допить свое пиво. — Будущий папаша дело говорит. Надо сматываться. Тут все равно уже ловить нечего. А воспользовавшись паникой мы может и до эльфийки с жезлом добраться успеем… — Это вряд ли, — Айли посмотрела на меня. — Зато похоже мы с тобой, красавчик, останемся вместе на более долгий срок, чем я планировала. — Исключено! — Вигги прервал темнокожую. — Тут наши с ним пути расходятся. — Это почему? — запротестовала кудрявая. — Потому что рожу твоего красавчика знают на каждом пропускном пункте. Хочешь остаться с ним — пожалуйста. Но в таком случае мы поедем отдельно. Все гномы резко засобирались. Картинка на телевизоре превратилась в белый шум и больше не передавала новости. Гномы натянули свои кожаные куртки и вышли наружу. — Мне жаль, Квист, — Айли немного поколебалась на пороге. — С тобой в компании мы и правда огребем много проблем в Аркалисе. Жаль, что все пошло не по плану. Прощай! — Постой, — я выбежал на улицу следом за ней. Открытые задние двери фургона радушно приняли кудрявую, но два ствола, наставленных на меня, не давали приблизиться. — Вывезите меня с этих…топей, а дальше я сам. — Слушай, парень! Тебе, итак, сегодня уже перепало, — ответил Вигги. Звук заведенного мотора перебил его. — На этом удача закончилась. Не приближайся! — Я не хотела, чтобы так получилось, Квист! — кричала Айли изнутри, поднявшего ворох пыли в воздух, фургона. — Но ты получил приличную компенсацию! Женский смех доносился из машины, которая уже скрывалась за частоколом из необычных, близко посаженных друг к другу, деревьев. Я остался совсем один, среди беспрерывного кудахтанья, бегающих возле меня куриц и раздосадовано схватился руками за голову. Вокруг были Глубокие Топи, и я сомневался, что даже пойдя по следам, оставшимся от колес фургона, не провалюсь под землю. С севера, наверняка уже шли ожившие мертвецы, а у меня не было абсолютно ничего, кроме этой белой больничной пижамы, которая уже порядком потрепалась. Но терять время было нельзя. Я вернулся в дом и встал напротив небольшого шкафа в прихожей. Открыл. Внутри висела одежда убитого эльфа-старика. Я вываливал все на пол, не теряя времени на развешивание одежды обратно по своим местам. Джинсы. Надену. Они оказались немного великоваты, но гораздо удобнее белой хлопковой ткани. Клетчатая рубашка в рукавах, как я и предполагал, тоже была не по размеру, но я закатал их и в отражении старого потертого зеркала на внутренней дверце шкафа увидел настоящего фермера. У порога я натянул удобные ковбойские сапоги и надел на голову белую шляпу, висящую у самого выхода на криво вбитом в косяк гвозде. Теперь тридцатилетний ковбой должен был придумать план, как выбраться с Глубоких Топей. Когда я уже собирался выйти на улицу, то обернулся, чтобы еще раз взглянуть на дом, как делал это обычно в прошлой жизни и сейчас поддался этому импульсу. Я вдруг замер и задумался. Комод, на котором стояли фотографии, не давал мне покоя. Маленький мальчик-эльф запечатлён на половине снимков. Интересно, его уже не было дома, когда бандиты пришли или они что-то сделали с ним? Времени до нашествия мертвецов оставалось критически мало, но я не мог позволить себе не проверить все комнаты и оставить мальчишку, если он тут был, на растерзание зараженным. Я побежал наверх и увидел четыре комнаты. Открыл первую слева. Туалет. Открыл дверь справа. Там оказалась детская. Я зашел в нее. Здесь всюду на стенах были наклеены плакаты с изображением разных супергероев — «Человек-орк», «Эльфийка-каракатица», «Бронированный гоблин» и другие. Над дверью висели старые часы, все покрытые паутиной, но сама комната казалась вполне обжитой. У окна, с видом на Глубокие Топи, стоял письменный стол, заваленный солдатиками, слепленными из пластилина фигурками неведанных мне животных, а его добрая половина была завалена рассыпавшейся стопкой комиксов. Над детской кроватью висел флаг Руавеннимы, а на полу валялись мелкие детали от конструктора. Тут точно жил ребенок. Только вот у меня было четкое ощущение, что он где-то прятался, а не уехал внезапно, прежде чем появились бандиты. Я осмотрел еще две комнаты. Спальню и комнату для гостей. Заглянул под кровати, в шкафы, за занавески. Везде, где можно было переждать вторжение преступников маленькому ребенку, оказалось пусто. Я снова спустился вниз и подошел к единственному помещению, в котором еще не искал. Это был подвал. Заперт на защелку. Я открыл. Перед моими глазами открылся вид на непроглядную черную дыру. Я нащупал выключатель и включил свет. Теперь я видел лестницу, по которой смог спуститься вниз. Абсолютно обычный подвал со стеллажами, паутиной в углах на потолке, скрипучими лесенками и запахом стружки. — Ты здесь? — решил спросить я, чтобы не терять времени. Никто не отвечал. С улицы через узкое окно доносились звуки, которые издавал домашний скот — блеянье козлов и хрюканье свиней. Окно выходило во внутренний двор. — Не бойся. Я не причиню тебе вреда, — я решил говорить, будучи не уверенным в том, слышит ли меня ребенок. — Нужно срочно уходить. Я не знаю, смотрел ли ты телевизор, но та болезнь, о которой все говорят последние несколько дней, победила. По крайней мере здесь. Ожившие мертвецы могут прийти в любой момент и убить нас… Тишина. — Бронированный гоблин будет спасать только Аркалис. Ты ведь хочешь увидеть, как он это делает? Я стоял в центре подвала, перегороженного стеллажами, и вглядывался между полками, чтобы заметить несчастного парнишку. Внезапно что-то грохнулось в одном из углов мрачного помещения. Я обернулся на звук и увидел, как маленький мальчик-эльф идет ко мне на встречу. — Вот ты где! — я осмотрел парня. Нужно было понять не ранен ли он. — Ты здоров? Тебе не причинили вреда? Эльф отрицательно покачал головой. — Значит так. Сейчас поднимись в свою комнату и возьми с собой все самое необходимое, хорошо? У тебя есть рюкзак? Он кивнул. — Оденься тепло и сложи все самое нужное в свой рюкзак. Встретимся в гостиной через двадцать минут, хорошо? Парень ничего не ответил, он развернулся и убежал. Я поднялся из подвала следом за ним, сел на старый диван и закрыл глаза. Нужно было понять, где сейчас находятся Келли и Хуч. Трансформация, кажется так это назвали местные, произошла. Теперь я стоял посреди широкой улицы на четвереньках и рассматривал Грогховерполис в черно-белых тонах. Здесь царил настоящий хаос. Громкая предупредительная сирена гудела на всю округу. Люди загружали в свои машины вещи, которые были не первой необходимости, но к которым они были очень привязаны. Один орк пытался запихнуть в свой автомобиль большую плазму, и отказывал эльфийке с ребенком на руках, подвезти их до границы, аргументируя это тем, что у него у самого для всего не хватает места в машине. Гоблины в кожаных куртках и банданах, срывающих их лица, битами громили витрину ювелирного магазина. Изнутри вышел старый гном, видимо владелец, и сделав предупредительный выстрел в небо из обреза попытался отпугнуть разбойников, но гоблины набросились на него и раскрошили тому голову бейсбольным спортивным снарядом. Затем они продолжили делать то, за чем пришли — грабить. Слева, на проезжей части, жители, у которых не было транспорта, набросились на заполненный автобус и облепили его со всех сторон, требуя пустить их внутрь. Водитель не открывал двери и поэтому отчаянные граждане Грогховерполиса начинали раскачивать его и разбивать окна, чтобы залезть через них в салон. Мне нужно было где-то оставить Хуча, чтобы вернуться за ним позже, когда доберусь до города. В то же время я хотел подстраховаться, чтобы его не сожрала орда, надвигающихся на мегаполис мертвецов. Но что он вообще тут делает? Я обернулся. Волк Смерти стоял недалеко от входа в «Центр исследований и вакцинации Грогховерполиса». Умный пес! Он пришел за Ласковой Тенью! Только вот добраться до нее в его теле невозможно. Он не сможет даже открыть дверь. Стоп. У меня же есть Келли! Я закрыл глаза и маленьким блуждающим огоньком в своем сознании отыскал тело Келли. Открыл. Теперь я находился в вентиляции здания и смотрел сквозь решетку в абсолютно белую комнату. Там была Ласковая Тень! Она лежала, прикованная к операционному столу металлическими наручами. — Что происходит? — спросила она у только что вошедшего к ней врача. — Боюсь, что мы должны ускорить процесс изучения иммунитета к зараженным. Грогховерполис вот-вот падет. — Тогда делайте что должны, — храбрости эльфийке было не занимать, а вот сообразительности… Даже отсюда, по тону человека в белом халате, я понимал, что ее не ждет ничего хорошего. — Аркалис и другие города и страны отказываются принимать зараженных, считая, что вирус слишком опасен, — седой эльф набирал прозрачную жидкость в шприц из только что открытой ампулы. — Даже во имя медицины. Так что мы вместе не можем бежать. Но и остаться тоже. Эльфийка попробовала вырываться, но совсем скоро обессиленно сдалась и тяжело задышала. — Что вы хотите сделать?! — Мы возьмем все необходимые материалы. Вашу кровь, костный мозг и другие. Одним словом, мы вынуждены вас убить ради будущего всей жизни на нашей планете. — Но я не заразна! Я сама готова помогать! Зачем вы делаете это?! — У нас нет другого выхода. Вы неизбежно умрете. Седой доктор вколол Ласковой Тени что-то в вену, сосчитал до десяти, и она отключилась. Это наркоз. Я должен спасти ее! В кабинет вошла Жани, та девушка, что меряла мне давление, когда я тоже был в здании. — Вертолет уже на площадке и ждет нас, — сказала она. — Кроме основных материалов, я также хочу забрать с собой сердце и мозг эльфийки. Не хочу допустить оплошности, если вдруг загадка противостояния безумному поведению кроется именно в этих органах. Ассистируйте мне, Жани. Пожалуйста. Никогда не мог выполнять трепанацию черепа в одиночку. — Хорошо. Только придется поторопиться. Орду мертвецов уже видно с крыши нашего здания. — Несомненно. Подайте пилу. Вот черт! Видимо Келли пришло время вкусно поесть. Давай, Квист. Орда мертвецов все равно уже захватывает город! Развязывая челюсти укушенной, ты не сделаешь ничего хуже. Все, итак, уже катится в ад! Давай спасем жизнь эльфийке. Маленькая круглая электрическая пила уже приближалась ко лбу Лесковой Тени. Переломанными пальцами укушенной я открыл решетку вентиляции и спрыгнул прямо на плечи старому ученому. Он принялся размахивать руками и пила вошла в плечо Келли, забрызгивая гнильем белые стены кабинета. Я вцепился эльфу в шею и оторвал жирный кусок сморщенной плоти. Жани от ужаса заорала и побежала прочь. Я спрыгнул с седого, догнал ее и вцепился зубами в щиколотку. Она упала и принялась пинать по болтающейся голове укушенной, но них как не могла попасть. Мы были очень ловкими. Цепляясь сначала за ноги Жани, затем за бедра, талию и наконец грудь, я добрался до горла и вырвал часть из него вместе с языком. Медсестра была мертва. Доктор-эльф умирал в другом углу, захлебываясь голубой кровью. Все также, передвигаясь на четвереньках, я подбежал к операционному столу и забрался на него. Ласковая тень лежала без сознания, прикованная пятью железными наручами. Они были на руках, ногах и шее. Я понял, что не знаю, как их открыть, а подохшие врачи уже начинали оживать. У эльфийки, конечно, был иммунитет, но ничто не застраховывало Тень от того, что ее могут просто-напросто сожрать. Я дотронулся до правого запястья и понял, что не могу освободить эльфийку корявыми пальцами Келли. Мертвецы на полу уже вовсю кряхтели. Нужно было срочно что-то предпринять. Оставалось совсем мало времени. Я закрыл глаза и, открыв их вновь, попал в тело Хуча. Волк Смерти все также стоял перед центром исследования и вакцинации Грогховерполиса. Вокруг торопливо сновали паникующие жители города. Я подбежал к одному орку и полаял, чтобы привлечь его внимание. Зеленый громила в ответ только замахнулся на меня и попытался ударить своей огромной ногой. Я, скуля отбежал от него. Помощи от орка ждать не стоило. Потом я увидел человека, с чехлом от гитары на плече. Он, как и все остальные, торопился слинять из города. Я схватил его за штанину, пытаясь привлечь внимание, но он тоже отмахнулся от меня, попав подошвой своего ботинка в нос Хучу. Это было очень неприятно и болезненно. Я продолжил озабоченно смотреть по сторонам. Эльфы! Мне нужен эльф! Судя по всему, они должны обязательно откликнуться на зов о помощи! Но вокруг, как на зло, спешили в разные стороны только люди, гномы и орки. Я пробежал чуть вперед и увидел эльфа в кожаной куртке, садящегося на мотоцикл. За его спиной висел меч. То, что нужно! Я оббежал его, пока он не тронулся с места и преградив дорогу начал лаять! — Волк Смерти? — спросил он сам у себя и оглянулся в поисках моего хозяина. — Ко мне из-за завесы прорвался Волк Смерти? Кажется эльф не верил своим глазам. Он выставил подножку и слез с мотоцикла. — Вот это удача! Неужели у меня теперь есть собственный волк! — эльф подошел ко мне и встал на одно колено. Я не стал дожидаться всех прелюдий знакомства, которые видимо стоило соблюсти при встрече с Волком Смерти, и побежал в сторону здания, внутри которого находилась Ласковая Тень. Чуть продвинувшись к центру исследований, я обернулся и вновь начал лаять, зовя эльфа за собой. — Что ты делаешь? — вопрошал меченосец. — Зовешь меня за собой? Кажется, обрадованный обретением столь сильного питомца эльф наконец начинал понимать, что я от него хочу. Он поднялся с колена и побежал за мной. Я тут же со всех лап ринулся в сторону здания, периодически оборачиваясь и лая. Эльф не отставал. Очень скоро мы подбежали к двери. Я заскулил, пытаясь сказать ему, чтобы он открыл дверь. Меченосец понял. Он зашел внутрь и пустил меня. На охране уже никого не было, все эвакуировались. Мы прошли сквозь турникет, и я принюхался. Ласковая Тень всегда пахла по-особенному. Мускатным орехом в сочетании еще с чем-то, чего в силу своего мужского равнодушия я знать не мог. — Что случилось, парень? — спросил меня эльф. — Куда ты меня ведешь? Почувствовал! Я радостно залаял и побежал по лестнице. Меченосец был вынослив — он не сбавлял хода, даже когда мы оказались на седьмом этаже. Эта дверь открывалась наружу, мне нужна была его помощь. Эльф взял за ручку и потянул на себя, я тут же ворвался в коридор. Тут я увидел, навскидку, несколько десятков дверей, но с таким обонянием точно знал куда бежать. Через несколько секунд мы уже стояли у белой двери. Я встал на задние лапы, опираясь передними на нее, чтобы показать, что мы прибыли к месту назначения. — Сюда? — эльф прислонился своим заостренным ухом к двери. Видимо он услышал что-то, потому что перед тем, как открыть ее, вытянул из ножен свой меч. Как только передо мной возникла прогалина, я тут же ворвался внутрь на помощь защищающей Ласковую Тень Келли. Укушенная отстаивала жизнь прикованной к операционному столу эльфийки, борясь с мертвецами. Она была тяжело ранена. Оживший доктор лишился своей головы почти сразу после появления Волка Смерти. Вслед за ним сначала рука, а затем и другие конечности оказались оторваны и от тела ожившей Жани. Я обернулся к эльфу, чтобы позвать его к телу Ласковой Тени и освободить ее, но увидел, что он наставил свой меч на Келли! «Нет! Какого хрена! Она на нашей стороне!» — кричал я, находясь в теле Хуча, но, конечно, меня никто не слышал. Меченосец размахивать своим клинком, двигаясь в сторону Келли. Укушенная не нападала. Она ловко извивалась, избегая быстрых выпадов пришедшего на помощь эльфа, который обращался со своим мечом очень умело. Я лаял чтобы остановить его, но тот уже загнал укушенную в угол. Блять! Она словно маленький безобидный щенок прижалась к полу, но ему было все равно… Очередной взмах снес половину головы бывшей официантке и ее тело обмякло. Я в полной прострации сидел на старом диване посреди Глубоких Топей. А на глазах наворачивались слезы. Келли отдала свою жизнь за жизнь Ласковой Тени… Мальчик-эльф с маленьким рюкзаком стоял передо мной и смотрел на меня круглыми испуганными глазами. Он что-то пытался сказать, но я был не в состоянии слушать. — Прости, малыш, — сказал я ему. — Мне нужна еще буквально минута. Я закрыл глаза и открыл их уже в лаборатории. Встав на задние лапы и накинув передние на операционный стол, я видел, как эльф освобождает Ласковую Тень от оков. Она была до сих пор без сознания. Он взял ее на руки. — За мной, малыш! — свистнул он. — Нужно увезти эту красотку подальше отсюда. Я открыл глаза и снова оказался в гостиной. Этот ублюдок чувствует себя героем… Куда он ее собирается увезти? Я путался в собственных мыслях, а паренек-эльф уже дергал меня за рукав и, кажется, просил посмотреть в окно. Я подошел ближе и увидел целое полчище оживших мертвецов, которых за собой вела моя старая знакомая — Лана. Они двигались прямо на ферму…
Глава 24. Порочная связь
— Вот черт! — я посмотрел в окно и выругался в слух. Орда живых мертвецов двигалась вслед за угнетенными — самыми быстрыми из них. Лана на Ледяном Демоне летела впереди орды и пристально смотрела в окно, из которого глядел на нее я. Возможно, если грохнуть девчонку, остальные просто разбредутся по своим делам? Я бросился на кухню искать все, что может послужить оружием. Тут был нож, но таким лезвием сложно будет убить мертвячку, несмотря на небольшие размеры именно этой. Может что осталось в подвале? Я уже собирался юркнуть в открытую дверь, которая вела вниз, но увидел, что мальчишка-эльф загибает старый ковер, лежащий на полу. — Что ты делаешь? Он не отвечал. Парень был либо нем, либо еще не умел говорить, либо не хотел. Он также молча нащупал плохо сидящую в полу доску и убрал ее. — Что это? Я видел, как эльф достает оттуда длинное ружье и вопрос отпал сам собой. Он протянул мне его вместе с коробкой патронов. Это уже лучше, чем ничего. Я поблагодарил его и снова подбежал к окну. Сейчас прицелюсь в голову и одним нажатием отправляю Лану на тот свет. Хотя прошло совсем немного времени с момента нашей последней встречи, но Ледяной Демон маленькой дьяволицы уже загнил и покрылся волдырями. Маленький эльф показал мне куда вставить патрон, и я прицелился в зараженнуюдевчонку. Выстрел. Мимо. Истошный визг дракона, на котором летела Лана распугал птиц в поле, и они взмыли вверх. Перезарядил. Выстрел. Мое плечо пронзила ужасная боль. Я упал на пол, а ружье выпало из рук. Это что еще за херня? Внутри меня как будто внезапно появился какой-то паразит и принялся прогрызаться на свободу. Боль была такая сильная, что я не мог встать. — Прячься, — смог произнести я, сквозь тошноту, которая встала в горле. Парнишка-эльф продолжал смотреть на меня и не уходил. Я уже слышал, как благодаря взмаху крыльев зараженного дракона рядом с домом разгулялся ветер. Лана была уже близко. — Залезай обратно в подвал! — приказал я ему злым шепотом, чтобы тот испугался и послушался. Другого выхода не было. На глазах нелюдя навернулись слезы, и он послушался. Левой рукой я смог поднять ружье, затем отполз и спиной навалился на стену под окном. На подоконнике лежала коробка с патронами. Я начал нащупывать ее, но случайно сбил на пол и снаряды разлетелись в разные стороны. Дотянувшись до одного из них, я смог зарядить свое оружие и вновь принял самое удобное сейчас для меня положение. Я смотрел в сторону прихожей и знал, что вот-вот там появится Лана. У меня будет всего один шанс, чтобы убить ее. Не знаю, попал ли я в предыдущий раз, но только выстрел в голову дарил хоть какую-то надежду на выживание. Еще это плечо. Что она сделала со мной? Проклятая магия! Дверь в прихожей заскрипела. Пальцем левой руки я нащупал спусковой крючок. Солнце из окна ярко светило, хорошо освещая поднятый в воздух слой пыли. Маленький эльф давно спрятался и его совсем не было слышно. Момент истины. Либо я, либо меня. Маленькая дьяволица не торопилась. Из-за угла показалась сначала ее бледная рука, затем один глаз, а уже потом она сама полностью ступила на свет. Серьга с левого уха пропала вместе с куском хряща, волосы частично выпали и теперь девчонка смотрела на меня слепыми молочными зрачками. А что это у нее в плече? Кажется я попал! Это была рана от моего выстрела! В том же месте, где сейчас меня мучила невыносимая боль! Мы связаны с этой стервой, как были связаны с Келли, только несколько иначе! Кажется, пытаясь убить ее, я убиваю себя. Уверен, эта магия действует и наоборот. Я могу ей ничего не говорить и сожрав сейчас меня, Лана тоже сдохнет. Вот она, очередная возможность принести себя в жертву… Но блять! Мертвецов уже не остановить! От того, что я умру никому не станет лучше. Не сейчас. Я найду способ остановить ее. Но позже. — Постой! — крикнул я. — Ты же понимаешь меня, верно? Девчонка медленно приближалась. Кажется, она наслаждалась моментом сладкой мести и жаждала медленно и мучительно жрать меня. — Рана в твоем плече! Мы связаны! Девчонка не слушала и продолжала клацать своими челюстями и шагать в мою сторону. Выбора не оставалось. Иначе она просто сожрет беднягу Квиста. Я из последних сил поднял ружье, прицелился и выстрелил. Пуля раздробила колено зараженной, а вместо нее, от боли взвыл я. Теперь я не чувствовал ногу. Но зато Лана остановилась. Она смотрела на меня словно собака пытающаяся понять, что я хочу до нее донести, наклоняя голову то вправо, то влево. — Видишь?! — я не говорил, а орал от боли. Глубокое дыхание немного помогло справиться с собой. — Если убьешь меня, то умрешь сама! Лана кряхтела и продолжала наблюдать за мной. — А если я укушу тебя? — сказал парнишка-эльф, выйдя из подвала. — Что? Какого черта ты вышел?! О, нет! — я разразился проклятьями, но вдруг остановился. — Что ты сказал? — Она спрашивает, что будет, если укусит тебя и сделает частью своей орды? — ответил эльф. — Как ты… Ладно, разберемся потом. Спрашиваешь, что будет если укусишь меня? Ничего. У меня иммунитет. Одна зараженная орчиха уже кусала. В это же, кстати, плечо. Лана смотрела на меня и продолжала вертеть головой. — А если кто-то другой тебя убьет? — спросила она голосом мальчишки. — Не знаю… — я не знал, хвататься за плечо или колено. Обе конечности нещадно ныли. — Но можешь не переживать, я подыхать не собираюсь. Или ты хочешь запереть меня в клетке и возить за собой? — Твою мать, Квист! — ругался парнишка. — Какого хрена с тобой все через жопу! — Эй! — я пригрозил парню пальцем здоровой руки. — Она может нести все, что угодно, но ты думай, что говоришь. Лана схватила эльфа за горло и пристально смотрела на него, как будто разговаривая с ним. — Да, он думает то же что и говорит, — ответил напуганный парнишка. Теперь я понял. Кажется, он умел читать мысли. — Что же с тобой делать? Я не нанималась в няньки… — говорила Лана голосом эльфа. — Отпусти, — заявил я. — Что? Отпустить человека, который превратил меня в монстра и от которого зависит моя жизнь? Ты очень дурного мнения обо мне, па. Я слегка приподнялся обратно, потому что уже успел скатиться по стене довольно низко. — Насколько я понял, твои мертвяки могут наброситься на меня в любой момент, как только ты потеряешь контроль над ними. И я мертв. Запрешь меня где-то, долго не будет воды и еды, и я мертв. Отпустишь и я буду выживать, как до сегодняшнего дня. По-моему, я заслужил немного доверия, раз до сих пор жив. Убеждение было так себе, но у дьяволицы, как и у меня, не было большого выбора. — Ну? Соглашайся. Ты же найдешь способ разорвать связь когда-нибудь и тогда снова придешь за мной. Давай, отпусти папочку. — Она согласна, — сказал маленький эльф, но вдруг на его лицо наползла гримаса ужаса, — Нет! Нет! — завопил он, но замолк, когда Лана вцепилась ему в горло. Я мог только закрыть глаза, чтобы не видеть, как маленький эльф умирает. Парень свалился на пол и истек кровью. Лана дождалась, когда его руки снова зашевелятся и понятным только мертвякам рокотом, приказала идти за ней. Дьяволица еще раз взглянула на меня своими молочными зрачками и ушла прочь. У меня оставалась куча вопросов, на которые я бы хотел получить ответ, но выжить в этой ситуации было гораздо важнее. Куда сейчас направится Лана? Хотела ли она спасти меня, когда я укусил ее? Зачем она убила этого парня? Видимо ответы на эти вопросы мне предстоит получить в будущем… Через несколько минут я услышал громкий визг, видимо приказывающий мертвецам обойти дом, в котором я находился, и наступила оглушающая тишина, прерываемая лишь периодическим задуванием ветра в открытое окно. На полу были разбросаны патроны, гнилая кровь Ланы вперемешку с голубой кровью маленького эльфа измазала весь ковер, а напуганные козлы и свиньи на улице вновь начали издавать разные звуки. Я постарался встать, но едва оперся на больную ногу, как снова завопил. Эта была сильная связь. Надо привести себя в порядок прежде, чем я смогу уйти отсюда. Боль хоть и становилась чуть слабее, но все еще мучала. Может быть Ласковая Тень сможет мне помочь? Она уже должна была прийти в себя. Тьма. Блуждающая энергия. Хуч. Волк Смерти жрал мясо из большой миски. Подняв голову, я увидел, что нахожусь на большой кухне. Оглянулся. Эльф-меченосец сидел у дивана на коленях и протирал Ласковой Тени лицо, смоченным в тазу влажным полотенцем. За его спиной все еще висел клинок, убивший Келли, а светлая челка спадала на лицо. Стены в квартире были увешены разными картинами, на которых были изображены остроухие рыцари, сражающиеся с огромными драконами, в сотни раз превышающими размеры Ледяных Демонов и их самих. В углу комнаты стоял старый патефон и проигрывал местное кантри. Сирену с улицы было почти не слышно через закрытые окна, но все же она не давала забыть о срочной эвакуации из Грогховерполиса. Я подошел к дивану и приблизился к лицу эльфийки. Сам не заметил за собой как наслаждаюсь ее запахом. Она вдруг пошевелила веками. Просыпается? — Кажется, тебе удалось разбудить ее, парень, — эльф убрал таз с полотенцем в сторону и сел на стул рядом. Ласковая Тень еще какое-то время приходила в себя и наконец разглядела незнакомца. Она встрепенулась и испуганно отползла к краю дивана. — Успокойся, я не причиню тебе вреда, — сказал эльф и добродушно улыбнулся белоснежной улыбкой. Он явно был достоин исполнять вокальную партию в каком-нибудь бойбэнде. — Кто ты? — она бросила взгляд на Хуча и немного успокоилась. — Меня зовут Эрк. Я спас тебя от мертвецов в центре исследований. — Мертвецов? Что произошло? Я помню только…Доктор хотел убить меня… Эльф поднялся с места, включил кофе машину, достал из холодильника продукты и принялся делать бутерброды. Параллельно он успевал рассказывать обо всех событиях: — Мэр попросил всех эвакуироваться из города. Я последовал этому совету, но, когда уже собирался уехать, твой пес остановил меня и привел к тебе. Я сначала, конечно, подумал, что Волк Смерти теперь мой, но после того, как попробовал трансформироваться в него понял, что ошибаюсь. — Он привел тебя ко мне? — Да. Ты была прикована к этому…столу для опытов. А остальные, кто находился с тобой в комнате были заражены. Волк разобрался с ними, но и я не остался в стороне. В общем мы перебили всех оживших мертвецов, и я принес тебя сюда. Хорошо, что ты очнулась. Пора уезжать. Говорят, что орда задержалась на Глубоких Топях, но все равно мертвяки скоро захватят весь Грогховерполис. Он поднес ей переносной столик, на котором стояла чашка ароматного кофе и бутерброды. — Перекуси. Невозможно предсказать, когда представится следующая возможность поесть, — сказал он, а себе достал из холодильника банку шипящей газировки и открыл ее. Сукин сын был очень мил, но я не понимал почему испытываю к нему такую агрессию. — Благодарю тебя, Эрк, — кажется Тень тоже чувствовала, что он очень мил и улыбнулась ему такой улыбкой, которой я не видел в свою сторону за все время нашего знакомства. Моего с ней знакомства. — Как только поешь, нужно будет срочно убраться отсюда. Кажется до вторжения зараженных совсем недолго. Взрывы слышны даже отсюда, — сказал эльф, выглянув в окно, чтобы удостовериться не подступает ли орда оживших мертвецов к его дому. — Я…ты должен кое-что знать… — Да? Кажется Ласковая Тень замялась. — Чтобы ты не сказала, я пойму, — добавил Эрк и взял ее за руку. Какого хрена? Убери свои руки от нее! Надо успокоиться, Квист. Никто не должен знать, что ты слушаешь. Пока. — Там, где я была…в лаборатории…В общем, меня кусали, но оказалось, что у меня иммунитет. На мне проводили разные опыты и хотели разделать на куски ради того, чтобы попробовать побороть болезнь. — Слушай, — ответил Эрк тут же. — Я не боюсь тебя. Если ты об этом. И не оставлю. — Просто… Ты сказал, что вы с Хучем убили в том кабинете мясоедов. Но как они заразились? Не я ли оказалась причиной их безумства? Эльф ничего не отвечал, а Ласковую Тень вдруг поразила какая-то мысль. — Хуч! Где Келли? Она была с тобой? Это Келли могла их всех заразить, защищая меня! Послушай, Эрк, не было ли там зараженной девушки? Она передвигается на четвереньках и необычно рокочет. Ну, давай. Расскажи, как ты забил безобидную укушенную. Я с интересом наблюдал, что произойдет дальше. — Она была…тебе близка? — промолвил меченосец. — Келли? Да, она очень важна для одного моего друга. И скорее всего она защитила меня, поэтому — да. Эльф молча пялился на Ласковую Тень несколько секунд и наконец сказал: — Мне жаль, но…ее там не было, — подонок солгал. — Но я уверен, что с ней все в порядке. Она же одна из «них», — и он указал подбородком в сторону окна. — Ты прав, Эрк, — Тень пригубила кофе из чашки. Я чувствовал божественный аромат и многое бы отдал за него. — Ты не сказала, как тебя, зовут, — он взял переносной столик, чтобы убрать его. — Тень. Можешь называть меня так. — Мне нравится, — он вновь улыбнулся в ее сторону. — Ты готова? — К чему? — Нам пора уходить. Мертвецы скоро будут здесь. — Меня не выпустят из Грогховерполиса… Так, что оставь меня и спасайся… — Что? Почему? — Во всех базах данных уже наверняка есть информация о том, что я входила в контакт с зараженными. Мне не убежать из города. — Это верно, — пробубнил Эрк себе под нос и уставился в окно. — Я не хотел использовать этот способ, но деваться нам не куда. — Какой? — В Бухте Ветров у меня пришвартована яхта. Выплывем в открытое море. В Аркалисе есть один друг, который мне задолжал, поэтому сделаем тебе новые документы и причалим к столице. — Что? Ты действительно сделаешь это? — Ты же знаешь, что эльф эльфа не оставит в беде. Собирайся. Нужно отправляться. Притворяться, что я ничего не слышу больше было нельзя. Я громко залаял, привлекая к себе внимание. — Что случилось? — Эрк посмотрел в сторону миски. — У тебя там есть мясо. Ешь, пока мы не ушли. — Мы должны вернуться в лабораторию! — Ласковая Тень все поняла, обрадовалась и почесала Хуча за ухом. — Что? Зачем? — Возможно Квист еще жив! Эльфийка вскочила на ноги и засобиралась. — Квист? Квист Мерлоу? — Эрк недоверчиво прищурился. — Это не тот ли человек, которого заварил всю эту кашу? — Да! Это он, — Ласковая Тень подошла поближе к эльфу и положила свои руки ему на плечи. — Послушай, Эрк. Он хороший парень. Не верь всему, что говорят по телевизору. Он пытался все исправить, когда сдался в руки закона. Помоги мне его вытащить. Пожалуйста… Эльф замялся. Но Тень не отступала. — Давай возьмем его на яхту. Я знаю, что для тебя он никто, но ты уже доказал, что можешь совершать подвиги. Соверши еще один. Эрк еще раз подошел к окну и посмотрел в него. — Ну хорошо, — сдался он. — Пойдем в лабораторию. Возможно, мы успеем. Я залаял, чтобы предупредить их, что меня нет в центре исследований. — Квист, это ты? — Ласковая Тень подошла ближе к Хучу и села перед ним на колени. В ответ я полаял. — Он сейчас с нами, Эрк! — эльфийка обрадованно потрепала Волка Смерти по голове. — Послушай, Квист. Нам нужно узнать, где ты. Давай сперва поговорим. Я буду задавать тебе вопросы, а ты, если ответ «да» пролаешь один раз, если ответ «нет» — два раза. Хорошо? Я гавкнул один раз. — Отлично! С тобой все в порядке? Я гавкнул два раза. Я чувствовал, как сильно болят колено и плечо. — Ты можешь идти? Я ответил, что нет. Ласковая Тень испуганно посмотрела на меченосца и повернулась обратно к Хучу. — Ты в Грогховерполисе? Два раза. — А где? То есть… Ты знаешь, где ты находишься? Я гавкнул один раз. — Сейчас подожди. Эрк, у тебя есть телефон? Можешь открыть Миракарты? Эльф подошел со своим смартфоном и раскрыл на нем карту Руавеннимы. — Сейчас я буду водить пальцем по экрану, а ты лай, когда я окажусь в месте, где ты сейчас находишься. Я гавкнул один раз. Ласковая Тень провела пальцем по Бухте Ветров, по Расстроенным Островам, по Свинцовой Долине и наконец добралась до Глубоких Топей. Я радостно залаял. — Ты находишься на Глубоких Топях? Я сдержанно гавкнул один раз. Тень посмотрела на своего спасителя. — Мертвецы идут как раз оттуда, — покачал головой Эрк. — Это безумие. — Прости, но я не уйду без него, — эльфийка была настроена решительно. Внезапно у эльфа в руке появился маленький арбалет, с которыми ходили полицейские в Грогховерполисе. Он наставил его на Ласковую Тень. — Только двинься с места, пес, и она умрет, — меченосец повернул голову к эльфийке. — Прости, но значит я увезу тебя из города против твоей воли. Спасибо скажешь потом.
Глава 25. Внутри врага
Я оставался в теле Хуча и не двигался. Меньше всего мне было нужно, чтобы эльф психанул и пристрелил Ласковую Тень или Волка Смерти. — Хорошо, — вдруг сказала эльфийка. Что? Боль, которая была в плече и колене, вдруг стала чувствоваться и здесь. — Что? — Эрк тоже не ожидал такого поворота. — Ты хотел уйти со мной? Я согласна. — Ну… — меченосец явно растерялся. — А как же твой…друг? — Ты же не оставляешь мне выбора, верно? — ответила она, все еще стоя на коленях и посмотрела в сторону окна. — Мертвецы, наверняка, уже близко. Мы идем или нет? — Хорошо, — теперь эльф наставлял арбалет на Хуча. — Только пес не пойдет с нами. Ласковая Тень погладила волка по голове и сказала: — Найди своего хозяина, малыш. Помоги ему. Может быть мы когда-нибудь еще встретимся. Она встала и вышла за дверь, а следом за ней и эльф покинул свою квартиру. Я оставался посреди этой опустевшей комнаты в теле Хуча и просто не понимал, как она смогла так поступить. Сколько было вариантов убедить благородного эльфа спасти Квиста, но даже одной попытки она не предприняла. Мотор мотоцикла на улице зарычал. Я подбежал к окну, встал на задние лапы и увидел, как эльф с мечом на спине трогает на своем байке с места, а Ласковая Тень сидит сзади и обнимает его. Похоже это все. Я оставался где-то посреди Глубоких Топей, не в состоянии нормально передвигаться и в целом мире у меня был только Волк Смерти, который находился где-то в Грогховерполисе и оставался верен мне ни смотря ни на что. Меня опять бросало в крайность. Какого черта я не позволил Лане убить меня, а заодно облегчить всей Руавенниме борьбу против оживших мертвецов? Нет. Пора отпустить эльфийку. С этим высокомерным Эрком она в безопасности. Давай, Хуч. Найди меня. Самое время напиться и уже потом решить, что делать дальше. Я слез с подоконника и толкнул дверь, ведущую в подъезд. Она легко открылась и выпустила Хуча на свободу. Волк спустился по лестнице, вышел на улицу и огляделся. Понять в какую сторону идти, оказалось просто. Взрывы и выстрелы доносились оттуда, откуда шли мертвецы. Я побежал на север. Прежде чем я добрался границы, где дома перестали врезаться в небосвод своими шпилями, я увидел многое, ради чего, пожалуй, мне нужно было позволить Лане убить себя и одновременно ее. Люди, гномы и гоблины выпрыгивали из горящих зданий и разбивались насмерть. Мертвецы набрасывались на потерявшихся детей и жрали их заживо. Недосмотревшие матери рыдали в истерике и через некоторое время очухивались покусанными бездушными тварями. Оставшиеся защищать свой город эльфы полицейские отстреливались от угнетенных, но те просто-напросто давили их и лишали жизней. А за всем этим стояла маленькая дьяволица, парящая на своем Ледяном Демоне в небе и ловко ускользающая от обороняющих город вертолетов. Посреди заснеженной пустыни я обернулся и увидел, как на фоне огромной луны, рушится великий город и сотни клубов дыма поднимаются к небесам с разных сторон. Здания горели и рушились, сирена предупреждала жителей об эвакуации, но тем, кто до сих пор не убежал, было не суждено это сделать. Мегаполис пал и всему виной был странник из другого мира, обреченный умереть на своей планете, но по нелепой случайности, умирающий тут. Я принюхался. Отсюда Волк Смерти уже улавливал запах Квиста, поэтому я закрыл глаза и через мгновение открыл их внутри старого дома на эльфийской ферме. Боль в колене и плече выворачивала наизнанку. Картинки разрушающегося города в голове, вместе с образами эльфов на мотоцикле, уезжающими по безлюдной улице, преследовали меня и не давали покоя. Я сделал усилие и издав истошный крик сдвинулся с места. Кухня была совсем рядом, и я пополз на нее, тяжело пыхтя. Благодаря неимоверным усилиям мне удалось встать и опереться на кухонную столешницу. В шкафчике на стене была бутылка «Гномьей отрыжки». Я понюхал. От пойла несло спиртом. Почти полная. То, что надо. Я попытался быстро проскочить до дивана, но случайно поставив раненную ногу на пол, вновь почувствовал жгучую боль в колене и повалился. Теперь я лежал посреди гостиной с бутылкой в руке. Приступ не проходил. Пульт! Пульт от телевизора упал с дивана вместе со мной и навалившись спиной на мягкие подушки я сделал несколько глотков спиртного, а затем переключил навязчивый белый шум, заполнивший эфир, после эвакуации мэра. — Сейчас мы пролетаем над северо-восточным районом Грогховерполиса, — говорил в микрофон корреспондент — худощавый орк. — Скорее всего, здесь никого не останется в живых. Мертвецы прошли по этой улице совсем недавно, нападая на граждан города, которые не успели спастись. Мертвые продолжают лежать после того, как орда ушла дальше. Очень скоро они оживут и станут бродить по улицам, поджидая тех, кто еще остается в своих квартирах. Поэтому будьте осторожны. Если вы до сих пор находитесь в своем доме к Грогховерполисе — не выходите! Сейчас мы покажем, что творится в зараженном городе. Я сделал еще несколько глотков и наблюдал за кадрами, которым оказался виной. По опустевшим улицам бродили только что зараженные мертвецы. Один падший догнал потерявшуюся собаку и жадно жрал ее. Пес душераздирающе скулил, но никто не мог спасти животное. Расторопные щелкунчики набрасывались на голубей и других птиц, пытаясь лишить квартал последних признаков жизни. — Здесь вы видите дом престарелых. Стариков не стали вывозить из города, потому что не оставалось времени. Не ясно сколько еще этот забор сможет сдерживать натиск оживших мертвецов, но правительство Руавеннимы ясно дало понять, что помощь не придет. Людям и нелюдям остается надеяться только на чудо. Что это там? Давайте подлетим ближе! Камеру перевели на крышу одной из высоток. На ней столпилась целая толпа людей, эльфов и гномов, на которых шел один бродячий и заставлял подходить к самому краю крыши. — Помогите! — кричали загнанные в тупик жители дома. — Пожалуйста! Спасите нас! Один человек не выдержал, разбежался и прыгнул в сторону подлетающего вертолета. Прыжок оказался недостаточно сильным, и отчаявшийся мужчина улетел вниз. Камера направилась следом, и все зрители видели, как он разбивается на смерть. — Боги, спасите наши души. Вы все видели, что творится в мегаполисе… — сетовал на камеру орк. — Спасите нас! — Простите! — отвечал корреспондент. — Мы не можем! Есть специальные процедуры…простите… — Спасибо, Яггри Зув. Это было прямое включение из Грогховерполиса, — гоблин-ведущий прервал трансляцию в тот самый момент, когда бродячий накинулся на толпу, стоящую у самого края. — Все эксперты сходятся во мнении, что древнейший город на континенте с населением более десяти миллионов, к сожалению, уже не спасти… Я перестал слушать экстренные новости, запивая их «Гномьей отрыжкой». Столько смертей обрушилось на этот город только потому, что я попал сюда. Какого черта я не умер в своем теле? Не знаю, каких масштабов этот мир, но надеюсь они смогут остановить нашествие… — …бывший мэр Грогховерполиса заявляет, что волну оживших мертвецов удалось бы остановить, если бы они не показывали признаки разума… Лана. Чертова стерва! Я был уже пьян, а ноющая боль не отступала. Похоже я застрял тут. Мой взгляд упал на ружье, лежащее у окна. Почему-то мне захотелось взять его. Пересиливая агонию, я подполз к оружию и вставил в него патрон. В дом вбежал Волк Смерти. — Привет, малыш! Ты нашел меня! — обрадовался я. Пес вилял хвостом и тыкался мордой в мое здоровое плечо. — Я тоже рад тебя видеть. Побудешь тут, со мной? Пес, чувствуя мое настроение, проскулил и лег рядом. — Знаешь, Хуч. Я понял, что обманывал себя все время, пытаясь что-то изменить. Все это уже случилось, и я не смогу остановить снежный ком, катящийся с горы. Но и оставаться в этом мире больше нет никакого смысла. Ласковая Тень ушла, мир покатился в ад, а тебе будет лучше вернуться за завесу. Что бы это ни значило. Имя Квиста Мерлоу войдет в историю вашего мира. Я сделал для этого все, что мог, — грустно улыбнувшись псу, я еще раз пригубил из бутылки. — По моим подсчетам, примерно в это же время настоящий Квист умирает в моем теле на родной планете и…почему бы мне не последовать за ним и не выполнить предназначение — умереть совсем молодым? Пес еще раз поскулил и лег ближе. — Спасибо тебе за все, парень. Я приставил дуло ружья себе к подбородку, а большими пальцами коснулся спускового крючка. Одно нажатие и все кончится. Я, конечно, сначала не думал застрелить себя на самом деле, но почему-то сейчас это решение казалось мне таким простым и освободить себя от всех бед было так легко… Я зажмурил глаза и плавно надавил… — Какого черта, Квист?! Это был голос Ласковой Тени. Я уже умер? Сильная пощечина заставила меня открыть глаза. Передо мной стояла старая-добрая стриптизёрша, а за ее спиной возвышалась фигура Эрка с эфесом меча, торчащим из-за спины. — Что? Как ты здесь оказалась? — я смотрел на нее мутными от опьянения глазами, а дуло ружья все еще было направлено мне в голову. — Скажем так… Пришлось кое-что сделать, чтобы Эрк очень захотел тебя спасти. Я опустил взгляд и увидел у нее в руках светящийся жезл Ланы. Хитро! Похоже она припрятала его, а по пути в бухту заехала за артефактом. — Нога и плечо адски болят, я не могу нормально передвигаться, так что… Не знаю, правильно ли ты поступила, вернувшись за мной. — Не будь тряпкой, Квист! — встрял в наш разговор меченосец. — Мы рисковали своими жизнями, чтобы вернуться за тобой. Все-таки этот эльф мне жутко не нравился. Я даже расхотел убивать себя, чтобы вылечиться и врезать ему как следует. — Тише, Эрк, — приказала Ласковая Тень своему новому дружку. — Что с тобой? Видимых повреждений нет… — Оказалось, что после того, как я укусил Лану, между нами возникла связь. Я пытался пристрелить ее, но каждый выстрел отдавался невыносимой болью в мое собственное тело. Ласковая Тень задумалась. На ее шее, кажется, висела штука, принадлежащая мне. — Это что, мой клык? То есть… — Ах, да, — она сняла с шеи клык Сенны, сквозь который теперь проходила небольшая цепочка. Я не видел его с самой…битвы с Горрой? — Келли отдала мне его перед тем, как я сдалась властям. Я так и подумала, что это твоя вещица и сделала из нее кулон, чтобы не потерять. Ты не против? Она надела на меня мой новый медальон. — Дак ты знаешь как помочь мне? — спросил я. — Как оборвать связь с Ланой? — Я думаю, что мы должны использовать ее в своих интересах… — Я уже размышлял о том, что, возможно убив меня, мы сможем убить девчонку, но нет никаких гарантий. — Нет, — отрезала эльфийка. — Мы не будем убивать тебя. — Тогда какой план? — Помнишь, я рассказывала, как попала в этот мир? — Что значит попала в этот мир? — Эрк подошел ближе к нам. — Не сейчас, Эрк, — Тень снова повернулась ко мне. — Я могу попробовать поменять вас с Ланой телами. Оказавшись в ней, ты отведешь орду мертвецов на Глубокие Топи, и мы навсегда похороним эту заразу, вместе со всеми плохими воспоминаниями. Потом ты придешь сюда, и я поменяю ваши души местами обратно! Тут же должна быть клетка? Прежде чем сделать это, нужно будет запереть Лану. План был что надо. Мне, конечно, не очень хотелось переселяться в тело маленькой дьяволицы, но таким образом я мог исправить все, что натворил и стать героем в глазах эльфийки. — А мы сможем оборвать мою связь с ней после того, как все это провернем? — У нас не останется выбора. Ты ведь не собираешься держать ее при себе постоянно. Я наконец выпустил ружье из рук. — Что нам нужно для этого? — Самый быстрый способ — это смешать твою кровь и кровь Ланы. Если с твоей у нас проблем не возникнет, то вот до зараженной будет добраться гораздо сложнее. — А чуть подсохшая подойдет? — я показал на место, где прострелил дьяволице колено. Пол знатно забрызгало темно-голубой кровью. — Можно попробовать! — обрадованно отозвалась Тень. — Эрк, найди куриное яйцо, цветок Златолистника и свиное ухо. — Я еще не настолько голоден… — сказал я, посчитав, что шутка найдет отклик в присутствующих, но ошибался. Эльф уже вышел на улицу, а Ласковая Тень склонилась над засохшей кровью Ланы и читала какое-то заклинание, то ли на старо-эльфийском языке, то ли на латыни. Я видел, как высохшая кровь начинается бурлить и растекаться, как будто только что вылилась из тела маленькой дьяволицы. Эльфийка принесла из кухни миску и набрала в нее, теперь свежей, крови. Затем взяла нож, подошла ко мне, сделала надрез на ладони и сейчас моя кровь капала в миску и смешивалась с кровью Ланы. — Я не стал убивать свинью, а просто отрезал у нее ухо, — сказал вошедший с улицы Эрк. — Животное вполне может прожить и без него. Мне нравится то милосердие, которому ты научила меня, Тень. Жезл, прикрепленный к ее поясу, все еще мерцал. Эльфийка забрала ингредиенты из рук меченосца. Сперва разбив яйцо над миской с нашей кровью, она оторвала от цветка Златолистника несколько лепестков, бросила их внутрь и засыпала все солью, которая была тут же на кухне. Как только все ингредиенты, кроме свиного уха, оказались внутри, она принялась толочь их внутри миски перемешивая и произнося какое-то заклинание: — Ijuilha! Hfarra Dvarra gu Uipana Si Roiny! — повторяла она одну и ту же фразу, пока я не стал чувствовать присутствие магии в помещении где все мы находились. Странное дуновение ветра, которое было не сильным, но пронизывало насквозь, забиралось под кожу и тем самым вызывало дрожь. — На крыльце я видела веревки, — сказала эльфийка полностью сосредоточенно. — Свяжи ими Квиста, Эрк. Как следует. Как только Лана окажется в его теле, она не должна иметь возможности что-либо сделать. Меченосец выполнял приказы быстро и четко. Уже через минуту я сидел со связанными за спиной руками. — Ты готов, Квист? — спросила Ласковая Тень меня, поставив миску на стол, из которой пурпурным свечением уже озарялась комната. — Давай отправим всю армию этой суки в ад, — огрызнулся я. — Gruaell’e Titdy… — Постойте, — я вдруг вспомнил о сверхъестественных способностях маленькой дьяволицы. — Завяжите мне рот. На всякий случай. Не хочу, чтобы она убедила вас развязать ее, если что-то пойдет не так. Эльфийка кивнула Эрку. Приказ был выполнен. — Gruaell’e Titdy shial’a werdy ta haish! — это последнее что я услышал, прежде чем все перед глазами застлалось тьмой. Я с усилием попытался открыть глаза, но как будто у меня их не было. Еще одна попытка. Кажется, получилось. Я летел на Ледяном Демоне над ордой мертвецов, движущейся по Грогховерполису, а сзади меня сидел паренек, умеющий читать мысли. Похоже, став мертвецом он обрел способности, которыми Лана теперь с удовольствием пользовалась. Но какие? В теле мертвячки меня мучила страшная жажда. Как будто я уже часа три хотел в туалет и не мог этого сделать — настолько сильное было желание сожрать кого-нибудь. Я чувствовал запах плоти словно на кого-то пролили целый таз одеколона и теперь я мог чуять его за приличное расстояние. Вокруг гремели взрывы, кричали умирающие люди, эльфы, гномы и орки, ревели сигнализации у машин и на весь мегаполис из каждого громкоговорителя звучала просьба об эвакуации. Что ж. Я в теле Ланы. У нас почти получилось. Оставалось только научиться приказывать мертвецам следовать в ту или иную сторону. — Я приказываю вам развернуться! — звучало у меня в голове, а на деле слышалось, как пронзительный визг, разносящийся по городу. — Всем развернуться и следовать за мной! Я натянул поводья, как подсказывала мне интуиция, и развернул Ледяного Демона в другую сторону. И теперь летя вперед, я оглядывался и видел, как орда разворачивается и движется за мной. Вот она, победа! Мертвецы нападали и жрали тех, кто выходил из своих домов, но это были слишком маленькие жертвы по сравнению с той пользой, которую я нес. После стольких неудачных попыток, я вновь обрел надежду. Неужели у нас действительно получится избежать этого апокалипсиса? Еще немного и Глубокие Топи поглотят всех мертвецов и вернут мир на эту планету…
Глава 26. Прощай, Квист
Я улыбался лицом маленькой дьяволицы и чувствовал приближение победы. А когда первые мертвецы стали уходить под землю в Глубоких Топях мне стало вообще тяжело сдерживать свое ликование. Ожившее тело Ланы счастливым рокотом разносилось на всю округу. — Уходите под землю и не возвращайтесь, — визжал я на мертвом языке, видя, как орда тает прямо на глазах. Посреди Глубоких Топей меня манил свет в окнах, где сейчас в теле Квиста была заключена беспомощная маленькая дьяволица и я направился прямиком на ферму. Меня мучала ужасная жажда, но я вполне мог держать ее под контролем, зная, что через несколько минут все кончится. — Следуй за остальными мертвецами, — приказал я Ледяному Демону, как только мы приземлились у фермы. Мальчишка стоял рядом. Я совсем забыл про него. Что с ним делать? Утопить как остальных? Нет, лучше убью его сам. Мертвяк с неизвестными способностями должен умереть наверняка. — Иди за мной и не смей отходить ни на шаг, — приказал я ему, на известном только зараженным языке. Дверь в дом была не заперта. Я ковылял в теле Ланы внутрь в предвкушении встречи со счастливыми глазами Ласковой Тени. — Квист, это ты? — эльфийка держалась на расстоянии, а Эрк направил в сторону нас с маленьким мертвым эльфом свой меч. — Зачем ты притащил парня? Ладно, расскажешь, как только мы сделаем обратное переселение. Заведи их в клетку, Эрк. Мои спутники не теряли времени зря. Они притащили в дом небольшую клетку из курятника. Как раз такую, в которую легко уместилось два укушенных маленьких эльфа в полный рост. Я приказал пареньку идти за мной, и мы оказались заперты в курятнике. Мне так и хотелось сожрать хотя бы меченосца, но я из последних сил контролировал свою жажду. В углу все также сидело связанное тело Квиста, безумным взглядом Ланы, смотрящее на меня. — Квист, мы сделали это! — Ласковая Тень наконец смогла расслабиться, как только Эрк запер клетку. Она взяла в руки пульт и прибавила громкость в телевизоре. — Орда мертвецов внезапно развернулась и отступила! — говорил корреспондент из вертолета. — Они направились на север! Военные, защищающие границы уже начали брать районы под свой контроль, отстреливая отбившихся от стада мертвяков… Сейчас большая часть заражённых уже провалилась в бездну Глубоких Топей… Эльфийка убавила звук. — Мы справились! Дело осталось за малым — поменять вас местами обратно. Сейчас я сделаю это. Ласковая Тень взяла ту же миску, святящуюся пурпурным. — Gruaell’e Titdy shial’a werdy ta haish! Я вновь почувствовал прикосновение магии. Темнота. И снова свет. Я продолжал пялится из клетки на своих союзников и связанное тело Квиста. Какого черта? Я повернул голову. Рядом со мной стояла маленькая дьяволица. Вот блять! Я переместился в тело укушенного паренька, читающего мысли! Его кровь перемешалась с кровью Ланы на полу! Я совсем забыл, что она разорвала его на том же месте! Теперь мы могли меняться телами абсолютно в хаотичном порядке. Пожалуйста, только бы в теле Квиста оказался этот парень… «У тебя не получилось Тень! Попробуй еще раз!» — кричал я внутри головы мертвого пацана и, конечно, все слышали только безумный рокот. — Кажется, получилось, — сказала Тень Эрку и медленно направилась в сторону Квиста. Она подошла и развязала ему рот. — Как приятно снова оказаться в своем теле! — хитрая сучка лгала и тяжело дышала телом тридцатилетнего мужика. — Развяжи меня, крошка. Нет! Не делай этого, Тень! Я визжал как бешенный в клетке и пытался вырваться. — Что с парнем? — спросила стриптизерша. — Похоже девчонка заставляет его вырываться, — заключал тупоголовый Эрк. — Как твоя нога? — поинтересовалась эльфийка, развязывая Квиста. — Пока ты спасал мир, я применила одно старое заклинание из тех времен, когда еще жила на Земле. Оно должно помочь больше не чувствовать боль. Я обессиленно смотрел, как Ласковая Тень выносит всему миру смертный приговор, развязывая руки Квисту и не мог ничего поделать. — Все тело немного ноет, но в целом я здорова, — отозвался Лжеквист щупая места на теле, которые болели. — Что ты сказал? Лана в моем теле резко выхватила жезл, мирно висящий на поясе у эльфийки, и закричала: — Желайте друг друга, эльфы! — и добавила. — Можете не сдерживать себя. Ласковая Тень и Эрк слились в страстном поцелуе и повалились на старый диван. Мое прежнее тело подошло к клетке, в которой я оказался заперт. — Квист, Квист… Или как там тебя зовут, я уже запуталась, — мое тело разговаривало со мной, но я был не в силах ответить. — Неужели ты думал так просто избавиться от меня? Мне, конечно, не жалко всех тех мертвецов, которых ты отправил в бездну Глубоких Топей, я наделаю их еще кучу. Благодаря своему старому телу. Или моему новому. Просто сама попытка, вывела меня из себя, честно сказать. Я молчал, пялился на нее и чувствовал, как изо рта бежит слюна и я не в силах ее контролировать. Лжеквист размахивал светящимся жезлом. Трудно было представить, что может быть еще хуже. Я заперт в теле мертвого эльфа, без возможности выбраться из него, а стриптизерша, которую я, кажется, любил, тонула в объятьях высокомерного эльфа. — Да. Довольно паршиво было сидеть в этом теле и не мочь произнести ни слова. Представляю как тебя сейчас выворачивает наизнанку. А ведь я могу заставить этих двоих трахаться прямо на твоих глазах, а ты будешь наблюдать и не сможешь сказать и слова. Или могу покусать их, и они станут моими марионетками в большой игре по захватыванию мира, какой когда-то стала я. Во всей этой схеме мне мешаешь только ты, потому что сила жезла не действует на мертвецов, и ты все время будешь пытаться остановить меня… Лана в теле Квиста подошла к бутылке «Гномьей отрыжки», налила в стакан и пригубила. — Какая гадость, — сморщила свою рожу она и поставила на место стакан. Хуч рычал на мертвецов в клетке, признавая своего хозяина совсем не в том, кто являлся им на самом деле. — Я тут подумала. Вернее, подумал. Пора привыкать к своему новому амплуа, — Квист закатил глаза и облизал губы. — Знаешь, кто бы вполне конкретно вписывался во всю эту схему? Настоящий Квист! Папочка бы с удовольствием управлял ордой мертвецов! Кажется сука на что-то намекала, но я не хотел верить на что. — Скажи мне, Тень, а знаешь ли ты способ, которым мы можем отправить этого странника в свой мир, а к нам вернуть настоящего Квиста Мерлоу? До сих пор целующаяся эльфийка отпряла от губ возбужденного Эрка и убрала с его промежности свою руку. — Полагаю это возможно сделать тем же способом, которым когда-то я попала сюда с Земли, — она вытерла свои губы. — А ты можешь сделать это прямо сейчас? — Переселение…это не игрушки… — Прости, — перебил Лжеквист. — Я хотел сказать — ты хочешь сделать это прямо сейчас. Жезл в ее руках засветился. Ласковая Тень улыбнулась. — Конечно. Мне нужны будут некоторые ингредиенты, чтобы отменить заклинание, благодаря которому, этот Квист оказался здесь. — Выполняй, — приказала Лана. — Отправляйся в свой мир и оставь в покое наш. Спасибо за зомби-апокалипсис, но дальше я…сам. Ласковая Тень уже смешала в другой миске новое зелье. Неужели сейчас я попаду обратно в тело умирающего от рака легких мужика и оставлю в этом мире все как есть? — Я готова, — сказала эльфийка. — Приступай. Я пока подумаю над речью, которую буду говорить папочке при встрече. Прощай, Квист! — Gruaell’e Titdy shial’a werdy ta dishealla! — произнесла Ласковая Тень и темнота застлала мне глаза.
Михаил Липарк Мегаполис мёртвых
Глава 1. Рабыня
Я находился в курятнике, внутри старого дома и думал о том, что вот-вот окажусь в своем мире и сдохну от рака легких. Что будет с Хучем, эльфийкой? На Эрка мне было наплевать. — Не получается, — Ласковая Тень отставила миску, освещающую пурпурным гостиную. — Почему? — возмутился Лжеквист. — Скорее всего обратное перемещение работает только напрямую. То есть, если мы хотим вернуть старого Квиста, а взамен на Землю отправить этого, то нужно делать это из того же тела? — Из моего? — возмутилась Лана голосом своего приемного отца. — Да. — Ни за что! Я больше не вернусь в тело мертвячки. Придумай другой план. Чтобы тот, кто сидит в этом пацане, навсегда оставил меня в покое и позволил делать то, что я хочу. Ласковая Тень задумалась, осматривая мое прежнее тело. — Как на счет того, чтобы посадить его в тюрьму? — спросила она. — Что? Ты же не намекаешь на то, что мы можем сдать мертвяков полиции? — Нет. У тебя на шее висит клык. Кажется, я догадываюсь, чей он. — Продолжай. Хуч нашел на кухне какую-то миску с водой и жадно хлебал из нее, перебивая этим звуком слова, которые решали мое будущее. — Кажется, это клык той орчанки, что посадили в тюрьму за то, что она убила Квиста Мерлоу. Вернее, его брата. В общем, с помощью этого клыка, мы можем отправить его в тюрьму и надолго избавиться от назойливого комара. Влияние жезла было сильным. Я не мог поверить, что Ласковая Тень предлагает такое. — Это будет отлично! — Лжеквист снял с себя подвеску с клыком воительницы. — Мое прежнее тело останется, пока мы не разорвем связь. Омертвевшего паренька сможем легко убить с орчихой внутри, потому что Квиста не будет там, а значит мне не нужно боятся, что связь между нашими душами навредит мне. Идеально. Приступай. Ласковая Тень взяла нож и миску, подошла к клетке и открыв небольшое окошко, через которое видимо прежде пролезали курицы, засунула руку внутрь. Паренек, читающий мысли, в теле Ланы набросился и вцепился в ее кисть. Сначала я запаниковал, но сразу вспомнил, что у эльфийки был иммунитет. Она проткнула ножом мое плечо и набрала крови. Я не сопротивлялся. Не хотел, чтобы Тень лишилась части руки, хотя и мне самому безумно хотелось жрать. — Этого должно хватить, — она достала свою окровавленную руку из курятника и поставила миску на стол, принявшись проделывать уже знакомые действия. Клык воительницы был раздроблен и смешен с остальными ингредиентами. Еще чуть-чуть и я выучу это заклинание перемещения наизусть. Интересно, кто-нибудь кроме эльфов может пользоваться им? Хуч уже сидел рядом с довольным Лжеквистом, который все еще затевал конец света. Эрк развалился на диване, не теряя надежды заняться с Ласковой Тенью любовью, как только она закончит все дела, а паренек в теле Ланы, весь испачканный в крови, разевал рот, показывая свою жажду. Если я перемещусь в Сенну…Возможно провести оставшуюся жизнь в тюрьме не самый плохой вариант, в сравнении со смертной казнью… Но ведь воительница умрет в теле пацана! — Gruaell’eTitdyshial’awerdytadishealla! — я только слышал,как Ласковая Тень говорит это и уже метался по темноте. Я открыл глаза. Ярким светом меня слепили прожекторы, направленные со второго этажа тюремного блока. Заключенные женщины — гоблины, эльфы, орки, гномы и люди, переваливаясь через ограждения махали кулакам и кричали: — Убей! Убей! Убей! Я посмотрел на руки. Они были в крови. Под ногами валялась какая-то незнакомая мне орчиха. Видимо мы с Сенной поменялись телами в самый разгар битвы. Я смотрел на перебитое лицо той, что лежала у моих ног. Убить ее? За что? Видимо у заключенных все было плохо с чувством милосердия. Доброта всегда возьмет верх над насилием, тем более, когда выигрывающий протянет руку. — Убей! Убей! Убей! — не успокаивались заключенные. Вместо того, чтобы выполнить просьбу беснующейся толпы, я подал руку девчонке. Она посмотрела на меня непонимающим взглядом. Видимо уже приготовилась отправиться на тот свет, а тут… Я кивнул ей в знак того, что не шучу. Наши ладони соприкоснулись, и я поднял ее. Заключенные замолчали, как будто в один миг кто-то поставил их на беззвучный режим. Понятно, что теперь я должен двинуть им какую-то речь, чтобы избежать недопонимания. Мало ли какие у них тут порядки. — Я знаю, что сейчас у вас в головах… — заговорил я голосом воительницы, пока они вопрошающе глядели на меня. — Жестокость! Желание крови! Насилие! Так жить безусловно привычно, но своим примером я хочу доказать вам, что можно и по-другому! Если хотите убить ее, то сделайте это сами. Я не собираюсь… Я не договорил. По затылку прилетело чем-то тяжелым, и толпа снова взорвалась. В глазах потемнело, но я успел обернуться. Вот сука! Орчиха, которой я помог подняться, теперь размахивала стулом и сейчас лицо Сенны снова встретилось с ним. Я повалился на пол. — Есть только одна королева Адского Убежища! И это я! — орала та, которую я помиловал, а ее тень падала мне на лицо. Похоже бой был серьёзнее обычной стычки заключенных и кажется из победителя, я превращался в проигравшего. Черт бы побрал мое сраное милосердие. — Убей! Убей! Убей! — снова скандировали осужденные, но теперь моему противнику. Где, блять, вся охрана? Пора начинать стрелять в воздух и останавливать дерущихся насмерть баб. Мой оппонент оторвал у деревянного стула ножку и зазубренным концом нацелился мне в грудь. — Сдаюсь! — закричал я, зная, что мне конец. Вся толпа снова замолкла. — Сдаешься? — спросила орчиха, с оторванной ножкой от стула в руке словно никак не ожидала это услышать. — Да, — подтвердил я, видя, что эти слова отдаляют неминуемую гибель на безопасное расстояние. — Она сдалась! — возвестила моя победительница, закидывая руки к небу, которое, кстати, было хорошо видно. В тюремном блоке не было крыши? Толпа загудела и принялась бросать в меня разными объедками, пластиковыми бутылками и другим мусором. Было неприятно, но лучше, чем сдохнуть. — Вставай и иди за мной, рабыня. Что? Рабыня? Надеюсь, теперь я не обречен навечно на то, чего мне совсем не хочется. Размышлять долго не было времени, и я пошел следом за орчихой. Теперь, когда прожекторы не светили так ярко, у меня появилась возможность оглядеться. Это был трехуровневый тюремный блок с лестницами с двух сторон. Без крыши. Заключенные, отвлеченные от своих повседневных дел боем, сейчас вернулись к ним и теперь всюду кипела беззаботная тюремная жизнь, а все что я видел, нисколько не совпадало с моими представлениями о тюрьме. У одной камеры лысая гномиха набивала татуировку женщине своей же расы и провожала меня томным взглядом. У другой стояла высокая полукровка — наполовину эльф наполовину орк и, судя по запаху, докуривала косяк. В одной камере толпа женщин-гоблинш запинывала какую-то крупную орчиху, видимо мою болельщицу, и я скорее проскользнул мимо, чтобы не попасть под горячую руку. Чуть дальше у точильного камня сидела крупная женщина человеческой расы и натачивала широкий полуторный клинок. Ночная жизнь кипела, а каждый житель этой тюрьмы не обделял меня презрительным и подозревающим взглядом в свете ниспадающей с открытого неба луны. Только все небо здесь почему-то было светло-зеленого переливающегося цвета. Мы шли в сторону камер прямо по центру, на первом этаже. В одной камере стояло нечто похожее на трон, а во второй была койка. Мы зашли внутрь той, что была для сна. Тут на стенах висели плакаты обнаженных мужиков-орков, которые вполоборота светили своими задницами и видимо на досуге помогали мастурбировать. В углу стоял унитаз, а рядом с ним раковина. На небольшом столе были разбросаны разные книжки, лежали письменные принадлежности и еще всякая тюремная утварь, которую на первый взгляд было не определить. Моя победительница сняла с себя тюремную робу и повесила ее на самодельную вешалку, приделанную к решетке, которая давно не закрывалась. Она подошла к умывальнику и принялась оттирать кровь со своего лица. Я смиренно ждал и оглядывался. Не хотелось сделать что-то не то — случай с Горрой многому научил меня. Орчиха наконец выключила воду, подошла к кровати, легла на нее и раздвинула ноги. Она была обнажена, а ее висящие сиськи ни в какое сравнение не шли с упругими буферами Сенны. — Отлижи мне, — приказала она и я настолько опешил, что даже обернулся, неуверенный в том, что она обращается ко мне. — Что? — на всякий случай спросил я. — Сделай мне куни, рабыня. А вот это заявление понять по-другому уже было нельзя. — Но у меня болит… — мозговой штурм в моей голове бурлил всем серым веществом Сенны. — Челюсть. Оставалось только надеяться на тупость королевы Адского Убежища, чтобы избежать такого унижения моей воительницы. Орчиха недовольно выдохнула и достала из задницы, забравшуюся туда простыню. — Надо было меньше тебя прессовать. Ладно. Давай пальцами, — пробубнила она низким басом. Упертая не сдавалась. Пальцы, конечно, были лучшим вариантом, чем язык, но и на это я был не готов. Учитывая, что вообще мог стать королем этого места, если бы не пожалел ее. — Не разжимаются после боя, — посетовал я, подняв кулак. Орчиха взбесилась. Она встала и врезала своим кулаком в стену. Потрескавшаяся краска и штукатурка осыпались. — Никчемная рабыня! — взревела она. Я обернулся. Другие заключенные обратили внимание на вопль, но как только королева посмотрела в их сторону, тут же занялись своими делами. — Я могу найти того, кто ублажит тебя, королева, — сказал я, чтобы утихомирить ярость орчихи. — Сделай это. Я буду здесь, — она улеглась обратно на свою койку и расставила ноги. Я посчитал нужным поклониться, развернулся и ушел. Меня не оставляли в покое мысли о том, что Ласковая Тень была в плену у Ланы, Сенна вот-вот могла умереть в теле ожившего паренька, а Хуч отныне прислуживал моему заклятому врагу. Нужно как можно скорее выбраться на свободу и сделать из маленькой дьяволицы настоящего покойника. Я шел между тюремными камерами к дверям, над которыми висела табличка с надписью «EXIT». Выход вел на улицу. Передо мной простирался длинный газон, который заканчивался у забора, баскетбольная площадка, зона с тренажерами и турниками, а также место похожее на рынок с опустевшими лавками. Почему заключенные разгуливают здесь без всякого контроля? Я пригляделся к охранным вышкам — на них тоже никого не было. Зато, то же свечение, которым было окутано небо, распространялось даже за пределы ограждения. — Ты далеко? — меня за плечо кто-то схватил. Я обернулся. Передо мной стояла накаченная эльфийка в белой майке, черными короткими волосами и повязкой того же цвета на глазу. — Что? — я немного запаниковал, сначала решив, что королева догнала меня. — Куда собралась, Сенна, я спрашиваю. Похоже мы общались не в первый раз. Она тоже была заключенной. Я решил признаться. — Хочу посмотреть, как отсюда можно сбежать. Эльфийка рассмеялась. — Я понимаю, что ты здесь первый день и возможно еще не потеряла надежды…Но разве тебе ничего не объяснили когда скинули сюда? Скинули? Что объяснили? Вместо того, чтобы задать сотню вопросов, которые возникли в моей голове я лишь отрицательно покачал головой. — Видимо на свободе все совсем сошли с ума с этим апокалипсисом, — она закурила сигарету и присела на скамейку. — Видишь этот купол над нашими головами? Это магический барьер. Через него возможно попасть внутрь, но вот выбраться на свободу невозможно. Я бросил взгляд наверх и выругался про себя. Вот что это было. — А зачем его возвели, — спросил я. — Когда-то заключенные устроили здесь такой бунт, который власти не смогли подавить. А так как эта тюрьма для особо опасных преступников, приговоренных к пожизненному заключению, они решили просто спрятать нас под куполом, без возможности вернуться на волю. С каждым ее словом во мне оставалось все меньше надежды на то, чтобы спасти своих друзей. — А как же еда, вода? Каким образом мы получаем припасы? — Раз в месяц нам скидывают ящик с провизией и другими необходимыми вещами. Королева заведует тут всем. Конечно, друзья и родственники заключенных иногда присылают сюда частные вертолеты с полезными вещами. Но гораздо реже, чем хотелось бы. — А где мы находимся? Территориально? — Зона между Грогховерполисом и Аркалисом. Если Лана вновь запустит конец света мертвецы первым делом придут сюда и превратят всех в голодных тварей. — И никто и никогда не пытался сбежать отсюда? — Пытались, — эльфийка сильно затянулась и стряхнула пепел себе под ноги. — И умерли. Одно прикосновение к барьеру и тебе крышка. Она поднесла большой палец к горлу и провела им от уха до уха. — Напряжение настолько высокое, что соприкосновения с ним не переживет ни одно живое существо, — добавила она. — А ты здесь давно? — Кажется я уже говорила тебе… Разве нет? — Не помню. Бой выдался не из легких, — я почесал затылок. — Лет десять. Я перестала считать после того, как в последний раз разговаривала с дочерью по телефону. — Телефону? Здесь есть телефон? Она подозрительно посмотрела на меня. — Ну да. У королевы есть телефон, телевизор и интернет. Они нужны для связи с внешним миром. «Рабыня королевы, не самый плохой вариант», — подумал я. Доступ ко всему, что может пригодиться при побеге есть только у королевы. — Я хотела сказать тебе спасибо… Ты же из-за меня вляпалась в это дерьмо. Я знаю, что для орка обречь себя на рабство хуже смерти. Мне очень жаль. Да что они все об этом рабстве? Чего я не знаю? — Помоги мне убежать отсюда и будем считать, что мы в расчете, — сказал я и протянул эльфийке широкую ладонь Сенны. Она немного помедлила и пожала мне руку в ответ. — Для начала мне нужно найти подстилку для королевы. Поможешь? Эльфийка задумалась. — Пойдем. Я проведу тебе экскурсию, а заодно решим твою задачу. Мы вернулись в тюремный блок и встали у самого выхода. — Вся тюрьма поделена на четыре блока. Здесь есть свои банды. Видишь лысую гномиху с татуировкой на лице? — спросила эльфийка. Я кивнул. — Это Вильгинья. Все гномы держаться ее. Публичный дом тоже принадлежит ей. — Здесь есть публичный дом? — удивился я. — Последние три камеры на третьем уровне. — А почему королева не пойдет туда сама и не возьмет то, что ей нужно? — Королева не хочет платить за секс. А гномы просто так ничего не делают. Она королева, а не Богиня. Лучше начать оттуда. Мы медленно начали подниматься по лестнице. — Видишь гоблиншу с розовым ирокезом, вокруг которой собрались другие гоблины? — Ну? — Ее зовут Райни. Она главная в банде гоблинов. Через них можно достать травку и любое пойло. Но и денег они запросят немало. Вообще они из второго блока. Пришли только посмотреть на бой за трон. Похоже я был прав, когда предположил, что Сенна могла стать королевой этого Богами забытого места. — Орки? — Они слушают рэп и все время качаются. Толку от них будет мало. Только если кого-нибудь грохнуть. Безрукая Тильда у них главная. Они сами из третьего блока. — А в четвертом блоке тусуются все остальные? — спросил я, потому что мы уже подходили к публичному дому. — Там три банды. Эльфы, белые и черные люди. Он считается самым спокойным. Я тоже оттуда, — она остановила меня и протянула сверток. — Пришли. У меня есть несколько темных купюр. Считай это моей благодарностью за спасение. Сними девчонку и ублажи королеву. А мне пора. Видимо, от чего я спас эту эльфийку и зачем это сделал, мне еще предстояло узнать. Теперь же я стоял у входа в тюремную камеру, занавешенную белой давно нестиранной простыней. — Мне нужна девочка, — сказал я орчихе-вышибале. — Рабыня ничего не получит, — огрызнулась она и плюнула мне в лицо. Неприятно. Я чувствовал, как слюна катится по моей щеке. Кажется здесь мне ничего не светит… — Но рабыня сама станет шлюхой, — добавила она и приставила к моему горлу меч. Начинается…Глава 2. Адские врата
Холодная сталь касалась горла Сенны и, кажется, орчиха с мечом в руках была настроена решительно. — Разберусь с тобой и поймаю ту сучку, с которой ты разговаривала! Теперь она тоже женщина без имени! — пробарабанила вышибала. Мне, в теле Сенны, терять уже было нечего. Похоже, что «рабыня» — это клеймо на всю жизнь. А вот накаченную эльфийку я еще мог спасти. Я поставил на пути меча железные наручи, которые были на моих запястьях и убрал свою шею с пути клинка. Затем сильно размахнулся и вмазал орчихе ногой в живот. Тело Сенны как будто само помогало выполнять некоторые движения — настолько оно было заточено на то, чтобы отвешивать кому-нибудь тумаков. Затем я вырвал меч из рук сбитой с толку вышибалы и теперь наставил на нее. — Кто сейчас рабыня, сраная сучка? — заявил я, а сердце в груди бешено колотилось. — Я принес деньги и пришел за товаром. Кажется это всегда так работает? Орчиха смотрела на меня с колен презрительным взглядом и не отвечала. Видимо из-за разговора со мной она тоже не хотела стать женщиной без имени. — Говори! — приказал я ей и прикоснулся остриём к ее груди. Я ожидал в этот момент чего угодно, но только не того, что лысая на всю голову вышибала засмеется. — Ты чего ржешь? — возмутился я. Пощады не было места в этих стенах. Это я уже понял. — Ты не убьешь меня, рабыня, — ответила наконец она, все еще стоя на коленях. — Узник, однажды сдавшийся, больше не имеет права убивать. Орчиха скалилась и показывала свои огромные желтые зубы. — Да? — отозвался я. — Если придется, я не поведу и глазом. Заключенные, которые прежде шастали вокруг или просто занимались своими делами внутри камер, сейчас обступили нас и с интересом наблюдали, что произойдет дальше. — Давай! Попробуй! — вышибала разорвала тюремную форму на груди и ребрами уткнулась в острие. Столпившиеся вокруг вздохнули единым организмом. Да что, блять, произойдет, если рабыня убьет кого-то? — У тебя ровно три секунды, чтобы сделать то, что узник никогда не должен делать. А дальше я встану и вырву твои кишки. Потом растяну их по всему третьему этажу и буду сушить на них свои трусы. Раз… Всегда ненавидел принимать решения спонтанно, но эта зеленая громила просто не оставляла выбора. — Два… Ну давай, Квист. Сенна бы проткнула нутро этой орчихи и ее даже не мучала бы совесть. Просто сделай это. Вот бы на мне был тот амулет, тогда вонять изо рта этой вышибалы давно бы перестало. — Три! — она начала подниматься с колен. В этот момент кто-то выскочил у меня из-за спины, схватил меч и проткнул насквозь унижающую меня орчиху. Это была та эльфийка. Народ вокруг тут же окружил ее и завопил: — Смерти! Смерти! Смерти! Кажется, моя единственная подруга вляпалась похуже меня. Теперь всем было плевать на рабыню. Эльфийка стояла в центре обступивших ее заключённых с окровавленным мечом в руках, а у ее ног лежала убитая вышибала. — Смерти! Смерти! Смерти! — продолжал требовать народ. Вскоре на зов, распихивая всех по сторонам, явилась королева. Ладно хоть она успела накинуть тюремную форму. — Что здесь происходит?! — низким срывающимся басом спросила она. Из толпы вышла Вильгинья. Лысая гномиха, которая управляла бандой гномов. — Орра! — яростно выпалила она, размахивая топором в своей руке, обращаясь к королеве. — Эйла убила одну из моих девочек! Без вызова на бой! — Убила без вызова! Убила без вызова! — осуждали заключенные эльфийку. Меч выпал из рук Эйлы на пол. — Ты сама установила правила, королева! Эльфийка должна заплатить за смерть Омгы адскими вратами! Все присутствующие замолкли. — Да! Пусть адские врата разверзнутся в Адском Убежище! — выкрикнула какая-то заключенная. И все остальные тут же поддержали ее. — Да! Откроем врата! Я видел, как глаза Эйлы наполнились еще большим страхом. Настоящим ужасом! Орра подняла руку и сжала ее в кулак, чтобы все замолчали, а затем повернулась к эльфийке. — Ты знаешь правила, Эйла, — произнесла она. Та медленно кивнула. — Сегодня мы откроем врата ада! — заорала королева, размахивая своим топором и била себя в грудь. Несколько орчих взяли эльфийку под руки и увели прочь. Толпа бросала проклятия вслед Эйле, пока та была в поле зрения, а потом все заключенные стали расходиться по своим камерам. Орра повернулась ко мне и наставила на меня свой топор. — Ты нашла мне девку, рабыня? — обратилась она ко мне. — У меня есть деньги, — я протянул ей сверток из купюр, отданных мне Эйлой. — Отлично! — ответила орчиха, выхватила деньги и пошла в одну из камер, что назывались публичным домом. — Через час я жду тебя здесь. Пока можешь быть свободна. Орра скрылась за грязной простыней, а бас, изображающий мужской голос, приветливо встретил ее там. Что еще за врата ада? Что такого сделала Сенна, что эльфийка пошла на какое-то жестокое испытание ради нее? Почему вышибала так легко могла убить меня, а все другие убийства считались убийством без вызова? Потому что я сделал Сенну рабыней? Ни на один вопрос сейчас я не мог найти ответа. Я медленно шел между камер и размышлял. Затылок Сенны уже напекали первые лучи солнца. Те, кто еще дышал свежим воздухом под открытым небом, сторонились меня, как прокаженной. В лучшем случае. В худшем — плевали, кидали чем-то вонючим и испускали целый ворох брани в мою сторону. Подойти к кому-то и спросить куда увели эльфийку было просто нереально. Сейчас у меня оставалось два варианта. Броситься в покои королевы, чтобы начать искать способ вырваться на свободу или помочь эльфийке. Если бы у меня было больше времени, я бы возможно успел и то, и другое… Черт бы побрал это гребаное милосердие! После того как эльфийку увели прочь, я стал чувствовать странную связь с ней. Мне так и хотелось умереть самому, но спасти ее. С этими мыслями я заторопился вниз по лестнице. Буквально за несколько минут оставшиеся заключенные, кроме обкуренных гоблинш и орчанок, забрались в свои камеры и засыпали. Ночная жизнь заканчивалась и начиналась дневная, куда более спокойная. Я дошел до самого конца коридора на втором уровне и через разрушенную стену здания посмотрел наружу. С другой стороны нашего тюремного блока на улице пасли коз. Чуть дальше была плантация солнечных батарей, которые видимо давали электричество всей тюрьме, а на площадке с тренажерами, где я уже был сегодня, сейчас занималась спортом банда темнокожих женщин. — Пс, — вдруг донеслось до меня. Я оглянулся. Никого не было. Тогда я снова уставился на улицу в поисках того, кто даст мне ответы. — Пс, — навязчивое привлечение внимание теперь не казалось мне иллюзией. Я осмотрелся еще раз. — Я тут, — послышался голос прямо из-под ног. Я опустил взгляд и сквозь решетку в полу, кажется, увидел чьи-то глаза. Я посмотрел, чтобы за мной никто не наблюдал, встал на колени и спросил: — Ты кто? — Я тоже рабыня, — признались испуганные глаза. — Что ты там делаешь? — Прячусь. Я очень рада, что наконец-то появился кто-то, кто составит мне компанию. Мне в Адском Убежище ужасно скучно! Я ни с кем не говорила уже много лет. Кажется эта рабыня уже давно в моей шкуре. Можно быть с ней откровенным и ничего не бояться. Ее все равно никто не будет слушать. — Кто такие эти рабыни? — спросил я. Из канализации какое-то время не было ответа, словно она подозрительно задумалась. — Ты что? Только вчера родилась? — Мне отшибло память в последнем бою. Говори, иначе я пошла. У меня нет времени на объяснения. — Хорошо. Хорошо, — большие желтые глаза смотрели на меня сквозь решетку и еще больше испугались. — Если в Адском Убежище ты вызвала кого-то на поединок, а потом сдалась, то становишься рабыней. С тобой не будут разговаривать, тебя будут использовать как подстилку, вытирать ноги и унижать. В общем, все, что ты когда-либо видела в своих страшных снах, окажется явью. Поэтому многие выбирают смерть. Кажется теперь я стал различать силуэт гоблинской морды, а сухие седые волосы пролазили сквозь решетку. Рабыня продолжала: — Я долгие годы живу в канализации тюрьмы и уже сбилась со счета сколько времени прошло. Одиночество оказалось не на много лучше всех унижений, которые мне приходилось терпеть. Но если сейчас я вновь появлюсь, мне откроют адские врата… Вот я и подумала, что теперь мы могли бы забиться в каком-нибудь закутке и жить вместе. Мне так нравится разговаривать с тобой. Да, похоже седая гоблинша совсем сошла с ума. Но один сумасшедший союзник, лучше полного отсутствия оных. — А что такое адские врата? — О-о-о… — гоблинша схватилась за голову. — Адские врата — это самая суровая казнь, которая только существует… — Подробнее. И быстрее. У меня мало времени. — Смертнику раздвигают руки и ноги, а затем фиксируют их так, чтобы он не мог пошевелиться. Палач разрезает вдоль грудную клетку жертвы и раздвигает ей ребра. Главная цель — сделать так, чтобы смертник не умер прежде, чем увидит свое сердце в руках у убийцы. Скверно. Я не смогу смотреть, как эльфийка умирает такой смертью. Надо что-то придумать. — У тебя есть место, где я смогу укрыться? — Конечно, конечно! Сейчас тебе нужно спуститься… — начала гоблинша. — Нет, ты не поняла, — перебил я ее. — Не прямо сейчас. И, ты же понимаешь, что орчанка в несколько раз крупнее тебя, не сможет лазить по канализации словно крыса. — Конечно! — согласилась гоблинша. — Ты большая девочка, но и для тебя найдется место в моих хоромах. — И последнее. Ты знаешь куда увели эльфийку? Мне нужно освободить ее, прежде чем мы придем в твое убежище. — Это исключено! — взбесилась рабыня-гоблинша. — Пусть проклятые эльфы дохнут, но гоблины никогда не станут им помогать! Похоже эти расы не сильно любили друг друга. — Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой или нет? Тишина из трубы под ногами сопела мыслями рабыни. — Хорошо, — сдалась она. — Освобождай свою эльфийку. Но я не буду помогать. Я потеряла уважение, но не чувство собственного достоинства. — Непременно. Скажи мне, где она. — Откуда мне знать? Только у орков срабатывает инстинкт жертвенности, который потом заставляет защищать того, кто вас спас… Точно! Вот почему у меня такое самоотверженное желание спасти ее. И вот почему я почувствовал эту связь сразу после того, как Эйла спасла меня. Нужно научиться ей пользоваться. — Рабыня! — голос сзади возвестил о приближении королевы. Видимо орчиха быстро удовлетворилась. — Как мне воспользоваться этим инстинктом? Молчание. — Скорее! — Я не знаю! Мне только известно, что вы можете слышать того, кому служите… — Рабыня! — Орра кричала все яростнее. — Скажи, куда мне бежать когда спасу эльфийку? — Во втором блоке есть заброшенный туалет. В третьей кабинке за унитазом плитка убирается, а кирпич можно разобрать… Поздно. Меня схватили за волосы и откинули назад. — Ты оглохла?! — негодовала королева Адского Убежища. Я молчал. — Сейчас я научу тебя откликаться своей повелительнице с первого раза! Она влепила мне кулаком по морде. Затем двинула еще раз. В следующее мгновение я уже летел вниз со второго этажа. Удар спиной о каменный пол. Я не думал, что переживу. Все тело ломило от боли, но я еще дышал. Орра спустилась вниз и запихала меня в тюремную камеру. Решетка захлопнулась. Она достала с пояса большую связку ключей и закрыла замок. — Будешь сидеть здесь столько, сколько потребуется для того, чтобы ты уяснила, где твое место, рабыня! Трое суток без еды! — разразила вонью из своего рта она мою новую камеру, затем развернулась и начала уходить. Спящее Адское Убежище даже не проснулось от того, как меня избивали. Кажется, теперь Эйле точно был конец. Я попытался дернуть дверь — крепкая решетка была рассчитана и на сдерживание орков. — Это я хотела убить орчиху! — заорал я голосом Сенны, не контролируя себя. Орра остановилась. Вот оно. Неподавляемое желание защитить свой тотем. Тотем? Откуда я знаю это слово? — Что? — Орра подошла к моей камере. — Эльфийка просто взяла на себя вину. На самом деле это я убила ту суку. Орра внимательно посмотрела в глаза Сенне и сказала: — Тем лучше. Значит мы откроем адские врата перед тобой. А заодно сохраним мир с четвертым блоком. Вечером я казню тебя, рабыня. Молись всем нашим Богам! Королева развернулась и ушла. Это был конец. Я огляделся. Здесь была всего одна койка, разбитый унитаз и водопроводная труба, которая протекала, а вода из нее, скапливающаяся в небольшой луже, падающими каплями давила на нервы и раздражала. На стенах светились какие-то надписи, которых я не мог прочитать. Гоблинша сказала, что орки могут слышать того, кому прислуживают… Я хотел точно знать, что Эйлу освободили, поэтому напряг все извилины, что были в голове у Сенны, чтобы сосредоточиться на той, что спасла меня. Это должно было работать таким образом. Вдруг кто-то словно выключил звук у меня в ушах, и я стал слышать посторонние голоса. Передо мной была все та же безлюдная тюрьма, только вот подслушивал я тех, кого здесь никак не могло быть. — Эти сраные власти думают, что им удалось остановить апокалипсис? — я не мог поверить, что слышу этот голос. — Отличная идея с яхтой этого тупоголового Эрка, Тень. Мы наделаем мертвяков в самом центре мегаполиса, как только знакомые этого эльфа уладят все дела с документами. Это говорил Квист. Вернее, Лана в теле Квиста. Похоже орочье умение, защищать того, кто спас тебе жизнь действительно действовало не только в желании отдать должное, но и позволяло слушать, что происходит с твоим тотемом. — Да, милый. Жаль, что твое лицо прославилось на весь мир. Было бы гораздо проще. — Кто будет пиво? — я узнал голос Эрка. — Мы вышли в Бушующее Море не на пикник, — огрызнулся Квист, и эльф умолк. Я слышал, как задувает ветер. Видимо Лана и Ласковая Тень уже плыли в Аркалис на всех парусах. Остается только надеяться, что их остановят, иначе… Всему конец. — Можно узнать? — Ласковая Тень обращалась, кажется, к Лане. — Зачем мы взяли мертвецов с собой, а не убили их? В Аркалисе ты можешь наделать еще много таких. — Способности парнишки сильно пригодятся в порабощении мира. Как только мы найдем достойного кандидата и выселим из него душу этой орчихи, дела пойдут гораздо быстрее. Ты же можешь пользоваться своим заклинанием сколько угодно? — Конечно. Главное держать под рукой нужные ингредиенты, — голос эльфийки смеялся. Маленькая дьяволица подкинула мне отличную идею! Если у меня получится вернуться в свое тело, то врата в ад откроют для Ланы в теле воительницы. Но как сделать это? Кажется, я помню, как звучит заклинание, но, чтобы попробовать нужна часть плоти Квиста… — А есть что-то, что навсегда запрет меня в этом теле? — спросила Лана, как будто услышала мои мысли. — Мне, честно говоря, становится не по себе, когда представляю, что могу снова оказаться в теле мертвеца. — Есть один способ. Но он тебе не понравиться. — Не имеет значения. Давай сделаем это прямо сейчас! Хочу остаться в теле Квиста навсегда. — Ну хорошо, — отозвалась Ласковая Тень. — Эрк! Меня выкинуло. Я больше не слышал задувания ветра, разговора Ласковой Тени и Квиста, а бутылки не гремели в переносном холодильнике меченосца. Блять! Неужели мне пришел конец? Я снова напрягся, чтобы вернуться на палубу, но через мгновение слышал уже другие голоса. Нужно будет научиться управлять этой способностью. — Выходи, — сказала Орра — королева Адского Убежища. — Что? — Рабыня во всем созналась. Я выпускаю тебя. — Нет! Это не правда! — Эйла начала упираться. — Если ты опросишь свидетелей, королева, они подтвердят мою вину. Сенна ни в чем не виновата! — Мне надоело, — ответила орчиха, и я услышал, как щелкает замок. — Значит сегодня вечером вы обе сдохните. Я свалился на продавленную койку и вместо всех голосов теперь слышал только белый шум.Глава 3. Час на самоубийство
Приехали. Что это за способность такая? Защищать свой тотем! А если тотем не хочет, чтобы его защищали?! Теперь вместо одного сдохнут сразу оба! Лежа в изоляции, я от безысходности отпускал безмолвные проклятия. Я заперт в камере, которая предназначается специально для сдерживания особо опасных преступников и при этом единственное, что могу сделать, это подслушать тех, кто является моим тотемом. Та еще забава! В чем смысл этой способности, если ты ничего не можешь исправить?! Сам того не осознавая, я вдруг воспользовался инстинктом жертвенности. Эйла говорила. — …я знаю, что ты слышишь меня, Сенна. Это все из-за твоей способности? Из-за того, что я защитила тебя, теперь ты попыталась взять вину на себя? Но неужели ты не можешь контролировать это? Ребенка Дулли принесут в жертву, если он окажется мальчиком, как ты не понимаешь? — шептала она так, что это мог слышать только я. — Идея стать королевой и повлиять на отношение к мужчинам в стенах Адского Убежища провалилась. У нас оставался только один выход — научить будущего мальчика защищаться. Только истинная воительница могла обучить его той магии, которую могут воплощать орки… Но… Теперь нас с тобой обеих убьют… В любом случае, спасибо за… Я перестал слышать. Интересно, о каких еще орочьих способностях она говорила? Хотя, какая разница… — Пс, — мое внимание опять привлекала гоблинша. Я подошел к протекающей трубе, наклонился ниже и ответил: — Это ты, рабыня? — Я, — проблеял скрипучий голос. — Я все слышала. Теперь тебя хотят казнить вместе с той проклятой эльфийкой… — Помоги мне, — перебил я ее. — Не могу… — Тогда зачем пришла? Тяжелое молчание. — Ладно, — наконец ответила она. — Я украду ключ у королевы и принесу тебе. Только никуда не уходи. Я нахмурил брови Сенны, не оценив шутку по достоинству. — Никуда не уходить? Постара… — я не успел произнести слово полностью. Меня выбросило в темноту, а через мгновение я открыл глаза в открытом море. Над головой летали чайки, а с неба светило солнце. Обнаженное тело Квиста, в котором я находился, измазанное в чем-то похожем на рыбьи потроха, стояло на корме. Ласковая Тень подозрительным взглядом глядела на меня, стоя напротив и держала тарелку с колдовским отваром в руках. Я бросил взгляд на свои вещи, сложенные левее, стопку из которых увенчивал Жезл Желаний — я прозвал его так. Не факт, что по-настоящему он назывался также. — Квист? — осторожно спросила Тень, косясь на кучу моих шмоток. — Блять… — ответил я раздосадовано, потому что осознал, что лишился всех шансов помочь Эйле. Я почувствовал неуверенное движение Ласковой Тени в сторону жезла, и мы с ней почти одновременно бросились за ним. Но вместо того, чтобы кто-то из нас завладел им, волшебная штуковина покатилась по полу и плюхнулась за борт. Мы провожали ее обреченными взглядами, уплывая все дальше от того места, где могущественный артефакт пошел ко дну. — Проклятье, Тень! — выпалил я. — Какого хрена ты бросаешься за моими вещами? — Это ты? — Да! Тарелка с колдовской хренью у тебя в руках говорит о том, что ты знала, что мы с Ланой поменяемся телами! — Я была не уверена, что получилось… Ведь однажды все уже сработало не так, как мы планировали. — Ладно. Нет времени. Я схватил ее за плечи. Ты должна вернуть меня в тюрьму! — Что? — эльфийка явно опешила и не веря своим ушам нервно замотала головой. — Ты в своем уме? Мы еле смогли остановить апокалипсис, а ты просишь меня поставить под угрозу весь мир, потому что… Почему? — от еще большего непонимания она нахмурила брови. — Сенну и Эйли казнят на закате. — Сенна? Это та орчиха из тюрьмы? Если так, то казнят не Сенну, а Лану. И, по-моему, это лучшее, чего мы с тобой могли добиться. Добро победило, Квист. Твоя подруга заперта в теле маленького зараженного парнишки. Мы сможем подобрать ей тело любой орчихи и переселить ее в него. Она будет продолжать жить. Только по-другому. Как мы с тобой. Я уставился в сторону берега. Мы плыли мимо Аркалиса. Город растягивался по всему побережью и спал безмолвием своих небоскребов. — Что это у тебя, — я бросил взгляд на Тень и увидел, что струйка крови бежит у нее из носа. — Побочный эффект, — она взяла с перил пляжное полотенце и прислонила к носу. — От чего? От магии? — Квист, ты же не думаешь, что вся эта рокировка с телами проходит бесследно? Это одна из причин, почему я больше не хочу отправлять тебя в тюрьму… — Какие последствия? — Такие же, как у всего на свете. — Смерть? Ласковая Тень промолчала. Блять. Ничего не может быть хуже того, чем делать такой выбор. — Послушай. Если ты переместишь меня обратно в тюрьму, а в назначенное время обратно… Последствия будут поправимыми? — Не знаю… — она посмотрела на тарелку, в которой было зелье из моей крови и клыка воительницы. — Можно… Берегись! Мне по голове чем-то припало, а осколки от этого «чего-то» разлетелись в разные стороны. Шатаясь от сильного удара, я обернулся и увидел Эрка с разбитой бутылкой в руке. — А вы не простая парочка, правда? — спросил он и наставил на меня острое стекло. Кажется, эльф наконец-то пришел в себя. Он довольно долго находился под влиянием Ласковой Тени и Ланы. — Послушай, Эрк, — я отполз к самому краю лодки, чтобы пришедший в себя эльф не прищучил меня на месте. — Никто не желал тебе зла. Сейчас ты находишься на своей яхте, как и планировал. Оставь нас на берегу и плыви в Аркалис. — Ну уж нет, — отказался наотрез Эрк. — Я натерпелся унижений за этот день. Пожалуй, я сдам вас полиции, а тех мертвяков и пса, что находятся в каюте, убью. Свяжите друг друга. Он бросил нам веревку, которых на палубе было вдоволь и направил в нашу сторону маленький арбалет. — Ну! — рявкнул он. — Свяжи эту дрянь. Ласковая Тень протянула мне руки, и я сделал несколько узлов. — А теперь ты. Обернись. Я слышал, как на моих руках за спиной щелкнули наручники. Похоже старина Эрк был извращенцем — я чувствовал приятное прикосновение стали, обмотанной мехом. Дела обстояли хуже некуда. Мы уже плыли среди вставших на якоре больших судов и пришвартованных к пирсу лодок. Везде в порту ходили военные и не позволяли каждому желающему моряку спокойно войти в город. Эльф встал за руль на другом конце своей яхты и внимательно следил за нами. Арбалет висел у него на поясе. — Ты не договорила, — я обратился к Тени. Мои губы почти не шевелились. — Еще два перемещения ты переживешь? — Может произойти что угодно. После первого перемещения я могу упасть в обморок, Квист, — ответила она. — Ты понимаешь, что, если ты снова окажешься в тюрьме, а Лана на свободе, вы можете больше никогда не поменяться телами. — Будем верить в лучшее. Сейчас же тебе удалось меня вернуть. — Она глупая маленькая девочка, Квист. Нам повезло, что она захотела навсегда привязать себя к твоему телу. Если бы заклинание не требовало особого подхода, она бы не выпустила жезл из рук даже на эту секунду. — Но и артефакта у нее больше нет, правда? Тень промолчала. — Послушай, — снова начал я. — Там, в тюрьме, женщин двух рас хотят казнить сегодня вечером самым жестоким способом. Им, еще живым, разрежут грудь, вытащат ребра и достанут сердца. А они ни в чем не виноваты, понимаешь? Одна из них вообще спасала меня и только поэтому оказалась в тюрьме. Если уж кто и должен умереть из всех нас, то это я. — Проклятье, Квист. — Эй, вы! — кажется Эрк заметил, что мы разговариваем. — Если сейчас же не заткнетесь, я выкину одного из вас за борт. — Мне нужен час, Тень! — продолжил я, как только эльф отвлекся на виды постоянно несущихся к берегу волн. — Мы не успеем даже добраться до причала. — Ты знаешь, на что давить, — ответила эльфийка. — Ладно. Я сделала все, что в моих силах. Она, пристально смотря в сторону Эрка, с нескольких попыток подвинула тарелку с магическим зельем внутри ближе и произнесла: — Gruaell’e Titdy shial’a werdy ta dishealla! Я оказался в тюрьме и стоял над трупом седой гоблинши, но с ключами в руках. Голова рабыни была наполовину раздавлена ботинком Сенны, а тело дергалось в предсмертных конвульсиях. Лана не теряла времени даром. Мне терять его тоже было нельзя. Я аккуратно отпер замок и вышел наружу. — Где тотем? Где тотем? Как его найти… — бубнил голосом воительницы я себе под нос и озирался. Внезапное прозрение снизошло на меня, и я как будто через тепловизор увидел лежащую в камере фигуру. Эта фигура находилась за пределами нашего, первого блока. У меня оставалось примерно пятьдесят минут, а вот на связке ключей был брелок с цифрой один. Чтобы освободить Эйлу мне нужна точно такая же связка, только с цифрами, обозначающими другие блоки. Я пошел в сторону королевских покоев. Орра вздымала короткую грязную простыню на своем животе и громко сопя не подозревала о моем приближении. Интересно, как рабыне удалось незаметно украсть эти ключи? Я вошел в камеру и осмотрелся. На тумбе лежала орочья библия. Я открыл, припоминая, что внутри вырезанных страниц могут быть спрятаны запрещенные вещи. Но нет. Я нарвался лишь на картинку огромного рогатого существа с шипастой дубиной в руке, а у него под ногами была целая орда орков, где самый высокий из них доставал существу только до колена. Отбросил. Рядом находилась небольшая тетрадь с заметками — судя по всему она была для учета провизии. Где же ключи? Ароматические свечи своим приятным запахом пытались успокоить и говорили о том, что местный монарх не лишен природных женских слабостей. На стене висело разного рода холодное оружие — топор, мачете, шпага, кинжал. Они были до блеска начищены, а на всех лезвиях, кроме шпаги, были нанесены непонятные мне руны. В углу стоял сундук с большим амбарным замком и, судя по всему, все ценное хранилось в нем. Что ж. У меня не оставалось выбора. Возможно, я навлеку на себя еще больший гнев, но я пришел освободить Эйлу и ничего теперь мне не должно помешать. Поэтому я медленно снял со стены кинжал и приставил его к горлу храпящей Орры. — Только заори, и я воткну этот кинжал тебе в башку, — произнес я, когда королева открыла глаза и почувствовала, как холодная сталь упирается ей в подбородок. Она хотела открыть рот, но я тут же двинул ей по лицу рукоятью кинжала и рассек бровь. Кровь начала заливать лицо орчихи. — Где ключи от остальных блоков? — спросил я и показал связку, украденную у нее рабыней. — В сундуке. — Как открыть его? Она сделала движение. Я размахнулся, но выставив руку перед собой она остановила меня. — Я не собираюсь угрожать тебе. Ключ у меня в заднице. Что? Я и раньше слышал про разные необычные места, в которых завсегдатаи подобных учреждений переносят ценные вещи, но ключ от этого замка должен был быть довольно-таки большим. — Если хочешь, достань сама, — Орра подняла руки и улыбнулась. Кровь из брови уже залила всю простынь. — Нет уж, — дёрнул кинжалом я. — Давай сама. Орчиха полезла к себе в зад. Я с отвращением наблюдал как меняется ее лицо от того, как она елозит там этим ключом и наконец королева достала небольшой сверток. — Разверни! — приказал я. Она послушалась. Это был действительно тот самый ключ. Некоторое время я смотрел на Орру. Я не был убийцей. Вернее, не хотел им быть. Просто воспоминания понеслись в голове друг за другом и ни одно из них не говорило в пользу того, чтобы оставить ее в живых. Поэтому я сделал совсем небольшой, но резкий замах, а острие кинжала показалось из затылка королевы. Орчиха была мертва. Я уложил ее обратно в койку и подбежал к сундуку. Открыл. Здесь было много всего — пистолет с патронами, темные купюры и баночка с гоблинскими центами. Еще сигареты, несколько сигар; порошок — скорее всего наркотики; кастет, налезающий только на орочий кулак; фаллоимитатор; шкатулка с золотыми цепочками, браслетами, перстнями и серьгами; карманные часы — время на них говорило, что у меня осталось всего тридцать минут. Связки ключей… Связки ключей! Орра не обманула. Я взял все самое необходимое и вместе с деньгами, распихал по карманам тюремной робы. Я уже собирался выйти на улицу, как мне в голову пришла гениальная идея. Я вырвал листок из тетради с записями и написал признание в убийстве королевы. Когда Лана вернется в тело Сенны ее будут ждать адские врата. Затем я засунул это признание в глотку сдохшей Орре и выбежал на улицу. Оказавшись на открытом воздухе, я еще раз напряг зрение, чтобы сквозь стены увидеть Эйлу. Уже проснувшиеся заключенные вокруг смотрели на меня как на рабыню, а не как на беглянку. В том, что все ждали казни только эльфийки, было свое преимущество. Пока никто не догадывался, что Орры больше нет. Я добежал до здания, на корпусе которого черной краской была нарисована цифра два. Еще раз использовал дар воительницы. Эйла была внутри. Этот корпус оказался не таким разрушенным, как тот, из которого сбежал я. Все стены и даже крыша были на месте. Входы в здание контролировали лысые татуированные заключенные — женщины человеческой расы. Нужно было пройти внутрь. Я засунул руки в карманы, нащупал пистолет, взял его за рукоять и подошел к охраняющим вход девицам. — Ты куда это намылилась? — спросила меня одна из них. — Королева прислала меня за эльфийкой, — ответил я, стараясь сохранять спокойствие удава.Кажется еще не все в тюрьме знали новую рабыню. — Ты больно рано. Я слышала казнь состоится не раньше шести. — Орра решила не тянуть. Все уже проснулись. — Пусть проходит, — сказала вторая. — Нужно найти Райни и отпроситься посмотреть… Я медленно вошел в открытую передо мной дверь, скрещивая пальцы на свободной вспотевшей руке. — Постой! — вдруг окрикнула меня одна из сторожил. Мое сердце сжалось, и я приготовился достать пистолет и расстрелять их. — У тебя ключ-то есть? — Есть! — внутри кармана я отпустил ствол и схватившись за связку ключей достал ее, показав им. Девицы кивнули и отвернулись. Я выдохнул. Двадцать минут, чтобы освободить Эйли и не сдохнуть. Снова использовав инстинкт жертвенности, я точно узнал камеру, в которой находилась эльфийка. — Эйли, это я, — руки Сенны уже пытались подобрать к камере соответствующий ключ. — Что? — она подошла ближе к решетке. — Я думала… — Меня казнят. — Нет. Я не позволю! — Не спорь со мной, глупая! Нет времени объяснять! — ключ подошел. Замок щелкнул. — Уходи! — Нет! Я выдохнул. Видимо с упрямыми эльфийками нельзя было по-другому. — Послушай, Эйли. Я не Сенна. Меня зовут Квист Мерлоу, и я оказался в теле Сенны совершенно случайно. Поэтому я ничему не смогу научить того орчонка, которого ты так оберегаешь. Эльфийка не отвечала. Кажется я сделал только хуже. Я посмотрел на часы, взятые из сундука Орры. Время уходило предательски быстро. — Ты желаешь Сенне добра? Молчание. — Ты желаешь Сенне добра?! — я сорвался. — Да! Да! — Эйла сорвалась тоже. — Тогда послушай меня и сделай так, как я скажу. Эльфийка смотрела на меня испуганными глазами. — Возьми эти деньги и оружие, — я достал все, что было у меня в карманах. — И запри меня здесь. С минуты на минуту в этом теле окажется самая кровожадная убийца, которую ты только можешь себе представить. Когда Сенне… Вернее этому телу будут открывать адские врата, здесь не будет ни воительницы, ни меня. Заперев в этой камере тело орчанки, ты окажешь миру большую услугу. Я видел, что концентрация эльфийки теряется, поэтому взял ее за подбородок большими пальцами Сенны и тряхнул как следует, а затем продолжил: — В этом блоке есть заброшенный туалет. В третьей кабинке за унитазом плитка убирается, а кирпич можно разобрать. Где-то в канализации ты найдешь убежище одной гоблинши… — Рабыни… — Это неважно. Гоблинша уже мертва. Возьми своего мальчишку с собой и оставайтесь там. Денег что я дал тебе, должно хватить на первое время. Дальше…прости… Дальше тебе придется придумать что-нибудь самой… Напряженное молчание. Всюду о чем-то разговаривали заключенные, из коридора за моей спиной слышался стук баскетбольного меча о бетон, а по всему блоку разносился запах травки. — Меня могут переселить в любую минуту, Эйла. Нет времени. Пожалуйста. Поверь мне, — сказал я после долгой паузы. Эльфийка медленно вышла наружу. Она не торопилась, словно делая каждое действие на автомате и все еще раздумывая над тем, что я ей рассказал. Замок щелкнул два раза. — Хорошо. Молодец. Теперь брось ключи подальше. Чтобы я не достал. Эйла послушала, а затем подошла ближе к решетке и сказала: — Я не знаю, кто ты и откуда, Квист Мерлоу, но… Спасибо тебе. Я буду верить, что мы встретимся в следующей жизни и я отдам тебе долг. Я кивнул и дотронулся рукой Сенны до пальчиков эльфийки. Она еще раз посмотрела в мою сторону и убежала. В моих руках до сих пор тикали карманные часы. Время подходило. Я вот-вот должен закрыть глаза и оказаться в своем теле. Где же ты, Тень? Давай. Переселяй меня. Прошел уже час с тех пор, как мы с Ланой должны были поменяться телами, но я до сих пор находился в камере. Только не это! Если бы я не написал такое откровенное признание, еще оставались бы шансы на то, чтобы выжить… Теперь я точно труп… Пять часов вечера… Шесть… Тень, что произошло?! — Пришло время открыть адские врата! — орал одновременно десяток женских голосов разных рас, и я видел, как с другого конца коридора в мою сторону движется целая толпа. — Вот эта сука, которая убила королеву! — сказала Вильгинья, держащая в руках признание, которое я оставил на трупе. — Теперь тебя ничто не спасет, рабыня! Возьмите те ключи и достаньте ее из клетки! Мы разверзнем адские врата прямо здесь! Вот черт! Тень! Где ты, блять! Какая-то орчиха обвила железную цепь вокруг моей шеи и потащила из камеры. Наручи, которые совсем недавно спасли мне жизнь, теперь тоже прицепили к цепям и раздвинули мои руки в разные стороны так, что подвижными оставались только ноги. Недолго. Очень скоро меня распяли прямо посреди коридора второго блока, и я не мог даже пошевелиться. Заключенные собирались вокруг, как будто сейчас будут раздавать миллионы темных купюр, а не казнить человека. Все вокруг орали, скалились и желали мне смерти. Лысая гномиха уже достала кинжал, которым я убил Орру. — По законам Адского Убежища есть преступления, которые не только не поддаются никаким оправданиям, но и наказываются особенно сурово! — Вильгинья размахивала рунами на лезвии кинжала и водила им вокруг себя. — Эта мразь убила вашу королеву! Она думала, что мы просто убьем ее, лишив участи рабыни, но не знала, что судьба приготовила для предателей кое-что получше! Толпа толкалась, махала кулаками и плевала в мою сторону. — Пусть эта казнь будет уроком для тех, кто еще когда-нибудь решит покуситься на жизнь монарха! — визжала гномиха. Видимо теперь она претендовала на престол. Где же ты Тень?! Сейчас самое время! Вильгинья сорвала с меня тюремную робу, поднесла кинжал к моей груди и сделала аккуратный беспощадный мучительный надрез, который обнажал ребра Сенны. Я заорал, истекая кровью. Толпа вокруг вопила! Гномиха, решила разбавить казнь, схватила меня за язык и отрезала его, показав его заключенным вокруг так, что те взорвались от бушующей в них кровожадности. У меня начинался шок. Дыхание перехватывало, а тело стало нещадно трясти. Я чувствовал, как нож заходит под ребро, чтобы подцепить и вытащить его…Глава 4. Глаза не врут
«Тень, где же ты…» — произносил я про себя, а моя челюсть могла только беспомощно шевелиться. Заключенные в моих глазах теперь были однотонным безликим месивом. Уши раздирали безжалостные вопли, требующие отогнуть ребро воительницы. Но вместо того, чтобы сделать это, Вильгинья зачем-то попросила подать ей топор. Оружие, покрытое неизвестными мне символами, оказалось в руках у гномихи. Она вскинула его вверх и истошно завопила, призывая собравшихся во втором блоке вторить ей не менее пронзительными воплями. Затем та, что прямо сейчас казнила Сенну самым жестоким образом, размахнулась своим топором и лишила мое тело левой ноги. Сквозь призму затуманенного от мучений взгляда я видел, как на пол сваливается конечность воительницы и начал терять сознание… Пришел в себя почти сразу. Какая-то орчиха убрала из-под моего носа намоченную нашатырным спиртом тряпку. Гномиха увидела, что я открыл глаза и снова размахнулась. Теперь вторая нога Сенны выпала из-под меня, а мое тело, удерживаемое только цепями на руках и шее, свалилось на уровень роста палача. Вот чего она добивалась. Я умирал самой мучительной смертью, которую только можно представить и мне не позволяли даже потерять сознание. Обессиленно болтаясь, я почувствовал, как отходит одно из ребер и безумно замычал. Второе ребро. Опять потеря сознания… Вдруг рот, полный крови мгновением ранее, перестал что-либо чувствовать. Вернее, он обрел прежнее ощущение — язык был на месте. Гул кровожадных заключенных сменился на тишину, а легкий мороз, касающийся кожи, приводил в чувства и заставлял открыть глаза. Я подчинился. Сейчас я находился в плохо освещенном помещении, похожем на склад. Пространство вокруг было заставлено упаковочной пленкой, деревянными ящиками для транспортировки и автопогрузчиками, призванными перемещать крупногабаритные грузы по складу и доставать труднодоступные ящики с верхних полок. Голова нещадно болела. Я увидел лицо Ласковой Тени и не сразу признал его. В страхе я отполз дальше к стене, словно забитый щенок, которого мучал жестокий хозяин. — Все в порядке, Квист, — попыталась успокоить меня эльфийка, протягивая свою руку, но я все еще смотрел на нее сумасшедшими испуганными глазами. — Все кончилось. Ты в безопасности. Я еще раз огляделся вокруг, не до конца осознавая, что мои ребра больше не вырывают из груди и спросил: — Где мы? — В порту Аркалиса. Это склад одного интернет-магазина. — Почему ты не возвращала меня так долго? — я посмотрел на свои руки, они до сих пор были в наручниках. — Я почти умер… — Прости… — ответила она и медленно покачала головой. — Мне пришлось. Ласковая Тень вроде бы не сказала ничего конкретного, но мне как-то стало не по себе. — Что случилось? — настороженно спросил я. Эльфийка вздохнула. — После твоего перемещения я потеряла сознание… Пришла в себя на том же месте, где и ты сейчас. Некоторое время назад. Ты лежал рядом в этих наручниках, а я была связана… Я бросил взгляд на разорванные веревки недалеко от меня. Эльфийка продолжала: — Ни Эрка, ни мертвяков, ни Хуча, ни клыка орчанки и, конечно, «зелья душ» тут тоже не было. Она замолчала, смотря на меня виноватыми глазами. — Продолжай, Тень, — я мотал головой точно зная, что получу плохие известия, но избежать их — не решало никаких проблем. — Об один из стеллажей мне удалось разрезать веревку и освободиться. — А что я? Вернее, Лана? — перебил я эльфийку. — Она так и не пришла в себя? — Нет. — Что было дальше? — Был вариант найти яхту и зелье. Оставался крохотный шанс, что зелье было еще на борту… — Ты нашла его? — Нет… — Тень опустила глаза. — Мне пришлось воспользоваться запасным планом… — О чем речь? Стриптизерша молчала. — Что за запасной план, Тень! — я ударил скованными руками по стеллажу справа. — «Заклинание отмены», — она некоторое время помолчала. — Для этого заклинания нужна только кровь того, кто учувствовал во всех перемещениях… И несколько ингредиентов, которые я нашла недалеко отсюда на портовом рынке. — Что значит «заклинание отмены», Тень? — я стал догадываться, что она хочет мне сказать, чувствуя, что ей просто не хватает смелости признаться мне сразу. — Все оказались в тех телах, в которых находились до первого заклинания с твоей кровью. Ощущение вырванного языка и вскрытой грудной клетки вернулось. Я онемел и смотрел на эльфийку безумными широко раскрытыми глазами. Сенна оказалась в своем теле в самый разгар казни и в этот самый момент умирала от жестоких пыток. Орчанка наверняка даже не понимает, что происходит, а с ее волей она даже не потеряет сознание и будет терпеть муки пока не увидит свое сердце в руках проклятой Вильгиньи! Какая же Лана тварь! Я вскочил с места, схватил биту, которая непонятно откуда взялась тут и заторопился в сторону выхода. Меня не останавливали даже наручники, жадно схватившие кисти. — Стой, Квист! — пыталась остановить меня Тень, но вскипев от ярости я не слушал. — Я найду эту суку и убью ее! — завопил я и сильным пинком попытался вышибить дверь, ведущую наружу. Она оказалась заперта. В ручки был вставлен длинный брусок. Я вытянул его и пнул по дверям еще раз. Подняв с пола биту, я сделал несколько шагов и оказался на улице. Тут мне пришлось остановиться. Целая толпа мертвецов паслась на небольшой площадке, а почувствовав мое появление они тут же бросились в сторону склада. Я слегка замешкался, но все же забежал обратно, а Тень поставила брусок на место. Рука мясоеда оторвалась, оказавшись прижатой железными дверями и теперь лежала рядом с моей ногой и шевелилась, как будто до сих пор получала сигналы от зараженного мозга. — Аркалис пал, — посетовала эльфийка. — Заражение не удалось сдержать, Квист… Толпа мертвецов била по дверям. Моя голова начала еще сильнее раскалываться от этих звуков. — Что?! Как?! — навалившись спиной на дверь я чувствовал, как зараженные с другой стороны жаждут сожрать меня. — Не знаю. Когда я оказалась снаружи, все уже было…таким… — Проклятье! — я закрыл глаза и глубоко вдохнул. — А как ты выбралась со склада, если там все кишит мертвецами? — Наверху есть окно, — она указала в сторону противоположной стены. — Можно выйти через него и по крышам добраться до города. — Но ведь еще с яхты я видел, как военные разгуливали по берегу! — Они были уже заражены. Я некоторое время молчал под утихающие стуки живых мертвецов, теперь превращающиеся в скрежет, а затем спросил: — Как думаешь? У этого мира еще остались шансы на спасение или все города пали в одночасье также, как и столица Руавеннимы? — Мы можем это узнать. Мы на складе самого популярного интернет-магазина в стране. Давай покрепче запрем дверь и отыщем здесь все, что может пригодиться, — предложила эльфийка. — Если найдешь телевизор и если по нему еще что-то транслируют, то вполне вероятно мы узнаем, что произошло. Я кивнул. Она ушла, а через какое-то время вернулась с длинной металлической арматурой, которую вставила в ручки ворот вместо деревянного бруска. Зараженные, покрытые синяками и истекающие кровью тянули свои руки из небольшой щели, оставшейся между дверями после того, как мы отпряли от дверей. Я наконец смог размять затекшую шею. — Ты налево, я направо. Ищем все, что может пригодиться, — сказала Тень. — Стой. — Что? — Наручники. Если найдешь что-то, что поможет снять эти браслеты — буду признателен. — Мы на складе, Квист. Найди секцию интимных штучек, отыщи такие же наручники и открой замок. — Ты думаешь… — Конечно. Любые ключи от таких же подойдут. — А откуда ты… — я хотел задать еще один вопрос, но эльфийка уже затерялась между километрами стеллажей. Я услышал, как с полки упал деревянный ящик и разбился. Она разделывала его, словно тушу животного. Я бросил взгляд наверх, на свисающие с потолка таблички. Весь склад был поделен на секции. Бытовая химия, продукты питания, спортивная экипировка, электроника и бытовая техника, и другие. Отдел интимных товаров находился почти в самом конце зала. Я принялся скидывать коробки с полок и смотреть как смазки, фаллосы, плетки, черные маски смешиваются на полу в одну сплошную кучу. Коробка с наручниками упала сверху. Точно такие же. Я нашел ключ и освободился. Нужно взять одни такие с собой на случай, если кого-нибудь понадобится срочно обездвижить — игрушка довольно крепкая. Я пошел по коридорам и принялся сбивать ящики со стеллажей один за другим. Сначала по полу разлетелся набор посуды. Затем конфетти из компьютерных карт памяти, собачьих лакомств, корма для прирученных огненных ящериц, упаковок с линзами для орков, банками тут же разлитых шампуней, усыпало весь пол. Жители столицы не получили массу предметов, заказанных через интернет-магазин «Мир рас без границ». А я убил несколько часов, чтобы отыскать то, что пригодится мне в охоте на Лану. — Это оружие так и преследует меня, — я шел в сторону Ласковой Тени в одной руке держа большой спортивный лук, а в другой энергетический батончик. — Не удивительно, — отозвалась она. — Я не слышала о друидах, которые ходили бы с секирой. Эльфийка приоделась. Белыми нитями она схватила свои густые волосы за спиной так, что они больше не могли свободно разлетаться по сторонам. Колготки в сеточку скрывались на бедрах под кожаными шортами, а на ее шее висели мотоциклетные очки. На ногах были низкие сапожки на невысоком каблуке, а обычная рубашка была завязана под грудью и излишне открывала зону декольте. Запретный плод стал еще слаще. — Ты отлично выглядишь, — пробубнил я. — Я тут тебе кое-что тоже подобрала, — проигнорировала мой комплимент она и бросила в мою сторону стопку вещей. — Черный плащ? Хочешь сделать из меня Кряка Лапчатого. — Что? — непонимание отразилось от ее глаз и бросилось в мои. — У вас тут что, мультиков не показывают? Черный плащ. Утка-супергерой. — Нет, — снова из-за ящика торчали лишь ее ушки, владелица которых слишком быстро потеряла интерес к беседе. Я оделся. Теперь на мне плотно сидели черные штаны, на плечи был надет черный кожаный плащ, который даже не имел пуговиц, чтобы застегнуть его на груди, поэтому я повесил колчан для стрел на свой пояс, а сам лук приноровился держать слева на спине. — Я нашла рации — тебе и мне. Но похоже они детские, так что, если мы будем на большем расстоянии, чем они ловят, то останемся без связи, — она кинула мне одну из них, и я ловко поймал ее, закрепив на поясе, с другой стороны от колчана со стрелами. — Ты нашел телевизор? — Да, только не нашел антенны, а без нее или интернета он бесполезен. — Держи, — она протянула мне обычную проволоку. — Что это? — Ты никогда так не делал? Просто вставь ее вместо антенны и попробуй настроить каналы. Я недоверчиво посмотрел на нее, но все же выполнил поручение в точности, как она сказала. Получилось. Экран показывал одно сообщение «ВНИМАНИЕ», а голос вещал по кругу: — Началась глобальная эпидемия! Если вы у вас есть возможность не покидать свои дома, не делайте этого. Вирус передается не только в следствии прямого контакта с зараженным. Если вы вдохнули споры, которые выделяются от трупов мертвецов, то, к сожалению, вам уже не помочь. Вы неизбежно потеряете рассудок в ближайшие несколько часов. Сообщение повторялось. — Похоже мы с тобой выжили только благодаря иммунитету, — заключил я, убавив звук экстренного сообщения. — Возможно Эрк тоже заразился и поэтому не вернулся за нами. Что будем делать? — Для начала отомстим за Сенну. Я знал, что Ласковая Тень против, но она также чувствовала, что меня не переубедить, поэтому промолчала. Вдруг я вспомнил про свою связь с Хучем. Что если Волк Смерти сидит где-то поблизости? Что если он рядом с Ланой? Тогда я смогу узнать, где сейчас эта тварь и прийти за ней. — Я попробую трансформироваться в Хуча, — произнес я, и не дождавшись ответа закрыл глаза. Сначала мне показалось, что у меня не получилось, но потом я стал чувствовать запахи Квиста и Ласковой Тени, который чуял только в теле пса. Попробовал поднять лапы. Получилось. Я продвинулся вперед, назад, в стороны. Стены преграждали путь. Хуч был заперт в темном ограниченном пространстве, как будто похоронен заживо. — Держись, малыш, — произнес я, вернувшись в тело Квиста. — С ним все в порядке? — Он где-то заперт, но еще жив. Интересно, а сработает ли на моего Волка Смерти что-то вроде инстинкта жертвенности? Ведь мы с Хучем тоже связаны. Я напряг зрение и огляделся. Есть! Я видел светящееся, в новом открытом мной режиме друида, тело своего Волка Смерти! Найдя его, я найду эту маленькую стерву и вырву ей сердце! — Я знаю куда идти. Примерно. Я вижу Хуча. А там, где он, скорее всего и Лана. Ты со мной? — Веди. К окну была приставлена лестница. Я полз следом за эльфийкой и не мог оторвать глаз от ее зада. Мы оказались снаружи. По крышам мы очень скоро добрались до крайнего здания у ворот, с обратной стороны которых была надпись «Порт Аркалиса». — Такое чувство словно город просто спит, — сказала Ласковая Тень, вглядываясь в силуэт огромной луны, прячущийся за небоскребами. Я прислушался к внутреннему чувству и увидел светящуюся фигуру Волка Смерти под исполинским дирижаблем, нависающим над той частью города. — Может спим мы, — ответил я. — Нам в ту сторону. Что это за штуковина? — я указал на воздушный шар. — Он принадлежит одной корпорации. Компания занимается исследованием и разработкой новых технологий. Дирижабль может преодолевать огромные расстояния. Уверена, в нем поместилось много жителей Аркалиса. Там есть все условия для проживания. Летающий город, если можно так сказать. — Хуч находится внутри него. Похоже Лана имеет планы на эту штуковину. — Тогда нужно поторопиться и остановить ее. Я не ответил, но двинулся вперед, обозначая свои намерения. Остановившись у самого края крыши я поглядел вниз. Там расхаживал один падший. — Как мы пройдем его? — спросил я, обернувшись к эльфийке. — Убьём. Доставай свой лук. — Но я еще не пробовал… — Ты сможешь. Ты друид, Квист. Все еще не осознавая того, в чем Тень меня все время пыталась убедить, я достал лук и зарядил стрелу. Зараженный орк ходил туда-сюда в поисках своей жертвы. — Вот так. Теперь натяни тетиву, Квист, — она стояла позади меня, держала за руки и тихо говоря помогала прицелиться. Через крохотное отверстие я смотрел прямо в голову мертвецу. — А теперь, на выдохе, отпускай. Стрела сорвалась с места и вонзилась в голову угнетенному. — Ха-ха! — ликовал я. — Теперь я могу отбирать деньги у богатых и отдавать их бедным! Ласковая Тень вновь посмотрела на меня так, будто я все еще был не в себе. — Вы что, и Робин Гуда не придумали? — Ты про темного эльфа Эрка Вуда? В этом мире он отбирает деньги у бедных и отдает гномам, которые строят огромное подземное царство. Эльфийка спрыгнула к трупу зараженного. Я убрал лук за спину и последовал за ней. Достал стрелу из головы орка — зеленая жижа вылилась из черепа и залила асфальт. Вдруг в голову стукнуло. Вроде только что я смотрел на убитого угнетенного, а сейчас видел перед собой шести полосную дорогу, освещаемую десятками фонарей. На другой стороне была закусочная «У Шика», левее заправочная станция, еще левее парк аттракционов «Остросюжетная Руавеннима» Я потряс головой и пришел в себя. — Что случилось? — спросила Ласковая Тень, подойдя поближе и положив мне руку на плечо. — Не знаю… Просто… Я видел странные картинки… — Да? Какие? Я поднял голову и увидел перед собой шести полосную дорогу, закусочную «У Шика», заправочную станцию и парк аттракционов. — Квист? Все хорошо? Я посмотрел на Ласковую Тень и только сейчас стал осознавать, что видел все это ее глазами. Но связь у меня была только с Волком Смерти, Келли и… Ланой! Вот сука!Глава 5. Зомби-аттракцион
Внутри меня боролось две сущности. Одна из них желала наброситься на маленькую дьяволицу и лишить ее жизни, а вторая понимала, что при этом пострадает Ласковая Тень. Я колебался, не зная признаться ей во всем или продолжить играть в эту игру и посмотреть, что будет дальше. Я выбрал второй вариант. — Да. Все хорошо, — ответил я и потряс головой. — От всех этих перемещений голова идет кругом. Хорошо, что все это уже закончилось. — Убьем Лану и тогда все точно будет кончено, — сучка играла отменно. Интересно, где теперь Ласковая Тень? И как Лане удалось завладеть ее телом? Зачем она вернула меня? А может мне просто по каким-то причинам удалось посмотреть глазами Ласковой Тени? Нужно удостовериться. — Тень, я хочу извиниться перед тобой, — сказал я. — За что? Мы шли вдоль дороги в направлении дирижабля. Где-то впереди виднелся затор из заглушенных автомобилей, мигающих аварийными сигналами. — За то, что убил тех трех полицейских в стриптиз-клубе и втянул тебя во все это. Сейчас она ответит, и я точно узнаю на своем месте Тень или нет. Полицейских было двое. — Я не держу на тебя зла, Квист. Лана! Блять! Теперь я знаю точно. Что задумала эта маленькая тварь? — Или полицейских было другое количество? — добавила эльфийка и посмотрела на меня. Я остановился. Кажется дьяволица обо всем догадалась. Минус всех этих средневековых оружий был в том, что я ни за что не успею достать стрелу из колчана и вставить в лук, если прямо сейчас она наброситься на меня. Поэтому мы замерли друг перед другом, словно два кота, готовые начать драку, которая навсегда изгонит второго с территории первого. — Где Тень? — спросил я и боковым зрением поглядел в сторону. Толпа бродячих разгуливала во дворе мотеля, стоящего слева от нас. Мы почти дошли до кладбища машин, перегородивших дорогу. — С ней все в порядке. Если ты будешь вести себя хорошо, то так и останется, — ответила Лана. — Ты шантажируешь меня? — Предупреждаю о последствиях, — маленькая стерва загадочно улыбнулась. — Что ты задумала? — Мне нужна твоя помощь. Провернем одно дело, и я расскажу тебе, где эльфийка. Если убьешь меня, она умрет тоже. От голода и жажды. Примерно…через неделю. — Ты где-то заперла ее? — А ты догадлив. Кажется мои руки были связаны. — Что тебе нужно, — процедил я сквозь зубы. — Друзья Эрка оказались не просто ребятами, способными сделать документы. Они встретили нас на причале, эльф рассказал им обо всех приключениях, которые с ним произошли и так те узнали о скромных способностях укушенного тобой тела. Они очень заинтересовались тем, что толпой зараженных можно манипулировать и уже через час приехал фургон, который увез тела детей-эльфов вместе с Волком Смерти. Пригнись! Мы забежали за автомобиль, внутри которого на водительском сидении был пристегнут мясоед. Он заметил нас, обернулся и принялся жадно разевать рот. Бродячие всем стадом шли с территории мотеля. — То, что ты слышал по телевизору — брехня, — продолжила Лана. — Я думаю, что из тел зараженных выделили мутирующий ген и распространили его по воздуху. Я соврала, сказав, что, когда мы приплыли, все были уже заражены. — Ты намекаешь на то, что кто-то решил захватить мир? Это же был твой план. — Я развлекалась, а у них вполне конкретные цели. Они превратили Аркалис в армию мертвецов за считанные часы, а сейчас выясняют как ей можно управлять, чтобы достигнуть своей следующей цели. — Следующей цели? — Ну да. Надрать задницу Гуардонии или другой стране, которая с нашей не в самых лучших отношениях. — Что- то не сходится. Зачем тебе все это? Ты завладела шикарным телом, у которого, кстати, есть иммунитет и могла бы не ввязываться в борьбу за справедливость. — Это тело шикарно? Мое старое тело с великими способностями — вот что шикарно. А все эти сиськи и смазливое личико нисколько меня не привлекают. Я хочу назад свое тело! — капризно заявила она. Кажется Лана была еще большим ребенком, чем я думал. Тем лучше, я завалю дьяволицу прямо в ее старом теле. — А может мне просто убить тебя? — я схватил эльфийку за горло и придавил к обшарпанной двери автомобиля. — Тогда Ласковая Тень умрет, — Лана вновь улыбнулась. — Я не шучу. Я отпустил маленькую дьяволицу и выругался. — Хорошо. Давай скорее покончим с этим. — Тогда идем к дирижаблю. И перестань пялиться на задницу этой стриптизерши. Я затупил взгляд. Мне всегда казалось, что я делал это максимально незаметно. Выглянув из-за машины, я увидел, что стадо бродячих заполонило все пространство перед нами и облепляло машины в которых оставались выжившие. Все заразились в одно мгновение, а те, кто был еще жив, кажется, просто обладали иммунитетом. — Пройдем через парк аттракционов, — прошептала Лана. — Здесь все кишит мертвецами. Я кивнул. Мы пошли между машинами в сторону парка как вдруг из одной из них постучали. Я испугался, подумав, что это очередной мертвец, но осознанный стук повторился. Я поднял голову. Все крыло было смято и видимо поэтому не открывалось, а из салона на меня глядели два больших зеленых эльфийских глаза. — Квист, пошли, — постаралась отвлечь меня Лана, но лицо эльфийки было настолько прекрасно и испуганно, что я не мог пройти мимо. Вот он шанс начать все сначала в этом мире. — Нужно помочь ей, — я вырвал свою руку из остановившей меня ладони маленькой дьяволицы и подошел ближе. — Открой окно, — проворачивая невидимую ручку, которая обычно опускала окна в автомобилях, я показал ей что нужно сделать. Стекло приспустилось. — Помогите мне, — попросила она с заднего сидения. — С той стороны двери тоже не открываются? — спросил я. — В меня въехала машина, а водитель, который сидел за рулем, умер и обратился. С этой стороны двери тоже не поддаются… — она вдруг замолчала и с застывшим выражением лица навалилась на стекло. — У нас нет на нее времени, — сказала Лана. Я попробовал открыть дверь. — Я свернула ей шею. Можешь не стараться. — Еще раз сделаешь что-то подобное и сделки не будет! — я схватил дьяволицу за руку и одарил яростным взглядом. — Да? Тогда можешь оставаться тут. Я уже знаю куда идти, — она вырвала свою руку. Я проглотил злость и пошел за ней. Я хладнокровно проползал мимо всех автомобилей, внутри которых оставались выжившие. Вмешавшись, я лишь обрек бы их на смерть, как ту эльфийку. Поэтому делая вид, что никого не замечаю, я двигался к парку аттракционов. Мы смогли разогнуться перед воротами с надписью «Остросюжетная Руавеннима». Вокруг не было ни единой души. Старые аттракционы заржавели и спали мертвым сном. Мы прошли киоск с грязными старыми игрушками, которые можно было выиграть за один точный выстрел, брошенный фургон, где раньше продавали сахарную вату, автодром с маленькими машинками, работающими от электричества, колесо обозрения, одна кабинка на котором держалась только на честном слове и должна была вот-вот рухнуть, павильон кривых зеркал и в конце концов остановились перед комнатой ужаса. — Аркалис умер только сегодня, а такое ощущение, что парк заброшен несколько десятков лет. — Какая разница, Квист? — резко ответила дьяволица. — Ты… Она не договорила. Веревка, лежащая на земле, резко схватила меня за ногу, а упавшая машина где-то в кустах, подняла мое тело в воздух. Я оказался обездвижен. — Что за херня? — выругался я, болтаясь вниз головой. — Тень… То есть, Лана, освободи меня. — Не так быстро, — из кустов вышел коренастый седой гном, ростом с человека. Он был в потертой бейсболке с надписью «Живучие ястребы», клетчатой рубашке, в зубах разжевывал папиросу, а в руках держал ружье, которое сейчас было направлено на эльфийку. — Вот черт… — выругалась Лана. — Аттракционщик? — Верно, детка. — Что? Что за аттракци… — я не успел договорить. Старик подошел ко мне и прислонил платок к лицу. Почти моментально я потерял сознание. Я очнулся на сидении одного из аттракционов. В нашем мире такой называли «американскими» или «русскими» горками. Рядом со мной сидела Ласковая Тень. Поручень безопасности был зафиксирован на наших коленях и не позволял освободиться. Впереди сидели мясоеды и тоже бессильно трепыхались в оковах аттракциона. — Что это за хер? — спросил я у эльфийки. — Я думала его давно нет в живых. Выходит, у аттракционщика есть иммунитет, раз он не превратился в бродячего. — Ты расскажешь мне что это за старик или я так и буду догадываться? Дьяволица посмотрела на меня и фыркнула. Между нами лежали наши вещи — рюкзак, лук, колчан со стрелами. — Это маньяк из детских страшилок. Между прочим, и ты, папочка, пугал меня ими, — сказала она, доставая из рюкзака фонарик — на улице совсем стемнело. — Старый полугном полуорк. Он был сторожем в одном из парков Аркалиса. Подозреваю, что в этом. Тридцать лет назад в парке стали исчезать дети. Родители приходили с ними провести тут незабываемый выходной, а заканчивали в местном отделении полиции. Ни тел, ни следов детей найти не удавалось. В итоге парк закрыли. Но один ребенок, которому все же удалось спастись рассказал об аттракционщике. Мол, полугном схватил его, и катал на аттракционах, в которых шанс умереть был ровно такой же, как и шанс выжить. В итоге выжил только он. После этого парк закрыли. Территорию полностью обыскали, но никаких следов старого сторожа так и не нашли. Иные предполагали, что отчаянные родители нашли его и свершили самосуд. Похоже, что нет. Полагаю, что старик осмелел после того, как все подохли и вернулся. Мы с тобой открываем новый сезон. Из темноты показался огромный по сравнению с обычными размерами гном. Он кряхтел и пыхтел, делая каждый шаг, а с нижней челюсти у него росли два больших клыка. Подойдя к механизму, аттракционщик открыл распределительный ящик и с гаечным ключом в руках покопался в нем. — Эй! — крикнул я, но маньяк не отвечал. — Козлина! Я с тобой разговариваю! Отпусти нас! Аттракционщик не обращал на нас никакого внимания. Он ушел от карусели и закрыл дверь, которая вместе с двухметровым забором ограждала аттракцион от посторонних после его запуска. Я услышал, как заработал генератор. На столбе над нами загорелась лампа. Только сейчас я увидел, что мертвецы сидят не только перед нами, но и на каждой вагонетке позади нас. Что-то в механизме аттракциона переключилось и весь состав сдвинулся с места. Пока мы разгонялись защитный механизм щелкнул, и я почувствовал, что теперь мы легко можем освободиться. — Этот больной ублюдок хочет скормить нас мертвякам? — спросил я у эльфийки. — Он предлагает получить незабываемые эмоции. Если мы будем оставаться на местах, то нас скинут или сожрут. Состав ехал к краю высоченной горки, которая ниспадала с холма, а где-то там внизу виднелась пещера. — Будем отбиваться! Мертвяки сами попадают, — я взял лук. — Мясоеды и бродячие — возможно. Падшие и угнетенные очень ловки. Они так просто не сдадутся. Я оглянулся. Зараженные орки, ловко цепляясь за вагонетки, двигались в нашу сторону. Я ударил мясоеда, подползавшего спереди, и скинул его в пропасть. Кто-то сзади заорал. — Твою мать! Кроме нас тут еще есть люди! — я видел, как бродячий вцепляется в горло молодому парню. Тот осел и свалился с горки. Состав сорвался вниз и под гул несмазанных колес понесся в пещеру. Несколько мясоедов тут же слетели со своих сидений. Ласковая Тень рядом со мной громко визжала. Угнетенные позади держались за поручни и у них даже выходило ползти в нашу сторону на такой скорости. — Дай мне стрелу! — крикнул я. — И крепче держи защиту, чтобы я не выпал! Воспользовавшись моментом, когда мы начали подниматься на следующую горку, я развернулся, натянул тетиву и выпустил стрелу в голову зараженному, который был ближе всех. Угнетенный полетел вниз и ударившись головой об рельсы разбрызгал темно-зеленую гнилую кровь в разные стороны. — Эй! Помогите мне! — кричала брюнетка, вытаскивая нож из головы падшего и отворачиваясь, когда темно-голубая кровь брызнула ей в лицо. Я взял следующую стрелу и прямо перед тем, как угнетенный обхватил своими руками брюнетку, выпустил ее ему в голову. Еще будет жить, подумал я про женщину человеческой расы, которую из-за тусклого света не мог толком разглядеть. — Держись! — заорала Лана. Мы подъезжали к очередному обрыву. Я уже не успевал развернуться и сесть на свое место, поэтому зажав поручень под коленками я крепко вцепился в стальную перегородку безопасности вагонетки, что была позади, а другой рукой крепко сжал лук, чтобы не потерять. Ощущение было непередаваемым. Под грохот колес мы почти под прямым углом залетели в пещеру и вскоре вылетели из нее и состав вновь стал забираться на горку. — Дай стрелу! — крикнул я, пользуясь временем, чтобы подстрелить забирающегося к брюнетке падшего. Снял. Зараженный эльф отцепился от состава и полетел вниз, по пути сбивая других мертвецов. — Садись! Там длинный тоннель! — предупредила Лана, и я занял свое место, закрепив лук за спиной. Состав сорвался вниз, пуская бабочек в моем животе, а в самом конце мы въехали в темную пещеру и покатились медленно. Кажется с «мертвыми» горками было покончено. Лана потрясла фонарик, который перестал гореть, чтобы он снова заработал и я понял, что еще ничего не кончено. В пещере, по которой мы ехали, мертвяки висели ногами к верху и клацали своими зубами прямо у наших ушей. Аттракционщик не терял времени даром. Я взял еще одну стрелу в руку, чтобы пронзить ей голову любого мертвяка, который посмеет приблизится ко мне на опасное расстояние. Состав остановился. Вылезая на перрон, я запнулся обо что-то. Эльфийка посветила. Там лежали детские черепа и кости. — Чего вы встали? Хотите присоединиться к ним? — сказала брюнетка. Лана навела фонарик на нее. Девчонка напоминала расхитительницу гробниц. Удобные короткие шорты, майка, черный хвост за спиной и два пистолета висящих на бедрах. — Я думал, первыми твоими словами окажутся что-то типа — спасибо, что спасли меня. — Вы спасали себя. И возможно страховку, на случай если у вас закончатся стрелы. Ты кто вообще? Эрк Вуд? С таким оружием ты не протянешь и пары дней, — брюнетка указала на лук и упоминала местного героя, отбирающего деньги у бедных. Моя новая знакомая была не менее дерзкой сучкой, чем Лана. Ладно хоть совершеннолетняя. — Квист Мерлоу. — Все равно не запомню. Идите за мной, — отмахнулась она, включила фонарь на своем пистолете и пошла вперед. Я посмотрел на Лану в надежде поймать сочувствующий взгляд, но дьяволица лишь усмехалась надо мной. Мы ступали по разбросанным костям и остановились перед дверью, на которой разными по размеру и цвету буквами было написано — «квест-комната страха». Плафон, весь покрытый пылью, светился желтым. Это означало, что комната была свободна. Мы зашли внутрь. Фонарик в руках Ласковой Тени опять перестал работать, а от точечного света незнакомки не было никакого толку. Дверь за мной захлопнулась. — Блять! Зачем не придержали?! — выругалась брюнетка. Я обернулся и попробовал открыть дверь. Тщетно. Замок запирался автоматически. — Не дрейфь. Пусти меня вперед, если кишка тонка, — сказал я девице, потому что чувствовал, что пора поставить ее на место. Внезапно свет включился и теперь освещал всю комнату красным. Мой взгляд сразу упал на операционный стол, к которому была привязана девушка моего возраста. Она оказалась в сознании и беспомощно мычала, потому что в ее рот был вставлен кляп и не давал произнести ни слова. У стены стоял флипчарт, с примагниченными к нему фотографиями детей. Рядом с операционным столом подставка с различными инструментами — зажим, скальпель, тампон, нить, игла… В углу под защитным стеклом находилась мясорубка, а под ней весы. Я подбежал к скованной девушке и достал кляп у нее изо рта. — Освободите меня, пожалуйста! — закричала она, а слезы катились из глаз узницы. — Спокойно. Все хорошо. Сейчас мы поможем тебе, — я принялся искать возможность отстегнуть наручи на ее руке, а когда нащупал и уже был готов отстегнуть, меня остановил голос брюнетки. — Стой! — она держала в руках лист бумаги. — Она нужна нам, чтобы выбраться отсюда. — Что? Какого хрена? — Перед вами человеки мой новый аттракцион, — цитировала брюнетка поехавшего полугнома. — На столе лежит одна из тех девочек, которых я похищал тридцать лет назад. Она немного подросла, но я ничего не смог с этим поделать. Я усмехнулся. Хотя через это письмо вы не услышали этого. Вот опять. Ну, к делу. Никто и никогда не понимал меня, но я не теряю надежды это исправить. Я хочу, чтобы вы получили такое же удовольствие, которое получаю я от убийства детишек и больше не считали меня психом. Все, что вам нужно сделать, это достать внутренности человеческой женщины и пропустить их через мясорубку. Как только на весах будет пять килограмм дверь откроется и выпустит вас на свободу. Кости и другие посторонние предметы не пройдут, поэтому остаются только мягкие ткани. Вы можете пожертвовать одним из вас. Кто умрет — мне все равно. Ощущения будут отличные в любом случае. Если вы не справитесь за шестьдесят минут — вы проиграли. В случае поражения всю комнату полностью зальет водой и тогда все захлебнутся. Сейчас я смеюсь истерическим смехом. Ну все. На самом деле время пошло, как только дверь за вами захлопнулась. Удачи. Получите неизгладимое удовольствие…Глава 6. Сестры по несчастью
— Проще простого, — сказала брюнетка без имени, смяла листок бумаги, выбросила его в сторону, достала ствол и направила на скованную на операционном столе девицу. Я встал в том месте, где должна была пройти траектория пули и выпалил: — Ты какого хера делаешь? — Мочу девчонку. Или ты хочешь утонуть… — она посмотрела на часы. — Через пятьдесят семь минут? Вдруг брюнетка посмотрела на меня раскосым взглядом и свалилась. Я увидел Ласковую Тень, держащую в руках свой большой фонарь — она огрела им незнакомку. — А какого хрена делаешь ты? — не удержался я и забрал опасный предмет из рук эльфийки. — Я подумала, что пусть лучше она полежит в отключке, чем пристрелит тебя. Мы же на одной стороне, помнишь, Квист? Я грузно выдохнул и еще раз осмотрелся. Помимо всего прочего из угла комнаты за нами следила камера видеонаблюдения, мигающая красной лампочкой. — Дак что будем делать? — спросила Лана. — Можем убить эту стерву, вместо бедной узницы и заполнить мясорубку ее кишками. — Освободите меня… Пожалуйста… — умоляла прикованная к операционному столу девушка. Каждое слово давалось ей так тяжело, словно параллельно она двигала какой-то неподъемный груз. — А что, если все это брехня, Лана? Что, если сейчас мы убьем девчонку, а никакая вода, итак, не затопила бы нас? — Хочешь проверить? Лично я не горю желанием… Я нервно закрыл себе рот рукой и принялся ходить по комнате в надежде обнаружить любой намек на несостоятельность плана, который нам всем угрожал. Трубы, торчащие из стены, действительно говорили о том, что вода может политься в комнату в любой момент. Задвижки, виднеющиеся с другой стороны вентиляционных отверстий, на самом деле могли закрыть путь на выход пребывающей воде. Непробиваемое стекло, защищающее весы, над которыми была установлена мясорубка, не поддалось, когда я несколько раз ударил по нему фонарем. Тогда я взял пистолет у лежащей без сознания брюнетки, прицелился и выстрелил в стекло. Ничего. Оно было пуленепробиваемым. — У нас осталось около получаса, Квист, — давила на меня Лана. — Рассматривая детские фотографии на флипчарте. — Ты действительно считаешь, что убив беззащитную девушку мы сможем спокойно спасть по ночам? — я некоторое время смотрел в лицо Ласковой Тени и быстро осознал с кем на самом деле говорю. — Хотя у кого я спрашиваю, — махнул рукой я. Лана закатила глаза. — Можем попробовать обмануть психопата, — она сняла рюкзак из-за спины. — У меня есть некоторые запасы, которые я взяла со склада. Тут не пять килограмм, но все же… — Что? — воодушевлённый, я подбежал к эльфийке,выхватил рюкзак из ее рук и вытряхнул все из него на пол. Тут была рация, энергетические батончики, экшн-камера, кукла Эльфби с длинными заостренными ушами, переносная игровая мини-консоль, мыльные пузыри, игрушка, набитая тальком, розовый блокнот с ручкой, которая пушилась на самом кончике и россыпь леденцов. — Блять! Я думал у тебя в рюкзаке набор выжившего в апокалипсис, а что на самом деле? Набор маленькой девочки! Если бы мне хватило ума заглянуть в него на складе, я бы обо всем догадался еще раньше. На кой черт тебе сдался альбом с раскрасками, когда весь мир катится к дьяволу? — размахивал я квадратной книжкой с черно-белым единорогом, изображенным на лицевой стороне. — Слушай, Квист, — она отобрала у меня книгу. — Ты тоже вместо газового пистолета, консервов и палатки, взял лук и наручники для извращенцев. — Я просто… — я хотел оспорить все что она скажет еще до того, как маленькая дьяволица произнесла предложение целиком, но в последствии аргументов не оказалось. — Просто… — Ладно уж. Воспользуешься наручниками, когда я освобожу это тело, а сейчас давай выбираться отсюда. — Ты права. Раз уж она вспомнила о наручниках, я приковал ими брюнетку к одной из труб, торчащих из стены. Затем принялся засовывать батончики в мясорубку один за другим. — Сука! — выругался я, ударив по защитному стеклу. — Что? — отозвалась Лана и подошла поближе. — Мы еле приблизились к двум кило, а надо пять! — Давай засунем туда что-нибудь еще… — предложила эльфийка. — Нельзя! Если мясорубка сломается — мы обречены. Сколько у нас осталось времени? — Около двадцати минут, — ответила незнакомка, только что пришедшая в себя. Мы оба удивленно посмотрели на нее, а она продолжала говорить и болезненно щуриться. — Послушайте. Мы так или иначе должны кем-то пожертвовать. Единственное, чего вы добились — это того, что теперь мы можем достать из нее меньше внутренностей. Но если среди нас нет хирурга, способного оставить жизненно важные органы и вырезать все остальные, то выбора нет. — Пожалуйста… — хрипела узница на операционном столе. — Она права, Квист, — поддакивала Лана. — Если час назад мне было относительно все равно, то теперь становится как-то страхово. Должен же быть какой-то выход! Как же не хватает всех этих зараженных, когда они так нужны… Вот черт! До меня только что дошло, что аттракционщик специально развесил тела мертвяков снаружи, чтобы мы пожалели о том, что не взяли тела одного из них с собой! — Ладно, — обессиленно навалившись спиной на стену согласился я и указал подбородком в сторону операционного стола. — Кто сделает это? — Я не притронусь, — сразу заявила маленькая дьяволица. — Убивать это одно дело, а разделывать — совсем другое. — Я могу, — откликнулась брюнетка и погремела своими наручниками. — Если ты освободишь меня. — Нет…пожалуйста… — снова застонала узница. На этот раз я не выдержал, подошел и засунул ей в рот кляп. — Что скажешь, красавчик? — заговорила прикованная к трубам. — Если мы выберемся отсюда, я даже позволю тебе воспользоваться этими наручниками в другой обстановке. — Нет. Я сам сделаю это, — отрезал я. — Я вообще не уверен стоит ли освобождать тебя. Я поднял с пола пистолет и приблизился к жертве. Она пыталась брыкаться, но была настолько обессилена, что у нее получалось лишь медленно извиваться. — Прости меня, — произнес я, положив руку ей на лоб. — Мир сошел с ума. Почти все мертвы, а те, у кого иммунитет теперь вынуждены выживать всеми доступными способами. Я никогда не прощу себе этого… Я поднес пистолет ей к виску и выстрелил. Мозги невинной жертвы остались на стене напротив. От отчаяния я заорал так истошно, как только мог. Эмоции были не под моим контролем, когда я взял скальпель из железной тарелки рядом и с наворачивающимися на глазах слезами разрезал грудную клетку невинной жертвы. Инструмент, который должен был раздвинуть ребра стоял рядом. Я воспользовался им. — Квист… — Лана в теле Ласковой Тени хотела что-то сказать мне, но приказав своим рукам делать то, чего я не хотел больше всего на свете, я никого не слушал. — Постой, Квист. Я прошел к мясорубке с сердцем бедной девушки и опустил его в отверстие. Электрический прибор переработал орган. На весах прибавилось чуть больше двухсот грамм. — Квист, подойди ко мне! — снова сделала попытку остановить меня маленькая дьяволица и две холодные ладони коснулись моих окровавленных запястий. — Видишь фотографии этих детей? Вот та, которую мы только что прикончили. А вот эта никого тебе не напоминает? Я внимательно посмотрел на фотографию словно находился под гипнозом. — Это твоя мать? Аурра? — Нет! Смотри не только на цвет волос. Я внимательно изучил фото и меня внезапно пронзило так, словно кто-то сильно ударил прямо в ухо. Я снял черно-белый потертый снимок и подошел с ним к девушке, прикованной наручниками к трубе. Сравнил. — Что… Что за… — я говорил, а голова начинала еще сильнее кружиться. Подбежав к скомканному листу бумаги, валяющемуся на полу, я развернул его. Пусто. Там не было написано ни строчки. Ни слова! Я подбежал к брюнетке и приставил ей пистолет к подбородку. — Что это значит?! — завопил я, словно мне всадили нож в спину и медленно резали по направлению к пояснице. Незнакомка помедлила. Она знала, что любое неверное слово или движение не сдержит мой палец, готовый надавить на спусковой крючок. Дверь, которая должна была открыться, как только на весах будет пять килограмм внутренностей жертвы, щелкнула и отворилась. — Позволь мне все объяснить, — осторожно произнесла она. Я молчал. Моя рука, измазанная в крови жертвы, дрожала. — Я одна из тех девочек, что пропали тридцать лет назад. — Ты тоже похищенная? — Да. Меня зовут Анни. Фамилию не помню. Аттракционщик все это время держал нас с Карли в помещении, похожем на это. Там у нас был монитор, на котором мы наблюдали, как умирают бедные дети, которых он похищал и катал на своих смертельных каруселях. Сегодня, он выпустил меня и сказал, что позволит уйти, если я сыграю по его правилам. А именно, до последнего оставлю в секрете свое прошлое и причастность ко всему этому. Похоже брюнетка была никакой не стервой, а просто отставшей от развития напуганной девчонкой. — Он сказал, что убьет нас всех, если я выдам эту тайну… — продолжала она. — Если бы прошел час, нас бы затопило? — Пойми, Квист… — Нас бы затопило?! — заорал я, сильнее прижимая дуло к ее подбородку. — Нет, — кротко сказала она и прищурилась, словно вместо ее слова раздался выстрел. Я смотрел в большие голубые глаза и не знал как поступить. Ведь расскажи она нам обо всем раньше, мы бы нашли способ избежать жертв. Но, с другой стороны, ее можно было понять. — Черт возьми! — я ударил рукояткой пистолета в стену за ее головой. — Не думаю, что девицу стоит отпускать, — вмешалась Ласковая Тень. — Она уже однажды обдурила нас. Как бы не выстрелила в спину сразу после того, как ты освободишь ее. — Нет! — возразила Анни. — Клянусь! Я говорю правду и не желаю вам зла. Я просто хочу наконец выбраться на свободу. Я схватился за голову, все еще раздумывая как поступить. — Ты знаешь где находится логово аттракционщика? — спросил я, наставив на брюнетку пистолет. — Да. — Сейчас ты отведёшь нас туда, и мы вместе положим конец этому больному ублюдку. — Что? — вновь встряла в мои планы Ласковая Тень. — Я не собираюсь идти к этому психу. Я уже сказала, Квист, какая у нас цель. Все остальное меня не касается. Я воспользовался своей способностью, чтобы посмотреть в какой стороне Волк Смерти и намеренно обернулся на триста шестьдесят градусов. — Послушай. Я посмотрел, где сейчас находится Хуч. И совсем не обязательно что там, куда мы направлялись ранее. Пока мы здесь торчим твое тело могло оказаться, где угодно. Поэтому мы либо прикончим аттракционщика и пойдем вместе, либо ты сейчас уйдешь одна, но не факт, что туда, куда нужно. Выбирай. — Он все равно не выпустит нас живыми. Теперь, — добавила Анни. — Твою мать, Квист! — выругалась Лана. — Ведите к этому гному. Я сверну ему шею и покончим с этим. Я снял наручники с рук Анни и забрал пистолеты, предварительно аргументировав такой поступок соображениями безопасности. Один ствол передал Лане, а второй направил перед собой. Мы вышли в открывшуюся дверь и двинулись по темному коридору. Точечные лучи света от пушек брюнетки помогали не врезаться в стену, но не быстро найти выход. В конце концов мы вышли посреди парка. Зомби-горки, на которых нам довелось покататься чуть раньше, сейчас спали мертвым сном, как будто ничего не произошло. Генератор, дающий свет парку аттракционов был выключен, а сама «остросюжетная Руавеннима» оказалась погребена под мраком ночи. На деревьях угукали какие-то птицы, где-то далеко-далеко ревела сигнализация автомобиля, а в воздухе несло мертвечиной. — Веди, — сказал я, направив ствол на брюнетку. — Осторожно! — крикнула она в ответ, но я не успел обернуться. Со спины на меня набросилась какая-то тварь и попыталась укусить в ключицу. Анни зарядила ему ногой прямо в голову, скинув с меня, и размозжила череп мертвеца своим каблуком. Это был падший. — Эм…эффектно… — произнес я. — Как девчонка научилась всему этому в заточении? — Я уже говорила, что у нас был старый монитор? А еще видеомагнитофон тех же времен, со всеми частями приключений Ризэуса. — Ризэуса? — Это фильм про эльфа, который учувствовал в боях без правил, а потом в каждой из частей он становится чемпионом или подтверждает свою непобедимость, — ответила Лана вместо Анни. — Столько лет в ограниченном пространстве… Мне нужно было чем-то заниматься, кроме вечного просмотра кабельного, — добавила брюнетка. Отлично, теперь у меня в компаньонах была девочка-брюсли. Оставалось найти ей оправдание в непричастности к убийству в квест-комнате. Мы остановились возле небольшого павильона с надписью «Тир». — Это тут, — сказала Анни, а в ее глазах загулял страх. — Только под землей. Я не хочу туда возвращаться. — Не бойся. У нас все равно нет другого выхода, — я взял ее за руку и потянул за собой. Мы вошли внутрь. Здесь было маломальское освещение. На другом гонце тира в двух клетках разгуливали зараженные. По пять в каждой — мясоед, падший, бродячий, угнетенный и щелкунчик. Они были разделены между собой небольшим забором, проходящим во всю длину тира. Голос в рупор заговорил: — Я слышал, что ты жаждешь моей крови, человек, — пусть голос и был искажен вышедшим из строя оборудованием, но я узнал в нем аттракционщика. — Так даже интереснее. Поучаствуй в еще одном аттракционе! В котором победитель получит все, включая жизнь проигравшего. Я выстрелил наугад. Пуля отрикошетила от ограждений. — Ха-ха! — тут же отреагировал низкий голос полугнома. — Так ты потратишь все свои…вернее мои пули. Дак ты будешь играть по-честному или мне просто убить тебя? Недолго посомневавшись, я опустил пистолет. Слева и справа за моей спиной стояли Лана и Анни. — Так-то лучше! — ликовал голос из нескольких доисторических динамиков. — Поговорим о правилах игры. Мы сделаем ставки. Ты поставишь свою девчонку, а я свою. Я думаю, ты не будешь спорить с тем, что красотка с иссиня-черными волосами моя. Я все-таки тридцать лет воспитывал ее как родную, — он откашлялся, прямо в микрофон, заставив нас зажимать уши от свистящих динамиков. — Мы отправим каждую из них в клетку, рядом с загоном зараженных мертвецов. У нас будет по пять патронов. Кто перебьет всех мертвецов и при этом оставит в живых свою ставку, тот выигрывает. Если ты потратишь патрон скажем, на меня, у тебя не хватит их, чтобы перестрелять всех мертвецов. Если моя еще умеет защищаться, то твоя совсем бесполезна. — Ты же не собираешься засунуть меня в ту клетку, Квист? — Лана посмотрела в мою сторону испуганными глазами Тени. — Тише! — приказал я ей. — А что, если ничья? Что если за шестьдесят секунд мы оба отстреляем по пять мертвецов? — Я придумаю что-нибудь еще. Ты согласен? Или я могу убить вас прямо сейчас? В павильоне включился яркий свет, и я увидел на своей груди красную точку. Похоже ублюдок целился в меня. — Согласен! — крикнул я и приказал девицам заткнуться. — Отлично! — похохотал словно Санта огромный гном. — Пусть они встанут на местах, которые я обозначил красными крестами на полу. А ты разряди все обоймы у своих пистолетов в потолок и выбрось их в окно. — Идите, — приказал я, но Анни и Лана медлили. — Доверьтесь мне. Вы видели, как я стреляю из лука? Я прирожден быть метким. — А что, если он не убьет никого? Сразу с пятерыми я не справлюсь, — брюнетка схватила меня за плечи. — Назад пути нет. Из-за тебя я убил девчонку там внизу и вырвал ее сердце, — я процедил сквозь зубы. — Или ты умрешь прямо сейчас или попробуешь остаться в живых там. Анни неохотно пошла в сторону красного креста. Как только мои спутницы встали на свои места, сверху на них тут же с грохотом упали узкие клетки, которых, клянусь, не было видно прежде. — Приятно будет превратить тебя в мертвяка и повесить твою тушу над входом в парк в качестве трофея, — послышался голос сзади. Я оглянулся — это был все тот же сумасшедший сторож. Хромая на одну ногу он шел в мою сторону, а в руках держал два ружья. — Держи, сосунок, — сказал он, протягивая мне оружие. Затем порылся в кармане дырявых джинсов и вынул оттуда пять патронов. — После того, как поднимутся клетки, которые освободят мертвецов, у нас будет ровно одна минута, прежде чем поднимутся клетки с наших девочек. Если не успеем… Он не договорил. Я выстрелил ему в голову. Пока он увлеченно рассказывал мне правила игры, я вспомнил, как паренек на ферме посреди Глубоких Топей научил меня заряжать такое ружье. С аттракционщиком было покончено. — Вот и все! — крикнул я, смотря на красную кнопку слева с надписью «открыть». — Твое предложение воспользоваться наручниками еще в силе? Я нажал на кнопку. На потолке вспыхнули красные лампы, прямо передо мной рухнула решетка, которая должна была обезопасить стреляющих, а клетки, сдерживающие мертвецов, потянулись вверх и выпустили их на свободу. — Какого хрена, Квист?! — заорала Лана голосом Ласковой Тени, когда мертвецы облепили решетку со всех сторон, за которой она была. Блять! Я схватил оружие и собирался уже выстрелить, но увидел, что клетка, в которой была заперта Анни тоже окружена мертвецами. Четыре патрона и шестьдесят секунд… Я могу спасти кого-то одного и при этом он должен смочь защититься от последнего мертвяка…Глава 7. Нянька для взрослых
Времени на раздумье не было. Я зарядил патрон и отстрелил голову угнетенному, который был у клетки с Ласковой Тенью внутри. Зарядил второй. Выстрел. Холостой! Этот мудак хотел выиграть в свою чертову игру не самым честным способом! Я зарядил третий. Холостой. Четвертый. Опять мимо. Похоже шансов выжить у аттракционщика было шестьдесят процентов, но мне повезло больше, когда случайным образом я сразу зарядил боевой снаряд. — Почему они не дохнут, Квист?! — орала Лана, загнанная в ловушку. — Патроны холостые! Держитесь, сейчас я что-нибудь придумаю! У меня осталось не больше двадцати секунд, прежде чем клетки поднимутся, а зараженные накинутся на моих девочек, с каждой из которых я был не прочь провести ночь. Почему я думаю о сексе в такой ответственный момент? Просто с момента нашей близости с Айли прошло много времени… Так, Квист, сосредоточься, твою мать! У меня в колчане оставалась всего одна стрела. Я достал ее и вставил в лук, просунув наконечник между прутьев решетки, оберегающей стрелков от оживших мертвецов. Может быть мне одним выстрелом удастся проткнуть хотя бы парочку? Прицелившись в голову падшего, я глубоко вдохнул и на выдохе выпустил стрелу. Все, что я видел дальше, произошло словно в замедленном действии. Снаряд вылетел и разрезая воздух понесся в мертвяка, пробив тому череп насквозь. Но вместо того, чтобы уронить его и заставить меня наблюдать за смертью своих спутниц, стрела понеслась по кругу и насадила на древко еще троих мертвецов, облепивших клетку, в которой стояла Ласковая Тень. Они рухнули на пол. Это что? Какая-то самонаводящаяся стрела? Я на автомате попытался нащупать еще один снаряд, чтобы проделать тоже самое с зараженными вокруг клетки Анни, но в колчане было пусто. Механизм щелкнул и клетки поползли наверх. — Анни! Я не могу помочь тебе! — Придумай что-нибудь! Она схватилась пальцами за решетку и вместе с клеткой взлетала вверх. Падший прыгнул и попытался ухватить ее за ногу, но упал вниз вместе со снятым с ноги брюнетки ботинком. — Я не провешу тут долго! — кричала она, а мертвецы снизу прыгали, разевали пасти и ждали, когда добыча свалится им на растерзание. — Держись сколько сможешь! Я обыщу труп аттракционщика! Теперь у меня было чуть больше времени, чтобы отыскать на маньяке те пять патронов, которые должны были помочь ему выиграть в его долбанную игру. В нагрудном кармане рубахи я нашел смятую пачку сигарет «Оркчелстер», внутри нее еще лежала зажигалка. Из джинсов я по очереди достал большой ключ, бумажную упаковку таблеток от головной боли, мятную жвачку для орков «На клык», большой складной нож и несколько гоблинских центов. Патронов не было. Нужно перевернуть тушу, чтобы проверить в задних карманах. Я схватил полугнома за руку и потянул на себя, чтобы положить его на живот. Пока я корячился, совершая это незамысловатое действие, рука мертвеца вдруг зашевелилась. Я поднял голову и увидел, что аттракционщик смотрит на меня бледными глазами зараженного. Твою мать! Видимо говнюка успели укусить. Но я же снес ему пол головы?! Загребущие лапы ожившего мертвеца схватили меня, а пасть жадно раскрылась. Я ударил несколько раз по исполинской морде, но для зараженного это было не больше, чем укусом комара. Он уже тянул свои зубы к моему плечу. Я достал вынутый из его же кармана складной нож и раскрыл его. Извернувшись так, чтобы всадить его аттракционщику в глаз, я замахнулся и ударил. Получилось. Однако мертвец продолжал шевелиться и жаждать моей крови. Тогда я воткнул орочий складной нож полугному в шею и делая такие движения, как будто разделывал огромный кусок мяса, принялся отрезать мертвяку голову. Из его шей в меня брызгала зеленая кровь и заставляла зажмуривать глаза. Я почувствовал, как напоролся на кость и обойдя ее продолжил резать. Когда голова ослабленного мертвеца уже еле болталась на державших ее позвонках, я вырвался из объятий аттракционщика и ногой, с нескольких ударов, окончательно отбил голову от шеи. Тело еще пару мгновений дергалось, а затем перешло в режим безопасных импульсивных движений, все еще стремящихся дать мяса своему разлагающемуся желудку. — Квист! Я посмотрел на брюнетку. Она держалась за клетку из последних сил, постоянно соскальзывая ниже, но переставляя руки обратно, чтобы не свалиться в лапы мертвецов. Не теряя времени, я перевернул безголовую тушу на живот и в заднем кармане нащупал пять патронов. Подняв ружье с пола, я зарядил его и прицелился. Сначала прикончу самых опасных, а закончу бродячим. Угнетенный пал. Падший свалился следом. Мясоед. Щелкунчик. А вот и зараженный гном перестал угрожать Анни. Брюнетка упала на кучу из трупов, мараясь в перемешанной крови зараженных мертвецов. Наступила тишина. Мы с брюнеткой переводили дыхание, пока эльфийка внимательно осматривала стену на своей стороне. — Тут есть кнопка, Квист! — крикнула она. — Тут написано «открыть». Нажимаю? — Стой! — я бросил ружье и подбежал ближе к решетке. — Я уже нажал такую кнопку один раз. Сейчас я найду логово аттракционщика. Там должен быть пуль управления. Анни! Ты в порядке? Брюнетка отползла от трупов и навалилась на стену. — В порядке! Просто открой эту чертову решетку. — Где вход? — Найди рычаг за стойкой с ружьями! Я оглянулся и увидел длинный темно-коричневый дубовый шкаф. — Стойка с ружьями? Какого черта? — Это пневматика. От нее все равно не было бы прока. — Ладно. Ждите здесь. Только через секунду я понял, что сказал чепуху и почувствовал себя гоблиншей-рабыней. Оказывается тогда и она не пошутила, предложив мне подождать в запертой тюремной камере. Я отодвинул шкаф, открыл металлическую крышку с наклейкой высокого напряжения на ней и увидел рычаг. Потянул. Дверь, которая, казалось, была частью стены отворилась. Я заглянул внутрь. Длинная лестница вела вниз. Когда я спустился, то оказался в небольшой комнате. Здесь было около двадцати маленьких мониторов, как в комнате охраны в каком-нибудь банке, в углу стояла не заправленная постель с грязным бельем, запах от которого разносился по всей комнате, рядом встроен небольшой шкаф для одежды, старый холодильник, стол со стулом и комод. Коробка управления, внутри которой мигали разные кнопки висела на противоположной от меня стене, рядом с мониторами. Я пошел к ней и по пути увидел на одном из экранов комнату, в которой убил бедную девушку в квест-комнате. Пригляделся. Она все еще была прикована к столу, но как будто извивалась теперь более энергично, чем прежде. Я нашел, как с помощью клавиатуры взять эту камеру под контроль и смог приблизить изображение. Все верно. Узница превратилась в мертвеца! Но, черт побери, ведь ее никто не кусал! Я нажал на коробке управления кнопку с надписью «тир» и увидел на одном из мониторов, как все решетки стали подниматься кверху и освобождать заложниц. Через минуту я оказался на улице. Анни подбирала пистолет, который я чуть раньше выкинул в окно и засовывала его в кобуру. Второй уже висел на другом бедре. Ласковая Тень всматривалась вдаль и прислушивалась к звукам за пределами тусклого света фонарей. — Теперь все превращаются в мертвецов после смерти! — заявил я и сплюнул. Вонь из убежища полугнома до сих пор стояла в носу. Девицы недоумевающе посмотрели в ответ. Я решил не ждать вопроса и ответил: — Сначала аттракционщик ожил после того, как я пристрелил его. Потом узница, которой мне пришлось вырезать сердце тоже ожила — я увидел это на мониторе внизу. Видимо тот, кто распространил эту заразу, сделал вирус более гибким. Теперь он может жить в теле существа, а как только тот умрет…возвращать его к жизни. Только в другой форме. — Ты хочешь сказать, что мы тоже станем мертвяками после смерти? — спросила Анни. Я кивнул. — Хреново… — Это что еще такое? — пробормотала Лана голосом Ласковой Тени себе под нос. Мы с брюнеткой проследили за ее взглядом. Стадо оживших мертвецов с угнетенными в авангарде мчалось в нашу сторону. — Бежим обратно в тир! — Анни открыла дверь и запустила нас прежде, чем вошла сама. — За мной. Под парком есть целая система подземных тоннелей. — Теперь понятно, как он похищал детей и оставался незамеченным, — произнес я и вставил в ручку бесполезное ружье, чтобы задержать мертвецов. Мы спустились в убежище аттракционщика, и брюнетка показала нам дверь, спрятанную прямо в громадном шкафу. Она открыла ее большим ключом, который я нашел в одном из карманов ублюдка. — Дай мне свой фонарь, Лана, — попросил я и в тоннеле тут же стало светлее. Садовые лампы, прикрепленные к стенам, давали недостаточно освещения. Под ногами было сыро, но разложенные на всем пути доски, помогали не ступать в лужи. Повсюду бегали крысы, которые сильно пугали маленькую дьяволицу, а вот брюнетка, судя по всему, часто имела с ними дело и одного из грызунов даже назвала по имени. Очень скоро тоннель соединился с городской канализацией, и мы шли уже по ней. — Вот твоя стрела, Квист, — эльфийка протянула мне снаряд. — Не теряй ее. Если она умеет вытворять такие штуки, как там, наверху, то это просто бесценная вещь. — Я до сих пор не знаю как у меня это получилось, — я сунул снаряд в колчан. — Кажется мы у выхода. Мы подошли к лестнице, которая вела к люку наверху. — Прямо над нами может быть стадо мертвецов, так что не шумите и будьте предельно внимательны, — наказал я и полез первым. Чуть приоткрыв крышку люка, я огляделся. Мы были за пределами парка аттракционов. Тут находился вход на станцию метро, памятник какому-то гоблину с книжкой в руках и шарфом, обвитым вокруг шеи, аллея со скамейками, уходящая в сторону первых лучей солнца, выбрасываемых из-за горизонта, «Гномдональдс» с круглосуточным обслуживанием для голодных автовладельцев. Я поставил крышку люка на место, повернулся и снова открыл, чтобы посмотреть, что находится в другой стороне. Тут были «Портовый» бар, в названии которого буква «П» была перечеркнута и красным сверху дописана буква «Ф», стоянка автомобилей и небольшая ротонда, с установленными на ней подзорными трубами, в которые можно было кинуть гоблинский цент и полюбоваться видами моря. Я прищурил глаза и словно через тепловизор увидел своего Волка Смерти. Он был на востоке. Там же, где и раньше. — Вроде чисто. Быстро вылезайте наружу и идите за мной, — приказал я своим спутницам и отодвинул крышку люка. Мы, медленно и постоянно оглядываясь, двигались по аллее. Это было первое безжизненное утро. Уборщики не разносили звуки шоркающих метел по округе и поэтому мусор непринужденно перекатывался по асфальту под напором задувающего с моря ветра. Небольшие сугробы снега, о котором так легко можно было забыть, живя в мегаполисе, теперь образовывались на нашем пути в сторону восходящего солнца. Мы шли уже больше получаса, прежде чем вышли из портового района и попали в спальный. В одном из домов, на четвертом этаже горел свет и играла громкая музыка. Судя по всему, компания выживших с иммунитетом решила не терять времени даром и устроить тусовку — умирать дак с музыкой. Подросток-орк, в бандане высунулся из окна и выблевал на улицу все съеденное за ночь. Потом прищурился, словно не веря своим глазам и закричал: — Смотри, Вик! Там тоже выжившие! Эй! — он махал большой орочьей рукой. — Заходите к нам. У нас есть выпивка, травка и девчонки! Мы собираем команду, с которой можно выживать во времена апокалипсиса! Я отмахнулся, давая понять, что мы не ищем спутников. Из окна высунулась еще парочка подростков — человек и эльфийка. — Да ладно вам! Эй, дядь! Сможешь ли ты оторваться на полную катушку еще когда-нибудь, прежде чем мертвяки сожрут тебя и твоих подруг? Лана замедлила шаг и посмотрела в окно из которого торчал орк. — Ты хочешь здесь задержаться? — я схватил эльфийку за руку и сильно сжал ее. — Я… — она не отводила глаз от окна. — Просто там безопасно. Можно поесть и немного отдохнуть. Если мы притащимся к дирижаблю без сил, из этого не выйдет ничего хорошего. Анни, поддержи меня. Ведь ты в жизни не отрывалась! Я посмотрел наверх и представил, как было бы круто затянуться пару раз, после всего того, что мне пришлось пережить. Выпить и перекусить. Во всем том угаре возможно мы с Анни стали бы еще более близки… — Ладно. Отдохнем пару часов и пойдем дальше, — сказал я и свернул во двор. — Но найдем другую квартиру. Нам лучше не пересекаться с громкими компаниями. Тем более с подростками. Мы зашли в первый подъезд и отыскали там одну из дверей, которые были не заперты из-за того, что их владельцы в спешке покидали город. Вошли внутрь. — Ешьте все, что найдете, можете принять душ и поспать. Выходим через четыре часа, — я закрыл дверь и бросил свой лук у порога. Это была квартира с дизайнерским интерьером — только белая и черная мебель, аквариум с рыбками, небольшая статуя какого-то эльфа, электрическая гитара в углу. На журнальном столике были разбросаны документы в виде доисторических свитков. Я заглянул в них. Квитанция за квартиру, четыреста сорок восьмой выпуск «Межрасового вестника», письмо отправленное некоему Виэли Малзу с острова Пламенных Гор, в котором некая Ишая Гровз приглашала адресата погостить у нее на следующих выходных. Судя потому, что дверь была не заперта, Виэли Малз не принял приглашение и теперь вынужден бродить в теле мертвеца по улицам Аркалиса. Я поставил будильник на часах, которые стояли на тумбе рядом с диваном, достал из холодильника банку пива и залпом выпил ее. Тут же закусил орешками и чипсами, которыми была наполнена тарелка на том же журнальном столике. Открыл еще одну банку, пригубил и отключился. Будильник прозвенел ровно в одиннадцать. Я встал, умылся над раковиной с грязной посудой на кухне и пошел в спальню. — Пора вставать, девочки, — сказал я, открывая дверь и запуская в гостиную лучи солнца. В кровати никого не было. — Лана, Анни, мать вашу! Вы где? Я прошел в комнату. Тут лежали некоторые их вещи, но постель была не тронута. Идеально заправленное покрывало говорило о том, что кровать застилала набитая рука домработницы, а не культяпки двух недоразвитых девиц. — Вы где? Лана! Анни! Я вышел обратно в гостиную и заглянул в каждый уголок квартиры. Ни в ванной, ни на балконе. Ни даже в темной комнате их не было. Я подошел к входной двери. Не заперта. Вашу мать! О чем я только думал, оставляя двух подростков без присмотра рядом с квартирой, где был доступ к самым желанным запретным веществам, которые только были в этом мире. Взяв все свои вещи и прихватив с кухни большой нож, я выбежал на улицу, рассчитал, где находится квартира, из которой выкрикивал приглашения малолетний орк и поднялся на четвертый этаж. Все двери были заперты, кроме одной. Я открыл ее и на меня тут же вывалился падший. Я воткнул нож в его голову и оттолкнул подальше. Подросток-орк, который утром звал нас к себе, вылетел в коридор уже угнетенным и тут же получил лезвие ножа, вошедшее прямо в подбородок. Я убил по пути в гостиную еще двух зараженных. Мое сердце постоянно замирало, когда мне казалось, что вместо очередной падшей на меня выскакивала зараженная Ласковая Тень. Весь пол в комнате был усыпан пустыми бутылками из-под алкоголя и пачками с презервативами. В воздухе до сих пор несло травкой. Я попробовал на вкус белый порошок, которым был усыпан стеклянный журнальный столик, не потому что знал, как определить этот вид наркотиков, а потому что всегда хотел так сделать. Кажется, все, кто тусовались тут умерли, а потом обратились. Но кто убил первого из них? И где теперь искать Лану и Анни? Я дошел до туалета и попытался открыть дверь. Заперто изнутри. — Эй! Есть тут кто? — Квист, это ты? — ответила брюнетка, и сработавшая защелка позволила мне открыть дверь. — Какого черта вы тут делаете? — я залетел в ванную, размахивая ножом. — Мы просто хотели немного развлечься… — девчонка держалась за голову. В ванне лежала полупустая бутылка хорошо знакомого мне гоблинского пойла. — Не важно, что вы хотели, — перебил я ее. — Где эльфийка? — Не знаю… Я была здесь, когда кто-то начал стрелять и решила отсидеться, пока все не кончится и отрубилась. — О чем ты думала, мать твою! — ручкой от ножа я разбил зеркало, висящее над раковиной. — Мы просто… Голова раскалывается… — Собирайся! Нужно торопиться! Я выбежал в гостиную и сразу подошел к окну. Может быть забравшие эльфийку еще не успели уехать. — Вот блять! — выругался я, едва выглянув на улицу. Брюнетка медленно вышла из ванной с гоблинским пойлом в руке и глотнула из бутылки. — Что там? — спросила она, морщась от боли в голове и раскапывая в пепельнице недокуренный косяк. — Ты тоже видишь это свечение на небе? — спросил я. Анни подняла голову и чуть пригнулась, чтобы увидеть то, что видел я. — Ну. — Не так давно я был в одной тюрьме, заключенных в которой сдерживал только магический барьер, через который невозможно было проникнуть. Она подожгла косяк и затянулась. Красные угли запустили дым в ее лёгкие, прежде чем она задержала дыхание и посмотрела на меня. — Похоже кто-то решил спрятать весь Аркалис под таким куполом. Если мы не успеем быстро убраться из-под него, то мы покойники. Брюнетка выпучила глаза и зашлась кашлем.Глава 8. Один на всех
Я видел, как магический барьер расползается над городом и не мог пошевелиться. В один момент мне показалось, что как бы я не торопился, сбежать из-под купола не суждено. — Чего стоишь, Квист? — Анни толкнула меня в спину. — Ты же хотел убраться отсюда! — Поздно. — Что? — она выглянула в окно и увидела тоже, что видел я — все небо было застлано светло-зеленой пленкой. — Мы застряли тут навсегда… — Брехня! — она влепила мне пощечину и ткнула пальцем в мою грудь. — Я тридцать лет прожила в комнате два на два метра и уж мне точно известно, что можно выбраться из любого дерьма, в которое бы тебя не засунули! Хочешь остаться здесь и продолжать ныть или возьмешь свой яйца в кулак и выберешься отсюда? — Ты права… — согласился я. Анни тут же снова взяла в руку бутылку и пригубила. Такое ощущение, что она просто использовала фразу из какого-нибудь боевика, который знала наизусть. В любом случае подействовало отменно. Я вырвал у нее из рук гоблинскую отраву и разбил ее о стену. Большое сырое пятно тут же разнесло запах пойла по всей комнате. — Игры закончились, детка. Ты права. Нужно попробовать убраться из-под купола. Я обыскал тела убитых мной мертвецов и обнаружил несколько полезных вещей — сотовый телефон — он ловил сеть, ключи от машины и мятную жвачку — для брюнетки. Мобильник был как обычно заблокирован, но я приложил палец мертвеца и поменял все настройки под тело Квиста. Мы выбежали на улицу, и пикнувшая сигнализация указала на красный спортивный кабриолет. — Я поведу, — сказала моя спутница и протянула ладонь, чтобы я отдал ей ключи. — Ты? Ну уж нет. Тридцать лет в заточении… Да ты и за рулем никогда не была. — А драться я, по-твоему, как научилась? Давай ключи. Кабельное телевидение, говорю тебе, творит чудеса. Мой опыт вождения был очень маленьким, а если брюнетка водит так, как дерется, то у нас есть шанс выбраться из-под купола вовремя. — Ну хорошо, — я протянул брелок. — Только не убей нас. Анни самодовольно хмыкнула и мы сели внутрь. Кожаные белые сидения. Спортивный руль. На заднем сидении, никому ненужная во время апокалипсиса, сумка с вещами для тренировок. На панели даже лежали перчатки для вождения с обрезанными пальцами. Брюнетка нажала несколько кнопок. Мотор заревел, фары загорелись, а дворники принялись счищать блевотину орка, замаравшего все лобовое стекло накануне. — Этому всему ты научилась, смотря телевизор? — О, малыш, ты еще не знаешь, как я занимаюсь сексом. Канал для взрослых был отличным пособием. Жаль только, что практиковаться было не с кем, — она вдавила педаль и машина сдвинулась с места. В одно мгновение недоразвитая девчонка превратилась в зрелую женщину в самом соку. Возможно, когда все это кончится, а Ласковая Тень так и не созреет для серьезных отношений, я покажу брюнетке, чему за тридцать лет научился тот, кто сидит на пассажирском сидении. — Падший! — крикнул я, предупреждая о том, что на пути стоит мертвяк, но объехать его не было в планах у девчонки. Мы снесли зараженного, и дворники снова заработали. — Езжай в сторону дирижабля. Нужно освободить Ласковую Тень, а я пока посмотрю куда увезли ее тело. — Ты рехнулся? — Анни разговаривала как герой второсортного боевика. — Ты сам сказал, что мы покойники, если не успеем выбраться из-под купола, а теперь желаешь по пути заехать и освободить какую-то девку? — Ты не понимаешь… — Нет, это ты не понимаешь! — она перебила меня, на секунду отведя взгляд от дороги, чтобы посмотреть, по ее мнению, в лицо безумца. — Я не удивлюсь, что, накрыв город куполом, власти сожгут тут все дотла. Хочешь подохнуть в этом городе мертвецов вместе со всеми? Валяй! Я высажу тебя у сраного дирижабля, а сама дам деру. Но только сейчас у тебя еще есть шанс не сдохнуть. Выбирай! Анни говорила правильные вещи. Убраться бы из этого города и начать новую жизнь. Скорее всего и Сенна и Ласковая Тень уже мертвы, а значит я просто убью себя, оставшись под куполом. Я глубоко вдохнул. — Значит так. Езжай в сторону дирижабля, а я пока посмотрю глазами Ланы, где она сейчас находится и, если помочь им уже нельзя, мы проедем мимо. Я не стал дожидаться ответа и закрыл глаза, воспользовавшись своей связью с маленькой дьяволицей. Лана находилась в светлой лаборатории. Она была прикована в самом центре зоны, которая была ограждена защитным стеклом. В отражении я увидел настоящее тело девчонки. Неужели им удалось вернуть каждого на свое место? На голове мертвячки был металлический головной убор из которого торчал десяток разных проводов, тянущихся к распределительной коробке на потолке. Рядом в клетке топтался оживший мертвец и тянул свои руки сквозь прутья решетки. На столе стояли микроскоп и монитор, на котором был изображен какой-то график, скорее всего, показывающий мозговую активность тела, способного управлять мертвецами. По крайне мере, они не мучали и не убивали Лану, а значит связанное с ней тело Квиста было в безопасности. Пока. В комнату вошли два толи человека, толи эльфа в специальных защитных костюмах. — Как и говорил Эрк, тело этой зараженной способно приказывать мертвецам, — произнес один из них, записал что-то в планшет и положил его на стол. — Наши приборы работали с перебоями, пока мы не вернули истинную владелицу в свое тело, — он подошел к маленькой дьяволице и внимательно всмотрелся в ее омертвевшее лицо. Точно эльфы. Шлемы на их защитных костюмах были больше человеческих, оставляя пространство внутри для длинных ушей. Второй тоже подошел ближе к телу Ланы и уставился на нее. Зараженная девчонка завизжала. Зомби в клетке яростно забился о прочные стальные прутья. — Он стал более агрессивно вести себя, потому что она приказывает ему защитить ее? — спросил один у второго. — Да. Она может что-то сказать зараженным и каждый, кто слышал ее приказ подчинится. — А те, кто не слышал? — Будут продолжать заниматься своими делами. Дело в звуковых волнах, оказывающих такое необычное влияние на мозг оживших мертвецов. Эльф, который постоянно всем интересовался дотронулся до волос Ланы и пучок вместе с омертвевшей кожей остался у него в руках. Я видел сквозь защитное стекло на его шлеме, как он неприятно скривил лицо и стряхнул сгнившую плоть с перчатки. — Она сама не сдохнет в любой момент? Вид у нее не самый…свежий. — Все в порядке. Я выслал вам на почту подробный отчет о свойствах организма оживших мертвецов. В теории, если они будут питаться мясом здоровых существ, то могут жить чуть ли не вечно. Более точно нам предстоит еще выяснить. Эльф-начальник выпрямился и спросил: — Как мы используем способности тела зараженной девки? Мы можем заставить ее повиноваться нам? — У нее есть разум, но из-за того, что тело испытывает постоянную жажду, он не поддается тотальному контролю. Однако, эта особь наиболее разумная, чем обычные зараженные. Отвечая на ваш вопрос…Есть один способ. Сегодня мы начнем проводить опыты. — А что сделали с телом эльфийки, о которой говорил Эрк? Верно, что она обладает иммунитетом? — Верно. С помощью нее мы создадим вакцину и сделаем наш город неуязвимым к вирусу. — Это хорошо, — эльф, седые длинные волосы которого периодически мешали ему смотреть, развернулся и уже собрался уйти из изолятора. — Мистер, Уйлиэль, — ученый остановил своего начальника. — Да? — Весь интернет кишит новостями о том, что президент Ойл принял решение скрыть зараженные города под куполом. У нас есть план? Насколько понимаю, никто не позволит нам улететь из города. — Не переживайте, Антасилэй. Отдел магических перемещений вот-вот использует Волка Смерти. Благодаря его способностям мы сможем попасть за завесу, добраться до нейтральных территорий и вернуться назад в наш мир. Я уже приказал капитану уйти из-под купола. Перемещение вот-вот начнется. Продолжайте эксперименты с мертвецами и не о чем не думайте. Обо все остальном я уже позаботился. — Квист! — брюнетка пробуждала меня, тряся за левое плечо. — Квист! — Что случилось? — я пришел в себя. Мы неслись по широкой автостраде на высокой скорости, объезжая толпы мертвецов и брошенные автомобили. — Дирижабль исчезает! — Что? — я приподнялся над ветровым стеклом, не веря собственным глазам. Огромная штуковина, летящая по небу, заворачивала словно за какой-то прозрачный невидимый угол и исчезала за ним. — Вот блять! Они уходят за завесу, — посетовал я. — За что? — Ты ничего не слышала про завесу? Откуда к друидам прогрызаются Волки Смерти? — Не знаю о чем ты. Аттракционщик перекрыл мне все научно-познавательные каналы о магии в нашем мире. — Вот черт! Гони, Анни! Мы должны успеть убраться из-под купола и найти место, в которое направляются эти ублюдки! Мы давно выехали из города, но куполу не было конца. Он продолжал тянуться перед нами. Все небо впереди уже светилось зеленым. По краям пролетали голые стволы неведомых мне деревьев, съехавшие в кювет машины, чьи водители резко превратились в мертвецов и больше были не в состоянии управлять автомобилем, автобусные остановки, указатели на населенные пункты и автозаправки. Я успел углядеть железную табличку с надписью «Адское Убежище…», но не успел прочитать как скоро мы будем проезжать мимо. Меня передернуло от воспоминаний, связанных с проклятой тюрьмой. Я разблокировал телефон и ввел в браузер слово «завеса». Интернет-энциклопедия гласила: «Завеса — это зеркало нашего мира. Параллельная вселенная. В ней существует ваша точная копия и копия любого другого человека или нелюдя, который живет в нашем мире в настоящее время. Однако отличие все же есть. Как и в отражении, которое вы видите в зеркале или в безмятежной глади воды, за завесой все наоборот. Существа бодрствуют ночью, а спят днем. В нашем мире у вас могут быть одни ценности, а там совсем другие. Это отраженная реальность. Считается, что из-за завесы в наш мир могут прогрызаться Волки Смерти к, так называемым, друидам — тем, кому подвластна стихия природы. Однако нет официально подтвержденных случаев того, чтобы кто-то из нашего мира, попадал в параллельную реальность. По крайней мере, о вернувшихся оттуда нет никаких данных.» Я ткнул пальцем на закладку с надписью «Теории о перемещении междумирами». Открылась большая статья и я начал читать. «Ученый Айлф Найглз предполагал, что загадка перемещения между мирами кроется в Волках Смерти. Он считал, что раз они способны преодолевать пространство, значит их тела содержат что-то, что поможет населению нашей планеты наконец раскрыть эту тайну. Однако ученому так и не удалось поймать ни одного Волка Смерти. Все особи умирают после смерти своего хозяина, а не один друид по своей воле так и не согласился участвовать в подобных экспериментах. Антидад Роувз — друид из Ассалии на допросе признался, что нашел способ перемещаться между мирами с помощью голубой крови эльфов. Однако никто не позволил ему продемонстрировать эту способность. Гоблина убили во время публичной казни на стадионе в столице Ассалии за…» Я почувствовал, что машина набрала огромную скорость и становится менее управляема — в кресле меня бросало из стороны в сторону. — Тормози! — закричал я, видя, что Анни совсем не контролирует себя. — Что с тобой?! Брюнетка не отвечала и продолжала вдавливать педаль газа в пол. У нее на глазах наворачивались слезы. Посмотрев вперед, я увидел, как быстро опускается купол далеко за горизонт. Девчонка явно была расстроена из-за того, что снова рискует оказаться в ловушке. Только теперь уже на всю жизнь. Зачем я позволил накуренной девице сесть за руль? — Тормози, Анни. Это не конец! Это не комната проклятого аттракционщика! — я начинал нервничать. Ситуация выходила из-под контроля. — Так ты убьешь нас обоих! Я сказал тормо… Поздно. Автомобиль выехал на обочину, зацепился колесом о колею, нас завертело, вынесло с дороги, и мы врезались в огромное дерево, стоящее неподалеку. Сработали подушки безопасности. Одна из них сильно ударила меня по лицо. Масло, выливающееся из двигателя от удара, шипело на беззвучную округу. — Твою мать, Анни, — хрипло проговорил я и отодрал лицо от подушки. — Какого хера ты сделала? Я повернул голову и увидел, что брюнетка без сознания. Мне понадобилось время, чтобы нащупать защелку на ремне безопасности и отстегнуть его. Затем, кое-как приноровившись, я потянул за ручку на двери и вывалился из машины. Кровь капала на снег с моего лица. Я не мог понять, где ранен. Посмотрел на капот. Он дымился. Телефон в руке разбился от удара, а осколки впились мне в ладонь. Тяжело простонав, я смог выпустить его из руки. Теперь я развалился на снегу, словно собирался сделать «снежинку», только мне было далеко не до веселья. В последний раз я лежал так в теле Сенны и мне угрожала королева Адского Убежища. Тоже небо зеленоватого оттенка над головой, то же ощущение беспомощности и скорой кончины… И даже нет Эйлы, которая внезапно поможет. Стоп. Эйла! Мне нужно попасть в Адское Убежище! Она не зажмет немного крови для своего спасителя. Превозмогая боль я поднялся на ноги, подошел к водительскому сидению, проверил пульс у брюнетки. Сердце билось. Более того, она уже начинала приходить в себя. Я отстегнул ремень безопасности, взял ее под руки и вытянул из машины. Приложив все последние силы, я оттащил девчонку еще дальше. Очень скоро мы сидели посреди поля, навалившись на старый дуб, а Анни открывала глаза, словно просыпалась после долгого загула. — Ты чуть не угробила нас! — взорвался я, видя, что она начала приходить в себя. — Вот черт… Я думала мы хотя бы сдохнем быстро и безболезненно… Так и знала что, чтобы разбиться нужно было ехать на тачке попроще… — А еще можно было спросить, как Квист может вытащить тебя из этого дерьма! Ты же сама сказала, что выход есть всегда! — Прости…психанула, — Анни покачала головой. — И перестань орать. Башка раскалывается. Расскажи лучше, что ты придумал. — Вставай! Расскажу по дороге. Каждая минута на счету. В том месте, куда нам нужно попасть, в любой момент могут убить эльфийку, которая нам нужна, чтобы выбраться. Надеюсь, они там еще не заражены… Я встал, протянул своей спутнице руку и помог подняться. Кажется мы легко отделались — несколько синяков, царапин и ушибов. Не совсем быстрым шагом мы поплелись в сторону, где над лесом возвышался большой светло-зеленый купол. Пока мы тащились, я рассказал брюнетке о том, что являюсь друидом, немного об Адском Убежище и пересказал то, что успел вычитать в интернете про завесу. — …надеяться, что мы неожиданно встретим эльфа с иммунитетом все равно, что сидеть и ждать, пока власти пришлют за нами вертолет. Я попробую договориться с кем-нибудь в тюрьме, чтобы тот отыскал Эйли, а ты пока найдешь заряженный телефон и узнаешь, как тот друид с помощью эльфийской крови попадал за завесу. Вот и это проклятое место. Мы стояли на небольшом холме и смотрели на четыре блока Адского Убежища. Это была отгороженная лесами со всех сторон территория. Даже отсюда я видел, как кто-то тягает штангу на спортивной площадке. Значит зараженных внутри не было. Может быть магический купол защитил их? — Подойдем поближе. Хочу попробовать протянуть руку за барьер с этой стороны. Нужно точно знать, что эльфийка сможет передать мне свою кровь таким образом. Купол переливался всеми оттенками зеленого и напоминал туман, который накрывал мою родную деревню в далеком детстве. Только этот туман ложился очень тонким слоем. Я взял ветку, лежащую на земле, и просунул внутрь. Никакой реакции магического барьера на вторжение не было. Если заключенным доставляли продукты таким образом, значит это безопасно? Я выкинул ветку и затаив дыхание потянул свои пальцы к куполу. Лишь бы не пришибло сразу. Еще пару секунд и дотронусь. Давай, соберись, Кви… Я не успел договорить фразу у себя в голове, как всем своим тридцатилетним телом почувствовал, что меня толкнули сзади, и я пролетел сквозь тонкую мерцающую пленку. Я обернулся, чтобы наорать на брюнетку, но в последний момент перешел на злой шепот: — Какого хрена, ты сделала?! — Ускорила процесс. Найди свою эльфийку, а я пока раздобуду телефон. — Найти эльфийку?! Местные бабы разорвут меня на части. План был другой… — Не смеши. Неужели мужик, который одной стрелой убивает сразу несколько мертвецов не справится с кучкой девочек? — спросила Анни, а ее взгляд вдруг поменялся с веселого на озабоченный. — Кто это у нас тут? — вдруг послышалось из-за моей спины. — Зовите Вильгинью, девочки. Кажется у нас появился мужик, которого можно как следует трахнуть. Чур я первая! Я обернулся. На меня глядели две огромные беззубые орчихи. У одной в руках была бита, а у другой длинный деревянный брусок с вбитыми в него гвоздями. Надеюсь, под ударом окажется только мой член…Глава 9. Друг поневоле
— Иди ко мне, красавчик. Я трахну тебя, пока ты еще свеженький, — заявила орчиха с битой в руке. Ну все. Теперь меня будут держать тут за секс-раба и не спускать с моего члена глаз. Надеюсь, перемещение за завесу не требует больших усилий, потому что, судя по всему, я буду вымотан, как единственное животное в доме, где живет пять маленьких детей. — А почему это ты будешь первая? — озаботилась другая заключенная. — Я тоже хочу поиграться с маленьким властелином, пока он не обмяк и не стал бесполезным. Беззубая орчиха не стала ничего отвечать, а только замахнулась своим оружием и как следует приложилась им своей подружке по голове. Из большого зеленого уха засочилась кровь. Та свалилась наземь, но так и не закрыла глаза. Я находился в исступлении. Пример того, что будет со мной, если я не буду повиноваться, лежал прямо у моих ног. — Послушай, крошка. Я…трахну тебя и по своей воле. Не нужно целиться в меня этой…штуковиной, — я показывал ей открытые ладони, чтобы она успокоилась. Зеленая громила схватила меня за руку и потащила за собой, словно упрямого сына, не желающего уходить из магазина детских игрушек. Я не успел даже посмотреть на Анни, чтобы наказать ей ждать меня у купола, пока не выберусь из объятий сексуально голодных заключенных. Уже через пару минут орчанка вела меня по третьему блоку, а заметившие нас женщины Адского Убежища выстраивались в живой коридор. Одни кричали просьбы поделиться с ними мужиком, другие пытались наброситься, но моя секс-воительница огрызалась на них и отпугивала, словно трусливых гиен. Еще одни натирали свои гениталии обозначая либо то, что меня безусловно ждало в камере орчанки, либо свои намерения, которые они воплотят в жизнь, как только я отстреляюсь с первой. Через несколько минут дылда закинула меня в одну из камер на втором уровне, зашла следом и занавесила простыней вход. Я прижимался задом к раковине — все остальное пространство требовало немедленной дезинфекции, а лучше — полного уничтожения. — Раздевайся! — приказала она мне злым рычанием. Веря, что может произойти еще какое-то чудо, я, не торопясь начал снимать плащ. Зеленая, умеющая шевелиться, глыба не выдержала томительного ожидания, набросилась на меня и сорвала одежду с моих плеч. Затем она впилась своими губами в мои и впечатала меня в стену позади. Я простонал от боли. — Заткнись! — приказала она мне, на мгновение отстранившись, и влепила жесткую пощечину. Я был тряпичной куклой в руках огромной орчихи. Она засунула мою руку к себе в промежность, а второй тискала мой член. Но я не мог ничего с собой поделать — из-за полной апатии, нервов и воняющего партнера, даже под угрозой смерти я не мог заставить себя хотеть ее. — Почему он не работает! — в ярости заревела она и я уверен это слышала каждая заключенная в третьем блоке. При других обстоятельствах я, возможно, почувствовал бы себя неловко. Но не сейчас. — Понимаешь…Я не привык…к такому напору, — ответил я. — Скажи мне сначала свое имя. Позволь перевести дыхание. Громила озадаченно взглянула исподлобья и неуверенно проговорила: — Жрорра, — она плюнула мне под ноги. Видимо человеческий вкус ей тоже пришелся не по душе. — Так, Жрорра… За что тебя посадили? — я на самом деле думал, что душевная близость поможет моему властелину, как выразилась убитая орчиха, заработать. — Ты издеваешься надо мной?! Она толкнула меня на постель. Перевернувшись на спину, я видел, что заключенная снимает штаны. Кажется, я догадываюсь, что она задумала! Блять! Громила хотела, чтобы я удовлетворил ее тем, что работает вне зависимости от настроения! — Подожди! — орал я, чувствуя, как ее бедра перебираются от моих гениталий к моему лицу. Я же задохнусь у нее между ног! — Постой! Не знаю, услышали ли меня Боги, которым я молился о том, чтобы избавили меня от встречи с киской орчихи, но в следующий момент огромная зеленая туша содрогнулась и свалилась на меня всем своим весом. — Снимите ее с мужика! — я узнал голос Вильгиньи и почувствовал, как по мне растекается теплая жидкость. Как только тушу Жрорры скинули, а лампа со стены осветила нижнюю койку, на которой все произошло, я увидел, что теплая жижа — это зеленая кровь орчихи. В проходе стояла лысая гномиха, ставшая королевой Адского Убежища после смерти Орры. У нее в руках был окровавленный молот, а из проколотого пупка торчала блестящая головка серьги. Рядом с нем переминалась с ноги на ногу накаченная человеческая женщина в одних стрингах и майке. — Спасибо, — сказал я, вставая на ноги, но в мое лицо тут же прилетел кулак накаченной, и я потерял сознание. Я очнулся позже в полной прострации. Без понятия о том сколько прошло времени, с тех пор как меня вырубили. Огляделся. Похоже на карцер. Здесь не было ничего, кроме подноса с едой на полу, просунутого сквозь специальное отверстие, закрытое металлической задвижкой и ведра, в которое я должен был справлять нужду. Кажется я потерял все шансы найти Эйлу и с помощью ее крови смыться за завесу. Я выпил воду из грязного заляпанного стакана и поднес к носу миску с похлебкой внутри, отвратительно воняющей на всю камеру. Вблизи запах оказался еще противнее. Я не решился это съесть, несмотря на звериный голод и непрекращающееся урчание в животе. — Эй! — крикнул я, подойдя к железной двери и сильно постучал по ней. Грохот каждым ударом отдавался в моей тяжелой голове. — Эй! — я заколотил еще динамичнее. Осознание, что я заперт, а все снаружи могли превратиться в мертвецов напугало меня. Вдруг теперь мне придется медленно подыхать в этих четырех стенах? Я впал в настоящую панику и продолжал неистово колотить в дверь. — А ну заткнись! — в отверстии на уровне моих глаз показалась голова гоблинши, а через секунду задвижка снова встала на место. — Подождите! — закричал я, барабаня по железу. Задвижка вновь отъехала. — Я тебе сказала, заткнись! Или я сейчас войду и отделаю тебя так, что на Суде Богов ты не сможешь держаться на собственных ногах. — Какой такой Суд Богов? — я вставил пальцы в раскрытую прореху, чтобы у гоблинши не было возможности уйти от ответа. — Если ты не уберешь свои вонючие человеческие пальцы, я отгрызу их, — пригрозила она. Странно, что глаза гоблинши были на уровне моих глаз, видимо она поставила с той стороны стремянку. Я представил, что возможно она была на ходулях и невольно улыбнулся. — Ну все тварь! — кажется мне случайно удалось вывести девку из себя. Замок на той стороне щелкнул два раза и дверь заскрипела. Теперь мне надо было всего лишь прикончить эту карлицу и найти эльфийскую кровь. Так, Квист. Просто задуши ее. Когда дверь открылась, я понял, что моему плану суждено провалиться. Ко мне в камеру вошла настоящая орчиха, только с головой гоблина. Она была огромная, а ее глаза от ярости светились красным. На ее теле был надет бронежилет охранника, а на ногах шорты и армейские ботинки. Более уродского зрелища я не видел никогда в жизни. — Вот блять! — выругался я и упал, запнувшись об миску с зеленой жижей, когда пятился назад. — Вздумал смеяться надо мной, чертов человек! — сказала она, замахнулась черной резиновой дубинкой и врезала мне по плечу. — Нет-нет-нет! Ты не поняла, — я взвыл от боли и получил второй раз. Гоблинша-орк продолжала избивать бедное тело Квиста, пока голос королевы вновь не спас меня. — Оставь его, Айна, — приказала Вильгинья. — Вот так. — Этот сукин сын смеялся надо мной! — Ты моя красотка. Этот мужик просто ничего не понимает в женской красоте. Не обращай на него внимания. Полугоблинша тут же перестала избивать меня и растаяла от лестных слов гномихи. На секунду мне даже показалось, что на одичалое лицо наплыла робкая улыбка. — Ну все, — продолжила Вильгинья. — Подожди снаружи. Я хочу поговорить с ним. Грузными шагами уродливая толи гоблинша, а толи орк, вышла из карцера. — Итак, человек. Сегодня на закате мы с тобой схлестнемся на Суде Богов. Какое оружие ты предпочитаешь? Я прижимался к полу. Так мне казалось, что боль чувствуется меньше. Ответить не было сил. — Меч? Топор? Копье? Или быть может что-нибудь эксклюзивное? Например, булаву? Рот, наполненный кровью и сведенные мышцы, все еще не позволяли ответить. — Тогда меч, — гномиха поднялась с корточек и пошла к выходу. — Подожди… — из последних сил выкинул я и остановил ее. — Что? Топор? — Я…могу…вытащить…тебя отсюда! Лысая подошла поближе и вновь уселась у моей головы. — Что ты сказал? — Я могу вытащить…тебя из тюрьмы… — Не смеши. Если ты хочешь продлить себе жизнь — не выйдет. В Адском Убежище есть закон, а значит его нужно соблюдать. Тот, кто играет не по правилам, попадает в ад. — Я не шучу, — кажется челюсть начинала обретать свою прежнюю подвижность. — Весь район над Аркалисом и Грогх…Грохгер…хер с ним. Короче, весь этот район накрыли таким же куполом, что и Адское Убежище. Я друид и пришел сюда за эльфийской кровью. — Чего ты брешешь? — гномиха вновь поднялась. — Увидимся на закате. — Телефон. — Что? — У тебя есть телефон. Загугли… Вернее, введи в строке поиска в браузере слово «завеса». — Забаффить завесу? — Если это означает тоже самое, то да. Там написано, что друиды могут уходить за нее. Пройдя за завесой, мы сможем выбраться из-под купола… Гномиха внимательно посмотрела на меня. Такое ощущение, что она уловила только мысль о побеге. Но и этого было достаточно, чтобы заключенная достала единственный телефон, который был в тюрьме и достался ей от предыдущей королевы. Забаффила. Теперь Вильгинья уперлась взглядом в экран мобильника, подсветка от которого освещала помещение лучше, чем единственная лампа на стене. Затем она просто встала и пошла прочь. — Подожди! — попытался я повысить голос, чтобы остановить ее, но не вышло. Проклятье! Может быть «красотка», которая охраняет меня пойдет на сделку? Нужно попробовать встать. Признаться рука у уродки тяжелая. Но не успел я подняться на ноги, чтобы дойти до двери, как на пороге вновь появилась королева Адского Убежища. Она держала в руках самодельный лук, такую же стрелу и три пустых пластиковых бутылки без этикеток — у меня сложилось впечатление, что она отобрала их только что у кучки укуренных гоблинов, оставшихся без важных приспособлений. Вильгинья расставила эти бутылки по разным сторонам камеры, подошла ко мне, протянула лук и стрелу. — Держи. Если на эту стрелу ты насадишь все три бутылки, я поверю, что ты друид. Но если промахнешься хотя бы по одной — умрешь сегодня вечером от моей руки, как этого требуют законы Адского Убежища. Гномиха встала в угол и схватив себя за подбородок тяжело засопела. Я чувствовал, что она просто не позволяет себе поверить в такую удачу. Давно забытая надежда вваливается в ее тюрьму ни с того ни с сего и обещает свободу, вместо обреченного заточения, с которым она давно смирилась. — Можно стакан воды… — я не знал как повторить тот трюк, который проделал в парке аттракционов и хотел потянуть время, чтобы попробовать настроиться. — Стреляй! — приказала королева грубым тоном, словно уже потеряла веру. Так, Квист. Просто повтори то, что уже делал однажды. На вдохе…Натянуть тетиву… Выдохнуть… И отпустить. Стрела сорвалась, но вместо того, чтобы насадить бутылки на древко, как мясо на шампур, вылетела за дверь, а через мгновение послышался грохот. Туша полугоблинши со стрелой в ее уродливой голове упала на порог. — Вот черт. Можно еще одну попытку? Я клянусь, что я… — Заткнись! — А? — Этого достаточно. Стрелы сами по себе не меняют направления в полете. Если, конечно, их запускает не друид. Королева вырвала лук из моих рук. — Что тебе нужно, чтобы вытащить нас отсюда? — спросила она. Я почесал затылок. — Сукин сын, ты еще не знаешь, как переместиться за завесу? — догадалась Вильгинья. — Успокойся. Все получится. Просто нужно время… — Нет у нас времени! Через три часа мы должны сразиться с тобой на арене. Где один из нас обязан подохнуть! — Что? Зачем? Ты же королева. Отложи этот…суд. — Не могу, — она стукнула по стене от отчаяния. — Ты что, не знаешь, что такое Суд Богов? Я приподнял одну бровь в надежде, что она понимает язык жестов и ответит на немой вопрос. — На свободе это одно понятие, но здесь совсем другое. Эта традиция идет со времен Последнего Восстания. В Адском Убежище мужчины раньше содержались в четвертом и третьем блоке, а женщины в первом и втором. Когда заключенные захватили власть над тюрьмой, мужчины пришли в наш блок и стали насиловать женщин. Ясно, что кто-то был не против. Но, например, такие как я, не любят, когда всякие меченосцы суют свой меч в не принадлежащие им ножны. Поэтому большинство женщин восстали и в Адском Убежище началась гражданская война, если можно так выразиться. После нескольких столкновений сиськообладательницы заманили мужиков в ловушку в первом блоке. Закрыли все двери, а сверху закидали бутылками с жидким огнем. Сгорели все. А кто не сгорел, того мы находили и лишали сперва одной головы, а потом второй. Я поморщился, представив, как мужчины лишались здесь своих голов, а затем спросил: — Но что вам может сделать один мужик? К чему такие радикальные меры, если угрозы давно не существует? — Некоторые девочки были того же мнения, что и ты. В конце концов, держать мужичка у себя в камере, если он никому не угрожает, даже полезно. Поэтому на общем собрании было принято решение устраивать Суд Богов. — В чем смысл? — В том, что, если Богам будет угодно, чтобы мужчина остался здесь, они помогут ему в сражении с самой сильной женщиной в Адском Убежище — с королевой. Поэтому, если мы с тобой не сразимся… — она посмотрела на свое правое запястье. — Через два часа пятьдесят минут, тебя просто убьют. — Ты же королева! Перенеси битву! — Есть законы, которые не вправе менять даже королева! — вспылила она. Да, я помню, как эта гномиха распиналась перед казнью Сенны. — Поэтому говори, что тебе нужно и валим отсюда! Я протер лицо руками, пытаясь сообразить с чего начать. — Мне нужна эльфийская кровь. — Эльфийская кровь? Как ты хочешь, чтобы я достала то, что этим гребанным эльфам ценнее всего. Ни один из них по своей воле не даст мне и капли своей драгоценной жидкости! — Грохни кого-нибудь, ты же королева. — Меня убьют на месте или откроют Адские Врата. Орчиха, которая сидела на тебе тому пример. А вызвать кого-то на бой нет времени… — Ну хорошо… Найди и приведи ко мне одну эльфийку… — я посмотрел на королеву, все еще раздумывая над тем, правильно ли поступаю. Выхода не было. — Эйлу. — Невозможно. Ее скорее всего грохнули и закопали. Девку не видели с того дня, когда должна была состояться ее казнь. — В заброшенном туалете во втором блоке… — я еще немного посомневался. — В общем, там в третьей кабинке за унитазом есть проход… В тех туннелях ты найдешь эльфийку. Вильгинья подозрительно посмотрела на меня. — Откуда ты все это знаешь? — Неважно. Иди. Я не представляю сколько времени уйдет на ее поиски и жива ли она вообще. Гномиха засунула свой молот за спину, затащила тело мертвой полугоблинши в мою камеру, бросила еще один подозрительный взгляд и ушла, заперев меня в карцере. Я не мог стоять без дела, поэтому принялся наматывать бесконечные круги вокруг мертвого тела уродливой полугоблинши. В один из таких кругов, я заметил, что из кармана у трупа торчит до боли знакомая цепочка. Я наклонился и потянул за нее. Это были часы, которые принадлежали Орре и которые отсчитывали время до смерти Сенны. Похоже и сейчас они займутся чем-то подобным. Стукнуло восемь. Никто не приходил. Остался всего час. Нужно было попросить не запирать дверь. Что если гномиха не найдет Эйлу? Или та посчитает ее врагом и свернет королеве шею? Тогда свора сумасшедших баб придет за мной в девять вечера и заставит драться с новым претендентом на престол. До последнего ждать не пришлось. Я сидел в углу камеры и пристально вглядывался в циферблат карманных часов. Дверь распахнулась в восемь двадцать четыре и внутрь влетела королева, несущая на плече эльфийку, а следом за ней вбежала Анни. Вильгинья тут же бросила Эйлу на пол и навалилась на дверь. — Давай, Квист. Вытащи нас отсюда! — кричала Анни. — Ты как здесь оказалась? — я вскочил на ноги и подбежал к Эйле. Прощупал пульс. Был. — И к чему эта спешка? У нас еще целых…тридцать шесть минут. — Нет времени. За нами погоня. Как только остальные доберутся сюда, мы все трупы! — ответила королева. — Да, что произошло, мать вашу?! — Скажем так, — кто-то дернул ручку двери в карцер и попытался зайти. Вес гномихи и брюнетки, навалившихся на нее, не позволил это сделать. — Скажем так. Желающих убить девчонку оказалось не меньше, чем в тот день, когда ее собирались казнить. Мне пришлось нарушить закон и пробить пару черепов. И если ты сейчас же не найдешь способ переместиться за завесу, нам, девочкам, откроют Адские Врата, а тебя затрахают до смерти или сразу убьют! — Блять! Я даже не знаю, что толком нужно сделать?! Гномиха посмотрела на меня яростным взглядом. Кто-то снова толкнул дверь.Глава 10. Заклинание по подписке
Я даже не знаю наверняка, можно ли взять с собой за завесу кого-нибудь, а чертова гномиха притащила сюда и Анни и Эйлу — тех, кого я никак не собирался оставлять на растерзание взбешенным заключенным. Но в планах кинуть королеву, у меня, чего скрывать, все же было. Сучка убила Сенну, а такое простить или забыть было нельзя. Так, деваться некуда. Начну с крови эльфийки — это единственное, что я знаю наверняка. В железную дверь теперь колотили усерднее. — Эйла, очнись! — я стукнул ей пару раз по щеке. Эффекта не было. Тогда я взял миску, в которой еще оставалась мерзкая похлебка и выплеснул на ее лицо. Сознание пришло почти сразу. — Что? Где я? — эльфийка смотрела на всех нас испуганными глазами. — Успокойся, Эйла. Это я, Квист Мерлоу. Помнишь? В дверь перестали хаотично долбить. Теперь удары были сильнее, но перерыв между ними продолжительнее. Это было похоже на штурм средневековой крепости. — Я умерла? Откуда ты знаешь это имя? Кажется нам понадобиться больше времени, чем я думал. — Потому что я и есть Квист Мерлоу. В теле Сенны я помог тебе избежать казни. Я знаю еще очень много, но скажу только одно — ребенок Дулли. Понимаешь на что я намекаю? Кто кроме, воительницы мог знать о нем? Эльфийка некоторое время тупила взгляд, осознавая все, что произошло и наконец сказала: — Хорошо. Я верю тебе, но… — Отлично. Мне нужна твоя кровь, — перебил я накаченную загорелую девушку. — Кровь? Нет! Ни за что! — она уперлась так, словно я просил ее отдать жизнь. — Ты помнишь, что обещала вернуть мне долг? — начал я, пока ее собственный протест не укоренил эту позицию сильнее. — Благодаря твоей крови, мы сможем прямо сейчас выбраться отсюда. — Нет, Квист, — она замотала головой. — Я скорее умру, чем позволю кому-то владеть мной… — Сколько невинных мы сможем… — тут до меня дошло, что она сказала что-то важное. — Владеть тобой? — Вашу мать! — нас прервала Вильгинья уже вся исходившая потом. В камере не было ни окон, ни нормальной вентиляции. При тех усилиях, которые прилагала гномиха, в этих условиях сил у нее хватит ненадолго. — Решайте скорее или всем четверым придет конец! — Если я правильно поняла, этот человек спас тебе жизнь? — теперь к сидящей на полу Эйле подсела Анни. Кажется она собиралась использовать очередной прием, высмотренный на кабельном телевидении. — Он спас и мою шкуру тоже. И пусть я не могу отдать ему свою кровь, но для того, чтобы отплатить добром на добро мне достаточно одного желания. Поэтому я здесь. И по своей воле. Я готова умереть за Квиста Мерлоу и за то, что он не оставил меня в гребаной беде. Поэтому, крошка, выбирай. Принести маленькую жертву или сдохнуть здесь потому, что решила подстраховать свою задницу. — Мы сделаем так, чтобы мальчик был в безопасности в Адском Убежище, но сейчас нам нужно уходить, — добавил я, пока брюнетка не начала говорить пафосными фразами Дуэйна Джонсона или какой орк тут у них за него? — Что? Оставить Ралли здесь. Нет. Я не оставлю. Его убьют! — она отчаянно мотала головой. — Блять! — кажется гномиха сорвалась и, если бы страх быть растерзанной не сдерживал ее у двери, она бы точно уже прикончила Эйлу и вылила на меня всю ее кровь. — Или вы решаете прямо сейчас, или я, нахрен, беру свой молот и начинаю убивать всех, кто окажется в этой камере. А начну с вас! Анни побежала к королеве на помощь и снова прижалась спиной к выбиваемой двери. Быть может только узкий коридор, между камерами еще не позволял заключенным разбежаться и прорваться в карцер. — Эйла. Мы найдем способ вернуться за мальчишкой. Только, пожалуйста, давай уйдем сейчас, — сказал я, схватив заключенную за плечи. — Нет! — отрезала она и поднялась на ноги. — Нас четверо. Будем драться. Ради Ралли. — Вот проклятье, — процедила гномиха. — Ладно. Хочешь знать правду? Я убила пацана! Прикончила на месте, потому что он начал визжать, как последняя девка, когда я тебя вырубила. Не хотела говорить, потому что это создаст кучу проблем, но избежать признания видимо было не суждено, — она сплюнула себе под ноги. — Поэтому твое упорство это всего лишь лопата, копающая нам сестринскую могилу. Дай друиду кровь и пусть он выведет нас отсюда. Отомстишь мне потом. Глаза Эйлы загорелись красным, и она пошла в сторону королевы. Я встал на пути, схватил ее самой сильной хваткой, которой только мог, а затем прошептал: — Эйла, мне тоже есть за что отомстить этой твари. Она медленно и зверски убила Сенну. Слышишь?! — я потряс ее, пытаясь остудить пыл и еще крепче сжал. — Но давай сделаем это, как только выберемся отсюда. Всех, кого мы потеряли, уже не спасти. Но мы еще можем отомстить. Прошу, дай мне свою кровь и отложи месть! Эльфийка сначала пробовала вырваться, но чем дольше я говорил, тем больше расслаблялись мышцы на ее теле. Кажется она все понимала. — Хорошо, — сказала она. Красные зрачки потухли, а из глаз потекли слезы. — Спасибо, — я отпустил ее и повернулся к тем, что удерживали дверь. — Мне нужен нож. Или что-то острое. — Возьми у меня, — ответила Вильгинья, и я увидел, что у нее на поясе висит кинжал, которым я убивал Орру. Это был точно он. Я подошел и вынул его из ножен. На пару секунд задержав взгляд на королеве, я думал о том, что мог бы просто всадить клинок в голову лысой гномихи и отомстить за все. Однако здравый рассудок твердил, что сейчас она на моей стороне. — Дай мне кинжал, — сказала Эйла. — Я сама пущу себе кровь. Говори, что мы будем с ней делать? — Смерть королеве! — стали доноситься выкрики из коридора, которые усиливались, когда после очередного удара дверь приоткрывалась. Гномиха была во истину сильна, она до сих пор не позволила никому вломиться. — Смерть Вильгинье! Через несколько секунд крики и стуки прекратились и какая-то орчиха, открыв задвижку проговорила: — Рано или поздно вы выйдете. Мы просто подождем здесь до того момента, пока вы не начнете подыхать с голода. Вильгинья протянула мне руку в немой просьбе одолжить ей кинжал, а затем воткнула его в голову говорящего. На той стороне огромная туша рухнула на землю и вновь в нашу сторону посыпались яростные проклятия. Королева вернула кинжал. Я смотрел на окровавленное лезвие и пребывал в ступоре от того, что не знал, что делать дальше. Взять кровь Эйлы и выпить ее? Нарисовать ей какой-нибудь символ на стене, а затем приложить руку? — Чего стоишь, Квист? — спросила эльфийка, не выдержав продолжительного бездействия. Мой мозг словно перестал соображать, когда заключенные перестали ломиться в дверь и торопить события. — Он не знает, что делать, — призналась за меня гномиха. Я тут же принялся рассуждать вслух, чтобы предотвратить панику. — Мы знаем, что можно выбраться за завесу с помощью эльфийской крови. Но не знаем как… Дай мне телефон, — решение пришло само. Вильгинья указала на карман. Я достал из него смартфон и несколькими ударами по сенсорному дисплею попал на главную страницу браузера. Забаффил «перемещения между мирами». На экране высветилось больше тысячи ссылок. — Что там? — нетерпеливо справилась королева. — Т-с! — ответил я и продолжил кликать по ссылкам, ища нужную. Многие были недействительны, другие относились к гипотезам о жизни после смерти, некоторые вообще отрицали существование других миров и наконец мне попался сайт, на котором одна статья давала надежду на то, что за завесу все-таки можно попасть. — Что бы не заявляли другие ученые, — я начал читать вслух в надежде, что мои сокамерники зацепятся за какую-нибудь фразу, которую не уловлю я. — Другие миры существуют. Волки Смерти, которые прогрызаются к нам из-за Завесы прямое подтверждение тому, что есть по крайней мере еще одна вселенная, кроме нашей. Несколько лет в городской библиотеке я изучал древние манускрипты, сохранившие свою целостность, как текста, так и бумаги, до наших времен. Один из них говорил, что посреди Штормовых Вод есть остров, который сейчас считается необитаемым, но раньше на нем жило дикое эльфийское поселение, обладающее самыми невероятными заклинаниями даже для нашего с вами мира. Я собрал все свои сбережения и деньги спонсоров, чтобы снарядить эту важную экспедицию. Потратив больше десяти месяцев на поиски, моей команде все же удалось найти Забытый Остров. И действительно. На нем я узрел и древнее эльфийское кладбище и проросший мхом древний храм Фрайи. Кроме этого, мне удалось побывать в одной пещере, все стены в которой были исписаны древне-эльфийским диалектом… Я пролистал несколько фотографий, приложенных к статье, прежде чем добрался до продолжения. — Тут много фото на незнакомом мне языке, — пробормотал я, параллельно пытаясь что-нибудь понять. — Вот. Продолжение. Я потратил почти семь лет, чтобы перевести эти древние надписи и оказалось, что каждая из них — могущественное заклинание. «Курган Пламени», «Завеса тьмы», «Волна Смерти» и другие. Среди всех этих заклинаний было то, которое, судя по описанию, может перенести друида за завесу. Тут статья кончилась, и предложила мне кликнуть по ссылке «смотреть заклинания». Сделал. — Что там дальше, — нетерпеливо спросила королева. — Подожди! Загружается. Когда я снова опустил взгляд на экран, то увидел фразу — «подпишитесь на древне-эльфийские заклинания отправив смс с фразой «хочу стать магом» на короткий номер 0921». Я быстро перешел в нужное приложение на телефоне и набрал требуемое сообщение. Отправить. Красный восклицательный знак сообщал о том, что сообщение не отправилось. Повторить. Недостаточно средств на сим-карте. — Блять! — Что случилось? — спросила гномиха. — У тебя нет денег на телефоне! — возмутился я, видимо принимая королеву за настоящего монарха, а не главу этого бомжатника. — Конечно нет. Он работает только на входящие. Интернет подцеплен к старому вай-фай. — Тут платная подписка на заклинания! — я схватился за голову, понимая, что у нас есть все, кроме девяносто девяти гоблинских центов на балансе. — Попробуй найти пиратскую копию, — ответила Вильгинья. — Я частенько так делаю. Я искоса посмотрел на нее осуждающим взглядом, но другого выхода не было. Забаффил, добавив заветное слово. — Все древне-эльфийские заклинания были удалены правообладателями, — говорил я, судорожно листая страницы браузера. — Какими нахрен правообладателями?! Судя по тому, что я вычитал, все правообладатели уже давно отправились на тот свет! — Обещанный платеж! — воскликнула вдруг Анни. — Я видела в одном фильме… — Точно! — я не стал дослушивать мою воспитанную телевизором спутницу и узнал, как взять обещанный платеж. Получилось. Я отправил нужное смс и в ответ мне пришел ответ. — Спасибо, что подписались на древне-эльфийские заклинания. Пройдите по ссылке, чтобы узнать подробнее. ВНИМАНИЕ! Коллектив профессора Эйвза не несет ответственности за использование заклинаний. Вся информация предоставлена исключительно в ознакомительных целях и не принуждает… Я кликнул по ссылке, не дочитав до конца предупреждение. — Информация на странице запрещена для просмотра лицам, не достигшим совершеннолетнего возраста. Вам есть в 18 лет? Да — тычок. — Получилось! — воскликнул я, когда на экране появилось множество ссылок с названиями заклинаний. Меньше минуты мне потребовалось на то, чтобы отыскать «Путешествие за Завесу». Клик. — Тут описание… — Читай! — приказала королева. — Кажется те, кто жаждут нашей смерти снова начинали орать и проклинать нас из-за двери. — Путешествие за завесу является одним из самых сложных и в тоже время волнительных заклинаний. Мир, который ждет вас по ту сторону…Пролистаем. Здесь несколько страниц и слишком много воды. Сделаем акцент на важных деталях, — я судорожно водил большим пальцем по экрану. — В любой момент вы сможете уйти оттуда… Остерегайтесь своего клона за завесой… Так… Любые предметы, перенесенные из нашего мира, могут повлечь за собой непоправимые последствия… Вот. Использование. Пройти, а также провести с собой за завесу других людей и нелюдей могут только друид или ночной ястреб. Кровь… — я поднял глаза, уже зная, что там написано. — Кровь эльфа, которого вы пожертвуете, разорвет связь с нашим миром и отпустит в Аталию. Во время убийства эльфа произнесите… — Убийства? — переспросила Эйла. Я оторвал взгляд от телефона и посмотрел на нее сочувствующим взглядом. — Подожди. Еще ничего не ясно. Может тут есть сноски… — последовал мой ответ, хотя боковым зрением я видел, что дочитать там оставалось только саму фразу, которая отправит друида в другой мир. — Ты должен убить ее! — огрызнулась Вильгинья. — Все ясно. В статье про завесу, которую читала я, не указывается как именно тот гоблин-друид проникал в…Аталию, но осужден он был за серийные убийства эльфов. Тут все логично. Ему бы хватило и одной, служащей ему эльфийки, которая бы постоянно снабжала его кровью, но он должен был приносить жертву каждый раз, чтобы попасть за завесу. В карцере воцарилось молчание. Никто не хотел начинать говорить первым. Как и бывает в таких случаях, Эйла должна сейчас принести себя в жертву за обещание позаботиться о парнишке и поминать ее добрым словом. Честно говоря, я ожидал только этого. — Нет! — наконец отрезала эльфийка, и я видел, как напряглись все ее бицепсы. Что? Как, блять, нет?! Это ни хрена не по закону жанра! Возьми свои слова обратно и скажи: «Да, Квист… Позаботься о мальчике…» — Что? — спросил я на всякий случай. — Двоих из вас я вижу первый раз в жизни, а ради гномихи я никогда не собиралась приносить жертв. Поэтому я лучше подохну в бою с заключенными, чем дам убить себя друиду, девчонке, обсмотревшейся фильмов и лысой стерве. Королева Адского Убежища вдруг сорвалась с места, побежала на эльфийку, врезалась той в живот и пригвоздила к стене. Эйла упала и тогда Вильгинья схватила ее двумя руками за голову и стукнула затылком о стену еще раз. Обошла сзади, схватила под локти, так чтобы та не могла двигаться и крикнула: — Убей ее, Квист и выбираемся отсюда, — ничего не успевшая понять Эйла обессиленно болталась в руках гномихи. Анни до сих пор держала дверь. Стуки возобновились с двойной силой, среагировав на шум в карцере. Времени на принятие решении было мало. Я сжал кинжал в руке и подошел ближе. — Чего ждешь? Убивай и валим отсюда! — орала лысая. Я глубоко вдохнул, размахнулся и всадил кинжал в глотку Вильгинье. Гномиха стала оседать, смотря на меня бешеными беспомощными глазами. — Квист, ты рехнулся? — брюнетка из последних сил сдерживала натиск на дверь. — Заткнись. В статье написано, что в жертву можно принести не только эльфа. Сгодиться также гном, — кровь из глотки Вильгиньи омывала мою руку. — Мне нужна была сцена, чтобы она потеряла бдительность. Хватайтесь за меня и сваливаем! Я сжал запястье Эйлы, сидящей почти без сознания. Обернулся. В карцер ввалилось несколько орков, как только Анни отошла от двери, чтобы схватить меня. От неожиданного прекращения сопротивления, жаждущие крови заключенные попадали у порога и дали еще несколько секунд на то, чтобы я произнес заклинание. — Atalia ViahgiLuan’i! — акцент получился жуткий, но содрогающееся пространство вокруг давало понять, что получилось. Через мгновение мы оказались точно в таком же карцере, только теперь угрожающие выкрики заключенных прекратились. — Твою мать! — я подбежал к двери и попробовал открыть ее. — У меня есть две новости. Хорошая в том, что у нас получилось переместиться, а плохая — мы заперты в карцере в другом мире и вообще не понятно, знает ли хоть кто-нибудь, что мы здесь! — Вы кто такие? — прозвучал голос сзади. Я обернулся. На кровати с книжкой в руках и очками на носу лежала орчиха. — Сенна? — опешив, спросил я. — Откуда ты знаешь мое имя? И как вы здесь оказались, еще раз спрашиваю? — она поднялась с койки, достала с тумбы заточку и направила в нашу сторону. Честно сказать держала она ее так, словно оружие вот-вот выпадет из дрожащих пальцев. Сенна в этом мире, что, ботаник?!Глава 11. Мир наоборот
— Успокойся, — сказал я очкастой орчихе, которая в моем мире была воительницей, а теперь стала переростком-вундеркиндом. — Сейчас я тебе все объясню. Сенна нахмурила брови, но ничего не ответила. — Мы попали сюда из параллельной вселенной. Эту брюнетку зовут Анни, а та, что не может прийти в себя — Эйла. Я Квист Мерлоу и в нашей вселенной мы с тобой…дружили. Орчиха начала отпускать заточку до сих пор внимательно вглядываясь в каждого из нас. — Значит это правда? — спросила она. — Что именно? — я поднял руку, приказывая своим спутницам молчать. Одно неверное слово или движение и Сенна может прикончить нас всех. Хотя…в это мире… — Что Аталия существует? Возможно, именно так и назывался тот мир, из которого мы пришли. Я кивнул. — Я изучила столько литературы и не один свиток не мог предоставить хотя бы косвенных доказательств ее существования! И вот самое прямое подтверждение этому появляется у меня в камере накануне… — она запнулась. — Накануне чего? — я заподозрил, что умная орчанка что-то замышляет. — Неважно. Сначала ответьте на все мои вопросы, а уже потом…может быть… — А ты не боишься, что кто-нибудь зайдет и заберет нас? — быстро сориентировался я, поняв ее неимоверный интерес к нашему миру. — Среди дня? Не пытайтесь запутать меня. Никто не зайдет сюда раньше, чем на небо взойдет луна. Так. Кажется статья не врала. День и ночь здесь действительно воспринимают с точностью до наоборот. — Скажите лучше, как вам удалось прорваться через завесу? — спросила Сенна. — А знаешь, что. Мы ответим на все твои вопросы. Но только когда выберемся отсюда. Я же вижу, что ты что-то замышляешь. Признавайся, Сенна. У меня нет намерений врать тебе. Ботаничка прищурилась и посмотрела на меня сквозь толстые линзы своих очков. — Ну хорошо, — сдалась она, подошла к кровати, отодвинула ее, поддела заточкой кирпич и достала его. — Меня держат здесь уже несколько месяцев. За это время я успела составить план побега и на днях я собираюсь отсюда сбежать. Она доставала из стены кирпич за кирпичом, и я видел, как открывается заветный ход наружу. — А как же купол? — спросил я. — Какой купол? — Это ведь Адское Убежище? — Адское? Убежище, это верно, только вот в нашем мире оно называется Райским. А что в вашем мире эта тюрьма под куполом? — Сеннадождалась, когда я кивну. — Это просто невероятно! Расскажи мне подробнее, Квист Мерлоу. Я хочу все записать. — Не сейчас. Сначала выберемся на свободу! — мне показалось, что от возбуждения я произнес это слишком громко. — Тише! То, что днем сюда никто не придет с проверкой правда, но это не значит, что охранники глухие. — Значит мы можем сбежать? — спросил я уже более спокойно. — Пока рано. Понадобиться еще как минимум пара дней. Помимо всего нужно решить, что делать с одной маленькой деталью — как скрыться от преследования, когда мы окажемся на свободе. — Черт, у нас нет столько времени. Бежать надо сейчас! В нашем мире… Короче, вытащи нас отсюда сегодня, Сенна, и я не только расскажу тебе об Аталии, но и могу взять с собой. Ведь это решает вопрос со скрытием от преследования? Орчиха пыталась сохранять спокойствие, но ее глаза сильно заблестели — я понял, что нажал нужный рычаг. — По идее…мы можем попробовать. Если бежим сегодня, то процент риска будет чуть выше. Хотя если бы я не опиралась на выводы других ученых, а на свои собственные опыт и знания, то сказала бы, что и сегодня у нас все получится… — Отлично, Сенна! Тогда давай свалим отсюда! — Ты сможешь перенести нас в свой мир в любой момент? — В любой. Как только мы окажемся за куполом, — я не стал открывать всех секретов, пока до убийства очередного эльфа или гнома было еще далеко. Местная Сенна одним своим видом внушала доверие. Если здесь она также хороша интеллектуально, как в мире, откуда мы пришли, физически, то мы в полной безопасности. Ботаничка убрала еще несколько кирпичей и пролезла внутрь. В какой-то момент я стал сомневаться, что ее зад поместится в небольшое отверстие в стене, но она юркнула в него даже более ловко, чем я ожидал. Я не успел насладиться прекрасными видами, и поэтому, чтобы наверстать упущенное, пропустил остальных дам вперед — задница Сенны все-таки была лучшая из всех сбегающих сегодня из тюрьмы. Пройдя сквозь разрушенную стену, мы оказались в соседней камере. — Ты зачем сюда приперлась? — заявила гномиха, подбежав к решетке и выглядывая не ходят ли по коридору охранники. На ее голове и подбородке была шикарная шевелюра из кудрявых черных волос. — Прости, Вильгинья. Планы поменялись. Мы бежим прямо сейчас и не одни. Я со эльфийкой и брюнеткой выполз из стены, после того как Сенна представила своих новых знакомых и попыталась объяснить наше появление в ее карцере, а теперь и в камере бывшей королевы Адского Убежища. — Мы не можем бежать сегодня, — взбунтовалась обросшая Вильгинья. — А что будет, если металл еще не разрушен? Или у меня не хватит сил, чтобы пробить забор? Тогда весь наш план, на который ушло несколько месяцев полетит ко всем чертям! Думаешь нам позволят повторить этот же трюк? — Послушай. У всех гномов способность берсеркера заложена на генетическом уровне. Ты можешь применить ее, когда угодно! Если, конечно, твой разум и эти наручи не блокируют магию. — Но мы до сих пор не уверены, проржавели ли эти проклятые наручи! Я делала все, что ты мне говорила, но что, если они заблокируют мои способности в самый ответственный момент? — Гралий ржавеет под воздействием соленой воды и тока. Он должен был полностью проржаветь еще неделю назад. Я закладывала лишние дни на всякий случай! Чтобы наверняка. Если ты попробуешь применить способности прямо сейчас, у тебя получится. — Ты с ума сошла? Хочешь оставить нас без единого… — Можно вопрос? — вмешался я в разговор, и все заключенные посмотрели на меня. — Если я правильно понял, то сейчас мы должны положиться на случай? — Химия, это не «случай», Квист Мерлоу! — укоризненно заявила Сенна. — Я рассчитала все с предельной точностью. Гралий, не знаю есть ли он в вашем мире, в нашем блокирует любые магические способности существ. Каждый заключенный в Райском Убежище носит такие. Благодаря некоторым химическим реакциям мы смогли, — она сделала акцент на последнем слове. — Смогли разрушить металл и теперь способности Вильгиньи ничего не блокирует. Остается только добраться до внешнего периметра и проверить это. — Не знаю, Сенна, — прекрасноволосая гномиха заходила по камере взад и вперед. — Хочешь скажу, что я думаю? Что ты просто готова пойти на риск, ради этих ниоткуда взявшихся людей. Только не понимаю почему? — Они из параллельной вселенной, Вильгинья! — громче нужного сказала орчиха. — Это верх всех знаний. Что странного в том, что я хочу познать то, что было недоступно ни одному жителю нашего мира? Если сейчас ты не пойдешь со мной, значит я пойду одна. В камере повисла пауза. У меня было четкое ощущение, что две эти девицы в этом мире общались гораздо ближе, чем в нашем. Понять это не сложно. Достаточно видеть, что они до сих пор не убили друг друга. — Хорошо, — сдалась гномиха. — Я пойду с тобой Сенна. Но, если у нас ничего не получится, ты точно никогда не сможешь узнать об этой своей Аталии. Потому что снайперы снесут тебе пол башки, как только мы хоть минуту промедлим. Сенна кивнула. Гномиха еще раз посмотрела в коридор сквозь решетку. Я последовал ее примеру, когда задница Вильгиньи скрылась в прорытом тоннеле. Это точно был первый блок тюрьмы, которая была мне относительно хорошо знакома. Только крыша оказалась цела, а яркие лучи солнца пробивались сквозь высокие окна. Райское Убежище спало и лишь позвякивание ключей где-то далеко смущало абсолютную тишину. Мы уже около часа ползли по разным вентиляционным шахтам, техническим помещениям с проложенными канализационными трубами и наконец добрались до крыши. Было ясно, что Сенна уже не в первый раз проделывала этот путь, потому что она довольно четко выбирала направление, в котором ползти или подниматься, и мы ни разу не возвращались к предыдущему перекрестку. С неба накрапывал крупный дождь несмотря на ясную погоду — большие тучи нависали над тюрьмой и еще над некоторыми участками в лесу, которым было окружено Райское Убежище. — Стойте, — приказала Сенна, достала карманные часы, которыми я тоже когда-то пользовался и посмотрела на циферблат. — Несколько минут назад охранники прошли тут. Нужно дождаться, когда они зайдут на очередной круг. Видите ту стену? Я кивнул. — Из простыней я сделала такую веревку, — орчиха сняла из-за головы приспособление для спуска. — Как только охранники зайдут во-о-от за тот угол, мы спустимся по ней и Вильгинья применит способность гномов — разобьет стену. С той стороны все засажено кустами, поэтому прохожие скорее всего услышат звук, но не поймут откуда он. По крайней мере, у нас будет в запасе некоторое время, чтобы найти машину и уехать отсюда. — Раз уж у нас еще есть несколько минут… Кто-нибудь мне ответит, что будем делать дальше? — спросила Анни. — Я смотрела один фильм про побег и вот там говорили, что самое сложное не попасться в течение часа после выхода на свободу. Полиция оцепляет весь район, светит лицами беглецов по всем телеканалам и ищет сбежавших заключенных. Хотел бы я влепить брюнетке по затылку за такие вопросы, потому что нас троих точно никто не стал бы искать, а Сенну сейчас, наверняка, запоет про перемещение в наш мир. — Я думаю всем в первую очередь нужно будет поработать над внешним видом, — резко вклинился в разговор я. — Вас троих и так никто не будет искать, — ответила ботаничка. — А нам действительно предстоит поработать над своими образами. — Я хочу побриться на лысо, — заявила Вильгинья. — Не знаю, пойдет ли мне. — Если ты сделаешь еще тату на пол лица, то будет вообще полный улет, — посоветовал я, зная как гномиха выглядит на самом деле. — А тебе нужно снять очки и состричь длиннющую косу. Она не мешает тебе во время ходьбы? Беглянки из мира за завесой озабоченно посмотрели на меня и переглянулись. — А все-таки. Что мы будем делать как только выберемся за стену? — спросила, наконец пришедшая в себя полностью Эйла. После заварушки в карцере, она совсем плохо соображала. — У тебя знакомый голос, — прищурилась Вильгинья. — Черт возьми! Это же Эйла! Она вскочила на ноги, даже не боясь, что охранники с вышек заметят нас. — Я никуда не пойду с этой тварью! Сенна схватила гномиху за воротник и заставила опуститься. — Заткнись, Виль! Назад пути нет! Уже смеркается. Охрана вот-вот поднимет тревогу. Гномиха глубоко вдыхала и выдыхала, раздувая свои широкие ноздри. Я промолчал, желая не вмешиваться в это. Судя по тому, что это был мир наоборот Эйла могла оказаться настоящим чудовищем. — Назад пути нет, — повторила фразу орчихи Вильгинья себе под нос и ярость наплыла на ее лицо. — Но как только мы окажемся по ту сторону стены, наши пути разойдутся. Напряжение висело в воздухе еще некоторое время и Сенна наконец сказала: — Вперед! Она сбросила самодельную верёвку из простыней вниз, а на крыше закрепила ее за балки железного ограждения. Очень скоро мы впятером оказались у трехметровой красной кирпичной стены с колючей проволокой на самом верху. — Давай, Вильгинья! Нам нужно, чтобы ты пробила эту стену, — сказала Сенна. Гномиха встала на одно колено и дотронулась кулаком до земли, словно всю энергию черпала из нее. Зеленые опавшие листья закружились под натиском ветра, призванного Вильгиньей. Только сейчас я понял, что на улице самый разгар лета и в кожаном плаще становилось довольно жарко. Ураган, поднимающийся вокруг гномихи, в какой-то момент словно слился с ней. Та обернулась и красными полыхающими зрачками посмотрела на нас. Получилось. Блокирующие магию наручи больше не сдерживали силу берсеркера. Гномиха размахнулась и вонзила кулак в кирпичную стену. Трещины разошлись в разные стороны от удара, но прохода перед нами не возникло. — Стой! — остановила Сенна следующий удар Вильгиньи. — Что?! — зарычала она. — У меня есть буквально минута, не тяни время, иначе эту стену нам не пробить! — Бей в эту точку. Потом в эту. И в эту, — Сенна подбирала с земли листочки и наслюнявив их, клеила в соответствующие места. — Согласно самым простым законам физики и геометрии, приложив минимум усилий, но сделав это правильно мы разобьем стену. Бей, Вильгинья, пока у тебя не кончились силы. Сенна ботаничка удивляла меня все больше и больше. Как со своим умом она вообще оказалась в тюрьме? Нужно будет задать ей этот вопрос после нашего секса, которого так и не случилось в Аталии, но обязательно случится здесь. Орчиха была соблазнительной добычей. — Готово, — сказала разрушительница стен и вместе с ее словами конструкция из кирпичей обрушилась, а на всю тюрьму заорала сирена. К десяткам прожекторов добавился еще десяток выискивающих тени беглецов точечно направленных ламп. Мы прошли вперед и оказались на свободе. — Тот грузовик! — указала Сенна на машину с кабиной водителя и кузовом, накрытым тентом. — Мы все поместимся туда. Кто-нибудь может завести тачку? — Я могу, — отозвалась Анни. — Достану два провода… — Отлично. Потому что я не влезу в кабину, — ответила Сенна, и мы со всех ног побежали к грузовику. — Залезайте под тент! — крикнула Анни и побежала к кабине. — Я с тобой! — Вильгинья ринулась вслед за брюнеткой. Мы вместе с Сенной и Эйлой забрались назад. Здесь лежали ящики с разными фруктами и овощами. Мы выстроили их друг на друга и спрятались за ними. Я слышал, как дверь в кабину открылась, и в ней закопошились. Мотор завелся, и машина сдвинулась с места. Грузовик подскочил на кочке и ускорился. Лишь бы Анни не попалась за превышение скорости. Сенну запросто схватят и отправят обратно в тюрьму. В моих планах уже появилось взять ботаничку в наш мир и убедить встать на мою сторону. — Просто отправь меня в Аталию прямо сейчас, — вдруг сказала Сенна. — Хочу начать новую жизнь в том месте, где моя репутация не испорчена. — Боюсь нужно подождать, Сенна, — ответил я. Хорошо, что здесь было так темно, что она не видела моего лица. — Есть две проблемы. Первая. Если я отправлю тебя прямо сейчас, то ты окажешься в той же тюрьме, только размерами с два мегаполиса. А вторая, чтобы переместиться за завесу, нужно принести в жертву гнома или эльфа. — Что? Убийство? — Нужно было срочно выбраться из тюрьмы. Я не стал вдаваться в подробности, потому что это замедлило бы нас. Если бы Сенна до сих пор была воительницей, то она сейчас схватила бы меня за шкирку и пригвоздила к деревянным перекрытиям, но ботаничка, казалось, могла только заплакать. — Почему ты мне сразу не сказал?! — снова взбесилась она. — Успокойся. Мир покатился к черту не полностью. Пока. Если ты мне поможешь, то возможно нам удастся остановить конец света. Машина, в которой мы ехали, стала подскакивать на кочках все чаще и чаще несясь по склону. Мы ничего не видели, но ощущения были вполне четкими. — Я не о том, болван! Первый полицейский пост обыщет машину, опознает меня и отправит обратно в тюрьму! — Подожди. Ты же сказала, что у тебя есть план. — Этот момент я не успела продумать. Когда ты сказал, что можешь перенести меня в Аталию я и решила, что это будет нашим планом. — Вот черт… Давай остановим машину, — ладонью я громко постучал в кабину водителя. Никто не отвечал. Грузовик мчался еще на большей скорости. — Какого хера там происходит? Анни! Вильгинья! Тормозите! Сколько бы я не кричал автомобиль остановился только тогда, когда кто-то посчитал это нужным. Тент открылся и яркий свет фонаря ослепил нас, сидящих в кузове беглецов. Чуть присмотревшись, я разглядел очертания обреза в руках у… Вильгиньи. — Выходите! — приказала она и дернула стволом на себя. — Где Анни? Что ты затеяла? Если вы убьете меня, я никогда не смогу переместить Сенну в Аталию. — Замолчи. Я только прикончу твою мерзкую подружку. Благодаря ей мои будни в тюрьме были не самыми приятными. Я закрывал собой эльфийку. — Что? — возмутилась Эйла. — Я вообще не та, что тебе нужна! Сенна. Объясни ей. — Вообще-то, — замялась орчиха. — Нам же нужна кровь эльфа. Это отличный шанс, Квист, чтобы убраться из этого поганого мира. Опять! Стервы ставят меня перед сложным выбором. Обменять Эйлу на Сенну было неплохой перспективой, но не убивать же теперь невинное существо. Черт!Глава 12. Безжизненная ловушка
— Значит этот человек может перенести нас в свой мир прямо сейчас? — обросшая гномиха водила дулом обреза по своим заложникам. — Да. Именно так мы сможем скрыться от погони. Лес уже начали прочесывать и даже если сейчас мы побежим, то максимум через пару часов, они настигнут нас. — ответила Сенна. Сквозь сотни стволов невиданных деревьев с толстыми стволами и фиолетовыми светящимися кронами доносились сирены полицейских машин, но безмятежный летний ветерок пытался перебить их и успокоить сбежавших заключенных. — Тем лучше! — восторженно отозвалась Вильгинья. — Убив эту эльфийку, мы одним выстрелом убьем сразу двух зайцев — отомстим за все унижения и навсегда избавимся от преследования! Ботаничка принялась массировать свой подбородок и размышлять вслух: — Не все так просто. Человек сказал, что в их мире магическим барьером закрыты аж оба ближайших города. Надо как-то прорваться через оцепление или искать возможность выбраться из-под купола уже в Аталии. — Но ты же сможешь решить эту проблему? — поинтересовалась гномиха, будучи уверена в интеллектуальных способностях Сенны. — Не знаю. Нужно понимать происхождение, состав и источник его силы… Но в целом… Я слушал их разговор и не успел ничего сообразить, прежде чем Вильгинья навела ствол на Эйлу и выстрелила. Пуля разорвала живот эльфийки, и я увидел, как внутренности, вымазанные в голубой крови, пытаются выпасть наружу. Ошарашенная заключенная из Адского Убежища пыталась схватить их руками, не в силах даже проклясть своего убийцу. Я подхватил раненную и усадил на пол. — Давай человек. Делай свое дело. Переноси нас в Итранию, а там, Сенна придумает способ вытащить из-под купола. По крайней мере мы больше не будем гнить в крохотных камерах этого гребаного мира, — слова Вильгиньи пробивались сквозь стоящий в кузове грузовика запах пороха. Я больше не стал слушать, что говорит гномиха, а сосредоточил все внимание на умирающей эльфийке. Я видел, как в ней угасает жизнь и одновременно пытался придумать, как отправить под купол только убийц Эйлы и остаться самому. — An’i, — произнесла шепотом умирающая. — Что? — AtaliaViahgiAn’i… На древне-эльфийском это значит «Аталия и вы — одно…целое». Используй чуть измененное заклинание… Пусть эти твари сдохнут в нашем мире, а сам выбирайся на свободу. Отомсти за меня, Кви… — она не договорила, сделав один протяжный выдох. Рука, удерживающая кишки внутри разорванного пулей брюха, расслабилась, а все внутренности тут же выпали наружу. В трауре я опустил голову и облокотил труп на ограждения внутри кузова грузовика. — Торопись, Квист! Эльфийская кровь быстро остывает, — сказала ботаничка, не давая мне времени на то, чтобы скорбеть по эльфийке. После этого местная Сенна стала нравиться мне еще меньше. Я поднес свои руки к раздробленному животу Эйлы и мои ладони почти сразу окрасились в голубой. Затем я подошел к нелюдям из Аталии, и схватил их за плечи. — Мы готовы, — заявила гномиха. Звук сирен стал еще ближе. Я оглянулся и увидел, как по зелёному склону в нашу сторону спускаются полицейские. — AtaliaViahgiAn’i! — произнес Квист Мерлоу, внутри которого находился я и всеми фибрами своей души проклинал гномиху. Одно мгновение и Сенна вместе с Вильгиньей просто исчезли с того места, на котором только что стояли. Я медленно обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на Эйлу, но не успел. Меня повалили на землю, а руки сковали наручниками за спиной. — Это полиция Грогховерполиса! Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете может быть использовано против вас в суде! Вы имеете право на адвоката… Заклинание отняло много сил, поэтому все остальные слова я слышал будто бы в кошмарном сне, который сразу же начинал забывать и в конце концов отключился. Я пришел в себя в камере временного заключения, лежа на койке без подушки и постельного белья на ней. Камера видеонаблюдения, висящая в коридоре, уловила мои движения, когда я медленно приходил в себя и принимал сидячее положение. Она слегка вертелась, пытаясь фокусироваться на моем лице. Я подошел к решетке и осмотрелся. Анни нигде не было. В соседних камерах сидели такие же ждущие своей участи нарушители спокойствия. Большинство из них спали. Только гоблин из камеры напротив чертил на полу какие-то символы и бубнил себе под нос. Уловив мои движения, он подбежал к решетке и заорал: — Пришелец! Тут пришелец! Выпустите меня. Я отстранился от решетки и стал наблюдать, что произойдет дальше. Сбрендивший гоблин был не таким уж сумасшедшим. Интересно, он чувствовал, что я из Итрании или с планеты Земля? Внутрь зашел эльф в синем полицейском костюме и ударил дубинкой по решетке, за которую держался гоблин. Тому попало по пальцам, и он застонал. — А ну заткнись! — огрызнулся коп и еще ближе подошел к камере гоблина, угрожая зайти внутрь и исколотить того до потери сознания, если он не умолкнет. Наступила напряженная, трещащая по швам тишина. Губы психа так и хотели задвигаться, но держались из последних сил. Затем полицейский повернулся в мою сторону и спросил: — Наконец-то пришел в себя, Квист Мерлоу? Похоже они уже все знали обо мне. Ну ничего. Сейчас главное сохранять спокойствие. У них нет доказательств моей вины, а значит грамотно отмолчавшись, я заставлю выпустить меня на свободу. — Что я здесь делаю? Выпустите меня немедленно! Моя жена уже наверняка бьется в истерике. Я заставлю своего адвоката выдвинуть против вас иск за незаконное задержание и ложные обвинения! Эльф громко рассмеялся, а затем резко сделался серьезным. — Ты можешь не рассказывать тут сказок, Мерлоу. У нас есть на тебя толстенная папка с делами. Папка с делами? Блять. Надеюсь, Квист Мерлоу в этом мире не учудил что-то типа зомби-апокалипсиса, который произошел в…Итрании. Теперь я точно знал название места, в которое попал несколько дней назад. — Переходите к делу или выпускайте меня отсюда! — взбунтовался я, пытаясь надавить на их терпение и мои законные права. Правда я не знал наверняка, есть ли они у меня в этом мире вообще. Кажется упорство подействовало. Эльф заставил меня просунуть руки в специальное отверстие в решетке, надел наручники и открыл дверь. — Для начала тебе зададут пару вопросов, — сказал он и, толкнув в затылок, указал направление, в котором двигаться. Мы вышли из изолятора и пошли по полицейскому участку. За большим стеклом я видел, как орк в штатском широко размахивает руками, разговаривая по телефону. На двери рядом с окном в кабинет, в которое я смотрел, висела табличка с надписью: «Начальник полицейского участка. Дррофин Гуз». Со всех сторон пронзительной трелью звонили телефоны, а на столике перед комнатой допросов, в которую меня заводили лежали пончики и стояла кофеварка. Я постарался ухватиться за один из них, но получил грубый удар в затылок, а следующий за мной эльф даже не удосужился что-то сказать. Полицейский завел меня внутрь и усадил на стул, привинченный к полу. Он просунул цепь моих наручников в специальное отверстие на столе, чтобы я не мог двигаться, закрепил, и ни сказав ни слова удалился из комнаты. Замок на двери щелкнул два раза. Очевидно, что мне хотят устроить допрос. Что мне отвечать, когда добрый и злой полицейские начнут выпытывать у информацию о побеге? Признаться им, что я отправил Сенну и Вильгинью в свой мир? Интересно есть ли у них тут статья, по которой за это меня могут посадить? Или продолжать требовать адвоката и посоветоваться сначала с ним? — Так. Так. Квист Мерлоу, — в комнату для допросов, с серыми стенами и одиноким кувшином с водой, стоящим в центре стола, к которому я был прикован, зашел орк. У нелюдя были седые кудрявые волосы на голове и бакенбардах. На плечах висел бежевый плащ, а на среднем пальце правой руки красовалось золотое кольцо, с драгоценным камнем фиолетового цвета в нем. Детектив держал в руке светло-серую папку, с моей фамилией на ней — досье. Одним словом, это был такой лейтенант Коломбо в исполнении болеющего рахитом орка. Он достал пачку сигарет и предложил мне. После того, как я отказался, он пожал плечами, достал одну себе и закурил, выпуская изо рта первое облако дыма. — Я детектив Бруггз, — проговорил он низким басом и подвинул ближе к столу стул, на котором сидел. — Вся полиция города гонялась за тобой, Боги знают сколько времени, Мерлоу. Я уже думал, что мы никогда тебя не поймаем, — он стряхнул пепел прямо на пол. Полиция города гонялась за Квистом? Я не ослышался? Какого хрена опять натворил этот псих? Вернее, я. Даже в Аталии мне похоже не суждено обойтись без приключений. Мне оставалось только слушать, что скажет детектив, чтобы получше узнать, как здорово я вляпался на этот раз. Орк достал из внутреннего кармана пачку фотографий, все еще держа двумя пальцами тлеющую сигарету, и принялся раскладывать передо мной снимки каких-то зданий. Он периодически косился на меня, видимо для того, чтобы запечатлеть реакцию. Но все, что было на фото, я видел в первый раз в жизни. Возможно, кроме…банка, в котором мы были однажды с Ланой, когда искали проклятый амулет. — Узнаете какой-нибудь из этих банков? — спросил детектив. Я посмотрел на фотографии, чтобы не портить сцену, в которой оказался невольным участником. Скрывать мне было нечего, но вот если дать копам за что зацепиться, то можно проторчать здесь уйму времени и дирижабль с телом Ласковой Тени, Хучем и пробирками с концом света канет в лету. Я же до сих пор не знал куда Лана спрятала душу стриптизёрши! Что если этим ученым не удалось вернуть всех на свои места? Тогда через пару дней она умрет от голода и жажды в хрен знает каком теле и хрен знает где! — Не припоминаю, — я отбросил стопку фотографий в центр стола, недосмотрев их полностью. Детектив улыбнулся. — Вот что, сынок. Мы знаем, что как минимум семь банков из них ограбил ты вместе со своими дружками. Я могу запечь тебя на долгий срок или…если ты скажешь, где деньги и выдашь всех своих подельников, я замолвлю за тебя словечко и вместо публичной казни, тебя будет ждать несколько лет заключения. В комнате воцарилась абсолютная тишина. Я смотрел в покрытое морщинами лицо детектива и думал сразу о нескольких вещах. Во-первых, если местный Квист грабит банки, значит потенциально я богат. Хотелось бы мне пожить на полную катушку в этом мире, прежде чем вернуться в прежний и предотвращать конец света. Во-вторых, мне было до жути интересно есть ли у полиции на меня что-нибудь. Ведь если сейчас выдержать психологическую атаку, то я вполне могу выйти на свободу, найти деньги Квиста, а затем добиться местную Ласковую Тень. А может вообще не возвращаться? Ведь я уже сделал что мог. Что если я найду гребаный дирижабль и меня просто убьют? Черт возьми, хоть я и нахожусь в отделе полиции, но почему-то мне так здесь хорошо… Я чувствую жизнь вокруг! — Ну что, Мерлоу? Ты пойдешь на сделку? — орк вырвал меня из моих мыслей, предлагая решать текущие проблемы, а не концентрировать внимание на глобальных. — Послушайте я… Вдруг орк, сидящий передо мной, исчез, а люминесцентная лампа на потолке стала потухать и вновь озарять помещение с достаточной частотой. Я оглянулся по сторонам, не стоит ли кто-то за спиной. Пусто. Что за шутки? — Эй! — крикнул я. — Я решил! Зовите моего адвоката. Без него я ни скажу ни слова. И направьте эту долбанную лампу! — я пнул по ножке стола и раскачал воду в графине. Никто не отзывался. Я просидел минут пятнадцать, надеясь на то, что сейчас полицейские посовещаются и отправят меня обратно в камеру ждать своего защитника, но никто так и не зашел. Мало того, как бы я не пытался прислушаться к тому, что происходит за пределами помещения, не смог. В комнате для допросов наверняка была отличная звукоизоляция, чтобы другие копы не слышали, как очередной некомпетентный представитель закона раскалывает преступника. Наручники, что приковывали меня к столу не позволяли даже просто встать и постучать в дверь. Прошло еще время, пока всякие терзающие мысли не начали прогрызаться мне в голову и чесать черепную коробку изнутри. Одна из них была больше всего похожа на правду и от нее у меня потели ладони, а душа уходила в пятки. Что если меня выкинуло обратно в Итранию?! А я, блять, прикован наручниками к металлическому столу, который невозможно сдвинуть с места? Да еще и в полицейском участке посреди мертвого Грогховерполиса! — Эй! — я застучал ногами по полу и руками по столу, но даже если кто-то и видел мою панику через одностороннее стекло, то не подавал абсолютно никаких признаков жизни, чем еще сильнее пугал меня. Тогда я подумал, что возможно Ласковая Тень в чьем-то теле абсолютно также сидит уже несколько дней и теперь местные Боги решили покарать меня за то, что я позволил мыслям остаться в другом мире завладеть мной. Отчаявшись, а затем смирившись с тем, что я оказался в ловушке, я глубоко вдохнул. Так. Если я все-таки вернулся, значит теперь смогу трансформироваться в Волка Смерти. Нужно сперва понять в каком я мире. Я закрыл глаза, а через мгновение открыл их. По черно-белым цветам окружающей меня обстановки я тут же понял, что нахожусь в теле Хуча. Это был белоснежный бокс с клеткой, внутри которой находился я. Перед глазами стояли четыре ноги, на которые опускались подолы белых халатов. Сверху доносились голоса. — …так что силы Волка Смерти хватает ровно на час, — проговорил молодой голос. — С какой-то стороны это даже сыграло нам на руку. Теперь местные власти будут считать нас НЛО. Я хотел посмотреть на лица этих ученых, но потолок клетки здорово ограничивал обзор Хучу. Пришлось довольствоваться только разговором. — Когда-нибудь мы должны придумать способ оставаться там на более долгий срок. Быть может даже навсегда, — я узнал в голосе старика. Того, кто заправлял всем дирижаблем. — Невозможно. Вселенные до последнего будут отталкивать чужаков, подобно живому организму, которое непременно избавляется от инородного предмета, попавшего в желудок. — Не делайте таких глобальных выводов, Лоухэлаэд. По крайне мере до того, пока не испробовали всех методов. Ведь Волки Смерти могут остаться в Итрании навсегда. — Я допускаю, что это животные из нашего мира, каким-то образом попадающие в Аталию, но когда их выбрасывает обратно, то они приобретают связь с одним из местных жителей. Я хочу сказать, что нашим вселенным если и дано пересечься, то совсем на короткий срок. — Отправьте мне подробный отчет и желательно с конкретными фактами, на основе которых вы сделали такие выводы. Все что я мог, это слушать моих врагов и разглядывать ботинки ученых. У одного из них черные лакированные туфли так и блестели, отражая лабораторный свет. Они точно принадлежали старику. — Конечно, мистер Уйлиэль. Я только дождусь результатов ДНК Волка Смерти и сразу дам вам знать. Есть, конечно, вариант многократно увеличить время пребывания в Аталии, но мы собрали еще слишком мало данных. Потребуется время на эксперименты. — Подробнее. — К примеру… — по голосу я слышал, что ученый замялся. — Если нам удастся клонировать этого волка, то и сил, которые помогут дирижаблю разрезать пространство будет больше… Теоретически. — Вот такой подход мне нравится гораздо больше. За этими победами я и брал вас на борт. Выполняйте, Лоухэлаэд, — сказал старик и зашагал к выходу из бокса. Оставшийся совсем один, ученый дошел до стола, затем вернулся, подойдя совсем близко к клетке Хуча. — Ну что, дружок? — он наклонился к Волку Смерти, держа шприц со здоровенной иглой в своей руке. — Сейчас я возьму у тебя еще немного крови. Будет чуть-чуть больно… Я сбежал из тела Хуча пока мне не пришлось испытывать «чуть-чуть больно» и снова оказался в брошенном полицейском участке. Неужели это конец? Единственное, что я могу, это переселиться в тело Хуча. И никто вокруг не способен освободить меня просто потому, что я превратил всех существ в Грогховерполисе в жаждущих крови тварей… Вот такая чертова ирония.Глава 13. Свежие булочки
— Помогите! — рвал я глотку, сидя посреди безлюдного полицейского участка, а вера в то, что мне суждено сдохнуть здесь крепчала с каждой минутой, проведенной в этих четырех серых стенах. В конце концов я выдохся настолько что отключился прямо на стуле, свесив подбородок на грудь. Пришел в себя так же внезапно, как и уснул. Дыхание перехватило от того, что ловушка, в которую я попал, это не сон и я до сих пор умираю самой жестокой смертью. — ItraniaViahgiLuan’i! — на всякий случай испробовал я заклинание, которое было способно перенести меня в другой мир. Пусть даже в полицейский участок, но зато там мне дадут воды и даже предложат сигарету. Клянусь, после десяти лет свободы от никотиновой зависимости, сейчас я был готов закурить. Заклинание не сработало, как я и полагал. В воздухе лишь промелькнула едва осязаемое напряжение и тут же испарилось. Неужели кто-то давал мне время перед смертью подумать над тем, как я провел те две жизни, которые мне представилась возможность прожить? Нужно подвести итог всему, что произошло со мной и с осознанием того, что я полное ничтожество отправиться на тот свет? Я обессиленно навалился на стол, к которому был прикован и молился своему Богу и Богам этого мира, чтобы они прислали помощь и не карали так жестоко. Конечно, никто из Всевышних не подал и знака о том, что слышит. Тогда я психанул и как следует ударил ногой по ножке стола, привинченной к полу. — Вы хотите, чтобы я раскаялся во всем, что натворил?! — в сердцах крикнул я. — Идите к черту! Все Боги! Старые! Новые! Известные и неизвестные мне! Я всю жизнь пытался поступать правильно и как вы мне отплатили?! А?! Потерей близких! Убийством невинных! Заставили гнить в одиночестве в этом гребаном полицейском участке?! Я в очередной раз пнул по ножке. — Хотите знать, что я буду делать теперь?! Я буду поступать так, как считаю нужным! Если мне удастся освободиться из этой ловушки, вы увидите настоящего Меня! Не этого вонючего тюфяка, в которого меня превратил рак легких! Я еще раз ударил по столу и почувствовал колебание. Если раньше он был прикручен намертво, то теперь, кажется, давал слабину. Тогда я вцепился руками в столешницу и стал расшатывать проклятую мебель. — Вот так да?! Теперь вам больше нравятся мои намерения!? Вы получите их сполна! — очередной удар. Ботинки выдерживали, но пальцы на ногах все равно чувствовали боль, когда грубая кожа встречалась с металлом. Я продолжал бить, помогая себе тем, что выкрикивал одну клятву за другой. — Никаких больше поблажек! Знаете, что я сделаю первым делом выбравшись отсюда? Найду какого-нибудь эльфа, прикончу его, вернусь в Аталию и трахну Ласковую Тень! Попробуйте! Меня! Остановить! Сначала одна ножка вырвалась из тисков пола, вместе с деревянными щепками, сидящими на саморезах. Потом вторая. Третья! И наконец четвертая ножка оторвалась от пола и стол полетел в мою сторону опрокидывая кувшин с водой на пол. Стекло разлетелось в дребезги, а вода расплескалась по полу и намочила мои ботинки. — Так-то вашу мать! Я протащил столик за собой к двери и потянул за ручку. Открыто. Конечно, на хрен запирать пустую комнату? И на этом спасибо. Я попал в помещение по ту сторону зеркала Гезелла, за которым обычно стояли важные копы и инкогнито наблюдали за допросом. Несколько мониторов на столе под стеклом передавали на экран блики, что отражались от разбитого стекла в мерцающем свете лампы. На полу валялся убитый полицейский-эльф, с большой дырой во лбу, а на стуле перед мониторами, навалившись на стол лежало тело какого-то орка. Возможно, это местная копия того самого детектива Коломбо из Аталии. Смертельной раны я не видел, но под ним была целая лужа застывшей зеленой крови. На другой стороне приоткрытая дверь приглашала на свободу. Я сделал несколько шагов вперед, но стол, который теперь обузой таскался за мной застрял в проходе. — Испытание на то, достоин ли я выйти на свободу?! Идите на хер! Понятно? Гребаные Боги! Я упал на пол, дотянулся ногой до трупа полицейского и извиваясь словно уж через полчаса все-таки подтянул его бездыханное тело к себе. Дюйм за дюймом. Затем я наклонился лицом в область его паха и снял с пояса связку ключей. Один из них подошел к замку, который приковывал меня к столу. Я с легкостью освободился, а затем подобрал ключ к своим наручникам и руки вновь обрели подвижность. Перед тем, как пойти дальше я еще раз бросил взгляд на убитого копа и у меня возникла идея. Интересно, смогу ли я попасть в Аталию с помощью крови зараженного эльфа? Ведь теоретически они все еще живые. Я снял с его бедра маленький арбалет и приоткрыл дверь, осторожно выглядывая в появляющуюся щель. Весь участок кишел падшими, угнетенными и мясоедами. Гномов и гоблинов не брали на службу из-за роста? В любом случае прорваться с одним арбалетом не представляется возможным. Нужно что-то придумать. Я присел на корточки и подполз к ближайшему столу. Клокочущие мертвецы ходили между рабочих мест полицейских в поисках жизни, которую можно отнять, но не чувствовали моего присутствия. Стул, на который я сел принадлежал некому сержанту Гванцу — черная табличка, стоящая на краю стола, сказала мне об этом. На мониторе по кругу крутилась заставка «Полиция Грогховерполиса» вокруг синей оцифрованной планеты, обвитой кольцом, подобно Сатурну. На специальной подставке стояла кружка с фотографией счастливой семьи с недопитым в ней кофе. Это была семья орков, где мальчик и девочка с рюкзаками на плечах улыбались во весь рот, демонстрируя щели между зубов, где клыкам еще только предстояло вырасти. Я отпил из нее, потому что меня мучила жажда, но вкус оказался отвратительным. Оркачинно. Еще и простоявший невесть сколько времени. Выплюнул. Высмотрев дверь с заветной надписью «EXIT», я вылил из кружки отвратительное пойло и кинул ее в стену на другой стороне офиса. Она разбилась, привлекая внимание зараженных, и они все сразу бросились в ту сторону. Я поднялся и не теряя времени проскользнул к выходу. На улице меня встречал мертвый город. Зеленое свечение от магического барьера, нависшего над мегаполисом, отражало оттенки тошнотворного цвета ото всех блестящих поверхностей. Недалеко лежал перевернутый трамвай, с врезавшейся в него машиной. С другой стороны улицы несколько мертвецов бились в витражные окна, а слева от меня высокая наряженная ёлка, под которой сидел Санта Клаус, говорящий «Счастливого Нового Года» выглядела кощунством посреди города, где все превратились в живых мертвецов и безмолвно заявляли, что никакого счастья в Грогховерполисе ждать не следует. Отличие с Аркалисом были кардинальные. Если в столице Руавеннимы всех смертельно заразили посреди ночи и в городе сохранился относительный порядок, то Грогховерполис был погружен в хаос. Я пошел по улице, заглядывая в салоны автомобилей, чтобы обнаружить внутри хотя бы одного падшего или бродячего. Куда подевались все зараженные? Ах да, утонули в Глубоких Топях. Придется искать, кого-то кто был заперт и не утонул по приказу Ланы. Через несколько минут я дошел до внедорожника, покрашенного в синий цвет. Все тонированные стекла были забрызганы кровью мертвецов, но по резкому стуку из машины я понял, что внутри кто-то есть. Я заглянул в окно и увидел очертания гнома. Не секунды не думая, я отошел на пару шагов, наставил арбалет на зараженного владельца и выстрелил. Стрела ворвалась внутрь автомобиля, оставив в стекле пустоту диаметром с себя и впилась в глаз нелюдя. Я стукнул в пробитое снарядом место и когда осколки осыпались, увидел, что за рулем сидел вовсе не зараженный — автомобиль гнома с иммунитетом врезался в столб, а от удара ему зажало конечности под рулем. Но мне не было жаль. Вернее, если бы я знал, что он был не заражен, то скорее всего не убил бы его, но после всех ударов судьбы мне было насрать на низкорослого нелюдя. Он все равно рано или поздно бы сдох, а теперь я получил возможность смыться из Итрании. — Очень жаль, дружище, — сказал я, прислоняя руку к вытекающей из глаза крови. — Дай мне немного того, что бежит по твоим венам, пока ты не превратился в ожившего мертвеца. Как только моя ладонь полностью покрылась заветной жидкостью, я произнес заклинание. Уже через мгновение я стоял посреди оживленной проезжей части. Машина, ехавшая на меня, резко дала по тормозам и объехала меня. Открылось стекло и послышалась брань. Я посмотрел вниз и увидел, что моя рука до сих пор лежит на мертвом гноме. Вот черт. Я не успел убрать руку с мертвеца и теперь мы оба перенеслись в Аталию. Улица была освещена десятками фонарей, а люди и нелюди с оживленного тротуара смотрели на меня как на орка посреди Москвы. Было бы неплохо сразу убраться отсюда, но если эта тварь оживет, то и Аталия покатиться ко всем чертям прямо в ад. Ладно. Все равно мое лицо с мертвым нелюдем на руках уже засветится по всем каналам. Я взял небольшой осколок от разбитого стекла, который остался на кожаной куртке мертвого гнома, всадил его ему в шею и принялся отрезать ее. Прохожие вокруг снимали меня на камеры своих телефонов. Я уже знал, чем грозил подобный поступок Квисту Мерлоу, но уничтожить еще один гребаный мир должен не я, а кто-нибудь другой. Я поднял воротник футболки к носу, чтобы хоть как-то скрыть свою личность, затем под звуки полицейских сирен с нескольких ударов отбил голову бродячему и расталкивая зевак скрылся в одном из кварталов. Никто даже не пытался остановить меня, видя окровавленный осколок в моей руке. Зайдя в переулок, я снял плащ, скинул орудие убийства, а когда поднял голову, увидел, что передо мной стоит семья людей — мужчина, женщина и маленький мальчик. Я тут же достал эльфийский арбалет и наставил на прохожих. — Давайте мне все деньги, — сказал я, глядя на главу семьи. — Конечно, — мужчина в серых брюках и белой рубашке поднял одну руку вверх, а второй полез в задний карман. Я только успел увидеть, как дуло пистолета сверкнуло в его руке и мне ничего не оставалось кроме как нажать на спусковой крючок. Гребаный мудак хотел убить меня! Женщина тут же завизжала, и я закрыл ей рот рукой, чтобы она не привлекла лишнего внимания. — Замолчи! Я не собираюсь никого из вас убивать. Если ты не прекратишь, то твой малец станет следующим Брюсом Уэйном, — она смотрела на меня непонимающим взглядом. — Забей. Я хочу сказать, что убью тебя. А еще то, что у каждого злодея есть свой мотив и лишь средства для достижения цели делают из него плохого парня. Ответь мне на несколько вопросов, и я отпущу вас с сыном. Вы еще успеете оказать помощь отцу семейства. Я обездвижил его, но рана не смертельна. Способности друида были высоки. На интуитивном уровне я мог вытворять со стрелами такие вещи, от которых меня до сих пор бросало в дрожь. Женщина наконец кивнула. — В вашем мире появлялся дирижабль? Она опять кивнула. — Как давно? Она медленно подняла руку и, вся дрожа, показала два пальца. — Два часа назад? Отрицательно помотала. — Два дня? Кивнула. — Он исчез? Кивнула. Все это время маленький пацан недоумевая смотрел на меня и корчил жалостливую гримасу. Но надо отдать ему должное, он не ревел и не привлекал внимание. — Сейчас я уберу руку, и ты мне скажешь в каком районе он исчез. Поняла? Она медленно кивнула. Я убрал свою окровавленную ладонь с ее рта. — Он улетел на территорию Зыбучих Песков, — перебивая предложения всхлипами проговорила она. — Пожалуйста, позволь мне помочь мужу. Я посмотрел в сторону валяющегося на асфальте и кряхтящего от боли мужика. Он держался за стрелу в плече и изнемогал от боли. Но на умирающего был не похож. Я на всякий случай поднял пистолет, выпавший из его рук, и засунул за ремень джинсов за спиной. — Скоро поможешь. Что за Зыбучие Пески и где они находятся? — Далеко на севере, за городом. — Дальше Глубоких Топей? Она закивала. — В той же стороне, но намного дальше. Ясно. Эти ученые решили обезопасить себя, прилетев на территорию, где их не будут искать, а если и захотят, то только с воздуха. Посмотрим, как они скроютсяот меня. — Достань у него бумажник и отдай мне все наличные. Жена раненного подбежала к нему, достала кошелек и вытащив все деньги кинула мне. Тут была целая пачка темных купюр. С ними я мигом доберусь до Зыбучих Песков. А с таким наследством пацан точно мог бы стать Бэтменом. — Можете вызывать полицию, — я вытер руки о рубашку раненного так, чтобы кровь не бросалась в глаза прохожих и снял с его головы темные очки. Я вытянул футболку из джинсов, чтобы прикрыть пистолет, засунутый за пояс и надел очки перед тем, как выйти на оживленную улицу. Огляделся. Краем глаза я заметил аптеку у «Торфа» и тут же понял, где нахожусь. Остров Синих Птиц! Бросив взгляд левее, я увидел небоскреб — торговый центр в котором работал Квист Мерлоу! Ностальгия застлала мой разум, и я на какое-то время даже забыл, что вот-вот сюда приедут копы. Сам того не осознавая, под натиском мыслей обо всем, что произошло здесь совсем недавно, но в параллельной вселенной, я не заметил, как быстро переставляю ногами по дороге, которая когда-то привела меня к Ласковой Тени. Может зайти в стриптиз-клуб? Сейчас самый разгар ночи. Мне так хочется увидеть эльфийку. Вдруг это мой последний шанс повидаться с ней? Пока я пытался угнаться за собственными мыслями, убеждающими самого себя потратить час-другой на новые впечатления в объятьях эльфийки, я уже стоял перед вывеской «вежие булочки», где первая буква «С» не подсвечивалась, в отличие от остальных. В этот раз мой внешний вид не вызвал вопросов, и охранник на входе не сказал ни слова. Я подошел к барной стойке. Девица в розовом лифчике с маленькой грудью и сильно накрашенными веками мило улыбалась еще одному незадачливому посетителю. На удивление клуб был почти пуст. Я терпеливо ждал, пока она насмеется над его шутками и в конце концов постучал по столешнице, и как только поймал взгляд барменши попросил ее подойти ко мне. — Что будешь заказывать, красавчик, — спросила она довольно неприятным низким голосом и наклонилась поближе. — Я хочу Ласковую Тень и…что-нибудь выпить. Покрепче. — Отличный выбор, малыш. Приватный танец или что-то более интимное? — она налила мне что-то похожее на гоблинское пойло. Более интимное это значит секс? Насколько я знаю в «Тухлых Булочках» не было ничего подобного. Спрошу прямо. — Насколько можно сделать свидание более интимным? Девица с розовыми волосами улыбнулась и достала леденец изо рта, предложив мне. Я вежливо отказался, преградив рукой путь сладости. — Любая фантазия за твой счет… Похоже в этом мире в Ласковую Тень не вселилась никакая ведьма из средневековья, и она стала обычной шлюхой. А кто я такой, чтобы отказываться от эльфийки, которую давно желал? Пусть даже мне и придется заплатить за это. — Мне «интим-максимум», — я протянул девице несколько темных купюр и засунул за кружевную ткань, которая прилегала к ее груди. Барменша улыбнулась, засунула леденец обратно в рот и достала лист, полностью исписанный мелким печатным шрифтом. — Тогда распишись здесь и иди в ту комнату, — она указала на дверь, над которой висела табличка «Комната для свиданий». — Что это? — я показал на листок. — Небольшой договор о том, что ты согласен со всеми условиями и правилами нашего клуба. Очередное гребаное пользовательское соглашение, которое создано для того, чтобы не читать его, а слепо нажимать «согласен»? Я поставил свою подпись, потому что в штанах от предстоящей встречи уже было неспокойно. — Отлично. Теперь иди в комнату. Тень уже ждет тебя там, — попыталась сделать барменша свой голос более сексуальным. Я залпом выпил стакан пойла, подмигнул полуобнаженной девице, подошел к комнате и открыл дверь.Глава 14. Скрытая угроза
Темноту, искусственно созданную кирпичными стенами, разбавляли тусклые светильники внутри длинных плафонов, цепляющихся за провода, которые тянулись от потолка. Они словно островки суши посреди озера прокладывали путь на другую сторону, туда, где просторная двуспальная кровать купалась в неоновых розово-голубых цветах. В воздухе пахло медом. — Тень? — осторожно спросил я, не видя эльфийку рядом с источниками света. Никто не ответил. Я прошел вперед, стараясь двигаться медленно, чтобы не испортить долгожданного момента нашей близости. За спиной что-то шелохнулось. Я обернулся. Один из плафонов раскачивался от неуклюжего движения того, кто помимо меня присутствовал в комнате для свиданий. Может это Тень? А движение вовсе не неловкое, а лишь обозначающее свое присутствие? — Ладно тебе, крошка. Просто скажи, что я должен делать и я сделаю это. Темнота задышала. Теперь моя эротическая фантазия обретала плоть. — Разденься и ляг на кровать, сладкий, — приказал голос темноты, в котором я узнал Ласковую Тень. Сколько я не пытался разглядеть очертания эльфийки, но она так хорошо скрывалась, что мне так и не удалось это сделать. В конце концов я подошел к кровати, снял с себя штаны и улегся на нее. Футболка слетела на подушку, лежащую слева. Движения эльфийки были неуловимы моему глазу, но их хорошо чувствовали стихии. Огонь на свечах, расставленных по углам комнаты, плясал сильнее, когда стриптизерша проскальзывала мимо него. Воздух, разносящий сладкий аромат ее кожи по пространству в комнате, говорил о том, что скоро я буду не только улавливать его, но и смогу целовать тело, которое его источает. — Как тебя зовут? — спросила темнота. Я понял, почему в этом мире эльфийку называли Ласковой Тенью. Потому что в мало освещенной комнате она и есть сама Тень. — Квист, — ответил я. — Как ты хочешь, чтобы я взяла тебя, Квист? — шепнула она словно находилась у самого уха, но на самом деле вокруг меня до сих пор никого не было. — Давай начнем с поцелуя. — Тогда приказывай мне, Квист. А в ответ я буду приказывать тебе. Я утвердительно ответил, хотя чуть позже поймал себя на мысли, что не произнес ни слова. — Закрой глаза, — приказала эльфийка, и я повиновался. Запах меда стал еще ближе и слаще. Как бы мне не хотелось открыть посмотреть на обнаженное тело стриптизёрши, я продолжал заставлять свои веки закрывать мне обзор. В следующий момент что-то коснулось моих губ. Мне показалось, что это воздух стал чуть более плотным. Просто подувший из форточки ветер, которого я не видел, коснулся меня. В следующий миг я почувствовал, как ее язык дотронулся до моих губ. Я попытался ответить, но поцеловал только пустоту. Она вновь слилась со тьмой. Член, который был нарасхват в Адском Убежище уже рвался наружу и с одной стороны мне уже хотелось войти в эльфийку, но с другой мне ужасно нравилась та игра, которую она затеяла. Я решил, что просто обязан набраться терпения. Я почувствовал теплое дыхание. Такое, которое бывает, когда другой человек, а в этом мире, любое другое существо, приближается своим лицом к твоему максимально близко, но все еще избегает прикосновения. — Как сильно ты хочешь меня, Квист? — спросила она и кончиком своего языка вновь коснулась моих губ. — Больше, чем тот, кто смотрел порно тридцать минут к ряду без возможности прикоснуться к себе, — сравнение было не самое лучшее, но по-другому я не мог описать свою боевую готовность. Эльфийка села на меня и прикоснулась своей грудью к моей груди. Я почувствовал ее дыхание у своего уха, не выдержал и поцеловал в шею. Она робко и протяжно простонала. От этого мой член стал еще тверже и уткнулся в нее. Еще один поцелуй. И еще. Я больше не мог сдерживать себя и схватился за ее грудь, а наши губы наконец встретились и утонули в бесконечном поцелуе. Наконец-то. Это были незабываемые ощущения. Я целовал давно желанную эльфийку и наслаждался тем, как ее бедра, обхватив мои, виляют, а своей киской она прикасается ко мне. Эмоции были даже лучше моего первого поцелуя. Помню, как в день, когда мне исполнилось двадцать лет, мой лучший друг в сауну заказал для меня проститутку. Конечно, он знал, что я девственник, но то, что я еще ни разу не целовался он предположить не мог. Ее звали Герда. По крайней мере, она так представилась. Я помню, как мы остались с Гердой наедине в комнате отдыха в сауне, которая и предназначалась для плотских утех после изнурительной жары бань и охлаждающего мини бассейна. Она, как ответственный сотрудник проститутских служб, сняла с себя одежду, оставшись в одних трусах и равнодушно предложила сделать мне минет. Не отводя глаз от ее обвисшей груди, я робко кивнул, а когда она дотронулась губами до моего члена даже зажмурился, полагая, что, сделав любое резкое движение, могу остаться без того, что за свои годы еще ни разу не пускал в бой. Я закончил довольно быстро, но в том возрасте перерыв мне нужен был совсем небольшой. Поэтому рассчитав, что у меня осталось еще целых сорок четыре минуты до того, как час утех с Гердой станет воспоминанием, я предложил ей продолжить и она, хладнокровно выполняя свою работу, встала раком. — Нет, — сказал я тогда. — Я хочу тебя целовать. — Я оказываю любые интимные услуги, кроме этих, малыш, — ответила она и вновь отвернулась так, что я видел только ее зад. — Я доплачу тебе. Она обернулась и спросила с таким интересом в глазах, который возникает у офисных работников, когда им предлагают заслужить надбавку. — Сколько? — Столько же, сколько тебе уже заплатили. — Хорошо… — начала соглашаться шлюха, но я ее тут же перебил. — Но… Ты должна сделать этот поцелуй лучшим. Я хочу запомнить его на всю жизнь. Тогда она достала жвачку изо рта, о которой, я, кстати, не подозревал даже когда она делала мне минет, и мы поцеловались. Как я и просил Герду, поцелуй получился незабываемым и даже сейчас, когда я целовал женщину своей мечты в совершенно другом мире, я вспоминал о зрелой проститутке Герде и сравнивал совершенно невероятные эмоции с шестьюдесятью минутами, проведенными в ее компании. — Ты возьмешь меня или хочешь, чтобы я трахнула тебя? — спросила Ласковая Тень тяжело дыша от возбуждения. Да, похоже в Итрании эльфийка была намного чувствительнее, чем здесь. Тут она готова взять меня и без всякого жезла. В этом и заключается их различие? Совсем неплохо. И не так кардинально, как разница между Сеннами. — Я хочу, чтобы все делала ты, — сказал я, засунул ее руку себе в штаны и наконец открыл глаза. Прекрасный образ, на который ложились отплясывающие эротичный танец тени. Аккуратный курносый носик, волосы ниспадающие на левую часть лица и прикрывающие одну щеку. Все детали образа эльфийки были такими же привлекательными, какими я их запомнил. — Тогда повернись ко мне задом, — сказала она. Видимо что-то экзотичное. Не спрашивать, что она задумала и сделать себе сюрприз? А что такого она может сделать что мне не понравиться? Ну будь что будет. Я уже хотел развернуться, но решил еще раз насладиться поцелуем, а заодно проверить насколько возбудилась моя сексуальная партнёрша. — Что? — заорал я и спрыгнул с кровати. — Что случилось, сладкий? — недоумевая спросила эльфийка. — Что за штуковина у тебя между ног?! Ласковая Тень опустила взгляд и как ни в чем не бывало вновь посмотрела на меня. — Член, а что такого? Что такого?! Что, блять, такого?! Ласковая Тень в этом мире оказалась трансвеститом! Мужиком, сделавшим себе сиськи и работающим в стриптиз-клубе! Стоп. Это вообще стриптиз-клуб? — Это самое худшее отличие, которое только могло произойти! — выпалил я вслух. — Что? — Прости… — обращение «крошка» больше ей не подходило и вместо того, чтобы как-то назвать ее, я поморщился. — Я заказывал кое-что другое… — Ты пришел за Ласковой Тенью, малыш. Что тебя смутило? Только сейчас я увидел, как на стене раскачивается тень от ее члена и понял смысл, который на самом деле закладывали, прежде чем назвать ее…вернее его Ласковой Тенью в этом мире. Осознание того, что та, которую я хочу существует в единственном экземпляре и сейчас летит над Зыбучими Песками быстро привело меня в чувства и заставило заторопиться спасать мир. Однако, от встречи с этим…можно было вынести что-нибудь полезное. — Послушай. Я передумал получать…наслаждение… И в этот самый момент мне в голову пришла идея, благодаря которой я возможно мог спасти настоящую Ласковую Тень. — Я хочу, чтобы ты помогла мне и тогда все эти деньги я отдам тебе, — я надел штаны и достав из кармана пачку темных купюр показал их проститутке. Эльфийка села на кровать подогнув одну ногу и в явном замешательстве ответила: — Деньги не малые, сладкий. Проси чего хочешь. И если аппетит вновь вернется к тебе, то мы сможем продолжить. Я в очередной раз поморщился и попросил, как следует прикрыть то, что торчало у нее из трусов. — Ты знаешь заклинание переселения душ? — спросил я. Эльф подозрительно смотрел на меня и ничего не отвечал. — Мне нужно, чтобы ты научила меня ему и дала пучок своих волос. — Ну уж нет, человек, — Ласковая Тень поднялась с кровати и встала с другой стороны, опасаясь сумасшедшего, который, по ее мнению, хотел влезть в тело трансвестита. — Я не собираюсь меняться телами с тобой, — поспешил успокоить ее я. — Клянусь. Мне на хрен не сдались твои сиськи и пенис в одном комплекте. Эльф поменялся в лице. — Прости… Просто… Мне очень нужно это заклинание. А что касается пучка твоих волос. С помощью них, как мне кажется, я могу переселиться в тело одного очень похожего на тебя эльфа. — Зачем тебе это, человек? Это заклинание в наше время подходит только для того, чтобы разыграть кого-нибудь. Не более. — Что ты имеешь ввиду? — я немного напрягся. Неужели и это заклинание в их мире означает что-то другое? — Ни одна магия не позволит поменять души местами больше, чем на сутки. Так что, если ты задумал что-то что потребует больше времени, даже не пытайся. — Что?! Ты хочешь сказать, что если я переселюсь в любое тело, то через какое-то время все равно окажусь внутри себя. — Так это и работает, — он открыл ящик у прикроватной тумбы, достала оттуда сигарету и закурил. Теперь тень от густого дыма разносилась по комнате для свиданий. Я схватился за голову, почувствовал спиной стену за собой и сполз на пол. Ко мне стало приходить осознание того, что я натворил кучу бед, когда мог просто подождать. Смерть Сенны, которую я заставил убивать, а затем ее казнили, смерть той девчонки в парке аттракционов, которую я убил, пойдя на поводу у Ланы из-за того, что торопился спасти эльфийку и даже тот гном в машине, что нужен был, чтобы поскорее попасть в этот мир. Двадцать четыре гребаных часа и столько людей и нелюдей могло продолжать жить… — Эй, красавчик, с тобой все в порядке? — эльф взял меня за подбородок, и я почувствовал запах табака, которым пахло от его пальцев. Приятный аромат меда испарился вместе с первой затяжкой. Я взял сигарету из его рук и глубоко затянулся. Дым рисовал образы вокруг головы трансвестита. — А…мог ли заклинатель не знать…что перемещение душ действует только сутки? — спросил я. В горле совсем пересохло, поэтому голос получился сухим и не громким. — Конечно. Все зависит от того, насколько он углублялся в описание того или иного заклинания, когда учил его. «Или если он выучил его в другом мире,» — подумал я и снова затянулся. Жалеть о сделанном времени не было, поэтому я выкинул сигарету и сказал: — Я хочу, чтобы ты помог…помогла мне в одном деле. Если пойдешь со мной, то я заплачу тебе кучу денег. — Постой, речь шла об одном заклинании и пучке волос, а сейчас ты хочешь, чтобы я свершала какие-то подвиги? Прости, сладкий, но ты не сможешь предложить мне той суммы, за которую я была бы готова сунуться в любую авантюру, не вдаваясь в подробности…. — Миллион темных купюр. Глаза эльфийки-трансвестита сделались круглыми. Я видел, что она до конца не понимает верить собственным ушам или позвать охрану, чтобы нерадивого клиента наконец вышвырнули прочь. — Брешешь… — Можешь отказаться и никогда не узнаешь. Одно правильное решение и ты разбогатеешь, Тень. Ну же. С такими деньгами ты сможешь пришить себе еще пару членов или наоборот, удалить лишний. Эльф вновь потянулся в ящик прикроватной тумбы и дым разнесся по комнате. — Хорошо, — проговорил он дрожащим голосом. — Но деньги вперед. Если я получу сумку с миллионом темных купюр можешь делать со мной, что тебе будет угодно, сладкий. Если это не будет идти в противовес с моими принципами и идеалами. — А какие у тебя…принципы? — Ну вот и узнаем, — Ласковая Тень улыбнулась и кинула в меня до сих пор лежащую на кровати футболку. Я оделся и предложил ей…ему проводить меня до ближайшего банка. Он согласился. Мы встретились с Ласковой Тенью на внутреннем дворе «Свежих булочек». На эльфе была короткая вызывающая юбка, еле прикрывающая то, что больше всего меня отвращало, высокий топик. Волосы двумя резинками были схвачены на висках. Красная яркая помада, фиолетовые веки с вульгарными стрелками, и туфли на высоком каблуке на ногах. Если бы Ласковая Тень и в моем мире выглядела примерно так, то скорее всего, я бы сейчас ходил по борделям в Аталии и отмечал скорую кончину этого убожества. — Одно из отделений «Гор Золота» находится в двух кварталах отсюда. Прогуляемся, — предложил транс и неловким движением поманив меня за собой, пошел впереди. Выглядела Ласковая Тень неуклюжим трансвеститом, пытающимся научиться женским грациозным движениям. Хотя это была правда. То один каблук, то второй, подгибался, когда моя «спутница» делала очередной шаг. Я пытался прикрывать лицо от прохожих, заглядывающихся на нас, то ли от того, что боялся, что меня уже показывают по всем каналам, то ли просто не хотел, чтобы кто-то подумал, что мы с этим убожеством знакомы, хотя и идем в одном направлении. В нашем разговоре наступила долгая пауза. Тень не хотела задавать лишних вопросов, чтобы ненароком, как она думала, не вывести меня на чистую воду, а надежда стать миллионершей сохранялась как можно дольше и грела ей сердце, а я не желал случайно проговориться и рассказать свой план по спасению Итрании раньше времени и спугнуть ее, еще не подержавшую в руках заветных денег. По обоюдному согласию мы шли дворами, чтобы избежать слишком людных мест. Я настоял на этом, зная, что на центральных улицах мне не уйти от очередных приключений. Дворы напоминали устрой дворов из моего далекого детства. Орк, хлопающий ковер, словно это было полотенце, а не огромное полотно, маленькие эльфы, играющие в бадминтон, толпа гоблинов, бегающая за одним мячом и пытающаяся зачем то поймать его, гном, весь измазанный в машинном масле, ковыряющийся под капотом автомобиля, орчиха в поварской шляпе выглядывающая из окна и зовущая детишек на завтрак. Был уже рассвет, и я понимал, что все жители этого двора сразу после завтрака отойдут ко сну и проснуться уже тогда, когда на небо начнет всходить луна. Аталия была не плохой. Я бы даже привык к тому, что нужно спать днем, а бодрствовать ночью, но все-таки жить в мире, где самая прекрасная женщина превратилась в трансвестита и сейчас при каждом движении махала своей маленькой сумочкой, висящей на руке, словно это была та самая штуковина, бесхозно болтающаяся у нее между ног, а не элегантный аксессуар, для меня было невозможным. Мы вышли к банку «Горы золота» и Ласковая Тень посмотрела на часы. — Черт! Уже закрылся. Не успели. — Нам и не нужно было приходить сюда в рабочие часы. — Что? Только не говори, сладкий, что хочешь ограбить банк. На такое я не подпишусь. — Мы не будем его грабить. Вернее. Когда, кто-то узнает, что там стало на один миллион темных купюр меньше, мы уже будем далеко отсюда.Глава 15. Ограбление по…попаданчески
— Нам нужно найти место где-нибудь неподалеку, чтобы мы могли там отсидеться, — сказал я Ласковой Тени с лишним органом между ног. — И, предрекая россыпь вопросов, которые ты высыплешь на меня, я бы предложил что-нибудь не слишком людное. — Бар «Широкие плечи», — ответил трансвестит и указал рукой куда-то за мою спину. — Только он работает в такое позднее время, сладкий. Да и орков там сейчас наверняка почти нет, так что… Я обернулся. Через дорогу, под вывеской с вышеупомянутым названием за только что вышедшими посетителями захлопнулась большая зеленая дверь. На витражных затемненных окнах были различные наклейки орков в полный рост — воителя, шамана, охотника и повелителя стихий. Над крыльцом раскачивалась небольшая старинная масленая лампа. — Это же бар для орков. Ты уверена, что там мы будем в безопасности? — Если тебе нужно заведение поблизости, то это единственное, что здесь есть. Правда в трех кварталах еще могут работать «Зараженные мертвецы»… — задумался мой спутник. — Ладно, пойдем сюда, — я не стал дослушивать. Меня перетряхнуло от одного названия. Мы перешли дорогу напрямик, в неположенном месте, потому что до ближайшего светофора с Ласковой Тенью на каблуках можно было идти долго и продолжать привлекать к себе внимание тех, кто этим поздним утром тащился домой. На входной двери в бар висела огромная табличка, на которой корявым почерком от руки было написано всего одно слово — «круглосуточно». Я взялся за засаленную, почти черную от тысяч прикосновений, ручку и потянул на себя. Не поддалась. Надавил в другую сторону. Опять не открылась. Явно здесь ждали кого-то посильнее человека или эльфа, переодетого в женщину. — Помоги мне, — приказал я Ласковой Тени, и мы вместе навалились на дубовую дверь. Получилось. Я быстро проскользнул внутрь, но сумочка нерасторопного транса, осталась зажата в узкой прогалине. — Спаси меня, Квист! — практически завизжал он и приложив еще много усилий нам наконец удалось освободить его кожаный отрепанный аксессуар. Подобно любой леди Ласковая Тень тут же выпрямилась пригладила волосы и повесила сумку на прежнее место, желая, по-видимому, смотреться достойно? Наконец я смог поднять глаза и окинуть взглядом бар. Огромные дубовые столы были расставлены в хаотичном порядке вокруг очага в самом центре зала. За барной стойкой сидел орк, пытающий надраться, чтобы не просто не помнить, как он отсюда ушел, а вероятно, чтобы его вообще унесли. Несколько зеленых громил, сидящих за столами, замолкли сразу, как только мы вошли, а теперь я видел, как внимательно они смотрят на новых гостей. Над барной стойкой висело чучело головы Ледяного Демона, маленький телевизор в углу показывал какое-то спортивное событие, а комментатор из колонок прямо сейчас вещал о том, что любимая команда Грогховерполиса проигрывает с крупным счетом и времени отыграться почти не остается. У них подпорченное настроение из-за поражения любимой команды или дело все-таки в нас? Искать ответ на этот вопрос у меня не было желания, и я не заметил за собой, как схватил за руку Ласковую Тень и утащил в самый угол, пока излишнее внимание не навлекло на нас еще больше бед. — Что будете заказывать? — к нам подошел огромный орк в белом фартуке и поварском головном уборе. Он протирал большую ложку о полотенце, торчащее из нагрудного кармана. В воздухе пахло жаренным мясом и приправами. Я понял, что ужасно хочу есть, а жгучее желание поужинать стало пересиливать все остальные. — Я бы хотел посмотреть меню, — ответил я, пытаясь держаться непринужденно, чтобы показать, что не боюсь никого здесь. — Ты что, Квист, — Ласковая Тень мелодично, как наверняка считала она сама, засмеялась, но на деле этот звук был не лучше, чем тот, что издавал нож, скребущий по стеклу. — Здесь нет меню. Любое орочье блюдо или напиток всегда в наличии. Я видел, как владелец заведения прищурился и засопел. — Что бы ты заказала, если бы хотела есть? — спросил я у эльфа. — Твой желудок вряд ли переварит что-то, кроме мяса с кровью. А что касается напитков, возьми безалкогольный оркачинно. — О, нет. Только не оркачинно. Я бы выпил что-нибудь слабоалкогольного, — обратился я к бармену. — А мясо с кровью…хорошо прожарено? — Никто не жаловался, — бесцеремонно ответил орк и записал себе в блокнот, видимо, название слабоалкогольного напитка. Ну или ругательство, которым бы обозвал меня встретив во вне рабочего времени. — Тогда несите его, — ответил я, чтобы скорее избавиться от презрительного взгляда. — А мне стакан воды, — попросила Ласковая Тень и улыбнулась. Официант-переросток удалился. Мало по малу разговоры редких посетителей-орков возобновились и одинокий голос комментатора из телевизора больше так сильно не накалял обстановку. — Я надеялась, что ты сразу начнешь мне рассказывать о своих планах, но прошло уже десять минут, как мы здесь, а ты не произнес и слова на эту тему, — Ласковая Тень взяла в рот трубочку и отпила из огромного стакана немного воды. — Тебе придется дослушать меня до конца, прежде чем делать какие-то выводы, — признался я, выкинув мысли о дирижабле из головы и наклонился ближе. — Сейчас ты услышишь много того, во что невозможно поверить. — Я живу в Грогховерполисе больше полувека, сладкий. Меня сложно удивить, а вот напугать гораздо легче… — Ну хорошо, — я огляделся, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. — Я из другого мира. Тень, надо отдать ей должное, не поднялась и не побежала прочь, обозвав меня психом. Хотя, может она знала, что тяжелая дубовая дверь не выпустит ее? — Из параллельной вселенной. То есть я тоже житель Грогховерполиса, но другого, — я невольно посмотрел ей на промежность, сквозь столешницу, не видя, но четко помня, что там. — У нас ваш мир называют миром, за завесой. — Ты бредишь! — воскликнула она. — Сказала бы я, если бы не интересовалась магией. Я знаю, что в наш мир из вашего прогрызаются Волки Смерти. А еще, что у всех, кто живет по ту сторону, есть очень странные привычки. Например, за завесой спят по ночам, а бодрствуют днем! Затем Тень недоверчиво посмотрела на меня и спросила: — Как докажешь, что ты из…оттуда? — Полагаю, что через пару часов ты будешь уверена в этом, — ответил я. — Пришло время рассказать, как я собираюсь ограбить банк. Я замолчал, все еще раздумывая, стоит ли делать это. Тень вопросительно подняла брови. — Ладно. В нашем мире…кое-что произошло, — начал я. — И теперь Грогховерполис вместе с Аркалисом заброшены. Через некоторое время меня выкинет обратно в мою реальность, я проберусь в хранилище банка, затем перемещусь в ваш банк, наберу темных купюр и когда меня выкинет обратно, перейду в точно такой же бар в Итрании и очень скоро буду сидеть на этом самом месте с сумкой в руках, набитой деньгами. Я пересказывал весь свой план и меня не покидало ощущение, что все, как всегда, может пойти по… Но стараясь не слушать внутренних голосов продолжал: — После этого ты поможешь мне освободить одну девушку. Таких трюков я могу проворачивать сколько угодно, поэтому, если миллиона тебе будет недостаточно, я достану еще. Но начнем с малого. Орк принес огромную тарелку с жареным куском мяса, залитым кровью, и поставил передо мной. Столовые приборы оказались тоже не по размеру, но я, в отличие от какого-нибудь гоблина или гнома, еще мог управиться с ними. Зеленый официант не уходил, видимо ожидая, когда я попробую его блюдо. Я отрезал небольшой кусок и засунул в рот. Рвотный рефлекс чуть не заставил меня выплюнуть кислую подошву, которую мне приходилось жевать, обратно в тарелку, но сдержавшись я смог улыбнуться и показать большой палец. Орк улыбнулся также кисло как я и ушел. Не теряя ни мгновения, я выплюнул кусок, который уже успел застрять в зубах. — Боги, что это за хрень?! — возмущенным шепотом спросил я у Ласковой Тени. — Меня чуть не стошнило прямо на эту оглоблю. Эльф наклонился поближе и вдохнул запах. — Жаренный Остроухий Песочник. Отвратная пища. Не понимаю, что орки в ней находят… Но тебе придется съесть хотя бы немного, сладкий. Эти существа очень ранимы и, если ты оставишь это целиком, он может обидеться, — Тень сделала движение головой в сторону уходящего за стойку официанта. — Может быть несколько темных купюр сгладят его гнев? — мне уже перехотелось есть, и я готов был платить за то, чтобы остаться голодом. — Темных купюр? Ты что, с ума сошел? В таких заведениях расплачиваются только орочьей валютой. У тебя есть песо? — Песо. — Ну да. Такое…стоит минимум пятнадцать орочьих песо, сладкий. — Бля, перестань называть меня сладким, — разнервничался я. — Что-нибудь… Декорации сменились, словно я был актером какого-то фильма и слово «придумаем», договаривал уже сидя на маленьком диване. Меня выкинуло в Итранию. Это был обесточенный бар, подсветка за стойкой в котором работала за счет гудящего где-то в подвале генератора. Я достал пистолет из-за пазухи и замер. Рокот бродячих мертвецов доносился то ли с улицы, то ли из подсобного помещения. Рядом со мной за столом, откинувшись на спинку дивана, сидел мертвый гоблин, а в его лбу был след от пули. На столе стояло два стакана с гоблинским пойлом внутри. Похоже бедолагу застрелили во время беспорядков в Грогховерполисе. И скорее всего это был кто-то знакомый. Я медленно встал из-за стола. Резкий звук из автомата с боксерской грушей в виде головы орка испугал меня, когда музыка заиграла и записанный голос предложил измерить свою силу ударом по зеленой морде. Светящиеся лампочки вокруг табло акцентировали внимание на последнем рекорде — семьдесят три гоблинских силы из ста возможных. Посреди бара стоял аналог земного бильярда, с разложенными на нем киями, а сам стол пропитался пивом, разлитым из бутылки, опрокинутой среди шаров. Я шел по гоблинскому бару и всюду видел трупы этих существ и не один из них не был разорван мертвецами. Теперь я был почти уверен, что здесь произошла перестрелка. — Ладно, Квист, — зашептал я себе под нос водя дулом пистолета по тем местам, откуда на меня могли выскочить неприятели. — Тебе нужно всего лишь перейти через дорогу, и ты окажешься в банке. Я медленно открыл дверь на улицу, стараясь не тревожить тишину мертвого мегаполиса. Утренний рождественский ветер тут же задул внутрь и перебил запах мертвечины. Зараженных нигде не было. Стараясь не делать резких движений, я начал переходить дорогу, обходя оставленные своими владельцами автомобили, трупы обезглавленных оживших мертвецов и успевший за неделю скопиться на дорогах мусор. Одно из витражных окон в банк было разбито. По ту сторону на полу валялся охранник-гном, в окровавленной рубахе. Я обернулся, чтобы удостоверится, что за мной никто не следит и увидел название бара, из которого недавно вышел. «Узкие плечи». С точностью до наоборот. Ожидаемо. Я зашел внутрь и теперь медленно ступал среди расстрелянных трупов банкиров, охранников, посетителей банка и грабителей. Грабителей? Я уже прошел мимо одного низкорослика, как вдруг остановился и вернулся на два шага назад. Это был тот самый гном со стеклянным глазом с фермы на Глубоких Топях. Вот черт! Я и забыл про эту компашку. Похоже здесь произошло ограбление… А раз гном тут, то вероятно и мать моего будущего ребенка участвовала в инциденте. Если не была его инициатором. Интересно, банда еще здесь? Я прошел чуть дальше. Целую толпу посетителей согнали к пустой стене и хладнокровно расстреляли. Десятки следов от пуль над сваленными телами орков, гоблинов, людей, эльфов и гномов сказали мне об этом. Защитные стекла, что отделяли сотрудников банка от клиентов тоже превратились в решето. — Окей, Квист, — стал успокаивать я себя. — Кажется самый замес тут уже давно закончился. Просто найди ключи от главного сейфа, само хранилище и свежего бродячего или падшего, чтобы переместиться обратно в солнечную Аталию. Я обыскал всех гномов в корпоративной форме, столы, ящики, под конец совсем забыв, что нахожусь посреди кладбища, на котором в любой момент все мертвые могут воскреснуть и захотеть меня сожрать, но никакого ключа не нашел. Значит грабители добились своего и попали в хранилище? Тогда я оторвал пропуск с груди одного из убитых сотрудников, нашел лифт, подобный тому, что когда-то уже спускал меня на несколько этажей вниз в другом банке, и нажал на кнопку «главное хранилище». Кнопка загорелась красным. Тогда я приложил пропуск сотрудника к дисплею с соответствующим изображением, надпись загорелась зеленым, двери закрылись и повезли меня вниз. Пол в лифте был испачкан кровью. Но не грабителей, а жертв, которая осталась на подошвах тех, кто безжалостно убивал в этих стенах. Я ехал достаточно долго, прежде чем лифт наконец остановился и одновременно с коротким звонком открыл двери. В коридоре горело красное аварийное освещение. По разным сторонам валялись убитые охранники-гномы, а их руки не выпускали обрезы, которые они не успели пустить в ход прежде, чем пули грабителей настигли их. Однако пройдя чуть дальше я увидел тело еще одного гнома из компании Айли — темноволосой кудрявой сучки. Убит. Я наклонился и заметил, что кто-то выстрелил ему в подбородок. Стоп. Неужели он убил сам себя? Какого черта здесь произошло? В одной руке у гнома был обрез, из которого он застрелился, а в другой огромный ключ. Я поднял голову и увидел исполинскую бронированную дверь. Кажется ключ, что был у гнома в руках, вполне подходил по размеру и мог открыть ее. Ключ легко вошел в замочную скважину. Щелкнул четыре раза, пока не уперся. Затем я схватился за круглый замок, такой который принято ставить на входе в бункер и несколько раз прокрутил его. Едва между стеной и бронированной дверью появилась щель, изнутри тут же вырвалась вонь. Букет самых отвратительных ароматов, которые я только встречал в своей жизни. Я снова достал из-за спины пистолет и заглянул внутрь. В хранилище было темно. Я замер и прислушался. Тихо. Тогда я подобрал фонарь, который лежал на полу рядом с телом убившего себя гнома и посветил внутрь. Ничего не видно. Рискну и открою дверь шире. — Вигги? — удивился я, заглянув войдя внутрь и направив свет от фонаря на сидящего на полу гнома. Грабитель, когда-то заставлявший меня насиловать свою сообщницу, еле приоткрыл глаза и произнес сухим умирающим голосом: — Во…ды… Меня посетили смешанные чувства. С одной стороны этот гном когда-то заставил меня очень сильно нервничать, а с другой, невозможно было смотреть на его исхудавшее от голода и жажды тело. — По…мо…гите, — женский голос из-за спины выдохнул и заставил обратить на себя внимание. Это была Айли. Гном и темнокожая лежали по разным сторонам стола, заглянув за который я увидел обглоданное тело еще одного гнома. Видимо Вигги и Айли в этот раз решили сыграть в другую игру. Кто больше откусит от своего мертвого товарища. От последней мысли меня чуть не вырвало, а едкий запах забил нос так, что даже попытавшись дышать ртом, я не мог избавиться от постоянно подступающей к горлу тошноты. На столе стояло две сумки, набитые деньгами. — Карма все же существует, да, Айли? — спросил я, вытряхивая все деньги из спортивной сумки. Кудрявая подняла взгляд и уставилась на меня, пытаясь узнать того, кто назвал ее по имени. — Это я, Квист Мерлоу, дорогая. Не узнала отца своего будущего ребенка? В глазах Айли промелькнуло сознание, но она словно бы не узнавала меня. Неужели была в бреду? — Ну а ты, Вигги? Ты узнаешь меня? — я посветил гному в лицо. Тот прищурился и отвернулся. — Вот черт! Сколько вы тут проторчали? Подождите. Не уходите никуда. Насколько я помню в камерах хранения должны быть кулеры или графины с водой. Я был очень воодушевлен неожиданной встречей и своей властью, что не заметил, как дошел до соседнего помещения, набрал два пластиковых стакана воды и вернулся к невезучим грабителям. — Вот. Попейте, — я дал каждому по стакану и уселся на стол. — Ну, что? Так лучше? Не торопитесь, говорят если долго изнемогать от жажды, то пить потом нужно маленькими глотками. Вот так. Я взял вторую сумку с деньгами и вывалил из нее купюры. Было бы хорошо переместиться в Аталию прямо с этими деньгами, но, как и все между нашими мирами, темные купюры отличались даже шрифтом цифр на них, не говоря уже о рисунке. — Спасибо… — проговорила кудрявая. Ей стало заметно легче. — Не стоит! — махнул я рукой. — Я так понял, что вы что-то не поделили с тем гномом в коридоре и вместо того, чтобы убраться отсюда с наживой, он запер вас в хранилище? Только не могу понять, зачем он сам застрелился? Пока я ждал ответа почти от сгнивших заживо, то вдруг догадался сам. — Я понял! Тот гном самый чувствительный в вашей банде, так? Он был против того, чтобы вы расстреливали невинных и таким образом свершил свое правосудие! — я ухмылялся своей смекалке и довольно мотал своей головой. Горе-грабители молчали и только изредка я слышал негромкие глотки. — А помните, как нам было весело на ферме в Глубоких Топях? — продолжил я, светя поочередно то на Айли, то на Вигги. — Я так хохотал, когда тот лопух, что лежит сейчас наверху, целился в меня из обреза, а я не должен был кончать. Я специально посмеялся, словно тогда это действительно забавляло и теперь воспоминания делали меня счастливым. — А как было весело, когда целая орда мертвецов двигалась в сторону фермы, я попросил вас взять меня с собой и вы в очередной раз наставили на меня пушку, дали по газам и свалили оттуда! Некоторое время смеясь, а потом вдруг сделавшись серьезным я наставил пистолет на Айли. — И смотрите как нам весло сейчас. Вы подыхали от обезвоживания в бронированном хранилище и когда уже должны были отбросить коньки, я нашел вас и дав по стакану воды продлил жизнь еще на несколько минут. — Минут? — спросила Айли. — Да. В этот самый момент я навел пушку на Вигги и глядя в глаза, полные ужаса — выстрелил. Гримаса страха и удивления застыла на его лице, а голова упала на грудь. Сладкое чувство мести захватывало меня. Я взял в одну руку обе сумки и подошел к Айли, которая от страха выпустила из рук пластиковый стаканчик и разлила больше половины воды. — Если ты веришь в реинкарнацию и через какое-то время переродишься в другом теле, никогда не забывай, что когда-то тот, кого ты бросила на растерзание мог спасти тебя, но из мести отправил на тот свет. Я приставил пистолет к ее голове. Раздался выстрел. — Какого… — заорал я, и почувствовал, как из живота вытекает кровь. Гребанная сука держала обрез в руке, а дуло выпускало дым. Я почувствовал, как отнимаются ноги, а в глазах темнеет.Глава 16. Добро пожаловать в Рай
Я завалился назад и от падения на спину меня остановила только ножка стола на которую я теперь наваливался. Фонарь, выпавший из руки, светил в мою сторону, и я видел, как сквозь пальцы, которыми я пытался зажать рану просачивалась кровь. Она капала на пол и впитывалась в темные купюры, чуть раньше высыпанные мной из сумок. — Блять! Чертова тварь! Ты подстрелила меня?! — превозмогая боль скрежетал я зубами. Скрывающийся во мраке, после того как свет направился на меня, силуэт Айли медленно задвигался. — Думал…грохнешь…меня здесь и…все? — ей до сих пор было тяжело говорить. — Вот черт! Черт! Черт! — я пытался зажимать рану, но чувствуя, что это не помогает и смерть с каждой каплей крови приближается еще на шаг, впадал в панику. — Если хочешь…прожить дольше, лучше перестань…паниковать… — донесся голос кудрявой, и я увидел, как ее тень поползла в сторону выхода. — Не слишком поздно для полезных советов?! — взвыл я и попытался выровнять дыхание. Айли, опираясь на стеллаж с деньгами смогла подняться на ноги. Она подобрала одну из пустых сумок, приготовленных мной, положила на стол и принялась складывать в нее деньги. — Надо признаться…я благодарна тебе, Квист, — сказала она. — Ты слышишь меня? — Да пошла ты… — выдавил я. С каждой секундой говорить становилось все сложнее, а вот к темнокожей наоборот, кажется, силы возвращались. — Я даже не знаю, сколько провела времени в этом сраном гробу, — начала она. — Но могу сказать точно, что сдохнуть так, как подыхаешь ты, гораздо лучше, чем глодать пятки своего подельника и знать, что все равно скоро умрешь. Я уже не мог говорить. Вернее, знал, что каждое слово вместе с кровью, вытекающей из моего живота, мотивирует смерть нестись в мою сторону гораздо быстрее. Кудрявая продолжала набирать деньги в сумку. — Кстати. Если тебе станет легче… Не так давно у меня начались месячные. Знаешь, что это значит? Нам не суждено стать родителями. Может это и к лучшему. Перед тем как выстрелить в тебя, я еще какое-то время думала сделать это или нет, а когда вспомнила, что нас с тобой ничего не связывает быстро приняла решение. Она застегнула одну сумку, подняла с пола вторую и принялась наполнять сложенными на стеллажах купюрами. — Ты очень любишь поболтать, Квист. Обычно разные злодеи обожают почесать языком, давая время своей жертве опомниться и в конечном итоге победить. Но в нашем случае роль антагониста сыграл ты. И вышло довольно глупо. Для тебя. И удачно для меня. Своими разговорами она навела меня на мысль. Пистолет, который я выронил из рук вместе с фонарем, лежал где-то неподалеку среди пачек денег, но из-за плохого освещения и тумана, который застилал глаза я не знал, где точно. Нужно попробовать нащупать его ногой. — Ты сказал, что Тойд застрелился? Так и надо этому недоростку. Я знала, что он самый чувствительный из нас, но что он решится пойти против Вигги… Гном оказался с яйцами. Но мысли о том, что сначала он расстрелял целую толпу невинных, а затем похоронил заживо, как он думал, нас с Вигги, все-таки свели его с ума. Замок на молнии застегнулся, возвещая о том, что и вторая сумка теперь собрана. Меня уже начинало тошнить. Из последних сил я открывал глаза, зная, что если закрою их сейчас, то уже навсегда. — Ну что, красавчик, — Айли опустилась на корточки и пошатнулась. Видимо чувство свободы воодушевило ее, но тело еще было слабым. — Прощай. Как говорится, не поминай лихом. Она приблизилась своими губами к моим и поцеловала. — Ох, — тут же отстранилась она и вытерла со своих губ мою кровь. — Дела совсем плохи. Кудрявая подняла фонарь, встала и прошла к проходу, ведущему наружу. Очертания ее силуэта теперь стали четкими, благодаря красному освещению, исходившему из коридора. Она направила свет от фонаря на меня. — На всякий случай, — заговорила Айли, растягивая слова. — Я еще и закрою тебя здесь. Как выяснилосьты живучий мужик… Если прежде я думал дождаться, когда она свалит и уже потом доползти до верхних этажей и попробовать оказать себе помощь, то сейчас мое сердце бешено заколотилось от возможного заточения. Я из последних сил придвинул пяткой пистолет, который нащупал почти сразу, но решил, что мне не хватит сил подтянуть его. Затем завалился на бок, приложил последние усилия чтобы подползти к нему и схватился за рукоятку. Айли устало посмеялась, скрылась за дверью в хранилище и щель, через которую внутрь попадал красный свет стала сужаться. Я нацелился на проход и выпустил всю обойму. Когда дверь захлопнулась, я еще раз глубоко вдохнул и…умер? — Готовьте пять кубиков адреналина! — слышал я сквозь глубокий сон. Следующими ощущениями была тряска. Такая, как будто я на автомобиле на высокой скорости проезжал через трамвайные пути, только рельсов было гораздо больше, чем обычно. Я лежал на спине. Попытавшись открыть глаза, я увидел яркий свет флуоресцентных ламп и тут же закрыл их. — Жизненные показатели Волка Смерти в норме? — возбужденным голосом проговорил кто-то. У меня появилось ощущение, что я его уже где-то слышал. — Нет. Животное до сих пор при смерти. Если мы не вытащим этого друида с того света, то все наши планы на Аталию можно отложить в долгий ящик… — Ты должен спасти его, Лоухэлаэд, — я узнал в голосе старика-эльфа, и картинка стала складываться. Каталка, на которой меня транспортировали подскочила на пороге, еще немного проехала и остановилась. Я снова попытался поднять тяжелые веки. Белый потолок, слева висела капельница, справа на меня светил яркий свет лампы. Операционная? Медсестра с голубыми глазами в маске и шапочке наклонилась ко мне, заглянула в глаза, притронулась к груди и прибор, измеряющий сердцебиение и давление, заработал быстрыми короткими пиками. — Пулевое ранение в брюшную полость, — сказал третий мужской голос, которого я прежде не слышал. — Скоро будет целитель?! Целитель? Слава Богам! Обожаю этот мир! Никогда терпеть не мог хирургические операции. После них так долго восстанавливаться, а сейчас ко мне придет дядя, который взмахнет палочкой и направит мой живот. Давайте, ребятки. Вылечите старину Квиста, а затем я перестреляю вас за то, что забрали у меня Хуча и Ласковую Тень. Параллельно еще и за то, что распространили эту заразу в Аркалисе. — Простой целитель тут не справится, — ответил Лоухэлаэд. — Зовите мага крови. В операционной воцарилось молчание. — Но… Магия Крови запрещена… — робко пробубнил незнакомый мне голос. — Мы живем уже в другом мире, Ввойд! — сорвался эльф. — Я сказал зовите Мага Крови! Я с большим усилием повернул голову и увидел медсестру, которая подбежала к телефону, набрала номер и стала вызывать какого-то мистера Фрольена. — …срочно! — закончила она просьбу, выслушала ответ и посмотрела на доктора. — Мистер Фрольен спрашивает, кто жертва? — Пусть ведут ту темнокожую, которую нашли в банке! — ответил Лоухэлаэд. — Хорошо, что я догадался прихватить с собой обычного человека… Что? Айли? Тупая стерва все-таки поплатиться за свои дела? Мне вкололи обезболивающее и тупая боль беспрерывно накатывала на мое тело, но после новости про то, что мой убийца поплатиться своей жизнью за мое спасение, мне стало еще легче. Я попытался поблагодарить моих будущих спасителей, но рот еле открылся и вместо «спасибо» я нечленораздельно промычал. — Молчите, мистер Мерлоу. Чтобы мы могли вам помочь, вам нужно сохранять спокойствие. Эти эльфы были слишком милы для тех, кто превратил миллионы жителей Аркалиса в мертвецов. Теперь я видел только, как один из эльфов в белом халате копошится в моем животе, постоянно отбрасывая окровавленные тампоны и следит за показателями жизни. Дверь в операционную распахнулась очень скоро, врезавшись в стену и разнеся тревожный звук от этого удара по помещению. Я с большим усилием повернул голову и увидел вошедшего внутрь высокого худощавого орка. На нем висели черная ряса, бусы из клыков других орков, я и сам носил что-то похожее, только с клыком Сенны, на лицо была нанесена татуировка, очень напоминающая солнечную систему Млечного Пути, а мочки ушей оттягивали серьги со светящимися красными тяжелыми камушками в них. В правой руке шаман держал трость. — Где жертва? — спросил он тяжелым басом. — Ее приведут с минуты на минуту, — ответила медсестра. В этот самый момент дверь вновь распахнулась и два эльфа в камуфляжных костюмах завели внутрь Айли. — Отпустите меня, проклятые нелюди! — вопила она. — Я требую, чтобы меня сдали в полицию! Шаман подошел к ней, поднял трость к губам и начал нашептывать слова на набалдашник, который был вылит из золота и выполнен в форме головы незнакомого мне существа, напоминающего носорога. — Квист?! — наконец кудрявая заметила меня. — Кто тебя… Вот, блять! — Айли стала догадываться что ее ждет и словно кошка, пойманная в крепкие объятья, принялась брыкаться и пытаться укусить тех, кто ее держал. — Хотите положить меня, чтобы спасти жизнь этому засранцу?! Худощавый орк-шаман не обращал никакого внимания на вопли человеческой женщины продолжая заговаривать свою трость. — Пожалуйста! — вдруг темнокожая поменяла тактику и подогнув колени свалилась на них. — Не убивайте меня. Прошу! Я сделаю все, что угодно! Я беременна! — словно внезапно вспомнила она и принялась повторять это снова и снова. Что? Проклятая шлюха пытается давить на жалость! Не верьте ей! Она уже сказала мне, что у нее начались месячные. Жалкая попытка выжить! — Подождите! — остановил процедуру некий Ввойд. — Если она действительно ждет ребенка, мы не можем принести ее в жертву. Последствия будут непоправимыми. «Она все выдумала, тупые вы…» — шептал я, а губы лишь двигались не в состоянии сказать громче. — Что? — Лоухэлаэд наклонился ко мне. — Друид пытается что-то сказать. — Она…сказала…мне…месячные… — Кажется они знакомы. Он говорит, что она сказала ему, что у нее начались месячные. Продолжайте. Ну же! Нет времени проверять! Жизненные показатели друида падают! — Идиот! Я сказала это… Темнокожей было не суждено договорить фразу, которая, честно говоря, вызывала у меня неимоверный интерес. Шаман схватился за набалдашник и потянул за него. Из длинной трости показалось лезвие кинжала, а через мгновение оно вошло в сердце Айли и гримаса ужаса застыла на безжизненной маске. Орк приложил к ране руку и продолжил шептать. Что она хотела сказать? Неужели стерва в очередной раз обманула меня и все-таки носила моего ребенка! Зачем! Зачем ей понадобилось врать?! Какие, блять, непоправимые последствия?! Чем дольше я думал о том, что поучаствовал в смерти своего ребенка, тем чаще пищал прибор, отслеживающий мое сердцебиение. — Скорее. Его сердце вот-вот остановится! — Лоухэлаэд наводил панику и сходил с ума от возможной потери скорее Волка Смерти, чем меня. Мои веки стали тяжелеть, и я проваливался в глубокий сон. — Дайте еще адреналина! — слышал я, а голос Ввойда постоянно отдалялся пока в конце концов в полной темноте не воцарилась тишина. Я медленно открывал глаза, смотря на белый потолок, который с каждым следующим морганием становился более четким. Где-то недалеко журчала вода, а воздух был настолько свежим, что я бы не удивился, если бы спустя минуту увидел, что лежу посреди леса. Я прокряхтел, как будто был после настоящей операции и нащупал рукой живот. Провел по нему. Хотел удостовериться, что раны не осталось. Мое тело оказалось здорово — магия крови не подвела. Когда я собирался повернуть голову на мою кровать вдруг кто-то запрыгнул, а затем я увидел веселую морду Хуча! — Малыш? Ты как здесь… — он лизал меня, вилял хвостом и заставлял чесать за ухом не позволяя договорить. — Ну все, все, парень! Я тоже рад тебя видеть. Сидеть! Хуч спрыгнул с кровати и сел у изголовья на специальную именную лежанку. У меня появилась возможность осмотреться. Я поменял положение на сидячее и окинул помещение взглядом. Это была просторная гостиная с высокими окнами, за которыми я видел восходящее солнце на фоне заходящей луны. По центру стоял большой аквариум, журчание воды в котором и пробудило меня. Слева в углу возвышалась огромная наряженная елка. Чуть дальше диван перед висящим на стене телевизором, холодильник, шкаф, кулер с водой, дверь, скорее всего ведущая в душевую. У выхода из помещения в стену были встроены два декоративных фонтана, исполняющих функцию небольшого водопада, стекающего по склонам скалы. Вода в них тоже журчала и булькала. В комнате стояло еще несколько комнатных пальм в горшках и беговая дорожка с видом… Я поднялся с кровати и подошел к окну. Это был великолепный вид на бескрайнюю пустыню. Вернее, на Зыбучие Пески. Я находился внутри дирижабля. — Какого черта? — произнес я вслух, оглядываясь и до сих пор не понимая, что происходит. — Где пытки, сырая и холодная камера? Вы же не думаете, что я прощу вам смерть Ласковой Тени! — заорал я, пытаясь, заметить какую-нибудь камеру наблюдения, но если она и была, то хорошо спрятана. Что-то пикнуло. Я огляделся, пытаясь найти источник звука. Еще раз. Только с четвертого раза я почувствовал несильную вибрацию на руке. Мне надели часы, на которых сейчас горело оповещение входящего сообщения. Я ткнул по нему пальцем и начал читать: Добро пожаловать в Рай. До завтрака остался один час. В это время вы можете совершить утренние гигиенические процедуры и посмотреть приветственное видео на телевизоре в вашем номере. Для этого встаньте перед ним и задайте вопрос «Как я попал в Рай?». Это что, какой-то курорт? Современный город в облаках? Если они отдали мне Хуча, может и с Ласковой Тенью все в порядке? Я подошел к телевизору и сделал все, как было написано в инструкции. Экран засветился, заиграла дружественная приветственная музыка, а затем дирижабль в миниатюре, который я прежде видел только издалека, вылетел на экран, а над ним появилась надпись «Рай, своими руками». Затем заставка сменилась и на фон тропиков с льющимися водопадами и высокими папоротниками вышел седой эльф. Это был тот самый мистер Уйлиэль. — Добро пожаловать в Рай! — сказал он, расставив руки в стороны. — Меня зовут Вендин Уйлиэль. Я президент корпорации «Сверхновая» и изобретатель самого современного, комфортабельного и инновационного летающего дирижабля в мире. Если вы когда-нибудь мечтали оказаться в раю, я сделал эту мечту реальной. Широко улыбаясь, президент подмигнул и на экране картинка за картинкой стали сменяться локации этого города, под голос его создателя, ярко описывающий все места. Там был и ничем не отличающийся от настоящего, парк со скамейками, деревьями и даже голубями; пляж на берегу бассейна, хорошо замаскированного под море с тоннами песка и шезлонгами; кинотеатр, детская игровая студия, каток и другие прелести привычного города. — Если вы оказались в Раю, значит вы очень ценный представитель своей расы, — продолжал говорить седой эльф. — На нашем дирижабле большое значение отведено исследованию новых технологий. Ученые каждый день трудятся над различными, до недавнего времени непостижимыми, загадками нашего мира. Эликсир бессмертия, телепортация, трансформация и другие способности, которые доступны лишь некоторым, но благодаря нам с вами, станут подвластны любому, кому не суждено было родиться с ними. — Вот урод! А где история про истребление целого города? — сказал я, обращаясь к телевизору, картинки великолепных мест на котором продолжали сменять одна другую. — Вам предоставлены все условия Рая в обмен на сотрудничество. Сдайте анализы, проверьте свое здоровье, посвятите один час вашего времени в день великому будущему и наслаждайтесь жизнью высоко над землей, а быть может и в других мирах. У вас здесь нет никаких границ. Ходите на свидания, создавайте семьи, пишите книги, участвуйте в соревнованиях с такими же избранными как вы, или пройдите собеседование на работу в исследовательской лаборатории… Звонок перебил президента Уйлиэля и не дослушав презентацию я направился к входной двери. Звонок повторился. — Кого там черт принес? — говорил я вслух, пытаясь найти кнопку открывания на абсолютно гладкой панели. До меня дошло, что нужно поднять крышку. Сделал. Под ней находился экран, на котором стояла безумно прекрасная Ласковая Тень и похоже звонила в мою квартиру.Глава 17. Служебное помещение
— Квист! — Ласковая Тень обняла меня, как только она оказалась внутри каюты. — Как же я рада тебя видеть! Я не растерялся и обнял ее в ответ. Хуч подбежал к нам, встал на задние лапы и попытался дотянуться языком до наших лиц. — Тебя не обижали здесь? — спросил я. Чувствуя тепло от тела эльфийки я еще крепче обнял ее. — Обижали? — удивилась она, отстранилась и принялась обнимать Волка Смерти. — Ну, да, — я подозрительно оглянулся и наклонился к ней. — Это опасные люди. Они забрали тебя, Лану, заразили всех жителей Аркалиса, и Боги знают, что еще у них в голове. — Брось, Квист, — Тень встала и взяла меня за руки. — Присядь. Я послушался и вскоре сидел на кровати. Она сходила до кулера, наполнила пластиковый стакан водой и принесла его мне. — Теперь расскажи по порядку. Что случилось? Я глубоко вдохнул и выдохнул. — Мы виделись с тобой в последний раз на яхте у Эрка? — Все верно, — ответила она. — Дальше вы причалили к берегу, а эти…твари, — я окинул взглядом любезно предоставленные мне хоромы, намекая на их владельцев. — Эти твари схватили всех и даже Хуча, а потом… — Постой, Квист, — перебила меня эльфийка. — Все было не так. Я нахмурил брови, но не произнес ни слова. — Когда я вернула тебя в тюрьму, как ты и просил, то потеряла сознание, — начала она. — Я предупреждала, что это может произойти, помнишь? А очнувшись обнаружила себя в теле зараженного паренька. — Как…Как это могло произойти? — Лана устроила с нашими душами целую игру. Она заняла мое тело, в тело Квиста отправила Сенну, а Эрка хладнокровно прирезала и выкинула за борт. Дьяволица — кажется так ты ее называешь — решила встать на мое место и еще немного развлечься с тобой, но, когда мы причалили к берегу нас уже ждали сотрудники «Сверхновой» корпорации — друзья Эрка. Выходит, про друзей Эрка Лана не солгала? Пока история была похожа на правду. Все эти интриги очень смахивали на капризы маленькой дьяволицы. — Что было дальше? — спросил я, не пытаясь догадаться сам, чтобы не дать подсказку, если Ласковая Тень под гипнозом или еще под чем. — Не знаю, как ей удалось, но она убедила Сенну, оказавшуюся в твоем теле, сбежать. Они прыгнули за борт и скрылись. А все, кто оставались на борту отправились на дирижабль — я в теле мальчишки, парень в теле Ланы и Хуч. Очень скоро они догадались, что тела находятся под действием магии и развеяли ее, вернув всех на свои места. — Да, они нашли твое тело и забрали его, — я глотнул воды из стакана. — Предположим, что они действительно забрали всех только во имя науки и не держат тут никого насильно, — я еще раз оглядел каюту и вспомнил как без труда открыл дверь эльфийке и впустил ее. — А что, если я скажу, что они заразили весь Аркалис с помощью гена, полученного из тел мертвецов и мегаполис, по их вине, теперь мертв. — Кто тебе об этом сказал? — Лана, — ответил я и тут же засомневался в том, во что верил все последнее время. Ласковая Тень подняла брови и улыбнулась. — Всех жителей Аркалиса действительно заразили. Но это сделали не сотрудники корпорации. Они, наоборот, с помощью моего иммунитета пытаются найти способ спасти всех жителей планеты. Я встал и подошел к окну из которого открывался великолепный вид. Часы издали сигнал. До завтрака оставалось тридцать минут. — Мои часы показывают, что через тридцать минут будет завтрак, — сказал я. — Кормят тут сносно? — Лучше всех, — эльфийка подошла к аквариуму с рыбками и постучала по стеклу привлекая внимание красно-синей рыбы, которая посмотрела на нее, затем вильнула хвостом и скрылась в водорослях. — В таком случае, подожди, пока я приведу себя в порядок, а за завтраком расскажешь все об этом месте. Все, что тебе удалось выяснить. Я до сих пор отношусь к…Раю с подозрением. Эльфийка кивнула, и я скрылся за дверью ванной комнаты. Пока я принимал душ, брился и делал остальные утренние процедуры, о которых в последнее время часто забывал, то вспоминал те разговоры ученых, которые мне удалось подслушать. И чем больше я анализировал их, тем меньше сомнений в словах Ласковой Тени у меня оставалось. Они вернули мне Хуча, Ласковая Тень здесь вполне счастлива, никаким пыткам и мировым угрозам я не становился свидетелем. А то, что они держат мертвецов взаперти… Это можно понять. Я бы скорее убил их, чем находился с ними рядом и подвергал свою жизнь опасности. — Он, наверное, весь набит крутыми шмотками! — я вышел из душа с обвитым вокруг бедер полотенцем и подошел к большому белому шкафу. Тень нисколько не смутилась и даже не отвела взгляд. — Не слишком радуйся, Квист. Все пассажиры обязаны ходить в этих костюмах. Пожалуй, это единственное, что я бы изменила в этом месте. Я посмотрел на эльфийку. На ней был белый спортивный костюм, состоящий из штанов и балахона с широким капюшоном, а стопы стриптизёрши прятались внутри белых теннисных туфель. Это был самый приличный наряд, в котором я когда-либо видел Ласковую Тень. Я открыл шкаф и увидел там штук десять таких костюмов и одинаковой обуви. — Я рад, что хотя бы могу переодеться в чистое. Сейчас мне не до модных показов. Я быстро оделся, свистнул Хучу, и мы вышли в просторный белоснежный коридор с высокими потолками. Синие стрелки с надписью «завтрак» мерцали на стенах, поверх которых видимо был установлен незаметный слой стекла, который и позволял менять надпись на любую актуальную, подобно бегущей строке на рекламном табло. Только эти цифровые табло были частью стен. В направлении, куда указывали стрелки, шли десятки людей и нелюдей. Помимо меня и эльфийки в компании Волка Смерти, на утреннюю трапезу торопился орк, ростом с гнома, эльф с крыльями на спине, которые исчезли, как только он приземлился и пошел обычным шагом, человек в компании настоящего, мать его, кентавра и другие, кто с виду казался самым обычным гоблином или орком, но наверняка обладал какими-то сверх способностями. — Нам сюда, — сказала Ласковая Тень и пропустила меня вперед. Я вошел в совершенно обычный дверной проем, а оказался в огромном саду. Всюду текли водопады, пели птицы, даже ветер дул, словно был настоящим, а среди кустарников стояли столики, на которых красовались маленькие декоративные таблички с именами, а рядом с ними уже стыл завтрак. — Смотри, мы с тобой сидим вместе, — обрадовался я, когда нашел столик со своим именем, а рядом с табличкой стояла другая, где было написано «Ласковая Тень». — Я попросила мистера Уйлиэля садить нас вместе. Если ты не против, — улыбнулась она и дождалась, когда я пододвину ей стул, чтобы она могла сесть. — Ты и им не сказала своего настоящего имени? — спросил я, указывая на табличку и занял свое место. — Сказала. Но попросила, чтобы они называли меня Ласковая Тень. Так привычнее. Как же приятно было сидеть в компании эльфийки за одним столом и больше не торопиться никуда. А особенно приятно было от мысли, что у этой Ласковой Тени между ног не болтается ничего лишнего. Я насадил жаренную сосиску на вилку и окунул ее в соус. — А кто это… — я взял третью табличку с нашего стола и прочитал. — Валькирия? Ласковая Тень посмотрела на надпись и пожала плечами. — Не знаю. Я здесь совсем недавно. Знаю только некоторых пассажиров… Я попробовал хлебцы с наивкуснейшим джемом и Рай стал нравиться мне еще больше. — Значит ты думаешь, что это место идеально? — спросил я, запивая старым-добрым кофе, вкус которого был земным. Наконец-то я нашел его! — В нынешней ситуации — да. Мы находимся высоко над землей и завтракаем в прекрасном месте. Мы можем заниматься здесь чем угодно, сколько угодно и открывать новые горизонты. А за это нам всего-навсего нужно лишь разрешать исследовать возможности наших тел. — А ты не думаешь, что все это…слишком идеально? Я, например, знаю, что они держат Лану и зараженного паренька, умевшего читать мысли, в одном из боксов на борту. Кто знает, что еще они скрывают. — Серьезно, Квист? Ты думаешь, держать от нас подальше оживших мертвецов и пытаться победить эту болезнь — подозрительно? — Я не про это, — перебил я эльфийку, пока она не завела сама себя. — Они проводят экскурсии? Открывают свои потаенные шкафы и показывают, что у них там нет скелетов? — Я понимаю, — ответила Ласковая Тень. — Ты пережил слишком много, чтобы просто взять и поверить в то, что все кончено и можно наконец начать спокойную жизнь в этом мире. Давай просто не будем рубить с плеча, а ты постепенно сделаешь свои выводы. Кстати, питомцы кормятся вон там. Эльфийка указала в сторону надписи «Место для кормления питомцев». Я потрепал по голове Хуча, который все это время сидел и пускал слюни на мою сосиску, разрешив ему тоже пойти позавтракать. — Новая компания. Чудесно, — вдруг прозвучал голос, пропитанный сарказмом, а на свободное место села миниатюрная молодая девушка. Не знаю, что привлекло меня больше ее кудрявые волосы или большая грудь, но милое, круглое и слегка полноватое личико однозначно вызывало доверие, несмотря на отталкивающие с первых слов манеры. Это была женщина полугном-получеловек. У нее в носу был пирсинг, голубые глаза открывались широко, а пухлые губы жадно обхватили яблоко, прежде чем она откусила от него. Затем она тут же взяла салфетку и вытерла оставшийся на губах сок. — Меня зовут Квист Мерлоу, — я протянул незнакомке хлебницу. Она не взяла ее и я поставил тарелку на ближайшее к ней свободное место. — Очередной сектант, который верит, что попал в рай? Можешь забыть про свое имя. Это не более чем возможность сохранить доверие глупых подопытных крыс. На самом деле ты подопытный номер какой-то там, верующий, что все это правда. Кажется, я встретил того, кто разделял мое недоверие к этому месту. — Я здесь первый день и, сказать честно, разделяю твое отношение к «Раю», — показав двумя пальцами с обеих сторон я обозначил кавычки и вытер губы салфеткой. — Что ты знаешь об этом месте? Валькирия недоверчиво посмотрела на меня и бросила столовые приборы в тарелку. — Если хочешь развести меня на разговор, а потом сдать этим говнюкам, — она показала средний палец и встала из-за стола. — То вот тебе, понял? Очередной кретин, пытающийся выслужиться перед уродами, — бормотала она себе под нос, когда покидала наш столик. Мы с Тенью переглянулись. Девчонка явно что-то знала, но была запугана до жути. — Ну что? — спросил я. — Теперь ты веришь, что здесь не все в порядке? — Брось, Квист. Сумасшедшая девица села за твой столик, сделала громкое заявление и сбежала, как только ты попросил ее рассказать подробности? Думаю, она просто повздорила со своим парнем или испытывает болезненные месячные. Сейчас она выпьет обезболивающее и придет в себя. — Пожалуй, я проверю, — я встал из-за стола и ринулся следом. Не успел я добежать до выхода, как на моем пути возникли две фигуры накаченных эльфов в камуфляже. — Сейчас время завтрака, мистер Мерлоу, — сказал один из них и положил свою ладонь мне на грудь. — В связи с последними событиями, сейчас проходит дезинфекция помещений. Займите свое место, очень скоро все двери вновь будут открыты. Пожалуйста, не мешайте персоналу выполнять свою работу. — Но… Как же девушка? Вы же выпустили ее? — Девушка? Должно быть вы не отошли от наркоза. Галлюцинации — это побочный эффект. — Что? Какие, блять, галлюцинации? Я не один видел ее! Моя подруга может подтвердить мои слова. — Не нервничайте, мистер Мерлоу, — на пороге появился президент этого сраного дирижабля и спокойным голосом попросил меня не нервничать, хотя от этого я завелся еще больше. — Давайте пройдем до вашего столика, и все узнаем. — Вы думаете, что я рехнулся, верно? Ну пойдемте. Сейчас я выведу вас на чистую воду. Мы вернулись обратно по пути пройдя мимо Хуча, обхватившего своей пастью огромную кость и грызущего ее. Рядом животом к верху лежало еще какое-то существо с длинными клыками, торчащими из нижней челюсти и похожего на огромную крысу с продолговатой мордой и длинным хвостом. — Скажи им, Тень. Эти евнухи утверждают, что здесь никого не было, — бросил я эльфийке, едва мы успели подойти к столику, прячущемуся в тени большого папоротника от солнца, светящего сквозь окна. Моя спутница посмотрела на меня недоумевающим взглядом. — О ком ты говоришь, Квист? — Только что, мы сидели здесь с тобой и к нам подошла девушка. Ее зовут… — я хотел схватить табличку с именем «Валькирия» и сунуть всем в морду, но таблички не было. — Что? Я прищурился и схватился рукой за голову, пытаясь понять не привиделось ли мне это на самом деле. — Мы сидели с тобой здесь и завтракали, это верно. Ты убеждал меня, что с Раем не все в порядке, а я говорила тебе обратное, — улыбнулась она, окинув взглядом меня, мистера Уйлиэля и охранников. — Затем ты встал и побежал к выходу. — Что? — я упал на стул, а голова закружилась, словно действие каких-то препаратов до сих пор не прошло. — Все в порядке, мистер Мерлоу, — принялся заверять меня президент. — Закончите трапезу и вернитесь в номер. Отдохните. Не нагружайте себя слишком сильно в ближайшее время. Вам это не пойдет на пользу. Уйлиэль в сопровождении охранников еще раз добродушно улыбнулся, развернулся и ушел прочь. — Что они сделали с тобой? — шепотом спросил я у эльфийки, подозрительно рассматривая каждый дюйм на ее лице. — Ничего, Квист. Так все и было. Тебе действительно пришлось нелегко… — она покачала головой. — Если хочешь… Я поднял руку, приказывая ей замолчать и остаток завтрака мы провели в абсолютной тишине, слушая журчание воды и пение птиц. После оповещения, загоревшегося на часах о том, что завтрак закончен и наступило свободное время, все пассажиры, встали со своих мест и пошли на выход. Тень предложила прогуляться с ней, но я отказался, сославшись на плохое самочувствие и предложил ей зайти за мной позже. После того, как трапезная почти опустела, я подозвал Хуча и дал ему понюхать салфетку, которой Валькирия вытерла губы и бросила на стол, когда второпях вставала из-за него и убегала прочь. — Ну что, дружок. Ты еще не растерял навыков. Найди эту красотку. Волк Смерти понюхал ткань и сорвался с места. Я побежал за ним. Мы пробегали мимо пассажиров дирижабля, которые брели в свои каюты или в места, где было интереснее всего провести свободное время. Хуч отлично чувствовал запах Валькирии и останавливался лишь тогда, когда мне нужно было открыть ему дверь, чтобы пустить дальше. Надписи на дверях мчались перед глазами: «Дельфинарий», «Школа балета для гномов», «Университет магии», «Дом правительства», «Зоопарк», «Стадион», «Аллея терновников», «Обзорный мост» и это только те, которые я успел прочитать. Дирижабль был исполинских размеров, и я начинал подозревать, что летает он не только с помощью технологий. Здесь явно была замешана магия. Хуч остановился у двери «Служебное помещение». Полаял. Я надавил на ручку и дверь открылась. Здесь стояли высокие контейнеры внутри которых были люди, эльфы, гномы, орки и гоблины. Они словно спали мертвым сном, ожидая, когда наш корабль улетит за тысячу световых лет от этого мира и все эти существа выйдут из криосна и широко улыбаясь начнут новую жизнь. Только вместо имени и фамилии людей и нелюдей на контейнерах были разные надписи — «ошибка синхронизации», «несовместимость с новой версией», «ошибка блокировки памяти» и другие неполадки. Я принялся вглядываться в лица тех, кто был заточен внутри этих гробов, но вдруг услышал лай. Это был Хуч. Я побежал на голос волка и вскоре стоял у контейнера, внутри которого было лицо той самой Валькирии. Надпись на небольшом сенсорном дисплее гласила «системная ошибка 404». — Что за херня тут твориться? — произнес я вслух, а мои пальцы сами потянулись к красной кнопке. Нажал. Протяжный шипящий звук сообщил о разгерметизации контейнера, и крышка отодвинулась, пуская внутрь воздух. Валькирия медленно открыла глаза и быстро заморгала, прежде чем посмотрела на меня разумным взглядом. — Ты? — удивилась она. — Ты сказала, что все мы подопытные крысы. Что ты имела ввиду? — не стал тянуть я время и спросил прямо. Полугномиха схватилась за дверь, подтянулась и выступила наружу. Затем пристально посмотрела на меня и произнесла: — Это все гребаная виртуальная реальность! Наши чертовы тела сейчас гниют в таких же капсулах, которыми забит настоящий дирижабль. А пока мы здесь наслаждаемся виртуальным сексом, едой и развлечениями, они выкачивают из нас костный мозг и используют наши сверх возможности в своих целях! Я посмотрел на Хуча. Голограмма Волка Смерти дернулась. Это была правда.Глава 18. С элементами РПГ
— Ты хочешь сказать, что я — это не я вовсе? Это моя голограмма? — Вот блять, — расстроилась Валькирия. — Единственный, кто кроме меня смог взломать систему, оказался недоумком, — она в отчаянии схватилась за голову. Девка была настоящей миниатюрной стервой. Лучшим наказанием будет запихнуть свой член ей в рот. Но позже. Для этого нужно пропустить мимо ушей ее колкие высказывания и заняться делом. — Слушай, если бы не я, ты бы продолжала гнить в этой своей…капсуле. Так что попридержи язык, пока для него не найдется более приятное применение. А теперь расскажи мне все, что знаешь. — Я только что нарекла тебя умственно отсталым, а вместо того, чтобы проанализировать, почему так получилось, ты продолжаешь стоять на своем и ждать, когда сюда вломится охрана и отстрелит тебе башку. — Да что они сделают, если мое настоящее тело сейчас нежится в таком же удобном футуристичном гробу? — я провел пальцами по кромке крышки, за которой спала Валькирия, пока я ее не пробудил. — Слушай меня внимательно, слон, — она видимо постаралась еще раз унизить Квиста, но до меня не дошло. — Если тебя убьют здесь, то твой мозг решит, что ты на самом деле получил смертельное ранение и откажет. Здесь все по-настоящему, кроме того, что это твоя дурацкая копия бегает по этому месту, а не ты сам. Поэтому давай найдем укромное место и там я тебе все расскажу. Несколько секунд посомневавшись я кивнул, и мы с Хучем побежали следом за дерзкой миниатюрной красоткой, которая, не дожидавшись моего ответа, уже сгинула прочь. Я даже не оглядывался по сторонам, а все время в пути смотрел, как ее круглая накаченная задница виляет своими ягодицами передо мной, гипнотизируя и вводя в экстаз. Мимо проходили другие пассажиры, но никто не обращал на нас внимания, пока сенсорные дисплеи на стенах не загорелись красным, а на них не появилась моя фотография, в компании с хорошо обработанным фото Валькирии. Пришлось прикрыть лица руками, что выглядело, итак, достаточно странно в месте, где никто никуда не торопился и не пытался скрыть свою личность. Мы подбежали к одной из сотен белых дверей, полугномиха откинула крышку с небольшой панели управления и стала подбирать пароль для того, чтобы попасть внутрь. Получилось. Маленькая лампочка загорелась зеленым и магнитный замок пустил нас внутрь. Это была комната с сотней системных блоков и тоннами проводов, тянущихся от них, по-видимому, по всему дирижаблю. Мы подошли к широкой панели управления и Валькирия принялась вводить на клавиатуре кучу букв, цифр и других символов, тут же высвечивающихся на экране. — Что это? — спросил я и не узнал своего голоса. — Комната кодирования. — Комната чего? — Кодирования, болван. Наши фейсы уже светятся по всей палубе, и если мы хотим сбежать отсюда, то нам нужно время, чтобы со всем разобраться. Я меняю внешность и исходные данные моей, твоей и модели Волка Смерти. Кажется, моя новая знакомая была хакером. Я подошел к выключенному монитору и увидел в отражении огромного изуродованного шрамами орка. Я повернулся к полугномихе, чтобы посмотреть в кого превратилась она. Это была высокая стройная золотоволосая эльфийка с большими глазами. Пирсинг в носу перекинулся и на новый образ. Я глянул под ноги и увидел, что теперь Хуч прямо на глазах трансформировался в гоблина. — Могла бы и из нас сделать кого-нибудь поприличнее, — низким басом раздосадовано произнес я и поморщился от своего нового голоса, поняв почему он изменился. — С твоим уровнем интеллекта я прописала самую подходящую модель, — произнесла она, до сих пор сосредоточенно пялясь в экран большого монитора и продолжая набирать код. — Я внесла в базу данных три новых имени Эйрая Атэль, Гуззли Бондс — это ты, и Сэлф Томс — это твой Волк Смерти. У нас есть способности. Я умею проходить сквозь твердую физическую материю, гоблин может воспламенять предметы взглядом, а ты… Она задумалась, а пальцы наконец остановились и перестали стучать по клавишам на клавиатуре. — Давай. Раз уж мы начали эту игру, дай мне какую-нибудь омерзительную способность в духе — летать с помощью пердежа или говорить такую тупость, что у слушающих меня кровь будет бежать из ушей. Валькирия едва заметно улыбнулась одними кончиками губ и застучала по клавиатуре. — Задавать тупые вопросы и этим самым убивать людей вполне подойдет, — она быстро набрала несколько слов и нажала «ввод». — Что? Ты серьезно? — Только не начинай, орк. Мы же оба знаем, что произойдет с твоими единственными союзниками, если ты вовремя не остановишься, — улыбнулась она. — К тому же нам вряд ли понадобиться использовать их. Наши новые лица и способности нужны только для прикрытия. А теперь давайте уйдем отсюда, пока нас не вычислили. Я посмотрел на гоблина. Он стоял с высунутым изо рта языком и тяжело дышал. — Эй! — крикнул я вслед моей новой спутнице. — А ты ничего не упустила? У Хуча остались… — я посмотрел на Волка Смерти и увидел, как гоблин справляет малую нужду на один из системных блоков стоя на четвереньках и подняв правую ногу. — У него остались…некоторые привычки. — Поменять сознание это тебе не изменить пару виртуальных моделей. Просто держи пса при себе и следи…чтобы он не делал так на людях, — махнула рукой Валькирия и покинула помещение. Я выдохнул, свистом подозвал гоблина к себе, и мы вышли из комнаты, напичканной системными блоками, вслед за эльфийкой. Мы шли по все тому же белому коридору, на стенах которого мерцали наши прежние лица. — Куда мы идем? — спросил я, поторапливаясь за фигуристой моделькой эльфийки, напоминающей барби с длинными ушами. — Для начала ко мне в каюту. Теперь я имею доступ к нужной информации прямо из дома, так сказать. — Расскажешь то, что обещала? Сейчас я осведомлен о текущем положении дел ровно настолько, насколько мой образ имеет понятие о красоте и уравновешенности. — Что тебя интересует? — Все. Что это за место? Как я нашел тебя? Как мы отсюда выберемся? Когда мы освободим Ласковую Тень? А также… — Остановись. Я уже чувствую, как лопаются мои перепонки. Я поняла, чего ты хочешь, — она остановилась перед дверью и небольшой сканер просканировал ее сетчатку глаза, прежде чем отпереть замок. Мы ступили за порог и дверь захлопнулась. Это была каюта Эйраи Атэль, которую совсем недавно запрограммировала Валькирия. Она была похожа на мою старую, но вся разукрашена в черно-розовые тона. Эльфийка уселась на диван, достала из-под отгибающейся крышки в подлокотнике бутылку газировки и пригубила, даже не предложив мне. — Подтолкни своего гоблина, — сказала она кротко отрыгнув. — Что? — я обернулся и увидел, что Хуч застрял в текстурах горшка с цветами. Я подошел к нему и вытолкнул его оттуда. — Сам видел, что я создавала эту локацию на скорую руку, так, что следи за ним. Я скрестил руки на груди и встал перед ней. — Дак что на счет… — Дирижабль «Сверхновой», про который ты слышал, читал в интернете или смотрел разные познавательные передачи далеко не тот, которым все его представляют, — поторопилась ответить Валькирия, пока дело не дошло до какого-нибудь тупого вопроса. — Картинки огромных красивых кают с видом на бескрайние просторы пляжей, парков и так далее, обычный компьютерный ролик, загруженный на флеш-накопитель. На самом деле дирижабль под завязку забит людьми и нелюдями со сверхспособностями, но помещенными в специальные капсулы. Их мозг соединён с главной базой данных и любое существо, подключенное к системе, спит наяву, но бодрствует внутри специально созданного корпорацией виртуального мира. Это можно сравнить с осознанными сновидениями. Когда твое тело на самом деле спит, но все что происходит ты ощущаешь довольно четко — вкусы, запахи, даже занятие сексом будет здесь как настоящее, только кончать ты будешь не только здесь, но и в штанишки в настоящем мире. — Проходили, — ответил я грузным басом, вспоминая опыт с суккубом. — Я так понимаю, пассажиры, прибывшие в Рай не в состоянии понять, что все это нереально. — В большинстве случаев. — А как ты поняла? — Я практикую осознанные сновидения. Есть специальные техники, которые позволяют во сне понять, что это сон. Я долго занимаюсь этим и часто, даже когда на самом деле бодрствую, иной раз проверяю не сон ли это. — А зачем ты…им? Какая у тебя способность? — Астральная проекция. Я могу покидать свое тело и творить практически что угодно. В настоящем мире. Именно это и помогло мне догадаться, что здесь кроется подвох. — А Хуч? — я посмотрел на гоблина, который теперь свернулся калачиком на диване рядом с Валькирией и чутко спал. — Как ему удалось обнаружить тебя? Я думал, что он реально нашел тебя…по запаху. — Твой пес программа. Ему всего-навсего удалось взломать мое местоположение и привести тебя ко мне. Я положил руку на голову и почувствовал несколько морщин под своей ладонью, которые образовались от озадаченного выражения лица моего нового образа. — Ладно, — выдохнул я. — Когда мы пойдем за Ласковой Тенью? — За кем? — Эльфийка, которая была со мной. Она может нам помочь. — Это плохая идея, орк, — Валькирия покачала головой. — Нам сейчас не нужны помощники. Освободишь ее, как только нам удастся выбраться отсюда. — Тогда…какой у нас план? — Мы должны передать друзьям в настоящем мире послание о том, что нас держат на этом дирижабле. В виде смс или обычного сообщения в социальную сеть. Они придут, освободят нас и вуаля! Я грохнулся на пуфик, который стоял напротив дивана и запричитал: — Не получится. Нужно придумать что-нибудь еще. — Почему? У меня есть пара-тройка друзей, которые с удовольствием помогут в обмен на взлом банковских счетов в «Горах Золота». — Мы находимся у черта на куличках. В…каком-то районе под названием Зыбучие Пески. Говорят, что сюда просто нереально добраться. Есть запасной план? — Что?! — эльфийка кинула банку с газировкой в стену. — Их нет, орк! Блять! Гребанные ученые. Валькирия заходила по каюте то и дело сжимая ладонь в кулак и ударяя ей в мягкие поверхности, предусмотрительно боясь серьезно ранить себя. — Должно быть еще что-то… — спросил я сам у себя проводя воздух через орочьи голосовые связки. — Нет ничего, Квист, — девица впервые назвала меня по имени. — Если нам удастся проснуться, то мы будем заперты в своих капсулах и не сможем освободиться. Система жизнеобеспечения перестанет работать, уловив все показатели жизни, но мы не сможем выбраться и сдохнем через несколько дней от голода. А скорее всего нас обнаружат и снова погрузят в сон и не факт, что мы вспомним о том, что находимся в плену. Еще несколько минут я чесал затылок, пока наконец не разрушил тишину, которую до этого разбивал лишь непрекращающийся топот эльфийки. — Мы сейчас находимся в мозговом центре корабля, верно? — спросил я, надеясь, что это не тупой вопрос и кровь не польется из ушей Валькирии. — Да. — А что, если направить дирижабль в ту сторону, где твои друзья смогут нас вызволить. Сможешь взять отсюда управление кораблем под свой контроль? — Это вариант, — задумалась хакерша. — Каждый охранник, ученый и пассажир в Раю — это настоящий человек или нелюдь. Если мы найдем президента и капитана, которые управляют кораблем, убьем их здесь, тогда у нас будет время на то, чтобы отправить эту бандуру к, например, Нефритовой Поляне, где нас уже будет ждать помощь! Никогда не думала, что скажу это, но ты не самый тупой орк из всех, которых я встречала. Я улыбнулся, заметив в отражении аквариума тупое рыло Гуззли Бондса. — Как мы убьем их? Ты сможешь написать код, или что ты там делаешь, чтобы у нас появилось оружие. — Скорее всего они уже поставили новую защиту. Будем справляться подручными средствами. Можешь пока подготовить целую кучу тупых вопросов. Валькирия подошла к стене и нажала на замаскированную под цвет стены кнопку. Шкаф с книгами, стоящий рядом, развернулся и теперь перед нами была компьютерная панель. — Видишь эти точки. Это координаты местоположения членов экипажа дирижабля, — сказала она водя пальцем по экрану. Я видел, как красные, синие и желтые точки передвигаются по карте Рая. — Почему какие-то появляются, а какие-то исчезают? — Вот это значит, что мистер Ллойс вошел в систему, а предыдущий зеленый — эльф Ловэн вышел. Сейчас я займусь связью с внешним миром — отправлю пару сообщений своим знакомым, чтобы они ждали нашего появления, а ты ступай в… «Дом радости матушки Эбигейл» и грохни там капитана Морринса. Начнем с него. — Когда будешь искать друзей, советую найти кого-то, кто не жил в Грогховерполисе или Аркалисе. Валькирия, не отрываясь от монитора, спросила: — Почему? — Это долгая история. Просто позови тех, кто живет за пределами этих городов. — Ладно, — согласилась она, как будто не слушала меня вовсе. — Как только убьешь Морринса — возвращайся. И смотри, чтобы никто не заподозрил тебя в убийстве. Если мы спугнем остальных членов экипажа — весь план насмарку. Все вроде было просто. Зайти в публичный дом, найти комнату, в которой капитан Морринс трахает местную проститутку и задатьему тупой вопрос. Сделаем. Я не стал прощаться с Валькирией и вышел в уже знакомый белый коридор. Приказал Хучу искать капитана Морринса и пошел следом за ползущим на четвереньках гоблином. Местные даже не оглядывались на него, видимо давно привыкнув к здешним обитателям. Наши настоящие физиономии до сих пор никуда не пропали со стен и если сначала я немного нервничал, то в конце концов расслабился, поняв, что никому нет дела до огромного уродливого орка. «Дом радости матушки Эбигейл» носил на белой двери табличку с соответствующим названием. Я толкнул ее и попал в просторный лобби. В углу стояла статуя обнаженной эльфийки в полный рост, над ресепшеном склонилась старая орчиха с вульгарно накрашенными губами, горбом и вызывающей одеждой — черное бикини скрывало все самые интимные зоны на теле, но открывало дряблый живот и морщинистую кожу на руках, ногах и обвисшей заднице оной. На второй этаж вели две лестницы. По центру стояли столики с кальянами, а за ними сидели гости, ждущие своей очереди и не спеша выпускали из своих ртов дым. Может быть Морринс среди них? Тут сидел подросток-гном с копной пушка на подбородке вместо брутальной бороды и отрезанными ушами, эльф с третьим глазом во лбу и совершенно обычный человек. Я наклонился к старой орчихе и спросил: — Я могу увидеть капитана Морринс? — Конечно, дорогой. Капитан сейчас занят. Подожди пока освободится. Так, значит это не кто-то из этих троих. — А как долго ждать? Просто я несколько тороплюсь… «Не говоря уже о том, что до сих пор не решил, как и где убью его», — подумал я про себя и конечно не произнес вслух. — Тут все торопятся, дорогой. Дом радости матушки Эбигейл не терпит спешки. Я позову тебя, как только капитан освободиться. Это произойдет уже очень скоро. Я в нетерпении стукнул пальцем пару раз по столешнице ресепшена и ушел, чтобы занять свободное место за столом в компании единственного здесь человека — этот выбор показался мне более адекватным и не предвещающим никаких последствий. — Ждете, капитана Морринс? — спросил коренастый блондин и приставил свои губы к трубке кальяна. Я прищурился, посмотрел на него, но ничего не ответил. Вообще не хорошо подслушивать чужие разговоры, а затем лезть не в свое дело. Хуч лег у моих ног. Гребанный гоблин мог вызвать подозрения. Нужно было оставить его снаружи. Я наклонился и приказал ему идти к выходу и ждать там. — Этот гоблин ваш друг? — не мог успокоится человек и продолжал задавать вопросы, после каждого из которых сильно затягивался и бурлил водой внутри кальяна. — Близкий, — холодно ответил я и перевел взгляд на старуху в бикини. Не знаю, что было лучше, разговаривать с ним или пялиться на дряблое зеленое тело местной мамочки. — Попросите капитана Морринс сделать вам водоворот удовольствий. Не пожалеете. Мой член отошел от онемения только спустя несколько часов. В этот момент в моей зеленой голове что-то щелкнуло. Капитан Морринс что…местная шлюха? — Морринс местная девочка? — спросил я человека и не смог скрыть удивления на своем лице. — Я думал вы знаете? Разве не за этим вы пришли сюда? Я неожиданно опомнился и как ни в чем не бывало ответил: — За этим, — и замолчал. Человек подозрительно посмотрел на меня. — Капитан Морринс ждет вас, мистер… — провозгласила из-за ресепшена орчиха. — Гуззли Бондс, — представился я, встал с места и подошел к старухе. — Сорок третья комната, — подмигнула она. Я кивнул ей и уже собирался уходить, как вдруг костлявая старческая ладонь ухватила меня. — Деньги вперед, дорогой, — заявила она, а ее ладонь сжалась крепче. Деньги вперед? Тут же все бесплатно! Или за плотские утехи нужно платить, как за платные взрослые каналы на кабельном? — Какие деньги? — спросил я не задумываясь. В этот момент старуха вылупила на меня глаза, и я увидел, как из ее ушей и глаз потекла кровь. Она попыталась что-то сказать, но тут же закряхтела и упала навзничь. Блять, вон он, тупой вопрос! Я обернулся и увидел, что блондин тоже издыхает в агонии — не хрен было подслушивать чужие разговоры?! Эльф за соседним столиком уставился на меня всеми своими тремя глазами, а гном без ушей так и не обернулся, видимо не услышав тупого вопроса из-за отсутствия ушей. Мне срочно нужно было добить еще двух постояльцев, чтобы никто не спугнул мою главную жертву. — Не подскажете, могу ли я найти книгу в библиотеке? — спросил я и голубая кровь полилась сразу из трех глаз эльфа. Гном обернулся, видимо почувствовав колебания от падения убитых мной виртуальных моделек. — Становятся ли руки сырыми, если их помыть? — спросил я, надеясь на то, что вопрос убьет его, но гном без ушей продолжал пялится на меня. Сукин сын был глухим! Да еще и не умел читать по губам. Нелюдь разинул рот и заорал. Звук был таким пронзительным, что огромная туша орка, которой был я, повалилась на пол не в силах сопротивляться способности глухого нелюдя. Неистовое желание заткнуть уши взяло верх, а как только я убрал ладони и посмотрел на них, то увидел, что все они испачканы зеленой кровью. Я поднял глаза на гнома, и увидел, как широкая черная подошва уже летит мне в лицо. Сирена загудела, возвещая о нарушении спокойствия.Глава 19. На брудершафт
Ботинок врезался в мою морду, и я почувствовал такую боль, словно посреди «Дома радости матушки Эбигейл» валялась вовсе не моя голограмма, а я сам. Второй удар. Я закрыл голову руками и почувствовал, как носок кожаного ботинка со всего размаха врезался мне меж ребер, и я закашлялся. Маленький безухий подросток-гном избивал огромного орка, а я был даже не в силах сообразить этого! Только намного позже я осознал то, что мог просто встать и расплющить его голову двумя руками, но сейчас я отхаркивал зеленую кровь и даже не успевал подумать о том, что произойдет дальше. Внезапно удары прекратились. Я не убирал рук с головы, ожидая какого-нибудь подвоха. Конечно. Стоит только мне открыть голову, как этот проклятый глухой гном всадит в мой орочий череп ножку от какого-нибудь стула. — Эй, — послышался голос, и я почувствовал нежное прикосновение. От неожиданности я вздрогнул, но голос продолжал говорить и успокаивать. — Ты можешь больше ничего не бояться. Поняв, что этот прекрасный тембр принадлежит женщине, я медленно убрал руку от лица, позволяя свету хрустальной люстры заставлять меня щуриться. Я посмотрел одним заплывшим глазом на силуэт, склонившийся надо мной. — Хорошо, что я успела вовремя, — сказала орчанка. Она была стройная, с круглым пухлым лицом, а ее тело прикрывала только эротическая сорочка с короткими шортиками. Я перевел взгляд на лежащего в луже крови гнома. Из его затылка торчала рукоять кинжала. Видимо, пока он был занят мной, шлюха подошла сзади и отправила его на тот свет. Глухой даже не услышал, что к нему подкрадываются. — Он…мертв? — спросил я, слегка дрожащим голосом. Клянусь, в какой-то момент мне показалось, что он грохнет меня. — Мертв, — ответила орчиха. — Зачем он перебил здесь всех? Я поднял брови, не сумев сдержать удивления, но быстро сообразил, что шлюха приняла меня за одну из жертв. Просто ту, что не успели добить. Как славно, что он набросился на меня и принялся мутузить. Пришло время сыграть роль этой самой жертвы. — Я говорила, что нужно тщательнее выбирать тех, кого пускать в Рай. Некоторые способности слишком опасны для существования в обществе, — посетовала орчиха оглядывая уши убитых, выбежавшая кровь из которых уже остывала на щеках мертвецов. — Тебе повезло, что я успела вовремя. Ты случайно шел не ко мне? — Я шел…к капитану Морринс, — ответил я, ухватившись за предложенную ей ладонь и встал с ее помощью на ноги. — Это я, — ответила проститутка слишком звонким для орков голоском. Удача! Рыба сама бросается в сети. Какой бы тупой вопрос задать на этот раз? Интересно, если я задам тот же самый, это сработает? Ладно, сейчас не время для экспериментов. — Я как раз шел к вам, — сказал я и поправил в штанах то, что сегодня у меня не было в планах пускать в ход. Орочьи прибамбасы оказались очень…тонкими. — В моей каюте есть душ. Приведи себя в порядок, прежде чем я покажу все, на что способна, — ехидно ответила она, как будто мы стояли не посреди кладбища, а между отключившимися виртуальными модельками. Хотя…Так и было. — А я пока доложу о происшествии. Комната сорок три. Орчиха пошла за ресепшен, перешагнула тело мертвой старухи, подняла трубку и принялась набирать чей-то номер. Судя по всему, хорошая баба. Любит безудержный виртуальный трах, а зарабатывает, направляя дирижабль в ту сторону, в которую прикажет президент. Достойна ли она смерти? Но у меня нет выбора. Давай, Квист. Один тупой вопрос и с ней будет покончено. — Немедленно выходи из системы, сынок, — произнесла капитан Морринс в трубку, кося на меня свой взгляд. Что? У нее есть ребенок? Лишние подробности совсем ни к чему! Мне только сложнее будет убить ее. Но если я не сделаю этого, то навсегда останусь в этом сраном дирижабле. — И я люблю тебя, малыш, — закончила она разговор, сбросила и принялась набирать другой номер — тот, который поднимал тревогу на настоящем дирижабле. — Простите, капитан… — обратился я к орчихе, постоянно отводя взгляд от ее глаз, чтобы не смотреть прямо в них. Но наконец взял всю волю в кулак и посмотрел на нее. — Сколько букв в слове секс? — Что за тупой… Я знал, что она хотела спросить… Взгляд капитана Морринс застыл, а через секунду из ее глаз и ушей побежала кровь. Изнемогая под действием моего тупого вопроса, она свалилась на пол, а еще через некоторое время гримаса смертельного недоумения застыла на ее лице. Все было кончено. Я убил чью-то мать и мне оставалось только надеяться на то, что «сынок» из трубки никогда не захочет найти убийцу и вырвать ему кадык. Со второго этажа выбежали другие клиенты и проститутки. Я слился с толпой в тот самый момент, когда в «Дом радости матушки Эбигейл» ворвался отряд охраны с автоматами наперевес. — Всем стоять! — крикнул командующий и тут же потребовал рассказать, что здесь произошло. Мне повезло, что во всей этой виртуальной реальности нет камер видеонаблюдения. Однако все данные наверняка записывались на жесткий диск и при сильном желании, они воспроизведут момент и узнают истинного виновника в смерти всех этих людей и нелюдей. Хотел бы я посмотреть на лицо президента Уйлиэля, когда ему сообщат, что причиной массовой гибели существ со сверхспособностями в борделе, является орк, задающий тупые вопросы. Вся толпа молчала, и я предпочел не выделяться из нее. К тому же, похоже никто не заметил, что я причастен к заварушке. — Ну?! — повторил возбужденный командующий. — Еще раз спрашиваю, кто-нибудь из вас видел, что здесь произошло? Кто-то в толпе отрицательно покачал головой. Я присоединился к этому нехитрому действию. Охранник бросил на нас разочарованное выражение своего лица и принялся ходить среди трупов и разглядывать их. — Здесь сирена, — сказал он остальным. — Судя по всему это он всех убил. Черт возьми! Капитан тоже мертва! Блять! Доложите президенту. Отправьте послание на мостик. Помощник капитана Роббинс, должен занять место Морринс! — А что делать с ними? — спросил один из охранников в таком же белом костюме, как и командующий. — Просканируйте их и поставьте метки свидетелей. Если у нас возникнут вопросы, мы зададим их. — Отпустить? — Конечно! Куда они денутся с дирижабля? — он прикрикнул на охранника, который задавал ему такие вопросы, от которых при определенных обстоятельствах, можно было попрощаться с жизнью и добавил. — Кажется, капитан Морринс успела убить этого гнома, прежде чем он добрался до нее. В его голове ее именной кинжал. Скорее всего так и произошло. В любом случае скоро камеры подтвердят это или опровергнут. Камеры? Как же. Посмотрите на этих дегенератов. Никто даже и не думает осмотреть помещение на наличие камер, кроме одного жирного, как моя тетушка на Земле, орка. И то, скорее всего он просто коротает время, чтобы занять свою тупую башку картинками. — Окей. По одному подходим ко мне и подставляем штрих-код, — сказал охранник с автоматом, стоящий у выхода и достал прибор сканирования, который удобно помещался в его свободной руке. Штрих-код? Какого черта? У меня есть он? Валькирия не забыла про эту маленькую деталь? Пока я размышлял один гоблин уже подошел к охраннику, обернулся и подставил шею. Сканер пропищал. — Элли Сидс, — сказал охранник, озвучивая досье, появившееся на экране небольшого прибора. — Способность — каменные руки. Мое орочье сердце заколотилось. Во-первых, я не знал, есть ли у меня на шее этот гребанный штрих-код, а во-вторых, они непременно догадаются, как только узнают о моей способности! Я огляделся в поиске путей отступления, но это был тупик. Одно неловкое движение и сукины дети расстреляют меня, а настоящее тело Квиста Мерлоу заснет мертвым сном в сраной капсуле и никогда не проснется. — Моника Аарди, — перед охранником стояла невысокая эльфийка в стрингах, черной сорочке и чулках в сеточку. — Трансформация в женщин разных рас. Проходите. Девчонка наверняка пользовалась спросом. Платишь за одну, а выходишь как будто после оргии. Тебе не об этом сейчас думать нужно, Квист! Соберись. Как можно выбраться отсюда? — Доминик Гнузз, — перед охранником стоял тот самый жирный орк. — Выделение смертельного яда через потовые железы. Охранник посмотрел на трупы вокруг. На Гнузза. Снова на трупы. — Проходи. Возьми платок и вытри… это со своего лба. Следующий. К выходу подошла зрелая женщина с черными волосами и в шелковом розовом халате. — Оля Надова. Трансформация частей тела. Проходите. Эх. Похоже эта шлюха могла удлинять язык, увеличивать или уменьшать грудь и скорее всего творить что-то со своей вагиной. Как жаль, что я не смог перепробовать всех этих местных прелестей. Что интересно могла вытворять капитан Морринс? Она явно проигрывала всем местным достопримечательностям. Черт, Квист! Ты можешь не думать о сексе в такой момент? Чертов извращенец! — Следующий! Сосредоточившись на своих мыслях, я не заметил, что все свидетели выстроились в очередь и сейчас охранник с автоматом в одной руке и сканером в другой подзывал меня. — Ты оглох? Следующий я сказал! В этот самый момент сзади меня подтолкнула чья-то рука. Прикосновение было настолько нежным, словно меня коснулась не кожа, а какая-то прохладная, но безумно приятная на ощупь субстанция. Я обернулся. Это была очередная шлюха из публичного дома — гномья женщина без каких-либо внешних отклонений, но выигрывающая за счет свойств своего тела. — Обернись, — приказал охранник и я, набрав воздуха в грудь повернулся к нему спиной. Послышался звуковой сигнал, возвещающий о том, что штрих-код на моей шее тоже был и сейчас он считан. Я затаил дыхание. — Гуззли Бондс… — вдруг голос охранника хихикнул и заговорил более весело. — Сержант подойдите, пожалуйста. — Что случилось, мать твою? — командующий зашел за мою спину. — Кто вставил задницу на место фотографии этого орка? — Не знаю, сэр, — ответил охранник, пытавшийся сдержать смех. — Тут написано, что он обладает способностью убивать тупыми вопросами, а вместо члена, у него между ног висит мертвая анаконда. Я сглотнул. Валькирия, чертова стерва, поиздевалась над моим досье как следует. Я почувствовал, что у меня между ног и вправду не то, чем я привык орудовать. — Гребанные админы! Очередная шутка Жоша? Еще одна подобная выходка и я буду настаивать на том, чтобы его уволили ко всем чертям! Отпускай этого несчастного. И напиши Жошу, чтобы он вернул все данные на место! Наконец мне хватило сил обернуться и посмотреть в глаза веселому охраннику, у которого почему-то не вызвало никаких эмоций наличие стольких смертей, зато рассмешила шутка моей сообщницы. — Свободен, — сказал он и снова улыбнулся. Я вышел за дверь и наконец смог выдохнуть. Меня встретил Хуч, виляющий задницей в теле гоблина, который стоял на четвереньках, видимо думая, что машет хвостом. Я перевел дыхание и пошел в направлении каюты Валькирии. Белый коридор, который перемещал меня от локации к локации, теперь показывал стрелки, которые объявляли всем пассажирам в какой стороне будет проходить обед. Я глянул на часы. Там было несколько пропущенных уведомлений. «Обед через час», «Обед через 30 минут», «Нарушители порядка Квист Мерлоу и Валькирия пойманы и эвакуированы из Рая», «Медицинский осмотр для всех пассажиров состоится сегодня вечером. О точном времени будет сообщено дополнительно». Я шел рядом с Хучем и делал прочитанными все входящие сообщения. Вдруг кто-то поравнялся со мной и спросил: — Ты хочешь сбежать отсюда, верно? Я поднял на незнакомца свои большие круглые глаза. Это был тот самый, жирный орк, тело которого могло производить какой-то смертельный яд. — Я видел, как люди и нелюди вокруг тебя умирали, — протянул он и глупо заулыбался. В моей голове промелькнула мысль, что он умственно отсталый. Но откуда такой орк, мог узнать, что все это виртуальная реальность? — Не бойся. Я никому не скажу. Я хочу, чтобы ты взял Доминика Гнузза с собой. Доминику не по себе в этом месте. Пожалуйста. — Т-с-с, — я прислонил палец к собственному рту. — Говори тише. Кто такой Доминик Гнузз? — Я! Это я! Я! Ты сразу догадался! Похоже первое впечатление было не обманчиво. Хорошо, что у него есть недуг. Сейчас я придумаю какую-нибудь чушь, он мне поверит и проблемы как не бывало. — Послушай, Доминик. Я не собираюсь никуда сбегать. Те люди умерли совершенно случайно. — Нет! Собираешься! Я видел во сне, как ты разговариваешь с высокой эльфийкой об этом. Вы хотите убить всех членов экипажа, чтобы… Я закрыл жирному орку рот ладонью и быстрым взглядом окинул коридор. Кажется никто его не услышал. — Ладно, ладно… — я тут же убрал руку, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание идущих позади. — Пойдем со мной. — Да! Доминик выберется на волю! Да! Доминик снова сможет строить замки из песка и купаться в океане! Наигранно улыбаясь, я покивал и повел его за собой к каюте Валькирии. — На хрена ты притащил сюда этого жиртреста? — спокойно проговорила эльфийка, бросив на нас короткий взгляд и снова повернулась к монитору. Орк тут же заканючил, обидевшись на резкое выражение и мне пришлось попросить его высматривать в большом окне маленькую лошадку посреди пустыни. Рыдания прекратились. — Он знает о побеге. Ему как-то удалось подслушать наш разговор, — я говорил на взводе, практически не открывая рта и указал головой в сторону умственно отсталого. — А какая у него способность? — Валькирия отвлеклась от монитора и посмотрела на меня. — Когда он перетруждается, у него вместо…пота выделяется яд. — Что? Что за бесполезное свойство тела? — она набрала на клавиатуре какие-то данные, и я увидел, как на монитор высветилась страница нашего ядовитого друга. — Ничего не понимаю. Исходные данные не меняли с момента их занесения. Тут биографии на одиннадцать страниц. Отправляйся за помощником капитана, а я пока выясню, что за перчик наш новый сообщник. Эй ты! Ничего здесь не трогай без разрешения, ясно? Жирный орк посмотрел на Валькирию тупым взглядом и ничего не ответив снова бросил мячик гоблину, внутри которого был Хуч и тот побежал за ним, чтобы тут же вернуть его назад. — Ладно. Где находится помощник капитана? И скажи сразу, если мне предстоит убить женщину, — наказал я, помахав огромным орочьим пальцем. — Женщину? — Капитан Морринс оказался…шлюхой. Не хочу таких сюрпризов. Поэтому давай мне всю информацию на берегу. Валькирия на секунду задумалась, приподняв бровь, а затем вновь обернулась к монитору и показала карту дирижабля. — Помощник капитана сейчас находится в каюте какой-то…Ласковой Тени. — Что?! Перепроверь информацию. — Эта информация верна, — она развернулась ко мне на своем крутящемся стуле. — Да что ты так напрягся? Кто это такая? — Я говорил тебе о ней! — выпалил я суровым орочьим басом. — Эти сукины дети объявили всем, что Квиста Мерлоу больше нет, а сейчас наверняка пытают ее, пытаясь узнать куда я пропал на самом деле! Хуч, за мной! Я словно ошпаренный вылетел из апартаментов Эйраи Атэль и побежал следом за гоблином, бегущим на четвереньках, который должен был привести меня к каюте моей эльфийки. Преодолев несколько уровней проходных коридоров, я наконец оказался у нужной двери. Дернул за ручку. Заперто. Использовал звонок на панели управления на стене рядом. Еще раз. Тишина. Зеленый уродливый орк свирепо заревел, привлекая внимание идущих с обеда постояльцев. Я разбежался и плечом врезался в непреодолимую преграду. Еще раз. На третий раз дверь внезапно распахнулась, и я по инерции залетел внутрь, споткнулся о цветочный горшок, и свалился в бассейн. Бассейн? Откуда он тут взялся? — Кто вы?! — открывшая дверь Ласковая Тень закричала и отбежала подальше от запыхавшегося гоблина, влетевшего вслед за мной. — Тень! Это я! Квист Мерлоу! — Квист? — она внимательно посмотрела на меня, а затем перевела взгляд в сторону. Я последовал ее примеру и увидел статного эльфа с бокалом вина в руке. Он тут же выпустил сосуд из рук и тот разбился на краю бассейна, а вино полилось в воду. Этот сукин сын сейчас сообщит обо мне президенту! — Закрой уши, Тень! — заорал я. — Что? — Закрой уши! Я должен задать тупой вопрос, пока он не сообщил обо мне! — Вопрос? Какой вопрос? — Твою мать, дай мне остановить его! Тут Ласковая Тень еще раз посмотрела на своего бойфренда, затем повернулась ко мне и покачала головой. — Нет, Квист. Я не позволю тебе сделать задуманного. Ты должен сдаться. — Да. Оставайся на месте, Квист, — поддакивал спокойным голосом помощник капитана. — Одно движение и я выпущу в этот бассейн разряд электрического тока. Ты же не хочешь поджариться?Глава 20. Выходи за меня!
Над поднятой ладонью эльфа, который катил яйца к моей подружке, извивались десятки маленьких электрических зарядов и были готовы в любой момент сорваться и полететь в воду, поджарив тушу огромного орка. Только вот… Эти придурки спасли меня от смерти, чтобы не потерять возможность прорваться за завесу, а значит этот чертов помощник капитана блефует. Если он убьет меня, то Волк Смерти откинет копыта следом, а значит все эти угрозы — пустышка! Я подплыл к краю бассейна, ухватился за выступ руками и вынырнул. Потоки воды стекали по накаченному телу орка. — Последний раз предупреждаю, Мерлоу, — говорил эльф с электрическими зарядом в ладони, похожими на миниатюрный молнии. — Стой на месте или я превращу тебя в мертвеца! Меня было не запугать. Я выпрыгнул из бассейна и пошел прямо на помощника капитана. Он понял, что я догадался о своей ценности и попятился назад, растеряно оглядываясь по сторонам в поисках указаний на случай моего бесстрашного поведения. Но никто не пришел ему на помощь. Моя виртуальная рука схватила эльфа под силки, толстые орочьи губы подобрались к длинным ушам, и я медленно проговорил шепотом: — Сколько ягодиц у одной задницы? От моего тупого вопроса у эльфа перехватило дыхание, и голубая кровь засочилась из всех дыр, которые были у него на лице. В конце концов он упал, выдохнул и обосрался. — Твою мать, Тень! Ты что, решила замутить с этим засранцем? — обернулся я к эльфийке, которой было не привыкать вляпываться со мной в приключения, но от этого свидания она явно ожидала другого. — Зачем ты его убил, Квист? — спросила стриптизёрша на пенсии хриплым голосом и обессиленно села на шезлонг, стоящий позади. — Потому что я хочу выбраться из этого чертового плена! Потому что мне осточертело рисковать жизнью ради тебя, а потом заставать тебя в компаниях других мужиков! Потому что, если бы я не убил его, то ты бы навсегда осталась в этой гребанной виртуальной реальности и никогда бы не узнала об этом! — орк в моем лице брызгал слюной и еле сдерживал свой гнев. — Виртуальная…что? — раздосадованная эльфийка наконец услышала меня. — Мы все заложники на этом корабле! — крикнул я и тут же успокоился, начав говорить тише. — Ты — это твоя компьютерная копия. Твое настоящее тело и мозг сейчас подключены к серверу и пока ты думаешь, что у тебя есть все, что душе угодно, они накачивают твое тело снотворным и исследуют необычные способности! Эльфийка вдруг поменялась в лице и ехидно улыбнулась. Она встала с шезлонга и принялась медленно хлопать в ладоши. Ее голограмма дернулась, а затем изменилась. Сейчас передо мной стоял президент корпорации «Сверхновая» мистер Уйлиэль. — Браво, мистер Мерлоу! Браво! — повторял он. — Только не торопитесь задавать тупой вопрос. Весь дирижабль запрограммирован на самоликвидацию в случае моей гибели. Хуч в теле гоблина по-человечески залаял на голограмму, которая заняла место той, которую он хорошо знал. — Я знал, что вы вернетесь за девушкой и предугадывая ваш вопрос — с ней все хорошо. Мы пока отключили ее от системы. Но она жива и здорова. Честно, я был в таком ступоре, что даже не знал, что сказать. Все шло по плану, но как обычно оказалось, что он — собачье дерьмо, да простит меня Хуч. Я ждал, когда седой высокомерный эльф сделает свой ход, прежде чем я сделаю свой. — Давайте договоримся, мистер Мерлоу. Вы уже убили капитана дирижабля и его помощника. Еще чуть-чуть и я не смогу посадить корабль, если мне вдруг понадобиться вернуться на землю, — он помедлил, а затем продолжил. — Я хочу пригласить вас в свою команду. Я поднял брови и мое лицо явно приобрело оттенок заинтересованности. Эльф это понял. — У вас будет полный доступ к Раю. Вы сможете приходить сюда, когда угодно и быть вместе со своей девушкой. У вас будет самая лучшая каюта в реальном мире. А все, что вам нужно, это позволить нам продолжить эксперименты с тем, чтобы раз и навсегда покинуть мир, который уже не спасти. Наша цель — пробраться за завесу и навсегда остаться там. Я начал открывать рот, но старик продолжил прежде, чем я задал вопрос. — Я обещаю полную безопасность всем вашим друзьям. Если хотите, мы можем обсудить возможность их проживания в каютах реального дирижабля. Повторюсь. У меня нет недобрых намерений в вашу сторону. Единственное, чего я хочу, это прогресса, развития высоких технологий и жизни в мире, который еще не падает в бездну. Старик говорил складно. И правда, никто не умирал. Все получали в Раю настоящее удовольствие, а своей помощью, я бы исправил то, что натворил. Но все же у меня был вопрос, положительный ответ на который сильно подрывал репутацию корпорации в моих глазах. — Вы заразили жителей Аркалиса? — спросил я напрямую. — Нет, — старик развел руки и раздосадовано помотал головой. — А кто? — Я не знаю… — Не лгите мне! — вспылил я. — Говоря неправду, вы делаете несколько шагов назад на пути к нашему союзу. — Я клянусь! — оторопел он. — Когда зараза начала распространяться по Грогховерполису, мы сразу предположили несколько вариантов распространения вируса. Нам в срочном порядке пришлось устанавливать новую вентиляцию во всем дирижабле и изолировать отсеки с персоналом и пассажирами друг от друга, на случай, если кто-то из них заразился прежде, чем мы покинули землю. Черт. Старик ни за что не признается мне, даже если эпидемия в столице его рук дело. Что ж. В любом случае свобода вне виртуальной реальности лучше заключения здесь. Освобожу Валькирию, Ласковую Тень и Хуча и вместе с ними мы уже решим, что делать дальше. — Я согласен, — ответил я седому эльфу, стоящему передо мной и прежде, чем он радостно завопил добавил. — Но есть одно условие. Вы должны будете освободить всех моих спутников ото сна. Ласковую Тень, Валькирию и Хуча. — Договорились, — поспешил ответить старик, пока я не нагромоздил на кучу своих просьб еще какую-нибудь. — Тогда позвольте мне отсканировать ваши…новые личности и оставайтесь здесь. Я выйду из системы и сразу пробужу вас. Я кивнул. Президент обошел меня. Раздался звук, подтверждающий то, что штрих-код отсканирован. Затем он проделал то же с рычащим на него гоблином, взглянул на часы, несколько раз стукнул по дисплею, и его голограмма исчезла. Хуч принялся оглядываться вокруг в поисках нашего бывшего врага, не понимая куда он делся. Через мгновение гоблин исчез, а еще через секунду я открыл глаза, находясь уже внутри капсулы. Воздух ворвался в легкие, словно я был только что вылезшим из утробы матери младенцем, который никогда не дышал и только теперь сделал первый вдох. Голова закружилась. Капсула разгерметизировалась, и механическая крышка сама открылась, позволяя мне выйти на свободу. Здесь меня уже ожидал мистер Уйлиэль. Он был в белом халате и тех самых лакированных ботинках, которые были хорошо мне знакомы. — Для успешной рассинхронизации мне нужны данные виртуальной модели Валькирии. Я задумался и не отвечал. Старик продолжил: — В противном случае мы не сможем пробудить ее. Я не хочу углубляться в детали, но именно потому, что мы не знали личности, за которой скрывались вы, мы не могли просто пробудить вас и поговорить здесь. Я еще немного посомневался. — Эйрая Атэль, — наконец ответил я. — Спасибо, — ответил седой эльф. — А теперь отправьте его обратно. Только сотрите память. И изолируйте чертову девчонку. Это недоразумение не должно повториться. В этот же момент стоящий позади меня доктор, всадил огромную иглу мне в шею и впрыснул что-то. Веки мгновенно стали тяжелыми и мне расхотелось сопротивляться вопреки первому желанию. Я уснул. Проснулся от того, что яркое солнце светило мне в лицо, а капли пота уже выступили над верхней губой. Было невыносимо жарко. Я слегка повернул голову и на кровать тут же кто-то запрыгнул. Я сперва отпрянул и лишь услышав запах, понял, что морда, нависшая надо мной, принадлежит Хучу. — Привет, дружок! — радостно воскликнул я и потрепал Волка Смерти по голове. — Как ты здесь? Дверь в помещение, в котором я лежал отворилась и на пороге появился старый седой эльф в лакированных черных ботинках. Я видел его лишь глазами Хуча и Ланы, но у меня возникло ощущение, что мы встречались гораздо чаще. — Добро пожаловать на борт! — произнес он, широко и дружелюбно улыбаясь. Я насторожился. Этот сукин сын держал в плену моего Волка Смерти, а сейчас, наверняка, пытал в одной из своих лабораторий Ласковую Тень. Дайте мне повод, и я прикажу псу вырвать его сердце. — Я понимаю ваше недоверие. Позвольте мне все объяснить, прежде чем вы выкинете какую-нибудь глупость. — Попробуй, выродок! — выпалил я. — Но клянусь, если мне не понравится, что ты скажешь, то я выдавлю тебе глаза и заставлю жрать собственные яйца. Старик снова улыбнулся, нисколько не боясь моих угроз. — Вы помните, как умирали внутри хранилища в банке «Горы Золота»? — я не отвечал. — Конечно, помните. Состояние вашего Волка Смерти внезапно стало тяжелым и нам пришлось в срочном порядке устанавливать обратную связь животного с вами. Благодаря успешному эксперименту мы вскоре обнаружили вас и доставили на дирижабль. А далее применили не совсем законный метод… Но я надеюсь вы меня не осудите, ведь мы спасали вашу жизнь? Применив магию крови, нам удалось вернуть вам здоровье и теперь вы здесь. В одной из кают на борту Рая. Добро пожаловать! Я поморщился. — Не пытайся обмануть меня старик! Мой пес был у вас подопытным кроликом, ровно, как и моя подруга… — Ваш пес сейчас рядом, не так ли? А ваша подруга придет сюда с минуты на минуту поприветствовать вас. Должно быть кто-то ввел вас в заблуждение, поэтому вы составили такое негативное мнение о корпорации. Что ж. Я готов вам все объяснить, если это потребуется. Тут из-за спины старика показалась Ласковая Тень. Она выбежала ко мне и повисла на моих плечах, страстно поцеловав в губы. — Я оставлю вас, — улыбнулся старик. — Если понадоблюсь, ваша подруга знает, где меня искать. — Квист, — выдохнула Ласковая Тень прижимаясь ко мне своей грудью. — Я думала, что больше никогда не увижу тебя! Спасибо Великой Фрайе, что мои опасения не сбылись. Я взял ее за плечи, отодвинул и серьёзно спросил: — Что ты делаешь? Она посмотрела на меня недоумевающим взглядом. — Что этот человек сделал с тобой? — продолжил я. — Эти эльфы заразили все население Аркалиса и сейчас ставят на нас эксперименты. Нужно срочно придумать как сбежать отсюда! — я подошел к высокому окну и выглянул в него. — Проклятье! Слишком высоко. Мы разобьемся насмерть, если прыгнем. Чертова воздушная тюрьма! Тогда Ласковая Тень положила свою руку мне на плечо и нежно сказала: — Позволь мне все объяснить. Я не ответил тем самым позволив эльфийке рассказать мне об этом месте все, что было ей известно. Оказалось, что я действительно сделал поспешные выводы. Этот дирижабль носил вызывающее название — Рай. Но обо всем остальном здесь, раньше можно было только мечтать. Мы могли жить в Раю сколько угодно, если время от времени согласимся посещать лабораторию и позволять брать у себя кровь; подцеплять различные штуковины во время бега на беговой дорожке и любыми другими действиями способствовать познанию необычных способностей наших тел. Здесь все было устроено гораздо лучше, чем в Грогховерполисе, не говоря уже о том месте, откуда мы с Ласковой Тенью когда-то попали в этот мир. Я принял приглашение самостоятельно убедиться во всех ее словах и наконец стремительно летящее для меня время в постоянных приключениях, убийствах, погонях и побегах остановилось. Мы начали вести в Раю неспешную жизнь. Ходили с эльфийкой на свидания. Смотрели отличные фильмы в местном кинотеатре, ужинали под огромной луной, бросающей свет сквозь высокие витражные окна. Познакомились с одной парочкой людей в местном парке и с тех пор часто проводили время вместе. Катались на коньках, посещали театр с местными актерами. Одним словом, наслаждались всеми прелестями жизни на дирижабле. Однажды нам сообщили, что зараза, которую я когда-то выпустил в Грогховерполисе, распространилась по всему миру и жизни на земле больше не существовало. Той, к которой мы привыкли. С этого дня мое стремление когда-нибудь спуститься с небес и искупаться в настоящем океане ушло на второй план. Сейчас все мои мысли были только о Ласковой Тени, наших поцелуях, занятии любовью, разговорах и планах на будущее. Сегодня стукнул ровно год с тех пор, как я проснулся в своей каюте. Я пригласил Тень на ужин при свечах и волновался как никогда. Я хотел сделать ей предложение. Этим вечером большой стол стоял прямо под светом большой луны, по центру горело несколько свечей, а приготовленное впервые за всю мою жизнь мясо варана томилось под стальной крышкой. Я впервые приготовил что-то собственными руками надеясь, что ей понравится. Звук, от звонка, оповещающего о приходе гостей, разнесся по моей каюте. Я нажал на часах соответствующую кнопку и магнитный замок позволил двери отвориться. Я взял букет цветов, которые выращивали в ботаническом саду и встретил вошедшую эльфийку. — С годовщиной, крошка, — сказал я и на ее лице тут же всплыла милая улыбка. Тень прижалась ко мне и нежно поцеловала в губы. — С годовщиной, — шепнула она. Запах ее духов разнесся по моей каюте и в какой-то момент мне захотелось сперва затащить ее в постель, прежде чем позвать к столу. Но я справился с искушением. — Запеченный в овощах варан, — сказал я, поднимая крышку с подноса на котором лежала маленькая тушка животного местной фауны. Их разводили на дирижабле на специальных фермах, чтобы у нас всегда было продовольствие, а пресную воду мы получали из больших канистр, которые наполнялись во время дождей. Я проверял слова мистера Уйлиэля и Ласковой Тени докапываясь до таких нюансов, до того, пока окончательно смирился с мыслью, что они действительно не желают мне зла. — Пальчики оближешь, — ответила эльфийка, накладывая порции в свою и мою тарелку, пока я ставил подаренные мной цветы в вазу и открывал бутылку красного эльфийского напитка. Вкус у него был, как у земного вина, разве что более терпкий. — Ты не против? — спросил я, поднеся бутылку к ее бокалу, зная, что она чаще предпочитала безалкольные напитки. — Сегодня наша годовщина, — улыбнулась Тень. — Давай отметим ее. Я улыбнулся в ответ и наполнил бокалы. Отпечаток от вспотевших рук остался на остывшей в холодильнике бутылке. Я был уверен на сто процентов, что мы подходим друг другу, но в то же время сомневался, что она ответит «да», когда я сделаю предложение. Здесь не было пиджаков, ровно, как и других видов одежды, поэтому я спрятал кольцо в десерт, который тоже приготовил своими руками — спасибо кулинарной книге эльфов из библиотеки. Теперь пирожное стояло в холодильнике и ждало своего выхода. — Как прошел твой день? — я отрезал небольшой кусок мяса и затеял разговор, чтобы долгая пауза не играла мне на нервах. — Сегодня в фитнес зале я кое-кого встретила… — Да? — я выдохнул, понимая, что теперь у нас есть тема для разговора и быть может мы проговорим об этом до самого десерта. Скорее бы сделать это чертово предложение и перестать волноваться. — Расскажешь подробнее? — В зал пришел один странный тип. Орк. Жирный словно свинья. И, похоже, умственно отсталый. Никто с ним не разговаривал и мне стало его так жалко, что я решила перекинуться с ним парой слов, — она подняла бокал и прервала свою историю. — Знаешь что? Я хочу поднять этот редкий для меня бокал, за тебя, Квист. Я с интересом посмотрел в ее глаза и взял свой бокал, дожевывая кусок мяса, который, будет сказано справедливости ради, получился не таким, как описывалось в поваренной книге. Он не таял во рту, а жилки вроде бы прожаренного мяса застревали в зубах. Зато вот овощи вокруг отбивной в тарелке эльфийки, явно пользовались спросом. — Я живу в этом мире уже больше пятисот лет и клялась сама себе никогда не заводить отношения с человеком. Но когда познакомилась с тобой…Узнала тебя…нового. Я наплевала на все свои клятвы. Тысячелетняя жизнь без тебя не сравнится и с одним днем, проведенным вместе с тобой, Квист Мерлоу. Она улыбнулась и протянула бокал. Я был тронут таким тостом и ответил коротким звоном встретившихся над столом стеклянных сосудов. — Люблю тебя, — сказал я и мы вновь приступили к трапезе. Молчание затянулось, и мне пришлось напомнил про тему, о которой она заговорила раньше. — Дак что с тем толстяком? — Ах, да. Я спросила у него как дела, предложила не обращать внимания на тех, кто избегает или унижает его и сказала, что он гораздо лучше всех тех, кто строит из себя миссионеров, а на деле и пальца его не стоит. — И наверняка в ответ он излил душу моей девушке. О, нет! Ты же не пригласила его сегодня к нам на романтический ужин? — посмеялся я и она вновь улыбнулась. — Знаешь…Он рассказал кое-что странное… — Что? — Ну…мол, весь этот дирижабль это…виртуальная реальность, а настоящие тела пассажиров на самом деле заключены в криокапсулах. Типа, наш мозг подключён ко всей этой системе и думает, что Рай существует. А все опыты проводятся в настоящем мире. И эти…заборы крови и анализы по четвергам, всего лишь фикция. Можешь себе представить? Меня словно поразило током. Ворох из воспоминаний закружился в голове. Я выронил бокал из рук, схватился за голову и упал. — Что с тобой, Квист? — Тень подбежала ко мне и опустилась на колени. — Не пугай меня, любимый… Я чуть отдышался, посмотрел на нее и произнес: — Ничего. Просто…кусок этого гребанного варана застрял в горле.Глава 21. Властелин кольца
Я целый год жил в сраном дирижабле и думал, что все это правда! Что произошло в настоящем мире за это время? Действительно ли все заразились и отныне мир, в который я попал мертв? А Ласковая Тень, которой я изливаю душу… Та ли это эльфийка, о которой я грезил на самом деле или просто кем-то хорошо исполняемая роль? Блять! В любом случае сказать кому-то о том, что я вспомнил, значит подвергнуть опасности не только себя, но и того человека, который узнает правду. А ведь я мог никогда не вспомнить истины и состариться в этой гребанной виртуальной реальности! Сдохнуть здесь, даже не понимая этого! На секунду меня посетила мысль о том, что и на Земле я мог жить тридцать лет, затем умирать от рака легких, а на самом деле просто быть запертым в подобной капсуле и даже не знать об этом. — Точно все в порядке, Квист? — спросила Ласковая Тень, не выдержав слишком долгой паузы, пока я погружался в собственные мысли. — Да, крошка. Все нормально… Я отодвинул тарелку с едой — больше ни один кусок жареного варана не лез мне в горло. — Понимаю, — сказала эльфийка. — Перейдем к десертам. — Нет! — резко отказался я, вспомнив, что в одном из них лежит кольцо. Момент уже испорчен и, если нам суждено когда-нибудь быть с Тенью вместе, я хочу, чтобы предложение было единственным и неповторимым. — Брось! — она пошла к холодильнику, зная, что моя любовь к сладкому обязательно позаботилась о десерте на нашу годовщину. — Квист! Это так мило! — восхитилась она, едва открыв дверцу. Пирожное было украшено блевотными розовыми сердечками. В момент, когда я пек его, это казалось очень романтичным, но сейчас не было ничего хуже, чем получать комплименты, напоминающие о них. Ласковая Тень взяла тарелки и вернулась за стол, усыпанный лепестками роз — мне хотелось сделать обстановку более романтичной. — Можно я съем твое? — спросил я, когда она поставила блюдце с пирожным, на котором была надпись «для тебя» к себе. — Но… тут написано «для тебя», а на этом «для меня» … Или я чего-то не понимаю? — Верно, просто…в них разная начинка и сейчас я хочу твою… — ничего глупее я в жизни не произносил, но она не должна была увидеть кольцо. О, Боги! Как долго я искал по всему дирижаблю самую необычную драгоценность, которая бы произвела впечатление на эльфийку. Все ценности остались на земле, а те немногие кольца, что были на борту, прятали и отдавали только за очень хорошую плату. А в месте, где деньги не решали ничего, мне пришлось на многое пойти чтобы достать эту штуковину. И ради чего все это? — Ну…хорошо, — Ласковая Тень поменяла тарелки, не понимая, что со мнойпроисходит. Мы вернулись трапезе и возобновили беседу. На этот раз мы обсуждали привычки наших новых друзей и не вспоминали о толстяке, который нарушил работу системы и вернул мне память. Я помнил, что кольцо находится в самом центре пирожного, поэтому аккуратно съедал шоколад по краям, оставляя сердцевину нетронутой. — Ты будешь доедать? — спросила эльфийка указывая своей вилкой на мой торт. — А что? Ласковая Тень вновь подозрительно посмотрела на меня. — Что с тобой, Квист? Десерт мне понравился, и я хотела попросить тебя поделиться со мной твоим, потому что вижу, что ты ешь неохотно, — она пожала плечами — Знаешь, я…просто не хочу им делиться. Вот и все, — я посмотрел на кусок раздумывая, что делать. Может признаться ей во всем и бросить ломать эту комедию? Но тут же следующие слова вырвались у меня из уст как будто против моей воли. — Я хочу сам его съесть. Делать было нечего. Пока эльфийка не стала смотреть на меня еще более непонимающим и разочарованным взглядом, я насадил кусок на вилку, поднес к лицу и положил в рот. Шоколад таял, с каждым мгновением оголяя грани кольца, которое венчал камень, похожий на голубой бриллиант в несколько каратов. Сейчас она отвернётся, я выплюну драгоценность и дело в шляпе. — Поцелуй меня, любимый, — вдруг сказала Ласковая Тень и наклонилась ближе. Глотать. Выхода не остается, Квист. Мы помним, что, задохнувшись здесь, можно умереть на самом деле, но выглядеть последним глупцом в глазах эльфийки гораздо хуже. А что со мной будет? Достану это кольцо завтра из унитаза. Я сглотнул и почувствовал, как миниатюрный предмет прошел по пищеводу и упал прямо в желудок. Мы поцеловались. — У нас еще почти полная бутылка вина. Может быть…перейдем в спальню и там закончим ее, а может…и не только ее? — она похабно улыбнулась и положила руку мне на колено, поведя вверх и дотронувшись до моего члена. Конечно, все наши вечера заканчивались в спальне, но сегодня я узнал, что все это было не по-настоящему и…Черт! Надеюсь, они меняли штаны тем, кто греется в их гребаных криокапсулах?! Иначе… Быстро перебив эту мысль, я понял, что просто не смогу сейчас заниматься любовью. Жирный орк, который является ключом к свободе, прямо сейчас может быть в опасности, если Уйлиэль и его шайка следят за мной и тоже слышали, что сказала Тень. — Послушай, крошка. Мне срочно надо отлучиться… Я быстро. Обещай ждать тут и никуда не уходить. — Ты приготовил мне еще какой-то сюрприз? — наивно предположила она. — Все верно, — быстро ответил я. — Жди здесь. Я вскочил на ноги и побежал к выходу. Так. Где может быть этот толстяк? Что я о нем знаю? Он выделяет яд вместо своего пота. А как же его звали? Дони…Дами…Ронини… Доминик Гнузз! Точно! Доминик Гнузз! Я хорошо знаю это имя… Я точно часто встречал его за этот год… Кают на дирижабле были тысячи, а бегать по всем уровням и высматривать таблички с именами пассажиров было бы как минимум подозрительно. Я совершенно случайно поднял глаза на каюту, что находилась напротив моей и увидел надпись — «Доминик Гнузз. Орк». Какая удача! Не может быть, чтобы мне так повезло… Это все происки корпорации? Или… Я все-таки решил подойти к двери и позвонить. Весь коридор был наполнен возвращающимися с ужина орками, эльфами, людьми, гоблинами и гномами. Может быть он тоже еще не вернулся? Я позвонил еще раз. И в тот момент, когда я уже собирался вернуться в свою каюту, дверь отъехала в сторону, являя мне жирную тушу обожравшегося в макдаке орка. — Что вам нужно? — спросил он и тут же принялся потеть от разговора с незнакомцем, прервавшим его вечерний акт онанизма. Штаны застегивались впопыхах, а ширинка даже сейчас была закрыта только наполовину. — Помнишь орка, который хотел сбежать с дирижабля? Ты видел его, когда он убивал всех людей и нелюдей в «Доме радости матушки Эбигейл»? Гнузз таращился на меня, но не говорил ни слова. Я продолжил: — Только т-с-с. Это я. Жирдяй завыл, не понимая верить незнакомцу или нет. Я поспешил добавить: — Я оставил вас вдвоем с высокой эльфийкой, когда ты еще играл с моим гоблином, помнишь? — Такое было! Было! Это ты! — взбудоражился Доминик, и я поспешил войти, пока его вопли не привлекли к нам излишнего внимания. — Где ты был?! Эльфийка в один момент просто…бац! И испарилась в воздухе! Пропала! — вопил он, размахивая руками. — Меня обманули, — ответил я, проходя к дивану и усаживаясь на него. — Стерли память. Я целый год жил тут, в каюте напротив твоей. А сегодня произошло…кое-что, — я не посчитал нужным вдаваться перед умственно отсталым в подробности. — И я все вспомнил. Послушай. Что эльфийка говорила перед тем, как исчезнуть? Ты помнишь? — Конечно! Она сказала, что у Доминика Гнузза отличная память! Доминик Гнузз может пересказывать разговоры дословно! Доминик хочет прямо сейчас пересказать все своего другу! Нужно было набраться терпения, чтобы не психануть во время заторможенных и восторженных возгласов жиртреста, как обозвала его Валькирия. — Пересказывай. То, что ты, несмотря ни на что…обладаешь исключительной памятью — хорошо. Что еще сказала эльфийка? — Хорошо! Хорошо! Доминик все помнит! Вот! — и он принялся цитировать Валькирию в этот самый день, только ровно год назад. — Твою мать! Этот сраный жиртрест не так прост, как кажется с первого взгляда. Он лепрекон! Чертов лепрекон, да еще и с отменной памятью! Эй! Ты действительно везунчик? Я знаю, что лепреконы носят с собой четырехлистный клевер. И если у тебя его с собой нет, то толку от твоей огромной туши, как от железного дракона моло… И в этот самым момент она исчезла. Бац! И просто растворилась в воздухе! «Должно быть именно тогда я и сообщил этим выродкам ее имя…» — подумал я про себя. — А что там про клевер? — спросил я. — Он действительно есть у тебя? Судя потому, что я нашел твою каюту, лишь только подняв глаза — удача действительно ходит где-то рядом. Орк обернулся и принялся снимать штаны. — Эй! Что ты делаешь? — его прыщавый зад уже показался из белых штанов и тут я увидел на его пояснице татуировку в виде четырехлистного клевера. — Хм. Действительно. Цветок при тебе. Такая удача может помочь нам сбежать… — Доминик не бесполезный! Я знал! Я знал! И ты знал! Признайся! Бац! И все доказательства на лицо! — принялся кричать орк, натягивая штаны. — Хорошо, хорошо! Теперь нужно придумать план, как нам использовать твою удачу во благо. И как вообще ей пользоваться? Орк пожал плечами. — Доминик не знает. Удача сама преследует Доминика. Когда это нужно…Бац! И случается ни с того ни с сего! Да, многого от Гнузза ждать не приходится. Вот если бы с нами была Валькирия… Тогда бы мы точно уже летели на землю. — Так. Значит вот как мы поступим, — начал я. — Сейчас мой Волк Смерти отведет нас к телу Валькирии. Не думаю, что они убили столь необычного подопытного кролика. А там переложим на ее плечи наше с тобой спасение. За мной! Я вышел из каюты Доминика Гнузза и зашел в свои апартаменты. Жирдяй следовал за мной. — Квист? — опешила Ласковая Тень, которая уже стояла у раковины и мыла посуду. — Этот тот самый парень, о котором я тебе рассказывала. Как ты его нашел? Эльфийка подошла к нам. Хуч подбежал следом за ней. — Не могу сейчас всего объяснить, родная. Ты можешь пообещать мне кое-что? — Что? — она стояла с намыленной тарелкой в руке и в который раз за день не понимала, что происходит. — Пообещай любить меня также как любишь сейчас несмотря ни на что. — С тобой все… — Со мной все в порядке! — вспылил я, потому что вместо того, чтобы согласиться на все и не задавать лишних вопросов, растерянная стриптизёрша стояла передо мной и всем своим видом требовала объяснений. — А, к черту! Если ты действительно та, с кем мне предназначено быть, ты все поймешь. Хуч, ко мне! Волк Смерти подбежал, как обычно виляя хвостом из стороны в сторону. Я погладил его по голове, наклонился к уху и шепнул: — Найди Валькирию. Пошел! Получив одобрительный шлепок по заднице виртуальная моделька Хуча изобразила, что принюхивается, а затем цокая когтями по паркету побежала прочь из каюты. — Не отставай! — крикнул я Доминику Гнуззу, но тому это было без толку. Он, итак, бежал на пределе своих возможностей. Мы преодолевали однотипные локации, и я не мог поверить, что не догадался раньше о том, что все это виртуальная реальность. Да, я верю, что магия может творить из ряда вон выходящие вещи, но одинаковые коридоры и планировку в каютах, за исключением некоторых особенностей, способен прописать лишь мозг программиста с аналитическим складом ума. Хуч остановился у входа в служебное помещение. Должно быть Валькирия в очередной раз пребывала в прострации и спала крепким сном в капсуле с пометкой, обозначающей какую-нибудь системную ошибку. Тут появилась панель управления. Черт! После последнего инцидента вход заблокировали. — Нужен пароль! — расстроено произнес я, пытаясь понять какое первое слово ввести, чтобы попробовать угадать известный только сотрудникам код. — Сколько у нас будет попыток, прежде чем администраторы узнают о попытках взлома и пришлют сюда охрану? Доминик Гнузз пожал плечами. Конечно, я и не ждал от него никакого ответа. Просто от напряжения делился мыслями вслух. — «Рай», — сделал я первую попытку и раздражительный короткий звук возвестил об ошибке ввода. — Блять. Попробуем «сверхновая». Панель вновь загорелась красным. — Вот черт! Так, — вдруг меня осенила идея. — Ты же у нас везунчик, так? А ну введи буквы. На удачу! У меня не было ни капли веры в то, что этот план сработает, поэтому в голове я уже держал мысли о том, чтобы броситься наутек после третьего неверного ввода. Умственно отсталый орк неуверенно и в то же время, не думая о последствиях приблизился к панели. Короткие звуки стали доноситься из-под крышки, под которой он набирал пароль. — Бац! Бац! Бац! И…Я не могу найти кнопку «ввод»?! — завыл орк. Я поскорее подбежал к нему и нажал нужную клавишу. Сработало. Лампочка на панели загорелась заветным зеленым светом. — Твою мать! — радостно на этот раз завопил я. — Твою мать, Гнузз! Это невероятно! Ты знал пароль? Только честно? Знал? Орк отрицательно помотал головой, не убирая с лица довольную ухмылку. Эта гребаная удача, самая крутая способность, которую я только встречал! Я вошел в служебное помещение следом за забежавшим внутрь Хучем. Не успел я сделать и шаг, как сигнализация сработала и теперь созывала всю охрану в отсек, который после последнего инцидента защищали не на шутку. — Заблокируй вход, — кинул я орку. — Не понял? — Понажимай разные кнопки на удачу, Доминик. Так, чтобы замок заблокировался и не впускал никого? — А-а-а! — воодушевился толстяк и подбежал к панели. — Бац! Бац! Бац! Бац! И-и-и-и… Бац! Замок пропищал четыре раза, и лампочка загорелась красным. Я одобрительно похлопал его по плечу и побежал вперед, зная, что теперь у нас есть несколько минут. Эту картину я видел уже год назад. Сотни контейнеров, так называемых криокапсул, простирались на длинное помещение. Я знал, что Хуч уже нашел Валькирию — он лаял где-то среди составленных в ряды гробов. Вскоре мы подошли к капсуле с высокой эльфийкой внутри. Это была Валькирия. Я нажал на клавишу «открыть» и выпустил заложницу на свободу. Едва она успела открыть глаза, как тут же сильная пощечина сотрясла мозги внутри моей головы. — Тупоголовый кретин! — бранилась моя, выходит, что давняя, знакомая. — Как они узнали имя, которое я придумала и скрыла в системе так, что его просто невозможно было узнать?! Если честно, я совсем не думал, что наша встреча станет такой. Но если подумать, я действительно виноват в том, что еще целый год эта сочная красотка просидела в дурацкой виртуальной капсуле. Хотя… — Слушай, если на то пошло, первый раз вообще освободил тебя я. Так что можешь просто не записывать тот подвиг в мои заслуги. И… — я видел, что у нее из ноздрей чуть ли не идет пар и постарался скорее перевести тему. — И, если честно, сейчас не самое время для выяснения отношений. Я не знаю сколько еще выдержит заблокированная нами дверь. С минуты на минуту сюда ворвутся охранники и, если мы будем продолжать тормозить, снова посадят тебя в капсулу, а мне на еще один год сотрут память. — На год?! — Я что, не сказал? Вот незада… — я не успел договорить, потому что колено эльфийки уже врезалось мне между ног, и острая боль, исходящая из паха, побежала по всему телу. — Если ты хотел как-то исправить ситуацию, то нужно было лучше продумать план побега, прежде чем просто бросаться мне на помощь, чертов недоумок! — она бросила взгляд на орка и ее пыл слегка поутих. — Ты притащил лепрекона? Но, блять, даже с его помощью нам нужно хотя бы немного иметь представление о том, что делать дальше… — Думай, — процедил я сквозь зубы, все еще согревая яйца руками. — Не знаю, давай перезагрузим всю систему, в конце концов! — Не пойдет, — она засунула длинный ноготь между своих зубов и задумавшись принялась грызть его. — Я думала об этом еще…год назад. Чтобы перезагрузить систему нужно использовать специальный артефакт. У нас нет времени искать его. Он зашифрован в системе, и я даже не представляю какой квест нужно выполнить, чтобы достать его. Тут меня прошибло холодным потом. Нет, не от того, что я догадался, что это может быть за артефакт, а от того, что сейчас он точно был вне досягаемости. Чертов удачливый сукин сын, Гнузз! — А как выглядит…тот артефакт? — спросил я. — Обычное золотое кольцо с голубым бриллиантом. Как только я начинала отслеживать его, то почти сразу заходила в тупик… — Кажется…Я знаю где оно. — Что? — Что слышала. Я сожрал это чертово кольцо час назад. — Твою мать, Квист! И опять тебе удалось обрадовать и разочаровать меня одновременно! — она ударила по мягкому подголовнику в капсуле, из которой недавно вывалилась. Пространство вокруг доносило до нас звуки взлома двери. — Ты можешь применить его, когда…кольцо во мне? — спросил я. — Нет, но… — она открыла панель управления на капсуле. — Но я могу применить кольцо здесь, если мы его достанем из тебя. Эта панель связана с системой всего дирижабля. Я смогу зайти отсюда в биос и приложить артефакт вот…сюда. — Так, — я схватился за живот. — Значит предлагаю придумать другой план. Не уверен, что они дождутся, пока я захочу по большому… — Нет. Мы сделаем это сейчас. Испуганным взглядом я уперся в решительное выражение лица Валькирии. Кажется ее намерения вспороть мне брюхо были серьезными…Глава 22. Нехирургическое вмешательство
— Я не дам вспороть мне брюхо, мать вашу! — орал я, пытаясь перекричать стук, разносящийся по помещению. — Убери от меня свои жирные руки! Доминик очень хотел выбраться из виртуальной реальности, поэтому, как только услышал о возможности смыться прямо из-под носа у охраны, тут же принял сторону Валькирии и потянул ко мне свои грабли. — Послушай, гребанный трусливый осел, — начала эльфийка, видимо думая, что такое обращение сработает. — Если мы сейчас же не уберемся отсюда, меня снова упекут в этот чертов гроб! Она пнула ногой по криокапсуле, затем оперлась на нее рукой, опустила голову, несколько секунд глубоко дышала, чтобы успокоить себя и только потом снова взглянула на меня, но уже с более сочувствующим выражением лица. — Квист… — начала она, затем запнулась и продолжила в привычной манере. — Нет. Я так не могу. Послушай, гондон с ушами! Если тебе плевать на то, что будет с нами, подумай хотя бы о себе или о своем псе! На теле волка за прошедший год наверняка не осталось живого места. Его искололи иглами, оставили кучу шрамов после необходимых…как сказали бы они, операций и если его жизнь сейчас не поддерживает какой-нибудь искусственный аппарат, то будь уверен, очень скоро твой питомец отойдет в мир иной. Я открыл рот, чтобы парировать, но она тут же приблизилась ко мне вплотную и закрыла рот ладонью. — Заткнись! Заткнись, понял. Не вздумай говорить пока не поймешь, что у тебя действительно нет другого выхода! На чем я остановилась? — Валькирия повернула голову и посмотрела на Гнузза, но тут же вспомнила и повернулась обратно. — Если тебе не жаль своего пса, то подумай о собственной шкуре. Сегодня удача действительно повернулась к тебе, но в следующую потерю памяти ты можешь уже никогда не вспомнить о реальности! Ты. Так. И. Сдохнешь. В этой. Чертовой железной коробке! Она с громким звуком уронила свою ладонь на торцовую часть открытой криокапсулы. — А если тебе и этого мало, то подумай о той сучке, которая вместе с нами на этом дирижабле, — она сделала многозначительную паузу. — Ну а если ты до сих пор считаешь, что все эти нелюди должны умереть из-за твоей трусости, тогда… — она разочарованно взмахнула руками и ударила себе по бедрам. — Тогда, будь проклят, засранец! Пикающие звуки, которые пытались разблокировать вход перебивали повисшее над нами молчание. — Я могу выжить? — спросил я наконец, понимая, что охрана вот-вот ворвется. — Если продержишься до того момента, пока я не сброшу настройки, то да. Но я не хочу тебе ничего обещать, потому что…судя по твоему виду и сыкливому нутру, ты раньше времени подохнешь, как бездомная собака. Аргументы Валькирии были безотказны. Конечно, мое существование в случае, если нас поймают не выглядело таким ущербным, как ее. Тем не менее эта миниатюрная стерва много себе позволяла, и я захотел ее наказать. — Если я выживу, ты трахнешься со мной. Глаза эльфийки округлились, она мгновение выждала прежде, чем ответить. — Договорились, — произнесла она и добавила. — Только не обещаю, что не откушу тебе яйца в порыве страсти. — Обещание я получил, а по поводу всего остального…разберемся, если не сдохну, — ответил я и подвернул белый балахон. — Режьте. Только быстро мать вашу. И ты, Доминик, иди сюда. Будешь держать меня за руку. Удача мне не помешает. Но вместо того, чтобы приступить к операции мы все замерли в исступлении. — Не знаете, чем резать? — догадавшись, спросил я. Мои спутники ничего не ответили, но по их лицам и так все было понятно. — Пороемся по карманам, — предложила Валькирия. — С нами лепрекон, удача должна быть на нашей стороне! Я засунул в руки в карманы. — У меня — ничего, — сказала эльфийка. — Пачка печенья и жвачка. Бац! — добавил Доминик вытаскивая из огромных карманов не менее огромную пачку печенья. — У тебя что? — спросила хакерша. Мне до последнего не хотелось признаваться, но удача этого лепрекона преследовала нас. Пусть и играла в какую-то свою игру. После того, как я открыл бутылку вина на ужине с Ласковой Тенью, то положил штопор в карман. Блять! Они будут разделывать меня чертовым штопором! — Штопор. — Пойдет, — тут же отозвалась Валькирия. — Блять! Ни хрена не пойдет! — огрызнулся я, достал примитивное приспособление и протянул его орку. — Но выбора нет! Только пусть режет Гнузз. Буду надеяться на гребанную удачу. Ты же сможешь с первого раза попасть в то место, где сейчас лежит кольцо, верно? Умственно отсталый орк пожал плечами. — А, к хренам! Я зашел в капсулу, чтобы инстинкт самосохранения не позволил мне отпрянуть в самый неподходящий момент, поднял балахон и сжал зубы. Орк зажал маленький штопор меж двух своих больших зеленых пальцев и спросил: — Что мне делать? — Бей в любую точку на его теле, где, по-твоему, может находиться кольцо. Жирдяй покивал, размахнулся и через мгновение сталь вошла мне в щеку! — Бац! — восторженно крикнул орк. Я почувствовал, как острый наконечник штопора уперся мне в язык, пробив щеку насквозь. — Ты, фто, бля, фделал?! — заорал я, изрыгая собственную кровь. Гнузз выронил орудие пыток и запаниковал. — Что? Я сделал что вы просили! Я подумал, что драгоценность там! Доминик опять сделал все неправильно! — орк схватился за голову и сел на пол. Валькирия подошла ближе и положила ему руку на плечо, не проявив ко мне и капли сочувствия. — Ладно, красавчик, — сказала она. — У нас нет времени на то, чтобы жалеть себя. Это моя вина, что ты неправильно понял. Поднимай свою жирную задницу, я еще раз объясню тебе, что нужно делать. Гнузз посмотрел на эльфийку заплаканными глазами, всхлипнул и поднялся на ноги, захватив с пола штопор. — Фей в шивот, епаный в от! — вставил я свои пять копеек, прежде чем Валькирия приступила к обучению. — Кольцо, которое выпустит нас на свободу находится где-то в этой области, — она обвела своими пальцами широкий круг за пределами моего пупка. — Прислушайся к своей удаче и бей прямо в то место, где, по-твоему, сейчас находится драгоценность. Только быстрее, админы вот-вот взломают код блокировки и тогда… Орк покивал головой, сжал недохирургический инструмент и принялся считать в слух: — Раз! Два! Бац! Штопор вошел мне в живот, и я тут же заорал, словно ребенок, разодравший себе колени. — Так, отойди. Теперь я, — сказала Валькирия и просунула в образовавшееся отверстие сначала один палец, а затем добавила к нему второй. Это было похоже на то, что я собирался сделать с ее вагиной, если мне удастся не сдохнуть здесь. Я орал, испытывая адскую боль, не в силах стерпеть ее. Хуч опустил хвост, затем завалился на бок. Он тоже умирал. «Держись, Квист! Держись! Еще немного! Ты не должен сдохнуть пока не вложишь яйца этого Уйлиэля ему же в глотку!» — думал я про себя, чувствуя, как теряю сознание. — Не будь тряпкой, — говорила та, что не обладала соответствующим сертификатом, но все же делала мне сомнительную операцию по удалению инородного предмета. — Гляди, какая ирония. Ты хотел побывать во мне, а в итоге я первая вошла в тебя, — улыбнулась Валькирия, разрывая мою рану уже тремя пальцами. Она прикусила нижнюю губу словно насиловала меня, а не убивала. Я чувствовал, что дело дошло до стенок желудка и еще сильнее заорал. — Держи его, орк! — выкрикнула Валькирия сквозь пелену, застилавшую мои глаза. — Он вот-вот упадет в обморок, как тридцатилетняя девственница при виде исполинского члена! Я чувствовал, как огромные руки ухватили меня за плечи. — Да! Кажется я нащупала! Держи его! Держись, Квист. Не будь тряпкой! Картинка, которую я долго пытался удержать пропала. Какое-то время я еще слышал голоса своих спутников и голоса охраны, которая в конце концов ворвалась в служебное помещение, но в этот самый момент почему-то мне стало все равно. Я так боялся умереть каждую минуту в своей жизни, но вдруг понял, что, в момент ты стоишь на невидимой черте, шагнув за которую жизнь оборвется, почему-то становится так все равно. По крайней мере, я точно знаю, что Валькирия насадит этих евнухов на кол и отомстит за меня. Эта мысль грела меня больше всего в минуту, которая казалась последней в моей жизни… — Экстренная перезагрузка систем! Экстренная перезагрузка систем! Членам экипажа рекомендуется не покидать своих кают! Экстренная разгерметизация капсул! Экстренная разгерметизация капсул! Просьба, всем пассажирам оставаться на своих местах до прибытия медперсонала!.. — женский голос разносился в полной темноте и повторял одной и тоже снова и снова. Я слышал сообщение, но не вслушивался в него, пока осознание того, что это реальность не завладело мной. Тогда я осмелился открыть глаза. Получилось! Дверь капсулы, в которой я проспал целый год, отошла от основания и приглашала выйти наружу. Я уже поднял руку, чтобы толкнуть ее, но увидел кучу проводов и капельниц, тянущихся к моим венам. Я вынул иглы из своего тела одну за другой, снял с себя шлем, похожий на тот, что я видел на голове Ланы и только потом покинул криокапсулу. Аварийный свет в боксе, где я находился совсем один, менялся с синего на красный. Весь пол был заляпан слоем голубой крови. В углу стоял письменный стол с кучей планшетов и исписанных листов на нем. Компьютер. Я подошел к нему и подвигал мышкой, чтобы экран в спящем режиме с заставкой «СВЕРХНОВАЯ» загорелся рабочим столом. Так и получилось. Пароля не было. Открытый доступ? Не слишком доверительные отношения для крупной корпорации? Или за время апокалипсиса все сотрудники этой гребаной организации стали одной семьей? На рабочем столе светилось несколько папок. Тут были тысячи имен. Через поисковик я нашел свое. Щелкнул два раза. Здесь находились файлы с названиями — «досье», «прогресс изучения способности», «поведение в виртуальном мире» и «обратить внимание». Щелкнул по последней и принялся читать. «Подопытный 1451 проявляет сильный интерес к «ключу». Он не знает на что способна эта вещь в Системе и пока непонятно, для чего кольцо понадобилось ему. Президент приказал вести за Мерлоу круглосуточное наблюдение и ни в коем случае не позволить ему воспользоваться кольцом.» Следующая запись гласила. «Все в порядке. Отбой. Подопытный 1451 просто собирается сделать своей девушке предложение, не выходя за пределы Рая. Однако стоит задать вопрос системным администраторам. «Ключ» может выиграть в казино любой пассажир? Это огромная дыра во всей Системе! Срочно исправить ситуацию и изъять кольцо у Квиста Мерлоу!» Ответ системного администратора. «Из соображений безопасности, Рай не может существовать без ключей, дающих доступ к полной перезагрузке Системы. Выигрыш в стонгвисскую рулетку невозможен. Однако Волк Смерти подопытного обладает способностями взлома и поэтому Квисту Мерлоу все же удалось выиграть. Программа не смогла опознать шулерство с его стороны. Этот пункт действительно требует совершенствования. Но если вы хотите избежать подобных инцидентов в будущем — вам придется изолировать всех, кто способен прочитать код, и не допускать их в Рай.» Следующее сообщение писалось второпях — в словах были пропущены буквы, а сами предложения лишены знаков препинания. «ТРЕВОГА! Поопытный 1451 вернул себе амять! Пока не ясно каким образом это прозошло но ему удалось подобрать пароль к дври в служебное помещение! Если ему удастся освободить пациента 1001 но с помощью ольца они перезапустят рай и вырвутся на свободу. Изолируйте орчанку прибывшую на дирижабль накануне. Они не должны встре» Сообщение не было дописано. Вот почему компьютер не попросил пароль. Бедолага, от которого остался этот след густой голубой крови просто не успел заблокировать его. Интересно, кто напал на этого эльфа? И о какой орчанке идет речь? Я знаю только одну, которая была мне небезразлична… Сенна?! Я тут же вел в поисковике имя и наткнулся на недавно созданную папку. «Сенна». Кликнул. «Досье». Клик. Прямоугольное фото орчихи висело в верхнем левом углу открывшегося файла. На ней были очки. «Сенна. Орчанка прибывшая в наш мир из-за завесы. С помощью своих интеллектуальных способностей ей удалось узнать способ, который позволил ей остаться в Итрании навсегда. После стольких безуспешных попыток у нас наконец-то появился шанс попасть за завесу и остаться там. При первом контакте с сотрудниками корпорации умственно одаренная орчанка отказалась что-либо комментировать. Придется воспользоваться другим способом. Заточение в Раю не даст нам ответов на вопросы, по крайней мере, пока за счет своих интеллектуальных способностей она будет догадываться, что Рай виртуален. Заключение в блоке 48 в течение нескольких дней сделает ее более сговорчивой.» Черт возьми! Сенна! Если она знает способ остаться в другом мире навсегда, то я должен получить этот билет в один конец. Если всю Итранию накрыло нашествие мертвецов, то тут больше абсолютно нечего делать. Так, Квист. Запомни, блок 48. Валькирия. Я ввел в поисковик знакомое мне имя, чтобы побольше узнать о той, которую мне предстоит найти сразу после того, как освобожу всех остальных. — Я помню про кое-какой должок, — проговорил я, пока курсор мышки проваливался в папку за папкой. «Валькирия. Женщина-гном. Способность — осязаемая астральная проекция, аналитический склад ума. С первого дня после попадания в Рай проявляет агрессию. Устраивает диверсии, скрывает свой настоящий облик, перепрограммируя данные Системы. Нашла сообщника, подопытного под номером 1451. По распоряжению президента отныне может существовать в Раю только в фазе криосна. Специальные блокаторы делают выход астральной проекции невозможным, а дополнительные замки на капсуле не позволят ей освободиться, даже если женщине-гному удастся покинуть Рай. ВНИМАНИЕ! Крайне опасный подопытный. Любые действия необходимо предварительно согласовать с президентом корпорации мистером Эданом Уйлиэлем…» — Вот черт! Похоже наш план был не самый лучший. Судя потому, что моя капсула 1451, то твоя… — я пролистал биографию до конца и увидел нумерацию гномихи, как подопытной. — Тысяча…один. Осталось только найти какую-нибудь карту, и папочка спасет тебя, миниатюрная стерва. Я забил в поисковик имя Доминика Гнузза, Ласковой Тени и Хуча. Похоже способность выделять ядовитый пот была «удачной» шуткой какого-то сисадмина, совершенно случайно в последствии прикрывающей задницу жирного орка все это время. С такой способностью, я уверен, никто бы долго не мариновал его в капсуле. Он был под номером семьсот семьдесят семь, Ласковая Тень расслаблялась в тысяча триста девяностой — где-то рядом, а Хуч, как и я, был в отдельном боксе тысяча триста девяносто пять. Пора собрать свою dreamteamи двигаться на землю. Ну или сразу в Аталию. Я прошел сквозь свисающие с потолка полиэтиленовые шторы, вышел в открытую дверь, которая вела в коридор и увидел труп одного из ученых. Поднял голову. Пятна крови и тела убитых были по всему переходу. У бедолаги, лежащего под моими ногами, был разорван живот, а внутренности из него…съедены? Я наклонился и сорвал пропуск с нагрудного кармана мертвеца. — Черт… только не говорите, что, перезагрузив систему мы выпустили на свободу какую-нибудь неведомую тварь… — пробормотал я. Я поднимался на ноги и уже собирался идти в камеру Ласковой Тени, как вдруг мимолетным взглядом увидел, что убитый эльф моргнул. Почудилось? Я не успел ничего сообразить, как руки ученого схватили меня за ногу, а зубы врезались в икру правой ноги. После боли, которую я испытывал в последние минуты в Раю, это было ничто, но зараженный эльф все сильнее сжимал челюсти, и я почувствовал, как кровь побежала по ноге. Я дотянулся до упавшего стула, лежащего недалеко и со всей силы размахнувшись всадил ножку прямо в ухо зараженного. Метал пробил насквозь череп мертвеца и тот издав кряхтящий звук умер. На этот раз навсегда. — Чертов урод! А если бы у меня не было иммунитета?! — орал я на него, как будто он еще слышал меня и мог сожалеть о содеянном. — У тебя нет иммунитета, — раздался голос из-за моей спины, я обернулся и увидел Ласковую Тень. — Крошка! Как я рад тебя видеть! — радость от встречи вдруг ушла на второй план, как только я понял, что она сказала. — Что значит «у меня нет иммунитета»? Эльфийка подняла планшет, который был в ее левой руке. — Это было в боксе, где меня держали. Они… — она указала на лежащие в белых халатах трупы сотрудников корпорации. — Тут написано, что это они заразили весь Аркалис год назад. — Я догадывался, — я приподнялся штанину, чтобы разглядеть укус. Своим ударом я помог мертвецу оторвать целый кусок от моей плоти. — Вот черт! Сильно болит… — Тут написано, что им удалось с помощью моих клеток создать вакцину для всех сотрудников… — А почему тогда этот хренов урод заразился? — я пнул труп ученого, укусившего меня, здоровой ногой. — Потому, что вирус, который они создали искусственным путем, мутировал. У нас больше нет иммунитета… В один момент я забыл о боли, которая мучила меня все это время и впал в ступор.Глава 23. Коктейль для антагониста
— Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет, — я не мог остановить завладевающую мной панику. — Нет, Тень. Скажи, что ты пошутила! Она протянула мне планшет. Я долго мотал головой, не желая заглядывать в него. — Это сон. Сон! Это гребаная виртуальная реальность, да?! Эльфийка молчала. Я нервно почесал затылок, все еще раздумывая хочу ли прочитать то, что там написано или нет. В конце концов я схватил данные и вчитался. «Отчет 37. Нам удалось создать вакцину. Многочисленные эксперименты показали, что антитела, появившиеся в крови вакцинируемых, блокируют ген, который критически действовал на те части мозга, которые отвечают за агрессию. До сих пор неизвестно за счет чего тела мертвецов оживают. Возможно, найдя ответ на этот вопрос, нам удастся создать эликсир вечной жизни? Отчет 38. Эксперимент прошел неудачно. Пока неизвестно почему одни подопытные не могут заразить вакцинированных особей, а у других это получается. Такое ощущение, что ген мутировал. Сложно что-то сказать наверняка. Мы долетели до ближайшего города и отловили тридцать особей зараженных мертвецов. Дальнейшие исследования покажут имеем мы дело с одним штаммом вируса или их несколько. Отчет 39. Наши самые худшие опасения подтвердились. В попытках сделать вирус биологическим оружием мы собственноручно изменили его… Это была страшная ошибка. Те люди и нелюди, которые обладали иммунитетом к первоначальному штамму вируса теперь подвержены заражению, как и все остальные. Нам не остается ничего другого, кроме как отложить все эксперименты до того времени, пока нам не удастся обнаружить кого-то с иммунитетом к более агрессивному штамму. Эльфийку необходимо оставить в Раю до тех пор, пока она отвлекает подопытного 1451. Как только она и там перестанет приносить пользу — сбросить.» На полях была дописана еще какая-то информация, но меня это уже не интересовало. Я выпустил планшет из рук и схватился за лицо. — Гребаный дирижабль… — произнес я с полной апатией глядя в лицо Ласковой Тени. — Может…тебе еще можно как-то помочь? — она смотрела на меня с сочувствием, но на ее лице не было и тени траура. Такого, который обычно появляется, если твой почти муж, почти отправляется на тот свет. Она что, не помнила последний год нашей жизни? Я продолжил нагнетать обстановку. — Знаешь, что? — произнес я. — Давай не будем думать о том, что со мной может случится. Давай посадим эту чертову штуковину. Освободим тебя и других пассажиров. А дальше будь что будет. Просто идем к цели. Шаг за шагом. Хорошо? — Хорошо, Квист, — ответила она. — Даже если мне суждено умереть здесь, ты должна будешь уйти, когда я скажу. Поняла? Тень положительно закивала. — Блять! — тут же взорвался я и ударил кулаком по стене. Эльфийка испугалась и отошла на несколько шагов. — Что с тобой? — Ты хотя бы помнишь, что мы прожили вместе весь прошедший год в виртуальной реальности? Она прищурилась, а затем медленно помотала головой. — В жопу! Все равно скоро подыхать. Иди за мной. — Постой, — она схватила меня за руку. — Объясни мне, чего ты так разозлился? — Нет времени, Тень! К тому же…это уже неважно, — я почувствовал, как кровь, сочащаяся из ноги, затекает в ботинок. — Помоги мне освободить Хуча и еще пару нелюдей. На этом все. Эльфийка ничего не ответила, но все же пошла за мной. Мы прошли по коридору. Я искал дверь с табличкой на которой будут цифры «1395» — порядковый номер Хуча. Он должен был сидеть в боксе, за дверью с такими же цифрами. — Это здесь, — я толкнул приоткрытую дверь. Мы вошли внутрь и двигались по полосе из крови, растянувшейся по полу. — Только бы с псом ничего не случилось… — говорил я себе под нос, осторожно ступая сквозь полиэтиленовые шторы. — Проклятье! Хуча не было. Перевернутая миска с едой. Лужа крови, где он вероятнее всего ранил нападавшего, провода и капельницы валялись на полу в клетке, где Волк Смерти сидел все последнее время и из которой был подключен к Раю. На компьютерном столе стоял монитор, насквозь пробитый чем-то острым — не работал. — Как думаешь, его забрали или он сам сбежал? — спросила Ласковая Тень. — Не знаю. Трансформируюсь в него. Прямо сейчас, — я сел в кресло, закатанное под компьютерный стол. — Если кто-то придет сюда — буди, ясно? — Ладно. Только давай скорее. Похоже, весь дирижабль забит мертвецами и Фрайа знает еще кем. Хорошо бы убраться отсюда… Я закрыл глаза и все предстало для меня в уже привычном черно-белом свете. Хуч прятался под большим столом. Я огляделся. Огромная панель управления, за которой сидело несколько сотрудников корпорации в черно-белых костюмах, мигала разными кнопками. Широкое окно за ней открывало шикарный вид на бескрайнюю пустыню. Это были Зыбучие Пески. Сисадминам довольно точно удалось создать копию этого места — из Рая был очень похожий вид. Другие сотрудники «Сверхновой» в панике бегали по помещению и кричали: — Заблокировать вход в пункт управления! — Взять курс на Центавру! — Аварийная блокировка отсеков! Срочно! Подопытные не должны выбраться из боксов! Кричали командиры, зона ответственности которых легко отслеживалась по составляющим их приказов. — Выпускайте усыпляющий газ и блокируйте все каюты, вашу мать! — гневно обобщил все просьбы нижестоящих командующих Вендин Уйлиэль, подошедший к одному из эльфов, сидящему за пультом. — Но…мистер Уйлиэль… Не все наши люди еще добрались до мостика. — Это уже неважно, болван. Если ты сейчас же не выполнишь приказ, пробужденные подопытные придут сюда и перебьют нас всех! Эльф не сдавался. — Простите, мистер Уйлиэль. Когда я соглашался на эту работу, мне не говорили, что я должен буду убивать невинных. А если мы заблокируем вход, такая участь, несомненно, ждет каждого, кто не успел добраться до мостика. Я не выполню приказ… — Проклятье, Эргис! — седой эльф достал мини арбалет и нацелился в единственного адекватного сотрудника на этой чертовой жестянке. — Если ты сейчас же не выполнишь приказ, я убью тебя. Эльф, чья лысина переливалась красным и синим аварийным светом, некоторое время помолчал, а затем сказал: — Вы не убьете меня. Капитан и помощник капитана мертвы. Кроме них полностью управлять судном умею только я. Поэтому я немедленно найду место, чтобы посадить дирижабль и выпущу тех, кто больше не желает оставаться на борту, — дерзкий нелюдь повернулся к президенту и протянул ему рацию, — Скажите всем подопытным, вернее…пассажирам, что мы выпустим их, как только посадим дирижабль. Скажите, что им просто нужно оставаться на своих местах, чтобы мертвецы, бродящие по коридорам, не убили их. А мы подарим свободу всем, как только настигнем земли. Лысый был очень уверен в себе. Его рука даже не дрожала, когда он держал рацию, которую мистер Уйлиэль не спешил брать. Вокруг уже столпились другие трусливые сотрудники корпорации, но лишь беззвучно наблюдая чем кончится дело, ждали, когда смогут принять сторону первого или второго. — Ты прав, — сказал наконец старик. — Никто кроме тебя не сможет посадить дирижабль. Лысый одобряюще кивнул. — Но… — поспешил продолжить президент. — Это и не нужно. Ты же знаешь, что в отсеке эвакуации есть эликсир левитации? Пожалуй, я и несколько моих верных подчиненных воспользуемся им, а все остальные, включая тебя, сдохнут на этом дирижабле, когда он рухнет на землю. Наконец в глазах лысого промелькнул страх, и старик тут же добавил: — Но я не предоставлю тебе возможности прокатиться на этом аттракционе. Ты сдохнешь сейчас. Старик нажал на спусковой крючок, миниатюрная стальная стрела вылетела из арбалета и вошла дерзкому эльфу в голову через глаз, а острие показалось из лысого затылка. Мертвец тут же рухнул на светящуюся панель управления. — Уважаемые коллеги! — заговорил Вендин Уйлиэль в рацию, которая усиливала звук его голоса на все помещение, предварительно переключив зону ее действия только на пункт управления. — Планы поменялись. К сожалению, в нашей команде не осталось тех, кто бы с легкостью справился с посадкой дирижабля. Мы могли бы попробовать сделать это, если бы риск был оправдан. Но сейчас наши жизни важнее жизней подопытных, которые в это самое время убивают наших коллег за пределами этого отсека. Поэтому прямо сейчас я приглашаю всех пройти за мной в зону эвакуации. Мы покинем дирижабль и на земле начнем новый проект, в котором учтем все ошибки и сделав верные выводы, наконец попадем за завесу — туда, где каждый из вас сможет быть счастлив. А теперь нас немного потрясет. Президент подошел к пульту управления и потянул за рычаг. Дирижабль накренился на бок, а затем слегка наклонился вперед. Притаившийся Хуч едва не выскользнул из-под стола. Гребаный старик отправил свое детище совершить «мягкую» посадку! Я покинул тело Волка Смерти и тут же увидел испуганные глаза Ласковой Тени, которая одной рукой держалась за клетку, в которой жил мой питомец последний год, а второй пыталась удержать меня. — Наконец-то! — вскликнула она. — Я думала ты уже не вернешься! Что произошло? — Мы падаем! — ответил я и тут же схватил эльфийку за талию. — Отправляйся к боксам тысяча один и семьсот семьдесят семь! Запомнила? Тысяча один и семьсот семьдесят семь! Освободи тех, кто там заперт и приходи в зону эвакуации! — Зона эвакуации? — Сейчас. Я выбежал в коридор и перешагивая трупы эльфов в белых халатах добрался до небольшой карты, висящей на стене. Надпись на ней гласила «План эвакуации». — Мы здесь. А зона эвакуации здесь, — я ткнул пальцем в единственное место на карте, помеченное жирным восклицательным знаком. Место, где мы находились, было гораздо ближе к зоне эвакуации, чем пункт управления. Если поторопиться, я опережу бегущую с тонущего корабля крысу — Уйлиэля. Дирижабль наклонился еще сильнее. Трупы медленно покатились по полу, оставляя полосы из крови на бетонном полу. — А номера, что ты мне назвал? — Иди в сторону уменьшения от этих, Тень. Все, как всегда, — начал нервничать я, не зная успеет ли она спасти того, кто приносит удачу и ту, с которой я покувыркаюсь, если стриптизерша так и продолжит строить из себя недотрогу. — Хорошо, Квист… Встретимся внизу. Мне показалось, что Ласковая Тень хотела еще что-то сказать. Но не сказала. Мы побежали в разные стороны. Я подошел к выходу ведущему на лестницу. Открыл. Изнутри на меня тут же вывалился еще один зараженный. На этот раз это был гоблин. Он вцепился мне в руку и вырвал кусок плоти. Я заорал, схватил его ладонями за голову и принялся бить о торец открытой двери.Бил до тех пор, пока куски его редких каштановых волос вперемешку с кожей, кровью и осколками черепа не стали оставаться на двери после каждого удара. Дьявол! Теперь еще и рука… Мои шансы стать ожившим мертвецом увеличиваются с каждым часом! Плевать. Спасу тех, кого могу и убью того, кто заставил меня вляпаться во все это дерьмо, а дальше…Посмотрим. Я отпустил бездыханную тушу мертвеца, и она медленно поползла по косому коридору ко всем остальным трупам, уже нагромождающимся друг на друга на другом конце длинного перехода. Зона эвакуации находилась на самом нижнем этаже. Я спустился. Приоткрыл дверь. Ни души. Неужели нет ни одного желающего покинуть этот чертов дирижабль? А где все освобожденные подопытные и персонал? Ладно. Видимо я первый. Не успел я войти внутрь как на меня со спины тут же кто-то набросился. Это был не мертвец, потому что вместо того, чтобы пускать в ход зубы, он пытался задушить меня довольно сознательно. Я ударил локтем под дых нападавшему. Еще раз. Хватка неизвестного противника ослабла и тогда я смог раскачаться, чтобы ударить тело, висящее на мне, об стену. Еще раз. Наконец незнакомец слетел с меня. Я развернулся и на секунду растерялся. Это была женщина. Эльфийка. В белом халате. Я уже размахнулся, чтобы отпечаток моего ботинка остался у нее на лице, но остановился. — Ты можешь пропустить меня в зону эвакуации? — спросил я, оглядывая пропуск на ее груди. У меня был такой же, но сработает ли? Да и убивать женщину… — Иди в жопу! — лежащая на полу эльфийка плюнула в мою сторону, но слюна опустилась ей же на ноги. — Послушай, детка, — начал я. — Ты можешь сдохнуть здесь и сейчас ради человека, который запустил стрелу в лоб последнему, кто мог управлять дирижаблем — если ты еще не заметила, мы падаем. Вариант номер два. Ты можешь выжить и найти свое место в гребанном мертвом мире. Да, сейчас там не так хорошо, как раньше, но по крайней мере у тебя появится много перспектив, кроме быстрой смерти. Эльфийка глазела на меня и ничего не отвечала. Дирижабль еще раз тряхнуло. Зона турбулентности? — Принимай решение скорее, твою мать! — выкрикнул я. Ученая состроила презрительное выражение лица и сквозь зубы проговорила: — Клянешься Фрайей, что позволишь мне улететь отсюда? — Клянусь, — еще один толчок. Воздушная яма? — Скорее! Эльфийка протянула мне руку, и я помог ей подняться. Затем она подошла к двери, на цифровом табло над которой горела большими красными буквами надпись «ЗОНА ЭВАКУАЦИИ». Ученая приложила свой пропуск к магнитному замку, затем ввела пароль. Дверь открылась. — Обожаю этого толстяка, — воскликнул я, радуясь тому, что удача все еще преследовала Доминика Гнузза, зная, что мои действия спасают жизнь ему. — Что? — спросила ученая. — Ничего. Где тут этот летательный эликсир? — Левитации? Здесь. Она подошла к небольшому стеллажу и выдвинула один из ящиков. Внутри стояла целая куча пробирок с оранжевой жидкостью внутри. — Можно? — спросила она. — Бери. Как и обещал. Эльфийка взяла флакон, откупорила пробку и залпом выпила содержимое. Затем подошла к двери с надписью «ВЫХОД», еще раз оглянулась в мою сторону, нажала на большую синюю кнопку и открывшийся проход явил нам ясное голубое небо, летя по которому в дирижабле мы падали вниз. Хорошо, что это был не самолет, иначе нам всем давно бы пришел конец. — Спасибо, — сказала она и прыгнула. Я видел, как через мгновение эльфийка поднялась в зону видимости, а за ее спиной развивались почти прозрачные огромные крылья. — Так. Что делаем дальше, Квист? — спросил я сам у себя, когда дверь автоматически закрылась и ответ пришел в голову почти сразу. Я достал из ящика с пробирками шесть наполненных сосудов — для меня, Ласковой Тени, Сенны, Хуча, Доминика Гнузза и Валькирии. Распихал их по карманам. В каждый по три. И принялся доставать остальные ящики с пробирками из стеллажа, чтобы уничтожить их все. Они падали на пол, флаконы выскальзывали из них и разбивались, превращаясь в одно сплошное оранжевое месиво, в котором тонула тысяча мелких осколков. Это был дерьмовый план, потому что те, кто теперь не мог эвакуироваться с дирижабля будут обречены умереть. Но, с другой стороны, никто из этих ублюдков даже не попытался защитить того лысого эльфа, который хотел, чтобы выжили все. Они просто стояли и смотрели, как он умирает. Теперь тоже самое сделаю я. Когда остался последний ящик с эликсирами левитации я сохранил только один флакон, а вся остальная жижа присоединилась к луже на полу. Затем я раскупорил оставшуюся пробирку, вылил из нее половину зелья, а затем приспустил штаны и восполнил потерянное. Даже если этот эликсир оставит возможность летать, гребанный сукин сын отведает моей мочи, думал я, ставя деревянную пробку на место. Едва я успел задвинуть ящик, как короткий звуковой сигнал оповестил о том, что доступ в зону эвакуации открыт. Я обернулся. Передо мной стоял Вендин Уйлиэль, а за его спиной толпилась целая куча сотрудников вшивой корпорации, желающая сбежать с падающего дирижабля. Старик наставил на меня свой арбалет. — Вот ублюдок! — сказал он, целясь мне прямо в голову и осматривая залитый пол. — Отойди от ящика! Я послушался. Старик обошел меня, все еще держа палец на спусковом крючке и выдвинул его. — Ах ты ублюдок! Разбил все, а для себя припас один билет на свободу? — крикнул он. — Хорошо, что я успел вовремя! Всем стоять на месте! — теперь старик направлял арбалет на всю толпу, включая меня. Кто-то из командиров попытался побежать на него, но тут же получил стрелу в лоб. — Стоять на месте! Девушки и молодые эльфы в синих, белых и желтых комбинезонах замерли, боясь умереть раньше времени. — Все, как всегда, — усмехнулся я. — И этому человеку вы прислуживали? — Ты что-то сказал? — бросил старик, но вдруг увидел укус на моей руке и рассмеялся. — Квист Мерлоу… Судьба оказалась к тебе жестока, верно? — он улыбнулся еще раз, затем достал подготовленный мной флакон и зубами вынул из него пробку. — Твоя финал уже написан. Я даже подумываю, не поделиться ли с тобой порцией этого эликсира, чтобы ты сдох не сразу, разбившись на этом дирижабле, а чувствовал, как превращаешься в мертвеца… Я молчал. Старик смотрел на меня своими бледными глазами. — Но. Тут, итак, едва хватит, чтобы долететь до земли, — продолжил он. — Несмотря на то, что ты заставил меня бросить дело всей моей жизни, я все же проявлю милосердие. — он прислонил флакон с эликсиром к губам и залпом выпил содержимое, что лишь наполовину было эликсиром. Поморщился, не ожидая необычного привкуса. — Я не убью тебя. Покатайся на дирижабле, летящем прямо в ад! Вендин Уйлиэль пятясь спиной подошел к эвакуационному выходу, нажал на большую синюю кнопку, еще раз улыбнулся мне и выпрыгнул. Я подбежал, чтобы выглянуть наружу. Морозный воздух тут же обдал мое лицо. Я видел, как старый эльф стремительно летит на скалы, раскинувшиеся под нами. Он так и не взлетел. Я довольно улыбнулся, когда миниатюрный силуэт встретился с каменной поверхностью. Блять. Нога снова заныла. Похоже вирус вот-вот завладеет мной…Глава 24. Урок пилотирования
Я обернулся. Разъяренная толпа смотрела на меня десятками красных эльфийских глаз. Вот черт… В следующее мгновение все стадо, лишенное шанса на спасение, ринулось в мою сторону. Однако вместо того, чтобы накинуться на меня они припали к полу и принялись хлебать из лужи оставшийся эликсир и драться за последние капли, сулящие надежду на спасение. Они боролись, слизывали зелье левитации, их языки встречались с сотнями осколков на полу и голубая кровь, вытекающая изо ртов бьющихся, смешиваясь со спасительным зельем. Следующие пили уже непонятную жижу, которая наверняка не даст нужного эффекта, но им было все равно — выбора не было. Затем, считающие, что выпили достаточно, выпрыгивали в открытую дверь, ведущую на свободу и с каждой минутой эльфов в зоне эвакуации, становилось все меньше и меньше. Наверняка, они разбивались за бортом, повторяя судьбу своего бывшего президента. У меня не было времени посмотреть, получилось ли хоть у кого-нибудь взлететь и совершить мягкую посадку. Я воспользовался их желанием жить и обошел сражающихся друг с другом сотрудников уже бывшей корпорации «Сверхновая». — Я привела всех, кого ты просил, — возвестила Ласковая Тень, возникшая передо мной, едва я успел выйти за дверь. Я окинул присутствующих взглядом. За спиной эльфийки возвышалась туша толстого орка, чуть левее от нее стояла миниатюрная гномиха. Из неоткуда вдруг выскочил Хуч, набросился на меня и принялся вилять хвостом и лизать в щеку. — Ну привет, сукин сын, — сказала Валькирия, которая на самом деле оказалась самой настоящей гномихой, а никакой не полукровкой. — Какой план? Эта бандура вот-вот рухнет… — Блять… — ответил я, схватившись за голову. — Твою мать, Квист! Ты что, опять решил целую кучу задач, кроме самой главной?! — откликнулась миниатюрная стерва. — Где Сенна? — спросил я, смотря в глаза Ласковой Тени. — Ты не говорил про орчанку, — растерялась она. — Ты сказал, чтобы я привела нелюдей из семьсот семьдесят седьмого и тысяча первого боксов! — Дьявол… Я забыл про ботаничку! — я ударил себя ладонью в лоб. — Она нужна нам, чтобы навсегда смыться из этого поганого мира! Ладно. Держите этот эликсир. Он летательный или…короче вы поняли. Как только выпьете, сразу направляйтесь к земле. Насколько я знаю его может хватить ненадолго, поэтому не советую долго летать и глазеть на пейзажи вокруг! Сразу спускайтесь вниз, ясно? — я раздал всем своим спутникам по флакону. — Я найду Сенну и приведу ее к вам. Только бы гребанный укус не убил меня раньше времени… Я посмотрел на сочащуюся из раны на руке кровь. — Я пойду с тобой, — сказала Ласковая Тень. — Я тоже, — прибавил сжатым басом Гнузз. — Бац! Удача не помешает человеку. — А я полетела, — Валькирия взяла у меня флакон, вынула деревянную пробку и выпила содержимое. — Вот тебе клок моих волос. Она отрезала целый пучок ножом, который уже успела откуда-то добыть и добавила: — Если тебе каким-то образом не удастся откинуть коньки, и ты захочешь получить должок, то твой Волк Смерти найдет меня по запаху, — она протянула мне свои волосы. — Желаю вам всем тут не подохнуть! Она зашла в помещение, где уже почти прекратились крики паникующих, осушивших мокрый пол и выпрыгнувших наружу. Я услышал звук открывающегося, а затем закрывающегося аварийного выхода — ветер яростно задул внутрь и оповестил о том, что хакерша полетела. Я засунул клок ее волос в карман. — Где Сенна? — спросила эльфийка, понимая, что очень скоро дирижабль встретится с землей. — Вы не пойдете со мной, — твердо ответил я. — Если я не успею найти ее, пока эта…конструкция падает, то по крайней мере вы останетесь живы. А мне терять нечего. Эльфийка хотела возразить, но я не позволил. — Нет, Тень. Пей, — я кивнул головой обозначая свои твердые намерения и протягивая ей сосуд с зельем левитации. — Чем дольше вы это делаете, тем меньше времени у меня остается, чтобы спасти орчанку и помочь вам попасть за завесу. Гнузз, ты тоже. Держись этого парня, Тень. Он приносит большую удачу. Они взяли сосуды со спасительной жидкостью. Я не стал контролировать их следующие движения и присел, чтобы посмотреть Хучу в глаза. — Я знаю, малыш, что мы с тобой связаны и нам предначертано умереть в один день, — волк в ответ кратко проскулил. — Но я не знаю, что случится, когда я обращусь… Ведь это продолжение жизни, а значит…Возможно, ты останешься на этом свете. Приглядывай за Ласковой Тенью, хорошо, дружок? Теперь она твоя хозяйка… Волк еще раз проскулил. В этот момент эльфийка упала рядом со мной на колени и обняла. — Я не помню, что было между нами весь последний год в этой…виртуальной реальности, Квист, но хочу сказать…что люблю тебя! Слышишь? Я понимаю, сейчас тебе не до розовых соплей, но… Сделай все, чтобы выжить, и я обещаю, что буду любить тебя каждую секунду нашей будущей жизни. Я знаю, что тебе под силу это… И эльфийка поцеловала меня. Это был самый настоящий поцелуй. Он не шел ни в какое сравнение с теми, что мы дарили друг другу тысячу раз в Раю. Дирижабль тряхнуло и это сразу напомнило мне о том, что надо спешить. Я откупорил пробку на одном из оставшихся эликсиров и влил содержимое в пасть Хучу. — Все готовы? — спросил я у двух оставшихся спутников и Волка Смерти. Двое покивали головой, а один гавкнул. Тогда я вошел в зону эвакуации и распахнул дверь, нажав на большую синюю кнопку. Все выпрыгнули из дирижабля. Я видел, как три фигуры становятся все меньше, удаляясь от меня, затем широкие крылья, появившиеся у них за спиной, разрезают морозный горный воздух и несут в сторону какого-то хребта, виднеющегося, сквозь несильный туман. — Блок сорок восемь… — пробормотал я себе под нос и выбросил пустую склянку из-под эликсира, доставшегося Хучу. Дверь аварийного выхода проехала перед моим носом, закрыв обзор — я больше не видел своих спутников. В укушенных ноге и руке боль ощущалась все сильнее пока я поднимался по лестнице и сквозь зрение, которое уже не так хорошо держало фокус, вглядывался в таблички, висящие перед входами на этажи и обозначающие номера блоков, словно количество квартир в подъезде. Судя по всему, сорок восьмой был на пятом этаже. Еще чуть-чуть и я на месте… Только я добрался до нужного мне лестничного пролета, как внезапно динамики, которые служили средством оповещения персонала засвистели. Кто-то собирался использовать рацию? Звуковые помехи несколько секунд мешали говорящему, а дальше… Визг. До боли знакомое визжание не то человека, не то животного. Кажется…это была Лана? Маленькая дьяволица добралась до пункта управления и воспользовалась брошенной Вендином Уйлиэлем рацией. Она призывала мертвецов! Но на хрена ей сдалась армия мертвецов на дирижабле, который вот-вот рухнет? Ай, пусть делает что хочет. Главное сейчас найти Сенну. Я пошел по окровавленному коридору суматошно ища блок 48. Здесь погибло много народа, но, мне на удачу, все мертвецы ринулись к своей повелительнице. Жаль, что я не могу замочить ее, хотя… Мне же нечего терять? По крайней мере не подохну превращаясь в живого мертвеца, а умру практически от своей же руки. Хм… Перед глазами мелькали блоки 38…40…42…44…46…48…Сорок восемь! Я подергал ручку. Было закрыто. Затем достал пропуск и приложил его к магнитному замку. Заблокировано. Еще раз. — Ничего не получится, Квист, — из динамиков послышался женский электронный голос. Я поднял голову и взглядом поймал камеру, которая была направлена на меня и вызывающе мигала красной лампочкой, рядом с объективом. — Можешь не ломать себе голову. Это твоя любимая дочь. Как этой маленькой дьяволице удалось обрести речь?! Похоже мы уничтожаем действительно ценный с научной точки зрения корабль. — Это ты заблокировала дверь? — крикнул я в надежде, что она меня услышит. — Я не умею читать по губам, но подозреваю, что ты просишь меня разблокировать блок…сорок восемь, кажется? Я выраженно покивал головой. — Не сейчас, Квист. Я едва успела заблокировать отсеки тех, кто еще не успел проснуться. Судя по тому, что я слышала, мне нужно как следует запастись едой. Хорошо, что все пришли в себя неодновременно. Я полагаю это зависит от количества времени, которое подопытные пробыли в Раю. Чем дольше ты там был, тем медленнее будешь приходить в себя. Мои мальчики обратили первых проснувшихся сразу, а дальше пошел персонал и… Лана замолчала, видимо отвлекшись на что-то, а затем динамики вновь зашипели. — Дирижабль вот-вот рухнет, а мы знаем, что ты не в коем случае не должен подохнуть — ведь наши с тобой тела до сих пор связаны? Поэтому неси свою задницу в…пункт управления. Силой мертвецов мы попробуем спасти тебя при жесткой посадке. Я помотал головой. — Да что с тобой такое, Квист Мерлоу! — динамики стали хрипеть от надрыва искусственного голоса. — Я делаю все, чтобы спасти твою чертову шкуру, а ты упрямо желаешь подохнуть? — У меня другой план, чертова ты стерва! — крикнул я. — Открой доступ в сорок восьмую или я…никуда не уйду! — Ладно, — сдалась девчонка, вновь обретшая способность говорить. — Буду надеяться, что у тебя есть план, а пока я на всякий случай все же пошлю за тобой. Она завизжала и на середине ее возгласа связь оборвалась, а звуковой сигнал оповестил о том, что дверь открыта. Я забежал внутрь. Посреди разбросанных на полу файлов, листов, ручек, разбитых цветочных горшков, опрокинутого кресла и сдвинутого с места падением дирижабля стола, стоял огромный аквариум. Со всех сторон к нему были подведены трубки, а внутри спала…или плавала, Сенна. Она была абсолютно голая, а на носу не было очков, что на мгновение даже ввело меня в заблуждение — может эта та Сенна, которая была предана мне, а не ботаничка предавшая меня при первой возможности? На панели справа я обнаружил кучу кнопок. Какая-то из них должна была освобождать орчанку. Так… Наверное это… эта кнопка. Я нажал на большую синюю клавишу. Вода из контейнера, в котором находилась орчиха, спустилась, а висящая на вколотых в тело трубках Сенна, на полусогнутых коленях продолжала болтаться внутри контейнера. Теперь нужно открыть эту дверцу. Может…эта кнопка? Я нажал на большую зеленую клавишу и пространство внутри тут же заполнилось прежней жидкостью, только более светлой. — Проклятье! — вспылил я и принялся жать снова на синюю кнопку, которая не срабатывала, пока контейнер полностью не заполнится зеленой жижей. — Так и знала, что у тебя не хватит мозгов сделать все правильно, — послышался голос сзади. Это была Валькирия. — Чего вылупился? Я пришла не спасать твою шкуру, а скорее помогать своей. Оказалось, что мы летим над Мертвыми Землями. Она нажала несколько клавиш на циферблате, и вода стала уходить. — Чего смотришь, как будто никогда о них не слышал? С географией в школе плохо было? Следующие нажатия заставили все трубки, подведенные к телу Сены отсоединиться и уползти в специальные отверстия, словно змеи они прятались в свои норы. — Если мы рухнем тут, то можно даже не пытаться спастись. Тролли прикончат всех нас, как только мы покажемся им на глаза. Еще несколько нажатий и дверь отворилась. Я подхватил выпавшую изнутри орчанку подмышки и не дал ей полностью вывалиться из контейнера. Увеличивающаяся тряска помогала ботаничке прийти в себя. — Квист? — растерянно произнесла наконец очнувшаяся. — Ты можешь идти? — спросил я. Валькирия стояла за моей спиной и молчала. Орчиха вместо того, чтобы ответить, заметила свою наготу и принялась прикрываться. Эх. Это точно не та воительница, с которой я когда-то чуть не покувыркался… — Держи, — Валькирия подала ботаничке костюм. — Мы вот-вот упадем… — продолжил я, пока она робко натягивала одежду и вдруг осознал, что у меня осталось только два эликсира левитации, потому что упрямая гномиха уже потратила свою порцию. — Блять! — Что? — У меня только два эликсира. Нам придется оставить тебя на дирижабле, Валькирия. — Хрена лысого, — откликнулась она. — У меня есть план получше. Сейчас мы доберемся до пункта управления, и я попробую посадить эту чертову жестянку… — Как? — вдруг вмешалась в разговор Сенна. — Здесь нужны навыки пилотирования, опыт, расшифровка команд… Как минимум, мы не знаем пароля для входа в систему управления. — Судя потому, что ты до хера умная, — отозвалась гномиха. — Значит худо-бедно разбираешься во всем этом. А значит будешь садить эту бандуру. Пароль предоставь мне. Сенна задумалась. — Не, — ответила она наконец. — Пожалуй, мы улетим отсюда. У нас, все-таки есть билет на свободу. В отличие от тебя. Эта Сенна нравилась мне гораздо меньше. Она была готова всадить в нож спину любому, спасая только свою шкуру, в отличие… Вот черт! Конечно. Она же полная противоположность моей орчихи! И если та, была готова жертвовать собой ради других, то эта бережет свою зеленую задницу до последнего. — Нет! — отрезал я, а пробирки с эликсиром левитации разбились, стукнувшись о пол в блоке 48. — Ты пока что ничего не сделала, а она как минимум помогла спасти твою шкуру, когда я тут пыхтел как баран, уставившийся на новые ворота. Мы все вместе идем в пункт управления, ясно? Орчиха поняла, что спорить со мной бессмысленно и неохотно помчалась за нами на встречу с моей давней знакомой. Вернее, родственницей. Мы бежали по пустынным окровавленным коридорам. Многие двери блоков и боксов были заперты, а те, что светились зеленым дружественным светом содержали рядом с собой следы схваток с мертвецами. Наверняка в одной из камер, среди людей и нелюдей со сверхспособностями мы бы нашли того, кто бы смог нам помочь, но искать иголку в стогу сена… Мы уже, итак, потратили слишком много времени и если бы эта бандура, как выражалась Валькирия, была самолетом, то от нас всех давным-давно не осталось бы и следа. — Так, так, любимый папочка… — начала говорить Лана, пафосно встречая своего давнего врага и надеясь на эпичную развязку наших отношений. Но мне было не до этого. В огромное окно я видел приближение твердой безжизненной скалы. И только мимолетным взглядом прорываясь к пульту управления среди толпы мертвецов успел разглядеть небольшое прямоугольное приспособлении на шее маленькой дьяволицы, которое и позволяло ей говорить. — Нет времени, Лана. Убери всех своих мертвецов отсюда. Возможно, нам удастся посадить дирижабль. Какое-то время мертвячка неподвижно наблюдала за мной, а потом видимо решила, что от сохранения нашего борта, терпящего крушение, действительно выиграют все и завизжала, приказывая мертвецам — угнетенным, падшим, бродячим, мясоедам и щелкунчикам убираться прочь. Валькирия подбежала к пульту управления и ее пальцы запрыгали по клавиатуре, судорожно подбирая пароль, который допустит Сенну к системе управления. Неудачная попытка. Еще одна. И еще. Скорость падающего с неба дирижабля почти не ощущалась на мостике. Казалось мы просто спускались на воздушном шаре, чтобы при соприкосновении с землей выпрыгнуть наружу. Но на самом деле, то огромное количество отсеков, что прицепили к воздушному шару, сильно тянуло всю конструкцию вниз и вероятно устроит невероятное пожарище после того, как столкнется с землей. — Есть! — вскрикнула Валькирия и отошла в сторону. — Теперь твоя очередь, великанша. Сажай этот чертов корабль. Сенна молча подошла к огромному пульту управления, что-то забормотала себе под нос и принялась нажимать на различные клавиши, которые были расположены перед ней. — Выпустить шасси, закрылки… Так… — Я не хочу тебя отвлекать, но полагаю сперва нам нужно облететь эту скалу, — сказал я, перетаптываясь с ноги на ногу рядом с ботаничкой. — Вот и не отвлекай, — сдержанно огрызнулась она и потянула за рычаг, выправляющий дирижабль и в этот самый момент, едва не задев скалу мы пролетели дальше. Я зааплодировал, словно все уже было кончено, оборачиваясь к Лане и толпе мертвецов. Но все мои спутники стояли с кислыми выражениями лиц. Я понимаю мертвяков, но даже на Валькирии не было лица. — О, нет, — донеслось до меня разочарование орчихи, и радостная улыбка тут же пропала с моего лица. Я обернулся и увидел, как всю землю перед нами охватывает огонь. — Это что еще такое? — Вот бля! — воскликнула Валькирия. — Пламенная Земля! — Пламенная что? — Ничего, Квист, — вмешалась Сенна. — Насколько я понимаю, если мы сядем туда, то проще сразу выпрыгнуть через лобовое стекло. Датчики показывают аномально жаркую температуру этой области. — Выворачивайте чертов дирижабль в сторону! — заорала Лана, своим новым электронным голосом. — Я слишком молода, чтобы умереть здесь. Сенна надавила на рычаг. Дирижабль слегка пошатнулся, но продолжал снижаться. — Мы не успеем… — заключила ботаничка. Все электронные табло загорелись красными восклицательными знаками, а женский голос из динамиков проговорил. — До аварийной посадки осталась одна минута… Рекомендация выбрать другую зону для высадки…Глава 25. Полный прилет!
— И что? Мы будем просто так сидеть и ждать, когда превратимся в пепел?! — негодовал я. — А что нам остается? — ответила Сенна и откинулась на спинке кресла. — Лучше займите свободные места и пристегнитесь. Так, по крайней мере, вы не переломаете кости при посадке и смерть будет менее мучительной. — Блять! Кажется это все… — выпалил я вслух и упал в кресло рядом с Сенной. Валькирия села рядом и пристегнула ремень безопасности. — Хреновое выдалось приключение. Все, как всегда, Квист Мерлоу. Лучше было продолжать гнить в Раю, чем просить тебя освободить нас. Стало еще хуже. Теперь мы вообще все подохнем. Хотя…На что я вообще надеялась, когда связывалась с тобой? — До аварийной посадки осталось пятьдесят секунд, — проговорил женский электронный голос, звучащий гораздо приятнее голоса маленькой дьяволицы, которая кажется еще надеялась выжить. — И вы ничего не сделаете? — проговорила Лана, а ее свисающая с шеи голова беспрестанно дергалась, издавая кряхтящие звуки. — Эй, ботаничка! — крикнула гномиха, пропустив мимо ушей вопрос зараженной эльфийки. — Можешь объявить в свою рацию, чтобы жиртрест со стриптизершей и псом тоже нашли укромное местечко, на случай жесткой посадки? Клянусь, умственно отсталый орк и благородная эльфийка подумают о собственной безопасности в последнюю очередь. — Что? Ласковая Тень на борту? — я встрепенулся будто пойманная в сети рыба. — Ну да. Я же объяснила тебе, что на Мертвых Землях ловить нечего, тупоголовый ты остолоп. Парочка и пес вернулись на дирижабль вместе со мной. Они и сказали мне, что ты ушел вызволять орчиху из плена. Хотя, если хочешь знать мое мнение, эта стерва не заслужила свободы, — она поймала взгляд Сенны, смотрящей на нее. — Да, да. Можешь пялиться на меня сколько угодно. Я никогда не забуду, что ты хотела свинтить с дирижабля, оставив меня подыхать тут в одиночестве. Вернее…в компании этой визжащей девицы. — До аварийной посадки осталось…сорок секунд. — Проклятье! Я принялся осматривать пункт управления в надежде найти сам не знаю что. В самом центре стоял большой круглый стол для переговоров за которым прятался Хуч, на стене висел стенд с лучшими работниками месяца, а по полу были разбросаны брошенные впопыхах планшеты с отчетами. Мой взгляд остановился на небольшом отсеке, внутри которого на полу была засохшая черная кровь, а два каких-то непонятных провода валялись бесхозными, утопая в небольшой лужице крови. Там было две миски. Кормить из них на борту могли только Волка Смерти. — Стойте! — крикнул я. — Кажется я знаю чья эта кровь. И не дожидавшись пока пара удивленных глаз посмотрит на меня я продолжил: — Эти ублюдки проникали в Аталию с помощью Хуча! Как, думаешь, Сенна. Если меня подрубить к этой системе, мы сможем переместиться за завесу? Ведь согласно законам наших вселенных вместо адского пожарища в Аталии должен быть какой-нибудь океан? — До аварийной посадки осталось…тридцать секунд. — Мерзлые Земли! — воскликнула орчиха и тут же набрала на пульте управления какую-то команду. — В нашем мире на этом месте, кажется, находятся Мерзлые Земли! Эй…гном. Встань за пульт! Валькирия презрительно посмотрела на ботаничку, отстегнула ремень и сделала несколько шагов вперед. — Как только я крикну…давай! Нажмёшь восемь этих кнопок и потянешь за этот рычаг на себя! До максимума, ясно?! — Я запомнила эти кнопки, когда ты показала мне еще только половину из них, — презрительно отозвалась Валькирия. — Неси свою зеленую задницу к недоумку, пока этот раздражающий голос не сообщил, что… — До аварийной посадки осталось…двадцать секунд… Я залез в отведенный для Волка Смерти отсек, по пути сшибив миску с водой. Подбежавшая ко мне орчиха тут же воткнула один из проводов мне в позвоночник — адская боль пронзила не только мышцы, но еще и прошлась по всем костям. За двадцать секунд до смерти я терпеливо сдержал крик. Вторую иглу Сенна вставила мне в вену на левой руке. — До аварийной посадки осталось…десять секунд… — Жми! — пронзительно завопила ботаничка и пальцы Валькирии за пару секунд отбили семь клавиш. — Какая восьмая? — обернулась в панике гномиха. Языки пламени уже облизывали обзорное стекло дирижабля. Сквозь огонь ничего не было видно. — До аварийной посадки осталось…пять секунд… — Ты же сказала, что запомнила?! — Четыре… — Нажимай, блять! — Три… — У меня два варианта! — Два… — Жми! — Один… Валькирия сделала выбор. Пламя, которое застилало нам обзор исчезло. Мы будто бы вылетели из огненного леса на просторную не охваченную пламенем землю. Только теперь она вся была покрыта слоем льда. Не успел я осознать увиденное, как дирижабль соприкоснулся с землей. Сенна подбежала к пульту управления и помогла автопилоту выбрать направление — искусственный интеллект нес нас прямо на гигантскую статую, врезающуюся головой орка в небосвод. Никто не говорил ни слова до последнего. Лана со своей компанией оживших мертвецов, казалось, только и ждала, когда все это кончится, чтобы поддаться жажде и набросится на мясистых орчиху с гномихой и как следует обглодать их. Дирижабль ехал все медленнее и наконец остановился. — Опускаю трап… — проговорил голос, целую минуту до этого отсчитывающий секунды. В воздухе висело осторожное молчание ровно до тех пор, пока Сенна не спросила сама у себя: — Получилось? — она еще раз внимательно всмотрелась в легкий туман и завопила. — Получилось! — Да вы прикалываетесь! — Валькирия встала с удобного кресла, на которое уже успела упасть и осторожно выглянула на бескрайнюю гладь снежных равнин перед нами. — Вы хотите сказать, что мы с вами за завесой? Ботаничка отпустила мою руку — на запястье остался след от ее мертвой хватки. Она пошла ближе к обзорному стеклу: — Добро пожаловать на мою… — вдруг она замолчала, словно вспомнив какой-то факт и принялась что-то судорожно вбивать на клавиатуре и пялится в миниатюрный экран, который от меня загораживала спина Валькирии. — Вот черт… — Что там произошло? — выкрикнул я, до сих пор ощущая жирную иглу в своем позвоночнике. — Может меня кто-нибудь отцепит от этой штуковины и тоже предоставит возможность насладиться всеми прелестями нашего нового мира? — Этого не может быть! — продолжала причитать ботаничка. — Нет ни одного закона физики, который бы позволил этому случится. — Что происходит, папочка? Почему они не отвечают тебе? — протараторила противным ненастоящим голосом маленькая дьяволица. Я вынул иглу из вены, кровь брызнула, но я согнул руку в локте и остановил ее. Затем под настойчивые звуки ударов по клавишам, дотянулся до позвоночника, нащупал трубку, ведущую к моему телу, обхватил ее и как следует дернул. Теперь кровь из спины засочилась наружу. Я прижал кофту к ране свободной рукой и подошел к обзорному окну. Перед нами стояла исполинская статуя орка-воителя. В железных доспехах, топором в руках и разинутой в ярости пастью. Он смотрел прямо на упавший с неба дирижабль и замахивался своим грандиозным оружием, лезвие которого неестественно светилось пурпурным. — Эта статуя… — пробормотала себе под нос Сенна. — Это мы прекрасно видим, великанша, — отозвалась Валькирия. — Что это за статуя? — Вингуира Айр Горроха. Великого предводителя всех орков. — Ну и какого хрена она вызывает у тебя столько эмоций? — спросил я, опершись на панель управления и попытавшись добраться взглядом до самой головы орка. Если бы обзорное стекло не было выпуклым, мне едва бы удалось рассмотреть хотя бы что-нибудь, кроме стоп воителя. — А то, что всю верхнюю часть Вингуира Айр Горроха снес упавший с неба метеорит больше тысячи лет назад во время Великой битвы за Кристальные Берега между орками и эльфами. — Блять, ты каждый день ездишь на экскурсию в эти… Мерзлые Земли? Ее должно быть восстановили или еще что. У меня совершенно нет времени разбираться, давайте найдем Ласковую Тень с Гнуззом и Хучем, а затем ты расскажешь, как им навсегда можно остаться в Аталии. Через несколько часов нас вышвырнет прямо в пламя, если мы что-нибудь не придумаем. — Ты не понимаешь, Квист, — отозвалась ботаничка. — Нас не вышвырнет обратно! Я нахмурился, и она продолжила. — Пространственно-временной континуум… — ботаничка увидела, как у каждого из находящихся в пункте управления брови собираются в кучу. — Как бы вам попроще объяснить… В общем, эта вселенная не знает, что мы здесь. И почувствует это только в настоящем. То есть через тысячу лет. А к тому времени от нас останутся только кости… Сенна внезапно замолчала. Перед нашими глазами в исполинскую статую врезалось что-то огромное. Каменные осколки полетели в разные стороны, поднимая столп пыли и огромный булыжник прилетел прямо в лобовое стекло. Продуманная защита дирижабля выдержала, хотя нас знатно трясло несколько минут. — А вот и метеорит, — медленно проговорила Сенна. Затем стукнула пару раз по клавишам на клавиатуре и продолжила. — Я просила запомнить всего восемь кнопок! — она схватилась за голову. — И тогда это сверхсовременная машина случайно не унесла бы нас в прошлое! В самый разгар битвы за Кристальные Берега! Я поднял голову. Пыль после падения метеорита медленно опускалась, а за статуей, из-за горизонта, вслед за высокими знаменами показалась орда орков, скрывающаяся за огромным синим куполом. Он и защитил армию от ударной волны. Зеленые существа, облаченные в кожаные и железные доспехи, стучали лезвиями топоров и мечей по своим щитам, а идущие чуть впереди зеленые нелюди отбивали на больших барабанах гнетущий ритм. Беспорядочные ряды орков разбавлялись гигантскими троллями-великанами; существами с четырьмя рогами, похожими на слонов и тигров одновременно; а в небе летали всадники на хорошо знакомых мне ледяных демонах. Скорее всего прямо за нами, навстречу великой битве, надвигалась туча эльфов, но сейчас мы ее не видели. — Новый мир! Вот здесь-то я и оторвусь! — кинула Лана своим скрипучим голосом, завизжала и бросилась прочь. Горстка оживших мертвецов осталась задержать нас. — Блять! Надо ее остановить! Если эта дьяволица укусит хотя бы одного эльфа или орка, то апокалипсис ждет нас уже в доисторическом мире! На каждого из нас пришлось по два мертвеца. Я оттолкнул одного от себя и пока он не оклемался схватил второго за горло. Кожа эльфа была мягкая, словно пластилин и мои пальцы тут же утонули в гнилой плоти. Я приложил усилие, чтобы добраться до самой глотки зараженного ученого и схватив покрепче сделал из его головы месиво, используя железный стеллаж, стоящий неподалеку. Второго добил Гнузз, на удачу бросив в него подвернувшийся под руку стул. Предмет мебели ударился об эльфа, толкнув того на панель управления и мертвец насадился на один из рычагов, словно кусок свинины на шампур. Он не умер. Но стал беспомощно двигать руками и ногами не в силах догадаться, что легко может освободиться, опершись на все части своего тела. Я оглянулся. Остальные мертвецы тоже были сражены и обезврежены моими спутниками. — Поднимай трап, Сенна! — крикнул я. — Пока маленькая дрянь не смылась на свободу! — Квист… — вдруг окликнула меня Валькирия, когда я уже собирался броситься за мертвячкой. — Чего ты ждешь, долбанная ботаничка?! Надо остановить эльфийку! — Квист… — повторяла она, словно заворожённая. — Да чего тебе? — Твоя рука… Я посмотрел на свою конечность. Она почти полностью покрылась гнилью. Приподнял штанину, чтобы взглянуть на первый укус. Часть гнилой плоти осталась на белых штанах, а сквозь мясо, я, кажется, уже видел кость. — Вот черт… Кажется это конец…Михаил Липарк Земли мертвецов
Глава 1. Орда не мертвецов
Двигатель дирижабля, приземлившегося в параллельном мире, от того, в который я попал изначально, медленно остывал под натиском ветров, гуляющих по Мерзлым Землям за тысячу лет до времени, в котором я родился и привык жить. Зараженная эльфийка-ребенок, покинула борт и теперь наверняка строила планы, которые не сулили прошлому, в которое я попал, ничего хорошего. Мои конечности, укусанные зараженными мертвецами гнили и смерть медленно подбиралась к моему, вернее телу Квиста Мерлоу, а помочь мне могли только стервозная гномиха-хакерша, единоличная орчиха-ботаничка, благородная эльфийка-стриптизёрша или умственно отсталый орк-лепрекон. Перспективы не самые радужные. — Кажется мне конец… — проговорил еще раз я, глядя на загнивающую плоть. — Мне жаль, недоумок… — как могла посочувствовала Валькирия. — Но возможно сдохнуть сразу лучше, чем от жестоких пыток, если мы попадем в плен первым или вторым. По крайней мере твои яйца останутся при тебе. Поэтому если ты ждал того, что мы тут все расплачемся, то вынуждена разочаровать — у нас есть заботы поважнее. Я кисло улыбнулся и доковылял до ближайшего кресла, чтобы сесть в него. — В любом другом случае, возможно тебе действительно был бы конец… — сказала Сенна, выждав длинную паузу, словно сперва не хотела говорить. — Жаль, что у друидов нет времени и желания почитать о своих способностях побольше… — Что ты пытаешься сказать? — с надеждой в голосе спросил я. — То, что у друидов две жизни. Это можно найти в любой профессиональной литературе. Если ты, конечно, умеешь читать. — Две жизни?! — возбужденный от радости воскликнул я и в этот самый момент автоматические двери, ведущие в пункт управления дирижаблем раздвинулись, а за ними показалось три силуэта — эльфийки, орка и Волка Смерти. — Квист! — Ласковая Тень подбежала ко мне и сильно обняла. Я застонал от боли, она отпряла и часть моей плоти осталась на ее руке. Хоть эльфийка и постаралась не показать этого, но я видел, как ее чуть не стошнило. — Ладно, ребятки, — проговорил я, уже чувствуя, что силы покидают тело Квиста Мерлоу. — Не время для траура. Мы с Сенной тут как раз говорим о том, что у меня есть запасная жизнь. Дак, о каких двух жизнях идет речь? — О твоей и Волка Смерти. Мое ликование от надежды, которая вспыхнула в груди с новой силой после упоминания о двух жизнях тут же улетучилось. Я только сейчас понял, что Хуч не набросился на меня и не принялся, как всегда, вилять хвостом и лизать. Я посмотрел на Волка Смерти. Он стоял на подогнутых лапах, тяжело дышал, открыв свою пасть и смотрел в мою сторону печальными глазами. — Нет. Нет. Нет. Нет, — я хотел встать с кресла, но едва поднялся на ноги, как тут же рухнул на пол. Хуч медленно шагая и хромая сразу на все лапы подошел и лег клубочком рядом со мной так, что я смог обнять его здоровой рукой. Сенна продолжала: — У друида две жизни — его и Волка Жизни, в вашем случае — Смерти, который преодолел завесу, чтобы воссоединиться со своим хозяином. Эти животные очень сильны и преданы, но также уязвимы, как любое другое существо. Хозяин и его волк неразрывно связаны. Многие ошибочно полагают, что Волк Смерти уйдет в мир иной следом за своим друидом, если тот умрет, но на самом деле они умирают только для того, чтобы отдать свою жизнь и исцелить хозяина. То есть сейчас вы умираете вместе, но как только испустите дух, его жизнь перейдет в тебя, — закончила Сенна свою долгую речь и присела на корточки рядом с умирающим Волком Смерти и погладила его по голове. Хуч протяжно проскулил. — Нет, малыш… Не надо… — на моих глазах навернулись слезы. Я мог убивать людей, видеть, как тысячи орков, гномов, эльфов и гоблинов лишаются жизни, но ни один из них не вызывал у меня сочувствия, но Хуч… Все, даже Валькирия, понимающе молчали в последние минуты наших с Хучем жизней. Я крепко обнимал его, гладил густую черную шерсть не в силах даже прижать к себе обоими руками, чтобы попрощаться. Два черных глаза смотрели на меня грустным взглядом. Затем он сделал, огромное усилие, чтобы еще ближе подползти к моему лицу и все-таки лизнул меня в щеку. В последний раз. Я чувствовал, как наши сердца начинают биться медленнее. И через несколько секунд, все еще смотря в глаза друг другу мы умерли… Я пришел в себя практически сразу. На моих щеках до сих пор высыхали слезы. Бездыханное тело Хуча лежало рядом, но оно, словно выдохнувшее всю жизнь до последней капли, съежилось и закостенело. Я вздохнул, пригладил шерсть Волка Смерти на растрепанной голове и поцеловал его в лоб. Только отпрянув назад и достав укушенную руку из-под него, я увидел, что от укуса и гнилья не осталось и следа. Рука была абсолютно здорова. Я не обращал никакого внимания на столпившихся надо мной спутников и потянулся к ноге. Здоров! Полностью здоров! Но какой ценой… Я медленно поднялся. Никто не решался произнести и слова. Подошел к обзорному окну. — Кажется…у нас проблемы… — первым заговорил я, глядя на орду орков, столпившуюся перед дирижаблем. Тупые лица разевали рты и оглядывали неизвестный исполинский предмет, упавший с небес. В авангард вышел огромный воин и обращаясь ко всему дирижаблю крикнул: — Ивак гуд катрак! — громила стукнул себя в грудь и выдохнул пар из ноздрей. — Что он сказал? — я приблизился ближе к стеклу, чтобы четче слышать. По правде говоря, это было бесполезно. — Ивак гуд катрак! — снова повторил воин. — Он спрашивает у дирижабля «что ты такое?», — отозвалась Сенна. — Древне-орочий язык. — Он думает, что этот дирижабль…какое-то существо? — спросила Ласковая Тень. — Так и есть. Орк нас не видит. Все стекла затонированы. Наше воздушное судно вполне может сойти за гигантскую черепаху или…муравьеда. — ИВАК ГУД КАТРАК! — свирепо завопил орк, которому прибывшие из другого времени чужаки никак не отвечали. — Наверно…мы должны что-то сказать, — предположил я. — Если это и вправду какая-то битва, мы вмешиваемся в ход истории. Аталия это теперь наш единственный шанс зажить нормальной жизнью… — я помедлил, посмотрев на небо. — Пусть отныне нам и придется бодрствовать по ночам. — Мы можем переместиться обратно в наше время, Сенна? Нет, — тут же перебила сама себя Ласковая Тень. —Сначала нужно найти Лану и истребить всех мертвецов, которых она успеет сделать… — Орки никогда не отличались сообразительностью. Наебите их и дело с концом, — Валькирия крутилась на своем кресле, словно происходящее вообще никак не решало ее судьбу. — Ладно, — орчиха взяла в свою дрожащую руку рацию, что-то настроила на панели управления и откашлялась прямо в прибор. Услышав пронзительный свист, который разнесся по пустоте, заставляя орду орков закрывать глаза она суматошно подкрутила нужный уровень громкости и продолжила: — Иагарра равна гар! — донеслось из нашего дирижабля. — Иагарра? — повторил воин, стоящий впереди армии, словно не поверив в услышанное. — Игришна илшатай. Дар! Воины, стоящие за спиной предводителя, начали переговариваться. Сенна не успокаивалась. — Гор тор туаманнак! Ижрана вар туа хан! — сказала она, затем нажала на какую-то кнопку на панели и я увидел, как из отсека над обзорным стеклом вылетает пламя, а напуганные орки падают на колени и начинают…молиться? — Что ты сделала? — спросил я у ботанички. — Одна из богинь, в которую верили орки тысячу лет назад, была такой же. Овальной формы и умела изрыгать пламя… Вот черт… Орчиха догадалась, что мы все вопросительно пялимся на нее, даже не посмотрев на нас и продолжила: — В оркобиблии упоминается, что Иагарра являлась Вингуиру Айр Горроху и его орде примерно за пятьсот лет до издания Сверхнового Завета! О, хладнокровная Иагарра, это была я! Я! — кажется Сенна совсем потеряла голову от заварушки, в которую мы попали. — Я все понимаю, но если эти упыри продолжат морозить свои громадные колени, то армия эльфов, грядущая, с другой стороны, пообрубает им головы, — вмешалась в разговор Валькирия. — Поэтому на твоем месте, я бы отправила всю эту толпу заниматься теми делами, которыми им там предначертано заниматься, а мы в свою очередь, займемся своими. — Точно, точно, — пролепетала Сенна, хватая свою рацию. — Дор таммак! Дор ишлак! Дордуду… — Хорошо, что все в итоге заговорили на Всеобщем, — прошептала мне гномиха, пока зеленая ботаничка просила орду орков встать с колен и драться за нее так, как они не дрались прежде. — А то все эти…дордуду, похожи на лепет обкуренных обезьян. Я усмехнулся, поднял глаза и увидел, что орда орков, во главе с их предводителем уже поднялась на ноги. Барабаны вновь забили нужный ритм, а нелюди-воины неистово заорали, воодушевившись, по-видимому, встречей с самой Богиней и ринулись в сторону, которая была скрыта от наших глаз. Пока вся орда окончательно миновала наш самопроизвольный аэропорт прошло уже достаточно времени — Доминик Гнузз даже успел задремать, удобно расположившись в одном из кресел. — Это я! Я! — повернулась ботаничка к остальным присутствующим. — Это я повлияла на исход этой битвы! Они разбили сраных эльфов… — она осеклась, когда ее взгляд случайно остановился на Ласковой Тени. — Вернее…эльфов благодаря тому, что повстречавшаяся им Богиня Войны благословила их и подняла боевой дух! — Ладно. Нам сейчас не до уроков истории. Нужно поймать Лану, пока она не ушла слишком далеко, — прервал я Сенну, пока ее эго не раздулось до размеров дирижабля. — Более того, у вас нет выбора. Я понятия не имею, как перенести нас назад в будущее. Пока… — сказала орчиха и села назад в кресло капитана. — Собирай свою команду, Квист Мерлоу и отправляйся предотвращать конец света, а я пока разберусь со всеми возможностями этого дирижабля. — Так не пойдет, — возразила Валькирия. — Во-первых, она одна знает этот обкуренный язык, а во-вторых, я ни за что не оставлю ее наедине с моим билетом в нормальную жизнь. Эта самолюбивая ботаничка однажды уже чуть не кинула меня, хотя мы знакомы не больше часа. — Она права, — подтвердил я. — Если вопрос недоверия я мог бы решить, оставив здесь того, кто бы присмотрел за тобой, то с языком действительно проблемы. — Подожди, — Сенна повернулась к компьютеру и вбила что-то в поисковик. — На дирижабле есть огромная библиотека. Ученые знали, что миру придет конец и решили сохранить достояние людей и нелюдей. И согласно этим данным, в библиотеке есть переводчик. Возьмите с собой оркско-всеобщий и эльфье-всеобщий. Гномы начали говорить на общем языке раньше всех, поэтому с ними и с людьми проблем у вас не возникнет. Гоблины, насколько я помню, до сих пор общаются на языке жестов, поэтому… Там интуитивно справитесь. Я молчал. Идея оставить подлую орчиху мне не нравилась. — Если я пойду с вами и меня грохнут, билет в будущее будет утрачен навсегда. Вы же не хотите так рисковать? — ботаничка оглядела всех нас уверенным взглядом. — Верно, — наконец сказал я. — Ласковая Тень, тогда ты останешься с Сенной, чтобы она здесь не творила глупостей. Мы с Домиником и Валькирией пойдем и прикончим Лану. — Доминик не хочет драться, — дремлющий орк внезапно заныл. — Тебе не нужно будет убивать, Гнузз. Нам нужна твоя удача, чтобы отыскать мертвячку. Ты спасешь мир! — Доминик Гнузз спасет мир? Я кивнул. — Бац! Такое мне нравится! Пойдемте! Пойдемте скорее. — Если он продолжит так вопить, то ни одна удача не поможет ему избежать моего ботинка в своей заднице, — гномиха неохотно встала со своего кресла и подтянулась. — Квист, милый, — Ласковая Тень подошла ко мне ближе. — Может мне все-таки лучше отправиться с тобой? Оставим здесь гнома. Пожалуйста. Я не хочу больше переживать за тебя. Я обнял эльфийку и прошептал в ее длинное красивое ушко, торчащее из копны волос: — Последнее усилие, детка. Из всех присутствующих я доверяю только тебе и толстяку. Но я ни за что не оставлю его здесь. По причине того, что ожирение это не единственное из его недугов. Понимаешь? — Я понимаю, — отозвалась Тень. — Тогда прикончи эту тварь и вернись невредимым, хорошо? — Обещаю, — я нежно поцеловал эльфийку и стояк в моих штанах запросился задержаться еще ненадолго. Но я справился с этой мыслью. Извращенец внутри меня, изголодавший по сексу за время смертельной болезни постепенно умирал, но все еще сидел внутри и был готов наброситься на гномиху, как только мы окажемся в одном помещении. Теоретически эта была не измена, стриптизерша даже ничего не помнила о наших отношениях, а два поцелуя…Черт возьми. Тяжелое моральное решение… Нужно будет как-то справиться с угрызениями совести или искушением… Одним из двух. Неизбежно. — Еще нужно оружие, — сказал я, откинув посторонние мысли в сторону и посмотрел на орчиху с гномихой. — Сенна, Валькирия, вы можете узнать, где здесь оружейная или как тут она называется? — Насчет оружейной… На этом дирижабле совсем не было охраны, — сказала ботаничка. И правда, я не видел ни одного мертвеца, который не был бы в белом халате. — Зато здесь есть спортивный инвентарь и хозяйственная комната. Можно сделать что-нибудь из подручных средств. — В таком случае, так и поступим… Я в библиотеку за словарями, а вы достаньте что-нибудь, чем можно отбиваться от тупоголовых орков. Сенна недоверчиво посмотрела на меня. — Перестань, мы знаем, что это не про тебя, — ответил я и развернулся, чтобы уйти. — Где там библиотека? — Квист, постой, — Ласковая Тень остановила меня, схватив за руку. — Я думаю сперва тебе стоит похоронить Хуча… Эти слова ввели меня в ступор. Я посмотрел на иссохшее тело Волка Смерти. Мне кажется, я до сих пор не верил, что он мертв. Мы услышали, как снаружи донеслись звуки горнов. Битва начиналась. — Ты права. Вряд ли Лана броситься в самый разгар битвы, она понимает, что любое неловкое движение отсечет ей башку. Подождем пока все не закончится, а я пока найду дерево чтобы сложить костер. Пока я ходил по разблокированным каютам и собирал деревянные ножки столов и стульев, откручивал дверцы шкафов и вытаскивал наружу, чтобы сложить приличный погребальный костер, Валькирия откопала в спортивном инвентаре пару бейсбольных бит, вбила в них длинные гвозди, найденные ею в хозяйственном блоке и благородно вручила мне одно из своих самодельных орудий. Все это время Гнузз готовил ужин в кухонном отсеке, а Ласковая Тень присматривала за Сенной, копающейся в системных настройках дирижабля, которые помогли бы нам вернуться в будущее, пока мы здесь не наломали дров. Звуки битвы — горнов, барабанов, доносящиеся до нас взрывы и стуки металла друг о друга продолжались несколько часов и совсем скоро затихли. Какое-то время мы еще ожидали, что орда орков пройдет обратно, но в конце концов, решив, что Сенна ошиблась, поднялись на большой холм, где уже был сложен погребальный костер, а на нем лежал мой Волк Смерти. — Ну что, дружок, — начал я, посмотрев далеко за горизонт. Клубы черного дыма после битвы вздымались над ледяной гладью Мерзлых Земель, и я снова начал осознавать потерю своего Волка Смерти. — Мне не хватит пальцев рук, чтобы сосчитать сколько раз ты спасал мне жизнь. В конечном итоге тебе пришлось это сделать ценой своего существования. И нет во всех вселенных никого, кто был бы преданнее тебя, друг. Я верю, что существует загробный мир. Верю, что сейчас ты сидишь там и внимательно слушаешь мой голос. Знай, когда-нибудь я присоединюсь к тебе и больше не допущу такой глупой ошибки, которая разлучила бы нас снова. Я люблю тебя, малыш. Покойся с миром. Я залез в карман и достал зажигалку — я нашел ее в одном из ящиков в раздевалке для персонала. — Ты принесла жидкость для розжига? — спросил я у Валькирии. Она молча кивнула и протянула мне пластиковый баллон. Я полил костер со всех сторон. Затем зажег зажигалку, подпалил один из отчетов корпорации «Сверхновая» и бросил в костер. Пламя вспыхнуло в одно мгновение и охватило тело Хуча. Мы несколько минут глазели на костер, пока Валькирия не прервала молчание: — Что это там такое? Мы все посмотрели туда же, куда глядела гномиха. Со стороны поля битвы к нам на холм поднимался огромный орк. Он еле переставлял ноги, а лезвие его топора светилось пурпурным. — Шалая сан! — крикнул он нам. Мы все повернулись к Сенне. — Что он говорит? — Он просит помочь ему, — медленно проговорила она. — Орк просит о помощи? Это что-то нов… Вот блять…Глава 2. Война по расписанию
Мы смотрели за спину орка-воителя и видели, как целая толпа зомби появляется из-за горизонта. Чертова стерва изменила историю! Две армии, которые схватились друг с другом… В них все до единого орки и эльфы стали ожившими мертвецами! Вингуир Айр Горрох, большая каменная статуя которого разлетелась на маленькие каменные кусочки и который сейчас ковылял нам на встречу видимо завидев огонь от погребального костра, продолжал кричать: — Шалая сан! Орга бурра ма! Шалая сан! — Сенна! Похоже этот орк важная птица. Объясни ему, что мы не враги. — Дурдамаак тали вон грума! — крикнула ботаничка орку, истекающему кровью. — Шалая сан… Шалая…сан… — повторял он, подбираясь к нам ближе. Едва взобравшись на холм и оказавшись от нас на расстоянии трех вытянутых рук, воин упал на колени. Огромные руки выпустили не менее огромный топор, лезвие которого светилось пурпурным, а затем он сам рухнул, ударившись мордой о ледяную поверхность. Кровь, бежавшая из раны на лбу, принялась впитываться в тонкий слой снега. Я снова поднял глаза на армию оживших мертвецов. Меньше суток понадобилось Лане, чтобы заполучить целую орду. Пока враждующие кланы пытались поработить друг друга, беда подкралась откуда не ждали. Из будущего со смертельным вирусом. Ледяной демон нес маленькую дьяволицу в нашу сторону и издавал звуки под стать своей хозяйке. Угнетенные мчались в авангарде, почти не отставая от летающего существа. Остальные мертвеца плелись следом. — Отойди от орка, па, — заявила Лана, едва подлетев к нам и упершись в меня, сделавшего ей на встречу несколько шагов и преграждающего путь к телу Вингуира Айр Горроха. — Что ты наделала, безмозглая стерва?! — заорал на нее я, как только та пронзительным визгом приказала мертвецам остановиться. Целая орда жадно разевала рты, желая полакомиться плотью живых. Но ждала. — Ты хоть понимаешь, что этим глупым поступком, возможно изменила ход всей истории, чертова сучка?! Прибор на шее дьяволицы заел и продолжительное время издавал звук загрузки, подобно тому, которым в моем мире когда-то давным-давно сопровождалась загрузка игр с аудиокассет на старых компаньонах. Мы все терпеливо ждали, когда сверхсовременная вещица заработает вновь. — …плевать! — наконец зазвенел искусственный голос, упустив смысл того, что мертвячка пыталась произнести ранее. — Я из другой вселенной и если что-то произойдет в этом мире, то это будет с моей копией, но точно не со мной. Верни орка! Это мой орк! — капризно заявляла она, словно ребенок, у которого родители отобрали игрушку. — Чего ты добиваешь? — спросила безэмоциональным голосом Сенна. — Это действительно глупо. Давай мы вернем тебя в наш мир, и ты будешь править в Итрании всей планетой. Как тебе такое предложение? Лана на несколько секунд задумалась и наконец капризно протянула: — Н-е-е-е-т. Так неинтересно. Не хочу туда! Хочу, повелевать всем этим миром! Хочу, чтобы живые прислуживали мне! Много мертвых — скучно! Хочу устраивать балы и званые вечера! Крутить интриги и быть королевой! Как будет властелин в женском роде? Властелинша? — спросила она у ботанички, которая по ее мнению точно должна была знать ответ. — Можно использовать понятие «повелительница»… — ответила орчиха, явно польщенная намеку на ее высокий ум. — Пусть будет повелительница, — молвила Лана. — Для того, чтобы стать повелительницей мне нужна была армия мертвецов. Теперь она есть. Осталось создать свое королевство и править им! Это будет так классно! Так классно! Мы молчали, понимая маленький ребенок, наделенный большими возможностями и испорченный годами неправильного воспитания, просто не понимает, что делает и ни у одного из нас не было идей, как остановить ее. — Ну все, — заговорила вновь маленькая дьяволица. — Отдайте мне орка, бездельники. Я, итак, потратила слишком много времени. — Зачем тебе орк? — вклинилась в разговор Ласковая Тень. — Имей уважение к великому войну. Не превращай его в мертвеца. — Не ваше дело, кучка уродов. Я прошу, а не приказываю, лишь по одной причине. Потому что по стечению обстоятельств убив одного из вас, я могу сама лишиться жизни. Давайте не испытывать судьбу… Я позволю жить вам на моей земле, а вы будете добровольно выполнять мои приказы. Я взял баллон с жидкостью для розжига и облил себя мизерными остатками в виде капель. Достал зажигалку, сделал движение большим пальцем. Появился огонь. — Если ты сейчас же не уберешься отсюда и не оставишь свои проклятые мысли, я подожгу себя и истории конец, — сказал я. Подувший ветер затушил огонь. Пришлось зажигать снова и прикрывать пламя от порывов ветра. — Ну что ты, папочка? Хочешь, мы с тобой вместе поработим этот мир? Все женщины будут твои. Эльфы, орчихи, гномы, — она бросила мимолетный взгляд на Валькирию, которая с момента похорон все время стояла с бутылкой пива в руках и периодически присасывалась к ней. — Ты не убедишь меня, Лана. Я еще раз повторяю, оставь эту затею. Тебе что понравилось умирать? — Умирать? — удивленно произнес прибор, закрепленный на теле мертвячки. Только сейчас я понял, что, скорее всего, она ничего не почувствовала в момент, когда я умирал вместе с Хучем. Ни одного упоминания об этом не было в разговоре. Неужели между нами пропала связь? Неужели теперь я могу без последствий для самого себя убить маленькую дьяволицу? Но не сейчас. Если это действительно так, то сейчас нужно блефовать до последнего. Сенна обязательно докопается до правды и разъяснит мне почему связь между нами потеряна. Наверняка это как-то связано с параллельным миром или тем, что мы попали в прошлое… Но как именно? — Я считаю до десяти и, если ты не уберёшься, вместе со своей ордой мертвецов… Убью нас, — продолжил блефовать я, хотя если присмотреться, можно было увидеть, как мои руки трясутся. Но не от мороза. Лана окинула меня и моих спутников мертвым ничего не выражающим мутным взглядом. Ледяной демон под ней затряс головой и выбросил из-под своих когтей мириады кусочков льда. Маленькая дьяволица взвешивала все за и против. — Ну-у-у-у, так неинтересно! — завопила она и я представлял как капризно морщится все ее прежнее лицо. — Сдохнуть и то веселее, чем постоянно зависеть от туши Квиста Мерлоу! — А что, если… — поспешил перебить я, пока маленькая дьяволица и вправду не попробовала меня убить или превратить в живого мертвеца. Ведь тогда я обращусь и буду ходить за ней по пятам, как сраный оберег. Кажется иммунитета у меня больше не было? — Что, если кто-то из нас умрет здесь раз и навсегда? Но в честной битве? — Я слушаю… — совсем по-взрослому и заинтересовано произнесла Лана. — Армия твоих мертвецов против моей армии. Здесь. Через три месяца. К тому времени, я найду способ оборвать нашу с тобой связь и один из нас умрет на Мерзлых Землях раз и навсегда. — Великая битва за континент? — задумалась маленькая дьяволица. — Да, папочка! Это самая отличная игра, которую только можно было себе вообразить! Наши армии столкнуться в великой битве, о которой будут слагать легенды! Если бы ее висящие гнилые руки могли хлопать в ладоши, то они непременно сделали бы это. — А если… — начал я, но Лана тут же перебила. — А если ты не сможешь собрать армию, значит я сама найду способ разорвать связь и прикончу тебя. Ведь ты же помнишь, что не только ты можешь видеть моими глазами? Я кивнул. — Великая битва живых и мертвецов. Договорились. Только давай установим правила… — Квист, — вдруг Тень схватила меня за руку и принялась шептать на ухо. — Ты совсем рехнулся? Это настоящий мир, а не шахматная доска! Как ты можешь договариваться о таких вещах и с чего ты вообще взял, что кто-то в этом мире пойдет за тобой? Я выслушал, но ничего не ответил. Маленькая дьяволица ждала, когда я установлю правила и я сделал это. — У нас будут правила! — крикнул я в сторону мертвой наездницы. — Мы поделим континент… Тут же континент? — я обратился к Сенне. — Если это действительно тысяча двадцать первый, то да. Сейчас из одиннадцати материков открыты только два. Один из которых вообще считается необитаемым, хотя… — Север континента твой! Юг мой! — продолжил я ставить условия. — Согласна? Лана молчала. — Ну же! Ты хотела поиграть, а сейчас навалила в штаны? Игра по правилам не для тебя, маленькая стерва? — О Каменные Божества, — напивающаяся все это время Валькирия бросила пустую бутылку в голову одному из зараженных орков. Бутылка разбилась о череп угнетенного, но мертвец даже не пошевелился, выполняя приказ своей повелительницы — не двигаться. — Вы серьезно решили померяться яйцами, поставив на кон будущее всей планеты? Все молчали. — Я с удовольствием превращу в фарш сотню этих гребанных глыб, Мерлоу, — продолжила гномиха. — Если они не подожмут свои хвосты и не смоются подальше… — Я согласна, — неожиданно и резко проскрипела Лана. — Кто-то из нас наконец победит. И мы решим это с помощью великой честной битвы! Зараженный Ледяной Демон мертвячки замахал крыльями поднимая маленькую дьяволицу над землей. — Три месяца, пап. И пусть на этом самом месте, кто-то из нас сдохнет раз и навсегда. Маленькая дьяволица не стала дослушивать. Она взмыла вверх и разнесла свое противное визжание над ордой, конца которой не было видно с холма, на котором даже не успели остыть сожжённые останки Хуча. Море из мертвецов одной большой волной двинулось на север. — Ты с ума сошел, Квист? Что это сейчас такое было? — не сдержалась Ласковая Тень. — Связь потеряна. — Что? — Помнишь, я не мог грохнуть Лану, потому что от этого страдал сам? — эльфийка смотрела, и я знал, что она все помнила. — Недавно я умер, но она даже не почувствовала этого! Если бы я не сыграл на ее детских мотивах, то нам бы всем пришел конец! — Вы говорите про связь тел? — вмешалась ботаничка. — Если это когда я испытываю абсолютно такую же боль, как мой оппонент, то да. Она не работает здесь. Знаешь почему? — Предполагаю, — Сенна сняла свои запотевшие от холода очки и протерла их. — Но прежде, чем делать какие-то выводы, я должна изучить всю информацию, которая есть о зараженной девочке на жестких дисках на дирижабле. Есть несколько вариантов. Первый связан со временем и испытывать боль вы можете только в настоящем. Но если она умрет здесь, а мы вернемся в будущее, то тебе тут же придет конец. И второй. Что ученым «Сверхновой» удалось оборвать вашу связь. Мне не известны их мотивы, поэтому я все-таки склоняюсь к первому варианту. — Значит, если мы не найдем подтверждения тому, что наша связь оборвана навсегда, мне придется остаться в прошлом, когда вы полетите обратно. — Твою мать, Квист Мерлоу. Ты так и не можешь успокоиться, — вмешалась Валькирия. — Разве нужно все обязательно драматизировать. Я не перенесу еще одного приступа соплей от этой эльфийки. Если тебе суждено сдохнуть здесь, значит будь мужиком и держи интригу до последнего момента, чтобы назад повернуть было нельзя… В словах испорченной гномихи была правда. Хоть мне и не хотелось соглашаться с этим. — Ладно. Начнем ту игру, в которую вписались, а по ходу Сенна выяснит, как обстоят дела на самом деле. — Но как ты собираешься остановить гребанную толпу зараженных мертвецов? Ты хоть понимаешь, что это практически невозможно. Каждый наш павший воин, будет переходить на сторону врага. Я уже не говорю о том, что набрать армию, которая будет противостоять мертвецам в мире, где ты абсолютно никто, практически невозможно… — Валькирия открыла очередную бутылку пива и отрыгнула. — Сенна, что в этом времени творится на материке? — В каком смысле? Сейчас самый разгар лета… — Нет. Политическая обстановка. Кто с кем воюет, кто с кем дружит, какие есть города или общины? Орчиха прищурилась, вспоминая информацию. — Насколько я помню, в тысяча двадцать первом году была накаленная обстановка между эльфами и орками. Люди и гномы не вмешивались в конфликты, хотя вторые совершали набеги на поселения гоблинов и истребляли их. — Что с Аркалисом, Грогховерполисом, другими городами? — Грогховерполис и Аркалис — города, заселенные орками. Сейчас нет никакой объединённой Руавеннимы. Страна называется Ниаммия. Что касается людей, то они живут далеко на юге. Там десятки городов, но главный и самый заселенный из них — Аргорн. Гномы в Разверзнутых Горах имеют целое царство. Эльфы более сплочены. На западе сотни их поселений. В эти времена длинноухими правит Эларид Второй, кажется…? — Мануэль Первый, — вклинилась Ласковая Тень. Мы все посмотрели на нее. — В школе сдавала экзамен по истории эльфов, — стриптизерша пожала плечами. — Отлично. Тогда слушайте мой план. Валькирия, ты отправишься к Разверзнутым Горам. Убедишь тамошнего владыку встать на нашу сторону. Ласковая Тень на запад, к Эммануэль…или как там его? Гнузз. Гнузз? Только сейчас я понял, что Гнузз все это время не участвовал в наших беседах. Недалеко на склоне умственно отсталый орк лепил снежную бабу, погруженный в свои мысли и совершенно не интересующийся тем, что здесь происходит. — Гнузз! — крикнул я и мой голос разнесся над просторами Мерзлых Земель и громким эхом привел в чувства даже Вингуира Айр Горроха, лежащего все это время без сознания. Когда оба орка внимали мне, а Сенна была готова переводить мои слова на орочий, я продолжил: — Один из вас должен добраться до Аркалиса или Грогховерполиса и поставить на нашу сторону орду орков. — Тамба тамба ба! Грох пох ранги дан, — орк-воитель схватился за голову и покачал ей из стороны в сторону. — Он говорит, что почти все воины Ниаммии превратились в…обосравшихся орков, — Сенна даже слегка покраснела от того, что ей пришлось перевести. — Сил в городах осталось только, чтобы обороняться. — Сил в городах, сколько бы их не было, осталось как раз только на то, чтобы обосраться. Никто не сможет отсидеться за безопасными стенами города, потому что только объединив силы всего юга мы сможем противостоять армии мертвецов. У нас нет выбора, Вингуир Айр Горрох. Я прошу твоей поддержки хотя бы за то, что спас тебе жизнь. — Я служу тебе, человек, до самой смерти. Хочешь буду сражаться за тебя, а хочешь… — Сенна вновь запнулась, переводя громыхающий лепет орка. — Не надо, — прервал я орчиху пока она не договорила. Я знал уже все, на что готовы орки, когда обретают свой тотем. — Гнузз. Ты пойдешь в Аркалис, а Вингуир Айр Горрох останется здесь контролировать Сенну. Ботаничка начала переводить то, что я сказал, но я ее остановил. — Подожди, — я скажу это сам. У меня не было доверия к орчихе, поэтому я достал из кармана маленький всеобще-оркский словарь и принялся находить слова и произносить их вслух. — Гралла…опалла…дуба…гра… Как произносится это слово? — я показал на надпись «женщина-орк» Сенне. — Тебе лучше закончить предложение поскорее, потому что сейчас ты просишь присмотреть его за сиськами. А-а-а. Это произносится, как «граба». На их языке это означает орк. — Ты хочешь сказать, что в переводе на орочий женщина-орк — это орк-сиськи? — На древне-орочьем, да. Мужчина орк это граба — хун. Орк-член. Наша компания несколько мгновений молча впитывала новые знания. — И что меня так удивило… — наконец сказал я. — Вингуир, гралла опалла дуба гра граба. Орк-воитель перевел суровый взгляд на Сенну и кивнул мне. Я продолжил: — В таком случае ровно через три месяца встречаемся на этом самом месте. И, пожалуйста, не подведите. Нам нужны абсолютно все армии, чтобы противостоять мертвецам. Объясняйте владыкам, что всему миру придет конец, если кто-то из них струсит. Пусть примером для них будут эльфы и орки, которые уже отдали свои армии на служение этому чудовищу. Мои спутники покивали головой. — Гнузз, ты справишься? — От Доминика Гнузза зависит судьба мира! Бац! — он кинул снежный комок в слепленную собой же снежную бабу. — Доминик скажет королю в Аркалисе, что смерть пришла и все расы встречаются в Мерзлых Землях! «Смышлёный малый. Хоть и умственно отсталый», — подумал я и похлопал его по плечу. По повадкам он, конечно, похож на ребенка, но я был уверен, что с миссией посла способен справиться даже Доминик Гнузз. Тем более со своей удачей. — Сенна, нам нужны карты местности и какие-то средства передвижения. — На дирижабле есть квадроциклы, — вмешалась Валькирия. — Не знаю как вам, но мне по размеру. Гнуззу идти ближе всех. Он может и пешком. — Тогда не будем терять ни минуты. По коням. И пусть всем нам повезет. Все мои спутники пошли к дирижаблю готовится к путешествию. Ласковая Тень приблизилась к моему уху, дотронулась до моего члена и шепнула: — Зайди ко мне перед выходом.Глава 3. Настоящий детектив
Я шел по отсеку для персонала в предвкушении занятия любовью с эльфийкой по-настоящему с букетом цветов в руке. Да, за целый год в Раю мне многое уже было знакомо и через какое-то время наших отношений уже не вызывало таких эмоций, которые я испытал во время первого с ней секса, но и поцелуй в реальном мире был совсем другим. В конце концов я могу позволить себе выделить десять…ладно семь, семь минут до того, как с головой окунусь в средневековый мир Аталии. Валькирия и Гнузз совсем недавно получили от Сенны напечатанные на листе формата А4 карты древнего мира и выехали в разные стороны света от нашего дирижабля. Одна на сверхсовременном синем квадроцикле, а второй взял с собой самую обычную телегу из хозяйственного блока. Как мы не отговаривали толстого орка не тащить с собой лишний груз, он все время отказывался, аргументируя свой выбор тем, что четырехколесное приспособление пригодится ему, когда он покатится вниз с какой-нибудь горы. Такой же, например, на которой сожгли тело собаки. Бац! И я уже в самом низу, говорил он. В итоге мы сдались и попрощались со спутниками, чьей задачей было привести в Мерзлые Земли орду орков и не меньше таковой гномов. Я дал поручение двум своим спутникам-оркам, ум, одной из которых с лихвой компенсировал недостаток серого вещества второго, по порядку открывать отсеки и проверить все боксы на случай, если кто-то выжил и оказался заперт в ловушке. Плюс ко всему им было необходимо завербовать тех, кто до сих пор оставался внутри криокапсулы, оставаясь в Раю и обладал сверхспособностями, чтобы отряд «Сверхновой» также присоединился к Армии Освобождения — мы уже дали название тому, что ожидалось собрать общими усилиями на этом самом месте спустя три месяца. — Можно? — я постучал в дверь каюты, на которой висела табличка «помощник капитана», прежде чем войти. Никто не ответил, и я позволил себе толкнуть преграду сделать шаг вперед. Свет в каюте был приглушен, воздух наполнен ароматом меда, а на небольшом журнальном столике стояло два бокала и бутылка вина. В центре столика горел подсвечник с тремя свечами. Романтика. Первый настоящий секс с Ласковой Тенью сулил запомниться навсегда. Это была каюта того самого эльфа, которого я пришиб тупым вопросом еще в Раю. На стенах висели плакаты с полуобнаженными эльфийками, над диваном, перекошенная после падения, до сих пор болталась картина с изображением летящего в ночном небе дракона на фоне огромной луны. В углу к стене были прибиты полки, на одной из которых стояли книги — различная профессиональная литература на тему пилотирования, а другая была заставленная миниатюрными фигурками орков — помощник капитана собрал целую коллекцию из орков с суперсилой, видимо героев какой-то выдуманной в этом мире вселенной. Ласковая Тень потрудилась на славу, приведя каюту в порядок после долгого падения. Хотя с момента прилета не прошло и суток. Я сел на диван. Задницей почувствовал что-то жесткое. Засунул руку и достал из-под себя…Фаллос! Резиновый член. О, Ласковая Тень. Это что-то новенькое. Сейчас мы с тобой оторвемся на славу, верно? — А ты купила смазку? — крикнул я в приоткрытую дверь, которая вела в спальню и отложил фаллоимитатор до лучших времен. Может быть сегодня меня ждет еще и анал? Блять, Квист, ты не исправим. Я взял со стола штопор. Он вызвал самые отвратительные эмоции, хотя был не больше, чем предметом, для открывания бутылок с деревянными пробками. Поморщился. Откупорил бутылку с вином и закинул чертов штопор за диван, чтобы еще раз в ближайшем будущем не наступить на старые грабли. В воздухе появился терпкий и немного кисловатый аромат. Налил в бокалы себе и эльфийке. Пригубил. Приятный вкус. — Вино уже налито, Тень! Можешь перестать прихорашиваться. Я и так хочу тебя, крошка… Я бросил взгляд в сторону спальни и вдруг понял, что мне никто не отвечал с момента моего прихода. — Тень? Опять без ответа. Я отпил вина и поставил вспотевший после соприкосновения с холодной жидкостью бокал на стол. — Тень? Какого черта… Я медленно поднялся с дивана и так же медленно заступал в сторону спальни. Пол скрипел несмотря на все мое желание двигаться бесшумно. Пальцы коснулись деревянной двери и пустили мягкий свет из гостиной внутрь спальни. Прежде чем зайти, я нащупал выключатель и в одно мгновение озарил ярко-красную спальню помощника капитана. Я увидел, что светильник, стоящий до этого на прикроватной тумбе, сейчас лежал на полу. Пузырек из-под каких-то таблеток валялся рядом, а ближе к кровати беззаботно томилось несколько окурков сигарет. На стене огромными буквами было написано «Iallacilasuraniya!». Надпись сделана голубой кровью. Эльфийки? — Блять… Я надеюсь, с тобой все в порядке, Тень? — суматошно стал оглядываться я без понятия, что делать дальше. Потом я вспомнил о камерах видеонаблюдения, висящих в коридоре и не теряя ни секунды бросился в пункт управления, чтобы посмотреть запись. Каждая секунда на счету. Нужно узнать, что здесь произошло и найти стриптизершу! — Сенна! Мне нужно посмотреть камеры! — орал я, залетая в самую главную часть нашего дирижабля. Ботаничка стояла вплотную к Вингуиру Айр Горроху и гладила тому бицепс. Лишь услышав мои шаги она тут же отпрянула. Мне было не до этого, поэтому я не акцентировал внимания на том, что Сенна хотела лишится девственности, использовав для этого древнего великого героя. Сомнений в том, что противоположность истинной воительницы целомудренна — у меня не было. — Камеры? Зачем? — опешила ботаничка, явно взбудораженная близостью с орком-воителем. — У нас гребанный маньяк на борту… — я орал и одновременно пытался отдышаться. — Я пришел к Ласковой Тени… А там… — я дышал все глубже. — Там… Следы борьбы и эльфийская кровь на стене! — Что? — Сенна тут же села на свое место и вывела на главный монитор запись из коридора в отсеке персонала. — Секунду. Сейчас я отмотаю назад. Картинка покорно двигалась в так движениям орчихи, пальцы которой нежно обхватывали регулятор, словно он был мягким местом Вингуира Айр Горроха. — Вот идет эльфийка. Что у нее в руках? — спросила ботаничка. Я увидел фаллоимитатор, который обнаружил сидя на диване в бывшей каюте помощника капитана. — Не важно. Нужно посмотреть заходил ли в каюту кто-то после нее! — все еще возбужденным голосом ответил я. — Подожди… — она медленно крутила клавишу, которая отвечала за перемотку. — Вот какой-то мужик со странной походкой. У него в руке букет цветов… — Это я, — пришлось мне перебить Сенну. — Когда я вошел там уже никого не было. Мотай назад. Орчиха принялась отматывать дальше, но все что было за двадцать четыре часа до этого, с тех самых пор, когда мы терпели крушение, не открывало никаких новых лиц и подозрений. Только Ласковая Тень, блуждающая с мешками мусора, туда-сюда входила и выходила из каюты. — Вот он! — я возбужденно ткнул пальцем в монитор, показывая эльфа-блондина, который заходил в каюту помощника капитана сразу после восстания подопытных. Он появился из неоткуда, испугался бегущих ученых на другом конце коридора и юркнул в каюту, которая не так давно опустела. Не без моего вмешательства. — Если он зашел, тогда почему мы не видели, как он выходил… — произнес я и тут же мне в голову закралась самая неприятная мысль. Душ… Почему я не проверил душ… — Подожди… — Сенна перебила меня и принялась мотать вперед. Она снова дошла до того момента, как я зашел в каюту с цветами, а затем… — Блять! Этот ублюдок был еще внутри, когда я убежал сюда! Мы видели, как эльф на экране в длинном черном плаще и свежим кровавым шрамом на лице следом за мной открыл дверь, осмотрел коридор, а затем за руки выволок эльфийку наружу. Он потащил ее в сторону выхода. Я почти сорвался с места, чтобы броситься на выручку стриптизерше, но ботаничка остановила меня. — Ты не догонишь его, — сказала она, переключая камеры видеонаблюдения. Мы видели, как он дотащил Ласковую Тень до транспортного отсека, загрузил ее на квадроцикл и выехал сквозь незапертую после отъезда Валькирии дверь. — Почему ты задерживаешь меня. Следы еще свежи, я выслежу их! — Не выйдет, Квист. Как ты собрался на ходу высматривать следы. Поднимается буря. Ты отъедешь очень недалеко прежде, чем выследить их станет просто невозможно. — Блять! — я ударил по столу для переговоров. — Тогда что ты предлагаешь? — Сейчас, — она отмотала запись назад и приблизила лицо маньяка. Программа считала совпадения и вывела на экран досье пассажира. Подопытного. На фотографии эльф был тоже со шрамом. Белые волосы, черные брови. Шрам кровоточил и шел от самого подбородка через рот, нос, левый глаз и прятался в белоснежных волосах. Сенна кликнула на описание. «Эллайджи Лаэль. Эльф с непрерывно кровоточащим шрамом. Сверхспособность — невидимость. Интересный факт — когда эльф пользуется своей способностью, его шрам остается видим. Заключен в Раю в одной из криокапсул. ОПАСЕН! Сотрудники корпорации обнаружили его в тюрьме для психически больных в Аркалисе. Он единственный из всех заключенных, что обладал иммунитетом. Смог избежать встречи с зараженными, благодаря своей невидимости. Природа шрама — выясняется. Любые манипуляции с подопытным запрещены без специального разрешения Вендина Уйлиэля. — Вот черт! — я схватился за голову. — За что этого психа упекли в такую тюрьму? Он не сделает ничего с Ласковой Тенью! — Момент, — сейчас я найду более подробную информацию. Я бросил взгляд на орка-воителя, для которого наш разговор был ничем иным, как кудахтаньем двух куриц. Разве что мои эмоции рассказывали ему о том, что произошло что-то волнительное. — Этот…Эллайджи Лаэль был самым разыскиваемым преступником Аркалиса. Тут написано, что он похищал нечестивых эльфиек, насиловал, а затем закапывал во дворе своего дома. На суде он рассказал, что та земля благословлена его предками и, что этими жертвами он выражает свое уважение к прошлому. Под нечестивыми эльфийками он подразумевал тех, кто вступал в интимную связь с представителями другой расы, тем самым подвергая мир опасности — зачатие каждого полуэльфа, говорил он, приближает планету к Армагеддону. Его сочли сумасшедшим и отправили на психологическую экспертизу, после которой признали Эллайджи Лаэля невменяемым… — Если этот псих действительно так безумен как тут написано, Ласковая Тень в большой опасности, — я прикоснулся ладонью к своему лицу и сильно начал тереть его. — Это из-за меня он схватил эльфийку… Ладно. Как нам их найти? Может на квадроциклах есть какие-то маячки. — Есть, — ответила Сенна. — Но, если мы будем ждать, когда подопытный триста сорок пять доберется до места назначения — ты не успеешь спасти эльфийку. — Тогда что ты предлагаешь? Бросить ее на произвол судьбы? — Нет. Я знаю куда он поехал… Я поднял брови. — Вот карта современного Аркалиса. А вот его дом. Если он считал, что земля там священная, то скорее всего поедет именно туда. — Почему ты думаешь, что этот псих не сочтет священной первую землю, попавшуюся на пути, как только покинет Мерзлые Земли. — Потому, что…возможно он не псих, — она знала, что я жду ответа, поэтому медленно повернулась ко мне. — Жаль нет интернета, я бы показала вам наглядно… Хотя! Есть библиотека! — Не надо, Сенна! Говори так, я поверю тебе на слово. — Ну, хорошо… В общем, есть такое понятие, как кладбище эльфов. В нашем времени не просто так ввели закон об их кремации. Считается, что в месте погребения эльфов скапливается огромная энергия, питаясь которой некромант может сделать себя бессмертным… — Я так и не понял, какая разница? Если ты считаешь, что он некромант, почему он не может закапать эльфа в любом другом месте? — Если хочешь узнать, тогда не перебивай, — надула свои губы ботаничка, выждала паузу, видимо ожидая извинений и продолжила. — У каждого некроманта есть прикормленные зоны. Аномальные. Вроде бермудского квадрата… Похоже орчиха говорила о зоне, наподобие бермудского треугольника. Надо было кивать головой. В Итрании это возможно вообще был какой-нибудь овал… — Так вот, — продолжала она. — Именно в таких местах некроманты чаще всего и возводят свои башни. Потому что это источник их сил. Они чувствуют этот источник, как орки свой тотем или вы, друиды, своего Волка Смерти. Поэтому он вернется в Аркалис и принесет жертву там. Как же в этом мире было все сложно… — А что, суд не знал, что этот…Лаэль некромант? — Знал. Именно поэтому его отправили не в психушку, а дали пожизненное в тюрьме для умалишенных. — Проклятье! Если я сейчас поеду в Аркалис, то не успею к королю людей… Ладно, скажи орку, что ему придется ехать в Аргорн к людям и убедить их присоединиться к нам. — Ракки трахи бак о бак, — произнесла Сенна на древне-орочьем. Вингуир Айр Горрох тут же расширил свои глаза, насупился и принялся качать головой. — Ракки трахи уин дин бин! Ракки трахи раба ба! — повторял, как заворожённый он. — Он говорит, что люди не станут слушать его, — переводила ботаничка. — Говорит, что вечная война между людьми и орками разверзла слишком большую бездну между их душами… — «Ракки трахи» вот так вот переводится? — удивился я глубине фразы, которую сказал воитель. — Нет. Он еще сообщил, что готов умереть ради своего тотема, но тогда ему больше не стоит ждать благородной смерти. — Ладно, понятно. Пусть остается тут, — я почесал затылок. — Как думаешь, Сенна, я успею и рыбку съесть и… Она смотрела на меня не понимающим взглядом. — Ну, короче. Успею я и в Аркалис и в Аргорн и к эльфам сам? — В общем-то… — она достала из принтера карту, приготовленную для меня. Города орков и людей в одной стороне. Есть сомнения только по эльфам… — Давай сюда лист. Буду выдвигаться, а там по ситуации. Спасу Ласковую Тень и быть может мы разделимся, — я уже собирался выйти из пункта управления, но обернулся и посмотрел на орков еще раз. — И не наделайте тут кучу маленьких орков пока мы занимаемся делами. Зеленая кожа Сенны покраснела, а орк-воитель смотрел на меня ничего непонимающим благородным взглядом. — Короче, никаких раки-трахи, — я кивнул ему и спустился в транспортный отсек. Мой рюкзак, к которому я крепил биту, уже был наполнен всем, что может пригодиться в дороге. Я доложил туда приготовленный Тенью фаллоимитатор, нажал на газ и выехал на просторы Мерзлых Земель. Аркалис был на юге. Следующую ночь, которую тут считали днем, я провел в дороге. Сначала я преодолел будущее поле боя. После оживших мертвецов двух армий, весь лед там был усыпан амуницией нелюдей — воткнутые в снег мечи и щиты, разбросанные шлемы и куски откусанной плоти, замерзшей и частично занесенной снегом. Орки и эльфы, успевшие убить некоторых зараженных, не оставили просторы Мерзлых Земель пустовать совершенно без трупов. Угнетенные и падшие лишившиеся голов лежали между магической брошенной сталью. Я вдавил одну их двух педалей квадроцикла в пол, боясь, что какой-нибудь труп оживет и ненароком прикончит меня. Один раз за все время, пока я ехал сквозь мертвое поле, я остановился, чтобы подобрать сверкающий синий эльфийский лук и брошенный колчан со стрелами, а дальше топил так, словно меня в действительности преследовала толпа мертвецов. Под мягкий свет огромной луны япреодолел сначала заснеженные равнины, затем проехал сквозь узкое длинное ущелье в горах, выехав из которых, спускаясь вниз по склону, я оказался в самой гуще леса. Судя по карте, он назывался Лесом Мрачных Закатов. Благо дорогу совсем недавно протоптала целая тьма эльфов и большого круглого фонаря на моем транспорте хватало, чтобы освещать путь и не терять скорости. На заре я доехал до навесного моста, перед которым был брошен другой квадроцикл. — Этот сукин сын точно проехал тут… — я положил руку на капот. Он был еще теплый. Я развернулся, чтобы увезти и спрятать свой квадроцикл за большим валуном, как мне на голову вдруг обрушилось что-то тяжелое. Я падал и помутневшим зрением видел, как кровоточащий шрам, нависает надо мной, а невидимая рука вновь бьет меня в челюсть. Еще раз. Мерзкий сукин сын избивал меня. Что в голове у этого чертового маньяка? Убить меня? Заставить совокупляться с эльфийкой на камеру, а затем закопать в землю? Еще один удар и я потерял сознание.Глава 4. Доказательство из будущего
Когда я очнулся, то видел только сплошную тьму с маленьким зазором света, проникающим откуда-то из-под подбородка. Нос изрядно болел, а едва попробовав пошевелиться, я понял, что на мою голову надет мешок и часть его слиплась с кровью, засохшей на моих губах. Сзади меня подпирала какая-то небольшая стенка, а сам транспорт, в котором я сидел раскачивался из стороны в сторону. Телега? Еще секунду спустя я услышал, как заржала лошадь и понял, что сделал верный вывод. Я попытался открыть рот и тут же почувствовал веревку, которая врезалась глубоко в челюсть с одной стороны и давила на затылок с другой. Я мог простонать, но наверняка бы только привлек к себе лишнее внимание и возможно после следующей череды ударов уже никогда бы не пришел в себя. Вот черт… Был бы со мной Хуч… Я бы мог посмотреть его глазами и понять, что происходит. Сейчас же оставалось только догадываться об этом. Итак, что я знаю? Маньяк, приносящий в жертву нечестивых эльфов, догадался, что я за ним слежу, съехал с пути, а когда я слез со своего квадроцикла сделался невидимым и избил меня. Затем взвалил на телегу мою бездыханную тушу и куда-то повез. Ласковая Тень должна быть где-то рядом… Но почему он не убил меня? Зачем оставлять в живых и куда-то везти? Ведь я даже не эльф… — Мы принесем тебе жертву, Всезнающий. Мы принесем ее тебе, — голос доносился с той же стороны, откуда я слышал пыхтение лошади. Лаэль? — Почему ты изменил наш мир, Всезнающий? Почему я не узнаю прежних троп? Ты проверяешь меня? Проверяешь, смогу ли я найти дорогу к дому? Да, да. Непременно этим ты и занимаешься… Кажется эльф был действительно психом. Он бормотал слова себе под нос с таким усердием, будто некий Всезнающий действительно слушал его бред. — Указатели ведут твоего слугу… Они ведут твоего слугу назад к дому, где ты ждешь новых даров. Что если я принесу в жертву человека? Ты примешь этот дар или мне сбросить его со скалы? «Блять, конечно он примет этот дар, гребанный ты псих! Это лучше, чем лететь в пропасть на встречу своей смерти», — думал я про себя без возможности произнести слова вслух. Руки были крепко связаны за спиной, а одно из ребер, кажется, было сломано… Судя по тому, как сильно припекало солнце, я понял, что мы движемся в самый разгар дня, но в самый разгар ночи для все жителей Аталии, а значит встретить путников на дороге и случайно быть спасенными… Шансов оставалось мало. Мы еще какое-то время ехали вслед за тянущей телегу кобылой, управляемой безумным эльфом, пока в конце концов не остановились и вслед за ржанием лошади я не услышал монотонный бас: — Гур так трак трак! — слова однозначно произносил орк. Ну что, приехали? — Трак трак? — переспросил эльф со шрамом. — Гур так трак трак! — повторил орк уже более несдержанным тоном. — Я не понимаю, Всезнающий. Что этот грешник хочет от меня? — проговорил псих вслух. — Мне надо в город! Я путешествую со своими… — Дар мукака баба ркака! — угрожающе произнес страж, который, судя по всему, караулил ворота в город. Что-то происходило целую минуту. Сначала телега качнулась, потом грозные выкрики орков возвестили о том, что что-то произошло, затем две могучие лапы схватили меня за плечи, взвалили на себя и куда-то понесли. А как же Тень?! Как же Тень?! Я выкрикивал про себя вопросы, которые тревожили округу только беспомощными стонами, не привлекающими к себе никакого внимания. Через некоторое время меня принесли в помещение, где холод пронизывал до костей, хотя несколько минут назад мой зад напекало так, что я не мог понять, это солнце так сильно греет или орк, тащащий меня, положил руку на мою задницу. Меня кинули на сырую землю. Я врезался спиной в каменную стену, затем большая рука схватила меня за голову и сорвала мешок. Глазами, еще не привыкшими к свету, я видел расплывчатую большую зеленую фигуру, которую освещал такой же расплывчатый факел, висящий на стене чуть позади орка. — Габанина дура ма, — сказал он, развернулся, почесал свой огромный зад, накрытый только кожаным доспехом, похожем на римскую юбку, вышел из темницы и закрыл железную дверь. Да, это была совершенно обычная темница. Деревянное ведро в углу под экскременты заключенных; цепи, свисающие с потолка и оканчивающиеся железными наручами; лужа, в которую сквозь щель наверху капля за каплей стекала вода; и исхудавший гном, сидящий в углу темницы и глазеющий на меня маленькими черными блестящими, отражающими свет единственного факела, зрачками. — Эй. Ты понимаешь по… — я вдруг вспомнил, что здесь этот язык называют всеобщим, но решил спросить по-другому. — Ты понимаешь меня? Гном сидел, поджав колени к груди и продолжал испуганно смотреть в мою сторону. — Вот блять! Конечно, чертова ботаничка не может знать всего. А вот гномьего словаря у меня точно нет… — посетовал я, лежа одной щекой в какой-то мерзко-воняющей жидкости и мне оставалось только надеяться на то, что меня греет не моча заморенного гнома. — Гивли, — послышалось со стороны дистрофика. — Что? — отозвался я. — Можешь не лепетать на своем…гномьем, если слова из твоего лексикона не созвучны со словами из всеобщего языка. Но, полагаю, ты поздоровался. И тебе… Гивли, бедолага. — Нет. Гивли…это мое имя, — проговорил узник, голосом ребенка. — Ты разговариваешь на всеобщем? — обрадовался я и хотел было подскочить, но руки и ноги до сих пор были накрепко связаны. — Эй, Гивли, можешь развязать мне руки? Гном какое-то время молчал, продолжая пялиться на меня, а затем сказал: — Зачем? Ведь тебя не просто так бросили в темницу? Может ты сразу убьешь меня? Похоже гном действительно был подростком. — Ну ты же не убийца. Значит я тоже могу быть безобидным… — Ну, я… — он запнулся, а потом вдруг заговорил более уверенно. — Убивал очень много людей и нелюдей! Меня и заперли в эту тюрьму, потому что я самый…кровожадный убийца в Ниаммии! Если ты попробуешь покуситься на мою жизнь, я тут же убью тебя, человек…Понял? Было видно, что мальчишка-гном сочиняет на ходу, но, если не сыграть по его правилам, этот трусливый нелюдь так и не освободит меня. — Я понял тебя, Гивли, — ответил я. — Должен тебе сказать, что мне очень страшно находиться с тобой в одной камере. — То-то же, — ответил он, выглядывая из-за своих коленей. Затем встал на четвереньки и подполз ко мне. Когда он раскрыл кулак, я увидел, что у него в ладони прятался небольшой камень, который гном уже успел заточить за время своего заключения. Несколько минут и орудие неандертальцев, распороло веревку, сковывающую мои движения. Я тут же освободил свои ноги. Гном уполз обратно в угол. — Свобода, — проговорил я, вставая на ноги и растирая свои запястья. — Где мы? — Поднебесная, — бросил дистрофик. — Что еще…за поднебесная? — Главная тюрьма Аркалиса. — Ясно. Как нам выбраться отсюда? — Никак, — уверенно ответил подросток. — Я сижу здесь уже десять лет и твое появление — первое, что заставило дверь этой темницы открыться. Зато, если ты притаишься и будешь очень тихо сидеть, то возможно сюда заползет крыса и мы сможем нормально поесть… Гном сглотнул большую слюну. Я поморщился. — А суд? Или какая еще херня? Они же не могут так просто бросить сюда человека или нелюдя и забыть про него? — Только если кто-то придет за тобой и отобьет силой. Я уже десять лет жду, когда за мной явится мой отец. Однажды он убьет всех этих орков и сделает меня королем! Похоже мальчишка совсем тронулся и сочинял новую историю. Выхода не было. Шанс выйти из тюрьмы у меня был только один — убить его, чтобы переместиться в Итранию, и если не воспользоваться им, то Ласковой Тени конец, и этому миру тоже. Как же мерзопакостно было идти на это, но гребаная магия всегда заставляет что-то отдать взамен прежде, чем получить. Далеко за решеткой, орк, притащивший меня в темницу, бросил мой рюкзак. Он был раскрыт вне досягаемости, но из него вывалился старый-добрый фаллоимитатор, захваченный мной на случай грандиозного празднования освобождения Ласковой Тени. Он лежал довольно близко. Я лег на землю и протянул руку в надежде дотянуться до будущего орудия убийства. Еще немного. Еще чуть-чуть. Мои пальцы уже касались резиновой головки и подталкивали игрушку все ближе. Получилось. Сперва я подумал, что смогу забить ей гнома насмерть, но теперь понимал, что предмет сложно использовать не по назначению. Даже камень Гивли весил больше. — Послушай, Гивли… Тот камень, которым ты освободил меня… Покажешь мне его поближе? Дистрофик посмотрел в ответ подозрительным взглядом. — А ты не отберешь его? — Нет, конечно. Ведь ты самый опасный убийца во всей Ниаммии! Если я поступлю так, то ты отомстишь мне. Ведь правда? Я не ищу смерти. Исхудавший гном взбодрился от того, что я поверил в его историю и впервые даже встал на ноги, чтобы протянуть мне заточенный камень. Я взял острый предмет. — Тяжелый… — заключил я, покачивая руку, в которой теперь он лежал. — Зато в бою… — хотел сказать мальчишка-гном, но не успел. Я размахнулся и воткнул камень прямо в глаз гному. Пока он не начал мучиться и не понял, что произошло, я ударил ладонью во впившийся в череп дистрофика камень, а стена, остановившая его затылок, помогла вбить его поглубже и Гивли рухнул на пол истекая кровью. — Прости, малыш, — сказал я, качая головой. — У меня не было выбора. Твой папа скажет мне спасибо, когда мы остановим зомби апокалипсис. Я приложил руку к вытекающей из его глазницы крови и произнес: — Itrania Viahgi Luan’i! Морозный ветер, пронесся по камере, и я тут же очутился в Итрании. В параллельном мире, где выйти на свободу было гораздо легче. Судя по тому, что две параллельный вселенные абсолютно противоположны, то попасть я должен был во…дворец? Я находился посреди красной комнаты. Окно занавешивали красные бархатные шторы, в углу стояла софа такого же цвета, на стене висела картина с изображением эльфа в рыцарских доспехах на фоне алого заката, а доспехи, собранные в углу в человеческий рост, словно в музее, похоже выполняли не только эстетическую функцию. Если вселенные узнают о моем появлении только через тысячу лет, как предположила Сенна, значит меня не должно выкинуть обратно в Аталию через какое-то время, и я спокойно могу добраться…до куда? Рюкзак со всеми моими вещами и картой остался в Поднебесье? Без него я не найду дома эльфа, который наверняка скрылся от орков и ни за что не бросит свою затею. А если Ласковая Тень не с ним? Без словаря мне абсолютно нечего делать в Аркалисе, я даже не смогу спросить, не видел ли кто-нибудь эльфийку. Ладно. Выйду за дверь, вернусь в Аталию, заберу рюкзак, прикончу еще какого-нибудь нелюдя и обратно, чтобы безопасно выбраться на свободу. Только откуда взять столько крови нелюдей? Оправдание, что я всего лишь спасаю мир не может вечно очищать мои руки от крови… Проклятье! Я сделал несколько шагов вперед и подошел к двери, которая в Аталии была решеткой, ограждающей меня от мира, а сейчас обычным проходом в другую комнату. Изнутри послышались голоса. — О, Эйгар! — стонала какая-то женщина. — Глубже! Глубже! Войди в меня! Вот так! Да! Да! Неловко. Кажется там кто-то занимался сексом. Дождаться, когда они закончат и грохнуть парня? Я посмотрел на руку — в ладони томился камень, которым я убил дистрофика в темнице. — Вот так! Да! Да! Давай, мужик. Заканчивай поскорее. От таких стонов, я бы уже давно лежал с сигаретой в руке и глубоко затягивался. — Что ты делаешь? — спросила вдруг женщина серьезным голосом, который как будто был мне знаком. — Я хочу в задницу, детка, — ответил мужик, которого остановили прямо во время воплощения своих умыслов. — Что? Ты хочешь трахнуть в задницу принцессу Аркалиса? — как будто не поверила своим ушам любовница. Мужской голос молчал, но я видел в своем воображении тупую физиономию, которая глядела на партнершу и раздумывала о том, какой ответ будет уместным. — Наверно…? — ответил он, как бы задавая вопрос. — Убирайся отсюда! — вспылила принцесса и некто затопал по комнате, видимо по пути собирая свои вещи, раскиданные по всей комнате. Вот черт… Мне придется убить принцессу Аркалиса, чтобы вернуться в Аталию, взять свой рюкзак и спасти Ласковую Тень? Но другого выхода нет. А если уйти дальше, найти какую-нибудь служанку, смерть которой не повлияет на ход истории? Но тогда мне придется прорываться обратно к месту, где лежат все мои вещи. Гребанные миры, почему здесь все так сложно?! Надо было запомнить место положения дома этого некроманта… Я не успел закончить мысль, как дверь распахнулась. Моя не менее глупая физиономия тупила взгляд о стройную фигуру эльфийки в нежно розовом халате. Ее лицо было один в один как у Ласковой Тени! Неужели это она? Как ты попала в Итранию, хотел спросить я, но не успел. — Ты кто такой? — испугалась принцесса, а ее глаза тут же загорелись красным. Я почувствовал, как невидимая хватка перекрывает доступ кислорода мне в легкие и попытался сказать, что я странник. Однако получилось неразборчивое мычание. — Я ослаблю свою магию на одно мгновение, но если ты не успеешь сказать того, что переубедит меня убивать тебя, то через минуту ты умрешь! — прошипела она. По повадкам это была точно не Ласковая Тень, хотя у них и было одно лицо. Хватка ослабла, и я понял, что могу дышать. — Из будущего! Я из будущего! Аргумент сработал. Эльфийка прищурилась, внимательно изучая меня и смертельная хватка больше не брала за горло. — У тебя есть только один шанс доказать мне, что ты не безумен. Не потрать его на ложное доказательство. Девица была хладнокровна, справедлива и…сексуальна. Вернее, категорична. У меня был только один предмет, который доказывал мою футуристичность. Фаллос. Резиновый фаллоимитатор на батарейках. Я залез в глубокий карман и достал секс-игрушку. Невидимая рука вновь схватила меня за горло и начала сильно сжимать. Красные глаза ярко светились в плохо освещенных свечами покоях принцессы. Я поспешил нажать на кнопку и резиновый член в моих руках завибрировал и принялся извиваться, словно уж на сковородке. Эльфийка внимательно посмотрела незнакомый прибор, ослабила хватку, схватила свечу со стола и поднесла ближе. — Магический…член? — спросила она, не веря своим глазам. — Электрический, — смог ответить я, потому что теперь был только обезврежен, но не лишен возможности говорить. — Вы его еще не изобрели. Но его используют в наше время, чтобы мастурбировать. — Мускул что? — Женщины ублажают этим, в моем времени, сами себя. Ну или это идёт в дополнение к мужчине, чтобы разнообразить секс. Принцесса обхватила рукой резиновый фаллос и член в моих штанах, несмотря на ноющее ребро, окреп. Затем эльфийка вырвала игрушку у меня из рук и убрала в свой сундук. — Кнопка. — Что? — Там есть кнопка. Нужно нажать на нее, чтобы заряда хватило на большее время. Если батарейки сядут, он перестанет вибрировать? — Вибрировать? — Неважно. Просто выключи его сейчас, — сказал я до сих пор прикованный к стене позади меня. Принцесса послушала. Пока она выполняла нехитрое действие и искала кнопку, спрятанную на другом конце фаллоса, у меня была возможность пораскинуть мозгами о том, что делать дальше. Но я никак не мог сосредоточиться. Задница эльфийки все время сбивала с толку. Нет. Убивать ее, чтобы вернуться в Аталию за рюкзаком нельзя. Она точно какая-нибудь прапрабабушка Ласковой Тени. А убить ее, значило убить саму стриптизершу. — Что ты здесь делаешь? — спросила принцесса, когда закрыла сундук и прочитав какое-то заклинание, заставила замок щелкнуть, возвещая о безопасности ее личных вещей. — Мы прибыли из параллельной вселенной в Аталию? Вы же тут в курсе о мире за завесой? В моей голове вдруг промелькнула мысль, что мы разговариваем с эльфийкой на одном языке. Скорее всего в Итрании на всеобщем первыми начали говорить не гномы и люди, как в Аталии. — За завесу можно попасть? — Это могут делать только друиды… — Ты друид? — она спросила еще более возбужденным тоном и мне захотелось соврать об обратном. — Да… — я осторожно признался. — Дальше, — приказала она. — Мы прибыли из будущего на Мерзлые Земли в Аталии. Потом я оказался в плену у орков и пробравшись через завесу, чтобы сбежать оттуда, я очутился в соседней комнате. — Зачем орки лишили тебя свободы? — прямо спросила эльфийка, как будто все остальное не вызывало у нее вопросов. — Не знаю. Но одно могу сказать точно, у меня нет времени выяснять такие банальные вещи. Всю Аталию скоро накроет апокалипсис, если мне не удастся остановить орду оживших мертвецов… — Не спеши, vah’ldis. Ты рассказываешь про путешествия между мирами и во времени, предоставив лишь одно доказательство. Я хочу, чтобы ты переместил меня за завесу. Пусть мои глаза увидят чудо один раз, чем слышать о нем тысячу… Стук в дверь перебил принцессу и заставил меня почувствовать себя любовником женщины, к которой домой неожиданно вернулся муж. — Прячься под кровать! — приказала она мне шепотом, и я увидел в ее глазах страх. — Зачем? — Это отец. Если он увидит человека во дворце — тебе конец. Ну приехали. Теперь нужно сидеть тихо и молиться, чтобы король эльфов не застукал меня в покоях своей дочери? Стук повторился. Мое сердце сжалось в груди.Глава 5. Служу отечеству!
— Объясни свое поведение, Арайлия?! Почему принц Полесья вместо того, чтобы остаться со своей армией на битву, созывает знамена и приказывает ей отступить? — послышался властный мужской голос, как только эльфийка отворила дверь. — Потому что этот…принц хочет больше, чем я могу ему предложить, — ответила Арайлия. Он хотел всего лишь в задницу, а такое ощущение, что просил ее пересадить ему собственную почку. Ох уж эти эльфы, любят все утрировать… Тень, которая отбрасывалась от королевской фигуры, ложилась прямо перед моими глазами на пол и наползала на кровать, под которой я лежал. Я дышал очень медленно и бесшумно. Мне не хотелось, чтобы теперь кто-то захотел в задницу меня. Конечно, сейчас утрировал я. — Как же ты глупа! Армия гномов уже на подходе к нашим землям! Мы не можем терять союзников. Пусть даже ими будут несовершенные существа! — Ты хочешь, чтобы я ложилась в постель с каждым, кто поможет выиграть нам битву?! Если так, то я была очень хорошего мнения о тебе, отец. — Я всего лишь хочу защитить эльфов! — тон короля повысился, но тут же стал прежним. — Я владыка. Владыке пристало принимать тяжелые решения. Хочешь знать, что будет завтра на рассвете? Арайлия молчала. — Я возьму свой меч, надену доспехи и выйду в авангарде против короля Уввика. Я буду сражать проклятых низкоросликов до тех пор, пока моя рука будет способна держать клинок. Но как бы я не был неуязвим, когда все вокруг падут… Гномы и мне перережут глотку. Затем они вторгнутся в Аркалис и захватят власть. Знаешь, что будет дальше? Принцесса продолжала молчать. — Они изнасилуют наших женщин, заставят работать наших мужчин, убьют всех стариков, потому что они будут не способны приносить пользу, и детей, потому что те могут отомстить за своих предков спустя несколько веков. И если моя жизнь, жизнь моей дочери и будущее всего королевства зависит от твоего…одного места. Прости. Я вынужден из двух зол выбирать меньшее. Напряженный момент. Кажется в Итрании намечается заварушка. Нужно поскорее убраться отсюда и не вмешиваться в ход истории. Ну почему вся эта магия с перемещением такая сложная? Почему обязательно кого-то убивать? Неужели нельзя было придумать ничего проще. — Я понимаю, отец, — наконец ответила принцесса. — Но сделанного не вернуть. Я тоже пойду завтра на битву. — Нет! Я не допущу этого, — отрезал король эльфов. Я видел только его красные сапоги, украшенные драгоценными камнями, но мог себе представить, что его лицо также краснеет от негодования. — Как ты сказал? У тебя нет выбора? Его действительно нет. Сколько у нас эльфов способных творить магию? Двести? Четыреста? Каждый волшебник на счету. И если нам предначертано проиграть, я хочу умереть в бою. Теперь молчал король. — Если ты будешь в авангарде пехоты, то позволь мне возглавить магов? — Не могу… — Отец… Все, кто будут стоять за Аркалис мои сестры и братья. Мы с ними вместе познавали магию, я знаю сильные и слабые стороны каждого. Магистр Аратейр великий волшебник, но его взгляды на бой и тактику слишком устарели. Возглавив отряд, я искуплю свою вину. Пожалуйста. Позволь мне сделать это… — Ну хорошо… — сдался король эльфов, выдержав приличную паузу. — Ты так или иначе умрешь, если мы поиграем. Пусть лучше это произойдет в бою. Нас ждет великое сражение. Надеюсь, ты понимаешь, что будущее всей Ниаммии зависит от этой битвы. Или мы раз и навсегда выгоним гномов в свои горы или умоемся собственной кровью… Верховный совет вот-вот начнется, я уже опаздываю. Оденься и приходи туда, если не передумаешь. — Вы собираетесь в Капитолии? Король эльфов ничего не ответил. Но я догадался, что он кивнул перед тем, как закрылась дверь. — Вылезай, — приказала мне принцесса и я повиновался. — Нужно найти тебе подходящую амуницию. В этих обносках тебя сразит первая пущенная в нашу сторону арбалетная стрела. — Амуницию? Ты не слышала, что я несколько тороплюсь? Мне нужно собирать армию для битвы за мир! — Завтра ты будешь стоять за эльфов. — Что? Нет. Нет. Нет. Я не записывался в ряды благородных нелюдей. У меня нет времени вмешиваться в ход истории. Жестокая хватка вновь сжала мой кадык. — Если я убью тебя прямо сейчас, друид, то времени не останется совсем. Решай. Что же мне так везет на сучек. Ласковая Тень в лапах какого-то маньяка, у меня всего три месяца, чтобы собрать армию и дать отпор Лане, а здесь еще эта…Арайлия, угрожающая убить меня, если не пойду завтра на какую-то важную битву? И что делать? Встать на их сторону и при первой возможности грохнуть какого-нибудь нелюдя, чтобы вернуться в Аталию? Пожалуй, это единственный вариант. — Хорошо, — смог выговорить я, а когда хватка ослабла, отдышался и повторил. — Хорошо. Что я должен делать? — Отвернись. Я подобающе оденусь, и мы пойдем на Верховный совет. Я хотел задать вопрос, но невидимая рука силой отвернула меня к кровати с бирюзовым балдахином. — Теперь спрашивай, — произнесла Арайлия, когда я точно не мог лицезреть ее прекрасных форм. — Зачем тебе я? Просто не понимаю, почему участие одного человека в битве так важно для тебя… — Ты не просто человек, Квист Мерлоу. Ты друид. Помимо того, что ты сможешь убить много наших врагов, если придет время отступить, я смогу сбежать с тобой за завесу. Если эльфам суждено завтра потерпеть поражение, то я хочу иметь возможность выжить, а затем вернуться и отомстить. — Ясно… А что с этого будет мне? — спросил я, надеясь хотя бы на ночь в постели с принцессой. Если сбежать все же не удастся. — Тебе нужна была армия? Ты ее получишь, если завтра мы одержим победу. Сердце бешено заколотилось в моей груди, хотя пока я совсем не понимал, как мне может в Аталии помочь армия из другой вселенной. — Твоя армия находится в параллельном мире… — сказал я как бы размышляя, но почему-то не отбрасывая идею сразу. — Если у тебя нет идей, как переместить ее из одной вселенной в другую, боюсь… Я внезапно замолчал, увидев на одной из картин в покоях принцессы орчиху-воительницу. Она запрокидывала свой топор и целилась в череп какому-то чудовищу. Сенна! Если ботаничка разберется в управлении дирижаблем, то она теоретически сможет на некоторое время переместить всю армию эльфов из Итрании в Аталию! — Я согласен! — восхищенно произнес я, хотя моего согласия никто не ждал. — Тогда пойдем, — послышался голос Арайлии прямо из-за моей спины. Я обернулся и увидел эльфийку. На бедрах принцессы была накинута юбка, которая ложилась на красивый зад, но полностью открывала ее киску, закрытую только чем-то напоминающим мне ракушку, усыпанную жемчугом. Грудь пряталась за двумя такими же серебряными раковинами, закрепленными на шее с помощью тонких нитей из жемчуга. Узкая корона на голове тонула в ее белоснежных длинных волосах. Это была Ласковая Тень совершенно иного уровня. Она как будто оставалась стриптизершей, только теперь изысканной, властной, гордой и невероятно заводящей. — Вперед, — смог наконец произнести я и приоткрыл дверь. Мы долгое время шли в полном молчании по эльфийскому дворцу. Я не мог оторвать глаз от всего, мимо чего мы проходили и на какое-то время даже забыл о том, что по самые уши оказался в дерьме. Здесь всюду журчали искусственные и естественные водопады. Зеленые лепестки невиданных растений ложились на белоснежные стены. На полу отражая вечерние лучи зарева, блестела идеально черная гладкая плитка, а за каждым углом нас ждала какая-нибудь каменная статуя очередного эльфа — с луком, жезлом, мечом, на коне, верхом на драконе и другие. — Далеко до…Капитолия, спросил я наконец, когда волшебные виды дворца начали наскучивать, как и любое другое место, в котором я когда-либо проводил больше нескольких минут своей жизни. — Он во внутреннем дворе. Мы почти пришли. После этих слов Арайлия открыла металлическую черную решетку, которая вела в зеленый сад. Дорожка была вымощена каменной плиткой и ложилась между кустами с красными, зелеными, желтыми и фиолетовыми цветами — они вероятно были заколдованы, потому что температура на улице заставляла даже мою кожу покрываться мурашками. Мы дошли до каменной высокой лестницы, которая вела на ротонду высоко наверху. Преодолев полсотни ступенек и изрядно выдохнувшись, я наконец бросил взгляд на небо, открывающееся передо мной, и увидел, что Поднебесная эта действительно одна из самый высоких точек на всю ближайшую заснеженную степь, которую я видел вокруг. Только здесь она была дворцом на скале, с которой били водопады в озеро, охватывающее весь Аркалис, а в Аталии тюрьмой из которой я похоже буду выбираться с большими проблемами… Мы зашли под широкую полукруглую крышу, удерживающуюся на тонких высоких колоннах. Внутри топталась целая толпа эльфов в мантиях и доспехах. Арайлия в своем откровенном наряде, была единственной женщиной. — …мы должны держать оборону в городе! — закончил свою, по-видимому, длинную речь эльф в длинном черном плаще и мечом на бедре. — Нельзя! Наши стены не готовы принять удар орды гномов. Наши предки строили их, чтобы защититься от незначительных набегов орков и если мы останемся в городе, то сами загоним себя в ловушку! — ответил король эльфов, я узнал его по красным сапогам. Его волосы были покрыты красивой сединой, а такие же борода и усы, делали его похожим на Санта Клауса. — Мы примем открытый бой на Пустотах Вечности. В воздухе повисло напряженное молчание. Такое чувство, что никто из присутствующих не верил в победу. — Как на счет Глубинных Топей? — не знаю кто потянул меня за язык. Король эльфов обернулся. Я мельком увидел небольшой круглый стол с миниатюрой дворца и фигурки, вероятно обозначающие армии. — Кто привел человека на Верховный совет?! — возмутился он, а глаза его покраснели и кажется я был на волоске от того, чтобы меня вновь схватили за горло. — Он со мной, отец, — заступилась Арайлия и вышла из-за моей спины. Почему-то никто из эльфов даже не заострил внимания на ее промежности, хотя я не мог отвести от нее своего взгляда. — Зачем ты привела его? — Он возглавит лучников в нашей армии, — заявила она уверенно, словно была матерью короля, а не его дочерью. Это заявление было новостью даже для меня, но вмешиваться в разговор самолюбивых владык мне как-то не хотелось. Недовольный шепот побежал по рядам военачальников. — Объяснись, Арайлия. Клянусь, даже моего великого терпения уже не хватает на то, чтобы стерпеть все твои выходки. Я, кажется, говорил, что мы ходим по лезвию ножа и уже уступил тебе сегодня и что в ответ? Ты тащишь на судьбоносное собрание человека и тратишь попусту драгоценное время?! — Успокойся, Тааэль, — встрял в разговор еще один эльф. Он был молод, его тело покрывали латные доспехи, а в правой руке он держал шлем, перо, воткнутое в который бесконечно горело. Перо феникса? — Дай моей племяннице договорить. Неверные выводы мы сможем сделать и после услышанного. Задавака явно был братом матери Арайлии. Родственники королей обычно не такие спесивые. Интересно, а что сталось с самой королевой эльфов? — Глубинные Топи находятся далеко на севере, гость Аркалиса. За поселением орков. Гномы же придут с запада. Я понял, что не сведущ во всех этих военный делах и беспомощно кивнув головой предпочел больше не встревать. — Вы оставите в тылу лучников вместе с волшебниками. Квист Мерлоу — гость, которого, ты, отец, встретил не самым подобающим образом — друид. Он усилит наши ряды. Поэтому предлагаю закрыть тему и перейти к более насущным вопросам. — Вы хотите, чтобы какой-то человек вместо меня приказывал эльфам, половину из которых я обучил лично? — взъерепенился черноволосый нелюдь, один глаз которого бегал по присутствующим черным зрачком, а второй был потерян — кожа срослась внутри глазницы, а глубокий шрам тянулся в разные стороны от потерянного глаза. — Мы можем прямо сейчас узнать, кто из вас более достоин возглавить отряд лучников, — встряла Арайлия. — Вызови его на дуэль, Орэль. Один из вас умрет и это раз и навсегда снимет вопросы о том, кто возьмет командование на себя. — Дуэль? — мой голос явно дрожал. Я, конечно, часто в последнее время рисковал жизнью, но выходить против эльфа? — Вызываю! — ответил обиженный эльф. — Вам не кажется…это глупым? — спросил я, а мои пальцы до сих пор не слушались. — Насколько я понял, завтра все ожидают множество смертей эльфов. К чему же отдавать еще одну жизнь сегодня. Просто для того, чтобы потешить свое самолюбие? Я знал, что эльфы благородные существа, знающие цену жизни. Мой аргумент должен был сделать из оппонента кровожадного убийцу и поставить меня командовать лучниками. Ха! Выиграть бой без драки. Это по мне. — Что за сопливая речь? — услышал я голос короля эльфов. — Или сражайся или проваливай отсюда. Теперь, когда я знал об армии эльфов из Итрании, отступать назад уже не хотелось. — Ну…хорошо, — сдался я. — Какие правила? — Видите орла? — спросил владыка. Я напряг зрение. Как только я прищурился, то какая-то способность, не раскрытая мной до этого, сработала. Я всего лишь сосредоточился на точке, на которую показывал король, но словно посмотрел в телескоп с многократным увеличением. Мне было видно каждое перышко коричневого орла с белым оперением на шее и голове. Он сидел в гнезде, в котором шевелилось еще несколько орлят. — Сейчас я досчитаю до трех, и вы выстрелите в птицу. Чья стрела быстрее долетит до пернатого, тот и будет на рассвете командовать отрядом лучников. Второго мы сбросим прямо отсюда. Принесите человеку лук. Ко мне тут же подошел эльф-прислужник в белой рясе. Он протянул мне золотой изогнутый лук, затем достал из-за спины единственную стрелу, ярко-блестящую в лучах заходящего солнца и протянул мне. — Вы готовы? — спросил король эльфов. Я кивнул и посмотрел на Арайлию, в надежде, что она подбодрит меня и…быть может ущипнет за зад? Но принцесса хладнокровно смотрела в даль и даже не думала что-то сказать. — Раз… — проговорил король. Я был уверен в своей победе. Прищурился. Но вдруг потерял того орла. Так бывало и раньше, когда я что-то хотел рассмотреть в отцовский бинокль, но как только переводил взгляд в прибор, так сразу же терялся в пространстве. Теперь я водил увеличивающим зрением по белоснежным равнинам и скалам. Я натягивал тетиву, продолжая судорожно искать птицу, потому что смерть друида, который не смог нормально прицелиться, войдет в историю Аркалиса, как самая глупая. — Два… Мое зрение вдруг уловило какое-то движение. Я вернулся и посмотрел внимательно. В нашу сторону, накрывшись медвежьими шкурами и сливаясь со снегом пробирались…гномы! — Гномы! — заорал я, тыча пальцем в кажущуюся отсюда белоснежную гладь. — Тр… Что? — Гномы уже близко! — повторил я. — Я так понимаю они решили не ждать рассвета, а напасть инкогнито! — Зовите Раэля! — приказал король. — Он должен подтвердить! Эльфы-командующие, которые так долго выбирали тактику, заморосили по ротонде, напряженно чего-то выжидая. — Вы что не видите? Там! Целая тьма гномов, — повторял я, опасаясь за свою жизнь. — Мы не можем ждать Раэля, отец, — произнесла принцесса. — Если прямо сейчас не поднять тревогу мы потеряем драгоценное время… Король глубоко дышал, расширяя и сужая свои широкие ноздри. — Трубите! — приказал наконец он и один из стражников достал горн и протяжный звук разнесся по округе. Его подхватили другие эльфы, разнося звуки средневековой сигнализации по заснеженным равнинам. Я еще раз прищурился и теперь видел, как гномы скидывают с себя шкуры. Далеко впереди теперь показались десятки баллист, тут же запустивших столько же снарядов в нашу сторону. Не успел я опомниться, как в лестницу, ведущую с ротонды прилетел огромный валун. Битва началась…Глава 6. Битва за Аркалис
Перед Аркалисом, который еще был жалким подобием себя самого спустя тысячу лет простиралась огромная равнина. Сейчас, когда гномы показались из-под своих камуфляжных шкур и бросились в сторону города, это напомнило мне лавину, которая неумолимо двигалась в мою сторону, чтобы накрыть с головой и заставить перестать дышать. — Они не должны подойти к городу! — крикнул владыка. — Отправляйте конницу навстречу захватчикам! Дальше я не слышал. Следующий валун, пущенный гномьей баллистой, прилетел прямо в крышу ротонды. Осколок от нее врезался мне в затылок и оглушил. Я пришел в себя спустя некоторое время. Пыль медленно опускалась в свете луны, которая уже захватила на небе власть. Благо в этом мире она светила достаточно для того, чтобы можно было различать силуэты союзников и врагов вокруг. Мои эльфы. Главное бить только низкоросликов, подумал я про себя и поднял лук со стрелой с земли, участок на которой по великой случайности не оказался завален. — Арайлия! — крикнул я, теперь уже сам поднимаясь на ноги. Ночной воздух разрезал шум летящих стрел и громыхание стали. Вдалеке к небу вздымались клубы дыма, а огромные снаряды, охваченные огнем, летели в сторону города и продолжали разрушать прекрасную будущую столицу Руавеннимы. — Арайлия! — повторил я. Ответа не последовало. А как же все твои планы? Как только старина Квист отключился, он стал уже не так нужен? Понимаю. Если они приняли меня за мертвеца, то проку от меня действительно больше не было. Под завалами валялось несколько эльфов-военачальников. Я прощупал их пульс. Мертвы. Одному из них так пробило голову, что мне показалось, что кто-то намеренно пытался раскрошить ему череп. Ни короля, ни принцессы, ни того, кто вызывал меня на дуэль в мертвецах я не узнал. С разрушенного места, где вершился Верховный совет был только один выход. По разбитой лестнице в сад. Я пополз вниз, предварительно упав на зад, чтобы не запнуться, не покатиться кубарем и случайно не сломать себе шею. В саду было тихо. Светлячки кружили над некоторыми цветками, а тонкий пронзительный писк, напоминал, что я в совершенно другом мире, наполненном неведомыми насекомыми. Я подошел к решетке, через которую мы с принцессой попали внутрь. Заперто. Развернулся и побежал в другую сторону. Чем больше времени проходило с того момента, как я пришел в себя, тем быстрее я мог передвигаться. Из сада вела небольшая арка, пройдя сквозь которую я попал на улицы средневекового Аркалиса. Эльфы в лохмотьях бежали с ведрами, наполненными водой, по-видимому, в сторону стен, который сейчас подвергались атаке. Я схватил за руку одного из бегущих нелюдей. — Что происходит? — возбужденно протараторил я. Эльф презрительно посмотрел мне в лицо, затем вырвал руку и сплюнул под ноги. — Я союзник! Мне нужно найти принцессу! — пытался перекричать я грохот разрушавшихся зданий. — Жалкие vah’ldisнам не друзья! — огрызнулся эльф и побежал дальше. Вот урод! Я могу помочь им защитить город, а они сторонятся меня, словно я чихну и смертельно заражу их какой-нибудь неизлечимой болезнью. С какой-то стороны это правда…но кусать я точно никого не собирался. Я ринулся вслед за отвергнувшим меня эльфом, словно ухажер стервозной девчонки, ненароком к которой я умудрился попасть во френдзону. Он бежал передо мной и расплескивал из ведер воду. Языки пламени из-за домов впереди, то поднимались выше к небу, то опускались ниже, видимо сожрав все, что могло дать им силу в том самом месте и перескакивали на соседнее пространство, охватывая все новые постройки. Очередной валун вылетел из-за крыш и разнес вдребезги дом справа от меня. Щепки, полетевшие в мою сторону, накрыли тело Квиста Мерлоу с головой, но не принесли никакого вреда. Крики похороненных под завалами эльфов приглушенными мольбами стали доноситься оттуда, куда угодил огненный снаряд. Мощенная каменная дорожка извилистой тропой вела с высоты Поднебесной между круглыми домиками к подножию горы, на которой и располагался древний Аркалис. По пути я успевал заглядывать в окна домов, внутри которых в свете масляных ламп семьи эльфов крепко обняв друг друга молились своим Богам. Заострял внимание на лежащих под ногами нелюдях в серебристых доспехах, раненных в битве, но успевших отползти вглубь города за помощью, чтобы уже здесь все-таки найти свою смерть. Оббегал разрушенные залпами баллист широкие каменные колодцы, статуи и деревья на длинных высоких стволах с круглой большой кроной высоко над домами, напоминающие мне гигантские пушистые чупа-чупсы. В конце концов я выбежал на большую площадь перед воротами, ведущими из города, и теперь видел, как воины дерутся на стенах, а трупы поверженных гномов и эльфов, спадают с высоты и разбиваются о камень прямо на моих глазах. Низкорослики атаковали стены будущей столицы, а остроухие стражи на них отбивались из последних сил. Справа, у лестницы ведущей на стену, коренастый гном размахивал секирой, а ловкий эльф с мечом, который, казалось, разломиться пополам, когда встретится с более грозным оружием, увертывался от ударов берсеркера. Представление продолжалось недолго. В один момент неожиданное быстрое движение низкорослика лишило эльфа обеих ног, а его худощавое тело свалилось ниц и принялось благородно стонать, словно ему отрубили не конечности, а слегка поцарапали ладонь. Я молниеносно вставил стрелу в лук, натянул и толком даже не прицелившись выпустил в гнома. Снаряд пробил череп побеждающего насквозь, пригвоздив мясистую тушу к стене, обитой деревянными досками. Подбежав ближе я вынул единственную стрелу из стены, вместе с частью мозгов гнома и наклонился к спасенному мной нелюдю. — Где Арайлия? — спросил я, как будто чувствуя, что каждая секунда промедления может стоить мне целой армии. — Vah’ldis? Как…ты здесь оказался? — проговорил он, теряя сознание. — Нет времени! Дай мне информацию, которую я прошу, в благодарность за свое спасение! Эльф несколько секунд тупил на мне взгляд. — Ну же! Чертов ты нелюдь! Я могу помочь вам, гребанные засранцы! Хватит упрямиться! — Утес Печали… — наконец произнес он. — Что? — Принцесса на Утесе Печали. Наши основные силы вышли из города, чтобы взять все внимание на себя. Все маги, лучники и Небесный отряд покинули город. План короля — застать врага врасплох и атаковать с флангов. — Тааэль послал на смерть большую часть своей армии, чтобы выиграть за счет эффекта неожиданности? — спросил я, вспоминая королевский приказ атаковать гномов конницей. — Многие сегодня умрут, но быть может благодаря этому эльфы наконец станут свободны… — произнес он и стал отключаться. Я врезал половине эльфа по щеке. Он приоткрыл глаза. — Где этот утес?! Он медленно указал направление, а его взгляд застыл навсегда, упершись в мое лицо. Я прикрыл ему глаза, взял несколько стрел, выпавших из его колчана, и поднялся с колен. Бросил взгляд на ворота, ведущие из города. Закрыты. Сколько бы низкоросликов не убивали эльфы на стенах сегодня, вслед за ними наверху появлялись все новые и новые гномы. Нелюди в серебряных доспехах все измазанные в крови из последних сил сражались с захватчиками. Пришло время вмешаться, иначе Аркалис падет уже вот-вот. Я вставил стрелу в лук, натянул тетиву, вспомнил злогребучий парк аттракционов и как всего одним выстрелом мне удалось прикончить сразу несколько зараженных. Постарался активировать эту способность, хотя до сих пор понятия не имел как она действует. Выдохнул. Стрела вырвалась из лука и принялась насаживать на древко головы низкоросликов, словно была умелым официантом, натыкающим оливки на зубочистку. И все бы было хорошо, если бы в конце концов пущенный мной снаряд пробивая насквозь головы врагов, не принялся отправлять на тот свет эльфов. Блять… Нужно будет потренироваться использовать эту способность. Одному из нелюдей наконец удалось остановить самонаводящуюся стрелу телекинезом, а остальные тут же направили своилуки в мою сторону. Времени на размышления не было. Я припал к земле и окунул ладонь в лужу крови, вытекшую из тела эльфа, лишенного ног. — Atalia Viahgi Luan’i! — крикнул я, видя, как стальной наконечник пущенной в меня стрелы летит прямо в мою грудь. Магия мгновенно перенесла меня в мир Аталии и с руками по локоть в крови я оказался перед телегой, которая резко затормозила, а испугавшийся меня конь встал на дыбы. — Грога рахалла мага град! — завопил возница-орк. Вокруг мирно сновали орки-горожане, каждый из которых тут же обратил внимание на меня, услышав громкий возглас. Брошенный сверху топор упал чуть поодаль. Еще немного и я был бы мертв. Я вставил одну из стрел, взятых у безногого эльфа в лук, просто представил, как она вылетает и разит каждого, кто целится в меня. Выпустил. Снаряд полетел, прошибая шеи орков насквозь. Не дожидаясь конца представления, я побежал за ворота. Огромные зеленые туши падали сверху, словно внезапно начавшийся орочий град, сильным грохотом доспехов заполняющий всю округу. Преодолев мост, ведущий через глубокий ров, наполненный водой, и который орки с громкими воплями уже начали закрывать, я ринулся в сторону, в которую указал подохший у меня на руках эльф. В Аталии светило яркое солнце и своей умиротворенной обстановкой усыпляло мою бдительность. Но я точно знал, что как только произнесу заклинание — тут же окажусь в самой гуще разыгравшейся битвы. Я бежал по огромному полю, засеянному высокими плодоносными кустарниками, а орки-пасечники, с треугольными шляпами на головах в хлопковых грязных дырявых халатах собирали с них урожай в виде каких-то круглых сладко-пахнущих фруктов. Горн у меня за спиной возвестил о том, что на убийцу, внезапно оказавшегося в Аркалисе, открыли охоту. Видимо пущенную мной стрелу наконец удалось остановить. Запыхавшись от усталости, я из последних сил пробирался к Утесу Печали, оставляя за собой шлейф опускающейся на тропинку пыли. Орки-крестьяне оглядывались на меня, но никто даже не думал преграждать дорогу. Весь измазанный в крови друид со стрелой и луком на перевес не вызывал желания останавливать его. У крестьян. Трусливые огромные глыбы, которые уже в средневековье начали прогрессировать в тот мир, который я неплохо знал, давно перестали быть смелыми и безрассудными, ступив на путь феодального общества. На самом верху Утеса Печали блестел на солнце высокий обелиск. Пора. Я оглянулся в поисках жертвы, благодаря которой смогу вернуться в Итранию. Из-под одного куста торчали ноги. Я подошел поближе и увидел убитого орка. Какого хрена? Внезапно я почувствовал на себе взгляд. Обернулся и увидел маленького мальчика. Орка. Он стоял с лукошком в руке, которое тут же выпало на землю, а неведомые фрукты рассыпались в разные стороны. — Оргогга? — спросил он, как сказала бы Валькирия, на свое обезьяньем. — Блять… Мне жаль, парень, — я навел на него лук и пробормотал. — Надеюсь на орках эта магия тоже сработает. Выдох. Труп паренька теперь валялся недалеко от меня. Я подбежал к нему и опустился на колено, чтобы обмокнуть ладонь в зеленую кровь. — Itrania Viahgi Luan’i! Одно закрытие век привело к тому, что я вновь оказался в охваченной мраком и битвой Итрании. В разных сторонах горели костры, а воздухе витал аромат горелой плоти. На поле, которое мирно прорастало фруктовыми кустами в Аталии, теперь сражалась целая тьма нелюдей. Над серебряными и черными волнами, нахлынувшими друг на друга возвышались фигуры великанов, вздымающие в воздух свои огромные дубины и опускающие их на головы остроухих нелюдей. Крылатые ящерицы, изрыгающие из пасти пламя и плавящее черные доспехи гномов, сражались на стороне эльфов как бы в противовес огромным великанам с рогами на своих носах. Но и чешуя эльфийских питомцев не всегда выдерживала под натиском ударов топоров берсеркеров. Я принялся карабкаться на сам утес, ориентируясь на блеск обелиска, который отражал свет луны. — Арайлия! — крикнул я, взобравшись на холм. И сейчас никто не ответил, но на этот раз я знал почему. Все маги, которые должны были атаковать гномов и разбить армию низкоросликов были мертвы. Эльфийка, так сильно похожая на Ласковую Тень с раной в груди сидела у обелиска, навалившись на него спиной. Перешагивая трупы эльфов, я подошел ближе. Арайлия смотрела на меня взглядом, который еще не умер, но был уже на волоске от смерти. — Ты… — промолвила она. — Вот блять! Держись! — я оторвал кусок от мантии, которая была на трупе мага, лежащего неподалеку, и приложил к ране. — Кто это сделал?! Эльфийка пошевелила губами, но я не понял, что она хочет сказать. На ее шее висел странный медальон, которого я не приметил прежде. Она потянулась к нему. Я догадался, что принцесса хочет его снять и обхватил бордовый камень, окаймленный серебром, рукой. Вместо лица эльфийки перед моими глазами неожиданно понеслись картинки. Словно я смотрел сон. Сначала я видел, как Арайлию коронуют на широкой белоснежной площади, а все эльфы подкидывают свои шляпы вверх. Затем я видел, как армия под ее предводительством завоевывает города гномов и орков. Как на той же большой площади вешают людей и гоблинов. Затем картинки понеслись быстрее. Прогресс. Армии на лошадях с мини-арбалетами встречаются на поле боя. Эльфы, несомненно, захватили власть на планете. Люди, орки, гномы и гоблины стали рабами и трудятся круглосуточно в шахтах, а того мира, который я знал, больше не существовало. Я выпустил амулет из рук и тут же перенесся назад на разбитую ротонду. Туда, где был Верховный совет, пока снаряд гномьей баллисты не прервал его. Под завалами лежали мертвые эльфы, а в самом углу я увидел тело Квиста Мерлоу. — Это что еще за хрень? — произнес я вслух. Все происходящее, казалось, сном, а видения, увиденные мной, я до сих пор не мог трактовать. Амулет хотел сказать мне, что Арайлия местный Гитлер? Что, встав на ее сторону я обрекаю всю Итранию на ужасное будущее. Кто и какого хрена перенес меня сюда? Лук со стрелами до сих пор были при мне. Точно такое же оружие валялось меж камней. Я должен буду взять его, когда очнусь… А сейчас кто-то перенес меня в недалекое прошлое и явно хотел, чтобы я изменил будущее. Так, ладно. Ничего не меняется. Нужно идти на Утес Печали и там поговорить с принцессой. Может быть мне удастся спасти ее? Я снял с одного из раздавленных эльфов черный плащ, надел его на себя, приложил руку к трупу и произнес заклинание. Не помогло. Нелюдь еще дышал. Тогда я подобрал добротный булыжник и несколькими ударами по голове добил военачальника. Повторил заклинание. Аталия. Натянув капюшон, чтобы видеть только место куда ступаю, я побежал по дороге, которую хорошо запомнил, уже единожды преодолев этот путь, только в другом мире. На этот раз все орки вели себя спокойно, не обращая никакого внимания на дружелюбного путника, скрывающего свое лицо. Я очень быстро добрался до моста, ведущего из города и преодолел поле, по которому очень скоро буду убегать от преследователей. Добравшись до Утеса Печали, который тут наверняка был символом радости, я уловил движение в одном из кустов. Там был орк. Я уже точно знал, что, принеся в жертву его, у меня получится попасть за завесу. Выстрел. Смерть. Итрания. Звуки битвы, запах горелой плоти. Все то, что я уже чувствовал однажды. Времени было мало. Я взобрался на холм. Успел! — Квист Мерлоу? — Арайлия заметно удивилась, увидев меня среди рядов боевых магов, готовых обрушить волшбу на армию гномов, сражающихся внизу. — Я думала ты мертв. Как раз вовремя. Нам нужно еще несколько минут и эта битва закончится. — Несколько минут? На что? — спросил я. — Мы копим энергию, чтобы убить проклятых низкоросликов. — Нельзя этого допустить! — из-за обелиска вышел гном, держащий в руках тот самый амулет, который показал мне прошлое. На его шее я заметил другую подвеску. Случаем…это не тот кулон, который делал из меня сумасшедшего психа, но давал нехилую защиту? На шамане была черная шкура, волосы заплетены в дредлоки с висящими на них ракушками, а бороду он не мыл, похоже, приличное количество лет. Вокруг гнома светилась полупрозрачная сфера. Точно, это тот самый амулет. Один из эльфов выпустил во врага огненный шар, но тот только облизал защиту, совершенно не навредив самому гному. — Я видел будущее и видел настоящее, — произнес шаман. — Если ты останешься на стороне эльфов, Квист Мерлоу, то весь мир умрет. Теперь я понимал, почему убил принцессу и всех этих магов в будущем. Кажется я действительно должен вмешаться в историю. Это мое предназначение! Нет! Я не допущу, чтобы существа этого мира умирали под гнетом тирана. Может быть вот он, мой шанс исправить прошлые ошибки? Нужно было решать. Я прыгнул внутрь купола и натянув тетиву выпустил стрелу, разящую весь отряд Арайлии. Шаман сделал пару взмахов руками и молнии, ударившие с черного неба, сразили еще несколько десятков эльфов. Вставив следующую стрелу, я прицелился в грудь Арайлии. — Что ты делаешь, глупец?! — произнесла она, но я не позволил ей договорить. Острый наконечник пронзил ее сердце и заставил прижаться к обелиску. Вместе с шаманом мы еще несколько минут убивали магов, которые даже не могли пробить защиту, черпающего силу из-за завесы амулета. Как только все было кончено я повернулся к гному. — Спасибо. Я правда не знал на чью сторону должен встать… — облегченно и слегка улыбнувшись произнес я. — Ты сделал правильный выбор, — ответил шаман и дотронулся до моей руки. Озноб тут же поразил все мое тело, и я оцепенел. Попробовал пошевелить руками. Тщетно. Я свалился на землю, глядя в стеклянные глаза принцессы Арайлии. Гном подошел к принцессе и надел амулет, переносящий в прошлое ей на шею. Вот урод! Это был всего лишь гнусный план проклятых низкоросликов! Я хотел сломать ему хребет или выгрызть кадык собственными зубами, но не мог пошевелиться. На моем лице застыла все та же глупая улыбка. Вскоре гном подхватил меня под руки и потащил за огромный валун. Он выглядывал из-за него и видел, как Квист Мерлоу появляется на Утесе Печали, подходит к заговоренному амулету, видит то, что никогда не должно произойти и отправляется в прошлое совершать страшную ошибку. — А теперь давай понаблюдаем за величайшей битвой в истории нашего мира, — произнес шаман, наваливший меня на камень, чтобы я мог лицезреть с высоты Утеса Печали, как гибнут бедные эльфы…Глава 7. Назад в будущее
Ласковая Тень была в руках психа-убийцы в параллельном мире, Лана с огромной армией зомби ждала уже пару дней, чтобы поработить мир, а я вмешался в историю и убил сексапильную девчонку, решив, что непременно должен это сделать. Оказавшись по уши в дерьме, теперь я глядел на поле битвы, где эльфы с гномами выясняли отношения и был вынужден осознавать, что смерть каждого воина Аркалиса на моей совести. — Троххенбор сказал мне, что ты придешь в этот мир и сыграешь главную роль в битве на Пустотах Вечности… — молвил гномий шаман, поднявший с земли посох, и теперь опирался на него. С навершия, привязанные к нескольким нитям болтались те же ракушки, что были на его волосах. «Троххенбор?» — подумал я про себя, но находясь в оцепенении не смог этого произнести. — Это тот амулет, что позволил тебе переместиться в прошлое. Очень ценный артефакт. Главное, чтобы он не попал в неправильные руки, иначе можно уничтожить весь мир… — проговорил гном. Он произносил слова так, словно был столетним стариком, лишенным абсолютно всех зубов и пожадничавшим себе на протезы, которые бы позволили ему говорить четче и увереннее. — Ты должно быть совсем не понимаешь, что здесь происходит и почему я все еще не убил тебя? — спросил он, хотя знал, что я не отвечу. Снизу, на поле боя, дюжина эльфов накинулась на одного из великанов. Один из них забрался ему на шею, но как только был уже готов всадить свой меч в голову существа, огромная стрела, выпущенная из стреломёта гномов, насадила остроухого нелюдя на себя и улетела в самую гущу бьющейся толпы, ранив по пути еще несколько воинов. — Нынешняя Итрания охвачена разногласиями и битвами. Король Уввик — великий полководец. Он уже подчинил себе большую часть территории материка и теперь пришел захватить спесивый Аркалис. Да-да. Все банально и просто. Битва за власть и желание создать идеальную систему. Оркам, эльфам и людям почти удалось достигнуть мира, но наша раса не согласна делить ресурсы и земли с другими, — замолчав на несколько секунд он пару раз причмокнул, вглядываясь в самый центр битвы. — Гномов никогда ни во что не ставили. Согласись мы на условия, которые предлагают другие расы, то очень скоро настанет момент, когда все гномы будут на побегушках у остальных. Или нас просто в конце концов истребят, как самых несовершенных. Кажется я понимал мотивацию низкоросликов. Но, блять, как им удается бить все совершенные расы? Сто процентов все дело в этом гребанном амулете! Проклятый старик использует его, чтобы гномы легко выигрывали битву за битвой! — До этого сражения, самая кровавая схватка случилась на Закатных Островах. Нам никогда было бы не одолеть полчища орков, если бы я не отправился в прошлое, не узнал их план, а затем не сжег бы всех, прячущихся в Темных Лесах уродов, вместе с деревьями, которые веками произрастали из той почвы. Вот и в этот раз я инкогнито посетил Верховный совет спесивого Тааэля и совершенно случайно узнал об одном друиде, прибывшем на помощь к остроухим. Тогда мне захотелось узнать откуда ты явился и несколько раз переносясь в прошлое, чтобы отследить ваш с принцессой путь я в конце концов оказался в покоях Арайлии и подслушал довольно интересную беседу. Я пока не знаю, как мы используем твою способность, но после того, как ты встретишься с королем Уввиком, я уверен, решение придет само собой… Эльфы, облаченные в серебряные доспехи, проигрывали. Черная волна, подползающая к стенам Аркалиса, поглощала все на своем пути. — Одно в этой вещице плохо. Когда она перемещает тебя во времени, то делает это непосредственно к твоему телу. Как бы я не хотел, я никогда не смогу переместиться дальше времени своего рождения или своей смерти… — посетовал он, подобно любому старику, которому было без разницы что говорить, лишь бы делать это без конца. Вдруг громкое звучание горна пронеслось над головами воинов. На холме, что был с другой стороны схватившихся армий появился отряд эльфов. Узкие красные знамена с рисунком, который отсюда я не мог разглядеть, развивались над тысячами голов остроухих нелюдей. Столько же стрел, выпущенных из-за холма, внезапно полетели вниз, заставляя армию гномов укрываться за щитами. Еще один залп. На этот раз горящие наконечники впивались в деревянные щиты и в плоть низкоросликов и великанов. Баллисты, стреломёты и прочие громоздкие орудия загорались, а гномы с ведрами, бегущие из тыла, пытались потушить огонь. Шаман, который заставил меня оцепенеть, теперь тоже лицезрел картину неожиданного превосходства эльфов возвел руки к небу, в одной из которых был крепко зажат посох. Произнеся заклинание на каком-то древне-гномьем языке он вдруг заставил черные тучи скапливаться над полем боя, а еще через пару минут, на сражающихся эльфов и гномов обрушился ливень. Обрушившийся на поле битвы сильный дождь напомнил мне тот день, когда Сенна жертвуя собой спасла мою жизнь. Теперь же капли, падающие с неба, тушили тысячи эльфийских стрел и возвращали весы в ровное положение. Еще один залп. Я бросил взгляд на холм напротив. Теперь весь отряд лучников можно было разглядеть на вершине. Беспорядочные ряды гномов поредели, но ни в коем случае не сделались меньше. Вот черт… Я словно был простым зрителем, сидящим на стадионе и наблюдающим за футбольным матчем. Я, вполне очевидно, болел за армию эльфов и каждый их промах в любом другом случае вызвал бы брань из моих уст, но оцепеневшее тело Квиста Мерлоу было не способно на это простое действие. Лучники, все время отправляющие залп за залпом в сторону орды гномов разошлись и в авангард вышел отряд эльфов верхом на…пегасах?! Все крылатые кони, как один, взмыли над землей и понеслись с утеса. Всадники в серебряных доспехах разили неприятелей. Великаны своими огромными дубинами промахивались по летящим животным, а затем пораженные мечами эльфов падали и давили своих союзников, которые не успевали выбежать из-под их гигантских падающих туш. Старикан, который был очень разговорчивым некоторое время назад, теперь все время молчал и пыхтел, озвучивая бурную деятельность своего мозга. — Тааэль хитер… — сказал он наконец. — Когда эльфийский владыка успел отправить Небесный отряд на фланг? Я не думал, что он настолько силен. Ладно… Ладно. Придется отправиться в прошлое и скорректировать битву. Если на Утесе Разбитой Луны воины Тааэля попадут в ловушку, исход этой битвы, несомненно, останется за нами… Старик взял в руку медальон и начал нашептывать незнакомые мне слова. Вот же черт! Как мне остановить его? Обездвиженному и лишенному речи! Это бы спасло всех эльфов и не позволило случиться беде… Я же друид! Если стрела самостоятельно наводится на цели, когда я ее выпускаю, значит она подвластна моему разуму? Может быть это не магия? Телекинез? Делать выводы было некогда. Я нашел взглядом стрелу, которая торчала из груди Арайлии и приложил все усилия, чтобы толкнуть ее. Она как будто пошевелилась. Я постарался сделать мысль еще сильнее и представил, как наконечник снаряда с плотью вырывается из груди эльфийки. Получилось! Стрела зашевелилась, а резкое движение моих глазных яблок, на которые не действовала магия шамана, заставило снаряд полететь в грудь старику и пробить ее насквозь! Изумленный гном повернулся ко мне. Из уголка его рта вытекла струйка крови. Я почувствовал, как оковы, охватившие мое тело, слабеют. Сначала пальцы начали еле шевелиться, затем голова смогла повернуться в сторону луны, а слюна, беспомощно вытекающая изо рта, больше бесконтрольно не оставалась на подбородке. Я медленно поднялся на ноги и подошел к шаману, который до сих пор стоял на коленях и держал амулет в руке. — Как ты… — начал говорить он. Я видел скольких трудов стоит его раненому дряхлому телу каждое слово. Я схватил амулет и попытался вырвать его из рук старика, пока он не договорил заклинание и не перенесся туда, куда хотел. Но было поздно… — …jassalina…rabia…tuiq! — произнес он и выдохнул жизнь из своих легких. Шаман до сих пор сжимал кулон в руке мертвой хваткой. Все, что произошло дальше, напомнило мне перемещение в тело Хуча. Глаза закрылись, а открылись в совершенно другом месте. Звуки битвы теперь сменились сигналами проезжающих автомобилей и навязчивое пиканье светофора, говорящее слепым о том, что дорогу можно переходить. Громко шумели моторы машин, а стоящие у ларька с мороженным дети-орки громко кричали, не поделив между собой сладость. Это определенно был Грогховерполис… — Что ты здесь делаешь, Джеф? — спросил кто-то из толпы, окружившей меня и мертвого шамана со стрелой в груди. «Кто, блять, такой Джеф?», — подумал я про себя, вырвал медальон из окоченевшей руки старика и окинул взглядом зевак. Твою мать… Среди толпы стоял настоящий Квист Мерлоу, его жена-брюнетка Аурра, и они вместе держали за руки маленькую дьяволицу Лану, которая еще не была мертвячкой и сейчас ехидно улыбалась, видя мои окровавленные руки и обросшее лицо. — Квист… — пробормотал я себе под нос, а на моем лице большими буквами было написано «ОХРЕНИТЕЛЬНО ОЗАДАЧЕН». Я попал назад в будущее, только в то, где мне еще не приходилось бывать. — Какого хрена ты делаешь? — спросил настоящий Квист, поднимая брови и принимая меня за своего брата-близнеца. Откуда-то из-за толпы послышался полицейский свисток. Наверняка какой-то эльф с мини-арбалетом на бедре уже бежал узнавать в чем тут дело. Несколько десятков телефонов устремились на меня и уже транслировали прямой эфир в расограм. Итак, я мог сообщить сам себе две новости. Хорошую и плохую. Хорошая заключалась в том, что как только я попал назад в будущее, у меня появился шанс все исправить. Грохнуть Лану, уничтожить пробирку с вирусом и так далее. По крайней мере теперь я точно знал, что эльфы на Пустотах Вечности все-таки одержали верх и я не изменил будущее. Плохая новость заключалась в том, что я появился среди толпы с мертвым шаманом на руках и теперь огребу таких проблем, что все мои планы по предотвращению зомби-апокалипсиса покатятся…ледяному демону в жопу. Я сорвал с шеи шамана защитный медальон до сих пор чувствуя на себе взгляд маленькой дьяволицы и знал, что стоит ей только внушить мне что-то — я тут же потеряю всякую возможность не только изменить будущее, но и прошлое. — Ты убил этого гнома, Джеф? — не унимался гребанный Квист Мерлоу. — Не совсем… — ответил я, до сих пор раздумывая, что делать. Теперь у меня было два артефакта. Салейтайн — тот самый амулет, с которым я сбегу куда угодно, и никто не причинит мне вреда. Кроме меня самого… И второй — Троххенбор, способный перемещать меня во времени к телу Квиста Мерлоу, но я пока совсем не знаю, как им пользоваться и какие будут последствия. — Разойдитесь! Разойдитесь! — доносилось из толпы. Синяя фуражка и длинные уши уже мелькали за головами зевак. В Аталию! Я вдруг сообразил, что могу перенестись за завесу. Ведь этого гнома убил я, значит его кровь… Воодушевившись тем, что у меня появился путь для отступления, я упал на колено, приложил руку к окровавленной груди и произнес: — Atalia Viahgi Luan’i! Ничего… — Atalia Viahgi Luan’i! — продолжал выкрикивать я, а все столпившиеся вокруг глядели на меня как на сумасшедшего. Опять ничего. Заклинание на шамане, переместившемся из прошлого, не работало… — Руки вверх! — послышался голос из-за моей спины. Я обернулся и увидел эльфа, наставившего на меня свое оружие. — Можно мне… — я не договорил, а просто обнял старину Квиста и незаметно для Аурры и Ланы подложил в карман его пиджака оба амулета. — Береги их и никому не рассказывай про то, что в твоем кармане, — шепнул я на ухо своему будущему телу и повернулся к кричавшему позади меня полицейскому, подняв руки. — Вы задержаны до выяснения всех обстоятельств гибели гражданина гнома. У вас есть право хранить молчание! Все, что вы скажете может быть использовано… Я ничего не сделал. А броситься наобум значило привлечь к себе не нужное внимание. Пусть везут в участок. Доказать что-либо у них все равно не выйдет. Стреле, торчавшей из груди шамана, было тысячу лет, и я даже не прикасался к ней. Наручники защелкнулись на моих запястьях, меня посадили в полицейскую тачку, как последнего преступника, двигатель завелся, и машина тронулась. Внутри играл джаз, перебиваемый голосом женщины-диспетчера, сообщающей о происшествиях в Грогховерполисе; от обивки воняло сигаретным дымом, а эльф, арестовавший меня, насвистывая какую-то песню себе под нос, смотрел в зеркало заднего вида на меня, пытаясь понять опасен я или нет. Я обернулся, его напарник остался у мертвого тела шамана ждать подкрепления и отгонять от трупа зевак. — На хрена ты его убил? — спросил коп. — Я не убивал его. — Как же! Кровь на тебе тоже, наверное, томатный соус? — посмеялся он и уже хотел задать следующий вопрос, но нас перебил голос женщины из динамиков. — «Звездный патруль». Прием! — «Звездный патруль» на связи, диспетчер. Прием! — ответил эльф с густой щетиной на лице. — Вы схватили подозреваемого? — Уже везу его в участок, диспетчер. Готов отдать взамен на обещание поужинать со мной вечером, — улыбался полицейский, постоянно бросая на меня свои взгляды в зеркало заднего вида. — Если он такой же лапушка, как ты, то… — включилась в игру диспетчер. — Ей голубки, — вмешался в их беседу третий голос. — Снимите номер. Сексуальное напряжение между вами можно секирой разрубать. Передайте сержанту, что мы с ребятами готовы распределить смены Эллая на себя, лишь бы перестать слушать ваш предтрахательный лепет, — голос рассмеялся и замолк. — Иди в задницу, Грим, — улыбаясь сказал в рацию везший меня в участок Эллай. — Если ты возьмешь мои смены на себя, у тебя совсем не останется времени на поиск той, которая наконец заставит тебя бросить ежедневную дрочку. Конец связи. Рация молчала, но все полицейские на других концах наверняка ехидно улыбались подтруниванию копов друг над другом. — Ей! — сказал Эллай, и я увидел, как его зеленые глаза вновь глядят на меня через зеркало. — А тот, которого ты убил. Что за странные шмотки на нем были? И посох? Вы сбежали с костюмированной вечеринки, гондоны? И кем ты хотел одеться? Космонавтом? На мне до сих пор был костюм с дирижабля. Весь испачканной грязью и кровью. — Мы из прошлого. Прямиком с битвы на Пустотах Вечности… Коп прищурился. — Это он тебе так по башке зарядил? Ты поэтому пургу гонишь? Защищался значит… Я наклонился ближе к стеклянной перегородке, отделяющей передние сидения от задних. — Можешь не верить. Сейчас ты привезешь меня в участок, мне устроят допрос, возьмут одежду на анализ, соберут грязь из-под ногтей и что вы еще там делаете? В конце концов все равно отпустят из-за отсутствия доказательств… — полицейский скептически выдохнул воздух носом, и я продолжил. — Но если я случайно смогу сбежать из твоей машины, то я мог бы воспользоваться своими возможностями, чтобы, скажем, подправить твое прошлое. Ну или сделать тебя несметно богатым. А? Как ты на это смотришь? Полицейский смотрел на это, а точнее на меня, очень недоверчиво. — Да заткнись ты! Гребанный vah’ldis… — Жаль. Предложу сорвать джек-пот тому, кто будет меня допрашивать. Уж кто-то явно давно стер задницу в полицейских машинах, гоняя на вызовы. Потом спросишь у того, кто меня отпустит, какого это бросить все это дерьмо в полиции и зажить настоящей жизнью… В этот момент тачка резко затормозила, на совершенно пустой парковке, около второсортного магазина продуктов. Коп-эльф вылез из-за руля, достал арбалет, открыл дверь, наставил его на меня и приказал: — Выходи! — Что? — я, блять, не понял, что происходит. — Выходи я сказал, — заорал он, взял меня за кофту и выдернул из машины. Я упал и разбил колени об асфальт. — На колени! — Что, блять, происходит? — спросил я, выполняя приказ. — Руки за голову! — я послушался. — У тебя десять секунд, чтобы переместить меня сюда же на четыре года назад, или я прострелю тебе башку и напишу в протоколе, что вонючий vah’ldis пытался сбежать и я был вынужден стрелять.Глава 8. По своим следам
Если у друида не припасена пара эффектных трюков, то Эллай сейчас отправит меня на тот свет. Блять, а ведь я мог вообще все изменить… Хотя бы найти больного ублюдка, похитившего Ласковую Тень и грохнуть его здесь, в будущем, чтобы он никогда не оказался на гребанном дирижабле. — Пять секунд, дружище, — сказал полицейский очень спокойно, отчего мне сделалось еще страшнее. — Я не могу сделать это просто так! Мне нужен амулет, — ответил я, чувствуя, как наконечник миниатюрной стрелы, целится в мой затылок. — Какой на хрен амулет? Три секунды, я сказал! — упирался он. — Который я передал своему брату! Там! У трупа шамана! — Опять рассказываешь байки?! Одна! — Эй, ты! — послышался голос с другой стороны опустевшей стоянки. Это была Лана, а следом за ней из машины торопясь выходили Квист и Аурра. — А ну убери пушку от моего дяди! — крикнула маленькая дьяволица. И коп, конечно, мгновенно послушался. Не потому, что появились свидетели, а потому, что не мог сопротивляться воле эльфийки. — А теперь приставь к своему подбородку и танцуй…орочий народный танец! Вот так! Да! Да! — засмеялась Лана и захлопала в ладоши, потакая неуклюжим движениям, которые совершал, хотевший убить меня несколько секунд назад Эллай. — Только не убивай этого полицейского, дочка, — тюфяк Квист Мерлоу из прошлого, вернее будущего пытался успокоить спесивую девочку. — Убери от меня свои руки, па! — закапризничала она, когда он дотронулся до ее плеча. — Иначе…иначе… — Спасибо, Лана, — встрял я в разборки невоспитанной девчонки и ее отца. — Еще чуть-чуть и я был бы труп. Как вы оказались здесь? — Мы поехали за вами в участок, — ответил Квист. — Я же не брошу собственного брата. Он подозрительно оглянулся, вылупив глаза, а затем спросил: — Почему этот чертов коп хотел убить тебя? Во что ты опять вляпался, Джеф? Что нам делать? Зачем ты убил того гнома?! — Не так много вопросов, брат. Голова раскалывается, — ответил я. — Займи мне денег. Я должен закончить пару дел, а потом… — Что? Ты собираешься съебаться отсюда? А что мы, по-твоему, должны делать с этим копом?! — наконец заговорила Аурра, и я тут же вспомнил какой стервой была эта стерва на самом деле. — Не знаю… — развел я руками, а затем наклонился к маленькой дьяволице. — Лана, ты можешь сказать дяде, чтобы он возвращался в участок и сообщил своим коллегам, что увольняется и больше не будет арестовывать невинных людей. Лицо эльфийки сделалось очень радостным, и она заверещала: — А знаете, что будет еще веселее? Если из хорошего парня он превратиться в очень плохого! Например, вернется в полицейский участок и расстреляет всех жрущих там пончики копов! Ну скажи, дядя Джеф?! Это же будет весело правда? Весело? Все каналы по телевизору будут рассказывать об этой новости! Я схватил маленькую дьяволицу за руку. — Расстреливать полицейских не хорошо. Придумай, что-нибудь другое, — сказал я и перевел взгляд на Квиста. — Ну все, брат. Мне пора уходить. Я обязательно тебе все объясню. Но позже. Просто поверь мне на слово. Я никого не убивал. — Ну хорошо… — сдался наконец Квист Мерлоу. — Это вся наличка, которая у меня есть. Он достал из кармана пиджака бумажник, вынул купюры и передал мне. Я поблагодарил свое будущее тело и уже собирался побежать прочь, как мой лжебрат остановил меня. — А твои амулеты! — я обернулся. — Не хочешь их забрать? — Точно… Точно! Спасибо, брат. Спасибо. Я бежал по обочине в сторону небоскребов, возвышающихся над самым центром Грогховерполиса и лишь однажды оглянувшись видел, как Квист, Аурра и Лана смотрят мне вслед, а полицейский, который угрожал меня убить, до сих пор отплясывал танец сомнительной привлекательности. Было бы правильно потратить еще некоторое время, чтобы решить, что конкретно делать с копом; осторожно объяснить Квисту, что происходит и договориться о следующей встрече, которая поможет нам обоим избавиться от Ланы. Но страх, что будущее может выкинуть меня в прошлое также, как делали это параллельные вселенные торопил вперед и заставлял искать Эллайджи Лаэля, в плену у которого была Ласковая Тень и скорее всего умерла тысячу лет назад. Теперь у меня был только один выход — найти его здесь и убить. Я подошел к краю трассы и начал голосовать. Водители в проезжающих мимо тачках даже не думали останавливаться рядом с человеком, который был весь испачкан в крови. Тогда я достал из карманов амулеты и деньги, снял с себя одежду, оставшись в одних трусах и выкинул ее в высокую траву, растущую у дороги. Поднял руку, с большим пальцем, направленным вверх. Автомобили с орками, гномами, эльфами, людьми и гоблинами внутри продолжали пролетать мимо, принимая человека в трусах за сумасшедшего и опасаясь за свою безопасность. Тогда я зажал в кулаке несколько темных купюр — они развивались на ветру, разогнанному летящими по трассе автомобилями. Наконец грузовая тачка с орком за рулем съехала на обочину и затормозила. Я подбежал к водительскому окну. — Мне нужно в центр города! — крикнул я, глядя в глаза седому орку, положившему локоть в отверстие, оставшееся после опущенного стекла и выпускающему дым сигары из кабины. — Сколько у тебя денег? — равнодушно спросил он и стряхнул пепел. — Тут… пятнадцать темных купюр, — я перевел взгляд с денег на него. — Пойдет. Залезай. — Телефон. Мне еще нужно будет воспользоваться вашим телефоном, чтобы выйти в интернет. Орк с немытой головой прищурился, но в конце концов кивнул. Я залез на пассажирское сиденье, бросил купюры на переднюю панель и взял телефон у дальнобойщика из рук. Он завел машину, и мы тронулись по длинной трассе, ведущей из одного района Грогховерполиса в другой. — У меня тут есть роба, — сказал орк и закашлялся, отхаркнув в окно зеленую слизь. — Принадлежала моему напарнику. Будет немного великовата, но это лучше, чем расхаживать с голым задом по городу. Я поблагодарил водителя, отвлекся от телефона и натянул на себя зеленую рабочую форму. Она была похожа на ту, что я носил в тюрьме, будучи в теле Сенны, но вся измазанная в масле. Два ведущих по радио брали интервью у какой-то звезды, приехавшей в Грогховерполис и ждущей вечера, чтобы выступить перед жителями города. — Лея, расскажите нашим слушателям, где будет проходить концерт и остались ли еще билеты? — спрашивал диджей. — Концерт будет на главном стадионе города. Ожидается настоящий аншлаг, — говорила девушка божественным голоском о месте моей будущей казни. — Я исполню свои главные хиты — «Райдер для смерти», «Поцелуй на миллион» и впервые спою перед своими фанатами песню с нового альбома… Голоса из динамиков продолжали без устали тараторить, а я уже погрузился в собственные мысли, вбивая в поисковик имя, которое повторял про себя как мантру — Эллайджи Лаэль. Можно ли вычислить, где живет маньяк через интернет? Вряд ли. Но найти подонка в социальных сетях, добавить в друзья, спровоцировать, а затем выписать ему по заслугам — скорее всего. На первом месте в поиске вышел полицейский сайт. О, нет, нет! Неужели его уже упекли в тюрьму?! Как я достану этого засранца в стенах психушки? Садиться туда самому, а затем придумать план побега и слинять? Я ошибался. Как только медленный интернет дальнобойщика загрузил страницу, на дисплее телефона я увидел лицо Эллайджи Лаэля. Он был в полицейской форме и фуражке! Без шрама на голове и…Это он вез меня в полицейский участок полчаса назад! Блять! Они называли его Эллай! Я бы мог уже давно спасти Ласковую Тень, а теперь с каждой секундой оказывался все дальше и дальше от проклятого маньяка! — Надо вернуться… — сказал я. — Что? — тут же откликнулся дальнобойщик, обгонявший на трассе более медленную фуру. — Останови машину! — Какого хрена? — Останови машину! — заорал я и схватился за руль. Летящие нам на встречу автомобили принялись сигналить и выезжать на обочину, уходя от столкновения. Длинный кузов протаранил фуру, летящую справа от нас, которую мы обгоняли, прежде чем та затормозила и позволила нашей тачке съехать со встречной полосы. Как только мы оказались в относительной безопасности орк тут же врезал мне локтем по морде, а затем затормозил так, что я лицом впечатался в панель. В голове зазвенело, а из носа хлынула кровь. Потом он вышел из машины, обошел ее и открыв дверь с другой стороны вышвырнул меня на обочину. И ладно бы он тут же залез обратно в свою фуру и дал по газам. Но нет. Проклятый водила решил наказать меня за то, что я чуть не угробил нас обоих в панике хватаясь за руль. Нога орка раз за разом врезалась в мою грудь, пока стоны не стали делаться все тише. Чтобы разнообразить мое избиение он наклонился и приложился своим огромным кулаком по моей морде. Если бы я позволил случится и следующему удару, то Квисту Мерлоу пришел бы конец. В состоянии аффекта моя рука сама дотянулась до Салейтайна, спрятанного в кармане робы, а губы вспомнили старо-эльфийский: — Vialla Rygatia! Пока дрожащий в моей руке кулон создавал магическую сферу, вокруг своего владельца я думал о том, как мне придется выбираться из всего этого. Я намеренно выбрал путь жестокого гондона, вот только…кажется я стал им уже тогда, когда начал мочить нелюдей направо и налево ради высшей цели. Поэтому сейчас вероятно во мне просто будет меньше сожалений от сделанного, а в остальном… Кулак орка встретился с прозрачной бронированной защитой и кажется я услышал, как сломалось несколько его огромных пальцев. Прежний я воспользовался бы замешательством дальнобойщика, чтобы избежать драки, но под влиянием древнего амулета я был не в силах совладать с собой. Я встал и ударом ноги пустил струю зеленой крови теперь из носа противника. Повторил прием еще раз. Мой кулак отпечатался на его морде, но не свалил огромную тушу. Тогда орк, обретший второе дыхание, вскочил на ноги и попытался еще раз ударить меня, но опять взвыл от боли. На этот раз добивать его оказалось проще. Я молотил своими кулаками по физиономии орка, а невидимая сфера, защищающая меня непробиваемым слоем, делала удары абсолютно безболезненными для меня, но смертельными для дальнобойщика, который остановился, чтобы заработать денег, а теперь умирал от побоев того, кто был не в силах совладать со своим гневом. Когда я понял, что орк уже не сможет подняться, то сходил за булыжником, лежащим неподалеку. С большим усилием смог подобрать его и принести к обездвиженному телу. — Эй! — крикнул кто-то из-за спины. — Какого черта ты делаешь?! Это был водила из тачки, которую мы подрезали. Я ничего не ответил и уронил камень на башку орку. Еще раз. Тот, кто пытался остановить меня, достал из своей водительской кабины обрез и выстрелил. Пули отрикошетили от защиты и упали наземь. Я наклонился к мертвому дальнобойщику и прислонил руку к размозженному черепу. — Atalia Viahgi Luan’i! Тачки, окружившие маньяка, избивающего до смерти седого орка и сигналящие на всю округу испарились. Я перенесся в Аталию. Здесь было холодно и темно. Снег падал с неба больше напоминая хлопья пепла после большого пожара. Я сидел на сырой земле посреди постапокалиптического города. По периметру вокруг него был возведен железный забор. Прожекторы, установленные на охранных вышках, постоянно двигались в поисках угрозы, в надежде обнаружить ее прежде, чем она настигнет последнюю территорию живых. — Какого… — послышался голос у меня из-за спины. Я обернулся. — Суккуб? Рави, кажется?.. — Ты я сюда попала? И как ты сюда попал? — девица с оголенными сиськами и рогами уставилась на меня, выпустив рыбий хвост изо рта. Она стояла у железной бочки, внутри которой что-то горело, согревая бомжиху, одетую в вонючие изодранные лохмотья в этот холодный зимний день. — Сюрприз! — ответил я и уже хотел убежать к тому месту, где оставил на стоянке Эллайджи Лаэля в компании маленькой дьяволицы и своего будущего тела, чтобы вернуться в Итранию, как вдруг меня пробрало лютое любопытство. — Этот мир…выжил? Суккуб смотрела на меня непонимающим взглядом. Ее лицо было исцарапано, а щеки испачканы сажей. — Лана! Зомби! Зараженные жрущие живых и превращающие существ в себе подобных, подчиняющиеся такой же, только визжащей мертвячке? Все, что я перечислил, знакомо тебе? — Ты о Мертвой Вдове? — Если это эльфийка с прибором на шее, который позволяет ей говорить мерзким электронным голосом — то да. — Она уже больше семисот лет не разговаривает, — ответила Рави и нервно виляя хвостом подошла ближе. Девка заметила амулет в моей руке. — Ты нашел его! — восхищенно зашипела она. — Что? — я посмотрел на миниатюрный лук, висящий на цепочке. — Расслабься, я из прошлого. Вернее, из будущего. Короче никто и ничего не находил. Я просто однажды забрал его у одного шамана и с тех пор он у меня. Так. Мне надо добраться, кажется, вон до того фонаря, и я свалю отсюда, — я уже хотел убрать кулон в карман робы, как вдруг вспомнил, что девчонка может разорвать мою с ним связь. — Ты должна освободить меня от него. — Что? С чего ты взял, что я могу…или хочу это сделать? Мои силы наконец вернутся ко мне, спустя столько столетий! Давай, красавчик! Дай ему больше гнева… — Если ты не сделаешь этого, я убью тебя прямо сейчас. Или закину Салейтайн так далеко в будущее, что ты никогда не найдешь его и продолжишь бомжевать здесь до скончания времен. Рави прищурилась и замолчала. Это было лучшей местью за то, что она когда-то заставила кончить меня в штаны. — Хорошо. — Вот и славно… — Но нужно найти того, кто завладеет им вместо тебя. — она протянула руку. Я почувствовал, что не хочу отдавать артефакт. Он цеплялся за меня, словно котенок, смертельно боящийся высоты. Желание оставить его себе было огромным. — Постой… — Что? — отозвалась Рави. — Этот амулет очень нужен Квисту Мерлоу. Не мне. Квисту из настоящего, а если ты привязана к этому артефакту, значит ли это, что он в одном экземпляре? — Совершенно точно. Второго такого не существует ни в Аталии, ни в Итрании. — Вот черт… Тогда ты должна передать его одному орку-шаману в Мглистых Горах… — начал говорить я и меня тут же осенило. Письмо из прошлого, которое Квист писал мне… Блять, я сам часть того пазла, который сложился таким образом, чтобы я попал в этот мир из своего. Я существую в уже переписанной истории! Сейчас Рави найдет шамана, передаст ему амулет, Квист Мерлоу купит его за бешенные бабки, чтобы защититься от Ланы, начнет творить всякую дичь и в конце концов поменяется телами со мной! Неужели я сам писал эту историю, даже не подозревая об этом? Значит все мои поступки уже давно совершенны? — Эй, с тобой все в порядке? — Рави выдернула меня из вихря собственных мыслей. — Да…просто… — я схватился за голову. Она заболела и мне захотелось бесконечно жмуриться, потому что это смягчало боль. — Сильно любишь собак? — Они лучше многих людей, орков, эльфов и гномов, не говоря уже о гоблинах, — ответила суккуб, и я вспомнил, как убил ее, защищающую моего Хуча. Все сходится. — Держи… — я протянул амулет. Неосязаемая сила пыталась заставить меня одернуть руку и произнести заклинание, которое сможет защитить нас с ним от опасности. Но Рави сперва дотронулась до тыльной стороны моей ладони и что-то шепнула. Яркое голубое свечение объяло мою руку и магия, сковывающая запястье, не желающее отдавать Салейтайн, развеялась. Суккуб смогла взять амулет. — Обещай, что найдешь шамана в Мглистых Горах, Рави, — сказал я, понимая, что это моя единственная надежда сбежать из тела, болеющего раком легких на земле. — И он продаст его только Квисту Мерлоу! — Обещаю. — Иначе я вернусь к твоей помойке и прикончу тебя. Она фыркнула. Я уже хотел уйти, но решилзадать последний вопрос. — А Мертвая Вдова… Она жива до сих пор? — Она со своими мертвецами правит всей Аталией. Повстанцы пытаются бороться, но сопротивление приводит лишь к тому, что они тоже становятся мертвецами. Это мир давно умер, красавчик. А я была даже не в силах заглянуть за завесу и посмотреть, что там происходит. Но сейчас… Твоего гнева хватит как минимум на путешествие в одну сторону. — Нож! — Что? — Одолжи мне свой нож? — я посмотрел на оружие, которым Рави чистила свою рыбу, прежде чем есть ее. Суккуб, опасаясь протянула мне столовый прибор. Я махнул ей свободной рукой и поплелся в сторону прожектора, сияющего в той стороне, где должна была находиться нужная мне стоянка в Итрании. Нужно убить психа. Это я знал точно. Недалеко от места, где мы с Рави мирно беседовали, в сетях болтался мертвяк. Это был гоблин, лишённый половины головы и верхних конечностей. Я сжал рукоять ножа, который дала мне Рави, покрепче и всадил в глаз нелюдю. Обмакнул пальцы в его крови и произнес заклинание. Вот она. Трасса, ведущая обратно на стоянку, где я оставил маньяка. Место, где я прикончил орка осталось далеко за спиной. Вереница из автомобилей, стоящих в пробке, которую мы устроили вместе с седым дальнобойщиком тянулась далеко за поворот. — Дядя Джеф! — вдруг послышался голос Ланы из машины, возле которой я проходил. Я тут же подбежал к окну из которого выглядывала эльфийка, недавно потерявшая передний молочный зуб. — Где коп? — спросил я ее в надежде, что он заперт в багажнике или до сих пор прыгает на одной ноге недалеко отсюда. — Я сказала, что хочу, чтобы он стал маньяком! — засмеялась эльфийка. — Правда весело, дядя Джеф? Теперь он будет убивать людей и нелюдей, пока его не поймают его же друзья! Звонкий детский хохот разнесся по просторам промышленного района Грогховерполиса. Блять. Кажется, я сам создал маньяка, который убил Ласковую Тень…Глава 9. Заповедник для вымирающих
— Куда ты его отправила?! — я схватил Лану за плечо и лицо маленькой дьяволицы сбросило маску веселья, теперь на него наползла раздраженная и обиженная гримаса. — Отпусти мою руку…дядя, — прошипела она и я тут же повиновался. Голова раскалывалась, разбитый нос болел, а руки, измазанные в зеленой крови убитого мной орка, уже привлекли внимание других, застрявших в пробке, людей и нелюдей. — Я сказала ему что делать, а куда он пошел я не знаю, — хныкнула она. — Ты испортил мне все веселье! Пока Лана не заставила меня засунуть собственную голову к Квисту в задницу, я развернулся и побежал в сторону леса, который раскинулся здесь и отгораживал один район Грогховерполиса от другого. Я слышал, как Квист заставляет Лану приказать мне вернуться к ним, но та отвечала, что ей весело наблюдать как дядя Джеф бежит в Лес Гибельной Участи и она не собирается останавливать меня. Я бежал так, как не бегал никогда. Одна мысль о том, что я могу потерять свою волю гнала меня вперед и не позволяла ни о чем думать. В какой-то момент позади меня послышались полицейские сирены. Я позволил себе бросить один единственный взгляд за спину. Толпа полицейских с арбалетами наперевес мчалась за мной. Блять. Я должен скрыться от них в лесу. Не найдя старину Джефа, они придут к нему домой и посадят за решетку настоящего брата Квиста Мерлоу. Мне не хотелось менять чью-то судьбу, но возможно пережить мое появление в этом мире в тюрьме будет лучше, чем полететь с крыши многоэтажного дома… Но тогда Сенна не сможет спасти меня и все, что я планирую сделать — напрасно! Остается надеяться, что у Джефа есть железное алиби… Очень скоро я подбежал к высокому заграждению, отгораживающему лес от остальной территории. Везде висели таблички с надписью «ОПАСНО». Ясно, что название «Лес Гибельной Участи» дано этому месту неспроста. Но вариантов не было. Если остановлюсь, то меня точно упекут за решетку. Я вцепился пальцами в железные переплетающиеся между собой прутья и полез наверх, опираясь в проваливающуюся во внутрь решетку ногами. — Ни с места! — доносилось у меня из-за спины. Несколько арбалетных болтов пронеслось мимо, и они впились в тонкие стволы деревьев, находящихся по ту сторону ограждения. — Ловите этого психа! Ты что делаешь?! — крикнул еще кто-то, но я уже цеплялся за край ограждения, перекидывал ногу и переваливался на другую сторону. — Стойте! Стойте! Не подходите ближе. Ему конец, мы сделали что могли… Слышал я заключения тех, кто точно знал, что это за место. Но не может же быть оно настолько опасным. Посреди огромного мегаполиса смертельно опасный участок? Это точно преувеличение и не более. Как только я ступил за ограждения и сделал несколько шагов вглубь леса, то кто-то будто бы нажал на невидимый тумблер и выключил свет. Теперь сквозь густые кроны нависших надо мной деревьев не мог протиснуться ни один луч солнца, которое на самом деле стояло еще очень высоко, когда я убегал от копов. Со всех сторон тут же до меня стали доноситься звуки живущих здесь птиц и животных. Сухие ветки, хрустящие под ногами, заставляли обитателей леса замолчать, когда я совершал неосторожные движения. Парящие в воздухе существа, похожие на медуз с длинными ножками и слабо сияющие зеленым освещали пространство под непроглядными кронами деревьев и давали возможность видеть, куда я ступаю. Я дотронулся до одной из них — медуза тут же сморщилась и упала на землю безжизненным темным комком. — Ладно… — пробубнил я себе под нос. — Раз у этого леса есть начало, значит должен быть и конец. Оставаться на месте или ждать пока копы уйдут — смерти подобно. Я решил пойти напрямик и выйти с другой стороны леса. Там, где полиция не будет поджидать меня. Затем выберусь наружу и… Кажется мой единственный шанс все исправить — это уничтожить пробирку с вирусом, который превратил всех в зомби. Не будет вируса, не будет дирижабля, собирающего подопытных людей и нелюдей. А если не будет дирижабля, то мы никогда не улетим в прошлое и с Ласковой Тенью не случится того, что случилось. Если я проживаю сейчас то, что уже проживал, то возможно я уже уничтожал ее? Тогда почему я снова оказался в этой заднице? У меня не получилось? Кто-то или что-то помешало мне достигнуть цели? Вопросов было множество, а вот ни одного ответа я найти не мог. «Сделаю что должен и по крайне мере попытаюсь все исправить», — подумал я и продолжил всматриваться в слабоосвещенную чащу перед собой. В Лесу Гибельной Участи были грибы, шляпки которых дотягивались мне до пояса. При особом желании, если бы хоть одна капля дождя смогла попасть сюда, я бы смог укрыться под любым из них от ливня и спокойно переждать пока он закончится. Кажется дождь пошел. Капли забарабанили по листьям где-то высоко над моей головой, но ни одна из них так и не упала под естественный природный купол. Я ускорил шаг. Опасность, о которой предупреждали полицейские тут точно присутствовала. Только она притаилась где-то в самых недрах мрака, царствующего здесь. Сейчас я чувствовал угрозу, как жертва чувствует взгляд хищника на своей спине. Очередной хруст сухой ветки под ногами заставил меня замереть. В этот же момент откуда-то вылетела стрела и вонзилась в шляпку исполинского гриба. Я обернулся и увидел вторую стрелу, летящую прямо мне в лоб. На размышление была какая-то доля секунды, но и ее хватило, чтобы я смог остановить снаряд. Телекинез, который странным образом действовал на стрелы, сработал. — Gweebhaala? — послышался женский удивленный голос. Я присмотрелся. Из-за одного из стволов выглядывала обнаженная черная женщина. На ее бедрах была повязка из листьев, а обвисшие сиськи, сделали невозможное — отбили у меня желание заниматься сексом с почти обнажённой девицей. — Что ты сказала? — ответил я вопросом на вопросительную интонацию моей новой знакомой. Вместо ответа, она вновь натянула тетиву и выстрела. Я в очередной раз взглядом отвел опасность. — Какого хрена ты делаешь, чертова стерва?! — возмутился я. На это раз вместо ответа чернокожая припала к земле и уткнулась в нее своими голыми сиськами. Она продолжала что-то бубнить себе под нос, вытянув руки вперед и словно поклоняясь мне. Через несколько секунд на ее голос сбежались другие чернокожие женщины и мужчины с повязками на бедрах. Они нацелили на меня свои луки. — Horaharra? — произнес один из них и поправил член, запутавшийся в свисающих с бедер листьях. — Да пошел ты в жопу, — ответил я, понимая, что ни одна из их стрел не угроза мне. Все разом отпустили тетиву своих луков. На этот раз мне пришлось остановить сразу десяток стрел, летящих в меня. Аборигены, не похожие ни на людей, ни на эльфов, все припали к земле, уподобляясь первой, покусившейся на мою жизнь. У них были уши чуть длиннее человеческих, но не настолько, как у эльфов. Все, до одного были чернокожими, а на толстых мочках висели массивные серьги, со светящимися камнями в них — явно магическими. — И что? Вы долго будете валяться у моих ног? — спросил я, хотя было ясно, что они ни слова не понимают. — Расскажите мне как выбраться из вашего заповедника, и я уберусь отсюда подальше. И какого хрена вы вообще тут делаете? — Пророчество сбылось… — послышался голос из глубины чащи. Я повернул голову на звук, пригляделся и в тусклом свете летающих светящихся медуз стал замечать очертания скукоженного чернокожего старика, идущего в мою сторону и опирающегося на длинный мерцающий зеленым лук, вместо трости. — Ты говоришь на всеобщем? — спросил я, не придавая значения тому, что он сказал. — Как и ты, Gweebhaala, — старик ковылял в мою сторону словно магистр Йода, увеличенный в размерах, но уменьшенный в талии. — Гвибхаала? Что это еще значит? — Избранный. — Избранный? Только не говорите, что я должен спасти мир от какого-то невообразимого пиздеца и плясать под вашу дудку, чтобы выполнить какое-то предназначение… — мотал головой я, не желая идти по тропе клишированных чуваков из фэнтези романов. — О, нет, — тут же ответил дряхлый. — Это значит лишь то, что ты лучший из нас. — Вас? Кого вас? — спросил я спустя несколько секунд, за которые успел окинуть недоумевающим взглядом всех присутствующих. — Меня даже не хотели пускать сюда! Ты объяснишь, что тут происходит? — Ты не догадываешься? — Слушай, старик. Выкладывай, о чем я должен догадаться или уйди с дороги. У меня миллиард незавершенных дел, которые могут спасти столько же жизней, если я не буду трепаться попусту. — Ты лучший из нас. Из друидов, — наконец ответил дряхлый и заставил мои глаза в непонимании и подозрении прищуриться. — Вы все…друиды? Вместо того, чтобы ответить на этот вопрос, старик с невиданной легкостью поднял лук, вставил в него стрелу, натянул тетиву и отпустил. Снаряд помчался по лесу по непостижимой для ума траектории, насаживая крохотные шляпки грибов, растущих на стволах неизвестных мне деревьев, пока в конце концов не воткнулся в землю у моих ног. Я окинул взглядом всех поклоняющихся мне чернокожих. Каждый из них держал в руке лук и не поднимая головы, продолжал что-то шептать себе под нос. — Так…ясно. А почему вы решили, что Избранный я? — Все письмена, оставленные нашими предками на стволах самого древнего дерева в этом лесу, говорят о том, что однажды придет друид, который возглавит нас и спасет этот мир. Он будет единственным, кто способен подчинять себе стрелы других друидов и при этом покрыт белой кожей. — Что? Вы сделали такие выводы, основываясь только на том, что я белый? — Не только. Предки говорили, что с ним будет Троххенбор… Только сейчас я глянул на амулет, все это время зажатый у меня в кулаке. Он здесь светился также, как и эти медузы. — Троххенбор… — Могущественный артефакт, потерянный нами тысячи лет назад. Способный повелевать временем и менять историю… Кажется я наконец-то встретил того, кто сможет ответить на все вопросы, которые касаются моих способностей. Жаль, что моей армией не оказались современные рыцари, принимающие меня в своём дворце и раскладывающие все по полочкам сидя на удобных диванах и с куском окорока во рту. Пару шлюх бы, конечно, тоже не помешали конструктивному диалогу. Куда уж там… Только мне могло повезти с грязными одичалыми, которые похоже готовы броситься за меня на смерть, но от которых толку… — Мое имя, Ирст, — заговорил старик, чтобы выловить меня из собственных мыслей. — Я глава этого клана на протяжении уже целого века, и я счастлив, что дожил до той минуты, когда Избранный пришел к нам. — Ладно, Ирст. Давай обо всем по порядку. Ты можешь научить меня различным друидским трюкам? Чернокожий кивнул. — Ты знаешь как пользоваться этим амулетом? Опять кивнул. — Скажешь мне? Ирст почавкал, прежде чем заговорил снова. — Достаточно произнести заклинание и добавить дату, в которую ты хочешь переместиться. Только ты должен знать… — Что меня может перенести только в то время, где я уже существовал. Не ближе и не дальше. Старик кивнул. — А… что аборигены делают здесь? Посреди цивилизованного общества? Признаться, я ожидал увидеть здесь кого угодно, но не клан друидов… — Эта территория уже многие тысячи лет принадлежит нам. Со времен, когда орки, эльфы, гномы, гоблины и люди еще не прибывали в мире, мы жили в этом лесу и благородно принимали раненных и заблудших в нашем доме. Лечили их тела и души. А каждый, кто приходил на нашу территорию с войной, умирал от ядовитых стрел. В конце концов народ Грогховерполиса согласился с нашим существованием и оградил Лес Гибельной Участи, внеся во все справочники, как заповедник. И еще в какую-то красную книгу, как расу, чья популяция находится на грани вымирания. В этом лесу есть озеро, родники, много дичи, птицы и рыбы для пропитания. И, конечно, наше единение с природой. Больше мы ничего не требуем и власти города ничего не требуют от нас. Город не просто так смирился с тем, что в лесу, посреди мегаполиса могут существовать смертельно опасные друиды… И старик явно знал причину, но не хотел говорить. Пока? — Расскажешь мне о…наших способностях. До этого момента я выяснял все только методом проб и ошибок… — Что ты хочешь знать? — Почему я не смог переместиться за завесу, когда убил шамана? — Шамана? Он был человеком? — Нет. Я грохнул его в прошлом и умирая он произнес заклинание, которое благодаря этому амулету отправило нас в это время. — Как много тебе предстоит узнать о себе и своих способностях, Избранный… — покачал головой шаман. — Я понимаю, но…давай с чего-то начнем, — начал нервничать я. Неторопливость, с которой все делал старик раздражала. Течение жизни в Лесу Гибельной Участи было совсем иным, чем за забором. — Силу крови, которая перемещает тебя за завесу, дает душа, высвобождаемая из тела в момент гибели. Эта энергия сохраняет свою концентрацию в «проводнике» очень недолгое время. И если ты захочешь переместиться за завесу с помощью крови, которая уже потеряла свои свойства, то ничего не выйдет. — Значит проводником вы называете кровь, насыщенную энергией души? Старик кивнул. Теперь мне все было ясно. В какой-то момент я уже решил, что потерял свои силы, а это оказалось банальной неосведомленностью. Сенна посмеялась бы сейчас надо мной. — А что с телекинезом? Я могу силой мысли направлять стрелы в том направлении, в котором захочу? Ирст снова кивнул. — А какие у меня есть способности, о которых я еще не знаю? — О, мальчик мой! Тебе предстоит многому научиться. Настоящих друидов оставили в покое не просто так… — дряхлый вдруг замолчал и огляделся. — А где твой Fargus? — Фаргус? — На всеобщем языке его называют Волком Смерти, — друид явно начал нервничать. Я покачал головой. — Хуч умер, спасая мне жизнь… Глаза старика засветились голубым, а на лицо наползла гримаса ярости. Это было не передать словами. — LlogitaRollaLa! — заорал он и все друиды, словно послушное стадо овец, поднялись с колен и через несколько секунд растворились во мраке леса. — Иди за мной! — приказал мне старик, а ветер под кронами деревьев поднялся. Птицы громко закричали, а листья стали срываться с веток, раздражающе хлеща меня по лицу. Я повиновался и пошел за Ирстом. Кажется, высоко за густой листвой деревьев гремел гром, а его раскаты доносились до Леса Гибельной Участи и предвещали что-то нехорошее. Было бы правильно продолжить свой путь и не задерживаться здесь. Но с другой стороны — вот она, армия друидов, которую не смогли вытеснить из своего леса другие расы даже спустя столько лет. Если я возьму их собой в прошлое, то это будет хорошим подспорьем в битве против Ланы. К тому же чернокожий старик, кажется, может многому меня научить… — Пришли, — наконец произнес Ирст. Он приложил свою худую ладонь к единственному толстому стволу дерева в этом лесу и принялся отковыривать с него мох. Я в недоумении смотрел, как из-за зеленый густой растительности появляются рисунки, выскобленные на коре. Несколько палок, соединенных друг с другом и кругом на самом верху изображали человека. Рядом с ним, такими же незаурядными линиями был нарисован…кажется, Волк Смерти. Над ними светило солнце, загораживающее огромную луну. В их сторону летела большая стрела. Рядом предки друидов нарисовали вполне четкие очертания моего нового амулета. Несколько надписей совсем рядом говорили, по-видимому, о цвете кожи и еще некоторые пояснения о том, как узнать Избранного. — Похож на меня, — улыбнулся я, одарив искрометной шуткой старика. Он абсолютно серьезным взглядом осадил меня и продолжил отковыривать мох. На другой стороне огромного ствола появился такой же человек, только теперь Волка Смерти не было. На этот раз луна загораживала солнце, а стрела была направлена в сторону нарисованной рядом…планеты? Изображение моего амулета снова присутствовало на картинке. Старик убрал руку и принялся глубоко дышать. — Ты не Избранный, — сказал наконец он. — Что? Там же… — Темный Властелин пришел, чтобы убить наш мир и противостоять Избранному! — воскликнул он, поднимая руки к кронам деревьев, но внезапно схватился за грудь и упал на колени. Я опустился к нему, но было поздно. Взгляд Ирста замер, уставившись в одну точку перед собой. Я обернулся. Из-за тонких стволов выглядывали испуганные друиды. Ветер зашумел еще сильнее. — Блять, — произнес я вслух. — Я что…антагонист какого-то великого героя? Только не говорите, что мое предназначение надрать задницу тому, кто захочет спасти этот мир…Глава 10. Спин-офф "Квартала мертвецов"
Я стоял посреди Леса Гибельной Участи, над трупом старого чернокожего друида и пытался сообразить, что делать дальше. Испуганные одичалые даже не думали покуситься на мою жизнь, поэтому время было. Только вот мысли о том, что может заставить меня встать на сторону так называемого «зла», не отпускали ни на секунду. Больше всего на свете я когда-то не хотел оказаться на другом берегу от добра, хотя в каком-то смысле уже давно сделал это. Когда убил орчиху и начал зомби-апокалипсис. Когда стал убивать существ, чтобы перемещаться из одного мира в другой. Когда сам создал монстра по имени Эллайджи Лаэль, который с этого самого дня начнет убивать тех, кто решит вступить в связь с существом другой расы… Истошный крик раздался из моей глотки и спугнул птиц, сидевших в густых кронах. Они затрепетали крыльями и взмыли вверх. Я сел на землю и спиной облокотился на старое древо, ствол которого принес такие печальные вести и для меня, и для умершего друида. — Эх…блядское пророчество… — пробубнил я себе под нос. За последнюю тысячу лет произошло столько всего, что я только сейчас понял, что у меня совсем не осталось сил. Даже на то, чтобы подняться на ноги и тронуться дальше. Я боялся сомкнуть глаза. Боялся заснуть и больше не проснуться, потому что испуганные друиды и друидки до сих пор глядели на меня, прячась за тонкими стволами волшебных деревьев. И сейчас мне было не все равно на то, если кто-то из них вдруг решит избавиться от меня. Времена жертвенности и самобичевания давно ушли и теперь я хотел только есть, спать, трахаться и не иметь никакого отношения ко всему этому. — Yerira fiatti? — спросила чернокожая девушка, осмелившаяся подойти поближе, и протянула мне горсть орехов. Я посмотрел на нее исподлобья, раздумывая не хочет ли она отравить меня. Но лицо друидки вызывало доверие. Я протянул ладонь в ответ, принял орехи и закинул их в рот. — Кто ты? — спросил я у нее. — Sakramenta, — ответила чернокожая. — Это твое имя или ты сказала сейчас что-то другое, потому что не понимаешь ни одного гребанного слова из тех, которые я произношу? — Это есть имя, — ответила девушка и отступила от меня на шаг. — Ого! Ты разговариваешь на всеобщем? Сакрамента пожала плечами. Я понял, что ее знания были не столь велики. — Послушай. Выведи меня из этого леса. Пожалуйста. Обещаю уйти и больше не возвращаться. Девушка окинула взглядом осторожных друидов, которые прятались тут повсюду. Она была очень молода по сравнению с остальными женщинами, которых я успел здесь увидеть и даже ее сиськи не висели коровьим выменем на животе, как у остальных. — Другие gweebhaala боятся твой… — сказала она. — А почему ты не боишься…мой? — Я есть судьба черного gweebhaala. Нам явно быть вместе. — Черного? Кому явно быть вместе? — опешил я. — Нам? С тобой? Друидка кивнула. — Не-е-е-т… — нервно вытянул я. — У меня есть Ласковая Тень, прости. Ты, конечно, сексуальна и все такое, но… Ты не Канье Уэст, а я не Ким Кардашьян, ага? Девица смотрела на меня непонимающими глазами. — Ладно, — сдался я и показал ей амулет. — Ты знаешь как пользоваться этой штуковиной? Друидка кивнула. — Помоги мне использовать амулет. Если я не могу ничего сделать со своим предназначением, то попробую хотя бы уничтожить пробирку с вирусом. — Нельзя уничтожить пробирку с вирусом! — Что? Она нервно замотала головой, а затем осторожно протянула мне ладонь, легким кивком прося прикоснуться к ней. Я, несколько поколебавшись, поддался импульсу и наши ладони соприкоснулись. Моим разумом тут же завладели какие-то ведения. Сначала, я видел, как выкрадываю пробирку с вирусом, куда-то прячу ее, а затем ракеты, взрывы, бесконечные воины разрушают планету и в конце концов в открытом космосе она разрывается на части. Я пришел в себя и потряс головой. — Ты хочешь сказать, что, разбив пробирку с вирусом, я спас планету? — спросил я медленно, еще не полностью отойдя от транса. Чернокожая кивнула. — Но что тогда мне делать? Друидка вновь протянула мне ладонь. Я ответил. В следующих видениях я видел то, что должно произойти и не верил своим глазам. Все мои догадки о том, что я лишь иду по когда-то пройденному пути, оказались верны… Я вновь пришел в себя. — Зачем ты…помогаешь мне, если после того, как я спасу всю планету мне все равно предстоит стать Злом. — Я не знаю, — ответила друидка. — Моя судьба твоей судьбы. Это все, что я могу сказать и чему следовать. Вот блять. Девица, итак, говорила непонятно, а теперь дело дошло до философских изречений, и я вообще потерял нить. Ладно. Теперь, по крайней мере, благодаря видению я знал что должен делать. — Расскажи мне, как использовать этот амулет? Моя судьба в виде чернокожей девицы выдохнула и произнесла: — Твоя должна обхватить кожей предмет и проговорить следующее заклинание. Fasalivelliterrygnabryvalli. После чего твоя должна назвать дату, в которую хочешь перенестись. Главное помнить, что вещица отправит твое тело к твоему телу во времени, которое твоя произносить. — Васали велли терри гнабри валли, — повторил я. Амулет засветился. — Все понятно. Но какого черта шаман, который отправлял меня в прошлое, куковал гораздо больше времени? Он успел прочитать чуть ли не поэму. — Твоя — gweebhaala. Шаман — не gweebhaala. Не gweebhaalaочень тяжело воспользоваться нашей силой… — Fasalive lliterry gnabry valli третий день с восьмой полной луны! — пробарабанил я, чтобы скорее сгинуть из гребанного леса. Холод пробежался по моей коже и через мгновение я стоял у кровати настоящего Квиста Мерлоу. Его самого в ней не было. Зато я слышал, как в ванной бежит вода. Старина Квист приводит себя в порядок перед реинкарнацией? Сколько сейчас времени? Я посмотрел на тумбочку, на которой стояли электронные часы. Четыре нуля. Ровно сутки до того, как я вновь окажусь в этой квартире уже в качестве одного из самых главных злодеев Грогховерполиса и всего этого мира. У себя на дне рождении. Жаль, что амулет кидает в дату и не позволяет выбрать время… Или я просто не знаю как это делается? Ну ладно, пора сделать то, зачем я сюда вернулся. На вешалке около ванной висели шмотки Квиста. Я засунул руку в карман куртки и достал телефон. Вытащил его на свет, горящий в коридоре. Он весь был в липкой зеленой жиже. Кровь орка? Конечно. В письме из прошлого, я читал, что по ночам он совершал какие-то зверства. Похоже, кто-то поплатился сегодня жизнью за то, что слишком поздно оказался на улице. Мой отпечаток подошел и разблокировал телефон. Я зашел в сообщения. Здесь была смс от Ласковой Тени о том, что прошлая ночь была незабываема. Лана писала, что найдет способ сделать так, чтобы я снова слушался ее. Дальше было сообщение от Грега, который настаивал на встрече в канун моего дня рождения и предлагал увидеться вечером в баре «У Расколотого хребта». Горры не было. Где гребанная орчиха? Я набрал имя великанши в поиске — не найдено. Я тупил взгляд об полосу света, которая вырывалась из незакрытой плотно двери в ванную и теперь не опасался, потому что точно знал, что иду по пути, который уже давно пройден и в итоге привел к будущему. Я подбежал к барной стойке. На ней хранились стикеры, на которых старина Квист давно никому не оставлял сообщений на холодильнике, а рядом с ними лежала ручка. Я зашел в контакты на телефоне и записал на одной бумажке три номера. Ласковой тени, босса и лучшей дочки на свете. Последнее явно было написано под влиянием маленькой дьяволицы. Вода в ванной выключилась. Я сунул телефон обратно в карман куртки, затем бросился в спальню и залез под кровать. Дыхание было неровным, но я старался время от времени делать его беззвучным, чтобы псих, бродящий по своей квартире среди ночи, не обнаружил меня и не прикончил. Дверь в спальню открылась. Голые ноги старины Квистабросились тенью на меня, показавшись на фоне освещенной гостиной, а голова, которая была наверху, как будто почуяла что-то неладное и теперь глазами осматривала комнату в надежде увидеть того, кто без приглашения забрался в квартиру. Теперь свет включился в спальне. Я задержал дыхание, чтобы ни один, даже самый тихий звук не выдал меня. Тяжёлое сопение нависло над всем, что было здесь. Ноги подошли к стене, расположенной напротив кровати. Кажется, там висел дартс с фотографией начальника-орка. Между плакатами с развратными эльфийками и орчихами. Квист, достал дротики из мишени, отошел на приличное расстояние — теперь его пятки были совсем рядом с моим лицом, и принялся кидать их в фотографию. Я оставался незамеченным. Так продолжалось некоторое время. Как только снаряды заканчивались, Квист снова подходил к стене, вытаскивал их и отходил обратно, чтобы в этот раз бросить еще точнее. Зазвонил телефон. Бывший владелец моего тела вышел в гостиную, достал смартфон из кармана куртки, вернулся обратно и принялся совершать привычное действие с дротиками. — Да? — мелодия звонка прекратила играть. — Да, я готов. Волк Смерти в багажнике… Сколько у меня будет времени после того, как я убью его? У Квиста уже был Волк Смерти. Я видел это в видении, которое показала мне Сакрамента. Пазл складывается! — Ты уверен, что смерть пса переместит меня за завесу? — продолжал говорить Квист по телефону. — Признаться, этот Волк Смерти очень полезен и мне не хочется убивать его… Хорошо… Хорошо… Тогда встретимся завтра в обед возле моего офиса… Скинь заклинание смской. Не хочу в такой ответственный момент напрягать память… Мерлоу усмехнулся и соответствующий звук отключил того, кто был на другом конце невидимого провода. Интересно, кто ему звонил? Задница села на матрас надо мной и слегка прогнула его. Затем вместо общего света зажегся светильник, а шатен с серьгой в ухе улегся на кровать. Теперь я ждал, когда он заснет. Дыхания настоящего владельца квартиры долго не было слышно, но через некоторое время он все-таки захрапел. Уснул. Я медленно выбрался из-под кровати, не видя, спит ли Квист Мерлоу на самом деле. В какой-то момент моя кожа покрылась мурашками, когда я представил, что сейчас обернусь и увижу его с открытыми глазами. Обернулся. Он крепко спал, а глазные яблоки активно двигались под веками, видя какой-то сон. На шее у Квиста был старый добрый Салейтайн — амулет, защищающий от магии, но питающийся ненавистью своего владельца. Я знал как работает застежка, поэтому очень медленно и аккуратно расстегнул ее. Еще через несколько секунд маленький лук на цепочке оказался у меня в руках. Я уже собирался уходить, когда увидел на тумбочке рядом с часами листок. Любопытство заставило меня приоткрыть его. «Если ты читаешь это письмо, значит у меня все получилось. Иначе я бы никогда не вернулся в этот банк и не притронулся к проклятому амулету. Но обо всем по порядку… Меня зовут Квист и тебя тоже так зовут…» Это было гребанное письмо из прошлого! Квист не писал его мне! От писал его другому Квисту, из параллельной вселенной! Из Аталии! Но я помешал ему и это письмо попало в руки ко мне самому! Мое сердце бешено заколотилось. Все, что происходило до этого и казалось мне простым стечением обстоятельств было продумано мной же! Вернее, предназначением. И я знал, что должен сделать с этим амулетом… Отвезти в банк и положить в ячейку восемнадцать тысяч двадцать два… Это было в видении, которое показала мне Сакрамента. Я вышел из спальни, взял из куртки ключи от машины, паспорт Квиста Мерлоу и спустился вниз. Знакомая улица, которая когда-то вселяла ужас теперь была родным для меня местом. Из жертвы я превратился в охотника и точно знал, что должен сделать, чтобы будущее осталось таким и никаким другим. Битва с Ланой — единственная возможность оставить мир за завесой живым. Итранию уже не спасти. Менять что-то значило запутаться так, что мое тело вообще исчезнет с лица земли и близкие мне люди не спасутся даже в Аталии. Я нашел кнопку открытия на брелоке и одна из машин на стоянке мигнула фарами, привлекая мое внимание. Я подошел к ней, оглянулся, чтобы удостовериться, что за мной никто не следит и открыл багажник. Изнутри на меня тут же выпрыгнул Хуч. Мой верный Волк Смерти тут же принялся лизать мое лицо и радостно скулить. Я улыбался ему и крепко обнимал, потому что знал, что ему суждено умереть тысячу лет назад, спасая мне жизнь. — Я скучал, мальчик… — говорил я, а из глаз текли слезы. — Я очень скучал, малыш! Как ты тут, а? Я обижал тебя? Прости! Прости, слышишь… Я делал это не со зла… Мой верный Волк Смерти не держал на Квиста зла. Он любил его просто потому, что он есть. Ни за какие поступки, ни за еду, ни за черты характера. Просто так… — Ну все, малыш. Залезай в машину. Нам нужно успеть кое-то сделать. Я открыл Хучу дверь, и он запрыгнул на заднее сидение. Затем я сам сел за руль и завел мотор. Мы тронулись. Первой точкой был круглосуточный банк «Горы Золота». Через несколько дней там произойдет жуткое месиво, но сейчас я должен был оставить в нем Салейтайн и «письмо из прошлого», которое поможет мне многое понять, когда я приду сюда впервые. — Ваши драгоценности будут в полной сохранности, — уверил меня Риддер Дробс — гном в строгом коричневом костюме, принимая амулет и лист бумаги. Я поблагодарил его кивком головы и произнес: — Извините, мне нужно позвонить, но я забыл телефон… — Конечно. Позвоните с моего, пока я оформляю документы, — гном просунул мне свой громоздкий большой сенсорный телефон в маленькое окошечко. Я поблагодарил его и набрал номер Ласковой Тени. — Привет, — со мной поздоровались в ответ как будто сомневаясь в том, правильно ли идентифицировали голос. — Это Квист. — Квист? — ответила сонным голосом Тень на другом конце провода. — Что случилось? Почему ты звонишь так поздно? — Тень, я дорог тебе? — Ты что, пьян? — Нет! — я ответил слишком резко, обращая на себя внимание гнома и других полночных посетителей. Я тут же улыбнулся банкиру и отошел в сторону. — Я хочу попросить тебя об одной услуге. Это дело жизни и смерти. Но хочу, чтобы это осталось между нами. Обещай не задавать лишних вопросов. — Что случилось, Квист? — в голосе эльфийки послышался страх. — Проси, я сделаю все что в моих силах. — Пришли на этот телефон заклинание переселения душ. Ласковая Тень молчала. — Тень, это очень важно. Я, знаю правду о тебе… — Откуда ты… — Неважно. Ты обещала помочь и не задавать лишних вопросов. Мне нужно заклинание переселения душ. С Землей. Это нужно одному моему очень хорошему другу. Пришли мне его…Ради нас. — Ну…хорошо… — сдалась эльфийка. — Но переселение из этого мира на Землю произойдет в очень хаотичном порядке. Если, конечно, твой друг не знает полного имени того, с кем хочет поменяться местами… — Он знает… — ответил я. — Дай мне пару минут. — Спасибо, крошка, — ответил я и перед тем, как положить трубку услышал, что она надеется, что я знаю, что делаю. Заклинание пришло через пару минут, как и обещала эльфийка. Неизвестные мне иероглифы она выслала фотографиями с указанием нанести их на стену помещения, где будет происходить обряд реинкарнации. Я уже знал где сделаю это — кабинка туалета в офисе агентства недвижимости «ЗАКА». Дальше шли слова заклинания на латыни и дальнейшие инструкции. Я переписал все на маленькие бумажки, любезно предоставленные банком, на которых часто тренировались оставлять подпись, как в паспорте. Затем сунул исписанный листок в карман куртки и стер с телефона гнома сообщения. — Можно еще один звонок? — спросил я у банкира. — Конечно, мистер Мерлоу. Банк «Горы Золота» любит своих клиентов и не оставит в беде. Я кисло улыбнулся и набрал второй номер, взятый из справочника Квиста. — Что за гребанный ублюдок звонит мне среди ночи?! — послышался голос из трубки. — Лана, это я. Квист. — Папа? Какого хрена ты будишь меня накануне операции?! С тобой стало скучно и неинтересно после того, как ты напялил на себя эту штуковину! — Салейтайн? — Конечно! Ты думал я говорю про трусы со страпоном, которые надевала Аурра, чтобы долбить тебя в зад. Ах, да. Если ты думаешь, что я спала, когда вы это делали, то ты ошибаешься… Я поморщился, представив то, о чем говорила маленькая дьяволица. — Слушай, я знаю как снять амулет и отдам тебе его, если ты мне поможешь. — Ну не знаю, — ответила эльфийка, как будто не проявляя интереса, но я знал, что он у нее был. Видение знало. — Сейчас уже так поздно, а завтра важная операция… — Хорошо, тогда забудь о нашем… — Нет! Я хочу этот амулет! — теперь маленькая дьяволица показала свой истинный интерес. — Скажи, где ты и я заеду прямо сейчас. — Сейчас? — спросила Лана, а затем, не дожидаясь ответа, продолжила. — Ладно. Госпиталь Святого Василиска. — Понял. Скоро буду. Выходи на парковку. Я повесил трубку и отдал телефон гному. Я уже однажды ездил из той больницы к «Горам Золота» и теперь должен был совершить поездку в обратном направлении. — Ваши документы, — произнес еще через некоторое время Риддер Дробс и протянул мне паспорт. Я поблагодарил его, вышел из банка и сел в машину. — Тулли! Едем в госпиталь Святого Василиска, — проговорил я навигатору и зеркало заднего вида тут же загорелось картой Грогховерполиса. — Хорошо. Время следования до больницы… Я включил радио, и песня одного эльфа про несчастную любовь перебила электронный голос. Она и еще несколько треков из репертуара Пламенного Радио прозвучали прежде, чем я припарковался на стоянке у госпиталя. — Чего так долго?! — закапризничала Лана, садясь в машину. — Приехал как мог, — ответил я. — Что этот пес делает тут? Ты же знаешь, что у меня аллергия на собачью шерсть! — Он проконтролирует, чтобы ты не приказала мне врезаться на полной скорости в столб или сделать с собой еще что-нибудь этакое. Маленькая дьяволица состроила капризную гримасу. — Как ты сумел избавиться от амулета? — Неважно. Важно, что, если ты будешь хорошо себя вести, я расскажу, где ты сможешь завтра его забрать. Глаза эльфийки загорелись. Она знала, что если даже я захочу ей солгать, то без защиты амулета не смогу сделать этого. — Это лучшая новость за сегодня, папочка! — завизжала она. — Что я должна сделать? — Сейчас я наберу один номер, и ты попросишь к телефону Горру, поняла? Когда она ответит ты скажешь, чтобы завтра в лифте она захотела трахнуть Квиста Мерлоу и не отступала пока он не возьмет ее. — И все? — как будто разочарованно произнесла Лана. — Ты отдашь мне амулет взамен на то, чтобы потрахаться, судя по имени, с какой-то орчихой? Папа, я могу заставить трахать тебя кого угодно. Если хочешь, даже страпоном! — Мне нужна Горра, — ответил я серьезно. Лана фыркнула, протянула мне телефон, и я набрал третий номер из списка. Это был номер моего начальника. Поставил на громкую связь. — Алло? — послышался голос орка, которому через некоторое время я буду ставить лайки в расограме. — Передай трубку Горре, ублюдок, — Лана действовала не по сценарию, но шла к нужной цели. — Хорошо… Дорогая, тут кто-то хочет с тобой поговорить. — Алло? — Слушай внимательно, орчиха. Квист Мерлоу хочет отомстить своему начальнику и по совместительству твоему мужу за…то, что тот лишил его премии в прошлом месяце. Поэтому завтра ты будешь трахать его при любой возможности, поняла? — Хорошо, — ответила Горра. Лана положила трубку. — Ну все, я выполнила часть своего договора. Где амулет? — Он в банке «Горы Золота». Послезавтра днем ты позвонишь Аурре. Я буду с ней. Вот тогда уже можешь приказать мне свозить тебя за артефактом в банк. А теперь выметайся. Лана была возмущена такой грубости, но Хуч зарычал и заставил ее скорее покинуть мой автомобиль. Затем я отвез Хуча на задний двор стриптиз-бара «Тухлые булочки» и наказал Волку Смерти ждать меня у него. Я помнил, что он спасет меня вечером этого же дня в самую нужную минуту. — Ну что, дружок. Пора прощаться, — я сел на колени и схватил морду Волка Смерти. Потеребил ее. — Сегодня меня вышвырнут отсюда, и ты должен будешь меня спасти. Ясно, малыш? Хуч гавкнул, и я улыбнулся. Прямо как в старые-добрые времена. Затем я сел в машину и отправился к торговому центру. До утра было еще долго. Я попросил Тулли поставить будильник на восемь часов, откинул спинку кресла и уснул. Согласно видению Сакраменты очень скоро я отправлю злого Квиста на Землю, подыхать в своем старом теле от рака легких. Как ни странно, с первыми лучами солнца меня привел в чувства не будильник, а шум пробудившегося города. Все мои конечности затекли. Я с большим трудом вылез из машины и вошел в торговый центр, двери которого были уже открыты. Я зашел в лифт и нажал на кнопку, напротив которой была надпись — агентство недвижимости «ЗАКА». — Квист? Ты чего так рано? — встретил меня добродушной улыбкой орк в белой рубашке и черном галстуке. — Где ты был? От тебя несет как от кучи гномьего дерьма! — сказал он и зажал пальцами нос. — Иди в раздевалку, прими душ и переоденься в корпоративную одежду. А как просохнешь, расскажешь, что с тобой стряслось. Я пока налью нам оркачинно. Я кивнул в ответ и пошел к двери, на которую были направлены потолочные указатели «раздевалка». Шкафчик Квиста Мерлоу открывался также, как и дверь в доме его брата-близнеца. Специальное устройство отсканировало сетчатку глаза, замок щелкнул, и я увидел целую кучу черных галстуков, белых рубашек и брюк. В отдельной коробочке лежали серьги. Я сходил в душ, нацепил всю свежую одежду. Даже в ухо вставил серьгу, чтобы кто-нибудь не заподозрил неладное. Затем взял со стола пару маркеров и вместе с записями, которые перерисовал из сообщений Ласковой Тени отправился в туалет. Я не помнил в какой именно кабинке пришел в себя, когда попал в этот мир, поэтому просто зашел в среднюю. Непонятные иероглифы, линии которых я внимательно перечерчивал уже в третий раз оставались на стенах кабинки и пока были не больше, чем мелким хулиганством. «Сейчас Квист придет на работу, и мы с ним поменяемся…» — с облегчением подумал я про себя и сел на унитаз. В туалет кто-то зашел. Дернул дверцу моей кабинки. — Занято, — крикнул я. Но толчок повторился. — Я сказал занято! — я очень устал и не мог держать себя в руках. В кабинку снова постучали. Я вскочил с унитаза и распахнул дверцу и не поверил своим глазам. — Какого хера?! Этого не было в видении…Глава 11. День знаний
— Ты? — повторил я, не веря своим глазам. — Конечно я, гребанный ты упырь! Какого хрена ты здесь делаешь? — возмущалась Валькирия, одетая в средневековые шмотки и с битой, утыканной гвоздями на плече. Все лицо гномихи было в каплях разноцветной крови, словно она сбежала с поля боя в самый разгар битвы пару минут назад. — Я, блять, делаю то, что должен. Устраиваю сраный апокалипсис, чтобы эта планета не взорвалась ко всем чертям?! — я схватил ее за кольчугу и затащил в соседнюю кабинку. — Если честно, ты мне немного мешаешь. — Я тебе мешаю?! А ничего, что мы договорились трахнуть одну полумертвую эльфийку в Аталии? А вместо этого через три месяца на Мерзлые Земли пришли только армии гномов и орков? Когда я съебалась оттуда всем нашим воинам натягивали глаза на собственные задницы! Я схватился за голову, но тут же взял себя в руки, понимая, что могу все исправить. — Мне остался последний шаг! После этого я вернусь почти в тот день, когда мы прилетели в Аталию и продолжу начатое! — я почти кричал со сжатыми губами, чтобы не спугнуть старину Квиста, который согласно видению Сакраменты должен был появиться в этой кабинке с минуты на минуту. Гномиха зарядила мне по лицу пощечину и процедила: — Ну ты и сучий потрох! Из-за тебя я была вынуждена видеть,как мои гномы жрут собственные кишки? А ты потом вернешься и как ни в чем не бывало продолжишь собирать армию?! Скажи мне. Мы все гребанные пешки в игре гребанного Квиста Мерлоу?! Вместо того, чтобы ответить мне захотелось жестко трахнуть ее. Прямо здесь. В кабинке этого вычищенного до блеска ночными уборщицами туалета. Я схватил Валькирию за горло и грубо ударил спиной о перегородку. Бита выпала из ее руки и разнесла грохот по всему помещению. Глаза гномихи расширились от удивления. Я вцепился своими губами в ее. Отпрянул, когда не почувствовал ответа. Затем получил еще один удар ладонью по щеке, но от этого завелся еще сильнее. Я схватил ее за волосы и сильно потянул за них. Ее голова запрокинулась, открывая тонкую шею. Я вцепился в нее своими губами, затем поцелуями поднялся к правому ушку и вновь впился в губы. На этот раз Валькирия ответила. Но спустя пару секунд, зубами прикусила мне нижнюю губу. Аккуратно. Больно, но в то же время нежно. Я почувствовал вкус крови. Я знал, что она тоже чувствует его. Миниатюрная стерва стала решительнее. Она положила свою руку мне на член и больно сжала его. В один момент мне пришлось переключить все внимание на собственное достоинство. Тогда гномиха почувствовала свое превосходство и толкнула меня к противоположной перегородке кабины. Я сильно ударился головой и тут же снова почувствовал ладонь на своем паху. Она разорвала рубаху на моей груди. Пуговицы осыпались на кафельный пол словно скатившиеся с подноса горошины. Освободив мое тело, Валькирия принялась целовать все, что было под рубашкой, впиваясь своими острыми ногтями в мою грудь. Больно, но нежно. Я представил как засовываю руку ей между ног под доспехи. От этого возбудился еще сильнее, только вот теперь мне предстояло прорваться через всю эту средневековую броню, чтобы добраться до заветной цели. Я снова перехватил инициативу, схватив Валькирию за горло, резким движением поменявшись с ней местами и прижав к деревянной перегородке. Нащупав застежки под ее левой рукой, я развязал узлы и скинул с нее панцирь. Звонкий грохот разнесся по туалету. Теперь мне было все равно, услышит ли нас настоящий Квист Мерлоу. Мозг полностью отключился и сейчас я думал исключительно другим местом. Под доспехами Валькирии был старый-добрый поношенный топ из этого времени, но отслуживший достаточно в прошлом, с выпирающими из него упругими большими сиськами. Я увидел, что он надорван в зоне воротника, схватил в том месте с разных сторон и разорвал хрупкую кофточку. Ее набухшие соски показались наружу. Я тут же прижал ее к перегородке сильнее, упал на колени и схватился губами за одну из грудей. Укусил. Сильно и, наверняка, больно. Но я знал, что ей понравится. Валькирия простонала. На очереди были ремешки на поножах и набедренниках. С внутренней стороны. Я положил руку гномихе на щиколотку, и моя ладонь медленно поползла вверх, по пути растягивая злогребучие ремешки. Сначала стальные поножи, а затем и набедренники, упали сверху на панцирь, открывая мне доступ к самому сокровенному. Я уже хотел сорвать с Валькирии трусики, но вдруг получил коленом по носу и рухнул на спину. Кровь тонкой струйкой хлынула из ноздри. Я пришел в себя через несколько секунд. Поднялся на ноги, схватил ее за шею и бросил на унитаз, чтобы взять сзади. Бочок разбился от сильного удара, а вода, выливающаяся из него, зажурчала на весь мужской туалет. Гномиха стояла на коленях на опущенной крышке унитаза и ждала, когда я войду в нее. Я вошел. Грубо. Крепко держа за волосы и совершая резкие толчки. Когда она стала стонать слишком громко, я закрыл ладонью ей рот и стал трахать еще грубее. В этот момент дверь в туалет открылась, и кто-то зашел. По размеренному шагу я понял, что это был Квист Мерлоу. Он уже ходил так по своей квартире сегодня ночью — властно, не торопясь и переваливаясь с ноги на ногу. Я зажал Валькирии рот еще сильнее, чтобы ни один звук не вырвался из нее. Она вцепилась зубами в мои пальцы и сильно укусила. Теперь должен был стонать я. Но не мог. Это было больно, но издай я хоть один резкий звук… В любой другой раз я как следует бы вмазал тому, кто доставляет мне такую боль, но теперь мог лишь глубже засаживать ей. И делал это. Я кончил быстро. В нее. Не поинтересовавшись, предохраняется она или нет. Потому что был возбуждён до предела. Она это почувствовала и закончила одновременно со мной, в конвульсиях содрогаясь на моем члене. Старина Квист в соседней кабинке может о чем-то и подозревал, но не совал нос ни в свое дело. Я вырвал искусанные пальцы изо рта Валькирии, дотянулся до приспущенных штанов и залез в карман. Внутри лежала бумажка. Я нащупал ее и вынул наружу. — Gruaell’e Titdy shial’a werdy ta dishealla! — четко и громко проговорил я. Похоже символы в соседней кабинке засветились, потому что яркий бирюзовый свет теперь воцарился над перегородкой. — Какого… — послышался голос Квиста Мерлоу, а затем бедолага припал к унитазу и принялся блевать. Я вытащил член из Валькирии и приложив синий от ее укусов палец к своим губам приказал молчать. Реинкарнация продолжалась долго. Бедолага Квист блевал уже быть может час или два. И все это время мы находились за перегородкой и не двигались. Периодически кто-то заходил в туалет, бранился из-за разлитой по полу воды, предлагал свою помощь нещадно блюющему, но тот не отвечал и тогда каждая без исключения милосердная душа покидала сие помещение, вероятно, только пожав плечами. Наконец из соседней кабинки послышались еще какие-то движения, кроме тех, которые обычно сопровождают тошноту. Это был я. Точно. Все получилось. Я поднялся на ноги, поправил ремень, вышел из кабинки, умылся и покинул туалет еще не понимая, что только что попал в другой мир. Я будущий выдохнул. — Получилось… Валькирия принялась натягивать свои доспехи. — Готова поклясться, что без меня ожидание здесь превратилось бы в настоящую пытку. Я пожал плечами. — Как ты меня нашла? Вернее. Откуда ты знала, что я окажусь в будущем и именно здесь? — Старая друидка пристала ко мне в самый разгар битвы, — Валькирия затягивала ремешки на щиколотках. — Я чуть не прибила ее в порыве ярости. Но та оказалась сильна. В общем, она сказала мне, где и когда я должна оказаться. И…была очень убедительна. Я тут же вернулась на дирижабль, которым Сенна уже довольно ловко научилась распоряжаться, сказала ей дату, время и очутилась здесь. Я помолчал. — Это краткая версия, но уверена, ее будет вполне достаточно, — добавила гномиха и подняла с полу панцирь. — А…зачем? — я смотрел на нее круглыми от удивления глазами. — Мы проиграем битву, даже если ты соберешь всю армию Междуземья. — Что? Аталия умрет в любом случае? — Не в любом. Бабка дала мне вот это. Гномиха достала из-под одной из пластин панциря небольшой свиток. — Что это? — Заклинание. Я нахмурился. — Это перенесет нас в прошлое… — продолжила Валькирия, но я перебил ее. — У меня есть кое-что получше, что может перенести нас в прошлое, — я достал Троххенбор и повертел им перед глазами у прибывшей назад в будущее спутницы. — Тут…кое-что другое. Это, — гномиха указала на свиток. — Позволит тебе переселиться в свое тело, но когда тебе было восемнадцать лет. — На хрена мне это? — Основы тактики и ведение боя — тебе не о чем это не говорит? Я сделал еще более удивленное выражение лица. — Ты прогулял все пары по этому предмету, дубина! А сейчас должен вернуться и исправить эту оплошность. Иначе армия мертвых орков, эльфов, людей, гоблинов, гномов, ледяных демонов, огненных дьяволов и других мутантов загрызет нас на смерть. Тысячу лет назад. — Бля. Только не учеба. Найдем того, кто соображает в тактике и примет все решения за нас, — я почесал затылок. — Сенна! Пусть чертова ботаничка учит все эти тактики! — Не получится… — Что? — Чернокожая бабка-друидка сказала, что ей нельзя доверять, — гномиха вытерла кровь с лица. — Черт… Ну ладно. Тогда не будем терять времени. Отправляй меня в тело студента Квиста Мерлоу. Травка, молодые телки и тусовки до самого утра. Вспомним молодость… — Не так быстро, — Валькирия убрала свиток из-под моих пальцев, которые уже хотели схватить заклинание. — Ты должен кое-что знать. Говоря, что мы отправляем тебя в тело студента Квиста Мерлоу, я имею ввиду, что мы отправляем тебя в тело студента Квиста Мерлоу, понимаешь? — С учетом того с каким серьезным лицом ты говоришь такие банальные вещи, теперь я сомневаюсь кому из нас стоит еще раз проучиться в университете. Валькирия оскалилась, но не среагировала. — Ты не будешь помнить, что вернулся в прошлое. Не будешь помнить, что произойдет. Ты будешь студентом в полном смысле этого слова! — Постой! А как я узнаю, что мне нужно теперь уделить больше времени предмету тактики и как там его? — С тобой отправится моя астральная проекция. — Что? — Бабка откуда-то просекла про мои способности, поэтому прописала все заклинание так, чтобы у нас получилось то, что она задумала. — Ты хочешь сказать, что я буду студентом-шизофреником, который разговаривает с духом гномихи? Валькирия широко улыбнулась. Кажется впервые одна мысль доставила ей столько удовольствия. — Бля. Ладно. Только обещай не подсматривать, когда покоритель женских сердец будет шпилить молодых студенток. Может быть одновременно сразу троих. Гномиха подмигнула и открыла дверь кабинки. — Пошли. Нужно найти место, где мы можем спокойно произнести заклинание. — У меня недалеко припаркована тачка. Иди за мной. Я посмотрелся в зеркало, смыл кровь с лица, посоветовал Валькирии сделать тоже самое и мы вышли из туалета, залитого водой. Разбитый бачок так и продолжал шуметь. Ориентируясь по табличкам «EXIT», мы пошли к выходу. Благо все сотрудники агентства недвижимости «ЗАКА» сидели в своих кабинках и пялились в мониторы. Почти дойдя до лифта, я увидел, как я из настоящего в теле Квиста Мерлоу стою у лифта и сильно нервничаю, переваливаюсь с ноги на ногу. Через каких-то несколько секунд я встречу Горру и запущу неизбежную цепь событий. Чтобы не нарушить того, что я так долго подстраивал, мы спустились вниз по лестнице и оказались в вестибюле. Здесь ходили одетые в деловые костюмы люди и нелюди, с чемоданами в руках и спокойно ждали, когда судьба превратит всех их в оживших мертвецов. — Надо будет купить тебе шмотки попроще, — сказал я после того, как очередной прохожий бросил на гномиху удивленный взгляд. — В рождество по улицам разгуливают орки, с белыми бородами в красных шубах, эльфы в ростовых куклах кроликов. Имеет право гном одеться в средневековые доспехи? Если кто-то скажет нет, я засуну ему эту биту прямо в глотку. — Скорее всего все больше внимания обращают как раз на твою биту… — сказал я и открыл дверь тачки Квиста. Мы залезли на заднее сидение. Валькирия достала свиток. — Готов? Через минуту у тебя снова полезут прыщи и к тебе вернется девственность, которую ты сегодня потерял, — проговорила она с серьезным выражением лица и включила свет в салоне автомобиля. — Готов, — ответил я. — Только когда явишься ко мне в виде приведения сделай так, чтобы я не остался заикой навсегда. Гномиха кивнула. — И напомни, как перемещаться за завесу… Опять кивнула. — И что в будущем нас ждет великий бой, и я из будущего… — Lialali… — Подожди… — Tuan’iak… — На хрена перемещать меня, если все это… — Guabbysaniakibadabum! Я не успел договорить, а Валькирия уже произнесла заклинание полностью. Стекла в машине стали покрываться ледяными узорами, а тачку Квиста Мерлоу затрясло так, будто мы с хакершей снова трахались, только теперь на заднем сидении. С ее комплекцией, кстати говоря, это было бы гораздо удобно здесь сделать… Только эта мысль успела промелькнуть у меня в голове, как перед глазами тут же замелькали картинки. Это были воспоминания из жизни настоящего Квиста Мерлоу. Словно кто-то перекинул цифровой файл из одной папки в другую и началось копирование. Смотря на черную панель автомобиля перед собой, я вдруг начал видеть, как лежу в детской кроватке, а сверху на меня смотрит лицо матери. Затем я видел, как ползаю и пытаюсь ухватить за хвост нашего кота. Теперь я знал, что его зовут Эректус. А вот уже мать кормит меня из ложки отвратительным на вкус овощным пюре, а я чувствую, как оно остается на подбородке и вокруг губ от того, что я все время пытаюсь выплюнуть его. Первые шаги. Поход в зоопарк. Укус кролика. Первая драка в школе. Толстый орк по имени Горг попытался отобрать у меня сэндвич с индейкой. Это было не впервые, поэтому я при нем облизал его и тут же получил по морде. Весь класс столпился вокруг нас, смотря как он валит меня на пол и начинает колотить по голове, пока я не потерял сознание. Потом была больница и долгая реабилитация — при падении я ударился затылком о край парты и получил сотрясение мозга. Мама говорит, что все заживет. Я вспомнил, как впервые занялся онанизмом в своей спальне. Зак и Зуг, мои друзья-гоблины-изгои, такие же, как я, сказали, что это очень прикольное ощущение. Действительно так. Только потом мама снимала постельное и заострила внимание на небольшом едва заметном пятне на моей простыне. Но не стала задавать вопросов. Она многозначительно посмотрела на меня, а через несколько дней подарила видеокассету с уроками по сексуальному развитию и три презерватива. Запись уроков была сделана поверх фильма для взрослых. Не знаю, знала ли об этом моя мать, но в последствии я задрочил ее так, что мог сыграть роль любого порно актера из этого фильма без дополнительной подготовки. В моей голове промелькнул еще миллион воспоминаний, самые яркие из которых в конце концов закончились тем, что эльфийка Сьюзи Гараэль предложила мне уединиться с ней в туалете на выпускном. Я согласился. Едва мы вошли в кабинку она попросила меня раздеться до гола. Я был так возбужден от одной мысли о первом сексе, что когда разделся, то явил ей свой стояк. Однако в этот момент в туалет ввалились орки из нашего класса во главе с вышеупомянутым Грогом, которые и подговорили ее на это. Они забрали всю мою одежду и сняли на видеокамеру как я стою там с восемнадцатилетним стояком. Пригрозили выложить видео в интернет — я еще плохо знаю, что это такое, но если не буду делать то, что они скажут, то непременно узнаю. В итоге я все лето воровал деньги у матери из кошелька и отдавал их им. Когда мать стала замечать кражу, то больше не оставляла ни одного гоблинского цента на виду. Поставки наличных прекратились и уже в конце лета меня снова зверски избили уже бывшие одноклассники с моего района. И вот сейчас я стоял у исполинской арки, ведущей в студенческий городок, с многочисленными ссадинами и синяками на лице, а мать давала последнее напутствие: — Ты поступил в один из лучших университетов Грогховерполиса, Квист. Теперь тебя ждут совершенно необычные пять лет жизни. Будь сильным и не позволяй никому себя обижать. Я кивнул головой. Справа от меня уже стоял большой чемодан с ручкой и на колесиках, набитый вещами. За спиной висел тяжелый рюкзак. — Хорошо, мама. Я буду писать тебе. Не переделывай мою комнату. Если мне здесь не понравится, я вернусь. — Ты не можешь бросить университет, Квист, — мать схватила меня за плечи. Я уже был выше нее на голову. — Я отдала последние деньги на твое обучение. Сделай так, чтобы я гордилась тобой, хорошо? Я не ответил. — Хорошо? — повторила она. Я неохотно кивнул. — Ладно. Пока! — холодно бросил я. Мать улыбнулась, села в старый кадиллак и уехала. Я повернулся к огромной арке, которая вела меня в совершенно новую жизнь. Без унижений, оскорблений и хренового будущего. — Хреносос? — послышалось из-за спины. Кто это сказал? Я словно попал в прошлое. Тебе просто послышалось, Квист. Просто послышалось. — Эй, хреносос! Ты че, оглох? Вот дак совпадение! Мне точно не послышалось. Я обернулся. Недалеко от меня весь нагруженный чемоданами стоял Горг. — А я как раз прихватил с собой ту кассету, на которой ты стоишь голый со своим членом в руке! — он рассмеялся и показал пару обозначающих онанизм движений. — Самое время показать ее всему студенческому городку, хреносос! Вот будет потеха! Орк загрохотал и пошел вперед меня. Сердце сильно забилось в груди. Вот блять! Я должен достать эту кассету. Даже если мне придется убить этого сраного орка!Глава 12. Дурь для нелюдей
Конечно, я не бросился вслед за Горгом, потому что в первый день своей студенческой жизни не хотел быть избитым здоровенным орком прямо на глазах у развалившихся на газоне под небольшими деревьями эльфиек. Поэтому я посмотрел ему вслед презрительным взглядом, а затем поднял свои глаза на большие висящие под сводом арки буквы. «ИНТЕРЛЭНД» — гласила надпись. Вероятно это название студенческого городка, в котором мне предстоит провести следующие пять лет своей жизни. Я нащупал в кармане рюкзака студенческий билет, раскрыл его. Квист Мерлоу. Студент первого курса университета Развернутой Истории Итрании. Факультет военной журналистики. На фотографии и моих данных стояла печать с сокращенной аббревиатурой УРИИ. Из студенческого билета на меня смотрел все тот же прыщавый школьник, которым я был, когда заканчивал школу. — Ну ладно, — произнес я вслух, сам не заметив этого за собой. — Выучусь, а затем уеду из этого гребанного города в какую-нибудь горячую точку мочить чертовых троллей и больше никогда не буду видеть местных рож. — Привет, — послышалось из-за моей спины. — Ты че, разговариваешь сам с собой? Я обернулся. Позади меня стоял гоблин. Он был ростом чуть выше моего пояса, в его большом левом ухе висела серьга, а на плече в чехле, кажется, была электрическая гитара. Кожаная куртка, напульсник и нашивки популярных панк-групп на его рюкзаке рассказали мне почти все о моем новом знакомом. Рокер, играющий в школьной группе и время от времени сочиняющий сопливые песни о любви к другим гоблиншам. Возможно, сейчас эта группа уже потеряла статус школьной… — Я… Просто… — Ладно тебе, — махнул свободной рукой гоблин. — Я с такими психами как ты постоянно пересекаюсь. Я Блигли, — гоблин протянул мне руку. — Квист, — ответил на рукопожатие я. — Знаешь куда идти? — На стойку регистрации. Там студентов распределяют в комнаты в общежитии, — пояснил я. — Можем пойти вместе. — Вперед! — обрадовался гоблин, сначала я не понял чему, но все быстро прояснилось. — У тебя есть свободная рука, а у меня много шмоток. Помоги дотащить? — Ладно, — согласился я, схватил за ручку один из чемоданов нелюдя, и мы вошли в огромную арку. К единственному зданию, шпили которого виднелись отсюда, ложилась широкая аллея, засаженная различными растениями, а между холмами, которые были тут повсюду, стелились узкие мощеные дорожки, по которым студентам, лежащим сейчас в тени деревьев, было удобно добираться до приглянувшегося местечка. Везде стояли маленькие фонтанчики, из которых в знойный день можно было попить воды, а в округе то и дело мелькал какой-нибудь широхобрюх, перебегающий со ствола одного дерева на другое. Вскоре эта аллея влилась в бурлящее событиями море студентов — первокурсников и старшекурсников, уже расположившихся в своих комнатах и теперь коротающих время до завтрашнего дня на широкой площади перед высоченным зданием, которое теперь предстало перед нами во всей красе. Оно было больше похоже на средневековый эльфийский замок с множеством башен и красивыми фигурами на фасаде здания, вырезанными из камня — грифонами, кентаврами, василисками, фениксами и другими. Кто-то из студентов толпился у небольшого фургончика с надписью вакцина, где каждый мог защититься от вируса, который, как говорили по телевизору, гномы передавали половым путем. Очередь из низкоросликов, которые были более остальных подвержены заразе, редко разбавлялась другими расами, заведомо знавшими, что, возможно, совокупление с гномами неплохой вариант времяпровождения в студенческой общаге. Недалеко стоял фургон с хот-догами, из которого выглядывал огромный орк в белом фартуке, колпаком на голове и сосиской, насаженной на вилку, призванной приманивать голодных студентов запахом и своими аппетитными формами. Была стойка, где продавали полезную литературу; лоток с канцтоварами; прилавок — только что приехавший студент уже нашел работу и теперь продавал за ним сим-карты, которые можно было вставить в телефон и больше не платить за роуминг каждый раз, когда решишь позвонить своим предкам в другой регион. — Тебе нужна симка? — спросил гоблин, остановившись у прилавка с сим-картами, за которым стоял эльф в широкой футболке и таких же широченных штанах. Я покачал головой. Тогда он достал из кармана своих узких джинсов несколько смятых купюр. — Дайте одну. Нужен тариф, чтобы я мог по дешевке звонить в Аркалис, — гоблин повернулся ко мне и продолжил. — До сих пор не понимаю на хрена предки отправили меня из столицы получать образование сюда? Отмазываются, мол это самый лучший универ, если обучаться на ловца Крысожмыхов. Так я им и поверил! Ага! Ну и ладно. Нет ничего лучше, чем сбежать из места, где ты постоянно под контролем и не можешь даже покурить травку… Я неуверенно покивал. — Да ну, брось?! — удивился Блигли. — Ты ни разу не курил дурь? Квист! Ты многое потерял! Знаешь что? Твоя студенческая жизнь начнется прямо сегодня! Я привез с собой пару коробков отборного стосорокасемилистника… — Твоя сим-карта, братан, — перебил панка эльф с белыми волосами и протянул конверт моему новому другу. Гоблин взял его, и мы пошли дальше. — И знаешь, что? — продолжил Блигли. Вместо вопроса, я удивленно посмотрел на него. — Сейчас на регистрации мы обязаны попросить разместить нас в одной конуре! Я высоко поднял брови и посмотрел на него. — У тебя же еще нет соседа, верно? У меня тоже! Будет весело, чувак! Соглашайся! Общаться с гоблинами мне было не впервой. С этой расой всегда старались не связываться остальные нелюди, поэтому с какой-то стороны у зеленокожих карликов не было особого выбора. У меня всю свою жизнь — тоже. Я улыбнулся и кивнул. — Вот и славно, бро! Стойка регистрации вон там! — Блигли ткнул пальцем в указатель, стоящий посреди площади с надписью «РЕГИСТРАЦИЯ СТУДЕНТОВ». Мы зашли в замок, на входе в который висела табличка «Эльфийский корпус УРИИ». В холле стояла стойка к которой тянулась длинная очередь из студентов. Мы выстояли ее всю, изредка перекидываясь фразами, которые должны были поближе нас познакомить. Так я узнал, что Блигли действительно играл в панк-группе на гитаре и сейчас первым делом подыщет местечко для репетиций и познакомится с теми, с кем можно будет продолжать играть чумовую музыку. Я рассказал ему про свою любимую компьютерную игру, в которую без конца шпилил во время учебы в школе, а он сказал, что никогда не мог понять всякие военные стратегии, в которых существуют фэнтези миры, где не бывает других рас кроме людей. Когда подошла наша очередь, мы показали документы, попросили заселить нас вместе, и очень скоро блондинка на высоких каблуках вручила нам ключ от шестьсот шестьдесят шестой комнаты. Я взял ключ и сделал резкое движение, когда попытался увильнуть от гоблина, который хотел забрать у меня его и тогда по неосторожности столкнулся с эльфийкой, стоящей позади… Это была блондинка с большими зелеными глазами, небольшой грудью, но зато с обалденной фигурой. Какие-то книги вкупе с тетрадями и студенческим билетом выпали из ее рук от нашего столкновения. Я тут же поднял с пола «Хроники Раздробленных Пустошей» и «Все виды кровожадных млекопитающих». Под ними валялся раскрытый студенческий билет. Лаура Тэйфаллен. Красивое имя… Я посмотрел наверх и увидел прекрасную улыбку эльфийки. Мне показалось, что это была любовь с первого взгляда. — Эй, Квист, с тобой все в порядке? — спросил меня Блигли. Лаура улыбнулась, забрала свои вещи подошла к стойке. — Все…в порядке, — ответил я, пытаясь расслышать номер комнаты, в которую заселяют девчонку, но проклятые студенты так громко гудели, что у меня ничего не вышло. Я разочарованно покачал головой и некоторое время посомневавшись все-таки предложил Блигли подняться в нашу комнату. Наша конура, как выражался гоблин, располагалась на тринадцатом этаже. Мы сели в лифт и очень скоро оказались в месте, которое станет нашим домом на долгое время. Следующие несколько часов я провел с максимальной пользой. Разобрал все свои чемоданы, наклеил над кроватью плакаты с обнаженными эльфийками и орчанками — комнаты всех крутых парней, по моему мнению, выглядели именно так. Повесил на стену старенький дартс, на письменный стол выгреб кучу книг и пустых тетрадей с рисунками разных крутых тачек, в комод выложил классные шмотки, за которыми мы с матерью ездили накануне отъезда в университет и в конце концов вынул всю стопку комиксов про орка-мутанта, которого обожал с самого детства. Я перечитывал комиксы, которые знал наизусть уже третий час и это дело мне несколько наскучило. Я встал, чтобы бросить стол последний выпуск орка-мутанта, где он сражается с огромной Укурией и увидел, что место, специально освобожденное под комиксы занято. — Что это? — спросил я, глядя на пепельницу на моем столе, в которой тлел недокуренный косяк. — Затянись, — предложил мне растекшийся по кровати гоблин, шмотки которого так и оставались лежать в чемоданах. — Это…дурь? — Самый лучший стосорокасемилистник собственной персоной, — медленно проговорил Блигли и также нелепо рассмеялся. — Мне нужно кое-кого найти… — ответил я, все еще помня про Горга и желая узнать в какой комнате поселился этот мудак, чтобы забрать у него проклятую кассету. — Подождет… — ответил гоблин. — Ведь ты же хочешь быть крутым перцем, Квист? Клянусь Гляусом, это то, что тебе нужно! Я зажал папиросу между указательным и большим пальцем и поднес к носу. Без намерения затягиваться. Просто почувствовать, как это, держать что-то запрещенное в руке. Резко одернулся. Дурь пахла лошадиным навозом. Затем вновь поднес к лицу, но теперь гораздо медленнее, как бы привыкая к запаху. На этот раз вонь оказалась не такой резкой и отвратительной. — Ну давай. Затягивайся поглубже! — торопил меня гоблин. Я затянулся. Последнее, что я помнил, это то, как Блигли начинает громко хохотать, а все его эмоции превращаются в густую тянущуюся из банки с арахисовой пастой жижу. Затем я очухался на полу, только теперь у меня как будто выросли крылья, и я был готов творить всякую херню. Я подскочил на ноги и вылетел из конуры. Блигли ничего не понял, а только ржал мне вслед. Я спустился на первый этаж, где мы уже однажды бывали. Помимо стойки регистрации тут стоял кафетерий, у стен можно было посидеть на диванчиках и поймать бесплатный вай-фай; в киоске продавали разные комиксы, компьютерные журналы и канцтовары; а в самом углу был расположен мини-кинотеатр, где все студенты могли расслабиться и посмотреть на досуге какой-нибудь фильм. И не обязательно документальный. Вместо стен стояли высокие аквариумы, в которых плавали безобидные декоративные рыбки. Я подошел к стойке, где проходила регистрация. Все студенты уже заселились и народа, стоящего в очереди к высокой блондинке, не было. — Доброго денька! — сказал я. — Я уже зарегистрировался, но забыл в комнате ключи. И номер комнаты тоже. Сами понимаете, надо время чтобы привыкнуть. Только произнеся эту фразу я понял, что можно было просто представиться другом Грога и все. Но под действием стосорокасемилистника голова соображала совершенно иначе. После сказанного оставалось только играть свою новую роль до конца. — Конечно, — улыбнулась эльфийка. — Как ваше имя? — Горг Трухаванхорд, — я улыбнулся в ответ. Имя было явно орочье, поэтому девчонка на ресепшене подозрительно посмотрела на меня. А может просто помнила. — Полукровка, — поспешил добавить я. — Да? — озадачилась эльфийка. — А с виду обычный человек… Что у вас тогда от орка, интересно узнать? — О, детка! — я играл свою роль до конца. — Если ты зайдешь сегодня вечером в мою комнату, я покажу тебе кое-что, что досталось мне от папочки орка… После этого ты вряд ли соберешься домой раньше следующего утра, — я подмигнул блондинке и улыбнулся. — Да? А знаешь что? У меня тут есть номер телефона Горга. Я сейчас позвоню ему и спрошу, он ли сейчас стоит передо мной и хвастается своим огромным членом… Девица подняла трубку и принялась набирать номер. Блять! Уловка не прокатила и теперь я рисковал увидеть видеозапись, с собой в главной роли, гораздо раньше. — Я…просто… — опьянение от стосорокасемилистника как рукой сняло, но я не мог связать и трех слов. — Это Горг Трухаванхорд, — послышался голос из-за моей спины. — Вы убеждены в этом. Я обернулся. Это была та самая эльфийка, с которой мы столкнулись здесь же несколькими часами ранее. Ее попытка спасти мою задницу была благородной, но слишком наивной. Если уж ложь из моих уст не заставила девчонку поверить мне… — Горг Трухаванхорд? — повторила девушка за стойкой, как будто находясь под гипнозом. — Конечно. Ваша комната пятьсот пять, Горг. Не забывайте больше. Я не мог поверить своим ушам. Так просто. Лаура Тэйфаллен просто подтвердила мои слова и вот у меня появился шанс не очернить свое будущее в университете. — Меня зовут Квист. Квист Мерлоу, — представился я своей спасительнице и протянул потную от нервов ладошку. — Мое имя, я полагаю, ты уже знаешь, — ответила эльфийка и вместо того, чтобы пожать руку, схватила за кисть и отвела в сторону. — Как тебе… — я потерял дар речи, уставившись на ее густые серебряные локоны. — Удалось? — Удалось что? — Убедить эту эльфийку поверить мне. — У меня есть свои секреты, Квист Мерлоу. И я не выдаю их на первом свидании, — она загадочно улыбнулась. — С-с-свидании? — Ну да. Ведь ты пригласишь меня погулять сегодня вечером. Я растерялся от такого предложения и помедлил с ответом. — Поэтому предупреждаю заранее, что секрет, с помощью которого мне удалось убедить орчанку поверить тебе — я сегодня не раскрою, — Лаура вновь улыбнулась. — Тогда…встретимся вечером? — наконец набрался смелости спросить я. — У Разочарованного Дуба. В шесть, — предложила эльфийка. Я суматошно закивал, хотя не имел представления, где найти этот Разочарованный Дуб. Тогда Лаура подмигнула мне и вернулась к киоску с комиксами, откуда, по-видимому, и пришла мне на помощь. Я еще несколько раз глупо улыбнулся, махнул рукой на прощание и пошел к лифту. Теперь мне нужно было подняться в комнату пятьсот пять и уничтожить проклятую кассету, чтобы моему счастливому будущему в университете ничего не угрожало. Комната находилась на четыре этажа ниже нашей с Блигли. На входной двери был наклеен знак молнии, а надпись над знаком предупреждала о высоком напряжении. Типичная комната ублюдков, которые портили мне жизнь в школе, подумал я и слегка толкнул дверь. Заперто не было. Внутри плотным слоем стоял дым. Судя по запаху, где-то здесь тлел тот же самый стосорокасемилитник. Я прошел в прихожую и заглянул в комнату. Ненавистный мной Горг лежал на кровати и храпел. Его не разобранные чемоданы стояли в коридоре, вперемешку с вещами второго орка, которого заселили с ним и сейчас тот валялся на полу и тоже дрых. Я медленно дотянулся до ближайшего ко мне чемодана и потянул за молнию. — Какого хрена ты делаешь? — неожиданно послышался голос из неоткуда. Я вздрогнул. Затем замер, словно хамелеон, пытающийся слиться с цветами обоев в прихожей. — Ты че, блять, оглох, — повторил дерзкий женский голос. — Какого хрена ты постоянно где-то шатаешься? Я еле смогла тебя отыскать! Так. Похоже у меня глюки. Никакой бабы в этой комнате точно нет. Сейчас я очень медленно повернусь и выдохну, потому что все это чертовы глюки. Я обернулся. Но не выдохнул. Потому что увидел нечто витающее в воздухе передо мной. Оно усмехнулось и закрыло ладонью рот. — И этому я дала себя трахнуть? — разочарованно произнесло…привидение? Полтергейст имел образ не то гномихи, не то обычной карлицы. Только как будто состоящий из того тумана, который витал тут после выкуренных косяков. — Че тебе от меня надо, ебанный призрак?! — взвизгнул я. — Или ты чертова галлюцинация? В жизни не буду больше курить эту отраву! Пусть меня отпустит, пусть меня отпустит, пусть меня отпустит… Я упал на пол, отполз в угол, зажмурил глаза и зажал уши, а затем продолжил повторять: — Пусть меня отпустит, пусть меня отпустит, пусть меня отпустит… Вдруг я почувствовал, как кто-то трогает меня за руку. Настойчиво. — Иди на хер! Иди на хер! Иди на хер! — посылал я галлюцинацию. Резкий и сильный шлепок по лицу заставил меня перебороть страх и открыть глаза. Сейчас на меня пялилась уродливая морда Горга и улыбалась. — Хреносос? Ты че сюда приперся? — Горг начал похлопывать меня своей огромной ладонью по щеке. Я смотрел на него и преисполнялся смешанных чувств. С одной стороны летающая гномиха-галлюцинация исчезла, а с другой, я был на волоске от того, чтобы быть покалеченным накануне своего первого в жизни свидания. — Ну че молчишь, хреносос? — настаивал на диалоге обкуренный орк. — Я вот настолько близок к тому, чтобы надавать тебе по щам. Делать было нечего. Если и в Интерлэнде я позволю к себе так относиться, то и все будущие пять лет улетят коту под хвост. Громадная рука какое-то время продолжала равномерно удаляться и приближаться к моей щеке, сильно шлепая по ней и раздражая, пока в один момент я не схватил орка за кисть. — Это что, блять, такое? — удивился такой дерзости Горг. — Я считаю до трех, и если ты не уберешь от меня свою вонючую руку… Раз… Сейчас внутри меня разворачивался бой труса из школы и студента Квиста Мерлоу, который никогда больше не будет ссать в таких ситуациях. — Два… Рука на рефлексе попыталась отдернуться, но я пересилил это желание и продолжил сжимать кисть орка. — Три! Ну все, сука, сам напросился. Горг схватил меня за горло и поднял к потолку — я едва дотягивался кончиками пальцев ног до пола. Орк замахнулся второй рукой, но вместо того, чтобы ударить, замер. У него изо рта побежала струйка крови, а затем пальцы расслабились и выпустили меня. Я ступил ногами на пол и завороженно смотрел на того, кто должен был меня избить, а теперь как будто терял сознание. В конце концов зеленая туша сильно пошатнулась и свалилась у моих ног, являя мне ножницы, торчащие из затылка Горга. Прямо за упавшим орком стоял его сосед. — Блять, Квист! Где твои мозги? — посетовал убийца грузным басом. — Ты вечно ищешь приключений на свою задницу! Если бы я не вмешалась, то этот упырь превратил бы тебя кучу дерьма и ни на какие тактики и основы ведения боя ты бы уже не попал! Громила разговаривал со мной так, будто мы уже тысячу лет знакомы. — Ты нахера его убил? — спросил я, понимая, что начинает пахнуть исключением из университета. В этот момент из орка как будто вылезла душа. Она была в виде еле заметного сгустка тумана. Но когда показалась полностью я узнал в ней ту самую гномиху-призрака. А говорящий со мной до этого орк вновь свалился на пол и продолжил храпеть. — Сваливаем отсюда пока этих упырей не обнаружили в твоем присутствии, — заявила она. — Никуда я с тобой… Я не успел договорить. В дверь постучались. Я замер и сердце вновь бешено заколотилось. Стук повторился. — Горг, открывай! Это тренер Бобкинс! Надевай штаны и собирайся. Сейчас у тебя будет первое знакомство с нашей командой. Горг? У меня есть ключ, не заставляй входить и застукивать тебя за каким-нибудь незаконным в стенах университета делом… Горг? Твою мать! Я вхожу! Блять! Мама никогда не простит мне исключения из сраного университета…Глава 13. Сестра дьявола
Когда я вошел в комнату Горга, я не запер за собой дверь. Моей единственной целью была видеокассета, которая до сих пор лежала в одном из чемоданов передо мной. Но тренер Бобкинс не сразу догадался о том, что попасть внутрь было гораздо проще. Он вставил ключ в замочную скважину и попытался повернуть его. Я воспользовался этим, чтобы подбежать к двери и схватиться за ручку. Крепко зафиксировав ее в своей посиневшей от натуги ладони, чтобы незваный гость не смог попасть на место преступления я выдохнул. — Что нам делать? — спросил я шепотом у злогребучего призрака, витающего передо мной. Сейчас я уже различал черты лица гномихи, которая почему-то была не жива и не мертва. Орк, чьими руками она убила моего главного врага просыпался и начинал продирать глаза. — Выруби этого гандона! — процедил призрак и указал на обкурившегося, приходящего в себя, нелюдя. — Что? — возмутился я. — Зачем? — За тем, что если этот Бобкинс попадет сейчас внутрь и останется жив, то ты пойдешь как свидетель по делу об убийстве! И неизвестно чем это закончится! У нас только один выход. Грохнуть тренера! — Что? Я не буду… — я сказал это слишком громко и тут же заткнулся, безмолвно проклиная самого себя. — Кто там? — послышался голос из коридора. — Что у вас происходит? Открывайте сейчас же или я выломаю дверь! Гномиха смотрела на меня наполненными гневом глазами. Я понимал, что она хочет мне сказать. Если этот тренер, окажется орком, то одного разбега хватит, чтобы обрушиться на меня вместе с деревянной дверью и увидеть будоражащую сознание картину. — Выруби этого укурка, я сказала! Пока он в сознании, я не могу завладеть его телом, — не унимался призрак. Я до сих пор не доверял гномихе, но ощущение скорого появления в этой комнате тренера Бобкинса, заставляло принимать решение мгновенно и без оглядки. Прищурившись, я посмотрел на призрака. Кажется баба не желала мне ничего плохого. К тому же она грохнула того, кто испортил мне всю жизнь, пока я учился в школе. И теоретически я вообще не буду иметь никакого отношения к убийствам — их совершает сбрендивший призрак. Мне только нужно чем-то огреть по голове пробуждающегося орка и дело в шляпе. Мать не вызовут в университет, меня не отправят на допрос и не заставят признаться, что я пришел в комнату Горга за кассетой, на которой скачу посреди мужского туалета совершенно голый со своими разбухшими яйцами в руках. — Секунду, тренер Бобкинс! — выкрикнул я, попытавшись сделать свой голос как можно ниже. — Горг? — донеслось из коридора. — Да! — Мне сказали, что ты здоровенный орк, отлично подходящий для игры в футбол! А судя по голосу ты хилый членосос! Надеюсь, твой внешний вид не разочарует меня также, после того как ты откроешь эту дверь. Ну! Выходи! Вся команда ждет только нас! Вдруг у меня возникла идея отправить его подальше. Тогда мы сможем свалить отсюда и больше никого не убивать. — Можно…я приду позже? — Куда придешь? Ты даже не знаешь в каком корпусе раздевалка! Завязывай дрочить и выходи! Пойдем вместе. Кажется этот Бобкинс не оставлял мне выбора. Но я сделал еще одну попытку. — Я захворал! Кажется, подхватил этот…гномий вирус! — Что?! Слушай, не нравится мне все это? А ну покажись! Или, я Богами клянусь, через пять секунд выломаю эту дверь! — Хорошо! — крикнул я и медленно повернул защелку, чтобы на этот раз, точно закрыть дверь. — Позвольте мне хотя бы одеться. Я здесь не один! — У тебя пять минут! — тот, кто был на другой стороне подергал ручку, видимо подумав, что я открыл, но после безуспешной попытки больше ничего не сказал. Я смахнул пот со лба. Это было все равно что уговорить саму Смерть дать мне еще некоторое время на жизнь. Орк, лежащий на полу, уже очухался, но смотрел на нас, как на двух призраков, которыми его глючило после выкуренного стосорокасемилистника. — Как мне его оглушить? — спросил я гномиху вполне оправдано, потому что никогда в жизни не делал этого. Орк нахмурился, а затем расхохотался. — Зачетная дурь! — проревел он. — Мои глюки решают, как дать мне пизды! Хохот разлетелся по комнате, но кажется не смутил того, кто находился в коридоре. — Возьми что-нибудь тяжелое и вмажь ему по затылку, — сказала гномиха, жестами поторапливая меня сделать это скорее. Я огляделся. Горг притащил в университет гантели с пятикилограммовыми блинами на них. Это единственное, что он успел достать из чемоданов прежде, чем отправился на тот свет. Я снял один из железных блинов и подошел к орку. Тот захохотал еще пуще. — Сейчас! Сейчас! Дай только помочь тебе, хреносос. Позволь я встану на четвереньки, а моя галлюцинация попробует как следует отхерачить меня этим… — он посмотрел на черный блин в моих руках и смех вновь разнесся по комнате. Не было ничего проще, чем вырубить обкурившегося орка, верящего в то, что все это последствия его затуманенного разума. Я уже видел зеленый затылок, на уровне своего пояса. — Ну! Чего ты ждешь? — возмущалась гномиха моей растерянности. Никогда раньше я не причинял никому вреда. А сейчас должен был жахнуть нелюдю по голове, чтобы призрак вселился в него и расправился с тем, кто ждал снаружи. — Я клянусь, если ты сейчас же не огреешь этого укурка по башке, то при первом удобном случае я вселюсь в тебя и устрою такое… — процедила гномиха и приблизилась ко мне на расстояние ладони. Если бы она могла, то прямо сейчас вырвала бы мое сердце. Второго такого инцидента, как с видеокассетой, лежащей где-то тут, я не хотел, поэтому зажмурился и сильно ударил по орочьей башке. — Что за…?! — взвыл тут же орк, почувствовав, что боль настоящая. — Это ни хрена не глюки! От глюков не быва… Силы первого удара оказалось недостаточно. Я ударил еще раз, потому что знал, что за ударом, который не отправлял противника в нокаут обычно следовал ответный удар. Мне этого крайне не хотелось. — Ну держись, ублюдок… — услышал я. В этот момент мне стало настолько страшно от того, что может сделать со мной эта глыба мышц, что я начал колотить по затылку орка найденным блином так часто и сильно, что пришел в себя только тогда, когда услышал яростное шипение у себя под ухом. — Гребанный идиот! Остановись! Стой! Ты его убьешь! — кричал шепотом призрак. Но было уже поздно. Мои руки, вместе с железным блином опускались глубоко внутрь пробитого черепа орка снова иснова, а все мои пальцы уже измазались в мозгах нелюдя. Наконец белый шум из ушей пропал, а пелена сорвалась с глаз. Я смог остановиться. Орк был мертв… Мои руки затряслись, а лицо, наверняка, сделалось синим от страха и осознания того, что я лишил кого-то жизни. Мне захотелось блевать, и я сделал это. — Я никогда не перестану удивляться тебе, Квист! — призрак витал надо мной и причитал. — Замочить наш последний шанс на то, чтобы выбраться отсюда! Ты оказался еще большим идиотом, чем я себе представляла! Ну что, умник?! Может расскажешь мне новый план? Как нам теперь выбраться отсюда, не привлекая к себе подозрений? Я не мог соображать. Съеденные на завтрак сэндвичи с арахисовой пастой и блинчики со сгущенкой в виде непонятной жижи растекались по полу, смешиваясь с зеленой кровью убитых орков. — Я…не знаю, — простонал я и снова сделал попытку блевануть, но в желудке уже было пусто. — Блять! — призрак выругался, выдохнул и продолжил. — Значит теперь ты убьешь его сам! Следы заметем, а с последствиями разберемся. — Нет! — отказался я наотрез. — Я…убийца… Мое место в тюрьме. Гномиха обессиленно взвыла, но обретя равновесие вновь заговорила: — Ладно. Не самое подходящее время, но выхода нет. Слушай внимательно. Меня зовут Валькирия. И я попала сюда из будущего… — я хотел перебить этот бред, но она остановила меня. — Дослушай! И не перебивай, мать твою! В будущем мы с тобой предотвращаем апокалипсис. Молчи, я сказала! Я вернулась сюда, чтобы ты отдал максимум учебного времени предмету «основы тактики и ведения боя», потому что в будущем нас ждет великая битва. И мы проиграем ее, если ты не изучишь все вдоль и поперек. Таких как эти орки, вскоре умрут миллионы и миллиарды. Одна жизнь не стоит ничего по сравнению с тем, что ждет всю Итранию. Через двенадцать лет этот тренер…Бобкинс, все равно сдохнет… Гномиха шипела на меня и пыталась выдать за правду лепет сумасшедшей. Но сама нереальность происходящего все-таки вселяла надежду на то, что и все эти путешествия во времени тоже правда. А может… — А! Я понял! — воскликнул вдруг я. — Меня до сих пор штырит от стосорокасемилистника! Блигли! Выходи! Меня жесть как накрыло… — Заткнись, Квист! — Валькирия выдохнула. — В будущем мы противостоим орде живых мертвецов. — Нас что, ждет зомби-апокалипсис? — я говорил с радостью в голосе, потому что почти поверил, что все это галлюцинация. — Что-то типа того, — только все мертвецы подчиняются одной эльфийке, которая может внушать им что делать. — Стой, — я вдруг стал максимально серьезен, услышав о способности той, в которую, кажется, влюбился с первого взгляда. — Что за эльфийка? — Сейчас нет времени, Квист! — выпалила Валькирия, но вдруг внимательно посмотрела на меня и поняла, что я не сдвинусь с места, пока она не расскажет о девчонке. — Пять минут прошло, Горг! — тренер Бобкинс подергал ручку двери. — Хватит! Открывай! — Мне нужна еще минута, тренер! — крикнул я, не отводя взгляда от гномихи. Тот, кто был, с другой стороны, согласился сильным ударом по двери и затих. — Ну! — нервно приказывал говорить я. — Я не знаю всех подробностей, но в целом дело обстоит так. Жила-была эльфийка, которая умела внушать представителям разных рас свою волю. Она что-то приказывала, а в ответ все, кто слышали этот приказ смиренно его исполняли. Через двенадцать лет вирус из пробирки вырвется наружу и когда эльфийка тоже заразится, то ее способность станет действовать на таких же, как она — укушенных. Затем девчонка соберет огромную армию зомби и согласится биться с армией живых за свободу и мирное существование. Собственно, сейчас моя миссия как раз и заключается в том, чтобы подтолкнуть тебя в верном направлении и с помощью знаний, которые ты обретешь в этом университете мы смогли победить саму смерть. — Эльфийку зовут Лаура Тэйфаллен? — спросил я, потому что известия о ее ужасном будущем поразили меня до глубины души. Гномиха нахмурила брови. Я нетерпеливо продолжил. — Сегодня я встретил эльфийку по имени Лаура Тэйфаллен. Она учится в этом университете. Это она та королева мертвецов, о которой ты говоришь? Валькирия еще немного помедлила и ответила: — Это она. — В таком случае я не имею права попасться полиции. Я должен спасти бедную девушку от такого ужасного будущего! — вскрикнул я. — Я хочу дать тебе свое тело, чтобы ты вселилась в меня и устранила нашу проблему. — Я не могу сделать этого, пока ты бодрствуешь, — заявила гномиха. — Горг! Ну все, хорош, выходи! — вновь донесся голос из коридора, протиснувшийся в узкие щели дверного проема. — А я не могу уснуть по щелчку пальцев! — ответил я, понимая, что времени становится все меньше и меньше. — Вырубить тебя я тоже не могу. Кажется, мы пропали, Квист Мерлоу… — посетовала Валькирия. Я понял, что у меня только два выхода. Сесть за решетку за убийство обкуренного орка или любыми способами выбраться отсюда. И, конечно, я выбрал второе. Я подошел ко входу в комнату орков и со всей силы ударился лбом об косяк. Голова нещадно затрещала, но сознания я не потерял. Причинять боль самому себе оказалось сложно — перед самим ударом я вдруг притормозил, чтобы не нанести себе непоправимый вред. — Ну ты и псих… Валькирия продолжала что-то бормотать, но я перестал ее слышать. Следующий удар должен был стать последним перед тем, как я вырублюсь. Мне потребовалось немало усилий, чтобы сосредоточиться и попробовать заглушить инстинкт самосохранения. Получилось. Я видел, как косяк приближается к моему лбу, зажмурился, а очнулся уже гораздо позже на скамейке под одним из деревьев, что росли недалеко от эльфийского корпуса. Валькирия витала в воздухе, а в моих штанах был жуткий стояк. — Что…Где… — я не мог понять, что происходит. — Расслабься, малыш. Все кончено, — гномиха села рядом со мной. Правда не особо правдоподобно, похоже призрак не чувствовал физической материи. — Что кончено? Ты разобралась с Бобкинсом? — спросил я, затем повернул голову и увидел, как по аллее, засыпанной желтыми осенними листьями в тусклом свете фонарей в сторону эльфийского корпуса, уходит Лаура. Я еще раз взглянул на свои штаны. — Там Лаура Тэйфаллен? Что она здесь делала? — не унимался я, пытаясь понять, что произошло. — Я решила твои проблемы. Во-первых, тренера Бобкинса больше нет. Мы так хорошо замыли свои следы, что никто и никогда не догадается что произошло в той комнате, в которой после твоего ухода осталось три трупа. Я сглотнул и посмотрел на свои руки. Они были чисты. Вдруг я перебросил взгляд на рукава, затем на одежду, надетую на меня. Гномиха продолжала: — Во-вторых, эльфийка теперь твоя. Безоговорочно и всецело. Я взяла на себя смелость сходить на свидание в твоей шкурке. Сейчас ты не способен произвести хорошего впечатления на женщину, Квист. Не отчаивайся, в будущем все изменится. — Но как ты узнала… — Я сама нашла Лауру. Кстати, хорошая была идея встретиться у Разочарованного Дуба. Это придало первому свиданию больше шарма и романтики. — Вы что, сосались? — я дотронулся до слегка онемевших губ. — Поверь, мне, дружок, я знаю как затащить женщину в койку и на первом свидании. Просто решила, что этого ты мне точно не простишь. — Я тебе и эти выкрутасы никогда… — Т-с-с-с! — перебила мой накатывающий властный тон гномиха. — Ты ничего не пропустил. Просто скажи спасибо, и мы в расчете. Я завоевала ее для тебя. — Ну уж нет… — заупрямился я. — Да и черт с ним, — махнула своей призрачной рукой Валькирия. — Слушай внимательно Квист. Я сделала то, зачем меня прислали сюда и готова уходить. Но ты должен пообещать мне кое-что… Мне не хотелось вообще разговаривать с гребанной гномихой, но немного терпения избавляли меня от нее навсегда. Поэтому я взял себя в руки и кивнул. — Оберегай эту женщину, как зеницу ока. Я рассказала, что произойдет, если ее дар перейдет на темную сторону. Она без ума от тебя и если ты будешь делать все правильно, то так и останется. Я кивнул. Против этих слов свалившейся мне на голову гномихи я ничего не имел. — Основы тактики и ведения боя — твой любимый предмет на этом курсе. Заруби это себе на носу. Ты будешь изучать его так, словно жизнь всей планеты зависит от этого. Хотя…так оно и есть. Я кивнул, услышав то, что она сказала, но не знал, хватит ли у меня терпения сделать все это. — А если ты оступишься хоть раз, я вернусь и превращу твою жизнь в ад, — пригрозила мне Валькирия и сверкнула своими глазами. И вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Несмотря на два совершенных мной убийства, я все же остался тем же застенчивым и напуганным ботаником. — До встречи в будущем, Квист, — произнесла она. Затем призрак прошептал себе под нос еще несколько непонятных слов и испарился. Буквально. Струйка почти прозрачного пара поползла к ночному небу и развеялась в воздухе. Дальше я видел все, как будто не жил на самом деле, а всего лишь смотрел старые диафильмы нарезанными кадрами, а подсознание объясняло мне, что значит каждая картинка. До самого конца университета мы с Блигли были лучшими друзьями, но уже на третьем курсе я съехал от него и стал тайно жить в общежитии у девочек. В комнате Лауры Тэйфаллен. Чтобы провернуть это, нам с моей крошкой пришлось свести моего соседа-гоблина и ее соседку-гномиху друг с другом, чтобы они также тайно смогли жить в комнате шестьсот шестьдесят шесть. Мы были самой счастливой парой на свете. Делились друг с другом самым сокровенным, ночами напролет смотрели на огромную луну, нависающую над нашим корпусом, сбегали с пар и занимались безудержным сексом. Но только не с основ тактики и ведения боя. Я опасался, что чокнутая гномиха вернется и отнимет у меня мое счастье. После окончания университета я сделал Лауре предложение. Однако накануне свадьбы произошло нечто из ряда вон выходящее. Ее сестра Лана запудрила мне мозги. Маленькая тварь обладала такими же способностями, какие были у Лауры. Ровно за день до свадьбы она подошла ко мне и приказала уехать навсегда. Забыть мою крошку. Я не мог сопротивляться сильной магии. В ту же ночь я проснулся и заточенный где-то глубоко в своей голове еще раз посмотрел на спящую рядом со мной эльфийку. Она улыбалась, наверняка, представляя себя в свадебном платье. В душе я рыдал. Я знал, что это разобьет ей сердце, но не мог управлять собственным телом. При свете полной луны, которую мы с Лаурой так любили, я оделся и уехал. Навсегда забыв о ней. — Какого черта! — я очухался внутри машины на парковке у высотного здания, где сегодня начнется апокалипсис. Валькирия сидела рядом и смотрела на меня круглыми глазами. — Вспомнил? — спросила она. — Да! Всю гребанную жизнь Квиста Мерлоу! Только какого хера? Ты же говорила, что это заклинание отправит меня в прошлое… — Видимо, друидка любит метафоры, — гномиха развела руки в стороны. — Похоже отправить тебя в тело старого Квиста на ее языке означает — вспомнить всю его жизнь. Я схватился за голову. Она чертовски раскалывалась. Теперь я помнил каждый момент из жизни настоящего Квиста Мерлоу, который он прожил. — И зачем…мне…столько лишней информации? — простонал я, откинувшись на спинку сидения. — Лаура Тэйфаллен, — проговорила хакерша. — Что? — Мы должны найти Лауру, уговорить ее встать на нашу сторону, а затем ты заразишь ее, и она отправит всю орду мертвецов в пекло. Мы выиграем войну малой кровью. Блять… Вот каков был план Валькирии. Вот почему она солгала подростку Квисту Мерлоу и помогла им на первом свидании. Только вот теперь я помнил все о сестре Ланы, которую когда-то любил друид. И, кажется, тоже любил ее…Глава 14. Кофе с собой
— Квист! — Валькирия сидела на мне и трясла за плечи. — Какого черта ты заткнулся?! — Потому что твой план — дерьмо! — Что? — нахмурила брови гномиха. — Что слышала! — я бросил на хакершу яростный взгляд. — Я не могу заразить Лауру Тэйфаллен. — Это почему еще? — Потому что когда-то мы были настолько близки, что чуть не поженились. Маленькая дьяволица заставила меня, то есть…Квиста забыть о ней. Лана сестра Лауры Тэйфаллен! — Тем лучше! Значит будет проще найти ее. — Мы не можем, — мотал я головой. — Да почему еще?! — Потому что она и есть Ласковая Тень! В машине наступила всеобъемлющая тишина. Валькирия слезла с меня и села рядом. Мы оба тяжело дышали. — Вот блять… — посетовала она. — Ага. — Эльфийка рассказала мне, что ты хренов попаданец, но в ее рассказе не было ни слова про то, что вы когда-то чуть не поженились… И про сестру… — Что? Ты встречалась с Тенью? — я повернул голову к гномихе. — Ну да. Только она оказалась еще той тварью… — Расскажи мне все, что случилось в Аталии в следующие три месяца перед битвой. Валькирия вздохнула. — Когда на войну с Ланой пришли только орды гномов и орков, у меня осталась единственная возможность пополнить нашу армию эльфами, а именно связаться с Мануэлем Первым по средствам трабзоскопа… — Трабзоскопа? — Это что-то вроде средневековой видеосвязи. В те времена, она была исключительно у эльфов и только через тысячу лет они поделились технологиями и позволили создать первые смартфоны на благо всем расам. Но так как наш дирижабль оснащен всеми самыми современными фишками, Сенне удалось связаться с повелителем эльфов. Времени на то, чтобы ехать в царство эльфов и обратно — не было. — Ну и? — Мануэль Первый оказался мужиком в самом расцвете сил и с большим членом между ног… — Хер с ним! Что с Тенью? — перебил я свою собеседницу. — Она отсасывает у него и делит с повелителем эльфов бремя правления всей расой длинноухих. Я четко слышал, что сказала хакерша, но мой мозг как будто пытался заблокировать эту информацию и не мог поверить в сказанные ею слова. — Этого не может быть… — Я сказала тоже самое! — ответила Валькирия. — Что во времена, когда мы стоим на пороге апокалипсиса, не дело спокойно расхаживать по эльфийскому дворцу в легком халатике и с бокалом вина в руке. — И что она ответила? — Что эльфы клали на эту войну с большой колокольни. Не дословно, конечно. И опережая твой вопрос. У эльфов есть план, который поможет им выжить, когда все остальные подохнут. Она замолчала. Я тоже. Как Лаура Тэйфаллен, которую я знал прежде, как Ласковую Тень могла так поступить? Предать меня! Я, конечно, был счастлив, что ей удалось ускользнуть из лап маньяка, но… Но со слов Валькирии она стала настоящей стервой. — Нет! Ласковая Тень не могла так поступить! — замотал головой я, отбрасывая все соменения. — Она всегда была готова пожертвовать собой ради высшей цели! — Не в этот раз, красавчик, — ответила гномиха. — Ее благородство и стремление помочь никуда не делось. Она предложила всему экипажу нашего корабля укрыться на территории эльфов, чтобы мы не сдохли, благодаря великодушию ее величества. Но я не стала даже слушать этот бред. Речь шла только об эльфах и нашей команде, а бросить гномов на растерзание живым мертвецам, все равно что… Я знал, что если не перебью хакершу, то она прямо сейчас разразится какой-нибудь яркой метафорой. Но в этот момент я не был готов выслушивать ее и проговорил: — Если мы не сможем победить Лану, значит я пожертвую собой… Она сдохнет, потому что наша связь никуда не делась. — Или убедишь Ласковую Тень в том, что она должна обратиться в мертвячку ради всей жизни на планете и спасти всех, — пожала плечами Валькирия. — У нее, вроде как, иммунитет. — А к штамму, которым заражаешь ты? — Не знаю… Мы еще некоторое время молчали. — Ты случайно не вспомнил, почему она понятия не имеет о своих способностях? Я медленно покачал головой и сказал: — Квист и Лаура познакомились впервые, как они думают, в стриптиз-баре. Она точно ничего не знает о своих способностях… — выискал я информацию в своей новообретенной памяти. — Они почему-то заблокированы. Но каким образом? Я должен вернуться в прошлое и узнать, что произошло на самом деле! Я достал из кармана Троххенбор. Он засветился. — Постой! — Валькирия схватила меня за руку. — Нельзя. — Что? Почему? — Только не говори, что ты… О проклятые Боги, Квист, за такую силу нужно платить! Ты знаешь какие будут последствия после использования этого амулета? — Я…не знаю. — Я тоже. Значит не надо доставать его по каждому поводу. Поверь моему опыту, у таких штуковин всегда есть побочный эффект. Я еще раз посмотрел на амулет и вспомнив все, что творил под действием Салейтайна, убрал его обратно в карман. — Тогда давай вернемся в больницу к Лане, и я задам этой стерве пару вопросов о ее сестре. — Нельзя! Тупоголовый ты идиот. Если мы спросим у Ланы, что там у них произошло с Ласковой Тенью, то она быстро обрубит нам все концы и у тебя не останется такого варианта, как отправить всех мертвецов в пекло. Нужно, чтобы наше расследование осталось тайной… — Но у нас буквально несколько дней! — возмутился я. — Что ты предлагаешь? — Дай подумать. Валькирия открыла дверь и вышла из машины. Я посмотрел в окно и увидел, как из здания выбегает Квист Мерлоу. Он остановился и посмотрел наверх. Из окна лаборатории уже летели двое зараженных. Глухой шлепок сперва заставил толпу расступиться, а затем собраться вокруг мертвецов и начать снимать начало эпидемии на телефон. — Мы найдем их мать, — бросила Валькирия, садясь на водительское сидение и заводя машину. — Мать? Зачем? — Она расскажет нам о судьбе девочек и их способностях. И, я надеюсь, поведает о том, что произошло между ними и вами с Лаурой. На панели светилась фигурка человека. Валькирия нажала пару кнопок и, словно это был гребанный бэтмобиль, руль слегка выдвинулся, сиденье приподнялось, а педали газа и тормоза тоже оказались на новом уровне. Я поднял взгляд и теперь на панели светилась фигурка гнома. Похоже тачка могла трансформироваться под все расы кроме орков — такого значка я не видел. Радио заиграло какое-то кантри, а машина, сигналя столпившимся на дороге зевакам стала уезжать прочь. Мертвецы, выпавшие с четырнадцатого этажа, уже поднялись и набрасывались на столпившихся вокруг людей и нелюдей. Скоро те тоже обратятся и словно пламя, пожирающее лес, начнут съедать жизнь на Острове Синих Птиц. — Куда мы едем? — спросил я, наклоняясь вперед и просовывая голову между спинок передних сидений. Валькирия упорно молчала, продолжая давить на газ. Нам навстречу мчались машины полиции и скорой помощи. Когда мы выехали с Острова Синих Птиц, в сторону места, где началась эпидемия, уже ехали военные грузовики, наполненные орками. Люди и нелюди, бродящие по улицам, даже не подозревали, что совсем рядом начался конец света и продолжали спешить домой после тяжелого трудового дня. Один орк, в костюме и с черным чемоданом в руках, переходил дорогу по пешеходному переходу, и Валькирия чуть не сбила его. В последний момент интеллигент успел отскочить назад и погрозить кулаком в сторону исчезающей в потоке машин гномихе. — Сюда, — наконец сказала хакерша, припарковавшаяся у трейлера, из которого гоблин-продавец громко предлагал угоститься кофе и пончиками. — Ты пожрать захотела?! — Я бы посмотрела на тебя, если бы ты три месяца жрал средневековую еду, типа, картошки и бобов с бычьими яйцами, — ответила она и бросила взгляд на мое серьезное лицо. — Нам нужна эта тачка, дебил. Вернее, то, что в ней. Я присмотрелся. Перед нами стояла полицейская машина. У нее за рулем сидел жирный эльф и жевал пончик, запивая его оркачинно из большого стакана. На сосуде было написано имя кофемана — это входило в дополнительную услугу франшизы «Пончики Гибби». Я и сам в прошлом частенько заезжал в один из таких трейлеров. Вернее, Квист. Квист часто заезжал в один из таких трейлеров. — Зачем тебе копы? — Посмотри-ка, тебе тоже кажется, что тот, на пассажирском сидении, дрыхнет? Я присмотрелся. — Однозначно. — Тогда подожди меня здесь. Я вселюсь в него и попытаюсь узнать о нашей Лауре Тэйфаллен через полицейскую базу побольше. Идея была отличная. Я кивнул. Валькирия откинулась на спинку кресла, а ее астральная проекция немедленно покинула тело гномихи. — Я уже видел этот трюк несколько раз, но мне до сих пор жутковато на смотреть, как из чьего-то тела появляется чертов призрак, — пробубнил я. — Подбери свои яйца, Мерлоу, — ответил фантом. — Я пошла. Она в прямом смысле провалилась под землю, а через несколько секунд я видел, как полицейская машина пошатнулась. Это могло значить только одно — у Валькирии получилось. Я сидел на заднем сидении своего авто и терпеливо ждал. В сторону Острова Синих Птиц неслось все больше военных машин. Прошло десять минут. Мои руки затряслись от того, что Валькирии давно было пора вернуться, но я не видел вообще никаких движений в автомобиле напротив. — Ну, где же ты, детка? Пора вернуться к папочке Квисту. Ну же! Я обнимал спинку сидения впереди меня и снова ощущал, как потеют мои ладони. Так прошло еще минут десять. — Блять! — выпалил я, понимая, что что-то явно пошло не так. — Как бы ты не поливала грязью старину Квиста, он не перестает неизменно вытаскивать твою задницу из беды… Я вышел из машины и медленно пошел в сторону трейлера с кофе и пончиками. — Чем желаете перекусить, сэр? — обратился ко мне гоблин, не позволяя сосредоточить взгляд на происходящем в полицейской машине. Два эльфа сидели на своих местах. Жирный допивал кофе, а Валькирия посмотрела на меня из тела второго большими выпученными глазами. Ей точно нужна была помощь. — Сколько будет стоить тот же набор, что взял коп из той тачки? — спросил я у гоблина, припоминая что несколько дней назад оставил в своей машине несколько гномьих фунтов. — Тысяча двести гоблинских центов, бро. Дак что, сварить тебе стаканчик ароматного оркачинно? — Делай. Сейчас я принесу деньги, — ответил я и вернулся к своей тачке. Я достал из бардачка тридцать гномьих фунтов и…снотворное. Совершая преступления под действием Салейтайна, с каждым днем в автомобиле убийцы становилось все больше и больше различных предметов, помогающих нарушать закон. «Пилюли забытья» были одним из средств, служащих прежнему Квисту для того, чтобы обезвреживать своих жертв. Через минуту я вернулся к трейлеру с надписью «Пончики Гибби». — Держи, — я передал деньги и взял уже подготовленные для меня пончики и кофе. Вот теперь мне предстояло узнать, что случилось с Валькирией и почему она застряла в теле напарника толстого копа. И сделать это таким образом, чтобы меня не упекли за решетку, если что-то пойдет не так. Я незаметно для окружающих кинул две пилюли снотворного в стакан с кофе и подошел к полицейской машине со стороны водителя. Постучал в окно. Жирный эльф с крошками пончика на гладковыбритом подбородке повернулся в мою сторону, сделал недовольное выражение лица и опустил стекло. — Чего надо? — спросил он. Я тут же бросил взгляд на соседнее сиденье. Эльф, сидящий рядом с копом, был гребанным гражданским! Гражданским, закованным в нефайровые наручники, которые блокировали действие любой магии! Валькирия вошла в тело преступника, а вот выйти из него теперь не могла до тех пор, пока оковы будут оставаться на ней. — Я уважаю каждого полицейского в этом городе! — заявил я, притворившись слегка пьяным и протягивая копу пончики с кофе. — Примите этот скромный презент в качестве моего уважения, сэр. Эльф продолжал недовольно смотреть на меня. — Ну же, сэр. Это от чистого сердца, — настаивал я. Ох уж эта длинная пауза, которая до последнего заставляла меня сомневаться в своем плане. Наконец эльф просунул руку в окно и схватил один из пончиков. Понюхал. Откусил. — Спасибо… — неуверенно сказал он и протянул вторую руку, чтобы забрать кофе и второй пончик. Получилось. Теперь дело осталось за малым — вернуться в машину и дождаться, когда он вырубится. Когда я уже был готов вернуться к своей тачке, рация в полицейской машине вдруг зашипела и женский голос возвестил: — Всем постам! Всем постам! Срочно пребыть к мосту, ведущему с Острова Синих Птиц! Угроза заражения! Ни один гражданин не должен покинуть остров! Повторяю… И диспетчер повторила сообщение, которое не говорило мне ничего нового, но превращало весь мой план в прах. — Диспетчер! На связи Дэйв, — толстый эльф взял в руки рацию и облизнул остатки пудры с губ. — У меня задержанный в машине. Я не могу поехать на вызов. — Нам нужны все, патрульный! По какой статье задержан гражданский? — Чертов клоун оскорбил сотрудника полиции. Нужно выписать ему административный штраф, — заявил обиженный эльф. — Отпусти бедолагу, Дэйв! Кажется капитан уже говорил, чтобы ты не возил в участок каждого, кто назовет твою жирную задницу жирной задницей… — Но… — Никаких «но», Дэйв, — сейчас говорил уже мужской голос. — Отпусти бедолагу и езжай к Острову Синих Птиц! — Хорошо…капитан, — сдался эльф, положил еду на подставку между сидениями и принялся выбираться из машины, с трудом доставая свою задницу из салона. Я отошел к своей машине и наблюдал, что произойдет дальше. Эльф, переваливаясь с ноги на ногу подошел к пассажирской двери, открыл ее, снял с пояса ключ и расстегнул наручники. Едва успел тот, в ком была заключена Валькирия, освободиться от оков, как тут же несколько ударов по шее, голове и паху толстяка заставили упасть полицейского на асфальт и растечься по нему почти бесформенным телом. — Чего стоишь? Быстрее в тачку, — донесся голос из-за моей спины. Астральная проекция гномихи уже вернулась в свое тело. — В тачку! — снова прикрикнула хакерша и уже через минуту мы захлопнули за собой двери, оказавшись внутри полицейской машины. Я посмотрел в окно. Гоблин из трейлера испуганными глазами смотрел в нашу сторону и с кем-то говорил по мобильному телефону. Похоже звонил в полицию. — Скорее. Сюда вот-вот явятся копы, — произнес я указывая рукой на стукача-гоблина. — Сейчас. Валькирия нажала на какую-то кнопку и из панели выдвинулся небольшой сенсорный монитор. — Мне нужно пару минут, чтобы взломать систему, — сказала она. — Пару минут?! А ты не могла не вырубать эльфа и просто спросить у него пароль? — Да, конечно, Мерлоу. Он бы улыбнулся и с удовольствием сообщил мне все данные. Лучше заткнись и сиди тихо, чтобы я не отвлекалась. Чертова гномиха снова разговаривала со мной как с ничтожеством, но я знал способ, как отомстить ей за такую дерзость. В мире еще миллиард бочков унитазов, которые ждут встречи с ее мордой. — Стой! — заорал я, когда увидел, как она взяла стакан оркачинно и отхлебнула из него в процессе набора символов на экране монитора. — Не пей этот чертов кофе! — Это привычка. Расслабься. Я не брезгливая. К тому же коп даже не успел отпить из этого стакана, — она снова отхлебнула и мне пришлось вырвать сосуд с кофе из ее рук. — Я подмешал снотворное в это оркачинно! — процедил я. — Снотворное?! — я видел, как глаза гномихи попытались неестественно расшириться. — Вот блять…. Ну ты и уебок, Квист. Хакерша продолжала судорожно вводить какие-то данные в систему, пока еще была в сознании. Но получалось у нее это все медленнее и медленнее. — Сейчас…я…взломаю базу…, и ты должен будешь… увезти нас к матери Ланы и…Лауры… — проговорила гномиха. И сразу после своих слов Валькирия уткнулась мордой прямо в центр руля. Продолжительный гудок донёсся снаружи через открытое водительское окно. Я бросил взгляд на монитор. На экране горела надпись «ВХОД ВЫПОЛНЕН». Я посмотрел на гоблина, торгующего кофе и пончиками. Он глядел на меня своими большими глазами. Где-то вдали звучали полицейские сирены. Возможно, копы ехали к Острову Синих Птиц, а возможно за нами…Глава 15. Психушка для проклятых
Полицейские машины неслись в нашу сторону, и я знатно подсел на очко. Еще и тот гоблин, который вызвал копов, теперь завороженно смотрел на дорогу, ощущая облегчение от того, что закон близко и его жизни ничего не угрожает. — Черт… — выпалил я и замер, не в силах пошевелиться. Когда машины должны были уже остановиться и преградить нам путь к отступлению, я увидел, что все тачки на высокой скорости несутся мимо. В сторону Острова Синих Птиц. Наконец я смог выдохнуть и воспользовался моментом, чтобы показать средний палец вонючему стукачу — здесь он значил тоже самое, что и в моем мире. Гоблин глянул на меня испуганными глазами и скрылся за большим плакатом с кофе и пончиками, наклеенном на стекле трейлера с правой стороны. Теперь пришло время найти то, зачем нам нужно было попасть внутрь полицейской машины. В системе, которую Валькирии удалось взломать перед тем, как она отключилась, было все понятно. Строка поиска наверху и виртуальная клавиатура, отображаемая в нижней части экрана. Но прежде, чем забить туда имя, интересующее меня, я взял гномиху за шкирку и спихнул с руля, чтобы навязчивый гудок наконец перестал бить по барабанным перепонкам. Мои пальцы быстро набрали — «Лаура Тэйфаллен». На весь экран тут же засветилось фото Ласковой Тени. Я прикоснулся к бегунку с правой стороны и принялся опускать его вниз, параллельно узнавая о своей давней, как оказалось, знакомой все больше и больше. Возраст: 1000 лет Дата рождения: семнадцатый день с четвертой полной луны Века Божественной Отрады. Знак зодиака: Чешуйчатый крылобрых. Родители: Лора Тэйфаллен и Ирровел Тэйфаллен. Судимостей нет. Семнадцать высших образований. Последнее место учебы — Университет Развернутой Истории Итрании. Факультет — Защита окружающей среды от химических реакций испражнений неприрученных существ. Вероятные взгляды: консервативный романтизм. Место рождения: Грогховерполис, Руавеннима. Семейное положение: не замужем. Длительные отношения с Квистом Мерлоу (раса — человек). Причина разрыва отношений неизвестна. Все имена в досье Ласковой Тени были подчеркнуты, словно я листал страницу в википедии и мог нажать на любое имя, и система перебросила бы меня на соответствующее досье. Играть с огнем и ждать, когда следующий патруль приедет по мою душу у меня желания не было, поэтому я пропустил собственное имя и имя отца эльфийки, кликнув по надписи «Лора Тэйфаллен». На экран тут же выскочила фотография пятидесятилетней, по человеческим меркам, постаревшей эльфийки, облаченной в черно-белую полосатую форму и глядящую на меня взглядом исподлобья, полным отчаянья. Похоже она была судима… Я положил палец на бегунок и опустил его ниже. Возраст: 2354 года Дата рождения: девятый день с первой полной луны Века Иссохшей Земли. Знак зодиака: Зеленый Рыбакит. Родители: Фейа Рузенрэд и Ломэл Рузенрэд. Имеет судимость по статье триста сорок один уголовного кодекса Объединенной Руавеннимы. В данный момент проходит реабилитацию в клинике Светлого Будущего по обвинению в деле о «кровавом понедельнике». Последний пункт меня заинтересовал, и я тут же кликнул по номеру статьи. В описании было много заумных слов и еще больше нечитаемых предложений. Но одно я понял точно. Мать Ласковой Тени была осуждена за убийство. Я нажал на стрелочку, ведущую обратно к досье Лоры. Следующий мой клик пришелся по «кровавому понедельнику». Тут же на экране появилось много фотографий расчлененного тела. Плоть какого-то эльфа была разбросана по залитой кровью кухне. На холодильнике и плите светились надписи, оставленные от пальца, окунутого в голубую плазму. Древне-эльфийский. Квист так и не захотел выучить его за всю свою жизнь, поэтому и я теперь не понимал ни слова. Надпись под фото гласила: «Четвертого дня с четвертой полной луны в год Блуждающей Песни по адресу: улица Восточного Ветра, сорок три, был обнаружен труп мужчины (раса — эльф). В полицию позвонила его жена по имени Лора Тэйфаллен. Она сообщила диспетчеру о том, что ее муж зверски убит в их собственном доме, а его останки разбросаны по всей квартире. Ей удалось опознать супруга только по безымянному пальцу с обручальным кольцом, отрезанному от руки и оставленному в холодильнике, плавающим внутри стакана с молоком. На место происшествия тут же был отправлен патруль. Офицер Айтуэн позже рассказал о том, что то, что он увидел, когда они приехали по указанному адресу, повергло его в настоящий шок. В докладе он написал, что не видел ничего подобного за все время своей службы в полиции. Когда полицейские прибыли на адрес, на пороге квартиры их встретила супруга потерпевшего. Ее руки, лицо, рот и одежда были испачканы в эльфийской голубой крови. Она смотрела на офицера Айтуэна и его напарника большими испуганными глазами и просила помочь ей. Полицейские тут же оказали первую помощь хозяйке квартиры, осмотрели место преступления и провели допрос свидетеля — Лоры Тэйфаллен. Далее прилагается выписка из протокола. «Потерпевшего буквально разгрызли на триста четырнадцать частей. Останки эльфа были разбросаны повсюду в двухкомнатной квартире на улице Восточного Ветра — в микроволновой печи, холодильнике, унитазе, шкафах, кухонном гарнитуре и даже внутри детских кроваток. Помимо жены потерпевшего в квартире находились еще две дочери несчастных супругов — Лаура и Лана. На наш вопрос матери детей, видела ли она убийцу, та совершенно уверенно ответила, что нет. Тогда мы задали тот же вопрос испуганным детям, на что они молчали, словно были глухими и немыми. Когда приехали криминалисты, они выяснили приблизительное время убийства. Это было в обед, за три часа до звонка в полицию. После допроса соседей выяснилось, что во время убийства Лора Тэйфаллен находилась дома — одна старушка (раса-гном) видела, как она заходила рано утром в подъезд с большим пакетом продуктов и больше не выходила из дома. Хотя детектор лжи подтверждал, что Лора Тэйфаллен говорит правду, отказываясь сознаваться в убийстве собственного мужа и том, что она была дома. На вопрос, где все-таки она была с двенадцати до двух дня, подозреваемая ответить не может. Несчастную миссис Тэйфаллен заключили под стражу на время следствия, как главную подозреваемую, младшую девочку отвезли в приют, а старшей назначили пособие и предоставили место жительства. За неделю до суда, во время очередного обхода, охранник тюрьмы услышал странные звуки из камеры предварительного заключения Лоры Тэйфаллен. Когда он пошел туда с проверкой, то увидел, как умалишенная сама себе отгрызает пальцы на левой руке. Женщину остановили и тут же доставили в лазарет. Со слов свидетелей, она вела себя как демон — говорила на Языке Смерти, шипела, а ее глаза горели желто-красным. Сумасшедшую удалось привести в себя, хоть она и успела потерять три пальца. Теперь подсудимая ничего не помнит о данном происшествии. После случившегося, произошло это накануне суда, к главной подозреваемой на свидание пришел доктор Эрвинс (раса-эльф) из клиники Светлого Будущего. Он долго беседовал с заключенной, а на следующий день вместо заседания Лора Тэйфаллен была отправлена в психиатрическую клинику на экспертизу, где в последствии врачи сумели доказать ее невменяемость и поставить диагноз «раздвоение личности».» Я откинулся на спинку сидения и глубоко вдохнул. Единственная зацепка до сих пор находилась в психбольнице, а попасть туда накануне апокалипсиса наверняка было непросто. — Ладно, — произнес я вслух и пересел на водительское сиденье, перед этим перетащив гномиху назад и достав из кобуры у разжиревшего эльфа маленький арбалет. — Рассуждать нет времени. Если нужно ехать в психушку, значит едем в психушку. Я нажал на значок навигатора и на зеркале заднего вида загорелся знак вопроса. — Куда едем? — проговорил женский голос. — Клиника Светлого Будущего. — Прокладываю маршрут, — проговорил голос и на зеркале появилась полоса загрузки. — Маршрут построен. К сожалению, на пути вас ждут десятибалльные пробки… — Значит включим сирену, — ответил я тому, кому было без разницы скажу я что-нибудь или нет. Я нашел красно-синюю кнопку на панели автомобиля, и сирена тут же завыла на всю улицу, обращая на себя внимание немногочисленных прохожих. Снова бросил взгляд на маршрут. Он приказывал развернуться. Я дотянулся пальцами до дисплея и отдалил карту, чтобы увидеть конечную точку. — Вот блять… — пробубнил я. — Не может быть, чтобы эта сраная клиника находилась на Острове Синих Птиц… Построй маршрут до клиники Светлого Будущего еще раз! Я надеялся, что навигатор ошибся и со второй попытки покажет мне другую дорогу. Но женский голос, доносящийся из динамиков был прав… Клиника Светлого Будущего, где сейчас проходила реабилитацию Лора Тэйфаллен находилась на Острове Синих Птиц и вместо того, чтобы спокойно прикинуться ее каким-нибудь братом, или бывшим, теперь мне предстояло найти ее в самом центре зоны, где в этот самый момент происходит зомби-апокалипсис… Долго размышлять не было смысла, поэтому я нажал на газ, развернул автомобиль и помчался обратно. Пробки действительно были. В панике пытающиеся смыться от зомби люди и нелюди выезжали на встречную полосу сталкивались с другими автомобилями и преграждали путь грузовикам военных и автомобилям полицейских и скорой помощи. Я вклинился в один из конвоев, мчащихся из другого района Грогховерполиса в авангарде которого, была огромная машина, которая словно ледокол, раскалывающий лед, распихивала брошенные машины с пути и выбрасывала их за пределы моста, ведущего на Остров Синих Птиц. Так мы доехали до места, где вскоре будет расположен пропускной пункт. Когда остальные автомобили из конвоя принялись парковаться, чтобы противостоять армии живых мертвецов, я вдарил по газам и скрылся на улицах погрузившегося в хаос района мегаполиса. Здесь все только начиналось. Поняв, что меня никто не преследует я сбавил ход, чтобы не задавить никого из тех, кто в панике бегал по улицам или просто сеял хаос. Гоблин в кожаной куртке и черной кепке на голове, опустил козырек еще ниже, огляделся, дождался пока полицейская машина, в которой сидел я, проедет, и едва я успел отъехать, как увидел в зеркало заднего вида, что он достает из-за пазухи биту и разбивает окно ювелирного магазина. Мародёр вбежал внутрь, а следом за ним, немного посомневавшись, в открытый проход юркнуло еще несколько прилично одетых горожан. Изнутри раздались выстрелы и вбежавшие последними интеллигентные гномы выбежали обратно. Шальная пуля догнала крайнего из них и тот повалился на землю истекая кровью. Я уже собирался вновь посмотреть на дорогу, чтобы выполнить приказ женщины из навигатора, которая просила через триста метров повернуть направо, но успел только заметить мчащийся в мою сторону Бьюик, за рулем которого сидела гоблинша-блондинка. Резкий удар. Сучка увидела, что мчится прямо на меня, но перепутала педали и вместо тормоза, нажала на газ. Нам с Валькирией повезло, что инстинкт самосохранения заставил горе-водителя вывернуть руль и мы избежали лобового столкновения. Однако повернув в сторону тротуара я не успел резко затормозить и наехал на какого-то орка в спортивном костюме. Он тут же подбежал к водительской двери, открыл ее, схватил меня за шею и вытащил из машины. — Ты меня чуть не грохнул, мать твою! — завопил он. Я не мог ничего ответить. Верзила так сильно сжимал мне шею, что я едва мог дышать. — Думаешь раз коп, то все можно?! Я не мог ответить, но мне было и не нужно. Через несколько секунд за спиной у орка появился угнетенный и в следующий момент он уже грыз ухо моего обидчика. Нелюдь заорал, ослабил хватку и выпустил меня, тут же принявшись бороться с живым мертвецом, который изловчился так, что уже вцеплялся орку в глотку. Когда зеленая кровь брызнула на мусорные баки, стоящие неподалеку, я понял, что скоро наступит и моя очередь. Я немедленно вернулся в салон автомобиля и попытался завезти машину. Тщетно. Еще раз. Опять не завелась. Тогда я посмотрел на дисплей навигатора — клиника Светлого Будущего была в паре кварталов отсюда. Придется идти пешком. Подняв с пола маленький арбалет, я вытащил ключи из замка зажигания, прошептал Валькирии, что скоро вернусь за ней, вышел на тротуар и поставил машину на сигнализацию. Замки защелкнулись, возвещая о том, что пора продолжать путь, пока угнетенный еще жует огромную тушу поверженного орка. Это был самый неприятный этап зомби-апокалипсиса. Сейчас ты еще не ждешь появления живых мертвецов из-за каждого угла и тем самым можешь проспать момент, когда кто-то из проклятых зараженных исподтишка вцепится тебе в плечо. Конечно, мне было спокойнее от того, что у меня был иммунитет, но целая толпа зараженных могла просто съесть мое тело целиком и никакие антитела не смогли бы препятствовать этому. Я побежал, что было сил сквозь толпы бесчинствующих, убегающих и бросивших вызов мертвецам горожан. Поворот направо. Налево. Прямо несколько улиц и снова налево. Вот она. Клиника Светлого Будущего, где содержались самые опасные психически неуравновешенные преступники Грогховерполиса. Пошел вдоль высокого серого забора, который был увенчан колючей проволокой пока не оказался у зеленых ворот, превышающих в два раза высоту забора. Слева была голосовая панель с циферблатом, правее от нее висели номера сотрудников клиники, чуть выше — камера видеонаблюдения. Я набрал номер поста охраны. — Кто? — прозвучал басовый старческий голос из хриплого динамика. — Меня зовут Квист…Тэйфаллен. Я пришел навестить свою сестру, — не растерялся я и уверенно посмотрел в объектив камеры. — Сегодня посещения запрещены. Приходите в другой раз. Я бы посоветовал вам вообще убраться с улицы. Говорят, недалеко отсюда в одной лаборатории произошла утечка смертельно опасного вируса. Лучше не разгуливать по Острову Синих Птиц, пока власти не замнут это дело, друг. Лично мы дорожим здоровьем своих пациентов и вам рекомендуем позаботиться о себе. Самый простой вариант не подействовал. Нужно был другой план. — Тогда пустите меня за ворота! Что если я пойду, а на меня накинутся зараженные?! — крикнул я и как будто даже почувствовал зловещее дыхание какого-нибудь мясоеда за спиной. — Прости, друг. В клиникекарантин. Шипение из динамиков прекратилось. Это значило только одно, охранник отключил связь. — Черт! — я ударил по железным воротам ладонью и оглянулся. С левой и правой стороны от меня на людей, орков, эльфов, гоблинов и гномов набрасывались зараженные. Еще немного и я окажусь в ловушке. И никто из дома, стоящего напротив, как и этот охранник, не впустит меня внутрь. Я достал полицейский арбалет и сильно сжал его в руке. Только что живые, но укушенные люди и нелюди поднимались с земли, набрасывались на тех, кто еще не обратился и видимо пах по-особенному. Волна из мертвецов, словно пламя, захватывающее лес с каждой секундой, приближалась ко мне все ближе и ближе, обращая жизнь в смерть. Я поднял арбалет на уровень глаз и нацелился на приближающегося ко мне мертвеца. Выпустил стрелу. Снаряд, не предназначенный для того, чтобы разить противников насквозь, поддаваясь силе друида полетел еще быстрее, впился в голову зараженного гоблина и полетел обратно, таща бездыханную тушу в мою сторону. — Не хотите пускать меня? Значит я пройду внутрь другим способом. За завесой не строят таких баррикад… — ухмыльнулся я, наклоняясь к гоблину и обмакивая ладонь в его крови. Вдруг ворота, ведущие в клинику Светлого Будущего, открылись и оттуда выбежали сотрудники в белых скафандрах с автоматами и огнеметами на перевес. Они выстроились в два ряда и принялись расстреливать и сжигать приближающихся мертвецов. В моих ушах до сих пор стоял гул выпущенных автоматных очередей, а в воздухе пахло жаренным мясом, когда из-за ворот ко мне вышел высокий худощавый орк в белом халате. — Добро пожаловать в клинику Светлого Будущего, Квист Мерлоу! — радостно проговорил орк, протягивая мне руку. — Мерлоу? Я не называл своего имени, — ответил я и прищурился. Затем я почувствовал удар по затылку и очертания орка передо мной стали мутными. Еще один удар и в глазах потемнело окончательно.Глава 16. Терапия для Совершенных
Я очнулся в белой комнате с мягкими стенами. Лежал на такой же белоснежной и мягкой кровати. Рядом стояла тумбочка со стулом, а напротив в углу красовались унитаз и раковина. Местные доктора успели переодеть меня в пижаму, а в вену на руке был вставлен катетер, чтобы санитары легко могли успокоить меня во время приступа буйности. Придумывать план побега мне не пришлось. Камера, направленная в мою сторону и висящая в самом углу палаты, дала знать дежурному врачу, что пациент проснулся и требует внимания. Плотно закрытая дверь, которая до сих пор сливалась со стеной отворилась и на пороге появился все тот же орк в белом халате. — Как себя чувствуете, мистер Мерлоу? — спросил он и поднес руку, в которой была ручка к планшету. Устраивать истерику, а затем получать дозу успокоительного мне не хотелось — клише из старых фильмов тут же напомнили о себе и дали понять, что таким образом из ловушки, в которую я попал, не выбраться. — Что вам от меня надо? — спросил я у орка, держа себя в руках и тут же залез в карман с надеждой нащупать Троххенбор. Амулет мог помочь мне сохранить спокойствие. Но амулета не было. Ровно, как и карманов. Паника стала захватывать меня, потому что теперь я ощущал безнадежную беспомощность, но тут же постарался взять себя в руки. — Ничего, что могло бы вам навредить, мистер Мерлоу, — попытался успокоить меня доктор. — Мы всего лишь хотим вам помочь… — Помочь мне?! — я не смог больше держать себя в руках, но тут же успокоился. — Но мне не нужна помощь. — Знаете, все кто попадает сюда, говорят так. Мы слишком часто слышим, что вам не нужна помощь, чтобы обращать на эту фразу внимание. Кажется, дело дрянь. Самое время для настоящей паники. Но она не поможет. Нужно продолжать сохранять ровное дыхание. Чего эти ублюдки хотят от меня? Мои способности? Отомстить за то, что устроил зомби-апокалипсис? — Задам вопрос по-другому, — произнес я. — Вы хотите меня вылечить. Я хочу знать от чего. Справедливо? Доктор прошел в мою палату и положил планшет с ручкой на тумбу. Затем пододвинул к себе стул, сел на него и указал на кровать, призывая меня последовать его примеру и прижать задницу. Два санитара в синих пижамах караулили у входа. Удивительно, но те были людьми. — Магия… Вернее сверхспособности, которыми продолжают обладать некоторые люди и нелюди слишком опасны для современного мира, — произнес он спокойным низким басом. — Клиника Светлого Будущего как бы намекает на главную задачу современного общества. Мы сможем жить в мире и гармонии только тогда, когда никто не будет чувствовать себя сильнее или слабее остальных. Если опустить другие цели, которых мы хотим добиться… Я прищурился, стараясь сдержаться и не перебить пламенную речь доктора, но как только он закончил говорить тут же бросил неоспоримый аргумент. — Послушайте… Как вас зовут? — Доктор Эрвинс. — Доктор Эрвинс… То, что творится сейчас за пределами вашей клиники во всеуслышание заявляет, что никакого светлого будущего Итрании не светит. Мертвецы заполонят землю и полностью обновят всю флору и фауну на планете. Я даже предположу, что быть может вы занимались не таким бесполезным делом, как кому-то могло бы показаться. Но в любом случае, все изменилось. Ваши добрые намерения в нынешней ситуации — мертвому припарка. Оставьте магию для борьбы со злом. Орк широко и неприятно улыбнулся, затем достал из кармана шприц — тот явно предназначался мне. — Не думает ли мой дорогой пациент, что для обновления всей флоры и фауны планете не понадобилась помощь? — орк выпустил струю лекарства из иглы. — Неужели вы думаете, мистер Мерлоу, что вирус появился сам по себе и никто не создавал его искусственно? Я нахмурился, но до сих пор не понимал, о чем речь. — Если вы думаете так, то возможно я ошибся, предоставляя вам место на нашем ковчеге… — Ковчеге? — Именно так. Все оборонительные редуты этой клиники выстроены не просто так. Они сделаны с определенной целью — защитить последних выживших на Итрании от зараженных. — Вы намекаете на то, что вы устроили сраный зомби-апокалипсис?! — не мог поверить я своим ушам. — Не стоит напрасно кидаться обвинениями, мистер Мерлоу. Мы всего лишь создали вирус, который призван истребить все несовершенные расы. Но не мы выпустили его на свободу. — Несовершенные расы? — удивился я. — Какие расы, по-вашему, не совершенны? — Все, кроме людей и эльфов. — Но…вы же орк? — Все верно. И когда я выполню свою миссию, то выйду за ворота и тоже превращусь в мертвеца. Рой в конце концов сможет избавиться от зараженных и начать писать новую историю. Да, вы не ошиблись. Добро пожаловать на Ройев Ковчег! Орк уже собирался вколоть в меня дозу неизвестного мне препарата, но я успел выставить руку перед собой и задать еще один вопрос. — Подождите! Вы сказали, что превратитесь в живого мертвеца и этот…Рой избавится от всех. Разве есть способ? Доктор Эрвинс опустил руки себе на колени, выдохнул показывая, что диалог ему уже наскучил, но все-таки ответил на вопрос: — Конечно. Довольно глупо было бы выпустить из пробирки вирус, не имея антидота, который подарит иммунитет всем оставшимся в живых людям и эльфам. — Но живые мертвецы? Как можно от них избавится? — Эту информацию я не могу открыть вам, мистер Мерлоу. Пока… Я не слышал, что говорил дальше помешанный орк. Игла зашла в катетер и как только препарат попал в кровь, мои глаза стали закрываться. Я пошатнулся и свалился обратно на свою кровать. — Как вы себя чувствуете? — пробуждал меня ото сна мужской голос, а в глаза светили маленьким надоедливым фонариком. Я смог проморгаться и наконец увидел говорящего. Это был молодой мужчина человеческой расы, со стетоскопом на шее и густыми черными усами над верхней губой. Я лежал на кровати, а справа от меня стояло четыре монитора с различными показателями, которые мне были неизвестны. К моему телу тянулись толстые шнуры, вероятно, подцепленные к голове. — Хорошие новости, — продолжил доктор, увидев, что я хоть и не ответил, но уже уверенно вертел головой и изучал окружающую меня обстановку. — Наши приборы показывают, что ваш мозг на треть заблокировал участки, отвечающие за сверхъестественные способности. Несколько месяцев терапии и вы забудете, что когда-то умели с помощью телекинеза управлять предметами на расстоянии. — Но я…не хочу забывать, — выдавил я из себя. — Ничего. Главное вовремя принимать некоторые таблетки, и мы с вами полностью избавимся от этого недуга, — даже не собирался слушать меня усатый. — Мистер Мерлоу, вы готовы узнать всю правду? Конечно, я был готов. Даже если сказанное им окажется полным бредом. После второго такого укола, я мог вообще больше не прийти в себя, поэтому отрицательные ответы на вопросы отпадали сразу. Я кивнул. — С помощью одного длинного монолога прямо сейчас я отвечу на все ваши вопросы. Но вы должны слушать внимательно и не перебивать. Я снова кивнул. У меня было ощущение, словно я стал нем, но проверять это, значило играть не по правилам. Усатый продолжил: — Меня зовут Рой. Вам сильно повезло, что вы оказались на этом ковчеге. Я решил рассказать вам обо всем, чтобы наши отношения начались с доверия и взаимопонимания. Снова кивнул. — Мир умирает. Каждый, кто находится за стенами нашей клиники перестанет существовать в течение следующих трех месяцев. Мы с вами не умрем, потому что это место подготовлено к тому, что сейчас происходит в городе. Ковчег оборудован лучшей системой безопасности, а все присутствующие здесь наделены иммунитетом к новому вирусу. Мне выпала честь быть капитаном на этом дрейфующем в беспокойном море корабле. И я лишь последователь тех, кто уже однажды обновлял жизнь на этой планете. Да. Ты не ослышался. Итранию уже пытались излечить много тысяч лет назад. Но тогда другие расы смогли выжить. Поэтому мы изобрели новый способ, который точно убьет всех орков, гоблинов и гномов. Кажется я был в логове религиозных фанатиков-расистов. Усатый мужик наверняка служил проповедником и каждое воскресенье устраивал пляски с бубном в местном актовом зале. Мне не верилось в то, что обновление всей планеты происходит уже не впервые, однако то, что Рой сказал мне дальше — заставило в это поверить. — Культ Совершенных существует уже много тысячелетий. Его главной задачей является истребление орков, гномов, гоблинов и других агрессивных тварей, инстинкт самосохранения которых заставляет их бороться за свою жизнь. Люди и эльфы уже много раз объединялись для того, чтобы истребить других существ, но, как мы выяснили спустя сотни попыток, не бывает ни одного лидера, который не проиграл бы хоть одну битву. А каждое проигранное сражение поднимает боевой дух врагов, позволяет им набраться сил и дает время на продолжение рода. И вот уже несколько сотен лет наш культ искал способ уничтожить несовершенные расы. К сожалению, мы не нашли ни одного метода, который позволил бы нам не жертвовать большинством людей или эльфов… И создали вирус. На территории этой клиники находятся все существа, которые достойны продолжать жить на этой земле и размножаться. Все, кто находятся за пределами клиники Светлого Будущего скоро умрут. У меня появился тысяча и один вопрос к этому фанатику, но пока что он рассказывал все, что я хотел знать. Я надеялся, что так будет и дальше. — Наверняка вы задаетесь вопросом, мистер Мерлоу, почему нам понадобилось давать шанс человеку со сверхъестественными способностями? Почему бы не дать ему умереть, а взамен не подобрать с улицы любого, кто знать не знает про телекинез и не будет пытаться вернуть себе силы, когда начнется этап Возрождения… На этот раз я снова кивнул. — Согласно нашим исследованиям люди и эльфы со сверхъестественными способностями совершенны. У них нет склонности к смертельным болезням, которые могут убить их и, что хуже всего, передать недуг по наследству. Представляете какой будет крах, мистер Мерлоу, если сейчас мы возьмем на ковчег сто людей и эльфов, девяносто из которых скончаются от инсульта после пятидесяти? Самый простой для нас вариант, это заблокировать отделы мозга, отвечающие за управление сверхъестественными способностями и стереть из вашей головы навсегда память об этом. — Больные ублюдки… — не смог сдержаться я. Усатый цокнул, взял в руки планшет и молча принялся записывать показания с монитора. — А если ваш план не сработает?! Если мертвецы прорвутся на хренов ковчег и порешат тут всех в одночасье?! Что если выжившие будут настолько не приспособлены к новому миру, что все повымирают после встречи с каким-нибудь носорогом или львом в вашем, новом мире?! Я продолжал изрыгать проклятья и предположения того, что может пойти не по плану, пока наконец не понял, что мои эмоции не вызывают абсолютно никакой реакции у Роя. После минуты молчания он наконец повернулся ко мне и протянул баночку, в которую были насыпаны пилюли. — Вы будете принимать эти таблетки, мистер Мерлоу, по три раза в день после еды до тех пор, пока показатели на этих мониторах не достигнут ста процентов. Они стирают кратковременную память и блокируют ненужные нам с вами отделы мозга. При этом, если принимать их ежедневно, показатель, про который я упомянул, будет подниматься каждый день. И если однажды вы придете ко мне, а он окажется такой же, как в последнем отчете, то я тут же пойму, что таблетки не были приняты и очень скоро вы присоединитесь к зараженным за воротами клиники. А в светлое будущее мы возьмем тех, кто действительно хочет выжить. Вам понятно? Я размахнулся и выбил пузырек с таблетками из рук доктора. Пилюли разлетелись по полу, а крышка еще какое-то время продолжала крутиться на кафельном полу и раздражать наступившую тишину. Усатый уставился на меня и заявил: — Я досчитаю до десяти. Раз… На меня разом вылилось столько информации, что я просто не выдержал. Спастись от неминуемой смерти, чтобы попасть в мир, где просто-напросто устраивают геноцид и при этом оказаться в компании тех, кто выживет… Нужно было родиться в рубашке. И быть тем еще сукиным сыном… И почему я должен отказываться от гарема, который наверняка устроят мне на этом гребанном ковчеге, когда Ласковая Тень нашла себе того, с кем скоротала несколько сотен лет? А все остальные на чертовом дирижабле были мне не так уж и дороги. Может действительно мое предназначение в том, чтобы остаться здесь и понаделать сотню маленьких Квистов? Ладно. По крайней мере, эвакуироваться со спасательной капсулы до того, пока я не встретился с Лорой Тэйфаллен было достаточно глупо. Я тут же упал на колени, схватил пустой пузырек и принялся собирать рассыпанные по полу пилюли обратно в банку. — Я рад, что не ошибся в вас, мистер Мерлоу, — проговорил усатый. — Как только приберете тут все, выйдете в коридор. Вас встретят и проводят в комнату отдыха. Еще некоторое время я собирал лекарство, призванное обрубить мне память о способностях, с пола и наконец вышел наружу. В длинном белом коридоре, вдоль которого были расставлены горшки с разными растениями, меня ждали санитары. Два орка, которые, возможно, еще не знали какая участь их ждет в скором будущем. Они схватили меня под руки и куда-то повели. — А вы знаете, что вас скоро выкинут за забор? — поставил в известность своих санитаров я. Но они словно не слышали. Как будто загипнотизированные качки, орки целенаправленно транспортировали меня и вскоре завели в комнату отдыха. — Свободное время. До обеда, — сказал один из них и дверь за мной захлопнулась. Я огляделся. Здесь было много людей и эльфов в таких же белых пижамах, как у меня. Один подросток-эльф играл в шахматы сам с собой, постоянно пересаживаясь на место противника, чтобы сделать ход и возвращался обратно. В углу в кресле сидел молодой мужчина и сложив руки на колени, отстукивал какой-то ритм. В центре зала находилась группа — каждого из сидящих в кругу доктор-ведущая просила взять в руки куклу и о чем-то поведать. Здесь стояла женщина возле старого граммофона, крутила пластинку, и сама напевала песню; еще один эльф переваливался с ноги на ногу у мольберта и рисовал достаточно красивый пейзаж — на холсте Грогховерполис был охвачен огнем, а на улицах лежало много трупов. Здесь были другие люди и эльфы, занимающиеся своими делами и все это, больше напоминало психушку, а не комнату отдыха для Совершенных, чьей задачей будет возродить жизнь на планете. Я подошел к окну и отодвинул занавеску. Солнце, светящее снаружи было ничем иным как таким же пейзажем, нанесенным на холст. Подозреваю, что мы находимся под землей… В каком-то бомбоубежище. На случай если страны решат применить радикальные меры и взорвать зараженный город. Но почему все…пациенты похожи на психопатов? Я решил занять свободное место в кругу, где каждый делился своей уникальной историей. — …и я убил орка, сам того не желая… — закончил свою историю темноволосый эльф и передал куклу мне. — Как я и сказала ранее, — начала женщина-доктор, управляющая процессом. — Магические силы не несут абсолютно никакой пользы для вас и тем более для общества. Кажется, я начинал смекать в чем дело. Все происходящее вокруг было лишь терапией после отказа от магических способностей. Бросать пользоваться фишками, типа управления летящей стрелой или дальнозорким зрением, действительно было подобно отказу от наркотической зависимости. Я только успел представить, что больше никогда не смогу попасть за завесу, как меня тут же бросило в холодный пот. — Помните, — продолжала женщина. — Как только вы больше не будете зависеть от способностей, которые вам и не нужны вовсе, то сможете перейти на новый уровень. Те, кто уже отказался от магии, теперь обладают совершенно иными возможностями на нашем ковчеге. И теперь все понятно. Как только чертов аппарат покажет заветную цифру в сто процентов, меня выпишут из клиники для зомбированных и переведут туда, где я смогу заняться более интересными делами. Что ж может быть стоит подыграть им? — Добро пожаловать на Роев Ковчег, — улыбнулась мне докторша и протянула стикер с маркером. Я улыбнулся в ответ, окинув взглядом всех присутствующих. У них на пижамах были приклеены точно такие же едко-зеленые стикеры, с написанными на них именами. Я не растерялся и нанес на свой имя «Квист». — Привет, Квист, — снова улыбнулась докторша, а группа тут же подхватила эту фразу и вылила ее на меня словно ушат воды. — Привет…всем… — робко пробубнил я. — Расскажи всем, о своих магических способностях, Квист. Как они пригодились тебе в течение жизни? — Ну… — замялся я. — Что рассказывать… Были у меня способности, а теперь нет. Можно задать вопрос? — Понимаю, Квист, — ответила рыжая. — Каждый, кто впервые садиться в этот круг, не может сразу подобрать подходящих слов. Мы с удовольствием дадим тебе время. Только помни, Квист, чем подробнее ты расскажешь о себе, когда будешь готов, тем быстрее мы сможем тебе помочь. Какой у тебя был вопрос? — А не проходила у вас тут…терапию женщина по имени Лора Тэйфаллен? Грохот раздался на всю комнату отдыха. Я повернул голову туда, откуда донесся шум и увидел, что один из сидящих в кругу вскочил на ноги, а стул оказался опрокинут на пол. — Лора! Лора! Лора! — бешено заорал пациент. Я перевел взгляд на докторшу. Она смотрела на меня огромными глазами. Орущий подбежал ко мне, схватил за силки и бешено зашептал: — Я знаю Лору! Я знаю Лору! Она была здесь! Хоть они и говорят, что это было моей галлюцинацией! А я всегда знал, что она была здесь и существует на самом деле! В этот момент в комнату отдыха вбежали два санитара и схватили пациента. — Не верь им, Квист! Не верь! — продолжал орать тот, кого терапия, видимо, не брала и наконец замолк, когда ему в шею всадили иглу. Эльф тут же потерял сознание и его унесли прочь. Напуганные пациенты принялись собирать с пола опрокинутые предметы, а рыжая продолжала подозрительно смотреть на меня. Кажется этот сраный ковчег скрывал еще какую-то тайну, которую мне только предстоит узнать. — Где твои таблетки, Квист? — злым голосом спросила у меня она. Я достал пузырек. — Пей двойную дозу. Сейчас же. Вот черт. Рой говорил, что эти пилюли влияют на кратковременную память. Она хочет, чтобы я выпил их и забыл об инциденте? Ну уж нет… — Пей таблетки, Квист, или прямо сейчас отправишься за борт…Глава 17. Охотники за магией
Гребанная терапия была продумана лучшим образом. Мне ничего не оставалось, кроме как вынуть две пилюли из банки, на которой было написано мое имя, и засунуть их в рот. — Глотай, — тут же приказала докторша. Черт! Если я забуду об этом инциденте, то могу вообще больше никогда не узнать о Лоре Тэйфаллен… Но, если не выполню приказ, отправлюсь в квартал, кишащий зараженными, не вернув даже амулета, который помог бы мне отправиться назад в прошлое. Ладно. Выпью, а затем выблюю пилюли в ближайший цветок — я уже приметил горшок на подоконнике, в котором рос небольшой кустик мха. — Я сказала, глотай, — требовательно повторила рыжая и прищурилась. И я проглотил. Не успел я опомниться, как сидел в кругу посреди комнаты отдыха и все мне аплодировали. — Ну дак что? Расскажешь свою историю, Квист? — говорила рыжая докторша, которую я видел впервые. — Что…Как…? На моей груди висел стикер с моим именем, а все смотрели на меня, как будто мы знакомы уже тысячу лет. — Мы знаем, Квист, что расстаться с магическими способностями по своей воле просто невозможно. Поэтому не хотим заставлять тебя прямо сейчас отказываться от магии. Давай просто поговорим о том, что хорошего она привнесла в твою жизнь. Кажется здесь промывали мозги тем, кто обладал магическими силами. Что ж подыграю. Как я все-таки попал из кабинета доктора сразу сюда? Неужели эти фанатики уже успели накачать меня чем-то? — Квист? — настойчиво повторила женщина. И мне пришлось сыграть в ту игру, в которую меня пытались втянуть. Каждый из сидящих в кругу по очереди рассказал о своих сверхспособностях и попытался найти примеры, в которых магия сыграла в их жизни положительную роль. Но даже в самой светлой истории докторша смогла найти черные пятна и перевернуть все таким образом, что от чар действительно каждому присутствующему на сеансе групповой терапии захотелось отказаться. Сеанс закончился жидкими аплодисментами и объявлением рыжей: — Мы с вами очень полезно провели время, дорогие Совершенные. До обеда у нас еще осталось время, поэтому вы можете заняться другими делами или обсудить между собой то, что полезного для нашей общей цели вы вынесли сегодня из историй друг друга. Не забудьте выпить лекарство после еды, завтра в девять утра доктор Рой проверит ваши показатели. Докторша поднялась с места и прижав планшет к груди вышла за дверь. Я огляделся. Здесь был пациент, играющий в шахматы сам с собой, старый граммофон, кто-то рисовал картину на холсте, обращенном ко мне тыльной стороной. Но больше всего моего внимания привлекло небольшое сырое пятно прямо под одним из стульев — я даже подумал, что возможно кто-то обмочился прямо во время сеанса. Я уже собирался встать, когда меня вдруг схватили за кисть, крепко сжали ее и заставили вновь опуститься на стул. — Эй, какого хрена ты делаешь? — огрызнулся я на лысую бабу с туннелями в ушах. — А пилюли подействовали, да? — спросила она и загадочно улыбнулась. — О чем ты говоришь, мать твою? — я вырвал свою руку и оскалился. — Час назад тебя заставили принять две таблетки. Ты же сам не помнишь, как оказался здесь, правда? — говорила лысая, сильно жмурясь, когда моргала. Я молчал. — Ты сказал, что ищешь… — она приблизилась губами к моему уху. — Лору Тэйфаллен? Я оглянулся и бросил взгляд на санитаров, стоящих у выхода. Затем немного посомневался, но все-таки кивнул. — Говори, что тебе известно? — спросил я. — Я могу рассказать тебе все, что знаю, если пообещаешь вытащить меня отсюда. — С чего ты взяла, что я собираюсь бежать? — я хотел оглянуться, но не стал, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания орков, караулящих выход. — Я увидела твое будущее. Когда передавала тебе куклу наши пальцы соприкоснулись, — шепнула она. — Ты сбежишь из этой проклятой клиники. Теперь я понял, какой способностью обладала лысая. Предвидение или как там это называется? — Разве в будущем, которое ты видишь, мы сбегаем не вдвоем? Если так, зачем тебе все это? — Я не могу видеть свое будущее, — ответила она. — Даже если мы сбегаем вместе. В своих видениях я вижу только того, к кому прикасаюсь. — Ладно. Говори все, что знаешь про Лору Тэйфаллен. Обещаю, что заберу тебя с собой, если решу дать отсюда деру. Лысая подозрительно огляделась. К тому, кто играл сам с собой в шахматы присоединился эльф с ирокезом на голове. Они слегка повздорили, когда новичок передвинул фигуру коня и тем самым отвлекли внимание санитаров на себя. — Лора попала в клинику Светлого Будущего много лет назад. Как и у всех пациентов ее реабилитация началась с десятого уровня. Да. Сейчас мы находимся именно на нем. Но дело не в том, что она не захотела отказываться от своих способностей. Она просто не смогла, — провидица откинулась на спинку стула и посмотрела на меня сумасшедшим взглядом. — Прекращай говорить загадками, как там тебя? — Айра. — Айра. Говори конкретно. Что за способность у Лоры и почему спустя столько лет об этой способности знает только один пациент? И то, который находится на последней стадии полоскания мозгов. И почему эльфийку не смогли вылечить от магии? Валяй. — Лора оборотень. — Бред. Лысая схватила меня за горло, поймала взгляды санитаров и тут же отпустила. Я продолжил: — Оборотнями могут быть только люди! — шепотом заявил я, растирая горло, на котором еще чувствовалась хватка Айры. — А если ты еще хоть раз тронешь меня, то я отправлю твое дряхлое тело на рандеву с Богами! Айра сильно наклонила голову налево пристально всматриваясь в мои глаза, а затем заговорила как ни в чем не бывало: — Тебе придётся поверить мне на слово, Квист. Раз в месяц Лора оборачивается кровожадной и непобедимой сукой. Она не помнит абсолютно ничего, что происходило с ней, когда она была под влиянием луны. — Она что, покрывается шерстью, отращивает когти и встает на задние лапы? — спросил я, бросив взгляд на пациента, который сидел на ковре рядом с нами и складывал пазл. — Где ты вычитал про оборотней такое? В детских сказках? — Вообще-то… В книге «Все мифы Итрании», когда был еще ребенком. Айра покачала головой. — Эльф-оборотень это одна из самых страшных вещей, которая может случится с этим миром. В полнолуние Лора становится Темным эльфом. Точно. Квист когда-то читал об этом. Почти всех Темных эльфов истребили еще тысячи лет назад. Потому что эта раса была кровожадной, жестокой и бездушной. Как оказалось они все еще продолжали жить в виде второй личности внутри некоторых эльфов. — Ты хочешь сказать, что фанатики спустя столько лет до сих пор не отказались от идеи вылечить ее? — И никогда не откажутся. Дело в том, что процесс превращения не дает закончить доктору Рою ее излечение. Полный курс избавления от магических способностей — в этом случае, это способность обращаться в Темного эльфа — длится чуть больше месяца. Но как только наступает полнолуние, Альтер эго Лоры вновь появляется на свет и мозг эльфийки начинает работать по-прежнему. Если же повысить количество принимаемых таблеток, ее мозг может не выдержать и умереть. Они боятся передозировки и именно поэтому Лора Тэйфаллен находится на десятом уровне уже много лет. — Зачем они прицепились к ней? Им что, не хватает людей и эльфов с магическими способностями попроще? — Такие остроухие, как Лора живут в два раза дольше любого другого эльфа, проживая как бы две жизни вместо одной. Для Светлого Будущего это философский камень. Однажды у них получится заблокировать те отделы мозга, которые отвечают за обращение и вуаля! Получат самый совершенный организм для размножения. — Лоры сейчас здесь нет из-за полнолуния? — Не совсем. Бедная женщина заперта в палате до того момента, пока луна не пойдет на убыль, да… Но и после этого ее не выпустят в общество, потому что эльфийка так и не приняла идеалы Светлого Будущего. Если нас с тобой они легко вышвырнут за борт, то ей они дорожат… — И что ты предлагаешь? — Ничего. Я обещала тебе рассказать все, что знаю, а ты обещал меня отсюда вытащить. Свое обещание я выполнила, — проговорила лысая и снова откинулась назад, навалившись на спинку своего стула. — А толку? Я же не узнал, как с ней связаться. Айра пожала плечами, но ничего не ответила лишь высунув кончик языка в уголке рта. — Слушай. Откуда все-таки у обычной провидицы столько информации? — я с недоверием посмотрел на лысую. — Ирануил. — Кто? — Эльф, которого забрали отсюда перед тем, как ты сожрал таблетки. Он многим пожертвовал, чтобы докопаться до истины. Но он не прав. Его преследует навязчивая идея, мол, мы сами подписали договор с дьяволом и даже не понимаем, что эти эксперименты убивают нас. — Постой. Ты хочешь сказать, что все…пациенты находятся здесь добровольно? — Да. Мы попали сюда, прочитав обычное объявление на сайте о работе. Каждый из нас читал условия контракта и добровольно согласился на участие в опытах, — Айра положила ногу на ногу и улыбнулась. — Ни хрена не понимаю. Тогда зачем ты мне помогаешь? Раз находишься здесь добровольно. — Потому что передумала. Но этот чертов Рой и слушать не хочет о расторжении контракта. Я почесал затылок и спросил: — Ладно. Есть идеи, как мне добраться до Лоры? — Никаких, — равнодушно ответила лысая, как будто бы, не сомневаясь в том, что у меня все получится. Затем встала со стула и добавила: — Держи меня в курсе, Квист. Я просто хочу убраться отсюда, вот и все. В этот момент прозвенел звонок и один из санитаров заорал: — Обед! А ну все на обед! Дверь открыли и первые Совершенные пошли наружу. За ними потянулся хвост из остальных людей и эльфов, излечивающихся от магии. Мы шли по коридору, и я, то и дело, отламывал листья у растущих из горшков растений и принимался их жевать, весь погруженный в раздумья. Вдруг меня осенило, и я пристроился к остроухому брюнету с ирокезом на голове. Тому, что подрался за игрой в шахматы и сидел рядом со мной во время промывания мозгов. — Привет, я Квист. Мы с тобой сейчас вместе были на сеансе групповой терапии, — заявил я несколько неожиданно для панка. Эльф вздрогнул. Я и во время заседания клуба анонимных обладателей магии понял, что он слегка труслив. Плюс ко всему сыкун оказался не слишком то сговорчив. Он лишь кивнул в мою сторону и пошел дальше. Я прибавил ходу, чтобы поравняться с ним. — Ты сказал, что можешь передавать способности от мага к магу. Вернее, менять их местами. Как это действует? — Зачем ты спрашиваешь? Я хочу скорее перейти на девятый уровень! Не напоминай мне о проклятой магии! — он потоптал ногами на месте словно недовольный ребенок и поторопился вслед за остальными. Кажется у этого эльфа мозги были промыты почти на все сто процентов. Черт! Все равно что ходить по тонкому льду. Один неверный вопрос и он сдаст меня Рою с потрохами. — На сеансе ты слышал, что я друид, верно? Постоянно боязливо поворачивая голову в мою сторону, он неохотно кивнул. — После разговора с вами я понял, что слишком сильно привязан к своим способностям, — сказал я. — Вот если бы у меня были другие силы… Я бы легко забыл про магию. Понимаешь, Скиф? Тебя же зовут Скиф, верно? Эльф вновь украдкой и подозрительно посмотрел на меня. — На что ты намекаешь? Кажется чувак с ирокезом был не умнее моего старого знакомого Грега. Трус, да еще и глупый трус. Нужно набраться терпения. — Я хочу попросить тебя об одолжении. Поменять мои способности со способностями другого мага. Скажем…Йола, — произнес я так, словно прямо сейчас делал спонтанный выбор. — Йола? Но он же умеет принимать облик любого существа или человека. По-моему, это гораздо круче, чем твое задрипаное орлиное зрение и телекинез. Я запнулся, а Скиф снова вздрогнул, словно я поднял на него кулак. Возможно, стоит сыграть на его трусости? — Слушай, кому нужна способность менять облик в изоляции? Кем тут можно захотеть прикинуться? Другим пси…то есть пациентом? А с моими способностями меня постоянно преследует невыносимое желание грохнуть какого-нибудь нелюдя, чтобы вымазать руки в его крови и переместиться за завесу! Я увидел, что эльф испугался. — Слушай, отстань от меня. Я подписывал договор о том, что не буду применять магию в стенах клиники, прости, — он, не останавливаясь пошел за другими пациентами. Я не отставал. — Что ж, Скиф. И ты меня прости…если что, — проговорил я, ткнул кулаком его в плечо и сбавил ход. Похоже эльф сразу же понял намек, потому что спустя несколько секунд он тоже сбавил ход, и мы вновь поравнялись. Кажется, его врождённая трусость все-таки вылезла наружу. — Ладно, — сдался он. — Могу сделать это завтра в комнате отдыха. — Нет. Так не пойдет. Я столько не продержусь, — ответил я. — Сделаем это прямо сейчас? — Прямо сейчас? — замялся эльф. — Можно попробовать… — Конечно, — обрадовался я. — Чего ждать? Вон идет Йол. Кажется…восьмой с начала. — Йол! — вдруг заорал Скиф, способный поменять наши магические силы местами. Я тут же врезал ладонью по губам эльфу. — Какого хера ты делаешь? — сдержанно проговорил я. — Хочу предупредить Йола. — Зачем? Чтобы он узнал о моих способностях и отныне сам захотел кого-нибудь прикончить? Эльф похлопал глазами. — Поменяй наши способности местами без его ведома. Когда у него не получится в очередной раз изменить свой облик, он просто решит, что уже излечился. Эльф снова задумался. — Ну хорошо. Имей ввиду, магия действует всего сутки, — он выдохнул и шепнул. — Iailya Iol radia Kvist, enxspancia fail! В этот же момент меня как будто ударило током. Я упал на колени, но тут же поднялся, чтобы санитары, идущие спереди и сзади не заподозрили ничего странного. Но впереди с ног свалился Йол — человек, умеющий менять облик. Он не торопился подниматься, хватаясь за голову и не понимая, что происходит. Из динамиков тут же заорала сирена! Лампы, висящие в коридоре, засветились и окрасили стены в красный. — Тревога! Тревога! Зафиксировано применение магии, — донесся железный голос из громкоговорителей. — Зафиксировано применение магии. — Все на пол! — заорали санитары и подоставали дубины. Вся толпа тут же повиновалась и оказалась на полу. — Лицом в пол, мать вашу! — доносилось теперь откуда-то сверху. — Блять, блять, блять, — запричитал Скиф, лежащий рядом со мной. — Они поймут, что это сделал я! Они поймут, что это я! — Заткнись! — процедил я. — И веди себя непринужденно. Никто ничего не поймет, если ты не будешь стонать, как баба. — Это все из-за тебя! — обвинил меня эльф, но уже более приглушенным голосом. — Из-за тебя! — Заткнись, я тебе сказал! Он повиновался, по-видимому, испугавшись злого выражения на моем лице. Я приподнял голову и увидел, что орки-санитары достали какие-то приборы и направляя антенны в сторону пациентов принялись ходить по рядам из лежащих людей и эльфов. Прибор издавал противный хрипящий звук словно кто-то настраивал рацию и у него никак не получалось это сделать. — Они наведут манаметр на меня и поймут, что это я… — снова застонал Скиф. — Манаметр? — Да! Они делают утренние и вечерние обходы с этой штуковиной. — Что она показывает? — Когда они дойдут до места, где была сотворена магия, она запищит. И тогда мы с тобой покойники. Энергетика после заклинания слишком сильна. Блять, как они узнали?! Как уловили импульс?! Орки-санитары были похожи на охотников за привидениями, ищущих призрака, которым сейчас был мой трусливый знакомый. — Если они схватят меня, я тебя сдам, слышишь? Я сдам тебя! Сейчас у меня были проблемы еще важнее. Я понимал, что способности перенимать чужой облик у меня уже появились, а вот как ими пользоваться я пока не знал. Шипящая рация приближалась все ближе и ближе и подобно игре в «холодно или горячо», из глубины шума все громче и громче выныривал на свободу продолжительный писк, который непременно и предательски должен был выдать нас. Вот орочья стопа, обутая в сандалю, упала перед моим лицом и писк обрушился на наши головы топором палача. — Эй, ты! Встать!Глава 18. Орк нетрадиционной ориентации
— Встать, я сказал, — прогромыхал голос орка, а тупой край дубины уперся мне в затылок. Делать было нечего. Я выполнил приказ и поднялся на ноги. Два орка, каждый из которых был выше меня на высоту своей огромной башки, схватили меня под руки и потащили в противоположную сторону. Я успел только увидеть, что все пациенты до сих пор лежат на полу и никто из них даже не поднимает головы, чтобы утолить свой интерес и увидеть, что происходит. За нашими спинами прозвучал приказ подняться и сотни шорохов оповестили о том, что живая цепь из эльфов и людей продолжила свой путь на обед. Кроме меня. В этот момент в моей голове навязчиво повторялся лишь один вопрос. Какого хера тупоголовые орки схватили меня, а не Скифа, который в действительности использовал магию? Но похоже я должен был получить ответ на него уже вот-вот. Меня завели за угол, протащили еще некоторое расстояние и постучались в дверь, на которой висела табличка «Доктор Рой». Затем один из орков приложил электронный пропуск, висящий у него на груди к специальной панели, прозвучал противный сигнал и магнитный замок позволил двери отвориться. Меня завели внутрь. — Я… — начал оправдываться я, пока меня снова не накачали таблетками. Но доктор Рой прислонил указательный палец к моему рту и заставил меня замолчать. — Т-с-с, — протянул он. — Что с вами случилось, мистер Вахлдис? Вахлдис?! Я посмотрел в небольшое зеркало, которое висело на стене и служило неотъемлемой частью кабинета Роя, который, наверняка, глядя в него каждый день, начесывал свои пышные усы. Мои глаза расширились, когда я увидел совершенно незнакомое мне отражение, но тут же постарался взять себя в руки. Рой продолжил. — Вы сами откликнулись на объявление, мистер Вахлдис. Сами решили выбрать путь Совершенного и, между прочим, получили за это неплохой гонорар. Но когда наступило время действовать, начинаете применять свои магические способности в месте, где это категорически запрещено? Сказать, что я разочарован, ни сказать ничего… — Простите…доктор Рой, — пробормотал я и не узнал собственного голоса. Что за хер этот Вахлдис и почему я принял его облик? Кажется, у меня получилось поменять внешность совершенно случайно. Как работает эта гребанная способность? Ладно, по крайней мере, я оказался с нужными способностями в нужном мне кабинете. Осталось только придумать, как перенять облик Роя, чтобы никто ничего не заподозрил. — Вы знаете, что мы не принимаем извинений, — произнес усатый. — И предупреждений тоже не выносим. В этот момент мне стало действительно страшно. Вот бы они не выбросили меня в квартал мертвецов из которого попасть обратно будет практически невозможно. — Мы отпускаем вас на свободу, мистер Вахлдис. Деньги можете оставить себе. Вы больше не Совершенный. Прощайте. Доктор кивнул, и орки тут же потащили меня прочь. Пока меня вели по коридорам клиники с мерцающими лампами на потолке, я пытался придумать способ вырваться из орочьих лап. Но все что у меня было — это пузырек с пилюлями, лежащий в кармане пижамы, на котором доктор Рой написал мое имя, и способность менять облик. Блять! Настолько бесполезная, что лучше бы у меня остались прежние возможности — грохнуть одного из санитаров и переместиться за завесу было бы гораздо проще. Меня продолжали тащить по коридору и в самом конце я уже видел огромную дверь, оказавшись за которой, я больше никогда не смогу вернуться в пристанище фанатиков и поговорить с Лорой Тэйфаллен. Я должен любым способом остаться в клинике Светлого Будущего и использовать свой единственный шанс. Я максимально напрягся, чтобы принять облик одного из орков-санитаров, которые вели меня на свободу. Любая магия должна была действовать так — закрываешь глаза, представляешь как происходит трансформация, открываешь и вот ты уже двухсполовинной-метровый орк. Я так и сделал. Получилось. Нужно было видеть глаза удивленных зеленых санитаров, в руках которых мое тело начало увеличиваться прямо на ходу, а пижама пациента принялась рваться на накаченных мышцах двойника того, что вел меня под правую руку. Пока они не поняли, что происходит, я вырвался из, кажущейся железной, хватки своей копии и освобожденной рукой вдарил тому, что был слева. Из носа санитара хлынула зеленая кровь, и он повалился на пол. Тот, чей облик я принял, размахнулся, но совершенно непонятным мне образом я успел среагировать и увернуться от удара. Все понятно. Ко мне вернулась еще и мышечная память Квиста Мерлоу, который со школьных лет ходил в секцию эльфийских единоборств и обладал отличной реакцией. Я понимал, что, если наброситься на правого, то скорее всего не успею добить его до того момента, как второй очнется и на этот раз два здоровенных быка точно скрутят меня и не дадут второго шанса увидеть Лору Тэйфаллен. Поэтому я предпринял следующее. Пока второй пытался остановить кровь и подняться на ноги, я набросился на своего двойника, повалил его на пол, перевернул на живот и сорвал с него сначала штаны, а затем рубаху медбрата. Благо здоровяк ходил без трусов. Полностью обнаженный орк, как и я, сумел вывернуться и спихнуть меня с себя. Еще через несколько секунд мы оба встали на ноги и теперь стояли друг перед другом, похожие, как две капли воды. — Ты какого хрена делаешь? — спросил у меня тот чьи штаны я только что сорвал. — Ты какого хрена задумал? — почти повторил я и уставился на него таким же тупым взглядом. — Ну все, блять, держись, сукин сын, — произнес мой двойник. Он уже хотел наброситься на меня, как вдруг по пустым коридорам пронесся крик: — А ну стойте! Оба! — заорал нелюдь с разбитым носом, который только чтопришел в себя и встал на ноги. — Ты чего, Дорг? — спросил орк, чей облик я перенял, опешивший от происходящего. — Дай мне замочить этого козла! — Дорг, ебаный Вахлдис принял мой облик, — добавил я, пытаясь ввести в заблуждение того, кто теперь не должен был понимать, кто из нас санитар, а кто пациент. — Если мы не остановим его, Рой спустит с нас три шкуры! — Ты, гад, мной притворяешься?! — заорал орк, чье дыхание я тут же услышал и чуть не проблевался. — Оба! Стойте на месте! — заорал орк, держась за свой разбитый нос. — Сейчас я позову сюда Роя, и он разберется кто из вас кто. — Ублюдок уйдет от нас, Абарог, — сказал санитар, чей облик я принял. — Не нужно дать ему шанса сбежать. Ты что, ослеп? Разве не видишь, что это я настоящий Дорг?! — Абарог, ублюдок уйдет от нас! — добавил я, чтобы не проиграть позицию. — Помоги мне схватить этого сукиного сына и выбросить за борт! Растерянный орк пробежался взглядом по нам, остановил его на гениталиях, понял, что они абсолютно идентичны и обреченно вздохнул. — Проверь его задницу, — неожиданно для остальных, присутствующих в коридоре, сказал я. — Я видел, как это ублюдок засовывал себе что-то в жопу. Мой двойник удивленно посмотрел на меня. Я перевел взгляд на Абарога — тому идея, кажется, понравилась. — Подойди ко мне и наклонись, братан, — сказал тот, от чьего выбора зависело мое будущее. Орк, которого я обвинял во лжи яростно взглянул на своего коллегу и сглотнул слюну. — Я знаю, что ты педераст, и всегда хотел пощупать меня за задницу, но не позволю этого сделать, братан. Я те сказал, что я натурал и не вздумай использовать эту ситуацию в своих интересах! — завыл мой двойник. Вот это поворот. Как я угадал с орком-педерастом! Лучшего стечения обстоятельств и быть не могло. Уверен и в другом случае, мой план бы сработал отменно, но сейчас он имел просто идеальный расклад. — Чего ты боишься, Дорг? Покажи мне свою задницу и все! Мне сейчас не до сексуальных развлечений. Если ты не прячешь у себя в очке ничего такого, то мы возьмем мудака, который обвиняет тебя во лжи. — Эй! — возразил я, чтобы не показаться слишком подозрительным. — Какого черта, ты продолжаешь подозревать меня! Засунь руку ему в жопу как умеешь и убедись, что перед тобой сраный лжец! А если он не хочет показывать свой зеленый зад, то ослу понятно, что он что-то скрывает. Хватаем притворщика и ведем куда велено! Абарог еще немного помялся и сказал: — У тебя десять секунд, чтобы показать, что ты прячешь в своей заднице, Дорг! — А-а-а-а! — взвыл на весь коридор тот, для которого этот шаг, по-видимому, был очень серьезным. Абарог кивнул своему коллеге, давая понять, что он понимающе относится к личному пространству второго и не позволит себе лишнего. Дорг сплюнул, подошел поближе, встал на четвереньки, выругался и спрятал голову между локтей. Зеленый, но голубой орк, закатал рукав на своей правой руке и словно ветеринар, проверяющий простату у быка, засунул свою руку в задницу к коллеге-медбрату. Я уверен, что в будущем буду вспоминать эту историю с широкой улыбкой на лице, но сейчас я был воплощением серьезности. Я внимательно наблюдал за происходящим и ждал кульминации. — Что это? — произнес Абарог, достав из недр другого орка маленькую баночку с пилюлями. — Квист Мерлоу? — Что? — удивился орк, не услышав, что точно говорил его коллега и похоже даже не почувствовав, что кто-то уже побывал в нем. — Хватай его! — заорал мне представитель сексуальных меньшинств. Мы тут же набросились на бедолагу, в заднице которого я спрятал пузырек со своими пилюлями, про который все благополучно забыли, а орк даже не почувствовал, как я засунул маленькую баночку в него. — Это все… — начал орать тот, чьим двойником я был, и я поскорее врезал ему дубинкой по шее, в место прямо под черепом. Кажется, удар вышел удачным. Туша рухнула с четверенек на пол. Орк потерял сознание. — Зачем ты его вырубил? — запричитал нелюдь нетрадиционной ориентации. — Как мы сейчас потащим его к выходу? Придется дожидаться, когда к нему вернется прежний облик. Идея мне не понравилась по понятным причинам, и я постарался переубедить Абарога. — Слушай, нам приказали его выставить. Нужно сделать это как можно быстрее. К тому же… — я перестал говорить, потому что заметил, как озабоченный санитар пялится на мое огромное достоинство, висящее между ног. — Эй! Завязывай. Я тебе сказал, что этому не бывать! — Да брось, Дорг, признайся, что ты тоже кое-что испытал на новогоднем корпоративе. Мне захотелось тут же грохнуть гомосексуалиста, но лишнее внимание и следы, которые останутся после этого не приведут ни к чему хорошему, а скорее наоборот — доставят много лишних проблем. Поэтому мне пришлось пообещать, что через пару дней я напишу ему. Абарог так обрадовался, что пообещал самостоятельно вынести тело самозванца, а меня отправил в комнату для персонала надеть запасную форму и привести себя в порядок. После того, как гомик подмигнул мне напоследок, я развернулся и побежал в кабинет доктора Роя — я смог запомнить дорогу, по которой меня тащили из его кабинета. — Зачем ты приперся сюда в таком виде? — вспылил доктор, увидев болтающийся член Дорга у себя перед носом. Рой сидел за столом в своем кабинете с ручкой в руках, видимо оторванный от заполнения каких-то важных бумаг. — Вхф…Врх… — попытался я вспомнить фамилию того, за кого меня недавно принял Рой. — В общем, у нас с этим магом произошли кое-какие трудности. — Что случилось?! — Рой вскочил из-за своего стола и подошел ближе ко мне. Недолго думая, я схватил его за голову большими орочьими руками и со всех сил ударил черепом о край стола. Кость пробило насквозь и из его головы тут же хлынула кровь. Доктор Рой умер мгновенно. Тогда я взял его под руки и оттащил за письменный стол, стараясь не замарать одежду. Затем дотронулся до его руки и перенял облик мертвого капитана ковчега. Далее мне нужно было аккуратно раздеть его и напялить все шмотки убитого на себя. Готово. Теперь я был взрослым мужиком с пышными усами над верхней губой в слегка замаранном кровью белом халате. Остальная кровь, вытекающая из головы прежнего Роя, впитывалась в палас, расстеленный под столом. — Так. Теперь нужно найти Лору Тэйфаллен, — проговорил я вслух и уселся в кресло. Рядом с монитором лежал Троххенбор — амулет, перемещающий во времени. Кажется доктор так и не успел узнать его предназначения. Я взял амулет и сунул в карман своего халата. Компьютер был разблокирован, а в программе отображалась страница некого Айрона Вахлдиса. С фотографии на меня смотрел побритый наголо человек. Он сидел напротив меня, когда я проходил сеанс групповой терапии. Похоже мы прикоснулись друг другу во время того, когда лежали на полу. В углу файла была пометка «исключен». Также здесь было досье на Айрона Вахлдиса, дата его рождения, интересы, риски по которым он может прервать терапию, магические особенности, а также номер его палаты. Я нажал на значок лупы в правом верхнем углу и вбил туда фамилию Лоры. Ее полное досье появилось на экране. Половину из этого я прочитал еще в полицейской машине, а из новой информации здесь были описаны ее магические особенности и номер палаты. Вернее, карцера. Тысяча двадцать один. Бейдж, который был прицеплен к карману моего халата должен был открывать все палаты. Я видел, как санитары, сопровождающие меня в первый раз в комнату отдыха, отворили ее с помощью таких же электронных ключей. Оставалось только выйти в коридор, притвориться Роем и как ни в чем не бывало найти нужную палату. Я уже встал из-за стола, чтобы выйти из кабинета, как в дверь кто-то постучался. Это было обычным жестом вежливости, потому что буквально через секунду дверь открылась, а на пороге возникла докторша, промывающая мозги на групповой терапии. — Повелитель, я готова предоставить полный отчет по пациентам. Повелитель? Кажется местные фанатики даже избрали своего будущего владыку. — Давайте…позже обсудим это. Сейчас я несколько тороплюсь, — ответил я. — Давайте? С каких пор ты обращаешься, ко мне на вы, Рой? Или это очередная ролевая игра? Если так, то я не прочь сделать небольшой перерыв… Девица нарочно выронила планшет из рук, повернула защелку на двери и облизала свои пухлые губы. Черные очки на носике, короткий халат, под которым не было как будто ничего кроме трусиков, чулки, и хвост на затылке, за который я бы с удобством схватился, когда бы оседлал ее. Я мог бы трахнуть ее прямо здесь и сейчас, сыграв в игру, которую эти фанатики, кажется, устраивали не впервые, только вот труп настоящего доктора не позволил бы нам закончить начатого и более того перемешает так хорошо сложившиеся карты. — Послушай, Дайна, — я успел разглядеть имя докторши на бейдже еще во время сеанса. — Я бы откликнулся на твое предложение, но сейчас, правда, спешу. — Ничего, — она подошла поближе, положила свою руку на мои яйца и приблизившись в плотную к моему лицу шепнула: — Сделай свои дела и возвращайся. Я буду ждать тебя здесь. Она медленно расстегнула все пуговицы на своем халате, сделала несколько шагов назад, глядя прямо в мои глаза и навалилась на край письменного стола доктора, за которым истекал кровью его труп. Ее тонкие пальчики смахнули халат с плеч, и она осталась в одном нижнем белье и чулках, прицепленных к черным трусикам. Следующим движением рыжая смахнула со стола кипы бумах и похотливо улыбнулась. Я слышал, как толстая книга упала на труп доктора Роя. — Хочешь… Я встану к тебе задом, а ты просто возьмешь меня, как животное? Без прелюдий? — спросила она и начала разворачиваться. — Нет-нет, — тут же подбежал я и схватил ее за плечи. — Я хочу… Пока я смотрел в ее зеленые глаза в моей голове происходил самый мучительный мыслительный процесс. Нельзя было сморозить глупость и подвергать себя разоблачению. Дайна смотрела на меня своими большими зенками, водила языком по своему приоткрытому рту и ждала предложения о том, в какой позе и когда я смогу ее удовлетворить. Кажется старина Рой никогда не отказывался. — Я хочу втроем, — сморозил я первое что пришло в голову. — Втроем? — удивилась рыжая, но нисколько не смутилась от сделанного мной предложения. — Да, — подтвердил я. — Хорошо… — слегка неуверенно, но воодушевленно произнесла она. — С кем. Женщиной? — Да, — уверенно ответил я. — С эльфийкой. — Кто-то из пациентов? Я слегка помялся и произнес: — Да. С Лорой Тэйфаллен. В кабинете наступила такая гробовая тишина, что кажется я слышал стук собственного сердца.Глава 19. Мать моего врага — мой друг
— С Лорой? — повторила рыжая с таким выражением лица, что я не понял, то ли ей страшно, то ли противно, то ли ужасно интересно. — Ты не ослышалась, — уверено ответил я. — Ну дак идем или нет? — Просто ты всегда… — Отказывался? — предположил я. — Ну да. Говорил, что это опасно. Что это того не стоит. Если честно я возбуждена до такой степени, что… — она поднесла свои губы к моему уху. — Мои трусики совсем мокрые… — Тогда не тяни время и пойдем к ней. Дайна тут же надела свой халат и вышла в коридор. Я пошел следом. Мы были погружены в молчание. Я в предвкушении встречи с Лорой Тэйфаллен. Рыжая — по той же причине. Только наши конечные цели все-таки отличались. Нужно было решить, как избавиться от докторши, когда окажемся недалеко от палаты. — Добрый день, доктор! — Здравствуйте. — Приветствую вас. Санитары и другие врачи то и дело встречали нас в коридоре и дружелюбно кивали. Мы прошли до конца коридора, спустились по железной лестнице вниз, вошли в массивные металлические двери попав в уже абсолютно темный тоннель и теперь направлялись к крохотному окну, внутри которого горел свет. Слева и справа не было никаких палат. Бункер. Пустое подземное пространство в чреве которого скрывалось настоящее чудовище — темный эльф. Пфф. Походило все это на обычную страшную сказку, но с каждым шагом мне все-таки становилось не по себе. Руки слегка тряслись, голова кружилась. — Темные эльфы — самые страстные любовники, — вдруг проговорила рыжая и поглядела на меня. — Сейчас узнаем, — улыбнулся я и теперь решительнее шел в сторону света, наконец не пытаясь придерживаться направления, в котором шла Дайна. — Пришли, — произнес я и заглянул в окно. Белый свет затмевал все пространство внутри так, что я не мог разглядеть ни детали. Затем я вытянул пропуск от кармана — нить растянулась, — и приложил его к панели. Протяжный звук сообщил о разблокировке. — Стой! — остановила меня докторша. — Ты не боишься… — Нет, — мгновенно ответил я. — Я думаю нам все-таки стоит взять с собой пульт, — она бросила взгляд на небольшой прибор, вставленный в пластиковый карман, висящий рядом с панелью. — Да, точно, — тут же ответил я, поняв, что скорее всего этот пульт служит укрощением буйной пациентки. Наконец я смог потянуть дверь за ручку и выпустил свет в темный коридор. Передо мной был карцер Лоры Тэйфаллен, матери Ланы и Ласковой Тени. В самом углу в грязной и ободранной смирительной рубашке на полу сидела женщина. С черными запутанными волосами. Из ее грязных локонов торчали заостренные кончики ушей. Она обхватила руками свои колени и покачиваясь из стороны в сторону, что-то бубнила себе под нос. — Что-то у нее совсем хреновый вид, — медленно проговорила рыжая. В этот момент Лора подняла голову и ее глаза сверкнули фиолетовым свечением. Она раскрыла рот и зашипела словно дикая кошка. На ее шее блестел тонкий ошейник — кажется это был электрошок. Она смотрела на меня лицом взрослой женщины, немного за сорок пять человеческих лет, покрытым редкими морщинами. — Повелитель… Держи кнопку наготове. Если с ней не удастся договориться, придется усмирять силой, — прошептала докторша и схватила меня за руку. Я нащупал пальцем выступ на пульте и сделал еще один шаг. — Зачем ты привел ее сюда? — зло проскрипела Лора Тэйфаллен. Рыжая нахмурила брови и посмотрела на меня непонимающим взглядом. — Ну? — поторопила меня темная эльфийка. — Ты же прикинулся этим дрищем не просто так. Да. Кажется мифы о темных эльфах не лгали. Эти остроухие могли блокировать любую магию. А чары, вроде тех, которые сейчас использовал я, не вводили их в заблуждение. Несомненно, Лора Тэйфаллен видела сейчас мое истинное лицо. И возможно даже не Квиста Мерлоу. — О чем она говорит, повелитель? — испуганно спросила у меня Дайна. — Только скажи, и я убью эту сучку, — вновь заскрипела страшным голосом Лора. — Сделай это, — приказал я. То, что произошло дальше было неподвластно силе взгляда. Эльфийка сорвалась с места и уже в следующий момент рыжая докторша сползала по стене, держась за свое истекающее кровью горло. — Можешь убрать пульт. Он тебе не понадобиться, — успокоила меня темная эльфийка. Я не послушался, но напряжение, висящее в воздухе, явно стало слабее. Лора подошла к столу, взяла с него стакан воды и села на стул, стоящий прямо по центру карцера. Один рукав ее смирительной рубашки до сих пор волочился по полу, а второй был разорван и не мешал заточенной держать сосуд и пить из него. — Почему ты не убьешь меня и не попытаешься выбраться отсюда? — спросил я. — Уже пыталась. Никто умнее этой тупой докторши не повторит тех действий, которые однажды уже привели к краху. Но человек, прикидывающийся главным врачом появляется у меня в камере впервые. Думаю, этот вариант скорее приблизит меня к свободе, чем убийство людей и нелюдей налево и направо. Я темный эльф, а не сумасшедшая стерва. Думаю, ты понимаешь разницу. — Я знаю, что темных эльфов истребили другие расы. Намерено. Они боялись ваших сил и быть в конце концов порабощенными вами. Но не понимаю одного. В деле Лоры Тэйфаллен сказано, что ты сама убила и расчленила своего мужа. Все выставлено в таком свете, словно ты сумасшедшая. Но сейчас я говорю с тобой и мне кажется, что ты, вполне себе, адекватна. — Скажи, ты уже знаешь, что я оборотень. Я кивнул. — Мой муж тоже превращался в полнолуние. И в эти моменты он издевался надо мной. Уходил, бухал, трахал разных шлюх, затем возвращался домой и жестоко избивал меня и девочек. Однажды я не выдержала и ответила ему. Если бы не довела дело до конца, он бы пришел в себя и на части уже оказалась бы разрублена я. — Вот так просто решается вопрос с бессмертием темных эльфов? Неужели вас можно убить, просто разрубив на мелкие куски? — Это особый ритуал. Нужно знать на сколько кусков разделить тело, какие слова произнести, в какое время это сделать и еще много деталей. Выжившие темные эльфы позаботились о том, чтобы сведения об истреблении нашего народа исчезли навсегда. Но фанатики, которые преследуют цель убить нас всех до единого будут всегда. Поэтому, я думаю, ты простишь мне некоторую скрытность… Дак вот почему Лана осталась вполне в своем уме после того, как я укусил ее…Если темные эльфы бессмертны, то заражение лишь изменяет их облик, но не лишает разума и, тем более, жизни. — Я пришел сюда, чтобы узнать больше о твоих дочерях. Лане и Лауре. — Если считаешь, что нам здесь ничего не угрожает — спрашивай. Мне торопиться некуда. Что ты хочешь знать? — Все о тайне их рождения. О способностях девочек. Почему они не помнят друг друга? — Одна из них темная эльфийка, если тебя интересует это. — Лана… Женщина усмехнулась. — Я вижу ты уже успел познакомиться с маленькой проказницей. Она достала сигарету из-под подушки, затем вытащила оттуда же коробок, в котором была единственная спичка, подожгла ее и прикурила папиросу. — Я хранила эти сигареты до последнего момента. Когда они решат грохнуть меня или до того дня, когда я сумею выбраться на свободу. Судя по всему, этот день настал, — она глубоко затянулась и закрыла глаза от удовольствия. — А что…на счет их способностей? — Каждая из них унаследовала способность силу внушения от моего мужа. Вернее. От его предков. Любая сила может передаваться через поколение. Как цвет волос или глаз. — Но способность внушения Ланы сильнее? — Это правда. Ведь она темный эльф. Мы зачали ее в полнолуние. Можешь представить насколько она сильна… Что касается Лауры, ей повезло меньше. Я никогда не замечала в ней темных сил. Вот блять. Значит план с самоубийством самого себя, если мертвецы будут одерживать верх, отпадал. Связь между мной и Ланой, несомненно, была, но, если я пожертвую собой, ее бессмертие может спасти маленькую дьяволицу. Только вот похоже она об этом не знает. — А Лана знает, что она темный эльф? — спросил я, пытаясь сразу же найти ответ на свой вопрос. — Мы не говорили об этом никому. Даже ей. Обладать такой информацией о себе в мире, где темных эльфов считают всадниками апокалипсиса достаточно опасно. Рано или поздно она проговорилась бы об этом своему очередному бойфренду. Охоты было бы не избежать. Власти до сих пор дают за информацию о таких нелюдях по сто тысяч темных купюр. Какая ирония… И вообще, через несколько веков девочка сама узнает о себе правду. Когда ее старение остановится в моем возрасте. Про всадников апокалипсиса было сказано довольно точно. У меня до сих пор в голове была целая туча вопросов. — Значит Лана настолько сильнее Лауры, что могла внушить ей, например, забыть какой-то период из своей жизни. — Вполне. По твоим вопросам, чувствую, что девчонка явно что-то натворила… — эльфийка подкурила вторую сигарету от уже тлеющею окурка и вновь сжала зубами фильтр. — Слабо сказано… Не знаешь почему Лана не помнит о том, что Лаура ее сестра? — Ты уверен, что не помнит? Я задумался. Я никогда не задавал маленькой дьяволице прямого вопроса, а она никогда не отрицала родственных уз с Ласковой Тенью. — Могло что-то пойти не так во время применения магии, — начала заточенная. — Не знаю. На этот вопрос я не могу дать тебе однозначного ответа. — Ладно. Тогда ты должна сказать мне как можно убить темного эльфа, Лора, — произнес я, а глаза матери Ланы и Лауры в это же мгновение засветились фиолетовым светом. Лора Тэйфаллен выпустила окурок из рук, подлетела ко мне не успел я моргнуть и глазом, схватила за горло и зашипела. Ее остановила только сирена которая заорала из каждого динамика на этаже и в карцере эльфийки. — Всем сотрудникам! Всем сотрудникам! Доктор Рой мертв! Повторяю! Доктор Рой мертв! Убийца до сих пор находится на десятом уровне! Срочно проверить всех пациентов и найти виновного! Всем сотрудникам! Всем сотрудникам… Голос обнаружившего труп продолжал вещать, но эльфийку это волновало в последнюю очередь. — Скажи мне, ты действительно надеялся прийти сюда и получить ответы на вопросы о том, как убить мою дочь? — проскрежетала она, выдыхая мне в лицо сигаретный дым. — Ты не понимаешь… — каждое слово давалось мне с трудом. Я постарался вывернуться и посмотреть, не бежит ли по темному коридору в нашу сторону толпа санитаров. Никого пока не было. — Лана слишком заигралась… Если я не остановлю ее, то мир за завесой погибнет. — За завесой? — Да, Итранию уже не спасти. Но у Аталии еще есть шанс. Где-то глубоко внутри Лоры сидела обычная эльфийка и прислушивалась к моим словам, не позволяя длинным когтям врезаться в мою шею и выпустить всю кровь. — Нет времени объяснять, — добавил я. — Если тебе станет легче, Лаура на моей стороне. Поэтому, хочешь или нет, тебе придется выбирать между двумя дочерями. Темная эльфийка яростно выдохнула и отпустила меня. — Не имею привычки принимать такие решения спонтанно. Выведи меня отсюда и тогда поговорим. Есть идеи? Я достал из кармана Троххенбор. Это был наш единственный шанс выбраться из клиники Светлого Будущего. — Знаешь, что это? — Амулет, который может перемещать во времени. Генетическая память темных эльфов настолько сильная, что мы помним даже прошлые жизни предков. Один из нас уже сталкивался с ним. Не советую использовать его без надобности. Двери на другом конце коридора распахнулись. В нашу сторону теперь мчалась целая дюжина орков. — Побочный эффект. Какой у него побочный эффект? — заорал я, поддавшись панике. Я понимал, что если сейчас орки схватят нас, то все пропало. — Рак. — Что?! — Перемещение в пространстве и времени не происходит бесследно для организма. Если ты уже использовал его, но до сих пор чувствуешь себя нормально… Это хорошо. В большинстве случаев люди и нелюди чувствовали недомогание уже после первого перемещения. — Ты хочешь сказать, что я уже смертельно болен, просто симптомы еще не проявились? Орки приближались. Стук их сандалий по пустому коридору доносился до нас. — Может быть там что-то доброкачественное, — как-то неуверенно произнесла эльфийка. — Но чем больше ты его используешь, тем выше вероятность смертельно заболеть. Я бы посоветовала больше не применять его силу. — Блять! — в сердцах выкрикнул я. Хоть в этом мире мне уже много раз угрожала опасность, но вернуться в умирающее тело было страшнее любой пытки. Быстрая и неожиданная смерть — вот что бы я предпочел медленной и мучительной. — Перемести нас в день твоего рождения! Если темные эльфы бессмертны, тебе ничего не угрожает! — выкрикнул я, передавая амулет и закрывая дверь, чтобы хотя бы чуть-чуть замедлить надвигающихся орков. — Хорошо, — эльфийка взяла амулет в руку. — Скажи мне заклинание. — Fasali velli terry gnabry valli! Дальше просто назови дату своего рождения! Лора сжала амулет в одной руке, а второй обхватила мою кисть и произнесла заклинание. Под стуки орков-санитаров мы в одно мгновение перенеслись в прошлое. Вместо орочьей брани из соседней комнаты теперь визжал ребенок. В воздухе пахло мускатным орехом и имбирем. Прохладный ночной ветер, врывающийся в открытое окно, обдувал мое вспотевшее лицо. Я увидел, как в полной тишине и в свете масляной лампы амулет превращается в пепел и осыпается на пол. Сукин сын подпитывался жизнью тех, кто его использовал. Вот почему старик, переместивший меня в будущее, был так дряхл и болен. С темным эльфом трюк не прокатил. — Кто ты? — вдруг спросила Лора, и я тут же закрыл ей рот, спрятав нас за занавеской. — Тише. Пожалуйста. — почти проскулил я. — Меня зовут Квист Мерлоу. Я все объясню… Эльфийка смотрела на меня большими круглыми глазами. Похоже в день ее рождения полнолуния не было. Поэтому сейчас она была совершенно обычной эльфийской женщиной. Из соседней комнаты послышался голос. — У вас девочка, госпожа, — произнес мужчина. — Она здоровая? Все в порядке? — отвечала та, которая, похоже, только что родила ее. — Да. Никаких признаков тьмы. Все темные эльфы рождаются с родинкой вот здесь. Смотрите. Ее нет. Малышка совершенно здорова. — О, слава великой Фрайе! Дайте мне ее подержать. — Конечно, госпожа. Как только ребенок попал на руки к матери, он тут же замолк. — Оборотень, — произнес шепотом я. — Если бы ты родилась в полнолуние, они бы сразу убили тебя, верно? — Что… — Я вытащил тебя из клиники, Лора. Но смог сделать это только таким образом. Мы перенеслись в день твоего рождения. А сейчас тихо. Никто не должен обнаружить нас. Мать какое-то время сюсюкалась с новорожденным, пока мужской голос вновь не заговорил. — Позвольте, я возьму дитя. Вам нужно отдохнуть, госпожа. Я принесу девочку на рассвете. Вилетта этой ночью накормит ее своим молоком. — Хорошо, — согласилась бабушка Ласковой Тени. — Только будьте с ней аккуратны. Пожалуйста. Младенец вновь заплакал, когда его взяли из рук матери, а затем дверь закрылась и наступила тишина. Мы долго молчали, пока я не почувствовал, что тишина тоже заснула. — Теперь расскажешь в чем дело? — спросила, молчавшая все это время эльфийка. — Времени не много, поэтому постарайся не задавать лишних вопросов. И я рассказал светлой стороне Лоры Тэйфаллен обо всем. О ее детях, о себе, об апокалипсисе и о том, что сейчас должен отправиться в Аталию. А также о том, что ищу способ, который поможет убить Лану. — О, Фрайа… Моя девочка родилась во тьме и больше не смогла от нее освободиться… — поддалась печали Лора. Две сущности эльфийки действительно были абсолютно разными. Эта даже не набросилась на меня и не попыталась придушить, когда я попросил рассказать мне о том, как убить Лану. — Хорошо, я расскажу тебе, как можно изгнать темного эльфа, — сказала она спустя некоторое время глубоких материнских вздохов. — Но есть кое-что что ты должен знать… — Что? — я напрягся, как будто ждал плохих новостей. — Ты до сих пор в облике Роя. Мое сердце бешено заколотилось. Я вышел из-за занавески и взглянул в свое отражение в зеркале. Передо мной стоял усатый доктор. — Я до сих пор этот несчастный фанатик?! — в негодовании произнес я. — Видимо должно пройти время, прежде чем мои способности вернутся ко мне. Ведь так? — Ну… — начала Лора. — Что «ну»?! Ненавижу ебаное «ну»! Что ты хочешь сказать? — Если я правильно поняла, только истечение определенного времени могло поменять местами обратно ваши магические способности с тем парнем. Сейчас мы находимся задолго до той точки во времени, когда это должно было произойти и способности не вернутся к тебе, пока ты снова не окажешься…в будущем… — Но у меня нет амулета! И способностей друида! Я же не смогу переместиться в Аталию! — Похоже на то… — ответила, проникнувшаяся ко мне доверием эльфийка. — Блять!Глава 20. Союзник с дефектом
Я глядел в окно, из которого открывался прекрасный вид на средневековый вечерний город. Дом, замок или дворец, в котором мы находились был расположен на высоком утесе намного выше всех остальных строений в городе. Мы словно летели на дирижабле, хотя я точно знал, что сейчас находимся на земле. — Квист, все в порядке? — спросила меня зрелая эльфийка. — Мы почти за две с половиной тысячи лет до нашего времени? — апатично ответил я вопросом на вопрос и приложил лоб к окну — мое дыхание осело паром на поверхность стекла. — За две тысячи триста пятьдесят четыре, если быть точной, — ответила Лора. — Даже если ты сейчас расскажешь мне способ, которым можно убить Лану, я не имею представления, как вернуться на тысячу с лишним лет вперед, да еще и попасть при этом за завесу. Эльфийка уставилась в тоже окно. Над вечерними улочками летали эльфы-наездники верхом на ледяных демонах, облаченные в легкие доспехи, с мечами на поясах — они оберегали покой мирных жителей, патрулируя местность. — Постой, — вдруг проговорила Лора. — Мы уничтожили Троххенбор, который ты взял за тысячу лет до встречи со мной? Я кивнул. Высокое пламя разгорелось прямо по центру площади эльфийского города далеко внизу. Зазвучала музыка. Кто-то играл на арфе, а маленькие фигурки горожан принялись танцевать под нее. — Выходит, что в этом времени он еще существует? В меня словно вдохнули новую жизнь. Я схватил свою несостоявшуюся тещу за плечи и смачно поцеловал в щеку. — Точно! Ведь он откуда-то попал к гномьему шаману?! Лора! Как можно остановить Лану. Скажи мне, и я сделаю все, чтобы не допустить апокалипсиса в Аталии. Эльфийка помедлила. — Не так быстро, Квист. Речь идет о моих дочерях. Я хочу сначала лично убедиться в том, что ты говоришь правду и только тогда расскажу, как можно… — она осеклась. — Убить одну из них. Выбора не оставалось. — Хорошо, — согласился я. — Тогда нам нужен план… Я осторожно заглянул в комнату, где спала бабушка Ласковой Тени и прошептал: — Кто твоя мать, Лора? Судя по тому, что ее называют госпожой, она какая-то знатная дама? — Мои родители были вассалами на западных землях ОКЭ… — ОКЭ? — Объединённого Королевства Эльфов. До того, как оно распалось. — Значит твоя семья на короткой руке с эльфийским королем? — Скажу так. У моей семьи в этом времени, наверняка, много возможностей. — Наверняка? — Я вообще не помню первые триста лет своей жизни. Это…все равно, что спросить любого представителя вашей расы, чем он занимался в первые десять лет своей жизни. А в сознательном возрасте моих родителей уже не стало. Объединенное Королевство распалось, и мы больше не были знатной семьей, хотя и оставались знатным родом. — Так… — протянул я. — Причина? — Любая причина гибели знатных особ всегда кроется в войнах или дворцовых переворотах. — Ладно, разберемся по ходу пьесы. Надеюсь, мы успеем завершить все свои дела здесь до того, пока не произойдет эта самая война или переворот, — почесал затылок я. Я медленно пошел в сторону комнаты, где лежала мать моей спутницы. Переступил порог. Пол предательски скрипнул. Бабуля Ласковой Тени неохотно поворочалась в своей постели и снова замерла. Я повернулся к Лоре и приложив палец к губам еще раз приказал вести себя тихо. Это была просторная комната. Небольшой комод, стул расположенный перед туалетным столиком с большим зеркалом, на раме которого была нанесена искусная гравировка. Кровать с балдахином. Возле нее стояло деревянное ведро. Внутри плавало то, что обычно сопровождает рождение младенцев. Пахло довольно мерзко. В комнате горело всего две свечи — одна у самого выхода, а вторая у головы спящей женщины. У изголовья кровати эльфийки, которая недавно родила, лежал кот. Похоже он был слеп и глух, потому что ни разу за время нашего с Лорой пребывания здесь не понял своей головы. Он просто лежал, свернувшись калачиком и спрятав нос под одну из своих лап. Я подошел ближе. Эльфийка была красива. Она напомнила мне Ласковую Тень. Те же скулы, губы, форма по-особому заостренных ушек. Если у нее тот же цвет глаз, то я бы не отличил ее от внучки-стриптизерши. Я дотронулся до руки свежеиспеченной матери. Сначала моя ладонь, которой я коснулся эльфийки стала тоньше, а пальцы и ногти на них изящно вытянулись. Затем кисть и локоть приобрели совершенно другие размеры… Все мое тело изменилось за мгновение, став более миниатюрным. Я посмотрел в зеркало над туалетным столиком. Халат доктора Роя сейчас висел на мне словно на маленькой девочке, которая играет с родительскими нарядами. Брюки из последних сил цеплялись за мои новые выпуклые ягодицы и в любую секунду были готовы упасть на пол вместе с семейными трусами фанатика. Я ухватился за ремень, чтобы не пробудить спящую женщину и бесполезного кота, внезапным ударом бляхи о каменный пол. — Что ты делаешь? — шепнула Лора. — Становлюсь твоей матерью, — ответил я женским красивым голоском и медленно спустил брюки, чтобы внимательно посмотреть на тело, которое было сейчас в моем распоряжении. — Слушай наш план. Я притворюсь твоей матерью и узнаю все, что нам нужно. Скажу тому мужику, что нанял…вернее наняла новую служанку. Этой служанкой станешь ты и таким образом останешься здесь. Затем я взял Лору за руку, отвел в сторону и продолжил: — Сейчас ты свяжешь свою матушку и запрешь там, — я указал на комнату, из которой мы вышли. — Сделай так, чтобы ее не обнаружили. И, конечно, чтобы она не умерла с голоду до того, пока я не добуду амулет. Как только я достану Троххенбор, мы отправимся к твоим дочерям и предотвратим конец света. Перед этим, конечно, освободив эту прекрасную женщину. Я расстегнул докторский халат и уставился в зеркало на свои сиськи. — Но… — начала эльфийка. Я тут же перебил ее. — Никаких «но», Лора. Если мы не достанем амулет, то два мира погибнут, понимаешь? Это наш единственный шанс. Просто ухаживай за матерью и сделай так, чтобы она не помешала нам, пока я не найду способ вытащить нас отсюда. Эльфийка ничего не ответила. Но я знал, что у нее нет выхода. По крайней мере, хотел верить в это. Вдруг кот, который казался мне обычным бездушным чучелом, внезапно проснулся и зашипел. Я не успел ничего сообразить прежде чем увидел, как нога Лоры летит ему в живот. Питомец тут же поджал хвост и убежал под кровать. Я продолжил: — И вот еще что. Держи пульт. Он от твоего ошейника. Я обошел Лору сзади и приподнял ее волосы. На ошейнике был крохотный циферблат, на котором сиял закрытый амбарный замок. Я достал пропуск из нагрудного кармана своего теперь огромного белого халата и приложил к месту блокировки. Прозвучал тонкий звуковой сигнал и замок на циферблате загорелся в открытом положении. Я снял ошейник и вложил в руку эльфийке. — Надень его на мать. Он поможет ее контролировать. Вот пропуск, который позволит тебе в любой момент снять устройство. Держи, — и вместе с этими словами я отстегнул пропуск от нагрудного кармана докторского халата. Лора посмотрела на ошейник и опять не ответила. Я положил руку ей на плечо, и сделал подбадривающий жест. Затем окончательно снял со своего нового тела шмотки доктора и нацепил на себя ночную сорочку хозяйки. — Не подведи меня, Лора. Твоя старшая дочь, без сомнений, умрет, если ты решишь сыграть не по правилам. Я дождался, пока мать сестриц кивнет и вышел в коридор. Тут было холодно. Морозный ночной ветер задувал в открытые окна и пытался сорвать пламя, со свечей, горящих вдоль стен коридора. Они подсвечивали картины, на которых были изображены благородные эльфы — предки Ласковой Тени. Кто-то с пламенем над ладонью, кто-то с луком в авангарде армии остроухих, выходящих против орды гномов, кто-то просто сидел на своем троне с бокалом вина в руке. В одной стороне коридора было то самое открытое окно, а в другой я увидел каменные поручни, венчающие лестницу, которая находилась под ними. Я двинулся туда. В голове у меня созрел четкий план — если кто-то спросит какого хрена я хожу по дворцу среди ночи, то я отвечу, что хочу видеть собственного ребенка. Никто не обвинит бедную мать в любви к новорожденному. Я спустился ниже и сразу же пожалел о том, что не надел на себя ничего теплее ночной сорочки. Если бы у меня до сих пор между ног были мужские причиндалы, то сейчас мои яйца уже стали бы размером с горошины. И как эти эльфы могут жить в таком холоде? — Госпожа, что вы тут делаете? — передо мной возникла тень стража. Я обернулся. Эльф был в кожаных доспехах и легком шлеме. — Я хочу…видеть своего ребенка, — ответил я. — Я могу проводить вас в лазарет. Мастер Унцель унес дитя туда. Мастер Унцель. Надо запомнить. — И, да, поздравляю вас с рождением наследницы, — добавил остроухий и поклонился. Я кивнул в ответ, выражая одновременно благодарность за поздравление и согласие проводить меня. Он тут же развернулся и принялся спускаться вниз. Мы шли уже очень долго — у меня даже появилось ощущение, что лазарет находится гораздо ниже уровня земли. Спустя некоторое время стражник наконец-то открыл передо мной массивные двери, и я оказался внутри большого помещения. Тут всюду стояли кровати. На некоторых из них спали нелюди. Кажется чем-то больные. Небольшое знамя с изображением жирного креста висело под потолком. Какого цвета крест я не мог понять из-за скудного освещения. — Мне дождаться вас, чтобы проводить обратно в ваши покои? — спросил у меня эльф, остановившись на пороге лазарета. — Спасибо… — я хотел произнести его имя, но не знал, поэтому просто добавил. — Нет. — В таком случае я продолжу патрулировать замок, госпожа. Доброй ночи! — Доброй, — ответил я и пошел вперед пока что, не особо понимая куда идти. Дубовые двери за моей спиной захлопнулись. Сначала мне показалось, что в конце помещения, набитого койками ничего нет, но как только я оказался у противоположной стены, то увидел проход, который вел дальше. Я прошел по нему и оказался в небольшом кабинете. У стен стояли шкафы, набитые книгами, в центре горел очаг, недалеко висела клетка, внутри которой сидело небольшое существо, похожее на морскую свинку, но гораздо крупнее. В углу, у стола, над которым ярко горела люстра с десятком свечей, стоял мужчина и тяжело вздыхал. В стоящей рядом с ним люльке спал ребенок. — Мастер Унцель? — произнес я осторожно, чтобы не напугать мужика. Эльф вздрогнул и выронил что-то из рук. Затем обернулся и его испуганный взгляд тут же постарался превратиться в спокойный. Ребенок в кроватке зашевелился, но сделав несколько движений затих. — Госпожа Раави? Вы напугали меня. Что вы тут делаете? — спросил он и попытался прикрыть то, что изучал какое-то время до этого. Я госпожа Раави. Ясно. Хотя можно было узнать это и у Лоры. — Я захотела увидеть своего ребенка, вы не против? — ответил я и заглянул в люльку, изображая интерес. — Конечно, — ответил эльф. Я какое-то время молча изучал новорожденную мать Ласковой Тени и маленькой дьяволицы, пока Унцель не задал вопрос: — Вы босиком? Нельзя разгуливать в таком виде по замку, госпожа. У вас все в порядке? Если сейчас не перехвачу инициативу, то гребанный акушер отправит меня обратно и что-нибудь заподозрит. — Вы что-то от меня скрываете? — я перевел внимание на книгу, которую Унцель прятал все это время у себя за спиной. Эльф молчал. — Говорите мне все как есть, иначе… Тут я должен был пригрозить ему собственным мужем или другой карой, подвластной мне, но притормозил, потому что мог не попасть в истину. — Хорошо, — не дождался конкретики моей угрозы мастер Унцель, видимо прекрасно понимая, чем его госпожа может ему пригрозить. — Девочка…оборотень. Я наигранно вздохнул, изображая неожиданную новость. Получилось настолько плохо, что эльф тут же продолжил: — Вы знали? — Я догадывалась, — пришлось ответить мне. — Мы должны ее убить… — посетовал дядька, облегченно выдохнув. Нет! Хотя… Вот же оно. Убить прямо здесь и сейчас мать Ланы и маленькая дьяволица никогда не появится на свет! Вот так просто! Но… Ласковая Тень. Эльфийка очень дорога мне. Пока я не узнаю, что произошло там на самом деле и почему она отвернулась от своих друзей, я не могу пойти на этот шаг. — Нет, Унцель, — ответил я. — Мы не можем этого сделать. — Почему? — последовал вопрос от эльфа. Я некоторое время помялся. — Ты уверен, что девочка оборотень? Мастер в мантии достал книгу, которую прятал от меня все это время и показал картинку, на которой был изображен ребенок-эльф с вертикальными зрачками. — Когда девочка открыла глаза, я увидел это. Такие мутации бывают лишь у детей-оборотней… Я не обращал внимания на глаза Лоры. Неужели ее зрачки были такими же? Или с возрастом это проходит, как и любой другой несерьезный дефект у новорожденных? — Со временем это отклонение проходит, — продолжил Унцель, тут же подтвердив одну из моих мыслей. — Но в детском возрасте их не скрыть. Если мы сохраним девочке жизнь, охотники за эльфами придут к нам и… Он запнулся. — Я знаю, знаю, — подхватил я, чтобы не терять образ. — Но все-таки. Это же ребенок. Давайте я отдам девочку в хорошие руки, где ее будут любить и растить как собственное дитя. Никто и никогда не узнает о том, что она оборотень! Я схватил мастера за плечи и постарался зарыдать. Конечно, ничего не вышло, но выражение лица наверняка получилось, что надо. — Кто? Кто во всем мире готов рискнуть собственной шкурой ради того, чтобы воспитать темного эльфа, госпожа? — У меня есть один вариант… — произнес я. Кто лучше самой Лоры сможет позаботиться о себе? Нужно будет передать девочку ей. — Завтра я приведу одну женщину. Она скажет, что пришла от меня и скажет, что знает про ребенка. Вы отдадите дитя ей, Унцель. Понятно? Эльф неуверенно помотал головой. — Не противьтесь воле своей госпожи, — приказал я. — Девочка будет жить, ясно! Эльф тяжело выдохнул, но медленно моргнул глазами в знак согласия. — У меня есть еще один вопрос, — тут же начал я. — Да, госпожа. Все, что угодно. — Что ты знаешь про Троххенбор? — Амулет времени? — эльф явно не ожидал этого вопроса и нахмурился так, что его брови сошлись над переносицей. — Да-да. Он, — проурчал я тоненьким эльфийским голоском. — Не знаю зачем вам понадобился этот амулет, госпожа, но настоятельно рекомендую отказаться от всякой идеи использовать его силу. Если вы хотите вернуться в прошлое и повлиять на зачатие этого монстра…дело может обернуться гораздо хуже. — Я сама решу, что с ним делать. Просто ответь мне, ты знаешь где амулет или нет? — Я не знаю… — Блять! — выпалил я. — Что, простите? — Проклятье! Ясказала…проклятье. Эльф внимательно изучал меня несколько секунд, прежде чем продолжить разговор. — Я не знаю где амулет, — сказал он. — Но могу показать место на карте, в котором он находится. — В каком смысле? — не спешил радоваться я. Унцель подошел к одному из шкафов и достал из него огромный пергамент. Когда он вернулся и развернул его на столе, я впервые увидел карту средневековой Итрании. Это был всего лишь один материк, окруженный Талыми Водами. На нем было семь стран и множество деревень и городов — первые из который изображались только названиями, а вторые обязательно имели при себе рисунок замка. — Вам повезло, что один из моих предков касался этого амулета, — заговорил эльф, отцепляя с пояса небольшой ножик и делая разрез на своей ладони. Затем он протянул руку к глиняному горшочку и принялся выдавливать туда кровь. — Заклинание поиска действует только в том случае, если использовать силу крови, которая прежде контактировала с предметом. Второе условие — творить заклинание в полнолуние… Меня как будто заклинило. Я еще некоторое время тупил взгляд на горшочке в который стекала кровь, а затем выпалил: — Блять! — Что стряслось? — удивился Унцель. — Сколько еще нам ждать следующего полнолуния? — я сделал голос тише, потому что ребенок снова начал просыпаться. — Я-то надеялась, что ты сообщишь мне о месте нахождения Троххенбора прямо сейчас. — Все верно. По моим подсчетам в этом месяце полнолуние уже должно было наступить…несколько минут назад. С вами все в порядке, госпожа? Мне не нужно было что-то говорить, чтобы Унцель понял, что я вообще не в порядке. Я оставил бабку Ланы и Ласковой Тени в руках самого безжалостного существа в этом мире. И что взбредет темной стороне Лоры в следующую минуту, оставалось только догадываться. Ведь почему-то она не призналась мне, что обратилась, когда кот зашипел и…кажется, выдал ее.Глава 21. Билет в один конец?
— Продолжайте, — сказал я. — Нужно найти этот амулет. Когда я найду Троххенбор, то смогу вернуться в прошлое и исправить ситуацию, если вдруг темная эльфийка решит перерезать половину жителей этого дворца. — Хорошо, — ответил Унцель и тут же заговорил на старо-эльфийском. Он водил горшочком над картой Итрании, а второй рукой помешивал свою кровь внутри сосуда каким-то необычным инструментом. Это была не ложка. Обычная деревянная палочка, размером с чайный столовый прибор, вырезанная из черного дерева, с нанесенными на нее рунами, которые словно покрытые неоновым порошком начинали светиться все сильнее при каждом следующем слове мастера. Эльф продолжал говорить, а огонь на свечах вокруг стал танцевать будто слышал в словах заклинания какой-то ритмичный мотив и не мог устоять перед ним. В воздухе повисло невидимое, но осязаемое напряжение. Затем Унцель достал из сосуда маленькую палочку. На ее конце болталась капля крови. Я думал, что она вот-вот сорвется и упадет на пергамент, развернутый на столе, но она держалась уже с помощью магии. Эльф отставил горшочек в сторону и повел палочкой над картой Итрании. Он медленно водил над Пепельными Горами, Утесами Пяти Богов, Стенающей Рекой, которая впадала в Бездонное Море; над деревнями и городами, лесами и полями, пещерами и впадинами, а также другими местами куда остерегались соваться и люди, и эльфы, и орки и тем более гномы. Пока маг продолжал медленно преодолевать дюйм за дюймом на собственной карте, я уже успел отыскать Аркалис. Сейчас он был не больше любого другого прилегающего к нему города, которые в последствии все до единого, кроме Грогховерполиса, будут меркнуть в его тени. Наконец капля крови сорвалась с конца волшебной палочки и упала на… — Амулет находится в Ущелье Вечности, — проговорил эльф, поднеся к карте зажжённую свечу. — Ущелье Вечности? — переспросил я, не понимая отчего этому месту было дано такое угрюмое название и что меня там ждет. — Мне очень жаль, — продолжил Унцель. — Но что бы вы не хотели исправить с помощью Троххенбора… Лучше оставить все, как есть, чем пытаться забрать артефакт у троллей. Теперь все стало ясно. Троллей в Итрании боялись испокон веков. Тупые огромные твари, неподдающиеся никакой магии, с непробиваемой шкурой и сильные словно…тролли. Никого в этом мире не было сильнее этих существ. Да и сам вирус, который в итоге заразил всех в этом мире, изучался как средство против оных. Несмотря на то, что его подсунули чертовы фанатики, жаждущие истребить несовершенные, по их мнению, расы. — Я отправлюсь туда. Выбора нет, — проговорил я, пытаясь убедить в этом в первую очередь самого себя. — Что? — страх объял мастера Унцеля и заставил его голос дрожать. — В Ущелье Вечности? Одна? Госпожа Раави, вы с ума сошли? — Какую вы можете предложить мне помощь? — игнорировал я весь тот ворох вопросов, который на меня только что обрушили. Эльф выронил подсвечник из рук, тут же подхватил его — несколько капель воска разлились по пергаменту. — Я…я… — Вы можете поехать со мной? — поинтересовался я, понимая, что эльф, похоже, был могучим магом. — Если госпожа пожелает, то я выполню приказ, но… — Вот и славно! А еще? Наемники? Лучники? Мечники? Конница? Нам нужны все, кто может противостоять троллям? — Но ваш муж… — Мы ничего не скажем моему мужу, — проскрипел я. — Но… — Я сказала ничего, Унцель! — к жесткости собственного голоса мне пришлось добавить суровый взгляд. — Хорошо… Тогда… Полагаю, что Фесинити может отправиться с нами. Я кивнул, не спрашивая кто это. Если маг в мантии считал, что некая Фесинити может противостоять троллям, то я не мог поспорить. — А еще кто? — задал следующий вопрос я. — Все. — Все? — взорвался я. — Вы хотите сказать, что мы втроем отправимся в самое опасное место на материке? — Успокойтесь, госпожа. Вы знаете, что мы втроем сильнее любой армии в Итрании. Я некоторое время помялся. — Да… Прости, Унцель, — вынужден был согласиться я, до сих пор не понимая, как три эльфа могут быть сильнее любой армии. — Когда отправляемся? На рассвете? Сразу предупреждаю, мастер, чем раньше мы сделаем это, тем лучше. — Хорошо, госпожа Раави. Отправимся на рассвете. — Где мне быть? — Совершим прыжок отсюда, — эльф даже не пытался скрыть, что ему не нравится эта идея, но все же продолжал говорить. — Я подготовлю портал, и мы перенесемся в Ущелье. — Тогда я вернусь утром. Спокойной ночи! — проговорил я, пока он не передумал. — Добрых снов, госпожа. Я кивнул эльфу и уже хотел уйти по той же дороге, которой пришел сюда, но вспомнил, что совсем недавно «родил» ребенка, лежащего сейчас в люльке. Поэтому я наклонился и наигранно поцеловал темного эльфа в лоб. Исчадье тут же открыло свои глаза и вместо того, чтобы заплакать, как делают это обычные дети, зашипело и зарычало. Я испугался и отошел на пару шагов. Сердце бешено заколотилось в груди. Унцель тут же подбежал к кроватке с небольшим флаконом в руке и прошептал: — Уходите, госпожа! Встретимся утром. Уходите… Я развернулся и побежал. Теперь мне нужно было поскорее вернуться в комнату, в которой бабушка Ласковой Тени была в заложниках у самого свирепого существа, рожденного ей же. То бесконечное количество ступенек, которое я прошел, когда искал путь в лабораторию мастера Унцеля, теперь я преодолевал на одном дыхании. По пути мне встретилось несколько стражей, кивающих мне, но перебирая маленькими тонкими ножками я молча пробегал мимо, делая вид что не замечаю их. — Слава Фрайе, с ней все в порядке, — облегченно выдохнул я, увидев, что та, чьим двойником я был, продолжает мирно лежать в постели, а тень Лоры всего лишь нависает над ее лицом и скрывает его от меня. — Дак вот кто дал мне жизнь… — проговорила темная эльфийка, нависшая над своей матерью. Я прошел внутрь и огляделся по сторонам. Никого не было. Даже трупов. — Ты все это время ждала здесь моего возвращения, чтобы вот так пафосно произнести эту фразу? — спросил я. — И говори потише. Если ты разбудишь свою мать… И только когда Лора повернула свою голову, чтобы посмотреть на меня и убрала тень с лица госпожи Раави, я заметил, что та лежит в своей постели с открытыми глазами. На ней был надет ошейник, который я передал эльфийке, прежде чем покинул комнату. Вывод пришел мгновенно — Лора говорила вовсе не со мной. — Зачем? Я спрашиваю тебя, зачем ты не убила меня при рождении? Зачем оставила в живых и заставила мучиться всю мою жизнь? — закидывала вопросами свою мать темная эльфийка. — Ты знаешь, что я убила собственного мужа? Потеряла детей? Просидела дьявол знает сколько времени в заточении! Знаешь?! — Я…не… — И никто не мог меня убить! Вдруг госпожу Раави заколбасило так, что от ее шеи пошел дым. Она упала на подушку и потеряла сознание. — Остановись! — выкрикнул я и подбежал к Лоре, схватив ту за руку. Эльфийка обернулась, взяла меня за шею и отбросила. Спиной я влепился в картину на стене, сполз на пол, а сверху мне прилетело рамкой, в которую был облачен холст. Струйка крови полилась из моего черепа и стала заливать правый глаз. — Успокойся, — продолжил я, приложив руку к голове, чтобы остановить кровотечение. — Она еще не знает, что ты оборотень! — Что? — Ты родилась чуть больше часа назад, — продолжал я. — Твоя мать еще не знает ни-че-го. Так что… эти твои попытки…ее пристыдить — бессмысленны. Лора замолчала и пошла в сторону окна. Я наблюдал, как она смотрит на ночной город. Потом эльфийка вдруг залезла на подоконник и почти прыгнула. — Стой! — закричал я. — Но тебя убьют, если ты сейчас сбежишь! Обиженная дочь помедлила. Ее длинные уши были направлены в мою сторону и слушали что я скажу. — Вернее…того младенца, которым ты являешься в этом времени. Темных эльфов ненавидят. И две тысячи триста пятьдесят четыре года назад, в день твоего рождения все было также. Если ты сейчас уйдешь, то дочь твоей матери уже утром будет мертва. Соответственно, ты тоже. Я знаю. Может тебя не сильно волнует собственная судьба, но… Твоя светлая сторона добрая и прекрасная девочка. Она вырастет такой же женщиной, родившей двух…Да, двух прекрасных девочек. Да, я говорю о той, кого ты знаешь только заочно. О той, кто является частью тебя… Кровожадное существо продолжало неподвижно сидеть на корточках на подоконнике и смотреть вниз. — Никто не воспитает девочку лучше, чем ты. Когда она впервые обратиться в сознательном возрасте и почувствует жажду крови никто лучше тебя не скажет ей как с этим справится. Если это доверить любому другому человеку или нелюдю, то в первое полнолуние, когда она сможет ходить, маленькая Лора убьет сначала свою няньку, а на утро умрет сама. Когда за ней придут охотники на эльфов. Ведь только ты знаешь, что значит быть оборотнем. Что значит справляться с жаждой крови! Что значит взять свою силу под контроль. Эльфийка повернула свою голову. Теперь я видел ее профиль. — Воспитай Лору! — не успокаивался я. — Помоги ей справиться со всеми трудностями, которые тебе самой пришлось преодолеть. Излечи свою душу… Узнай поближе того, с кем тебе так никогда и не удалось перекинуться парой слов. Замкни круг! Наконец Лора обернулась. — Ты предлагаешь мне воспитать саму себя? — Отчасти, — я пожал плечами. — Большее количество времени ребенок будет самой обычной эльфийкой. И только раз в месяц твоя сущность будет вырываться наружу. Лора замолчала. А затем медленно проговорила. — Дак вот кто это был… — она подошла к туалетному столику и уставилась в зеркало, висящее над ним. — Ты о ком? — поднял брови я. — Я помню свою няню… Она воспитывала меня вместе с матерью до тех пор… Эльфийка замолчала. — Что случилось? — В одно из полнолуний замок атаковали охотники на эльфов… Кто-то сообщил им, что в внутри есть оборотень. Наверняка за высокую награду. Моя няня спасла моего отца и всех, кто находился в замке, выведя нас через потайной ход. Но осталась внутри сама. Вместе с моей матерью. Ее разрубили на множество частей приняв за темного эльфа, а мать выкинули с высоты одной из башен замка за связь с оборотнем. — Мне жаль… — проговорил я, понимая, что тем, кто находился сейчас в этой комнате, кроме меня, суждено умереть где-то тут через некоторое время. — Это мое предназначение… Воспитать несчастную девочку… — заключила Лора. — Да, — согласился я. — Только теперь…похоже амулетом придется воспользоваться мне… — У тебя есть более важная миссия, Квист, чем прожить несколько сотен веков, — эльфийка подошла ко мне и протянула руку. — Добудь Троххенбор и подари будущее Аталии. Кажется у меня не было выбора. Я смотрел на несчастную эльфийку, которая прожила больше двух тысяч лет и, кажется, только теперь, когда она могла позаботиться о своей светлой стороне, в ее глазах я смог разглядеть надежду. Ну и зачем тогда нужна бесконечная жизнь, когда, отдав бессмысленные годы вечности я могу получить миллионы таких взглядов взамен. Наверное…это того стоит. — Дак как я смогу убить Лану? — спросил я, схватившись за протянутую ладонь и поднимаясь на ноги. Эльфийка посмотрела на свою мать, которая до сих пор не пришла в сознание после удара электрошоком, затем приблизилась к моему уху и все рассказала. — Нет-нет-нет! Должен быть другой способ! — воскликнул я, узнав, что мне предстоит сделать и отпрянул от нее. — Другого способа убить темного эльфа нет, Квист. Мне очень жаль, — Лора помотала головой. — Ты просто не знаешь! Никто не пробовал другого… — Другого. Способа. Убить. Темного эльфа. Нет! Квист! — Лора повторила то, что уже произносила однажды, схватила меня за плечи и ее глаза, святящиеся фиолетовым, принялись сверлить меня насквозь. — Ты думаешь, если бы у охотников за эльфами был другой способ… — она посмотрела на свою мать и осеклась. — Ты хочешь сказать, что всех эльфов истребили таким образом? Но это же практически невозможно! — Все темные эльфы так думали. И это оказалось их главной ошибкой, — она села на край кровати и накрыла одеялом госпожу Раави. — Теперь ты знаешь почему я была все еще жива, когда ты обнаружил меня в том вонючем карцере в клинике Светлого Будущего. Они знали, что, отпустив меня, я вернусь и убью каждого чёртового фанатика. Им ничего не оставалось, кроме как лишить меня второй личности. Теперь я стоял у окна и смотрел вдаль. Сотни столбов дыма поднимались к небу из труб аккуратненьких эльфийских домиков. Мириады звезд здесь освещали ночной город не хуже огромного бледного диска, светящего сейчас с другой стороны. Конечно, у меня был выбор. Попытаться победить всю армию мертвецов в честном бою. Но если я пойду на это, то скорее всего все мои друзья — Валькирия, Сенна, Гнузз, Ласковая Тень…умрут в агонии, превращаясь бездушных зомби. А вот если я убью Лану, большинство из них удастся спасти… — Где девочка? — вырвала меня из собственных мыслей Лора. — В лазарете. У мастера Унцеля. Я сказал ему, что пришлю служанку, которая позаботиться о младенце. Поэтому можешь спускаться и забрать малышку. — Так и сделаю. Спасибо, Квист, — произнесла темная эльфийка и пошла к выходу. — Что ты будешь делать с матерью? — спросил я, увидев, что госпожа Раави до сих пор лежит без сознания. — Объясню все и договорюсь. Найду способ сделать так, чтобы она не отвергла мою помощь, даже если этот ошейник теперь ей придётся носить всю свою жизнь. Я кивнул и Лора скрылась за дверью. Я помнил, что в соседней комнате стояла небольшая софа и прошел туда, чтобы немного отдохнуть перед долгим путешествием. Я не помню, но похоже на то, что я даже не успел моргнуть, прежде чем крепко уснул. Проснулся уже наутро. За окном светило солнце, а гул, который по своему обыкновению всегда сопровождает день в любом крупном городе врывался в покои матери Лоры и похоже, что…разбудил меня? — Что? Который час? — спросил я, как будто находясь еще в полудреме. Конечно, никто не ответил. Я выбежал в соседнюю комнату. Кровать была абсолютно пуста, а все, что валялось вокруг и создавало беспорядок, теперь было прибрано, а сама комната сияла чистотой. Матери Лоры тоже не было. — Лора? Госпожа Раави? Я посмотрел в зеркало. Я все еще был знатной эльфийской дамой, одетой в грязную ночную сорочку. Я мигом открыл шкаф и напялил на себя первое попавшееся платье — в первую очередь смотря на то, чтобы из него торчало как можно меньше разных завязок; чтобы оно как можно плотнее облегало тело; и чтобы мои причиндалы не вывалились из него, когда я снова приму облик Квиста Мерлоу. Красное. Но зато вполне удобное для путешествия в один конец. Я вышел из покоев госпожи Раави и проследовал уже известным мне путем. «Лишь бы Унцель дождался меня в лаборатории. Лишь Унцель дождался меня в лаборатории…» — повторял я про себя всю дорогу, пока спускался в лазарет. — Слава Великой Фрайе, вы еще тут! — воскликнул я, заходя в лабораторию и увидев Унцеля в компании еще одной черноволосой эльфийки. На незнакомке была красная бандана, обтягивающие штаны и подвязанная под грудью рубашка. — Вы же сами сказали, что желаете отоспаться пред важным днем, — ответил эльф. — Мы не смели вас беспокоить. Дело рук Лоры и ее матери… Женщина-оборотень заботливо дала поспать будущему убийце своей дочери… Как заботливо. — Доброе утро, госпожа Раави. Рада снова служить вам, — добавила и поклонилась, судя по всему, Фесинити? — И тебе доброе утро, Фесинити, — ответил я. — Вижу ты во всеоружии? Я бросил взгляд на две рукояти, торчащих из-за ее спины. — Охота на троллей дело нелегкое. А добыча артефакта из их логова… И того тяжелее. — Мы справимся, — коротко и сухо ответил я, подойдя ближе к Унцелю. — Ты готов, мастер? Унцель кивнул. Он тут же принялся сыпать на пол голубой песок из специального сосуда. Сначала на каменных плитах появился круг. В нем образовалась шестигранная звезда. Творчество было очень похоже на пентаграмму, если бы в самом конце эльф не испортил ее, добавив несколько лишних штрихов. От стен вновь стало отталкиваться старо-эльфийское наречие. Песок сиял все ярче и ярче с каждым произнесенным словом мастера, пока некоторые части фигуры не стали сыпаться внутрь образовавшихся черных дыр. Затем весь круг наполнился темнотой, и бездна забурлила. — Готово! Прыгаем вместе, держась за руки, — приказал эльф и подошел к самому краю. Я последовал за ним. Фесинити встала между нами и взяла в свои руки наши ладони. Крепко сжала. — Раз… — Два… — Три, блять! — закричал я и мы прыгнули в портал.Глава 22. Амулет Бога
— Ненавижу порталы… — произнес я ничем в самое ничто. У меня пропало всякое ощущение собственного тела. Было впечатления словно от всего Квиста Мерлоу осталась какая-то невидимая энергия, которая в этот самый момент блуждала по тьме и все, что могла делать — это только выражать какие-то мысли. — Первый раз? — послышалось из неоткуда. — Фесинити? — ответил я, казалось, силой мысли. — Да, первый. — О! Тогда будьте готовы. Когда мы окажемся по ту сторону портала у вас будет состояние, словно вы снова забеременели и у вас заново начался первый триместр. Вот бы знать, что она хочет сказать? Но, судя по ее по интонации, видимо, будет не сладко. — Ничего! — ответил я. — Справлюсь. Эльфийка больше ничего не говорила. Пустота лишь усмехнулась в ответ. Но зато заговорил Унцель. — Когда прибудем, сразу ищите укромное место. Нужно будет спрятаться, чтобы восстановить силы. — Восстановить силы? — отозвался я. — Я хорошо выспался…лась! Я хорошо выспалась! Пойдем сразу за амулетом! — Я говорю не про вас! — то, что дуло внутри бездны легким неосязаемым бризом все это время, теперь начинало свирепо завывать. Кажется мы приближались к выходу. — Восстановить силы нужно будет мне. Все мана уйдет на поддержание этого портала во время нашего перемещения. Какие останутся — портал заберет при выходе из него. Нужно будет заново копить магическую энергию. — Не поняла! — ответил я. — Почему портал забирает все силы? — А как вы хотели? — прозвучал голос эльфа и спустя пару секунд продолжил. — Приготовьтесь, мы почти у выхода! Вот блять! Если гребанный портал лишает странствующих по нему всякой магии, значит, когда мы окажемся на другой стороне, я потеряю облик госпожи Раави? О, нет-нет-нет-нет-нет! Ее же даже не будет рядом, чтобы снова перевоплотиться в мать Лоры! Унцель и эта…Фесинити не просто не станут помогать мне добывать Троххенбор, а скорее всего вообще прикончат на месте. — Поехали! — вдруг заорал голос эльфа, и я увидел свет, к которому сейчас стремительно мчалась моя сущность. Это было похоже на то, будто я снова вернулся на Землю, поехал в ближайший аквапарк и покатился с самой высокой горки. И вот теперь должен был выкатится из самой длинной узкой трубы с криками небывалого восторга. Выход на свободу становился все ближе и ближе пока я не выпал на конечной остановке и не покатился кубарем по склону, засаженному деревьями. Я катился довольно долго. Ветки царапали лицо, камни на пути больно отбивали бока, а спуск только становился еще круче, увеличивая скорость скатывающегося по нему тела чужака. Я остановился лишь ударившись о ствол какого-то дерева, преградившего путь. От сильного удара захотелось стонать, но я выдержал. Звук тела, катящегося следом со склона, заставил меня немедленно приподняться и отползти в сторону. Еще один стон. Дерево остановило следующего незваного гостя. — Сиськи Фрайи, как же больно! — выругалась Фесинити и кротко простонала. Последний уже катился кубарем прямо на нее. Удар. Теперь стонали двое. У меня было время взглянуть на руки. Большие мужские культяпки вернулись ко мне и теперь, все испачканные в сырой земле, сгибались и разгибались, пытаясь дать разуму привыкнуть к прежней внешности. Я бросил взгляд на ноги. Волосатые ноги и пенис, который счел нужным тут же проверить свою работоспособность тоже вернулись. Теперь нужен был запасной план по добыче древнего артефакта. Я мигом снял обувь и с большим трудом стянул с себя красное разорванное от падения платье госпожи Раави. Сунул все это под ближайший куст и теперь стоял в чем мать родила. Голоса Унцеля и Фесинити узнали друг у друга в порядке ли они, а затем я услышал возглас эльфа: — Госпожа! — крикнул он осторожно. — Госпожа Раави, где вы? Так. Так. Так. Думай, Квист! Думай! Какие у тебя есть варианты? Притвориться местным…кем? Странником, случайно вылетевшим из портала вместе с ними? А если они не станут со мной разговаривать и просто грохнут? Может сбежать и самостоятельно попробовать достать Троххенбор? Но я даже не знаю в какую сторону идти! У меня остался только один вариант. Убить обоих. Эти два эльфа все равно никогда не должны вернуться во дворец. Иначе они узнают, что госпожа Раави никуда не уходила и тогда новой служанке придет конец. Я медленно стал пробираться по зарослям в сторону своих бывших спутников. Они стояли у дерева. Унцель отряхивался, а Фесинити приложив раскрытую ладонь к бровям вглядывалась в даль. — Может она укатилась еще ниже? — предположила эльфийка. — Нет! — резко ответил Унцель. — Кусок ее платья остался здесь. На коре. Значит она также, как и мы ударилась об Йоховендрум. Только вот куда пропала?.. — У вас вообще не осталось силы? Вы могли бы использовать заклинание звукового поиска… — Ни капли. Нужно подождать хотя бы немного… — посетовал эльф, положил руку на ствол дерева, которое отбило мне все внутренности и вгляделся вдаль. — Как думаете, куда госпожа Раави могла деться? — спросила эльфийка. — Нет времени гадать, — грубо ответил Унцель. — Разделимся. Иди по правой стороне, а я пойду по левой. Встретимся у подножья горы. Либо кто-то из нас найдет госпожу раньше, либо мы встретим ее внизу. Надеюсь, Фрайа не решила забрать ее в свои чертоги… — Вы уверены, что она покинула портал? — Не думаю, что платье слетело с нее во время телепортации, — Унцель прикоснулся к волосам эльфийки и резко дернул. — Ай! — Это на случай, если ты тоже потеряешься, — успокоил эльфийку Унцель. — Меня найти ты сможешь, итак. Все. Иди. Встретимся внизу. Я спрятался за ствол большого Йоховендрума и наблюдал, как эльфийка медленно бредет среди кустов какого-то папоротника, раздвигая листья и осматривая все в поисках Раави. Она наклонялась, пропадая среди высоких зарослей, затем снова поднималась и продолжала путь. Так. Это лучший расклад. Нужно грохнуть телку, воплотиться в нее, встретиться с Унцелем внизу и убедить его продолжить поиски Троххенбора уже от лица этой девицы. Отличный расклад, взамен лишь одной жизни. Я медленно брел за Фесинити по лесу в ожидании удобного момента напасть на нее и лишить жизни. Жаль, что у меня не было времени узнать о способностях эльфийки, чтобы быть готовым к контратаке. Она продолжала спускаться по склону и оглядываться. Изредка она выкрикивала имя госпожи, которой я был, пока гребанный портал не высосал из меня всю энергию, и не получив ответа продолжала путь. В один момент я буквально на секунду отвлекся на оленя, который недалеко жрал траву, а когда вернул взгляд на эльфийку, та уже глядела на меня, с занесенным за спину коротким мечом. Я только успел увидеть, как оружие мелькнуло в ее руке и спрятаться за ствол одного из деревьев. Клинок впился в кору, словно обозленная оса в человеческую плоть, а птицы из ближайшего куста взмыли вверх и растворились в кронах, растущих здесь Йоховендрумов. Когда шум стих, я осторожно выглянул из-за укрытия. Там, где прежде стояла Фесинити — никого не было. — Блять! — шепнул я себе под нос, потому что к моей шее уже прикасалась холодная сталь. — Кто ты? — прозвучало у меня из-за спины. Это была эльфийка. Я узнал ее голос. — Меня…зовут Квист Мерлоу. — Где женщина, которую ты похитил? — Я не похищал… — Не ври мне. Твои следы здесь повсюду. Ты думаешь я слепая? Слепые следопыты никому не нужны, vah’ldis, — злым шепотом сообщила она мне на ухо. — Но я…не похищал никаких женщин, — повторил я, молясь, чтобы ее рука не дрогнула и клинок не проткнул меня насквозь. — Еще одна ложь и мой меч окажется у тебя в глотке. — Ну хорошо, хорошо, — сдался я, потому что другие варианты искать было некогда. — Я и есть госпожа Раави. Я все подстроил, потому что мне нужен Троххенбор. Я почувствовал, как давление на мою шею усиливается. Сучка не верила в историю. — Стой! — крикнул я. — Я докажу! Там в кустах, чуть выше, я снял красное платье, в котором отправился сюда с вами. В этот момент следопытка схватила мои руки и завязала их за спиной. Затем привязала к дереву, и погруженная в молчание скрылась в зарослях. Через какое-то время она вернулась с разорванным красным платьем в руке. — Не знаю, что ты за хрен, но, уверена, что Унцель найдет применение твоей бесполезной жизни. Или смерти. Фесинити отвязала меня и толкнула со склона. Я заскользил вниз к месту, где мои бывшие спутники и настоящие враги ранее договорились встретиться. — Как вы и говорили. Этот ублюдок следил за нами! — прошипела Фесинити и толкнула меня на землю. Я упал прямо у ног мага. — Он утверждает, что все это время притворялся госпожой Раави. — Я знал, что это путешествие скрывает какой-то подвох, — мудро и спокойно ответил эльф. — По крайней мере нам теперь не придется рисковать своими жизнями, вступая в схватку с могущественными троллями. Дождемся, когда я накоплю свои силы и отправимся обратно. — Вы не можете оставить меня здесь одного? — запричитал я. — Не бойся, несчастный. Мы заберем тебя обратно и казним по всем законам Объединённого Королевства за самое гнусное преступление. Госпожа Раави сама решит, насколько жестокой должна быть пытка перед смертью того, кто выдавал себя за нее. Вот черт! Это огромный шаг назад. Нужно срочно убедить их остаться или хотя бы не забирать меня. — Поймите! Я делаю это потому, что пытаюсь предотвратить конец света в Аталии! Вы должны помочь мне, чтобы миллиарды существ всех рас смогли продолжать жить! Эльфийка влепила мне пощечину, чтобы я заткнулся. Но я не унимался. Подняв голову, я продолжил хаотично сыпать на своих спутников массу разных фактов. — На мир обрушится зомби-апокалипсис, Итрания умрет, но у Аталии, за завесой, все еще есть шанс спастись! Только мне нужен… На мое лицо обрушился очередной удар. — Да заткнись ты! — приказала эльфийка. — Нам нет дела до Аталии и любого другого бреда, который ты пытаешься нести. Господин Унцель, позвольте мне прикончить лжеца, если он еще хоть раз откроет свой рот? Я с любопытством перевел взгляд на эльфа, и… Он кивнул. Чертов сукин сын! Похоже теперь мне предстоит придумать план, как не пустить свое тело на плаху, а затем вернуться в логово троллей за Троххенбором. — Что это? — вдруг произнесла следопытка и принялась оглядываться вокруг. — Тише, — ответил Унцель, а его глаза наполнились страхом. — Тролли… Молчите. Будьте ниже травы и тише воды, если хотите дожить до завтрашнего дня. Толчки, похожие на землетрясение сотрясали лес вокруг. Существо, которого боялся каждый в Итрании сейчас шагало в относительной близости, а каждое прикосновение его ступни с землёй заставляло листья дрожать и скидывать с себя капли утренней росы. Если всем остальным в моей компании было что терять, и они сыкливо прятались в кустах и за стволами деревьев, то мне терять было нечего. Я медленно оглянулся, оценивая свои шансы не быть схваченным сразу при попытке к бегству и как только понял, что шаги чудовища стали удаляться, сорвался с места и заорал что было мочи: — Сюда! Мы здесь! Здесь! Логика была проста. Если мне суждено сдохнуть, то какая разница, где и при каких обстоятельствах это сделать. Едва звуковые волны моего голоса добрались до огромных ушей, который я, как и настоящий Квист Мерлоу, видел до этого только на картинках в интернете, шаги прекратились, а затем тварь стала стремительно возвращаться. — Гребанный идиот! — зло прокричала следопытка. — Мы не убежим! Скрыться, когда тролль уже учуял свою жертву, невозможно. Я выпрямился и встал посреди утоптанной мертвой земли. Прямо посреди зеленого леса была местность, которая дышала смертью и даже сорняки были не в силах прорасти здесь. Пипирка Квиста развивалась от поднятого ветра бегущим в нашу сторону монстра. Кроны деревьев были своеобразными кулисами, из-за которых с минуты на минуту должен был появится местный Годзилла. В этот я не понимал, что буду делать, когда огромная тварь предстанет передо мной. Перед моими глазами уже давно стояла только Лана, которую я должен был убить любой ценой, вместе с ее армией живых мертвецов. Все остальное не имело значения. И вот, когда я уже был готов увидеть исполинскую синюю тварь, валящую деревья на своем пути, передо мной задрожала земля. Но не так как до этого. Словно глубоко в самых недрах планеты вдруг проснулся могучий вулкан, а потоки газов, пепла и лавы сейчас пытались вырываться наружу, пытаясь найти слабое место в земной коре. Я обернулся и увидел, как Унцель стоит, подняв руки к небу, а над его ладонями кружится сгусток энергии, похожий на вселенную, только очень крохотных масштабов. Я отвлекся. Что-то задело мою ногу. Заяц, испугавшийся сотрясения земли? Я опустил голову и увидел… Прорывающийся на свободу олений череп! Я стал бросать свои взгляды по сторонам. Отовсюду из-под земли выползали скелеты животных, людей, эльфов, орков, гномов, ледяных демонов, единорогов, кентавров и других существ, которые когда-либо умирали в Ущелье Вечности и чьи кости томились здесь миллионы лет. — Унцель, ты ебаный некромант?! — заорал я, оборачиваясь к эльфу. Глаза советника госпожи Раави светились фиолетовым, а его лицо как будто просвечивало насквозь, являя мне ужасную картину светящегося черепа темного эльфа… Неужели это он…папочка Лоры? Армия нежити собиралась вокруг меня, готовая противостоять ужасному существу, устремившемуся в нашу сторону. Сейчас восстали из мертвых даже гребанные динозавры и теперь были готовы вгрызаться своими окостенелыми зубами в плоть тролля. Орки, эльфы, люди и гномы держали в руках ржавые клинки и щиты. Те, кто умер гораздо раньше теперь вооружился камнями, сохранившимися после того, как древко, которое прежде держало их, сгнило и больше не служило рукоятью. Я утонул в море мертвецов, которым затопило всю мертвую поляну. Наконец перед нами повалилось несколько деревьев и из леса вышел… — Это же не тролль! — заорал я. Вместо огромного синего существа, картинками которого был заполонен интернет через две с лишним тысячи лет по запросу «тролль», на авансцену вышло прекрасное создание. Женщина, размером с самое высокое дерево в Ущелье Вечности, где, между прочим, любое из них могло посоревноваться в своей высоте с некоторыми горами, которые мне приходилось видеть в своей жизни. На деве были стальные трусики. Лиф. Наколенники и сапоги, защищающие уязвимые части на ногах. На лбу у девицы светилась золотая диадема, тонущая в кудрявых черных волосах. Троххенбор… Амулет, который был сейчас гигантских размеров, тонул в декольте между ее огромных буферов. В руках у красотки томился короткий меч, а за спиной висел…арбалет? — Это же ебаный титан! — заорал я, оборачиваясь в сторону эльфа, продолжающего поднимать мертвых. Но никто не ответил. Гребанные неандертальцы две тысячи триста пятьдесят четыре года назад думали, что титаны, на минуточку, те, что являлись Богами Итрании, это вонючие тролли! И если встреча с синими уродами не сильно пугала меня, то знай я, что амулет предстоит отобрать у титана, я бы никогда не решился на это сумасшедшее путешествие! Ущелье Вечности! Вечности, блять! И мне не хватило мозгов понять, что титаны как-то могут быть связаны с таким названием?! — Глупцы! — разнесся голос великанши по долине. — Зачем вы пришли в дом своих Создателей? Армия оживших скелетов стояла неподвижно, ожидая приказа некроманта. — Миллионы таких же насекомых уже приходили сюда и кости каждого из них были погребены в этой земле! — проговорила громадная телка. Правильно было бы думать о том, как спастись, но в мою голову начали лезть мысли о том, как было бы круто трахнуть такую огромную девицу и повисеть на ее исполинской сиське. Может взамен она отдаст мне амулет? Да, что с тобой, Квист? — Сейчас я убью вас и снова подарю покой этому месту! — прогромыхала женщина. Титан достала свой меч из ножен и замахнулась. Армия мертвецов сорвалась с места и понеслась в ее сторону. Битва началась…Глава 23. Убийца Богов
Я уже учувствовал в битве. Правда был пешкой в совершенно чужой игре. Но по крайней мере тогда со мной оставались мои способности. Сейчас же я стоял абсолютно голый посреди поля битвы, где титан, один из тех, кто создал жизнь в Итрании, собирался сразить орду нежити, вызванной Унцелем скорее для того, чтобы отвлечь от себя внимание, а не на самом деле противостоять Богу. В голову больно ударило. Я нагнулся, подумав, что старый ржавый меч одного из мертвецов не удержался в костлявых руках и упал мне на затылок. Оглянулся. Вокруг брели только костяные животные. Эльфы, люди, орки и гномы, которые уже однажды пали на этой земле ушли в авангард, в отличие от неповоротливых млекопитающих, которые похоже были подняты по принципу «заодно» и от них вообще не ожидалось никакого толку. Губами я почувствовал вкус крови. Прикоснулся пальцем к носу. Вот блять. Он оказался в крови. Похоже это был ни чей-то удар, а первый симптом смертельной болезни, которую я заполучил при первом использовании Троххенбора. Я точно знаю. С кашля с кровью начался мой рак в прежнем мире. Похоже сейчас что-то было с головным мозгом. Ну почему это сработало именно сейчас, в преддверии самой важной битвы?! Земля затряслась так, что я свалился с ног. Похоже меч титана настиг поля боя. Я видел, как скелеты вокруг меня падают, и осыпаются на землю бесполезными костями. Нужно непременно сообщить Унцелю, что весь его план собачье дерьмо и что еще через пару ударов от его армии не останется ничего. — Если ты думал остановить титана таким способом, то кажется… — проорал я и тут же заткнулся, едва увидев эльфа и его спутницу. Гребанные нелюди прямо на моих глазах прыгнули в портал и исчезли. Следующий удар титана вновь сотряс землю. Очередная партия костей рассыпалась вокруг меня. Оружие громадной телки не давало мне удержаться на ногах, но в остальном действовало на меня довольно безобидно по сравнению с скелетами, чьи кости скрепляла магия и рассеивалась при столкновении с ударной волной более могущественного магического оружия титана. А может быть именно оно активировало последствия от использования амулета? Ладно, в любом случае у меня не было выбора. Нужно было достать Троххенбор и отправиться в Аталию. Едва удерживаясь на ногах от постоянных сотрясений, я направился в сторону великанши. Я видел, как бесполезные скелеты набрасываются на исполинские ноги, а Богиня неповоротливым, но резким движением сбрасывает их с себя. Скелеты эльфов и людей, которые успели забраться выше колена, сейчас карабкались по девице, словно она была огромной горой. Они вонзали свои ржавые мечи в ее плоть, а затем использовали воткнутые оружия вместо ступеней. Я спрятался за одной из груд костей и ждал пока тьма мертвецов поредеет, и я смогу подобраться к Богине. Толпы скелетов динозавров набрасывались на титана один за одним и оттягивали мою встречу с ним. В один момент, когда я уже собирался рвануть в сторону огромной девицы, прямо передо мной раскрылся портал и оттуда вылетели Унцель с Фесинити. Они ударились о мертвую землю и застонали. — Добро пожаловать домой, — улыбнулся я тому, что у проклятых трусов не получилось смыться. — Что? — поднял голову Унцель и огляделся. — Вот дьявол! Я так и думал, что портал не сработает! Эльф помог следопытке подняться на ноги, но они тут же снова упали от воздействия настигшей их ударной волны. Я свалился на кучу костей, за которой прятался. — У тебя остались силы? — заорала эльфийка — Совсем немного! — ответил Унцель. — У меня припасено зелье, но я не думал расходовать его так быстро! — Сейчас! Нужны еще мертвецы! Когда тряска прекратилась, я поднял голову и посмотрел на Богиню. Мне показалось, что у армии нежити появился шанс на победу. Несколько скелетов повисли на руке титана и принялись вкалывать в ее кисть свои ржавые клинки. Богиня выпустила меч из рук, и он с грохотом ударился о землю. Унцель откупорил пробку от флакона с розовой жидкостью и выпил содержимое до дна. Затем он поднялся на ноги, возвел руки к небу, и та гора костей за которой я прятался, вновь начала оживать, принимая облик давно усопших живых. — Кажется мы можем завалить ее! — восторженно заорал эльф. — Фесинити! Ты должна забраться на монстра! Изрешети ей голову своими кинжалами! Я был сторонним наблюдателем до последнего. Армия нежити действительно одерживала верх. Создавая других живых, Боги предусмотрели свое превосходство, но убивая в одном месте миллионы существ, посягнувших на их территорию, они сами того не подозревая, создали могучую армию своих врагов. Теперь титан, словно загнанный в тупик медведь, пытался освободиться от костлявых сетей, которые спутывали его и приближали ту самую вечность, в честь которой было названо ущелье, к концу. С одной стороны я был рад, что жестокий Бог не сможет причинить мне вреда, а с другой — возможно в этот самый момент я нарушал законы времени и менял будущее, убивая эту огромную телку. Ведь если бы не я, некромант и следопытка никогда бы не оказались здесь… Громадная девица свалилась на колени и сотрясла ущелье своим падением. Тысячи скелетов связали ей руки и теперь тянули в разные стороны, не позволяя даже пошевелить ими. Фесинити бежала в сторону Богини ловко перепрыгивая кучки костей, чтобы навсегда лишить титана жизни. Я должен встать на сторону Бога! Это мой единственный шанс выжить! Как только я принял это решение и вытер очередную порцию крови, скопившейся над верхней губой, то помчался в сторону титана, скрываясь за горками из костей, чтобы Унцель, до сих пор поднимающий из недр земли мертвецов, не остановил меня. Едва я оказался у почти побежденного тела, то тут же дотронулся до ноги Богини. И принял ее облик. Теперь нас было двое. Пусть я и не имел всех способностей неизвестного мне божества, но ее размеров было уже достаточно для того, чтобы противостоять армии мертвецов. За несколько секунд я стал размером с гору, с которой мы катились, как только оказались в ущелье. Виды отсюда были просто великолепны. Далеко под скалой, тонущей в облаках, с большой высоты обрушивался водопад, поднимая в воздух облака пара. Справа, как только мертвая земля заканчивалась и наступал небольшой пролесок, спокойно спало огромное озеро, а в нем плавало длинношеее существо. Тут был вулкан, пробужденный неистовством великанши и выбрасывающий в небо тучи черного дыма. Вот оно. Пристанище Богов, создавших Итранию… А где остальные создатели? Кажется еще в детстве мать читала Квисту мифы о них. Считалось, что титаны спят вечным сном, пока один из них стережет их покой. Похоже, сегодня была очередь той девицы, в обличии которой я сейчас стоял абсолютно ногой. А у меня не было даже возможности заценить божественные сиськи. Как только я осознал свои новые размеры, то тут же взял за руку стоящую на коленях Богиню и помог ей подняться. Скелеты посыпались с нее, словно куча муравьев с муравейника. Затем я наклонился, поднял меч и протянул его владелице. Титан взяла клинок. Ее глаза загорелись красным, и она принялась в ярости размахивать им. Теперь каждое касание меча земли вызывало поток пламени, который не только развивал чары, поднявшие мертвецов, но и превращал их кости в пепел. Я видел крохотного Унцеля, продолжающего поднимать из земли «насекомых», но, к большому сожалению, не мог видеть его взгляда. Когда эльф понял, что его орда проигрывает, то бросил затею поднимать мертвецов и наколдовал небольшую сферу, которая защитила его от настигнувшей через мгновение волны пламени. Тогда я подошел ближе, взял громадный валун и занес его над некромантом.Волна пламени за волной накатывала на него, пытаясь преодолеть защитную силу сферы. Наконец я разглядел лицо Унцеля. Оно все исходило потом, а слегка голубоватый купол начал мерцать под давлением атакующей силы. Я выждал момент, когда мерцание стало чаще и обрушил на него камень. Все тело эльфа расплющило. Из-под валуна потекла кровь, а руки и ноги, не попавшие под камень, принялись содрогаться в конвульсиях. Унцеля больше не было. Все ожившие скелеты после смерти некроманта встали в ступоре. Их глаза перестали гореть синим и теперь они больше напоминали бездушные статуи. Я оглянулся, чтобы обнаружить Фесинити, но следопытки нигде не было. — Ты помог мне, человек, — прогрохотала на всю долину Богиня и засунула меч в ножны. Затем она прикоснулась ко мне, и я вновь принял облик Квиста Мерлоу. — За твою помощь я позволю тебе уйти с миром. Ты будешь единственным человеком, который увидел своего Бога и остался в живых. Вот моя награда! Я вновь вытер кровь с носа. — Мне нужна твоя помощь! — набрался смелости выкрикнуть я. — Твоя жизнь — это уже награда. Уходи! — Нет! — воспротивился я, чувствуя себя залезшим по бобовому дереву на самые небеса. — Мне не нужна жизнь. Я все равно умру в ближайшее время! Мне нужен твой амулет! — Амулет времени? — удивилась великанша и дотронулась до Троххенбора, висящего у нее на груди. — Он не предназначен для рук смертных! — Только с ним я могу спасти жизнь на Аталии! — Какое мне дело до Аталии? — возмутилась Богиня. — Уходи, пока я не передумала! — Ты не понимаешь… — жаль я не знал ее имени. — Через две тысячи триста пятдесят четыре года все живое на Итрании умрет. — Я знаю. — Что? — опешил я. — Оргик пишет судьбу этого мира прямо сейчас. Он уже рассказал нам эту историю на одном из недавних пиров! Оргик. Так по легенде зовут титана судьбы. И выходит, что не просто по легенде. — Раз вам нет дела до своего детища, помогите мне спасти хотя бы Аталию! — я тут же продолжил, пока она не перебила. — Я знаю, что ты скажешь! Что у Богов Аталии свои планы! Но какое тебе до них дело? Сегодня я спас тебе жизнь и взамен прошу лишь одного — дать мне амулет. Если он спасет жизни моих близких это будет достойным вознаграждением за спасение! Все это время мне приходилось прямо-таки рвать глотку, чтобы докричаться до титана. Надеюсь, она расслышала каждое мое слово. — Дай мне свою руку, — прогремел голос Богини, и она встала на одно колено, чтобы дотянуться до меня. — Твое будущее само скажет, должна ли я отдать тебе Троххенбор. Я протянул ладонь. Огромный палец дотронулся до нее и голубые глаза титана тут же заполнились тьмой, а в глубине бездны загорелись маленькие огоньки. Я словно смотрел в ночное, усыпанное звездами небо, пока великанша рассматривала мою судьбу в деталях. — Тебе не понадобиться амулет, — сказала она, когда вышла из транса и поднялась с колена. — Что? Почему? — Хм. Тебя действительно ждет битва за счастливое будущее Аталии. Но амулет тебе не понадобится, — сказала богиня и поднялась на ноги. — Как тогда я попаду на нее? Без амулета это невозможно! — я орал так, как будто у меня забирали последний шанс на спасение. — Я перемещу тебя в будущее. Но амулет должен остаться в Итрании. — В Итрании? — Когда ты уйдешь отсюда, мое дитя, что прячется на той горе, убьет меня и заберет Троххенбор. Эльфийка продаст его одному купцу, тот другому и в конце концов амулет попадет в руки к гномьему шаману, у которого ты и заберешь его, чтобы встретиться со мной. Я бросил взгляд на гору. Богиня говорила о Фесинити. — Это она? Убийца Богов? — Да, — смиренно ответила великанша. В наше время легенда об убийце Богов была также популярна, как гоблинские кулинарные рецепты. Считалось, что однажды одна эльфийка добралась до пристанища титанов и убила их спящими в своей колыбели. Квист всю свою жизнь считал, что это всего лишь легенда. — Почему ты не сожжешь тот лес вместе с ней и не предотвратишь свою смерть и смерть своих братьев и сестер? — крикнул я. — Нельзя менять историю, которую написал Оргик. Иначе всю вселенную ждет гибель. Не печалься, мой спаситель. Мы давно утратили страсть к жизни и конец существования — это всего лишь новый этап на пути наших душ к бесконечности. М-да…Жаль, что я сам положил конец создателям этого мира. Но раз великий писатель судеб Оргик предсказал мне заняться своими делами — это я и сделаю. Жаль только, не вышло трахнуть гигантшу перед великой битвой. — Спасибо! — криком поблагодарил я. — Тогда отправь меня в Аталию! За три месяца до начала битвы. Там я и сам разберусь! — Нельзя. Твоя болезнь убьет твое тело на следующее утро. Я отправлю тебя в день битвы! Ты сделаешь, что должен и умрешь. Ну спасибо за боевой настрой, блять! Огромная рука потянулась в мою сторону. — Постой! Я знаю только один способ, но не хочу использовать его! Подскажи мне другой выход! Как спасти мир и не убивать… — Другого выхода нет, спаситель! Ты сам поймешь это, когда придет время. — Я… Я не успел договорить. Палец великанши прикоснулся к моей голове и все перед глазами превратилось в разноцветное месиво. Великанша с ее буферами, нагрудниками и наколенниками, лес позади, голубое небо — все поплыло передо мной, а в следующий миг я уже стоял под проливным дождем на высоком холме. Справа, занесенный снегом, стоял дирижабль. Лампы и надпись «СВЕРХНОВАЯ» на нем светились, по-видимому, до сих пор питаясь энергией генераторов. Внизу, в долине, томилась целая тьма мертвецов, во главе которой верхом на ледяном демоне сидела Лана. Я не видел лица маленькой дьяволицы, но знал, что она улыбается в предвкушении великой битвы. Я посмотрел на себя. На мне были доспехи, на бедре в ножнах меч, поднятое забрало прикрывало мои глаза от лучей восходящего солнца. — Почему я, блять, одет? — произнес я вслух, не понимая почему при перемещении во времени я как будто вселился в тело Квиста Мерлоу, а не вылупился из портала, словно новорожденный младенец. — Это лучшее, что было в чертогах у гномов, — произнес женский голос. — Так, что заканчивай ныть и лучше приготовь речь для орды. Я повернул голову. Рядом со мной, верхом на слонороге сидела Валькирия. Доспехи, надетые на нее, я уже имел возможность видеть и снимать в тот момент, когда трахал ее в толчке своего бывшего офиса. — Валькирия? Как я здесь оказался? — Блять, только не говори, что опять произошла какая хуета в преддверии гребаной битвы? Знамена в руках оживших мертвецов, на которых был изображен череп с длинными эльфийскими ушами, развивались далеко внизу. Армия зомби ждала приказа своей повелительницы. — Я помню только как Богиня перенесла меня в день битвы. Но почему ты разговариваешь со мной, как будто не удивлена видеть? И почему я одет, хотя не помню, чтобы собирался на битву? — Теперь все понятно… — посетовала гномиха. — Вот почему вчера весь вечер ты ходил на автопилоте и даже не предложил трахнуться накануне битвы… — Я вернулся вчера? Гномиха, что-то смачно разжевала и выплюнула на землю. — Да. Появился на пороге дирижабля со своим крохотным членом наперевес. Говорил, что знаешь, как выиграть битву. Но сколько бы Сенна, Гнузз и я не разводили тебя на разговор, ты молчал, словно тебе отрезали язык и засунули в собственную задницу. — Я делал еще что-то? Говорил? — Да. Ты заставил Сенну настроить аппарат на трабзоскоп эльфов, чтобы связаться с Ласковой Тенью. Уж не знаю о чем вы говорили, но после беседы с ней ты вышел с тем же каменным лицом. Я решила, что ты попытался склонить эльфов на нашу сторону и тебе это не удалось. — Мне было нужно не это… — я схватился за голову, поняв зачем звонил Лауре. Валькирия посмотрела на меня большими глазами. — Бац! Квист вернулся! — орк шлепнул меня по спине и встал, с противоположной стороны от гномихи. — Я говорил, что вчера был не Квист! Квист сегодня! — Как дела, дружище? — я снял железную перчатку и пожал руку Гнуззу. — Я собрал орков, как ты и просил! — он указал за мое плечо. Я обернулся. За моей спиной в гробовой тишине стояла орда орков. Все они, как послушные солдаты выполняли приказ держать строй. У них в руках были топоры и щиты. Кольца торчали из их ушей, носов, губ. Пасти были искривлены в страшном оскале. Я перевел взгляд в другую сторону. За спиной Валькирии стояла орда гномов. Они не пользовались щитами. Только огромные двуручные секиры, размером, превышающим их собственный рост. Все держали знамена, на которых был изображен щит с тремя красными крестами — это был герб Аталии. — Ну дак что тебе нужно было от Ласковой Тени? — спросила Валькирия, стукнув меня в плечо. — Чтобы она приехала сюда. — С армией эльфов! Это отличные новости. Подмога нам не помешает. Жопой чувствовала, что это мое последнее утро, но сейчас мне кажется, что у нас есть шанс. — Нет, — перебил я гномиху, устремив холодный взгляд в сторону мертвецов, на фоне которых за горизонт пряталась огромная луна. — Тогда зачем? — Она единственная кто может убить Лану. — Квист! — донесся голос из-за моей спины. Я обернулся. Среди армий орков и гномов в мою сторону шла Лаура Тэйфаллен, ранее известная Валькирии и Гнуззу, как Ласковая Тень. — Лаура… Эльфийка крепко обняла меня и шепнула: — Ты готов? Как только начнется бой мы должны убраться отсюда подальше. Два ледяных демона ждут нас за тем холмом…Глава 24. Сражение за Жизнь
— Квист? Ты слышал меня? — вопрошала Ласковая Тень вглядываясь в мои глаза, которые в этот самый миг наполнялись слезами. — Что с тобой? Черные тучи сгущались над нашими головами. Ливень усиливался. Факелы загорались в руках воинов, которые этим утром были на нашей стороне. — Прости меня, Тень… — я шепнул ей на ухо и крепко обнял. — Простить? — она отпряла от меня, а ее взгляд сделался настороженным. — За что? — Лана… Она твоя сестра, — я оглянулся и бросил взгляд в сторону толпы мертвецов. Луч, который прорывался сквозь затянутое небо, словно прожектор, выхватывал маленькую дьяволицу среди орды зараженных нелюдей. — Как… — Она внушила тебе забыть прошлую жизнь, — ответил я на вопрос, подобрать слова, к которому эльфийке было тяжело. — Основные ее детали. Нас с тобой… Вернее, Квиста… Это долгая история. Но, если вкратце, однажды мы с тобой чуть не поженились. Затем бросили свою прошлую жизнь и начали все с чистого листа. По отдельности. — Значит это были не сны… — она крепко обняла меня и наши губы соприкоснулись. Это был жадный поцелуй. Наполненный страстью, любовью и отчаяньем. Я ответил. Хотя знал, что он скорее всего ничего не изменит. Дождь со снегом усилился. Ее белоснежные пряди теперь намокли и висели на щеках. Ее руки гладили мои скулы, а сама эльфийка смотрела на меня влюбленными глазами. — Ты же понимаешь, что я не он? — задал я вопрос, который должен был задать. — Да… — она опустила руки. — Но…ты сказал, что его воспоминания с тобой. Его тело тоже. Разве это не все, что представляет из себя разумное существо? — Нет, Тень, — ответил я, хотя мне очень хотелось сказать обратное. — Есть еще мысли… Мне хотелось обнять ее, взгромоздиться на Ледяного Демона и улететь далеко отсюда, чтобы наконец начать жить счастливой жизнью. Тот год, который мы прожили в Раю был удивительным. Еще никогда я не чувствовал себя счастливее, чем в этой гребанной виртуальной реальности. Надо было остаться там! Не надо было пытаться что-то изменить и тогда, возможно, я был бы до сих пор счастлив и мне не нужно было делать этот тяжелый выбор… — Ты…просил простить меня, Квист, — вырвала меня из мыслей Ласковая Тень. — За что? Я закрыл глаза. Звук разбивающихся о доспехи моих воинов капель затмевал разум и останавливал от следующих слов. Но я должен был быть с ней честным. — Есть только один способ убить твою сестру… — Черт, Квист. Пожалуйста, не надо убивать ее… — Твоя смерть, — я перебил эльфийку, не выслушав до конца ее просьбу. — Что? — Только оружие, забравшее жизнь родного для темного эльфа существа и облитое его кровью, может убить монстра. Все остальные попытки будут тщетны. Прости… Эльфийка убрала руки от меня и принялась мотать головой. Сзади подошли два орка и схватили Лауру Тэйфаллен под руки. Они были предупреждены мной накануне? — Нет! — Ласковая Тень попыталась вырваться из огромных лап нелюдей, но это было не больше, чем беспомощное порхание мотылька в закрытом сосуде. — Есть еще способ, Квист! Доверься мне! Пожалуйста! Не убивай меня! — Успокойся, любовь моя, — я снял перчатку и дотронулся до ее лица. — Я не трону тебя. Но и не могу отпустить. Слишком многое поставлено на кон. Что за способ тебе известен? — Я не могу тебе сказать… Пока — Лаура наконец перестала пытаться вырваться из рук орков. — Ты не поймешь. Просто… Не лезь в эту битву. Прошу тебя… — Я не могу, — я бросил взгляд на Валькирию и Гнузза, которые делали вид, что им нет дела до сцены, развернувшейся на Твердыне Бесконечности. — Мои друзья сейчас будут рисковать своими жизнями. Я должен быть с ними. Эльфийка снова замотала головой. — Нет! Пожалуйста! Ты не понимаешь! — Уведите! — приказал я и отвернулся, чтобы сдержать слезы. Орки потащили Ласковую Тень в клетку, приготовленную специально для нее. Туда, где эльфийка будет далеко от боя, но рядом, если у меня не останется другого выхода. О, Боги! Великие титаны! Если в этом мире вы еще живы…Пожалуйста, дайте нам силы победить орду мертвецов и спасти этот мир. Но только не такой ценой. Не ценой смерти любимой женщины. — Я все слышала, — сказала Валькирия, как только я вернулся на свое место и глубоко вдохнул морозный утренний воздух. — Тогда ты знаешь, что должна сделать, если я погибну и наши воины будут проигрывать… — Если бы я не любила тебя… — она запнулась, но тут же продолжила. — Как друга. То прямо сейчас засунула бы твою голову в задницу Гнуззу за то, что ты рискуешь тысячами гномов, когда можешь отдать всего одну эльфийскую жизнь… Мертвецы без своего предводителя почти не имеют шансов на победу. Я промолчал. Снег с дождем из проливного ливня превратился в морось. — Ну, а ты Гнузз. Тоже так думаешь? — спросил я у удачливого орка, не поворачивая головы. — Гнузз считает, что за любовь нужно драться. Бац! И все! Чего бы это не стоило. Мне показалось, что умственно отсталый нелюдь не совсем уловил суть разговора. Но его слова все равно подбодрили меня. Горн прозвучал со стороны орды мертвецов. Протяжный гудок. — Что это? — спросил я. — По законам этого мира после трех гудков начнется битва, — послышался голос из-за спины. Я повернул голову. — Сенна? — Найдется местечко в авангарде? — ботаничка улыбнулась и встала между мной и Гнуззом. Вместе с ней был Вингуир Айр Горрох. Он сжимал свою ладонь на заднице орчихи, а во второй руке держал топор. — Я вижу вы все-таки замутили? Сенна посмотрела на своего орка влюбленными глазами. — По крайней мере теперь мне есть из-за кого подставлять свою задницу. И кому, — улыбнулась она. — Ты точно хочешь биться в рукопашном? У тебя на дирижабле нет никаких навороченных орудий? — Мощности генераторов хватит только на то, чтобы вернуть вас всех обратно в будущее, — ответила она, но мне показалось, что что-то заставило ее солгать. — Нас? — Я нашла свое счастье, Квист. Если мы выживем сегодня, я нарожаю детишек своему котику, и мы заживем долго и счастливо в этом времени. В будущем у меня ничего не осталось. Я положил руку на плечо Сенне. — Спасибо. Орчанка кивнула. Снизу донеслось два протяжных гудка. Пустоши Мерзлых Земель разнесли сигнал на многие километры вокруг. — Скажешь что-нибудь своей орде? — спросила Сенна. Я обернулся еще раз взглянуть на огромную армию орков и гномов, готовых противостоять живым мертвецам. Затем вынул меч из ножен и поднял над головой. Оружие оказалось очень легким. Гномья работа? — Посмотрите туда! — я указал на орду мертвецов, на которую уже падал просвет и освещал каждого зараженного, стоящего в авангарде вражеской армии. — Эти твари уже убили один мир! Да, Итрания мертва благодаря эльфийке, которая возглавляет ряды наших врагов. Но у нас есть шанс! Мы с вами здесь. Можем дышать! Чувствовать прикосновения близких! Радоваться, проливая кровь врагов! Это и есть жизнь! Если кто-нибудь из тех, кто сейчас внизу, укусит вас, вы навсегда распрощаетесь с тем, что делает вас живыми. Вы почувствуете такую жажду, что начнете нападать на своих союзников и разрывать их на куски. А когда все живые падут на поле боя, вы двинетесь в Аркалис и другие города! Но не для того, чтобы порадовать своих жен, мужей и детей новостью о победе. А для того, чтобы и их лишить жизни! Три протяжных гудка возвестили о начале битвы. Я бросил взгляд на живых мертвецов. Крик маленькой дьяволицы заставил орду двинуться вперед. — Если сегодня Бог Судьбы написал нам с вами умереть… Пусть будет так! По крайней мере, мы будем знать, что сделали все, чтобы защитить своих родных! А если Бог Отваги поймет, что никогда не видел такой бесстрашной армии, то пусть возьмет за глотку титана, что написал нам умереть и придушит этого ублюдка! Орда орков и гномов разнесла дикий вопль по просторам Мерзлых Земель. — Вперед! — заорал я и оползень бесстрашных воинов помчался с холма на орду мертвецов. — Хорошая речь, — Валькирия достала топор из-за спины. — А теперь давай спустимся вниз и надерем им задницы. Я был еще на середине пути, когда наши с маленькой дьяволицей армии схватились у подножия Твердыни Бесконечности. Вместо привычного звука столкновения металла с металлом, сейчас слышался только рокот мертвецов и возгласы живых. Первый зомби возник передо мной неожиданно. Кожа на его лице уже сгнила, а блеклые глазные яблоки за последние три месяца слишком сильно впали в глазницы. Я размахнулся своим клинком и снес половину головы зараженного. Поверженное тело упало на лед. Не так уж и сложно! С таким оружием мы быстро окучим это поле. Все останутся живы, а Лана просто навечно поселиться в какой-нибудь подземной тюрьме. Я снес голову следующему мертвецу. Эльфья башка, из которой выпали почти все волосы с глухим стуком упала на ледяную землю. Тело рухнуло вслед за ней. С каждой минутой мертвецов становилось больше и больше, так, что я перестал их считать. Мы яростно сражались уже долго. Небо почти прояснилось, а мокрый снег застыл и сейчас не мешал делать ловкие движения. Сенна, Валькирия, Гнузз и Вингуир Айр Горрох сражались рядом со мной. — Это оказалось проще чем я думал, — сказал я Валькирии, после того как тело очередного мертвеца без головы свалилось на землю. — Рано, Квист, — отозвалась гномиха и опустила топор, смотря за мою спину. Я обернулся. С запада на нас бежала толпа угнетенных… Спрятавшаяся в сугробах часть армии мертвецов отрезала нас от наших воинов. — Стена щитов! — заорал я своим, попавшим в ловушку, воинам. Орки тут же выстроили баррикады из своих щитов со всех сторон. — Они отрезали нас от нашей армии! — орала Сенна. Подмога маленькой дьяволицы, спустившись с западного невысокого холма, словно нож, разрезающий масло, встала между нашей группой и остальной ордой гномов и орков. Ледяной Демон навис над нами сверху. Это была Лана. — Привет, папочка! — выкрикнула она противным электронным голосом. — Как тебе мой фокус? Я же умная девочка? Похвали меня! — Чего ты ждешь? — запрокинул голову я, чтобы видеть своего врага. В это время остатки моих воинов героически сдерживали надвигающуюся тьму мертвецов. — Убей меня и покончим с этим! — Не торопи события! Еще чуть-чуть и мои воины прорвутся через ваши оборонительные редуты. Тогда твоя просьба исполнится, — она захохотала. Я видел, как мертвецы взгромождаются на орков, держащих щиты и облепив каждого из них, словно мухи куски дерьма, разрывают их на части. Павшего воина тут же заменял другой орк, но зараженным было все равно кого жрать. Стена щитов не выдерживала такого безумного натиска. — Кажется все-таки я покровительница этого мира! — рассмеялась Лана. — Можешь не переживать. Как только живые смирятся с моим господством, я перестану убивать всех подряд. А может и нет! — дьяволица снова расхохоталась и взмыла вверх. — Прощай папочка. Твой конец уже близок! Зараженные прорвались. Один угнетенный побежал в мою сторону, но у него на пути встал Вингуир Айр Горох. Орк сразил этого зомби. Затем следующего. Он яростно сражался, даже когда на него напало сразу несколько мертвецов. Но через несколько мгновений дикий вопль возвестил о том, что один из воинов Ланы добрался до несостоявшегося мужа Сенны. Ботаничка увидела это и взревела словно львица. Она безрассудно бросилась на помощь любимому, но болото из мертвецов засосало и ее. Зомби прорывались со всех сторон. Гнузз был тем, кто пал следующим. Пока я из последних сил рубил головы одиночек, толстого орка облепили зараженные. Я видел его глаза. Он рухнул на землю и теперь тянул ко мне свою руку, в надежде, что я схвачусь за нее и попытаюсь вытянуть его. Я так сделал. Я бросил свое оружие, лег на землю и попытался вытащить Гнузза, хотя знал, что с другой стороны его уже разрывают. — Это конец, Квист! — прокричала Валькирия, рубя вокруг себя головы теперь подбирающихся к ней мертвецов. Я стоял на коленях и держал в своих руках руку Гнузза, которая уже перестала подавать признаки жизни. — Выбирайся отсюда! — крикнула гномиха, перестав кружиться, потому что все враги в этот момент уже были повержены. — Ты должен убить эту чертову суку! Она успела договорить, но в следующий момент один из наших гномов, который уже успел перевоплотиться, поднялся с земли вцепился ей в ногу. Он оторвал большой кусок мышц с обратной стороны ее голени. Валькирия заревела и в следующий момент ее настиг падший, разорвавший ей глотку. Кровь хакерши брызнула мне на лицо. — Н-е-е-е-т! — заорал я, а из моих глаз потекли так долго сдерживаемые слезы. — Убей ее, Квист! — успела проговорить Валькирия, прежде чем десяток рук схватил ее и утащил в столпотворение бьющихся позади нелюдей и мертвецов. Я упал на землю и дотронулся до лежащего рядом трупа зараженного, приняв облик мертвеца. Идущая на меня толпа, которая уже успела расправиться с гномихой, прошла мимо и схватилась с орками, бьющимися позади. Я лежал на ледяной земле в облике угнетенного, а перед моими глазами мелькали кадры умирающих друзей. Сенна. Гнузз. Валькирия. Нет! Я не могу потерять еще и Ласковую Тень! Но как же… Ведь это было последнее желание женщины-гнома… Я не принял окончательного решения. Сейчас мне просто нужно было вернуться к Ласковой Тени и не позволить себе потерять еще и ее. Я поднялся на ноги и побежал обратно на холм под названием Твердыня Бесконечности. Угнетенный, которым я был, мог двигаться быстро, а мои доспехи растянулись на орке, сковывая движения лишь в некоторых местах. Благо у мертвеца, чей облик я принял, между ног не осталось ничего, что могло бы мешать — черви или еще какие твари обглодали гениталии зомби за то время, пока он был заражен. Я добрался до подножия холма и принял облик Квиста Мерлоу, чтобы свои же не снесли мне голову. Обернулся. Там, где мы попали в засаду бой был окончен. Зомби жрали поверженные тела, а те, кто уже утолил чужой голод, восставали из мертвых и двигались в гущу событий. Я побежал на самый верх. Там должна была быть клетка с эльфийкой внутри. — Открывайте! — приказал я оркам, как только приблизился к полевой тюрьме. Воины послушались. — Ты жив! — Ласковая Тень бросилась ко мне и повисла на шее. — Прости меня! Я был не прав. Я зря держал в голове план с твоим убийством, — я повернул голову к оркам. — Чего стоите? Вы свободны. В бой! Помогайте тем, кто бьется за жизнь на Аталии! Стражи эльфийки кивнули и бросились на поле боя. — Где ты оставила Ледяных Демонов? Надо уходить. Наша армия проиграет битву. — Не торопись, — остановила меня Тень. — Мы в безопасности. — В безопасности?! Посмотри вниз, глупая! Орда живых мертвецов продвигается вперед и через пару часов доберется до нас! — Не доберется, — успокаивала меня эльфийка. — Успокойся, Квист. Просто наблюдай за рождением нового мира. Я нахмурил брови. — Что ты имеешь ввиду? — Вирус живет девяносто дней. Мертвецы, которых Лана создала, по прилету в Аталию умрут сегодня. Я пошатнулся и невольно отошел на несколько шагов назад. — Что…как… — Люди и эльфы, где мы сегодня спрячемся давно искали способ убить несовершенные расы. Вирус, который ты выпустил из пробирки создан ими через тысячу лет. Но сама идея заражения всего живого на земле появилась задолго до этих времен. План был всегда таков. Спрятаться на три месяца в убежище и за это время все, что было за пределами Ордена Светлого Будущего заразится и в один прекрасный день сгинет с лица земли. — Но…укрыться могли и другие расы… — Конечно. Эльфы и люди всегда полагали, что кучки выживших останутся. Но с ними расправиться будет гораздо проще, чем пытаться победить целые королевства. — Ты…хочешь сказать, что орды моих воинов сейчас это…просто часть плана по истреблению несовершенных рас? — Квист, — Ласковая Тень приблизилась ко мне и взяла за плечи. — Когда меня освободили из плена Эллайджи Лаэля и король эльфов рассказал мне то, что ты слышишь сейчас, я тоже была возмущена! Ты знаешь, что я сочувствую любому живому существу на планете. Они сказали, что я могу присоединиться к ним или умереть как все остальные за пределами города эльфов. У меня не оставалось выбора, понимаешь? Я согласилась и сейчас мы видим, что сделала правильный выбор. Мертвецов не победить! Мы разговаривали под дикие вопли умирающих и бьющихся за свои жизни. Только мертвый Ледяной Демон маленькой дьяволицы летал над полем боя и издавал пронзительные победоносные крики. — Почему?! Почему ты не сказала мне, что мертвецы погибнут сегодня?! — Это бы ничего не изменило, Квист! Орден Светлого Будущего не принял бы твоих союзников к себе! Только мы. Привязанность к ним нужно было сорвать, как пластырь ради нашего с тобой светлого будущего! И я сделала это. — А-а-а-а-а-а-а-а! — я испустил истошный вопль в плывущие над Мерзлыми Землями облака. Ласковая Тень пошатнулась и упала в мои объятья. — Ты права… — тихо и медленно произнес я. — Ты права. Я повернул лезвие кинжала, которое было в животе у эльфийки. Из уголка ее рта вытекла струйка крови. Я рыдал. — Нужно просто…сорвать…как пластырь… Ради светлого будущего… Солнце засветило еще ярче. Ласковая Тень ничего не говорила. Из ее глаз тоже текли слезы. Я упал на колени, крепко обняв любовь всей жизни Квиста Мерлоу. — Я…люблю тебя, — прошептал я. — У тебя…кровь? — смогла вымолвить она. Я прикоснулся пальцами к верхней губе и вытер бордовую жидкость. — Неважно. Неважно, слышишь? Мы встретились с тобой далеко от нашей родной планеты, крошка, — я пригладил ее влажные волосы своими окровавленными пальцами. — Я, надеюсь, что на этом наш совместный путь не закончится и нам еще когда-нибудь суждено встретиться и прожить долгую и счастливую жизнь… У меня была тысяча слов для прекрасной эльфийки, но сейчас они были уже не нужны. Ласковая Тень смотрела на меня пустым замершим взглядом. Я прислонил свой лоб к ее щеке и зарыдал. Я рыдал так, как не рыдал ни разу за все свои жизни. Могла ли наша история закончиться по-другому? Наверное. Если бы Тень рассказала мне про план фанатиков… Или сдержала его в тайне до последнего? Быть может ее жертвенность и сочувствие не позволило сохранить тайну и зная, что я не перенесу предательства она рассказала мне все, чтобы я смог убить ее и покончить с Ланой? Единственной мертвячкой, которую не убьет вирус через три месяца. Она знала, что маленькая дьяволица ее сестра? Догадывалась об этом? Какие бы мотивы ни были у Ласковой Тени она сделала свой выбор. Я тоже. Вопли живых орков и гномов постепенно превращались из воплей ужаса в вопли радости. Медленно, но верно орда начинала скандировать за моей спиной. Я устремил свой взгляд на поле боя. Мертвецы обессилено падали на землю. Те, кто перевоплотился за время битвы, умирали под ударами орудий моей армии. Мы почти победили. — Лана! — заорал я, вложив в этот крик всю свою тоску и злость. — Л-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-на! Вой вырвался из моей пасти и пронесся над Мерзлыми Землями. Я обернулся, потому что услышал за своей спиной взмахи крыльев. — Что?! Что ты сделал с моей армией?! — маленькая дьяволица спрыгнула с Ледяного Демона и подбежала к краю холма. Я остался стоять позади. Девчонка совсем не боялась меня. Она до сих пор думала, что наша связь не позволит мне убить ее. — Отвечай! Что ты сделал с моими мертвецами?! Лезвие кинжала, пропитанного кровью Ласковой Тени, вошло в череп мертвячки. Я не видел лица маленькой дьяволицы. Она просто рухнула на землю. Я положил свою ногу ей на ее бездыханное тело и столкнул с обрыва. Армия орков и гномов, которая наблюдала за этим снизу, начала скандировать мое имя. — Квист! Квист! Квист!Эпилог
Микроволновая печь трижды пропиликала. — Тень! Твой пирог готов! — я выглянул из-за барной стойки посмотреть, где находится моя жена. — Поставь еще на пять минут! Сенна любит, когда корочка поподжаристее, — ответила эльфийка, докрашивая один из ногтей на своей левой руке. — Да, папа! Люблю, когда по поджаристее! — малышка выбежала и забралась ко мне на колени. — Смотри, что я нашла! В руках у маленькой эльфийки было устройство, похожее на проигрыватель. — Что она опять откапала? — спросила Ласковая Тень, подходя к барной стойке и забираясь на стул. — Эта штука очень похожа на айпод, — ответил я. — Айпод? — Да… Это…появилось уже в мое время. — Что там? — Тут…один аудиофайл. Я нажал на кнопку плей и из динамиков зазвучал голос. — Привет, ребята! Это Сенна! Помните меня? Конечно, нет, — незнакомка засмеялась. — Я посчитала, что эти воспоминания вам ни к чему. Но сделала так, чтобы, когда у вас родится дочь, вам обязательно захотелось назвать ее этим именем. Вингуир, отстань! Я записываю послание… Дак вот… О чем я говорила? Ах, да! Это мой вам подарок. Я знаю, что вы всегда хотели быть друг с другом и вам постоянно что-то мешало. Я дарю вам бесконечную жизнь, возможность рожать и растить детей, самую обычную работу и самые спокойные вечера за просмотром любимых сериалов. Благо их тут… Ну неважно. Будьте счастливы дорогие! Ведь счастье оно не в подвигах и спасении мира. Семья. Вот что важно. Не профукайте друг друга. Ну все. Люблю. Целую. Ваша Сенна. Я положил устройство на барную стойку. — Кто эта…Сенна? — спросила Ласковая Тень, положив подбородок на свои изящные пальчики. — Может…это очередная шутка Валькирии? — ответил я. — Тебе пора поставить на место свою ассистентку, иначе мне придется прийти к тебе на работу и… — Ты ревнуешь? — К гному? Конечно, нет, — эльфийка махнула рукой. — Ревнуешь! — засмеялся я и поднялся со стула, опустив дочь на пол. — Сенна, гляди, твоя мама ревнует папу к маленькому гному. — Я не ревную! — заулыбалась Ласковая Тень и кинула в меня газетой, лежащей на столе. — А ну подожди тут, малышка. У папы к маме очень серьезный разговор. Наедине! — Квист, ну не сейчас! — хихикала эльфийка, когда я поднял ее на руки и утащил в спальню.Михаил Липарк Зов скитальца Том 1
Глава 1 Кровавый десерт
Короче, я попал! Откуда знаю? Потому что на пенсии только и делал что читал книжки про попаданцев. Правда они там в советский союз часто возвращаются. Но мне не повезло. Про СССР я-то все знаю и хоть как-то бы сориентировался. А вот про мир, кишащий эльфами, орками, гномами и чудовищами я только от Толкина и слышал. Ну как слышал. Так, еще в студенчестве читал. И вот как дело было. Проснулся я с утра в домике на своем огороде. Мне еще на службе в КГБ землю подарили. По блату, так сказать. Заварил чай со смородиновыми листьями, сижу в одиночестве у окошка, яблонями любуюсь. Нет. Семьи у меня нет. Я причендалы еще в молодости в армии отморозил. Да и мотивация пропала как-то сразу. Дак вот. Сижу я, коровку за коровкой уплетаю… Это конфеты такие. Мне после коммунальных платежей, только на такие и оставалось. Хотя знаете, как порой трюфели какие-нибудь хотелось? Батончики… Эх. Но нынче президент десять тысяч прибавку обещал, вот на них и планировал что-нибудь эдакое прикупить. Но не судьба. Не в то горло полезла, скотина. Это я про конфету. Закашлялся так, что все дыхание схватило. На пол упал и дышать не могу. Еще и курица эта. Ряба, я ее называю. Стоит и смотрит как я от бессилия на деревянном холодном полу корчусь. — Кудах! Вот и вся помощь. И это после трех лет совместной жизни. Я на нее только глаза выпучил, чтобы поняла стерва, как ненавижу ее теперь, когда выжить не помогла. Слышали, как говорят, что перед смертью вся жизнь перед глазами проносится? Так и есть. Истину вам говорю. Да только вот вместо того, чтобы радоваться каждому прожитому моменту, я жалеть о таковых начал. О том, что в армии себя не сберег, что семью не завел, что путешествовать времени не хватало, потому что постоянно под подпиской о невыезде был. Молил Бога дать второй шанс. Уж его-то я не профукаю. В общем, вроде даже глаза закрыть не успел. Не до этого было. Очухался в незнакомой комнате. Стол у окна стоит. Не то деревянный, не то металлический, но весь копотью покрыт. Под ним табурет. В углу кровать с высокой периной. Сундук с вещами. В нос запах жареного лука ударил. Кто-то в соседней комнате готовит. На сковородке все скворчит. Стою, не двигаюсь. Осознать пытаюсь, что произошло. Неужто второй шанс? Сердце забилось так, что вот-вот второй инфаркт хватит. Но если попал, значит мое новое тело молодое. Выдержит. В окно солнечный свет врывается. Столб пыли перед глазами стоит. Выдохнул. Надо посмотреть на руки. Если это не сморщенные обрубки значит… Быть не может! Длинные молодые пальцы, сжимающие одеяло. Бывший владелец тела кровать застилал? Молодец. Я себя так за всю жизнь и не приучил. Я бросил одеяло на пол и дотронулся до лица. Колючая короткая борода, острый нос, мужественные скулы. Это что еще такое в ушах? Серьги? Я либо пират, либо педераст? Надеюсь, ни первый и не второй. На затылке волосы в хвост собраны. Хотя на висках все побрито. Викинг? Не самый плохой вариант. Только кузнецом бы пойти, иначе в каком-нибудь шторме опять на тот свет отправлюсь… Раздался громкий стук. Тот, кто готовил, бросил столовый прибор на сковороду и заторопился отворить, отстукивая каблуками по полу. Я подошел к двери, приблизился к щели, которая была прямо в ней и внимательно посмотрел. Женщина в длинном платье и платком на голове отворила. — Доброго дня, господин! — учтиво поприветствовала она гостя. — Какими судьбами? — Меня зовут Архиус. Женщина онемела. Она в одночасье превратилась в статую, которая не могла сказать ни слова. — Судя по всему вы уже слышали мое имя, — произнес незнакомец. — Позволите войти? Старец не дождался ответа и прошел в комнату мимо ошарашенной женщины. Теперь я видел растрепанные седые волосы старика, торчащие из-под черного колпака. Он сел на табурет, посох облокотил на стол, снял головной убор и положил его рядом с собой. На солнце заблестела лысина, окруженная ореолом из седины. Хозяйка наконец оттаяла, закрыла дверь и медленным шагом побрела к ведру с водой. Она умыла лицо, задерживая ладони на своих глазах. Ее плечи задрожали. Плачет? Я заметил, как запах жаренного лука сменился запахом гари. Старик, кажется это тоже почувствовал. — У вас что-то горит? — как бы невзначай поинтересовался он. Женщина встрепенулась и подбежала к печи. Запах усилился, скворчать стало еще громче. — Прощения прошу за столь неожиданный и неприятный визит, — проговорил старик. — Но вы же всегда знали, что это может произойти в любой момент? С вашим сыном тем более. С сыном? То есть со мной? Что произошло? И почему все в этой комнате похожи на тех, кто через пару дней соберется на мои поминки? Я имею ввиду свою младшую сестру и Виталича. Конечно, в прежнем мире. Хозяйка смиренно покивала головой. Затем убрала сковородку с плиты, выставила на стол миску со стряпней, большой кувшин и кружку. — Пироги с молоком, господин Архиус, — наконец женщина взяла себя в руки. — Угощайтесь. Прошу вас. — Премного благодарен, — кивнул старик. — Будет лучше, если мальчик начнет собираться в дорогу прямо сейчас. Я, итак, позволил себе целую ночь провести в трактире, а не в пути. Хозяйка схватила его за руку, которой он потянулся к кувшину и упала на колени. — Прошу вас, не забирайте Кайлана! Кайлан? Это мое имя? Куда меня хотят забрать? В моей комнате есть окно и, если мой бывший сверстник собирается меня куда-то увезти против моей воли… Я всегда могу выпрыгнуть в него и скрыться в том лесу на горизонте. Говори, как есть старикан. Я не для того давился конфетой и получал второй шанс, чтобы сейчас становиться каким-нибудь рабом. — Равновесие должно быть соблюдено, — продолжал говорить загадками незнакомец. — Сегодня моя воля уступит слезам матери, а завтра кабанорог убьет дюжину детишек, играющих на поле в рыцарей. У Кайлана есть метка, которая предопределила его судьбу. Ее было не скрыть. Вы, зря, только покалечили мальчика. Я еще раз взглянул на свои руки, затем поднял хлопковую белую рубашку и осмотрел тело. Действительно. Слева на груди был большой шрам от ожога. Сейчас из-под него исходило странное пурпурное свечение. Елки-палки. Неужели эта метка своеобразный маячок, на сигнал которого и приперся этот…Архиус? Похоже она не даст мне скрыться, если я вдруг решу сбежать. И кто ее поставил? Какой-нибудь…местный божок? — Значит у меня нет выбора? — обреченно спросила матушка. — Боюсь, что нет, — покачал головой Архиус. — Но кто придумал эти правила? Позвольте, в таком случае, мне просто отдать вам мальчика. Почему нельзя остановиться на этом? Просто отдать мальчика? Вот тебе и матушка. Не лучше той, которая в четыре года сдала меня в приют под Мурманском. Старик тяжело выдохнул. Видимо ему приходилось объяснять следующее уже не в первый раз. — Привязанность мешает ученикам школы. Они проявляют себя гораздо лучше, когда нет обратного пути. Король Ободор принял этот закон, и вы обязаны следовать ему, госпожа. Вы знаете, что будет, если ослушаетесь. Женщина встала с колен и поникнув села на свободный табурет. — В таком случае…Вы поможете мне? — Не могу. Простите. Если мальчик, когда-нибудь узнает об этом, он будет винить меня. А я один из его наставников. Ученики могут ненавидеть систему, мир, вселенную. Но не конкретных людей или нелюдей. Тем более тех, от которых они должны беспрекословно впитывать знания. Почему они называют меня мальчиком? На вид мне лет восемнадцать. Вот даже волосы под пупком уже выросли. Моя мать долго молчала, пока незваный гость уплетал пирог за пирогом. Затем ушла из моего поля зрения, а когда вернулась уже держала в своих руках деревянную шкатулку. — Передайте ее моему сыну, — медленно проговорила она и смахнула со щеки слезу. Громко всхлипнула. Обернулась и посмотрела на меня. Вернее, на дверь, за которой я скрывался. Отвернулась. Поставила шкатулку на стол, рядом с колпаком мага. — Я готова. Сделаем. Это пока Кайлан спит, — она запнулась. — Объясните ему все, пожалуйста. Когда он проснется. Незнакомец кивнул. — Прощайте. Ваш сын спасет ни одну жизнь. В руке у моей матери что-то блеснуло. Это был кинжал. Она вонзила его себе в живот. Устояла на ногах. Вырвала и снова ударила. Кровь из ее рта брызнула на тарелку со стряпней. У проклятого извращенца наконец пропал аппетит, и он вернул недоеденный пирог к остальным. Женщина с грохотом свалилась на пол. Я двадцать лет проработал водителем скорой, поэтому у меня даже не появилось желания закричать и закрыть себе рот рукой. Но появилось желание разделать старика. Вырвать ему сердце и глаза. Откуда эта жажда крови? В груди, на месте шрама, сильно защипало. Начало жечь. Я не смог сдержать крик. — А-а-а-а-а! Я упал на пол хватаясь за шрам и пытаясь вырвать его. Отковырнуть. Вырезать. Все, лишь бы боль утихла. Дверь со скрипом отворилась, остановившись лишь об мою ступню. Фигура старика сейчас возвышалась надо мной. Он был настолько громадным, что ему приходилось сгибаться, чтобы не шкрябать лысым затылком о потолок в моей комнате. Теперь я смог разглядеть черный длинный кожаный плащ и пышную бороду. Маг держал в руке свой посох и хмурился. На древке магического оружия тем же свечением, что и мой шрам, подсвечивались незнакомые мне руны. — Ты кто такой? — спросил я и понял, что говорю на русском языке. Но, когда я подслушивал разговор, маг и мать мальчика явно разговаривали на незнакомом мне языке. И я все понимал. Только почему сам не говорил на нем? Я нахмурил брови. Старик сделал тоже самое. — Почему ты говоришь на неизвестном языке, Кайлан? — Потому что не умею на вашем! — ответил я и понял, что сейчас сказал это понятными для мага словами. Елки-моталки. Нужно выбрать время, чтобы разобраться со всем этим. — На нашем? — удивился волшебник и сел на корточки. — Неважно! — выпалил я. — Я никуда с вами не пойду! Старик устало улыбнулся. Убеждать спесивого юнца ему явно было не впервой. Маг встал, обошел меня и уселся на табурет у окна. Перекрыл мне путь к отступлению? — Вы слышали меня? — спросил я, поднявшись на ноги. — Я с места не сдвинусь. Проваливайте! Старик молчал. Он достал из-за пазухи свиток и положил на стол. Мне в голову ударил сильный запах. Я не мог понять, чем несет. Встряхнул головой. — Что это? — Это? — маг указал на сверток. — Сообщение от гильдии охотников на чудовищ. — О чем оно? — О том, что этот дом и все владения твоей семьи отныне собственность короля Ободора. Я прибью его на входную дверь, когда мы уедем, — маг говорил спокойно, приглаживая свою бороду ладонью. — По приезду в Олимпус, мы составим списки первокурсников и отошлем Его Величеству. Он направит сюдасвоих людей и уже они найдут ему новых хозяев. Запах усиливался. Я испытывал страшную жажду. Но чего? В глазах то темнело, то лучи солнца, врывающиеся в комнату, становились слишком яркими и слепили. Пошатнулся. — Твоя жажда, — проговорил Архиус. — Она усиливается. Я упал на колени. Голова затрещала, а в горле зверски защипало. Что это за напасть? Кажется я знаю откуда пахнет. Я повернул голову в сторону комнаты, где мать беседовала с волшебником. Передвигаясь на четвереньках, подполз к трупу женщины. Оно. Запах, который дурманит мне голову исходит от окровавленного тела. — Что я должен сделать, чтобы утолить ее?! — взревел я. Ответа не последовало. Я поднял руку и посмотрел на пальцы. Они вымазались в крови, разлитой по полу. Это запах крови? Не совсем. Я приблизился носом к телу матери. Пахло от груди. Сердце? Я пытался сопротивляться, но голова раскалывалась все сильнее, а руки теперь дрожали от голода. От неведанного мне прежде, голода. Я не управлял своим телом, когда вынул кинжал из живота убитой и вонзил его ей в грудь. Несколько глубоких надрезов и я смог просунуть руку между ребер. Нащупал сердце и вырвал его. Обездвиженная мышца теперь томилась в моей окровавленной ладони. Рот наполнился слюнями. Я точно хотел сожрать его. Я сопротивлялся жажде из последних сил, но жжение в горле, боль в голове и общая слабость становилась все сильнее… Против моей воли челюсть сомкнулась на вырванном из груди сердце. Меня чуть не стошнило, но какая-то непреодолимая сила удержала добычу в желудке. Боль проходит. Что это? Проклятье?! Спустя несколько минут я стоял на коленях в луже крови и тяжело дышал, когда позади послышался стук грузных шагов мага. Он обошел меня, подошел к печи и вывалил на пол содержимое сковороды. — Овечьи сердца, — произнес старик. — Пока ты был ребенком этого хватало на то, чтобы заглушить жажду. Но чем старше ты становишься, тем большие порции тебе нужны. Если бы сегодня я не пришёл за тобой, то со дня на день против своей воли ты бы все равно утолил жажду. Ты знаешь что я имею ввиду. Ну вот. Спасибо. Из тела пенсионера попасть в тело обреченного жрать сердца живых…человека. Перспектива так себе. Может еще не все потеряно? — Кто…я…такой? — медленно и отчеканивая каждое слово произнес я. Жажда совсем улетучилась. — Мать не рассказала тебе этого? — удивился старик и взял со стола шкатулку. Я неуверенно покачал головой. — Что ж. Ясно. Таких как ты родители часто пытаются уберечь от правды… Он заглянул. Оценил содержимое. Вернул крышку на прежнее место. — От какой правды? — Испокон веков, таких как ты, называли купидонами. Пожирателями сердец. Люди и нелюди вас боялись. Избегали. Но однажды нашли лучшее применение для вашей жажды. Создали гильдию охотников на чудовищ. — Чудовищ? — я посмотрел на мага. — Ты уже забыл, как гнилокрыл похищал коров и лошадей с вашей фермы? Вас хорошо охраняют, но не все в новом мире под силу королевской страже. Если бы не один из нас, очень скоро монстр стал бы жрать людей. — Как…связана моя жажда с чудовищами? — Отвары из сердец чудовищ не только утоляют твою жажду на долгое время. Они также открывают новые возможности твоего тела. Мы лишь обучаем купидонов, а потом отправляем их в свободное плавание. Владыки королевств людей, орков, эльфов и гномов хорошо относятся к охотникам. У тебя будет на что жить. Плата за голову монстра иногда достигает месячного дохода лучших кузнецов в Дардисе. Монстры, кабанороги, гнилокрылы. Понятно. Эпоха средневековья. Способность, которая пока ничего не дает, но от которой я завишу. Вот тебе и попал. Еще и перспектива учиться в школе, где нет девчонок и даже маленькой вероятности завести семью и настрогать детишек. Снова армия? — А девицы…в школе есть? — неожиданно для старика спросил я. Он поднял одну из бровей. — Конечно. Проклятье не выбирает жертв по половому признаку. — Так. Получается жажда…сердец это проклятье? А проклятье, как правило, можно снять. — Вряд ли, Кайлан. Многие охотники пытались это сделать, но ни у кого так и не вышло. Значит я буду первым. Вот и план. Найти то, что утолит мою жажду навсегда, обзавестись семьей, детишками и прожить нормальную жизнь. Я еще раз посмотрел на труп матери и взял ее руку в свою. Нужно было хоть как-то показать свой траур, чтобы не выдать себя. Архиус не торопил. Хотя следовало. Сколько я должен пробыть в трауре, прежде чем согласиться на предложение и не вызвать подозрений. Наверное, достаточно сделать грустный взгляд, тяжело выдохнуть и проговорить: — Согласен. Я поднялся с колен, подошел к ведру с водой и принялся отмывать руки. Мне было жаль мать юнца, но рано или поздно он бы все равно лишил ее жизни. Я как следует вымыл подбородок, вытер лицо полотенцем и обернулся к старику. — Я готов. Что дальше? — Собирай вещи и садись в машину. Я должен прибрать здесь. Если бы моя челюсть могла отпадать, а затем возвращаться обратно, то сейчас она бы использовала первую половину своих способностей. — В машину? — Не удивляйся так. Все машины, которые уцелели после ядерной катастрофы и до сих пор пригодны для использования, королевства доставляют нам. Чем быстрее мы будем истреблять монстров, тем скорее цивилизация вернется в наш мир. Вот тебе и средневековье. Оказывается я охотник на монстров, которые появились после радиации в мире эльфов, орков и гномов? Лучше не придумаешь. И, судя по всему, у меня не просто иммунитет к радиации. Я еще и подпитываюсь от нее. Пора глянуть что там за академия и что за сумасшедший мир меня ждет.Глава 2 Первое правило
Мы ехали в абсолютном молчании уже целый день. Я боялся задать какой-нибудь лишний вопрос, а старик в принципе был не очень разговорчив. Красное солнце садилось за горизонтом пустыни, по которой мы двигались, а температура с наступлением вечера резко упала. Градусов на двадцать. Мне пришлось накинуть кожаную куртку, которую я обнаружил в сундуке с вещами, когда собирался в путь. Всю дорогу из магнитолы джипа играла музыка. Как только кассета заканчивалась, Архиус доставал ее и вставлял другой стороной. Это была классика. Моцарт, Бах, Чайковский в нашем мире нисколько не уступали этой. Забугорной. Странно, но машине не требовался бензин. Мы проехали около десяти ржавых и заросших растениями бензозаправок и ни на одной из них маг не предложил остановиться. Видимо автомобиль двигался благодаря какому-то неведомому мне топливу. Времени, чтобы познакомится с миром посредством собственного зрения было предостаточно. Поэтому вместо подозрительных вопросов я внимательно оглядывал окрестности, пытаясь врубиться, как говорит молодежь, в то, что тут происходит. Начнем с того, что дорога, по которой мы ехали была ни к черту. Еще русских все время ругают. Асфальт давно потрескался, а из прогалин проросла трава. Мы путешествовали словно по доске для стирки. Если знаете такую. Если бы мой геморрой перенесся в этот мир вместе со мной, то я бы давно заливался крокодильими слезами, а мой спутник бы не понимал, что происходит. Потёртые зеленые таблички вдоль дороги показывали количество километров до населённых пунктов, стрелки на них — направление, в котором следует ехать, чтобы добраться куда нужно. И, конечно, тут было множество знаков, обозначающих ограничение скорости и другие правила дорожного движения в этой области. Несколько раз мы проезжали мимо огромных мегаполисов, небоскрёбы в которых были наполовину разрушены, но свет в них все равно горел. Кажется жизнь продолжалась и после ядерной катастрофы. Интересно сколько лет понадобилось, чтобы радиация исчезла? И где эти существа пересидели все это время? В бункерах? Космосе? Мы чуть не сшибли нескольких уродливых орков, которые выходили из леса. Промчались мимо слишком быстро, и я только мельком успел разглядеть нелюдей. Их уродливые лица были еще больше изуродованы. Радиацией? Из одежды на них была рваная одежда. Джинсы и футболки. На спинах висели топоры. — Это изгои. — М? Архиус переключил передачу и убавил музыку. — Такие, как вы редко выходят за пределы фермы. Вероятно, ты не больше младенца понимаешь, что вокруг происходит. Я промолчал. — Для этих орков не нашлось места в бункерах, когда началась война. Ровно, как и для других подобных людей и эльфов. Последние двести сорок лет они провели на земле. Мутация сильно изменила их облик. Города и деревни, которые образовались после Великого Возвращения не приняли монстров, чтобы не портить свой генофонд. Теперь изгои скрываются в лесах, джунглях и пустынях. — Они не опасны? — Ну как сказать… — Архиус облизнул сухие губы. — Если ты без признаков мутации, то твое семя будет нарасхват среди уродцев. Они все еще таят надежду вернуть себе прежний облик через несколько поколений. Путем спаривания со здоровыми особями. Но кто знает, что у них еще в головах… Я посмотрел на обочину. На протяжении всей дороги в кюветах лежали старые ржавые и помятые автомобили. Их было проще скинуть с дороги чем собирать и вести на свалку… — А гномы? — задал я следующий вопрос. — Гномы? — Вы упомянули про людей, орков и эльфов, изуродованных радиацией. А что с гномами? Старик улыбнулся едва заметным движением губ. Видимо радуясь моей внимательности. — В копях гномов места хватило всем низкоросликам. Они прожили эти годы в безопасности, приняв всех своих и избавив их от тяжелой судьбы… Мы замолчали. Старик выждал какое-то время, прежде чем снова добавить громкость. Елки-палки, вот бы знать кто я такой. Тогда бы мог спрашивать старика, о чем угодно и не бояться, что он поймет, что я попаданец, которого можно вытурить из гильдии, бросив на произвол судьбы. Всю жизнь скитаться по этому миру и жрать сердца будет настоящим мучением. — А…как же ферма? — спросил я, осторожно глянув на Архиуса. Он убавил громкость на магнитоле. — Ферма? — Ну да. Ведь мы несли пользу обществу. А теперь ее просто продадут кому-то? — предположил я. — Ты до сих пор переживаешь что станется с твои домом? Я пожал плечами. — Не стоит. Фермы должны работать несмотря ни на что. Отыскать плодородную землю на планете не так просто. Туда заселят новых фермеров и теперь уже их задачей будет обеспечить продовольствием большие города. Радуйся, ты наконец сможешь посмотреть мир. — Вы хотите сказать, что если бы я не был этим…купидоном, то всю жизнь провел бы в том доме? Старик подозрительно взглянул на меня и вновь отвел глаза на дорогу. — Я думал вы с матерью говорили об этом… — он взял паузу, чтобы повернуть налево и снова набрать скорость на двухсотлетнем драндулете. — Десять километров от фермы — безопасная зона, — продолжил он как только мы поехали по прямой. — Ее постоянно патрулируют. Дальше начинаются пустоши. Окажись там без сопровождения и тебя либо съедят чудовища, либо похитят изгои, либо ты не увидишь табличку, на которой крупными буквами будет написано «аномальная зона» и… Конец. Правда одна из аномалий под названием высокая радиация, тебя бы, конечно, не убила. Но вот что касается остальных… Ладно. Довольно вопросов. Кажется старик, итак, начинал что-то подозревать. В любом случае людей, которые могли бы опровергнуть или подтвердить мои слова не осталось в живых. Я могу рассказывать всякие байки о том, что меня никогда ни о чем не предупреждали и ничего не говорили про текущее положение дел. Так прослыву просто умственно отсталым юнцом, но добьюсь своего. Узнаю побольше об этом мире. — Есть хочешь? Я поднял глаза с панели джипа на мага. Жаль, что он был без крыши. Становилось уже совсем холодно. — Я имею ввиду обычную еду. Ты проголодался? Я прислушался к своему желудку. Кажется я действительно хотел есть. От того возбуждения, которое я переживал после попадания в совершенно новый мир я забыл обо всем на свете. — Перекусил бы что-нибудь, — ответил я. — Через пару километров будет трактир. Остановимся там на ночлег. Потом полтора дня без сна в пути и будем на месте. Успеем как раз к началу учебного года. Табличка с надписью «ТРАКТИР ЯКОРЬ ОДНОГЛАЗОГО МОРЯКА» сообщила о том, что до назначенного места осталось три километра. Архиус включил фары, потому что опустившееся за горизонт солнце уже совсем перестало освещать нам путь. Музыку сделал еще тише. Проснувшиеся с наступлением вечера животные в лесу начали издавать разные устрашающие звуки. Я понял, что по гоготанию оных старик может определить то или иное чудовище. И стоит ли его опасаться. Мы подъехали на постоялый двор трактира поднимая из-под колес облако пыли и припарковались на стоянке. Тут была еще одна машина, байк и больше дюжины лошадей. Из двухэтажного бывшего мотеля доносились звуки акустической гитары. Свет бил из окон первого этажа. Голос какого-то певца мелодичным напевом рассказывал постояльцам о суровой жизни гномов в их копях. Архиус заглушил машину, приказал мне взять с собой все вещи, и мы пошли к двери, над которой до сих пор светилась надпись «мотель». Когда мы вошли внутрь у меня закружилась голова от перепада температур, запаха перегара и какого-то острого блюда, продирающего ноздри и глотку. — Жди здесь, — приказал Архиус. Он всучил мне свою спортивную сумку и пошел к трактирщику, что копошился за барной стойкой. Я осмотрелся. За столом справа от меня сидело два орка. Они были одеты в рубахи и штаны цвета хаки. На лицах недельная щетина. Раскуривали одну сигарету на двоих. Один из них бросил на меня грозный взгляд. Я отвел глаза от греха подальше. Музыкант с гитарой сидел на сцене, под прицелом ярких софитов. Теперь он напевал какую-то лиричную мелодию. В углу притихли два таинственных человека в капюшонах. Точно люди. Они пили из граненых стаканов местное пойло. Толпа девиц, эльфиек, соединила пару столов и облепила их с разных сторон. Их было восемь. Нет девять. Еще одна только что вернулась из туалета. Он был прямо на этом этаже. — Пошли, — Архиус взял у меня свой сумку и приказал следовать за ним. Я послушался. Мы заняли столик подальше от всех. Трактирщик подошел почти сразу. Он поставил стакан с местным пойлом перед стариком. Мне дал деревянную кружку. — Вода? — удивился я, едва оторвав губы от края сосуда. — А ты чего ждал? Самогона? — Архиус вытер усы. — Можно и…самогона. — Мал еще. Выйдешь на охоту, тогда и будешь пить, что по нраву. А сейчас довольствуйся тем, что дали. Я сдержал обиду. После всех этих приключений было бы неплохо надраться в стельку и проснуться на следующий день в обед, а может и того позже. Так я умел пить только в далекой молодости и сейчас с удовольствием бы повторил. К тому же… Есть что отметить. Вторая жизнь! Пусть и не самая счастливая. Пока. Но я обязательно сделаю ее таковой. — Сейчас принесут еду и спать. Завтра с первыми петухами отправляемся в дорогу… Я не успел ответить. Гном в грязном плаще и черными мотоциклетными очками на лбу уселся за наш стол. — Тебе чего? — тут же среагировал Архиус и поставил стакан с самогоном перед собой. — Кто из вас скиталец? — А с чего ты решил, что мы на чудовищ охотимся? — ответил мой спутник. Выходит, скитальцы…это убийцы монстров? Неплохое прозвище. Интересно, что нужно гному? — Трактирщик сказал, — ответил рыжебородый низкорослик и указал в сторону мужика в черном кожаном фартуке за барной стойкой. Тот поймал взгляд мага и тут же постарался скрыться от него за прилавком. Архиус разочарованно прикрыл глаза, отпил самогона. Надо же. Даже не морщится. — Чего надо? — спросил маг. — Помощь нужна. — Говори. — Меня зовут Норман. У меня тут усадьба недалеко, — он отпил из принесенного с собой стакана. — Пять километров. Плюс-минус. — Я сэкономлю твое время, гном, — перебил нелюдя Архиус. — Монстр есть? Если нет, то нам разговаривать не о чем. — Но… — Жить надоело? Или ты забыл, что у скитальцев есть разрешение на убийство? — Архиус дотронулся до посоха и руны на нем засветились. — Прошу вас… — молил гном. — Прощай, — старик был тверд в своем решении. Низкорослик проглотил обиду. Выдержав паузу, он стукнул по столу, отчего я вздрогнул, в отличие от моего спутника. Затем гном покинул трактир. — Чего он хотел? — под напором собственного интереса не выдержал и спросил я. — Выгнать из его дома бандитов. Архиус не успел ответить. Трактирщик принес три миски. В двух из них был суп, а третья оказалась наполнена сухарями. У меня, конечно, никогда не было задатков кулинарного гурмана, но содержимое тарелки на вид было так себе. В зеленой жиже плавало несколько кусков жира, картошка и что-то похожее на рис. Спросить, что это у меня не хватило смелости. Я взял сухарь, опустил ложку в похлебку, а затем поднес ко рту. Запахло отрыжкой моего кота. Вот, елки-палки. Кот то дома остался. И кто теперь за ним приглядит? Барсик, Барсик. Надеюсь, моя сестра не выбросит бедное животное. Пока я размышлял о судьбе своего любимого питомца, не заметил, как уже долгое время держу ложку у подбородка без желания закончить дело. — Ешь, — поторопил меня скиталец. — Из чего это? — я еще раз понюхал содержимое в ложке короткими вдохами. — Похлебка из грязнобрюха. У вас от таких избавляются, а в этих местах это считается сносной едой. Советую отправить похлебку в желудок, пока не остыла. Потом точно в рот не полезет. Желудок зажурчал. Грязнобрюх… Грызун что ли какой? Я засунул ложку в рот и быстро закусил сухарем пока рецепторы не передали вкус мозгу, а он не отправил в ответ сигнал вывалить из все желудка обратно в миску. Вместе с непереваренным до конца сердцем женщины. — Хм, — заговорил я, пережевывая размокший во рту хлеб. — Лучше, чем я ожидал. — Конечно не шашлык из говядины, каким вы на фермах балуетесь, — заметил Архиус. — Но тоже вполне себе деликатес. Это, конечно, громко сказано. Но я не стал спорить и уплел свою порцию за обе щеки. — Изгои захватили его усадьбу? — вернулся я к разговору о гноме, едва успел запить свой ужин и навалиться на спинку разодранного местами дивана. — Нет, — ответил скиталец какое-то время вспоминая, о чем мы вели речь. — Тех, кто грабит и убивает на дорогах обычных путников, тоже хватает. Всегда найдется тот, кто пойдет против системы и будет жить за счет разбоев и грабежей. Сил королевств едва хватает, чтобы поддерживать порядок в крупных городах, не говоря уже об отдаленных от автострад имениях. — Но… Я правильно понимаю, что этому гному нужна наша…то есть твоя помощь? И ты отказался? Я думал скитальцы хорошие парни… Архиус наполнил свой граненный стакан самогоном из кувшина, который только что принес трактирщик. — Запомни, Кайлан. Скитальцы убивают чудовищ. И только. Мы не убиваем других существ. Будь то грабители или педофилы. Убийцы или мятежники. Коровы или лошади, в конце концов. У нас есть своя миссия. И от нее зависит гораздо больше, чем какая-то усадьба гномов. Сегодня ты отправишься чинить крышу, тому кто умолял тебя это сделать, потому что вся его семья вымокнет и заболеет, а завтра свернешь шею, упав с лесов, по пути на эту самую крышу. И кто будет убивать монстров вместо тебя? Гном, который выблюет собственный желудок едва приблизившись к чудовищу? У каждого свое предназначение. Запомни. Не лезь. Не в свое. Дело. — Странная философия. По-твоему, убийцы — это не монстры? — удивился я. Намечался пьяный спор. Все верно. Когда старик отходил отлить, я разбавил свою воду его самогоном и меня понесло. Архиус наклонился ближе и сильно понизил свой голос. — Запомни, мальчик. Банду убийц может остановить первый патруль из Узариса. Любой правый боец, у которого есть оружие. А вот мутанту можешь противостоять только ты. Любой из смертных, кто приблизится к радиоактивному монстру умрет. Поэтому доверь дело о бандитах правителю города орков. А сам разгрузи голову и наслаждайся последними днями свободы. У меня не нашлось подходящих слов, чтобы продолжить спор. Где-то в глубине души я понимал, что старик прав. Мы допили остатки жидкости в своих стаканах и поднялись на второй этаж. Комната, которую забронировал Архиус была неправильно сложенным пазлом. Две кровати, но абсолютно разные по форме и стилю, как будто их притащили с разных помоек. Та, которая досталась мне изобиловала вываливающимися из матраса пружинами. У подоконника стояла одна почерневшая тумбочка на двоих. На ней горела свеча. Я оставил вещи у кровати и пошел в ванную комнату. Тут было зеркало. По краям оно уже покрылось коррозией, но еще могло служить по назначению. Наконец-то я смог разглядеть себя. Вполне обычный паренек. Только вот уши… Они не торчали как у эльфа и не были обычными человеческими. Полукровка? Два синих глаза с интересом бегали по отражению и пытались запомнить каждую деталь. Нос был сломан и теперь смотрел немного в сторону. Две серьги в ушах. Волосы черные. Я включил кран. Вода долгое время не бежала. Трубы засвистели словно их не включали несколько лет. Потом наконец в раковину полилась жидкость. Коричневая. Уходя в отверстие она оставляла за собой размазанный по кафелю мокрый песок. Понятно. Значит душа не будет. Думал, если не баня, то хоть это. Так, в какой-то мере разочарованный в своей новой жизни я вернулся в комнату, застелил торчащие пружины вполне сносной простыней, улегся на нее и уснул. Как Архиус и говорил, мы проснулись от навязчивого кукареканья петухов на улице. Местные постояльцы жрут похлебку из каких-то грязнобрюхов, и никто не догадался съесть хотя бы одного горластого петуха. Я медленно открыл глаза, вспоминая про себя все проклятья моего родного мира. Едва прозрел, как увидел стоящего у моей головы скитальца. Он безмолвно смотрел в окно. — Архиус? Я медленно поднялся с кровати протирая глаза после глубокого сна. Подошел к магу и устремил взор вслед за его взглядом. Теперь стало понятно почему старик молчал. На фонарном столбе висело три тела. Все гномы. Тот, что был в мотоциклетных очках один из них. Две другие — женщины. — Его жена и дочь, верно? — спросил я, надеясь задеть за живое черствого старика. Архиус молча подошел к своей сумке и принялся скидывать в нее вещи. — Собирайся и спускайся вниз. Завтракаем и уезжаем в Олимпус.Глава 3 Экзамен для купидона
Не знаю отомстил ли кто-то за гномов или оставил все как есть. Но мы с Архиусом тем же утром сели на внедорожник и уехали в школу охотников на чудовищ. Полтора дня пути, и мы были на месте. Олимпус находился на высокой скале, со всех сторон окруженной пропастью. Внизу бурлили воды реки, а к самому замку вели подвесные мосты. С виду надежные, но каждый, даже аккуратный, шаг сильно расшатывал всю конструкцию. Архиус преодолел весь путь над пропастью обыденно, не обращая никакого внимания на амплитуду колебаний моста из натянутых веревок. Я же постоянно цеплялся за поручни, словно кот, которого хотели посадить в таз с водой. С разных сторон к огромному готическому замку шли ученики в сопровождении своих наставников, оставив автомобили и лошадей на специальной парковке за пределами школы. Среди будущих скитальцев кроме людей были орки, эльфы, и даже гномы. На фоне величественного строения как будто с самих небес падал исполинский водопад. Его воды и оказывались там, далеко внизу, под скалой на которой мне предстоит учиться ближайшие годы. При входе на территорию стояли металлоискатели. Люди в черных монашеских одеяниях досматривали каждого новоиспеченного первокурсника и его баулы. Преодолев первый пункт досмотра, все купидоны подвергались осмотру на магическую печать, которая была их проклятьем и своеобразным пропуском в главный зал, где сегодня собирались студенты, чтобы услышать вступительную речь ректора. Со мной возникли некоторые проблемы, но как только досмотрщик поднес к шраму флакон с неизвестной прозрачной жидкостью внутри, свечение, сопровождающееся легким жжением, вновь вернулось. Монах кивнул и позволил мне пройти в главный зал. Помещение, где ученики ожидали первого собрания, было похоже на самый обычный советский актовый зал. Даже деревянные сиденья, как в старых кинотеатрах, стоящие перед невысокой сценой напоминают об этом. Разве что расписной высокий готический потолок с изображением схватки двух чудовищ добавляет чуточку магии этому месту. Старый проводной микрофон одиноко стоит на пережившей апокалипсис стойке и ждет начала собрания. На стену заблаговременно повесили ткань, на которую проектор с диафильмами транслирует первый слайд — «Добро пожаловать!». Не видел такого устройства тысячу лет. А ну и понятно. Советский фильмоскоп может пережить любой конец света, в отличие от забугорных современных видиков. Я нашел место рядом с полной рыжей девчонкой. На ее носу круглые очки, все щеки покрыты веснушками, а одной рукой уплетает что-то похожее на шоколадный батончик. — Это…шоколад? — спросил я, присаживаясь рядом и запихивая свой рюкзак под сиденье. Девчонка посмотрела на меня с каким-то презрением и отвернулась, так и не ответив на вопрос. — Какая невоспитанная, — посетовал я себе под нос и прокряхтел по старой привычке. — Че? — небрежно отозвалась она на замечание. — Воспитанием, говорю, твоим, видно никто не занимался… Лишь в конце фразы я вспомнил, что вполне вероятно с ее родителями обошлись также как с моей матерью. Но слов назад было уже не вернуть. Фигура толстушки упала на меня громадной тенью, когда она поднялась с места и весь ряд сидений от этого небрежного движения пошатнулся и заскрипел. — А ну повтори, что ты сказал, урод? Ну вот. Первая неприятность. Сейчас я просто извинюсь перед ней и все будет хорошо. Я же не какой-нибудь малолетка, которому трудно сказать три волшебных слова. Прости. Меня. Пожалуйста. Мой возраст уже позволяет пользоваться этой простой магией. — Слушай, — начал я. — Ты здесь не одна такая несчастная. Отвали от меня и жри свой батончик. Ей богу. Это получилось совсем против моей воли. Оказалось, что принести извинения гораздо сложнее, чем я думал. Или все дело в том, что одна блондинка через несколько рядов наблюдала за нами и мне не хотелось показаться… Как там говорят? Лохом? Рыжая скривила лицо, зарыдала, взяла свои вещи и пересела от меня подальше. Я бросил взгляд на блондинку. Та разочарованно помотала головой и отвернулась. Да. Я никогда не умел соблазнять женщин достойными поступками. Но вот он шанс. Клянусь, теперь я буду использовать весь свой опыт впрок. Зал быстро наполнился студентами и от этого стало трудно дышать. Душно. Один старый вентилятор работает в углу. Но живительный ветерок даже не долетает до меня. В конце концов передо мной почти не осталось свободных мест. — Тут свободно? — подошедший ко мне гном, обратил на себя внимание. Метка была у него на щеке. Выглядела как обычная татуировка и смотрелась довольно стильно. Узкие губы улыбались из-за коротко подстриженной бороды, а густые длинные сальные волосы плотно прижимались к голове выцветшей банданой. — Угу, — скромно ответил я, чтобы не нарваться на очередные неприятности. Гном сел и поставил рюкзак у себя между ног. В этом мире еще явно не наладили прежнее производство. Большинство студентов были одеты в доисторические вещи и пользовались отжившими свой век сумками и рюкзаками. — Как тебя зовут? — весело проговорил мой новый сосед. — Меня…Кайлан. — Будем знакомы, Кай. Я Другз. Гном протянул мне свою маленькую, но широкую ладонь. Я ответил слабым рукопожатием. Нужно бы привыкнуть снова крепко пожимать руки. — Как дорога? — снова веселым голосом спросил Другз. Кажется это был чуть ли не единственный нелюдь в зале с хорошим настроением. — Бывало и лучше, — пожал плечами я. Гном захохотал и ударил меня по руке. — Смешно! Конечно, бывала и лучше. Двести сорок лет назад дорога лучше бывала! А чего такой грустный? Стряслось что? Я искренне удивился. Гном тут же считал это с моего лица. — Я чего-то не знаю? — шепнул он. — Как тебя завербовали? — Нашли на кладбище. Я там жрал… — Другз сделал голос тише. — Сам знаешь что. Объяснили кто я такой и увезли сюда. — А предки? — постарался изъясниться я на молодежном сленге. — Не. Родителей у меня нет. В шахте завалило. Давным-давно. — Тогда ясно. — Что ясно-то? — Когда учеников вербуют… Их родители, понимаешь, должны… Как бы это сказать… С собой покончить. Вроде как, чтобы привязанности у нас не было. Это все специальным законом регулируется. — О-о, — гном почесал затылок. — Теперь понятно, почему все такие кислые сидят. Свист старого микрофона проехался по барабанным перепонкам собравшихся. Многие зажали уши и по инерции бросили взгляд туда, где вероятнее всего и находился источник звука. На сцену. Сейчас там стоял старый эльф. Длинная черная мантия, весь скрюченный старостью и опирающийся на небольшой магический посох. Раза в два короче, чем был у Архиуса. — Приветствую вас, студенты! — проговорил он хриплым голосом. — Меня зовут Таарис. Для вас мастер Таарис. Сегодня начинается ваша учеба в Олимпусе. Вас ждут годы интенсивной подготовки, прежде чем вы выйдете на автостраду. Они не будут легкими. Нет. Слишком большая ответственность лежит на плечах каждого из вас, чтобы мы могли позволить кому-нибудь из здесь сидящих проявить слабость. Каждый обученный скиталец — путь к панацее, которая вылечит нашу измученную радиацией землю. Ни одна минута в стенах этой школы не должна пройти даром. Потому что, когда вы встретитесь с первым монстром за границами Закатных Гор, у вас не будет права на ошибку. Каждое ваше действие должно вести к победе над нечистью. Каждый урок должен увеличивать ваши шансы на победу в схватке с кровожадным чудовищем. Старый ректор взял паузу в своей речи и принялся вглядываться в лица первокурсников. Люди и нелюди до сих пор безмолвно внимали наступившей тишине. Одни из них сидели почему-то с цветами, видимо перепутав начало учебного года в школе охотников на чудовищ с людским первым сентября. Другие бесцеремонно развалились на деревянных сиденьях, всем своим видом показывая, что им все равно, что говорит старик. Но основная масса вела себя довольно культурно. — Первым делом сейчас вы выберете факультет, на котором будете развиваться все время учебы. Эльф, медленно ковыляя подошел к проектору с диафильмами и переключил кадр. Микрофон был у него в руке, а шнур словно змея таскался следом и лез под ноги. — Стрелок. На экране появился лук. Кадр сменился. Теперь был арбалет. А где огнестрельное? Скорее всего патроны остались только на каких-нибудь не обнаруженных до сих пор складах. — Если с самого детства вы чувствовали в себе талант к меткости, значит это ваш профиль. К примеру. Бросали огрызок от яблока с дальнего расстояния в мусорный бак и к собственному удивлению попадали. Любая партия в баскетбол всегда оставалась за вами. Или быть может ваше зрение было настолько хорошим, что часто вы могли разглядеть те детали, которых не видели ваши спутники. Некоторые из заполонивших актовый зал закивали. Я начал нервничать. Тело, в которое я попал. Какие у него особенности? Два с половиной дня слишком короткий срок для того, чтобы узнать себя. А что, если я ошибусь и выберу неверный факультет? — Стрелки, подойдите к господину Аментьену Даваэлю. На сцену вышел высокий эльф. Он был в обтягивающем трико и рубашке. На груди вышит знак в виде яблока, насквозь пробитого стрелой. Герб факультета? — Но для начала вы должны доказать, что достойны учиться на стрелка, — продолжил ректор. — Возьмите метательный нож и попадите в цель. Только сейчас я увидел, что вся сцена разделена на зоны. Теперь свет в зоне стрелков загорелся. Хоругвь с гербом факультета была растянута над небольшой мишенью, напротив которой стоял журнальный круглый столик. Несколько эльфов, людей и два орка поднялись со своих мест, зашли на сцену и принялись метать снаряды. Те, кто попадал с широкой улыбкой вставали ближе к своему учителю. Остальные с опущенными головами уходили обратно в зал. Когда желающих больше не стало, скрюченный эльф объявил: — Поздравляю скитальцев с факультета стрелков, — он дождался аплодисментов и продолжил. — Господин Аментьен Даваэль заведует вашей кафедрой, ученики. Он будет вашим главным наставником и духовным лидеров во время всей учебы в Олимпусе. Сморщенный эльф переключил слайд. — Факультет мечников. К этой кафедре относятся все те, кто считает своим оружием мечи, топоры, копья и другие орудия ближнего боя. Если вы с детства отвечали за заготовку дров в своем доме, разбираетесь в ковке железа… В таком случае вам сюда. Но если скитальцу не хватит сил поднять тот валун, возле которого стоит наставник мечников господин Дрек Огди, — свет прожектора упал на ту зону, где на фоне большого булыжника стоял человек с обнаженным торсом. — Значит вы не принадлежите этому классу. Ноги наставника обтягивали узкие штаны, только вот меч, воткнутый в камень, был вышит не на кофте, а набит прямо на груди. Как раз в том месте, где у меня был шрам. Мне точно сюда. Возможно, это судьба. Несколько орков, эльфов, людей и гномов направились к своему вероятному наставнику. Я остался на месте. Пока. Если принимать какое-то решение, то я должен быть на сто процентов уверен в нем. У кого-то получилось поднять булыжник над головой и этих студентов тут же приписали к мечникам. Те, кто воодушевленно подходил к камню и не смог даже сдвинуть его с места, возвращались на зрительские сиденья и ждали следующего шанса. Я посмотрел на свои руки, прикидывая смогут ли они поднять тот вес, который отсюда кажется совсем не большим. Недавно мне и банку огурцов открыть было не по силам, но у этого тела совершенно иные возможности… — Чего не попробуешь, Кай? — спросил вдруг гном в бандане. — Я… — низкорослик, судя по всему, увидел, как я оглядываю собственные бицепсы. — Не думаю, что я мечник. А ты? Почему не идешь? — Я в волшебники. Да-да. И не смотри на меня так. Знаю, гномов-колдунов не так много. Ладно, чего врать. Их вообще нет. Но я чувствую в себе какую-то силу, понимаешь? Я смотрел глазами, говорящими об обратном. — Ну ты же не волшебник, — махнул рукой низкорослик. — Тебе не понять. — А ты уже пробовал колдовать? Получалось? — Книги с заклинаниями, что в Копях есть, все до одной у меня дома. Но там…ничего серьезного, как бы. Заговоры, привороты. Хиромантия. Зелья некоторые научился готовить. Те, которые нам здесь давать будут, я уже не раз пробовал и варить, и употреблять. Правда, вместо сердец чудовищ я органы домашнего скота использовал. Откуда же монстрам в царстве гномов взяться? Но все остальные ингредиенты точно по алхимическому словарю. — Нам будут зелья давать? — я почесал обросшую за два с половиной дня пути щеку. — А как же? — усмехнулся Другз. — Если ты свою жажду не утолишь, то при первом удобном случае, у первого попавшегося на пути сердце вырвешь. Поэтому ежедневно перед сном каждого из нас будет ждать специальный паек. Отвар из сердца травозада, настойка околоплитуса… Что-то в этом роде. Согнутый старостью ректор постучал по головке микрофона, чтобы привлечь внимание разболтавшихся студентов. — Следующий факультет. Убийцы! — он переключил диафильм и на экране появилось два, пересеченных лезвиями, кинжала. — Убийца — скрытный и хладнокровный скиталец. Способный подкрасться к своей жертве и убить ее бесшумно. Иных монстров, вроде панциряеда, по-другому не устранить. Если вы в детстве находили настолько укромные места, что при игре в прятки вас никто не мог отыскать, то это ваш класс. Если вы могли подкрасться к кому то, и тот даже не замечал вашего присутствия — это ваш класс. Если до того, как наш сотрудник пришел за вами, вы промышляли воровством и при этом у вас хорошо получалось опустошать чужие карманы… Это. Ваш. Класс. На сцену из тени вышел еще один эльф. Привычное трико, кожаные сапоги, обтягивающая водолазка с гербом, на котором изображено сердце с воткнутым в него кинжалом. — Меня зовут Волиус Тихорукий, — представился он, разнося свой бархатный голос по актовому залу. — Если вы прирожденный убийца, подойдите ближе. И не одна доска в этом старом зале не должна скрипнуть. Стойте! По одному. Это была магия. Каждый кто поднялся со своего места двигался настолько бесшумно, что оставшиеся в зале студенты могли расслышать гудение старого фильмоскопа. Среди убийц были и гномы и даже орки. Огромные зеленые существа приближались к своему наставнику настолько тихо, что у меня появилось ощущение, будто тугоухость вернулась из прошлой жизни и очень скоро я снова стану разваливаться на части. — Факультет магов, — возвестил ректор, как только все убийцы нашли своего наставника. На экране появилась волшебная палочка. — Если вы замечали за собой магические способности… Пламя в очаге вспыхивало сильнее, когда вы были не в настроении. Люди в вашем присутствии умирали без веской причины, когда вы испытывали злость. Вы маг. Все, что вам нужно сделать, чтобы доказать это — прочитать строчку на акрийском языке из древнего гримуара. Ваш наставник — Архиус Бледный уже ждет. Прожектор осветил следующую зону. Герб на груди Архиуса, на котором пламя вырывалось из книги я уже видел. Маг был на две головы выше остальных наставников и в отличие от своего предшественника лично не приглашал никого на сцену. Другз сорвался с места, по пути одарив меня своим белоснежным оскалом. Люди и эльфы умело отчеканивали строчки из книги, лежащей на небольшом круглом столике. Затем дожидались одобрения старика и проходили дальше, спрятавшись за его спину. Очередь дошла до моего знакомого. — Ой…ремейт…вранге… — запинаясь произнес Другз. Я был достаточно далеко от сцены, но запах пота, которым в этот самый момент исходил гном, как будто долетал и до моего носа. Сейчас говорил мой случайный знакомый, но почему-то стыдился я. Студенты, стоящие в очереди за его спиной, переглядывались, а некоторые пытались сдержать смех. — Сейчас, сейчас. Я точно знаю эту строчку. Гронге…архарайм… атал. — закончил он и улыбкой во все тридцать два зуба посмотрел на наставника магов. Архиус отрицательно покачал головой. Другз не мог поверить в свою неудачу. Волшебник свел брови, показывая, что решение обсуждению не подлежит и место надобно уступить. Гном раздосадовано опустил руки и вернулся обратно. — Сейчас будет что-то еще Другз, — я похлопал по плечу расстроенного гнома. — Не опускай нос. Гном не ответил. Первокурсников, не определившихся с факультетом, становилось все меньше. На данный момент не больше двадцати. Я бросил попытки утешить несостоявшегося мага и вновь задумался о своем предназначении. Лучник? Зрение у меня вполне отличное. Мечом махать я должен уметь. Убийца? Думаю, что не мое, ровно, как и маг. Но пока не попробуешь не поймешь. Кто там дальше? — Факультет боевых магов! — объявил мастер Таарис. Прожектор загорелся в следующей зоне и явил знамя на котором был нашит меч, источающий языки пламени. — Меч и магия! Сила и разум! Мастерство и самообладание! Такой купидон, как правило, совмещает в себе все достоинства факультетов магов и мечников. Вам придется пройти сразу два испытания, чтобы Разус Огрхорский принял вас в свою команду. Наставником этого факультета оказался орк. На удивление, он не был горой мускул и глупости. Нелюдь имел вполне разумное выражение лица. За его плечами развивался плащ, а на поясе с одной стороны в ножнах томился короткий меч, а с другой висела волшебная палочка. Подавляющее большинство из тех, кто еще не был на сцене встали и принялись пытать удачу с огромным валуном и строчкой из акрийского гримуара. Я, Другз, два эльфа, еще один гном и орк оставались на своих местах. — И последний факультет! — объявил в микрофон ректор. Мое сердце заколотилось.Глава 4 Обоняние огородника
— Факультет алхимиков! — проскрипел ректор и прожектор осветил последнюю темную зону на сцене. Белая колба с бурлящими внутри пузырями на черном полотне растянулась над головой последнего наставника. Им оказался гном. Низкорослик одет в едко-оранжевый костюм, а в руках держит противогаз. На его голове не единого волоска, а рот окаймляет густая короткая седая борода. Выведенная на лбу татуировка превращает круглую метку купидона в парящую безликую птицу. — Правильно подобранные ингредиенты позволят скитальцу-алхимику приготовить зелье силы, — продолжал ректор. — Яд для стрел, зажигательные бомбы и другие предметы, которые помогут ему в бою против монстра. Это умные и расчётливые охотники на чудовищ. Древний эльф-оратор сделал небрежное движение и фильмоскоп вместе с табуреткой свалился на пол. Следом полетел микрофон, шнур от которого зацепился за падающий прибор, и вновь оглушил всех присутствующих ушераздирающим свистом. Теперь слайд с большим алхимическим столом перевернутым изображением ложился на стену позади Таариса и бил в глаза наставнику факультета. Алхимик сделал несколько шагов вперед, чтобы перестать щуриться. Затем громко прокашлялся и объявил: — Меня зовут Ллойд. Для вас я мастер Ллойд. Гном все время поглядывал на старого ректора, который был увлечен тем, чтобы вернуть все на свои места. Низкорослик не готовил речь, но в силу сложившихся обстоятельств, был вынужден придумывать ее на ходу. — Если…вы…от рождения были увлечены изучением различных трав… — он размахивал противогазом, словно недовольный чем-то котяра. — Умели распознавать запахи отдельных ингредиентов в целом букете ароматов… В общем… Подходите ближе. На мой факультет сегодня попадут те студенты, которые смогут по запаху определить составляющие этих зелий. Он достал из кармана защитного костюма несколько пробирок и выложил их на свою ладонь. — Кто первый? Все первокурсники, которые еще оставались в зале, поднялись со своих мест и двинулись к сцене. — Кажется…это твой факультет, — пробормотал я, повернувшись к Другзу. Он вновь взвалил свой рюкзак на плечо и сделал несколько шагов. — Ты не пойдешь? — гном уставился на меня, когда понял, что я не иду следом. — М-м-м… Еще не уверен… — Ты чего? — он вернулся обратно. — Неужели с тобой за всю жизнь не случалосьничего из перечисленного? Я пожал плечами. — Просто мне нужно еще немного подумать. Иди. Гном некоторое время потоптался на месте и в конце концов махнув рукой побежал на сцену, где очередь из будущих алхимиков становилась все меньше и меньше. — Четверолистник… — пытался уловить ароматы всех ингредиентов здоровенный орк, одетый в зашитый в нескольких местах балахон. — Ягоды осознника… Мускатный изуил и… Все, кто уже прошел на факультет болели за нелюдя как за своего и взорвались громкими криками и аплодисментами, когда он наконец сказал: — Жевантус! Это жевантус! Гном-наставник кивнул и пропустил орка за свою спину. Зеленый нелюдь тут же обнял пару эльфиек, которые бросились ему на шею. Среди алхимиков была толстая рыжая девица, которую я обидел. Она удержалась от объятий. Хоть мне и нужно было срочно самому что-то придумать, но я так переживал за Другза, что не мог сосредоточиться на собственных мыслях, пока его мечты висели на волоске. — Ну что, земляк. Выбирай пробирку, откупоривай пробку, — произнес мастер Ллойд, протягивая ладонь последнему в очереди. — Назови мне четыре составляющих этого аромата и ступай к остальным, сдавшим экзамен. Другз занервничал. Даже со своего места я видел, как тень его руки, взявшая флакон, слегка дрожала в свете прожектора. Купидоны, принятые на другой факультет, уже подустали и начинали галдеть. Однако тут же ловили взгляды своих наставников и смиренно замолкали. — Это… алфеус? — неуверенно проговорил Другз и получил в ответ одобрительный кивок. Попадание придало уверенности низкорослику и на его лице вновь засияла улыбка. — Голова каракадуса… Мучной жмых и корень эллайды! Алхимик разочарованно начал мотать головой. — Стойте! Рассветный чертополох! Это рассветный чертополох! Мастер Ллойд улыбнулся и позволил довольному гному зайти за свою спину. Я от радости захлопал в ладоши. Дурацкая привычка радоваться за остальных привлекла внимание всех стоящих на сцене. Старый ректор прищурился, чтобы разглядеть первокурсника, почему-то не выбравшего факультет. — А вы чего ждете? — обратился он ко мне. — Неужели ни одно из путей развития вам не подошло, мистер… — Кайлан, — выкрикнул я. — Меня зовут Кайлан. Эльф поднял руку, приказывая замолчать. Пот выступил на моем лбу. Один каверзный вопрос и я облажаюсь. Куда пойти? К мечникам? А вдруг я не смогу поднять эту глыбу? К алхимикам? Я вообще-то всегда достаточно хорошо разбирался в запахах разных растений… — Вы последний, студент, — заключил дряхлый старик еще более скрипучим, чем звук из колонок, голосом. Затем вспомнил, что у него в руках микрофон и продолжил говорить в него. — Я думаю, не займет много времени, если вы определите свою принадлежность путем проб и ошибок. Начните со стрелков и двигайтесь к алхимикам. Таким образом мы быстро пристроим вас. Хотя меня настораживает тот факт, что вы не наблюдали за собой довольно необычных особенностей за всю свою жизнь. Я сглотнул. Но оставил замечание без ответа. Все шесть прожекторов засветили одновременно, ослепляя стоящих на сцене. Я словно пришел собственной персоной посмотреть на выступление команд в Высшей лиге клуба веселых и находчивых. Только вот с тысячи девятьсот восьмидесятого года я делал это только по телевизору, а теперь оказался участником шоу и команды, стоящие кучками на сцене ждали, когда я к ним присоединюсь. А старый ректор, был точно Масляков. Только плохо подвижный и не имеющий собственной тумбы. Ноги стали ватными и понесли меня по старому паласу, постеленному на широкой лестнице, ведущей к месту сдачи экзаменов. Я еще не добрался до сцены, как все уже, что я точно не принадлежу к касте убийц. Пол под ногами скрипел сильнее, чем когда по нему шло сразу несколько орков. Голова от волнения закружилась. Руки затряслись. Я поднялся на сцену и сразу подошел к стрелкам. С журнального столика я взял метательный нож. Он лег в руку, как влитой. Бросил взгляд на мишень. Не так уж и далеко. Главное вспомнить как правильно метать и попасть в десятку. Делов-то. А что, если все профили доступны мне? Сейчас кину нож. Он вопьется точно в цель, все стрелки зааплодируют, вместе с той блондинкой, которая не так давно демонстративно отвернулась от меня, а потом я подниму руку и заставлю их замолчать. Они не поймут, что происходит, а я тут же подойду к валуну мечников и вскину его над своей головой! Тогда даже у ректора должен пропасть дар речи. Но я не остановлюсь. Гримуар Архиуса, а затем и испытание алхимиков. Их я тоже пройду отменно и тогда что? Они предложат мне выбрать тот профиль, который выберу сам? После этого выступления половина симпатичных девчонок в Олимпусе точно будет моя. Я заметил, что внимание окружающих уже слишком долго приковано к моей персоне. Размахнулся и бросил нож. Снаряд пролетел мимо цели и упал где-то в темноте, за пределами света прожекторов. Теперь та блондинка еще и усмехнулась надо мной. — Ты далеко не стрелок, мой друг, — покачал головой Аментьен Даваэль. Я пошел дальше и постарался не оборачиваться. Давно я не чувствовал себя таким неудачником. Ну ничего. Я же купидон. У меня точно есть одна из этих особенностей. Только бы не алхимия. Я даже представления не имею о названиях местных растений, куда уж там пытаться отгадать их по запаху. Валун, лежащий в зоне мечников, оказался чуть больше, чем виделся со зрительских мест. Размером с голову моего сменщика на последней работе. Я вытер вспотевшие руки о штаны, а затем обмакнул их в специальном порошке. Как у штангистов. Все, кто проходил это испытание делали также. Затем я присел на корточки, обхватил булыжник руками и… И словно мне вновь стукнуло шестьдесят. Тогда после случайного приседания я оказывался не в силах подняться на ноги. А когда все-таки получалось это сделать, голова начинала идти кругом и даже дневной сон не всегда спасал. Валун не поддался. Я поднялся на ноги и нервно пригладил волосы к затылку. Они давно распустились. Пришлось снять резинку, схватывающую их на затылке. — Сожалею, — произнес наставник мечников. Что ж. Пойдем дальше. Волшебники. Здесь есть Архиус. Он точно мне поможет! Хотя может и без него справлюсь. Что сложного в том, чтобы прочитать строчку? Буквы то одни и те же. Хоть французский, хоть английский. Я все-таки в школе немецкий изучал. Может не просто так. Да и тут каким-то образом понимать всех начал. Да! Точно маг. Потому что боевые маги сразу отпадают, а к алхимикам я даже соваться не хочу. Архиус делал вид, как будто мы с ним вообще никогда не встречались. Я дотронулся до увесистой книги, раскрытой на журнальном столике. Елки-моталки! Вместо букв здесь были точно китайские иероглифы! Черточки, пересеченные друг с другом совершенно хаотичным образом! И они должны мне о чем-то сказать?! Да уж. Немецкий тут точно не поможет. И как Другз превращал…вот это в слова? Ладно. Попытка не пытка. Может быть разум сам откроется к акрийскому языку, когда я начну читать. Я прикоснулся к страницам в гримуаре. Они толстые и желтые. Края смяты и порваны. Несмотря на это, время не добралось до текста. Невиданные иероглифы подсвечивались из глубины пергамента красным сиянием. Но как можно вообще прочитать их? Другз в моих глазах перестал выглядеть глупо. Он хотя бы что-то мог разглядеть в этой тарабарщине. Выбора нет. Я попробую что-нибудь произнести. Быть может тело само знает, что делать? — Дас…ист…фантастиш, — проговорил я первое что пришло мне в голову и поднял глаза на Архиуса. — Мне жаль, мальчик, — грузно ответил маг. — Ты не принят на факультет магии. Что?! Бросьте! Я не могу быть алхимиком! Хотя…тут же всему научат? Делать нечего. Была не была. Я направлялся к гному мимо орка с волшебной палочкой и клинком, не понимая, как я могу оказаться алхимиком, не зная местных растений. Ллойд протянул мне ладонь с маленькими пробирками, как только я встал напротив него. Другз, стоящий за спиной наставника факультета подбадривал меня своеобразными жестами и широкой улыбкой. Я едва заметно кивнул ему в ответ. В ладони у Ллойда было четыре сосуда. Жидкость внутри у всех прозрачная. Видимо, чтобы нельзя было запомнить ингредиенты по цвету жижи. Все закрыты деревянными пробками. Я взял один из флаконов. Откупорил пробку. Гном кивнул, позволив мне приступить к выполнению задания. Я повиновался. Поднес к носу. Мои глаза раскрылись от удивления, как только я учуял знакомые ароматы! Это все они. До единого! Я алхимик! Ллойд улыбнулся, поняв по моему лицу, что я узнал запахи. И я выпалил пулеметной очередью: — Смородина, мята, ежевика и…эвкалипт! Моя улыбка сияла ярче местных прожекторов. Однако вопреки моим ожиданиям все вокруг смотрели на меня удивленными взглядами. Алхимик медленно повернулся к ректору и указательным пальцем показал, что я не прав. — Елки-палки! Я готов матерью поклясться, что так и есть, — добавил я. Старый эльф медленно поднес микрофон ко рту. — К сожалению, вы не принадлежите ни к одному факультету, уважаемый студент, — произнес Таарис. — Полагаю, у вас нет способностей ни к одному профилю. Будет правильно отослать вас обратно домой, где вы продолжите нести благо на прежней службе. Я не нарочно нашел глазами взгляд Архиуса. — А как же моя жажда? Вы просто так отпустите меня обратно? — протестовал я. Но намерения ректора стали ясны, как только я вернул свой взгляд на него. Он вовсе не собирался отпускать меня на волю. Они просто выкинут непригодного купидона с обрыва, чтобы не рисковать жизнями невинных, чьи сердца я могу съесть, когда жажда вернется. А сейчас говорят все это, чтобы я не устраивал сцен и не пугал других студентов. — Энциклопедия! — вдруг вскрикнул я. — Может у вас есть книга с изображением этих ингредиентов? — Конечно у нас есть большая ботаническая энциклопедия, — ответил ректор. — Но, к сожалению, мы не располагаем тем временем, которое вы в очередной раз хотите у нас украсть. После собрания вас проводят к выходу, мистер…Кайлан. Уважаемые, студенты… — У меня есть! Кто это крикнул? Дружище Другз! Быть не может? Большая ботаническая энциклопедия! Я спасен! Но я тут же осадил себя. Она может быть такая же непонятная, как и иероглифы в проклятом акрийском гримуаре. Гном выбежал из-за спины алхимика, на ходу пытаясь вытащить из своего рюкзака книгу. На пол высыпалось несколько буклетов и крупных томиков, прежде чем Другз достал энциклопедию. Низкорослик вместо вещей притащил в школу книги по магии и алхимии. Видимо, придется поделиться с ним своей одеждой, если сейчас он поможет мне остаться в школе. Ну или чем-нибудь еще, если большой свитер не придется ему по душе. Я взял энциклопедию. Она тоже была старая, но не такая древняя, как акрийский гримуар. Огромный том. Если я буду сейчас листать ее от начала и до конца, то потеряю последний шанс. Тут на каждом развороте по семь-восемь картинок! — У вас одна минута, студент, — торопил меня Таарис. Я стал листать книгу в полном беспамятстве в какие-то мгновения даже забывая, что именно ищу. Я листаю как проклятый уже целую вечность и вот наконец сморо… Целую вечность? Я поднял глаза и увидел, что все вокруг замерли в исступлении. Старый ректор стоял с микрофоном в руках и собирался что-то сказать. Другз замер, подбирая один из своих учебников с пола. Вся команда алхимиков болела за меня — они все до одного с интересом наблюдали за происходящим на сцене прикасаясь своими руками к собственным лицам и выражая тем самым свои переживания. Что? Я могу повелевать временем? Это я заставил стрелки часов замереть? А в этом зале есть часы? Я оглянулся. Нет. — Если я умею останавливать время, то мне не нужно это чертово обучение, — сказал я сам себе не понимая зачем мне теперь продолжать рыться в большой ботанической энциклопедии. — Никто не умеет останавливать время, болван, — прозвучал голос Архиуса. Я узнал бы его за два километра. Маг стоял на прежнем месте, во главе своих студентов, опершись на посох и щурился в мою сторону. — Мне стоит огромных сил сдержать заклятье окаменения на всех присутствующих. Ищи нужные ингредиенты и заломи уголки на страницах. И не вздумай двинуться с места. Если кто-то догадается, что я использовал силу, нам обоим несдобровать. У тебя десять минут. Дольше — нельзя. — Но… — Быстро! — рявкнул маг и я тут же принялся листать энциклопедию быстрее и внимательнее. Было слышно, что Архиусу стоит огромных усилий удержать магию в зале собрания. Он кряхтел и пыхтел, прямо как я в прошлой жизни. Это сильно сбивало, потому что я боялся, что в любой момент он не выдержит и меня попрут из школы просто потому, что я не успел найти какой-нибудь единственный компонент. А если кто-нибудь войдет и увидит, что тут происходит? Понятно, что магу нужно будет сразу развеять магию… В энциклопедии было много невиданных растений. Смородину среди них я уже нашел прежде, а дальше пришлось постараться. Спустя некоторое время добрался до выцветшей фотографии ежевики. Есть. Мята. Есть. Где же эвкалипт… Где же эвкалипт… — Ну же! — гаркнул маг. Я быстро обернулся и увидел, что он, опираясь на посох, стоит уже на согнутых ногах. Истощение тянуло старика к земле. Я еще ускорился. Насколько возможно. — Есть! Нашел! Когда я кричал последнее слова гул вокруг и ненавязчивые движения вновь возобновились. Такие как Другз искренне порадовались моему воплю. Я начал с найденного мной эвкалипта. Показал рисунок мастеру Ллойду. Он кивнул. Следующий. Правильно. Еще один. Опять правильно. Конечно. Не даром последние несколько лет, я провел на огороде. Всегда знал, что горбатиться над грядками мне когда-нибудь, да, пригодиться. А вот и ежевика. Ллойд разочарованно взмахнул руками. — Увы. Последний ингредиент не эйхера. Мертвая тишина повисла над древним залом собраний в Олимпусе.Глава 5 Заочное обучение
— Как…не эйхера? — обронил я. Алхимик сочувствующе пожал плечами. Тишина от этого сделалась еще громче. — В таком случае… — начал мастер Таарис, разрезая своим скрипучим голосом обескураженное спокойствие. — Да я шучу! — выпалил вдруг гном, не дав ректору возможности закончить. Старый эльф замолк. Каждый из присутствующих также замер в исступлении. — Эйхера, дуралей! — низкорослик продолжал смеяться. — Я пошутил! Последний компонент, входящий в состав зелья и есть эйхера! Все правильно! Вот я тебя подколол, да? Постепенно веселое настроение Ллойда подхватили все остальные. Сначала Другз и другие алхимики, затем Архиус примеру которого последовали студенты-маги и в конце концов весь зал наполнился смехом. Один мастер Таарис непонимающе кривил лицо. Вероятнее всего у него просто с чувством юмора были проблемы. Как, впрочем, и у меня. Моя душа, засевшая где-то в пятках, до сих пор находилась там и не позволяла мне по достоинству оценить шутку. Мои губы скривились в искусственной улыбке, пока я пытался осознать то, что спасен и теперь мне не грозит недолгое путешествие к подножию скалы, на которой находился Олимпус. — Запомни первое правило алхимика, сынок, — бас гнома заставил всеобщий смех утихнуть. — Будь верен своим чувствам до конца. Одно сомнение во время приготовления бомбы или зелья, и ты больше никогда не сможешь подойти к алхимическому столу. Я неуверенно кивнул, оглядывая толпу будущих скитальцев. Сейчас они аплодировали мне и улыбались. Все было как в тумане. Не зная, что именно мне предначертано, я в какой-то момент оказался всеобщим героем. Это пьянило и дурманило голову. Ликование оборвалось очередным падением микрофона на пол. Старый ректор в мантии слишком быстро для себя подошел к алхимику и вырвал из его рук флакон. Поднес к носу. — Это не эйхера! — зло выпалил он, а пузырек с жидкостью лопнул в кулаке мастера Таариса, маленькими осколками впиваясь в его ладонь и заставляя ее кровоточить. Алхимик виновато опустил голову. Я бросил взгляд на Архиуса. Тот разочарованно мотал головой. — Мне жаль, мой мальчик, но твое время в этой школе подошло к концу, — равнодушно бросил ректор. — Увидите этого…студента. Ко мне подошли два монаха и схватили под руки. — Стойте! — прогрохотал голос Архиуса, а его посох стукнул по поверхности сцены, заставляя вековые доски сотрясаться под ногами скитальцев. Все обратили на мага свое внимание. Скрюченный старостью эльф прищурился и сжал губы, явно недовольный вмешательством одного из своих наставников. — Такое уже было однажды, — продолжил высоченный старик, выходя из толпы своих студентов. — И спустя столько лет мы точно знаем, что тогда действующий ректор принял верное решение. Я прошу вас и сейчас, мастер Таарис…принять верное решение. Это было достаточно дерзко со стороны Архиуса. Судя по поджатому хвосту алхимика, остальные наставники вели себя с эльфом не смелее уличного пса с жестоким хозяином. Все вновь замерли в ожидании ответа, который решал мою дальнейшую судьбу. Ректор выдержал паузу, а затем сквозь зубы процедил: — Хорошо. Господина…Кайлана мы переводим на заочное обучение. Увести в зону пятьдесят один! — Куда вы меня тащите?! — рвал глотку я, когда монахи в капюшонах потащили мое новое тело прочь. Оборачиваясь, я видел, как многие первокурсники смотрят мне вслед испуганными глазами. Мои ноги, ударяясь о поднимающиеся ступени, вели меня к выходу. Заочное обучение? Зона пятьдесят один? Меня просто-напросто решили отправить в недалекое путешествие к подножию Закатных Гор, а чтобы не пугать остальных объявили это заочным обучением?! Я за свою жизнь таких отговорок навидался! Ну нет! Я так просто не сдамся! Я постарался извернуться так, чтобы укусить одного из монахов за плечо, но мне в лицо тут же прилетел молниеносный удар. Такой, что я даже не успел уловить, кто из моих транспортировщиков это сделал. Желание без сознания падать с горы тут же пропало, и я постепенно стал мириться с мыслью о скорой гибели. Меня провели по большому внутреннему двору. Тут было и стрельбище для лучников, и тренировочное поле, утыканное манекенами, для мечников, даже какой-то высокий и длинный тренажер из бревен, предназначение которого мне было не понять. «Вот и попал…» — смиренно звучал у меня в голове свой прежний старческий голос. Едва успел очутиться в новом теле с новыми возможностями, как тут же профукал свой единственный шанс. Остается только надеяться, что, когда полечу головой вниз, моя душа успеет переселиться в мир поудачнее. Тот, который еще не пережил ядерную войну. И его не ждет эта катастрофа в ближайшем будущем. Вопреки моим ожиданиям, вместо того чтобы поднять смертника на утес повыше, монахи завели меня в одну из башен замка. Спустили вниз на пару этажей, отворили дверь и заставили зайти в какое-то душное помещение. Затем приказали сесть на перекошенный стул, который уже от моего веса должен был развалиться на части. Источающим угрозу жестом один из монахов попросил не двигаться с места. Тяжелое дыхание постепенно вернулось в норму. Я осмотрелся. По углам стояли канделябры с горящими на них свечами. К стене приставлен старый ржавый стеллаж, нашпигованный древними фолиантами. В углу занял свое место небольшой алхимический стол. Я обернулся. За моей спиной напротив разожжённого камина, находится кровать, а над ней висит старый ковер. Хоть что-то как дома. Даже чуточку уютнее стало. Мне даже не завязали руки. А если это тюрьма, почему монахи не закрыли за собой дверь? Я медленно встал на ноги и подошел к выходу. Выглянул. Длинный холодный каменный коридор, по которому завывал ветер, уходил в разные стороны и заканчивался там, где его сжирала тьма. Может…в Олимпусе действительно существует заочное обучение, и я зря паникую? Я вернулся в комнату. Дубовый потертый комод для одежды стоял справа от входа. На нем черная металлическая шкатулка. Я осторожно открыл коробочку. Внутри находились маленькие пробирки, заполненные разноцветной жидкостью. Я вдруг вспомнил, что из дома взял с собой такую же. Только совсем забыл открыть ее и узнать, что матушка хотела отдать мне перед своей смертью. Вернулся на стул, снял рюкзак с плеч, поставил под ноги и расстегнул молнию. Под кипой одежды я наконец нащупал шкатулку из родительского дома. Потянул к себе. В этот самый момент дверь распахнулась. На пороге стоял Архиус. — Уже обустроился в своем новом доме? — его бархатный голос разнесся по помещению. Это мой новый дом? Конечно, не однокомнатная квартира в центре Мурманска, но жить можно. — Я теперь здесь живу? — поднял брови я. — Формально. Это пристанище скитальцев. Здесь долгое время жил один наставник, а до него сам ректор школы. Но…теперь она свободна. Я огляделся еще раз. — Постойте. А почему мастер Таарис жил здесь? Он тоже был наставником? — Нет. Он тоже не смог сдать экзамен ни на один из факультетов. Великан прошел внутрь, одним жестом попросил меня пересесть на кровать, а затем развернул стул и опустился на него. Он поставил свой посох между ног, навалился на него и устремил свой твердый взгляд на меня. — Давным-давно к нам часто приезжали ученики, которые по неведомым причинам не могли пройти вступительных испытаний. Такой купидон был один на поток. Не больше и не меньше. Мы переводили их на, так называемое, заочное обучение… — Если я не первый, почему ректор так хотел вышвырнуть меня? — Он последний и единственный, кто прошел заочное обучение до конца. Может не хочет, чтобы на автостраде умер очередной неподготовленный купидон… А может просто боится, что в мире появится второй могущественный скиталец. Выходит, коротышка просто боится меня? Если я не смог сдать ни один экзамен, это значит, что мне подвластны все профили? Или совершенно другие, но более могущественные? — В чем суть обучения? — поторопил я волшебника своим вопросом, потому что он взял слишком долгую паузу, всматриваясь в танцующий на поленьях в камине огонь. — Один из наставников будет давать тебе заказ на чудовище. А к нему задание. Применяя навыки, которым тебя обучили ты будешь избавляться от монстров. Деньги за заказы должны уходить на развитие школы и зарплату учителям. Ты же взамен получишь знания, кров, пропитание и заветную микстуру, без которой теперь не можешь контролировать свою жажду. — Это она? — я бросил взгляд на шкатулку, стоящую на комоде. — Да. Там же найдешь подходящую одежду. Джинсы и рубашки Уарона должны тебе подойти. Не надейся, устроить показ мод, но все что может понадобиться в дороге там есть. Архиус пригладил свою бороду. — Сердца убитых чудовищ привози в Олимпус. Они нужны для изготовления микстуры для студентов. Тебе ясно? Вот теперь мне стало страшно. Ведь я должен буду увидеться с неведомыми монстрами. Но должно быть это не сложнее, чем смотреть в морду любому другому животному? Я видел и волков, и лис. Даже медведя однажды. Правда в зоопарке. Но все равно, некоторый опыт у меня уже имеется. — Ясно, — ответил я. Только меня до сих пор безумно терзал один вопрос. Почему Архиус горит таким сильным желанием мне помочь? Как будто маг что-то скрывает… Но что? — Что вы от меня скрываете? — за свои годы я привык задавать вопросы прямо и надеялся получить на них такой же откровенный ответ. Старик замолчал. Затем что-то переосмыслил и заговорил. — Когда скитальцы пришли за мной, у меня уже был сын… Его слова как будто убили жизнь в нашем разговоре. Он умер и больше не хотел воскресать. Я понимал, что ребенка уже нет в живых, но еще страшнее мне представлять, кого они заставили это сделать. Жену бедного мага? Его самого? — Я надеюсь, ты не питал ложных надежд на счастливую жизнь, Кайлан? Скитальцы обречены на страдания ради счастья других. Я задумался. — Хм. А что помешает мне уйти на охоту и сбежать подальше отсюда? — Жажда. Я даже не стал уточнять что он имеет ввиду. Итак, ясно, что на чудовищ я охотиться не умею и, если не соглашусь учиться, то рано или поздно нападу на какого-нибудь прохожего. После чего меня обязательно найдут и осудят. Не знаю каковы местные законы, но смертная казнь за такое — вполне справедливое наказание. — Ну…хорошо, — я потер ладони друг о друга. — Когда первое испытание? Я успею сходить в баню? Ты заикался, что в Олимпусе бани лучшие на свете. — Прямо сейчас. — Можно и прямо сейчас. Жара там достаточно? — я сбросил с плеч куртку. — Ты не понял, Кайлан. Испытание начинается прямо сейчас. В этот момент мне снова как будто ударили обухом по голове. Встреча с чудовищем, казалось, была еще так далеко. Но Архиус сказал «прямо сейчас» и я тут же перенесся из мира грез в реальность. Он достал из внутреннего кармана своего кожаного плаща свиток. Развернул его. Теперь в его руках было три листа. — Мне прислали это пока я был в отъезде, — он перебрал пальцами листы и положил сверху подходящий. — Староста из деревни на юге жалуется на мутировавшего василиска. Монстр поселился на Расцветном Холме в нескольких километрах от населенного пункта. Он просит избавиться от чудовища за хорошую плату. — Я… Я хотел бы что-то сказать, но сейчас потерял всяческий дар речи. Что местный, что русский язык теперь были мне неподвластны. — Но тут есть небольшая оговорка, — продолжил Архиус. — Окаменевшие жители Д’дордиса, которые встречались со взглядом рептилии до сих пор статуями стоят близ логова чудовища. Староста просит вернуть их к жизни. Его жена оказалась одной из жертв. Он обещает огромную сумму, если она останется в живых и грозит не заплатить ни одной медной монеты, если она умрет. Я продолжал сидеть на кровати с открытым ртом. — Это значит, что прежде, чем ты убьешь монстра, тебе нужно нейтрализовать радиацию. Иначе после того, как магия перестанет действовать, жители деревни придут в себя и умрут на месте от ее воздействия. Понимаешь? — Но… — я облизнул сухие губы. — Как мне это сделать? — Убить василиска или сохранить жизни? — И то и другое! Архиус наклонился на стуле и его пораженное редкими, но глубокими морщинами лицо стало ближе. — Василиск всего лишь животное. Ты найдешь информацию о том, как его убить в глоссарии чудовищ. Но существует лишь один способ спасти людей, — он достал из-под куртки небольшой флакон. — Это магическое зелье. Оно нейтрализует последствия радиации. Я думаю, тебе не сильно важна химическая сторона этого процесса. Но помни. У тебя будет не больше минуты, чтобы жертва выпила настойку. — Минута? А… — я почесал затылок. — Их там много? Жертв этих. Окаменевших. — Правильный вопрос. Скорее всего ты не сможешь спасти всех. Поэтому позаботься заранее о том, чтобы узнать, как выглядит жена старосты. Я отпрянул подальше от старика. — Хотите сказать, что я должен спасти только ее одну? — Я просто предполагаю развитие событий, — хладнокровно ответил наставник магов. — И забочусь о прибыли школы. Я сжал губы от злости и процедил: — Что-нибудь. Еще. Придумаю. — я сдержался, чтобы не послать Архиуса в задницу. — Но поступить так, как вы предлагаете… Давайте сюда пробирку. Вместо того, чтобы передать мне целительное зелье, старик выпустил его из рук и вещество мигом разлилось по каменному полу, перемешавшись на нем с осколками тонкого стекла. — Какого… — Здесь три листа, — перебил меня Архиус и протянул уже свернутый свиток. — Первый — это карта, которая доведет тебя до деревни. — Ты не поедешь со мной? — Никто не поедет с тобой, Кайлан. Я лишь успел заикнуться о несправедливости, но маг повысил голос, раздавливая мою спесь, словно беззащитное насекомое: — Второй лист. Это заказ на василиска. Он тебе не поможет, но, когда ты выполнишь миссию, староста должен поставить на нем свою печать. Это будет подтверждением проделанной тобой работы. Как только листов с печатями будет достаточно, ты начнешь самостоятельный путь скитальца. — Какой третий? — Рецепт зелья регенерации. Тут написаны все компоненты, их пропорции и способ приготовления. Если ты когда-нибудь варил суп по кулинарной книге, тебе не составит труда сварить и живительную воду. Я небрежно выхватил свиток из рук старика. — А если я сделаю что-нибудь не так? Перепутаю ингредиенты, их количество. Ведь в этом случае мы не сможем спасти жителей этого самого… Д’дардиса. Старый волшебник вздохнул. — Право на ошибку. Именно это всегда было главным недостатком общеобразовательных школ, Кайлан. В нашем случае у тебя нет одиннадцати лет на обучение. Ты проходишь его экстерном. Поэтому будь внимателен и не позволь бедной женщине умереть по неосторожности. Пока я копался в своей голове, не зная, что сказать Архиус еще сильнее оперся на свой посох, поднялся с места и заступал к выходу. — Вы чудовища! — я вскочил на ноги и выпалил, пока маг не успел выйти в открытую дверь. Он замер на месте. Но не оборачивался. — Вы называете себя избавителями от монстров, но готовы пожертвовать жизнями невинных, ради, как вы наверняка считаете, высшей цели! Если я и вынужден учиться здесь, то только потому, что иначе нанесу больше вреда. Но как только я найду способ избавиться от проклятья…Ноги моей здесь больше не будет! Молчание висело, цепляясь за напряженный воздух еще некоторое время. — М… Совсем забыл, — произнес старик и указал концом посоха в сторону комода. — Мешочек с монетами в одном из ящиков. Не забудь взять его с собой. Деньги помогут тебе добраться до деревни. И…будет лучше, если ты уедешь уже сегодня. Дверь за спиной Архиуса захлопнулась. Я плюхнулся на кровать, развернул свиток и принялся вглядываться в формулу, написанную на рецепте зелья. — Два листа околовиктуса…варить шестьдесят восемь секунд…Ягода разманника…варить восемдесять семь секунд, а затем затушить в кубиках льда… Бред! Как я должен найти все эти ингредиенты, да еще и не переварить то или иное растение?! В сердцах я бросил листы перед собой. Опускаясь на пол, один из них лег слишком близко к камину. Пылающее в очаге бревно с треском выпустило искру наружу. Она попала в центр важного документа и оставила в нем дыру. — Елки-моталки! — я тут же вскочил с места и притоптал место возгорания. — Только бы не рецепт…Глава 6 Хозяин печати
Разус Огрхорский, наставник факультета боевых магов, открыл глаза и повесил волшебную палочку обратно на пояс. Он продолжал стоять у камина и всматриваться в огонь. — Мальчишка обронил карту, — произнес орк. — Я сделал так, чтобы Город Трейлеров, обозначенный, как крайне опасное место, не мылил ему глаза. Теперь Кайлан скорее всего выберет прямой путь до Д’дардиса. А без предупреждения эта дорога, наверняка, его убьет. Треск поленьев в очаге разносился по просторному кабинету. В нем по самому центру от входа была постелена красная ковровая дорожка. Она вела к подобию трона в виде старого кожаного, но хорошо сохранившегося кресла. Прямо за спинкой седалища в деревянный пол были наискось воткнуты знамена всех факультетов. — Хороший план, — прошипел ректор Таарис, сидящий на самодельном троне. Его ноги нависали над полом, и не редко покачивались. — В этом случае Архиус не сможет обвинить нас в его гибели. О чем они еще разговаривали? — Ничего особенного. Он, как и полагается наставнику, выдал заочнику задание и ушел. — Хитрый старик… — заключил ректор. — Он знал, что мы можем подслушать разговор и поэтому не сказал мальчишке правду. — Можно вопрос? — набрался смелости Разус Огрхорский, подкидывая в руке черепок какого-то чудовища, взятый с камина. — Почему вы просто не избавитесь от Архиуса раз и навсегда? Эльф возмутился и показал это своим презрительным взглядом. — Ты думаешь я не пытался? Этот волшебник слишком силен для того, чтобы пасть жертвой банального заговора. Мы живем бок о бок уже долгие годы. Занимаемся своим делом. С тех пор, как мне удалось найти способ выслеживать уникумов и избавляться от них — мы сосуществовали в мире. Между прочим, это твоя ошибка, что полукровка скрыл свой талант и оказался в школе. Орк опустил глаза. — Я просто… — Не надо! — гаркнул эльф. — Оправдания не больше, чем щепотка соли, для уже приготовленной похлебки. Мне от них станет ненамного легче. Сделай так, чтобы мальчишка навсегда остался в Городе Трейлеров, и мы забудем про этот неприятный инцидент. Боевой маг учтиво поклонился и зашагал прочь по длинной красной ковровой дорожке.* * *
Это была карта. Уголь прожег небольшой участок между Олипмусом и Д’дардисом. Могло быть и хуже. В следующие полчаса, я натянул на себя джинсы и полосатый свитер, которые нашел в комоде. Сверху накинул кожаную куртку. Почивший скиталец предусмотрительно пришил к рукаву удобный карман, в который я смог засунуть микстуры от своей необычной жажды. Я вывернул свой рюкзак, выбросив все содержимое на постель и взял с собой только самое необходимое. Потемневшая пластиковая бутылка с водой, сушенное мясо очередного невиданного животного, обернутое в промасленную бумагу, кошелек — в нем были медные, серебряные и золотые монеты, а также кинжал с красивой рукоятью в форме головы дракона. Перед выходом я заглянул в глоссарий — он лежал на полке старого стеллажа, — и нашел там информацию о василиске. Я не в первый раз слышал об этом монстре, но в разных мирах он всегда обладал разными размерами и способностями. В этом не оказалось ничего особенного. Если описать вкратце, то это большая змея, способная превращать живых существ в камень. Из толстой чешуи василиска здесь орки когда-то делали себе доспехи. Чтобы убить мерзопакостную рептилию нужно воткнуть клинок между головой и холкой чудовища. Там нет защитных пластин, и монстр умрет мгновенно. Чтобы самому не стать жертвой василиска, достаточно не встретиться с ним взглядами. Ну уж это мне под силу. Я тысячу раз подкрадывался к своему спящему коту. Сначала, конечно, получалось не очень, но с каждым разом пол скрипел меньше, а дыхание становилось тише. Выйти с территории школы не было проблемой. Очень скоро после того, как за спиной захлопнулась дверь моего нового пристанища, я вновь прошел по навесному мосту и оказался на дороге. Взглянув на карту и сопоставив направление на указателе, который говорил, что до крупного мегаполиса Дардиса еще сто двадцать километров я быстро определил направление, в котором стоит двигаться, чтобы добраться до нужной мне почти одноименной с ним деревни. И вот опять мой опыт. Молодежь с их современными навигаторами в телефоне, ни за что бы не сориентировалась на местности. Очень скоро узкая двухполосная дорога соединилась с автострадой. Три полосы. В ту и другую сторону. Солнце почти село. А зайцы, лоси и другая лесная живность то и дело скрипела заржавевшим металлом на обочинах, заставляя мое сердце бешено колотиться в груди. «Скоро стемнеет, и я вообще перестану что-либо видеть», — подумал про себя я и обхватил плечи руками, чтобы согреться. Стоит найти ночлег. Удобный трактир, подобный тому, в котором я бывал прежде уже вряд ли подвернется. Может заброшенная заправка? Как раз недалеко. Высокий рекламный круглый баннер с надписью «Заправка и минимаркет Тэдда» составлял конкуренцию всходившей на другой стороне полной луне. Бензоколонки на заправке наполовину выглядывали из кустов. Стекла в самом магазине выбиты. Дверь болтается на одной петле. Я снял с плеча рюкзак, достал кинжал, надел обратно. Крепко сжимая рукоять, я медленно продвигался в сторону магазина. Осторожно заглянул внутрь, стараясь не прикасаться к обломкам, преграждающим дорогу. Темно. Хоть глаз выколи. Но выбора нет. Если остаться на автостраде, только облегчу какому-нибудь монстру задачу сожрать меня. Я шагнул внутрь. Случайно пнул…консервную банку? Металлический звон спугнул какое-то животное в темноте, которое тут же выскочило наружу, пробежав между моих ног. Ей Богу, я чуть не закричал. Затем взял себя в руки и прошел дальше. Глаза привыкли к темноте и теперь я видел полупустые стеллажи, на которых остались лишь старые газеты, журналы, давно просроченные бутылки с чистящими средствами и другие непригодные к употреблению товары. Зашел за прилавок. Открытая касса. А это что? Старый револьвер. Откуда он здесь? Без патронов. Ясно. Никому ненужная безделушка. На столешнице брызги засохшей крови. Ну все. Прилягу тут. За прилавком. Лучше варианта нет. Просто представлю, что сплю на скамейке в своем огороде и кажись засну, не успев даже нагнать на себя всякой жути. Я опустился на пол, подложил рюкзак под голову и уснул. Меня разбудил женский визг. Громкий. Продирающий. Я проснулся, подумав, что это сон. Крик повторился. Мои глаза окончательно потеряли желание закрываться. Я приподнялся и выглянул в окно. Четверо людей, может быть эльфов — я не видел их лиц из-за капюшонов, — держали какую-то девчонку. Один из них хватал ее за волосы, а второй приставлял нож к горлу. Двое других с битами на плечах стояли по разные стороны от жертвы и озирались. Луна хорошо освещала происходящее на парковке. — Выходи к нам, урод! — завопил один из бандитов. В одной руке он держал биту, а второй хватал за волосы девушку. — Выходи, я те сказал! Или мы прямо сейчас покажем этой девице на что способны четыре здоровых мужика, а не один радиоактивный урод! Считаю до пяти! С другой стороны трассы, из кустов, вышел эльф. Одно его плечо было больше второго. Лицо, кажется, поражено радиацией. Ну или огромная бородавка, размером с щеку, совершенно без причины вылезла на лице и теперь жила там. Неужели изгой? Эльф подходил все ближе, держа руки над головой. — Брось меч! — оскалился бандит. Изгой вынул из ножен, висящих за спиной, короткий клинок и бросил на асфальт. Металл разбил ночную тишину. Один из бандитов на полусогнутых ногах подобрался к мечу и забрал его. — Пожалуйста. Отпустите девушку, — спокойным голосом умолял эльф. — На колени! — приказал тот, что держал заложницу за волосы. Изгой повиновался. Бандит передал девушку в руки тому, кто прислонял лезвие кинжала к невинной жертве, а сам подошел ближе к стоящему на коленях. Удар битой прямо по черепу заставил угнетенного повалиться на землю. Убийца не остановился и нанес еще порядка пяти ударов. Девчонка закричала, а затем принялась рыдать навзрыд. Почему нельзя было выбрать для меня мир попроще? Я отвел взгляд от происходящего на парковке насилия. Это все…слишком жестоко после спокойных вечеров на природе с чашкой чая с пустырником в руке. Я не знаю, что сейчас заставляет меня продолжать прятаться за коробками. Правило, которому учил Архиус или самый обыкновенный страх? В конце концов, что я могу поделать против четверых здоровенных мужчин… Бандит подошел к бьющейся в истерике девчонке. — Открывай рот, — приказал он. — Папочка хочет сбросить стресс. Нет. Я не могу вмешаться. Так убьют не только ее, но и меня. Запах трупа изгоя добрался до моего носа. Жажда возвращается. Я достал из карманчика на рукаве пузырек с микстурой и откупорил пробку, чтобы выпить. — Стой! — послышался писклявый голосок. Я вздрогнул и огляделся. — Тут я, болван! Я еще раз внимательно осмотрел округу. Наконец мой взгляд добрался до прилавка. Рядом с пустым револьвером стояло и махало мне рукой крохотное существо. Я выглянул в окно, чтобы посмотреть не перешли ли бандиты ту самую черту, после которой я навсегда обреку себя в статус несчастного труса. В этот самый момент главарь банды ударил девушку по лицу и проговорил: — Не хочешь? Тогда мы залезем туда, где ты не сможешь нас покалечить. Снимайте с нее штаны! Я первый. Двое бандитов схватили девчонку под руки, третий пытался зафиксировать ноги жертвы, которая сейчас трепыхалась изо всех сил. Главарь ждал, когда официанты справятся и подадут блюдо к столу. — Ты кто? — спросил я у существа, напоминающего чертенка. — Хозяин печати, — он показал на мою грудь, из которой сквозь свитер просвечивало сияние. — Демон. Черт. Гоблин. Одна фигня. Я насупился. — Чего тебе? Не видишь, я немного занят, — я указал головой в сторону происходящего на парковке. — Не пей эту дрянь! — он пристально посмотрел на пробирку с микстурой, которую я до сих пор держал в руке. — Почему? — Ну…Я хочу нормальное сердце. Можно вон того, который валяется мертвым грузом, — жалобно почти проскулило существо. — Слушай, я не получаю никакого удовольствия от пожирания сердец. Если ты надеялся убедить меня в обратном, прости. Я избавлюсь от тебя, как только узнаю, как это сделать. Ну все. Мне пора. — Постой! — демон подбежал к самому краю прилавка, боясь, что я его не услышу. — А если я предложу сделку? — Мне ничего не нужно, — отмахнулся я. — Поговорим потом. — Ну конечно… — протянул чертенок. — Сейчас бросишься на четверых и думаешь, что уйдешь оттуда живым? Или быть может останешься здесь и посмотришь, как той девице проводят процедуру зачатия? — Что? — Я не помню, как там у вас это называется, — он свесил маленькие ножки с края прилавка. — В общем. Предлагаю сделку. Я помогаю тебе справиться с мужиками, а ты потом жрешь сердце одного из них. Все честно. Как тебе предложение? — Что? Да я лучше… — Да ладно тебе! Ты сожрал сердце собственной матери… Я размахнулся. Черт тут же исчез с прилавка, а моя рука опустилась уже на пустую поверхность. Демон снова появился. На этот раз с другой стороны. — Прости, погорячился, — он сложил ладони у груди. — Я имел ввиду, что однажды ты уже сделал это и никаких негативных последствий…Ладно, кроме моральных. Не случилось. Спаси жизнь девице. Решай скорее. Кажется…там дело совсем плохо… Я выглянул в окно. Главарь залепил девчонке по лицу в очередной раз, а другой бандит уже почти стащил с нее джинсы. Елки-палки. Я стоял как будто на иголках. Стать животным и спасти одну жизнь? Выйти и умереть вместе с жертвой? Или наблюдать, как последний трус за тем, что произойдет дальше? Эх. Выбор очевиден. Надеюсь, я не пожалею о нем позже. — Ладно, — я сплюнул под ноги, как будто уже вырвал чье-то сердце. — Вот и замечательно! — обрадовался демон. — Скрепим наш договор крепким отбитием пятюни. Я совершенно не понял, что он от меня хочет. Хозяин метки догадался об этом. — Ну хорошо. Обойдемся без этого. Какой способ спасения прекрасной принцессы предпочитаешь? Первый… Ясхватил гоблина и процедил: — Патроны! Давай патроны в пистолет! Гоблин глянул на револьвер, лежащий на прилавке. — Почему нет, — он пожал плечами. — Только это будут не сами патроны… Сильно сжатый сгусток энергии, способный пробить плоть живого существа насквозь. Я предпочитаю выпускать такой руками, но, если тебе удобнее из этой древней штуковины… Так и быть. Гоблин прикоснулся к револьверу. Магическое свечение вошло в барабан старого оружия и курок сам взвелся. Я схватил пистолет и почти выпрыгнул на парковку через окно, когда черт остановил меня неуверенным «только». — Только… — Что еще? — бандиты были так увлечены, что не обращали на меня внимания. — Там три заряда. На большее нет силы, прости. Я думаю, вдвоем одного вы потом точно уложите. Ты главное не промахнись, ладно, Кай. Я телепатически выругался на черта его же названием и зашагал в центр бензозаправки. — Доброй ночи, господа! — сказал я, выходя из-за колонки и оглядываясь по сторонам. Нужно было удостовериться, что никто больше не прячется где-нибудь в кустах. Три патрона, черт. Три патрона. — Тебе чего, упырь? Кто такой? — отозвался главарь, успевший только расстегнуть ремень на своих штанах. — Я вижу задатки воспитания у вас сохранились, раз прежде, чем махать кулаками, вы решили познакомиться. — Нил. Иди разберись с этим козлом! Не хочу, чтобы он съездил мне между ног. Тот, кто стоял в стороне с джинсами бедной девушки, бросил добытый трофей на землю, достал нож и направился в мою сторону. Я достал пистолет и направил его на преступника. Идущий в мою сторону остановился. — Ты чего, Нил? Нет у него патронов! Обычная пустышка! Убей придурка и давай продолжим. Бандит некоторое время переминался с ноги на ногу, а затем сорвался с места и вновь пошел на меня, занося свою биту над головой. Делать было нечего. Первый патрон. Я выстрелил прямо в голову мужику. Эхо разнесло звук по округе. Нападавший упал на спину. Из отверстия во лбу засочилась кровь. В КГБ я людей не убивал. А вот когда на скорой ездил, вполне много подобного повидать пришлось. Поэтому труп бандита, с которого капюшон слетел при падении меня нисколько не смутил. — Ах, ты ублюдок! — главарь сделал несколько шагов в мою сторону, но остановился. Что ж. Еще два патрона на троих. Придется блефовать, чтобы последний сам убежал. — У тебя же нет больше патронов, правда? — оскалился главарь. — Проверишь? — я улыбнулся в ответ. Слишком долгая пауза. Если он предложит своим приятелям броситься на меня втроем или резко дернется я могу промахнуться и тогда… Нужно брать ситуацию под контроль. — Слушай, чужак, — начал бандит. — Есть предло… Я выстрелил извращенцу в лоб. Второй готов. Туша упала сперва на колени, а потом завалилась на бок. Сила в этих…энергетических патронах терялась. Первого отнесло довольно далеко, а этот чуть на ногах не удержался. Я посмотрел в сторону окна, где в последний раз видел демона. Он стоял там же с маленьким огоньком пламени на хвосте и пожимал плечами. Бездыханная девчонка висела на руках у оставшихся в живых бандитов. Один из них передал ее второму, поднял руки перед собой, открытыми ладонями вперед, чтобы обозначить, что двигается мне на встречу с добрыми намерениями. Жажда, которая дурманила голову становилась еще сильнее. Я почти был готов наброситься на этого разбойника и сожрать его еще бьющееся сердце. Но я сдерживался из последних сил. Прицелился в лоб поддонку и нажал на спусковой крючок. Три из трех. Фух. Задача минимум сделана. Последний, еще живой бандит, выпустил несостоявшуюся жертву из рук и бросился наутек. Скажу честно, мне хотелось отпустить его, но жажда внутри меня не позволила этого сделать. Я опомнился только тогда, когда вырывал его сердце из груди. Трапеза продолжалась недолго. Жажда была настолько сильна, что я съел сердце ублюдка за считанные минуты и только тогда вспомнил, что где-то за спиной лежит бедная девушка, которой требуется моя помощь. Обернулся. Это была эльфийка. Она стояла прямо надо мной и смотрела на мои испачканные в крови руки и пасть.Глава 7 Город призраков
— Я… это… — срочно нужно придумать оправдание, чтобы девчонка не убежала подальше от психа, пожирающего сердца. — Это не то, что ты думаешь… В общем… Вдруг силуэт девушки замерцал. Затем образ стал более мутным, а со следующим дуновением ночного холодного ветра растворился в воздухе. Я широко раскрыл глаза. — Это еще что за выкрутасы? — пробубнил я себе под нос и перевел взгляд вниз. Я сидел верхом на трупе изуродованного эльфа. Изгой. Мои руки были в его крови. Я встрепенулся, тут же поднялся на ноги и отскочил от тела на несколько шагов. На парковке жертв моих волшебных пуль не было. Никого. Кроме меня и эльфа, чье сердце я сожрал. Вся эта чертовщина мне привиделась? Я задрал свитер, чтобы посмотреть на печать. Свечение удовлетворенно гасло под шрамом. До меня постепенно начало доходить что произошло. Голод пришел ко мне во сне. А когда я проснулся, коварная метка разыграла целую сцену в моем разуме, чтобы я не выпил микстуру скитальцев, а отведал настоящей крови. — А-а-а, черт! — заорал я. — Проклятый демон! Проклятый демон! Выходи! Мой крик эхом разносился по пустой заправке и потерялся на другой стороне трассы, среди оголенных стволов деревьев. — Выходи, поддонок! Никто не отвечал. Я схватился за голову и упал на колени возле трупа изгоя. Проклятая метка знала на что давить! Жалость. Чувство, от которого так упорно пытался отучить меня Архиус. Он пытался привить мне жестокость и равнодушие не без причины. Но почему нельзя просто сказать, что у меня могут возникнуть галлюцинации и под их воздействием я могу совершить преступление? К чему высокие речи о скитальцах и их предназначении? Если зло — вот здесь. Внутри меня! — Я клянусь, я узнаю твою природу и избавлюсь от тебя! Слышишь? — я рвал глотку на пустой парковке и теперь в глазах любого прохожего был бы самым настоящим сумасшедшим. Благо прохожих не было. Остается только радоваться, что это изгой, а не какой-нибудь важный путник, за убийство которого меня ждала бы верная смерть. Вряд ли кто-то будет сильно переживать потерю угнетенного. Меня затошнило. Я приложил руку ко рту. Может получится отправить содержимое желудка обратно? Пусть печати будет неповадно! Я засунул два пальца в рот. Рвотный рефлекс вызвал съеденное сердце наружу. Еще раз. Зеленая желчь прыснула на асфальт. Еще раз. Ничего. Какая-то магия не выпускала сердце изгоя из меня. Кто бы мог подумать, что я окажусь в новом мире, где моим антагонистом станет собственное тело? Какие сюрпризы еще ждут меня в будущем? Нужно быть готовым ко всему. И сделать все, чтобы избавиться от своей темной стороны. Я посмотрел в лицо убитого. Большой волдырь на щеке мне не привиделся. Несимметричное плечо тоже на месте. Изгой одет в пальто с пуховым воротником — видимо вышел из леса уже вечером, когда похолодало. На спине ножны. В них меч. Я схватился за рукоять и достал лезвие. Руны на том же…условно китайском языке. Не горели. Беззаботно покоились на холодном металле. Может меч магический? Возьму с собой. Любой помощник в бою против василиска будет кстати. Я закинул ремень с ножнами за голову и заглянул в карманы изгоя. Спички. Кошелек. В нем несколько серебряных монет. Зачем ему деньги, если угнетенные не контактируют с внешним миром? Нашел? Или они расплачиваются в своих поселениях той же монетой? Какая-то еда, завернутая в полиэтиленовый пакет, перчатки. Мой размер. Возьму, чтобы не отморозить конечности пока добираюсь до Д’дардиса. В остальных карманах пусто. А тут что? Сенсорный компьютер. Или как там его называют еще? Планшет, что ли… Видел такие у молодежи. Только этот не работает. Зачем ему таскать нерабочее устройство с собой? Хотя… Кажется, на экране девайса — я запомнил это слово из рекламы, — что-то нацарапано. Я зажег спичку и поднес к экрану. Ладно хоть тут понятный язык. «Доброе утро, папа. Жаль, что мы не смогли попрощаться с тобой лично. Ты бы не понял. Сегодня я приняла решение покинуть наш лагерь. Проклятье, которое может завладеть мной, как говорил тот скиталец, что однажды забредал в наше поселение, обрушит много несчастий на головы избранных. Я должна уйти в школу охотников на чудовищ. Там обо мне позаботятся и научать стоять за себя. А главное, я буду знать, что не наврежу своей семье. Да и тому дракону в горах давно пора указать на его место. Если он продолжит похищать наш скот, лагерь долго не простоит. Это было трудное решение. Ты воспитывал меня с самого детства как родную дочь. Да-да. Я уже слишком взрослая, чтобы не верить в историю, что я — настоящее чудо, на которое радиация не оказала влияния. Среди избранных за все мои восемнадцать лет никто не родился без мутаций. Я знаю, что ты меня нашел и приютил. За что я тебе безгранично благодарна. Через два дня ухожу. Надеюсь, ты не бросишься в погоню. Пожалуйста, не делай этого. Ты помнишь, что рассказывал тот старик? У скитальцев не должно быть близких. Иначе они все умрут. Не забывай ходить на могилку к матери и приносить изартемы от меня. Ты всегда говорил, что она их любила… Люблю тебя, па. Твоя Исси.» Я опустил письмо. Это был отец одного из скитальцев? Видимо он следовал в Олимпус за своей дочерью. Елки-моталки… Я должен буду найти эту Исси и рассказать о его судьбе. Это будет правильно. Хоть и больно. Возьму с собой планшет. На случай если бедная девушка не поверит мне на слово. И…дракон? В этом мире водятся драконы? Надеюсь, мне не придется с одним из них встретиться. Пора. Что бы не произошло, главное впредь не верить мерещащимся чертям и пить микстуру. Я забрал из магазина, в котором спал пока меня не разбудила жажда, рюкзак и двинулся на юг. Убить василиска и вернуться в школу. Вот главная задача. Тогда ректор поймет, что я не бесполезен и примет обратно на очное. Главное сделать все правильно и не умереть.* * *
Я долго шел по опустевшей автостраде, мимо заброшенных заправок, мотелей и деревушек пока не уткнулся на самодельную табличку. «Город Трейлеров» — гласила она. Надпись выведена черным фломастером на большом куске картона, который налеплен поверх другого какого-то указателя. — Какое причудливое название, — хмыкнул я себе под нос. — Но это самый короткий путь до Д’дардиса. Должно быть уголек из камина сжег именно это место… Я убрал карту за пазуху и двинулся дальше. Очень скоро я ступил на мертвую землю. Выжженная территория раскинулась на многие километры вперед. Может сюда много лет назад упала ядерная бомба? Деревья, трава и другая флора больше не смогли прорости на утратившей свои полезные свойства земле. Но кабачок бы и тут, конечно, пророс. М-м. Кабачок. В желудке заурчало. Где там у меня было мясо? Я прошел еще несколько километров, пытаясь на ходу прожевать вяленое мясо какого-то неведанного мне животного, прежде чем оказался у высокого забора. Обычный, перетянутый проволокой. Сквозь него я увидел целую стоянку домов на колесах. Что-то вроде поселения путешественников. Кажись подружусь. Я же тоже в каком-то смысле…путешественник. А еда и ночлег тут точно должны быть. К тому же тучи сгущаются. Не хочется вымокнуть до нитки. Пилить до Д’дардиса еще целую вечность. Я подошел к воротам и заглянул за них. Никого. С обеих сторон возвышаются вышки, но сейчас на них никого нет. — Ау? — обратился я к кому-нибудь вокруг. Ответа не последовало. Видимо сидят в своих домах. От дождя укрываются. Не может же быть, чтобы это место заброшено было? Крыша над головой в этом мире — редкое явление. По крайней мере на автостраде. А эти дома на колесах давно бы развезли по своим деревням да лагерям местные…избранные, как изгои сами себя называют. — Заходи! — вдруг крикнул кто-то из-за ворот. — Не стесняйся. Я пригляделся. Никого не увидел. Прячется что ли? Хотя голосок детский, дружелюбный. В прятки, наверное, играет. Ладно, зайду раз приглашают. Я подошел к воротам поближе. Взял за ручку. Потянул на себя. Открыто. Прошел внутрь. Пустая улочка уходит в глубь Города Трейлеров. Что-то за спиной издало протяжный звук. — А? — я обернулся посмотреть не показалось ли мне. Действительно, задвижка была просунута в оба отверстия в воротах. Ловушка? — Эй, ты где, малютка? Покажись! — Да перед тобой стою, — отозвалась маленькая девочка. Я опустил глаза. Опять никого. Играет, проказница. — Передо мной? — Ну да. Ты очки-то надень. А то, как слепой стоишь! Прямо как в старом мире. Когда в магазине срок годности рассмотреть не получалось. Я огляделся. Под крышей одного из домов на колесах стоит стол, а на нем коробка. На ней надпись большими буквами — «НАДЕНЬ». Я пожал плечами и подошел на раздачу. Действительно. Груда очков. Необычных. Темных. Типа 3Д. Только эти не из картона сделаны, а из настоящего пластика. Однако у них вместо наконечника заушника наушники. Капельки. Чтобы звук прямо в мозг шел. — Эээ… А если я их надену, я же тебя слышать перестану? — позаботился о качестве будущей беседы я. — Не перестанешь, не дрейфь, — ответила своим тонким голоском девчушка. — Ну ладно, — я пожал плечами и надел очки. То, что открылось перед моими глазами было настоящим чудом. Люди, эльфы, орки и гномы спешили по улочкам между домами по своим делам. Воздух вдруг наполнился оживленными звуками играющих посреди улицы детей; разговорами двух эльфов друг с другом; гнома, приобретающего себе бутылочку газировки в одном из таких же передвижных ларьков. Теперь я видел перед собой девочку в розовом платье, белых сандалиях и двумя косичками на висках. Что интересно — одежда местных жителей была вполне чиста, неизношенная. Виртуальная реальность, не иначе. Только магическая какая что ли? — Как тебя зовут, девочка? — обратился я к той, что помогла мне с очками. — Камилла, — писклявым голоском отозвалась она. Я на секунду убрал очки с носа. Ни одной души, ни одного звука, никакой девочки в розовом платье. Вернул их на место и снова глазам и ушам открылся невиданный, как будто ненастоящий, мир. Зато хоть привычный. В котором горожане радуются жизни, а она кипит в благодарность за это. — Послушай, Камилла. Кто у вас тут главный? Мне бы заночевать где. Да поесть чего-нибудь сносного. Ребенок протянул мне руку. Я попытался ухватиться за нее, но тщетно. Голограмма? Тогда ребенок побежал вглубь городка и поманил меня за собой. Очень скоро мы пришли к большому дому на колесах. Вернее, к длинному. Он был ненамного шире остальных, зато гораздо длиннее. Девчонка показала мне жестом, что нужно постучать. Я послушал совет. — Входите, — донесся голос изнутри. Я опустил ручку и легко отворил дверь. Магия была такая, что, когда я смотрел через очки все эти ручки и дома на колесах блестели, словно только что выехали с мойки, как только выглядывал над линзами, видел старые ржавые и грязные детали. — Можно? — Конечно, конечно! Присаживайся! Тут захватывающий поединок идет. Орби Угз вот-вот набьет морду Кевину Макляйну. На новом кожаном кресле, которое конечно на самом деле было разодрано ко всем чертям, сидел гном и пялился в разбитый экран телевизора, по которому через чудо-очки транслировали бокс. Моему мозгу нужно привыкнуть к происходящему. Я встряхнул головой и попробовал усесться на стул, который стоял чуть в стороне. Древняя деревянная конструкция обвалилась подо мной, и я рухнул на пол. — Вот, ноздри великого Арнауза! Все время с этим стулом проблемы. Возьми себе другой. Там. С кухни. Я удалился под вопли комментатора из телевизора и уже несколько минут разглядывал разбросанные по полу пустые консервные банки. Холодильник, набитый разными вкусностями, на самом деле давно опустел и не работал. Но стул тут был. Выдержать должен. У них вообще есть еда? Надо поговорить с этим гномом. Может не стоит задерживаться и лучше поскорее двинуться дальше, пока солнце окончательно не село. Если верить карте, в пятнадцати километрах должен быть трактир. — Приветствую тебя, хозяин, — заговорил я, как только вернулся в зал, уселся на стул и дождался рекламной паузы. Симпатичная эльфийка играла роль матери и насыпала в тарелки своим детям хлопья «Доброе утречко». Интересно, гном знает, что он не настоящий? — И тебе привет, путник! — отозвался низкорослик, повернулся ко мне и открыл банку несуществующего пива. — Меня зовут Попс Зеленоглазый. Я староста. — Я Кайлан. Приятно с вами познакомиться, — учтиво кивнул я и хотел протянуть руку, но вдруг опомнился и просто неуклюже помахал ей. — Я вообще хотел остановиться здесь на ночь и попросить какой-нибудь еды. Но, судя по всему, у вас самих шаром покати. — Что? — гном захохотал. — Шаром покати? Да ты поди в холодильник загляни, там все забито. Ставить уже не куда. Постоянно приходится к Вилли ходить. У него два холодильника, он иногда местом в своем делиться. Тут мне стало немного страшно, но я заставил взять себя в руки. В конце концов мне стоит просто снять очки, и я перестану участвовать в этой импровизированной постановке…чего бы то ни было. Интересно, он знает, что не живой, а всего лишь…призрак. Или голограмма? — Прошу меня простить, любезный хозяин. Но вы же знаете, что, если я снимаю очки, то ничего в холодильнике не оказывается… — я запнулся, но все же решил договорить. — Ровно, как и…вас. Попс Зеленоглазый вновь расхохотался. — Конечно, знаю, Кай! Я же не сумасшедший! Я почесал бороду на щеке. Разговор несколько неудобный. По крайней мере для меня. Гном, кажется, без комплексов. — А…где…настоящие вы? — Мы давно погибли. Да не опускай голову, Кай! Это не значит, что мы перестали жить. Как видишь, любые мирские удовольствия нам доступны. А сегодня вечером ко мне еще Агнка зайдет, и я ее… — Я понял, — поспешил перебить я гнома, и тот вновь рассмеялся. — А…что произошло? Мне стало интересно узнать побольше об этом месте. Елки-моталки. Такие технологии! Вот он смотрит на меня, а за его спиной показывают рекламу автомобиля, а вот я сижу напротив пустого кресла, а за ним вижу разбитый кинескоп давно почившего телевизора. — Это все Ладарус. — Кто? — Странствующий волшебник. Магия. Так и знал, что без нее не обошлось. — Когда эту всю войну объявили он нам свою идею выдвинул. Мол в ядерной войне никто не выживет, а бежать, все равно что драгоценное время потерять. И предложил он такой купол создать, из которого наши души выбраться не смогут, и будут тут вечной жизнью жить. — Но, ведь это не по-настоящему? — Как не по-настоящему. Смотри, ты со мной разговариваешь. А я с тобой. Разве это не жизнь? Я задумался. Аргументов на то, чтобы затеять спор пока нет. — Что было дальше? — Конечно нашлись и те, кто отнекиваться стал. Мол с живыми так никогда не пообщаться, а значит не жизнь это будет вовсе, а…как тогда он сказал? А. Во. Бессмысленное существование. Тюрьма, стало быть. Я солидарно кивнул. — Тогда Ладарус пообещал заворожить очки. — Эти? — я указал на нос. — Ага. Немного физики, чтобы наушники приделать и немного магии, чтобы они заработали по назначению. Он объяснил, что все живые с помощью этого незадачливого устройства будут жителей города видеть. Тогда сторонников его предложение принять больше стало. Только был этот его план с одним изъяном. — Каким таким? — Ладарус некромант. Мне уже не понравилось начало. Гном продолжал: — Чтобы такую могущественную магию применить много энергии нужно. То есть выход только один остался. В братскую могилу полечь и энергию нашей жизни использовать. История была ужасающей. У меня во рту все пересохло, и я еле смог задать следующий вопрос. — Согласились? — Куда там. Даже мне не по себе от мысли о самоубийстве стало. — А как тогда… — А потом новости по телику показали. Я тут прямо и смотрел. Мол близ нашего городка ядерная ракета ударит. Согласно координатам. Тут уж времени на размышление не осталось. Мы с парнями взяли вон те пушки и там уж спрашивать времени не было. Я бросил взгляд в угол. У дивана валялась несколько двустволок. — Это что получается? Вы…всех убили? — Они и так бы все умерли, старик. Не хмурься. Старик? Он что, мою душу видит? Сквозь оболочку из тела? Гном не обратил никакого внимания на собственное замечание и продолжал говорить. — Под угрозой расстрела всех у нужной ямы составили и принялись патрон за патроном выстреливать. Быстро все полегли. Женщины и дети в первую очередь, чтобы психику им сильно перед новой жизнью не травмировать. Мучиться мы им не позволили. Я сам не заметил, как на моем лице появилось выражение жуткого отвращения. — А как дело было сделано Ладарус и нам помог души освободить. Затем очки, зачарованные для живых, выставил и купол создал. Ну это так. Краткое изложение. Боюсь в таком месте я не готов на ночь остаться. Надо поблагодарить хозяина и по-быстрому покинуть это кладбище. — Что ж. История что надо, Попс…Зеленоглазый. Но время уже позднее. Я, пожалуй, пойду. К тому же вон, бокс уже начинается. — Да постой ты, Кай. Я ж тебе самого главного еще не рассказал. Я облизнул сухие губы и рухнул обратно на стул. — Купол то этот постоянно подпитывать надо. Иначе он рухнет и все мы разлетимся кто-куда. — Чем подпитывать? — спросил я, хотя уже сам знал ответ. — Новыми душами, конечно. Вот твоей, например.Глава 8 Будущие друзья
Все орки давно покинули бункер. Подземное убежище, что находится посреди заново выросшего леса. Когда впервые сбежавший нелюдь по имени Грузен вернулся и совершенно не пострадал от радиации, главы совета приняли решение снарядить экспедицию и отправить на поверхность самых обученных и бесстрашных орков. Вскоре и они воротились, возвестив о том, что с жизнью под землей покончено. Руины славного града Дардиса пригодны для жизни и теперь община может населить город и заняться его восстановлением. Большинство орков вышли на поверхность. Но были и те, кто посчитал все это западней и не поддался на убеждения остальных покинуть бункер. Шли годы и в конце концов почти все скептики ушли из «Пристанища 724» — клыкастые нелюди всегда любили незаурядные названия, вот и подземные убежища, в которых они укрывались чуть больше двухсот лет тоже были исключительно пронумерованы. Лишь одна семья до сих пор опасалась покинуть насиженное гнездышко и уже несколько лет продолжала жить в абсолютной изоляции от внешнего мира. Медицинская каталка стояла в кабинете с белоснежными стенами, рядом с аппаратом искусственного дыхания. Грудь молодого орка вздымалась и опускалась под простыней в такт издающему писк еще одному медицинскому прибору. Рядом с пациентом на стуле сидел другой орк в белом халате и планшетом в руке. Он что-то помечал на полях истории болезни и хмыкал себе под нос. Писк прибора участился. Доктор встрепенулся и уставился на пациента. Глаза под веками, лежащего на каталке, забегали. Вот-вот очнется… — Дидло… Ты меня слышишь? — низким приглушенным голосом спросил врач. Дидло протяжно простонал, а затем неохотно раскрыл веки. Люминесцентная лампа навязчиво била в глаза и заставляла очнувшегося жмуриться. — Все…прошло…хорошо? — поинтересовался он сразу после того, как убрал маску, подающую кислород. — Жизненные показатели в норме. Доктор встал со стула, подошел к медицинскому аппарату и переписал цифры с дисплея в планшет. — Как ты себя чувствуешь? — спросил врач, убирая покрывало и осматривая грудь пациента. Прямо посреди груди орка синел послеоперационный шрам. Нити крепко схватывали зеленую кожу и доставляли больному мучительный дискомфорт. Дидло простонал, когда врач притронулся к нему своим стетоскопом. — Грудь болит… — ответил он. — Но главное жив. Надеюсь, моему великому позору пришел конец. — Благодаря искусственному сердцу, порок из-за которого тебя не принимали в ряды воителей больше не грозит твоему здоровью. Однако нужно понаблюдать за твоим состоянием еще некоторое время. Такую операцию проводили лишь однажды. — Не нужно, — орк сел на кровать, скинул с себя простынь и отлепил концы проводов подцепленные ко всему его телу. — Где моя одежда? — Еще рано вставать, сын, — вернись в постель. — Что? — удивился Дидло. — Моя грудь болит не больше, чем тот шрам, который мне оставил Рогги в бою на арене. — Это другое. Нужно проследить, чтобы твой организм не отторгал имплантат. Контролировать реакцию остальных органов. Все не так просто. К тому же, твои ощущения обманчивы. Попробуй встать, и ты тут же окажешься на полу. Спесивый орк сжал зубы и поднялся. Доктор был прав. Дидло не устоял на ногах и упал. Отец нарочно не подходил к нему еще некоторое время, дописывая показатели в карту болезни. Затем он отложил планшет, а его тень нависла над сыном. — Теперь ты понял, что не нужно противиться мне, — поучал он. — Мне лучше знать, что правильнее для моего сына. Дидло кивнул и протянул руку, чтобы отец помог ему подняться. — Хорошо, — согласился он, как только снова оказался в кровати. — Я долго ждал шанса вернуться к нормальной жизни. Могу подождать еще немного. Больше двух месяцев Дидло приходил в себя. Мать, отец, сестра и бабушка по очереди дежурили у его постели. Сначала орк с трудом вставал с кровати. Через неделю он смог передвигаться маленькими шагами, но до сих страдал от тяжелой одышки. Но с каждым днем ему становилось легче и физические нагрузки увеличивались, в зависимости от состояния прооперированного нелюдя. Беговая дорожка, гантели, жим от груди пятисоткилограммовой штанги… Наконец Дидло полностью пришел в себя. Старый граммофон играл в комнате орочий джаз. Дидло в смокинге и бабочкой на шее прихорашивался перед зеркалом. Он достал флакон с одеколоном и несколько раз прыснул себе на шею. Затем опустил ладонь под струю воды и пригладил волосы. В дверь постучали. — Открыто, — откликнулся он. Дверь распахнулась. На пороге стояла высокая орчанка в длинном красном платье. — Хорошая музыка, — улыбнулась она и прошла в комнату, озираясь по сторонам. Типичная комната подростка. У нее такая же, только девичья. В углу стоит большая односпальная кровать, над ней широкий постер из фильма про космические войны, который был популярен в год, когда началась ядерная война. Телевизор с игровой приставкой, перед ним пуфик. На небольшой тумбочке фотография орчанки. Не ее. Другой. С белоснежными волосами, красными губами и родинкой над щекой. За телевизором стоит стеллаж с настольными играми, серией энциклопедий для школьников и аквариумом, в котором в илистой воде плавает большая золотая рыбка. — Ты собираешься дольше девчонки, — бросила орчанка и села на край желтого, но потемневшего от старости дивана. — Бабуле не каждый день исполняется сто пятьдесят лет. И не каждый день в этом вонючем бункере предоставляется возможность надеть отцовский смокинг. — Если бы такая возможность предоставлялась тебе каждый день, то от смокинга уже ничего бы не осталось, — улыбнулась девушка и взяла рамку с фотографией с тумбочки. — Ты что вырезал Моралду Феленморд из журнала про кинозвезд? — Отдай, — орк выхватил рамку и засунул под подушку на диване. — И не трогай в моей комнате ничего. — Так. Кажется кто-то злиться от того, что сестрица задает вопросы про личную жизнь, — рассмеялась она. — У вас уже было первое свидание? — не успокаивалась орчанка. — И как тебе она? Вы целовались? А может дело дошло еще до кое-чего… Звонкий смех вновь отразился от бетонных перекрытий и все сильнее раздражал Дидло. — Смейся, смейся, — орк взял себя в руки, сел на диван рядом и принялся надевать ботинки. — Очень скоро я уйду отсюда и больше у меня не будет воображаемых подруг. — Ох, Дидло. Когда ты наконец поймешь, что отец не отпустит никого из нас отсюда? — Ты веришь в то, что он говорит? Только честно? Девушка взяла со стола йо-йо и принялась играться с ним. — После того, как орки ушли, никто не вернулся, — сказала она. — Вполне вероятно, что они все умерли от радиации. Поэтому уж лучше я останусь здесь, в безопасности, чем буду рисковать и выходить на поверхность. Я всю жизнь живу тут. К чему искать приключения на свою…мягкое место? Орк как раз завязал шнурки, поднялся и подал руку сестре. — Анда. Наш отец трус. Он просто сам до чертиков боится выйти на поверхность и из-за его трусости мы вынуждены прозябать здесь вместе с ним. — Не говори так про отца, — лицо Анды сделалось серьезным. — Он спас тебе жизнь. — Брось… Скажи, ты хочешь состариться здесь, как наша бабка? У нее по крайне мере было с кем продолжить род. А мы? Здесь осталась только наша семья и если мы не переступим через себя, то весь наш род сгниет в этой консервной банке. Орчанка подошла к двери и открыла ее. — По крайней мере мы живы и окружены любящими орками. — Женщины… — помотал головой Дидло и вышел следом. Столовая в бункере, рассчитанная на посадку одновременно тысячи орков, давно не принимала такого количества нелюдей. Сегодня здесь стоял большой стол из черного дерева. Вдоль этого стола по самому центру в подсвечниках горели свечи. Орки в костюмах и платьях сидели на праздничном ужине и ждали команды, когда глава семейства разрешить приступить к поеданию тушек жареных куриц. Из старого музыкального автомата играл знакомый джаз, а на стену старый фильмоскоп транслировал семейную фотографию орков. Стук вилки о пустой стакан привлек внимание к отцу семейства. — Семья… — начал он. — Сегодня мы с вами празднуем день рождения великой орчанки. Моей матери. Я хочу сказать, спасибо тебе, мама. За то, что дала мне жизнь. Научила мою жену вести хозяйство, а моим детям дала хорошее воспитание. Мы живы благодаря тебе. Будь здорова! Орк поднял бокал с зеленой жидкостью внутри и поднес к губам. Все сидящие за столом проделали тоже самое. Кроме Дидло. Отец заметил. Все приступили к трапезе. — Что случилось, сын? — не сдержал своего любопытства доктор. — Почему ты не выпил за здоровье своей бабки? — Потому что не согласен с твоим тостом, — сдержанно отозвался младший орк. Мать и сестра Дидло неловко поерзали на стульях. — Нам нужно на какое-то время сесть на диету, — заговорила мать семейства, чтобы сгладить назревающий конфликт. — Курицы не успевают размножаться. Еще чуть-чуть и мы совсем останемся без мяса. — С чем именно ты не согласен, — спросил отец, пропустив мимо ушей слова своей жены. — Мы живы не благодаря бабушке, а благодаря твоей трусости, — заявил Дидло и откинулся на стуле. Молчание висело над столом, пока отец не ответил. — Что ты сказал? — Я сказал, что ты трус, который запер собственную семью в бункере и теперь заставляет ее заживо гнить в этих бетонных стенах! Орк в синем костюме встал с места. Бокал с недопитым пойлом опрокинулся на стол и его содержимое разлилось по скатерти. — Марш в свою комнату, Дидло! Мы поговорим с тобой позже! — приказал он. — А если не пойду? — ответил спесивый орк. — Тогда я возьму тебя за шкирку и вышвырну отсюда, — огрызнулся отец. Дидло встал с места показал средний палец, бросил салфетку, которая лежала у него на коленях на стол и вышел из столовой. Он был зол. На отца за то, что тот отчитывает его как ребенка и заставляет прозябать в бункере; на сестру, за то, что она мирится с текущем укладом и не думает о будущем; на мать, за то, что та не может заступиться за своих детей. Орк злился на весь мир. Идя по коридору, он сбивал швабры, замоченные в ведрах, пинал по тележкам для еды, бил по стенам и рычал на пустоту вокруг, пока ноги сами не привели его к выходу из бункера. Красная надпись «EXIT» светилась над круглой массивной дверью. Рядом панель управления. Орк подошел к ней. Тяжело дыша. На какое-то мгновение страх завладел им и заставил зависнуть, упершись взглядом в светящуюся панель. Затем он решительно ввел семь цифр, и лампа над входом замигала красным. Динамики из стен загудели предупредительной сигнализацией и оповестили все население о разгерметизации. На зов сигнализации прибежали члены единственного семейства орков, которое до сих пор оставалось в «Пристанище 724». Дидло уже стоял на небольшой опушке. С неба накрапывал дождь. Все остальные смотрели на него из бункера и боялись сделать шаг наружу. — Вернись домой, сын! — крикнул отец и уже хотел сделать выйти ему на встречу, но вдруг остановился. — Хочешь, чтобы я вернулся домой? — крикнул орк. — Выйди ко мне. Забери своего любимого сына! Ну же! Все молча смотрели на него дикими от испуга глазами, и никто не мог сказать и слова. — Анда! Сестра! Пойдем со мной! Молчание. — Мама! Ну хотя бы ты! Все были настолько напуганы, что едва сдерживались, чтобы не закрыть дверь. — Думаете смертельная радиация поразит вас, как только выйдете из этой тюрьмы? Если вы так напуганы, что готовы прожить жизнь в заточении… Пожалуйста! Оставайтесь! Но я лучше сдохну, чем еще день проведу в этой темнице! Кто-нибудь идет со мной? Все молчали. Престарелая бабуля-орк только-только доковыляла до выхода из бункера. — Плевать! — Дидло махнул рукой. — Я… Орк раздумал говорить то, что хотел сказать и под усиливающийся дождь скрылся в зарослях леса, где долгие годы существовало «Пристанище 724» и укрывало нелюдей от последствий ядерной катастрофы.* * *
Свет в одной из квартир пятиэтажного дома горел поздней ночью. Это было единственное окно, в котором жители сегодня не спали. Внутри на кровати лежала эльфийка и тужилась. Роды у нее принимал изуродованный эльф. Схватки заставляли эльфийку кричать, но она сжимала зубами рукоять кинжала, чтобы не разбудить соседей. — Тужься, Хаша! Я уже вижу головку, — произнес изгой и тыльной стороной ладони вытер пот со лба. И эльфийка послушалась. Ее стон боли стал еще громче, но протяжнее и в конце концов сменился на плач младенца. Перепад напряжения заставил настольную лампу мигать. — Все хорошо? — спросила девушка, едва отдышавшись и приподнимая голову с подушки. Изгой держал в руках младенца, запутанного в простыню, и молчал. — Лекс… Все хорошо? — уже испуганным голосом повторила вопрос эльфийка. — Девочка…изгой… — печально заключил он. Хаша заплакала и уронила голову обратно на подушку. Пока ребенок засыпал на руках у изгоя она пыталась смириться с мыслю, что родила урода. — Послушай, Хаша. Мы знали, что так может произойти. Я заберу девочку в свою деревню. Там она вырастет счастливой. — Нет! — резко ответила эльфийка. — Мы одна семья. Вы останетесь в Дардисе. Изгой положил ребенка в маленькую кроватку. Колыбель сделана совсем недавно. Выглядела совершенно новой среди остальной кучи хлама, которую хозяйка называла мебелью. — Ты с ума сошла? Я сильно рисковал, когда жил у тебя, а теперь ты хочешь, чтобы ребенка обнаружили и умертвили? Хаша нервно замотала головой. — Я не позволю двум самым дорогим людям в моей жизни жить вне цивилизации. — Тогда давай уйдем вместе? — предложил изгой. — Я…не могу, Лекс. У меня есть другие дети. А уйти с вами, значит бросить их… Значит обречь себя… — она осеклась. — На жизнь среди изгоев? — закончил изуродованный эльф. Женщина почувствовала себя неловко. Опустила голову обратно на подушку и закрыла глаза, пытаясь сдержать слезы. Изгой сел на край постели. — Давай продолжим разговор завтра. Ты не спала почти сутки. Отдохни. Я позабочусь о девочке. Изгой поцеловал эльфийку в лоб, и та почти сразу заснула. На следующее утро карканье вороны, севшей на край разрушенного окна, разбудило Хашу. — Лекс? Как малышка? — спросила она еще с закрытыми глазами. Никто не ответил. Тогда эльфийка быстро пришла в себя. — Лекс? — она с трудом поднялась с кровати и заглянула в колыбельку. Пусто. Остатки сна мгновенно покинули Хашу. Она доковыляла до ванной. Пусто. Кухня. Тоже никого. Вернулась в зал. На журнальном столике диктофон. Дрожащими пальцами надавила на кнопку с изображением перевернутого треугольника. — Хаша… Мне трудно говорить, но я должен записать для тебя это сообщение… Я забираю ребенка. Ради вас обеих. Ты сможешь продолжать жить спокойной жизнью в Дардисе, а она вырастет среди своих… Где никто не захочет ее смерти. Пожалуйста, не преследуй нас. Не надо. Вернее, выжди два месяца, прежде чем броситься в погоню. Когда эмоции утихнут, ты сама поймешь, что я принял верное решение. За нас обоих. Это невыносимо больно, но…правильно. Не печалься о том, что у нас ничего не получилось. Мы должны были попробовать переломить то, что нам предначертано… Мы попробовали, но у нас не вышло. Твоя магия не смогла заблокировать мутацию… Я до сих пор не знаю, что заставило тебя полюбить такого, как я… Но нисколько не жалею, что решился обокрасть тебя в тот день, когда ты поймала меня за руку и положила начало нашим отношениям. Это были лучшие два года в моей жизни… Будь счастлива, любимая. Твой Лекс. Эльфийка перемотала кассету и прослушала сообщение еще раз. Затем перемотала вновь и снова прослушала. И опять. И так до тех пор, пока диктофон не выпал у нее из рук. Хаша села на кровать и закрыв ладонями лицо зарыдала.Глава 9 Знания из прошлого
Я очнулся в трейлере позже. Горящая на потолке лампа помогла продрать глаза. — Наконец-то! — послышался голос. — Мы уж решили, ты коньки отбросил. Еще не поднявшись с пола, я огляделся. На стуле рядом со мной сидит орк в смокинге. Орк! В смокинге! На стену неподалеку навалилась эльфийка с короткими рыжими волосами и кидает теннисный мяч в стену напротив. Скорее всего этот монотонный непрекращающийся стук и разбудил меня. — А где гном? — спросил я, совсем позабыв о правилах приличия и даже не поинтересовался как зовут моих новых спутников. — Какой гном? — откликнулся орк. — Все это время мы тут были только втроем. Я с трудом поднялся и уселся в кресло, в котором развалился Попс Зеленоглазый, когда разговаривал со мной. — Нет. Призрак. Я сидел на твоем месте. А он в этом кресле. А потом… Гном меня загипнотизировал? — я почесал затылок. — Так получается? Что-то шепнул, рукой провел перед лицом и…больше ничего не помню. В трейлере все по-старому. Мои очки с одной разбитой линзой валяются у ног орка. — Потому что нечего было сюда соваться, — заговорила эльфийка прожжённым голосом. Как будто кто-то разговаривал в испорченный громкоговоритель. — Сейчас бы все продолжали заниматься своими делами. Даже тупоголовый орк остался бы на свободе. — Что сказала? — взъерепенился нелюдь. — Спокойно. Спокойно, — остановил я новых знакомых. — Сейчас главное выбраться отсюда. Споры оставьте на потом. Вы пробовали освободиться? — Нет. Сидели тут и ждали, когда ты проснешься и расскажешь нам что делать дальше… — съязвила эльфийка. Я поморщился. Голова жутко болит. Даже не пойду к двери проверять заперта ли она. Каждое лишнее движение отдает в мозг как будто кто-то стучит молотком по наковальне. С внутренней стороны черепа. — Все заперто на глухо, — орк оказался более настроен на беседу. — Окна тоже. Я пытался выломать дверь, но, похоже, ее усиливает магический барьер. Обычно я такие двери сношу в лет. А эта не поддается. Теперь еще в горле начало жечь. Проклятье! Жажда возвращается? Сколько я тут пролежал? Я дотронулся до рукава в надежде достать флакон и утолить голод… — Елки-моталки! Ну привет, Кай! Давно не виделись! Маленький черт сидел на разбитом телевизоре передо мной свесив с него ноги. Зелье, утоляющее жажду, пропало. — Ах ты гад! — Ну, нормально, — эльфийка ударилась затылком о стену. — Мало того, что нас собираются в жертву принести, да еще и с психом-полукровкой в одном трейлере заточили. Я тут же успокоился. Мои сокамерники демона не видят. Значит это действительно порождение только моего разума и все его реплики звучат только в моей голове. Не буду обращать на него внимания. Чем старее я становился в прошлой жизни, тем чаще что-то бубнил себе под нос. В том возрасте это все воспринимали нормально, а сейчас, вон, сразу психом обозвали. Поговорю с демоном потом. Наедине. — В жертву принести собираются? — переспросил я. — Гном мне рассказал, что им нужно убивать, чтобы поддерживать энергию купола. Почему они не сделали этого пока мы лежали без сознания? — Ты с луны свалился, полукровка? — вновь огрызнулась эльфийка. За свою жизнь я научился пропускать мимо ушей замечания таких персонажей. Хочет вести себя как стерва? Хорошо. Мне нет до этого дела. Выберусь отсюда и забуду кто она такая. Я посмотрел на орка, тем самым переадресовывая вопрос ему. Орк замялся. Эльфийка выдохнула и заговорила: — В полнолуние в Городе Трейлеров проводят ритуал, на котором убивают пойманных жертв. Говорят, так они благодарят Его Величество Смерть за то, что не забирает их души. А крики смертников слышны за многие километры отсюда. Что именно за ритуал никто не знает. Никому не удалось выжить. Но смерть будет жестокой. Это я точно говорю. Хм. Почему это место до сих пор вообще не обнесли высоченным каменным забором, чтобы раз и навсегда преградить дорогу в город призраков. Этой проблемы могло и вовсе не быть, если бы все кому не лень не совались сюда. — Об этом месте что, мало кто знает? — спросил я. — Ну, конечно, — хмыкнула эльфийка и ненадолго прекратила кидать мяч, чтобы постучать им по своей голове. — На всех картах мира Город Трейлеров обозначен, как место, которое нужно обходить за многие километры! Обходить! Я не совать сюда свой нос! Я схватился за голову и взъерошил волосы. — А если вы прекрасно знали о том, что здесь твориться, как вообще оказались в городе призраков? — Издеваешься? — остроухая скривила лицо. — Может потому, что какой-то остолоп, вроде тебя, забрел сюда, а потом призраки надели его шкурку и бродили по округе собирая больше жертв? — Подождите. Это я вас сюда притащил? Эльфийка отдернула грязную блузку с ключицы. — Этот синяк от твоих пальцев, — она задернула кофточку обратно. — А тебя я тоже сюда привел? — я обратился к орку. — Не привел бы. Если бы у него мозгов больше было, чем у мохоеда, — огрызнулась эльфийка. — Не тебя спрашиваю, — прикрикнул я. — Несовсем. Мы с тобой познакомились недалеко отсюда. Вроде как подружились. А ночью ты меня чем-то одурманил. Очнулся я уже здесь… — Елки-моталки…Я что, несколько дней не в себе? Орк пожал плечами. Ну твоя жажда уже вернулась. Усмехнулся демон, которого слышал только я. А с того ужина на заправке ты больше не жрал. Я бы заметил. Поверь мне. Ха! Гоблин поднял левую руку и взглянул на запястье, изображая что смотрит на часы. Значит к концу подходит третий день. Я бросил взгляд на разбитый телевизор и ничего не ответил. Подошел к окну. Взглянул на небо. Еще светло, но луну уже видно. Полнолуние. Все ритуалы происходят чаще всего в полночь. У нас от силы часов шесть. Не больше. Нужно что-нибудь придумать. — Так, — встрепенулся я, пытаясь побороть нарастающую жажду. — Какие есть идеи? Нам нужен план освобождения. — У меня все идеи закончились, как только я поняла, что двери защищены магическим барьером… — эльфийка продолжала кидать теннисный мяч в стену. Орк тоже отрицательно помотал головой. Надо что-то придумать. Как только призраки вернутся, они ровно также смогут вселиться в нас, нашими же ногами отвести на место жертвоприношений и очнемся мы только перед самой смертью. — А ружья? — я подбежал к сваленным в кучу стволам. — Вон, тут даже патроны есть! Гном рассказал, что они из этих пушек всех горожан положили. — Ружья? — нахмурилась эльфийка. — Не пойдет. Меч бы какой-нибудь или лук. Даже если призрак снова вселиться в тебя, и мы решим его вырубить, то эта штуковина разломится пополам после первого же удара… — А? — удивился я. — Ты что, не знаешь, что такое ружье? Девушка промолчала. — Ну что такое лук или арбалет ты же знаешь? Эльфийка продолжала отстранено играть с мячом. — Это тоже самое, только вместо стрел патроны! Порох, понимаете? — Что бы ты там не придумал призракам плевать и на стрелы, и на твой порох, — цинично заявила она. — А чем тогда призраков можно отпугнуть вы знаете? — Понятия не имеем, — за себя и за орка ответила эльфийка. Я нагнулся, поднял с пола двустволку и ремень, напичканный патронами под завязку. У меня на огороде не такое ружье, конечно, но принцип тот же… Ствол отогнуть, два патрона вставить, вернуть в прежнее положение и нажать на спусковой крючок. Удивительное дело. Во всем мире после ядерной катастрофы это, наверняка, одно из немногих мест, где сохранилось огнестрельное оружие с патронами, и оно абсолютно бессильно в нашей ситуации. Хотя… Когда меня посещала какая-то идея, я всегда уходил в нее с головой — не видел и не слышал ничего вокруг. Вот и сейчас я взял добытые трофеи и прошел на кухню. Нелюди последовали за мной и теперь с интересом наблюдали за тем, что я затеял. Сейчас я их удивлю. Лишь бы тут соль осталась. Да-да. Я не шучу. Вспомнил я тут, как мне одна барышня про злых и добрых духов рассказывала. А дело было вот как. Познакомился я однажды на главпочтамте с женщиной. Моего возраста. На тот момент она три года как овдовела. Ну у нас, стариков, в этом случае схема простая. Подсаживаешься на уши, пару цветов с клумбы даришь и на тебе. Через несколько дней она уже к тебе в постель завтрак несет. Потом на ужин котлетки жарит, а в хате всегда прибрано и семейки, которые ты неделями носил, теперь раз в три дня менять приходится. Ну как приходится. Вроде и в удовольствие даже. В общем и целом, и в жены бы можно взять, да только в том возрасте лучше деньги на госпошлине на заключение брака сэкономить, да в магазин лишний раз сходить. А женитьба это…не больше, чем роспись в паспорте. Пусть молодёжь развлекается. Дак вот. Моя Тамара Петровна разными оккультными науками увлекается. Бывало, на кухне запрется и с кем-то разговаривает. Потом выходит и говорит, что с мужем видалась. Вот она мне и рассказала, что духи соли боятся. А этот Попс не живой, а стало быть, дух. А значит можно попробовать его солью прижечь. Так кидаться толк вряд ли будет, а вот если ей ружье зарядить… Мне из боевых патронов травмирующие не впервой делать. У меня по этой части опыт большой. Я мальчишкам, которые в моем огороде яблоки воруют, не раз задницы этой приправой фаршировал. Поэтому и меткость есть. Я подошел к кухонной столешнице. Над ней висит ящик. Дверца на одной петле держится. Внутри банки и склянки с разными приправами. Многие пустые и перевернутые, а вот соль, перец и тмин сохранились. Я нашел в одном из ящиков столешницы старый ржавый кухонный нож и штопор. Достал и положил перед собой. Высыпал соль на стол. Мелковата. Ну да ладно. Призраков распугать хватит. Не хочу даже думать, что будет, если план провалится. Около двух часов у меня ушло на то, чтобы боевые патроны зарядить солью. Пришлось пользоваться подручными инструментами, но другого выбора не оставалось. Пока эльфийка и орк стояли и внимательно наблюдали за тем, что я делаю, я узнал о своих спутниках побольше. Первый Дидло. Сбежавший из бункера орк. Он рассказал, что, когда пришло время на поверхность выходить, его семья под землей осталась. Мать и отец решили, что уровень радиации еще слишком высокий, чтобы после двухсот сорока лет изоляции лезть на рожон. В старом бункере они жили впятером, еще с его сестрой и бабкой. Три дня назад он собрал свои вещи и сбежал, посчитав что лучше умереть на свободе, чем сгнить в консервной банке. Этой историей он снял все вопросы эльфийки о своей наивности. Она до последнего была убеждена, что каждый, как она выразилась, идиот знает про Город Трейлеров и никогда бы не завел дружбу с полукровкой, которого встретил близ территории призраков. Эльфийку зовут Хаша. Путешествовала по семейным обстоятельствам, когда Попс Зеленоглазый в моем теле ее настиг. Девчонка оказалась очень замкнутая. С удовольствием делилась информацией об остальном мире, но как только разговор заходил о ней, начинала язвить, пакостить и огрызаться. Я сделал вывод, что ее не нужно трогать и тогда она вполне сойдет за союзника с чьей помощью я смогу избежать смерти. Языками чесали только так, но порой я сильно погружался в работу и некоторые детали биографии пропускал мимо ушей. Хотя иногда мне казалось, что я лишний в компании разговаривающих эльфийки и орка. Жажда мучила все сильнее, но пока мне удавалось ее контролировать. Хотя в какой-то момент я очень отчетливо стал слышать сердцебиения своих спутников. Правда сердцебиение орка звучало как-то странно. Может поедим? Я бросил на хозяина печати кроткий ненавистный взгляд и продолжил заниматься своим делом. Ну, Кай. Сам подумай. На кой черт тебе сдался этот громила. У него ни родных, ни друзей на поверхности. Сожрем его и никто даже не заметит. А если дотянешь до той степени, когда не сможешь контролировать жажду? Придется жрать первого попавшегося. А вдруг это будет эльфийка? Она мне нравится. Не хочу, чтобы ты вырывал у нее сердце. — Если не хочешь, тогда отвали, — процедил я. — Чего? — нахмурился орк. Я махнул рукой. Ну вот опять. Когда ты в молодом теле никто и слова мимо ушей не пропустит. А я уже так привык бормотать себе под нос. Всегда казалось, что никто этого просто не замечает. Выходит, что просто не хотели замечать. Нужно избавляться от старых привычек. — Итак. На троих у нас тридцать шесть патронов, — возвестил я и сдул с последнего заготовленного снаряда осевшую пылью соль. — Четыре ружья, два из которых достанутся мне на случай, если снять с плеча одно будет быстрее, чем перезарядить. Когда возьмете оружие, пожалуйста, будьте внимательны. Это спусковой крючок. На него нажимать можно только тогда, когда вот это дуло будет направлено на врага, ясно? Дидло, поставь свой палец вот сюда. Помещается. Все в порядке. Никогда бы не подумал, что пальцы гномов немногим меньше орочьих… — А? — Хаша нахмурилась. — Даю каждому из вас еще по серебряной вилке, — продолжил я. Ага. Серебро. Я тут вспомнил, что и оно тоже призраков отпугивает. Тамара Петровна с его помощью от своих бывших защищалась. Если кто по случайности вместо ее мужа на зов являлся. Суеверная женщина все-таки. Я все думал, что это у нее крыша на старости лет съехала, а сейчас вон как пригодилось. — Если бы соли больше было, я бы вам эти вилки еще и отмыл. Лучше любого чистящего средства. Но, увы, у нас каждая гранула на счету. — Это все хорошо, — эльфийка с отвращением держала старую вилку, зажатую меж двух пальцев. — Но ты не забыл, что мы с призраками собираемся воевать. А их, на секундочку, не видно. — Сейчас. Я добежал до места, где стояло кресло и поднял с пола разбитые магические очки. Нелюди проследовали за мной. — В них, — я указал на целую линзу. — Я буду видеть наших врагов. Вы должны слушать меня и стрелять только по моей команде. И в ту сторону, в которую укажу. Ясно. Хаша пожала плечами, орк кивнул. Эх. Чувствую пустят они мои труды коту под хвост. Ну да ладно. Может хоть случайно кого-то заденут. — Что дальше делаем? — спросил Дидло. — Ждем. Я надел очки, передвинул кресло и поставил его напротив входа. Сел. Положил ружье на колени. Началось самое томительное ожидание. Если бы я точно знал, что соль подействует… А ведь это чистая догадка. Совет от Тамары Петровны совершенно из другого мира. Если я спущу курок и с призраком ничего не произойдет — это будет фиаско. Даже сейчас, когда я представляю, что меня ждет на алтаре жертвоприношений, мне становиться не по себе. Кто знает, что выдумали призраки в этом больном мире. Смертников слышно на несколько километров не просто так… В полном молчании мы провели следующие несколько часов. Боялись пропустить появление призраков. Я вставил один наушник в ухо и слышал, как какой-то герольд за окном рассказывает горожанам о жертвоприношении, которое произойдет этим вечером. Ровно в полночь, как я и догадывался. Как только снимал наушник, то тут же переставал слышать все, кроме карканья ворон и завывания зверей, похожих на волков. Только эти выли более…грозно что ли? — Пс! — вдруг кто-то позвал меня. Я снял наушник. — Вы это слышали? Орк и эльфийка отрицательно покачали головами. Я бросил взгляд на, на удивление, спокойного демона. Он развел руки в стороны. Надел очки с наушником обратно. — Пс! — зов повторился. — Ты где? — ответил я, не снимая наушник. — У окна. Я подошел к окну. Ночные фонари уже заменили дневной свет. Через одну линзу я видел гнома, забравшегося на ящик и ухватившегося за карниз. Я наставил на него ружье на случай, если он пройдет сквозь стену и окажется внутри. — Заходи через парадный, тут поговорим. Я представлял, как выгляжу со стороны и мне это нравилось. Арнольд Шварценеггер в терминаторе не выглядел так круто, как я сейчас. Хотя сходство определенно есть. — Никто не должен знать, что я приходил, — ответил призрак. — Чего тебе? — Я пришел помочь. В любой другой ситуации я бы ни за что не принял помощь от призрака, но сейчас нужно хвататься за любой шанс. — Зачем тебе это? — Хочу, чтобы барьер рухнул. Осточертело жить в этой тюрьме. Должно быть Попс рассказал, как благородно они перестреляли нас накануне ядерной катастрофы? Лучше бы я сдох двести сорок лет назад, чем видеть эти тупые рожи изо дня в день все это время. — Тогда заходи и рассказывай, — пригласил я гнома. — Не могу. Трейлер под магическим барьером. Мы и так поговорим. Главное слушай внимательно и тогда возможно вы выживете сегодня.Глава 10 Двухсотлетний виски
Гном-призрак все нам рассказал. Когда за нами придут. Через сколько состоится казнь и как мы сможем ее избежать. Теперь дело за малым. Точно проследовать плану. Снятый магический барьер сотряс трейлер в назначенное время. Сразу после этого дверь, которая теперь плохо держалась в проеме, со скрипом отворилась. Через магическую линзу я увидел на пороге Попса Зеленоглазого. За его спиной стояли остальные жители Города Трейлеров. Им не хватало только факелов в руках, чтобы выглядеть как безумная толпа, пришедшая за ведьмой во времена Святой инквизиции. Среди призраков были люди, гномы, эльфы и орки. Дети, старики, женщины и мужчины. Все несчастные, вынужденные умереть много лет назад, теперь жаждали свежей крови. От осознания того, что они пришли по мою душу, у меня тут же пропала всякая жалость. — Так-так, — проговорил гном-предводитель. — Я смотрю тушки обзавелись ружьями. Ну давай старик, целься мне прямо в грудь. Стреляй. Попс расстегнул рубашку и показательно зажмурился. Я навел на него ствол. — Ну же! Не томи! — рассмеялся низкорослик. Давай пальнём в него сразу! Заговорил демон, который продолжал сидеть на телевизоре и болтать ножками. Чертенок был частью моего разума, поэтому единственный кроме меня из всех присутствующих видел призраков. Конечно, я не ответил. Просто облизал потрескавшиеся от холода губы. — Ладно, — Попс принялся застегивать рубашку. — Довольно представлений. Банни, забирайся в орка. Рон! Залетай в эльфийку. Я займусь полукровкой. Пришло время отвести наших гостей на главную сцену и совершить ритуал. Еще два гнома-призрака поднялись в трейлер. Уверенной поступью они двигались в нашу сторону, даже не предполагая, что фокус не пройдет. Уже через несколько секунд их фантомы стояли на прежних местах и в недоумении озирались. — Как вы… Я поднял двустволку и выстрелил Попсу Зеленоглазому в голову. Его фантом разразился яростным воплем и растворился в воздухе. Все очень просто. Внезапный союзник рассказал нам о способе, который помешал призракам в нас вселиться. Оказывается есть специальный символ, который использовал сам некромант Ладарус, когда творил магию. Он должен был уберечь себя от тех, кто захочет завладеть его телом и прервать ритуал после насильственной смерти. А таких среди местных жителей тогда было достаточно. Поэтому за оставшийся час под чутким руководством гнома-призрака мы нарисовали подобие пентаграммы на полу трейлера, найденными здесь же старыми детскими мелками, а потом постелили сверху старый ковер. И теперь, когда призраки бросились на нас с Дидло и Хашей, они отлетели от границы символа, как от стекла. Я и сам не раз врезался в торговых центрах в прозрачные перегородки, поэтому с какой-то стороны даже проникся к врагам сочувствием. Что же касается соли, то этот способ до последнего требовал проверки. И оказался действенным. Как только призраки потеряли своего лидера, они в страхе начали пятиться к остальной толпе. Я снял второе ружье и отправил восвояси Банни и Рона. Отчего толпа запаниковала. Я выстрелил в кучу призраков последним заряженным патроном. Один из горожан смешался с воздухом, и толпа в панике разбежалась в разные стороны. Ха! Выходит, приправка-то работает! Верещал чертенок и танцевал на телевизоре. Какая-то часть меня действительно ликовала и теперь это она радовалась, воплотившись в демона и отбивая на крышке старого телевизора чечётку. — Так, — обратился я к своим союзникам, перезаряжая оба ружья. — Как только Жорг придет, я побегу за ним. Вы следуйте за мной. Но стрелять только по команде. Ясно? У нас осталось около тридцати патронов, а призраков тут больше сотни. Нужно протянуть… — Ей! — призрак-союзник помахал мне рукой с улицы. — Тут чисто! Сюда! Я тут же ринулся за ним, а орк и эльфийка бежали за мной. Я почти сразу потратил следующие два патрона, чтобы столпившиеся в небольшую группу призраки разбежались по сторонам и не преграждали нам дорогу. Улицы между трейлерами имели названия. Небольшие указатели провели нас по Узкой улице между припаркованными очень близко друг к другу домами на колесах, затем мы пробежали по Булочному тротуару и свернули в Мощенный переулок — только здесь вместо привычной земли под ногами лежал камень. Затем миновали высушенный бассейн с почерневшими шезлонгами вокруг него, кинотеатр под открытым небом, детскую площадку и наконец остановились перед одним из трейлеров. — Сюда! — Жорг позвал меня изнутри. Я должен сам проследовать за гномом, поэтому сейчас застыл перед Дидло и Хашей, некоторое время прикидывая, кому из них поручить единственные очки, с помощью которых мы можем видеть призраков. — Скорее, старик! — крикнул гном. — У нас мало времени! — Хаша! — мой выбор пал на эльфийку. — Надень очки. Если кто приблизится, стреляйте. Свое оружие я вам тоже оставлю. На всякий случай. Мы почти у цели. Будьте внимательны. Жорг, — я повернулся к призраку. — Сейчас я перестану тебя видеть и слышать. Все ингредиенты внутри? — Да. Точно бутылка виски и спички. Найдешь без труда! Я кивнул и передал свое оружие и очки эльфийке. Сам забежал в трейлер. Этот путь мы проделали не просто так. Гном поведал, что внутри одного дома на колесах есть спиртное и спички. Следующей частью плана было сделать коктейль Молотова. Именно с зажигательной смесью мы доберемся до сгнившего трупа некроманта, сожжем его и навсегда развеем магию Города Трейлеров, которая держит души на земле. Внутри этот дом на колесах кардинально отличается от того, где я просидел последнее время. Во-первых, он больше. А во-вторых, это бар. Самый настоящий бар в Городе Трейлеров. С барной стойкой; разбитой посудой и опрокинутыми бутылками за ней; столами и диванчиками. Дартс, музыкальный автомат. Только биллиардный стол не влез для полного антуража. На одном из столиков лежит труп. Череп в тарелке. Бедолагу убили за обедом и даже не отвели к братской могиле. Постойте. Это же Жорг! Вот почему он ополчился на своих дружков. Бедолага не хотел оставлять бар и его застрелили на месте. Я зашел за барную стойку. Вот он. Виски двухсотлетней выдержки. Елки-моталки! Как в горле жжет! Я дотронулся до печати на груди. Сил нет терпеть. Это, наверняка, отличное пойло, Кай! Демон появился вновь и поставил ногу на горлышко бутылки. Я хотел грубо ответить, но вдруг идея показалась мне удачной. Если голод печати похож на обычный, то я вполне могу заглушить аппетит выпив спиртное. К тому же я никогда и виски-то не пробовал, а тут с такой выдержкой. Держу пари, что французский портвейн из «Пятерочки» рядом не стоит. Ладно, кого я обманываю. Нервы на пределе. Нужно успокоиться, а крепкая выпивка всегда приводила мысли в порядок. Была у меня в прошлой жизни зависимость, что мне зашиваться пришлось, но ведь это новое тело. Если злоупотреблять не буду, то и в алкоголизм не перерастет. — Не против, если я пригублю? — спросил я у Жорга ради приличия, зная, что все равно не услышу ответа. — Благодарю! Я открыл бутылку и пригубил. В горле зажгло еще сильнее, но потом жажда успокоилась. Получилось? Перед глазами все поплыло. Елки-палки! Кайлан в жизни не употреблял ничего подобного! Еще чуть-чуть и этот виски отправиться наружу. Вот, блин горелый, кажется я напился… — И это с пары глотков?! — я лыка не вязал. — Так, черт. Помогай. Мне нужна сухая ткань. Где можно ее взять? Ха-ха! Быть не может?! Старина Кай еле передвигает ноги… Осторожно! Не убейся! Когда демон договаривал фразу я уже валялся на полу и пытался встать на ноги. В жизни так не догоняло, конечно. Ну ладно. Возьму себя в руки. — Что там на счет ткани? — повторил я свой вопрос, вставая на ноги. Рубашка Жорга. Нашему приятелю она уже вряд ли понадобится. — Рубашка? Сильно сказано. Но эти лохмотья действительно сгодятся. Я оторвал ткань и просунул ее в горлышко бутылки со скотчем. — Осталось найти спички и можно заканчивать с этим городом. Спички? Смеешься?! Огонь, который даст примитивная спичка ты способен создать двумя пальцами! — Как? — я воодушевился и приблизился к чертенку. — Предлагаю заключить сделку… — Никаких сделок! Я найду способ вызвать огонь и без твоей помощи! — я махнул на демона рукой и бросился к барной стойке. — Ну да, ну да. Будет интересно посмотреть, как ты пытаешься поджечь коктейль Молотова спичкой. В такой-то мороз и ветер. — Я смочу тряпку спиртным, умник. Мне хватит и спички. Я бросился открывать шкафчики, выдвигать ящики, разбирать кучу мусора из старых алюминиевых банок, газет и пробок, но коробка со спичками нигде не отыскал. Даже зажигалки. Ничего. С улицы донесся выстрел. Призраки приближаются. Еще минус один патрон. Неизвестно насколько это задержит их. — Какая сделка? — я повернулся к демону и злобно выдохнул. — Сердце… — Я не буду убивать никого! Черт пожал плечами. Я продолжил рыться во всех возможных местах в баре. — Ты же знал, что до этого дойдет, — демон сидел у меня на плече и причитал. — Не дойдет! — Да? Тогда почему припас несколько боевых патронов? Моя рука легла на карман кожаной куртки. Патроны на месте. — Не твое дело, — бросил я и продолжил копаться в куче старого хлама. Теперь выстрелы раздавались чаще. Внутрь забежал Дидло. — Вся улица заполнилась призраками! Времени мало! — прогорланил он. — Сейчас! — крикнул я в ответ. Орк развернулся и уже собирался выбежать обратно на подмогу эльфийке. — Дидло! — остановил я его. — Дай мне ружье! Мой спутник поднял брови, но без лишних вопросов протянул двустволку. — Все, — я взял оружие. — А теперь иди. Помоги Хаше. Я вновь юркнул за барную стойку. — Ну вот, — заговорил черт. — У тебя и орудие убийства уже есть. Только маленькая просьба, можешь съесть сердце пока оно бьется? Мне уже осточертело жрать черствые сердца мертвецов. — Мы никого не убьем! По крайней мере из наших спутников, — ответил я. Мы спорили с демоном, но на самом деле я убеждал самого себя. Он прав. Жажда сильна. Готовя патроны, я понимал, что несколько из них может мне понадобиться, чтобы убить одного из своих спутников. На самый крайний случай. Если я больше не смогу выносить боль. — Хаша! — крикнул я. Запыхавшаяся эльфийка появилась на пороге трейлера и загорланила: — Их все больше! Если ты не поторопишься… — Дай очки! — А как же… — Быстрее! Эльфийка протянула мне единственную линзу в оправе. Я мигом вставил наушник и нашел глазом владельца бара. — Жорг, где спички? — У тебя перед глазами! — выпалил гном. — Пить меньше надо! Он указал на демона. Черт прямо сейчас сидел на коробке и не позволял мне их обнаружить. Ну в-о-о-о-т… А мы были вот настолько близки к хорошему ужину. Кто этого гнома за язык тянул?! Моя рука пронеслась сквозь воплощение моего разума и схватила коробок. — Наконец-то! — ликовал я. — Можем ухо… Я замолчал. Эльфийка и призрак гнома уставились на меня. Дидло продолжал тратить патроны на улице. А демон самодовольно хихикал. — Эй! Чего ты остановился? — Жорг выгнул бровь. — Спичек нет. — Чего? — Тут спичек нет, болван! — меня захватила ярость, а сердцебиение Хаши и Дидло сильнее било в виски. — Ну прости… Я же не мог открыть их и посмотреть, что коробок пустой, — гном развел руки в стороны. — Я слышал, как ты с кем-то разговаривал. Тебе предлагали огонь. Самое время воспользоваться помощью. Да-да, ты знаешь, что делать. Дожили. Галлюцинация и призрак убеждают меня убить живого…живое существо в присутствии одной из возможных жертв. Елки-моталки! Кажется, выбора у меня действительно нет. Вернее, он есть. Выбор между эльфийкой и орком. Смерть ни первого, ни второго не доставит мне никаких неприятностей, но… — Хаша, мне нужно тебе кое-что сказать… Эльфийка подняла брови. — Ты не нашел спичек. Это я слышала, — фыркнула девушка. — А про скитальцев ты слышала? Выстрелы на улице продолжались. Осталось от силы патронов десять. — Это те, что за чудовищами охотятся? Встречала в Дардисе одного такого… — Не суть, — перебил я. — Я скиталец. Но еще учусь. — Студент что ли? — Типа того. Я хочу сказать, что у нас есть одна особенность. — Я знаю. — Что ты знаешь? — Вы постоянно эти свои микстуры пьете. — Это ты верно подметила. Только эти микстуры сделаны из сердец. Они утоляют голод скитальцев… Я замялся, раздумывая правильно ли поступаю. — Говори, что хочешь сказать, Кай. Хватит ходить вокруг да около. Мне не до прелюдий. Сюда вот-вот ворвется толпа призраков, один из них заселится в меня, отведет на эшафот и прикажет долго жить. Так что, если ты знаешь способ, который спасет нас. Действуй. Можешь даже не обсуждать со мной последствия. У таких разговоров всегда не самое лучшее подспорье. — Я должен убить Дидло и съесть его сердце. Тогда у меня появится дар. — Плач пламени? Тот скиталец рассказывал про него… — Хаша взяла со стола бутылку, достала оттуда тряпку и выпила виски. — Хреновые дела, — поморщилась она. — Вообще ни одной спички? Я показал пустой коробок. — Выбора нет. — ответила девушка. — Либо он, либо все мы… Я не двигался. Ждал решения эльфийки. Не могу сам себя убедить в том, что поступаю правильно. Нужен пинок. Кто-то кто возьмет ответственность на себя. — У меня тут один патрон, — эльфийка открыла двустволку, взглянула внутрь и закрыла обратно. — Сейчас я выйду, чтобы подменить его, а когда дело будет сделано, позови меня и сваливаем отсюда. Я кивнул. Против своей воли. По инерции. Приближении опасности сейчас принимало все решения за меня. Через несколько секунд, после того как эльфийка скрылась за дверью трейлера на пороге возник Дидло. — Хаша сказала, что ты звал меня, Кай, — запыхавшись произнес он. Я поднял ружье и прицелился ему в грудь. Стреляй уже, Кай! Пришло время подкрепиться! Скоро сможешь создавать огонь. Я расскажу как. Только дай поесть, а? Демон вопил и прыгал от радости на столе. — Времени мало… — нагонял жути Жорг. — Убивать всегда сложно, но сколько еще невинных душ будет отправлено на корм этому месту, если весь наш план провалиться сегодня? — Ты чего? — Дидло поднял руки вверх, а все его движения стали плавными. — Прости, Дидло… У меня нет другого выбора. Мой палец лежит на спусковом крючке. Но я не могу заставить себя нажать на него. Слышу, как бьется его странное сердце. Смотрю в большие голубые глаза орка и не могу оборвать его жизнь. Через сколько испытаний он прошел, чтобы увидеть этот мир своими глазами? Разве справедливо теперь убивать его? С улицы послышался выстрел. Это последний патрон. — Нет. Я не могу, — я опустил ружье. — Если тебе и суждено умереть сегодня, Дидло. То не от моих рук. Да, брось! Демон плюхнулся на задницу и ударил ладонью себе в лоб. На пороге бара на колесах, в свете луны, возникла фигура эльфийки. — Еще не все? — спросила она. — У меня патроны кончились. — Я не буду его убивать. — Что?! — Хаша даже не попыталась скрыть своего негодования. — Значит сдохнем тут все? Отлично. Дай сюда ствол, я сама сделаю что нужно! Я наставил ружье в потолок и сделал два выстрела. — Никто никого не убьет, — я кинул оружие на пол. — У нас другой план. Я побежал за барную стойку и достал три стакана. Вернулся, сел за один из столов. Пригласил своих спутников сесть рядом. Достал ткань из бутылки и протер ей стаканы. Разлил виски. — У меня тост. Эльфийка бросила злой взгляд. Орк доверчиво взял стакан, но лишь слегка поднял его над столом. — Ты с дуба рухнул?! — свирепела Хаша. — Это и есть твой план? Напиться перед смертью? — Выпьем за здоровье! Я поднес бокал ко рту и дождался пока все повторят. — Пейте! — прикрикнул я и эльфийка с орком выпили до дна. Я разлил еще. — Если они хотят, чтобы мы своими ногами ушли на собственную смерть… — я вновь выпил и заставил Дидло и Хашу сделать то же самое. Разлил еще. Орку наливал всегда больше. — Тогда мы напьемся в такую стельку, что наши ноги не смогут нас увести ни на шаг отсюда…Глава 11 Тайна некроманта
Ректор Таарис сидел на подушке у камина в позе лотоса и палочками подносил ко рту тонкую лапшу. Перед ним стоял низкий столик, на котором в маленькой чашке остывал чай. Огонь разбрасывал искры из очага и помогал старому эльфу размышлять. Звук резких уверенных шагов вырвал магистра из медитации и заставил глубоко вдохнуть, а затем выдохнуть. Так он попытался сохранить спокойствие. — Как ты смеешь врываться сюда? — спросил он, даже не оборачиваясь. — Вход был закрыт магической печатью. Зачем ты потратил свои силы, взламывая ее? Зная, что здесь не ждут гостей, Архиус. Старый волшебник небрежно бросил на пол свиток. — Что это? — осведомился Таарис. — Письмо от старосты Д’дардиса, — процедил маг. — Я давно не охочусь на чудовищ. Отдай его любому скитальцу, — эльф взял чашку и пригубил из нее чай. — Я все еще жду ответа на свой вопрос. Как ты смеешь врываться в мои покои? — Я пришел не затем, чтобы отдать заказ. А за ответами. А ты, Таарис, я уверен, знаешь их в отличие от всех остальных в Олимпусе. — Задай свой вопрос прямо. Не драматизируй. О чем пишет староста? — О том, что никто из скитальцев до сих пор не приехал к нему. — И? — Несколько дней назад я отправил туда Кайлана. Он уже должен был добраться. Старый эльф пожал плечами. — На автостраде случается всякое. Напали грабители, схватили изгои, жажда скитальца завела его в ловушку… К чему гадать? Отправь кого-нибудь по следам мальчика и выясни что случилось. — Ты лучше меня знаешь, что скитальцы обладают правом неприкосновенности. Единственное что с ним могло случиться, это твой дьявольский план по устранению конкурента. — Осторожно, — прервал волшебника ректор. — Ты ступаешь по тонкому льду. Обвинение в убийстве можно смыть только кровью. И эта кровь будет не моя. — Расскажи мне что случилось с мальчиком, и я уйду. Волшебник проговорил это не своим голосом. Чужим. Холодным, железным и…магическим. — Он в городе призраков, — ответил ректор завороженно. — Так я и знал, — рассвирепел Архиус. Таарис немедленно пришел в себя, поднял руку и сильный поток сжатого воздуха отбросил седого мага. Он ударился о полку с книгами. Несколько фолиантов упали на лысину волшебника. — Кто дал тебе право использовать Голос Правды? — ректор ступал в сторону лежащего на полу волшебника уверенной и вовсе не старческой походкой. — Отвечай, скиталец! — Ты знаешь, что мне нечего сказать, — Архиус поднялся на ноги и ответным движением руки создал едва видимый голубой щит, который объял все его тело. — Ты нарушил главное правило Олимпуса, человек, — прошипел съеженный эльф, указывая на своего врага старческим пальцем. — Теперь ты умрешь. — Не надо сразу записывать меня в мертвецы. Объявляй о Поединке Чести и пришли ворона. Архиус встал с пола и поднял свой посох. Затем некоторое время пятился, ожидая атаки. Старый эльф так и не сдвинулся с места. Когда маг понял, что ректор не нападает, то просто развернулся и вышел за дверь.• •
Архиус припарковался у ворот, через которые не так давно в Город Трейлеров вошел Кайлан. Он достал из кармана флакон и утолил жажду. Затем выключил фары, магнитолу, заглушил машину, взял посох и вышел из старого джипа. Город призраков освещала полная луна. — Самое время для жертвоприношения, — пробурчал он себе под нос, открывая старые ворота. Маг успел как раз вовремя. Если бы он не нарушил правило, которое запрещает скитальцам использовать Силу друг против друга, то мальчик точно умер бы этой ночью. Архиус прекрасно осознавал какие последствия его ждут, но потерять Кайлана значило попрощаться со всем что он еще ценил в этом мире. — Призраки… — прошептал он себе под нос, как только вошел в ворота и надел специальные очки. — И почему фермерам не рассказывают о таких местах? Хотя сам виноват. Нужно было принять тот заказ… Того мальчика было не спасти. Его родители слишком поздно обратились к скитальцам. Полнолуние к тому времени уже осталось в прошлом… На столике, рядом с коробкой с очками появился старый сморщенный гоблин, которого видел только волшебник. — Ты прав, Робин. В тот раз я бы зря рисковал жизнью. Теперь же этот риск оправдан. Я надеюсь, мы успели вовремя. Активируй зрение следопыта. Посмотрим куда нас приведут эти следы. Сделано. Следы, оставленные на земле в последние дни, теперь бросались в глаза словно были посыпаны фосфором. Скиталец сел на колено и принялся водить рукой по земле. — Здесь прошло три человека. Это отпечаток ступни орка… Этот женский. Человек или эльфийка… А вот это скорее всего наш Кайлан… Некоторые из них оставлены несколько дней назад, а другие свежие. Думаешь мальчик охотился для призраков? — Другого объяснения нет. Ладно, пора освободить Кайлана. Вперед. Архиус дошел до трейлера, в котором держали скитальца вместе с двумя другими заложниками. Снова пал на колено и приложил руку к земле. Провел по ней. Поднял пальцы к носу и принюхался. Затем попробовал на вкус. — Соль… Смышлёный парнишка. Отбивался от призраков. Только вот с помощью чего… Рогатки? Нет… Тут следы пороха. Ружье, заряженное солью… Откуда он достал такие патроны? Архиус последовал по Узкой улице, Булочному тротуару и Мощеному переулку, в конце концов оказавшись перед огромным трейлером. Все усыпано солью. Здесь развернулась настоящая битва. Кто выиграл? — Непонятно. Но смотри, тут кое-что странное. Старый демон, сидящий на навершие посоха, прищурился. — Одного из живых стошнило. Совсем недавно. Но что послужило причиной? — Архиус потер свой подбородок. Что со следами? Их ранили? Почему и орк, и женщина и мальчик как будто петляли? Хотя сюда добрались достаточно уверенным шагом… Здесь даже кто-то из них упал. — Крови нет… — волшебник снял с головы капюшон и огляделся. — Они не ранены. Нет. Здесь призраки могли завладеть их телами. Но почему-то не смогли нормально управлять ими. Почему?.. Постой-ка… Архиус поднялся в ближайший дом на колесах. Через взятые на входе очки он увидел призрака, сидящего за одним из столов в баре. Направил наконечник посоха на фантом гнома. — Где пленники? — спросил он. — Все тщетно… — посетовал призрак. — Теперь моя жизнь здесь превратиться в еще больший ад, чем тот, в котором я жил все эти годы. Похоже гном отбился от стаи. Стоит с ним побеседовать. Мы слышим два естественных сердцебиения и одно… даже не знаю как объяснить. Однако все относительно спокойные, значит до ритуала еще есть время. — Возьми себя в руки гном… Архиус поднял пустую бутылку из-под виски. Понюхал. Понял, что ее распили совсем недавно. — Кайлан не ранен. Он просто пьян, — заключил волшебник и повернул голову к гному. — Я пришел, чтобы освободить ваши души. Ответь мне, где пленники? Низкорослик был подавлен и не торопился отвечать. — Я заставлю твою душу гореть в адском пламени, если ты сейчас же не расскажешь, что знаешь. Гном поднял безразличные глаза на скитальца и ответил: — Полукровку с орком и девчонкой увели на Пустырь Смирения. — Пустырь Смирения? Призрак молчал, продолжая всматриваться в затылок своему усопшему телу. — Что за Пустырь Смирения?! — повторил свой вопрос маг. — Это недалеко. Но сейчас уже слишком поздно что-либо делать. Призраки ни на шаг не подпустят к останкам некроманта. Надо сжечь кости того, кто привязал души к этому месту… Логично. Где их искать? — Где кости некроманта, про которого ты говоришь? — Рядом с алтарем жертвоприношений. Но сейчас там целая толпа. Они не позволят приблизиться к святым мощам. Не теряя ни секунды Архиус вышел из трейлера и заторопился по дороге, которой прошли пьяные пленники совсем недавно. — Стоп, — скиталец притаился за одним из трейлеров и сосредоточил взгляд на шатающейся эльфийке. — Я больше не вижу здесь призраков. Помоги изгнать духа из девочки. Хорошо. Архиус подкрался к эльфийке и закрыл ей ладонью рот. Повернул к себе и приложил два пальца ко лбу. Тело испустило дух. Фантом какого-то орка вырвался наружу и растворился в воздухе. Скиталец аккуратно положил девушку на землю. — Тут открытый люк, — шепнул он. — Робин, Чуткий Слух. Готово. Архиус прищурился, направляя ухо в сторону открытого люка. — Ты совсем не видишь куда ступаешь? — восклицал призрак в теле орка на самом дне колодца. — Так. Не надо мне тут… — ответил Кайлан еле ворочая языком. — Сам бы попробовал управиться с этой тушей. Я в последний раз так напивался на своем выпускном. — Этот орк тоже не как стеклышко. Но я даже смог за тобой спуститься. Вот этими ногами! — Не твоя заслуга! — вопил Кайлан. — Все потому, что его-то пойло не так взяло, как этого сопляка! Давай поменяемся раз такой умный! — Какой тут поменяться! Ты ногу сопляку сломал! Эх. Надо было сразу его на орка взвалить и проблем бы не было. Правильно говорят, если хочешь что-то сделать правильно, сделай это сам. Ладно, не время разглагольствовать. Полночь уже близко. Так мы не успеем провести ритуал. Убирайся из тела. Я сам его донесу. Хотя останься. А то еще барахтаться начнет. Архиус спрятался за ржавую легковую машину и ждал пока орк с Кайланом на плечах не покажется из люка. Долго ждать не пришлось. Нелюдь в грязном черном смокинге сперва вытащил тело скитальца, а затем вылез сам. — Донни, ты чего разлегся? — орк подошел к эльфийке и пнул ее ногой. — Донни, матушку твою за ногу, вставай! Мне вас теперь обоих тащить?! Проклятье! Нелюдь взвалил на одно плечо скитальца, на другое эльфийку и пошел по дорожке из света фонарей в другую от Архиуса сторону. Старый волшебник выпрямился и ударил посохом по земле. Орк с телами на плечах застыл. Архиус подошел ближе и коснулся двумя пальцами сперва лба Кайлана, а затем и орка. Духи растворились в воздухе. Маг ударил еще раз и теперь время, которое остановило только троих существ на всей планете отмерло, и они повалились на землю. — У-у-у, — простонал полукровка. — Как же больно. Он некоторое время корчился от боли, пока его взгляд не нашел лицо старого скитальца. — Архиус? — удивился он и как будто перестал чувствовать боль. — Что ты здесь делаешь? — Пришел за тобой. Вставай. Пора уходить. Кайлан замотал головой. — Нет. Я не уйду отсюда пока не освобожу эти души. Нет! Не перебивай меня, старик. Я знаю, что ты скажешь. Что жизнь скитальца не стоит того, чтобы рисковать ради тех, кто по собственной воле запер себя в ловушку. А я скажу, что не оставлю все, как есть. Сегодня чуть не убили меня, а завтра кто-нибудь другой попадется в эту ловушку и все начнется сначала. Вы сражаетесь с чудовищами, чтобы защитить людей, так? Дак давай вмешаемся в дела этого чертового Города Трейлеров и спасем людей, которые обязательно умрут тут, если мы этого не сделаем. Сегодня город призраков — это то чудовище, которое я хочу убить. Но если и сейчас старый скиталец умоет руки, то я больше никогда не вернусь… — Хорошо, — перебил Архиус. — Никогда не вернусь… Что? — Кайлан с легким опозданием осознал, что ответил старый волшебник. — Я сказал, что сейчас пойду к призракам и сожгу кости некроманта. Полуэльф в недоумении замолчал. — Если вы уже закончили свои высокоморальные речи, можно мне задать один вопрос? — эльфийка знатно нахлебалась и от этого очень медленно произносила слова. — Можно я не буду…дожидаться, когда вы…ик…победите зло и уйду? Я хотела спросить не знаете ли вы, где находится лагерь изгоев…ик…как там его… Старый скиталец нахмурился и приблизил лицо к девушке. — Тебе сперва нужно протрезветь, эльфийка, — он повернулся к орку. — Эй, друг. Как тебя зовут. Орк лежал на земле и медленно моргал. — Дидло… — протянул он и снова закрыл глаза. — Послушай, Дидло. Сейчас ты взвалишь своих спутников к себе на спину и унесешь прочь отсюда. Вы сядете в машину, припаркованную у ворот, и будете ждать там. Если я проиграю, то не позволю занять свое тело и навредить вам. А за ворота призраки без тела выйти не смогут, так что вы будете в безопасности. Можете идти. Скорей! — рявкнул маг напоследок, и орк тут же пересилил себя, чтобы встать. — А как же… — промямлил Кайлан, которого Дидло уже закинул на плечо. — Уходите! Поговорим позже. Рискуешь, Архиус. Неужели ты думаешь, что у тебя нет шансов в поединке с магистром Таарисом? Архиус медленно ступал по следам, которые Кайлан оставил здесь несколько дней назад, готовясь к ритуалу и разговаривал с хозяином печати. — Если бы Таариса было возможно убить, он уже лежал бы в земле. Сейчас это лишний разговор. Дождусь вызова на поединок и уже тогда будем решать, что делать. Быть может он оставит все как есть. Мой подмастерье еще не готов возглавить факультет… Постой. Ты тоже слышишь это? Давно хотел акцентировать на этом внимание. — Все не так просто, как я думал… Планы меняются. Кажется, я вижу призраков. Пришли. Пустырь Смирения. Участок безжизненной земли с громким названием. Призраки столпились вокруг приготовленного для жертв костра. Кайлана и других должны были сжечь. Рядом стоит гроб. Внутри него святые мощи. — Попробуем не умереть, — Архиус хмыкнул. — Будь готов к приказам. Всегда готов. Все призраки о чем-то переговаривались и лишь один из них ненароком оглянулся. Сначала он воспринял идущего человека, как должное, но вскоре смекнул, что что-то пошло не так и похлопал соседа по плечу. Цепная реакция заставила всех призраков обернуться. Архиус остановился и поднял посох перед собой. Расталкивая остальные фантомы, из толпы вышел гном. — Ты кто, старик? — небрежно бросил он и огляделся. — Не ты ли послужил причиной опоздания наших дорогих гостей? Маг не отвечал. — Кажется у нас тут немой, — гном развел руки в стороны. — СПИ! Приказал он и его ладонь пролетела перед лицом незваного гостя. — И гипноз на тебя не действует… В это время Архиус уже стоял у гроба, в котором лежали нужные останки. — Призраки за это время стали слишком уверенны в себе и глупы. Он не смог даже разгадать, что перед ним лишь иллюзия. Плач пламени! Исполняю. Волшебник прикоснулся к приготовленному для костра хворосту и тот в одночасье вспыхнул. Пламя объяло столб и заставило всех призраков в недоумении обернуться. Когда они увидели Архиуса, тот уже бросал полотно, в котором были завернуты кости, в костер. Гном, который разговаривал с иллюзией уже пробирался сквозь толпу призраков к настоящему скитальцу. — Ловко! — свирепел он. — И магическим щитом свое тело прикрыл, чтобы я не мог вселиться.Ты силен маг, но все эти попытки принесут не больше успеха, чем фокусы с солью твоего предшественника. Да, нам сейчас будет сложнее, но как только я прикажу, все мои люди вселятся в свои тела, и тогда мы посмотрим, что ты сможешь противопоставить целой армии оживших мертвецов. А когда твои силы кончатся, я завладею этой тушкой и вновь выйду на охоту. Но на этот раз буду осторожен и очень щепетильно подойду к выбору жертв. Эта троица доставила не мало хлопот. Пора навсегда заставить замолчать этого призрака… — Некромант обманул вас! — возвестил на весь Пустырь Смирения скиталец. Призраки стали перешептываться. Улыбка сошла с лица гнома, он сделал еще несколько шагов навстречу к Архиусу. — Что ты несешь, старик? — Это не его кости. Призраки принялись оглядываться по сторонам. — Такую магию, как этот купол не нужно поддерживать. Она создается однажды благодаря смерти тех, кто заточен в нем и исчезнет только тогда, когда кости всех падших обитателей города призраков будут сожжены. Поторапливайся, Архиус. Призраки нетерпеливы к длинным речам. Как бы бредово по отношению к вечной жизни это не звучало. — Все время, пока я нахожусь здесь я слышал три сердцебиения. Но когда мои спутники покинули пределы города, я продолжал слышать одно из них. И, наконец, я понял в чем дело. Одно сердцебиение изначально принадлежало тому, кто находится в тени уже много лет. Некромант, который создал купол до сих пор жив. И убивая здесь людей и нелюдей вы продлеваете его жизнь, а не существование купола. Галдеж объял всю толпу призраков. Архиус даже на пару секунд снял очки, чтобы не слышать этого и привести мысли в порядок. Потер переносицу. Затем надел их вновь. — Я уверен, вы были хорошими людьми и нелюдями. Ложь заставила вас встать на темную сторону и, оказавшись заложниками ситуации, вы творили зло. Но теперь вы знаете правду. Теперь я хочу задать вам вопрос, на который прошу чтобы вы ответили сами для себя. Честно. Не произнося ответ вслух. Хотели ли вы стать такими или ситуация заставила вас это сделать? Призраки переглядывались друг с другом в полном замешательстве. — Некромант живет где-то здесь. Сердцебиение его давно мертвого сердца я слышал очень четко по дороге сюда. Я не буду убивать его или лишать вас вечной жизни. Я хочу, чтобы вы сами приняли решение. Вариант первый. Вы можете убить некроманта и продолжить жить на этот раз с распростертыми объятиями принимая путников и помогая им. Второй. Вы можете вселиться в тело некроманта и сперва сжечь свои останки, а уже потом его. Тогда купол рухнет и ваши души будут свободны. Архиус опустил голову и покачал ей. — Вы можете оставить все как есть и тогда я вернусь сюда и закончу дело. Моя месть будет суровой. Но! Я хочу верить, что никто из вас не получал удовольствия от убийства невинных. Примите правильное решение. Архиус снял очки и кинул их на землю. Затем скиталец медленной походкой пошел прочь. Сегодня мы выжили. Теперь осталось пережить Поединок Чести…Глава 12 Кодекс скитальца
Я очнулся в комнате с серыми бетонными стенами. На них наклеены куски обоев, которые не смогли содрать. Матрас подо мной довольно удобный. Еще ни разу в этом мире мне не приходилось спать на таком. Я скинул с себя одеяло. Так и думал. Эта история с городом призраков мне не приснилась. Левая нога действительно сломана, только теперь на нее наложен гипс. Рядом с моей кроватью стоит стул. На нем рюкзак со всеми вещами, мечом и даже ружье, которое помогало отстреливаться от призраков. Похоже Архиус позаботился обо всем, пока я был без памяти. — Ай, — простонал я, едва коснувшись лба рукой. Голова квадратная. Не помню, когда я в последний раз так напивался. Последнее что помню, это как заставлял Хашу и Дидло пить вместе со мной. Потом все как в тумане. Кажется я о чем-то даже разговаривал со старым скитальцем… Но о чем? И как мы в итоге выбрались? Где орк и эльфийка? И где я? Я взял со стула стакан с водой и опустошил его. Я сделал это так жадно, что едва не захлебнулся. Зато жажда утихла. — Эй, гоблин. Ты тут? Никто не ответил. Похоже появляется только тогда, когда хочет жрать. Ну и ладно. Зато никто не путает мысли в голове своим тонким раздражающим голоском. К спинке стула предусмотрительно приставлен костыль. Я с трудом поднялся с кровати и использовал моего нового лучшего друга на ближайшие несколько недель. Благо пользоваться умел. За свою жизнь дважды ломал ноги. Первый раз еще в армии. Месяц пролежал в госпитале. А второй раз уже на пенсии. В гололед. Поскользнулся. Упал, очнулся, гипс, как говорится. Там уже дольше заживало. Но сейчас кости молодые. Должен легко отделаться. Я дошел до железной двери, которую трясло от сквозняка и толкнул ее. Тут же мне в глаза ударил яркий свет. На несколько секунд я ослеп и ничего не видел. Затем глаза привыкли и моему взору открылось большое зеленое поле, огороженное забором. Внутри столпились студенты, а один из них под чутким руководством преподавателя сражался с монстром. Чудовище было совсем небольших размеров с крыльями и крокодильей мордой. Оно легко уходило от нападения скитальца и контратаковало, однако в этот момент его останавливал невидимый защитный барьер. Затем преподаватель применил магию, чтобы загнать монстра обратно в клетку и принялся что-то объяснять ученикам, на примере того, который сейчас уже попрощался бы с жизнью, если бы участвовал в настоящем бою. Олимпус. Меня доставили обратно в школу. Узнаю шпили башен. Нужно найти Архиуса. Я пошел вдоль забора и вскоре оказался на перекрестке. Указатели подсказывали в какой стороне находится библиотека, общежитие, учебный корпус, стадион, столовая и многие другие места в школе охотников на чудовищ. Н-да. А в первый раз мне показалось, что Олимпус гораздо меньше. Помню меня проволокли через какой-то захудалый дворик и сразу в комнату. А тут целый студенческий городок! Эх, а жизнь то кипит. Жаль, что меня прокинули мимо. Ну ладно. Где тут учебный корпус? Раз занятия еще идут, должно быть я найду волшебника в одной из аудиторий. Я не успел сдвинуться с места, как вдруг мужской голос остановил меня. — Эй, ты куда намылился? — Другз? — удивился я, заметив веселого гнома, бегущего в мою сторону. — Ты что здесь делаешь? — Слежу за тобой, — бросил он, тяжело дыша. — Только видимо плохо получается. — А как же обучение? — Архиус попросил меня присмотреть за тобой, пока он проходит Путь Очищения. А занятия на сегодня уже закончились. Если ты об этом. — Путь Очищения? Гном взял меня за руку и подвел к скамейке. Заставил опуститься на нее и сам сел рядом. — Пока ты был без сознания кое-что произошло… — начал он с сожалением в голосе. — Ректор Таарис вызвал мага на Поединок Чести. Но перед этим они оба должны пройти Путь Очищения. — Ты можешь рассказывать понятнее, Другз. Хватит говорить загадками. — В общем и целом. И Таарис, и Архиус ушли на охоту. Они должны убить по шесть монстров, прежде чем вернуться и сразятся насмерть. Не знаю, что произошло, но, когда один скиталец вызывает другого на поединок, тот не может отказаться. В специальном кодексе указано много причин, по которым может состояться этот бой. Сейчас вся школа говорит об этом, и все склоняются к варианту, что Архиус хочет занять место старого ректора. — Ты думаешь это Архиус вызвал эльфа? — Большинство так считает. Хотя версий очень много. — Елки-моталки… Надеюсь он победит… — Если честно, на это надеются многие. Сторонников магистра очень мало. Но есть и хорошие новости! — Другз засиял как новенькое блюдце из моего прошлого мира. — Чего ты замолк? — Тебя зачислили на очное обучение! — возвестил он. — Что? — от новости у меня слегка закружилась голова. — Как? Почему? — Города призраков, который годами пожирал души живых, больше не существует. Архиус сказал, что это твоя заслуга. Хотя я смутно верю, чтобы старина Кайлан взял и так просто истребил кусочек ада на нашей планете. Но факт остается фактом. Свечение от разорвавшегося магического барьера пробудило многих студентов Олимпуса той ночью. Это действительно хорошая новость. Странствия по незнакомому миру имея за плечами только опыт жизни на родной планете почти свели меня в могилу. Если бы не старый скиталец, я бы уже разгуливал по следующему миру. Если, конечно, вообще бы ни канул в небытие. Нужно его поблагодарить. Только вот смертельный поединок… Эльф не просто так возглавляет школу. Наверняка он гораздо могущественнее Архиуса… Может быть теперь моя очередь спасти старого волшебника? Только как? Не верю я, что Архиус по своей воле пошел на это. — Когда мне нужно быть на занятиях? — Завтра утром первый урок по контакту с печатью. Сегодня свободное время. Контакт с печатью. Интересно… — Где здесь библиотека? — спросил я. — Мне нужно попасть в нее. — Кайлан, — гном указал на загипсованную ногу. — Тебе бы полежать. Поменьше нагрузки на ногу и тогда кость скорее срастется. Я сварил тебе обезболивающее зелье и только поэтому ты не чувствуешь боли. Перелом гораздо серьезнее, чем тебе кажется. Если уж в пятьдесят девять я смог вылечиться, то в эти годы подавно. — Слушай. Не переживай за меня. Лучше помоги. Сходи со мной в библиотеку. — Что тебе там нужно? Не похож ты на ботаника… — хмыкнул Другз. — Надо найти всю информацию о Поединке Чести. Я должен помочь Архиусу. — Ну… — Ты со мной или нет? — Зачем вмешиваться в дела взрослых дядек? — Потому что он уже несколько раз спасал мне жизнь. Если не хочешь, тогда я пойду один. — Ладно, — согласился гном. — После того, как я услышал, как ты читаешь на акрийском, сомневаюсь, что ты вообще умеешь читать и сможешь разобраться в записях Безумного без посторонней помощи. Пойдем. Другз помог мне подняться, и я заковылял вслед за ним в сторону библиотеки. Вскоре мы поднялись по широкой лестнице в одноэтажное высокое здание. Полки тянулись к самому потолку. Чтобы добраться до книг, стоящих на самом верху, здесь повсюду стояли лестницы. В центре читального зала несколько столов для изучения книг. На небольшом пьедестале в другом конце раскрыт толстый фолиант, прицепленный цепью к тумбе. — Что это за книга? — Первый кодекс скитальца. — Вот он-то нам и нужен, — я подошел ближе к книге. — Тут есть содержание. Отлично. Это здорово сэкономит наше время. Поединок Чести… Вот он. Две тысячи сорок четвертая страница… Я принялся листать страницы. Каждая из них покрыта едва заметным голубым свечением. Оно защищает книгу от повреждений после прикосновений тысячи студентов. Здесь нет ни одной картинки. Свод правил. Чем-то напоминает уголовный кодекс. — Кто написал его? — спросил я, пока аккуратно листал страницу за страницей, иногда перелистывая сразу несколько. — Основатель гильдии охотников на чудовищ. Серб Безумный. — Я уже догадываюсь почему его так прозвали… — Да. Купидонов не особо жаловали, а наша страсть всегда для всех остальных была безумием. Хотя…в каком-то роде так оно и есть. После того, как Безумный понял, что радиация действует на него абсолютно безобидно, а сердца чудовищ глушат жажду лучше любых других, да еще и открывают новые возможности для тела, он решил превратить свое проклятье в дар. Нашел первых других купидонов и принялся обучать их. Этот кодекс писался им долгие годы. Какие-то правила оказывались уместны, какие-то нет. Но с тех пор, как он умер, все скитальцы следуют этим законам. Я добрался до нужной страницы. Все слова вполне понятны несмотря на то, что написаны от руки. — Вот, — я облизнул губы и принялся читать. — Есть лишь один способ погасить конфликт между враждующими скитальцами. Поединок Чести. Смертельный бой за право сохранить свою честь и доказать собственную правоту. Вызов может бросить любой скиталец абсолютно любому охотнику на чудовищ имея для этого достаточные основания. Далее тут длинный список причин. Так. Вот. Поединок не может…не состояться. Кто-то должен непременно умереть. Иначе хаос вступит в ряды скитальцев и сожрет общину, подобно тому, как раковые клетки жрут здоровое тело. Я оторвал глаза от книги. — Неужели нет никакого способа? — пробормотал я себе под нос. Гном притащил специальную стремянку, забрался на нее и прочитал то же, что и я. — Тут слишком много правил и ограничений… — гном водил пальцем по странице, словно пытался нащупать выход, а не вычитать его. В пустом зале послышался стук каблуков. Я обернулся. Монах в бордовой рясе направлялся в нашу сторону. — Добро пожаловать в библиотеку, — сказал он, расставляя книги, которые нес в руках, на полки неподалеку. За счет высоты потолка его было отчетливо слышно, хотя казалось, что он говорит себе под нос. — Жажда знаний — это хорошее качество для существ вашего возраста. Как видите библиотека последнее место для молодых скитальцев… Библиотекарь. Он наверняка перечитал здесь ни одну книгу. Кому, как ни ему, знать Кодекс Скитальца наизусть. — Добрый день, — поприветствовал я в ответ. — Меня зовут Кайлан, а это Другз. Мы с факультета алхимиков. — Принадлежность к факультету не может определять любовь к книгам. Мне достаточно знать ваши имена. Что привело вас в обитель знаний, Кайлан и Другз? — Кодекс Скитальца. Вы читали его? — Читал ли я кодекс? — монах стоял спиной и продолжал прибираться на полках, но я почувствовал его ухмылку. — Через несколько дней я начну преподавать вам предмет по этому своду правил. Поэтому…можно сказать и так. Да. Читал. — Что? У нас будет урок по изучению кодекса? — шепнул я гному. — Конечно. Иначе как ты будешь следовать ему? — Послушайте, — я вновь обратился к монаху. — А по какой причине Поединок Чести может не состояться? Монах наконец повернулся и посмотрел на нас. — Это отличная тема для нашего первого занятия. Пожалуй, мы начнем учебный год с нее. Мы с Другзом переглянулись. — Ну… Раз уж мы пришли. Утолите наш интерес прямо сейчас? Монах подошел поближе. Мы уступили место, и он встал за тумбу, на которой лежал кодекс. — Поединок между ректором и главой факультета сейчас самая обсуждаемая новость в Олимпусе. Не удивительно что вы заинтересовались ей. У Таариса нет друзей. Вы хотите помочь Архиусу? Хотя нет, не отвечайте. Это лишняя для меня информация. — В таком случае, ответьте, пожалуйста. Есть ли шанс, что поединок не состоится? — За все время существования гильдии охотников на чудовищ такое было лишь однажды. Лишь однажды Серб Безумный пошел против свода написанных собой же правил. — Что произошло? — Дракон. — Дракон? — Бессмертный монстр, которого смог убить скиталец, вызванный на поединок. Это правило кроется тут. В поправках, — монах закрыл фолиант и открыл его с конца. — Оно дописано гораздо позже основного свода. Убив столь могущественного монстра, охотник на чудовищ получает право вето на то, чтобы отказаться от поединка. Жизнь такого скитальца не может подвергаться опасности из-за простых приземленных распрей. — Тем скитальцем был магистр Таарис? — спросил мой товарищ. — А вы смышлёный. Верно. При этом сам магистр бросил вызов. Он был молод и спесив. Говорят, что Серб Безумный изменил правило только из-за него. Из-за любого другого скитальца он бы не пошел на это. Таарис убил дракона. Сильный сморщенный противный эльф. Не знаю откуда у меня такая неприязнь. Мою ненависть питает какая-то неведанная сила. — Значит, чтобы выжить Архиус должен убить дракона? — Либо кого-то не менее могущественного. Для этого скитальцы и отправились проходить Путь Очищения. Они должны доказать всем богам что достойны жить и сражаться. Вот в чем смысл Пути Очищения. А здорово придумал этот Безумный. Перед тем, как скитальцы положат свои головы в бессмысленной схватке, он дал им шанс и время на то, чтобы образумиться, а в лучшем случае избежать глупой смерти. — Поэтому, если вы не собираетесь на охоту на дракона в ближайшее время, — проговорил монах. — То оставьте судьбу Архиуса в руках самого Архиуса. Нельзя не согласиться. Алхимик-недоучка и полукровка со сломанной ногой вряд ли могут чем-то помочь могущественным воинам. — Ну. Мне пора, — монах закрыл книгу. — Увидимся на уроке правоведения. Монах пошел по длинному читальному залу в сторону своего кабинета. — Ну, — начал Другз. — Теперь ты успокоился? — Я знаю где найти дракона. Этим словом я заставил зрачки гнома расшириться, а его самого занервничать. — Что? Ты совсем спятил? — Не для себя. Успокойся, Другз. Я знаю где есть дракон. Вернее, почти знаю. Нужно передать этот заказ Архиусу и дело в шляпе. — Дело в шляпе? — Это такое выражение. Не бери в голову. Скажи мне лучше, ты знаешь девушку по имени Исси? — Исси? Дай подумать… Где-то я слышал это имя… Я замер в ожидании. Мне тревожно от того, что я должен сообщить ей о смерти ее отца и одновременно греет мысль о том, что она мой шанс спасти Архиуса. Не говоря уже о том, что мне жутко хочется взглянуть на девушку, которая выросла среди изгоев. Она что-то писала в своем послании отцу про дракона. Надеюсь, это не метафора. Планшет должен быть где-то в рюкзаке. — Вспомнил! — гном ударил себя по лбу. — Отлично! — Но есть одна загвоздка… — Говори. — Девчонка эта пришла к нам на следующий день после распределения. Сама. Без сопровождения скитальцев. Только вот плохо ей было. Наткнулась она по дороге на монстра. Может сама в героя поиграть решила и намеренно нарвалась. Не знаю. Только живого места на ней не осталось. Одна печать во всю шею светилась. Скитальцы ее тут же в госпиталь определили. Она без сознания несколько дней и вроде как в себя еще не приходила. Там прогнозы печальные. Умрет скорее всего. Мастер Ллойд уже все что можно перепробовал. Только никакого толку. Плохи дела. Вроде бы одна эльфийка умирает, а на самом деле еще жизнь с собой заберет. — Елки-палки… Теперь нам про место положения дракона не узнать. Проклятье! — Есть один способ… — задумчиво произнес Другз. — Что за способ? — Скитальцы могут говорить друг с другом не только привычным образом. У нас есть возможность общаться на языке печати. То есть хозяин твоей печати может говорить с хозяином печати другого скитальца. И для этого совершенно необязательно, чтобы само тело было в сознании. Только вот… — Что только вот? — Я еще даже ни разу не говорил со своим гремлином. А первый урок по контакту с печатью только завтра. Боюсь, мы должны отложить визит к Исси. Будем надеяться, что она дождется нас и не испустит дух. Выбора нет. Гремлин, как его оказывается, правильно называют, не откликается на мой зов. Ладно. Время есть. Значит теперь меня ждет первый урок.Глава 13 Первый урок
Я пришел в аудиторию одним из первых. Не спалось. Постоянно думал о прошлой жизни. Об Архиусе, Иссе, Хаше с Дидло, матери, чье сердце сожрал и обо всем остальном, что произошло со мной с тех пор, как я попал сюда. Чувство напоминало то, из детства. Когда на следующее утро у тебя день рождения, а ты не можешь заснуть, потому что гадаешь что тебе подарят. А когда представляешь, что это будет именно то, чего ты давно хотел, вот тогда сердце начинает колотиться сильнее и адреналин вновь откладывает сон на неопределенный срок. И вот сегодня официально мой первый учебный день. Из новой жизни, которую мне предстоит прожить. Полную приключений, знакомств, эмоций и других чувств ради которых живет человек в моем мире. Конечно, есть моменты, которые играют свою роль ложки дегтя, но в остальном я не помню, когда последний раз был так счастлив. Аудитория на двести посадочных мест. Не меньше. Студенты с разных факультетов уже подтягиваются, чтобы узнать, как впервые поговорить со своим гремлином. Я уже общался. Ничего хорошего. Не знаю зачем знать больше. Урока, как заставить его замолчать раз и навсегда вполне бы хватило. — Долго тут сидишь? — Другз сел рядом и достал из рюкзака здоровенный фолиант. — Не знаю. Полчаса. Я…не взял никаких книг. — Позанимаемся по одному учебнику, — ответил гном. — Ладно хоть костыль взял. Всяко лучше, чем тащить тебя обратно до общежития на себе. Место, где я ночевал последнюю ночь, отдельная тема. Облупленные, но вновь покрашенные стены. Общий туалет на этаже. Кухня, видавшая лучшие времена. Из положенного мне в комнате — только спальное место напротив кровати Другза, тумба и на ней старый светильник, работающий от солнечной батареи. Стопка нужных учебников до сих пор лежит под кроватью. Со сломанной ногой я даже не попытался оттуда хоть что-нибудь достать. Аудитория напоминает миниатюру древнеримского амфитеатра. Только под крышей. Орки, гномы, люди и эльфы. Места для зеленых громил в самом низу. Остальные помещаются на обычных стульях и за привычными партами. Мало кто разговаривает. Утро. Перезнакомиться за прошедшие несколько дней не все успели. За трибуной висит древняя меловая доска. На ней следы от плохо вымытой тряпки. В центре аудитории на полу небольшая круглая арена в виде символа. Инь и ян. Что-то похожее. — Доброе утро! — в аудиторию вошла черноволосая пожилая эльфийка. В длинном фиолетовом платье. Высокая. Нет. Огромная. В моем мире таких еще в детстве на волейбол отдают. — Меня зовут Лайда Грунф. Я ваш преподаватель по контакту с печатью. Сегодня вводный урок. Откройте страницу три в ваших учебниках. Быстро она. Без прелюдий. А как же познакомиться со студентами, весело пошутить, чтобы создать атмосферу? Хотя…о чем я вообще? Большинство из сидящих здесь до сих пор переживают траур. Интересно, это гнетущее настроение когда-нибудь сменится? — Сейчас вы видите перед собой описание гремлина, — продолжала Лайда. — Демон из другого измерения, который представляется хозяином печати, когда впервые по собственной воле является вам. Гремлин может предстать в абсолютно любом образе. Чаще всего в том, который будет приятен именно вам. Он может менять внешность вместе со скитальцем. Носить серьги, отращивать бороду, стариться вместе с ним или носить глубокое декольте, если вы девушка, любящая отлично выглядеть. Гремлин подвластен вашему разуму. Однако прежде, чем вы откроете свою первую способность вам предстоит научиться контролировать существо. Лишь обучая своего демона вы сможете открывать и использовать способности купидона. Во дела! Похоже никто из студентов еще и видеть не видел этого гремлина. Повезло. Жаль, что я не попал на этот урок прежде, чем съел сердце того изгоя. Исси. Ума не приложу как сознаться ей в убийстве ее отца. Пожалуй, достаточно будет того, если скажу, что просто обнаружил его труп. Там все равно никого не было. Кроме мой совести. И этого гремлина. — Гремлин коварен, — продолжала преподаватель. — Он может играть с вашим разумом, если вы не будете готовы к встрече с ним. Каждый раз, когда вы чувствуете неконтролируемую жажду будьте особенно внимательны и осторожны. То, что происходит здесь и сейчас может быть неправдой. Иллюзией, созданной в вашей голове лишь с одной целью — заставить съесть, так необходимое печати, сердце жертвы. Знаю. Проходили. — Обычно первый контакт с гремлином происходит спонтанно. Его не предугадать. Когда ваше тело изголодается по сердцам и будет готово использовать новые способности, он сам появится. Но сегодня мы попробуем создать искусственный контакт между вашим демоном и вами. Переверните страницу. Что вы видите? Другз потянул руку. — Пожалуйста, говорите. — Поле для знакомства с гремлином! — поумничал гном. — Совершенно, верно. Это не простой черный прямоугольник, как могло показаться на первый взгляд. Если вы притронетесь к нему, то почувствуете, что эта часть листа покрыта специальным напылением. Я прикоснулся к странице. Мой палец скользнул по невероятно гладкой черной поверхности. — Сейчас внимательно посмотрите на это поле и попробуйте представить, как выглядит ваш гремлин. Просто представьте. Нам не нужен полноценный контакт. Я хочу, чтобы сейчас вы его просто увидели. Сосредоточьтесь. Очень скоро он покажется вам. Все студенты тут же уставились в свои открытые учебники. Стараются. Пыхтят. Пока ничего не выходит. Если честно я не очень-то и хочу его видеть. Чувствую себя психом, когда он рядом. Вот сейчас он появится, снова начнет отпускать дерзкие реплики, требовать кого-нибудь сожрать… — А-а-а! — заорал один из орков на первых рядах и грохнулся со стула. Вся аудитория тут же отвлеклась от призыва и зашлась смехом. Лайда Грунф постучала указкой по деревянной доске, чем заставила всех успокоиться и замолчать. Напуганный нелюдь медленно встал. Кажется его трясет. — Не нужно бояться демона! — сказала эльфийка. — Если вы покажете ему свою слабость, когда войдете в контакт, то он тут же завладеет вашим телом. Вы его хозяин! Он должен слушаться и уважать вас! Кайлан Роуз. Я встрепенулся. Это моя фамилия? Бросил неуверенный взгляд. — Да-да, я позвала вас. Или вы забыли свое имя? Я с трудом поднялся. — Подойдите ко мне. Будем знакомиться с хозяином вашей печати. Мне стало страшно. Встречи с демоном пока ассоциируются у меня исключительно с опасностью для собственной и чужих жизней. Но я переборол страх, взял костыль и медленно вышел в самый центр нанесенного на пол символа. Если честно, думал, что состояние моего здоровья остановит преподавателя по контакту с печатью. Ошибался. Она до последнего наблюдала, как я корячусь, спускаясь по узкому проходу почти с самого высокого места в древней аудитории. — Сейчас вы попытаетесь призвать своего гремлина, а мы все на него посмотрим. Ева, создай над студентом Роузом купол. Нам нужен Слой Видимости, чтобы мы могли наблюдать за твоим собратом. В этот же момент над всем знаком, внутри которого я сейчас находился промелькнуло слегка розоватое свечение. Кому она приказала? — Приступайте, студент Роуз. Мы ждем. Для того, чтобы призвать своего гремлина, смотрите в самый центр Знака Равновесия. Я окинул взглядом аудиторию. Все студенты с интересом наблюдали за мной. Другз все еще упорно пытался разглядеть своего демона на страницах фолианта. Но в один момент плюнул и тоже уставился в мою сторону. Так. Центр Знака Равновесия. Вот он. Черный как космос. Смотрю. Что-то надо представлять? Может быть позвать его как-нибудь? Образ чертенка возник буквально на мгновение. Он заставил вздохнуть внимательных студентов и оглядываться по сторонам тех, кто отвлекся и не поймал момент. — Отлично, студент Роуз. Теперь вы должны дать ему кличку. Когда названная вами кличка понравиться гремлину, вы вступите в контакт. Он появится на этом самом месте уже на более долгий срок. Дать кличку? Не лучшая моя способность. В прежнем мире мой кот ходил с кличкой кот несколько лет, потому что я не мог придумать ничего дельного. А местных имен я вообще не знаю. То ли дело на родине. Васьки, да Петьки. А тут Другз. Исси. Очередное испытание, елки-моталки. — Бобик… — неуверенно произнес я и окинул аудиторию взглядом исподлобья. Все продолжают наблюдать. Никому кличка странной не показалась. С моей ненавистью к этому гремлину еле удерживаюсь, чтобы не прозвать его каким-нибудь Гитлером. Ладно, нужно взять себя в руки. — Жорик… Цинник… Веник… Да что нужно этому демону?! — Ежик… Барсик… — Попробуйте связать кличку со своим прошлым. Она должна вызывать в вас будоражащие воспоминания. Эмоции при произношении такого прозвища будут активировать те отделы мозга, которые помогут связать печать с существом… Со своим прошлым? Легко сказать. Сейчас что вспомнить, дак как будто ничего таких эмоций и не вызывало. Все затерлось за годы старости и теперь кажется, что вся жизнь никчемной и бесполезной была. Хотя… Был у меня в молодости пес. Мопс. Да… Верный. Храпел по ночам и воздух портил. Любил я его больше всего на свете. Всегда рядом ходил. А когда тоска берет, не успеешь загрустить, как он уже рядом лежит. Память о нем самая светлая. Только вот от мысли о том, что демон, заставляющий жрать сердца, будет эту кличку носить, тошно становится. Но как же все смотрят, а? И эта блондинка опять. Не могу же я опростоволоситься и на место вернуться без выполненного задания. Потом какой-нибудь задавака выйдет и у него все получится, а меня неудачником посчитают. Ну уж нет. — Зевс! — выкрикнул я. Прозрачный купол вокруг меня наэлектризовался и вновь исчез. А вот и гремлин стоит в центре знака и озирается. — Ты как это сделал, Кай?! — искренне удивился он, протирая глаза крохотными четырехпалыми ручками. Аудитория вздохнула единым организмом. Видят его. — Что он говорит? — преподаватель по контакту с печатью стояла, скрестив руки на груди и смотрела в мою сторону. — Вы не слышите? — я бросил на нее взгляд, опасаясь лишний раз пошевелиться и спугнуть чертенка. — Общение с гремлином — что-то вроде телепатии. Он общается на частоте, которую слышит только его покровитель и другие демоны. Я могла бы спросить у своего хозяина печати, но в этом случае остальная аудитория не поймет нас, Кайлан Роуз. Об этом и говорил Другз. Язык, на котором гремлины могут общаться друг с другом… Что это за тетка, Кай? Не слушай ее! Она явно желает нам навредить… — Он боится… — заключил вслух я. — Это нормально, — начала Лайда Грунф. — Впервые призванный гремлин, как ребенок. Он существовал в своем измерении и ничто его не тревожило. Как только он оказался здесь у него появилась всего одна потребность — в пище. Важно установить с ним контакт. Дать ему новое имя. Спросите демона, студент Роуз, ему нравится его прозвище? — Эй… — чувствую себя немного неловко. Словно на приеме у психиатра, где куча интернов. — Тебе… нравится кличка…Зевс? Гремлин повернул голову и посмотрел на преподавателя. Он явно понимает, что Лайда Грунф указывает мне что делать. Более того, он точно знает, что я лишь повторяю за ней. Но сама эльфийка не контактирует с ним. Наверняка не хочет вмешиваться, чтобы не нарушить контакт. Зевс? Мне нравится имя Зевс… Теперь мне можно идти? Мне очень плохо здесь, Кай! Не делай так больше! У меня есть своя жизнь, а эти приступы… — Да. Ему нравится кличка. Но ему все еще страшно, — медленно произнес я. — Сейчас мы призвали гремлина из другого измерения, — эльфийка зашла за трибуну и достала из-под нее большой альбом. — В своем мире он бессилен. Но здесь практически всемогущ. Его единственная слабость — это вы. Ваша задача научить хозяина печати использовать свою силу вам во благо. Давайте теперь оденем его. Достаточно просто представить, каким вы хотите его видеть. Чтобы вам было проще, студент Роуз, я покажу вам варианты одежды. Лайда раскрыла альбом. Там нарисован гоблин в смокинге. Перевернула. Гоблин в тельняшке и белых шортах. Перевернула. В кожаной куртке и джинсах. — Вы можете выбрать любой комплект одежды. Их можно компоновать на ваше усмотрение. Важно после этого правильно визуализировать. — А как мне…правильно визуализировать? — спросил я. — Я показываю эти картинки, чтобы ваш мозг имел представление об одежде. Таких вещей скорее всего вы никогда не видели и не увидите. В мире давно не производят ничего подобного. Но зная, как это выглядит на самом деле вы вполне можете одеть вашего гремлина со вкусом. Его одежда ограничена только вашей фантазией. Во время всей своей речи эльфийка продолжала медленно листать альбом. То, во что был одет гоблин на рисунках мне вполне знакомо. Может быть потому, что я совсем недавно видел, как люди в моем мире одеваются в подобные наряды. Не исключаю, что остальные скитальцы в жизни не видели ничего кроме самых обычных джинсов, платьев и рубах. — Итак, студент Роуз, вы решили во что оденете вашего гремлина? — Я хочу, чтобы он… — Не так, — перебила меня Лайда. — Прикажите ему. И он послушает вас только, если вы наградите его за это. Эльфийка засунула руку в небольшой мешочек, привязанный к ее поясу. Достала оттуда кусок сушеного мяса. — Ловите, — она бросила мне лакомство. — Прикажите Зевсу одеться, а как только он выполнит приказ угостите его сердцем. Это значит, что его нужно будет съесть. Так. Похоже принцип такой же, как с собаками. Тогда это не должно быть сложно. К тому же гремлин умеет излагать свои мысли в отличие от животных. — Дайте ему попробовать лакомство, прежде чем приказывать. Даже не подумаю вестись на манипуляции этой тетки. Все тщетно, Кай. Можешь не стараться. Я поднес кусок к носу. Запах самый обычный. Видимо сердце какого-то чудовища. Ну в том, что я ем органы монстров нет ничего такого. Разные куриные и сердца других птиц и животных я пробовал еще в своем мире. Я откусил кусок и разжевал. О, Кай! Это очень вкусно! Я хочу еще! Еще! Гремлин мигом поменял свое мнение. Пора приодеться. Оторвусь за все, что он со мной сделал. — Оденься в цилиндр, монокль, фрак и черные ботинки. Гремлин прокрутился вокруг себя и предстал уже в новом образе. Он завилял своим хвостом, на котором всегда горел огонек. Вся аудитория завороженно ахнула. Я мигом съел лакомство, как меня и учила эльфийка. Зевс с довольным видом плюхнулся на зад и потер свой живот. Другое дело… Лайда Грунф прищурившись смотрела на меня. Отложила альбом. — Интересный выбор… Такого одеяния не было в моем альбоме. Где вы успели подглядеть наряд? Елки-палки. Надо было выбирать что попроще. Давай расскажем им, Кай, что ты из другого мира. Я старался не обращать на внутренний голос внимания. — Я…просто… В этот момент я начал понимать, что мной управляет кто-то другой. Бросил взгляд на Зевса. Он светился красным. — Студенты. Сейчас вы видите, как демон пытается завладеть волей скитальца, — говорила преподаватель по контакту с печатью. — Типичные признаки. Едва заметное красное свечение от кожи существа и широкие зрачки. Вы их сейчас не видите, но будь вы на месте студента Роуза, то непременно бы вас напугали два буквально полностью черных глаза. В такой момент важно не сломаться. — Я…не…из…этого… — продолжал говорить я против своей воли. — Ваш страх — вот единственное, что может открыть путь демону в ваше тело. Кайлан Роуз. Вы не должны поддаваться. Не проигрывайте эту битву. Ваша воля сильнее воли демона… — …мира! — выкрикнул я, а мое тело понеслось на сидящего ближе всех орка. Я не мог контролировать своих движений. Даже сломанная нога не помешала броситься на нелюдя. В один момент поток воздуха сбил меня с ног, и я отлетел обратно в центр Знака Равновесия. В этот же миг демон появился на своем прежнем месте и захохотал. Его смех слышал только я, а вот дерганья от истерики видели все остальные. — Прикажи ему убраться! — свирепо завопила Лайда Грунф. — Убирайся! — крикнул я. — Не так! Вели ему! — продолжала орать на меня эльфийка. — Убирайся! — повторил я. — Я сказала, вели ему! — УБИРАЙСЯ! — мой голос свирепым рыком оттолкнулся от стен аудитории и унесся по коридору в открытую дверь. Зевс поменялся в…морде. И исчез. Купол надо мной вновь прошиб электрический ток, и я почувствовал, что он исчез. — Урок окончен, — сообщила эльфийка и бросила указку на стол. — Встретимся через неделю. — А как же… — Другз с надеждой поднял книгу над собой. — Я сказала, урок окончен. Продолжим на следующем занятии, — холодно ответила она и это заставило студентов засобираться и покинуть свои места. Другз подошел ко мне и протянул руку. — Прости! — я схватился за него и встал на единственную здоровую ногу. — Да, брось, — ответил он. — Если честно мне немного страшновато встречаться с этим…гремлином. — Выхода нет… — Что? — Я научился призывать Зевса, Другз. Отведи меня к Исси. Время узнать, где водятся драконы…Глава 14 Семнадцатое измерение
Госпиталь скитальцев. Место, которое можно назвать так с большой натяжкой. Скорее храм. Полнейшая тишина. Повсюду горят свечи. В воздухе веет приятным ароматом. В самом конце зала статуя, перед которой склонились два монаха. Это статуя женщины с венком на голове. Она держит обе руки на навершие большого двуручного меча, который острием воткнут в землю между ее ступнями, обутыми в сандалии. Женщина — эльфийка. Ее заостренные кончики ушей поднимаются над затылком, вижу даже отсюда. — Это какая-то богиня? — спросил я у идущего рядом гнома. — Пресвятая дева Айревия. Покровительница всех путников. Скитальцы почти всю жизнь проводят в пути, поэтому чтят ее больше остальных. Я слышал, на фермах в богов не особо верят? На этот вопрос я ответа не знал, поэтому предпочел просто пожать плечами. — У Айревии был домик на Острове Всех Ветров, — начал умничать Другз. — Она всегда с открытым сердцем принимала в нем гостей. Но однажды к деве заявились люди с нечистыми намерениями. Обычные бандиты. Они решили присвоить себе дары, которые оставляли ей благодарные путники. Айревию изнасиловали и убили. — Почему же ее причислили к…святым? Она восстала из мертвых? — Хм…Это было бы чудом. Но нет. Все гораздо проще. Спустя некоторое время после ее смерти доброжелатели превратили бывший дом Айревии в святилище, где странники могли найти ночлег и покой несмотря на то, что добрая эльфийка там больше не жила… Пройдя по длинному залу, мы остановились за спинами поклоняющихся монахов и одновременно бросили свои взгляды на каменное лицо мученицы. Этой скульптуре много лет. Ее явно лепили еще до ядерной катастрофы. Сам храм, как и все в этом мире — дышит на ладан. Люди и нелюди давно утратили веру в то, что все можно привести в порядок и теперь живут в сложившихся условиях, даже не пытаясь ничего изменить. — Однажды в дом к Айревии зашел человек, — продолжил низкорослик. — В пути он схватился с кровожадным зверем. Конечно, ему удалось убить его, только вот сам путник оказался смертельно ранен. Он пришел в святилище дабы провести там последнюю ночь в своей жизни. Но не тут-то было. Проснувшись на утро, он с удивлением обнаружил, что все его раны исцелились. Молва разнесла слухи о чуде и с тех пор туда приезжают не только путники, но и тяжело больные люди и нелюди. А сама Айверия нашла своих последователей по всей земле. Нам сюда. В храме есть другой зал. Если мы прошли через тот, где вероятно проходят службы, то сейчас попали в помещение, уставленное койками. И лишь две из них заняты. На одной лежит эльфийка без сознания. Рядом с ней на коленях стоит монахиня и протирает ее лицо каким-то отваром — запах чувствуется отсюда. А на второй койке… Хаша? — Кайлан? Ты что здесь делаешь? — удивилась эльфийка. — Пришел навестить твою соседку, — ответил я. — А с тобой что? Я думал вы с Дидло отправились по своим делам. — Я похоже отравилась тем виски, который ты заставлял нас всех хлебать. Старик…как там его? Аримус? Он предложил заехать в вашу обитель. Посоветовал восстановиться и только потом продолжить путь. Я согласилась. Мне торопиться не куда. Я много лет собиралась в это путешествие и пара дней отдыха точно не повредит. — Меня зовут Другз, — гном вклинился в разговор и протянул руку, на которую не последовало встречного приветствия. — Когда это вы с моим приятелем успели напиться? — широко улыбнулся он. — Вам уже дали отвар из похмельника? В книгах пишут, что он ставит на ноги за несколько часов. — Давали много чего, — она бросила взгляд на пустые склянки, лежащие у кровати. — Вроде легче. Глядишь, к завтрашнему дню очухаюсь. — А что с Дидло? — С орком? С ним все в порядке! Кажется, старик увез его с собой. Не знаю зачем. Может быть просто решил подвезти до ближайшего городка. По крайней мере, из нас троих великан чувствует себя лучше всех… — Хорошо, что все живы… Ну, будь здорова! — я махнул Хаше рукой. — Мы тут по делу, поэтому… — Не оправдывайся. Ты же не ко мне пришел. Занимайтесь своими делами. Гном учтиво поклонился и пошел за мной. Кровать, на которой лежит Исси находится у дальней стены. Как раз в этот момент монахиня закончила свою процедуру и отошла от эльфийки. — Как же она… — я не сумел сдержать слов, как только оказался рядом. — Как же она что? — гном поднял на меня глаза. Я хотел сказать красива, но сейчас подобные выражения совершенно неуместны. Девушка борется за собственную жизнь и ей не до моих комплементов. — Как же она что? — настаивал Другз. — Красива. Ясно. Я хотел сказать красива. Гном нахмурился. — Эта… — поворотил он нос. — Сразу видно, мой друг, ты никогда не был в Копях. Тогда бы у тебя даже язык не повернулся назвать эту женщину красоткой. Хотя у других рас очень специфичный вкус. Так что не будем спорить. У девушки синие волосы. Нежная бледная кожа. Тонкие черты лица. Курносый носик. Спит словно младенец. Прямо идеал. Я помню в пионерлагере проводил время с одной такой. Очень похожи. Только у той волосы, конечно, не синие. И уши обычные. Человеческие. Да и имя не то. Ксюшей зовут. Короче говоря, ничего общего. К тому же к концу смены она уже вообще с другим парнем зажигала. Который отжимался больше меня. Ладно. Надо сосредоточиться и выбросить посторонние мысли из головы. Быть может прямо сейчас нам предстоит первое свидание. Нельзя его провалить. — Взял книгу? — спросил я у товарища. — Ага, — Другз полез в рюкзак за фолиантом. — Вот. — А сердце? — Вулканического варана. Вот оно. Деликатес, — гном передал мне мешочек, и я тут же пристегнул его к ремню на джинсах. — Если Зевс опять начнет устраивать представление… — Я оболью тебя священным маслом. Помню, Кай. Без паники. Я глубоко вдохнул и выдохнул. Находиться в своем теле, но не быть его хозяином, то еще удовольствие. Но выхода нет. Нужно рискнуть. Я открыл страницу и уставился на специальное поле. Откусил высушенного сердца и произнёс: — Зевс! Уговаривать гремлина появиться мне не пришлось. Распробовавший вкусной еды чертенок тут же показался и теперь сидел не в специальном поле на странице книги, а на краю кровати Исси. Я отбросил фолиант в сторону. Опять ты за свое, Кай? В этот раз хоть на дворе ночь. Ну ладно. Чего ждешь? Давай съедим это сердце. Я начинаю привыкать к несвежей, но вкусной пище… — Не так быстро. Для начала поговорим с хозяином печати этой девушки. Мне нужна кое-какая информация… Зевс обернулся и внимательно посмотрел на лицо эльфийки. Она в отключке. Ее демоница вряд ли сейчас здесь… Оу, привет… Вот так совпадение… Классно…это…выглядишь. Вот. Так. Теперь я увидел, как мой гремлин пытается флиртовать. Необычно… Я до сих пор не могу понять в каком измерении и как он вообще существует. Ну да ладно. Приказы выполняет, выжить помогает и на том спасибо. — Давай без комплиментов и прочих глупостей. Спроси у нее про дракона. Зевс не спешил. — Спрашивай. Иначе я поделюсь этим сердцем со своим другом, — я протянул Другзу кусок и гном с удовольствием угостился. Ладно. Ладно. Хватит переводить вкусную еду на этого жирного карлика. И, Кай, если будешь мне угрожать, то эта красотка узнает еще кое-что, чего ей знать вообще-то не следует… Демон меня шантажирует. Докатились. Откуда он все-таки знает все обо мне? Раньше я считал, что он лишь игра моего собственного воображения, а сейчас мне кажется, что он какая-то материализованная часть меня… Неважно. Я избавлюсь от него, когда избавлюсь от печати. Не дождёшься. Улыбнувшись, парировал Зевс. — За дело, — я поднес сердце к носу и глубоко вдохнул. Слушай. Это… Мой друг хочет узнать, где вы с покровительницей видели дракона. Да-да. Гигантскую жирную ящерицу с крыльями и покрытую чешуей. Зачем это ему? Не спрашивай. Хочет помочь одному старику. В благодарность за то, что тот спас его шкуру несколько раз. В общем эти…отношения…не наше с тобой дело. Дак ты знаешь где найти дракона? — Ну? Что она ответила? — нетерпеливо спросил я. Говорит, что нам мужикам одно и нужно. Ни как дела, ни здрасьте, ни до свидания. Выгоду свою получить и умотать на все четыре стороны. В общем, прости, Кай. Она смылась. Я сделал что мог. Дай мне пожрать, и я пошел. — Ну уж нет. Мы не уйдем отсюда пока я не получу ответ на свой вопрос. — Что случилось? — Другз, все это время утопающий в изучении поднятого с пола фолианта обратился ко мне. — Зевс сказал, что девчонка не хочет разговаривать. Обижена на мужиков. — Что? Она еще здесь? Я посмотрел на Зевса и отрицательно покачал головой, повторяя за ним. — Вы пришли к девушке, которая находится в коме и сходу начали закидывать ее гремлина посторонними вопросами? — возмутился гном. — Ну, да… — О, Боги Подземелий! Ты умер бы девственником, если бы у тебя не было такого друга, как я. Я поднял брови. Гном будет учить меня ухаживать за женщинами? Ну уж нет. В чем-то он, конечно, прав, но захомутать незнакомку с моим то опытом мне и самому под силу. — Слушай, Другз. Признаю, не прав. Я могу соблазнить любую девчонку. Но с гремлиншей общается Зевс. Понимаешь? Я что могу сделать? — Сейчас… Низкорослик схватил фолиант и принялся листать в нем страницы. Он что-то неразборчиво бормотал себе под нос, пока мы с Зевсом переглядывались, не понимая, что делать дальше. — Вот! Нашел! — и он принялся читать. — Гремлины жители семнадцатого измерения. Благодаря своей печати скитальцы могут видеть и общаться с этими существами. Обычно демоны вступают в контакт с купидонами. Но есть способ обратного контакта. Когда существо из нашего мира может оказаться в другом измерении. Опять же благодаря связи с гремлином. — Стой. Ты хочешь, чтобы я отправился туда, не знаю куда и сам соблазнил гремлиншу? Пустая затея. Я уверен представления о красоте у демонов такие же…как у тебя. — Ты не понял, — прервал меня гном. — Ты для Зевса в том измерении будешь таким же голосом в голове, как он сейчас в твоей. Если ты считаешь себя дамским угодником, тогда твоя задача очень проста — помочь соблазнить красотку, которая знает где найти дракона… — Я должен попасть в другое измерение? Я на такое… — Ты хочешь спасти Архиуса или нет? Я задумался. Видимо это единственный выход. Побыть несколько минут раздражающим голосом в голове Зевса? Вполне сойдет, хотя бы для того, чтобы отомстить за все, что он мне сделал. Да еще и во имя высшей цели. — Хорошо, — согласился я. — Как мне попасть…туда? — Для начала… — заговорил Другз. Что? О чем вы говорите? Ты что задумал, Кай? Не надо тут мне сюрпризов… — Замолчи! — остановил я неумолкающего демона. — Это я не тебе, Другз. Продолжай. — Для начала ты должен знать некоторые законы, существующие в семнадцатом измерении. Первое. Время течет там иначе. Ты можешь провести по ту сторону целую неделю, а в нашем мире пройдет не больше часа. — Не переживай. Я не собираюсь задерживаться. Дальше. — В другом измерении ты будешь привидением. То есть никто из местных, кроме Зевса видеть тебя не будет. Вы поменяетесь с ним местами. Поэтому можешь творить и говорить что угодно. Все равно это будет видеть и слышать только он. — Так. Пока все хорошо. Какие подводные камни? Знаю я такие повороты. На словах, в путешествии между измерениями ничего сложного, а на деле все, как всегда, окажется серьезнее некуда. — Вообще это мало вероятно, но… Смотри, чтобы Зевса не убили. Пока он в нашем мире, твоя сила защищает его. Когда ты окажешься там, то щит пропадет… — дочитал гном и поднял на меня глаза. — Тут так написано. — Что за щит? — Не знаю, Кай! — я уже заметил, что гном всегда начинает нервничать, когда не знает ответ на какой-то вопрос. — Мы будем проходить это еще через несколько месяцев! Я не могу описать тебе этот закон. Пока. Поэтому просто соблазни гремлиншу и скорее возвращайся. — Ладно. Что я должен делать? — Ложись на кровать. Тут написано, что сон — это мост из одного измерения в другое. Хм. Интересно… Получается, когда гремлин приходит к тебе по своей воле, в своем мире он спит, а когда мы на уроке вызывали его…он мог уснуть, делая какие-то дела в своем мире? Именно! Только дел у нас все равно не очень много. Наш мир скучнее некуда. Поэтому оставайся здесь, Кай. Я не хочу твоего голоса в своей голове. Лжет. Нутром чую, что клевещет. Я пошел в сторону свободной кровати, прилег и с трудом поднял на нее свою загипсованную ногу. Все это время Хаша с интересом наблюдала за нами, но не задавала вопросов. — Готов? — спросил Другз. — Да. Что надо делать? — Попроси Зевса прочитать эту строчку три раза, — гном передал мне открытый фолиант. Я взял его в руки и пробежался глазами по строчке. Это не местный язык, но и не иероглифы, в которых я ничего не смыслю. Я достал еще кусок мяса и съел. — Ты слышал, что делать. Переноси меня в свой мир. А если не захочу? Гремлин с важным лицом уже сидел у меня на груди. — Тогда ты в жизни не отведаешь ничего по-настоящему вкусного. Я буду продолжать пить эту мерзкую микстуру до конца своих дней. Ладно! Ладно. Только веди себя нормально и не тараторь без умолку. — То есть не вести себя как ты? Понял. Зевс приблизился к раскрытым страницам и прочел заклинание. Трижды. Ощущение схоже с тем, когда мне ставили анестезию перед операцией на грыжу. Только тогда сказали сосчитать до десяти, а проснулся я уже через несколько часов. Когда все было кончено. Теперь я вслушивался в голос гремлина и с каждым его словом мои веки становились тяжелее. Пока в конце концов я не провалился в сон. Кромешная тьма. Пытаюсь открыть глаза. Ничего не получается. Как будто кто-то склеил веки. В горле снова начало щепать. Жажда возвращается? Но я же не в своем теле? Или в своем? Нужно срочно выпить микстуру! Зевс! Ты тут? Где я? Что происходит? Паника явно завладела мной. Стараюсь пошевелить конечностями. Их как будто не существует. Меня как будто не существует! Остался лишь разум, способный мыслить и зависший где-то посреди пространства и времени. — Кайлан! — послышался знакомый голос. В этот же миг тьму пробил яркий свет, и я вновь обрел свое тело. Только теперь стоял на холодном паркете, а позади меня горел камин. Исполинский. Размером с многоэтажный дом. В нем горел огонь. Только он… Электрический?! Что-то рядом пошевелилось. Что? Это огромная ступня с четырьмя пальцами. Я поднял голову. Сверху смотрит Зевс. Сейчас он нереально больших размеров. — Ха-ха! Ну и рожа у тебя, Кай! — проговорил он так, что у меня голова затрещала. — Ты как будто только что родился! А я специально не вызвал тебя сразу, хотя твой писклявый голосок чесал мою черепушку изнутри уже давно. Ну ты и гаденыш! Где мы? Я долго пробыл без сознания? — Не очень, — гремлин поднялся с кровати и принялся натягивать штаны. Я точно чувствую себя Джеком, залезшим по бобовому дереву в страну великанов. Я увидел на щеке у Зевса такую же печать как у меня. Сейчас она светилась. Жажда гремлина тоже мучает. Он взял с тумбочки небольшой баллончик и вдохнул из него. Это похоже на средство от астмы. У меня сестра таким пользуется. Что это? Кажется…моя жажда прошла? — Да, Кай. У нас тут давно изобрели средство от психоза. Сейчас ты спросишь, какого психоза? Желание кого-нибудь мочить. Мы просто прыскаем себе в горло из этой штуковины и спокойно себе живем дальше. — Ттидди! — крикнул кто-то из соседней комнаты. — Вставай. В школу опоздаешь! Школу? — Ну, да, — новоиспеченный Ттидди подошел к шкафу, открыл его, достал оттуда белую рубашку и надел ее. Затем принялся завязывать на шее галстук. — Ты, наверное, думал, что я взрослый мужик? Ха! Еще нет. Но зато ученик старших классов. Кстати, та самка, чьей покровительницей является эльфийка в твоем мире… Она одна из самых крутых самочек в моей школе. Так что такому как я с ней никогда даже парой слов не перекинуться. Зевс надел очки. Каким-то образом я оказался у него на плече и теперь смотрел в отражение вместе с ним. Себя в зеркале я не видел, но вот гремлин. Его веснушки, два кривых зуба в уродской улыбке, очки. Все это превращало его в…ботаника. — Да, Кай. Я изгой. Стоп. Елки-моталки! Зачем тогда ты вообще согласился взять меня в свой мир? Если с гремлиншей нам ничего не светит? — Затем что теперь я главный. И отныне ты привязан ко мне, а не наоборот. Больше никто не призавет меня, когда ему вздумается, а я заживу нормальной жизнью. Да расслабься ты. Тебе тут понравится. Это не ваш постапокалиптический мир, в котором я наконец-то больше никогда не появлюсь. Я не могу поверить своим ушам. Демон заманил меня в свой мир, чтобы больше не служить мне в моем… И как теперь отсюда выбраться?Глава 15 Дамский угодник
— Стой, Зевс! Послушай меня! Зевс! Гремлин двигался по тротуару среди толпы таких же демонов. На одном его плече висел рюкзак, а на другом стоял я. Это типичный мегаполис. Правда со своеобразной архитектурой зданий. Кто-то из прохожих разговаривает по сотовому, кто-то пьет кофе, кто-то, уставившись в книгу заставляет расходится в стороны идущих навстречу гоблинов. Слева от нас проезжают автомобили и сигналят пешеходам, перебегающим дорогу в неположенном месте. — Зевс! Зевс. Зевс. Зевс. Зевс. З-е-в-с. Зееее… Гремлин завернул за угол в переулок и выругался: — Заткнись, Кай! Если ты еще хоть раз… У меня есть предложение! — Умом тронулся? Я наконец могу жить почти полноценной жизнью. Ничто не заставит меня отказаться от этого. А я точно знаю, что заставит. Дело в том, что как только я оказался в этом мире мне в голову одно за другим, начали втискиваться воспоминания Зевса. Типичный ботаник. Да еще и с болезнью, которую все считают чем-то типа чесотки в моем мире. Никто не хочет с ним якшаться, поэтому местный Ттидди тратит все свое свободное время на учебу в школе и видеоигры. Не так давно у него начались приступы так называемого психоза. Он начал терять сознание и уходить в кому на несколько дней, а то и недель. Местные врачи, увидев печать, диагноз поставили еще при его рождении. А мать гремлина всю жизнь готовилась к тому, что однажды ее драгоценный Ттидди потеряет сознание и отправится в другое измерение служить своему покровителю. Из-за болезни хозяин моей печати с первого дня учебы в школе стал изгоем и как у меня на родине говорят, лохом. У него есть только мать и двухкомнатная квартира в центре Олдиса. К слову, это примерно две тысячи пятый год по календарю моего родного мира. У него дома стоит древний компьютер, который он считает самым современным. Не надо ходит в кружок программистов, чтобы понять, что крохотные мониторы и мышки с шариком внутри давно не писк моды. А когда я спросил про интернет, он сказал, что сейчас это очень дорого и мало кто подключает его. В общем, мой гремлин оказался типичным подростком из среднестатистической семьи, который только и грезит о самой классной самке в школе и о том, как поскорее закончить ее и заработать много денег. Я помогу тебе соблазнить гремлиншу. А еще подскажу как заработать большое состояние. А за это ты вновь сделаешь меня главным. Не перебивай. Да периодически ты будешь вынужден отключаться и переноситься в мой мир, но зато у тебя будет красотка-жена и такие хоромы, о которых никто из твоих одноклассников и не мечтает. Ну, соглашайся? — Я хозяин своей жизни, Кай. Я всю жизнь проклинал эту болезнь и вот наконец избавился от нее. Зачем мне добровольно отказываться от свободы? Ты знаешь зачем. Стыдно было, когда твоя мать застукала тебя вчера в комнате? А если бы ты был с той красоткой? Было бы не так позорно, правда? Я предлагаю пари. Если я помогу тебе добиться той девчонки, ты отпускаешь меня. Если нет — я навсегда остаюсь тут. Ну же! Соглашайся. Ты же все равно считаешь, что это нереально. Гремлин задумался. Теперь я увидел, как выгляжу со стороны, когда стою и разговариваю будто бы сам с собой. Точно согласится. В своей молодости я бы отдал что угодно за одно свидание с девчонкой, которая мне нравится безумно нравиться. А тут я ему предлагаю охмурить ее на долгие годы. Ох, что делают с нами гормоны. — Ну хорошо. Как только самка будет моей мы вновь сделаем тебя главным. Но! Если у тебя ничего не получится, то я найду способ сделать так, чтобы заточить тебя в своем сознании навсегда. Ясно? А теперь пора в школу. Мы, итак, опаздываем. — Тогда ты должен поклясться, что беспрекословно будешь выполнять мои указания. Что бы я не сказал, ясно? Заставить девчонку влюбиться в тебя за короткий срок, это серьезное испытание, — я смотрел на гремлина, стоя на крышке мусорного бака и важно скрестил руки на груди. — Договорились. Я даю тебе два дня. — Что? — Два дня, Кай. А потом начинаю искать способ заточить тебя в междумирье. Междумирье? Вот как это называется. Нет. Туда я больше ни ногой. Я согласился. Делать нечего. Провести здесь два дня за которые в моем новом мире пройдет всего пятнадцать минут или снова оказаться в бездне, где я не мог и пальцем пошевелить. При любом раскладе я выберу первое. Соблазнить девчонку за сорок восемь часов… Она должна сама сильно захотеть этого… Надо пробовать. Была не была. Мы не опоздали, чего очень сильно боялся воспитанный ботаник Ттидди. Все ученики только подъезжали. Школа оказалась небольшим четырехэтажным зданием с внушительной прилегающей территорией. Спортивный стадион за главным корпусом и большая лужайка перед ним. Школьники облепили все скамейки, фонтаны, и даже некоторые бордюры, установленные вдоль аллейки, ведущей к главному входу. Именно по ней я сейчас двигался, сидя на плече у моего гремлина словно попугай. Несмотря на раннее время все демоны довольно бодры и с большим энтузиазмом общаются друг с другом. Катаются на скейтбордах, списывают неподготовленное домашнее задание, а самцы бросают взгляды на самочек в короткий юбках. Да. В этом мире нет никаких женщин и мужчин. Только самцы и самки. — Эту самку зовут Милли. По ней сохнет половина класса… Зевс шел по аллее и прикрыв рот рукой нашептывал слова себе под нос. Никто не обращал на него внимания, потому что все, итак, считали Ттидди психом. — И, нет. Никто не знает, что у нее психоз. Повезло, что печать на скрытом месте. Да и приступов еще не было. Таких, чтобы кто-то увидел. Иначе ее бы уже давно загнобили. А вот и Милли. Гляди. Приехала на мотоцикле со Стаффи. Нет. Невозможно, чтобы она обратила на меня внимание, — мотал головой гремлин. — У тебя ничего не получится, Кай. Зевс остановился. Гремлинша в красивом зеленом платье шла мимо нас. Вдруг взяла за руку своего спутника, что-то шепнула ему и двинулась в нашу сторону. Стаффи, засунув руки в карманы остался ждать у статуи гоблина в очках и учебником в руке. Ну вот. Кажется, намечается первый контакт. Соблазнить ее будет проще, чем я думал. Но клятва дороже всего остального, Зевс. Помни, что ты обещал делать все, что я скажу. Поэтому веди себя уверенно. Перестань дрожать и потеть. Она совершенно обычный…гремлин. Поздоровайся с ней первым! — Привет… — Слушай, неудачник, — перебила Милли, тут же взяв инициативу в свои руки. Это было настолько неожиданно, что Ттидди вновь задрожал. — Если ты хоть кому-нибудь расскажешь, что мы виделись в другом… — она оглянулась, чтобы удостовериться что никто не подслушивает. — Я тебя из-под земли достану и… Все ясно. Дело пошло не по плану. Будем использовать то, что имеем. Перебей ее. Скажи, что не расскажешь ее маленький секрет только если она согласиться пойти с тобой на одно свидание. Говори! — Я…не расскажу никому твой секрет… — неуверенно бросил Зевс. — Правильный выбор, — процедила самка, развернулась и уже пошла обратно к своему дружку. Договаривай! Договаривай, Зевс. Ты обещал, елки-палки! — Если ты сходишь со мной на свидание! — крикнул гремлин вслед Милли. — Что?! — она обернулась, а ее глаза наполнились яростью. Я приказал демону повторить. — Я сохраню твой секрет, если ты сходишь со мной всего на одно свидание, — уже более уверенно проговорил он. — Да как ты смеешь… Я мгновенно отдавал приказы Ттидди, чтобы он не терялся. Знавал я таких девиц. Чуть слабину дашь, они тебя больше никогда за человека считать не будут. В этом случае, за демона. — Да или нет? Сегодня в восемь я буду ждать тебя в ресторане «Два стула». О, это самое романтичное место в Олдисе. Называется так, потому что у каждого стола только два стула. Ресторан предназначается специально для свиданий. Зевс быстро сориентировался, потому что уже не раз представлял их свидание именно в том месте. — В девять, — сопроводила свой ответ презрительным взглядом Милли. — В восемь нас может кто-нибудь увидеть. Чем позже, тем лучше. — Договорились. Сегодня в девять, — ответил Зевс. Он даже не попытался скрыть радость в своем голосе. Милли фыркнула, развернулась и ушла. Гремлин стоял и довольно улыбался. — У меня свидание с самой красивой самкой в Олдисе, — довольно пробормотал он. Не обольщайся. Теперь главное ее поразить на самом свидании. Придется прогулять школу. — Чего? А если матери позвонят? Ты хочешь соблазнить эту самку или хочешь остаться девственником? Конечно, Зевс выбрал первое. Мы сели на ближайший автобус и уехали в сторону дома. Я знал, что под кроватью он прячет деньги, которые скопил за всю свою школьную жизнь. Теперь куча монет была как раз кстати. Мы тут же отправились в ближайший магазин одежды и приодели гремлина. В моей молодости были популярны джинсы и кожаные куртки. Этому прикиду я постарался не изменить и в новом для себя мире. Теперь и Зевс выглядел круто. Чего-то не хватает… — Я выгляжу в этом, как…клоун, Кай, — процедил гремлин. Точно! Примерь-ка те темные очки! Вот! То, что надо! Теперь ты выглядишь супер-классно! — Супер-классно? Не самое модное выражение. Ну все, теперь мы можем идти? До «Двух стульев» ехать примерно час, — гремлин посмотрел на командирские часы, которые я заставил его надеть. Они достались ему от отца и до сих пор выглядят довольно солидно. Можно выдвигаться. У нас еще остались деньги? Нужно заехать и купить букет цветов. Остальное расскажу по дороге. За несколько часов я вспомнил все, что любят девушки в моем мире. Запасся дежурными фразами и скрестил пальцы. Ухоженный Ттидди был не таким уж уродцем. В ближайшей парикмахерской его патлы привели в порядок и теперь он казался вполне нормальным…самцом. Я намеренно заставил Зевса ждать девушку у входа, а не заходить внутрь без нее. Встретить особу с цветами на улице гораздо романтичнее, чем передать букет, сидя за столом. Прошло уже пятнадцать минут с тех пор, как она должна была появиться. Опаздывает? Зевс начинает нервничать. Думает, что его облапошили. Но мы не разговариваем. Открой рот хоть кто-то из нас, тут же зародится спор, а букет из лилий, роз и ромашек окажется выброшен в реку. Да-да. «Два стула» находятся прямо на набережной в парковой зоне. Днем тут наверняка гуляет много влюбленных парочек. А сейчас время уже позднее. Стемнело. Прохожих почти нет. Если бы не свет из ресторана, я бы даже не увидел, как Милли заходит внутрь. А вот и такси! Скорее всего это наша красотка! Поправь прическу, Зевс. Мы должны сразить ее наповал. Но это оказалась не Милли. Пять силуэтов быстро приближались к нам. Странно. Ресторан определенно только для парочек. Целой компании тут не место. — Эй неудачник! — крикнул один из подходящих к нам демонов и его кулак тут же прилетел в лицо Ттидди. Гремлин свалился с ног и в недоумении посмотрел на обидчика. Я почувствовал боль, которая с этого момента пронзала скулу гремлина. Это Стаффи. — Ты чего, упырь? Решил на мою самку глаз положить? — завопил он. Нога Стаффи прилетела в живот Зевсу. Кажется он откусил кончик своего языка, сжав от боли зубы. Я невольно морщился, видя и чувствуя его страдания. — Не надо, Стаф! — из-за спин ублюдков показалась Милли. — Достаточно! Давай его оставим! Давай уедем! Она схватила за руку своего дружка и попыталась увести его. Но тот вырвался. Зевс отхаркнул кровью. Не поздновато для защиты невинных? Если не хотела, чтобы гремлина тут избили до смерти, не надо было стучать. Вот, елки-моталки, Ттидди очень плохо. — Уберите ее, — приказал лидер школьников. Дружки Стаффи обступили тело Зевса и больше не подпускали самку. — Че молчишь, урод? — гремлин еще раз засадил Зевсу в живот. Чуть наклонился, чтобы тот лучше его слышал. Затем он заметил букет цветов, поднял его и рассмеялся. — Это еще что за веник? Настоящей девчонке нужно сильное тело и железный характер, а не козлиная жратва! — он откинул цветы в сторону. Следующий удар. На этот раз по морде. Переносица хрустнула. Зеленая кровь хлынула на асфальт. Боль добралась до самого мозга. Вот, блин горелый. Они сломали Зевсу нос. Но чего он лежит, как увалень? А защищаться? Состояние шока. Понятно. Надо ему помочь. Но как? Что я могу сделать? Зевс! Ты слышишь меня? Голову закрывай! Закрывай голову! Нет. Все тщетно. Не слышит. Есть только один выход. Если гоблин смог вселиться в меня в моем мире. Значит я могу сейчас вселиться в него. Но как это сделать? — Я тебя, ублюдок, сейчас так отделаю, что ты до конца жизни в инвалидном кресле кататься будешь! Поднимите его. Хочу зарядить этому любовнику по яйцам! Надо навсегда у него желание отбить к чужим самкам подкатывать. — Может не надо, Стаф? — один их шайки понял, что Зевсу, итак, плохо. — Че сказал? Сдрейфил?! — в ярости заорал тот. Вид крови его только раззадоривал. — Не надо было ехать сюда, раз кишка тонка! Ты с нами? Или тебе тоже отвесить пару лещей? Демон, пытавшийся заступиться за Зевса не раздумывая, вместе с еще одним хулиганом, принялся поднимать избитого гремлина. — Как мне повезло, что могу лупасить его сколько угодно! — оскалился Стаффи. — Неуязвимость уродов с психозом прямо создана для таких как я. Чтобы вымещать на них всю свою злость! Вот елки-моталки! Этот баклан козлоногий думает, что Зевс бессмертен! Щит, про который рассказывал Другз! Очередное воспоминание ворвалось в мою голову и теперь я был в курсе, что все жители семнадцатого измерения знают, что гремлинов с печатью невозможно убить. Именно поэтому они часто являлись объектами для исследования в научных лабораториях во взрослой жизни и подвергались травле в школе. Пока нынешний президент не принял закон о неприкосновенности оных. Но в стенах школы до сих пор ничего не поменялось. Дети не знают границ в любом мире. Колено ударилось в пах Зевсу. Ботаник застонал и слезы покатились из его глаз. Свалился на землю. Кровожадного Стаффи не остановить. Он колотил моего гремлина по голове пока тот и вовсе не потерял сознание. В конце концов дружки оттащили его от бездыханного окровавленного тела. — Стой, Стаф! Стой! — один из хулиганов подошел к телу гремлина и прислонил палец к его шее. — Какого черта вы меня остановили? Я еще не отделал его как следует! — орал Стаффи. Гоблин медленно поднял глаза на своего лидера. — Он мертв… — Чего? — Стаффи тут же отрезвел. — Мертв. Пульса нет. Елки-палки! Тупые идиоты! Только не умирай, Зевс. Тебе нельзя умирать! Помнишь, что говорил Другз? Это конец для нас обоих. Держись! Хулиганы затащили своего недоумевающего дружка в машину и дали по газам. Милли не поехала с ними. Она побежала в «Два стула» за помощью. Выбежавшие официанты в черно-белой форме пытались остановить кровь, хлыстающуюся из черепа гремлина, но все напрасно. С каждой минутой он дышал все медленнее и медленнее. Все что я видел — набережная, кафе, стоящие на коленях официанты, пытающиеся помочь — плавно застилалось туманом. Крики о просьбе вызвать скорую звучали все более приглушенно, плачь гоблинши, которая рассказала все своему дружку удалялся. В конце концов я вообще перестал что-либо видеть и слышать… Зевс? Меня опять объяла пустота. Зевс! Ты слышишь меня? Никто не откликается. Кажется это конец. Глупец! Как же я мог это допустить?! Мало того, что я можно сказать умер, дак теперь еще и должен грызть себя собственными мыслями целую вечность! И где искать выход, если здесь ничего не существует?Глава 16 Ученик Пушкина
Зевс! Очнись! Зевс! — Чего орешь? — процедил гремлин, у которого я сидел на плече. Я огляделся. Мы едем в метро. У демона в руке букет цветов. На цифровой панели на другом конце вагона время. Час до назначенного свидания. Я потряс головой. Что это было? — Ты про что? — Зевс притворился что зевает, прикрыв ладонью рот, чтобы никто не понял, что он говорит. Я только что…как будто видел будущее. Мы с тобой приехали на свидание, а там… — А-а-а, у тебя было первое видение? Отлично! Рассказывай, что видел. Да, это нормально. Купидоны, как вы сами себя называете, когда появляются по эту сторону обретают способность предвидеть события. Если мы помогаем сделать вас почти неуязвимыми в вашем измерении, то у вас здесь вот такой, можно сказать бесполезный, дар. Видимо сейчас ты невольно использовал его… Ты хочешь сказать, что все, что я только что пережил, сбудется? Гремлин дождался, когда пассажиры, выходящие на станции, где остановился поезд, пройдут мимо и только потом отвернулся к окну и снова заговорил. — Да. Один из страдающих психозом гремлинов несколько десятков лет прятался от полиции, потому что его купидон застрял тут и предсказывал моменты, когда его должны были схватить. Короче, если у тебя ничего не получится, то я приобрету такую способность. Никакой магии в нашем мире нет, поэтому буду довольствоваться малым. Я же говорил, Кай, что тут скучнее некуда. Чудное измерение. Гремлины с большими ушами, широкими мордами и хвостами одеваются как люди, говорят по телефону, а магии здесь нет. Конечно, кроме предвидения. Ну и в моем мире Ванга была. После обители скитальцев это очень скудно… — Ну дак что ты видел, Кай? Признавайся. Ишь чего захотел. Если я расскажу, что дружок Милли забил его до смерти он тут же пересядет в поезд, который едет в обратную сторону. Нужно как-то убить трех зайцев. Не напугать Зевса, не упустить свидание с Милли и…не умереть. — Стаф случаем не подстерегает меня в «Двух стульях»? — с подозрением спросил демон. — Нет! — парировал я, даже не дослушав предложение до конца. — Просто… — Ты сейчас же скажешь мне правду, Кай, или наша сделка отменяется. Кажется, я попался. Никогда не умел врать. Сейчас, когда он заподозрил неладное уже и смысла нет скрывать, что я видел. Ну хорошо… Я рассказал гремлину все, упуская кровавые подробности, чтобы ему было не так страшно. А когда понял, что он собирается слинять из поезда, то предложил идею, которая в процессе разговора возникла в моей голове. Конечно, пришлось поклясться, что это точно сработает, позвонить матери Ттидди, чтобы узнать необходимые для воплощения плана номера телефонов и вот мы уже стояли у входа в «Два стула» с букетом цветов и ждали первого свидания. — Ну…если это не сработает, Кай… — нервничал Зевс. — Я-то хоть сразу коньки отброшу, а вот тебе вечность страдать в Междумирье. Я тебе говорю, это безотказный вариант. Просто не ной и не стони. Машина не задержалась не на секунду. Приехала с тем же опозданием. Пять гоблинов выскочили из нее и понеслись в сторону Зевса. Удар в лицо тут же заставил гремлина упасть. Я не рассказывал про контакт такого рода, иначе демон мог сдрейфить и все испортить. Поэтому его глаза и в этот раз были такими же удивленными, как тогда. Когда он впервые получил по морде. Удар в живот. Я заметил, что Милли все это видит и вот-вот бросится на помощь. Но в этот раз она не успеет, потому что… — Стаффи?! — из кафе, выпучивая свои большие глаза, вышла зрелая самка. У нее на плече висит большая женская сумка. Сама гремлинша в строгой юбке, пиджаке и дамской шляпе с широкими полями. — Глазам поверить не могу?! — в ужасе удивилась она. — Мама? — проскулил обидчик Зевса. — А ну немедленно марш домой! — свирепо заявила демоница, а ее глаза засветились алым светом в вечернем сумраке. — Я заставлю отца дать тебе такого ремня, что ты в школу еще месяц ходить не сможешь! — Но… — Никаких «но»! — прервала она его. — А ну быстро садись в машину! Прием стар как мир. На любого крутого парня в школе всегда находилась более крутая…его мать. Это было и в мои времена, и во времена Зевса. Хоть он и упирался, когда я предложил использовать ее в качестве спасательного круга. Хозяин печати в ответ твердил что-то про стукача и тому подобное. Мне пришлось воспользоваться его обещанием делать все, что я скажу и объяснить, что это обычная юношеская наивность. И что если придурок решит еще раз избить его, то можно будет снова позвонить матушке Стаффи и так до тех пор, пока он не угомонится. К тому же номер у нас теперь есть. Мы с Ттидди через его маму узнали цифры и сообщили госпоже Фаниган про то, что сегодня намечается драка с участием ее сына. Вот и все. Мы имеем три гоблина, насмехающихся над своим лидером, пристыженного Стаффи, садящегося в машину к маме и избитого Зевса, которого сейчас пожалеет милашка Милли. Ведь точно пожалеет? — Тебе не больно? — Милли подошла к Зевсу и нежно прикоснулась к разбухшей скуле. Отлично. Все, как я и планировал. — Все нормально, — ответил демон, не без моего участия. — Но лед…приложить стоит. Может синяк меньше будет. Поможешь встать? И Милли помогла. Я наблюдал за голубками со стороны и выглядело это достаточно мило. Не знаю сама ли она сказала Стаффи о свидании или он выследил ее, но мне достаточно знать, что у нее не черствое сердце. Милли заступилась за Зевса в моем видении и сейчас не оставила лежать на холодной земле. — Это тебе, — Зевс протянул букет. Самка покрылась румянцем и с тонкой улыбкой на лице приняла его. Так. Теперь нужно дать заднюю. Чем меньше женщину мы любим, как говорится… — Слушай, Милли. Прости меня за…то, что заставил прийти сюда. Знаешь, я все пойму, если ты не захочешь со мной ужинать. Ступай. Обещаю, я никому не расскажу твой маленький секрет, — Зевс кротко простонал, дотронувшись до места удара. — Нет-нет. Все нормально. Один ужин не кому не повредит. К тому же, кто попросит вынести тебе лед, если не я. Сам ты довольно скудно разговариваешь без своего выбитого зуба. Через пятнадцать минут мы сидели на втором этаже ресторана «Два стула». Зевс держал у скулы пакет со льдом, Милли доставала цветы из помявшейся упаковки и аккуратно по одному ставила в вазу. Я ходил по меню и разглядывал картинки местной еды. К слову, тут нет ни одного знакомого мне блюда. Что ж. Если взять десятибалльную шкалу, после которой гоблинша будет готова поцеловать моего Зевса, сейчас примерно четверка. Во время ужина нужно дать ей больше времени рассказать о себе и меньше говорить самому. Болтливый мужик — враг народа. Так и получилось. Милли рассказала несколько веселых случаев из своей жизни, широко улыбаясь, когда вспоминала самые приятные из них, а я в свою очередь заставлял Зевса сдержанно улыбаться в ответ. Затем в ход пошла тяжелая артиллерия. Проклятье печати — тяжелая болезнь и ей наверняка было непросто пережить первый приступ, хотя гремлинов к нему готовят всю жизнь. Зевс вывел и на этот разговор. Ха. Это все равно что сочинять музыку, играя на струнах женской души. И чем красивее звучит мелодия, тем выше по воображаемой шкале поднимаются шансы Зевса на взаимность. В зале заиграла медленная композиция. Предложи ей потанцевать. Зевс нахмурил брови. — Милли, прости, мне нужно в туалет. Он оставил на столе пакет с подтаявшим льдом и встал. — Какого черта ты делаешь? — возмущенно пялился он в большое зеркало в мужской уборной на свое плечо, на котором я стоял. Тебе нужно с ней станцевать! Мы не наберем десятку, если не используем метод, который стар как мир. Мой. На счет вашего не в курсе. — Я не умею танцевать, Кай! Ты что забыл, что я ботаник? В каких чертогах моей памяти ты откопал хотя бы одно воспоминание, которое связано с танцами? Знания о прошлом Зевса настигали меня обычно, как только мои мысли или наш разговор касался какой-то темы. Но о танцах действительно ни одного воспоминания. Вот елки зеленые. Без танца эту самку не соблазнить. По крайней мере, не за такой короткий срок. А вот когда есть тактильный контакт во время безобидных движений. Это сильно сближает. Не одну женщину я уводил домой после танцев. А в моем студенчестве ни один вечер не обходился без них. Есть предложение. Кто-то в кабинке позади спустил воду. Мы были не одни. Гремлин в пиджаке подошел к раковине, бросил взгляд на сумасшедшего Ттидди разговаривающего с собой, увидел печать и все понял. Он быстро помыл руки и вышел в зал. — Какое предложение? Наверняка я могу завладеть твоим телом в этом измерении, как и ты моим в…моем. Позволь мне вселиться в тебя, и я так отожгу, что Милли еще долго не забудет ваш первый танец. Ох, какую чечётку я по молодости танцевал… — Ты точно чокнулся, Кай! Ты сам видишь, что самка почти в твоих руках. Просто так сдашься? Пока что я ни разу не позволил тебе усомниться во мне. Выбирай. Или танец или все наши старания коту под хвост. Только помни, больше тебе к Милли не прикоснуться и пальцем. Гремлин сомневался. Гормоны играли. Опасность доверять тело тоже брала свое. Он включил воду. Умыл лицо. — Ладно. Только без глупостей, Кай. Ты в этом мире чужак. Один танец. Понял? Понял, понял. Что мне нужно сделать, чтобы…стать тобой? — Ничего. Зевс поднял рукав. На нем висел браслет. Он дотронулся до него пальцами и расстегнул застежку. В этот же миг кто-то как будто выключил свет и тут же включил его. Только теперь я стоял напротив зеркала и пялился в огромную морду Зевса. На плече никого не было. Пальцами гремлина я пощупал в браслет. Это оберег. Из-за него ты не мог завладеть моим телом и читать некоторые мои мысли. Убери его в карман. Надену потом. — Ты здесь? — я огляделся. — Почему я тебя не вижу. Ясно. Ясно. Не надо нервничать. Теперь я только слышал голос демона, но не видел его. С оберегом мне тоже все стало ясно. Его надевали каждому младенцу с болезнью, которую в этом мире почему-то не называли проклятьем. Состав Зевсу не известен, но браслет защищает от таких как я. Оказавшихся в этом измерении. Интересно… Кажется в моем мире на руке Архиуса я видел нечто подобное… Тело гоблина легкое. Я словно сбросил половину своего веса. И дергать хвостом довольно необычное ощущение. Правда вот пламени на нем нет. Это потому, что здесь полное отсутствие магии? Ну ладно. Пора соблазнить эту красотку и узнать, где найти дракона. Конечно, у меня свой интерес во всей этой истории. — Потанцуем? — спросил я, когда вернулся в зал и подал руку даме, чьего сердца хотел добиться Зевс. Милли зашлась краской, но подала руку в ответ. Другие парочки, сидящие в этот вечер в ресторане, с интересом посмотрели на нас. Мы танцевали под обычную фоновую музыку, но это было так…романтично. Не распускай…мои лапы, Кай. Выше держись. Вот так. — Слушай, Ттидди, — начала гремлинша. — Прости меня за это, ладно? Она посмотрела на спеющий под глазом синяк. — Ты не виновата. К тому же, если это цена танца с тобой, то я готов подставляться сколько угодно. Милли улыбнулась. Есть контакт. Уже твердая девятка. Я знаю, чем ее добить. Знаю! Сейчас будет десять, Зевс. Смотри и учись. Музыка сменилась на другую. Еще более мелодичную. Фортепьяно. — Ты, наверное, не знаешь, что я пишу стихи… — робко произнес я. — Стихи? — гремлинша внимательно посмотрела на меня. — Да, это когда в рифму… — Я знаю, что такое стих, Ттидди… Мы продолжали двигаться в такт. — Прочитаешь мне? — спросила она. Я ожидал этого вопроса, но все равно застеснялся. Вроде бы все это часть плана, но и на самом деле как-то неловко. — Слушай… Я написал его про тебя… Поэтому мне немного неловко… — Расскажи… Пожалуйста. Мне будет очень приятно… Мы медленно кружились в танце. Еще одна парочка гоблинов присоединилась к нам. Они танцевали возле своего столика. Однако тот гремлин и в подметки мне не годится. — Ну хорошо… — показательно сдался я. — Я вас любил… Любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем… Но пусть она вас больше не тревожит… Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно. Безнадежно… То робостью. То ревностью томим. Я вас любил так искренно. Так нежно. Как дай вам Владыка Света любимой быть другим… Творчество Александра Сергеевича Пушкина всегда достойно работало. А в мире, где никто не слышал стихов великого поэта это должно произвести настоящий фурор. Жаль только они не верят в Бога, как такового, но зато веруют во Владыку Света. Пришлось ориентироваться на ходу. — О, Ттидди… — растаяла Милли. Это первый поцелуй. Наши губы с гоблиншей слились. Кай! Это мой поцелуй! Мы так не договаривались. А ну отвали от нее! Зевс орал изнутри головной болью и мне пришлось прерваться. — Ттидди… Прости меня за то, что не помогла твоему другу неделю назад. Он все еще хочет узнать, где водится тот дракон? Кажется я сорвал джек-пот. Теперь главное довести дело до конца. — Давай не будем об этом. Не хочу портить такой вечер посторонними разговорами. — Нет. Так нельзя. Вдруг это очень важно? Тебя в любой момент могут призвать. Мы должны помочь. Запоминай. Логово дракона находится у Зараженных Холмов. Ориентироваться надо на Червивый Дуб. Запомнил? Ну все, Кай. Возвращай мне мое тело. Ты хорошо постарался, получил что хотел, дальше моя очередь. Зевс неустанно вторил сам себе, чтобы я убирался. Только вот я больше не планирую выполнять роль попугая. И решил так сразу, как только оказался за рулем. Теперь я обладаю знаниями, которые блокировал от меня оберег. И знаю как снова вернуться домой. Музыка закончилась. Заиграла более ритмичная композиция и мы сели за столик. — Позволь теперь мне отойти, — из вежливости спросила Милли и удалилась в дамскую комнату. Ладно. Прости меня, Кай. Можешь валить на все четыре стороны. Только поклянись не звать меня хотя бы пару минут, ладно? — Ты нагло лгал мне о том, что теперь главный, хотя я просто по щелчку пальцев могу отправиться обратно? Это очень гнусно с твоей стороны, дружище, — я помотал головой. — Я, выходит, зря добивался этой гоблинши? Зря распинался тут и губил свои нервы. Когда мог просто сказать… Подожди! Кай, я признателен тебе за то, что ты сделал. Ты никогда бы не пошел на это, скажи я тебе, что ты можешь перенестись в свой мир с помощью лишь одной фразы. К тому же ты узнал то, что тебе нужно. Дракон, помнишь? Ты же за этим явился сюда. Зевс прав. Только вот мне было бы гораздо спокойнее, если бы я не боялся каждую секунду застрять в семнадцатом измерении навсегда. Хотя и из этого можно извлечь свою выгоду… — Я не скажу твоей гоблинше ничего. Но как только в моем мире ты хоть раз откажешься выполнять мой приказ… Я сразу же отправлюсь сюда и сделаю так, чтобы любовь всей твоей жизни тебя возненавидела. Ясно? Гремлин согласился. Он так счастлив, что самка ответила ему взаимностью, что готов носить меня на руках. Я произнес несколько слов на акрийском наречии и вернулся в свое тело. Надо мной склонялись Хаша и Другз. — Ты в порядке, Кай? — осведомился гном. — Ух… Башка раскалывается… Долго меня не было? — Пару минут, — ответила эльфийка, которая почему-то смотрела на меня озабоченным взглядом. Но я сам слишком взвинчен, чтобы вдаваться в подробности. — Другз, доставай карту. Я знаю где искать дракона! — я с трудом встал с постели и оперся на свой костыль. Гном достал небольшой буклет. Раскрыл. На развороте карта мира. Три огромных материка и несколько маленьких. Планета ни капли не похожа на землю. Низкорослик перелистнул страницу. Материк Эйдан. Перевернул. Материк Сакария. Следующий лист. Пийфия. Тоже материк. Он листал страницы пока не дошел до изображения страны под названием Емия. Тут много городов и деревень. Вот и Дардис, а тут деревня Д’дардис. Я взял буклет и положил на кровать перед собой. Другз достал перо и чернила. — Зараженные Холмы…и где-то здесь должен быть…вот он! Червивый Дуб! Дракон тут! Я отметил место на карте жирным пятном поднял глаза и вновь встретился со взглядом Хаши. Эльфийка сама не своя. Только сейчас я заметил планшет в ее руке, который забрал у убитого изгоя. — Что-то случилось? — спросил я. — Кажется…я нашла свою дочь.Глава 17 План короля
— Исси? — я посмотрел на эльфийку большими глазами. — Ее полное имя Иссида. Мы назвали девочку так еще до ее рождения. Отец мертв? — спросила она холодно и с безразличием вголосе. — Да… Его убили на автостраде, — ответил я. — А почему это не может быть любая другая…Иссида? — Потому что мы сами придумали это имя, а потом он забрал ее у меня. Девятнадцать лет назад, — она кинула планшет на кровать. — Но… Лекс сказал, что она изгой. Однако в письме сказано… Ничего не понимаю. Мне нужно поговорить с ней. — Послушай меня, Хаша, — я преградил своей знакомой дорогу. — Эта эльфийка — купидон. Ты говорила, что встречала скитальцев? Дак вот. Если она твоя дочь, то никогда, слышишь, никогда ты не должна говорить ей об этом! На Хашу как будто вылили ушат холодной воды. Она оцепенела. Кажется, каждый в этом мире знал, что случается с родителями скитальцев. Только не был готов к тому, что внезапно окажется таковым. — И…что ты предлагаешь? Опустить руки и забыть о том, что я когда-то родила дочь? — в голосе Хаши чувствовался фальшивый сарказм. Она испугалась своей участи, но не хотела отступать. Оно и понятно. Как бы я вел себя, впервые встретившись со своим ребенком спустя столько лет? — Найди способ остаться в Олимпусе, — внезапно сам для себя сообразил я. — Да, Иссида никогда не узнает, что ты ее мать, но ты сможешь постоянно быть с ней. Подружиться. И может быть когда-нибудь раскроешь ей эту тайну. Но не теперь. Сейчас самое неподходящее время. В воздухе повисло молчание. — Что думаешь, Другз? — я обратился к товарищу. — Думаю, что вы делите шкуру неубитого Трехклыка. Сейчас самое главное помочь девочке восстановиться. И уже после того, как она придет в сознание, решать, что делать. Останьтесь здесь и приглядите за своей… — в помещение вошла монахиня с кувшином и снова опустилась на колени у кровати Исси. — За больной. — Хаша? — я обратился к эльфийке. — Что скажешь? — Я нашла ее. Это самое главное. А что делать дальше? Я подумаю.* * *
Архиус шел по разбитой центральной улице Дардиса. Одной рукой он опирался на свой посох, а второй тащил за собой обвитую в веревках голову монстра. Из нее до сих пор вытекала кровь ядовитого желтого цвета и оставляла след ведущий от главных ворот. Люди и нелюди то и дело оборачивались на скитальца, избавившего их от чудовища, много лет прятавшегося в городской канализации. — Я убил монстра… — Архиус вошел в лавку алхимика, расположенную на первом этаже небоскреба. — Кидай на весы, — ответил эльф, выйдя из-за прилавка. — Как и договаривались. По золотой монете за каждый килограмм. А тут у нас… Округлим до пятнадцати. В конце концов ты жизнью рисковал, купидон. Алхимик зашел за прилавок, открыл старую кассу и отсчитал пятнадцать монет. Затем собрал в мешок пустых склянок и протянул его вместе с полным пакетом зверолистника. — Как и договаривались. Пробирки для Олимпуса и зверолистник для микстуры. Спасибо за ящера. Теперь у меня достаточно ингредиентов… — Благодарю тебя, Нейдус, — Архиус рассовал по карманам добычу. — Нет ли в Дардисе еще работы для меня? — Тебе еще не сообщили? Старый маг нахмурил брови. Алхимик понял, что тот в неведении. — Ободор велел тебе явиться к нему. — Что хотел? — Владыки не рассказывают мне о своих планах. Гонец приходил. Сказал, что король знает, что я выдал тебе заказ и велел передать. — Тогда не буду терять времени. Удачи, Нейдус. Архиус вышел из лавки и пошел по главной улице к дворцу короля. Как думаешь, что ему от тебя нужно? — Я знаю короля слишком долго, чтобы не строить догадок о направлении его мыслей. По крайней мере, сегодня мы не будем ночевать в придорожном мотеле. В последний раз вы неплохо повздорили. Может быть будет правильнее избежать встречи? — Король был не в себе и не понимал, что говорит. Даже если он не оставил своих идей, я нужен ему для того, чтобы убедить в безумности оных. Есть вероятность, что ты вообще не вернешься в Олимпус после этого. Постой… ты этого добиваешься? — Если я вернусь в школу мне придется убивать ту эльфийку. Ты же понимаешь. Есть только один способ забыть о том, что она мать девочки. Моя смерть. В противном случае мы вернемся и сделаем что должно. Старое здание парламента, которое когда-то принимало собрания верховной власти, теперь служило дворцом короля Емии. У входа стояло два человека в камуфляжных костюмах цвета хаки, а на их поясах висели полуторные мечи. Они тут же признали скитальца и пропустили внутрь. Через несколько минут старый купидон сидел в комнате ожидания и слушал голос из старого радиоприёмника. Неизвестный под тайным именем господин Никто на частоте восемьдесят шесть и три рассказывал о тайнах владык государств, заговорах, о том, что ждет все население материка через пятьдесят лет и призывал слушателей не верить никому, кроме себя. Поклонников у самобытной радиостанции было много в основном потому, что в перерывах между своими проповедями диджей включал слушателям подборку отличного джаза из своей коллекции. Вот и сейчас он рассказывал о том, что вскоре Емия объявит войну Уринии и все, кто уже много лет пытается вернуться к нормальной жизни будет вынужден вновь страдать от последствий войны. — Уходите в леса! Не бойтесь чудовищ. Скитальцы давно очистили нашу страну от монстров. Лишь покинув собственные жилища, построенные на руинах разбитых городов, вы сможете избежать войны, которую король Ободор затеял. Вы скажете, что там опасно. Тогда ответьте! Почему изгои спокойно живут в своих лагерях и до сих пор не вымерли от голода или от охоты на них кровожадных чудовищ? А? Потому что за пределами больших городов безопасно! Уезжайте! Начните жизнь с чистого листа. Никто из нас не построит светлого будущего на руинах проклятого Дардиса! Не знаю как вы, но я принял для себя решение. Очень скоро я покину эту архаическую обитель, которая является символом разбитой цивилизации… — Кофе? — старая секретарша, обратилась к скитальцу, задремавшему на диване. — Что? — Архиус открыл глаза. — Я предложила вам кофе, — проговорила она скрипучим голосом. — Возможно Его Величество еще не скоро освободиться… Рация, висящая на ее поясе, зашипела: — Аженина, — пригласи скитальца. Секретарша поднесла передатчик ко рту и нажала на кнопку: — Хорошо, Ваше Величество. Снова шипение. — И принеси нам по чашке кофе. Разговор будет нелегким. Архиус с досадой выдохнул, медленно поднялся с дивана и открыв скрипучую дверь вошел в кабинет. — Архиус! Старина! — король вышел на встречу магу и дружелюбно обнял его. Он был ростом со скитальца, но шире его раза в три. Лоб владыки обливался потом, а его черные сальные волосы покрывала золотая корона с бриллиантами. Рубашка с коротким рукавом застегнута только на половину, из-за чего Архиус смог разглядеть необычный медальон, болтающийся между двух отвисших от ожирения грудей. — Рад видеть вас, Ваше Величество, — маг наклонил голову, поприветствовав выпустившего его из объятий Ободора. — Опять ты за свое, — махнул рукой король и пошел к своему трону. Это было обычное кресло, поставленное за широкий дубовый стол. Разбитое окно за его спиной открывало вид на ухоженную лужайку и цветуще деревья. Справа и слева от трона висели два флага. Один Емии, а второй — герб королевской семьи. Разъяренный кабан с двумя клыками. — Как охота? Вижу у тебя даже не было времени отмыть куртку… Ободор уселся в кресло. Оно сильно заскрипело под его весом. Архиус посмотрел на плащ. Желтая кровь Ядоящера размазанным пятном осталась на нем. — Мне сказали, что ты меня искал и я примчался по первому зову. Если хочешь я отправлюсь в баню, а потом вернусь. — Ну ты и зануда, Архиус, — рассмеялся король. Аженина зашла в кабинет с подносом и поставила две алюминиевые кружки на королевский стол, заблаговременно отодвинув печатную машинку в сторону. — Ладно. К делу дак к делу. Ты, наверняка уже догадываешься зачем я тебя позвал? — До последнего надеюсь, что суть нашего разговора не будет посвящена этому. — А зря, — посетовал король. — И на этот раз, хочу тебе сказать, я буду настойчив. Настолько, насколько это возможно. Присаживайся. Архиус сел на стул, который стоял с другой стороны стола короля. Ты тоже слышишь два сердцебиения? Это точно не Аженина. Кто-то есть в комнате, кроме нас… — Гремлин? — поинтересовался Ободор. — Скажи ему, чтобы не лез не в свое дело. — Ты обещал быть настойчивым в своей просьбе. Приступай, — холодно ответил маг. — Хорошо… — выдохнул владыка. — Через месяц я планирую завоевать Уринию. — Мне нет дела до политических баталий… — Нет. Ты дослушаешь меня до конца, — впервые грубым тоном заговорил король. — Плодородной земли на территории Емии катастрофически не хватает, чтобы прокормить мой народ. Фермы не справляются с потребностями моих подданных. Если сегодня я не объявлю войну, то завтра это сделает президент Ланхлод, чтобы забрать те ресурсы, которые есть у нас. Смертей половины населения, пережившего ядерную катастрофу не избежать. Понимаешь? — Ты можешь говорить что угодно, но скитальцы не будут вставать ни на чью сторону. У владык своя задача, а у нас своя. — Глупец! — король ударил по своему столу. Остывшее кофе пролилось на карту, развернутую на нем. — Ваша война с чудовищами никому не нужна, пока разумные существа не могут договориться между собой! Если люди и нелюди будут умирать от голода в Дардисе, пусть лучше они достанутся монстрам в качестве обеда, чем будут просто гнить здесь! Архиус молча смотрел, как король изводиться от гнева и в абсолютном спокойствии ждал, когда он успокоится. Ободор внезапно замолчал. Он подошел к грязному аквариуму и постучал пальцем, испугав единственную рыбу, которая плавала среди водорослей. — Кому вы будете служить, если мы проиграем? — вдруг спросил владыка. — Если будем умирать от голода? Ради кого, в таком случае, будут сражаться с чудовищами скитальцы? Не надо, покровитель. Если ты скажешь это, то назад пути не будет. Слишком сильные последствия всего лишь у одной фразы. Может стоит уступить? — Скитальцы не служат тебе, Ободор. Если наша школа находится на территории Емии, это означает только одно. Что она не находиться на землях Манипулы или любой другой страны в нашем мире. Мы будем заниматься своим делом несмотря ни на что. Прости, друг. Но такова реальность. Короли воюют с королями, а купидоны с чудовищами. — Подумай еще раз старик, — процедил король. — Я подумал. И еще раз заявляю тебе, что скитальцы вне войны. — Лорд Таарис того же мнения? — Того же. Даже если нет, он не получит поддержки остальных. Мы прививаем честь с самого первого курса. Прости. Что-то сейчас будет. Наложить щит? — Я всю жизнь старался быть хорошим человеком, Архиус, — начал король. — Когда ты впервые пришел ко мне и попросил поддержки. Что я ответил? Я поддержал тебя. Я выдумал кучу законов, защищающих скитальцев. Я обеспечил Олимпус тем, в чем нуждался сам. А сейчас я прошу твоей помощи, а ты отказываешь мне и при этом смеешь смотреть прямо в глаза. Тебе ни капли не стыдно. И я скажу так. Мне тоже не стыдно за то, что я сейчас скажу. С сегодняшнего дня Олимпус лишится защиты короля. Я объявлю всех скитальцев вне закона. Сниму право неприкосновенности, и вы станете такими же изгоями, как эти уроды из лесов. — Это ошибка… — покачал головой Архиус. — Ошибкой было то, что я когда-то принял тебя в своей доме! — выпалил король. Старый маг поднялся со стула. — Я буду верить в то, что светлая часть твоей души возьмет верх и ты не натворишь глупостей. Приятно было повидаться, старый друг. — Я еще не закончил! Архиус стукнул по старому раскоряченному линолеуму посохом. — Что? — удивился король. — Ах, да. Я не успел рассказать тебе о своем новом амулете. Он защищает от разного рода магии. Окаменение не подействует. Кажется у твоего старого друга крыша поехала. А я говорил, что не надо сюда приходить. Может быть солжем ему, а? Скажем, что передумали. Или нет. Он не поверит? Он же теперь не поверит, да? — Чего ты хочешь? — спросил волшебник, снова повернувшись к владыке. — Если ты не мой союзник. Значит ты мой враг. — Не делай, глупостей, Ободор. Каждый скиталец на стороне всех людей и нелюдей. — Каждый скиталец примет сторону того, кто ему больше заплатит. Я не могу так рисковать. — Что ты затеял? — Я собираюсь прилюдно казнить тебя и показать всем охотникам на чудовищ, что быть в союзе со мной, выгоднее, чем быть моим врагом… Архиус тяжело выдохнул и покачал головой. — Печально, что ты вот так решил положить конец нашей дружбе, Ободор. Я ухожу. — Не торопись. На этот раз говорил не король. Эльф, который все это время скрывался за маской хамелеона, у висящего на стене ковра, наконец показался. Он был в одет в облегающий спортивный костюм, из-за его спины торчали две рукояти кинжалов. Красные зрачки, длинные уши. Черные волосы только на одной части черепа. Левой. Потому что когда-то в бою ему срезали скальп, но волосы на том месте так и не отросли. На ногах кроссовки. Он сделал несколько шагов в сторону старого мага. Бесшумных, словно по линолеуму ступало приведение. — Ромус? Теперь ясно чье сердцебиение я слышал. — Можешь поставить себе галочку, Архиус. — Теперь вы попытаетесь удержать меня силой? — Или убить. Действуй, скиталец, — приказал владыка и отошел в самый угол кабинета, где занял кресло у небольшого журнального столика. — Ромус. Ты слышал, что сказал Ободор. Если все это станет правдой, то и тебе не будет места в новом мире. — Вряд ли король найдет себе лучшего телохранителя. Разве что…придется скрываться теперь ото всех. Постой-ка! Я же до сих пор всегда так и делал. Ну ладно, старик. Хватит болтовни. Мои клинки давно не пробовали крови… Убийца настолько быстро вынул кинжалы из-за спины, что Архиус едва успел произнести слово «щит», как два острия тут же ударились о его шею и остановились лишь о синее свечение, которое теперь защищало мага. Еле успел. Что дальше? Есть пять секунд и щит падет. — Daserrlza! — выкрикнул маг. С навершия его посоха тут же сорвался сгусток энергии, мерцающий голубым как морская вода светом. Противник нагнулся, позволив снаряду пролететь мимо и сшибить с королевского стола печатную машинку, две алюминиевые чашки кофе, карту, чернильцу и стопку бумаг, которая поднялась в воздух и тут же принялась медленно опускаться на пол. Следующим движением Ромус кинул перед собой небольшой снаряд в форме гранаты, подняв тем самым в воздух столб дыма. Ничего не видно! Держу щит! Но после атаки будет совсем немного времени, чтобы отбиться! — Зрение следопыта, Робин! Сделано! Старый маг теперь смог рассмотреть сквозь густой занавес дыма силуэт короля, до сих пор сидящего в углу кабинета. В этот же момент убийца атаковал сзади. От силы удара Архиус повалился на пол, едва успев подставить руки, чтобы не разбить лицо. Посох с грохотом упал рядом. Покровитель! Убийца сильнее! Позволь мне остановить его! Разреши! — Kramagga! — выкрикнул волшебник. Ударная волна, вышедшая из тела старого скитальца, раскидала в разные стороны все, что находилось вокруг. Стол короля, вместе с троном опрокинулся, стекло в аквариуме разбилось, осколки разлетелись в разные стороны, а вода пролилась на пол. Дым частично рассеялся вокруг мага. Архиус использовал это время, чтобы подняться на ноги и едва успел подставить посох, когда два жадных до крови клинка, летящие в него остановились о древко магического оружия. Теперь скитальцы вступили в ближний бой. Телохранитель короля атаковал, а старый купидон ловко отбивался. Затем Архиус шел в атаку и уже клинки убийцы защищали своего хозяина. Я накопил сил, покровитель. Пора заканчивать. Разреши мне! Архиус совершил серию ударов посохом, выбив один из кинжалов из рук убийцы. Затем вдруг бросил оружие, поднял руки и выкрикнул: — Хватит! Хватит… Ваша взяла. Что?! Ты что делаешь?!Глава 18 День всех святых
Кто-то постучал в дверь. Я с трудом открыл глаза и убрал глоссарий с груди. Не помню, как заснул. Вроде читал про Острохвостого брюхолиза, а потом… Завтра зачет по видам и классам чудовищ. Вендиур Лондриг обещал ставить неуд каждому, кто неправильно опишет попавшегося в билете монстра. А кроме периодов бодрствования, уязвимых мест и обитаний для спаривания, нужно еще хорошо знать предпочтения в еде и даже благоприятные места, в которых те или иные монстры устраивают свое логово. Постучались еще раз. Я положил книгу на тумбочку и шаркая ногами по полу подошел к двери. Мы с Другзом никогда не запираемся и многие это знают. Кого там нелегкая принесла? — Какого черта стучитесь, если мы никогда не… — Бу! — заорал, выряженный в костюм чучела неизвестный гость прямо из дверного проема. Я вздрогнул по старой привычке. — Другз? — я присмотрелся и попытался узнать своего товарища. — Это ты? Низкорослик стоял на пороге в черной мантии и с тыквой, одетой на голову. У его маски вырезаны глаза и рот. В общем-то и в моем мире за бугром приветствовался подобный маскарад. Только редко кто надевал на себя выпотрошенный овощ. — Ты почему еще не собрался, Кай? Только не говори, что забыл про день всех святых… — протянул низкорослик и постучал косой об пол. — День всех святых? — я почесал затылок, припоминая что мы как-то говорили об этом. — А-а-а…точно… Я никуда не пойду. Я вернулся в комнату, подошёл к тумбочке, достал из нее шкатулку, внутри которой лежат микстуры от жажды. Выпил порцию. На этот раз горький вкус. Такой же, если попадется огурец с горькой попкой. Теперь горечь будет стоять в горле до самого вечера. — Чего? — гном снял с головы тыкву и теперь сверлил мой затылок удивленным взглядом. — Я сказал, что никуда не пойду. Завтра два зачета, а я еще не все выучил. Гном подошел к своей кровати, сел на нее. Косу и тыкву положил рядом. Старый постер с поющей на красной сцене гномихой в обтягивающем платье хорошо смотрелся на стене позади него. — Дело ведь не в этом правда? — гном подождал моего ответа и когда не услышал его, продолжил. — Послушай. Тебе нужно выбросить Архиуса из головы. Жизнь продолжается. Ты сделал все, что мог. — Я мог сделать больше, — не согласился я. — Что, например? — Отправиться на его поиски. Может быть ему требуется помощь? — Мы — скитальцы, — Другз заговорил рассудительным и спокойным тоном. — Старый маг мог погибнуть, охотясь на чудовище. Мог умереть от старости! В конце концов он уже не молод. Может быть он действительно сбежал, испугавшись Поединка Чести. Так говорят… — Нет! — резко прервал товарища я. — Архиус бы не сбежал. Я вновь взял тяжелый фолиант с тумбочки и улегся, открыв последнюю страницу, которую помнил. — Лежать тут и грызть себя изнутри не самый лучший способ помочь волшебнику. Даже если он жив, — заметил Другз. — Ты прав, — я отложил книгу и сел. — Я знаю, что мы можем сделать. Нужно отыскать его! Найти тех, у кого он брал заказы, проходя Путь. Поспрашивать у них, а затем… — Так. Остановись, Кай. Послушай себя. Ты собираешься выйти на автостраду даже толком не научившись выживать. И ради чего? Мужика, который убил твою мать? — Я… Сначала я хотел вспылить, но мгновенно остыл. Н-да. Мое поведение действительно выглядит немного странно. Но Архиус оказался первым человеком, который позаботился обо мне в этом мире. И если так подумать… На самом деле не он убил мою мать. Вернее даже не мою, а мать Кайлана. Она это сделал сама. А меня маг всегда выручал, рискуя собственной шкурой. Не знаю почему, но я уважаю этого человека как родного отца. — Мне нужна одна минута твоего внимания, Кай, — попросил гном. Уже предвкушаю россыпь нравоучений. Но что делать. Гном мой друг. На то друзья и нужны. — Архиус пропал. Совсем, — начал Другз. — Никто не слышал о нем с тех пор, как он покинул Олимпус для того, чтобы пройти Путь Очищения. Уже два месяца никаких новостей. Если старый скиталец еще жив, значит у него есть причины на то, чтобы скрываться. Сейчас ты просто губишь свои лучшие годы, сидя в этой комнате и…изучая чудовищ, которые вымрут еще до того, как ты состаришься. С нашей помощью, конечно. Но молодость будет не вернуть, понимаешь? Собирайся и пойдем во двор. Исси придет. — Иссида будет там? — Да. Хаша отпустила ее. Какой бы стервой она не была, эльфийка прекрасно понимает, что девчонке пора познакомиться с остальными. Она, итак, всю жизнь была изгоем среди…изгоев. Кстати, лорд Таарис определил ее на факультет алхимиков. — Наш факультет? — Полегче! — засмеялся гном. — Это не значит, что ты сделал ей предложение руки и сердца, а она согласилась. Эльфийка всего лишь будет учиться вместе с нами. Это отличная новость! Девчонка запала мне в душу. Хоть я и видел ее лишь однажды в храме, когда состоялось мое более близкое знакомство с Зевсом. После этого она еще месяц находилась в коме. Хаша ухаживала за ней и пару недель назад, когда девушка-изгой пришла в себя, ее мать начала буквально заново учить свою дочь ходить. Мои горе-знакомые оказались лишены этого в детстве Исси, зато сейчас наверстывали упущенное. — Не знаешь, Хашу в итоге оставят в госпитале? — С тех пор, как скитальцы лишились поддержки короля, любая помощь сгодиться. К тому же опыт медсестры у нее есть. Вряд ли кто-то справится лучше. Но в любом случае, решать не нам. — Ладно, идем, — согласился я. Еще смеялся над гормонами Зевса. У самого вон зашкаливают. А ведь столько еще учить… — Слушай, есть одна проблема… — вдруг остановился я, не до конца натянув второй носок. Гном, который до этого широко улыбался в миг посерьёзнел. — Я не приготовил костюм. — О, Боги Подземелий, Кай! — Постой-ка… — я прервал Другза и подбежал к постели. Эх, чтобы я делал без своего огромного опыта за плечами. И мультфильма про Карлсона. — Что ты задумал? — гном смотрел, как я срываю простыню и накидываю ее на себя. — Дай мне кинжал, — попросил я, протянув руку перед собой. Другз вложил мне в руку оружие, я крепко сжал рукоять, другой рукой нащупал лицо и вырезал на месте глаз два отверстия. Теперь под руки. То, что надо. Уже через минуту я стоял в самодельном наряде, готовый идти на вечеринку. — Это…что? — лицо гнома искривилось. — Приведение! — восторгался я своей сообразительностью. — Насколько я знаю, ты видел привидений в Городе Трейлеров. И должен знать, что они не так выглядят. Мне сложно даже подобрать название…этому. Ох уж эта молодежь. Ничего не понимает. — Ты сказал нужен костюм, я его сделал. Если тебе что-то не нравится, это уже твои проблемы. Идем. Нужно прийти раньше Иссиды. Гному ничего не оставалось, кроме как согласиться и уже через несколько минут мы оказались в самом центре праздника. Вся молодежная тусовка происходит на внутреннем дворе. В центре установлено огромное пугало, а под ним приготовлен костер. Чучело должны сжечь в полночь. Сейчас все пляшут под музыку, играющую из громкоговорителей. Если честно, качество звука так себе. Даже радио не ловило так плохо за городом, когда я ездил на огород. Фонтан с безалкогольным пуншем. Закуски из сердец чудовищ на длинном столе, вокруг которого толпа как всегда самых голодных орков. Все одеты как-то мудрено. Носят страшные маски, мечи, кинжалы. Кто-то докатился до того, что размазал кровь по своему лицу. Вернее, жидкость очень похожу на нее. Один я выгляжу более-менее нормально. Ну ладно, тыква Другза на голове тоже смотрится сносно. Я взял деревянный стакан и набрал в него пунш. Надо было вырезать отверстие еще у рта. Теперь приходится изгаляться и пить через глаз. — Видишь Иссиду, — спросил я у гнома. — Здесь такая толпа, что я думаю…а не попали ли мы прямиком в ад на парад грешников? — Вот, елки-палки. — Да не переживай ты! Встретим мы твою Исси… — Да я не об этом. Борро и Грром идут сюда. Вот зачем ты тыкву снял, а? Так бы они нас даже не узнали, — сетовал я внутри купола из простыни, вернув второй глаз моего костюма на место. — Эй, Другз! Познакомь нас с твоим другом! — пробасил один из нелюдей. Орки с факультета мечников. Считают нас ботаниками и постоянно задираются. Я просто не обращаю внимания и спокойно избегаю конфликтов. Хотя порой так и хочется отвесить задиристым подросткам леща. — Подожди, Грром. Кажется, этот утырок — его друг-полукровка! Кайлан, кажется, — сказал Борро, противный орк с козлиной бородкой и кинжалом в голове, рукоять которого торчит из левого виска. — Точно! — отозвался первый. — Теперь ясно, кто стащил у меня трусы и сегодня натянул на себя в качестве костюма! Нелюди зашлись хохотом. Я стукнул Другза по плечу, тем самым позвав его за собой. Однако, Борро преградил мне дорогу. Я сменил направление, задира сразу сделал шаг в ту же сторону. — Ты че, не видишь, куда идешь, ботаник? — возмутился нелюдь. — Дай пройти, а не то по башке получишь! Хотя я могу и промахнуться, тебя же совсем не видно из-под моих трусов. Орки снова загрохотали. Из последних сил держусь. Честно. Нам строго запрещено пользоваться магией в пределах школы. А в рукопашном бою меня уложат, что называется, одной левой. Хоть Борро, хоть Грром. — Ну! Чего молчишь, Кай? Язык проглотил? А, нет! Он похоже у тебя в заднице. Потому что ты весь одна большая за… — Иди к черту, орк, — процедил я, зная, что этим спровоцирую нелюдя. Да-да. Их можно называть как угодно, но только орки могли обращаться так к своим собратьям. От всех остальных примитивное название звучало как оскорбление. — Ты нарываешься, утырок? — теперь Грром выходит из себя. Его зрачки становятся красными, а ноздри раздуваются, словно паруса английского фрегата. — Если бы в школе разрешали применять силу, ты бы уже рыл своими клыками землю и просил пощады, — мой голос лишь однажды дрогнул, пока я угрожал громиле. Я блефую. Конечно, у меня нет столько сил. Просто точно знаю, что он не ответит. Наказание за применение магии против других студентов в стенах Олимпуса очень жестокое. А значит я в безопасности. По крайней мере, пока не выйду за ворота. — Слушай, ботаник, — прогремел Борро. — Если ты такой смелый, то почему до сих пор не прошел посвящение? — Посвящение? — на мое лицо наползла кислая гримаса, но никто этого не видит. — Ну да. Хочешь доказать, что твоя тушка чего-то стоит? Тогда иди за здание лаборатории и пройди посвящение. — Ха! Ищи дурака! Сейчас я туда приду, а за углом меня уже поджидает кучка таких же громил. Валите отсюда. Я предпочитаю честные поединки. — Слышал, Грром? Даже девчонка с этого заумного факультета не побоялась вызваться на посвящение, а этот утырок сдрейфил. — Девчонка? — мой интерес к беседе вернулся моментально. — Огла? Орчиха? Только она могла вляпаться в подобную авантюру. — Не, — ответил второй нелюдь. — Новенькая. Дерзкая такая. Вам не ровня. Я посмотрел на Другза. — Исси? Гном пожал плечами. — Ладно. Пойдем, мой друг. Может и стоит пройти посвящение. — Ну, бывайте, ботаники! Надеюсь, вы оттуда не вернетесь! — один из орков, проходя мимо, намеренно толкнул меня своим плечом и следом за товарищем побрел к столу с закусками. — Ты серьезно собрался участвовать в посвящении? — Другз перебирал своими короткими ножками, стремясь угнаться за мной. — Нет. Я хочу всего лишь поговорить с Иссидой. — Откуда такое рвение? В моей прошлой жизни я все старшие классы пытался приударить за одной девчонкой. Маргаритой. Красавица. Большие глаза, длинный хвост до пояса, милая улыбка. Только вот она всегда себе парней из другой категории выбирала. И чую одним местом, что Исси из тех девчонок, на которых впечатление произвести надо. А не просто желание изъявить. Уж второй шанс не профукаю. Жаль гному эту историю не рассказать. Бог знает как они относятся тут к таким как я. Попаданцам. — Я тебе потом рассажу, Другз. Кажется, пришли. Приближаемся к широкой арене. Длинные горящие факелы отделяют собравшуюся толпу от главного места действия. Внутри стоит большая колонка. Такие еще на дискотеках ставят. К ней подключен микрофон. Эльф с черными крыльями на спине и рогами на лысой голове поздравляет всех с днем всех святых. Я ищу глазами Иссиду. Смутно помню, как она выглядит. Только цвет волос. Да и была она в нашу первую встречу при смерти. Сейчас вряд ли узнаю. — Эй братва! — эльф-ведущий с импровизированной сцены поднял вверх руку, которой держит бумажный стаканчик. Скорее всего с безалкогольным пуншем. — С днем всех святых! Как настроение? Не слышу! Толпа громко загудела и захлопала. Нелюдь самодовольно отхлебнул из стаканчика и продолжил: — Каждый год в этот день в Олимпусе совершается обряд! Посвящение в скитальцы! Это традиция! Проверка на прочность! Готовы ли вы быть охотником на чудовищ или ваше место в большом городе, где будете торговать овощами на рынке? Толпа заревела, как будто каждый из них ждал своего посвящения. Хотя, насколько я понял, нужно сперва записаться. — Кто еще не записался, но хочет показать себя самым крутым первокурсником Олимпуса? — подхватил мои мысли ведущий. — У вас последний шанс! Вот она. Первая ступень на пути к сердцу Иссиды. Нужно просто всегда быть на виду и совершать достойные поступки. К тому же, если эльфийка где-то здесь, она обязательно увидит, как я пройду посвящение. Типичная игра на публику. — Ты знаешь, что нужно будет делать? — поинтересовался я у головы из тыквы. В ответ гном что-то промычал. — Сними ты уже эту башку и скажи нормально. Другз послушался и теперь смотрел на меня своими глазами. Тыкву держал подмышкой. — Я тоже первый раз учусь в Олимпусе. Как и ты. — Правда? Ну хоть чего-то ты не знаешь. Ладно. Была не была. Я! Кричу и машу рукой. Эльф замечает меня и поднимает большой палец вверх. — Отлично! У нас еще один смельчак. Как тебя зовут некто…в простыне? — Кайлан! — я снял свой наряд, чтобы все запомнили меня. — С какого ты факультета, Кайлан? — Факультет алхимиков. Как только я договорил фразу, вся толпа вздохнула. Эльф тоже не скрывал своего удивления. — Давайте поддержим второго алхимика на посвящении за всю историю Олимпуса! Студенты начали хлопать и оглядываться на меня. Чувствую себя неловко. Скорее бы прекратили. Не люблю я такого внимания. — Что у вас там стряслось? — спросил крылатый. — То ни одного алхимика, то сразу двое? В ответ я отпустил какую-то неудачную шутку, которую, кажется, никто не расслышал. — Ну хорошо. Начинаем! Друадан с факультета стрелков! Выходи на арену! Будешь первым! — завопил эльф. Человека с голым торсом и татуировкой дракона во всю спину вытолкнули на арену. Тут же все присутствующие встретили его овациями. — Вы уже два месяца в школе и до сих не сражались с монстром по-настоящему! Сейчас на глазах у всех вы докажете, что достойны стать скитальцами! Стрелок, вышедший на сцену, слегка засуетился. Эльф продолжал вещать: — Выведите грумлера! Толпа загудела. Из бумажных стаканов, поднятых над головами, выплескивается пунш. — Сражение с чудовищем… Как я сразу не догадался… — пробубнил я себе под нос. — Ты точно решил, Кай? — Другз поднял на меня глаза. Я не ответил. Грумлер — редкий монстр. Его почти не встретишь на автостраде. Обезьяноподобное существо, передвигающееся на двух задних лапах. Большие круглые глаза, длинные руки, достающие до самых пяток. Клыки. Обитает в основном на болотах. Из-за воздействия радиации имеет два хвоста и ядовитую слюну. Остерегается людей и нелюдей. Если завтра он попадется в билете, то я легко сдам зачет. Гном, один из старшекурсников, готовивших посвящение, вышел на арену. Он тащит за собой грумлера. Шея монстра обмотана тонкой серебряной цепью. Она жжет его, поэтому чудовище не может освободиться. Мне даже немного жаль болотника. Это народное название твари. Вообще болотники безобидные, но пакостные существа. Забираются на фермы, убивают и жрут мелкий скот и птицу. Любят капаться в мусоре. Для людей и нелюдей безобидны. Если на них не нападать. — Как тебя зовут, стрелок? — спросил эльф и протянул микрофон человеку с татуировкой. — Лиам. — Лиам! Я дам тебе одну рогатку. И мешок снарядов. Это обычные камни, но настоящему стрелку больше и не надо, правда?! Под аплодисменты зрителей Лиам принял оружие. — Начинайте! — эльф махнул рукой и вышел за пределы арены. Гном, снял с грумлера цепь и через несколько секунд тоже слился с толпой. Болотник подогнул под себя оба хвоста и прижался к земле. — Боится… — произнес я вслух. — Начнет нападать только если купидон атакует первым. Нужно быть уродом, чтобы участвовать в этом… Я ухожу, Другз. Не могу так. — Стой! — гном схватил меня за руку. — А как же Исси? Существо на арене громким протяжным писком молило о пощаде. Я закрыл глаза, чтобы сдержать гнев.Глава 19 Расплата за милосердие
— Я скорее набью морду Лиаму и оборву крылья этому эльфу, чем обижу безобидное существо. Гном посмотрел на арену. Поморщился. Снова вспышка гнева где-то внутри. Нужно скорее валить отсюда, пока не испортил всем праздник. — Ладно, увидимся завтра! — сказал я Другзу и развернулся. Я уже сделал несколько шагов, когда толпа заревела. Обернулся. Грумлер забрался на потухший факел. Прижал уши. Лиам прицеливается и стреляет в монстра из рогатки. Камень попадает в тушку. Ясно. Пытается разозлить существо, чтобы тот раскрылся. Кажется у него получается. Болотник зашипел, но все еще пытается избежать схватки. Плотное кольцо из купидонов вокруг арены не позволяет чудовищу убежать. Не любопытство заставило меня остаться. Скорее сопереживание. Жалость к существу, которое боится охотника, но не может скрыться от него. Еще выстрел. Монстр упал с факела. Я расталкиваю толпу, чтобы добраться до первого ряда. Трансформация. Грумлер становится уязвимым, когда агрессия заставляет его бронированные чешуйки вставать дыбом. После этого болотника можно будет поразить. Сейчас монстр угрожающе шипит на своего обидчика. Делает пятится назад, но гном из первого ряда снова пинает тварь так, что тушку существа выносит ближе к центру арены. Лиам тащит из ножен на бедре кинжал. Перекидывает из руки в руку. Противно улыбается и резкими выпадами запугивает грумлера. Но близко не подходит. Остерегается. Ставлю, что сейчас кинет нож и пронзит сердце чудовищу. Вот елки-палки! Не могу на это смотреть. Стрелок запустил кинжал, но грумлер отпрыгнул в сторону. Лезвие наполовину вошло в землю. Толпа взорвалась восторженными криками. Им нравится, что бой не закончился быстро. Теперь монстр решил бороться за свою жизнь и побежал на обидчика. Прыгнул на купидона и в полете выпрыснул ядовитую слюну. Лиам уклонился от ярко-зеленой струи, но несколько капель все же попали на его щит. Магический слой подсветился синевой, сдерживая кислоту. Стрелов достает платок из заднего кармана и смахивает ядовитую жидкость с плеча, пока щит не пал. — Вызвал гремлина. Уж с таким мог бы и сам справиться, — послышался голос. Я повернул голову и увидел Другза. Кивнул и вернул взгляд на арену. Лиам ударил ногой болотника и зарядил рогатку. Доля секунды потребовалась скитальцу, чтобы прицелиться и выпустить снаряд во вновь бегущего на него монстра. Камень попал прямо в висок существа. Грумлер упал на землю без сознания, словно поверженный стрелой кролик. Толпа победоносно завопила. Лиам подошел к своему кинжалу и вынул его из земли. Глаза купидона налились кровью. Наверняка, обещал награду своему гремлину. Собирается сожрать сердце монстра. Ох, черт бы побрал мое доброе сердце! Не могу смотреть как убивают того, кто заведомо слабее. Это просто неправильно. Тоже мне посвящение! — Ладно, хватит! — я ступил на арену, оказавшись между Лиамом и болотником. Выставил ладонь перед собой, чтобы остановить кровожадного купидона. Толпа замолчала. — Твоя взяла, — как ни в чем ни бывало произнес я. — Кто там следующий? Я надеюсь, дальше будет монстр посильнее. А то это все равно что у ребенка конфетку отбирать. Испытание для слабаков… Ох, давно мне пора научиться останавливать самого себя, а то тараторю как заведенный. Это все злосчастный адреналин. Так было и в прошлой жизни. Всегда много говорил, чтобы успокоить нервы. — Ты слабаком меня назвал?! — рассвирепел стрелок. Ты чего здесь творишь, Кай? Ведь ни на год оставить одного нельзя! Это еще что за придурок и что он от тебя хочет? Зевс! Как раз вовремя. По крайней мере не умру от первого удара. Говорили, что щит гремлины накладывают почти на уровне инстинктов. — Так! Так! — вмешался эльф-ведущий. — У нас тут кто-то новые правила придумывает? — Я не… — я немного растерялся. Я знал, что должен выйти на сцену и защитить чудовище. А вот что делать дальше… Даже времени подумать не было. Ну раз нарвался надо идти до конца. Победы можно ждать только если поставлю толпу на свою сторону. — Остынь, Лиам, — крылатый обратился к стрелку. — Ты еще получишь свою награду. Давай выслушаем что все-таки скажет тот, кто лишил тебя ужина. — Правила давно пора немного скорректировать! — собравшись с силами выкрикнул я. — Здоровый мужик бьется с болотником? Тоже мне испытание! Знаете, как это называется? Живодерство! Если скиталец и должен проходить посвящение, то делать это надо с монстром посильнее. И тем, кто действительно угрожает жизни людей и нелюдей! Ну ты дал, приятель. Может ну ее? Охоту на чудовищ? Подашься в какие-нибудь депутаты… Тараторил Зевс, разглядывающий тушку грумлера у меня под ногами. Толпа понимающе молчала. Другз захлопал, но нашлось всего несколько людей и нелюдей, которые поддержали его, поэтому гному очень скоро пришлось прекратить. Но, с другой стороны, никто не начал освистывать меня. Уже хорошо. — Кайлан из алхимиков, — вступил со своей речью ведущий. — Тогда предлагаю тебе показать всем нам пример отважного скитальца!.. Все внимание приковано к недоговорившему эльфу. Он ехидно улыбается, но молчит, накаляя обстановку. Лиам еле сдерживает себя, чтобы не набросится на болотника, лежащего без сознания. — Сейчас твоя очередь, алхимик! Вывозите Ядобабу! Что еще за Ядобаба? Название еще такое причудливое. Ты, надеюсь, тут ничего опасного не затеял? Меня, между прочим, Милли ждет… Студенты кровожадно заревели. Понятно почему. Ядобабу я тоже успел изучить. Существо неразумное, хотя и очень похожее на людей и нелюдей. Голова с клювом, две руки и две когтистые лапы. Лицо изуродовано радиацией, а по венам, которые выпячиваются на голове течет кровь фиолетового цвета. Крылья не позволяют ей подниматься высоко в воздух и зависнуть там, зато помогают на непродолжительное время отрываться от земли и высоко прыгать. Клетку с Ядобабой завезли на арену. Трепыхается внутри словно бабочка в плафоне. Выкрали чудовище из подземелья мастера Вардатиона — учителя по боевой практике. Ох и отхватят все, когда пропажу обнаружат. Это если конечно раньше никто не пострадает. — Ничего не получится, — сказал я. — Вы не сможете ее остановить, если Ядобаба захочет сбежать. — А вот и нет, — улыбнувшись ответил эльф. Он показал мне небольшой флакон и обратился к зрителям: — Как нас учил Вендиур Лондриг, Ядобаба слепа. Но наделена крайне острым обонянием. Одним, из тех запахов, что вызывают у монстра агрессию, является запах меда. Поэтому Кайлан из алхимиков сейчас выльет на себя медовые духи и когда мы выпустим бестию, та сперва захочет разобраться с ненавистным вредителем, думая, что наш первокурсник большая и жирная пчела! Толпа одобряюще прогромыхала. — Держи, — улыбнулся эльф и протянул мне духи. — Если не струсил. Я некоторое время помялся. Но в конце концов вспомнил, что слишком много наговорил, чтобы сейчас давать заднюю. К тому же среди студентов находится Иссида. Я взял приманку. Посмотрел на Другза. Гном разочарованно покачал головой. Не одобряет. — Давайте поддержим смелого алхимика! — не унимался ведущий, орущий в микрофон. Несколько человек неохотно похлопали. — Ты сказал, что нужны настоящие испытания? — шепнул мне эльф. — Тогда получай. Алхимику не положено оружие, кроме того, которое есть при нем! А вот при мне ничего нет, кроме этой простыни. Я наконец снял свой наряд, вылил немного духов на ладонь и растер на шее. Ядобаба тут же бешено заколотилась о стенах клетки. Победить ее будет не просто… — Начали! — объявил эльф и слился с толпой. Гном, выводящий чудовищ на арену, открыл дверь клетки. Ядобаба с диким воплем вылетела из нее и понеслась на меня. — Давай щит, Зевс! Что?! Я не…! Монстр врезался в меня. От столкновения я упал на спину почти не почувствовав боли. Щит сработал. Как я и думал. Ядобаба взмыла вверх, хлопая своими крыльями и теперь ее острые когти неслись с неба прямо на меня. Я сделал два кувырка, избежав удара. Когти чудовища взрыхлили сухую землю, и бестия вновь завизжала. Как мне отсюда свалить, Кай? Кажется ты труп… — Заткнись и помоги мне! — процедил я, встал на ноги и тут же отпрыгнул в сторону от летящего чудовища. Ты меня еще ничему не научил. Я не знаю, как тебе помочь, Кай… Верни к Милли! — Возвращайся и узнай, как другие гремлины с психозом используют силу в этом мире, — проговорил я шепотом, пока Ядобаба принюхивалась и пыталась понять в какой я стороне. — Слышишь? Зевс не ответил. Ушел? Чудовище учуяло запах меда и вновь попыталось настигнуть меня с помощью прыжка. Я увернулся и кулаком как следует зарядил по слепой морде приземлившегося рядом монстра. После этого Ядобаба издала такой звук, что все зрители пригнулись и ладонями закрыли уши. От такого пронзающего визга мне показалось, что я чуть не потерял сознание. Это еще что такое? Щека намокла. Дотронулся до нее указательным пальцем, протянул его на свет и увидел кровь. Чудовище воспользовалось моим помутнением и атаковало, уронив на землю и придавив всем своим весом. Сейчас попытается выклевать глаза! Зевс, почему так долго?! Скорее всего эта тварь не убьет меня, но здорово покалечит. Почему Другз не может выбежать и помочь?! Мне кто-нибудь вообще поможет?! Помог. Ядовитая слюна неожиданно опустилась на морду Ядобабы. Пар от разъедающей кожи кислоты потянулся от лица чудовища.Бестия в очередной раз завизжала и слезла с меня хватаясь руками за голову и пытаясь стереть жгучую жидкость. Я повернул голову и увидел грумлера. Это он спас меня! Болотник тут же побежал на моего противника и своими зубами вцепился в ключицу твари. Страдающий монстр некоторое время пытался скинуть грумлера с себя, но тот очень крепко держался своими острыми зубами за мягкую гниющую плоть. Времени думать почему он помогает мне нет. Я окинул арену в поисках какого-нибудь камня, чтобы добить высокочастотную тварь, но наткнулся взглядом только на свой маскарадный костюм. Я мигом подхватил простынь и побежал на чудовище. Грумлер отцепился от Ядобабы как раз перед тем, как я накинул на нее ткань и повалил на землю. Впервые за все время битвы толпа вокруг заликовала. Переживали, садисты. Только вот не за меня, а за свою шкуру, если я вдруг отброшу тут коньки, а ректор Таарис вставит всем по пятое число и объявит комендантский час. Чудовище пытается брыкаться, но я сижу сверху и держу руки бестии. Острые когти на пальцах беспорядочно шевелятся, пытаясь хотя бы одним дотянуться до меня. Я бросил взгляд направо. Грумлер стоит рядом и как будто ждет моих приказаний. Смотрю на него максимально сосредоточившись и пытаюсь разгадать. Чего пялишься, Кай? Я это. Зевс. — Как ты… Лучше скажи, что дальше делать. Скрутить ты ее скрутил, но ведь тебе убить девку надо. Я окинул взглядом арену. Люди и нелюди машут кулаками, приговаривая к смерти монстра. Рогатый эльф с крыльями ехидно улыбается, скрестив руки на груди и ждет, когда кончится бой. Только вот не могу я убить чудовище. Что со мной такое, не знаю. Живая тварь. Пусть и изуродованная. Ведь смерти она не мне хотела. А своему злейшему врагу, которым я, по сути, и не являюсь. Ты чего ждешь, Кай? Мочи тварь и дело с концом! Все как в тумане. А ведь это милосердие еще из прошлой жизни тянется. Я кучу мертвецов на скорой перевозил, а как курицу рубят видеть не мог. Это конечно не по призракам солью стрелять. Нет. Надо ее убить. Иначе никак. Суждено мне охотником на чудовищ стать, а значит нужно жестокость в себе воспитать. Я нащупал горло твари и сильно надавил на шею. Задушу монстра и дело с концом. Надо просто давить. Сильно, беспощадно. До тех пор, пока оно не перестанет извиваться подо мной. Еще в глоссарии читал, что слабые места Ядобаб очень близки к человеческим. И что задушить такую бестию точно можно. Лапа, Кай! Заорал Зевс. Я отвлекся, чтобы встретиться с ним взглядом и переспросить. В этот самый момент коготь, который был на цыплячий ноге монстра вошел в мое бедро с внутренней стороны и резким движением разорвал мышцу на той же ноге, с которой совсем недавно мне сняли гипс. Я истошно завопил и позволил бестии сбросить мое стонущее тело с себя. Адская боль разрывает все ногу. Кровь хлещет на засохшую землю. Тварь поднимается и барахтаясь в простыне освобождается от нее. Грумлер, чьим телом управляет Зевс оказывается на пути Ядобабы. Бестия нереально широко разевает пасть и откусывает голову болотнику. — Зевс! — ору я из последних сил. Я здесь! Если щит еще сработает, то ты не совсем мертвец… Все плывет перед глазами. Словно туман упал на арену и теперь сквозь него все с ужасом наблюдают за тем, как будет мстить монстр. Ядобаба взмывает вверх, и теперь атакует с высоты. Перекатиться сил нет. Сейчас она вонзиться своими острыми когтями мне в живот и конец… Вонзается! Щит удерживает атаку. Начинает мерцать. Скоро падет. Вдруг бестия останавливается. Вдыхает воздух. Я невольно повторяю те же действия. Чувствую, что медом теперь несет не только от меня. Поворачиваю голову. Между двух высоких горящих факелов стоит девушка. Ее глаза скрывает капюшон. Она выливает остатки духов на свое запястье и отбрасывает флакон в сторону. Сквозь затуманенное зрение вижу шрам, который тянется от кончика губы к подбородку. В играющих тенях особенно заметен. Она достает из джинсов баночку. Высыпает блестящий порошок на свою ладонь. Ядобаба срывается с места и с диким воплем летит на свою новую цель. Моя спасительница поднимает ладонь к губам и сильно выдыхает. Порошок взмывает в воздух и медленно опускается вниз. За секунду до встречи с чудовищем девчонка делает сальто назад и избегает встречи с когтями монстра — чудовище приземляется прямо туда, где сейчас его окутывает неизвестный порошок. Бестия замирает. Все купидоны, включая меня затаили дыхание. Даже адская боль в ноге не так привлекает мое внимание, как то, что произойдет дальше. Ядобаба не двигается несколько секунд, а затем…чихает. Еще раз. И еще! Девчонка, поднимает с земли окровавленную простынь и накидывает на чудовище. Не теряя ни секунды, она срывает один из факелов и бросает в самодельное пугало. Порошок мгновенно воспламеняется вместе с монстром, чихающим и путающимся в моем маскарадном костюме. Дикий вопль боли уносится далеко за пределы арены. Чудище катается по земле в надежде затушить пламя, но огонь берет свое. Теперь в воздухе смердит сгоревшим гнилым мясом. Как только Ядобаба делает последнее движение, вся толпа ждет еще пару секунд и разражается овациями. Кажется за тебя заступилась девчонка, Кай… Зевс стоит у меня на груди и саркастично улыбается. Поворачивается к защитнице и пытается оценить ее фигуру. — Пошел…ты… — еле произнес я и тряхнул головой чтобы не потерять сознание. Девушка подходит ко мне. Теперь вижу лицо. Синий локон ниспадает на ее лоб и ту часть, где есть шрам. Глаза блестят, отражая огонь одного из факелов. Красива. Но не внешность притягивает меня. Что-то…другое. Как будто это физическое влечение. Как жажда или желание есть. — Только нога? — спрашивает незнакомка и встает на колено, чтобы рассмотреть рану. — Ага… — простонал я все еще пытаясь не упасть в обморок. — Вот. Я прижгу рану Сухим Огнем… Я кивнул и тут же заорал от боли, когда песчинки начали соприкасаться с раной и тотчас же воспламеняться, подпаливая еще и волосы вокруг. — А ну! Отстань от него! — прибежал Другз и выбил флакон из рук девчонки. — Иссида? Эльфийка перевела взгляд на низкорослика. — Откуда ты знаешь мое имя? — Мы знакомы с твоей…сиделкой, — помялся он. — Мамой? — Тише! — прервал Другз, а его глаза чуть не выпали из орбит. — Никто не должен знать, что… — Сейчас это уже не важно, — Исси прервала гнома. — Она навсегда ушла из Олимпуса. — Хаша? — вклинился я. — Ушла из Олимпуса? Просто так? Эльфийка подобрала с земли свой флакон и пожала плечами. — Нет, — продолжил я. — Сама она бы точно не покинула школу…Глава 20 Алхимия для чайников
— Важно не передержать в двадцати шестиградусной воде лепесток муктника. Ровно пятьдесят шесть секунд. Не больше и не меньше. Мастер Ллойд в своем излюбленном защитном желтом костюме и противогазе ходит между алхимическими столами. Забирается на стремянки и смотрит на каком этапе та или иная химическая реакция. — Кто еще не размолол под солнечным светом корень Изобилия? Ррогс только что освободил стол. Иссида вышла из-за своего рабочего места и направилась на смену Ррогсу. В высоком потолке проделано отверстие, которое закрыто не обычным стеклом, а увеличительным. Отчетливо видно падающий на черный дубовый стол с микроскопом солнечный луч. — Дак что ты думаешь? — я спросил у гнома, стоящего за столом напротив, лицом ко мне. — О чем? — Другз внимательно переливал светло-зеленую жидкость в склянку побольше. — О Хаше. Ректор Таарис узнал, что они родственники и заставил ее…отпустить Исси? — Возможно… — без интереса к разговору пробурчал гном, дотронулся пальцем до учебника, прочел несколько строк и перелистнул страницу. — Я знаю эту эльфийку. Она бы не сдалась просто так. — Угу… — гном зажал язык между зубами, вливая в сосуд со светло-зеленой жидкостью отвар из мозгов грумлера. — Пожалуй я пойду к ректору и спрошу у него напрямую. — Что? — Другз тут же отвлекся от своего любимого дела и отложил все ингредиенты в сторону. — Я должен помочь Хаше, если она в беде… — Из какого ты мира, Кай? — неожиданно спросил гном. Я растерялся и подавился собственной слюной. — Что? — Я спросил. Из какого. Ты. Мира? — повторил низкорослик. — Уже много лет родные скитальцев умирают и чаще всего они сами делают этот выбор. Под давлением, конечно, но все же. Хаше не повезло. Она оказалась матерью купидона. Мне тоже жаль эльфийку, но она лишь одна из всех остальных. — Н-е-е-е-т, — помотал головой я. — Здесь что-то не так. Накануне дня всех святых она была в Олимпусе, а на следующий день уже нет. И даже не попрощалась. Нужно узнать у Исси, когда они виделись в последний раз. — Ого, — удивился Другз. — Ты можешь заговорить с эльфийкой? Это что-то новенькое. До сих пор ты вел себя довольно…скромно. — Я не знаю, что это. Я любил ее как будто…заведомо, понимаешь? А когда она появилась на той арене и спасла меня, то мои чувства…пропали. То есть я без ума от эльфийки и в тоже время смотрю, как она там мелет корень Изобилия и совершенно равнодушен. — Может дело в гремлинах? Мастер Ллойд подошел к моему столику, коротким кряхтением заставил вернуться к работе. Забрался по стремянке и проконтролировал, как растертый соловьиный клюв вступает в реакцию с отваром из корня Изобилия. Дождался, когда я погружусь в работу и пошел дальше. — Может дело в гремлинах? — шепотом повторил Другз, поставив будильник. Он уже варил зелье. — Думаешь? — Ты сам говорил, что у Зевса с Милли шуры-муры. Жизнь гремлинов влияет на купидонов, ведь так? Не удивлюсь, если твой интерес к Исси пропадает, когда они, например, в ссоре… Я посмотрел на эльфийку, стоящую в центре аудитории у солнечного луча и серьезно задумался. — Предлагаешь вернуться в семнадцатое измерение и заставить гремлина жить со своей подружкой в мире и согласии каждую минуту? — улыбнулся я. — Или заставить их навсегда забыть друг о друге, — произнес гном. Сначала я улыбнулся, решив, что он шутит, но подняв глаза увидел, что Другз говорит вполне серьезно. Не знаю. Не способен я причинять боль. И с этим учителям в Олимпусе придется очень хорошо поработать. — Оставлю пока все как есть. Нужно сперва узнать об этой связи побольше у госпожи Грунф. Следующий урок по контакту с печатью через пару дней. Не думаю, что за это время произойдет что-то серьезное. — Дело твое… — будильник у низкорослика на столе прозвенел, и он поднял миску с отваром с электрической плитки. Я посмотрел на эльфийку. Она вернулась на место и теперь перелистывала страницу за страницей в учебнике по алхимии. — Хаша может быть в опасности, — наконец сказал я. — Начнем с нее, а потом уже займемся всем остальным. Исси! — громко шепнул я. Эльфийка подняла голову. — Мне нужна помощь. Можешь подойти? Иссида обернулась, чтобы удостовериться, что я обращаюсь к ней и с разрешения преподавателя по алхимии подошла к моему столу. — У меня проблема с сопряжением наэлектризованного камня и… — я увидел, что преподаватель по алхимии отвернулся и зашагал в другую сторону. — Как вы попрощались с Хашей? Эльфийка тут же оторвала взгляд от стола. — Ты за этим меня позвал? — грубо спросила она. — Ну да. — Я надеюсь, в следующий раз ты найдешь более подходящее время для личных бесед, идиот. Я опешил. — Ладно, — закатила глаза эльфийка. — Что ты хотел узнать? Понятно. Некоторые отрицательные черты передались с генами матери. Разве можно так грубо…выговаривать мне… Ладно, проехали. Может она просто слишком увлечена учебой? — Когда ты в последний раз видела…свою мать? Чем она объяснила свой уход? Ты же понимаешь, что скитальцы могли заставить ее…умереть? — Мне нет дела, что будет с этой женщиной, — неожиданно для меня ответила Иссида и тут же добавила. — Она меня родила. В целом, на этом ее заслуги кончились. А ты чего уставился? — грубо обратилась она к Другзу. Гном нахмурил брови. — Я… Я… — Лучше сходи и кинь мне в синюю пробирку пару своих волос. Я делаю зелье трансформации. Хоть один раз побуду низкоросликом. Ну? Чего ждешь? Мастер Ллойд велел всем студентам помогать друг другу. Гном хотел что-то ответить, но в последний момент сдержался и пошел к столу Иссиды. — Но…она же помогала тебе восстановиться от ран? — вернулся я к разговору после того, как проводил взглядом своего товарища. — Хочешь сказать, что теперь я должна прыгать от радости и хлопать в ладоши? Девица оказалась совсем не такой, какой я себе ее представлял. Черствая, эгоистичная. Холодная. — Но она ведь не могла уйти просто так? — продолжал настаивать я. Эльфийка некоторое время молчала. В это время Другз вернулся к своему столу и теперь делал вид, что очень занят алхимией. Хотя, наверняка, так оно и есть. — Она оставила мне письмо. Я сохранила его на случай, если ректор Таарис озаботится ее уходом. — Письмо? — обрадовался я неожиданной зацепке. — Я должен на него взглянуть! — Мне…оно…Ну ладно, — неохотно согласилась Иссида. — Вы же вроде ее друзья… Эльфийка вернулась за свой стол, достала из рюкзака лист. Принесла мне. — Волосы с бороды гнома справедливая цена за эту писульку, — бросила она и протянула мне письмо. — Не переживай. Если ректор Таарис спросит о Хаше я отдам его ему. Эльфийка ничего не ответила и вернулась за стол. В ее руках тут же что-то зашипело, а затем склянка выпала у девушки из рук. Нервничает. Что-то скрывает? Бросаю взгляд на лист бумаги. Старый. В клетку. Сейчас сложен в четыре раза. Был полностью смят, а затем расправлен. Так, когда непризнанный гений вырывает страницу из печатной машинки и в гневе комкает ее, чтобы переписать заново. Разворачиваю. Лист расписан с обеих сторон. С обратной стороны не полностью. — Еще пять минут и приступим к сдаче зачетов, — объявляет мистер Ллойд и звенит в колокольчик, чтобы привлечь внимание всех. Я начинаю читать. «Исси. Мне жаль, что у нас ничего не получилось. Искренне. С первого дня, когда ты появилась на свет я хотела быть твоей матерью. Но твой отец не позволил. Он забрал тебя и теперь ты считаешь, что я бросила своего ребенка. Да. Мне понадобилось много лет, чтобы отправиться на твои поиски. Но Дидло не позволял мне сделать этого раньше…» Дидло? Я опускаю листок и поднимаю глаза на Другза. Он осматривает разлитое в пробирки зелье, словно самое дорогое в своей жизни. — Другз! — зову я гнома. — А? — тот поднимает голову. Понимаю, что нужно сперва дочитать до конца письмо и только потом выдвигать предположения. Машу рукой, мол, ничего не случилось. Гном снова отвлекается на пробирки, а я на исписанный лист. «Он видел меня насквозь. Словно читал мысли. Знал, что у меня есть дочь, за которой я брошусь и в огонь, и в воду…» Нет я так не могу. — Другз! — Чего? — Держи, — протягиваю письмо. — Читай первый абзац. Гном побежал глазами по предложениям. — Ну и что я тут должен увидеть? — Это письмо мне. Гном поднял удивленные глаза. — Дидло, это орк, с которым мы застряли в Городе Трейлеров, — объясняю. — А не кто-то там у Хаши. Она знала, что письмо может попасть ко мне в руки и завуалировала…послание. Вот из этой строчки следует, что скитальцы знали, что они с Исси родственники… — Получается Архиус тоже мог знать, что она мать Иссиды и поэтому задержал ее в Олимпусе? — Другз наконец заинтересовался историей. Вот об этом я не подумал. Правильно говорят, одна голова хорошо, а две лучше. — Это сейчас не так важно, — отвечаю я. — Важнее узнать, почему Хаша ищет поддержки в моем лице? Ведь я скиталец и, если бы… — я запнулся, потому что продолжение фразы сулило мне открытие правды о том, что я попаданец. — Я хочу сказать, что для любого скитальца ее смерть неизбежна. И по идее я не могу ничем помочь. — Она просит не о помощи, — гном не отрывает глаз от письма. — Строчкой про Серба Безумного — основателя школы, она намекает про склеп скитальцев. — Склеп скитальцев? — я хмурю брови. — Под зданием библиотеки есть склеп. Там захоронены великие купидоны, чей прах или кости удалось вернуть в обитель охотников на чудовищ. — Как ты понял? — Вот эта строчка. Читай, — Другз передает письмо мне. «Призраки скитальцев преследуют меня в стенах Олимпуса…» — Прочел? Киваю. Гном продолжает: — Она не имеет ввиду свой страх от того, что ректор Таарис или еще кто-нибудь узнает о их кровной связи с Иссидой. Она намекает на то, что что-то из склепа угрожает ей. — Подожди. Ты хочешь сказать, что родных скитальцев забирает не кодекс, который должен освободить купидонов от привязанности, а то, что находится в склепе? — Именно, — подтвердив мои слова ошарашивает меня Другз. — Если то, что находится в склепе уничтожить, то… — То проклятье падет? — заканчиваю я за гнома. — Нет, — отрицает он. — Вернее, может быть. Но будущие скитальцы точно не будут вынуждены отныне лишаться родных… Колокольчик мастера Ллойда беспрестанно звонил уже несколько секунд, привлекая внимание студентов, пока я находился в трансе. — Итак, первым я попрошу продемонстрировать свое зелье Оглу. Я наконец смог вернуться в себя и посмотрел на орчиху, которую обидел в первый день знакомства. Она вышла в центр аудитории с пробиркой в руке. — Итак, Огла, — начал преподаватель. — Если ты все правильно сделала, то воткнув шприц в яблоко, оно уменьшится до размера горошины. Приступай. Огла берет яблоко из вазы. Игла входит во фрукт. Орчиха впрыскивает зелье и кладет яблоко перед собой. Согласно рецепту из учебника через десять секунд яблоко начнет… Увеличиваться! Яблоко буквально растет прямо на глазах. Вот оно уже размером с Другза. Деревянный стол. Меня. Огла от испуга запинается за ступеньку позади себя и валится на пол. Из червивых отверстий вываливается мякоть, которую кожура не способна сдержать. Фрукт становится все больше и больше. Мастер Ллойд подбегает и втыкает антидот. Яблоко тут же сдувается словно воздушный шар до прежних размеров. Студенты подхихикивают над орчихой. Жаль лица алхимика не видно за противогазом. Он срывает его. Волосы с потом пристали ко лбу, а оба глаза как два больших рубля из моей молодости. — Что я вам говорил? Ошибка на последнем этапе грозит противоположным эффектом! Вы можете допустить неточность до него и отделаетесь лишь тем, что зелье будет не эффективно! Но если напортачите с реакцией на последнем этапе, то это может стоить вам жизни! Огла поднялась и виновато смотрела в пол. Если уж из нее они хотят сделать скитальца, то я точно справлюсь. — Садись, Огла. Ты придешь пересдавать зачет на следующей неделе. Студент Оуроуз! Твоя очередь. Я надеюсь, ты ничего не напутал? Эльф-задавака с пирсингом в носу выходит в центр аудитории. Держит в руке сосуд с розовой жидкостью внутри. Не знай я что это на самом деле, то спутал бы со столовским киселем. — Какое зелье ты должен был сварить, чтобы получить зачет? Эльф не отвечает. Противно жуется. Это не жвачка. Может быть соты, их давали на завтрак. Садится на корточки, кладет перед собой спичечный коробок. Смотрит исподлобья на остальных студентов и преподавателя. Ехидно улыбается. Выплевывает консистенцию, которую жевал все это время. Откупоривает пробку на сосуде и выливает несколько капель на старый спичечный коробок. В этот же момент у картонной коробочки отрастают шесть лап, и рогатая голова. Спичечный коробок начинает бегать по старой каменной плитке, словно живой. Все аплодируют. Я тоже. — Отлично, Тониэль! — воскликнул мастер Ллойд. — Отлично! Я совершенно заслуженно ставлю тебе зачет. Неси зачетную книжку. А все остальные пока попробуйте догадаться, ДНК какого насекомого использовал ваш однокурсник для выполнения задания. Конечно, догадался Другз. Получил свою порцию похвалы от преподавателя и довольно уткнулся в собственные склянки. — Что ж. Кайлан Роуз — твоя очередь. Я хватаю с алхимического стола зачарованный камень. Выхожу на центр. Все глядят на меня. Отпускаю посторонние мысли. Кладу камень на небольшую железную миску перед собой. Беру со стола для сдачи экзамена электрическую зажигалку для плиты — в моем мире такие тоже были. Подношу к булыжнику и выпускаю заряд тока. Ток мгновенно преобразуется в сильные грозовые молнии. Они начинают вылетать из зачарованного камня и бить в специально установленный громоотвод. Все аплодируют. — Отлично, Кайлан! — восхищается алхимик. — Зачет! Неси книжку. Кто следующий? — Я! — тут же выкрикнул Другз, который хочет словить свою порцию аплодисментов. Но мастер Ллойд останавливает свой взгляд на Иссиде. — Ты присоединилась к нам недавно? Иссида, кажется? Покажи нам, как ты справились с заданием. Удрученный гном, который уже схватил несколько своих пробирок супится. Ставит склянки на место. Эльфийка выходит туда, где минуту назад сдавал зачет я. — Напомните, что за зелье вы держите в руке? — Зелье трансформации. Волос гнома использован в качестве прототипа, — Иссида указывает кивком подбородка на моего товарища. Едва она отвела взгляд, как Другз издал издевательский смешок. — Ты чего? — спросил я. — Сейчас увидишь, — низкорослик снова хитро улыбнулся из-за своей густой кудрявой бороды. — Что увижу? — Ничего у нее не получится, — гном скрутил несколько волосинок на подбородке. — Я сбил ее будильник. Не надо было вести себя как стерва. Тогда бы не пришлось пересдавать зачет. — Но если ты сбил будильник, то у нее сработает обратный эффект? О чем и говорил мастер Ллойд. — Успокойся. У зелья трансформации нет обратного эффекта, — махнул рукой низкорослик. — Будет знать, как общаться со мной, как с какой-нибудь швалью. Если бы у меня остались какие-либо чувства к эльфийке, то наверняка я бы нашел что сделать или что сказать, чтобы помочь ей сдать зачет. Но сейчас я с равнодушием наблюдал за приближающимся крахом. Иссида выдергивает пробку из пробирки, подносит к губам и одним глотком выпивает всю зеленую жижу. Студенты и мастер Ллойд замерли в ожидании трансформации в моего товарища. Эльфийка, кажется, едва сдерживает выход зелья обратно наружу. Затем кожа на ее руке взбухает. Идет волной по всему телу, увеличивая девушку в размерах. Зелье трансформации, бегущее по венам вместе с кровью делает еще один круг в очередной раз увеличив подопытную. В этот раз многие переглянулись, потому что согласно теории она должна уменьшаться до размеров гнома, а не расти. Мы с Другзом тоже смотрим друг на друга. В его глазах я вижу испуг. Переживает, что натворил что-то плохое. Я возвращаю взгляд на Иссиду. В этот же момент происходит взрыв. Как будто большой шар, наполненный водой, разбивается об асфальт. Я успеваю только почувствовать, как что-то плюхнулось на мое лицо. Провожу рукой и стаскиваю с щеки кожу эльфийки. Она вся измазана в зеленом зелье. — Оборотень! — орет кто-то из студентов. Мигом направляю взгляд на Иссиду и вместо нее вижу уродливое существо на двух тонких собачьих лапах. Все как на стандартных картинках про оборотней в романах, которые читал еще в прошлой жизни. Только этот словно умер сотни лет назад, а потом по какой-то причине воскрес. В глазницах чудовища нет глазных яблок. На всем теле ни одного клочка шерсти. Гнилая кожа, цепляется за кости из последних сил. — Всем оставаться на местах! Орет мастер Ллойд, хватает со стола Другза пробирку и тут же пускает ее в монстра. Сосуд разбивается у ног чудовища и языки пламени окружают того, кто прежде был эльфийкой. Клетка из огня жжёт оборотня с разных сторон. Алхимик подбегает к Бинги Обонгу и кричит, чтобы тот высыпал приготовленные семена ему в ладонь. Гном слушается преподавателя, и мастер Ллойд кидает россыпь семян в огонь. Едва попав в пламя, зерна взрываются словно петарды и теперь мучают монстра. Зверь орет от боли, но прорывается сквозь стену из огня. Валится на пол. Кожа, покрытая волдырями, лопается и оставляет на каменной плитке кровавые пятна. Гном в химическом костюме подбегает к чудовищу и вонзает кинжал в его голову. Все студенты с ошарашенным видом глядят на чудовище. Мастер Ллойд тоже замер и ждет, зашевелится ли зверь. Но монстр не двигается. Он мертв. — Это конечно не твой вымученный поединок с Ядобабой… — до сих пор находясь в прострации произносит Другз и сглатывает слюну. — Настоящие скитальцы разбираются с чудовищами на раз-два… Я поворачиваю голову на гнома. — Если это оборотень, значит…Иссида пропала вместе с Хашей? Другз наконец переводит свой восторженный взгляд с преподавателя на меня. — Значит в склеп?Глава 21 Мавзолей не Ленина
Я подошел к старой библиотеке Олимпуса. Мы договорились встретиться с Другзом тут. Он ушел из общаги раньше, чтобы успеть приготовить зелья. По большей части защитные. Мы не знаем, что нас ждет внутри. Атаковать будет безрассудно, а вот защищаясь мы никаких случайных правил и законов не нарушим. Однако меч, который я забрал у изгоя на автостраде при мне. Холодно, как в минус тридцать пять в России. Пальцев на ногах уже не чувствую. Ну, где этот гном? Если знал, что не успеет, мог бы зайти за мной в нашу комнату и уже потом звать сюда. Ладно хоть факелы горят. Руки можно согреть. Надеюсь, в склепе будет теплее. — Наконец-то! — полушепотом разразился я, увидев, что Другз своей неуклюжей походкой идет в мою сторону. — Это еще что? У него в руках большой ящик, который он еле тащит. У меня в подобном все инструменты дома хранились. — Здесь все, что может понадобиться. Зелье каменной кожи, зелье энергетического барьера, зелье быстрой регенерации, отвар из куролистника, если кто-то из нас впадет в клиническую смерть… — Стоп, стоп! Сложно было взять несколько флаконов и положить их в удобную сумку? — негодовал я. — Как мы со всем этим потащимся в склеп? А если нас там ждет какая-нибудь Костеедка, завсегдатая подобных мест, или того хуже? С этими тварями ловкость превыше всего, а с такой бандурой… — Ладно тебе, — фыркнул гном. — Хорош причитать. На улице жуть как холодно. Давай сперва зайдем внутрь, там и поговорим. — Рад, что заметил. Не май месяц. Холодно ему. Для Другза, кажется, во всем этом походе важнее было наготовить разных зелий, чем разобраться в тайне, которая ждет нас в катакомбах под библиотекой. Но тратить сейчас время на разборки действительно глупо. — Идем, — ответил я. — Потом поговорим. С неба падал первый снег и ложился тонким слоем на землю и на мою каску со встроенным фонариком. Я выменял ее у одного боевого мага. Недавно их отпускали на автостраду сдавать зачет по контакту с печатью, и он нашел столь нужный предмет в старом строительном магазине. Скоро и наш факультет ждет короткое путешествие. Я обещал принести ему взамен что-нибудь эдакое. И не хуже этой каски. — Вход в склеп с той стороны, — гном тащил свой ящик с зельями и указывал мне путь. Мы обошли здание, перелезли через невысокий забор — мне пришлось подсадить гнома, а затем корячится, чтобы драгоценный ящик с зельями не упал, когда я преодолевал препятствие с ценным грузом. Затем прошли несколько метров по дорожке, ведущей к склепу, спустились по лестнице и вот, мы уже стоим у железной двери. Над входом горит красная овальная лампа. Справа табличка «Мавзолей скитальцев. Открыт в 10566 году». Ниже надпись продублирована на других, незнакомых мне, языках. Я дернул за ручку. — Заперто. — Ожидаемо, — ответил гном, поставил на землю ящик, сунул фонарик в зубы и принялся выбирать подходящее зелье. Я включил фонарь на своей каске и осмотрел окно склепа. Снаружи установлена решетка. Не пролезть. Даже если разбить стекло. Не говоря уже о сигнализации. Внутри ничего не видно. Усыпальницы зашторены. А если там будет охрана? Скажем, что случайно забрели. Мы же учимся здесь не по своей воле. Максимум, что смогут сделать, это отправить на заочное обучение. Не самое суровое наказание за проникновение в подобное место. Вот если бы это был мавзолей Ленина. Тогда бы точно крышка. — Придется ломать, — окликнул меня Другз. Я оглянулся. Гном закрывает свой драгоценный ящик и упирает руки в бока. Я подошел ближе. — Делать нечего. Придется… Погоди-ка… — я присмотрелся к замку. — Если все как мне кажется, то сейчас мы очень просто попадем внутрь… Потому что замок на двери такой, который в конце девяностых в России на подъездных дверях ставили. Открывал обычный круглый длинный ключ. Я помню потерял свой, а мне потом один соседский паренек показал, как к такому отмычку сделать можно. — Скрепка есть? — спросил я у товарища. — Скрепка? — Ну да. Обычная. Которой документы скрепляют. — Конечно, нет, Кай. У меня их отродясь не было. — Вот елки-палки! — А тебе зачем? — Нужно что-то из чего я смогу сделать отмычку. Материал средней жесткости, понимаешь? Другз задумался. Думай-думай, гномья голова. Я точно знаю, что у тебя идей куча. — Есть идея! — сдержанным возгласом обрадовал меня низкорослик. Он поставил свой ящик на землю, поднялся по лестнице и исчез из поля зрения. Буквально через минуту он уже спускался обратно с небольшой веточкой в руке. — Вот! Сделай из этого отмычку нужной длины. Затем мы польем стебель зельем каменной кожи, и структура стручка станет несгибаемой. — Это точно сработает? — с недоверием спросил я. Гном закивал. — Гениально! — я похлопал товарища по плечу. Оставалось отмерить сгиб, чтобы он пролез в замочную скважину. Длину самой отмычки оставить максимальной, чтобы точно дотянуться до механизма. — Готово. Где там твое зелье? Другз в своей привычной манере зажал язык между зубами и медленно полил обломанный стручок, лежащий на земле. Тонкий слой снега вокруг отмычки растаял, а сам воровской инструмент на мгновение подсветился. Я схватил отмычку. Твердая, как камень. — Я надеюсь, когда мы выпьем это зелье нас не обездвижит? — я сунул отмычку в замок. Другз промолчал. — Обездвижит, — заключил я, повернувшись к гному и на мгновение перестав копаться в замке. — Зачем тогда вообще нужно это зелье? — У меня нет крови яркотравника, чтобы усовершенствовать его, — обижено ответил Другз. — Сделал так, как получилось. Мы же идем вдвоем. Пока кто-то из нас с каменной кожей будет отвлекать возможное чудовище. Второй сможет сразить врага. Все продумано. — Ага, — я вернулся к взлому. — Только чур, тот кто отвлекает — не я. Замок щелкнул. Я дернул за ручку и дверь распахнулась. Получилось! Другз ликуя вскинул свободную руку и широко улыбнулся. Мы прошли внутрь. Длинный коридор. На потолке мигают люминесцентные лампы. Ковровая дорожка стелется от самого входа и уходит в конец коридора. У самого входа стоит маленький стол. Настолько маленький, что на нем помещается только высокая погребальная урна. Бросаю взгляд на надпись над ней. Фонарик с каски теперь светит прямо на табличку. Читаю. — Прах Девара Четвертого. Избавителя от членистоногих монстров в Емии. — Слышал про него, — шепотом подхватывает Другз. — Дядька мочил разных пауков и многоножек сразу после возвращения людей на поверхность. Практически в одиночку очистил улицу Освобождения в Дардисе. — Как он умер? — Упал с пятьдесят четвертого этажа. Балкон обвалился и конец. Тело доставили в Олимпус и тут предали огню. — Откуда ты все это знаешь? — Табличка под вазой. Там написано, — Другз улыбается. — Вот елки-палки, — улыбаюсь в ответ. В этот же момент что-то падает в одном из залов. Грохот. Мы замолкаем. Страх пробивает до костей. Слышу, как сердце гнома теперь стучит быстрее. Мое, наверняка, тоже. Хочется ринуться со всех ног не оглядываясь, но вспоминаю, что Хаше нужна помощь и беру себя в руки. — Что это было? — Не знаю, — шепотом отвечает гном. — Охраны в мавзолее нет. Может просто что-то упало? — Я слышу сердцебиение… — Может это библиотекарь наверху? — Неважно. Дай что-нибудь для храбрости. Кроме зелья каменной кожи. Другз в очередной раз ставит свой ящичек на пол. Откидывает крышку. — У меня тут все… — Где спирта в составе побольше? Гном удивленно смотрит на меня и произносит: — Снадобье отравленной кожи? — Пойдет, — протягиваю руку. — По крайней мере тварь поплатится, если сожрет меня. Идем дальше. Комната слева. Делаю шаг внутрь. Посредине стеклянный гроб. Под стеклом скелет орка. На крышке надпись «Огруир Вилахвост. Истребитель Зеленорылова Истукана». Оглядываюсь. Вокруг картины с изображением скитальца. Доспехи в полный рост. Личные вещи нелюдя: бензиновая зажигалка, хлыст, походная термокружка… — Идем, Кай! — шепчет гном из прохода. — Тут ничего нет. Киваю в ответ, и выхожу в коридор. Водопроводные трубы тянуться вдоль стен. С них стекает вода. Здесь прямо душно. Как в каком-нибудь техническом помещении. Пахнет затхлостью. Прохожу мимо комнаты под названием «Колыбель праха». Свет от фонаря подсвечивает урны, стоящие на пьедесталах. Становится не по себе. Сколько скитальцев положили свои головы в битвах с чудовищами или по нелепой случайности выпав из окна многоэтажки… Неужели это ждет и меня? Нет уж. Я сниму проклятье и заживу той жизнью, которой сам лишил себя в прошлом мире. — Гляди! Справа. Поворачиваю голову на зов Другза. — Это гробница Серба Безумного! — добавляет низкорослик. Надо отдать должное последователям купидона, создавшего школу охотников на чудовищ. Они чтят своего первого ректора. Неоновая синяя подсветка установлена в стенах и потолке гробницы. В ее свете на серый мрамор бесконечно опускается пыль. Я бросил взгляд на пьедестал, расположенный в центре. На нем под стеклом лежит отрубленная высушенная кисть скитальца. — Поверить не могу что тело так и не нашли, — произнес я, внимательно осматривая гробницу. — Скажу честно. После истории с его смертью мне вообще сложно поверить в то, что это рука Безумного. — Ты думаешь король Штрудии не убивал скитальца мучительной смертью и не расчленял его тело на куски? — я посмотрел на гнома, он принялся щуриться от света, который я направил на него. Закрылся рукой. — Думаю, так и было. И в тоже время, мне кажется, эта не настоящая кисть Безумного. Зачем отсылать в Олимпус руку? Если хочешь доказать свое господство — шли голову. Присматриваюсь к перстню на безымянном пальце. Вижу половину проклятого символа, который есть на теле каждого купидона. — Постой-ка! — взволнованно произношу я и снимаю рюкзак с плеч. — Чего? — гном наставляет свой фонарь на мою сумку. Я достаю шкатулку, которую просила передать мне мать перед своей смертью. Открываю. Внутри лежит точно такое же кольцо. Только со второй частью символа. Подношу к стеклу, чтобы сравнить наглядно. Перевожу взгляд на Другза. — Быть не может, — охает гном. — Откуда находка? — Мать отдала перед тем, как…умерла. — Как это кольцо попало к ней? Начитавшись книг подобного рода у меня только одно предположение. Возможно, Серб Безумный…мой отец? Эх, и родных то нет, чтобы спросить. — Может Безумный мой отец? — вторю собственным мыслям. — Нет-нет, — отнекивается гном. — Есть научные доказательства того, что первый скиталец бесплоден. Здесь какая-то другая связь. Кто-то еще видел кольцо? Я пожал плечами. — Архиус. Но не знаю, предал ли он значение этому. Я понятия не имел что это за драгоценность до сегодняшнего дня. Гном взволнованно заходил по усыпальнице. — Так. В любом случае делать какие-то выводы рано, — сказал он. — Надо соединить артефакты и посмотреть, что произойдет. — Как? Здесь же сигнализация. Гном поставил свой ящик на пол. — А ты, мой друг, ругался на меня за то, что я взял с собой столько разных зелий, — самовлюбленно пролепетал низкорослик. — Поступи я, по-твоему, нам пришлось бы возвращаться обратно и только Боги Подземелий знают, когда бы вновь представилась возможность подобраться так близко к разгадке неведомой тайны. — Хватит высоких речей, Другз. Давай… Очередной грохот донесся из одной из усыпальниц. Сердце Другза вновь бьет по перепонкам. Утешает только одна мысль. Что нечто отравится, едва добравшись до моей крови. — Там точно что-то неладное, Кай, — трусит гном. — Я слышу, как бьется чье-то сердце. — Что ты предлагаешь? Пойти проверить? — саркастично подчеркиваю я. — Кольцо не убежит. А вот если там кто-то, кто похитил Хашу. Мы можем освободить эльфиек. Вот елки-палки! В конце концов мы пришли сюда действительно за этим. К тому же я уже скиталец, хочу я этого или нет. Пора научиться засовывать свой страх куда подальше и смотреть ему в лицо. — Ладно. Пойдем разберемся с тварью, что преследует нас. Я достал меч из ножен. Гладкая сталь отражает синеву от неоновых ламп. — Я не пойду. — Что? — Чтобы открыть доступ к руке, мне нужно провести несколько манипуляций. Или ты думаешь, что зелье замедления или отвар из языка крапивника поможет нам беспрепятственно добраться до реликвии? — Ладно, ладно. Ты прав. Занимайся своим делом. Только сделай так, чтобы, когда мы ушли отсюда, все осталось на своих местах. Гном махнул рукой, и я вышел из гробницы Серба Безумного. Еще один грохот. Кажется что-то разбилось в помещении напротив. Ну все. Безжалостной схватки не миновать. Иди сюда, повелитель оборотня, претворившегося Иссидой. Я покажу тебе силу настоящего скитальца. Я ступил внутрь комнаты. Темно, как в гробу. Здесь даже окон нет. Мой головной фонарь — единственное что освещает пространство. Огороженные красными лентами пьедесталы и полки у стен. У одной тумбы лежит разбитая урна. Из нее высыпался прах. Тут точно кто-то есть. При этом не совсем хорошо видящий в темноте. В свете фонаря одновременно мое преимущество и моя слабость. — Выходи тварь! — процедил я. — Пришло время встретиться лицом к лицу. Одному из нас сегодня не выйти живым из гробницы. Сердцебиение неизвестного стало сильнее. Боится. Значит чувствует мое превосходство. Это мне на руку. Луч света упал на стоящий вертикально саркофаг. Видел такие, когда ездил в отпуск в Египет. На крышке изображение захороненного внутри скитальца. Борода, длинные кудрявые волосы. Судя по всему, внутри останки гнома. Зачем ему такой огромный гроб? А что это торчит из-за него? Кажется там кто-то прячется. Я размахиваюсь своим мечом и через мгновение лезвие врезается в плоть незнакомца. Тьма в комнате в миг озаряется синим. Щит скитальца. — Огла? — срывается с моих губ. — Ты чего тут делаешь? Неуклюжая орчиха с моего факультета боязливо выходит из-за саркофага и щурится от света, который бьет ей прямо в лицо. — Я…я не знаю… — отвечает она. На ней ночная сорочка с красными сердечками. Под мышкой держит большого плюшевого медведя. — Как не знаешь? Ты же как-то попала сюда? — Да, но… Я помню только как засыпала в своей постели. И потом оказалась здесь. Твои угрозы разбудили меня. — Печать, — я бросил взгляд на шею орчанки. — Что с ней? Огла трогает место, где у нее расположена проклятая метка. Отдергивает руку как от огня. Стонет. Символ на печати горит светом алой зари. — Не бойся, — успокаиваю я Оглу. — Тебе же не больно… Орчиха все равно паникует. Начинает крутиться и сбивает еще одну урну с прахом. Пытаюсь ее остановить, но баба сильна. Ее огромная рука отпихивает меня, и я падаю на пол. От того, как сильно бьется ее сердце просыпается жажда. Я выдергиваю флакон с плеча и пью. Жажда угасает. Поднимаю глаза на орчанку. Стоит надо мной. Глаза налиты кровью. Обычно так смотрят бешеные собаки перед тем, как напасть. Я не успеваю ничего сообразить, как она в миг набрасывается на меня, а ее челюсть смыкается на моем плече. Адская боль. Не могу сдержать крик. Но с каждой секундой ее хватка слабее. Поднимает голову. В ее глазных яблоках вижу, как яд проникает в каждую часть тела взбесившейся девчонки. Спихиваю с себя. Теперь вижу Другза, который светит в меня фонариком. — Тащи антидот, Другз! Огла отравилась моей кровью! Медленно поднимаюсь. Не могу опираться на раненое плечо. В это время гном уже наполняет большой железный шприц с длинной иглой противоядием и втыкает в сердце, бьющейся в конвульсиях, орчанки. Печать на ее шее больше не светится так неистово. Я подхожу ближе к гному. Мы оба в ожидании исцеления однокурсницы внимательно смотрим на нее. — Если она не придет в себя… — я начал паниковать. — Успокойся, Кай. Антидот сработает, — уверенно ответил Другз. Ох… Не могу найти себе места. Ну и натворили мы дел. Разворошили древний склеп скитальцев и возможно отправили на тот свет одного из собратьев. Боюсь представить, что нам за это грозит. Но что за странная магия ей управляла? Источник находится где-то здесь. Это точно. — У тебя получилось достать кольцо? Другз, достал артефакт. Я хлопаю по своим карманам. Понимаю, что мое кольцо при мне. Достаю. Забираю у гнома перстень Серба Безумного. Теперь он в одной руке, подарок матери в другой. Поднимаю на уровень глаз, чтобы фонарь с каски осветил воссоединение. Медленно приближаю кольца друг к другу. Чем ближе подношу, тем сильнее их связь. — Готов? — спрашиваю у Другза, не отрывая взгляда от колец, вокруг которых теперь образовался какой-то магический туман. Гном смотрит на бездыханную орчанку. На меня. Снова на отравленную. — Давай. Два кольца впиваются друг в друга…Глава 22 Тайны прошлого
Как только два кольца сливаются воедино из артефакта тут же вырывается яркий свет. Настолько яркий, что он слепит меня. Я не вижу ничего вокруг кроме белого свечения, которое застлало собой каждый сантиметр пространства. В ушах стоит протяжное гудение. — Другз! — ору я изо всех сил, пытаясь перекричать навязчивый звук. Не слышу даже самого себя. Еще одна попытка. Нет ответа. Вдруг гудение и яркий свет исчезают, словно перед глазами на самой высокой скорости проносится поезд. Зрение вернулось. Теперь я вижу облупленную стену. Стоит кулер с водой. Вокруг множество голосов. Звонят телефоны, печатает принтер. Хочу повернуть голову, чтобы посмотреть туда, откуда доносится ругань двух мужчин. Не получается. Вместо этого взгляд опускается на скованные наручниками руки. На безымянном пальце правой руки тосамое кольцо с символом печати. Хочу восторженно обрадоваться находке, но и рот тоже не слушается. Я что, сторонний наблюдатель? — Вставай, Таарис! Идем за мной! — доносится низкий голос. Таарис? Голова, в которой я сижу поворачивается. Видит гнома в полицейском костюме, темных очках и фуражке. На груди слева жетон. Эльф нехотя встает и ленивой походкой направляется вслед за гномом. Что за чертовщина? Ректор Таарис что, жил еще до ядерной катастрофы? Эльфы, конечно, живут тысячи лет, но… И почему у него на пальце кольцо. Как оно оказалось у моей матери и Серба Безумного? Надеюсь, это всего лишь экскурс в прошлое, который даст ответы на все вопросы, а не перемещение во времени. — Сядь, — приказывает гном. Таарис садится у стола полицейского. Напротив стула стоит шкаф-купе. В нем зеркало. Вижу свое отражение. Молодой эльф. Только весь грязный. Футболка разодрана и в крови. Под глазом спеет свежий синяк. Не успеваю досмотреть, голова поворачивается на полицейского. — Долго мне еще тут сидеть? — устало спрашиваю…я. — Пока не выясним обстоятельств смерти мисс Гарпл, — отвечает гном и что-то печатает на клавиатуре. — Так… Да у тебя не один приход. Разбойное нападение, воровство, несколько административных правонарушений. Суд назначил двести часов исправительных работ… Выполнены. Уже хорошо. Таарис переводит взгляд на свои руки. Выковыривает из-под длинных ногтей остатки грязи. Или это засохшая кровь? — Ну, давай. Признавайся мальчик, — гном поворачивается к задержанному, снимает очки и машет перед лицом папкой. — Это ты убил мисс Гарпл и вырезал ее сердце? Четырнадцать кошек и все тоже без сердец. Твоих рук дело, а? Таарис озирается. Видит орка-детектива за столом недалеко. У него табличка с названием должности. Как и у еще одного человека в полицейской форме. Они внимательно наблюдают за происходящим. — Я вам все расскажу, — произносит будущий ректор. — Только наедине. Гном смотрит на своих коллег. — Ребята! Сходите выпейте кофейку, — приказывает гном. Полицейские, сидящие за соседними столами, неохотно встают и положив руки на свои ремни удаляются. — Вот мы и наедине. Рассказывай все, как было, Таарис, — добродушно просит хороший полицейский. Эльф еще раз огляделся. Я почувствовал, как горло сильно напрягается. — ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО СТАРУХУ УБИЛ МОЙ БРАТ! — голос, как будто проигравший с зажеванной пленки вырвался из глотки эльфа. Что с глазами копа? Низкорослик как будто увидел собственную смерть и теперь не двигается. Еще через пару мгновений гном все-таки пришел в себя. — Я знаю, что мисс Гарпл убил твой брат, Таарис, — произносит он. — Мне нужно, чтобы ты помог найти против него доказательства… Вот ублюдок. Аментьен Даваэль рассказывал про этот голос. Купидоны способны внушать свою волю людям и нелюдям. И амулеты защиты, которые были у сотрудников полиции прежде, не помогали против внушения. Вернее, против любой Силы купидонов. Способности скитальцев находятся за гранью обычной магии. — Ты… — Таарис запнулся. Я вместе с ним почувствовал боль в груди. Эльф собрался еще что-то внушить, но, кажется, силы закончились. — Можно мне…стакан воды? — спросил будущий ректор Олимпуса. Гном внимательно посмотрел на подозреваемого, встал из-за стола и пошел к кулеру. — Зорган! Я призываю тебя! — тут же прошептал эльф. Покровитель. Вы меня звали? Гремлин с красными глазами и синим ирокезом на голове появился прямо по центру клавиатуры полицейского. — Мои силы на исходе. Мне нужна еще одна возможность использовать Голос Власти. Это невозможно, покровитель. Если только вы не… — Я не хочу ни с кем делиться силой! — взбесился эльф и гремлин смиренно склонил голову. — Сделай еще что-нибудь. Я не… — Проклятье! — зашипел Таарис и быстро успокоился. Оглянулся. Несколько копов сидящих чуть дальше смотрели на задержанного. Молодой ректор искусственно улыбнулся. — Ладно. Похоже у меня нет выбора. Что я должен сделать? — спрашивает Таарис у хозяина печати. Кольцо. Оставь печать на купидоне. Я раскалю символ, а дальше нужно будет просто клеймить… — На купидоне? Это что еще за название? В моем мире так называют святого, который заставляет влюбляться. Типа он стреляет в самое сердце и тогда… Мне, кажется, будет забавно. — Ладно, хватит. Гном возвращается, — прервал демона подозреваемый. — Твоя вода, Таарис, — коп поставил пластиковый стакан перед эльфом и сел на свое место. — Наручники слишком сильно застегнуты. Уже пальцев не чувствую, — пожаловался Таарис. Низкорослик внимательно смотрит. Выдыхает. Поднимается. Обходит стол и подходит ближе к будущему ректору Олимпуса. «Нет! Нет! Нет! Проклятье, не делай этого!» — ору я внутри головы эльфа. Конечно, меня никто не слышит. Это просто старая привычка — пытаться повлиять на то, на что невозможно. Глазами подозреваемого вижу, как печать на кольце накаляется до красна. Гном замечает это тоже. — Это еще что… Резкое движение и печать прислоняется к ладони гнома. Тот резко убирает руку и стонет. Низкорослику больно. Он смотрит на ладонь. Там печать. К нам тут же подскакивают другие полицейские. Уже тянутся за пушками. — Все нормально, парни, — отвечает гном и продолжает бросать взгляды на руку. — Все нормально. Возвращайтесь к работе. Копы, несколько сомневаясь убирают стволы в кобуру. Чувствую, как лицо Таариса ехидно улыбается. — Какого черта ты сделал? — злится гном. — А ну отвечай. — ТЫ ЗАБУДЕШЬ О ТОМ, ОТКУДА У ТЕБЯ ПЕЧАТЬ И ПОДКИНЕШЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ВИНОВНОСТИ МОЕМУ БРАТУ! Мерзкий голос слышный только нам с полицейским врезается в голову низкорослика. Тот садится на место. Глядит на ладонь как будто впервые видит печать. Гном растерян и долгое время не возобновляет допрос. — Чудесное фото, — Таарис заговорил первым и поднял со стола фоторамку. На фотографии изображен гном на фоне гор. С двумя детьми и женой. — Это моя семья, — до сих пор находясь в прострации отвечает коп. Ректор ставит рамку на место и противно улыбается. — Пусть детишки переночуют сегодня у бабушки. У меня есть чувство, что этим вечером вы будете голодны за троих. Полицейский еще раз смотрит на руку. Вкладывает в ладонь салфетку и поднимает взгляд. — Вернемся к разговору, Таарис. Я знаю, что во всем виновен твой брат. Сейчас я тебя отпускаю, но при одном условии. Ты должен будешь помочь мне найти все необходимые доказательства о его виновности. — Ну наконец-то! — Таарис радостно вопит, встает с места и подносит руки к гному, чтобы тот смог открыть замок на наручниках. — По рукам! Гном замечает кольцо с печатью. Внимательно смотрит. Вот-вот догадается, что на его ладони и на перстне один и тот же символ. Давай, гражданин полицейский. Думай! — Ты чего делаешь, Золд? — отвлекает гнома орк-полицейский, вернувшийся на свое место с чашкой кофе и недоеденным пончиком. — Я знаю кто убийца, — отвечает низкорослик. — Доедай пончик и поехали брать его. Золд расстегивает наручники. Вижу в зеркале напротив довольную физиономию Таариса. А ведь ты изначально мне не нравился, создатель купидонов. Кто твой брат, ректор? Кто тот эльф, которого ты так безжалостно собираешься предать? Дураку понятно, что сердца сожрал ты! Вновь яркая вспышка. Теперь я стою у тюремной камеры. Снаружи. Внутри клетки из угла в угол ходит эльф. Его лицо кажется до боли знакомым. Постойте, это же Таарис! — Меня подставили, брат. Я клянусь, что не убивал никого! Понятия не имею как та рубашка оказалась в моем шкафу! Уж больно он нервный стал после нашей последней встречи. Все-таки справедливость восторжествовала. Так тебе и надо старый пройдоха. Похоже обошлось без смертной казни, раз старик дожил до моих времен и стал ректором. Интересно, сколько лет прошло? Сто? Двести? Если Таарис первый купидон, то судя по его внешнему виду купидоны появились лет так тысячу назад. — Тебе грозит пожизненное заключение, брат, — произносит тот, в чьем теле я сижу на этот раз. — Мне нужно еще раз поговорить с тем копом! Это он подкинул мне рубашку, Таарис! Таарис?! Взгляд опускается на руки, и я вижу тот самый перстень. Вот елки-палки! У Таариса есть брат-близнец! Выходит, старик все-таки ушел от правосудия. — Мне жаль, братец. Но коп, который тебя поймал убит… — отвечает он. — Убит? — эльф хватается руками за прутья решетки. — Соседи позвонили в полицию, после того как несколько дней не видели его семью, а лейтенант Золд стал странно себя вести. Копы наведались домой к гному и нашли там тела его супруги и детей. У них были вырваны сердца. — Как жестоко… — эльф вдруг встрепенулся и схватил Таариса за силки, просунув руки сквозь прутья решетки. — Получается, что он сам убил мисс Гарпл! И просто свалил вину на меня? Расскажи об этом копам, брат. Скорее. Пусть они выпустят меня. Чего ты стоишь? — Прости, Серб. Серб?! Серб и Таарис братья-близнецы? Ректор продолжает: — На месте преступления обнаружили отпечатки твоей обуви. Вкупе с окровавленной рубашкой они просто сочтут, что вы были в сговоре с детективом. Ну или ты его просто заразил. — Заразил? — Серб Безумный поднимает удивленные глаза. — Отпечатки моей обуви? Печать на кольце вновь накаляется. Таарис хватает руку брата и прижигает внутреннюю сторону запястья. Серб воет от боли и вырывает руку. Теперь и он купидон. Черт возьми! Кто-нибудь остановит этого негодяя! Снова яркий свет. Проклятый артефакт рассказывает мне всю историю кадрами. Но кто заложил это в него? И зачем? Ослепляющий свет гаснет. Смотрю глазами Таариса. Мы заходим темное помещение. Он просит гремлина создать светоч и двигается по длинному коридору. Справа и слева комнаты, но эльф проходит мимо. Что-то мне этот коридор напоминает… Стоп! А не нынешний ли это склеп скитальцев?! Точно. Трубы вдоль стен, ковровая дорожка. Все так, как я видел! Просто пространство еще не заполнено картинами, личными вещами и останками купидонов. Мы бредем по катакомбам под библиотекой до тех времен, когда они стали усыпальницей для скитальцев. Таарис упирается в стену. Из нее торчит каменная голова дракона. Он подносит печать к разинутой пасти монстра и в этот же миг стена содрогается. Мелкие камушки выпадают из открывшихся щелей. Препятствие сдвигается в сторону, освобождая путнику проход. Эльф входит внутрь. Тут есть свет. Тусклый, но достаточный для того, чтобы можно было рассмотреть детали. На полу огромный символ. Такой же как на кольце и телах купидонов. За знаком стоит статуя. Уродливый орк с двумя ногами, но тремя туловищами… Сросшиеся в утробе матери тройняшки. Кто поставил памятник этому извращению? Таарис подходит ближе. Собирается прикоснуться печатью на кольце к статуе… — Остановись! — голос раздался из-за спины. Эльф обернулся. — Серб? Что ты здесь делаешь? — Хочешь спросить, почему я не в тюрьме? Семьсот лет заточения, по-твоему, недостаточное наказание для того, кто не совершал убийства? — у первого скитальца в руках меч. — Твоя месть бесполезна. Я был молод и глуп, брат. Если бы ты вышел ко мне на свидание хотя бы раз, то уже услышал бы мои извинения. Я просил передать, что я готов дать показания, говорящие о твоей невиновности… — Они бы не помогли. После того, как я сожрал сердце охранника никто в жизни бы не поверил, что я не совершал тех преступлений. — Мне жаль. Я пытался помочь… — Ну если ты не тот, кто развязал ядерную войну в следствии которой умерло все живое в тюрьме, кроме меня, значит твои попытки оказались бесполезны. Кажется, Таарис действительно сожалел. Он смотрел на брата в этот раз без паршивой ухмылки. По крайней мере, я ее не чувствую. — Зачем ты сделал это? Зачем расплодил проклятых купидонов? — спросил Серб Безумный. — Ну вот опять. Вместо того, чтобы простить меня и начать сначала, ты пытаешься понять мои мотивы. — Может быть дело в этом кольце? — Серб смотрит на руку Таариса. Мой взгляд падает туда же. — Точно… Как я сразу не догадался… Чем больше людей и нелюдей ты сделаешь купидонами, тем сильнее становишься сам, ведь так? — Ты прав, брат. Прости, — признался ректор. — Отдай мне его! — Позволь мне сделать кое-что и я попрощаюсь с артефактом по своей воле. — Это кольцо не делает ничего хорошего, — Серб направляет клинок на брата. — Что ты задумал? — Мы должны впустить в этот мир монстров. — Монстров? Ты с ума сошел?! — Купидоны мне как дети, Серб. Уже семьсот лет нас преследуют, убивают, заставляют скрываться. Нас истребляют словно каких-то тварей. — Мы и есть монстры, Таарис! — Нет! Нет! Мы спасители! Просто никто об этом не знает! Если настоящие чудовища заполонят планету, мы будем единственными, кто способен сражаться с ними. Только у нас есть иммунитет к радиации и боевые способности гремлинов! Как только люди и нелюди выйдут на поверхность они перестанут ненавидеть нас и начнут поклонятся, словно мы Боги, избавляющие их от апокалипсиса… — Ты безумец Таарис! Сколько выживших умрет по твоей вине, когда они выйдут из бункеров! Такие монстры как мы не заслуживают этих жертв. Отдай мне кольцо или я убью тебя… — Я принял решение… Таарис прислоняет символ на кольце к статуе. В этот же миг печати на телах купидонов загораются алым! Ветер поднимается внутри таинственного помещения. Таарис, испытывая адскую боль падает на колени. Серб Безумный тоже изнемогает под гнетом печати. — Дело сделано! — кричит Таарис, задыхаясь от боли. — Порталы по всей планете открываются, подпитываясь силой печатей купидонов! Первые чудовища из потусторонних миров уже шагнули в наш мир! Теперь он не будет прежним, Серб! Смирись! Смирись с новой жизнью купидонов! Пока есть мы, есть и порталы, которые пускают монстров в наш мир. Ветер завывает, перебивая голоса будущих скитальцев. Становится сильнее. Глаза статуи загораются красным. Где-то в чреве каменных орков орут разные чудовища, прорывающиеся в этот мир. Так продолжается несколько минут, пока Таарис с усилием не отдергивает перстень от статуи. Он медленно встает и снимает кольцо. Кидает его в центр символа на полу. — Чтобы ты поверил, что я не хочу тебе зла, мы разделим кольцо на две части. Больше никто и никогда не сможет воспользоваться им, — проговорил Таарис. — Не будет больше той силы, которой наделяет кольцо. Не будет новых купидонов, не родившихся, а ставших такими. Все будут равны… Но если захочешь убить меня, я приму смерть. Вспышка света ослепляет меня и переносит назад в настоящее. — Вот, башка гремлина! — ругается Другз. — Может кольцо надо положить в Душный Огонь или еще куда, чтобы оно подействовало? Я держу в руках перстень. На полу сидит Огла. Ничего не понимает, но, по крайней мере жива. — Оно подействовало… — Что? — Другз поднимает на меня глаза. — Я увидел прошлое артефакта. Прошлое школы, Серба Безумного и не только… Гном широко раскрывает глаза. — Быть не может! Что ты видел? В этот самый момент включается сигнализация. Протяжный пронзительный звон разносится по усыпальнице скитальцев. — Вот бред единорога! Сейчас сюда сбегутся учителя. Нужно вернуть кольцо на место! — Нет! — произнес я, глядя на артефакт. — Я знаю одно тайное место, где мы можем спрятаться…Глава 23 Голод не тётка
Печать на кольце сработала безотказно. Дверь открылась и теперь мы втроем, вместе с Оглой и Другзом стояли на пороге открытия великой тайны, которая приближала меня к избавлению от проклятья. Все как в медицине. Сперва нужно поставить диагноз и выяснить откуда ноги растут, а уже потом лечить саму болячку. В этот раз в помещении темно. Благо наши фонари освещают пространство. Как только все оказались внутри, я нашел такую же голову дракона и снова прислонил к ней кольцо. Стена задвинулась, заглушая звук навязчивой сигнализации. Теперь нас не найдут. Можно не торопиться. Фонарик гнома потух. Он потряс его и тот снова заработал. Свет от него упал на символ, расположенный на полу. — Это что? — Другз нахмурил брови. — Этот знак похож на… Я достал флакон с микстурой от жажды и залпом выпил содержимое. Очень странно. Впервые попался совершенно нейтральный вкус. Словно выпил воду. — Этот знак похож на печать купидонов, — закончил я за гнома, взявшего длинную паузу. — Время у нас есть. Думаю, вы тоже должны знать как появились первые пожиратели сердец. Я направил свет своего фонаря на пол и рассказал обо всем, что показало мне кольцо. О том, что Таарис был первым купидоном; о том, как он предал своего брата-близнеца, которым оказался Серб Безумный и даже о том, что с наступлением ядерной войны создателю школы охотников на чудовищ, благодаря иммунитету, удалось выбраться из тюрьмы и настигнуть предателя-брата. Правда тот к тому времени, уже был на пороге того, чтобы выпустить в наш мир монстров. Наш мир… Надо же. Я уже называю этот мир своим. — Дак значит Таарис был первым купидоном, который и наплодил нас всех? — подытожил мой короткий рассказ Другз. — Более того, я думаю, что школу на этом месте построили не случайно, — я опустился на колено и дотронулся до граней символа. — Серб и Таарис хотели, чтобы купидоны были ближе к статуе, которая находится у той стены. Когда Огла набросилась на меня, ее печать горела тем же цветом, что и печати братьев в момент, когда они открывали порталы. Мне кажется, мы что-то вроде…энергетических батарей для этого места. — Думаешь…если бы купидонов не было рядом, то чудовища перестали бы пробираться в наш мир? — спросила Огла, которая стала нашим случайным союзником. — Думаю, что да, — ответил я. — Только зачем это понадобилось Сербу Безумному? В видениях он был настроен ко этому критично. Мы должны узнать, что изменилось… Сигнализация за стеной утихла. Можно наконец осмотреть помещение, не боясь привлечь охранников случайным шумом. — А ты не можешь спросить у кольца? — Другз сделал шаг вперед. Этим движением пнул камушек, который тут же укатился в темноту и заставил нас вновь остановиться и замолчать. Когда звук затих, мы беззвучно выдохнули и продолжили медленно ступать вперед. — Это так не работает, — ответил я на последнюю догадку товарища. — Прошлые видения явились сами собой. Артефакт рассказал мне все, что хотел. Не больше и не меньше. Фонарь на моей каске уже освещал силуэт уродской статуи. Я ускорил шаг, направляясь прямо к ней, но в один момент запнулся обо что-то. — Стойте! — я опустил взгляд и осветил то, что лежало на полу. — Тут скелет. — Скелет? — встревоженный голос гнома разнесся по пустому залу. Он подошел ближе. Я опустился на пол и отбросил старую ветхую одежду с останков. Осмотрел кости. — Не может быть… — сорвалось с моих губ, как только я добрался до рук. — Что? — любопытная Огла подошла ближе. — Они не разделили здесь кольцо, — я поднял кисть скелета и показал ее Другзу. — Таарис убил Серба Безумного здесь. Вот. Он оставил эту печать, когда впервые заразил своего брата. — Проклятая метка добирается до самой кости купидона и въедается в нее словно опухоль в органы… — гном взял у меня кость и провел большим пальцем по печати. — Ты хочешь сказать, что после того, как они открыли порталы, Таарис убил Серба Безумного и притворился своим братом-близнецом? Сперва я решил, что первому купидону незачем было поступать так, но потом переосмыслил значение такого поступка. — Возможно, идею создать школу скитальцев охотнее поддержали, когда ее выдвинул чистый душой Серб. Я думаю, Таарис притворился своим братом, чтобы у него было больше последователей. Наверняка рассказал грустную историю о том, как брат-близнец предал его, а затем преподнес идею стать охотниками на чудовищ и творить добро, как вакцину, которая избавит от грехов пожирателей сердец. Конечно, этот зов откликнулся в сердцах чистых душой купидонов… Я накрыл останки Серба Безумного его же сгнившим плащом. — Тогда…С кем настоящий Таарис разделил проклятое кольцо с чьей руки я снял часть артефакта? — Другзу нравилось, что он разгадывает старые тайны. Это было видно по тому, как он возбужден. — Кто умер вместо фальшивого Серба Безумного, когда власть перешла в руки нынешнему ректору Таарису? — Слишком много вопросов, Другз. Не знаю. Голова раскалывается. Давай раскопаем прошлое Таариса, когда поднимемся на поверхность. Предлагаю найти Хашу с Исси и поскорее убраться отсюда и успеть к первому уроку. Я посмотрел на статую сиамских орков-близнецов. Тут же вспомнил, как их глаза горели красным. Стало жутко. — Не отходите далеко, — произнес я. — Я хочу призвать Зевса. — Зачем… — Зевс! — я не дождался, когда гном договорит и вызвал гремлина. Твою мамку, Кай! Ты всегда делаешь это в самый неподходящий момент! Демон стоял посреди символа на полу. Я еле смог разглядеть его в тусклом свете своего фонаря. Как ни странно, огонь на его хвосте нисколько не освещал пространство вокруг. — Уверен, твои дела могут подождать, Зевс. Нам нужна помощь. Подождать? По-твоему, нормально отрубаться в самый разгар романтического свидания? Между прочим, сегодня у нас с Милли должен был произойти… — Не надо! Не хочу знать подробностей, — прервал я гремлина, но вдруг опомнился и из интереса продолжил. — Только сегодня? Сколько лет прошло в вашем мире с того дня как я впервые сразил ее стихами? Много! Мы хотели подождать до свадьбы. — Вы что? Поженились? Еще нет. Да, кстати, я хотел предложить тебе побыть моим шафером… — Не сейчас, Зевс, — остановил я разошедшегося демона. — Если твоя подружка жива, значит Исси тоже. Это уже хорошо. Но эльфийка может быть в опасности. Как давно Милли приходила к ней? Давненько? Ты что, не знаешь, когда твоя невеста переносится в другой мир? У нас демократичные отношения, Кай. Если долго не звонит, я стараюсь ее не тревожить. А то еще подумает, что я навязываюсь. Настоящий самец не бегает за своей самкой. В конце концов у меня учеба… — Ясно, — прервал я гремлина. — Немедленно возвращайся к себе и попроси Милли наведаться к Иссиде. Я хочу, чтобы она запомнила каждую деталь там, где сейчас находится эльфийка. А затем вернулась, рассказала тебе все в подробностях. Ты, в свою очередь, вернешься ко мне и все передашь. Кто их держит в плену? Как там много врагов? Не угрожает ли им опасность? Все, что только можно, понял? Ладно. Ладно. Все равно с нашего свидания прошло уже несколько дней. Эх… А че жрать так хочется? Ты что, не пьешь свои вонючие микстуры? Я дотронулся до запасов на рукаве. — Они немного слабее, чем обычно. Поэтому тебе следует поторопиться. Другз не взял свои и мы делим последние запасы. Иди! Гремлин махнул рукой и исчез. Он вернулся спустя пять или шесть минут. — Ну! Чего молчишь? Плохи дела, Кай… — Они живы?! Все в порядке?! Милли не вернулась! Она в коме уже месяц! Кай! Ты должен помочь моей девочке! — Вот елки-палки! — выругался я и схватился за голову. Они точно где-то здесь. Нужно успокоиться, Кайлан. Главное — без паники. Если будешь держать себя в руках, то и твои друзья будут сохранять спокойствие. — Что он сказал? — взволнованная Огла обратилась ко мне и схватила за руку. — Что Милли не вернулась, — ответил я и повернулся назад к гремлину. — Ладно. Успокойся, Зевс. Мы освободим эльфиек и твою подружку. Другз, Огла! Я уверен, что где-то здесь есть тайный проход. Наверняка, Огла не первый купидон, который шлялся по катакомбам, ведомый печатью… — Я поищу с этой стороны, — отозвался Другз. Огла пошла за ним, а я принялся исследовать все у противоположной стены. Ничего, кроме пары чаш, где раньше разводили огонь я не нашел. — Елки-палки, у меня ничего! — я навалился рукой на уродливую статую. — Другз, вы нашли что-нибудь? — У нас тоже ничего, — ответил гном, поставил свой волшебный ящик на пол и сел на него. — У меня есть идея, — вдруг произнесла Огла. Мы подняли на нее свои глаза. — Ты должен научить Зевса Зрению Следопыта. — Зрению Следопыта? — Ну да. Тогда ты увидишь путь, по которому проходили студенты. И так мы сразу найдем ту самую потайную дверь. — А почему именно я должен активировать способность? — Ты единственный купидон из нас, чей гремлин приходит и не требует сожрать чье-нибудь сердце. Ну…и он уже здесь. С аргументом трудно не согласиться. Однако жажда почему-то усиливается. Микстура совсем не помогает… Я вынул из кармашка на рукаве еще один флакон и опустошил его. Остался последний. — Магию гремлинов запрещено применять без микстуры, а у меня остался последний флакон, — я выбросил пустой пузырек в темный угол. Стекло разлетелось в дребезги, едва он соприкоснулся с каменным полом, и я продолжил: — Напомню, что Другз умудрился напихать в свой ящик кучу разных зелий и не удосужился взять свои микстуры от жажды. Да и ты, собираясь в небольшое приключение по объективным причинам не подумала прихватить с собой свои. Итог. Одна микстура на троих и Бог знает сколько времени нам еще предстоит тут пробыть. — Я жажды еще не чувствую, — ответила Огла. — Ты как, Другз? — Есть немного. Но до того, как мне захочется лезть на кладбище еще далеко, — он устало улыбнулся. — Выходит, одна микстура на одну способность… Хорошо… — сдался я. Промедление может дорого стоить. Если сейчас я развернусь и уйду, а потом не смогу спасти эльфиек… Хотя мог. То не прощу себе этого. Елки-палки! Что связывает меня с Исси? — Вот и славно, — обрадовалась орчиха. — Но как я активирую Зрение Следопыта? Эту способность мы должны проходить только в следующем семестре. — Тут ничего сложного. Я изучила учебник по контакту с печатью вдоль и поперек. Так…Кажется у меня появился второй Другз. Только если первый с интеллектом от рождения, то вторая учит все, словно пытаясь убежать от печатей и штампов, которые навешивают на орков. — Если ничего сложного, говори. Что я должен сделать? Огла берет меня за руку и выводит в центр. Руки у орчанки холодные и вспотевшие. Нервничает. — Зевс тут? Я бросаю взгляд на пол. Пусть уже начинает. Не могу стоять без дела, пока моя крошка пропадает неизвестно где… — Тут, — отвечаю я. — Покажи. Где он стоит? Я недоверчиво смотрю на орчанку. Она точно знает, что делает? — Ну здесь, — указываю на пространство в центре круга. Огла падает на четвереньки и пялится в точку, на которую я указал. Подползает ближе. Зевс смотрит на меня испуганными глазами и медленно пятится. Что эта сумасшедшая хочет от меня, Кай? — Скажи, когда мы будем близко друг к другу, Кайлан, — перебивает гремлина орчиха. Демон морщится, словно увидел что-то донельзя отвратительное. Примерно то же ощущение всегда возникает у меня, когда ножом скребут по стеклу. Сейчас я невольно морщусь вместе с ним. — Остановись! Вы смотрите прямо друг другу в глаза, — останавливаю Оглу. — Отлично… — орчанка закрывает глаза, как будто вспоминая что-то важное. Открывает и выдыхает. — Привет, Зевс. Я — Огла. Нам очень нужна твоя помощь. Че она хорохорится? Пусть говорит, что нужно сделать. Я ведь не дитя малое. — Он готов, — переиначиваю я слова гремлина. — Говори, что нужно сделать. — Отлично. Сейчас я скажу одну фразу, Зевс. Как только ты произнесешь ее, у твоего покровителя активируется способность — Зрение Следопыта. Да, ты потратишь на нее некоторые силы, но Кайлан выпьет микстуру, и жажда сразу пройдет, хорошо? Гремлин смотрит на меня и поджимает уши. Если я сотворю заклинание, то сильно захочу есть? — Он спрашивает насколько сильна будет жажда после заклинания? — Ты справишься, малыш, — ласково успокаивает Огла. А орчанка внушает доверие. Если в начале учебы она казалась мне просто неуклюжей пожирательницей шоколадных батончиков, то сейчас открылась совершенно с другой стороны. Заботливая, начитанная. Хм. А почему Другз так смотрит на нее? Только не надо этого…Отношений самых маленьких с…самыми большими. Хотя парочка из них вышла бы что надо. — Ты готов, Зевс? — спрашивает Огла. Ради Милли! Как бы плохо нам не было, Кай. Мы ведь справимся, правда? И держи свою противную микстуру под рукой. Надеюсь, попадется хоть что-нибудь с мясным вкусом. — Он готов. Начинайте. Орчанка кивает. Смотрит на гремлина, как будто и в самом деле видит его. — Oroinius del capa, — медленно произносит она. — Повторяй за мной, Зевс. Oroinius. Del. Capa. Че она со мной разговаривает как с недоумком? Ты что, не рассказывал, что я закончил школу с золотой медалью? Как два пальца… Oroinius del capa. Сразу после этих слов в полной темноте я вижу сотни следов. Но мне так плохо, что я не могу сосредоточится. Тянусь к рукаву. Пальцы не хотят слушаться. Почему мне так плохо? Жажда гораздо сильнее любой, что я когда-либо испытывал! — Пей микстуру, Кай! — орет на меня Огла и хватает за силки, когда я уже падаю на пол. Успела. Я остаюсь на ногах, удерживаемый орчихой. Нащупываю флакон на рукаве. Вынимаю. Трясущейся рукой подношу к губам. Горло жжет так, что я готов набросится на орчанку и вырвать ее сердце. ОСВОБОДИ МЕНЯ ОТ ЖАЖДЫ, КАЙ! Голос гремлина зловещим рычанием разносится в моей черепной коробке. Гремлин как настоящий дьявол с горящими глазами краснеет, пытаясь завладеть мной. Я выпиваю все содержимое микстуры и закрываю глаза.• •
Два орка Борро и Грром мчались вверх по лестнице старого общежития. Деревянные ступеньки скрипели под их ногами, но другие студенты слышали лишь безудержное гоготание нелюдей, заглушающее все остальные звуки. — Тише, — сказал Грром подходя к одной из комнат. — Эти утырки могут быть дома. Орк почесал зад, навалился спиной на стену и медленно пошел вдоль нее к двери, ведущей в комнату Кайлана и Другза. Пол под его ногами сильно скрипел, но орк искренне думал, что он все равно самый бесшумный медвежатник в Емии и продолжал широко открывать глаза и мелкими шагами продвигаться к цели. — Грром, — окликнул товарища второй орк с козлиной бородкой под пышной кудрявой шевелюрой на голове. — Может пойдем нормально? Тебя все равно слышно. — Т-с-с-с! — остановил друга Грром и приставил палец ко рту, заставляя того замолчать. Борро ничего не оставалось, кроме как продолжить повторять неуклюжие движения другого мечника, изображая купидонов с факультета убийц. Через несколько минут рука Гррома коснулась старой липкой ручки. Повернула ее. Дверь распахнулась. Орк выглянул из-за косяка. В комнате никого не было. — Заходи, Борро! — обрадовался он и перестал стараться вести себя бесшумно. — Ботаников нет. Давай сюда Тыщаногов. Эти придурки ответят за то, что назвали нас орками! Один из нелюдей снял с себя рюкзак и достал старую коробку из-под обуви. Грром скинул одеяло с постели Кайлана, взял коробку у товарища, открыл крышку и вытряхнул на простынь несколько небольших насекомых, похожих на пауков, но с иглами, растущими вдоль всего панциря насекомых. — Ха-ха! Пусть этот утырок раз и навсегда запомнит, что его будет ждать, если он в следующий раз посмеет перейти нам дорогу. Да, Борро? Но Борро уже был занят обыском комнаты. — Эй, орк! Ты чего? — Да я свои микстуры в комнате забыл. Жажда мучает, хоть сердца не жри. Микстура у них ведь должна… — он замолчал, едва открыв ящик в тумбе, рядом с кроватью Кайлана. — Нашел! Орк достал флакон и опустошил его. — Ух. Со вкусом борща! Повезло. Вот бы узнать из чьего сердца ее сделали… — орк осматривал опустевший сосуд. — Только такие и пил бы. А не всякую там кислоту, да безвкусицу. Все. Уходим. Но Грром не сдвинулся с места. Он лишь хитро смотрел на приятеля. — Ты чего, бро? Орк потеребил серьгу в своем носу и ответил: — Есть у меня еще одна идея… — Валяй. Грром подошел к ящику, взял сразу несколько микстур и вылил их себе в глотку. — Присоединяйся, Борро! Тут на обоих хватит! — Я не… — Эх, глупая твоя башка! Сейчас мы заменим эти пробирки на пустышки, понял? Утырки будут пить микстуру, а жажда не будет пропадать. Вот ржака! Взгляну я завтра на их рожи. А потом они еще чего-нибудь натворят от голода и им так вставят… Борро взял небольшую паузу. Кажется вся информация, сказанная его другом, еще медленно доходила до мозга. — Это будет круто, братан! — сообразил наконец орк. Борро тут же схватил протянутые ему пробирки и принялся пить микстуры.Глава 24 День открытых дверей
Жажда завладела мной. Слышу, как бьются сердца Оглы и Другза. Сердца полные жизни и способные заглушить эту мучительную жажду. Мои глаза наливаются кровью, а рот наполняется слюнями, которые тут же вытекают наружу и размазываются по подбородку. Я из последних сил стараюсь удержать себя, но все напрасно. Мое тело, контролируемое то ли жаждой, то ли демоном срывается с места и нападает на орчиху. Огла уклоняется, и я оказываюсь в центре круга. — У него жажда, Огла! — орет Другз и достает из своего ящика пробирку. Я издаю свирепый рык и тянусь за мечом, висящим на спине. — Не поддавайся жажде, Кай, — пытается успокоить меня орчанка. Ее сердце, еще сильнее перекачивает кровь. — Берегись! — орет гном и кидает ей под ноги пробирку. Пламя, вырвавшееся из земли, останавливает меня, несущегося на орчанку. Огонь жалит кожу на лице, словно сразу тысяча игл вонзается в него. Я бешено рычу, оглядываясь на гнома, посмевшего помешать мне добраться до жертвы. Начинаю медленно идти в его сторону, а через пару секунд уже бегу со всех ног. Гном поплатится за то, что посмел остановить меня. Другз чувствует, что времени у него совсем мало. Поднимает весь ящик и кидает в мою сторону. Я на ходу сбиваю летящую в меня коробку и через пару мгновений настигаю низкорослика и сшибаю его с ног. ВЫРВИ ЕГО СЕРДЦЕ, КАЙ! Орет внутри меня обезумевший от жажды гремлин. Я заношу меч и в этот же момент получаю по затылку чем-то тяжелым. Лежу на спине рядом с гномом. Неуклюжая орчиха держит в руках чашу из-под углей и испуганными глазами смотрит на меня. Я набираю полные легкие воздуха и выплескиваю на нее очередной зловещий рык. Он эхом разносится по древнему залу. Встаю на ноги и бью мечом Оглу. Она использует чашу вместо щита, подставляя кусок железа под мои удары. Вот тварь! С каким удовольствием мы сожрем ее сердце за то, что она заставила нас страдать, Кай! Следующий удар получился такой силы, что орчиха выпустила блюдо из рук и оно с грохотом упало на каменный пол. Терпеть больше нет мочи. Машу мечом, пытаясь настигнуть пятящуюся от меня Оглу. Жаль я не с факультета мечников. Можно было бы закончить этот цирк одним ударом. Звук разбитого флакона доносится из-под моих ног. Бросаю взгляд на кинутую гномом склянку. Из маленькой пробирки вырываются клубы дыма и застилают все перед глазами. Я трепыхаюсь на месте, словно разъяренный медведь, пойманный в капкан. — Твари! — ору что есть мочи. — Твари! Идите сюда и я вырву ваши сердца! Дым забивается в легкие и мешает дышать. Я начинаю кашлять. Все сильнее и сильнее. Падаю на колени. Пытаюсь вдохнуть, но весь кислород как будто высосали из помещения. Кто-то стягивает каску с головы, а затем снова бьет по затылку. Я отключаюсь. Прихожу в себя. Сижу у стены в том же самом зале. Орчиха и гном стоят спиной ко мне перед статуей и о чем-то разговаривают. Голод мучает уже не так сильно. Пытаюсь пошевелить руками. Тщетно. Ногами. Тоже не получилось. Тело не слушается меня. Хочу опустить взгляд, чтобы проверить, не связан ли. Не могу. — Ыыыыы! — мычу, не в силах пошевелить даже языком. Огла оглядывается: — Очнулся. Быстро. Может теперь успеем к первому уроку… — Оуыуа! — мычу я снова. — Не нервничай, Кай, — говорит гном, как будто понял, что я спросил и подходит ближе. — Я влил в твою глотку зелье оцепенения. Благо оно содержит несколько отваров из сердец монстров. Жажда теперь не должна быть такой сильной. — Аоуыоаао! — подтверждаю я теорию низкорослика. — Оцепенение пройдет через пару часов, — продолжает Другз. — Нужно успеть добраться до микстур от жажды, чтобы ты вновь не попытался сожрать кого-нибудь из нас. Зрение Следопыта еще действует? Я пытаюсь посмотреть на пол, но не получается. — Аыуеэаэ! — отвечаю я. — Ах, да, да. Огла! Мы должны взвалить Кайлана тебе на спину. Тогда он сможет своим позитивным мычанием указать нам путь… Ну или недовольным обозначить, что направление неверное. — Может лучше выйдем на поверхность? — с надеждой в голосе спрашивает она. — Аоаоаоа! — мычу я изо всех сил, высказывая свое недовольство. Другз смотрит на меня и отрицательно мотает головой. — Нельзя. Наш друг прав. Если мы не спасем эльфиек сейчас, то другого шанса может не представиться. Подойди сюда! Давай поднимем его. Орчанка подошла ближе. Обхватила руками. Странно. Я не чувствую ее прикосновений, хотя она точно подняла меня… — Ауыаоы! — радостно завопил я, увидев следы, светящиеся на полу. — Он увидел следы! — обрадовался Другз вместе со мной. — Ну все. Нагибайся. Я помогу взвалить его тебе на спину. Мне было интересно, как низкорослик сделает это. Ведь орчанка гораздо выше его. Но Другз тут же ответил на мой немой вопрос своими действиями. Гном сперва заставил Оглу встать на четвереньки, затем взвалил мою тушу ей на спину, а потом помог ей подняться. Силы в этой бабе хоть отбавляй. Правда теперь, чтобы я мог видеть пол, ей приходилось жутко горбатиться, держа мои руки словно лямки рюкзака. Вот они. Сотни следов. Какие-то уже едва заметны, а какие-то горят очень сильно. Скорее всего самые яркие принадлежат Хаше и Иссиде. Купидоны всегда заходят там же, откуда пришли и мы. Но как они открывают потайной ход? Елки-палки! Печать же есть не только на первом кольце купидонов. Это получается, что я всю жизнь ношу у себя на груди что-то вроде электронного пропуска? Ключ от домофона, блин. Понятно. Из моего рта доносится недовольный стон, тем самым заставляя орчанку разворачиваться, пока она не встает ровно по направлению сотен уходящих куда-то на другой конец зала следов. Как только курс взят заявляю: — Ууу! — Он хочет, чтобы ты шла прямо, — почему-то лучше орчихи понимает меня Другз, и мы начинаем медленно продвигаться по тропе из сотен следов, нагромождённых друг на друга. Слышу, как подо мной пыхтит орчиха. Мы двигаемся в правильном направлении. Вот если бы следов было меньше, мне вряд ли удалось бы рассмотреть протоптанную тропу после того, как тут натоптали еще и мы. Интересно, куда она приведет? К статуе? Нет. К ней прислонял кольцо Таарис, чтобы выпустить чудовищ. Должен быть другой замок… По крайней мере, теперь ясно, куда делись все те скитальцы, которые по заявлению преподавателей не вернулись с практического урока или дезертировали из школы. Они просто уходили сюда глубокой ночью, ведомые своим проклятьем. Огла остановилась и слегка выпрямилась, чтобы я мог осмотреть место, к которому привела тропа. — Эээээ! — недовольно заявляю я. Мы стоим прямо перед статуей орков. Огла вновь опускает мой взгляд вниз. Теперь я вижу, что дорожка из следов упирается в жуткую статую и увиливает в сторону. Я мычу, приказывая выбрать новое направление. Гном-переводчик вновь помогает нам с Оглой понять друг друга и вот через несколько минут мы оказываемся с обратной стороны статуи. Это здесь. Осталось отыскать место, куда приложить печать, и мы откроем потайной ход. — Опустись, Огла, — просит гном. — Кай говорит, что следы ведут сюда. Мне нужно забрать у него кольцо и найти замок. Огла опускается на колени и гном рыщет по моим карманам. Нашел. Теперь проклятое кольцо у него. Он сжимает его между двух пальцев и медленно ведет вдоль ног каменной фигуры. Печать на кольце раскаляется. Как только Другз убирает артефакт подальше от нужного места, печать на нем тут же тухнет. Игра «горячо или холодно» в исполнении уродливой статуи. Вот символ становиться все ярче и ярче. Скрытый замок где-то на внутренней стороне бедра орка. Кольцо должно было бы уже расплавиться от такого накала. Другз прислоняет печать к месту на ноге каменных орков. Что-то происходит. Звук короткий. Напоминает замыкание. Следом за ним доносится протяжное гудение. Гном выходит из-за статуи и кричит: — Это портал! Вот Чешуя Слонорога! Там портал, Кай. Огла, тащи его сюда! Огла вместе со мной на спине выходит из-за статуи. — Уууу… — мычу я, восторгаясь открытой нами двери. Это прекрасно. Все порталы, которые я когда-либо представлял, читая книги про попаданцев не сравнятся с этим. Он мерцает прямо в центре символа на полу. Полная тьма окаймлена светящейся пурпурно-розовой границей, по которой по кругу без конца летает шальная молния. — Выходит место, куда уходят скитальцы…не в Олимпусе, — произносит гном, тоже не в силах оторвать взгляда от портала. — Мы же не пойдем туда, верно? — испуганным голосом спрашивает Огла. Каждый из нас думает о своем в этот момент. Мы стоим так несколько минут, и я наконец говорю: — Айаы. Ей богу. Как будто снова инсульт торкнул. Язык вообще не ворочается. — Ты хочешь туда войти? — переспрашивает гном. Я бы кивнул. Да только со временем легче не стало. Все тело также скованно. Поэтому положительно мычу в ответ. — Ну не знаю, Кай… — сомневается Другз. — А если оттуда нет выхода? Глубоко вдыхаю и снова мычу. — Ладно. Огла! Можешь возвращаться на поверхность. Ты здесь не при чем. Это мы с эльфом полностью подвинутые на голову скитальцы. И если там нас ждет тупик, ты совершенно не обязана умирать вместе с нами. — Ты сам потащишь Кайлана? — поинтересовалась с надеждой на положительный ответ орчанка. — Вот, елки-зеленые, об этом я не подумал. Вот молодец, гном. Уже и фраз от меня нахватался. Огла некоторое время переминается с ноги на ноги. Борется с собой. И хочет свалить отсюда подальше и чувствует себя обязанной. — Я пойду с вами, — наконец заявляет она. — В конце концов, если бы не вы, я бы уже была по ту сторону. Сейчас хоть будем вместе. Огла делает несколько шагов к порталу. — Кто первый? — спрашивает, Другз. — Еуыоа, — мычу я. — Нет уж. Если мне и суждено побывать там, то я должен увидеть это первым. Гном подходит к намс орчанкой и надевает кольцо Таариса на мой палец. Затем начинает снимать с себя одежду. — Ты что делаешь? — смущенно спрашивает Огла и отворачивается. — Я где-то читал, что порталы пропускают только плоть, — отвечает Другз, расстегивая ремень у себя на штанах. Я недовольно мычу. — Что? — Другз перестает снимать с себя одежду. — Вы оба против? Ладно. Я останусь в одежде. Но если во время телепортации мой собственный ремень задушит меня… Он недовольно хмыкнул, надел обратно свою вязанную кофту и приблизился к порталу. Посмотрел на пол. Увидел мой меч. Поднял его. — Возьму его с собой. Раз уж все равно с вещами, — выдыхает гном. — Увидимся на той стороне. Другз сделал шаг и тут же растворился в темной бездне. — Оа… — промычал я, поторапливая орчиху. Орочья девчонка явно дрейфила. — Ёуеооо… — успокоил я ее, попытавшись сказать, что все будет хорошо. Вряд ли она поняла, но главная цель была достигнута. Огла шагнула в портал следом за Другзом. Я вылетел на другой стороне, словно из длинного тоннеля горки в аквапарке. Очень близкое ощущение я испытывал, когда единственный раз отдыхал в Египте. Мое тело точно трепыхающийся на ветру обрывок старой газеты ударилось о каменные ступени и прокатилось по ним еще несколько метров пока не настигло гладкой твердой поверхности. Я бился всем, чем только можно. Благо оцепенение блокировало боль, а голову отлично защитила каска с фонариком. Который, кстати, после одного из ударов разбился и перестал гореть. Так вышло, что после того, как я остановился, мое лицо, вместе со взглядом оказалось направлено на портал, из которого я и вылетел. Следующим оттуда показался зад Другза. Он спиной ударился о лесенки, которые вели из прохода, громко выругался и кувыркнувшись еще пару раз остановился недалеко от меня. Застонал. Медленно покрутил головой. Выпустил мой меч из руки и прикоснулся к собственному лбу. Удостоверился что цел, приподнялся и наконец заметил меня. — А где Огла? — спросил он, оглядевшись. — Ааа, — я хотел пожать плечами, но все обошлось только протяжным стоном. — Подождем, — Другз посмотрел на часы. — Это нормальное явление, когда порталы перемещают… Гном внезапно замолчал. Печать на его щеке загорелась ярко-красным. Глаза тоже. Он выпрямился и медленно пошел. — Уаы?! — промычал я, но низкорослик словно оживший мертвец, воля которого больше не принадлежит ему. Пялясь красными глазами в пространство перед собой, он уходит на неведанный зов, который уже призвал не мало скитальцев в это место. Огла до сих пор не появилась. Почему на меня не действует эта магия? Потому что я в оцепенении? Или есть другая причина? Я решил больше не мычать, чтобы не привлекать к себе внимание. Если я останусь незамеченным, то у меня будет больше шансов спасти своих друзей, чем если попаду в ту же ловушку что и они. Еще долго я лежал, направив взгляд на высокую лестницу, с которой мы скатились, ожидая появления Оглы и не в силах повернуть голову. Нужно дождаться, когда оцепенение пройдет. Неплохо было бы заснуть, чтобы скоротать время. Но нервы не позволяли сомкнуть глаз. Лишь спустя долгие часы мне наконец удалось забыться. Кай! Просыпайся, Кай! Просыпайся! Я открываю глаза. По месту, где я нахожусь разносится стук молота о наковальню. Его ни с чем не спутаешь. Смотрю на руки. Получилось! У меня получилось повернуть голову. Вот, елки-моталки. Хватаюсь за горло. Есть и обратный эффект. Я снова испытываю жажду. Ну наконец-то! Я думал мы тут застряли… Медленно встаю на ноги. Голод сильный, но терпимый. Как тогда, на заправке. — Ты пришел из-за голода? Ты меня не призывал, значит… По-другому я бы здесь не появился. Гремлин стоит, скрестив руки на груди и недовольно машет своим хвостом, словно кот, которого гладят против шерсти. — Где мы? Не знаю. Может спросим у кузнеца, что колотит своим молотком уже несколько часов. И так башка раскалывается, а еще это… — Ладно. Пойдем проверим что там. Я подбираю с каменного пола меч. Он может понадобиться в любой момент. Медленно продвигаюсь по длинному залу. По разные стороны от меня в колеях пылает огонь. Тут очень жарко. Как в аду. Пот капает с лица. Я наверняка пропотел ни один раз пока спал. Может жажда, которую я испытываю вполне обычная и я просто хочу пить? Жаль, что не догадался взять с собой воды. Никак не думал, что путешествие в склеп окажется таким долгим. Подхожу к высокой арке, ведущей в соседний зал. Грохот молота теперь слышится еще сильнее. Он явно доносится отсюда. Медленно ступаю вперед и прячусь за небольшой статуей. Даже не знаю, что она изображает. Осторожно выглядываю. На другом конце зала ходят те самые близнецы. Орки с тремя телами и всего двумя ногами и руками. Существа накаляют сталь в огромной печи, затем проходят к наковальне и куют меч. Что-то бормочут себе под нос. Их тела бесконечно исходят потом от жары. Они больше любого орка раза в три. Как этот монстр связан со скитальцами? И куда делись Другз и Огла? Что он сделал со всеми моими друзьями? Нужно подобраться поближе и послушать, о чем говорят близнецы. Весь зал заставлен статуями из железа. Похоже кузнецу нечем было тут заняться, раз он постоянно только и делает, что кует. Благо я могу прятаться за ними. В пустом помещении он скорее всего уже давно бы заметил меня и бросил в полыхающий в очаге огонь. Осторожно ступай, Кай! Эти орки не должны заметить нас… — Если ты не будешь путаться у меня под ногами, то… Железная тарелка предательски вылетела из-под моей ступни и грохоча на весь зал выкатилась из-за очередной статуи, за которой я скрывался. Орки тут же перестали молотить по наковальне. — Вы слышали это? — спросил тонкий противный голосок. Туша обернулась в мою сторону. Я притаился. Посмотрел презрительным взглядом на гремлина, который отвлек меня. Затаил дыхание. — Я чувствую запах скитальца, — ответил грузный басовый голос другого сиамского близнеца. — Это Таарис, — ответил женский голосок. — Только эльф может прийти в наши чертоги и не подчиниться нашей воле. Выходи смертный, мы знаем, что это ты! Вот елки-палки! Кажется, я догадываюсь откуда ноги растут. Таарис в сговоре с этим существом. Но почему? Зачем это понадобилось эльфу и для чего купидоны монстру? И кто он вообще такой? Черт. Не о том думаю. Если сейчас Таарис не выйдет к ним, то орки заподозрят неладное и начнут меня искать. — Это не Таарис! — ответил басовый голос. — Но у нашего гостя тоже есть кольцо. — Давайте найдем наглеца, посмевшего вторгнуться в наши покои без приглашения, — запищал один из орков. — Я чувствую его запах. Пойдем туда. Он прячется там! Писклявый захохотал, наводя своим больным смехом на меня ужас. Грузные шаги заступали в мою сторону. Сердце ушло в пятки. Если я сейчас побегу, то меня сразу заметят, но если останусь, то вскоре нюх уродов приведет их сюда. Я пропал…Глава 25 Выбор без выбора
Плохи дела, Кай! Что будем делать? Я научился активировать Зрение Следопыта, но чую, что в данный момент это абсолютно бесполезная способность… Они идут прямо сюда, Кай! Проклятый гремлин никак не может замолчать. Я слышу шаги орков и скрежет молота по каменному полу. Мельком выглядываю. Существо тащит орудие за собой, не удосуживаясь даже поднять над землей. — Где этот маленький нарушитель нашего спокойствия? — верещит писклявый голос. — Заткнись, если не хочешь, чтобы он почувствовал, как мы приближаемся… — поучительным тоном произносит сросшаяся со своими братьями орчанка. Я снова прячусь за статую. Не могу отдышаться. Опрокинутые железные фигуры громыхают на все чертоги, когда орки сбивают их со своего пути. — Я хочу, чтобы он перестал прятаться, — капризничает писклявый голосок. — Что, если он хочет напугать нас? Резко появится из-за одной из наших творений и закричит? Я не хочу, чтобы он нас пугал! — Успокойся, — отвечает женский голос. — Он представляет для нас угрозу не больше, чем таракан. Мы возьмем его в одну руку и выжмем из тушки, помеченной печатью, всю жизнь едва сжав ладонь в кулак. Писклявый хихикает. Я сглатываю скопившуюся во рту слюну. Может быть не надо было лезть сюда? Наверное, стоило остаться в Олимпусе и спокойно учиться убивать таких монстров еще несколько лет… Теперь-то что делать? Нужно выкручиваться, других вариантов нет. — Слышал, незнакомец? — спрашивает писклявый. — Сейчас мы возьмем тебя и превратим в мокрое место! Эх. Мне отсюда точно не убраться. Портал закрыт, а чтобы добраться на другую сторону кузницы в любом случае придется проходить через весь зал. Думай, Кайлан. Думай. Я слышу, как эти уроды вдыхают наш запах, Кай! Они чуют нас! Сделай что-нибудь. Я слишком молод, чтобы умирать! И от гремлина никакого толку. Нет чтобы помочь, дак он только и делает, что сбивает с толку. Делать нечего. Придется вступать в переговоры. Мой меч для этого существа словно зубочистка. Они пришлепнут меня к земле одним ударом. Н-е-е-е-т. Силой тут ничего не решить. Буду искать подход. Разговаривать. Только говорить надо с женщиной. Пара комплиментов, милая улыбка и она будет милостива. Ты куда? С ума сошел? Даже не думай… — Я здесь! — выкрикнул я, выйдя из-за статуи и случайно пнул еще какой-то металлический предмет. Разная железная посуда и другие кованые вещи разбросаны тут повсюду. Тень громадины во мгновение ока нависла надо мной. Орки были совсем близко, когда я показался. Из исполинской печи повеяло жаром. Стоим далеко, а все равно жарит. — Глядите-ка, — басом проговорил тот, к которому приросли остальные — средний. — У нас здесь полукровка. — Полукровка! Полукровка! — словно гиена из старого советского мультфильма поддакивал левый. — Тише! — успокоила своих братьев та, что была от меня справа. — Откуда у тебя кольцо, мальчик? Я посмотрел на руку. Совсем забыл, что Другз надел мне его на палец перед тем, как сигануть в портал. Ладно. Нужно быть честным. Показать, что мои намерения чисты. — Часть его мне отдала моя мать, — ответил я. — А вторую часть… — Мы знаем, где ты взял вторую, — прервал меня тот, что говорил голосом зрелого мужчины и махнул исполинской рукой. — Аифна? Все это время часть Пары Могущества была у нее? — писклявый обратился к своим родным. — Умная и хитрая женщина. — мыслями вслух поделился орк с грубым голосом. — Понятно почему Цолдэн влюбился в нее. Цолдэн? Это кто? Мой отец? Он оставил часть этого кольца у матери? Елки-палки. Вопросов стало еще больше. Но, по крайней мере, я теперь знаю, что у меня есть часть какой-то Пары Могущества. Этот перстень. Правильно используя его, быть может, мне удастся выбраться из этой передряги… — Я пришел просить у вас пощады! — само вылетело из моей глотки, едва в болтовне орков наступила пауза. — Пощады? — пищит левый. — Если ты хотел пощады не надо было сюда приходить. Орк-недоумок вновь зашелся больным смехом. — Я не желаю вам зла! — крикнул я и тут же понял насколько глупо это прозвучало. Я, который в три раза меньше этих орков, не желает им зла. Н-да. Один удар этого молота и меня не станет. Сделал из себя еще большее посмешище. Надо взять себя в руки. Писклявый громко хохочет на все чертоги. — Он не желает нам зла! Ха-ха-ха! Позвольте мне поиграть с ним. Я хочу поиграть, прежде чем мы убьем его. Пожалуйста! Пожалуйста! Большая ладонь схватила меня, крепко сжала и подняла на уровень шести глаз. Я едва могу дышать. Орки внимательно смотрят на меня. У всех глаза разного цвета. Карие, голубые и зеленые. Хихикающий изуродован заячьей губой. У орчихи нет носа — две расщелины прямо посередине лица. Орк по центру — единственный, кого не изуродовала мутация. Но голову он не мыл давно. Грязные патлы торчат во все стороны, словно он прилепил на темя насадку от швабры. — Мы не пощадим тебя, — ответил средний и вся туша поплелась обратно к печи. — Мы вернем кольцо и зажарим тебя на обед… Твою ж мать, Кай! Они нас убьют! Они точно нас убьют, если ты сейчас же не спасешь нас! Орки кидают меня на пол и тут же накрывают сверху железной клеткой. Громыхает. Массивная. Я такую не подниму. Едва орки отходят, снимаю куртку — пламя из печи рядом обжигает. Смотрю вперед. Напротив, такая же клетка. В ней Другз. Только его взгляд до сих пор пуст. Он все еще не в себе… По крайней мере, жив. Так. Идея с тем, чтобы найти общий язык с орчанкой, кажется, провалилась. Нужен новый план. Как все исправить? Как выжить? Я посмотрел на руку. Задержал взгляд на кольце. В нем точно должна быть какая-то сила. Они назвали его частью Пары Могущества… Нужно попробовать хитростью узнать, что умеет этот артефакт. Может эти орки такие же глупые, как остальные… — Снимай кольцо, купидон, — пробасил орк, вернувшись к клетке и протянув мне ладонь. — Оно тебе больше не понадобиться. Можешь подумать о прожитой жизни, пока мы не выкачаем из тебя кровь и не сожрем. Кольцо точно им нужно… — Я отдам кольцо, — крикнул я. — Но только если вы ответите на мои вопросы! Теперь посмеялся орк, который у них за главного. — Ты мелкая букашка в наших чертогах, — сказал он. — И не смеешь ставить нам условия. Если не хочешь отдавать артефакт, значит мы снимем его с твоего сваренного тела… Я посмотрел на пламя в исполинском очаге. Перевел взгляд на перстень. Существо точно дорожит им… Стоит попробовать. — Тогда вы будете не против, если я выкину его в печь! Я снял кольцо и размахнулся, чтобы бросить его в пламя. Орки вздохнули почти одновременно. Это не простое пламя. Я так и знал. — Нет! — остановила меня орчиха. — Кольцо нельзя уничтожать! Ты сам не ведаешь что творишь, купидон. — Тогда ответьте на мои вопросы… — в зале наступила тишина. — И я отдам вам его. Тишина съела мои слова. Орки, тяжело сопя, некоторое время расхаживали вокруг клетки. — Как думаете, смертный достоин задавать нам вопросы? — главный спросил у своих, затем ударил молотом по наковальне и оставил его на ней. Затем существо подошло к огромной бочке и средний окунул в нее голову. Когда он высунулся, я увидел, как по его волосам стекает кровь. Я поморщился. Они что, используют кровь купидонов вместо воды? Что за больная тварь… — Пусть полукровка спрашивает! — отозвался писклявый. — Мы давно ни с кем не говорили. Пусть спрашивает, что хочет знать! Главный переглянулся с сестрой. Эта троица ужасно напоминала семейную пару. С мамой, папой и невоспитанным сынишкой. Они даже также потакают ему. — Ну хорошо, — наконец согласился старший брат. — Мы уже много лет ни с кем не говорили. Беседа с сыном Цолдэна разнообразит наше бесконечное пребывание в Чертогах Вечности. Сын Цолдэна? Это я что ли? Нужно будет спросить у Другза кто такой этот…Цолдэн. — Кто вы? — начал я с банального знакомства. — Меня вы знаете, значит и я имею право вас узнать. — Мы Хранители Мира. Пламя, что ты видишь в очаге, исходит от ядра нашей планеты. Мы уже целую вечность заточены здесь, чтобы поддерживать огонь в нем. Поворот. Боги что ли какие-то? Одно ясно точно — убить их нельзя. Что толку оставить ядро планеты без тех, кто поддерживает в нем огонь. Хотя мир, итак, накрыл апокалипсис. Но, с другой стороны, все еще может измениться. Вот, блин горелый. Нужно найти способ убраться отсюда и спасти всех остальных, не убивая этих орков. — Это вы создали купидонов? Все три рожи повернулись и устремили свои взгляды на меня. — Мы лишь выковали Кольцо Тьмы, — ответил ребенок. — Остальное сделали вы! Ваше стремление к продолжению рода сделала купидонов классом! — Зачем это вам? Не просто же так вы создали могущественный артефакт… — я обхватил руками прутья решетки. Уже нагрелись. Но терпимо. — С начала времен мы были заточены здесь. Голод, который мы испытывали целую вечность терзал нас каждую минуту… — Вас создали уберегать мир, но не позаботились о пропитании. — Зачем заботиться о пропитании тех, кто бессмертен? Наши мучения эта единственная пища, которая уготована нам, — сейчас со мной разговаривал только отец семейства близнецов. — Вы создали это кольцо в отместку за то, что сделали с вами? — с удивлением предположил я. — Нам хотелось, чтобы существа с поверхности познали наш голод. Это правда. Но мы преследовали другую цель. Люди и нелюди с печатью теперь приходят на наш зов, когда мы хотим есть. Любой, как вы их называете, купидон, попадающий сюда становится нашей добычей. С тех пор, как вы существуете, мы больше не испытываем вечного голода. Проклятье! Все всегда считали хищниками нас, но на самом деле купидоны оказались простыми жертвами в хитроумной задумке Богов. Мы самые обычные курицы на праздничном столе более могущественных существ. Если Другз здесь, значит они уже съели Иссиду? И Хашу тоже? Она тоже была купидоном? Ты думаешь они могли сожрать мою Милли?! Гремлин принялся ходить под ногами у монстра и ныть, а тот даже не замечал его. Я постарался абстрагироваться от Зевса. — Олимпус специально построили рядом с вашей статуей, чтобы держать скитальцев ближе к порталу, верно? — спросил я. — Догадливый полукровка, — огрызнулся писклявый. — Хорошо, что мы сожрем его. Слишком мозговитый, чтобы продолжать существовать! Мозги оставьте мне! Я хочу съесть мозги этого купидона! — Терпение, Ингис, — сказала женщина. — Не хорошо вмешиваться в разговор взрослых. Мальчишка состроил капризную гримасу, но замолчал. — Однажды эльф смог открыть портал в наши чертоги… — продолжил главный. — Таарис… — догадался я. — Это он обнаружил нашу обитель. Мы были так голодны, что чуть не съели его, едва завидев в нашей кузнице. Но он предложил сделку. Сказал, что мы можем вместе придумать способ снабжать нас едой. Так появилось первая часть Пары Могущества… Кольцо Тьмы. — Он накормил нас, а мы сделали его величайшим колдуном во вселенной… — поддакивал мальчишка. Таарис…хитрый скиталец… В чем еще замешан старый ректор? — Вы сказали, что Кольцо Тьмы — это первая часть Пары Могущества. Есть еще одно? — спросил я. — Верно, — ответила безносая орчанка. — После того, как мы выковали первый перстень на планету обрушились беды. Мор и чума. Пожары и наводнения. Баланс был нарушен. Нам пришлось создать Кольцо Света, чтобы восстановить равновесие. Значит вот как называется этот артефакт… — А что стало с Кольцом Света? — Кольцо Света у тебя в руках, — басом закончил орк. — Ну все, хватит. Мы рассказали все, что ты хотел знать. Теперь отдай нам драгоценность. Вот дак история. Но как работают эти кольца они мне не рассказали. Я не могу отдать им кольцо, пока не узнаю этого. Отдам сейчас перстень и что потом? Сидеть и ждать, когда из меня выкачают всю кровь и сварят мое тело, чтобы сожрать? Нет уж. Была не была. Закончу начатое. Если шантажировать, то до конца. — Мне терять нечего! Выпустите меня или я уничтожу кольцо! — я замахнулся и вновь прицелился в сторону пламени. — Хитрый полукровка не хочет отдавать кольцо! — завопил писклявый. — Давайте накажем его! Пусть подойдет ближе к пламени, раз не может оторвать от него глаз! Давайте позволим сохранить ему жизнь, но проучим его! Мы уже так делали. Мне понравилось. Мне очень-очень понравилось! Орк посередине посмотрел на своих брата и сестру. Затем они взяли молот, и хромая на обе ноги отошли. О чем-то совещаются. Выносят мне приговор? Черт. Руки дрожат. Ладно, не дрейфь, Кай. Тебе умирать не впервой. — Мы решили сохранить тебе жизнь, — сказал старший из братьев, когда существо вернулось. Они что-то замышляют, Кай… Не верь им. Чую я, что они что-то замышляют… — Мы сохраним жизнь тебе и одному твоему другу. Орки хватают клетку, поднимают и отбрасывают в сторону. Жуткий грохот разносится по чертогам. — Что? Вы хотите отпустить меня просто так? — я не поверил своим ушам. — Конечно! Мы хотим не просто отпустить тебя, но и позволить спасти одного из своих близких от смерти. Подойди ближе к Пламени Мира. Что задумали эти близнецы? Какой-то подвох. Это точно… Может просто столкнут меня прямо в огонь? Вместе с кольцом? Хотя вряд ли. Ступаю ближе. — Посмотри в огонь. Что ты видишь? — спросил главный своим басом. Присматриваюсь. Синие, желтые и красные языки пламени гипнотизируют меня. Через несколько мгновений я начинаю видеть очертания и наконец появляется картинка. — Это Архиус? — спрашиваю я скорее у своего гремлина. — Это лучший друг твоего отца, Кайлан, — говорит орчиха. — Король заточил его в темнице за неповиновение. Старик сказал, что скитальцы не примут ни чью сторону в войне. В том числе и владыки Емии. Потому что так велит кодекс. Тогда Ободор приказал морить его голодом и дать кинжал, чтобы доказать, что кодекс — это собачье дерьмо. Через несколько минут он убьет себя, вопреки учению Серба Безумного, который наказывает своим последователям, что самоубийство скитальца эта наивысший позор. — Проклятье. Архиус. Ты был мне как отец… — пробормотал я себе под нос. — Но ты можешь спасти его, — продолжил мутант. — Ты отдашь мне кольцо, и я открою портал прямо в королевскую темницу. Так ты сможешь остановить старика. — Хорошо! — немедленно соглашаюсь я. — Или! — останавливает меня грузный бас. — Ты можешь спасти эту эльфийку. Я в непонимании возвращаю взгляд на огонь. Языки пламени превращаются в небоскреб. Крыша. На самом краю стоит Хаша. — Лорд Таарис узнал, что эта эльфийка мать купидона. Он воспользовался Голосом Власти и приказал ей покончить жизнь самоубийством. Скажи, и я открою портал прямиком на крышу небоскреба в Гильдрисе. Только подумай, ты сможешь уберечь ее от гибели. — Я отдам кольцо, если поможешь спасти обоих! — Нет, — мотает головой орк. — Я, итак, подарю тебе две жизни, вместо одной. Хочешь, чтобы погибли все? Просто бросай кольцо в огонь и давай прекратим нашу игру. Хочешь спасти себя и еще хотя бы кого-то — играй по нашим правилам. Елки-палки, елки-палки, елки-палки! Вот где подвох. Неужели придется выбирать… — Сколько у меня есть времени? — Чудак подумал, что это все! — захихикал писклявый. — Это только начало! Гляди в огонь. Я чувствую, как дрожат руки, а пот на лбу становится холодным. Никто не готовил меня к тому, что придется выбирать кому жить, а кому умереть. Глубоко в пламени появились очертания. Это Иссида? — Эльфийка, к которой твой гоблин испытывает сильную привязанность, — подтвердил мою догадку орк. — Гремлины редко называют это любовью, но в целом…можно сказать и так… Это Иссида, Кай! Милли с ней! Милли с ней! Мы должны спасти эту эльфийку, Кай! — Должно быть демон уже прожужжал тебе все уши, — ухмыльнулся орк и тут же перешел к делу. — Эльфийка откликнулась на наш зов недавно. Но некоторые обстоятельства помешали девчонке точно исполнить наш приказ. В итоге она прошла через портал, ведущий не в наши чертоги, а в логово оборотней. Из него уже однажды выпускали чудовищ в наш мир. Так эльфийка оказалась в убежище кровожадных перевертышей, а один из них попал в Олимпус. Тебе решать, сын Цолдэна. Мы можем открыть портал в логово чудовищ и тогда ты получишь шанс спасти ее. Иссида сидит в глубокой яме. Связанная и изнеможенная. На краю ямы лестница. Если ее спустить, эльфийка сможет выбраться из ловушки. Ее печать слабо светиться в темноте. Она начинает испытывать голод. Ей очень страшно. Оборотни ждут своего вожака, чтобы приступить к трапезе. Еще есть шанс выручить ее и скрыться от монстров. Меня затошнило. Может от нарастающей жажды, может от нервов. Мы должны спасти Милли, Кай! Мы должны спасти ее. Ты не можешь выбрать кого-то другого! Мне очень сложно. Неведомые чувства так и тянут броситься спасать Иссиду, с которой я даже никогда не разговаривал. Это выше моих сил. — Это все?! — ору в безумной ярости. Орки насмехаются надо мной. Размахиваются молотом, и он с огромной силой опускается рядом. Каменный пол проламывается и мелкие камушки летят мне в лицо. — Это не все! — рычит орк. — Ты бросил нам вызов, смертный! Ты. Бросил. Нам. Вызов! Смотри в Пламя Мира! Смотри и не отрывай глаз! Я возвращаю взгляд на огонь. Другз. Сидит в стальной клетке. Ждет своей участи. Его взгляд такой же пустой, как был тогда. Когда он услышал зов и ушел в глубины чертогов. Орки сиамские близнецы подходят к нему и отбрасывают клетку. Хватают низкорослика и отгрызают ему голову. Это будущее. Будущее, которое случится, если я выберу не его. — Мы отдадим тебе твоего друга. Выбери гнома, и мы отправим его вместе с тобой обратно в Олимпус, — ухмыляется один из братьев. Голова кружится. Сейчас точно вырвет. — Ну давай же, скиталец! Чью жизнь ты выбираешь, а кому позволишь умереть? Не думай долго. Каждый из них умрет через две минуты. Одна из которых тебе на раздумье, а вторая на то, чтобы спасти кого-нибудь одного. Я повернулся к пламени. Гремлин неустанно твердит, что я должен спасти эльфийку. Архиус тянется к кинжалу, чтобы лишить себя жизни. Хаша в нескольких мгновениях от того, чтобы шагнуть вперед и упасть с пятидесятого этажа. — Пятьдесят секунд, скиталец, — ерничает писклявый. — И если ты не выберешь гнома, я откушу ему голову прямо на твоих глазах… Сумасшедший смех разносится по чертогам, и мутант открывает три портала, которые ведут в разные концы света.Михаил Липарк Зов скитальца Том 2
Глава 1 Русская рулетка
Три портала возникли передо мной почти одновременно. — Давай, смертный! — подгоняет меня главный среди близнецов. — Чего ты ждешь? — Он хочет, чтобы сдохли все! Все, кроме него! — верещит писклявый. Выбирай Иссиду, Кай! Иначе… Иначе… Нашей дружбе конец! Слышишь?! Пламя вырвалось из очага позади и обдало жаром. Как можно выбирать? Другз мой лучший друг. За всю жизнь у меня не было никого ближе, чем этот гном, который буквально за пару месяцев вызвал такое доверие к себе. А Иссида? Оставить ее умирать в логове оборотней значит разрушить все построенные отношения с Зевсом. Демон никогда не простит мне, если я брошу ее. Как тогда учить его способностям дальше? Я не стану сильным скитальцем, пока не приручу гремлина. Еще и Хаша? Она, конечно, та еще стерва, но… Хотя тут скорее жалость к матери, которая наконец нашла свою дочь и теперь вынуждена убить себя в уплату за несколько счастливых дней рядом с ней. Разве это справедливо? Я обернулся и вновь заглянул в Пламя Мира. И наконец, Архиус. Старик стал моим отцом в этом мире. Он учил меня выживать и наставлял на истинный путь… Спасал от смерти. Но больше всего меня подкупает то, что он всегда напоминал мне себя самого. Из прошлой жизни. И вот он лежит на полу в темнице и тянется за кинжалом. Все равно, что я, когда корчился, подавившись проклятой конфетой. В одиночестве, отчаянье и без права на второй шанс. Нет. Мне дали второй шанс. Теперь пришло время возвращать долги. — Я готов, — выдыхаю я. — Ставлю, что полукровка выберет гремлина! — заводит шарманку писклявый. — Он спасет девчонку, ради демона. Смотрите! Смотрите! — Я выбираю…Архиуса. В ответ тишина. В голове только лишь взвыл демон. Я ненавижу тебя, Кайлан Роуз! Ненавижу! Я найду способ выбраться из твоей власти и съесть твое сердце! Я съем твое сердце, пока оно будет еще биться, Кайлан Роуз! Голова гудит от постоянных воплей разъяренного демона. Сосредоточится сложно. Да еще и эти орки стоят как вкопанные. — Слышите? — повторяю я. — Я выбираю Архиуса. Но вместо ответа огромная туша, слепленная сразу из трех тел, пошатнулась. Стеклянные глаза орков сейчас смотрели перед собой пустым взглядом. — Что… — в недоумении начал произносить я, но не успел договорить. Монстр еще раз пошатнулся. Затем ноги понесли его в мою сторону. Я едва успел отскочить. Через пару мгновений я уже провожал взглядом живое исполнение статуи из катакомб Олимпуса. Туша, переваливаясь с ноги на ногу, приблизилась к исполинской печи и провалилось прямо в бездну с бушующим в своем жерле пламенем. Я повернул голову, чтобы посмотреть кто стал причиной гибели Бога. Огла. Орчиха собственной персоной стояла и держала в одной из своих рук мой меч, а в другой сердце чудовища. Я потерял дар речи. Кажется я все понял. Ее выход из портала просто сильно затянулся… — Изорбус Трехтелый, — произнесла Огла. — Две тысячи сорок восьмая страница глоссария. Скитальцы только предполагали уязвимые места монстра, а я узнала, что одно из них точно работает. Трюк с окаменением, затем вырезать мозжечок и… — Огла! Что-ты наделала?! — взвыл я. — Этого…Изорбуса нельзя было убивать! Елки-палки! Теперь не известно, чем всей планете обернется такая самодеятельность… — Но ведь я просто…хотела спасти тебя, — виновато произнесла моя сокурсница. — Мне, итак, ничего не угрожало! — выругался я и выхватил у орчанки из рук меч. — Ладно. Может быть теперь мы хотя бы сможем спасти всех… Вот, блин горелый. Я не знаю какой из этих порталов куда ведет? Я схватился за голову и уставился на три, мерцающих передо мной, темные бездны. Времени осталось не больше минуты. В любую секунду люди и нелюди начнут умирать. — Огла! — кричу орчанке и бросаю меч. — Помоги мне освободить Другза! Я подбегаю к клетке, в которой стоит гном. Теперь в его глаза вернулась ясность. Но он как будто не рад меня видеть. — Хватайся с той стороны, Огла! Другз, помоги нам поднять клетку! Как только пространства станет больше, вылезай оттуда! Орчанка бросает сердце сиамских близнецов на пол, и хватается окровавленными руками за клетку. Мы начинаем тужиться. Не теряя времени, я рассказываю скитальцам свой план. — В одном из тех порталов Архиус, в другом Хаша, а в третьем Иссида, — протяжно стону от напряжения. — Сейчас мы с вами разделимся и спасем их всех, ясно? — Из всех я знаю только мастера Архиуса, — Огла прилагает больше сил и между землей и клеткой появляется пространство. Все-таки сильная раса — эти орки. Другз тут же ложится на пол и проползает в открывшуюся прогалину. Мы едва не придавили его к земле, выронив конструкцию, но все-таки удержали клетку. — Неважно кого ты знаешь, Огла. Помоги тому, к кому приведет тебя портал, ясно? Скажи, что тебя прислал я. Ты слышишь, Другз? Мы отпускаем стальную клетку, и она с грохотом опадает на каменный пол. Я поднимаю меч. Сердце, оставшееся лежать на каменной плите, аппетитно истекает кровью. Жажда чувствуется сильнее, но я еще могу себя контролировать. — Я слышал даже слишком много, Кай, — гном разворачивается и бежит к порталу. Гном не мог контролировать свое тело, но был в сознании. Он слышал, что я выбрал Архиуса. Черт побери… Но как я должен был поступить? Неужели, если бы он оказался на моем месте, то выбрал бы меня? Хотя… Скорее всего он выбрал бы меня. Гном запрыгивает в один из порталов и тот тут же закрывается за ним. Сейчас действительно не время для выяснения отношений. — Огла? Левый или правый? — спрашиваю я, когда мы подходим вплотную к дверям в другие концы света. — Этот! Орчанка разбегается и прыгает в один из порталов. Тот тут же закрывается за ней. Остался последний. Его края медленно движутся по направлению друг к другу. Скоро последний путь тоже будет закрыт. Я подбираю с пола сердце монстра и бросаюсь в последний портал. Это настоящая русская рулетка. К кому я хочу попасть больше всего? Все еще к Архиусу, наверное. Хотя это уже не важно. Зря, я все-таки наорал на Оглу. Она подарила шанс спасти всех, а я обвинил ее в убийстве. Ей, наверняка, не просто было сделать это. Нужно будет извиниться. А заодно узнать, как купидону с факультета алхимии удалось заставить всех окаменеть. Снова американские горки. Меня проносит сквозь мерцающую бездну и выплевывает прямо на крышу небоскреба. Я попал к Хаше. Эльфийка стоит на самом краю накренившегося здания. С неба летят огромные хлопья снега. Только прожектора по краям небоскреба освещают ночное небо. Я поднимаюсь на ноги. — Хаша! — кричу я, что есть мочи, пытаясь перекричать разбушевавшийся ветер. — Хаша, остановись! Эльфийка оборачивается, но все еще смотрит на меня пустым взглядом. Рядом с ней возник демон. Он хватается за ее джинсы и забирается на самый верх. Садится на плечо. А может лучше, чтобы она сдохла, Кай! Ты же был готов пожертвовать моей Милли. Теперь я хочу посмотреть, как ты будешь переживать то, что теряешь кого-то близкого! — Заткнись, Зевс! — огрызаюсь я и откусываю кусок от вываленного в снегу сердца монстра. Словно из сочного яблока из него вытекает теплая кровь и заливается в рукав моего свитера. — А теперь проваливай! Я утолил твой голод, — ору я, а все тело пронимает судорогой. Я падаю на колени и пытаюсь сдержать энергию, которая разрывает меня изнутри. Тут же вспоминаю слова Архиуса о том, что сердца монстров наделяют купидонов новыми способностями. Испускаю истошный крик в сторону полной луны. На него откликается Хаша. В ее глаза вернулась осознанность. — Кайлан? — спрашивает она, но остается стоять на самом краю. Я еще некоторое время корчусь от боли. Едва судорога отпускает меня и позволяет закрыть пасть, я медленно произношу: — Успел… Успел… Елки…Палки… Хаша бросает короткий взгляд на облака, мчащиеся почти на нашем уровне, прячущиеся за крупицами снега и спрашивает: — Я тут похоже чуть дел не натворила, да? Я не отвечаю. Лишь широко улыбаюсь от осознания того, что удалось всех спасти. — Как там вид с края крыши? Высоко? — все еще стоя на коленях, спрашиваю я. — Могло быть и выше, — улыбается эльфийка. — А как твой ужин? Она смотрит на сердце Изорбуса Трехтелого и морщится. — Мог быть и лучше, — улыбаюсь в ответ и обессиленно валюсь на спину. Снег лежит на крыше тонким слоем и сейчас опускается на мое лицо, на ресницы. Тает и мелкие капли заползают в рот. На мне лишь одна кофта, но эмоции пока не позволяют замерзнуть. Пламя, которое жарило в Чертогах Вечности все еще в памяти тела. У меня получилось. Больше в жизни не суну нос туда, куда не следует. Мне дали второй шанс, а я словно подросток бросаюсь напропалую. Сейчас только учеба и глоссарий по вечерам. — Что произошло? — эльфийка подходит ближе и садится рядом на корточки. Набирает в руку снега. Ее пальцы испачканы в каком-то мазуте, а тряпочные перчатки с отрезанными пальцами уже покрылись мелкими дырами. — Долго рассказывать, — слегка приподнимаю голову я и вновь роняю ее на крышу старого небоскреба. — Но я смотрю ты не торопишься, — она вновь улыбнулась и кинула в меня охапку снега. Хлопья упали мне на лицо и тут же растаяли. Я еще раз широко улыбнулся. Нет ничего лучше, чем снять груз с души и позволить себе ни о чем не думать. — Ну, хорошо, — ответил я. — Если вкратце, то буквально несколько минут назад я стоял перед тяжелым выбором. Четыре близких мне человека были на краю гибели, а я должен был решить кому из них жить, а кому умереть. — Архиус, Другз, третьей, полагаю, оказалась я, а четвертый кто? — Твоя дочь. Но не переживай, — поспешил успокоить я Хашу. — С ней все в порядке. Нужно будет только решить вопрос с тем, что мой гремлин втюрился в хозяйку печати твоей дочери. Кажется, из-за этого я тоже схожу по ней с ума… Займемся этим по возвращению в Олимпус. Тещенька, — улыбаюсь. — Лайда Грунф должна знать, как с этим бороться. — Это все проклятый Таарис. Если я доберусь до этого ублюдка… — Хаша сплюнула. — Таарис? — я слегка повернул голову, чтобы увидеть глаза эльфийки. Дикие, словно у пантеры. — При чем здесь ректор? — Однажды ночью Иссида поднялась со своей кровати и начала ходить во сне. Лунатить… — Дай догадаюсь, ее печать в это время ярко светилась алым? Хаша прищурилась. — Так и было, — призналась она. — Я пыталась остановить ее, но Исси была словно танк, прущий к своей цели. Мне ничего не оставалось кроме как последовать за ней и узнать, что так сильно ее притягивает… — И она привела тебя в склеп. Прямиком к уродской статуе орков сиамских близнецов… — закончил я за собеседницу. — Так и есть. Только еще там был Лорд Таарис. В этот самый момент он разговаривал со своим гремлином… Кай, старик хочет избавиться от тебя. — Что? Лорд Таарис? Хочет избавиться от меня? Зачем? — Не знаю. Я только слышала, как он приказывал своему гремлину вселился в оборотня, а затем убить тебя… Елки-палки… Что я сделал старому эльфу? Почему он жаждет избавиться от меня? Может стоит просто встретиться с ним и поговорить по-мужски? — Что было дальше? — А дальше он заметил меня. Мы повздорили. А потом он просто… — Хаша задумалась. — Приказал мне покончить с собой? Кажется. — Ох, блин. — Но что он сделал с Иссидой? — в глазах эльфийки появился испуг. — Все нормально, — махнул я и отбросил все мысли о ректоре до лучших времен. — Он отправил ее в логово перевертышей. Я так полагаю взамен того, которого использовал, чтобы добраться до меня. Какой-то чудовищный бартер. — В логово этих тварей? — Хаша встала на ноги. — Успокойся, я тебе говорю. Другз или Огла, с которой я тебя еще познакомлю, отправились через такой же портал, что и я, чтобы ей помочь. Это еще та история. В Чертогах Вечности было три портала, каждый из них вел к тем, кто с минуты на минуту должен был умереть. Мы разделились и прыгнули в разные порталы… — Огла…это орчанка? — неожиданно перебивает меня Хаша. Я смотрю через почти закрытые веки. — Как ты догадалась? Ответа нет. — Хаша? Я открываю глаза. Эльфийка смотрит куда-то. Взгляд встревоженный. Я оборачиваюсь. Другз и Огла. Все запорошенные снегом, они стоят позади, а за их спинами закрывается портал. — Другз… Вы что тут делаете? — взволнованно произношу я. — Эти порталы… — медленно начинает гном. — В общем все три вели сюда. — Что? — я вскакиваю на ноги и срываюсь с места, чтобы вернуться в чертоги. Портал за спинами нелюдей предательски закрывается, едва я делаю пару шагов. — Этого не может быть! — я хватаюсь за голову. — Почему? Почему все три портала вели на эту крышу?! — Предоставив такой выбор Изорбус хотел, чтобы ты мучился. Но на самом деле никакого выбора не было, — медленно произносит вслух мысли, которые я отгоняю, Огла. — Какой бы путь ты не выбрал, он бы привел тебя на эту крышу. Мне жаль… Я представил смерть Архиуса. Как он, подобно моей матери, прямо сейчас истекает кровью на холодном полу королевской темницы. Купидон, который убил себя и опозорил всех скитальцев. Запятнал свою честь. По его мнению. Я словно умираю второй раз. Вместе со старым магом. Я медленно поворачиваю голову на Хашу. Кажется, она тоже все поняла. Или просто представила, как оборотни разрывают на части ребенка, которого она искала с ее рождения. Хаша не умеет плакать. Скорее всего это просто крупица снега растаяла на ее щеке. — Но у них ведь есть шанс, верно? — с надеждой спрашиваю я у тех, кто понятия об этом не имеет. Все молчат. В трауре разбредаются по крыше. Хаша сидит на самом краю. Смотрит на огни ночного Гильдриса. Она бы рада сброситься вниз, если бы только больше жизни не хотела отомстить Таарису. Она винит только его. Огла и Другз понимают горе эльфийки. Выжидают время, когда она придет в себя. — Я ухожу, — через некоторое время произносит Другз. — А? — поднимаю голову я. — Куда? — В Олимпус. — Пойдем вместе, — предлагаю я и хмурю брови в непонимании от того, что он не зовет меня с собой. — Нет, Кай, — Другз подходит к двери, которая ведет к лестничным пролетам. — Теперь мы по отдельности. Гном открывает дверь и проходит внутрь. Ясно. Он еще обижен на меня за тот выбор. Но это ведь глупо. Ладно, пусть остынет. Вернемся в школу и обо всем поговорим. — Огла… — До скорого, Кайлан. Прости, что не получилось спасти твоих друзей, — она идет вслед за Другзом, но внезапно останавливается. — Ах, да. И всегда, пожалуйста. Была рада помочь тебе убить монстра. Дверь за ее спиной сильно хлопает. Ветер помог поставить точку в этом приключении. Мороз теперь пробирает до костей. Все бы отдал, чтобы оказаться вновь у той исполинской печи. Да и вообще многое бы изменил. Но сказанного, как говорится, не вернуть. — Кай! — зовет меня единственный человек, которого я не предал. Оборачиваюсь. — Твоя рука… Что с ней? Я бросаю взгляд на ладони. Рука, на среднем пальце которой надето Кольцо Света стала черной, словно ее пробрала гангрена. — Черт… — я снимаю артефакт и кидаю в снег. В руку тут же возвращается жизнь. Выдыхаю. — Что это за кольцо? — спрашивает Хаша. — Кольцо Света, — я пожал плечами. — Это все что я знаю. — Какой-то артефакт? — Ага. Его выковал монстр, которого мы убили. Эльфийка смотрит на перстень и хмурится. Еще внимательнее. Поднимается с места, подходит ближе и опускается на колено. — Кажется я где-то видела часть этого кольца, — кончиками пальцев она хватает перстень и поднимает на уровень глаз. — В склепе под библиотекой в Олимпусе, — отвечаю я. — На кисти Серба Безумного. — Н-е-е-е-т, — протягивает Хаша. — Я видела другую часть кольца… — Что? — Вот эту. Где изображены перья феникса. Я точно знаю эльфа, которому оно принадлежит. — Кому? — нетерпеливо спросил я. Ответ на вопрос открывал завесу на тайну моего рождения. Возможно, его прежним владельцем был мой отец.Глава 2 Возвращение в Олимпус
Я сидел на своей кровати в комнате общежития и держал в руках кольцо. Артефакт, который принадлежал моему отцу. Да, Хаша рассказала мне о нем. Оказывается, когда она работала в госпитале, Цолдэн был ее пациентом. Да-да. Мой отец-купидон оказался в больнице, подключенный к вентиляции легких и, если бы не эльфийка, меня бы вообще не было на этом свете. Вернее, Кайлана. Цолдэн Овурбуэль. Эльф-преступник. Он грабил банки, убивал людей и нелюдей. Конечно, у трупов, не было сердец, когда их находили. За ограбление НБО — национального банка орков, его приговорили к девяносто восьми годам лишения свободы. Когда спустя почти сто лет его выпустили, он все равно продолжил идти по кривой дорожке. Однако по-крупному закон больше не нарушал. Так, пустяки. Ограбление заправок, разбойное нападение на прохожих в богатых кварталах, употребление и распространениенаркотиков, и другие преступления, которые в сравнении с убийством людей и нелюдей казались баловством. Однажды он попал в больницу. Какая-то потасовка в неблагополучном квартале Дардиса. Его избили так, что он едва выжил. Когда скорая приехала уже наступила клиническая смерть. Медикам едва удалось откачать падшего эльфа, но на долгий срок он загремел в одну из палат госпиталя Святого Ллайдиэля. Прикованный наручниками к койке за ограбление одной старушки за несколько дней до случившегося. Когда он лежал в больнице, Хаша оказалась его медсестрой. Она доставала ему сигареты и выполняла другие просьбы, которые он обращал к ней и обещал щедро вознаградить, если эльфийка поможет ему. Она помогала. Не потому, что надеялась на награду, а просто из жалости и для того, чтобы насолить копам. У нее и самой были проблемы с законом по молодости. Как оказалось «по молодости» здесь означает, до совершеннолетия эльфов — двухсот лет со дня рождения. Когда пришло время выписываться, он хотел отдать часть Кольца Света эльфийке в качестве вознаграждения за заботу. Как полиция не старалась изъять личные вещи, кольцо не снималось с его пальца, поэтому драгоценность была единственным, чем он мог отблагодарить Хашу. Но она отказалась. Однако этим дело не закончилось. После того, как суд вынес только условный приговор, Цолдэна выпустили на свободу. Первым делом он раздобыл денег, купил цветов и отправился в госпиталь Святого Ллайдиэля, чтобы встретить медсестру, которая тоже оказалась к нему неравнодушна. Так у них закрутился роман. У Хаши и моего отца. И если бы я не знал, что Аифна моя настоящая мать, то мог подумать, что меня родила именно эльфийка, которую я остановил на крыше старого небоскреба в Гильдрисе. Но слава Богам это оказалась не она. Иметь родных в мире, где все называют тебя купидоном, опасно для них. Дальше Хаша рассказала, что они пробыли с моим отцом в отношениях несколько десятков лет. Это, между прочим, вполне привычный срок для человеческой семейной жизни. Он подружился с законом и устроился на нормальную работу. Благо у эльфов этих вторых шансов хоть…бедным раздавай. Они были счастливы и уже думали над тем, чтобы завести ребенка. Но… Но случилась ядерная война. Хаша с волнением в голосе рассказывала, как они переживали то утро. Обыкновенный вторник. Цолдэн встал как обычно рано и пошел выгуливать пса. Она смотрела как они играют с мячиком на лужайке, когда раздался взрыв, а далеко за спиной моего отца в небо поднялся гигантский ядерный гриб. Ударная волна лишь слегка достигла их дома. Эльфийку обдало жаром через открытое окно. Канал на включенном телевизоре тут же прервал свое вещание для экстренных новостей. Началась война. Четыре сверхдержавы выпустили друг по другу атомные бомбы. К ним присоединились другие. Несколько сотен в раз поднявшихся в небо бомб было не остановить. Всеобщая паника окружила города всего мира, а огромное облако пыли закрыло землю от солнечных лучей. Хаша и Цолдэн потеряли друг друга навсегда в аэропорту. Самолеты, предназначенные для эвакуации населения увозили граждан к бомбоубежищам. Там была такая давка, что некоторые умирали прямо в толпе. Его не пропустили. Криминальное прошлое. На борт брали только граждан, которые не были на пенсии, не страдали смертельными заболеваниями и не были судимы. Она уже прошла сквозь металлоискатель, когда его оставили по другую сторону. Военные не позволили ей вернуться и остаться с ним. Медики на вес золота. С тех пор она никогда не видела моего отца. — Значит он все-таки нашел свою любовь? — спросила она у меня тогда на крыше, пристально глядя на перстень словно видела в нем Цолдэна. — Выходит, это моя мать, — проговорил я, сочувствуя эльфийке. — Не надо жалеть меня, — она протянула мне кольцо. — В твоем тоне так и чувствуется эта…мерзкая жалость. У Цолдэна появилась семья, вопреки тому, что я думала. И это хорошо… — Ты думала, что он умер? — Согласись, что встретиться с сыном своего возлюбленного спустя пару сотен лет лучше, чем не знать, что с ним случилось… — улыбнулась она, но улыбка получилась грустной и тут же спала с ее лица. — Ты знаешь как он умер? Где похоронен? Его не стало очень рано, по эльфийским меркам. Я отрицательно помотал головой. Хаша вздохнула. Однозначно его смерть скрывает свои тайны. — А откуда у Цолдэна появилось это кольцо? — спросил я. — Наверняка он рассказывал тебе о нем? — Оно досталось ему от его отца. Но Цолдэн никогда не рассказывал о предке больше этого. Зачем тебе знать, кто владел артефактом? — Хочу понять, что оно умеет… Но похоже я зашел в тупик. Архиус, единственный, кто мог знать о Кольце Света и теперь скорее всего тоже погиб… — Мне жаль, Кай, — Хаша положила руку мне на плечо. — Отправляйся в Олимпус и начни все сначала. Хватит разгадывать тайны и лезть на рожон. Вернись к обучению, соблазни какую-нибудь девчонку и наслаждайся молодостью. Только не упусти ее, как это сделал твой отец, ладно? Это было похоже на материнское наставление. Я посмотрел ей прямо в глаза. — Прости… Я не то имела ввиду. Твоя мать, наверняка, была отличным человеком. Полуэльф, получеловек. Нетрудно догадаться, что моя мать действительно была человеком. — Ничего, — я протянул руку эльфийке. — Прощай, Хаша! Держись подальше от Олимпуса, и тоже последуй своему совету. Начать все сначала. Хаша ответила на рукопожатие и скрылась за пресловутой железной дверью, оставив меня на крыше небоскреба в полном одиночестве. Я не знаю куда она отправилась потом. Одно было ясно наверняка, ей нужно держаться подальше от Олимпуса. По крайней мере, пока она не найдет способ отомстить Таарису. А она точно не спустит с рук старому эльфу того, что он отправил ее дочь на верную смерть. Вскоре и я покинул ту крышу. Взял заказ в Гильдрисе на мелкого Крокожуя и убив его заработал немного денег, чтобы хватило на дорогу в Олимпус. Сердце твари помогло избежать встречи с Зевсом, которого я не то, чтобы боялся, но точно не хотел видеть. Все мои друзья в одночасье отвернулись от меня, и одинокая жизнь из прежнего мира внезапно настигла меня и в этой вселенной. Но в гораздо молодом возрасте. И все, что у меня осталось, это только древнее кольцо, которое, судя по всему, принадлежало моему деду. А кем он был и как артефакт попал к нему, мне только предстоит узнать. Я убрал кольцо обратно в шкатулку матери и посмотрел на голую стену перед собой. Другз переехал в другую комнату и забрал с собой даже свои плакаты. А я остался наедине с этими тварями, ползающими в моей постели. Ладно хоть кровать гнома свободна, и я смогу отоспаться перед завтрашним днем. Одинокая лампа, висящая на потолке, погасла и, прежде чем уснуть, я еще некоторое время пялился в потолок, все время прокручивая в голове то, что произошло. Мог ли я поступить по-другому? Потом размышлял об Архиусе и Иссиде. Ведь это был не приговор. Может быть им удалось спастись и в это самое время старый маг держит путь в школу охотников на чудовищ, и я только зря скорблю по нему? Всех скитальцев, как обычно разбудила сирена. Я слышал такую в своем городе только когда администрация города в моем родном мире проверяла систему оповещения жителей города. Раздражающий протяжный звук пробудил и меня. В комнате как всегда холодно после ночи. Несмотря на то, что все окна утеплены шерстью Укрорыла. Я медленно сел на кровать и протер глаза. Такого ощущения не было много лет. Когда лютой зимой встаешь ни свет ни заря для того, чтобы идти на работу или учебу. Хотя так хочется остаться в теплой постели, которая остывает и с каждой секундой становится все менее привлекательной. И в прошлой жизни и сейчас мне помогло небольшое усилие над собой, которое довело до старой железной раковины. Ледяная вода из-под крана пробудила почти мгновенно. Чищу зубы, сбриваю недельную щетину. Сирена на улице все не успокаивается. Я поставил чайник на старую электрическую плитку и натянул штаны. Эх, сейчас бы старые добрые трико под эти джинсы. Было бы куда лучше. Хотя к обеду должно потеплеть. Подхожу к старой тумбе. Открываю. Внутри лежат флаконы с микстурой. Вспоминаю, какую испытывал жажду той ночью. Смотрю на Тыщаногов бегающих по постели. Уроды Борро и Грром точно были здесь. Это они подменили микстуры и чуть не заставили меня сожрать гнома и орчанку. Мое терпение вышло. Подонки поплатятся за свои пакости… — Внимание! Внимание! Всем учащимся! Ректор просит всех…прибыть в актовый…ал на срочное собрание. Повторяю. …ем учащимся! Рек… просит всех купидонов прибыть в актовый зал на срочное собра…! А вот это уже что-то новенькое. Связь постоянно прерывается, но что следует из объявления я понял. Меня даже слегка перехватила дрожь. Случилось что? За все эти месяцы Таарис не собирал будущих скитальцев. Да и я не видел этого старика. Интересно будет взглянуть на него после всего, что он натворил. Едва я подошел к зданию, где должно пройти собрание, как уперся в целую толпу купидонов. Все с интересом выглядывали из-за затылков друг друга и ждали, когда их пропустят внутрь. Я взглядом попытался найти Другза или Оглу. Многие студенты в капюшонах. Так не узнать. Протяжный сигнал ознаменовал открытие двери в актовый зал и весь поток тут же ринулся внутрь. Как в советские времена за колбасой, эй Богу. Я даже не прилагал особых усилий. Толпа словно сильное течение занесла меня внутрь и растеклась по деревянным сиденьям. Я сел тут же у входа. Занял места для Другза и Оглы, положив рядом рюкзак и меч. Меч взял на всякий случай. Мало ли что. Сирена-то неспроста. — О, смотри Борро! Утырок занял для нас места. Опять эти орки с факультета мечников. — Это не для вас, — ответил я и положил руку на рюкзак, лежащий на соседнем сиденье. Чуть дальше место занимал старый-добрый меч, взятый у отца Иссиды. — А вот это было грубо, — отозвался Грром. — Может стоит навалять ему, чтобы вел себя подобающе? Как думаешь, Борро? Я увидел спускающихся по лестнице Другза с Оглой. — Другз! Огла! Идите сюда! Я занял места… Алхимики увидели меня, но как я и предполагал сделали вид, что не заметили. Прошли мимо и сели на один из первых рядов. Меня словно по голове обухом ударило. — Ты смотри, Борро! Ботаника кинули даже собственные дружки, — съязвил орк. — Да-да. Даже заучкам стыдно мараться об этого полукровку. Я сорвался с места, не контролируя самого себя. Оттолкнул Гррома. Сил хватило только на то, чтобы он пошатнулся и отошел буквально на шаг. — Ха-ха! — смехом отреагировал нелюдь. — Каши-то мало ел… Его дружок тут же подхватил смех, и они вдвоем потешались надо мной. Тогда ведомый яростью я схватил свой меч. Лязг стали разнесся по холодному помещению. Студенты, сидящие на своих местах и те, кто еще спускался по скрипучим ступеням вниз обернулись. — Ты тварь, — процедил я, приставив лезвие к горлу нелюдя. — Если еще хоть раз ты подойдешь ко мне или к моим друзьям, я вспорю тебе брюхо и выпотрошу… Но продолжения не последовало. Неведомая сила схватила меня за горло. Сильная хватка костлявых пальцев, которых не было на самом деле потащила меня на сцену. Я задыхался и колотил ногами, едва доставая носочками до пола, пока нечто тащило меня сквозь расступающуюся в разные стороны толпу учеников. И вот я оказался на сцене прямо перед ректором Таарисом. Подвешенный в воздухе. Меч выпал из руки. — Скиталец, доставший оружие, не может убрать его пока оно не будет омыто чьей-то кровью! — рявкнул скрюченный эльф. Его бледные глаза смотрели на меня с каким-то особенным презрением. Хаша была права. Он хочет избавится от меня. А вот и перстень. Кольцо Тьмы. Прочно сидит на среднем пальце древнего старика. Череп какого-то существа, горящий в огне изображен на нем. Как сиамские близнецы могли сделать столь тонкую работу? Хватка резко отступила. Я свалился на деревянный пошарпанный пол сцены и наконец-то сделал полноценный вдох. Таарис отвернулся от меня и направил руку в сторону зала. Через несколько секунд я увидел, как тот же прием тащит на сцену Гррома. Орк размахивает руками, пытаясь сбить то, что не позволяет ему дышать, но в итоге его кулаки бесполезно носятся по воздуху. Еще пара секунд и Таарис бросил орка передо мной. — Хватайте свой меч, Кайлан Роуз! — приказал ректор. — Хватайте и убейте этого орка! Грром стоял передо мной на коленях. Он попробовал встать, но невидимая хватка эльфа крепко держала его руки прижатыми к полу. Я осмотрелся. Люди и нелюди из зала внимательно смотрят на меня. Как тогда, когда я проходил испытания, чтобы узнать на какой факультет должен поступить. — Чего вы ждете, студент? Или вытащить меч отваги хватило, а вот нанести им удар — нет? Давайте же! Перережьте глотку этому орку за то, что он сделал! Он что, пытается унизить меня? Таарис наверняка знает, что я всего лишь блефовал. Да, мечники вывели меня на эмоции, но никогда в жизни я бы не убил другого скитальца. Если Архиус и научил меня чему-то, то это следовать кодексу. — Я не буду убивать его, — ответил я и бросил меч. Старик проводил своим взглядом упавший клинок и отпустил орка. Грром громко начал дышать. — Если еще раз, студент Роуз, вы нарушите правила школы. И это касается не только угрозы жизням других купидонов… Он посмотрел на меня вполне понятным взглядом. Уже узнал про Изорбуса Трехтелого и участи, которая его постигла? — Я переведу вас на заочное обучение бессрочно, — процедил он. — Убирайся, щенок! Приказ уйти прозвучал уже более грубо, но не так громко. Так, что это слышал только я и купидоны в первых рядах. Елки-палки. Не самая лучшая реклама для поиска новых друзей. Вон сидят Другз и Огла. По виду и не скажешь, что переживали сейчас. Ну и пусть игнорируют меня дальше. Пора откинуть эту наивность из прошлой жизни и сосредоточится на обучении. Дружбе конец? Ну и ладно. Я поднялся вверх по ступеням и увидел свои вещи. Мой рюкзак уже валялся в проходе. На моем месте сидел Борро с приятелями, а остальные сидения уже активно занимали другие купидоны. Я уже собирался встать в стороне как вдруг меня кто-то окликнул. — Здесь свободно… Я обернулся. Эльфийка в капюшоне что-то жевала и коротким движением указала на место рядом с ней. Убийца. Они все так одеваются. Ладно, приму предложение. Это лучше, чем стоять в стороне, как изгой. — Спасибо, — сказал я как только уселся рядом. — Никто не благодарит за то, что ему положено по праву… — бархатным голосом произнесла она. Я посмотрел на курносый носик, виднеющийся из-за копюшена со стороны. — Как тебя… — Обойдемся без имен, — оборвала меня убийца. — Но можешь выдумать любое, которое тебе больше нравится. Вот странная женщина. Ну значит сыграю по ее правилам. — Если я выдумываю имя тебе, значит ты выдумываешь мне? — Вся школа знает как тебя зовут, Кайлан Роуз. Но если запасных позывных вроде скитальца и купидона тебе недостаточно, могу выдумать новое. А вот это уже интересно. Женщина-загадка. Есть в ней что-то цепляющее. — Минай, — сказал я. — Минай? — На одном языке, это значит — невидимая. Ты же с факультета убийц, верно? По-моему, справедливое прозвище. — Согласна, — я не видел ее губ, но кажется она улыбнулась. — Теперь моя очередь. Дай мне прозвище. — Хм. Ну ладно. Тебе подойдет… Свист знакомого микрофона оборвал голос Минай. Ректор Таарис уже стоит у стойки прямо по центру сцены. Микрофон опущен на уровень скрюченного эльфа. Ректор сцепил руки в замок у груди и оглядывает весь зал, пытаясь обнаружить тех, кто еще посмел не замолчать. Наконец тишина воцарилась в актовом зале. — Я рад видеть здесь всех вас, купидоны, — начал он. — К сожалению некоторые обстоятельства заставили меня собрать вас этим ранним утром и отвлечь от занятий… — он некоторое время сомневался говорить ли следующую новость. — Дело в том, что…Глава 3 Катафалк из Дардиса
— Дело в том… Упавший на одном из рядов фолиант перебил Таариса. Ректор сузил и без того узкие глаза, чтобы отыскать виновника. Огла. Неуклюжая орчанка. Ну кто же еще мог выронить книгу в столь ответственный момент. Таарис некоторое время с прищуром смотрел на нее, вновь дождался гробовой тишины и продолжил: — Король Ободор прислал не самые приятные известия для всех скитальцев… У меня перехватило дыхание. Неужели об Архиусе? Надеюсь, что нет. Он же просто хочет объявить об окончании войны и восстановлении союза между Емией и всеми скитальцами, ведь так? Хотя Таарис сказал, что новости не самые приятные… Вот, елки-палки! Говори, старый эльф. Не томи! — Наставник факультета волшебников покончил с собой. Архиус Бледный покинул этот мир. Эльф продолжает еще что-то говорить, а у меня в ушах белый шум. Не хочу верить, что это происходит на самом деле. Нет! Лучше бы я не слышал этого и продолжал надеяться на то, что он выжил… Закрываю глаза, собираюсь с духом, делая два глубоких вдоха, открываю. — Если кто-то из вас думает, что это случайность, — продолжал старый эльф. — То вы заблуждаетесь. Старый маг никогда не покончил бы с собой по своей воле. Каждый из нас следует кодексу скитальца, в котором Серб Безумный завещал нам, своим последователям, ни при каких обстоятельствах не делать этого. Зал до сих пор хранит молчание. Хотя я понимаю насколько каждому сидящему здесь купидону хочется обсудить новость о смерти великого воина. Но страх не угодить ректору сильнее любопытства. Особенно после того, как он чуть не заставил одного из нас убить другого у всех на глазах. — Полагаю, именно обстоятельства все-таки вынудили волшебника сделать это. А именно война Емии с Уринией, в которой Архиус от имени всех скитальцев отказался участвовать. Он аргументировал свое решение, сославшись на кодекс скитальцев. Что произошло дальше, знают лишь Боги, — Таарис поправил микрофон. — Волшебника сегодня вернут в родную обитель. Тело великого мага должно покоится в нашем склепе. Остальные преподаватели стояли позади ректора, которого я начинал сильнее ненавидеть с каждой минутой. Ведь это с ним у Архиуса был конфликт. Так и не ясно с чего он начался, но, по крайней мере, я точно могу назвать эльфа одной из причин гибели старого мага. Сколько еще грехов может вынести это старческое тело? — Это еще не все, — продолжил Таарис. — В свете последних событий, я принял решение переписать кодекс скитальцев. Давно пора было это сделать. Если бы не он, многие купидоны возможно до сих пор были бы живы. Архиус прямое тому подтверждение… Переписать кодекс скитальцев?! Он из ума выжил? Веками эти правила соблюдались, а теперь по велению проклятого эльфа, который вообще все это начал, священный кодекс будет переписан? Почему все преподаватели молчат? Это же все равно что…пытаться переписать историю! — И первый пункт, который я внес Новый Версию звучит следующим образом… Эльф достал из внутреннего кармана своего плаща свиток. Следом вынул очки. Надел их на нос и развернул пергамент. — Отныне и навсегда. Скитальцы, закончившие обучение или заканчивающие его, находясь на последнем курсе, по первому призыву короля Ободора обязаны вступить в регулярную армию, встав на защиту своей страны… Все молчат. Я только сыграл ректору на руку, устроив этот спектакль перед началом. Сейчас даже не видно возмущенных. Все сидят, поджав хвосты. Но это же неправильно! Зачем Таарису отдавать скитальцев на службу короне? Может быть после смерти Изорбуса Трехтелого они здесь больше ему не нужны… Но кто тогда будет бороться с чудовищами, если всех перебьют на войне? Таарис продолжал: — Уже сегодня в Олимпус пребывает представитель короля. Все ученики последнего курса обязаны явиться во внутренний двор в полдень. Вас запишут и проведут осмотр. В ближайшие дни вы отправитесь на границу Емии, отстаивать честь страны, которая заботилась о вас все это время. Пришла пора возвращать долги. Ректор свернул свиток, снял очки и медленно пошел со сцены. Все преподаватели проследовали за ним. Было видно выражение лиц тех, кто против того, что происходит. Но ни один из них, как и студенты, сидящие в зале, не может ничего поделать. По той же причине. Власть проклятого эльфа. Как только Таарис вышел из помещения, в старом актовом зале воцарился гул. Купидоны наконец решили высказать свое недовольство. Когда их уже никто не слышал. Я все еще сидел, как окаменелый не понимая, что больше меня шокировало. Известие о смерти Архиуса или то, что, отучившись еще несколько курсов, я буду обязан уйти на войну и убивать разумных существ вместо кровожадных злых тварей. Таарис просто-напросто решил изменить всю суть скитальцев. Елки-палки. Не стоило мне лезть в тот склеп. Я спас несколько купидонов, уходящих в Чертоги Вечности, но обрек на верную смерть гораздо больше будущих скитальцев. — Вот дьявол… — прошипела Минай из-за своего копюшена. Я повернул голову на убийцу. — Ты что, уже на последнем курсе? — спросил я. — И у меня не было в планах сегодня собирать свои вещи и уезжать отсюда… — Таких как ты много, — я кивнул головой в сторону бунтующих у сцены. Орки, гномы, эльфы и люди взмахивали руками и громко ругались. — Ясно, что никто из нас не учился все эти годы для того, чтобы потом отдать свои жизни за короля. — Может если…вы объединитесь и выскажете свое нежелание подчиняться вас не отправят на войну? — Ты совсем зеленый, Кайлан Роуз, — Минай бесшумно встала с места. — Когда вы пройдете весь кодекс скитальца, ты поймешь, что это невозможно. Прощай. Не думала, что наше знакомство окончится столь быстро. Убийца взмахнула плащом и растворилась в толпе. Удобно сделал старый эльф. Изменил пункты кодекса, которые мешали скитальцам участвовать в войне, но не тронул те, что запрещают нарушать законы школы. Мы теперь словно свиньи, выращиваемые на убой и не имеющие права выбора. Я доберусь до тебя, Таарис. Чего бы мне это не стоило. Вскоре прозвучала сирена и созвала всех купидонов на уроки. Большинство были подавлены, но вынуждены продолжать обучение. Люди и нелюди постепенно разошлись и в пустом зале не осталось никого. Я пошел на урок правоведения. По известным причинам вместо монаха-библиотекаря, который уже добрался с нами до сто тридцатой страницы старого кодекса, к нам прислали мастера Горбиуса, специалиста по варению микстур из сердец чудовищ, утоляющих жажду. Было как раз вовремя, потому что все мои запасы оказались на нуле. Я сварил несколько микстур из сердец Кадрифаклюя и Жринобоя. Сильные чудовища. Ни один первокурсник не смог бы справиться ни с первым, ни со вторым. Да и микстуры получились не самые вкусные. Та, которую я сварил первой оказалась кислой, словно лимон. Я даже не смог не поморщиться, когда пил ее. Еще две пробирки я убрал в нагрудный карман на кофте. Жаль, что оставил куртку в чертогах. Нужно будет найти или попросить сшить подобную. Уж больно удобны были те кармашки под флаконы на рукавах. После урока по варению микстур начался урок по выживанию в дикой среде. Самый скучный из тех, которые вообще были в Олимпусе. Он напоминал мне что-то из моего родного мира. Но без него никуда. Скитальцы почти всю жизнь проводят на автостраде и умереть от холода, не сумев развести огонь или не сориентироваться на местности без карты, значило умереть смертью недостойной скитальца. Хотя Бог его знает, с новым кодексом быть может это уже не так позорно. Огла с Другзом так и не перекинулись со мной и словом за все это время, стараясь держаться как можно дальше. И чем усерднее они не обращали на меня внимания, тем меньше мне хотелось помириться с ними. Да, я поступил так, как поступил. И тысячу раз пожалел об этом. Но другого выбора у меня тогда не было. И если гном с орчанкой не понимают этого и готовы вычеркнуть меня из своих жизней, значит я ошибался в них. В конце концов после учебы всем скитальцам все равно суждено разделиться и познать жизнь одиночки. Значит легче будет расставаться после выпускного бала. Уже второй час я слушал длинный и занудный монолог профессора Бробра о выживании в лесу во разгар пожара. Все это время я не мог выкинуть из головы происходящее сейчас в Олимпусе. Мне хотелось все исправить, но я не понимал как. Таарис не на шутку взялся будущее скитальцев, и я пытался придумать план, который поможет его остановить. — …нередко бывает, что стихия настигнет вас в самом очаге пожара. Что вы будете делать, если пламя несется на вас с разных сторон и только… Сирена, прозвучавшая ровно три протяжных раза, перебила огромного орка с зализанной черной челкой. Все студенты тут же сорвались со своих мест и побежали во внутренний двор, не дождавшись разрешения профессора. Все просто. Еще в первый месяц на одном из вводных уроков мы выучили значения всех сигналов, которые существуют в Олимпусе. Если непрекращающаяся сирена говорила всем о нападении на крепость, то три отрывистых сигнала значили только одно — в школу вернулся мертвый скиталец. И на этот раз все знали кто это был. И от этого еще сильнее купидонам хотелось взглянуть на окоченевший труп старого мага. Непобедимого, грозного, внушающего уважение, но падшего при неизвестных обстоятельствах. Я шел позади остальных. Мне не хотелось присутствовать на панихиде. Ведь пока я не увидел тела Архиуса, во мне до сих пор таилась надежда на то, что он жив. И с каждым шагом она гасла. Ноги сами вели меня вслед за всеми, потому что онемевшее тело было неспособно соображать что-то в этот момент. Большой внутренний двор. Промерзлая земля хрустит под ногами, сбрасывая с себя тонкий ледяной слой. Здесь тысяча скитальцев. Может быть две. А может и вообще пять. Трудно сориентироваться. И без того огромные орки встают на носочки и загораживают весь обзор. Прорываюсь. Отталкиваю в сторону несколько эльфов и гномов. Грром с Борро. Толкаю их. Еле подвигаются, но чувствуют, что я на взводе и пропускают меня вперед. Смерть скитальца — это трагедия даже для таких, как они. Железные электрические ворота раздают сигнал. Лампа на них начинает мигать, и преграда отъезжает в сторону. Снег валит еще сильнее. Тропа, ведущая от входа на другой конец внутреннего двора освобождена для катафалка, но быстро засыпается снегом. Первыми входят монахини. Служительницы пресвятой девы Айревии. Покровительницы всех путников. Их десять. Может быть пятнадцать. Поют. Спокойная и обезоруживающая а капелла. Короткими шагами продвигаются на другую сторону двора, отпевая почившего мага. Я не могу поверить, что все это происходит на самом деле. Держу себя в руках. Следом за монахинями идут скитальцы. Четыре мага. Один из них займет место Архиуса во главе факультета волшебников. Опираясь на свои посохи и раскидывая снег сапогами, они проходят за монахинями склонив головы в трауре. И вот из-за ворот показываются кони. Огромные и могучие. Не видел таких в своем мире. Они тащат за собой старинный погребальный катафалк. Конечно, он не заведен. Внутри за рулем кто-то сидит. Гроб в багажнике. Закрытый. Сверху накрыт знаменем. На нем изображен огонь, вырывающийся из открытого фолианта — герб всех скитальцев волшебников. Толпа перешептывается. — Это Архиус Бледный… — Вы верите, что он покончил с собой? — Не знаю, говорят, это произошло во дворце короля Ободора… — Это из-за него теперь нам придется служить в армии? — Он умер, потому что пытался защитить скитальцев… Студенты теряются в догадках, но только я, как мне кажется, знаю, что произошло. Катафалк останавливается в центре внутреннего двора. Монахини выстраиваются вокруг машины, допевают песню и замолкают. Маги стоят внутри круга по углам автомобиля. Я хватаю себя за плечи, чтобы согреться. Мороз забирается под одежду и жалит. Мастер Таарис бредет к автомобилю, хрустя снегом под ногами. Кто-то в толпе закашлялся. Это единственные звуки, которые сейчас перебивают тишину. — Купидоны! — произносит ректор, остановившись у машины и опершись на небольшую трость. Он сложил на навершие обе руки. Магический перстень из черного золота так и блестит на солнце. — Каждый скиталец рано или поздно познает смерть! Как и любое живое существо на планете. И можно посчитать того скитальца невероятным везунчиком, тело которого смогли вернуть в отчий дом. Он замолк. Несколько ворон кружатся над нами и каркают. Перестали. Таарис продолжил: — И Архиус Бледный тот самый везунчик. Он почил в славном городе Дардисе, проходя Путь Очищения, но прежде успел избавить горожан от ящера, живущего в канализации и много лет терзавшего мирных жителей. Я знаю, что всем из нас было бы лучше узнать, что старый маг пал в бою с чудовищем, но, к сожалению, это не так. Причин его гибели может быть множество. Но нам их никогда не узнать. Он забрал с собой в могилу эту тайну. Эльф сделал очередную паузу. Как будто хочет показать всем, как тяжело ему говорить. Но я знаю какой он на самом деле. — Одно известно наверняка. Он повесился в покоях своего близкого друга, короля Ободора… — Повесился? — я ненароком произнес вслух, обратив на себя внимание многих студентов и мастера Таариса. Тут же склонил голову, сожалея что перебил ректора. Как повесился? Ведь он должен был перерезать себе горло или вспороть брюхо? Я четко видел его в темнице, тянущимся к кинжалу. И не было там никаких веревок. Если бы Архиус хотел покончить с собой, как говорит старый ректор, он бы лучше напал на какое-нибудь чудовище и позволил себя убить, одновременно лишив и того жизни. Но точно не таким способом. — Сейчас Архиуса Бледного перевезут в храм, — продолжал Таарис. — Каждый желающий сможет попрощаться с ним. Завтра начнется процедура мумификации и скитальца поместят в одну из усыпальниц в склепе. Если у кого-то есть памятные вещи, принадлежавшие магу, вы можете передать их мастеру Вайрасу, преемнику прежнего главы факультета. Катафалк вновь поехал. Купидоны еще некоторое время смотрели ему вслед, а как только гроб скрылся за очередными воротами, ведущими в другую часть Олимпуса, все медленно разбрелись по корпусам. Прощаться со старым скитальцем желающих было гораздо меньше, чем посмотреть, как его тело возвращают в школу. Только некоторые купидоны с факультета волшебников пошли к храму, чтобы проводить своего наставника. Я выждал на лютом морозе некоторое время и побрел по протоптанным следам древнего автомобиля. Пока не увижу на теле след от кинжала, не поверю, что Архиус действительно мертв. Катафалк был припаркован прямо у ворот, ведущих к храму. Мертвеца внутри не было. Значит тело Архиуса внутри. Я дождался, когда последний купидон с факультета волшебников покинет храм и вошел внутрь. На другом конце зала, окруженный свечами, стоит гроб. Прямо под статуей святой Айревии. Вокруг ни единой души. Только тени от огня неистово пляшут на стенах. Я медленно бреду между рядами. Боюсь увидеть на другом конце мертвого Архиуса. С каждым шагом перебарываю себя, чтобы продолжать идти и не остановиться. Кажется уже вижу бледное лицо. Это действительно он. Архиус прозванный Бледным. Я замер. Гляжу на две монеты, уложенные в глазницы волшебника. Он неподвижен и спокоен как никогда. Поверить не могу, что это все-таки Архиус. Закрываю глаза, вдыхаю, открываю. Пристально смотрю на тело того, благодаря которому я еще жив. — Знал бы ты, старый маг, что Таарис сделал с кодексом… Которому ты всю жизнь так безусловно следовал, — тихо проговорил я. — Ты бы восстал из мертвых и заставил бы его ответить за свои поступки. Во мне совсем не осталось надежды на то, что скиталец жив. Я видел мертвых людей. Я похоронил в своем мире ни одного близкого человека. И Архиус ничем не отличается от них. Морщины растянулись, грудь неподвижна. Подношу палец к носу мертвеца — дыхания нет. Щупаю пульс. Тщетно. Применяю слух купидона, который позволяет слышать сердцебиения. Слышу только отделенный стук сердца. Скорее всего это одна из монашек, трудящихся в госпитале. Волшебника точно больше нет в этом мире. — Но как ты… Как это произошло, Архиус? Ведь ты тянулся за кинжалом? Что должно было случиться, чтобы все обернулась именно так? — Он дотянулся до кинжала, но не убил себя, — раздается голос позади меня. Оборачиваюсь.Глава 4 Поединок Чести
— Огла? — обронил я. Орчанка подходит к телу Архиуса. Кладет руку ему на лоб и произносит: — Он обманул всех. Своего гремлина, короля, Таариса. Каждого скитальца в Олимпусе… Я огляделся, чтобы посмотреть не пришел ли следом за ней Другз. Нет. Во всем храме только мы одни. — Не понимаю? Что ты хочешь сказать? — Я хочу сказать, что Архиус Бледный жив, — медленно проговорила моя сокурсница. — Жив? — я как будто боялся произнести это слово и поэтому прошипел его хриплым голосом. — Но ведь… — Он применил магию окаменения на себя, — орчанка приподняла верхнюю губу мертвеца, чтобы взглянуть на зубы. — Я слышала, что говорил тебе в чертогах Изорбус Трехтелый. О том, что Архиус зарежет себя, чтобы больше не испытывать жажды. Полагаю, маг нашел иной выход, раз Таарис не стал рассказывать о том, как все было на самом деле. — Он наложил окаменение на себя? — Полагаю, что волшебник направил древнюю магию на свое тело, чтобы успокоить гремлина. Он понадеялся на то, что его сочтут мертвым и вернут в Олимпус. Пока что план работает. Хитро… — Ведь ты тоже использовала окаменение в Чертогах Вечности. Не хочешь рассказать откуда у алхимика такие способности? — Мм… — орчанка задумалась и, кажется, советуется со своим гремлином. — В конце концов однажды он спас мне жизнь… Разве такой долг вообще можно отдать? Пожалуй, я рискну. Она внимательно посмотрела на меня. — Я сохраню тайну, — кивнул я, обозначая что понимаю ее опасения. — Я с детства была бесшумна, сильна и отличалась меткостью. На акрийском языке начала читать еще в восемь. Я способна была сдать экзамен на любой из факультетов. Просто выбрала тот, в котором больше остальных нужна практика. — Что? — удивился я. — Но ты же неук… — Неуклюжая? Все, что ты видишь, Кай, это всего лишь образ. Я не хочу афишировать свою силу. Это ничего мне не даст. Так что, когда выйдем отсюда просто забудь про это, ладно? — Про что забыть? — улыбнулся я. Орчанка кивнула и продолжила осматривать тело старого мага. — И что ты думаешь? Хочешь сказать, что сейчас мы расколдуем старого скитальца и он придет в себя, словно Белоснежка? — Белоснежка? Я понял, что смолол фразу из прошлой жизни. — Это такая сказка есть. Про девушку, которая… В общем, не важно. Потом как-нибудь расскажу. Ну дак что? Ты расколдуешь Архиуса? — Все не так просто… — М? — Будет непросто расколдовать его, — орчанка приподняла веки мага по очереди. — Его магия слишком сильна. Чары может снять только кто-то, кто обладает хотя бы близкой к возможностям Архиуса Бледного силой. — Что? — я огляделся, чтобы посмотреть, что нас никто не подслушивает. — Ты хочешь сказать, что мы сегодня не вернем к жизни Архиуса? — Не получится, — помотала головой Огла. — Но ведь завтра его выпотрошат и поместят в усыпальницу! Вряд ли мы сможем воскресить скитальца, лишенного внутренних органов! В зал вошли купидоны с факультета боевых магов. Мы отступили, чтобы дать им возможность взглянуть на мертвого скитальца. — Нужно найти возможность снять чары сегодня, — прошептал я. — Ни за что Таарис не отложит мумификацию. А если попытаться отсрочить процедуру, то он заподозрит неладное и еще быстрее казнит мага. Сирена на улице возвестила о том, что наступил обед. Четыре коротких сигнала. В животе заурчало. Я достал одну из пробирок из нагрудного кармана и выпил. Опять лимон. Кислый. От которого немеет язык. Микстура прошла по пищеводу и оставила неприятный осадок. Зато жажда утихла. Но не голод. — Сходим на обед, — предложила Огла. — Может Другз что-нибудь подскажет. До вечера время есть. В любом случае, мы не можем ничего сделать пока вокруг столько народу. — Другз? — насупился я. — Ты не забыла, что уже весь день вы с ним довольно усердно избегаете меня. Зеленые щеки орчанки покрылись румянцем. Все ясно. Это не она избегает меня. Вернее, она делает это из-за гнома. У них точно какие-то шуры-муры… И почему все вокруг пытаются найти свою вторую половину, кроме меня самого. — Тебе приходится выбирать, верно? — предположил я. — Он очень обижен на тебя, Кайлан, — выдохнула Огла. — Считает, что рисковал жизнью ради тебя, а когда пришла твоя очередь принести жертву, ты…поступил так, как поступил, — она пожала плечами. — Но ты же понимаешь, что у меня не было другого выбора? — Вот сейчас ты и постараешься ему это объяснить. Пойдем. Я еще раз взглянул на Архиуса, и мы покинули храм, оставив старого волшебника прощаться с другими редкими скитальцами, пришедшими проводить его в последний путь. Столовая находилась в одном из корпусов школы. Двухэтажная. Эльфийка Стрефа, местная повариха с излишним весом, стояла на первом этаже у двух огромных котлов и накладывала студентам гречневую кашу с мясом и макароны по-флотски. Правда здесь они назывались по-другому. Тушенкой несло за версту. Запах уже больше двух месяцев напоминал мне армию. Полевая кухня. Ммм. Есть в этом своя прелесть. Съесть порцию каши с куском хлеба и запить горячим чаем на морозе. Мы отстояли длинную очередь и поднялись на второй этаж, где обычно сидели с Другзом. Гном уже доедал. — Пора поговорить, — сажусь напротив и ставлю поднос на стол перед собой. — Я уже закончил, — холодно отвечает гном и начинает подниматься с места. Я хватаю его за руку. — Сядь. Другз хмурится. — Это что? Приказ? — Дружеская просьба. — Пошел ты! Гном вырывает свою руку. Встает. Хватает свой поднос, делает шаг и врезается в купидона, проходящего мимо. Тарелка вылетает из подноса, который в руках держит…Грром. Орк вместе с окружающими долго смотрит на то, как железная миска катается по полу, вываливая остатки обеда на пол. Останавливается. Нелюдь поднимает злые глаза с пола на низкорослика. — Ты че, утырок? — произносит орк. — Ты это меня без обеда оставил? — Я… Другз бросает взгляд на разбросанную кашу, на орка, снова на кашу, снова на орка. — Я…могу взять еще, — наконец выдавливает из себя он. — А знаешь, что он еще может, Грром? Сожрать все это с пола, — Борро стоит за спиной своего дружка и поддакивает. — Мне нравится эта идея, — подхватывает Грром. — А ну становись на колени и жри то, что уронил. За спинами орков уже стянулась целая толпа. В основном мечники. У всех татуировки с изображением меча, воткнутого в камень. — Вставай на колени и жри, я сказал, — настаивает Грром. Огла еще внизу. Нужно бы уладить конфликт, пока и она сюда не подтянулась. С ее силой вмешиваться в драку нельзя. А заступиться за Другза она, как пить дать, захочет. — Ладно, парни, — я поднимаюсь с места и встаю между гномом и орком. — Он извинился. А вы проходите мимо. Нечего сцену устраивать. Возьмите мою порцию. Я протягиваю свой тарелку, но орк тут же бьет по ней, и вторая порция летит вдогонку за первой. В руках осталась только вилка. Выдыхаю. Кажется это уже какой-то принцип. — О, смотри-ка Грром! На полу-то уже две порции. Значит им обоим достанется! Так, спокойно. Я уже не малолетка. Просто не буду реагировать. Избежать драки проще простого. Нужно не поддаваться эмоциям и сохранять спокойствие. Мне лишние проблемы ни к чему. А кто это там в толпе? Моя новая знакомая — Минай. Эх, прошла бы ты мимо. При девчонках такие вопросы решать не стоит. Парни при них всегда как павлины. Пытаются показать у кого больше хвост. — Ну! Чего заткнулся полукровка? Жри говорю! — Пойдем, Другз! Я делаю шаг вперед и две огромные лапищи сильно толкают меня. Отлетаю словно тряпичная кукла, запинаюсь обо что-то, падаю и ударяюсь затылком о пол. Боль бьет в голову. Вот тебе и школа. Фигура орка нависает сверху. У Гррома в руках миска с собранными с пола макаронами. Он протягивает ее перед собой и вываливает содержимое мне на лицо. Толпа осторожно хихикает. Грром и Борро тоже противно смеются. — Вонючие слабаки, — произносит Грром и плюет в мою сторону. — Знайте свое место, утырки. Пошли, Борро. Хватит на них время тратить. Нам еще на урок надо успеть. Орки разворачиваются и начинают уходить. Надо просто сдержать гнев. Сдержать гнев. Просто сдержать гнев. — Эй, орк! — выкрикиваю я и стряхиваю макароны с лица. — А тебя мамка не учила убирать за собой? Встаю на ноги. Вся толпа, готовая прежде разойтись теперь возвращает взгляды на меня. Орки оборачиваются. — Че ты сказал, утырок? — Я спросил, учила ли тебя твоя мамка убирать за собой? Или скитальцы пришли за ней до того, как она рассказала тебе про манеры? Орк свирепеет на глазах. Глаза наливаются кровью. Пыхтит. Задел за живое. — Или манерам тебя должен был научить папаша? Только не говори, что он тоже не успел? — Ну все, утырок! Тебе конец! Нелюдь-подросток бросается ко мне, хватает за силки и сильно прибивает к кирпичному столбу позади. Приближается близко своей мордой к моему лицу и орет: — Повтори что ты сказал, утырок! Чувствую, как из его рта вырывается зловоние и им обдает все мое лицо. — Я. Тебя. Не боюсь, — выдавливаю я каждое слово и скалясь добавляю: — Орк. Грром рычит, разворачивается и кидает меня в другую сторону. Я сильно ударяюсь об пол и качусь к противоположной стене, сжимая вилку, оставшуюся в руке. Толпа расступается, как перед прокаженным. Грром уже идет в мою сторону. Снова хватает и поднимает. Ударяет спиной об стену. Не хитрый нелюдь. Использует один и тот же прием. Тут он перехватывается и сдавливает мое горло одной из своих рук. Я еле дотягиваюсь носочками до пола, но тут же получаю под дых, весь съеживаюсь и в этот момент кулак врезается прямо в нос. Раздается хруст, который доходит прямо до мозгов. Перед глазами все плывет. Стараюсь прийти в себя, чтобы не отключиться. Чувствую хлынула кровь. Главное не выпустить вилку. Снова отправляюсь на другую сторону обеденного зала. Ударяюсь о пресловутый столб. Медленно мотаю головой, чтобы раздвоенный в моих глазах Грром снова стал одним. Разъяренный нелюдь хватает стул и кидает его в меня. Подставляю руки, чтобы защититься, но стул врезается надо мной и разлетается на части. Елки-палки, а если бы орк был более метким, то я вряд ли бы встал после такого. Кажется нелюдь остановился. Медленно дышу, все время пытаясь разомкнуть веки, чтобы не потерять сознание. Вилка на месте. Это главное. Вот она. Крепко зажата в ладони. Лишь бы сил хватило на ответный рывок. — Подойди ближе… — шепчу так, что сам еле могу разобрать. — Че? — орк щурится и строит кислую мину. — Подойди…ближе… — повторяю. Сейчас еще неразборчивее, чем в первый раз. — Че сказал, утырок? — орк делает несколько шагов в мою сторону. — Тебе мало? Еще залепить? — П…йди…б…же, — шепчу еще тише. — Че хочет сказать этот поломанный утырок? Орк наклоняется ко мне. — Бли…же… Теперь он совсем близко. Как только морда нелюдя оказывается на нужном расстоянии, я крепко зажимаю вилку и всаживаю ее в одну из ноздрей нелюдя. Глубоко, как только можно. Истошный вой тут же поднимается на всю столовую. Я хватаю с пола ножку от разлетевшегося на части стула. Поднимаюсь. Несмотря на боль во всем теле. Знаю, что, если упущу момент, эта здоровенная глыба просто изуродует меня до того, как сюда придет кто-то из преподавателей. Со всей силы заряжаю орку по затылку деревянной палкой. Крепкая. Точно не хуже советских. Еще удар. Орк продолжает ныть, боясь даже коснуться столового прибора, торчащего из его носа. Борро хочет броситься на подмогу своему товарищу, но два других орка с факультета мечников держат его. Все правильно — это честный бой. Хватаю с подноса только что подошедшего купидона стакан чая. Кипяток. Еле держу в руках. Следующим движением выплескиваю содержимое в лицо Гррома, отчего тот начинает еще громче выть. Еще удар ножкой от стула. Он наконец падает на одно колено. Я хочу продолжать, но рука не поднимается. Силы совсем закончились. Поднимаю глаза. Сквозь пелену вижу толпу студентов. Там Минай, Другз, которому преградили путь и не позволяют вмешаться. А вот и Огла с подносом в руках среди всех остальных студентов. Долго она здесь? Опять строит из себя недотрогу? Я пошатнулся, но удержал равновесие. Попытался замахнуться. Тщетно. Снова штормит. На этот раз ноги подогнулись. Я упал, ударился головой и потерял сознание.* * *
Олимпус погрузился в сумерки. Полчаса назад прозвучал сигнал к отбою, и все студенты отправились в свои комнаты набираться сил перед завтрашним учебным днем. Внутренний двор теперь был наполнен звуками водопада, бьющего за пределами школы охотников на чудовищ. Почему-то его хорошо было слышно только ночью. Мастер Ллойд, глава факультета алхимиков, по своей привычке, держа противогаз под мышкой, шел в направлении храма, чтобы попрощаться со своим старым товарищем — Архиусом Бледным. Он подошел к двери и стряхнул снег с ботинок на резиновом коврике перед входом. Вдохнул свежего воздуха, настроившись на то, чтобы попрощаться с добрым другом и вошел внутрь. — Ректор? Простите, я думал… — алхимик замешкался на пороге, едва увидев Таариса возле тела почившего скитальца. — Все в порядке мастер Ллойд, — перебил коллегу лорд. — Вы пришли попрощаться с Архиусом? — Именно так, мастер Таарис. — Что ж. Вы можете сделать это при мне. Не стесняйтесь. Мы слишком долго служим плечом к плечу, чтобы смущаться таких банальных вещей. Алхимик хотел что-то ответить. Но передумал. Вместо этого он неуверенно сделал сначала первый шаг, а затем такой же неуверенной походкой прошел прямо к гробу, где покоился старый маг. Низкорослик взошел на специальный пьедестал для гномов, с которого можно было разглядеть мертвеца и замер. Он стоял так какое-то время. Таарис, сидящий за его спиной на одной из скамеек явно мешал уединению. — Мальчишка с вашего факультета вновь поднял всю школу на уши, — вдруг начал ректор, перебив продолжительную неловкую тишину. — Свидетели сказали, что те два орка первыми затеяли драку. Он только оборонялся, — нехотя ответил алхимик. — Свидетели, как правило, говорят то, что от них хотят услышать. Если мы спросим мечников, то скорее всего окажется, что драку спровоцировал именно Кайлан Роуз, — Таарис сложил обе своих костлявых ладони на навершие трости и поиграл подушечками пальцев постучав по ней. — Как только студента выпишут из госпиталя, я проведу с ним воспитательную беседу, мастер Таарис. — У меня другое предложение… Старый эльф замолчал. Алхимик оглянулся, чтобы задать немой вопрос. — Драка с нанесением тяжких телесных повреждение достаточное основание для того, чтобы исключить студента из Олимпуса… — Исключить студента? — Ллойд поднял брови. — Не припомню пункта в кодексе, который позволил бы нам исключать купидонов из школы охотников на чудовищ? Вы должно быть имеете ввиду, что его следует вновь отправить на заочное обучение? Если так, то… — Постойте. Постойте, — Таарис поднял руку. — Не надо тараторить, пытаясь убежать дальше поднятой мной темы. Я сказал то, что хотел сказать. При этом, хочу заметить, что не спросил вашего на этот счет мнения. Я просто предупреждаю вас, мастер Ллойд, что один из студентов факультета алхимиков вскоре покинет Олимпус. Хотите вы того или нет. Нужный пункт в кодексе появится со дня на день. Он точно будет в тот момент, когда монахини сочтут Кайлана Роуза способным жить вне госпиталя. Алхимик бросил взгляд на свои трясущиеся от злости и страха пальцы. — Хорошо, что у вас нет возражений на этот счет, — Таарис медленно поднялся с места. — В таком случае, я оставлю вас наедине с мертвецом. Я смотрю в моем присутствии вы совсем не можете раскрепоститься. Таарис медленно побрел к выходу. Настолько медленно, что за это время Ллойд успел несколько раз мысленно возразить ректору и тут же переубедить себя, что этого делать не стоит. Он уже несколько десятков лет обучал купидонов и его самолюбие всегда тешило то, что алхимики сплочены лучше студентов любого другого факультета. Что они горой стоят друг за друга. Даже сегодня он слышал, что Кайлан Роуз полез в драку только потому, что защищал другого алхимика с курса. И как он может считать себя достойным наставником, если сейчас не сделает тоже самое? — Я не позволю отчислить Кайлана Роуза, — громко произнес Ллойд. Высокие стены храма донесли голос гнома до Таариса, который тут же остановился и оглянулся. — Что ты сказал? — спросил он уже более грубым тоном, потому что прекрасно слышал, что сказал низкорослик. — Я сказал, что не позволю отчислить своего студента. А также хочу сказать, что завтра же подниму вопрос о том, чтобы оставить прежний кодекс неизменным. Ректор некрасиво улыбнулся в ответ. — У тебя нет полномочий на то, чтобы предлагать голосование, алхимик. Поэтому засунь свою честь куда подальше и делай то, чему тебя научит новый кодекс. — В таком случае я сделаю так, чтобы эти полномочия у меня появились. Я вызываю вас на Поединок Чести, лорд Таарис. И отказываюсь от права проходить Путь Очищения, тем самым лишая этого и вас! — голос гнома дрогнул, когда он обернулся и встретился со злым взглядом старого эльфа. — Я сделаю вид, что не услышал того, что ты сейчас сказал, алхимик. — Тогда я повторю еще раз! Я вызываю вас на Поединок Чести, лорд Таарис. И хочу сразиться на смерть в самое ближайшее время за право быть ректором Олимпуса, — он какое-то время помолчал, собираясь с силами и добавил. — Пока вы не написали еще какой-нибудь новый закон, который не позволит мне отстаивать свою честь.Глава 5 Кровавая Арена
Я очнулся от того, что моего лица касается пропитанная влагой ткань. До того, как я почувствовал, как капля воды стекает по моему лбу, я окучивал картошку в своем старом огороде. Спину приятно припекало, и я уже думал, как бы не сгореть. И о том, остался ли со вчерашнего ужина кефир, которым намажу тело, если все-таки переусердствую. Но щекочущая лицо капля воды решила дилемму, напомнив о том, что я давно не старый садовод, выросший в советском союзе, а ученик школы охотников на чудовищ. Я пытаюсь открыть глаза. Правый открывается медленно, но верно, а вот левое веко, словно заевшие ворота не хочет полностью подниматься, оставив лишь узкую линию просвета. Вспоминаю как дрался с Грромом. Н-да. Похоже орк выбил мне глаз. А еще и нос болит. Но его, кажется, ломали и в прошлом. Трогаю языком зубы. Все на месте. Пальцы на руках шевелятся, на ногах тоже. В целом, можно сказать, что легко отделался. Орку наверняка хуже. Хотя черт его знает. Поворачиваю голову, чтобы посмотреть кто протирает мне лоб. Если бы левый глаз видел, лишних движений делать бы не пришлось. Это монашка. На голове накидка, на лице медицинская маска. Только почему-то черная. Вижу только ее глаза, но по морщинам под ними, понимаю, что она не молода. — Я в лечебнице? — В лазарете. Все верно, — поправляет меня монахиня. Тряпка ледяная. Кажется у меня жар. Отворачиваю голову. Пытаюсь вспомнить, что конкретно произошло и внезапно вспоминаю про Архиуса. — Сколько я тут? — спрашиваю и пытаюсь подняться. — Вы здесь со вчерашнего дня… — Со вчерашнего! — я вскакиваю с постели. Точнее, как последний калека медленно поднимаюсь и вся целеустремленность видна, наверное, только в моих глазах. Архиус! Если Огла ничего не предприняла, то он наверняка уже мертв. А если нет, может я еще успею ему на помощь… — Я бы не советовала вам сейчас делать резкие движения. Они только навредят вашему восстановлению. — Спасибо за совет, но… — Кайлан! — доносится откуда-то. Я поднимаю голову и вижу два силуэта. Один большой. Другой маленький. — Другз? — щурюсь одним глазом, потому что второй и так почти закрыт. — Огла? Гном и орчанка подходят ближе. Монахиня кидает тряпку в кастрюлю и уходит, предупредив, что зайдет через пару часов. — Спасибо, Кай! — гном протягивает мне руку. Я смотрю на ладонь, но не пожимаю ее. Сначала всем своим существом показывать мне, что я не нужен, а потом просто прийти и просить пожать руку? Вроде рукопожатие и решит сразу хотя бы одну проблему, но сейчас все мое нутро сопротивляется этому. — Брось, — заявляет низкорослик. — Я готов признаться, что вел себя как идиот. Вчера ты мог умереть, сражаясь с этим остолопом. Но не побоялся разбить свое лицо и голову орка, вступившись за меня. Наверное, было глупо и эгоистично требовать от тебя пожертвовать остальными близкими, ради себя любимого. Обещаю впредь не вести себя как Грром или Борро. То есть глупо. Мир? Я поворачиваю голову туда, куда кивком указал гном. На одной из коек лежит, кажется, Грром. Там все хуже, чем у меня. Рядом стоит капельница, специальный аппарат постоянно контролирует сердцебиение. — Мир, — я пожимаю руку в ответ. — Как он? — киваю в сторону мечника. — Жить будет, — отвечает Огла. — Знатно ты его потрепал. — Это хорошие новости, — с облегчением выдыхаю я. — Убить другого купидона вне Поединка Чести… Если бы Архиус узнал о том, что я поступил так опрометчиво… Архиус! — внезапно опомнился я. Голова совсем не соображает. — Что с Архиусом? Вы сняли чары? Оба нелюдя молчат. Я поднимаюсь с кровати и хватаю Оглу за плечи. — Что с ним? Его… — я осекся, но всем было ясно что я хотел сказать. — Нет. Нет, — отвечает орчанка. — Вернее. Мы не знаем. — Как не знаете? Сегодня старого скитальца должны были переместить в усыпальницу. Или…я опять что-то путаю? Голова раскалывается. — Его тело пропало, Кай, — произносит Огла. — Как пропало? — Ночью мы с Другзом ходили в храм, чтобы… Честно говоря у нас тоже была идея выкрасть волшебника, пока не сможем вернуть Архиуса к жизни, но кто-то опередил нас. Утром прислужницы Святой Айревии пришли за телом мага, обнаружили пропажу и сообщили всем жителям Олимпуса. — Таарис? — зло прошипел я и плюхнулся обратно на кровать. Матрас сильно заскрипел под моим весом. — Не думаю, что это Таарис, — проговорил гном. — Архиус и так был одной ногой на том свете, ректору это ни к чему. — Елки-палки… — я положил руки на голову, которая беспрестанно болела. Значит тело Архиуса пропало… Это, наверное, лучшее из того, что могло произойти пока я валялся тут без сознания. Нет, все-таки лучшим было бы, если бы Огла смогла вернуть его к жизни. — А если мы найдем тело скитальца… Вы узнали, как можно снять чары? — спросил я. — Будем надеяться, что это хочет сделать тот, кто похитил мага, — пожала плечами орчанка. — Но если нет, тогда нам предстоит нелегкое задание. Нужно будет найти один редкий ингредиент… — О каком ингредиенте речь? И зачем он нам? — Другз может сварить зелье, которое на некоторое время увеличит мои силы. Этого должно хватить, чтобы снять чары со скитальца… — Чего не хватает? — Нам нужен язык дракона… — сообщает Другз и выбивает землю у меня из-под ног. Благо сижу. Да, где найти дракона я знаю. У меня в комнате даже лежит карта, где я отмечал местоположение твари. Но вот убить такого монстра не под силу ученику первого курса. Да и второго тоже. — Ладно, — выдыхаю я. — Сперва надо найти Архиуса, а потом решим, что делать. По крайней мере, мы знаем где водится дракон. Это лучше, чем ничего. — Это еще не все, — Огла садится на место, где прежде сидела монахиня. — Хорошие новости? — осторожно спрашиваю я, а у самого сердце уже ушло в пятки. — И да, и нет, — качает головой орчанка. Перевожу взгляд на Другза. Он продолжает вместо Оглы: — Поединок Чести. Лорд Таарис и мастер Ллойд примерно через час будут биться на смерть на Кровавой Арене. Я обескураженно продолжаю смотреть в глаза гному. Перевожу взгляд на Оглу. Нам не нужны слова, чтобы посочувствовать друг другу и нашему наставнику. Всем в школе известно, что Таарис самый могущественный скиталец. И если у Архиуса еще были шансы, то для мастера Ллойда участие в Поединке Чести это верная смерть. Прямо сейчас, я практически получил известие о кончине гнома. Проклятье… В этом мире так тяжело найти хороших людей и нелюдей. А все, которые есть, так и норовят отойти на тот свет. Где эта чертова справедливость? — Помогите найти мою одежду, — решительно произнес я. — Кай… — Помогите найти одежду, я сказал, — рявкнул я, не в силах контролировать эмоции. — Я должен быть на Кровавой Арене. Друзья с пониманием отнеслись к моему желанию увидеть Поединок Чести и помогли собраться. Я плохо видел одним глазом, нос ужасно болел, а все тело было в синяках и ссадинах, но несмотря на это мы быстро дошли до той части замка, где должен был состояться поединок. Это обычное ровное поле, огороженное небольшим деревянным забором. Напоминает загон для лошадей. Вдоль Кровавой Арены есть трибуны. На них старые грязные пластиковые кресла. Тут не поместятся все ученики школы. Опоздавшие будут толпиться в стороне. Хотя многие студенты вообще выберут залезть на высокий забор, отгораживающий эту часть школы от остальной крепости, потому что с него вид лучше, чем с некоторых мест на трибуне. Само поле чаще всего используется для учебных боев с чудовищами. Реже для спортивных соревнований, а еще реже, как место для проведения Поединков Чести. Я сделал шаг сквозь металлоискатель. Он запищал. — Ремень, часы? Забыли что-то снять? — обратился ко мне служащий скиталец в рясе. Я ощупал карманы. Кольцо Света. С тех пор, как снял его на той крыше в Гильдрисе больше не надевал. Но всегда носил при себе, чтобы Таарис или его сообщники не присвоили артефакт, пока я учусь убивать чудовищ. — Да…это кольцо… Я выложил драгоценность на железный столик и прошел сквозь металлоискатель снова. Отлично. Теперь он не издал ни звука. Тогда я взял кольцо и дождавшись Другза с Оглой двинулся к трибуне. На подходе стоял орк-распорядитель. Он смотрел на гербы, вышитые на наших одеждах, и сообщал, где находятся отведенные тем или иным купидонам места. Мы поблагодарили скитальца за помощь и пошли к трибуне. На первых рядах сидят преподаватели. Здесь и Аментьен Даваэль с факультета стрелков и Волиус Тихорукий, наставник с факультета убийц. Даже господин, преподающий Правоведение — монах, который за все время учебы так и не назвал нам своего имени. И, конечно, остальные учителя, с некоторыми из которых я уже знаком лично, а с другими еще предстоит встретиться на будущих курсах. Обычно при входе на Кровавую Арену металлоискатель не ставили. Но сегодня особые меры безопасности. Согласно кодексу, студентам нельзя в день Поединка Чести проносить с собой холодное оружие и любое другое, способное нанести увечья. Сегодня умереть должен только один скиталец и никто больше. Даже если с этим кто-то не согласен. Всех алхимиков посадили на отделенные от остальных места и теперь между нами и купидонами с других факультетов стояли вооруженные скитальцы. Я положил на свое сиденье свитер. Многие предусмотрительно брали с собой что-то, на чем можно будет не отморозить пятую точку. На последнем уроке, когда Олвин из мечников сражался с Трехпалой Ярицей, многие знатно подмерзли и теперь хорошо подготовились. Еще бы! В лютый мороз ждать, пока жалеющий чудовище купидон, наконец нанесет смертельную рану своему противнику, занятие не из быстрых. — Скоро начало? — спросил я, выдохнув пар на открытые руки. Потер их друг о друга, сунул в карманы куртки и сел. — Дождутся, когда придут все, — ответил Другз и забрался на сиденье рядом. Огла сидела на ряду перед нами. Места для орков были только там. Мы больше не разговаривали. Темы были, но все они меркли перед той, которую после сегодняшнего дня будут обсуждать еще долгие годы. Лорд Таарис и мастер Ллойд. Эльф и гном сойдутся в схватке на жизнь. Или вернее будет сказать, на смерть? Большинству из присутствующих все равно кто победит. Мечники, убийцы, стрелки, боевые маги, маги… У них хватает своих забот. А вот для нашего факультета, каждый купидон с которого уважал и любил своего наставника, сегодня был черный день. О Таарисе вопреки его должности было известно мало. Мы с Другзом и Оглой единственные кто хоть что-то знал о его прошлом. А вот мастер Ллойд всегда был открытым нелюдем. Все знали, что в приступе жажды он когда-то убил собственную жену. Тогда еще не существовало Олимпуса, не было кодекса и даже чудовищ. Он убил свою жену и его изгнали из родного дома. Много лет потом он жил отшельнической жизнью в лесах рядом с Плачущим Хребтом, пока однажды Архиус не забрел туда, охотясь на Троглодитов. Именно старый маг и нашел мастера Ллойда, долгие годы практикующего алхимию в одиночестве. — Как думаете, конфликт скитальцев как-то связан со смертью Архиуса? Ведь гном с магом были хорошими приятелями, — спросил я. — Причину конфликта объявят перед самым боем, — донеслось справа от меня. Я повернул голову. — Минай? Как ты… — Сильная метель. Дороги замело, и генерал короля отложил путешествие. Если ты хотел это спросить. — Я хотел спросить, как ты здесь оказалась, но этот вопрос был следующим. Дак как ты… — я показал в сторону распорядителя. — Орки невнимательные существа, — я вновь почувствовал, как она улыбнулась и вновь не смог разглядеть лица. — Я хотела сказать тебе, что видела, как ты дрался вчера в столовой. — Я тебя тоже видел. Кажется… Но потом решил, что ты всего лишь галлюцинация… — я улыбнулся. — И как тебе? Вот елки-моталки. Что за вопрос?! Как тебе драка с моим участием? Приплыли. Кто вообще задает девушкам такие вопросы? Вот блин горелый. От общения с убийцей я испытываю довольно приятные эмоции. И эти же эмоции заставляют нести подростковую чушь. — Я хотел сказать… — Твой стиль немного старомоден, — перебила меня Минай. — Но бросить вызов мечнику, да еще и отправить его в лазарет. Это достойно уважения. Каждый купидон в Олимпусе теперь говорит о тебе. Можно сказать, что Кайлан Роуз местная звезда. Она наконец посмотрела на меня, и я увидел часть ее лица. Курносый носик. Глаза синие. Очень необычного оттенка. Вижу такие впервые. Локон иссиня-черных волос выпал из-под копюшена и теперь колышется на ветру. — Правда вид у тебя не самый звездный, — добавила она. Кончики ее губ потянулись кверху, и девушка снова отвернулась, устремив взгляд на арену. — Начинается. Я посмотрел на будущее поле боя. Все купидоны, сидящие на трибунах, зааплодировали. Я не присоединился. Минай тоже. Худощавый гном, преподаватель по искусству составления оберегов, вышел в центр арены. Я только сейчас заметил, что на промерзлой земле выведен знак купидонов. — Кхм…кхм… — откашлялся он и уставился в старый блокнот. — Я приветствую вас на Поединке Чести! Согласно первой версии кодекса, которая была написана в далекие времена Сербом Безумным, два скитальца могут сойтись на арене в бою на смерть, чтобы Боги своей милостью сообщили нам, кто из них прав. И сегодня этими скитальцами оказались лорд Таарис, брат великого Серба Безумного и мастер Ллойд, глава факультета алхимиков Олимпуса. Студенты поаплодировали объявлению. Гном продолжил: — Господин Ллойд вызвал ректора школы на бой, аргументируя свой вызов несогласием с изменением кодекса скитальцев, который ректор Таарис посчитал нужным обновить во благо всех купидонов и всей страны. — Теперь ясно из-за чего поединок, — прошептал себе под нос я. — Хоть кто-то не поджал хвост, — отреагировала убийца. — Интересно, найдутся еще смельчаки во всей этой школе, которые не побоятся выразить своего мнения и поддержат гнома? Намекает на меня? Не буду отвечать. Сделаю вид, что не расслышал из-за воплей купидонов. Я слишком слаб, чтобы еще кому-то сейчас бросать вызов. Я лишь надеюсь, что произойдет чудо и вместо смерти мастера Ллойда, я увижу, как Таарис захлебывается собственной кровью. — Давайте встретим на Кровавой Арене первого скитальца, который сегодня будет биться за свою жизнь и честь. Лорд Таарис! — объявил гном. Направив взгляд, вслед за взглядами остальных студентов, я увидел, как старый эльф поднимается со своего места. Оказывается он сидел на первом ряду вместе с остальными преподавателями. Лорд Таарис навалил свою трость на покинутое сиденье и снял черный плащ с капюшоном. Эльф был облачен в кожаный доспех, с вставленными в него пластинами. Скорее всего это чешуя Трерога. Самая крепкая, если не считать драконьей. Хотя может и дракона. За спиной короткий меч. На груди много вшитых карманчиков под микстуры. В течении поединка будет выпито таких немало. Если, конечно, они не решат биться в рукопашную. Без применения силы гремлинов. Ректор медленно прошел в открытые ворота на арену. — Теперь я прошу выйти на Поединок Чести мастера Ллойда! Все начали оглядываться по сторонам, потому что никто не видел гнома. Галдеж из множества вопросов «где он?» понемногу поднимался на трибунах до тех пор, пока все не замолкли, увидев алхимика. Мастер Ллойд шел на арену по тропинке перед трибунами в плаще, на котором был изображен знак всех купидонов. Гном остановился перед входом на поле боя спиной к зрителям. Затем обернулся. Снял плащ. Снял излюбленный противогаз и произнес: — Сегодня я буду биться не за свою честь, — крикнул он, перебивая вопли воронов. — Не за честь Серба Безумного или гномов. Сегодня я буду драться за честь каждого купидона, который существует в этом мире. Гном уже хотел войти на арену, как Минай, сидящая рядом поднялась и принялась медленно хлопать. Над трибунами повисла тишина, разрываемая только одинокими хлопками. Я встал с места и присоединился. Теперь нас стало двое. Другз, Огла и другие алхимики последовали нашему примеру. И вот через минуту все трибуны стояли на ногах и аплодировали мастеру Ллойду. Гном кивнул, повесил плащ на забор и вошел на арену, чтобы взглянуть в глаза своей смерти.Глава 6 Запрещенный прием
Господин Дробс — гном, который был сегодня ведущим и одновременно судьей Поединка Чести вышел в центр Кровавой Арены и подозвал к себе бойцов. — По законам первого кодекса скитальцев, сейчас мы выберем как сегодня пройдет поединок. Я напоминаю, что можно выбрать рукопашный бой, бой с применением холодного оружия, бой с использованием навыков своей специализации, в этом случае Лорд Таарис должен будет выбрать способности одного из факультетов. Либо! Последний вариант — исход поединка решит схватка гремлинов. Я повернулся к Другзу. — Ты тоже думаешь, что бой демонов — это самый приемлемый вариант? — Несомненно, — отозвался низкорослик, который от волнения все время трогал свое лицо. — У мастера Ллойда есть шансы только в рукопашном бою или в сражении гремлинов. Но во втором случае шансов, конечно, больше. Судья достал из заднего кармана джинсов серебряную монету. Я уже хорошо познакомился с местной волютой. На одной стороне этой скорее всего изображен номинал, а на другой памятник орка Одала Великого из Дардиса. — Орел и решка? — спрашивает господин Дробс. — Я позволю своему сопернику выбрать, — скрипучим голосом произносит ректор школы. Все зрители ведут себя настолько тихо, что слышно, как в одной из аудиторий школы, незаинтересованный в поединке плотник что-то чинит, без конца стуча молотком. — Не люблю тиранов, — отозвался алхимик, намекая на статую Одала Великого. — Пусть будет решка. — Возможно эта самая важная часть поединка, — прошептала Минай. — Если сейчас будет не решка… То алхимик проиграл, даже не вступив в бой. Я не ответил. От напряжения и холода по моему телу лишь пробежали мурашки. Я поерзал в своем сидении. Господин Дробс сжал кулак, положил решающую судьбу монету на указательный палец, а большим подкинул ее вверх. Монета высоко подлетела, прокручиваясь в воздухе десятки раз и решая судьбу нашего наставника. Мое сердце бешено колотилось в такт каждой паре оборотов судьбоносной монеты, пока она не упала в тонкий слой снега, скрывая от всех свое решение. Тогда замерло все вокруг. Даже плотник, работающий далеко отсюда, перестал стучать молотком. Судья наклонился, встав на одно колено, а затем смахнул снежинки с упавшей монеты. — Только бы не орел… — сухим голосом пробормотал я. Все смотрят на нахмурившего брови гнома. — Орел! — возвестил он, подняв монету и показав всем на трибунах изображение орка на тыльной стороне. Все купидоны взволнованно вздохнули. Не все. Большинство. Это большинство сегодня явно поддерживает слабейшего. — Это конец… — посетовал Другз. — И какой способ убийства выберет теперь этот кровожадный эльф? Превратит в камень мастера Ллойда и просто проткнет его нутро, чтобы съесть сердце наставника пока оно еще бьется? — Может не все так плохо? — взволнованно отозвался я. — Мастер Ллойд может постоять за себя и в Бесшумном бою, и в бою на мечах… — я прервался, понимая, что несу полную чушь. Да. Это действительно конец. Господин Дробс вытер монету о свой полушубок и убрал ее обратно в задний карман. — Итак, лорд Таарис, вы выиграли! Какой способ боя предпочитаете? Все вновь замолкли в ожидании приговора. — Схватка демонов, — спокойно проговорил ректор. Трибуны тут же оживились. — Зачем? — я повернул голову к Другзу. — Это же единственный способ, при котором победа ему не обеспечена! Чего добивается старый эльф?! — Он хочет доказать свою силу, — Минай опередила ответ гнома. — А? — я повернулся к ней. — Все, итак, знают, что любым другим способом Таарис сотрет гнома в порошок, — медленно проговорила она. — Но мы наивно полагаем, что в бою гремлинов шансы есть. Он хочет показать и доказать, что шансов нет ни у кого. И ни при каком раскладе. Я бросил взгляд на Оглу сидящую перед нами. Она лишь посмотрела на меня. сочувствующе помотала головой и отвернулась. Я сглотнул. Еще и колотить начало. Не самый обдуманный поступок — сбежать из лазарета в таком состоянии. Но я не мог пропустить этот поединок. — Решено! — возвестил судья. — Сегодня демоны скитальцев выявят победителя! Все купидоны зааплодировали. Толи поддерживая мастера Ллойда, толи благодаря ректора за снисхождение. Я хлопал, чтобы подбодрить своего наставника, хотя по выражению лица того, было видно, что он чувствует себя униженным. — Только не поддавайтесь эмоциям, мастер Ллойд, — говорю я, без конца мотая головой. — Пусть доказывает свою силу сколько хочет, главная цель достигнута. Алхимик зло смотрит на Таариса. Сплевывает себе под ноги. Лицо ректора не выражает абсолютно никаких эмоций. Впрочем, как обычно. Взгляд холодный, бездушный и жестокий. Ему все равно, что с минуты на минуту умрет один из нас. Его главная цель запугать и доказать свое могущество. Мастер Ллойд хочет что-то сказать, но сдерживается и надевает противогаз. Старому эльфу маска не требуется, чтобы скрыть эмоции. Но гному однозначно пойдет на пользу. — Лайда Грунф! — произносит судья. — Я прошу вас создать Слой Видимости, чтобы зрители могли видеть схватку гремлинов. Преподаватель по контакту с печатью поднимается со своего места на первом ряду, подходит к полю боя и приказывает своему гремлину создать Слой Видимости. Над Кровавой Ареной нависает едва заметный мерцающий купол, который теперь позволит всем видеть сражающихся демонов. — Бой начнется с призыва? — спрашиваю я у своих спутников, потому что недостаточно хорошо изучал на уроке правила поединка. — Как видишь… — отвечает Другз. — Гремлинов сейчас нет. — А что, если один из них откажется? — Один из демонов? Не откажется. Такие скитальцы, как мастер Ллойд и лорд Таарис давно приручили их. Они готовы за своих покровителей отдать жизнь. И не только свою… Я вспомнил Зевса. Сложно будет приручить своего гремлина после того, как я оказался отчасти виновен в смерти его подружки. Я уже давно не испытывал чувств к Иссиде, а значит она вместе с самкой моего демона все-таки умерла. Ух, блин. Подумаю об этом потом. Сейчас есть вещи важнее. Эльф и гном разошлись по разным сторонам арены, словно дуэлянты из позднего средневековья. Судья остался стоять в самом центре знака купидонов. Дождался, когда скитальцы остановятся, повернуться друг к другу и будут готовы начать бой. — Правила! — возвестил господин Дробс. — Демоны будут бороться до смерти одного из них. Благодаря сражению внутри знака они будут уязвимы. Гремлины вправе применять любую магию, которой обучились за время своего пребывания в нашем мире. Вправе биться в рукопашном бою или использовать любое оружие. Скитальцы вправе отдавать приказы, подсказывать и оказывать любую помощь, кроме прямого вмешательства в поединок! Каждому скитальцу разрешается использовать три микстуры для восстановления сил гремлинов. Нарушивший любое из правил купидон немедленно признается проигравшим. Судья повернулся к ректору. — Вы готовы, лорд Таарис? Тот кивнул. Теперь повернулся к алхимику. — Мастер Ллойд, вы готовы? Алхимик тоже дал ответ, положительно кивнув головой. Пока судья поворачивался к трибуне над Кровавой Ареной висела гробовая тишина. Даже снегопад успокоился и теперь с неба падали лишь маленькие крупицы, тут же тающие, едва настигнув промерзлой земли. — Вы можете призвать своих гремлинов! — объявил господин Дробс. — Зорган! — произносит Таарис. — Гладут! — вызывает хозяина своей печати алхимик. Тут же внутри символа купидонов появляются демоны из семнадцатого измерения. Зорган в обычной белой рясе, с длинными седыми волосами, спущенными на плечи. Через секунду в его руках возникают короткий меч и щит. Он ударяет их друг о друга и разевает пасть, беззвучно рыча. Я как будто слышал звук от этого удара. Или мне показалось? Таарис что-то шепчет ему и с каждой секундой демон выглядит еще кровожаднее. Гремлин мастера Ллойда облачен в тяжелые железные доспехи. В руках большой двуручный меч. Длинные зеленые уши торчат из-под рогатого шлема. Он недовольно виляет своим хвостом. Теперь что-то шепчет мастер Ллойд. Гладут поднимает меч над головой и издает беззвучный для купидонов на трибунах рык. Толпа в ответ поддерживает его своими воплями и аплодисментами. — Если демоны готовы… — судья бросает короткие взгляды направо и налево. — Тогда…К бою! — кричит он и делает несколько шагов назад, чтобы не мешать сражению. Но гремлины стоят неподвижно. Скитальцы что-то говорят им. Стоят. Стоят. Выжидают. — Елки-палки, — бормочу себе под нос. — Демон Таариса выглядит куда более уверенно. — По крайней мере он знает, что делает, — отвечает Минай. — В отличие от соперника, который, вроде как, и идет в атаку, но делает это настолько неуверенно, что… — она замолчала, как и все остальные на трибунах. Гладут делает осторожный шаг в сторону своего противника. Тот неподвижен. Еще один. Демон Таариса даже не планирует нападать. Он ждет, когда это сделает противник. Гладут уже медленно идет к Зоргану. С каждым шагом его движения становятся все быстрее. И вот он уже бежит на противника. Едва успевает подбежать, как замахивается мечом. Клинок пролетает мимо увернувшегося старика. Тот тут же выпускает невидимую энергию резким движением своих рук, которая отбрасывает рыцаря, и тот падает на спину. Меч вылетает у него из рук. Таарис выпивает первую микстуру. В этом плане алхимик в выигрыше. Он еще не применял магию. Дальше Зорган делает то, что все на трибунах меньше всего ждали. Он подходит к Гладуту и протягивает руку. Чуть поджимает пальцы, чтобы обозначит, что ждет ответа. Гладут протягивает свою ладонь в ответ и тот помогает ему встать на ноги. Хозяин печати алхимика поднимает меч. Все начинается заново. — Он что, издевается над ним? Показывает свое превосходство? — спрашивает Другз. — Скорее уважение… Зорган первый гремлин, который появился в нашем мире. По сути, он прародитель всех остальных. Если бы не подчинение покровителям, о котором вы говорили, они бы вряд ли вообще стали драться друг с другом. Гладут вновь подходит к противнику, но теперь замахивается мечом не так широко. Больше не хочет позволить выбить себя из равновесия. Зорган щитом отражает удар за ударом, а когда совершает очередной кинетический толчок, демон алхимика уклоняется и воспользовавшись недоумением противника ранит его. Вся толпа вздыхает. Гремлин Таариса успел уклониться, но меч оставил на его груди длинную алую полосу. Глаза демона Таариса загораются красным. Его лицо кривится от ярости. Но Гладут не останавливается. Я вижу, как мастер Ллойд пьет микстуру, и в этот момент его демон ударяет мечом в землю. Из земли тут же вырывается пламя и полосой двигается в направлении Зоргана. Он не успевает отпрыгнуть, и ряса вспыхивает на его теле. Таарис пьет зелье, и оно гаснет, оставляя расплавленную зеленую кожу гремлина остывать этим зимним днем. Алхимик знает, что останавливаться нельзя и вновь бросает своего демона в атаку. Щитом успевает защитится израненный Зорган. И тут же получает ногой прямо в коленную чашечку. Разевает рот в беззвучном вопле и успевает отразить еще один настигающий его удар. На этот раз Гладут бил сверху и тут же сделал шаг назад, когда противник решил ответить выпадом. Трибуны ликуют. — Наставник побеждает! — с надеждой в голосе заключаю я. — Не сглазь, Кай, — взволнованно произносит Другз. — Это еще не все. Хотя победа действительно близка… Я не отрываю глаз от арены. Скитальцы не устают постоянно указывать своим гремлинам. Зорган отступает, выжидая, когда Таарис выпьет последнюю порцию микстуры. Но отступает медленно и тактически, а не как трус. Еще пару правильных движений и победа, черт возьми! Гремлины схватываются на мечах. Серия атакующих и отражающих ударов. Сильным замахом Гладут выбивает меч из рук Зоргана. Тот берет щит двумя руками и начинает пятиться. Тогда алхимик приказывает что-то своему гремлину. Руки и меч того тут же начинают светиться синим. Он в очередной раз бьет по щиту и тот разлетается в щепки. От сильнейшего удара противника и сам гремлин Таариса падает на спину и изнемогает. Повредил руку? Отлично! Кажется мы почти победили. Мы. И я говорю сейчас не об алхимиках, а о всех купидонах. У гремлина Таариса точно сломана рука. Гладут подходит к противнику, слушаясь своего купидона. Грудь Зоргана оказывается между ног демона, привязанного к мастеру Ллойду. Он заносит меч. — Не убьет, — вдруг срывается с моих губ. — Что? — Другз слегка поворачивается ко мне, не сводя глаз с арены. — Кольцо Тьмы Таариса… — процеживаю я сквозь зубы. — Он не спроста трет его. — Елки зеленые! — ахает гном. — Ты думаешь… Низкорослик не успел договорить. Внезапно гремлин нашего наставника отбрасывает меч в сторону. Ему оставалось только воткнуть его в нутро противника, а теперь он по своей воле лишается оружия. Начинает отходить. — Ты что делаешь, Гладут?! — кричит мастер Ллойд в противогаз, едва удерживаясь от того, чтобы не вбежать на поле боя. — Гладут! Нет! Но гремлин не слушает своего покровителя. Он встает на колени и, словно под влиянием гипноза, больше не сопротивляется. Тогда разъярённый Зорган поднимается с земли. Беззвучно разевает пасть, хотя мастер Ллойд и Таарис наверняка слышат, как он взвыл. Демон подходит к мечу Гладута. Поднимает его. — Вот, черт! Черт! Черт! — причитаю я себе под нос. Все трибуны встали на ноги. Купидоны хватаются за головы. Кричат, чтобы гремлин не сдавался. Смотрю на Таариса. На его лице промелькнула злая улыбка. Зорган подходит ближе. Бросает взгляд на трибуну. Улыбается. Затем замахивается мечом, и голова Гладута слетает с плеч. Тело рухнуло на землю, а зеленая кровь стала впитываться в очертания знака купидонов, внутри которого сражались гремлины. Купидоны на трибунах вздохнули и попадали на свои места. Мастер Ллойд сам не свой. Он не может поверить, что это произошло. Обездвижен, словно статуя. Из-за противогаза не видно лица, но я могу себе его представить. Судья выходит на арену. — Зорган, гремлин лорда Таариса, одержал безоговорочную победу! — возвестил он, ожидая оваций трибун. Но никто не издал ни звука. — Проклятье… — выругалась убийца, сидящая рядом. — Правила были нарушены! — выкрикнул кто-то с моего факультета. Таарис стрельнул глазами на выскочку. Но я тоже не смог сдержаться и поднялся с места. — Все дело в кольце! — выкрикнул я. — Это сила кольца обезволила гремлина мастера Ллойда! Правила нарушены. Господин Дробс посмотрел на ректора и снова на меня. На трибунах вновь поднялся гул. Тогда старый эльф поднял руку, приказывая всем замолкнуть. Как силен был его авторитет, что абсолютно все замолчали, хотя были недовольны исходом поединка. Когда ректора никто не перебивал, он заговорил: — Мастер Ллойд отстаивал тот кодекс, в котором ни слова не сказано об использовании артефактов, — он закашлялся, но затем продолжил. — Сегодня мы с вами стали свидетелями неактуальности прежних правил всех скитальцев. Иронично, что тот, кто защищал прежнее издание усерднее остальных, умрет от его же недостатков! Алхимик не шевелится. Готовится к смерти? Мастер Ллойд, снимите противогаз, я хочу запомнить ваше лицо, чтобы оно стояло перед глазами, когда буду убивать Таариса! — Право на Поединок Чести останется и в новом издании. Поэтому, если кто-то еще решит вызвать меня на поединок, я предоставлю Богам решать кто из нас прав! А пока желающих нет, Олимпус будет жить по правилам своего ректора! Таарис что-то подбросил в воздух. Это что-то через секунду взорвалось, выпустив облако дыма, вместе с появлением которого со своего прежнего места и пропал эльф. Я перевел взгляд на алхимика. Ректор уже стоял возле него и опускал окровавленный кинжал. Мастер Ллойд схватился руками за горло. Сквозь пальцы выливалась черная кровь и проливалась на только что выпавший снег. Гном упал сначала на колени, захлебываясь собственной кровью, а затем его тело уже без сознания рухнуло на землю. Я сжал Кольца Света в кулаке. — Следующий Поединок Чести выиграю я, — решительно процедил я сквозь зубы, встал с места и покинул Кровавую Арену.Глава 7 Задание на каникулы
Всю следующую ночь я не мог уснуть, вынашивая план мести. Слишком многое меняется в Олимпусе в отсутствии Архиуса. Срочная служба, кодекс, смерть мастера Ллойда. Я уверен, что это только начало и самые большие перемены грядут впереди. А чтобы вернуть все на свои места мне нужно убить дракона, найти тело Архиуса и вернуть его к жизни, чтобы хоть кто-то смог противостоять ректору. Конечно, я могу и сам бросить вызов Таарису, но со своими силами очень скоро, боюсь, составлю компанию своему наставнику на том свете. Поэтому мыслить нужно разумно и не лезть на рожон. Еще и Зевс. Без него я вообще не скиталец и среди всех этих дел нужно выбрать время, чтобы помириться с демоном. Елки-палки. И валерьянки-то тут нет. Может хоть это бы помогло. — Не можешь уснуть? — донесся голос с соседней кровати. Это был Другз. Еще прошлой ночью, когда я лежал в лазарете он переехал обратно в нашу комнату и даже уступил мне свою свободную от Тыщаногов постель. — Угу. Думки не отпускают, — отозвался я. — Тоже не можешь забыть, как умирал мастер Ллойд? — произнес он в темноту нашей комнаты. Только прожектор с улицы пускал тонкий луч света на старый отбеленный потолок. — Как думаешь, кто сейчас займет его место? Наверняка занятия по алхимии на время приостановят. Черт побери, а мне еще столько всего нужно было уточнить… Я все время вертел Кольцо Света в руке и пытался угадать, что оно умеет. Если артефакт Таариса может завладеть волей демона, то скорее всего мое кольцо может блокировать эту способность. Ну или умеет делать нечто подобное… — Ллойд уже мертв, — сухим голосом проговорил я. — Мы можем только отомстить за его смерть. Сейчас важнее найти того, кто забрал тело Архиуса и узнать, что с ним сделали. — Я знаю, что с ним сделали, — донесся третий голос из темноты. Едва услышав голос, я вздрогнул от неожиданности, но быстро пришел в себя, потому что узнал в нем свою новую знакомую. Другз немедленно встал с постели и принялся спрашивать кто здесь. — Это мой друг, успокойся, — поспешил успокоить я гнома. — Обычно она не приходит меня убивать. — Это та убийца, которая сидела рядом с нами на арене? — осторожно спросил низкорослик. — Да это она, — спокойно ответил я и сел кровать, откинув одеяло в сторону. — Присаживайся, Минай. Я налью тебе горячего чаю. Я зажег пыльный светильник, стоящий на тумбочке. Увидел убийцу. Она сидела посреди комнаты на стуле. Я не мог сомкнуть глаз с самого вечера, но неслышал и звука. И тем более, чтобы кто-то переставлял отживающий последний век стул. Ну на то они и убийцы. — Ты сказала, что знаешь о судьбе Архиуса? Я положил кипятильник в стакан с водой и достал сушеные яблоки из зимнего холодильника. Сам заготовил еще осенью. Всегда сойдут для легкого и быстрого перекуса. В этом мире это вообще почти деликатес. — Если говорить совсем честно, то это я забрала тело скитальца из храма… — ответила Минай. — Ты? — мы произнесли одновременно с Другзом. — Конечно, не я сама додумалась украсть его, — поспешила продолжить убийца. — Меня послал Волиус Тихорукий. Это его идея. — Наставник факультета убийц? — я сел обратно на кровать. — Переписывание старых правил многим не по душе, Кайлан Роуз, — пожала плечами Минай. — А какого черта тогда все молчали, когда Таарис объявлял об этом в актовом зале? — я стукнул кулаками по кровати. — Если хочешь переиграть ректора, нужно быть хитрее его. Без обид, но мастер Ллойд поступил крайне опрометчиво. Я до последнего надеялась, что он выиграет, но, честно говоря, знала, что это было чистейшее самоубийство. — Но, если все наставники против того, чтобы переписывать кодекс… Они могли бы объединиться и противостоять тирану! Старый эльф не стал бы убивать каждого! Ему пришлось бы отступить! — Против едва ли половина, — поспешила ответить убийца. — А скорее всего гораздо меньше. Сложно предугадать наверняка, что было бы, если бы все играли в открытую. Может быть я бы завтра не отправилась в армию, а может быть противников идеи ректора прямо сейчас готовили бы к панихиде вместе с мастером Ллойдом. Сложно оценить истинные размеры повстанцев. Вода вскипела. Я взял себя в руки, насыпал в стакан чай, положил в блюдце сушеных яблок и подал убийце. Она взяла только чай. Длинные пальцы скрыты древними ободранными кожаными перчатками. На лице маска, которая так и не позволяет увидеть ее лица целиком. Она прикрывает все от подбородка до переносицы. Только эти глаза. Холодные и загадочные. Елки-палки, я даже не знаю человек она или эльфийка. При первом знакомстве мне показалось, что это уши так оттопыривают капюшон, но теперь я не уверен. — Где Архиус? — остыв от эмоций, спросил я. — Мы хорошо спрятали его. Извини, Кайлан Роуз, я не могу пока назвать тебе точного места. Мы ищем способ вернуть волшебника к жизни. Скоро он сам придет и скажет тебе привет, — она наверняка улыбнулась, хотя на этот раз из-за маски этого не было видно. — Я вижу, вы не удивлены. Стало быть, уже знаете, что Архиусу удалось перехитрить всех? — Да, мы знаем кое-что… — Но тоже не скажем тебе, — перебил Другз. — Вдруг ты засланный шпион и никакого тела у тебя нет? Ищи дураков! Сначала я подумал, что гном зря не доверяет моей знакомой, а потом сам прикинул, что знаю ее совсем недолго. Мало ли кто она? Может шпион Таариса и проверяет не знаем ли мы где находится тело старого мага. Пожалуй, нужно принять позицию низкорослика. — Так, — начал я. — У нас у всех есть основания не доверять друг другу. Давайте в таком случае не говорить лишнего. Расскажи, что привело тебя сюда, Минай? Раз ты не хочешь говорить нам всего, что знаешь. Убийца держала стакан чая в руках и никак не отхлебывала из него. Не хотела показывать лица? А может просто согревала свои руки. — Я пришла по-другому делу, — ответила она, поднялась с места, поставила стакан на подоконник и выглянула в окно. — Не томи, Минай. За всю ночь я не смог сомкнуть глаз, а завтра четыре урока. Они пройдут бесполезно, если я не смогу поспать хотя бы пары часов. — Я видела новый кодекс скитальцев, — заговорила она. — Пробралась в библиотеку в надежде найти среди свода законов лазейку, чтобы избежать службы в армии короля… Но ректор очень тщательно подготовился. — Мне жаль… — Я пришла сюда не для того, чтобы меня пожалели, Кайлан Роуз, — оборвала меня она невидимка. — В своде новых правил я увидела кое-что, что меня насторожило и заставило пробраться ночью в комнату мальчишек. Хотя обычно я так не делаю. — Мы все внимание, — ответил вместо меня Другз. — Одно из новых правил говорит о том, что студент, ввязавшийся в драку с другим купидоном, должен быть исключен навсегда и бла, бла, бла, — Минай повернулась ко мне. — Вспоминая того орка, который сейчас пытается прийти в себя в лазарете, я полагаю, что тебя хотят исключить, Кайлан Роуз. — Исключить? Меня? Вот елки-палки. Хаша говорила, что ректор точит на меня зуб. — я засунул несколько высушенных яблок в рот и задумался. — Не удивительно, что он воспользовался моментом, чтобы избавиться от меня. — Тебе надо уходить из Олимпуса, Кай, — вырвал меня из собственных мыслей Другз. — А? — Девчонка права! Даже, если скитальцы сумеют отстоять первый кодекс, то то, что произошло во время действия новых правил будет не изменить. Цитируя Серба Безумного, любое правило кодекса скитальцев не подлежит оспариванию и вступив в свою силу сохраняет свое действие вечно. Другими словами, если тебя исключат, то не примут обратно. Даже если что-то измениться. — Что? Вы предлагаете мне уйти из Олимпуса? — Да. Пока все не встанет на свои места. Возьми несколько заказов. Посмотри мир. Все не ограничивается только фермой, на которой ты вырос и Олипмусом, — не успокаивался гном, который переживал за меня больше, чем я за себя. — Я… Это была неожиданная новость и от того все остальные проблемы, из-за которых я не мог уснуть до этого, уже не казались мне такими серьезными. Только в Олимпусе я могу развить свои способности, приручить гремлина и подготовиться к Поединку Чести с Таарисом. Сделать это за пределами школы? Как? — Я… не знаю… — в растерянности замялся я. — Как долго мне скрываться? — Не знаю, — Минай покачала головой. — Пока Волиус Тихорукий не найдет способ снять чары с мага. — Снять чары? — взбодрился я. — Значит вы все-таки знаете, что с Архиусом? — Конечно, — отозвалась убийца. — В другом случае мы бы не похитили его тело. Я вскочил на ноги. — Разве у наставника нет друзей, которые могут помочь? Убийца покачала головой и ответила: — Нужно найти того, кто может применять окаменение. При этом у него должно быть достаточно силы для того, чтобы снять чары, наложенные самим Архиусом. И, конечно, этот маг не должен быть на стороне ректора. Все эти нюансы тормозят процесс. Мы переглянулись с Другзом. Мы оба знали, что нужно сделать и теперь нужно было решить, можно ли доверять Минай. — Что? — убийца поняла, что у нас есть план. — Вы знаете кого-то? Я еще некоторое время посмотрел на гнома, получил немое согласие и заговорил: — Мы знаем, как снять чары. Только нужно будет, чтобы наставник убийц доверился нам. — Я могу пойти к нему прямо сейчас… — Нам… — перебил я. — Понадобиться некоторое время. — Сколько? — разочарованно выдохнула убийца. — Неделя. Может две. — Проклятье! — выругалась Минай и отвернулась к окну. Она молчала некоторое время, а затем продолжила: — А я надеялась избежать завтрашнего путешествия. Видно, не судьба. Ладно, я передам Волиусу, что вам можно доверять. Как только будете готовы, отправляйтесь к нему и уже он отведет вас к телу старого мага. — А как же ты? — Я к тому времени уже буду убивать людей и нелюдей где-то между Емией и Уринией, — выдохнула она. — Ладно, не будем драматизировать. Просто исправьте все и сделайте так, чтобы меня вернули в школу, и я занималась тем, для чего рождена. Я протянул руку убийце и кивнул. Лампочка на потолке моргнула и Минай исчезла с места, на котором стояла. Я посмотрел на ладонь. Мне показалась как будто она коснулась ее. А может быть это было просто дуновение ветра. — За языком дракона? — спросил Другз, как только увидел, что я взял рюкзак и начал толкать в него необходимые вещи. — Ты должен сварить это зелье, — ответил я, доставая из тумбочки старую карту. Я раскрыл ее и убедился, что точка поставлена. Обозначения вполне понятные, пусть и на языке, которого я до попадания в этот мир не знал. Придется обойти город под названием Абардис, несколько километров вдоль реки, если она еще не высохла и попаду к Разрозненным Горам, а оттуда прямиком к логову. Еще где-то в этих лесах есть лагерь изгоев. Желательно тоже быть внимательным, чтобы не попасться к ним. — Ты уверен, что сможешь справиться с монстром? — спросил Другз. — Других вариантов нет… Я достал из-под кровати ружье, которое забрал из города призраков. Совсем недавно пришил к рюкзаку петлю, чтобы можно было вешать оружие и теперь закрепил его. Не тащить в руках — уже хорошо. — Не помнишь куда я убрал боевые патроны, которые Архиус прихватил с собой из Города Трейлеров? — Ты вроде прятал их в пакете с мясом… Я забрался на подоконник, открыл форточку и вытащил из-за окна пакет с мясом, который мы хранили так, чтобы оно не испортилось. Моя идея из прошлой жизни. Не знаю, что бы гном без меня делал. А вот и пачка патронов. — Я сделал тебе еще, — гном достал из своей тумбочки бумажный пакет, набитый патронами. — Хотел подарить на новый год, но сейчас нужнее. Я улыбнулся, забрал подарок и заглянул внутрь. Целая россыпь. Сунул в рюкзак. — Спасибо, друг. Надеюсь, они спасут мне жизнь. Подготовка заняла еще некоторое время. Зима не самый благоприятный сезон для охоты на чудовищ, но выбирать не приходится. Всю одежду я сразу надел на себя, чтобы сэкономить место в рюкзаке для теплого одеяла, если придется ночевать на автостраде. Сушеные яблоки, микстуры, кольцо света, меч. — Кажется, все, — я оглядел комнату, которую должен был оставить ненадолго сейчас, чтобы не покинуть ее навсегда. — Только не дай этой твари сожрать себя, ладно? — Другз протянул руку. — Только, если она предложит мне то, от чего я не смогу отказаться, — ответил я и схватил за запястье своего товарища. Мы обнялись и похлопали друг друга по спинам. — До встречи, Другз. Расскажешь мне потом, что вы тут проходили. — Только если принесешь мне язык дракона, — улыбнулся в ответ он. Я кивнул и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. На улице завывала метель. Прожектор, луч от которого частично попадал и в нашу комнату, освещал внутренний двор как будто в поисках купидонов, нарушивших режим. Но на самом деле никто не следил. Перебежками продвигаясь по Олимпусу, я вскоре оказался на навесном мосту, который во мне теперь не вызывал страха. Много воды утекло с тех пор, когда я впервые попал сюда. Вряд ли меня теперь вообще можно напугать. Другое дело, это правильная оценка соперника. И смогу ли я противостоять тому, кому брошу вызов? Светильник на солнечной батарее освещал мне путь, пока я двигался по пустынной автостраде и рассматривал указатели, вплотную подходя к табличкам, чтобы рассмотреть надписи. Дорога на Абардис уходила в другую сторону от Дардиса, где я уже бывал ранее. Изгой прошел поворот на Олимпус и именно так оказался на заправке, где и нашел свою смерть. Я вспомнил, как жрал сердце отца Иссиды. Меня передернуло. Тут же почувствовал холод, но останавливаться нельзя. Нельзя, чтобы меня обнаружили скитальцы, которых Таарис может отправить за дезертиром. А если Хаша права, то он сделает это отнюдь не для того, чтобы вернуть меня в школу. С этими мыслями я продолжал идти по автостраде, стараясь не замечать свирепых рычаний, писков и криков диких животных вокруг. Под утро идти стало сложнее, но выглянуло солнце и теперь можно было снова прицепить фонарь к рюкзаку и больше не менять бесконечно затекающие руки, которые я протягивал его перед собой, чтобы осветить путь. Дорогу совсем замело. То ли за ночь, то ли здесь давно никто не проходил. Н-да. Не самый популярный маршрут. В основном в Олимпус все ездили через Дардис. Но судя по карте… Я достал брошюру, чтобы сравнить местоположение древнего эльфийского замка. Надпись на указателе передо мной говорила, что пристанище эльфов на этом холме. Отсюда я вижу только три шпиля башен, тянущиеся к небесам. — Анатриэль… Вот этот замок, — проговорил я вслух, зная, что меня все равно никто не слышит и поднял глаза на холм. — Нам к тебе не нужно. А вот тут, судя по всему, будет объездная дорога. А дальше еще треть пути. Вот, елки-палки. Нужно найти место, чтобы сделать привал, силы совсем на исходе. Я собрался с духом и отыскал нужную тропу. Вижу указатель. «Абардис 43 километра». При хорошей погоде дошел бы за день. А это что еще там? Я увидел, что на огромном указателе баллончиком написано «Скиталец…». Подошёл ближе. Это объявление. Начал читать. «Скиталец! Если ты увидел послание, знай, это крик о помощи!!! Путник, не знающий силы купидона, мотай отсюда, пока цел, потому что древнее зло поселилось на холме…» Я повернулся к замку. Может это старое послание? Согласно первому кодексу, увидев зов о помощи я не могу пройти мимо. Но, с другой стороны, я еще совсем не скиталец и у меня миссия куда важнее всего, что сейчас может быть на свете. Она касается всех купидонов. Я уже хотел пойти дальше, но остановился. С другой стороны… Зачем я вообще пытаюсь отстоять кодекс? Чтобы потом находить такие вот отговорки? Если я считаю, что кодекс — это святое, то, как настоящий скиталец обязан откликнуться на зов. — Вот, елки-палки! Я достал из кармана микстуру, выпил ее и выбросил флакон в снег.Глава 8 Мой первый заказ
Я достал меч из ножен, висящих за спиной и пошел по тропе, ведущей на холм. Вдоль дороги расставлены высокие факелы. Но скорее всего их давно не зажигали. Дорогу замело настолько, что я ступал в снег по колено. Может все-таки не мое это дело? Даже путь не расчищали с осени. Может я просто увидел старое послание и теперь только теряю время? Ну уж нет. Раз взялся, доведу дело до конца. Если там все спокойно, то по крайней мере отдохну несколько часов. Путь оказался не близким. По моим ощущениям подъем занял около часа. Можно было не доставать меч. Ничего необычного за все это время не произошло. Только еще больше вымотался. Кажется, пришел. Я поднялся по лестнице, которую заботливо сделали на самом верху холма рядом с дорогой для автомобилей по которой я шел все это время. Передо мной открылся вид на древний замок. Я замер. Завораживает. Еще и вокруг такая тишина, словно попал в собственные сны, и они делают все, чтобы поразить тебя и напугать одновременно. Огляделся. Слева кладбище. Такое, которое делали для членов знатной семьи близ вот таких имений. Вижу полуразрушенные каменные надгробья за оградой. На одном из памятников сидит ворон. Он мне не угроза. А вот что там? Внутри замка. Я переложил меч в другую руку, чтобы размять ладонь на правой. Онемела от холода и усталости. Елки-палки. Интересно Зевс появится со щитом, если мне будет угрожать опасность? Это бы не помешало. — Ну все, вперед, — шепнул я себе под нос и медленно двинулся к замку. Тут снега было меньше. Как будто его сдувало, едва он ложился на мощенную дорогу, ведущую к древнему строению. Я применил Слух Скитальца. Слышу сердцебиение. Еще одно. Но не такое как обычно. Когда-то я его уже встречал. И чем ты тут занимаешься? — Зевс? — я вздрогнул и огляделся в поисках демона. Тут я. И тебе сюда надо. Судя по тому, что здесь водится какая-то тварь… Я увидел своего гремлина за ящиками, составленными у входа. Подошел ближе. Внутри замка кто-то играет на пианино. Теперь я слышу и это. — Зачем ты пришел? — спросил я сквозь зубы и сел за ящиками, сняв рюкзак и навалившись на один из ящиков спиной. Я пришел за обедом. Ты применил слух, и я сразу проголодался. Сердцебиение, которое мы слышим принадлежит монстру. Демон и это умеет различать? Это даже хорошо. Помощь мне пригодится. — Ты больше не злишься на меня? — спросил я, заряжая ружье боевыми патронами. Много месяцев прошло с тех пор, как Милли ушла. Сначала злился, но со временем ярость прошла. Это не значит, что я простил тебя, Кай. Это значит только одно. Сейчас я не жажду всем сердцем убить тебя. — Прости, Зевс, — я покачал головой, — Мне жаль, что Милли умерла… Умерла? Кто тебе это сказал, купидон? Милли все это время находится в коме. Если бы она умерла, ее тело погибло бы вместе с ней. — Значит… Иссида жива тоже? — удивленно спросил я. Демон кивнул. Надо же. А Зевс стал намного взрослее. Он больше не тот подросток, который появился передо мной впервые и попросил отвесить пятюню. Обстоятельства помогли ему возмужать. Это даже слишком по-взрослому, появиться здесь и не устраивать истерик. Фух. Одной проблемой меньше. Мой гремлин снова со мной. Не знаю как пойдут дела с его обучением, но, по крайней мере, мне больше не надо опасаться вызывать его, а щит гремлина прикроет от неожиданной атаки. — Тогда будь наготове в любой момент наложить щит. Я оставил рюкзак за ящиками, а сам водя дулом ружья перед собой двинулся в замок. Пианино слышно все громче. Кажется это из того открытого окна на втором этаже. Стекло разбито, рама колышется на ветру. И не холодно кому бы то ни было играть в такой обстановке? Хотя мелодия красивая. Архиус бы оценил. Подхожу к двери. Полуоткрыта и завалена снегом. Черт. Не протиснусь. Придется пошуметь и подтолкнуть ее на себя. Постараюсь сделать это как можно тише. Получилось. Через минуту я был уже внутри, держал небольшой фонарик под дулом ружья, а указательный палец второй руки лежал на спусковом крючке. Меч в ножнах за спиной. И как тебя вообще сюда занесло? Ты же первокурсник. В вашем мире прошло достаточно мало времени, чтобы тебя уже отправили на охоту. Гремлин шел рядом и внимательно озирался. — Замолчи, — приказал я. — Когда в последний раз ты болтал без умолку в такой момент, ты все испортил. И молчи, пока я не задам вопрос, ясно? Демон не ответил. Он вновь повел себя по-взрослому. Замолчал и больше не произносил ни слова. Нервы у меня ни к черту. Мог бы и помягче. Но сейчас не до прелюдий, непонятно что за тварь ждет меня наверху. Я переступил через разбросанные на полу книги, старинный домашний телефон, зонт и прочий хлам. Дошел до лестницы, ведущей наверх. Теперь звуки пианино лучше слышны отсюда, чем с улицы. Наступил на первую ступеньку. Она скрипнула. Мелодия на секунду прервалась, но вскоре вновь зазвучала. Вот, елки-палки! Сердцебиение монстра теперь несколько изменилось. Знает, что в доме гости? Пусть и так. Это один из многих, с кем мне возможно предстоит столкнуться. Поэтому чем раньше научусь держать себя в руках, тем лучше. Теперь я старался ступать еще осторожнее, но уже сильно не пугался, когда древние ступени скрипели под ногами. Да и чудище больше не прерывало мелодию. Ждет меня? Хладнокровно играет на пианино и ждет. Второй этаж предстал передо мной убранным лестничным пролётом. Как будто здесь не было апокалипсиса. Горит несколько свечей. На полу ковер. Все запылено, но приведено в порядок. Я применю щит, если на тебя нападут, Кай. Но помни, он не выдержит долго. С заботой проговорил демон, забыв о нашей договоренности молчать. Хотя скорее пекся он больше о своей шкуре. По крайней мере, прежним Зевсом двигало бы только это. Я сделал шаг в комнату, откуда и доносились звуки. Огромная гостиная с высокими потолками. В центре стоит фортепьяно. За ним спиной ко мне сидит девушка в ночной сорочке. Продолжает играть. Не оборачивается. На потолке болтаются сгнившие мертвецы, укутанные в паутину. Жертвы твари? Похоже, что их повесили, но кажется не на веревке. Не припомню, чтобы читал в глоссарии про чудовище, которое вешает людей и нелюдей. Хотя если это паутина… Присматриваюсь. Действительно. Вокруг шей мертвецов обвита паутина и другим своим концом прилеплена к потолку. Я знаю, что это за тварь! Кутанница! Хоть на зачете по чудовищам мне и не попался билет с ней, но я хорошо выучил монстра. Кутанницы — это эльфийки, которые провели ядерную зиму на поверхности. Радиация подействовала на них таким образом, что ДНК эльфа переплелось с ДНК насекомых. Мух, комаров…вот эта, судя по всему, получила способности паука. Сама мутация зависела от многих факторов. Уровня радиации и личной совместимости. Теперь понятно откуда столько паутины на первом этаже. В целом тварь опасная, но, по крайней мере, я уязвимая к обычным патронам. Я убираю ружье в другую руку и тяну из ножен меч, если придется добивать. Отрубить голову это самый верный способ навсегда избавиться от чудовища. — Я долго ни с кем не разговаривала… — произносит бестия и перестает играть, едва я приближаюсь ближе. Убирает руки с клавиш и кладет на колени. — Красивая мелодия, — хриплым голосом произношу я, пытаясь успокоить жертву перед смертью. — Мать научила меня играть ее, — выдыхает она. — Зачем ты пришел сюда, странник? — Я пришел убить тебя, — прямо отвечаю я, поднимая левую руку, чтобы навести ружье. — Хм. Что я сделала? — наивно спрашивает она. — Убила всех этих существ, — я указал головой в сторону потолка, как будто кутанница сидела ко мне лицом. — Как тебя зовут? — Кайлан. — Я действительно убила их, Кайлан. Это правда. Но только потому, что они залезли на чужую территорию. Справедливо ли убивать пауков, в чьи сети назойливые мухи попали сами? От смердящего запаха я набрал в рот слюни и сплюнул. — Может ты и паук, но они точно не мухи, — процедил я и оглянулся. Четко слышу еще одно сердцебиение. Не такое как обычные. У нее кто-то есть в заложниках? — Кого ты прячешь? Бестия усмехнулась. — Я и забыла, что вы можете слышать, как бьются сердца. — ответила она и, кажется, улыбнулась. — Последний скиталец, с которым я встречалась именно так и отыскал меня. — Ты жива. Стало быть, один из висящих на потолке — купидон, который однажды приходил по твою душу? Во мне начала просыпаться злость. Жизнь каждого скитальца в свете последних событий была на вес золота. А эта тварь просто взяла и убила его. Безжалостно. Хладнокровно. — Дак кого ты прячешь, кутанница? — спросил я. — Один орк. Он забрел сюда, чтобы помочь. Не понял, что это было предупреждение для всех остальных, кроме скитальцев. Теперь его участь решена. — Предупреждение? Дак это ты сама написала объявление, там, внизу? — А кто же еще? — она погладила чучело кошки, сидящей на фортепиано. Она заманила нас сюда, Кай. Настоящие жертвы это мы с тобой… Я бросил взгляд на потолок и только сейчас стал различать черты, висящих в паутине людей и нелюдей. Вернее, их вещей. Мечи, арбалеты. Это все были мертвые скитальцы! Эта тварь охотится на таких как я! Но зачем ей это? Это же риск для жизни. Проще сидеть в своем логове и жрать гражданских по одному. — Зачем… — в горле пересохло, и я не успел договорить. — Зачем мне все это? Кутанница наконец повернулась на своем круглом стуле для пианино. Если на затылке бестии были вполне привычные эльфийские уши, то лицо изуродовано паучьими глазами. Пасть с широким ртом и потрескавшимися синими губами закрыта, но я знаю, что, когда она разинет ее, я увижу рассыпь острых зубов. Я уже видел подобное на картинке в глоссарии. — Какой дурак полезет на холм в заброшенный замок в наши времена? Только скиталец, жаждущий помочь всем и каждому способен на это, — она ухмыльнулась, и я наконец увидел эту дьявольскую улыбку вживую. — Таким образом я могу играть свои любимые мелодии вечно, а еда сама будет приходит в мой дом. Я сглотнул. Если столько обученных скитальцев полегло в этом месте, то мои шансы не высоки. Елки-палки! — А орк? Ты сказала, что недавно к тебе забрел орк? — Этот Дидло словно ребенок… Дидло?! Вот почему сердцебиение, которое я слышу так отличается от обычных! Хаша рассказывала потом, что его сердце искусственное. И где он? Вдвоем у нас шансов больше. — Он сунулся сюда, чтобы помочь. Словно он вообще никогда не бывал в этом мире и теперь ведет себя наивнее, чем только что родившийся младенец. Но… Тем лучше. Зима будет холодная. Скитальцы не охотно выходят из своей школы в это время года. Я буду пожирать вас медленно… Так чтобы хватило до самой весны. Кутанница захлопывает крышку на фортепьяно. Я стреляю. Ружье в левой руке, поэтому попадаю твари только в плечо. Она шипит на меня и тут же выпускает изо рта паутину. Липкая субстанция прилетает мне в лицо и сильно начинает жечь. Срабатывает щит. Смахиваю паутину с глаз. Тварь пропала. Резко оборачиваюсь в надежде заметить куда бежит бестия. Никого нет. Прячется. Может лучше сбежим, Кай? Сколько купидонов полегло в этом замке? Хочешь быть следующим? — У купидонов не было ружья, — шепчу я себе под нос и подхожу ближе к месту, на котором стояла кутанница, прежде чем я ранил ее. — И не было мотивации спасти старого товарища. Примени Зрение Следопыта, Зевс. Вынимаю из кармана микстуру и выпиваю. Гремлин активировал зрение. Теперь вижу следы, вместе с каплями крови. Бестия забралась по стене на потолок и выбежала из зала. — Точно паук может ползать по стенам… — произношу я и перезаряжаю ружье. — Смотри в оба, Зевс. Следы ведут на третий этаж. Поднимаюсь за ними. Теперь не боюсь спугнуть монстра. Знаю, что она и так заманивает меня в ловушку. Чердак. Тут было бы темно, если бы не худая крыша, сквозь которую сюда попадают лучи света. В них бесконечно кружится пыль. В следах тут все. Пол, стены, потолок. Она засела либо за тем комодом, либо за трельяжем. А это что? Кажется куча хлама, накрытая простыней в центре помещения, шевелится. Ты тоже думаешь, что кто-то прячется под той простыней? Это приманка, Кай. Будь осторожен. Это может быть Дидло. Нужно сорвать простынь и если это орк, я успею освободить его и тогда мы вдвоем справимся с бестией. Я подхожу к сидящему на полу силуэту, крепко цепляю двумя пальцами простыню, постоянно озираясь по сторонам и срываю ее. Старая медная статуя какого-0то эльфа вся облеплена пауками! Огромные насекомые тут же расползаются в разные стороны. Я отпрыгиваю, пытаясь не пустить их под одежду и в это время кутанница появляется прямо напротив меня. Вижу ее дьявольскую улыбку. Навожу ружье. Выстреливаю. Мимо. Тварь уклонилась в последний момент и стоя на четвереньках бежит в мою сторону. Стреляю еще раз. Снова мимо. Отбрасываю ружье, крепко сжимаю рукоять меча и рассекаю воздух перед бросившимся на меня монстром. В последний момент кутанница виснет на паутине, болтающейся на потолке, и не попадает под мой клинок. Пауки уже забрались под одежду и нещадно жалят все тело. Отвлекаюсь, пытаясь стряхнуть их с себя, и в это время бестия нападает, сбивая с ног. Ударяюсь головой о старый сервант, но успеваю схватить чудовище за шею, пока она не впилась своими зубами в мое горло. Освобождаю одну руку и ударяю ей по морде кулаком. Еще раз. Тварь разевает пасть и выплескивает мне в лицо кислоту. Зевс успел поставить щит, но он долго не выдержит. Пытаюсь нащупать клинок, который выронил из рук. Кислота уже начинает слегка жечь лицо. Если не смахну ее через несколько секунд, она пробьёт щит. Есть. Вот рукоять меча. Кончиками пальцев подвигаю ее к себе за навершие, все еще сдерживая другой рукой монстра за шею. Подвинул так, что смог ухватиться за рукоять. Размахнуться не получится. Кладу лезвие на ногу твари и резко дергаю на себя. Кутанница визжит. Я порезал ей бедро. Теперь у меня получается засунуть под нее колени и оттолкнуть. Отлично, Кай! Смахивай кислоту! Я слышу гремлина и тут же рукавом вытираю лицо. Озираюсь. Кутанница снова спряталась, а пауки продолжают забираться под одежду. Но я больше не теряю концентрацию. — Ты помнишь, как вселился в монстра на одном из боев в Олимпусе? — шепчу я себе под нос. Я уже пробовал! Хватило только на то, чтобы дать тебе возможность оттолкнуть ее. — Проклятье! — я дотрагиваюсь до затылка из которого бежит кровь. — По крайней мере монстр тоже ранен. Применяю Слух Скитальца. Слышу сердцебиение. Теперь оно участилось. Бестия боится. Это мне на руку. Разворачиваюсь вокруг себя, пытаясь отгадать направление, в котором двигаться. Понимаю. Делаю шаг и в этот же момент слышу хлябающий звук. Наступил во что-то? Опускаю глаза и пытаюсь поднять ногу. Тщетно. Вторую. Безуспешно. Вот, елки-палки! Какая-то липкая жижа. Взяла лучше, чем суперклей из моего родного мира! Словно, муха, пойманная в паутину, брыкаюсь пытаясь освободиться. И снять обувь нельзя, если пристану к полу босыми ногами, то покалечу себя. Кутанница медленно выходит из-за полок, заваленных хламом. Хромает. Луч света падает ей прямо на уродское лицо. — Вот и все, скиталец, — заключает она. Высовывает неестественно длинный острый язык и облизывается. Вот дьявол! От этой картины еще более жутко. Что будем делать, Кай! Научили тебя еще чему-нибудь в этой проклятой школе?! Гремлин паникует. Понять его можно. Только вот… Чувствую, как кольцо дребезжит в кармане. Не отвлекаюсь. Артефакт не останавливается. — Многие скитальцы приходили сюда, чтобы убить меня, — говорит бестия, медленно приближаясь. — Но ты первый кому удалось меня ранить. Я бы сделала из тебя чучело, если бы не планировала съесть все без остатка. Нащупываю в кармане кольцо. Там же надеваю. Сейчас уже какая разница. Если рука не отсохнет, то ее откусит эта тварь. — Орка давно нет в живых, правда? — спрашиваю я, пытаясь протянуть время, хотя до сих пор слышу его сердцебиение. — Не правда. Но ему недолго осталось, — отвечает кутанница и подходит вплотную. Вижу длинные когти на пальцах. Сейчас полоснет меня ими по горлу и конец. Еще и кольцо перестало дребезжать. Может все-таки поможет? Ну?Глава 9 Цена за веру
Если бестия продолжает видеть меня, значит это точно не артефакт про который я читал в своем мире. Хоббиты с подобным кольцом ловко прятались, а вот я даже с места сдвинуться не могу. — Зевс! Держи щит! — шепчу я и размахиваюсь мечом, чтобы отпугнуть тварь. Чудовище в ответ злорадно скалится. Знает, что рано или поздно я ослабну и подпущу ее. Сдамся. Твою мать, Кай! Вот уж не думал, что спустя долгие годы мы снова увидимся с тобой и в первый же день ты отправишь нас на верную смерть! Гремлин опять тараторит без умолку. Продолжаю отмахиваться мечом от бестии. Она заходит за спину. Знает, что повернуться не смогу. Но пока есть возможность поворачиваюсь в пол-оборота. Колющим ударом пытаюсь настигнуть противника. Кутанница отпрыгивает и вновь лишь усмехается надо мной. Что же делает это кольцо?! Таарис тер его перед тем, как убить гремлина мастера Ллойда. Значит оно…либо может лишить воли противника, либо…увеличивает силу гремлина?! Точно! — Зевс, — шепчу и принимаюсь натирать кольцо на руке, все еще пряча его в кармане. — Попробуй еще раз вселиться в нее! Что? — Делай, что говорю, гремлин! — вспылил я, но тут же повторил приказ еще раз. — Попробуй в нее вселиться снова, я тебе сказал… — зло процедил я. Гремлин не отвечает. Бестия скрылась за спиной. Оборачиваюсь сначала в одну сторону, потом в другую. Уже не вижу противника. Вот, елки-палки! Стоит ей просто вонзить мне что-нибудь между лопаток и все. Пусть даже свои длинные когти. Надеюсь, Зевс послушался меня и не решил устраивать истерик на грани гибели. — Сейчас я полакомлюсь твоим мясом… — произносит кутанница прямо мне на ухо. Чувствую, как ее язык касается шеи. Шершавый и холодный. Оставляет мокрый след от ключицы до уха. Значит у Зевса не получилось, раз она до сих пор разговаривает со мной. Тогда куда он пропал? Обиделся в самый ответственный момент? Быть не может! Бестия облизывает мою шею. Наслаждается вкусом. Я морщусь. Это первое прикосновение женщины за все мои две жизни, от которого мне противно. — Может договоримся? — спрашиваю я, в надежде протянуть время, а самого передергивает от неприятных ощущений. — Вообще-то есть такая возможность… — неожиданно для меня отвечает кутанница. — А? — удивленно выдавливаю я и тут же собираюсь с духом. — Что тебе нужно? — Чтобы ты нашел Иссиду и спас ее, — отвечает тварь. — Зевс? — я поворачиваю голову и смотрю прямо в глаза монстру, который тоже смотрит на меня. — Колечко работает, Кай! — завладевший телом кутанницы гремлин отпрянул, засунув длинный язык обратно в пасть. Он прошел вперед, откопал в куче старого хлама раскладной стул для пикников, выставил передо мной и вальяжно расселся на нем. Пауки продолжают ползать по телу и кусать. Засовываю руку под кофту и вытряхиваю несколько насекомых. — Что ты делаешь? — зло произнес я. — Скорее освободи меня и дай убить эту тварь! — Не так быстро…покровитель, — бестия ехидно ухмыльнулась. — У меня есть к тебе предложение. — Предложение? Ты с дуба рухнул? Я не знаю как долго действует кольцо. Тебя может вытряхнуть в любой момент. — Значит три его, что есть мочи, Кай, — улыбается демон. — Ведь от этого сейчас зависит твоя жизнь. — Проклятье! — выругался я и достал руку из кармана. Пятерня уже чернеет, словно гниет заживо. — Говори! — сдался я и засунул руку обратно в карман, чтобы она меня не отвлекала. — Послушай, Кай. Годы действительно помогли сделать так, чтобы я не хотел вырвать тебе сердце при нашей первой встрече. Но лишь потому, что я не знал способа отомстить. Но ты мне сам его любезно предоставил. Я нахмурился. Зевс все это время играл? На что он наделся, что подвернется случай отомстить мне? Проклятье! — И что ты хочешь? Убить меня? — спрашиваю я и тут же сам отвечаю на свой вопрос. — Это вряд ли. Ведь тогда ты сам умрешь. — Думаешь мне есть дело до собственной жизни? — ответил гремлин, засевший в теле кутанницы. — Ты хоть знаешь как тяжело, когда твоя любимая становится овощем? Когда та, которая была готова выслушать тебя и поддержать, больше не может быть с тобой? Знаешь ли ты каково приходить каждый день к той, в которой заключается вся твоя жизнь, и которая не может даже поздороваться с тобой? Не может обнять. А лежит словно мертвая, но только без заключения о смерти… Не сожженная и не похороненная в землю. Зевс поднял с пола какую-то старую пыльную книгу. Раскрыл. Дотронулся когтем бестии до страниц. Провел. Бумага разрезалась, как от самого острого ножа. Отрезанные листы разлетелись по полу. Когти твари действительно убийственные. — Знаешь сколько вечеров я возвращался домой и садился в кресло, в силах думать только о том, как убью тебя? Ненависть все эти годы сгрызала меня изнутри, Кай. За то, что ты не спас ее, когда тебе дали такую возможность. Ты выбрал старика, который уже отжил свой век, вместо той, которая делала счастливым твоего друга. Пусть не друга. Демона. Но демона, который защищает тебя в твоем поганом мире каждый раз, когда появляется здесь! Демон начинает выходить из себя. Заводится. По ходу своего рассказа вновь переживает те годы одиночества, которые прошли в его мире с момента нашей последней встречи. Если сниму кольцо, его вытряхнет из туши чудовища. Но тогда не станет легче. Кутанница убьет меня все равно. Нужно договариваться. — Я понимаю тебя, Зевс, — отвечаю я. — Но тогда я пожертвовал не только Иссидой. На кону было много жизней. И если бы я знал, что монстр только играет со мной, то предпочел бы умереть в схватке, чем делать этот тяжелый выбор. — Играет? Только сейчас вспоминаю, что Зевса уже не было, когда Другз с Оглой попали на тот небоскреб. — Да. Все порталы вели на крышу к Хаше, понимаешь? Что бы я не выбрал тогда, мы бы не смогли спасти Иссиду. — Дак вот почему Милли так и не пришла в себя. Я думал гному или орчанке просто не хватило сил… Бестия ненадолго задумалась, выронив исполосованную книгу из рук. Но вскоре встрепенулась на стуле и продолжила: — Это ничего не меняет, Кай, — заговорили потрескавшиеся синие губы. — Иссида до сих пор жива и находится в логове оборотней. Если ты не согласишься помочь мне спасти ее, то я прямо сейчас убью нас обоих. Вздумаешь снять кольцо. Монстр все равно разорвет тебя на куски. Как же не вовремя. Сейчас у меня есть дела важнее. Олимпус при действующем ректоре катится в бездну, а тут еще это. И опять меня заставляют выбирать между Архиусом вместе с другими скитальцами и…собственной жизнью. Сколько можно? — Позволь мне сперва закончить начатое, — отвечаю я. — После, я обещаю тебе, мы найдем способ добраться до Иссиды. — Я… — Прошу, дослушай. Мне нужна помощь Другза и Оглы, Зевс. Без них мы даже можем не понять, как открыть портал. Я понимаю, что тебе не терпится вернуть к жизни Милли, но… если мы поспешим, то можем вообще не добраться до нее. Ты столько лет жил без своей…самки, потерпи еще немного. Я помогу, обещаю. Бестия задумалась. Затем встала и подошла ближе. Теперь я доставал до нее своим мечом. — Только попробуй обмануть меня, Кай. Поверь мне, я найду способ отомстить. — Спасибо, Зевс, — произнес я и взмахом меча снес голову чудовищу. Из шеи тут же забрызгала гнилая кровь. Тело кутанницы упало к моим ногам. Я откинул меч в сторону и расшнуровал ботинки. Встал на тело убитого монстра босыми ногами и перепрыгнул разлитую по полу липкую жижу. Выпил микстуру — трюк Зевса с вселением тут же отозвался невыносимой жаждой в горле. — Теперь нужно найти Дидло, — произнес я и обернулся к куче хлама. На этом же чердаке я отрыл новые ботинки. Оказались лучше всех, что я когда-либо надевал на свои ноги в этом мире. Никто не носил их с момента ядерной катастрофы, а может и того раньше. Кроссовки. Грязные и запыленные, но удобные и не рваные, как все обычно в этом мире. Применяю Слух Скитальца. Искусственное сердце Дидло бьется где-то на первом этаже. Поднимаю меч с пола и обступая зеленую жижу спускаюсь на первый этаж. По пути поднимаю выкинутый в битве фонарик. Кажется наш старый друг в подвале. Подхожу к двери под лестницей. Заперта на засов. Неужели тварь думала сдержать здоровенного орка этой хлюпкой дверью с задвижкой? Отодвигаю в сторону. Ослабленные старинные петли не выдерживают и дверь тут же распахивается от сквозняка. Дневной свет врывается внутрь. Слышу какое-то движение. Или показалось? Медленно ступаю внутрь. Дергаю за цепочку, свисающую откуда-то сверху. Загорается лампочка, но ее света хватает только на то, чтобы осветить лестницу, ведущую вниз. Медленно спускаюсь, светя своим фонарем перед собой. Слева и справа на полках навален всякий хлам — банки, ржавые инструменты, еще более старинная обувь, бутылки с разными средствами. Больше не применяю слух. Чтобы не отвлекал. Спустился в самый низ. Свет остался позади. Нужно искать новый выключатель. Свечу фонариком на стену. Кажется, нашел … Нажимаю. Подвал старого замка освещается. Везде висит паутина. Мелкие насекомые, испугавшись света, разбегаются по углам. Ну и пусть бегут, я пришел не за ними. У стены стоит кокон. — Дидло? Я подхожу ближе, на этот раз внимательно смотря под ноги. Суматошно начинаю разрезать паутину, как только оказываюсь рядом. Вот уже показалась часть зеленой морды…ухо… шея…грязный смокинг… В конце концов мне удалось разрезать кокон, и туша огромного орка выпала из него, вместе с неприятной слизью. Мы не успели? — Н-е-е-е-т. Нет. Он точно жив. Я еле как переворачиваю спасенного орка. Дышит! — Надо найти нашатыря или что-то еще, что поможет ему прийти в себя! Бросаюсь к полкам и начинаю копаться в бесполезном мусоре. Может среди него найду аптечку? Какое же это приятное чувство! Я убил первое чудовище и теперь в шаге от того, чтобы спасти чью-то жизнь! Вот для чего нужен кодекс скитальца! Вот для чего я отправился в этот опасный путь. Чтобы и другие купидоны смогли познать эту радость победы. Действительно, по сравнению с тем, что я сделал сейчас, любой риск жизни скитальца, несвязанный с охотой на монстров это неоправданный и глупый поступок. Теперь я еще больше уважаю Архиуса и еще больше хочу помешать Таарису отправлять купидонов заниматься тем, чем им не положено. Я должен любой ценой сохранить кодекс скитальца в таком виде… — Кайлан? — послышалось из-за спины. Я обернулся и тут воскликнул: — Дидло! Ты пришел в себя дружище! Я подбежал ближе и подал руку орку. Правда толку от этого оказалось мало. Пока он вставал, я чуть не свалился на него. Надо будет заняться собственным телом, если я хочу и дальше продолжать убивать тварей. — Как я…? Что я..? — орк держится за голову и озирается. Кажется нашего доброго друга мучает похмелье… Неужели он до сих пор не может отойти от нашей последней встречи? Демон все ерничает. Заметно повеселел с тех пор, как я согласился спасти его подружку. По крайней мере, не пытается меня убить. Уже хорошо. — Не торопись. Тебе нужно прийти в себя, — я помогаю орку облокотиться на стену. — Ты помнишь, как попал сюда? — Смутно. Я… — Ладно, расскажешь потом. Сейчас тебе нужно поесть. Неизвестно сколько ты просидел в этом коконе. Пойдем наверх. У меня в рюкзаке есть еда. Расскажешь все за обедом. Я уже развернулся и собрался уходить, как орк остановил меня. — Постой! Там…опасно… Тварь, которая меня поймала… Возможно еще где-то там. — Я убил ее, Дидло, — отвечаю я и хлопаю нелюдю по плечу. — Можешь не бояться. Ее сердце уже в обед пойдет мне на микстуры. — А…ребенок? Долгая пауза. Тянется словно мед стекает с ложки и никак не может стечь полностью. — Какой ребенок? — наконец спрашиваю я и поднимаю пораженный взгляд на орка. — Эта тварь, которая заманила меня сюда… — растерянно отвечает Дидло. — Когда она плела свои сети вокруг меня… Тут, кажется, ползал ребенок. Ничего не отвечая я активирую Слух Скитальца. Слышу тихое, едва уловимое, сердцебиение. Понятно, почему я не мог расслышать его на верху. Оно не такое сильное, как сердцебиение искусственного сердца орка. Включаю фонарь и навожу луч света на один из углов. Пусто. На другой. Вот он. Ребенок монстра. Затаился в самом углу, среди паутины. — Дак вот кто шевелился, когда я только вошел в этот подвал… Дитя кутанницы… Проклятье… Это обычный ребенок. Как человеческий. Только с залитыми тьмой глазами, клыками и руками, на которых уже сейчас отрастают смертельно опасные когти. На вид месяцев восемь-десять человеческих. Он стоит на четвереньках и испуганно смотрит на незнакомцев. А девица, похоже, пережила ядерную зиму не в одиночестве… — Наверное…это ребенок той бестии, — добавляет Дидло. В моей руке томится меч. Согласно кодексу ядолжен убить чудовище. Пусть оно еще и не представляет угрозы. Но ведь оно обязательно вырастет и начнет охотится на людей, орков и эльфов, подобно своей матери. Так говорит Серб Безумный, оставивший всем купидонам наставления после себя. — Я…убил…его мать? — проговариваю я, просто понимая это. — Не вини себя. Бестия лишила жизней многих, кто гостил в этом замке, — произносит Дидло. — Но с другой стороны…Перед нами невинное дитя, еще не видавшее этого мира. Может просто оставим его здесь? Оставить его здесь?! Орк еще не протрезвел, Кай! Монстр вырастет и начнет убивать. Если еще не задастся целью найти нас и отомстить за предка. Вот, елки-палки. Даже Зевс с Дидло разделились во мнениях. Это не хорошо. Это…очень нехорошо. Ребенок издал клокочущий звук. Затем кротко простонал. Потерял маму? Я приблжаюсь, все еще держа меч в руке и встаю перед ним на колени. Он вроде бы и монстр, но в тоже время абсолютно безобидный эльфийский детеныш. Как я должен с ним себя вести? Попытаться успокоить и дать возможность жить дальше или…хладнокровно убить? Без лишних слов и эмоций, как делают это настоящие скитальцы. — Я буду наверху, — вырвал меня из размышлений Дидло. Он тяжело вздохнул и скрепя ступенями под ногами поднялся наверх. Я выдохнул и прикрыл глаза. — У-у-у… — простонало дитя кутанницы еще раз. Убей его, Кай, и покончим с этим. Настаивает демон. Сколько нужно мужества, чтобы сделать то, о чем просит Зевс? Чтобы сделать то, для чего я переродился в этом теле. И этим действием спасти десятки, а может сотни существ, которые в будущем попадутся в сети этого монстра. — Прости меня, малыш, — я положил свою руку на ручку маленького монстра. — Твоей мамы больше нет. — У-у-у… — непонимающе ответил он. — Она добывала пропитание для тебя, но сама стала жертвой. Ничего не сказала мне. Видимо не хотела, чтобы я знал, что в замке еще кто-то есть. Да я и не знаю, как бы поступил, если бы знал, что у нее есть ты… Я дотронулся до своего лба и смахнул с него выступивший пот. — Если сейчас я просто развернусь и уйду, то этот поступок не позволит мне больше спать спокойно по ночам. И дело даже не в том, что когда-то ты вырастешь и начнешь убивать, потому что в этом суть твоего существования. Дело в том, что…я предам кодекс. Предам то, ради чего вообще оказался здесь. Одним этим поступком, я заявлю, что одни незнакомые тебе правила все-таки должны претерпеть изменения. Дитя монстра гукнуло. Я прикрыл глаза, чтобы сдержать слезы. Открыл вновь. Взял ребенка за плечо. Сжал рукоять меча. Черт бы тебя побрал, Кай… Демон подошел к ребенку, хватаясь за голову. Я сам сделаю это… Я перевел на Зевса непонимающие глаза. В этот момент гремлин подошел к монстру и коснулся его. Исчез. — Вселился? — догадался я. Демон ничего не ответил. Дитя монстра, быстро передвигаясь на четвереньках, поднялось по лестнице наверх и скрылось за хлопающей от ветра дверью.Глава 10 Сосед с изъяном
Зевс так и не вернулся. С тех пор как он вселился в ребенка кутанницы и выбежал за дверь того подвала. За обедом Дидло рассказал, что маленький эльф пробежал мимо него. Он решил, что я проявил милосердие и подарил монстру свободу. Не знаю, как было поступить лучше. Решить все самому или как сейчас — оставаться в неведении. Что сделал с ним мой демон? Хватило ли ему духу прикончить несчастное существо. Или он также, как и я сжалился в самый последний момент? В любом случае ответы на этот вопрос я смогу получить, как только Зевс снова вернется в этот мир. А пока…пока я должен вернуться к своей главной задача — снять с Архиуса чары. Я еще некоторое время не снимал магическое кольцо, но, когда рука уже совсем перестала слушаться, я вновь убрал артефакт. Но на этот раз выкопал в куче старого хлама серебряную цепочку, продел ее сквозь Кольцо Света и повесил на шею. Теперь я знаю, что оно увеличивает силы моего гремлина. А это может пригодиться в любой момент во время моего путешествия. Мы с Дидло переночевали в освобожденном от бестии замке. Из сердца кутанницы я сварил себе несколько микстур. На чердаке нашлось много одежды весьма неплохого качества. Набор для штопки. Я выбросил свои старые шмотки и приоделся. Теплее. Удобнее. И пришил много мелких карманов, для всей своей экипировки. Но самое главное, что было в этом замке — шерстяные носки! Как приятно было надеть их на ноги и улечься у растопленного камина! Не помню и дня в этом мире, чтобы мои ноги не мерзли. Пусть и этот холод в молодом теле и не чувствовался настолько сильно, как в мои настоящие годы. Мы с орком говорили недолго. Были слишком вымотаны, да и особых тем для разговора не нашлось. Ситуация с ребенком бестии сильно подпортила настроение обоим. Поэтому мы отведали моих запасов и улеглись спать. Я проснулся на следующий день от жажды. Скинул с себя одеяло, нащупал микстуру в маленьком кармане на куртке и выпил. Кокосовый аромат ударил сначала в нос, а затем отвар из чудовища с приятным ароматом опустился в пустой желудок. Угли в камине давно догорели. В каминном зале, где я впервые встретился с кутанницей теперь стало заметно прохладнее, чем перед тем, как лег спать. В разбитые окна врывался морозный воздух и солнечные лучи. Даже несколько не улетевших на юг птиц, щебетали под окном. Вроде как совершенно обычный мир, без всех тех ужасов, через которые мне пришлось пройти. — Проснулся? — послышался голос орка. Я обернулся. Дидло стоял весь закутанный в меха с охапкой дров в огромных зеленых руках. — Только что… — ответил я и принялся собирать вещи в свой рюкзак. — Ты проспал почти сутки, — пожал плечами орк, подошел к камину и закинул внутрь дрова. — Сутки? Вот, елки-моталки… У меня нет столько времени… — посетовал я и принялся еще активнее запихивать одеяло в рюкзак. — Что? — орк посмотрел на меня удивленными глазами. — Ты собираешься куда-то идти? В такую погоду? Я выглянул в окно. Мело уже не сильно, но мороз стоял крепкий. — У меня нет выбора. Если я буду дожидаться тут весны, то подведу многих…купидонов. А ты? Собираешься остаться тут? — Я хотел дойти до Дардиса. Там у меня есть знакомые. Прежде мы жили с ними вместе в том бункере, из которого я сбежал… — Дардис? Н-да, путь неблизкий. Особенно пешком… — Вот поэтому я и решил дождаться времен потеплее. На тебя-то тут вещей не счесть, а вот я еле эти меха друг на друга нацепил. Да и место тут, кажется, самое безопасное. А то с тех пор, как я поднялся на поверхность — то призраки, то чудовища. Дождусь весны тут. Может подлатаю замок. В конце концов и обосноваться здесь было бы неплохо. — А еда? — спросил я. — Вчера мы съели все наши запасы… — Схожу на охоту, махнул рукой нелюдь. — Может на рыбалку. Речка тут недалеко есть. Ее прямо с холма видно. Оттуда. В общем не пропаду, Кай. Ты за меня не переживай. — Ну ладно, — я закинул рюкзак на плечи. Поправил. Попросил орка помочь закрепить ружье и меч. — Надеюсь, у тебя будет все хорошо, Дидло, — я протянул товарищу руку. — Не переживай за меня, — ответил он на рукопожатие запястий. — И, да, Кай. Еще раз спасибо, что спас меня. Я хочу тебе кое-что отдать. Я нашел этот кинжал в гнезде монстра. Кажется он принадлежал какому-то скитальцу. Орк протянул мне кинжал, который в его руках смотрелся не больше, чем вилка в моих. Глупо отказываться от такого подарка. К тому же, кинжала у меня нет. А вот если бы был еще до битвы с кутанницей, то наверняка уберег бы от многих последствий, позволив одолеть бестию гораздо раньше. Я дотронулся до оружия. В этот же момент лезвие, с нанесенными на него рунами засветилось. Символы такие же, как в гримуаре на акрийском языке. На рукояти подпись. Д. В. Инициалы предыдущего владельца? Наверняка это один из тех, что висит на потолке. Верну Архиуса к жизни и спрошу, может он знает кто такой этот Д. В. Я повесил кинжал на ремень, махнул Дидло напоследок и вышел за ворота замка. Путь вниз оказался гораздо быстрее. Или просто я был отдохнувший. Да и одежда теперь гораздо удобнее и теплее. Вышел на автостраду. Через несколько часов добрался до главной трассы, указанной в моей брошюре. Преодолел по льду ту самую реку, о которой говорил Дидло. Через некоторое время меня догнали машины, чистящие главные дороги от снега. Я попросил добросить меня до Абардиса и вымазанные в мазуте гномы любезно согласились. И даже не взяли ни гроша за это неблизкое путешествие. Наверное, даже хорошо, что я поехал в такую погоду. Каковы были шансы встретить охраняемый конвой? Как рассказал водила, с которым я ехал, король Ободор выпускает снегоуборочные машины за пределы города в самых крайних случаях, и сейчас был один из таких — армия скитальцев на грузовиках отправилась на границу Емии, присоединиться к остальной армии короля. Я вспомнил Минай и других купидонов. Еще раз проклял Таариса и еще сильнее захотел поскорее убить дракона и вернуть Архиуса к жизни. Но лишнего не говорил. Ни о том, что я купидон, ни о том, куда направляюсь. Воспользовался рассказанной мне историей Дидло. Что сбежал из бункера и теперь направляюсь в город искать новое пристанище. Благо печать под кофтой не выдавала. Гномы поверили. И так за байками мы очень скоро оказались у ворот Абардиса — второго по величине города Емии. — Есть у вас комната? — зашел я в первый попавшийся хостел и спросил у разжиревшего орка за ресепшеном. — А деньги есть? — вопросом на вопрос ответил тот недоверчиво. — Зависит от предложения, — подозрительно произнес я. — Два золотых. И можешь остаться на ночь. — Два золотых?! Обдираловка, — махнул я рукой. Меня и в прошлой жизни частенько пытались наегорить, но я уже не тот юнец, которым кажусь со стороны. Наверняка в городе есть предложения выгоднее. Ну или сейчас этот орк скинет цену. — Дешевле в Абардисе нет, — хмыкнул нелюдь. — Неважно. У меня все равно нет таких денег, — пожал плечами я. Конечно, солгал. С заказа, который я выполнил, когда возвращался в Олимпус у меня еще оставались деньги. Но если я буду отдавать за ночлег по две золотые монеты, то умру с голода, так и не убив дракона. Я уже развернулся, чтобы уйти, как орк меня остановил. — Ладно, сколько есть? — Три серебряных. — Мало… — Всего доброго! — Ладно! — окликнул меня нелюдь. — Давай деньги. Можешь переночевать. — Сразу бы так… — пробурчал я себе под нос. — Только… — хозяин хостела прервался. Только не это только… Надо уходить отсюда и заканчивать эту торговлю. А то сейчас опять будут какие-нибудь особые условия. — Только жить будешь в комнате с изгоем. — Что? — сначала взбунтовался я, но тут же решил, что три серебряных монеты и ночь в компании с изуродованным существом, небольшая плата. — С изгоем, говорю, будешь, жить, — орк достал из ящика за спиной ключ. — Только у нас с ним договоренность — держать в тайне его пребывание в городе. Так что…смотри не проболтайся о нем кому-нибудь. — А… — не успел начать я, как владелец хостела вновь меня перебил. — Ну или проболтайся. Деньги он уже заплатил, так что мне все равно что с ним будет, — махнул рукой орк. А этот мир-то вообще не отличается от нашего. У многих здесь, как и на моей родине, нет никаких ценностей, кроме денег. По крайней мере, теперь я знаю, что в этом заведении нужно вести себя крайне осторожно. Я бросил на прилавок три монеты, взял ключ и пошел в сторону лестницы. — Вторая комната справа. На втором этаже, — крикнул мне вслед нелюдь. Я, даже не оборачиваясь, махнул рукой. Комната и вправду на втором этаже. Смотрю на брелок, перевожу взгляд на болтающуюся на одном шурупе табличку с номером комнаты. Совпадает. Опускаю руку на потертую старую ручку, пытаюсь повернуть. Заперто. Будет нехорошо, если сейчас открою дверь своим ключом и вломлюсь к тому, кто держит свое пребывание в Абардисе в тайне. Сперва постучу. Я ударяю несколько раз по двери. Так, что сам еле услышал стук. Не хочу привлечь внимание соседей. Никто не открывает. Повторяю движения, но на этот раз громче. Уже жутко устал с дороги. Ноги ноют, жрать хочу, как бездомная собака, а теперь еще и приходится стоять возле двери и ждать, когда меня соизволят пустить. А может никого внутри нет? Тогда выхода действительно не остается. Вставляю ключ в замочную скважину и несколько раз проворачиваю. Осторожничать сейчас уже не имеет смысла, если изгой там, ему в любом случае не понравится, что кто-то вломился в его комнату. Слышны тихие щелчки. Замок настолько слабый, что мне хватило бы сил, чтобы вообще выбить эту дверь. Наконец ручка поворачивается — препятствия больше нет. Стою на пороге. Жду, когда недовольный изгой выбежит из-за угла. Никого. Делаю осторожный шаг вперед. Тихо. Смелею, потому что теперь почти уверен, что никого нет. Прохожу по короткому узкому коридору и попадаю в комнату. Двухъярусная кровать. Два вафельных полотенца. Хозяйственное мыло. Тоже два. Небольшой чайный столик. На нем кипятильник, два граненных стакана и миска с сухарями. За три серебряных монеты не так уж и плохо. Снимаю рюкзак и закидываю его на кровать. Вдруг кто-то хватает меня за плечо. Чувствую, как вилка втыкается в горло. Пока просто угрожающе. — Ты кто, твою мать, такой? — произносит голос нападающего, и я слышу зловонное дыхание. — Хозяин продал мне место в этой комнате… — произношу я и медленно поднимаю ключ, на брелоке которого нанесен номер комнаты. Некто протягивает руку за ключом. Вижу пальцы. Все покрытые волдырями, а три из них срослись между собой. Судя по размерам, эльф или человек. Он хватает своими культяпками ключ. — Вот урод. Так и знал, что этим оркам, которые эволюционировали в клерков доверять нельзя. Придется забрать свои деньги у этого придурка. Хватка слабеет. Вилка падает на пол. Оборачиваюсь. — Прошу прощения за вторжение, — вспомнил прежние манеры я. — Но мне действительно нужен был ночлег. Поэтому я и согласился переночевать в компании… — Согласился провести ночь в компании с изгоем? — хмыкнул человек и уселся на нижнюю кровать. — Я не это… — Хорош оправдываться, — изгой наклонился и достал из-под кровати свою спортивную сумку. — Ты не первый, кто пытается сдержать блевотину при виде меня. Так что не строй из себя святого. Хотел спать? Забирайся наверх и делай то зачем пришел. Манеры ни к черту. Хотя мое любопытство сильнее, чем желание отдохнуть с дороги. Впервые разговариваю с кем-то подобным. Изгой, не обращая на меня внимания, продолжает упаковывать вещи. — Уже уезжаешь? — спросил я. — Представь себе, — несостоявшийся сосед поднял голову. — Что? Непривычно, когда изгой не хочет ночевать в одной комнате с совершенным? А вы привыкли, что обычно все наоборот, да? — Нет, просто… Если ты собираешься съехать из-за меня, то это совсем необязательно. Я только посплю и утром меня здесь не будет. Ну не могу я уподобляться такому как он. Мои манеры при мне. И совсем нехорошо получится, если человек, пусть и изуродованный радиацией, сейчас будет вынужден ночевать в подворотне. В такой-то холод. — Полукровка-добряк? — человек поднялся с кровати и взял свою сумку. Тяжелая. Что он в ней тащит? — С такими манерами в Абардисе ты долго не продержишься. Держи свою доброту при себе — мой тебе совет. Он махнул свободной рукой и направился к выходу. Ну что ж. Я сделал все, что мог. Ведет себя этот тип довольно уверенно, а значит не пропадет. Оставлю размышления на потом. С ног валюсь от усталости. Я уже хотел забраться на свою кровать, когда услышал жуткий грохот. Обернулся. Десяток мечей и топоров прорвал дно сумки и теперь оружие валилось на старый паркетный пол, грохоча на пол гостиницы. — Ну что за напасть! — изгой ударил по стене и наклонился, тут же принявшись отрывать ткань у старой рубаки, чтобы связать рассыпавшееся оружие. Я присмотрелся. Мечи, топоры, стрелы — все непростое. Каждое оружие покрыто магическими символами. Значит он либо торговец, либо вор. Одно понятно точно, он должен знать толк в зачарованных предметах. Меч, который я забрал у отца Иссиды на автостраде. Я до сих пор не разузнал, что за магия в нем скрыта. Может этот человек сможет мне подсказать? — Помочь? — спросил я, видя, как он пытается связать целую охапку оружия. Изгой усмехнулся и остановился. Затем заговорил: — И как ты дожил до своих лет? — спросил он, повернувшись ко мне лицом. На одном из его глаз повязка. Понятно, как ему удается скрываться. Если прикрыть руку и, судя по всему, глаз, он вполне похож на обычного человека. — Дак помочь или нет? — повторил я. — Ладно, — человек поднялся и протянул в мою сторону охапку оружия. — Свяжи, да покрепче. И поживее. Руки отваливаются. Я поднял с пола оторванный кусок ткани и принялся выполнять просьбу. — Эти мечи… Знаешь, что за магия в них заключена? Человек усмехнулся. — А я, по-твоему, кто? — Торговец? — предположил я сперва вариант, который его точно не обидит. — Ха! В каком-то роде — да. Но признайся, что твоя первая мысль была о том, что все это я спер в каком-нибудь ближайшем магазине? Или снес башку какому-нибудь кузнецу и теперь пру добытое добро на родину? Изгой прямолинеен. Нет смысла в беседе с ним, пытаться скрыть правду. Такие люди, как правило, ценят прямолинейность и в других. — Ну мысль о том, что ты вор пришла одновременно, — я завязал два крепких узла. Изгой положил оружие на пол, накрыл его разорванной рубахой. Принялся упаковывать в продырявленную сумку. — И то и другое, — ответил он наконец, и начал обвязывать спортивную сумку оставшимися кусками ткани. — Ты можешь сказать, какими магическими способностями обладает то или иное оружие? — спросил я. — За деньги. — Сколько? — Пять золотых. — Пять?! — повышенным тоном возмутился я. Это были последние мои деньги. И то у меня осталось только четыре. Но это отличный шанс узнать, как пользоваться найденным клинком… — И мне нужен будет сам предмет, — продолжил изгой. — Без него можешь даже не начинать возмущаться. Дело твое. Хочешь прожить дольше — давай деньги и оружие. Не хочешь — я уже ухожу. — У меня только четыре… Человек с повязкой на глазу взглянул на меня. — Сойдет, — сказал он и поднялся с корточек. — Давай все сюда. Вот проныра. Он намеренно завысил цену! Наверняка, эта услуга стоит дешевле. Вот, елки зеленые! Деваться некуда. Договор дороже денег. Я достал рюкзак с верхней кровати. Из внутреннего кармана вынул последние деньги. Отдал. Достал из ножен меч. Протянул его изгою. Только сейчас заметил на запястьях человека такие же символы, как на всем магическом оружии. Они стали светиться синим, как только клинок оказался у него в руках. — Как ты делаешь это? — У оружия есть своя память, — ответил изгой, воткнув меч острием в пол и держась обеими руками за рукоять. Символы на его запястьях замерцали. — Магическое оружие может о многом рассказать таким как я, — продолжил он. — В том числе и о своих способностях… Единственный глаз изгоя закатился и в комнате наступила тишина. Так продолжалось несколько минут. Символы на его руках и мече мерцали одинаковыми цветами. Он каким-то образом считывает информацию? А если он обычный шарлатан? Взял мои последние деньги, а сейчас прикидывается, и рассказывает байки, мол, у оружия есть собственная память. Вот, блин горелый. Есть ужасно хочется. На один золотой я мог бы устроить пир. Не говоря уже о четырех. Изгой внезапно пришел в себя. Уставился на меня. — Что? — спрашиваю я. — Что умеет этот клинок? — Он… — сухим голосом произносит одноглазый и поднимает меч за рукоять крепко сжимая ее в кулаке. Что-то не так… — Он мне рассказал все, чертов ты ублюдок! — выпалил изгой. Одно мгновение и его кулак врезается в мой все еще не заживший нос.Глава 11 О чем говорят кинжалы?
После удара я сразу потерял сознание. Не знаю, либо изгой умел правильно ударить, либо от адской боли мой организм решил, что ему будет лучше отлежаться и не пытаться ввязываться в очередную драку. В любом случае, очнулся я гораздо позже. От того, что снег забивается в ноздри и рот. От чего я не могу нормально дышать. Открываю глаза. Мчусь по снегу на невысокой скорости. Вижу, что вокруг пояса обмотана веревка. Под спиной чувствую что-то твердое. Фанера что ли? Привязан к ней. Выгибаюсь посмотреть, куда тянется веревка. Замечаю снегоход. Вот откуда этот шум! Транспортом управляет человек. Вероятно, это тот самый изгой, с которым мне не посчастливилось остановится в одном хостеле. Вот елки-палки. Что произошло? Помню, как символы на его руках мерцают… Он устанавливает какую-то связь с моим мечом… А потом изгоя как будто подменили. Едва очнувшись, он врезал мне так, что я тут же отключился. Черт… Он что-то говорил про память оружия. Неужели…клинок показал ему, что стало с предыдущим владельцем меча?! Только не это. Но это единственная разумная причина такого поведения напавшего на меня соседа. Ладно, надо до конца строить из себя дурака и выяснить в чем дело. Опускаю взгляд на руки. Связаны передо мной. В перчатках. Еще не околели. Надо попытаться развязать веревку на поясе. Остаться посреди поля лучше, чем ехать невесть куда и невесть зачем. Пусть даже ночь вот-вот наступит. Принимаюсь большими пальцами елозить по узлу. Крепкий, собака. Никак не поддается. Уже минут тридцать прошло. Нет, нужно придумать другой план… Не успел я подумать о том, что делать дальше, как снегоход сворачивает и останавливается. Темнота. Хоть глаз выколи. Неужели приехали? Притворюсь будто до сих пор не пришел в сознание. Так будет возможность застать обидчика врасплох. Закрываю глаза. На авось. Хоть и жутко страшно. Но делать нечего. Мотор глохнет. Слышу, как стопы изгоя мнут снег. Совсем близко. Секундная тишина и рука хватает меня за воротник. Тащит. Теперь хоть опостылый снег не забивается во все щели. Глаза не открываю. Слышу лишь, как кряхтит изгой. Он затаскивает меня по ступеням наверх. Елки-палки, всю поясницу отбил. Скрипит дверь. Меня затаскивают внутрь. Тут также холодно, как на улице, только ветра нет. И то хорошо. Кажется, мой соседушка решил остановиться на ночлег… Или это наша конечная точка? Изгой небрежно отпускает меня, и я ударяюсь головой об пол. Прикладываю максимум усилий, чтобы не скривиться от боли. Получилось. Он еще пару мгновений тяжело дышал надо мной, видимо ожидая, что я проснусь. Удостоверившись, что я все еще без сознания он вышел на улицу. Полагаю, за вещами. Я открыл глаза. Фонарь, который я забрал из Олимпуса стоит на столе посреди лачуги, в которой я оказался. Ну молодец, уже и весь мой рюкзак проверил. Больше всего терпеть не могу, когда мои вещи без разрешения трогают. Пока дверь вновь не заскрипела, осматриваюсь. Домик точь-в-точь как изба у меня на огороде. Стол, стулья. Понятно, что все из разных комплектов, но главное, что вообще есть. У стены стоит старый диван. На нем одеяло. На стене чучело головы медведя. На полу волчьи шкуры. Домик охотничий. Неужели изгой живет тут? Дверь снова заскрипела. Я быстро прикрыл глаза. Шаги моего похитителя перебиваются трением вещей о пол, которые он тащит. Бросил. Ремни, за которые он тянул, упали на промерзлый пол. Делает еще пару шагов. Судя по звуку, пытается зажечь спичку. Уже хорошо. Чувствую, как запахло дымом. Еще чуть-чуть и согреюсь. Только вот изгой что-то притих. Греется у огня что ли? Что-то долго не раздается не единого звука. Минут уж пять прошло. Или десять. А может мне кажется? Надо осторожно подсмотреть что происходит. Представлять, как кинжал находится у твоего горла не самое приятное времяпровождение. А по-другому я уже не могу. Кто знает этих выродков, может он собирается меня сожрать, пока я притворяюсь здесь спящим. — Наконец-то! — возвестил изгой, едва я посмотрел сквозь ресницы. — Я уж думал ты будешь давать это представление до самого утра. Человек сидит передо мной на корточках и ухмыляется. Вместо пары зубов у него железные коронки. Блестят в свете моего фонаря. — Отпусти меня, — обращаюсь к собеседнику и протягиваю связанные руки. — И забудем о том, что ты сделал. — О том, что я сделаю, ты не забудешь никогда, — серьезно произносит изгой и поднимается. Он берет кастрюлю с печи и выходит на улицу. Вскоре возвращается с полной кастрюлей снега. Ставит на печь. Будет готовить. — Что я здесь делаю? — спросил я прямо. — Едешь на мою родину вместе со мной. — Родину? В лагерь изгоев? Зачем? — пулеметом выпалил я все вопросы. — Видимо в прошлой жизни ты не наговорился. Давай по порядку. Ты все еще хочешь узнать кто я? — спрашивает изгой. Я кивнул в ответ. — Меня зовут Рогнус. Кто-то зовет меня оружейником. А кто-то чарователем… — Ну а на самом деле ты…? — Заклинатель мечей, — отвечает изгой. — Конечно я могу заклинать не только мечи. Но когда я был заклинателем мечей и топоров и стрел, и булав и так далее, звучало не очень складно. По крайней мере, теперь ясно откуда у него в сумке столько оружия. — Чего ты хочешь от меня? Оружейник взял стул, поставил передо мной и сел на него. — Ты даже не представляешь, что я могу. Заклинать, снимать чары, разговаривать с оружием… Вернее слушать, что оно рассказывает мне… Елки-палки. Похоже я был прав. Включу дурака, может быть изгой поведется. Все-таки я живу вторую жизнь, а он даже первой не прожил. — Слушать оружие? — усмехнулся я. — Кажется у тебя с головой не все в порядке, Рогнус. Это оружие приказало тебе ударить меня и связать? Изгой ухмыльнулся. — Именно оно, друг мой! — улыбнулся оружейник. Он молча поднялся со своего места, подошел к скиданным на полу сумкам и достал мой меч. — Вот, например, сейчас, — продолжал изгой. — Этот меч говорит мне вырезать твое сердце…и сожрать его! Острие коснулось моей шеи. Я вновь услышал зловонное дыхание чарователя — его лицо оказалось близко к моему. Я замер. Меч очень острый. Порезаться большого труда не составит. Даже сглотнув, я рискую собственным кадыком. Намекает изгой явно на прежнего хозяина. — Этот меч заклинал я, — оружейник запнулся. — Делал это для одного из нас. Избранных. И когда клинок рассказал мне, что ты сделал с его прежним владельцем… Я будто видел эту мерзкую картину собственными глазами, — он поморщился. — Зачем?! Зачем ты сделал это, мерзкоед?! Отпираться смысла нет. Нужно попробовать рассказать правду. Изгой и так не в себе, как бы не психанул. — Я купидон. Когда я убивал того…эльфа, я был не в себе. — Купидон? — Ты скорее знаешь нас, как скитальцев, которые избавляют мир от чудовищ… — проговорил я. — Ты и в подметки не годишься тем скитальцам, с которыми я встречался прежде… — Ты встречался со скитальцами? Тогда ты должен знать, что мы жить не можем без микстур, — я кивнул головой в сторону сброшенных в одно место баулов. — Они все сварены из сердец чудовищ. Это помогает нам заглушить проклятую жажду, которая заставляет пожирать сердца. Рогнус прищурился и слегка отстранил меч. Теперь острие не касалось моей шеи. Можно сглотнуть. — Хочешь сказать, что если я не дам тебе той жижи, то буду следующим, чье сердце ты решишь сожрать? — Не я решаю. Метка, которая у меня на груди. Все из-за нее. Изгой отогнул свитер на мне. Метка уже начинает светиться. Голод приближается. Скоро здесь появится Зевс и вновь начнет тараторить без умолку. — Держи, — оружейник протягивает мне один из моих флаконов. — Не хочу, чтобы ты встал посреди ночи и перепутал меня со свиньей. Нужно, чтобы мы оба протянули до суда. Я взял микстуру. Выпил. Противный горький вкус. Как будто раскусил черную горошину перца. Выплюнул бы, если бы не знал, насколько важно, чтобы она попала в желудок. — Суд? — я переспросил уже у стоящего у печи изгоя. — Ну да. То, что ты убил одного из наших из-за своего проклятья — ничего не меняет. Нужно было держаться подальше от автострады или запастись этими своими…микстурами. Ты все еще виновен в смерти моего собрата. Приехали. Надеюсь, это не какой-нибудь смертельный поединок. Мне сейчас вообще не до того, чтобы исправлять свои прошлые ошибки. Одно радует, если изгой знал отца Иссиды, значит они были из одного лагеря. А значит он везет меня прямиком к дракону, к которому мне и надо. Все как нельзя кстати, кроме этого…суда. — Что за суд? — спросил я. Оружейник что-то бросил в кипящую воду и теперь помешивал. В воздухе вкусно запахло. Запах был приятнее других, что я чувствовал в этом мире. Есть хочется. Надеюсь, он не оставит меня голодом. — Узнаешь, когда будем на месте. Несговорчив. Надо хотя бы воспользоваться положением и узнать про свой меч. — Ты хотя бы вернешь мне клинок? — Если так решит староста… — Решит староста? От меня вообще теперь ничего не зависит? — Не совсем, — нехотя ответил изгой и с громким хлюпаньем отпил из поварешки бульона. — Не хочешь ничего говорить расскажи хотя бы то, за что я тебе заплатил. Рогнус вновь принялся мешать похлебку. — Меньше знаешь, крепче спишь. Вот упертый. Ни слова не хочет произносить, а. Но я и не таких умел разговорить. Спрошу лично о нем. На такие темы люди говорят охотнее. — Расскажи хотя бы про свою способность. Раз уж мы вынуждены проводить время в компании друг друга. Должно быть невероятно интересно смотреть прошлое клинков, которые ты берешь в руки? Как ты получил эту способность? Она была у тебя с рождения? — Любишь ты трепать языком, полукровка, — покачал головой оружейник и накрыл кастрюлю крышкой. Запах тут же стал слабее. — Ну да ладно. Все равно ждать, пока сварится. Рогнус вытащил связку оружия из-под кипы наших вещей. Развязал. Он явно наслаждался прикосновением к зачарованным предметам. Просто использовал возможность сделать это в очередной раз. Его метки на запястьях, как моя проклятая печать. Когда они светятся, то что-то точно происходит. Кроме того, что он…слушает, о чем рассказывает ему сталь? — Я родился с этими метками, — он взял в руку один из топоров и символы тут же засветились на его запястьях. — Никто не знал, как так получилось. В далеком прошлом чарователи существовали, но все думали, что это какая-то магия. И символы нанесены уже после рождения. Но никто тогда разбираться не стал. Последний чарователь умер много сотен лет назад. — Ты первый в современной истории? — Можно сказать и так, — он положил топор и взял меч. — Хотя скорее всего есть еще. Но они, также, как и я, скрывают свой дар. Никто не хочет вынуждено служить какому-нибудь королю. А как только тот же Ободор узнает обо мне, я больше не смогу жить спокойно. Только представь. Убить одного из генералов вражеской армии и с помощью его клинка узнать о всех планах врагов, которые они обсуждали на совете. Я в прямом, мать его, смысле золотая жила для любого владыки. — Ты рассказываешь сейчас мне это все… Не боишься, что я проболтаюсь? — Кто тебе поверит? Полукровка, жрущий сердца. А если совсем на чистоту…Не думаю, что ты проживешь долго. Оружейник равнодушно пожал плечами. Он достал из связки стрелу. Руны нанесены прямо на наконечник. Если бы не светились, ни за что бы не заметил. — Вот, например, эта стрела. До того, как она попала ко мне, ей владел один эльф. Все началось с того, как какой-то маг изготовил ее в своей башне, а затем предложил целый колчан таких в награду одному страннику за то, что тот сопроводит его до Улаирна. Путешествию не суждено было завершиться в назначенной точке. По дороге на путников напали бандиты. Эта крошка, кстати, — он указал на стрелу, которую держал в руках, — убила четверых, прежде чем маг и его телохранитель отправились на тот свет. — Четверых? — Это же магическая стрела. При контакте с кровью она выпускает три сильнейшие шаровые молнии, которые бьют по ближайшим существам. Неважно, люди это, эльфы или орки с гномами. Только опытные лучники должны пользоваться ей, иначе сам владелец этой вещицы рискует лечь в могилу вместе со своими врагами. С магическим оружием нужно быть крайне осторожным. — Что произошло потом? — спросил я, потому что мне стало уже просто интересно. — Бандиты не заметили больших возможностей этой стрелы, поэтому она несколько лет провела в теле их поверженного товарища. На том же месте, где произошел бой. Пока однажды этим же путем не пошел один странник. Он увидел останки и решил предать их земле. Едва соприкоснувшись со стрелой, символы дали о себе знать. Тот человек, хоть и был дураком, но понять, что вещица ценная, мозгов у него хватило. Он похоронил бандитов и старого мага с телохранителем, а стрелу взял с собой. В тот же день он проиграл ее в карты в придорожной гостинице… — Кому? — Тому, кого ты видишь перед собой, — изгой развел руки в стороны и слегка приклонил голову. — Стало быть все истории этих клинков и снарядов кончаются тем, как ты выиграл их у кого-то в карты? — Почему же? Что-то я отобрал. Если бывший владелец был сильнее меня, я забирал без спроса. У кого-то отнимал хитростью. Знаешь ли, иногда люди даже не понимают насколько ценные предметы лежат на их чердаках. У него что, стоит какой-то радар на магические предметы? Хотя тогда бы он сразу заметил мой меч в хостеле. А может…он и рассчитывал на то, что я попрошу его рассказать про мой клинок? — Что ты делаешь с ними потом? — спросил я. — С артефактами или их бывшими владельцами? — улыбнулся изгой. — Ты понял, о чем я. — Ну если их владельцы женщины, то… — Я про артефакты, — выдохнул я. Рогнус, все еще держа в одной руке стрелу подошел к кастрюле и поднял крышку. Приятнейший аромат вырвался из кастрюли. Оружейник помешал похлебку и закрыл снова. — Если их не прокипятить как следует, то можно отравиться, — произнес он. Я поморщился. Аппетит отбило мгновенно. Знаю я эти местные лапки черепахобрюхов. — Дак, что ты делаешь с артефактами? — повторил я свой вопрос. — Кое-что подарю. Кое-что продам. Остальное оставлю себе. Магия не берется из неоткуда. Какие-то предметы нужны мне, чтобы черпать из них силу. Изгой подошел к кипе вещей. Положил стрелу сверху, и начал искать еще что-то. — Но вот что мне интересно, — проговорил он. — Кинжал, который ты нашел в замке. Вот блин горелый! Он и мой кинжал себе присвоил. Н-е-е-е-т. Так не пойдет. — У него оказалась крайне интересная история, — чарователь наконец нащупал рукоять и вытащил кинжал, который подарил мне Дидло. Руны на лезвии засветились. — Вас скитальцев считают избавителями от чудовищ… — Мы ими и являемся. Ты сам не понимаешь, что совершаешь ошибку, увозя меня на этот ваш суд. — А кинжал рассказал мне другое… — ухмыльнулся изгой, даже не слушая меня. Я нахмурил брови. Рогнус продолжил: — Бла-бла, зачарование кинжала произошло…это не так интересно… А вот. Прежний владелец клинка некий Думпин Врагз. Гном, окончивший вашу школу. Олимпус, кажется? Ему вручил его наставник на выпускном балу. Какой-то эльф в смешном обтягивающем трико… — Аментьен Даваэль… — узнал я наставника с факультета стрелков. Изгой с закатанным глазом продолжал вещать: — После выпускного гном отправился искать своего первого монстра. Лето, жара. Он пробирался в каждый дом, высматривал, каждый лог, чтобы отыскать свое первое чудовище… Похоже на правду. Уверен, что все скитальцы после окончания школы горят идеей поскорее убить монстра. — Он забрел в один замок на холме… — продолжал оружейник. — Ты там тоже был. Кайлан — так тебя зовут? Орк, облаченный в шкуры, называл тебя именно так. Я кивнул и только потом понял, что изгой на меня даже не смотрит. Его глаза по-прежнему закатаны. — Замок в те времена довольно ухожен. Он не такой, каким ты его видел, когда был там в последний раз. Светлый, вокруг растет зеленая травка. Гном подходит к главным дверям. Стучит. Никто не открывает. Он подходит к окну и прислоняется к стеклу, отгораживаясь от солнца обеими ладонями. Видит паутину. Много паутины. Это явно какой-то монстр, обычные пауки не вьют таких огромных сетей. Гном достаёт арбалет. Кинжалом вскрывает замок. Заходит внутрь. Бла-бла. Тебе это будет неинтересно. Вот здесь. Изуродованная глазами паука эльфийка ловит его в сети. Говорит с ним. Рассказывает о том, что не она виновата в том, что радиация сделала с ней и ее детьми. У них есть хозяйство, и они не доставляют никому хлопот. Едят говядину и свинину. Ничего такого. Обещает сохранить гному жизнь, если он поклянется убраться из их дома и никогда не возвращаться сюда. Он соглашается. Забирает арбалет и кинжал. Уходит. Монстры смотрят ему вслед с порога замка. — Разве это плохо? Когда скиталец проявляет милосердие? Он предал только свой кодекс. — Это еще не все. У Думпина Врагза другие планы. Он дожидается ночи и возвращается в замок. Тайком. Монстры спят в своем гнезде. Когда он собирается положить конец бестии слышит звук из-за спины. Один из детенышей чудовища стоит и жалобно разевает рот. Гном выпускает стрелу тому прямо в лоб. Маленький эльф издает жуткий предсмертный вопль. Скиталец поворачивается к гнезду, чтобы убить остальных тварей, но там уже никого нет. Разъярённое чудовище нападает исподтишка и убивает купидона. Кинжал падает на пол вместе с оторванной рукой гнома. Вот и сказки конец. Я молчу. Все, что происходит после того, как я ушел из Олимпуса, заставляет меня сомневаться в кодексе. Ведь, если изгой говорит правду…а скорее всего так и есть, потому что иначе он не смог бы назвать таких подробностей. И если изгой говорит правду, то мы, скитальцы, сами сделали из кутанницы монстра жаждущего отомстить всем нам за своего ребенка. И один из нас в конце концов пришел и положил конец ей и маленькому эльфу. Проклятье. — Чего замолчал, Кай? — оружейник кладет кинжал обратно и приближается ко мне. — Выходит не такие вы скитальцы и душки. Можешь не надеяться на то, что староста пощадит тебя только потому, что ты охотник на чудовищ. У меня для него припасена одна поучительная история, если смерть моего друга вдруг окажется не отомщенной. Ты сдохнешь, купидон. Так или иначе. За то, что забрал жизнь одного из нас. Изгой поднялся и снова подошел к печи. Глубоко вдохнул аромат, вырвавшийся из кастрюли. — Есть будешь?Глава 12 История переписки
Изгой накормил меня супом с ложки, словно маленького ребенка, надел на голову мешок, руки привязал к ножкам огромного шкафа. Так я уснул. Не говоря ни слова. Лишь все время прокручивая в голове образы тех, кто бывал в том проклятом замке и стал жертвой ложных убеждений и морального выбора. Интересно, что сказал бы на это Архиус? Что это лишь исключение, которое всегда подтверждает правило? И что место монстров в земле, где с ними никогда не столкнуться мирные жители континента? Несмотря даже на то, что в этом случае скиталец и оказался тем, кто спровоцировал монстра превратиться в чудовище. Утром я проснулся от пинка в живот. Разговор был не по душам. Обычно после откровений люди так себя не ведут. Ну да ладно. За последние дни я привык к боли. Она притупилась. Оружейник снял с меня мешок, вновь загрузил на фанеру, проверил все узлы и повез в лагерь изгоев. Сколько бы я не просил его посадить меня рядом, он игнорировал все мои реплики. В конце концов мне и самому наскучило разговаривать со стеной. Ехали целый день. Мимо чего проезжали возможности посмотреть не было. Да и думал я только о том, как не задохнуться. И временами о том, что ждет меня в лагере. Какой суд? Как мне избежать наказания? Как выжить? Солнце скрылось за горизонтом и еще несколько часов после этого мы продолжали ехать, пока наконец не остановились. Свет прожектора ударил откуда-то сверху прямо на нас. — Кто там? — прокричал кто-то. Скорее всего с вышки. Откуда и бил луч. — Это я! Рогнус! Открывай, да поживее, мать твою! Я не с пустыми руками. — Рогнус? Тебя изгнали из лагеря много лет назад! Ты знаешь, что бывает, когда изгнанник возвращается обратно. — Знаю! Я привез то, за что заслуживаю прощения! Кажется у оружейника со своими собратьями не самые хорошие отношения. И вот почему такой человек, как он решил выступить за справедливость. Ему все равно что будет со мной. И плевать на месть. Он хочет выслужиться и вернуться в свою касту. И наверняка не просто так. Что… в лагере изгоев осталась какая-то важная магическая вещица, которую он не успел забрать? — Говори! — крикнул другой изгой. — И уже я решу, заслуживаешь ты аудиенции у старейшины или выпущу стрелу тебе прямо в лоб! — Вы уже нашли тело Александра? На заправке. Минимаркет Тэдда! Стрела просвистела в воздухе и впилась в снег рядом со мной. Елки-палки! Еще чуть-чуть и я был бы труп. — Это твоих рук дело?! — Включи голову, Ройд! — оружейник сплюнул от злости. — Тот, кого я привел к вам. Вот чьих это рук дело! Луч прожектора плавно переместился на меня. Хоть я и лежал спиной к месту действия, но свет был настолько ярким, чтобы мне пришлось щуриться. — Чем докажешь? — Тут меч Лекса! Он рассказал мне свою историю. В ответ тишина. Слышу, железные ворота открываются. Не автоматические, как в Олимпусе. Старые-добрые самые обычные железные ворота. Еще и скрепят на весь лес, посреди которого мы остановились. Слышу шаги. По деревьям забегали лучи небольших фонарей. Приближаются. — Кто это? — спросил эльф с изуродованным огромным подбородком, направив на меня свет фонаря. Его волосы торчат только из одной части черепа. Над левым ухом. Они растут прямо из изуродованного незаживающего черного пятна на голове. — Скиталец по имени Кайлан, — оружейник подошел и встал рядом с первым. Теперь две фигуры нависли надо мной, словно врачи над человеком, которому будут делать операцию. — Скиталец? — словно напугался первый, которого звали Ройд. — Не бойся ты. Я вырубил его с одного удара. Кажется то, что о них рассказывают, выдумка. Чудовищ они убивают, а вот какой-то могучей силы я не почувствовал. Ага. Знал бы ты, что связался со студентом. Надеюсь, следующий купидон, на которого ты нарвешься, уже будет с дипломом Олимпуса… — Говорят они это…сердца жрут? — спросил эльф и поморщился. — А ты думаешь, что с Лексом произошло? — оружейник поднял бровь. — Вот тварь! — процедил первый и пнул мне по ноге. Попал в какую-то точку. Больразошлась по всей конечности. Еле сдержал стон. Знаю, если запах крови и слабость почувствуют, то поиздеваются вдоволь. — Недолго ему осталось, — сплюнул Ройд. — Староста таких сразу на кол сажает. На кол?! Вот елки-палки! Этого мне не надо. Срочно что-то придумать нужно. Или это образное выражение? — Ладно, поднимайте его и ведите в карцер. Пусть посидит там до утра. Двое изгоев надели на меня мешок, отвязали от моего средства передвижения, подняли, взяли под руки и куда-то повели. Снова ничего не вижу. Видимо трюк с мешком популярен среди изгоев. Не хотят, чтобы кто-то знал, где находится лагерь? Или на то, чтобы лишать человека зрения есть другие причины? Меня долгое время куда-то вели, потом я ударялся стопами о ступени — значит заводят в какое-то помещение. Затем услышал звуки, словно меня куда-то спускают на грузовом лифте. Ну а затем меня бросили на каменный пол. — Вот вам и добро пожаловать… — пробормотал я. Лежу. Руки связаны. Не могу дотянуться до головы, чтобы снять мешок. Слышу шорох. Кажется в этом карцере я не один. Применяю Слух Скитальца. Точно. Слышу сердцебиение. — Эй, — проговорил я. — Освободи меня! Не отвечает. Лишь мелкий камушек прокатился по бетонному полу. Елки-палки. Боится? Ведь мы оба узники. Должна же быть какая-то солидарность. — Кто бы ты ни был, — не останавливаю попыток я. — Пожалуйста. Освободи меня. Руки затекли, в туалет хочу. Мочи нет. Снова не отвечает. Ну что ты будешь делать, а? Про туалет это я конечно добавил, ну а что, если реально приспичит? Изгоем было не до того, чтобы думать о моих потребностях. Они все считают, что мне уже пришел конец. И если я встречу его в мокрых портках никому дела нет. Кто заботится о том, кто без нескольких часов мертвец… — Ну освободи меня, а? — продолжаю убеждать я неизвестного с обычным человеческим сердцебиением. Тот ни в какую. Я уже успел отчаяться, когда некто издал протяжный высокий звук. Очень похожий на писк. Вот блин горелый. Кажется это самая обычная крыса. И самая плохая новость в этом та, что мне придется пролежать в таком положении до самого утра. Надеюсь, хоть грызун не начнет пробовать меня на вкус от голода. Эх. Ну и угораздило меня с этим изгоем встретиться. Ехал бы сейчас себе за драконом и бед бы не знал. Хотя кто его знает, где еще безопаснее. Я уже смирился с мыслю, что мне предстоит всю ночь провести в обществе крысы, когда меня вдруг что-то коснулось. Или кто-то. Спустя несколько мгновений я понял, что это чья-то рука ощупывает меня. Словно слепой пытается понять, что перед ним лежит. Сперва у меня появилось сильное желание вновь завопить, извергая из глотки слова благодарности, но я мгновенно передумал. А вдруг этот узник стал помогать мне лишь когда я замолк. Вдруг теперь я спугну его и реально проведу ночь связанный и без возможности видеть. Рука прошлась по телу и опустилась к моим ногам. Вернулась обратно и теперь аккуратно ощупывала голову в мешке. Несколько касаний и узник наконец зацепился за мешок и сдернул его с моей головы. — Спа… — начал говорить я, но тут же замолк. Передо мной на четвереньках стоит девчонка. Самая обычная человеческая девушка. На вид ей лет восемнадцать. Из дефектов, нанесенных радиацией, только большая правая рука. Гораздо больше левой. Неестественно больше. А все остальные увечья нанесены не высоким уровнем радиации, а физическим насилием… Выколотые глаза. Она не слепа от рождения. Кто-то сделал с ней это немерено. — Как…тебя зовут, девочка? — неловко обронил я. Узница вздрогнула от моего голоса и на четвереньках отползла на несколько шагов назад. — Не бойся, — как можно более спокойным тоном попытался произнести я. Теперь я смог разглядеть ее еще лучше. Все тело девушки покрыто татуировками. В виде надписей. Места свободного нет. Сама она в майке и шортах. Как не мерзнет? В этом, похоже не одиночном карцере, лишь чуть теплее, чем на улице. Хотя ноги и руки у девчонки синие. Но не дрожит. Странно все это. — Меня зовут Кайлан. Я скиталец. Узница повернула голову, словно собака, которая понимает, что говорит человек, только ответить не может. Однако после этих слов она сделала аккуратное движение мне навстречу. — Не бойся меня. Я не причиню тебе вреда, — проговорил я. — У меня за спиной затянуты узлы. И вот здесь. На запястьях. Сможешь помочь мне освободиться? Развязать их? Девчонка не ответила. Она медленно приблизилась, как будто принюхиваясь ко мне. Вновь начала ощупывать мое тело. Ее грязные синие пальцы с обломанными ногтями нащупали сперва мои кисти. Ей понадобилось некоторое время, чтобы только одной рукой освободить их. Изуродованная рука, своими огромными пальцами могла лишь обхватить узел, но никак не развязать его. Затем она сняла веревку, охватывающую все мое тело. — Как тебя зовут? — спросил я, растирая занемевшие кисти. Девчонка открыла рот. Как будто зевнула. Я пригляделся. Нет языка. Вот ублюдки. Что сделали с ней эти изгои? — Прости… Но узница подняла руку. Жестом показала мне, что все нормально. Затем дотронулась до себя и показала на одну из свои татуировок. Подползла ко мне и еще пару раз ударила пальцем по тату на ключице. Я приблизился. Надо же! Ведь все эти татуировки — текст! По всему телу! Свободного места на ней нет! Каждая частичка покрыта надписями. Я пригляделся к тому тексту, на который указала девчонка. Написано на местном языке. «Айлия. Гонец из лагеря у Зараженных Холмов. Собственность старейшины Эрмунда.» — Что?… — в недоумении произнес я и присмотрелся к другим надписям. — Это все послания? Изгои используют твое тело для того, чтобы обмениваться информацией?! Айлия кивнула. Что за монстры! Использовать одного из своих для того, чтобы передавать послания. Гнев стал наполнять меня. Я выдохнул. Справедливости в этом мире совсем не приходится искать. — Можно взглянуть? — спросил я, показывая на ее спину, всю покрытую надписями. Узница медленно развернулась. Затем повернула голову. Не совсем доверяет. Одно неаккуратное движение и спугну ее словно маленького звереныша. Я коснулся одного из писем пальцем. Она вздрогнула, но устояла на месте. Все письма датированы. Порядок тоже вполне очевиден. Если получатель не знал, где найти текст, адресованный ему, он мог воспользоваться подсказкой небольших стрелок. И тут очень много политически важных сведений. Планы старейшин по нападению на продовольственные конвои, успехи, связанные с избавлением от мутаций, другие переговоры между лагерями. — Тут столько…важных сведений, — произнес я и тут же догадался. — Поэтому они держат тебя здесь? Я взял узницу за плечи и повернул к себе. — И всех гонцов сажают в тюрьму после того, как на их телах не остается свободных мест для посланий? — спросил я. Узница кротко кивнула. — А твои глаза? Их выкололи после окончания службы? Девчонка положительно кивнула снова. — Изверги… Если такими законами живут в этих местах, то у меня действительно нет шансов… — произнес я вслух, покачав головой. Узница издала взволнованный стон. Сняла футболку. Тело и все под одеждой изуродовано надписями. Сама девчонка так исхудала, что выглядит как парень. Лишь только длинные волосы и тонкие черты лица выдают ее. Хотя может она…мужчина? Нет. Точно девчонка. Она коснулась места над своим пупком. Снова коротко простонала. — Ты хочешь, чтобы я прочитал это? Кивнула. Я наклонился поближе, чтобы разглядеть надпись. — Я, старейшина Эрмунд, призываю на помощь к лагерю у Зараженных Холмов по пять избранных — воинов, для сражения с драконом, который поселился у Червивого Дуба. Каждому из выживших будет дарована возможность выбрать себе в жены одну из моих дочерей, чем очистить свою кровь от мутаций, — я прервался, потому что письмо закончилось. — Проклятье! Они убили дракона? Узница отрицательно замотала головой. Нащупала на своем животе еще одно письмо и попросила меня прочитать его. — К сожалению, все воины, которых вы прислали, пали в бою с Анцафером. Я скорблю вместе с вами, братья и сестры. Похоже жуткое чудовище нам не дано уничтожить. Будем искать возможности жить с драконом бок о бок. Если ничего не выйдет, то всем избранным придется искать новое пристанище. Это конец. В следующем письме говорится уже про нехватку углежогов… Девчонка застонала, пытаясь мне что-то объяснить. — Дракон еще жив? Кивнула. — Ты хочешь сказать, что если я убью чудовище, то старейшина помилует меня. Узница радостно закивала и захлопала в ладоши. — Но…Оружейник сказал, что мне ничего не поможет. После того, как я случайно убил этого…Лекса. Он сказал, что мне светит только смерть. Ты в порядке, Айлия? Девчонка изменилась в лице. Хоть у нее и не было глаз, но я видел, как ярость захватывает ее. Жуткая гримаса наплыла на, итак, жуткое лицо. Я не успел ничего сообразить, как та свирепо завыла и накинулась на меня. Едва успев схватить ее за руки, я остановил несчастную, которая тут же принялась вырываться из моей хватки. Ее запястья уже выскальзывали из моих ладоней, а вопли, которые она издавала, сбивали с толку. Я дождался, когда она станет еще сильнее вырываться и резко отпустил, одновременно с этим отскочив в сторону на несколько шагов. Замер. Узница несколько раз махнула своими руками вокруг себя, прежде чем поняла, что я укрылся в тишине. Что ее так взбесило? Неужели все изгои так стоят за своих? Нужно обезвредить ее и попробовать поговорить. Бросаю взгляд на веревку, из которой девчонка освободила меня. Надо бесшумно добраться до нее. Смотрю на узницу. Та медленно оборачивается вокруг себя. Прислушивается. Ждет, когда я издам какой-нибудь звук, чтобы снова наброситься на меня. Делаю шаг в сторону веревки. Бесшумный. Словно это ступал кто-то с факультета убийц. Бетон. Можно сказать, что с полом повезло. Кажется она ничего не услышала. Айлия слепо бредет совершенно в другом направлении. Еще шаг. Еще. Я уже у цели… Наклоняюсь чтобы поднять веревку. Хватаю ее и начинаю выпрямляться. Хрустит коленный сустав. Вот елки зеленые, я уж и забыл, что в молодости тоже такое бывает. Едва узница услышала этот звук, как бросилась в мою сторону. Не успеваю увернуться. Она очень ловкая. Может таких девушек специально обучают, чтобы они быстро и без приключений добирались из пункта А в пункт Б. Девчонка хватает меня в свои объятья. Оказывается сзади и сдавливает за шею. Пытаюсь стряхнуть. Держится крепко! Проклятье! Ладно хоть не кусается. Несколько попыток сбросить ее провалились. Как бы мне не хотелось не драться с ней, но другого выхода не остается. Еще немного и она так сильно сожмет мое горло, что я попросту задохнусь. Поворачиваюсь спиной к ближайшей стене и ударяю напавшую на меня несчастную о холодный кирпич. Держится. Хотя она так исхудала, что мне казалось один такой удар может заставить ее потерять сознание. Ладно, это ради ее блага. Ударяю еще раз, но гораздо сильнее. Хватка узницы ослабевает. Еще раз. Теперь у меня получается стряхнуть ее с себя. Пока она не очухалась, подбегаю, переворачиваю на живот и вяжу руки за спиной. Сажусь сверху. Пытается вырваться, но от голода сил у нее совсем немного. И то, все они потрачены на то, чтобы удушить меня. — Успокойся! — кричу. — Успокойся! Я не хочу тебе зла! Что ты как с цепи сорвалась, а? Брыкается. Совершенно случайно мой взгляд падает ей на правую лопатку. Имя Таарис, привлекло мое внимание. Приближаюсь ближе, чтобы посмотреть. — Да тише ты! — прижимаю девчонку к бетонному полу и начинаю читать.Глава 13 Суд присяжных
— Александр согласился отдать девочку… — прочитал я вслух. Александр это и есть тот Лекс, которого я убил на заправке? И о какой девочке идет речь? О дочери Хаши? Если бы Айлия перестала брыкаться, я бы скорее прочитал все послание и меньше задавал вопросов самому себе. Все. Кажется узница наконец вымоталась. «Александр согласился отдать девочку, которую он принес из Дардиса. Она родилась с мутацией и должна повторить судьбу каждого из нас. Но скиталец по имени Таарис сказал, что может помочь нам. Он должен поставить какую-то метку, которая в течение нескольких лет избавит Иссиду от изуродованного тела. Он сказал, что его метод подействует только на детей. В процессе развития организма мутации уйдут, и наши потомки смогут жить нормальной жизнью. Правда он заикнулся про один побочный эффект. Но эта, так называемая, жажда ничто по сравнению с мучениями, которые переживают избранные в течение всей жизни. Мы пару лет посмотрим на Иссиду и если мутации действительно уйдут, то будем ставить метки на каждом родившимся ребенке. Это вакцина нашего времени, без которой будущего для наших детей не существует.» Письмо закончилось. Я слез с узницы, навалился на стену и схватился за голову. После этого послания прошло много лет. Неужели все дети, которых я увижу, едва выйдя из этого карцера обречены жрать сердца. Изгои сами не понимают, что выбрали для своих потомков путь жестокости и насилия, согласившись на авантюру, которую предложил ректор. Уродство снаружи не так вредит жизни окружающих, как уродство внутри. На которое Таарис обрек всех детей изгоев. За эти годы тут могут быть целые полчища купидонов. И быть может, отдавая скитальцев в армию короля старый эльф просто-напросто освобождает места для тех, в ком вот-вот проснется жажда. Только вот теперь нет того, кто ждет несчастных купидонов у самого ядра этой планеты. Стало быть, дальнейшая судьба излеченных от мутаций детей неизвестна. Нужны ли они все еще Таарису? Я долго не мог заснуть. Сначала мешали мысли, а потом стоны пробудившейся Айлии. Но развязывать ее было нельзя. Из-за своей ярости узница убила бы меня прежде, чем я попал на суд. Так, проспав неспокойным сном, то засыпая, то просыпаясь, я дожил до утра, когда дверь в карцер отворилась, а на пороге появились два изгоя. Оба орка. — Ты зачем его сюда запихнул? — ругался один из них с неестественно огромной нижней губой. — Эрмунд запрещал садить в одну камеру с девчонкой кого-либо! — Нам сказали увезти его в карцер, мы и увели. Никаких других указаний не было. — Молись, чтобы с ней все было в порядке. Иначе старейшина с тебя три шкуры спустит. Эй, что здесь случилось? Орки подбежали к девчонке, развязали ее и подняли на ноги. Убедились, что жива. Один из них подошел ко мне, схватил под силки и поднял над землей. — Ты что с ней сделал, урод? — яростно завопил он. — Ничего, — ответил я. — Ничего. Я просто обезвредил ее. Она нападала. Пришлось связать. — Молись, чтобы так оно и было, иначе… Хотя, ты все равно не жилец. Донг, проверь, чтобы с девчонкой все было в порядке. А этого…уже ждут в Капитолии. Орк опустил меня на землю, снова надел на мою голову мешок и повел прочь. На суд. Темнота. Оживленные голосами улицы. Холод. Из-за ветра он чувствуется еще сильнее. Меня вели некоторое время пока наконец не сняли мешок с головы. Я в клетке. Посреди доисторического амфитеатра. Полуразрушенного. Видел такие и в своем мире. Видимо здесь их также когда-то откопали, а теперь вот используют по назначению. Над всем строением огромный навес, защищающий арену и всех зрителей от дождя и снега. Вот он натянут относительно недавно. Ввиду погодных условий. Все трибуны заполнены изгоями. На первом ряду сидят изуродованные радиацией орки, люди, эльфы и гномы. Все разных возрастов. В мантиях одного и того же цвета — белого. Похоже они здесь главные. Неужели в руках этих…двенадцати существ моя жизнь? Поворачиваю голову налево. Не может быть. Точно в такой же клетке сидит Рогнус — оружейник, который привел меня сюда. — Я смотрю тебя так и не простили, — ухмыльнулся я, зная, что теперь у меня имеется запасной план, с которым меня точно не убьют. Ну в крайнем случае предоставят сделать это дракону. — Можешь скалиться сколько угодно, купидон, — огрызнулся оружейник. — У меня, в отличие от тебя, сегодня есть шансы на положительный исход. Тем не менее лицо у изгоя было не радостное. Скорее наоборот. Видимо он надеялся на прощение, а его еще на суд потащили. Как бы не пытался он скрыть своего волнения, но напряжение я даже отсюда чувствую. — А что ты сделал? Почему тебя изгнали? — спросил я уже более дружелюбно. — Не твое собачье дело, — огрызнулся Рогнус. — Как хочешь, — я пожал плечами. — Можно было бы скоротать время, пока не пришел тот, кто, судя по всему, будет стоять за той тумбой. Я кивнул головой в сторону белой тумбы, на которой лежит небольшой молоточек. Там точно будет стоять судья. — Послушай. Так получилось, что я провел ночь в одном карцере с гонцом. Девочка с выколотыми глазами… — задумчиво произнес я. — Что? Эти придурки посадили тебя в одну камеру с дочерью старейшины? — Она…дочь Эрмунда? — Формально. Изгои убивают гонцов сразу после того, как их тела становится невозможно использовать под письмена. Айлия осталась жива лишь потому, что старейшина не смог смириться с ее смертью. Она сидит в катакомбах уже… — изгой задумался. — Лет пять или шесть. Я думал девка давно подохла. Изгои на трибуне все громче обсуждают нас. Поднимается галдеж. Это позволяет нам с Рогнусом спокойно переговариваться. — Почему не использовать обычную бумагу, как все остальные? — Потому что такие послания нередко не доходят до адресата. А в мире, где на тебя может напасть чудовище или бандиты, вероятность потери еще выше. — А разве человека не могут убить? В этом случае послание тоже не дойдет до адресата, — хмыкнул я. — Гонцами становятся только девочки с особыми способностями. Их забирают из родительского дома в раннем возрасте и совершают ритуал перерождения, который делает их практически неуязвимыми. Такие дети не горят, не тонут, не чувствуют холода, не изнемогают от жары… Любая физическая боль не доставляет им никакого дискомфорта. А ловкость и скорость помогает избегать опасности на дороге. Единственный минус — это все возможно только если лишить их дара речи… — Отрезать язык? — Все правильно. Из него делают специальный отвар… — Не надо подробностей, — перебил я. — Ты сказал, что они практически бессмертны… Как в таком случае их все-таки убивают? — Обратный ритуал. Тогда их лишают еще и зрения. Но в случае с той, кого ты видел в катакомбах, его не довели до конца. Старейшина выбрал для нее путь мучений. По крайней мере, он так аргументировал свое решение. Пока она сидит там, никто не скажет ни слова. Да уж. Бедная девочка. Дочь старейшины и с такой сложной судьбой. Но возможно я могу использовать это в своих интересах. Какой отец не хочет спасти свою дочь? — Всем встать! — крикнул горластый из первого ряда. Тоже в мантии. Все присутствующие в один миг поднялись на ноги и бросили взгляды на вход. Из арки вышел худощавый высокий седой человек. Этот одет в мантию черного цвета. Старейшина медленным шагом подошел к тумбе. За тумбой висит хоругвь с изображением весов. На одной чаше лежит топор, а на другой горсть монет. Видимо они символизируют смерть и свободу. Неужели деньги ценятся здесь также как везде? Хм. Я еще спрашиваю. — Приветствую вас, избранные, — судья навалился на тумбу обеими руками. Сквозь его левую щеку видны желтые зубы. Радиация, мать ее. — Сегодня перед судом предстанут Рогнус, изгнанник из лагеря у Зараженных Холмов. Наш брат и чарователь мечей. А также Кайлан с Закатных Гор. Скиталец. По рядам пробежал шепот. Многие не знают, что тут делаю я, зато очень хорошо, судя по всему, знают моего недавнего знакомого. — Суд пройдет по установленным законам и правилам. Присяжные будут принимать решение о дальнейшей судьбе подсудимых. Если голоса разделятся поровну, то последнее слово будет за мной. Все вопросы обвиняемым буду задавать я. Суд присяжных. Это хорошо. Каждому присутствующему, наверняка, опостылел тот дракон, которого я собираюсь убить в своих интересах, но выдать это рвение за желание помочь всем изгоям. — И первым будет рассмотрено дело Рогнуса Изгнанника. Я напоминаю, уважаемые господа, что чарователь мечей был изгнан из нашего лагеря потому, что солгал о прошлом топора Илиньора. Все ли помнят то дело? Несколько присяжных отрицательно помотали головами. — В таком случае я освежу вашу память, — человек высыпал на свои ладони какой-то белый порошок и растер его. Положил руки на тумбу. — Шесть зим назад один из наших патрулей пропал без вести на автостраде, ведущей к городу подземных крыс — Дардису. Мы отправили лучших воинов на поиски следов пропавшей группы. Но был найден лишь окровавленный топор Илиньора, гнома-избранного из нашего лагеря. Некоторые на трибуне начали вспоминать эту историю и качать головами, поддакивая словам Эрмунда. Тот продолжал: — Топор принесли Рогнусу, чтобы тот услышал, что расскажет ему оружие и пересказал нам. Однако чарователь мечей выбрал путь лжи и обмана. Вместо того, чтобы сообщить правду о судьбе пропавшей группы, он ввел нас в заблуждение и отправил по ложному следу. Тени, предусмотрительно приставленные мной к оружейнику, проследили за ним и видели как тот отправился из нашего лагеря к настоящему месту битвы. Туда, где на самом деле отряд избранных сразился с бандитами, повстречавшимися им в патруле. Там полегли все. И враги и наши храбрые воины. И лишь одному Илиньору удалось сбежать. Однако и он скончался в нескольких километрах от места схватки. От полученных ран. Чарователь мечей скрыл от всех правду ради своей корыстной цели. Ради того, чтобы прийти к братской могиле и завладеть редким магическим оружием, найденным нашими братьями в различных местах по всему свету и после их смерти не принадлежащих больше никому. А отряд, отправленный по ложному следу попал в ловушку к чудовищу и мы потеряли еще нескольких наших воинов. Вот и поворот. Кажется Рогнус и контролировать-то себя не может, если появляется возможность прикоснуться к магическому оружию. Чары для него словно наркотик. Не иначе. Но что меня действительно волнует, дак это то, что присяжные кивают головой на каждое предложение, произнесенное старейшиной. Создается впечатление, что в итоге они будут согласны со всем, на чем будет настаивать Эрмунд. И весь этот коллективный суд — обычная показуха. — Судом присяжных Рогнусу из лагеря у Зараженных Холмов был вынесен следующий приговор, — заканчивал свою речь старейшина и щурился от солнца бьющего ему прямо в глаза. — Пожизненное изгнание из всех мест, принадлежащих избранным, без права прощения. С тем условием, что, если когда-то изгнанник вернется на родные земли, то его здесь будет ждать неминуемая гибель. Пауза. Долгая. Призванная на то, чтобы дождаться реакции от тех, кто выслушал всю эту историю. — Убить! — крикнул кто-то из толпы. — Тогда почему он еще жив? — добавил следующий. — Выколоть глаза и язык! И выкинуть в поле, чтобы он никогда не смог найти дорогу домой! — причитал один из сидящих на трибуне. Старейшина поднял руку и все, выкрикивающие свои недовольства, изгои тут же замолкли. — Рогнус дожил до сегодняшнего дня лишь по одной причине, — сказал в маленький микрофон, поставленный на тумбу, Эрмунд. — Он привел к нам другого преступника. Который тоже заслуживает наказания. Вижу, как толпа напряглась. — Александр. Отец первого ребенка, исцеленного святой меткой, — продолжал старейшина. — Был жестоко убит Кайланом с Закатных Гор, а сердце нашего брата было зверски вынуто из груди и съедено этим же скитальцем. Меч Лекса сказал об этом чарователю мечей. Толпа завопила. В мою клетку полетели бумажные стаканы, камни и старые газеты. Изгои кидались всем, что было под рукой. — А что если и в этот раз чарователь лжет?! — выкрикнул вдруг кто-то. — Да! Что если это он сам убил нашего брата и теперь хочет свалить вину на другого?! — Скитальцы не ангелы, но прежде они только помогали нам! — Как нам узнать, что он действительно говорит правду? Единожды совравший… На трибуне вновь поднялся гул. Я посмотрел в сторону оружейника. Теперь тот напрягся еще больше. Я же наоборот еще сильнее воспрянул духом. Так…Кажется большинство изгоев на моей стороне. Вернее не на стороне чарователя. Ха! Как говорится, не рой другому могилу… Старейшина в очередной раз поднял руку, чем заставил всех замолчать. Стало так тихо, словно амфитеатр был пуст. — По законам избранных мы обязаны провести суд и уже на нем принять окончательное решение. Прямо сейчас, уважаемые присяжные, вам предстоит решить судьбу Рогнуса Изгнанника. Но прежде, как и полагается, я задам несколько вопросов подсудимому. К клетке, в которой сидел оружейник поднесли микрофон на стойке. Просунули его между прутьев. Обвиняемый приблизился к стойке. Судья пару раз откашлялся, отстранившись от тумбы, а затем начал: — Рогнус. Правильно ли я пересказал твою историю? — спросил старейшина. — Все верно… — ответил оружейник и нехотя добавил. — Ваша Светлость. — Годы в изгнании помогли встать тебе на праведный путь? — Да, Ваша Светлость. Смотрите-ка. Соглашается со всем. Словно святой. — Рогнус Изгнанник. Ты уже однажды обманул нас, пересказав совсем не ту историю, которую тебе нашептало магическое оружие. Почему мы должны поверить тебе и на этот раз? Откуда нам знать, что ты не используешь несчастного скитальца, чтобы спасти свою шкуру и вновь стать членом нашей касты? — Я… — оружейник замялся. Вижу как он злится. Еле сдерживает свою ярость. — Тогда я был молод и глуп, Ваша Светлость, — процедил чарователь. — Сейчас я осознал все свои ошибки и впредь не повторю их. — Это не ответ на мой вопрос, — холодно бросил старейшина. — Как ты встретился с этим скитальцем? — Мы жили в одном хостеле в Абардисе. — Как оружие этого человека попало к тебе? — Он сам попросил меня оценить клинок и рассказать о его возможностях. — И ты вместо этого приказал мечу рассказать свое прошлое? Зачем ты сделал это? Чтобы присвоить очередное магическое оружие? Оружейник побледнел. Ясно к чему ведет старейшина. Всеми своими вопросами он наводит присяжных на мысль о том, что Рогнуса прощать нельзя. Он явно собирается покончить с чарователем раз и навсегда. — Я…я… — растерялся изгой. — У скитальца было другое магическое оружие, кроме меча Александра? — задал следующий вопрос Эрмунд. — Да… Кинжал. — Ты забрал его? — …Да. — Может быть ты придумал всю эту историю, чтобы завладеть кинжалом скитальца? В расчете на то, что наш суд приговорит купидона к смерти и ты сможешь оставить клинок у себя? — Что?! Нет! Нет! Все не так! Вы нарочно хотите, чтобы я сдох! Теперь Рогнус вышел из себя. Он кричал, бил руками по решетке, сбил стойку с микрофоном и попытался выломать дверь. И все это до тех пор, пока один из изгоев, охраняющих наши клетки не подбежал к чарователю и не ударил его электрошокером. Оружейник упал на пол и несколько секунд мучился от удара. — Вы все слышали, господа присяжные, — равнодушно проговорил старейшина. — Теперь время принять решение и определить дальнейшую судьбу Рогнуса Изгнанника. Присяжные перекинулись друг с другом парой слов. — Быть может вам нужно время? — уточнил Эрмунд. — Нет, — ответил гном-изгой в белой мантии. Он был весь седой — борода, волосы, усы. С виду даже не скажешь, что его тело изуродовано какой-то мутацией. — Мы приняли единогласное решение. — В таком случае озвучьте его. Оружейник уже пришел в себя, поднялся на ноги и схватился за прутья решетки. Старейшина продолжал щуриться от лучей, бьющих ему прямо в глаза. — Мы считаем, что чарователь мечей Рогнус недостоин нашей милости, — объявил гном. — Даже если сейчас он сказал правду о том, что скиталец убил одного из наших братьев, то магический кинжал, который он забрал у купидона говорит о том, что зависимость от зачарованного оружия никуда не делась. Рано или поздно мы вновь столкнемся с предательством. Пожертвовав сейчас одной жизнью, мы сохраним многие другие. Старейшина кивнул и ударил своим молоточком по специальной подставке. — Судом присяжных Рогнус Изгнанник приговаривается к смерти!Глава 14 Охотники на дракона
— Судом присяжных Рогнус Изгнанник приговаривается к смерти! — возвестил старейшина лагеря изгоев. Все, кто сидел на трибуне, кроме самих присяжных, встали на ноги и принялись аплодировать решению судьи. Я бросил взгляд на Рогнуса. На нем не было лица. Даже не усмиряемая злость сейчас исчезла с лика оружейника. Чарователь мечей как будто пытался понять, он спит или все это происходит на самом деле. — Ты уже пожалел, что привел меня сюда? — спросил я. Да, прошлое до сих пор давало о себе знать. Так и хотелось поделиться с ним какой-нибудь мудростью. Да не просто поделиться, а посмотреть в его глаза, когда он осознает, что был неправ. Такой молокосос, как этот Рогнус должен извлечь урок из произошедшего. Жаль у меня не было собственных внуков. Но если бы были, то я бы воспитал их как положено. Оружейник посмотрел на меня в ответ. На его лице наконец появилась какая-то эмоция. Это было отвращение. Отвращение, плавно перетекающее в злость. От бессилия изгой пнул по клетке и громко заорал. — Глупцы! Я привел вам того, кто убил одного из нас, а в ответ получил нож в спину! И кто здесь настоящий предатель, а?! Он рычал, словно только что заброшенный в клетку тигр, стремящийся на свободу. Старейшина Эрмунд лишь безразлично посмотрел на подсудимого и вновь поднял руку, чтобы все замолчали. Началась долгая речь о том, кто такие скитальцы, плавно переходящая к моей истории и персоне. — Дак ты вынес урок из произошедшего? — еще раз спросил я, используя длинную вступительную речь судьи, говорящем на фоне. — Чего ты до меня докопался, мерзкоед? — ответил оружейник. — Подумай лучше о том, как очень скоро сядешь на кол и станешь пугалом, призванным отпугивать путников от этого проклятого лагеря… — Я могу спасти тебя, — сказал я, даже не вслушиваясь в длинную реплику оружейника. — Спасти меня? Разве что тебя решат казнить иным способом и гильотину заест после того, как тебе отрубит голову. Тогда это даст мне возможность провести в этом гребанном мире еще какое-то время… — ухмыльнулся Рогнус. — Но у меня есть условие, — продолжал я, не слушая острых фраз изгоя. — Ты отдашь мне все мои вещи и расскажешь про меч. Если меня не устроят его магические свойства, то зачаруешь так, как я попрошу. — Можешь забыть про свои вещи. Очень скоро мой тайник обнаружат какие-нибудь волки и разворотят его. — А еще поможешь убить дракона, — продолжал я. — Дракона? Какого еще… — Ты согласен? Ответа получить не удалось. Судья уже смотрел в мою сторону и обращался ко мне: — Кайлан, скиталец с Закатных Гор. Ты признаешь свою вину? — Нет, — быстро ответил я. И к чему эти вопросы? Можно подумать, что если я признаюсь, то мне облегчат казнь. Если отсюда, по их мнению, все равно только один путь — на кол. Конечно, этот способ умереть — мучительнее. Но если так подумать, смерть есть смерть. Какая бы участь мне не выпала. — Что вы можете сказать в свое оправдание? — спросил старейшина. Ясно. Ни одного доказательства, что именно я убил отца Иссиды у них нет. Но если они захотят меня убить, то убьют. Пора переходить к делу и заканчивать эту клоунаду. — Старейшина Эрмунд, вы предоставляете мне слово? Судья кивнул. — В таком случае я хочу, чтобы Боги судили меня! — Что это значит? — понеслось по рядам. — Он хочет избежать наказания? Хочет требовать поединка с лучшим воином нашего лагеря? — Мы не живем по законам скитальцев, — Эрмунд пригладил свои длинные волосы. — Что такое Поединок Чести нам не ведомо. Вернее, то, зачем он существует. А этот Эрмунд много знает о жизни скитальцев. Пусть и притворяется, что это его особо не интересует. Наверняка изучал историю купидонов после того, как согласился клеймить всех бедных детей изгоев. — Я говорю про другой суд! — выкрикнул я, пытаясь перекричать толпу. Один из изгоев подобрал стойку с микрофоном, валяющуюся у клетки Рогнуса, и поднес ко мне. Я продолжил: — Вы можете обвинить меня в убийстве. Правда это или нет, навсегда останется загадкой, потому что все, кто по вашему мнению были причастны к тому инциденту уже сегодня могут умереть. Я же сейчас предлагаю вам свою жизнь без суда! — Что ты задумал, купидон? — спросил Рогнус. Я повернулся к оружейнику и безмолвно повторил свой вопрос. Согласен ли он на мои условия. Наконец чарователь махнул рукой и шепнул, что согласен. — Что ты имеешь ввиду, скиталец? — спросил судья. — У Червивого Дуба еще живет тот дракон, который докучает вам? Старейшина поморщился от неожиданности. От того, что я в курсе проблемы с чудовищем? А может быть просто вспомнил радиоактивную тварь. — Мы учимся жить с ним бок о бок, — нехотя ответил он. Лжет. Понимает, что я начинаю манипулировать. Но отказаться не сможет. Это все равно, что обречь будущих жертв дракона на верную смерть. Прилюдно отказаться от возможности избавиться от монстра. На такое не способен даже самый плохой правитель. — Отпустите меня на охоту, — произнес я. — Если у меня получится избавить вас от монстра, то вы снимите все обвинения! Если же дракон разорвет меня на части или…превратит в пепел — значит Боги решили, что я виновен! Вы, так или иначе, добьетесь своего! Изгои загалдели. Это дало время старейшине для того, чтобы задуматься. Взвесить все «за» и «против». — Наши лучшие воины погибли в бою с чудовищем, — низким басом наконец произнес он. — У такого юнца, как ты, нет шансов одолеть монстра. — Я скиталец. В Олимпусе нас учат бороться с чудовищами. Даже с такими свирепыми, как этот дракон. — настаивал я. — Скитальцы не частые гости в этих местах, верно? Когда подвернется следующий шанс избавиться от дракона? А если у меня не получится…В таком случае я все равно умру. Вы. Ничего. Не. Теряете. Эта первая часть моего плана. Будет глупо приговорить к смерти скитальца, который, итак, готов пожертвовать собой. Эрмунд точно должен согласиться. Да и эти присяжные. План безотказный. Не знаю только, хватит этого или придется упомянуть еще кое о ком. — Присяжные! — старейшина обратился к изгоям в белых мантиях. — Вы готовы предоставить шанс этому скитальцу избавить нас от напасти? Седой гном посовещался с другими присяжными и поднялся со своего места. — Мы принимаем предложение скитальца. Доказать вину в смерти Александра нам не представляется возможным. Только если строить обвинения на догадках и домыслах, которыми задурманил наши умы Рогнус Изгнанник. Пусть Кайлан с Закатных Гор отправляется на охоту, и Боги решат его судьбу. Старейшина перевел взгляд на меня. — В таком случае… — Но у меня есть одно условие, — перебил я. — Рогнус должен пойти со мной. — Это немыслимо! — воспротивился гном, извергая из себя мнение всех присутствующих. Я поторопился объясниться, пока гнев не заставил их поменять свое решение. — Вы хотите избавиться от дракона или просто убить нас всех?! — спросил я со злостью в голосе, чтобы показать свои несгибаемые намерения. — Ваши лучшие воины пали в битве с чудовищем. Я лишь прошу помочь мне победить вашего врага. Дать в союзники тех, кто, итак, обречен на смерть! Разве они будут не достойны жить на этом свете, если избавят вас от проклятья? Все замолкли. Над старым амфитеатром висит тишина. Именно на такой эффект я и надеялся, готовя эту речь всю последнюю ночь. — Союзники? — вдруг переспросил старейшина. — А? — я не совсем понял, что он имеет ввиду. — Ты сказал, скиталец, что просишь себе в союзники лишь тех, кто, итак, обречен на смерть. Ах, да. Это и есть заключительная часть моего плана, назревшая буквально перед началом суда. Убедить всех присутствующих — с этой задачей, как мне кажется, я вполне справился. А вот убедить самого старейшину, которым меня пугали всю дорогу, кто не попадя… Тут нужен козырь в рукаве. И он у меня оказался. — Да! Мне в союзники еще нужна та девушка-гонец, заключенная в карцере, в котором я провел последнюю ночь. Это все. Теперь и старейшина на крючке. Ну? Ты же готов на все, чтобы спасти собственную дочь, правда? Я лишь предлагаю освободить ее из вечной ловушки. И при свидетелях. Никто не решит, что грозный и несгибаемый Эрмунд, если он, конечно, таким является, сам дал слабину и выпустил собственное дитя из заточения. Все это капризы одного случайно оказавшегося здесь скитальца. — Ты предлагаешь отпустить Айлию. Одну из гонцов…место которым за Вратами Жизни, после того как они выполнят свою миссию? — Именно это я и предлагаю, — уподобляясь спокойствию старейшины, ответил я. Так. А вот с этим предложением на трибуне возникло много недовольных возгласов. Блин горелый. Не перегнул ли я палку? Они ведь могут и догадаться, что я манипулирую. Нужно срочно добавить пару слов. — Мне сказали, что такие, как Айлия, неуязвимы, ловки и быстры. Она может помочь мне в бою с драконом. — Она слепа и нема, — усмехнулся кто-то из изгоев, обычных зрителей. — Она не сможет ни спрятаться, ни привлечь к себе внимание монстра. Зрители в древнем амфитеатре зашлись хохотом. Старейшина оставался серьезным и непоколебимым. — У меня есть план. Но я не могу обещать, что она останется жива, — добавил я, чтобы снять с себя все подозрения окончательно. Старейшина прожигал меня своим взглядом. Пытался понять, что я замышляю. Прочитать мысли. Если бы он только знал, что все это я делаю исключительно из корыстных целей. Вернее, целей, которые важнее для школы охотников на чудовищ, чем для лагеря изгоев. — Что ж, — произнес наконец Эрмунд. — Слово за вами, господа присяжные. Вам нужно время на обсуждение? Гном, о чем-то переговаривается с другими изгоями в своем ряду. Наконец поворачивается к Эрмунду. — Да, нам нужно несколько минут, — произносит он. Мое сердце упало в пятки. Нехороший это знак, когда присяжные подумать решили. Неужели просьба с девчонкой их так сильно смутила? Может отказаться? Сказать, чтобы забыли про девчонку и отпустили нас с Рогнусом. Но тогда мнение старейшины может поменяться. Елки-палки! А что я хотел? Пан или пропал. Пока присяжные совещались, старейшина не отводил от меня взгляда все пытался понять мои мотивы. Как думаешь, Кай? Кранты нам или все-таки отпустят за драконом? — Зевс? — принялся оглядываться я. Гремлин забирался наверх по стойке для микрофона. Сел в пол-оборота к присяжным, свесив ноги вниз. — Давно ты здесь? — шепнул я себе под нос. С самого начала. Неужели ты так взволнован, что даже жажды не чувствуешь? Этот твой план… Хитро. Только вот девчонку ты зря приплел. Все итак бы согласились тебя отпустить. А вот теперь… Ты обязан выжить, Кай. Помнишь, что мы должны спасти Иссиду? Только теперь я обратил внимание на жжение в горле. И это не простая жажда, которую я испытывал от недостатка воды. Это была та самая зависимость. И микстуры-то под рукой нет. Как бы не сорваться в тот самый момент, когда меня освободят. Убийства изгоя у всех на глазах мне точно не простят. — Сам знаю. Но девчонка действительно может помочь, — ответил я на вопрос своего гремлина. — Чего ты там бормочешь? — вмешался чарователь мечей, который также, как и я ожидал вынесения вердикта. — Я не с тобой. — Ну, приехали. Если выживу, то отправлюсь на смертельную битву плечом к плечу с сумасшедшим… — Рогнус помотал головой. — Еще и оружие тебе магическое выдай. Ты со своими тараканами меня случаем не зарежешь на первом привале? Я хотел поставить изгоя на место, но присяжные закончили совещание. Удар в гонг привлек внимание всех присутствующих. Наступила тишина. — Наши мнения разделились, старейшина. Мы готовы голосовать, — произнес гном. Мое сердце заколотилось еще сильнее. — В таком случае… — медленно проговорил Эрмунд. — Кто из присяжных за то, чтобы отпустить Кайлана, скитальца с Закатных Гор, вместе с Рогнусом и Айлией в логово монстра? Четверо подняли руки. Елки-палки! Нет. Вот еще один. Пять. Пять. Точно. Не так уж плохо. Если, конечно, будут те, кто воздержался. А если все должны обязательно отдать голос? Значит я уже мертвец? Не дрейфь раньше времени, Кай. Мы не сдохнем. Просто возможно придется придумывать новый план. — Новый план? Как сбежать из карцера?! — не выдержал я и сказал громким шепотом, но тут же исправился и зашептал тихо. — Это тебе не тюрьма с внутренним двором и едой три раза в день. Если сейчас голосов против моего похода будет больше, то нас уже ничего не спасет. — Шесть избранных поддерживают идею скитальца, — возвестил старейшина. Я вздрогнул. — Как шесть? Перевел взгляд с Зевса и действительно насчитал шесть изгоев, поднявших руки. С облегчением выдохнул. Теперь точно не проиграл. Как сказал Эрмунд, его голос будет решающим. А голос старейшины, я кажется заблаговременно заработал. — Кто против плана скитальца? — спрашивает судья. Шесть других изгоев в белых мантиях поднимают руки. Поровну. Эрмунд вновь смотрит на меня. Выдерживает паузу. Все знают, что он будет за. Ведь на кону жизнь его дочери. Губы старейшины безмолвно двигаются. — Старейшина Эрмунд не может голосовать! — выкрикнул кто-то с трибуны. Остальные зрители тут же подхватывают эту идею. — Не может! — Нет! Седой гном заговорил, перебивая всех остальных: — Я согласен с избранными, старейшина. В этом деле есть ваша личная заинтересованность. Пусть решающим будет голос вашего преемника… Эрмунд поднял свои большие глаза на седого и твердо проговорил: — Нет. Присяжные вместе с некоторыми зрителями насупились и замерли в ожидании того, что он скажет после. — Я тоже пойду на охоту, — наконец басом пробарабанил он. — И сражусь бок о бок со скитальцем, своей дочерью и чарователем мечей. Амфитеатр вновь захватили сотни взбудораженных голосов. Этого не предвидел даже я. А почему гремлина никто не упомянул? Вам не одолеть без меня эту тварь. А я точно должен присутствовать в рассказах о победе над этим могучим монстром, если нам все-таки удастся это сделать… — Хорошая компания подобралась, — довольно проговорил Рогнус. — Со старейшиной у нас возможно даже есть шансы. — Тише! — оборвал я своих спутников. — Никто досих пор ничего не ответил. Мы ждем решения, я так понимаю, от того гнома? Седой вновь совещается со своими. Но Эрмунд, кажется, все решил. — Мы не можем этого допустить, — наконец произносит низкорослик — представитель присяжных. — Мы не можем допустить, чтобы старейшина лагеря рисковал своей жизнью. Решающий голос мы предоставляем Ругфару Светлейшему. Эрмунд тяжело вздыхает. Затем медленно бредет в центр арены и скидывает с себя черную мантию. Еще одна мутация. Или это наложенные чары? Несмотря на худощавость, руки человека с прожжённой щекой огромные. Не просто большие. Создается впечатление, что он давно ходит тягать гири и занимается исключительно этим. Должно быть этими руками он на многое способен. — Я иду защищать свой народ от монстра! — басом выкрикнул Эрмунд и оглядел всех зрителей в амфитеатре. Ты видишь это, Кай? Я думаю, он способен голыми руками задушить дракона, за которым мы охотимся. — Тише! — прервал бубнеж гремлина я. Старейшина продолжал: — Если кто-то против того, чтобы я шел, выходите на арену и остановите меня! Кажется, мы свободны. Уверен, даже среди этих изгоев, не найдется безумца, который воспротивится силачу. — Я не позволю рисковать своими жизнями больше никому! — не останавливался старейшина изгоев. — Если я не вернусь, значит новым главой лагеря станет мой преемник! Ругфар Светлейший. Он будет выполнять мои обязанности с этого момента. Но если мой поход все-таки увенчается успехом… То избранные больше никогда не будут страдать от проделок твари, которая поселилась близ нашего лагеря! Я надеялся на аплодисменты, но их не последовало. Изгои явно не поддерживали идею своего старейшины, но были вынуждены смириться с его уходом. — Освободите их! — громко проговорил Эрмунд указав на наши клетки. — Мы уходим охотиться на дракона.Глава 15 Как убить дракона?
План сработал. Более того, я обзавелся сильными спутниками. Только мне еще нужно понять, как убить тварь, на которую мы охотимся и как использовать возможности оружейника, бессмертной девицы и силача. Не говоря уже о своих способностях, которые и сам не до конца знаю. Мы выехали на следующее утро. Пикап, лишенный всех внутренних деталей, тащили три лошади. Только они были гораздо сильнее привычных парнокопытных и назывались дройлерами. Мы сидели внутри автомобиля с покрытыми инеем поднятыми стеклами, а Айлия находилась в клетке снаружи. В открытом багажнике. Девчонка одичала за годы, проведенные в одиночестве, и даже собственный отец не решился посадить ее с нами в салон. К тому же жуткий мороз за окнами нисколько не докучал ей. Через пару часов мы настигли тайника Рогнуса. Он достал из какой-то норы под деревом сундук и вернул мне мои вещи. Ружье, меч, кинжал и рюкзак, внутри которого, помимо всего прочего, был необходимый мне глоссарий. Я выпил одну из микстур и наконец смог избавиться от жажды и Зевса, который последние сутки приседал мне на уши. Теперь мы катились с большого склона, среди заснеженных деревьев к Червивому Дубу, у которого я и должен достать язык дракона, тем самым начав свержение Таариса с должности ректора Олимпуса. — Дак что умеет мой меч? — я сидел напротив чарователя и разглядывал рукоять клинка. Изгой протянул руку. Я позволил ему дотронуться до оружия. — Правильно помню… — ответил он. — Александр был слишком миролюбив, чтобы наделить клинок какими-нибудь эффективными магическими чарами. Этот меч лишает боли тело, пораженное им. — Лишает боли? — раскрыл я глаза. — Магия для пацифистов. Вроде бы убиваешь врага, а тот умирает и не чувствует ни-че-го. Просто тело перестает его слушаться и в какой-то момент убитый засыпает. Навсегда, конечно. — Разве нет ничего… получше? — с разочарованием в голосе спросил я. — Конечно есть, — Рогнус наконец отпустил рукоять, насытившись прикосновением к зачарованному оружию. — Все зависит от желания владельца и отката. Менее эффектные и эффективные способности требуют меньшего ухода за клинком. Однако, я могу зачаровать меч так, что после одного удара твоего врага разорвет на куски, словно он проглотил гранату. Однако тогда твой меч тут же треснет и не поможет тебе в бою с остальными противниками. Делать так стоит, если выходишь на поединок один на один. — Постой. А мы можем зачаровать клинок так, чтобы я убил дракона с одного удара? Рогнус отрицательно помотал головой. — Силу противника тоже нужно учитывать. Зачарованные доспехи, например, могут обесточить клинок. Магии может не хватить, если монстр огромен. Для того, чтобы зачаровать оружие нужно точно понимать — с кем сталкивается его владелец, каких размеров его обычные противники, как их много и другие детали. Я посмотрел на затылок старейшины, молча сидящего на переднем сидении и управляющего нашим средством передвижения. Удостоверился, что он не участвует в беседе и шепнул: — Ты обещал зачаровать мой меч. Что посоветуешь? Может есть…какой-то буклет со списком рун? Рогнус громко рассмеялся. — Может тебе еще на электронную почту предложение выслать? Я неестественно улыбнулся в ответ. — Ладно, — наконец успокоился он. Сделал паузу. Достал из внутреннего кармана своего плаща портсигар. Затем трубку. И принялся высыпать табак из старых папирос в чашу. — Обсудить можем сейчас, — произнес оружейник. — Но зачаровать я его смогу только когда вернемся в лагерь. — Когда вернемся в лагерь?! — А как ты хотел? Это тебе не фокусы с картами показывать. Для качественного колдовства нужно время. Как-нибудь справимся этим мечом. По крайней мере, облегчим жизнь дракону. Пусть бедняга думает, что просто засыпает, когда мы будем разделывать его на куски. Вот елки-палки. А я надеялся, что зачарованное оружие поможет мне одолеть монстра… Придется выкручиваться без этого. — Дак какие есть варианты чар? — спросил наконец я. — Ты скажи чего хочешь, а я скажу смогу так зачаровать твой меч или нет. Ты на монстров охотиться будешь или есть идеи поинтереснее? — Согласно кодексу скитальцев… Пока чудовища есть в этом мире, я должен их убивать. — Кодексу? А ты сам-то чего хочешь? Жить по законам это, конечно, хорошо, но не нужно забывать и про свои желания. Не все законы могут быть справедливыми в конце концов. Рогнус обернулся и намекая посмотрел на Эрмунда, который, кажется не обращал на нас никакого внимания. Может в словах оружейника и есть крупица истины. Только за последние дни у меня была возможность несколько раз усомниться в кодексе скитальцев. Но нельзя терять веру. В кого превратятся купидоны, если не будет свода правил, которому они должны следовать? Или может изменение старого кодекса все-таки мудрое решение? — Ладно, — Рогнусу надоело ждать моего ответа. — Убивать монстров, значит убивать монстров. Но тварей одновременно может быть много, верно? Я бы посоветовал наложить на клинок отравление или жгучую боль… Чтобы противников догоняло после того, как ты их ранишь. Да и откат у такой магии небольшой. До нового сражения меч вполне будет успевать восстанавливаться. Изгой открыл окно в автомобиле, вставил трубку себе в рот и прикурил. — А из необычного что есть? Вот вроде этого…лишения боли. Только…более эффективное? — Остолбенение, например. На пару секунд. Чтобы не сильно убийственно для клинка было. Но вполне даже эффективно. Ранишь врага, он замирает и у тебя появляется пара мгновений на то, чтобы его добить. — Вполне… — покачал головой я. — А можно эти способности…совмещать? — Нужно экспериментировать. Дело не быстрое, я же говорю. Нужно учитывать стойкость клинка, эффективность, мои силы тоже не безграничны. Давай так. Если мы выживем, я наложу на твой меч лучшие чары, которые только применял в своей жизни. Учитывая все твои потребности. А сейчас просто сделай так, чтобы мы забили этого чертового дракона и вернулись в лагерь, где меня наконец-то простят. — Об этом речи не было… — вдруг послышалось с водительского сиденья. Говорил Эрмунд. — Че? — небрежно переспросил чарователь. — Тебя отпустили только для того, чтобы ты помог справиться с драконом, — спокойным, как всегда, голосом проговорил старейшина. — В касте избранных тебе больше нет места, изгнанник. — То есть я сейчас своей шкурой рисковать собрался по доброте душевной? — недовольно спросил оружейник. — У тебя нет выбора. Только попробуй сделать что-нибудь, что заставит меня подумать, что ты решил сбежать…Я убью тебя на месте. Эрмунд обернулся и посмотрел на чарователя своими черными глазами. — Но если мы одолеем монстра, то я сделаю вид, что не заметил, как ты уносишь свой трусливый зад куда-то в гущу леса… — добавил он. Ну хоть какая-то мотивация для изгоя выжить. Зачем Рогнусу так надо вернуться в тот лагерь? Почему он так рвется туда? — Скоро приедем. Еще пара километров, — добавил Эрмунд и вновь отвернулся к дороге и встряхнул вожжами, протянутыми сквозь выбитое лобовое стекло. Чарователь зло сплюнул табак с языка в окно. Я достал из рюкзака глоссарий. Пора узнать, что за чудовище ждет меня у Червивого Дуба и как его одолеть. Тяжелый кожаный переплет. Четверть этой увесистой книги я уже изучил в Олимпусе. Но вот до дракона дело так и не дошло. Все чудовища тут расположены по алфавиту. Гадюка… Гнилозуб… Гремлин… Тут даже описаны гремлины скитальцев и как их убивать! Вернусь к этому потом. Вот! Д. Дракон… Заметка не такая как обычно. Не структурирована. Это записки Таариса, первого и единственного в мире скитальца когда-то убивавшего дракона. Не думал, что старый ректор меня чему-нибудь научит. Вернее, что я захочу чему-то научиться у него. Ну да ладно. Выбор у меня не большой. Читаю. «Драконы. До недавнего времени считались мифическими существами. О них упоминается во многих легендах и рассказах, но до ядерной катастрофы доказательств их существования не было. Я сам впервые повстречал одного из таких, после очередного взрыва ядерной бомбы в Горах Затмения. Полагаю, что взрыв освободил проход. Или пробудил могучее существо. Оно взмыло вверх близ бомбоубежища шестьсот восемнадцать и тогда я впервые увидел его. Взмах исполинских крыльев смог затмить солнце…» — Когда именно появился дракон? — я поднял глаза с фолианта. — Год назад, — ответил Эрмунд не отводя взгляда от дороги. — Были какие-то взрывы? Что-то, что могло пробудить существо? Может быть просто громкие звуки? Старейшина задумался. — Не припоминаю, — наконец ответил он. — Монстр появился неожиданно. Он напал на один из наших отрядов. Тогда погибли все избранные, которые патрулировали окрестности. После этого чудовище стало периодически прилетать и забирать наш скот. — Дракон больше не нападал на…избранных? — По крайней мере, мы не находили трупов. Хм. Читаю дальше. «О драконах известно крайне мало, так как это первая и единственная особь с которой мне довелось повстречаться. После того, как я впервые увидел крылатого ящера, я начал охоту за ним. Монстр есть монстр и я должен был выследить его и убить. Это долг каждого скитальца. К тому же, это произошло во время прохождения мной Пути Очищения. Этот дракон решал мою судьбу. Либо я должен был стать его жертвой, либо он моей. Согласно кодексу, третьего не дано. Однако ждать пришлось долго. Монстр не появлялся до тех пор, пока очередной взрыв не привлек дракона к руинам деревни недалеко от места его пробуждения. И тогда схватиться с ним мне не удалось. Улетел. Но я кое-что предположил и в последствии это предположение оказалось верным. Драконов привлекают зоны повышенной радиации. И его появление в местах, пострадавших от ядерных взрывов, совсем не совпадение. Тогда я принялся исследовать все ближайшие зоны, на которых датчик, измеряющий радиационный фон зашкаливал.» — Радиация? — я вновь уставился на старейшину. — У Червивого Дуба радиоактивная зона? — В той местности самый низкий уровень радиации, — ответил Эрмунд. — Поэтому мы и построили лагерь в этой части материка. — Ничего не понимаю, — я уставился на набросок рисунка дракона, рядом с надписями Таариса. — Тут написано, что драконов привлекают места повышенной радиации, а вы говорите, что там самая чистая зона. Да и кроме одного патруля монстр совсем никого не убивал. Разве что скот похищал… Странное какое-то чудовище. — Разве много драконов прежде встречалось тебе, мальчик? — Да вот только один… — ответил я. Мальчик? Хм. Знал бы он, что я старше его раза в два. — В таком случае делать выводы о всех подобных чудовищах неправильно. Чтобы создать правило нужно сперва убедиться в его постоянстве. Способа, каким убили эту тварь, вполне хватит, чтобы благополучно завершить нашу миссию. А это наша основная задача. Я молча согласился и перешел к заголовку «уязвимые места». Снова забегал глазами по заметкам Таариса, который однажды уже побеждал дракона. «Я обыскал все зоны с повышенной радиацией вокруг Гор Затмения и наконец обнаружил монстра. Дракон обосновался на старой разрушенной атомной электростанции. Он снес туда всю добычу и спокойно спал среди старых разрушенных бетонных стен. Я, как и подобает скитальцу, запасся микстурами и вступил с ним в схватку. Наш бой продолжался несколько часов. Только щит гремлина спасал меня от смертельных ранений. Пламя, вырывающееся из пасти дракона, превращало в пепел все, что попадалось на его пути.» Я поднял глаза от гримуара. Ага, как же! Щит гремлина спасал его многократно. Уверен, в победе не маленькую роль сыграло Кольцо Тьмы. Просто о таком не напишешь в глоссарии для скитальцев. Ведь никто не должен знать, что это за кольцо и откуда оно взялось. Я нащупал в своем кармане Кольцо Света, успокоился от того, что оно на месте и принялся читать дальше. «В итоге я был ранен. Еще мгновение и я мог умереть, проходя Путь Очищения. Но мне удалось сбежать. Каким-то чудом я преодолел страх трусости, который вселяют в каждого скитальца и отступил. Победить монстра в открытом бою невозможно. Это точно. И если кто-то когда-то решит проверить правильность моих слов и сразиться с драконом… Уже с этого момента я буду считать вас мертвецом.» Автомобиль подскочил на кочке и меня вновь выкинуло из статьи про дракона. — Что там написано? — поинтересовался Рогнус. — Пока только то, что в открытом бою победить дракона невозможно, — я вновь опустил глаза на страницы глоссария. — Стало быть мы на собственные похороны спешим? — продолжал болтать Рогнус. — Эй, Эрмунд. Езжай помедленнее. Этот купидон говорит, что победить дракона невозможно! Может хоть заедем в какой бордель? Почувствуем вкус жизни напоследок. Чего уставился? Еще что-то вычитал? Пока чарователь говорил, я узнал, как Таарис убил дракона много лет назад. — Ну говори уже. Не томи. А то у меня аж зудеть в одном месте начало от интриги, которую ты тут повесил. — Александр не пацифист, — пробормотал я. — Чего? — Лекс, которому принадлежит этот меч… — я бросил взгляд на клинок, лежащий рядом на сидении. — Он зачаровал его на лишение боли специально. Александр хотел избавиться от дракона. Я раскрыл глоссарий и протянул его Рогнусу. — Скиталец, который убил дракона, принадлежал к факультету убийц, — говорил я. — Ну или, по крайней мере, владел техникой бесшумного передвижения. Он заговорил свой меч, на лишение боли, затем вернулся в логово монстра подкрался к спящему дракону и пронзил его тело такое количество раз, пока чудовище не истекло кровью и не умерло во сне… Эрмунд резко остановил коней. Меня выкинуло вперед, но я тут же сел обратно на свое место. — Приехали, — проговорил старейшина. Теперь я понимаю. Александр направлялся вовсе не в Олимпус, когда стал моей жертвой на той заправке. Он прочитал статью Таариса и охотился на дракона. Возможно, чтобы уберечь Иссиду от схватки с монстром. А может это было еще до того, как она ушла в школу охотников на чудовищ. — Дак вот зачем тот эльф просил меня заговорить оружие именно таким образом… — произнес оружейник, перелистывая страницу глоссария. — Таарис зачаровывал меч у тебя? — удивленно спросил я. — Все свои клинки, если быть точным. Я много лет остаюсь единственным чарователем в окрестностях, — самолюбиво произнес Рогнус. — После той его просьбы, я подумал, что эльф свихнулся. Но сейчас прочел это и теперь…восхищаюсь им. Зачем тратить силы и рисковать собственной жизнью, когда можно включить голову и придумать вот такой план! Зачарованный клинок и зелье бесшумного передвижения. Как написано тут, это все, что нужно, чтобы завалить тварь, которая терроризирует наш лагерь уже год. А как написано! У всех живых существ есть одна слабость — сон. Лучше и не скажешь! — Зелье бесшумного передвижения… — проговорил с водительского сидения Эрмунд и обернулся ко мне. — Ты умеешь готовить его, скиталец? — Да… — ответил я. — Это один из самых простых рецептов. Мы баловались такой настойкой, чтобы проходить по общежитию после отбоя. Я помню ингредиенты наизусть. — Вот и отлично, — проговорил сдержанно старейшина и отстегнул ремень безопасности. — Меч у нас есть. Осталось сварить зелье. Кто из нас пойдет убивать дракона? — Я пойду, — сразу ответил я. Мне нужен язык монстра. Не доверю никому кроме себя приблизиться к чудовищу, пока нужный ингредиент не будет в моем рюкзаке. — Ничего против не имею, — отозвался Рогнус. — Только свари этих зелий сразу несколько штук. На случай, если по какой-то причине тварь проснется в самый ответственный момент и откусит тебе голову. — Хорошо, — я забрал глоссарий у изгоя и положил обратно в рюкзак. — В таком случае мне необходима ваша помощь. Я поставлю зелье вариться, но мне нужны некоторые ингредиенты для него. — Не думал, что смертельно-опасная миссия закончиться собиранием цветочков, — явно довольный исходом охоты ухмыльнулся оружейник, открыл дверь, вышел из машины и принялся разминать тело. — Говори, какие травы тебе нужны. Пойду прогуляюсь. — Кому-то придется вернуться в лагерь, — остановил оружейника я. — В это время года не растет нейросыпь и одуванчики. Но высушенные вполне подойдут. У любого алхимика должны быть. — Отвяжу одного дройлера и вернусь в лагерь, — сказал Эрмунд. — Мне нужен полный список того, что нужно. Не хочу возвращаться второй раз. Плохая это примета. Старейшина нашел в бардачке старый блокнот. Я вырвал из него лист и написал два списка. Один Эрмунду, полный, второй Рогнусу, состоящий из того, что можно найти в лесу и уже сейчас добавлять в зелье, чтобы не терять времени. Все. Кажется, последний шаг и язык дракона будет в моих руках. Можно будет возвращаться в Олимпус и помогать Архиусу ставить все на свои места. Как только мои спутники покинули меня, я пошел в лес и набрал хвороста. Искать пришлось долго. Вернее, возвращаться. Следы замело, и я слегка заблудился. Нашел обратную дорогу только по зазубринам на коре деревьев, которые сам же до поры до времени оставлял. Пока не забылся. Надо с этим аккуратнее быть. Хотя предмет из Олимпуса, на котором нас учили ориентироваться на местности, неплохо так помог. Когда я вернулся к машине невольница в клетке крепко спала. Ее разбудил треск горящего хвороста, из которого я развел костер. Я повесил котелок над огнем, налил в него воду из пожелтевшей пластиковой бутылки. — Не нравится мне все это… — проговорил я, перемешивая основу для эликсира, в которую теперь вливал специальное алхимическое масло. Узница в клетке кротко простонала, предлагая поделиться с ней тревожными мыслями. До сих пор в голове не укладывается, как она почти голышом тут не мерзнет. Меня даже передернуло от этих мыслей. Как будто сам в одной майке стою. — Дракон этот… Совсем не похож на того, которого убивал Таарис, — заговорил я. — И радиации тут нет. И из изгоев он только один отряд убил. За целый год. Живет себе вполне мирно и никого не трогает. Кроме скота… Не знаю, Айлия. Все больше я в кодексе скитальца сомневаться начинаю. Вот есть дракон. И я должен его убить. Потому что так надо. Мир наш от всяких тварей избавлять. Но, с другой стороны… Может он и не чудовище вовсе. И сам я не больше, чем обычный охотник, который даже не ради пропитания охотиться. А ради чьей-то идеи, крепко застрявшей в голове… — Эй, купидон! — послышалось из леса. — А вот и Рогнус вернулся. Я повернулся к лесу и увидел изгоя, держащего в своей руке зачарованный лук, святящийся в темноте магическими рунами. — Дракон-то не простой, мать его! — взволнованно проговорил оружейник. — Я знаю откуда он появился. Нельзя его убивать, Кай…Глава 16 Настоящий монстр
— Нельзя убивать дракона? — я чуть не опрокинул котелок, из которого вся основа для зелья могла пролиться на огонь. — Что за привычка переспрашивать? Рогнус забросил лук внутрь автомобиля, на котором мы приехали. — Почему нельзя убивать дракона? — по-другому поставил вопрос я. Я не могу…не убить дракона. Язык монстра нужен мне для того, чтобы снять чары с Архиуса. Аргумент чарователя должен быть железным, чтобы я отказался от этой идеи. Хотя…меня ничто не остановит. Нет других вариантов. Слишком многое поставлено на кон. — Я нашел этот лук там, — Рогнус указал в том направлении, откуда пришел. — Он оказался магическим. И рассказал мне одну очень интересную историю. — Теперь твоя очередь вешать интригу, да, Рогнус? — хмыкнул я. — Ну должен же я отыграться. Оружейник ухмыльнулся и подошел ближе к клетке, в которой сидела Айлия. Протянул ей кисть неизвестных мне ягод. Невольница тут же схватила их и принялась жадно есть. — Дракон заколдован, — наконец сказал чарователь. — Заколдован? — Ну вот опять эти твои вопросы. Надо научиться не обращать на них внимания, — изгой махнул рукой. — В общем, лук принадлежал одной девушке. Она из избранных. Подожди. Не хочу ничего упустить. Оружейник подошел к машине, взял лук и руны на оружии и кистях его рук засветились. — Ее зовут Тайла. Эльфийка. Ей чуть больше пятидесяти лет. Можно сказать только-только отпраздновала совершеннолетие. К слову, этот лук зачаровывал не я. Это сделал один эльфийский шаман несколько тысячелетий назад. Оружие передавалось из поколения в поколение, пока наконец не досталось Тайле от ее…бабки? Да, старуха скорее всего была ее бабкой. История про то, как она стала одной из нас не будет тебе интересна. Эти подробности я опущу. Но вот дальше начинается самое занимательное. Я подошел поближе, чтобы поднимающийся ветер не заглушил ни одного слова оружейника. — Тайла была охотницей в лагере у Зараженных Холмов. А еще собиралась выйти замуж за Ондара Окрыленного. Это один из эльфов из того же лагеря. Лесничий. — Можешь опускать также детали всяких любовных интриг? Ты даже не представляешь как высоки ставки на голову этого дракона. Мы же не спектакль пришли сюда смотреть. — Н-е-е-е-т, купидон. Это очень важная часть истории. Так что напряги слух и наслаждайся романтикой народа изгоев во всей красе. — Мои вопросы только растягивают твое удовольствие от этой самой интриги, да? Ладно. Я, так и быть, помолчу. Ну давай, что там со свадьбой этой Тайлы? — Ондар Окрыленный был не единственным воздыхателем нашей охотницы. Сын старейшины Эрмунда, Йогфар тоже желал прекрасную девицу, не изуродованную меткой, а лишь слегка потрепанную мутацией… Ага. В метку, стало быть, не все изгои верят. Может быть есть шанс, что не все согласились отдать своих детей Таарису… — Что было дальше? — поторопил я изгоя, сделавшего длинную паузу и наслаждающегося контактом с магическим оружием. — Йогфар домогался до нее. Но был связан по рукам и ногам. Потому что является сыном старейшины лагеря. А это, знаешь ли, позор на весь род. Быть уличенным в домогательствах. Но надо отдать Тайле должное. Нашей охотнице удавалось держать спесивого юнца на расстоянии. — Удавалось? — Ага. До последнего дня. Вечера накануне свадьбы. Тогда Тайла пошла на охоту, но там ее ждал сюрприз. Йогфар и отряд изгоев, служащих его папаше. Но это еще не все. Мальчонка прихватил с собой жениха и поклялся убить его у нее на глазах, если она откажется разорвать помолвку. Вот елки-палки… Очередная история из этого проклятого мира. Я наслушался их здесь уже вдоволь. Какое отношение все эти разборки имеют к тому, чем занимаюсь я? Клянусь, я решу вопрос с Таарисом и больше носа не высуну из Олимпуса до конца обучения. — Какое отношение вся эта история имеет к дракону, Рогнус? — нервно спросил я. — Из-за твоих баек я чуть не забыл добавить в котел лист травоядника. Я спохватился, глянув на секундомер своих командирских часов и добавил следующий ингредиент. Травоядник рос в любое время года. И везде. Я легко нашел торчащее из снега растение под ближайшей березой. — Самое прямое отношение, мерзкоед, — чарователь вновь принялся за свое. — Тайла не согласилась. Она убила одного из подонков выстрелом из вот этого лука прежде, чем перерезали горло ее суженому. Саму охотницу смертельно ранили. Хотя пацан думал, что убил ее. Я имею ввиду, сына Эрмунда. Конечно, он расстроился. Но подбрасывая тела убитых в логово волков, он не проверил у них пульс. А надо было. Потому что охотница еще дышала. Ни одну из вещей убитых не забрали. Хотели все подстроить так, как будто влюбленные сами забрели к волкам на очередном романтическом свидании. Поэтому лук с Тайлой и был до конца… — Дракон здесь причем, Рогнус? Почему ты сказал, что монстра нельзя убивать? — Потому что дракон это и есть Тайла, мать твою! — выругался оружейник глаза которого были закатаны под веки и смотрели драматичную историю. — Девчонка очнулась со смертельными ранениями, когда волки глодали ее суженого. Ревет, но пытается сдержать стон. В ужасе ползет прочь. В этом момент уже не хочет умирать. Она жутко злится и клянется отомстить Йографу. Но для этого ей нужно выжить. Проползает вглубь пещеры и проваливается в какой-то древний эльфийский храм. Тут десятки эльфийских символов на стенах. Голубая кровь, вытекающая из ее ран, почему-то светится и благодаря этому, Тайла может рассмотреть рисунки на стенах. Тут много разных изображений. Животные, существовавшие когда-то и существующие до сих пор. Чудовища. Она подползает ближе к дракону, изображенному на стене. Тяжело дышит и долго вглядывается. Прикасается к символу, нарисованному рядом со змеем, и вся пещера озаряется ярким белым слепящим светом. Теперь лук лежит на земле. Вижу огромные лапы дракона, который размахивает крыльями, готовясь взлететь. Он хватает своими острыми когтями оружие охотницы и уносится прочь. Лук выпадает из его когтей, когда он пролетает над этим лесом. Идет время и вот наконец появляюсь я. И нахожу его. Молчание. Тишина. Звери, проснувшиеся в чаще с наступлением сумерек, начинают вести себя все более вызывающе. Я не могу проронить и слова. Собираюсь с мыслями. Произношу. — Ты хочешь сказать, что…этот белый свет и есть момент превращения Тайлы в драконицу? — медленно спрашиваю я. — Не хочу сказать, а говорю, — бросает изгой. Вот почему дракон ни на кого не нападал весь тот год! Вот почему этот…монстр не обитает в местах повышенной радиации. Потому что это и не дракон вовсе. А тот отряд? Возможно, это те подонки, которые и убили Тайлу. Охотница просто мстила за себя и своего суженного. — Нужно найти способ расколдовать девчонку, — перебивает мои мысли Рогнус. — Расколдовать девчонку… — медленно выдавливаю из себя я. — Ну да. Понимаю, что это муторно, когда можно просто подкрасться к ней и грохнуть. Но послушай, Кай. Мы должны показать всем в моем чертовом лагере, что справедливость существует. Нужно расколдовать девчонку и пусть она даст показания против сынишки Эрмунда. Если они не верят мне, то ей точно поверят. — Ты делаешь это не из-за охотницы, — заключаю я. — Только давай без нравоучений, — изгой махнул рукой в мою сторону. — Скитальцы борются против чудовищ, верно? Так говорит твой кодекс? Тогда расколдуй девку и избавь мир от твари. Какая разница чего добиваюсь я? Прощения. Ты прав. Что плохого в том, что я ищу способ вернуться в родной дом? — Ладно. Хорошо… Ты прав. Прав… — Тогда чего стоишь? Что делать будем? Может разбудим ее и попытаемся поговорить? Молчу. С одной стороны, я могу сделать вид, что не слышал этой истории. Эрмунд вернется, мы свяжем оружейника, и я заработаю вечное признание старейшины, который наверняка и отправился сюда только потому, что знал всю эту историю и теперь просто хочет защитить сына. Это будет гнусный поступок, но…по крайней мере, я спасу жизни всем, кроме превращенной в драконицу эльфийки. В другом случае, где искать еще одного дракона, чтобы вернуть к жизни Архиуса? Пожертвовать старым магом ради справедливости? Кому это выгодно? Чарователю мечей, который оглушил меня и отвез на верную смерть? Или встать на сторону оружейника? Вернуть эльфийку в мир, где у нее никого не осталось? Разве это будет правильным выбором? Почему я должен винить себя за то, в чем невиновен. Может быть остаться в стороне и смотреть, как старейшина изгоев и изгнанник из клана разбираются между собой? Ждать победителя, просто плывя по течению. Уж в этом случае точно я буду не при делах. Обычный прохожий, оказавшийся на обочине, когда два автомобиля столкнулись на дороге. Кто обвинит такого как я, просто переходящего дорогу в неположенном месте? Нет. Нет. Мне нужен этот чертов язык. Без него все, что я сделал в последнее время будет напрасно. Да, кодекс скитальца оказался вовсе не идеальным. Но кто я такой, чтобы решать это? Опытные и пожившие купидоны должны разобраться между собой и принять верное решение. Архиус и Таарис. И если я сдамся, их встречи уже никогда не произойдет. А она нужна всем! Мне, Другзу, Огле. Минай, которая, возможно, прямо сейчас на поле боя рискует своей жизнью, защищая чужие интересы! Разве жизнь той, которая, итак, была почти мертва, на чаше весов тяжелее жизней всех тех, кто дорог мне? — Долго молчать будешь? — оружейник толкнул меня в плечо. — Эрмунд должен был вернуться уже час назад. Нельзя терять время. Мы должны его опередить. — Час назад? — с большими от удивления глазами переспрашиваю я. — Ну да, — отвечает оружейник и моя мысль тут же догоняет его. — Твою мать! Чертов изгой отправился к дракону без нас! Я заглядываю в машину. Меч Александра пропал! Рогнус бросает лук, и мы тут же бежим в сторону Червивого Дуба, возвышающегося над остальными деревьями в этом лесу. — Постой! — останавливаюсь я спустя время и кричу вслед убегающему от меня чарователю клинков. Изгой оборачивается и недовольно кричит в ответ. — Какого черта? — Нам нужна девчонка! Дочь Эрмунда! Если он не успел прикончить драконицу, то мы сможем использовать ее в качестве заложницы. Вернись за Айлией! А я побегу к дубу и попробую остановить старика! Запыхавшийся изгой коротко кивает. — Ты прав, прав. Я скоро. Пробуди дракона, если это будет необходимо. Я кивнул в ответ. Рогнус развернулся и побежал обратно. Я дождался, когда он скроется за деревьями и не торопясь, пошел в сторону Червивого Дуба. Нет, я до сих пор не решил, как поступлю. Но время, которое у меня появилось после того, как я отправил оружейника обратно, поможет принять решение. Может быть я задержу Эрмунда, если он еще не успел убить охотницу. А может позволю ему сделать задуманное, пока изгой не настиг нас и не пробудил дракона. Елки-палки! Может Эрмунда там все-таки нет? Может драконица еще жива и мое решение действительно повлияет на судьбу всех собравшихся в этом проклятом лесу? Я на месте. Болотистая почва под ногами. Испарения нависают туманом над, итак, покрытой сумерками местностью. Сложно разглядеть что-то на расстоянии десяти метров. Звуки издает только бурлящая жижа под ногами и газы, проходящие сквозь землю, которая по какой-то причине не замерзла в такой холод. Применяю слух скитальца. Слышу быстрое сердцебиение. И еще одно. Медленное и спокойное. Это Эрмунд крадется к спящей охотнице. Как пить дать. Не понять только насколько они близко находятся ко мне и друг к другу. Может быть дракон уже истекает кровью? Просто не знает этого и продолжает спокойно спать. Елки-палки… Если я пойду дальше, то пробужу Тайлу. Хочу ли я это сделать? — Зевс! — твердым и уверенным шепотом призываю гремлина. Бес очутился прямо передо мной. Учеба не прошла даром. Теперь я тебе понадобился, да? — Времени нет, Зевс. Ты должен мне помочь. Чувствую, как колотятся сердца неподалеку. М-м-м. Помогу, если… — Отправляйся в свое измерение… — начинаю говорить я, не дослушивая гремлина. — В школе говорили, что купидоны с каждым съеденным сердцем монстров получают какую-то способность. Отправляйся в свое измерение и узнай у других хозяев печати, как я могу использовать эти способности. Когда я съел сердце Изорбуса Трехтелого что-то точно произошло. Я хочу знать что. И как это использовать. Напряжен ты как-то, Кай… — Ступай! — прошипел я и гремлин тут же испарился. Это…я сделал или Зевс сам ушел? В экстренных ситуациях обычно открываются новые способности. И прежние навыки становятся еще лучше. Если Архиус говорил правду и я могу владеть способностями купидонов со всех факультетов, то… Быть может, сдвинувшись с места я не издам не звука? Может быть как убийца смогу подкрасться к дракону? Я не успел угнаться за своей мыслью, как гремлин вновь очутился передо мной. — Зевс? Так быстро? Спасибо Его Величеству Интернету! И времени, по разному текущему в наших измерениях. Гремлин наигранно поклонился. — Что ты узнал? Пришлось очень сильно покопаться… Такие данные содержаться только на закрытых теневых сайтах. — Я понял, что ты потрудился, — процедил я. — Говори уже. Ладно, ладно. В общем, все очень даже логично. Когда купидон съедает сердце убитого, вместе со всеми компонентами, содержащимися в органе, которые помогают заглушить жажду, он получает еще и память жертвы. Причем неважно. Память это тела или мозга. К примеру, убив Заражога, ты станешь более ловким… А-а-а! Вот почему убив того Крокожуя в Гильдрисе ты стал менее деревянным. А я-то думал, что все это эффект обучения в этой школе охотников на чудовищ… Я вспомнил всех, чьи сердца достались мне за время, проведенное в этом мире. Крокожуй в Гильдрисе, после того как мы на крыше небоскреба попрощались с Хашей. Сердце Изорбуса Трехтелого. Кутанница из замка на холме. Вероятно, микстуры производят меньший эффект… Но наверняка после встречи с изуродованной мутацией эльфийкой в замке я стал еще сильнее. Но не это сейчас важно. — Как пробудить во мне память сиамских близнецов? — обратился я к Зевсу. Времени совсем мало. С таким темпом и Рогнус успеет догнать меня. Я прочитал про любую вещицу, когда-либо принадлежавшую бывшему владельцу…сердца. Ты случайно не прихватил что-нибудь в чертогах орков? Может быть что-то такое помогло бы… — Кольцо! — обрадовался я и тут же нащупал артефакт в кармане джинсов. — Кольцо Света. Изорбус Трехтелый выковал его. Если твоя теория верна, Зевс, то… Я достаю кольцо и больше не слышу того, что происходит вокруг. Мое внимание приковано только к древнему артефакту. Всматриваюсь в него. Болото на заднем фоне сменяется пылающим огнем в Чертогах Вечности. Мои пальцы больше не эльфийские или человеческие. Огромные сарделины, принадлежащие оркам, между которыми зажат перстень. И вот я уже смотрю сразу шестью глазами. Подхожу к наковальне и кладу на нее кольцо. Я все вспомнил. Ну? Получилось? — Получилось… — отвечаю Зевсу и надеваю кольцо на средний палец правой руки. — Чтобы кого-то спасти, кто-то из нас пятерых сейчас должен умереть. Я бесшумно ступаю вперед. Каждое мое движение теперь аккуратно и незаметно. Я словно стал призраком. — Кольцо и есть печать, Зевс. Неважно Тьмы оно, или Света. Только если печать на теле купидона забирает свое невыносимой жаждой, то перстень принимает долг только душами… Печать? Ты хочешь сказать, что с помощью этого кольца теперь ты всемогущ? Не знаю как это менее пафосно обозвать… — Надевая артефакт, я могу быть сильным как мечник, ловким и бесшумным, как убийца…Даже магия доступная купидонам с факультета волшебников и боевых магов подвластна мне, — я иду среди деревьев, прислушиваясь к биению сердец и очень тихо объясняю Зевсу, что вспомнил. — Только обычной микстурой тут не отделаться. Я должен отдать душу кольцу в самое ближайшее время. Если я никого не убью, то артефакт заберет мою жизнь. Именно поэтому моя рука чернела, когда я использовал перстень. Именно поэтому, когда в замке я надел кольцо и позволил гремлину вселиться в кутанницу, оно не убило меня. Отрубив голову бестии, я утолил жажду артефакта, насытив его очередной душой. — Сейчас я использую силу кольца, чтобы бесшумно подобраться к Эрмунду и драконице… Я бросил взгляд на руку. Пока она только слегка покрылась чернотой. — И если я кого-то не убью, то умру сам… Час от часу не легче… Был ли у меня вариант, чтобы в живых остались все? Эрмунд, Рогнус, Айлия, Тайла, бедная девушка, потерявшая все в этом мире. Наверное, был. Но теперь нет. Теперь я буду обязан выбрать сторону и сам вершить суд. Или умереть. За тобой один должок, Кай. Делай что хочешь, но ты должен убить… Я прогнал гремлина. Одной силой мысли. Артефакт наделил меня такой властью, что кажется теперь я могу сам вызвать Таариса на поединок и одолеть. Ну, конечно. Его кольцо также могущественно. Нужно умерить пыл. Что это? Кажется, пришел. Вот и дракон…Глава 17 Семейные узы
Он такой, каким я себе его и представлял. Черный, с блестящей в лунном свете чешуей. Беззаботно спит, с каждым выдохом выпуская пар из огромных ноздрей. Свернулся клубочком, словно изнежившийся на солнце кот. Тайла нашла покой. Здесь, у Червивого Дуба. Среди болот, где никакая зависть не достанет ее. Только вот есть кое-что сильнее зависти. Отчаянье… Присматриваюсь. Эрмунд выходит из-за крыла дракона. Встает тому прямо на лопатки. Заносит меч. Я по инерции поднимаю руку. Он останавливается. Смотрит куда-то за мою спину. Оборачиваюсь. Рогнус стоит позади меня и держит у шеи дочери старейшины мой кинжал. Поднимает вверх лук Тайлы. Сплевывает в сторону. Бросает оружие в жижу болот. Всплеск слился с выпускаемыми из болота газами. Оружейник дал понять, что мы все знаем. Елки-палки. Можно было бы просто поговорить. Решить что-то… Но любой звук может разбудить дракона и нарушить все наши планы. Сейчас бы самое время договориться… Эрмунд еще раз заносит меч, но останавливается, когда видит, что кинжал оружейника сильнее прижимается к горлу невольницы. Тонкая струйка крови вытекает из раны на шее Айлии. Изгой с прожженной щекой все видит. С такого расстояния. Гримаса на его лице ужасная. Прямо сейчас ему приходиться выбирать между сыном и дочерью… Никому такого не пожелаю. Его лицо кривиться от мучительного выбора и желания сдержать слезы. В отчаянье он мотает головой. Теперь выбор за мной. Позволить Эрмунду убить дракона и смотреть, как он мучается, глядя на смерть невольницы… Или остановить оружейника. Дракон в любом случае умрет. Если я не выберу третий вариант. Спасти Тайлу. Но тогда Архиус…кодекс скитальца…все пропало! Шорох. С разных сторон. Оглядываюсь. Изгои с мечами и топорами на перевес выходят из кустов и останавливаются. Подмога, которая пришла на помощь Эрмунду? Проклятье! Сегодня прольется много крови… Как только меч войдет в горло дракону, умрет дочь старейшины. А затем и оружейник от рук появившихся здесь изгоев. Надо убедить Рогнуса бросить оружие. Смерти одной Тайлы не избежать. А вот остальных… Можно попробовать. — Не убивай, девчонку, Рогнус. Она здесь не причем, — шепчу подошедшему ко мне оружейнику и теперь стоящему слева от меня. — Если Эрмунд хоть пальцем тронет дракона… Прости, мерзкоед. Девица отправится на тот свет. — Не надо, Рогнус… — проговариваю я, едва открывая рот. — Она здесь не причем. Всеми этими смертями мы ничего не исправим. Сейчас я попробую убедить старейшину не трогать драконицу. Но ты должен обещать, что Айлия не умрет. — Я не буду ничего тебе обещать, купидон… — Да что надо тебе в этом проклятом лагере?! — мой шепот уже почти срывается. — Скажи мне что тебе нужно, и я помогу достать это! — Сказать, что мне нужно, мерзкоед?! Мне нужна месть! Ясно? Я хочу, чтобы тот, кто заставил страдать мою сестру захлебнулся собственной кровью… — Сестру? — Ах, да… Я совсем забыл упомянуть в своем рассказе, что Тайла была полукровкой. Получеловеком полуэльфом. Рогнус поднимает одну руку к повязке на глазу. Снимает. Вот елки-палки! Изгой этой повязкой прикрывал вовсе не глаз! Второе его ухо, которое всегда было скрыто черной тканью — эльфийское! Я ошибался, когда считал его человеком. Он тоже полукровка! — Ты тоже наполовину эльф? — удивленно спрашиваю я. Рогнус кивает. — Есть еще кое-что, — ухмыляясь добавляет он. — Я нашел этот лук не сегодня… С презрением смотрю на изгоя. — Значит ты солгал мне? Вся история о Тайле выдумка? — возмутился я, все еще пытаясь не повышать голос с шёпота. — Нет. Все, что я рассказал — правда. От начала и до конца, купидон. Как и то, что Тайла моя сестра, — он говорил и не отводил взгляда от старейшины Эрмунда. — Мне дела нет до лагеря изгоев. Когда меня изгнали, я с удовольствием забрал все свои вещи и покинул чертовы Зараженные Холмы. Но Тайла была единственной, кто не отвернулся от меня. Она находила возможность присылать письма даже в Абардис. Однако год назад они перестали приходить… — Кажется, я догадываюсь, — я сплюнул в сторону и помотал головой. — В окрестностях лагеря я встретил одного старого товарища, который рассказал, что однажды она ушла на охоту и не вернулась, — пытаясь погасить собственный гнев, говорил изгой. — Я должен был узнать правду. Именно поэтому я облазил в этом лесу каждый чертов клочок, чтобы найти лук, который зачаровывал еще мой прадед и узнать от него что произошло на самом деле. Так… Все гораздо сложнее, чем я думал. Прямо сейчас изгои держат в заложниках двух близких друг другу людей. Если спящего дракона, конечно, можно назвать так. Ведомые прошлыми ошибками они осознанноидут на риск потерять то, что имеют в настоящем. Клянусь, мне уже не нужен никакой язык дракона. Я найду другой способ вернуть Архиуса к жизни. Лишь бы отчаянье и месть не делали ситуацию еще более паршивой… — Ты нарочно привел меня в лагерь изгоев? — спрашиваю я. — Нет. Это получилось случайно. Мне действительно нужна была возможность вернуться в лагерь. Чтобы собственными руками задушить Йографа, который сделал это с моей сестрой. Ты думаешь Эрмунд просто так не хочет прощать меня? Просто так, он сказал, что выгонит меня даже после того, как мы расправимся с драконом? Старик откуда-то знает, что дракон и есть Тайла. Но мне уже все равно. Я убью его и пусть Йограф почувствует боль, которую пришлось пережить мне. Я окинул взглядом дюжину, окруживших нас изуродованных эльфов и орков. — Как только ты убьешь девчонку, эти изгои нападут на тебя, — я посмотрел на его каменное лицо. — Это будет конец, Рогнус. Для всех. Брось эту месть. — Ты думаешь эти изгои на стороне Эрмунда? — ухмыляется чарователь. — Как бы не так. Что, по-твоему, я делал в лесу, если лук был у меня уже давно? Эти избранные из поселения неподалеку, которое не подчиняется нашему дорогому старейшине. Зато они очень любили мою сестру. Она делилась с ними дичью, шкурами и обучала охоте. Представляешь, как они обозлились, когда я рассказал им историю про то, как сын главы лагеря у Зараженных Холмов обошелся с ней? Ты же помнишь, что изгои глотки готовы перегрызать убийцам своих братьев и сестер. Я смотрю в лицо Эрмунду. Его меч все также находится в готовности, чтобы зайти под одну из пластин и проткнуть шею дракона. Если кто-то разбудит монстра, то смерти Тайлы не миновать. Поэтому все ведут себя крайне осторожно. Тихо. Никто не делает лишних движений. — Позволь мне поговорить с Эрмундом. Убедить его не убивать Тайлу, — прошу я. Изгой мотает головой. — Вот зачем ты все усложнил, мать твою? — зло шепчет он. — На кой черт нужно было вычитывать в своей книжонке о том, как можно убить дракона, а? Все было бы так просто! Тайла бы сама превратила Эрмунда в пепел, а мы бы спокойно разъехались по своим делам. А теперь… Я смотрю на Кольцо Света. Рука выглядит все хуже. Перевожу взгляд на Рогнуса. На его лицо теперь тоже наползает маска боли. Похоже, изгой принял решение. Опускаю глаза на шею невольницы, к которой приставлен его кинжал. Кровь. Чарователь клинков убивает дочь старейшины. Смотрю в сторону Эрмунда, который кажется только теперь заметил, как Рогнус лишает его дочь жизни. Истошный крик старейшины разрывает тишину. Вместе с этим криком отчаянья меч по самую рукоять входит в горло дракона. Теперь не кричит, а воет словно дикий волк уже чарователь. Монстр открывает глаза. Взмахивает крыльями и стряхивает с себя убийцу. Пытается взлететь, но падает. Снова пытается. Кровь быстро вытекает из раны. Эрмунд порезал артерию монстру. Болотистые лужи под ногами уже окрашиваются в бордовый цвет. Тайла, обращенная в драконицу, двигается все медленнее. Пытается выпустить из пасти пламя, но оттуда врывается едва что-то большее, чем тот огонь от костра, который я развел накануне в лесу. Чарователь диким воплем приказывает всем изгоям броситься на старейшину. Десяток вооруженных избранных срываются с мест и бегут в ту сторону, где только что поднялся на ноги Эрмунд. Начинается бой. Старейшина сражается в таком отчаянье, что двоих убил сразу. С одного замаха меча своими необыкновенно сильными руками. Клинком Александра. Теперь бой продолжается с остальными. Думаю, у Эрмунда есть все шансы убить и остальных изгоев. Что ж. Я добился чего хотел. Вот лежит та самая драконица, язык которой мне нужен, чтобы навести порядок хотя бы в одном месте на этой планете. Но какой ценой он мне достался? Наверное, я заплатил самую низкую цену. Остались бы живы все, кто сегодня погиб, если бы я не оказался у Зараженных Холмов? Наверное…Но жертв точно было бы меньше. Я медленно иду в сторону сражающихся друг с другом изгоев. Никто не обращает на меня внимания. Поднимаю меч одного из убитых. Сегодня еще не все принесли свои жертвы. Кольцо, которое я уже применил жаждет забрать свою. Эрмунд отражает атаку одного из нападающих и бьет в ответ в живот. Уклоняется от меча другого изгоя и добивает первого. Вытаскивает лезвие меча из головы поверженного и локтем ударяет в пах тому, кто нападает сзади. Настигнутый запрещенным приемом нагибается и в это время старейшина хватает руки следующего нападающего и зажатым в них мечом пронзает нутро, мучающегося от боли в промежности. Он щелкает противников, словно семечки. Они мрут один за другим от яростных ударов Эрмунда. С помощью своих необыкновенно сильных рук, он буквально разрубает врагов на части. Еще парочка побежденных изгоев и останется только Рогнус. Но оружейник не нападает. Он ждет. Знает, что в итоге схватка будет только между ними. Один на один. Неужели он готов умереть? Наверняка боль, словно яд, сейчас отравляет его изнутри. Вот и все. Их осталось только двое. У Рогнуса в руке кинжал, который подарил мне Дидло в том замке и которым он убил невольницу. Я так и не знаю на что он способен. И, похоже, уже никогда не узнаю. По крайней мере до тех пор, пока не найду еще одного чарователя мечей. Рогнус нападает, но старейшина хватает его за руку. Сжимает так, что кинжал выпадает у того из рук на землю. Удар по лицу. Чарователь еле удерживается на ногах. Не может сопротивляться. Эрмунд хватает голову оружейника двумя руками и крепко сжимает. Несколько секунд и она буквально лопается в его ладонях. Тело падает на землю. Рогнуса и Тайлы больше нет. Брат и сестра нашли свою смерть у этого дуба, огромный ствол которого едва видно из-за тумана. По крайней мере, теперь можно понять почему его называют червивым. Весь ствол как будто сплетен из сотен изогнутых длинных лиан, тянущихся высоко к небу. Я смотрю на меч в своей руке. Жду, когда старейшина подойдет ближе. Он делает это. Тяжело дыша, делает несколько шагов мне навстречу. — Ты сказал, что возвращаться плохая примета… — медленно произношу я и поднимаю взгляд на него. Лицо Эрмунда все в крови его жертв. С плеч старейшины свисают ошметки — останки его побежденных. — Надеюсь это не про наш случай, — отвечает Эрмунд и вытирает пот со лба. — Возвращайся в свою школу скиталец. Монстра больше нет. Я смотрю на потемневшую руку. Мне надо принести жертву или…или я хочу ее принести? Все участники этой драмы виноваты по-своему. Можно ли винить старейшину лагеря у Зараженных Холмов в том, что произошло? Конечно. Если бы он не затеял убить Тайлу, единственного избранного, кто мог доказать вину его сына, то возможно никто бы не умер сегодня. Ну уж точно не погибло бы столько народу. Виноват ли во всем Рогнус? Его вина в произошедшем тоже есть. Оставь он месть и сосредоточься на том, чтобы сохранить Тайле жизнь… Тогда все бы были живы. Наверное, поэтому я не бросился защищать оружейника. Потому что в этих смертях виноваты все и будет справедливо, если наказание понесут тоже все? Вздыхаю. — Зачем ты убил невинную девушку? — проговариваю я и сильнее сжимаю рукоять меча в своей ладони. — Я…не знал… — Не лги мне, старейшина, — перебиваю я. — Ты прекрасно знал, что это Тайла. Эрмунд смотрит на дракона. Долго не отвечает. Наконец вздыхает тоже. — У тебя нет своих детей, Кайлан. Тебе не понять. Давай разойдемся, и я дам тебе шанс когда-нибудь узнать, что испытывает родитель, когда его ребенку угрожает опасность. Я окидываю взглядом трупы вокруг себя. Опускаюсь на колено, чтобы поднять кинжал, который отдал мне Дидло. Оружие уже почти полностью скрылось под слоем зеленого ила. — Детям же рассказывают разные истории, правда? — спрашиваю я, глядя на то, как руны на лезвии клинка мерцают. Поднимаю глаза на старейшину. Он хмурится. — Что? — Посчитает ли меня мой ребенок хорошим парнем, если когда-нибудь я расскажу ему эту историю? Слышу, как хрустит кожа на рукояти меча, который держит Эрмунд. — Смотря…каким будет финал… — отвечает он. — Финал будет один… Я поднимаюсь на ноги и убираю кинжал за пазуху. — Рогнус достоин того, чтобы его сестра была отомщена… Едва я успел договорить это, как меч проносится над моей головой. Сам не знаю как, но я успел уклониться. Делаю ответный выпад. Эрмунд отражает несколько моих ударов. Я наношу удары такой силы, что ему приходится пятиться и он едва успевает парировать их. Пауза. Надо восстановить дыхание. Откуда я все это знаю? — Зевс! — выкрикиваю. Даже не оглядываясь по сторонам чувствую его присутствие. Теперь нападает Эрмунд. Удары такой силы, что запястье начинает болеть. — Щит! Теперь удары моего противника отражаются загорающейся синевой от всего моего тела. Зато чувствую я их как легкие касания. Изгой понял, что так меня не пронять. Его руки краснеют. Какая-то магия? Он бьет со всей силы и пробивает щит. Рука, в которой я держу меч, отдергивается в сторону. Эрмунд использует открытое пространство и набрасывается на меня. Сбивает с ног и садится сверху. — Щит! — кричу гремлину. Меч противника в последний момент ударяется об обновленный Зевсом щит и лезвие уходит по касательной, впиваясь в землю. Руки Эрмунда хватают меня за горло. Силы столько, что вот-вот щит треснет. — Дракон! — кричу, пока еще могу дышать. Знаю, что Зевс понял. Туша дракона возвышается за спиной Эрмунда. Из длинной шеи монстра словно из родника бьет кровь. Гремлину, завладевшему телом монстра, едва удается контролировать дракона. Шатается. Но лапой все-таки сшибает с меня Эрмунда. Изгой отлетает на несколько метров и туша дракона валится на землю, разбрызгивая кровавую воду по сторонам и сотрясая землю. Я поднимаюсь на ноги, хватаю меч и иду к старейшине. Не тороплюсь. Знаю, что сил у меня достаточно, чтобы справиться с ним. Несмотря на то, что и он могучий воин. Старейшина поднимается на ноги и все начинается вновь. Атакую я, нанося удар за ударом. Затем атакует противник. На этот раз я не парирую его удары. Изворачиваюсь от каждого. Словно за несколько секунд знаю с какой стороны полетит вражеский меч. Мой противник выдыхается. Слышу, как начинает все тяжелее дышать. Мне нипочём. Тело молодое, да еще и это кольцо… Елки-палки, рука все большее покрывается этой чернью… Пропускаю удар кулаком из-за того, что отвлекся. Падаю на землю и качусь пару метров по скользкой болотной жиже. После удара голова раскалывается. Пока проигрываю. Надо собрать последние силы и одолеть силача. Эрмунд подходит ближе ко мне и протягивает руку. Неожиданно. — Уходи, скиталец. Я не хочу тебя убивать. Даю последний шанс одуматься. Я смотрю внимательно на своего противника, но не отвечаю. Бросаю взгляд на дракона, лежащего неподалеку. На тело Рогнуса. Протягиваю руку в ответ. Эрмунд кивает, подхватывает меня и поднимает. Смотрит стеклянными глазами. Струйка крови выкатывается из уголка его губ. Я проворачиваю кинжал, который воткнул ему в живот. Кровь брызнула сильнее. — Возвращаться назад — плохая примета… — проговорил я и уложил умирающего изгоя на спину. Он смотрит на меня и ничего не говорит. Лишь испарения вокруг нарушают тишину, воцарившуюся на поле боя. — Прости, Эрмунд, — я медленно прикрываю свои глаза. — Я не мог тебя отпустить… Я смотрю на почерневшую руку. Пытаюсь снять кольцо. Тщетно. — Хо…рошая история? — вдруг спросил старейшина. Я поднял брови и посмотрел на него. — Что? — Такой финал…подойдет для той истории, которую ты…расскажешь своим детям? Я не ответил. Коротко и медленно покивал. Затем закрыл веки старейшины изгоев навсегда. Кольцо издало короткое шипение. Теперь я смог снять артефакт и убрать подальше. — Надеюсь, все эти жертвы не напрасны, — проговорил я вслух. — Пора вернуться в Олимпус и снять с чары со старого мага.Глава 18 Сладкая парочка
Язык дракона теперь у меня. Я отвязал от машины, на которой мы приехали, еще одного дройлера и отправился в Олимпус. Если верить Минай, то возвращаться днем мне было нельзя. Если тот пункт, о котором она говорила в нашу последнюю встречу все же появился в кодексе, то Таарис вышвырнет меня из школы, как только увидит там. Значит остался один вариант. Сварить зелье бесшумного передвижения, дождаться ночи и прокрасться в общежитие. Я так и сделал. Привязал дройлера к дереву на стоянке с надеждой, что кто-нибудь позаботиться о нем, выпил микстуру от жажды и свежеприготовленное зелье. Пора. Подхожу к навесному мосту. Помню, как впервые боялся идти по нему. После всего, через что мне пришлось пройти, оказывается это было самое простое испытание. Делаю шаг. Не скрипит. Зелье действует. Прохожу вперед. Вижу издалека, как на стенах замка горят факелы. Минута и я оказываюсь прямо перед воротами. Закрыты. Поднимаю глаза наверх. Это не единственный сюрприз. На стенах повешены…купидоны? Вот черт! Это Волиус Тихорукий и несколько скитальцев с его факультета. Неужели Таарис догадался, что именно убийцы забрали тело Архиуса? Старый ректор нашел заколдованного мага? Я опоздал? Проклятье! Сигнал. Протяжный. Вслед за этим звуком железные электрические двери Олимпуса начинают открываться. Перевожу взгляд снова наверх и замечаю, как мигает красная лампочка. Они включили камеры видеонаблюдения и увидели меня. Не шевелюсь. Да и бежать некуда… — Дезертир… Трое монахов выходят из ворот. Говорит тот, что по центру. В красной мантии. — Я не…Мне просто нужно было… — начинаю неуверенно лепетать я. — Вы отчислены из Олимпуса, Кайлан Роуз. Приказ ректора, — перебивает монах. — Отчислен? — удивленно отозвался я. — Когда успели? Меня же не было в школе. — Для того, чтобы отстранить от обучения ученика, его присутствие не обязательно. Стою в прострации. У меня есть все, зачем я уходил, но вот как попасть обратно? — Я хочу поговорить с другом… — После вашего побега правила в Олимпусе ужесточились. Ни один из учеников не может покидать пределы школы без распоряжения ректора. Что делать? Что делать…Закатить истерику? Если буду как следует сопротивляться, то им придется меня посадить в какую-нибудь клетку внутри замка. Но как потом оттуда выбраться? — Позвольте мне хотя бы забрать свои вещи… — я не прекращаю попыток убедить монаха впустить меня. — Исключено. Прощайте, Кайлан Роуз. Хорошей охоты! Раздается звук и двери начинают медленно закрываться. Одновременно тысяча мыслей крутиться в моей голове. Как пробраться обратно, как вернуть к жизни Архиуса, знает ли кто-нибудь, где его тело теперь, после того как его похитители умерли? Если сейчас ворота закроются что мне делать дальше? — СТОЙТЕ! — кричу я и голос оказывается железным и глухим, словно кто-то передавил мне связки, но вопреки этому я смог закричать. Монах поднимает руку. Ворота перестают закрываться. Что произошло? Я смог применить Голос Внушения? Я читал об этом, но у нас еще не было ни одного урока, посвященного этой способности. Если это так, то сейчас я могу приказать им впустить меня. Только как повторить этот фокус, только теперь с приказом пропустить меня? Черт. Жажда усиливается. Да еще и все микстуры закончились. Попробую еще один раз. Последний. Чтобы не захотеть сожрать ни чье сердце злоупотреблять не стоит. — Впустите меня! — кричу я, но уже обычным голосом. Сейчас больше было похоже на требование сумасшедшего, вопящего среди ночи алкоголика, вернувшегося домой. — Я уже сказал, что мы не можем этого сделать, — отвечает монах. Он опускает руку и ворота вновь начинают предательски закрываться. — Впустите меня! — кричу еще раз, но опять тщетно. Елки-палки. Нужно найти другой способ попасть внутрь. Поворачиваюсь спиной и собираюсь уходить. Можно попробовать пройти через черный ход, через который к Олимпусу подъезжают на машинах. Вдруг сигнал закрытия ворот за моей спиной перестает звучать. Оглядываюсь. Ворота больше не закрываются. — Омбар! — кричит монах. — Ворота опять заклинило! Перезапусти систему! Омбар! Ты слышишь? Но Омбар не отзывается. — Он там уснул что ли? Сходите проверьте, — приказывает монах своим спутникам. Двое купидонов кротко склоняют головы и уходят из поля моего зрения. — Ты чего встал? — спрашивает у меня монах. — Иди своей дорогой. Нет. Тут что-то не то… Или кто-то. Но я делаю вид, что ухожу. Медленно… — Ну что там? — кричит монах, спустя пару минут. Я рядом. Настолько, что хорошо слышу, как он выругался себе под нос. Кажется ему снова никто не отвечает. — Да чтоб вас! Оглядываюсь. В воротах больше никого нет. Это мой шанс. Срываюсь с места и бегу. Бесшумно. Зелье все еще действует. Заглядываю во внутренний двор. Никого. Быстро бросаю взгляды на все камеры. Тоже работают. Но каким путем нужно идти, чтобы незаметно добраться до общаги я помню. Через несколько минут я уже стоял перед дверями в корпус общежития. До сих пор не знаю кто помог мне, но полагаю, что это была Огла. Кто еще, как ни убийца, сможет нарушить все планы Таариса, никогда не впускать меня обратно в школу? Только орчанка, наделенная всеми способностями купидонов. Поднимаюсь. Ох. Даже мурашки по коже. В какие-то моменты моего путешествия мне казалось, что я больше никогда не смогу вернуться сюда. В эти стены, где все кажется таким родным и знакомым. Где из всех комнат тащит совершенно разными ароматами приготовляемых микстур. Где меня ждут верные друзья, которые никогда не предадут и не заставят выбирать чью-то сторону. Но больше всего испытываю эйфории от того, что наконец смогу вернуть Архиуса к жизни. Отдать ему долг. За Город Трейлеров. Подхожу к двери в нашу с Другзом комнату. Скребу. Не хочу стучать. Еще привлеку ненужное внимание. Слышу грузные шаги. Скребу еще раз. — Чертовы крысы! — доносится из-за двери. — Сейчас я найду вас и пришибу по одной. А затем сварю из вас суп, чтобы накормить этих тупоголовых орков, из-за которых теперь спать в собственной постели невозможно! Свет вырывается из проемов в коридор. — Другз, — произношу я, приблизившись к двери. — Это я. Открывай. Дверь распахивается. Передо мной в одних трусах стоит гном и таращится на меня. — Кай? — словно не веря своим глазам произносит он. Я улыбаюсь. Он улыбается тоже. Я не выдержал и первым опустился на колени и обнял его. — Ха-ха, Кай! Как же я рад видеть тебя, дружище! — Другз хлопает меня по плечу. — Давай закроем дверь, пока сюда не залетела какая-нибудь пташка, жаждущая донести на тебя нашему дорогому ректору. Гном закрывает дверь. — Как тебе удалось проникнуть сюда? — спрашивает он. — Порядки нынче…ни одной крысе не пробежать незамеченной, знаешь ли. — Огла помогла мне, — радостно отвечаю я. — Если бы не она, я бы сейчас ночевал где-нибудь в лесу. — Огла? — глаза гнома стали большими. — Ну да. Она отвлекла стражей у ворот. — Но…она не могла. — Почему? — Кайлан? — доносится из-за моей спины. Оборачиваюсь. Орчанка стоит в проходе совсем нагая, прикрываясь старой дырявой простыней. Значит у ворот точно была не она. Перевожу взгляд обратно на гнома. — Эм…Я смотрю вы тут время зря не теряли… — обронил я, почувствовав некоторую неловкость. — Пока я там драконов убивал. — Да будет тебе, Кай, — широко улыбается Другз. — Найдем мы и тебе девчонку, как только все устаканится. Я снимаю с плеч рюкзак, опускаю на него все добытое оружие, пакет, в котором сердце дракона. Лук бедной Тайлы я тоже прихватил с собой, ставлю его в угол. Прохожу в комнату. На подоконнике какой-то цветок в горшке, на полу коврик. А это еще что так воняет? Ароматические свечи? Н-да, превратили нормальное жилище в девчоночью комнатушку. Надо будет поговорить с Другзом на эту тему. Однако все выглядит так, будто меня здесь вообще не ждали. — Неплохо вы тут устроились? Смотрю не очень-то меня и ждали. — Ты не так понял, Кайлан, — робко произносит орчанка. — Я думал у вас тут все завалено фолиантами о том, как победить Таариса. Микстурами, зельями. Надеялся, что вы хоть что-то предприняли, пока я шкурой своей рисковал, чтобы помочь нам всем… Трупы, вывешенные на стене, вас не очень-то волнуют, да? — Ты чего так завелся, Кай? — спокойно спрашивает Другз. — Знали бы мы что делать, делали бы это. — Вы не знали что делать? Я так понимаю место, где спрятан Архиус вам уже известно? Смотрю на орчанку. Она опустила глаза. Типичные подростки, елки-палки! Гормоны заиграли и на все стало… Как это говорится? По барабану! — Каждый день промедления стоит нам десятков жизней скитальцев, умирающих на проклятой войне. А вместо этого вы… — я поднял с тумбочки недовязанную шапку со спицами в ней. — Играете в семейку, у которой нет других забот, кроме как… Я выдохнул и бросил шапку обратно. Она упала с тумбочки. Следом скатился клубок. Откуда не возьмись на него накинулся маленький котенок и принялся играть. — Вы серьезно? — выдыхаю я. — Не могу поверить своим глазам… Нет, я могу понять подростковые гормоны и то, что хочется выплеснуть все эмоции, насладиться объятиями и другими прелестями совместного времяпровождения. Но как можно заниматься этим в такой ситуации? Неужели не ясно, что любые отношения сейчас помеха общему делу? И как же Кодекс Скитальца, который запрещает купидонам длительные отношения? — Послушай, Кай… — Другз заговорил первым. Поступил как настоящий мужчина. Огла явно не могла подобрать слов. — Мы понимаем насколько важно все, что сейчас происходит. И мы пойдем с тобой до конца, чтобы предотвратить это, — сказал гном. — Но… Помимо дружбы есть еще кое-что, понимаешь? Я хочу сказать, что мы не всегда сможем быть рядом. Мы хотим побыть наедине, понимаешь? — Еще кое-что? Насколько я помню это кое-что запрещает нам всем делать кодекс, который мы с вами так рьяно пытаемся отстоять. Но у меня есть вопрос получше. Разве слухи о том, что дракон мертв еще не добрались до Олимпуса? — спросил я. Огла кивнула. — Мне все равно чем вы тут занимались… Но…некто ждал меня в Олимпусе. И помог попасть внутрь. Тогда как мои друзья…развлекались тут друг с другом, зная, что я могу вернуться со дня на день и у меня возникнут трудности с тем, чтобы попасть обратно. Оба опустили глаза. — Вы хоть понимаете, что таким как мы не просто лучше не заводить отношений, а они могут сыграть с нами самую злую шутку. Мы боремся за то, чтобы оставить кодекс скитальца таким, как он есть. И один из пунктов в нем четко прописывает данную ситуацию. У скитальца. Не должно быть. Постоянных отношений. Вы еще помните об этом? Гном и орчанка молчат. Долгая пауза. — Кай, — начал гном. — Мы тут подумали… Может…актуализация Кодекса Скитальца не такая плохая идея? — Что? — В новой версии, которую пишет лорд Таарис больше нет пункта, о котором ты говоришь… Там нет еще многих пунктов, избавление от которых с первого взгляда казалось безумием, а теперь… Я в отчаянье мотаю головой. Да, я и сам усомнился во многих пунктах кодекса за последнее время. Да, он не идеален. Но именно в этом виде кодекс сделал из нас тех, кем мы являемся. Тех, на кого рассчитывают люди и нелюди на всем континенте. И что будет, если мы начнем менять правила и законы? Убирать те пункты, которые нам не нравятся по тем или иным причинам и добавлять новые? Более удобные для охотников на чудовищ? На кой черт он тогда вообще нужен?! Этот свод правил! Н-е-е-е-т… Что бы мне не пришлось пережить в последнем путешествии это ничего не меняет. Кодекс должен остаться прежним. Я подошел к тумбочке. Выдвинул ящик. Маленькая книжка, в десять раз меньше главного кодекса, который находится в библиотеке, лежит под вещами орчанки. Я достал брошюру и бросил на кровать. — Как вы думаете, с появлением в кодексе нового пункта, который не запрещает скитальцам заводить длительные отношения…Который разрешает нам браки? Сколько купидонов выйдет на автостраду с наступлением следующей весны? В первый год достаточно. А сколько выйдет на охоту с наступлением следующего сезона? Еще меньше. Вы знаете, что я говорю правду. И с каждым годом нас будет становиться все меньше и меньше. До тех пор, пока охотники на чудовищ не исчезнут вовсе. Только теперь их заберет не смерть, а… — я бросил взгляд на играющего с клубочком кота. — А вот эти кошки, политые растения и другие прелести семейной жизни. Я замолчал. Если бы купидонами, стоящими передо мной, были не Другз и Огла, они бы скорее всего затеяли спор и попытались доказать, что именно их отношения имеют право на существование. Но гном и орчанка знали, что я прав. Мы боролись за одно, пока я не покинул Олимпус, и они не признались друг другу в чувствах. Мои горе-друзья переглянулись. На этот раз смелее оказалась Огла. — Ты прав, Кайлан, — сказала она. Я посмотрел на гнома. По его лицу пока не видно, согласен он с ней или нет. Орчанка продолжила говорить. — Мы действительно немного потеряли голову. После всех этих событий… Другз? — она повернулась к гному. Теперь на лице низкорослика наконец проявилось сожаление. — Я согласен с Оглой. И с тобой, Кай. Наверное, все это… — он окинул взглядом комнату. — Лишнее в нашей жизни. Я посмотрел на них обоих. Подавлены. Это не то слово. Вот же елки-палки. Когда я успел превратиться из того, кто желал избавиться от этой проклятой печати и жить счастливой обычной жизнью, в скитальца, чтущего кодекс больше всего на свете и готового рисковать собственной шкурой ради борьбы с чудовищами? — Я обещаю, что найду способ избавиться от метки, — сказал я, слегка остыв. — И вы будете первыми, кого я освобожу от нее. Но до тех пор… Давайте сосредоточимся на том, чтобы этот мир, вместе со скитальцами не пошел ко дну. Другз протянул руку. — Ты же не хочешь сказать, что избавишь от печатей только нас, а остальных оставишь и дальше жрать сердца чудовищ и испытывать жажду? Я протянул руку в ответ, но ничего не сказал. Что если у меня появится возможность снять проклятье? Что если печать выводится с тела не сложнее, чем обычная татуировка, если знать как правильно это сделать? Освобожу ли я всех скитальцев, жаждущих избавиться от нее? Или никто к тому времени, как и я, не захочет становиться нормальным человеком или нелюдем. И расскажу ли я вообще кому-нибудь о способе, о котором узнал? Буду надеяться, что этот выбор никогда не встанет передо мной. Сейчас есть одна задача — вернуть все на свои места и убрать этот бардак, который добрался даже до моей комнаты. — В таком случае, предлагаю перейти к тому, ради чего мы вообще все это затеяли, — сказал я, подошел к своим вещам и достал пакет, внутри которого была часть языка дракона. — Я вывешу его за форточку, чтобы не испортился к утру. Я залез на подоконник и принялся привязывать пакет. — Что случилось с убийцами? — спросил я, как только спустился обратно. — Я видел трупы скитальцев на стенах крепости. Другз почесал затылок и заговорил: — На следующий день, после того как ты ушел, наставники факультетов зачитали новые пункты кодекса. Там был тот, о котором рассказала нам твоя загадочная знакомая и…несколько других, — Другз хотел найти глазами орчанку, но та ушла, чтобы одеться. — Я так понимаю, под «несколько других», ты подразумеваешь тот, который развязал вам руки и подтолкнул на все это, — я указывал взглядом одновременно на всю комнату. — А Волиус Тихорукий? Что произошло с ним? Таарис не нашел тело Архиуса? — Не знаю как, но ректор узнал о том, что убийцы причастны к похищению тела старого мага. В один из учебных дней мы услышали сирену. Тот сигнал, который говорит о том, что всем купидонам необходимо выйти во внутренний двор. Когда мы оказались там, то увидели эшафот. Таарис прямо оттуда приказал вывести убийц причастных к похищению тела старого мага. Он обвинил их в предательстве и прилюдно повесил. Это еще один новый пункт кодекса. Поединки Чести уходят в прошлое, Кай… — Елки-палки… — я сел на кровать. — Значит даже когда мы вернем Архиуса к жизни, все будет не так просто, как я ожидал… Есть идеи как мы можем найти тело старого мага? — Есть одна… — Огла, уже одетая, вошла в комнату. — Если мы добудем какую-нибудь вещь Архиуса, я смогу применить заклинание поиска, и мы найдем тело мага. — Отличная идея, — я вскочил на ноги. — Где нам достать вещь? — Можно поспрашивать у магов с его факультета, — предложил Другз. — Может он дарил что-нибудь кому-нибудь… — Тогда я пережду здесь, пока… — Ты поможешь нам, — вмешалась Огла и посмотрела на меня. — Я? Да меня вышвырнут отсюда сразу, как только увидят! — Но не завтра, — улыбнулась орчанка. — А что завтра? — нахмурил брови я. — Новогодний бал-маскарад, — ответила она. — В неформальной обстановке мы и пообщаемся с магами. Огла бросила взгляд на тумбочку гнома. На ней были сложены маски, приготовленные для наступающего бала.Глава 19 Новогодний бал
— Новогодний бал-маскарад — это ежегодная традиция, проходящая в Олимпусе несмотря ни на что, — сказал Другз. Мы только что вошли в большой бальный зал. Высоченный потолок. Десять орков, вставших друг на друга не дотянулись бы до огромной люстры-колеса на потолке, освещающей помещение сотнями свечей. Я огляделся. На стенах висят флаги с гербами факультетов. Флаги разных цветов. У убийц красный, у алхимиков желтый. Вокруг ходит множество купидонов. Все в мантиях разного цвета, а лица будущих скитальцев скрывают маски. Вернее сказать, верхнюю половину лиц. — Нельзя было одеть маски обычных животных? — спрашиваю я. — Зачем мы, охотники, убивающие монстров, прячемся в этот день за личинами чудовищ? — Ты просто бесишься, потому что тебе досталась маска Крокожуя, — улыбнулся гном и поправил изображение морды Змееяда на своем лице. — Цыплячья морда с козлиными рогами, конечно, не самая привлекательная из всех, что я сегодня здесь видел, но уж точно причина моей агрессии кроется не в этом, — проворчал я. — Кажется я догадываюсь об истинной причине твоей агрессии… — Конечно, Другз! Я до сих пор не понимаю каким местом вы с Оглой думали? Мы с тобой прекрасно знаем, что вы согласились со мной вчера только из чувства вины. Самое веселое, чувствую я, начнется, когда мы снимем чары с Архиуса. И эта маска, — я постучал по деревянному аксессуару. — Действительно подливает масло в огонь. Другз хоть и делал вид, что разговаривает со мной, но на самом деле мыслями был уже среди сотен купидонов, разгуливающих по залу. — Брось, Кай. Сейчас все напьются высокоградусных микстур, и никто даже не обратит внимание на тебя. Гляди, — гном указал на проходящего мимо орка. — У этого вообще вместо лица разинутая клыкастая пасть кутанницы. И ничего. Отдыхает купидон и не заморачивается. Я покачал головой. У нас было совсем немного времени, и я не успел рассказать Другзу о всех своих приключениях. Поэтому гном не знал, что пример с кутанницей меня не развеселит. Ну уж точно после него мне не станет легче. Да и вообще настроение сегодня ни к черту. Скорее бы уже добыть нужную нам вещицу и найти тело Архиуса. Терпеть не могу, когда весь пазл уже собран, а одна деталь потерялась и без нее теперь никак не сложить полной картины. — Волшебники, как я понял, ходят в синих мантиях? — спросил я и бросил взгляд на флаг того же цвета на стене. На полотне изображена книга из которой вырывается пламя. — Все верно. На этот раз ответила Огла, потому что Другз уже начал пританцовывать под звучащую из граммофона музыку и всматриваться в маски чудовищ, пытаясь угадать лик какого монстра носит тот или иной гость. Хоть лица низкорослика и не было видно, но я знал, что он ухмыляется. Нет… Между ними с Оглой еще ничего не кончено. Он не хочет осознавать неизбежность разрыва. Ладно, пусть сейчас отдыхает. Он тоже многое перенес с начала нашего обучения. На другом конце зала на столе стоят два граммофона с приставленными к ним микрофонами. И уже колонки, развешанные по всему залу, наполняют мелодичным джазом все помещение. Эльф в черной мантии и маске Землееда переключает пластинки и не дает музыке затихнуть ни на минуту. В другой стороне сцена. На ней барабанная установка, микрофоны, гитары. Живая музыка в мире постапокалипсиса? Видимо, будет интересно. — Тогда разделимся, — сказал я, повернувшись к своим друзьям. — Так у нас больше шансов скорее найти что-нибудь, что принадлежит Архиусу. Я не стал дожидаться ответа и пошел на другую сторону зала к столику с микстурами. Видно, что Другз пришел на бал не только затем, чтобы заняться делом. Он с первого дня жаждал учиться в школе охотников на чудовищ и использовать все возможности, которые даст Олимпус. Плевать. Пусть наслаждается новогодней ночью. Огла другая. Орчанка чувствует себя неловко. Хочет помочь мне, но такое ощущение что только из чувства вины. Хоть они и согласились со мной там, в общежитии, но, как мне кажется только потому, что не хотели расстраивать меня. Боюсь, что следующий разговор между нами будет куда более эмоциональным. Поэтому нужно скорее поставить все на свои места и постараться избежать его. Прежний кодекс решит все наши разногласия. Я подошел к столику. На нем в специальных флаконах стоят микстуры разных цветов. Они на спиртовой основе. Но слабенькие. Да и сколько в каждой из них грамм? Чтобы напиться нужно выпить чуть ли не все. Как бы и разрешают отдыхать, но в то же время не дают возможности оторваться…Как там говорят? На полную катушку. Зато эти зелья полностью заглушают жажду купидонов. Выпью парочку. Ничего критичного не случиться. Зато хоть с волшебниками разговор завязать легче будет. Микстуры разных цветов. Синие, фиолетовые, желтые, зеленые. Есть даже красные. Попробую каждую по одной. — Вот дрянь, — проговорил я вслух, опустошив флакон. Если бы не привык пить их в обычное время, то после первого глотка выплюнул бы все обратно. Кто-то коснулся моей руки. Холод пробежался по всему телу. Меня даже перетряхнуло. — Тяжелый день? — спросила девушка, случайно задевшая меня. Она подошла к столику с выпивкой и взяла синюю микстуру. Слегка пригубила. Не то, что я. Который выпил все залпом. На ней синяя мантия. Это хорошо. Волшебники сами липнут. Самое время для того, чтобы начать осуществлять свой план. Но прямым текстом и не спросишь, есть ли у нее вещи старого мага. Для начала нужно завязать разговор. — Небольшие разногласия с друзьями, — ответил я и взял следующую микстуру. Незнакомка подошла к небольшому древнему диванчику, стоящему рядом со столиком, и села на него. — Может лучше поговорить с ними, чем пытаться запить горе микстурами? — проговорила она. — А что толку? Пытаться запретить подросткам развлекаться друг с другом все равно, что…запрещать Мозгажую охотиться за мозгами, купидону за сердцами, а свинье запрещать валяться в грязи. И первые и вторые и третьи, так или иначе, добьются своего. — Тогда зачем мешать им? — спросила волшебница. — Если они счастливы, то может просто оставить их в покое? — Ха, — усмехнулся я. — Потому что сейчас они сами не понимают, что эти отношения только вредят им. Что они рождены совсем не для того, чтобы смотреть телевизор по вечерам. Я уже молчу о том, что любви, как таковой, вообще не существует. Это красивое слово, предназначенное для того, чтобы заменить им обычную физиологическую потребность. Губы незнакомки улыбнулись. — А что, если ты ошибаешься? Так. И она туда же. Что стало со всеми скитальцами за время моего отсутствия? Почему важные пункты кодекса, которые имели для нас значение прежде, теперь так легко забылись? Даже не буду спорить с ней. Женщина тем более меня не поймет. — Будь здорова! — я поднял микстуру и выпил залпом. Мы какое-то время молчали. — Значит ты…не веришь в любовь? — спросила она. Что за…? Какие разговоры о любви вообще могут быть сейчас. Между двумя скитальцами, которые рождены совершенно для другого? Да, когда я просил дать мне второй шанс, я надеялся наконец завести семью, детей, дожить до глубокой старости и умереть на руках у жены. Но закинуло меня в этот мир! Именно в это тело! Которому от рождения не сулит никакой семейной жизни. И мое прежнее отношение к любви сейчас как никогда кстати. — Нет, — коротко ответил я, стараясь поскорее закрыть эту тему и перейти к более важной. Ради которой я и оказался на этом балу. — Хм… — волшебница коснулась тонким пальцем своих губ. — А твои друзья? Разве только физическое влечение заставляет их быть вместе? — Они думают, что нет. Незнакомка улыбнулась, но продолжать разговор тоже не стала. Я выпил еще одну микстуру. Словно воду маленькими дозами пью. Ни вкуса, ни эффекта. — Послушай, — спросил наконец я, решив, что самое время перейти в наступление. — Ты же с факультета волшебников? Я оглядел незнакомку с ног до головы, указывая на цвет мантии. — Если хочешь попросить наколдовать тебе еще больше выпивки… — Нет, — я сел в кресло напротив. — Просто мне ужасно интересно что стало с вашим наставником. Как его…Архиус, кажется? — Ты не представляешь, как интересно всем нам… — отозвалась она. — А вы не думали применить заклинание поиска, чтобы отыскать его тело? Карие глаза незнакомки посмотрели на меня сквозь маску совы. На самом деле это была не сова, а Сновидица. Такие чудовища своим голосом усыпляют путников, заблудившихся в лесу, а затем выклевывают им глаза. Сто четырнадцатая страница глоссария. — Все, кто бы мог использовать это заклинание отправились на войну. Никто из студентов первого и второго курса не способен это сделать. Но если и способен, то не изъявил такого желания. — Хм. А я думал, что дело в том, что у вас нет вещи, принадлежавшей магу. Ведь именно такой предмет нужен, чтобы заклинание сработало. Я прав? Незнакомка подозрительно посмотрела на меня. — Ты хочешь кого-то найти, алхимик? — проговорили губы, накрашенный коралловой губной помадой. — Нет, — откинулся я на спинку кресла, пытаясь показаться совершенно расслабленным и отстраненным. — Вернее…Я бы хотел найти тело скитальца. Разве все это не кажется тебе странным? Волшебница пожала плечами. — Ну если найдешь того, кто сможет применить заклинание поиска, то у меня найдется вещь, которая поможет найти тело Архиуса. — Что? — не поверил я своим ушам. С первого раза наткнуться на того, кто мне нужен! Иначе как удачей это не назовешь. — Я сказала, что, возможно, у меня есть предмет, принадлежащий старому магу. — Что…Как… — я постарался взять себя в руки. — Это же отлично! Что это? — Но я не отдам тебе его, — тут же отрезала она. — Что? — опешил я. — Почему? — Вернее, у меня есть встречное предложение, на твое предложение, отдать предмет, — она положила ногу на ногу и снова загадочно улыбнулась. — Давай ты докажешь мне, что любви не существует. И если у тебя получится это сделать, то часы твои. — Часы? Наручные? Откуда они у тебя? — У всех есть свои секреты, Кайлан… — Ты знаешь мое имя? — Я же волшебница. Мне положено знать с кем я разговариваю. Что-то здесь не чисто. Девчонка точно затеяла какую-то игру. Или просто развлекается? Но какие могут быть развлечения, когда правда о твоем наставнике на кону? Ох уж эти подростки. И почему я не чувствовал незрелости купидонов, окружающих меня, так остро когда уходил из Олимпуса? Повзрослел за время своих приключений или Таарис что-то сделал с мозгами всех учеников? — Доказать, что любви не существует? — медленно проговорил я. — Если нет других вариантов… И раз теперь ты знаешь, как зовут меня, представься сама. — Пусть это будет еще одной наградой, — девушка пригубила из флакона еще синей микстуры. — Значит принимаешь пари? Я поглядел по сторонам, сам себе не веря, что соглашаюсь на это. Сыграть в игры. Детский сад какой-то. Но, как говорится, назвался груздем… — Что я должен делать? — Провести вечер со мной. Если в конце него ты не захочешь поцеловать меня, то я отдам тебе часы. И скажу свое имя. — Пффф… Проще простого, — я протянул волшебнице руку. Игра-то оказалась проще, чем я думал. Незнакомка ехидно улыбнулась и тут же музыка в зале впервые прервалась. — Уважаемые студенты, — послышался голос. Все, уже заполонившие бальный зал, купидоны в миг задрали свои головы, чтобы посмотреть на балкон, на котором сейчас стоял Таарис. Старый эльф сложил свои руки на перила. Кольцо Тьмы можно было разглядеть даже отсюда. На ректоре не было маски. Конечно, к чему ему эти условности. — В предстоящую ночь мы с вами перенесемся в новое тысячелетие. Как только часы пробьют двенадцать, — эльф указал на огромные куранты, висящие напротив балкона, с которого он говорил речь. — Каждый из нас вступит в новый век. И в этом году именно мне выпала честь произнести вступительную речь на новогоднем карнавале. Кто-то захлопал. Некоторые присоединились. В целом сложилось впечатление, что старому эльфу аплодируют все, хотя никто рядом со мной не хлопал. — Последние несколько сотен лет были гибельными для всего населения нашей планеты, — говорил старый ректор. — Но теперь появилась надежда. Выжить на поверхности. Благодаря нам с вами, мирные жители могут спать спокойно и возводить все новые и новые фермы, решая вопрос пропитания. Но хочу отметить еще раз, без скитальцев этого ничего и никогда не случилось бы. Чудовища до сих пор нападали бы на фермы и разоряли их, разрушали бы торговые конвои и не давали бы спать спокойно мирным жителям. Да, мы с вами от рождения обречены на постоянное лишение и на то, чтобы рисковать собственной жизнью. Такова наша судьба. Но по древней традиции, заведенной в Олимпусе с самого основания школы, я хочу, чтобы в этот вечер, в преддверии Нового года, вы не думали ни о чем. Экзамены, учеба, предстоящий урок по выращиванию Язваплода… Пусть лишние мысли не терзают вас. Просто отдохните перед началом следующего семестра и встретьте наступающий миллениум в кругу ваших братьев и сестер. Тех, с кем плечом к плечу вам предстоит пройти еще через многое. А теперь включайте музыку. Я объявляю новогодний маскарад открытым! Таарис вскинул руки к потолку и из колонок тут же зазвучала музыка, а на всех купидонов, стоящих под балконом из специальных пушек, посыпалось конфетти. Некоторые гости завизжали отрадости и принялись танцевать под заигравшую мелодию. — Чем займемся? — спросил я, не поворачиваясь к незнакомке. — Желательно не тратить попусту время… — Все тем же, — неожиданно для себя вместо голоса волшебницы, я услышал голос гнома. — Другз? — опешил я и повернул голову на низкорослика. — А где волшебница? — Волшебница? — гном посмотрел сначала налево, а потом направо. — Тут не было никакой волшебницы. Когда я пришёл, ты в одиночестве разевал рот, слушая речь ректора. — Елки-палки, — принялся озираться я. — У девчонки часы Архиуса. Куда она делась? — Часы Архиуса? — переспросила подошедшая к нам Огла. — Это то, что нужно. Потому что наши с Другзом успехи не очень. Студенты Архиуса, с которыми нам удалось пообщаться, говорят, что успели отнести вещи старого мага в храм. Они пропали вместе с телом. — Проклятье! — выругался я и выкинул очередной опустошённый мной флакон. — Ладно. Посокрушаться от горя всегда успеем. Надо сделать что-то полезное здесь и сейчас. Как выглядела студентка? — Другз заговорил, едва Огла замолчала. — Найдем ее по маске. — На ней была маска Сновидицы. Карие глаза, губы кораллового цвета, синяя мантия. Человек. Может эльфийка. Капюшон скрывал ее голову. — Почему ты не забрал у нее часы сразу? — гном пристально посмотрел на меня. — Она…какая-то странная… Предложила сыграть с ней в одну игру. И если я выиграю, то пообещала отдать часы. А потом пропала. — Боги Подземелий! Ты хотя бы узнал, как ее зовут? — Она не сказала, — я еще раз выругался, виня себя за то, что позволил ей уйти. — Но…она знала мое имя. Волшебники умеют так? — Сложно сказать, — орчанка пожала плечами. — Если она умеет читать мысли…вполне возможно. Но за тобой прямо сейчас не бегут монахи Таариса и это уже хорошо. Значит она не сдала нас ректору. — Тогда разделимся, — Другз огляделся. — Ищем волшебницу и выбиваем из нее часы. И на этот раз без игр. С такими темпами язык дракона за нашим окном стухнет, а мы даже не начнем готовить зелье, которое увеличит способности Оглы. Я кивнул и огляделся. Мой взгляд упал на куранты в стене. До полуночи чуть больше трех часов. Гудит микрофон, но тут же прекращает. Я бросаю взгляд на сцену. Туда, где стоит ударная установка и гитары. За инструментами уже есть нелюди. Орк сидит за барабанами и очень ловко крутит палочки в своих толстых пальцах. Эльф с бас гитарой в руках пробует наиграть динамичный ритм — проверяет нормально ли настроен инструмент. У микрофона стоит девчонка в синей мантии. Елки-палки! Это и есть моя незнакомка! Она стоит у стойки с микрофоном и ехидно улыбается. — Добрый вечер… — не говорит, а шепчет она в микрофон. Студенты разрываются в овациях. Вот теперь кричит и хлопает почти каждый. Такие аплодисменты Таарису и не снились. Я поворачиваюсь к Другзу. — Вот она! — я хватаю гнома за плечо и тычу пальцем в сторону сцены. — Солистка из Теней Чудовищ? — удивленно спрашивает он. — Что еще за Тени Чудовищ? — Рок-группа. Никто не знает, кто входит в их состав. Месяц назад они захватили распределительную будку, подключились к системе оповещения школы и включили одну из своих песен. Всем жутко понравилось… — А ректор? Разве их не наказали за такой поступок? Другз пожал плечами. — Не знаю. Никто бы не доказал. Кассету с записью любой мог вставить в магнитофон. Могу сказать одно — все очень ждали их на этом новогоднем вечере. И вот они здесь. Я снова бросил взгляд на сцену. — К сожалению, наш гитарист заболел, — мелодичным голосом проговорила волшебница в микрофон. Толпа разочарованно охнула. Солистка продолжила: — Но если кто-то в зале умеет играть на гитаре и знает аккорды… Можете выйти сюда и помочь нам исполнить пару песен… Купидоны принялись оглядываться в поисках того, кто спасет им вечер. — Сама наивность, — усмехнулся Другз. — Как будто во время апокалипсиса, кто-то больно учился перебирать струны. Все ясно. Танцев под живую музыку сегодня не будет. Иди. Подкарауль девчонку у сцены. Пусть отдаст тебе часы Архиуса. Кай? Ты чего? Я остолбенел. Откуда девчонка узнала, что я в прошлой жизни умел играть на гитаре? Сначала она узнала мое имя, теперь это… — Ты чего? — не унимался гном. — Я умею играть. — Что? — Я умею играть на гитаре, говорю. Гном рассмеялся. — Ха-ха! Это твой звездный час Кай! — он хватил меня за руку и крикнул. — Тут! Вот он! Он умеет играть на гитаре! Все купидоны сотнями масок чудовищ обернулись ко мне. — Какого черта, Другз? — успел сказать я, прежде чем все уставились на меня. Низкорослик похлопал меня по плечу. Затем в ладоши. К нему присоединились остальные купидоны. Я бросил взгляд на сцену. Волшебница ехидно улыбается. — Давай. Не упусти ее, — напутствовал гном и продолжал хлопать. Елки-палки…Глава 20 Я никогда не…
Все купидоны смотрят на меня и аплодируют. В голову хлынул такой приток крови, что я еле держусь, чтобы не потерять сознание. Адреналин бежит по всему телу. Сцена — это, конечно, не чудовищ убивать. Но что делать… Если буду играть не по правилам, то волшебница снова пропадет и потом ее ищи-свищи. Медленно начинаю идти по живому коридору, который образовали студенты. Что это за девчонка? Откуда она узнала мое имя и о том, что в прошлой жизни я умел играть на гитаре? Да, еще в молодости, мы с парнями создали ансамбль и перепевали песни известных исполнителей. Машина Времени, Кино. С Битлз как-то не сложилось. Никто английского толком не знал, поэтому обходились репертуаром из советских песен. Высоцкого прямо сейчас могу сыграть. Руки аккорды хорошо помнят. Если бы еще так не тряслись. Но как играть местную музыку? Тут и аккорды, наверняка, иначе называются. Подхожу к сцене. Все музыканты в мантиях и масках чудовищ. И только у Сновидицы накинут капюшон. Ни цвета волос, ни расы так не знаю. Она смотрит на меня. Кивает. Взглядом внушает доверие и показывает, что все хорошо и переживать не нужно. Серьезно? Тогда не надо было подстраивать вот это вот все. Поднимаюсь по ступеням. Аплодисменты наконец прекратились. Все купидоны замерли в ожидании того, когда я возьму гитару в руки и ударю по струнам. Беру. Обычная акустическая. Но проводом прицеплена к звуковой системе. Видно, что гитара многое пережила. Покрыта какими-то несмываемыми пятнами. Перекидываю ремень через голову. Беру аккорд соль-диез. Ударяю по струнам. Гитара чуть расстроена. Подстраиваю. Опыт, как говорится, не пропьешь. Руки все еще трясутся, но меньше. Луч прожектора бьет прямо в глаза. Щурюсь. Вытираю пот со лба. — Подбирать умеешь? — спрашивает волшебница. Не в микрофон. Вытираю вспотевшую ладонь о свою мантию. — Хм… Попробую. Сновидица поворачивается к залу. — Страх купидона… Студенты разрываются в овациях. Орк бьет палочками друг по другу. Раз. Два. Раз. Два. Три. Четыре. Барабаны, бас-гитарист и солистка в раз вступают. Красиво. Даже а капеллу, которую бы пела незнакомка я бы прослушал с удовольствием. Но звука моей гитары явно не хватает. Качаю головой в такт музыке. Перебираю аккорды, пытаясь подстроиться, но не бью по струнам. Пока только симулирую. Чтобы не сбить остальных и не испортить песню. Так. Поют то же четверостишие второй раз. Кажется, я готов вступить. Киваю головой, показывая, что готов. Музыканты доигрывают припев и в один момент замолкают все инструменты вместе с голосом Сновидицы. Ритмичным перебором я начинаю песню. Срываю порцию аплодисментов. Добавляется бас. Теперь барабаны. Купидоны в толпе все до одного качают головами под наш ритм. Вступает волшебница. Овации становятся еще громче. Это невероятно! Еще будучи школьником, я мечтал иметь свою рок-группу, но никогда бы не подумал, что моими первыми сподвижниками будут орк-барабанщик, эльф-гитарист и незнакомка в маске чудовища с красивейшим голосом, который кажется мне самым приятным из всех, что я слышал за свои обе жизни. Мурашки бегут по всему телу. Руки уже сами перебирают струны. Второй припев. Мы поем его вместе с волшебницей. Слова легко запоминаются. Песня про то, как купидон охотится на старом заводе пластмасс. Но со счастливым концом. Допеваем. Бью несколько раз по струнам, и песня заканчивается. Купидоны ликуют. Зовут на бис. Я задыхаюсь от эмоций. — Простите, друзья, — улыбается солистка, касаясь своими коралловыми губами микрофона. — Это наша единственная песня. Сами понимаете. Если бы не зачет по алхимии через неделю… Зрители разражаются смехом. — Хотя… — волшебница поворачивает голову ко мне. — Может у нашего гитариста есть в репертуаре что-нибудь? Купидоны поддерживают солистку. Я растерян. Конечно, я умею играть много песен. Но что, нужно подросткам, учащимся на охотников на чудовищ? Елки-палки. Может блюз? Машина Времени. Точно! Блюз нравился всегда и всем. Подхожу к стойке с микрофоном. — Песня…на неизвестном языке… — стараюсь говорить более грубым голосом, чтобы никто не признал во мне Кайлана Роуза. — Меня научил ее играть один путник… Вам должно понравится. Студенты вновь аплодируют. Поддерживают. Я вступаю. Не может быть! Эльфы, орки, гномы, люди! Танцуют. Все! Спасибо Макаревичу и его группе. И, конечно, моей любви в прошлой жизни играть на гитаре. Ни один день рождения не заканчивался «без изгиба гитары желтой». И все эти эмоции я испытал благодаря волшебнице, стоящей в первом ряду и улыбающейся мне. Никогда бы не подумал, что женщина может…сотворить эту магию. Или я просто не встречал таких женщин? Доиграл. Машу зрителям рукой и кладу гитару. Они недовольны, что я ухожу. Из колонок зазвучала музыка. Местный звукооператор принялся за дело. Все начинают танцевать и забывают обо мне. Можно выдохнуть. Спускаюсь со сцены. Кто-то хватает меня за руку и уводит. Мы растворяемся в толпе. Это Сновидица. — Как ощущение? — спрашивает она после того, как мы поднялись по лестнице на второй этаж. Оказались у перил, с которых можно прыгнуть прямо в толпу танцующих купидонов. Тут тише. Еще и мой любимый столик с микстурами. Кажется, я даже начал ощущать эффект от выпитого. Или это эйфория от выступления? — Это был лучший момент в моей жизни, — отвечаю я и хватаюсь за один из флаконов. — Ты знала, что я умею играть на гитаре или…все это совпадение? Волшебница выхватывает выпивку у меня из руки. — Эй! Ты чего? — возмущаюсь я. Согласен. Сорвался. Но не так просто избавиться от старых привычек. К тому же вечер, который начинался так паршиво, теперь заиграл новыми красками. Может благодаря незнакомке. А может благодаря этим микстурам. — Предлагаю не напиваться просто так, — улыбнулась Сновидица. — Давай напьемся не просто так, — развел я руки в стороны. — Сегодня мы встречаем Новый год. Чем не повод? — У меня есть предложение получше, — волшебница берет еще одну микстуру со стола, а мою протягивает мне. — Есть одна студенческая игра. Я никогда не…. Давай сыграем в нее. Эта причина куда лучше, чем встреча очередного миллениума. Очередного миллениума? Хотя… для меня он не первый, это верно. — Как играть в…твою игру? — спрашиваю я. — Ничего сложного. У нас с тобой в руках выпивка. Я называю какой-то факт. Например, я никогда не…убивал монстров. Если он верный ты пьешь до дна. Я тоже. Если ошибочный — пропускаешь. Дальше твоя очередь называть факт. И так пока нам не надоест или кто-то из нас не упадет. Что вряд ли, — она разочарованно посмотрела на флакон с синей микстурой. — Ну дак как? Я пожал плечами. — Я согласился провести с тобой этот вечер. Стало быть, согласился на все, какая бы дурная идея не пришла тебе в голову. — Отлично, — волшебница бросила взгляд на танцпол, где танцуют сотни купидонов и вновь повернулась ко мне. — Тогда начнем. Я первая. — Начинай, — произнес я. — Я никогда не…играла на гитаре. Я играл. Это правда. Значит пью. Смотрю на незнакомку. Она выдерживает паузу и тоже подносит к губам флакон. — Что? — вскликнул я. — Значит ты тоже умеешь играть на гитаре?! Она улыбнулась. — Ты могла сама сыграть ту песню, но подстроила все таким образом, чтобы играл я… — Иногда кто-то должен подтолкнуть тебя к тому, чего тебе очень хочется, но страх не позволяет это сделать, — ответила она. — Но как ты узнала, что… — Нет-нет, — тут же прервала меня Сновидица. — Играем по правилам. Только факт. Никаких вопросов. Вот же…загадочная купидонша. Ладно, сейчас моя очередь. — Я никогда не… — начал я. — Врывался в распределительную будку и не ставил аудиокассету с записью своей песни на весь Олимпус. Конечно, я не пью. Я этого не делал. Незнакомка выдерживает паузу, но в конце концов подносит следующий флакон к губам и залпом выпивает содержимое. — Ха-ха! — обрадовался я своему успеху в этой игре. — Честно, я сначала думал, что это мог сделать ваш бас-гитарист. — Играть в группе было моей детской мечтой. Однажды я побывала в бункере, где нашла диск с записью концерта одной группы. Мне настолько понравилась их музыка и атмосфера, которая царила на концерте, что я нашла старую гитару и сама научилась играть на ней. И, конечно, петь. А когда попала в Олимпус, то подумала, почему бы не создать свою группу. После окончания школы у нас уже не будет времени на то, чтобы заниматься всякой ерундой. — Ерундой? Это совсем не ерунда. Музыканты в какой-то мере тоже спасают людей и нелюдей. Только от плохого настроения, — улыбнулся я. — В любом случае жизнь купидона расписана наперед, так что… — она кинула пустой флакон на стол и взяла новый. Елки-палки. Вот в такие моменты понимаешь, что охотиться на чудовищ должны те, кто действительно хочет этого. К чему обрекать на вечные скитания тех, кто рожден рисовать или рожать детей? Хм. Эти мысли только подселяют ко мне в голову сомнения в кодексе. Нужно скорее их отогнать. — Я никогда не… — заговорила незнакомка. — …ела сердца…не чудовищ. Смотрим друг на друга. Пьем. Оба. — Это была моя мать… — начал я. — Прости… — Не извиняйся, — тут же ответил я. — Наверняка в этом зале есть купидоны, чья судьба сложилась еще хуже. Она…была уже мертва, когда я сделал это. Потом был еще один…эльф. Тогда гремлин завладел моим разумом и заставил убить его. В общем, сейчас я гораздо осторожнее, — я неестественно улыбнулся. — Ну а ты? — Сердце пса, — ответила она. — Он с детства был со мной. Охранял, заботился. И в итоге спас от больших неприятностей, пожертвовав собой. — Мне жаль… — Он был уже стар. Поэтому мне, можно сказать, повезло. Твоя версия о том, что в этом зале есть купидоны с более тяжелой судьбой — лучше всего помогает осознать, что ты еще счастливчик. Ну. Теперь твоя очередь. Мы вновь взяли по флакону. — Я никогда не… — начал я. — Помогал купидону, которого отчислили, пробираться обратно в Олимпус… Не пью. Потому что тем отчисленным студентом был я. А вот волшебница… Опять выдерживает паузу. Неужели это не она? Интерес, с которым она общается со мной, проникновение в будку, из которой включала музыку. Все это говорит о том, что она вполне могла оказаться тем, кто помог мне. Пьет. Я улыбаюсь. — Спасибо, — я кивнул. — Признаться, тогда мной уже завладела настоящая паника. Как ты узнала, что я вернусь в Олимпус? — Правила все те же, Кайлан, — волшебница берет новый флакон. — Никаких вопросов. — Все забываю, — чешу затылок я. — В любом случае спасибо. Ну давай. Теперь твоя очередь. — Я никогда не…умирала. Пауза. Смотрим друг другу в глаза. Я выпиваю. — Не буду спрашивать откуда ты все это знаешь, — говорю я. — Но видимо ничего плохо в этом нет, раз я до сих пор жив и разговариваю с тобой тут. — Я сновидица, Кайлан, — вдруг произносит незнакомка. — Я вижу по твоей маске, ага. — Нет. Настоящая. Я нахмурился. Она продолжила: — Много лет назад мне приснился один сон. И ты был в нем. Я видела, как умирает какой-то старик, а затем перерождается в твоем теле. Тогда я не предала этому значения. Потому что мы не были знакомы. Я не знала кто ты такой. Но когда увидела тебя в Олимпусе, то все вспомнила. Правда я думала, что перемещения душ или как это правильнее назвать… В общем, я думала, что этого еще не произошло и хотела предупредить… Да уж. Даже не предполагал, что первой о том, что я из другого мира узнает не знакомая мне студентка. Что ж. Даже легче как-то стало. Теперь есть человек…или эльфийка? С которым я могу поговорить об этом. — То, что я вернусь в Олимпус ты тоже видела во снах? — спросил я. Волшебница не отвечает. — Да ладно тебе. Какие между нами еще могут быть секреты? Если теперь ты знаешь, что я попаданец, а я знаю, что ты сновидица? — Попаданец? — Ну…так называют людей, чей разум попал в тело другого человека или нелюдя. Ну дак ты ответишь мне? — Хорошо, — произнесла волшебница. — Обычно мне снится несколько событий, которые произойдут в этот день. Так я понимаю, когда именно случится главное происшествие. Мне кажется, мы с тобой как-то связаны. Только я пока не знаю как. — Хм… — я взял новый флакон и посмотрел на куранты. — У нас есть еще два часа, чтобы узнать это. Я никогда не… — Значит ты не расскажешь, как тебе удалось попасть из одного тела в другое? — спрашивает волшебница. — Осторожно, — ухмыльнулся я. — Ты нарушаешь собственные правила… — Ты прав, — она махнула рукой. — Ты никогда не… — Я никогда не…влюблялся. Я не пью. Не было за мои обе жизни женщины, ради которой я был бы готов на все. А вот у этой загадочной девушки явно есть какая-то душещипательная история. Как парень бросил ее из-за какой-нибудь ерунды. Но она все еще продолжает верить в любовь и доказывать ее существование каждому встречному. Что-то пауза затянулась. Сновидица подносит флакон к губам… Так и знал! В последний момент она переворачивает сосуд, и микстура выливается на пол. Кончики ее губ вновь едва заметно тянутся кверху. — Не может быть! — вскрикнул я. — Ты же мне весь вечер пытаешься доказать, что любовь существует, а сама никогда не испытывала этих чувств?! — Не испытывать их, не значит не верить в их существование. Теперь моя очередь. Я никогда не…делала все, чтобы Кодекс Скитальца остался прежним… Пауза. Мы смотрим друг другу в глаза. Я медленно поднимаю руку. Правильно ли с моей стороны признаваться в таких вещах незнакомке? Но…она ведь помогла мне пробраться в Олимпус. Узнала, что я попаданец и не побежала петь об этом песню со сцены. Может она тоже мой будущий союзник? Глупо отказываться от помощи любого, кто на нашей стороне. Ладно. Была не была! Пью. Сновидица едва заметно выдохнула. — Мы уже однажды нарушили правила. Может расскажешь мне на чьей ты стороне? — спросил я. — Я на стороне прежнего кодекса. — Хвала Богам! Ну хоть кто-то! — перебил я и теперь собственное дыхание отпустило. — В той версии, которую написал Таарис много послабляющих пунктов. Пунктов, которые заставляют всех скитальцев сидеть сложа руки и ничего не делать. Только если все так и останется, то охотники на чудовищ прикажут долго жить! — Спасибо! — воскликнул я и тут же огляделся, чтобы удостовериться в том, что нас никто не подслушивает. — Хоть кто-то в этой школе остался в здравом уме! — Это скорее предусмотрительность, — ответила волшебница. — Думаю, ректор Таарис неспроста решил изменить кодекс. Мы видим только верхушку айсберга. Его истинные планы будут ясны только когда он подберётся к их исполнению. Я просто в восторге от этой женщины! Почему я не встречал никого подобного прежде? В прошлой жизни. Кто бы понимал меня, разделял мои интересы, хранил в себе эту…загадку… — Зачем на самом деле ты хочешь найти тело Архиуса? — спросила она. — Он не мертв. Волшебница молчит. И на лице-то ее никаких эмоций. Знала или не знала? — Он наложил на себя заклинание остолбенения. Мы с друзьями знаем как снять чары. Нам нужно только найти его тело. — Ты так просто говоришь мне все это? Не думаешь, что я могу оказаться шпионкой? Я тут же напрягся. Потряс затуманенной микстурами головой. Пожалел, что взболтнул лишнего. Не могу подобрать слов. — Мне ты можешь доверять, — заговорила вдруг волшебница. — Но на моем месте мог быть кто-то другой. Тебе явно нужно быть внимательнее. — Ты права, — я откинул в сторону пустую склянку. — Но я рассказал тебе все это не просто так. Щурится. — Раз ты на нашей стороне, предлагаю не терять времени. Отдай мне часы Архиуса и позволь вернуть его к жизни. — У меня нет часов, — ответила Сновидица и словно ударила в гонг, стоящий у самой головы во время утреннего похмелья. — А? — скапливающейся в груди злостью выдыхаю я. Сколько времени потеряно на этом дурацком балу! Я все это время мог заниматься поисками, а теперь… — Я знаю, где спрятано его тело, — добавляет волшебница. От непонимания хмурюсь. — Сновидица. Помнишь? Я сделал несколько неоднозначных движений головой. — Я видела куда Волиус Тихорукий тащил его. — Отлично! — я схватил незнакомку за плечи. — Где спрятали старого мага? — У меня есть одно условие. — Какое опять? — Я иду с… Волшебница прервалась. Насторожилась. — Ты чувствуешь это? — вдруг спросила она. — Что? — я принялся оборачиваться вслед за ее взглядом. — Здание дрожит… — Что? Не можем же мы попросить сделать музыку тише. Сегодня купидоны уходят в отрыв, — я задвигал головой в такт музыке, звучащей снизу. — Это не из-за музыки… Все здание как следует тряхануло. Играющая песня тут же выключилась, а на танцполе повисло напряженное молчание. Тряхнуло еще раз. Пробирки, стоящие на столе, попадали на пол, а купидоны в панике завизжали и побежали кто куда.Глава 21 Старые счеты
— Бежим, — бросила сновидица. — Стой, — я впервые дотронулся до руки волшебницы, схватившись за ее кисть. — Если это землетрясение, то лучше остаться тут. Заберемся под стол. Скорее! Через несколько секунд я сидел под столом, добрая половина микстур на котором была нами же выпита. Девушка, с которой я провел весь вечер — рядом. Здание трясло так, будто какой-то гигант взял планету в ладонь и решил проверить нет ли чего внутри, как следует тряся сферу. Я бросил взгляд налево. С огромной люстры прямо на танцпол падают свечи. В конце концов сама конструкция в виде колеса сорвалась и полетела вниз. Крики. Грохот! Теперь некоторые закричали еще сильнее. Я не вижу, что там, но и без этого ясно, что без травм не обошлось. Лишь бы Другза с Оглой не погребло под завалами. — Долго нам тут сидеть? — спросила волшебница. — Пока трясти не перестанет. Взрыв. Где-то за пределами этого зала. Очевидно, что землетрясение на всей территории Олимпуса. А скорее всего радиус бедствия куда шире. — И часто у вас происходит, — я показал рукой вокруг себя. — Это? — Имеешь ввиду в моем мире? На территории Емии землетрясений не было никогда. Насколько мне известно. — Странно… — задумался я. — Надеюсь оно быстро закончится. Волшебница пожала плечами. Трясёт уже несколько минут. И никак не кончится. — Елки-палки! — выругался я. — Ну надо же, а! Испортить лучший вечер в моей жизни! Сновидица посмотрела на меня и улыбнулась. — Я думаю, что вечер, который ты счел лучшим за обе свои жизни испортить невозможно. — Представь себе, — я развел руки в стороны. — Если честно, у меня были еще кое-какие планы. — Закрой глаза, — вдруг произнесла она. — Что? — Закрой глаза, Кайлан. Это очередная игра? Пока что от этих игр я получал одно удовольствие. Послушаюсь. Все равно никому и ничем в данный момент я помочь не могу. — Ну хорошо, — согласился я и мои веки опустились. Мне всегда нравилось это. Когда отключаешь один из органов чувств, остальные начинают ощущаться гораздо острее. Теперь и это землетрясение не кажется таким грозным. Как будто я просто сел на старый уазик и мчусь по разбитой дороге. Есть такая у нас рядом с Мурманском. И купидоны перестали кричать. Видимо выбежали из здания. Эх, зря. Не учат тут их тому, как себя во время таких вот происшествий вести надо. По крайней мере, испуганных криков больше не слышно. Надеюсь, щиты у всех успеют сработать вовремя, и никто не погибнет от пролетающего мимо обломка. Так. А что, если сновидица сбежит, пока я ведусь у нее на поводу? Нет… Она еще здесь. Чувствую аромат ее духов. Что это? Что-то цитрусовое? И сердцебиение тоже слышно. Очень близко. Сердце бьется часто. Сильнее остальных, которые еще остались в бальном зале. И долго еще сидеть так? С закрытыми глазами. Что все-таки задумала моя новая знакомая? Хотя…если она хотела, чтобы это бедствие не испортило мне настроение, то у нее получилось. Паника совсем улетучилась. В этот момент губы волшебницы коснулись моих. Мимолетный поцелуй. Я открываю глаза. — Эээ… — растерялся я и тут же добавил: — Теперь этот вечер точно ничего не испортит. — Толчки почти прекратились, — ответила сновидица, выглядывая из-под стола как будто ничего не произошло. Я высовываюсь наружу следом за ней. Огромный булыжник пролетает рядом с моей головой и разбивается о старый мраморный пол. Несколько осколков отлетают от глыбы. Я едва успеваю закрыть лицо рукой. — Рано, — сделал вывод я. — Посидим тут пока не утихнет этот…каменный дождь, а затем найдем моих друзей… И раз мы больше не играем. Может скажешь как тебя зовут? — Леона. Меня зовут Леона. — Красивое…имя, — обронил я и тут же понял, что веду себя как подросток. Как Другз, который совершенно не думал головой, когда соблазнял орчанку. — Послушай… — начала Леона. — Позволь я скажу первым, — перебил я. — То, что произошло сегодня… Это было…Я не знаю, как это обозвать, чтобы нас не стошнило от приторности… Мы…я думаю, оба испытали эти чувства. Но мы оба также боремся за то, чтобы вернуть все на свои места. И если у нас получится, то все, что произошло сегодня будет считаться ошибкой. Волшебница поднесла свой палец к моим губам. — Позволь, я избавлю тебя от пытки объяснить мне, что между нами ничего не может быть, — она огляделась, подземные толчки почти прекратились. — Просто давай поклянемся друг другу, что это не зайдет дальше того, что мы можем себе позволить. В этот момент еще один грохот. Я слышу скрип, свист, хруст… Бросаю взгляд с балкона, на котором мы находимся на противоположную стену. На моих глазах все здание буквально раскалывается на две части. Трещина поднимается снизу на уровень второго этажа и доходит до самого потолка. Две половины стены расползаются в разные стороны, а осколки кирпичей падают в бездну, образовавшуюся внизу. Наступает долгожданная тишина, перебиваемая только стонами и кашлем потерпевших. — Кажется все кончилось, — осторожно произношу я. — Идем. Мы выбрались из-под стола. Я огляделся. На полу, где танцевали купидоны огромная трещина. Люстра застряла как раз посередине, цепляясь за края разверзнувшейся пропасти. Некоторые купидоны до сих пор хватаются за края обрыва, чтобы не сорваться в открывшуюся бездну. Им помогают другие. Те, кому уже удалось выбраться из ловушки. — Это что еще за… — произношу я себе под нос. — Разлом… — добавляет Леона, пытаясь разгадать тайну того, почему все это случилось. Расщелина уходит за пределы здания. Отчего стена и раскололась на две части. Я оборачиваюсь. За спиной та же самая картина. Нужно уходить отсюда поскорее, пока весь зал не ушел под землю. — Это что-то новенькое… — произносит волшебница и запускает кинетический снаряд, чтобы сбить кирпич, падающий на одного из купидонов внизу. Тот благодарит, в ответ поднимая руку. — Я надеюсь тело Архиуса не попалось на пути этой внезапно образовавшейся трещины? — с надеждой в голосе спрашиваю я. Она смотрит за пределы бального зала сквозь расколотую стену. Щурится, пытаясь разглядеть далеко ли простирается эта бездна. — Похоже разлом доходит до библиотеки напротив. Но не уверена. Отсюда плохо видно. — Библиотеки? — хватаюсь за голову я. — Ты знаешь откуда он появился? — в карих глазах промелькнул интерес. — Кажется…да… Изорбус Трехтелый. Орки веками поддерживали огонь в ядре планеты. Мы с нелюдями убили их и не знали, чем нам аукнется этот проступок. Несколько месяцев все было в порядке, но землетрясение там, где его никогда не было… И этот разлом, проходящий в месте, которое связано с чертогами… Зуб даю, что все это последствия нашего путешествия к центру земли. Елки зеленые… Так. Разбираться со всем нужно по порядку. Сейчас главное найти Другза и Оглу. Они могли оказаться на пути этой смертоносной расщелины, черт возьми! — Это долгая история, — отвечаю я после долгой паузы. — Давай сперва найдем моих друзей. Сюда! — Постой, — окликнула меня волшебница. — В таком бардаке нам понадобиться очень много времени. Твоих друзей могло завалить или… — она бросила многозначительный взгляд на разлом. — Воспользуемся заклинанием поиска. Я нахмурился. — Ты же говорила, что его умеют делать только старшекурсники? — Я говорила, что его умеют делать старшекурсники и еще кто-то, у кого достаточно сил. У меня их достаточно. Вещи твоих друзей. Где мы можем их раздобыть? — В общежитии. Там точно все есть. Мы спустились по лестнице, которая теперь тоже была расколота на две части. По пути я заглянул в бездну. Ничего. Сплошная темнота, пожирающая тех, кто не удержался и упал. Повсюду лежат и стонут купидоны. Есть жертвы, которые оказались под завалами и теперь просят о помощи. Их пытаются вытащить другие студенты, раскидывая камни по сторонам. Интересно, где Таарис? Почему он не помогает ученикам вместе с другими наставниками. Как всегда занят более важными делами? Терпение… Еще чуть-чуть и Архиус поставит все на свои места. Мы с волшебницей вышли на улицу. Кто-то кашляет, подавившись пылью. Кто-то стонет, кто-то рыдает. Но среди купидонов нет ни орчанки, ни гнома. И куда запропастились эти голубки? Отправили меня на свидание с волшебницей и сами решили развлечься. Нет. Я даже не злюсь. Лишь бы живы были. Буквально через пару минут мы со сновидицей уже стояли посреди нашей с Другзом комнаты. — Мне нужно две вещи. Любой предмет, принадлежащий гному, и любая вещь орчанки. На случай, если они были не вместе, — сказала Леона и тут же подошла к электрической плитке и попыталась включить ее. — Черт! Электричества нет. Мне нужен кипяток. Я схожу на улицу и вскипячу воду старым-добрым способом. А ты пока нарисуй карту Олимпуса. — В деталях? — Нам нужно только, чтобы последовательность и расположение построек были точны, — она взяла с тумбочки ручку и заговорила ее каким-то заклинанием. Протянула мне. — Рисуй только этой ручкой, ясно? Иначе заклинание поиска не сработает. Я кивнул. Волшебница взяла с кухни алхимический котел, наполнила его водой из чайника и вылетела за дверь. Я сел на пол и положил лист перед собой. Так. Это главные ворота. Тут здание, в котором находится актовый зал и учительская. Это первый корпус. Это второй корпус. Библиотека. Кровавая Арена. Небольшой домик, в котором я очнулся после Города Трейлеров. Третий корпус здесь. Общежитие номер один тут. Общежитие номер два. С этой стороны бальный зал. Загон для чудовищ. Алхимическая лаборатория… Интересно. Насколько точным должен быть рисунок? Хотя…вроде как схема получается вполне реалистичная. Но какой смысл в этом заклинании, если я, к примеру, итак, знаю, что Другз с Оглой в бальном зале? Как мне узнать их точное местоположение, если они оказались под завалами или в той бездне? Ладно, доверюсь волшебнице. Похоже, она знает, что делает. — Нарисовал? — Леона ворвалась в мою комнату, хлопнув дверью о стену. От удара даже старая штукатурка осыпалась на пол. Но сегодня всем плевать на шум. — Кажется…так, — я протянул лист волшебнице. Она долго смотрит на него. Что-то бормочет себе под нос. Берет у меня из рук ручку и дорисовывает еще одно здание. Точно! Совсем забыл про жилищный комплекс для преподавателей. — Хорошо… — Леона бежит на кухню и возвращается с разделочной доской в руках. — Эм… только не потеряй ее, — произношу я и бросаю взгляд в сторону форточки. — Нам на ней нужно будет еще кое-что разделать… Сновидица не слушает. Она кладет лист на разделочную доску. Переливает воду из котелка в чайник и начинает лить на лист кипяток тонкой струйкой. При этом постоянно что-то бормоча себе под нос. Если бы в этом мире был латинский язык, я бы предположил, что она шепчет именно на нем. Лист становится мокрым и весь рисунок начинает…светиться! — Дай мне какую-нибудь вещь гнома, — слегка нервно не просит, а требует волшебница. Я хватаю рюкзак Другза. — Меньше, — выдыхает Леона. — Что-то что поместится в этот чайник. Выдвигаю ящик в тумбочке низкорослика. Тут есть серьга. Он носил ее до того, как попал в Олимпус. Протягиваю сновидице. — Подойдет, — отвечает она и бросает украшение в чайник. Снова заговаривает воду. Начинает лить ее на рисунок. Поверить не могу. Изображение мерцает. Встряхиваю головой. Теперь на карте появилась красная точка. Едва заметная. — Это Другз? — воодушевленно спрашиваю я. — Да, — отвечает Леона. — Что он делает в…комплексе для преподавателей? — Ты у меня спрашиваешь? — волшебница поднимает глаза. — Неси что-то, что принадлежит орчанке. Я подбегаю к своей бывшей тумбе. Открываю ее. Все крупное. Даже эти пресловутые спицы с клубком. Достаю весь ящик и вытряхиваю из него содержимое. — Есть! Кольцо! Подойдет? — я протягиваю волшебнице орочий перстень. Он сделано из золота и усыпан черными камнями квадратной формы. В него, при желании, залезло бы два моих пальца. — Подойдет. Леона выливает из чайника прежнюю смесь и вновь наполняет сосуд водой из котелка. Бросает внутрь кольцо. Начинает заговаривать. В этот момент я продолжаю разглядывать вещи Оглы. Из чистого любопытства. Как говорят, от нечего делать. Косметика, батарейки, фонарь, мешочек с деньгами. Рассыпана целая кипа каких-то документов. А это еще что? Наклоняюсь. Среди бумаг лежит письмо, на котором стоит печать купидона. Вернее, печать на нем сделана Кольцом Тьмы Таариса. Письмо вскрыто. Я беру его и поднимаюсь на ноги. Открываю. «Огла Грогхугинер. Вы обязаны явиться в кабинет ректора за час до наступления Нового года. Игнорирование призыва приведет к непоправимым последствиям не только для Олимпуса, но и для всего мира. Смерть Изорбуса Трехтелого навлекла на планету катастрофу, которая обернется для всего населения худшими последствиями, чем ядерная война. Только вы, как скиталец, навлекший на нас эту беду, в состоянии исправить ситуацию и позволить нашему миру существовать дальше. Если вам все равно, что случится с планетой, подумайте о тех, кто вам дорог. Они заслужили право продолжать жить. Лорд Таарис.» — Орчанка тоже находится в комплексе для преподавателей! — возвестила Леона. — Я знаю, — ответил я и письмо выпало из моих рук. — Отправляемся туда! Скорее! Пока Другз не натворил дел, защищая орчанку. Я не помню, как мы оказались в холле комплекса для преподавателей. По дороге я постоянно прокручивал в своей голове смерть сиамских близнецов. Как Огла вырезала их сердце, спасая меня. Я предполагал, что последствия у этого будут, но что такие суровые… Катаклизмы, разрушение планеты… Но что орчанка может сделать теперь? Зачем Таарис позвал ее? И почему она согласилась? Ладно. Я вот-вот все узнаю. Я стою в холле и держу в руках разделочную доску, на которой карта Олимпуса. На ней мерцают две красные точки. — Мы тут. А как нам узнать, где именно искать Другза и Оглу? — я отрываю глаза от листа и поднимаю их на стену с почтовыми ящиками. — Чем ближе ты к цели, тем ярче будет светиться красная точка и тем больше она будет становиться, — ответила сновидица. — Выбирай направление и пошли. Я прошел к длинному коридору, уходящему налево. Ничего. На карте все по-прежнему. Побежал в другую сторону. Тоже ничего. — Может заклинание не работает? — Наверх. Значит нелюди выше! Волшебница подбегает к двери с рисунком человечка, поднимающегося по лестнице. Я подбегаю следом. Захожу внутрь. Точки на карте стали ярче. Работает! Поднимаемся наверх по лестнице. С каждой ступенькой сигналы становятся все ярче и ярче. Наконец мы добираемся до самого верхнего этажа. Кажется, четвертый. Тут длинный коридор. Двери в комнаты расположены справа и слева. Но на другом конце большая черная дверь с изображением печати купидона. Уверен, что именно там и находится жилье Таариса. Я знаю это даже без карты. Пробегаю вперед, а точки на листе дрожат все сильнее и сильнее. Становятся ярче и ярче. Оказываюсь у двери. Открыто. Применяю слух скитальца. Пять сердцебиений вместе с моим и сердцем Леоны. Захожу внутрь. Огромная гостиная с панорамными окнами. Посреди нее за спиной Таариса мерцает портал. Тут же Огла. И Другз целящийся из моего ружья в ректора Олимпуса. — Что здесь происходит? — спрашиваю я и кидаю в сторону доску с картой. Слышу запыхавшееся дыхание сновидицы за своей спиной. — Попроси свое друга убрать ружье, Кайлан, — произносит старый ректор. — Вы, итак, натворили достаточно. Я срываю маску с лица. Прятаться больше нет смысла. Таарис стоит абсолютно безоружный. Оружие ему и не нужно, потому что на его пальце Кольцо Тьмы. Огла стоит рядом со старым ректором. Она могла бы просто убежать. Он не угрожает ей. Почему орчанка ничего не предпринимает? — Другз, что ты делаешь? — спрашиваю я. — Нельзя просто так врываться и наставлять ружье на ректора. — Хоть одна здравая мысль из твоих уст, купидон, — скрипит своим голосом старый эльф. Я злюсь. Но не могу ничего поделать. Убить Таариса, значит подписать себе смертный приговор. Все должно быть по правилам. На Поединке Чести. — Он хочет забрать Оглу, Кай, — тяжело дыша выдавливает из себя гном. — Оглу? Зачем? — я перевожу взгляд на Таариса. — Убив Изорбуса Трехтелого вы обрекли планету на гибель, глупцы, — отвечает старый ректор. — Есть только один способ спасти нас всех…Глава 22 Жертва для всего мира
Я стараюсь не шевелиться лишний раз. Другз настроен серьезно. Ружье в его руках направлено на ректора школы. И я переживаю отнюдь не за лорда Таариса. Если гном нажмет на спусковой крючок, то старый эльф тут же убьет его. У него появятся основания. Согласно кодексу. — Что…произошло? — спрашиваю я и указываю на разрушения за окном. Из панорамных окон квартиры Таариса очень хорошо видно расколотое на две части здание, в котором проходил бал. — Это только начало, — спокойно отвечает ректор. — Вы можете сколько угодно пытаться сделать из меня злодея, но проблему, которая за окном нужно решить. Через несколько минут наша планета сделает очередной оборот вокруг солнца и тогда разрушения станут гораздо серьезнее и страшнее. Я бросаю взгляд на Оглу. Догадываюсь, что без орчанки проблему, о которой говорит Таарис, не решить. — Что должна сделать Огла? — спрашиваю я. — Изорбус Трехтелый не просто так веками сидел в своих чертогах и раздувал огонь в ядре. Без этого наша планета просто не сможет существовать, — лорд Таарис выдохнул, пытаясь сохранить спокойствие. — Когда я узнал, что вы натворили, мне пришлось искать способ как все исправить. Фолиант, который лежит на журнальном столике. Его писали сами Создатели. Единственная возможность сохранить наш мир — принести жертву. Того, кто убил прежнего Хранителя Мира. Я бросаю взгляд на книгу. Старая. Она очень старая. Откидываю переплетную крышку. Листаю до закладки. Изорбус Трехтелый. Изображение как будто живое. Нарисованные черным по белому сиамские близнецы ходят по своим чертогам возле огромной печи, из которой вырывается пламя. Рядом большая статья. На том же акрийском языке. Понятно почему вся магия в этом мире на нем. Похоже, это язык Создателей. — Мы должны…убить Оглу? — проронил я. — Не убить, Кай, — Другз тяжело дышит, пытаясь удержать отчаянье, наполнившее его грудь. — Она должна стать новым Хранителем Мира! Я не позволю этому случиться! Палец гнома срывается и дробь пробивает стекло. Не попал в ректора. Слава этим самым Создателям. Гремлин Таариса мгновенно включил щит. Едва заметное синие свечение появляется и тут же гаснет. Сам старый эльф спокоен, как будто его жизни ничего не угрожало несколько мгновений назад. Леона медленно подходит к фолианту и начинает перелистывать страницы в нем. Если Таарис обманывает нас, то она скажет. Обязательно скажет есть ли другой выход. — Нет других вариантов? — спрашиваю я у ректора. — Нет, — вдруг отвечает Огла. — Я сама прочитала заметки Создателей… — Нет! — вскрикнул Другз. — Я не верю! Не верю! Проверьте страницы! Ректор вырвал те, на которых есть другие способы! Он специально издевается над нами! Я смотрю на Леону. Она отрывает взгляд от книги и бросает его на меня. Отрицательно мотает головой. Это значит, что все страницы на месте и Таарис не лжет. Елки-палки… Не представляю как тяжело сейчас Другзу. Мне тоже не верится в то, что мы должны пожертвовать Оглой, но…похоже у нас действительно нет выбора. Вот зачем они затеяли это все? Зачем перешли границу и теперь вместо того, чтобы принести в жертву свою подругу, гном должен смириться с тем, что навсегда потеряет любовь. Ему придётся жить с тем, что его судьба обречена на вечные муки в подземельях этой планеты. Ну что за Ромео и Джульетта на современный лад?! — Огла? — я смотрю на орчанку. — У любых действий есть последствия, — она снимает кольцо со своего пальца. — Мы не говорили об этом, но каждый из нас знал, что за смерть орков придется расплачиваться. Я оказалась той, кто убил Изорбуса. И я ничуть не жалею об этом. Если бы я оказалась там снова, то поступила бы точно также. Орчанка кладет снятое кольцо на подлокотник старого кожаного дивана. — Храни это кольцо, Другз. Пусть оно напоминает обо мне. — Нет! — гном мотает головой. — Ты понимаешь на что соглашаешься? На непрекращающиеся муки в Чертогах Вечности! На бесконечное одиночество! Голод! На все те пытки, на которые был обречен Изорбус! — Нет другого выхода,Другз! — срывается Огла. Ее нервы тоже ни к черту. — Просто попрощайся со мной. Сейчас! Просто сделай это, чтобы мне не пришлось уйти в этот портал и потом вечность вспоминать, как мы расстались с тобой! Не добавляй ко всему, что нам предстоит пережить…еще и это… Из глаз орчанки потекли слезы. Елки-палки, а! Но мы ничего не можем сделать. Если я не вмешаюсь время уйдет и конец. Очень скоро наступит полночь и согласно словам Таариса планета начнет разрушаться. — Отпусти ее, Другз, — произношу я. — Не мучай ту, с которой был счастлив последние дни. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Потом. После. Мы освободим ее. Слышишь? Но сейчас ты должен отпустить Оглу… Гном тяжело дышит. Смотрит на ректора. — Мы сможем видеться с ней? Через портал, который находится под библиотекой? Звучит бредово. Но можно простить это Другзу. Он не в себе. — Я закрою все порталы, ведущие в чертоги, — холодно отвечает Таарис. — Чтобы никто и никогда не повторил нашей ошибки. — Черт! — выкрикивает гном и пинает небольшую тумбу, стоящую рядом. Издает такой вопль, как будто вся горечь мира скопилась в нем, и он хочет ее выпустить, но не может сделать это. Мы все до единого опускаем глаза. Кроме Таариса, который хладнокровно, но спасает мир. — Я хочу уйти с ней… — произносит он. — Раз нет другого выхода, я…хочу…уйти с ней. Что? Уйти в подземелье и провести всю жизнь там? Это…Это отвратительный вариант. Для меня. При таком исходе я теряю всех друзей. Но для Другза. Для Другза это будет избавлением. Я…должен поддержать его. — Я понимаю, Другз… — Невозможно, — ректор прерывает меня и складывает руки на свою трость. — Я не пожертвую двумя скитальцами. Отдать одного. У меня нет выбора. Оставить второго. Такой выбор у меня есть. Таарис подходит к окну и глядит на свои владения. Затем начинает говорить. — Если вы думаете, что сейчас ставите свои условия — вы ошибаетесь. Я выношу ваш сопливый бред только по одной причине. У меня еще есть время до полуночи, — он оборачивается. Красный отблеск луны на суровом лице старого эльфа придает ему еще больше жестокости. — Огла, если через две минуты ты не войдешь в портал, я убью гнома. — Я помогу тебе, Другз, — говорю я и достаю из кармана Кольцо Света. — Нет! — кричит гном, смотрит на меня и отрицательно мотает головой. — Если без вызова на Поединок Чести ты нападешь на другого скитальца…тебя казнят. Я не хочу потерять еще одного друга… Низкорослик падает на колени. Ружье выпадает из его рук, и он закрывает ими лицо. Орчанка подходит к нему и тоже опускается на колени. Обнимает. Я не могу на это смотреть. Но так надо. Елки-палки… На месте Оглы должен был быть я. И я рад бы помочь, исправить все, но Другз прав. Напади я на Таариса и одержи верх, меня казнят. Согласно кодексу. Если нападет гном. Казнят его. Чертов кодекс связывает руки и позволяет только Таарису вертеть правилами и законами как угодно ему. Что я могу сделать сейчас? Только поклясться, что найду способ вызволить Оглу из Чертогов Вечности. Я доберусь до самих Создателей, но узнаю, как можно все исправить. Но сейчас…времени осталось очень мало. Нужно принимать условия и играть по правилам ректора. Проклятый эльф! Почему он не желает отпустить Другза вместе с орчанкой. Почему мешает стать им счастливыми? Считает всех нас своими детьми? Думает, что защищает купидонов? Но на самом деле подвергает их невыносимым мукам! Будь проклят, Таарис! Однажды я доберусь до тебя. — Я… — начинает Другз в объятьях Оглы. — Я никогда еще не испытывал таких чувств. За тебя я готов пожертвовать целым миром, слышишь? Хотя знаю, что ты не позволишь мне этого сделать… Если бы я мог забрать тебя и сбежать на край света… На последний клочок земли, который еще не уйдет под землю, когда придет конец всему… Я бы непременно сделал это. По крайней мере у нас было бы еще время, которое мы могли бы провести вместе. И пусть все бы полетело к чертям! — Я люблю тебя, Другз, — перебивает гнома орчанка часто дыша и пытаясь не показывать, как ей страшно. Страшно уходить в чертоги и обрекать себя на вечные муки и одиночество. Страшно оставлять любимого одного. В этом мире. Вот почему кодекс запрещает скитальцам быть вместе. Вот почему мы обречены на одиночество. Чтобы в ответственный момент смочь отпустить того, кто может спасти мир. Вот почему прежний кодекс должен вернуться. Вместе с Архиусом. — Помни, что я делаю это ради тебя, — продолжает Другз. — Я люблю тебя и ни за что не допущу, чтобы ты страдала. Чего бы мне это ни стоило. Глаза Оглы внезапно расширяются. Она замирает. Я бросаю взгляд на Другза. Где рука гнома?! Где рука гнома?! Другз делает движение рукой, которая оказалась между ним и орчанкой. Огла падает на спину. Удивленное выражение так и застывает на ее лице… Она мертва! Из ее живота торчит мой кинжал. Гном прихватил из комнаты не только ружье… Другз воет словно раненный зверь. — Глупцы! — обозленно шипит Таарис и запускает в гнома кинетический снаряд. Низкорослик отлетает в книжный шкаф позади и теряет сознание. Эльф буквально проносится над землей, к телу орчанки, и падает на колени. Похоже применил левитацию. Щупает пульс. Поднимает руку вверх. Мерцающая энергия собирается вокруг костлявой ладони эльфа. Он набирает ее как можно больше и дотрагивается до груди Оглы. Тщетно. Орчанка мертва… Таарис поднимает злой взгляд на меня. Выкидывает руку в сторону гнома. Теперь тело Другза к открытому порталу тащит невидимая сила. Как тогда, когда ректор вытащил меня на сцену в актовом зале. Только сейчас ставки намного выше. — Что вы делаете?! — кричу я. — Согласно законам вселенной, убийца Хранителя Мира становится следующим хранителем. — Нет! — кричу я и достаю Кольцо Света. — Я не позволю! Таарис останавливается. — Вот где оно… — Знакомая вещица? — спрашиваю я, рыча как свирепый зверь. — Значит вы знаете, ректор, что оно умеет. Отпустите гнома. — Ты сейчас ведешь себя так же неразумно, как он, — выпалил старый эльф. — Мы слишком много потратили времени. Больше у нас его нет. — Тогда отпустите гнома, — процедил я и надел на палец кольцо. — Зевс! Как всегда, в самый подходящий… Что здесь происходит, Кай? Гремлин стоит между нами с ректором. Смотрит на тело Оглы. Другза. Переводит взгляд на меня. Я не свожу глаз с Таариса. — Щит, Зевс, — приказываю гремлину. Как только я применю сильную магию, то должен буду забрать душу. И это будет душа Таариса. — Атакуешь и, считай, что начнешь рыть себе могилу, — ректор поднялся на ноги и, как всегда, оперся на свою трость. — Плевать! — процедил я. — Зато старый кодекс вернется и все станет как прежде… — Глупец… Ничего не будет как прежде! Истинный враг скитальцев вот-вот вырвется на свободу! Мы должны противостоять ему, а не друг другу. Умерь свой пыл и прибереги силы для тех, кто действительно опасен! Есть противники могущественнее, чем армия одного из наших главных врагов, короля Ободора. У нас много недругов. Но я не один из них. — Что? Разве это король Ободор приказал скитальцам отправиться на войну? Король Ободор разрешил купидонам влюбляться, а затем убивать друг друга только ради того, чтобы спасти любимого от мук? — кричу и голос чуть не срывается. — Если бы я не отдал скитальцев, Емия отправила бы в Олимпус всю свою армию! У меня был выбор потерять всех скитальцев или пожертвовать частью из них, ради того, чтобы сохранить хоть что-то. Мой пыл поутих. Но это ничего не меняет. Таарис сделал достаточно, чтобы я продолжал ненавидеть его. — Мне жаль твоих друзей, — неожиданно для меня вновь заговорил ректор. — Но пункт, когда скитальцы больше не обязаны держать друг друга на расстоянии в перспективе сулит нам армию купидонов. Мы повысим рождаемость подобных себе и создадим расу, которая сможет постоять за себя и за этот мир. — Армию купидонов? С этим бы легко справилось кольцо на одном из ваших пальцев, — хмыкнул я. — Только не говорите, что с годами ваша мораль стала настолько высока, что вы больше не можете позволить себе обрекать на участь купидонов обычных людей и нелюдей… — Ты прав, — согласился Таарис. — Но после смерти Изорбуса Трехтелого, кольцо больше не может нанести проклятую метку. У каждого нового пункта кодекса есть своя причина, Кайлан. Ты слишком молод и горяч, чтобы понять все. Я посмотрел на часы. Есть несколько минут до полуночи. В двенадцать часов я должен буду либо убить Таариса, либо обречь Другза на вечные муки. Пока ректор поет складно. Но… — А как на счет охоты за мной? Это вы тоже устроили исключительно в интересах всех скитальцев? Таарис подозрительно посмотрел на меня. Явно не догадывался, что я знаю. Подожду объяснений и атакую. — Твое происхождение, — выдохнул он. — Что не так с моим происхождением? — Ты сосуд. — Сосуд? — я повернулся к Леоне, а затем вернул взгляд на Таариса. — Фолиант, который студентка держит в руках. Открой тысяча триста тринадцатую страницу, девочка. Открыла? Прочитай заголовок. Волшебница опустила глаза на книгу. — Вестники Смерти… — прочитала вслух она. — Создатели нашего мира оставили прислужников, которые вырвутся из глубин материка и отомстят за их гибель. Накажут всех людей и нелюдей за грехи. Грядет Армагеддон, Кайлан. — молвил Таарис, словно проповедующий апостол. — Конец придет всему, что ты знаешь. — Ясно, ясно… Я здесь причем? — Твое тело это сосуд для могущественных тварей! Согласно предсказанию, Вестникам Смерти, когда они придут в наш мир, нужны будут телесные оболочки. Сосуды, которые смогут приютить их черные души и вершить злодеяния по всей планете. Убить все живое и отомстить за Создателей. Что за история с Создателями? Кто и за что прикончил их? Ладно, сейчас это не так важно. — Ничего не понимаю, — я положил руку на голову и растрепал волосы. — Я видел, что произошло возле статуи Изорбуса. Когда вы пропустили чудовищ в этот мир. Что бы вы тут не плели, в вас нет все равно нет ничего святого! Таарис громко выдохнул, помотал головой и бросил взгляд на часы. До полуночи всего пару минут. — Ладно. Слушай внимательно, купидон и не перебивай меня! Потому что иначе нам не хватит времени, чтобы ты поверил мне и…мне придется тебя убить, чтобы спасти этот мир. — Или мне придется убить вас, — огрызнулся я. — Начинайте. — Таарис создал всех купидонов на этой планете, с помощью Кольца Тьмы… — Это я знаю, — оборвал ректора я. — Мне бы с момента вашей встречи с Сербом Безумным, когда освобожденный из тюрьмы брат, хотел отомстить вам. — Нас было три брата-близнеца. Серб, Таарис и я… — Вы…? — я, кажется, потерял дар речи. — Меня зовут Одриэн, — произнес эльф. — Я был в катакомбах, когда Таарис выпустил чудовищ в этот мир. Но пришел слишком поздно. К тому времени Серб уже убил нашего брата, отомстив за все, что тот натворил. В моей голове закрутился ураган из вопросов, но я не знал какой из них стоит задать. Времени было настолько мало, что в итоге я решил просто не перебивать. — Это мой фолиант, — ректор указал на книгу, которую Леона держала в руках. — Я был одержим историей Создателей с самого рождения. Настолько, что однажды меня сочли сумасшедшим и заточили в доме для нелюдей с психическими отклонениями. Потому что я предвещал Армагеддон, но еще не знал, что никто не хочет слышать об этом. Ядерная война помогла мне освободиться также, как помогла Сербу. Таарис заклеймил нас почти одновременно. Все это время я воевал с тем, кого уже давно нет в живых. Вот же черт… Причин убивать старого эльфа у меня все меньше, но я просто не могу отдать Другза… — Почему вы не закрыли порталы, как только убили Таариса? Вам же никто не мешал?! — спросил я, пытаясь услышать хоть что-нибудь, за что ректор заслуживает смерти. — Я готовился к встрече с Вестниками Смерти всю свою жизнь. Гремлины купидонов, способные завладевать телами монстров. Вот истинная причина. Без грозных тварей наша армия одна, с чудовищами, в которых вселятся подвластные нам гремлины, в два раза больше. Олимпус создает скитальцев, да. Но не для того, чтобы бороться с монстрами. Для того, чтобы противостоять Вестникам Смерти вместе с ними, когда настанет время Великого Армагеддона. Елки зеленые… Это еще в какую историю я вляпался? Борьбу Добра со Злом. Но если я сосуд…Стало быть имею неплохие шансы оказаться на стороне Зла? Но какое это имеет значение для меня сейчас. Когда Таарис…или правильнее будет назвать его Одриэн, хочет забрать моего друга. И почему он вообще решил, что я сосуд? — Как вы поняли, что я сосуд? — спрашиваю я, все еще не снимая Кольцо Света с пальца. — Экзамен для купидонов. Способности сосудов проявляются гораздо позднее жажды. Такие студенты не могут сдать экзамен. В один момент я решил, что геноцид купидонов с большой силой приведет к решению проблемы. Но когда каждый из них изворачивался из моих ловушек, словно уж из рук, я понял, что это бесполезно. Рано или поздно скитальцам предстоит столкнуться со Злом. Лоб в лоб. А Иссида? Спроси у лживого старика, почему он отправил Иссиду вместе с моей Милли на верную смерть? Ему нельзя верить, Кай! Он лжет обо всем! — А Иссида? — Кто? — Таарис облизнул сухие тонкие губы. — Эльфийка, которую вы отправили в логово оборотней… — Ах, она… Она тоже сосуд, Кайлан. Я должен был так поступить. Не верь ему, Кай! Он все лжет! — Убирайся! — хладнокровно приказал я Зевсу. Гремлин исчез. Я замер. Ректор ничего не предпринимает. Ждет пока я разрешу закинуть гнома в Чертоги Вечности и обреку его на вечные страдания. — Шестьдесят секунд, Кайлан, — напоминает волшебница за моей спиной. Другз очухивается и поднимается на ноги. Держится за голову. Не понимает, что произошло. — Кайлан… — произносит он и смотрит на меня. Теперь моя очередь выбирать. Тогда в чертогах мне сперва показалось, что я спас всех. Но проклятые орки обыграли меня. Своей смертью они лишили меня единственных близких нелюдей на этой планете. Погибли, но все равно заставили выбирать. Друзья или гибель мира. — Я обещаю, что вытащу тебя оттуда, Другз… — прошептал я, но не знаю, расслышал ли гном. — Что? — в ответ неуверенно спросил он и тут же запаниковал. — Не дай ему обречь меня… Другз не договорил. Невидимая сила, которой ловко управлялся Таарис схватила гнома и забросила в портал. Проход закрылся. Я обессиленно упал на колени. В комнате повисла тишина. Старые настенные часы Таариса били двенадцать. Я встречал очередное тысячелетие предав всех, с кем был заодно. Вынужденный предать их всех. Получится ли у меня когда-нибудь вернуть Другза? Не знаю. Честно. Сейчас я просто должен вернуть Архиуса к жизни. Знал ли старый маг обо всем этом? Про Вестников Смерти, лорда Таариса, короля Ободора. И что делать теперь, когда… — Это еще что? — вдруг произносит Леона и заставляет Таариса обернуться к панорамным окнам. Я бросаю взгляд на раскол, образовавшийся при землетрясении…Глава 23 Вестники Смерти
— Это случилось… — завороженно проговаривает Таарис. Я вижу, как в этот самый момент в небо, обожжённое красным сиянием луны, взмывают десятки теней. Они издают ужасающие вопли и тут же разлетаются в разные стороны. — Что…это? — я понимаюсь с колен и медленно подхожу ближе к окнам. — Вестники Смерти пришли… Сейчас это не имеет для меня такого значения, как то, что я лишился друга. Но судя по выражению лица Таариса, в данный момент действительно происходит что-то ужасное. Никогда не думал, что мне доведется увидеть ужас на лице ректора. — Они улетели? — спрашивает Леона, все еще не отпуская из рук магический фолиант. — Не думаю, — задумчиво произносит Таарис. — Вы сказали, что я сосуд. Почему в таком случае никто из них не летит ко… Я не успел договорить. В этот самый момент еще держащееся в рамах стекло разбивается, а в апартаменты Таариса врывается одна из теней. Тьма, принявшая форму призрака, сбивает меня с ног и нависает сверху. Жуткий вопль из ее пасти разносится по квартире. Я отползаю назад, но упираюсь в старый диван. Кажется это конец. Сейчас в тело Кайлана вселиться тот, для кого оно было действительно предназначено. А я даже сделать ничего не могу. Я всматриваюсь в темную материю, витающую надо мной. Держу кинжал наготове, хотя он вряд ли поможет. По крайней мере, попробую перед смертью пронзить тварь. Я же так и не узнал, какие чары наложены на подаренном Дидло оружии. Было бы хорошо, если бы оно пронзало этих самых вестников. Хотя вряд ли. Такая удача меня еще не преследовала в этом мире. Монстр, который пришел за мной, медлит. Смотрит из глубин своих красных глаз. Его длинные пальцы с острыми когтями тянутся в мою сторону. Черный дым, из которого состоит чудовище постоянно движется внутри субстанции, под натиском врывающегося с улицы морозного ветра. Рука вестника все ближе. Но как будто что-то мешает ему коснуться моего тела. Я бросаю взгляд на Кольцо Света, надетое на один из моих пальцев. Оно ярко светится и тьма, из которой состоит монстр прямо сейчас борется со свечением, исходящим от артефакта. Похоже, именно перстень мешает вестнику вселиться в меня. Или он просто с интересом вглядываясь в мои глаза, ждет, когда увидит в них ужас? Вот тогда и завладеет телом. Монстр снова грозно вопит, разевая свою нестандартную пасть и демонстрируя два ряда острых зубов. Я в оцепенении. Даже рот не могу открыть, чтобы позвать Зевса, который, если что, успеет включить щит. Леона произносит что-то на акрийском. Кинетический снаряд летит прямо в вестника, но пролетает сквозь него. Все тщетно. Что можно сделать с густым черным дымом? Ничего. Только ждать, когда он завершит то, зачем пришел. — Не трать силы, девочка, — вдруг говорит Таарис. — Чужак не может завладеть телом скитальца… В этот момент Вестник Смерти резко поворачивается к старому эльфу и снова вопит. Настолько широко разевая пасть, что кажется вот-вот откусит голову ректору. Таарис даже не шевельнулся. Теперь они пристально смотрят друг другу в глаза. Внезапно тень срывается и улетает сквозь разбитое окно. Кажется, пронесло. — Все кончилось? — я встаю на ноги и озираюсь. Смотрю на руку, в которой держу кинжал — до сих пор дрожит. И понятно. Кому хочется умирать, уступая свое тело какому-то чудовищу. Таарис подходит к окну и глядит вниз. — Ничего не кончилось, — шепчет он. — Все только началось… — Тогда… — я подхожу ближе к ректору. — Почему оно убралось отсюда? Старый эльф вглядывается в огонь, бушующий на территории школы. — Неужели в Олимпусе есть еще один сосуд? — задает он вопрос сам себе. — Если так, то он хочет завладеть им. — Нужно… Я вновь не договорил. Кто-то напал на меня сзади и вцепился зубами в ключицу. Я застонал, прикусывая боль зубами. Адскую боль. Хватаю за волосы нападающего, чтобы вонзить кинжал тому в голову, но замечаю, что они рыжие. Леона напала на меня! — ОТПУСТИ ЕГО! — громыхает не своим голосом Таарис и все вены на его старческом лице жутко пухнут. Старый эльф тут же достает микстуру и выпивает. Выкидывает склянку в окно. Волшебница смиренно ослабляет хватку. Я вырываюсь. Оборачиваюсь. Леона смотрит в одну точку перед собой. Абсолютно пустым взглядом. Ее губы в моей крови. Мое плечо щиплет. Но, бывало, и хуже. Что это было? Неужели такая дальновидная волшебница не взяла с собой флаконы с микстурами? Хотя мы столько выпили их на балу, что жажда не должна была проснуться так рано… — Свяжи ее, — приказывает ректор. — Надо просто дать ей микстуру… — СВЯЖИ ЕЕ! — повторяет старый эльф Голосом Внушения и закашливается. На меня приказ не подействовал. Кольцо Света. — Я не… — Что я тебе сказал, купидон?! — Таарис поднимает на меня свои большие глаза и как будто этим приказом умоляет послушаться его. Похоже он знает, что делает. Подчинюсь. Развязать никогда не поздно. Но, елки-палки, когда я стал так беспрекословно слушать подлеца, убившего наставника моего факультета? А что, если вся его история сплошная ложь? Нет. Я видел глаза той твари. То, что скрывается за ними гораздо страшнее Таариса. Я иду на кухню и выдергиваю из розетки шнур от электрической плитки. Кинжалом отрезаю его. Помогаю Леоне сесть на диван и связываю ей руки. Она покорна. Интересно, сколько еще будет находиться под гипнозом? Не хочу, чтобы в очередной раз впилась своими зубами в мою плоть. — Что дальше? — я проверяю насколько хорошо завязал узел и оборачиваюсь. Таарис наблюдает из окна и тяжело вздыхает. — Голод уже здесь, — сетует он. — Голод? — я подхожу ближе. — Нет времени объяснять, Кайлан. Вестник Смерти чье имя — Голод, нашел сосуд и обрел свою силу. Купидоны убивают друг друга… Я смотрю вниз. Сотни студентов в масках чудовищ, не успев отойти от одной трагедии, принимают участие в другой. Нападают друг на друга, пытаясь заглушить свою жажду. Жуткие крики тех, у кого вырывают сердца, разносятся по ночному Олимпусу. Жертв будет еще много, если мы что-нибудь не предпримем. — Почему мы не потеряли рассудок? — спросил я и поморщился от вида, как ловкий гном в красном одеянии вырвал сердце у орка в синей мантии и вцепился в него зубами. — Мы должны что-то предпринять… — Нам ничего не грозит, — старый эльф посмотрел на свою руку. — Пока на наших пальцах Кольца Могущества. Но ты, прав. Мы должны остановить это безумие. — Есть идеи? — Только одна. Найти тело, в которое вселился вестник и убить его. — Вы же выслеживали сосуды. В кого мог вселиться чужак? — Есть только один вариант… — Тогда, почему вы все еще молчите и продолжаете смотреть как они убивают друг друга?! — сорвался я и ударил по железной раме. — Я думал, мертвый скиталец не может быть сосудом… — проигнорировал мою агрессию эльф. — Мертвый скиталец? — по слогам произнес я, уже догадываясь о ком говорит Таарис. — Архиус… — продолжал в раздумьях искать ответ Таарис. — Неужели он не погиб? — Архиус… Тоже сосуд? — Это долгая история. Я догадывался, что убийцы выкрали тело мага не просто так. Теперь я уверен. Скажи, Кайлан. Ты один из тех, кто мог быть в заговоре с остальными. Мне нет до этого дела. У вас было на это право. Но если ты знаешь, где тело волшебника, то должен сказать мне и помочь убить его. Иначе то, что ты сейчас видишь, не прекратиться до тех пор, пока не умрет последний купидон в Олимпусе. Мне захотелось повернуться к Леоне, чтобы посоветоваться с ней, но я сдержал порыв. Если сделаю это ректор тут же догадается, где искать правду. Зато я посмотрел вниз. Туда, где купидоны продолжают убивать друг друга. Понятно, что жизнь одного Архиуса не стоит жизней всех этих невинных людей и нелюдей. И чем дольше я не говорю Таарису, где искать тело, тем больше купидонов умирает. А каждый из них должен будет помочь избавить этот мир от Вестников Смерти. И если один Голод настолько силен, то…что будет, когда все тени отыщут свои сосуды? Я потерял слишком многих сегодня… Не хочу терять еще и старого мага. Мне проще принести в жертву себя, чем лишится того, кто стал мне отцом в этом мире. Хотя…есть еще одна идея. — Вы сказали, что Иссида тоже сосуд? На морщинистом лбу Таариса образовалось еще больше складок. Я продолжил: — Я могу отвести нас к старому магу. Но вы вернете в этот мир Иссиду. Мы позволим вестнику переселиться в нее и убьем девушку. Таарис внимательно посмотрел на меня. Мне даже показалось, что он восхищается мной. Тем, на что я готов ради высшей цели. Но мне плевать на то, что он думает сейчас. Я вижу, как студенты внизу истребляют всю расу купидонов и мое сердце обливается кровью. — Даже если я соглашусь на твои условия, — начал ректор. — Архиус до последнего будет оставаться угрозой всем нам. — Я тоже. Но сейчас мои условия такие. Вы возвращаете Иссиду, я помогу найти тело Архиуса. Таарис посмотрел на горящий Олимпус. — Хорошо… — он стукнул тростью по полу, сдерживая гнев — нечасто старому эльфу приходится принимать чьи-то условия. — Леона знает, где находится тело мага, — я указал кивком головы в сторону волшебницы. — Надо привести ее в чувства. — Ты никого не сможешь привести в чувства, пока мы не убьем вестника, — Таарис подошел к волшебнице и спросил: — ГДЕ ТЕЛО АРХИУСА? Дрожащими руками достал флакон с микстурой, зубами вытащил пробку, выплюнул ее и выпил содержимое. Я слышал, что Голос Внушения забирает много сил. Но не представлял, что столько… — Закрытая на ремонт часовня. Тело наставника там… — завороженно произнесла волшебница. Она как будто так ни разу и не моргнула с того момента, как ректор приказал ей отпустить меня. — Это хорошо. Недалеко, — пробубнил Таарис. — Закрой девочку в ванной, чтобы после того, как чары спадут она не выбросилась из окна в поисках пищи. Я так и сделал. Мне пришлось запереть Леону в ванной и снаружи приставить к ручке стул. Маленькую защелку, установленную с внешней стороны при желании, легко сможет выломать даже такая хрупка девушка, как она. Буду надеяться, что ни один купидон случайно не окажется здесь и не учует ее запах. Я поднял ружье с пола. Внутри один патрон. Остальные похоже отправились с Другзом в Чертоги Вечности. И кинжал. Придется справляться только им. Мы спустились по лестнице и очень скоро оказались в холле. — Нужно до последнего сохранять жизнь купидонам, — сказал ректор. — Но и убивать их нам тоже придется… Таарис открыл дверь на улицу, и мы попали в совершенно другой мир. Тихий коридор за нашими спинами сменился диким безумием на улице. Пожары, крики, кровь, схватки, грохот. Настоящий апокалипсис. Одно радует — когда у купидонов появляется настолько сильная жажда они теряют над собой контроль до такой степени, что не в силах пользоваться оружием и способностями. То, что меня разорвут на куски зубами — единственное от чего я сегодня могу умереть. Хотя подавиться конфетой, наверное, было куда приятнее. Я посмотрел на кинжал. Надеюсь, у меня получится сегодня сохранить максимум жизней. — За мной! — приказал Таарис. — Зевс! — позвал я своего гремлина, и он тут же оказался рядом. Надо же! И года не прошло! Пробормотал демон. Но я поднес указательный палец к губам и заставил его молчать. — Щит! Синее свечение объяло меня, и мы побежали по внутреннему двору. Сперва орк набросился на Таариса из-за угла. Я подбежал и схватил того за шиворот. Без толку. Здоровенного нелюдя не сдвинуть с места. Под ногами завибрировала земля. Таарис набирает силу. Хлопок. Меня отбрасывает в сторону вместе с оголодавшим купидоном. Тот ударяется затылком о мусорный бак и теряет сознание. Меня спас щит. Но теперь кольцо требует отдать душу. Проклятье… — Закрой его в мусорном баке! — кричит Таарис. — И лучше позаботься о себе! Мне не нужна помощь! Старый эльф телекинезом поднял орка и закинул его в бак. Затем скрылся в смоге, накрывшем внутренний двор Олимпуса. Я опустил крышку и закрепил ее проволокой, которая валялась тут же. По крайней мере один купидон уже спасен. Двинулся дальше. Нельзя отставать от старого эльфа. Он может не сдержать обещания и убить Архиуса. На пути следующее препятствие. Два гнома схватились друг с другом. Можно было бы пробежать мимо, но, черт возьми, если Таарис прав и нам нужен каждый купидон… Кинетический снаряд. Гнома, который сверху, сбивает сгусток концентрированной энергии и тот откатывается на несколько метров в сторону. Я тут же настигаю лежащего на земле нелюдя и приказываю: — СПИ! Гном отрубается, а я едва успеваю подставить руку, чтобы тот нелюдь, которого я сбил ранее не вцепился мне в горло. Всю руку покрывает мерцающий голубоватый щит. Я перекидываю противника через себя, подставляя ногу ему под грудь. Тут же подскакиваю и наваливаюсь сверху. Больше Голос Внушения применять нельзя. Иначе сил съест очень много и придется убить этого купидона. Нет, оттяну момент принесения жертвы проклятому кольцу. Нужен правильный удар затылком гнома о мощеный камень. Тогда он потеряет сознание. Со времен службы в государственных органах не практиковался. Но надо рискнуть. Я хватаю гнома за голову и ударяю затылком о камень. В сознании. Еще раз. Отключился. Моя рука все еще чернеет. Значит нелюдь жив. Открываю крышку люка, ведущего в канализацию. Заглядываю. Невысоко. Скидываю сперва одного гнома. Затем второго. Закрываю. Придавливаю сверху большим булыжником. Еще две жизни спасены. Если успеем избавиться от Вестника Смерти, до того, как один из них очнется, то спасем обоих. Если не успеем. Один точно выживет. Продвигаюсь дальше. За третьим корпусом нечеловеческий крик. Выбегаю на небольшую площадку. Огроструй! Чудовище вырвалось из загона и теперь сражается с голодными купидонами, нападающими на него. Огроструй. Гигантское насекомое. Считается как хищником, так и травоядным. Верхняя часть туловища, как у богомола из моего мира. На передних конечностях клешни, которыми монстр способен разрубать на части разные твердые предметы. Чаще всего это стволы деревьев, но сейчас голодные купидоны нападают на него и на этот раз это вполне может оказаться тело одного из них. Из нижней части чудовища, похожей на осиное брюхо, тянутся шесть тонких лап. Они настолько острые на концах, что Огроструй может насаживать на них своих жертв словно куски сыра на зубочистки. На одной их этих лап уже болтается пронзенный навзничь гном. Он еще в сознании. От голода даже не чувствует боли и продолжает тянуться к сердцу чудовища. Можно использовать способность бесшумного перемещения, чтобы подкрасться и убить монстра. Бегу. Купидоны так заняты борьбой с Огроструем, что не видят меня. Я забираюсь на хвост чудовища. Хватаясь за отростки в виде шипов на его позвоночнике, пробираюсь к голове. Под панцирем, который защищает голову хищника, есть уязвимое место. Спасибо Сербу Безумному и остальным скитальцам, написавшим глоссарий. Я втыкаю кинжал в мозг монстра. Резким движением надавливаю, чтобы вскрыть черепную коробку. Наконец монстр почувствовал боль и завизжал. Начал вертеться, пытаясь сбросить меня. Одной рукой крепко держусь за рукоять кинжала, а второй за ус насекомого. Мое вмешательство позволило купидонам подобраться ближе. Теперь они зубами пытаются разгрызть грудь того, кого мы уже не изучим на следующем уроке по изучению монстров. С каждым движением Огроструй становится все слабее и слабее. Пока наконец не валится на землю. Я мигом спрыгиваю. Но не успеваю отойти в сторону. Один из эльфов в зеленой мантии с факультета мечников набрасывается на меня и сбивает с ног. Его зубы клацают прямо перед моим лицом, а я, держа купидона за горло, пытаюсь не допустить того, чтобы меня сожрали. Кровь с тела мертвого гнома, насаженного на одну из лап монстра, капает мне прямо на лицо. Морщусь. Вижу, как остальные валят чудовище и пытаются прогрызть его плоть, словно стая голодных гиен. Хорошо, что жажда сердца Огроструя намного больше жажды сердец друг друга. Жаль только, что этот купидон заметил меня. И какой у меня теперь выбор? Всадить кинжал в его сердце? Это не просто неправильно, но и бесполезно. Убив монстра, я уже заглушил жажду кольца. А применять силу снова, значит обрекать кого-то на смерть. Я всаживаю кинжал в ногу напавшему на меня мечнику. Он взвыл. Боль чувствует. Я воспользовался моментом, врезал ему по лицу и спихнул с себя. Успел подняться. Эльф встает на ноги следом. Но хромает. Напрыгивает на меня. Я отклоняюсь в сторону. Еще раз. Снова в сторону. Теперь пинаю в спину нападающему, чтобы тот повалился и дал мне несколько секунд. Получается. Всаживаю кинжал в грудь насаженного на лапу монстра мертвому гному, резким движением разрываю плоть, хватаюсь за ребра и отвожу их в сторону. Мечник уже запрыгнул на меня сзади и вцепился зубами в тоже плечо, что и Леона. Только на этот раз щит сработал. Я засовываю руку в грудь мертвого купидона, вырываю сердце и подношу к лицу, пытающегося сломать щит эльфа. Он чувствует запах крови, издает голодный рык, хватает сердце и убегает прочь. В темноту. Я достаю кинжал из живота гнома, даю себе две секунды на то, чтобы отдышаться и бегу дальше.Глава 24 Сомнительный союз
Сколько купидонов мне еще удалось спасти, прежде чем я добрался до часовни? Пять. Может больше. По сравнению с теми, кого мы сегодня потеряли, это мизерные крохи. Если и остальные Вестники Смерти также могущественны, как этот… То спасенные мной жизни — ничто. Однако, если вспомнить слова Таариса о том, что каждого скитальца можно умножать на два, если он вкупе с чудовищем… Значит я старался сохранить их жизни не просто так. Часовня. Внутри горит свет. Крышу даже не положили до конца. Здание реставрировали с первого дня моего появления в Олимпусе, а скорее всего начали еще раньше. Подхожу. Тяну за железное кольцо, чтобы открыть тяжелую дубовую дверь. Этой часовне не один век. Возможно, она стояла тут еще до появления Олимпуса. Вхожу внутрь. Стоят свечи. На полу, на пыльных подоконниках, у высокого окна с мозаикой. Горят. Таарис зажег их. Наверняка одним движением. Но в зале никого нет. Прохожу вперед. Тайный ход вниз. За отодвинутым в сторону алтарем. Спускаюсь по ветхой деревянной лестнице. Склеп. Он не такой, как тот, в котором похоронены другие известные скитальцы. Абсолютно пустой. На сырых кирпичных стенах висит паутина. По центру на крышке каменной гробницы лежит Архиус. У него в руках посох. Он держит его словно средневековый почивший воин свой меч. Рядом стоит Таарис. — Вы дождались меня, — подхожу я и вижу, что с Архиусом все в порядке. Разве что глаза старого мага открыты. В них тьма. Заточенный внутри чужак попался в ловушку. Я не слышу его воплей, но чувствую их. Тварь, пришедшая в этот мир, чтобы уничтожить все живое, явно не ожидала, что попадет в тело, на которое наложены чары. Но почему все вокруг сошли сума, если тьма заточена в теле Архиуса? Похоже одно присутствие Вестника Смерти заставляет всех вокруг обезумить. Что было бы, если бы он завладел полноценным сосудом? — Я обещал, — Таарис положил трость рядом с наставником факультета волшебников и развел руки в стороны. — Приготовься. Сейчас я открою портал в царство оборотней. Гремлин завизжал от радости. Иссиду?! Он вернет мою Милли, Кай?! Я посмотрел на демона. Он еще не знает какую участь мы приготовили для Иссиды. Нужно будет прогнать беса, когда настанет время отправить Голод обратно в бездну. — В других измерениях время идет по-другому, — говорит Таарис. — Что? — в недоумении я перевел взгляд с гремлина на старого эльфа. — Вы хотите, чтобы я отправился туда? Портал за моей спиной открылся звуками множества разрядов электричества. — Царство оборотней необъятно. Я не могу открыть портал рядом с купидоном. Ты должен отправиться туда и найти эльфийку. С одним кинжалом и одним патроном в ружье? Если все оборотни такие, как тот которого я видел на уроке алхимии, то придется не сладко. Видимо мне предстоит пожертвовать Кольцу Света много душ этих монстров. — Как я сказал, время там течет по-другому, — возобновил свою речь Таарис. — Но это не значит, что у тебя есть целые годы по другую сторону этого портала. Если ты слишком затянешь, то я убью Архиуса. Таарис достал из жилета под мантией карманные часы. — Я засеку ровно десять минут. Если ты не вернешься к тому времени… Прости, я буду вынужден нарушить обещание. — Десять минут? — воскликнул я. — Сколько времени пройдет к этому моменту в царстве оборотней? — Около суток. — Суток? Вы же сказали, что оно необъятно! — Сколько смертей ты видел, пока добирался сюда? — вдруг спросил ректор. Хочет, чтобы я сказал. Хочет, чтобы я вспомнил лица тех, кто лишается наверху своих жизней прямо сейчас. Что ж. У него получилось. Слишком эгоистично будет пожертвовать всеми ради одного старика. — Портал останется на том же месте? — я открыл ружье и посмотрел на месте ли патрон. — Нет. Я научу твоего гремлина, как открыть портал обратно. Вернешься сюда, как только найдешь эльфийку. Зевс должен будет открыть портал? Еще лучше. Он не выпустит нас оттуда, если узнает, что мы задумали. — Нет ли других вариантов? Ты чего, Кай? Эти заклинания учить проще простого. Помнишь тот фокус, со Зрением Следопыта? Хочешь прямо сейчас применю его? Как два пальца… — Нет, — приказал я гремлину и вновь посмотрел на Таариса. — А нет ли других вариантов? Я постарался всей своей мимикой обозначить, что учить этому гремлина сейчас, крайне нежелательно. Но Таарис не понял. Если бы я продолжил кривляться, то скорее бы догадался Зевс, чем старый ректор. — Если оборотни обнаружат портал и придут сюда. Мне может не хватить сил остановить их всех. Так что… Лорд Таарис поднял часы на уровень глаз и прищурился. Зрение в его возрасте явно подводит. Затем ректор положил палец на одну из кнопок и нажал на ее. — Десять минут, Кайлан Роуз. Время пошло. Слушай и запоминай, гремлин… Таарис научил Зевса заклинанию порталов, выдал мне несколько микстур и отправил в царство оборотней. Пока он делал все это несколько минут уже испарились. Но это было уже не так важно. Если я не найду Иссиду за двадцать часов, то меня убьет первый попавшийся враг. Я уже, итак, не спал довольно давно. Я вошел в портал и вскоре меня вытряхнуло на сырую землю. Гремлин стоит рядом и нетерпеливо скачет на одном месте. Я ее чувствую, Кай! Я чувствую Милли. За мной! Я поднялся с земли и осмотрелся. Вокруг выжженная солнцем пустыня. Жарко невыносимо. Проверил не разбились ли флаконы с микстурами в нагрудном кармане. Все в порядке. Выпил одну. После этих порталов всегда какая-то непонятная жажда, а тут еще и эта…Сахара. Лучше перестраховаться. — В какую сторону? — спросил я у гремлина и сплюнул прилипший к губам песок. Туда! Зевс показал пальцем на большой черный замок. Вернее… высокое черное строение посреди океана из желтого песка. Похоже это и есть логово оборотней. Как они тут выживают? Да уж. Мир, в который я попал, настоящий Дисней Лэнд по сравнению с этим. — Ты уверен, что Иссида еще жива? — поинтересовался я, когда мы преодолевали большое расстояние до замка, которое совершенно не казалось таким, когда я смотрел на него с той точки, куда меня выкинул портал. Милли все еще в коме, Кай! Значит эльфийка жива. Точно тебе говорю. Может быть в глубине души я хотел услышать другой ответ… Если честно от моральных выборов, которые мне пришлось сделать за последнее время, я уже немного подустал. Хочется просто побыть роботом и делать только то, что мне предначертано. И не решать ни чью судьбу. — Сколько времени прошло с тех пор, как Милли в коме? — спросил я, потому что проклятый замок все еще маячил на горизонте и даже не думал приближаться. Несколько лет. — Неужели за все это время твои чувства к ней не угасли? — я делал вид, что веду светскую беседу, а на самом деле прощупывал почву. Гремлину куда легче идти и болтать. Эти килограммы песка не засыпаются в его кроссовки и не мешают продвигаться вперед… Я стал любить ее еще больше. Отозвался Зевс. Ему все время приходилось оборачиваться и ждать меня. Желания поскорее добраться до Иссиды у него было хоть отбавляй. Ты когда-нибудь хотел чего-то очень сильно и долго, Кай? Можешь просто кивнуть, если тебе тяжело открывать рот. Вот и у меня с Милли также. Я грезил о ней очень много лет. Представлял, как мы ходим на свидания. Как вместе проводим время, растим детишек. Но однажды я поймал себя на мысли, что возможно это так и останется подростковой мечтой. Что мне не суждено зажить счастливой реальной жизнью. Но потом появился ты и дал нам шанс. Моя мечта исполнилась. И я никогда не отпущу ее, чего бы мне это не стоило. И…знаешь, Кай. Пусть я иногда и веду себя, как последний эгоист, но ты должен знать, что я сильно благодарен тебе за то, что ты помог нам быть вместе. Вот, елки зеленые. Не этого я от разговора добивался. Достаточно было бы сказать мне, что… Да…ты знаешь, особенно в последний год мне стало намного легче. Я уже так сильно не думаю о самке, находящейся в коме. Эх. Наверно будет лучше вообще не касаться этой темы. Я кивнул в ответ на его пламенную речь и следующие несколько часов мы прошли в тишине, лишь изредка перекидываясь друг с другом парой слов. Я снял с себя почти всю одежду, а футболку обвязал вокруг головы. Еще не хватало схватить солнечный удар в столь ответственный момент. И не мог Таарис закинуть меня сразу в логово оборотней? Столько сил и времени я мог бы сэкономить. Чем ближе мы подходили к замку, тем чаще из песка высовывались высокие шипы из неизвестного мне черного камня. Из такого же состоит и логово монстров. Точно. — Так, — я спрятался за одним из шипов. Вход был уже совсем недалеко. — Главные правила, Зевс. Не говорить. И выполнять все мои приказы беспрекословно. Когда мы встретим Иссиду, ты должен сохранять здравый рассудок. Иначе это будет последний раз, когда вы увидитесь с Милли. Понял я, понял. На удивление тут не так жарко. Видимо странный черный камень не пропускает солнечные лучи. По крайней мере, теперь понятно почему оборотни еще не сбежали отсюда. Может где-то недалеко и родник какой есть? Пить хочется жутко. Ну ладно, пора двигаться дальше. Я применил способность бесшумного передвижения и крался следом за Зевсом. Так мы дошли до лабиринта из торчащих из песка сосулек. — Зрение Следопыта, Зевс, — приказал я. Впереди начали светиться десятки отпечатков лап. Огромные. Я бы сказал, что здесь живут медведи, а не оборотни. Хозяева точно знают путь домой. Все следы ведут в одном направлении. Без своей способности я бы точно угодил в какую-нибудь ловушку. Мы потратили еще какое-то время, прежде чем добрались до замка. Он не такой, которые я видел в своем мире или встречал в Емии. Пустой. С высокими потолками, цепями на стенах. Словно его строили только для того, чтобы укрыться от жары. Он больше похож на огромную пещеру, а не на архитектурное строение. Охраны нет. То и понятно. В такой пустыне им угрожать может разве что солнце и жажда. А если кто и доберется сюда, то наверняка заплутает в том лабиринте. Впереди тоннель. Сворачивает направо. Наконец-то живая душа. Слышу сердцебиение, а когти одного изоборотней скребут по каменному полу прямо за поворотом. Подожду пока звук отдалиться и подкрадусь к нему сзади. Один удар кинжалом в правильное место и монстр будет повержен. По звуку я убедился, что монстр бредет в другую сторону от меня и пошёл за ним. Вот он. Огромный словно ожившая статуя. Несет псиной за версту. Не уверен смогу ли запрыгнуть на него и добраться до шеи. Уж слишком большая эта тварь. При том, что идет на четырех лапах. Но делать нечего, Зевс показывает, что Иссида в той стороне. Я уже был в нескольких метрах от оборотня, как он вдруг застыл на месте. Если брошусь на монстра сейчас, а он в этот момент обернется, то мне конец. Не успею ни ранить его, ни убежать. Слышу, как зверь принюхивается. Елки-палки… Запах! Мой запах! Как я не подумал об этом! Похоже оборотень нас унюхал, Кай! Верещит Зевс. Раздается громкий вой, который заменяет местным сигнализацию, и я слышу, как теперь по коридору клацают десятки приятелей обнаружившего меня стража. Буквально через несколько секунд я увидел, как с другого конца тоннеля из темноты на меня смотрит десяток красных глаз. Уверен, что не просто смотрит, а несется в мою сторону. Сразу нескольких хищников мне не победить. Я следую примеру противников и начинаю удирать. Только в другую сторону. Бегу что есть сил. До меня доносится кровожадное рычание. Оно прямо из-за спины. Совсем близко. Вот-вот ухватят за ногу и заставят остановиться. Прибавляю ходу, хотя и так мчусь на пределе своих возможностей. — Щит! — кричу я и поворачиваю за угол. Резко останавливаюсь. Так, что даже падаю на холодный черный камень. Передо мной еще несколько огромных волков. Я в ловушке. Окружили. Все хищники замерли в предвкушении пира. Я успеваю подскочить на ноги. Вот уж не думал, что в ворохе и круговороте событий в своем неродном, но уже таком близком мире, я отправлюсь в другой и найду там свою смерть. С другой стороны их всего… Десять? Или одиннадцать? Сюда подходит все больше и больше оборотней! Оборачиваюсь. Те, что гнались за мной уже рядом и теперь начинают медленно подходить все ближе и неустанно скалиться. Огромные собачьи морды, обнажающие острые зубы и длинные языки направлены на меня. Кажется они способны легко отгрызть мои ноги, чтобы я больше не смог бежать. Что ж. Выбора нет. Буду биться и постараюсь забрать с собой на тот свет как можно больше этих тварей… Я достаю кинжал и огрызаюсь: — Ну давай! Подходи по одному! Посмотрим скольких я перебью, прежде чем вы доберетесь до меня! Но монстры не нападают. Чего-то ждут. Я тоже не атакую первым. Еще не решил, как с ними бороться. Вдруг волки покорно расступаются, чтобы пропустить вперед вожака стаи. Белого оборотня. Он крупнее остальных. Зверь подходит ближе, останавливается и начинается обращаться. Несколько секунд и я смотрю прямо в глаза…Иссиде. — Что это за фокусы? — недовольно рявкнул я. — Я знаю, что ты это не она! — Никаких фокусов, — отвечает оборотень. — Только в этом облике я могу говорить и понимать твой язык. Все еще направляя свой кинжал сразу на всех зверей вокруг себя, я огляделся. — Зачем ты пришел в наше логово? — спрашивает вожак, принявший облик эльфийки. — Я пришел за ней, — я указал прямо на своего собеседника. — И знаю, что она еще жива. Отдайте мне девушку, и я уйду. Иссида рассмеялась. — Чужак смеет приходить сюда и указывать, что нам делать? — после этих слов улыбка мгновенно сходит с лица вожака и тон становится предельно серьезным. — Ты убьешь нескольких из нас, прежде чем я разорву тебя на куски. И это единственное, чем ты можешь быть нам опасен… — Вы сразу не напали. Значит убивать не планируете, — догадываюсь я. — Говори, что вам нужно. — Смышлёный чужак, — скалится эльфийка. — Но ты прав. У меня есть предложение. Переговоры с оборотнями. Дожили. И чтобы сказала моя бывшая старшая по дому Зинаида Михайловна? Да ничего. Вызвала бы ноль три и не поминайте лихом. Надеюсь, я действительно попал в другой мир и все это не последствия белой горячки. — Ответь, что за мир, из которого вы приходите? — спрашивает обратившийся монстр. Я поднял брови. — А? Что за мир? — Та, за которой ты явился сюда, рассказала, что там нет вечной засухи. Там есть дичь, которой мы можем питаться и вода… — Ну…да…Там есть и много чего…другого. — Я хочу предложить сделку. Сколько бы мы не мучали это тело, оно так и не открыло нам дверь в ваш мир. Судя по знаниям, которые есть в этой голове, она действительно не знает этого. Но ты другой. Ты можешь знать. И если выпустишь нас отсюда, то мы сохраним тебе жизнь и отдадим пленника. Что? Громадные волки, способные оборачиваться в кого угодно просят выпустить их в мой мир? В мир, который, итак, на грани вымирания. Там что, недостаточно чудовищ? Соглашайся, Кай! Он вернет нам Иссиду и Милли! Соглашайся! Мы отделаемся малой кровью! — А если я скажу, что не умею открывать…двери? — Мы тебе поверим. Потому что проверить это невозможно, даже если обратиться в вас. Эти…гремлины — ваша основная сила. И все знания у них. Но. Если ты действительно не знаешь, тогда мы отгрызем твои конечности, чтобы ты не смог убежать и заставим сидеть в этой проклятой пустыне вечно. Выбор небольшой. Впустить в Емию монстров, ради того, чтобы забрать заложника, которого собираюсь убить. С такой стаей в будущем не справится ни один скиталец. Сколько умрет людей и нелюдей, до тех пор, когда мы сможем истребить этих существ, чья популяция в благоприятных условиях наверняка вырастет, если я все-таки соглашусь на сделку? Но, с другой стороны. Эти оборотни вполне разумны. Не как другие чудовища. С ними можно договориться. Предложить встречные условия. — Я могу выпустить вас… Я не успел договорить. Волки нетерпеливо завыли. Понимают мой язык? Или только интонацию? Как собаки. Вожак в облике эльфийки поднял руку, приказывая зверям замолкнуть. — Продолжай, чужак. — Я выпущу вас, если вы согласитесь на мои условия… — Ты думаешь, что можешь ставить нам условия? — ухмыльнулась эльфийка. — Вы можете отгрызть мне конечности, убить меня, но ничего из этого не избавит вас от ада вокруг. Хотите выбраться, соглашайтесь. Оборотень в образе эльфийки задумался. Стая совсем отчаялась. У этих волков торчат ребра, шерсть грязная и выглядит совершенно нездоровой. Не нужно быть ветеринаром, чтобы понять, что их мир настоящая дыра. В таком отчаянье люди готовы на все. Интересно, на что готовы звери? — Какие условия? — наконец выдыхает вожак. — Вы не будете нападать на людей и нелюдей в моем мире. Эльфийка склонила голову, словно собака, пытающаяся понять, о чем, я говорю. — Это те, кого вы встретите, и кто будет обладать даром речи, — добавил я. — Кто будет говорить, как мы с тобой сейчас. — Если в вашем мире есть другая дичь, то мы принимаем твои условия, — согласился вожак. — И еще… — Если ты собираешься сделать из нас рабов… — взревел уже не эльфийским голосом белый волк. — Это последнее условие, — поторопился я прервать собеседника. — Ты пообещаешь мне прямо сейчас, вожак, откликнуться на мой зов, если мне однажды понадобиться ваша помощь. Вожак осмотрел меня с головы до ног. Вижу отчаянье в его глазах. Он согласится. Лишь бы только потом сдержал слово. В битве, о которой говорил Таарис будут полезны все. Стая кровожадных оборотней — это прямо-таки… Как это говорится? Джек-пот! — Мы согласны, — недолго подумав отвечает вожак. Я протянул эльфийке руку, но она не знала, что делать с ней. Я научил. Мы заключили союз.Глава 25 Демон внутри меня
Ну вот и все. Мне понадобилось гораздо меньше суток, чтобы вызволить Иссиду из плена. Да, пришлось согласиться на дополнительные условия. Но сейчас, когда каждую минуту умирают купидоны, у меня нет другого выбора. Впереди самое простое. Вернуться в родной мир и убить эльфийку. Простое… Хм… Похоже цена смерти для меня стала совсем не велика. Ты уже ждешь, когда увидишь Иссиду, Кай? Мы с Зевсом стоим в большом зале из черного камня и ждем, когда оборотни приведут купидона. Гремлин нетерпеливо топчется на месте. Свет, исходящий от стен, освещает помещение. Этот материал работает буквально как солнечная батарея. Копит энергию днем и выпускает ночью, чтобы освещать путь хозяевам логова. Интересный мир. Но мертвый. Жаль. Я кивнул демону на его вопрос и прошел к небольшому источнику. Тут есть вода. Опустил в нее руки. Даже мурашки пробежали по всему телу. Набрал полные ладони живительной влаги и принялся жадно хлебать ее. Черпак за черпаком. Ты не представляешь, как я тебе благодарен, Кай! Сперва ты помогаешь завоевать Милли, затем спасаешь ее. Я обязан тебе, Кай! Ты лучший покровитель! — Угу, — отвечаю я и продолжаю обливать голову и лицо водой. Что ж этот гремлин никак не уймется? Скорее бы привели эльфийку и закончить это все. Странно только, что в это раз я не испытываю таких же чувств к Иссиде, которые испытывает демон к Милли. Может это все из-за кольца? Я бросил взгляд на руку. Чернеет. Использовал способность, а жертву не принес. Похоже Вестника Смерти придется убить самому. Ты чего молчишь, Кай? Ты как будто и не рад вовсе, что мы эльфийку спасли? Не хочу лгать гремлину. До последнего. Недоговорить не значит солгать, правда? — Я жутко устал, Зевс. Давай поговорим позже… Милли! Завопил Зевс и я тут же повернул голову ко входу. Охраняемая оборотнями, по залу шла эльфийка. Сколько лет прошло здесь с тех пор, как она попала сюда? Если десять минут это целые сутки. Десять лет? Двадцать? А скорее всего и того больше. Волосы эльфийки растрепаны. Она худа, словно оживший скелет. Кожа синяя. Хотя это может быть из-за освещения. По крайней мере, не испытывает жажды купидонов. Уже хорошо. Белый волк, идущий рядом вновь принял образ эльфийки. Но он выглядел гораздо свежее. Так, как Иссида выглядела, когда только попала сюда. — Она точно жива? — я подошел поближе к узнице и открыл флакон с микстурой. Дал попить. Она жадно и до последней капли опустошила содержимое склянки, а затем принялась облизывать сосуд. Пахнет репой. Скорее всего сейчас все кажется ей безумно вкусным. — Чем вы ее кормили? — я посмотрел на вожака. — В наших местах водятся только черви. Стая большая, ты сам видел, чужак. Многим из нас пришлось голодать, чтобы мы могли прокормить еще и ее. Елки-палки. Это не Иссида. Это овощ. Она провела в заточении столько лет! У эльфийки даже не было собеседника? Постойте-ка! — Зевс! — я окликнул гремлина и принялся оглядываться в поисках него. Вот он. Милли не вижу, но похоже они разговаривают о чем-то. Видаются. Имеют на это право. — А жажда? — я повернулся обратно к вожаку стаи. — Как вам удавалось контролировать ее? — Имеешь в виду ее специфические вкусы? — белый волк в чужом облике наклонил голову. — Однажды пленница разорвала одного из нас. Съела его сердце, но не притронулась больше ни к чему. Позже это повторилось. Тогда мы поняли, что у нее есть эта необычная зависимость и стали относить ей сердца, которые специально оставляли, когда разделывали добычу. Так она прекратила нападать на нас, и мы жили так до твоего появления. — Но, ты сказал, что вы питаетесь червями. Насколько я знаю, у них нет сердец… — Должно быть наши черви отличаются от тех, с которыми знакомы вы. — Возможно… Я снова посмотрел на Иссиду. На ней места живого нет. Жить среди зверей. Наверное, та участь, которую я приготовил для несчастной, будет избавлением. — Иссида, — я обратился к эльфийке в лохмотьях и помахал перед ее лицом рукой. Нет реакции. Ее как будто накачали сильнодействующим успокоительным. — Меня зовут Кайлан. Я тоже купидон, — не сдаюсь я. Безрезультатно. — Ладно, чужак. Открывай дверь в ваш мир, — заговорил белый волк губами эльфийки. — Мы выполнили обещание. Действительно. Нам тоже пора. — Зевс! — крикнул я и привлек внимание демона. — Ты можешь открыть портал только туда, откуда мы прибыли? В любое место, Кай! В любое, где мы с тобой были и которое я могу себе вообразить! — Это хорошо. Помнишь Червивый Дуб? Там, где умер дракон. Отправь оборотней туда. Пусть устроят логово в том лесу. Как скажешь. Зевс улыбнулся, что-то прошептал, взмахнул руками и открыл портал. Волки снова воодушевленно завыли. Вожак подошел к мерцающей бездне, остановился и посмотрел на меня. — Спасибо тебе, Кайлан. Наша стая никогда не забудет того, что ты для нас сделал. Белый волк принял свой облик. Все оборотни, один за другим, слегка остерегаясь того, что ждет их по ту сторону, принялись входить в портал и исчезать в нем. Так продолжалось пока последний монстр не покинул свой мир. Наша очередь. Зевс вновь раскинул руки и принялся создавать портал. — Как Милли? — спросил я, потому что в этот раз проход открывался дольше. Видимо демон потратил много сил, чтобы выпустить оборотней. Выпью микстуру, может это поможет ему. Ей нехорошо, Кай! Но что такое «нехорошо», когда мы наконец можем вернуться в родной мир?! Снова быть вместе. Готово, Кай. Можем уходить. Я взял эльфийку за руку и повел за собой. Мы вошли. Этот телепорт оказался длинным. Перемещение сквозь черное ничто затянулось. Зато у меня появилось время подумать обо всем. О том, что первым делом, после того как мы избавимся от Вестника Смерти нужно найти способ вытащить Другза из Чертог Вечности. Наверняка есть еще какой-то способ, кроме того, что Хранителем Мира может быть только убийца прежнего хранителя. Я успел поразмышлять о том, каким будет следующий ход Таариса? Ведь мы с Архиусом, сосуды, которые могут позволить Теням вершить Зло. И мы будем рядом с ректором. При этом ему от нас не избавиться. По крайней мере, этому помешают могущество старого мага и силы моего кольца. Остается только один выход — первыми настигнуть всех вестников и избавиться от них. Н-да… Вот теперь начнется настоящая охота. Ладно. Главное сейчас это прогнать Зевса, как только окажемся в Олимпусе. Пусть не видит того, на что мы должны пойти, чтобы спасти мир. Материю, по которой я перемещался, начало трясти. Так часто бывает, когда ты подлетаешь к пункту назначения. Еще несколько мгновений… Наконец меня вытряхнуло из портала, и я покатился по склону. Снег забивается в рукава и кроссовки. Что это еще за чертовщина? Я остановился лишь стукнувшись спиной обо что-то твердое. Простонал. Зажмурился, перебарывая боль и наконец смог открыть глаза. Лежу на небольшой снежной поляне. Вокруг облысевшие деревья, одно из которых и остановило меня при падении с этого склона. Хорошо, что так. Потому что еще через несколько метров начинается обрыв. С этого обрыва открываются чудесные виды. На исполинский водопад, озеро, разрушенные небоскребы вдалеке. На самом краю обрыва стоит Зевс. Спиной ко мне. Смотрит на луну, так ярко освещающую все красоты этого мира. — Зевс? Кажется у тебя не получилось открыть правильный портал. Ничего. Несколько минут у нас еще есть. Сейчас я выпью микстуру… Я специально открыл портал в это место, Кай… Умиротворенным голосом отвечает Зевс. — Что? Ты верно забыл, что мы одно целое. Твои мысли о том, что вы с тем дряхлым эльфом хотите убить Иссиду мне порядком поднадоели за время нашего с тобой путешествия. Ты даже не представляешь каких трудов мне стоило сдерживать свой гнев. Но я понимал, что если сознаюсь, то не уберегу свою Милли. — Где эльфийка? — я оглянулся. Не переживай. С ней все хорошо. Должно быть портал доставил нас с тобой немного раньше других пассажиров. Демон прав. Сразу после его слов одновременно раздалось несколько сотен разрядов электричества и из портала на холме вылетела эльфийка. Она тоже покатилась кубарем по склону. Но мне удалось поймать ее и остановить. Удара об дерево это хрупкое тело могло и не пережить. — Зевс, — я положил Иссиду себе на колени и снял кофту, чтобы укрыть ее. — Если ты читал мысли значит ты должен знать и причины всего этого. Если мы сейчас не пожертвуем…кем-то, то весь мир канет в бездну! Ты это добиваешься?! Не мели чепухи, Кай. Если не умрет Иссида, значит умрет тот старик. Я понимаю, что ты проделал долгий путь, чтобы его спасти, но… Так иногда бывает. Иногда мы не можем повлиять на происходящее вокруг. Но! Чтобы ты сильно не злился, я избавил нас от тех ужасных оборотней… — Оборотней? — я сперва не понял, о чем говорит демон. Да. Которые превратили покровительницу моей Милли в…это. — Они разумные существа, Зевс. Их не нужно убивать. Они могут помочь нам… Поздно. Они уже вошли в портал, который вел их прямо в бездну, которая окружает Олимпус. Зевс поднял брови и почесал затылок. Волки же не умеют плавать, да? Водопад прямо за школой охотников на чудовищ представить было проще всего. Я потерял дар речи. Гремлин просто так убил целую популяцию существ, которые могли быть на нашей стороне в будущей войне. Он не моргнул даже и глазом, когда вся стая уходила на верную смерть. И теперь хладнокровно выжидает, когда часы Таариса прозвенят и тем самым вынесут старому магу приговор. — Ты настоящий демон, Зевс… — процедил я. Брось, Кай. Я просто сделал выбор, на который не мог решиться ты. Через пару минут в нашем мире станет одним могущественным сосудом меньше, и я верну тебя в Олимпус. — Нет, — оборвал гремлина я. — Все будет иначе…Михаил Липарк Зов скитальца Том 3
Глава 1 Враг моего врага
Не отводя взгляда от гремлина, я достал кинжал и приставил его к горлу Иссиды. — Архиус не умрет, Зевс, — прошипел я. — А если умрет, то точно отправится на тот свет не один. Демон испугался. Его хвост с пламенем на самом кончике недовольно завилял туда-сюда. Гремлин был бы рад наброситься на меня и зубами перегрызть мне глотку, да только не мог. Здесь я покровитель. Я решаю кому и когда принести себя в жертву. Ты не поступишь так. Не пытайся обмануть себя. И тем более, меня. Гремлин был прав. Я не поступлю так. Не смогу лишить жизни хрупкую изнемогающую женщину, лежащую на моих руках. Здесь. На утесе. Посреди холодной зимы. Но попытка напугать своего демона, это единственное что мне остается… Я отбросил кинжал в сторону и издал истошный крик. Его могли слышать даже в том небоскребе, что находится во многих километрах отсюда. Крик отчаянья. Бессилия. Невозможности принести в жертву эльфийку, которая, итак, уже никогда не сможет зажить нормальной жизнью. Да. Это моя человеческая слабость. Я прожил с ней много лет в прошлой жизни и буду жить здесь. До конца своих дней. Вороны десятками криков ответили на мой вопль. Наступила тишина. — Милли сказала…что ты убил моего отца? — вдруг проговорила Иссида, слова которой я едва разбирал. Ее губы сухие. Еще и этот холод. Я совсем не в силах согреть девушку. — Прости меня… — я обнял эльфийку крепче и попытался сдержать слезы. Дотянулся до последнего флакона с микстурой, откупорил пробку и влил ей в рот. — Пей, — хлюпнул носом я. От холода даже моему здоровому телу плохо. Боюсь, что если мы пробудем здесь еще дольше, то потеряем обоих. И Архиуса, и Иссиду. Но демона не убедить. Он будет стоять на своем пусть даже самому придется закончить жизнь на этом холме. — Как…он умер? — спросила Иссида. — Я…он…Жажда, которая мучает купидонов заставила меня сделать это. Но… Он направлялся к дракону у Зараженных Холмов. Он хотел убить его, чтобы избавить тебя от участи встретиться с монстром лицом к лицу. Он любил тебя. До последней секунды своей жизни. Из одного глаза эльфийки выкатилась слеза. На большее ее тело не способно. — Я…понимаю… — пробормотала она себе под нос. — Когда я убила того волка…и съела его сердце против своей воли… Это настоящее проклятье, Кайлан… Ты не виноват в смерти моего отца. Не вини себя. Это все…эта проклятая жажда… Я сильнее прижал эльфийку к себе. Холодная, словно смерть. Нужно любым способом вытащить ее отсюда раз Архиуса мне уже не спасти. Ради Хаши. Она безумно любит свою дочь. Она бы сделала тоже самое, если бы кому-то из моих друзей грозило замерзнуть посреди необъятных снежных вершин. — То, что пришло на планету…и вправду опасно? — спросила Иссида, смотря на меня сквозь сломанные ресницы. — Говорят, что Вестники Смерти не оставят ничего живого на планете… — я покачал головой. — А зачем ты пришел за мной? — Долгая история, — я потер ее руки своими ладонями, чтобы хоть как-то согреть. — Если вкратце, то мы с тобой оказались сосудами. Телесными оболочками, предназначенными для вестников. Такие… своеобразные мечи в руках злобных воинов… Подул ветер. От него стало еще холоднее. Когда эта зима уже закончится? — Мне стыдно признаваться, но…я пришел за тобой, чтобы вернуть в Олимпус, — продолжил я. — Там одна из этих тварей должна была вселиться в тебя, и мы смогли бы отправить ее туда, откуда она пришла в наш мир. Но… — Но только вместе со мной… — закончила эльфийка за меня. — Мне жаль… — я отвел взгляд в сторону, чтобы наши глаза не встретились. Признаваться кому-либо, что хотел лишить его жизни паршиво. Стыдно и паршиво. — Я помогу тебе, — неожиданно шепнула эльфийка. Я нахмурился и украдкой посмотрел, чем занят Зевс. Он все также стоял на краю обрыва и вглядывался в даль. Да. Ему тоже непросто делать все эти выборы. Он знает, что после сегодняшней ночи нам с ним бок о бок жить еще целую жизнь. — Милли откроет портал, — сухие потрескавшиеся губы Иссиды двигались медленно, а звук, который они издавали был очень тихим. — Она слышала заклинание. И как теперь можно выбирать между эльфийкой и старым магом? Особенно после того, как я узнал, что она готова принести себя в жертву? Кажется, я опять в тупике. Не могу принять решение. Наверное, было лучше, когда за меня выбор делал Зевс. Всегда проще складывать на кого-то вину, чем принимать сложное решение… Елки-палки… — Если моему телу, так или иначе, предстоит стать пристанищем для Зла…Лучше я отдам свою жизнь сейчас. Когда могу спасти кого-то… — Но…Я тоже сосуд… — Твой гремлин… Ведь это он заставил тебя убить моего отца? Она замолчала. Я вспомнил те игры разума, на которые сподобился Зевс, чтобы заставить меня растерзать изгоя. Нехотя, но уверенно кивнул эльфийке. — Считай это моей местью за отца, — сказала она. — К тому же…Если у меня есть возможность отправить в ад одного из этих…вестников…Я только рада сделать это. Я еще раз взглянул на Зевса. У Иссиды действительно есть право на то, чтобы хотеть отомстить. Хотя, скорее всего, все это она говорит лишь для того, чтобы снять груз ответственности с моих плеч. Я думаю, она понимает, что умрет очень скоро вне зависимости от того, спасу я ее сейчас или нет. Слишком много лет она провела в заточении в другом мире. Я несколько раз быстро кивнул и обнял ее крепче. — Тебе точно хватит сил заставить Милли открыть портал? — шепотом спросил я. — Вот сейчас и проверим, — из последних сил улыбнулась Иссида и крикнула, набрав в больные легкие воздуха. — Зэна! Я не вижу гремлина эльфийки. Но похоже Милли уже рядом. — Открой портал в Олимпус! К храму, в котором я лежала, — Иссида посмотрела на меня. — Прости, Кайлан. Я хорошо помню только это место… — То, что нужно, — успокоил я эльфийку. — Это то, что нужно. Храм рядом с часовней, куда нам и нужно попасть. Она медленно моргнула в ответ. Ничего не происходит. Вижу только как Зевс оборачивается и удивленно провожает взглядом свою самку. Что ты делаешь, Милли?! Я не знаю, что отвечает хозяйка печати Иссиды. Остановилась ли она? Знает ли что делает или просто подчиняется? Наверняка там разворачивается очередная драма. Хорошо, что мне не приходится слышать еще и этого. Портал появляется. Получилось! Кай! Не вздумай… И я прогнал Зевса. Хладнокровно и подло. Нельзя тянуть время. Я не знаю успели ли мы. Но если задержимся еще, то ничего точно будет не исправить. Портал открылся. Я взял эльфийку на руки и пошел к нему. Ветер поднялся. Раздувает лохмотья на теле Иссиды. Заставляет мои сальные и испачканные в крови волосы забиваться в глаза. Это мешает идти, но я не останавливаюсь. Слишком много поставлено на кон, чтобы остановиться. Сейчас. В последний момент. Мы вошли в портал. Вместе. Но, как и обычно, доберемся до Олимпуса по отдельности. Надеюсь, я первый. Меня вытряхнуло прямо на каменную дорожку перед храмом. Крепость полыхает. Огонь захватил уже весь третий этаж четвертого корпуса. Слышны крики пожирающих друг друга купидонов. Запах гари вбивается в ноздри и заставляет кашлять. Меня не было здесь совсем недолго, но все стало гораздо хуже. Чтобы спасти еще и Олимпус нужно скорее покончить с Голодом. Едва я успел подняться на ноги и отдышаться, как сзади на меня тут же кто-то напал. Кто-то крупный. Точно не меньше меня ростом. Я локтем ударил в живот нападающему. Еще раз. Крепко сидит, зараза. Еще раз. — ОТПУСТИ МЕНЯ! — рычу я Голосом Внушения и только тогда купидон смиренно слазит с меня. Это Рогруэль. Эльф с моего факультета. Довольно крупный. Я спас его, но теперь рука, на которой Кольцо Света почти обездвижена. Лишена жизни до тех пор, пока не принесу жертву. Проклятье… Я подвожу алхимика к храму и здоровой рукой вталкиваю внутрь. Закрываю дверь снаружи и опрокидываю деревянный засов. Из храма тут же доносятся крики. Видимо кто-то из купидонов был там. Елки-палки. По крайней мере, теперь один из них выживет точно. Еще немного и мы избавимся от Голода. Прекратим это безумие. Я бреду обратно к месту, где открыт портал гремлин Иссиды. В этот момент сама эльфийка вылетает из черной бездны и проход обратно на заснеженный утес тут же закрывается за ней. Назад пути нет. Я подбегаю к девушке, чтобы взять ее на руки, но она жестом останавливает меня. — Не надо, — задыхаясь произносит Иссида. — Я сама. — Хорошо, — растерявшись отступаю я. Понимаю. Хочет, чтобы никто не чувствовал себя виноватым в участи, которая постигнет ее. Хочет, чтобы все до последнего считали, что это ее выбор. Что она сама пришла туда, где ее история закончилась. — Ты опоздал, — проговорил Таарис, как только я спустился в подвал часовни. Я в недоумении подбежал к бездыханному Архиусу. — Но я дал тебе еще несколько минут, — добавляет ректор. Старый маг жив. С ним все в порядке. — К чему испытывать мои нервы? — обозленно бросаю я. — Они, итак, ни к черту! Скиталец хватает меня за руку и отводит в сторону. Шепчет: — Тебе удалось найти эльфийку? — Да, она появится здесь с минуты на минуту, — я указываю подбородком в сторону лестницы, которая ведет с верхнего этажа. — Хорошо, — бурчит Таарис. — Приготовься. Как только сосуд появится здесь, Голод тут же попытается завладеть им. — Что будем делать дальше? Вестник умрет вместе с сосудом, как только мы одолеем его? — Только если его убьет кто-то из нас, — отвечает Таарис и смотрит на Кольцо Тьмы, плотно сидящее на большом пальце его правой руки. — Я думаю, что один из наших артефактов поглотит черную душу чужака. — Думаете? — оглядываюсь я. — А если нет? — Тогда мы умрем… Интересный поворот. Меня тут знатно побросало между мирами и ради чего? Возможно, просто так? Возможно, мы вообще не в силах одолеть Вестника Смерти? — Делай то, что я тебе скажу, — продолжает шептать Таарис. — Как бы не развивались события, выполняй мои приказы беспрекословно, купидон. И помни, в тьме может скрываться истина… — Что… Я не успел продолжить. Со стороны лестницы послышались шаги. Это Иссида. Она медленно спускается к нам, держась за стену. Н-да. Идти из последних сил туда, откуда тебе уже не суждено уйти и, ни секунды не сомневаться, в своем выборе… Это смело. Мужественно и смело. Едва Иссида ступила в подвал, как тут же упала на колени. — Я готова… — простонала она. Тьма, которая застряла в Архиусе буквально за мгновение с пронзающим гудением вырвалась из тела старого мага. Огонь на свечах вокруг мистически заплясал. Тень нависла по центру зала, протяжно завизжала, а затем впилась в Иссиду. Буквально впилась. Вошла прямо в грудь и наполнила глаза эльфийки тьмой. Огонь на свечах вокруг потух. Вспыхнул. Снова потух. Игра света продолжалась до тех пор, пока я не стал замечать два синих огонька, которые вспыхнули в темноте. Это были глаза Иссиды, чьим телом завладел вестник. — Преклонитесь, смертные! — железным голосом, наконец наигравшись светом, объявляет он. Монстр поднимается с колен, поднимает руки перед собой и внимательно смотрит на них. Привыкает к новому телу. — Ну, а как же иначе, — я крепко сжимаю рукоять кинжала. — Зевс! Щит! Гремлин появляется рядом с монстром и мои еще не успевшие согреться руки покрываются синей пеленой. Демону приходится подчиняться. — Что тебе нужно? — спокойно спрашивает Таарис, обращаясь к Вестнику Смерти. Не бросился в атаку сразу. Почему? Хочет побольше узнать об этих чудовищах? — Мы — легион! — ревет существо. — Мы пришли, чтобы забрать ваши души! — Вестники Смерти? Так вас называют? — почему-то тянет время старый эльф. — Имя мое — Гардиэль! — отвечает монстр. — И с этим именем на устах вы отправитесь в преисподнюю! Вестник не стал ждать. Он делает несколько оборотов мне навстречу и бьет в грудь. Хоть, благодаря щиту, я и не чувствую боли, но стена, в которую я влетел, частично обрушается от сильнейшего удара. Обломки кирпичей падают на пол рядом. Следом за мной монстр замахивается на Таариса, но тот кинетическим толчком отбрасывает Гардиэля в другую сторону. На этот раз осколки камней осыпаются на голову одержимой эльфийки. Иссида, вся покрытая мелом, поднимается на ноги. Тьма в ее глазах еще сильнее загорается синим пламенем. Теперь и не скажешь, что пару минут назад она еле дышала от бессилия. — Кольца! — ревет вестник, завладевший телом эльфийки. — Не надейтесь, что могущественные артефакты спасут вас от кары! Гардиэль срывается с места и несколькими резкими нечеловеческими рывками добирается до ректора. Удар слева. Таарис ставит блок, затем подпрыгивает на полтора метра и бьет нападающему ногой в подбородок. Его удар, благодаря магии получается сильнее и вестника отбрасывает назад на пару метров. Я не растерялся и швырнул в монстра кинжал. Левой рукой. Правая уже совсем неподвижна. Иссида успевает увернуться, но лезвие все-равно словно жало впивается ей в плечо. Раненная бросает на меня злобный взгляд. Выдергивает клинок из своей плоти, не издав не единого звука. Черная жижа брызгает из раны. Вот, блин горелый. Я по своей воле отдал ей оружие. Сталь лязгнула там, где стоит Таарис. Я перевожу взгляд на скитальца. Он уже достал из своей трости тонкий короткий меч. Теперь безоружен только я. Старый ректор и Иссида схватились на клинках. Вестник Смерти превосходит Таариса в росте, но ни один его замах не может настигнуть плоти юркого эльфа. — ЗАМРИ! — голосом власти приказывает ректор, когда уже вот-вот должен пропустить удар. Тело Иссиды замирает, но в тоже время неустанно дергается, сопротивляясь воле скитальца. Гипноза хватает ровно на то, чтобы Таарис успел вынуть флакон и выпить микстуру. Почему? Почему он не атаковал сразу? Пока она не могла двигаться! Когда ректор нанес удар, которым целился в шею противнику, Гардиэль уже успел подставить мой кинжал и парировать выпад. Сталь лязгнула, тем самым вызвав на лице Иссиды оскал. Толку от меня однорукого в этой битве… Все равно что, если бы маленький щенок путался под ногами у двух дерущихся взрослых кабелей. Не нужно было применять Голос Внушения там, наверху. А какой у меня был выбор? Застрелить Рогруэля? Я достал ружье из-за спины. Проверил единственный патрон. На месте. Это мой шанс прикончить Вестника Смерти. Но нужно дождаться подходящего момента. Таарис атакует Гардиэля и оставляет глубокий порез у того на внутренней части бедра. Теперь на другой ноге. Скиталец двигается так быстро, что я едва успеваю следить за всеми короткими замахами старого эльфа. Наконец Голод подстраивается под движения ректора. Парирует удары один за другим. Дожидается подходящего момента и пинком отбрасывает беспрерывно наступающего скитальца. Смотрит на раны. Шипит. Черная жижа растекается по бледной коже Иссиды. Но по монстру и не скажешь, что он выбился из сил. Знать бы куда нужно попасть, чтобы наверняка отправить его обратно в бездну. В голову? Глаз? И можно ли вообще убить Вестника Смерти из ружья. Ладно. Надо подойти поближе. Вдруг Вестник Смерти задирает голову кверху и вопит. Словно призывает кого-то. Затем смотрит на Таариса и ухмыляется. — Что происходит? — спрашиваю я, обращаясь к ректору. Скиталец прислушивается. Не отвечает. Бой стоит на паузе. Внезапно с лестницы на ректора набрасывается гном. Эхо старой часовни разносит еще множество голодных рычаний купидонов. Голод призвал на помощь себе наших братьев! Таарис использует силу и кидает напавшего на него нелюдя в другого, уже спускающегося по лестнице, купидона. Одичавшие люди и нелюди спотыкаются о живой снаряд и валятся в одну кучу. Я только успеваю бросит взгляд обратно на ректора и вижу, как Гардиэль замахивается и отрубает правую кисть старому эльфу! Делает следующий замах, но я успеваю выстрелить в него. Остановил. Таарис применяет щит и падает на колени. Кольцо Тьмы больше не помогает скитальцу. Больше он не так могущественен. Ректор копит последние силы вокруг своей левой ладони и отбрасывает вестника в сторону. — Саркофаг! — кричит он мне. — Что? — Полезай в саркофаг! Вместе с Архиусом! Он копит еще энергию и снова прибивает Гардиэля к стене. Успевает достать микстуру, но пока подносит ее ко рту, на него уже набрасывается прорвавшийся одичавший купидон. Через несколько мгновений Таарис исчезает под кучей из одичавших людей и нелюдей. Я помню про то, о чем просил меня ректор перед битвой. Слушаться беспрекословно. И может быть я бы ослушался, но не могу ничем помочь. Гниль, которая поразила руку, уже наползла на грудь. Я больше не смотрю на то, что происходит вокруг. Стягиваю Архиуса с саркофага. Левой рукой отодвигаю крышку — сила кольца со мной, пусть и в одной руке. Еще один голодный купидон набрасывается на этот раз на меня сзади. Виснет на шее. Я хватаю его за локоть и перекидываю через плечо. Он падает на пол и напарывается на штырь, торчащий из обломка. Испускает дух. Рука. Я снова могу ей двигать! Я принес жертву. Теперь можно вернуться в бой! Хлопок. Перевожу взгляд на Таариса. Ему удалось раскидать навалившихся на него купидонов. — УХОДИ! — рычит он Голосом Внушения, а его глаза наполняются голодной яростью. Я закидываю Архиуса с его посохом в саркофаг, а затем сам, неуверенно оглянувшись на продолжающийся бой, залезаю внутрь. Невидимая сила толкает огромную каменную плиту, которая накрывает нас со старым магом. Это был Таарис. Взрыв. Грохот. Слышу, как камни осыпаются и падают на крышку саркофага. — Щит! — успеваю крикнуть я, прежде чем что-то громоздкое накрывает сверху и не придавливает нас только благодаря щиту.Глава 2 Погребенный заживо
Тишина. Гробовая. В прямом смысле этого слова. Стены, которых я сейчас не вижу из-за темноты, давят. Я как будто чувствую те тонны камня, которые навалились сверху. Интересно, воздуха надолго хватит или эти щели в древнем саркофаге обеспечат меня кислородом? По крайней мере, до тех пор, пока я не умру тут от голода. Ты сдохнешь здесь, Кай. Это Зевс. Обозленный. Теперь у него появилось время все высказать мне. Пускай. Все равно уже ничего не исправить. Либо Таарис уже убил Вестника Смерти, либо погиб сам. Но скорее всего, и то, и другое. От одного чужака, пришедшего по наши души, мы избавились. Осталось еще…сколько? Десять? — Может быть, — отвечаю я и в легкие тут же забивается пыль. Я закашлялся. От замкнутого и маленького пространства приступ длился долго. Как тогда, в старости в прошлой жизни. Я наверняка покраснел. Ну пот точно уже выступил на лбу. Ты все-таки забрал у меня ее… Я некоторое время пытался отдышаться и заодно побороть поднимающуюся панику. То, что внутри я не один меня успокаивает. Но не настолько, чтобы сохранять полное умиротворение. — За последний день многие из нас кого-то потеряли… — ответил я наконец. — Да. Мне очень жаль Милли. Мне жаль Иссиду. Да, елки-палки, даже Таарис не заслуживал того, чтобы быть погребенным под завалами! Мне продолжать? Рассказать тебе о том, что случилось с Другзом, Оглой? Оборотнями, которых ты отправил на верную смерть? Мне плевать на всех, Кай! И на все! Я просто хотел прожить нормальную и спокойную жизнь… — Как же мне это знакомо, — я облизнул свои потрескавшиеся губы. — Хотеть нормальную и спокойную жизнь… Разговор не продолжился. Зевс замолчал. Может быть даже ушел. Но я не счел нужным настаивать на общении. От этой раны ни одно слово не поможет. Только время. Лучше сосредоточусь на том, чтобы выбраться отсюда. Я протянул руку и дотронулся до плиты перед собой. Холодная неровная поверхность. Даже если я найду способ открыть ее… Применю Кольцо Света и чудесным образом у меня получится снести ее кинетическим ударом… То я не представляю сколько силы нужно, чтобы завалы, которыми, судя по всему, нас накрыло, тоже разлетелись в разные стороны. Эх, вот бы я мог расколдовать Архиуса. Он бы точно знал, что делать. Архиус! Я дотронулся до тела старого мага. Холодное и обездвиженное. Лежит и даже не дышит. Может у него в карманах завалялась хотя бы микстура? Очень скоро проснется жажда и я против своей воли наброшусь на скитальца. Его карманы пусты. Но, кажется, внутри саркофага была коробка. Я заметил ее в разгаре боя, когда запихивал сюда старого мага. Так. Надо чуть подвинуть скитальца. Еще. Вот…так…теперь у меня получится встать на колени. Пусть и согнутым в три погибели. Елки-палки. Как бы не застрять здесь в такой позе. Так. Коробка… Ага! Есть! Вот она! Сделана из картона. Кажется вот тут можно отогнуть крышку. Я нащупал внутри множество предметов. Мелких и непонятных, словно сунул руку в коробку с детскими игрушками. Скорее всего это вещи Архиуса, которые другие купидоны несли в храм, когда прощались с ним. Может среди них есть что-то полезное? Хотя…что может помочь выбраться из-под завалов? Только чудо. Я был слепым. Сейчас. Не в силах разглядеть ничего из вещей скитальца. Зато воображение помогало определять предметы довольно точно. По крайней мере, мне так кажется. Вот это перочинный ножик. Да, точно. Здесь должна быть кнопка, которая… Ага. Вот и щелчок. Он означает, что я прав. Нож раскрылся. Но сейчас он мне ничем не поможет. Я снова сложил его и убрал в сторону. А это что такое? По форме напоминает шарф. Предмет такой же длинны. И шерстяной. Точно. Шарф. Воспользуюсь. Тут довольно прохладно. Думаю, Архиус был бы не против. Снова засовываю руку внутрь. Это медальон. На цепочке. На нем выгравировано какое-то изображение. Так не понять. Могу только предположить, что это пламя, вырывающееся из книги — герб факультета волшебников. В сторону. Я разбирал вещи скитальца еще час, а скорее всего дольше. Тут были какие-то книги, штопор, вилка, что-то похожее на обложку для паспорта, сфера с чем-то, что при резком движении тряслось внутри и издавало звук. Но все это оказалось бесполезным, кроме завалявшейся микстуры. Бесполезным настолько, что эту коробку было проще выкинуть из саркофага, прежде чем лезть сюда. Хоть места было бы больше. А это что? Фонарик? Ну надо же. Хоть что-то, что можно применить. Провести свои последние дни в этом мире, так сказать, теперь можно при свете. Ну хотя бы частично. Я улегся обратно и навел тусклый луч света на Архиуса. Ничего нового. Лежит также неподвижно, как и прежде. Осветил крышку саркофага. А это еще что такое? Символы на акрийском. Дотронулся пальцем. С краев выструганных надписей осыпалась стружка. Нанесены совсем недавно… — В тьме может скрываться истина… — вспомнил я вслух слова Таариса. Ректор нанес эти символы пока меня не было? Но…откуда он знал, что я окажусь внутри? Или они предназначены не для меня? Ведь я не умею читать на акрийском. Может быть старый эльф предвидел исход битвы? Как много я еще не знаю о силе купидонов… И узнаю ли? И что мне делать с этими символами? Другз хоть частично сумел бы разобраться. Прочитать с горем пополам. А я что? — Истина в темноте… — продолжал бубнить я себе под нос. — Что он хотел этим сказать? Елки-палки! Ну неужели нельзя было просто предупредить? Мол, Кайлан, когда окажешься внутри саркофага сделай то-то и то-то. Загадки к чему? Чтобы Вестник Смерти не понял, что исход битвы уже давно предопределен? А мне что делать теперь? Когда, кажется, что…даже кислород заканчивается! Я начал выходить из себя, но тут же глубоко вдохнул и заставил успокоится. Дышать действительно стало тяжелее. Истина в темноте… Может он имел ввиду, что я должен прочитать эти символы, глядя на них без света? Бред какой-то. Ладно, попробую. Что мне еще остается… Я выключил фонарик. Теперь вообще ничего не видно. Хоть глаз выколи. А может…надо прикоснуться к ним? Они издадут яркий свет и откроют тайный выход отсюда? Н-да. Темнота плохо влияет на тебя, Кай. Я убрал фонарик в сторону и дотронулся до надписи. Сумбур. Абсолютная сумятица. Как вообще волшебники могут читать на этом языке? Хотя… Постойте-ка! Если сосредоточится на ощущениях… Это все как будто буквы местного языка. Только все они переплетены в одном символе! Таарис специально выскоблил их разной глубины, чтобы я понял! — Это…к…а…р…э…м. Да. Этот символ точно означает это. Карэм. Это заклинание? Если я прочитаю все символы друг за другом, то что-то произойдет? Я же правильно читаю? Буквы от большой к маленькой? Или наоборот? Ну ладно, если не получится, то прочитаю наоборот. И как Другз не мог выучить этот язык? Проще простого! Хотя…Не стоит забывать, что ректор нанес их для меня, как для маленького ребенка. Не факт, что я смогу разобрать акрийские символы на обычном листе бумаги. Ну уж точно, это будет не просто. И не быстро. — Мэрак…зеидаси…репорг…сэнапа… Это все. Я замолчал в ожидании того, что произойдет. Но прошло уженесколько минут, но все так и осталось по-прежнему. На секунду я поддался страху. А вдруг это все мои догадки? Вдруг я совсем не понял, как на самом деле читать символы и мне суждено умереть в этой ловушке? Опять медленно выдохнул. Получилось взять себя в руки. Благо ребусы в прошлой жизни разгадывать я обожал. И там тоже не с первого раза правильно отгадывать выходило. Жаль только у меня здесь правильных ответов нет. Нельзя просто так пролистать журнал до конца и посмотреть, как там оно на самом деле. — Ладно, — произнес я вслух. — Может все-таки читать буквы надо от маленьких к большим? Кхм. Кхм. Карэм…исадиез…гропер…апанэс! Раздался звук. Как будто кто-то совсем рядом выпустил разряд тока из электрошокера. И? Что дальше? Что-то произошло? Не слышу, чтобы завалы сверху разлетались в разные стороны? Вот же, а! Похоже старый эльф все-таки не смог все предусмотреть! Или я снова неправильно прочитал заклинание? Где там мой фонарь? Я нащупываю маленький продолговатый предмет. На нем переключатель. Перевожу в рабочее положение и свет освещает саркофаг. — А-а-а! — вскрикнул я от неожиданности! Глаза Архиуса раскрыты. Старый маг быстро моргает, чтобы привыкнуть к свету. Фух. У меня сердце в пятки ушло. Будь я чуть постарше и конец. Инфаркт, инсульт и все сразу. — Как же я рад, что ты… Я не успел договорить. Архиус набросился на меня и попытался укусить в шею. Я вовремя подставил руку и помешал ему сделать это. — Архиус это я! Кайлан! — кричу я, задыхаясь от нехватки кислорода. Бесполезно. Мага мучает такой же голод как купидонов там, наверху. Только его жажда длиться с самого пребывания в темницах короля Ободора. Я выронил фонарик из свободной руки и тянусь к карману. Достаю флакон. Подношу ко рту. Хватаю деревянную пробку зубами и вытягиваю ее из сосуда. Теперь надо как-то влить микстуру скитальцу прямо в горло. Зажимаю горлышко большим пальцем, а рукой, которой удерживаю Архиуса от того, чтобы он не сожрал меня, сильно толкаю к противоположной стене. Наваливаюсь сверху и вливаю жидкость прямо в глотку старому магу. Хоть луч света от фонаря и падает в другую сторону, но я все равно вижу Архиуса. Как одержимость медленно спадает с его лица. Мышцы расслабляются, а сознание возвращается. — Кайлан? — грузным басом наконец произносит скиталец. — Я… — отвечаю и перебираюсь на свое место. У меня получилось. Я сделал это. Я снял чары со старого мага. Смотрю на свои руки. Они здоровые. Это была не магия кольца. Как и говорил Таарис сосуды сильнее обычных купидонов. Я смог сделать это и без зелья, которое временно усиливает способности. — Где мы? — Архиус попытался встать, но тут же ударился головой о каменную плиту. — Осторожнее! — с опозданием предупредил я его. — Мы в подвале старой часовни. Той, что возле храма. Внутри саркофага. И, кажется, нас основательно завалило. Я поднял глаза наверх, не пошевелив ни одной частью своего тела. — Завалило? — скиталец нахмурил брови. — Как? Что произошло? И я все рассказал. Все, что случилось в Олимпусе с тех пор, как он ушел проходить Путь Очищения и до сегодняшнего дня, когда мы схватились с первым Вестником Смерти — Голодом. Кодекс Скитальца, мои каникулы, убийство Изорбуса Трехтелого, драму Другза и Оглы, новогодний бал и его последствия. Во время моего рассказа внутри нашего пристанища становилось все более душно. Похоже кислород все-таки попадает внутрь. Но его очень мало. — Значит Таарис оставил тебе эту подсказку? — задумчиво произнес старый маг и дотронулся до символов на каменной крышке. — Да. Она помогла мне снять с тебя чары, — я повернулся к старому магу. — Откуда он знал, что в конце битвы я окажусь в этом саркофаге вместе с тобой? Или он не знал и это был просто его запасной план? — Это способность гремлинов, — ответил волшебник. — Иногда они видят то, что может произойти. И предупреждают своего покровителя. Тогда у скитальца появляется шанс избежать неудачных последствий. Но Таарис выбрал другой путь. Он помог нам с тобой. — Теперь все ясно. Нечто подобное случалось и со мной, когда я был в семнадцатом измерении… — Ты был в семнадцатом измерении? — Эту часть истории я пропустил. Как-нибудь потом расскажу, — ответил я не желая признаваться, что мы много чего наделали, желая спасти наставника факультета волшебников. И не факт, что скиталец поймет. — Все ясно, — буркнул Архиус. — Значит у нас появился могущественный враг… Хм… Осталось только выбраться отсюда и найти способ его победить. Он нащупал свой посох. Поднес навершие к крышке. Но вдруг остановился. — Мне может не хватить сил… — сказал он. — Может не хватить сил? — я посмотрел на скитальца испуганными глазами. — Как? Ведь Таарис все просчитал! Ты должен вызволить нас отсюда… — Если я применю кинетический взрыв, то не факт, что он поможет. И если этого не случится…моя жажда заставит меня расправиться с тобой. Приехали. Похоже опять придется приносить жертву Кольцу Света. Я снял с пальца артефакт и протянул волшебнику. — Вот. Я уже рассказал на что оно способно. Значит нужно будет найти того, кто отдаст свою жизнь вместо нашей с тобой, — недовольно цокнул я. — Мне нет толку от этого кольца. Оно полезно только для таких, как ты. Увеличить силу. Ну и, вероятно, для борьбы с Вестниками Смерти. Если честно, я не уверен, что даже с ним нам удастся выбраться отсюда. Я недовольно покачал головой. — Выходит…либо умрем мы оба, либо выживет кто-то один из нас? — спросил я. — Если используем артефакт — да. — А какой у нас выбор? — с надеждой в голосе поинтересовался я. — Заклятье окаменения. — Что? — Волиус Тихорукий. Однажды скитальцы раскопают нас, и мой друг догадается снять заклятие. — Волиус Тихорукий? — переспросил я. Даже не знаю зачем. — Это единственный шанс выжить, если мы хотим еще когда-нибудь вдохнуть свежего воздуха. Оба. Вот это рвение. Только его освободили от оков, а он уже снова рвется заковаться в них. Хотя логика в этом поступке, несомненно, есть. Только вот… — Волиуса Тихорукого…больше нет, — сочувствующе произнес я. — Мертв? — рассвирепел великан. — Таарис казнил его и некоторых других убийц за неповиновение. — Это все меняет, — голос старого мага дрогнул, и он ударил по бетонной плите справа от себя. — Наложив окаменение на себя, мы подпишем смертный приговор нам обоим. Я коснулся пальцами своих висков и медленно принялся разминать их. — Есть еще одна девушка. Ее зовут Леона… — Леона? — Архиус помотал головой. — Моя ученица? Ей не хватит сил снять такие чары. Разве что…через несколько лет. — Она может сварить зелье, которое увеличит ее силы. Мы даже добыли редкий ингредиент… — Язык дракона? — он посмотрел на меня удивленными глазами. — Это снова долгая история, — поспешил предупредить следующий вопрос Архиуса я. — Но если она выжила, то это наш шанс. — Если выжила? — Да… Я запер ее в ванной ректора. Если Таарису удалось победить и голод прошел… Значит она точно вытащит нас отсюда. Архиус слизал остатки микстуры со своих губ и повернул голову ко мне. — Решать тебе, — сказал он. — Мы можем использовать силу кольца и в худшем случае отдать артефакту душу одного из нас или…Понадеемся на удачу и наложим чары на наши тела. В этом случае либо все, либо ничего. Я отвел взгляд в сторону и затупил его на акрийских символах. Доверить мне принять это непростое решение. Да уж. Возможно, оно гораздо проще остальных, которые мне пришлось принимать за последние пару месяцев и…сейчас на кону моя собственная шкура, но… Если решение, которое я приму окажется неверным? Больше всего мне не хочется напороться на такой исход, что нас никогда не откопают. Или откопают, но превратят в мумии. Тогда никто не сможет дать отпор Вестникам Смерти. Они пройдут по миру и очистят его от нас, людей и нелюдей. С другой стороны, если кто-то из нас с Архиусом выживет, то Кольцо Света окажется на поверхности и шанс появится. Но если из-под завалов не удастся освободиться даже с помощью артефакта, что тогда? Кто-то из нас будет вынужден убить другого, а затем в одиночестве просидит тут, заживо погребенный, до тех пор, пока не умрет мучительной смертью? Нет. Этот выбор не проще остальных. — А есть ли возможность отправить твоего гремлина в семнадцатое измерение, чтобы он нашел там демона Леоны? — спросил я. — Он мог бы предупредить волшебницу. — Боюсь, что кислорода может не хватить. Если ты готов рискнуть, то можно попробовать. И опять этот вариант не наверняка. Эх. — А что было с твоим гремлином, пока действовало заклятье? — не унимался задавать вопросы я. — Он все это время был здесь. Не забывай, Кайлан. Если мы выберем этот вариант, то нам предстоит провести все время, испытывая мучительную жажду. До тех пор, пока нас не откопают. И возможно это время превратиться в вечность. Вот же блин горелый! И что я должен выбрать? — Ну? — задыхаясь буркнул Архиус. — Ты готов сделать выбор? Я посмотрел ему прямо в глаза. — Готов.Глава 3 Гнусное предложение
Я очнулся в лазарете храма в Олимпусе. В один момент. Ничего не было, кроме постоянного ощущения невыносимой жажды и…Бац! Я уже в своем теле. В вену на правой руке вставлена игла. Это капельница. Передо мной с маленькой карманной книгой в руках стоит Леона. Все как в тумане. Я поворачиваю голову направо. На соседней койке лежит Архиус. Тоже уже приходит в себя, пусть и медленно. Не так, как в том саркофаге. Когда жажда мучала старого скитальца и он, едва обретя способность двигаться, накинулся на меня. На этот раз нам поставили чудодейственную капельницу. Наверняка это она помогла избавить нас от жажды. — С Новым годом, — без улыбки на лице произнесла Леона, и убрала книжку в свою сумку на длинной лямке, свешивающуюся с плеча. Но глаза все же блестят. Явно обрадовалась нашему возвращению. — С Новым…годом? — переспросил я, пытаясь найти окно. Нашел. Оно здесь одно. Очень маленькое и под самым потолком. Кажется на улице светит солнце. Значит апокалипсис в мире апокалипсиса еще не наступил. — Вы же лежали в том саркофаге почти с самого начала нового тысячелетия. Вот я и решила, что поздравить вас с Новым годом будет вполне актуально, — наконец губы сновидицы едва заметно улыбнулись. — Какое сегодня число? — вмешался в разговор Архиус. — Весна пришла, — ответила Леона. — И с этим вас тоже можно поздравить. Сегодня первый день. — Два месяца? — взбудоражился я и привлек к себе внимание. — Мы пролежали там… — Без малого три, — прищурилась волшебница. — Похоже ты еще не совсем пришел в себя. Не торопись. Точно. В этом мире и в году не триста шестьдесят пять дней. Но…почти три месяца… — Вестники Смерти? — Архиус вытащил катетеры из своих вен и сел на кровать. Убрал волосы на затылок и начал собираться. Леона отрицательно покачала головой. — Все тихо. С тех пор, как Тени вырвались из разлома, о Вестниках Смерти ничего не слышно. Голод перестал мучать купидонов очень скоро после наступления полуночи. Почему? Я надеялась получить этот ответ от вас. — Готовятся к Армагеддону… — пробурчал Архиус. — Последней битве. Хотят накопить силы, чтобы закончить все быстро. Избавившись от Голода, мы заставили их быть осторожнее. — А Таарис и…эльфийка? — встрял я в рассуждения старого мага, обратившись к сновидице. — Вы нашли их под завалами? — Дак они точно были там во время обвала? — волшебница задумчиво посмотрела на меня. — Они его и спровоцировали, — ответил я. — Там… — конечно, можно поискать еще, — но кроме саркофага, в котором нашли вас, и кроме несколько тел других купидонов, никого не было. Насколько мне известно. Ни ректора, ни женщины, про которую ты говоришь. Но было его кольцо. — Таарис мог открыть портал и выбросить тварь в открытый космос, — Архиус громко набрал полные легкие воздуха. — В любом случае, догадки о том, что произошло, нам уже не помогут. А вот кольцо ректора — да. Значит вы нашли его? Леона кивнула. — Оно у исполняющего обязанности ректора. Вместе с рукой лорда. Если ее еще не поместили в склеп скитальцев. — Исполняющий обязанности? Кто он? Разус Огрхорский? — насупился Архиус. — Да, наставник факультета боевых магов. — Когда выборы нового ректора? — взволнованно поинтересовался волшебник. — Завтра, — Леона многозначительно наклонила голову в сторону. — Проклятье! Старый маг схватил свой посох, и хромая уковылял в открытую дверь. Мы со сновидицей проводили его своими взглядами. И чего это он так всполошился? Уверен, лучшей кандидатуры на должность ректора, чем старый маг, нет в Олимпусе. Они легко отдадут ему должность. Я посмотрел в окно. Солнце стало светить еще сильнее. Складывается ощущение, что снаружи тридцатиградусная жара. Хотя, конечно, это не так. Не может быть так. Не стоит обманываться и торопиться выйти на улицу. Хоть местные птицы очень сладко и обманчиво щебечут… Так и манят подышать свежим воздухом. — Почему Архиус так разволновался? — спросил я и последовал примеру старого мага — вынул катетеры из своих вен. — Кандидаты на выборы ректора — наставники всех факультетов в школе. Уверена, что от того, кто станет следующим ректором, по большому счету, зависит исход войны. Она подошла к раковине и набрала в стакан воды. Увидела, что вода ржавого цвета и выплеснула ее обратно. — Почему? Я взял футболку со спинки рядом стоящего стула и натянул ее на себя. Постирана. Приятно пахнет. Вот бы подольше оставалась такой. — Ведь все в Олимпусе осознают угрозу в лице Вестников Смерти, — проговорил я и поднялся, чтобы заправить постель, — Мне кажется формирование единства это более приоритетная задача, чем выбор нового ректора. — Вот именно. Каким в итоге останется кодекс? Вернут ли купидонов с войны? Как будут теперь готовить охотников на чудовищ? Сейчас, когда угроза более явная и гораздо более опасная. Не хочу, чтобы наставник факультета боевых магов думал, что я настроена скептически, но…Я действительно считаю, что орк — не лучшая кандидатура на роль ректора. Здесь нужен кто-то с головой, принципами и способный отстоять свое мнение. Даже на поле боя. — Ты говоришь об Архиусе? — Есть лучники, убийцы, алхимики, мечники, боевые маги и…мы. Все будет зависеть от того, как прошла предвыборная компания. Но да. Если бы была возможность, то я отдала бы свой голос за старого мага. — Предвыборная компания? Сколько она идет? Архиус успеет принять в ней участие? — Я думаю, именно поэтому в лазарете его след уже простыл. — Так…А почему у тебя нет возможности отдать свой голос за старого мага? — Ректора выбирают ученики. Без права голосовать за наставника своего факультета. Разус Огрхорский, Аментьен Даваэль и другие наставники хорошо продвигали себя весь последний месяц. У Архиуса крайне мало шансов, даже если он успеет подать заявление. — Я вспомнил, да… В прежнем кодексе скитальца был пункт, согласно которому пропавшего без вести ректора ждут два месяца и если он не появится, то начинают выбирать нового… — Вот именно, — Леона поднесла мне стакан с водой, которую набрала из кулера, стоящего в другом конце помещения, — Боюсь, что Вестники Смерти — это не единственная головная боль скитальцев. Правильный ректор — вот ключ к победе. Вот уже не думал, что, воскреснув, по сути, из мертвых, прежде чем вступить в смертельную схватку, мне предстоит пережить еще что-то. Кроме беспрестанной боевой подготовки. Хотя правильно. Все генералы, которые когда-либо вели армии в моем мире, одерживали победы благодаря каким-то своим качествам. Действительно. На голом энтузиазме далеко не уедешь. Но главное, что Архиус вернулся. Теперь я могу спокойно заняться своими делами. Надеюсь, старый маг придумает что-то, что поможет ему возглавить Олимпус. — Я хотела поблагодарить тебя, Кайлан, — вдруг заговорила сновидица. — За то, что не всадил нож мне в голову, когда я попыталась лишить тебя сердца. Я нахмурился, пытаясь припомнить тот случай. — Ах, тогда… Я вспомнил, как волшебница напала на меня в апартаментах Таариса. — Если бы я всадил нож тебе в голову, то вряд ли бы кто-то разгреб завалы и вызволил нас с Архиусом из саркофага. Выходит, я сделал это чисто из эгоистических побуждений. Не стоит благодарности, — улыбнулся я. — Ты прав. Прошло не мало времени, прежде чем мне удалось убедить Разуса Огрхорского в том, что Архиус может до сих пор находиться под завалами. Живой и невредимый. По крайней мере, я обошлась без Голоса Внушения, — волшебница улыбнулась. — Если честно… — продолжила она, чуть погодя. — Я думала, что ты погиб…и была удивлена, увидев тебя вместе с волшебником в том гробу. — Я и сам не был уверен, что увижу еще когда-нибудь белый свет, — я пожал плечами. — Хорошо, что все позади. Может прогуляемся? Леона посмотрела на свои наручные часы. — Можно. Все равно урок по Усмирению Стихий начнется только через час. Я надел кроссовки, и мы вышли их храма. Олимпус живет абсолютно нормальной жизнью. Как будто не было того ужаса, который пришлось пережить всем купидонам больше двух месяцев назад. Но как же приятно снова вдохнуть свежего воздуха. Честно признаться, в один момент мне показалось, что обе мои жизни закончатся там. В том саркофаге. — Что это? — я остановился возле невысокого монумента, стоящего на месте бывшей часовни. — Его сделали из обломка здания в память о всех погибших купидонах в ту ночь, — сновидица прикоснулась к монолиту. — Здесь имена всех, кто умер или пропал без вести. — Тут сотня имен… — Девяносто восемь, если быть точным, — поправила меня Леона. — Если вычеркнуть тебя, то девяносто семь. Я пробежал глазами по выгравированным именам. Огла Грогхугинер, Другз Оззман, ректор Таарис… Кайлан Роуз… Сколько купидонов умерло в тот день… Сколько людей и нелюдей, которых даже оплакивать некому, потому что они лишены родных. Даже Грром пропал без вести. Сгинул в том разломе. Наверняка. — Довольно жутко видеть свое имя на плите, — я сунул руки в карманы и меня пробрала дрожь. — Что это за звезда напротив моего имени? — Тебе посмертно присудили звание героя, — Леона стерла пыль с золотой звездочки. — Некоторые, включая меня, рассказывали, как ты спас их в тот день. Если бы не твое вмешательство, то имен на этом памятнике было бы больше. — Любой на моем месте поступил бы также…Рогруэль Ттанэт, — я указал на надпись в середине списка. — Его я мог спасти, но вместо этого бросил на верную смерть. Я посмотрел на храм, из которого мы вышли, и снова вспомнил тот день. Запах гари, пожар, безумие в глазах купидонов. Как запихиваю своего однокурсника в храм и из него тут же доносятся безумные вопли. Он умер именно тогда. — Все понимают, что в той ситуации у каждого было право на ошибку. Если бы не лорд Таарис, скорее всего история купидонов закончилась бы уже тогда. В новогоднюю ночь. Я промолчал. Еще раз посмотрел на монолит. За всю прошлую жизнь я не заслужил ни одной медали. А как ушел работать на машину скорой, то вообще про них забыл. Но эта…Эта греет душу. Может быть я слишком старомоден, но такие вещи действительно помогают совершать подвиги. Мы пошли дальше. На Кровавой Арене вдалеке проходит учебный бой студентов с чудовищем. Не вижу отсюда. Но кажется это Клыкалис. Не самый опасный противник. Любой мечник может поразить его с первого удара. Один гном по пути вручил мне листок с надписью «голосуйте за Дрека Огди». Я смял его и кинул в ближайшую урну. — Это и есть предвыборная компания? — хмыкнул я. — Это фарс, — фыркнула волшебница. — Вы пропустили самые настоящие испытания для будущих ректоров. Я увидел, что из-под тающего снега, на клумбе рядом с дорожкой, выглядывает цветок. Синие лепестки, длинный стебель. Весна действительно пришла. — Какие испытания? — спросил я и поддавшись прежней привычке копаться в грядках, опустился на колени. Дотронулся до бутона. — Претендентов испытывали на знания Кодекса Скитальца, они схватывались на Кровавой Арене, но не насмерть. Сражались в битве гремлинов. Каждый из наставников выступал с речью о своих планах по развитию Олимпуса, а потом сражался без применения магии или любой своей способности вообще… — Это полный список? — Малая часть, — Леона махнула одному проходящему мимо купидону с ее факультета. — Кто лидирует? — я сорвал цветок. — Узнаем только после выборов, — пожала плечами сновидица. — Но, по моему мнению, лучше всего себя показал Аментьен Даваэль… Я протянул цветок Леоне и произнес: — Спасибо. Что не сдалась и вытащила нас оттуда, — кивнул в сторону разрушенной часовни. И волшебница приняла цветок. Опять без улыбки. Потеребила его в руках. Поднесла к носу и вдохнула аромат. — У меня есть еще одна просьба… — продолжил я. — О чем речь? — Другз… — я почесал затылок, потому что не знал, как правильнее начать. — Фолиант Таариса. Где он? Леона напряженно огляделась. — У тебя. Ясно, — ухмыльнулся я. — Я хочу вызволить гнома из Чертог Вечности. Не дожидаясь ответа, я медленно пошел вперед. — Я прочитала книгу вдоль и поперек, — волшебница шла за мной очень медленно, поэтому мне пришлось сбавить ход. — Нет другого варианта. Только убийца Хранителя Мира может стать следующим хранителем. — Некромантия, — шепнул я, и не останавливаясь, обернулся вокруг себя. Уши могут быть повсюду. — Некро…мантия? — поморщилась Леона. — Еще в самом начале обучения в библиотеке я нашел заметку про одного скитальца, который практиковал это учение. Он даже хотел, чтобы появился отдельный факультет. Как его звали…сейчас…как-то на… — Изилиум Аэн, — опередила меня сновидица. — Если ты читал статью, то должно быть знаешь, к чему привело его увлечение… — Изгнали. Не самое суровое наказание. Меня изгоняли уже…сколько? Два раза? — спросил я сам у себя и задумался. — Магам категорически запрещено заниматься некромантией. Даже говорить о ней. Если нас кто-нибудь услышит… — Брось, Леона. Весь мир катится в бездну. Гляди! Мы остановились посреди деревянного моста, который построили совсем недавно, чтобы скитальцы могли переходить через разлом из одной части Олимпуса в другую. Расщелина, ведущая в бездну, никуда не делась. Только теперь она огорожена метровым забором. В нескольких местах положили мосты, а здания, которые раскололись на две части от встречи с бездной, оцеплены. Но так и продолжают стоять. Как напоминание о том ужасном дне и тварях, которые вырвались прямо из ада. Вдруг мое внимание привлек крик. Я обернулся. Купидоны с факультета стрелков развлекаются. Они соорудили экстремальную тарзанку на одном из мостов и теперь прыгают в бездну. Орут, хохочут, развлекаются. А если конструкция не выдержит? Н-да. Нормального ректора на них не хватает. Он бы надавал им по шапке. — Что ты хочешь, чтобы я там увидела? — спросила сновидица, глядя в кромешную тьму под нашими ногами. — Вот, что ждет нас, — я отвлек свое внимание от купидонов и вернулся к беседе с Леоной. — Раньше все считали, что скитальцы, это единственная сила способная справиться с монстрами. И жизнь каждого из нас была на вес…золота. Оно еще ценится в этом мире? Но сейчас времена поменялись. Я указал на прыгающих эльфов и людей. Кажется в очереди стоит еще и орк. Надеюсь, его они не собираются скидывать? Тогда веревка может точно не выдержать. — Наши жизни потеряли прежнюю ценность, — продолжил я. — Потому что теперь у нас есть враг, для которого не имеет значения наше количество. Качество. Вот, что важно. Один купидон может стоить жизней трех этих остолопов, каждый из которых в любой момент может случайно сорваться и провалиться в бездну. Навсегда. И Другз тот, кто нам нужен. Бросить его в Чертогах Вечности — неправильно. — Я поняла, — выдохнула сновидица. — Но причем здесь некромантия? — Я думаю, что…если вдохнуть жизнь в Оглу, мы сможем поменять их с Другзом местами, — я посмотрел исподлобья и продолжил. — Предложение мерзкое. Я знаю, что Другз не оценит того, что я хочу сделать, но… В такие времена любые способы сгодятся. Глаза волшебницы впервые за время нашего с ней знакомства раскрылись так широко. — То есть ты хочешь выкопать Оглу, совершить абсолютно противозаконный поступок и освободить своего друга, который проклянет тебя за это? Я пожал плечами. — Если он не захочет со мной говорить после этого… Наверное, это будет справедливо. Но оставить его там…Я не могу так. Мы с Леоной долго смотрели друг другу в глаза. Я не отводил взгляда, показывая свою решительность. Волшебница проверяла меня. Насколько глубоко во мне сидит отчаянье раз я решился на подобный поступок. — Хорошо, — наконец ответила она. — Может быть я помогу тебе. Я кивнул. Без благодарности. Даже благодарить за пакость, которую я затеял, мне кажется неправильным. — Мне понадобиться несколько недель, — произнесла Леона. — Нужна практика. Сначала на дохлых крысах, затем на ком покрупнее. Когда я буду готова, то вернемся к этому разговору. Но до тех пор, давай представим, что этого разговора никогда не было. Я буду надеяться, что ты все-таки передумаешь. — Договорились. Мне тоже есть чем заняться. Может быть удастся помочь Архиусу стать ректором… И обучение…Много я пропустил? — Наверстаешь, — махнула рукой Леона. — Сейчас в Олимпусе такой бардак, что даже библиотекарь не знает какую версию Кодекса Скитальца преподавать. После выборов, думаю, ситуация наладится. Волшебница посмотрела на часы. — Ну все. Мне пора, Кайлан. Увидимся на уроке Укрощения Чудовищ. — Укрощение Чудовищ? — крикнул я вслед сновидице. — Новый предмет. Его ввели после того, как узнали о Вестниках Смерти, — крикнула она в ответ. — Скоро у каждого купидона появится собственный кровожадный питомец. Ты еще не заметил новые вольеры? Она уже не смотрела на меня, но ее голос улыбался. Я глядел в след волшебнице. Как она уходит легкой походкой. До сих пор не могу понять эту женщину. Ее заставляют улыбаться совершенно необычные вещи, а то, что привычно должно вызывать улыбку, оставляет ее равнодушной. Надо же. Десятки молотков застучали за моей спиной. Я обернулся. На месте старого загона для чудовищ действительно что-то строят. Что ж. Вот она. Подготовка к войне. Началась. Возьму свои вещи из общежития и пойду на урок. Что там по расписанию?Глава 4 Укрощение чудовищ
Уже тридцать минут ученики всех факультетов собираются на Кровавой Арене. Ажиотаж огромный. Нет тех, кто решил прогулять урок или проспал его. Никто не хочет пропустить первое занятие по укрощению чудовищ. Историческое. Когда задача скитальца будет заключаться в том, чтобы подружиться с чудовищем, а не убить его. Как и всегда, оставшись без друзей, мне ничего не остается, кроме как сидеть и размышлять, пока не придет преподаватель и не начнет урок. Сказать, что Олимпус теперь не такой, как прежде — ничего не сказать. Может быть из-за того, что аудитории изрядно опустели, а может из-за того, что рядом больше нет Другза и Оглы. Одна Леона хоть как-то спасает положение, но предметы, которые мы посещаем вместе, совпадают довольно редко. Поэтому уже больше недели я хожу на занятия и не отвлекаюсь абсолютно ни на что. Впитываю знания, так сказать. Забираю максимум из того, что дают преподаватели. Что касается выборов — их перенесли. Из-за появления прежнего наставника волшебников, все остальные обязаны были согласиться сдвинуть дату выборов нового ректора. Согласно Кодексу Скитальца — обеим его версиям — претендовать на освободившуюся должность могут все наставники факультетов. И Архиус тоже. Никто официально его не смещал. Поэтому надежда, что у руля Олимпуса встанет скиталец, что называется, с головой — есть. И очень большая. В общем, сняли бы с нас чары хотя бы на день позже и все. Конец. Ну я так думаю. Я не перестаю вытягивать шею и искать глазами сновидицу. Ее все нет. Честно говоря, мне кажется, что после моего гнусного предложения она стала избегать меня. Не понимаю, зачем так делать. Могла бы просто отказаться. Теперь, каждый раз, когда мы встречаемся, между нами присутствует какая-то неловкость. А ее, между прочим, не было в день нашего знакомства. Или…может тогда мы просто выпили слишком много микстур? — Доброе утро! — Леона села рядом и положила свою сумку к себе на колени. — Доброе… — я растерялся и посмотрел по сторонам. Как я мог не заметить, как она вошла? Утро холодное несмотря на то, что с каждым днем становится все теплее. Надо было надеть перчатки, пальцы на руках уже окаменели… — Взял оружие? — спросила волшебница и отпила из своей термокружки чай. Аромат смородины чувствую отсюда. Правда в этом мире эта ягода называется иначе. Зелпиус. Кажется так. — Меч и кинжал, — ответил я. — Разрешали бы пользоваться огнестрельным оружием, взял бы еще и ружье. Но это…прерогатива стрелков. — Кинжал удалось очистить? — поинтересовалась она. — Он пролежал под завалами довольно долго… А засохшую кровь на нем, мне казалось, что будет вовсе не оттереть. — Да… — я достал клинок из рюкзака. Чуть вынул из ножен и показал волшебнице лезвие. — Как новенький. Руны на нем заблестели. — Что за чары на него наложены? Я разочарованно цокнул. — У меня был шанс узнать это… Но я его упустил. Сновидица внимательно посмотрела на меня, видимо ожидая, что я продолжу. Я не сделал этого и поэтому заговорила она: — Тебе бы…узнать поскорее. Если будешь сражаться с ним против кого-то, для кого он не предназначается, то это может сыграть с тобой злую шутку, — она протянула мне кружку с чаем. — Попробуй. Заварка получилась что надо. Я взял сосуд из рук волшебницы и обхватил его своими ладонями. Согреваюсь. Хоть пальцы немного отойдут. Отпил. — Вкус получился прямо как в моем мире, — улыбнулся я. — Только эта ягода у нас называется смородиной. — Смородина? — сновидица улыбнулась. — Какое причудливое название… Сухарь? Сирена зазвучала из динамиков, висящих на столбах вокруг Кровавой Арены, перебивая Леону и возвещая о начале урока. Все купидоны, еще бродящие между рядами, тут же поспешили усесться на места. На арену вышел Зориан Тарагриэль. Новый наставник факультета убийц. Все знали его, потому что вот уже больше месяца его лицо мелькало на плакатах и листовках. — Доброе утро студенты! — улыбнулся белоснежной улыбкой убийца. Осмотрел трибуну своими большими зелеными глазами. Пригладил седые волосы и зачесал их за уши. — Преподаватели не устают напоминать вам, какая угроза нависла над всем миром. И сейчас я сделаю это в очередной раз, — он широко улыбнулся и достал из-за пазухи кинжал. Подбросил его. Клинок несколько раз перевернулся в воздухе и упал обратно в ладонь эльфа. Как положено. Рукоятью. Продолжил: — Неожиданно для всех нас, чудовища из заклятых врагов превратились в наших союзников. И теперь нам с вами предстоит научиться жить с ними бок о бок. И воевать плечом к плечу. Убийца хлопнул два раза в ладоши. Орк в латных доспехах и бронежилетом на груди открыл стальную дверь клетки и взял за удила чудовище, сидящее все это время внутри. Вывел его на арену. Монстр брыкался, упирался, пытался снять намордник своими короткими лапами, но все было тщетно. Его обезвредили. Даже ребенку бы не угрожала опасность, если бы он сейчас оказался рядом с зеброящером. — В глоссарии тысячи видов монстров, — заговорил преподаватель. — Еще столько же скитальцам до сих пор не удалось повстречать и занести в учебник. Какие-то чудовища навсегда останутся дикими. Охота на них не прекратиться во благо всех мирных жителей материка. Но иные. Иные чудовища способны стать нашими друзьями. Все зависит от того, на что хватит силы ваших гремлинов! — Я думаю, что небольшие, но способные монстры могут быть гораздо полезнее огромных, — хмыкнула Леона. — Убийцы и мечники всегда рассуждают с позиции силы. Хотя, иной раз, змееподобный монстр, незаметный, крадущийся… может вообще оградить тебя от необходимости вступать в бой… Я кивнул. Ясно, что у волшебницы свое мнение на все. Но отвлечься позволить себе не мог. Если бы и другие купидоны видели на что способен Вестник Смерти, то и они сейчас не перешептывались бы друг с другом и не зевали. — Встретив чудовище вы должны сначала успокоить его… Зориан Тарагриэль медленно подходил к монстру, вслед за своей рукой, которая тянулась к маленькой голове существа. — Как только вы будете рядом со своим возможным питомцем, прикажите гремлину успокоить его. Специальное заклинание ваши демоны должны были выучить на уроке по контакту с печатью… Вовлеченные студенты покивали головами. Зеброящер испустил пронзающий визг, когда убийца подошел совсем близко. Те купидоны, что были не слишком заинтересованы, тут же сосредоточили свои взгляды на арене. Возможность увидеть кровопролитие всегда привлекала больше внимания. Еще со времен Древнего Рима. Не в этом мире, конечно. — Грим! Успокой тварь! — гаркнул убийца, который при встрече с монстром растерял все свою доброжелательность. Вокруг головы существа образовалось едва заметное облако. Зеброящер, стоящий уже на дыбах, покорно опустился и склонил голову. — Снимите с него намордник! — приказал преподаватель. Орк послушался. Освободил чудовище и обнажил его свирепую пасть. — Теперь, когда монстр успокоился, вы можете попробовать управлять им. Попросите своего гремлина завладеть телом чудовища. Грим! Вселись в него! — приказал убийца. В этот же момент зеброящер сорвался со своего месте и напал на Зориана Тарагриэля! Накрыл его собой, и все студенты встревоженно повставали со своих мест. Я даже сообразить ничего не успел, прежде чем из-под монстра раздался звонкий смех. — Ну, все, все, Грим. Мы их напугали! У нас получилось. Достаточно! Слезай. Эльф поднялся на ноги и еще раз усмехнулся. — Это была шутка, но помните, — его голос стал серьезным. — Если у вашего демона не хватит силы взять под контроль чудовище, то такой случай вполне может произойти! Вы должны быть предельно внимательны, пока наверняка не убедитесь, что ваш демон контролирует ситуацию. Все студенты вновь один за другим начали опускаться на свои места. — И теперь, когда вы точно знаете, что монстра удалось приручить… Вы можете делать с ним что угодно! Он может позволить вам погладить ему животик. Зеброящер упал на спину и отогнул заднюю лапу словно верный пес. Эльф подошел к нему поближе и почесал живот. — Вы можете приказать ему даже станцевать, — улыбнулся наставник факультета убийц. Вслед за этой улыбкой, монстр встал на задние лапы и принялся делать несуразные движения веселя толпу студентов. Только нам с Леоной почему-то было не смешно. Хотя, наверное, нужно научиться позволять себе радоваться вот таким простым вещам и не думать постоянно о конце света. — В конце концов вы можете прикончить тварь, — вновь грубым и серьезным голосом заговорил убийца. Чудовище подбежало к ограде и со всего маху напоролось на штырь, торчащий из земли. Кровь монстра потекла по орудию убийства, мгновенно впитываясь в землю. Один из купидонов взволнованно выдохнул, чем привлек внимание преподавателя. — Кто это? — спросил Зориан Тарагриэль, внимательно осматривая трибуну. — Кто сейчас пожалел монстра? Все молчат. — Вам лучше признаться. Иначе вы нарушите кодекс. Выставите себя трусом, — процедил он. Той, кто так жалостливо выдохнул, была эльфийка с моего факультета. Таилия. Так ее зовут. Скромная девушка. Вообще не понимаю по какой причине она тоже оказалась купидоном. Ее убьет первый же монстр, которого она встретит на автостраде. Научиться избавляться от печати нужно, по крайней мере, из-за таких, как она. Сейчас ее глаза полны страха, но она не признается. Жалеть чудовищ отучают с первого дня в Олимпусе. И довольно жестоко. Заставляют убивать выродков монстров. Совсем маленьких, когда те еще не стали теми, кто в последствии будет охотиться на нас. Людей и нелюдей. Вот и сейчас Таилия не признается, чтобы снова не проходить это испытание. — Значит вы хотите, чтобы я применил Голос Внушения, ради того, чтобы узнать кто из вас трус? — эльф хладнокровно осматривал ряды купидонов в поисках ответа. Достал пробирку с микстурой и выдохнул: — Ну ладно… Сейчас он задаст несколько вопросов, сидящим на рядах и рано или поздно выяснит кто тот человек или нелюдь, пожалевший чудовище. Он решит наказать бедную Таилию, и я буду вынужден наблюдать с трибуны за избиением младенца. Это образное выражение конечно, но любителей на это смотреть здесь нет. Даже среди самых отмороженных купидонов. — Я не трус, — выкрикнул я. — Просто убивать чудовище следует, когда оно действительно опасно. — Кайлан Роуз… — прошипел убийца. — Я наслышан о твоих подвигах… — острием кинжала он указал на меня. — Значит ты считаешь, что я сделал что-то неправильно? — Я ничего не считаю. Просто до сих пор не понимаю какому кодексу мы следуем? В новой версии сказано, что мы не убиваем мирных животных и чудовищ разумных, настроенных дружелюбно. По-моему, танцующий зеброящер не желал никому вреда. Эльф проглотил злость, но не отстал. — Что ж ты так долго тянул с ответом, раз считаешь, что поступил правильно, пожалев эту тварь? Я выхватил сухарь из рук Леоны и поднял его над головой. — Завтрак! Мне нужно было время, чтобы дожевать этот сухарь, — ответил я, разбавив обстановку. — С набитым ртом у меня не вышло бы вам… — я нарочито откусил смачный кусок, запил чаем и продолжил: — фто ипо офяфнить… Все купидоны зашлись хохотом, вызывая у убийцы еще больший гнев. Я надеялся, что он тоже оценит шутку, но по глазам эльфа кажется, что я только больше разозлил его. — Значит вместо того, чтобы внимать знаниям, которые я здесь пытаюсь вбить в вашу пустую голову, вы решили, что лучше будет набить желудок? Я промолчал. Продолжать спор, значило вводить его в еще больший гнев. Никто из наставников не позволит безнаказанно подрывать свой авторитет. Тем более тот, что рассчитывает в скором времени занят должность ректора. — Раз вы все знаете, господин Роуз. Тогда выходите сюда. Продемонстрируйте свои способности! Всем нам. Делать нечего. Пойду. Как обычно. К тому же на всех занятиях с момента возвращения на учебу, я первым выдвигал свою кандидатуру. Особенно на их практической части. Опять же потому, что терять время нельзя. Нужно готовиться к надвигающемуся Армагеддону, а не отлынивать от обучения. Я вышел в центр арены. Вид отсюда совершенно другой. Каждый купидон на трибуне смотрит на меня, не отрывая взгляда. Леона скептически мотает головой. Оценила поступок, но не оценила то, как я продолжил разговор. Ну не мог я просто признаться в содеянном другим купидоном и при этом принят то, что меня обозвали трусом. Нет. Я не трус. Точно не в этом мире. В некоторых местах на арене уже прорастает трава. В центре все вытоптано постоянными поединками настолько, что там ни один сорняк не появится никогда. Какая-то тут необычная энергетика… Сотен скитальцев. Павших на этом самом месте и одержавших тут же победу. Одними из последних были мастер Ллойд и лорд Таарис… — Выведете на арену парайзита! — рявкнул убийца. Купидоны вздохнули. Орк, в доспехах, который помогал мастеру Тарагриэлю, замешкался. И понятно почему. Парайзит — опасный монстр. Он представляет из себя червя, размером со здорового коня. Только на шести лапах. Изворотливый и ядовитый. Плюется ядом. Может заживо проглотить свою жертву и уже внутри переварить ее. В пасти больше десяти тысяч мелких и очень острых зубов, торчащих из челюсти в несколько рядов и способных перемолоть добычу до того, как она попадет в желудок. В общем, встретиться с этой тварью на автостраде не самое удачное событие. — Парайзита! Сюда! Я сказал… — повторил еще более грозно эльф и на этот раз орк подчинился. Он махнул гному, сидящему в кабине грузоподъемного крана за забором. Тот, нажав на несколько кнопок, поднял большой контейнер за заграждением высоко в воздух. Переместил его в пространство над ареной и опустил прямо в центр. Рядом со мной. Я отошел на несколько шагов. — Зевс… — прошептал я себе под нос. Демон появился. Я достаю флакон из маленького кармашка на рукаве и выпиваю содержимое. Вкус грейпфрута. Мастер Тонвик на последнем занятии наконец научил нас придавать микстурам те или иные вкусы. Только неужели нужно было ждать полгода, чтобы рассказать об этом? Хотя, научить нас утолять жажду, конечно, было главным приоритетом. — Открыть, — приказывает эльф. Орк подходит к контейнеру. Очень осторожно. Медленно и бесшумно. Зверь внутри начинает биться о стены своей тюрьмы. Своей активностью зверь заставляет всю конструкцию непрерывно содрогаться. Так, что орк не может схватить своими большими пальцами маленькую задвижку и отодвинуть ее в сторону, чтобы выпустить монстра. Получилось. Перед тем, как дернуть ее в сторону он еще раз смотрит на преподавателя. Тот непоколебим. Открывает. Едва парайзит видит появившийся просвет, как тут же выбивает дверь своей клетки, которая тут же влетает в нелюдя в доспехах и сбивает того с ног. Монстр тут же бросается в мою сторону. — ОСТАНОВИСЬ! — приказываю и тут же достаю еще одну микстуру. С одним противником этот прием еще срабатывает. С несколькими нет. — Зевс! Успокой его, — приказываю гремлину. Протягиваю руку вперед. Жду, когда над чудовищем появится небольшое облако. Оно появляется. Только почему цвета алого заката? Не успеваю сообразить, как парайзит приходит в себя и набрасывается на меня. — Щит! — в последний момент синее свечение успевает накрыть меня. Монстр разевает пасть и обхватывает меня целиком. Тысячи зубчиков одновременно врезаются в щит, который создал Зевс. Он уже мерцает! Надолго его не хватит! Хватка монстра настолько сильная, что я не могу добраться даже до кинжала. Это все гремлин. Вместо того, чтобы успокоить чудовище, он вызвал у него агрессию. Я ожидал подвоха от демона, но не думал, что это произойдет в такой момент. На пороге жизни исмерти. Внезапно хватка монстра ослабла. Зубы больше не пытаются перемолоть мою плоть. Еще мгновение и монстра буквально разрывает на части, а я остаюсь лежать в останках парайзита посреди Кровавой Арены. В воздухе пахнет порохом. Это минивзрывчатка убийц. Раньше ее ставили, чтобы взломать дверь, ведущую в сейф банка, а теперь, чтобы разорвать на части чудовище. Так мне рассказывал Другз. Лежу весь в зеленой крови монстра. Сплюнул жижу, попавшую в рот. Смотрю на землю и пытаюсь откашляться. Дышать внутри этой твари было совсем нечем. Вижу, как сверху нависает тень. Начинаю дышать тише. — Ну что, Кайлан Роуз, — поучительным тоном произносит Зориан Тарагриэль. — Вижу языком вы треплете лучше, чем занимаетесь делом, для которого рождены. Впредь, прежде чем язвить и пытаться доказать, что вы лучше остальных, договоритесь о факультативе с Лайдой Грунф. Ваш гремлин ни во что вас не ставит. Я еле сдерживаю гнев. Смотрю исподлобья перед собой, все еще стоя на четвереньках. Зевс сидит в нескольких метрах и скалит зубы в противной ухмылке. И это после того, как он нас чуть не угробил. Это у него, конечно, не вышло. Зато хорошо получилось сделать из меня посмешище. Н-е-е-е-т. Этого я ему с рук не спущу. Слишком многое поставлено на кон, чтобы демон мог своевольничать. Первым делом, как только закончится этот позор, я найду способ приструнить гремлина раз и навсегда. — Ну что ж, господа, — продолжил Зориан Тарагриэль. — Перейдем к практическому заданию. Сейчас на арену вынесут бочки с троглочесами. Задача каждого купидона, заставить своего гремлина завладеть телом водного хищника и сделать так, чтобы он выпрыгнул из воды. Как бы мне не хотелось уйти, я снял, пропитанную вонючей жижей куртку и сделал так, чтобы троглочес выпрыгнул из бочки. У меня получилось это сделать быстрее остальных. Зевс нарочно показал всем вокруг, что он был способен приручить парайзита, но намеренно ослушался меня.Глава 5 Пропавшая страница
Я подергал ручку в аудиторию, в которой проходят уроки по контакту с печатью. Дверь закрыта. Но Лайда Грунф точно внутри. За кафедрой преподавателя есть подсобка и она всегда уходила туда после того, как звучала сирена об окончании урока. Должно быть и сейчас она там. К тому же перед тем, как попробовать войти, я точно слышал, как что-то упало по ту сторону двери. Я постучал еще раз. Но сильнее и настойчивее. Стук разнесся по длинному опустевшему коридору. Здесь еще пахнет гарью. Третий корпус последний в очереди на ремонт после той злосчастной ночи. Елки-палки. Неужели ее там нет, и я зря пропустил мастер-класс по стрельбе из арбалета? Постучу еще раз. На всякий случай. На этот раз в потертую деревянную дверь четырежды врезался мой ботинок. Он врезался бы и в пятый раз, если бы дверь резко не распахнулась и передо мной не предстала госпожа Грунф. Ее большая черная тень навалилась на меня. — Студент Роуз? — она сделала шаг в коридор и растеряно посмотрела направо и налево. — Что…что вы тут делаете? — Я пришел попросить у вас о помощи… — Следующий урок по контакту с печатью завтра, — холодно ответила она. — Дождитесь его и уже там зададите все интересующие вас вопросы. Я обратил внимание на ее руки. Они испачканы в каком-то черном…масле? Эльфийка заметила куда направлен мой взгляд и тут же убрала их за спину. — Этот вопрос намного опережает все наши будущие занятия, — настаивал я. — Боюсь, что только вы можете мне помочь. Прошу вас. Черноволосая престарелая женщина выдохнула. Замешкалась. И наконец произнесла: — Хорошо. Идите за мной. Она впустила меня внутрь, еще раз посмотрела, что больше в коридоре никого нет и закрыла дверь на замок. Холодно тут. Холоднее, чем на улице. Обычно не так. Что за опыты эльфийка тут проводит? Ощущение, как будто в одной футболке иду по супермаркету среди открытых холодильников с молочной продукцией. Брр. Она провела меня в подсобку. Да. Холод явно отсюда. На электрической плитке что-то варится в старой, покрытой копотью кастрюле — пахнет отвратительно. У открытого окна стоит телескоп. Небольшая занавеска, треплющаяся на ветру, постоянно цепляется за устройство для наблюдения за звездами. А может и еще за чем-то. Небольшой диван. Книжный шкаф, заваленный фолиантами разной величины. Не могу понять почему тут так холодно… Неужели надуло с улицы? Но там не настолько низкая температура… Как мне показалось. Я медленно иду к дивану. На заваленном письменном столе открыт учебник. Наш. По контакту с печатью. Страница… Я пригляделся, но не смог разглядеть номер. Как-будто нумерации вообще нет. Может это какое-нибудь первое издание? Написанное от руки? Вижу только как гремлин вселяется в купидона. Изображение мне не знакомо. Значит мы этого еще не проходили. — Дак что вы хотели узнать, студент Роуз? — пожилая эльфийка подошла к кастрюле и начала перемешивать содержимое поварешкой. От того что отвратительно пахнущую субстанцию потревожили, запах стал еще хуже. Я начал дышать ртом. — У меня возникла проблема, — начал я. — Мой гремлин… Он не слушает меня. Вернее, наши с ним отношения сложились таким образом, что теперь он не всегда выполняет то, что я ему велю… Лайда Грунф положила столовый прибор на блюдце рядом с плиткой. Я увидел, что ее руки трясутся. От холода? Она скрепила их в замок и села напротив меня за письменный стол. — Чаю? Я кивнул. Тогда она достала из серванта, который стоял у нее за спиной, две чайные пары. Наполнила чашки заваркой из небольшого чайника, стоящего тут же. Затем кивнула мне, чтобы я взял одну из них со стола. Я послушался. Отхлебнул. Остывший. Здесь настолько холодно, что кажется даже сама госпожа Грунф не знала, что он уже не горячий. Я отпил еще раз, но не подал вида. Преподаватель не притронулась к своему напитку. — Вы пробовали поговорить с ним? Угостить каким-нибудь деликатесом? — поинтересовалась она. Я затянул с ответом, продолжая изучать открытый учебник. Тогда преподавательница закрыла фолиант и погладила книгу по переплету своими тонкими длинными пальцами. Это точно он. — Пробовал, но… — начал отвечать я. — Наши отношения сложились несколько иначе, чем складываются обычно. Говоря простым языком, мне нужно что-то кроме разговоров и подкормки. Скажем так, метод пряника не сработал, теперь нужен кнут. Эльфийка бросила на меня хмурый взгляд. Не поняла выражения. — Есть ли способ запугать демона? — пояснил я. — Запугать демона… — задумчиво повторила эльфийка. — Боюсь, что…такого способа нет. — Неужели никто из скитальцев до меня не сталкивался с этой проблемой? Может быть спросить у других преподавателей? Лайда Грунф помотала головой. — Боюсь, что… — она поднесла чашку к своим губам. — Я… Вдруг ее руки дрогнули, а содержимое вылилось на платье. Эльфийка тут же вскочила на ноги, схватила какую-то салфетку и принялась вытирать себя. — Знаете, студент Роуз, — нервно заговорила она. — Все-таки сейчас не самое подходящее время. Она схватила меня за руку, заставила подняться с дивана и повела к выходу. Я бы быть может и упирался, если бы не был так ошарашен нервным поведением всегда уравновешенной Лайды Грунф. — Зайдите завтра в это же время, — с тревогой в голосе сказала она. — Я постараюсь выяснить, как вам помочь. Дверь в аудиторию захлопнулась за моей спиной, заставив меня в недоумении озираться. Это что сейчас такое было? То, что я пришел не вовремя, дураку понятно. Но она все-таки впустила меня, начала беседу. А потом ни с того ни с сего выставила за дверь, как напроказившего пса. Она явно что-то скрывает… Но делать нечего. Обратно она меня сейчас точно не пустит. Все еще раздумывая над тем, что я видел, я вышел из учебного корпуса и пошел прямиком в сад, где мы договорились с Леоной встретиться после уроков. Волшебница сидела под сосной с книгой в руках. Ее пальцы были окружены магическим свечением. Практиковала. — Что делаешь? — я сел рядом и достал из рюкзака пакет с сушеными яблоками. Раскрыл его и положил на скамейку. — Выполняю твою просьбу… — ответила она. Я заглянул в учебник. Там написано что-то про заживление ран. — Ты хочешь вылечить Оглу? — Некромантия тесно связана с регенерацией тела. Разница только в том, что душу, которая покинула его, уже не вернуть. Поэтому, по сути, мы возвращаем к жизни зомби. Сновидица закрыла учебник и убрала его в свою сумку. — Давай поговорим о чем-нибудь другом, — попросила она и навалилась на спинку скамьи. Я долго искал подходящую тему для разговора. Обычное «как дела?» будет звучать довольно банально. Уж лучше в тишине сидеть посреди этого сада и делать вид, что наши отношения уже на той стадии, когда молчание совсем не доставляет обоим неловкости. Слушать как щебечут птицы, задувает ветер, где-то далеко шумит исполинский водопад… — Слушай, — вдруг спохватился я. — Учебник по контакту с печатью. Ты наверняка листала его полностью. — Когда только получила. да. Интересно было посмотреть картинки. Как, наверное, и каждому из нас, — ответила она. — А что? — Ты не помнишь там изображение, когда гремлин ростом с купидона стоит у того за спиной, хватая за плечи. От прикосновения демона синева расползается по телу скитальца. А тот в свою очередь безмолвно вопит. Леона засунула руку в сумку и достала фолиант. — Книга у меня с собой. Я как раз делала домашнее задание к завтрашнему дню. Она протянула учебник мне. — Можешь посмотреть. Честно говоря, не припомню ничего подобного. Хотя…я могла просто забыть. Я начал листать книгу в надежде найти ту самую картинку, которую видел в подсобке Лайды Грунф. Ее ни с чем не спутать. И чем дальше я листал, тем сильнее убеждался, что ничего подобного прежде я не видел. — Зачем тебе вообще сдалась эта картинка? — спросила сновидица. — Произошло кое-что странное… Я вновь погрузился в листание страниц и долгое время не продолжал говорить, но скоро вернулся к задумчивой речи. — Недавно я ходил к Лайде Грунф. Хотел узнать у нее, как мне справиться с Зевсом. Ведь ты же понимаешь, что это он подвел меня в тот момент, когда я приручал парайзита? — я поднял глаза на Леону. Она кротко кивнула. — Но, кажется, своим визитом отвлек старую эльфийку от каких-то важных дел… — Почему ты так решил? — Сперва она не хотела впускать меня, а когда все-таки впустила, то начала вести себя как-то странно… Все закончилось тем, что она выставила меня за дверь, как погрызшего ее тапки тарагониса. Тарагонис это такой местный домашний зверек. Напоминает обезьяну, только с вытянутой мордой и ослиными ушами. — Странно, — Леона достала из сумки перчатки и принялась надевать их. — Лайда Грунф всегда казалась мне уравновешенной и очень рассудительной женщиной. Должно быть ее действительно что-то тревожит… — А может она что-то скрывает… — пробурчал я принялся еще внимательнее расцеплять слипшиеся листы. Картинку, которую я видел в учебнике на столе преподавателя по контакту с печатью в книге Леоны не было. Я пролистал несколько раз. От корки до корки. — Может быть это была другая книга? — предположила сновидица. — Ты придаешь слишком большое значение какому-то изображению. — Нет, — замотал головой я. — Видишь Знак Равновесия, нарисованный в углу каждой страницы? Там был такой тоже. Да и цвет переплета совпадает, — я на секунду засомневался. — Нет. Тут точно что-то не чисто. Я вновь уставился в книгу и уже в который раз принялся листать ее. — Почему бы тебе напрямую не спросить у самой госпожи Грунф, что это была за книга. Возможно, ты сэкономишь уйму времени. А она, помимо честного и откровенного ответа, еще и даст тебе ее почитать. Я разочарованно выдохнул. Я настолько сильно поверил в то, что эльфийка что-то скрывает, что теперь расстроился, допустив мысль о том, что все это мои домыслы. — Ты права. Возможно все это…только моя фантазия… — я протянул фолиант волшебнице. — А если нет? Если Лайда Грунф действительно что-то скрывает? — Дойдем до тебя? — пожала плечами Леона. — Может у тебя…другая версия? — Не, — хмыкнул я. — Завтра урок. Госпожа Грунф, как и обычно, придет на него со своим учебником. Как на счет того, чтобы незаметно подменить его? — неожиданно для самого себя предложил я. Сновидице эта идея, кажется, понравилась. Или она просто сделала вид. — Почему бы не наведаться в аудиторию прямо сейчас? — Не сегодня… — я в задумчивости засунул замерзшие руки в карманы и откинулся на спинку скамейки. — Она слишком встревожена. Дождемся завтрашнего дня и провернем дельце, когда эльфийка успокоится. — Ты хочешь вот так отпустить меня спать? — широко раскрыла глаза Леона. — Чтобы я всю ночь не могла уснуть, думая о том, что может быть скрыто на той злосчастной странице? — Вот Другз бы не смог уснуть, — ухмыльнулся я. — А ты будешь спать как младенец. Да еще и попробуешь увидеть во сне, что произошло на самом деле. Сновидица улыбнулась. — Как тебе удалось так хорошо узнать меня, Кайлан Роуз? За столь короткое время? — ехидно щурясь спросила она. Вместо ответа я тоже улыбнулся и указал на раздающего листовки орка. — Как дела у Архиуса? Слышала что-нибудь о его успехах? — Через три дня он сражается на арене. С одним из претендентов на должность ректора. — На арене? — я всполошился. — Почему я не знал этой новости? — По той же причине, по которой сейчас пытаешься усмирить своего демона. Ты убежал с Кровавой Арены сразу же, как выполнил задание мастера Тарагриэля. А там, между прочим, произошло еще много всего интересного… — Тогда…все смотрели на меня так… — я вспомнил, как был унижен и поморщился. — Что мне захотелось поскорее убраться оттуда и принять баню. — Понимаю, — Леона сочувствующе кивнула. — Ближе к концу урока на арене собрались все преподаватели. Им было интересно, как пройдет первое занятие по укрощению чудовищ. И именно тогда Архиус предложил новый способ боя на Поединке Чести. — Хм… Наверное речь была длинная. Жаль, что я все пропустил. — Ты пропустил не много. Но речь действительно была длинной. Архиус признался, что Кодекс Скитальца требует корректировки и предложил добавить в Поединок Чести бой чудовищ. Его поддержали многие преподаватели и предложили первым сразиться в таком бою. — Укрощение чудовищ только недавно начали осваивать, и скитальцы уже используют это в своих целях? — Старый маг очень грамотно аргументировал свою позицию. Он сказал, что чудовища навсегда останутся нашими врагами. Однако теперь, когда мы должны научить их биться на нашей стороне, будет правильно начать практиковаться и в этом. Поединок Чести для Архиуса все равно был неизбежен, а новыми эмоциями он привлечет к себе еще некоторое количество голосов. — Значит через три дня… — Угу… Волшебница посмотрела на свои излюбленные часы. — Обед через десять минут, — пробормотала она себе под нос. — Идем? Я кивнул. Остаток дня мы провели вместе с Леоной. Она помогла с домашним заданием, показала, как научилась оживлять дохлых насекомых, а после ужина мы разбрелись по своим общагам. Не знаю какого рода у нас отношения. Нас тянет друг к другу, но в тоже время определенные пункты прежнего кодекса заставляют держаться на расстоянии. Нас это устраивает. Пока. Пока в мире есть заботы поважнее тех, что закрадываются в голову, когда мы наедине. В общежитие я вернулся затемно. Открываю дверь. Захожу в прихожую. Включаю свет. На потолке загорается лампочка и вокруг нее тут же начинают летать мотыльки. Странно. Не рановато для этого времени года? Или в этом мире — это обычное дело? Снимаю ботинки. Хочу ступить вперед, но останавливаюсь. Потому что коврик загнут. Меня кто-то ждет. Дело в том, что есть у меня…даже не знаю как это назвать. Особенность одна. Терпеть я не могу, когда что-то неправильно лежит или стоит. Криво повешенную картину я обязательно поправлю, загнувшийся листок в книге непременно выправлю, и ковер, вот так лежащий я тоже обязательно разогну, прежде чем выйти за порог. Просто потому, что мысль эта будет меня весь день потом преследовать. Вплоть до самого возвращения. Так что… У меня точно были гости. Или до сих пор есть. Я применяю слух скитальца. Ага. Слышу сердцебиение. Довольно четкое. Из мрака комнаты, которая находится сразу за прихожей. Не подавая вида, я наклоняюсь к рюкзаку, чтобы достать из него кинжал. — Не надо, — прозвучал женский голос из темноты. Не убирая ладонь с рукояти, обхваченной мной внутри рюкзака, я поднимаю голову. — Госпожа Грунф? — в недоумении роняю я. Эльфийка кивает. — Прошу, проходите, студент Роуз. Можете оставить кинжал в руке, если вам так будет спокойнее. Я пришла поговорить. Слишком много я жил, чтобы понадеяться на истину в ее словах. Поэтому как бы не уважал преподавателя, кинжал, пожалуй, оставлю в руке. Я прошел в комнату и стукнул по выключателю. Теперь свет озарил всю комнату. Эльфийка села на кровать Другза. За ее спиной красуются плакаты с изображением женщин-гномов. Надо бы уже их снять. Хотя незачем. Вот-вот мне удастся вернуть низкорослика на этот свет. — Вы нашли ответ на мой вопрос? — тихо спросил я, садясь на свою кровать — напротив эльфийки. — Поэтому вы здесь? — Частично, — спокойно ответила Лайда Грунф. — Но вообще я здесь потому, что вы увидели то, что вам видеть не следовало. — И что же это? — спросил я, все еще сжимая рукоять кинжала в руке. — Пропавшую страницу. Я хочу, чтобы вы забыли о ней. — Пропавшую страницу? — я почесал затылок, делая вид что не понимаю, о чем она говорит. — О чем речь? Вы пришли, чтобы попросить меня забыть о том, о чем я понятия не имею? — Не притворяйтесь, студент Роуз, — глаза эльфийки загорелись красными огнями. — Я почувствовала ваш интерес, с которым вы смотрели в мой фолиант. Вы уже знаете, что этой страницы нет в учебниках для учеников… Дальше утаивать свои догадки не имеет смысла. Нужно узнать, что она скрывает. — Ну и…что же? — я притронулся к Кольцу Света, висящему у меня на шее на цепочке. — Я хочу предложить сделку.Глава 6 Сделка с демоном
— Кто вы?.. — я поднял брови и пристально посмотрел на эльфийку. — Меня зовут Ева… Я не отводил взгляда от Евы в теле Лайды Грунф и в один момент мне показалось что увидел очертания демона. Как будто две реальности пересеклись в одной. Там, где сейчас стояла преподавательница по контакту с печатью был еще и гремлин. Ростом с нее. Как на той потерянной странице. — Как давно вы… — обронил я. — Больше ста лет, — одержимая взяла фотографию Оглы с тумбочки Другза и принялась рассматривать ее. — И все это время вы учите, таких как я, держать в узде…таких как вы? — Почему нет? — она бросила на меня вопрошающий взгляд. — У меня успешно получалось делать это уже долгое время. У меня в голове крутился сразу миллион вопросов. Я боялся их задавать. С одной стороны, потому что разговаривал с настоящим демоном. Но, с другой стороны, она пришла с миром. Предложить какую-то сделку. Даже если мне придется сообщить о тайне Лайды Грунф Архиусу или убить ее…узнать больше о том, как у нее вышло все это провернуть, точно не будет лишним. — Сколько таких как вы? — спросил я. Почему-то не в силах перебороть себя я до сих пор обращался к гремлину уважительно. Как к другим преподавателям в Олимпусе. На «вы». — Больше никого. Я единственная, кому удалось полностью взять под контроль тело скитальца, — задумчиво ответила эльфийка и положила фоторамку на место. — Бывают моменты слабости. Такие, как сегодня с чашкой чая. Когда истинная госпожа Грунф взывает на помощь. На этот раз ей даже удалось привлечь ваше внимание… Но в остальном я полноценный житель школы, все это время добросовестно выполняющий свои обязанности. — Чашка чая… Значит вот, что это было. Сигнал о помощи? — Да… Вы застали меня не в самый подходящий момент. Я проводила ежедневный ритуал, который помогает сохранять это тело под контролем. И да, именно поэтому там было так холодно. Я не буду погружать вас во все нюансы колдовства, но то, что интересовало вас, вы наверняка теперь узнали. Я положил руки на кровать. Кинжал до сих пор был в одной из них, но я почему-то уже решил, что сегодня он мне не понадобиться. Просто удерживал его, а не держал мертвой хваткой. — Зачем…вы рассказали мне все это? — в недоумении поморщился я. — Ведь вы знаете, что согласно Кодексу Скитальца теперь я обязан сообщить все ректору. — Я же сказала, что пришла заключить сделку. Вряд ли вообще мне стоит слушать. Я вывел на чистую воду паразита, завладевшего телом госпожи Грунф. Гремлина, который украл чужую жизнь и теперь проживает ее вместо того, кто на самом деле должен был это сделать. Никакие слова не помогут изменить мое мнение. Да, я помню, что я сам один из тех, кто проживает чужую жизнь. Но я не делал этот выбор. Кто-то другой сделал его за меня. А вот у демона, который сейчас стоит передо мной и пытается дружелюбно разговаривать — этот выбор был. И он, по сути, убил эльфийку. Если не убил, то по крайней мере, посадил в заточение на эти долгие годы. — Не хочу врать вам… — начал я. — Потому что, по сути, это вы…вернее тот, кто внутри вас…Елки-палки! Я уже сам запутался. Я взялся за голову и дал себе время остыть. Потому что не Лайду Грунф оказывается я знал все это время. Не пожилая эльфийка учила меня управляться с Зевсом. Не она была так добра ко мне во время учебы. Это все демон, завладевший ее телом. Но разве это что-то меняет? Разве, поняв, что намерения демона чисты и он приносит пользу, я могу оставить душу настоящей госпожи Грунф гнить где-то в чертогах разума преподавателя по контакту с печатью? — Я хочу сказать, что вряд ли вы сможете заключить со мной сделку, — я наконец взял себя в руки. — Есть Кодекс Скитальца, и я не могу его нарушить. — Вы правы, студент Роуз, — женщина села рядом со мной и положила свою холодную ладонь на мою руку. В которой я держал кинжал. — Но позвольте мне тогда хотя бы озвучить свое предложение, прежде чем вы пойдете к ректору и донесете на меня. — Говорите… — процедил я, понимая, что даже этим разговором предаю кодекс. — Лайды Грунф нет уже давно. Я завладела этим телом, когда она была еще студенткой Олимпуса. Но сделала я это не только из собственных интересов. Хотите знать кто еще хотел этого? Я безмолвно поднял на эльфийку свои глаза. — Она сама, — ответила госпожа Грунф. — Для того, чтобы безоговорочно завладеть телом, нужно согласие и помощь самого купидона. — Как? Как она могла захотеть по собственной воле расстаться со своей жизнью? Вернее, отдать ее в руки кого-то другого? Эльфийка тяжело вздохнула, как будто пытаясь отыскать ответ в своей памяти. — Лайда Грунф была изгоем в Олимпусе, — тихим голосом начала она. — И не тем изгоем, которых вы знаете сейчас. Ее гнобили, у нее ничего не получалось на уроках. Друзей не было. Потому что никто из купидонов не хотел иметь с девочкой ничего общего. Я была ее единственной подругой. И не самой лучшей, если признаться. Однажды я просто предложила ей поменяться местами и закончить это все. Травлю. Унижения. Издевательства. — И она согласилась… — закончил я за преподавателя. — Верно. Конечно, как и любой человек или нелюдь спустя время она пожалела о своем решении. Потому что я смогла заслужить уважение и добиться успеха на этом поприще. Она была свидетелем этому и поняла, что потеряла. — Что было потом? — После окончания школы мне предложили должность преподавателя по предмету, в котором у вас сейчас не самые большие успехи, — она улыбнулась самой себе. — Но я могу помочь тебе все исправить. Я помотал головой не зная, что делать. С одной стороны, пленница сама решила стать пленницей. Проявила слабость и трусость. То, что выжигают из мозга каждого купидона с самого начала обучения. Она сама отдала свою жизнь в руки демона. Гремлин же все исправил. Можно сказать, что заслужил для себя эту новую жизнь. И кому из них теперь на самом деле принадлежит это тело? Тому, кто с ним родился или тому, кто прожил в нем все эти годы? Нет. Это ничего не меняет. Скиталец является покровителем гремлина, а не наоборот. — Едва завладев телом Лайды Грунф, — продолжила одержимая, не дав мне возможности перебить ее. — Я потратила многие ночи, чтобы заменить информацию на триста сорок четвертой странице. Раньше там было все о том, как избавиться от одержимости. Теперь там сведения о том, как попасть в семнадцатое измерение. — Никто не бывал в семнадцатом измерении до того, как вы не написали об этом? — удивился я. Эльфийка кивнула. — Долгие годы практики и я добилась того, чтобы скитальцы смогли путешествовать между мирами. Страницы в книгах зачарованы магией. Если вы захотите, то сможете легко снять чары и все вернется на свои места… — У студентов будет информация об изгнании демона, но не будет ничего о семнадцатом измерении… Престарелая женщина кивнула. — Вы говорите мне все это, чтобы надавить на жалость? — спросил я перед тем, как принять решение. — Я прожила долгую жизнь в этом мире. Если вы решите, что с меня хватит, то так тому и быть. — Зачем же так категорично? Вы снова станете хозяином печати, Лайда Грунф вернет себе свое тело. Не усложняйте. — Бросьте! — женщина снова усмехнулась. — Вы знаете, что меня казнят. Вернее, скитальца, который допустил это. Поверьте своему преподавателю, юноша. На моем веку в Олимпусе случалось разное. Здешние законы слишком суровы для таких, как я. Гремлин учит будущих купидонов справляться с их демонами…Это жирное пятно на репутации всего Олимпуса. Не спрашивайте перед кем. Перед всем миром. Я схватил пробегающего по коленке тыщанога. Раздавил его пальцами. Зеленая жижа брызнула на пол. Еще минус один. Рано или поздно я избавлюсь от них и начну спать спокойно. — У вас закончились вопросы? — Лайда Грунф вырвала меня из задумчивости. Я выкинул остатки тыщанога на пол и поднял на эльфийку голову. — Вы сказали, что хотите заключить сделку? О какой сделке идет речь? — Я хотела предложить оставить в тайне все, что я рассказала вам сегодня. — Зачем же тогда вообще было рассказывать? — я бросил кинжал на пол и встал с кровати. — Ведь если бы я не знал об этом, то и решения никакого мне не пришлось бы принимать. — Рано или поздно вы бы докопались до истины. Поняли бы, что страница зачарована, сняли бы чары, узнали, о чем на ней написано, а потом все это сопоставили бы с тем, что видели и чувствовали сегодня в моем кабинете. Тогда у меня точно не было бы ни единого шанса объяснить вам что-либо. И, соответственно, выжить. — Ха, — хмыкнул я. — А теперь вы думаете, что шанс есть? Шанс на то, что я нарушу кодекс? — Я думаю, что вы смышлёный юноша, студент Роуз, — произнесла она как ни в чем ни бывало. — Я рассказала вам как и почему оказалась в этом теле. В добавок к нашей сделке обещаю научить, как держать гремлина на коротком поводке. Прямо сейчас. Здесь. Если вы пообещаете сохранить мою тайну. Эльфийка подобрала с пола разбросанные тетради и положила их на тумбочку. Я так и не поднял вещи Оглы после того, как в новогоднюю ночь вытряхнул их из ящика. Не хотел найти там еще что-нибудь. Не появись я тогда в апартаментах Таариса, старый ректор просто отправил бы Оглу в Чертоги Вечности, и я не потерял бы друга. А теперь я потерял обоих. — Я должен подумать, — выдохнул я. — Я подожду. Я заходил туда-сюда по комнате. Быть может и правильно будет не вмешиваться? Ведь если бы я не совал нос в чужие дела, многих смертей можно было бы избежать. Да. Несомненно, я помог расколдовать Архиуса, спас купидонов, которые веками путешествовали к центру земли, чтобы там стать пропитанием для безумных орков. Но… Лайда Грунф абсолютно безобидная женщина. Результаты ее уроков до сих пор показывают скитальцы по всему миру. Что плохого сделал этот демон, завладевший телом старой эльфийки? Только взял то, что ему предложили взять. Если, конечно, верить словам одержимой. Елки-палки. Как же непросто пытаться сохранить лицо и при этом не нарушить правила… — Если я поверю вам, — начал я и замешкался. Еще раз переосмыслил все, что сказала мне незваная гостья и продолжил: — Если я поверю вам и соглашусь. Вы…будете и дальше жить той жизнью, которой жили? — Я останусь в Олимпусе ровно до тех пор, пока мы не победим вестников, — она посмотрела в окно, среагировав на свет уличного фонаря, который только что загорелся. Десять вечера. — Если нам суждено это сделать. После этого я покину Олимпус, и вы меня больше никогда не увидите. — Хм… И что мне делать? Решить все проблемы с Зевсом разом, но позволить одному из гремлинов разгуливать среди нас? Что сказал бы на это Архиус? А Серб Безумный? Да и вообще любой скиталец? Но…Я знаю кто бы точно посоветовал оставить все как есть. Другз. Он бы отложил очередной толстенный фолиант в сторону и предложил бы не вмешиваться. Жить своей жизнью и заниматься своими проблемами, а от ситуации взять максимум. Хотел приструнить своего гремлина? Вперед. Лучше синица в руке, чем журавль в небе. — Я согласен, — ответил наконец я. — Скажите, как я могу взять в ежовые рукавицы Зевса, и я сохраню вашу тайну. Но помните, если после того, как все закончится, вы еще останетесь в Олимпусе…Я буду вынужден рассказать ваш секрет. Лайда Грунф кивнула и встала с места. У нее на поясе висит небольшая сумка. В моем мире, в девяностых, такие любили носить кондукторы. Тут она, видимо, тоже пользуется спросом. — Несите электрическую плитку и все, что нужно для приготовления микстуры. Сварим зелье вместе. — Зелье? — я побежал на кухню и захватил требуемые предметы. Воткнул вилку в розетку. — Я думал о том, что может быть можно доставить гремлину физическую боль? — Можно. Вы знаете, как микстуры влияют на наших демонов? — эльфийка взяла пластиковую бутылку с водой и наполнила ковш. — Угу… — Есть один рецепт. Только он действует иначе. Не удовлетворяет жажду бесов, а вызывает у них муки. — Муки? У гремлинов? — У вас когда-нибудь болел живот, студент Роуз? — спросила одержимая и добавила в зелье щепотку Карьего Щельника. Листья этого растения ни с чем не спутать. Это основа для всех микстур. Болел ли у меня живот? С таким же успехом можно было спросить, ходил ли я сегодня в туалет. Ответ был бы очевиден, даже если бы я жил только одну жизнь. В прошлой жизни моя медицинская карта пополнялась с непрерывным успехом. — И не только живот, — ответил я. — Вспомните самую зудящую и больную болячку, которая была у вас? Я задумался. Их не счесть. Но язва желудка была, наверное, самой мучительной. Подумать только. Как быстро человек все забывает. Помню в самый разгар болезни места себе не находил, а сейчас что-то серьёзного как будто и вспомнить не могу. Нет. Если так подумать, то любая болячка невыносима. — Это сердце визобрыла. Вообще может подойти любое, — эльфийка кинула кусок мяса в ковш. — Теперь представьте, что самые худшие болезни, которые у вас когда-либо были, начнут терзать тело в один момент? Это ужасно. Ни одна пытка, которую придумали люди и нелюди, не сравнится с этим. И правда. Если подумать, насколько это ужасно… Елки-палки. Я на мгновение даже засомневался хочу ли продолжать варить этот яд. Однако жалость сняло как рукой, как только я вспомнил, что натворил Зевс. Наверное, я очень плохой человек, раз жду момента отомстить, как из печки пирожка? Разве можно желать кому-то такого? Даже чувство, как будто я совершаю какое-то преступление пропало, как только у меня появился инструмент для воздействия на демона. Я совершенно забыл, что в этот самый момент нарушаю кодекс. — А вот и главный ингредиент, — эльфийка достала склянку с порошком. — Перемолотая лапа архилиса. Она высыпала все в сосуд для приготовления. — Вы не учите этому на уроках… — произнес я, всматриваясь как ложка перемешивает густеющую жидкость. — Почему? — Это слишком жестоко, — она подняла глаза на меня. — Гремлины все-таки мой народ. И пусть скитальцы…лучше найдут способ договориться с ними, чем действовать такими методами… — Иногда договариваться просто нет времени… — посетовал я. — Готово, — Лайда Грунф поднялась с колен и зачерпнула приготовленной микстуры прямо из ковша. Ее руки замерцали синим. Щит защитил эльфийку от кипятка. — Можешь вызывать своего гремлина. Я дотронулся до флакона с микстурой. Горячо. Но не так, как если бы сунуть руку в кипящее зелье. Приставил пузырек к губам. — Вы точно не хотите меня отравить? — вдруг посетила меня тревожная мысль. — Черт возьми…А ведь можно было сделать и так… — потерла подбородок эльфийка и улыбнулась. — Вызывайте гремлина и пейте. Не бойтесь. Больно будет только ему. — Ну хорошо… — медленно проговорил я. — Зевс! Демон появился тут же. С ехидной улыбкой на своей морде. Сидит на подоконнике, краска на котором давно потрескалась и машет своими ногами. Я убрал микстуру за спину. Чего тебе? Он перевел взгляд на эльфийку. Опять эта тетка. Что она тут делает? И почему видит меня? Где ее гремлин…Постой-ка… — Зевс, — я заставил его посмотреть мне в глаза. — Сперва я хотел поговорить с тобой. Узнать не передумал ли ты вставлять мне палки в колеса. Смогу ли я надеяться на тебя в самый ответственный момент? Но… Но потом в моей голове один за другим пронеслись воспоминания о том, что ты натворил за время нашего знакомства… Ты о чем, Кай? Завязывай. Говори че тебе нужно, и я побежал. — Я вспомнил, как ты обманом заставил меня убить Лекса. Помнишь того изгоя на заправке? Я хочу, чтобы ты вспомнил все, что натворил. Изгой на заправке? О, да! Помню. Его сердце было так себе, но в целом… — Потом ты угрожал убить меня в замке на холме, если я не спасу Иссиду, — перебил гремлина я, продолжая вспоминать все и злить самого себя. — Потом ты открыл для меня портал в другое место, когда должен был отправить прямиком к Архиусу. А оборотни? Ты помнишь, как прокладывал им путь прямо в ад? Тебе пора смирится с тем, что среди нас нет главных, Кай. Ехидно улыбнулся гремлин. — Нет, — я помотал головой. — Это тебе пора смириться с тем, что я твой покровитель. Я поднес флакон с микстурой ко рту и выпил содержимое.Глава 7 Пятно на репутации
Зельем, которое сварила Лайда Грунф я не отравился. Более того, муки Зевса оказались настолько страшными, что в один момент у меня появилось желание создать антидот. Микстуру, которая бы избавила демона от мучений. Но я знал, что, если проявлю слабость, гремлин продолжит пакостить. Поэтому мне пришлось хладнокровно смотреть как он бьется в агонии на старом потрескавшемся подоконнике. До тех пор, пока действие яда не закончилось. Бледный как смерть. Вымученный и потерявший всякую гордость он согласился мне служить. Из того же ковша, я набрал еще несколько микстур. На всякий случай. Если гремлин, также, как и я, забудет когда-нибудь насколько ему было больно. И вот теперь, подобравшись еще на шаг к совершенству, к которому стремиться каждый скиталец, я сидел в аудитории Лайды Грунф и ждал, когда начнется урок. Эльфийка опаздывала уже на десять минут. Странно. Обычно она пунктуальна. — Ты был прав, — Леона села рядом со мной, но на этот раз не достала учебники. Как делает это обычно. — Прав? Ты о чем? — удивился я. — Вчера вечером я пробралась в аудиторию Лайды Грунф. Волшебница показала мне ключ, который тут же рассыпался и превратился в песок. Одним движением руки она стряхнула его со стола на пол. Я напрягся. Что она успела узнать? — Эмм… И что ты обнаружила? Признаваться нельзя. Если расскажу тайну одержимой, то сознаюсь в том, что нарушил кодекс. Паршиво… — Я нашла учебник, о котором ты говорил, — звонким голосом ответила она, пытаясь перебить других болтающих студентов. Волшебница засунула руку в свою сумку и достала оттуда фолиант. — Он принадлежит госпоже Грунф? — недоумевая спросил я. — Да, — серьезно ответила сновидица и принялась перелистывать страницы. — Вот тот рисунок, о котором ты говорил. Она положила книгу передо мной и указательным пальцем ткнула в изображение. Купидоны, сидящие в аудитории, уже начинали нетерпеливо галдеть. Один из будущих скитальцев предложил смотаться с урока и пойти в вольер к чудовищам, чтобы попрактиковаться в их приручении. — Хм… — я сделал вид, что история продолжает меня интересовать и вгляделся в картинку. — Одержимость, — заключила сновидица. — Вот какая страница скрыта во всех учебниках. Так. Дело начинает пахнуть жареным. Если я сейчас не остановлю Леону, то она рано или поздно докопается до правды. Если еще не докопалась. — Послушай, Лео… — Поэтому я решила долго не гадать в чем дело, а посмотреть, что скрывает Лайда Грунф, — перебила меня волшебница. — Что ты сделала? — серьезным тоном спросил я. — Взяла одну из ее вещей. Ту, которой она могла пользоваться большую часть своей жизни. Она указала взглядом на фолиант. — Ты смотрела сон? — Да… А вот это очень плохо. Сновидицы могут видеть как будущее, так и настоящее. И прошлое. Взяв любой предмет, принадлежащий человеку или нелюдю, и положив его под подушку, маг со способностями Леоны может увидеть все, что происходило с владельцем. Но есть одно условие. Этот предмет должен был быть с ним. А фолиант Лайды Грунф, наверняка, лежал где-то рядом, когда Ева пыталась завладеть телом эльфийки. Значит Леона уже все знает. Я огляделся по сторонам и сопоставил факты. Не моя ли подруга явилась причиной опоздания преподавателя по контакту с печатью на сегодняшнее занятие? — Я все знаю, — признался я, чтобы скорее снять с себя бремя лжи. — Госпожа Грунф заходила ко мне вчера вечером, Леона. Она рассказала мне все. Мы заключили сделку… — Что? — волшебница, недоумевая посмотрела на меня. — Ты заключил сделку с демоном? — Это сейчас неважно, — помотал головой я. — Скажи мне, почему Лайды Грунф нет в аудитории? Леона встала с места. Я схватил ее за руку. — Не уходи. Я не предатель клятвы. Позволь мне все объяснить. — Тут нечего объяснять. Ты предал другого купидона, — процедила она. — Скажи мне. Если бы мой гремлин завладел моим телом, ты бы так и оставил все как есть? Она пристально смотрела на меня. Я еще никогда не видел волшебницу в такой ярости. Теперь она заставляет меня думать, что я поступил неправильно. Ладно. Нужно просто выслушать. Без эмоций. Как и любая женщина, она должна успокоиться, как только выскажет мне все. Леона не дождалась от меня ответа и продолжила: — Этим же утром я сообщила обо всем, что узнала, магистру Архиусу, — она поджала губы. — А ты похоже решил, что эта история не поможет моему наставнику выиграть выборы… — Елки-палки… — я схватился за голову и навалился на спинку стула. Архиус не спустит одержимость демону с рук. Он скорее казнит Лайду Грунф. Бедная женщина. А я уже проникся к ней сочувствием. И предал клятву. Ради чего? — При чем здесь Архиус? Если мы говорим… — я сделал свой голос на несколько тонов тише. — Если мы говорим о демоне Лайды Грунф. — Причем здесь Архиус? — Леона подняла брови. Я с непониманием посмотрел на волшебницу. Она начала догадываться, что моя правда отличается от ее. Я тоже. — Что тебе рассказала эльфийка? — спросила Леона. — Что над девочкой издевались и вы итоге она сама дала согласие гремлину на то, чтобы та получила контроль над ее телом. Волшебница закинула фолиант обратно в свою сумку, взяла меня за руку и потянула за собой. — Идем. Я кое-что покажу тебе. Я повиновался. Кажется урока по контакту с печатью сегодня точно не будет. Раз Леона так уверено вывела нас из аудитории. Несколько студентов тут же потянулись следом. Среди учеников всегда есть те, которым нужен пример для подражания в таких делах. — Куда мы идем? — попытался узнать я, все еще поторапливаясь за сновидицей. Она ничего не отвечая быстро двигалась по коридору. До конца. Теперь я, кажется, понял. — Что? Это женский туалет? Я не пойду… Я не успел договорить фразу. Леона вошла внутрь, а дверь за ней уже начала закрываться. Я в недоумении остановился. Может она забыла, что я ней? Будет довольно неловко если я сейчас войду следом, а она совсем не будет меня там ждать. Наверное, это, само собой разумеется, когда ты идешь с девушкой, она отходит в туалет и ты должен, как настоящий джентльмен подождать ее снаружи. Или нет? Я почесал затылок и огляделся. — Ты чего там застрял? — волшебница выглянула из туалета и оттолкнула дверь, чтобы я успел войти. Значит все-таки в этот раз я должен был пойти за ней. Главное не взять такое за привычку. Я захожу внутрь. Такого чистого туалета глазами Кайлана Роуза я еще не наблюдал. Плитка, как и все в этом мире, потрескалась. Но начищена до блеска. Зеркала даже почти не покрылись коррозией. А чем это пахнет? Неужели мылом? В мужском туалете о нем не слышали…с самого моего приезда в Олимпус. А где Леона? Слышу звуки из центральной кабинки. Что она затеяла? Узнала, что я нарушил кодекс и теперь хочет заставить меня нарушить его еще раз? Я, конечно, тряхнул бы стариной, но…что взбрело в голову волшебнице? Сейчас столько навалилось проблем, что… — В следующий раз проси меня сварить тебе зелье скорости, когда мы куда-нибудь пойдем вместе, — выглянула сновидица из кабинки, взяла меня за рубашку и затащила внутрь. Усадила на крышку унитаза и закрыла дверь на защелку. — Закрой глаза, — произнесла она. — Послушай, Лео… — Закрой глаза, — еще раз настойчиво повторила волшебница. На этот раз я послушался. Расстраивать сновидицу в который раз за день у меня нет никакого желания. Слышу, что зажгла спичку. В нос ударил запах горящей селитры. Через несколько секунд я почувствовал аромат яблок. Еще через несколько мгновений к нему добавился запах сирени. Надо же. До сих пор узнаю все, к чему так давно привык еще в родном мире. Но что она делает? Создает романтическую обстановку? — Сейчас я усыплю тебя, — вдруг сказала волшебница и в одночасье разрушила все мои домыслы. — Усыпишь? — разочарованнопереспросил я и на мгновение открыл глаза. Леона тут же закрыла мне их рукой. — Да, — ответила она. — Кажется Таарис говорил, что ты мог бы поступить на любой факультет. Значит задатки волшебника в тебе есть. Сейчас я погружу тебя в сон, и ты увидишь, что произошло с Лайдой Грунф на самом деле. — А…Эм…Угу… давай, — растеряно произнес я. — Что случилось? — она убрала руку и позволила мне снова открыть глаза. Затем достала учебник Лайды Грунф и положила его на мои колени. — Ничего, — замешкался я и заерзал на своем месте. — Все, можно больше не закрывать глаза? Леона улыбнулась. Может быть догадалась, что я допустил в голову несколько запретных мыслей. А может просто умилялась моей неловкости. — Да, закрыть глаза нужно было только чтобы чувства обострились, — она достала карманные часы на цепочке. — Теперь ты должен, наоборот, как можно внимательнее смотреть вот сюда. Волшебница держала передо мной часы и легко раскачивала их из стороны в сторону. Я не отрывал взгляда от маячившего перед глазами предмета. — Постарайся прочувствовать энергетику книги, на которой лежат твои руки. Представь того нелюдя, которому она принадлежит. Я сосчитаю до пяти, и ты погрузишься в сон. На какое-то время станешь той самой эльфийкой. Будешь ее глазами и ушами. Но не сможешь ничего изменить. Помни. Это просто сон. Ты наблюдатель. Чтобы не произошло смотри, но не пытайся помешать. Иначе проснешься. Я кивнул. Слабая дрожь пробежала по всему телу. Оно полностью покрылось мурашками. Что это? Я чувствую магию? — Раз… Часы раскачиваются и мое зрение накрывает пелена. Пальцы волшебницы, держащие цепочку, расплываются, вместе со стенами кабинки. — Два…три… Из последних сил удерживаю веки. Появился какой-то страх. Видимо от того, что впервые переживаю это… — Пять. Я сижу на том же месте. Только теперь передо мной нет ни Леоны, ни раскачивающихся часов. Надписи со стен кабинки пропали. Руки лежат на том же фолианте. А девочка, чьими глазами я теперь смотрю, хнычет. Несколько раз всхлипывает, вытирает рукавом слезы, встает и выходит из кабинки. Дверь хлопает за ее спиной. Теперь туалет выглядит еще чище. Она смотрится в зеркало. Черные волосы, размазанная туш. Включает воду. Долго смотрит на себя, прежде чем засунуть руки под кран и умыться. Наконец делает это. Успокаивается. Еще пару раз всхлипывает. Но теперь очень тихо. Истерика почти закончилась. Это Лайда Грунф. Точно. Она выходит в коридор. Он наполнен ором студентов и топаньем бегущих по нему орков. Несмотря на то, что ядерная война к этому времени уже должна была случиться, все вокруг кажется каким-то…довоенным что ли? Ящики для вещей вдоль стен, свежая краска, побеленные потолки. Пятизвездочный отель в сравнении с тем клоповником, в котором я учусь сейчас. Молодая Лайда бредет по коридору, сильно прижав учебник по контакту с печатью обеими руками к груди. Компания гномов дурит и один толкает другого на будущую одержимую. Она вздрагивает, но даже не поднимая головы идет дальше. Ей больно от удара, но она скрывает это. — Эй, Грунф! — кричит какой-то орк. У него очень знакомая физиономия. — Куда намылилась? Он подходит ближе и встает перед будущим преподавателем по контакту с печатью. Не пускает дальше. Она отводит взгляд и пытается обойти, но нелюдь делает шаг в сторону, снова преграждая путь. Эльфийка останавливается и продолжает смотреть себе под ноги. — Эй, Разус! Чего ты опять пристал к девчонке? — эльф подходит к задире. Лайда быстро поднимает глаза и снова опускает. Но я успеваю рассмотреть орка. Родинка над губой… Зовут Разус… Быть не может… Ведь это Разус Огрхорский! Будущий наставник факультета боевых магов! А что за эльф к нему подошел? У него тоже до боли знакомое лицо. Жаль не разглядеть. Лайда уже отвела взгляд. — Она кинула в меня этим учебником. — пробурчал двух с половиной метровый нелюдь. — Совсем страх потеряла. Вот я и решил узнать, чего это она так осмелела? — Отстал бы ты от нее, — произносит эльф. Девчонка поднимает глаза, и я вижу, как говорящий встает между ней и орком. — А то что? — вскипает Разус Огрхорский. — А то будешь иметь дело со мной! Эльф толкает орка в грудь. Лайда поднимает глаза. Отходит на несколько шагов. Ее дыхание становится частым. Вокруг собирается толпа студентов. — Проваливай, маг, — не унимается эльф. — Для учеников не разрешены Поединки Чести, но, если ты не уймешься, я найду способ прокрасться к тебе в комнату и оставить пару неприятных сюрпризов. Ясно. Эльф — убийца… Орк недовольно фыркнул и нехотя отступил. Толпа собравшаяся вокруг начала расходиться. Эльф поворачивается к Лайде. — Не обращай внимания на этого придурка, — говорит он. — Давай, помогу донести. Он протягивает руки, чтобы взять фолиант. Девчонка сомневается, но в итоге передает его. Сон обрубается и тут же начинается новый. Лайда, напевая какую-то мелодию себе под нос и пребывая в явно хорошем настроении, засовывает фолиант под мышку и бежит по лестнице. Спускается. У входа в общежитие, где теперь живу я, стоит тот же эльф. Ждет ее. Только теперь у меня получается разглядеть лицо остроухого! Это же Зориан Тарагриэль! Убийца, совсем недавно ставший наставником. После смерти Волиуса Тихорукого. — Ты отлично выглядишь, — улыбается эльф и протягивает руку спутнице, чтобы помочь ей спуститься по последним ступеням. На улице темно. Уже горят фонари. Неужели в их времена в Олимпусе еще не было комендантского часа? — Куда мы идем? — спрашивает Лайда. — Я думала, тебе нужно помочь выучить уроки… — Сейчас. Все увидишь, — улыбается эльф. — Тут недалеко. Оказалось, действительно недалеко. Одна из башен крепости. Украшена гирляндами. Вполне романтично. Где он их достал? Эльф заходит внутрь и приглашает Лайду зайти следом. Она слушается. Он закрывает дверь и тут же хватает ее в объятия. Прижимает к стене. — Как же я долго ждал этого момента… Она улыбается и обнимает его в ответ. Что вообще происходит? Зачем Леона решила показать мне это? Зориан Тарагриэль развлекался с Лайдой Грунф. И что такого? Все были студентами. А нам еще, похоже, это предстоит. Они уже почти поцеловались, когда кто-то дернул за ручку на двери, ведущей в башню. Лайда применяет слух скитальца и слышит одно сердцебиение по ту сторону. Ее сердце тоже теперь колотится чаще. — Кто там? — эльф испуганно шепчет, осматривая помещение, которое освещается лишь двумя свечами. — Если нас застукают, то нам конец. Мы нарушили сразу несколько пунктов кодекса… Лайда еще сильнее прижимает фолиант к груди. Зориан Тарагриэль встает на колени и открывает крышку. Появляется проход, ведущий в погреб. — Полезай! — громко шепчет он. — Я следом. Испуганная Лайда спускается по лестнице в яму. Тут темно, холодно и сыро. Страшно. — Все! — шепчет она, как только ее ноги касаются земли. Эльфийка поднимает взгляд наверх, но вместо Зориана, который должен спускаться за ней, видит там здоровенную морду орка. Разуса Огрхорского. — Ну что, прокаженная, — пыхтит нелюдь и начинает поднимать лестницу. Лайда понимает, что нежданным гостем был орк. Прыгает и хватается за стремянку. Но нелюдь стряхивает эльфийку на холодную землю, словно грязь, налипшую на ботинок. Она падает на спину и коротко стонет от боли. — Будешь знать, как кидаться в меня всякой дрянью, — огрызается Разус. Рядом с ним возникает лицо Зорина Тарагриэля. Оно тоже улыбается. Убийцу и боевого мага видно только потому, что они держат у своих лиц зажжённые свечи. — Ну ты и неудачница, — кидает эльф. — Умная девчонка ни за что бы не поверила в мой интерес к такой как ты. Он плюнул вниз. Нелюди дико заржали. — Посиди тут, — вновь заговорил орк. — Скоро у тебя закончатся микстуры, и ты начнешь испытывать жажду. Тогда мы вернемся за тобой и вернем лестницу. Интересно будет понаблюдать, как чокнутая бегает по Олимпусу в поисках жрачки. Нелюди вновь захохотали. Крышка, накрывающая погреб, захлопнулась. Стало темно. Хоть глаз выколи. Лайда Грунф села в углу и прижалась к стене спиной, все еще крепко сжимая фолиант. Сколько прошло часов? По ощущениям вполне могло уже наступить утро. Сперва я подумал, что нелюди пошутили и скоро вернуться, но чем дольше мы сидели, тем меньше надежды на то, что кто-то придет у меня оставалось. А я тебе говорила не верить ему. Послышался голос из темноты. — Убирайся, Ева! — срывает голос Лайда и бросает камень в пустоту. Снаряд ударяется о стену где-то в кромешной тьме. С таким голодом я никуда не уйду, Лайда. И, если то, что они задумали, воплотится в жизнь, то твое существование в Олимпусе станет еще более мучительным… — Заткнись! — эльфийка кинула еще один камень, попавшийся под руку. И опять без результата. Лишь слегка выплеснула гнев. Ты же не зря носишь в учебнике заклинание. Позволь мне завладеть твоим телом, и я разберусь с этими поддонками. Ты же хочешь им отомстить? Я резко открыл глаза и тяжело задышал. Словно пробудился от кошмара. — Т-с-с-с… — Леона схватила меня за плечи, прижала к себе и постаралась успокоить. — Тихо. Тихо. Это всего лишь сон… Сон. Я обнял волшебницу. — Это нормально, — сказала она успокаивающим тоном. — Твоему мозгу нужно время, чтобы перейти в эту реальность. Сейчас он приспособится. Меня бросило в пот и одновременно колотило. Тело не могло свыкнуться с тем, что я вновь Кайлан Роуз. Я провел в объятьях волшебницы еще несколько минут, прежде чем меня, как это говорят? Отпустило. Леона почувствовала, что мне легче. — Теперь понял, почему я сразу донесла на эльфийку? — спросила она, отпряв от меня, но все еще держа за плечи. — Да… — хриплым голосом ответил я и тут же сглотнул. — За такой поступок и Разуса Огрхорского и Зориана Тарагриэля исключат из кандидатов на выборы. Да и место исполняющего обязанности освободиться… Леона кивнула. — Но что будет с госпожой Грунф? — спросил я. Леона едва успела открыть рот, как снаружи завыла сигнализация. Тревожный звук ворвался в женский туалет через окно, которое она, кажется, открыла, чтобы я спал крепче. — Начинается… — произнесла сновидица вместо того, что хотела сказать.Глава 8 Отряд специального назначения
На старом дубовом столе лежал развернутый свиток. Архиус сидел в кабинете ректора и задумчиво мычал себе под нос. Он только что прочитал послание и теперь раздумывал над тем, что делать дальше. В дверь постучали. — Войдите, — прохрипел старый скиталец. Он взял в руку свиток, свернул его и убрал в стол. Дверь открылась. На пороге появилась женщина. Эльфийка. По человеческому возрасту ей можно было бы дать около пятидесяти лет. На самом же деле она жила гораздо дольше. — Вы? — удивилась гостья. — Я надеялась застать тут наставника факультета мечников… — Почему? — Архиус положил руки перед собой и собрал морщины на лбу. — Потому что он прежде исполнял обязанности ректора? Или потому, что с ним вы бы легко договорились? Эльфийка смотрела на волшебника твердым взглядом несколько секунд и наконец спросила: — Откуда вы знаете? — Неважно, — отмахнулся скиталец. — Главное ты точно подметила. Я знаю правду о тебе и о том, что произошло, когда несчастная Лайда Грунф отдала свое тело в твою власть, демон. Снова молчание. Старый маг не торопился бросаться другими обвинениями, а эльфийка не торопилась начинать оправдываться. — И что теперь? — не выдержав интриги поинтересовалась женщина. — Присядьте, — Архиус взял из ящика листок. Подвинул его на другой конец стола. Ближе к Лайде Грунф. — Мы с вами знаем, чем грозит всем скитальцам правда о вас. Допустить этого нельзя. Она наконец прошла в кабинет и села на стул. Сложила ногу на ногу. — И что вы предлагаете? Написать вам заклинание, которое поможет прежней Лайде Грунф вернуть под контроль свое тело… — усмехнулась она и тут же вновь сделалась серьезной. — Мы оба знаем, что это бессмысленно. Купидон с разумом ребенка, это еще большая беда, чем одержимость демоном. — Тогда чего вы хотите? — В любое другое время, я бы безоговорочно казнил тебя…Ева. Это было бы лучшим решением. Но этим утром мне пришло одно письмо. Оно напомнило мне о том, что мы живем в опасные времена и жизнь каждого скитальца на счету… — Хотите сказать, демона…? — Нет. Скитальца. Если бы сейчас передо мной сидел демон в своем обличие, я бы уже сражался с ним. Но скиталец. Пусть даже одержимый. В эти времена может быть полезен. — Убивать меня вы не планируете, — Лайда поменяла ноги местами и сложила ладони на колено. — Значит у вас есть предложение, от которого я не смогу отказаться. — Есть. И да. Не сможешь. Эльфийка прищурилась. — Все эти годы ты работала преподавателем. Ты действительно была полезна и множеством выпускников доказала, что служишь скитальцам на благо. Несмотря на то, кем являешься по сути. Лайда продолжала внимательно слушать старого мага. — Это дает мне основания надеяться на то, что намерения твои очень близки нам по духу. Дай знать, если я ошибаюсь. Эльфийка промолчала. — Прямо сейчас ты уберешься из Олимпуса. Навсегда. И напишешь записку, в которой очень точно объяснишь такой свой поступок. А именно, что ты узнала, где находится один из Вестников Смерти и была вынуждена уйти на его поиски. Никто не станет разбираться почему так произошло. Может быть все решат, что с возрастом твой ум ослаб. По крайней мере, я буду настаивать на этом. — Вы хотите отправить меня на охоту? — Не хочу. Я делаю это. Ты против? — Кажется у меня нет выбора. — Ты права, — Архиус достал ручку и положил ее на лист. — Если в тебе есть хоть что-то святое, ты послушаешься и начнешь истреблять тварей, пока однажды одна из них не окажется сильнее тебя. — А что, если я и на самом деле хочу помочь в борьбе с Вестниками Смерти? — Лайда наклонилась над столом и взяла канцелярский предмет. На листе, с краю, поставила пару каракуль. — Ведь это и мой мир тоже. — Нет, — огрызнулся Архиус. — Увижу еще раз — убью. Объяснять, почему бесконтрольный демон не нужен мне в бою с самым могущественным противником, я думаю будет лишним. Старый скиталец встал, медленным шагом подошел к двери и открыл ее, намекая на то, что эльфийке пора покинуть кабинет ректора. — Я проявил милосердие сегодня лишь по одной главной причине — я знаю, что такое хотеть быть полезным для всех, но все же оставаться угрозой, — проговорил он. — Забери лист с собой. Напиши прощальное послание в своей комнате и оставь там. Я позабочусь о том, чтобы его нашли. Лайда Грунф поднялась с места и ни сказав больше ни слова вышла за дверь.* * *
Старый-добрый актовый зал. Здесь все по-прежнему, кроме того, что с последнего собрания, когда Таарис объявлял об изменениях в кодексе, купидонов значительно поубавилось. Кто-то уехал на войну, кто-то погиб в новогоднюю ночь. Да и сморщенного эльфа теперь сменила огромная фигура наставника факультета магов. Разве он уже вступил в должность? Архиус сидел на стуле с краю сцены в своей излюбленной позе, поставив посох между ног и навалившись на него. Его пустой взгляд был направлен куда-то в центр рядов, но на самом деле смотрел он на ворох проблем, которые теперь предстоит разгрести ректору Олимпуса. Кто бы им не стал. Да. Сирена, которую мы услышали с Леоной в туалете возвещала об экстренном собрании. Мы с волшебницей догадывались, о чем пойдет речь, но все-равно поспешили прийти в актовый зал первыми. Купидоны еще какое-то время подтягивались на собрание, под звуки пианино, играющего из динамиков и призванного разрядить обстановку. Когда половина зала заполнилась, старый маг встал с места и вышел в центр сцены. — Приветствую вас, студенты! — заговорил Архиус. Он стоял возле стойки и ему приходилось сутулиться, чтобы доставать губами до микрофона. — Я сожалею, что мне пришлось оторвать вас от занятий, но в эти времена неожиданностей хватает. Так что не могу обещать, что этого не повторится вновь. Горстки студентов внимали словам одного из претендентов на должность ректора и у меня создалось впечатление, что даже не дышали. Наставники сидели там же, на сцене, за длинным столом чуть позади старого мага, словно члены жюри. Разус Огрхорский и Зориан Тарагриэль были среди них. Пока? Я огляделся. Лайды Грунф нигде не видно… — На повестке у меня несколько новостей, — вздохнул старый скиталец. Он был явно чем-то сильно озабочен. — И первая из них заключается в том, что наставники факультетов убийц и боевых магов сняли свои кандидатуры из числа претендентов на должность ректора. Новость тут же понеслась по рядам. — Так просто? — я обратился к Леоне, сидящей рядом. — А что он еще может сказать? — отозвалась она. — Что они издевались над одним из купидонов? Что вынудили того отдать свою жизнь в руки демона? Нет. Если он расскажет правду оба наставника потеряют всякую репутацию среди студентов. На грани войны это недопустимо. — Ты права… — я задумался. — Вряд ли они когда-либо повторяли или повторят эту ошибку. В который раз убеждаюсь в мудрости Архиуса. Он не стал запугивать их. Шантажировать, как это возможно сделал бы я. Он просто договорился. Заставил сдастся и остаться солдатами на войне, через которую нам всем предстоит пройти. Архиус несколько раз стукнул посохом по полу, чтобы угомонить собравшихся. — Аментьен Даваэль, Дрек Огди, Тирли Бомс — наставник факультета алхимиков, и я, — заговорил он. — Вот те четыре кандидата, которые остались в качестве претендентов на должность ректора нашей школы. Он нашел взглядом Леону и кивнул ей. Видимо, в знак благодарности. Но я не думаю, что за помощь. Зная Архиуса, скорее за разоблачение нечестивых. — Послезавтра состоится Поединок Чести, в котором чудовища будут главным оружием скитальцев, — продолжил он. — Так как тот, кто изначально должен был со мной сражаться, больше не участвует в гонке, я хочу, чтобы один из вас, господа, принял мой вызов. Прямо сейчас. Здесь. Чтобы мне не приходилось больше возвращаться к этому вопросу. Старый маг повернулся к столу, за которым сидели наставники. Они покивали головами и принялись совещаться. Аментьен Даваэль показал на часы. Видимо попросил некоторое время для принятия решения. — Хорошо, — кивнул Архиус и снова подошел к стойке с микрофоном. — Пока уважаемые наставники решают между собой, кто будет моим соперником, я хочу обратиться ко всем купидонам, присутствующим в зале. Он закрыл рукой глаза, в которые ярко бил прожектор. Внимательно посмотрел на сидящих в зале студентов. — Согласно старому правилу, после того как Разус Огрхорский отказался от участия в выборах на должность ректора и от права исполнять обязанности главы школы, бремя временно возглавить Олимпус легло на мои плечи. И я хочу заявить… Это решение было очень непростым. А для такого как я, вдвойне. Но я хочу заявить, что корректировка Кодекса Скитальца это первое, чем я займусь, вступив в должность ректора. И одна из множества причин заключается как раз в чрезмерном фарсе, которым наделены выборы нового главы школы… Он вновь повернулся к своим коллегам и договорил: — Надеюсь в последний раз нам нужно будет скрестить мечи за право служить всем купидонам. Наступила тишина. Наставники еще о чем-то перешептывались, но с моего места ничего не было слышно. — Слышала? — я повернулся к сновидице. — Архиус поменяет кодекс. — Думаешь он оставит тот бредовый пункт с отношениями? — хмыкнула она в ответ. — Эмм… Вообще я думал про некромантию, — улыбнулся я. Снова стук посоха о пол перебил меня. Я бросил взгляд на сцену. К микрофону вышел Аментьен Даваэль, наставник факультета стрелков. Студенты взволнованно забубнили, словно в актовый зал влетел огромный рой пчел. Архиус кивнул и уступил место говорящего. — Мы с другими наставниками посовещались, — прошептал, а не проговорил в микрофон стрелок. — И решили отказаться от дальнейшего участия в выборах. Зал разорвался шумом, в котором тонуло множество разных эмоций — радость, разочарование, тревога и удивление. Все они смешались в едином порыве. Глаза самого старого мага округлились от такой неожиданной новости. Наставник факультета стрелков продолжил: — Грядут темные времена! Возможно, мы с вами прямо сейчас проживаем последние дни нашей жизни. На внутренние распри у скитальцев совсем нет времени. Постоянные сборы, подобные этому, и другие, решающие судьбу будущего ректора, отвлекают купидонов от главной цели. Самосовершенствования. Сейчас мы сидим тут вместо того, чтобы узнать, как использовать новое заклинание или как накладывать чары на стрелы. Это все отдаляет нас от победы! Если бы мы знали, что Архиус жив, то отказались бы от этой бессмысленной гонки еще тогда. В день, когда начали бороться за место на троне ректора! Понятно почему Леона ставила на главу стрелков, когда я спрашивал ее кто лидирует в выборах. Эльфу явно небезразлично будущее скитальцев и самой школы. Он был бы отличным ректором. Но кажется и сейчас на скамейке запасных сыграл не последнюю роль. Кандидаты отказались от продолжения борьбы по своей воле или он убедил их это сделать? — Мы с вами знаем, что наставник магов достоин занять это место! — не унимался Аментьен Даваэль. — И я верю, что он приведет нас к победе! Наконец купидоны в зале отошли от неожиданного известия и разразились овациями. Так продолжалось несколько минут. Новый ректор появился в Олимпусе. Не знаю, как было принято встречать прежних победителей, но Архиуса приветствовали именно так. Без шампанского, конфетти и других прелестей, украшающих победы. Но зато долгими и продолжительными аплодисментами. Стоя. Все без исключения. Когда овации начали стихать, Архиус сделал несколько шагов вперед и протянул руку, выпалившему свою речь эльфу. Стрелок пожал ее в ответ. Затем маг подошел к столу наставников и пожал руки каждому сидящему за ним. Включая Разуса Огрхорского и Зориана Тарагриэля. Ответное рукопожатие значило, что они подтверждают слова наставника факультета стрелков. Я повернулся к Леоне. — Одной головной болью меньше… Волшебница кивнула. На ее лице можно было заметить мимолетную улыбку. Архиус подошел к микрофону и постучал в него, по привычке проверяя работает ли звук. — Наверное… — начал он. — Сейчас я должен сказать какую-то речь… Но я не готовил ничего заранее. Просто потому… Потому что достойных кандидатов за этим столом хватает, чтобы не быть настолько уверенным в своей победе, — он указал на длинный стол, за которым сидели наставники. — Но как правильно заметил мастер Даваэль, времени на подготовку у нас нет. Нужно привыкать ориентироваться на ходу… Кхм… Поэтому предлагаю перейти к новости, которая, пожалуй, затмит ту, что произошла несколько минут назад. Он помедлил. Снова озабоченно выдохнул. — Сегодня. Началась. Война. Новость подняла галдёж, но он тут же прекратился, потому что Архиус замолчал. Не стал озвучивать подробности сразу. Что значит началась война? Надеюсь, выражение образное. И связанное с тем, что мы наконец обрели законного командующего? — Именно поэтому я собрал вас экстренно, оторвав от занятий, — продолжил старый маг. — Но если бы начал с этой новости, то…другим неотложным темам не нашлось бы места на нашем собрании. Архиус отошел к тумбе и взял с нее свиток. Вернулся обратно к микрофону. — Сегодня утром я получил известие, — он развернул свиток, но не стал читать. Лишь краем глаза подглядывал в него. — Второй Вестник Смерти объявился… Вот теперь купидоны взволнованно загалдели. Кажется этой новости не знали даже наставники факультетов. Они встревоженно переговаривались и просили друг друга замолчать, чтобы не пропустить ни одного слова, которое вылетит с языка нового ректора. — Райлан Дингдон. Мой старый друг из Градамиса написал, что в последнее время у них не спокойно. Мэр города развелся с женой и ведет распутную жизнь. Люди и нелюди вместо того, чтобы восстанавливать город, последовали его примеру. На улицах процветает разврат. Горожане напиваются до такой степени, что тонут в канавах. Убивают друг друга на дуэлях. Путники, которые попадают за ворота, больше не выходят оттуда. Он просит прислать скитальцев, чтобы проверить что там случилось. Архиус поднял глаза с письма. — Купидоны. Я полагаю, что Похоть нашла свой сосуд. В этот раз зал встревоженно молчал. Я вновь повернулся к сновидице. — Голод, Похоть… Все имена вестников уже известны? — спросил я. — Да. Есть еще Жадность, Гнев… — Знаю, знаю, — перебил я. — В моем мире это называют грехами. Стало быть, для борьбы с каждым Вестником Смерти нужна своя тактика? Леона кивнула и движением головы велела мне вновь обратить внимание на сцену. — Так как все скитальцы, приказом прежнего ректора, отправлены на войну с Емией, — Архиус в негодовании мотнул головой. — В Градамис отправится группа студентов во главе с одним из преподавателей. К сожалению, выбора у нас нет. Есть добровольцы среди присутствующих? Все молчат. С Вестником Смерти лицом к лицу встретиться никто не горит желанием. — Я бы и сам отправил эту тварь в пустоту, из которой она явилась… — прорычал старый маг. — Но обязательства перед вами заставляют меня остаться. По крайней мере, для того, чтобы вернуть скитальцев, которые воюют не со своим врагом, в отчий дом. И это только одна из множества причин… Я посмотрел по сторонам. Убедился, что желающих до сих пор нет и поднял руку. Буду первым. — Я поеду! Купидоны оборачиваются, чтобы посмотреть на смельчака. Архиус коротким движением зовет меня на сцену. Даже не удивился. — Я тоже готова, — Леона поднимается следом и вот мы уже спускаемся по небольшой лестнице к сцене, среди замолкших рядов. — Зачем? — шепчу я. — Как же Другз? — Я могу практиковать и в дороге. Так даже безопаснее, — шепчет сновидица в ответ. — Я тоже! — доносится чей-то низкий голос. Я оглядываюсь, чтобы посмотреть на того, кто это сказал. Орк с факультета мечников. Борро. Мой старый знакомый. Не очень бы хотелось путешествовать с ним в одной компании. Но выбирать не приходится. Гном еще поднимает руку. Он сидит вместе со стрелками. Скорее всего с этого же факультета. — Хорошо… — произнес Архиус, как только все четверо оказались на сцене. — Теперь выберем преподавателя, который возглавит вас в этом походе. Вы будете вынуждены пропустить часть обучения из-за важной миссии, но, я надеюсь, сможете компенсировать это знаниями, которые даст вам за время путешествия наставник, с которым вы уйдете из Олимпуса. Старый маг повернулся к длинному столу на сцене и только собрался открыть рот, как вдруг его перебили. — Я пойду вместе с купидонами, — послышался женский голос. Следом за ним в гробовой тишине был слышен лишь стук каблуков. Все обратили внимание туда, откуда и доносился звук. На лестницу, по которой теперь спускалась Лайда Грунф. Преподаватель по контакту с печатью. — Что? — удивился я, буркнув себе под нос. — Я думал она уже прицеплена к какому-нибудь кресту и ждет своей участи. — Я тоже так думала… — растеряно обронила Леона, стоящая рядом. Архиус насупился, но не остановил эльфийку. Она уверенным шагом подошла к сцене и поднялась на нее. Между ними точно был какой-то разговор. Напряжение можно ножом резать. — Вам…нельзя… — сдерживая ярость, произнес Архиус. — Почему? — спросила Лайда Грунф не теряя волевого выражения лица и хвастаясь своей исключительной осанкой. Повернулась к магу. — Есть какая-то причина? Тайна, которую я скрываю? Да. Точно. Разговор был. Причем одержимая ведет себя достаточно дерзко. Интересно, что заставляет Архиуса сдерживать гнев? Лайда Грунф подошла к стойке и сняла микрофон. — Я отдала Олимпусу больше ста лет своей жизни, — начала она и повернулась к волшебнику. — И сейчас прошу только одного. Позволить защитить мой мир. Если Вестник Смерти действительно в Градамисе, значит я пойду туда и сделаю все, чтобы остановить его. Так или иначе. Архиус некоторое время молчал. Только он, кроме нас, судя по всему, знал, что Лайда Грунф одержимая. Но что-то остановило его убить ее. Что заставило поверить демону? То же, что и меня? Заслуженное за все эти годы доверие? Одно я знаю точно. Маг согласится. Просто потому, что с большой вероятностью мы не вернемся обратно. Потерять одержимую или одного из наставников? Выбор очевиден. Для него всегда главным был результат. — Хорошо, — сказал старый маг, наконец. — Я отпущу вас. Кто-то в онемевшем зале захлопал. Сначала один. Затем к нему присоединился еще кто-то. Затем еще. Пока все купидоны не принялись аплодировать нам. Первому отряду, отправляющемуся на войну. Волшебнице, мечнику-орку, гному-стрелку, мне и одержимой, которая, по сути, самая опытная из нас. И на которую вся надежда. Правильно ли?Глава 9 Охота на живца
Грузовик остановился посреди поля. На развилке. Я выглянул из кузова первым. Огромные колеса автомобиля, на котором мы приехали почти наполовину погружены в грязь. Я посмотрел на свои начищенные до блеска сапоги. И на кой я их чистил полутра? Елки-палки… — Студент Роуз! Вы сюда природу приехали разглядывать или делом заниматься? — мужской голос Зориана Тарагриэля донесся из глубины кузова. Я провел рукой по сонному лицу и выпрыгнул наружу. Мои стопы погрузились в глину, но я быстро отошел в сторону, пока идущие следом студенты не забрызгали меня с ног до головы. Вышел на твердую поверхность. Несколько раз топнул, пытаясь сбросить налипшую грязь с сапог. Успехи так себе. Теперь уже до вечера так ходить. Огляделся. Из-за холма торчат огромные горы мусора. Над ними кружатся птицы. Вонь достает до сюда. Но не такая сильная, какой могла бы быть. Терпимо. Смотрю в другую сторону. Указатель. «Дийрн. 2 км». Это город. Видел его на карте. Название приметное. Обернулся. Место, из которого мы выехали — гремучий лес. Непроходимый. Даже дороги нет. Бездорожье с колеей. Ладно хоть не застряли нигде. Солнце приятно напекает. Сейчас бы на шашлычок в этот лес, а не приручать монстров. Борро, Леона, Лайда Грунф, Гроггер — гном, который тоже вызвался ехать в Градамис, и я разбрелись по перекрёстку, разминая затекшие в дороге части тела. Зориан Тарагриэль последним впрыгнул из машины, держа в руках дозиметр. — Радиационный фон что надо! — возвестил он. — Монстров с повышенной радиацией здесь мы вряд ли найдем. Как я и предполагал. Самое то, чтобы завести вашего первого питомца, который будет безопасен для окружающих. Последний месяц выдался тяжелым. После того, как мы впятером вызвались поехать на охоту за Вестником Смерти, Архиус заставил преподавателей прописать план обучения специально для нас. Экстернат для купидонов. Конечно, каждый день промедления стоил жизней многим людям и нелюдям в Градамисе, но посылать на битву неподготовленных студентов, как он сам объяснил, можно было бы тогда вообще просто ничего не делать. Поэтому уже месяц без передышки наш отряд посещал практические занятия. В свободное время я пропадал в тренажёрном зале или на беговой дорожке, которая обвивала Кровавую Арену. С Леоной мы виделись целыми днями. Правда только на обучении. Потому что сил и желания встретиться вечером и просто поболтать о том, о сем не было ни у нее, ни у меня. Конечно. Зная, что скоро отправишься на смертельно опасную миссию, все остальные проблемы становятся какими-то…несущественными что ли. — Сегодня ваше обучение заканчивается! — объявил Зориан Тарагриэль, как только мы выстроились перед ним. — Тридцать дней подготовки… Хорошо это или плохо покажет время. Вернее, вернётесь ли вы из Градамиса живыми. Сегодня вечером мы приедем в Олимпус и у каждого из вас уже должен быть питомец. Монстр, который окажется вашим самым верным другом. Пока не умрет. Он на некоторое время замолчал и оглянулся. Подтянулся. Несколько его суставов хрустнули под натиском мышц. Продолжил: — Вы первые, кто сделает это. Приручит чудовище. Поэтому от того, как пройдет наш сегодняшний урок, зависит план дальнейшего обучения по этому предмету для остальных купидонов. Н-да. Эльф говорит еще как-то мягко. Он забыл упомянуть, что сегодня кто-то из нас вполне может умереть. Приручить чудовище без риска возможно только если оно…настроено дружелюбно. Если же нет, сперва предстоит сломать его волю. Только потом заклинание подействует. Наверное, даже хорошо, что мы впятером оказались подопытными кроликами. Сделай такой урок сразу для всех купидонов и из лесов могут не вернуться многие. — Сейчас вы разойдетесь… — продолжил преподаватель по укрощению чудовищ. — Борро! — Я! — Спустишься в канализацию. Один из наших писал, что видел там Шолосморфа. Убивать не стал, потому что место безлюдное. Но паразит сгодится тебе для выполнения сегодняшнего задания. Я посмотрел под ноги. Люк и вправду тут есть. Эльф знал, куда нас везет. Здоровенный мечник кивнул. На удивление, мы с ним не поцапались ни разу за весь месяц. Но, справедливости ради, стоит отметить, что и не говорили. Смотрит он все время как-то недружелюбно. Наверняка, у него до сих пор руки чешутся, чтобы мне морду набить. Отомстить за своего приятеля, которого я очень близко с вилкой познакомил. — Только не разруби монстра на части, когда будешь сражаться с ним, хорошо? — уточнил эльф. — Мы пришли сюда, чтобы приручить их, а не убивать. Понял? Орк поднял правую руку, показав, что все прекрасно осознает. — Леона? Сновидица сделала шаг вперед. — Пойдешь в лес. Найди там какую-нибудь змею, о которой ты так часто упоминаешь, — усмехнулся Зориан Тарагриэль. Да, Лео так и не бросила свою идею, что монстр не обязательно должен быть огромным и сильным. На каждом уроке, что мы прошли она не упускала момента напомнить об этом. — Госпожа Грунф, — эльф посмотрел на одержимую, до сих пор не зная, что разговаривает с демоном. — Вам, как и другим преподавателям, тоже впервые предстоит приручить монстра. Вы вместе с Гроггером пойдете в город. Там этих тварей хватает. Заодно присмотрите за лучником. Он указал в сторону города. Туда, где стояла табличка с надписью «Дийрн. 2 км». Отправить с гномом преподавателя, это правильное решение. Гроггер оказался глухонемым. Если отпустить его на охоту одного, то даже со Слухом Скитальца, он может не понять, что на него нападают сзади. Зато как стрелок он что надо. На одном из уроков попал в глаз Кривоклюя, сидящего на дереве. Которого я, между прочим, со своим неплохим зрением даже не заметил. На голой то ветке. — Роуз! Пойдешь на свалку, — сухим голосом проговорил преподаватель. Вот, блин горелый. Только не на свалку. Зачем вообще я так вырядился… Отношения у нас с эльфом не заладились с самого знакомства. А после того, что мне показала Леона, у меня вообще пропало всякое желание налаживать с ним связь. Безвыходная ситуация заставляла меня проводить время в его обществе и учиться под его началом. Укрощать чудовищ умел только он. Я кивнул, хотя и был не согласен с таким распределением. — И последнее… — проговорил преподаватель. — Помните, никакую магию использовать в битве с чудовищем нельзя. Если ваш гремлин вселиться в монстра — приручение не сработает, если вы прикажете монстру остановиться Голосом Внушения — приручение не сработает. Какую бы способность вы не применили, чтобы успокоить зверя — она помешает вам приручить его, и вы провалите экзамен… Эльф предупреждал об этом накануне. Поэтому я снарядился на этот урок словно скалолаз. Весь увешен веревками и серебряными цепями. Чудовище нужно будет обездвижить, чтобы Зевс смог приручить монстра. Задание не из легких, но иначе никак. — Ну все, — Зориан Тарагриэль махнул рукой. — Расходимся! Я буду ждать вас здесь. До заката. Если не вернетесь, значит вы либо умерли, либо опоздали и теперь будете добираться до Олимпуса своим ходом. Ждать никого не будем. Отряд карателей уже завтра отправиться в Градамис. И возможно без вас. Отряд карателей… И кто додумался прозвать так нашу группу? Цифру бы какую-нибудь присвоили, да и ладно. Сразу после слов эльфа, Борро со звоном откинул крышку канализационного люка в сторону и полез внутрь. Одержимая жестом позвала гнома за собой и пошла по дороге, ведущей к городу. Зориан Тарагриэль вернулся к грузовику и навалился на колесо. Закурил. — Я не взяла с собой компас? — Леона обратилась ко мне. — Сейчас… Я достал свой из рюкзака и передал ей, сопроводив жест пожеланием: — Не заблудись там. Ты же знаешь, что без тебя я не уеду. — Поэтому и попросила компас, — улыбнулась она. — Не хочу потом искать тебя. На последнем уроке выживания ты ориентировался на местности не лучшим образом… — Законы в вашем мире дурацкие, — фыркнул я. — Мох должен расти с северной стороны… — Эй, голубки! — окликнул нас Зориан Тарагриэль и стукнул несколько раз указательным пальцем по своим наручным часам. — Время идет! Я подтянул лямки у своего рюкзака, махнул Леоне на прощанье и отправился в сторону свалки. Путь оказался неблизким. По крайней мере, асфальт сохранился. Пусть и разбитый. Всяко лучше, чем идти по колено в грязи. В этом плане Борро повезло гораздо меньше. Через тридцать шесть минут я подошел к невысокому забору. Ворота похоже в другом месте. Но тут проволока перерезана. Интересно, кому и чего понадобилось на свалке? Или ее перегрыз какой-нибудь зверь? Так…Кажется…Протиснусь. Так и есть. Готово. Я внутри. Следов не вижу. Но на свалке явно кто-то должен быть. Из тех, о ком я читал в глоссарии, я бы, наверное, поставил на Крысаеда. И вполне удовлетворился бы этим питомцем. Его хоть понятно, чем кормить, да и хватка челюстей этого монстра настолько сильная, что он может разгрызть резиновую автомобильную покрышку. Такой спутник был бы кстати. — Зевс! Слушаю… — Активируй Зрение Следопыта. Гремлин кивнул. Все заклинания стал выполнять гораздо быстрее. То ли опыт, то ли, просто-напросто, голова больше не забита всякой чепухой. Елки-палки…Нужно хоть немного проявить сочувствие. В последнее время стал замечать за собой, что стал каким-то…черствым что ли? Не могу думать ни о чем, кроме этого… грядущего Армагеддона. Озираюсь. Вокруг много следов. Свежих и не очень. Опускаюсь на одно колено. Кажется тут пробегали обычные грызуны… А вот этот большой отпечаток явно кого-то покрупнее. Снимаю с плеч рюкзак. Достаю глоссарий. Открываю шестьсот шестую страницу. Сравниваю отпечаток на земле с тем, который изображен в книге. Я не ошибся. Это Крысаед. Он то мне и нужен… Да и где им еще обитать, если согласно заметкам нескольких скитальцев они роют себе норы в горах мусора и зимуют в них? — Убери Зрение Следопыта, Зевс. Включи щит. Хорошо… Чувствую, как появляется жажда. Достаю микстуру и выпиваю. Вкус яблочного сока. Боги, храните мастера Тонвика за то, что он научил нас делать такие сладкие микстуры. Медленно ступаю вперед по дороге. Перешагиваю через разбитый телевизор, полиэтиленовый пакет, набитый чем-то, какие-то доски, треснувшее зеркало. Чего тут только нет. И пролежало это тут, похоже, всю ядерную зиму. — Надо найти приманку для нашего будущего питомца, Зевс. И желательно не спугнуть самого монстра. Активируй бесшумное передвижение. Сделано. Теперь Крысаед может учуять меня только по запаху. Активирую Слух Скитальца. Если чудовище почувствует мой запах, то сердце явно поменяет ритм. Хотя вряд ли. Чуйка у них, говорят, от жизни на помойке совсем ни к черту. Прохожу дальше. Слышу несколько сердцебиений. Этим плохо использовать слух на открытой местности. Голоса сердец всех животных в округе сбивают с толку. Можно ориентироваться только на самое громкое. Или самое тихое. Как сейчас. Кажется это сердце мыши бьется… Или крысы. Она где-то…в той стороне. Дохожу до древнего фургона на спущенных колесах. Стекла у него разбиты. Старая газета застряла в двери и теперь шуршит на всю округу, когда дует ветер. Перебивает сердцебиения. Подхожу и медленно вытаскиваю «Глазами гнома-рудокопа. Выпуск 3031» из щели. Кладу на землю. Теперь снова стало тихо и голоса сердец опять слышны. Иду дальше. Сгоревший дотла автомобиль. Только железный скелет и вывернутые сидения внутри. Но одно из сердцебиений, очень тихих, кажется…звучит оттуда. Стоит проверить. Не успел я подойти ближе, как услышал писк. Вот она. Крыса. Бегает по панели. Подойдет для приманки. Бесшумно приближаюсь к ней. Тяну руку. Не дышу. Ближе. Еще ближе. Если тень ладони начнет падать на грызуна, то я спугну его. Но…можно…еще чуть-чуть…ближе… Вот так! Хватаю! Получилось. Перехватываюсь и теперь держу крысу за хвост. Ха-ха! Одна охота увенчалась успехом. Настало время поймать кого покрупнее. А именно, найти логово Крысаеда, соорудить приманку и дождаться пока монстр клюнет на нее. Прохожу вглубь свалки. Здесь старые автомобили, бытовая техника, пластик, железо. Все это не сгнило даже за долгие годы отсутствия людей и нелюдей на поверхности. Дохожу до просторной полянки, раскинувшейся среди куч мусора. Если небольшую местность, не заваленную отходами, можно, конечно, так назвать. Так. Теперь нужно понять, где находится нора монстра. — Активируй Зрение Следопыта снова, Зевс. Тут наш друг должен ходить чаще. Готово. Да. Как я и предполагал. Здесь следов Крысаеда больше. И, похоже он на этой свалке не один. — Пойдем. Отследим, где находится логово этих тварей. По следам, которые подсвечивались на сырой земле, словно были только что вытоптаны в снегу, я бесшумно бродил некоторое время, то и дело заходя в тупик. Но с третьего раза мне все-таки удалось обнаружить нору. Небольшую. Едва приметную из-за того, что вся куча сливалась в едином грязно-сером цвете. Вот тут-то я и сооружу приманку. Я нашел старую пластиковую трехлитровую бутылку, отрезал у нее горлышко. Так, чтобы крыса туда поместилась, но выбраться уже не смогла. Сделал отверстия для веревки. Подвесил бутылку на две доски, которые нашел там же и воткнул их в сырую землю. Уже начала пищать и привлекать к себе внимание. Надо бы ускориться. Ядостал из рюкзака взрывчатку. Пару вечеров потратил, чтобы тряхнуть стариной и сделать самодельную бомбу. Благо в Олимпусе, кроме селитры с легкостью получилось добыть и остальные ингредиенты. Вставил взрывчатку в небольшое отверстие над норой и протянул фитиль к месту, где буду ждать монстра. За старый поваленный на бок орочьий холодильник. Орочий потому, что он просто оказался намного больше обычных. Лежал с открытой дверью, а изнутри жутко несло. Но, кажется, я быстро привыкаю. Теперь остается только ждать. Крысаеды выходят на охоту раз в сутки. Может быть придется пробыть здесь до самого вечера. Но другого выхода нет. Через пару часов все тело затекло от того, что двигаться нельзя. Такие монстры, как тот на которого я охочусь, обладают чутким слухом. Любое движение может сбить их столку. Они хоть и могучие, но очень пугливые. Один предательский звук и я вернусь к Зориану Тарагриэлю с пустыми руками. Крысаед просто снова зароется в куче и при всем желании выудить его оттуда за такое короткое время у меня уже не получится. Еще несколько часов я прождал, пока не услышал сердцебиение. Пришлось израсходовать несколько микстур, чтобы способность слуха действовала непрерывно. И вот наконец послышался этот заветный стук. На закате. Прямо перед тем, как солнце начало садиться и проливать кровавый свет на всю свалку. Голос сердца монстра становится все громче и громче. А вот и сам Крысаед. Собственной персоной. Размером со взрослого пони. Лапы, как у обезьяны. Одинаковой длины и задние, и передние. Но самое главное — это продолговатая морда с мощными челюстями. Если он раскроет пасть, то в нее с легкостью поместиться тыква размером с мою голову. Ну или просто моя голова. Что вряд ли, конечно. Потому что эти монстры не нападают на людей и нелюдей. Они бегут от них. Если, конечно, не защищают одного из своих. Я достал спичку и зажег ее. На то, как она воспламенилась Крысаед пугливо вытянул шею и осмотрелся по сторонам. Я поднес огонь к фитилю… Зачем тебе все это, Кай? Может я просто вселюсь в него, и ты меня свяжешь? Я отрицательно помотал головой. Чтобы заклинание приручения сработало, нужно чтобы никакие чары не испортили ауру монстра. Так говорит эльф. А проверять прав ли Зориан Тарагриэль у меня возможности нет. На тихий звук горящего фитиля монстр продолжал подозрительно озираться. Но не бежал. Хлопок. Взрыв самодельной взрывчатки. Проход в нору теперь завален. В этот же момент Крысаед срывается с места и бежит по единственной тропе, ведущей отсюда. Мимо холодильника, за которым я притаился. Я выпрыгиваю и сбиваю монстра с ног. Обеими руками обхватываю его сзади и держусь мертвой хваткой. Тварь сильная. Все равно поднимается на ноги и пытается сбросить меня. Слышу, как зубы клацают, разрезая воздух перед собой. В моей правой руке цепь. Теперь нужно только дотянуться до нее левой, чтобы взять за другой конец. Пальцами левой руки, все еще крепко сжимая в своих объятьях монстра, я тянусь к цепи. Подушечками пальцев уже почувствую контакт… Еще… Чуть… Чуть… Получилось! Я тут же отпускаю монстра и стягиваю его цепью. Делаю подножку и валю его на землю мордой вниз. Локтем прижимаю продолговатую морду к земле, чтобы он ненароком не откусил мне руку. Тянусь к поясу и срываю с него еще одну цепь. На этот раз тоньше. Обматываю ее вокруг пасти чудовища. Дальше ноги. Переворачиваюсь и скрепляю задние конечности Крысаеда наручниками. Да. Это единственное, что у меня осталось. Поднимаюсь. — Зевс! Приручай монстра! — кричу я, пытаясь отдышаться. Мне понадобиться некоторое время. Заклинание длинное. Слышится шорох. Громкий. Рычание. Это не мой будущий питомец. Перевожу взгляд на нору, которую заблокировал взрывом. Еще одна морда виднеется из кучи мусора. Дружок моего Крысаеда, судя по всему, скоро присоединится к нам. — Начинай! — бросаю гремлину, а сам тяну меч из-за спины. Тварь вырывается наружу, а за ней еще одна. И еще. Елки-палки, да сколько их там?Глава 10 Клятвопреступник
Против меня одного целая стая Крысаедов. И даже Зевс не поможет, потому что занят заклинанием. Ни тебе щита, ни Голоса Внушения, ни других прелестей, которые дала мне эта проклятая печать на груди. Придется справляться по старинке. Как в прежние времена. Но что в этом самое неприятное, дак это то, что у меня нет права на ошибку. Одно неверное движение и я окажусь тем, кто не вернется сегодня к грузовику и не поедет на следующий день на охоту. Да и вообще больше не сдвинется с места. Опыта в охоте на чудовищ у меня все-таки не хватает. Стоило бы предусмотреть тот момент, что монстры смогут прогрызть себе путь на свободу. А та тварь, которую я связал, судя по всему, самка. Только самок Крысаеды защищают так яростно и рьяно. Что ж. Змеиное гнездо я уже разворошил, теперь придется его очистить. Настоящая проверка на прочность. В одной руке у меня томится меч, а другой я достаю короткий обрез из кобуры, висящей на левом бедре. Сделал новое оружие из найденного мной ружья в городе призраков. В пути короткий ствол сподручнее, чем длинный. К тому же сражаюсь я чаще всего в ближнем бою. — Не отвлекайся от заклинания, Зевс… — шепчу я, глядя на мчащихся на меня чудовищ. — Я справлюсь. Монстр, бегущий первым, прыгает на меня. Я отхожу в сторону и одновременно, замахом снизу, сношу ему голову мечом. Бездыханная туша падает на землю, разбрызгивая по сторонам черную жижу, которая у него вместо крови. Бегущий вторым монстр даже не успел оторваться от земли. Я навел на него обрез и в следующий момент дробь раздробила его череп. Чудовище повалилось вниз, бороздя рыхлую землю подбородком. Перевожу ствол на следующего Крысаеда. Точное попадание. Еще минус один. Откидываю обрез в сторону, времени перезаряжать оружие нет. Перекладываю меч в другую руку и вытягиваю из ножен, висящих на правом бедре, кинжал. Кидаю его в голову, бегущего следом за теми, кто уже убит, монстра. Разрезая воздух клинок проносится несколько метров и вонзается прямо в лоб чудовищу. Тварей стало еще на одного меньше. Я беру меч двумя руками. Бросаю короткий взгляд на Зевса. Демон продолжает нашептывать слова заклинания выставив свою правую руку в сторону брыкающейся в оковах самки. Еще не все. Значит помощи ждать не стоит… Отбиваться от такой стаи дело гиблое. Они в итоге окружат меня вместе и сожрут. Нужно идти в атаку, стараясь постоянно двигаться и не давать загнать себя в тупик. Я иду в сторону норы, из которой один за другим продолжают вылезать монстры. Первому полоснул по горлу, тут же сделал оборот в сторону и проткнул сердце второго. Пинком снял тушу с меча, увернулся от нападения следующего, и проткнул его сзади между лопаток. Чтобы не попасться под прыжок следующего набегающего монстра, пришлось оставить клинок в теле последнего. Забегаю на небольшую мусорную кучу. Разгоняюсь и бегу обратно. Набираю скорость и толкаю преследующего меня Крысаеда на торчащий из земли штырь. Он напарывается на него и не в силах освободиться, продолжается яростно махать своими лапами. От постоянных движений еще сильнее истекает кровью. Бегу на того, кто уже мчится на меня. Падаю и проскальзываю мимо него. Не между ног, но рядом. Скольжу прямо до своего клинка. Вскакиваю на ноги и вытаскиваю меч из уже мертвого тела монстра. Мгновенно разворачиваюсь и с размаха отрубаю верхнюю часть черепа преследующего меня чудовища. Оборачиваюсь. Из норы лезет еще один. Да сколько их там, а? Встаю в стойку, выставляя меч перед собой. Вперед острием. Готовлюсь вовремя извернуться и распороть твари брюхо, выпуская его кишки наружу. Эта особь крупнее остальных. И не такая импульсивная как другие. Идет в мою сторону медленно и уверенно. Не знаю, понимает ли, что все звери стаи, кроме моей самки, мертвы. Ярость застилает глаза монстра. Так было и у остальных. Именно это помешает ему победить. Именно это отличает человека и нелюдя от зверя. Умение оставаться с холодной головой, даже когда тебе грозит смерть. — Ну давай! — огрызнулся я. — Подходи еще ближе. Еще! И лучше бы тебе ускориться, чтобы не успеть потом увернуться от моего удара… Зверь издает свирепый рык. Он разносится по всей свалке. — Долго будем стоять так, а? — спрашиваю я, не отводя взгляда от его лап. От его движений. Монстр словно понимает. Он разбегается. Я крепче сжимаю рукоять меча, чтобы ударить наверняка. Однако в момент, когда я уже собираюсь сделать оборот, на чудовище набрасывается его сородич. Сбивает с ног. Вцепляется в шею и резким рывком отрывает голову монстру. Поднимает взгляд на меня. Его глаза светятся неестественным синим цветом. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, чем занят гремлин. Зевс сидит на старом сгнившем диване, скрестив свои руки на груди и довольно улыбается. — Получилось? — спрашиваю я, все еще не выпуская меч из рук. Мне не страшно находиться рядом с монстром. Но довольно необычно позволять себе расслабиться в присутствии чудовища. К тому же у него получилось разорвать все мои цепи. Правда для такой твари они были не слишком-то и мощные… Как видишь. Ухмыляется демон. И жестом головы снова указывает на Крысаеда. Я оборачиваюсь. Зверь подходит ко мне с головой своего сородича в зубах и кидает ее мне под ноги. Так. Ситуация необычная. И что теперь я должен делать? Если методы дрессировки для всех одинаковые, то…наверное, мне стоит похвалить зверя? Я перекладываю меч в левую руку. На всякий случай пока не убираю его. А правую протягиваю к стоящему на четырех лапах Крысаеду. Точнее, к его, набитой острыми зубами морде, измазанной в крови своего сородича. Страшно. Ничего не скажешь. Взбесится еще или…чары пропадут… Тогда уже через несколько секунд я буду стоять на этом самом месте только уже без одной конечности. В этом случае, уж точно, боец из меня будет так себе. Еще и жажда просыпается. В самый неподходящий момент. Видимо после заклинания приручения. Ладно, надо выдохнуть. Выдыхаю. Тяну руку ближе к монстру и кладу свою ладонь на продолговатую морду своего нового питомца. Он продолжает смотреть на меня исподлобья. Момент истины. Набросится или будет служить? Крысаед ждет несколько секунд и тычком головы в мою ладонь дает понять, что хочет, чтобы я продолжил. Я слушаюсь и провожу рукой от гривы к самому носу. Его глаза слегка прикрываются. Значит нравится… — Молодец… — я легонько хлопаю его по морде, словно это не обитающее на свалке чудовище, а породистый конь. Через свои большие ноздри Крысоед довольно выдыхает влажный воздух. — Спокойно… Сидеть… Сидеть… — я оглядываюсь, прислушиваясь к писку крысы. — Подожди-ка здесь… Я снова поднимаю руку и не поворачиваясь к своему новому питомцу спиной отхожу в сторону норы. В пластиковой бутылке, которую я готовил, до сих пор продолжает пищать и скрести своими когтями крыса. Я опускаю руку в сосуд и хватаю грызуна. Перехватываюсь и держа за хвост подношу деликатес ближе к Крысаеду. Кидаю. Монстр ловит добычу на лету, словно пес, кость. Несколькими движениями своих челюстей перемалывает лакомство. — Вот так… Молодец… — хвалю я своего нового питомца. — Давай теперь придумаем тебе имя. Ведь у тебя должно быть имя, правда? Зориан Тарагриэль учил. Мол прирученному питомцу сразу нужно дать прозвище. Чтобы укрепить связь между монстром и купидоном. Только не называй его Зевсом, Кай. А то в самый ответственный момент мы не разберемся, кому из нас ты приказываешь… Произнес гремлин, как бы в укор мне. Но демон имеет право злиться. Главное, чтобы дурных поступков не совершал. — Какой Зевс? Это же явно самка, — моя рука уже переместилась дальше и теперь я гладил Крысаеда по загривку. А если ты ошибаешься? Что будет? Она…или он будут вынуждены все время ходить с дурацким именем? Монстр не агрессивно, а скорее дружелюбно прорычал. Как будто понимал, что говорит гремлин. Как будто слышал его. — Ты прав, — согласился я. — Значит надо дать ему нейтральное имя. Типа Саша…или Женя. Можно я придумаю? Можно я? Ведь это я его приручил, Кай? Я взглянул на демона. Пожал плечами. — Почему нет? Придумывай и если мне понравиться… Бьярни. — Бьярни? А почему нет? Этот Крысаед сдохнет, сможешь назвать таким же именем следующего, кого приручишь. К чему эта лишняя морока? Девочка Бьярни. Или Бьярни самец. Звучит одновременно безобидно, но в то же время грозно. БЬЯРНИ! — Хм… Я откупорил пробку от еще одного флакона и опустошил сосуд. Вытер губы рукавом. — Мне нравится. Давай проверим нравится ли ей, — я повернул голову обратно к самке. — Бьярни! Тебе нравится это имя, девочка? Чудовище довольно боднуло мою руку своей мордой. — Похоже ей без разницы, — улыбнулся я. — Тогда будешь Бьярни. Сидеть! Я кивнул Зевсу, поблагодарив за помощь, и принялся собирать свои вещи по свалке. В следующие тридцать минут я зарядил обрез, протер клинки. Затем сварил несколько микстур из сердец убитых мной чудовищ и отправился обратно. К месту сбора. Где к этому времени меня уже должны ждать остальные купидоны. Солнце уже полностью зашло за горизонт, поэтому я попросил Зевса создать огненный светоч и мчался обратно к развилке. Эльф-скиталец угрожал уехать на закате, но я точно знал, что он заложил еще пару часов. Вскоре я услышал заведенный мотор грузовика и увидел слепящие фары дальнего света. Дождались. Фух. Я уж думал не успею. — Роуз? — Зориан Тарагриэль крикнул из кабины грузовика и приказал орку за рулем остановиться. Они уже трогались. — Я уж думал местные твари сожрали тебя. Еще бы чуть-чуть и мы бы уехали… — Ну спасибо. Я тоже рад вас видеть! Вокруг топчутся пойманные монстры. Видимо сегодня они бегут за нами своим ходом. — Полезай в кузов! Расскажешь, как поймал своего Крысаеда, по пути! Если мы задержимся еще хоть ненадолго, то ваших питомцев сожрут твари, которые просыпаются тут по ночам. А мне бы хотелось показать всем в Олимпусе ваш сегодняшний улов. — Бьярни! Беги за этим грузовиком, хорошо? — я похлопал по спине своего нового питомца. Монстр несколько раз выдохнул морозный ночной воздух в ответ. Буду надеяться, что понял. Не хотелось бы потерять своего нового друга, едва обзавёдшись им. Я закинул рюкзак в кузов грузовика, а сам полез следом. Темно. Тихо. Остальные купидоны притаились, словно летучие мыши в пещере. Ну особой радости от них ожидать и не следовало. Все-таки плотный график обучения не позволил нам сблизится. Мы до сих пор общаемся как коллеги на работе, которые вышли на смену в первый день. Правда, Леона могла и сказать пару слов. Ну и бог со всем этим. Наверняка, каждый за этот день вымотался знатно. Воняет, конечно… Кажется Борро сильно постарался, вылавливая своего Шолосморфа. Ну, ничего. Скоро привыкну. От меня, должно быть, свалкой несет не меньше. Я наконец утрамбовал рюкзак под скамейку и повернулся к остальным. — Что-то вы какие-то молчаливые сегодня, — улыбаясь своей охоте произнес я. — Зевс, включи-ка свет. Гремлин осветил кузов, и я увидел три щурящихся от яркого света озабоченных лица. Лайды Грунф, Борро и Гроггера. Выражение моего лица присоединилось к остальным, как только я не досчитался сновидицы. — Где Леона? — встревоженно поинтересовался я, стараясь сохранить спокойствие. Грузовик уже тронулся и вез нас в Олимпус. — Она не пришла, Кайлан, — одержимая помотала головой. — Мы думали и тебя уже не дождёмся. Дар речи пропал. С одной стороны, паниковать я не должен. Согласно Кодекса Скитальца. Следует просто вернуться в школу и уехать на следующий день в Градамис. Так и поступают остальные. Но, с другой стороны… Это же Леона! Моя…подруга что ли. В конце концов, если думать совсем уж прагматично, без нее я не смогу воскресить Оглу и поменять ее местами с Другзом, который сейчас горит в Чертогах Вечности. Да причин вообще множество! Зачем я должен оправдываться перед самим собой. Плевать на Кодекс Скитальца, если я не могу остановиться и помочь девушке вернуться в Олимпус! — Мы должны дождаться ее! — вскрикнул я и встал со своего места. Прошел в глубь кузова, ближе к кабине водителя, и постучал в крохотное окно. — Мастер Тарагриэль! — эльф опустил стекло. — Мы должны дождаться Леону! — Прости, Роуз! — убийца пытался перекричать шум заведенного мотора. — Ты знаешь правила… — Плевать на правила! Может быть волшебнице требуется помощь! — Держи себя в руках, Роуз! — ответил убийца. — Ты не пойдешь за студенткой и точка. Я не позволю тебе! Он бесцеремонно поднял стекло, демонстративно показывая, что не собирается слышать больше ни одного моего слова. Я обернулся. — Там…одна из нас, — начал я свою речь, обращаясь к сидящим в кузове нелюдям. — Мы не можем бросить ее там! Помогите убедить эльфа… В ответ тишина. Молчание. — Вы серьезно? Никто из вас не считает, что, бросая своего спутника мы поступаем неправильно? — Существует кодекс, студент Роуз, — первой заговорила Лайда Грунф. И я не удивился. Орк не протянул бы мне и стакан воды, умирай я от жажды посреди пустыни, а гном вряд ли вообще понимал, что происходит. Хотя вроде умел читать по губам. — Кодекс? — я удивился так, как будто впервые слышал это слово. — На кой черт он нужен, если из-за него мы должны оставлять своих братьев и сестер умирать?! Молчат. Все понятно. Пусть делают, что хотят, но Леону я там не оставлю. Я подхожу к своему месту, вытаскиваю рюкзак из-под скамейки и не сказав больше ни слова выпрыгиваю из кузова грузовика. Чудовища пробегают мимо, когда я по инерции кубарем качусь в противоположную сторону. Правильно сгруппировался. Уроки не прошли даром. Поднимаюсь. У грузовика загораются стоп-сигналы. Он дает задний ход. Останавливается. Хлопает дверь. Под единственным светочем, который создал Зевс вижу, как Зориан Тарагриэль идет в мою сторону. Я поднимаюсь с земли. — Полезай обратно, Роуз, — приказывает мне эльф. Я выплюнул на землю грязь, забившуюся в рот. — Вы собирались уезжать? Вперед. Считайте, что я просто не вернулся с задания. — Ты вернулся с задания, — отчеканивая каждое слово произносит убийца, подходя все ближе. — Полезай в грузовик или я сам запихну тебя туда. Я чувствую угрозу. Снимаю ремень с мечом и откидываю в сторону. — А если я не согласен с таким исходом событий? Вот, блин горелый! Мало того, что Леона не вернулась, да еще и ситуация накаляется. За последние десять минут я несколько раз нарушил кодекс. Но что мне, черт побери, остается? Бросать теперь всех и каждого? Это в охоте на чудовищ одиночество было нашим лучшим спутником, но сейчас только команда может помочь спасти этот мир! — Если ты не согласишься, значит я увезу тебя в Олимпус без сознания. Кажется выхода у меня нет. А пошло оно все! Кто вообще сказал, что я вернусь из Градамиса? Нужно начистить ему рыло, Кай. Кто он такой, чтобы запрещать тебе идти выручать подружку… В кои-то веки гремлин говорит дело. — Попробуйте, — бросаю я и выплевываю в сторону остатки грязи. Становлюсь в стойку. Если мне нужно убрать с дороги эльфа, который однажды уже бросил одну девушку, значит я сделаю это. Справедливость должна была рано или поздно восторжествовать. Эльф подходит все ближе и ближе. Готовлюсь принимать удар. Но Зориан Тарагриэль внезапно останавливается ровно под светочем, который создал Зевс. — Вы провалили экзамен, студент Роуз, — произносит эльф вместо того, чтобы нанести первый удар. — Что? — мои глаза с каждой секундой становятся все шире. Неудобно вышло, Кай. Кажется твоя сновидица все это время была в кабине водителя… Я бросаю взгляд туда, куда смотрит мой гремлин. Леона, держась за ручку двери вышагивает из кабины грузовика… Перед глазами все плывет. Адреналина, который выделился перед дракой с убийцей, стало еще больше от того, что я провалил испытание. — Вы нарушили клятву, — начал Зориан Тарагриэль. — Поэтому завтра отряд карателей отправиться на миссию без вас. А вы останетесь в Олимпусе и будете дальше проходить обучение. Больше всего времени, я бы попросил, чтобы вы уделили Кодексу Скитальца. Эльф улыбнулся словно добился того, чего хотел. Я бросил обескураженный взгляд на Леону. Она разочарованно помотала головой. — Залезай в кузов, Роуз. Как я и сказал мы едем в Олимпус. Только сейчас я обратил внимание и увидел, что чудовищ, которых поймали купидоны пять. Пять. Елки-палки…Глава 11 Испорченный выпускной
Вот тебе и отношения на работе! В общем. Как бы мы с Леоной не старались держаться друг от друга подальше, в самый ответственный момент наша близость все равно подвела меня. А все еще и потому, что я совсем забыл об испытании, которое проходит каждый купидон прежде, чем стать выпускником Олимпуса. Настоящим скитальцем. Еще в первый месяц учебы старшекурсники рассказывали об экзамене, который может произойти в любой момент. И ты не будешь даже догадываться о том, что сдаешь зачет в это самое время. Испытание Веры — одно из них. Нарушь любой из пунктов кодекса и тебя оставят на второй год. Ну или на четвертый, правильнее будет сказать. А так как мы свое обучение проходили экстерном, наставники решили испытать только одного из нас. Того, кто вернется с охоты последним. Мне не повезло. Ни веры в кодекс, после прошлогодних событий, ни внимательности, мне не хватило для того, чтобы успешно справиться с заданием. Посчитай я прирученных монстров, прежде чем залезть в кузов, то легко бы догадался, что все это подстава. А теперь что мне остается? Не лезть же в драку со всеми наставниками… Грузовик остановился во внутреннем дворе Олимпуса. Я, не сказав никому ни слова, забрал свои вещи и выпрыгнул из кузова. Не помню даже как очутился в своей комнате в общежитии. Едва зайдя в прихожую, я со всей яростью кинул рюкзак об стену. Он с грохотом упал на пол. Из неплотно закрытого кармана выкатились пустые флаконы из-под микстур. В отчаянье я ударил ногой по дверному косяку. Еще раз, но сильнее. Сжал руку в кулак и принялся колотить стену. От злости. Вкладывая в каждый удар проклятья, которые вырывались у меня изо рта. С каждым новым ударом пыл стихал, а кулак болел все больше. Я бил так до тех пор, пока пальцы не покрылись кровью. Наконец боль слегка затушила злость. Ровно настолько, чтобы мне хватило усилий перестать выплескивать накопившуюся ярость, дойти до кровати и сесть на нее. Навалившись на стену позади. В полной темноте, которая лишь слегка разбавлялась светом уличного фонаря снаружи, я пытался найти себе оправдание. Оправдание тому, что повел себя как последний идиот. Не только заставлял всех возвращаться, но и чуть не устроил драку с преподавателем. О чем я думал вообще? Такого поведения мне бы не простил никто, елки-палки… Нужно было выпрыгнуть незаметно, не пытаясь никого переубедить. Они бы сами вернулись за мной, когда бы обнаружили пропажу. По крайней мере, к тому времени, я бы уже обо всем догадался, не найдя в дебрях леса тела Леоны. Ну или ее следы привели бы меня обратно к развилке. Но что теперь рассуждать. Блин горелый! Идиот…Идиот! Дверь, ведущая в коридор скрипнула. Я, даже не повернув головы, холодно поинтересовался кто пришел. — Это я, — до меня донесся голос волшебницы. — Ты нарушаешь правила, приходя сюда после десяти вечера, — черствым голосом ответил я. — Лучше отправляйся в свою комнату, пока тебя тоже не заставили остаться в Олимпусе. Звук выключателя сопроводил засветившуюся на потолке лампочку. Леона хотела что-то сказать, но вдруг прервалась. Передумала? Наверняка увидела окровавленную стену. — Хм… — издала она короткий звук и молча подошла к моему рюкзаку. Достала из него аптечку. Бутылку воды. Подошла ближе ко мне, подвинула табуретку и села на нее. — Должно быть твой Крысаед сильно сопротивлялся? — спросила она, глядя на мою раненную руку и взяла ее. Обхватив пальцы заставила меня разогнуть локоть. Намочила бинт и принялась обрабатывать раны. — Это не Крысоед, — бросил я. — А я считаю, что именно он, — она посмотрела на меня, подняв брови. — Ведь, насколько мне удалось узнать Кайлана Роуза, он способен найти выход из любой ситуации. Уверена, колотить стену, не способную дать сдачи, он бы не стал. Я лишь выдохнул, изгоняя из себя остатки злости. — Помнится, он как-то предложил мне заняться некромантией, — мурчала сновидица себе под нос. — Хотел, чтобы я помогла ему поднять из мертвых одну орчанку, которая смогла бы подменить его друга в самом аду. Задача не из самых простых, скажу я тебе. Но он искренне и до последнего продолжает верить в реализацию этого плана… Ее глаза встретились с моими. Мы пристально смотрели друг на друга, пока я не улыбнулся. — Может быть ты права… — признался я самому себе и мышцам в теле наконец удалось расслабиться. — В конце концов это всего лишь экзамен. Не знаю, что на меня нашло… — Я знаю. Волшебница достала баночку со специальной жидкостью, которой в этом мире обрабатывают раны. Та же самая перекись, только называется по-другому. Вылила на кусок бинта и легкими прикосновениями начала наносить лекарство на мои пальцы. — Знаешь? — я прищурился. — Ну да. Все очень просто, — она вздохнула. — Кажется, мы оба послали к чертям Кодекс Скитальца. — Имеешь ввиду… — Имею ввиду, что обещали друг другу не переступать черту, но переступили ее. Она вновь взглянула на меня. — И ты опять права… — я отвел взгляд, посмотрев в окно. И как это произошло со мной? Как это вообще происходит? Вокруг все катится в бездну, а я сейчас думаю лишь о том, чтобы женщина, сидящая напротив, обрабатывала эту чертову рану бесконечно. Чтобы ничто не разлучило нас. Вот ёшкин кот. Кажется, я превратился в Другза. Где там кот, которого я выгнал? Надо бы вернуть. Похоже тут намечается очередная Санта-Барбара… — Мы можем это прекратить? — спросил я. — Зачем? — Леона взяла бинт, чтобы теперь обмотать мне руку. — Несколько часов назад ты уже нарушил кодекс. Я нарушила его тогда, когда согласилась тебе помочь. С Другзом. И продолжаю его нарушать даже сейчас. — Вдруг ты не вернешься? — мне стало страшно. — Ты уже не хочешь ехать в Градамис? — Если у меня не получиться поехать…Вдруг ты не вернешься? — Тогда мы попусту тратим время, — пожала плечами сновидица. — Если я не вернусь, ты будешь всю оставшуюся жизнь жалеть, что не поцеловал меня сегодня. Мы вновь замолчали. Она завязала бинт и отпустила мою руку. Смотрим друг на друга. Я действительно буду жалеть всю оставшуюся жизнь, если не поцелую ее сейчас. Наши губы встретились. Мы так жадно целовались, словно оба были дикими зверями, а не людьми. Способность активировалась сама и я услышал, как сильно и часто бьется ее сердце. Мои руки утопали в ее густых рыжих волосах. Ее ладони приятно скользили по моим плечам. Мы не хотели отпускать друг друга. Мы оба впервые в этом мире чувствовали себя нужными. Прижимали друг друга крепче и впервые мне не было холодно в своей постели. И даже проклятые тыщаноги не смогли помешать нам… На следующее утро я проснулся от звенящей сирены. Повернул голову. Никого. Леона ушла еще ночью. Кажется я даже помню… Как-то резко стало холодно. Захотелось укутаться в одеяло с головой и никогда не просыпаться. Я лениво открыл глаза. Солнечные лучи бьют прямо на кровать Другза. Помню, как он ругался из-за того, что наши окна выходят на солнечную сторону и рассвет будит его раньше обычного. Но так и не повесил занавеску. Н-да… Скоро я тебя вызволю из этого ада, дружище. Сирена продолжает гудеть. Но она не обычная, которая оповещает о начале учебного дня. Нет. Четыре протяжных сигнала. Что они значат? Еще бы вспомнить… Четыре сигнала, повторяющиеся каждую минуту… Это…Это что-то… Внезапно сон как рукой сняло. Я подскочил с постели и начал собирать разбросанную по всей комнате одежду. Это сирена значит, что сегодня выпускной! Она призывает всех явится на выпускную церемонию. А церемония в этот день может быть только для одних купидонов. Тех, кто должен отправиться на задание в Градамис. Я мигом надел одежду и даже не умывшись побежал вниз. Вообще про выпускной мне рассказывал Другз. Эту тему плотно обсуждали, когда я шастал где-то в районе Города Трейлеров. На ознакомительном уроке. Дак вот. Все купидоны, отучившиеся три года и сдавшие выпускной экзамен проходят посвящение. Только не то, в котором принимал участие я, когда сражался с Ядобабой. А посвящение в скитальцы. Недолгая процедура. И…честно говоря, когда гном рассказывал мне о ней, я пропустил все подробности мимо ушей. Просто потому, что никогда не думал, что доживу до такой церемонии сам. Ну и в конце концов, я всегда придерживался одного главного правила — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Пока спускался из своей комнаты в общежитии было время в очередной раз похаять себя за непредусмотрительность. Я искренне надеялся, что церемония произойдет после обеда. Никак не ожидал, что купидонов сделают скитальцами и отправят в путь еще в первой половине дня. Теперь даже убедить Архиуса в том, что я тоже должен ехать на задание, у меня времени не остается. Только если встречу его по пути. — Где будет выпускной? — я схватил за руку, проходящего мимо эльфа. Видел, что все идут в одном направлении, но не в актовый зал. Хотя я почему-то предполагал, что церемония состоится именно там. Лучше уточнить, чтобы случайно не попасть на Кровавую Арену, вместо нужного мне места. — Роуз? — небрежно поморщился студент с факультета боевых магов и освободил свою руку от моей хватки. — Ты же выпускник? Тебя не предупредили? — Долгая история, — я махнул рукой. — Дак, где церемония? — У статуи пресвятой Айревии в саду. Покровительницы… Я больше не слушал, что говорит нелюдь. Торопился. Может быть все-таки успею поговорить с Архиусом? Может быть…еще не все потеряно. Расталкивая в стороны медленно идущих студентов, я очень скоро оказался в саду. Там, где совсем недавно мы сидели с Леоной. Статуя девы возвышалась в глубине зеленого лабиринта, поэтому я легко сориентировался и уже через несколько минут вышел на просторную площадь. Несколько сотен квадратных метров уложенной брусчатки раскинулись среди невысоких, растущих вокруг кустарников. Растения были подстрижены и имели форму гербов разных факультетов. Пламя, вырывающееся из книги, яблоко, пронзенное стрелой и остальные. Каменные ноги исполинской покровительницы всех путников брали свое начало от круглого и широкого пьедестала. Он-то, скорее всего, и выполняет роль сцены в такие дни. Я остановился. По площади бродит целая толпа купидонов. Напоминает, день города в родном Мурманске. Все разговаривают, шумят, еще этот фонтан неподалеку журчит водой на всю округу. Никогда сильно не любил подобные мероприятия. И точно никогда не предполагал, что окажусь на таком, только вместо выступления Газманова, меня будет ждать церемония посвящения в скитальцы. Вот он! Кажется это Архиус, идет к статуе. Его фигуру ни с чьей другой не перепутаешь. Не все орки могут посоревноваться с рослым волшебником в росте. Ни секунды не раздумывая, я бросился в погоню, расталкивая по сторонам столпившихся студентов. Это последняя возможность поговорить с новым ректором. По правилам скитальцы покидают замок в конце церемонии. Если мне не удастся убедить старого мага сейчас, значит я буду вынужден остаться и отпустить Леону. Отпустить Леону? Как я вообще могу думать сейчас только об этом? — Мастер Архиус! — я догнал волшебника, одетого в свой кожаный плащ, и преградил ему дорогу. — Я должен тоже поехать! — Ты должен был поехать, но нарушил клятву, — спокойно ответил маг и постарался обойти меня. Я вновь преградил путь. — А что, если бы Леоне угрожала реальная опасность? Мы должны были бросить ее там? Оставить одного из нас на растерзание зверям? Вестники — это не чудовища! Только объединившись и помогая друг другу мы сможем их победить! Старик грузно выдохнул. Видно, что спешит. Да и разговор этот ему явно не по душе. Несколько любопытных купидонов вокруг навострили свои уши. Это плохо. Лучше было, конечно, поговорить наедине. — Чему я учил тебя, Кайлан? — спросил Архиус. — Что? — я опешил. — С нашего первого дня знакомства. Чему я учил тебя? — повторил он. — Эм…Соблюдать правила? — предположил я. — Все верно. Мастер Тарагриэль рассказал мне, что произошло, — он склонил голову, как бы сочувствуя мне и одновременно разочаровываясь, что ему вновь приходится мне что-то объяснять. — А теперь подумай вот о чем. Если бы с Леоной действительно что-то произошло? Если бы она встретила такого противника, с которым не смогла бы справиться? Я молчал. Правильнее будет сперва дослушать ректора, а уже потом кидаться аргументами. — А если бы с тем, с кем не смогла справиться волшебница, не смог бы справиться никто из вас? Сколько купидонов вернулось бы тогда в Олимпус? И, возможно, один из двух артефактов, которые могут пожирать души Вестников Смерти был бы утерян. А что, если навсегда? Понятно, на что он намекает. У палки всегда два конца. У него своя правда, а у меня своя. — Отдай мне кольцо, — старый маг протянул свою ладонь. Я схватил артефакт, висящий у меня на шее. Отрицательно покачал головой. — Ты не едешь, — холодно заключил Архиус. — Только потому, что с тобой в отряде риски умереть оказались выше, чем без тебя. Ну все. Ты и сам все прекрасно понимаешь, мальчик, — он похлопал меня по плечу. — А теперь отойди с дороги. Скитальцы идут. Архиус отодвинул меня в сторону и взошел на сцену. Убеждать волшебника дальше — дело гиблое. Я обречен. Обречен остаться в Олимпусе, когда Леона и другие отправятся рисковать своей жизнью, сражаясь с Вестником Смерти. Злость вновь начала закипать внутри меня. Но я должен побороть ее. Попытаться. Нельзя допускать прежних ошибок. Нужно играть по правилам. Если не получится — сбегу. Что мне еще остается? Покидать Олимпус под покровом ночи, в конце концов, мне не впервой. Кто-то сзади взял меня за плечо и отвел в сторону. Я подчинился. Все студенты образовывали живой коридор, чтобы выпускники могли пройти к пьедесталу. Сирена выключилась. Вместо нее заиграла торжественная музыка. По живому коридору шел Борро. Следом ступала Леона, а замыкал цепочку Гроггер. На всех одета новая амуниция. Доспехи шили специально к выпускному. У меня тоже снимали мерки. Только похоже мои доспехи еще долго будут лежать без дела. На груди каждого вышит герб его факультета. Справа. Слева, где сердце, у всех один и тот же знак — изображение, как на печати скитальца. Как будто того, что есть на теле каждого не хватает… Выпускники выстроились на сцене. По команде смирно. Без нее, конечно, но держа осанку и сохраняя неподвижность. Архиус сделал шаг вперед. Музыка затихла. — Сегодня, братья мои, в этом израненном мире появятся еще трое… Трое тех, кто с честью будет защищать наш континент от чудовищ. Приветствуйте этих скитальцев! Он начал бить посохом по каменной поверхности, взывая к овациям. Позволил новым выпускникам насладиться зрелищем и принялся называть имена купидонов, прошедших обучение: — Гроггер Тонмер! Борро Грорх! Леона Энатейн! Вот имена тех, кто своим трудом, храбростью и верой заслужил с сегодняшнего дня с гордостью носить звание… Скиталец! Студенты зааплодировали, искренне радуясь за купидонов. Я, скрепя зубами, сделал тоже самое. Нет, я радовался за них. Но этого было недостаточно для того, чтобы перестать злиться на себя и искренне поддерживать тех, кто в отличие от меня, оказался умнее и прошел все испытания. — Прежде чем, отпустить вас в путь, который благословит пресвятая Айревия, я прошу вас принести свои клятвы! Приклоните колено и повторяйте за мной! Площадь накрыла тишина. Архиус и выпускники встали на одно колено. Открытой ладонью правой руки коснулись каменного пьедестала, на котором стояли. — Пресвятая Айверия… — произнес старый маг. — Пресвятая Айверия, — повторили купидоны хором. — Я отправляюсь в путь… — Я отправляюсь в путь… — Защищать континент от нечисти и нести свет в непроглядную тьму… — Защищать континент от нечисти и нести свет в непроглядную тьму… — Благослови меня, как это делают мои братья и сестры… — Благослови меня, как это делают мои братья и сестры… — Не позволь трусости или любой другой моей слабости… — Не позволь трусости или любой другой моей слабости… — Предать свою честь, нарушив кодекс… — Предать свою честь, нарушив кодекс… Вот почему Архиус не допустил меня. Простая клятва, которую все купидоны произносят, прежде чем стать скитальцами, заставляет прозреть. Как я мог бы сейчас стоять там, на пьедестале, рядом с другими купидонами и произносить эти слова, если проявил слабость? Я бы не заставил себя открыть рот. Однозначно — нет. Может я действительно был бы угрозой для всего отряда, если бы отправился с ними? Но что теперь гадать. Единственное, что мне остается — взяться за учебу и не допускать прежних ошибок. Я буду ждать, когда Леона вернется. И до последнего надеяться, что это произойдет. Ректор еще некоторое время произносил слова клятвы, внимательно слушая, как выпускники повторяют за ним, а затем встал и попросил остальных подняться. — Сейчас вы принесли свои клятвы! Перед ликом святой девы. Покровительницы, которая будет сопровождать вас в ваших скитаниях. Но прежде, чем открыть перед вами ворота, я прошу каждого из вас утолить свою жажду. На сцену поднялась монахиня. Она держала в вытянутых перед собой руках чашу. Подошла к ректору. Он взял сосуд. — Зелье, которое налито в эту чашу… — Расступитесь! — тревожный голос перебил ректора. Громкий. Пронзающий. Все купидоны тут же растеряно оглянулись. По площади шел конь. Он нес на своей спине скитальца. Купидон лежал на коне и мертвой хваткой вцеплялся в гриву скакуна. Седло было испачкано в грязи и крови. — Расступитесь… — крикнул из последних сил тот, что прервал церемонию. Когда лошадь прошла мимо меня, я увидел стрелу, торчащую из его спины. Доживет? До того, как сообщит известие. Он здесь явно за этим. Никто не посмеет прервать выпускной просто так. Без особой причины. — Мне нужен…ректор! — произнес раненый. Измученный голос скитальца в полной тишине был слышен каждому на площади. — Я ректор! — Архиус отдал чашу монахине и сделал шаг вперед. — Мастер Архиус… — купидон постарался выпрямиться в седле. — Король Ободор со своей армией движется на Олимпус… Вестник сказал это и повалился с лошади. Один из наставников тут же подбежал к нему и проверил пульс. — Он мертв… — Аментьен Даваэль поднял глаза, а в них все присутствующие увидели ужас.Глава 12 Сын Цолдэна
Сразу после сорванного выпускного я оказался в старом кабинете. Тут был длинный овальный стол. Разносортные стулья, позволяли за ним сидеть. Вот и сейчас сложив руки в замок я нервно ерзал в одном из них и не отводил взгляда от Архиуса. Старый маг заставил своего гремлина вселиться в ворона и облететь окрестности. Теперь, сложив руки перед собой, он грузно дышал и ждал новостей, как и все мы. Кроме нас за столом сидели наставники факультетов, Лайда Грунф и три выпускника, которые так и не закончили церемонию. Карканье донеслось до нас за несколько секунд до того, как сам ворон залетел в кабинет и приземлился на плечо ректора. Затем птица сорвалась с места и улетела. Архиус, повернув голову, внимательно выслушал своего гремлина. Кажется одержимая Лайда Грунф тоже все понимала. Я пытался угадать по их лицам, какие известия принес Робин — демон ректора. Кажется, догадался. Догадались все. — Новости плохие… — Архиус встал с места и подошел к камину. Посмотрел на огонь. — Зельдус не солгал. Армия из нескольких тысяч людей и нелюдей движется на Олимпус. Они будут здесь…к завтрашнему утру. Ректор посмотрел на свой стул. Видимо там сидел его демон. Он, должно быть, еще раз подтвердил свои слова кивком головы. Может быть сказал еще что-то. — Зачем Ободору понадобилось нападать на нас? — Разус Огрхорский стоял позади всех, у самого выхода, потому что ни один из стульев не мог уместить боевого мага. — Все дело в письме, которое вы отправили? — О каком письме идет речь? — встрял в разговор я, хотя Архиус и приказал мне молчать. Не нужно было брать меня с собой на совет, если ему не хотелось дополнительных вопросов. И вообще в качестве кого я здесь? В качестве владельца Кольца Света? Но оно здесь при чем? Может он позвал меня из благодарности за то, что я спас его? Или я нужен тут как состоявшийся скиталец, который просто не смог сдать экзамен? В этом плане я, конечно, лучше остальных, которых отправили на уроки. Волшебник бросил на меня многозначительный взгляд, но ответил. — Около месяца назад я написал письмо Его Величеству о том, что в мире появилась более опасная угроза. Гораздо опаснее той, которую он считает своим главным врагом. Вкратце описал ситуацию и в мягкой форме потребовал отпустить скитальцев, которые ему служат. — Судя по тому, что скитальцы до сих пор не прибыли в Олимпус, король их не отпустил… — задумчиво проговорил Аментьен Даваэль. — Не отпустил. Сначала. Он вообще проигнорировал мое письмо. — Тогда, где наши братья и сестры? — наставник факультета мечников присоединился к беседе. — Я приказал им…дезертировать, — Архиус сел в кресло и навалился на свой посох. — Дезертировать? — Аментьен Даваэль поднял брови. — Тогда…где же скитальцы, раз их до сих пор нет в Олимпусе? — Я приказал им дезертировать, но также написал, чтобы они не возвращались в школу. У этих купидонов другая задача — искать Вестников Смерти и сообщить мне в случае, если кто-нибудь обнаружит одного из наших врагов. — Похоже это сильно обидело короля Ободора. Раз он освободил границы и отправил свою армию к нашим стенам… — Лайда Грунф тоже вмешалась в беседу. Архиус отрицательно покачал головой. — Нет. Причина в другом. — В чем же? — Разус Огрхорский подошел к столу и обеими руки навалился на него. — Вы не даете мне сказать… — огрызнулся Архиус. Только сейчас я заметил, что его отстраненный видозначает лишь одно — он знает в чем дело, но уже думает, как с этим справиться. Его мысли убежали гораздо дальше нашего разговора, а тут еще и постоянные вопросы никак не дают ему сказать главного. Того, что еще принесла птичка. Все замолчали, обратив свое полное внимание на ректора школы. — Гнев, — обрушил на нас короткое слово старый маг. Именно обрушил. Потому что лишь одно слово смогло повергнуть всех участников совета в такой ступор. Все поняли, о чем говорит старый скиталец. И все сейчас пытались осознать то, как один из Вестников Смерти смог ополчить армию Емии против скитальцев. — Выходит… — первой прервала молчание Леона. — Выходит несколько месяцев вестники копили силы и теперь одновременно принялись уничтожать наш мир? — Выходит, что так, — ответил ректор. — Уверен, вести о появлении остальных чужаков прибудут в Олимпус со дня на день. Что ж. Мы знали, что этот день однажды наступит. Видимо время пришло. И даже если бы у нас было больше дней на подготовку, это ничего бы не изменило. К такому невозможно быть готовым… — Может быть это не вестники? — вдруг сухим голосом предположил Борро. Он уже скиталец. Его мнение учитывается также, как мнение остальных окончивших школу купидонов. На орка даже смотрят все с каким-то…уважением. — Вестники, — Архиус поднял глаза и твердым взглядом посмотрел на всех. — Робин сказал, что воины одержимы. Горящие синим глаза могут означать только это. — Тогда мы остаемся в крепости? — поинтересовалась Лайда Грунф. — Нет. Вы выезжаете на задание. Мы справимся здесь сами. Тянуть больше некуда… Так. Хорошая новость в том, что я не буду сидеть без дела. Плохая, что Леона все-таки уезжает в составе не самой лучшей компании. Одержимой, орка-задиры и глухонемого. Остается только надеяться на то, что им действительно удастся остановить Похоть. А вообще, все мы на грани вымирания. Вестники не оказались дураками. Они запустили процесс истребления всего живого в этом мире одновременно. Как только нашли свои сосуды. И даже Боги теперь не помогут нам. Ведь именно они когда-то и запланировали все это. Только вот что произошло? Что заставило их напророчить этот геноцид? — Мы справимся здесь сами? — возмутился Тирли Бомс. — Какие у нас шансы выстоять против многотысячной армии? — Глава факультета алхимиков должен подавать пример, а не поддаваться панике, — стрельнул глазами в гнома Архиус. — Мы принимаем врага у стен нашего родного дома. Пусть нас немного. Но мы скитальцы. — Договориться точно не получится? — спросил Борро, все еще лелеющий надежду на мирный исход. — Договориться мы с Ободором не смогли бы ни при каких обстоятельствах. Он давно точит зуб на скитальцев. Вестник, оказавшийся где-то поблизости, это просто еще одна причина для того, чтобы снести наши головы с плеч. — Да… — тяжело выдохнул Аментьен Даваэль. — Люди и нелюди в армии короля могли бы опустить оружие… Их можно было бы убедить не нападать на тех, кто защищает их от чудовищ, но… Но под властью Гнева они хотят только одного. Крови. — Как выяснить кто сосуд? — спросил Зориан Тарагриэль. Голос донесся из темного угла. Я даже забыл, что он должен тоже быть здесь. — По-моему все очевидно, — Разус Огрхорский бросил взгляд на своего давнего товарища. — Его Величество. — Не обязательно, — Архиус покачал головой. Он подошел к столу и раскрыл фолиант. Это книга Таариса. Должно быть Леона передала ее наставнику. Именно из нее мы и узнали о вестниках. Ректор перелистнул несколько страниц и остановился на определенной. Той, к уголку которой приклеена закладка. — Тут сказано, что вестники большие искусители. Не все бегут с мечом на перевес. Хитрость и изворотливость поможет им покарать всех живых, — старый скиталец поднял глаза. — Вспомните, как действовали чужаки прежде. Они находили сосуд и вокруг них тут же происходило что-то, что заставляло живых убивать друг друга. Сейчас армия идет на нас. Объединённая армия. Я уверен, что Гнев решил избавиться от скитальцев. Он просто добавил Ободору уверенности в том, что это допустимо. И вот теперь вся армия Емии идет на Олимпус. Солдаты поубивают друг друга, как только последний купидон перестанет дышать. — Если сосуд не король Ободор… Тогда кто? — спросил я. — Думаю, что…Ромус, — ответил старый маг. — Ромус? — Разус Огрхорский выпрямился и отошел на пару шагов назад, словно могучий противник возник перед ним. — Это. Очень. Нехорошо, — Аментьен Даваэль откинулся на спинку стула и провел руками по лицу. Я, Борро и Леона — только мы из всех присутствующих не понимали о ком идет речь. Все наставники, включая Лайду Грунф, определенно пребывали в ужасе. — Кто такой этот…Ромус? — я взял на себя смелость задать вопрос, который вертелся на языке у новоиспеченных скитальцев. — Телохранитель короля, — ответил Архиус. Только на его лице не было страха. — Ромус был отвратительным учеником, — подхватил Аментьен Даваэль. — Нет. Он схватывал все знания на лету, но никогда не соблюдал правил. Купидон без конца нарушал дисциплину и лез в драку с другими будущими скитальцами. История очень напоминает мою. Правда дрался я только Грромом. И то по делу. Хотя и отучился всего восемь месяцев, половину из которых даже не ходил на занятия. Очень похоже на то, что этот…Ромус сосуд. — Мы обсуждали месяц назад, что, так называемые, сосуды имеют талант во всех направлениях, — заговорил мечник Дрек Огди. — А Ромус всегда проявлял интерес только к урокам, предназначенным для убийц… — Вы правильно подметили, мастер, — Архиус повернулся к окну. — Проявлял интерес. Но это не значит, что остальные знания и умения были неподвластны ему. Возможно…кто-то помог скитальцу скрыть свои способности, зная как рьяно ректор Таарис избавлялся от таких купидонов. — Кто завербовал Ромуса? — спросил Зориан Тарагриэль. — Возможно, если мы узнаем, кем были его родители, то не ошибемся с целью, воюя завтра на рассвете. Ведь нам достаточно убить Вестника Смерти, чтобы прекратить это безумие, я прав? — Не совсем, — ректор налил в стакан воды из графина и промочил горло. — Даже если мы победим вестника, Ободор не отступит… Нам придется продолжать сражаться. Однако, без Гнева солдаты короля будут биться менее яростно. Вспомните, как нас боятся. Скитальцев. Кровожадных убийц чудовищ. Только это всегда дает нам психологическое преимущество. — Поэтому мы должны быть точно уверены в том, кто Вестник Смерти, чтобы в первую очередь убить его, — добавил Аментьен Даваэль. — А уже потом король и остальные. Старое правило. Отруби голову чудовищу и тело долго не простоит. — Вы правы… — Архиус пошел к выходу. — Отряд карателей. Отправляйтесь в Градамис, пока автостраду не перекрыли войска Ободора. Вы успеете дойти до развилки на Горных Пустошах. Оттуда в город. Лайда Грунф. Помните, что вы отвечаете за каждого скитальца. Одержимая поднялась с места и жестом показала новоиспеченным скитальцам следовать за ней. Леона посмотрела на меня. Коснулась моей руки под столом. Мы сидели рядом. Кивнула. Я прочитал в ее глазах, что все будет хорошо. Вздохнул. Кивнул в ответ. Да уж. Минус четыре скитальца. А как бы они могли помочь нам в битве. Нет. Я уверен, что Архиус просто увозит Кольцо Тьмы из Олимпуса. А не это его «нельзя терять время». Старый маг никогда не делает ничего просто так. Допускает, что завтра мы умрем. И это нехорошо. Это очень нехорошо… — Кайлан. Ты пойдешь со мной. Нам нужно в архив. Узнаем кто завербовал Ромуса и может ли он быть сосудом, как я предполагаю. Я поднялся с места. — Уважаемые, наставники, — ректор обратился к оставшимся скитальцам в кабинете. — Соберите учеников своих факультетов. Лучники, мечники, боевые маги, стрелки и алхимики. Расскажите купидонам о предстоящей битве и начините поготовку к обороне крепости. В семь вечера мы встретимся здесь и обсудим тактику. Когда уже будем точно знать на кого охотиться… Наставники одобрительно покивали в ответ. Мы с Архиусом вышли из кабинета и направились вниз по лестнице. — Впервые слышу об архиве, — начал я и мой голос разнесся эхом по лестничной площадке. — Студентам эта информация ни к чему, — ректор шел впереди меня. Он все еще был погружен в свои мысли. Мы вышли на улицу и быстрым темпом направились к разрушенному зданию библиотеки. — Информация обо мне там тоже есть? — нетерпеливо поинтересовался я. — Конечно. Там есть досье на каждого купидона… Хм. Интересно. Самое время задать вопрос, который мучает меня довольно давно. Идти будем еще какое-то время. Нужно использовать возможность узнать свое прошлое. — Кто такой Цолдэн? — спросил я. Старый маг остановился. Повернулся ко мне. Схватил за плечи. — Откуда ты знаешь это имя? — спросил он взволнованно. Так. Похоже я играю в какую-то опасную игру. Стоит ли сказать волшебнику, что сыном Цолдэна меня называл Изорбус Трехтелый? Может быть свалить на Другза? Сказать, что гном сын Цолдэна. На всякий случай. А если не окажется ничего серьёзного — признаюсь. Похоже старику для этого дня, итак, достаточно новостей. — Я говорил тебе, что был в Чертогах Вечности? — наконец открыл рот я. — Кажется, да. В том саркофаге. Да вот… Сыном Цолдэна орки называли Другза. Ты же помнишь гнома, который все время ходил со мной? Пальцы Архиуса крепче вцепились в мои плечи. — ОТКУДА ТЫ ЗНАЕШЬ ЭТО ИМЯ? ПРИЗНАВАЙСЯ! Железный и безупречно действующий Голос Внушения заставил меня сказать правду: — Я сын Цолдэна… Елки-палки. Не думал, что Архиус считает по моему лицу ложь. Кого я хотел обмануть? Ректора школы убийц чудовищ. Было глупо даже допускать эту мысль. Ладно. Тем лучше. Значит будем говорить на чистоту. Архиус отпустил меня, и не отводя взгляда достал микстуру. Выпил ее. — Присядем, — произнес он и указал на скамью. Не дождавшись ответа, старый маг занял одно из мест во внутреннем дворе крепости. Я сел рядом. Кажется, скиталец что-то знает о моем прошлом. Это одна из тайн, которая не давала мне покоя. И я почти раскрыл ее. Ну. Давай. Я хочу знать, почему ты так оберегаешь меня и позволяешь присутствовать на собраниях, на которых обычным купидонам нет места… — Я солгал тебе о многом. Даже о том, что скитальцы приходили за мной, чтобы забрать в Олимпус… — Зачем было лгать? — я прищурился. — Какой мне прок от этого? — Никакого. Просто эта ложь позволила мне скрыть от тебя правду. — Ты до сих пор говоришь загадками, Архиус. Кто такой Цолдэн и почему я впервые увидел страх в твоих глазах, когда произнес это имя? Старый маг посмотрел по сторонам, кажется, все еще раздумывая над тем, стоит ли продолжать этот разговор. — Хорошо… Видимо время пришло… Цолдэн это мой сын… Я не смог даже выразить удивления на своем лице. В голове тут же понеслась цепочка событий, которая вместо продолжения разговора заставила меня осознать, что Архиус мой дед. Вернее, дед Кайлана Роуза. А вот узнать, что я на самом деле только оболочка его внука он точно не должен. Это его убьет. Накануне важной битвы такие тайны не открывают. — Волшебники живут дольше обычных людей, — продолжил скиталец. — Таарис поставил метку на моем теле, задолго до того, как появился Олимпус… — Ничего не понимаю, — я почесал затылок. — Кроме того, что мы с тобой оказывается кровные родственники… — Хм… Ладно, — Архиус вздохнул. — К тому времени, когда произошла ядерная война купидонов было уже много. Так вышло, что мы с Сербом, которого все до сих пор называют Безумным, сидели в одной тюрьме. И познакомились при достаточно неприятных обстоятельствах. Я решил, что именно он тот эльф, который сделал из меня купидона. Поэтому я долгое время охотился за ним, вынашивая план, который помог бы мне отправить его на тот свет. — Что помешало? — нахмурился я, зная, что оба тогда выжили. — Фотография. — Фотография? — Я спланировал убить Серба Безумного ночью в его камере. Мои друзья, которые были на свободе, по доверенности продали все мое имущество и подкупили охранников. Однажды ночью я пришел в камеру эльфа, но… Но не смог убить его с одного удара. Завязалась драка. — Судя по всему…Вы оба выжили. — Дело случая. Во время драки мы сбили одну из книг, что стояла на полке Серба. Из нее выпала фотография. На фото были изображены братья-близнецы. Все трое. Архиус посмотрел на меня так, как будто новость о том, что братьев было трое, должна была сбить меня с толку. — Я знаю об этой истории больше, чем ты думаешь, — я пожал плечами. — Но вот никак не думал, что ты замешан в ней… — Если ты покопаешься, то найдешь мотив убить Таариса у каждого купидона, который был проклят с помощью Кольца Тьмы. — Месть? Значит все из-за нее? Ты был настолько зол на Таариса? Архиус нервно постучал посохом о брусчатке. — Это долгая история Кайлан… — Я хочу знать правду. Хочу знать все о моем отце и о тебе. На правах внука я же могу об этом попросить, правда? — Ну хорошо. Что ты хочешь знать?Глава 13 Досье на скитальца
Не самое подходящее время пытаться выведать все о своем прошлом. Вернее, о прошлом своего тела. Но если не сейчас, то когда? Если даже сам ректор не верит в нашу безоговорочную победу над войсками короля Ободора… Я достал карманные часы и посмотрел на время. Мурашки от страха пробежали по всему телу, когда подумал о том, что сегодня лягу спать, а уже на рассвете буду вынужден убивать людей и нелюдей. Если кто-то из них не покончит со мной прежде… Выдохнул. Чему бывать, того не миновать. Так говорят… — Значит твою метку поставил Таарис? — я оперся локтями на собственные колени и смотрел на высокую каменную стену крепости напротив. — Это он сделал тебя купидоном? — Да, — сухим голосом ответил ректор. — Мы не были знакомы прежде. Я просто попался ему под руку… В одном баре. Мы повздорили из-за какой-то глупости. Уже и не помню. Вышли на улицу и там-то он и прижег меня своим…кольцом. Архиус растер плечо на котором была его метка. — Из-за нее ты попал в тюрьму? — я указал на символ купидонов, который скрывался под его одеждой. Маг кивнул, глядя сквозь проходящих мимо студентов. — Проклятье заставило меня убить собственную жену, — сказал он. — Твою бабку, Кайлан. Когда суд вынес приговор за убийство супруги…Цолдэна в этот же день забрали в детский дом. Я думаю, именно это так сильно сказалось на его преступном будущем. Он просто оказался не способен без последствий перенести такое взросление. Подобное часто бывает. Даже очень. Архиусу тяжело вспоминать об этом. Видно не вооруженным глазом. Он постоянно прерывается, кажется, чтобы снова не переживать эту историю. Вспоминать. Но не проживать. Представить не могу насколько это тяжело. У меня никогда не было семьи, но даже я способен понять насколько это тяжело… — Хорошо… Что было дальше? — я посмотрел на старого мага. — После того, как ты узнал, что тот, за кем ты охотился не Таарис? — Я и дальше продолжал отбывать свой пожизненный срок. Даже не надеясь когда-нибудь отомстить… — Но произошла ядерная катастрофа? — перебил я старика своей догадкой. — Когда все погибли в наступившем апокалипсисе, мы с Сербом только вдвоем выжили во всей тюрьме. По понятным причинам. Радиация не нанесла нам вреда. Так нам удалось выбраться из-за решетки и через некоторое время настигнуть Таариса в катакомбах. В потайной комнате в склепе скитальцев. — Постой… Я знаю, что было дальше! — я посмотрел на артефакт, висящий на моей шее. — Кольцо показывало мне эту историю. Когда Таарис выпускал чудовищ в наш мир. Мне тогда показалось, что ему удалось убедить Серба Безумного не убивать его. — Да. Серба ему убедить удалось. Но не обозленного мужа и отца. — Ты тоже там был? Архиус кивнул. — Я такой же сосуд, как и ты, Кайлан. Навыки убийцы мне совершенно не чужды. Именно поэтому, даже со Слухом Скитальца, Таарис не догадался, что Серб пришел за ним не один. — И что ты сделал, когда первый ректор Олимпуса пощадил своего брата? — Убедил его в том, что этого делать не стоит. Я должен был отомстить за судьбу своей семьи. Любой ценой. — И он согласился… — догадался я, вспомнив останки, которые видел в той потайной комнате. — Да… — вздохнул старый маг. — Когда третий брат пришел в катакомбы, я уже отомстил эльфу, который сделал это со всеми нами. — Какая была цена? Старый маг посмотрел на меня и нахмурился. — Ты сказал, что должен был отомстить любой ценой, — пояснил я. — Какая была цена? Ведь Серб Безумный не просто так согласился убить своего брата? Сирена заревела на весь Олимпус. Наставники этим сигналом призывали купидонов на собрания факультетов. Это была довольно частая практика. Ученик каждого факультета точно знал куда идти. Вот только сейчас мало кто догадывался о новостях, которые собираются сообщить им их наставники. О том, что уже следующим утром все они станут настоящими воинами. — Я дал ему Слово Чести… — признался Архиус. — Слово Чести? Но Кодекса Скитальца еще не было в те времена… — А кто писал Кодекс Скитальца? Мы втроем. С Сербом и Одриэном. Пусть в истории и значится, что автором был только Безумный, — старый маг поиграл желваками. — Именно тогда мы поверили в эту традицию и перенесли ее на страницы свода правил для всех скитальцев. Н-да… Слово Чести — это очень серьезно. Когда мы с Другзом узнали о нем на одном из уроков, то тут же сошлись во мнении, что использовать его будет правильно только в самом крайнем случае. В случае смерти. Но лучше — никогда. Скитальцы могут давать друг другу Слово Чести. Это что-то вроде честного слова в средневековье в моем родном мире. Когда достойнейшие из достойных предпочитали лучше умереть, чем нарушить данное ими обещание. Только в этом мире, того скитальца, который не сдержал Слово Чести, с позором казнили. Обходя различные законы, позволяющие проходить Путь Очищения и участвовать в поединке. Первым делом Другз спросил тогда у библиотекаря, который преподавал нам Кодекс Скитальца, о том, зачем нужно это слово. Зачем скитальцу по собственной воле брать на себя какие-то обязательства. — Мастер Люрик рассказывал… — начал я. — Слово Чести дается в том случае, если у тебя есть просьба, но ты ничего не можешь предложить взамен. В данный момент… — Да… Это слово за время существования Олимпуса выручило ни одного скитальца на автостраде. — Монах говорил…Да. Даже самому Сербу Безумному однажды пришлось дать Слово Чести для того, чтобы спасти своему брату жизнь. Тогда ему позволили добавить в кодекс пункт, который помогает избежать Поединка Чести. Но…как можно позволить убить собственного брата? Архиус поднял на меня глаза. — Ты забываешь, что изначально он тоже пришел в катакомбы за его жизнью… Я просто оказался тем, кто говорил голосом разума. В противовес оправданиям Таариса. Ублюдка, который сделал это со всеми нами… Я дотронулся до кольца, висящего на моей шее. Гладкое. С ребристой и шероховатой поверхностью в области печати. Я чувствую в нем огромную силу. Даже не используя артефакт. — Что в итоге случилось с моим отцом? — спросил я. Архиус прикрыл глаза. — Я намеренно не искал Цолдэна. После того, как Олимпус воздвигли, завербовали первых купидонов и утвердили кодекс, нельзя было продолжать поиски. У скитальцев не может быть родных. Потому что они наша слабость… — Значит…ты так и не нашел его? — Нет, — Архиус поерзал на месте. — Он сам нашел меня… Мы замолчали. Каждый из нас знал, что произошло потом. Множество родственников будущих скитальцев убили себя, чтобы мы не испытывали привязанности. Мой отец не оказался исключением. Наверняка. А вот я похоже оказался… — Я пытался убедить Серба в том, чтобы мы сохранили жизнь Цолдэну, но он стоял на своем. В конце концов он воспользовался правом вернуть Слово Чести, которое я дал ему когда-то… Если бы я отказался, тем самым нарушив кодекс… Убили бы нас обоих. Так умер твой отец. Я сделал небольшую паузу, прежде чем задать следующий вопрос. Заметил, что во внутреннем дворе Олимпуса стало очень тихо. Так тихо тут не было никогда. Купидоны уже узнали, что на нас действительно надвигается армия Ободора и скиталец, прервавший церемонию, не солгал? — Пойдем, — Архиус встал со своего места и поправил плащ. — Остальное расскажу по пути. Если, конечно, у тебя еще остались вопросы. Конечно, остались. Но время действительно не ждет. Я поднялся и поспешил следом за магом. — Как ты узнал обо мне? — спросил я, едва поравнявшись с ректором. — Я разговаривал с Цолдэном до того, как остальные скитальцы в Олимпусе узнали о том, что нашелся мой сын. Цолдэн рассказал мне о своей семье. Об Аифне и о тебе. Да уж. Лучше не придумаешь. Найти собственного отца, рассказать о своей семье и умереть от его рук. Может быть у Цолдэна была еще какая-то причина найти своего Архиуса? — Значит…ты вскоре нашел нас и оставил часть Кольца Света моей матери? — спросил я и добавил: — Я знаю, что кольцо, которое передала в шкатулке моя мать, принадлежало отцу. — Да. Сразу после смерти Цолдэна. Но не лично. Потому что за мной могли следить. Сняв кольцо с убитого сына, я передал его Аифне. Вместе с письмом о том, кто я и как меня зовут. Также я предупредил о том, что однажды вернусь за тобой. Бедная девочка запомнила мое имя. Никогда не забуду ее лица в тот день, когда пришел в ваш дом… Пазл сложился. Не просто так я испытывал к Архиусу такие чувства. Между нами изначально ощущалась какая-то связь. И теперь я знаю какая. Он был мне родным. Что ж. Вот она и семья. Жаль только, что мои желания опять воплотились по-своему. Мечтал о семье? Получай родного деда. Мы уже проходили через мост, висящий над пропастью в разломе, когда я решил задать последний вопрос, который интересовал меня сегодня. — Откуда у Цолдэна была часть Кольца Света? Как случилось так, что у них с Сербом оказались разные части одного артефакта? — Я так и не узнал этого, — Архиус уже поднимался по лестнице, ведущей в библиотеку. — После всего, что произошло это было уже неважно. А поднимать разговор о моем сыне, значило провоцировать ректора применить Голос Внушения и заставить меня сознаться в том, что у меня остался внук. С тех пор, как я убил собственного сына и передал твоей матери послание, я забыл о вас… До последнего лета. Полезный оказался разговор. По крайней мере, теперь я знаю, что случилось с моей семьей. И только один вопрос остается открытым — как две части Кольца Света оказались у Серба Безумного и моего отца. Наверняка, за этим простым любопытством кроется какая-то тайна. И я узнаю ее. Только как? И когда? — Разве в библиотеку заходить можно? — поинтересовался я, остановившись за спиной Архиуса, который уже ковырялся ключом в замочной скважине. Выглядело это довольно забавно. Справа от нас это здание расколото на две части, где все внутренности видно словно смотришь на вспоротое брюхо зайца, а мы пытаемся подобрать ключ к замку, чтобы войти как полагается. — Библиотека закрыта с тех пор, как это случилось… — пробубнил Архиус себе под нос. У него наконец получилось открыть дверь. Она лениво заскрипела. Мы вошли внутрь. Книги разбросаны по полу, несколько шкафов упали во время землетрясения и похоронили под собой еще килограммы книг. Смотрю направо. Вижу вторую часть библиотеки. Там. На другой стороне. Только сейчас до нее не добраться. Расщелина, которая взяла свое начало отсюда, пусть и небольшая в этой части Олимпуса, но достаточная для того, чтобы лишний раз не рисковать, прыгая через нее. Кодекс скитальца, лежащий на пьедестале, остался на той стороне. Посетители в библиотеке, конечно, были. Но, видимо, побывав здесь они единогласно решили отложить ремонт до каникул. А еще лучше было бы нанять кого-то, чтобы прибрать здесь. — Нам нужно туда, — Архиус указал на дверь, из которой вышел монах, когда мы впервые были здесь с Другзом. Я, аккуратно ступая, и стараясь не задевать старых фолиантов, прошел к задней части библиотеки. И правда. На железной двери висит табличка «Архив». Только эта дверь сейчас светиться голубым оттенком. Словно на ней лежит щит. Маг обхватил металлическую ручку своей ладонью и что-то прошептал себе под нос. Словно сказал пароль, который снял магию. Свечение исчезло. Тогда Архиус вновь достал связку ключей и принялся перебирать их, выискивая нужный. Нашел. Дверь открыта. Мы вошли внутрь. Темно. Электричество тут так и не восстановили. — Робин, — голос старика, взывающий к демону, послышался из темноты. — Создай светоч. Теперь лучше. Пока справимся одним. Не хочу попусту расходовать силы. Микстура с собой только одна. От землетрясения, которое предшествовало появлению разлома, почти все папки повалились на пол. Разбитые мониторы мешают двигаться быстрее. Да еще и постоянный страх от того, что заденешь что-то и вся конструкция из наваленных друг на друга стеллажей рухнет на тебя. Нужно быть крайне осторожным. — Все перемешалось… — с негодованием произнес Архиус. — Ищи досье Ромуса в той стороне, я поищу тут. Сколько теперь времени мы здесь проторчим… Старый маг продолжал еще что-то бурчать себе под нос, когда я призвал Зевса и пошел искать нужные мне документы. Теперь мой светоч освещал мне путь. Значит утром намечается заварушка? Спросил гремлин, смотря на меня, стоящего на коленях и перебирающего бумаги. — Мало нам точно не покажется… Я вытащил досье из кучи. Совершенно случайно. Так, как обычно тянул лотерейный билет в «русское лото», покупая его на новый год и надеясь получить легких денег на старости лет. Папка вся покрыта слоем пыли. Сдул. В свете моего магического фонаря пыль принялась опускаться на другие документы. Открыл. С фотографии на меня смотрит орк. Фото старое. Черно-белое. Нет, просто выцветшее. Сразу не заметил. Рядом с изображением нелюдя имя. Ггорох Ларс. Факультет алхимии. В досье нет ни даты рождения, ни места, ни всего остального, что обычно принято заносить в подобные документы. Информация заполнена абзацами и от руки.Ггорох Ларс. Зачислен на факультет алхимиков в две тысячи восьмидесятом году. На вступительном экзамене проявил себя в испытании отлично. Определил все ароматы без единой ошибки и очень быстро….Так. На это у меня времени нет. Пролистаю в конец. Вот.
Имя вербовщика: Разус Огрхорский. Имя наставника и заполнившего анкету: мастер Ллойд.Надо же. Мой бывший наставник и в документах подписывался мастером. Я принялся перебирать папки одну за другой, пытаясь найти имя Ромуса. Тут были орки, эльфы, гномы, люди. Нередко попадались папки, в которых значилась одна и та же дата поступления. Внутри была информация о том, при каких обстоятельствах был обнаружен купидон, какими навыками обладает, как проявил себя во время учебы и даже испытание, которое проходил тот или иной выпускник было указано в досье. Признаться честно, я пока не встретил никого, кто бы провалил Испытание Веры, как сделал это я. Но и времена тут были совсем другие. Моя вера в кодекс была непоколебима, пока мне не пришлось уйти из Олимпуса. Раньше времени. — Тут ничего нет! — крикнул я Архиусу и поднялся с колен. — Я пошел дальше. Старик ничего не ответил. Может быть не слышал. А может быть считал, что отвечать на это мое заявление не нужно. Хотя, в общем-то, так наверно оно и есть. Я прошел мимо еще нескольких поваленных стеллажей и принялся изучать досье купидонов дальше. Олиэн Клайд, Торотриен Эннис, Зенмиен Гладир… Елки-палки… Телохранителя короля среди этих купидонов можно искать бесконечно. Несколько часов я ползал по заваленному папками полу. Даже досье Другза уже нашел за это время. А вот нанесенного на бумагу прошлого Ромуса нигде нет. — Может быть он выкрал свое досье из архива? — предположил я, бросив взгляд в ту сторону, в которой мелькал светоч Архиуса. — Невозможно, — низкий голос волшебника донесся до меня. — На архив всегда наложена магическая печать. Только библиотекарь знает ее. Если бы он не сообщил мне слова заклинания, мы бы никогда не попали внутрь. — А вы не пробовали сортировать все эти папки…по алфавиту? — скрепя зубами спросил я и откинул в сторону очередное досье какой-то эльфийки. — Сортировка есть. До катастрофы все лежало на своих местах. Просто досье каждого купидона могло быть разложено по фамилии, а могло по имени вербовщика и даже по факультету и имени, заполнившего анкету. Как только скиталец заканчивал Олимпус, его папку, например, переставляли на полку с сортировкой по именам. До этого он лежал в факультетах. Понимаешь? — Понимаю, понимаю! — бросил я и обреченно навалился спиной на стеллаж, который один из немногих устоял на своем месте во время землетрясения. Совершенно случайно мой взгляд упал на папку, лежащую рядом. Без особой надежды я завел указательный палец по титульный лист и откинул его в сторону.
Ромус Золд.Я воодушевленно схватил документы и встал на ноги. Стряхнул с досье пыль, все еще не веря собственным глазам. Эльф смотрит на меня с фотографии диким взглядом. Черные волосы у него на голове только с одной стороны… Я поморщился. Вид жуткий. Давай же прочитаем кто там тебя завербовал…
Завербован в 2134 году. Отлично показал себя на вступительном экзамене. Испытание убийц выполнил, не издав не единого звука…Так. Это нам не нужно. Тут все про учебу, про заклинания, про плохое поведение. Да уж. Информации в этой папке больше, чем в любой другой раза в три. Даже страницу придется перевернуть… Я перевернул лист. То, что я увидел дальше, заставило меня почувствовать жажду, которая уже давно появилась от использования магии света. Ошарашенный увиденным я поднес флакон с микстурой к губам, зубами вытащил пробку и выпил. — Архиус! — наконец смог окликнуть я ректора. — Я нашел досье! Торопливый и грузные шаги приближали ко мне старого скитальца. Он вынырнул из-за стеллажа, за которым стоял я. — Что там? — спросил Архиус, глядя на меня встревоженным взглядом. — Похоже Серб Безумный тоже кое-что скрыл от тебя… — Что? — Архиус выхватил папку у меня из рук и его взгляд забегал по странице.
Глава 14 Семь сердцебиений
Внук настоящего Таариса. Первого обладателя Кольца Тьмы. Вот кто есть Ромус. И Серб Безумный знал это. Он лично завербовал мальчика, когда у того проснулась жажда. И скрыл правду от всех. Просто потому, что фактически не нарушал кодекс. Родственников нынешнего телохранителя короля уже не было в живых к тому времени. А значит, эльф был самым обычным купидоном, которому нужно было пройти обучение в Олимпусе и стать скитальцем. Я стою на стене крепости, которую мы готовимся защищать и смотрю вдаль. Солнце только-только показалось из-за горизонта. Но еще темно. Армия, которая движется по автостраде в сторону Олимпуса тысячами огней освещает себе путь. Еще полчаса и факелы вместе с фонарями, которые они используют не понадобятся. Они смогут освободить руки и взять в них оружие. — Как они будут атаковать? — спросил я. Архиус задумчиво глядел на приближающуюся армию и вынашивал очередной план в своей голове. Минувшим вечером меня не позвали на военный совет. Поэтому я был таким же солдатом, как и остальные купидоны, собравшиеся на стенах и во внутреннем дворе. Ждал приказа. Но не знал тактики нашего боя. — В Олимпус два входа. И даже если мы уничтожим все мосты, они найдут способ добраться до ворот, — ответил, наконец, ректор. Я вообще зря надеялся на сон этой ночью. С той самой минуты, когда закончился совет ни один купидон в Олимпусе не сомкнул глаз. Мы ставили ловушки, готовили снаряжение, чистили мечи. Каждому было чем заняться. Большинство купидонов до сих пор носилось туда-сюда, пытаясь вовремя завершить подготовку. — Будем встречать врага в крепости? — я развернулся и посмотрел на то, что происходит во внутреннем дворе. К бою готовился отряд мечников. Дрек Огди произносил какую-то речь, пытаясь поднять боевой дух купидонов, которые, если выживут, то, судя по всему, заблаговременно станут скитальцами. — Я надеюсь, нам не придется драться… — вдруг ответил Архиус. Я посмотрел на старого мага и нахмурил брови. — Не придется? Стрелки на стенах, говорят об обратном… — Я пока еще только надеюсь… Мне нужно твое кольцо. Дай мне его, — Архиус наконец-то посмотрел на меня. — Кольцо? Зачем? — удивился я и сжал кулак крепче. Артефакт уже надет на один из моих пальцев. Сегодня любые способы сгодятся. — Я хочу предложить сделку завоевателям… — Сделку? Их светящиеся глаза видны отсюда, Архиус! Что ты можешь предложить Вестнику Смерти? Он пришел взять свое и не уйдет, пока… — тут до меня начало доходить что задумал волшебник. — Постой-ка. Ты хочешь отдать ему Кольцо Света? — Я хочу поставить его на кон, — спокойно ответил скиталец. — Ни к чему сегодня умирать купидонам. Мы сразимся с тварью. Один на один. И если чужак выиграет, то заберет один из двух артефактов, который способен отправить его душу обратно в бездну. А если выиграем мы, то на одного Вестника Смерти в нашем мире станет меньше… Вот и ответ. Вот почему Архиус отправил Лайду Грунф и весь ее отряд из Олимпуса. Не удивлюсь, что ректор приказал всем наставникам отступить, в случае его поражения… Но, кажется, это лучше, чем биться с этой армией. Я еще раз посмотрел на разбитую дорогу, по которой двигались воины короля. Вслед за пехотой, едет военная техника, дальше кавалерия, осадные машины… Яростные возгласы воинов, жаждущих крови вместе с утренним ветром доносятся до нас. Я посмотрел направо. Стоит купидон. Стрелок. Эльф. Он совсем ребенок. Его пальцы дрожат. Елки-палки… Может быть план Архиуса не так уж и плох? Если скиталец стоит двадцати воинов, то необученного купидона вряд ли хватит и на одного. Большинство защищающих сегодня Олимпус людей и нелюдей совсем зеленые… — Кольцо, Кайлан, — Архиус протянул ладонь. Я уже обхватил артефакт большим и указательным пальцем другой руки. Собирался стянуть и передать его ректору, как вдруг передумал. Вернее, решил добавить в план волшебника свое условие. — Я пойду с тобой, — неожиданно для старика сказал я. — Нет! — мгновенно отреагировал он и стукнул посохом по полу. — Ты останешься здесь. Точка. Давай кольцо. — Я пойду рядом с тобой или следом. Незаметно. Выбирай, — я решительно посмотрел на Архиуса. Да, если он откажется, ничто не помешает мне все равно пойти за ним. Даже, если бы он ехал по непроглядному лесу. Зрение Следопыта, бесшумное передвижение… А алхимический дымный снаряд, который нас научили готовить совсем недавно, скрыл бы от всех остальных в Олимпусе мой побег. Согласен. Сбежать было бы не совсем патриотично, но и остаться здесь и не знать, чем закончатся переговоры, а быть может и бой, куда хуже. Архиус поджал губы и зло посмотрел на меня. Я выдерживал этот взгляд. Я уже однажды умирал. И если мне суждено сделать это снова, то какая разница, раньше или позже? — Хорошо, — недовольно выдохнул он и снова протянул руку. — Давай кольцо. — Пусть перстень побудет у меня, — ответил я. — Хочу быть уверен, что окажусь на переговорах. Маг недовольно мотнул головой и зашел в башню, внутри которой находится лестница, ведущая вниз. Я пошел следом. Без приглашения. Все понимаю. Сейчас дед Кайлана Роуза переступает через себя. Ждать от него приглашения будет лишним. Мы спустились во внутренний двор. Путь до конюшен лежит почти через весь Олимпус. Пока мы идем армия короля как раз подступит к стенам крепости. Грохот. Металл ударился о камень. Я повернул голову. Выпавший из рук купидона-мечника клинок еще несколько мгновений продолжал звенеть на всю округу. — Держи меч крепче, купидон! — взвыл Дрек Огди. — Если в бою ты потеряешь оружие, то потеряешь жизнь! Ученик наклонился и поднял свой меч. Коротко покивал. Снова встал в стойку и принялся повторять движения за своим наставником. — Нет у нас шансов на победу, Архиус… — посетовал я, отведя взгляд от неуклюжего первокурсника. — Шанс на победу есть всегда, — ответил непробиваемый маг. — Хотя бы один отряд опытных скитальцев и тогда бы появилась крохотная надежда отстоять Олимпус… Но первокурсники и второкурсники… Они просто не справляются с давлением, под которым оказались. Ректор не ответил. Он оставил моих тараканов грызть друг друга в замкнутом пространстве моей головы. Впервые осознаю, что купидоны, прямо сейчас, находятся на грани вымирания. Исход поединка Архиуса с Вестником Смерти или исход битвы, которая будет ожидать нас в случае поражения мага… Именно он определит, будет ли все живое на планете продолжать существовать и сопротивляться. Или чужаки сделают еще один уверенный шаг к победе. Мы дошли до следующей части Олимпуса. Тут отряд боевых магов. Одни орудуют своими посохами словно обычными длинными палками, с каждым ударом выдавливая из своих легких короткие возгласы, другие машут мечами и копьями. У каждого на поясе висит волшебная палочка. Трудно не заметить, что на этом факультете больше девчонок. Даже по этим выкрикам. Их нужно пускать в бой последними. Это же женщины. Или на войне все способы хороши? Мы прошли дальше. Преодолели разлом. Теперь на мосту никто из купидонов не веселится, совершая прыжок в бездну, тем самым просто так рискуя своей жизнью. Отряд алхимиков под командованием нового наставника собрался за зданием разрушенной библиотеки. Кто с арбалетом, кто с мечом, кто с кинжалом. Но главное оружие алхимиков висит на одежде каждого купидона. Бомбы, масла и другие зелья, которые мы готовили всю ночь по заранее продуманным рецептам. Я тоже готовил. Хотя по приказу ректора школы у меня была возможность выбрать любой отряд, вместе с которым я буду сражаться. Я выбрал родной. Алхимиков. Все мои зелья и бомбы остались на стене. Там, где и будут отбиваться алхимики в случае боя. Я вспомнил Другза с его сундуком и воспользовался этой идеей. Даже хорошо. Не представляю как бы сейчас поехал с Архиусом, если бы был со всех сторон завешен различными зельями и бомбами. Наконец мы подошли к двум привязанным лошадям. Именно лошади, а не дройлеры, на которых обычно предпочитают путешествовать скитальцы. Сели верхом. — Бьярни. Где он будет? — спросил я, бросив взгляд в сторону загона для чудовищ. — Кто? — Архиус пришпорил коня и тронулся с места. — Монстр, которого я приручил, — я послал своего коня следом. — Кроме меня и мастера Тарагриэля никто в Олимпусе не успел приручить своего монстра? — Наставники успели. Я тоже. Все питомцы скоро будут во внутреннем дворе. В клетках. Их нужно будет освободить в случае, если солдаты короля все же прорвутся в Олимпус. Я кивнул и больше не произнес ни слова. Не до разговоров. Чем ближе момент истины, тем более волнительно мне становится. Да и думать, кажется, больше ни о чем не могу, кроме битвы. Как только мы выехали из ворот, прямо перед собой, в паре километров, я увидел полосу из серебряных доспехов. Это орки. Пехота. Именно они первыми атакуют крепость. После того, как начнется обстрел из тех катапульт, которые уже устанавливают воины Емии. В нескольких местах уже горят костры. Олимпус будут обстреливать горящими стрелами. Скорее всего снаряды в катапульты будут класть тоже объятые пламенем. То, что было в Олимпусе несколько месяцев назад, покажется всем нам легкой прогулкой в сравнении с тем, что произойдет, если войска Ободора все-таки обрушат свою силу на наш дом… Звучит горн. Это разведчики увидели нас с Архиусом и предупреждают главнокомандующего о приближении врага. Предупредительный выстрел. Небольшое облако пыли поднялось из-под копыт моей лошади. У Ободора есть огнестрельное оружие? Проклятье! И много? — Они хотят, чтобы мы остановились, — Архиус дернул за поводья и заставил своего коня топтаться на одном месте. Я последовал его примеру. Посмотрел на кольцо. Все тело пробрала дрожь. — Идут, — старый маг обратил мое внимание на конвой, выезжающий из-за спин воинов-нелюдей. — Давай кольцо. Два всадника на дройлерах уже скакали в нашу сторону, когда я передал артефакт волшебнику, а он убрал его в карман своего плаща. Рядом со всадниками бежали орки. Их глаза ярко светились синим. — Хорошо… — прошептал Архиус. — Помни. Говорить буду я. Всегда. Ты просто наблюдаешь и в случае, если мне не суждено вернуться в крепость, активируешь щит и бежишь обратно. — А что дальше? — Дальше сообщи обо всем что со мной произошло Разусу Огрхорскому. И просто следуй его дальнейшим указаниям. Он будет командовать купидонами в случае моей гибели. Орку? Аментьен Даваэль. Вот кто должен занять место Архиуса. Что они обсуждали на вчерашнем военном совете? Ладно, сейчас это неважно. Доверюсь опыту скитальцев. — Но ведь ты не умрешь сейчас? — спросил я, надеясь на то, что у старого мага все-таки есть план. Архиус посмотрел на меня. — Только если это будет необходимо, — ответил он. Солнце уже встало, но скрывшись за большую серую тучу, не мешало видеть конвой, движущийся на нас с востока. Я призвал Зевса и на всякий случай активировал щит. Выпил микстуру. Чем ближе подходят одержимые Гневом, тем тревожнее мне становиться. Я просто не знаю, чего от них ожидать. Как с бешеными собаками, которые могут укусить в любой момент. — Кажется это…король Ободор? — спросил я. — Это он, — подтвердил мою догадку старый маг. Как только всадники подъехали ближе, я тут же узнал второго. Скиталец с фотографии, которую я видел в досье. Ромус. А вот первый точно король. Это видно по висящему брюху. Ну и по короне на его голове. У всех глаза светятся гневом. Елки-палки… Почему мне кажется, что разговора не получится? — Ваше Величество… — Архиус склонил голову, как только король со своей свитой подъехал ближе и остановился. — Ваше Величество? — Ободор сплюнул в сторону. — Ты на грани смерти. Можешь не пытаться сохранить лицо. Мы оба знаем, что ты бы с удовольствием вспорол мне брюхо, словно жирному кабану. Если бы только не знал, что сразу после этого и сам отправишься на тот свет. Король противно ухмыльнулся инервно дернул дройлера под собой, чтобы тот не переминался с ноги на ногу. — Что наплел тебе Вестник Смерти, Ободор? — Архиус бросил короткий взгляд на Ромуса. — Ведь только твой гнев заставил тебя привести свою армию в Олимпус. — Вестник Смерти? Что за бред ты несешь, старик? — Ободор, все еще сверкая своими синими глазами поморщился. — Но в одном ты прав. Именно гнев привел меня сюда. Ты забрал скитальцев из моей армии! Заставил их предать своего короля! И…можешь не оправдываться. Я знаю, что это ты приказал им дезертировать! Кажется одержимые не видят, что они одержимы. Гнев управляет их сознанием, а они даже не понимают, что происходит. Это еще страшнее, чем жажда, которая убила многих купидонов в новогоднюю ночь. Бьющихся в ярости воинов мало что может остановить… Я бросил взгляд на телохранителя короля. Ромус скалится. Да. В него точно вселился вестник. — Я просил тебя по-хорошему, Архиус. Отдать мне купидонов. Ты воспротивился и теперь я убью всех этих выродков! — свирепел король, указывая в сторону Олимпуса. — Сотру эту погань с лица земли, а тебя заставлю смотреть как они захлебываются собственной кровью! — Прежде, чем ты сделаешь это, — волшебник спокойным тоном перебил короля, глаза которого от злости пучились так, словно собирались выпрыгнуть из орбит. — Прежде чем мы вступим в схватку я хочу предложить сделку. — Я не за сделкой пришел сюда! — взвыл король. — Сделка не к тебе, а к нему, — Архиус повернул голову к Ромусу. — Мы оба знаем кто ты такой. И зачем пришел за скитальцами. Ромус нахмурился, но до сих пор не произнёс ни слова. — Что он пытается сказать, Ромус? — свирепел король с каждым словом. — Разум старика совсем ослаб! Телохранитель продолжал молчать. Ждал, когда Архиус сделает предложение. А еще лучше, если начнет молить о пощаде. — Кольцо Света, — ректор достал артефакт из кармана. — Ты же за ним пришел? Он поднял перстень перед собой. Лучи, только что выглянувшего из-за тучи солнца заставили предмет ярко заблестеть. Затем солнце снова спряталось. Как по команде. Выражение лица вестника поменялось. Он явно заинтригован предложением, которое старый маг приготовил для него. — Ведь ни один скиталец не сможет причинить тебе вреда без этого кольца, верно? — продолжал Архиус. Возможно, Вестник Смерти и не знает, что причиной гибели его собрата, Голода, послужило подобное кольцо… Или знает? Но интерес в его глазах, по крайней мере, неподдельный. — О чем вы говорите, чертовы выродки?! — Ободор повернулся к своему телохранителю. — ЗАТКНИСЬ! — железным голосом приказал скиталец, чьим телом управлял чужак. Наконец-то проявил себя. Король замолчал. Орки, стоящие рядом, защищали отнюдь не владыку Емии. Они неподвижно продолжали нести свой пост, готовые в любой момент наброситься на нас, оберегая Вестника Смерти. — Говори! — приказал, Ромус. — Что ты хочешь получить взамен? — Поединок. — Поединок? — рассмеялся чужак. — Ты хочешь биться со мной? Ты? Смертный? — Ты либо заберешь кольцо и получишь то, зачем пришел, либо я отправлю тебя обратно в бездну… Все или ничего. Ромус бросил взгляд на стены Олимпуса. Я оглянулся и посмотрел туда же. Лучники облепили ограду, словно стая ворон ветки дерева. Они готовы начать стрелять в любой момент. — Ты же пришел сюда за артефактом? — продолжал убеждать вестника Архиус. — Просто забери его. — Что мне мешает перебить вас всех, а затем забрать кольцо? — Ты уже догадался, что каждый скиталец за стенами, на которые ты смотришь знает за кем нужно охотиться в первую очередь? Вестник поменялся в лице. Легкомысленность ушла с него, а ее место заняла озабоченность. Старый маг продолжил: — Сейчас я предлагаю тебе сразиться. Один на один. Шансов выжить в таком поединке у тебя больше. Вестник Смерти согласится. Это точно. Только зачем Архиус так рискует? Чтобы сохранить жизни тех, кто может погибнуть в битве, пока клинок одного из нас не настигнет Ромуса? Логично. Чем больше скитальцев выживет, тем больше шансов остановить остальных чужаков. Но что, если Архиус проиграет? Тогда мы потеряем все шансы на победу. Разве ставки не слишком высоки? На что рассчитывает старый маг? Неужели у него есть еще какой-то план? — Я согласен, — телохранитель ухмыльнулся. — Надеюсь ты более достойный противник, чем те, которых я встречал прежде… Одержимый скиталец спустился с дройлера и снял плащ. Повесил его на своего скакуна. — В нашем мире нет никого сильнее скитальцев, — процедил я, совсем позабыв о просьбе Архиуса молчать. Ромус оскалил свои неровные зубы. — А кто говорил про ваш мир? Архиус бросил на меня встревоженный взгляд. Теперь ясно, что наш мир не единственный, который очистили Вестники Смерти. И раз тени пришли сюда, значит…Никто до сих пор не выживал после встречи с ними. — И вот еще что, — продолжил Ромус. — Мне очень понравилась одна ваша способность. Кажется, она называется Слух Скитальца? Такое себе название, но я не об этом… Я не понимаю, о чем говорит вестник? Смотрю на Архиуса. Тот меняется в лице. — Мне очень понравилось слышать эти сердцебиения вокруг… Вестник Смерти оглядывается и смотрит на орков, которые стоят возле замолчавшего короля. — Я посчитал своих, — продолжает он. — Вместе с этим зазнавшимся жирдяем и вами, я насчитал всего семь. Я активирую Слух Скитальца и начинаю слушать. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. А это что? Частое. То появляется, то прерывается. Смотрю на Архиуса. Ромус, достает один из двух кинжалов из-за спины и ловко крутит клинок в руке. — Но периодически этот сладкий стук сердец, который я так жажду наконец прервать…Вдруг стало перебивать еще одно сердцебиение. Лишнее… — убийца медленно ступает по едва показавшейся траве. — А потом я применил Зрение Следопыта и обнаружил кое-что странное… Клинок все также беззаботно вертится в руке Вестника Смерти. Внезапно срывается и вонзается в землю. Я опускаю взгляд. Кровь, кажется, из неоткуда вытекает и растекается по земле. В следующий момент маскировка спадает, и я вижу Зориана Тарагриэля. Пронзенного клинком Ромуса. Он отхаркивает и совершает последний вздох. Его взгляд так и застывает, с ужасом смотря на ректора школы. Я перевожу свои удивлённые глаза на Архиуса. Он медленно и разочарованно моргает. Это и был его план? Если так, то он не сработал.Глава 15 Испытание гневом
— Слезай с лошади скиталец, — Ромус подошел к телу Зориана Тарагриэля и с усилием выдернул клинок из его спины. Архиус тяжело вздохнул и спустился с коня. Снял с лошади свой посох. Стукнул ей по бедру, и та ускакала подальше от будущего места поединка. Я не мог отвести озабоченный взгляд от старого мага. Неужели это и был план? Подкрасться к другому скитальцу и незаметно прикончить его? А как же те способности, которыми стал обладать вестник едва завладев телом Ромуса? Да, убийцы могут скрывать свое сердцебиение, но что-то помешало такому опытному наставнику, как Зориан Тарагриэль сделать это. А еще одна плохая новость заключается в том, что скитальцев, защищающих Олимпус, стало на одного меньше. Не говоря уже о том, что отряд убийц остался без командира. И, кстати, где этот отряд? Я не видел его в крепости, когда мы уходили… — Да, я прекрасно знаю, что сердцебиение можно скрыть от слуха скитальца, — Ромус достал из-за спины второй кинжал. Теперь он направлял на Архиуса два острия. — Но также я знаю, что убийцы дышат одним воздухом со всеми остальными… Старый маг что-то шепнул себе под нос и его тело объял щит. Робин, гремлин волшебника, уже здесь. — Скиталец оказался тут без моего ведома, — произнес наконец ректор, выставляя посох перед собой. — Вполне может быть… — ухмыльнулся Вестник Смерти. — Хорошо, что я, на всякий случай, приказал разжечь ветки Одиннадцатилистника по всему лагерю. Насколько мне подсказывает память этого тела, одного вдоха достаточно, чтобы легкие захотели избавиться от этого едкого дыма? Но не сразу. Я все понял. Понял, почему Зориан Тарагриэль был обнаружен. Кашель, который он пытался сдержать выдал его. Заставил спокойное сердце биться сильнее. Проклятье! Только вот почему… Почему я не кашляю? Я вдохнул полной грудью и попытался прочувствовать весь букет, который есть в воздухе на этом самом месте. Сейчас… Да… Я чувствую очень слабый запах Одиннадцатилистника. Но эта концентрация не способна вызвать такую реакцию… — И как ты заметил, маг… — продолжил Ромус. Он сделал резкий выпад. Как будто просто хотел напугать мага. Когда Архиус не пошевелился, Вестник Смерти вновь противно улыбнулся. — Как ты заметил, вокруг нет ни одного горящего растения… — он провел одним лезвием кинжала по другому, издав лязг, который тут же разнесся по округе. — А это значит только одно… Убийца приполз из моего лагеря… Я открываю микстуру и выпиваю. Применяю Слух Скитальца. Напрягаюсь, чтобы сделать его острее. Еще. Теперь количество сердцебиений увеличивается. Пью еще одну дозу. — Помоги мне, Зевс! — шепчу гремлину и прислушиваюсь. Среди тысяч перебивающих друг друга сердцебиений теперь могу расслышать слабый кашель. Кажется…у меня получается настроится на другую звуковую волну? Самому? В Олимпусе купидоны учатся этому только на втором курсе… Продолжаю слушать. Постепенно сердцебиения уходят на задний план, и я слышу слабые покашливания. Выстрел! Всхлип. Кашель. Удар. Всхлип. Кашель. Предсмертное захлёбывание…Собственной кровью? Я перевожу взгляд на Архиуса. Он в отчаянье набрасывается на убийцу и начинается бой. Вот каким был настоящий план Архиуса! Старый маг хотел устроить диверсию. Сломать осадные орудия или убить как можно больше воинов короля. Но, зная старого мага, все же предположу, что он хотел сохранить больше жизней. Однако Вестник Смерти оказался хитрее. Или… Зориан Тарагриэль вообще был частью плана? Или он оказался здесь по собственной инициативе и все испортил? Ромус подставил лезвия своих клинков под удар Архиуса сверху. Зажал посох и приблизился своим лицом к лицу мага. — Ты хотел обмануть меня, скиталец, — процедил он. — Я прощу тебе это. Потому что ты все равно умрешь. Как и те, кто дохнет сейчас там! Архиус использовал кинетический удар и отбросил убийцу назад. Того оттолкнуло так далеко, что он сбил с ног одного из орков, стоящих позади. Кольцо? Это благодаря ему теперь старый маг еще сильнее? Убийца поднялся на ноги и нервно встряхнул головой. От злости приставил оба лезвия к горлу лежащего орка и резко дернул, отрубив тому голову. Свирепо заорал и двинулся на ректора Олимпуса. Я крепко сжимал поводья в своих ладонях, чтобы не броситься на помощь Архиусу. Если сделаю это, Вестник Смерти может больше не согласиться играть по нашим правилам. Сейчас, по крайней мере, у нас есть шанс. Есть шанс убить его и отделаться малой кровью. К тому же, Архиус выглядит довольно уверенно. Несмотря на то, что в это самое время, всех купидонов хладнокровно казнят в тылу врага. Ромус в прыжке оторвался от земли и теперь летел на волшебника. Тот применил какое-то заклинание, но похоже оно не сработало. В следующий момент убийца сбил Архиуса с ног и со всех сил вонзил свои клинки, упавшему противнику в грудь. Щит остановил. Который уже начинает мерцать. Я бросил взгляд на замерших орков и короля. Ясно. Волшебник применил окаменение, только оно не подействовало на Вестника Смерти. Интересно, почему? Посох Архиуса лежал рядом, когда он, схватив руки убийцы, пытался сдержать их от того, чтобы быть пронзенным острыми клинками. Получилось отстранить лезвия от горла. Но на этом все. Теперь долгая и упорная борьба. Сил у Ромуса явно больше. С каждым мгновением острия кинжалов возвращаются обратно. Все ближе и ближе к шее мага. Я заерзал на своем месте. Может спасти Архиуса и сбежать обратно в крепость? Будем сражаться. Сейчас мне уже не кажется, что старик победит… Вены проступили на лице волшебника. Оно стало бледным. Это жажда. Но откуда? Почему Кольцо Света не действует? С ним не должно быть таких последствий! Н-да… Окаменение отняло много сил, а выпить микстуру у старого мага не было возможности. Еще немного и он потеряет контроль над собственным разумом. Голодного зверя убить будет гораздо проще… Неужели это конец? Кинжалы тянуться к горлу мага. Ближе. Еще ближе. От прикосновения щит начитает мерцать. Краснеет. Еще сильнее. Вот-вот треснет. Нужно что-то предпринять… — Смотри на меня старик, — шипит Ромус, надавливая все сильнее. — Сейчас я убью тебя, заберу кольцо и наконец заставлю тех, кто прячется за стенами крепости изнемогать он пожирающей изнутри ярости! Сирены громче завыли из-за стен Олимпуса. Надеюсь, без причины… — Потом купидоны перебьют друг друга… — продолжал убийца. — А когда останется последний…Я приду, и убью его лично! Видно, как жажда все сильнее завладевает телом Архиуса. Руки, которыми он сдерживает клинки начинают дрожать. Но он делает усилие, чтобы подальше от себя убрать кинжалы, затем резко отпускает их и одновременно уклоняется в сторону. Клинки Ромуса вонзаются в землю. Старый маг пользуется моментом и локтем бьет противнику в лицо. Раздается хруст. Сломал скуловую кость? В следующий момент вижу, как Кольцо Света мелькает в свободной руке Архиуса. Воспользовавшись моментом, он надевает его на палец. Жажда мгновенно проходит и скиталец, за которого я болею, кинетическим взрывом подкидывает противника на несколько метров вверх. Тут же совершает несколько кувырков в сторону и когда Ромус ударяется о землю, Архиус уже поднимается на ноги в нескольких метрах от него. Елки-палки! Почему он сразу не надел кольцо? Заставил понервничать. Теперь его рука чернеет. Сразу видно, что в дело пошла темная магия… С этого момента точно кто-то из бьющихся скитальцев должен отдать свою душу. Возможно, Архиус все-таки держал в голове тот вариант, что в этой схватке не умрет никто? Что ж. Теперь такого варианта не осталось. Сейчас все силы есть у старого мага на то, чтобы победить Гнев. Посмотрим на что способен волшебник… Маг и убийца идут по кругу против часовой стрелки. Никто не нападает. Каждый из них ждет, когда это сделает другой. — А колечко-то может… — Ромус широко улыбается. — Вы даже представления не имеете об истинной силе перстня. А если бы знали… Архиус резко бьет посохом по земле и Вестник Смерти оказывается в ловушке из огня. Пламя, вырвавшееся из самых недр земли, поднимается высоко в небо и лишь щит убийцы спасает его. Ромус выпрыгивает из огненного столба, весь светясь красным треснутым щитом, но зависает в воздухе. В недоумении озирается. Поднимает глаза, наполненные тьмой, на Архиуса. Маг стоит с открытой в его сторону ладонью. Ректор протягивает другую руку в мою сторону. — Меч! — кричит он. Я достаю клинок из ножен, и он тут же вырывается из моей ладони и влетает в ладонь старого мага. Левой рукой ректор делает резкое движение на себя, и тело Ромуса со всей скоростью летит на направленное на него острие меча. В последний момент. Перед тем, как убийца напоролся на клинок, тень успевает вырваться из груди сосуда и визжа на весь пустырь зависает в воздухе. Снова красные глаза. Последнее, что я вижу, это как Архиус пронзает Ромуса насквозь, а Вестник Смерти срывается с места и летит в мою сторону. Тьма застилает глаза. Мое сознание, сидящее в теле Кайлана Роуза, как будто резко заснуло. Но я продолжаю слышать звуки. — Неплохо! Очень неплохо старик! — я узнаю свой собственный голос, но не в силах больше управлять им. Ни тело, ни язык, ни зрение. Ничего больше неподвластно мне! Чужак использовал другой сосуд. Мое тело. И теперь переворачивает ход боя с ног на голову. И…неужели сегодня кто-то из нас умрет? Я или Архиус… — Освободи его тело! — шипит голос ректора. — Освободить тело? — ерничает вестник. — К чему же? Ведь прямо сейчас мы с тобой можем разыграть самый трагичный момент в истории вашего захудалого мирка. Ох! Сколько в этой голове информации! Ты даже не представляешь…дедушка. Кажется я слышу, как Архиус скрепит зубами. Знаю, что убить меня ради всех остальных он сможет. Только вот медлит. С силой кольца он сделает это легко. Из вооружения у Вестника Смерти остался только обрез и кинжал. На одних микстурах тело Кайлана Роуза долго не продержится в таком поединке. — Я готов поменять условия, — старый маг тяжело дышит. — Отпусти мальчика и позволю тебе выжить. Сейчас. — Выжить? Мне? — усмехается Гнев. — Я полагаю, ты не понимаешь, зачем я пришел в этот мир. И явно не для того, чтобы бежать. Ну, давай. Убей своего внука! Тишина. Что-то происходит? Или они опять смотрят друг на друга, пытаясь оказаться хитрее. Но какие у Архиуса шансы достать меня? Ровным счетом никаких. Вестник не уступит единственный доступный сосуд… Тишина продолжает резать слух. Но только та, которая здесь. Лязг мечей, грохот, сирена в Олимпусе — все это доносится до меня как бы издалека. — Возьми мое тело, — вдруг предлагает волшебник. — Что? — удивляется Гнев. — Возьми мое тело. Оно сильнее. Кольцо тоже у меня. Не придется драться… Архиус! Что ты делаешь?! Нельзя отдавать артефакт вестнику. Если он получит кольцо — мы проиграли! Он заставит всех купидонов испытывать ярость, как только получит желаемое. Лучше прикончи меня. Если другого выбора нет! — Ты же понимаешь, что как только я получу кольцо, то перебью вас всех? — ехидно спрашивает мой собственный голос. — Обещай сохранить жизнь мальчику, — властным тоном требует старый маг. — Какая жертвенность. И ради того, кто… — вестник недоговорил мысль. — Хотя это будет лишняя информация. Сейчас. Пожалуй, я расскажу все, как только завладею твоим телом. Снимай кольцо. Пока оно на тебе, я не могу… Внезапно зрение вернулось. Вижу, как черная тень мчится в сторону Архиуса. Маг тут же взмахивает посохом и сильный вихрь, возникший из неоткуда закручивает сущность. Черный дым зависает в воздухе все сильнее закручиваясь в воронке. Я опускаю взгляд на руки, держащие поводья. Да. Пальцами шевелю я. Значит я больше не одержим. Пронзительное визжание накрывает пустырь, где сражается скиталец с чужаком. Обрывки старых газет, пластиковые стаканы и другой мусор вместе с вестником поднимаются в воздух. — Кинжал! — кричит Архиус и бросает на меня взгляд. Левая рука, которой он держит посох уже совсем почернела. Я быстро достаю кинжал и кидаю его в сторону ректора. Клинок впивается в землю. Архиус, все еще удерживая существо в ловушке, встает на одно колено и свободную руку прикладывает к животу лежащего в крови Ромуса. Яркое свечение. Я вижу, как чернота подползает к шее Архиуса и в тот же миг, замечаю, что рана убитого телохранителя короля затягивается. В следующую секунду Ромус набирает полные легкие воздуха и открывает глаза. Бледные. Лишенные жизни зрачки. Некромантия! Вот кто тоже обладает этим даром, но не применял его. До сегодняшнего дня. Гнев срывается с места, и контролируемый силой старого скитальца воссоединяется со своим прежним сосудом. Едва в глазах Ромуса появляется тьма, Архиус хватает кинжал, вырывает его из земли и ударяет лезвием по горлу внука Таариса. Очередной вопль не звучит до конца. Как только старый маг подносит печать на кольце ближе к шее поверженного, тьма из резанной раны растекается по воздуху густым дымом и артефакт медленно засасывает ее. Так продолжается некоторое время. Густой дым с каждой секундой превращается в едва заметный пар. Тем временем почерневшая рука Архиуса возвращает себе здоровый оттенок. Кажется все. Ректор рукавом стирает испарину со своего лба и поднимается на ноги. — Все кончено? — спрашиваю я, остерегаясь в любой момент вновь потерять контроль над своим телом. — Почти… — хриплым голосом отвечает Архиус, достает микстуру и выпивает ее. Затем снимает кольцо и кидает перстень мне. Я ловлю и сморю на печать. Как будто ничего и не произошло. Ни одной лишней царапины не добавилось. — Зачем? — я удивленно поднимаю брови. — Носи его и не снимай, — приказным тоном произносит старик. — Ни один Вестник Смерти больше не должен использовать твое тело! Злится. Понятно. Рисковать бы не пришлось, если бы я послушался и остался в крепости. А так единственный родной человек во всем мире заставил его знатно понервничать. Понимаю. Не буду лезть на рожон. Он остынет через какое-то время. Главное, что все кончилось. Я молча кивнул Архиусу и надел кольцо на палец. — Что дальше? Вместо того, чтобы ответить, старый маг навел посох на короля Ободора и его свиту. Чары развеялись, и владыка Емии смог начать моргать. Орки, едва прейдя в себя, стеной встали между королем и волшебником. Ободор посмотрел на своего мертвого телохранителя, поморщился и перевел взгляд на старого скитальца. — Опять твои фокусы, Архиус? — спросил он. — Зачем ты убил скитальца? — Он был не тем, кем ты думаешь, — спокойно ответил волшебник. — Но теперь это уже не важно. Забирай войска и покидай Олимпус. Король Емии повернул голову в сторону своей армии, которая до сих пор усердно готовилась к осаде. — Как? — искренне удивился Ободор. — И даже переночевать не пригласишь? Архиус молча смотрит на владыку. Не отвечает. Король бросил еще один взгляд на тело мертвого Ромуса и приказал своим оркам: — За мной! Но! Лошадь короля развернулась и устремилась назад к военному лагерю. Орки побежали следом. — Все? — я, все еще сидя верхом, повернулся к волшебнику. — Мы пережили этот день? Архиус свистом подозвал своего коня. Взгромоздил на него посох, тело мертвого скитальца и сам забрался в седло. — Не все? — ответил он. — Как? — Гнев был лишь топливом, которое помогло армии Емии добраться до Олимпуса быстрее. Ободор не оставит своих намерений, — Архиус развернул коня в сторону Олимпуса. — Ты имеешь ввиду, король все равно нападет на нас? Ведь он… — я обернулся и посмотрел на свиту Ободора, которая уже подъезжала к железному забору из пехоты в доспехах. — Мне показалось, что он согласился капитулировать. — Он не согласился. Он, как и подобает трусу, решил не озвучивать своих намерений нам в лицо. Единственный телохранитель, который был способен защитить владыку, мертв. Ободор решил, что в нас недостаточно чести, чтобы не позволить себе напасть на него, если он объявит войну… — Дак значит битва все-таки будет? Архиус не ответил, но я заметил, как он смотрит в одну точку. Я повернулся вслед за его взглядом. Одновременно, по команде, десятки горящих снарядов, выпущенных из катапульт, полетели в сторону Олимпуса, разрезая черные облака… Бой начался.Глава 16 Битва за Олимпус
Мы с Архиусом развернули лошадей в сторону Олимпуса. Десятки горящих снарядов пролетели над нашими головами и врезались в появившийся полупрозрачный купол. Голубая сфера укрыла школу охотников на чудовищ под собой. Силой всех купидонов удалось создать этот щит. Только вот, как долго он продержится? Ректор пришпорил своего коня и послал его в галоп. Я последовал примеру старого мага и под градом горящих ядер мы поскакали обратно к крепости. Грохот и осыпающиеся огненные осколки снарядов, встретившихся с защитой Олимпуса, означали, что второй залп из орудий короля Ободора уже добрался до щита. Горн, зазвучавший со стороны военного лагеря завоевателей, говорил о том, что воины получили следующий приказ. Только времени обернуться и посмотреть, что происходит за моей спиной, у меня не было. Вплоть до того момента, пока мерцающий красным, от третьего залпа, купол, не исчез, тем самым освободив нам дорогу в крепость. — Щит! — скомандовал Архиус, едва мы успели подняться на стену и посмотреть на надвигающуюся на нас армию. Все купидоны, за исключением мечников и боевых магов, ожидающих во внутреннем дворе, стоят на стене крепости. Выставив руки перед собой, приказывают своим гремлинам творить чары. По очереди наклоняются к ящику с микстурами и заглушают жажду, которая появляется после применения каждого заклинания. Очередной десяток снарядов обрушился на защитный купол Олимпуса. Я бросил взгляд далеко вперед. Орки из армии Ободора уже бегут в нашу сторону. Пехота. С мечами и топорами на перевес. Их тысячи. Хоть гнева больше и нет в их глазах, но они сражаются за своего короля… — Щит! — снова кричит ректор, заставляя уже мерцающий купол снова обрести прочность. Очередной продолжительный рев горна. Еще один залп. Снаряды один за другим врезаются в щит и заставляют его мерцать. Залп! Купидоны растеряно смотрят на Архиуса. Но он больше не приказывает поддерживать энергию щита. Это понятно. Долго так продолжаться не может. Если мы все время будем только сдерживать атаку, рано или поздно у нас закончатся микстуры. Нужно найти возможность подпустить врага ближе и атаковать. И Архиус знает об этом. Как только два первых ядра врезаются в щит, он ломается и исчезает. Остальные снаряды летят прямо на крепость. Рушится крыша моего общежития, рушится мост через разлом… Один снаряд попадает прямо в гнома, стоящего в нескольких метрах от меня. Нелюдь не успел даже застонать, прежде чем ядро, сбив его, пролетело дальше и разбило каменную кладку во внутреннем дворе. Первый купидон мертв. Начало битве положено кровью. Я огляделся. Повсюду появляются очаги пожара. А с каждым долетевшим до Олимпуса снарядом, этих очагов становится все больше. Боевые маги, стоящие во дворе, не успевают тушит огонь. Вернее, делают это очень медленно. Запасы микстур исчезают быстро… Воины короля Ободора внизу победоносно вопят, увидев, что щит исчез. Срываются с места и бегут в атаку. Еще один залп. Разрушений и огня становится все больше… — Стрелки! — кричит старый маг. В этот же момент купидоны с факультета стрелков делают несколько шагов вперед. Теперь они становятся у самого края и нацеливают свое оружие на бегущего на них врага. В их руках луки и арбалеты. На поясах висят метательные ножи. Небольшие мешочки, внутри которых маленькие метательные звезды. — Приготовиться! — приказывает старый маг. И замолкает. Ждет. Внимательно наблюдает за тем, как орки, гномы, эльфы и люди бегут в сторону крепости. Очередной удар из дальнобойных орудий. Крыши еще нескольких зданий разрушены. Я положил руку на каменный зубец, который защищает остальных купидонов от открытого огня. Вдохнул полной грудью. Почувствовал запах гари и пота. Время как будто замедлилось. Архиус до сих пор ждет. Открываю глаза. Воины короля уже подбегают к навесному мосту. От их стремления убить нас, он сильно раскачивается из стороны в сторону. Еще полминуты и орк, бегущий впереди остальных, ступит на площадь перед главными воротами. — Ждем! — вновь кричит Архиус тем стрелкам, которые косятся на него краем глаза, волнительно удерживая тетиву своими большими и указательными пальцами. Воины короля в серебряных доспехах, заполняют собой мост, словно вода, бегущая по трубе. И вот-вот эта волна прорвется наружу и заполнит все пространство перед воротами крепости, которую мы защищаем… — Огонь! — наконец приказывает ректор. В эту же секунду десятки стрел срываются с места. Но летят они не в воинов. Каждый из лучников знал куда целиться. Через пару секунд стрелы вонзаются в верёвку, натягивающую мост. Вонзаются с разных сторон. Очень точно. Под весом захватчиков мост обрывается и сотни воинов летят в пропасть, которая отделяет Олимпус от остального мира. Еще несколько солдат, бегущих следом, по инерции, не удержавшись на краю обрыва, валятся вниз. Другие, кто успел остановиться, все равно падают, потому что бегущим следом не так просто остановить эту огромную волну. Я замечаю, что нелюдь, который бежал по мосту первым, успевает ухватиться за край обрыва. Он спасает сначала свой огромный топор, затем забирается на край обрыва сам. Но стрела, выпущенная из лука одного из стрелков, тут же настигает его, и тот падает навзничь. Постепенно его голова перевешивает тело, и он улетает в пропасть вслед за остальными. — Стрелки! — кричит ректор, не давая время на передышку захватчикам. — Огонь! Теперь купидоны начинают безжалостно расстреливать, войско, которое удалось затормозить. Поверженные, один за другим, падают в бездну. Но это капля в море, если говорить о нашей победе. Воинов Емии тут просто тьма. И они до сих пор продолжают приближаться к Олимпусу. А это еще что? Черт побери! Вот и осадные машины… Из-за горизонта выезжает около двадцати подъемных кранов. Нет. Их еще больше. Они быстро продвигаются сквозь усыпанное воинами поле. Солдаты расступаются и очень скоро машины оказываются у самого края. Они встают так, что по половине из них можно добраться прямо на стену крепости, где нахожусь я. Другие ведут к воротам внизу. С их помощью армия короля Ободора доберется до нас и начнется бойня… — Огонь! — хрипит Архиус. Голос старого мага уже сорвался. Но все, все равно, слышат его. Как только ректор отдает приказ, купидоны хором повторяют его, чтобы слышали и те, кто стоит далеко. До этого момента, такая слаженная оборона крепости, заставила надежду закрасться куда-то глубоко в мою душу. Но с появлением этих кранов я вновь перестаю верить в победу… Лучники не прекращают огонь. Наши враги валятся с крана один за другим. Прямо в пропасть. Но их так много, что купидоны не успевают остановить всех. Я вытаскиваю меч из-за спины. Пронзаю первого прорвавшегося на стену эльфа. Пинаю ему в живот и скидываю вниз. К воротам. Также поступаю и со следующим. На этот раз гном. И еще с одним. С других подъемных кранов тоже прорываются люди и нелюди короля. Алхимики хватаются за оружие и пытаются остановить их. — Убийцы! — взывает к купидонам с одноименного факультета Архиус. Но убийцы же все умерли там? В лагере врага? Или нет? Ну, конечно. Зачем посылать на диверсию всех, когда с таким планом вполне могла справиться и парочка лучших. Но не справилась… Купидоны, которые все это время сливались со стенами башен позади остальных, сняли маскировку и сделали шаг вперед. Их лица наполовину скрыты масками. На головах удобные капюшоны. Сами они не в броне. Одеты в обычное лёгкое черное трико. — Осадные машины! Обезвредить! — приказывает ректор. Я наблюдаю лишь за одним убийцей. Тем, который вышел из-за моей спины. Он запрыгивает на подъемный кран. Размахиваясь кинжалами, скидывает в пропасть одного, второго… В коротком движении прицепляет что-то к крану и тут же, поднимаясь на ноги, вонзает клинок снизу в подбородок следующему бегущему на него противнику. Вырывает лезвие, вместе со струей крови из головы эльфа и скидывает его в пропасть. Следом на купидона бежит орк. Вместо того, чтобы вступить с нелюдем в схватку, убийца прыгает вниз, но зацепляется руками за балку крана. Прицепляет еще что-то к ней. Теперь снизу. Орк пробегает мимо и теперь приближается ко мне. Я отталкиваюсь от земли и подпрыгиваю высоко. Гораздо выше своих обычных способностей. Приземляюсь на широкие плечи своими стопами и тут же вонзаю свой меч в череп нелюдя. Противник валится на спину. Я с усилием выдергиваю свой клинок и отпрыгиваю назад. Смотрю дальше, что будет делать купидон-убийца. Словно обезьяна, цепляющаяся за лианы, скиталец продвигается по подъемному крану и на протяжении всего пути продолжает что-то цеплять ко всей конструкции. Разворачивается, вися на одной руке, и продвигается обратно. За это время я успеваю пронзить еще четырех воинов Емии и скинуть их вниз. Убийца вновь забирается на кран сверху. Прыгает обратно на стену, но стрела врага настигает его в полете. Пробивает грудь купидона насквозь. Я вижу в его руке небольшой предмет. Он успевает кинуть мне его, прежде чем упасть в бездну, следом за своими врагами. Еще один купидон мертв. Смотрю на руку. Кажется это…Детонатор! Поворачиваю голову направо и вижу, как убийцы, один за другим, возвращаются обратно на стену. Они все держат в руках пульты управления. Нажимают. Десятки взрывов раздаются почти одновременно. Я смотрю на свой детонатор. Тут две кнопки. Какую из них нажать?! Перевожу взгляд на подъемный кран, по которому на меня бегут нелюди. Лучники снимают одного за другим. Видят, что я в замешательстве. Похоже, мой кран последний. Здесь. Наверху. Была ни была! Нажимаю правую кнопку. Ничего не происходит. Левую. Тут же раздается множество взрывов. Поднимаю глаза. Осадные машины буквально разрываются на части. Эльф, который успел добежать до стены, усилиями стрелков, тут же отправляется вслед за теми, кто упал в пропасть вместе с обломками древних железных кранов. Я выдыхаю и смотрю вниз. На площади перед воротами скапливается все больше и больше воинов Емии. Будут прорываться во внутренний двор. Но какой у них план? Снизу звучит приказ одного из командующих. Тут же щиты, которые держат в руках орки, образовывают панцирь. Широкий панцирь. Длинной в половину площади. Они что-то укрывают под ним. Или кого-то. Не просто защищаются от града стрел, летящих сверху. — Алхимики! — взывает Архиус к купидонам, которые до сих пор ждали своего часа. На этот зов, все люди и нелюди с вышитой колбой на груди выступают вперед. У них в руках сосуды с загустевшей темно-зеленой жидкостью внутри. Кажется, что она перемешана с блестками, но на самом деле это местное взрывчатое вещество. Добывается только в горах гномов. Черепаха, состоящая из воинов Емии, приближается к воротам. Еще ближе. — Кидайте! — приказывает наш командующий. Десятки стеклянных сосудов летят вниз, и едва касаясь щитов, начинают взрываться и мощной взрывной волной разбрасывать противников в разные стороны. Рушат стройные ряды. Оголяется то, что пряталось внутри. Гномы, все увешенные динамитом. Подрывники. Десятки стрел купидонов тут же срываются со стены и пронзают тех, кого не успели укрыть орки, тут же вставшие на место тех, кто был вынужден покинуть свой пост. Новое защитное построение собирается довольно быстро. — Кидайте! — повторяет Архиус и град из алхимических бомб вновь летит на врага. Воины короля, постоянно прибывающие с другой стороны обрыва, становятся в построение черепахи, едва те, кто был там до этого покидают строй. Только теперь они разделяются. Черепах несколько и в какой из них прячутся те, кого нам точно нужно обезвредить, неясно. — Кидайте! — не останавливается Архиус, потому что враги подбираются все ближе и ближе к воротам. Я бросаю взгляд на запасы алхимиков. Бомб хватит еще ненадолго. Но что потом? — Как там Аментьен Даваэль? — я спрашиваю у Архиуса, глядя на нескончаемый поток врагов. — Может быть стоит проверить? — Нет, — на мгновение отвлекается Архиус, затем приказывает кидать снова и вновь обращается ко мне. — Если оборонительные редуты с другой стороны крепости прорвут, Даваэль тут же отправит кого-нибудь сообщить нам об этом. Кидай! Ректор обрывает свою речь и тут же продолжает: — И мы сделаем тоже самое, если начнем уступать… Кидай! Я поворачиваю голову на орка, в кожаных доспехах, только что выкинувшего очередной сосуд со взрывчатой смесью. Щурюсь, пытаясь разглядеть что за красная точка у него лбу. Осознаю. Хочу закричать, но не успеваю. Десятки выстрелов раздаются почти одновременно и эхом разлетаются над Олимпусом. Столько же алхимиков падают и перестают дышать. Снайперы! — Кидайте! — все равно кричит Архиус и прячется за одним из каменных зубцов рядом со мной. Алхимики героически продолжают сдерживать натиск войск Емии на ворота нашего родного дома. — Спускайся вниз, — хрипит голос старого мага. — Скоро они прорвутся. — Прорвутся? — в растерянности переспрашиваю я. — Кидай! — орет Архиус и смотрит на меня бешеным взглядом. Я все понял. Теперь предстоит бой с той тьмой противников, которая не заканчивается даже за горизонтом… Моя рука дрогнула. Я смотрю на нее, глубоко вдыхаю. Беру себя в руки. Сжимаю рукоять меча крепче. Одновременно бросаю взгляд на кольцо. Н-да. Бой будет долгим. По крайней мере, для меня. Сила кольца позволит кромсать противников одного за другим, скармливая души врагов этому артефакту. Только вот…Насколько хватить сил? Когда рука перестанет подниматься и меня просто раздавят большинством? Я киваю наставнику магов и спускаюсь во внутренний двор. Все еще слышу хриплые вопли Архиуса, который теперь призывает всех спрятаться в укрытии. Во дворе стоят два отряда. Мечников и боевых магов. Здесь не все студенты. Остальные сейчас, судя по всему, ждут встречи с врагом у других ворот. Уверен, тактика Аментьена Даваэля не сильно отличается от тактики Архиуса. Я встаю рядом с мечниками. Поворачиваю голову налево. Рядом со мной стоит низкорослик. Он крепко держит топор, размером с него самого. Звуки взрывов, предсмертных воплей, лязг стали, вопящая о нападении сирена… Все это доносится сразу со всех сторон. Злое рычание наших врагов, которые держат щиты из последних сил, прикрывая своими жизнями подрывников, с той стороны ворот… — Страшно мне… — вдруг произносит гном, стоящий рядом. Я смотрю на него. Сперва это сильно разозлило меня. Но потом я понял, что каждый, кто сейчас вместе со мной тут ждет боя, всего лишь подросток. Им еще в карты играть, пить алкогольные микстуры и девчонкам под юбку лазить. А они тут. На грани жизни и смерти. Видел я тех, с кем нам с минуты на минуту предстоит встретиться. Со стены. Один вид свирепых воинов Ободора может так напугать этих купидонов, что они сдадутся без боя. А может ну это все? Может сдасться будет правильнее. Король Ободор сказал, что пришел отомстить, но это вовсе не значит, что он не примет капитуляцию? Пусть купидоны служат ему, а другие из нас продолжат охотиться на чудовищ. Плевать на принципы, если жизни этих мальчишек и девчонок под угрозой! Или все-таки Ободор пришел именно за ними? Нашими жизнями? Елки-палки… Если бы сдаться было возможным, король предложил бы это. Или Архиус нашел бы возможность договориться. Значит выход один. Биться. — Чего ты боишься? — спросил я и повернул голову к гному. — Смерти? Низкорослик пожал плечами. — Не знаю, — пробубнил он. — Вроде бы одно мгновение и все. Больше ничего не будет. Сплошная темнота. Ну, а вдруг нет? Вдруг там еще хуже, чем здесь? Сейчас? Ясно. Его пугает неизвестность… В общем-то, как и всех. Помню, как я этой проклятой конфетой давился. Вроде бы тоже всего несколько секунд на размышление было, а испугался так, словно дорога в сам ад вымощена была. Хотя стою сейчас и понимаю, что догадками своими недалеко ушел… Ну и что сказать можно, чтобы у этих купидонов зеленых руки дрожать перестали? Если даже командиры слов подходящих не нашли. Прорвется сейчас неприятель и все. Пиши пропало. Один за другим эти горе-ученики на тот свет отправятся. И я вслед за ними. Когда руки подниматься устанут. А пошло оно все…Глава 17 Все за одного
— Купидоны! — крикнул я и сделал несколько шагов вперед. Тут крыльцо, с него можно попасть в башню. Я поднялся на несколько ступеней и встал на краю. Так, чтобы не загораживать проход спускающимся, но, и чтобы меня все видели. Убрал меч обратно в ножны за спиной. — Мастер Огди! — я обратился к орку, наставнику мечников. — Вы не против, если я скажу речь? — Валяй, — бросил нелюдь. — Все равно все скоро сдохнем… Видно, что за утро он уже отчаялся. Орк тоже не верит в победу. Что ж. По крайней мере, у нас есть шанс унести с собой как можно больше жизней. И дать возможность скитальцам, которые сейчас не в Олимпусе, покончить с вестниками… — Братья! Сестры! — обратился я к купидонам, держащим в руках оружие. — Я знаю, что вы боитесь! Не буду лгать — я боюсь тоже. Я был там на стене и видел армию, с которой нам сейчас предстоит столкнуться лицом к лицу… Она большая! Огромная! Свирепая и такая же безжалостная, как король Ободор, который пришел сегодня по нашу душу! И, возможно, победа нам действительно не светит! Но! Чего мы боимся больше всего? Смерти? Нет! Неизвестности! Да! Мы боимся того, что ждет нас по ту сторону! И я хочу открыть вам одну свою тайну. Тайну, о которой почти никто в этом мире не знал до сегодняшнего дня! Я замолчал, в это время медленно прополз взглядом по купидонам, внимающим мне. Стоит ли говорить? Не совершаю ли я прямо сейчас ошибку? А…елки-палки! Какая-разница! Скорее всего это наша последняя битва. Пусть хотя бы купидоны бьются без страха. — Вы хотите знать, что по ту сторону?! — спросил я. Мой взгляд остановился на девочке. Эльфийке с копьем в руках. Она смотрела на меня большими глазами и внимательно слушала. Как того, кто уже неоднократно уходил из Олимпуса, но возвращался. Как того, чье имя написано на обелиске, среди остальных кто героически погиб здесь несколько месяцев назад, но выжил. Как Кайлана Роуза, которого знает здесь каждый купидон, но о котором на самом деле никто не представляет всей правды. — Хотите знать, что нас ждет по ту сторону? — повторил вопрос я. — Там новая жизнь! Еще одна. Более яркая и полная неожиданностей. Откуда я это знаю? Я не из вашего мира! Я умер там. В своей вселенной и переродился в этом теле! В день, когда жажда начала мучать меня. Я сделал паузу, но очень короткую. Чтобы они осознали, что я чертов попаданец, но не потеряли нить. Продолжил: — Кем был тот, чье сознание находилось в этой шкуре до меня? Не знаю. Куда он подевался? Не знаю! Но одно. Я знаю. Точно! Умереть и начать новую жизнь лучше, чем просто исчезнуть, как это сделал предыдущий владелец этого тела! Купидоны хмурятся от непонимания. Я не останавливаюсь. Я только начал. — Нам с вами нечего терять! У нас нет ни родных, ни близких, которые будут оплакивать нас! Наша гибель не принесет никому бессонных ночей! У нас нет той ответственности, которая гложет тех, кто за этими воротами. И только это дает нам определенное преимущество — мы можем сражаться, не оглядываясь назад! Не боясь того, что может быть… Уже никогда не покинем поля этого боя! Я замолчал. Стало подозрительно тихо. Это затишье перед бурей. У меня совсем немного времени, чтобы закончить свою речь. — Вы спросите, тогда…зачем нам это все? Зачем обороняться, если каждая наша жизнь, итак, ничего не стоит? А я вам скажу. Вестники Смерти! Вот зачем! Благодаря таким как мы их стало уже меньше. На два!Это значит, что те скитальцы, которые сейчас находятся на задании, смогут продолжать охотиться за чужаками, пришедшими в наш мир. Смогут уничтожить их! Всех до последнего! Кажется я услышал какой-то шорох. Такая тишина, что даже этот тихий звук сумел расслышать. Ну, с Богом! — За воротами смерти есть другая жизнь! Другое приключение! Без проклятой метки, заставляющей нас жрать сердца! — я вынул меч из-за спины и направил в сторону ворот. — Дак давайте же унесем с собой на тот свет побольше жизней наших врагов! Чтобы дать шанс другим скитальцам справиться с миссией и избавить этот мир от чужаков! Дать! Мирным! Жителям! Право! Продолжать жить! Купидоны подняли мечи, посохи и топоры вверх. Неистовым криком разбили тишину. Я поднял глаза на стену и увидел Архиуса. Он с прищуром смотрел на меня. Тоже все слышал. Ну и пусть. Я все равно не смог бы вечно скрывать эту тайну. Перед смертью, если так случится сегодня, он имеет право узнать правду… Вопли купидонов прервались, когда раздался взрыв. Ворота, ведущие в крепость, сотряслись от ударной волны. Тишина. Мятые железные ворота, которые прежде, хоть и скрепя на весь Олимпус, но плавно отъезжали в сторону, теперь усилиями тех, кто был снаружи, гремели на всю округу и под давлением отодвигались в сторону. Я стоял на своем месте и чувствовал в висках, как колотится мое собственное сердце. Неплохая речь, Кай. Сказал гремлин. Он молчал давно. С самого утра хладнокровно выполнял приказы. Ни намека на «поболтать». Сейчас изменил себе. Видимо решил, что это его последняя возможность что-то сказать мне. Пожалуй, я буду первым. — Нам предстоит нелегкое сражение, — шепнул я себе под нос. — Хочу извиниться за все перед тобой, Зевс. Знаю, что тебе нелегко пришлось. Хочу…перед тем, как мы отправимся на тот свет… чтобы ты знал, что я сожалею. Гремлин смотрит на меня. Слушает. Не отвечает. Его хвост, в кои то веки, не виляет туда-сюда, выражая свое нескончаемое недовольство. — Если бы у меня была возможность все исправить, я бы сделал это. Прости меня, Зевс. Я посмотрел на гремлина и достал из кармашка на рукаве микстуру. Но не обычную, а ту, что заставила демона мучиться. Бес напрягся и его глаза открылись шире. Но я бросил флакон об асфальт. Зеленая жижа разлилась по нему, затекая в образовавшиеся трещины. Спасибо, Кай… Кивнул Зевс. Я кивнул в ответ. Воинствующий вопль заставил меня обратить свое внимание на ворота. Они уже полностью сдвинулись в сторону и теперь перед собой я видел людей и нелюдей из армии короля. Их серебряные доспехи. Завоеватели еще некоторое время выжидали, нещадно вопя на всю округу и, в конце концов, сорвались с места. Резко. Неожиданно. Словно по команде. Бой начался. Я тут же сталкиваюсь с бегущим в мою сторону эльфом. Он больно бьет меня щитом, и я валюсь на асфальт. Падающий на меня длинный меч отбиваю в сторону своим клинком. Ногой упираюсь в щит и отталкиваю нелюдя. Вскакиваю. Сзади! Кричит Зевс. Нагибаюсь и секира орка сносит голову моему первому противнику. Я разворачиваюсь и одновременно рублю снизу. Лезвие проходит от подбородка до самого лба. Понятно, что нелюдь смог сделать только несколько движений, прежде чем упал навзничь и перестал дышать. — Это что-то новенькое… — шепчу гремлину. — Раньше ты видел только то, что вижу я. Гремлин растеряно огляделся. И действительно… Похоже, мы перешли на новый уровень, Кай! Я, слегка улыбнувшись, кивнул демону и вступил в схватку со следующим противником. Алхимики, стрелки, убийцы и маги, расположившиеся на стене крепости, атаковали завоевателей сверху. Я вместе с мечниками и боевыми магами сражался во внутреннем дворе. Отправлял на тот свет по одному воину короля каждые несколько секунд. Устал. Сколько это будет продолжаться? У Архиуса есть еще какой-то план? Внезапный взрыв привлек мое внимание. От резкого и громкого звука я пропустил удар. Но щит уберег. Ответным выпадом пронзил эльфа — воина короля Ободора. Поднял глаза и увидел, что это была мина. Она взорвала трубу, проходящую прямо над воротами. Теперь оттуда вытекает черная жидкость. Скорее всего это масло. Воины короля продолжают прорываться в крепость, пробегая сквозь льющийся черный водопад. — Отступить! — вопит Архиус со стены. Я добиваю своего следующего противника. Избавляюсь от того, кто только что насмерть поразил того самого гнома, который боялся сильнее всех перед боем. Теперь, вместе с остальными купидонами, отступаю. Появившийся полупрозрачный щит не позволяет завоевателям преследовать нас. Рассвирепевшие, вымазанные в черной жиже воины Емии рычат от бессилия. Начинают колотить по щиту, пытаясь разбить его. Магическая преграда уже светится красным. Раздается очередной приказ Архиуса, и все наши противники в один миг вспыхивают. Всей огромной толпой. Словно стог сухого сена. Полыхающие огнем воины разбегаются в разные стороны. Кого-то добивают лучники, кто-то бежит за ворота. По крику кажется, что многие спрыгивают в пропасть, которая отделяет Олимпус от остального мира. Надеются, что там внизу найдут воду. И она спасет их… Щит исчезает и у нас появляется немного времени на то, чтобы собраться с духом. Прежде чем следующий отряд врага хлынет во внутренний двор. Кажется, еще не все потеряно. Не все. Возможно, нам удастся выстоять… Пусть мы и несем потери, но они гораздо меньше, чем я ожидал. Ограниченные возможности подступа к воротам дают надежду. Не позволяют сразу тысячам воинов одновременно напасть на нас. А вот если подорвать оставшиеся подъемные краны, то у нас появится дополнительное время… Нужно попробовать. Звучит горн. Это оттуда. Из лагеря противника. Но что означает этот сигнал? То, что враг отступает или… — Я хочу заминировать оставшиеся осадные… — я забежал обратно на стену, но не успел договорить. Потому что увидел своими собственными глазами то, что и призывал горн, раздавшийся несколько минут назад. Иллюзия нашей победы оказалась всего лишь иллюзией… К Олимпусу подъезжали еще десятки подъемных кранов. Армия Ободора, топчущаяся на краю обрыва, с нетерпением ждала, когда люди и нелюди большими силами смогут вторгнуться в крепость. И ударить. Общими силами. И по купидонам, сражающимся на стене и по тем, что бьются внизу. И это будет конец. С начала боя, мы едва уничтожили шестую часть армии Ободора… — Что будем делать дальше? — без надежды в голосе спрашиваю я у Архиуса. Сколько еще козырей в рукавах у старого мага? Судя по тому, что наши оборонительные редуты уже однажды прорвали, этих козырей осталось мало. Ну или их…нет вовсе. Архиус не отрываясь смотрит в горизонт. Туда, откуда продолжает пребывать армия короля. Не отвечает. Больше не считает меня своим внуком? Не самое лучшее время для того, чтобы выяснять отношения… — Послушай, Архиус, — начал говорить я. — Я все понимаю… Вдруг маг поднял свою руку. Указал все туда же. В сторону горизонта. Мой взгляд следует за взглядом ректора. По автостраде, верхом на дройлерах, движется еще одно войско. Над головами всадников развиваются черные флаги. Сложно рассмотреть, что на них изображено. Но нежданные гости точно не с армией короля. Предупредительный сигнал из лагеря противника звучит на всю округу и добирается до Олимпуса. Архиус, опираясь на свой посох идет к одной из башен. Я следую за ним. — Кто это? — спрашиваю. Но маг не отвечает. Он подходит к небольшому радиоприемнику. Включает его. Пронзительный и протяжный свист заглушает сирену Олимпуса, которая не останавливается с самого утра. Архиус снимает рацию, нажимает кнопку и свист прекращается. — Купидоны Олимпуса, — я вижу, как двигаются сухие потрескавшиеся губы ректора. — Помощь уже прибыла. Старый маг сделал паузу и дождался, когда конница отряда с черными флагами с фланга войдет в стройные ряды врага. Словно нож, разрезающий талое масло, воины на дройлерах сносят все на своем пути. Словно шар для боулинга, раскидывающий в стороны все кегли. Войско продвигается все дальше и дальше. Архиус продолжает: — Скитальцы, которые несколько месяцев назад ушли на войну… Вернулись. По моему приказу. Но, в первую очередь, по моей просьбе. Они уже разбивают отряды в тылу нашего врага! Дак давайте же попробуем выжить, пока наши братья и сестры не доберутся до своего родного дома! — волшебник положил рацию на место и отключил радиоприемник. Ликующие возгласы купидонов донеслись до меня со всех сторон одновременно. Они смогли перебить страшные звуки битвы. Я улыбнулся, сам не контролируя своих эмоций. Неужели у нас действительно есть шанс? Но нет. Я уже столько раз поддавался иллюзиям за этот день… С меня достаточно. Пока бой не закончится, я не буду допускать мнимой надежды. Старый маг взял свой посох и вышел из башни. Выпил микстуру. Покрутил оружие в своей руке и ударил о каменную поверхность под ногами. Все воины Емии, которые еще не успели пройти за ворота Олимпуса замерли. Это окаменение. — Иди, Кайлан. Мы должны победить, — произнес ректор. — А поговорим…позже. Я кивнул и побежал вниз. Сейчас купидоны сражаются доблестно. Совершенно с другим настроением. Новость о подкреплении их явно воодушевила. — Ну что, Зевс… — буркнул я себе под нос. — Покажем им? Гремлин лишь ухмыльнулся в ответ и мы побежали в самую гущу боя. Сколько продолжался бой? Я не знаю. Я бил без разбора. Я сражался за свою жизнь и жизнь всех жителей этой планеты. Мне надоело убивать. Я не хотел этого. Но постоянно бегущие на меня воины Ободора не оставляли мне выбора. Смотреть в их лица в какой-то момент мне стало стыдно. Я старался отвести взгляд, прежде чем нанести решающий удар. Улыбка, которая появилась на моем лице, в момент, когда я узнал, что пришла подмога, уже давно испарилась. Никто не имеет права улыбаться в таких условиях. Те, кто выигрывает — точно. А сейчас мы побеждали. Или только я? Может быть уже несколько часов я бьюсь совершенно один, даже не замечая, что Олимпус давно пал, а все купидоны мертвы? Но у меня нет возможности остановиться и посмотреть по сторонам. Полчища врагов нападают со всех сторон и не позволяют перевести дыхание. Все как в тумане. Отбиваюсь. Даже не успеваю рассмотреть эльф на меня нападает или человек. Отмахиваюсь и тут же контратакую. Глаза залиты кровью. Похоже, что в прямом смысле. Кажется, от всего этого я начинаю сходить с ума. Очередная атака. Блокирую. Кинетический удар. В это время отбиваю удар врага с фланга. Пронзаю орка насквозь. Выдираю меч. Жду следующей атаки, но Зевс больше не подсказывает о нападении. Тогда я поднимаю глаза. Вот еще один враг. Но это…женщина? Женщина, которую теперь я должен убить? Откуда она взялась здесь? В армии Ободора? Это запрещенный прием? В надежде, что мы, как и наши враги начнем убивать женщин и детей, которых сокрушали они там? В Олимпусе? Я стер кровь, перемешанную с потом, с лица. Убрал мокрые волосы с глаз. Женская фигура продолжает приближаться ко мне. Солнце, светящее из-за ее спины, слепит, из-за чего я вижу только очертания. Силуэт. Девушка не останавливается. Продолжает подходить. Хочет спровоцировать? — Нет! — кричу я и отбрасываю свой меч в сторону. — Хочешь прикончить меня?! Кончай! Прямо сейчас! Выстави свои проклятые клинки перед собой, и я сам сделаю это! Но женщину! Я! Не трону! Я бегу вперед с диким криком. Не думая не о чем. Я так устал от этой битвы, что больше не хочу ничего. Не хочу победы, не хочу поражения, не хочу жить. Хочу только покоя. Вдруг, вместо того чтобы почувствовать, как ледяная сталь впивается в мое нутро, я чувствую объятья. Женщина хватает меня и крепко обнимает. Ее ледяные ладони касаются моего лица. Нежный голос шепчет: — Все хорошо, Кай… Все хорошо… — приговаривает прекрасный голос и через уши разливается по всему моему телу. Все еще утопая в объятьях, я опускаюсь на колени. Тяжело дышу. Девушка опускается тоже. — Все кончилось, Кайлан… — продолжает успокаивать она меня. — Все кончилось… Мы победили, слышишь? Я начинаю приходить в себя. Открываю глаза. Трупы вокруг. Запах гари от взорванных осадных машин. Брошенное оружие налетчиков везде. Недалеко лежит мой меч. Тишина. Звуки ударяющейся стали друг о друга наконец не беспокоят мой слух. Только сейчас я это понял. Я не верю. Не верю, что лишь ветер приятно обдувает вспотевшее лицо, а всего остального больше не существует. Сидит Зевс. На железной перчатке орка. Она слетела с нелюдя, когда я использовал кинетический удар. Демон смотрит на заходящее за горизонт солнце. Улыбается. Неужели все действительно кончилось? Я поднимаю голову и смотрю на ту, что обнимает меня. — Минай? — с удивлением произношу я, узнав убийцу только по глазам. — Эллайда. Мое настоящее имя Эллайда, — улыбается она в ответ. — И, да. Все кончилось.Глава 18 Доска информации
Все кончилось. Минай не солгала. Отряд скитальцев сумел разбить армию Ободора. Многие отступили, когда увидели, что обученные и хорошо подготовленные охотники на чудовищ вернулись в Олимпус. Так мы отделались малой кровью. Если можно так сказать. Ободор был взят в плен. И больше я его не видел. Никто не интересовался тем, что сталось с владыкой Емии. Может потому, что догадывался. Но лично я не хотел, чтобы Архиусу пришлось объяснять мне, что случилось с королем. И что могло с ним случиться? С тем, кто напал на нас, даже после того, как мы избавили солдат от Гнева. А еще через пару недель до меня дошли слухи о том, что у королевства новый правитель. Им стал двоюродный брат Ободора. У него были не самые лучшие отношения с прежним королем. А пришедшее в Олимпус письмо о том, что новоявленный владыка признает нашу независимость и благодарит за вклад в мир во всем мире, позволило всем купидонам надеяться на светлое будущее. И, конечно, сосредоточится на насущных проблемах. Купидоны вернулись к обучению. И я с ними. Хоть и многое, что мы изучали, я уже проходил, когда готовился ехать в Градамис вместе с отрядом карателей. Но, как говорится, повторение — мать учения. К тому же, чем лучше я осваивал ту или иную тему, тем сильнее становился. Даже без Кольца Света, которое по-прежнему носил на цепочке. — Магистр Архиус прибудет с минуты на минуту, — объявил в микрофон Аментьен Даваэль, стоящий за высокой тумбой на сцене в актовом зале. Все купидоны и, конечно, я, ждем еженедельного собрания. Такое теперь проходит каждую пятницу. Встав на должность ректора, Архиус устроил настоящую демократию. Раз в неделю он собирает всех купидонов и рассказывает нам о текущем положении дел. О наших успехах в борьбе с вестниками, рождении новых купидонов по всему миру, сообщает расписание на будущую неделю. Такой подход стал действительно возможным, когда, в связи с последними событиями, купидонов стало настолько мало что такое управление больше не вызывало сложностей. — О вестниках давно ничего не слышно… — буркнул я себе под нос, поёжившись в кресле. На улице уже относительно тепло, но из-за нарушения отопительных систем внутри здания, бетонные стены актового зала сохраняют низкую температуру. Каждый раз иду сюда, словно на северный полюс. Вот и сегодня, легко одеваясь на учебу, я совсем забыл, что вечером мне предстоит целый час провести сидя на холодном деревянном сидении. — Чужаки притихли после того, как вы избавились от Гнева… — Минай сидела рядом и уже приготовила блокнот с ручкой, чтобы записать наиболее важную информацию. Хотя за последние недели он так ни разу ей и не пригодился. — Я думаю, теперь Вестники Смерти понимают насколько опасен их главный враг. Мы. Не знаю как ты, но я жду подвоха. В любой момент. Я вздохнул. — Еще и от Леоны никаких вестей… Не знаю, живы ли они… — я провел руками по лицу. — Ты все еще держишь в голове идею, пойти следом за карателями в Градамис? — Минай постукала тупым концом ручки по листу в открытом блокноте. — Меня бы уже давно здесь не было, если бы я не решил соблюдать Кодекс Скитальца беспрекословно. Но запрета, на то, что я могу переживать за других купидонов в этих проклятых правилах нет. Так что… Хотя бы своими молитвами я буду с ними. — Молитвами? — удивилась убийца. — Не думала, что кто-то из купидонов еще умеет молиться… Я не учитываю то божественное прикосновение к духу пресвятой Айревии, которое совершает каждый из нас на выпускной церемонии. — В прежнем мире я частенько обращался к Богу. Теперь я могу не скрывать от вас это. А от старых привычек, знаешь ли, избавиться не так просто. Минай промолчала. Задумалась. Какой-то рисунок стал появляться на странице ее блокнота под ручкой, которой она водила туда-сюда. Архиус избегает меня с тех пор, как под стенами Олимпуса я признался в том, что попаданец. Полагаю, что так ему самому легче. Легче осознавать, что своим существованием, я не заставляю его нарушать кодекс. Ведь, выходит, что я и не я, как бы. А я в свою очередь сильно не настаиваю на разговоре. Отношения не выяснены до конца, но, по крайней мере, купидонам ничего не угрожает, и мы медленно, но верно, движемся к своей цели. — Всех приветствую, — прозвучал голос старого мага. Ректора еще нет на сцене. Видимо стоит за кулисами. Через несколько секунд Архиус вышел и занял место за тумбой. Перебрал несколько бумаг, которые вынес с собой в старой зеленой пошарпанной папке. Изучил их еще раз. Откашлялся и начал. — Сегодня на повестке несколько важных тем. Первая. С понедельника возобновляются уроки по приручению чудовищ. Новым преподавателем по этому непростому предмету будет Оралд Гнуфф. Давайте поприветствуем его. Гном, сидящий в первом ряду, среди преподавателей, встал и помахал рукой. Руку я увидел. А вот самого гнома — нет. Ну да ладно, в понедельник все равно познакомлюсь. Купидоны поаплодировали. Архиус продолжил: — Водоснабжение в третьем корпусе восстановлено. Откроем его двери для купидонов со дня на день, — ректор убрал одну из страниц и принялся читать с другой. — Ну и главные новости на сегодня. Обнаружены еще четыре Вестника Смерти. Все они на нашем континенте… Это известие заставило сидящих в зале заерзать на своих местах. На этот раз не от холода. Даже Минай подняла глаза от блокнота и отложила его в сторону. — Мор. По моим сведениям, вестник обосновался на побережье Глубокого Моря. Люди в Атантисе и соседних городах умирают от болезней, которые не может победить медицина. Группа карателей должна отправиться туда незамедлительно. Я уже подготовил списки с именами купидонов, которые отправятся завтра рано утром на те или иные задания. Вы увидите их доске информации в коридоре. Мне захотелось сорваться с места, чтобы посмотреть на доску и увидеть там свою фамилию, но я сдержал себя от этого импульса. Ректор еще не договорил. Я стал очень нетерпеливым. Потому что пропитался жуткой ненавистью к чужакам. После той битвы, в которой мне пришлось отбиваться от тех, кто вовсе и не являлся моим врагом. Настоящим. Но один из вестников привел этих людей и нелюдей к Олимпусу и мне пришлось сражаться. Теперь навязчивая идея избавиться от всех Теней как можно быстрее, не выходила у меня из головы. — Все последние дни мы готовили специальную ловушку для Вестников Смерти, — продолжил Архиус. — Кольцо, способное пожирать Тени, будет находится в бомбоубежище Олимпуса. Под круглосуточной охраной. В бомбоубежище уже открыт телепорт, через который специальные отряды скитальцев смогут отправить темную сущность, едва освободив ее от сосуда. Прямо к артефакту. И уже там дежурные сделают свое дело. Таким образом, мы отправим завтра не один отряд, а несколько. Для охоты на всех вестников. Сразу. Я взбудоражено огляделся, схватив кольцо и потеребив его в руках. Значит не факт, что я поеду охотиться за Мором? — Следующий Вестник, под именем Лень, убивает всех в лагере изгоев, к югу от Олимпуса. Совсем недалеко. Туда тоже будет отправлен отряд. Как и в горы. Жадность обосновалась в Домире. Внешнем городе гномов. И последний из вестников, который обнаружен на данный момент, находится на острове Забвения Дракона. Гордыня. Люди и нелюди там уже убивают друг друга, — Архиус тяжело вздохнул. — И, конечно, на задания поедут только опытные купидоны. Имена, как я уже сказал, каждый сможет увидеть на доске информации в коридоре… Все, казалось бы, уже готовы сорваться со своих мест, чтобы скорее посмотреть, что ждет их в самом ближайшем будущем. Но Архиус никак не объявляет собрание законченным. Он откладывает очередной лист в сторону и продолжает. — Также еще одна группа направится в Градамис. Отряд карателей, уехавший туда ранее, не выходит на связь… У меня защемило в груди. Из-за Леоны. Волшебницы, которая мне небезразлична. Что произошло со скитальцами в пути? Ведь говорят, недовести церемонию посвящения — плохая примета… Тогда у меня точно нет выбора. Ректор должен был поставить меня в этот отряд. — Интересно куда определили тебя, — обратился я к убийце, сидящей рядом. — Я бы хотел поехать на охоту вместе. Глаза Минай улыбнулись, и она снова опустила их на рисунок. Симпатичный. Она рисует Четверобрюха, встающего на дыбы. Солнце, облака и другое окружение тоже не упустила. Целая картина получается. — Также на доске объявлений вывешен отряд купидонов, которые отправятся на охоту, — продолжает ректор. — Наши запасы микстур и сердец на исходе. И даже те, кто будет отправлен, восстанавливать четвертый корпус Олимпуса — отнеситесь к своей работе с большой ответственностью. Занятий в выходные не будет, но я позаботился о том, чтобы каждому из нас было чем заняться. Слоняться без дела в эти смутные времена не нужно. Отлынивание от работы не оценю ни я. Ни ваши братья и сестры. У меня все. До понедельника. Архиус как-то очень быстро смел бумаги с трибуны, положил их обратно в папку и скрылся за кулисами. Минай еще некоторое время дорисовывала изображение в своем блокноте, не позволяя мне как можно скорее выбежать в коридор и узнать к какому отряду приписали меня. Еще и Кольцо Света нужно будет отдать старому магу. Хотя вряд ли он забудет про него… — Спешишь? — спросила убийца, все еще уставившись в блокнот. — Ну…да. Может выпустишь меня, раз тебе самой не сильно хочется узнать в какую сторону завтра на рассвете отправишься ты. — Если честно меня удивляет это безумное рвение поскорее покинуть наш дом, — произнесла она. — За последние месяцы я насмотрелась ужасов столько, что с удовольствием провела бы в Олимпусе еще пару недель. Чтобы отдохнуть. Хоть раз залезть вечером в ванну и не думать о том, что мне предстоит вновь охотиться на какую-то могущественную тварь, которая не будет просто витать в воздухе и глядеть на то, как я избавляюсь от нее… Я промолчал. Потому что и сам ждал от этого мира спокойствия. Но то, что Леона прямо сейчас может находится в опасности, не давало мне покоя. Минай закончила рисовать. Вырвала страницу с изображением и протянула мне. — Держи. Я взял лист и посмотрел на Четверобрюха. Почему-то рисунок показался мне забавным. Я улыбнулся и нетерпеливо ответил: — Спасибо. Теперь можем идти? Минай одарила меня уставшей улыбкой, взяла свой рюкзак, и я наконец смог устремиться к выходу. Очень скоро мы оказались в коридоре. Толпа купидонов до сих пор топчется у доски информации. Некоторые, находя свою фамилию восторженно восклицают, другие разражаются разочарованными стенаниями. Третьи вообще уходят абсолютно без эмоций. Все-таки не все еще готовы стать настоящими скитальцами. Я имею ввиду, что каждый такой воин должен выполнять поставленные задачи беспрекословно. Особенно в эти нелегкие времена. Я вклиниваюсь в толпу купидонов. Протискиваюсь вглубь. Извиняюсь перед теми, кому случайно наступил на ноги или кого пришлось отодвинуть в сторону. Встаю перед доской. Зеленая, самая обычная старая школьная доска. По краям даже следы от мела не стерты до конца. Желтые листы бумаги прибиты прямо на гвозди. Поехали.Отряд уничтожения «Мор»: Тлиус Ронг. Олаф Джордиус. Анграмма Тулейг. Артаилда Донс. Командир отряда Аментьен Даваэль.Тут меня нет. Перевожу взгляд на следующий лист.
Отряд уничтожения «Лень»: Озманиаг Рэг. Дагрен Добс. Эллайда Форсенс. Лора Тайгрен. Командир отряда Дрек Огди.Ну вот. Значит с Минай мы все-таки в разных отрядах. А я все больше убеждаюсь, что мое имя будет принадлежать отряду, под названием «Похоть».
Отряд уничтожения «Жадность»: Тейлан Грагз. Эмманутьен Аэль. Родгер Нобуэль. Портенс Лобт. Командир отряда Разус Огрхорский.Дальше.
Отряд уничтожения «Гордыня»: Самман Ейц. Ногрен Уфлаетэн. Уф Пеппех. Лагрия Тийда. Командир отряда Сильвер Ндройд.И вот он. Последний лист со списком скитальцев, которые уезжают завтра утром по души вестников. Отряд уничтожения «Похоть»… Я веду глазами по листу и не могу поверить. Не могу поверить, что там нет моего имени. Отталкиваю купидонов, которые все сильнее прижимаются ко мне, пытаясь найти свое имя. Еще раз внимательно перечитываю все списки. Нет. Нету. Имени Кайлан Роуз нет ни в одном отряде. — Как?! — восклицаю я вслух. — Должно быть это какая-то ошибка! Я точно должен тут быть! — Ты тут есть, Кай… — говорит орк, стоящий рядом, и его толстый палец утыкается в лист, висящий с краю. Я тут же смотрю на заголовок. «Купидоны, которые выходят за добычей сердец»… Орк, который показал мне на этот позор усмехнулся. Я срываю лист. Расталкивая всех в стороны, направляюсь в кабинет Архиуса. У меня разве что пар из ушей не идет. А все остальное — злость, непонимание, агрессия, — все остальное при мне. Толкаю дверь кабинета и врываюсь внутрь. Архиус стоит у камина и смотрит на огонь. — Охота? Я должен идти на охоту?! — бесцеремонно разбрасываюсь слюной я и трясу сорванным листом. Согласен. Слишком дерзко. Ректор имеет право наказать меня за это. Но мне все равно. Выплеснуть эмоции здесь и сейчас лучше, чем предать кодекс, который я поклялся больше не нарушать. — Да. Ты должен идти на охоту, — спокойно отвечает старик. — За сердцами чудовищ или за мясом, решай сам. — Один раз я завалил Испытание Веры и все? Можно списывать меня со счетов?! Я уже обещал, что этого больше не повториться! Я хочу истреблять вестников, а не отсиживаться за стенами Олимпуса! — Сядь, — вдруг приказал мне Архиус и посмотрел внушительным строгим взглядом. Я сначала не двигался, но в итоге уселся за небольшой журнальный стол. На нем стоит графин и несколько перевернутых стаканов. — Налей себе воды и успокойся, — прозвучали следующие слова ректора. То ли это был приказ, то ли просьба. Но делать этого я не хотел. Еле удержался от того, чтобы не сбросить все на пол. Но такого старый маг точно не простит. Сейчас он хотя бы готов все объяснить. Похоже на это. — Нам пора поговорить обо всем, что произошло, — Архиус сел напротив меня и налил воду в свой стакан. Выпил. — Во-первых. Отправляться на такие задания ты не будешь. Как и я. Мы с тобой сосуды, Кайлан. Наше появление в очаге действия вестника, дает ему шанс на отступление. А если говорить о нас с тобой — возможность не проиграть. Мы слишком сильны и не можем пойти на этот риск. Только сейчас я понял. Осознание тяжелым грузом легло на мои плечи. В один момент. Как только до меня дошло, что мы сильнейшие из купидонов и не можем ничем помочь. Если у нас нет колец. А если я заберу артефакт и буду сам охотиться за Тенями, то погибнет много невинных людей, пока я перекочую из пункта А в пункт Б. Старый маг же хочется избавиться от всех и сразу. И как можно быстрее. — Теперь ты понял? — ректор пристально смотрит на меня. Я кивнул. — Если сейчас путешествия скитальцев окажутся успешными, но останется лишь один вестник. Самый могущественный. И самый хитрый. Вот тогда мы и соберем всю свою армию, наденем кольца и отправимся на Армагеддон. Битву за конец света или, я надеюсь, за начало нового мира. — Вестник… Последний? Сколько их всего? Я думал девять? — Их восемь. Последний — Зависть. Где мы встретимся и когда, я не знаю. Сейчас можно лишь подготовиться к этой встрече. А со скитальцами, которые вернулись из армии Емии и теперь снова служат всему миру, у нас появился шанс. Будь уверен, опытные бойцы смогут совладать с неприятелем, — Архиус протянул руку. — А теперь отдай мне кольцо. Я дотронулся до перстня, висящего на цепочке и без лишних раздумий, снял его и передал ректору. — Отлично. Завтра утром я установлю его. Пусть артефакт поможет нам одержать победу. Я встал с места. Собирался уйти, но передумал. — Послушай, Архиус, — начал я. — На счет того, что я сказал тогда… Когда мы бились с воинами Ободора. — Ты не мой внук. Давай и закончим на этом. Я опустил голову и подошел ближе к выходу. Коснулся ручки двери. Обернулся. — Но ведь должна же быть какая-то причина? — спросил я. — Как я оказался в этом теле? — Это такая же загадка, как и та, как Кайлан Роуз оказался проклят несмотря на то, что Цолдэн никогда не был купидоном. — И как нам узнать правду? — я поднял глаза на старого мага. Архиус покрутил кольцо в руке. — Может быть она сама откроется нам. Рано или поздно. А теперь ступай. Перед охотой тебе нужно хорошенько выспаться. Я кивнул и вышел за дверь.
Глава 19 Вызов принят!
На следующее утро я собрал все необходимые вещи, погрузил их на коня и поскакал в лес. Кого раньше встречу, монстра или дичь, было загадкой. Но и сердце одного и мясо второго необходимо добыть и привезти в Олимпус. Это все, чем я сейчас могу помочь скитальцам. Уехал далеко. Совершенно в другую сторону от тех мест, где уже приходилось бывать прежде. Лес. Я забрел глубоко в чащу. Тут все зеленое, листья колышутся на ветру. Где-то неподалеку журчит ручей, песни птиц заливаются в уши. Все как в моем родном мире. Если бы не тяжесть меча за спиной можно было бы и действительно подумать, что все произошедшее было просто сном. Веду коня за собой. К седлу уже привязано несколько тушек зайцев. Выследить дичь с моими способностями легко. Зрение Следопыта, Слух Скитальца и дело в шляпе. Точный выстрел из лука и несколько купидонов на следующей неделе заснут без чувства голода. Направляюсь в ту сторону, из которой доносятся звуки падающего водопада. Погода самое то для того, чтобы искупаться. Надоело стоять под напором желтой воды в душе в общежитии. А здесь водоем точно должен быть почище. Вокруг следы только животных. А если тут не ступала нога человека или нелюдя, значит лучшего места для того, чтобы забыться и разгрузить голову, не найти. Вот он. Водопад. Да и водопадом это назвать сложно. Просто струйки воды стекают по скале в озеро. Но вода чистейшая. Так и манит. Я привязал лошадь, подошел к воде, снял с себя одежду, еще раз огляделся и прыгнул. Нырнул. Вон он. Самый лучший момент в моей жизни. Этой. Когда я не думаю не о чем, а просто купаюсь. И почему за все время, проведенное в Олимпусе, я не позволил себе хоть раз отдохнуть? Ведь сейчас, когда остальные скитальцы уехали на задание, я могу делать только это. Стараться не думать, что с ними и как там они. Доверить судьбу этой планеты кому-то другому. В конце концов, не все в этом мире должно зависеть от меня. Хотя по Леоне, несомненно, скучаю. Мы переступили ту грань, которую не следовало переступать. Да, мы не можем быть в месте, но как только я отыщу способ избавиться от проклятой метки, я сделаю это. И мы наконец-то сможем быть счастливы. Если, конечно, она не будет против. В нашу последнюю встречу, вроде бы плохих предпосылок не было. Интересно, как там Другз? Неужели все эти несколько месяцев он действительно поддерживает пламя в Чертогах Вечности? Он еще там не сошел с ума от одиночества? Ведь даже сейчас, несколько минут пребывая наедине со своими мыслями, я чувствую себя немного сумасшедшим. Хотя…Ведь это нормальное состояние, когда ты можешь просто поговорить с самим собой, да? А я тебе на что? Я вынырнул из воды и закатил глаза. — И здесь от тебя не спрятаться, проклятый демон… Так ласково ты меня еще не называл. Усмехнулся Зевс. — Слушай, давай к своим. Я тут решил одиночеством насладиться… — поморщился я и снова окунулся в воду с головой. Вынырнул. Вода потекла с волос по бровям, носу и подбородку. Да нет у меня намерения тебя отвлекать, Кай! Ты просто свою противную микстуру выпей, и я пойду. — Уже? — удивился я и тут же почувствовал, как жажда слегка сушит горло. — Ну хорошо… Подплываю к берегу. Не вылезая из воды, дотягиваюсь до сложенных на земле, среди травы, вещей. Достаю микстуру с желтой жидкостью. Выпиваю. Бросаю пустой флакон сверху на одежду и ныряю снова. Как же приятно. Я готов провести тут весь вечер. Плавать и плавать, просто слушая собственные мысли. Нет, однозначно, когда Леона вернется в Олимпус, я просто обязан сводить ее сюда. Сделаю бутербродов, постелю плед. Устрою настоящий пикник. Лишь бы только с волшебницей было все в порядке. Ясно, что Вестники Смерти не слабые противники, но ведь… Я вдруг перебил собственную мысль. Никто из отряда карателей, отправившихся за Похотью, кроме Лайды Грунф, не был настоящим скитальцем. Доброе большинство — обученные экстерном купидоны. Они действительно могли не справиться… Нет. Надо отбросить все негативные мысли. Тебе, наверное, следует отправиться за Леоной в Градамис… — Зевс? Ты еще здесь? — отвечаю я, одновременно пытаясь отдышаться после долгой задержки дыхания. Конечно, здесь! Если ты хотел одиночества, то стоило сперва заглушить нашу жажду своей вонючей микстурой… Я хмурюсь. Ничего не отвечаю гремлину. Подплываю ближе к берегу и протягиваю руку. Пытаюсь нащупать пустой флакон, из которого выпил микстуру несколько минут назад. Ничего не могу найти. Ругаюсь себе под нос и вылезаю из воды. Холодный ветер тут же заставляет мое тело покрыться гусиной кожей. Смотрю на свои вещи. Флакона нет. Отодвигаю траву рядом. Тоже пусто. Кому и на кой черт понадобилась пустая пробирка? Внезапный и пронзительный крик доносится до меня из глубины леса. Конь недовольно топчется на месте. Дергает головой, пытается отвязаться. У него ничего не выходит. Крик повторяется. Там что-то происходит, Кай! Мы должны помочь… — Да знаю я, Зевс. Дай хоть штаны надеть, — бурчу я. Пытаюсь натянуть джинсы на сырые ноги. Ощущение так себе. Но, кажется, там кому-то действительно нужна помощь. — Жди здесь, девочка, — я хлопаю лошадь по спине. — Мы скоро вернемся. Достаю меч из седельных сумок и применяю Слух Скитальца. — Я знаю, что ты слышишь меня, скиталец, — шепчет женский голос очень тихо. — Приди за мной и спаси меня. — Это Фарона, черт возьми… Что? Фарона? — Угу. Бестия, соблазняющая скитальцев и убивающая их. Должно быть учуяла мой запах. Я понюхал собственные подмышки, совсем позабыв о том, что совсем недавно вылез из воды. И что будем делать? — Пойдем убивать ее. Кодекс Скитальца запрещает мне игнорировать любую угрозу и обязывает уничтожать вот таких тварей… И я пошел. Ориентируясь исключительно на шепот бестии. Глоссарий к этому моменту я уже изучил от корки до корки. Кто такая Фарона и как ее убить знаю. Только вот желательно где-нибудь по пути найти Глинник. Это такое местное растение. Соком из стебля Глинника нужно смазать лезвие меча и тогда получится избавиться от твари быстро. Однако перед этим нужно устоять перед очаровывающими чарами чудовища. Вот с этим-то я должен справиться. — Скиталец…я жду тебя… — повторяет женский голос. — Ты должен спасти меня… — Конечно я тебя спасу, — отвечаю я вслух. — И еще все население этой планеты, избавив ее от твоего присутствия…а вот и Глинник, который мне нужен. Я наклоняюсь к растению и срезаю цветок. Провожу стеблем, из которого вытекает ярко-желтая жижа по лезвию меча и двигаюсь дальше. Я продолжал заходить вглубь леса, пока не оказался на опушке. Посреди стоит палатка. Большая. Скорее даже шатер. У входа в двух чашах горит огонь. Слева и справа. Я остановился между ними. На небольшом ковре под ногами надпись «Добро пожаловать». Ухмыльнулся дерзости монстра и вошел внутрь. Замер. Потерял дар речи, дар двигаться и вообще что-либо делать. Могу только смотреть. А смотрел я в этот момент прямо на Леону, восседающую на небольшом троне на другом конце шатра. Пламя, вырывающееся из очага, что горит в самом центре, не дает мне полностью увидеть сновидицу. Не обманывает ли меня собственное зрение? — Так ты соблазняешь скитальцев, бестия? — я сделал шаг в сторону и добавил: — Принимая облик тех, кто им дорог? Леона смотрит на меня и молчит. Вместо ее голоса я слышу какой-то надоедливый непрекращающийся звук. Я сделал еще несколько шагов. Остановился у перевернутой на полу миски. Поддел ее острием меча. Перевернул. Оттуда выбежала крыса и скрылась за сундуком, стоящим возле кровати. И откуда крыса посреди леса? — И как тебе удается проворачивать этот фокус с моими братьями и сестрами? — спросил я. — Учитывая то, что у нас, как правило, нет близких? — Близких нет, — наконец отвечает волшебница. — А желанные есть у всех… Я поднял бровь и понимающе кивнул. — Это иллюзия? — я развел руки в стороны. — Все это. Шатер, крыса, стол с едой? Ну кроме пламени. Его тепло я ощущаю словно оно настоящее. Фарона молчит. — Да ладно тебе. Ты заманила в свое логово не первокурсника. Можешь говорить на чистоту. Твоя судьба все равно уже решена. Прямо с того момента, когда я вошел в шатер… Леона улыбнулась. — Ну если это тело тебе не мило, то… — произнесла, наконец она. Девушка, сидящая на троне, перевоплотилась. Теперь вместо нее там восседала Минай. — Как тебе это? — ехидно подняла брови убийца. — Пф, — хмыкнул я. — Ты бы видела, как мои вкусы часто менялись за обе мои жизни… — Неужели это? Грациозная девушка перевоплотилась в Тамару Николаевну. Повариху из моей прошлой жизни. Надо же! Как настоящая. Замызганный и уже не белый фартук, поварской колпак на голове, поварёшка в правой руке, чугунная сковорода в левой. Даже тот самый длинный волос, торчащий из бородавки на подбородке никуда не делся. По правде говоря, он привлекал меня меньше всего, но…к самой Тамаре я всегда испытывал теплые чувства. Сколько раз она вкусно кормила меня после ночных смен на скорой… Но вот дальше дело так и не зашло. — Хорошая попытка, Фарона, — улыбнулся я. — Но ты же знаешь, что это бесполезно. Я в курсе кто ты такая. Только вот одно мне не ясно. Я читал, что такие бестии принимают облик прекрасных женщин. Но никогда не думал, что эти прекрасные женщины из окружения, выбранного мишенью, скитальца. Как ты это делаешь? Повариха ничего не ответила. Вместо этого она набросилась на меня, замахиваясь сковородкой. Я увернулся, одновременно рванув меч на себя. Лезвие утонуло в складках на животе монстра. Повариха тут же упала на колени и схватилась за рану. Обеими руками. Это было просто. Очень. Эх, даже согреться толком не успел. И как этих Фарон еще всех не перебили? Неужели скитальцев, которые поддаются этому наивному соблазну так много. Иначе у меня нет другого объяснения тому, что они еще живы… — Кайлан… — до меня донесся голос Леоны. — Опять ты за свое, — я обернулся и увидел, как в той же позе теперь сидит волшебница. Спиной ко мне. — Если хочешь, чтобы я добил тебя, то просто попроси об этом…. Замахиваюсь, чтобы снести голову монстру. — Стой! — останавливает меня голос волшебницы. — Это на самом деле я. Леона. Я хмурюсь и обхожу, стоящую на коленях девушку. Заглядываю ей в лицо. — Мы сейчас в твоем сне, — продолжает сновидица. — Но, чтобы попасть в него, мне нужно было чтобы ты впустил меня. — Что? — мои глаза становятся широкими. Я кидаю меч на пол и падаю на колени рядом со волшебницей. Помогаю отползти и навалиться на кровать. — У меня немного времени, — она сглатывает собравшуюся во рту слюну. — У тебя немного времени? — удивляюсь я. — Ты же сказала, что мы во сне… — Да. В твоем сне. Но чем дольше я сплю, тем выше мои шансы никогда не вернуться в Олимпус. Все как будто по-настоящему. Может быть это уловка хитрой бестии и сейчас я просто попался на крючок? Один момент и ее руки обрастут острыми когтями, а затем полоснут мне по горлу. Хотя…если бы план был такой, она бы уже сделала это. Вот глупая была бы смерть. Выходит, это действительно сон? — Ты сказала, что я впустил тебя? — спрашиваю я. — Что ты имеешь в виду? — Сны людей и нелюдей скрыты друг от друга за своеобразными дверями. Но если открыть эти двери, например, между снами двух людей, то мы вполне можем встретиться и по ту сторону. Но сейчас мы не об этом. В конце концов ты не на уроке сновидений, а я не госпожа Ланфлиг. Леона убрала руку с раны, посмотрела на ладонь, наполненную кровью. Цокнула. Положила руки обратно. Продолжила: — Главное, что у меня получилось подобрать правильный замок, который ты смог открыть. Если бы бестия одолела тебя, то ты бы просто проснулся, посчитав, что посмотрел очередной кошмар. Но я почему-то верила в тебя. Хотя повариха… Какие еще скрытые желания скрываются в твоей голове, Кайлан Роуз? — волшебница улыбнулась, несмотря на сильно кровоточащую рану. Это точно сон. Обычно от такого ранения к этому времени уже умирают. — Значит ты жива? — спросил я с надеждой в голосе, хотя знал ответ. Но должен был услышать его. Для спокойствия. — Жива, — прохрипела сновидица. — Только вот Вестник Смерти оказался очень силен. Все скитальцы, кроме меня поддались похоти. Я в своем уме только благодаря Кольцу Тьмы. — Кольцо Тьмы у тебя? — всполошился я. — Да. Но вестник уже идет за мной, — испуганным голосом произнесла Леона. — Я не в силах его побороть. Очень скоро он завладеет и моим разумом. — Что? Просто не снимай кольцо! Так он не сможет завладеть тобой. — Ты не понимаешь, — мотает головой волшебница. — Я в ловушке, Кайлан. Целая армия ищет меня. И если я буду сопротивляться… То они просто силой заберут артефакт. Я окружена. — Ты должна! Ради себя! Меня! Всего населения планеты! — Успокойся и слушай, — перебила меня сновидица. — Ты сделаешь это. Ты избавишься от Похоти и спасешь всех нас. — Я? Но как я… — Сейчас я спрячу кольцо. Запомни адрес. Улица Новомира восемнадцать. Это торговый центр в Градамисе. Отдел детских игрушек. Я спрячу кольцо в оранжевом плюшевом медведе. Он будет стоять на полке с куклами. Единственный, не прогадаешь. Приезжай сюда, забери кольцо и покончи с Вестником Смерти. Голова волшебницы начала опускаться, как будто она стала терять сознание. — Лео, постой! — я нервно почесал затылок. — Мне нельзя. Нельзя уходить из Олимпуса. Архиус строго настрого запретил мне это делать. Да и Кодекс Скитальца, я поклялся больше никогда не нарушать его… — Кайлан, Кодекс Скитальца нам больше не нужен. Я собрал брови на лбу. Сновидица продолжила: — Я знаю, как избавиться от печати. Как только мы покончим с Вестниками Смерти, то сможем заняться и этим. — Ты…знаешь как избавиться от печати? — сухим голосом переспросил я. — Да. Помнишь, как ты говорил, что Кольцо Света показало тебе историю о том, как появились первые купидоны? — Ну. — Кольцо Тьмы показало мне еще одну историю. О том, как некоторые купидоны уже избавлялись от проклятья. Кажется его зовут…Цолдэн. Он однажды прошел через это. Просто нужны оба кольца. Пара могущества. Я замер. В оцепенении. То, что сказала мне Леона перевернуло все мои представления о будущем. То, на что я уже не надеялся, замаячило на горизонте. А именно — жизнь. Нормальная жизнь, где мне не придется пить микстуры и постоянно убивать чудовищ. — Теперь ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы кто-то другой отправился в Градамис на задание? — спросила сновидица. — Да, — вздохнул я. — Если это будет скиталец до мозга костей, то он может скрыть от всех правду. Ну или так глубоко засунуть Кольцо Тьмы, что мы никогда не отыщем его… Это проверено. Тем же Одриэном, который прикрывался именем своего брата большую часть жизни. Будучи совершенно незаинтересованным в том, чтобы купидонов стало меньше. Я не уверен, что Архиус другой. Он может захотеть сохранить касту купидонов. — Но уже завтра в город выезжает отряд карателей… — задумчиво произнес я. — Они выезжают завтра не просто так. — Говори, — решительно сказал я, уже приняв решение ехать. — Затмение. — Затмение? — Да, — кивнула Леона. — В фолианте, который оставил Таарис, вернее Одриэн, написано, что в солнечное затмение, наложенный эффект пропадает. Через восемь дней у тебя будут единственные семь минут и восемнадцать секунд, чтобы добраться до кольца от границы Градамиса. — За семь минут? — вскрикнул я. — Я думал, что город гораздо больше… — Так и есть. Зелье скорости. Выпей его и тогда успеешь надеть кольцо, прежде чем луна откроет солнце и у Вестника Смерти снова появятся силы. — Хм… — я насупился и потер подбородок. — Теперь ясно, почему Архиус так спешит. Он приказал всем отрядам выезжать завтра на рассвете, чтобы они успели добраться до вестников. Оказаться ближе к ним. Должно быть, сейчас, пока я сплю, скитальцы старательно варят эти зелья. Леона кивнула. — Я… — начала она. Но вдруг сирена, доносящаяся из другого пространства, разбудила меня. Я открыл глаза. Лежу, весь покрытый потом в собственной кровати в общежитии. Это точно был сон.Глава 20 Клетка для беглеца
Сирена, разбудившая меня, звучала для всех купидонов. Для тех, кто должен был отправиться за Вестниками Смерти и для тех, кто оставался в школе, заниматься бытовыми вопросами. Я уже принял решение из разряда вторых перейти в число первых. А для этого мне нужно было собраться быстрее остальных. Благо старая привычка, собираться с вечера, осталась. А планировал я выйти на охоту, поэтому почти все необходимое уже было помещено в рюкзак. Кроме лома, который теперь тоже мне пригодится. Я быстро оделся, напялил рюкзак на спину, проверил запас микстур и патронов. Готов. Бросив короткий, но надеюсь не последний, взгляд на свою комнату в общежитии я захлопнул за собой дверь. Первым делом я скрытно добрался до павильона с чудовищами. Глупо будет не взять с собой Бьярни. Прирученных монстров не смогли использовать в битве с королем Ободором. Чуталхкалак Зориана Тарагриэля начал нападать на других скитальцев, как только его выпустили на волю. Видимо магия развеялась, как только хозяин погиб. Но Архиус все равно принял решение не рисковать в битве, в которой чудовищу сложно будет отличить, где свои, а где чужие. Поэтому в тот черный день монстры остались в своих клетках. Но в Градамисе мой питомец явно пригодится. Особенно, если я буду единственным, кто останется в своем уме. Хотя буду надеяться до последнего, что весь отряд карателей под названием «Похоть» поможет мне в битве с вестником, а не присоединиться ко всем остальным потерявшим рассудок людям и нелюдям. Я вошел в большой павильон. Он больше напоминает конюшню. В воздухе отвратительно пахнет сеном, сырым мясом и навозом. Кому-то из купидонов следует сегодня прийти сюда и навести порядок. Никакой охраны у входа не было. Да и внутри тоже. Только множество звуков, доносящихся одновременно отовсюду. Их издают монстры. Длинный широкий коридор. Слева и справа клетки. Ступаю вперед. Медленно. Чтобы не спугнуть чьего-нибудь питомца. Лишний крик привлечет внимание скитальцев, и кто-нибудь обязательно придет проверить все ли тут в порядке. А лишнее внимание мне ни к чему. Поворачиваю голову направо. Внутри спит Саблежук. Насекомое размером со взрослую овчарку. При схватке с добычей сперва откусывает своими клешнями конечности жертвы, а потом жрет. Чаще всего живьем. Такую тварь приручить было, наверняка, непросто. Поднимаю глаза на табличку. Помимо клички питомца на ней написано имя хозяина. Дагрен Добс. Да. Это скиталец, который уже закончил школу. Точно видел его имя среди тех, что были на доске информации. Значит Саблежук сегодня, вместе со своим хозяином, отправится в путешествие. Крадусь дальше. Искрамет по кличке Фергюс. Двухголовая тварь. Тут радиация вмешалась. Если бы у Искромета не было второй головы и злобного оскала, то его вполне можно было бы принять за дружелюбную альпаку. Но все-таки это чудовище. Его преимущество как раз в челюстях с острыми зубами. А когда головы две, справиться с таким монстром не так уж просто. Ладно, надо торопиться. Я еще даже не решил, как попасть в грузовик к скитальцам. Можно было бы прицепиться ко дну автомобиля, но там наверняка уже собралась толпа. Незаметно подобраться к машинам будет крайне сложно. Устроить диверсию, чтобы отвлечь внимание купидонов и пробраться к грузовикам? Или выйти за пределы Олимпуса и уже там попробовать настигнуть отряд? Я прохожу дальше, постоянно прокручивая в голове возможные планы побега. Одновременно смотрю по сторонам — ищу своего питомца. В последний раз он был в загоне номер двадцать три. Вот тут надо повернуть налево и… — Бьярни! Привет, дружище! — громким шёпотом произношу я. Крысаед радостно забегал по своей клетке. — Сейчас, малыш… Сейчас. Я тебя освобожу. Я достал лом. Сильным и резким движением сломал замок. Открыл дверь. Крысаед выбежал на свободу и принялся игриво прыгать вокруг меня. Жаль у него хвоста нет. Так бы еще и им вилял. Давно не виделись. Очень. Даже времени зайти и повидаться не было. — Прости, дружище. Я даже крысы с собой не прихватил… Я схватил своего питомца за ошейник, чтобы слегка усмирить монстра и присел на корточки. Так чтобы мои глаза были прямо напротив его. — Слушай, Бьярни. Сейчас тебе нужно будет убежать. Незаметно. Ты же часто практиковался в своих кучах мусора? — я улыбнулся и похлопал монстра по голове. Какая-то липкая жижа осталась на перчатке. Я поморщился и стряхнул ее на пол. Все-таки не нужно путать чудовище с домашним питомцем. — Понюхай меня, малыш, — отдал команду я. — Ну, давай. Ты должен запомнить мой запах. Бьярни послушался. Он сделал несколько коротки вдохов. — Вообще, если мастер Тарагриэль был прав, ты сможешь найти меня по магической нити, которая связывает нас с тобой. Но если он ошибался или что-то пойдет не так, то ищи меня по запаху, ясно? Ты понял меня, малыш? Крысаед сделал еще несколько движений. Игривых. Не знаю, понял он меня или нет, но времени выяснять уже не осталось. Три коротких сигнала снаружи означают то, что через несколько минут скитальцы начнут строиться на площади у западных ворот. — Ну все. Беги. Ищи меня по запаху! Монстр все так и прыгал возле меня, пока я не схватил его за ошейник и не пихнул в сторону выхода, подбодрив своей очередной командой. Получилось. Одного своего союзника в Градамис я отправил. Теперь нужно добраться туда самому… Я почесал затылок и огляделся. Есть мысль. Если и я беру с собой на дело своего питомца, то, наверняка, это же сделают и другие скитальцы. А значит, мне просто нужно выбрать клетку, в которой я смогу затаиться пока ее не погрузят в машину, уезжающую в Градамис вслед за отрядом карателей. Только в этом плане есть две сложности. Во-первых, надо вспомнить, какие монстры едут охотиться за Похотью, а для этого мне нужно вспомнить список скитальцев из нужного отряда. А во-вторых, залезть в клетку к монстру и при этом сделать так, чтобы он меня не сожрал. А потом еще и не выдал. Потому что, если Архиус поймает меня — конец. Он заточит меня в какую-нибудь темницу, чтобы я больше не сбежал из школы. Никогда. По крайней мере, пока не закончится эта история с вестниками. — Зевс! — призывал я гремлина. Как житуха, Кай! А в чем это у тебя рука? Я посмотрел на ладонь, которой гладил Бьярни. Еще раз поморщился. — Гладил нашего питомца, — ответил я. — Я вызвал тебя не просто так, Зевс. Мы снова сбегаем из Олимпуса… Из этой обители скукоты? Это же отличная новость, Кай! Говори, что от меня нужно. По крайней мере, есть один плюс в том, чтобы быть плохишом. Твой демон всегда тебя поддержит. — Недавно я смотрел списки скитальцев, — начал я. — Это было вчера вечером. Естественно, на имена, которые я видел на листе, я не обращал сильного внимания. И тем более не пытался их запомнить. Но ты можешь читать мои мысли, верно? Ты сразу знал, что я попаданец, смог узнать о моих намерениях тогда, когда мы…ну, в общем… Когда привел тебя на тот холм. Ага. Помню. Можешь не заставлять себя произносить это. — Ну, да, — мне значительно полегчало от того, что не пришлось произносить вслух имя Иссиды. — Сейчас мне надо, чтобы ты вытащил из моего подсознания имена, который были на листе с заголовком «Отряд карателей Похоть». Сможешь? Какая награда меня ждет? Может…ну…хоть одно нормальное сердце? — Никаких сердец, Зевс, — процедил я. Ладно. Ладно. Уж и спросить нельзя… Первая — Ланна Дамз. Второй Ролайн Рененгер… — Не так быстро, Зевс, — я побежал между клеток стараясь не нарушать тишину и не будить спящих монстров. — Говори кто там дальше? Пока гремлин перечислял имена скитальцев я искал их на табличках. Сирена замолкла. Значит купидоны уже вышли и Архиус произносит напутственную речь. А специальная техника, которая грузит клетки вот-вот будет здесь. — Есть. Монстр Ланны Дамз… Я остановился перед клеткой. Внутри стоя на всех шести лапах, спит Клыкогруз. Мощное таранное животное. На нем можно ездить верхом, а можно натравливать на врагов. Он бегает, разъярённый, словно бык, и насаживает недругов на свой единственный огромный рог, торчащий из подбородка. Вернее, это и есть подбородок. — И где тут спрятаться? — шепнул я себе под нос. — Он занимает почти всю клетку. Нет. Бежим дальше. Такой вариант мне не подходит. Я быстро двигался по коридору пока не остановился возле клетки, накрытой черным не просвечиваемым тентом. Поднимаю глаза на табличку. Черная Злитца по кличке Лейфи. Хозяин Гловер Эш. — Гловер Эш! — шепнул я. — Зевс! Он из отряда, который поедет за Похотью? Зевс подтвердил мои слова. Я, встав перед клеткой, в раздумьях помассировал виски. Клетка Черной Злитцы отличный вариант, чтобы незаметно покинуть Олимпус. Тент могут стянут только ночью, потому что дневной свет раздражает зрачки монстра и едва луч солнца упадет на нее, бестия заорет. А крик этого чудовища смертелен. — Зевс, мы должны убить монстра. Вперед. Чем смогу, как говорится… — Едва я приоткрою завесу, она завизжит. Будем применять Голос Внушения. Я беру микстуру в руку. Смотрю на табличку, чтобы еще раз прочитать кличку монстра. Лейфи. Красиво. Приближаюсь ближе к клетке. — ЛЕЙФИ, ЗАСЫПАЙ! — приказываю. Пью микстуру, убираю в сторону занавес. Бестия спит, схватившись когтями задних лап за прутья потолка клетки. Так себе Черную Злитцу я и представлял. Летучая мышь. Только размером с добротного гнома. Жирная и клыкастая. Вставляю лом в замок. Движение. Препятствия больше нет. Вытягиваю меч из-за спины и одновременно откатываю дверь в сторону. Подкрадываюсь ближе. Слышу, как дверь в питомник открывается. Мотор погрузчика громко работает. Времени совсем мало. Клетки уже начали грузить. Надеюсь, Ева не первая на очереди. Размахиваюсь. Меч сносит голову монстру, но туша так и продолжает висеть на потолке. Надеюсь, Гловер Эш простит мне убийство своего питомца. Хотя неприятного разговора будет не избежать. Я хватаю голову и тушу. Собираюсь закинуть это добро в клетку напротив. Там сидит Восьмирог. Не самая лучшая идея. Они питаются исключительно кишками. Улики останутся. Водитель погрузчика может что-нибудь заподозрить. Перевожу взгляд на соседнюю клетку. Там сидит Радиоактивный Стенатель. То, что надо. Глотает пищу целиком, а зубы, расположенные в желудке, уже перемалывают жертву. Я бросаю Злитцу в клетку к монстру, и он тут же набрасывается на тушу и начинает пожирать ее. Буквально несколько секунд и питомца Гловера Эша больше не существует. Запрыгиваю в клетку, где сидело убитое мной чудовище. Забираю с собой сломанный амбарный замок и закрываю дверь. Телекинезом сбрасываю тент и погружаюсь в полную темноту. Ну все. Теперь осталось только дождаться, когда погрузчик вывезет клетку со мной. В рюкзаке есть пара бутербродов, вода. Все необходимое, чтобы доехать до Градамиса. Но даже если меня обнаружат раньше, не уверен, что отправят обратно. Но чем позже скитальцы меня найдут, тем лучше. Уже через несколько минут я услышал, как погрузчик подъехал к моей клетке. Скиталец-водитель, наверняка прочитал, что за тварь тут сидит, поэтому даже не подумал заглянуть внутрь. Очень скоро я услышал голоса сотен купидонов, среди которых двигалась машина. Еще несколько минут и клетку загрузили в кузов одного из грузовиков. Скорее всего. Оглядеться нет возможности, а вот речь начавшего говорить Архиуса слышна довольно четко. — Купидоны! — вещал старый маг. — Сегодня мы с вами отправляем на смертельное задание наших братьев и сестер! Судьба их миссии будет зависеть от того, насколько хорошо они впитывали знания в стенах нашей школы. Но будьте уверены, наше будущее и будущее всего мирного населения континента в надежных руках. Каждый из этих скитальцев прошел ни одно испытание, прежде чем отправиться на главное задание в своей жизни! Я услышал звуки аплодисментов, заглушаемые ревом моторов машин, уже готовых отправиться в путь. Скорее всего церемония идет уже некоторое время. Какие-то отряды старый маг, наверняка, уже благословил. — Отряд карателей под названием «Гордыня»! Святая Айревия в лице вашего наставника и ректора школы Олимпус, благословляет вас. Пусть путь будет легким, а цель достижимой! — Пусть путь будет легким, а цель достижимой, — вторили несколько голосов. Тишина. Что-то происходит. Скорее всего ритуал с чашей. Сейчас они отопьют крови из сердца Брагодела и сядут в машину. Я буду сидеть тут и слушать до тех пор, пока Архиус не благословит мой отряд. — Айревия открыла путь для вашего странствия, скитальцы! — закончил Архиус. Слышу, как торопливый топот жесткой резины по асфальту пронесся мимо. Моторы нескольких грузовиков стали работать еще громче. Поехали. Торжественная музыка из динамиков усилилась. Н-да. Музыка, наверное, все-таки лишнее. Ведь скитальцы едут на серьезное задание. Могут и не вернуться. Хотя, с другой стороны, Архиус должен внушить всем остальным, что это не так страшно, как на самом деле. И, наверняка, у него получается. Это я сижу тут, в полной темноте и оторванный от остального мира, а остальные заряжаются эмоциями там, снаружи. — Отряд карателей Похоть! — возвестил Архиус, и все замолкли. Даже голос певицы, звучащий из динамиков. А вот и мои спутники. Которые еще не знают обо мне. Долго ждать не пришлось. — Ваша задача будет сложнее, чем у остальных, скитальцы… — продолжает Архиус. — Помимо того, что вам нужно уничтожить Вестника Смерти, я прошу вас освободить тех, кто уже отправлялся на это задание ранее. У них недостаточно опыта. Но у нас не было выбора, и мы послали на миссию купидонов, обученных буквально за месяц. Помните, они ждут, чтобы их старшие братья и сестры пришли за ними и освободили их от гнета Похоти! Дальше процедура благословения повторилась, и я уже слушал шум шагов гораздо ближе. Некоторые скитальцы пробежали мимо грузовика, в котором я сидел, а другие забрались в эту машину. Весь автомобиль пошатнулся, когда, по-видимому, орк залезал в кабину водителя. Мы поехали. Под удаляющийся шум из аплодисментов и музыки. Я сел в угол, достал из рюкзака бутылку воды и пригубил. Наконец-то получилось расслабиться. Честно говоря, в какой-то момент мне не верилось, что удастся тайком покинуть Олимпус. Тем более в компании отряда, который мне и был нужен. Но этот успех означает, что местные Боги любят меня. В конце концов я положил рюкзак под голову и под шум мотора, сопение чудовищ в соседних клетках и отдаленные голоса скитальцев, уснул. — Твою мать, Роуз! Что ты тут делаешь?! — сквозь сон я услышал низкий голос. Почувствовал, как свет бьёт сквозь веки, и кто-то тормошит меня за плечо. Открыл глаза и широко зевнул. В этот же момент сознание напомнило о том, что я сбежал из Олимпуса и нахожусь в месте, где находиться мне…не совсем законно. Встрепенулся. — Гловер? — я постарался сохранить спокойствие. — Я тут… Слушай, прости меня, но мне пришлось скормить твою Злитцу Стенателю. — Что?! — рассвирепел орк. Он схватил меня за куртку и занес кулак. — Поставь его на место, мечник, — послышался женский голос из-за спины нелюдя. — Мы все равно уже в пути целый день. Обратно в Олимпус купидона нам уже не вернуть. Иначе не успеем добраться до Градамиса к затмению. Разъяренный орк небрежно кинул меня на пол и повернулся к эльфийке. — И что предлагаешь с ним делать, Шаала? — спросил медленным и низким голосом орк. — Он сосуд. Хочешь, чтобы Вестник Смерти вселился в него и надавал нам под зад? — Ты прав, Гловер, — убийца по имени Шаала прикусила губу. — Надо найти место, из которого он не сможет сбежать, пока мы не закончим миссию. Есть предложение. — Я слушаю? — ответил огромный нелюдь, повернулся ко мне и сильно ударил. Я потерял сознание.Глава 21 Есть контакт!
Очнулся я в разрушенной комнате. Окна выбиты, стены в некоторых местах проломаны. На улице темно. Слышу, как капли дождя стучат по карнизу. Руки наручниками прикованы к старой железной батарее, на которой даже краска облупилась. Во рту кляп. Видимо давно, потому что челюсть ужасно сводит. Мои вещи лежат здесь же. У противоположной стены под столом, на котором стоит старый телевизор и что-то показывает. Не может быть, чтобы обычное кабельное. Кажется, там есть еще видеомагнитофон. Видео скорее всего воспроизводится с него. Напротив телевизора на стуле сидит орк. Свои локти он упер на колени. Нелюдь уставился в экран и тяжело дышит. Похоже это и есть моя охрана. Интересно, где это я? Ну наконец-то! Спящая красавица! Это Зевс. Жажду чувствую. Видимо без сознания был несколько часов. Ответить не могу. Да и пошевелиться тоже. Ноги связали, как и все остальное. Понятно с какой целью. Чтобы я не мог применить ни Голос Внушения, ни телекинез. Только вот откуда вокруг разбросано столько пустых флаконов из-под микстур? Неужели я без сознания так долго и этот орк просто напаивал меня ими во сне? Так. Значит скитальцы решили меня полностью изолировать. Понять их можно, только вот нет никакой гарантии, что они справятся. Да и в компании со мной гарантий бы не появилось, только вот шансов бы точно было больше. С Кольцом Тьмы я способен победить Вестника Смерти. Что делать будем, Кай? У того громилы бита довольно внушительная. Ты пока спал, последние пару часов, я все за ним бдел. Удара и одной его руки хватит, чтобы нас спать еще на несколько часов уложить. Я не говорю уже о дубине. План действительно нужен. Но в голове пусто. Может просто попытаться убедить его снять кляп, а там как пойдет? Эх. Вот если бы я мог применить Голос Внушения… — М-м-м-м… — промычал я в сторону нелюдя, с интересом смотрящего фильм. Ноль внимания. — М-м-м-м! — еще настойчивее промычал я. — М-м-м-м-м-м! — Да заткнись ты! — орк повернулся и бросил в меня что-то что лежало рядом с ним на столе. Отвернулся обратно к телевизору. Я посмотрел на предмет. Это обычный железный подстаканник. Такие в поездах давали в моем мире. Им можно было бы разрезать веревку, но никак не освободиться от наручников. Может, если я продолжу мычать, он скидает сюда все предметы со своего стола. А там и ключи от наручников, глядишь, под руку подвернутся. — М-м-м-м-м! — вновь перебил я речь главного героя, который стоял с пистолетом в руках и целился в лоб какому-то гному. — М-м-м-м-м! — Твою ж мать! — рассвирепел орк. — Эти скитальцы говорили, что ты будешь дрыхнуть, как старый кот! Он взял в руки пульт и поставил фильм на паузу. — Знай, пои его вовремя, говорили они… Угу. А который час? — орк посмотрел на настольный будильник. — Вот же черт! Старая рухлядь. Я пропустил твой ужин. Нелюдь встал со стула и направился в мою сторону. — Какого черта тебе нужно? — прорычал он. — М-м-м-м-м… — издал звук я, повертев кляпом, вставленным в рот. Намек яснее некуда. — Кляп достать? — нахмурился нелюдь. — Ну уж нет. Меня предупредили о том, что ты учудить можешь. А я тебе не какой-нибудь болван. Так что, если тебя не приспичило, сиди тихо и не мешай мне фильм смотреть! Сейчас я заварю тебе еще пойла. Я быстро закивал головой. Если план А не прокатил, буду хвататься за соломинку. А поход в туалет, быть может, откроет для меня новые возможности для побега. — В туалет значит хочешь? — поднял брови орк. — Уу… — ответил я. — Ладно, — вздохнул нелюдь, бросив мимолетный взгляд на поставленное на паузу кино. — Только без фокусов мне тут. Одно неверное движение и я тебе ноги переломаю. Твои сказали тебя не убивать, а вот о том, чтобы не покалечить речи не было. Я торопливо кивнул. Орк снял с пояса связку ключей и освободил меня. Своими огромными руками забросил мою тушу на плечо и куда-то понес. Кроме связки ключей, которая болталась у него на поясе и бегущего следом Зевса я ничего не видел. В конце концов, когда мы прошли очередной дверной проем, я почувствовал, как на меня начинают падать капли дождя, а поднимающийся ветер неприятно забирается под футболку. Мы на улице. Орк поставил меня к стене. С обратной стороны здания, из которого вынес. — Давай. Делай дела и обратно. У меня чай стынет. И кино ждет, — рыкнул он. Я огляделся. Здание, из которого вынес меня мой телохранитель, одноэтажное. Оно тут не одно. Напротив, через небольшую двухполосную дорогу такой же дом. Единственный фонарь, который здесь светит, позволил рассмотреть табличку. Кафе «У Тома. Лучшие блинчики с начинкой в пригороде Градамиса». Налево и направо уходит улица, застроенная подобными небольшими домиками. Судя по всему, я посреди заброшенной деревни. И если табличка напротив не врет — что вряд ли, — то это пригород Градамиса. Значит я в нескольких часах пути от города. Если ехать верхом, конечно. И значит я был без сознания действительно довольно давно. И, вероятно, должен был проспать еще, но что-то пошло не так. Недаром мой надзиратель так удивился, когда я пришел в себя. Так. Если я все верно предполагаю, то затмение будет уже завтра. Но как бы узнать точно…в какое время? Нет. Пока это все неважно. Я связан по рукам и ногам. Даже убежать от нелюдя не смогу, не то, что сопротивляться. Надо придумывать другой план. — Ну ты чего там? — орк ткнул своим большим пальцем мне в спину. Я посмотрел на нелюдя. — У-м-м-м, — сообщил я о том, что резко перехотел. — Вот паскуда, — разразился проклятьями орк и вскинул меня на свое огромное плечо. — Теперь уж будешь сидеть и не шевелиться, пока твои дружки не явятся с оплатой. А я им тебя не отдам, пока денег своих не увижу. Ясно? Так, под причитания моего охранника мы вернулись в ту же комнату, в которой я проснулся какое-то время назад. Орк небрежно бросил меня на пол и снова прицепил наручники к батарее. — Сейчас я сварю тебе еще сонника, — орк подошел к печи и поставил чайник греться. — На этот раз я уж постараюсь не пропустить время, когда нужно вливать в тебя это пойло. До завтра будешь спать как младенец. Вот в чем дело! Орку оставили траву, которая действует как сильное снотворное. Он опаивал меня ей во сне. Поэтому я даже не просыпался. А тут видимо будильник не сработал. Ясно. Теперь, когда я знаю в чем дело, надо срочно что-то придумать, пока вода в чайнике не закипела. На печи будет не так быстро, как на газу, но все же. Орк подбросил пару дров в печку. Кочергой растормошил угли. Еще раз проверил достаточно ли воды в чайнике. Затем подошел к своему сутлу и уселся на него. — Только попробуй отвлечь меня, — пригрозил он. — И у твоих дружков никаких денег не хватит, чтобы расплатиться за то, что помешал мне. Он сплюнул на пол и добавил: — В этом чертовом мире найти еще хоть одну неповрежденную кассету почти невозможно. И я не хочу, чтобы какой-то утырок мешал мне наслаждаться историческим кинематографом. Орк взял в руки пульт и нажал на кнопку. На экране началась перестрелка. Что делать будем, Кай? Сейчас он напоит тебя раствором и спокойной ночи… Я даже не мог взяться за голову, чтобы хоть каким-то образом усилить умственный процесс. — Слушай, Зевс, а ты можешь читать мои мысли? — спросил я. Про себя. Просто сделал усилие. Гремлин, засмотревшийся на происходящее на экране, вдруг обернулся. — Это ты сказал? — спросил он. — Да, я! — восторженным голосом в своей голове ликовал я. — Лайда Грунф как-то рассказывала, что мы можем общаться с тобой телепатически. Но это домашнее задание я так и не сделал. Видимо пришло время. — Ладно, ладно, — махнул рукой гремлин. — Язык у тебя, я смотрю, развязался. Давай лучше решим, что делать будем, пока чайник не закипел… — Ключи на его поясе. Мне нужно как-то дотянуться до них, — я глазами показал на поясницу, погруженного в фильм, орка. — И как? — возмущенно спросил демон. — Только если тебе хватит силы оторвать радиатор от стены. Но давай будем реалистами. Этот нелюдь еще мог бы рассчитывать на такое, но ты… Силенок у тебя для этого точно недостаточно. — Я бы мог применить телепатию, но жажда мучает. Да и руки не смогу направить в ту сторону… — Значит нужен другой план, — посетовал гремлин и пошел в направлении сидящего на стуле орка. — Вот если бы я мог ухватиться за ключи… В этот момент Зевс подпрыгнул и попытался схватиться за связку ключей. Но вопреки нашим ожиданиям, вместо того чтобы его рука просто пронеслась сквозь предмет, все ключи вдруг всколыхнулись от его прикосновения. Коротко звякнули. Я замер с широко раскрытыми глазами. Зевс удивился не меньше моего. Орк, почувствовавший что-то, обернулся и подозрительно посмотрел в мою сторону. Я постарался тут же сделать обреченный взгляд. Ровно такой, который у меня был, когда он в последний раз смотрел на меня. Нелюдь еще некоторое время озирался, затем пристально посмотрел на все еще не закипевший чайник и вернул свое внимание к телевизору. К экрану его привлек очередной громкий взрыв. Сюжет был в самом разгаре. — Скажи, что это не мои галлюцинации? — обратился я к гремлину. — Не галлюцинации, Кай, — возбужденно ответил демон, глядя на свою руку. — Я почувствовал прикосновение. Вот прямо этими пальцами. Зевс поднял свою пятерню и показал мне ее. — Это следующий уровень, Зевс, — воскликнул я у себя в голове. — Помнишь, как во время битвы, ты мог видеть то, чего не вижу я? — Угу. — И сейчас, выходит, ты можешь прикасаться к любому предмету в моем измерении. Это просто невероятно! Если гремлин действительно может контактировать с моим миром, то это будет грандиозное открытие для всех купидонов! Новый этап. Новая веха в развитии всех скитальцев! Зевс упал на колени и приблизился к железной пробке, валяющейся на полу. Ей было лет двести. Не меньше. Ржавая, потертая. Даже названия напитка уже не разобрать. Демон медленно поднес к ней палец. Коснулся. Его уши встали торчком. Почувствовал контакт. Сделал усилие, и пробка сдвинулась с места. — Да! — вопил я собственным голосом в своей же голове. — Ты можешь контактировать с этим миром, Зевс! Такого не было никогда! Бывали гремлины, которые могли видеть то, чего не видел в моменте их покровитель. Но ни один гремлин не мог взаимодействовать с предметами в этом измерении! Демон был не менее возбужден. Он уже взял пробку в руки и трогал ее пальцами обеих рук, словно ребенок, познающий мир. Благо что в рот не толкал. Хотя нет. Уже толкает. — Я могу прикасаться ко всему здесь, Кай! Я больше не призрак в этом мире! — восклицал Зевс. Поднимающийся свист чайника перебил демона. Голоса, взрывы и стрельбу из телевизора перебил тоже. Орк поставил кино на паузу и подошел к печи. Он взял кружку. Прямо на пол вытряхнул из нее остатки прежней заварки, бросил в сосуд несколько сухих листьев сонника и залил кипятком. Вернулся обратно и поставил снотворное на край стола. Затем долил кипятка в свою кружку, поставил чайник на место и снял кино с паузы. — Зевс, скорее! — кинул я в гремлина свои мысли. — Достань всю заварку из моей кружки! Демон, не теряя ни секунды, пропал с места, на котором стоял и очутился возле не успевшего завариться снотворного. Выловил охапку листьев сонника. Нагреб полные руки. Ему не пришлось даже особо прятаться, потому что орк был так увлечен происходящим на экране, что не обращал никакого внимания ни на что происходит вокруг. — Теперь брось туда обычных листьев. Можешь из кружки орка, — приказал я демону. — У меня идея получше, — ухмыльнулся гремлин. Он подкрался к кружке орка, стоящей совсем рядом. Быстро заменил содержимое сонником, а добытые листья обычного чая бросил в мою кружку. Гениально. Если орк ничего не заметил — а он ничего не заметил, вцепился взглядом в экран как загипнотизированный, — то вот-вот мы усыпим нелюдя и сможем спокойно освободиться. — Молодчина, Зевс! — крикнул я. Как обычно про себя. Кляп все еще был на месте. Орк дождался, когда закончится острый момент в фильме и снова поставил кино на паузу. Подошел к кружке. Хотел уже взять одну из них, но задумался. — Какая моя? — пробубнил он себе под нос. Вот только не надо этого. Я совсем забыл, что имею дело с орком. Возможно, мне вообще можно было не предпринимать никаких попыток, и он бы сам перепутал кружки. А при таком раскладе я все равно хлебну сонника, несмотря на все наши старания. И все. Пиши пропало. — Так… Кажется эта, — наконец сделал выбор нелюдь. — Он взял правильную кружку, Зевс? — начал паниковать я. — Правильную? Гремлин оторопел. Топчется на месте, видимо решая, что делать дальше. — Не ту?! Он взял кружку с сонником! Вот елки-палки! Внезапно Зевс исчезает из поля моего зрения. Ушел? Вообще ушел? Вот дьявол! Вечно мне не могло везти. В таком случае остается только сопротивляться. Может быть получится выбить отраву у орка из рук до того, как он вольет ее мне в глотку. Огромная фигура приближается. Тень, ползущая по полу все ближе и ближе. Приближаясь, она раскачивается как та лампочка на потолке, висящая лишь на одном проводе позади и лишенная даже плафона. Я готовлюсь ударить. Обеими связанными ногами. Понимаю, что это не доставит сильного дискомфорта орку, но сейчас главное выбить кружку из его рук. Тогда и трюк с подменой заварки повторить получится. — М-м-м-м-м! — мычу я, пытаясь рассеять внимание наступающего на меня нелюдя. Но вдруг взрывы и голоса вновь начинают доноситься из телевизора. Это Зевс! Он снял кино с паузы. Орк оборачивается и спускает с языка несколько проклятий. Возвращается к столу и ставит кружку на самый край. На этот раз акцентирует свое внимание на ней. Запоминает, где точно оставил пойло. Делает еще шаг и начинает глазами искать пульт. — Куда делась эта чертова побрякушка? Не находит. Встает на колени и начинает искать под столом. — А-а-а! Вот ты где! — бурчит он и ложится прямо на бетонный пол, пытаясь дотянуться. Гремлин хорошо постарался. В это время Зевс возвращается на стол и меняет кружки местами. Снова. Поднимает, несет, очень тихо ставит. Поднимает, несет, бесшумно ставит. Отходит в сторону. Орк еще некоторое время лежит на полу, пытаясь дотянуться до злосчастного пульта. То и дело дрыгает ногами, таким образом помогая себе. Кажется у него получается. Наконец я слышу, как пластик скребет бетон и еще через несколько секунд мой надзиратель встает на ноги. Немедленно ставит кино на паузу. — Ну вот, — сетует он. — Момент пропустил… Снова берет кружку, на этот раз нужную, и подходит ко мне. Я имитирую сопротивление. Но он крепко сжимает мою челюсть. Указательным и большим пальцем сдавливая щеки, вливает заварку мне в глотку. Я захлёбываюсь, но пью. Это чай. Точно чай. Можно расслабиться. Как только в кружке не остается ни капли, нелюдь вновь засовывает кляп мне в рот и завязывает его на затылке. Возвращается на свое место, берет кружку с сонником, откидывается на спинку и закидывает ноги на стол. Отпивает. Еще раз. И еще. Ну все. Теперь остается только ждать. — Молодчина, Зевс, — передал я свои мысли гремлину. Но он не сильно ждал от меня похвалы. Демон стоял у стены и увлеченно выскребал кусочки цемента из отверстия между кирпичами. Широко улыбался. Я видел это даже по его затылку. Долго ждать, когда орк заснет, не пришлось. Очень скоро нелюдь захрапел, застыв в той же позе. Только блики разных цветов из телевизора освещали сопящую тушу. — Пс, Зевс! — передал я свою мысль гремлину. — Ключи на его ремне. Достань их. Демон отвлекся от своего занятия, которым занимался последние несколько минут. Он перестал отколупывать остатки краски от батареи и двинулся к моему охраннику. Оказался на его коленях и дотянулся до ключей. Медленно снял их и спрыгнул. Когда гремлин коснулся пола его связь с этим миром на мгновение пропала и ключи звонко шлепнулись на пол…Глава 22 Следы на асфальте
Лязг ключей, ударившихся об бетонный пол, разнесся по помещению, перебивая даже звуки из телевизора. Храп прекратился. Мы замерли. Я и Зевс. Хотя гремлину в последнюю очередь следовало затаиться. Орк-охранник поерзал в своем стуле и через несколько секунд снова захрапел. Я большими глазами посмотрел на демона, стараясь сделать так, чтобы он понял насколько сильно я негодую. Но Зевс в ответ только пожал плечами, поднял ключи с пола и снова двинулся в мою сторону. — Наконец-то! — мысленно ликовал я, растирая запястья после того, как гремлин снял наручники. — Уходим. Я достал кляп изо рта и очень медленно, стараясь не издавать ни единого звука, вытянул из-под стола свои вещи. Бесшумно ступая к выходу, я очень скоро оказался на улице. Темно. Накрапывает мелкий дождь. Вокруг ни души. И даже транспорта, на котором можно уехать в Градамис нигде не видно. Но ведь это деревня. Значит тут точно должны быть и другие жители, кроме этого орка? Или нет? Просто…если скитальцы снова в милости у короля, то кто-то из местных, если они тут есть, точно мог бы мне помочь. Я посмотрел направо. Посмотрел налево. Везде одинаково безжизненно и безлюдно. Применил Зрение Следопыта. Множество следов от шин. Они уходят в ту сторону. Налево. Что ж, значит мне туда же. Вперед. Деревенька оказалась очень странная. Она буквально состояла всего из одной улицы. Сквозная двухполосная дорога, обросшая с обеих сторон одноэтажными и двухэтажными домишками. Ни из одного дома до сих пор я не услышал ни звука. Не увидел и крохотного источника света. Либо все спят, либо деревня действительно заброшена. Через некоторое время я остановился на окраине этого не населенного пункта. — Градамис, сто сорок километров, — прочитал я вслух надпись на указателе. Небольшое разочарование настигло меня. Если я не найду транспорт, то пешком мне ни за что не успеть до города к завтрашнему дню. Если, конечно, солнечное затмение будет действительно завтра, и я не ошибаюсь. Но другого выхода нет. Только бежать вперед. Я побежал. Не отрывая взгляда от разбитого асфальта под ногами, следы от шин на котором вели меня в Градамис. Очень скоро я оказался посреди пустыни. Вернее, пустоши. Похоже одна из ядерных ракет когда-то упала прямо тут. Вместо части разбитой дороги какое-то время пришлось продвигаться по насыпанному щебню. Вдоль дороги не росло ни одно дерево, хотя старые гнилые пеньки то и дело показывались из-под земли. Развилка. Согласно надписи на покорёженной табличке следует продолжить бежать вперед. Но следы от шин грузовика, на котором едут скитальцы, почему-то сворачивают налево. Я в замешательстве. — Зевс! — обращаюсь к гремлину. Демон бежал рядом. Он исчезает и появляется на пне в нескольких метрах от меня. Что скажешь? — Нужен совет, — я еще раз оглядел окружающие меня просторы. Солнце еще не показалось из-за горизонта, но уже становится светло. Рассвет. Времени, чтобы добраться до города, все меньше. — Нам с тобой нужно в Градамис, но следы от шин грузовика, на котором едут скитальцы, ведут в ту сторону, — я прикусил язык, беспрестанно размышляя над выбором, который мне предстоит сделать. — Не знаю, куда следует пойти. Гремлин задумчиво посмотрел в обе стороны. Почесал затылок. Недовольно махнул своим хвостом. Насколько далеко я могу отходить от тебя, Кай? Со всеми своими вновь открывшимися способностями? Я пожал плечами. — Ты можешь видеть независимо от моего зрения, взаимодействовать с этим миром. Думаю, твои возможности и в этом увеличились. Стоит попробовать. Пройди по следам шин настолько далеко, насколько тебе позволит связь со мной. Зевс кивнул, попросил меня выпить еще одну микстуру, собрался с духом и исчез. Я остался совершенно один посреди холодной утренней пустыни слушать завывание сильного ветра. Размышлял о том, получится ли у Зевса оторваться от меня. Насколько далеко он теперь может отдаляться. Может ли выполнять мои приказы на расстоянии? Хм. Интересно насколько далеко мы можем быть друг от друга, чтобы продолжать обмениваться мыслями? Стоит попробовать. — Зевс? — я отправил мысленный сигнал гремлину. — Ты слышишь меня? Тишина. Я нервно огляделся в надежде, быть может, увидеть демона. А может быть просто чувство тревоги заставило меня это сделать. Но призыв не повторял. Нужно дать сигналу время дойти. Как в новостях по телевизору в момент прямого включения, когда один ведущий с задержкой пытается дозваться второго. Уже полминуты прошло. Может демон просто не услышал? Пожалуй, стоит повторить призыв. — Слышу я, слышу! — прервал мои мыли гремлин, едва я собрался отправить ему повторный сигнал. Я не торопился радоваться. Может он за тем несчастным высохшим стволом дерева. — Ну что? Ты далеко? — нетерпеливо спросил я на этот раз вслух. — У тебя далеко получилось пройти? — Далеко, — ответил демон почему-то без особого восторга в голосе. — Тут автомойка. Два грузовика припарковано на пустыре возле нее. Прямо перед въездом. — А скитальцы? Где они? — Тут тихо, Кай. Такое ощущение, что никого нет. Хотя… Подожди, — демон принялся громко кряхтеть. — Залезу на карниз, посмотрю. — Давай, — ответил я и замолчал. Полное ощущение, что разговариваю с гремлином по телефону. Только вот никакие финтифлюшки мне не нужны, чтобы слышать его голос и отвечать. Это лучше любого придуманного в моем мире средства связи. По мобильнику-то и вообще разговаривать невозможно было. Особенно на даче, когда сеть одну палку показывала. Никто меня не слышал, и я никого. Так и играли, в глухие телефоны. А тут звук дак звук. Слышимость что надо! Словно бес рядом стоит, а не где-то там за горизонтом. — Ну что? — не выдержал я длинной паузы и спросил. — Ничего, — посетовал демон. — Уже четвертое окно проверил, все закрыты. Внешние жалюзи. — Елки-палки… — Но есть одна хорошая новость, — поторопился дополнить Зевс, пока я не начал причитать. — Тут в кабине одного из грузовиков ключи в замке зажигания остались. А внутри никого. Нет ни чудовищ, ни скитальцев. Как будто все просто исчезли. Испарились. Скитальцы исчезли? А вот это уже нехорошо. Они могли попасть в западню. Мало ли опасностей в нашем мире, кроме Вестников Смерти? Если так, то я должен их выручить. Если, конечно, им нужна моя помощь. А если нет, то, по крайней мере, обзаведусь грузовиком. — Ладно, жди меня у этой…автомойки. Я уже иду к тебе, — ответил я и побежал по дороге, преследуя следы от шин на асфальте. — Пока найди ингредиенты для зелья скорости. Глаза есть, а значит собирать траву ты можешь. Я скоро буду. Через несколько часов я оказался на пустыре перед зданием, на котором висит старая выцветшая табличка «Орочьи колеса. Автомойка для больших машин». Зевс не солгал. На стоянке припарковано два грузовика. В одном из них ехал я, пока меня не обнаружили и не отправили в царство снов. На асфальте очень много следов от лап питомцев и башмаков скитальцев… И все они ведут к этому зданию. Нет. Купидоны намерено приехали сюда. Они сами приказали своим монстрам проследовать за ними и больше не вышли оттуда. Да и следов борьбы нет, со Зрением Следопыта я бы их уже давно обнаружил. — Я достал все ингредиенты. Кроме тех, из чего варится основа длязелий, — гремлин подошел ко мне и протянул пучок трав. — Они, вероятно, у тебя есть? Я нахмурился, недоверчиво оглядываясь вокруг. Безжизненная земля. Когда я давал гремлину задание, то думал, что хотя бы тут уже появилась растительность. Но… — Откуда ты взял все это? — удивленным голосом спросил я. — Раз я теперь не привязан к тебе, то решил попробовать как это действует, если пройти через портал. Ты же помнишь, что я научился открывать их в прошлом году? — Ты проходил через портал, пока я добирался досюда? Гремлин довольно улыбнулся и кивнул. — Два раза! — довольно возвестил он и уткнул руки в бока. Наша связь действительно вышла на новый уровень. Мы до сих пор одно целое, но теперь вполне можем жить разными жизнями. Метка на моей груди больше не имеет такого колоссального значения. И если Леона не солгала и способ избавиться от печати действительно есть…Я не знаю…хочу ли сейчас этого. Теперь, когда наши отношения с гремлином сделали меня настолько сильным. — Ну ладно, — я засунул пучок трав в задний карман джинсов. — Давай узнаем куда делись скитальцы и…будь наготове. Если они решат вновь связать меня, то мы покажем им из чего сделаны. Зевс кивнул и подставил мне кулак. Я некоторое время не понимал, что он от меня хочет, пока сам гремлин не взял в свободную руку мой кулак и не ударил наши сжатые ладони друг о друга. Видимо это какая-то молодежная фишка из его измерения. Подхожу к двери, к которой привели меня следы скитальцев. Вижу свет, вырывающийся на улицу, сквозь щели в расшатанных косяках. Кажется кто-то есть внутри. Стучу. Никто не открывает. Применяю слух скитальца. Сердцебиение слышу. Очень близко. Я бы даже сказал, что прямо за дверью. Но почему одно? Нет, кажется еще два. Очень тихих. Всего три. Где остальные? Скитальцев должно быть пять. Меняю звуковые частоты и теперь слышу медленное осторожное дыхание. Ясно. Кто-то смотрит на меня в глазок, но опасается ответить незваному гостю. — Прошу прощения, — проговорил я. — Мне нужна помощь. Если скитальцы вошли сюда по своей воле, значит и меня могут пропустить. Некто, скрывающийся за дверью молчит. Уже долго. Предприму еще попытку. — Я скиталец. Слышу, как бьется ваше сердце. Не бойтесь. Я пришел лишь затем, чтобы узнать, куда делись мои друзья… — я развел руки в стороны, указывая сразу на все вокруг. — Не остался ли здесь кто-нибудь из купидонов? Они ехали в Градамис на важное задание… Снова молчание. Но сердце незнакомца стало биться чаще. — Это очень важно! Я должен попасть в город к солнечному затмению. Иначе…я понимаю, как это звучит, но это правда. Иначе мы все обречены. Снова ответа нет. Елки-палки. Ну не выламывать же дверь. Остается единственный вариант — садиться в грузовик и уезжать. Только вот скитальцы пришли сюда не просто так… Я уже развернулся и собрался уходить, как вдруг замок щелкнул несколько раз. Я повернулся обратно. Дверь приоткрылась, но все еще сдерживаемая железной цепочкой, образовала небольшую щель, из которой выглянул старый орк. — Чего надо? — спросил он. Я подошел поближе. Вгляделся в появившееся лицо. У нелюдя из нижней челюсти торчит только один желтый клык. Второй обломан и наполовину сгнил. Сухие седые волосы разбросаны по всему черепу. На носу очки с треснутыми в них линзами. Настоящий дед. Только орк. — Спасибо, что откликнулись, — отозвался я. — Я знаю, что мои братья и сестры зашли к вам. Мне очень нужно попасть в Градамис, пока не наступило солнечное затмение. Мы выполняем важное задание. Старик еще раз осмотрел меня с ног до головы и произнес: — Почему пришел отдельно? Не вместе с проклятыми купидонами? Так. Похоже этот старик недолюбливает нашего брата. Но зачем-то помогает. Зачем? Однако если сразу не послал, значит на помощь рассчитывать можно. Только вот правильно отвечать надо. А то захлопнет дверь с той стороны, и я уйду не солоно хлебавши. — Меня послали вслед за ними, — ответил я. — Появились дополнительные сведения, о которых мои друзья не знают. Старик еще раз подозрительно окинул меня взглядом. Затем ни сказав ни слова, захлопнул дверь. Цепочка с той стороны звонко ударилась о железное покрытие и дверь снова открылась. На этот раз полностью. Старый орк в тапочках и дырявом махровом халате, встречавший меня на пороге, отошел в сторону. — Заходи, — прохрипел он. — У меня еще остались силы, чтобы отправить тебя в город. Остались силы, чтобы отправить меня в город? Это какой-то связной? Похоже на то. Ну что ж, значит сделаю вид, что так оно и должно быть. Прохожу внутрь. Плотно заставленное мебелью помещение. Тут даже аквариум есть. В желтой воде плавают…даже не рыбки. Существа, похожие на лягушек и улиток одновременно. Наклоняюсь, чтобы посмотреть водных жителей поближе. Сразу чувствую, как мерзко несет от воды. Тут же отдаляюсь, чтобы больше не вдыхать мерзкого зловония. — Идем за мной, — орк позвал меня за собой и прошел вперед, шкрябая своими тапками по полу. Я прошел следом. Мы зашли в следующее помещение. Я замер. Против своей воли. Моим глазам открылась настоящая пыточная. На полу сидят женщины. Эльфийки. Они почти обнаженные, грязные и…дикие. На цепях, словно собаки. К их спинам из стен тянутся толстые резиновые трубки. Прямо к позвоночникам. Как будто они подключены к какой-то системе, которая скрывается с той стороны стены. Не просят помощи, ни молят о пощаде. Хотя то, что с ними случилось, судя по синякам и ссадинам, не было гуманным. — Ну? Чего встал? — проворчал старик, открыв дверь в следующее помещение и кивком головы веля мне проходить дальше. Я колебался. Этим женщинам явно нужна помощь. Но похоже скитальцев, благодаря вере во всезнающий и священный кодекс, совсем не интересовала судьба этих женщин. Но ведь это зверство. То, что произошло с ними. — Ну? — орк уже начинал выходить из себя. Я сдвинулся с места и прошел дальше, все еще размышляя над увиденным. Над тем, как могу помочь несчастным. Мы зашли в следующую комнату. Эта последняя. Дверей больше нет. По центру стоит небольшой стол. На нем нечто похожее на магический шар. Именно к нему снизу и тянутся кабели, подключенные к телам несчастных эльфиек с той стороны. Внутри шара пространство постоянно разрывают сотни молний. Вокруг стола стоит несколько стульев. На одну стену навален огромный книжный шкаф, на противоположной висит ковер. Старик сел за стол и выдавил из тюбика себе на руки какой-то крем. Принялся мазать им ладони. — Те девушки… — не смог сдержать я своего любопытства. — Кто они? — Когда мы договаривались с вашим главным, он обещал, что его прихвостни не будут задавать мне лишних вопросов. — Архиусом? — Не знаю как его звать. Коротышка моих лет, — буркнул старик. — Садись и положи руки на шар. Значит Таарис. Неудивительно, что скитальцы, оказавшись тут, оставили в живых этого ублюдка. Как там говорил Архиус? Скиталец не имеет права ставить под угрозу свою жизнь, если эта угроза не связана с охотой на чудовищ? Я понимаю, когда речь идет о гноме, который просит помощи в разборках с бандитами, но нельзя же закрывать глаза на конкретных уродов, вроде этого старика. Даже если кто-то из них помогает тебе. Н-е-е-е-т. Тут явно есть какая-то тайна. Мне было мерзко и неприятно, когда я положил свои руки на шар, а старик накрыл их своими сухими ладонями. Но я сдержался. Выдохнул и забыл про отвратительные ощущения. Сверкающих молний внутри шара стало больше, как только мы дотронулись до него. Что-то явно происходит. Вдруг из соседней комнаты послышались мучительные вопли. Чем сильнее молнии били внутри хрустального шара, тем громче кричали девушки. Вот для чего они нужны. Их жизнь дает силы этому шаману. Кажется теперь я понимаю. Только это все равно не оправдание всем этим зверствам. Но имею ли я хоть какое-то право на осуждение, если сам пользуюсь услугами проклятого орка? — Сейчас я открою телепорт, — орочий шаман задвигал сухими губами. — Он доставит тебя в Градамис ровно к тому времени, когда начнется затмение. Твои появятся в городе тогда же. Ты должен только выбрать место, где приземлишься. Центральная площадь, статуя Объединения, больница в Тихих Пущах, кладбище Древних Народов и Плачущий Холм — туда я уже отправил твоих. Выбирай любую другую точку на карте. — На карте? — переспросил я и проследовал за взглядом орка. Магический шар, внутри которого сверкали молнии теперь показывал совершенно иную картинку. Не то, чтобы карта. Просто вид сверху на весь Градамис. Как будто я очень низко пролетаю над городом на самолете и смотрю в иллюминатор. — Мне на улицу Новомира восемнадцать, — сказал я, вспомнив слова Леоны. — Есть там такая? Можете меня отправить туда? Седой внимательно смотрит на шар. Кряхтит. Поднимает глаза. — Это же рядом с больницей? Там уже есть одна из ваших… — Значит теперь там нас будет двое, — серьезным взглядом я сопровождаю свою реплику, смотря прямо в глаза орку. — Ну хорошо, — шаман пожимает плечами. В этот же миг сотни молний внутри шара, превращаются в тысячу. Крики из-за стены становятся еще громче. Вместо ковра, висящего напротив, возникает портал. Я уже вижу торговый центр. Прямо как в приключениях Шурика, ё-маё! — Проходи! — рявкнул седой. — У тебя тридцать секунд! Я встал с места и подбежал к порталу. — Постойте. Я не успел приготовить зелье! — я вспомнил про пучок травы, мешающийся в заднем кармане. — Нет времени! — крикнул он. — Девицы подохнут после того, как он закроется! Я оцепенел. Значит у меня будет только семь минут, чтобы отыскать в торговом центре кольцо? Даже с учетом того, что я знаю, где Леона спрятала артефакт это будет непросто. И Похоть завладеет мной, как только луна откроет солнце, если я не найду перстень. Но если не пойду сейчас вообще могу не успеть добраться до Градамиса… Вот же черт! — Ну хорошо, — крикнул я и подошел к порталу. — Зевс! Имя гремлина было последним, что я произнес вслух. Дальше были только мысли. — Зевс, останься здесь и убей старика. — Что? — опешил демон. — Пусть эти эльфийки будут последними существами, которые умерли тут, служа на благо скитальцев и других людей, и нелюдей, которым плевать на жизни остальных, — мои мысли острыми когтями впивались в мой собственный мозг. — Как только я окажусь в Градамисе, призову тебя. — Ну хорошо… — гремлин поднял глаза и посмотрел на орка. Я сделал шаг в портал.Глава 23 Старый друг
Тошнит. Этот портал оказался совсем не таким, через которые я проходил прежде. Я мчусь через пространство и время уже долго. Меня даже мутить начало от длинного пути. Прежде же время уходило незаметно. Вошел, перекинулся парой мыслей с самим собой, вышел. Тут так не получается. Я надеюсь, старый орк не обманул меня? Он же не запер меня в какой-нибудь ловушке, где мне теперь предстоит провести целую вечность? Не запер. Не знаю сколько времени прошло — на моих командирских часах стрелки крутились с бешенной скоростью, — но в итоге я увидел парковку перед торговым центром. Прямоугольная картинка, которая показывала мне это, становилась все ближе и ближе, пока моя нога наконец не ступила на землю Градамиса. Смотрю на небо. Луна буквально в этот же момент затмевает солнце. Становится темнее. Затмение. Вот оно. Старик не обманул. Перевожу взгляд на часы. Двенадцать часов, семнадцать минут. У меня есть четыреста двадцать секунд на то, чтобы найти Кольцо Тьмы и надеть его. Срываюсь с места и бегу ко входу в торговый центр. Пришедшие в себя горожане начинают растерянно озираться. Отталкиваю одного из них с дороги, чтобы скорее забежать в торговый центр. Это орк. — Эй, хамло, мать твою! А ну иди сюда! — кричит он мне в след. Но я не останавливаюсь. Выбив входную дверь, оказываюсь посреди огромного лабиринта, усыпанного древними билбордами, баннерами, растяжками с предложением скидки. Смотрю на часы. Осталось шесть минут. Хватаю за руку человека, уставившегося на отдел нижнего женского белья и чешущего себе затылок. — Простите! — выдыхаю я. — Магазин детских товаров. Магазин. Детских. Товаров. Вы знаете, на каком он этаже? Человек медленно пытается вытянуть свою руку из моей хватки. У него не получается. Я держу крепко. — Как я здесь очутился? — спрашивает он и свободной рукой начинает хлопать себе по джинсовой куртке. Ищет что-то? — Отдел детских игрушек. Детский магазин. Вы знаете, где он тут? Я не сдаюсь по той причине, что если попытаюсь догнать того озирающегося гнома на другой стороне, то потрачу еще одну драгоценную минуту. — Я вообще впервые тут, — пожал плечами мужик. Затем он наконец нащупал что-то в кармане и достал оттуда женский бюстгальтер. Поднял бровь, удивляясь находке. — Елки-палки! — выругался я и отпустил его. Это бесполезно. Похоже зомбированные Похотью жители Градамиса вообще не знают, что с ними происходило. И через…пять с хвостом минут, каждый из них вновь погрузится в забвение. Думай, Кайлан, думай! — Зевс! — призываю гремлина. На перилах ржавого эскалатора появляется демон. Его руки в крови. Он не отводит от них взгляда. Через пару секунд встряхивает головой и поднимает глаза на меня. Кай? Мы… в том торговом центре? Спрашивает гремлин, как будто обкурившись беломора. Он теперь вообще не понимает, что происходит. Заторможен. Шокирован. Мыслями совсем не здесь. Надо срочно исправлять ситуацию. — В центре, центре, — вспыхиваю я. — И времени у нас крайне мало! Надо найти детский магазин. Ты пойдешь наверх, а я осмотрю этот этаж и нижний. Так шансов будет больше. Понял? Зевс сглотнул накопившуюся во рту слюну. Я…впервые кого-то убил, Кай. Сам. Своими руками… Так. У демона точно шок. И что он делал у того старого орка так долго? Ждал пока тот уснет? Ладно. Некогда размышлять. Четыре. Всего четыре с половиной минуты осталось до конца затмения. — Соберись, Зевс! Орк получил по заслугам. Если за несколько минут мы не найдем Кольцо Тьмы — то отправимся вслед за ним. Хорошо, хорошо, Кай. Я просто… Иду. Уже иду. Демон взял себя в руки и побежал наверх по эскалатору. Перемещаясь от точки к точке телепортацией. Так, как он умел. Я тоже сорвался с места. — Духи для гномов, одежда для нелюдей, рыбацкие принадлежности… Я бегу вдоль пережившего апокалипсис торгового ряда и читаю только подписи к названиям магазинов. На некоторых вообще сложно что-либо прочитать, но по валяющемуся манекену или разбитым аквариумам я могу определить, что представляет из себя тот или иной отдел. Магазина детских товаров нет. Даже близко. А времени осталось всего…три минуты! — Зевс, — посылаю я мысленный сигнал гремлину. — Нашел магазин? — Никаких детских товаров, Кай! Тут только несколько нелюдей. Они пытаются понять, что произошло. И что они вообще здесь делают? Насколько я могу судить — торговый центр давно заброшен… — Не знаю, — я пожал плечами, как будто гремлин стоял рядом. — Но скоро они вернутся в прежнее состояние. Прихватив заодно и меня, если мы не успеем. Продолжай искать. Я бегу дальше по лабиринту затухшей цивилизации. Когда-то орки, эльфы и люди бродили среди этих витрин, чтобы отвлечься от повседневных дел и порадовать себя очередной покупкой. Сейчас же это место давно заброшено, а каждая открытая касса за прилавком рассказывает о том, как они в спешке покидали насиженные места, которые с падением первой ядерной ракеты потеряли для них всякую ценность. Конечно, кроме денег, которые они прихватывали с собой, нарушая всяческие договоры со своими работодателями. Просто для того, чтобы добраться до бомбоубежища и расплатиться с теми, кто за свои услуги еще примет у них эти бумажки. Да. В тот момент им было все равно. Как мне сейчас. Ничего не имеет значения, кроме того кольца, которое оставила мне Леона, пожертвовав своей волей. Кто знает, что сделала со сновидицей Похоть? С человеком, пришедшим по душу того, кто устроил новый апокалипсис. Как Вестники Смерти издеваются над охотниками на чудовищ? Для таких как мы у чужаков явно приготовлен отдельный котел. Я должен успеть найти артефакт за те две минуты, которые остались до того момента, когда лучам солнца уже ничто не будет мешать добираться до поверхности этой планеты. Останавливаюсь у эскалатора, ведущего вниз. Озираюсь. Прибежал оттуда. Справа. Слева тоже посмотрел, кажется, уже везде. Я ничего не упустил? Я ведь точно ничего не упустил? Если спущусь вниз, то и до демона подняться уже не успею. — Зевс! — снова посылаю я поток своих мыслей гремлину. — Нашел? Есть что-нибудь. Обливаюсь потом. Вытираю лицо футболкой. — Нет. Тут нет детских магазинов, Кай! Спускаюсь к тебе. — Проклятье! Бранюсь я и тут же хватаю стоящий рядом старый картонный рекламный щит. Узкий. На нем изображен улыбающийся эльф с зубной пастой в руке. Видимо лет двести назад его улыбка была белоснежной. Пыль за эти годы сделала свое дело — теперь это не так. Бросаю взгляд вниз, чтобы оценить путь. Длинный лестничный пролет заканчивается темнотой. Роняю картонного эльфа на застывшую лестницу, ведущую вниз. Встаю на него ногами и качусь, словно на ледянке. На минус первый этаж. Несколько секунд, да сэкономил. Докатился почти до конца. Вижу, что проход загромождён какими-то коробками. Прыгаю и приземляюсь уже в абсолютно темном зале. Час от часу не легче. Если предыдущие этажи были освещены тусклым солнечным светом, благодаря стеклянной, а теперь разбитой вдребезги крыше, то этот этаж всегда освещался только искусственно. Снимаю с плеч рюкзак. Засовываю внутрь руку. Пытаюсь отыскать фонарь. Даже на часы не могу посмотреть в такой темноте. Перебираю разные вещи — перочинный ножик, флаконы с основой для зелий, пакет с сушеными яблоками. Видимо в пакете была дыра, мой перекус рассыпался по всей сумке. Заглядываю внутрь. Пытаюсь разглядеть. Тщетно. Выворачиваю рюкзак наизнанку и вытряхиваю все на пол. Нашел. Включаю фонарик и перевожу луч света на часы. — Минута, Зевс! — кричу вслух, потому не могу думать ни о чем другом, кроме как о Кольце Тьмы. Я бегу налево, а ты направо, Кай! Гремлин подбегает ко мне и зажигает светоч. Елки-палки, не мог сделать этого раньше! Демон бежит в одну сторону, я в другую. Теперь уходит гораздо больше времени. Пока в темноте я обнаруживаю очередную табличку с названием отдела, тратится несколько секунд. И если магазин, который мне нужен не находится прямо там, за углом, то я проиграл. Запинаясь о разбросанные по полу предметы, падая и поднимаясь, я наконец добираюсь до поворота. На другой стороне уже стоит Зевс. Если бы он нашел нужный отдел, то сказал бы. Бегу вперед. Фонарь мерцает из стороны в сторону в такт моим движениям. Аптека, булочная, магазин для самых маленьких… — Вот он! Кричу в сердцах, даже не смотря на часы. Потому что больше это не имеет значения. Я либо успею, либо нет. Пролезаю под полуопущенными жалюзи и встаю на ноги. Бегу между полок, стряхивая с них остатки сгнивших игрушек, старые пластиковые детали. Ищу оранжевого медведя. Леона говорила, что он будет стоять на полке с куклами. Радует еще и то, что я до сих пор в своем уме. Значит время еще не вышло. Вот он! Медведь, стоящий среди трех кукол. — Зевс! — я кричу гремлину, ищущему игрушку в другой части магазина. — Я нашел… Не успеваю договорить. Язык немеет. Руки перестают совершать резкие движения. Проклятье! Неужели я не успел? Мне не хватило буквально нескольких шагов. Не может быть! Что теперь будет? Я остаюсь в сознании, но совершенно иные эмоции теперь наполняют меня. Я совершенно не хочу больше искать Кольцо Тьмы. Не хочу бороться с Вестниками Смерти и рисковать своей жизнью. Я хочу лишь найти Леону. Хочу обнять ее и сказать как соскучился. Прикоснуться к ней. Поцеловать. Ничто в мире не стоит этой возможности. Вижу, как гремлин появляется на полке, рядом с медведем. Засовывает руку в нутро плюшевой игрушки и достает оттуда перстень. Я хмурюсь. Я больше не хочу надевать его. Не хочу кормить чужими душами проклятый артефакт, который когда-то сделал из обычных существ кровожадных тварей. Я буду сопротивляться. Чего бы мне это не стоило! Надевай кольцо, Кай! Что? Демон приказывает мне? Мелкая сошка, созданная служить такому как я! Это немыслимо. Жаль я разбил последний флакон с микстурой, которая заставляет его испытывать адские муки. Сейчас пару глотков такого пойла бы пригодилась. — Отдай мне кольцо, гремлин, — скрепя зубами произношу я. — Я надену его тогда, когда посчитаю нужным. Вой снаружи. Неистовый. Разрывающий небеса и доносящийся даже до магазина детских товаров, расположенного под землей. — Это Вестник Смерти, демон. Он хочет видеть меня. Отдай кольцо. Я протягиваю руку. Гремлин смотрит на меня и пятится. Слышу шорох. Применяю Слух Скитальца и теперь чувствую, как совсем рядом бьется чье-то сердце. Оборачиваюсь. — Бьярни? — успеваю только обронить я. Крысаед накидывается на меня и сбивает с ног. Прижимает всей своей тушей к полу. Чувствую, как какая-то древняя игрушка упирается мне в шею. И почему чудовище слушается гремлина? А оно явно слушается его. Пытаюсь дотянуться до кинжала, чтобы отправить тварь на тот свет. Но что-то мешает. Опускаю взгляд и вижу в свете фонаря, как гремлин хватает меня за палец. Сопротивляюсь. Извиваюсь словно змея. Он гнет его. Становится больно. Вдруг все завладевшие мной желания пропадают. Мгновенно. Как по щелчку. Чувствую, что кольцо плотно село на безымянный палец. Вспышка. Очень мощный бесшумный, но яркий взрыв. Когда свет перестает слепить у меня получается понять, где я нахожусь. — Чертоги? Это Чертоги Вечности? — спрашиваю я, обращаясь к гремлину. Но никто не отвечает. Я оглянулся. Это место…сюда я впервые попал через портал. Да. Именно по этой лестнице скатился вниз и оказался на этом самом месте. Но где Зевс? Почему он не отвечает? Мои мысли перебил стук молота о наковальню. Я встрепенулся и потянулся к мечу, висящему за спиной. Попытался ухватиться, но не смог. Клинка нет. Я снял его вместе с рюкзаком в том торговом центре. Но…как я попал сюда? И почему демон не отзывается? Попробую призвать его еще раз. — Зевс! — громким шепотом произнес я. Бесполезно. Я в Чертогах Вечности. Полностью оторван от своего мира. И портала нет. Путь только один. Туда, к пламени. Я пошел вперед. На этот раз не крался. Но все же старался не отвлекать того, кто прямо сейчас усердно трудился у печи. Это Другз? Или я попал в прошлое и сейчас вижу все глазами Цолдэна? Эльфа, который получил от Изорбуса Трехтелого Кольцо Света. Хотя тогда, я бы не мог управлять этим телом. А сейчас все движения совершаю именно я. Что происходит? Прохожу между статуй сиамских близнецов. Оглядываюсь по сторонам. Не теряю надежды, что Зевс пришел со мной. Что вот-вот окликнет меня и я снова буду защищен. Ведь без гремлина я даже щит не могу наложить. А если Хранитель Мира окажется настроен враждебно? Пламя вырвалось из жерла исполинской печи. Я вышел из частокола статуй. Огромное существо стоит спиной ко мне и колотит молотом по наковальне. Это не Другз. Судя по размерам. И не Изорбус Трехтелый. Дак кто же ты, узник? — Кайлан, — отвечает низким голосом Хранитель Мира, но не оборачивается. — Я ждал тебя. Очень долго… — Ты ждал меня? — я остановился и стер со лба пот. Вернее, мне так показалось. Как ни странно, лоб оказался сухой. Да и жары я не чувствую. Такой, от которой изнемогал, когда в последний раз был тут. Что не так? — Время здесь течет по-другому… — посетовал монстр. — Сколько дней или, быть может, лет прошло с тех пор, как ты закинул меня сюда? Я не понимаю. Не верю своим ушам. Чудовище пытается притвориться Другзом? — Не молчи, старый друг, — произносит существо и оборачивается. Это он! Другз! Гнома не узнать. Размеры другие, голос тоже. Разве что черты лица сохранились. И печать вон там. Прямо на щеке. Неужели, это действительно гном? — Что… — я не могу заставить себя говорить. — Что…с тобой случилось? — Я стал Хранителем Мира, Кайлан. Этого оказалось достаточно, чтобы все это, — он указал на себя. — Произошло со мной. — Я… — я мотаю головой отказываясь верить в то, что говорит монстр. — Я не хотел этого. Прости меня, Другз. Гном выдыхает. Грузными шагами идет на другую сторону кузни и садится на большой железный ящик. Кладет молот между ног и вытирает ладонями лицо. — Я знаю, что у тебя не было выбора, — произносит он. — И не виню тебя. Время, которое утекло с тех пор, сделало меня мудрее… — Я… — я пытаюсь собраться с мыслями. — У меня есть план, Другз. Леона. Волшебница, с которой я познакомился… — Я знаю твой план, Кай, — перебил меня низкорослик, который больше не являлся собой. — Я знаю, что ты хочешь воскресить тело Оглы и забрать меня отсюда, — он покачал раздувшейся головой. — Но если ты еще считаешь меня своим другом, то прошу. Оставь эту затею. Ничего нельзя изменить. — Но эта магия. Которая сделала из тебя…это. Она может развеяться, как только мы вернемся на поверхность. — Ничего не изменить, Кай, — спокойным голосом повторил Другз. — Я крепко связан с этим местом. И разорвать эти узы может лишь моя смерть. Ты хочешь, чтобы я умер, Кай? Я молчал. — Оставь все как есть. Я готов и дальше нести эту жертву, зная, что любовь моей жизни и мой лучший друг освобождены от этой участи… Я продолжаю молчать. Мне сказать нечего. Это все-равно, что стоять на краю пропасти, видеть, как близкий тебе человек хочет спрыгнуть и не мочь ему ничем помочь. Тяжело. Невыносимо ловить его обреченный взгляд. — Ты здесь по другой причине, — сказал Другз, когда понял, что намерений спорить с ним у меня не осталось. И аргументов тоже. — Вернее, твоя астральная проекция. Я еще раз посмотрел на свои руки. Вот почему у меня нет связи с Зевсом. И если Другз так изменился за каких-то несколько месяцев, то в том мире, где Кольцо Тьмы, которое едва соприкоснулось с моим телом, там… Вряд ли прошла и секунда. Но почему я попал сюда? — Леона сказал мне, что Кольцо Тьмы показало ей историю Цолдэна. Почему вместо этого, оно перенесло меня сюда? К тебе. — Потому что я так захотел… — произнес Другз и посмотрел на меня сквозь сальные и липкие, свисающие с головы пряди волос. — Ты захотел? — опешил я. — У тебя есть такая власть? Гном хлюпнул своим исполинским носом. — У меня есть не только власть. У меня есть все знания этого мира. Вся история, Кайлан. Я могу рассказать тебе все, что ты захочешь…Глава 24 Кто я?
На некоторое время я замолчал. Энциклопедия по этому миру, знающая ответы на все вопросы, стоит прямо передо мной. В лице Другза. Моего лучшего друга, который расплатился за эти знания своей жизнью. И вечным одиночеством. Что я хочу узнать? Конечно, в первую очередь я бы хотел спросить о том, как можно спасти его. Но Другз уже сказал, что это невозможно. И я должен смириться с поражением. Оставить в покое Хранителя Мира и помочь тем, кого еще можно спасти. Леона, Архиус, несколько отрядов карателей, которые отправились на охоту за головами Вестников Смерти. Прямо сейчас я должен убрать в сторону чувства и подумать холодной головой. — Ты ждешь пока я задам вопрос? — поднял брови я. — Конечно, — гном поднял плечи и опустил их. — Не могу же я пересказывать тебе историю целого мира, друг мой. Или ты хочешь знать все? Собеседник в этом месте…бесценен. Я посмотрел на часы. Стрелки опять хаотично вращаются по циферблату. В разные стороны. — Сколько у нас есть минут? Или часов? — Сколько понадобиться, — гном вытер руки о волосы на груди. — Здесь я повелеваю временем. — Хм, — я почесал подбородок. — Тогда я могу спрашивать что угодно? Другз кивнул. Я еще раз огляделся. Сел на пол в позу лотоса. Поднял глаза и посмотрел в лицо гнома. — Кто я? — Ты хочешь знать, как и почему попал в тело Кайлана Роуза? — спросил Хранитель Мира и убрал волосы со лба. — Это длинная история. Но я постараюсь рассказать тебе ее как можно короче. К тому же многое ты уже знаешь. Жаль только, что я не заслужил узнать о том, что ты попал в это тело, при жизни. Гном посмотрел на меня. Пристально. Он не ждал оправданий, да и я не желал оправдываться. Что было, то прошло. Просто сделал паузу. Как будто вспоминал о том, подворачивался ли мне вообще случай поделиться с ним своим секретом. — Я думаю, что история моего отца… — я запнулся. — Вернее, история Цолдэна откроет все оставшиеся тайны. Я хочу знать, как Кольцо Света попало к нему? Я родился с печатью или ее кто-то поставил позже? Почему именно тогда, в день, когда Архиус пришел за своим внуком, я занял тело Кайлана Роуза? И где вообще сам бывший владелец этого тела? Полагаю второе вытекает из первого, третье из второго и так далее? Другз откашлялся, положил локти на колени и принялся вещать. От старых привычек избавиться сложно. Его тон и осанка остались прежними. — Все не так просто, — начал он. — Когда Изорбус Трехтелый узнал, что нарушил баланс в мире, который вынужден сохранять, он выковал Кольцо Света. Кольцо, которое в итоге оказалось способно удалять проклятую печать с тел купидонов. — Я… — я в недоумении потряс головой. — Все это время я носил у сердца артефакт способный снимать проклятье и ничего не предпринял? Другз кивнул. — Можешь не расстраиваться так сильно и не гнобить себя за это. Если бы ты знал, что у тебя есть возможность снимать печать, ты бы вряд ли кому-нибудь рассказал о ней. Процесс, который мы запустили, убив Изорбуса Трехтелого могли остановить лишь купидоны. Снять проклятье со скитальцев было бы все равно, что обречь мир на гибель. На какое-то время мои мысли унеслись обратно в Олимпус. К тому пьедесталу, на котором сейчас лежит артефакт, способный избавить сотни людей и нелюдей от проклятья. Если бы Архиус прямо сейчас узнал о возможностях этого кольца, то наверняка бы уже сделал так, чтобы его не стало. Мне нужно как можно скорее покончить с Похотью, вернуться в Олимпус и забрать перстень. В моих руках судьба всех купидонов будет в безопасности. Я уж точно не лишу никого его законного права на свободу. — Как это кольцо попало к Цолдэну? — от нервов я пощипывал себя за нижнюю губу. — Хоть Цолдэн и не горел желанием видеть собственного отца после того, как Архиус убил его мать, — ответил Другз. — Однако парнишка во что бы то ни стало намеревался докопаться до истины. Хотел узнать правду о себе и судьбе своей семьи. Поэтому, в перерывах между грабежами и воровством, он расследовал дела купидонов, сожравших сердца своих близких и попавших в тюрьму на пожизненное заключение. Так однажды он узнал кто был самым первым. Первым известным купидоном на всем материке… — Серб Безумный, — задумчиво вторил я своим мыслям. — Верно, — Хранитель Мира вновь хлюпнул своим носом. — Найти его было не сложно. Только ленивый не говорил тогда о Сербе, прозванным Безумным. Только не смотрящий телевизор не знал, в какой тюрьме его держат. — Что было дальше? — Дальше Цолдэн наведался в тюрьму. На свидание с купидоном. Он, кстати, знал, что Архиус сидит тут же, но даже не думал говорить со своим отцом. Мальчишка был страшно обижен… — Чего он хотел от Серба? Зачем пришел к нему? — подталкивал я гнома ближе к делу. — За правдой. На всех заседаниях Серб Безумный пытался объяснить судьям, что печать на его руке появилась под действием древнего артефакта. Но когда его спрашивали о том, кому принадлежит этот артефакт и как его найти, Серб замолкал. В тот день и Цолдэн пришел к первому скитальцу, чтобы узнать кто проклял его. — И Серб сказал? — Да. Как только узнал истинные мотивы парнишки. Такие как злоба и месть. Так как своими руками добраться до Таариса он не мог, то посчитал, что чужими руками отомстить своему брату-близнецу лучше чем ничего. Так Цолдэн узнал кто на самом деле виновен в том, что случилось с его семьей. — Но Таарис был жив до самой встречи с Архиусом. Выходит, Цолдэн так и не добрался до него? — Добрался, — Другз стряхнул с рук металлическую стружку. — Только, как ты понимаешь, Таарис не дал себя в обиду. Да и еще, в отместку, наградил охотника за своей головой такой же печатью. Так Цолдэн стал одним из нас. — Но он не сдался? — предположил я. — Нет. Поменял тактику. Начал следить за Таарисом, чтобы узнать его слабые места. И обнаружил портал, ведущий в Чертоги Вечности. Я оглянулся, представляя, как мой отец уже однажды ходил по этому месту. Дышал душным воздухом. Изнывал от жары. — Почему Изорбус Трехтелый не убил его? — поинтересовался я. — Потому что Цолдэн пообещал служить. Он стал запасным планом для орков. Если Таарис, когда-нибудь передумает и перестанет снабжать их купидонами. Чувство вины, возникшее у эльфа, к тому времени, мешало Таарису продолжать хладнокровно вербовать новых купидонов. Поэтому Изорбус Трехтелый передал Кольцо Света Цолдэну. Так одна из частей Пары Могущества оказалась у твоего отца. — Значит мой отец служил Хранителям Мира? — удивился я. Другз встал с места и подошел к одной из статуй Изорбуса Трехтелого. Провел по ней рукой. — Да. Цолдэн должен был тоже клеймить людей и нелюдей по всей планете. Таким образом сиамские близнецы создавали себе пищевой фонд. — Но ты же сказал, что Кольцо Света обладает способностью снимать печать? Почему выйдя из Чертогов Вечности он не использовал его? — Цолдэну никто не сказал об этой маленькой детали. Да он и не пытался узнать. Получив в руки такую огромную власть, ослепленный ненавистью, он продолжил охоту на Таариса. И однажды загнал того в угол… — Они оба остались живы. Опять что-то пошло не так? — Дар убеждения. Таарис догадался, что второе кольцо орки были вынуждены выковать, чтобы восстановить баланс. И если одно несло только Хаос, второе должно было нести Порядок. А значит, если один артефакт может установить связь с гремлинами из семнадцатого измерения, то второй может эту связь оборвать. — Так Цолдэн избавился от печати… — догадался я. — Верно. Он был первым подопытным в их совместном эксперименте, — Другз похлопал статую прежнего Хранителя Мира по плечу. Я встал на ноги и подошел к печи. Помню, как стоял напротив нее, в клетке, и угрожал оркам выкинуть кольцо в бездну пламени. Тогда они так сильно испугались этого, что согласились рассказать часть истории. — Что произойдет, если уничтожить кольца? — спросил я. — Связь пропадет. Навсегда. Безвозвратно. — С семнадцатым измерением? — Да, — кивнул гном. — Купидонов больше не будет. Ни новых, ни старых. Я задумался. Ведь именно этого я всегда хотел. Избавиться от проклятой печати. Но хочу ли я этого по-прежнему? Как представить жизнь без щита, которым Зевс постоянно оберегает меня? Как представить жизнь без скитальцев, защищающих мирное население континента от монстров, которых впустил в этот мир Таарис. Как навсегда попрощаться с Зевсом и больше не услышать его «Привет, Кай!». Как вообще жить жизнью обычного человека после того, как я прошел через все это? Быть может воспользоваться силой Кольца Света и снять проклятье только с тех, кто захочет этого? Справедливо ли поступить так? Сегодня он хочет быть скитальцем, а завтра ненавидит себя за то, кто он есть. Все устройство этого, пережившего апокалипсис, мира сломается, как только я расскажу купидонам, о возможности прожить обычную жизнь, без постоянной жажды. Нет. В любом случае я не могу позволить себе и думать об этом до тех пор, пока угроза, пришедшая в наш мир, существует. Я повернулся к великану. — Вестники Смерти? Нам почти удалось остановить их. Я смогу вернуться сюда, после того как мы покончим с чужаками? Я думаю, ты будешь не против уничтожить кольца. Ведь ты сам мечтал освободиться от проклятья и зажить самой обычной жизнью. — Это будет сложно, — вздохнул Другз. — Что ты имеешь ввиду? Неужели так сложно открыть портал в Чертоги Вечности? Ведь Изорбус Трехтелый смог сделать это? — Я не про портал, Кай. Я говорю о Вестниках Смерти. — О Вестниках Смерти? — я прищурился, смотря гному прямо в глаза. — Что с ними не так? Как только я покончу с Похотью, останется только Зависть. Что может быть проще, чем убить последнего из чужаков? — Во-первых, никому из скитальцев не удалось остановить вестников. Голод и гнев, вот единственные твари, которые больше не угрожают этому миру. Остальные знали, что купидоны придут за ними. Семь минут слишком мало для того, чтобы справиться с Вестником Смерти. Любым. Я впал в ступор. Минай, Леона, Разус Огрхорский, Лайда Грунф… Я могу перечислять скитальцев, отправившихся на охоту, бесконечно. Неужели…Неужели их миссия была обречена на провал? — Никому из них не удалось отыскать Вестника Смерти за время затмения. Де факто, — заговорил мой старый друг. — Все скитальцы уже находятся под действием чар, которые, рано или поздно, убьют их. — Тогда скажи мне, как я могу одолеть этих тварей, Другз?! — я еле сдерживал себя в руках. — Скорее! Наши с тобой друзья сейчас там! На волоске от смерти! — Есть только один способ закончить все, — вздохнул гном. После такого вздоха не приходится ждать хороших новостей. Но что может быть хуже понимания того, что многие скитальцы уже, итак, почти мертвы? — Какой способ? — Зависть — это голова монстра, которую нужно отрубить, чтобы все остальные вернулись обратно в бездну, — низким голосом пробухтел хранитель. Ведь это отличная новость! Почему гном так вздыхал? Теперь я знаю, что мне не нужно изъездить весь мир в поисках других чужаков. Лучше новости, чем эта, я не получал последние несколько месяцев. — Скажи мне, где находится Зависть, Другз. — я подошел ближе к Хранителю Мира. — Я найду тварь и закончу дело. Освобожу весь мир от проклятья! Гном встряхнул головой и отошел от меня. Встал возле печи и уставился в пламя. — Зависть в Градамисе, Кай. — В Градамисе? — опешил я. — Здесь? То есть…прямо в городе, в котором сейчас находится мое тело? Другз кивнул. — Тогда выпусти меня, — решительно выдохнул я. — Скажи как я смогу вернуться обратно в Чертоги Вечности, когда все закончится. И выпусти! — Вестник внутри твоего ребенка, Кайлан! — взревел хранитель мира и запустил железную наковальню в другую часть зала. Она врезалась в одну из статуй Изорбуса Трехтелого. Та упала, звонко прозвенев на все чертоги. Я стою неподвижно. Не могу подобрать слов. Пытаюсь осознать слова гнома. Кровь приливает к голове. Начинает мутить. — Внутри…кого? — слабым от того, что в горле пересохло, голосом переспрашиваю я. — Леона, — Другз поворачивается ко мне и пристально смотрит в глаза. — Сновидица беременна от тебя. Я закрываю ладонями лицо и опускаюсь на колени. Еще раз обдумываю все сказанное Хранителем Мира. Я всю жизнь мечтал услышать это. Все обе жизни представлял, как женщина, которую я люблю больше всего на свете, подойдет и скажет, что ждет от меня ребенка. Это чувство невозможно представить, думал я. Так и оказалось. Только…неужели мой не родившийся ребенок стал сосудом для твари, пришедшей в этот мир убить все живое? Неужели наивысшая радость, которую я мечтал когда-либо испытать оказалась для меня великим горем? Не верю! — Я не верю в это! — взревел я. — Ты все лжешь! Лжец! Кричу я не в силах даже наброситься на гнома и выместить всю злость на нем. Ведь я всего лишь чертова астральная проекция! — Чтобы убить всех Вестников Смерти, Кайлан, ты должен убить собственное дитя, — раздражающим мой слух спокойным голосом продолжает Хранитель Мира. — Мне очень жаль… Я смотрю перед собой в бездну пламени, вырывающегося из жерла исполинской печи. Мне, кажется, что вижу там глаза волшебницы. Женщины, с которой нас все равно тянет друг к другу, как бы мы не старались держаться подальше. Вот она. Насмешка судьбы. Вот ответ Кодекса Скитальца, который я предал, потому что считал, что правила потеряли свою актуальность. Вот самый главный выбор, который мне предстоит сделать. Да и не выбор это вовсе! Это приговор! Приговор мне и моему не родившемуся ребенку! Или всем. Всем, кто населяет эту проклятую планету. — Другз, — очень тихим от бессилия голосом, обращаюсь я к Хранителю Мира. — Скажи мне, что есть другой выход? Гном покачал головой. — Если бы ты читал тот фолиант, Кайлан… — Какой фолиант? — я хмурюсь, одновременно пытаясь понять, о чем он говорит. — Фолиант Одриэна. В котором написано древнее пророчество о пришествии Вестников Смерти. Я продолжаю смотреть в пламя и вижу, как Леона сидит за партой с фолиантом в руках и читает его. Подхожу я. Сажусь рядом. Она тут же закрывает книгу и отодвигает в сторону. Это было на одном из уроков. Я помню этот момент. Другз продолжает: — В пророчестве сказано. Лишь чужак, пришедший в наш мир и убивший, свое дитя сможет спасти живых и мертвых от вечных мук. Леона знала, что чужак это ты, Кайлан. Она пожертвовала собой, чтобы спасти этот мир. — Пожертвовала собой? — недоумеваю я. — Почему пожертвовала? Она мертва? — Нет. Она жива. Но один из Вестников Смерти — Похоть, теперь оберегает ее. Она намеренно попыталась забеременеть. Но когда узнала, что у нее получилось и что она ждет ребенка, было уже поздно. Ей не позволили покончить с собой, чтобы закончить все. Я продолжаю смотреть в огонь. Вижу, как сновидица держит руку на животе, чувствует нашего малыша. — Выкидыш не случится, — продолжает гном. — Аборт не поможет тоже. Чужак крепко связан с жизнью волшебницы. Если один из них умрет, то заберет с собой второго. Мне очень жаль. — А как же Армагеддон? — спрашиваю я. — Как же великая битва за жизнь? Ведь в этом чертовом учебнике написано о ней! Почему все складывается иначе?! — Армагеддон будет, когда ты не сможешь справиться с собой. Когда оставишь сновидицу в живых. Но с началом битвы, исход будет уже предрешен. И победителями окажутся не скитальцы. Я встал на ноги. Повернулся к Другзу. Спросил: — Для этого я попал сюда? Для того, чтобы исполнить великое предназначение, написанное вашими древними богами?! — Это мог быть кто угодно, Кайлан. Просто именно в ту секунду, в то мгновение, когда запустились часы, отсчитывающие конец этому миру, где-то в другой вселенной освободилась твоя душа. Мне жаль, что тебе пришлось пережить всеэто… Я уже собирался просить Другза отпустить меня, как вдруг осознал последнее, что он сказал мне. — Часы, отчитывающие конец этому миру? — переспросил я. — Ты же сказал, что достаточно убить…Зависть, чтобы остановить это безумие. — Достаточно, — кивнул гном. — Только ты не сможешь сделать этого. Боги посмеялись над всеми живыми, дав им избавителя с чувствами, через которые он будет не способен перешагнуть. — То есть в предсказании сказано, что я не смогу убить женщину и поэтому случится Армагеддон? Другз подошел ко мне ближе и встал на одно колено, так, чтобы его исполинское лицо было со мной на одном уровне. Я почувствовал себя букашкой. Крохотным и ничего не значащим существом. — Именно так, Кай. Но я рассчитываю, что ты сможешь сделать это. Одна смерть ради сотен тысяч. Другз щелкнул пальцами, и яркая вспышка света ослепила меня. В следующее мгновение я снова лежал на полу в торговом центре и смотрел на Зевса, бьющего меня по щекам и пытающегося привести в сознание.Глава 25 Тот, что не родился
Как я был глуп, когда думал, что мне дали второй шанс. Что неизвестная сила услышала мои молитвы и предоставила возможность воплотить все мои мечты. Завести семью, детей, построить дом на берегу какой-нибудь речки и коротать вечера с любимыми рядом. Но нет. Кому-то понадобилось непременно сделать из меня оружие. Оружие, способное избавить весь мир от апокалипсиса, но по иронии судьбы, не желающее это сделать. Смогу ли я убить собственного ребенка? Убить девушку, которую люблю? Да. Больше нет смысла скрывать своих чувств. Я люблю каждую деталь образа сновидицы. Ее голос. Ее смех над вещами, которые отличаются от привычно смешных. Ее нежность и заботу. Ее загадочную улыбку. Если бы нам удалось встретиться в других мирах, то мы бы были счастливейшими людьми на планете. Или эльфами. Или орками. Неважно! Хотя…и тогда, наверняка, не ценили бы того, что имеем. Тратили бы время на пустяки и считали бы себя в какой-то мере несчастными. Но такова природа человека. Его суть. Не ценить то, что имеешь. Я уж думал ты копыта отбросил, Кай… Зевс сделал движение, как будто вытер пот со лба. Но на самом деле, никакого пота там не было. — Я знаю, что нужно сделать, чтобы остановить апокалипсис, — ответил я и поднялся на ноги. Беру фонарик и иду в сторону выхода. Мои вещи до сих пор валяются там. У одного из эскалаторов, ведущих наружу. Гремлин и Бьярни идут следом. Зевс молчит. Я знаю, что он уже прочитал мои мысли. Знает, что если посмеет посочувствовать мне, то лишь еще сильнее разозлит. Хотя куда сильнее? Я, итак, готов рвать и метать. Подхожу к рюкзаку и закидываю все вещи обратно. Достаю меч из ножен. Достаю из рюкзака охапку патронов для обреза и засовываю их в задний карман джинсов. Если Похоть защищает волшебницу, значит придется прорываться. Выпиваю микстуру. Последнюю. Дальше мои способности будут кормить души тех, кого я убью. Применяю Зрение Следопыта. Среди своих следов обнаруживаю следы сновидицы. Она была здесь, когда прятала кольцо. Затем, своим ходом поднялась наверх. Зачем и почему? Спрошу при встрече. Но теперь, по крайней мере, могу выследить ее. И тут меня осеняет. Словно в непроглядном мраке кто-то включил свет, и я понимаю в чьем теле на самом деле засела Похоть. Одно только название этого Вестника Смерти давным-давно должно было дать мне это понимание. Какой же я глупец! Какой же глупец! Поднимаюсь с минус первого этажа. Еще сильнее от злости сжимаю рукоять своего меча. Передо мной возникает фигура орка. Это тот, которого я сбил, когда пытался как можно быстрее найти артефакт. Глаза нелюдя залиты тьмой. Он под влиянием Вестника Смерти. — Здравствуй, избавитель, — усмехается огромная громадина, перегородившая мне дорогу. Я смотрю в черные глаза вставшей на пути глыбе мускул. — Этот несчастный нелюдь тоже сосуд или ты используешь его, чтобы говорить со мной? — огрызаюсь я и кладу левую руку на рукоятку обреза. Одно резкое движение и разнесу ему голову. Пусть он и мирный житель. Пусть ни в чем невиноват. Но если не я его, то он меня. Вестник жалеть не будет. — Догадливый мальчишка, — усмехается орк. — Попробуй теперь догадаться в чьем теле я остановился? — из-за угла выходит гном и ухмыляется вслед за первым. Его глаза тоже наполнены тьмой. — Ведь Похотью может быть кто угодно, — по длинному коридору торгового центра бредет человек. Эхо доносит его слова до меня. — Мы все Похоть, — произносят все существа вокруг. Даже те, которые находятся этажом выше. Признание разносится сотней отголосков по древнему зданию. — Тебе придется перебить нас всех, чтобы найти меня, — снова показывает свой оскал орк, стоящий передо мной. — Я знаю кто ты, — скрепя зубами произношу я. — Знаешь? — с верхнего этажа выглядывает эльфийка. Она тут же переваливается через перила и летит вниз. Слышу шлепок. После такого падения выжить невозможно. — Ну и кто я? — из отдела, где прежде продавались различные глиняные горшки, выходит эльф в покрытом дырами плаще. Прищуривается. — Раскрой мне эту тайну, смертный… Оглядываюсь вокруг себя. Люди и нелюди, подвластные чужаку, вытекают из дверей, спускаются по лестницам, выходят из глубины торговых рядов. Все жители Градамиса, которые подчинились Вестнику Смерти теперь стягиваются к ловушке, в которую меня заманила… Леона. — Я был глуп, — наконец произношу я. — Зная, что один из тех, кто пришел на эту землю, чтобы убить все живое, зовется Похотью, я все равно позволил затуманить себе мозги. Один из нелюдей набрасывается на меня. Мне пришлось выстрелить. Низкорослик, с пробитым черепом падает навзничь. — Я должен был догадаться обо всем, когда Леона согласилась заняться некромантией, вопреки правилам из Кодекса Скитальца, который она чтила больше моего, — выдыхаю я. — Должен был догадаться обо всем хотя бы тогда, когда на последнем экзамене, перед тем как отправиться в Градамис, Леона сидела в кабине водителя и даже не попыталась предупредить меня о том, что все это проверка. Орк, стоящий передо мной, замахивается. Я нагибаюсь и ответным выпадом вспарываю ему брюхо. Нелюдь падает на пол вслед за кишками, вывалившимися из него. — Только вот чего я не понимаю, — оборачиваюсь вокруг себя я, замечая десятки, наполненных тьмой глаз. — Ты заманила меня в ловушку. Но зачем оставила Кольцо Тьмы там? В магазине игрушек? Ведь ты знала, что оно даст мне силу. — Это не я, — отвечает подходящий ко мне гном. — Гремлин этого тельца совсем отбился от рук. Стащил кольцо и попытался помочь тебе. Жаль, я заметила поздно… Я сношу голову низкорослику, который сразу после слов, попытался выхватить арбалет из-за своей спины. Ну хоть одна хорошая новость. Вестник Смерти подчинил себе волю Леоны, но не волю ее гремлина. По крайней мере, у меня на одного союзника больше. Я щупаю кольцо на своем пальце. На всякий случай. На месте. — Мне всегда было интересно, — выставляю меч перед собой, в любой момент готовый отбить атаку. — Куда пропал лорд Одриэн, бившийся с Голодом, едва пришедшим в этот мир? Выстреливаю в нелюдя, прыгнувшего на меня с верхнего этажа. Он умирает еще в полете. Затем достаю еще два патрона из заднего кармана и перезаряжаю обрез. — Ведь ты сказала мне, что… когда откопали саркофаг, в котором мы с Архиусом лежали, тел старого эльфа и Иссиды не нашли. И куда они делись? Почему-то я не задался тогда этим вопросом. Ослепленный совсем неприемлемыми чувствами для скитальца. Кто-то бьет меня сзади, но срабатывает щит. Синева освещает зал, который до сих пор погружен в полумрак. Солнце едва начало показываться из-за луны. Я разворачиваюсь и втыкаю лезвие клинка в голову обидчику. Вырываю. Тело эльфа скатывается по лестнице вниз. На минус первый этаж. — Теперь задаюсь, — произношу я и отправляю к предкам еще двоих людей, побежавших на меня. Гильзы падают на кафель и сотрясают тишину, наступившую сразу после того, как эхо уносит звуки выстрела вдаль. Перезаряжаю обрез. — Я просто не хотела, чтобы эльф, убивший одного из нас, удостоился почестям, — слышится женский голос. — Пусть и дальше его кости гниют под завалами старой часовни… Оборачиваюсь. Вслед за голосом из бывшего отдела электроники выходит Леона. Она одета в длинное платье, а руки прячет в рукавах. Теперь ее глаза не похожи на прежние. Они черные. Поглощенные тьмой. — Надеялась подорвать боевой дух скитальцев? — морщусь я. — Зачем тогда вообще нужно было освобождать нас? — Неужели вы думаете, что этот мир наполнен подходящими телами? — хмурится сновидица. — Многие из нас вынуждены ютиться в слабых телах. И менять их быстрее чем… как у вас говорят? Быстрее чем перчатки? Леона поднимает руку и заставляет надвигающуюся на меня толпу замереть. Я окружен. Уходить некуда. Кто-то из нас сейчас должен умереть. Но если с тех пор, как нас со старым магом достали из-под завалов, со мной была вовсе не Леона, тогда…и чувства вины я не должен испытывать? Но… Наши чувства были настоящими. Тогда. На новогоднем балу. Когда мы впервые поцеловались. Когда она сделала меня счастливым. Ведь это была она. И ребенок сейчас тоже наш. Как можно закрыть глаза на это все? Сновидица там, внутри. И она наверняка хочет, чтобы я покончил с Вестниками Смерти. Вопреки всему, предотвратил чертов апокалипсис. — Если бы не наш сын, — Леона дотрагивается до своего живота. — Это тело бы тоже сгнило, не дожив до сегодняшнего дня. Только сила будущего вестника помогает этому организму существовать. — Что будет, когда ребенок родится? — спрашиваю я, поворачиваясь лицом к волшебнице и спиной к толпе одержимых. — Это тело умрет, а я благополучно займу сосуд старика, так долго ожидающий своей очереди. Она говорит про Архиуса. И на старого мага у Похоти есть свои планы. — Ты говоришь так уверенно, — я облизываю сухие губы. — Неужели думаешь, что я не смогу уйти отсюда живым? — Пророчество не врет, Кайлан Роуз. Или как там тебя на самом деле зовут? — она замолкает, видимо ожидая ответа, но я и не думаю отвечать. — Очень скоро ты умрешь. Даже не знаю почему я до сих пор с тобой разговариваю… Пауза. Весь мир как будто на мгновение замирает. Никто из одержимых не делает ни шага в мою сторону, до тех пор… До тех пор, пока Леона не бросает свою ладонь вперед, тем самым сбивая меня с ног. Поддавшись невидимому кинетическому импульсу, я лечу назад и врезаюсь спиной в стоящий позади забор из одержимых существ. Сильная боль пронзает мою грудную клетку. Но почему? Смотрю на руки. Привычный голубоватый оттенок щита…Его нет. Зевс не активировал щит! Почему? — Зевс! — кричу я мыслями в своей голове. — Какого черта? Никто не отвечает. Вижу, как сверху летит оторвавшаяся от потолка железная балка. Отскакиваю в сторону. Несколько нелюдей оказываются раздавленными на месте. Остальные тут же накидываются на меня. Но между нами встает Бьярни. Он схватывается с одержимыми. Они разрывают его. Хотя прежде он успевает убить нескольких. — СТОЙТЕ НА МЕСТЕ! — приказываю я железным голосом. Сильный, громкий голос улетучивается по коридору. Глушу жажду кольца убийством одного из орков в первом ряду. Кольцо получает плату. Оборачиваюсь к сновидице. — Хорошая попытка, — усмехается она и подбирает с пола меч. Оружие лежало рядом с телом гнома, которого я убил несколькими минутами ранее. — Так будет даже честнее, — произносит вестник. — Один на один. Я против тебя, избавитель. Сновидица начинает двигаться по кругу. Я поддерживаю. Мы не отводим друг от друга глаз. — У меня только один, последний вопрос, — я показываю зубы в зверином оскале. — Как тебе удалось скрыть правду от Хранителя Мира? Другз не сказал мне ни слова о том, что ты и есть Похоть. А ведь хранители знают все… — Все предначертано, Кайлан Роуз, — волшебница скалится в ответ. — Боги написали историю. С помощью Вечного Пламени нашептали ее твоему другу. Который вмешался в пророчество, нарушив все правила. Лезвие ее меча покрывается красным свечением. Магия. — Но неужели ты думаешь, что Создатели не предвещали это? — продолжает говорить губами Леоны Вестник Смерти. — Все, что происходит сегодня, было написано много миллионов лет назад. И нет ничего удивительного в том, что Хранитель Мира мог знать только то, что должен был. Похоть напала. Наши клинки встретились и принялись разрывать тишину ударами стали друг о друга. Я знаю, что одержу победу. Другз сказал мне. Сказал, что если мне хватит воли, то я остановлю апокалипсис. Несмотря ни на что. От этого спокойствия каждый мой удар увереннее, а каждый блок эффективнее. Я даже успел подумать. Ведь если Создатели скрыли от Хранителя Мира правду о том, что на самом деле Похоть понесет от избавителя, то…должна быть и возможность третьего варианта исхода всех этих событий? Исхода, которого я даже пока предположить не могу. Но нужно думать скорее. Ведь если сейчас перехвачу инициативу, нужно будет решать немедленно. Убивать сновидицу или идти на поводу у пророчества и оставить ее в живых, чтобы позволить Армагеддону сбыться. Я перехожу в наступление. Вместо того, чтобы отбить следующий удар, хватаю Похоть за запястье. Моя рука тоже начинает светиться красным, черпая силу из Кольца Тьмы. Левой рукой дотягиваюсь до своего кинжала. Вынимаю его из ножен и приставляю к горлу сновидицы. Тьма из глаз волшебницы пропадает. Теперь я вижу взгляд Леоны. Именно волшебница смотрит на меня сейчас. Настоящая. Не подделка в виде Вестника Смерти. — Убей меня, Кайлан, — шепчет она, прикрывая глаза от боли. Я тут же обращаю внимание на свою руку. Ослабляю хватку. — Чего ты ждешь? — спрашивает она. Ее дыхание касается моего лица. Дыхание сразу двух жизней, теплящихся в ней. — Я…я должен это сделать, Лео, — я медленно моргаю, пытаясь остановить подступающую горечь. — Я знаю, любимый. Я знаю все. Ты не представляешь, как сильно я хотела поговорить с тобой все то время, пока тварь держала меня взаперти… — Если я не убью ребенка, весь мир погибнет! — не успокаиваюсь я, пытаясь больше убедить самого себя, а не доказать что-то сновидице. — Так и есть, Кайлан. Просто сделай это. Она берет мою руку, которой я держу кинжал, в свою. Еще ближе подносит лезвие к своему горлу. Я вновь вижу тьму, глядящую на меня из бездны глаз сновидицы. Тьму, глядящую страхом. Ужасом. Похоть, наконец, поняла, что ее план не сработал. Что я готов принести эту жертву. Ради всего мира. Я крепче сжимаю рукоять. Волшебница закрывает глаза и вдруг теряет сознание. Стой, Кай! Зевс орет. Отвлекает меня. Пока Леона без сознания самое время закончить начатое. Стой, я тебе говорю, дурья башка! Я делаю движение, чтобы воткнуть острие кинжала в голову волшебнице. Но лезвие останавливается о зеленую руку демона. Тот начинает неистово выть, но быстро успокаивается и орет: — В семнадцатом измерении! Мы отправили тварь в семнадцатое измерение! Я не верю своим ушам. — Что ты сказал? Вестник Смерти теперь не в этом мире. Он по ту сторону. В моем. Понимаешь? Я сижу на полу, а тело волшебницы лежит на моих коленях. Беззащитное. Способное изменить судьбу этого мира. Мотаю головой. Мне нужно время, чтобы все осознать. А еще лучше, если Зевс объяснит толком, что произошло. — Расскажи нормально, Зевс. Где Вестник Смерти? — спрашиваю я, все еще держа лезвие у горла купидона. Помнишь свое путешествие в семнадцатое измерение? Когда покровитель и хозяин печати меняются ролями? Я подумал, раз тварь была полноценным владельцем тела, то возможно мы сможем запереть ее в моем мире. Я нашел гремлина Леоны! Хотя, на минуточку, это было непросто, и договорился обо всем. Она прочитала заклинание и все. Теперь одной проблемой в вашем мире меньше. Я поверить не могу, что все кончилось. Что нам удалось найти выход и отправить тварь в семнадцатое измерение. Но волшебница до сих пор без сознания. Неужели она не придет в чувства до тех пор, пока я не разорву связь между ней и гремлином? — И одной проблемой больше в вашем мире, — я провел рукой по своим волосам. Вестник Смерти всего лишь призрак в нашем мире, Кай. Гедеона была готова пойти на эти жертвы. — Демон Леоны? Она добровольно согласилась? Зевс слегка замешкался, но кивнул. Я откинул кинжал в сторону. — Но… Как теперь быть с ребенком? Ведь Зависть еще внутри. Это еще не Зависть. Это просто ребенок, Кай. Гедеона рассказала, что написано в фолианте. Там сказано, что Зависть — это не Вестник Смерти. Вернее, это не тот вестник, каких мы с тобой привыкли видеть. Это чадо Похоти — да. Но…теперь мы избавили младенца от нее. Без влияния чужаков это просто древняя сила, с воспитанием которой нужно быть очень аккуратным. Я убрал волосы с замершего лица Леоны. Прижал к себе и посмотрел на Зевса. — Будем надеяться, что ты прав Зевс. Будем надеяться, что ты прав…Эпилог
— Кажется…это все, — я стоял у печи в Чертогах Вечности и смотрел на пламя. В руке оба кольца. Света и Тьмы. Они такие маленькие, но оказались способны принести столько бед. Мне будет тебя не хватать, Кай… Зевс болтал своими маленькими ножками, сидя на наковальне. Он пытался сохранять спокойствие, но беспокойное виляние хвоста, выдавало его. — Мне тебя тоже, друг, — я сжал артефакты в кулаке и посмотрел на гремлина. — Это большой шаг. Для всего мира. Не знаю, правильно ли мы поступаем? — Дальше история не написана, — низким голосом пробасил Другз. — Наконец у мира появится шанс жить своей жизнью. Без пророчеств и надвигающейся угрозы. И если апокалипсис действительно наступит… На этот раз вы не будете знать о нем и умрете мирно в своих постелях. А не сражаясь за всех живых существ на планете. Я побил кулаком, в котором зажаты кольца, по левой ладошке. — А что, если я не смогу воспитать сына правильно? Что если у меня не получится стать хорошим отцом? Может это все ошибка и мы зря лишаем этот мир скитальцев? Большинство проголосовало «за», Кай. Купидоны хотят освободиться. И это не только твой выбор. Это выбор каждого скитальца. Я задумался. Ведь действительно на общем собрании многие выступили за то, чтобы уничтожить артефакты. Несмотря на то, что само существование Олимпуса становится под угрозу. Хорошо, что, в конце концов, было принято решение о том, что отныне замок станет пристанищем для тех, кто не бросил ремесло. Но как мы справимся с последним вестником, если я все-таки не уберегу мир от него? Как мы справимся с этой угрозой без скитальцев. Убийц, волшебников, мечников, алхимиков, стрелков и боевых магов? — А если Архиус был прав? — я посмотрел на Хранителя Мира. — Что, если, уничтожив артефакты, мы приговорим к смерти тех купидонов, которые не собираются бросать ремесло? Охоту на чудовищ. — Путь каждого скитальца заканчивается там. В логове монстра. Рано или поздно, — подхватил Другз. — И это будет выбор каждого из них. Не твой. Свой ты уже сделал. Да. Бросай кольца в огонь и беги к своей любимой, Кай. Она уже давненько без сознания. Освободи ее от этих оков. Я улыбнулся, представив, как касаюсь руки, приходящей в сознание Леоны. Как говорю, что нам удалось найти способ быть счастливыми. Пусть нашим ребенком и стало древнее Зло. Но я знаю, что мы справимся. Я просовываю руку в жерло. Жар заставляет синеватый щит колебаться. Мне остается только раскрыть кулак и выпустить кольца. Чтобы начать новую жизнь, о которой я мечтал так много лет…Вячеслав Коротин Попаданец со шпагой
Арена. Кровь на клинке
– Дурак ты, Вадик. – Мой друг и «брат по оружию» Витька Маркович смотрел на меня как на дебила в третьем поколении. Ну, мог себе позволить – он в свое время угадал с профессией. Да нет, я на свою не жалуюсь, я делаю то, что люблю и умею делать хорошо. И профессия у меня одна из самых нужных и важных по большому счету. Только государство считает несколько иначе. – Это почему же? Блин! Я ловлю себя на том, что заискивающе заглядываю ему в глаза. Но я ведь и не ждал положительного ответа, я просто хотел «поставить галочку» – вот и попросил. Перед кем «отчет о галочках» предъявлять? Перед женой? Перед своей совестью? – Вадь, поверь: дам я тебе эти деньги. Вот честное слово – дам. Сделают твоему Темке операцию. А дальше? – Что «дальше»? – Вот ни хрена ты дальше своего носа не видишь. Сделают ему операцию. Сделают хорошо. Он что, встал и пошел? Ты представляешь, во что тебе реабилитация обойдется? А у тебя квартира не в кредит ли куплена? А ты сколько, извини за совковский вопрос, получаешь? Ну ладно, я тебе на сына дам и своим внукам получить долг завещаю, но толку-то? А? У тебя-то внуков не будет. И не смотри на меня так. НЕ БУДЕТ! Твой сын после самой удачной операции (которую я, конечно, оплачу – мы братья больше, чем по крови, и я тебе чуть ли не жизнью обязан) не проживет больше месяца. Так? Так, папаша? Я сжался и почти физически чувствовал, как по башке бьют дубины Витькиных аргументов. – Как будто у меня есть выбор! На органы продаться? – Ты не психуй. Выбор всегда есть. – Типа на органы? – И снова дурак! Сейчас время такое, что можно нарубить бабла на самом неожиданном. – Это на чем я могу «нарубить»? Взрывчатку производить? Наркотики? Ты об этом? – Да пошел ты, ненормальный, со своими поползновениями! Вспомни, что ты умеешь делать хорошо, а? – Ну, химия… – Не придуривайся! – Неужели кораблики мои любимые, но за это фиг с два где заплатят. – Совсем сдурел? Какие кораблики? Ну ладно. Что ты умеешь лучше меня? – Ты про женщин? – Так! Пошел ты на хрен! Разбирайся сам со своими проблемами… – Вить! Ну, извини! В самом деле, не врубаюсь, что я умею лучше тебя. Ну, фехтую лучше, но ведь ты не это… – Это, черт побери! Именно это! Именно этим ты можешь заработать больше, чем весь твой педколлектив! За один бой больше, чем все они, вместе взятые, за месяц. А? – Что-то я не пойму… – Да тут и понимать нечего – гладиаторские бои, в натуре. Ставки – охереть не встать! Пару боев – и ты меня можешь деньгами одалживать. – Слышь, ты че несешь? Это людей за деньги убивать? – Да, солнышко! – Витька презрительно прищурился. – Да! Ты не в сказке живешь. И не в Союзе Социалистических Республик. Добро пожаловать в мир волчьих законов. Ты, так твою, хочешь сына спасти? Какого черта кочевряжишься? Химия твоя на хрен никому не упала! А вот на арене можешь порвать сейчас всех и сразу. За деньги, которых ты не видел всю свою жизнь. Ты же мастер! Кто сейчас против тебя может дернуться? – Ты обалдел? Ну, я мастер. Но мастеров круче моего только в нашем городе трое. И сравнимых пятеро. – Вот уж на их счет можешь не беспокоиться. С ними тебе встретиться не придется. На арене будет предостаточно влюбленных в японский стиль и «средневековцев». – И откуда у тебя такая уверенность? – А самому подумать? Ну кто из мастеров полезет жизнью рисковать? Ромка Заборовский? Владик Поликашин? Колька Дворко? Кто? Они ведь по жизни упакованы так, что ни тебе, ни мне не снилось. Кендоистов боишься? – Да никого я не боюсь. И убивать тоже никого не хочу. Что, просто фехтовать нельзя? – О чем разговор – можно. За бесплатно. То есть не совсем: нужно будет заплатить за аренду, аппараты… Твою мать! Ты в каком мире живешь? Ничего тебе тут бесплатно не дадут! Вообще ничего. В общем, так, Вадька, вот тебе чек на лечение Темки и вот номер телефона того места, где ты сможешь стать мужчиной, а не «тварью дрожащей». Я для тебя сделал что мог. Решай сам… …Конечно, я позвонил. И не только позвонил, еще и поехал по предложенному адресу. Жене, естественно, ничего не сказал. С меня взяли расписку об отсутствии претензий в случае моей кончины. К чести организаторов, тут же перечислили неплохую сумму на счет моей жены. И проводили в оружейную. Выбор оружия был за мной. Никогда не видел такого многообразия холодняка. Но необходимо было сделать правильный выбор. Я совершенно фиолетово относился к ударному оружию, с легким презрением прошел мимо восточного и остановился перед набором шпаг и сабель. Конечно, шпага! Прямой клинок и приличных размеров гарда. Будет поединок. А шпага именно оружие поединка. Это узкоспециализированное оружие – оружие для двоих. Для меня и для соперника. Выбрав клинок, подходящий по весу и балансу, я прошел (вернее, меня провели) в коридор ожидания. Пришлось около сорока минут дожидаться своей очереди на бой. Наконец позвали. Распорядитель выпихнул меня на арену, где уже гоголем расхаживал какой-то парень, совершенно российской внешности, но при этом интенсивно пытавшийся из себя корчить восточного воина. По команде мы заняли исходные позиции. Прозвучал гонг. Я не поверил своим глазам, когда соперник с воплем ринулся вперед и попытался своим клинком цапануть мои ноги. Я элементарно парировал это двумя шагами назад и тут же показал нахалу, что могу контратаковать. Тот ушел от демонстрации контратаки и вроде бы остепенился. Но только «вроде бы» – непонятно над кем одержанные победы вдохновили его «самурайский» дух, и он опять перешел в атаку. Сталь катаны свистела в сантиметрах от моего туловища, и я понял, что долго играть дистанцией не получится – арена не бесконечная. Мне надоело разыгрывать из себя Мать Терезу. В конце концов, парень знал, на что шел. И убил бы меня, не задумываясь. Он вызывающе помахивал своей катаной и ждал моей атаки. Ага! Щазз! Вот все брошу и полезу напрямик! Прямо под твой удар. Но несколько показов, чтобы отыграть пространство, пришлось сделать. Соперник отступил, но было видно, что снова планирует атаковать. Хотя терпеливый, сцуко! Сам не лезет. А сымитируем-ка мы атаку… На… Наааа! Парень отпрыгнул, и было видно, что он слегка озадачен. Успел, гаденыш, увидеть, как кончик моего клинка сплясал в нескольких сантиметрах от его глаз. Такое впечатляет. Наверное, занервничал, раз начал делать глупости: стал атаковать сам. Явно ему хотелось поскорее развязаться с нервным напряжением, которое я ему обеспечил. Катана дважды просвистела возле моего живота. Но вечно такое хамство продолжаться не могло. Я понял, что если не убью сам, то убьют меня. Мало того что умирать просто не хотелось, но быть убитым таким… мягко говоря, недалеким «фехтуном» было еще и унизительно. В общем, проткнул ему горло на противоходе, даже не поцарапавшись. Просто получилось в горло – специально не выцеливал. Могло быть и в глаз, и под ключицу… Так попало. Трудно описать ощущения, когда твой клинок входит в живую плоть… Да лучше и не надо. И выражение лица, когда он еще только начал понимать, что сейчас умрет… И не только понимать. Видеть хлещущую из горла кровь и чувствовать, как из него уходит жизнь… И я на это смотрел. А публика орала и аплодировала. Я убил в первый раз, это было непросто, но в тот момент мне казалось, что если бы сейчас на арене появилась бы даже одна из женщин, восторженно ликовавших по поводу хлещущей из того кендоиста крови, то я запросто распорол бы ее шпагой со значительно меньшими угрызениями совести, чем испытывал сейчас. Суки! Ненавижу! В общем, с арены я прямиком отправился в сортир. Сблевать не получилось, хотя ком в горле стоял и желудок неоднократно делал заявления о необходимости освободиться от содержимого. Наверное, с полчаса пришлось простоять в душе, чтобы смыть с себя запах горячей крови. Ее давно уже не было на мне, не было на самом деле и того запаха, но я продолжал упорно тереть себя мочалкой… Был уверен, что больше никогда не ступлю на песок этой арены. Никакие силы не заставят меня снова убивать ради потехи толпы… Ошибался. Во-первых, содержимое конверта, полученного за этот бой, равнялось моей годовой зарплате на две ставки. Единовременные стартовые «гробовые», которые получила моя жена, тоже были немалой суммой… В общем, через неделю я снова позвонил и сказал, что согласен повторить… Можете считать меня мерзавцем и нелюдем, но сначала сами побывайте в моей шкуре. И получите такое предложение… Хотя вы правы. Дурак я и сволочь. И самооправдание по поводу того, что я выхожу на бой не с обычными людьми, а с тем, кто сам готов убивать за деньги, это достаточно наивная отмазка. …Так я стал Шуриком. Распорядитель придумал мне такую кличку для арены. Не какой-нибудь там Терминатор или Черный Ворон, как было у большинства моих визави… Я выходил в очках. Единственный из всех. И имя трогательного и смешного героя Александра Демьяненко смотрелось на арене оригинально (и первое время провоцировало зрителей делать ставки против смешного очкарика). Даже не интересовался, что это были за ставки (в смысле сколько было в деньгах), но вход на бои для зрителей стоил от тысячи долларов (моя квартира была взята в кредит за семь). Зрители были обязаны появляться только в масках, которые им выдавали… Да фиг его знает, где и в какой момент выдавали. И подозреваю, что среди этих самых зрителей было немало тех, кто, пуская слезу, вещает с экранов телевизора о справедливости и гуманизме. Потом было еще четверо на протяжении месяца: сначала дуболом с кавалерийским палашом (пацанам нравятся большие штуковины), потом еще один «самурай» с катаной, парень с секирой и «казак» с шашкой. Вот последнего было жалко по-настоящему – он явно немало времени посвятил овладению этим красивым оружием… Театральному овладению. Клинок очень красиво выписывал восьмерки и круги передо мной, но… немного спокойствия и выдержки. Протыкается такой смерч на раз. Действительно не хотелось его убивать. Никак не хотелось. И парень-то совсем молодой. Пришлось напрячься и умудриться всадить ему шпагу в предплечье. Получилось очень удачно – между костями у самого локтя. Трудно представить его боль, но сознание он потерял. Тянул я бой долго и был уверен, что зрители позволят ему жить. Черта с два! Не для того они отстегивали такие бабки, чтобы смотреть на легкие раны. «Убей! Убей!..» – неслось со всех сторон… Убил. Пока тот не пришел в себя. Ну и все. Хватит об этом. Изначально боялся одной проблемы: как объяснить Ленке, откуда взялись и продолжают браться деньги? Но все разрулилось само собой: достаточно быстро удалось найти клинику в Германии, где обещали и сделать операцию, и провести реабилитацию. Поэтому она вместе с сыном уже месяц была там, и еще два месяца их возвращения можно было не ждать. Чек, выписанный Витькой, моя супруга видела сама, а истинной стоимости всего не знала. Поэтому я спокойно переводил деньги непосредственно в клинику и уже после второго боя выплатил все, что требовалось за полный курс. …Нас выпускали к арене, когда заканчивался предыдущий бой, и я несколько раз мог видеть, как за ноги утаскивают проигравшего и как ликует и гордо расхаживает по утоптанному песку победитель. И в последний раз я заметил, что победитель не особо горд… И он – со шпагой… Серега! Горский! Какого черта он тут делает? (Идиотский вопрос самому себе – а то я не видел, что он тут делает.) Он меня, естественно, не заметил, а вечером я позвонил старому другу и предложил встретиться за пивком. Сергей не особенно изменился, только в его иссиня-черных когда-то волосах было огромное для тридцатилетнего мужчины количество седины. И в глазах этого, некогда веселого и искрометного парня явно просвечивали боль и тоска. Пристроились в парке, в кафе под открытым небом – благо погода позволяла. Заказали пиво с сухариками. После банальных: «Как дела?» – «Нормально, а ты как?» – разговорились, повспоминали нашу спортивную молодость, обменялись несколькими анекдотами, но некоторая натянутость чувствовалась: я никак не мог начать разговор о том, о чем собирался, а Сергей не мог понять, чего это меня вдруг на общение потянуло – годами встречались только на могиле тренера. – Слушай, Серега, – мне надоело выискивать повод перейти к основному вопросу, – ты давно на боях? Собеседник удивленно вскинул на меня глаза и стал усиленно пытаться изображать на лице нечто, по его мнению, являющееся удивлением и возмущением. – Брось! Я тебя там видел. И не думай, что собираюсь вести с тобой душеспасительные беседы – сам в крови по уши. Пять поединков. А у тебя? Н-да. Оглоушил я его здорово. Пытаясь собраться с мыслями, Сергей с трудом выдавил из себя: – Три. А ты как там? Ведь это что получается? Мы могли с тобой… – В том-то и дело. Могли. И эти гниды не успокоились бы, пока один из нас не убил бы другого. И теперь нет никакой гарантии, что однажды так не произойдет. Как тебе перспективка? Ведь идея-то на поверхности: «Вон как эти шпажисты режут других. Не свести ли их друг с другом в каком-нибудь «праздничном поединке». Кого-нибудь еще из наших там видел? – Никого. – Ну, хоть это хорошо. А как тебя занесло туда? – Как? – Горский пытливо посмотрел мне в глаза. – Наврать тебе про «двух тузов на мизере» или банальщины хватит? – Оно тебе надо – звиздеть? Я же не следователь. Хочешь, могу и свою историю рассказать. И я не об этом. Понятно, что не от хорошей жизни… Ну, ведь не давал же ты объявления в газеты: «Готов биться насмерть за хорошее бабло…» – Ах, ты об этом… Витька адресок подсказал. – Маркович???!!! Он??? – Ну да. – Серегино лицо стало приобретать осмысленное выражение. – Так что, и тебя тоже он? – Ну, скотина! Ну, тварь! Мало ему своего бизнеса, так он еще и на вербовке таких, как мы, идиотов подрабатывает! – Почему подрабатывает? Насколько я знаю, это его второй бизнес и есть. Ай да Витька! Ай да сукин сын! Ни черта себе он делишки крутит. «Брат по оружию», мать-перемать! Значит, мы для него «сырье». Дорогостоящее, правда. Не так уж и задешево он меня на арену заполучил. Но уж вряд ли сам в накладе остался. Хотя и рисковал… – Серег, все-таки, если не секрет, а чего тебя поперло в эту авантюру? – Я не особо надеялся на искренний ответ, но Сергей после второй кружки был не особо закрыт для общения. Скорее наоборот – ему хотелось хоть кому-то выплеснуть свои эмоции. – Ты помнишь, почему я ушел из фехтования? Пока учился в универе – занимался, учился в аспирантуре – занимался. Диссертация, блин! Ночевал в лаборатории. И ведь не зря все было – пусть не новый суперэффект, но ведь и не дерьмо в криостате. Шикарные результаты… Ага! Вот те нате – хрен в томате. Перестройка, мать ее! Все темы, не имеющие отношения к «процветанию народного хозяйства», задробили. А потом… Сам небось знаешь, что в нашем институте теперь торговый центр. И кому я нужен? Нет, существовал потихоньку. Благо семья отсутствует… А тебя-то как угораздило? Рассказал я ему и свою историю. Помянули матом Витьку и разошлись. Но я уже совершенно окончательно для себя решил, что на арену больше не выйду. Хватит! Дальше уж как-нибудь и на зарплату проживу. И вообще, пора расслабиться. Отдохнуть.Картина Репина «Вынырнул!»
Перламутровое небо обещало отсутствие сюрпризов и нормальный клев. Приехал я на автобусе. Вот как-то с юности не задались отношения с автомобилями, и хоть права номинально у меня имелись, но машину я не чувствовал: или я в кого-то врежусь, или в меня. Ну его на фиг. Не за себя даже боялся, а за тех, кого везу. Поэтому изначально уступил в свое время руль жене. А сейчас хватило и автобуса для того, чтобы приехать на озеро, где еще пацаном отводил душу охотника за рыбой. Честно говоря, не за трофеями приехал – поесть ушицы из свежевыловленной рыбки да на костре приготовленной… А если повезет, то и вообще тройную уху забацать получится. Дурдом, конечно, ехать за двести километров, чтобы ухи поесть. Да еще и без компании. Да еще и без… Неа! С ней, родимой. На рыбалку в одиночку, да еще и без водки – это особо извращенный вид мазохизма. Вот уж чего я не боюсь, так это шлепать пешкодралом на почти любые расстояния. Особенно когда видишь цель – тот самый бережок того самого озера. Где шелестят камыши (или как там по науке называется этот тростник). Та самая полянка. Та самая бухточка. Ностальгия по… (Да знаю я, что ностальгии по… не бывает. Что ностальгия – тоска по родине и ТОЛЬКО ПО РОДИНЕ.) Но как прикажете описать то, что нахлынуло и навалилось в данный момент? Чувство, накрывающее с головой, когда ступаешь на бережок, на который тебя, еще совсем мелкого пацана, приводил дед. Все-таки ностальгия. Ну не придумали до сих пор слова, более точно отражающего эти самые ощущения. Несколько минут потребовалось, чтобы поставить палатку (хвала изобретателям этого полукилограммового чуда, на установку которого нужно именно столько времени). Еще с четверть часа ушло на притаскивание дров к непременному костру. Ну и все. Теперь мой первый поплавок уже гордо реял над водной гладью. Недолго. Я еще даже наполовину не успел наладить тяжелую удочку, как он уверенно заскользил в сторону и первый окушок заплескался в моем садке. И так далее. Уж чего-чего, а «сорной рыбки» в этих местах всегда хватало. Плотвичка, окуньки, ерши и подлещики так и лезли на крючок. Уха намечалась знатная. Забросил еще и пару донок: одну – на выползков, вторую – на живца. И сработали обе: сначала задергался кончик той, которая была с червем. Я уж думал, что пятикилограммовый лещ попался. А оказалось – угорь. В килограмм весом. Его я в садок не выпускал – известный номер, раздвинет рылом сетку, и поминай как звали. Специально кукан делать пришлось – жил дальше на веревочке. А на живца клюнул судак. Хороший такой, полуторакилограммовый. Особой борьбы с рыбой не было – тупо выволок на берег катушкой. Даже обидно. Так ведь и не трофейные были экземпляры. Темнело, и в котелке весело булькало мое варево. Уже отправилась в отстой всякая мелочь, отдав свои соки в бульон, уже становилась мягкой картошка, уже готовились к своему последнему плаванию кусочки угря и судака. Налита в котелок та рюмка водки, которой нужно оказать ухе уважение. (А что поделать – традиция.) Накрошены зелень и чеснок… Еще минуты… Готово! Знаете ли вы, что такое настоящая уха? Если вы не ели ее на берегу из котелка, только что снятого с костра… Вы вообще не ели ухи. И я вас искренне жалею. Ничего общего не имеет НАСТОЯЩАЯ УХА с тем рыбным супчиком, который готовится дома даже из свежевыловленной рыбы. Да еще и под водочку… Сказка! В общем, спать я пошел в самом что ни на есть благодушном настроении… И проснулся в таком же. Теперь пора было вспомнить еще один, давно забытый навык. Но сначала – чаю. …Вода нежно обняла входящего в нее меня. Поворот, нырок – и я заскользил по глади озера, вглядываясь в то, что творилось на дне. А ничего там не творилось: стайки плотвичек, щучка, гоняющая эту мелочь, не более. Да я здесь и не ожидал ничего серьезного. Серьезное – там. На границе травы и чистой воды, именно в таких местах стоят в засаде щуки и щурята, именно там роют рылом ил золотистые лини. Как раз они и есть самые обычные трофеи подводного охотника. Вот эти рыбки мне и были нужны. И я не ошибся в своих прогнозах: пара щук и три линя, общим весом под восемь килограммов, уже тянулись за мной на кукане. Хватит. Взял курс на свою бухточку и спиной вперед вышел на пляж. Что-то здесь было не так. Не знаю, что, но явно ощущался какой-то дискомфорт. Снял ласты, сбросил на песок маску с трубкой, ну и кукан с рыбой соответственно… Неа, не проходит. Вот что-то не так, и хоть застрелись! Вроде все как было. Палатка, кострище, удочки… Что не так? Вот мой комбез, рюкзак, расстеленный спальник, сигареты на нем, очки… Очки! Я ведь вижу как в них! Даже лучше! Что за черт? Елки-палки! Я же эту одинокую сосну на противоположном берегу и в очках с трудом различал. Ни фига себе – святая водица! Открыть, что ли, фирму «Возвращение близоруких в мир зрячих»? Не, бред какой-то. И главное, продолжало раздражать что-то еще. И совершенно непонятно что? И вдруг стало ясно – язык. Да-да, мой собственный язык упорно сигнализировал, что во рту творится непорядок. Я только сейчас осознал, что все зубы, все тридцать два, находятся на месте. Все. Вместе с вырванными в разные годы. И пломб – ни одной. Бред. Но факт. Или я сплю? Грех жаловаться – мать-природа, заодно с моими родителями, в свое время постарались на мой счет: срубили топором, но то, что срублено, закрепили нехилыми гвоздями. Не помню, когда последний раз простужался всерьез. Правда, по поводу внешности своей на первых порах отрочества комплексовал: большеносый, тонкогубый… А девочки-сверстницы предпочитали смазливых нежнолицых мальчиков. Потом, правда, все устаканилось: уже в юности имел полный успех у противоположного пола, не понимая, что во мне находят девицы. Ну да, знаю, что высокие и длинноногие у них в цене. А без длинноногости в фехтовании я бы ничего и не поимел – совершенно не демократический в этом отношении спорт. Кстати, и проблемы в связи со шпагой тоже появились – представьте: несколько часов в день в одной руке почти килограммовое оружие, а вторая типа отдыхает. Ну, и приобрел дельтовидную мышцу на правом плече такую, что мама не горюй, а на левом – обычная. Смотрелся на себя в зеркало и ужасался. Плечи просто от разных людей. Помогло несчастье: сломал ногу и за полтора месяца на костылях выровнял плечи запросто. С волосами тоже нормально – даже Ленка завидовала. Темные и густые до сих пор, а ведь сколько моих сверстников уже с залысинами и сединой… Одна проблема всегда напрягала. В смысле две: зрение и зубы. Со вторым особенно после армии лихо пришлось – там ведь как было: только дернешься, когда врачиха в зуб буром залезет, – сразу мышьяк туда, а потом, не заделав канал, цементную пломбу сверху. Ну, а такая долго не держится – не серебряная амальгама, блин. В результате после дембеля за два года два зуба выдрали. А недавно и третий. И вот мне вернули здоровье по полной. Дурдом какой-то. Машинально ткнул себя в руку дымящейся сигаретой и зашипел от боли – не сплю. Да что же за черт? Неужто какая-то добрая душа прямо на заводе в водку ЛСД подсыпает? Еще раз внимательно осмотрелся: та самая поляна, все как было. Противоположный берег… Мать-перемать – ЛЭП пропала! Там ведь шла высоковольтная линия. Нет! Что за ахинея? Я рухнул… этой… словом, сел на песок и обхватил голову руками. То, что ворошилось сейчас в моей голове, назвать мыслями было нельзя – сплошная мешанина эмоций. Нет, все ерунда, даже ЛЭП, даже вернувшаяся зоркость,НО ЗУБЫ! Я, уже не доверяя своему языку, ощупал полость рта пальцами – на месте! Все! И тот клык справа наверху, который мне выдрали восемь лет назад. Ну что, быстро домой и к психиатру? – Эй! Ты кто такой? – Звонкий девичий голос заставил вздрогнуть и оглянуться. На краю поляны стояла девушка из «раньших времен». В темно-синем платье для верховой езды (я в костюмах того времени не разбираюсь, но в руках она держала стек), в шляпе того же цвета с белым плюмажем. Кино, что ли, снимают? Но в комплексе с предыдущими непонятками, вопреки всякой логике и здравому смыслу, в голове забрезжила мысль… Да нет! Не может такого быть! Ерунда какая-то! – Ты что, немой? – Девушка явно не была испугана и держалась вполне уверенно. – Отвечай! – Дддоббрый день! – сумел выдавить из себя я и только начал соображать, что стою перед незнакомкой в одних плавках. – Извините! Сразу попасть ногами в штанины комбинезона не получилось. Девица с легким удивлением смотрела, как я напяливаю свой в зелено-коричневых разводах комбез, и нетерпеливо притоптывала ножкой. А ведь хороша! Нет, по меркам конца двадцатого века, она никак не походила на модную топ-модель – не высокая, не длинноногая, но такая… ладная, что ли. Сколько раз убеждался, что женская красота бывает бесконечно многоликой. И совсем зря пытаются втиснуть ее в какой-то дурацкий стандарт. Ведь главное не то, чтобы… Да бес его знает, что главное. Главное, чтобы глаз радовался. И здесь с этим все было в порядке. – Кто ты такой? – Простите, сударыня, я не совсем понял вопрос. – Наконец-то я вжикнул молнией, застегнув костюм почти до горла. – Вас интересуют мои фамилия-имя-отчество, профессия или еще что-то? Удивленный взгляд в ответ. Судя по тону, она несколько изменила свое мнение о том, как вести со мной беседу. – Вы дворянин? Тогда что за странный наряд? И что вы делаете на чужой земле? Вот екарный бабай! Во влип! Ну и как теперь выкручиваться? То, что придется подстраиваться под старину, очевидно. Не завраться бы… – Вадим Федорович Демидов. – Личико барышни слегка скривилось от упоминания такой посконной фамилии. – Из Поляковых, если слышали о моей родне. – О! Разумеется, – сразу просветлела моя собеседница. – А почему к нам не заехали сначала? Я вас за браконьера приняла. И наряд такой странный… И этот шатер… Н-да. Выкручиваться теперь будет еще сложнее. Черт! Где же я? Вернее, когда? Да и где – тоже интересует. Мягко говоря. – Понимаете… Простите, а как вас величать? – Анастасия Сергеевна. Сокова. – Так вот, Анастасия Сергеевна, я люблю удить рыбу. Понимаете, не ловить сетями, а именно удить. (Вроде бы этот глагол уже должен быть в ходу.) Мне неважна масса (блин! ну на фига такое умное слово) улова, я хочу именно перехитрить каждую отдельную рыбку и вытащить ее на берег. И съесть. Ну, это как своеобразная охота, которую я, кстати, не люблю. – Какой вы странный… Не любите охоту? – Не люблю. Может быть, я и действительно странный… – Это мягко говоря, – улыбнулась Анастасия. – Но откуда у вас такой необычный наряд? – Да понимаете, все ради того, чтобы… – Настя! Ты где?! – на «сцене» появился еще один персонаж. Пацан, лет этак пятнадцати, заявился на берег, ведя в поводу двух лошадей. – Кто это? – Демидов. Вадим Федорович. – Я сразу взял быка за рога, чтобы не повторять ту невнятку, которая происходила за несколько минут до этого. Хрен его знает, «в куда» и «в когда» меня занесло, но проблемы нужно решать по мере поступления. Парень с удивлением разглядывал меня и мой прикид. – Кто вы, сударь? – высокомерно выдавил он из себя. – Я уже представился. Соблаговолите назвать и свое имя. – Я оборзел по полной, но твердо знал, что нельзя давать слабину в таких ситуациях. – Соков. Алексей. А где ваша шпага? Вот только этого гонористого мальчишки мне и не хватало! – Алексей Сергеевич, вы, я смотрю, тоже без шпаги. – Я на своей земле, моя шпага в нескольких верстах отсюда, и я всегда могу взять ее в руки, когда в этом возникнет необходимость. А вы, как я смотрю, путешествуете. Очень подозрительно это выглядит. – Прекрасно понимаю ваши сомнения, но, увы, не могу дать каких-то внятных пояснений. Если сомневаетесь в моем умении действовать шпагой, то могу доказать, что вы ошибаетесь. Давайте возьмем вот эти удилища, и я довольно быстро докажу, что владеть оружием умею. – Дуэлировать на палках? – Лицо молодого человека презрительно скривилось. – Еще чего не хватало! Такие забавы подходят только для холопов. И все же: вы вдали от своего дома, у вас нет шпаги, и вы требуете, чтобы к вам относились как к дворянину? – Ничего я не требую: меня спросила Анастасия Сергеевна – я ответил. Верить мне вы не обязаны. Тут в наш диалог вмешалась девушка. Вернее, превратила его в другой диалог. С братом. На, черт побери, французском. И стоял я дурак-дураком, слушая эти, несомненно, очень фонетически красивые переливы совершенно неизвестного мне языка. Когда же Анастасия, повернувшись ко мне, вероятно, предложила вступить в разговор, то осталось только развести руками. – Прошу прощения, но по-французски я не говорю. Английский и испанский мне знакомы, а вот язык великого Вольтера совершенно чужд. – Вы не говорите по-французски??? – округлились глаза у девушки. – Увы. Не было случая в жизни с ним столкнуться. Может, если вы послушаете мою историю, станет яснее. – Да, конечно, рассказывайте. – Присаживайтесь… Ох, извините, некуда. Алексей Сергеевич, Анастасия Сергеевна, извините. Ни в коем случае я не собирался нарушать границы ваших владений. Можете меня выслушать, не перебивая? Анастасия, с любопытством посмотрела на меня и кивнула, ее брат кивнул значительно менее дружелюбно. Да гори оно все огнем! Кажется, я действительно попал. Словно в каком-нибудь фантастическом романе. Идиотизм, но с этим приходится считаться. – Я никогда не был в России. Из Америки приехал, это в Новом Свете, штат Орегон, слыхали? Там переселенцев русских много, живем уже лет сто, по обычаю предков. И не только русские: поляки есть, испанцы, англичане и французы. Со всего мира люди, а еще, разумеется, негры и индейцы. Я решил на месте не сидеть, отправился путешествовать. Объехал полмира. Даже в Китае побывал. Кстати, большинство этих необычных предметов именно оттуда. Я понимаю, что поверить в подобное сложно, но это так. Анастасия Сергеевна, Алексей Сергеевич, ну посмотрите, из чего сделана моя палатка, моя одежда, моя удочка. Посмотрите на мое подводное снаряжение. Да-да, на эту стеклянную маску в резине, на резиновые ласты, на ружье для охоты за рыбой… Вы когда-нибудь видели что-либо подобное? – Это ружье для охоты за рыбой? – Алексей удивленно ткнул пальцем в мой арбалет. – А зачем за ней охотиться? – Давайте сейчас не будем об этом. – Шелк вашего шатра действительно странный. А ваша одежда из того же? Да черт с ним со всем! Какой сейчас год? Так. Врем дальше: – Понимаете, со мной приключилась странная история: наверное, от зелья, которое в Китае мне дал местный знахарь. Я недавно тяжело заболел в дороге, и именно на такой случай и было предназначено то лекарство. Помогло, но я забыл все, что было с того момента и до вчерашнего дня. Как я добирался до России, совершенно вылетело из памяти. Я не представляю, где нахожусь и даже какой сейчас месяц. – Июнь, – машинально ответил мне Алексей, но стал смотреть с еще большим подозрением. Вот спасибо, много мне это дало – сам вижу, что лето. Год-то какой? Хоть десятилетие? Жаль, что он не в военной форме – хоть приблизительно можно было бы сориентироваться. Ну и что прикажете делать? – А император все тот же? – закинул я удочку. – Александр Павлович, а почему вы спрашиваете? Вы в каком году отправились в путешествие? – Четыре года назад, – попытался выкрутиться я. Пока прошло. Но ясности не прибавилось. Надо срочно переключать внимание. – Но прошу осмотреть то, что я привез из чужих земель. Гарантирую, что многое из того, что у меня есть, вы раньше не видели. В Европе такого не найдете. Молодые люди с готовностью откликнулись на предложение и с интересом стали разглядывать и ощупывать мое снаряжение. И если девушку в первую очередь интересовали изделия из ткани, да еще так ярко раскрашенные, то молодой человек инстинктивно потянулся к тому, что хоть каким-то боком относилось к оружию. – А можно посмотреть, как действует ваш подводный самострел? – Да, пожалуйста. – Я натянул резинки на стрелу ружья и выстрелил вдоль пляжа. На лице молодого Сокова явно читалось разочарование – гарпун пролетел несчастных пять метров. – И это все? Так близко стреляет это ружье? – Смею вас уверить, что под водой это расстояние вполне достаточное. Видите, сколько я набил рыбы за полчаса? – Но сетями ловят значительно больше. – Правильно. Но ведь вы отправляетесь на охоту тоже не оттого, что вам нечего есть? Вам интересно самому добыть зверя, так ведь? – Ну, разумеется. – И здесь то же самое. Мне интересно найти и подстрелить рыбу самостоятельно. Обхитрить и добыть ее в ее же родной стихии. То же относится к ужению. Понимаю, что вам непривычны такие интересы, но, смею вас уверить… – Ой! Какая странная чаша, – Анастасия держала мой котелок для чая, – вроде бы металлическая, но такая легкая! Оба-на! А вот и деньги в перспективе. Я только сейчас сообразил, что являюсь обладателем несметных богатств. В голове быстро защелкал калькулятор: два котелка, фляга, почти все подводное ружье, каркас рюкзака, ложка… Килограмма два-три алюминия. Еще минимум полвека он будет самым драгоценным металлом на планете. Да, но ведь сельскому кузнецу это не впаришь, даже не всякий ювелир поймет, какое сокровище я ему предложу… – Это алюминий, Анастасия Сергеевна. Металл в Европе пока неизвестный, но китайцы как-то умудряются его получать, хотя и у них он стоит очень немало. – Так вы богаты? – Ну, как вам сказать. Наличных денег у меня нет, а то, что я имею, остатки былой роскоши. Все золото, которое у меня было с собой, я вложил в эти удивительные вещи. Надеялся, что на родине смогу их превратить в еще более значительное количество золота и серебра. Увы, то, что со мной произошло, серьезно спутало планы. – И что вы планировали делать дальше? – вмешался в диалог Алексей. – Честно говоря, еще не думал. Решил прийти в себя на этом гостеприимном берегу, а потом потихоньку двинуться по какой-нибудь дороге – куда-нибудь да приведет. Девушка вопросительно посмотрела на брата. Тот нехотя кивнул и обратился ко мне: – Вадим Федорович, имею честь предложить вам гостеприимство нашего дома. Наша усадьба в четырех верстах отсюда. – С удовольствием воспользуюсь вашей любезностью. И постараюсь не остаться в долгу. – Полноте. Батюшка будет рад побеседовать с человеком, столь много видевшим в мире. Обещайте нам только, что расскажете о своих путешествиях. – Глаза Насти лучились от предвкушения вечерних рассказов заморского гостя. Вот не было печали! Но приткнуться хоть куда-нибудь, чтобы собраться с мыслями, было необходимо. И желательно не в крестьянскую избу. – Вы ездите верхом? – Алексей был уже в седле. – Сестра может прислать вам верховую лошадь. Во влип! Ни разу в жизни не сидел в седле. Дворянин хренов. – Увы, нет. Всю жизнь провел около моря, и палуба корабля для меня значительно более привычна, чем седло. Простите, но я уж лучше пешком. К тому же еще нужно собраться. – Я показал рукой на палатку, рюкзак и все мое прочее хозяйство. У брата с сестрой медленно вытягивались лица, когда я за несколько минут превратил все, что они видели на полянке, в ничтожный объем, уместившийся в моем «Ермаке». Вскинув рюкзак на плечи, я вопросительно посмотрел на Соковых. – Идите рядом с моим Пеплом, – предложил юноша, – а Настя поскачет в имение и предупредит о вас. Ну и ладно. Не привыкать. Не такие куски пехом отмахивал.Вот это занесло!
Уже растаял вдали цокот копыт каурого коня Анастасии, а я бодро вышагивал рядом с Пеплом и его наездником. Вроде было время собраться с мыслями. То, что я «попал», как герои многих из читанных мной книг, было очевидно. Как мне устраиваться в этом мире? Я, конечно, крут по сравнению с местными, но в чем конкретно это может выразиться? Благо, что я не филолог и не экономист. И не программист. Химик, черт побери! Но что я сумею исходя из реалий данного времени? Лаборатории, даже школьной, у меня не имеется. Ну ладно: что могу предложить этому миру как химик? Всякая взрывчатка. Какая? Ну, тротил сбацаю. А детонатор? Гремучую ртуть, наверное, знают. А толуол добывают? Если да, то явно в лабораторных количествах. Мимо. Азотка вроде бы должна быть. То есть нитровату я им обеспечу. А дальше? Бездымный порох – уже сильно следующая ступень. Смогу ли? Вот чего смогу – так это двинуть науку. Но сначала нужно попасть в соответствующую команду. А я никто и звать меня никак. Красители… Один только черный анилин может озолотить. Ну ладно, анилин добудем, а бихромат? Вот черт его знает, есть ли он в данной реальности. Сильно подозреваю, что пока нет. Еще пикринка… Но как тут с фенолом, неведомо. Пока пишем в отстой. Спички. Мысль хорошая – закрепить. Бертолетку сделаем, серу и фосфор добудем. Пока – самое реальное. Лекарства. Про антибиотики забудем, хотя хроматографию при первой же возможности ученым местным подсунем. Йод. Это запросто, если в нужном месте оказаться и показать, что и как. Спиртовая настойка календулы не хуже. Запоминаем. Эфирный наркоз… Перспективно, но самому такое пробовать нельзя. Запросто пациент может не проснуться – убьют к чертовой бабушке. Только – идея… Керосиновая лампа! А вот это уже тема – здесь можно срубить миллионы. Но, опять же, сначала нужно «легализоваться», получить нефть, хоть какой-то термометр. Или пока скипидар сойдет? Сговориться с каким-нибудь кузнецом и с… часовщиком, что ли? Кто будет способен сделать устройство, позволяющее контролировать длину фитиля? А! Оружейник! Но я пока никто и звать меня никак. Блин! Как бы сбагрить мой алюминий сведущим людям? Да хрен с ним, с алюминием, хоть что-то впарить папаше-Сокову при первой встрече, чтобы не сдал меня сразу в ведомство графа Аракчеева или Бенкендорфа. Вот в упор не помню, кто из них там главным был. – Вадим Федорович! – Соков-младший явно заскучал в седле и решил скоротать путь-дорогу до родного имения беседой. – Скажите, а фехтовать вас тоже научили в Китае? Вы так уверенно предложили мне поединок на удочках, что, вероятно, считаете себя мастером искусства фехтования. – Нет, ничего подобного, школа фехтования у меня исключительно европейская. А почему вы спросили? – Ну, меня учит мэтр Жофре, мой гувернер. Лучший учитель Орлеана, как говорят. – Знаете, Алексей Сергеевич, я не буду пока критиковать вашего учителя как фехтовальщика, но как педагог он, вероятно, не очень хорош: вы очертя голову чуть ли не бросаете вызов незнакомому мужчине. А если бы у меня была с собой шпага? А если я бретер? Убил бы вас на поединке, и все. Уверенность в себе – это хорошо, но излишняя самоуверенность может закончиться смертью. Для вас. Рекомендую вам на будущее быть посдержанней в подобных ситуациях. Я даже боковым зрением заметил, что молодой дворянчик нахмурился и оскорбился за своего учителя. – А вы согласны скрестить шпаги с моим учителем, когда мы приедем в усадьбу? Хотя, может, наши шпаги для вас и непривычны. Вот мля! Меня когда-нибудь отпустит это долбаное фехтование? Ну не хочууу! – Если позволит ваш благородный отец, я не побоюсь скрестить оружие ни с кем. Смею вас уверить, что если научился действовать шпагой, то совершенно неважно, что у тебя в руке. Главное, чтобы оно было достаточно длинным, но не слишком. Не кинжалом и не копьем. – Неужели вы в Америке или Китае так научились? – Я вам уже говорил: европейская школа. А в Америке – так там вообще фехтовать не умеют. У китайцев совершенно другое фехтование. Хуже нашего, поверьте. Ну, то есть не хуже. Оно другое. Оно для боя, а не для дуэли. Незаметно и потихоньку мы оттопали три версты, и показалась усадьба. Не Архангельское по виду. Но вполне… Выглядит неплохо, башенки, понимаешь… Судя по всему, на заднем плане парк рисуется. Ладно, будем глядеть, куда меня занесло. Соков-старший встречал нас на входе в дом, перед лестницей крыльца. И нельзя было бы сказать, что его вид выражал счастье по поводу моего визита. А старик был в порядке. Порода просто чувствовалась физически. К тому же засунутый в карман рукав сюртука заставлял понять, что перед тобой старый вояка. Суворовский офицер, вероятно. И белый крестик в петлице («Носить не снимая!») лишний раз иллюстрировал, что руку этот человек потерял наверняка в бою, а не на лесопилке по неосторожности. – Здравствуйте. Соков Сергей Васильевич. Отставной, Белозерского мушкетерского полка подполковник. – Представление было официальным и ничего хорошего, судя по тону, не обещало. – Демидов Вадим Федорович. Чинов Российской империи не имею. Родился и вырос в Америке. – Да, дочь говорила о вашем приключении… В этот момент из дверей выпорхнула Настя. Она уже успела переодеться в светлое и, наверное, была еще более хороша, чем в тот момент, когда я ее увидел впервые. – Папа! Это Вадим Федорович!.. – Спасибо, я уже знаю. – Хозяин усадьбы неласково посмотрел на меня и продолжил: – Мы побеседуем в моем кабинете. Понятно. Предстояла проверка на вшивость. Причем не с восторженными детишками, а с явно умным и дотошным человеком. Зашли в дом, проследовали по нескольким коридорам, и подполковник распахнул передо мной дверь своего кабинета. Внутри было мрачновато, но достаточно роскошно. Когда я устроился в предложенном кресле, Соков попросил меня рассказать о своей одиссее. Не предложил даже чаю. Начало не обнадеживало. Оставалось держаться прежней версии. Я рассказал об Орегоне, путешествии в Китай, своей амнезии. Чувствовалось, что верить мне он даже не пытается. – Сергей Васильевич, я понимаю, что мой рассказ, мой облик вызывают у вас нешуточные подозрения. Я очень необычен для этих мест, и было бы глупо пытаться показаться обычным подданным империи. Я и не пытаюсь. Моя история, возможно, для вас выглядит насквозь лживой. И мне нечем доказать обратное. Я могу лишь убедить вас в том, что я не обычный бродяга – содержимое моего ранца в основном совершенно необычные для России и Европы предметы из, как правило, неизвестных здесь материалов. Заодно это может убедить вас, что я и не шпион. Согласитесь, глупо было бы экипировать так врага, выполняющего тайную миссию. – Понимаете, Вадим Федорович, я нисколько не сомневаюсь, что вы можете продемонстрировать нам, российским провинциалам, вещи, которых мы в глаза не видели. Но облик ваш и ваше поведение весьма и весьма необычны. Нет, конечно, у меня и мыслей не было, что вы шпион, беглый или обычный бродяга… – Беда, барин! – В кабинет вломилась какая-то тетка в крестьянской одежде. – Беда! Барышня наша… Отставного подполковника просто подбросило в кресле. – Что случилось, Алена? – Ой, бедааа! Ой, горе-то какое! Барышня наша, Анастасия Сергеевнааа… – продолжала причитать баба. – Запорю, тварь! – Лицо Сокова стало багроветь. – Что с барышней, дура?! – К пруду она пошла, в парк. Цветок сорвать решила… А тут козюля ее ужалила прямо в ручку. Ой, горе какое! В кресло старый вояка не рухнул, задумался не более чем на секунду. – Доктора вызвали? Где барышня? – Молодой господин сразу за доктором поскакал, а Анастасию Сергеевну в ее комнату повели. Отец Насти рванулся к выходу… – Сергей Васильевич, пока нет лекаря, разрешите предложить вам мои услуги? Он недоуменно повернулся ко мне. – Вы врач? – Нет, но в Америке огромное количество змей, значительно более опасных, чем местные козюли. У меня есть некоторый опыт лечения именно змеиных укусов. Но, может быть, об этом потом? Время дорого. Соков-старший колебался недолго. Пару секунд он испытывающе смотрел на меня, после чего кивнул и приглашающе махнул рукой к выходу. Перед тем как выйти, я залез в карман рюкзака и прихватил с собой мою походную аптечку. Ничего особенного там, конечно, не было, но пригодятся и йод, и кое-какие таблетки, и бинт с перекисью. За пару минут, пока мы шли до комнаты Анастасии, я собрался с мыслями и планами лечения. Ну, подумаешь, козюля, она же гадюка обыкновенная. Взрослые люди от ее укуса не умирают. Да, больно, зачастую мучительно, но если соблюдать элементарную гигиену, то через неделю-другую укушенный забудет об укусе. Если, конечно, эта гадина зубом в вену не угодила… Но маловероятно. В общем, необходимо избежать заражения, а дальше организм сам справится с ядом. Вероятно, именно из-за результатов лечения пещерными методами, когда горе-лекари загоняли в могилу своих пациентов, здесь так и переполошились. Девушка уже лежала в своей кровати и стонала. Больно, понимаю. Я присел рядом. Рука здорово покраснела и заметно опухла. Две точки на месте укуса недвусмысленно показывали, что цапнула Настю именно гадюка, а не какой-нибудь испуганный ужик. – Сергей Васильевич, распорядитесь, пожалуйста: мне нужна рюмка, свеча, бритва и много чистой воды. Желательно кипяченой, но не горячей. Пока доставили перечисленное, я дал выпить пострадавшей пару таблеток (анальгин и супрастин) и обработал йодом место укуса. Перед операцией я повернулся к взволнованному отцу: – Может быть, вам лучше выйти? Я вынужден сделать небольшой разрез Анастасии Сергеевне, ей будет немного больно, кровь опять же… Вы сумеете сдержать эмоции и не мешать мне работать? Соков молча кивнул. – Ну что же, – я повернулся к своей пациентке, – Анастасия Сергеевна, вы все слышали. Сможете немного потерпеть? – Да, конечно. – Еще будет довольно много крови – нужно, чтобы как можно больше яда вытекло вместе с ней из организма. Лучше вам на это не смотреть. В ответ на мои слова она, не говоря больше ни слова, закрыла глаза, и лицо ее напряглось… Когда бритва чиркнула по коже, Настя лишь немного ойкнула и скривилась от боли. Я быстро приложил перевернутую, предварительно подержанную над пламенем свечи рюмку к месту разреза (да скорее царапины – резать глубоко имеет смысл только при укусе какой-нибудь серьезной змеи, а они в России не водятся), и эта импровизированная банка помогла поскорее отсасывать отравленную кровь из ранки. Конечно, значительная часть яда уже разнеслась по организму, но наибольшая его концентрация пока здесь. Повторив операцию еще раз, я решил, что достаточно. Обработал разрез перекисью и туго забинтовал девушке руку. – Все. Теперь нужно просто ждать. Организм должен справиться сам. Максимальный покой и как можно больше пить. Только не вино или квас – чай или что-то в этом роде. Теплый или холодный. Есть можно все, но понемногу и часто. Исключая сильно зажаренное, острое и копченое. Желательна малопрожаренная говяжья печенка. Для восстановления кровопотери. Бледный хозяин поместья кивал, как заведенный, в ответ на каждое мое слово. – Вадим Федорович, если вы спасете мою дочь… – Губы его дрожали. – Да полноте, Сергей Васильевич, можете быть спокойны. Думаю, что уже через пару дней Анастасия Сергеевна будет гулять. Я, если позволите, буду наблюдать за ее состоянием несколько дней, а потом, почти уверен, здоровье вашей дочери восстановится полностью. – Да, пожалуйста. Я уже доверился вам, так что делайте все, что сочтете необходимым. Просите все, что может понадобиться для лечения… На все про все ушло около получаса, и с минуты на минуту можно было ожидать прибытия местного доктора. Бес его знает, что он из себя представляет и не полезет ли в амбицию со своими методами лечения. Я могу оказаться в неприятной ситуации, а хозяин перед непростой дилеммой: кому из нас верить. Как ни крути, я здесь никто… Однако мои опасения были напрасны, прибывший с Алексеем доктор, Бородин Филипп Степанович, оказался вполне адекватным пожилым мужчиной и не стал разыгрывать обиду из-за того, что Соковы приняли предложенную мною помощь, а не предпочли дожидаться дипломированного специалиста. Но мне он устроил дотошный допрос, что и как я делал, осмотрел Настю и остался вполне удовлетворен и ее состоянием, и моими действиями. Насчет таблеток и остального пришлось опять заливать про Америку, что там это давно и успешно используют, а что из себя представляют йод, перекись и таблетки, я понятия не имею, да и не обязан этого знать. Но дядька он тем не менее был приятный в общении. И я получил большое удовольствие от беседы. Он крайне заинтересовался моими «заграничными снадобьями» и вытряс из меня обещание пренепременно приехать к нему в гости побеседовать и познакомить с новшествами американской фармации. Задержаться на обед доктор отказался категорически, сославшись на необходимость посетить нескольких пациентов. Он уехал, а я тоже не преминул посетить свою пациентку. В комнате Анастасии находилась горничная, читавшая барышне какую-то лабуду на французском. Да… С этим у меня будут проблемы. Ни в зуб ногой… Английский – запросто, немного могу по-испански, а вот с языком, завоевавшим русское дворянство, у меня полный швах. Не более чем «шерше ля фам» или «а ля гер ком а ля гер». Досадно. Только Америкой и отмазываться… – Как себя чувствуете, Анастасия Сергеевна? – Спасибо, немного лучше, – слабо улыбнулась девушка, – Наташа, пересядь в угол. Ну, естественно: одному мне находиться с девицей в комнате не положено, поэтому горничная осталась с нами. Наташа встала, поклонилась и пошла в указанное место. Походка ее была… Трудно найти подходящий эпитет. Неуклюжей, что ли. Ну, то есть совершенно неженственной – избаловал меня двадцатый век грацией женщин, ходящих на каблуках. Я присел на освобожденное Наташей место и потрогал лоб Насти. Жарок присутствовал. Но несильный. Все нормально – организм борется. Опухоль и краснота не продвинулись вверх по руке – уже хорошо. Пульс, конечно, учащенный… Упс! (На несколько миллисекунд мысли опять рванулись в сторону: мой «Ориент», в случае чего, тоже роскошный подарок или товар.) Ну ладно, об этом потом. Глядя на лицо барышни, я вдруг подумал: какой разной может быть женская красота. И ведь она совершенно не укладывается в рамки хоть какого-нибудь стандарта. Даже наоборот: стандартные красавицы моего времени, топ-модели всякие, вряд ли способны пробудить что-то в душе нормального мужчины. Вот и сейчас я видел перед собой довольно скуластое лицо со значительным носиком, глаза как глаза, ресницы не то чтобы очень длинные, брови густые и достаточно широкие, губы узкие… ну, в общем, по описанию – чуть ли не Квазимодо рисуется… А ведь глаз не оторвать… Смотрел бы и смотрел… Вот Ленка моя совсем другая, курносая… Мммать! ЛЕНКА!! АРТЕМ!!! Я ведь во всей этой круговерти совершенно забыл о своих! Что с ними? Как там они теперь без меня?! Мысли завертелись в совершенно безумном хороводе… – Вадим Федорович, – прервала мою зарождающуюся шизу Настя, – а я не умру? Вот не было печали! Неужели истеричка? Хотя в такой ситуации, возможно, и некоторые большие и сильные мужчины завибрировали бы. Причем мужчины даже с большей вероятностью. Стоит зачастую простудиться посильнее обычного насморка и покашлять, уже всерьез думаешь, что не менее чем пневмония. И далее по списку… Не одного такого встречал… Да и сам, честно говоря, такой. – Можете быть совершенно спокойны, Анастасия Сергеевна, такая мелкая змейка очень редко может убить взрослого человека, а если способна, то это происходит очень быстро. Вы выздоровеете. Очень скоро. Но нужно потерпеть. И пейте побольше. Обязательно. И не беспокойтесь: это в Америке змеиный укус почти приговор, а в России всего лишь неприятность. – А что, в Америке змеи опасней? Расскажите о них, пожалуйста. – Вам это в самом деле интересно? – Конечно. Мне вообще интересно все новое, а уж теперь про змей из других земель интересно вдвойне. Рассказывайте! – Да где же это видано! – раздался у меня за спиной голос Наташи, о присутствии которой я, честно говоря, уже и забыл. – Барышне благовоспитанной о заморских ползучих гадах слушать! – Еще одно слово – и пойдешь вон, – не меняя тона отреагировала Настя. Видимо, прислуга здесь была вышколена – мама не горюй! Наташа моментально заткнулась, но я просто физически ощущал спиной ее, мягко говоря, осуждающий взгляд. – В Америке змей значительно больше и сами они… крупнее. Как правило. Лично я встречал несколько раз гадин толщиной с вашу руку и длиной с мой рост. Представьте себе: какой величины голова у такой твари, какой длины зубы и насколько больше яда она впрыскивает при укусе по сравнению с местной гадюкой. Козюлей то есть. Вот укус таких, безусловно, смертелен. Я не слышал ни об одном случае, чтобы человек выжил после укуса крупной гремучки. – Крупной… кого? – Этих змей в Америке называют гремучими. Дело в том, что на конце хвоста у них костяная трещотка, которой они трясут, когда чувствуют опасность. Они всегда предупреждают о том, что находятся рядом. Поэтому и укусы их редки, несмотря на то что гадин этих достаточно много. Змея кусает человека, только защищаясь. Или когда человек, не заметив ее, вдруг оказался слишком близко и она не успела предупредить о своем присутствии. Нет в змеях злобности, которую им приписывают. Они никогда не нападают первыми. – Но на меня же напала. – На самом деле она этого не хотела. Вы просто не заметили ее. Змея наверняка предупреждала вас шипением, просто тихо – змейка-то маленькая. Вы и не услышали. – Пожалуй, вы правы, – наморщила лобик Анастасия. – А еще какие змеи есть в Америке? – Из опасных – еще аспиды. – Это который Клеопатру укусил? – Не совсем. Ее, если проанализировать описание, укусила египетская кобра, которую называют еще «настоящий аспид». В Америке другие. Очень ярко раскрашены в красный, желтый и черный цвета. Размером с нашу козюлю, но яд у них очень сильный. Правда, чтобы такая змея укусила, нужно самому схватить ее рукой. Но тогда последствия будут очень тяжелыми. Так ведь опять же: она своей окраской предупреждает: «Не тронь меня!» – Вас послушать – все змеи предупреждают о том же самом, – улыбнулась девушка. – Конечно. Понимаете: мы им не нужны, им нас не съесть. Не трогай змею, и она тебя не тронет. Хотя, к сожалению, бывают досадные случайности. Как та, что произошла сегодня с вами. В Китае, например, я встречался еще с одной тварью – коброй. Она тоже предупреждает о своем присутствии: поднимает верхнюю часть тела кверху и раздувает шею. Очень впечатляющее зрелище. Десять раз подумаешь, прежде чем приближаться. Я вдруг обратил внимание, что личико моей собеседницы несколько напряжено… Вот идиот! Сам ведь рекомендовал: как можно больше пить. Но признак хороший. Если я не ошибся в своих причинно-следственных выкладках, то все будет хорошо. Пора откланиваться. – С вашего разрешения, Анастасия Сергеевна, я вынужден вас покинуть. Состояние ваше опасений не вызывает, а у меня еще разговор с вашим отцом не закончен, было бы невежливо заставлять его ждать больше, чем того требует необходимость. – Конечно. Ступайте, – на лице девушки читалось явное облегчение от удачного выхода из… деликатной ситуации.Обживаюсь
Буквально через десять шагов от комнаты Анастасии меня перехватил молодой Соков. Не один. Рядом с ним находился еще и темноволосый мужчина лет тридцати пяти. Хотя черт его знает, как возраст в те времена сказывался на внешности. В общем, по нашим меркам выглядел он на середину четвертого десятка. И по каким-то неуловимым признакам было ясно, что это не русский. Почти наверняка тот самый мэтр Жофре, о котором упоминал Алексей. Так оно и оказалось. – Вадим Федорович, разрешите вас познакомить с моим учителем. – Голос юноши выдавал некоторое волнение. – Господин Жофре говорит по-английски. Это другое дело, на языке Шекспира я «шпрехал» вполне свободно. Мы раскланялись (пожали друг другу руки?), и француз вежливо, но не очень приветливо начал: – Месье Демидов, Алекс сказал, что вы невысокого мнения о моих педагогических способностях в качестве учителя фехтования. – Боюсь, что произошло досадное недоразумение. Я не мог такого сказать, поскольку даже не видел вашего воспитанника в деле. Было сделано замечание по поводу необдуманно резкого его поведения при встрече с незнакомым мужчиной. Алексей дал повод к поединку, и, окажись на моем месте не очень порядочный, но достаточно искушенный в обращении со шпагой человек, это могло бы кончиться весьма печально для вашего воспитанника. И от таких поступков, по моему мнению, вы должны были удержать юношу заранее. – Что? – Воспитатель повернулся к Настиному брату, и опять зажурчала французская речь. Было видно, как краска заливает лицо Алексея. А учитель явно высказывал ему весьма неприятные вещи. – Прошу прощения, месье, вы правы, – слегка смущенно возвратился к общению со мной француз. – Я, конечно, не мог предвидеть сложившейся ситуации и не инструктировал Алекса конкретно, но он сам мог бы понять, что не с его мастерством искать ссоры с… – Первым встречным? – улыбнулся я, заметив смущение собеседника. – Все правильно, я и был именно первым встречным. – А вы в самом деле владеете шпагой? – поспешил сменить скользкую тему мэтр Жофре. – Смею надеяться, что недурно. – В таком случае не откажете в учебном поединке с моим воспитанником? Ведь когда есть новый соперник, это всегда полезно. Вы меня понимаете? – Несомненно. Но, с вашего позволения, не сегодня. Мне нужно следить за состоянием Анастасии Сергеевны. Да и не устроился я еще здесь. – На этот счет не беспокойтесь, Вадим Федорович, – вступил в разговор Алексей. – Отец уже распорядился насчет комнаты для вас. Разрешите вас проводить? Комнатку мне отвели вполне приличную, а на пороге уже ожидали два человека. Как выяснилось, портной и сапожник. Да уж, широко живет господин отставной подполковник – все необходимое у него есть, и рядом. Распростившись на время с юношей, я отдал свое тело на изучение и измерение. Чего терпеть не могу. В смысле пассивной роли. Поход в парикмахерскую для меня всегда был пыткой: сидишь чурка-чуркой, а с тобой в это время чего-то вытворяют. Но пришлось потерпеть. Так же, как в парикмахерской. Одежду обещали через два дня, обувь – через три. Пока пришлось сменить комбез на джинсы и майку. Благо, что на майке никаких «Дольче и Габбано» или «Рибок» не отметилось. Или как на моей любимой: «Мы пели так, что вытрезвитель плакал». Нейтрально все вполне, и за майку можно не беспокоиться. Ну и в кроссовках пока. Хорошо, что внимания на них еще не обратили. Ради приличия пришлось накинуть и джинсовку, хотя было и жарковато для такого обмундирования. Честно говоря, уже серьезно хотелось чего-нибудь пожевать. С утра только чаем «позавтракал». Но хозяева не особенно спешили пригласить поесть хотя бы с прислугой. Впрочем, вряд ли они до такого опустятся… Но я был уже согласен разделить трапезу с кем угодно, лишь бы она была. Не звали. Решили небось дать время на обустройство и не беспокоить лишний раз. Пришлось пока, завалившись в кресло, осматривать свою келью: комнатка невелика, но вполне себе роскошная. От кровати я слегка ошизел: с пологом от летающих насекомых (ночью я оценил полезность этого, как мне казалось, дамского излишества). Стол, полукресло почти как в фильме «Двенадцать стульев», разве что не в цветочек, а в полоску, такой же окраски занавески и обивка стен. Совершенно обалденный паркет, по-моему, чуть ли не вишня. В покинутом мною мире только совершенно зажравшиеся набобы могут позволить себе такую роскошь. Окно выходит в сад, прямо в цветник. В дверь постучали, и в ответ на мое приглашение войти на пороге появился рыжий мужик лет сорока (опять же я сужу с колокольни жителя конца двадцатого века). – Здравия желаю, господин. Так что его высокоблагородие велели, чтобы я у вас в услужении был. Надо сказать, что возмущения в душе у меня не возникло: ни ездить верхом на своем слуге, ни пороть его я не собирался, а вот знающий местность проводник был бы мне очень полезен. – Звать-то ва… тебя как? (даже своих восьмиклашек всегда называл на «вы», а тут взрослый незнакомый мужчина). – Тихоном кличут. – А в каком году родился? – От Рождества Христова, в тысяча семьсот семьдесят пятом. – То есть тебе лет сорок уже? – закинул я удочку. – Тридцать пять через месяц будет. Уфф! Ну наконец-то! Значит, на дворе лето тысяча восемьсот десятого года. – Скажи, Тихон, а обед скоро будет? – Так к вечеру, как обычно, – удивленно посмотрел на меня мужик. Н-да, особой сообразительностью здешняя прислуга не отличается: откуда мне знать, как тут обычно. Хотя, может, я и поторопился с выводами: – Так вы поснедать желаете? – сообразил мой новоиспеченный ангел-хранитель. – Это я мигом! Казалось, что он даже рад получить какое-то распоряжение. Шустро развернувшись, Тихон исчез за дверью. Ждать его пришлось недолго, и минут через десять слуга уже пристраивал поднос с едой на моем столике. Да, неплохо: дымилась кружка с бульоном, рядом на тарелке горкой были сложены ломти лососины, кусочки маринованного угря, очищенные раковые шейки, хлеб, соленья и даже розетка с черной икрой. Ну и графинчик граммов на двести. Расстарался мой опекун на славу. – Чего-нить еще изволите? – спросил явно не желающий уходить Тихон, прикипев глазами к чему-то на столе, старательно шевеля губами в окладистой бороде. – Ты, Тихон, если спросить хочешь, спрашивай сразу, не верти. – Ох, книжка-то у вас странная. Про охоту, видать. А кто енто – пи-ра-ни-я? – Так ты читать умеешь? – Дык, обучены барином, дабы порученья евойные выполнять. Не шибко, конечно… – Мужик смущенно развел руками. – Так. С этим потом. А пока будь добр, дай поесть спокойно. И… Спасибо тебе за хлопоты. – Дык… Всегда пожалуйста, господин Демидов. – Тихон, поклонившись, исчез за дверью. Вот ексель-моксель! Надо же таким идиотом быть: пока ждал обеда, стал выкладывать из рюкзака то, что может понадобиться в ближайшее время, и чисто машинально выложил на стол книжку Бушкова, прихваченную с собой в дорогу. Не дай бог ее увидел бы кто-то из хозяев усадьбы. Ну да ладно. Пронесло на этот раз. Пора заняться плотскими утехами. В хорошем смысле. Сейчас я буду ЖРАААТЬ! Да, такого я себе давно не позволял: чуть ли не трясущимися руками густо намазал икрой кус хлеба и набулькал из графина граммов пятьдесят… Положил на поднос бутерброд и поставил рюмку. Сначала поесть надо. Нечего. Веду себя как настоящий алкаш. С огромным удовольствием, отпив из кружки с бульоном (явно варят тройную уху, и мне достался бульон первого проявления), жидковат, конечно, куснул хлеба с семгой – замечательно. Просто замычал от удовольствия. Мы, наверное, уже почти забыли вкус настоящего хлеба, да и вообще настоящей, с душой приготовленной пищи. Эх! А ведь сегодня, как я понял, постный день. Всю жизнь бы так постничал. Вот теперь, прожевав и запив бульоном, потянулся за рюмочкой… Ну, в общем, я еще сибаритствовал минут двадцать. На подносе остались только металл, стекло и фарфор. Все, что имело органическое происхождение, переселилось в мой организм, к вящему удовольствию последнего. Пора бы и прогуляться. Тихон дисциплинированно ждал меня за дверью. На мою просьбу провести экскурсию по усадьбе и ее окрестностям откликнулся с готовностью, но без особого подобострастия. Нормально, в общем, отреагировал. Но как следует осмотреться мне на этот раз не удалось: заглянув в комнату Анастасии, чтобы проверить ее состояние, я убедился, что девушка спит под неустанным надзором Наташи. Однако когда мы вышли во двор, то практически сразу встретились с Алексеем и мэтром Жофре, который давал урок своему воспитаннику. Костюмы и маски у них были верх примитива по сравнению с тем, что использовалось в мое время. Но чего уж тут ожидать… Меня, естественно, тут же «сцапали за хобот» и попросили продемонстрировать свое искусство фехтования. Отступать было несолидно, хотя и скакать со шпагой по небольшой поляне после обеда не сильно хотелось. Ну да ладно, не отвертишься уже. Слуги немедленно принесли еще один костюм, а вот маску мне пришлось принять от француза. Понятное дело, штука явно дорогая, держать больше двух в одной усадьбе – роскошь. Встали с Алексеем в позицию, и прозвучало знакомое «алле!» (начинайте!). Парень явно горячий – попер вперед сразу, собираясь показать своему учителю, что без труда разделается с выскочкой в лице меня. Пришлось сначала отступить, слегка огрызаясь короткими имитациями контратак, благо мои кроссовки были серьезным плюсом по сравнению с его туфлями. Присмотрелся. Класс невысокий, на уровне нашего второго разряда, можно было «растерзать» мальчишку сразу, но не стоило унижать ни его самого, ни его учителя. Наверное, самое тяжелое для спортсмена-фехтовальщика – «отдать бой». Несколько раз были ситуации, когда следовало проиграть товарищу по команде, чтобы в следующую ступень соревнований прошли мы оба, а не только я. Не получалось. Совершенно искренне хотелось пропустить укол, но рефлексы, помимо сознания, заставляли взять защиту и дать ответ. Даже сообразить ничего не успевалось. Так и теперь. Единственное, что я мог сделать – не ходить в атаки сам, только брать защиты или ставить оппозиции. Переводы Соков-младший делал примитивные и не больше одного за атаку. Было видно, что все его движения в каждом данном эпизоде запрограммированы заранее и перестроиться по ходу парень не успевал. В общем, я успел уколоть его раз десять в грудь и бессчетное количество раз обработать вооруженную руку противника. Наконец прозвучало «Стоп!» от месье Жофре. Сняли маски и пожали друг другу руки. Было видно невооруженным взглядом, что Алексей расстроен не на шутку. Но нашел в себе силы улыбнуться мне в момент рукопожатия. А вот его учитель был даже доволен, как мне показалось. – Безмерно благодарен вам, месье Демидов. Фехтуете вы как минимум неплохо, и Алексу очень полезно будет поработать с вами еще несколько раз. И мне было весьма невредно посмотреть на его бой со стороны. Теперь я знаю, над чем нужно с ним потрудиться вближайшее время. А не согласитесь ли теперь скрестить шпаги со мной? – Почту за честь, но прошу дать мне несколько минут отдыха. – О! Несомненно. И не несколько минут, а столько, сколько вам понадобится, – поклонился француз. – Жду, когда вы будете готовы. Пот уже высох, но пить хотелось неимоверно. Предупреждая мою просьбу, из дома уже спешила какая-то местная девица с кувшином и кружкой. Елки-палки, в советское время продавался очень вкусный бочковый квас, секрет изготовления которого был, кажется, безвозвратно утерян вместе с кончиной Советского Союза – даже в ресторанах конца девяностых подавалось лишь слабое подобие того, что можно было выпить за три копейки через каждые, наверное, пятьсот метров прогулки по любому городу СССР. Но та амброзия, которая заструилась по моему пищеводу из деревянной кружки, поданной мне служанкой, по вкусу била наотмашь все встречавшиеся в моей жизни безалкогольные напитки. Это был какой-то фейерверк вкуса и свежести. Причем вкус был совершенно не нежный – ядреный вовсю! Но как это было приятно! Пяти минут мне хватило, и мы с французом стали смотреть друг на друга сквозь сетку маски. Это был, конечно, не Алеша: двигался он пободрей, хотя мне в движении уступал однозначно. Я не торопился. Месье явно был мастером. Сразу стало очевидно, что «рукой» месье Жофре владеет виртуозно. Соваться в атаку, не «провалив» противника, было бы для меня смерти подобно. Но в игре на дистанции я однозначно превосходил своего визави. Надо еще и на нервах его сделать. Я просто физически ощущал недоумение француза, когда его имитации атак и прочие провокации элементарно парировались парой быстрых шагов в стойке. Я даже не касался клинка противника своим. Ну, почти. Наглеть не позволял. Постепенно освоился и понял, в чем слабые места учителя Алексея. И ничего удивительного тут нет: пусть он выдающийся мастер своего времени, но фехтование с этой хронологической точки развивалось еще почти два века. Нет, все было не зря: пока я изгалялся в переплясах с Жофре, в голове молнией пронеслись воспоминания и о первых тренировках, и о моем становлении как мастера (извините за нескромность). В фехтование мои ровесники шли стаями. Но ненадолго. Никто не давал оружие в руки, пока претендент не научится передвигаться в стойке. А это ой как непросто! Ходить «раскорякой» вперед-назад учились неделями. Мало кто выдерживал месяц – ну совершенно неинтересно. Зато те, кто оставался и, наконец, надевал маску, перчатки, брал в руки оружие, уже умели в позе «раком» летать по дорожке со скоростью среднего бегуна-стайера. И это в состоянии взведенной пружины, готовой взорваться выпадом в любой момент. Все оставшееся обучение как раз и состояло в том, чтобы этот момент поймать. Утрирую, конечно, но, в принципе, где-то так. Соперник стал терять терпение и с хорошей, правда, подготовкой сделал глубокий выпад. Впервые глубокий. Я просто ушел. В принципе, он совершенно конкретно ловился в простую четвертую защиту, но пока можно было и потерпеть. Кстати, терпение в шпаге тоже одно из главных условий. Поэтому и кажутся такими нудными и неинтересными спортивные поединки неискушенному зрителю. Но я опять отвлекся. Ну и хватит уже. Я сымитировал провал в атаке, а француз купился. Контратаковал, правда, мгновенно, но тут же попал в «круг шесть» и рипост. Короче, получил. Снова встали в позицию и продолжили. Нервы у мужика явно сдали. Я его задергал и, поймав момент, вышел во флешь. Если вовремя – то флешь-атака просто неотразима. Еще плюс один укол в мою пользу. А потом он меня обыграл. Ай, как красиво обыграл! Расслабляться было нельзя. И нельзя было отдавать клинок в контакт надолго. Как он его захватил и завертел! В общем, получил я в плечо совершенно конкретно. Пот уже заливал глаза, и я, вместо того чтобы снова встать в стойку, сдернул маску с лица. – Прошу прощения, наверное, мне не стоило фехтовать сразу после еды, – произнес я, пожимая руку Жофре. – Совершенно излишне извиняться, вы ведь до этого провели бой и с Алексом, – на лице француза были и доброжелательность, и уважение, но мне показалось, что присутствует еще и некоторое недовольство. – Стойка у вас несколько странная, напоминает итальянскую, но все-таки не она. Кто вас обучал? – Один испанец с прииска. В поселке было несколько мальчишек, и он за небольшую плату от наших родителей учил меня и других благородному искусству фехтования. – А как его звали? – Диего. Фамилией не интересовались. – Странно. Я думал, что знаю всех европейских мастеров… Эта ваша атака броском… Я ее знаю, но ведь это огромный риск, так почти никогда не поступают. Знаете, я боюсь, что она произвела впечатление на Алекса. Я, конечно, обращу на это его внимание, но попрошу вас как-то поддержать меня. Ни в коем случае он не должен пытаться ее воспроизвести, если вдруг придется когда-то всерьез обнажить шпагу. – Можете быть совершенно спокойны. Я полностью разделяю ваше мнение в этом вопросе. Конечно, я постараюсь найти слова, которые должны его убедить. Но напрягаться не пришлось. Первых же слов учителя оказалось достаточно для парня, и он пообещал не пытаться применять флешь-атаку и обучаться ей, пока месье Жофре не сочтет его достаточно подготовленным. С французом договорились встретиться и пообщаться на следующий день, после чего я вместе с Тихоном продолжил прогулку-экскурсию. Парк был разбит в английском стиле: подобие дикого леса с тропинками, выложенными, как ни странно, именно желтым кирпичом. Я даже усмехнулся про себя, вспомнив одну из любимейших книг своего детства. По дорожке, идущей между кустов и лип, встретилась вполне симпатичная беседка, увитая плющом, и пара деревянных статуй, имитирующих людей, причем оба раза они появлялись внезапно, когда вдруг резко обрывалась череда кустов и кустиков. При встрече с первым «незнакомцем» я даже вздрогнул от неожиданности. Раньше читал о таких милых шутках, но столкнулся с подобным впервые. А вот и пресловутый пруд, возле которого, как я понимаю, Настю и цапнула та гадюка. Примерно в шесть соток, с очень живописными берегами. Водную растительность на пруду и вокруг него явно посадили искусственно, но смотрелось все очень натурально и красиво. Даже скамейка имелась. Правда, под ней стоило бы все засыпать песочком, а не как сейчас – травка. Причем давно не кошенная. Вспоминая историю с Настей, как-то жутковато было сесть, опустив ноги в эту растительность. И хотя та самая гадина, которая непонятно что пришла искать на берегу пруда и которой здесь присутствовать не следовало по всем статьям, заползшая к этому берегу вопреки всему, уже точно мне не грозила, но некий дискомфорт присутствовал. Достал сигарету и закурил. Только потом до меня дошло, что на глазах Тихона этого делать не стоило. Но мужик определенно был вышколен конкретно: никаких вопросов. Даже «Разрешите обратиться!» не звучало. Следовал за мной тенью и говорил, только когда спрашивал я. Кстати, с сигаретами рисовалась полная труба. Ну, четыре пачки у меня в рюкзаке имеются, но если «попадание» всерьез и надолго, то либо курить бросать (давно собирался), либо привыкать к трубке. Но как говорила небезызвестная Скарлетт: «Я подумаю об этом завтра…» А сейчас приходилось беспокоиться о том, во что я влип. Влип по полной. Очень хочется думать, что вот-вот – и проснусь… Наверняка зря. В этом мире я всерьез и надолго, если не навсегда. Надо устраиваться с максимальным комфортом. В своей стране. И надо как-то легализоваться, стать не последним среди неравных, а кем-то значимым. Но до этого еще ой как далеко. Черт! Чем бы поразить местных «аборигенов» сразу и навсегда? И ведь без особого повода меня не допустят не только до императора, но даже и до местного губернатора. Это мне еще дико повезло с тем, что Настю гадюка цапнула: даст бог, пройдет все благополучно, и в этой усадьбе я смогу чувствовать себя более-менее уверенно, но даже тут быть откровенным альфонсом не стоит. А ведь через пару лет в Россию припрется французский «гений» переделывать нашу страну под свою демократию. Вот этому выскочке по зубам надавать надо конкретно. Причем здесь и сразу, чтобы не было этого дурацкого похода в Европу и его жутких последствий на полвека. А что могу сделать я? Ни батальоном командовать, ни эскадроном. Корабли – в отстой. Кстати, и там я сейчас ноль без палочки. Ни пулемета, ни автомата сделать не в состоянии. Ну не мое это. Только взрывчатка. Нитроглицерин при наличии физических возможностей сбодяжить смогу. Динамит на его основе тоже. Взрыватели – справлюсь. Но ведь все самому придется. О промышленных масштабах можно забыть: грамотных рабочих и инженеров-химиков пока в природе существует несколько особей. И все заняты. – Ой, барин! – неожиданно прозвучал голос моего «денщика». – Зовут! Я обернулся: метрах в двухстах действительно семафорила руками фигура какого-то парня из дворни, и мы вместе с Тихоном поспешили к дому. То, что мне пришлось наблюдать во дворе, не радовало категорически: здесь стояла телега с гнедой кобылой, вокруг толпился народ вместе с хозяином, а когда я подошел поближе, то на этой самой телеге увидел тело молодого мужчины с раскроенной головой. В черном костюме-тройке. При галстуке…Деревенский детектив
Если опустить весь мат, который заметался в моей голове, то основная часть мыслей складывалась следующим образом: «Откуда же ты нарисовался, красивый такой, на мою голову?» Мужик был явно моим современником. Ну, в смысле из конца двадцатого века. И появился тут, хоть и в виде «мертвого трупа». Небось ведь живым сюда попал. (Я пока еще не был в состоянии воспринимать причитания возницы.) Ведь два (или полтора) таких явления в один день для хозяина усадьбы определенный перебор. А отмазываться предстоит мне. И это было очевидно: глаза всех присутствующих уперлись в мою личность, и я на собственной шкуре стал ощущать, как загорались триеры (или как их там) штурмующих Сиракузы римлян. Так ведь еще и полиция какая-нибудь разбираться с трупом наверняка припрется. А тут я. Вот, блин, не было печали! Постепенно мой мозг стал воспринимать окружающий мир, а не только заниматься внутренним самокопанием: «Ваше высокоблагородие! Барин! Да вы же меня знаете! Разве же я бы когда посмел?! Лежал у дороги, ну не бросать же зверям на прокорм!» Голос хозяина телеги выдавал самый откровенный страх. Ну да, по тем временам кто нашел, на того и первые подозрения. С шерлоками холмсами еще плоховато. Возьмут этого крестьянина местные пинкертоны за шкирку так, что любо-дорого… Или на кого-нибудь пришлого свалят. А тут вон он я во всей красе. – Вот, даже деньги какие-то рядом на дороге лежали. И кругляшки. – Возница протягивал Сокову-старшему пачку до боли знакомых американских рублей, а также, судя по виду, горсть фишек из казино. – Ни копья я себе не взял, барин! Не выдай! – Вадим Федорович, вы ничего не можете сказать по этому поводу? – уперся в меня мрачным взглядом хозяин усадьбы. – Думаю, что могу. Но только не здесь. Если позволите, то я хотел бы поговорить с вами наедине, Сергей Васильевич. Помещик испытующе посмотрел на меня и молча кивнул. Ну, в общем, пора «колоться», Штирлиц доморощенный. Не могу я больше. Бояться каждого взгляда, каждого слова, каждого жеста… Запутаюсь не сегодня, так завтра. И уже не отмажусь. В общем, придется в омут с головой. Ну а вдруг поверит… А так – гроб мне с музыкой и однозначный трындец. И как-то сразу стало легко. Принял решение и сбросил с плеч груз, давивший на них уже целый день: «Да гори оно все огнем! Хватит!» Сам на себя удивлялся: совершенно покойно шел в кабинет подполковника и не терзался вопросом, поверят ли мне. – Что вы хотели мне сказать, Вадим Федорович? Вам знаком этот человек? – Совершенно незнаком. Честное слово. Мне знакома его одежда. И я, кажется, догадываюсь, откуда он взялся на вашей земле. Моя уверенность в себе вдруг лавинообразно стала сходить на нет. Одно дело – думать, что можешь все высказать и дальше пусть решает судьба, и совсем другое – подыскивать слова под взглядом этого славного старикана, к которому я уже испытывал искреннюю симпатию. – Я вас слушаю, – терпеливо смотрел на меня Соков. – Извините, Сергей Васильевич, я сказал вам не всю правду при знакомстве. Даже совсем не правду. Ибо правда настолько невероятна, что я и сам до сих пор не могу в нее поверить. А уж вы бы приняли меня за сумасшедшего наверняка. И это еще в лучшем случае. – Так вы солгали мне? – Лицо бывшего офицера стало совершенно каменным. – Подождите! – Почва уходила из-под ног и нужно было рубить с плеча. – Постарайтесь поверить, постарайтесь меня услышать. Я действительно не тот, за кого себя выдаю, но очень вас прошу не выспрашивать о моем прошлом. Очень вам обязан за гостеприимство, но готов в любой момент покинуть ваш дом, ибо мое присутствие может навлечь опасность на вашу семью. – Будьте добры пояснить свои слова, Вадим Федорович… Или это не настоящее ваше имя?.. – Настоящее. Я вас очень прошу не перебивать меня, Сергей Васильевич, – мне и так очень трудно собраться с мыслями, чтобы рассказать вам всю правду… – Трудно сказать правду? – снова прервал меня подполковник. – И совершенно напрасно пытаетесь меня испугать какой-то информацией. Я, знаете ли, и под пушечную картечь идти не боялся. Вот ведь зануда! Он мне даст высказаться, наконец? – Еще раз прошу меня не перебивать, Сергей Васильевич… – Хорошо. Слушаю, – опять перебил меня помещик. – Понимаете… Молодость, глупость… Я в свое время вступил в некое общество… – Масоны? Да етит твою налево! Может он просто слушать? Обязательно свою образованность показывать? – Нет. Масоны просто дети по сравнению с «ЭТИМ», – ЭТИМ было выделено интонацией так, что и ребенок бы понял, что ЭТО – НЕЧТО. – Все-таки тайное общество? Политическое? …Нет, блин, общество по защите морских свинок от гребнистых крокодилов!.. – Это слабо сказано. Оно практически управляет миром. Вступить в него… Впрочем, в него есть возможность исключительно вступить – получить предложение может только очень неординарная, прошу прощения за нескромность, личность. Отказаться – умереть. Вот так. – Управляет миром, говорите?.. – Именно. Можете мне не верить, но это факт. Ни Сент-Джемский кабинет, ни Версаль, ни Вена, ни Петербург не влияют на мировую политику столь серьезно, как Совет Девяти, – вспомнил я роман Головачева и втиснул в свою трескучую фразу. Не, все-таки школа учит импровизировать почище любой театральной сцены… А ведь вроде верит мне старый вояка… Точно верит! Даже перебивать перестал. Продолжаем врать: – Еще в юности я увлекся химией. Оказалось – не зря: открыл новый элемент и вообще серьезно разобрался в первопричинах превращений веществ… – Вы открыли новый элемент? – вновь перебил меня подполковник. – Да. Практически уверен в этом. Но сделать заявку на него не успел. Пришли представители этого самого общества. Вернее, пришел… И предложил вступить в его ряды. Прошу меня понять и вспомнить свою молодость – я согласился: таинственность, причастность к власти над миром… – В молодости я был сержантом Белозерского мушкетерского полка, – отрезал мой гостеприимный хозяин. Вот зараза – так и цепляется к словам. – Наверное, я менее благороден, чем вы, – мое честолюбие это зацепило. К сожалению. Я согласился. И я стал достаточно быстро продвигаться по иерархической лестнице данной организации. А когда забрался достаточно высоко, узнал такое, что просто не мог реагировать на это спокойно… – Что именно? – Сергей Васильевич, я не знаю, стоит ли вам об этом говорить – это тайна, за знание которой могут уничтожить не только вас и меня – всю округу… Немедленно вспомнился анекдот: «– Плачу миллион долларов за клиента. Адрес: улица Стаханова, дом восемь, квартира… – За такие деньги не нужен номер квартиры – достаточно номера дома…» Наверное, на основе подсознательного знания именно этой шутки я и попытался создать у хозяина поместья впечатление о всемогуществе этого тайного общества. – Еще раз повторяю: меня трудно испугать. Говорите! – Хорошо. Так вот: организация эта вненациональна, ее членам надлежит забыть, что у них есть родина, и действовать только на благо Ордена. У меня не получилось. Когда узнал о планах руководства, вспомнил, что я русский. – А что за планы? – Если вкратце: их не устраивает растущее могущество Российской империи, и планируется вычеркнуть нашу страну из европейской политики, загнать в допетровское состояние. Понимаете? Подполковник был, мягко говоря, ошарашен. Выглядел он огретым пыльным мешком из-за угла. С одной стороны, в его взгляде читалось недоверие, с другой – желание понять, что же все-таки творится в его усадьбе. Кто я такой и какую мистификацию задумал? Я бы на его месте тоже впал в ступор. Даже в своем времени, даже зная о наличии всевозможных спецслужб… – И какова во всем этом была ваша роль? – наконец вопросил Соков. – Я, как говорил уже, химик. – А! Ямчужных дел мастер? – Ну почему сразу о порохе? – улыбнулся я. – Селитру сделать, конечно, смогу – было бы из чего, смогу сделать и значительно более мощную, чем порох, взрывчатку, но химия может дать людям не только это: лекарства, краски, да мало ли что еще… В общем, я узнал, что приблизительно через два года будет война. С Францией. Практически со всей Европой. Только англичане, датчане и шведы не придут на нашу с вами землю с оружием в руках. И результаты, в том числе и моих исследований, планируется использовать именно в военных целях. Против России. Отказаться я не мог, покинуть ряды Ордена можно только в гробу. Наверное, мой случай – единственное исключение: бросил все свое имущество и исчез. Прошу разрешения не выкладывать сейчас все подробности, но если вкратце: чтобы как следует запутать следы, мне в образе бродяги пришлось объехать полмира… – Запутать, говорите? – подозрительно прищурился подполковник. – А тот человек? – Я его не знаю. Просто одежда на нем знакомая. – Весьма странная одежда, надо сказать… – Для этих мест – несомненно, а в Америке – самое обычное дело. – И как в нашей округе могло появиться это самое «обычное для Америки дело»? – Совершенно искренне вас заверяю: не знаю. Но это точно не тайный агент Ордена. Не такие там дураки, чтобы надевать костюмы, не соответствующие времени и месту. Откуда здесь взялся этот человек и с какой целью появился в этих местах, для меня такая же загадка, как для вас. – Пожалуй… – Соков на мгновенье задумался. – Пожалуй, я могу вам поверить, Вадим Федорович. Но что вы собираетесь делать дальше? – Могу только сказать о своих планах в стратегическом направлении: поставить на службу России свои знания. Как это сделать практически, пока не представляю. Я на данный момент никто. Бродяга. Как сделать так, чтобы меня услышали и дали возможность проявить себя власти империи, не знаю. Не смею рассчитывать на вашу поддержку… – Напрасно, – огорошил меня хозяин усадьбы. – Ничего обещать не могу, я должен крепко подумать… В общем, поговорим завтра. Доброй ночи! – Доброй ночи! Только, Сергей Васильевич, не смею ставить вам условия, но очень хотел бы попросить держать наш разговор и сведения, которые я вам сообщил… – Совершенно излишняя просьба. Я, во-первых, не сумасшедший, чтобы делиться таким с кем бы то ни было – меня упрячут в бедлам вместе с вами, – мой собеседник даже улыбнулся, – во-вторых, вы спасли мою дочь, а я умею быть благодарным. – Да не спас я Анастасию Сергеевну. Не могла она умереть от укуса гадюки. Я просто постарался уменьшить возможные проблемы от этого укуса и ускорить выздоровление. Кстати, если вы позволите, я все-таки навещу ее перед сном. – Разумеется. И… Ступайте! Ну вот. Вроде все не так плохо. Может, действительно поверит? Я заглянул к Насте, дал на ночь еще одну таблетку обезболивающего, прихваченного из рюкзака. Пощупал лоб пациентки – жарок присутствовал, но вполне терпимый. Жаль, что нет у меня с собой снотворного – никогда не было актуальным. Ну да ладно. Пожелал девушке спокойной ночи и, провожаемый неодобрительным взглядом сиделки, отбыл в свою комнатенку. Нужно было о многом подумать. …Не спалось. Да кто бы удивлялся. В такой ситуации у кого угодно крыша поедет: за один день столько событий… Пятерым на всю жизнь хватит, если экстримом особо не увлекаться. Мысли хороводили в голове, как сумасшедшие, и все на разные темы. Нужно было собраться и отсечь не самое актуальное на данный момент. Как ни дико это прозвучит, но в первую очередь я стал гнать от себя воспоминания о своих жене и сыне. Хоть не было и нет на Земле никого дороже и роднее, но… А может, утром я проснусь уже дома? Или хотя бы в своем времени? Прочь! Когда это произойдет, тогда и радоваться буду. Предположим все-таки, что попал я крепко и застрял надолго… Необходима хоть какая-нибудь легализация. Даже если Соков мне поверил или поверит, это будет нелегко. Хотя кто его знает. Не помню я в упор «местные» порядки и законы. К тому же этот труп… Каким лешим сюда занесло моего современника, да еще и угораздило получить чем-то по башке? Пожалуй, с этого завтра и следует начать. Хоть какая-то ясность может нарисоваться… Сам не заметил, как провалился в сон. Снилась разная хрень, но совершенно «невспоминабельная», я вообще крайне редко могу вспомнить свой сон даже непосредственно после пробуждения, но он должен хотя бы иметь сюжет. А тут помню только то, что была некая фантасмагория, и не более. …Как же здесь орут петухи! Причем каждый на свой лад. Внутренне матерясь, я потихоньку просыпался и подсознательно переводил гребненосные трели на русский язык. Я совершенно явственно стал узнавать, когда голосит один, а когда другой. Их было трое в пределах досягаемости звука. И один орал: «Я вас не зна-юууу!» Другой: «На-та-шаааа!» Третий: «Идите вы все наа фиг!» Ну, в общем, у меня перевелось именно так. Наскоро умывшись и позавтракав чаем с пирожками, я попросил очередного встреченного мной «мундироносного» слугу передать Сергею Васильевичу, что хочу с ним поговорить. Ну и получил сразу: «Барин отдыхают, не велели беспокоить». Погулял у крыльца, жутко хотелось курить, и, чтобы не засветиться, пришлось для этого сбегать в свою комнату. Разгуливать с сигаретой перед дворней совершенно ненужный риск. Очередной раз попытался прорепетировать начало разговора. Про себя, естественно. Подполковник так и не появлялся. Хотя… Я ведь могу скоротать время в приятной компании… Температура у Насти с утра была уже практически нормальной, опухоль на руке уменьшилась, и все шло к тому, что молодой и здоровый организм достаточно быстро справится с недугом. – Ну что же, Анастасия Сергеевна, если так пойдет и дальше, то завтра я разрешу вам гулять. – Правда? – Глаза девушки буквально зажглись радостью. – А сегодня нельзя? Нет, меня подчас просто умиляет человеческая психология – стоит только пообещать что-то хорошее, как сразу просят поскорее и побольше. – Нет! – категорически отрезал я (на самом деле вполне можно было бы гулять и сегодня, хоть сразу после завтрака, но следовало выдержать солидность ситуации). – Как жаль! А ведь я себя уже вполне хорошо чувствую. – Вот давайте и закрепим это состояние. Анастасия Сергеевна, или я вас лечу и вы меня слушаетесь, или я не отвечаю за последствия. Именно так я и скажу вашему отцу. Как вы думаете, что он решит? Настя сразу поняла последствия и больше занудничать не стала. Я поспешил откланяться, пообещав, что сегодня еще зайду. Прямо в коридоре встретил Сокова-старшего и тут же поспешил взять быка за рога: – Доброе утро, Сергей Васильевич. – Доброе. – Подполковник был довольно приветлив, что вселяло оптимизм. – Вадим Федорович, я обдумал наш разговор, и у меня появились некоторые вопросы к вам. – Обязательно отвечу на все, но давайте пока попробуем разобраться с одной проблемой, которая, думаю, вас тоже серьезно волнует. – Вы о чем? – Брови Сокова надменно вскинулись. – Сергей Васильевич, позвольте мне, во-первых, осмотреть тело доставленного вчера человека, а во-вторых, осмотреть место, где его нашли. – Я, конечно, могу вам это обеспечить, но с какой целью? – Мой собеседник опять стал смотреть чуть подозрительно. – Да чтобы попытаться хоть немного понять (в этом месте очень рвался с языка матерный артикль, эмоциональность которого была бы понятней и убедительней многих слов, но приходилось обходиться цензурным языком), откуда он здесь взялся. – Он в подвале. Тихон вам покажет. Но только сегодня уже похороны. Отец Паисий приедет часа через два. – Похороны? На кладбище? – А что вы думали? У него на шее остался крестик. Серебряный, судя по всему. Не посмели его разбойники снять. Неужели мы похороним христианина на пустыре? – Нет, конечно, но так вот быстро… Не дожидаясь расследования? – Лето на дворе, Вадим Федорович. Не следует покойников долго держать. Сегодня же и похороним. – Ну, хоть содержимое карманов я могу посмотреть? Это может быть важно. – Несомненно. Тихон вам все покажет. – Благодарю. Я могу идти к телу? – мне показалось, что подполковник держится со мной уж слишком официально, хотя я, конечно, мог и ошибаться. Соков молча кивнул, и я отправился искать своего слугу. Нашелся Тихон, естественно, на кухне, где уминал кашу, параллельно пытаясь заигрывать с кухаркой Татьяной. Кстати, весьма аппетитная особа, хоть и слегка полновата, но это уж работа такая. Услышав о моем желании, Тихон, даже не доев свою гречку, немедленно вскочил и проводил меня в подвал, к телу. Канделябр со свечами, который мужик прихватил с собой, буквально должен был, по его мнению, символизировать важность и значимость моей персоны: свечей на семь, не меньше. Просто удивительно, как мертвые люди разительно непохожи на себя живых: расслабившиеся мышцы лица позволяют коже сползти и совершенно обтянуть собой кости черепа. Так что я даже не мог судить, видел ли я когда-нибудь этого человека или нет. Ну, так: кожа на пальцах вполне нормальная, значит, кольца или перстня с него не сдирали, а вот часиков никаких нет. Ой, не верю я, что мужик в таком прикиде какой-нибудь «Ролекс» или «Сейко» на руке не таскал! Ага! И восходящее солнышко на тыльной стороне ладони. Причем совсем не с японского флага. Из «этих», значит… Рана… Тут классика – тупым предметом (но в данном случае не головой), может быть что угодно: обух топора, дубина, кистень, лом… Да мало ли?!. Крови вытекло предостаточно – весь верх пиджака пропитан. – Тихон! Пойдем покажешь, что у человека в карманах было. – Да не извольте беспокоиться, ваше благородие, все как ни есть собрали. Пойдемте за мной! Да уж! Мало тебя, парень, муштровали! Тихон повернулся ко мне спиной и стал подниматься по лестнице, совершенно искренне считая, что если света достаточно ему, то и мне хватит. А между тем из-за его широкой спины пробивалось только ничтожное подобие освещения. Но, хоть и на пределе, мне его хватило, чтобы выбраться из подвала непокалеченным. Содержимое карманов «пациента» было ожидаемым: ключи от машины с мерседесовским брелоком, ключи, вероятно, от квартиры и бумажка с номером телефона и пометкой «Павел». Явно мужик из сравнимого с моим времени. – Часов на нем не было? На руке? – на всякий случай спросил я своего слугу, хотя заранее знал ответ. – Ни в коем разе, Вадим Федорович, все, что при нем было, здеся! – Ладно, я хочу осмотреть место, где нашли труп. Если можно, то в присутствии того мужика, который нашел. – Отчего же не можно – с нашим удовольствием. Миха пока на усадьбе, в сарае прохлаждается. – Не понял. Что значит прохлаждается? Где? – Ну, в сарае, стало быть, заперт, ждет, когда полиция из Пскова приедет. Ой-еооо! Вот только полиции мне и не хватало! Ну, Сергей Васильевич! Ну, спасибо! Теперь точно нужно этих убивцев найти поскорее, иначе мне полный «алескапут»! – Тогда давай его скорее сюда, и поехали! – Сей момент, барин! – Тихона тут же сдуло с места, а через минут десять передо мной уже тормознула коляска с парой гнедых (или рыжих) коней. Тихон сидел на козлах, а рядом с ним скрючился совершенно ничтожный мужичонка, тот, что еще вчера мне казался вполне достойным русским крестьянином. Я запрыгнул в экипаж, и нас затрясло по проселочной дороге. Мимо пронеслось поле, въехали в лес. Летние запахи русского леса! (Да и необязательно русского – леса средней полосы.) Черт! Голову, конечно, не кружат, как написала бы какая-нибудь барышня… Но впечатляют! И где там запах хвои, где черники, где липы, не поймешь. Но его, этот запах, просто можно нарезать ломтями, заворачивать в пленку и продавать за сумасшедшие деньги. Купят! Особенно зимой. Особенно если удастся законсервировать и этот сладкий, изнуряющий зной… – Приехали, барин! Здесь! – Мужичок дергал Тихона за рукав и заискивающе смотрел на меня. – Здесь он лежал! Вот перед этим ясенем, в канаве. Я уже почти наверняка был уверен в том, что увижу. Так и оказалось: примятая трава в том, что канавой являлось чисто номинально – дождей давно не было. И лишь слабые мазки крови на травинках. Это притом, что зему от души приголубили по черепу. И рядом тоже никаких следов крови. То есть уконтрапупили моего менее везучего товарища по несчастью явно не здесь. – Тихон! Михаил! А есть здесь где-нибудь поблизости на дороге корчма какая или двор постоялый? – Как не быть, – отозвался мой Планше, – в трех верстах трактир Кузьмы Полынцева. Кормят там так себе, но водка отменная. И квасок хорош. – Вот туда и отправимся. И снова нас затрясло и завихляло по российской проезжей дороге. Нет, ну ведь надо же так умудряться пути прокладывать? Такое впечатление, что просто сначала звериную тропу ногами растоптали, а потом уже и копытами с колесами разъездили. Три версты – путь недалекий, и вскоре показалась поляна с вполне справным двухэтажным домишкой. Как я правильно понял, это и был искомый трактир. Внутри он выглядел почти так же, как подобные заведения того времени в фильмах. То есть ничего особенного и неожиданного. Хозяин, бодрый мужичонка лет пятидесяти, услужливо подскочил к тем, кого считал новыми потенциальными клиентами, но, посмотрев на меня, слегка напрягся. – Здорово, Федотыч! – не очень-то весело поприветствовал его наш возница. – Тут тебя… – Ну-ка, цыц! – прошипел я осмелевшему мужику. Тот послушно заткнулся. Черт! По всем статьям сейчас явно требовалось чего-нибудь заказать. Хоть квасу, что ли. Но у меня ни копейки с собой не было (да и не только с собой). – Скажите, Кузьма Федотович, а не заходил ли к вам вчера мужчина в необычной одежде? – Я приготовился отследить тень замешательства на лице своего собеседника, но это было совершенно излишне: актер он был совершенно никакой. Глазки забегали, лицо стало багроветь с пугающей скоростью. Я уже начал опасаться, что хозяина тут же разобьет удар… – Да кто вас тут разберет, кто обычный, а кто нет! Ты пить-есть чего-нибудь будешь? Только деньги сначала покажи! А то много вас тут таких шляется! Да уж! Стругацкие – молодцы: этот самый типаж про дикаря, наглеющего от вежливого обращения с ним, они вывели очень грамотно. Придется ставить на место понятными наглецу методами… Не пришлось… Хрясь! – И обнаглевший хозяин трактира закувыркался между столами. Тихон озабоченно потирал кулак. Потом размеренно сгреб наглеца за загривок, приподнял и прогудел тому в лицо: – Чтобы держал себя с его благородием вежливо и отвечал на все вопросы, понял? Вадим Федорович гость нашего барина. – Мой слуга еще раз встряхнул сомлевшего трактирщика за холку и бросил размякшее тело мне в ноги. Посетители постоялого двора, трое то ли крестьян, то ли ямщиков, даже не соизволили хоть как-то отреагировать на происходящее: они ели что-то из своих мисок и попивали из мелких чашечек. Явно не чай. Но времена не те – водитель транспортного средства вполне может себе позволить. Никто его в трубочку дыхнуть не попросит. – Повторяю вопрос: вчера к тебе в трактир заходил необычно одетый мужчина? – Кабатчик явно пытался остаться в бессознательном состоянии дольше, чем требовала ситуация. – Или ты расскажешь всю правду мне, или будешь общаться с полицией. Что предпочитаешь? Ведь ты уже, считай, убийца и грабитель в глазах закона. Разбойник. Ну! – Барин! Не погуби! Все как перед Истинным расскажу! – Трактирщик аж захлебываться стал от эмоций. – Пришел вчера. Костюм черный, не нашенский, никогда такого не видел. Да и сам нерусский – немец натурально… – Это ты с чего взял? – Да говорил он как-то… По-русски, но чисто немец. – С акцентом, что ли? – Это тебе виднее, ваше благородие, а вот нерусский и все тут! – Ладно, дальше что было? – Да попросил он виску какую-то и ругаться стал, что нет. А где я ему эту виску возьму? Водочка у меня высший класс, не побрезгуйте – попробуйте! Наливочки… Какая виска? И деньги он мне сунул фальшивые! Не просто фальшивые, совершенно глупые бумажки нерусские. А потом драться полез! Невиноватые мы! – Не голоси, рассказывай. – Визгливые нотки в голосе этого Полынцева начали уже конкретно доставать. – Так я и говорю: мне в брюхо заехал, Семену руку сломал, Никитке фингал на скулу засадил… Ну и приголубил его Никита кочергой… А ведь, похоже, не врет: земляк-то мой, вероятно, крутой перец, находился в обалдевшем и раздраженном от непоняток состоянии, ну и пошел с ходу строить быдло периферийное. Вот будет смеху, если он вместе со своим «мерсом» сюда попал… Хотя вряд ли, тогда бы, наверное, на нем и заявился. – Ну и дальше что? – А что? Не дожидаться же посетителей! Погрузили потихоньку на телегу тело и отвезли от кабака подальше. Барин! Не было умысла убивать его! Зачем это мне? Ну, не рассчитал мой слуга в сердцах силушку… – Ладно, угомонись. Где бумажник его? – Какой? Не было никакого бумажника. – А вот сейчас явно врет. Ключи от машины в кармане были, а права «пациент» типа дома забыл? Ага! Вот прямо сейчас все брошу и начну верить! – Кожаный бумажник. С документами. И не пытайся врать, что в глаза его не видел. Ну? – Ах, это! – Глазенки трактирщика опять воровато забегали. – Я же и не знал, что это бумажником называется. Сейчас принесу! – Тихон тебя проводит. – Да как угодно, как угодно… Через минуту передо мной лежал черный кожаный лопатник. Ну да. На месте и доллары, и рубли. Права на имя Игоря Кривко, выданы в девяносто четвертом, значит, попал он не позже чем из две тысячи четвертого. Но на самом деле почти наверняка одновременно со мной. Кредитка «Виза» – точно крутой. Несколько визиток юристов, врача-офтальмолога и психолога. Кредитка на автозаправку. Все. Итак, картинка ясная, можно отправляться обратно. – Бумажник я забираю. Ну и счастливо оставаться! – А как же я? Мы? Что с нами будет? – Полынцев заглядывал в глаза с просто обожанием верной собаки. – Господин Соков решит… Ах, елки! Чуть не забыл! – Какие елки, ваше благородие? – Часы сюда! Быстро! – Глазенки трактирщика тускнели, извините за каламбур, просто на глазах. – Часы? – попытался валять дурочку Кузьма. – С левой руки. И не вздумай врать, что их не было! – Не врать Вадиму Федоровичу! – громогласно подключился к диалогу Тихон. – Ах, это часы были… – залебезил кабатчик. – Сей момент! «Сейко» появились из кармана Полынцева почти мгновенно. Хорошие часики, пригодятся. Я ни разу не чувствовал себя мародером – невыносимо взрослому мужчине чувствовать, что у тебя нет ни копейки. Нужна позарез хоть какая-нибудь местная валюта. Ведь не флягу же алюминиевую загонять аборигенам. Мало кто поймет ее ценность. А деньги нужны. Хоть просто для устранения комплекса пустого кармана. – Ладно, живи пока и жди решения господина подполковника на твой счет. Пойдем, Тихон. Тот в легком обалдении проследовал со мной до порога молча, но, как только мы ступили на двор, тут же запричитал: – Ваше благородие, Вадим Федорович, неужели мы этих душегубов на свободе оставим? Прикажите только, я их мигом повяжу в лучшем виде. – А есть у тебя на это право? А у меня? Мы кто, полиция? Нет уж, пусть решает твой хозяин. – Так ведь сбегут же ж! – Никуда они не денутся. Хозяйство свое корчмарь не бросит. Будет ждать как миленький. И слуг никуда не отпустит, иначе самому отвечать за все придется. – Ой, и мудрите вы, барин… – пробормотал мой «ангел-хранитель», но возражать больше не стал. Возница с робкой надеждой посмотрел на меня, когда мы приблизились к повозке. – Успокойся, Михаил, сознались они, – успокоил я мужика, – их рук дело, не виноват ты. Давай поворачивай к усадьбе. Надо было видеть, как расползлось в улыбке лицо бывшего подозреваемого. Казалось, он сейчас проглотит свои уши. – Ай, спасибо, барин! Век буду за тебя бога молить! – Ладно уж, поехали! Было заметно, что Тихона просто распирало от возмущения, но голос без разрешения он подать не посмел. Хотелось есть, хотелось пить и хотелось курить. Но последнее я себе позволить не мог со своими американскими сигаретами – зачем лишние разговоры, а все остальное ожидало в усадьбе. Оставалось только думать. О будущем думать. Если попал я накрепко, то самым актуальным вопросом была грядущая война. И очень не хотелось, чтобы она была такой же кровавой, как в моей реальности. Во всяком случае, для России. Что я могу для этого сделать? Кое-что могу, но для этого в первую очередь нужна, как говорил незабвенный Остап Ибрагимович: «Легальность, легальность и еще раз легальность!» А где и как мне ее добыть? Не имею ни малейшего понятия. Пока только Соков-старший может мне в этом помочь. Кстати, и то «кое-что», чем я могу помочь нашим в войне, ничего не решит. Динамит поможет уничтожить сотню-другую французов, йод – спасти несколько сотен моих соотечественников, так ведь это такая капля в море… Тем более что еще нужно суметь эту каплю в море капнуть…Потихоньку дотащились до усадьбы. Подполковник не то чтобы встречал меня у ворот, но прохаживался по двору, явно ожидая известий. Видно было, что слегка нервничал. – Ну что, выяснили что-нибудь? – Выяснил, Сергей Васильевич. Убили этого человека в трактире, верстах в пятнадцати отсюда. – Это у Кузьмы, что ли? А кто? – Да он со слугами и убил. Потом отвезли подальше и в канаву сбросили. Не виноват ваш Михась, правду говорил. – Да что же вы этих воров не связали и сюда не привезли? – Удивление Сокова граничило с возмущением. – А у меня есть на это право – арестовывать? Я докладываю о результатах расследования вам – вам и решать, что делать дальше. Но не соблаговолите ли выслушать меня, прежде чем принять решение? – Слушаю, – хмуро буркнул мой собеседник. – Так вот: убийство, конечно, тяжкий грех. Но я приблизительно представил, что за человек был покойный. И то, что рассказал мне хозяин кабака Кузьма, почти наверняка правда. Этот человек пришел в трактир, чувствуя себя хозяином, и стал там распоряжаться. Грубо, смею вас уверить. Его, конечно, не поняли. Он стал избивать хозяина трактира и его челядь. Ну и получил кочергой по голове. За дело получил. Если бы не это, то он сам мог бы там убить или искалечить несколько человек. – Ну, вы уж скажете! – Лицо подполковника выражало явное недоверие. – Поверьте, это так. Я имел возможность узнать людей подобного сорта. Они ни в грош не ценят ни чужое мнение, ни чужую жизнь. И не испытывают никаких угрызений совести, эту жизнь отнимая. Таких немного, но они есть, поверьте. И этот был как раз из таких. Только осмотрев содержимое его карманов, я уже подумал о чем-то подобном. Не спрашивайте почему – это очень долго объяснять, но рассказ Кузьмы только подтвердил мои подозрения. – Вы говорите какие-то странные вещи. В это трудно поверить и еще труднее понять. – Прошу вас: пока не пытайтесь понять, попробуйте просто поверить. Хотя… Решать, конечно, вам. Наказать трактирщика и его слуг, несомненно, нужно, чтобы неповадно было. Но отправлять на каторгу людей, защищавших свою жизнь и здоровье от обнаглевшего и самоуверенного хама, право, не стоит. Может, обязать их сделать крупное пожертвование на местный храм? – Возможно, вы и правы. – Сергей Васильевич засомневался. – С час назад этого человека похоронили. А если обязать их… Хотя нет! Если правда то, что вы рассказываете, то пусть лучше действительно на храм. И… Пятьдесят розог, что ли, убийце впороть? – Ну, можно и так. – Про снятые с трупа часы я пока упоминать не стал, а то старый вояка опять психовать начнет и забудет про свой временный гуманизм. – Пойдемте обедать, Вадим Федорович, – неожиданно поменял тему помещик, – а то все скоро остынет. Очень вовремя вы вернулись. – С огромным удовольствием, – улыбнулся я в ответ, – давно уже в животе бурчит. А после, если вы не возражаете, я загляну к вашей дочери. Думаю, что сегодня она уже сможет вставать. – Вы серьезно? Не рано? – на лице отца Анастасии читалось беспокойство. – Если рано, то не разрешу – всего и делов. Но думаю, что молодой и здоровый организм успешно справляется с ядом. Обед был простой, вкусный и сытный. Я чувствовал себя автомобилем, под завязку заправленным горючим: энергия распирала изнутри, и хотелось что-нибудь делать. Анастасия чувствовала себя вполне прилично, и я, как и обещал, разрешил ей не только вставать, но и гулять на свежем воздухе. Под присмотром, естественно. Потом поговорил еще раз с подполковником и попросил разрешения съездить назавтра к местному доктору, который мне был остро необходим для легализации и прорыва в хоть какие-нибудь верхи, чтобы я сумел приобрести пусть пока минимальные, но возможности влиять на события. А еще… – Сергей Васильевич, вы, надеюсь, понимаете мое положение, я – никто. Вы, несомненно, можете отказать в моей просьбе… – Я замялся. – Я смогу спасти тысячи, если не десятки тысяч жизней русских солдат и офицеров в грядущей войне, но я не могу действовать как просто частное лицо без роду и племени. Если вы сочтете возможным как-то помочь мне обрести какие-то документы… Я, честно говоря, не совсем представляю, как это делается… Вы сможете мне помочь? – То есть я должен солгать? – пытливо посмотрел на меня Соков. –Лжесвидетельствовать? – Я не знаю, как это назвать, Сергей Васильевич. Вы, разумеется, не обязаны для меня ничего делать. Решать вам. Мне оставить вас одного, чтобы вы подумали? – Подождите. Можете конкретно объяснить, какую пользу вы принесете русской армии в войне? – Только очень приблизительно. Я могу сделать взрывчатое вещество значительно мощнее пороха. С его помощью можно изготовить такие фугасы, которые при своевременном подрыве будут уничтожать вражеских солдат десятками. Я могу сделать некоторые лекарства, вернее, не сделать, а организовать их изготовление, благодаря которым огромное количество раненых достаточно быстро вернется в строй, а не умрет от антонова огня. Могу и еще кое-что, но мне нужно будет спокойно подумать и быть уверенным, что все, что я вспомню и придумаю, не пропадет всуе. А того, что я уже сказал, недостаточно? – Пожалуй, достаточно. А можете мне хоть как-то объяснить то, что вы обещаете? Я понимаю, что с высоты вашего образования… – Оставьте! Ни с какой не с высоты. Вы умный человек, а я знаю больше только потому, что учился именно тому, чему учился. Если вы мне поверите, то все прекрасно поймете. Вот смотрите: вы немало воевали, и наверняка многие ваши солдаты умирали от незначительных ранений, так? – Конечно. Очень обидно и жалко их было, но что поделаешь… – Вы знаете о существовании микроорганизмов? – Простите? Вы о чем? – Достаточно давно был изобретен прибор – микроскоп. И с его помощью удалось рассмотреть, что существуют мельчайшие живые существа. Может быть, вы об этом слышали или читали? – Нет, знаете ли. Не интересовался. – Тогда вам придется мне поверить: антонов огонь, нагноения и многое тому подобное вызывают мельчайшие «животные», которые попадают в рану. Их невозможно увидеть глазом, они настолько же меньше комара, насколько комар меньше лошади. Но они есть. И именно они зачастую убивают раненого солдата. Достаточно же обработать рану раствором определенного вещества, и все они погибнут, не попадут в организм и не убьют раненого. Я понятно объясняю? – Понятно. А вы знаете именно такие вещества? – Знаю. Некоторые из них можно получить даже из цветов, растущих на вашей клумбе. А одно, самое эффективное – из золы морских водорослей. К тому же если это сделать поскорее, то новое простое вещество откроет русский химик, а не какой-нибудь там француз или англичанин. – Аргумент, – усмехнулся помещик, – чтобы российская наука утерла нос Европе… Ну и солдат, умиравших в горячке, я помню. Вы обещаете, что такого не будет? – Я обещаю, что сделаю все для того, чтобы такого не было. Но для этого меня должны услышать. И для этого я должен быть не просто бродягой. Решать вам, Сергей Васильевич. – А вы еще сомневаетесь в моем решении? Ладно уж, съездим в Псков, к предводителю дворянства, засвидетельствую ваше происхождение. Выправим бумаги необходимые. Мое слово в губернии кое-что значит. – Премного благодарен. Я прекрасно понимаю, что означает для вас этот шаг, но обещаю, что вы не пожалеете. Так я могу завтра съездить к доктору? – Разумеется. Предупредите Тихона – он вам все организует. …Этот день выпил меня до дна. Пришлось отказаться сопровождать Настю в ее первой прогулке, которую я ей разрешил. Хоть и самому чертовски хотелось побыть в обществе этой очаровательной девушки, но пришлось бы разговаривать, а на это я уже был категорически неспособен. Месье Жофре, которому вздумалось пообщаться со мной на предмет фехтования, очень хотелось послать сразу и далеко. Но, вежливо сославшись на неважное самочувствие, я все-таки добрался до своей комнаты. Мгновенно нарисовавшегося Тихона я отправил за коньяком и, получив заказанное, со смаком расправившись с двумястами граммами, завалился дрыхнуть, несмотря на то что солнце еще не зашло.
Из детектива в триллер
А вот визит к доктору пришлось отложить… – Ваше благородие, Вадим Федорович! – вырвал меня с утра Тихон из объятий Морфея. – Беда-то какая! – Что случилось? – пришлось сесть на кровати и протереть глаза. – Чего орешь, будто оглашенный? – Трактир Полынцева спалили! – Спалили? Именно спалили? Не просто пожар? – Я потихоньку возвращался в реальный мир. – Как есть сожгли. И не спасся никто, – рассказывал, делая круглые глаза, мой слуга, – пять покойников на пепелище нашли – не могло так днем получиться… Да уж, мне и самому в подобные совпадения не очень верилось: только мы с неопознанным трупом разобрались, как его убийцам «красного петуха» пускают. Да еще и с жертвами. Просто вендетта какая-то… – Господин подполковник знает? – Вестимо знает – ему первому доложили. Так… Значит, предстоит мне еще один неприятный разговор. – Где сейчас барин? – У ворот был… Вот ведь ексель-моксель! Ну что за невезуха – ведь еле-еле от предыдущего трупешника отбоярился! Подполковник меня теперь точно местным ментам сдаст, чтобы головной боли не было. Нет, надо самому на амбразуру кидаться, с разбегу… Наскоро одевшись, не позавтракав, побежал к Сокову. – Я уже все знаю, Сергей Васильевич! – поспешил выпалить я, подходя к хозяину усадьбы. – Доброе утро! – холодно поприветствовал меня помещик. – Доброе утро, прошу простить мою невежливость. И понять, что это вызвано вестью о происшествии… – А почему эта весть вас так взволновала? – Мой собеседник оставался совершенно спокойным. – Ну как же! Ведь совсем недавно… Вы же сами знаете о том, что произошло в трактире. – Я чувствовал, что выгляжу все более и более глупо. И ненатурально. Переигрываю. Нужно успокоиться. – Сергей Васильевич, в ваших местах часто находят непонятные трупы и горят трактиры? – попытался я перейти в наступление. – И чтобы одно за другим… – Нечасто, – оборвал меня подполковник, – а путешественники из Америки, да еще члены тайных обществ при этом, появляются еще реже… Ведь срезал! Умный мужик, как ни крути, да еще и быстро соображающий. То есть мне теперь с нуля нужно строить правдоподобную версию. А я быстро соображать не умею. То есть умею, конечно, мгновенно реагировать на ситуацию, иначе не добился бы ничего на фехтовальной дорожке и не выжил бы на арене, но по срочному сочинять сюжеты… Нет, в буриме никогда не играл и не собираюсь. Зараза! Но выкарабкиваться надо. – Разумеется, я не считаю всю эту цепочку событий случайными совпадениями. Я из Америки, и тот покойник был одет по-американски. Причем так одеваются только для торжественных мероприятий. Его убили в трактире, а трактир сгорел вместе с его убийцами. Спросите, как я могу все это объяснить? Пока никак не могу – нет информации. Но меня здорово беспокоит сложившаяся ситуация. Как и вас, наверное. Поэтому и хочу предложить свои услуги в ее расследовании. – У вас есть навыки расследования преступлений? – удивленно приподнял брови Соков. – Нет. Но, смею надеяться, умею разбираться в причинно-следственных связях. Прошу вас, Сергей Васильевич, помочь мне выяснить истину в сложившейся ситуации. – Может, все-таки поделитесь своими мыслями по этому поводу? – Извольте: тот, кого нашли мертвым, был здесь не один. Возможно и вполне вероятно, что вместе с каким-то достаточно близким человеком. Другом или братом. А может, даже и с женой. Это, скорее всего, месть. – Вы хотите сказать, что поджог устроила женщина? – Вполне это допускаю. Но выдвигать конкретные предположения еще очень рано. Нужна информация. Вы позволите мне заняться ее сбором? – Будет достаточно, если я только позволю? – Подполковник позволил себе обозначить подобие улыбки. – Нет, разумеется. Мне понадобится и ваше содействие. – В чем оно должно выражаться? – Прошу вас выделить мне в помощь человека, хорошо знающего местные леса… – Почему именно леса? – Ну не в деревне же обитает тот, кого мы ищем. Не попросился же он на постой к кому-то из ваших крестьян. – Логично, но ведь лесов у нас в округе… Вам их за всю жизнь не прочесать, Вадим Федорович. – И не собираюсь. Зачем все леса? Только те места, где есть пресная вода поблизости. Я не прав? На самом деле все было еще проще: ключи от «мерса» в кармане моего одновременника подсказывали, что прибыл он сюда на машине. Почти наверняка на «уик-энд», как и я. Может, на рыбалку, может, на шашлыки, но остановился возле какого-нибудь водоема, это к гадалке не ходи. Причем, с высокой степенью вероятности, там должна быть некая «купалка», то есть место, где можно не только мяско на углях поджарить, но и вспотевшее тело в прохладной влаге побаловать… Блин! Так ведь они, вероятно, и не вдвоем приперлись: либо с парой девок, либо с приличной компашкой мужиков (романтическое уединение двух гомосеков я отмел сразу, вспомнив наколку на ладони трупа – не вяжется такое с сидевшим). Итак, варианты. Первый. Мужчина с женщиной. Женская месть за своего любимого… Маловероятно, но имеет право быть версией. Второй. Два мужика. Зону топтали, вероятно, оба. Приехали оттянуться с девками. Вполне себе вероятный вариант. Но для меня совершенно кошмарный – еще и с этими жрицами любви разбираться… Третий. Мужская тусовка. Скорее всего, вчетвером-впятером… Еще хуже – наверняка братки или урки. Нет, я ничего не имею против тех, кто сумел устроиться в жизни. Тот же Витька (чтоб ему икалось до самой астмы) был нормальным человеком: умным, оборотистым… Я ему в свое время если и завидовал, то по-белому… Молодец, мол, мне так не суметь… До самой арены… Хотя он ведь меня и тут выручил. Не фиг на других свое поганство списывать. Сам согласился убивать за деньги… В общем, проехали. И снова в тему: самый поганый вариант – «пацанье» гуляло. И в этом случае трындец тебе, Вадим Федорович. Если обнаружишь их место дислокации. Порежут тебя там на ломти, и в землю закопают, и надпись «написают». А оружия у тебя с собой – ножик рыбацкий и гарпун от подводного ружья. Даже если совсем врубить идиота и расхаживать по местным лесам с тем самым подводным ружьем наперевес, не поможет… – Рациональное зерно в ваших мыслях есть, – прервал мое внутримозговое словоблудие Сергей Васильевич. – Какой помощи вы ждете от меня, кроме того, что я вызову лесника вам в пособление? – Хотелось бы иметь при себе кое-какое оружие… – Пистолеты или ружье? – Лучше шпагу или саблю… – Так шпагу или саблю? – Шпагу. – Странный выбор. – Подполковник посмотрел на меня с удивлением и некоторой толикой уважения. – Передам оружие Тихону. А пока, позвольте пригласить вас на завтрак. Оставалось только поклониться и проследовать за хозяином здешних мест. Завтрак не лез в глотку категорически. Чуть ли не давился кашей, чтоб ее… Я и так с утра не особо до еды охоч – максимум яичницу могу употребить, а так вполне бутерброда с чаем достаточно. А сегодня мысли ни в коей мере пищеварению вообще и питанию в частности не способствовали. Сыщик я, конечно, тот еще… Особенно в незнакомой сельской местности. Даже если мне в помощь отрядят местного лесничего, то этот пасторальный персонаж вряд ли будет серьезным помощником при встрече с братками – он не волкодав, как, впрочем, и я. Даже общество очаровательной Анастасии за столом совершенно не улучшало моего настроения. Благо, что девушка не стала приставать ко мне с разговорами. И Алексей воздержался. За что им обоим мое большое человеческое спасибо… …Тихон молча выложил передо мной шпагу и пару пистолетов. Вот на хрена, спрашивается, мне сейчас кремневые пулялки, коими пользоваться не умею совершенно? – Зарядил? – Так точно, ваше благородие, только пороху на полку насыпать, и палите в свое удовольствие. Вот паразит! Типа я сильно знаю, где эта самая «полка»… Хотя разберусь, наверное: явно где-то под ударным механизмом. Ну, то есть в районе кремневого замка. – Ладно, иди. Сообщи, когда лесничий придет. – Не извольте беспокоиться, барин. Как только прибудет, сообщу незамедлительно. Слуга испарился, и появилась возможность спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Вряд ли место стоянки визитеров из моего настоящего находится на берегу реки: там бы их давно засекли и растрезвонили об этом на всю округу. Почти наверняка лесное озеро. Именно в этом направлении и нужно озадачить аборигена здешних мест. Причем озеро максимально скрытое. Но не очень при этом отдаленное, раз уж фигурант поперся вискаря для опохмела искать и на трактир Полынцева вышел. Явно где-то неподалеку… …Ворон здешний никак не вписывался в образ, который я себе нарисовал. Абсолютно не старик с бородой до колен, в невыразимом балдахоне светло-серого цвета… Совершенно напротив – мужчина моих лет, в синем полукафтане, чернявый и с ружьем, а не с луком, как я опять же ожидал. Зовут Петром, все нормально, и с таким вполне можно нормально взаимодействовать… Соков отрядил в наше распоряжение свою коляску, и мы тронулись в направлении сгоревшего двора Полынцева. Я немедленно стал выяснять обстановку у местного старожила: – Озера с красивыми берегами в окрестностях сгоревшего трактира имеются? – Так и не одно, – с удивлением посмотрел на меня лесничий, – почитай с пяток рядышком с пожарищем найти можно. А вам какое угодно? Вот ядрен-макарон! Мне еще и выбирать? – Самое ближайшее для начала. Но чтобы там можно было… Блин! Как ему объяснить про место для пикника? Выезжают у них на подобные мероприятия?.. Ох, етиолапоть! Во кретин! Сыщик гребаный… Место для пикника он ищет! Это первый фигурант, значит, поехал на природе оттянуться… Костер развести, пивасика бухнуть, шашлычки пожарить, в палатке с девочками поваляться… В костюме-то! Самый тот наряд для мероприятия… А с утра поперся вискаря для опохмела раздобыть… Ну и чмо ты, Вадим Федорович, развел тебя трактирщик, как ребенка. Да и сам хорош, уму непостижимо, как я про костюм не вспомнил, когда с умным видом подполковнику про район поисков излагал. Да и версия с местью уже по швам потрескивать начала… – Так что можно-то, барин? – прервал мое самобичевание лесник. – Погоди. Помолчи пока. Мне подумать надо. Не на озеро пойдем. – Эй, – крикнул я вознице, оставив без внимания вопрос Петра, – давай к сожженному трактиру! – Как скажете, ваше благородие, – отозвался тот с козел. Поехали… Итак, черновая версия: ехала наша парочка явно из цивильного места в цивильное место. Каким образом они там «провалились» в девятнадцатый век, пока не важно. Увидели трактир, подумали, что заведение стилизировано под старину, и, вероятно, решили то ли передохнуть, то ли переночевать. То, что трактирщик плел про утренний визит, стоит приблизительно полкопейки. Значит, более чем вероятно, что и на постоялый двор закатили прямо на машине, не подозревая о наличии того западла, что с ними приключилось. Далее: что там произошло в трактире, совершенно непонятно. Теперь уже абсолютно не верилось в рассказ Полынцева про оборзевшего уголовника. Это в прошлый раз на меня наколка впечатление произвела, я и повелся, как последний лошара… Хотя, может, частично это и было правдой – теперь судить сложно. Второго, вероятно, повязали, но потом он каким-то образом вырвался и устроил местным козью морду… Что характерно: машина вполне могла находиться где-то поблизости, даже когда мы наносили визит и я «колол» хозяина постоялого двора. В общем, пока информации недостаточно, сначала нужно прибыть на место… …Вот это действительно называется «сгореть дотла», только остатки печи возвышались над поверхностью земли, да практически вровень с ней лежал слой пепла вперемешку с каким-то негорючим мусором. То же можно сказать и обо всех хозяйственных постройках вокруг. Да и неудивительно: если загорелся деревянный дом и пожар не задавили на ранней стадии, ничего не останется. И не погасить уже – просто не подойти с ведром ближе, чем на пятнадцать-тридцать метров. Такая стена жара стоит, что никакой волей не протолкнуть организм сквозь нее. Вся растительность, включая траву, в радиусе метров пятидесяти уже неживая. И искать какие-то следы во дворе, прилегающем к бывшему трактиру, бесполезно. Единственное, что очевидно – машины во время огненного буйства поблизости не находилось. Уж от нее хоть какой-нибудь остов да сохранился бы. Побродив для очистки совести по тому, что ранее являлось приютом для путников и ничего не найдя, вышел на проезжую дорогу. Нужно осмотреть хотя бы ее… – Петр! Пойди сюда! – позвал я лесника. – Слушаю, ваше благородие, – достаточно лениво и в то же время бодро отозвался, приблизившись, местный лесовик. – Поищи-ка на дороге необычные следы. – Это какие? – удивленно вылупился на меня мужик. Вот елки! Как ему след от протектора нарисовать? – Да любые, каких ранее никогда не видел. Не человечьи, не звериные… Как бы от колес, но с особым рисунком. – С каким? – Ну не знаю я пока! – Зла на этого зануду не хватает. – Любой непривычный след увидишь – зови. Договорились? – Как скажете, барин… Разошлись мы с ним в разные стороны от ворот, и побрел я по проезжей дороге, внимательно вглядываясь в поверхность планеты. Да уж! Это вам не следы «КамАЗа» по сырой глине выискивать – тракт был утрамбован очень даже плотненько. Ну а вдруг? Ведь местами следы копыт на дороге читались… «Поздравляю тебя, Шарик, ты балбес!..» – в очередной раз высказал я комплимент своему интеллекту, попытавшись даже внутреннему голосу придать интонацию на все времена любимого кота Матроскина. Ведь ключи от машины в кармане убитого были! Как второй машину завел? Нет, я, конечно, слышал о том, что можно что-то там раскурочить и, замкнув провода накоротко, обеспечить зажигание. Или они оба были такими близкими братанами, что сделали дубликат ключей… Или приехали на машине одного, а у второго просто ключики от своей в кармане были… Ой, белыми нитками шито!.. Непонятка на непонятке… Да и не могли местные не заметить шныряющую туда-сюда «колесницу». И при этом не заполнить всю округу рассказами о столь невероятном происшествии. Ох, хреновый из меня Пуаро, да и Мегрэ неважнецкий! Занимаясь самобичеванием, я тем не менее продолжал машинально осматривать дорогу. И не зря – вот он, след покрышек автомобиля. Не очень хорошо различим, но не спутаешь с какими-нибудь другими отпечатками на тракте. Точно – оно! Только вот направления движения все равно не определить – сюда ехали или отсюда… Свистнул Петру, и тот немедленно поспешил ко мне. – Вот такие следы видел? – Извиняйте, ваше благородие, – озадаченно посмотрел на отпечатки лесник. – Ни сейчас, ни когда раньше. Чудные-то какие! – Вот теперь знаешь, что искать. Иди и внимательно осмотри дорогу со своей стороны. – А и смотреть нечего. Не было там такого – уж я бы не пропустил. Оставалось только поверить наметанному глазу лесника. Да и с логикой это вязалось: чем гнать в неизвестность, наш подопечный почти наверняка захотел вернуться туда, откуда выехал: вдруг повезет и выбросит обратно в свое время… Но «пациент» вряд ли дурак и всерьез на такое рассчитывать не будет – наверняка свернет где-нибудь поскорее и затихарится. А если нет, проблемы обеспечены как мне, так и всей России: ладно, если он на своей «дьявольской колеснице» несколько крестьян в ступор уронит. А если какой-никакой полк на марше встретит? Даже напрягать фантазию не хочется на предмет возможного развития событий… К тому же, как там у него с горючкой, тоже непонятно. Остается надеяться, что свернул с тракта при первой возможности. – Значит, так, Петр, следуем по дороге в этом направлении и осматриваем любой съезд с нее. Ищем на примыкающих дорожках подобные следы. Понял меня? – А чего ж не понять – дело нехитрое. Поехали, что ли? Ну и поехали. – Когда будет ближайший поворот? – обратился я к леснику. – Я, простите великодушно, больше по лесу, – замялся местный следопыт, – но вроде версты через полторы будет хутор Еремея, так что туда дорожка наверняка имеется. – Вот ее и осмотрим в первую очередь. Те следы, что видел, на ней разглядишь? – Об этом можете не сомневаться, ваше благородие – как есть увижу. Ну и ладненько, будем надеяться, что наш «подследственный» не сквозанул по дороге в неопределенные дали, а решил где-нибудь пристроиться на первое время. Следы на съезде с тракта обнаружились. То есть не стал испытывать судьбу мой одновременец и решил то ли отсидеться на хуторе, то ли переждать на нем «катаклизм», а может, еще что-нибудь взбрело в его буйную голову… Будем разбираться. Коляску оставили у дороги и отправились с Петром по направлению места проживания хуторян. Дом был виден еще с дороги, до него идти метров триста – триста пятьдесят. Недолго. Но и нас в случае чего разглядеть нетрудно – наверняка уже ждут. Ждут и судорожно прокачивают ситуацию (я не о хозяине, разумеется, а о моем современнике). – Семья у этого Еремея есть? – А то как же – супруга и две дочери. Это хреново. Если хуторянин приезжего сразу не оглоушил, то запросто могут начаться игры в заложников со всем отсюда вытекающим. Судя по всему, к этому и идет – нам навстречу вышел мужик, совершенно сбледнувший с лица. С виду мужик и мужик себе: коренастый, бородатый, лет сорока-пятидесяти. – Здоровы будьте, барин, – поклонился мне хозяин дома, – с чем пожаловали? – Семья твоя где? Не, ни фига он не актер – физиономию так и перекорежило от страха. – В город уехали, к бабке. Захворали доченьки… – Хватит врать! – совсем по-барски оборвал я неуклюжую попытку вранья. – Он один? – Кто один, ваше благородие? – На лице мужика нарисовалось совершенно черт знает что: смесь попытки продолжать свою бездарную игру с совершенно животным ужасом. – Тот, кто пришел в твой дом и держит в страхе твою семью. И тебя тоже. Лучше говори, я все равно узнаю, что здесь происходит. Ну? – Не погуби, барин! – на глазах у пожилого мужчины показались слезы, а лицо сморщилось просто до состояния высушенной груши. – Порешит ведь и жену, и дочек… – Не беспокойся, можешь даже в сторону не отходить – я отсюда с ним поговорю, только не мешай и расскажи, как он к вам заявился. На колеснице невиданной? – Какой такой колеснице? – слегка прибалдел абориген. – Ворвался грязный и злой. Стал шпагой размахивать… А что за колесница? – Не твоего ума дело, – не без труда для себя отшил я неудобный вопрос, совершенно, как мне казалось, по-барски. Далее последовал вполне предсказуемый и ожидаемый рассказ о том, как варнак, угрожая шпагой, загнал всех жителей хутора в избу. Потом отправил в подпол и чем занимался все это время, Еремею неведомо: его только что выпустили, чтобы незваных гостей спровадить… – Женщины все еще в подвале сидят? – Точно так. Злодей грозился их сжечь, если я вас от двора отвернуть не смогу… Делать-то что, барин? – Тебе – ничего. Мне не мешать. И будут твои бабы живы-здоровы. Понял? – Да куда уж понятнее. Только вот все-таки сомнительно мне… – А ну, заткнись! – прервал я блеянье хуторянина. Мне и без его дудения в уши проблем хватает… В общем, как ни думай, а необходимо начинать диалог с «террористом». – Эй, киднеппер хренов, отзовись! Поговорить надо. Ответа не было секунд двадцать. Переваривал, паразит, неожиданную вводную с «киднеппером». Но решил проблему остроумно: – Это кто там гавкает? Правильное решение. Внесем ясность: – С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает капитан Жеглов… Продолжать или все понял? Пауза. – Ты в самом деле мент, что ли? – донеслось наконец из избы. – Нет. Нет здесь ментов. Выходи давай, поговорим спокойно, обсудим ситуацию. Только женщин там не трогай, ладно? – А гарантии какие? – донеслось из дома. – А какие, к едреням, гарантии? Ты в самом деле думаешь, что я тут суд вершить имею право? Но то, что я здесь твой единственный шанс – это точно. Выходи, надоело орать уже. Пауза. Понятное дело – подумать надо о возможных моих подлянках и обезопаситься по максимуму. Можно понять – больно уж негостеприимно встретил человека девятнадцатый век… – Через десять минут выйду, – донеслось наконец из дома. – Только без фокусов там – хуже будет. – Жду! И еще раз: постарайся поверить, что зла я тебе не желаю. Может, отпустишь женщин? – Хренушки! Они моя единственная страховка. Во дурак! Совершенно не въезжает, в каком времени находится. Представители властей положили бы на жизни крестьянок с прибором… Террорист, блин, недоделанный… Местные следили за нашим диалогом в состоянии полной прострации. С полуобморочным Еремеем все понятно, но даже лесник слегка ошалел, слушая обороты конца двадцатого века во времени нынешнем. – Эй, вы! – обратился я к мужикам. – Когда он выйдет, отойдите от нас подальше, не мешайте разговаривать. Петр молча кивнул, а земледелец не преминул снова начать причитания… – Успокойся! Сделаю все, чтобы твоих баб выручить и дом сохранить… Тут как раз скрипнула дверь, и выглянул мой потенциальный собеседник. – Отойти всем к забору! Мы послушно отступили. Парень опасливо вытек из-за створки и, на пару секунд повернувшись к нам спиной, что-то поколдовал, закрывая вход в избу. Повернулся. Высокий, ладный, ловкий. Длинные светлые волосы собраны в хвостик. Серые, в разводах грязи брюки, черные туфли, белая когда-то рубашка. То есть прикид приблизительно тот же, что и у получившего кочергой по голове в трактире. Шпагу, пока возился с дверью, держал под мышкой, но теперь, приближаясь к нам, перехватил в правую руку. – Ну, ты, что ли, поговорить хотел? – Я. Отойдем? – Давай, – указал мой современник шпагой на угол сарая… Оба-на! А ведь оружие держит умело! Как шпагу, а не как дубину. Случайный человек так ни в жизнь не сумеет. Клинок был продолжением его руки и составлял единое целое со всем телом. Мне, увидевшему только одно движение вооруженной руки, это было сразу понятно. А учитывая процент фехтовальщиков среди населения России конца двадцатого века (ноль целых хрен десятых), это уже наводило на определенные мысли по избирательности переноса: в моем времени держать шпагу в руке умеет, хорошо, если один человек из десяти тысяч, а тут встретились двое, и оба умеют… Хронодесант фехтунов какой-то. К сожалению, уже не осмотреть указательные пальцы покойника – весьма характерная мозолька должна иметься… – Ты пистолетики-то из-за пояса вытяни и брось куда-нибудь – не нервируй меня, – начал парень слегка подрагивающим, но уверенным голосом. – Да запросто. – Я вытащил оба пистоля и бросил их на землю. – И шпажку тоже. – Перебьешься. – Все равно ведь тебе она не поможет… – Вот и ладушки. Не поможет, так и не волнуйся. Давай по делу уже. Из какого года сюда приземлился? – Девяносто шестой. А ты? – Аналогично. Слушай, нервно как-то. Что ты там с бабами в избе удумал? Давай без этих дурацких игр в заложников, а? Я подожду, а ты сходи разминируй свою затею, ладно? – Ну да, а ты мне потом в спину шмальнешь… – Ну, ты вообще дурак? Какой мне смысл тебя грохать? Сам не понял, что нам друг друга держаться надо? И я тебе, кстати, нужен больше, чем ты мне. – Вот именно. Я тебе, судя по тому, как ты упакован, вообще не нужен – ты и без меня неплохо устроился. На самом деле он прав. Его появление здесь для меня та еще головная боль. Надо ведь придумать, как его перед подполковником отмазать… Но ничего, напрягусь. Только бы этот псих дров не наломал… То есть, конечно, не псих он, но наверняка в совершенно невротическом состоянии на данный момент находится. И не первый денек. – Хорошо. Но я могу быть уверен, что твоя «бомба» в доме контролируема? Что не полыхнет-долбанет раньше времени? По выражению лица оппонента понял, что особой уверенности в надежности своей конструкции тот не имеет. Надо дожимать: – Не мог ты что-то надежное за десять минут сварганить. Душевно тебя прошу: не губи женщин по глупости и неаккуратности. Нельзя «на коленке» надежную мину сбацать. – На эту тему базара нет. Что ты можешь мне предложить? – Пока ничего конкретного. И мне особенно плохо думается, когда я знаю, что три бабы могут вот-вот взлететь на воздух. Давай все-таки разрядим обстановку. – Облезешь. Имеем то, что имеем. Твои предложения? – Ладно. Никаких предложений пока нет. Говорю тебе об этом честно – может, оценишь. Но обещаю что-нибудь придумать, чтобы перевести тебя из состояния затравленного зверя в какое-то более комфортное. Для начала: как ты здесь оказался? Меня Вадим, кстати, зовут. – Андрей. Не знаю как. Ехали с Игорехой в Псков. Ночью. Пора заправляться было, но ни одной колонки по пути… Под утро добрались до этого гадючника, решили хоть пожрать да отоспаться, и нате вам: ему кочергой по кумполу, а меня кулаком в ухо и в подвал… Сссуки! – А с чего бы так негостеприимно? – У них спроси. – У них, пожалуй, спросишь после твоего файер-шоу… – Ну и отлезь с этим. – Парень явно нервничал сверх меры. Нет, я тоже был весь на «ускоренных нейронах», но упоминание о придорожном трактире моего собеседника однозначно заводило. – Ты сам-то как здесь очутился? Устроился, как я погляжу, неплохо. – Во время рыбалки попал. С ночевкой которая. А устроился… Повезло, наверное. Принял меня один здешний помещик. Навешал ему лапши про путешествие из Америки. Вы вот тут некстати объявились… Но я тебе помогу. Не знаю еще как – над этим надо подумать спокойно, в отсутствие заминированных женщин. Убери свои сюрпризы в избе, ладно? – Ладно. Куда машину-то дел? Ухтыепсть! Мозги ничего сообразить не успели. Сработали исключительно рефлексы: глаза увидели – ноги прыгнули. Организм в доли секунды перенес своего обалдевшего хозяина на полметра назад и взметнувшийся клинок не разрубил мое горло. – Совсем офонарел, придурок?!! – успел рявкнуть я, выхватывая свою шпагу и сбрасывая перевязь с ножнами. – Ты чего укурился? Брось клинок! – Да прям! – хищно осклабился мой визави. – Брошу и руки подыму. И ты меня сдашь в местную кутузку. Или у тебя другие варианты имеются? Кончик его клинка нацелился мне в корпус, грамотно нацелился – точно умеет оружием владеть. И стойка неплохая… Почему я его не узнаю? Всех приличных фехтовальщиков России и даже стран, бывших когда-то в составе СССР, знаю в лицо – этого же не встречал ни разу. Точно. Эть! Прямой выпад, рассчитанный на лоха. Я даже «четверку» брать не стал, просто шагнул назад. И тут же с батманом по его клинку обозначил атаку. Обозначил. Но он понял. Понял и убрался с опасной дистанции очень шустро. Что-то умеет все-таки, паразит. Почему я его не знаю? – Угомонись, а? – очень не хотелось его ранить или тем более убить. – Уже понял, наверное, что меня просто так не взять. Втыкай шпагу в землю, и поговорим спокойно. – Хрен тебе по всей морде, – спокойно и зло ответил Андрей или как его там на самом деле. – Сам знаешь, что никакая ты мне здесь не «крыша». А вот «тачка» тебе очень пригодится. Не пальцем деланный, понимаю. Кончик его клинка продолжал смотреть мне в грудь – расслабляться нельзя. – Дурак ты. Твой автомобиль здесь совершенно не в кассу. В ближайшем болоте утопить, чтобы не мешал устроиться в этом мире. А я тебе ничего не обещаю – почти такой же «никто», как ты, – батман-выпад-ушел. – Постараюсь помочь. В это веришь? – А мне по барабану твои обещания… Ух ты! Чуть не словил в атаке! Но остановился вовремя, хотя при желании я бы его уделал в этом фрагменте запросто. – Ты где фехтовать-то научился? – А ты где? – Да вроде мастер спорта. Может, все-таки шпагу в землю? Все понял? Тебе не светит, Андрюха. Раз пять тебя уже проткнуть мог. Сдавайся, сдаться мне – не стыдно. И поговорим нормально… Флешь… Или атака броском. Мой любимый прием в боях. Но эту неотразимую атаку нужно уметь подготовить… Этот не умел. Попал, естественно, в защиту. Отвечать на убой я пока не стал, просто пропустил его себе за спину и развернулся. – Все понял? – А чего тут понимать? Я вас таких на арене не одного уложил. Имел я в виду ваши понты. И ты без пяти минут труп. Оба-на!.. Он тоже с арены? Но сейчас не до этого. – Не стреляааать! – заорал я Петру, поднявшему ружье, когда мой партнер по спаррингу оказался развернут к нему спиной – Не доводи до греха, а? Не хочу я тебя резать. – Это я уже к своему супротивнику. – Ты где шпагу в руках держать научился, кстати? Я ведь всех серьезных фехтовальщиков знаю, а тебя – нет. – Актер я, – выцедил сквозь зубы мой соперник, – нас этому учили. Напрасно считаешь, что несерьезно учили. Это он зря. Сценическое фехтование, конечно, отстой полный, но только по сравнению с настоящим спортивным. И то от вида оружия зависит – какого-нибудь саблиста этот бывший актер, может быть, и сделал бы… Спасибо за информацию, но убить я его и так мог уже раз несколько… Не хочу, блин! – Успокойся, а? – Я в очередной раз показал клинком на землю. – Нет у тебя шансов против меня. Зря я клинок с линии угрозы отвел – немедленно воспользовался, паразит. Тут же атаковать рванул. Да еще и с ожиданием возврата моей шпаги в боевую позицию: попытался слить атаку с ударом по предсказуемой траектории движения моего клинка… Фигушки! Пальчиками, конечно переводы таким оружием делать затруднительно, но кистью – вполне себе. Я сблизился, убрав оружие из-под контакта, и мы оказались чуть ли не лицом к лицу. Для острия оружия противника мое тело было уже недосягаемо, поскольку этому сценическому фехтовальщику требовалось не менее секунды, наверное, чтобы снова попытаться угрожать моему организму… Ннна! Чисто в мушкетерско-киношном стиле врезал я гардой по физиономии соперника. Будь тот в маске, мне бы, наверное, рефлексы не позволили такое хамство в отношении противника, а так – ничего, получилось. И, надо сказать, весьма смачно получилось, его ведь несло мне навстречу со всей возможной скоростью выпада, да и я себя не сдерживал. Не сломал ли челюсть дураку упертому? Бывший актер и нынешний террорист на ногах устоял. Отскочил, выплюнул кровь (а может, и пару зубов – я не разглядывал), несколько секунд приходил в себя, а потом снова стал в стойку. Разойтись миром явно не получится. Да и мне уже расхотелось. Он мне кто, в конце концов? Одновременник, не более. Причем из тех, к кому спиной поворачиваться нельзя – немедленно какую-нибудь заточку всадит. Оно мне надо? К тому же его еще необходимо было бы перед подполковником отмазывать, легенду какую-то придумывать. И заради чего? Да пошел он! Причем запросто способен мне в пузо железо организовать – и второразрядник случайно вполне может зацепить мастера сдуру. И будет отнюдь не легче от того, что я его тоже уделал… Все! Работаем аккуратно и на убой. Как-то в армии, не помню, по какому поводу, мой комвзвода (бывший боксер) рассказывал: в боксе, проигрывающий по очкам зачастую делает ставку на нокаут (а что ему остается?). И это обычно очень хорошо заметно противнику, если тот имеет кое-какой опыт боев. Обычно номер не проходит, но последний шанс – он и есть последний шанс… Мой явно стал готовить атаку «ва-банк». Разговоры прекратили оба, чувствуя приближение кульминации боя. Что я ему сделал? Чем мешаю? Да просто своим присутствием, наверное. Вряд ли этот несчастный ощущает во мне конкурента, но уж если я его нашел в такой ситуации… Неа, не отмазать этого парня. Светит ему однозначная каторга на весьма немалый срок. Соображает он, кстати, получше благодушного меня… Пошел актер в атаку. Уже совершенно по-глупому пытаясь сбить ударами мой клинок с линии, упирающейся в его грудь. Пара шагов назад, чтобы провалить соперника, перехват в «круг-шесть»… Вот и все: если взята защита, то рефлексы требуют дать ответ в приблизившееся туловище противника. Что и было сделано: мой клинок заскользил по его, гарда неумолимо отклоняла угрожавшую мне сталь, и шпага, врученная подполковником, неотвратимо пробила грудь бывшего актера, бывшего бойца арены и нынешнего террориста… На его лице, умирающем лице, читались исключительно ненависть и что-то очень похожее на непреодолимое желание уволочь меня вместе с собой в края счастливой охоты. Оттолкнул соперника невооруженной рукой, контролируя тем не менее ситуацию – вполне может на последних вздохах полоснуть сталью по столь родному мне организму. На фиг, на фиг… Стоял и смотрел, как в этом чужом времени умирает человек из времени моего… Откуда у него такая неприязнь и неверие? Не верь. Не бойся. Не проси? Человек человеку волк? Не верится. Актер все-таки. Интеллигент, хоть и бывший. Чего вдруг в бутылку полез на свою голову? А я тоже хорош: только-только закончил убивать в своем мире, но визит в новый опять-таки начал с убийства. Что за карма такая? От самокопания меня отвлек топот лаптей хозяина хутора… – Не смей трогать дверь, дурак! – только и успел я крикнуть. Внял. Тормознул. Но не въехал: – Как же так, барин? Ведь там бабоньки мои… – Вот и не дергайся, пока я не разрешу, если хочешь их живыми увидеть. В подполе они, говоришь? – Истинно так. – Чем крышка прижата? – Так не ведаю. Столом, наверное. – Понятно. Постой тут, пока я не позову.Угу. Что-то вроде этого я и ожидал: закрытой дверью защемлен кончик веревки. Причем синтетической, значит, кое-что у него с собой имелось. Машина, вероятно, где-то недалеко. Странно, что хуторянин о ней ничего не сказал. Так, что за адскую машину пациент успел сварганить из подручных материалов? Вряд ли граната: раз у него пистолета не было, то странно ожидать наличие более серьезного снаряжения… Скорее всего, канистра с бензином… Ставится в наклон, удерживается натянутой, переброшенной через что-нибудь веревкой, ну и свечка зажженная неподалеку. Попытался представить процедуру установки – стремно. Но больше никаких вариантов не придумывалось. – Эй! – крикнул я хозяину дома. – Загляни в окно, что видишь? – Так не видно ничего, – донеслось в ответ через минуту. – Вырежи пузырь. – А без этого никак? Во куркуль! У него там жена с двумя пацанками, а он копейки считает! Окошко маленькое, не пролезть, но разглядеть внутреннюю обстановку вполне себе можно. Глаза потихоньку привыкли к полумраку помещения. Небогато живут хуторяне: стол, действительно стоящий ножкой на люке, пара лавок, печка, кровать… Ничего криминального и угрожающего дому неприятностями не видать. Может, в сенях? Но там окна нет. Ладно. – Гвоздь и молоток имеются? – Найдутся, – ошалело посмотрел на меня абориген, – а зачем? – Тащи давай! – не стал я заниматься разъяснениями. Аккуратненько приколотив кончик веревки к косяку, отогнал хозяина и Петра на относительно безопасное расстояние. Ну что же: если покойник меня перехитрил – конец местным бабам, а может, и мне заодно… Толкнул дверь. Открылась. И ничего. То есть ничего и быть не могло – просто кусок веревки, защемленный дверью. Блефовал наш подопечный. А ведь с меня столько потов сошло… Ну, зараза! На всякий случай осторожно прошел в дом, внимательно осмотрел стол, опирающийся на крышку люка в подвал – вроде ничего подозрительного. – Эй, внизу! – Это я уже открыл выход из подпола. – Сами выйти сможете? В ответ – испуганное шушуканье. Да ну его к бесу – я им психолог-реабилитатор, что ли? Позвал Еремея – пусть сам со своими бабами разбирается – и снова вышел во двор. Теперь машина – геморрой на мою голову. Куда парень эту жестянку заховал, и что мне с ней делать? И чего эта груда штампованного железа в трактире не сгорела? Насколько меньше проблем было бы!.. Из избы вывалило слегка ошалевшее, но вроде счастливое семейство. Ниче так жена у Еремея – не в моем, правда, вкусе – крупновата, но вполне себе интересная женщина для своих лет. А девки мелкие совсем, я, честно говоря, ожидал на выданье, судя по возрасту самого хозяина, ан нет – лет восемь-двенадцать… Крестьянин, а за ним и все семейство бухнулись передо мной на колени и стали с причитаниями биться головами о планету. Среди всего этого вяканья и бормотания можно было разобрать только общий смысл: «Спасибо, барин! Век за тебя молиться будем!..» Короче: – Еремей! Встань и подойди! – Слушаю, ваше благородие! – немедленно нарисовался, как лист перед травой, мужик. Невооруженным глазом было заметно, что самое заветное его желание – спровадить нас поскорее со двора. Хренушки! – Покойника мы заберем… – Покорно благодарим!.. – Не перебивай. Где его повозка? – Подзащитный, кажется, собрался включить дурочку: и глаза округлил, и на роже попытался «Я жду трамвая» изобразить… – Только не врать! Где? – Так вы, барин, про колесницу его бесовскую? – запричитал землепашец. – Так как перед Истинным – не ведаю. Приехал, да, на телеге без лошадей – черная вся… А дальше мы все в подполе сидели, только вас встретить меня покойник, – мужик перекрестился, – и выпустил. Понятненько. Натуральненько. Не врет, вероятно. Вряд ли этот террорист далеко автомобиль отогнал. Где-то рядом, наверное, заныкал. Сарай? Хлев? Сеновал? Или вообще куда-то в поле или лес? Скорее третье – сеновал: строение обширное и по сезону должно быть практически пустым. – Пошли, посмотрим, – махнул я рукой мужику. Тот послушно засеменил рядом. Ну да, как говорил дедушка Оккам: не множьте число сущностей сверх необходимости. «Опель Аскона» стоял именно за дверями сеновала – самый удобный «гараж» во дворе Еремея… Ну, вот и ты… Моя головная боль с момента, как понял о твоем существовании здесь… Лучше бы еще пара урок. Куда же тебя девать, создание германских автомобилестроителей? Лениво открыл дверь, пошарил в бардачке – только солнечные очки. На фиг они мне? В багажнике, естественно, запаска и домкрат. Хорошая штука, конечно, но как я ее в усадьбу к Сокову привезу? Самая полезная здесь вещь – аптечка. Она точно пригодится. Огнетушителя нет – вот раздолбаи! Хреново, в общем. – Что делать дальше собираешься? – обратился я к подошедшему хозяину хутора. – Мы люди маленькие, – втянул голову в плечи мужик, – что скажут… – А я тебе и сейчас скажу: приедет куча чиновников и устроят расследование на твоем хуторе. И не на день приедут – недели две у тебя тут проведут… – Избавь, Господи! – испуганно закрестился Еремей. – Не надейся. И тебе всюораву поить-кормить придется. Еще и поп местный на твой двор может не совсем благостно посмотреть… Кажется, проняло. Прикинул землепашец ближайшие перспективы. Невеселые, надо сказать… – Что же делать, барин?! – казалось, что из глаз мужика, слезы брызнут, будто у клоуна в цирке. – Ладно. Я про эту колесницу никому рассказывать не стану… – Век Бога за тебя молить буду, ваше благородие! – снова бухнулся на колени хуторянин. – Да подожди ты! Но ты ее закопаешь. Лучше прямо здесь, не вывозя из-под крыши, понял? – А можно ее все-таки со двора увезти? – не хочет дьявольскую штуковину рядом держать. Уже хорошо. – Можно. Но только так, чтобы никто не видел, а то тебе же хуже будет. И не вздумай хоть какую-нибудь мелочь себе в хозяйство прикарманить, понял? – Боже упаси! – испуганно заморгал крестьянин. – Чтоб у меня руки отсохли! – Смотри! Сам себя ведь обманешь, если что. Ладно, нам пора. Заеду как-нибудь проверить… Ну что же, остается надеяться, что не соврал пейзанин, побоится шкурничать. Конечно, мне мысли об этом «опельке» долго еще жизнь отравлять будут, но не палить же, в самом деле, хутор ради конспирации… В усадьбу вернулись еще засветло. Подполковник выслушал мой рассказ о событиях достаточно благожелательно, неприятных вопросов не задавал, и вроде можно было вздохнуть с облегчением.
Добрый доктор Айболит
Доктор Бородкин был у себя дома и приветливо встретил званого гостя, то есть меня. И немедленно, по русской традиции, попытался накормить. Еле удалось убедить славного и гостеприимного хозяина дома, что я только что после завтрака и есть совершенно неспособен. Чтобы не обидеть Филиппа Степановича, пришлось пообещать разделить с ним полуденную трапезу, а пока удовлетворить его провинциальное любопытство за бокалом белого сухого вина (ох и сопьюсь я в этом времени). Доктор до удивления был похож на своего коллегу из «Формулы любви», мастерски сыгранного Леонидом Броневым. Я про внешность, конечно. Никаких хохмочек в стиле того деревенского врача из знаменитой комедии мой новый знакомый не отпускал. Но внешне был похож очень: невысокий, коренастый, лысоватый, ну чисто «папаша Мюллер», как ассоциировался Броневой у большинства людей моего поколения. Потягивая вино, я на протяжении часа впаривал этому добрейшему человеку всякую ерундовину о своей «жизни в Америке». Рассказывал в первую очередь, естественно, про тамошних змей, про травы и деревья, про образ жизни колонистов. Вроде бы нигде не прокололся. Ну и закинул удочку: рассказал, что с детства занимался в аптеке нашего поселка химией. Клюнул сразу! Мой гостеприимный хозяин просто расцвел на глазах: – Вадим Федорович! А не желаете осмотреть мою лабораторию? – С огромным удовольствием! – изобразил я удивленное восхищение. – А у вас и лаборатория имеется? – Разумеется, разумеется, – засуетился доктор, – мне ведь самому и аптекарем быть приходится в этой глуши. Да и скука зачастую такая, что, только естествознанием занимаясь, себя от полного отупения спасти можно. Прошу, прошу… А я зря беспокоился. «Стекло» в лаборатории сельского доктора-аптекаря было вполне на уровне. Очень даже неплохая посуда. В общем, одна проблема отпала: я до этого жутко беспокоился на предмет глиняных горшков, в которых придется проводить эксперименты и подыскивать пропорции для своих ништяков. – Да у вас просто шикарная лаборатория, Филипп Степанович! – Я щедро сыпал комплиментами. – Никакого сравнения с той, в которой я работал в Орегоне. Какая аппаратура! Какая посуда! Примите мое восхищение! Только настоящий ученый мог такое организовать! Славный доктор просто растворился в потоке лести, который я на него обрушил. – Да полноте, Вадим Федорович, простая деревенская лаборатория. – Ну да! Простая! Я себе представляю, в какую сумму вам все это обошлось! – Так не все сразу куплено. Годами, понемножку. – Щеки доктора слегка заалели, но было видно, что мое восхищение доставило ему несомненное удовольствие. Я продолжил осмотр экспозиции: микроскоп имеется, и это радует, печь – тоже здорово, реактивов на полках немерено, но на этикетках латынь – формулы еще не скоро придумают, хотя вроде бы Дальтон уже к этому времени свои кружочки предлагал использовать. Ладно, разберемся. – Филипп Степанович, – перешел я потихоньку к главному, – не хотите полюбопытствовать на металл, который я вывез из Китая? Уверен, что вы такого не видели. – С удовольствием! – у моего собеседника заискрились глаза. Я вытащил из кармана прихваченную с собой алюминиевую ложку и протянул Бородкину. Тот, конечно, не преминул взять и внимательно рассмотреть предмет. – Действительно, удивительный металл: не серебро, не олово – слишком легкий. – Самый легкий из встречавшихся мне. И очень мягкий, почти как свинец. Можете, кстати, попробовать согнуть ложку. Смелее. Алюминий, разумеется, легко поддался даже небольшому усилию рук доктора, а я, развивая успех от демонстрации, продолжил: – Но самое удивительное: я обнаружил, что этот металл растворяется не только в кислотах, но и в щелочах. Причем весьма активно. У вас, вероятно, имеется щелочь? Убедитесь. Не выпуская ложки из рук, Филипп Степанович проворно подошел к полке, набулькал раствора в стакан и, опустив в него ложку, жадно смотрел на результаты. Все произошло, как и ожидалось: сначала на поверхности металла появились редкие пузырьки, потом их тонкие струйки стали весело подниматься к поверхности раствора, а через минуту в стакане уже бурлило. Пожалуй, хватит уже… Он мне так всю ложку ухайдакает. Хотя понять его можно: решил, хитрец, побольше нового металла растворить, чтобы потом его соединения исследовать. Понимает, что раствор я с собой не заберу. – Филипп Степанович, я вам собираюсь кусочек этой ложки оставить, если вам интересно. У меня еще немало данного металла. Хотите? Если бы я подарил доктору золотой слиток размером с кулак, вряд ли он пришел бы в больший восторг. – Вадим Федорович! Вы не шутите? Вы в самом деле согласны оставить мне для исследований кусочек ложки? – Можете не сомневаться. – Буду перед вами в неоплатном долгу. Просите что угодно – все, что в моих силах, к вашим услугам. Вот опять появилась возможность разжиться деньгами, и опять воспользоваться ею никак нельзя. Подарок должен быть подарком. Даже если за него заплачена самая ничтожная сумма, он таковым быть перестает. Увы. Психология-с. – Да оставьте. Ничего вы мне не должны. Вот только… – Да? – Доктор слегка напрягся. – Как вы считаете, стоит показать его кому-то из ученых-химиков? У вас есть такая возможность? – Несомненно, стоит, даже обязательно. А в Пскове у меня есть хороший знакомый, доктор Клаус. Через него можно смело отправить образец в Академию наук. – Было бы здорово! И еще… Хотелось бы посоветоваться с образованным человеком. – Почту за честь оказаться вам полезным, если, конечно, смогу помочь. – Понимаете, мы жили на побережье, леса было немного, и поташ для варки мыла и разных других целей получали из золы морских водорослей – этого добра на берегу хватало. Однажды я помогал хозяину лаборатории и случайно пролил серную кислоту на золу – от нее тут же поднялся легкий дымок фиолетового цвета. – Очень любопытно, – заинтересовался доктор, – и что дальше? – Потом я уже специально провел этот эксперимент, собрал и сконденсировал тот дым – получил почти черные кристаллы. Исследовал их исходя из своих возможностей… Знаете, по-моему, это неизвестное ранее простое вещество. Я, конечно, могу ошибаться – возможности лаборатории были весьма ограничены, но вдруг? – Ого! Новое простое вещество? Ну, это вряд ли. Хотя было бы любопытно его изучить в любом случае. Может быть, у вас есть образец? – К сожалению, нет. Я ведь что хочу вам предложить: не могли бы вы каким-то образом заказать высушенные водоросли с берегов океана или Черного моря? – А почему именно оттуда? С Балтийского моря будет быстрее и дешевле, а уж из рек-озер – вообще быстро и бесплатно. – На Балтике почти пресная вода, а уж в реках-озерах – сами понимаете. Попробовать, конечно, можно, но я думаю, что для ожидаемого результата нужны водоросли из по-настоящему соленых водоемов. Хотя могу и ошибаться. – Вряд ли. Думаю, что вы правы: чем больше солей в воде, тем больше вероятность того, что в ней содержится искомое вещество. Не оказалось бы, что оно содержится только в океане близ американских берегов… «Не окажется, не беспокойся», – подумал я и решил, что пора уже выбросить на стол главный козырь, основную «замануху» для доктора. – Филипп Степанович, позвольте поделиться с вами еще кое-какими сомнениями. Я вас не утомил? – О чем вы говорите, Вадим Федорович! Я давно не получал такого удовольствия от общения. Уверен, что раз уж вы решили заговорить со мной на какую-то тему, то она заслуживает самого серьезного внимания. – Вы мне льстите, – пококетничал я, – но, пользуясь вашей любезностью, расскажу об одном случае со мной и о мыслях, которые у меня возникли по этому поводу. – Я весь внимание! – Однажды, еще в Орегоне, я пошел на охоту (вот блин, – чисто «Тот самый Мюнхаузен» получается). Дичи не было, но я наткнулся на полуразложившийся труп койота – так в Америке называются животные, похожие на шакалов. Было скучно, и у меня вдруг возникла некая ассоциация. – Любопытно. Какая может быть ассоциация при виде разлагающейся плоти? – Та, что эту мертвую плоть медленно ест и переваривает некий невидимка. Вы меня понимаете? – Честно говоря, не успеваю. – Ну, если абстрагироваться от трупа шакала или еще кого-либо: гниющий кусок мяса со временем все больше напоминает и по виду, и по запаху продукт пищеварения. Разве не так? – Пожалуй, вы правы. Никогда не задумывался над этим. И что? Кто же этот таинственный невидимка? Я так понимаю: раз уж вы начали этот разговор, то у вас имеется своя версия. Верно? – Имеется. Хоть она может показаться безумной… Я смотрю, что у вас в лаборатории находится микроскоп. Явно не для красоты и антуража. Вы, несомненно, наблюдали в него бацилл. Так ведь? – Разумеется. Наблюдал, и не раз. – А вот подумайте – может быть, они и есть тот самый невидимый пожиратель мертвой плоти, а? – Я решил не давать доктору времени прийти в себя и продолжал обрушивать на него лавину своих гипотез: – Я понимаю, что почти наверняка ошибаюсь – слишком дико выглядит мысль, но ведь можно продумать серию экспериментов и проверить ее. А вдруг я прав? – Тогда это произведет фурор в научных кругах. Странно, что до сих пор эта мысль не пришла в голову никому из ученых мужей. Я, во всяком случае, ничего подобного в журналах не встречал. – Научная ценность – это, конечно, здорово, но знаете, Филипп Степанович, в путешествиях много свободного времени, и я думал о практическом применении этой идеи, если вдруг случится так, что я окажусь прав в своих безумных мыслях… – Попробую догадаться, что вы имеете в виду… Если вы правы, то можно будет сделать так, чтобы продукты не портились. – И это тоже. Но мне, ко всему вдобавок, вспомнился человек, умиравший в нашем поселке от антонова огня. Понимаете меня? Его нога, часть живого организма, разлагалась точно так же, как разлагался бы кусок мяса на солнце. Почти с теми же видом и запахом. И у меня возникла совсем уж безумная идея: а если антонов огонь, воспаление и заражение ран вызывают все те же бациллы? Понимаете? Представляете, что значило бы для медицины такое открытие? – Ох, молодой человек, вы и размахнулись! Очень, очень смелая гипотеза. Почти наверняка ошибаетесь. – Пусть так! А если нет? – Тогда это будет просто переворот в медицине и естествознании вообще. А ведь проверить-то несложно. Обязательно займусь на досуге в ближайшие дни. «Ой, лукавите, батенька! – хмыкнул я про себя. – Ишь как глаза разгорелись! Не в ближайшие дни займешься, а сразу же после моего ухода». В общем, зерно упало на благодатную почву, пора откланиваться. – Ну что же, Филипп Степанович, мне пора. Надеюсь, не будете возражать, если я навещу вас еще раз через несколько дней? – Ну что вы! С нетерпением буду ждать вашего визита. Давайте сразу условимся о времени, чтобы я наверняка был у себя. Если, конечно, какой-нибудь больной не отвлечет. Мы договорились на послезавтра – доктор хотел встретиться поскорее. А сейчас, естественно, не стал меня удерживать, и, как только его дом скрылся из вида, я был готов спорить на что угодно с кем угодно, что местный эскулап уже колдует на заданную тему в своей лаборатории.Разговор с покойником
Первым, кого я встретил, приехав в усадьбу, был юный Алексей Сергеевич. Такое впечатление, что он специально дожидался моего возвращения, ибо после взаимных приветствий сразу, по-юношески неуклюже стал подводить меня к разговору о подводном плавании. Чувствовалось, что мои рассказы о приключениях в царстве Нептуна его здорово зацепили. Я пообещал парню, что расскажу чуть позже подробнее, а сейчас, мол, у меня есть некоторые дела, но тут Соков-младший меня здорово оглоушил: – Вадим Федорович, осмелюсь вас попросить… Не могли бы вы и меня научить охотиться на рыб? Вот те нате! Этого мне еще не хватало! Других проблем у меня мало, чтобы еще этого подводного спецназовца готовить. – Понимаете, Алексей Сергеевич, для вашего обучения необходим второй комплект снаряжения. Где его можно здесь достать, я не представляю. – Ну, хотя бы просто плавать в вашей маске, чтобы можно было увидеть подводный мир самому… – Молодой дворянчик вперил в меня умоляющий взгляд. Не умею отказывать жестко и конкретно. Всю жизнь из-за этого проблемы. Все обидеть боюсь. Ну да черт с ним! – Хорошо. Но только там, где неглубоко, и только в том случае, если это позволит ваш отец. – Я ваш должник, уважаемый Вадим Федорович! – Лицо парня просто засветилось счастьем, и он бросился разыскивать своего родителя. Ну, согласие от папаши Алексей почти наверняка получит. Мне-то что с ним теперь делать? Дайвер хренов! В озеро его точно пока пускать нельзя. Начнем с речки – благо здешняя Лжа и неглубока, и неширока. Я сам почти каждое утро в ней купался – приятное место. Но все равно предварительно разведать, что там и к чему, стоит. Вроде сетей не ставят в районе «купалки», а это самая главная опасность. Глубины там вполне приемлемые, судя по тростнику и кувшинкам, посмотреть парню будет на что, но сначала самому нужно окунуться. Если наследник утонет – полный мне трындец нарисуется: вроде утопленников даже на освященной земле не хоронят в эти времена. Ой-еоо! Вот не было печали! Ну да ладно, справлюсь, пока рядом. На самом деле зря психую, меня ведь и самого в свое время никто не учил. Приехал в Севастополь к тете, отвели меня на пляж, нацепил десятилетний пацан маску-ласты и поплыл по Черному морю… И заболел с тех пор глубиной. И не жалел об этом ни разу… Кстати, а не сходить ли прямо сейчас? Жутко хочется окунуться после дороги. «Побаниться» за четыре дня еще ни разу не предложили. А ведь хочется… Фиг с ним – пока будем купаться во Лжи. Очень знаково получается… Благо до речки было метров двести – двести пятьдесят. Что вполне разумно: кто же будет ставить свой дом далеко от проточной пресной воды, если есть возможность строиться рядом с нею. Прихватив из усадьбы все необходимое, я сквозанул к реке, стараясь не привлекать внимания посторонних. Ага! Щаззз! Вся свободная от работ дворня, углядев, что чудо-юдо-рыба-я с какими-то непонятными штуковинами направляется к реке, тут же увязалась следом. Кому-то за водой сходить приспичило, кто-то простирнуть решил, а некоторые вдруг как бы невзначай в определенную сторону поспешили, чтобы именно там на природу полюбоваться. Ох и распустил свою прислугу Сергей Васильевич! Стоило бы мне слегка рыкнуть на любопытных – их бы смыло с горизонта в один момент. Наверняка. Но как-то не хотелось демонстрировать барские замашки. Ну и пес с ними, пусть смотрят. К речке имелся весьма удобный подход: метров двадцать берега были чистым песчаным пляжиком, по обе стороны от него – сплошные заросли ольхи и ивы. Ну и, естественно, поблизости от песочка уже собралось человек пятнадцать, в основном бабы и дети. Мужики в это время еще на работах. Едва я начал разоблачаться до плавок, по толпе прошелестел недоумевающий шепоток, а уж когда пришлось напялить «лягушачьи лапы» да «стеклянное рыло», то многие из местных теток часто-часто закрестились и, взяв кто за руки, кто на руки детей, поспешили удалиться подальше от этого богопротивного зрелища. Но не все. Некоторые, наиболее психически устойчивые все-таки решили досмотреть «спектаклю» до конца. То, что я входил в воду спиной вперед, тоже явно не прибавило мне популярности среди наблюдавших. Ага! Попробовали бы сами в ластах войти в реку или еще какой водоем так, как привыкли передвигаться. Но не вдудишь же это в уши каждому! Ай, ладно. «И сия пучина поглотила меня в один момент…» Ружье в таких случаях беру с собой всегда: разведка разведкой, но как наткнешься при этом на какой-нибудь трофейный экземпляр типа пятикилограммовой щуки или линя, карпа, судака… Локти ведь себе потом искусаешь. И ведь стоят они в подобных случаях – чисто издеваются. Вот просто бери и убивай, а нечем… Это как на рыбалке – подцепить трехкилограммовую рыбину, а подсачка-то и нет… А ведь собирался просто мелочи на уху надергать… Словом, ружье я беру с собой всегда. Не та, конечно, речка, чтобы бить здесь крупную рыбу. Но красиво – водичка весьма прозрачная для пресного водоема, а посмотреть есть на что: травка очень даже мило на дне растет, камыши и стебли кувшинок стоят микроколоннами, небольшие щучки в этом частоколе прячутся, мелочь рыбья шныряет. Ого! А вот это мой клиент: здоровенный голавль караулил добычу, встав против течения за нехилой каменюкой, обросшей водорослями. Вот уж нежданная встреча – в такой речушке и такая рыбина! Я подошел с хвоста и всадил гарпун прямо под голову этой серебристой торпеде. Легкое трепыхание – и все. Видно, попал удачно. Можно заканчивать рекогносцировку: есть что показать Алексею, не сильно рискуя его жизнью – я в случае чего по такой глубине и пешком до него дойду и за шкирку выволоку. Пора на сушу. Я резко вынырнул под самым берегом. Народу, по сравнению с моментом моего погружения, опять прибавилось, но столь эффектное и неожиданное появление меня из пучины впечатление произвело – шарахнулись. Ну и будем иметь все и всех в виду. Как в Древнем Риме, где господа, если верить литературе, вполне спокойно совокуплялись в присутствии рабов. Просто не обращать внимания, а то комплексы «рожденного в СССР» замучают. (А ведь как хочется рыкнуть! Все-таки очень сильны в любом хомосапиенсе альфа-лидерские инстинкты…) – Дядя! Отдай нам рыбку! – подскочил ко мне пяти-семилетний пацан, когда я снял маску и ласты. – Сенька! – заорала тут же баба неопределенного возраста на мальчишку. – А ну отойди от барина! Ой, простите, заради бога, моего несмышленыша, ваше благородие! – Это она уже ко мне обращалась. – Успокойся, прощать его не за что. – Я поторопился привести мамашу в адекватное состояние, а то она действительно здорово испугалась по поводу фамильярности, которую позволил себе ее сын. – Действительно, возьмите рыбу и накормите сегодня детей. – Храни вас Господь, барин. – Женщина не стала кочевряжиться и привычно взяла протянутого ей голавля под жабры. – Спасибо вам! Подцепив за руку своего пацана, она очень оперативно припустила в сторону своего дома. Неужели решила, что я могу передумать и отобрать рыбу обратно? А парень у нее славный. Чумазый, конечно, но шустрый. Как мой Темка… Елки! Ведь совсем забыл о своих. У меня же ТАМ жена и сын! – Жив твой сын. И уже здоров. Проживет долго, – услышал я из-за спины. Меня подбросило и развернуло на сто восемьдесят за треть секунды. Находившихся только что рядом крестьян словно слизнуло – ни души, один кряжистый и седой как лунь старик стоял передо мною. Я очень медленно и тяжело приходил в адекватное состояние. Хотелось зажмуриться, помотать головой и, открыв глаза, снова увидеть перед собой тех самых пейзан, которых еще минуту назад видеть категорически не было никакого желания. – Успокойся, – спокойным и ровным голосом продолжал дед, – я не причиню тебе зла. Если не хочешь со мной разговаривать – просто повернись и уходи. – Откуда ты знаешь?! – Естественно, отпускать старика без вдумчивого разговора я не собирался. – Объяснять не буду – все равно не поймешь. Просто поверь – с сыном твоим все в порядке, но ты его больше никогда не увидишь. Ты навсегда теперь ЗДЕСЬ. А ну стоп! Не балуй! Да и не собирался я на старика физически воздействовать – не так воспитан. Хотя, честно говоря, первым порывом было действительно броситься вперед, схватить за грудки и вытрясти всю правду. Так это рефлекторно, что ли… – Дед, ты кто? – Пасечник я, Силантием кличут. Ты только это узнать хотел? – хитро прищурился мой нежданный собеседник. – Нет, конечно. Что ты обо мне знаешь? Откуда знаешь? – Многое мне ведомо, и про тебя тоже. Мне тебя спрашивать не о чем, но, если хочешь, спроси меня: что смогу – отвечу, а уж если тебе чего понять не дано – не обессудь. Еще раз повторю самое для тебя важное: твой сын жив, здоров и счастлив. Но ты его больше никогда не увидишь, потому что в свой мир никогда не вернешься. – Подожди, как это счастлив? Без отца? Нет, не верить этому Силантию не было никакого повода, но представить себе Темку счастливым, несмотря на известие о моем исчезновении… Меня что, Ленка в космонавты определила? Или в полярники? Шиза какая-то! – С отцом, – с легкой грустью в голосе вернул меня на грешную землю старик, – ты остался в своем мире и продолжаешь там жить. Тебя теперь двое. И вы, разумеется, никогда не встретитесь. Поэтому прими то, что ты здесь навсегда. Н-да… Психика у меня, конечно, крепкая, но так получить сковородкой по чайнику… А ведь главное то, что я прекрасно понимал: пасечник этот вещает мне чистую правду. Чтобы переварить подобную информацию, нужен не один час. Да еще желательно с графинчиком всеобщей утешительницы. Мамочка дорогая! Да откуда же ты, гад, на мою голову свалился? Я же ведь уже почти принял судьбу. Так нет – нужно было припереться этому пенсионеру с пасеки и, как поет наш всенародно любимый Добрынин, «насыпать соль на раны». А точнее, эти раны расковырять. – Больно, понимаю, – опять подал голос Силантий. – Так спрашивать чего будешь? – Буду! Каким образом и почему я здесь оказался? – Не ты так решил и не я. Решил тот, кто обладает на это властью. В ответ на такой ответ (извините за тавтологию) рисовался текст, в котором цензурными были только местоимения, приставки и суффиксы. Если кратко и цензурно: «Я тебя о чем, сволочь, спросил? Ты же мне, старый хрен, обещал четко ответить! Что за пургу ты погнал?» Никогда я не был особенно религиозным. Конечно, в мозгу постоянно присутствовал некий дискомфорт. Типа умру, и все… Стертые файлы… Пропадет мой богатый духовный мир, мои мысли, мое «я»… Страшно! Очень хотелось поверить. Поверить в Вечность. Но не получалось. Попытки почитать и перечитать Библию приводили только к еще большему отторжению. Как я завидовал тем, кто смог просто поверить. А вот вдолбленная в мой мозг логика, помимо моих желаний и даже вопреки им, вставала каменным бастионом на пути к ВЕРЕ. И сейчас я взбесился в очередной раз: – Так это ваш «добрый боженька» мне очередное испытание послал? Чтобы проверить мою веру? Так нет ее, веры этой! Особенно теперь… – Немедленно замолчи! – Я не слышал голос Шаляпина, но если он обладал тем, нет – «полутем», что выдал дед, перекрывая мои причитания, то певец был поистине велик! Голос накрыл меня со всех сторон и вообще отовсюду. Стало даже чуть страшновато. – Подробности узнаешь позже. Не от меня. Спрашивай! Или я ухожу. – Постой! – в голове роилась уйма вопросов. Для того чтобы выбрать главные, требовалось сосредоточиться в спокойной обстановке. Пришлось выстрелить первым, что пришел на ум: – Сколько нас «попало»? Я видел двух человек из своего времени, наверное, есть еще? – Семеро. Из них живы пятеро. Один умом подвинулся – в бедламе сидит. Один в остроге и пусть там остается – самое ему место. Так что еще трое вас осталось. Свидитесь. Когда? Все в руках божьих. Хотя и те двое могут объявиться… – А что меня ждет в этом мире? – В самом деле хочешь услышать ответ? В самом деле хочешь знать свое будущее? Подумай! Ведь даже врагу своему злейшему такого знания не пожелаешь. Хочешь знать, что будешь счастлив с самой замечательной женщиной? Хочешь знать, сколько у вас будет детей? А сколько их умрет в младенчестве, знать хочешь? И какие именно? Хочешь знать, когда умрешь, и считать дни до этой даты? Пусть и очень нескоро, но ты будешь точно знать когда. Хочешь? Меня передернуло. Вот уж действительно самое страшное проклятье – знать свое будущее. Знать свое завтра – полезно. Знать еще и о своем послезавтра – совсем здорово, но не далее. Иначе и жить незачем. Так о чем же спросить? Парадоксальная ситуевина: очень хотелось задать вопросы, но категорически не хотелось услышать ответы на них. Силантий молчал и с легкой хитринкой в глазах поглядывал на меня. Черт! Ведь потом сто раз себя прокляну и назову остолопом за то, что не догадался спросить о… – Ну что, сам все понял? Не надо тебе ничего знать. Поступай так, как подскажут тебе сердце и разум. В ВЕРЕ ты, я смотрю, слаб, но и не мучайся с этим. Не нужен тебе сейчас Бог, а настанет время – сам к нему придешь. А пока… Многим, чтобы жить по совести, достаточно только совести, а многим недостаточно даже Бога. Не нужен тебе присмотр, живи как живешь, делай что задумал. Бог в тебе, но не жди от него подсказки, решай все сам, в случае чего только себя и вини. Вот и все, пожалуй. – А можно я к тебе позже на пасеку зайду? Ну, если… – Нельзя, – оборвал меня старик. – Не увидимся с тобой больше. Ступай. Я, словно зомби, развернулся и зашагал к усадьбе. В голове была совершеннейшая каша. Елки-моталки! Вот идиот! Мог ведь хотя бы спросить, кто «попал» вместе со мной! – Придет время – узнаешь! – донесся до меня голос старика. – Прощай! Путь был, как выше упоминалось, недалек, и я даже не успел хоть сколько-нибудь осмыслить последние события, а во дворе от любых мыслей меня немедленно отвлекла Настя, вышедшая прогуляться: – Вадим Федорович! Не составите компанию на прогулке? – С удовольствием, – очнулся я, – только позвольте занести вещи в свою комнату. Девушка благосклонно кивнула. Бросив все свое подводное хозяйство возле кровати, я через несколько минут уже мерно вышагивал по дорожке с Анастасией. – Как рука? Не беспокоит уже? – «Вот дурак! Не мог тему для общения поинтересней придумать». – Благодарю, все в порядке. Спасибо! Если бы не вы… – Все равно обошлось бы. Я просто помог вашему организму побыстрее справиться с недугом. Скажите… Анастасия Сергеевна, а вы знаете здешнего пасечника Силантия? – Деда Силантия? Конечно. То есть знала – он ведь уже лет пять как помер. Ну, разумеется. Меня почему-то совсем не ошарашило известие о том, что минут двадцать назад я разговаривал с покойником. Как там говорила кэрролловская Алиса: «Все чудесатее и чудесатее…» Но уже потихоньку начинаю привыкать. – А почему вы о нем спросили? – с легкой тревогой посмотрела на меня девушка. «Потому что идиот, – мысленно ответил я, – вот чего, спрашивается, узнать хотел от помещичьей дочки про крестьянина-пасечника? Хотя… Такой колоритный дедок наверняка был каким-нибудь местным знахарем и личностью в округе известной. Но, пять лет назад умерев, он меня, конечно, здорово подставил…» – Вы с ним встретились? Разговаривали? – продолжала доставать меня своими вопросами Настя. – Как я мог встретиться и разговаривать с давно умершим, Анастасия Сергеевна, сами подумайте? – попытался включить «дурочку» я. – Вы не первый – его за эти пять лет многие встречали. Ну, не то чтобы многие, но о нескольких случаях я слышала. Так вы его видели? – Нуу… Я действительно видел старика, который говорил странные вещи и назвался тем самым Силантием. Наверное, самозванец. Только зачем ему это? – Думаю, что вы, во-первых, ошибаетесь – скорее всего, это был на самом деле дед Силантий, а во-вторых, вы сейчас неискренни. Уверена, что сами знаете о том, что разговаривали именно с ним. Ведь так? – Пожалуй, вы правы, просто не хотелось выглядеть смешным и нелепым. Вы совершенно огорошили меня известием о смерти старика… – Напрасно беспокоились, он и при жизни был… Как бы это сказать… Необычным человеком. Местным знахарем. И добрым. Особенно к детям. Мы с Алешкой часто к Силантию на пасеку бегали. Всегда угощал медом в сотах и истории разные рассказывал, то добрые сказки, то что-нибудь жутковатое про русалок или лешего. Зачастую специально к нему приходили «побояться». – Настя мечтательно улыбнулась, и мне в очередной раз стало ясно, что подростки везде и всегда одинаковы, и мы, балдевшие по вечерам и ночам в пионерлагерях от наивных «страшилок», и самая продвинутая аристократия прошлых веков. А у них это еще и до зрелого возраста продолжаться могло. Достаточно вспомнить развлечения мадам де Монтеспан… Хотя… Чем у нас-то лучше? Сатанисты и в моем времени цветут и пахнут. Да и чем те гады, которые приходили смотреть на наши гладиаторские бои, лучше сатанистов? А ведь были еще и особо изощренные мрази, за большие деньги покупавшие возможность пытать и убивать собственноручно каких-нибудь бомжей или, если позволяли финансовые возможности, похищенных по заказу женщин… И трудно понять, кто из них вызывал большую ненависть – те, кто заказывал себе такое развлечение, или те, кто его обеспечивал… Опять бешено захотелось дотянуться хотя бы голыми руками до Витькиного горла… – Вадим Федорович, что с вами? – чуть испуганно спросила Анастасия. – У вас лицо стало таким злым… Мне даже немного страшно. – Прошу прощения, некстати вспомнил один случай. – Ваше благородие! Вадим Федорович! – к нам поспешал мой «нянь» Тихон. – Ну вот, Анастасия Сергеевна, – с чувством некоторого облегчения обратился я к своей собеседнице, – судя по всему, наша совместная прогулка завершается. Я снова где-то потребовался. – Ваше благородие, извиняйте, конечно, но барин вас срочно к себе просют! – Тихон запыхался, но изъяснялся вполне внятно. – Прямо сейчас просили быть. Мне ничего не оставалось, как только вежливо откланяться. Настя отпустила меня благосклонным кивком изящной головки, и мы вместе с моим телохранителем бодро затопали к усадьбе. – Что же вы, Вадим Федорович, один на речку пошли, – мрачно забубнил Тихон, – а вдруг бы что… – Друг любезный, – оборвал я его словесные поползновения, – я в одиночку ходил неделями по таким горам и лесам, что тебе и не снились, так что дорогу в четверть версты могу пройти и без провожатых. Не надо постоянно следовать за мной тенью. Ты понял? Наверное, я был слегка резковат, но думаю, что кого угодно заставит взбеситься в большей или меньшей степени такая опека. Тихон вжал голову в плечи, но все-таки бубнил нечто вроде: «Господин полковник велели… Чтобы волос не упал… Я же со всем старанием…»«Рождение» нового Ихтиандра
Подполковник был одет по-походному. Ну, в смысле по-дорожному. Явно куда-то собирался, что тут же и подтвердил своими словами: – Я в Псков, Вадим Федорович. По вашему делу. – А не поздно? Вечереет уже. – Ночи сейчас светлые, да и луна полная. А трястись в коляске часами средь бела дня я не люблю – скукотища жуткая, а так проснусь – и уже на месте. Но позвал я вас по другому поводу. Алексей просил меня позволить заняться плаваньем под водой под вашим руководством. Мне это не очень нравится. Нет, я не собираюсь растить сына, как цветок в оранжерее, он мужчина и не должен избегать опасностей. Но я категорически не хочу, чтобы единственный продолжатель рода Соковых утонул в глупой погоне за каким-нибудь карасем, каковых без особых проблем доставляют сети рыбаков. Вы можете гарантировать, что это будет безопасно? – Сергей Васильевич, что-либо гарантировать может только Всевышний. Но вы ведь отпускаете сына просто купаться в реке? – Это другое дело… – Смею вас уверить, что плаванье в моем снаряжении значительно безопаснее обычного купания. Если Алексей будет меня слушаться, а я в этом почти уверен, то ему ничего не грозит. Зато он сможет открыть для себя новый, чудесный и удивительный мир. Поверьте – тот, кто хоть однажды глянул на подводных обитателей в их естественной среде, никогда об этом не пожалеет. – Вот это меня тоже беспокоит. Баловство ведь это. Несерьезно. Я бы, конечно, мог врубить ему навстречу про «серьезность» псовой охоты и охоты вообще, но оно мне надо? Соков человек своего века. Вроде бы у сэра Артура Конан Дойля было: «Не отнимайте у тигрицы тигренка, а у женщины ее заблуждения». Пусть подполковник и совсем не женщина, но суть этого высказывания относится к нему вполне. Да и не только к нему. Ко мне ведь при определенных обстоятельствах ее тоже привязать можно… – Решать вам, Сергей Васильевич, – не стал я переть на рожон. – Я вполне могу уделить вашему сыну час-другой в день. Он этого хочет, но против вашей воли, разумеется, не пойду. – Ладно. Пусть попробует, – без особого оптимизма в голосе промолвил хозяин усадьбы. – Вадим Федорович, мне предстоит… Я хочу быть уверен, что моя ложь будет ненапрасной. Не обижайтесь, но… Черт! Я солдат и всяких политесов не знаю: вы даете слово дворянина принести пользу России? – Я обещаю сделать для этого все, что смогу. И сделать все, чтобы вы никогда не пожалели о своем решении. – Хорошо. В мое отсутствие по всем вопросам к управляющему. Степан. Вы его знаете. В общем, пожелайте мне хорошей дороги и до свидания. – От всей души желаю. Всего доброго, счастливого пути и скорого возвращения! – Я действительно желал того, что сказал старику. И не только потому, что от его поездки зависело напрямую мое будущее здесь. Он действительно был очень славный и НАСТОЯЩИЙ. Мужчина с большой буквы. И как здорово, что в этом мире моя судьба зависела именно от такого человека. Попался бы мне какой-нибудь троекуров, и пришлось бы присоединиться к обществу сгинувших, попавших в бедлам или в тюрягу местную. Скорее всего, первое. Беречь мне надо подполковника своего. – Разбойников по дороге не опасаетесь, Сергей Васильевич? – Совершенно, – суворовский офицер был невозмутим, – у меня с собой два пистолета, шпагой я владеть не разучился, со мной будут Егорка и кучер. Стрелять оба умеют, а уж как Егорка может саблей пластать… Я видел, что вы со шпагой мастерски управляетесь, но против этого лихого казака вам не выстоять. – Ой ли, господин подполковник. – Я попытался свести диалог в шутливую плоскость. – Вернетесь – выставляйте своего телохранителя на поединок. – А что, попробуем. Нет! Все-таки классный мужик. Я бы с таким в разведку пошел. Пусть даже у него и одна рука. Провожали до кареты хозяина усадьбы почти все из «приближенных». То есть пришли, помахали платочками вослед и разошлись по своим делам. Даже с дочкой и сыном Васильич простился весьма скупо. Про остальных и говорить нечего. – В баньку не желаете, ваше благородие? – пробасил мне в ухо неизменный Тихон. Твою налево! Желаю! И давно. – А что, уже можно? Прямо сейчас? – Милости просим! – улыбнулся мужик. – Только сегодня растоплена. Ну да. Попасть бы Тихону в наш конец двадцатого века, да в нужное место… В общем, в Сандунах или где еще такого «парщика» оторвали бы с руками. И обслуживал бы он через месяц-другой после своего появления только олигархов, а может быть, стал личным банщиком президента… Это было что-то! В первом подходе он даже не коснулся меня вениками, только гнал ими пар. Но уже и этого мне хватило выше крыши. Так ведь не отпустил же, гад! Потом пошла такая веникотерапия, что я был уверен – мой истязатель не менее чем выпускник «Высшей школы палачей» при Тайной канцелярии… Но потом, после всех его пыток, я просто воспарил. Я был каким-то неземным существом, просто не чувствовал тверди под ногами, не шел, а плыл… Чисто физически ощущалось, как по лицу блуждает счастливая улыбка идиота. Но ничего поделать с собой я не мог – это была какая-то квинтэссенция физиологического счастья, нирвана, рай или еще даже не знаю что. Единственные действия, на которые было способно мое тело, – это периодически подносить ко рту кружку с превосходным квасом. Когда Тихон пригласил меня еще раз посетить «пыточную», я даже не ужаснулся, а только устало помотал головой, подарив моему мучителю и благодетелю очередную глупую улыбку. Его возмущенное бормотание о том, что «это ж совсем не то получается…», шелестело мимо моих ушей, совершенно не касаясь серого вещества, заключенного в черепной коробке. После того как мужик понял, что достучаться до моих расслабленных извилин не удается, и оставил меня в покое, я наслаждался расслабленным состоянием еще минут двадцать. Потом энергия на удивление быстро и легко разлилась по телу, так что вышел из баньки уже вполне свежим и бодрым. Нет, бежать какой-нибудь кросс или даже фехтовать совершенно не хотелось, но перемещаться в пространстве можно было вполне свободно. Напрягаться не хотелось категорически, но при необходимости – вполне… Потом был очередной сеанс релаксации с парой бокалов портвейна в своей комнатке, а с утра вместе с молодым Соковым мы отправились на речку. С нами увязались месье Жофре и Тихон. Первый, судя по всему, уже начал слегка ревновать: Алексей смотрел на меня с таким, мягко говоря, пиететом, что понять французского коллегу было весьма несложно. Честно говоря, это щенячье обожание со стороны Сокова-младшего меня тоже преизрядно напрягало. Но не осаживать же парня, ведь совершенно искренне и по-доброму он ко мне относился. Юности свойственен максимализм… Пусть уж все идет как идет. Тихона тоже, вне всяких сомнений, снедало любопытство, и в благодарность за вчерашнее послебанное блаженство я позволил своему Планше сопровождать нас на первый сеанс обучения подводному плаванию. Не буду приводить все инструкции, которые я давал Алексею перед первым погружением, но, в общем, парень пошел рассекать просторы Лжи (вот ведь название у речки!) совершенно спокойно. И выволакивать сына моего хозяина из воды мне пришлось чуть ли не силком. Глаза, которые я увидел, когда пацан снял маску, можно было смело назвать квадратными. Не в геометрическом смысле, естественно. Что, в общем-то, и ожидалось – увидеть подводный мир впервые – это, я вам доложу, впечатленьице. Ружье в первый раз я юноше не дал – пусть для начала спокойно наблюдать поучится. Во второй заход Алексей пошел уже с ружьем, но без гарпуна, чтобы опять же спокойно научился чувствовать дистанцию, на которую сможет подойти к рыбе. Француз наблюдал за плаваньем парня достаточно спокойно и всем своим видом показывал пренебрежительное отношение к подобной плебейской забаве. Пару раз пытался со мной заговорить, но беседы получились не слишком содержательными, поскольку мне постоянно приходилось следить за своим подопечным. Хотя опасности практически никакой не было, некоторое волнение все-таки присутствовало. Однако пора было заканчивать – переохладится парень и сам этого не заметит. Несмотря на робкие протесты Алексея, я заставил его выбраться из воды, пообещав завтра дать с собой уже заряженное ружье. Только этим и убедил. Кстати, вовремя – зубы у него на берегу стали отстукивать ту еще чечетку. Не хватало летом простуду подхватить. День прошел как-то пусто и скучно. Наверное, из-за пустоты внутренней: я был напряжен в ожидании результатов миссии Сергея Васильевича и ни о чем ином нормально думать не мог. И ничего не хотелось. Было скучно, но при этом раздражало и чье угодно общество, даже от прогулки с Анастасией отказался, сославшись на недомогание. Идиотское состояние, хоть спивайся. Но уж фигушки, не дождетесь! Ладно, сегодня еще похандрю, но назавтра я себе день распланировал напряженный. Ибо нечего… На следующее утро отправились на реку уже вдвоем с Алексеем, и он с первого же захода загарпунил-таки щучку весом около килограмма. Ну, все – пропал парень! Надо было видеть его восторг! Даже просьб о продолжении охоты не последовало: Лешку распирало желание поскорее похвастаться своим трофеем хотя бы перед сестрой и наверняка оттащить рыбу на кухню, чтобы ее приготовили сегодня к обеду. Добытчик, ексель-моксель! Однако все эти желания были настолько человеческими и понятными, настолько нормально-мальчишескими, что я горячо подыграл юношескому восторгу. На обратном пути обсудили возможность изготовления аналогов моего снаряжения в местных условиях – ничего нереального. Качество будет, конечно, не то, но кожевник вполне сможет изготовить подобие ластов, с маской хуже, но тоже решаемо. Трубка вообще не проблема. Правда, ружье… Ну, пара запасных резинок у меня имеется, но вот все остальное… Ладно, не горит. Едва мы зашли на территорию усадьбы, Соков-младший тут же оставил меня и побежал к Насте. А я, переодевшись, попросил Тихона обеспечить лошадей и коляску для визита к Бородкину, узнать, как там взошел «посев научный для жатвы народной»…«Прогрессор» в действии
Счастливая физиономия доктора говорила вполне однозначно, что все не зря: он за эти пару дней получил именно те результаты, которые мне и требовались. Что же, поизображаем из себя клоуна – поудивляемся и повосхищаемся. – Безмерно рад вас видеть, уважаемый Вадим Федорович! – тепло поприветствовал меня Бородкин. – Как добрались? – Здравствуйте, Филипп Степанович! Благодарю, вполне неплохо. Дороги для России здесь очень приличные. (Черт бы побрал этот обмен любезностями – типа он не видит, что я добрался нормально.) Как ваши дела? – Замечательно, превосходно! Вы бы знали, с каким нетерпением я ждал нашей встречи! Впрочем, лучше пройдемте в лабораторию. В лаборатории ощутимо пованивало тухлым мясом, и этот запах не могли заглушить даже реактивы. Понятно – вероятно, оба дня без перерыва сельский исследовательпровел в этом помещении. – Вадим Федорович, – начал торжественно вещать доктор, – вы оказались совершенно правы! Ваша гипотеза блестяще подтвердилась! «Да шо ви говорите! – подумалось мне почему-то с псевдоодесским акцентом. – А то я не знал!» Но вслух, разумеется, пришлось изобразить восторг и удивление: – Неужели?! Все подтвердилось? Не томите, Филипп Степанович, рассказывайте! – Еще позавчера, сразу после вашего отъезда, я отрезал пару кусочков мяса, сделал смывы с них и посмотрел на полученное в микроскоп – бациллы там были. Немного, но были. Потом я положил оба образца в колбы, закрыл пробками, чтобы туда не лезли насекомые, и выставил на солнце. Через четыре часа сделал смыв с одного из кусков и снова исследовал – бацилл стало больше. А мясо начало существенно пахнуть. Еле дождался вечера и исследовал второй, уже совершенно протухший кусок – бациллы просто кишели! Представляете? – Да уж! Трудно представить более убедительный эксперимент. Значит, я все-таки был прав. – Несомненно! Ведь это еще не все! – Доктор просто захлебывался от нетерпения и желания поскорее поделиться со мной своим триумфом. – Я взял образец с воспаленной раны одного моего пациента, так действительно, там было почти столько же этих бацилл, как в тухлом мясе, понимаете? Теперь можно совершенно смело утверждать, что именно они вызывают нагноение и воспаление ран. – Искренне поздравляю вас! – Я затряс руку Бородкина, и он не смог сдержать довольной улыбки. – Ну что вы! Идея-то была ваша. Я, когда буду писать статью об этом, несомненно, укажу на то, что мы сделали это открытие вместе. И еще… У меня появились некоторые мысли по этому поводу. – Поделитесь ими, надеюсь? – О чем речь, коллега! (Ого – уже коллега!) Я обнаружил, что на нашей коже тоже обитают эти микроскопические существа, но, вероятно, именно кожа не дает им возможности разрушать организм, а вот если она повреждена, тогда они нападают и начинают действительно «пожирать» нас и размножаться. «Нет, какой славный дядька! Какой молодец! Умеет ведь думать!» – Я мысленно аплодировал сельскому врачу. Конечно, для меня совершенно не представляло бы труда тут же уесть ликующего Айболита парочкой убойных вопросиков, но оно мне надо? Правильно ведь мыслит. В нужном направлении. Надо поддержать: – Если стала ясна причина, то можно подумать и о методах лечения, верно? – Конечно! И основной принцип, я думаю, убить бацилл, но при этом не навредить пациенту, правильно? – Да, Филипп Степанович, я ведь после нашего с вами разговора тоже думал над этой проблемой. Надеюсь, вы поймете вполне естественное человеческое желание помечтать на тему «А если я все-таки прав?» – Еще бы! – Так вот, я пришел к точно такому же, как вы, вопросу: «Как погубить бацилл, не навредив человеку. Что убивает все живое? Огонь, правильно?» Лицо собеседника мгновенно сообщило мне о его сомнениях в моей психической нормальности. – Естественно, я не предлагаю жечь огнем ваших пациентов. Но ведь о прижигании ран раскаленным железом вам, конечно, известно. – Конечно. – Доктор все еще не мог понять, к чему я веду. – А мне теперь ясно почему. Смотрите: вы же сами сказали, что на коже у нас есть бациллы. И на свежем мясе они тоже есть. То, что мясо жареное или копченое хранится дольше сырого, вы тоже, разумеется, знаете. О причине теперь догадаетесь? – Подождите… Вы хотите сказать, что при жарке умирают те бациллы, которые там были, и пока заведутся и размножатся новые… – Браво! Вы очень сообразительный человек! – Лицо доктора слегка порозовело от похвалы. – Именно это я и имел в виду. И еще: ведь копченое мясо хранится дольше жареного, так ведь? – Дольше, несомненно. А к чему вы это? Я не успеваю за вашими мыслями. – Это просто потому, что я думал заранее, предположив результаты ваших экспериментов. Смотрите: копченое хранится дольше жареного, не значит ли это, что при копчении мясо покрывается и пропитывается веществом, угнетающим бацилл? – Вполне логично. Надо проверить. – Значит, есть вещества, которые убивают эти зловредные существа, но не вредны человеку. Правильно? Ведь мы же едим копченое и не болеем от этого. – Вы предлагаете коптить раны? – скептически прищурился доктор. – Да ни в коем случае. Ни коптить, ни солить. Я предлагаю искать вещества, которые были бы безопасны для нас, но убивали бы бацилл. Кстати, высокие температуры – это уже решение кое-каких проблем. В перспективе, конечно. – Вы о чем? – Ой, простите, скачу с темы на тему. Вы же сами в первую очередь вспомнили о сохранности продуктов. Понимаете, возможно, если «сварить» их в герметически закрытой посуде, то они смогут храниться чуть ли не вечно, правильно? Если продукты пожирают бациллы и всех их убить, не пустить новых, то ведь не будет и гниения. Правильно я рассуждаю? – Ничего себе! – Слегка обалдевший доктор даже забыл про медицину. – Вроде бы придраться не к чему – все логично. Но нужны будут эксперименты, чтобы убедиться в вашей правоте. – Эксперименты-то ведь нехитрые, правда, для сколь-нибудь серьезных выводов потребуется время. Но если все получится, то ведь какие возможности открываются, а? – Совершенно небывалые, согласен. – Доктор был слегка ошарашен, и я его даже слегка жалел: шутка ли, столько информации и пищи для размышлений, может и крыша поехать у человека с недостаточно стойкой психикой. Пожалуй, пора заканчивать грузить идеями добрейшего Филиппа Степановича. Пока… В следующий раз перейду к спирту как дезинфекции, а там глядишь – и сырье для получения йода подоспеет. И тут вдруг Бородкин усадил меня крепко. А вот нечего было считать себя самым умным и образованным. Держал, оказывается, сельский лекарь руку на пульсе современной ему науки. Он вдруг слегка задумался и выдал: – Хотя знаете, Вадим Федорович, мы с вами тут, пожалуй, первооткрывателями не будем: несколько лет назад я читал об одном французском гастрономе, который наладил у себя выпуск продуктов, не портящихся неделями, а то и месяцами. И там вроде тоже все дело было в том, чтобы кипятить их в закрытой посуде. «Вот ведь зараза! Обошел меня с такой идеей местный». – Это я ругнулся про себя. Но виду не показал и продолжил наш такой перспективный диалог: – Но ведь тот француз зафиксировал только факт. И сумел его использовать. Мы же, как я очень надеюсь, нашли причину и сумеем это обосновать экспериментально. Разве не так? – О! Несомненно, это будет яркое слово в науке. Практически уверен в успехе, и у меня уже начерно сложился план цикла весьма несложных и убедительных экспериментов. А вот в этом я не сомневался. Это зулусом нужно быть, чтобы при такой гипотезе не придумать и не осуществить совершенно убойный набор опытов, неопровержимо доказывающих микробиологическую природу гниения и разложения продуктов. Извини, старик Пастер! (Хотя какой ты старик, если еще не родился.) Но твою идею я уже спер и использовал. Так надо. И ты не последний в списке тех, кого я внаглую интеллектуально обворую. Таблицы Менделеева теперь тоже не предвидится. Вернее, она просто будет уже не Менделеева. Только дайте до официальной науки дорваться и имя себе сбацать. Ох уж я и развернусь!.. «А ну ша, придурок! – цыкнул я на себя. – Сначала с французами разобраться надо, а потом уже высокую науку двигать». Еще с часик поковырялись над микроскопом, разработали план проведения экспериментов по стерилизации продуктов, и я поторопился отбыть в усадьбу к Соковым, сославшись на срочные дела.От науки к пасторали
Дорога не радовала особо красивыми пейзажами, к тому же ехал я по ней уже далеко не в первый раз, поэтому под мерное покачивание коляски снова непреднамеренно пришлось погрузиться в «воспоминания о будущем». Мысли приходили достаточно безрадостные. Науку-то российскую мы с доктором двинем, здесь нужно будет очень постараться, чтобы запороть идеи, которые родились. Но что, кроме прорыва в полевой хирургии, я могу сделать в грядущей войне? Даже динамита в сколько-нибудь серьезных количествах изготовить вряд ли получится – негде и, главное, некому этим заниматься. Некому! Не крестьяне же метлой в бочке будут «хлор пикринить» и «зоман заринить». Попытался представить хотя бы простенькое сернокислое и азотнокислое производство – сифонит изо всех щелей, будут дохнуть работнички пачками, а там и до бунта меньше шага… И стану я для народа воплощением Антихриста. И что в результате? Сделаю взрывчатки на несколько фугасов. Это серьезно скажется на течении войны? Ой, вряд ли! Даже если их перед флешами Багратиона на Бородинском поле установить. Даже если напалмом приправить. Черт! Ну почти ничего я один не могу! А ведь надо – не лежать же, как Емеля на печи, и надеяться на волшебницу щуку. В очередной раз накатило нечто вроде отчаяния от своей беспомощности: и знаю не так много, как раньше казалось, а уж руками умею и того меньше. А то, что знаю и умею, в имеющихся условиях осуществить, как правило, нереально – нет такого уровня промышленности и тем более образования… А ну стоп! Назад!! Емеля!!! Емеля, разъезжающий на печи! Ну конечно, все про пушки, ружья и мины думаю, о том, как побольше вражеских солдат истребить. А о своих позаботиться? Ездящая печка! Полевая кухня! Вот уж телегу с железной печью местная промышленность точно потянет. Полевые кузни в то время точно были – вспомнился набор открыток, выпущенный к стосемидесятипятилетию Бородинской битвы, четыре комплекта, как сейчас помню: «Пехота», «Кавалерия», «Иррегулярные» и «Снаряжение». Так в последнем врезалась в память картинка с полевой кузницей на колесах. Деталей в упор не помню, помню только, что на колесах и зеленая. Но была. Значит, и кухню сделать можно. Наверняка можно. И без всяких огня, дыма и блеска стали, без технологий двадцатого века можно подарить русской армии такооой козырь! Сытый солдат – сильный солдат. И солдат, ценящий заботу о себе. Таак! Крутим тему дальше: благодаря нашим с доктором изысканиям можно будет попробовать подвести научную базу под санитарию и гигиену: не пить сырую воду, мыть овощи и фрукты, мыть руки перед едой, черт побери! Должно быть воспринято, ведь даже тогда генерал Неверовский, помнится, специальный приказ издал о том, чтобы после «фруктажа» солдаты воду не пили. Значит, забота по данному поводу была, понимания не было. Вряд ли генералы мои предложения в штыки воспримут. А небоевые потери в той войне серьезно превышали потери кровавые. И если удастся их уменьшить хотя бы на десять процентов, то это уже тысячи штыков и сабель… ТЫСЯЧИ! Только как мне эти идеи донести до имеющих власть? И Барклай, и даже Аракчеев о солдатах заботились. Правильно поданную информацию они и воспримут правильно, и в жизнь воплотить постараются, надо только до них мои «изобретения» донести. И не через посредников. Нужно как-то самому добраться до тех заоблачных вершин, над которыми они парят. Хоть на полчасика разговора… Вот за этими мыслями потихоньку и доехал до усадьбы. В общем, нужно с Василичем поговорить на тему полевой кухни. Пехотный офицер, прошагавший сотни верст вместе со своими солдатами, не может не оценить такой подарок для армии. Никто не встречал. Ну и хорошо. Поспели аккурат к ужину или, как тут у них называется, к обеду. Есть в доме доктора после возни в пропахшей тухлятиной лаборатории совершенно не хотелось, а вот после часа пути по свежему воздуху организм не преминул напомнить о необходимости своего питания. Супчик подавали достаточно жиденький, а вот второе блюдо было выше всяких похвал: запеченный говяжий филей просто таял во рту. Не скажу, что восхитился работой местного повара – такое мясо испортить… Нужно очень постараться… Десерт я поел из вежливости и по минимуму. Вообще не люблю сладкое. В любом виде, кроме фруктов. Кофе выпил с удовольствием, но оно было подпорчено беседой с месье Жофре, который дал понять Алексею, что хочет пообщаться со мной тет-а-тет. Честно говоря, этот его закидон меня несколько напряг. А не оборзел ли ты на фиг, дружок французский? Ты тут не хозяин и даже не гость, ты наемный работник. И вряд ли дворянин в своей распрекрасной Франции. Какого… Ну, в общем, не фиг пальцы веером распускать в доме, который тебя, чмо заграничное, кормит… Однако Соков-младший без всяких обид поклонился и оставил нас вдвоем. Все-таки с большим пиететом относится парень к своему наставнику. Ну и ладно, не мое, в конце концов, дело. – Месье Демидов, – начал француз, – не сочтите меня излишне любопытным, но если это не секрет: с какой целью вы так часто посещаете местного доктора? На языке так и вертелась классическая фраза кота Матроскина: «А вы почему, собственно, интересуетесь? Вы случаем не из милиции будете?» Но ответил я, естественно, по-другому: – Да никаких секретов, просто оказалось, что у нас с господином Бородкиным есть общие интересы в области научных исследований. У него имеется весьма приличная лаборатория, а у меня за время моих странствий появились кое-какие идеи, которые хотелось бы проверить. А вы что подумали? – О боже! – Француз не стал отвечать на мой вопрос. – Вы в самом деле считаете, что можно сделать научное открытие в сельской любительской лаборатории? В России? На лице моего собеседника совершенно явно нарисовалось что-то типа презрительного удивления. Ах ты, лягушатник хренов! Просвещенный, блин, европеец! Россия тебе только как кормушка нужна. Овца, которую можно стричь и при этом презирать. Меня даже скрючило от злости, но виду постарался не подать. – Ну, отчего же, сейчас и в любительской лаборатории можно сделать открытие. И примеров тому предостаточно. Шееле был аптекарем и тем не менее очень многое смог сделать для науки. А у Филиппа Степановича оборудование весьма неплохое. Вполне достаточное для наших с ним исследований. И уже есть обнадеживающие результаты. Так что зря иронизируете, месье Жофре, очень вероятно, что открытие мирового уровня произойдет именно в русской сельской лаборатории. – Я был хладнокровно зол и весел. Если, конечно, можно представить такое состояние души. Но именно оно у меня и присутствовало. – Я бы, конечно, был очень рад в этом случае, – француз совершенно не пытался скрыть неискренность своих слов, – но позволю себе усомниться в благополучных результатах ваших экспериментов. Я не знаю, чем вы занялись, но неужели думаете, что ваши идеи, если они представляют по-настоящему научный интерес, уже не разрабатываются европейскими учеными? Честное слово, вы меня несколько удивили своей самонадеянностью. – Самонадеянностью в чем? – внаглую попер я на рожон. – Вы считаете, что русские вообще неспособны делать научные открытия? Или я вас неправильно понял? Вы считаете русских недостаточно развитыми для этого? – Боже упаси! – Жофре понял, что я начинаю беситься. Правильно понял: уже действительно был готов вцепиться ему зубами в глотку. – Я просто имел в виду, что в России не сложилось с развитием науки и образованием вообще. Понимаю, что вы русский и переживаете за свою страну, но вы ведь способны быть объективным? Способны? – Что вы имеете в виду? – Да просто назовите мне великого русского ученого, который сделал бы что-нибудь серьезное в развитии мировой науки. – Ломоносов. – Но я уже заранее знал, что оппонент вякнет в ответ. – Простите? А кто это? – Удивление француза было совершенно искренним. – Это ученый-универсал. Он изучал все, от химии и до правил русского стихосложения. В истории науки нет равного Ломоносову. Но вы, конечно, в это не поверите. Как не поверите и в то, что этот самый россиянин задолго до вашего соотечественника Лавуазье открыл и доказал главный закон химических превращений. – Не смею сомневаться в искренности ваших слов, – Жофре выглядел слегка озадаченным, – но, согласитесь, тогда бы весь научный мир, и не только научный, знал имя столь великого человека. Однако я никогда о вашем Ломоносове не слышал, а про Лавуазье знают практически все образованные люди. – К сожалению, вы правы. Вероятно, все как раз из-за того, что научный мир Европы просто никогда всерьез не смотрел в сторону России, не интересовался тем, что здесь происходит. Но русские помнят и чтят память своего великого соотечественника. Если не верите мне – спросите господина Сокова, когда он вернется. – У меня нет оснований не верить вам. – Мой оппонент был несколько смущен. – Просто в голове не укладывается… А вот это другое дело. Кажется, ты все-таки не природная сволочь, а просто живешь во власти своих стереотипов. Тогда ладно. Это лечится. Отходчив русский человек. Еще полминуты назад я бы с чистой совестью порвал этого напыщенного и высокомерного французишку в лоскуты, а вот поди ж ты! И ведь он еще даже не извинился по поводу своих поползновений в сторону моей Родины и соотечественников. Да и вряд ли извинится. И ладно, не будем лезть в бутылку. – Месье, сколько лет вы живете в России? – Четвертый год. А почему вы спрашиваете? – Три с лишним года вы прожили здесь, неужели не успели разглядеть, что русские совсем не такие дикари, как думают о них в Европе? Знаете… Если у вас есть желание поговорить на эту тему… Не попросить ли нам бутылочку хереса? Вот за бокалом вина и попробуем найти общий язык. Что скажете? – О! С удовольствием побеседую с вами, но, извините, не сейчас, не сегодня. – Наставник Алексея поспешил вспомнить о своих обязанностях. – Через двадцать минут у меня занятия с Алексом. – Фехтовать сразу после обеда? – Нет-нет, не фехтовать. Французская литература. Так что вынужден отказаться от вашего любезного предложения с надеждой на продолжение нашей беседы в будущем. Ну и фиг с тобой на самом деле. Не больно-то и хотелось. Но в обозримом будущем воспитнуть тебя все-таки придется. Я тебя, гаденыш, еще научу новую Родину любить. – Что же, не смею задерживать, – любезно улыбнулся я. – Все прекрасно понимаю. Обязанности прежде всего. Мы раскланялись и простились. А идея с хересом или чем-то наподобие мне понравилась. Не собирался ведь. Но вот на самом деле захотелось. Чудесный теплый вечер, тишина, бокал вина, сигарета и удобное кресло на террасе… – Тихон! – Мой денщик никогда не отходил далеко, и настоящий момент не являлся исключением – не прошло и десяти секунд, как мужик с поклоном интересовался, чего мне угодно. Да понятно чего. И через четверть часа я уже сибаритствовал, потягивая великолепный портвейн и выдыхая сигаретный дым. И тишинааа! И «мертвые с косами» отсутствуют. Нужно бы прорепетировать разговор с подполковником, но совершенно нет настроения напрягать извилины. Хотелось просто раствориться в этом чудесном вечере и получать удовольствие. Имею я право на часик релаксации, в конце концов! Но тишина была нарушена. Не сказать, что в худшую сторону: из окна полилась незнакомая мелодия, весьма неплохо исполняемая на фортепиано. Ну, конечно, это Настя музицирует. А ведь неплохо. Никогда не был поклонником инструментальной музыки, но в данный конкретный момент – весьма кстати. Упс! Настя? Нет, опухоль-то уже практически спала, но ведь не до такой же степени, чтобы пальцами по клавишам порхать. Ерунда какая-то! Не очень-то хотелось подниматься с кресла, но просто посиживать и оставаться в сомнениях я не мог. Бокал пришлось оставить – не заявляться же в комнату к девушке с алкоголем в руках. Я понимаю, что о своем визите лучше предварительно доложить, но, думаю, данная ситуация давала мне право просто постучать в дверь. Анастасия Сергеевна все ж таки моя пациентка. Хоть и пока. Легкая смесь облегчения и обалдения от увиденного в комнате, после того как меня пригласили внутрь. Слава богу! Ни я не рехнулся, ни помещичья дочка феноменом не является: за роялем находилась Наташа. Анастасия Сергеевна сидела в кресле и только слушала. Вот сейчас бы сюда нашего французского друга. Пусть бы полюбовался и послушал, как псковская крестьянка по клавишам наяривает. Неужели он раньше этого не видел и не слышал? Или просто задуматься не хотел? – Прошу прощения за поздний визит, Анастасия Сергеевна. Просто, услышав звуки музыки, я забеспокоился: вам еще рано играть на фортепиано. – Благодарю за столь трогательную заботу, но, как видите, причин для беспокойства у вас нет, Вадим Федорович. Мне показалось или Настя действительно была рада моему появлению? Даже думать боюсь. Но какое приветливое у нее лицо… – Если вас не раздражает Наташино исполнение, то приглашаю вас присоединиться. – Да Господь с вами! Я был уверен, что это играете вы. Потому и обеспокоился – вам еще не стоит напрягать руку. А тут… Мое восхищение Наталье! Легкий румянец, улыбка и благодарный взгляд Настиной горничной засвидетельствовали, что у меня появился еще один союзник в этом доме. – А вы сами не музицируете, Вадим Федорович? – Увы. Только пою. Под гитару. – В самом деле? – Глаза у девушки разгорались, прошу прощения за каламбур, прямо на глазах. – Не исполните что-нибудь? Я вас очень прошу! – Ну, разве можно отказать такой очаровательной девушке, – не стал ломаться я. – А гитара найдется? Вот что-что, а охмурять женщин стихами и романсами я всегда умел. Дан мне от Бога и природы очень неплохой баритон. Ну и медведь, пытаясь наступить мне на ухо, промахнулся. Вот так все и получилось. С гитарой, правда, сложнее – только самый примитив, ну, или чуть выше. Но смогу. Даже на местной, незнакомой. Слегка потрынькал струнами, настраивая принесенный инструмент, и начал свою коронку:Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые…
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица давно позабытые.
Вспомнишь родные, нежные речи,
Взгляды, так жадно, так часто ловимые…
Первые встречи, последние встречи,
Милого голоса звуки любимые…
Вспомнишь разлуку с улыбкою странною,
Многое вспомнишь, родное, далекое.
Слушая говор колес непрестанный,
Глядя задумчиво в небо широкое…
Создание первого «чуда»
А с утра было событие. Для данной местности, как я понимаю, очень даже значительное. Да можно и без «я понимаю»: весь народ, стоящий на ногах, высыпал к дороге. По ней шел драгунский полк. Не знаю, куда и откуда, но проходил мимо. Наскоро проглотив завтрак, я присоединился к толпе зевак. Посмотреть было на что. Все-таки самая красивая и элегантная военная форма носилась в русской армии именно во времена Александра Благословенного. И пусть именно у драгун она была наименее броской, но все-таки впечатление производила. Да и не только обмундирование – стройные и подтянутые усачи на элегантных (а по мне – так других и не бывает) лошадях… Это было что-то! Зрелище! Каски, зеленые приталенные мундиры, воротники огневого цвета – красота! Кавалеристы, проезжая мимо толпы, в основном состоящей из детей и женщин, приветливо улыбались в усы и помахивали руками в перчатках – для них, по всей вероятности, проезд мимо населенного пункта тоже был событием, слегка развлекавшим в длинном и вряд ли веселом пути. Интересно: станут ли теперь, в свете появления меня, эти усачи кирасирами? Как стали в реальной истории. Ведь именно псковским драгунам были отданы белые трофейные кирасы, снятые с мертвых и пленных французских кирасир, переколотых и плененных партизанами Давыдова и Сеславина. Ну, или я слегка ошибаюсь… Но в реале именно этому полку достались те самые кирасы белого металла, и воротники из огневых сделались малиновыми. Зацепился за память этот факт, так же как приборный цвет полка. И не только этого – те самые наборы открыток я пересматривал и перечитывал десятки раз. Помню не все, но многое: типа приборный цвет Иркутского драгунского – белый, кирасирского Военного Ордена – черный, у гусар так вообще помню все цвета доломанов и ментиков, приборный цвет и приборный металл. Красивая была, черт побери, форма. Все само запоминалось, без всякого напряжения. Вот с пехотой у меня похуже – гвардию от остальных отличу, ну, или гренадера от обычного пехотинца, а вот с простыми пехотными или егерями – фигушки. Не помню, хоть убей. Кстати, пора бы мне научиться верхом передвигаться, раз уж я так накрепко попал в это время. Наверное, не слишком сложная наука. За неделю можно будет наловчиться в седло запрыгивать и с него при спокойном шаге или мерной рыси не падать. Вроде бы и не дурак я, и спортсмен какой-никакой – должно получиться. А то в дальнейшем местные совершенно не поймут-с… Если кроме незнания французского еще и от лошадей шарахаться буду, то меня точно нынешнее дворянство не примет, да еще и жандармерия, если она уже имеется, на карандаш возьмет… Мимо проплывала та самая походная кузница. Двухколесная и в основном состоящая из здоровенных мехов. Зеленая, разумеется. Понятно, что штука в походе нужная: лошади-подковы-кузня. Но мой рояль в кустах в виде полевой кухни покруче будет. А уж раз кузнечные мехи на колеса поставили, то и печку с котлом как-нибудь пристроим. В общем, на ближайшее время две основные задачи: научиться передвигаться верхом и убедить Сергея Васильевича на предмет полевых кухонь. Первая, мне кажется, будет наиболее сложной. Ого! Легок на помине! Сначала, обогнав колонну драгун, во двор влетел Егорка на своем вороном жеребце, а через несколько минут показалась и коляска моего гостеприимного хозяина. Благо, что для встречи Сергея Васильевича народу хватало: сначала на шее у отца повисла Настя, потом подполковника поприветствовал сын… В общем, дошла очередь и до меня. Соков пожал мне руку и пригласил к себе минут через десять. То есть разговор со мной был приоритетом даже после столь долгой и вряд ли веселой дороги. – Ну что же, Вадим Федорович, вот ваши бумаги, – мой хозяин протянул конверт, – надеюсь, что все было не зря. Здесь свидетельство о вашем происхождении и дарственная на Тихона. Оба-на! Становлюсь крепостником! Этого мне еще не хватало! – Сергей Васильевич! Не знаю даже, как вас благодарить… – Не надо благодарить словами. Слово вы уже дали. Просто сдержите его. – Но как вам удалось… Ведь я же представляю… Вернее, даже и не представляю… – Вот и не надо. Не пытайтесь представить. – Соков совершенно неожиданно мне улыбнулся. – У меня тоже свои маленькие секреты. – Ну а у меня от вас секретов нет. Почти уверен, что оцените мое предложение, как можно улучшить быт русского солдата. – Любопытно. – Вы ведь наверняка отшагали в переходах со своим полком не одну сотню верст, так ведь? – Я бы сказал – не одну тысячу. Батюшка Александр Васильевич своим войскам засиживаться не давал. – Ну и чем занимались ваши мушкетеры по завершении дневного перехода? – Да понятно чем – лагерь разбивали да кашу варили. – А теперь представьте, что эту самую кашу варить не надо – она уже готовая и горячая, только миски подставляй. Что скажете? – Ничего не скажу. Вас послушаю. Раз вы говорите о таком чуде, значит, имеете на это основания. Итак? – Да никакого чуда, просто варится каша на переходе. Вот представьте: железная печка с котлом, запасом дров и на колесах. Тянет все это одна лошадь. Я тут приблизительный чертежик набросал. Подполковник, живо сообразивший, о чем речь, жадно выхватил из моей руки протянутую бумажку и впился в нее глазами. – Господи! Как просто-то! Как же до этого раньше не додумались? – И, по-моему, вполне реально, исходя из имеющихся возможностей. Другое дело, что такая кухня потребуется на каждую роту, а если учесть, сколько в русской армии рот… Промышленность-то, наверное, справится, но ведь тогда придется не делать что-то другое. – Это неважно! Если оснастить таким всю армию… – Глаза у Сокова горели, словно у подростка, впервые увидевшего купающуюся нагишом девицу. – Ради такого многим можно пожертвовать. Ведь только дневной переход пехоты можно будет на десяток верст увеличить! Это он загнул, конечно, но отдыхать пехотинцы точно станут больше. – Да и заводы подключать необязательно – в полках, как только узнают, могут своими силами изготовить. Кстати, и проверим сейчас. Пойдемте к кузнецу! – Но вы же еще даже не позавтракали с дороги. – Успеется! Идемте. Нисколько не сомневаясь, что я последую за ним, Сергей Васильевич поспешил к выходу. Пришлось присоединиться. Причем я еле поспевал за своим спутником. Ничего себе «старик»! Хотя какой он старик, на самом-то деле? Вполне бодрый и энергичный мужчина. Ну да, лет на двадцать меня постарше, и что? Мне уже не пятнадцать лет, чтобы всех, кому больше тридцати, дряхлыми стариками считать. А в нынешнем времени пятидесятилетние вовсю к девушкам сватаются. И явно не только для того, чтобы рядом красивая кукла была. – Нет, Вадим Федорович, – прервал мои мысли на ходу подполковник, – я вижу, что все сделанное мною для вас не зря. Вы уже оплатили мою услугу сторицей. И мудрый же человек мой гостеприимный хозяин! Ведь сумел должно оценить предложенное. Молодец! Все бы тут такими были. – Идея, она, конечно, важна, Сергей Васильевич, но надо ее еще воплотить в жизнь и железо, да и не в одном экземпляре. И даже не в десяти. – Сделаем один – будут и сотни, и тысячи. Уж я об этом позабочусь! Надо же! Идет весьма быстро, и никакой одышки, даже голос ровный, как будто сидя в кресле разговаривает. А я: «старик». Кстати, да, если наш первый экземпляр зафурычит, то главными будут связи и влияние их высокоблагородий, вернее высокопревосходительств. Пробить такой проект, имея влияние, несложно. Но ведь Соков только подполковник, да еще отставной… Эх! Въехать бы на этой кухне к самому графу Аракчееву! Да предложить кашки отведать. Личность он, конечно, неоднозначная и одиозная, но о русском солдате заботу имел. Хотя на уроках истории мазался исключительно черной краской. Мало ли таких – оболганных и замазанных грязью исторических персонажей. Да ладно Аракчеев. Пока на эту тему мечтать нечего. И по поводу встречи с цесаревичем или Барклаем – тоже. Хоть какого-нибудь генерала заинтересовать бы. Будем надеяться, что по соседству с Соковыми кто-то подобный имеется… Кузнец Федор полностью соответствовал ожидаемому облику: здоровенный мужик лет сорока, нос картошкой и заляпанное сажей лицо. В волосах – ни сединочки (или это опять же от копоти?). Приближающегося барина заметил его помощник, молодой парень, в облике которого уже явно наблюдалась причастность к кузнечному ремеслу, этакий юный Шварценеггер. Оба прекратили звенеть молотками и встретили барина глубоким поклоном. – Здравствуй, Федор, здравствуй, Иван, – торопливо поприветствовал Сергей Васильевич работников. – Здравия желаем вашему высокоблагородию! – стройно прогудели в ответ своими басами кузнецы. Не тратя время на какие-либо вступления и посторонние разговоры, подполковник сразу стал вводить мужиков в суть своего заказа. И, судя по всему, эта самая суть была ими схвачена. – Ну что, сделаете? – Дык чего же не сделать, ваше высокоблагородие, – Федор, казалось бы, даже удивился вопросу, – если все материалы будут – за неделю управимся. – Все будет. Если чего нужно, скажи управляющему – доставит. Я предупрежу. А прямо сейчас что-то начать делать уже можете? – Да, вестимо, можем. Кой-какое железо имеется. Но еще потребуется… – Все! С этим к Степану. Если за две недели управитесь – награжу по-царски. – Премного благодарны! Думаю, и раньше сделаем, если котел и колеса дней через пять будут. Подполковник со сдержанной гордостью посмотрел на меня, и мы, не перемолвившись ни словом, направились обратно к усадьбе. – Вот удивительное дело, – завел по дороге разговор Соков, – ведь Александр Васильевич на переходах, чтобы увеличить скорость маршей, отсылал кашеваров на лошадях вперед… С той же самой целью… А до такой простой вещи, как кухня на колесах, не додумался. Да уж. Батюшка Александр Васильевич был велик! Обо всем думал и заботился. Таких генералов в России было… ну, приблизительно один экземпляр, если не считать погибшего молодым Вейсмана. Даже турки уважали Топал-пашу… А вот поляки – не очень. Мягко говоря… Поляки… Я ведь мальчишкой хотел быть именно поляком – очарование Янека и Гуслика из «Четырех танкистов и собаки»… Да еще и капитан Клосс… А пан Володыевский… А песня из «Ярославны – королевы Франции»:Гордые флаги плещутся на ветру,
Вольная Висла шлет свой привет Днепру,
Чашу подымем, выпьем ее до дна!
Братья славяне, все мы – семья одна!
Ну а как же без масонов?
Весь обратный путь доктор разливался по поводу своей работы с йодом, а мне удавалось вставлять только редкие реплики. – Судя по вашему описанию, вещество напоминает хлор. Вы уже думали о том, как его назвать, если наша гипотеза подтвердится? – Честно говоря, не думал об этом. А у вас есть предложения? – Есть. Предлагаю по аналогии с хлором дать ему название по его цвету: «хлорос» – «зеленый», а пары этого элемента фиолетовые, не так ли? – Именно. Фиолетовый по-гречески – «иодос». Значит, «иод»? – Мне показалось, что это будет логично. У вас нет возражений? – Нет. Вполне разумно. Но не будем пока делить шкуру неубитого медведя. Я обнаружил еще одно любопытное свойство. В свете последней темы исследований, которой мы занимались. – Доктор выжидательно и слегка лукаво посмотрел на меня. Ого! Неужели сам додумался? Ну, если так! Ну, Айболит! Настоящий ученый. Ну-ка, ну-ка… – Вещество очень плохо, но растворяется в воде, и даже если этот слабенький раствор добавить в воду с бациллами, то они гибнут. Все! До единой! Представляете? – Вот это да! – Я постарался изобразить восторг от столь «неожиданного» события. – Погодите… А вы не пробовали исследовать на предмет бацилл смывы с этих бурых пятен на ваших руках? – Как-то не додумался… А ведь вы, черт побери, правы! Это первое, что мы сделаем, приехав ко мне. И я почти уверен в результате. Я-то был уверен не «почти». Что и конкретно подтвердилось в лаборатории – в смывах не было ни одного микроба. Бородкин ликовал. – Вы представляете, какой это будет шаг в военно-полевой хирургии! Да и просто в лечении ран, даже бытовых. У меня за все эти годы умерло от относительно небольших порезов несколько пациентов, а сколько таких случаев по всей России! А ведь всего-то обработать рану этим веществом… – Это совсем не «всего-то», – поспешил я опустить на грешную землю размечтавшегося доктора. – Для начала представьте, сколько йода понадобится на всю страну. К тому же как его использовать в кристаллическом виде? Нужен раствор. А в воде, как вы сами заметили, вещество растворяется очень плохо. Нужно поискать другой растворитель. – Разумеется. Я все это прекрасно понимаю. Но если мы сможем заинтересовать людей, стоящих достаточно высоко, то все проблемы решатся. Требуется время и связи. Но главное – начать процесс, и тогда, может, через пять лет, может, и больше… Но мы ведь уже начнем спасать какие-то жизни, только ради этого стоит постараться. Как вы считаете? – Несомненно. Работать надо и искать надо. Кстати, любезный Филипп Степанович, вы, помнится, собирались заняться исследованиями, касающимися сохранения продуктов. Есть какие-нибудь результаты? – Ну конечно! Как я мог забыть! Смотрите! – Величественным жестом доктор указал на две колбы, как я понял, с бульонами. – Одна стоит десять дней, другая – шесть. Ни малейших признаков гниения. Давайте посмотрим, что в первой? Ну, разумеется. Микроорганизмы имелись в следовых количествах. И те наверняка попали в бульон, когда мы открыли крышку. Ну что же. Еще один шаг вперед. Разовьем идею: – Знаете, Филипп Степанович, я тут подумал и о других болезнях. Ведь они могут тоже проистекать от бацилл. Если еда или питье не очень чистые или не очень свежие, то эти микроскопические животные могут попадать в наш организм без всякой раны. Разве не так? И вызывать болезни. Как вы считаете, стоит над этим подумать? Вот тут доктор посмотрел на меня как-то странно. – Вадим Федорович, я в последнее время стал чувствовать себя несколько… Неуютно, что ли… – Нездоровится? – Но попытка спрыгнуть с темы, которой я боялся, была слишком наивна. – Да нет, со здоровьем все в порядке. Но я ощущаю себя доктором Фаустом. – Намекаете, что я Мефистофель? Но я уже совершенно конкретно почувствовал, что отшутиться не удастся. – Вы не тот, за кого себя выдаете. Ведь так? – Доктор смотрел на меня в упор, и было крайне тяжело вынести этот давящий взгляд, не отводя глаз. – Разве то, что мы с вами сделали, может нанести кому-нибудь вред? – перешел я в наступление. – Разве вы сами не поняли, что если донести все это до людей, то не умрут и не заболеют десятки, а может, и сотни тысяч? И это только в ближайшие годы. А потом наука, сделавшая мощный бросок вперед, подарит человечеству новые лекарства и спасет еще миллионы. Вспомните, что сделала Екатерина Великая для популяризации вариоляций. Сколько людей не умерло от оспы в результате? – Вы не тот, за кого себя выдаете, – задумчиво повторил Бородкин. – Вы все знали заранее. Я был марионеткой в ваших руках… – Да, черт побери! – Я не хотел понимать обиды славного доктора. – Я все знал и знаю многое еще. Но все открытия вы сделали сами. Я показывал лишь направление, в котором искать. И вы действовали как настоящий ученый, каковым и являетесь. – Зачем вам все это надо? – Взгляд сельского эскулапа был растерянный и обиженный, словно у ребенка, которому подсунули пустую бумажку вместо конфетки. – Филипп Степанович! Дорогой! Ну, неужели вы уже записали меня в служители зла и удивляетесь тому, что я пытаюсь творить добро? Ведь вы сами не понимаете, зачем Мефистофелю делать то, что я сделал. К огромному сожалению, я лишен возможности рассказать вам всю правду. Она невероятна, но когда-нибудь вы ее узнаете. Обещаю. Я очень прошу поверить мне и продолжать ваши исследования. – Я так не могу, – голос доктора был тих, но непреклонен, – я не могу заниматься чем-то, постоянно думая о том, что мной манипулируют и направляют мои мысли. Это унизительно. – Хорошо, я буду сообщать открыто факты, которые знаю, а вы – проводить исследования, которые могут это подтвердить и являться убедительными для современной науки. Такое положение вас устроит? Подумайте, ведь это, повторяю, спасет тысячи и тысячи жизней. – Я должен понимать, от кого принимаю помощь. – Да разве? Если вы увидите с моста тонущего ребенка, то вы бросите ему веревку или будете раздумывать, кто и зачем здесь эту веревку подложил рядом? А? Бородкин задумался… – Понимаю вашу аналогию. Но откуда вы все-таки обо всем упомянутом знали? Вы оказались правы во всем. Это невероятно, но это факт. Необъяснимый. Ведь можно уже даже не проводить исследования по передаче болезней через пищу вместе с бациллами. Верно? – Верно. Через пищу и воду люди заражаются, например, холерой и дизентерией, бацилл тифа переносят в основном вши. Даже через воздух передаются возбудители некоторых болезней. Но исследования продолжать необходимо – словам никто не поверит, нужны эксперименты. – Вы, может быть, и лекарства от всех этих хворей сделать способны? Так. Уже хорошо – разговор переходит в конструктивное русло. – Увы. Я мог бы изготовить несколько лекарств, если бы имел необходимые вещества. Я знаю формулы некоторых лекарств, но не знаю, как их получить, знаю, что от некоторых болезней лекарства есть, но понятия не имею не только о том, как их изготовить, но и об их составе. – Простите, вы произнесли слово «формулы» применительно к веществам. Что это значит? Ну вот. Очередное палево. Не успел Дальтон донести свои идеи до российской глубинки… А он вообще-то успел свою атомистику сформулировать? То, что Михайло Васильевич это давно сделал, я помнил. Но не прижилось ведь. Вся слава англичанину досталась… Хотя и во многом по делу. Все-таки до формул мой великий соотечественник не додумался. – Формула вещества – это запись, отражающая состав и строение его корпускулы. Понимаете? – Понимаю… И выходит, вы знаете, как устроены корпускулы различных веществ? – Для многих – знаю. – Как я понимаю, спрашивать «откуда?» – бесполезно? – Именно так. И прошу на меня не обижаться. Даже представить страшно, как клокочет сейчас содержимое черепной коробки местного эскулапа. Весьма, кстати, нетривиальное содержимое. Настоящая ЛИЧНОСТЬ. Что он мне немедленно и доказал: – Когда я был еще мальчишкой, Россию посещал граф Калиостро… Шарлатан, конечно. Фокусник. А вы не шарлатан. Это уж точно. Вы ученый. Во всяком случае, с точки зрения СОВРЕМЕННОЙ, – доктор акцентировал это слово, – науки. – Что вы имеете в виду? – А то, что «путешественник из Америки» оставил далеко за флагом лучшие умы НАШЕГО ВРЕМЕНИ, – снова акцентировано. – Просто «размышляя по дороге» и проводя нехитрые эксперименты в пробирной палатке… Вы из тайного общества, Вадим Федорович? Масон? Блямш! Получил по башке, уежик? Ну все, скоро каждая крестьянка начнет пальцем тыкать: «Ой, бабы! Глядите! Этот, как его… масон который, идет!» – Филипп Степанович, а вам самому не кажется такая идея абсолютно безумной? Цепкий взгляд доктора не отрывался от моего лица. – Кажется. И даже является безумной, только я почему-то вижу, как напряглось ваше лицо, вместо того чтобы выразить изумление по поводу моей фантастической версии. Так что, мне кажется, я недалек от истины. Н-да. Штирлиц из меня никудышный. Я уже говорил, что Бородкин напоминал сельского доктора из «Формулы любви», а теперь на меня смотрел другой герой Леонида Броневого – обаятельный папаша Мюллер. Но уж лучше признаться в таком, чем в том, что есть на самом деле – у доброго Айболита вообще крышу снесет. Наверное, придется разыграть ту же версию, что и с Соковым. С вариациями, конечно… – Вадим Федорович, я терпеть не могу непонятностей. Поэтому или вы мне дадите объяснения, или я буду вынужден сообщить о вас в полицию. Я вам симпатизирую, но, несмотря на это и на безмерное уважение к Сергею Васильевичу, мне придется так поступить. – И что вы им скажете? Ну да ладно… Вы недалеки от истины. Я не масон, но действительно был членом некоего общества… Неважно какого. В основном там ученые. Но знания, которые добыты на протяжении трех веков, запрещено выносить за пределы этого самого общества. Категорически. Под страхом смерти. И смерти членов семьи. Вы думаете, почему свалилась в корзину с опилками голова Лавуазье? Только потому, что он был сборщиком налогов? В обществе невероятно разветвленная цепь взаимной слежки и влияния на власть имущих – в той же Франции они мгновенно сумели переключиться с аристократической власти на народную. И очень эффективно. А я не могу пассивно наблюдать, когда умирают люди, которые могли бы жить. И семьи у меня нет. У меня есть только моя жизнь, которой я согласен рискнуть, чтобы спасти тысячи. Ну что? Вы рады, что вытащили из меня эту информацию? Теперь, возможно, и вы окажетесь под ударом. – Семьи нет и у меня, – грустно улыбнулся доктор. – У меня теперь тоже только моя жизнь. И мне нечего бояться. Я давно понял, что все эти ложи и секты, кланы и касты созданы только для того, чтобы затащить «под свою сень» гордецов, думающих: «Я не такой, как все! Меня не ценят!» И использовать их. Ну и романтика тайны играет свою роль… Принадлежность к обществу, которое выше всех остальных. И значит, принадлежа к нему, ты тоже возвышаешься над толпой… Глупость и ложь! Ложь самому себе. Вся эта принадлежность к ТАЙНЕ – кусок сала в мышеловке. И все завязано на самом страшном из семи смертных грехов – на Гордыне. Я из-за этого потерял самых близких людей. Жену и сына. (Я почти не врал.) И тогда я понял, что все личные амбиции – прах. Вечны лишь два понятия для мужчины: СЕМЬЯ и РОДИНА. РОДИНА и СЕМЬЯ. И только! Все остальное вторично. Я потерял свою семью и теперь хочу принести максимальную пользу своей Родине – России. – А в чем моя роль? – Бородкин оставался настороженным. – Зачем я вам? Я ведь просто сельский доктор, мое имя ничего вам не даст. Вам нужна была моя лаборатория? – Если честно: изначально – да. Но вы действительно показали себя настоящим ученым-исследователем. Таких единицы на всю империю, поверьте. – Поверить сложно. Почему-то вспомнилась фраза Шарапова из теперь уже бессмертного фильма: «Ну что же мне теперь, самому, что ли, зарезаться, папаша, или справку от ментов принести, что я у них не служу?» – Филипп Степанович, давайте спокойно: все, что я вам рассказал, все, что вы узнали благодаря моим подсказкам, может принести вред России? – Вряд ли. – Решительность доктора подрастеряла свой напор. – А пользу? Мне надо вам доказывать, что потери армии из-за болезней зачастую превышают ее потери в боях? – Пожалуй, тоже не стоит. – Так какого же рожна, – вспылил я, – вы выискиваете какие-то гнусности в моих целях? Сберечь тысячи штыков от болезней на переходах, тысячи раненых спасти от смерти, а если вообще отстраниться от войны – десятки тысяч не умерших по-глупому крестьян и горожан… Вас личные амбиции заели? Понимаю. Да, я вас обманул… сначала. Но вы же умный человек и давно должны понять, зачем я это сделал. Ну что? Будем лелеять свою обиду или вместе о грядущей войне подумаем? – Да какая там обида. Я просто непонятного не люблю. Остро не люблю. И ненавижу чувствовать себя марионеткой в чужих руках. – Доктор действительно не выглядел рассерженным. – Ваша история вполне правдоподобна, и факты говорят в вашу пользу. Я согласен помогать, только что от меня требуется? – Думаю, что сначала нужно донести результаты наших исследований до научного мира России, но постараться сделать это максимально секретно. То есть открытие йода, разумеется, – с большой помпой, а вот область его применения – как раз наоборот. С этим для начала к председателю медицинской коллегии (или как там она называется) военного министерства. – Вы собираетесь спасать только избранных? – насторожился Бородкин. – Филипп Степанович, дорогой, да поймите же, – я судорожно старался подобрать нужные слова, – я хочу спасти всех, кого можно, но в первую очередь думаю о России. Ведь посмотрите – все последние годы страна воюет. То с Францией, то со Швецией, а сейчас с Турцией и Персией… Без торговли с Англией, на отказе от которой категорически настоял Бонапарт, Россия долго не протянет. А значит, считать Францию долговременным союзником нельзя – она как раз наоборот – потенциальный враг. Поэтому забочусь в первую очередь о русских солдатах, об их жизнях. На данный момент не стоит пытаться облагодетельствовать все человечество. Вы согласны? – На все у вас есть ответ, Вадим Федорович. И очень убедительный, – доктор был не то чтобы задумчивым, но явно усиленно анализировал мои слова, – а ваши имя-отчество настоящие? – А давайте не будем, Филипп Степанович, – я уже начал слегка злиться, – я вам мало рассказал? Удовлетворю ваше любопытство в последний раз: конечно, не настоящие. Нужно быть последним идиотом, чтобы, уйдя оттуда, откуда ушел я, снова появиться со своими фамилией-именем-отчеством. Надеюсь, вы не будете у меня выпытывать настоящие? Мой напор произвел впечатление на Бородкина. – Ради бога, извините, я, действительно, слегка увлекся… – Ну и оставим это, – смягчился я. – Вы мне поможете? – Все-таки да, – доктор практически не раздумывал, – что от меня требуется? – Да пока просто составить отчет о наших открытиях и направить его куда следует. – Так следует – в Академию наук, – слегка оробел Филипп Степанович. – И что? Значит, туда. Только на конверте напишите: «Открытие нового простого вещества» – или что-то подобное, чтобы под сукно не сунули. – Как раз в таком случае могут и сунуть, – хмуро бросил доктор, – или того хуже – присвоить открытие. Лучше я через Клауса перешлю. Ему я доверяю как себе, а имя в научных кругах у него есть. Не посмеют пакостить или игнорировать. – Как знаете. Кстати, вы этому самому Клаусу образец металла отправили? – Сразу же. Сейчас покажу его письмо. – Бородкин в течение минуты нашел среди вороха бумаг искомое и протянул мне листок, исчерканный невоспринимаемым текстом. Немецкий. Причем старый немецкий. Они тут надо мной все издеваются, что ли? – Филипп Степанович, извините, но не владею ни немецким, ни французским. Только английский и испанский. Не знаю я немецкого. Что в письме? – Профессор Клаус подтверждает, что данный металл неизвестен современной науке, и отправил образец вместе с описанием свойств в Академию наук. Вкратце – все. – Тогда достаточно. Я принимаю ваш план действий. В какие сроки можно ожидать результатов? – По йоду? Думаю, что на протяжении месяца. По бациллам – я еще не закончил отчет, а значит, месяца два. Вас устроит? – Вполне. Я вас умоляю, Филипп Степанович: посвятите все свое свободное время этому отчету. Чем скорее вы его закончите и отправите, тем больше жизней спасете. – Да понимаю. Постараюсь, можете не сомневаться. – Вот и ладненько. Темнеет, мне уже пора. Так что откланиваюсь. – Не смею задерживать. Мы с доктором пожали друг другу руки и простились. Чертовски хотелось спать, но нужно было дотерпеть до усадьбы. Не получилось. Тихон так ласково управлял лошадьми, что меня сморило буквально через полверсты от докторского дома. Разбудил мой слуга уже во дворе усадьбы. Достаточно слабо соображая спросонья, я дотопал до своей комнатенки, разделся и приготовился опять раствориться в царстве Морфея… Щазз! Сна не было ни в одном глазу. Обычные выверты «Закона пакостности Природы», яти его! Ведь спать пора, и выспаться я не мог. А уж морально выжат за сегодня… И тем не менее, хоть вся усадьба уже отошла ко сну, заняться решительно нечем, заставить себя уснуть никак не получалось. Хоть тресни. Вертелся с боку на бок и никак не мог устроиться удобно, хотя до этого запросто уснул в коляске в сидячем положении. Подушка постоянно грелась от моего лица и чуть ли не жгла щеку. Все! Не спать мне в ближайшее время. И нечего себя насиловать. Подумаем о чем-нибудь полезном. С дезинфекцией и санитарией дело должно двинуться. Об этом думать не хотелось. Про полевые кухни тоже. Надо бы как-то и о боевых новшествах помечтать. Или хоть о партизанских. Бездымный порох я забацать сумею. Но опять же только в экспериментальных количествах и только в виде суррогата. Но можно. То есть некоторое количество снайперов-невидимок из очень ограниченного количества егерей организовать можно. Десятка два, не больше. С целью выбивать генералов (если повезет) и офицеров противника на марше. Мелко, конечно, при масштабах ожидающейся войны, но ничего, как говорится: «Курочка по зернышку клюет». Далее: пара снайперов осуществляет огневой налет на французскую колонну… (А вот тут даже пусть будет ствол с черным порохом, чтобы именно себя обнаружить.) Какой-нибудь взвод бросается разбираться с нахалами, а в траве, столь любезно подсказанная все тем же Бушковым идея, заточенные ветки деревьев остриями навстречу наступающим. Площадями. А наступают бегом. И с разгона на острый рожончик ногой… И полетел вперед всем телом на остальные заточенные прутья… Бррр! Противно! Но может быть эффективно. Тут все в наших генералов упрется – могут и запретить такое варварство. Ладно, отложим в запасник. Что еще может предложить Родине господин химик конца двадцатого века? И вспомнилась одна из серий про «Королевского стрелка Шарпа» (или как там его?). Очень даже грамотно его люди по распоряжению этого стрелка обдали штурмующих какую-то крепостишку французов пылью негашеной извести. По-любому должно быть очень эффективно – закрепить! Теперь еще один вид «бесчеловечного» оружия (можно подумать, существует оружие «человечное») – огнеметы. Честно говоря, имея кое-какие возможности, сбодяжить несколько штук не проблема. А на поле сражения произвело бы неизгладимое впечатление: струи огня проходятся по наступающим колоннам… Н-да. Картинка рисуется жутковатая: мечущиеся и орущие люди, объятые пламенем, те, которых не зацепило, глядя на это, уже ни за какие коврижки не пойдут в подобный ад. Очень эффективно, но даже самому неприятно, мягко говоря. Вряд ли такое пропустит на вооружение генералитет. И, вероятно, это правильно. Не те еще времена. Ладно, проехали. Что у нас там еще имеется? Связь. Очень немаловажная штука в бою. Полевой телеграф вполне мне по силам и возможностям: гальванические батареи сделать можно, собрать простейшую схему – хватит моих школьных знаний по физике. Навскидку ничего особенного не требуется, все необходимые материалы в данном времени имеются. Изолированный провод, правда, в копеечку влетит, но на такое империя может позволить себе разориться. Сетью телеграфных станций, правда, Россию покрыть не удастся, но несколько полевых телеграфных парков вполне по силам. Азбуки Морзе я практически не помню – ничего, свою сочиню. Так, еще сигнализация ракетами. Краткий «пиротехнический разговорник» на военную тему составить можно. Какие цвета сигнальных огней я могу сделать? Желтый – запросто, синий – тоже, красный и зеленый – проблема: стронций и барий, насколько я помню, еще не открыты. Можно ли стронций заменить кальцием? Надо пробовать, хотя вряд ли… Белый огонь… Зараза! Размечтался, понимаешь! А магний или алюминий где взять? Привык, что достаточно шкаф открыть или в магазин хозтоваров за краской-серебрянкой сходить. В общем, про сигнальные многоцветные огни можно забыть. Только дымы ракет. И только черный и белый – составы для этих я сочиню. То есть можно будет передавать сигналы лишь из трех-четырехбуквенных «слов» двухбуквенного «алфавита». Ну, тоже кое-что. Пару десятков стандартных команд отдавать можно. Не так уж и мало… Дальше не помню. Уснул все-таки.Телега-самобранка
Утром, после завтрака, Алексей заявился ко мне хвастаться: – Вадим Федорович, я сшил ласты! «Хорошо, что не склеил», – внутренне хихикнул я, но вежливо попросил полюбопытствовать по поводу изделия шорника, или как там назывались эти седельных дел мастера. Грубоватая, конечно, работа, но вполне приемлемо: несколько слоев кожи, прошито качественно, крепление на пятке ременное, вроде должно функционировать. С маской посложнее будет. Нет, черт побери, сколько все-таки проблем в обществе, где нет резины и пластмасс! Каучук здесь в зачаточных количествах имеется, резину я из него опять же, наверное, сделаю, но, как ее формовать, ума не приложу… А через час еще один мастер предоставил на суд заказчика свою работу: кузнец прибыл с нашей полевой кухней. Симпатичное изделие получилось, приятно посмотреть. Но для меня всегда главным являлась функциональность предметов, а не их внешний вид. Соков-старший, судя по всему, имел такое же отношение к вещам. С азартом ребенка, получившего новую игрушку, он захотел немедленно провести «полевые испытания». Пока разводили огонь в печке, приволокли половину свиного окорока и мешок крупы. В общем, дело пошло. – Сергей Васильевич, – подошел я к подполковнику, когда в котле уже забулькало, – дворни у вас человек двадцать. Не съесть им весь котел каши. – Черт! В самом деле. А назавтра в медном котле оставлять… Ну что поделаешь – найдем куда пристроить. Или у вас есть какие-то предложения? – Есть здесь деревенька верстах в пяти? Можно было бы туда нашу кухню отвезти и угостить крестьян. Уж те небось не откажутся от дармовой каши. Да и вас лишний раз добром помянут. Заодно проверим, как работает наше творение на ходу. – А ведь верно! Едемте в Выгузовку! Там дворов тридцать как раз будет. – Только, если разрешите, еще совет: не стоит варить в большом котле без присмотра и перемешивания крутую кашу – пригореть может. Наверное, стоит готовить по дороге кашу-размазню или густой суп. Не так ли? – Пожалуй, вы правы, Вадим Федорович. И с тем и с другим. Сейчас я распоряжусь. Вы, я надеюсь, тоже поедете? – О чем речь! Конечно. Думаете, мне неинтересно посмотреть, что вышло из нашей задумки? – Вот и замечательно. Простите, я на пару минут. Соков отошел к Егорке и дал тому какие-то указания, после чего казак, козырнув, отбежал к своему жеребцу, и только его и видели. Понятно – помчался в деревню предупреждать, чтобы обед сегодня не готовили – будет халява. В котел влили еще одно ведро воды и через полчасика тронулись «творить благотворительность». Я испросил позволения отправиться в данный вояж на Афине, чтобы попрактиковаться лишний раз, поэтому ехал, не особо отвлекаемый разговорами. Честно говоря, возможность «пригара» каши очень напрягала. Даже в конце двадцатого века, несмотря на все кулинарные навороты, банальное перемешивание каши или чего-то подобного ни одна машина нормально выполнить не может. Нужен человек, который ЧУВСТВУЕТ. Когда мешануть, а когда не торопиться… Все-таки кулинария – это искусство. Не меньшее, чем музыка или живопись. Пусть сколько угодно снобы от «возвышенного» говорят, что «это совершенно другое», но, как ни крути, кулинар играет на минимум трех наших чувствах из пяти. Какое еще искусство может претендовать на подобное? Но я ушел в сторону. Проблема крутой каши оставалась. Да и хрен с ней, в конце концов: солдат в конце перехода и жиденькой похлебает, лишь бы сразу. Вспомнился эпизод из «Они сражались за Родину»: герой Шукшина (Лопахин вроде) материт кашевара по поводу того, что тот себе окопчик роет, вместо того, чтобы кашу варить. Оказывается, что на обед будет БОРЩ. Далее по тексту выясняется, что «борщ» – это сваренный на роту барашек с капустой. Ну, может, кашевар еще и крупы добавил. Так Шукшин (Лопахин) чуть ли не рыдает от счастья. Вряд ли армия Александра Благословенного была более балованной. Сметут горячий густой суп со свистом и наслаждением. И будут радоваться, что на переходе настоящий обед получили. …Все население деревни, кроме находившихся на полях, уже ждало нашего прибытия. Егорка оперативно оповестил все дома, и крестьяне, прихватившие с собой миски и ложки, с удивлением разглядывали дымящее «чудо-юдо» на колесах. Тихон, бывший за извозчика нашей полевой кухни, деловито спрыгнул с козел, откинул крышку котла, заглянул в него, понюхал варево и удовлетворенно кивнул: – Можно снимать пробу, ваше высокоблагородие. Соков степенно подошел, принял ложку, зачерпнул каши из поднесенной миски, прожевал и улыбнулся. После чего кивком пригласил меня присоединиться. А ведь неплохо! Жидкая гречневая каша, сваренная практически на мясном бульоне, да с кусочками мелко порезанной свинины, была вполне хороша. Ничуть не хуже, чем мы варили в походах на костре. Хоть там и тушенкой приправляли. А если учесть, что это был «первый блин», так вообще роскошно. Тихон понял, что пища одобрена к раздаче, и накрыл улицу своим басом: – Подходи по очереди! Не толпись! Всем хватит! Селяне дисциплинированно протягивали свои миски и, получив полновесную порцию, спешили отойти, чтобы в более спокойной обстановке слопать подполковничий подарок. В общем, «презентация» удалась. Соков пригласил меня вернуться в имение вместе с ним, в коляске. Надо сказать, что согласился я с радостью, так как… в общем, не привыкла еще моя нижняя половина тела к длительным верховым прогулкам. Понятно, что адаптируюсь, это как с велосипедом по весне: нужна неделька, чтобы не испытывать дискомфорт после поездок. С лошадью, да с нуля, вероятно, требуется срок побольше. В общем, Афину я поручил Егорке и пристроился в коляске подполковника. Деревенские провожали Сокова поклонами и благословениями. Если бы здесь в ближайшее время проходили «выборы помещика», то электорат Выгузовки был бы за Сергея Васильевича стопроцентно. – Ну что же, Вадим Федорович, – начал мой спутник, – спасибо вам от меня и от всей русской армии. От русского солдата в первую очередь. Большое дело мы с вами сделали. – Боюсь, что благодарность несколько преждевременная. Нужно ведь еще донести идею до руководства армией. Вы уверены, что нас с вами выслушают в самых верхах? – Не нас. Например, неподалеку проживает генерал-лейтенант Бороздин. Мы с Михаилом Михайловичем в приятельских отношениях. Нанесем-ка мы ему на днях визит. Вместе с нашей кухней. Уж он-то ее оценит, смею вас уверить.Знакомство с генералом
Действительно, через пару дней мы отправились с визитом к генералу. Изначально возникла некоторая проблема: не тащиться же нам со скоростью той самой полевой кухни. Она, конечно, побыстроходнее, чем пехота на марше, но с экипажем Сокова в этом плане ни в какое сравнение не идет. С другой стороны, отправить ее раньше с сырым мясом, крупой и котлом, наполненным водой, – тоже ерунда получается. И мясо подпортиться в августовскую жару может, и варить кашу часов семь-восемь пути тоже глупо. А ведь именно у нее, полевой кухни, должен был состояться «бенефис». Каша из походного котла на колесах была обязана произвести впечатление на генерала. Иначе и огород городить незачем. Я предложил отправить наше детище вперед уже в рабочем состоянии: пусть мясо разварится до состояния тушенки. Часа через два после нее мы тронемся следом, через три нагоним – это будет сигналом разбавить варево водой и засыпать крупу. Еще с часик поварится, а за оставшееся время при такой массе остыть не успеет. Так и поступили. Правда, еще до нашей кухни к Бороздиным ускакал Егорка с предупреждением о нашем визите. Потом возникла проблема вторая: с нами увязался Алексей. Он так пренастырно приставал к отцу по поводу желания увидеть генерала, что никакого благовидного повода отказать у Сокова не нашлось. То есть эти пять-шесть часов пути нам с Сергеем Васильевичем напрямую не пообщаться. Хотя… При кучере ведь тоже особо не позволишь себе разговаривать на строго конфиденциальные темы – не в карете, чай, едем, в открытой коляске. …Тихон, ставший шеф-поваром нашего «ресторана на колесах», отправился часов в восемь. У нас хватило времени позавтракать, собраться, погулять-поскучать в ожидании отъезда. Не зря говорят: «Хуже нет – ждать и догонять». А сегодня у нас этого добра по полной программе. И выехать раньше времени смысла нет, и заняться всерьез ничем нельзя. В общем, изнывали мы по этому поводу все трое. Только Алешке повезло: француз позвал на занятия, и хоть часок он провел осмысленно. Наконец прошло два с половиной часа, и Соков, тоже не выдержав этакого взвешенного состояния, предложил трогаться в дорогу. Разумно. Ну, повезет нас кучер чуть помедленней, ну, догоним мы Тихона чуть пораньше… Основной проблемы это все равно не решит: пять-шесть часов нудного пути нам обеспечены в любом случае. Причем по делу нам с Соковым-старшим не пообщаться. Придется в пути либо трындеть ни о чем, либо любоваться на достаточно однообразные и унылые пейзажи. Поехали, в общем. Нет, елки-палки, ведь в мое время за пять часов можно до Туниса долететь, а тут чуть больше полусотни верст… Но не я выбирал время – время выбрало меня. Ну и потащились мимо поля, луга и леса. Конец августа. Что это такое, знают все жители средней полосы России и соответствующих по географической широте государств: пока еще все зелено, но березы начинают давать первые желтые пряди, да и зелень уже не та – запылились бывшие весной и в июне ярко-зелеными листочки. Нет больше этого «праздника жизни». Деревья загодя готовятся к временной смерти. И к посеву новой жизни… Одни раньше, другие позже, но они бросят свои семена ветру. И самые удачливые из этих семян тоже станут деревьями. В общем, так и ехали, глазея на окружающую натуру, мой глаз цепляли только водоемы, где хотелось бы попробовать закинуть удочку. А так – нудно. Нашу кухню мы нагнали часа через три и, естественно, сделали остановку. Я предложил попробовать в качестве ленча хаш, который сварился за это время. Очень даже ничего получилось! Мясо-вода-соль, да два-три часа на огне – супер! Кстати, как средство «после вчерашнего» – лучше нет. Бывал как-то в Грузии, так после бурного вечерне-ночного застолья повезли друзья именно в хашную – никакой рассол в плане лечения организма с этим «недоделанным холодцом» не сравнится. – Вадим Федорович, не желаете ли вина? – приглашал, разумеется, подполковник, а бутылку уже откупоривал Тихон. – Не откажусь, Сергей Васильевич. – Я предпочитаю всем винам венгерские, держу их для особенных случаев, но сегодня не выдержал и взял с собой в дорогу. Думаю, что вы оцените. – Токайское? – Как раз нет. Из Эгера. «Бычья кровь». В бокалы полилось темно-красное, почти черное вино. Великолепно. Я в винах не особо разбираюсь, тонких оттенков букета не различаю, но было очень вкусно. Великолепное вино: и горчинка, и кислинка, и терпкость… В общем, надо самому попробовать – вкус, к сожалению, не передать словами. Тихон с кухней уже поехал дальше, а мы с Соковым «высмаковали» всю бутылку до дна. Алексею отец налил полбокала, и не более. И потряслись мы по русской дороге, той самой, у которой «семь загибов на версту», дальше. Через час обогнали Тихона, а еще через два остановились перед усадьбой Бороздина. Хозяин, предупрежденный Егоркой, лично встречал нас у ворот. Генерал-лейтенант в отставке Бороздин действительно был «генералом от природы»: монументальная личность – высок, атлетичен, с благородной сединой и выдающимся носом. Именно «выдающимся». Не просто крупным, а… Это что-то… Что, кстати, совершенно не портило его внешность. Очень эффектный мужчина. Такие женщинам нравятся. Особенно если одеты соответствующе. А голубая венгерка с золотыми бранденбурами сидела на генерале как перчатка на руке. Женщин нам вообще не понять никогда: они явно с другой планеты. Как можно считать красивым нечто «груборубленое» – мужчину? А ведь считают. Нет, конечно, некоторым нравятся слащаво-прилизаные «ди каприо», но это, как правило, либо девчонки-малолетки, либо пенсионерки. Впрочем, хватит об этом. Хозяин очень тепло поприветствовал Сокова, старые вояки обнялись секунд на десять, потом внимание было оказано Алексею, ну и, наконец, Сергей Васильевич представил меня: – Мой гость, Демидов Вадим Федорович, рекомендую. – Рад знакомству, – раскланялся со мной генерал, но в его взгляде мелькнула некоторая настороженность. Вероятно, решил, что мы приехали какую-нибудь протекцию для меня просить. Хотя кто знает, что у него в голове сложилось на мой счет. Но напряженность на лице появилась заметная. – Мы ведь не просто в гости, Михаил Михайлович. Приехали продемонстрировать изобретение господина Демидова. Смею уверить, что оно простое, но принесет огромную пользу армии. Говорю это как старый вояка-пехотинец. – А что за изобретение? – Генерал как бы получил подтверждение на предмет своих опасений по поводу «протекции», но не верить подполковнику тоже не мог. – Прибудет через час-полтора, – улыбнулся Соков, – позвольте вас слегка поинтриговать… – Сергей Васильевич! Здравствуйте! Несказанно рада вас видеть! – по лестнице парадного подъезда стремительно спускалась чуть полноватая, но очень красивая женщина. – Мое почтение и восхищение вашей красотой, Екатерина Александровна, – склонился в приветствии Соков. А Бороздина была действительно очень хороша. Легкая полнота ничуть не портила ее. Описать женщину, чтобы читающий представил себе, как выглядит она на самом деле, по-моему, невозможно – как ни старайся, получится этакий фоторобот, не передающий жизни, поэтому и пытаться не буду, просто повторю: очень хороша. И значительно моложе своего мужа. Лет этак на пятнадцать-двадцать. Но все равно смотрелись они рядом весьма гармонично. К тому же в эти времена такая разница в возрасте считается вполне нормальной и естественной. Генеральша ласково чмокнула в лоб Алексея, после чего ей представили и меня. – Где служите, Вадим Федорович? – не преминул поинтересоваться Бороздин. – В настоящий момент на государственной службе не состою – недавно вернулся в Россию из Америки, где ивырос, но по профессии я химик, так что надеюсь принести России пользу на научном поприще. – Значит, вы хотите продемонстрировать нам какую-то чудо-пушку? – Нет, ваше превосходительство, мое изобретение, воплощенное в металл с помощью уважаемого Сергея Васильевича, гораздо более банально, но от этого не становится менее полезным для русской армии. Надеюсь, что очень скоро вы его оцените. – А пока попрошу в сад, где уже накрыт стол, – вмешалась Екатерина Александровна, – мне не терпится услышать об Америке. Прошу прощения, Вадим Федорович, но в нашей сельской провинции так редко появляются новые люди и жизнь достаточно однообразна. Надеюсь, вы не откажетесь рассказать нам о далекой стране за океаном? – Будем вам очень благодарны, – согласился с женой генерал. – Но с одним условием, – вмешался, улыбаясь, Соков, – только легкие закуски, а то я знаю ваш хлебосольный дом. Очень вас прошу: пока без горячего. Это помешает эффекту от нашего сюрприза. – Да что же это за изобретение для армии, – недоуменно поднял брови Бороздин, – перед осмотром которого даже перекусить как следует нельзя? – Потерпите немного, Михаил Михайлович. Все поймете. В общем, последующие минут сорок я усердно развешивал лапшу на органы слуха гостеприимных хозяев, разливаясь соловьем по поводу страны, в которой никогда не был. Фантазия уже стала иссякать, когда подошел наконец Егорка и доложил о прибытии Тихона с нашим чудом-юдом. Генерал с супругой отчаянным усилием воли заставили себя не броситься вприпрыжку посмотреть наконец-то на предмет, которым их так долго интриговал подполковник, а отправились к дороге солидно и степенно. Вид печки на колесах здорово ошеломил генеральскую чету. – Сергей Васильевич, Вадим Федорович, что это? – Приглашаю вас подойти поближе и отведать горячей каши, приготовленной в дороге, – сделал приглашающий жест рукой Соков. Все-таки генералами к сорока годам становятся личности незаурядные: Бороздин сразу понял суть нашей кухни на колесах. Он застыл на несколько секунд, потом повернулся ко мне и протянул руку. – Я не знаю, что за каша у вас получилась, Вадим Федорович, но идея великолепна. Примите мои поздравления и благодарность. От всей армии России. – Ну, в армии этого пока нет. – Я никак не ожидал такой быстрой и адекватной реакции. – Будет, черт побери! Все силы приложу. Хоть дураков у нас в министерстве и достаточно, но даже они оценят… Господи! Как просто-то! Когда это видишь – сплошное недоумение: почему до этого не додумались раньше? Впрочем, пойдемте, попробуем кашу. Тихон уже щедро раскладывал угощение по мискам, и, судя по его довольной физиономии, варево удалось. Наверняка попробовал сам, подъезжая к генеральской усадьбе. – Прекрасно! – высказался Бороздин, проглотив первую ложку каши. – Солдатам, разумеется, столько мяса не положат, но все равно здорово! Я уже наворачивал так, что только за ушами трещало. Действительно, очень вкусно. Пусть можно вычесть от этого несколько килограммов мяса, но приправьте такой обед маршем в несколько десятков верст – шикарно. Даже юной супруге генерала понравилось. В общем, все вычистили миски до дна. Позже вернулись к столу и все-таки отдали должное запеченным кабаньим окорокам под красное вино. Бороздин не мог прийти в себя от восторга и продолжал засыпать меня комплиментами. Он явно всерьез решил пробить идею полевых кухонь в ближайшее время. – Сколько преимуществ сразу дает войскам это нехитрое изобретение: можно будет либо увеличить длину маршей, либо дать солдатам больше времени для отдыха… – А малое количество костров в темное время легко может сбить с толку разведку противника, – вставил Соков. – Можно будет делать прямо на марше короткие остановки на обед, – добавил я. – Правильно! – подхватил генерал. – И солдаты реже болеть будут. – И заботу государя о них лишний раз почувствуют. – Это уже Екатерина Александровна поддержала. В общем, еще достаточно долго разговор вертелся вокруг нашей печки на колесах. Договорились, что Бороздин заедет за мной через неделю, и мы вместе отправимся в Петербург. Заночевали мы, разумеется, у Бороздиных – совершенно не улыбалось отправляться в такой длинный путь на ночь глядя. Тихон с кухней двинулся домой еще с рассветом. Вчера он, по совету Сергея Васильевича и с разрешения генерала, облагодетельствовал ужином ближайшую деревеньку аналогично нашему мероприятию в Выгузовке. Столько благословений, как мой слуга рассказал позже, он не получал за всю предыдущую жизнь. Мы отправились часиков в десять, и снова я клял вовсю неторопливую поступь девятнадцатого века. Это же с ума сдуреть можно – шестьдесят километров за шесть часов! И ни видика тебе с фильмами, ни музыки. Даже почитать толком нельзя – трясет. Только разговор ни о чем со спутниками. Хотя… Призадумавшись, понял, что слегка оборзел. Вспомнил, как в конце того самого двадцатого века, во время срочной (служил я в ПВО), сидел под землей и тупо писал в тетрадь всю ту цифирь, что считывал оператор со своего экрана для планшетистов. Два раза по шесть часов в сутки. Неделями без перерыва в таком режиме. Это называлось «объективный контроль». Чтобы, если какой-то самолет грохнется или пересечет границу страны не по делу или еще какой-то форс-мажор, мы цель выдавали – «все ходы записаны». На командном пункте был и магнитофон, который вполне мог заменить солдата в наушниках, но ведь в случае чего это приспособление стрелочником не выставишь – разберись потом, после ЧП, с чего это техника вдруг перестала работать в самый нужный момент. А у техники такая тенденция всегда имелась. Вот и сидели мы в наушниках по двенадцать часов в сутки. А «все небо в самолетах». А уж летом, когда учения за учениями, – просто кошмар. Эти летуны сами ночью покоя не знали и нам не давали. Но один случай запомнился. Какой-то литовский крестьянин заехал после работы прямо к себе во двор на сенокосилке и «скосил» ножки своей маленькой дочери… Напрочь. Шли учения по всему Прибалтийскому округу. В течение нескольких минут посадили на землю все, что летает. Рябившие засветками экраны почернели почти мгновенно: это из Риги подняли военный борт (девочку к тому времени уже доставили вертолетом в Вильнюс), и Рига – Вильнюс – Москва. Где грузинский хирург «приделал» ей обе ножки обратно. И ведь качественно приделал. Где-то через год, в редчайшем увольнении в город, в кинотеатре, когда перед фильмом показывали киножурнал, увидел на экране эту самую девчонку. Приплясывающую. И наших после этого еще во всей Прибалтике оккупантами считают. Или считали? Или будут считать? Ммать! Но это я очередной раз отвлекся на эмоции. Я к чему вообще: действительно оборзел ты, Вадим Демидов, – сидел себе в наушниках по двенадцать часов в сутки на одном месте и слушал не музыку, а бессмысленную цифирь. Теперь же тебя, блин, пейзажи раздражают. Аж целых пять часов. Да еще в компании не самых неинтересных в общении людей. Да уж. К хорошему быстро привыкаешь. А ведь сунуть тебя опять в те же условия… Дать понять, что ты ДОЛЖЕН это сделать, – и не пискнешь по поводу дискомфорта даже сам себе. Ибо знаешь, что это важно. Важно и нужно. И не тебе рассуждать насколько – просто выполняй приказ. Самокопанием я занимался в длительных паузах между пустой болтовней, но в конце концов приехали. Кроме дворни нас встретила, естественно, и Анастасия, которая, пользуясь правом единственной и любимой дочери (а Сергей Васильевич действительно относился к ней с некоторым придыханием), чуть ли не немедленно заявила права на мое внимание: – Вадим Федорович, вы когда-нибудь можете уделить частичку своего времени и мне? – Девушка капризно надула губки. – Право, обидно: вы либо с Алексеем в речке плещетесь, либо с батюшкой беседуете, а то и вообще с кузнецом… – Анастасия Сергеевна, – оторопел я, – позвольте только умыться с дороги – и я полностью в вашем распоряжении. Если, конечно, Сергей Васильевич позволит. – На этот счет не беспокойтесь, – улыбнулась девушка. – В таком случае после ужина. Я ведь понимаю, что вам надо отдохнуть и привести себя в порядок. Дорога была дальней и наверняка утомительной. И пока подумайте, что интересного вы можете рассказать провинциальной девушке во время прогулки. Вот же язва! Напрягла по полной в самый последний момент. Чувствуют красивые женщины, что они могут управлять мужчинами так, как им заблагорассудится. А если они при этом еще и умные, то и умеют это делать. Мне оставалось лишь почтительно поклониться. Но несколько часов до ужина провел все-таки с пользой: приведя себя в порядок, отправил Тихона к подполковнику испросить для меня аудиенцию. Право на это мне было сразу предоставлено. Соков принял меня в своем кабинете, и я незамедлительно начал делиться с ним мыслями, которые, кроме всего прочего, посетили меня по пути от Бороздиных. То есть мысли-то были давно, но то, как их можно донести, оформилось только сегодня. – Сергей Васильевич, – начал я, усаживаясь в кресло, в направлении которого сделал мне приглашающий жест хозяин усадьбы, – позвольте поделиться дорожными мыслями? – Я нисколько не сомневался, что они у вас будут. И наверняка на пользу России. Был бы очень удивлен, если бы вы не поспешили поделиться после столь долгой и скучной дороги. Наверняка ведь о чем-то думали, а направление ваших мыслей угадать нетрудно. Что я только приветствую. Итак? – Скажите, а у вас в усадьбе есть оружие с нарезами? – Конечно, есть, и не один ствол, а почему вы об этом спрашиваете? – Хотелось бы к визиту генерала удивить его еще одним сюрпризом. На этот раз боевым. – Слушаю вас. – Подполковник уже перестал удивляться моим изобретениям. – Все очень просто и дешево. Позвольте листок бумаги? Спасибо, смотрите – я стал набрасывать нехитрый рисунок, – вот канал ствола, вот порох, вот пуля. Лежит она на нарезах штуцера неплотно, а если более-менее плотно, то загонять ее в ствол штуцера тяжело и долго. Не так ли? – Правильно, а что вы хотите предложить? – Все просто, как блин: в донышке пули делается небольшое углубление, туда же устанавливается стальной усеченный конус, и в момент выстрела пороховые газы давят на него, он раздвигает стенки этого углубления, края пули плотно ложатся в нарезы, и вся мощь расширяющегося газа идет на разгон пули в стволе, не прорываясь между ней и стенками. То есть и заряжать штуцер будет быстрее, и выстрел получим более далекий и более мощный. Что скажете? – Звучит убедительно, выглядит тоже, – сразу согласился подполковник. – Впрочем, я уже привык вам доверять и в результатах не сомневаюсь. Давайте попробуем. – Если позволите – завтра, – слегка замялся я. – А что так? – лукаво улыбнулся Соков. Черт! Ведь не мальчишка я уже, чего краснею, как молокосос перед первым своим свиданием с одноклассницей? – Понимаете… Ваша дочь… Анастасия Сергеевна попросила меня составить ей компанию на прогулке. После ужина… – слышал свой жалкий мямлящий голос, презирал себя за это, но ничего поделать не мог и продолжал чуть ли не заикаясь: – Если вы не будете возражать, конечно. – С чего бы это я стал возражать? – Настин отец смотрел на меня весело и приветливо. – Моя дочь – девушка взрослая, вы – умный и приятный в общении человек. Почему бы вам с нею не погулять и не побеседовать? – Нуу… Я не очень хорошо знаком с правилами приличия в таких вопросах. Возможно, не совсем удобно, чтобы девушка гуляла вдвоем с мужчиной. – Вадим Федорович, давайте будем откровенны. Я успел узнать вас как человека порядочного и умного, надеюсь, вы тоже поняли, что я не глуп и не напыщенный сноб. И Настя девушка разумная. Конечно, некоторые условности имеются, но не в данном случае и не в этом доме. – Простите, я просто не хотел… – Понимаю. И благодарен вам за тактичность. Но дочка на самом деле скучает в нашей глуши, и если провидению было угодно предоставить моей семье ваше общество, то почему бы этим не воспользоваться? Вон и Алеша в вас души не чает, почему бы и Насте внимание не уделить? – Спасибо вам за благожелательное ко мне отношение. – Я действительно был очень благодарен этому «екатерининскому орлу» за все: за то, как он меня принял, а потом и понял, за помощь, за радушие… Сколько раз я уже благодарил судьбу, что занесла она меня именно к нему, а не к какому-нибудь Троекурову, которых в России наверняка хватало. …Ужин я как-то пропустил мимо вкусовых сосочков на языке. Задним умом понимал, что все поглощаемое очень вкусно, но удовольствия не получал. Все мысли были о предстоящем свидании. Свидании с девушкой, которая мне действительно нравилась. Ну да. Пусть это и не свидание даже, а просто совместная прогулка… Все равно. Робел как никогда. Казалось бы, ну что за мандраж? Сколько у меня было женщин в прошлой жизни? Да до черта! Вот честное слово – умел им нравиться. А тут просто клин какой-то. Трепещу, как пацаненок. И при этом… Настя – просто разрыв мозга. Совершенно немодельная, по меркам двадцатого века. И все равно: она даже стоит с такой умопомрачительной грацией, что просто искры сыпятся. Во всяком случае, от меня. Девушка мне понравилась с первой встречи, но здравый смысл, помимо моей воли, сразу благоразумно поставил некую блокировку: «И не думай даже!» Действительно, было бы верхом самонадеянности предполагать, что помещичья дочь может всерьез обратить на какого-то сомнительного проходимца внимание как на мужчину, а уж рассчитывать при этом на благосклонное отношение ее отца вообще сумасшествие натуральное. Но сегодня… Мне недвусмысленно дали понять, что ни сама Настя, ни подполковник не возражают против нашего (более близкого, что ли?) общения. И маленькая искорка надежды снесла всю блокировку к чертям собачьим. Хоть мне было просто предложено вместе погулять и просто получено на это разрешение. Никаких авансов, ни намека на что-то большее. И тем не менее… С удивлением обнаружил, что приплыл. Влюбился по уши. А зря. Теперь буду почти наверняка выглядеть идиотом и совершать одну глупость за другой. Общеизвестный факт, что влюбленные глупеют прямо на глазах. На себе уже испытал, когда Ленку в первый раз встретил. Хотя до этого был тем еще ловеласом…– Папа, этим вечером я лишаю вас общества Вадима Федоровича, – обратилась к отцу Анастасия, промокнув губки салфеткой. – Он обещал сегодня составить мне компанию на прогулке. Лихо! Этак запросто родителю, да еще родителю «тех времен», да при всех… Но, видимо, знала, что делала: Соков только усмехнулся и никаких признаков неудовольствия столь вопиющим «нарушением субординации» не выказал. – Раз обещал, то не могу же я его ставить в неловкое положение. Гуляйте. – Я с вами, можно? – Алексей с надеждой посмотрел на меня. Вот тебя-то нам, конечно, остро недоставало! Не, ну надо же быть таким ребенком! В пятнадцать-то лет. – Нет уж, Лешенька, – пришла мне на помощь девушка, – вы с отцом и так постоянно с нашим гостем общаетесь. Дайте наконец и мне спокойно и не на бегу побеседовать с господином Демидовым о том, что интересно мне. Я, честно говоря, испугался: не хватало еще стать яблоком раздора в этой семье. Но Соков-старший быстро пришел на выручку: – Сегодня, Алексей, у меня с тобой будет серьезный разговор. О твоем будущем. Так что сразу после ужина прошу ко мне в кабинет. – Да, отец, – как-то сразу сник Настин братец. Интересно, в самом деле разговор серьезный или Сергей Васильевич просто нас от назойливого присутствия парня избавляет? – Ну, мы пойдем? – Анастасия встала из-за стола. Я поднялся следом. – Только не увлекайтесь, – напутствовал нас хозяин усадьбы, – скоро уже темнеть начнет.
Стрела Купидона и пуля Минье
Хоть и лето, но все-таки уже на излете: до заката оставалось где-то полчаса. Солнце начало багроветь и вскоре собиралось коснуться своим краем дальнего леса. Вечерок был вполне себе приятный, все располагало к разговору, но начать его никак не получалось. Вот совершенно не шло в голову ни одной темы, с которой можно было бы завязать общение. А Настя тоже молчала. Мы мерно вышагивали по дорожке, и я материл себя последними словами за тупость, но все равно никаких идей и тем в череп не заявилось. – Так и будем молчать? – слегка разочарованно повернулась ко мне девушка. – Анастасия Сергеевна, простите великодушно, но я в самом деле не могу найти тему для разговора, который был бы вам интересен. Боюсь показаться скучным, но уже сам понимаю, что именно таким и кажусь. Помогите мне, пожалуйста, спросите о чем-нибудь. – Откуда же я знаю, о чем вас спрашивать, – засмеялась Настя. – Я тоже боюсь показаться провинциальной дурочкой и, задав вопрос, выглядеть глупо. – Понимаете, я ведь не совсем знаком с современными российскими условностями. Могу сказать что-нибудь такое, что может быть воспринято с обидой. Там, откуда я приехал, нравы совсем простые, там нет сословного деления, нет какого-то этикета. Люди общаются непринужденно и свободно. Конечно же, имеются определенные рамки приличий, но они диктуются… Даже не знаю, как это сформулировать… Христовыми заповедями, что ли. А вы аристократка. И я не знаю досконально правил хорошего тона, принятых в вашей среде. – Но вы ведь нормально разговариваете и с отцом, и с Алешей, и даже с месье Жофре. С мужиками опять же. – Это другое дело. Понимаете, мужчинам между собой значительно легче разговаривать… Нет-нет! Мне очень приятно общение с вами, не подумайте чего обидного, но… – Да перестаньте извиняться, Вадим Федорович, я все поняла. Но постарайтесь понять и меня: я дочь офицера. Старшая дочь. Вы уже могли заметить, что мой отец не сноб и не ханжа. И меня он воспитал так же. Держитесь со мной спокойно и естественно. Как с мужчиной. – Простите, Анастасия Сергеевна, но это у меня вряд ли получится. Вы не мужчина, а очаровательная девушка. И мои глаза никогда не позволят об этом забыть своему хозяину. Увы. – Ого! Так вы и комплименты говорить мастер. – Мне показалось, или в ее голосе действительно чувствовалось некое удовольствие? – Только давайте не будем обсуждать мою внешность, ладно? Получил, придурок? Во-во: доставай «губозакатыватель» и возвращайся в реальный мир. – Ой, смотрите: первая звезда! – Настя, как ребенок, радующийся новой игрушке, с детским восторгом вытянула руку к зажигающемуся на востоке небесному фонарю. – Это не звезда, Анастасия Сергеевна, это планета. Звезды так ярко не светят. Ну, а поскольку зажглась она на востоке, то не может быть Венерой. Это Юпитер. Только эти два светила могут гореть на небосводе так ярко. Ну и Марс еще, однако он светит красным светом, а здесь белый. Юпитер, точно. – А вы и в небесных светилах разбираетесь? – Спускающаяся темнота не позволяла мне разглядеть лицо моей собеседницы, но даже голос выдавал настроение, и можно было представить его в этот момент, совершенно не напрягаясь. – Всегда любил смотреть на звездное небо. Самое чарующее зрелище, какое может представиться человеческому взору, – и выдал классическое высказывание, если не ошибаюсь, дедушки Исаака (Азимова): – «Думаю, что если бы только из одного места нашей планеты можно было бы увидеть звездное небо, то туда стояла бы нескончаемая очередь из желающих полюбоваться таким зрелищем». Вы не согласны? – Не задумывалась над этим. Ведь небо и звезды даны нам Создателем. Даны просто так. Хотя вы, возможно, и правы: зрелище действительно величественное и таинственное. Жаль, что сегодня мы не сможем им полюбоваться – отец вскоре ожидает нашего возвращения, не будем его сердить. Но вы мне как-нибудь обязательно расскажете о звездах, ладно? – Обещаю. Правда, познания мои не так велики… – Позволю себе в данном случае вам не поверить. У меня складывается впечатление, что вы знаете все и обо всем. – Увы, но мне придется вас разочаровать. Кое-что я действительно знаю, но уж никак не все. Кстати, чем больше узнаешь, тем большее становится непонятным. Как ни странно, но каждый найденный ответ рождает несколько новых вопросов. – Как-то вы мудрено говорите… Ну ладно, оставим это. Вы недавно исполнили чудесный романс, которого я никогда не слышала. Может, вы знаете какие-нибудь стихи? Вечер такой чудесный – очень бы хотелось закончить нашу прогулку на лирической ноте. Сможете оказать девушке такую любезность? – Вероятно да, Анастасия Сергеевна. – Извилины натужно заскрипели, выбирая из глубин памяти стихотворение, подходящее к данному случаю. Пушкина я запретил себе сразу же: нечего обворовывать гения – нынешнего современника. А вот из «бывших» современников… Пожалуй, подойдет Андрей Белянин. – Ну вот, извольте:Войди в рассвет, пока роса легка,
Пока вокруг всего и понемногу.
Дежурный ангел сдвинет облака
И выправит бумаги на дорогу.
Короткий путь из небыли в сюжет,
Короткий вздох о прошлом безразличье.
Любимых глаз неотвратимый свет
И запах трав, и этот щебет птичий.
Все как всегда: банально и смешно:
Рассказано, отыграно, пропето.
И повторяться было бы грешно,
Но так удобно, как иным поэтам.
Дай мне слова – я их сложу в строку.
Хотя бы звук – он зазвучит иначе.
И музыка, что вечна на слуху,
Не повторится в песне или плаче.
Она сгорит, как нотная тетрадь,
В огне каминном, пламенно и нежно.
Я все прощу, я все смогу понять.
Безропотно, безмолвно, безнадежно…
Последние дни в усадьбе
– Вадим Федорович! – Лицо выскочившего из коляски эскулапа просто сияло. – Вадим Федорович, прекрасные новости! Ой, прошу прощения, Сергей Васильевич, – эмоции. Здравствуйте, господа! – Что случилось, Филипп Степанович! На вас лица нет. – Ой, сейчас, дайте отдышаться… Поздравьте нас с Вадимом Федоровичем, господин подполковник: пришло письмо из Академии наук. Признано открытие нами нового элемента. Нас приглашают в Петербург для доклада. Каково? Хозяин усадьбы понимающе посмотрел на меня и слегка улыбнулся. Однако очень тепло поздравил счастливого доктора. – Так что, Сергей Васильевич, – продолжал заливаться счастливый Бородкин, – я скоро похищу вашего гостя, не обессудьте. Нас ждут в столице. – Разве бы я посмел препятствовать! Разумеется, поезжайте. Причем у вас будет попутчик. – То есть? – А мы тут тоже времени зря не теряли… Далее последовал рассказ о нашей полевой кухне и ее демонстрация. Впечатление произвело, а реакция была уже привычной. – Господи! Как просто-то! – Так что компанию вам составит генерал Бороздин, который поклялся приложить все силы для быстрейшего начала использования данного изобретения в армии. – Я, к сожалению, с Михаилом Михайловичем знаком очень поверхностно, но буду рад его обществу. – А как ваши работы по бациллам, Филипп Степанович? – встрял в разговор я. – Вы отсылали результаты в Петербург? – Разумеется. Но ответа пока нет. Надеюсь, что получим его сразу на месте. – Я тоже так думаю. Так что будьте готовы – мы с генералом за вами через несколько дней заедем. А чтобы не застать врасплох, заранее пошлем к вам моего Тихона вместе с кухней. Приютите его на ночь? – О чем речь! Это будет наиболее удобно для всех нас. – А пока прошу перекусить, – радушно пригласил Соков. – И по бокалу вина. За столом и договорим. Разговор о нашем предстоящем путешествии действительно продолжился за «перекусом» – непонятно, как назвать данное застолье, ленчем, что ли… Не знаю, как мне было реагировать. Настя явно огорчилась, узнав о нашей поездке в столицу. Виду старалась не показывать, но было заметно. Непонятно: расстроиться тоже, глядя на ее погрустневшее личико, или радоваться, что мои надежды небеспочвенны? В общем, я тоже разволновался и в значительной степени пропускал разговор мимо ушей. Даже когда девушка нас покинула, мысли о ней продолжали пульсировать в моей голове. Черт! Надоело! Объясниться, что ли, в конце концов? Ну, приложат меня «фейсом об тейбл», так хоть успокоюсь наконец. А поездка довыветрит эту дурь из черепа. Решено! Сегодня же… Нет, пожалуй, сегодня не стоит. Послезавтра, например. Поближе к отъезду. Но, как говорится, Бог располагает. И не надо смешить его своими планами. Я оставил мужчин общаться между собой и хотел пройти в дом, заняться расчетами по поводу еще одной идеи, но по дороге случайно (а может, и нет) встретил Анастасию. Ну не обходить же ее и не проходить мимо молча… – Вы чем-то расстроены, Анастасия Сергеевна? – Так заметно? – не стала жеманничать она. – А что, вас это удивляет? Простенький вопрос. И снова я дурак-дураком. И что, отвечать: «Нет, не удивляет, я прекрасно вижу, что вы ко мне испытываете симпатию и опечалены предстоящей разлукой». Или лучше прикинуться дауном: «Конечно, удивляет, а у вас что-то случилось?» Тьфу! Но девушка сама помогла мне выйти из дурацкой ситуации: – Разумеется, немножко грустно, что вы уезжаете. Сами же могли заметить, как мне приятно ваше общество, я уже привыкла, что можно поговорить с умным и интересным человеком. Пусть и не в любой момент, когда захочется, но все-таки… – Если честно, то мне тоже будет недоставать общения с вами… В общем, разговор завязался, и мне пришлось изменить свои планы по поводу расчетов. Пошли по тропинке в английский парк, беседуя… Да не беседуя – просто занимаясь болтовней. Но чувствовалось, что оба напряжены и оба чего-то ждем… Да гори оно все синим пламенем! – Анастасия Сергеевна, а у вас есть жених? – Нет. Это удивительно? – Лицо ее слегка порозовело, но она остановилась и смело посмотрела мне в глаза. – Если честно, то очень. Вы чрезвычайно красивая девушка, умная и, как я понимаю, не бесприданница. (Идиот!) По моему скромному разумению, к вам должна стоять очередь из женихов со всей Псковской губернии. – Да была у меня за последний год парочка кавалеров, – Настя посмотрела в мою сторону чуть лукаво, – но не очень бы хотелось с ними связывать свою жизнь: один старик сорокапятилетний, другой хоть и вам ровесник, но уж больно… Ну не знаю даже, как сказать. Хлыщ. А теперь… Наверное, у меня вообще женихов не будет… Ну и все. Или ты вообще баран, господин Демидов, или… – Анастасия Сергеевна, Настя, а если я попрошу вашей руки у Сергея Васильевича? Вы будете возражать? – Вы очень интересно построили сей вопрос, Вадим Федорович. – Потенциальная невеста, казалось, была не совсем довольна моими словами. – Вы именно это хотели спросить у меня? Твою мать! Ну ведь точно: дебил-дебилом, ведь надо же было именно так сформулировать текст фактического предложения руки и сердца! Лох натуральный. – Нет, – собрался я с духом, мысленно сделал глубокий выдох, как перед принятием сотки спирта, и продолжил: – Я в первую очередь хотел сказать, что люблю вас, что вы самая замечательная, самая красивая и умная девушка из всех, кого я встречал в своей жизни. Прошу понять и простить меня: я не знаю досконально всех условностей поведения в кругу российской аристократии. – А быть просто человеком вы можете? – Очень бы хотелось. Но постарайтесь представить мое положение: я практически никто, можно сказать, проходимец. Ни кола, ни двора, ни копейки за душой. Как я могу спокойно и уверенно делать предложение девушке, которую полюбил, если она знатна и богата. Но и молчать перед длительной разлукой тоже не могу – я ведь тогда потом всю жизнь себе не прощу, что струсил и не сказал те, самые важные слова. Вот поэтому и волнуюсь, и, вероятно, выгляжу достаточно глупо. – Вообще-то есть немного, – засмеялась девушка. – Только это вы зря. В нашей семье достаточно простые нравы. Алеша еще, правда, иногда свой гонор показать хочет, но он еще мальчик. А вы просто попали в неприятную ситуацию. Но ведь мы успели вас узнать за это время. И отец уважает, и брата очаровали – никогда не видела, чтобы он относился к кому-то с таким пиететом. О своем отношении я уже сказала. Так что стесняться вам нечего. К тому же вы спасли меня… – Умоляю: остановитесь! Анастасия Сергеевна, очень вас прошу не вспоминать этот случай! Ведь я буду думать, что вы всего лишь чувствуете себя мне обязанной. – В зеркало я посмотреть не мог, но просто кожей ощущал, что лицо мое не просто покраснело, а побагровело. – Я ведь помог бы тогда любому человеку, попавшему в беду, прошу вас меня понять… – Понимаю. Извините. Наверное, вам действительно неприятно было это слышать именно в такой ситуации. Знаете, я вижу, как вам тяжело дается этот разговор, так давайте его закончим. Я не говорю вам «да», но и не отказываю. Мне нужно подумать. Проводите меня в дом. Возвращались молча. В голове была сплошная чехарда, мысли категорически отказывались собираться в связные предложения. Ничего нет хуже непоняток. Но все-таки на душе полегчало. Я сказал то, что хотел. Дальше от меня ничего не зависит. – Спасибо вам за прогулку и беседу, Вадим Федорович, – произнесла девушка у дверей, – поверьте, мне было очень лестно услышать ваше предложение. Я приложился к протянутой ручке, и Настя стала подниматься по лестнице. Потом вдруг остановилась, обернулась и весело посмотрела на меня. – А знаете, пожалуй, все-таки «да»! – засмеялась и упорхнула, оставив вашего покорного слугу в совершенно обалдевшем состоянии. Все же первым делом надо выпить, или я вообще сдурею от такой карусели событий. Но планам моим осуществиться не пришлось – из-за угла дома вынесло оживленно беседующих подполковника и доктора. – А! Вадим Федорович! Очень кстати, – пожалуй, с вином они слегка переусердствовали, не то чтобы слишком, но легкое подшофе имелось, – вы где пропали? – Немного погулял с Анастасией Сергеевной. – И правильно, – приветливо заулыбался Бородкин. – Молодо-зелено, погулять велено. Не с нами же, старыми грибами, разговоры разговаривать, когда такая девушка скучает. Да, пожалуй, это не «легкое подшофе», когда успели-то? Что характерно, Соков тоже улыбнулся, и на лице его никакого неудовольствия не отразилось. Да и выглядел он потрезвее эскулапа. Но тому простительно на радостях слегка поднабраться. – Счастливой дороги, Филипп Степанович, – стал прощаться хозяин усадьбы, – через несколько дней ждите попутчиков. – С нетерпением, Сергей Васильевич. Вадим Федорович! – протянул мне руку доктор. – Жду! Не без труда погрузившись в экипаж, гость отбыл. – Сергей Васильевич, – осмелел я, когда коляска доктора скрылась за пригорком, – очень прошу вас уделить мне часть вашего времени для важной беседы. – Слушаю вас. – Нет, этот-то совершенно адекватен, вполне можно рискнуть. – Мне очень трудно начать подобный разговор, вы столько для меня сделали… Очень бы не хотелось, чтобы это выглядело как то, что я злоупотребил вашим гостеприимством. Но сказать я должен… – Ну, говорите, говорите. Я поднял глаза на собеседника и с удивлением обнаружил, что тот смотрит понимающе и ободряюще, что ли… – Сергей Васильевич, я осмелился полюбить вашу дочь. Я понимаю, что это выглядит дерзко и, может быть, неблагодарно с моей стороны, но это случилось. Я испытываю к вам огромное уважение и благодарность, поэтому не смею скрывать от вас мои чувства по отношению к Анастасии Сергеевне. – Я замялся… – Уважаемый Вадим Федорович, я ценю вашу откровенность, – совсем уже весело заговорил подполковник, – но, по-моему, о вашей взаимной с Настей симпатии во всей усадьбе не догадывались до сих пор только двое: вы и она. Все эти ваши с ней взгляды и румянец на щеках при каждой встрече… В общем, я, как отец, понял все давно. Сначала это меня порядком встревожило. Нет-нет, вы во всех отношениях очень достойный человек… Но вот ваша дворянская грамота… – Я понимаю… – казалось бы, физически ощущалось, как мое сердце ухнуло если не в пятку, то уж в низ живота точно. – Ни черта вы не понимаете, – в голосе Сокова почувствовалось легкое раздражение, – я люблю свою дочь, а она любит вас, и, как я понял, взаимно. Вы хоть объяснились с Анастасией? – Да, только что. – Я не знал, куда прятать глаза от стыда. – Анастасия Сергеевна не ответила утвердительно, но… Обнадежила, что ли… – Понятно. – Старый вояка с некоторым одобрением отнесся к услышанному. – Вадим, согласись, что в данный момент о свадьбе думать нечего… Оба-на! Сразу и на «ты», и просто по имени. Я, что ли, в сказку попал? – Наталья! – Загрохотал по коридорам голос ХОЗЯИНА. – Предупреди барышню, что я к ней сейчас зайду. Пробегавшая мимо Наташа быстро пискнула что-то вроде: «Не извольте беспокоиться» – и по-быстрому сквозанула к Настиной комнате. – Пойдем, – приобнял подполковник мое плечо практически по-родственному, – сейчас все поставим на свои места. Настя, предупрежденная служанкой, приняла нас с относительно спокойным выражением лица, но некоторое волнение все-такичувствовалось. – Значит, так, стрекоза, – совершенно в неромантическом ключе начал разговор Сергей Васильевич, – Вадим Федорович только что просил твоей руки. Что скажешь? – Ты же знаешь мой ответ, отец. Дело за тобой. – Настя была смелее меня, но, черт побери, она не находилась в такой дурацкой ситуации. Хотя это оправдание слабое. Недостойное мужчины. – Да, конечно, знаю, но хотел бы услышать твой ответ. – Согласна я. А ты сомневался? Чертовски хотелось вмешаться, но я в очередной раз находился в ситуации, когда мое мнение не сильно на нее влияло. Согласитесь: не одергивать же мне потенциального тестя, когда речь идет о том, что по большому счету зависит от его решения. Не урезонивать же мне Настю, чтобы она была повежливее с отцом… Я уже конкретно съезжал с катушек и, к удивлению своему, очень хотел вызвать кого-нибудь на дуэль. Ну, хоть кого-нибудь. Чтобы сбросить адреналин, что ли… Вот долбаная эпоха – проникся-таки. Мммать! Точно, дурдом по мне плачет. Горючими слезами. Сами представьте: оказаться между человеком, которому обязан практически всем, и его дочерью, в которую влюблен по уши. Да еще в момент, когда они «выясняют отношения». И эти отношения касаются меня… Блин! – В общем, так, – пошел ставить гранитные точки над всевозможными буквами подполковник: – Сейчас о свадьбе думать нечего. Пусть пройдет какое-то время. Но в принципе у меня возражений нет. Если Вадим Федорович после визита в Петербург не передумает и ты тоже, то мое родительское благословение вам обеспечено. Такое решение вас обоих устроит? Я молча поклонился. Настя повисла на шее у отца. – Но сейчас, Вадим, я попросил бы тебя оставить нас с дочерью наедине. Других ведь вопросов нет? – Есть, но они подождут до завтра. Честь имею! …Следующим утром мы встретились с подполковником как ни в чем не бывало. То есть я-то, конечно, до жути хотел узнать, о чем он там разговаривал с Настей, но, раз уж меня не считают необходимым ставить в известность, переживем. Начинать общение с выспрашивания по этому поводу – себя не уважать. Захочет – сам скажет. – Сергей Васильевич, – начал я разговор при нашей встрече, – а ваши умельцы смогут изготовить еще пару таких пуль за пару часов? – Еще бы. – Соков посмотрел на меня с удивлением, он явно ждал другого вопроса. – А зачем это вам? – Да возникла у меня мысль провести эксперимент, который покажет разницу в дальнобойности между новыми пулями и старыми. – Через час все будет готово, можете не беспокоиться, я только отдам распоряжения. – Подождите, еще нужно будет… А ведь точно – через час все мои пожелания были выполнены: и «лафет» для ружья приготовлен, и мишень. И пули сделаны. Всего лишь два выстрела… Я измерил высоту попаданий в мишень и пошел считать. Мать-перемать! Тяжело жить без калькулятора. Все бы ничего, но квадратные корни брать… Благо, что из двух: «Я Таня, я дура, но я вот нашла корень из двух». То есть один, четыре, один… А большей точности мне и не требовалось (количество букв в данном предложении про Таню соответствует цифре, если кто не понял). В общем, получилось, что «моя» пуля бьет почти вдвое дальше. Когда я познакомил Сокова с результатами своих расчетов, тот, конечно, обрадовался, но особого удивления не высказал: привык старик к тому, что все идеи, исходящие от меня, должны являться успешными. Если бы я предложил план, как сляпать «на коленке» самолет, то подполковник, разумеется, обрадовался бы, но на его удивление рассчитывать не приходилось. Договорились изготовить еще несколько пуль для демонстрации генералу и отправки в Петербург, чтобы там не заморачиваться такими мелочами. Последующие несколько дней я общался в основном с Настей, и понятно, о чем мы разговаривали. Подробностей приводить не буду, ибо это касается только нас двоих. Удивил подполковник. Такого я даже от него не ожидал. За день до приезда Бороздина Соков пригласил меня к себе в кабинет: – Вадим Федорович, вы едете в столицу, жизнь там стоит денег. И немалых. Плюс дорожные расходы. У вас, насколько я понимаю, нет вообще ни копейки… Это он верно подметил: уже третий месяц я проживал в усадьбе, как в отеле «ол ин клюзив». Деньги мне вообще-то были не нужны, но их отсутствие здорово напрягало: пусть они и без надобности, но, когда имеются, чувствуешь себя спокойней. – Поэтому прошу вас принять от меня это, – продолжил мой гостеприимный хозяин, протягивая… Вот как описать? Не лопатник – больше, не портфель – меньше. Что-то вроде кожаной папки размером с общую тетрадь. Но толще. – Здесь двести рублей. Немного, но на первое время хватит. Считайте это дружеским беспроцентным займом. Отдадите, когда сможете. Ну да. Корова в те времена стоила рублей пять-десять, не помню точно. Так что две сотни – сумма немалая. Хотя, с другой стороны, столица есть столица, да и в дороге подрастратиться придется… – Еще два костюма Тихон уже отнес в вашу комнату, – продолжал подполковник. – Ну и наконец… Соков взял со стола шпагу, которую я заметил сразу, едва вошел, и слегка недоумевал, что она делает в столь неподходящем месте. – Владейте! – Старый солдат протянул мне оружие. – Не подобает вам прибыть в Петербург без нее. Надеюсь, что использовать по прямому назначению не придется. Клинок добрый, поверьте. Я с благодарностью принял оружие, и было чрезвычайно приятно ощутить его тяжесть. До жути захотелось тут же вытащить сталь из ножен и проверить балансировку, подвигаться… Но это было бы несолидно. Горячо поблагодарил Сергея Васильевича за царский подарок, но тот только махнул рукой: – И я лично, и Россия вообще уже очень обязаны вам, Вадим Федорович, за то, что вы сделали. Не сомневаюсь, что принесете еще немало пользы и стране, и нашей семье. К тому же принято, чтобы при помолвке отец невесты делал подарок жениху, так что все по традиции. – Подполковник доброжелательно улыбался. – Я вижу, что вам не терпится спокойно рассмотреть и опробовать эту шпагу – ступайте, не стесняйтесь. Я поклонился и вышел. Паркет коридора просто жег мне пятки: так хотелось поскорее почувствовать оружие. Кстати, паркетом здесь были застланы все полы. Во всяком случае, там, где мне пришлось ходить. Понятно, что ламинат, линолеум или банальная крашеная ДВП в это время по стоимости оставили бы далеко за флагом самый что ни на есть роскошный паркет, но было очень непривычно. Первое время я прикидывал, сколько стоит покрыть натуральным деревом такую площадь в конце двадцатого века – волосы дыбом вставали. Ленка в свое время настояла, чтобы у нас в свежекупленной квартире был именно натуральный паркет. Хотя люди значительно более крутые в финансовом плане, чем наша семья, вполне обходились хорошим ламинатом. У меня просто сердце кровью обливалось, когда мы вбухивали в эти деревяшки чуть не половину наших отпускных, а потом пару месяцев на завтрак, обед и ужин в основном было: «Овсянка, сэр!» Ну да ладно. Проехали. У себя в комнате, разумеется, сразу вытащил шпагу из ножен. Клинок был прост, без всяких украшений. Ни резьбы, ни тем более эмали. Присутствовало клеймо в виде буквы «Р». Это мне ни о чем не говорило, кроме того, что он все-таки изготовлен ФИРМОЙ, а не сельским кузнецом. Гарда – простая чашка без наворотов, ручка тоже обычная. То есть боевое оружие, а не парадно-выходной атрибут. Естественно, тут же проверил, как лежит в руке и как чувствуется кончик. Потяжелее спортивной, что и следовало ожидать, но непринципиально. Пальчиками, конечно, не поуправляешь, но кистью запросто. Клинок опять же пожестче, но так иного и не ожидалось. Кстати, и не приучен я был охотиться за «клевками» в перчатку соперника: тренер, земля ему пухом, требовал отрабатывать в основном уколы действительные и надежные. В чем и преуспел. Атака в темп, защита-ответ, оппозиция были моим основным «оружием» на дорожке, а хлещущие через гарду уколы не по мне. И еще: приучил меня Сан Саныч к простой ручке, а не к анатомическому «пистолету». Причем всем разрешал, а мне – нет. Вот как будто знал… Мелочь, конечно, но в моей ситуации может стать весьма существенной. Подвигался еще немного со шпагой – вполне. Даже лучше той, что была на арене. Только потом обратил внимание на костюмы. Один, как я понял, повседневный, а второй типа парадный. Оба темно-серые, но вот чувствовалось нечто более торжественное в одном из них, причем непонятно что. Примерил оба – вроде сидят хорошо и никакого дискомфорта. А ведь портной мерку снимал только один раз, когда шил тот, что сейчас на мне. Мастер, ничего не скажешь. Кстати, осень на пороге. Чего же мой будущий тесть насчет плаща не озаботился? Придется самому разориться из выделенной суммы. А там и зима… Остается рассчитывать на какую-нибудь премию от Академии наук или еще откуда-то. Не могут же власти российские не отметить материально «мое» открытие. Хотя бес его знает, как тут у них с этим сейчас… Кстати! Надо ведь отдариться. Может, свой «Ориент» подполковнику презентовать? У меня же еще «Сейко» имеются. Те, которые у трактирщика отобрал. Пожалуй, самое оно. Теперь: что делать со всем моим имуществом из двадцатого века? Я мрачно смотрел на своего верного «Ермака» и понимал, что почти ничего из его содержимого взять с собой в Питер не смогу. Спиннинги были отметены сразу – вообще дурдом получается: сидит «дворянин» на берегу Невы и рыбку удит стеклопластовыми удочками с безынерционными катушками. Рядом желательно плакат: «Я из ГРЯДУЩЕГО». Подводно-охотничье хозяйство… Тоже не в кассу. Оставлю Лешке, пусть пока поныряет. Дюраль ружья даже демонстрировать никому не стоит. Резину ластов и маски тоже. Флягу, котелок, вилку и остатки ложки, конечно, прихвачу – алюминий мне еще очень пригодится. Палатку, спальник и все тому подобное опять же оставляю – на кой они мне? Джинсы, куртку, свитер, майки, носки… Прихватить, что ли? Да, пригодятся. Ну и осталась мелочь. На уровне по карманам рассовать. – Тихон! – рявкнул я, высунувшись за дверь. – Слушаю, Вадим Федорович, – немедленно нарисовался мой ангел-хранитель. – Пригласи ко мне молодого господина, если он сейчас не занят. – Не извольте беспокоиться. Сей момент. – Просто удивительно, как быстро и в то же время неторопливо отправился этот мужик выполнять мое распоряжение: вроде идет… да не идет – следует вполне солидно и неспешно, но все равно как-то молниеносно, что ли… Ну и Алешка прибыл соответственно. Минут через пять. Блин! Сил нет никаких общаться с парнем, который тебя откровенно боготворит. Просто пожирает глазами. Ну чисто солдат перед генералом. Честно говоря, раздражает. Но приказа так не делать за все время придумать не удалось. – Добрый день, Алексей Сергеевич. Простите, что вас побеспокоил, но вы, наверное, уже знаете, что я скоро уеду. Соков-младший молча кивнул. – Хочу оставить вам свое снаряжение для подводной охоты. Мне оно в ближайшее время будет без надобности, а вы, я вижу, этим делом увлеклись. – Премного благодарен, Вадим Федорович… – Алексей, давайте просто по именам, ладно? Ведь мы уже почти родственники. – Вообще-то да, – улыбнулся парень, – я попробую. Только я ведь тоже скоро уеду. Причем тоже в Петербург. В Дворянский полк. Уже пора. Отец именно об этом говорил со мной в тот вечер, когда вы с Настей пошли гулять, а меня с собой не взяли. Так что у меня осталась парочка охот под водой, а потом я последую за вами. – Понятно. А в какие войска собираетесь? – Вероятно, в пехоту. Пока еще не решил. Да и решать не я буду. А вы куда посоветуете? – Действительно, решать не вам, но если для вас что-то значит мое мнение – или в артиллерию, или в пионеры. Если получится. Алексей слегка прибалдел: – В пионеры? Зачем? Ну да. Мальчишка все-таки. Хорошо, что еще не гусаром себя представляет… Но тогда бы речь шла о Дворянском эскадроне. – Понимаете, Алексей, артиллеристы и пионеры, как правило, самые образованные из офицеров. Хоть и не самые блестящие по внешнему облику. Сами посудите: насколько больше нужно знать, чтобы правильно наводить пушку или строить укрепление. Я желаю вам стать не «блестящим», а именно образованным. Понимаете? – Не совсем понимаю. Но верю вам. Вот мать-перемать! Верит он, видишь ли… Христа, понимаешь, нашел! – Не надо мне верить, надо понять. Офицер пехоты или кавалерии, несомненно, очень уважаемая должность. Но он только военный. А ведь России нужны не только те люди, которые ее защищают, но и те, которые нечто созидают, верно? – Не думал об этом, но, пожалуй, вы правы. – Так вот, пионер может не только редуты строить, но и дома. Так? Мне уже давно понравилась идея заканчивать ответ на вопрос вопросом. Если не ошибаюсь, в «Семнадцати мгновениях весны» мелькнула. С тех пор эффективно пользуюсь. – Я подумаю, Вадим Федорович… – Подумайте, Алексей. – Я вдруг решил пойти дальше. – А еще подумайте, что выигрывать генеральные сражения – мечта генералов. Но вы ведь им не скоро станете. Так ведь? А еще подумайте о том, что на поле этого самого сражения прибудет несколько меньше солдат противника, чем могло прибыть. Или там будет несколько больше наших солдат, чем рассчитывал враг. Как считаете, это скажется на результатах? – Скажется, конечно, – на лице юноши отражалась явное напряжение – уже хорошо. – Но ведь пехота… – Пехота всегда и везде решит исход любого сражения, – прервал я Алексея. – Это не обсуждается. Но ей, пехоте, нужно подготовить победу. И не дать ее разгромить в отступлении, и дать ей возможность беспрепятственно наступать. А кто это сделает? Совершенно скромные и незаметные пионеры наведут мосты. Построят укрепления, разрушат пути отступления врагу. Артиллеристы, в свою очередь, расстроят колонны наступающего противника, добьют отступающего… Но это не ярко, не геройски. А ведь стоит атаки пехотного полка. Не так ли? – Вадим Федорович… Я не знаю, вы так убедительны, но… – Прекрасно вас понимаю, Алексей: вы мечтаете ворваться во вражеский строй или первым взобраться на стену крепости. В храбрости вам не откажешь. Но война – это не поединок. И не самоутверждение. Не возможность показать свою храбрость. Война – это смерть. Никакой романтики в ней нет. И задача офицера, которым вы собираетесь стать – не погибнуть геройски, а нанести противнику максимальный урон и при этом остаться живым. Чтобы завтра снова убить или помочь убить врага. И снова выжить. А потом, когда закончится война, построить заново тот самый мост, что вы взорвали, препятствуя неприятелю. Теперь вы меня понимаете? – Теперь, кажется, да, – у парня явно зашевелились извилины в нужном направлении. – И ладно. У вас будет время подумать. А пока… Я все-таки оставляю свое подводное снаряжение вам, ладно? – Почту за честь. Может быть, еще нырну разок-другой… …Бороздин прибыл через два дня. Демонстрация новой пули произвела на генерала сногсшибательное впечатление, а когда он узнал, что я еще и офигенный химик… просто стал коситься на меня, как на инопланетянина. И тут трудно его не понять: столько изобретений и открытий от одной личности… Кого угодно заставит задуматься. Тихона, как и договаривались, отправили к доктору вместе с кухней. И вот она, последняя моя ночь в этой усадьбе. Последняя рядом с моей невестой, с которой я даже ни разу еще не поцеловался… А на самом деле хотелось не столько поцеловаться, сколько обнять. Прижать к себе нечто родное и любимое перед расставанием. Просто прижать и кожей, через одежду ощутить, что кому-то нужен и необходим. Терпеть не могу прощаться, а уж тем более описывать это. С Настей тяжело простились вечером, я ее даже попросил не вставать утром, чтобы лишний раз не видеть слез – куда там, пришлось еще лишних полчаса убеждать, что люблю, а не хочу поскорее избавиться. Дурдом какой-то! В общем, все. Поехали мы с генералом сначала за Бородкиным, а потом… Кстати, Сергей Васильевич мне еще и Афину отвалил с барского плеча. Теперь у меня кроме крепостного Тихона еще и лошадка имеется. Так, глядишь, вообще помещиком-мироедом в этом мире заделаюсь. Да уж…К барьеру!
Бороздин с первых же минут стал выспрашивать по поводу нашего с доктором открытия. – Ну, как вам объяснить, Михаил Михайлович, это видеть надо. Йод на вас вряд ли впечатление произведет, да и времени у нас нет, чтобы в лаборатории Филиппа Степановича развлекаться. А вот этот металл, – я протянул Бороздину алюминиевую вилку, – вас, может, и удивит. Далее уже стандартное удивление и расспросы. И мои, зачастую неуклюжие, попытки прекратить обсуждение этой темы. – Понимаете, я этот металл привез из Китая, но современной науке мало иметь образец, нужно описание процесса его получения. И чтобы по этому описанию тот же результат получился у других ученых. Я почти уверен, что знаю, как получить это вещество из обычной глины… – Как так из глины??? – Именно из глины. Глина – руда этого металла. Я уверен. Но, чтобы доказать это, мне нужна хорошая лаборатория. Надеюсь, что Академия наук таковую предоставит. Через полчасика подсадили доктора с его скарбом, ну и… Поехали, в общем. Как там было у Макаревича: «Вагонные споры – обычное дело, когда уже нечего пить…» «Пить» у нас, само собой, было, но не заниматься же этим сразу. Да и не очень удобно. А пока разговоры, разговоры, разговоры… Генерал практически сразу определил тему как самый старший из присутствующих: война с турками. Не возражать же! Мне было бы интереснее пообщаться с Бородкиным на предмет наших дальнейших планов в науке, но приходилось считаться с реалиями данной поездки и чином генерал-лейтенанта. Мне-то ведь по большому счету совершенно по барабану, что там творится на Дунае и в его окрестностях. Не могло мое появление в этом мире что-нибудь всерьез изменить. Война продолжится еще полтора года, скоро вроде должен заболеть и умереть Каменский, ему на смену придет Кутузов и поимеет турок в своем обычном стиле: с минимальными потерями. Могу слегка ошибаться, но что-то в этом роде. У истории чудовищная инерция, и раздавленная в рассказе Брэдбери «И грянул гром…» бабочка на самом деле не могла всерьез на ход этой самой истории повлиять. Я могу. Но в перспективе. Если хотя бы один из нас троих доедет до Петербурга, то сброшенный мной камешек наверняка стронет лавину. Это вам не бабочка. Но пока еще ничего не изменилось. Пока я еще только еду в столицу… Вспомнилось: «Штирлиц ехал в Берлин, он ехал работать…» Ну чисто про меня. А ведь работы еще… Кстати, а вы ездили на комфортабельных туристических автобусах в туристические путешествия? Мягкие кресла, ровный в основном асфальт… На котором часу раздражать начинает? На втором? На четвертом? И это еще как минимум с музыкой, а то и с видеофильмами. А тут, понимаешь, только собеседники. И карета, хоть и рессорная, но уж совсем не мягкое кресло международного автобуса, летящего по магистрали… Ну, то есть ягодицам не очень комфортно. А если верхом?.. Представьте себе, как Д’Артаньян скакал от Бретани до Парижа? Кошмар! Я в карете уже умучался. Начало темнеть, мы давненько обогнали Тихона с кухней, и на благо постоялый двор все-таки встретился. Так себе зданьице. Но все же можно переночевать в горизонтальном положении. Да и горячего на ночь глядя поесть. Внутри достаточно пусто, но парочка молодых мужчин в статских мундирах имелась. И уже явно успела поддать. Мы заняли отдельный стол, наскоро перекусили, и генерал с доктором отправились к себе в комнаты. Черт меня дернул задержаться. Захотелось еще с коньячком покайфовать придурку… Да и Тихона нужно было дождаться. – Рад приветствовать в местном клоповнике благородного человека! – подошел ко мне один из посетителей постоялого двора. Я молча кивнул, и пришлось сделать приглашающий жест в сторону стула присутствующего за данным столом. – Разрешите представиться: Кнуров Сергей Аполлонович. Местный помещик. С кем имею честь? Я представился. – Какими судьбами в наших краях? Я, извините, о вас не слышал. Пришлось опять лепетать про Америку и путешествие через полглобуса. Сглотнул. Но тут же, как водится, стал интересоваться по поводу всевозможных заграниц. Когда услышал о том, что я был гостем Сокова, лицо моего собеседника слегка напряглось. Или мне показалось? – Не желаете партию в фараон? При дорожной скуке ведь хочется развлечься? – Ух ты, как глазки хищно разгорелись! Фигушки! В преферанс я бы вас еще раздел, а во всякие непонятные игры – увольте. Нет, «преф» – это вещь. А я прошел очень неплохую школу: работал в военном училище и играл с офицерами. Это фирма! Потом научные сотрудники, когда мы садились играть, слушая про то, что моими партнерами раньше были «звезднопогонники», покровительственно ухмылялись… Но расплачивались исправно. Хоть и удивлялись. Сильно удивлялись. Про фараон я помню только: «Тройка, семерка, туз». Не более. Не буду. – Благодарю за приглашение, но в карты не играю. Вообще предпочитаю надеяться только на себя самого, а не на удачу. Извините. К тому же и спать уже хочется. – Не уделите нам с господином Рыльским, – мой собеседник указал рукой на своего товарища, – еще несколько минут? По бокалу вина хотя бы. Оно удивительно неплохое для такой придорожной дыры… Ну что же. Крепче спать буду… – Благодарю вас. С удовольствием. Хотя никакого удовольствия, находясь в данной компании я, честно говоря, не испытывал. Не знаю почему. Оба собутыльника были типичными холеными дворянчиками, оба выглядели в высшей степени аристократически, может быть, даже слишком. Не исключено, что именно эта нарочитая, вычурная их «дворянскость» и производила довольно неприятное впечатление. А еще «букет» из запахов парфюма и пота. Было им лет по двадцать пять – тридцать, практически ровесники, но в прическе Кнурова уже прорезались заметные залысины. Хотя женщинам такое зачастую нравится. К тому же, повторюсь, в облике обоих совершенно конкретно чувствовалась ПОРОДА. Таких хоть в сермягу одень – без ошибки узнаешь человека высшего света. – Как погостили у Соковых? – начал разговор Кнуров. – Благодарю вас, замечательно провел время. – Странно, я слышал о подполковнике и его семье весьма нелестные высказывания. Особенно по поводу гостеприимства его имения. – Сергей Аполлонович, – постарался быть вежливым я, – если вы хотите, чтобы наша беседа протекала со взаимным уважением, то попрошу вас высказываться о хозяевах дома, который дал мне приют, только в хорошем смысле. Тем более что вы сейчас говорили в смысле дурном о моем будущем тесте. Ну и кто меня за язык тянул? Идиот – он и в девятнадцатом веке идиот. Я сразу понял, что накачал себе на голову проблемы. И немалые. Тут как бы следовало написать: «Ни один мускул на его лице не дрогнул, но в глазах сверкнула ненависть…» Не бывает так. Ненависть не может «сверкать в глазах», чувства передает все-таки мимика лица, мгновенная, долесекундная, но именно она. Лицо Кнурова осталось невозмутимым, но ненавистью и злобой от него полыхнуло вполне однозначно… – Тогда за вашу невесту! – поднял бокал уже вполне захмелевший Рыльский. – Я бы не стал на твоем месте поздравлять господина Демидова с такой партией, Александр Игнатьевич. – Этот самый Аполлоныч обращался к другу, а смотрел в глаза мне. Я и отреагировал соответственно: – Простите, я пока не очень разбираюсь в правилах хорошего тона российского дворянства, но вы позволили себе пренебрежительно высказаться относительно девушки, которую я люблю. И которая согласилась стать моей женой. Потрудитесь либо объясниться, сударь, либо взять свои слова обратно. Я понял, что проиграл. Я сделал именно то, чего от меня и добивались. Непонятно только, зачем это понадобилось данному лощеному дворянчику. Жить ему, что ли, скучно? Этот мерзавец, которому я уже был готов вколотить его мерзкие слова в глотку вместе с зубами, выразил на своем лице полное удовлетворение и начал вещать: – Я, сударь, всегда отвечаю за свои слова и всегда готов привести доказательства им. Но когда меня об этом просят вежливо. Вы стали не просить, а требовать. Требовать от меня ничего нельзя. Поэтому вы должны извиниться за ваш повышенный тон в обращении ко мне. Тогда, вероятно, останетесь живы. – Я сформулировал свою просьбу предельно вежливо, так что вы либо приведете доказательства своих слов, либо… – Милостивый государь, – этот господин стал общаться со мной предельно официально, – вы, как я понимаю, обвинили меня во лжи. Поэтому будьте любезны либо принести извинения, либо приготовьтесь к тому, что наши разногласия будут разрешены металлом. Эка загнул. Уважаю! Но убью на хер. Все именно к этому и идет. Вот ведь отъехал на пятьдесят верст от усадьбы… Но отступать некуда. – Немедленно принесу вам извинения, как только вы соизволите объяснить свои грязные намеки (гулять так гулять – отступать все равно некуда) по поводу моей невесты. – Я? Грязные намеки? – Мой визави был просто счастлив, услышав эти слова, он даже и не надеялся, наверное, поиметь такой повод. – Милостивый государь, вы отдаете себе отчет, что обвиняете меня во лжи? – Именно так! Я обвиняю вас во лжи или требую доказательств. – Один хрен, от дуэли уже не отвертеться, но пистолеты мне как-то не особо приятны в данной ситуации. Да и в любой другой тоже. Теперь выиграл я. Официальный вызов прозвучал именно с его стороны: – В таком случае соизвольте выбрать оружие. Понадеетесь на крылья случайности пули или выберете клинок? – Не беспокойтесь. Выбираю шпагу, – на лице Кнурова немедленно нарисовалось совершенно нескрываемое удовлетворение. – Рад вашему выбору. Мой секундант, – кивнул он на Рыльского. – Завтра утром я представлю своего. А сейчас позвольте откланяться. Честь имею! Да уж. Продуктивно провел вечерок! Будет завтра генералу «С добрым утром!». И действительно, еще до завтрака я поспешил ввести его превосходительство в курс сложившейся ситуации. Сначала Бороздин впал в шоковое состояние: – Вадим Федорович, вы с ума сошли! Я вам решительно запрещаю драться! На всех нас сейчас возложена важнейшая миссия, вы не имеете права! – Уважаемый Михаил Михайлович, – я постарался быть как можно более убедительным, – отказаться уже совершенно невозможно. Затронута честь моей невесты: если я не заставлю мерзавца ответить за свои слова, то мне останется только застрелиться. Вы считаете иначе? К тому же миссия наша практически не пострадает: вы уже везете и кухню, и пулю, а Филипп Степанович – материалы по нашим научным исследованиям. И в военном министерстве, и в Академии наук со всем этим наверняка разберутся. – Да как вас вообще угораздило ввязаться в ссору с этим Кнуровым? Вы совершенно не производите впечатления забияки… – Простите, но я сам в полном недоумении. Этот человек совершенно недвусмысленно меня провоцировал. Я не понимаю, почему… – Я понимаю, – мрачно бросил молчавший до этого доктор. Тааак! Опять сюрпризы! Мы дружно повернулись к Бородкину и вопросительно уставились на него. – Понимаете, – эскулап смотрел на нас несколько виновато, – я не знаю этого господина, но год назад слышал от господина Сокова, что к Анастасии Сергеевне сватался некто Кнуров… Ему было отказано. Причем достаточно резко. Я не помню причин, но Сергей Васильевич был очень возмущен тем, что этот человек посмел просить руки его дочери. Теперь все более-менее вставало на свои места. Понятно, что этот чмошник взбеленился при знакомстве со своим «счастливым соперником». Понты взыграли. Решил отомстить Насте и Сокову посредством меня. Но чего же так опрометчиво? Жизнь ведь на кон ставит… – Все понятно, – сумрачно промолвил генерал, – отступать вам, конечно, нельзя, Вадим Федорович. Я пойду к этому господину в качестве секунданта, поединок должен состояться, но будьте уверены, что при его неблагоприятном исходе я дойду до государя, и этот чертов бретер отправится в Сибирь. Вы фехтовать-то умеете? – Довольно сносно, не беспокойтесь. – Хорохоритесь? Хотите меня успокоить? – Успокоить хочу, несомненно, – довольно весело (и без особой натуги весело), ответил я. – Вам будет спокойнее, если я скажу, что обыгрывал в поединках мэтра Жофре, который обучает искусству владения шпагой сына Сергея Васильевича? – Вы серьезно? Нет, блин! Я вот сейчас поприкалываться решил! – Совершенно серьезно. Не торопитесь меня хоронить, Михаил Михайлович. Лицо генерала слегка просветлело. – Хорошо, ждите моего возвращения. – Бороздин обозначил легкий кивок и вышел. Перед дуэлью принято приводить свои дела в порядок. А что мне было приводить? Наследством распорядиться? А каким? Так и пульсировала в мозгах фраза из «Того самого Мюнхаузена»: «Я улетаю налегке…» Правда, не совсем – задурил девчонке голову и в кусты. В смысле – в небытие… Мне там все по барабану будет, а ей как с этими проблемами оставаться? Но слова совершенно не складывались. Сидел, думал, придумывал… В общем, получилось только: «Прости! Я не мог поступить иначе». …Поединок состоялся через час на пустыре за трактиром. На традиционное: «Предлагаем закончить дело миром» – последовали традиционные же отказы от обеих сторон. Отсалютовали друг другу клинками и встали в позицию. – Начинайте! – совершенно генеральским голосом подал сигнал Бороздин. Ну, понеслось! Стойка у Кнурова фронтальная, что не есть «гуд» для него. Значит, в движении я буду выигрывать. Но расслабляться нельзя – не на «дорожке». Каждая ошибка может стать последней – не до пяти уколов «играем». Так, легкие батманы по моей шпаге… Один… Второй… Сейчас или через раз будет жесткий удар по клинку и атака… Ну, так и есть: шмякнул со всей дури, которую может обеспечить кистевое движение, и вперед! Оба-на! А ведь не попался! Влет остановился, увидев мой перевод и пляшущее перед глазами жало клинка. Умеет, паразит, кое-чего! Ладно, будем аккуратнее, мне по-любому проигрывать нельзя, я этого гаденыша должен сделать обязательно. – Что отступаете, сударь? – подал голос мой противник. – Прекратить разговоры во время дуэли! – Это уже громовой рык генерала. Мне-то пофиг, но, в самом деле, ты, раз уж ввязался в «блаародный» поединок, соблюдай правила. Дистанцию он держать, конечно, не умеет и агрессивен, весьма агрессивен. Причем свои «цели» обозначил весьма недвусмысленно: низ живота и лицо. Ну, дурак натуральный: я ведь уже показал, что кое-что умею. Тебе бы жизнь свою поберечь, а не стараться охолостить или изуродовать Настиного жениха… То, что я не позволяю ни приблизиться, ни оторваться от себя, уже стало здорово раздражать моего соперника. Нервничает, по морде лица заметно – очень хорошо, лишь бы мне глупость какую не сделать. А может, сделать? И с мастерами такое проходило, чего же на этом не попробовать? Слегка разорвав дистанцию, я стал делать махи шпагой в девятой позиции. То есть непредсказуемо и медленно вращать клинком то от себя, то к себе. Типа приглашаю, атакуй! Такое пробивается на раз короткой атакой с близкой дистанции – защиту взять не успеешь, с чуть более дальней – только атакуй – сразу получишь «защиту-ответ». Так что рискованно для обоих, но если поймать момент… Мой визави поверил первому варианту: стал понемногу сближаться, надеясь пробить прямым выпадом любые мои попытки защиты. И пробил бы. И защиту, и мою грудь. Но, как говорится, «меня этому учили»: наиболее беззащитным фехтовальщик является перед самой атакой или сразу после ее безуспешного завершения. Он слишком приблизил свой клинок к моей груди и не представлял масштаба дистанции: я ведь специально это организовал. А теперь, перед самой его атакой, началась моя – жесткий удар по его шпаге в выпаде. Удар и выпад слились в одно движение, и сталь вошла в левое плечо моего противника. Я немедленно отскочил назад и отсалютовал. – Серж, у вас кровь! – поспешил вмешаться Рыльский. – Ерунда, царапина, – со злостью отозвался этот долбаный бретер. – Продолжаем! А ведь не умен: небось, в самом деле, подумал, что я его случайно зацепил. Ну так сам себе дурак: продолжаем так продолжаем. Надо мной не каплет, а вот из тебя уже течет… Кнуров тоже это понимал и попытался форсировать события: скачок-выпад, с двумя переводами. Я просто сделал три шага назад – не дождешься! Пока я сам этого не захочу. Показ контратаки – и мой соперник был вынужден убраться на исходную. Теперь кончик его клинка заплясал совершенно угрожающе: явно сейчас будет пан или пропал. Зря. Видали мы лилипутов и покрупнее… Ну да, типа задергал меня в наскоках-отскоках и пошел… Нарвался на оппозицию (оппозиция – укол навстречу, наносимый одновременно со взятием защиты). Получил уже в правое плечо. Неглубоко, правда, – умеет останавливаться, чувствуя провал в атаке. Добить его сейчас проблем не составляло: стоило мне перейти в совершенно простую и «дубовую» флешь-атаку стиля «бешеный таракан», и все – выковыривай клинок из груди или из горла. Но приезжать в Петербург с «трупом на шее» мне как-то совершенно не улыбалось. Там и без этого проблем хватит. Маршрут Псков – Петербург – Сибирь совершенно не вязался с моими планами. Я отступил и поднял свою шпагу кончиком в небеса. Так этот паразит, даже не дождавшись реплик секундантов, снова атаковал. Ну, то есть быстро сократил дистанцию шагами и сделал выпад. Торопится, гаденыш. Интересно: если бы я лажанулся и не успел, ему бы прилетело за нарушение правил? Я стою и салютую, а этот притырок атакует противника, не находящегося в боевой позиции… Да на любых соревнованиях за такое черную карточку вручают. А тут все-таки дуэль… Ведь чуть меня не распорол. Успел я отступить и стать в стойку. Пуганул атакой с захватом клинка – ушел супротивник достаточно легко, но я ведь и не ставил перед собой задачи его немедленно проткнуть – просто восстановил нормальную ситуацию и оклемался от его подлости. Ну что же, выхаживаем дальше. Опять и снова держу дистанцию и жду – время работает на меня. На лице Кнурова не просто ненависть – существительного в русском языке не найти, чтобы выразить его чувства: я, мерзавец такой, посмел оказаться не чмом болотным, а, образно говоря, отхлестать его по харе, как мальчишку. Он, мать-перемать, замыслил меня изящно и красиво отыметь в этой дуэли, а получилось накося выкуси. Не привык к такому данный пациент… Снова атака (думал, что у меня глаз замылился). А вот и все: шаг назад, и моя шпага под небольшим углом направляется в атакующую руку. Дальше Кнуров сам, всем своим весом и скоростью выпада, насаживает свое предплечье на мой клинок. Просто чувствую, как сталь касается кости. А я вам не Мать Тереза – слегка доворачиваю рукоятку шпаги и слышу звериный вой. Больно? А то! Не подумайте, что я садист вообще или в данном конкретном случае в частности. Но жить хочется, а непосредственно после «протыка» мой соперник не выпустил из руки свою шпагу. А оно мне надо? Хрен знает, может, он от злобы на данный момент берсерком стал и впорет свой клинок мне в пузо… Ну его на фиг, такие эксперименты – ты шпажку положь, а после этого я уже буду гуманистом по самое не могу. Оружие противника упало на траву, и я выдернул свою шпагу из руки мстительного неудачника. – Стоп! – загрохотал генеральский бас. – Дуэль окончена! Вот тебе и здрасьте! А извинения? А взять свои слова обратно? Я чего ради все это затеял? Чтобы клинком в «мясо» потыкать? Но нарываться нельзя: я в местном «Дуэльном кодексе» разбираюсь как в теории относительности, то есть кое-что слышал, но не более. К Кнурову уже спешил Бородкин. Интересно, а с дуэлянтов за медицинскую помощь врачи что-то имеют? Или в поединках сплошной альтруизм? Мамочки! Как много я еще не знаю об этом времени! Мой визави уже стоял на одном колене, лицо его было бледным (а чего еще ожидать при таком кровопускании). Доктор, подскочив к нему, махнул в мою сторону рукой: вали, мол, отсюда, ты уже сделал все, что мог… Я отошел к генералу. – Михаил Михайлович, я ничего не нарушил? – Все замечательно, уважаемый Вадим Федорович, – лицо Бороздина было весьма довольным, – в такой ситуации этот мерзавец не посмеет больше ни слова произнести в адрес Анастасии Сергеевны. А вот если бы вы его убили… В общем, было бы весьма нелегко отвести от вас карающую «руку правосудия», несмотря на все ваши заслуги перед Россией. Очень хотелось спросить по поводу кнуровской шпаги: не является ли она моим трофеем? Но раз не предложили, попрошайничать не буду… Мы с генералом вернулись в трактир (или как там это заведение называется) и попросили хозяина подать завтрак. Теперь можно и подкрепиться – проникающее ранение в пищеварительный тракт мне больше не грозит. Минут через пятнадцать к нам присоединился доктор. – Да уж, господин Демидов, – начал он, – теперь ваш соперник сможет в правой руке держать только ложку. Да и то нескоро. Вы умудрились перерезать несколько сухожилий вблизи кисти руки. Совсем немного до лучевой артерии не достали. Можно сказать, что своей шпагой вы орудовали с точностью хирурга. – Действительно, молодой человек, – не преминул заметить Бороздин, – вы не устаете удивлять: сначала ваши военные усовершенствования, потом я узнаю о научных открытиях, а теперь еще выясняется, что и фехтуете вы здорово. Причем весьма необычно, я такого стиля никогда не видел. Ну, естественно: теперь снова сочинять про мифического испанца-мастера. Как же надоело все время врать! А ведь это еще цветочки. Академики в Питере из меня душу вынут, чтобы разобраться, как я до таких открытий дошел… – Так я же не скрывал, что умею орудовать клинком, Михаил Михайлович. А насчет остального – в дороге есть время подумать, во всяком случае, я именно так привык бороться со скукой. – Прошу прощения у вашего превосходительства, – это зашел Тихон. – Мне с кухней уже отправляться или погодить? Мы с генералом вопросительно посмотрели на доктора. – Я уже освободился. Необходимая первая помощь оказана, а неподалеку живет мой коллега. Хозяин трактира отправил за ним человека. Я сделал все необходимое, чтобы этот мерзавец не умер в ближайшее время, а дальше у меня нет ни малейшего желания задерживаться здесь ради него. – Поезжай, Тихон, – махнул я слуге рукой, – мы скоро отправимся следом.Петербург
И снова дорога… Я для разнообразия и для «закалки» своего седалища часа с полтора сопровождал карету верхом. Афина уже привыкла к новому хозяину, да и я к лошадке здорово привязался – чудесная животина. Пейзажи вокруг все те же: лес, поле, луг и снова что-то из перечисленного ранее в произвольном порядке. Хотя хорошо еще, что не степь от горизонта до горизонта или не барханы… Тогда вообще впору взвыть от тоски. А ведь живут же всевозможные кочевники и на таком рельефе. И всю свою жизнь, возможно, не видят ничего, кроме бескрайней плоской земли и горизонта. Я, когда из армии увольнялся, поехал за проездными документами в Калининград. Вместе с сослуживцами. Домой хотелось неимоверно ПОСКОРЕЙ. А тут мне ребята из Казахстана и говорят: – Мы сегодня не поедем, переночуем на вокзале, а завтра съездим посмотреть море… Я просто офонарел тогда: ну море и море, чего ради него еще целые сутки здесь кантоваться, когда в родной дом хочется лететь, как на крыльях… Просто даже мысли не приходило в голову, что можно дожить до двадцати лет и ни разу не видеть моря… А вот не у всех, оказывается, бабушки в Риге и Калининграде имелись. И тети в Севастополе… И так сплошь и рядом: что для одного человека обыденность, для другого экзотика. Но и любая экзотика имеет тенденцию очень быстро становиться обыденностью. И это знаешь наперед: очень интересно было бы проплыть пару дней по Амазонке или ее притокам, посмотреть на антарктических пингвинов в их родной среде обитания, побывать в Австралии или в цветущей весенней тундре… Да мало ли еще ландшафтов, которые я никогда не видел и не увижу. Но знаю наверняка: надоест достаточно быстро и потянет назад, к этим самым лесам средней полосы, к глинистым дорогам, черт их совсем побери в дождливую погоду, к речкам, в которых ловится не пиранья, не апараима или мормирус, а обычные плотвички и окуньки. Родина она и есть Родина. Когда я пересел с седла в карету, доктор с генералом весьма оживленно обсуждали перспективы полевой медицины и санитарии в армии. Два Боро (Бороздин и Бородкин) достаточно легко нашли общий язык, и Филиппу Степановичу удалось убедить своего собеседника, что именно микробы являются причиной многих болезней и небоевых потерь среди личного состава. Что приятно – получить генеральскую поддержку еще и в этом вопросе дорогого стоит. Хотя… Мама дорогая! Что же я натворил!! Идиот, дебил в третьем поколении!!! – Филлип Степанович, – встрял я в разговор, – я вас очень прошу после доклада в Академии не публиковать результатов своих исследований в научных журналах или где-то еще. Да и содержание самого доклада нужно будет подкорректировать. Две пары недоуменных глаз уставились на меня. – Вадим Федорович, я вас не понимаю. – Голос доктора слегка дрогнул. – Да и я, признаться, тоже, – генерал посмотрел на меня вопросительно, – объяснитесь, пожалуйста. – Конечно. Эти исследования являются стратегически важной информацией. Для наших будущих врагов важной. Ведь Россия воюет все последние годы. Отношения с той же Францией опять не самые положительные и грозят стать еще более плохими. Так? – Нну, пожалуй… – При промышленном потенциале, который сейчас подчинен Бонапарту, узнав о результатах наших исследований и поверив им, а они проверят и поверят, мы сделаем армии будущего врага просто царский подарок. Европейцы очень быстро, в отличие от нас, внедрят открытия глубокоуважаемого Филиппа Степановича в жизнь и в войска. Это у них уменьшатся небоевые потери и увеличится процент выздоровевших раненых. В большей степени, чем у нас, верно? – Простите, господин Демидов, – эскулап нервно поджал губы, – но я врач и… – Вы русский? – уже психанул я и слегка повысил голос, – вы слышали, что я только что сказал? Как врач, можете сколько угодно лечить раненых и больных солдат противника, но, как русский, вы не имеете права заведомо усиливать армиюврага. Я не прав? Оба задумались. Уже хорошо. Пора добивать. – Филипп Степанович, поймите, ваш приоритет в открытии никуда не денется. В своем докладе и статье можно сделать самые общие, но, несомненно, революционные для развития новой отрасли науки вещи. Просто не надо пока касаться прикладной роли вашего открытия, понимаете? С этим нужно прийти к военному министру и начальнику медицинского департамента военного министерства. Убедить их просто издать приказы по войскам. А приказы не обсуждаются. – Да, молодой человек, – хмуро заговорил Бороздин, – возразить вам сложно, но осуществить секретность… Кстати, вероятно, относительно полевых кухонь и новых пуль та же петрушка? – Ну а вы как сами думаете? – Думаю, что вы правы. Но не представляю, как можно осуществить секретность в масштабах всей армии. – Полной секретности, разумеется, не будет, но если просто не хвастаться нашими достижениями, то все равно Россия получит значительный выигрыш во времени: пока враг узнает, пока поверит, пока задумается, пока решит… Ну и так далее. На эту тему и проговорили до самого Пскова. Промышленный шпионаж тогда (или сейчас?) присутствовал в самом зачаточном состоянии. Секретность – аналогично. Разве что «секретные гаубицы» Шувалова вспоминаются, которые на самом деле были хуже несекретных. В общем, если не «звонить» на всю Европу о наших открытиях и изобретениях, то можно быть относительно спокойным на предмет того, что вороги о них прознают и немедленно внедрят – не та держава пока Россия на научном «глобусе», чтобы целенаправленно вынюхивать здесь «что эти русские еще нового придумали». В псковской гостинице «причесали» доклад доктора в области микробиологии и медицины, а также обсудили с генералом, как можно произвести «презентацию» кухонь на колесах и новых пуль эффектно, но без излишней помпезности. А с динамитом, гремучей ртутью и прочим я уж сам разберусь. Дали бы только нормальную лабораторию. Вообще-то должны предоставить, ведь два элемента новых, это вам не фунт изюма. Перспектив еще накидаю… По-любому заинтересуются, на эту тему беспокоиться не стоит. А еще через несколько дней мы въезжали в Санкт-Петербург. Разумеется, я не ожидал увидеть светло-серые параллелепипеды новостроек спальных районов, трамваи и автобусы… Но чтобы город был до такой степени непохож на тот, который я знал и любил! Ведь просто вообще ничего знакомого! Деревянные халупы на окраинах, это понятно, но центр! Ни одного знакомого здания даже на Невском. Ни тебе Казанского собора, ни Александрийской колонны, про рвущихся с поводьев коней Клодта на Аничковом мосту вообще говорить нечего. Исаакий совершенно непохож на себя… Понятно, что всего этого в данный момент и быть не могло, но сознание просто отказывалось верить, что я приехал в Северную Пальмиру. Хотя разум пренастырно мне твердил: «А чего ты ожидал?» И все равно… …Генерал отправился на проживание к кому-то из своих друзей, а мы с доктором сняли квартиру на Фонтанке. Очень приличный двухэтажный дом с садом. Поселились на первом этаже. Визит в Академию решили нанести завтра, а пока устраивались на новом месте жительства и писали письма. Вот по поводу написания писем хотелось бы сказать отдельно. И очень хочется исключительно в матерной форме. Какой мерзавец додумался писать этими идиотскими гусиными перьями? Сколько, блин, у них тысячелетий было от изобретения письменности? Ничего другого придумать не могли? В общем, я испоганил два листа бумаги, извазюкал все пальцы в чернилах, плюнул и втихаря от Бородкина достал свою шариковую ручку. Вряд ли тут перлюстрацией всей личной переписки занимаются, а в случае чего отопрусь привычно – из Китая. А перьевую ручку нужно «изобретать» в срочном порядке. Но это ведь не все. Хоть я и штудировал у Сокова в усадьбе правила нынешней русской грамматики, это ведь теория… Русский язык и так состоит практически из исключений и неправильных глаголов. Грамотно говорить, а тем более писать на нем может только, во-первых, родившийся в русской семье, а во-вторых, учившийся в советской школе, где грамотность долго и нудно вколачивалась в «спинной мозг» до состояния, когда рука пишет вне зависимости от головы, и, что характерно, грамотно пишет. А тут совершенно нереальный «русский», с его «ерами», «ятями», «ижицами». Над каждым словом по минуте думать приходилось. Но «сваял» все-таки два письма: Сергей Васильевич в случае чего поймет, а Настя простит. На следующее утро отправились в Академию. Доктор уже не раз говорил, что мы находимся под патронажем члена-корреспондента Кирхгофа и обратиться по прибытии должны именно к нему. Я все время, с момента получения данной информации, находился в полушоковом состоянии: Кирхгоф был физиком и чего-то там открыл, был Кирхгоф, который вместе с Бунзеном «родил» спектральный анализ. Не исключено, кстати, что это один и тот же человек – не помню. Но они (или он) вроде не русские, немцы. Что еще за Кирхгоф? Выяснилось достаточно быстро. Но не просто. Когда мы с доктором перешагнули порог Академии наук, непременно нарисовался некий служка на предмет «Чего изволите?». – Нас ожидает господин Кирхгоф, – со сдержанной гордостью изрек Филипп Степанович. – Не извольте беспокоиться, – немедленно отреагировал местный блюститель и испарился. Прошел час. И если бы я не отловил ту же физиономию, с которой мы беседовали до этого, то возможно, мы с Бородкиным просидели бы в вестибюле Академии до темноты. – Сударь! – окликнул я сквозящего мимо чиновника. – Вы доложили о нашем прибытии господину Кирхгофу? – Константин Сигизмундович сейчас занят, – на меня посмотрели просто как на «тварь дрожащую», – вас известят, когда господин член-корреспондент освободится. Ах ты ж, сука! Они что, эти чинуши, всегда и везде одинаковые?! – Милостивый государь, – я постарался быть предельно корректным и не настучать в табло этой канцелярской крысе в данный конкретный момент, – вот письмо. Письмо, подписанное президентом Академии, где нас с коллегой немедленно, вы слышите, НЕМЕДЛЕННО вызывают в Петербург и где предписывается НЕМЕДЛЕННО сообщить о своем прибытии господину Кирхгофу. Я уже час назад поставил вас в известность о нашем прибытии. И что? Вы уже доложили господину члену-корреспонденту? Увидев подпись на бумаге, данное чмо моментально «потекло». Чтобы кровь с такой скоростью отхлынула от физиономии… Это что-то! У гипсовых скульптур жизни в лицах больше. – Прошу прощения, ваше… – Без чинов. Проводите нас куда следует и доложите. – Не извольте беспокоиться, прошу за мной. Ведь просто «на цирлах» поскакал указывать дорогу. А он как минимум коллежский регистратор, а стало быть, дворянин. Тьфу ты, елки! Неужели уже тогда народ мельчать начал? Лаборатория Кирхгофа была на втором этаже, и чинуша, просочившись за дверь, вынырнул оттуда меньше чем через минуту. И не один. Вместе с ним вышел мужчина лет сорока. – Здравствуйте, господа! Очень рад вас видеть! Кирхгоф Константин Сигизмундович. Мы с Бородкиным тоже представились. – Вы так молоды, – на лице будущего академика выражалось нешуточное удивление, когда он пожимал мне руку. – Это временно, – отшутился я. – Пожалуй, вы правы, – улыбнулся в ответ ученый. – Примите оба мои поздравления с вашим замечательным открытием. Европа пока не очень-то обращает внимание на работы русских химиков, но теперь, я надеюсь, ситуация несколько изменится. Уже получено поздравление из Лейпцига, а с течением времени, уверен, отреагируют и другие ученые. Мы с доктором, не сговариваясь, ответили поклонами. – Ваш доклад, – продолжал Кирхгоф, – я назначу на завтра, в два часа пополудни, если не возражаете. А пока не изволите ли пройти в лабораторию? Мы с удовольствием согласились. Помещение было достаточно просторным и светлым. Посуда и оборудование произвели на меня впечатление удручающее, я просто поразился, как, работая с таким вот примитивом, можно было совершать фундаментальные открытия. А вот у доктора просто глаза разгорелись при виде подобного «богатства». Все относительно… Ну ладно, придется учиться работать с тем, что имеется: «За неимением гербовой пишут на простой». – Над чем в данный момент работаете? – не преминул поинтересоваться Бородкин у хозяина лаборатории. – Исследую крахмал, – приветливо ответил ученый и поспешил поделиться с благодарным слушателем результатами последних экспериментов. – Понимаете, я обнаружил, что если прокипятить его раствор…. Понятно. Гидролиз, катализ и так далее… Совершенно не представляю, как можно исследовать биополимеры, когда еще нет ни формул, ни малейших понятий о строении вещества, ни метрической системы… Атомные массы тоже еще не определены. Просто в голове не укладывается: КАК??? Но ведь работали. И получали результаты. Те результаты, благодаря которым существуют наука и техника двадцатого века. Совершенно банальные вещества и устройства, которые окружают нас на пороге третьего тысячелетия, созданы благодаря многолетнему кропотливому труду тысяч и тысяч ученых, использовавших совершенно примитивные приборы и устройства. Мысленно снимаю шляпу перед этими титанами науки. – Вадим Федорович, – слегка обиженным голосом оторвал меня от мыслей член-корреспондент, – вам неинтересно? – Прошу прощения, я просто в некотором ступоре от вида вашей лаборатории. Мне приходилось работать либо в аптеке, либо в домашней лаборатории любезного Филиппа Степановича – а тут такая роскошь! Мое объяснение вполне удовлетворило ученого, он даже слегка разрумянился от гордости. – Да уж, лаборатория очень неплоха, и, вероятно, первое время она будет предоставлена в ваше распоряжение. Если вы, конечно, примете наше предложение здесь работать. Кстати, вы, простите, где обучались? – Увы, нигде, кроме как в той самой аптеке. Я самоучка. – Весьма странно, – слегка посмурнело лицо химика, – нет образования? – Увы. – Тем не менее, – поспешил прийти мне на помощь доктор, – смею вас уверить, что господин Демидов очень грамотный химик и изобретатель. – Еще и изобретатель? – удивленно вскинул брови Кирхгоф. – А позвольте полюбопытствовать… – Прошу меня простить, уважаемый Константин Сигизмундович, – поспешил ответить я, – но при всем уважении к вам не могу пока рассказать о своих изобретениях – они касаются военного ведомства. Надеюсь на ваше понимание. – Ах, вот как? Вы положительно удивительный человек, Вадим Федорович. Но понимаю. Ладно. А над чем планируете работать? – Если помните, то кроме йода мы прислали вам образец нового металла… – Конечно, помню. Удивительное вещество, но не было описания его получения. – Вот именно. Образец достался мне готовым вместе с информацией о том, что в Китае его выделяют из глины. Именно этим мне и хотелось бы заняться. – Разумно. Не ознакомите ли со своими планами? – С удовольствием. Итак, исследовав сам металл, я, как наверняка и ваши коллеги, работавшие с присланным образцом…. Дальше я поведал, как планирую выделять алюминий из каолина. Было, разумеется, громоздко и дорого. Но надежно. Потом, правда, тот еще геморрой с очисткой, но бокситно-криолитовое сырье обрабатывать по тем временам – анреал полный. Не говоря уже о том, что я не знаю, ни как выглядит это самое промышленное сырье двадцатого века, ни как здесь оно называется. Придется через натрий или калий пытаться. – Вполне обоснованно, – выслушав меня, промолвил Кирхгоф. – Проблемы технического характера, конечно, будут, но перспективно. Скажите, а у вас нет больше образца данного металла? Присланный вами настолько невелик… – Есть, извольте. – Я раскрыл саквояж и протянул вилку, специально захваченную для такого случая. Надо было видеть, как разгорелись глаза ученого! – Вадим Федорович! Я от имени Академии наук прошу разрешения приобрести у вас данное изделие. Уступите? Вам с господином Бородкиным и так будут выплачены премиальные за открытие йода, но лишние деньги ведь не помешают? Хороший подход. Наконец-то! Сколько же содрать с российской науки? И продешевить не хочется, и рвачеством заниматься неудобно… У меня, кстати, еще фляга и котелок имеются, но на них отдельные планы. – Уважаемый Константин Сигизмундович, я в принципе готов подарить Академии эту вилку, но все-таки жизнь в столице требует некоторых средств, которых у нас с господином Бородкиным негусто… – Не беспокойтесь, – перебил меня ученый, – кое-какие средства найдутся. Но я оценил ваш великодушный жест. Не могу решить сейчас точно, но думаю, что рублей двести совет вам выплатит. Ваши премиальные – тысяча на двоих. Кроме того, вам будут предложены должности адъюнктов, а это сто рублей в месяц. Не так уж и мало, согласитесь. Ну, вообще-то ничего, жить можно. И даже приодеться к зиме. – Благодарю, ваши условия меня вполне устраивают. – Замечательно! Теперь вы, Филипп Степанович, – Кирхгоф повернулся к доктору, – я догадываюсь, над чем вы хотите работать, но хотелось бы услышать это из ваших уст… Бородкин уже, по-моему, стал слегка обижаться, что все внимание членкора было обращено на меня, но мгновенно оттаял, услышав вопрос. – Если есть такая возможность, то хотелось бы заняться исследованиями бацилл – эта тема меня очень заинтересовала и обещает неплохие перспективы в медицине. – Ну что же, именно так и думал. Признаться, ваши работы меня несколько изумили сперва, но потом, поразмыслив, я понял, что в этом скрывается нечто многообещающее. Даже планирую с вами сотрудничать, если не возражаете. – Ну что вы, почту за честь, – зарделся доктор. В общем, все разрулилось к вящему удовольствию всех сторон. Наши с Бородкиным доклады на следующий день прошли на ура. Ну для нас, во всяком случае. Честно говоря, чувствовалось, что некоторые профессора не очень радовались появлению таких выскочек из провинции, как мы с Бородкиным. Но против фактов не попрешь: вот он йод, вот пропись его получения, что подтверждено экспериментально, вот описание его свойств. И никуда от этих фактов не деться. С микробиологией было чуть посложнее, но отчеты предоставлены и не опровергнуты. Тема есть и сулит еще много при ее разработке. Так что в открытую возражать никто не стал. …А на следующий день началась рутина: выпросить батареи, дающие достаточный ток, посуду и все остальное… Неделю убил на создание материальной базы для дальнейшей работы. И то только благодаря содействию Кирхгофа. Вот, кстати, немец натуральный, но русский больше, чем основная масса исконно русских по происхождению щелкоперов, сидящих на своих креслах и чуть ли не целенаправленно создающих препоны. Но дело двинулось. Чтобы получить королек алюминия, у меня ушло две недели: это вам не уравнения реакций, правильные и «зачетные», на бумажке писать. Умучался вусмерть. Потом очистка, переплавка… И наконец-то около грамма «вменяемого» алюминия получилось. Все, можно подавать полноценную заявку на «открытие».Высокие визиты
А еще через пару дней заглянул Бороздин. Он и раньше появлялся, но особо не распространялся на предмет продвижения идеи полевых кухонь и новых пуль, а вот на этот раз выдал сразу: – Вадим Федорович, завтра нас с вами ожидает военный министр! Нормально, да? Вот так «с разбегу об телегу» – сразу к министру. Меня его превосходительство раньше мог предупредить? – Простите, Михаил Михайлович, а почему так срочно? Я совершенно не готов… – Перестаньте! – Генерал улыбался во все тридцать два зуба. – Какие ваши планы это нарушает? – У меня, извините, работа в лаборатории, – я замялся, – и там же некоторые вещества, которые стоит продемонстрировать его высокопревосходительству… – Хорошо, я заеду за вами часом раньше, и мы успеем заглянуть в ваше «святилище науки» за образцами. Молодец! Настоящий вояка: раз-два, вперед! – Извините, но все не так просто. Эти вещества нужно подготовить и отмерить, чтобы демонстрировать самому министру. А это не час и не два, понимаете? В результате поехали мы на следующий день налегке. В случае чего – расскажу. Заинтересуется – попросит подробностей и назначит еще одну встречу… Интерьер военного министерства не поражал. То есть никакой особой роскоши. Все было очень солидно и добротно: мраморные лестницы, паркет, барельефы… Но это не давило на психику и не заставляло чувствовать себя той самой тварью дрожащей, пришедшей просить милостыню. После доклада Бороздина адъютанту о нашем прибытии, тот немедленно отреагировал: «Вас ожидают!» – на минуту заскочив в кабинет министра для доклада, распахнул перед нами двери. Барклай совершенно не напоминал себя в монументе возле Казанского в Ленинграде-Петербурге: человек и человек. Наград на нем, конечно, было навешано немало, но это не «мишура» – каждый свой орден, каждую медаль этот человек получил за сражения. Сражения, которые как минимум не проиграл. Я немножко робел, зная, с каким великим человеком мне предстоит общаться. Честно говоря, я, так же как сам Александр Сергеевич, который Пушкин, ставил Михаила Богдановича Барклая де Толли выше Кутузова, перед которым преклоняюсь. Князю Смоленскому было легче – он был русским. То есть, в отличие от Барклая, носил русскую фамилию. Военный министр встал и пожал нам руки. Вполне среднего роста оказался. Ну, совершенно не эпичен. Не то что на памятниках. Ведь в Риге, как мне бабуля рассказывала, испокон веков стоял постамент именно ему возле Кафедрального собора на Эспланаде. (Тогда это был планетарий в парке Райниса.) А ведь сам памятник был, пылился и окислялся где-то, но почему-то в советское время на Невском Барклай стоял, а в Риге – фигу. Кстати, во времена моего исчезновения из двадцатого века уже шли споры по поводу восстановления фельдмаршала на положенное ему место. (Я по привычке следил за событиями в Латвии.) Но пока лишь споры. Так же как насчет Петра Великого… Его памятник стоял ранее на месте нынешнего памятника Свободы, построенного в годы между мировыми войнами, но сама «бронза» сохранилась. И некто Гинзбург, достаточно богатый, как я понимаю, человек, памятник выкупил, отреставрировал и добился права выставить хоть на время в одном из парков Риги. Потом пришлось убрать, поскольку «на время». Но я видел фотографию. Это был не Медный всадник: никакого порыва вперед, ничего подобного – Победитель, спокойно въезжающий в покоренный город. Да, от такого действительно можно озвереть. И запретить навеки. Что и было сделано. Но я отвлекся… – Наслышан о вас, господин Демидов. – Голос был практически без акцента. – И спешу принести горячую благодарность от лица всей русской армии. Ваши изобретения трудно переоценить. А вы к тому же еще и блестящий ученый, наслышан, наслышан… Я достаточно смущенно поблагодарил. – А стишками не балуетесь? – улыбнулся Барклай. – Неужто появился в России второй Ломоносов? – Если честно, ваше высокопревосходительство, то бывает, но получается не очень. – Оставьте титулование, Вадим Федорович, – вы не на докладе. Меня зовут Михаил Богданович. Договорились? – Почту за честь, Михаил Богданович. – Вот и хорошо. Над чем сейчас работаете в Академии? – Совсем недавно закончил очистку нового металла от примесей. – Какого металла? Еще один новый элемент? – Лицо генерала выражало искреннее удивление. – Совершенно верно. Удивительный и ни на что не похожий металл. Уверен, что за ним будущее. Но пока он слишком дорог. Значительно дороже золота, хотя его соединения у нас под ногами – например, обыкновенная глина. – Ничего не понимаю: если он есть в глине, то почему дорог? Да уж. Беседа о химии с военным… С темы надо «спрыгивать». – Судите сами: чтобы получить меньше золотника этого вещества, у меня ушел месяц непрерывной работы в лаборатории. – Вот это да! Очень бы хотелось взглянуть на это чудо. – У меня есть слиток, вывезенный из Китая, но он в Академии. К сожалению, Михаил Михайлович пришел с вашим приглашением слишком неожиданно – я не успевал заехать за образцами. Имея время, мог бы продемонстрировать вам вещества, представляющие для армии значительно больший интерес, чем алюминий. – Что, еще что-то изобрели? – в глазах военного министра совершенно явно зажегся неподдельный интерес. Он даже не обратил внимания на слово «алюминий». – Осмелюсь предположить, что весьма полезное для войск. Например, порох, который практически не дает дыма при выстреле… – Чтооо! – Ничего себе, сколько эмоций! – Порох без дыма? После всего о вас слышанного не смею не верить. Но разум отказывается. – В самом деле, Михаил Богданович, – вступил в разговор Бороздин, – господин Демидов мне это показывал: мгновенная вспышка и почти никакого дыма. – Я должен это видеть! Завтра же! – Барклай был совершенно непохож на того хладнокровного «немца», которым его принято изображать в советском кино. – Простите, Михаил Богданович, но завтра – рано. Я создал еще одно вещество, многократно превосходящее порох по взрывчатой силе, но мне надо подготовить его для демонстрации. Можно дня через три? Так. Еще один смотрит на меня как на Мефистофеля. Может, я действительно зарвался, выливая такой поток новшеств? – Вадим Федорович, это уж слишком. Вы не шутите? – С вами? Шутить таким образом? Разумеется, нет. Я – химик, подумавший о возможности создания нового класса взрывающихся веществ. Понимаете, идея у обоих одинаковая: внести в корпускулу новых порохов ту часть селитры, которая позволяет гореть внутри ствола ружья или пушки пороху обычному. Я провел много экспериментов. Большинство привели к неудаче, но в двух случаях получилось. Никакой мистики. – Да. Понимаю. – Барклай задумался. – А не могли бы вы продолжить свои изыскания именно в этой области дальше? Ведь новый металл уже получен. Чем вам не тема для дальнейшей работы? – Мы с Вадимом Федоровичем, – снова вмешался генерал-лейтенант, – говорили на этот счет по дороге в Петербург. Он меня убедил. Так же, как в случае с новыми пулями и кухнями, опасно. Такие работы нужно проводить в обстановке строгой секретности, иначе наши будущие враги могут взять их на вооружение и в результате нам будет больше вреда, чем пользы. – Так что вы предлагаете? – Министр был слегка оглоушен обрушившейся на него информацией. – Разрешите, Михаил Богданович? – Я уже слегка осмелел и решил озвучить свою идею. – В Академии мне приходится делать регулярные отчеты о ходе своих работ, и хотя у меня нет никаких поводов подозревать коллег в двурушничестве, но опаска имеется. Это ведь стратегическая информация, за которую многие государства согласятся заплатить немалые деньги. Где гарантия, что кто-то из тех, через кого проходят протоколы моих исследований, не польстится? Пусть вероятность и не очень большая, но она есть, не так ли? – Есть, конечно. – Барклай посмурнел. – Поэтому-то я проводил все работы по порохам между делом. Сам. Без помощников. Но для армии такие масштабы ничего не значат. Для производства нужны прописи синтеза, а я их не делал. И не собираюсь в ближайшее время. Раз уж так случилось, что вы знаете об этом, Михаил Богданович, то, если имеется такая возможность, я хотел бы работать в войсках, а не в Академии. Образно говоря, челюсти обоих генералов шмякнули по паркету. Еще бы – закрытый оборонный НИИ, иначе говоря, «шарашка», в начале века девятнадцатого… – Я правильно понял, что вы просите о переводе вас из Академии наук в армию? – наконец смог выдавить из себя министр. – Совершенно верно. Так будет значительно надежней и спокойнее. К тому же у меня есть задумки не только по изготовлению взрывчатых и некоторых других веществ, но и по их боевому применению. – Хотите работать с минерами, я не ошибаюсь? – Именно так, Михаил Богданович. Барклай задумался. Было видно, что ему непросто принять решение по столь неожиданному предложению. – Сделаем следующее: через неделю проведем испытания изобретенных вами веществ. Хоть я практически не сомневаюсь в их результате, но принять официальное решение смогу только после этого. Был рад знакомству с вами, Вадим Федорович, надеюсь, что оно продолжится, а сейчас прошу меня извинить – день министра расписан по минутам. Вас известят по поводу времени и места. Честь имею, господа! Аудиенция закончилась и, будем надеяться, была небесполезной. …Всю неделю я пахал в лаборатории, как папа Карло. Если с порохом проблемы, возникавшие при его изготовлении, были уже решены раньше, то нитроглицерин создавал их одна за другой. Вот хотя бы: где взять осенью лед? Пришлось обойтись влажным нашатырем – ничего, тоже температуру снижает. Потом разделение фракций… И это при самых «веселых» перспективах в случае малейшей ошибки. Справился, в общем. Имелось граммов пятьдесят пороха и две динамитные шашки. Для первого раза достаточно. Заехали за мной непосредственно в Академию, и некий неразговорчивый штабс-капитан протянул пакет с приглашением следовать за ним. До места добирались около часа, там уже ожидал Барклай с группой офицеров и генералов – человек пять. После обмена приветствиями и представления вашего покорного слуги присутствующим перешли собственно к демонстрации. Сначала порох: я поставил на демонстрационный столик, прихваченный с собой, сначала тигель с обычным черным порохом и поджег – ну и все как ожидалось: клубы дыма. После этого образец своей «бездымки». Вспыхнувшая от фитиля и мгновенно сгоревшая кучка порошка особого впечатления на военных не произвела: любопытно, конечно, но не более. Перешли собственно к стрельбе. Сначала солдат бабахнул из обычного ружья – тоже все ожидаемо, не первый и не сотый раз офицеры и генералы такое видели. Пришла моя очередь. Укрепленное на специальном лафете ружье я зарядил предварительно рассчитанной порцией и попросил всех отойти. Я не особенно беспокоился, но, черт его знает, вдруг ошибся, и ствол разорвет. Ну, с богом! Потянул за шнур, пшикнуло дымом от замка, и треснул выстрел. Именно «треснул». В сравнении с грохотом привычного боезапаса звук был совершенно иной. «Острый», что ли. Легкий белый дымок тут же рассеялся, и в толпе наблюдавших явно раздались удивленные вскрики. В общем, сработало. Было видно невооруженным глазом, что извилины присутствующих военных заскрипели, пытаясь поскорее осмыслить все выгоды, которые может принести армии такое новшество. – Ну, Вадим Федорович, – подошел ко мне Барклай, протягивая руку, которую я не преминул пожать, – сверх ожиданий! А я ведь знал, был уверен… Но все-таки пока своими глазами не увидишь… Браво! Ко мне стали подходить и поздравлять остальные генералы и офицеры. Теперь на их лицах читалось неподдельное уважение. А ведь еще несколько минут назад я в их глазах был обычным «шпаком». – Благодарю за поздравления, господа, – слегка срывающимся от волнения голосом произнес я, – но это не все, что я хотел сегодня продемонстрировать. – Да, я помню, – кивнул министр. – Вы что-то говорили о новом взрывчатом веществе для мин. – Именно. Посмотрите. – Я вытащил из мешка динамитную шашку размером… С крупный банан. – Какой разрушительной силой может, по-вашему, обладать такой заряд? – Смотря для какой цели, – пожал плечами майор в форме пионерных войск (черный воротник с красной выпушкой), – как заряд для мины – совершенно недостаточен. – Вот сейчас и сравним. – Я вытащил и вторую шашку. – Здесь обычный пороховой заряд. Как видите, по объему заряды равны. Я попрошу у вас полчаса терпения для подготовки демонстрации. Полчаса мне были благосклонно предоставлены. Сначала установил пороховой и завалил его горкой щебня, метрах в тридцати – динамит. Условия аналогичные. Нервно все-таки: как скажется в очередной раз «генеральский эффект», или, говоря по-научному, закон Мэрфи?.. Нет, не все прахом, конечно: бездымка уже свое дело сделала, но хотелось бы добить окончательно… Сначала поджег шнур от порохового заряда, а потом бегом к новому. Обошлось без дурацких сюрпризов, и шнур весело задымился. Все! У меня секунд тридцать. Бегом и вприпрыжку! Еще не добежав метров десяти до стоявших в ожидании «представления» армейцев, услышал за спиной глухое «бубух» – сработала пороховая мина. Значит, если я все правильно рассчитал, успею. Едва я присоединился к группе наблюдающих, сработало. Даже отдышаться не успел. ШАРАХ! Опять было звонко. А с расстоянием ошибся – долетели кое-какие камешки и до нас. Надо было подальше свою мину относить или окопчик для генералов-полковников вырыть. Но зато эффект… В ушах звенело еще долго. Думаю, что не только у меня. Но, несмотря на это, представители армии российской не преминули подойти ко мне и начать расспросы. Причем в первый момент обалдение настолько овладело военными, что заговорили они чуть ли не все одновременно, вопреки всякой субординации. Я молчал. Наконец до присутствующих дошло, что они слегка погорячились. Гомон смолк. – Господин Демидов, – начал уже тот, кто имел на это неоспоримое право, – а этим веществом можно снаряжать пушечные гранаты? – Увы, ваше высокопревосходительство, – в последний момент я спохватился и не назвал Барклая по имени-отчеству, как он просил в приватной беседе – при подчиненных ему генералах и прочих это было бы сверхнаглостью, – это вещество слишком чувствительно, чтобы помещать его в артиллерийские боеприпасы – будет рваться в стволе пушки. Его можно использовать только в минах. – Ну, в минах можно использовать и порох, просто положить побольше, – вставил тот самый майор-пионер. – Разница есть. Во-первых, представленный вам заряд имеет значительное превосходство перед пороховым по компактности. Так? Значит, чтобы, например, взорвать опору моста, по которому собираются переправляться вражеские войска, требуется значительно меньший вес. Вес, который легко унесет один минер. Сравните с бочонком пороха – его-то придется тащить нескольким солдатам. Далее: у данного вещества… Как бы это сформулировать? «Дробящие» свойства многократно превосходят обычный порох. Заряд разнесет в щебень крепостную стену там, где порох эти камни только пошевелит. Понимаете? – Конечно, – задумался Барклай, – но осада крепостей – дело настолько редкое, тем более подведение мин под стены… – Да не это главное… – Я понял, – оборвал меня Михаил Богданович, – поговорим позже. Кстати, правильно сделал, что не дал мне распеться соловьем – мудрый мужик все-таки. Дальше были изъявления уважения в мой адрес со стороны господ генералов и штаб-офицеров. На том их Барклай и спровадил. И пригласил меня вернуться в Питер в своей карете. – Вадим Федорович, – начал генерал, как только карета тронулась, – то, что вы продемонстрировали, действительно представляет для армии огромный интерес. Но почему вы не хотите продолжать свою работу в Академии? – Видите ли, ваше… – Михаил Богданович, – прервал меня министр, – мы ведь теперь не в компании моих подчиненных. Итак? – Понимаете, Михаил Богданович, я бы не беспокоился в случае, если бы речь шла только о моих чисто научных изысканиях. Но работы имеют, согласитесь, стратегическое значение. Человек слаб. А человек умный зачастую недоволен своим жалованьем. Да и неумный тоже. Разве не так? – Увы. Так. И что же? – То, что хоть у меня нет ни малейших подозрений на предмет моих коллег по научной работе, но я не стал бы ручаться, что никому из них никогда не придет в голову мысль передать основные идеи моих разработок представителям страны, которая может оказаться в будущем нашим врагом. Барклай услышал меня и задумался. Надо добивать. Черт! Как верно и хлестко высказался в свое время Юлиан Семенов устами «папаши Мюллера»: «Знают двое – знает свинья». – Михаил Богданович, поймите: я должен отчитываться о своей работе чуть ли не ежедневно. Значит, получение столь нужных для войск веществ можно проводить только в «дополнительное время». А где я его возьму? К тому же… – Подождите, – прервал меня Барклай, – если военное министерство пришлет приказ не контролировать ваши работы… – Вы подпишете мне смертный приговор. В лучшем случае. Я бы на месте заинтересовавшихся разработками посольств ныне дружественных государств меня бы просто выкрал. Ну, то есть по башке чем-нибудь тяжелым в темном переулке, связать и доставить в соответствующее посольство. – Вы не сгущаете краски? – Было видно, что мои аргументы заставили заволноваться даже невозмутимого «немца». – Отнюдь. А если и сгущаю. Вы готовы рискнуть? – Я уперся взглядом в глаза полководца. – Я ведь не более чем человек. Я боюсь, например, боли. Пытки не выдержу. А ведь тот, кто меня похитит, не остановится перед такой «мелочью», если от этого будет зависеть судьба его страны. Разве не так? Вот елки-палки! Что, разыграть собственное похищение со счастливым избавлением? Только тогда поверит Барклай наш де Толли? Честно говоря, у меня уже сложился план подобного мероприятия: отправить Тихона нанять «варнаков» для нападения на меня, покромсать их в «стружку» и представиться жертвой заговора. Вроде необходимость отпала. Въехал военный министр в ситуевину. – Пожалуй, вы правы: работы безопаснее проводить непосредственно в армии. Я подумаю, как это лучше устроить. Уже хорошо. Делаем новый «вброс». Я рассказал о наших с Бородкиным трудах в области микробиологии и вытекающих оттуда санитарии, гигиене и асептике. Генерал, немного посомневавшись по поводу первопричин болезней, все-таки проявил себя разумным человеком и оценил перспективы уменьшения некровавых потерь в воюющей армии. Договорились, что Филиппа Степановича оформят и в медицинский департамент военного министерства без отрыва от работы в Академии наук. Барклай довез меня до дома в своей карете, после чего мы простились, договорившись, что я буду ждать от него вестей. А через два дня вечером в дверь нашей квартиры постучали. Тихон открыл и проводил в гостиную, где мы с доктором кайфовали после трудов праведных с бутылкой хереса, ротмистра конной гвардии. – Господа Демидов и Бородкин, если не ошибаюсь? – чопорно поинтересовался офицер. – Именно так, – отозвался я, вставая с кресла. – С кем имеем честь? – Ротмистр лейб-гвардии Конного полка Нехлюдов. Имею к вам поручение. – Слушаем вас, господин ротмистр. В ответ наш посетитель молча протянул конверт. – Благодарю. – Ответа приказано не ждать. Честь имею, господа! – Кирасир кивнул, щелкнул шпорами, развернулся и удалился. Я пока находился в некоторой прострации: еще бы, чай, не каждый день офицеры лейб-гвардии мне письма притаскивают. А вот доктор держался молодцом, аж завидно… – Вадим Федорович, вскройте же конверт. Что там? Я очнулся и, пренебрегая всякими условностями типа специального ножа для конвертов, надкусил бумагу в углу и оторвал краешек. Вытащил письмо. Мы с Бородкиным чуть лбами не стукнулись, пытаясь прочитать его поскорее.Уважаемые господа Демидов и Бородкин. Буду рад встретиться с вами в Зимнем дворце сего года тринадцатого ноября в три часа пополудни. Благосклонный к вамУпс! Не пришлось бы любезного Филиппа Степановича отпаивать чем-то покрепче хереса… – Вадим Федорович, – обалдело прошептал эскулап, – нас что, приглашает к себе император??? – Ну да. А чему вы удивляетесь? Мы с вами как-никак «светила европейской науки» – почему бы государю с нами не познакомиться? – Нет, но все-таки… – Филипп Степанович, успокойтесь – да, визит к самому царю – это, конечно событие, но это случилось. Так что готовьтесь к нему и перестаньте нервничать. – Легко вам говорить. – Краски на лице Бородкина сменяли одна другую просто как в мультике: багровая – розовая – белая – салатовая… И по новому кругу… – Прекратите психовать! – В конце концов не выдержал я. – Выпейте еще хереса и идите спать, Филипп Степанович. Ночь вас успокоит. – Думаете? – Уверен. – Кстати, а почему вы так спокойны? Для вас визит к монарху – обыденность? Вот ведь зараза! Вот инфекция! У самого поджилки трясутся от предстоящего визита, а он еще что-то анализировать пытается… Будем выкручиваться. – Вы слышали то, что я вам сказал? Мы с вами, Филипп Степанович, совершили научные открытия, которых нет и не было за всю историю российской науки. С точки зрения Европы, во всяком случае. Император не чужд всему этому. И он ценит престиж России во всем. Разве не так? Что же вас удивляет? – Не знаю. Вы, конечно, логичны, но предстать перед государем… Наверное, позже я привыкну к этой мысли, но пока прошу извинить мою нервозность. Пожалуй, действительно стоит выпить еще. – Несомненно. Причем этой бутылки нам не хватит. Тихон! – Слушаю, ваше благородие, – немедленно «встал передо мной, как лист перед травой» мой опекун. – Вот тебе деньги, – протянул я слуге три рубля, – сбегай к Чусовому в трактир и попроси для меня вина, он знает какое. Бутылки четыре. Со сдачи возьмешь гривенник себе. – Премного благодарен… – Подожди. Учти: сначала принесешь вино нам, а потом пойдешь пропивать свой гривенник, понял? – Не извольте беспокоиться, Вадим Федорович, все исполню в точности, – поклонился и немедленно смылся выполнять приказание. – А не много ли нам четырех бутылок будет? – с сомнением в голосе спросил доктор. – Да кто же нас заставляет все сегодня выпивать? А запас никогда не помешает. За каждой бутылкой, что ли, Тихона гонять. Так что пока разлейте по бокалам то, что осталось, и будем потихоньку привыкать к мысли о встрече с императором. Вино как раз заканчивалось, когда вернулся Тихон. – Так что, ваше благородие, – слегка смущенно начал он, – я шесть бутылок принес. И там семга свежая была – тоже прихватил. Извиняйте на этом. Ну не золото у меня слуга? Чисто Швейк. Умница. Блюдо с нежно-розовыми ломтями рыбы было немедленно поставлено на стол. Рот тотчас же наполнился слюной и, судя по всему, ощущения доктора не сильно отличались от моих. Я понимаю, что херес под рыбу – это моветон, но если очень хочется? – Так что, я могу быть свободен? – робко спросил Тихон. – В кабак торопишься? Ступай, – улыбнулся я. – Ни боже мой. Я с собой водочки взял. На кухне буду. Если что – покличьте. За пару часов мы с Филиппом Степановичем под неторопливую беседу «уговорили» еще две бутылки и очистили блюдо от лососины. Пора было ложиться, но сначала я решил проверить, как там дела у моего Планше на кухне. Проверил… Перефразирую великого комбинатора: «А ваш дворник довольно-таки большой пошляк – разве можно так нажираться на гривенник?» Кстати, тоже о Тихоне сказано. Мой слуга сладко спал, сидя за столом, на котором стояла порожняя бутыль внушающих уважение размеров. И пустая тарелка – чем закусывал, непонятно. Что характерно, спал тихо – никакого тебе храпа. Сплошное умиление. Будить его я не стал, раздевать и укладывать баиньки тоже. Утром ему сделаю внушения, а пока пусть продрыхнется. Втык после пробуждения я сделал Тихону спокойно и «без души» – на самом деле никакой злости по отношению к нему не испытывал, к тому же сам дал добро на попойку, а границ не установил – вот мужик и оторвался до полного изумления. Даже слегка жалел распекаемого – вполне заметны были мучения перебравшего организма. Пришлось собственноручно набулькать полстакана вина для поправки здоровья жертвы жажды вчерашней. …Последующие дни прошли в хлопотах по приготовлению к аудиенции. Даже в лаборатории приходилось себя заставлять думать о деле. Посуда, конечно, из рук не валилась, но способен я оказался только на механическую работу – о научном творчестве пришлось забыть. К тому же в голову пришла одна идея, которую срочно требовалось воплотить в жизнь. Но об этом ниже… Наконец мандраж и томительное ожидание завершились, и день аудиенции наступил. Бессчетное количество раз хотелось плюнуть на все и просто банально удрать куда-нибудь подальше. Но, увы. Жребий, как говорится, брошен. Нужно пройти и через это. В конце концов, отопрусь своим «заграничным» воспитанием. В общем, «поехали!». …Никаких проблем с проникновением во дворец не возникло: вызванный дежурный офицер глянул на наше письмо, сверился с каким-то списком и кивнул: – Вас ожидают. Нас поручили какому-то придворному (черт его, в самом деле, знает, может, камергер какой, а может, просто лакей – не разбираюсь я в придворной амуниции), и тот молчаливо пригласил нас следовать за ним. Шагал этот человек неторопливо и степенно, что для меня всегда было пыткой – не умею ходить медленно. Но пришлось. Высокие окна дворца полыхнули солнечными бликами уходящего дня и подернулись свинцовой матовостью вечера. Вот тебе и здрасте, а только три часа дня. Но ноябрь есть ноябрь… По залам запорхали лакеи, или как их там, расставляя подсвечники, меняя оплавившиеся огарки на новые, ровненькие, радующие глаз свечи. Удивительно, никто не замечает сумеречную суету, во всяком случае, обращаю внимание только я. А свечи-то восковые. Просто представить страшно, в какую копеечку влетает освещение таких апартаментов в сутки зимой. Наконец местный Сусанин довел нас с доктором до дверей, возле которых замерло в карауле двое гвардейцев. Казалось, что они даже не дышат – чисто экспонаты музея мадам Тюссо. Провожатый просочился за дверь и через полминуты распахнул дубовые створки: – Его Императорское Величество приглашает господ Бородкина и Демидова! Помещение оказалось кабинетом. Самодержец Всероссийский встретил нас, стоя у стола. Довольно высок, строен, круглолиц и курнос в отца. Ярко выраженные залысины ото лба, но зато почти непременные по тем временам бакенбарды. – Здравствуйте, господа, – приветливо начал Александр, – я сначала хотел, чтобы наша встреча произошла в более торжественной обстановке, но военный министр убедил меня не разводить излишней парадности. Прошу садиться. Мы послушно присели в расположенные напротив стола кресла, и император продолжил: – Приношу вам обоим благодарность от всей России за тот научный подвиг, который вы совершили в ее честь. Я искренневосхищен всем вами сделанным и надеюсь, что на этом вы не остановитесь, что принесете еще немало славы своей Родине. Нам оставалось только снова встать и поклониться. И зачем, спрашивается, нужно было перед этим садиться в кресла? – Ваши труды, несомненно, требуют награды, – продолжал государь. – Прошу подойти вас, господин Демидов. Я послушно приблизился, и Александр собственноручно приколол к моему сюртуку темно-красный крестик. – Поздравляю вас с кавалером ордена Святого Владимира, Вадим Федорович! – И царь пожал мне руку. Слов нет – одни слюни. Сразу «Владимира»? Я, честно говоря, на «Анну» рассчитывал. Ведь понятно, что пригласил нас император не для того, чтобы на конюшне высечь, но так сразу… Да еще и сам крест прицепил. Ведь в те времена, насколько я помню, награду за собственные деньги у ювелиров заказывать нужно было, а тут – на тебе. Ничего, в долгу не останусь… Пока я смущенно благодарил, Александр произвел ту же операцию с полуобморочным Бородкиным. Тот пребывал в полном обалдении и едва держался на ногах. – «Польза. Честь. Слава» являются девизом ордена. Именно пользу, честь и славу вы принесли России. Еще раз поздравляю, господа! Красиво сказал. Еще его знаменитая бабка говорила: «Александр – любитель красивых телодвижений». Ну, или что-то в этом роде. – Ваше Величество, – собрался с духом я, – разрешите и нам сделать небольшой подарок? – Подарок? Мне? – в глазах императора зажглось любопытство. – Чрезвычайно интересно! Извольте. Вернувшись к креслу, я взял принесенный с собой футляр, раскрыл и с поклоном протянул Александру Павловичу. На черном бархате сверкала дюжина алюминиевых пуговиц – моя бывшая фляжка. – Пуговицы? – искренне удивился хозяин земли русской. – Ваше Величество, они изготовлены из алюминия, из того самого металла, который открыли мы с доктором. Я подумал, что вам будет приятно осознавать, что такого не имеет ни один человек в Европе. Ни один монарх не может и еще очень долго не сможет позволить себе такое украшение мундира. – В самом деле? – в глазах царя загорелся неподдельный интерес. – Можете не сомневаться, Ваше Величество. Александр взял одну из пуговиц и стал разглядывать. – Какой легкий… Знаете, господа, меня удивить трудно, но вам это удалось. Примите мою искреннюю благодарность за столь ценный и оригинальный подарок. Я этого не забуду. Да уж, ценный – не то слово. Вспомнилось алчное лицо ювелира, которому я принес слиток (фляжку, естественно, предварительно пришлось переплавить). Представляю, как ему хотелось заныкать хоть немного, и только недвусмысленная фраза о том, что пуговицы предназначены для подарка ОЧЕНЬ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННОМУ ЛИЦУ и других изделий из этого металла в природе существовать не должно, удержала его от вполне естественного желания чуточку «сэкономить». Свою работу, тем не менее, выполнил качественно, за что и был щедро вознагражден. Я потом на всякий случай взвесил пуговицы в лаборатории – чуть легче исходного сырья, но все в пределах ожидаемых потерь. Император сел за стол для продолжения общения, но футляр не закрыл и периодически косился на «новую игрушку» во время дальнейшего разговора. – К сожалению, у меня есть еще только четверть часа, господа, – государственные дела, но я уверен, что эта наша встреча не последняя. А дальше – стандарт. Мне пришлось опять рассказывать свою выдуманную одиссею, которая, впрочем, была выслушана с неподдельным интересом. Будем надеяться, что этот самый интерес не станет слишком глубоким, а то как решит самодержец по полной программе удовлетворить свое любопытство на мой счет… У кого, у кого, а уж у императора возможности найдутся. Можно и в Сибирь загреметь под горячую руку. Или в дурдом. Хотя как раз Александр, возможно, и поверит. Вроде мистицизм был его слабостью. Отведенное время подошло к концу, и визит пришлось завершить. Не скажу, чтобы я об этом сильно сожалел – хорошенького понемножку. Достало уже сидеть как на иголках и ожидать какого-нибудь неожиданного вопроса. Да и все время боялся нарушить что-то из протокола общения с монархом. Обошлось. Пока мы шагали к выходу по коридорам дворца, основной проблемой, которую я обдумывал, было количество бутылок, за коими следует послать Тихона по возвращении: того, что есть дома, явно не хватит, чтобы, во-первых, снять стресс после этой аудиенции, а во-вторых, отметить наши с доктором ордена… – Ну что, Филипп Степанович, – нарушил я молчание, когда мы вышли на Дворцовую площадь, – с кавалерством вас! – Ох, и не говорите, до сих пор в себя не приду, – подал наконец голос доктор, промокая платком влажный лоб. – Не ждал такой чести. Чтобы «Владимир»… – Да, вроде бы слегка не по чину нам такой орден, но государь может себе позволить. Поймали извозчика, и, пристроившись в коляске, первое, что сделали, так это, не сговариваясь, отстегнули свои кресты и принялись их разглядывать. Тяжелые. Золото все-таки. Вполне понятные чувства завладели мной при осмотре награды. Вроде бы крест себе и крест. Красивый, дорогой, но дело не в этом… Тема орденов вообще очень деликатная: ведь каждый, кто хоть что-то делает на благо государства, как минимум в глубине души надеется на официальное признание полезности своих трудов, на то, чтобы окружающие видели, что живет и работает человек не зря. И ничего лучше орденов и медалей в этом плане не придумано. С другой стороны, давать их действительно нужно с разбором, чтобы не каждый, отпротиравший штаны на службе энное количество лет, имел бы право повесить награду на парадную одежду. И вот тут государству или монарху нужно умудриться пройти по лезвию: поощрять соответствующими знаками отличия тех, кто этого действительно заслуживает, но не раздавать награды направо и налево. Не могу припомнить, где, когда и кому удалось держаться именно такой золотой середины. Разве что в области боевых орденов и медалей, хотя и тут зачастую имели место отношения с начальством, которое давало представление на награждение. В общем, тема скользкая… А крестик красивый. Ну, дай бог, не последний: я – человек честолюбивый.Александр.
Похищение
Наш парадный банкет состоялся уже через пару часов. Тихон, отправленный с деньгами за выпивкой и провиантом, вернулся на удивление быстро и доложил, что хозяин трактира обещал немедленно все прислать в лучшем виде: и вино, и закуски, и горячее. Ценит, поганец, постоянных клиентов. И действительно, расстарался Чусовой на славу: полдюжины шампанского, коньяк, заливная стерлядь, копченый язык, пара запеченных цыплят, фрукты, ну и кое-чего еще по мелочи. Чего недоставало в сложившейся ситуации, так это компании: Бороздин уже уехал из столицы, Кирхгоф… Ну не посылать же ему посыльного практически на ночь глядя – мол, у нас награды, приезжайте обмывать… И не девок же заказывать. Да и ни к чему. Доктор явно не из тех, кто расположен отрываться посредством оргий, а я, хоть уже и который месяц на голодном пайке в плане интима, все равно не хочу – у меня Настя есть. И пусть ничего не было и не предвидится в обозримое время, у нее есть мое слово – этого достаточно. Предать человека, который тебе верит и любит тебя, наверное, хуже, чем предать Родину. Нет, я не пытаюсь расставить приоритеты «что предавать допустимее». Предавать нельзя вообще. Но если «предают Родину», то из-за страха смерти, пытки, шантажа судьбой близких людей… Ради немалых денег, в конце концов… А тут ради чего? Ради нескольких секунд (минут) чуть новых ощущений? Оно того стоит, чтобы потом прятать глаза и чувствовать себя сволочью? Если на самом деле любишь, конечно. А кто у нас еще из знакомых? Барклая пригласить? А чего уж – и императора до кучи! Бред, в общем. Так что устроились мы с Бородкиным вдвоем (предварительно набулькав стакан Тихону и выделив ему закуски) и славно повечеряли. Правда, доктор, слегка нарезавшись, попытался покомплексовать по поводу незаслуженности награды: дескать, все это я придумал, а он только исполнитель… Пришлось поизображать из себя няньку и убедить Филиппа Степановича, что без его многодневной пахоты в лаборатории мои идеи стоили бы меньше копейки. Что, кстати, было правдой. И ученым-исследователем он был от Бога. Так что мне с ним повезло не меньше, чем ему со мной. Кстати, не особенно мы и «переупотребили» за вечер – всего пару шампанского и коньяк. Утром встали вполне себе свежими и отправились в Академию. Но работать не получилось – весь день ушел на принятие поздравлений. Просто двери лаборатории не закрывались: то один придет выразить свое «очень-с рад-с за вас-с, давно заслужилис-с…», то другой. Я не поинтересовался своевременно: здесь, что, так же, как там, у нас, «поляну» в таких случаях выставлять надо? И это желающие на халяву выпить-закусить? Причем половину из заглянувших я и в глаза раньше не видел, а вторую половину, процентов на девяносто, видел, но в упор не знаю. Не, Кирхгофа и моих лаборантов я готов поить до посинения, но так ведь они до такого и не опустятся, чтобы намекать. День прошел впустую. А мне ведь надо было потихоньку еще хоть фунт бездымки сбодяжить… Зато следующее утро отыгралось событиями за все… – Господин Демидов? – Тихон впустил в комнату просто наишикарнейшего лейб-гусара. – Я. – Вас срочно требует военный министр! Вот елки-палки! Чего же я ему так срочно понадобился? – Прошу подождать, господин поручик – мне нужно собраться. – Жду. Но поторопитесь, сударь. Ишь ты! Только что копытом паркет не роет. Сразу видно, недавно на посылках у самого министра служит. Я оделся, и мы спустились к подъезду, там ждала карета, запряженная парой рыжих. Устроились в ней друг против друга и поехали. Почему-то не совсем в ту сторону, куда я ожидал. Вернее, совсем не в ту… А когда колеса застучали по мосту через Неву, то я уже не сдержался: – Господин поручик, а почему мы едем на Васильевский? – Его высокопревосходительство сейчас в Адмиралтействе, – скупо бросил гусар. Угу. Внезапно я понял, какой вопрос пульсировал все это время в мозгу, но никак не мог «сформироваться» конкретно: «Ты зачем, дурик, усы сбрил?» Гусарский офицер лет тридцати и без усов. Ой, что-то тут точно неладно – это же привилегия легкой кавалерии, офицерам можно носить усы. А этот не носит. Да еще в гвардии… Кстати, а ведь он письменного приглашения от Барклая не предъявил! Во я дурак! Во влопался!! С моста пора было сворачивать направо, к Адмиралтейству, но коляска продолжала путь по прямой. Точно влип! Стал правой рукой растирать левое плечо: – Вероятно, погода испортится – старая рана заныла, – извиняющимся голосом промямлил я. – Рана? А где получена? – слегка оживился поручик. – Да было дело… Простите, а что, его высокопревосходительство никакого письма не передавал? Ну да, глазоньки-то забегали… Но собрался мужик, быстро соображает: – Ой, господи! Совсем забыл! Конечно, есть письмо, просто это мое первое поручение на службе у военного министра. Секунду! Офицер торопливо стал расстегивать доломан, склонил, естественно, голову налево, типа доставая конверт, и получил ребром ладони по открывшейся шее. Ага. Извинюсь в случае чего по полной. Заплачу там или на дуэль выйду. Но это вряд ли. Мой визави со всхлипом сполз с сиденья. Я проворно запустил руку ему за пазуху и выудил оттуда ну совершенно не конверт. Кинжал. Причем хороший. Ножны были пришиты под мышкой, чтобы на груди не топорщиться, хотя ментик все равно прикрывал… Ну и что это за номера? Меня в натуре иностранная разведка заполучить хочет? Ой, не верится – не те все же времена. И я не профессор Плейшнер, чтобы в связанном виде в багажнике через границы путешествовать. Времени у меня минута-две, пока пациент оклемается… Руки болезному я стянул сзади его же кушаком (или как там у гусар этот «шарф на поясе» называется), чакчиры (гусарские штаны, если кто не в курсе) подрезал сзади и спустил ему до колен. Достал свою шпагу из ножен, ножны отстегнул. Все, можно будить. Полученная оплеуха частично привела в сознание лжегусара: – Ссука! Тебе не жить! Какая прелесть! Ну, просто сериал! У них тут что, такие же штампы, как в нашем (бывшем? будущем?) кинематографе? Ладно, я тоже сыграю героя «тупого бабского сериала» (это Ленка так их называла). – Хавало захлопни, гнида. Будешь говорить, когда я разрешу. – И кончик его же кинжала к трахее. – Все понял? Ну да. Некоторое ошаление в лице. Интеллигент такими словами шпарит. Не ждали-с от научных работников? – Итак, кому и зачем я понадобился? Будешь врать – распорю глотку с чистой совестью. Ну? – Ваше благородие, не знаю я, наняли за пятьдесят целковых, – поплыл клиент. – Главный – кучер, он договаривался… Понятно, что кучер не просто нанятый, явно в деле. – И что, без тебя договаривался? – Я слегка наколол кожу на шее допрашиваемого. – Ай! Перестаньте! – хочет жить сучонок. – Это был молодой господин, которого я не знаю. – Иностранец? – Да русский вроде бы. Интересно, какому русскому я понадобился? И зачем? Ведь явно живым довезти хотели… – Точно русский? – Да точно. У него еще правая рука еле двигалась… Оба-на! Чего-то я не въехал. Кнуров, что ли, за мной охотится? Битому неймется? – Так, а с этого места подробней: как выглядел? – Не помню я точно, – голос «лейб-гусара» был просто плачущим, – ну ваших лет, брюнет, слегка лысоват, рука вот опять же… Как я еще могу объяснить? Ладно, из этого чмыря много сейчас не вытащить, а время дорого… – И как же вы собирались меня передать заказчику? – Вы меня не убьете? – Будешь себя хорошо вести – поживешь еще. Так что? – Скоро уже остановимся, а там ждут. Не знаю кто – нам приказано вас туда привезти, и не более. – Что-то ты недоговариваешь, друг ситный. Вы как меня передавать собрались? Скомандуете, а я тут же и послушаюсь? – У Семена пистолеты, – мрачно пробубнил лжеофицер. – Понятно. Крикни ему, чтобы остановился. Ну! – Так меня же тогда, ежели что… – А я тебя прямо сейчас, придурок. Кричи, гаденыш! – Я трижды бухнул кулаком в стенку кареты. – Ну! – Семен! Останови! Мы встали, и послышался стук сапог спрыгнувшего с козел кучера: насторожился, идет сам проверить, в чем дело. Своевременно выскочить наружу не удалось. Ладно, играем другой сценарий. Я, не отрываясь, смотрел на ручку дверцы. Как только заметил ее шевеление, сразу вмазал ногой со всей «пролетарской ненавистью». И немедленно вперед! Это, конечно, не дверца грузовика, но ошарашил ее удар возницу здорово. Секунды на две как минимум, а мне больше и не надо – прыжок из кареты и шпага впереди меня… Целился я в лицо – грудь дело ненадежное в такой ситуации. И шинельку для начала пробить нужно, и в грудную кость не угодить, да и по ребрам скользнуть может… Но такого попадания не ожидал: думал, что если распорю этому Семену щеку, то от боли и неожиданности лжекучер подарит мне еще несколько секунд, а там он уже и без пистолетов… Клинок вошел прямо в глазницу. Практически на ладонь. Не жилец. А ведь бабахнуть из пистоля своего успел, сволочь. Пусть с задержкой, пусть «в божий свет», но пальнул… И рухнул без звука, ну то есть только со звуком падения тела. Интересно: в таких ситуациях, как пальба на улицах, люди будут сбегаться или прятаться? В мое «бывшее» время точно бы по «норам» разбежались. Вплоть до милиции-полиции. Подождем и посмотрим, как «тут». Оказалось, довольно шустро. Городовой, или как его здесь называют, нарисовался в течение десяти минут. Я представился и сдал «туловище» кучера вкупе со лжегвардейцем представителю власти. А в ожидании оного я просто сидел на крыльце ближайшего дома. Даже не стал осуществлять «экстренное потрошение» клиента. Вот просто нахлынула «пустота». Наплевать на все и даже больше. Но главное, что именно НАПЛЕВАТЬ. Устал. Надоело, не хочу больше. Пусть я убил человека, который сам хотел сдать меня палачам, пусть он значительно более гнусное существо, чем те, кого я убивал на арене – те собирались отобрать мою жизнь за деньги, но ведь ставили на кон и свою, и ею расплатились. Этот же хотел навариться на моей смерти «из-за угла». На чем и погорел. И совершенно его нежалко. Одним варнаком на свете стало меньше. Можно считать, что я спас несколько жизней… И почему-то все равно муторно… От подобного рефлексирования меня и спас местный полицейский, деловито принявшись разбираться в произошедшем. Сурово рыкнув на собирающуюся толпу любопытных, служитель закона спокойно выслушал мои объяснения, уяснил ситуацию и предложил проехать к начальству. Ну да кто бы сомневался… Тело кучера решили положить в карету (решение не только мудрое, но и единственно разумное). Мой «упакованный» спутник испуганно вжался в самый угол, когда к ногам положили труп соучастника. Очень хорошо. Замечательная компания для недолгого пути весьма способствует размышлениям о «тернистом пути греха». Как и зуботычина, лениво и буднично отвешенная полицейским чином вляпавшемуся гаврику – грамотно, пусть ощутит себя «мясом», с которым церемониться не будут, пофантазирует о ближайших перспективах… – Я сяду за кучера, – предложил городовой, – а вы, ваше благородие, не откажите проехаться с этим татем в карете: все же кой-какой пригляд за ним нужен. – Разумеется. Далеко ехать? – Да рядышком туточки, даже заскучать не успеете. И… Это… Спасибо вам за Сеньку. – За кого? – Да вы же Сеньку Махова закололи – душегубец известный. Каторга по нему давно горючими слезами плакала, но никак поймать не могли. Поехали. В разговоры с киднеппером-неудачником я решил по дороге не выступать и не выяснять, «как он дошел до жизни такой» – пусть помается. Ну и ему блатная гордость не позволяла первому начать беседу. Но было очень заметно, как напрягся болезный в предвкушении общения со стражами правопорядка. Так и промолчали всю дорогу. Остановились у достаточно обычного дома, но было заметно, что это некая государственная контора, хотя, может, я просто знал, что едем мы не в оперу и не на банкет, да и стоящий у подъезда еще один (вроде их в эти времена будочниками называли) создавал соответствующую атмосферу. Меня провели в кабинет на первом этаже, где за обширным столом восседал круглолицый лысоватый чиновник. Полицейский, вместе с которым мы прибыли с Васильевского, склонился над ухом начальства и что-то возбужденно зашептал. Лицо чиновника было непроницаемым, только один раз он удивленно поднял брови. Выслушав подчиненного, местный, как я понял, «участковый», кивком головы отпустил его и с интересом посмотрел на вашего покорного слугу. – Разрешите представиться: коллежский асессор Штауфенберг Илья Адольфович. С кем имею честь? Я представился. – Очень приятно, господин адъюнкт. С учеными пока встречаться не приходилось. Прошу вас рассказать о произошедшей с вами неприятности. Мило! Всего лишь «неприятность». Ну да ладно, не буду кривляться в стиле уездного трагика: рассказать так рассказать. Когда я закончил, Штауфенберг выглядел очень даже заинтригованным. – Просто роман можно писать о вашем приключении, господин Демидов. Знаете, если бы не труп Сеньки Махова, то я бы десять раз подумал, прежде чем отнестись к вашему рассказу всерьез. Никогда не сталкивался с похищением людей, разве что слышал о некоторых случаях, но тогда речь шла о женщинах – можно понять. Но ваша история… А у вас есть какие-то правдоподобные объяснения по этому поводу? – Если честно, то сначала я подумал об иностранных посольствах. Дело в том, что я сделал несколько изобретений, имеющих серьезное значение для армии. При их демонстрации его высокопревосходительству генералу Барклаю де Толли… – Вы знакомы с господином военным министром? – Лицо чиновника выразило нешуточное удивление. – Имел честь беседовать с ним и демонстрировать, как я уже упомянул, свои новшества. Лицо коллежского асессора стремительно поскучнело. Оно и понятно: с одной стороны, мое дело не замнешь, а с другой – допекать расспросами, а то и допросами достаточно высокопоставленных военных, да еще и вероятно приближенных самого министра… Да уж, перспектива в голове моего собеседника рисовалась достаточно тусклая. – Так кто, кроме его высокопревосходительства, присутствовал на испытаниях? – Чиновник со вздохом обмакнул перо в чернильницу. – Думаю, что это неважно. Когда я скрутил своего спутника по этому вояжу, тот рассказал, что их нанял некий дворянин с малоподвижной правой рукой. А относительно недавно у меня произошел… некоторый конфликт с одним господином, и у того случилась некоторая неприятность именно с правой рукой. То ли с лошади неудачно упал, то ли еще что-то… Понимаете? – Признаваться в дуэли судейскому было, разумеется, нельзя, но будем надеяться, что он, во-первых, просечет ситуацию, а во-вторых, человек порядочный. – Еще бы! – Улыбка снова заиграла на губах Штауфенберга. – Так вы хотите сказать… – Мне трудно представить, что дворянин способен на такую низость, но тот господин произвел на меня впечатление весьма непорядочного человека. – Так назовите имя человека, которого вы подозреваете, – проверить будет очень легко. Особенно если он сейчас в столице. – Некто Кнуров Сергей Аполлонович. Насколько мне известно, помещик из Псковской губернии. – Не слыхал о таком. Ладно, если это действительно он, то разобраться с делом не составит большого труда. Вас известят, когда появятся какие-то новости. Где проживаете? – На Фонтанке, давайте напишу адрес. – Будьте любезны. – Следователь протянул мне небольшой листок и перо. Черт! Наверное, никогда не смогу научиться этим нормально пользоваться. Но адрес накарябать все-таки получилось. Я попрощался и отправился ловить извозчика. Если кого удивит, что я не поинтересовался дальнейшей судьбой своего похитителя, то меня и самого это удивляет. Но было совершенно конкретно пофиг. Упекут в Сибирь почти наверняка, а на какой срок, мне реально по барабану. Вот отловят ли Кнурова, это действительно волновало. Если нет и я не ошибся, подозревая его, то такая гнусь может попытаться еще не раз мне жизнь испоганить. Блин! А ведь может и не только мне… Надо будет Сергею Васильевичу написать, чтобы Настю поберег… …Домой добрался без приключений и рассказал о произошедшем Бородкину. Лучше бы промолчал. Никогда не думал, что добрый доктор может так рассвирепеть: – Да это ни в какие ворота не лезет! Чтобы дворянин мог опуститься до такой степени!! Я немедленно напишу Михаилу Михайловичу, он ведь не только генерал, но и предводитель дворянства, а потому… – Любезный Филипп Степанович, очень прошу вас остыть. Пока ведь нет никаких доказательств, что этим мерзавцем является именно господин Кнуров. Только то, что у заказчика похищения плохо действовала правая рука. И все со слов какого-то уголовника. Этого совершенно недостаточно для выдвижения столь серьезных обвинений против дворянина, не так ли? – Пожалуй, вы правы, – слегка успокоился эскулап. – Но ведь и бездействовать тоже нельзя. – А что мы можем предпринять? Будем ждать результатов расследования, этот Штауфенберг показался мне толковым человеком. А у меня есть более срочное дело, и я попрошу у вас некоторой помощи, хорошо? – К вашим услугам. Что от меня требуется? – Раз уж жизнь пошла такая, что нельзя за нее ручаться, то мне необходимо составить прописи синтеза некоторых веществ, которые нужно будет передать Барклаю, если со мной что-нибудь случится. – Да Господь с вами! Даже слушать о таком не хочу! – Доктор всерьез опешил и судорожно пытался по-быстрому найти слова, чтобы пресечь мои похоронные настроения. – Филипп Степанович, дорогой, я умирать не собираюсь. У меня, если помните, невеста есть. И с нею я намерен прожить долгую и счастливую жизнь. Но дело в том, что человек смертен и, что самое неприятное, внезапно смертен, – сплагиатил я Михаила Афанасьевича, – мне на голову может упасть кирпич, меня теперь могут банально подстрелить из-за угла, не заморачиваясь с похищениями, может разбить удар… – Да прекратите! Какой удар в ваши годы и с вашим телосложением? – Всякое бывает. Все под Богом ходим. В общем, не надо меня раньше времени хоронить, но в случае чего я не хотел бы, чтобы мои разработки пропали для России, понимаете? – Понимаю, – хмуро бросил Бородкин, – но настроение мне ваше не нравится. – Да при чем тут настроение? Ведь перед дуэлью люди приводят свои дела в порядок, чтобы в случае их смерти не было каких-то споров о наследстве и тому подобном. Я не на дуэль иду, но и речь не о каком-то там наследстве, а о судьбе нашей с вами Родины в грядущей войне. – Ладно, – Бородкин не то чтобы согласился с моими аргументами, но основную мысль уловил, – передам, конечно. Но лучше бы этого делать не пришлось. «Сам нэ хачу!» – мысленно нарисовалось у меня, ага, «Кавказская пленница». Елки-моталки, как же давно я не видел киношек! И ведь нынешними театрами не заменить. Нет в данный момент приличной драматургии и режиссуры. Смотреть, как герой закалывается картонным мечом, вопия о своем благородстве, скучно и неинтересно. Гоголя с Грибоедовым на них нет. И Станиславского до кучи. Чтобы хотя бы Шекспира ставить от души. Сходил разок на «спектаклик» – убожество натуральное. А ведь зал аплодировал…Дан приказ ему: «На Запад!»
А с моим «научным наследием» все решилось само собой, доктору напрягаться не пришлось: Барклай меня вызвал через два дня после описанных событий. Именно вызвал письмом, а не прислал карету. То есть можно было не опасаться очередной подставы, а спокойно ехать в министерство. Но я на всякий случай отправился верхом – обжегшись на молоке, дуешь на воду. Доктор, которого тоже пригласили, все-таки поехал на извозчике, но я был рядом – оставлять Бородкина одного, направляясь к Барклаю, не стоило.Министр принял нас немедленно после известия о прибытии. Ну, то есть минут через двадцать после того, как я показал дежурному офицеру письмо его высокопревосходительства. – Очень рад вас видеть, Вадим Федорович, – пожал мне руку генерал. – Рад знакомству, Филипп Степанович. – Михаил Богданович Барклай де Толли явно демонстрировал, что хочет общаться без титулования. – Позвольте поздравить вас с высокой наградой, полученной из рук самого государя. – Весьма польщен, ваше… – Перестаньте! Уважаемый Филипп Степанович, давайте без чинов, ладно? Нет, все-таки чертовски приятный в общении человек этот Барклай… – Вадим Федорович, – тут же остудил мое благодушие генерал, – а вами я недоволен. Мне уже сообщили об инциденте, имевшем место третьего дня. И о его предполагаемой первопричине. У вас не так давно была дуэль? Так? – Не смею отрицать. Ну, следователь, ну, зараза – уже успел настучать на всякий случай… – И вы хотите служить в армии? Думаете, мне нужен в войсках лишний бретер? Не, нормально? Только что жал мне руку: «Очень рад вас видеть…» – и на тебе: сразу «с разбегу об телегу…». – Прошу прощения, ваше высокопревосходительство (в такой ситуации, наверное, лучше титуловать на всякий случай), но зачинщиком был не я. Тот господин просто совершенно откровенно нарывался на ссору, вплоть до того, что позволил себе оскорбительные намеки в адрес моей невесты. Как, по-вашему, я мог смолчать? Поверьте: я очень неконфликтный человек, но любое терпение имеет пределы. – Свидетельствую, что все так и было, – подключился доктор. – И генерал Бороздин может подтвердить. – Ах, вот как, – на пару секунд задумался Барклай. – Тогда понятно. Не смею осуждать, наверное, и сам в подобной ситуации поступил бы так же. И действительно, вас, господин Демидов, желательно спрятать в армии от подобных происшествий, вы и ваша работа очень ей нужны. Я поклонился. – Вот ваш офицерский патент, – министр взял со стола бумагу и протянул мне, – пока, Вадим Федорович, вы получаете лишь чин поручика в Первом пионерном полку. Я понимаю, что это понижение для вас в табели о рангах, но, к сожалению, не имею возможности сразу дать человеку, не служившему в армии, соответствующий чин. Хотя должность в Академии и соответствующее жалованье тоже остаются за вами. К тому же надеюсь, что вы достаточно скоро сделаете и военную карьеру. – Благодарю, Михаил Богданович, – вроде теперь можно и без титулования. – Я и не смел надеяться, что мне сразу дадут капитана или майора. Неправильно было бы человеку, не имеющему серьезного представления о жизни современной армии, получить под команду сколько-нибудь значительное количество людей. А дальше – время покажет. Еще раз благодарю за оказанную мне честь. – Я рад, что вы все правильно поняли. Пока под вашим командованием будет полурота минеров. Батальон сейчас в Риге, так что неделя вам на сборы, и отправляйтесь. – Прошу прощения, но, если позволите, хотел бы передать вам это, – я протянул генералу пакет с прописями синтеза бездымного пороха, нитроглицерина, ну и так далее, – если со мной все-таки что-то случится, не хочется, чтобы рецептура пропала. Очень вас прошу пока не вскрывать этот пакет и никому не показывать его содержимого. – Понял вас. – Министр одобряюще посмотрел на меня. – Можете не беспокоиться. А насчет господина Кнурова (я правильно запомнил?) тоже можете не переживать – второй дуэли не будет. Поверьте: я обладаю достаточной властью, чтобы поставить на место обнаглевшего дворянчика. Если, конечно, факты подтвердятся. Ну что же, можно жить относительно спокойно. Даже если «факты не подтвердятся». В войсках меня этому ушлепку не достать. Почти наверняка. Эх, жаль не приколол гаденыша сразу – ведь не проблемой было. Впрочем, наверное, правильно сделал, что не убил скота. С трупом «на шее» мне бы в Питере ой как скучно было. Пусть труп и «дуэльный». «Гнев – плохой советчик» – это точно: принимать решения на эмоциях нельзя. Сколько раз мне хотелось в редких, но реальных конфликтах с Ленкой хлопнуть дверью. Ну да, а потом упиваться своей обидой, до полного опустошения бутылки, взятой для лечения душевных ран? – Теперь вы, уважаемый Филипп Степанович, – прервал мои мысли Барклай. – Господин Демидов вкратце ознакомил меня с вашими работами по бациллам, признаюсь, это меня очень заинтересовало. Не могли бы вы подготовить доклад для руководства медицинского департамента военного министерства? – Конечно, могу. – Доктор слегка разрумянился от волнения. – Какое время вы мне даете для подготовки к этому? – Сколько вам потребуется. Не хочу вас торопить, но затягивать с этим, вероятно, не стоит. Недели будет достаточно? – Более чем достаточно, благодарю. – Вот и замечательно. Значит, мы будем вас ждать в следующий четверг, к двум часам пополудни, договорились? – Конечно, благодарю за оказанное доверие. – А вас, Вадим Федорович, жду во вторник, в десять часов утра, – повернулся министр ко мне. – То есть сам я принять вас не смогу, извините, но в канцелярии получите все необходимые для предъявления на новом месте службы бумаги. И в добрый путь. Елки-палки, это что, за пять дней нужно мундир успеть пошить? Вернее, мундиры. Лихие тут портные, вероятно. Надо бы уже сегодня ехать с заказом. С деньгами-то сейчас не проблема, можно даже за срочность приплатить, но как-то с трудом верится, что успеют. Предстоящий доклад Бородкина хотелось обсудить еще по пути домой, но, увы, я ведь верхом прибыл. Пришлось потерпеть до дома. Зато уж там мы засели часа на три только для того, чтобы набросать самый приблизительный планчик. Чертовски жаль, что фенола «еще нет». Конечно, мелинит-шимозу я делать не планировал, но вот карболка на данный момент оказалась бы архиполезной. Но не хватает у меня ни рук, ни мозгов, ни времени, чтобы еще и химией каменноугольной смолы заниматься… Но, забегая вперед, можно сказать, что наши с Бородкиным идеи, пройдя всевозможные бюрократические препоны, в конце концов все-таки пришли в войска в виде приказа, который привожу здесь адаптированным к современному мне русскому языку.
Приказ по армии Российской по сбережению военнослужащих от потерь некровавых: Воду сырую пить воспрещается, только колодезную или родниковую. Прочую перед употреблением кипятить или, при невозможности, сдабривать веществами, которые лекарь знает и в указанных им количествах. Фрукты и овощи сырые перед употреблением в пищу мыть тщательно. При стоянке длительной рыть выгребные ямы или рвы для оправления. После оправки руки мыть тщательно, желательно с мылом или золою. Перед едой – непременно. Посуду после еды мыть непременно сразу. Если на данный момент возможности не позволяют – перед следующим приемом пищи – обязательно. Волосы солдатам стричь коротко, в баню не реже раза в неделю солдат водить, белье и одежду в бане регулярно «прожаривать». При подозрении на болезнь заразительную, заболевших помещать в карантин, жить и питаться больным от здоровых отдельно. Лекарям, операции производя, один и тот же инструмент для разных раненых без кипячения оного использовать запрещено категорически. Если нет возможности прокипятить, то хотя бы обмывать и в имеющихся для того специальных растворах ополаскивать. Тем лекарям, что умеют эфирным наркозом пользоваться, при болезненных операциях по возможности им пациентов пользовать. Прочим – тому учиться. При отсутствии эфира или неумении его применять – водки или другого аналогичного напитка перед операцией пациенту давать. В холодное время долго в караулах и подобной ситуации пребывающих после смены горячим кормить, водки, по возможности, подносить. Не умеющих плавать по возможности тому учить, дабы при переправах напрасно воинов не терять.…А портной все же успел к понедельнику. Обошлось мне все это удовольствие в двадцать рублей, но оно того стоило: мундир сидел шикарно, я, честно говоря, не мог налюбоваться собой любимым в зеркале. Все-таки есть что-то в военной форме. А уж при Александре Благословенном она была самой элегантной и красивой. Хоть и не самой удобной. Далеко не самой. Но самой эффектной. А ведь у меня пионерская, а не гусарская. И все равно: темно-зеленый мундир, черный воротник с красной выпушкой, красные с золотом эполеты, гренадка о трех огнях (я же минер) на кивере… Видела бы меня Настя! Ладно, еще увидит. Свадьба назначена на июнь, так что приеду обязательно в форме. Впрочем, кто меня спрашивает – обязан быть в форме. И с крестом – Владимира, так же как Георгия, положено «носить, не снимая». Так. Еще пальто, плащ, «треуголка», которая давно уже не треугольная, но так называется… Нет, на Афину все это не взгромоздить, придется извозчика нанимать и рядом ехать. А еще через пару дней – «Прощание с Петербургом». Так вроде назывался фильм из моей юности. Про Штрауса кажется, но могу и ошибаться. Прощай, Невский, прощайте, Адмиралтейство и Биржа… Ну и так далее. Здорово тяпнули «на дорожку» с Бородкиным и Кирхгофом, весьма компанейским мужиком оказался, жаль, что я раньше за ним такого не замечал… Понамякивал ему, кстати, на предмет парочки перспективных тем для исследований, но вроде впустую: завернут на сахаристых соединениях, и все. Остальное воспринимает постольку-поскольку. Да и ладно. Пусть работает с тем, что ему интересно. Талантище все же свое возьмет. А мне – в Ригу. Вот уж точно не думал, что занесет туда после всех приключений. До жути интересно посмотреть, какая она сейчас. Ну и уж по дороге к Соковым не заглянуть… В общем, сами понимаете – к Насте и Сергею Васильевичу заеду пренепременно. И чего это я про июнь думать начал – на днях в мундире и предстану. Пришлось еще разориться: купить лошадку Тихону – куда же я без своего верного Планше. Блин! Надо ведь было узнать: можно ли офицеру иметь гражданского слугу? Что-то из глубин памяти подсказывало, что да. В общем, разберемся в усадьбе – уж Сергей Васильевич наверняка в курсе. В крайнем случае оставлю своего единственного «крепостного» там – не в армию же его забривать ради собственного удобства. Хотя в случае чего расставаться будет очень жаль – прикипел я к слуге здорово, второго такого вряд ли найду, тем более при ограниченном выборе из нестроевых пионерного батальона. …А осенняя дорога не в пример поскучнее и понеприятней будет. Особенно когда в седле, а не в карете. Не то чтобы длительная поездка верхом доставляла мне чисто физические неудобства – нет, на ягодицах мозолей не образовалось, но дискомфорта я уже не ощущал: организм привыкает ко всему, кроме болезни, наверное. Но осенние дождь и ветер, дующий всегда исключительно в одном направлении – в морду, никак не делают вояж вне стен автобуса или хотя бы кареты приятным. И глинистая грязь русских дорог под копытами лошади. И лужи. Лужи на дорогах – это вообще нечто инфернальное. Горожане двадцатого века, вы не видели настоящих ЛУЖ! Те капли влаги, которые иногда собираются на городском асфальте после дождя – детский лепет на лужайке по сравнению с Ее Величеством Лужей на грунтовке начала века девятнадцатого. Понятно, что на проселках и на пороге нового тысячелетия встречаются бермудские треугольники, в недрах которых и джип, с честью прошедший ралли Париж – Дакар, может сгинуть без следа, но на трактах между городами такого не встретишь. А тут чуть ли не на каждой версте. И приходилось спешиваться, обходить это самое месиво из холодной воды и грязи по лугу, полю или лесу… Ехал и думал: сколько же я могу сделать для России… Вернее, мог бы, но не смогу. Как же обидно именно это: «Мог бы, но не смогу». Пусть я и не кладезь премудрости, но ведь резина, дорожные покрытия (даже в Древнем Вавилоне асфальт клали), красители, нефтехимия и те же самые керосиновые лампы, о которых я думал «на взлете», да мало ли еще подобного – поле непаханое, только работай… А вот хрен в тряпке – рук две, голова одна, часов в сутках не более как двадцать четыре. И эта «голова» иногда спать хочет. И не хочет сойти с нарезки вследствие постоянного напряжения. А может, в самом деле, лучше было бы двигать российскую науку в Академии? Войну ведь все равно у Наполеона выиграем, а? И вместо новых взрывчаток я бы вывалил перед обалдевшей Европой бром и спектральный анализ, формулы веществ и Периодический закон. И в России, ставшей одним из лидеров мировой науки, будет популярным естествознание, а не интеллигентское самокопание? То самое, которым я, черт побери, сейчас и занимаюсь. Вот зараза! Эта дрянь что, в каждом русском на генетическом уровне заложена? Все, хватит этих дурацких рефлексий! Рубикон перейден! Так нечего сопли распускать! Хорош бы я был, если через пару дней вернулся бы в Питер и заявил Барклаю, что передумал. Вперед! Поздняя осень – не самое подходящее время для поездок, поэтому люди без особой необходимости дома не покидают. Была скучной не только сама дорога, но и на постоялых дворах весьма невесело, зато любой гость воспринимался хозяевами с особым радушием: каждая лишняя копейка в этот «мертвый сезон» для них приятная неожиданность. Правда, и меню достаточно ограниченное, что и понятно: какой смысл стараться с широким выбором блюд, если посетители даже не каждый день появляются? Так что в основном питались мы с Тихоном традиционными щами да кашей. Когда-нибудь кончается не только все хорошее, но и все унылое: через несколько дней показались места, ставшие уже для меня чуть ли не родными. Несмотря на то что ничего неожиданного в этом не было, сердце стало биться о ребра сильнее и чаще, я с трудом сдерживался от того, чтобы не пустить Афину в галоп.
Прибыл на побывку
А усадьба выглядела достаточно тускло, это вам не лето: облетела зелень с деревьев и живой изгороди, белые с голубым стены вымокли до полной серости как белого, так и голубого. Во дворе ни души, хотя дождя сегодня не было, однако ворота открыты – ну хоть это хорошо. Спрыгнув со своей лошадки, я торопливо передал поводья Тихону и чуть ли не бегом направился ко входу. Наше прибытие уже было замечено, и из дверей навстречу вышел лакей. – Что угодно господину офицеру? – Здравствуй, не узнаешь? – Я снял шляпу. – Ва-ва-ваше благородие! Господин Демидов! Вот радость-то! Проходите, милости просим. Вот барин-то обрадуется! Похоже, что мое появление лакея как минимум не расстроило. Значит, ничего особо неприятного здесь не произошло – уже неплохо. – Сергей Васильевич дома? А барышня? – Все дома, все. Правда, молодой господин месяца два как на службу уехал. Сенька! – Это он уже пареньку, высунувшемуся из-за одной из дверей. – Быстро прими у барина шинель! А я пока его высокоблагородие покличу, сей момент! И затопал по левому коридору. А в правом хлопнула дверь, и послышался голос, от которого перехватило дыхание: – Добро пожаловать, господин офицер, чему обязаны… Вааадииим! Вот интересно: как это она умудрилась в своем платье до пола за секунды пролететь с десяток метров по паркету и повиснуть у меня на шее? Я еле успел подхватить Настю и прижать к себе. А ведь мне требовалось только слегка повернуться и сделать «загребущие» движения руками. Господи! Какое же у нее хрупкое на ощупь тело – даже обнять как следует страшно, так и ждешь, что косточки захрустят. Вот удивительно: моя Ленка очень изящна, но, обнимая, чувствовал упругость и силу ее тела. Настенька с виду достаточно… коренаста? Ни в коем случае – просто производит впечатление именно… «Скво», что ли? Грация, гармония и уверенность в каждом движении… И при этом нисколько не складывается впечатление, что «коня на скаку…» и «в горящую избу…». Нет. Все равно не передать словами, женщины описанию не поддаются. – Здравствуй, Настя, – меня просто захлестнуло нежностью, – я очень, очень соскучился. – И я. Ты, судя по всему, ненадолго? – Конечно, нет. Мне и вообще было не положено заезжать. – Попробовал бы не заехать, – слегка стукнула меня кулачком в грудь любимая. – Сразу мог бы себе другую невесту искать… – Ну, здравствуй, Вадим, – весело и громко прозвучал за спиной голос подполковника. Вот епрст! Он что, на кошачьих лапах ходит? Или у меня все органы чувств, кроме осязания,отключились? Заставив себя разомкнуть объятия, я повернулся к Сокову: – Рад вас приветствовать, Сергей Васильевич! – Добро пожаловать! Не узнать тебя право – эким соколом выглядишь. Просто напрашивается следующая фраза из уст моего будущего тестя: «А ну, поворотись-ка, сынку…» – и далее по тексту бессмертного творения Николая Васильевича. – Военная форма красит любого мужчину, – по выражению лица подполковника было видно, что мой ответ пришелся по душе. – Не любого. Но тебе явно к лицу. В пионерах, значит? – Так точно, Сергей Васильевич, следую из столицы в Ригу для прохождения службы в инженерно-минерном батальоне Первого Пионерного полка. – Молодец! Ох ты! – Старый вояка заметил наконец темно-красный крестик на моем мундире. – За что орден? – За химию, Сергей Васильевич, я же вам сообщал, что вместе с Филиппом Степановичем мы открыли два новых элемента… – А я почему про это ничего не знаю? – капризно надула губки Настя. – Так и Сергею Васильевичу я не писал того, что писал тебе. Временно крыть нечем. Но контраргумент моя невеста найдет. И наверняка достаточно быстро. Женщины вообще соображают стремительно. В плохом для нас, мужчин, смысле: они умеют почти мгновенно понять основную тему любого бытового разговора, и тут же включиться в него. Я в свое время обратил на это внимание и просто был поражен: сидят две женщины и болтают без умолку. О ЧЕМ? Подслушать не пытался, но эмоций на лице до черта, губы шевелятся без остановки. Подходит третья и мгновенно «вливается» в разговор. МГНОВЕННО! Мало того, вторая уходит по каким-то своим делам, появляется четвертая – и тоже сразу в теме… Откуда у них столько информации, чтобы вести эти бесконечные разговоры??? Нам, мужикам, этого никогда не понять. Но подполковник, хоть и на время, перехватил инициативу: – Такой орден… И ты поручик? – За мной сохранен чин адъюнкта. Поручик я только в войсках. Насколько я помню, Светлейший князь Потемкин тоже являлся поручиком, будучи при этом камергером. А Владимир вручен лично государем – не отказываться же было… – Чтооо?! Ты видел императора и не написал об этом?! – Ну я же говорю, что женщины долго просто присутствовать при разговоре не умеют. Однако сейчас можно было бы понять эмоции, даже если бы на Настином месте был весьма выдержанный мужчина – скрыть такое… Но я же ведь просто хвастаться не хотел, а она прямо испепеляет своими черными глазищами… – А ну остынь, дочка, – благодушно усмехнулся Соков, – я тоже об этом не знал, но узнать приятно. Вадим, непременно нам об этом расскажешь, хорошо? – Хорошо и непременно, – попытался скаламбурить я, но через секунду сам понял, что попытка оказалась неудачной. Вернее, бесполезной. – Ты мне что писал, а? – Настины глаза просто превратились в две бормашины, которые собрались погрузить меня в ад скрежета зубовного без наркоза. – Почему я узнаю о твоих открытиях последней в Европе? – Настасья! – в голосе старого вояки совершенно явно прорезался металл, и Настенька это мгновенно почувствовала. – Вадим нам сегодня все расскажет. В подробностях. Правильно я говорю? – Конечно. Отдышаться только после дороги можно? Анастасия не посмела перечить отцу, но зыркнула на меня так, что пришлось внутренне поежиться в предвкушении общения тет-а-тет… – Завтрак готов, – появился мажордом, или как он тут называется. Вот перекусить действительно пора. Понятно, что для меня слово «завтрак» за час до полудня, если проснулись в районе шести утра, звучит издевательски, но русская усадьба живет по своему режиму. Завтрак так завтрак. Утренняя трапеза особым изыском не отличалась: каша, омлет и кофе с пирожками. Кашу, если это не гарнир, я не особо жалую, но ем без отвращения. Я вообще всеядный. Ну то есть просто вареную луковицу лопать не буду, но ни один продукт сам по себе не вызывает у меня отвращения. Пробовал, конечно, не все, что едят на свете, но уверен, что спокойно стрескаю и лягушачьи лапки, и печеных личинок. А ведь сколько народу с заморочками! Только среди моих родственников и близких друзей: один не переносит рыбу в любом виде, другой – лук (то есть вообще – сырой, вареный, пассерованый, без разницы, ни в салате, ни в котлете, ни в супе не должно быть ни крупиночки), третья – убежденная мясофобка, то есть рыбу употребляет, но мясо теплокровных нет. Из принципа – «трупы» пожирать не желает. Причем объяснить мне принципиальную разницу между курицей и рыбой как пищевыми продуктами в свое время не смогла. И уж конечно, меха и кожу носить не гнушается. Умиляют меня такие гуманисты. Вот и попытайтесь себе представить, сколько нематерных мыслей возникало у меня на кухне, когда в гости ожидались все трое… За столом беседовали не очень оживленно, пока не перешли к кофе. Тут уж мне было не отвертеться и пришлось в подробностях рассказывать о своей жизни в столице. Про попытку похищения я, разумеется, умолчал. Может, позже Сокову вкратце поведаю. А здесь, в мое отсутствие, ничего особенного не произошло: несколько охот, в которых сам подполковник по вполне понятным причинам активного участия принимать не мог, урожай, который в этом году был не очень… Ай да кретин! (Это я о себе.) Ну и тормоз, ну и «жираф»! Вот почему я летом-то не сообразил? У меня же в рюкзаке прикормка для рыбалки! Горох, пшеница, семечки. Семечки после мясорубки, конечно, никак не «семенной фонд», но горох с пшеницей… Уж наверное, посолиднее нынешних будут – не зря же селекционеры почти два века свой хлеб ели. Будет очень печально, если из-за моего тугодумства залог процветания местного сельского хозяйства сожрали крысы. – Прошу прощения, Сергей Васильевич, а где мой рюкзак? – В твоей комнате. Что-то понадобилось? Я велю принести… – Если можно, я хотел бы кое-что из него взять, а потом, если позволите, поговорить с вами наедине. Это срочно. Не возражаете, если я вас покину на несколько минут? – Разумеется, иди, но почему так вдруг? – Да кое-что вспомнил… Прошу извинить. С трудом сдерживая желание перейти на бег, я направился в свою комнатенку. Открыто. Чувствуется, что помещение нежилое, но никакой затхлости – прислуга явно делала здесь уборку регулярно. «Ермак» вроде цел, не прогрызен, но эти твари по своей «проникающей способности» сравнимы с гамма-излучением. Трясущимися руками я расстегнул верхний клапан и стал судорожно рыться в содержимом рюкзака. Естественно, под руки лезло все, кроме того, что нужно. Пришлось прекратить эту истерику и спокойно вынимать изнутри объемные и не представляющие на данный момент интереса предметы. Наконец-то вот он, искомый пакет. Килограмма полтора – собирался ведь рыбачить несколько дней, запасся солидно. Вроде плесени нет, пахнет семечками. Будем надеяться, что они не навредили пшенице и гороху своим маслом. – Сергей Васильевич, – обратился я к Сокову, едва перешагнув порог столовой, – мне необходимо срочно с вами поговорить. – Наедине? – Если не затруднит. – Хорошо, идемте в мой кабинет. – Настя, извини пожалуйста, – обратился я к своей невесте, – мы недолго. Это очень важно. Отреагировала девушка на удивление спокойно и благосклонно. Мол, иди уже и не дергайся. Отец, что ли, с ней побеседовал, пока я отсутствовал? – Смотрите, Сергей Васильевич, – продемонстрировал я подполковнику пакет с привадой, когда мы разместились за столом его кабинета, – эту смесь я использовал при ужении рыбы. Здесь горох и пшеница из Америки. Они превосходят местные по урожайности и, возможно, по стойкости к морозам и вредителям. – Почему вы так уверены в этом? – Я просто имел возможность сравнить ваши поля с теми, которые видел за океаном. Практически уверен в том, что эти семена будут лучше тех, что выращиваются у вас. Разделить зерно от гороха, засеять им делянку-другую, и следующей осенью можно будет в этом убедиться. Даже если я ошибаюсь, то вы ведь ничем не рискуете, не так ли? – Пожалуй, да. Спасибо, весной попробуем. Если вы правы, то через несколько лет семян будет достаточно, чтобы засевать поля. Но это дело будущего. Почему не писал о своих успехах и награде? – Да неудобно как-то было – получалось бы, что хвастаюсь. – Глупости какие. Вот Настя тебе теперь шею-то и намылит. И поделом, – улыбнулся Соков. – Кстати, о Насте. Что это за намеки были по поводу того, что ей может угрожать опасность? Пришлось рассказать об инциденте с моим похищением и о своих подозрениях. – Да. В голове не укладывается, что дворянин может быть способен на такое, но, пожалуй, ты прав. Неприятная личность этот Кнуров, потому и получил в свое время от ворот поворот. Буду иметь в виду. Ладно, ступай уже к ней, а то дочка и мне головомойку потом устроит. Я поспешил откланяться. При моем появлении в Настиной комнате Наташа, повинуясь молчаливому жесту хозяйки, тут же вышла. Теперь у меня как бы «официальный статус», и вполне можно оставаться вдвоем без особого ажиотажа со стороны окружающих. – Солнышко, прости, пожалуйста, что не написал обо всем, что со мной происходило, – я слегка приобнял Настю, она немного дернулась, но вырываться не стала. Понятно: я прощен еще не до конца, но отсылка к едреной бабушке пока вроде не грозит, – в самом деле считал, что это будет нескромно с моей стороны… – С ума сошел? – Суженая распахнула глаза с совершенно искренним изумлением. – С каких это пор неудобно гордиться заслуженными наградами? Ты орден не стесняешься носить? Может, в карман спрячешь? – Нет, но это же другое… – Какое «другое»? Вадим, если честно, то я на тебя очень сердита. – Было видно, что девушка, во-первых, говорит искренне, а во-вторых, вроде включается программа «псих-самовзвод»: сейчас кааак накрутит себя… На фига нам скандал на пустом месте? – Настя, прости, пожалуйста, я в самом деле считал недостойным мужчины хвастаться своими успехами перед любимой… – Глупости какие! – невольно процитировала Анастасия слова своего отца, которые я слышал несколько минут назад. – Ты вообще можешь понять, что для нас в этой провинции значат такие новости? Я уже не говорю, что две недели назад у нас гостила Элен Петражицкая. Представляешь, как мне было бы приятно рассказать такое о своем женихе? Если ты, конечно… – Прекрати немедленно! – тут же «поддался я на провокацию». – Ты у меня одна-единственная и не смей в этом сомневаться. Сработало. Оттаяла вроде. Ну и понеслось… Проболтали четыре часа ни о чем (ну то есть с моей точки зрения). Пришлось очень долго доказывать, что мне совершенно по барабану тема нынешней женской моды в столице. Мол, вообще не смотрел я на других женщин: работы было полно и, главное, другие меня не интересуют. С женщиной двадцатого века прокатило бы? Да ни за что! А тут сработало за милую душу: и глаза «бархатными» стали, и вообще… Но трепаться пришлось все четыре часа, пока не позвали к обеду. А после все опять о том же. Ну и ладно, язык у меня вроде подвешен нормально, а смотреть на Настю и слушать ее голос могу, наверное, бесконечно. Единственно отлучился минут на двадцать, чтобы проверить, как там устроился Тихон. Лучше бы этого не делал: мой слуга вовсю обхаживал местную красотку, когда я, ни сном ни духом не подозревая, вломился в указанную прислугой комнатенку… В самый первый момент лицо Тихона выражало однозначное желание посетить мои похороны, но дисциплина была у мужика в крови: – Я вам нужен, ваше благородие? – Нет, Тихон, отдыхай. – «Барин» смутился вторжением в личную жизнь крепостного. Нормально? Этот может себе позволить, а я, «господин», понимаешь, должен спермотоксикозом маяться… Полгода, блин! И главное, когда рядом ОНА, самая любимая и желанная. А вот нельзя ж ты! Уууу! Озверею! Потом обед, общение, ужин… Сергей Василевич все-таки разогнал нас с Настей по своим комнатам, давая мне возможность выспаться перед дорогой. За что ему большое спасибо – расспросы о Петербурге стали уже реально доставать. Проспал часов десять. А чего удивляться, если светает чуть ли не к полудню? Простились. Описывать не буду. Тяжело простились: Настя в слезах (тоже мне офицерская дочка), подполковник и тот эмоции высказал. Я с огромным трудом сдержался от «соплей». А вот Тихон был весел и жизнерадостен. Вот ведь сволочь! Наверняка свое получил. Ну и хватит – усадьба Соковых осталась позади, а меня ждали работа и служба, служба и работа. И Рига. До нее еще сотни верст, но волнение уже началось:Серый мой город, город дождей,
Как же мне дорог каждый твой камень!
Ветер из листьев, шорох аллей,
Мокрый асфальт у меня под ногами…
Лифляндский Пинкертон
Погода была как в стандартных ее прогнозах по телевизору: переменная облачность, местами дожди. Для ноября не так и плохо, но все равно приятного в ежедневном нахождении под открытым небом на протяжении всего пути не очень много. Ну, а куда «деваться с подводной лодки»? Дан приказ ему «На запад!» – вот и следую. Хорошо еще, что не пехом. Хотя жаль, что не в карете. Кстати, вместе с «переносом» я, вероятно, и здоровье семижильное получил: вот не чихнул ни разу на протяжении всего пути в гнилом ноябре. Неприятных ощущений от такого путешествия это не убавило, а заодно я проникся дополнительным и нешуточным уважением к нашим дедам, которые от Сталинграда и до Берлина в дождь, слякоть и мороз то на своих двоих, то просто на пузе дошли-доползли. И вдолбили кол осиновый в могилу «лучшей армии Европы». Редкие, облетевшие листвой дубравы и рощи совершенно подавлялись соснами и елками, главенствующими на протяжении всей дороги. И к лучшему – никакого удовольствия смотреть на голые ветки лиственных деревьев, и так все черно-серое вокруг. Хотя и зеленые иголки «забодали» со страшной силой. И поля серо-черно-серые, и озера с реками аналогичного цвета… В общем, тоска цвета хвои. И гадюшники, в которых приходилось ночевать. Вроде никаких насекомых не подхватил пока, но никакой гарантии. До жути хотелось в баню, пропариться, согреться, «нашпиговать» тело ароматом березового или дубового листа, получить по ребрам и спине от «палача Тихона» веником и покайфовать потом с кружечкой кваску… Не сезон. Будут еще корчмари, или как их тут называют, в такое время баньку на всякий случай растапливать – себе дороже обойдется. Накормили, постель предоставили – на том спасибо. А как раз на последней остановке меня порадовали нехитрой едой, по которой я давно соскучился: серый горох с жареным шпеком и луком. И простокваша в запивку. Ой, как вкусно! Несочетаемо? Очень даже! За спиной зажурчала французская речь, явно обращенная ко мне. Обернулся. Можно было не сомневаться, что это тот единственный человек в приличной одежде из всех присутствовавших в данном заведении. Среднего роста курчавый шатен с глазами слегка навыкате. – Простите, но по-французски не говорю, – пришлось обернуться и ответить. Вот-таки гад: промурлыкал что-то про «шпрехен зи дойч». – Сударь, – сам почувствовал, что лицо начало краснеть, – я к вам на территории Российской империи обратился на русском языке. Почему вы ответили мне на немецком? Акцент у фигуранта был ужасающий, но худо-бедно по-русски он изъяснялся: – Прошу простить, но я не мог себе представить, что российский офицер не говорит на двух основных языках просвещенной Европы, – типа высказал презрение. Слегка снисходительная ухмылка проиллюстрировала все то, что данный дворянчик недосказал, хотя ему явно очень этого хотелось. – Я могу поговорить с вами по-английски или по-испански. Хотите? – Это я как раз сказал на соответствующих языках. «Пациент» слегка смутился. – Разрешите представиться: титулярный советник фон Дуттен. Из Венденского полицейского управления. С кем имею честь? – Поручик Демидов. Следую к месту службы в Ригу. – Ну что же, если эта крыса из полиции, то придется «поуважать» представителя власти. – Присядем, – указал за один из нескольких свободных столов немец. Присели. Ну и что дальше? – Господин поручик, – вяло и равнодушно начал полицейский, – я здесь расследую убийство. Весьма уважаемой персоны. Весьма странное и загадочное убийство. – Ну, а я тут при чем? Подозревать всякого проезжающего мимо офицера… – Да в том-то и дело, что не всякого… – Лицо фон Дуттена было совершенно равнодушным, но чувствовалось внутреннее напряжение. Видали мы таких – сами как бы спортсмены и рыболовы. – Вас так насторожило мое незнание немецкого и французского языков? Это может иметь отношение к преступлению? – Отношение к преступлению может иметь все. И офицер, говорящий только по-русски… – По-моему, я продемонстрировал, что могу общаться не только по-русски… – Действительно. Но как раз это и удивляет. И настораживает. В том-то и дело, что каждый факт в отдельности объясним, но такое их сочетание… – Какие, простите, сочетания? – Да, к примеру, орден Владимира на груди поручика. Можете объяснить, почему такая награда красуется на груди обер-офицера? Причем не самого высокого класса. Можете? – Могу. Я имею чин адъюнкта в Академии наук. И орден мне пожалован самим государем за научные открытия. – Да что вы говорите! – Колбасник даже не старался маскировать свой издевательский тон. – Вы ученый? Сам император приколол вам орден на грудь? И вы хотите, чтобы я всему этому поверил? – Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое. Ваше общество мне неприятно. Вы посмели обвинить меня во лжи, но я не имею права участвовать в дуэлях до завершения своей миссии. – Сударь, как раз дуэли со мной вы не дождетесь. Мое оружие – перо и бумага. И вон те двое солдат, которые меня сопровождают. В направлении, куда кивнул местный пинкертон, действительно жевали свою кашу пара солдат. Сомневаться, что они состоят при данном полицейском чине, не стоило. – Так чего же вы от меня хотите? – Всего лишь навсего документа, подтверждающего вашу личность. Всего-то проблем! Я расстегнул мундир и вытащил свою «подорожную»: – Извольте. Подписи его высокопревосходительства военного министра вам достаточно? – Позвольте, – протянул руку к бумаге фон Дуттен. – Не позволю, – пошел на принцип я. И не только на принцип: давать в руки всяким-разным важные документы не стоит никогда. Этому меня еще в «прошлой жизни» чиновники научили. – Вы видите подпись министра и печать? – Я вижу некую подпись и некую печать, – флегматично промолвил мой собеседник. – Я не видел подписи министра, не знаю, как выглядит она. Так что ваш документ не очень убедителен для меня лично. – А какой был бы убедителен? С моим портретом? И чтобы подпись Барклая-де-Толли поверх его? – Экий вы шутник! – позволил своим губам изобразить подобие улыбки местный детектив. – Знаете, в сложившихся обстоятельствах я бы даже вашему портрету на документе не поверил. Вы в Ригу следуете? – Я ведь уже сказал, что да. – В таком случае я попрошу вас проехать со мной вместе в Венден, где я смогу переложить возникшие с вами проблемы на тех, кто сможет принять окончательное решение по данному вопросу. Не возражаете? – Совершенно. До Вендена верст тридцать, а компания, хоть и не совсем приятная, в дороге пригодится. – Очень рад, что вы приняли разумное решение, – встал из-за стола Дуттен, – позвольте вашу шпагу. – Простите? – На пушку что ли берет? – У вас есть приказ о моем аресте? Или меня застали на месте преступления? С какой стати я должен отдать шпагу первому, кто ее потребует? – Да просто я хотел посмотреть на вашу реакцию, господин поручик, – улыбнулся чиновник. – Возможны были некоторые варианты вашего поведения, которые позволили бы мне сделать окончательные выводы. До утра прошу из этого заведения не выходить. Во нахал! – Сударь, – холодно бросил я, – вы не смеете мне указывать и ограничивать мою свободу. Постарайтесь понять, что, согласившись следовать в Венден вместе с вами, я оказываю любезность, а не подчиняюсь вашему произволу. И пока после разъяснения ситуации согласен удовлетвориться лишь извинениями. Если же вы продолжите доставлять мне неудобства, то гарантирую еще и неприятности по службе. – Вам так хочется погулять этим промозглым вечером? – Я просто не терплю, когда мне указывает, что делать и как себя вести, человек, не имеющий на это права. – Я не понимаю вашего упорства… – Сожалею. Послушайте: вы меня утомляете, я ведь могу и передумать составить вам компанию по пути в Венден. – У меня есть возможность вас заставить. Вот чего доеживается, ферфлюхер хренов? Жить ему скучно? – Сядьте! – Он, конечно, мог проигнорировать мою реплику, но видно, что подействовал тон: прежде чем фон Дуттен смог осмыслить происходящее, «организм» уже снова усадил его на прежнее место. – Так вот, – прошипел я, – если вы, дубина стоеросовая, посмеете отдать приказ своим солдатам, то одного я застрелю, а второго заколю. И за их жизни отвечать придется именно вам, так же как за попытку срыва выполнения поручения его высокопревосходительства. Особого поручения. Напрягите свой умишко и попытайтесь сообразить, что офицеры с приказом за подписью самого министра просто так в этом захолустье не появляются. Только попробуйте применить силу в отношении меня, и Сибирь вам гарантирована. – Сударь, я не привык… – начал приходить в себя немец. – А мне ровным счетом наплевать на то, к чему вы привыкли. Я вам сказал уже больше того, чем был обязан. Делайте выводы сами, – так и хотелось добавить: «Хао! Я все сказал!» Но держался он неплохо. Все-таки характер имеется. – Я лишь выполняю свой долг. – Я тоже. И вы мне мешаете это делать. Излишнее служебное рвение, которое вы проявляете, может привести к большим неприятностям. Я уже обещал, что поеду с вами – благо мне по дороге. Большего вы от меня требовать не смеете. Честь имею, господин фон Дуттен. Встал и не оглядываясь отправился к себе в комнату. Тихону велел на всякий случай ночевать у меня – бес его знает, что может прийти в голову этому бошу в связи с уязвленным самолюбием. Лучше иметь слугу рядом. В случае чего, отобьемся, как Атос с Гримо в винном подвале. Заснуть долго не мог – все думал: не слишком ли я оборзел в беседе с полицейским чином? Хотя вряд ли: эту шушеру в начале девятнадцатого века дворяне, а уж тем более офицеры, если верить соответствующей литературе, мягко говоря, недолюбливали. Не знаю, кто там высший воинский начальник в Вендене, но однозначно должен принять мою сторону. Вернее, почти однозначно – может ведь и родственником этого хмыря оказаться. Или просто немцем с «национальной солидарностью». С утра позавтракали перловкой на кислом молоке – вкусной такую еду не назовешь, но «попитаться» перед дорогой было необходимо. Я бы, конечно, лучше чем-нибудь поприятнее перекусил, хоть яичницу можно было заказать, но завтрак для меня почти всегда был именно «питанием», а не едой – с самого детства поутру никакого аппетита. Вот часам к одиннадцати, да, прорезался, чисто как было у Винни Пуха – «одиннадцатичасовое настроение». Погодка выдалась неплохая, и дорога была нераскисшей, так что двигались мы вполне споро. Солдаты держали себя по отношению ко мне совершенно индифферентно, хотя наверняка получили в отношении меня соответствующие распоряжения от своего босса. Фон Дуттен тоже достаточно долго сохранял молчание, но на втором часу пути не выдержал: – Господин Демидов, разрешите у вас спросить один вопрос? Я не стал изгаляться по поводу того, что согласен «ответить ответ». В конце концов, даже природные русские и не такие ляпы зачастую делают. – Слушаю. – Вы не могли бы хоть вчерне охарактеризовать цель своей миссии? Это позволило бы мне сопоставить кое-какие имеющиеся сведения и помогло бы снять возникшее между нами напряжение. – К сожалению, лишен возможности удовлетворить ваше любопытство на этот счет. – Ну что же, понимаю. Только вы зря демонстрируете свою неприязнь ко мне столь явно. Я ведь делал и делаю только то, что мне должно. – Вот и делайте, но только еще и думайте при этом. – Боюсь, что вы напрасно так рано расхрабрились, господин поручик. Ничего еще не выяснено и ничего не кончено. – Местный полицейский слегка пришпорил своего коня и поехал чуть впереди. А мне и в кайф – как раз открылась Гауя, и до горизонта дорога пролегала как раз вдоль реки. Даже в ноябре – красавица! Сколько десятков километров я отмахал в свое время с рюкзаком в ее окрестностях, а никогда не переставал удивляться великолепию природы в этих местах. Описать это невозможно – только видеть. Утесы, лес, реку… Вот, кстати, клевало здесь всегда посредственно. Но зато трофейно. Пару раз ничего, кроме как на уху, не наловишь, а в третий таких жереха, щуку или голавля можно зацепить, что бабуля с дедом на несколько дней белковой пищей обеспечены… Я ведь класса с четвертого на рыбалке сдвинутым стал, как только видел водоем, первой мыслью всегда было: кто тут может водиться и как его изловить. Начинал, конечно, с уклеек, пескарей, плотвы и прочих карасиков, но года через два уже стал матерым рыболовом. Даже с уроков в школе на Днепр сбегал, когда денек перспективный выдавался… Воспоминаний мне хватило как раз до шлагбаума перед въездом в Венден. Дежурный офицер вполне удовлетворился моей подорожной, я спросил, как найти начальника гарнизона (хотя фон Дуттен и сам наверняка знал как, но подстраховаться все-таки стоит). Поехали по городу – совершенно неузнаваем, кроме старого, еще средневекового замка, ничего знакомого. Хотя и бывал я здесь всего пару раз. Комендатура (или как здесь она называется) располагалась в двухэтажном каменном доме. Мы спешились, и Тихон принял Афину. Ну, где здесь коновязь, надеюсь, разберется. Я проследовал вместе с титулярным советником внутрь строения через достаточно непрезентабельную дверь. Пройдя по коридору, мы оказались в чем-то типа приемной, где находился адъютант в чине подпоручика. Пехотного. Вот разобраться, в каком полку он служит, моего послезнания точно не хватает – мундир зеленый, воротник желтый. Ну и бес с ним на самом деле. Мой сопровождающий, пошептавшись с адъютантом, поскребся в дверь, заглянул и просочился внутрь. Через пару минут вызвали и меня. В довольно просторном кабинете кроме фон Дуттена я увидел довольно молодого подполковника в той же форме, что и у адъютанта в приемной. Высокий и худой блондин, курносый и с непропорционально длинными руками – классный шпажист из него бы получился… – Поручик Демидов, следую к месту службы в Ригу из Санкт-Петербурга, господин подполковник, – отрекомендовался вроде как положено. – Здравствуйте, поручик. Подполковник Зальца, комендант Венденского гарнизона. Особого радушия не наблюдалось. Понятно – напел уже «полицай» про мою подозрительную личность. Вроде был бы должен имя-отчество назвать при встрече с таким же, как он, кадровым офицером. К тому же немец немцу глаза, наверное, выклевывать не будет. Да и знакомы они, по всей вероятности, давно. Так что моя ставка на корпоративную солидарность военных против «крапивного семени» почти наверняка не спляшет. – Позвольте ознакомиться с вашими проездными документами, – протянул руку комендант. – Прошу, – отдал я подорожную. Подполковник быстро пробежал глазами бумагу, нахмурился, подошел к своему столу и, выдвинув шуфлятку, выудил из недр еще некий «пергамент». Лицо его вытянулось, и последовал вопросительный взгляд в сторону фон Дуттена. – Отто Карлович, – немедленно отреагировал титулярный советник, – документ ведь может быть и истинным, но тот ли его везет, кому это на самом деле поручено? Вот сука! Ведь вляпался уже по самые гланды, но все продолжает пакостить, пытаясь выкарабкаться. – Вадим Федорович, – в сомнении обернулся ко мне Зальца, – а у вас есть еще какие-нибудь документы, подтверждающие, что вы следуете именно по приказу его высокопревосходительства? – Есть. – Я был зол и временно неадекватен. – Пакет командиру батальона лично от военного министра. Посмеете вскрыть? – Почему бы и нет? – Подполковник смотрел на меня совершенно холодно и спокойно. – Вы – подозрительная личность, и все бумаги, обнаруженные при вас, вполне могут быть досмотрены. – Ну что же, тогда я бы очень вас попросил, во-первых, чтобы этот господин, – я кивнул в сторону фон Дуттена, – вышел из кабинета, когда вы будете вскрывать конверт… – А во-вторых? – А во-вторых, после просмотра запечатать конверт уже своей печатью и написать письмо майору Пушнякову, объясняющее, почему я привез конверт с нарушенной печатью министерства. Зальца на несколько секунд задумался. – Ну что же, – наконец решил он, – ваша просьба вполне уместна, если вы тот, за кого себя выдаете. Оскар Вильгельмович, – это он уже полицейскому, – я попрошу вас выйти на некоторое время. Титулярный советник был явно недоволен, но перечить не посмел. Когда мы остались одни, комендант взрезал конверт, выудил из него бумагу и впился в нее глазами… – Предоставить требуемое помещение… – забормотал он, – закупить за счет казны… Выделить в подчинение… Положить жалование… Господи Боже! Вадим Федорович! Да вам приказано платить жалование больше моего! Поручику! – Кроме чина поручика, напоминаю, за мной сохранена должность адъюнкта в Академии наук. Это достаточное объяснение? Подполковник глядел уже совсем не таким «козырем», как пять минут назад: сильно «взбледнул» с лица и глазоньки бегали – мое почтение. – Отто Карлович! – Дверь распахнулась, и в кабинет влетел все тот же фон Дуттен. Лицо у него было – ну словно медом обожрался. – Только что солдаты привели слугу этого господина – пытался отправить письмо. Вляпался, родимый. Повелся. Я ведь именно в расчете на его служебное рвение и попросил Тихона это письмо «попытаться» отправить, когда в комендатуру зайду. Зальца уже изначально смотрел на полицейского как на врага народа – сразу после его появления. А уж после того, как глянул на адрес получателя, а это было не более не менее как военное министерство, да еще с пометкой «Лично министру от…». – Господин фон Дуттен, – перешел на официальный тон комендант, – мне уже дорого стоило ваше излишнее служебное рвение. Вашими стараниями я оказался в совершенно нелепом положении. Приношу свои глубочайшие извинения вам, господин Демидов, и надеюсь, что вы поймете ситуацию и этим удовлетворитесь. – Ситуацию понимаю, но удовлетвориться только извинениями уже не могу. – Простите? – приподнял брови подполковник. – Может, все-таки стоит вскрыть конверт, – подал робкий голос полицейский, хватаясь за соломинку, – это способно внести некоторую ясность… Вот тут я имел возможность наблюдать чуть ли не буквально испепеляющий взгляд: как на этом лифляндском пинкертоне не задымилась одежда, непонятно. Заткнулся он тут же. – Дело в том, господин подполковник, что, во-первых, вы должны запечатать конверт майору Пушнякову своей личной, вернее, гарнизонной печатью. Во-вторых, написать ему письмо с объяснениями, почему конверт был вскрыт. Чуть не добавил, что я не собираюсь предстать перед будущим начальством как небезызвестный гасконец перед де Тревилем, но вовремя сообразил, что если Александр наш Дюма уже и родился, то своих шедевров написать еще точно не успел. – Это само собой, – было видно, что Зальца внутренне вздохнул с облегчением. – Но и это не все. – Чего же еще вам требуется? – Вы стараниями господина фон Дуттена стали причастны к тайне, которая является государственной. И мне необходимо быть уверенным, что она не будет распространяться дальше. Вы меня понимаете? – Поясните. – Всего лишь необходимо написать несколько строк, что вы обязуетесь молчать по поводу того, что узнали. Такую же бумагу должен составить и господин титулярный советник. – Но ведь мы ничего и не узнали! – Да просто не упоминать о том, что вообще со мной встречались. Неужели это так обременительно? Я со своей стороны даю слово так же не упоминать об этом инциденте. Так что вы избежите серьезных неприятностей. Договорились? Подполковник задумался. Для стимулирования принятия решения мне пришлось обрисовать перспективу его возможного упрямства. Действительно, строго говоря, он ничего особо и не нарушил. Но ведь в случае чего последует не официальное взыскание, а перевод на иное место службы, где он совершенно свободно сможет рассказывать о нашей встрече каким-нибудь камчадалам. Возымело действие. Я продиктовал обоим несколько строк, забрал бумаги и откланялся, отказавшись от предложенного гостеприимства – переночую в какой-нибудь местной гостинице и с утра двинусь дальше. Можно догадываться, что местный детектив услышал много нелестного в свой адрес после моего ухода. Кстати, его действия достаточно понятны: после многолетней рутинной службы вдруг показалось, что появилась возможность раскрыть какой-то таинственный ЗАГОВОР. Или что-то в этом роде, а это, доложу я вам, такииие перспективы в карьере!.. Сделал ставку. Прогорел. Да и ладно, не мне за эту морду тевтонскую переживать.Рига
Еще одна ночевка по дороге – и часам к трем следующего дня показалась Рига. Сначала, разумеется, я увидел шпиль церкви Святого Петра, потом Домский собор и церковь Святого Якова. А больше – ничего знакомого. Предместья были сплошь из деревянных построек, за городскую стену мне сегодня попасть не пришлось: батальон находился вне границ городского канала, игравшего роль рва перед стенами столицы губернии. Ладно, еще зайду и на Ратушную, и на Домскую площади посмотрю… Майор Пушняков Аркадий Севастьянович оказался мужчиной моих лет, рослым брюнетом с аккуратными бакенбардами. Встретил меня командир батальона весьма приветливо: – Рад знакомству, Вадим Федорович, очень приятно получить под свое начало столь образованного человека. Даже удивительно: как вы смогли оставить науку ради службы в армии? – Каждый из нас старается быть там, где может принести Отечеству наибольшую пользу, разве не так? – Разумеется. Но весьма немногие, по моему мнению, способны были бы поступить так же, как вы. – Благодарю за лестный отзыв, но, если можно, хотелось бы обсудить перспективы начала работ, ради которых я и прибыл в ваше распоряжение. – Знаете, судя по приказу его высокопревосходительства, это я в вашем распоряжении, – усмехнулся майор, – ваше подчинение мне чисто формальное, а вот я обязан обеспечить режим максимального благоприятствования вашим работам. – Надеюсь, что это вас не обижает? – Отнюдь, как вы сами сказали, каждый из нас должен стараться принести России наибольшую пользу на своем месте. Но я могу поинтересоваться направлением ваших занятий? – Конечно, Аркадий Севастьянович. Я работаю над созданием и производством, во-первых, очень мощного взрывчатого вещества, а во-вторых, пороха, почти не дающего дыма при сгорании. Очень надеюсь, что в ближайшее время смогу продемонстрировать и то и другое. – Удивительные вещи говорите, – поднял брови мой командир, – но не верить ученому с мировым именем у меня повода нет. – Можете не сомневаться. Все это уже продемонстрировано военному министру. Иначе, сами понимаете, я не пользовался бы таким доверием его высокопревосходительства. Исследования практически закончены, осталось наладить производство всего этого в сколько-нибудь серьезных количествах. Причем в обстановке строгой секретности. Именно поэтому лучше работать в армии, а не в Академии. – Понятно, – слегка задумался Пушняков, – можете смело рассчитывать на мое содействие. Что вам понадобится? Обсудили вопрос с помещением для будущей лаборатории, список необходимого оборудования я оставил Барклаю, и оно должно прибыть в ближайшее время, а вот сырье предстояло доставать на месте, но, посмотрев на перечень необходимого, майор уверил, что особых проблем с этим не будет. Вот с людьми было хуже: солдаты-минеры – это, конечно, самые подходящие для меня работники во всей армии, но и они не химики, то есть им можно поручать отмеривать определенные порции веществ, смешивать сухие порошки, но не более. Во всяком случае, первое время. Правда, Аркадий Севастьянович обещал отобрать для меня десяток лучших из лучших… Главное – «начать», а уж потом разберемся, как все это «углубить». – Как вы устроились, Вадим Федорович? – сменил тему майор. – Честно говоря, пока никак – сразу к вам, не заезжая в город. Надеюсь, хоть первую ночь не оставите меня со слугой под открытым небом? – Не беспокойтесь. Сегодня вас пристроим, а на будущее могу порекомендовать неплохую квартирку неподалеку – и недорого, и прилично. А сейчас пойдемте ужинать. …Батальонное офицерское собрание, или как там оно называлось, особой роскошью не отличалось – столовка себе и столовка. То есть чисто и уютно, даже бильярдный стол имелся, но не более. В помещении находились еще пятеро офицеров: двое играли на бильярде, один был рядом с ними, а еще двое общались за столом с бокалами вина. – Господа офицеры! – крикнул один из сидевших, увидев командира. Игра немедленно прекратилась, и слышны были лишь еще несколько рикошетящих ударов шаров, продолжавших катиться по зеленому сукну. – Господа, – обратился майор к вытянувшимся во фрунт офицерам, – позвольте представить вам нашего нового сослуживца – поручик Демидов Вадим Федорович. Кроме всего прочего, известный ученый-химик, адъюнкт Российской Академии наук. Прошу любить и жаловать! Пять пар глаз немедленно обратились в мою сторону. Почти на каждом лице читался вопрос: «Это что еще за фрукт?» – нормальная реакция на самом деле. – Рад приветствовать вас, господа! – Ну, а что я еще мог сказать? Ко мне подошел капитан, который первым заметил Пушнякова: – Кушер Лев Симонович. – Рукопожатие было вялым, но в целом офицер производил приятное впечатление – лицо было вполне доброжелательным. Далее представились поручики Берг и Карабин, а также подпоручик Волин и прапорщик Храповицкий-четвертый. – Очень приятно познакомиться, господа. – А кроме того, – вмешался майор, – господин Демидов с дороги, и прошу не беспокоить его разговорами до окончания ужина. Договорились? Офицеры выразили свое согласие и вернулись к прерванным занятиям, хотя изредка и поглядывали в мою сторону. Буфетчик достаточно споро принес кислые щи и кашу с мясной подливой. Без всяких изысков, но вполне вкусно, особенно когда на протяжении всего дня горячего поесть так и не удалось. К тому же приготовлено все было с душой. Офицеры тактично не беспокоили, пока насыщался, и по окончании трапезы я сам подошел к бильярду. – Не желаете ли сыграть, Вадим Федорович? – поинтересовался поручик Берг. – Благодарю, Александр… – начал вспоминать я. – Викторович, – благожелательно улыбнулся офицер. – Да, простите. У меня весьма немного опыта в этой игре, пока просто посмотрю. И, – обратился я ко всем, – не знаю традиций вашего батальона, но не будет ли их нарушением, если по случаю прибытия на место службы предложу отметить наше знакомство несколькими бутылочками хорошего вина? Предложение пришлось по душе присутствующим, и я пошел договариваться с буфетчиком. Вино действительно оказалось весьма приличным, так что первое знакомство с коллегами по службе начиналось неплохо. Не имея на данный момент проблем со средствами, я мог себе позволить слегка раскошелиться для установления добрых отношений с офицерами батальона. Не то чтобы я пытался «купить» себе расположение этих пионеров, но сделать приглашающий к нормальным отношениям жест никогда не вредно. Вроде не зря потратился – оценили. И следующую партию бутылок выставлял уже капитан Кушер. Если так и дальше пойдет, то и спиться, на фиг, можно в этой армии… Но дальше пошло «поспокойнее». Вино уже слегка прихлебывали, а не глушили бокалами, как при первых тостах за мое прибытие. Ну и пошло «интервью» для присутствующих: – Вадим Федорович, – это поручик Карабин, – простите за нескромный вопрос, но за что Владимира получили? – За открытия в области химии, Борис Львович. Я правильно запомнил, как вас зовут? – Да, благодарю. Но не совсем понятно, какие открытия могут быть достойны такой награды… В ваши-то годы. Нет, не нарывается – искреннее любопытство нарисовано на лице яркими красками. – Извините мою нескромность, но серьезные. Два новых простых вещества. И… Господа, прошу оставить эту тему – мне неловко… Поймите, пожалуйста, я прибыл служить вместе с вами, все, что я сделал раньше, не имеет к этому отношения. – И все-таки, – встрял подпоручик Волин, – мы заинтригованы… – Я вас очень прошу не заставлять меня говорить о том, о чем я не имею права рассказывать. Надеюсь, что вы меня поймете. В самом деле, не тыкать же их в то, что в Россииоткрыты два новых элемента, а они типа не в курсах. Понятно: в армии своих проблем до черта, за всеми новостями науки не уследить. Однако черная кошка между мною и остальными офицерами все-таки пробежала: вроде я дистанцируюсь и считаю себя им не ровней. Блин! В общем, я здорово лоханулся. И, чтобы окончательно не потерять контакт с будущими сослуживцами, пришлось частично колоться. Рассказал об открытии йода и алюминия, о том, что есть возможность получить новую взрывчатку… Восприняли очень адекватно: – Так, господин Храповицкий как раз по вашей части, Вадим Федорович, – большой специалист по всевозможным фейерверкам. Лучшего помощника в «делах ямчужных» не найти. – Капитан Кушер смотрел на меня весьма благожелательно, а глаза мальчишки-прапора уже просто горели и сверкали в ожидании моего решения. – Буду несказанно рад такому помощнику, – приветливо кивнул я юноше, – но все в руках начальства. – Не беспокойтесь, Вадим Федорович, я думаю, что мое начальство отпустит меня под ваше начало, – скаламбурил прапорщик. – Пути начальства неисповедимы, – опять вмешался Берг, – не продолжить ли нам игру, господа? Вы решительно не хотите поучаствовать? – обернулся поручик в мою сторону. В «американку» я бы, может, еще и попытался, но вряд ли с особым успехом. А здесь играли в карамболь или что-то вроде этого – стол был без луз. И в своем времени я об этой игре только слышал, но правил не знал. А уж в этом времени они могли быть весьма специфическими… – Благодарю, но нет, совершенно не дружу со слоновой костью шаров – увольте. Однако с удовольствием понаблюдаю за игрой мастеров этого дела. Вроде отмазался без потерь. К чести господ пионеров (вот ведь лихое словосочетание получилось – уржаться в семидесятых годах грядущего века), они совершенно спокойно отреагировали на мой отказ играть и не стали доколупываться, почему я, дворянин, не играю на бильярде. Не хочет человек общаться – ну и ладно. И большое мое вам спасибо за это, господа офицеры, дайте дух перевести. Но Храповицкий остался при мне. И стал выспрашивать о планах и рецептуре. Ну и что? Посылать его по всем матерным адресам? Так ведь парень совершенно искренне хочет мне помогать. Пообещал я этому прапору, что возьму в свою команду, если, конечно, начальство возражать не будет. А что, лишний пиротехник в моих делах никогда не помешает. …На следующее утро майор представил меня всему батальону, а в нем оказалось еще с десяток офицеров. Мне что, снова «выставляться»? Но обошлось – вечером наливали на халяву как раз мне, а не я. А еще через день пошел устраиваться на постой. Госпожа Тереза, хозяйка квартиры, оказалась женщиной в возрасте, но достаточно миловидной – оказывается, некоторые дамы умели оставаться женственными и интересными и в начале девятнадцатого века. То, что новый постоялец не говорит по-немецки, ее сильно удивило, но русским фрау владела весьма сносно, хоть акцент и ужасающий – просто как у юмористов, пародирующих иностранцев, говорящих по-русски. Стоило проживание вместе с трехразовым питанием на удивление немного. А уж после того как я пообещал услуги Тихона в плане помощи по хозяйству, то госпожа Клюгенау просто расцвела. Но цену не сбавила – это вам не «широкая русская душа», – искреннее «данке» за все, но кошелек есть кошелек. Даже столь приятная для хозяйки новость, что у меня имеется невеста и она может гарантированно не беспокоиться на предмет визитов ко мне всевозможных девиц, вызвала лишь дополнительно благожелательное ко мне отношение, но ни копейки скидки. Да не особо и надо-то – меня вполне устраивали условия, предложенные госпожой Терезой. Оставив Тихона на обустройство места проживания, я не устоял перед соблазном прогуляться в Ригу. То есть в Старый город. Пошел пешком, благо недалеко – это вам не Рига конца двадцатого века с двадцатикилометровым радиусом. Через десять минут уже входил в ворота, миновав мостик через городской канал. Выглядел этот самый канал весьма соблазнительно в плане рыбалки. Да и наверняка впечатление не было обманчивым: если уж я и в советское время там щук спиннингом ловил, то сейчас наверняка ихтиологическая обстановочка получше будет… До Ратушной площади от ворот несколько минут неспешным шагом. Красиво, надо сказать: церковь Петра вполне такая же, только шпиль деревянный, Дом Черноголовых очень даже впечатлял своими извратами в плане архитектурных украшений – это ж надо было такое забабахать исключительно для заезжих купцов времен Ганзы… Но красиво. Побрел на Домчик (Домскую площадь) – кроме собора ничего не узнаваемо, все другое. И тем не менее приятно – все-таки есть что-то знакомое в «этой» Риге. А назавтра началась уже служба. Строевым, в плане службы в гарнизоне, офицером я еще не являлся, но в план на дежурство по батальону на следующую неделю меня поставили. Что же, постараюсь не ударить в грязь лицом. А пока знакомство с бараком, который предстоит переделать в лабораторию, и с десятком солдат, выделенных под мое начало для работ по производству взрывчатки. Пока производить было не из чего и не в чем, но ребята оказались на удивление сообразительными и умелыми хотя бы во взвешивании: мое задание рассчитать и взвесить селитру, серу и уголь для получения полутора фунтов пороха при заданных весовых отношениях выполнили все десять четко и аккуратно. То есть пропорции решать умеют. Причем получше трети моих бывших учеников конца двадцатого века. Спасибо тем, кто учил их арифметике и примитивной алгебре. А русского парня всему научить можно, лишь бы он учиться хотел и мог. Да в минеры еще наверняка и отбор был – абы кого не брали, это вам не инженерные роты, где основные инструменты лопата и топор: «Бери больше, кидай дальше». В общем, порадовали меня подчиненные. Можно догадаться, что результаты эти были получены методом большого кнута и малого пряника, но лично мне важен именно сам результат. А он весьма радовал сердце и разум руководителя первой в истории России «шарашки», то есть меня. А после этого стали уже «ковыряться» с самой лабораторией, если, конечно, можно назвать этот раздолбанный барак столь громко: подобие водопровода и канализации нужно изобразить, вытяжку какую-никакую соорудить тоже необходимо, столы, раковины… В результате сутки в карауле я практически отдыхал. Но этот «санаторий» длился всего лишь сутки. Еще пару дней штурмовщины, и прибыло оборудование для лаборатории. Половина посуды, естественно, в виде стеклянного боя. Хорошо, что я о подобном догадывался и заложился на этот случай с тройным запасом. Реактивы прибыли еще не все, но начинать работу уже можно. Командир батальона немедленно освободил меня от всех дежурств, и создание «погибели для Наполеона» встало если и не на промышленные, то хотя бы на кустарные рельсы. Все бы хорошо, но любой, кто имел дело с производством какого-либо вещества, знает, что его реальный выход сильно отличается от ста процентов, а кроме того, нужно куда-то девать побочные продукты производства. Даже при получении банальной соды по методу Сольве что делать с терриконами хлорида кальция, который при этом неизбежно образуется? Разве что в море топить. А у меня побочный продукт – непрореагировавшая смесь серной и азотной кислот, веселая субстанция, правда? И куда ее выливать? Так что прости, матушка-Даугава. Ежедневно солдаты на лодке отправлялись на середину реки и аккуратно выливали с борта несколько литров «адской смеси». Для такой огромной водной артерии это не должно быть фатальным или даже серьезным. Сначала, правда, пробовали организовать предварительную нейтрализацию, но это оказалось жуткой морокой – сначала аккуратно водой разбавить, причем, естественно, лить кислоты в воду, потом известью… В результате, когда я приказал просто выливать в реку, мои минеры вздохнули с облегчением. В конце концов, ежесуточная порция отходов была литра два-три – и нести не тяжело, и для природы не страшно. Посчитал на досуге: если это вылить в стандартный двадцатипятиметровый бассейн, то вода на вкус даже слегка кисловатой не станет, а тут такая речища, да еще и с течением… Проблемы возникли во время ожидания, пока встанет надежный лед, когда ни на лодке не выплывешь, ни по тонкой корочке не пройдешь. Морозу-воеводе потребовалась неделя, ну, а по ее истечении стало совсем удобно. Шло время, и стратегические запасы медленно, но верно пополняли боевые «закрома Родины». Прапорщик Храповицкий оказался на редкость толковым помощником, и достаточно скоро я стал доверять ему самостоятельно заниматься синтезом. Первое время, правда, слегка беспокоился, что по старинной русской традиции «дык это я уже умею, можно и поприблизительней» он начнет с юношеским энтузиазмом играть в «стахановца», что запросто может кончиться грандиозным ТРАХТАРАРАХОМ на весь батальон. Но демонстрация свойств нитроглицерина, полученного в первой серии наших работ, видимо, произвела на парня впечатление и заставила относиться к этому веществу с уважением. Так что работал Аполлон Митрофанович внимательно и неторопливо. Первую пару изготовленных динамитных шашек так же потратили на демонстрацию. Показали господам офицерам, ради чего мы с прапорщиком практически освобождены от несения рутинной службы. Кстати, не раз уже ловил на себе косые взгляды сотоварищей по батальону, явно связанные с моим привилегированным положением. И вот тут сослуживцев, как говорится, проняло. Когда они увидели разрушительное действие столь небольшого по размерам заряда – оценили. Остаток дня господа пионеры только и обсуждали, что перспективы применения новой взрывчатки. Даже на мероприятии, посвященном спрыскиванию нашего успеха, говорили только об этом, хотя за столом да в компании с несколькими бутылками доброго вина обычно находили более приятные темы для общения, чем служба. Работа двигалась медленно, но верно, и к концу зимы на складе хранилось уже несколько пудов динамита, а также с пяток килограммов бездымного пороха. В конце февраля меня срочно вызвал Пушняков. – Здравствуйте, Вадим Федорович, – слегка напряженно поприветствовал меня майор. – Скажите, прапорщик Храповицкий способен самостоятельно продолжать работы? Без вас. – Думаю, что да, – несколько удивился я, – а в чем дело? – Да вот, ознакомьтесь, – протянул мне бумагу командир. Мда… «…Направить в Тулу для скорейшей организации работ по производству бездымного пороха и испытания ружей, для него предназначенных…» Подпись Барклая. Ну что поделаешь, «есть организовать производство!».Вот это встреча!
Март лучше ноября только тем, что уже ожидается возрождение природы, уже живешь надеждой на тепло, зеленую траву, щебет птиц и тому подобное. И знаешь, что никуда все это не денется, что придет уже очень скоро. А в плане погоды оба месяца поганы и непредсказуемы. Может быть что угодно: и снег, и мороз, и холодный дождь с ветром. А душа и тело уже давно истосковались по весне. И ждут ее каждый день. Сегодня опять подморозило. Хорошо еще, что вчера не было оттепели, поэтому копыта у наших с Тихоном лошадей не разъезжались. Все-таки надо было ехать на санях, но я уже так сжился со своей Афиной, что просто мысли не возникало оставить ее на какой-нибудь почтовой станции. Нет уж, с этой лошадушкой я без сверхнеобходимости надолго не расстанусь. Усиленно хотелось водки с горячей закуской. У меня была с собой фляжка с живительной влагой, но пить в седле на морозе – ну его к дьяволу. Потерплю до ближайшей корчмы. А она, зараза, все не показывается. Хотя уже скоро и темнеть начнет. Но должна уже быть. Должна. Просто время и расстояние в зимней дороге, наверное, еще более относительны, чем они же при околосветовых скоростях… Наконец-то! Спрыгнув с седла во дворе приюта для путников, я передал Тихону уздечку Афины и заторопился в тепло. Народу было немного: кроме хозяина заведения и его слуги в помещении еще пять человек. Двое ямщиков-почтарей сидели за одним столиком и три офицера за другим. Один был явно сумским гусаром: серый с красным доломан – как на Голубкиной в «Гусарской балладе». Тот самый, увидев который поручик Ржевский произнес: «Мундир на вас, я вижу, павлоградский…» (Вот за что консультантам в кино деньги платили?) Двое других – драгуны. Не помню, какого полка – воротники белые, эполеты золотые. То ли Иркутский, то ли еще какой с Сибирью связанный. Я, не снимая шинели, тут же попросил того, о чем давно мечтал: – Хозяин! Водки и жареного мяса. Только поскорее. – Не извольте беспокоиться, ваше благородие! Пожалуйте пока водки с капусткой, а мясцо уже скоро подоспеет. Офицеры, как, впрочем, и ожидалось, обернулись в мою сторону. Я козырнул коллегам. Они кивнули в ответ, но в первую очередь хотелось опрокинуть в себя стаканчик и зажевать хрусткой капустой. Что и было сделано. Проглотив первую порцию, я встретился глазами с поручиком… Так. Трактирщик что, на галлюциногенах свою водку настаивает? – Сергей? – Здравствуй, Вадик! Я еще ничего не соображал, но уже облапил поднявшегося мне навстречу Серегу. С такой радостью и (не подумайте чего плохого) нежностью, как, наверное, не обнимал никого в своей жизни. Чтобы понять, нужно оказаться на моем месте – встретить друга и брата в совершенно чужом мире. – Как тебя называть? – прошептал Горский мне на ухо. – Так же, как и раньше. А тебя? – Аналогично. – Господа! – обратился к присутствующим офицерам Сергей, когда мы наконец разомкнули объятья. – Разрешите вам представить моего старинного друга – Демидов Вадим Федорович, поручик… – Первого Пионерного полка, – договорил я. – Простите, я все-таки сниму шинель. Когда я вернулся к их столу, мне уже набулькали вторую рюмку. Офицеры тоже представились: корнет Беклемишев (гусар) и штабс-капитан Иркутского драгунского Арнаутов. Красный крестик на моей груди произвел впечатление даже на Сергея. Выспрашивать, откуда у поручика Владимир, не стали, но некоторое недоумение в смеси с уважением без труда читалось на их лицах. Ну и ладно, не мне же самому начать объяснять. Поскольку форма у штабс-капитана с Серегой одинаковая, значит, и тот иркутский драгун. Выпили за встречу, а тут подоспело и жаркое, запеченный свиной окорок. Под мясо, разумеется, налили еще, выпили, и я впился зубами в сочную мякоть. Не развезло бы с мороза… Как раз зашел Тихон. Я извинился перед офицерами, подошел к своему Планше и дал торопливые указания насчет нашего обустройства на ночь. Хотя это было, пожалуй, излишним – все и так предельно ясно: нас покормят и устроят. Апартаментов здесь не имеется, так что выбирать особо не приходится. – За пионеров! – встретил меня поднятой рюмкой Арнаутов. Ага. «Взвейтесь кострами, синие ночи!» Мысленно желая двоим «лишним» за данным столом провалиться в тартарары и наконец дать мне возможность пообщаться с Горским, я улыбнулся и чокнулся со штабс-капитаном. Наконец понял, что меня так напрягало в последние минуты: Серега не выглядел обалдевшим. С самого начала. Удивление – да, было. Легкое. Но он как будто удивился моменту, а не самой нашей встрече. Ох, чувствую, предстоит нам интересный разговор. Он явно знает больше моего. Но я не мог проявить инициативу – все-таки я гость за этим столом. Однако вскоре мой друг сам разрулил ситуацию: – Господа, я надеюсь, что вы не обидитесь, если мы с поручиком Демидовым оставим вас на некоторое время? Мы очень долго не виделись, и у нас есть некоторые темы… Ну, так скажем, личного характера, которые нам обоим наверняка хочется обсудить. – Надеюсь, разговор не закончится дуэлью? – неуклюже пошутил подвыпивший гусар. – Можете быть уверены, корнет, – включился в разговор и я, – уж чего-чего, а дуэли не предвидится. – Было бы грешно мешать приватной беседе друзей, которые давно не виделись, – подвел черту Арнаутов. – Но учтите, господа, мы вас ждем и без вас пить не будем. Так что поторопитесь. Чтоб ты сгорел, инфекция! То есть у нас минут десять. Тем не менее, любезно улыбнувшись, я поднялся из-за стола, и мы с Горским пересели в самый дальний угол. – Ну, здравствуй еще раз! – И тебе того же. Чертовски рад наконец тебя увидеть. – Наконец? Ты знал, что я здесь? Пояснишь? – Не наверняка знал. Но был почти уверен. Уверен, что ты выкарабкаешься. Я живо вспомнил встречу (или наваждение) с пасечником Силантием… – Впрочем, ладно. Рассказывай сначала ты. – О чем рассказывать в первую очередь? – Серый! Я тебя сейчас убью! – Я начал свирепеть. – Как и почему мы сюда попали? Знаешь? – Без понятия. Но почти наверняка все из-за Витьки. – Марковича? – на всякий случай захотелось уточнить. – А у нас много общих знакомых с таким именем? – Вот сука! На ломти гада порежу, если встретимся… – Да подожди ты… Я ведь ничего не утверждаю. Просто соображаю. Ты – здесь, я – здесь… Еще один фигурант именно с арены имеется… – Да ладно! – офонарел я, с трудом собираясь с мыслями и вспоминая того «Герострата» хренова… – Можешь приплюсовать четвертого оттуда же. А что за «еще один»? – Чуть позже, Вадь. – Серега тоже слегка прибалдел, услышав о «четвертом». Тема явно требовала вдумчивого обсуждения, а времени на «вдумывание» у нас было ровным счетом шиш да ни шиша… – А не пошел бы Витька вообще в преголубенькую даль? А? Нам, кроме него, поговорить не о чем? – Очень даже есть о чем, но надо же и с этим разобраться. – Надо. А есть информация к размышлению? – Начерно имеется. Следим за фактами: ты и я с арены, еще один, которого пришлось завалить, оттуда же. Парень, о котором ты мне сейчас расскажешь, – аналогично. Вывод: все, кого мы с тобой встречали в этом мире, Витькины гладиаторы. Так? – Пока возразить нечего. – Господа! – донесся веселый голос Арнаутова. – Ваши десять минут уже десять минут назад закончились! – Алексей Трифонович, еще пять! – отозвался Серега. – Наливайте пока. – Пять и не более! – Это уже корнет. – Разумеется! – Мне тоже пришлось подключиться к беседе. – Прошу нас понять и не обижаться. – Ладно, давай по-быстрому: как здесь… То есть «как», понятно. Где здесь оказался, как по жизни устроился? – торопливо начал выспрашивать Серега. – Это за пять минут-то? Нам ведь больше не дадут. Коротко: нырнул в озеро в одном времени – вынырнул в другом. Ну и повезло мне с первыми встречными. Хорошим мужиком мой хозяин оказался – отставной подполковник Белозерского полка. – И что? – И все. Устроился. Но это опять же разговор не на пять минут. Его дочь теперь моя невеста… – Узнаю гусара, – улыбнулся Серега… – Я тебе сейчас пошучу на эту тему! Все серьезно, понял? – Да понял, угомонись. Может, еще действительно дуэль тут организуем? – Серега посмотрел на меня с нескрываемой иронией и быстро сменил тему разговора: – Кстати, носитель, блин, культуры, ты о моем здесь присутствии раньше заподозрить не мог? Песни, которые я из нашего века перепер, чуть ли не вся Россия распевает. Толик-Виверр меня по ним и вычислил. – Упс! Это кто? – Один из наших. Ты его не знал? – Слушай, дурацкий, извини, вопрос. Я и тебя тогда мельком на арене увидел. Ну так тебя-то узнать мне труда не представляло. А вот Толиков в нашей компании вроде не было. Или я что-то путаю? – Вроде бы действительно, – Горский задумался, – ни одного Анатолия ни в шпаге, ни в рапире, ни в сабле. Во всяком случае, смоленских. – Вот именно. А если бы я встретился с этим самым Виверром на арене, то один из нас бы уже выступал за сборную кладбищ. Думаю, что ты догадываешься, кто именно. – Не скажи! Как я понял из письма, которое получил с Дона, он двумя клинками орудует. – Димахер, стало быть… Н-да, это сложнее… Если выучен… Два трупа. Слушай, а ведь Витька нас берег, нет? – Именно, Вадь. Сколько у нас шансов было встретиться на арене, а? Отвечаю – до черта. И с этим Виверром тоже. Так нет, просек фишку Витек и не сводил нас друг с другом. – Сейчас я разрыдаюсь по поводу его благородства. – Да забей ты уже! Чего «прошлое будущее» ворошить? Давай в настоящем устраиваться. – Ты опять прав. Разумный ты, зараза, умеешь главное вычленять. – Сережка действительно всегда был строгим логиком в принятии решений, а я велся на эмоции. Иногда, кстати, это помогало мне побеждать: начхать на логику того, что выиграть с перевесом в четыре укола у мастера выше меня классом анреал. А ведь начхал и выиграл. Потому, что был командный бой, потому, что от него зависела судьба ребят, которые дрались вместе со мной. Не плечом к плечу буквально – дрались по очереди, но каждый знал, что от его боя зависит итоговый результат, что его ошибки придется исправлять товарищам по команде. Это страшный груз, поверьте. Но некоторые на таком адреналине ловят кураж. И эмоции иногда очень при чем. Я был неплохим «личником», но в командных соревнованиях, сам не понимаю почему, рвал и драл напополам мастеров значительно высшего класса. А в личных – «сливал» им со страшной силой. Впрочем, ладно… – Так что ты там насчет песен говорил? – Да у меня даже сборник вышел с хитами из нашего времени, Окуджава там, Розенбаум со своими еврейско-казачьими песнями и далее по списку. Все, что вспомнил и что подходит для эпохи. – Грабишь, значит, культурное наследие будущего? – засмеялся я. – Хотя я тоже не лучше – «пиратствую» в науке, причем мои жертвы практически современники, из-под носа у них, можно сказать, открытия увожу. Ведь и в армию через Академию наук перешел. Доктор химии перед тобой, между прочим… – Господа! – донеслось из-за столика офицеров. – Наше терпение имеет границы. – Идем! – Действительно, пошли уже, в самом деле. Не стоит раздражать подвыпивших кавалеристов. Когда мы садились на покинутые ранее стулья, я ощутил уже менее доброжелательное отношение со стороны корнета и штабс-капитана. Что и понятно: хоть они и оценили неординарность нашей с Горским встречи, но ждать перед наполненными стопками слишком долго – это раздражает. – Еще немного, – пробурчал гусар, – и дуэль могла бы состояться. – И это была бы последняя дуэль в твоей жизни, Ефим Александрович, – улыбнулся Серега, – Алексей Трифонович может засвидетельствовать, как владею шпагой я. Так вот, господин Демидов фехтовальщик посильнее моего. Вот надо ему было? Мальчишку-корнета дразнить? Вон как сразу лицо раскраснелось, сейчас запросто может в бутылку полезть. – Преувеличиваешь, Сергей, класс у нас примерно равный. А я еще раз приношу извинения, господа, и прошу понять нас с другом. Мы действительно не виделись много лет, а тут такая встреча… – Да все понятно, Вадим Федорович, оставим это, – Арнаутов явно тоже не хотел даже тени конфликта, – но слова господина Горского меня действительно удивили. Он лучший фехтовальщик не только в полку, но и, пожалуй, в корпусе. А вы пионер. Странно… – Вы еще больше удивитесь, господин штабс-капитан, когда узнаете, что я и в армии относительно недавно. Вообще я ученый-химик. Только в ноябре зачислен в полк. Приказом Барклая. Для развития минного дела в армии. А фехтую я действительно сносно, но очень бы не хотелось демонстрировать это на деле в обществе таких приятных людей. Если угодно, готов еще раз принести свои извинения за некоторую задержку нашего застолья. Вроде бы был удовлетворен и заинтригован даже подвыпивший Беклемишев. А у Арнаутова просто по-рачьи стали вылезать глаза из орбит. – Вы химик? – Доктор химии. Открывший, простите за нескромность, два новых простых вещества. Теперь и у Сереги нижняя челюсть стукнула по столу. – Ни черта себе! Вадик, какие? – Йод и алюминий. Не один, правда, в паре с одним сельским врачом. Но я вас очень прошу оставить эту тему – некомфортно чувствовать себя свадебным генералом за столом с товарищами по оружию. – Отдаю должное вашей скромности, господин поручик, – корнет уже смотрел на меня с немым обожанием (как быстро меняется настроение у мальчишек), – но, если позволите… Вы говорили о минном деле… – Да, я сделал новое мощное взрывчатое вещество и теперь работаю в войсках по его боевому применению. Кое-какие успехи уже есть. Смею вас уверить, господа, что при штурме позиций, оборудованных Первым Пионерным, враги понесут куда большие потери, чем на всяких других… И хватит уже об этом. Вы меня встретили тостом за пионеров, я поднимаю бокал за глаза и уши армии, за стремительную сталь, карающую врагов России. За кавалерию! Оценили. Встали и чокнулись со мной. На лицах сплошная благожелательность. Как мало все-таки надо мужчине, который всегда в душе будет оставаться мальчишкой, – похвали его или его песочницу… У дверей послышалось шевеление – ямщики, перекусив и выпив, собрались продолжить свой путь по ночной дороге. Вот меня, например, на улицу бы никто сейчас выйти не заставил, а эти идут. Да еще и поедут. Когда же они хотя бы спят? Впрочем, до Смоленска часа четыре пути. Но все равно я бы сначала выспался… Оба мужика одновременно подошли к двери, тот, кто повыше, пропустил коллегу вперед, оглянулся, посмотрел на меня… Подмигнул и вышел. Вроде выпил я не так уж и много… Мать-перемать! Силантий??? Дверь захлопнулась, и мой порыв вскочить и выскочить во двор был тут же погашен штабс-капитаном: – Господин Демидов, как старший за столом, настоятельно вас прошу его не покидать. Что вы, честное слово, постоянно исчезаете? Вас не устраивает наша компания? Так. Еще один нарезался. Сейчас и до «ты меня уважаешь?» дойдет. Ладно, потерпим. – Просто один из мужиков показался знакомым. Но, наверное, обознался. Да и не так это важно. Простите, господа, это от неожиданности. Естественно, тут же забулькало по рюмкам. Еще час застолья, и Беклемишев с Арнаутовым оставили нас наконец в покое, удалившись в свои комнаты. – Ты когда выезжаешь? – спросил Сергей. – Да время терпит. Когда высплюсь, а ты? – Увы. У нас не терпит – часиков в десять должны быть уже в седле. – Обидно. Спать хочется зверски, но ради такого случая потерплю. Давай собираться с мыслями и координировать-планировать наши действия. – Да уж, придется. Только сначала удовлетвори мое любопытство, а то я с ума свихнусь: за что Владимира отхватить умудрился? Совсем не по чину для поручика. – Так это не поручика и награждали – доктора химии. Лично император. Два новых элемента для страны, те самые «Польза. Честь. Слава», что являются девизом ордена. Все банально, никаких особых подвигов я не свершал. Далее поделились результатами нашего «прогрессорства». С удивлением узнал, что, оказывается, есть турбинные пули для гладкоствола. Ну и хорошо, пусть себе внедряются, курочка, как говорится, по зернышку клюет. Глядишь, и количество мелочей перерастет в качество. Про капсюли я тоже думал, но тут пришлось опустить собрата на грешную землю: – Сереж, все это, разумеется, здорово и, пожалуй, даже выполнимо, но в мизерных масштабах. И упрется все не в металлообработку, а в химпром. Он ведь возможен только в кустарных объемах и под моим неустанным присмотром. Идеи есть – рук и голов нет. Почти. Я могу допустить, что можно выбить средства на заводик, а кто на нем работать будет? Тем более такую капризную дрянь, как гремучая ртуть или нитроглицерин, производить. Ведь стоит мне отвернуться, и взлетит под небеса все это производство. Нет? – Пожалуй. Но неужели совсем нельзя? – Совсем нельзя делить на ноль. Я ведь как раз над этим и работаю: сделал немного нитроглицерина – сразу в динамитную шашку. Но в масштабах колбы, а не бочки. Понимаешь? – Да уж не дурак. И не в керосиновой лавке учился. Кстати! Керосиновые лампы! – Думал уже. Не время. Нефть доступна только бакинская. Или ты другие месторождения знаешь? Вот то-то. А там сначала Котляревский должен с персами разобраться. И чеченскую войну нужно будет как-то погасить в колыбели. А сейчас не до того. К тому же под землей не керосин – нефть. Все опять упрется в квалифицированные рабочую силу и ИТР. – Согласен. А вот дальше Серега меня крепко оглоушил: ни черта себе – контрразведка на марше. За век до ее создания. Очень полезная штука, надо будет обдумать открывшиеся возможности. Ну и с финансами я его напряг – хоть на пупе извертись, а достань. А то из казны каждую копейку выколачивать приходится. Уже светало, и я чуть ли не насильно отправил Горского поспать. Хоть часок-другой. Да и самому в койку хотелось до ужаса. Но сразу уснуть не удалось: снова всплыло в памяти подмигивающее лицо Силантия. Если связать это с информацией от Сергея – точно нагрел меня пасечник. Только зачем? А если… Ведь очень похоже на правду: ложь во благо… Если бы не был уверен, что у Ленки нормально жизнь идет, так что нечего и мне комплексовать и рефлексировать, то с Настей бы намного сложнее было. А теперь она у меня есть. То бишь не совсем «есть», но летом обвенчаемся, наверное. И никуда от этого не денусь. Да и не хочу никуда «деваться»! На этих мыслях меня и сморило. Проснулся я к полудню. Сереги уже и след простыл, ну да ладно: простились мы заранее, перед сном, координатами обменялись, так что теперь будем на связи. Мой Планше встал уже давно и обеспечил меня завтраком. Приятно, черт побери! Такую верность и заботу редко встретишь. Пора и нам в путь-дорогу. Дело хоть и не спешное, но немаловажное. – Седлай, Тихон!Романтики с большой дороги
Последующие несколько часов, подпрыгивая в седле, я думал в основном о Сереге. Как бы он мне пригодился! Химик из конца двадцатого века, служит в драгунах в начале девятнадцатого – сюр какой-то. Но, с другой стороны, контрразведка на век раньше – это серьезно. Хватает ума понять, что дать по пальцам великому императору при его попытке наводнить Россию фальшивыми ассигнациями – это немало. Это стоит нескольких дополнительных пудов динамита. А как сердце обливалось кровью, когда процентов десять произведенной взрывчатки пришлось тратить на обучение рижских солдат-минеров ею пользоваться. Жалко, а куда денешься? Оружие само воевать не умеет. Вот была бы у меня здесь в загашнике знаменитая тридцатьчетверка. С полным боекомплектом и заправленная по самые горловины баков… И что? Хорошее железо, красивое… Но пользоваться я им не умею. То есть в лучшем случае я бы освоил стрельбу из пушки и пулемета и оставил бы данную груду металла на месте обнаружения в качестве дота. Разве что пулемет удалось бы отковырять… Горючку непременно следовало слить и использовать в дальнейшем для огневых фугасов. Вот и все, вероятно. «Грозная броня» без людей, способных делать ее действительно грозной, – груда железа, не более. Или «сушку» сюда. Керосин опять же сразу слить, и это стало бы стартом победного шествия керосиновых ламп по миру. Алюминий фюзеляжа тоже пригодился бы в качестве драгметалла, а вот оружие следовало бы сразу закопать подальше и навсегда – ничего кроме больших человеческих жертв эта зараза в данное время принести не могла бы. Лесные дороги в марте. Что может быть поганей? Разве что ситуация, когда на такой дороге появляется ко всему вдобавок некое чмо с некой «берданкой» и еще одно туловище с вилами. – Слезай, благородие, – совершенно бесстрашно повел стволом разбойник. Вот таких развлечений мне, конечно, остро не хватало. Прямо еду и думаю: как бы повеселиться по дороге? Оглянулся, разумеется: сзади еще двое, один с саблей, другой косиньер. То есть с косой, переделанной под копье. Влипли, в общем. Мужик с вилами подошел и взял Афину под уздцы: – Слезай! Черт его знает, как этот звук описать. Вжжик? Шршршр? Мимо моего уха прошелестел нож, и мужик со сталью в горле стал сползать на землю, так и не выпустив поводьев моей лошади. Ай да Тихон! Он еще и железками кидаться умеет! Мысли и события пронеслись за секунду, и, прежде чем я успел сориентироваться, грохнул выстрел, и я услышал, как за спиной всхлипнул мой слуга. Оглянулся и увидел – Тихон привалился к шее своего коня. Лучше бы вы, сссуки, государя императора на моих глазах убили… Афина была недееспособна, поскольку в повод намертво вцепился уже мертвый разбойник. Я соскочил с седла и первым делом всадил шпагу в брюхо стрелявшего. Мужик завыл и схватился руками за живот. Этот пока не опасен, а с тыла уже набегали двое оставшихся. В клиента с косой я разрядил пистолет – на удивление все обошлось без осечки: грохнул выстрел, и парень шмякнулся навзничь. Теперь один на один. Злодей с саблей выглядел значительно интеллигентней своих подельников: гладко выбрит, что, согласитесь, для мужика совершенно нехарактерно. Оглянувшись на упавшего собрата по разбою, этот «саблист» с ненавистью посмотрел на меня. – Ну все, гондон штопаный, в последний раз ты со своими кишками одно целое составляешь… Браво! «Гондон штопаный» – это «пять!». Хорошо, что я это не услышал в стойке на расстоянии действительной атаки – точно бы охренел на пару секунд, и делай со мной что хочешь на этом гигантском для поединка промежутке времени… А так… Ладно, информация принята к сведению – соперник серьезный и работать с ним нужно по-взрослому. Если он в Витькиных боях живым остаться сумел, то железом оперировать определенно умеет. Никакого шапкозакидательства – чревато. Интересно: это «сдвинутый» или беглый каторжник? Вероятнее второе. Ладно, потом разберемся, а сейчас поехали! Дистанцию я держал очень аккуратно, то есть не давал приблизиться показами контратак и не лез дуриком вперед. Хотя и демонстрировал, что вполне собираюсь это сделать. Соперник определенно почувствовал во мне серьезного оппонента и тоже не наглел – хочется жить гаденышу. Серьезного контакта клинками до сих пор так и не было – только легкие шлепки слабой частью оружия, а остальное – дистанция. Мы оба владели этой важнейшей составляющей фехтования. Порвать ее так и не удавалось. Во всяком случае, без шанса получить обратку, что никак не вписывалось в мои дальнейшие планы. – Ты где так фехтовать научился, поручик? – Вопрос был задан, глядя глаза в глаза, в стойке, на реальной дистанции, где десятые доли секунды решают все… – В Смоленске, в конце двадцатого века, так же как ты, – и тут же флешь, пока противник не оклемался. Клинок вошел в грудь как в масло – ребра на пути не встретились. Лицо этого «романтика с большой дороги» умирало на глазах. – Ты кто? – Конь в пальто! Привет с арены! – Без всякой жалости я оттолкнул мерзавца, вытаскивая клинок из его груди. Он упал на спину и больше не шевелился. На губах вздулись кровавые пузыри, и можно было не сомневаться, что если он еще живет, то последние секунды. А у меня и так забот по горло. Тихон из седла не выпал, а его коняга далеко не ушел, так что мне хватило минуты, чтобы подбежать и спустить своего слугу на землю. Весь правый бок в крови, пулевая пробоина в районе подмышки и, слава богу, сквозная. – Тихон, ты как? – Дюже больно, барин, – простонал раненый, – и голова кружится… Чеооорт! Как же мне его везти? Есть ли хоть какое-нибудь жилье поблизости? Если назад, то последнюю деревеньку уже часа три как проехали – не довезу. Только вперед, тогда какой-то шанс есть. – Тихонушка, милый, родной, попробуй в седло забраться, я помогу. Давай, а? – Ой, не знаю, ваше благородие, – сил никаких… Елки! Неужели уже так много крови потерял? Но сопли распускать нечего – необходимо закинуть его в седло каким угодно образом… Описывать процесс не буду. На все про все ушло минут пятнадцать. Тихон выл, но честно пытался помочь. В конце концов, мне, уже почти с ног до головы измазанному кровью, удалось взгромоздить мужика на коня. На всякий случай примотав его к седлу, я подозвал Афину и, взяв в руки узду Тихонова Дона, послал свою кобылу вперед. – Не бросай, благородие! – раздался мне в спину голос подстреленного разбойника. К черту! Буду я еще на вас время терять. Хотя… Остановился. – Эй! Ближайшее жилье далеко? – В полутора верстах мельница. Не бросай, барин! – Доберусь – пришлю за тобой кого-нибудь. Все, теперь только Тихон. Если этих даже волки сожрут к моменту появления каких-либо людей, горевать не буду и совесть не замучит. Я только сейчас понял, как дорог мне мой «крепостной». Ближе его в этом мире была только Настя. Ну и Серега со вчерашнего дня. Если не выживет… Даже думать о таком не хотелось. Только бы кровью не истек – в остальном рана вроде для жизни неопасная. Минут через десять показалась речка и (не соврал недостреленный) мельница. На данный момент она не функционировала, но из трубы стоявшей неподалеку избенки поднимался дымок, значит, кто-то из хозяев присутствует. Даже не буду пытаться представить себе обалдение местного мельника, когда в его дом ввалились два окровавленных «туловища» и одно из них моими устами пренагло проорало: – Горячую воду! Куда раненого положить? Офицерскую форму хозяин вроде разглядел и почувствовал интонацию – ну типа я имею право отдавать приказы. Как поняла это и его супруга, мгновенно метнувшаяся к печке: – Воды-то скока? – Сколько есть, лишь бы поскорей! А пока простую давай! Так куда положить? – Я уперся взглядом в мельника, даже не стараясь изобразить звериный оскал – он получался сам собой. В отличие от жены, мгновенно выполнившей все, что требовала ситуация, мужик все еще пытался собрать мысли в кучу… Нет, в плане бытовых ситуаций нам, мужчинам, до женщин по «скоросообразительности» далеко. Это в бою, технике, науке мы умнее и быстрее, но как только дело коснется банальщины, то эти «эйнштейны в юбках» быстро продемонстрируют свое превосходство. Наконец Тихона уложили на лавку, и я стал осторожно распарывать шинельку на нем. А потом и все остальное. Ушло минут десять, прежде чем удалось рассмотреть рану. Погано – кровь до сих пор еще шла, а количество литров этой жидкости в организме ограничено. Вроде ошметков одежды в рану не попало – и то хорошо. Пуля прошла только по мясу, и осколков лопаточной кости внутри не имеется. Промыл, обработал йодной настойкой, сделал перевязку, используя свой запасной комплект белья… Тихон в сознание так пока и не пришел. Но дышал ровно, что уже неплохо. – Извини, хозяин, за такое вторжение, – наконец повернулся я к мельнику, – но сам понимаешь… – Да уж понятно, что не от хорошей жизни таким макаром в избу входят. Вы-то сами, ваше благородие, как? А то тоже все в кровище. – Я не ранен – это его кровь. Как зовут-то тебя, хозяин? – Антон. Сын Данилы. Петряковы будем. Эта… – несколько смущенным голосом поинтересовался мельник. – А что приключилось-то с вашим благородием? – Со мной ничего, а вот слугу моего разбойники подстрелили. – Аа! Тады понятно. Этой ночью четверо воров у меня останавливались, а куда денешься? С ружьем и саблей… Набрали снеди всякой, вилы и косу отобрали… С тракта сбежали, как я понял из их разговоров. Ох, и будет лихо в наших местах, пока этих варнаков не споймают! Сын мой как раз недавно поехал старосте сообщить про татей этих. – Не будет. Я уже и забыл, Данилыч, ты или сам съезди, или пошли кого… В общем, в полутора верстах по дороге к Смоленску валяются эти каторжники. Один еще жив был. Даже если и воры они, все негоже зверью на съедение оставлять. Все-таки матери их родили, крещеные небось. А один еще жив был – может, и не время ему пока Богу душу отдавать. Привези их, пожалуйста, я заплачу. – Да господь с вами, барин, я что, нехристь какой-то? Сын, как я уже говорил, сейчас в отъезде, так что сам съезжу, пока не стемнело. Только лошадка-то наша как раз при нем, позволь одну из твоих запрячь. А платы мне никакой и не надо, если вы и в самом деле округу от этих варнаков избавили. Пока меня не будет, Анфиса все для вас сделает. Извиняйте на этом. Получив согласие на использование Дона, мужик пошел собираться, а я снова склонился над Тихоном. Вроде нормально все – спит и дышит. Не потеет. Это хорошо или плохо? Если жара нет… Как это ужасно – ощущать себя беспомощным, когда, может быть, угасает близкий тебе человек – вот вроде все готов отдать, чтобы он выжил: деньги, обещание чего угодно, душу, в конце концов… А кому? Очереди желающих поиметь что-либо из перечисленного не наблюдается. Так что остается надеяться, что ОН там, на Небесах, видит действительно все и примет справедливое решение. А мне теперь – только ждать. Все, что возможно, сделано. На всякий случай разве что еще аспирин имеется и пенталгин. Мельник уехал, а хозяйка попыталась предложить мне обед. Отказался вроде достаточно вежливо, хотя на данный момент это радушие здорово раздражало – неужели так трудно понять, что мне не до того. К тому же лопать просто кашу с хлебом не очень-то и хотелось – Великий пост как-никак, это в придорожных гостиницах для «путников» типа меня скоромное подают, а в крестьянском доме в это время вряд ли можно рассчитывать на приличное питание. Нам-то с Тихоном, конечно, приготовят нечто съедобное, но только если у самих хозяев есть соответствующие продукты – ранняя весна совсем не то время, когда запасы провизии в крестьянском доме очень уж велики. Впрочем, куры тут наверняка имеются и пост не соблюдают – несутся, так что запас яиц иметься должен. Хе! А может, именно поэтому яйца и являются непременным составляющим пасхального меню? Накопилось за семь недель, а желательно, чтобы не протухли… Вот зараза! Мне бы молиться за Тихона надо, а тут такая ересь в голову лезет… Кстати, и поесть теперь захотелось – организм берет свое. Ладно, дождусь хозяина – разберемся с питанием. Петряков вернулся с сумерками: – Так что прощения просим, ваше благородие, когда я приехал, преставился уже ваш раненый. Вона все четверо уже холодные в санях лежат. Петр вернется, так мы их пока в хлев положим. – Спасибо тебе, Данилыч. – Я бы, конечно, мог предложить и свою помощь в перемещении покойников, но это не та ситуация, когда дворянин может позволить себе не погнушаться совместной работой с представителем «подлого сословия». – А сын-то когда вернуться должен? – Да я думал, что раньше меня дома будет. Если все в порядке, то вот-вот должен быть. – Понятно. Скажи, а мяса у тебя никакого нет? Бульон моему слуге сварить, как только очнется. – Мяса, вестимо, нет, но ради такого случая курицу зарезать можно. Только… – Да не беспокойся ты – заплачу. На вот пока. – Япротянул мельнику рубль. Напомню, что корова в то время стоила пятерку. – Так извиняйте, барин, – потупился мельник, – курица, она же ж столько не стоит… – Бери. Я ведь чувствую, что придется Тихона у вас оставить – у меня дело важное и отлагательств не терпящее. Еще пару дней у тебя задержаться смогу, но не более. – Так барин, – слегка замялся мужик, – мы бы с полным пониманием, но… – Ты о деньгах? Не беспокойся – еще пятерку оставлю, хватит небось на первое время, а выходишь слугу моего – и поболе получишь, обещаю. Так что? – Да Господь с вами! – слегка обиделся Петряков. – Нешто я нехристь какой, чтобы человека православного, татями ранетого, из дома выгонять? От вас бумага надобна будет, что не беглый это. А то случись какой важный чин с проверкой, и его заберут, и меня, как бы укрывателя. Извиняйте на том… Блин! А ведь он прав на все сто: припрется какая-нибудь «бдительная» зараза типа фон Дуттена (не к ночи будь помянут), и загремит мой Тихон по полной, если бумаги при нем соответствующей не окажется. – Не беспокойся, Данилыч, все оформлю в лучшем виде, но это сейчас не главное. Очень дорог мне Тихон. Все нужно сделать, чтобы он выжил и выздоровел. Крови много потерял… Сколько у тебя курей имеется? – Десятка полтора, – недоумевающе посмотрел на меня мельник, – а что? – А то, что если не помрет он, то нужно потрохов куриных, да побольше, чтобы силы скорее вернулись. Или добудь печенку говяжью. Только кто сейчас коров резать будет? Данилыч, заплачу я тебе за кур – втрое больше купить сможешь за эти деньги, но он мне жизнь сегодня спас, так что сам понимать должен… – Как скажете, ваше благородие, – несколько недоуменно посмотрел на меня хозяин дома. – Чем сами-то снедать будете? – Да яишню пусть мне твоя хозяйка пожарит. С луком. Пожалуй, хватит пока. Пока Анфиса жарила мне глазунью, в голову пренастырно лезли мысли о том, как поскорее «насытить» организм Тихона гемоглобином: гематогена в нынешней реальности не имеется, за шоколадом посылать хозяина или его сына – бесполезняк, кормить дрожжами – несерьезно. В общем, из тех источников железа, что мне известны, – только субпродукты. Идиотский миф о том, что железа много в яблоках – для особо безграмотных: яблоки, если кто из читающих не в курсе, замыкают список продуктов по содержанию железа в них. Меньше, чем в яблоках, его разве что в дистиллированной воде. Но реакция полифенолов, содержащихся в плодах, на кислород так напоминает ржавленье железа (исходя из изменения цвета), что большинство людей и в конце двадцатого века считают этот несомненно полезный фрукт источником столь необходимого микроэлемента, которого он на самом деле практически не содержит. Но железо – это на перспективу. Сейчас главное – вода и сахар, сахар и вода. И соли немного… – Слышь, Данилыч, – фиг его знает: может, к жене «через голову мужа» обращаться в данное время не положено, – попроси хозяйку свою чаю побольше приготовить, да с медом. Мед найдется у вас? И рассольчика капустного или огуречного, ладно? Мельник умудрился молча изобразить: «Ноу проблем» – и пошел отдавать распоряжения жене. Тут как раз вернулся хозяйский сынок. Ну, я вам доложу! А еще говорят про акселерацию конца двадцатого века… Не скажу, что он уделал бы Шварценеггера или Сталлоне одной левой, но то, что уделал бы – это точно. Этакая «гора» ввалилась в избу. Причем жира на ней, даже под одеждой, не угадывалось – сплошные мышцы. По моему скромному разумению, такой детина мог бы вчера «загнать под лавку» всех четверых варнаков, не особо напрягаясь, если бы у тех не имелось ружья. Вместе с ним прибыл некто «полицейскообразный». Суровый такой. И сразу хотел дать понять, что он здесь «король горы». Обломился. Увидев мой мундир и выслушав реляцию о последних событиях, тут же перестал корчить из себя вершителя судеб на отдельно взятой мельнице. Получив исчерпывающие объяснения о событиях сегодняшнего дня на «большой дороге», посмотрев на закоченевшие тела разбойников, он поспешил по-быстрому смотаться с мельницы, обещав к тому же прислать для Тихона лекаря как можно скорее. И за счет казны. Вот и ладненько. Местный доктор не помешает – я все-таки не врач. И что делать дальше: разбудить моего Планше и напоить уже принесенными чаем и рассолом или не тревожить и дать набираться сил во сне, не знаю. Но рискну: – Тихон! – потряс я раненого за здоровое плечо. – Слушаю, Вадим Фе… – пролепетал он, не открывая глаз. – Молчи! – оборвал я слугу. – Попей вот немного и спи дальше. И чай, и рассол в основном проливались мимо, но несколько глотков удалось направить по прямому месту назначения. И ладно, граммов двести жидкости ввести в организм удалось, а там еще разбудим… Слегка оторвался и порубал яичницы с луком и салом, хлопнул из фляжки граммов сто пятьдесят для снятия напряжения и снова пристроился у ложа болящего. Телевизора рядом нет, книжки тоже – остается развлекаться мыслями. И не только о Тихоне. Может, зря я приколол того подонка? Все-таки человек из моего времени, не исключено, что и договорились бы как-нибудь? Представил себе ситуацию: – Ну все, гондон штопаный, в последний раз ты из себя со своими кишками единое целое представляешь… – Ах, ты из наших! – Это типа я отвечаю. – Из двадцатого века? – Ну да, – предположим, что офигевает и останавливается он. – Ты тоже оттуда? Ладно, а что дальше? – Тут твои ребята моего слугу серьезно ранили, давай его побыстрее к людям переправим, чтобы выходили, а? – А со мной что потом будет? – Да я помогу, не сомневайся. Так что? – Ну ладно, чего от меня-то требуется? – Да помоги лошадь поймать и Тихона перевязать… – Давай… И как только расслабляюсь – немедленно получаю саблю в организм. Не смогу я его отмазать. И я это понимаю, и он. К тому же, вспоминая слова Силантия: «…в остроге, там ему и место…» Не самым достойным человеком был мой визави в прошлой жизни… Почти наверняка прикончил бы этот фигурант меня при первой же возможности и пошел бы разбойничать дальше. Да еще и форму мою вместе с документами присвоить мог запросто. Нет уж, как писал Дюма: «Первый порыв самый правильный». Если не под газом, конечно, происходит. Убить этого человека было необходимо, и хватит разводить это интеллигентское рефлексирование. Я попросил хозяина организовать для меня лежанку рядом со слугой, и через полчасика на двух лавках соорудили относительно приличную… Не кровать, конечно, но нечто ее напоминающее. Посидел еще до полуночи – вроде все ничего. Выпил мельничиховой самогонки, закусил огурчиками, которые вряд ли можно назвать «солеными» по нашим меркам – скорее квашеные. Соль-то в те времена «кусалась», и крестьяне за годы выработали рецепт «в плепорцию», чтобы и огурцы с капустой до лета продержались, и соли поменьше уходило. Потихоньку уснулось… Наутро разбудил меня Тихон. Не, нормально, да? Откуда у него здоровья столько? Ведь литра полтора крови потерял. Слаб, конечно, но стал пытаться выполнять свои обязанности. На ногах еле держится (но держится), выясняет, понимаешь, чего мне на завтрак желательно. При женщинах я обычно не матерюсь, но как только до моего просыпающегося сознания дошли первые биты излагаемой слугой информации, то хозяйки дома не постеснялся… Громко и вычурно – сам не представлял, что так умею. Видели бы и слышали своего педагога сейчас мои ученики из конца двадцатого века – проблемы с дисциплиной на уроках химии одной из смоленских школ не являлись бы актуальными лет несколько. Уже через десять секунд Тихон лежал под одеялом и испуганно хлопал ресницами. Еще на протяжении минуты я весьма доходчиво разъяснил своему единственному крепостному, что вставать в ближайшие пару дней он имеет право только по нужде. Но, отдышавшись и собравшись с мыслями, понял, что радуюсь: если уж встал на второй день – дело идет на улучшение. Через денек можно трогаться дальше. Местный «полицейский» по поводу моего слуги в курсе, но все-таки бумаженцию Тихону выправить надо. У мельника таковой не оказалось. В смысле бумаги. То есть вообще чистых листов в данном месте проживания трех жителей Российской империи не имелось. И у меня с собой тоже. Пришлось очередной раз раскошелиться, чтобы послать сына мельника за банальными канцелярскими принадлежностями. А на следующий день я уже отправлялся в Тулу. Тихону приказал еще минимум два дня соблюдать постельный режим, а Петрякову за этим проследить. Ну и о соответствующем вознаграждении, если мой слуга выздоровеет, напомнил. Дальнейший путь к новому месту службы прошел без приключений, но вот, прибыв в российский «Город мастеров» и добравшись до пункта назначения, я слегка ошалел. Имелся некий периметр, огороженный высоченным забором с одним-единственным входом, возле которого бдительно несли службу двое пехотинцев. Узнав о цели моего «визита» и мельком глянув на бумаги, один из них тут же просочился за ворота, а второй сурово смотрел на меня, ничуть не смущаясь офицерского мундира. Не прошло и минуты, как вместе с первым солдатом вышел некий поручик и, проверив документы, кивнул и приказал караульным пропустить меня внутрь ограждения. Кажется, мои идеи Барклай оценил, и я прибыл в первую в истории России «шарашку»…Выходила на рубеж «Катюша»…
Оставив меня на пороге явно свежесбацанного домика об одном этаже, офицер нырнул за дверь, но достаточно быстро нарисовался обратно и пригласил войти. Несколько метров по коридору, и я вошел в кабинет, где меня поприветствовал артиллерийский подполковник: – Здравствуйте, уважаемый Вадим Федорович. Заждались вас уже. Рад вашему прибытию и знакомству с таким выдающимся ученым. – Хозяин кабинета протянул мне руку. – Засядько Александр Дмитриевич. Мой новый начальник был среднего роста, с совершенно неярким, но приятным и открытым лицом. Слегка кучерявящиеся темные волосы с небольшой рыжинкой… И как бы нечего больше сказать – обычная славянская внешность, глаз ничего не цепляет, но в целом впечатление очень благоприятное. А еще Георгий четвертой степени, значит, настоящий боевой офицер. – Во-первых, поздравляю вас с чином штабс-капитана, – огорошил меня подполковник, – приказ на производство пришел еще позавчера. – Благодарю, – еще раз пожал я руку Засядько, – прошу простить опоздание – дорожные неприятности. – А что случилось? Вкратце пришлось рассказать о произошедшем, что произвело впечатление на собеседника, но он поторопился перейти непосредственно к делу: – Меня приказом самого министра выдернули из турецкой войны, дали достаточно четкие, но не совсем понятные инструкции, которые я тем не менее выполнил: построена лаборатория, прибыли пятеро химиков из различных городов, завезено немало всевозможной химической дряни и посуды, все это окружено забором и взято под тщательнейшую охрану… А теперь, извините, просто сгораю от нетерпения: ради чего это все? – Видите ли… В общем, рассказал я о бездымном порохе и новых пулях. Впечатление на подполковника это произвело, но, кроме того, на лице читалось еще и некоторое разочарование. – Все это очень хорошо и перспективно, но я, честно говоря, не совсем понимаю: зачем потребовалось мое участие? Я ведь артиллерист, а пушками вы заниматься вроде бы не собираетесь. – Так не я же вас назначал, Александр Дмитриевич. – Это понятно, но несколько неприятно – руководить тем, в чем не очень-то разбираешься… А вот тут у меня и всплыла некая идея из далекого загашника сознания. – Знаете, пожалуй, я смогу предложить еще и кое-что, представляющее интерес и для артиллериста. Только дайте мне сначала наладить производство пороха, хорошо? Это я зря. То есть по загоревшимся глазам своего начальства сразу понял, что живым оно меня теперь не отпустит – придется колоться. Не зря я в свое время попросил Барклая подключить к проекту именно этого «энтузязиста», который, дай бы ему Господь долголетия Мафусаилова, мог Россию еще в девятнадцатом веке чуть ли не в космос вывести… Загибаю, конечно, но действительно – первый российский ракетчик реальной истории этот самый Александр Дмитриевич Засядько. Да и ладно, чего томить неизвестностью хорошего человека: – Александр Дмитриевич, – начал я отвечать на безмолвный, но совершенно явно кричащий вопрос подполковника, – вы ведь наверняка наблюдали всевозможные фейерверки. Так? – Разумеется. Это вы к чему? – К тому, что шутиха, взмывающая в небеса, может нести не только развлекательный заряд, но и боевой. И лететь не только вверх, но и во врага. Что скажете по поводу такой идеи? Задумался. С ответом не торопится. И это неплохо – значит, действительно мыслящий человек, а не один из большинства, представители которого сначала начинают говорить, а потом думают над тем, что хотели сказать… – Боевые ракеты? – с удивлением посмотрел на меня Засядько. – Слышал я про обстрел англичанами Копенгагена. Думаете, что имеет смысл воспроизвести это оружие в России? – Именно. Только я химик, а не баллистик, и могу сделать для них заряды – движущий и поражающий, а насчет всего остального это как раз по вашей части. – Но подождите: я уже представляю, что сделать такую ракету можно, но ведь она практически неуправляема. Точность огня такими средствами доставки будет ничтожна, разве нет? Ишь ты! Значит, не Штирлиц придумал заканчивать ответ в дискуссии вопросом. – Разумеется, с точностью пушечного ядра ракета не сравнится, но не стоит рассматривать ее одну, отдельно взятую. Ведь и орудие не наводят в конкретного солдата. А если пускать ракеты залпами? Сделать станок из десятка… Нет! Лучше из шестнадцати направляющих (трубы четыре на четыре) и из него палить по наступающим колоннам неприятеля, а? – Идея, конечно, интересная, – засомневался подполковник, – но… – Сырая? Незрелая? Правильно! Но ведь есть над чем подумать и поработать, верно? Семена в очередной раз упали на подходящую почву. Можно не сомневаться. Засядько отпустил меня на обустройство, но я готов был поспорить на что угодно: моя идея засела у него в мозгу зазубренным гвоздем, и, пока не доведет ее до ума, не успокоится. На следующий день познакомился с коллегами-химиками. Только один из пятерых – природный русский: Козлов Илья Савватеевич из Московского университета. Трое из остальных, хоть и сильно обрусевшие, немцы (говорили без акцента), но немцы все-таки: Клюверт, Миллер и Клаус. А пятый так вообще с трудом по-русски изъяснялся. Гиппенберг Рудольф Оттович. И вот как тут секретность соблюдать? Но зато лабораторию к моему прибытию подготовили на «пять»! С чисто немецкими тщательностью и аккуратностью, просто глаз радовался – захотелось начать работать немедленно, но этот дурацкий порыв я быстренько задавил в зародыше. В стахановца начну играть с завтрашнего дня. А с завтрашнего дня действительно понеслось: мне потребовалось только объяснить коллегам суть синтеза, дать пропорции, а дальше «местные» химики справлялись уже получше меня – все-таки сказалась привычность в обращении с современным им оборудованием. Кстати, как я узнал позже, и жалованье им было положено поболее моего, и даже больше, чем у Засядько. Но зато они не имели права выходить за ограду на протяжении года, только в церковь по праздникам, и то в сопровождении конвоя. Но пошли на это и не пищали – работали так, что я просто диву давался. Запасы пороха за две недели перекрыли мою трехмесячную добычу в Риге. И это при всем при том, что я отошел от непосредственно синтеза и занялся исследованиями и рационализацией. И общением с подполковником, который загорелся подкинутой мною идеей. Оказалось, что проблем до чертовой матери, начиная от банальных трубчатых направляющих до способов стабилизации ракеты в полете. Что самое смешное: на данный момент лучшим решением оказались не стабилизаторы, на предмет которых я и не сомневался, а банальная палка, вставленная в хвост летящего на реактивной тяге снаряда. Но коли производство пороха в разы превосходило рижское, то и количество отходов соответственно. Теперь их выливать некуда, да и жалко – кислоты тогда ой как дороги были. Разделить отработанную нитрующую смесь, конечно, по тем временам нереально – не сделать мне установку для вакуумной перегонки таких здоровенных размеров. Но кое-что ценное из данной гремучей смеси выжать все же можно: дважды в сутки мы относили накопившееся для утилизации сырье к огромному глиняному кувшину и там аккуратно нейтрализовали в известковом молоке. Через несколько дней с соблюдением необходимых мер предосторожности этим занимались несколько солдат, а химики на такое уже не отвлекались. Гипс, конечно, получался при этом никуда не годный, но зато полтора пуда кальциевой селитры в неделю мы таким образом «отбивали». А это очень немалая экономия для казны. Кстати, о гипсе: именно его образование в качестве побочного продукта нашей научной организации труда заставило меня вспомнить, что я совсем забыл о гипсовых повязках – во дурак! Разумеется, это нужно как можно быстрее довести до ума и отправить идею вместе с образцами Бородкину. Тут даже и секретить необязательно… Не беда, что получавшийся в результате нашей переработки отходов сульфат кальция был сильно загрязнен непрореагировавшей известью: природный гипс – сырье весьма доступное и дешевое, а превратить его в алебастр тоже не проблема. То есть это можно организовать достаточно быстро и эффективно. Куда там! Когда я обратился с данной идеей к Засядько, то выслушал он терпеливо и внимательно, но, как мне показалось, просто из вежливости дал возможность выговориться. И я не ошибся: мои мысли не зацепились за его сознание – думал он все время только о своем. Кой черт меня дернул подкинуть этому подполковнику идею с «Катюшами»? Как только я закончил, мой начальник торопливо выдал: «Об этом потом». И вывалил на стол груду своих чертежей. – Вот смотрите, Вадим Федорович, здесь несколько набросков будущих ракет… Оно мне надо? Тем более что в этом деле я не рублю совершенно. Но Александр Дмитриевич пристал как банный лист к известному месту. Не с первого раза удалось добиться понимания того простого факта, что я химик, а не баллистик. Еще со школы ненавидел кинематику: как только там в формулах появлялись синус или косинус, мое сознание мгновенно отключалось. Со всей остальной физикой я дружил, кроме волновой – косинус омега тэ, это вообще было для меня абсолютно нецензурным словосочетанием. Так мало того, что мой начальник совершенно конкретно грузил своего подчиненного совершенно чуждыми для основной работы проблемами, он вообще стал в значительной степени манкировать своими основными обязанностями: обеспечивать сырьем и оборудованием работы по производству бездымного пороха. Мне за последние пару недель пришлось не раз вежливо напоминать подполковнику, что кончаются то кислота, то селитра, то хлопок, то спирт… Нет, я понимаю – сам человек увлекающийся, но нельзя же быть таким мальчишкой… Ведь есть же «госзадание», а ты назначен главным… Понимаю и то, что очень хочется воплотить свою идею, внедрить ее в массовое производство… Но елки-палки! Он ведь, кроме всего прочего, стал у меня бездымку для своих ракет выцыганивать. Нормально, да? То есть мало того, что сам на своем ракетном полигоне постоянно пропадает, так еще и то, что мы тут впятером вымучиваем за два дня, хочет выпшикать для пары полетов своих экспериментальных снарядов. Вроде проникся и в дальнейшем довольствовался простым черным порохом, который в данном деле, кстати, ничем не уступал бездымному, а еще и шлейф оставлял, что при массовом применении ракет должно весьма способствовать нужным настроениям у обстреливаемых ими. Работали около десяти часов в сутки, так что на «быт» времени хватало. Только вот заполнить его было практически нечем. Понятно, что о развлечениях двадцатого века типа кино или телевизора можно и не мечтать, но ведь и чтива подходящего не найти – на мой вкус, все книги того времени написаны очень уж тяжеловесным языком. Может, кто-то и получает удовольствие от чтения «Слова о полку Игореве» даже в адаптированном варианте или находит великим творчество Сумарокова с Тредиаковским – я не из их числа. Даже пьесы Фонвизина как-то не очень… Ну что поделаешь, я такой, как есть… И что? Бушковскую «Пиранью», я не знаю, какой уже раз перечитывать? Так чем заняться в свободное время? К тому же отлучки за пределы периметра без особой на то необходимости, мягко говоря, не приветствовались. Некое подобие офицерского собрания нашего «гарнизона», куда кроме пятерых офицеров допускались еще и химики, работавшие вместе со мной, также не представляло из себя «развлекательный центр» – там даже бильярда не было. Только что в картишки перекинуться, но я любителем такого времяпрепровождения никогда не был. И что прикажете делать в свободное от работы (которая тоже изрядно поднадоела) время? Писал письма. Насте регулярно и пару раз доктору Бородкину, когда возникала какая-нибудь подходящая идея. Кстати, постепенно насобачился пользоваться гусиным пером, а ведь сначала был уверен, что никогда эту премудрость не освою. Но однажды, когда коротал свой досуг, нанося уколы качающемуся на шнуре мешочку с репой, раздался стук в дверь. – Войдите! – машинально отреагировал я. – Добрый вечер, Вадим Федорович! Ого! – в мою «келью» шагнул Засядько. – Оригинальное времяпрепровождение. Не думал, что вы так любите фехтование. – Есть такой грех, – улыбнулся я, – Извините, сейчас… – Совершенно излишне извиняться – вы только выросли в моих глазах еще больше. Я ведь и сам грешен в этом вопросе – люблю сойтись лицом к лицу с достойным соперником. И чтобы в руках только сталь… Судя по вашим упражнениям, вы неплохо фехтуете? – Смею надеяться, что это так. – Я смею надеяться о том же относительно своей особы, – рассмеялся подполковник. – Так, может, нам скрестить клинки? Что скажете? Ни фига себе! Он что, собирается боевым оружием драться? Что-то я здесь, внутри ограждения, не встречал фехтующих учебными шпагами людей в масках. – Простите, Александр Дмитриевич, а что, здесь имеются возможности для учебного фехтования? – Пока нет, но дайте мне неделю, и в Туле я это обеспечу. Согласны? – Конечно. Будет очень приятно разнообразить нашу скуку именно таким образом. Только… – Да, слушаю. – Лицо подполковника выражало готовность немедленно исполнить любую мою просьбу. – Вы ведь пришли не на предмет фехтования со мной побеседовать? – О господи! Разумеется! – рассмеялся мой собеседник. – Совсем из головы вон – так загорелся мыслью о наших будущих поединках. Я хочу пригласить вас, Вадим Федорович, завтра на полигон. Понимаете: начало кое-что получаться с ракетами, хотелось бы, так сказать, похвастаться и, очень надеюсь, получить какие-нибудь советы от образованного человека. Не откажетесь поприсутствовать на испытаниях? Лихо! Еще и месяца не прошло, а у него уже результаты, которые не стесняется демонстрировать. – Польщен вашим доверием, Александр Дмитриевич. Непременно воспользуюсь приглашением. Только не расскажете ли, что уже удалось сделать? Хотя бы в общих чертах. – Прошу простить, но позвольте, я вас поинтригую до завтра, – улыбнулся Засядько. – Дело не в моем пристрастии к театральным эффектам, просто я сейчас распишу в красках, какое зрелище планирую продемонстрировать, а на практике вдруг выйдет пшик… Надеюсь на ваше понимание. – О чем речь! Мое любопытство потерпит до завтра. – Тогда до завтра! – поспешил откланяться подполковник. Нормально, да? И теперь до утра пытаться представить, что он там наворотил. Вряд ли уже готовая «Катюша» на конной тяге, но явно не просто «ракета полетела» – таким и древнего китайца не удивить. Всю ночь проворочался в ожидании грядущего дня. Под утро мысли о начальстве были уже насквозь матерные: неужели трудно было сказать, в чем там у него изюминка? На следующее утро, наспех позавтракав, был уже в седле. Глаза слипались – отдых, который положено было получить организму ночью, он настойчиво требовал сейчас. Засядько тоже не был эталоном невозмутимости – нервничал подполковник. Ехали молча. До полигона было версты три. Я увидел это поле впервые. Ну то есть не поле, конечно, – пустырь. Здоровенный такой. Вот только откуда он взялся? Как вообще пустыри такой площади в России образоваться могут? Ну то есть догадываюсь как… Блин! Ведь сколько зерна или картошки можно с такой площади ежегодно брать! А на агрохимию у меня времени сейчас «хрен да ни хрена». Да и какой я, к едреням, агрохимик – только в общих чертах. Ох, сколько еще работы! Но на данный момент актуально не это: на холмике стояло такое… Натурально «Катюша». С поправкой на девятнадцатый век, конечно: на колесном лафете четыре трубы, связанные в «пачку». То есть все достаточно понятно на перспективу. Если это сработает… Однако загадывать не будем. – И как вам, Вадим Федорович? – подъехал ко мне на своем коне Засядько. – Впечатляет, но надо бы посмотреть в действии. – Так за тем и приехали. Подполковник соскочил с седла и отправился отдавать указания своим артиллеристам. Я тоже спешился и передал Афину под опеку подбежавшего солдата. К установке не подходил – не приглашали ведь пока. Александр Дмитриевич суетился у станка, готовя его к испытаниям еще минут двадцать, и все это время мне пришлось топтаться в одиночестве: и не уйдешь, и помогать не сунешься. Дико курить захотелось во время этого ожидания. Но деваться некуда – стоял и ждал начала демонстрации. Как говорится: «Будем делать посмотреть». Любое ожидание когда-нибудь заканчивается, и наступил момент пуска. Засядько не удосужился поостеречься и остался возле установки, когда подожгли запальные шнуры. Все четыре ракеты вышли из направляющих на протяжении приблизительно пяти секунд. С фыркающе-шипящим звуком, оставляя хвосты белого дыма, они пролетели примерно с полверсты и грохнули взрывами. Разбросало снаряды приблизительно по площади в гектар – для залпового огня точность вполне удовлетворительная: если так шарахнуть по плотным колоннам наступающих пехоты и особенно кавалерии, то выкосит немало, нужно только придумать хорошие осколочные боеголовки. Поскольку демонстрация уже состоялась, я позволил себе направиться к своему начальнику. – Ну, что скажете, Вадим Федорович? – весело обратился ко мне Засядько. – Впечатляет. А что за заряды в ракетах? – Пока просто порох, но впоследствии что-нибудь придумаем. – Наверное, стоит попробовать снарядить картечью, правда, тогда нарушится балансировка… – Ничего, этот вопрос решаем. Продолжим? – А что, еще планируете стрелять? – Еще два залпа, попробуем дистанции побольше. На этот раз я остался возле установки. При первой пробе направляющие были практически параллельны земле, а теперь угол увеличили, и вторая серия легла уже на расстоянии версты, а третья, при еще большем возвышении, около двух. Наверное, можно было бы стрельнуть и подальше, но полигон для этого у нас оказался явно неудачным – пустырь небезразмерный, а стрелять по лесу не стоило. Засядько был всерьез раздосадован. Понятно, он и дальностью похвастаться хотел. Да и не только мне, в рапорте этот показатель тоже указывать нужно. Хотя… Чего расстраиваться-то? Если добросил взрывчатку почти до самых деревьев и видно, что можно и дальше, значит, испытания прошли успешно. Более чем. Пришлось задуматься на предмет моей идеи с шестнадцатью направляющими – сыровата. Это со стороны пуск ракет выглядел эффектно и красиво, а возле самой стартовой площадки даже четыре снаряда, выпущенные за короткий промежуток времени, давали столько дыма, что очень хотелось покинуть это место с максимальной скоростью – дышать было и неприятно, и затруднительно. Что же будет твориться, если одновременно выстрелить хотя бы из девяти труб, не говоря уже о шестнадцати. И что мне теперь, все бросать, чтобы переделать для ракет мой бездымный порох? В итоге одно точно не закончу, а второе, может быть, и не успею. Кстати, при увеличении дистанции возрастало и рассеивание. То есть издалека имело смысл бить только по крупным силам противника или по осаждаемым городам. Точность ракет пока с пушками не сравнить: слишком много факторов влияют на полет реактивного снаряда данного времени, это вам не банальное ядро, которое пнули под зад, а дальше оно уже направляется по строго расчетной траектории. Слегка колеблющиеся массы ядра и заряда или скорость ветра – мелочи, практически не влияющие на результат. То есть, с одной стороны, стрелять нужно залпами, а с другой – не выжить личному составу батареи при залповом огне – перетравятся газами, к едреной фене. И с осколочным действием нужно что-то делать. Картечь – тяжеловато будет. Наверное, насеченные железные полоски стоит вокруг боевого заряда намотать. Надо будет все это с подполковником обсудить. По дороге обратно этим и занимались. И не ограничились: приехав на «базу», мы тут же засели за чертежи Александра Дмитриевича часа на три. Просидели бы и больше. Но под вечер в кабинет начальника «шарашки» заявился один из караульных: – Так что прощения просим: у ворот какой-то мужик к господину штабс-капитану… Тихон! Неужели добрался?! – Александр Дмитриевич! – вскочил я со стула. – Вероятно, это мой слуга. Разрешите? – Ну конечно, Вадим Федорович, ступайте. Только… Да на вас лица нет! Вы из-за слуги так разволновались? Я выскочил из кабинета подполковника, не успев ответить. Все-таки даже очень хорошие люди – дети своего века. Засядько совершенно искренне был удивлен, что меня так взволновало прибытие «какого-то мужика». И ведь не объяснишь же… Тихон здорово похудел и выглядел не очень бодро, если что – не поленюсь к мельнику заехать и переставить на уши всю его семейку… – Здравствуй, Тихон! Как добрался? – как мне хотелось обнять этого славного человека, но не поймут ни находящиеся рядом солдаты, ни он сам. – Здравия желаем вашему благородию! Добрался вот потихоньку, – было видно, что он слегка не в своей тарелке. Ну да ладно, позже разберемся. Я приказал пропустить прибывшего и провел в свою «келью». Хорошо, что после стрельб Засядько распорядился вне срока баню протопить – Тихону она явно сейчас кстати будет. – Как рана? Все в порядке? – Благодарствуйте, Вадим Федорович, все зажило, рука почти свободно работает. – А почему исхудал-то так? Неужто денег, что я оставил, не хватило? Или эти Петряковы… – Нет, ваше благородие, у мельника меня хорошо кормили. Слова худого про эту семью не скажу. И ни копейки сверх того, что вы оставили хозяину, не взяли. – Так в чем же дело? У тебя же достаточно денег было. – Обчистили меня, ваше благородие. На первом же постоялом дворе. Хорошо хоть бумагу, что вы оставили, не увели. Вот пять ден и добирался, почти не снедавши. Ни черта себе! Пять дней не есть! Я быстро метнулся на кухню и распорядился насчет ужина. Легкого ужина. Помню, что после длительной голодовки наедаться не стоит. После того как мужик умял половину отведенной пайки, отобрал то, что осталось, и отправил его в баньку – пусть пропарится-прогреется. А доест попозже. Сам тем временем решил вопрос с его проживанием. …Три дня ушло на акклиматизацию моего Планше, а потом жизнь наладилась. Моя. Тихон, придя в обычное состояние, избавил меня от всех проблем с бытом: больше не приходилось беспокоиться о чистоте одежды, питании и порядке в своей комнате. Я и до этого и питался нормально, как все офицеры, и бардака в своем жилище не разводил, но для этого приходилось напрягаться, а теперь жизнь пошла, как в хорошем отеле: все делалось само собой.…Вот елки! Как же агрессивно фехтует! И ведь умело. Дико трудно пробиться сквозь его «парады», а самому в защите работать приходится очень аккуратно. На короткой «дорожке» Засядько бы меня уделал – только работа на дистанции позволяла нейтрализовать атаки этого артиллериста-фехтовальщика. Не ожидал, честное слово. Такого соперника в этом веке у меня не было. Ни Кнуров, ни мэтр Жофре, ни Егорка таких проблем не доставляли, а ведь они не из последних… Он, впрочем, тоже был удивлен, нарвавшись в дебюте наших поединков на мои связки из двух-трех защит и подготовленные флешь-атаки. Если взять среднее по нашим поединкам, то счет будет где-то пять-два в мою пользу, но напрягаться приходилось изрядно: ни полсекунды расслабухи – наказывал мгновенно. Когда Александр Дмитриевич снял маску после первого нашего поединка, на его лице читался весьма сложный коктейль чувств: удивление и восхищение, слегка приправленные легким раздражением. – Удивили, Вадим Федорович, – произнес Засядько, пожимая мне руку, – совершенно необычная у вас техника. – Тоже удивлен, – не остался в долгу я, – вы самый сложный соперник из всех, с кем мне приходилось скрещивать клинки. – Здесь-то как раз ничего удивительного. Я, простите за нескромность, один из самых титулованных фехтовальщиков в армии. Но о вас-то я в этом плане никогда не слышал. Тем не менее разделали вы меня под орех. – Во-первых, под орех – это слишком: десять-шесть – вполне пристойный счет. И я выиграл во многом из-за того, что некоторые мои приемы вам незнакомы, не так ли? – Не столько сами приемы, сколько связки из них. И двигаетесь не совсем обычно… – Двигаюсь, как меня учили… – А кто, позвольте узнать? Итак… Очередная порция вранья про соседа-испанца в Америке, что, разумеется, вызвало тьму вопросов про страну, где ни разу я не был… В общем, вечер прошел в «теплой, дружественной обстановке» за парой бутылочек вина. В дальнейшем мы с Засядько многому научили друг друга в плане фехтования, и мне, во всяком случае, парочка вновь узнанных приемов здорово помогла в будущем. А в начале лета пришел приказ о моем назначении в Новгород.
Женюсь, женюсь…
Пожалуй, я волновался больше Насти: а вдруг в самом деле? Гром среди ясного неба шарахнет или крест с церкви свалится, когда мы подойдем… Хоть мы с Ленкой и не венчаны, хоть в разных мирах теперь и не встретимся больше никогда, но кто его знает, что за порядки в небесной канцелярии: вдруг решат, что нельзя даже такого «двоеженства» допускать? Обошлось, конечно, но нервов я на подходе к храму потратил… Постоянно пытался напевать про себя, чтобы хоть как-то отвлечься: Женюсь, женюсь – какие могут быть игрушки? И буду счастлив я вполне… Но помогало мало… Разумеется, после назначения в Новгород выпросил себе небольшой отпуск. И разрешение на женитьбу. Благо было по дороге. То есть я, разумеется, в любом случае подал бы рапорт и о том, и о другом, но раз уж так совпало… Загодя написал письма Сергею Владимировичу и Насте. Настолько загодя, что успел приехать даже Алексей. Во вымахал! Ничего удивительного – тот самый возраст, когда мелкий «шпендик» за год вырастает так, что взрослые дяди при разговоре с ним смотрят снизу вверх. А Лешка и год назад мелким не был. Кстати сказать, пока я был в усадьбе, он постоянно щеголял в мундире. И настолько вколотили в молодого Сокова «военную косточку», что он и меня пару раз машинально называл «господин штабс-капитан». Учится на инженера. Эрзац, конечно, но в грядущей войне пригодятся и такие. …Гостей на свадьбе было немного: несколько соседских помещичьих семей, как я понял, чисто для галочки. Ну и население усадьбы, в качестве массовки. Горский приехать не смог, хоть я ему тоже написал. Все понятно: этот «Штирлиц» сейчас весь в государственных заботах. Не приехал и Пушняков, но майор хоть прислал вместо себя Храповицкого. Так что шафер у меня имелся. Настина подружка, Полина Шульгина, довольно милая внешне, но крупноватая на мой вкус девушка, была к тому же очень общительной и смешливой. Сверх всякого терпения смешливой. Я лично был готов придушить ее на двадцатой минуте общения. Три дня назад. Даже сказал об этом Насте, но мои поползновения в этом направлении невеста сразу пресекла на самом корню. Да и ладно, подруга так подруга. А Бороздины приехали, так что с посаженым отцом проблем не возникло. Михаил Михайлович не преминул залучить меня на беседу по поводу нововведений часика этак на полтора – остался весьма доволен моим «докладом». А еще состоялся не очень приятный в завязке разговор с Соковым. То есть вначале, после моего приезда, все шло достаточно традиционно для ситуации, но я терпеть не могу быть кому-то должным. Особенно в финансовом плане… – Сергей Васильевич, вы одолжили мне немалую сумму на «становление». Теперь я имею возможность вернуть вам деньги… – Вадим, ты хочешь меня обидеть? – Да почему же обидеть?! – посмел я перечить будущему тестю. – Вы сделали царские подарки: Тихона, Афину и шпагу, которая не раз уже спасла мне жизнь. И я уже только за это перед вами в долгу… Но деньги… У меня жалованье больше, чем у армейского полковника, жил я на протяжении последнего полугода по закрытым гарнизонам, тратить деньги было просто некуда. Так что средств скопилось предостаточно. Позвольте все-таки вернуть вам ту сумму, которая была дана именно В ДОЛГ, чем премного меня обяжете. – В самом деле, это будет необременительно? – несколько смягчил свою позицию подполковник. – Я ведь тебе дочь отдаю и очень не хочу, чтобы она нуждалась. – Собственного дома в столице у нас пока не планируется, бриллиантами я Настю тоже не осыплю, но достойную жизнь вашей дочери обеспечу, обещаю! – Ну и хорошо, если так, – уже совсем добродушно улыбнулся Соков-старший, – моя дочь ведь тоже не бесприданница: даю тебе за нею деревню Пеньки – без малого сотня душ, так что «приварок» вам будет обеспечен. Докатился! Становлюсь крепостником. И ведь не отказаться – не поймут-с, обидятся. – Премного благодарен, Сергей Васильевич, – обозначил я полупоклон, – но позвольте и мне сделать вам подарок? Я протянул сверток, без всяких наворотов (ну вот как бы я заявился на беседу к будущему тестю с украшенным цветами и лентами пакетом?). – Что это? – Разверните. Мой походный котелок стал блюдом для фруктов, так что теперь весь «нелегальный» алюминий из двадцатого века оставался только в ружье для подводной охоты. Но уж его я курочить точно не буду. – Это изделие из открытого мной металла. Во всей Европе только наш государь имеет пуговицы из него. И самый богатый монарх очень нескоро сможет позволить себе что-либо подобное. – А это удобно? – Соков, рассмотрев ювелирное (на данный момент) изделие, вопросительно посмотрел на меня. – Что вы имеете в виду, Сергей Васильевич? – То, что только у самого императора есть нечто подобное… Да уж! Комплексы не изобретение двадцатого века: старый служака, суворовский офицер, георгиевский кавалер, елки-моталки, начинает разводить турусы на колесах на пустом месте… – Сергей Васильевич, я вас не понимаю. Мало дворян в России имеют картины, скульптуры и тому подобное, которыми не обладает наш государь? И вообще, я очень хотел сделать вам приятное. Извините, если не угодил… Ага, прямой шантаж. А как еще прикажете действовать? Вроде подполковник заценил и понял. – Спасибо, Вадим, я представляю, чего это тебе стоило… В результате начавшаяся столь напряженно беседа с моим будущим тестем закончилась с полным взаимным согласием. …Обряды Русской православной церкви красивы, торжественны, но крайне утомительны. И продолжительны. Может, это и правильно: чтобы прочувствовал – не сигаретку выкурил, а в твоей жизни происходит нечто ключевое… К моему удивлению, венцы возложили нам с Настей прямо на головы. Вероятно, традиция держать их на весу над головами венчающихся пошла после того, как дамы стали сооружать перед свадьбой замысловатые прически, на которых ничего тяжелого не удержится. А у моей невесты волосы были просто заплетены в косу, так что стояли мы перед алтарем как царь с царицей – в коронах. Наконец все подошло к финалу: выпили по три глоточка церковного кагора, священник соединил наши руки и трижды обвел вокруг аналоя. Мы с Настенькой поцеловали иконы: я – Спасителя, она – Богородицы… Свершилось! Все!! Моя!!! Пока смерть не разлучит нас. Уже на церковном дворе мы приняли поздравления от гостей и направились в усадьбу. Никакого привычного для двадцатого века гулянья с пьянкой, криками «Горько!» и непременной дракой не устраивалось – все было достаточно скромно и умеренно: легкий обед, немного выпивки и достаточно сдержанное общение за столом. И тем не менее быть новобрачными даже в это время крайне утомительно. Пусть и не было длинных и глупых тостов, как на нашей с Ленкой свадьбе, дурацких конкурсов, знакомых всем, кто хоть на одном застолье по поводу бракосочетания побывал, идиотских «Раз! Два! Три!» и так далее во время поцелуев… Все равно очень неуютно чувствовать себя центром сосредоточения взглядов нескольких десятков знакомых, малознакомых и совсем незнакомых людей на протяжении долгих часов. Но все когда-нибудь кончается, и часиков в девять нас отпустили из-за стола. – Надеюсь скоро стать дедом, – напутствовал меня и Настю Сергей Васильевич. Да уж. Вот как раз этого и не хотелось бы. То есть против детей я, разумеется, ничего не имею, но совсем не греет мысль о том, что мой ребенок родится перед самой войной – меня рядом не будет, и им с Настенькой придется ох как несладко. А могу и с этой самой войны не вернуться – тоже невеселая перспектива для молодой вдовы с грудничком на руках. Хотя… От меня мало что зависит: с контрацепцией здесь, подозреваю, приблизительно как в каменном веке. А если и ошибаюсь, то как я своей молодой жене объясню, почему не хочу ребенка в ближайшие пару лет? – Вадик, – прервала мои размышления супруга (мамочки, до сих пор в голове не укладывается, что Анастасия Сергеевна Сокова уже моя жена). – Пойдем скорее отсюда – как мне все они надоели! То есть не у одного меня такие мысли. – Нет уж, сударыня, – начал я дурачиться, – пойду только я, а столь воздушное создание не коснется туфелькой земли или пола до самойнашей спальни. Оп! Не скажу, что подхватил любимую на руки как пушинку и летел на крыльях любви, не ощущая ее веса… Не в сказке живем: масса есть масса, и идти с молодой женой на руках все-таки чуть тяжелее, чем налегке. Но приятнее. А сотню метров – не особо обременительно, даже по ступенькам. Особенно когда периодически смотришь в эти бездонные глаза и получаешь хоть короткие, но очень нежные поцелуи. Своя ноша не тянет. Почти. Чуть не пришлось нарушить обещание. Ну, то есть пришлось бы нарушить совершенно однозначно, если бы не лакеи, которые распахивали двери на нашем пути: открывались-то створки наружу, так что даже пинком не распахнуть. Каким бы дураком я выглядел, если бы не слуги. Причем высокопарным дураком. Но обошлось. Все получилось красиво. Я положил свою супругу на супружеское ложе (извините за тавтологию), а дальше… Дальше никого не касается: то, что происходит в моей постели – сугубо для двоих и никому третьему об этом известно не будет. …Шторы были задернуты изначально: конец июня все-таки – светает в совершенно невообразимую рань. Проснулся я первым и в полумраке смотрел на миленькое личико своей жены. Веки у нее подрагивали – наверняка какой-нибудь сон «снит». Какая же она у меня красивая! И нежная… Я уже значительно меньше злился на случай, зашвырнувший меня в эти времена. Как точно сказал в свое время Остап Бендер: «Нежная и удивительная». Жутко захотелось принести «кофе в постель», чмокнуть в глазки и увидеть ее улыбку при пробуждении… – Вадик, я еще сплю, – промурлыкала любимая, переворачиваясь на другой бок. Нетушки: – Проснулось солнце – день чудесный, – начал я внаглую перевирать Пушкина:Еще ты дремлешь, друг прелестный,
Проснись, красавица, проснись!
Открой сокрыты негой взоры…
Как нами легко управлять, мужчины! И, что самое главное, наверное, это правильно! И не надо думать, что любимая женщина воспримет уступку как слабость. Наоборот. Оценит и вернет это сторицей своей заботой, своей верностью и многим другим (ну вы меня понимаете). В усадьбе у тестя мы гостили еще с неделю. Потом отъехали в Новгород, к моему месту службы, где опять же пришлось руководить производством бездымного пороха. Квартирку сняли вполне приличную: даже у Настиной Наташи и у Тихона по своей комнате было, но я дневал и ночевал на месте службы – изредка к жене заскакивал. Плюс командировки в Ригу и в Питер. В такой нуднятине и прошел целый год. Но не зря прошел: «гостинцев» Наполеону мы заготовили….
Неман
Как изменились эти места до тех пор, когда я здесь служил! Именно ДО тех пор. В восемьдесят втором году меня, салагу, или, как тогда говорили, «духа», привезли в Каунас, в местечко Понемунь, где базировался наш радиотехнический центр. Ну то есть сама техника находилась в нескольких километрах от города, под поселком Рокай, но казарма и тыл были именно в Понемуни. Заразой был наш замполит той еще, но неоднократно повторял, что место здесь знаменитое – именно тут основные силы Наполеона перешли границу. Такое запоминается. А с датой вообще проблем не было – на день-два после Гитлера. Такое тоже не забудешь. Семнадцатого июня я вместе с приданным мне взводом пионеров и Алексеем (ну куда от него денешься в таком деле?) осмотрели окрестности и втихаря стали спускать по Неману всевозможные коряги. Речка тут достаточно прямая, и нужный фарватер нащупали быстро. Был бы здесь уже тот знаменитый мост, который называли самым длинным в мире – путь занимал «тринадцать дней» (из России в Польшу – от Юлианского календаря в Грегорианский) – так вообще проблем бы не было – заминировать и ждать гостей. Увы. Будут понтоны. Именно по ним и планировался удар. «Гостинцы» в виде двух пудов динамита за день мастерски оформили под плавучие островки. Пионеры проявили себя в этом деле истинными художниками. Икебана получилась загляденье. С метра не отличишь от натуральных. Оставалось только ждать. И нервничать. Я ведь уже, если вспомнить Брэдбери, «бабочку раздавил». А ну как Наполеон в результате такого эффекта домино изменит свои планы? Но появившиеся небольшими разъездами польские уланы (я не буду утверждать, что они были именно польскими, но кого бы еще послал император проводить рекогносцировку в этих местах?) оживили надежду на то, что я не ошибся. Уже неделю в голове пульсировали строчки Высоцкого: «…А в это время Бонапарт переходил границу…» Понятно, что переправу мы не сорвем. Даже при самом благоприятном раскладе. Но пусть знают, гады, что их здесь ждут. Пусть и дальше ожидают сюрпризов. Пусть от самой границы ожидают выстрела в спину или удара дубиной по кумполу. Вас сюда не звали, и это моя земля! Но что-то я слишком эмоционален. Это зря. Надо бы подуспокоиться и сплавать на тот берег. В сумерках, конечно: слишком важная я «персона» для того, чтобы рисковать по-глупому. В воду я входил метрах в ста выше по течению от предполагаемого места «десантирования». Водичка была достаточно прохладной, несмотря на конец июня, – особенно долго не покупаешься. И с течением я не очень рассчитал, мощное оно у Немана в этом месте. Пронесло меня метров на пятнадцать ниже запланированной точки выхода, а там не особо и выберешься – кусты стеной. Пришлось бултыхать ногами еще минут пять, чтобы выйти туда, куда собирался. Под водой, естественно, бултыхать, не шуметь. Противника уважать надо и не считать его полным идиотом. Всем своим напрягшимся телом и всей нервной системой почувствовал, насколько справедливы строчки Бушкова о том, что наиболее беспомощен подводный диверсант именно в те моменты, когда он либо выходит из воды на берег, либо наоборот. В ластах вылезать вообще полное пижонство, пришлось снимать их на мелководье, а значит, по-быстрому я теперь в случае чего не слиняю. И вот маска на лбу, трубка болтается рядом и в одной руке ласты… Взяли бы меня, касатика, вороги, не напрягаясь, если бы рядом обретались в засаде. Обошлось. Не то время и не та ситуация… А холодно. И в воде я замерз прилично, и ночью, даже в июне, не сильно по-курортному себя ощущаешь. Да еще и рядом с таким водоемом. Заранее разведанными тропками я двинулся к ближайшей деревне. Близко, конечно, не подходил, но с ближайшего холма никакого признака находящейся рядом великой армии не обнаружил. Некоторое количество костров наблюдалось, но уж никак не соответствующее предстоящему мероприятию. Вернулся я в растрепанных чувствах и продрогший до костей. Поднесенная мне чарка водки, настоянной на перце, оказалась очень кстати. Обжегши ею пищевод и зажевав восхитительным салом, я почувствовал, как по организму разливается тепло. Алкоголь, конечно, яд, но иногда он самое доступное лекарство или средство профилактики. И незаменим. Горячий чай, который можно было в темноте готовить в мизерных количествах на сконструированной специально для таких случаев спиртовке, тоже хорошо, но все-таки не сравнится… Костер разжигали только днем для приготовления обеда, причем использовали для этого прихваченный с собой древесный уголь, чтобы дыма практически не было, – на одной сухомятке долго не высидишь. Пошла уже вторая неделя нашего «сидения». Неужели все зря? Нет! Уланы – это признак. Надо терпеть. Прошли еще одни «пустые» сутки, и наконец над Неманом разнеслись удары топоров – французы начали наводить переправу. Дождались-таки! Я немедленно устроился в прибрежных кустах со своей подзоркой и пару часов наблюдал, как прямо на глазах вырастают понтонные мосты через здоровенную реку. Нет, вот молодцы понтонеры у Наполеона. (Вроде Д’Эрбе ими руководит? Я почему запомнил – на всемирно известного Арамиса фамилия похожая.) Работали вороги как на конвейере – точно до темноты переправу наведут. А там… А там наш ход. Только бы не облажаться. Уже спускались сумерки, когда через переправу пошли первые французские солдаты. А может, и не французские. «Двунадесяти язык…» Может, это были немцы, может, поляки, может, португальцы или голландцы… Какая мне разница? Они пришли на мою землю, чтобы убивать. Так и получите! Я кивнул Алексею, и мы начали проворно разоблачаться. Пионеры не поленились зайти в воду, чтобы максимально обеспечить нам комфортный старт. В общем, «отдать концы!». Пошли! Я стартовал первым, Лешка должен был выйти через пять минут после меня. Все было рассчитано и «отплавано». Ночь светлая, так что ошибиться сложно. Выйдя в точку, отмеченную вешкой, я раздавил капсулу с серной кислотой, и, разумеется, через несколько секунд огнепроводный шнур занялся. Еще минуты три я сопровождал «мой маленький плот» и, видя, что он идет вполне по курсу, предоставил его течению… Алексея вместе с следующим «гостинцем» встретил как раз у вехи, ну, или почти «как раз». Чуть ранее. Вместе спровадили наш подарок «друзьям» и поплыли прочь. Очередной раз напомнил парню, чтобы голову (в смысле уши) в воду не окунал… Ох и рвануло! Даже бултыхая ластами, можно ощущать гордость за совершенное! Как выяснилось позже, мой первый «брандер» разнес или сорвал к едреням треть понтонов одного из налаженных через Неман мостов. И около роты пехоты было уничтожено этим взрывом. И два орудия. Лошадь только одна. (Во дурдом – жалею о неубитых лошадях.) Но ведь и правда пожалеть приходится: каждая убитая вражеская лошадь – это как минимум один спасенный русский пехотинец. Мы с Алексеем уже выбирались на берег, когда сработал и его подарок. К сожалению, он не дошел до второго понтонного моста – гидравлический молот первой мины сбил его с курса. Но своим взрывом Лешкин динамит напрочь смел остатки понтонов с правого берега вместе с теми, кто попытался восстановить переправу. Но, как оказалось, удар первого взрыва разорвал понтоны второго моста, и у французов потом, после всей нашей пиротехнической веселухи, ушло пару часов на восстановление целостности переправы. Да к тому же на данный момент нужно было вылавливать из речной воды сброшенных в нее сотрясением и волной солдат и лошадей. Ночью. А даже в момент солнцеворота она не слишком-то светлая. Ну, а теперь: «Я требую продолжения банкета!» Как же без десерта? Наши пионеры, по грудь в воде, вывели на течение третий, последний плотик. Можно было уже не напрягаться дальше, это не динамит. Метров через пятьдесят шнур догорел, и на вершине бочки, бывшей единственной пассажиркой данного транспортного средства, весело расцвел совершенно нахальный и нескрываемый огонь. С переправы его, естественно, заметили и открыли по нашему «подарку» беспорядочный ружейный огонь, потом присоединилась прикрывавшая форсирование Немана батарея с левого берега. Увы! Хреново стреляете, ребята. Я уже волноваться начал… Ага! Есть!! Не знаю, стрелки попали или ядро опрокинуло-таки наш плотик, но результата достигли: по водной глади стало растекаться огненное пятно… Ох и красиво оно выглядело, когда удалялось. Но французы, к которым приближалась эта стена огня, вряд ли оценили красоту зрелища. Эх! Жаль, что мне мало нефти удалось добыть для данной иллюминации! То есть добыть больше было бы можно, но как ее доставить, имея под командой столь малочисленный отряд? «Греческий огонь» достиг наконец вражеской переправы. Понятно, что еще до его приближения и третий понтонный мост опустел – слишком много впечатлений за одну ночь для столь эмоциональной нации, как французы. Да. «Зеленые» двадцатого века очень серьезно бы меня осудили за данную акцию: это же какую я «безобразь» учинил с экологической системой реки! Кошмар! Ну и идут они лесом, полем и болотом! Самолично бы в рыло заехал любому, кто посмел бы умничать на данную тему в данной ситуации. А теперь «сюрпрайз»! Километрах в трех от места переправы, на холме, разгорелось «приветливое» BIENVENUE EN ENFER. Ага. Я так думаю, что очень поспособствует… После всего произошедшего. Нет, не зря я угробил целый день, чтобы вместе с подчиненными связать буквы из жердей, обмотать их тряпками и пропитать последние дегтем. Хорошо смотрится! Молодец прапорщик Храповицкий! Вовремя отреагировал, как мы и договаривались. В общем, «вэлкам ту Раша!», гады. И готовьтесь к тому, что сама земля будет гореть под вашими ногами… Что-что, а переправу мы задержали. Эх! Если бы еще и пару рот конной артиллерии в засаде! Чтобы вынеслись из-за холмов, развернулись, да на картечь тех, кто уже успел переправиться. Да еще кирасирский полк, покромсать в бефстроганов оставшихся из гостей, что хуже татарина! Увы. Мечты-мечты… Мне ведь даже нескольких егерей со штуцерами, снаряженными бездымным порохом, не дали. А ведь как было бы здорово повышибать каких-нибудь генералов или даже пусть штаб-офицеров в самом дебюте вторжения. Психологически здорово… Даже фугас-камнемет на их пути изготовить запретили. Хоть и жаль, а, пожалуй, правильно – этой штукой их надо в самую морду лупить. В ключевой момент. На Бородинском поле или где теперь уже будет генеральное? Ну, мы свою задачу выполнили. Отходим без потерь вместе с пионерным взводом. Через километр я спровадил в небеса ракету синего огня: «Противник переходит через Неман». Красиво и информативно. Курьер к Барклаю поскачет из Ковно немедленно. Ну, а мы, пока доберемся до города, пока сядем на лошадей… Часа на три-четыре раньше командующий узнает о произошедшем. Немалый кусок времени. Даже при тех неторопливых темпах ведения войны, что имеют место в начале века девятнадцатого. С Храповицким и его людьми соединились перед самым городом. – Вот это было зрелище, господин Демидов! – с восторгом поспешил поделиться впечатлениями прапорщик. – Такого еще никогда не видел и вряд ли когда-нибудь удастся. – Еще и не такое увидите. Дайте только срок, Аполлон Митрофанович. Только бы дальше все шло хоть приблизительно по плану… – Сегодня? – Нет, ну мальчишка, честное слово. – На сегодня фейерверк окончен. Но это лишь первая ночь войны. …Ну что же, настроение «двунадесяти языкам» мы подпортили в самом дебюте, но по большому счету ничего не изменилось: Барклай, как и в реальной истории, будет стартовать из Дрисского лагеря, Багратион по-прежнему в Белоруссии вместе со своими сорока тысячами, а этот выродок Пфуль, как было и ранее, царит со своим стратегическим планом, и тысячам русских ног еще предстоит исправлять глупость одной немецкой головы. Обошлось бы еще в новой реальности…Переправа-переправа…
У Барклая, разумеется, было и без меня хлопот по горло, поэтому личного общения не состоялось, но я получил его письменный приказ прибыть в распоряжение Остермана, прикрывавшего своим арьергардным корпусом отступление Первой армии. Ну что же: «Если партия скажет: «Надо!» – «Есть!» – ответит отряд «Гренада». Прибыл к Остерману-Толстому и сразу предложил свой план… То есть не сразу, а по приглашению генерала высказаться. Причем я высказался исключительно по инженерно-минерной части, а командир корпуса развил идею в целом. И талантливо развил, надо сказать. Мостик подходил нам по всем статьям. И речка ему соответствовала – достойное место. На подготовку у нас около суток. И была это не работа – пахота натуральная: размещение зарядов, присоединение к ним огнепроводных шнуров и самое главное – организация инициации реакции… О как завернул! Достаточно сложно было организовать своевременный поджог того, что требовалось поджечь. Но организовали. Работа сделана, и все наши силы удалились от моста приблизительно на полверсты. (Наши – это основная часть пионеров, которые не участвовали в дальнейшем спектакле, а два взвода егерей засели, рассредоточились в сотне шагов.) Заметив приближение французов, мои пятеро пионеров изобразили неудачную попытку поджечь мост и в «панике» слиняли при виде показавшейся французской кавалерии. При этом пропустили через переправу с десяток казаков и только после этого выдернули чеку предохранителя. Несколько выстрелов с правого берега показали неприятелю, что переправа все-таки охраняется – конницей ее брать чревато. Но пехота у французов была. И она пошла в атаку. Через мост… И была пара-тройка досочек на этом мосту, давление ноги на которые инициировало взрыватель, поджигавший шнур, ныне именуемый «бикфордовым»… Долго я подбирал в свое время варианты инициаторов поджига, но ничего надежней ампулы с концентрированной серной кислотой, выливающейся на смесь сахара с бертолетовой солью, не придумал. Да, вероятно, ничего лучше и надежней по тем временам не сделать – терочные ненадежны, особенно если требуется не просто короткий шнур дернуть, а, как в данном случае, перенаправить, может быть, и не слишком серьезное физическое воздействие. Электровзрыватели вообще пока не из данной реальности, не говоря уже о радиоинициации… А вот ампула с кислотой лопнет и прольет то, что надо, туда, где требуется. И воспламенение может не произойти только в случае явного вредительства или архираздолбайства. Огонь побежал по «внутренностям» данного шнура и достиг динамитных зарядов… Мост вспучился, выгнулся рассерженной кошкой. Тяжелые доски вздыбленной шерстью встали по всей длине, сбрасывая иссеченные щепой тела в реку. Не меньше трех дюжин, а то и до полусотни солдат армии вторжения были убиты, обожжены, контужены или ранены на этой переправе. И многих из тех самых раненых, обожженных и контуженых равнодушно приняла в свои глубины река… А тех, кто успел форсировать преграду, расстреляли, как в тире, егеря. С чувством, с толком, с расстановкой. Спокойно выцеливая в первую очередь офицеров… Века через полтора такое называли снайперской засадой. А уж сейчас ее эффективность, да помноженная в моральном плане на взрыв моста вместе с марширующими по нему… А после этого легкий треск выстрелов, сопровождающийся только мгновенным выплеском пламени и слабым белесым дымком… Засечь наших егерей было практически невозможно, стрелять по ним прицельно тем более. С противоположного берега шарахнула пара пушечных выстрелов. Ага! В божий свет, как в копеечку… В общем, самыми опасными для нас являлись проклятья, раздающиеся от непереправившихся частей Наполеона. То есть еще с сотню бонапартовских завоевателей можно было списать со счетов. Может, и не сотню, но несколько десятков гарантированно. Причем все-таки ближе к сотне… А ведь на данной переправе разыграна только прелюдия… Ведь ворогам теперь или на несколько верст по сторонам броды искать (а их особо-то и нет), или здесь переправу налаживать, а для этого нужно наших стрелков выкурить, иначе егеря продолжат расстрел французских понтонеров, каковые, кстати, являются военнослужащими дефицитными. И их работу неприятель готов прикрыть даже артиллерией, но куда ей стрелять? Первое, что напрашивается, – переправить отряд кавалеристов вплавь там, где это можно сделать, и атаковать держащих переправу егерей. Но только берега реки на пару верст в обе стороны заросли густым кустарником, так что придется делать немалый крюк. Не поленились… Ну и считать противника дикими скифами тоже не стоило – и там французов встретили пачками выстрелов из прибрежных кустов. Причем разведку сначала пропустили беспрепятственно, а основную массу переправляющихся драгун стали бить в воде, когда «ни тудыть ни сюдыть». А разведчиков тем временем расстреляла «вторая линия обороны». Но силами одной роты переправу дивизии (а может, и корпуса) не сорвать. Однако тормознули ворогов здорово. То есть темп сбили, и график продвижения похерили серьезно. В намеченный пункт «Б» из стартового пункта «А» они своевременно не прибудут. Подарено еще несколько часов спокойного отступления нашей Первой армии, созданы бытовые проблемы как минимум одной наполеоновской дивизии на ближайшие сутки, ну и как минимум лишняя пара сотен интервентов уже больше никогда не будет представлять опасность для российской армии, а это опять же как минимум полторы сотни жизней русских солдат – старались не зря. У нас один убитый и четверо раненых. Батюшка Александр Васильевич Суворов такое бы оценил… А позже я узнал, что в этот же день Храповицкий с Алексеем атаковали еще одну переправу. И достаточно успешно: сожгли наводимые мосты «греческим огнем». Потери там у интервентов небольшие, но важен эффект. Очень надеюсь, что теперь к каждой речке наполеоновские солдаты будут приближаться с некоторой дрожью в коленках. А мы… А нам нужно продолжать эту «скифскую войну». Отступать, но регулярно огрызаться и создавать проблемы «победителям Европы». Многое по сравнению с реальностью уже сделано. И речь даже не только о боевых нововведениях – стараниями Сереги Горского разрушена система производства фальшивых денег, и французам придется иметь неприятности с местным крестьянством при закупке продовольствия и фуража, а это в современной войне практически то же самое, что лишить горючего механизированные армии времен Второй мировой – встанут «лошадиные силы» наполеоновской «военной машины». Снизит активность кавалерия, будут еле-еле продвигаться артиллерия и обозы, а это для нашей армии подарок небес. А еще имеется «мясо», идущее своим ходом (ведь не мороженые же туши в рефрижераторах везут): быков, баранов и свиней по дороге тоже кормить надо. Медленно передвигающиеся полчища съедят сами себя, поскольку будут стремительно выедать ту местность, на которой находятся столь продолжительное время. А всего-то для этого нужно лишить противника некоторой части зерна и сена, которую он получал в реальности… И пусть французы сколько угодно жалуются, что мы воюем с ними «нечестно» – хозяин дома волен лупцевать вломившегося к нему грабителя чем ни попадя, хоть ухватом, хоть сковородкой, хоть ночным горшком, и глупо требовать, чтобы действовал он непременно шпагой. Но в ближайшее время придется дать и классический бой. Четвертый корпус, на воссоединение с которым мы вместе с ротой Первого егерского стремительно маршировали, уже готовил позиции для боя, прикрывающего отход армии Барклая. Силы по сравнению с наступающими французами невеликие: семь пехотных полков (Кексгольмский, Перновский, Полоцкий, Елецкий, Рыльский, Екатеринбургский и Селенгинский), три егерских, сводная бригада гренадер из пяти батальонов, около восьмидесяти пушек и изюмские гусары. Кстати, с удивлением узнал, что кексгольмцами командует полковник Стессель. Неужели предок того самого генерала, который сдал (сдаст?) японцам Порт-Артур? Добрались мы до наших войск, когда уже смеркалось. Значит, до рассвета французов ожидать не приходится, даже к полудню вряд ли пожалуют, к тому же завеса из изюмцев наверняка обнаружит приближающегося неприятеля.Мы еще вернемся!
Здесь, наверное, стоит дать некоторые пояснения. Я раньше никогда не задумывался над вопросом: а кто и как выбирал место сражения и почему противник в это место приходил? Представим себе ландшафты средней полосы России в те времена – в основном леса. По лесам проложены дороги, соединяющие некие населенные пункты. И количество таких дорог весьма ограничено. Вдоль дорог (и только вдоль дорог, а как же еще?) деревни, села, городки и города. Но в основном все-таки леса. И тянется армия вторжения по лесной дороге, вытянутая в ниточку. Серьезными силами ее здесь не атакуешь. Но когда-нибудь лес кончится, и появятся луга и поля, раскинувшиеся возле некой деревушки. Где-то тут и можно выбрать позицию, которую наступающим оставлять в тылу никак невозможно – коммуникации будут немедленно перерезаны, а это чревато уничтожением твоих войск по частям. Ни один военачальник на такую авантюру не пойдет и либо оставит сильный заслон, если на бой «приглашают» не очень значительные силы, либо, что более вероятно, попытается атаковать и уничтожить врага, а потом двинется дальше. Или хотя бы сбить с позиций и заставить отступить и не мешать дальнейшему движению наступающей армии. Какое-то время… То есть «заступивший дорогу» имеет немало преимуществ: выбор места сражения и в определенной степени времени его начала, может максимально использовать ландшафт для своей пользы, готовя позиции и построив полевые укрепления… Единственное, в чем он, как правило, уступает – в численности имеющихся под его началом солдат. Можно, конечно, надеяться на преимущество в качестве своего войска, но не в данном случае: маршалы, офицеры и рядовые армии Наполеона уже не первый год показывали армиям всей Европы, что они вояки не из последних. В том числе и русским: Аустерлиц забудется еще не скоро. Но тем более необходимо поскорее сбить спесь с зарвавшихся галлов и иже с ними.…Несмотря на весьма выматывающий марш-бросок в два с половиной десятка верст, спал я в эту ночь плохо, а наутро пошел вместе со своим десятком минеров делать последнее из того, что перед этим сражением сделать мог. Должно сработать. Хоть частично… А дальше от меня практически ничего не зависит – командовать пехотинцами или артиллеристами не умею, кавалерист вообще никакой. Теперь только ждать… Ко всему вдобавок то ли Барклай отдал соответствующее распоряжение, то ли сам Остерман принял это решение, но со мной поступили в соответствии с известной командой все того же Наполеона, которая отдавалась по французской армии в египетском походе в случае опасности: «Ослов и химиков в центр каре!» То есть берегли тягловую силу и тех, кто умел делать порох. Я кадр достаточно ценный, к тому же ценности собственно на поле боя не представляющий. Правда, справедливости ради надо сказать, что и моих минеров, и инженерную роту с позиций тоже убрали подальше в тыл – даже солдаты-пионеры слишком дорогое имущество в армии, чтобы выставлять их под огонь противника без необходимости. Генерал же приказал находиться при его штабе. Александр Иванович одобрительно кивнул, когда увидел мое появление на «штабном» холме, но больше на скромного обер-офицера внимания не обращал – были дела поважнее: французы уже выходили на исходные для атаки позиции. Увертюра почти любого сражения, кроме разве что встречного кавалерийского боя, исполняется на пушках. Они и начали. Загрохотало над овсяным полем, и поплыли по небу гранаты, чтобы принести смерть в стройные порядки атакующих и обороняющихся. А построены солдаты плотно, так что каждое удачное попадание вырывает более десятка бойцов. Как из идущих вперед, так и ожидающих на месте. И не так обидно, если «ожидающие» стоят в первой линии обороны. Андрей Болконский, если вспомнить Льва Николаевича, сгубил треть своего полка, находясь под артобстрелом, стоя в резерве и не сделав ни единого выстрела по противнику, – тот еще «подвиг». Но вот и наступающие колонны французов дошагали до той зоны, где потрудился я со своими пионерами. Растяжки сработали качественно: зацепил солдат веревочку, протянутую к глиняному горшку, в котором находится динамитная шашка и дробь, выпрошенная у изюмских гусар, сработал нехитрый детонатор – и «нате вам!». Ближайших убивает и калечит контузией, а тех, кто подалее, достают летящие черепки и свинец. Я насчитал с десяток таких взрывов на протяжении двадцати секунд. Значит, две мины все-таки не сработали… Но процент отказов для такой ситуации вполне благоприятный. А теперь еще один «сюрпрайз»: открыли огонь егеря. С запредельной дистанции. А промахов по таким крупным мишеням, как плотные ряды пехотинцев, было, разумеется, немного. То есть стали падать французы, поляки и прочие голландцы задолго до того, как получили возможность открыть ответный огонь или даже резко сорвать дистанцию, перейдя с шага на бег: бросок бегом можно начинать не ближе чем за сотню метров до противника, иначе строй будет совершенно сломан и управление им потеряно. А до наших порядков еще почти пятьсот шагов, и пули нового образца успеют как минимум в три очереди егерских выстрелов выкосить не один десяток вражеских солдат. Да и пушкари добавляли огоньку сначала гранатами, а потом, перейдя на картечь, и пехотные полки, после приближения вражеских колонн, врезали дружными залпами. А в довесок, видя расстроенное состояние французской пехоты, Остерман послал в атаку залихватских изюмцев генерала Дорохова, и те своими пиками и саблями почти полностью растерзали левый фланг наступающих. Там началось просто паническое бегство. Но противник сумел парировать этот ход контратакой польских улан. Завязалась встречная рубка легкой кавалерии. Красная и синяя лавины нахлынули одна на другую – и понеслось… Конь на коня, пика на пику, сабля на саблю, крики, ржание лошадей, выстрелы гусарских мушкетонов и уланских карабинов, вскрики раненых, топот копыт, который был различим даже со штабного холма… Бились славянин со славянином на славянской земле. Но одни из них сражались под романскими знаменами, а другие защищали свою Родину. Хотя обидно… Чертовски обидно, что мать-история устраивает такие вот идиотизмы. А поляки начали уже теснить гусар, поскольку числом серьезно превосходили изюмцев. Еще немного – и наши кавалеристы могут дрогнуть и податься назад, а на их плечах уланы запросто способны добраться до батареи-другой и покрошить там орудийную прислугу в мелкий винегрет. Положение спасла конноартиллерийская полурота, которая со всеми своими шестью пушками вынеслась прямо к самому месту рубки и буквально за несколько минут начала брать на картечь кавалеристов Понятовского. Причем прислуга орудий начинала стрелять, не дожидаясь готовности других пушек, чуть ли не прямо на ходу – только с передков и сразу «огонь!». Кавалеристы вышли из «клинча», и в сражении наступила некоторая передышка. Французы, понявшие, что дуриком с позиции нас не сбросить, отошли для перегруппировки своих сил и подготовки к новой атаке. Наверное, не только у меня сидела в мозгу занозой мысль: «А дальше-то как?» Ну то есть остановим мы неприятеля, не дадим ему овладеть позициями, и что? Не стоять же тут, дожидаясь всей наполеоновской армии, которая перемелет один корпус, даже не заметив этого. В конце концов, придется ведь и отойти. А отходить, имея на плечах вражескую кавалерию, очень чревато. Это боевые порядки нерасстроенной пехоты для конников «крепкий орешек», а на марше растерзают за милую душу. Тем более и артиллерия будет по-походному. Нужно, необходимо как воздух кавалерийское прикрытие, а его нет. Уже достаточно растрепанный Изюмский полк не справится, несмотря на доблесть гусар графа Долона. Просто разум отказывался понимать, как мог Барклай не предусмотреть такого очевидного факта. Оказалось, что я ошибался: часам к шести на подмогу прибыли нежинские драгуны и елизаветградские гусары. То есть теперь кавалерийский резерв имелся, и, как я понял из разговоров Остермана с коллегами-генералами, ожидается еще пара конных полков. – Ваше сиятельство, – обратился я к командующему корпусом, когда в его общении с подчиненными случилась пауза, – разрешите проведать своих пионеров, если я вам на данный момент не нужен? – Разумеется, ступайте, полчаса у вас есть наверняка, – кивнул генерал. Молодой генерал. Ему ведь где-то около сорока, а уже командует корпусом, хотя… Это ведь и было время «молодых генералов». Не случайна та песня из рязановского «О бедном гусаре замолвите слово», которую пела героиня фильма на банкете. Сорокалетние генерал-лейтенанты вроде Остермана, Витгенштейна, Раевского или тридцатилетние генерал-майоры, такие как Кутайсов, по тем временам – самое обычное дело. Так и ничего удивительного: затяжные войны – прекрасный трамплин для армейской карьеры. Да и людьми большинство из высших военных того времени были неординарными, умели подбирать себе помощников не абы как. Знаете, кто был адъютантом Витгенштейна? Пестель. Личность, конечно, неоднозначная, но точно ЛИЧНОСТЬ. А у того же Остермана? Лажечников. Да-да, тот самый русский Дюма, автор «Ледяного дома» и «Последнего новика». По мне, так с «Тремя мушкетерами» или «Графом Монте-Кристо» упомянутые романы «рядом не валялись», но из российских исторических романистов века девятнадцатого вспоминаются только он и Данилевский. Тоже, кстати, не очень-то читабельный. Но уж имеем то, что имеем – остальные вообще в моей памяти ничем следа в данном жанре не оставили. А может, и не было их? Ну да ладно, не о русской литературе мне сейчас думать… По дороге прошел мимо… Как его назвать? Полевого лазарета? Перевязочного пункта? Медсанбата? Ну, в общем, вы поняли… Жутковатое зрелище. Причем травмированы были не только зрение, но и слух: вопли оперируемых в те «пещерные времена» раненых и умирающих – это не самые приятные звуки для человеческого уха. Описывать то, что я видел, не хочется категорически. А вот обоняние мое было обласкано. Причем препротивным запахом. Но все относительно: «аромат» фенола в месте, где работала военно-полевая хирургия, – бальзам на душу. Значит, не зря! Не зря я отказался от идеи синтезировать весьма стремную по тем временам пикриновую кислоту и данный продукт разгонки дегтя «завещал» полностью отправлять в распоряжение Бородкина. А мои пионеры занимались в это время под командой поручика Булаха тем, чем и должны были – копали. Нет, не траншеи копали или рвы – могилы. Не бросать же павших в бою на прокорм птицам и зверью? (Извините за неуместную рифму.) В те (эти?) времена, если сражение не заканчивалось в «клинче», своих и чужих убитых было принято хоронить. Несколько десятков павших в первом эпизоде сражения уже лежали на краю одной из братских могил, и рядом, размахивая кадилом, читал заупокойную молитву священник. Несколько десятков… Это ведь только пока. Пока не доставили все тела с поля боя, пока не добавились смертельно раненные, за жизнь которых еще борются лекари, пока не начался следующий этап сражения. Будут еще сотни, если не тысячи, так что еще копать моим пионерам и копать… – Успеваете, Валентин Симонович? – подошел я к Булаху. – Пока да, но ведь, как я понимаю, это еще не конец? – Разумеется, нет. Французы попытались взять позицию сразу, но получили по морде. Теперь наверняка попробуют еще раз, поаккуратнее и большими силами. Так что все только начинается. Как тут у вас с водой? – В порядке, Вадим Федорович, с утра фляги свежей наполнили, да и бочка имеется. Ох уж мне эта бочка! Не подцепили бы солдаты заразу какую: жутко им не нравится, когда воду обеззараживают, все стараются избежать добавления «зелья» в питье – «ня вкусно!» им. Ведь этой деревенщине в уши не вдудишь даже основы учения доктора Бородкина «О причине поветрий и их предупреждении». И стараются они регулярно фляги наполнить до обработки воды. Вот хоть ты тресни! И все равно уверен, что несколько тысяч русских жизней из лап дизентерии и прочей холеры я вырвал. А это уже пара лишних полков как минимум. Но мне уже пора возвращаться. Быстро обошел работающих пионеров, поприветствовал, показал, что помню об их существовании, и отправился обратно на «холм управления». Как выяснилось, за эти полчаса к месту сражения подтянулись еще и лейб-гусары. То есть для прикрытия отступления корпуса уже имелось четыре кавалерийских полка, и из них три гусарских, что очень даже здорово, поскольку они самые многочисленные. Но снова загрохотали пушки французов и снова отправилась сбивать наших с позиций их пехота. На этот раз основной удар был направлен на наш левый фланг, на бригаду генерала Алексополя. По всему остальному полю сражения французы, разумеется, тоже наступали, чтобы не дать взять во фланг атакующих на главном направлении. Егеря восемнадцатого полка уже привычно обработали огнем наступающего неприятеля с запредельных дистанций, селенгинцы встретили приближающихся французов двумя дружными залпами… И все. Врагов на этом направлении было слишком много. Дальше пошла рукопашная, в которой наши не выдержали натиска врага, подались назад и побежали… Во времена оные солдатам специально шились мундиры самых что ни на есть «попугайских» цветов (насколько могли позволить имеющиеся текстильные красители). И все для того, чтобы полководцам было легче следить за полем боя и наблюдать нахождение как своих подопечных, так и противника. И вот сейчас было видно, как синяя и красная массы неукротимо давят зеленую, как та подается назад и вражеская лавина охватывает фланг позиции… Остерман немедленно стал сыпать распоряжениями кавалеристам, чтобы те хоть и силами всех четырех полков ликвидировали этот прорыв… – Смотрите! – вытянул руку генерал Чоголков. – Отбросили! Вы что-нибудь понимаете, господа? И действительно, зеленые мундиры вдруг рванулись в обратном направлении, причем не просто отталкивая сине-красный строй, а просто «съедая» его. Остерман немедленно отправил адъютанта выяснить причину такого резкого изменения хода боя, строго-настрого указав узнать фамилию героя, переломившего столь нерадостное течение событий. Истину мы узнали только к вечеру, когда бой уже догорел. Французы столь лихо опрокинули Селенгинский полк, что сумели захватить одну из его полевых кухонь. Лучше бы они этого не делали… Крик: «Французы «матушку» утаскивают!» – резанул над полем, и те, кто только что был самым откровенным драпальщиком, дружно «нажали на тормоза». И развернулись… Наверное, если бы они услышали, что какие-нибудь печенеги или прочие хазары сейчас утаскивают на арканах в полон их родных матерей, то вряд ли контратака была бы более яростной… В штыки и в приклады погнали ошалевших от неожиданной смены обстановки иноземцев как селенгинцы, так и присоединившиеся к ним егеря. Кухня давно уже была отбита, но продолжала гулять развернувшаяся «широкая русская душа»: «А-а-а-а! Бей недоносков!! Покажем супостатам, как надоть!!!» Прибывший для ликвидации прорыва Нежинский драгунский оказался архикстати: нет для кавалериста дела более «сладкого», чем рубить бегущую пехоту противника. И погнали наши конники французов, ох как погнали! Уцелеть удалось очень немногим, французская артиллерия, наблюдая, что их соотечественники вырубаются под корень, открыла огонь по месту той самой рубки, не жалея даже своих. Драгунам пришлось отойти к русским боевым порядкам, но свою кровавую жатву с этого поля они снять успели. На других участках после этого эпизода противник тоже ослабил натиск и был отбит. Отбит с серьезными потерями и отступил на исходные. Елки-палки, неужели одна полевая кухня смогла переломить ход сражения двух корпусов? А ведь смогла! Те, кто потом рассказывал о том, что видел, совершенно однозначно утверждали: ни свои пушки, ни даже знамя солдаты не бросались отбивать с такой яростью, как «матушку». Она, оказывается, уже успела за этот год стать чуть ли не всеармейской святыней. Солдаты иногда даже крестились на нее, проходя мимо. После того как войска расцепились, продолжения битвы уже не было, несмотря на то что светлого времени суток оставалось немало. Но люди все-таки не роботы – невозможно столь долго находиться в состоянии такого адского напряжения. Некоторое время продолжалась артиллерийская перестрелка, но и она достаточно скоро утихла. На поле боя с обеих сторон потянулись похоронные команды, чтобы доставить павших к местам захоронений. Иногда они действовали бок о бок без всяких взаимных конфликтов. Результаты сражения были явно в нашу пользу: имея меньшие силы, мы нанесли противнику большие кровавые потери и выполнили свою боевую задачу – прикрыли отход главных сил. А удерживать здесь бесконечно всю вражескую армию корпусу Остермана, естественно, не по силам. Правда, теперь еще нужно оторваться от преследования самим, но будем надеяться, что получится. Когда я узнал, что в бою погиб подполковник Тургенев, командир Елецкого пехотного полка, настроение у меня стало… тревожным, что ли: понятно, что я «толкал под руку пишущую Клио» так, чтобы она «ошибалась» в пользу России, но вот погибший Тургенев… А что, если он непосредственный предок Ивана Сергеевича и еще не успел выполнить предначертанного природой и историей? Ну вот, очередной раз потянуло меня на толстовщину… И «поехало» на уровне ситуаций: либо умрут вот эти пятеро, либо трое из тех десяти, но этих троих должен выбрать ты. И каково делать такой выбор? Казалось бы, чего с ума сходить? Ничего из того, что я сделал и сделаю еще, не может принести вреда никому из моих соотечественников. Ну да, может быть, погибнут несколько человек, которые выжили в реальной истории, но ведь зато не умрут тысячи из тех, кому судьба на самом деле подписала смертный приговор. И среди них и их потомков могут быть десятки и сотни не родившихся в реальности тургеневых, менделеевых, васнецовых… и скобелевых, кстати. Которые способны еще сберечь тысячи и тысячи русских жизней в перспективе. Если так дальше продолжать, то можно докатиться до идеи о том, что из-за моего вмешательства не родятся Эмиль Золя, Жюль Верн, Пьер де Кубертен, Генрик Сенкевич или Мария Склодовская-Кюри. (Почему-то про возможность родиться Гитлеру, Гиммлеру, Геббельсу и Муссолини мыслей не возникало.) Промаялся дурью на эту тему минут с двадцать, после чего здравый рассудок все-таки победил, и я пообещал себе не заморачиваться подобной хренью до конца войны. А после еще некоторого размышления – до конца света. На войне солдат не убивает людей – он уничтожает врагов (если не ошибаюсь, эту мысль озвучил один из героев Пикуля). Если начать во время боя или при его планировании думать о том, что противник тоже человек, и, может быть, даже неплохой… Противник вытрет твою кровь со своего клинка о твойже мундир. Так что, пока хоть один вооруженный иноземец топчет русскую землю, никакой я не общечеловек. И они для меня не люди, пока ружье не бросили и руки не подняли.
…Погода приятная: и не жарко и не холодно, сверху не капает. Самое то сейчас с рюкзаком, да вдоль по речке какой-нибудь… Но хоть и шли мы вдоль по Даугаве (хотя нет, это уже не Даугава, а Западная Двина – идем по русским областям), радости от этого не прибавлялось. Отступать по своей земле, несмотря на арьергардные победы в коротких и не очень стычках, когда уже сто лет нога вооруженного иностранца не ступала на русскую землю, – это тяжко. Что чувствовалось. Это я со своим послезнанием уверен, что Барклай поступает правильно и мудро, но остальные просто «внутренне клокотали» и не стеснялись иногда высказываться в адрес командующего весьма неоднозначно. Не в лицо, конечно, но совсем нетрудно дать понять человеку, что ты о нем думаешь, не говоря об этом прямо. Трудно представить, что пережил этот великий россиянин, когда чувствовал нескрываемое презрение как со стороны генералов, так и со стороны солдат… Но линию свою гнул неуклонно: «Отступать к Смоленску!». И мы отступали. Ох, и тоскливо было на душе. Даже белый крестик, что закачался у меня на груди рядом с владимирским, не особо душу согревал. Сам Остерман-Толстой навесил его мне на мундир, процитировав статью из статута ордена Святого Георгия для нас, пионеров: «Кто при отступлении разведет или истребит мост под сильным неприятельским огнем, по переходе всех наших войск, и чрез то обеспечит дальнейшие их действия». Приятно, конечно, что не забыли, но, честное слово, отдал бы сей символ признания своих действий на пользу армии, лишь бы не было этого тоскливого отхода. Отхода, сопровождаемого матюками солдат, цедимыми сквозь зубы, отхода, сопровождаемого более культурными, но все равно весьма неприглядными высказываниями штаб– и обер-офицеров в адрес «нерусского министра»… Но мы еще вернемся! Вернемся, гоня в штыки и в приклады «просвещенную Европу», сопровождая ее бегущих солдат градом картечи и всполохами палашей нашей кавалерии, ударами дубин восставшего народа… Все это будет! И Наполеон еще отдаст свою шпагу Платову! Задолго до Березины!.. Мы обязательно это сделаем! Ждите нас, леса и поля Родины! Мы еще вернемся!
Вячеслав Коротин Шпага императора
© Коротин В., 2014 © Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014Пролог
Выпьем за то, чтобы нас всегда окружали хорошие люди! Говорят, что это был любимый тост фельдмаршала Паулюса. Анекдот, конечно… Но конкретно мне в этом мире на хороших людей здорово повезло. И давно уже не хотелось в тот самый конец двадцатого века, где в России цвели и пахли «бандитские девяностые», где мне, для того чтобы набрать денег на лечение сына, пришлось пойти в гладиаторы. Да-да, именно в гладиаторы. Без всяких кавычек. Я даже благодарен той неизвестной силе, что перенесла меня во время рыбалки в начало века девятнадцатого, всего за год до наполеоновского нашествия. Да, и здесь тоже пришлось убивать, но не ради потехи толпы, а защищая себя и близких, защищая Родину. А вот с самого момента «попадалова» везло просто катастрофически: помещик, семья которого приняла меня в качестве постояльца, оказался не троекуровым каким-нибудь, а честным и умным мужчиной, его очаровательная дочка Анастасия, ныне моя жена… Здесь вообще продолжать нечего – более чудесной женщины свет вообще не создавал. Все, кто в этом усомнится в моём присутствии, немедленно получат перчатку в физиономию и через некоторое время железо в организм. Всё-таки шпажная школа конца двадцатого века серьёзно превосходит оную начала девятнадцатого. Один мелкий помещик по фамилии Кнуров, посмевший оскорбительно отозваться о Насте, уже не владеет правой рукой – я ему на дуэли плечо поранил. Как вообще этого хмыря не убил тогда? Да нельзя было – не мог я в столицу въехать с трупом на плечах, слишком важную миссию на себя взгромоздил – внедрить в русскую армию Александра динамит, полевые кухни, санитарию и гигиену… Двинуть русскую науку… Результаты оказались весьма неплохими: с помощью динамита и солдатской смекалки я устроил французам при переправе через Неман настоящее файер-шоу – пылали понтонные мосты, враги гибли в реке тысячами, а на противоположном берегу горели огненные буквы «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД!». (На французском, естественно.) Ох, как испортилось моими стараниями настроение у «двунадесяти языков», что припёрлись в Россию. Полевая кухня в ротах теперь святыня, солдаты крестятся, проходя мимо, – в армии её иначе как «матушкой» не зовут. В бою под Островно французы как-то опрокинули боевые порядки и погнали было наших солдат… Но тут кто-то крикнул: «Матушку» забирают!» – и бойцы, не сговариваясь, развернулись и всыпали ворогам так, что только «полетели клочки по закоулочкам» у тех, кто уже собирался праздновать победу. И опять всё благодаря хорошим людям, что попались на пути, не остались равнодушными, поверили, заинтересовались… Ничего бы не получилось без доброго доктора Бородкина, которого я увлёк исследованиями бактерий и методов их нейтрализации. Без генерала Бороздина, помогшего с внедрением «пули Минье», которая повысила как скорострельность, так и дальность стрельбы чуть ли не в разы. Кроме диверсий на всех доступных переправах и снайперских засад, ставших возможными благодаря внедрению в армии взрывчатки и новой штуцерной пули, гордого корсиканца ждет еще немало сюрпризов. Я заранее помог подполковнику Засядько создать чуть ли не «катюши» своего времени… Уверен: эти боевые «орга́ны» ещё исполнят свою партию. Причём в самый подходящий момент исполнят. Ой, как кисло придётся наполеоновской армии… Хотя… В тактике я выиграл. А вот что в стратегии? Не придет ли в голову Барклаю дать генеральное сражение прямо под Витебском или под Смоленском? Нет! Не может быть! Слишком разумен и опытен наш военный министр. Измотаем императора! Сделаем его!!! Хорошие русские люди его обязательно осилят… И завтра мне с ребятами предстоит совершить очередной маленький шажок к этой цели… (обратно)Засада и спор
Вот ведь научил паразитов на свою голову: стоит перед вами хороший мост – обследуйте, убедитесь, что никаких подвохов не имеется, и дуйте своей дорогой… Замедлители ведь минут через десять уже сработают, чего же вы там сомневаетесь? И тем не менее даже после изучения моста французы на него не пошли, а стали наводить понтонную переправу метрах в двадцати ниже по течению. Жутко обидно: ведь скоро долбанёт, и два десятка шашек пропадут без толку… Только с десяток улан проскакали через стационарную переправу и направились в ближнюю разведку. Ну, хоть эти… Я сложил «подзорочку» и просигнализировал своей команде приготовиться… – Гафар, – обратился я к башкиру, приданному моему «отряду специального назначения», – офицера – живьём. Пиренье молча кивнул и стал готовить свою верёвку. Дорога здесь пролегала между холмов, и в любом случае интервенты должны были проследовать через теснину. Ну, разумеется: опоры моста рванули, когда на нём не было ни одного француза. Впечатление, конечно, произвело, но обидно… Хотя значения это уже не имело – у нас был конкретный объект для работы: уланы. С десяток вражеских конников помножить на ноль – уже неплохо. «Пациенты», разумеется, дёрнулись на взрыв за спиной и «попали». Тумм… – у меня над ухом загудела тетива Спиридона – лесовика, взятого в ополчение по его просьбе и вопреки занудам от воинских канцелярий. Хороший у меня отряд – егеря тоже поняли, что пора, и шмякнули выстрелами по рядовым кавалеристам. Офицер барахтается на земле-матушке – значит, башку не свернул – уже хорошо. Однако «помножить на ноль» не получилось, только на «ноль три»: четверых сняли выстрелами егеря, двоих уложил из лука Спиридон, ну и офицерика спеленали… А трое вражеских кавалеристов, видя, что попали в засаду, дали шпоры своим лошадям и выскочили из зоны поражения, прежде чем были перезаряжены штуцеры. И тем не менее у нас имеется минимум четверть часа, чтобы спокойно и без суеты подготовиться к отходу, – вряд ли французы посмеют послать вплавь через реку сразу эскадрон, дабы наказать дерзких аборигенов. Не случайно ведь они через мост не пошли – приучили мы «гостей, что хуже татарина» всюду ожидать сюрпризов. Мои минёры и егеря пока ловили лошадей, оставшихся без хозяев, а Гафар привёл ко мне вражеского офицера. Тот был слегка оглоушен как внезапным нападением, так и ударом о землю, но вроде оставался вменяем. Молодой мужчина лет двадцати пяти, с усами и бакенбардами, красный мундир с синей грудью, конфедератка, правда, слетела во время путешествия из седла на дорогу… – Проше бардзо, пан! – поприветствовал я пленного. Ответом был недоумённый взгляд и ответ по-французски. За год я, конечно, этот язык как следует не освоил, но то, что собеседник меня совершенно не понял, просёк. Странно: всегда считал, что в наполеоновской армии все уланы были поляками. На всякий случай поинтересовался на предмет «Ду ю спик инглиш?» и, к моей радости, получил утвердительный ответ. В дальнейшем общались на языке Шекспира: – Кто вы? – Лейтенант второго легкоконного полка императорской гвардии Ван Давль. – Вы француз? – Голландец. Как все те, кого вы сейчас убили. Убили недостойно. Из-за угла. – Давайте не будем, лейтенант, – слегка начал злиться я, – это не я пришёл к вам в Голландию с оружием в руках, а вы пришли с войной в Россию. Зачем? Что вам тут нужно? – Я солдат. И выполняю приказы своего начальства. – Ну конечно. Очень достойный ответ для того, кто не хочет отвечать за свои поступки. У нас мало времени на подобные диспуты. Если не возражаете, побеседуем в пути. Лично для вас война закончилась. Я прошу дать слово офицера, что не попытаетесь сбежать по дороге. – К сожалению, не могу удовлетворить вашу просьбу, – нахально усмехнулся голландец. – Господин Ван Давль. – Я был уже предельно спокоен. – Мне просто не хочется связывать вам руки. И вводить в искушение. Вы в любом случае можете удрать только на тот свет. Видели, как стреляют мои люди? И вспомните, как попали в плен. Тот, кто несколько минут назад выдернул вас из седла, без труда сделает это ещё раз. Ещё раз повторяю вопрос: предпочитаете ехать со связанными руками? Или может, вообще бежать за нашими лошадьми на верёвке? Десять секунд на размышление… Ну? – Даю слово, – мрачно выдавил из себя лейтенант. – Вот и ладушки! – это я уже по-русски. – Гафар! Возьмёшь повод коня, на котором поедет господин офицер. Башкир молча кивнул. – Так что, – обратился ко мне лейтенант, когда мы, устроившись в сёдлах, тронулись по дороге, – продолжим наш спор? – Несколько позже, – внутренне улыбнулся я наивности пленника, – в ближайшее время предстоит передвигаться со скоростью, не способствующей спокойной беседе – ваши соотечественники наверняка попытаются догнать отряд, так что пока придётся подготовиться к разговору в седле. – Подчиняюсь… – Пошли! – махнул я рукой ребятам, и в ближайшие минут двадцать до нужной лесной тропы мы передвигались галопом. Да уж: конные егеря, это ещё можно понять, к тому же скоро и в русской кавалерии появятся соответствующие полки, но минёры-кавалеристы… Сюр какой-то. А что делать? Отряд должен быть мобильным: пришёл – увидел – навредил. И отошёл с максимальной скоростью. Чтобы дальше «строить козни». После примерно километра продвижения по хоть и лесной, но всё-таки «человеческой» тропе, Спиридон свернул на звериную. Спешились и повели коней в поводу. То ещё удовольствие: и паутина тебе регулярно на физиономию липнет, и мухота всякая старается за шиворот залезть со всевозможными вариантами пищания и жужжания. К тому же ветки так и норовят хлестнуть по тому месту, куда липнет паутина. Но больше всего раздражают именно членистоногие. Как там было в анекдоте: «Чрезвычайно богат животный мир Западной Сибири, здесь обитает более десяти тысяч видов животных. Одних только комаров девять тысяч видов». В Сибири я не был, но впечатление такое, что в лесах под Смоленском всевозможного гнуса не меньше. И весь он собрался именно в этом месте исключительно для знакомства со мной. Надо было в своё время на предмет репеллентов подсуетиться. Но поздно переживать на эту тему. Клеща бы не зацепить. Хотя в это время энцефалитных особенно много в Европе быть не должно, но всё равно – очень не хочется. Наконец открылась подходящая полянка, на которой и стали устраиваться ночевать. Подумалось: не поставить ли на всякий случай растяжку на тропе – не стал – запросто какой-нибудь лось может вляпаться, а нам лишний шум ни к чему. Не посмеют французы лес прочёсывать – чревато. Да и следопытов у них нет, если, конечно, кто-нибудь из местных не скурвился. Но это вряд ли. Палаток мы не имели, но вроде бы ночь обещала быть тёплой и ясной. Солдаты разошлись, кто за дровами, кто повёл на водопой лошадей к ручью, протекавшему неподалёку, а у нас с лейтенантом появилась возможность продолжить дискуссию. – Ну что же, господин Ван Давль. – Я опустился на расстеленный плащ и пригласил лейтенанта пристроиться рядом. – Какие претензии вы имеете к манере ведения военных действий нашими войсками? – Я уже говорил по этому поводу: вы воюете, как бандиты, из-за угла, не принимаете открытого сражения, – кажется, он всерьёз верил в то, что говорил. Ишь – ноздри растопырил и смотрит с вызовом. – Сударь, – поспешил я поставить на место обнаглевшего пленника, – не забывайте о своём положении и потрудитесь воздержаться от оскорблений армии, в которой я имею честь служить. А по поводу «лицом к лицу» – смешно требовать этого от противника, имея чуть ли не пятикратное превосходство в силах. Не находите? – Это не повод действовать так, как действуете вы. – А по-моему – очень даже повод. Кстати, я участвовал в сражении под Островно, и если вы слышали об этом бое, то должны знать, что русские могут бить ваши соединённые полчища, даже уступая в количестве батальонов. Судя по тому, как засопел собеседник, про тот арьергардный бой он слышал. – Это не сражение – это именно арьергардный бой. Но остальные действия ваших войск, а конкретно подчинённого вам отряда… – Непривычны? – улыбнулся я. – Не просто непривычны – вопиющи! Так не воюют цивилизованные армии! – Да что вы говорите! – Я уже конкретно веселился. – А скажите, когда ваши предки воевали за свободу своей страны с испанцами, по каким правилам они уничтожили дамбы и ввели свои корабли в затопленные города? – Это другое, – несколько смутился оппонент. – Почему? Значит, затопить города, в которых, между прочим, находятся женщины, дети и старики, для вас вполне приемлемый способ ведения боевых действий. Держать осаду городов, где от голода, жажды и болезней будет вымирать как сам гарнизон, так и мирное население – тоже, а взрывать мосты, по которым идут напавшие на вашу родину вооружённые захватчики, или расстреливать их из засады – недостойно воинской чести. Так вы считаете? – Я не могу ответить, – набычился лейтенант, – я солдат, а не судейский. Но чувствую, что вы не правы, несмотря на убедительность того, что прозвучало. – Я прав, сударь. Могли уже убедиться, что с вами обращаются так, как положено с военнопленным. Но любого вооружённого иностранца на нашей земле мы будем уничтожать любыми доступными способами. Вот когда русские войска придут во Францию и Голландию, можете не сомневаться – будем искать сражения в поле… – Господин капитан, – вытаращился на меня голландец, – вы в самом деле считаете, что Россия сможет победить Императора? – Более чем уверен в победе России. Так же, как и в том, что Наполеон скоро перестанет быть не только правителем Европы, но и французским монархом. – Такого не может быть никогда, – снова задрал голову голландец, словно взнузданный. – Поживём – увидим, – не стал я вступать в бесполезный в данной ситуации спор. Кое-какие сомнения в его череп заронить удалось – тоже неплохо. Меж тем ребята уже развели на поляне практически бездымный костерок и стали прилаживать над ним котёл. Разносолов, конечно, на ужин не ожидалось, но кашки хотя бы похлебаем. Уже забулькала греча, когда Спиридон, расстелив небольшую скатёрку, стал нарезать хлеб и сало на находящемся неподалёку пеньке. Только сейчас я подумал, что нужна ложка для пленника – свою ему никто не даст, а дать ему вылизывать котелок, после того как поедят остальные, или предлагать черпать кашу горстью – как-то не очень… Пришлось, чтобы не выглядеть после совсем по-дурацки, пойти поискать подходящую щепу и вырезать из неё некоторое подобие лопатки – с нормальной ложкой не сравнить, но хоть что-то… – Лейтенант, – обратился я к Ван Давлю, – водку пьёте? – Пью. А вы предлагаете? – Предлагаю. Будете? – Вы всем пленным такое обслуживание обеспечиваете? – Не всем. – Я оставался спокойным, несмотря на явное нахальство голландца, – пленники, которые считают, что делают одолжение, принимая пищу и питьё из рук тех, кто взял их в плен, не получают ни того, ни другого. – То есть если я не буду у вас просить еды, то и кормить меня не будут? – Да перестаньте. Вас не будут кормить насильно и не дадут еды, если от неё откажетесь. Так есть будете? – Благодарю. Вот же зараза! – «Благодарю, да» или «Благодарю, нет»? – «Благодарю, да». Только чем и из чего? Вы ведь не поймали мою лошадь, а всё необходимое для еды осталось с ней. – Из общего котелка. Вот этим, – протянул я лейтенанту свой «скородел». Скривился, конечно, но выбирать особо не приходилось. Ничего – перебьётся. Не в ресторан всё-таки пришёл. Перекусили. Потом, тщательно продраив котелок травой и ополоснув в ручье, заварили «лесной чаёк» из листьев земляники и черники – русскому человеку хоть без какого-то чая спать не лечь. Дежурных на ночь распределил попарно – народу хватало, так что где-то по часу на пару пришлось. Костёр пришлось потушить, но ночи пока ещё светлые и относительно тёплые. Конечно, спать на практически голой земле – удовольствие сильно ниже среднего. Тот же лапник под плащом – неважная замена полиуретановому коврику и спальному мешку. Однако свои четыре часа я продрых за милую душу. Когда открыл глаза, было где-то около четырёх, и скоро предстояло поднимать лагерь. Однако пришлось устроить побудку пораньше. Последними дежурили два моих минёра: Кречетов и Малышко. Ребята толковые (а иначе в мою команду и не попали бы), но языками чесать любят!.. Даже когда я проснулся, и то не сразу внимание обратили. Вот чёрт! Появись французы – повязали бы нас за милую душу! Так что мой разнос разгильдяям послужил заодно «будильником» для остальных. Пока разводили костёр для утреннего, так сказать, чая, сбегал к ручью слегка освежить «морду лица» – для меня эта процедура с утра самая важная. Могу и без завтрака, и без просто кипяточка с хоть какой-нибудь растительной заваркой, но если хотя бы глаза холодной водой не протереть – полутруп на весь оставшийся день. Спиридон достаточно быстро вывел отряд хоть и не к дороге, но к вполне «человеческой» тропе, по которой можно было передвигаться уже верхом. Правда, цепочкой по одному. (обратно)Спор и засада
– Не боитесь встретиться здесь с нашей кавалерией, господин капитан? – возобновил общение голландец, когда мы выбрались на более-менее приемлемую дорогу. – На войне как на войне, сударь, – вопрос меня нисколько не обеспокоил. – А встретить ваших соотечественников на этой дороге – шансы минимальные. – А всё-таки? – лукаво улыбнулся пленник. – Ведь я вижу, что ваши солдаты не конники – против разъезда императорской кавалерии у вас шансов нет. – Ну почему же? Рядом лес. Лошадей придётся бросить, конечно, но в русскую чащу за нами никакие французские драгуны последовать не посмеют. А если рискнут – упокой Господи их души! Хотя если их будет очень много, что совсем уже невероятно – мы, скорее всего, погибнем, но заберём с собой минимум четырёх французов каждый. Размен будет не в вашу пользу. – Не думал, что русские офицеры такие искусные риторы, – усмехнулся Ван Давль. – А чего вы ожидали? Что русские – дикари необразованные? Так чего возмущаетесь, что «дикари» воюют с вами не по вашим правилам? – Кстати, – поспешил уйти от скользкой темы лейтенант, – я подумал над вашими аргументами и теперь знаю, что сказать в ответ. – Любопытно. – Да всё просто: вы приводили примеры из достаточно далёкого прошлого. Тогда и в Европе зачастую воевали по-звериному. Вы бы ещё вспомнили гладиаторские бои в древнем Риме… Но ведь человечество развивается, и нельзя сравнивать мораль людей шестнадцатого века с моралью просвещённого девятнадцатого… Меня передёрнуло просто физически: пример про гладиаторские бои в примитивном Риме и конец третьего тысячелетия, где цивилизованные твари организовывали то же самое… – Господин лейтенант, – через силу я благожелательно посмотрел на своего собеседника, – почему-то императорская армия в просвещённом девятнадцатом веке не стесняется действовать методами людоеда-Валленштейна. – Что вы имеете в виду? – вскинулся голландец. – Реквизиции у местного населения. – Простите! – казалось, возмущению моего собеседника нет предела. – Армия императора честно платит за провизию и фураж. – Чем платит, позвольте полюбопытствовать? Французскими деньгами или русскими? – Этого я не знаю. Не моё дело. – Тогда ответьте, пожалуйста: если русскими, то откуда их столько у вашего императора? А если французскими, то куда их девать крестьянам? В русских сёлах, как бы это ни было для вас удивительно, нет банков, где их можно обменять. Однако дело даже не в этом. Может, я вас и удивлю, но русские такая дикая нация, что не едят денег. Даже золотых, не говоря уже про ассигнации. Понимаете? Если вы выгребаете у крестьян все запасы, то им просто негде купить еды, чтобы выжить. И чем ваши орды отличаются от ландскнехтов Валленштейна? – Господин капитан, – посуровел лейтенант, – не так давно вы мне сделали замечание, когда я неуважительно отозвался о русской армии. Теперь позволяете себе то же самое в отношении войск Императора. А ведь уел! Надо тщательней следить за речью. – Вы правы, господин Ван Давль. Приношу свои извинения. Перефразирую: «Чем в этом плане действия вашей армии отличаются от действий орд Валленштейна?» – Повторяю: мы платим за продовольствие и фураж. Во упёртый! – Тогда и я повторю: вашими деньгами крестьяне не могут кормить ни семью, ни скот. А им нужно пережить целый год до будущего урожая. Кстати: даже для этого самого будущего урожая необходимо иметь семена, которых вы тоже не оставляете. Ваша армия обрекает этих людей на голодную смерть. Не так? – Во-первых, через месяц-два Россия падёт под ударами нашей армии, и тогда Император достаточно быстро урегулирует данный вопрос… – А во-вторых, – перебил я собеседника, – вы случаем не обратили внимания, что я принёс извинения по поводу того, что неуважительно высказался в отношении вашей армии. Вы же до сих пор не соизволили сделать этого после вашего вчерашнего высказывания. – Но я действительно так считаю, – слегка смутился голландец. – Да? Я тоже искренне считаю, что ваши войска по отношению к мирному населению ведут себя как грабители и мародёры. – Я здорово разозлился и не стеснялся в выражениях. – Однако постарался не оскорблять ваши чувства. Итак? – Вы ждёте от меня извинений? – Вы чрезвычайно догадливы, – мрачно процедил я сквозь зубы, стараясь смотреть ему прямо в глаза. Подскакивая в седле, это было не так просто сделать, но я постарался хотя бы обозначить данный взгляд. – Хорошо, прошу прощения за свою несдержанность, – чувствовалось, что искренности в этих словах ноль целых хрен десятых, но «дожимать» голландца не стал. – Принято. Некоторое время ехали молча, потом Ван Давль не выдержал: – Господин капитан, согласитесь, что солдат нужно кормить, лошадей тоже. – Вполне разделяю ваше мнение, – весело посмотрел я на собеседника, догадываясь, о чём пойдёт речь дальше. – В нашей армии около полумиллиона человек, они должны что-то есть… – Господин лейтенант, вы в самом деле искренне считаете, что меня, да и любого русского, беспокоят проблемы наполеоновского войска? Думаете, что я хоть сколько-нибудь расстроюсь, узнав, что гренадёру Жану или гусару Пьеру не удалось сегодня поесть? Повторяю: любой вооружённый иностранец в России для меня не человек, а враг. И я буду стараться уничтожить его любым доступным способом. – Почему же вы не убили меня? – Не было необходимости – вы уже не представляли опасности для моей страны. – А зачем я вам вообще нужен живым? Разве не проще было сделать лишний выстрел? Во тупой! – Понимаете, – терпеливо начал я, – ни мне, ни русским вообще не нужна конкретно ваша кровь, но у нас не имелось десяти человек, владеющих верёвкой так, как этот башкир. И не беспокойтесь – я не везу вас к своей армии, чтобы изуверскими пытками вытягивать какую-то страшную военную тайну… – Кстати, насчёт этого дикаря… – перебил меня голландец. – Господин Ван Давль! – пришлось резко прервать его реплику. – Гафар состоит в армии Российской Империи. Потрудитесь воздержаться от оскорбительных эпитетов. – Но разве он в военной форме? – поднял брови лейтенант. – Это форма его полка. Пусть она и отличается от общеармейской. У вас вроде тоже мамлюки одеты не так, как все остальные. А ведь – гвардия. – Но ведь большинству представителей Великой Армии этот факт неизвестен, и к таким, как этот азиат, будут относиться, как к обычным бандитам. – Кого это вы назвали бандитами? – Да хотя бы тех крестьян, что нападали на наших фуражиров. – Я вроде бы объяснил, что они просто боролись с теми, кто обрекал их семьи на смерть от голода. – Да? А если наши войска, чтобы уберечься от удара в спину, начнут действительно просто уничтожать население и забирать весь провиант безо всякой оплаты? – Думаю, что ни ваш император, ни его маршалы на такое никогда не пойдут: сразу же за такими действиями начнётся повальное бегство крестьян по всему планируемому маршруту вашего следования. Вместе с припасами. Вашей армии придётся наступать через «пустыню». А ваши фуражиры будут подвергаться гораздо большей опасности, чем солдаты в генеральном сражении. Начнётся дезертирство, причём в огромных масштабах: прошу не забывать, что всевозможным португальцам, швейцарцам, испанцам и пруссакам глубоко наплевать на амбиции вашего Бонапарта, да и вашим соотечественникам – голландцам, тоже. Вы его боготворите, пока он ведёт войска от победы к победе, а как только начнутся серьёзные проблемы – солдаты Великой Армии станут разбегаться. – Вы не знаете наших солдат! – гордо вскинулся лейтенант. – Я знаю людей, сударь. Если не покормить бойца день-два, то он наверняка начнёт задумываться: «А ради чего я терплю все эти лишения?» – Может, русский солдат так и подумает, – не преминул «подкузьмить» меня голландец. – Вот как раз русский так и не подумает. Тем более на своей земле, когда её топчут сапоги вооружённых иноземцев. – Если угодно, то сапоги ваших солдат тоже топтали землю моей родины. Не так давно. Я помню. – Было дело. Только потрудитесь вспомнить ещё и то, что воевали мои соотечественники в Голландии не с её народом, а всё с теми же французами. За независимость Нидерландов от Франции, кстати. За то, чтобы ваши шестеро подчинённых не погибли вчера на чужой и не нужной им земле. – Мы несём России избавление от рабства! – «шлёпнул по столу последним козырем» оппонент. – Да что вы говорите! – у меня в сознании пронёсся список иностранных доброхотов, страстно хотевших «избавить Россию от рабства». Доизбавляли, суки – вплоть до гладиаторских боёв в конце двадцатого века… Да и эпизоды из «Охоты на Пиранью», по поводу охоты на людей и возможности заниматься пытками в укромном уголке, после арены мне совершенно не казались вымыслом. – Вас кто-то об этом просил? Может, стоило сначала поинтересоваться: хочет ли русский народ вашей «благодати» на кончиках пик и штыков? – Нам зачитывали бюллетень Императора, ему я верю. – Очень интересно! Императору вы верите, а мне, тому, кого ваше вторжение касается непосредственно, – нет. Солдатам, которые встречают ваши войска огнём и штыками, – тоже… – Вы офицер, они солдаты, – пожал плечами пленник, – обязаны выполнять приказ. – Для начала: вон тот лучник, – указал я на Спиридона, – не был солдатом до начала войны, но пришёл сам и попросился в войска. Никто его не неволил. А кроме того, ваш покорный слуга тоже не профессиональный военный. Я учёный. Химик. Не из последних, прошу прощения за нескромность. В частности, почётный член Парижской Академии наук. Если бы из чащи вышел на прогулку динозавр, вряд ли лицо моего собеседника выразило большее удивление. – Вы учёный??? – Имею честь быть им. В прошлом году мне присвоено звание неординарного профессора Петербургской Академии. Но я временно ушёл из науки в армию, чтобы помочь России одолеть вас. Как вы думаете, почему я так поступил? Голландцу требовалось время, чтобы переварить столь неожиданную информацию, а возможности как-то прокомментировать новость у него в ближайшее время не предвиделось: Спиридон спешился и пошёл в нашем направлении. – Так что прощения просим, ваше благородие, скоро выйдем на дорогу поболее. Наверное, стоит разведать, что и как. Тем более что и лесок там пожиже будет. – Понял. Спешиться! – это я уже всем. – Бери, Спиридон, Гаврилу и Гафара. Дуйте в разведку, и если чисто, то дайте знать. Ну, то есть в любом случае сообщите, можно ли выдвигаться к дороге. В ожидании прошло около четверти часа. Наконец показался Гафар и приглашающе взмахнул рукой. Мы быстро взлетели в сёдла и направились к «транспортной магистрали». Однако на подъезде к «пересечению с главной» увидели минёра Гаврилу Ромова, отчаянно семафорящего руками. Ну, понятно – некая нежданочка нарисовалась. – Обоз, ваше благородие! – вытаращив глаза, объяснял мой подчинённый. – Четыре подводы и человек двадцать кавалеристов при них. – Точно французский? – Не извольте сомневаться. – На каком расстоянии отсюда? – Так сейчас, пожалуй, около версты уже будет. Там, – пионер махнул рукой вправо по дороге, – лес скоро кончается. Ну я и разглядел… Вот – во весь опор обратно… – Ладно, молодец, – необходимо было соображать очень быстро. – Господин Ван Давль! Гафар! – взмахом руки я пригласил подойти обоих. – Лейтенант, прошу вас сложить руки за спиной. – В чём дело? – недоумённо посмотрел на меня пленный. – Не до объяснений. Прошу выполнить мой приказ. – Извольте, – с лёгким презрением бросил голландец. Я кивнул башкиру, и тот, прекрасно поняв, что от него требуется, проворно спеленал запястья лейтенанта. А дальше уже я развязал офицерский шарф у себя на поясе, соорудил нехитрый кляп из носового платка и обеспечил молчание фигуранта на длительное время. – Прошу простить за временный дискомфорт, господин Ван Давль, но всё делается исключительно в ваших интересах – вы теперь не имеете возможности предупредить своих соотечественников и спасти их. Ваша совесть чиста. А оказывается, глаза тоже умеют выражаться матом… Во всяком случае, мне так тогда показалось при взгляде на лицо пленного. Ну да ладно, рефлексировать некогда. – В те кусты, – показал я Гафару, – и ноги свяжи. Молчаливый кивок в ответ. Шикарные подчинённые эти азиаты! Времени оставалось всего ничего, я быстро подозвал к себе отряд и поставил задачу за минуту. К сожалению, получилось не оптимально, но организовать сколь-нибудь грамотное развёртывание я категорически не успевал. Впереди шли три пары кавалеристов. Судя по всему – драгуны: синие с жёлтым мундиры, каски, но почему-то с пиками. В упор не помню, чтобы этот вид конницы вооружался подобным образом. Но об этом после… Авангард, согласно моим указаниям, пропустили с миром, так же, как телеги, гружённые мешками. А вот замыкающим досталось в первую очередь: сначала прочертили в воздухе свои дымные следы динамитные шашки (пять экземпляров), затем шарахнули из штуцеров егеря (минус четыре), а после этого стали исполнять «Похоронный марш» на своих тетивах Гафар со Спиридоном. К тому моменту, когда они успели снять ещё четверых, догорели, наконец, огнепроводные шнуры у динамита. Ох, и долбануло! Убило всего-то двоих французов, но остальные были контужены напрочь. Про лошадей и говорить нечего – просто взбесились. Поэтому мои пионеры из пистолетов сумели достать всего-то ещё одного, но лучники продолжали собирать свою кровавую жатву. Шестеро «авангардистов» решили, разумеется, разобраться в случившемся. Зря. Егеря как раз успели перезарядить свои ружья… Как ни странно, наиболее грамотно поступили не солдаты эскорта, а те, кто правил телегами: быстро спрыгнув с козел, они укрылись в кустах на противоположной стороне дороги, не забыв прихватить ружья. А уцелевший всадник не стал корчить из себя рыцаря Роланда и, оценив обстановку, быстренько развернулся да сквозанул по дороге от нас подальше. Постепенно до меня стало доходить, как смачно мы вляпались: в течение получаса-часа сбежавший кавалерист может вернуться с подмогой. Значит, обоз потерян однозначно – за лесом равнина, и эти припадочные телеги погоня настигнет не напрягаясь. Мало того – мы не можем ни уничтожить, ни попортить это зерно или что там ещё в мешках: во-первых, нечем, а во-вторых – попробуй, сунься на дорогу, те несколько французов, что засели в кустах на противоположной стороне, запросто организуют нам «свинцовое отравление». Даже просто спокойно уйти проблемно – позиция у нас крайне невыгодная для её оставления под прицелом противника. Не сплошной кустарник, достаточно много и открытого пространства. Атака рывком через дорогу – гарантированные потери, причём неизвестно, какие места атаковать – затаились французы. Но и сидеть, ожидая, когда к обозникам придёт подмога, тоже нельзя. Была не была! Я собрался и, сделав глубокий вдох, рванул к соседнему кусту… Пробежать нужно было метров десять, и рисковал я не очень сильно. Во время самого броска органы чувств отключились: я не слышал ни грохота выстрелов, ни свиста пуль. Только когда опасность миновала, до сознания докатился грохот. И тут же треск: егеря не преминули обработать огнём те два места, над которыми поднимался дым. Хотелось надеяться, что не все четыре пули ушли по одной цели. Жаль, что в меня не пальнули из всех четырёх стволов… Хотя кто знает, может в этом случае я бы уже остывал на половине дороги между кустами. Эта пуля – она такая дура. Перезарядить ружья в положении раскорякой – потребуется не меньше минуты, но два ствола ещё смотрят в нашу сторону. Придётся рискнуть. – По моему выстрелу – атакуем! – во весь объём лёгких проорал я. Тут над местом своей «засидки» приподнялся Спиридон и выпустил стрелу… В Божий свет выпустил. Ай, умница! Ещё один выстрел с той стороны. Ждать больше нельзя. Я бабахнул из пистолета, отшвырнул его в сторону и, выхватив шпагу, крикнул: «Вперёд!»Всё-таки этот паразит-корсиканец своё дело знает: если даже его обозники обучены основам тактики… Слева над кустом поднялся французский солдат и стал совершенно конкретно выцеливать офицера, то есть меня любимого. Пришлось немедленно задёргаться на бегу из стороны в сторону – всё-таки не патронное у супостата оружие: между нажатием на спусковой крючок и прилетевшей пулей около полусекунды… Плияттт! Больно-то как – удар в левый бок, по-моему, что-то даже хрустнуло. Чуток правее и Фёдору или Ольге Вадимовичам пришлось бы родиться сиротами… Никакой я не берсеркер, и продолжать бой уже не мог, но, слава Богу, мои архаровцы и сами справились: набегающие слева Кречетов и Малышко дружно разрядили в храбреца свои пистолеты – хватило, одного прикололи егеря, а третьего достал саблей по горлу Гафар, правда, и сам успел получить штык в бедро. Четвёртый был уже готов после своего выстрела из кустов – получил по свинцовому гостинцу в голову и в шею. Лошади, запряжённые в повозки, естественно, с самого первого взрыва показали, что они существа нервные и к вакханалии, которая бушевала здесь на протяжении последних двадцати минут, совершенно непривычны. На данный момент на данной дороге громоздилось нечто. Назвать это нечто даже баррикадой не поворачивался язык: мешанина из стоящих и лежащих, но всё равно громко возмущающихся произошедшим лошадей, обломков повозок, мешков… Строевые лошадки на бой, возможно, отреагировали бы поспокойнее, но эти-то были обозными… На такую «пробку» даже в двадцатом веке взирали бы с уважением и матом. – Вы как, ваше благородие? – подскочил ко мне Гаврилыч. – Жить буду, – поморщился я, – ты вот что: пойди, распеленай пленного, теперь он под твоим присмотром будет. И трогайтесь с ним потихоньку – мы догоним. Солдат козырнул и отправился в лес. – В сёдла, уходим! – гаркнул я остальным, и тут же пожалел, что внаглую стал так активно эксплуатировать свои лёгкие. – Малышко! Вспори пока несколько мешков – пусть хоть часть зерна не французам, а птицам достанется. Солдат, обнажая тесак, пошёл к подводам. Чертовски хотелось разориться ещё на пару динамитных шашек и рвануть эту кучу-малу к едреням собачьим… Не смог отдать такого приказа. Лошадей пожалел, слюнтяй хренов. Ну кто поймёт эти выверты человеческой психики? Лошади ведь тоже «оружие врага», но отдать приказ хладнокровно искалечить взрывом этих чудесных животных, которых за последние два года успел полюбить, было выше моих сил. Причём если бы шёл бой – рука бы не дрогнула… И эта мысль немедленно родила следующую: архихреновый из меня спецназовец – только сейчас вспомнилась азбука атаки вражеской колонны на марше. Ведь сколько я читал по поводу того, что в первую очередь нужно подбить головную и замыкающую машины противника. Будь то танки или грузовики. Или телеги, чёрт побери! Если бы до меня это дошло перед началом боя, то без всяких рефлексий швырнул бы свой динамит под копыта лошади, запряжённой в первую телегу. И нанесли бы мы гордым галлам значительно больший ущерб, и сами, наверное, были целее… И так, конечно, засада удалась со счётом двадцать – ноль, но только благодаря невероятной «прухе». Рассчитывать на подобное в будущем не стоит. Спиридон подвёл ко мне Афину, и пришлось взгромождаться в седло, маскируя матюки шипением сквозь зубы – больно-то как! – Ваше благородие! – услышал я Малышко. – А здесь не только мука и зерно. Золото тоже везут! Понятно: либо какой помещичий дом «обнесли», либо церковь. – Возьми с собой что-нибудь, и хватит. Некогда! Блииин! Как больно кричать-то! (обратно)
Встречаемся с армией Багратиона
Около часа шли довольно проворно, но почувствовал себя уже совершенно хреноватенько. Бок-то я перемотал суррогатным бинтом из своего личного «индпакета», и Гафару кусок льняного бинта отжалел, но ткань достаточно быстро пропиталась кровью и всю её не держала. А вокруг, как назло, сплошная равнина – спрятаться негде. При всём при этом сильно не исключено, что погоня висит на плечах. В деревеньках, что пару раз попались по пути, останавливаться было крайне чревато. Подходящая рощица попалась часа через полтора – туда и свернули. Вряд ли у французов, если они даже преследуют до сих пор, имеется «следопыт», который сможет определить, куда мы подевались – развилок по пути хватало. Вероятно, ушли, и можно будет отдышаться.Костра не разводили и перекусили хлебом, салом и луком. Голландец от предложенного сандвича отказался. Ну и хрен с тобой совсем – была бы честь предложена. В отсутствие даже местной медицины пришлось просто обработать свою рану водкой и запеленать в новый бинт. А ребро-то как минимум треснуло. А может быть, и перелом… Правда, как я слышал в предыдущей жизни, даже сломанное ребро срастется без всякого гипса – был бы покой организму. Да где ж его взять, покой этот? Сутки, если не двое до своих добираться. И это на большое везение рассчитывать надо. Хотя – война. В самом деле что-то происходит с болевым порогом: «дома» я бы точно неделю охал на кровати после такой травмы, а сейчас… Ну да, больно, однако терпимо. Крови потерял где-то граммов двести-триста – тоже не фатально. Как-то сдавал свои пол-литра на донорском пункте – ничего, особенного дискомфорта не почувствовал. Как сейчас помню: вышел из центра по приёму, зашёл в ближайший магазинчик, купил бутылку пива с парой сосисок, и употребил всё это по дороге к троллейбусной остановке. Как бомжара какой. Видели бы меня тогда ученики… Но никаких головокружений или слабостей точно не наблюдалось. Как, впрочем, и сейчас. А бок, зараза, болит. Наверное, можно на часик задержаться, отдохнуть ещё. До жути не хочется снова трястись в седле, а ведь всё равно придётся. И никуда от этого не денешься. А может, разумнее до темноты здесь задержаться? То есть до сумерек. Ночь должна быть относительно светлой… – Ваше благородие! – появился из кустов оставленный в дозоре егерь Морозов. – Всадники на дороге. – Много? – Да десятка три наберётся. – Наши или французы? – А это извиняйте – не разобрался я. – Ладно, пойдём. – Я поднялся и, прихватив оптику, отправился к опушке.
Даже невооружённым глазом можно было разглядеть коричневые мундиры кавалеристов, а в подзорку стало ясно видно, что это гусары. Неужели ахтырцы? Значит, Багратион на подходе к первой армии, вырвался всё-таки из ловушки, которую ему готовили. – Бери коня, – обратился я к Морозову, – и скачи к ним. Это наши. Пусть подождут – сейчас присоединимся. – Есть! – бодро ответил солдат и отправился выполнять приказ. Я же вернулся к отряду и скомандовалсобираться. Вроде закончились наши мыканья. Когда мы показались из рощи, навстречу уже скакали трое однополчан легендарного Дениса Давыдова вместе с моим егерем. Вот будет смеху, если «Сам» с ними. Всё-таки красивая форма была у кавалеристов в те времена, а у гусар особенно. Я невольно залюбовался на приближающихся всадников. – Поручик Ахтырского гусарского полка Мокроусов, – козырнул подъехавший офицер. – Капитан Первого пионерного Демидов, – представился я. И, предупреждая расспросы, продолжил: – Возвращаемся после атаки на переправу. А вы куда путь держите? – Ведём разведку для седьмого корпуса. – В таком случае вам, вероятно, пригодится и наша информация. – Внимательно слушаю, господин капитан. – В двадцати верстах на запад по этой дороге мы разгромили вражеских фуражиров. Но нескольким кавалеристам удалось уйти. Они наверняка уже вернулись с подмогой и, возможно, организовали погоню. Так что следовать в данном направлении дальше вашему отряду чрезвычайно рискованно. – Хотите испугать ахтырских гусар? – удивлённо посмотрел поручик. Именно удивлённо – белый крестик в петлице не позволял подозревать меня в трусости. – Ни в коем случае, но есть ли смысл рисковать? Ведь основная задача вашего отряда, если не ошибаюсь, разведка. – Разумеется. – Так у нас есть вся необходимая вам и вашему командованию информация, касающаяся этого направления. С удовольствием поделюсь ею по дороге. Если, конечно, не возражаете против такой компании по пути. – Это меняет дело, – тут же кивнул гусар, – присоединяйтесь! Мы повернули лошадей к дороге, но тут Мокроусов разглядел в нашей компании голландца. – А это кто, господин капитан? – Пленник. Лейтенант Ван Давль. Из гвардейских улан Бонапарта. Взяли его вчера при уничтожении моста через Днепр. – Так мост уничтожен? – оживился поручик. – Вы уверены в этом? – Мост взорван, но французы у нас на глазах наводили рядом понтонный. Так что переправа задержана, но не сорвана. Теперь неприятель к каждой реке заранее подходит с понтонным парком. – Да, да – вся армия наслышана о геройствах ваших коллег-пионеров, – доброжелательно улыбнулся мне гусар. – Вы ведь наверняка знаете о том фейерверке на Немане, когда сожгли переправу, да ещё и огнём написали на склоне горы французам: «Добро пожаловать в Ад!»? – Знаю, разумеется, – очень не хотелось продолжать разговор на эту тему. – Простите, господин поручик, несколько неловко в долгой совместной дороге общаться с использованием чинов… Меня зовут Вадим Фёдорович… – Борис Алексеевич, – обозначил поклон мой собеседник, – весьма рад знакомству. – Так куда мы теперь проследуем, Борис Алексеевич? Какие планы? – Учитывая вашу информацию – можно возвращаться. Тем более я смотрю, вы ранены и везёте пленного офицера. Только следуем мы в штаб генерала Раевского. У вас не будет возражений? – Ни в коем случае. Тем более, как я понимаю, армии скоро соединятся. К тому же для Второй наша информация даже важнее, чем для Барклая. Кстати, прошу принять мои поздравления всем, кто воевал под началом князя Петра Ивановича – переход блестящий! Такие марши – верх военного мастерства! – Благодарю, Вадим Фёдорович, – расцвёл молодой офицер, – действительно, переходы были очень тяжёлыми. Нам-то, кавалеристам, ещё терпимо, но пехота маршировала так, что просто никакого восхищения не хватит. Представляете: по этой жаре разрешили расстегнуть воротники. И все послабления… Это когда кожу с себя содрать хочется, не только мундир. Погодка стояла действительно та ещё – жарища адова. Ощущалась просто как «вещество». Казалось, её можно отрезать или отламывать кусками. Создавалось впечатление, будто зной имеет цвет, запах и даже массу. А форма времён Александра Благословенного не только самая красивая и эффектная, но и, пожалуй, самая неудобная за все времена существования российской армии. Благо хоть парики относительно недавно отменили… – Вадим Фёдорович, – после непродолжительного молчания возобновил диалог поручик. – Слушаю, Борис Алексеевич. – Я вот думаю по поводу вашей истории с фуражирами… – И что? – Да не связывается как-то… Нет-нет, нисколько не сомневаюсь в правдивости ваших слов, – поспешил оговориться поручик, – но чтобы такой отряд следовал в авангарде войск, это, согласитесь, абсурдно. Пришлось лишний раз высказать себе мысли о собственных интеллектуальных способностях. Весьма нелестные мысли: Мокроусов кругом прав – верх наглости и идиотизма посылать фуражиров впереди марширующей армии, слишком велик шанс, что их вырежет под корень кавалерия нашего арьергарда. Единственным оправданием моей тормознутости было ранение. – Почти наверняка, – продолжил гусар, – вы повстречали дальнюю разведку французов, которая на обратном пути решила захватить припасы во встреченных по дороге деревеньках. – Полностью с вами согласен. К тому же, поскольку эти кавалеристы не побоялись терять время на мародёрство, можно сделать вывод, что наших войск они не встретили. То есть первая армия оторвалась уже достаточно далеко. – Разделяю вашу точку зрения, – кивнул ахтырец. – Уверен, что когда наши армии соединятся под Смоленском, состоится, наконец, генеральное сражение, Багратион наверняка на нём настоит. Вот мальчишка! Хотя… Ведь не только этот молодой человек – седые генералы жаждут поскорее скрестить оружие с Наполеоном, только Барклаю и ещё нескольким хватает мудрости и выдержки. Терпеть и ждать. Беречь армию и копить силы… – Думаю, что вы ошибаетесь, Борис Алексеевич. Скорее всего, нам предстоят очередные арьергардные бои силами корпуса-другого, но вряд ли командующий пойдёт сейчас на решительный бой – у французов слишком серьёзное превосходство в силах. – Так вы предлагаете отступать? – вскинулся поручик. – Отступать, когда иностранцы топчут нашу землю? Может быть, до Москвы? Или даже дальше? – В конце концов, это решать не нам, – поспешил я уйти от скользкой темы – не поймёт меня собеседник. – Скажите, вам, конечно, знаком подполковник Давыдов? – Денис Васильевич? – тут же заулыбался гусар. – Несомненно, знаком – он наш командир батальона. Вы его знаете? – Только как прекрасного поэта. С удовольствием бы при случае познакомился. – Это я вам обещаю – я ведь непременно по прибытии буду докладывать Денису Васильевичу о результатах разведки, а ведь вы и ваш отряд – тоже «результат». – Буду рад, если вы представите меня своему командиру. – Думаю, что не далее чем сегодня вечером или завтра утром. Если, конечно, французы не помешают… Простите, – теперь тему разговора поменял уже поручик, – меня терзает любопытство: у вас такой странный отряд. – По составу? – Ну да. Пионеры, егеря, казак-инородец и ополченец с луком к тому же. И все верхами. Никогда не встречал такого сочетания солдат. – Вероятно, раньше такого и не было. Это моя идея. Мне и поручили её реализовать. Основа – всё-таки минёры. Мы, как я успел уже сообщить, направлялись для уничтожения моста… – А почему бы не уничтожить его сразу после переправы нашей армии? – перебил меня гусар. Вообще-то это непорядок – перебивать старших в чине, но я не стал одёргивать молодого человека. – Хотелось взорвать не только мост, но и тех, кто по нему следует. Не удалось, к сожалению – боятся уже французы мостов… Так вот – остальные, это прикрытие моей четвёрки подрывников, егеря – дальнее, а лучники – когда нужно выстрелить бесшумно и не обнаружить себя. Смею вас уверить, все они великолепные стрелки. Проверено на деле. Не сочтите меня хвастуном, но за два дня наш отряд уничтожил около трёх десятков вражеских солдат. – Из засад? – в голосе Мокроусова чувствовалось лёгкое пренебрежение. – Из засад. А вы как хотели? – Я уже привык к такому отношению «трям-брям вояк». Что поделаешь – время такое. – Борис Алексеевич, поймите: перед нами не турки. Нам противостоит полководец, покоривший всю Европу… И у него под началом лучшая из всех армий, когда-либо существовавших в истории. Кроме нашей, конечно. – Но мы били его войска! Опять перебивает. Терпеть этого не могу, но в очередной раз придётся сдержаться. – Бил батюшка Александр Васильевич, причём даже ему в поле не противостояли силы, имеющие двойное-тройное превосходство, не так ли? И воевал Суворов не на своей земле, а командуя экспедицией. Сейчас мы должны действовать булавочными уколами: терзать войска Бонапарта, наносить им мелкий, но постоянный урон, заставлять бояться каждого куста, понимаете? А когда соберём достаточно сил, когда подойдут подкрепления с Дона и других южных областей, когда Тормасов и Чичагов совершенно растерзают австрийцев, саксонцев и иже с ними – вот тогда и можно будет навязать французам решительное сражение. – Всё равно, – засомневался гусар, – как-то это… – Неблагородно? – Я не это хотел сказать, но… – опять замялся ахтырец. – Понимаю вас – непривычно. Однако мы не расстреливаем противника, как бекасов на охоте. Сами можете убедиться, что я тоже только благодаря случаю имею возможность беседовать с вами после боя. Беседу пришлось немедленно прекратить, так как после въезда на небольшой холмик, впереди, верстах в двух, открылась деревенька. – Елькин! Анацкий! – подозвал двух гусар поручик, мигом позабыв о нашем споре. – Ко мне! Подъехавшие двое кавалеристов являлись просто вопиющей противоположностью друг другу: один (как потом выяснилось – Елькин) был черняв, коренаст, и даже сквозь доломан с ментиком чувствовалась огромная сила мышц этого парня, хотя качком, в представлении двадцатого века, он совершенно не выглядел. Второй, напротив, сухощавый блондин, однако внутренняя сила ощущалась и в нём. – Поскачете в деревню, – начал ставить задачу Мокроусов, – если спокойно – просигнальте. Если там французы… Ну, сами знаете – начинайте стрелять. Гусары молча кивнули и приготовили заранее свои мушкетоны. Странное оружие даже для начала века девятнадцатого – мушкетон. Короткое ружьё, стреляющее дробью… Какую ценность оно может иметь в настоящей войне? Это же не охота на уток! А ведь может! Именно в лёгкой кавалерии может. Когда на скаку не особо прицелишься, но именно сноп летящих мелких шариков представляет из себя большую опасность, чем тяжёлая пуля – она одна-то почти наверняка не попадёт, а вот кучка свинцовых шариков, наоборот, – попадёт почти наверняка. Ну, хоть один. И пусть даже не во всадника, а в лошадь… Ну да ладно: сейчас встречного кавалерийского боя не предвиделось, но опять же было значительно более «выгодно» пальнуть по укрывшемуся в избе или в кустах стрелку той самой дробью, а не пулей. Хотя называть данные заряды дробовыми, тоже не совсем верно – не рябчиков ведь ею бить. Скорее можно сравнить эту «дробь» с охотничьей картечью двадцатого века. Той, которая и кабана свалить может. Наши разведчики помчались в деревеньку галопом, а мы тронулись следом неспешным шагом – не стоять же на месте. Опасности там быть не должно, но проверить, что и как, следовало – не к тёще на блины едем, война всё-таки. Елькин с Анацким вернулись скоренько: – Так что, ваше благородие, французов там нет, но были. Все припасы подчистую побрали, да ещё и двоих мужиков зарубили, тех, кто зерно отдавать не хотел. – Понятно, – нахмурился Мокроусов. – Вперёд! Отряд прибавил ходу, и уже через пару минут мы въезжали в деревню. Население знало, что входят «свои», но особого радушия на лицах крестьян не наблюдалось. – Кто староста?! – крикнул в толпу поручик. От основной массы деревенских отделился крепкий невысокий мужик. Комкая в руках шапку, с некоторым опасением приблизился. – Я буду. Тимофей Рябов. Деревня Липовка, Лесли Сергею Ивановичу принадлежим. – Что у вас тут случилось? – вступил в разговор и я. – Вестимо что – пришли немцы эти, всё зерно, что до урожая осталось, забрали. Так-то ладно, проживём, но ведь и лошадок с телегами увели. А как нам теперь без кормилиц, барин? Вон, Евсей с сыном попытались своего конягу отстоять, так их сразу и порубали сабельками. – Где тела? – Так известно где – пока у них же в избе и лежат. Ведь чего они полезли, – каким-то срывающимся голосом продолжил староста, – не считая Марфы, ещё четверо девок в семье. Им без лошади – смерть… – Понятно. – Я спрыгнул со спины Афины. – Проводишь в избу. Господин Ван Давль! – это уже лейтенанту. – Не пройдёте со мной полюбоваться на результаты ведения военных действий вашими товарищами по оружию? Если не пойдёт, сука, за шиворот отволоку этого «рыцаря с лифчиком прекрасной дамы на пике»… Но нет – спешился и проследовал за мной. Чертовски хотелось отдать три трофейных лошади крестьянам этих самых Липок, но ведь кони-то строевые, к пахоте не особо приучены, да и когда придут французы, а они придут наверняка, конфискуют лошадок за милую душу. Да ещё и очередные репрессии населению учинят… В избе пахло, конечно, не очень – не усадьба всё-таки. Но вполне нормально для любого сельского дома, даже по меркам моего времени. Глянув на семью, оставшуюся без мужчин, я снова начал закипать – тётка лет сорока и девицы от десяти до пятнадцати лет. Все зарёванные, разумеется. – Ну что теперь скажете, господин лейтенант? – Тела зарубленных мужчин, хоть и были прикрыты мешковиной, но выглядели весьма «красноречиво». – Вы эту свободу русским крестьянам имели в виду? Такую благодать несёт ваш просвещённый император «безграмотной» России и её народу? Голландец угрюмо молчал. – Я жду ответа, сударь! – честное слово, совсем не испытывал удовлетворения от того, что могу прижать оппонента к стенке ТАКИМИ аргументами. – И вы ещё посмеете осуждать русские войска за то, что они истребляют ваших убийц и грабителей всеми доступными средствами? – Дурные люди, – наконец выдавил из себя лейтенант, – есть у каждого народа, а дурные солдаты – в каждой армии. – Это, извините, болтовня, – прервал я его философствования, – мы не у границы. Я прошёл в арьергарде армии от Немана и не раз слышал о подобном поведении ваших войск по отношению к мирному населению. – Клянусь честью офицера, – вспыхнул Ван Давль, – никогда отряд под моим командованием не стал бы творить подобное. – Хотелось бы верить. Но только наши крестьяне не знают о вашей благородной душе. И теперь, после данного происшествия, любой житель этой деревни с лёгким сердцем подымет на вилы или огреет топором по голове всякого военного, который носит иностранную форму. Ладно, ступайте. Хозяйка, когда я к ней подошёл, даже не отреагировала на приближение. Глаза её были сухи, но совершенно пусты. Наверняка никаких связных мыслей в голове этой женщины на данный момент не было. И, наверное, это правильно. Человеческая психика бережёт сознание. Если прямо сейчас эта баба поймёт, до конца поймёт, что лишилась и мужа, и сына, и лошади… Что у неё на шее четверо девок – сойдёт с ума наверняка. Пусть уж сначала похоронит своих мужчин. Думаю, что деревенские не оставят её без помощи. Хотя… Бес его знает, как тут вообще население выживать будет после визита «просвещённых европейцев». Я достал монет рублей на пять, положил на стол и вышел. Женщина даже не повернула головы в мою сторону. (обратно)
Новые знакомые и старый друг
В расположение авангарда Второй армии прибыли к вечеру. Мокроусов немедленно поспешил с докладом к Давыдову, пригласив меня с собой. Легендарный поэт-партизан, вернее, пока ещё просто поэт, мало напоминал кинообраз, блестяще созданный Андреем Ростоцким. То есть росточка Денис Васильевич действительно был небольшого и нос имел курносый, но и лицом пошире, и усики поскромнее, чем у главного героя фильма «Эскадрон гусар летучих». В общем, внешнее сходство с привычным мне обликом весьма отдалённое. После официального представления старшему по званию, разумеется, пришлось в очередной раз повторить рассказ о приключениях нашего отряда на протяжении двух последних дней. Подполковник внимательно выслушал и одобрил наши действия: – Я и сам собираюсь просить разрешения с отрядом кавалеристов воевать в тылу у неприятеля, терзать его коммуникации, нападать на фуражиров и другие малые отряды. В общем, ни минуты покоя неприятелю на нашей земле. Хотя пока ещё рано – впереди генеральное сражение и каждая наша сабля должна быть там, где она нужнее всего, – на поле боя. Эээ… Прошу простить мою невежливость, – вдруг резко сменил тему Давыдов, – слишком долго пришлось ожидать информации, доставленной вами. Меня зовут Денис Васильевич, а вас? – Вадим Фёдорович. – Весьма рад знакомству. Но предлагаю отметить его несколько позже – прибыл командующий армией, думаю, что стоит доложить ему всё как можно скорее. Не возражаете? – Ни в коем случае, но разве мы можем без предупреждения заявиться к Багратиону? – Думаю, что своего бывшего адъютанта князь примет достаточно быстро, идёмте. Да уж: хорошо, что у меня профессиональный опыт – рассказывать одно и то же по нескольку раз на дню. Оскомины этот процесс уже не набивает. К тому же изложение фактов – это не «спектакль», которым должен являться любой хороший урок. Не надо, например, изображать четыре раза перед разными классами, что «вот как раз эта мысль только что пришла мне в голову» или что «вот как раз припомнилась шутка на эту тему» – перед генералами подобным образом изгаляться не придётся. «Ставка» Багратиона находилась в достаточно вместительной палатке. Причём в палатке «двухкомнатной»: имелась «приёмная», в которой сидел пехотный капитан с аксельбантом, очевидно, нынешний адъютант генерала, а также имелось внутреннее помещение. Давыдов обменялся со своим преемником парой фраз и исчез за пологом. Через пару минут пригласили и меня. Вошёл. Ёлки-палки! Генералов различного уровня, как собак нерезаных, извините за выражение. Хотя это только по первому впечатлению – видали мы и побольше в одном месте, правда, не на таком ограниченном пространстве. Узнал я только троих. Ну, то есть «двух с половиной» – насчет того казачьего не уверен. Вроде не иначе как сам «вихорь-атаман» (а кто же ещё?) должен быть, но почему-то без бороды. В общем, не уверен я, что это Платов. Бороздин приветливо мне улыбался, однако не более – понятное дело, не в той обстановке встретились, чтобы своё знакомство окружающим демонстрировать. Потом, вероятно, пообщаемся. Если, конечно, возможность представится. Ну а князя Петра Ивановича в любом случае узнать нетрудно: и на себя портретного весьма похож, и носом, наиболее «выдающимся» из присутствующих, обладал, да и просто, даже не самому проницательному человеку, по каким-то неуловимым нюансам, почти всегда ясно, кто в данной компании главный. – Капитан Демидов прибыл по вашему приказанию, ваше сиятельство! – отрапортовал я. – Подойдите, капитан, – выговор Багратиона был совершенно чистый, никакого кавказского акцента, – вкратце мы ознакомлены с доставленной вами информацией, но хотелось бы услышать её, так сказать, из первых уст, с подробностями и ответами на возникающие вопросы. Вы читаете карту? – Так точно, ваше сиятельство. – Оставьте титулование, не надо терять время на лишние слова в данной ситуации. И прошу извинить меня за вопрос – разумеется, инженерный офицер карту должен знать, это я просто не сразу сообразил. Итак – прошу к столу, сориентируйтесь, и мы вас слушаем. Ну что же, поехали! Я добросовестно излагал информацию, указывая на карте, где и что происходило, а генералы внимательно слушали и пока не перебивали. – Добро! – наконец заговорил казачий генерал. – Однако же стоит проверить всё, и поподробнее. Разрешите, ваше высокопревосходительство, мои хлопцы ещё пошукают? – Думаю, что излишне, Николай Васильевич, – не очень-то и задумываясь, отозвался Багратион, – утром мы в любом случае продолжим марш. Но завесой из двух ваших полков движение, конечно, прикрыть следует. Вот те раз! Николай Васильевич… Стало быть, не Платов это. Вероятно, кто-нибудь из десятка Иловайских или Грековых. – А сейчас, – продолжил командующий армией, – прошу, господа, послушать начальника штаба графа Сен-При по поводу выбора пути нашего следования на Смоленск. Моё присутствие явно становилось излишним, но просто развернуться и уйти я, само собой, не мог. Пришлось напомнить о своём присутствии: – Прошу прощения, ваше сиятельство! Я могу быть свободен? – Да, разумеется, – вспомнил о моём существовании князь. – Благодарю вас, капитан, за сведения от всей Второй армии и от себя лично. – Пётр Иванович! – раздался голос Бороздина. – Господин Демидов заслуживает благодарности не только за это и не только от Второй армии. Внимание всех присутствующих было немедленно обращено на командира Восьмого корпуса. – Перед вами тот, – продолжал Михал Михалыч, – кому вся армия России обязана созданием передвижных кухонь, новых штуцерных пуль, пороха, не дающего дым, и многого другого… Изумлённые взгляды присутствующих немедленно упёрлись в меня. – Это правда, господин капитан? – Багратион был явно ошарашен. «Нет, блин! Генерал-лейтенант просто поприкалываться решил!» – очень хотелось ответить мне. – Его превосходительство несколько преувеличивает мою роль – заслуга не только моя, но в целом – да. Я действительно работал на протяжении двух последних лет над данными вопросами. В палатке на мгновение повисла просто неописуемая тишина, и даже мухи не пролетело, чтобы её подчеркнуть. Потом Багратион, не говоря ни слова, ринулся ко мне… А ведь особо крупным мужчиной он не был… Откуда же силища такая? Образно говоря: мои рёбра затрещали, а попросту выражаясь, левый бок взорвался адской болью. В глазах помутилось, и княжеские «Ай, молодец!», «Ай, спасибо!» слышны были уже словно через вату. Я даже и вскрикнуть не смог на протяжении всего того времени, пока генерал тискал меня со всей горячностью своего южного темперамента. Только когда колени стали подгибаться, Пётр Иванович почувствовал некоторую несообразность ситуации. – Лекаря! Немедленно лекаря сюда!! – проревел князь, и это было последнее, что уловило моё угасающее сознание.Когда я обрёл способность опять воспринимать окружающую действительность, в первую очередь увидел расплывчатое и незнакомое лицо. – Как себя чувствуете, голубчик? – голос тоже слышу в первый раз. В глазах постепенно прояснялось, и «наводилась резкость». Петлицы на воротнике незнакомца были волнистыми, значит, лекарь. Задавать дурацкие вопросы типа «Где я?» или «Что со мной?», разумеется, не стал: понятно, что если прихожу в себя в незнакомом месте и вижу медика, то это наверняка что-то вроде лазарета. А бурное выражение благодарности командующего армией и признательности за придуманные мной «ништяки» не скоро забудешь. – Уже неплохо, – ответил я доктору, – бок побаливает, правда… Только сейчас заметил, что лежу голым по пояс. Скосив глаза, увидел здоровенный синячище в месте, куда ударила пуля, а ссадина от неё весьма прилично воспалилась. Да уж! Прогрессор! Антисептики, твою налево!.. Сам первую же рану запустил до такого состояния – помазал разок водочкой и успокоился. – Что же вы, батенька ко мне сразу не пожаловали? – словно угадав мои мысли, спросил доктор. – Некогда было, служба, – постарался я замять тему… Познакомились. Сергей Данилович Касько оказался очень приятным дядькой. Сорок лет, невысокий, не худой, с носом-пуговкой и круглыми глазами в обрамлении практически бесцветных ресниц. Голос у эскулапа был высоковат для его внешности, но это совсем не вызывало какого-то чувства дисгармонии. Проворно обработав рану раствором карболки, Сергей Данилович не слишком туго, но надёжно запеленал мой торс в льняные бинты. – Незнакомый запах, – решил я полюбопытствовать на предмет восприятия новшеств в полевой хирургии современными медиками. – Новое лекарство? – Чудесное! – охотно поддержал разговор на эту тему Касько. – При неглубоких ранах и своевременной их обработке – практически стопроцентное отсутствие воспалений. Причём поступило почти перед самой войной. Это какой-то Дар Божий! Правда, многие из моих коллег относились к нему скептически, но теперь, думаю, успели оценить чудесные свойства карболовой кислоты. Так же, как разумность годичной давности циркуляра по армии о гигиене и санитарии. – Был такой циркуляр? – врубил я «дурочку», чтобы разузнать побольше. – А вам он разве неизвестен? – удивился лекарь. – Странно. Я ознакомил с его содержанием всех офицеров своего полка, ведь зачастую именно им легче обеспечить выполнение солдатами нехитрых требований, во много раз снижающих заболеваемость. – Я, простите, последнее время работал в основном не с солдатами, а с минами. – А-а-а. Тогда понятно… Так вот: при обеспечении выполнения некоторых совершенно необременительных требований можно добиться уменьшения количества заболевших как на марше, так и на квартирах в несколько раз. А это, согласитесь, немало. – Охотно с вами соглашусь. – Но и это ещё не всё, теперь используются средства обезболивания при операциях, вплоть до погружения в искусственный сон. Вы не представляете, какие страдания испытывали пациенты раньше в подобных случаях! – лицо доктора приобрело такое выражение, словно ему самому сейчас отпиливали какую-нибудь конечность. – Уж на что мы, медики, привычны к наблюдению человеческих страданий, но порой режешь, как будто сам себя. – И успешно применяются средства искусственного сна? – оживился я. – К сожалению, и эфира мало, и оперируемый зачастую не просыпается. Но уж лучше он отдаст Богу душу во сне, без этих адских страданий, чем умрёт в муках от болевого шока. Чаще используем настойку опия, которая тоже в значительной степени уменьшает боль… В палатку заглянул какой-то нестроевой в сером мундире и доложил, что принёс ужин. Беседу пришлось временно прервать и отдать должное пище. Недавняя потеря сознания никак не сказалась на моём аппетите, и после нескольких дней сухомятки я с удовольствием порубал щей и ячменной каши с мясом. Баиньки меня уложили всё-таки в лазарете. Соседями были сотник Еремеев Атаманского полка и артиллерийский майор Климук. У казака было серьёзно порублено бедро, а артиллеристу раздробило предплечье. Последний явно отвоевался и наверняка будет оставлен в каком-нибудь городе при первой возможности. Разумеется, с эвакуацией в сторону от полосы военных действий. Это если ещё без ампутации обойдётся. Вяло познакомились, вяло побеседовали. Да и поздно уже было. Кажется, я уснул первым. Так же, как проснулся на следующее утро. Майор смачно похрапывал, но это мне совершенно не помешало выспаться. Я улыбнулся, вспомнив историю, произошедшую со мной в апреле… Как-то, разъезжая по делам службы, пришлось заночевать у одного «бирюка». Вот этот и показал мне, что такое храп с большой буквы. Мужиком Антип был монументальным: с меня ростом, но в два раза шире в плечах. Да и не только в плечах – «пузик» присутствовал пресолиднейший. В общем, килограммов сто пятьдесят, не меньше – типичный штангист супертяж. Странно как-то: явно сам всё хозяйство тянет, расходы энергии должны быть чудовищными. Как он умудрился такой живот наесть? Но дело не в этом. Обычно, если я уснул, то мне совершенно фиолетов любой шум, кроме будильника. Какая бы гроза ни бушевала за окном – абсолютно по барабану. А тут вот проснулся. Я сначала просто ничего не мог понять: в избе грохотало, рычало, свистело и шипело. Не считая банальных «хррр», «пссс» и тому подобного, хозяин дома выводил такие рулады, для описания которых просто не существует букв ни в одном алфавите мира. Кроме того, периодически вплетались звуки сморкания внутрь и наружу, сногсшибательное сопение, свист и, повторяю, нечто категорически неописуемое. Штук пять элементов этого храпа просто настоятельно требовали относиться к ним, как к предсмертному хрипу – любой артист отдал бы десять лет жизни, чтобы суметь воспроизвести подобные звуки, «умирая» на сцене. Диапазон метался от ультразвука до инфразвука, причём иногда он менялся мгновенно. Громкость звука также скакала совершенно неожиданно, причём вне всякой зависимости от его высоты. Периодически наступала тишина. Но только поначалу это рождало надежду, что наконец-то пытка закончилась, минут через десять таких иллюзий уже не осталось, и остановки в «ариях», наоборот, стали самым изощрённо-садистским моментом. Я лежал и ждал «продолжения банкета», судорожно пытаясь угадать: «вот сейчас…», «сейчас…», «сейчас…». Можно сказать, что великий «Шаляпин» исполнял какое-то великое произведение в области великого искусства храпа. На полном серьёзе считаю, что если эти звуки записать, то диски с данной какофонией в конце двадцатого века расходились бы влёт. Короче, поспать мне удалось только два первых часа, остальные три я проворочался на лежанке, после чего не выдержал, встал, растолкал хозяина и, не позавтракав, отправился в дорогу. Слышали ли вы настоящий ХРАП? Нет, вы не слышали настоящего ХРАПА! Удивительная штука человеческий организм: чёрт-те что может выдержать, если ОЧЕНЬ НАДО. Если нет каких-либо фатальных повреждений, то зачастую и чувство боли отключит, и невероятные резервы найдёт, и не позволит какой-нибудь дурацкой болезни собой овладеть – некогда! Сейчас, мол, не до того. И не подцепит солдат простуду, неделями ночуя в окопах или на голой земле, и доковыляет на повреждённой ноге до людей за десятки вёрст, и, несмотря на несколько ран, будет продолжать сражаться в бою… Но как только до сознания дойдёт, что непосредственная опасность миновала, что уже нет необходимости держать тело в состоянии сверхнагрузок, то этот самый геройский организм непременно потребует отдыха и времени для «ремонта»: «Ша, хозяин! Лежать и не рыпаться, пока не разрешу подняться!» Именно это я и ощутил с утра: бок ныл нестерпимо, присутствовал жарок в районе тридцати восьми, и от мысли, что нужно встать, забраться в седло и тронуться в путь вместе со Второй армией, становилось дурно. Так что затрясло меня в телеге по российским дорогам к Смоленску. Мои архаровцы, во-первых, выяснив, где я нахожусь, немедленно скучковались вокруг повозки, и ехал я с «эскортом», а во-вторых, выражаясь языком Гека Финна, позаимствовали у придорожного стога здоровенный пук сена и заменили им жестковатую и колючую солому в моём транспортном средстве, так что следовал я с относительным комфортом. Скучища, конечно. Но и спокойно подумать время нашлось. В частности и о «размерах раздавленной бабочки». То есть о том, насколько серьёзно уже повлияло моё наглое вмешательство на мерное течение Её Величества Истории. Вроде бы пока не особо. Несмотря на атаку неманской переправы, несмотря на новые штуцерные пули, бездымный порох, походные кухни и динамит, арьергардный бой произошёл именно под Островно. Правда, теперь его результаты весьма серьёзно отличались от тех, что случились в моём мире. Темпы наступления наполеоновской армии сбиты, хоть и ненамного. Багратион идёт на соединение с Барклаем достаточно бодро, не имея Мюрата на плечах и обогнав войска Даву. Сражение под Смоленском, само собой, состоится, но, будем надеяться, что с ещё более благоприятными для нас результатами. Да и, глядишь, пара-тройка лишних полков благодаря этому самому выигранному времени успеет к основным силам присоединиться. Уж с Дона-то наверняка. Хотя… Не заиграла бы излишняя доблесть в не предназначенных для этого местах у наших генералов – не решились бы они на генеральное сражение прямо под стенами Смоленска… Не должны, конечно. Надеюсь, что у Барклая хватит мужества наложить вето на подобную авантюру. Впрочем, возможна ещё более серьёзная неприятность, чем гонор российского генералитета: вот возьмёт Наполеон и отступит обратно за Неман. Вот уж тогда он нас усадит накрепко… На обратной дороге его силы снова будут расти, и навязывать французам решительное сражение – самоубийство. А вернувшись в Европу, Бонапарт, опираясь на её промышленный потенциал, подготовится как следует и через годик вернётся. Но не повторяя прежних ошибок. Западные костоправы уже наверняка навыковыривали новых пуль из своих раненых, и совершенно несложно разобраться в их принципе, а потом наклепать на французских и германских заводах этого добра на всю Великую Армию. Полевую кухню достаточно только увидеть, чтобы на основе этой идеи наладить их промышленное производство. Секрет полевой медицины тоже долго не удержать, так что сделают наших во «втором подходе» французы и иже с ними, ой сделают! Ко всему вдобавок и в России настроеньице будет совсем не рекомендуемое: вона мы как самого Наполеона трям-брям раздолбали! Значит, всё здорово в нашей армии и государстве!.. Да уж! Пожалуй, действительно самое опасное для нас сейчас – если корсиканец свернёт кампанию… Скучать в дороге особо не приходилось: и со своими бойцами общаться не гнушался, и Давыдов с Мокроусовым пару раз подъезжали поболтать – здорово заинтересовала Дениса Васильевича диверсионная деятельность моего отряда. Однажды даже Бороздин время нашёл, подъехал расспросить по поводу того, что творится на Псковщине, ну и тем, как мне воюется, поинтересовался. Кстати, только к концу дня я обратил внимание, что ни разу не чихнул и глаза не чешутся. А ведь валяюсь на свежем сене. В прошлой жизни поллиноз был моим проклятьем почти всю жизнь – не переносил я лугов: только зайдёшь в травушку-муравушку, сразу нате вам: и чихание по двадцать раз подряд, и конъюнктивит до кучи. А если на голое тело травяной сок попадал – сразу волдыри, словно от крапивы. Меня даже в армии от выкоса позиции освобождали, правда, вместо этого отправляли какую-нибудь яму копать, чтобы без дела не сидел. Значит, не только зубки и зрение мне эти непонятно кто, чтобы им икнулось, подремонтировали при переносе – вероятно, вообще все проблемы организма удалили. В последнем убедился на следующее утро: бок ныл уже значительно меньше, температура спала и вообще захотелось покинуть эту опостылевшую телегу да вскочить на спину Афине, заждалась уже, небось, моя голубушка… Этим же утром с головы и хвоста походной колонны почти одновременно пришли две новости. Обе радостные: армию нагнала Двадцать Седьмая дивизия, причём, в отличие от реала, не имевшая контакта с противником. То есть можно записать в актив ещё несколько сотен штыков, которые не были потеряны в бою с Мюратом – уже неплохо. Кроме того, наши казаки, шедшие в завесе впереди основных сил, встретили разъезды своих земляков из Первой армии, значит, Барклай уже рядом и скоро войска соединятся… Возжелав поскорее перепрыгнуть в седло, я отправил Гаврилыча за доктором, каковой не замедлил явиться. – Что-то случилось, Вадим Фёдорович? – обеспокоенно поинтересовался эскулап, поравнявшись с моей телегой. – Напротив, любезный Сергей Данилович, чувствую себя превосходно и прошу вашего разрешения дальше следовать верхом. – Вы с ума сошли! – лекарь аж раскраснелся от возмущения. – Решительно запрещаю вам покидать повозку! Полный покой ещё минимум два дня. И не вздумайте со мной спорить. – Но мне действительно значительно лучше. – Может, это и так, но, смею вас уверить, что если сейчас проедете верхом хотя бы пару-тройку вёрст, то свалитесь на месяц. Даже думать не смейте. Предупреждаю, что если не послушаетесь, то, несмотря на всё уважение, вынужден буду доложить об этом генералу. – Касько явно не на шутку рассердился. – Но вы же меня даже не осмотрели! – попытался возмутиться я. – И не собираюсь. Я, знаете ли, в чудеса не верю. То есть повязку на днёвке, разумеется, поменяем, но ребро ваше срастись никак не могло. Так что, хотите или нет, а побыть моим пациентом ещё несколько дней придется. И не спорьте. Да уж, характерец у доктора тот ещё, запросто устроит мне неприятности в случае неподчинения, сразу видно. И хоть я формально подчинён непосредственно Остерману или начальнику инженеров Первой армии генералу Трузсону, но наглеть всё-таки не стоит – не «дома». Да и причины особой нет нарываться – ну потрясусь ещё денёк-другой в повозке, невелика жертва с моей стороны. Авось действительно здоровее буду. Правда, эти тряска-жара-мухи уже порядком поддостали… – Ваше благородие, – подъехал к телеге Спиридон, когда я пообещал Сергею Даниловичу строго следовать всем его указаниям и тот удалился, – разрешите мне с парой ваших минёров ближайший лесок разведать? – Зачем? – не понял я. – Откуда тут неприятель возьмётся? – Места тут знатные, – хитро прищурился лесовик, – за часок управимся. Глядишь – какой-никакой приварок к обеду обеспечим. Дозвольте! Понятно. Язык уже просто физически ощутил вкус щей с грибами, и рот стал наполняться слюной. Но ведь нельзя, зараза! – На сколько человек наберёте? – Да уж всему лазарету хватит, не извольте беспокоиться. – А что будет, когда и остальные запах учуют? Ладно, не поделитесь – понятное дело, этого и для раненых на всех не хватит. Но тогда солдаты только и будут думать на марше, как бы на десяток минут в лесок отвернуть. Не дело это, Спиридон. Отлучаться запрещаю. И не думай. Насупился мой подчинённый, но возражать не стал и, кивнув, отъехал от повозки. Ничего, подумает – поймёт, что не дело затеял. Мужик толковый, можно сказать, мудрый. А уж следопыт и лучник такой, что и не представить: птиц свободно влёт бьёт, а следы, наверное, даже муравьиные разглядит. И ведь не старый совсем – явно сорока ещё нету… Ничего – начнём опять своим отрядом колобродить, и грибками, и дичью себя побалуем, а пока потерпеть придётся. На правах болящего я уже полностью расстегнул мундир, чтобы хоть немного уменьшить дискомфорт от этого изнуряющего зноя. Градусов тридцать пять, не меньше, ну и август выдался в этом году – чисто Турция. А армия пылит и пылит по российским дорогам, делая до полусотни вёрст в сутки. Да с пятикилограммовым ружьём на плече и полуторакилограммовым тесаком у пояса. Да ранец за спиной кило на десять тянет. Мундир же настоящего времени хоть и элегантен, но удобным для дальних переходов его никак не назовёшь. Ах да! Багратион разрешил на марше расстёгивать крючки воротника и даже верхнюю пуговицу… Железные люди русские солдаты! Верно Лермонтов писал: «Богатыри – не мы!» Потихоньку мерное покачивание телеги меня убаюкало, и глаза стали «задраиваться», а потом уснул накрепко. Проснулся от громового и смутно знакомого голоса: – Вставайте, граф, вас зовут из подземелья! Ну, разумеется: кто же ещё может здесь цитировать Остапа Ибрагимовича – протерев свои «иллюминаторы», я увидел улыбающееся лицо Серёги Горского. Больной бок немедленно высказал своё «фе», когда меня вынесло из телеги на землю, и я поспешил предупредить друга: – Обнимемся нежно, но без особой страсти – я тут не случайно на колёсах передвигаюсь. – Ранен? Серьёзно? – забеспокоился Сергей. – Ерунда, по касательной пуля прошла, но ребро, кажется, треснуло. А тебя где угораздило? – Я показал на шрам, пересекавший лицо моего товарища по нашему невероятному перемещению во времени. – Год назад на Дунае схлопотал. – «Георгия» там же получил? – показал я на белый крестик на Серёгином мундире. – Там. А ты? – За Неман. Не слышал про эту историю? – Скажешь тоже! Вся армия в курсе. Я, как только про данный фейерверк узнал, сразу понял, что без тебя не обошлось. – А какими судьбами вообще твоё благородие во Вторую армию занесло? Я, честно говоря, думал тебя под Смоленском поискать, а тут… – Его величество случай – еду со своим отрядом и вдруг вижу в телеге знакомую физиономию… – Слушай, давай я снова в повозку, пока Айболит наш не засёк злостное нарушение «постельного режима», а ты рядом поедешь, а? Если можешь, конечно. – Увы и ах: «Дан приказ ему на запад…». А тебе в другую сторону… – покачал головой Горский. – Не понял. Ты что, со своим отрядом Наполеона раздолбать собрался? – Ну нет, – засмеялся Сергей, – так далеко мои амбиции не заходят, всё проще и банальней – поручено прошерстить окрестные храмы и вывезти православные святыни. Следуем в распоряжение местного руководителя ополчения Лесли. – Понятненько. Чует моё сердце, что с попами у вас будет проблем поболее, чем с французами. На сколько ты ещё здесь задержаться сможешь? – Минут на десять самое большее, и буду догонять своих. Вот блин! Десять минут, а ведь надо столько сказать, о стольком расспросить… Кстати: о чём? Мысли спутались и заплясали, но ни одного вопроса, ни одного важного сообщения в голову не приходило. Вот зараза! Нельзя, что ли, предупредить было? Не нашел ничего умнее, чем брякнуть: – Сегодня мои спецназовцы по грибы собрались, еле удержал… – Спецназовцы? – удивлённо поднял брови Сергей. Я быстренько рассказал о своей группе, на что мой брат по оружию промолвил только: – Ну что же – дураки мыслят одинаково. Я ведь чем-то подобным командовал в последнее время. Казачков вам в отряд надо бы. – Само собой. Как только оклемаюсь, буду просить у начальства. – И вот ещё что, – неожиданно переключился на другую тему Горский, – в лес малыми группами лучше здесь не соваться. Это серьёзно. – А что так? Договаривай уже, раз начал. – Несколько разъездов пропало в последние дни. Один нашли. Без офицера. А гусары переколоты. Причём вилами. – Оба-на! Вот тебе и «дубина войны народной»… Может, мужики их за французов приняли… Хотя бред – не молча же кавалеристы умирали… – Вот именно. Что там и почему, пока непонятно, но в лес – только серьёзными отрядами. – В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие, злые крокодилы, – услышал я собственное задумчивое бормотанье. – Вадик! – обеспокоенно посмотрел на меня Сергей. – Даже думать не смей! Это не шутки. – Серёж, – начал я потихоньку раздражаться, – ты что, не понимаешь, чем это чревато? С какого это перепугу русские мужики стали русских же солдат на вилы подымать? Причём даже не фуражиров и не в своём родном селе. Не допускаешь мысли, что Боня своих эмиссаров к нам в тыл заслал? А какой бублик им обещан, тоже догадаться не сложно – воля после победы французскогоимператора. Что скажешь? – Что ты либо здорово поглупел, либо напрочь потерял скромность, – голос Горского был совершенно спокоен. Лицо тоже. – То есть? – То есть ты решил, что, кроме тебя, сложить два и два в России никто не способен. И только в твою светлую голову может прийти столь «парадоксальная» версия… Так мне и надо. Возомнил себя, понимаешь… – Всерьёз думаешь, – беспощадно продолжал Серёга, – что меня в рейд отправили, чтобы с настоятелями всевозможных культовых учреждений воевать? – Ладно, хватит! Сам понимаю, что дурака свалял. Мог бы, между прочим, сразу со мной пооткровенней быть. – Проехали. Только пообещай, что задуманной минуту назад партизанщиной заниматься не будешь. Лады? – Уговорил. Как там, кстати, насчёт наполеоновских фальшивок, о которых у тебя голова болела при прошлой нашей встрече? Удалось? – Что знали и могли – сделали, но полную гарантию, сам понимаешь, дать не могу – может, другие люди в другом месте опять начали этим заниматься. Больно уж «вкусные» возможности это сулит… Ладно, Вадь, пора мне – ещё потеряю свой отряд. Удачи и береги себя. – Ты тоже особо не геройствуй. До встречи! Мы обнялись, и Серёга птицей взлетел в седло. Оборот, прощальный взмах рукой, и по дороге мерно застучали копыта его жеребца… (обратно)
Вот это вляпался!
Кажется, скоро стану главным спецом по засадам на переправах во всей армии – чуть что, сразу моей группой дырку затыкают. Правда, на этот раз в бой ввязываться не придётся: на севере, за речкой Касплей, разведка обнаружила какое-то движение противника. Вот и пойми, что это – французы действительно готовят фланговый охват или это блеф, чтобы мы разбросали свои силы. Поэтому наша задача просто наблюдать броды и, в случае, если противник и на самом деле начнёт переправляться, засветить ракетой в небеса и во весь опор отходить на соединение с главными силами. До реки вёрст тридцать с небольшим, так что часа через полтора-два должны, не особенно напрягаясь, прибыть на место. Жара уже чуть ослабела, и ехать вполне комфортно, правда, лес справа от дороги здорово давил на психику. И дело даже не в том, что мне рассказал Горский – вообще не люблю ельник, самый мрачный из лесов, пожалуй: самый густой, тёмный и плохо проходимый. Плюс ко всему с негниющим годами буреломом, который постоянно норовит своими растопыренными, частыми и острыми ветками зацепить за одежду или снаряжение. И хоть продвигались мы по дороге, всё равно густо стоящие ели производили гнетущее впечатление. До речки оставалось уже совсем немного, когда едущий в авангарде Спиридон встревоженно вскрикнул и показал вперёд: из-за поворота появился весьма неуверенно держащийся на ногах человек, бредущий нам навстречу. Дружно дали шпоры своим лошадям и через пару минут окружили раненого казака. Правый бок его куртки был в крови, и вертикальное положение донец удерживал с большим трудом. Вернее, когда мы подъехали, силы его практически оставили, колени подогнулись. – Свои! – счастливо выдохнул раненый. – Помогите, братцы! Мы моментально послетали с сёдел и подскочили к казаку. Пришлось приказать людям отойти, чтобы иметь свободный «доступ к телу». – Что случилось-то? – спросил я, опускаясь перед лежащим парнем на колени. – Не понял я, ваше благородие. Ехали впятером, вдруг из леса несколько мужиков… И сразу палить начали. Сначала мне бок ожгло, а братков до одного с сёдел поснимали – умеют стрелять, сволочи. Я попытался уйти, так умудрились мне булыгой по башке засветить… До сих пор гудит. В общем, сознание из меня вон… Когда очнулся, смотрю – все наши мёртвые лежат, а хорунжего и вовсе нету… – раненый прервался и тяжело задышал. – Как давно это было? – Да не знаю я, сколько провалялся. Когда очнулся, станичных осмотрел, да и побрёл по дороге. Вот вас, слава Всевышнему, встретил… – Понятно. А где? – Да версты две-три отсюда. Хотя мне показалось все десять. Ясненько… Явно те, о ком Серёга говорил. А может, уже и их «вторая производная». Надо же – «булыгой засветили», неужто среди русских мужиков пращники имеются? Здравствуй, российская Фронда? – Малышко, – обратился я к солдату, – останешься со мной, пока я этого перевяжу, а ты, Гаврилыч, с остальными слетайте к месту, посмотрите что там и как. Может, ещё кто живой остался. – А вы как же тут?.. – засомневался фельдфебель. – Да не на каждом же шагу засады, – отмахнулся я. – Наиболее опасно как раз там, так что повнимательнее будьте. Четверти часа, вероятно, хватит, чтобы туда-обратно смотаться. Мой подчинённый не стал спорить и махнул рукой остальным. Те повскакивали в сёдла, и уже через минуту отряд скрылся за поворотом. Пора заняться раненым. Достав подобие индпакета, стал расстёгивать на нём полукафтан и заметил, что казак уже в полузабытьи. Ну и ладно – мне же легче его бинтовать будет. – Малышко, возьми его под мышки и приподними. Пионер молча нагнулся и выполнил приказ. Кровь уже подсохла и на верхней одежде, и на белье, значит, рана неглубокая… Мой солдат вздрогнул и стал заваливаться набок. Практически одновременно с этим от леса донёсся звук близкого выстрела. Чтобы вскочить и обернуться, хватило секунды. Возле деревьев я заметил три фигуры в сером и в облачке расплывающегося дыма. Потянулся к пистолету, но получил удар по коленным сгибам и пребольно брякнулся спиной и затылком о дорогу. Не успев даже подумать: «Вот тебе и здрасьте!» – почувствовал, как на меня навалилось тело «засланного казачка», и перед лицом блеснул лезвием нож. – Не дёргайся, благородие, коли жить хочешь! Физиономия мерзавца была совершенно бесстрастной. Чувствовалось – в случае чего приколет и не поморщится. Героя из себя выкомаривать смысла не было, поэтому я позволил себя перевернуть, и лжеказак крепко стянул мне запястья за спиной. – Вставай, пошли! Легко сказать! Попробуйте встать со связанными за спиной руками из положения «лёжа на пузе». Секунд через двадцать моих трепыханий в пыли бандит за шкирку помог мне принять вертикальное положение и подтолкнул в сторону леса: – Шагай давай! Мысли по дороге к опушке лезли в голову насквозь пессимистические. Одно радовало: кажется, вроде убивать не собираются, значит, какие-то шансы остаются. Слышали ли мои ребята выстрел? Вроде бы не очень далеко отъехали, но ведь свернули за лес, может, деревья звук экранируют. Могли и не услышать… Но в любом случае надежда только на них, и в первую очередь, на Спиридона. Что-то совсем не вдохновляет пребывание в шкуре Шарапова. Правда, выбирать не приходится – моё мнение на этот счёт мало кого интересует. В подтверждение последнего получил толчок в спину: – Шевелись! Ага, нервничают ребята, беспокоятся, чтобы на дороге сейчас никого не показалось. Особенно это было заметно по ожидавшим возле леса мужикам: постоянно вертели головами то в одну сторону, то в другую. Двое из них были уже в возрасте, а один явно недавно шагнул в третий десяток, даже бороды нет, только пушок на щеках. Хотя ружьё перезаряжал именно он, значит, его пуля досталась Малышко. Оставалось надеяться, что солдат только ранен… Меня разглядывали без особого любопытства, но с лёгким недоумением, вероятно предыдущие пленённые этими гопниками офицеры поначалу громко возмущались в духе «Запорю!», «В железа закую!», «На каторге сгною!» со всевозможными вариациями. Я молчал не из какого-то особого мужества (честно говоря, мурашки шастали по спине табунами), а просто знал о существовании этой банды и ей подобных. И о их манере действий – солдат убивать, а офицеров брать в плен. Вероятно, чтобы передать наступающим французам, когда те подойдут. Небезвозмездно, по всей вероятности. С самого начала пути по лесу невольно «заскучал» – если сперва было хоть некоторое подобие тропинки, то после свернули в чащу и пошли сквозь откровенные буреломы. А связанные за спиной руки, превращали передвижение по такой местности в весьма малопривлекательное занятие. Речь даже не о еловых ветках, которые приходилось раздвигать собственной физиономией, – всякой дряни, о которую можно споткнуться, а после приземлиться на неё грудью или лицом, под ногами валялось в преизбыточном количестве. Как я ни разу не шмякнулся по дороге, до сих пор удивляюсь. И мысли лезли соответствующие по оптимизму: в голове не укладывалось, что Спиридон, в случае чего, сможет найти наши следы в этой чащобе. Но даже самое неприятное когда-нибудь кончается, потихоньку ельник начал редеть, сосны стали попадаться всё чаще и чаще, твердь под ногами превращалась уже во вполне подходящую для передвижения почву. Соответственно, и мысли занялись не только проблемой сохранения устойчивого положения, но и оценкой имеющейся ситуации. Вопрос первый: зачем я им нужен? Ведь Малышко-то они застрелили, хотя он им вроде бы «роднее» меня, «кровопивца-дворянина». Да и Серёга рассказывал, что в подобных случаях убивали именно солдат, а офицеров похищали (пока назовём это так). Вряд ли для того, чтобы предать особо изощрённой казни – я ведь всё-таки не их помещик, на которого они могли бы иметь большой зуб. Тактическая военная информация этим варнакам тоже ни к чему. Самое разумное действительно предположить, что собираются они сдать нас «победоносным» французам, дабы продемонстрировать свою лояльность и в ожидании некой «морковки» в награду. В виде денег, земли, особого статуса при оккупации или ещё чего-то подобного. А может, и всего вместе. Сами до таких перспектив эти землепашцы вряд ли додумались бы, значит, в нашем тылу действуют вражеские эмиссары. Хотя бы один. Но один – не масштаб для Наполеона, наверняка этих провокаторов немало. Ладно, будем ждать новой информации… Следующее: чем это чревато непосредственно для меня? Не убьют. Посадят в какую-нибудь землянку или сарай к другим пленным офицерам – собственной тюрьмы у них не имеется, так что об отдельных камерах рассуждать не приходится. Хотя, возможно, и просто связанным под открытым небом оставят. В этом случае перспективы совсем тусклые. Но будем надеяться на лучшее. В этом случае достаточно скоро меня вместе с другими передадут доблестным иноземным войскам. А тем самим жрать почти нечего, пленных кормить в последнюю очередь будут… Н-да, ситуёвина… Но после того как мы вышли на относительно проходимую местность, мозги стали отвлекаться от проблем с форсированием еловых джунглей не только у меня. Ближайший ко мне конвоир, тот самый юноша, что стрелял, вероятно, задумался о том, что пленённый офицер ведёт себя довольно странно: молчит, не возмущается и послушно чапает в указанном направлении. – Эй, барин, чего молчишь-то? Язык от страха проглотил? Ну что же, попробуем разжиться какой-никакой информацией. – А что, ты на мои вопросы отвечать будешь? – Так смотря что спросишь. – Тогда для начала объясни, зачем вы это делаете. – Это тебе потом растолкуют. Моё дело маленькое… – Ты русский вообще? – А то как же! Нешто не видно? – Не видно. Ты, русский, убил русского же солдата, который ничего плохого тебе не сделал. Наоборот, он воюет с врагом, который пришёл с войной в Россию. А ты, значит, этому врагу помогаешь. – Это вам, господам, француз враг, – нервно отреагировал парень, – а простому люду он волю даст, понял?! – И кто же тебе такую глупость пообещал? – Ну что же, значит, я не ошибся в своих предположениях. – Кто надо, тот и пообещал, – огрызнулся разбойник, – и совсем это даже не глупость, нам бумагу от самого французского императора показывали. Во наивняк! Как же просто облапошить некоторых… – А ты что, по-французски читать умеешь или Бонапартий специально для вас на русском написал? – Неграмотные мы, – слегка смутился мой конвоир, – да только тому, кто нам эту бумагу читал, верить можно. Нешто свой своих обманывать будет? Любопытно, что это за «свой», но в лоб спрашивать не стоит… – А не зазорно тебе будет антихристу служить? – Какому такому антихристу? – удивлённо посмотрел на меня парень. – А ты не знаешь, что французского императора церковь анафеме предала? – Врёшь!.. – А ну, замолкни, капитан! – раздался из-за спины голос фальшивого казака. – Неча тут разглагольствовать. Говорить будешь, когда спросят. Пришлось послушно заткнуться – этот явно шутить не будет, а мне здоровье ещё пригодится. По дороге потихоньку стали попадаться берёзки и ольха, вероятно, мы приближались к водоёму. Заросли лиственных деревьев становились всё более густыми, но зато имелась вполне приличная тропинка. Кажется, мы приближались к месту стоянки бандитов. Косвенно это подтверждалось и тем, что мужики уже совершенно спокойно стали общаться между собой в голос. Не ошибся: метров пятьдесят по зарослям, и вырулили на приличных размеров поляну на берегу небольшой речушки. На месте находилось ещё пятеро. Если это все, то невелика банда. К тому же охранения нет – мы, повторяю, вышли к бивуачному костру сразу, никого не встретив на ближних подступах. Натуральные крестьяне. Даже до приличных партизан по организации не дотягивают. Хотя не мне, дураку, вляпавшемуся так глупо, рассуждать о недостатках организации службы у кого-то другого. Значит, всего их пока девять человек. Мои ребята, разумеется, разнесли бы это осиное гнездо, не сильно напрягаясь, только залп четырёх штуцеров и двух луков отправил бы шестерых немедленно вдыхать ароматы преисподней… Но мечтать об этом совершенно несвоевременно – самому бы уцелеть… – Принимай ещё одного офицерика, старшой! – обратился «казачок» к подходившему к нам мужчине. Вот те нате!.. На каком маленьком глобусе приходится жить! Сначала солнце светило в глаза, и я мог видеть только надвигающийся силуэт, но когда главарь подошёл поближе, стало вполне различимо лицо господина Кнурова. Улыбающееся лицо. Препоганенько улыбающееся. Псковский дворянчик, естественно, не имел уже того лоска, который присутствовал при нашей предыдущей встрече – жизнь в лесу не способствует. И бородку отпустил, хоть и аккуратно подстриженную, и костюмчик уже не тот, но в целом по осанке и движениям всё равно чувствовался аристократ. – Рад вас приветствовать в нашей скромной обители, господин Демидов! – кривая ухмылка весьма ярко проиллюстрировала его радость. Радость, не сулившую мне ничего хорошего. Да и наивно было ожидать чего-то другого от этого негодяя. Так что, судя по всему, моё беспокойство относительно тягот и лишений французского плена излишне – не доживу. Не для того мерзавец вознамерился меня похитить в Петербурге, чтобы пряниками накормить. А уж теперь, после провала той затеи… – Не могу сказать, что рад встрече, – ответил я, – но удивлён немало. Чёрт! А ведь голосок-то подрагивает. К вящему удовольствию моего собеседника. Всё-таки не являюсь эпическим героем, и страх за сохранность родного организма даёт о себе знать. – А что так? – не преминул поиздеваться Кнуров. – Вот я, например, весьма рад, что наконец-то пересеклись наши пути-дорожки. – И особенно тому, что при этом у меня связаны руки. Если бы не это, вряд ли подобная ситуация вас обрадовала. Особенно при наличии у меня шпаги и отсутствии за вашей спиной этих мужиков. Вот оно мне надо было? На фига, спрашивается, в таком положении нарываться? Хотя и некоторый окорот всё-таки дать стоило. И искажённое ненавистью, с примесью стыда за прошлое, лицо негодяя послужило хоть каким-то утешением за оплеуху, которую я немедленно схлопотал. – Заткнись, гадина! – прошипел этот подонок. – Смелый, да? Ничего, скоро ты будешь лизать мои сапоги, умоляя о быстрой смерти. Сюр какой-то, честное слово. Он что, тоже из двадцатого века? Так и шпарит штампами из американских боевиков. – Не будет тебе поединка. Я не считаю тебя равным. Умрёшь, как мразь, в грязи и крови, и я обязательно досмотрю это до самого конца. А ведь у пациента явно психика не в порядке. Нет, я понимаю, что поводов испытывать ко мне нежные чувства у него не имеется, но чтобы опускаться до такой животной ненависти… Хотя, почему «животной»? Животные как раз убивают без ненависти и издевательств, с чисто утилитарными целями. Пытки и садизм – изобретение гомо сапиенсов… – Ну, чего молчишь-то? – кажется, этот псих начал слегка успокаиваться. – Могу и не молчать. – Голос, к моему удивлению, перестал подрагивать. – Вопрос можно? – Спрашивай. – Как случилось, что русский дворянин с компанией мужиков воюет против своей родины? – Родины? – Кнуров говорил уже практически спокойно. То есть внутреннее напряжение чувствовалось, но он очень старался сдерживать эмоции. – А нет у меня теперь родины. Та Россия, в которой я был дворянином, теперь считает меня преступником и всеми силами старается упечь на каторгу. Отец выгнал меня из дома, проклял и лишил наследства. Я вынужден скрываться по лесам в компании быдла. Мои имения и счета арестованы и отошли в казну. А из-за кого всё это произошло, знаешь? – Догадываюсь. Считаешь, что виноват я, – попробовал тоже перейти на «ты» – вроде прошло, возмущений не последовало. – А кто же ещё? Всё из-за тебя, сволочь! Если бы не ты… – этот ненормальный снова стал сам себя накручивать, и эмоции опять попёрли из него дружными косяками. Вон – даже дыхание перехватило. Надо же так ненавидеть! – И в чём это я виноват? – понятно, что никакой логикой этого упёртого не проймёшь, но не молчать же. – В том, что лучше владею шпагой и не дал убить себя на дуэли? В том, что не убил тебя тогда, хотя это было сделать очень легко? Что не позволил себя похитить в Петербурге твоим нукерам? – Заткнись! – Лицо Кнурова стало наливаться кровью. – Не пытайся заниматься словоблудием – не поможет. Если бы не ты, то я сейчас пребывал бы в своём имении, а не прятался от полиции по лесам, как затравленный зверь. Будешь спорить? Спорить трудно. Это называется «клин». Хотя в принципе понятно – не себя же, любимого, винить в собственных несчастьях. Значительно комфортней придумать кого-то виноватого. Он явно совершенно искренне считает меня своим злым гением, злобно разрушившим спокойное и безмятежное течение столь приятной и беспроблемной жизни. Слабак. Но от этого не легче. – Спорить не буду – бесполезно, тебя всё равно не переубедишь. Но можно ненавидеть меня, при чём здесь убитые твоими людьми солдаты? – на самом деле я прекрасно понимал зачем, однако очень уж хотелось загнать этого негодяя в угол. Хотя бы в споре. Но… Думаете, он хоть чуточку смутился? Ни разу. Даже хохотнул, презрительно глянув на задавшего такой дурацкий вопрос. – Всерьёз думаешь, что меня волнуют жизни каких-то мужиков? Другие люди для настоящего, сильного и умного человека – лишь средство. Средство достичь своей цели. И тот же самый Бонапарт этому пример. Мне нет места в старой России. Ну что же – я постараюсь, чтобы появилась новая. И займу в ней подобающее положение. Но временно прервём нашу беседу. Посиди пока, пофантазируй, как будешь умирать, а у меня ещё есть кое-какие дела… Гермес! К Кнурову немедленно засеменил один из разбойников. Весьма неординарный «мушчинка». Со знаком минус. Одет он был, в отличие от остальных, не как крестьянин – засаленная венгерка, вероятно, когда-то была голубой, кроме того, кривоватые ноги обтягивали давно не стиранные лосины. Сутул и лыс. К тому же, кажется, волосы на лице у него не росли от природы – ни малейших следов щетины. Это при походном-то образе жизни. В общем, первое впечатление – взял какой-то великан-людоед это существо в рот, почувствовал мерзкий вкус и тут же выплюнул. Именно впечатление «свежевыплюнотости» производил данный экземпляр рода человеческого. Уродец подошёл к господину (совершенно конкретно чувствовалось, что это слуга мерзавца), и тот что-то пошептал на ухо своему рабу. Именно рабу – подобострастное отношение к господину так и пёрло из каждого жеста мужичонки. – Пока тебя постережёт Гермес, не возражаешь? – А моё мнение учитывается? – Нет, конечно, – ухмыльнулся Кнуров, – просто приятно лишний раз узнать, что тебе это доставит дополнительное неудовольствие. – Твой Гермес по-русски-то понимает? – Отчего же, конечно, понимает – Михаилом крещён. Просто с детства ко мне приставлен – вестник бога, то есть меня. Не скучай пока. – Кнуров развернулся и пошёл к костру, где уже скучковались остальные бандиты. Я, пользуясь ситуацией, отступил к ближайшей сосне, опёрся на неё спиной и сполз вниз, на землю. Пора уже и присесть – в ногах правды нет, как говорится. Нет, ну ведь надо же! Попасться в лапы того, кто ненавидит меня больше, чем любой другой представитель человечества – с ума сдуреть можно! И мысли вдруг повернули в совершенно ненужном направлении: а ведь не только пользу принёс я России своим появлением в этом мире… Ведь тот же Кнуров, не проколи я ему руку на дуэли, вполне мог быть сейчас достаточно лояльным дворянином Империи, мог даже являться на сей момент офицером Псковского ополчения и воевать против войск Макдональда… А теперь, из-за моего появления, этот гад сблатовал банду, которая убила уже не один десяток русских солдат. Нет, ведь это же надо! Ладно, можно не особо любить свою родину, вернее власти, которые ею управляют, но с оружием в руках помогать захватчикам… «Патриотизм – последнее прибежище негодяя» – фраза известная и понимаемая зачастую по-разному: одни расшифровывают её как способ для мерзавца спрятаться за патриотизмом и выглядеть вполне приличным членом общества, другие – если тот самый негодяй способен любить хотя бы родину, то у него ещё есть шанс стать человеком. Мне ближе вторая точка зрения. В том самом, страшном сорок первом, зэки-уголовники уходили добровольцами на фронт и, пройдя огонь той жуткой войны, «очистились» и вернулись домой другими людьми. Не все вернулись, не все «очистились» и изменились, но было немало таких, что сказали себе: «Никогда больше!» Мои размышления потихоньку отвлекал нарастающий шум у костра. Нельзя сказать, что страсти там бушевали, но голоса общающихся бандюков звучали уже значительно громче, чем раньше. Иногда можно было разобрать даже целые фразы типа: «Не дело это!» или «Это я его взял!». Судя по всему, там решалась моя судьба, что, разумеется, заставило прислушаться повнимательней. Но не пришлось: от основной группы отделились и направились ко мне трое: сам Кнуров, лжеказак, уже успевший переодеться в обычную крестьянскую одежду, и ещё один достаточно пожилой мужик. Мой недруг кивком отослал Гермеса, и тот немедленно переместился метров на пятнадцать в сторону. – Ты знаешь этого человека? – показал на мстительного поганца незнакомый мне бандит. – Встречались. – Я всё последнее время пытался встать и, наконец, удалось принять вертикальное положение, чтобы не беседовать в состоянии снизу вверх. – Он требует твоей смерти. Что меж вами случилось? – Я ведь уже говорил… – попытался вклиниться Кнуров, но эта его попытка тут же была пресечена: – Погодь! Дай и офицерику сказать. – Ваш товарищ полтора года назад оскорбил мою невесту, и я проткнул ему руку на дуэли – можете посмотреть на его правое запястье, – сам удивляюсь, но мой голос в этот момент звучал совершенно спокойно. – Врёт, сволочь! – сорвался чуть ли не на визг Сергей свет Аполлонович. – Это как раз он оболгал мою невесту. В результате она покончила с собой. На дуэли ему действительно повезло, и я искалечен. Но есть Бог на небесах, если привёл этого скота в мои руки. Не противьтесь воле Всевышнего! Я так офонарел, что не смог даже по достоинству оценить актёрское мастерство мерзавца. Нет, ведь это же надо умудриться так перевернуть всё с ног на голову! Как говорится: «Слов нет – одни слюни». А на мужиков его экспрессия впечатление произвела – очень недоброжелательно на меня поглядывать стали. – Ложь! От первого до последнего слова ложь! – однако сам почувствовал, что звучит неубедительно. – Вообще-то нам ваши барские дела без интересу, – заговорил тот, в ком угадывался главарь данной банды, – а за каждого пленного офицера деньги обещаны… – Можете вычесть из моей доли его цену, – немедленно отреагировал Кнуров, – только дайте вырвать сердце из груди этого мерзавца! Судя по всему, предложение пришлось бандитам по душе. Надо что-то делать, а то действительно зарежет меня подонок как скотину. – Думаю, что стою значительно больше любого другого вашего пленника. – Что, благородие, жить хочешь? – слегка презрительно ухмыльнулся атаман. – Это чем же ты дороже других офицеров? – Умирать хочется так же, как любому из вас, это ты правду сказал, – не стал я разыгрывать из себя героя-партизана в фашистском плену, – тем более связанным и от руки подлеца… Кнуров немедленно дёрнулся ко мне, но мужик остановил его скупым жестом руки. – Ты не лайся – дело говори, раз начал. – Уверен, что вы брали в плен кавалеристов, так? – И что? – А то, что знают они немного. В отличие от меня. В форме разбираетесь? Понимаете, в каких войсках я служу? – И в каких? – В инженерах. Тех, что укрепления строят, мосты, мины закладывают и взрывают… Знаю много, и за такие знания французы заплатят щедро, поверьте. Кажется, разбойники слегка засомневались, во всяком случае, повинуясь жесту главаря, снова отошли в сторону костра, где возобновилось обсуждение моей дальнейшей судьбы. Вроде я сделал что мог для спасения своей шкуры. То есть, конечно, если бы имелась возможность подумать спокойно, то аргументы посерьёзней наверняка найти было можно. Чёртов Гермес, немедленно подобрался ко мне поближе. Понятное дело – стережёт. Хотя куда я на хрен денусь «с подводной лодки»? Бегать по зарослям со связанными за спиной руками – полная безнадёга… Совещание у костра продлилось минут пять, и его результаты оказались вполне предсказуемыми. Если провести аналогию между данным сбродом и бандой Горбатого из «Эры милосердия», то Кнуров здесь являлся неким аналогом Фокса – типа интеллигент среди быдла. То есть его слово вес всё-таки имело и ценность для этих варнаков бывший помещик кое-какую представлял. В общем, ко мне направился он один. Причём поигрывая солдатским тесаком. Значит, приговор вынесен и обжалованию не подлежит. – Только не изгаляйся там – ответишь. Чтобы одним ударом, – донеслось от костра. Ай, спасибо! Не будет этот гад меня ломтями строгать, поляну кровью пачкать, и вопли не слишком долго побеспокоят слух этих чистоплюев. За мной, значит, должок: замолвить за них словечко на том свете. Сссуки! Лицо Кнурова ничего особенного не выражало. Никакого смятенья чувств, ни торжества, ни волнений – он шёл убивать. Наверное, даже для такого гадёныша воткнуть клинок в связанного человека, пускай ты его люто ненавидишь, не самая простая работёнка. Одно дело – наблюдать за казнью, и совсем другое – казнить самому. Вероятно, раньше он собирался поручить меня заботам своего упыря-слуги, но после всего наговоренного мужикам отказаться зарезать меня собственноручно было бы слишком противоестественно. Не дошёл до меня он метров пять-семь, вздрогнул, остановился, и через пару секунд рухнул ничком. Из спины Кнурова торчала стрела с красным оперением. Спиридон успел. (обратно)Конец гадючьего гнезда
Завертелось! Трах-тах-тах – выплюнули лёгкими дымками кусты, и трое бандитов рухнули на траву, вернее, один из них упал прямо в костёр. Гермес рванулся было к хозяину, но схлопотал ещё одну стрелу и тоже брякнулся на землю. Раздались кусты на краю поляны, и из них выскочили трое егерей. Ребята не стали тратить время на пристёгивание кортиков к ружьям, а сразу ринулись на совершенно обалдевших бандитов. Усатые физиономии моих спасителей были такими зверскими, что пришлось крикнуть: – Хоть одного не до смерти! Даже для кадровых военных подобное нападение явилось бы совершенно неотразимым, что же говорить о вчерашних крестьянах? Уже сами выстрелы и мгновенная гибель половины банды ударили по психике мужиков почище кувалды. Трое из оставшейся четвёрки даже не пытались потянуться к оружию. Только «казачок» дёрнулся к стоявшей у соседнего дерева пике, но его немедленно приголубил стрелой Спиридон. Он тоже вышел из зарослей и страховал ситуацию. Разбойники посыпались как кегли под ударами солдат. Егерские штуцеры и без кортиков в данной ситуации оказались грозным оружием. Представьте себе, что вас с разбега саданули в грудь или живот стволом ружья. Переломанные рёбра или разрывы поджелудочной, селезёнки и тому подобной требухи гарантированы. И многочисленные внутренние кровоизлияния – тоже. А уж больно-то как будет!.. Так что штык или его аналог в такой ситуации совсем необязательны. В результате какой-то интерес для нас в дальнейшем мог представлять только тот парень, что конвоировал меня по лесу – он огреб прикладом по загривку, когда собрался сбежать. Будем надеяться на его приход в сознание. Остальные двое бандитов получили в корпус так качественно, что осталось крайне мало надежд на их дальнейшее пребывание на грешной земле – явно требовалась серьёзная хирургическая помощь, каковой не существовало не только рядом, но и в данном времени вообще. – Ох, и напугал ты нас, ваше благородие, – наконец заговорил Спиридон, разрезая верёвки на моих запястьях, – уже через версту поняли, что врёт этот казак, но чуть не опоздали… – Где остальные? – не замедлил поинтересоваться я, растирая совершенно затёкшие кисти рук. – У дороги остались с лошадьми и Малышко, а Гафар за подмогой поскакал… – Как Малышко? – Плох. В грудь навылет ранен. Вряд ли выживет. – Понятно. Жаль парня… А как вы нашли-то меня? Я уже был уверен, что в такой чаще никаких следов не разглядеть будет. – Наука нехитрая. Особенно когда сызмальства в лесу живёшь. А насчёт чащи – ошибаешься. Чем гуще заросли – тем больше следов оставляешь. Отыскать эту поляну совсем нетрудно было. Что с этими делать будем? – Спиридон кивнул в сторону валявшихся на траве. – Для начала давай посмотрим, в каком кто состоянии… Кнурову правки не требовалось – стрела вошла точно под левую лопатку. Его верный Гермес ещё подрагивал, но было совершенно очевидно – отходит. Направились к костру. – Спасибо, братцы, что пропасть не дали! – поблагодарил я егерей. – Как тут у вас? – Да нешто бы мы вас в беде оставили, – бодро ответил за всех унтер Маслеев, – тем более что таких татей истреблять завсегда нужно. Так что извиняйте, коли кого в горячке слишком сильно попортили… Кажется, действительно перестарались: двое подстреленных лежали замертво, один выл, держась за живот, лжеказаку пробило грудь стрелой насквозь – явно не жилец. Главарь банды получил стволом штуцера в грудь, и, судя по кровавой пене на губах, сломанные рёбра проткнули лёгкие, ещё один бандит лежал скрючившись, схватившись за живот, и не подавал признаков жизни. Кажется, с «языком» нам не повезло, оставалось надеяться, что пареньку, стрелявшему в Малышко, череп прикладом не проломили, а только устроили «мозготрясение». Иначе не найти нам бандитское гнездо, не разорить его до конца и не освободить пленных офицеров. Ладно, этого попытаемся вытащить, а вот что с остальными делать? Во-первых, почти наверняка не выживут, а даже если переть их через лес на себе, то это обернётся просто дополнительной пыткой перед неизбежным концом. Гуманней будет приколоть варнаков здесь же. И правильней. Даже мародёров во время войны казнят без суда и следствия, а уж этих упырей… Обманутых? Да сто раз наплевать, что их обманули, – они убивали русских солдат, воюющих за Россию… Нужно только отдать приказ и в душе егерей не шелохнётся ни возмущения, ни сомнений… Но как трудно выдавить из себя эти слова! А вот пришлось: – Этого приведите в себя, – кивнул я на парня, – а прочих кончайте. И приказ был выполнен тут же. Без всякого блеянья про «христианские души» или «негоже раненых убивать». Оставленный в живых молодчик пребывал, разумеется, в совершенно обалдевшем и невменяемом состоянии. – Подведите его ко мне! – приказ немедленно выполнили. Вмазать бы этому гаду по сопатке, чтобы «экстренное потрошение» прошло поэффективней… Удержал меня отнюдь не гуманизм – как брыкнется, болезный, учитывая предыдущий удар прикладом, так и вообще ничего от него не добьёшься в обозримое время. И так выглядел поганенько – лицо нежно-зелёного цвета и глаза в кучку никак собрать не может… – Где содержат плененных вами офицеров и солдат? – Я постарался придать голосу как можно больше суровости. – Только офицеров в плен брали, – выдавил из себя мужик. – А где они – мне неведомо. – Думаю, что ты врёшь, поганец. Могу ошибаться, но это легко проверить – сейчас мои солдаты начнут твои потроха на шомпол накручивать, тварь. Думаешь, у кого-то рука дрогнет? После того как ты застрелил их товарища? Думаешь, что я тебя пожалею, сука, после того как ты согласился, что меня можно зарезать?! – Я старательно придавал своему голосу истерические нотки. – Да я с тебя, гадёныш, собственноручно кожу сдирать буду, пока не скажешь, где вы пленных держите! Тесак мне! Егерский унтер, с выражением некоторого неодобрения на лице, всё-таки подал оружие, выдрав его, кстати, из мёртвой руки Кнурова. На лице «языка» совершенно конкретно читался откровенный ужас. И «поплыл», родимый: – Не трогайте, всё скажу! – Давай! – А не убьёте потом? Что мне будет за помощь? – тут же попытался торговаться «пациент». – Жить, тварь, будешь. Но на каторге. От виселицы постараюсь тебя избавить, если офицеров спасём. Подумалось: в штрафбат бы этого хмыря – стрелять ведь умеет… Но до такого нынешняя армия ещё не додумалась. – Так где пленные? – Верстах в десяти отсюда, ближе к Смоленску, я покажу дорогу, – засуетился парень. И сомлел. Просто, как в замедленной съёмке, подогнулись у него ноги, и это «туловище» ме-е-едленно опустилось на траву. Однако холодная вода, выплеснутая на лицо, достаточно скоро привела клиента в чувство. Ну, да и ладно – пока от него требуется только ноги переставлять. Покойников стащили в одно место и уложили рядками. Очередная проблема: хотя бы закопать или оставить зверью на поживу? И опять решение принимать мне… К чёрту! «Следую своим курсом!» – про этот морской сигнал, вычитал вроде тоже у Бушкова, – военный корабль не будет прекращать выполнение боевой задачи, даже ради оказания помощи морякам со своего же потопленного собрата. И это правильно: хороши бы были броненосцы, покидающие линию ради спасения тонущих с погибших в сражении кораблей… Нельзя – нужно сохранять строй и стрелять по врагу! И нам нельзя отвлекаться на рытьё могил кортиками и голыми руками для предателей, когда не выполнена поставленная задача: наблюдать берег Каспли и подать сигнал, в случае сосредоточения там французов, надо поскорее освободить попавших в плен к бандитам офицеров, да много ещё чего надо… – Пошли к дороге, ребята! – не очень уверенным голосом скомандовал я своим. – Этих потом закопают, если получится. Отреагировали спокойно. Я, честно говоря, слегка беспокоился по поводу предрассудков на тему упырей, которыми становятся непохороненные злодеи, но, по всей вероятности, народ стал уже не таким суеверным. Обратный путь был повеселей, чем моё ковыляние со связанными за спиной руками к варначьей поляне – настроение отличалось кардинально. Всё-таки наличие Кнурова, затаившего на меня злобу, даже из подсознания слегка отравляло мою жизнь в последние полтора года. Не столько за себя беспокоился, сколько за близких. Теперь этот камень с души свалился… Заодно Спиридон «развлекал», показывая, где мы в прошлый раз веточку надломили, мох ковырнули, олений «орешек» раздавили и тому подобное. Действительно – если всё такое замечать, то можно было выйти к разбойничьей базе, как по бульвару. Пленник пару раз отбегал потравить – значит, сотрясение мозга ему почти наверняка обеспечили. Однако никакого сочувствия лично я к этому негодяю не испытывал. Разве что беспокоился насчёт его способности вывести нас к месту, где содержат захваченных пленников. Казалось, что прошла целая вечность с того момента, как меня уволокли с дороги в лес. На самом деле солнце совсем недавно стало склоняться в сторону заката. Когда мы вышли из чащи, ещё не было и трёх часов. Оставшиеся у обочины солдаты вместе с Гаврилычем на ближайшем пригорке копали… Нетрудно догадаться что. Чуда не произошло – Малышко не выжил. Пожалуй, не стоит говорить ребятам, что застрелил его тот самый парень, которого мы связанным привели с собой, – могут не сдержаться и сразу порвать гадёныша на лоскуты. Моё появление живым и здоровым, правда, слегка подняло им настроение – на суровых лицах минёров обозначились улыбки. А вот кто действительно не скрывал радости по поводу моего возвращения, так это Афинушка. Бандиты не стали утром ловить и уводить с собой лошадей – вероятно, сложновато вести лесными тропами таких крупных животных. Поэтому моя кобыла стояла вместе с остальными, но, заметив появление хозяина, тут же вытянула морду в моём направлении и тихонько заржала. Нет, ведь надо же, сколько преданности в этом удивительном существе! Казалось бы: много ли хорошего Афина от меня видела, кроме обычной заботы всадника о своей лошади. Ну баловал её при случае яблоками или солёной горбушкой… Зато сколько раз терзал шпорами бока, сколько раз заставлял рвать из себя жилы и выкладываться в скачке до последних сил, до хрипа в дыхании и пены на боках… Неужели животные способны чувствовать наше к ним доброе отношение и ценить его, несмотря на страдания, которые зачастую доставляет им хозяин? И всё-таки подождёт моя красавица, чуть позже обниму её за шею, почувствую на лице горячее дыхание и чмокну в морду. Потом. – Здорово, братцы! – подошёл я к своим минёрам. – Рады видеть ваше благородие! – нестройно, но от души откликнулись на приветствие подчинённые. – Не чаяли уже вас живым увидеть. – Терпит пока Господь грехи мои, вернулся. Давно помер? – кивнул я на покойника. – Почитай сразу, как Спиридон с егерями за вами отправились. Так в сознание и не приходил, – отозвался Гаврилыч. – Упокой, Господи, душу раба твоего, Семёна, – перекрестился я, глядя на неживое лицо Малышко. Опустился на колени и прикоснулся губами к уже чувствительно похолодевшему лбу солдата. Наверное, именно мне, за отсутствием священника, нужно будет прочесть соответствующую молитву над могилой… А ведь не помню ничего, кроме: «… прах к праху отойдёши…» или чего-то в этом роде… Вот уж не было печали! – Всадники на дороге! – Спиридон отвлёк своим криком наше внимание к более актуальным событиям. С юга, верстах в двух, действительно показался кавалерийский отряд. По всей вероятности, это как раз и была та подмога, за которой отправился Гафар. Через несколько минут стало ясно, что мы не ошиблись в своих ожиданиях – приближались ахтырские гусары. Около полусотни. А ещё через некоторое время можно было уже разглядеть нашего башкира, скачущего нога к ноге с самим Давыдовым. – Живы, Вадим Фёдорович? – лихой подполковник соскочил с седла, когда его конь не успел ещё даже остановиться. – Чрезвычайно рад видеть вас в добром здравии! – Здравствуйте, Денис Васильевич! Какими судьбами? – Да вот: подскакивает этот ваш джигит и рассказывает, что отряд попал в засаду. Офицера, то есть вас, в лес уволокли… Я как фамилию услышал и в ситуации разобрался, так не стал даже у начальства отпрашиваться – отправил ординарца к Васильчикову, взял с собой полуэскадрон, и вот – имею честь пожать вам руку. Так что, обошлось? – Не совсем – выручили мои ребята, но одного убили всё-таки. – Я вкратце поведал о своём последнем приключении. – Ого! – на лице гусара читалось нескрываемое удивление. – Так, значит, вы уничтожили банду, которая нападала на наши разъезды? – Не совсем, Денис Васильевич. Но, надеюсь, что перебили основную её часть. Нужно ещё как минимум освободить взятых этими мерзавцами в плен нескольких офицеров. Если я не ошибаюсь, пропал кто-то и из вашего полка, нет? – Конечно! Поручик Светлов. Он жив? – Очень на это надеюсь. Так вот: помочь нам может тот парень, – я показал на нашего пленника. – Этот мужик? – Давыдов несколько скептически посмотрел в сторону нашего пленного. – О! Да он связан. Из них, что ли? – Именно так. Единственный, кого оставили в живых, чтобы найти и окончательно разорить их гадючье гнездо. Ну и наших офицеров выручить, конечно. Было видно невооружённым глазом, что гусар испытывает нешуточное желание собственноручно вычеркнуть из списка живущих данного раба Божьего. Или хотя бы пройтись кулаками по его физиономии. Сдержался. – Он уже сказал, где это место? – Пока очень приблизительно, но обещал проводить сам – жить хочет, щенок. – Что, в самом деле собираетесь его оставить в живых? – подполковник не на шутку удивился. – После того как он убивал наших солдат? – Но мне пришлось ему это обещать. Ведь его жалкую жизнь я при этом обмениваю на жизни нескольких офицеров. Разве это не достойная цена? – Вполне, вполне… Только что вы собираетесь делать с этим человеком после того, как он выполнит обещание? Неужели отпустите? – Нет, конечно – прямая дорога на каторгу негодяю. – И где же вы собираетесь найти эту каторгу? Или для него специально нужно будет выделить конвойных из действующей армии и этапировать до ближайшей тюрьмы? – Не знаю, но слово я дал. Кажется, потомственный дворянин меня понял. И мои проблемы тоже. – Не позволите ли поговорить с негодяем? – Прошу! Давыдов полупоклоном обозначил благодарность за мою «любезность» и направился к парню, сразу определившему, что разговор с данным офицером обещает мало приятного. – Значит, это ты моих гусар убивал? – подполковник начал общение так, как будто уже прошёл школу СМЕРШа – не пришлось бы у мальчишки потом штаны стирать… – Худо мне, барин, не мучьте! – попытался отползти на пятой точке наш пленный. – Сиди где сидишь! – рявкнул ахтырец, поигрывая нагайкой, что, несомненно, произвело дополнительное впечатление. – Пока служить будешь исправно – будешь жить. Гдепленённые вашей бандой офицеры, знаешь? – Знаю, барин – пять вёрст отсюда. – Отведёшь? – Да как Бог свят! – даже дёрнул связанными руками, чтобы перекреститься. – Вадим Фёдорович! – обернулся ко мне Давыдов. – А не проехаться ли нам с этим варнаком? Вроде не врёт. – У меня всё же есть задание командования – наблюдать берег Каспли и просигналить ракетой, в случае попытки французов там переправиться. Я, кстати, хотел попросить, Денис Васильевич, с десяток ваших молодцов. Очень бы помогли мне в этом деле настоящие кавалеристы – появляется возможность сходить в ближнюю разведку на тот берег. – Какие вопросы. Вадим Фёдорович! – расплылся в улыбке поэт-партизан (вернее, пока ещё, конечно, не партизан, но я ведь знал и помнил его именно в этой ипостаси). – Бекетов! К нам подскочил поручик, буквально «евший» обожающими глазами своего командира: – Слушаю, Денис Васильевич! – Я с двумя десятками наших ребят отправляюсь на выручку к Светлову… – Он жив?! – не сдержался поручик. – Я с вами! – Погоди! – досадливо поморщился подполковник. – Ты вместе с остальными поступаешь в распоряжение господина Демидова. Все его приказы выполнять, как мои. Понятно? Бекетову явно было понятно, но восторга такая перспектива у молодого гусара не вызывала. Для кавалериста, а тем более гусара, попасть под начало представителя инженерных войск – чуть ли не унизительно: эти, мол, инженеришки, что-то там роют, строят… А мы же ведь в атаку на пушки и штыки ходим… – Не хмурься, Митя! – Для подполковника тоже не осталась незамеченной игра чувств на лице молодого поручика. – Подумаешь: несколько часов будешь в подчинении не у Давыдова, а у Демидова – есть о чём горевать! – Тем более, Дмитрий… – Я сделал паузу, надеясь, что молодой человек подскажет своё отчество. – Дмитрий Алексеевич, – хмуро буркнул поручик. – Вадим Фёдорович. Очень приятно познакомиться. – И мне приятно, – неискренне выдавил из себя юноша. Был он действительно совсем молод – лет двадцать с небольшим хвостиком. Невысок, так же как его командир, но если у того усы явно были «визитной карточкой» лица, то у Бекетова – лишь слегка обозначены полоской вдоль верхней губы. В остальном… Ну, парень и парень. Я и женскую-то внешность описывать не мастер, а уж мужчин… Нос, глаза, губы, скулы… Что ещё? Цвет волос и их густота… В общем, хреновый бы из меня вышел составитель фотороботов – ни одного бы преступника по моему описанию не поймали… Кстати: «Бекетов». Не он ли один из предков великого и забытого русского химика, что составил так называемый «Ряд активности металлов», что висит над доской в любом кабинете химии постсоветского пространства? Но не спросишь же: это не ваш ли сын или внук станет замечательным химиком? Тем более что идею исследований в данной области я ещё и сам упереть могу, и будет «Ряд Демидова», а не ещё кого-нибудь. – Так вот, Дмитрий Алексеевич, – продолжил я, – очень бы пригодились ваши гусары для разведки противоположного берега реки. Возможно, что там собираются значительные силы противника. Задача моей группы – подать сигнал при начале переправы через Касплю, но всё-таки хотелось бы узнать о наличии там значительных сил французов заранее. Понимаете? – Так что, Митя, не на прогулку отправляешься, – поддержал меня подполковник. Бекетов вроде проникся важностью своей роли, и лицо его потихоньку светлело. – Денис Васильевич, – обратился я уже к Давыдову, – осмелюсь предложить вам в помощь местного «лешего», Спиридона – знает в этих лесах каждую тропку, следопыт отменнейший. Из лука стреляет, как сам Аполлон… – Хотелось добавить про то, что может отстреливать яички у летящего комара, причём на выбор – правое или левое, но я не был уверен, что собеседники оценят столь грубую аллегорию – аристократы всё же. – Буду вам весьма признателен, – расцвёл гусар, – а верхом он ездит? – Не так, как ваши орлы, но вполне сносно. Можете не беспокоиться на этот счёт. – Тогда ещё раз: спасибо! Очень пригодится нам такой проводник. – И вам спасибо за помощь – моему отряду обещали придать несколько казаков, но пока у начальства руки до этого не дошли. А конная разведка настоящими кавалеристами в нашем деле дорогого стоит. Кстати: а как вы собираетесь перевозить языка? У него же руки связаны. – Перевозить кого?.. – явно было брякнуто слово не совсем понятное ахтырцу. – Языка, – поспешил пояснить я. – Пленный, от которого можно получить информацию. Пришёл вот в голову такой термин… – Весьма остроумно, – ухмыльнулся гусар, – и точно. Стихи не пишете, Вадим Фёдорович? – Бывает. Но с вашими не сравнить. – А вы и о моих слышали? – Давыдов совершенно конкретно напрашивался на комплимент. – Конечно. К одному даже мелодию подобрал. Если следующая наша встреча состоится в более спокойной обстановке – рискну предложить вам послушать этот романс… – Ого! Пренепременно! Может, ваш вариант и получше моего окажется. А какой романс? – Не будете обижаться, если я вас поинтригую на этот счёт до следующей встречи? – Ах, так? Потерплю, конечно. Но вы обещали. Да? – Не отказываюсь. Так что, «разбегаемся»? – Странно вы говорите, Вадим Фёдорович. Непривычно, но понятно… – А можно сказать: «экстрактно»? Коротко и по сути дела. – Пожалуй, да. По-военному. – Давыдов задумался не более чем на секунду. – Значит, с меня три десятка гусар во главе с Митей, а с вас «язык», как вы его весьма метко назвали, и проводник. Обмен вполне достойный. А насчёт перевозки вашего бандита не беспокойтесь – руки ему развяжем, верхом посадим. А удрать от моих гусаров ни одному крестьянину не удавалось и не удастся. Его, в случае чего, даже саблей рубить не будут – догонят и кулаком в ухо… – Понятно. То есть за вас можно не беспокоиться. Только не будете ли любезны выполнить ещё одну мою просьбу? – Слушаю. – Отправьте отряд господина Бекетова к реке заранее. Сами. Нам ведь ещё своего боевого товарища похоронить надо… – Всё понял! – Давыдов отправился к поручику и, судя по всему, весьма недвусмысленно поставил тому боевую задачу. Честно говоря, меня волновало отнюдь не наблюдение берегов Каспли – я хоть и вполне прилично передвигался на спине Афины, но… Не случайно Пётр Великий в своё время издал указ на тему: пехотным офицерам в расположение частей кавалерийских верхом не являться, ибо своей посадкой, как собака на заборе, они только смех и презрение у нижних чинов кавалерии вызвать могут… Ну что-то в этом духе. Договорились с Бекетовым о точке рандеву на одном из бродов, после чего он со своими молодцами и Гафаром отправился вперёд. Давыдов слегка задержался, дождался погребения моего пионера и тоже простился на время своего рейда в гадючье гнездо бандитов. В общем, действительно «разбежались»… К месту подъехали минут через сорок, гусаров уже не было, только мой башкир сидел под старой плакучей ивой, свесившей свои «слёзы» до самой реки. Коренастая лошадка Гафара мирно паслась неподалёку. Просто пастораль, а не военные будни! – Гусары давно ушли? – немедленно поинтересовался я, поприветствовав подчинённого. – У меня часов нет, ваше благородие, но я бы успел, пока вас дожидаюсь, и к тому месту доскакать, и обратно вернуться. Вот же зараза! Мне ещё и задачки по «равномерному прямолинейному движению» в уме решать. То есть что-то вроде часа получается, если он время чувствует и не льстит себе самым беззастенчивым образом. Ладно, будем ждать… Ребята по моему разрешению запалили костёр и стали готовить кашу – с утра без горячего всё-таки. Жаль, что мы с Бородкиным не успели идею консервов продвинуть и в производство оные запустить. Увы – объять необъятное… Да ещё за полтора года… Ничего, и просто кашки похлебаем, я, например, только два сухаря с утра «укусил» – не самое подобающее питание при таких затратах энергии, как сегодня. Пока вскипала вода и булькала крупа в котелке, присел на бережок Каспли и стал обозревать её, с точки зрения бывшего рыболова. Возле брода не очень перспективна, но чуть левее я бы блёсенку покидал – очень симпатично там кувшинки сгруппировались, наверняка какая-никакая щучка в засаде стоит. Правда, мелкая, до килограмма, а то и до полкило. Не места для крупного «тигра рек и озёр». Елки-палки! Ведь как «попал» – ни разу удочку в руки не брал, так и валяются мои снасти в имении у тестя. Вот закончим войну, приеду домой и первым делом – рыбачить… То есть вторым, конечно. Первым – Настя. Господи, как же я по ней соскучился! Весной, зная, что скоро начнётся, отпросился на побывку и провёл дома волшебные две недели. Причём первые пару дней нас с женой практически не видели обитатели усадьбы. Разве что к завтраку и обеду мы показывались пред ясны очи Сергея Васильевича. А так – либо в спальне, либо гуляли вдвоём. Моя юная супруга ни с кем не хотела делиться своим благоверным после столь долгой разлуки, да и я вполне разделял её точку зрения в этом вопросе. Так что наследник или наследница мне теперь почти обеспечены. И не хотелось думать про процент смертности при родах в эти дремучие с точки зрения медицины времена. Мой ребёнок родится в максимально здоровых условиях, да и Настино сложение вроде весьма благоприятно для относительно лёгкого протекания процесса появления на свет новой жизни… – Скачут, ваше благородие! – прервал мои мысли дежурный егерь с противоположного берега. – Наши? – тут же вскочил на ноги я. – Они. Швыдко скачут, не случилось бы чего. Лишний раз мокнуть не хотелось, и я, подбежав к Афине, вскочил в седло. Вода в этом месте не доходила моей кобыле до брюха, так что переправился относительно быстро и беспроблемно. Несмотря на моё «регенерированное» зрение, разглядеть с такого расстояния коричневые мундиры ахтырцев невооружённым глазом было невозможно – только лошадей с какими-то всадниками, но оставалось довериться «соколиному глазу» одного из лучших стрелков армии. Однако, посмотрев в подзорку, убедился, что мой подчинённый не ошибся, мало того – увидел, что у наших на плечах вражеская кавалерия. Где-то в версте или чуть меньше. Вот не было печали! Блин горелый! А ведь до чёрта французов-то. Ну ещё бы, если бы было сравнимое количество, то вряд ли орлы Дениса Васильевича удирали от них во все лопатки. А ведь на переправе могут если и не достать, то приблизиться вплотную и расстрелять. Чёрт!.. Что делать? – Гаврилыч! – заорал я на «наш» берег. – Четыре ракеты сюда! Быстро! Через три минуты боеприпасы были уже на нашей стороне, и пионеры, следуя моим указаниям, шустро стали устанавливать сигнальные ракеты по обеим сторонам подходов к броду. Естественно, не для салюта. Почти параллельно земле. Заряды в них, конечно, никакие, но оставалось надеяться, что лошади существа достаточно нервные и к летящим в них дымным «змеям» не привыкли. Да и для всадников, наверное, такое будет сюрпризом. Подлетевших гусар во главе с Бекетовым я встретил криком: – Быстро на тот берег! Мы догоним!! Слегка ошалевший поручик кивнул и направил свою лошадь в реку, за ним последовали остальные всадники. – Пали шнуры – и в сёдла! Мои ребята незамедлительно выполнили приказ и торопливо присоединились к ахтырцам. А мне и запрыгивать на Афину не требовалось – уже встречал наших разведчиков в седле… Вроде успели переправиться все. И тут за спиной зашипело… Шипение, кстати, практически совпало с ясно различимым топотом копыт приближающегося врага, и, несмотря на то что сам Бог велел нам улепётывать во все лопатки, полюбоваться на дело рук своих было непреодолимым искушением. Сначала ушла одна ракета, потом ещё две практически одновременно и через пару секунд последняя. Попали две. Первая и одна из второго дуплета просто пронеслись над надвигающимися французскими драгунами, причесав поверху их каски с конскими хвостами огнём и дымом. Что, между прочим, тоже не добавило противнику энтузиазма. Зато остальные две… – Ух, ты! В самую говядину угодили! – восторженно крикнул гарцующий рядом со мной гусарский унтер. Да уж! Эффектно получилось: ракеты попали то ли в лошадей, то ли во всадников, упали на землю и только после этого соизволили взорваться. Заряд, повторяю, сигнальный – ничего картечеобразного внутри. Ну, может, обожгло лошадиные животы или даже драгунские ноги – не более. Вряд ли даже кого контузило, однако эффект произвело немалый: «Смешались в кучу кони, люди…» Лошади вставали на дыбы, сталкивались, падали… Грозная атакующая лавина как будто налетела на невидимую стену. Теперь можно было отступить относительно спокойно. Жаль, что не заготовил предварительно на нашем берегу парочку фугасов – знать бы, что всё так повернётся… И никакие «законы рыцарской войны» меня бы не остановили. Вспоминая наши споры с Ван Давлем, жалел, что не высказал ему нечто вроде: «Вы нас считаете варварами, и будете так считать, как бы русские ни старались принять европейские принципы во всём. Как бы мы «благородно» вас ни били, всё равно будете горланить, что это было «нечестно». Ну и чёрт с вами! Да! Мы СКИФЫ!! И будем вас уничтожать на своей земле всеми способами, наплевав на придуманные «просвещённой Европой» правила ведения войны!» Где-то так. В голове уже «защёлкало» на данную тему: родилась идея как-нибудь на лесной дороге свалить на французскую колонну несколько ульев с деревьев – вот бы «повеселились» наши зарубежные гости! Но такое можно себе позволить, только партизаня. Надо будет Давыдову идейку подсказать – этот вроде не отягощён предрассудками… Нагнал Бекетова: – Что выяснили, Дмитрий Алексеевич? – К сожалению, ничего, Вадим Фёдорович. Не успели – наткнулись на драгун. До полка. Дальше вы сами видели. Спасибо, что сумели вовремя сикурс сделать. – Сочтёмся. Сейчас-то что предпринимать? – Пока только отходить, – удивлённо посмотрел на меня гусар. – Не атаковать же французов нашими силами. Мы, естественно, и так отходили – продолжать любоваться вражеским кавалеристами было бы верхом наглости и неблагоразумия. – Это-то понятно, но что дальше? Я должен был подать сигнал ракетой, если неприятель начнёт здесь переправу большими силами. А что мы имеем? А имели мы полные непонятки: драгуны – это завеса каких-то серьёзных сил, их разведка, или они действуют автономно, и это блеф? Запульну ракету в небеса, и наши главные силы начнут разворачиваться в пустоту… Вот зараза! Придётся просто поспешать к своим и доложить обстановку лично – пусть командование само решает, что делать, мне что-то брать на себя такую ответственность по принципу «орёл-решка» совсем не улыбается. – Думаю, Дмитрий Алексеевич, что нужно просто поскорее добраться до штаба и рассказать о том, что произошло на той стороне реки и на переправе. – Полностью разделяю вашу точку зрения. Тогда прибавим ходу? – Пожалуй. Но только совсем бешеного аллюра я обеспечить надолго не смогу – не кавалерист всё-таки, – чуть виновато улыбнулся я. Всю обратную дорогу в голове билось: «Я не выполнил боевой приказ». Пусть приказ и дурацкий. Исполнить его не было никакой возможности. Но он был: «Наблюдать броды и подать сигнал ракетой…» И отчёт о выполнении, вернее, о невыполнении этого самого распоряжения мне предстояло держать перед Раевским. Тем самым, кто в реальной истории на вопрос какого-то из своих подчинённых «Что же нам делать теперь?» – ответил: «Ничего не делать. Стоять и умирать». Хотя, может, это и не его слова – хватало в это время суровых генералов[187]. А я со своими людьми не «стоял и умирал», а отступил сразу. И пусть это «стояние и умирание» было сто раз бессмысленно, но, скомандовав отходить, я приказ нарушил… Оставалось только надеяться, что Николай Николаевич на самом деле человек разумный и поймёт, что в данном конкретном случае было бы верхом идиотизма держать броды моим отрядом и погибнуть, так и не выполнив распоряжения о подаче сигнала…Командующий Седьмым корпусом принял меня сразу после доклада о прибытии. – Ваше превосходительство, прошу извинить, но я не смог выполнить поставленной задачи. – Я сделал паузу, но генерал продолжал молча и выжидающе смотреть на меня. Он явно не собирался облегчить мне доклад наводящими вопросами. – Ещё по дороге к Каспле мой отряд подвергся нападению бандитов… – Левая бровь Раевского обозначила некоторое удивление, но перебивать он меня опять же не стал. – Всё разрешилось благополучно, разбойники истреблены… – Я опять сделал паузу. – Капитан, прекратите разыгрывать здесь драму, – наконец нетерпеливо прервал меня генерал, – продолжайте по сути. – По сути? – Я слегка разозлился. – Пожалуйста! Я хотел ограничиться конспективным повествованием о наших похождениях, но Раевский вдруг стал до жути дотошным, и пришлось рассказывать всё до мельчайших подробностей. Лицо генерала по ходу повествования становилось всё менее напряжённым. – Ну что же, капитан Демидов, надо сказать, что я рад встретить офицера, который способен не только умереть, выполняя приказ, но и нарушить оный для пользы Отечества. Вы поступили совершенно правильно. Однако хочу попросить вас не распространяться по поводу моего отзыва о вашем поступке. – Ваше превосходительство, это совершенно излишне, – склонился я в поклоне. – Прекрасно понимаю… – Вот и замечательно. Надеюсь, что мы поняли друг друга. – Можете не сомневаться! – ещё раз поклонился я. – А Давыдову ижицу я всё же пропишу, – уже совсем весело и доброжелательно продолжил Раевский. – Проводить самостоятельные операции подполковник сметь не должен. – Ваше превосходительство! – попытался вступиться я за того, кого уже считал другом. – Ведь Денис Васильевич… – Успокойтесь, капитан. Никакого серьёзного взыскания вашему товарищу по оружию не будет. Тем более если ему действительно удастся освободить пропавших офицеров. И… Можете быть свободны. Мне оставалось только откланяться.
– Вадим Фёдорович! – окликнул меня Давыдов своим высоким голосом, едва я успел удалиться от палатки Раевского шагов на пятьдесят. – Рад вас видеть, Денис Васильевич, – пожал я руку гусара. – Как всё прошло? – Замечательно. Ваш Спиридон – просто лесной бог. Так вывел нас на логово бандитов, что любо-дорого… – Понятно. А тот парень? Ну, тот, что разбойник… – Да не выжил, – ахтырец слегка потупился. – Понимаете: Светлов как саблю в руки получил – первым делом этому мужику башку снести попытался. Не преуспел, разумеется, но шею наполовину перерубил. Жаль. Этот крысёныш на многое, наверное, вывести мог. Оставалось надеяться, что вся эта банда – творчество покойного уже Кнурова. И не более. Уж каким Серёга матом покроет «поэта-партизана», когда узнает, как тот ему все подковёрные игры сломал… – Кроме Светлова там оказались казачий хорунжий и корнеты Изюмского гусарского и Литовского уланского, – продолжал подполковник. – Кстати. С вас романс на мои стихи – помните? – Прямо сейчас? – слегка опешил я. – А чего ждать? У вас какие-то срочные дела? – Давыдов был совершенно искренне удивлён. – Ваши люди устроены? – Да. – Ну, так о чём речь? Откажетесь от моего приглашения? Крыть было нечем. Отказаться – обидеть. (обратно)
Неожиданная встреча
Устроились ахтырские гусары очень даже ничего. Во всяком случае, офицеры: куда они выселили обитателей избы, я выяснять не стал – не моё дело. Стол не то чтобы «ломился» от закусок и всего остального, но выглядел вполне многообещающе: и мясо жареное, и капустка свежеквашеная, и грибочки в масле… Про бутылки и говорить нечего… Правда, судя по количеству присутствующих офицеров, похмелье назавтра никому особо не грозило. – Вадим Фёдорович! – подскочил ко мне парень лет двадцати двух. – Не забуду никогда! Как я понял – тот самый поручик Светлов. Не ошибся. – Светлов, Иван Демидович, – поспешил представиться молодой человек. – Оставьте. Я сделал то, что был должен. Вы поступили бы так же, – дежурный набор слов при данной ситуации. А есть ещё варианты? – К столу, господа! – поспешил созвать присутствующих Давыдов. Отреагировали соответственно – минуты не прошло, как все расселись вокруг грубоотёсанного подобия стола. Выпили. Закусили. Пошла беседа через стол. Вернее «беседы». О «ни о чём». Честно говоря, слушать своих соседей было слегка утомительно. Даже не «слегка». Который год уже в этом времени, а всё привыкнуть не могу… – Вадим Фёдорович! – с хитрым прищуром протянул мне гитару Давыдов. – Вы обещали. Вот ё-моё! Ну да ладно – обещал так обещал. Слегка потрынькав струнами, настраивая инструмент, судорожно вспоминал слова: наверняка ведь напутаю… Ну да ладно:Не пробуждай, не пробуждай
Моих безумств и исступлений,
И мимолетных сновидений
Не возвращай, не возвращай!
Прошла борьба моих страстей,
Порыв души моей мятежной,
И призрак пламенных ночей,
Неотразимый, неизбежный…
И все тревоги милых дней,
И языка несвязный лепет,
И сердца судорожный трепет,
И смерть, и жизнь при встрече с ней.
Исчезло всё – покой желанный
У изголовия сидит.
Но каплет кровь ещё из раны
И грудь усталая болит…
– Анатолий? – не совсем смело произнёс я, едва закрылась дверь за спиной. Не могло быть другого такого совпадения. Хотя и в то, что нас вот так запросто свела война, рассудок верить отказывался… – Я, – спокойно, хоть и слегка напряжённо, отозвался мой «современник», поворачиваясь лицом. – Как понимаю, вы Вадим Демидов? – «Ты», а не «вы»! С ума сошёл? Нас тут всего трое, а мы друг другу выкать будем… Ещё «господином капитаном» меня назови, – до жути хотелось обнять «родную душу», плюнуть на гусарскую «тусовку» и устроиться где-то исключительно вдвоём. Однако мой собеседник, казалось, имел желания, весьма далёкие от моих. Серёга вроде говорил как-то, что Толик человек весьма замкнутый, малообщительный и колючий. Но не в подобной же ситуации! – Очень рад вас… тебя встретить, много слышал от Горского, – вот ни черта радости на его лице не рисовалось, – я сейчас как раз с поручением от него следую – времени в обрез, извини… Опять же, чувствовалось, что чуть не добавил «те» после «извини». И вообще, тяготится нашей встречей и разговором… А тут ещё и гусары буквально посыпались из дверей, разбегаясь, судя по всему, по каким-то срочным делам. Вслед за ними из горницы показался и сам Давыдов: – Прошу прощения, Вадим Фёдорович, сегодня пирушка отменяется. Срочные дела. Война, будь она неладна. – Совершенно незачем извиняться, Денис Васильевич, – всё понимаю. Но, может хоть, намекнёте, в чём дело? – Увы. Можете сами догадаться, что если хорунжий привёз пакет, а не приказ, то и говорить вслух о том, что было внутри, я не могу себе позволить. Простите великодушно! Фига себе «Тайны мадридского двора»! Явно Серёгины «тайноканцелярские» дела. Но почему именно Давыдов? Горский тоже вспомнил о героическом облике «поэта-партизана» и решил запрячь его в свою команду пораньше? – Сколько у тебя времени? – спросил я, поняв, что дружеских посиделок за бутылкой не предвидится. – Уже и нет совсем. – Серёгу в ближайшее время увидишь? – К нему и еду. Вот ёкарный бабай! Совершенно не понять психологию или даже скорее «психопатологию» этого Толика… Да я к нему на шею не бросился только потому, что его же лицо однозначно не советовало этого делать. Что же у него за «скелет в шкафу»? – Тогда передай, что банду, нападавшую на разъезды, мы накрыли. Это не наполеоновские штучки. Местные. Её больше нет. – Знаем, – скупо бросил «Виверр». – Не всё так просто. Пойду я. Извини – тороплюсь. – Давай. Удачи! Анатолий быстро развернулся ко мне спиной и поспешил удалиться. «Удалиться» – мягко сказано: глядя на его спину, я явственно чувствовал, что он с трудом сдерживает себя от перехода на бег. Жуть кошмарная… Ведь мы с Серёгой самые близкие для него люди в этом мире. Чего же он нас-то стремается? И как он умудрился выжить на Арене со своей «димахерской» техникой? Кто его готовил? Ведь «двумечник» – гарантированный труп в поединке против хотя бы перворазрядника по шпаге, правда, гарантирована и полуотрубленная рука шпажиста… А ведь этот уцелел. И не один раз, судя по всему… Не мой сегодня день. В смысле, вообще задуматься и что-нибудь осмыслить не дают. – Капитан Демидов? – в дверях нарисовался щеголеватый адъютант. Кто-то из пехотских. Чего им от меня надо? Вечеринку сломали, так ещё и поспать спокойно не дадут… – Слушаю. – Его превосходительство, генерал Дохтуров, просят вас к себе, – щёлкнул каблуками офицер, обозначив кивок головой. Етиолапоть! Этому-то что от меня занадобилось? – А по какому вопросу? – задал я дурацкий же вопрос. Типа адъютантов генералы подробно просвещают за чем и на предмет чего они должны пригласить к ним офицера… – Не могу знать, господин капитан, – ещё раз боднул головой воздух визитёр, – его превосходительство ждут-с! Бог с тобой, «златая рыбка», пошли уже. – Следую за вами, господин штабс-капитан!.. Над лагерем темнело… В смысле, не только над лагерем – темнело вообще над всей западной частью России. Но меня в данный момент волновали корни деревьев и тому подобные «спотыкашки» именно в месте дислокации русской армии. А этого добра хватало. Конкретно тут никто не озаботился заранее протаптыванием тропинок по нужному мне маршруту. Так что следовал я к генералу, спотыкаясь и чертыхаясь… (обратно)
Под стенами Смоленска
Дмитрий Сергеевич Дохтуров вид имел совсем не героический и не аристократический – лицо одутловатое, с достаточно обвисшими щеками… Если бы не знал, кто передо мной, то почти наверняка решил, что этот мужчина злоупотребляет алкоголем. Но я знал также и то, что передо мной настоящий герой той (этой?) войны, один из самых славных «птенцов гнезда суворовского». Вероятно, что-то у него с почками неладно… Потому и умер в моём мире Дмитрий Сергеевич не старым ещё человеком. Особой приветливости командующий Шестым корпусом тоже не проявил, сразу взял сугубо официальный тон: – Здравствуйте, капитан. Командующий и граф Остерман рекомендовали вас как мастера минной войны. Не скажу, что мне нравится сама идея минирования поля сражения, но ситуация заставляет идти даже на это. Я молча поклонился и стал ожидать продолжения. – Шестому корпусу поручено защищать Смоленск и прикрывать отход армии. Неприятель значительно превосходит нас по численности. Раз уж так сложилось, то придётся не гнушаться любыми разумными средствами, чтобы выиграть хоть какое-нибудь время. Готов выслушать ваши предложения. – Для этого, ваше высокопревосходительство, мне необходимо знать место боя и дислокацию наших полков. – Разумеется. Прошу. – Дохтуров развернул передо мной карту, где уже было предварительно обозначено развёртывание наших сил. Приблизительно ситуация ясна. Узнав, где, что и как ещё организуется для обороны, уже можно было подумать и о своих сюрпризах для незваных гостей. – Кроме того, мне потребуется осмотреть собственно рельеф и изучить характер земли, чтобы определиться с местами закладки фугасов и прочего. Каким временем для этого я располагаю? – Никаким (а кто бы сомневался!). Завтра с рассветом нужно прибыть на место, а к вечеру всё уже должно быть готово. Желательно – раньше. Совсем не уверен, что Бонапарт любезно предоставит нам необходимые часы для подготовки к встрече. – Будет исполнено, ваше высокопревосходительство! – Теперь ознакомьте меня с собственно тем, что за мины вы собираетесь закладывать. Растяжки не сильно возмутили генерала-рыцаря, идея о фугасах-камнемётах слегка поднапрягла, но когда он услышал о ещё одном предложенном новшестве, то немедленно вскипел: – Никогда этого не будет перед моими позициями! Я вам решительно, слышите, решительно запрещаю устанавливать эти бесчеловечные мины на поле боя, капитан! А воображение у генерал-лейтенанта живое: фантазия живо нарисовала действительно жуткую картинку результатов применения моего предложения. Да меня и самого слегка передёрнуло, как только попытался это представить. Вспомнилась история про кого-то из древних полководцев (чуть ли не сам Александр Филиппович в виду имелся), который приказал казнить человека, предложившего набросать на поле боя досок с гвоздями, чтобы сделать его непроходимым для врага. Покоробило великого воителя, что так банально и неблагородно можно вести боевые действия. Казалось, будь у Дохтурова соответствующие возможности, и слетела бы моя голова с плеч, чтобы я не смог сообщить о своей придумке кому-то ещё. Насилу удалось убедить расходившегося генерала, что он всё не так понял и на самом деле никакого апокалипсиса на поле брани твориться не будет. Внял, в конце концов, и дал «добро». Даже слегка улыбнулся впервые за всё время нашего общения. …Спалось этой ночью фиговенько – и мысли о завтрашней рекогносцировке с последующими работами спокойному отдыху не способствовали, и вспомнилось, как я практически лишил Давыдова одного из лучших стихотворений. Вот же зараза! Пусть мир и меняется, и, чего греха таить, уже изменился… Может, и не встретит теперь Денис Васильевич ту женщину, отношения с которой подвигли его на такие строчки, всё равно на душе погано. И сделать уже ничего нельзя. К тому же, глядишь, и при следующей встрече спросит ещё что-нибудь о своём творчестве. А я опять брякну нечто из ещё не написанного. Во влип! На кой чёрт было выпендриваться? Распелся, понимаешь, подарок боевому товарищу сделать решил в виде журбинской мелодии. И такая вот лажа получилась. С тем и уснул. На следующее утро вместе с ротой пионеров отправился «трудиться по специальности». А работа на позициях уже кипела – возводились батареи, строился земляной редут, а предполагаемые фланги, судя по всему, «засевались чесноком». Нет-нет, не той самой приправой к мясу-рыбе-овощам. Значительно более неприятной для противника и особенно для его кавалерии «специей». Конечно, глупо предлагать: «Представьте себе атом углерода в состоянии эс-пэ-три гибридизации…» В общем, по вершинам тетраэдра направлены четыре железных острия – как бы ни упала такая фиговина на землю, одно жало всегда торчит вверх. А теперь попробуйте пофантазировать, что будет с кавалерией, идущей в атаку через участок, где на каждый квадратный метр приходится несколько «чесночин»… Лошадь со всеми своими скоростью и массой налетает копытом на «подарок», гарантированно падает, зачастую подминая под себя всадника, строй ломается, рисуется именно та самая картина: «смешались в кучу кони, люди…» Причём падают и те и другие на землю, где их гостеприимно встречают новые мини-пики. Практически непреодолим для конницы такой участок. Пехоте, кстати, наступать по подобному полю тоже очень некомфортно – только и смотри себе под ноги, а не строй держи… Ну да ладно – у меня своя задача. Места для закладки фугасов наметил заранее, но матушка-природа вносила свои коррективы: то пригорочек более удобный наметился, то почва очень даже труднокопаемая… В общем, «хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Но проблемы решаемые. И к вечеру решённые. Нарадоваться, кстати, на своих пионеров и минёров не мог: без всяких матюков и прочего выражения недовольства копали, закладывали заряды (в том числе и те самые дурно пахнущие бочки, что являлись главным новшеством), аккуратненько резали дёрн и не менее аккуратно маскировали им необходимые места… И это всё в почти тридцатиградусную жару. Я, только бегая от места к месту и распоряжаясь, взопрел так, что мундир можно было выжимать… А они пахали, как проклятые. Страшно представить их чисто физическую нагрузку. Разум отказывался воспринимать такую семижильность русского солдата. А глаза видели. И не верить им повода не было. А ведь мои минёры, являлись, можно сказать, «аристократами» среди других пионеров – они ведь не только «бери больше – кидай дальше», они и ещё кое-какие расчёты делать умели и заряды снаряжать. И работа у них более «деликатная» – перелопачивать грунта приходилось в разы меньше, чем однополчанам с гренадкой об одном огне на кивере[188].Никогда не задумывались, откуда брались на полях сражений редуты, батареи, флеши и тому подобное? Не грибы ведь – сами не вырастут. Сотни пионеров вонзали штыки своих лопат в землю, зачастую напичканную камнями, бросали её в телеги и тачки, их товарищи тащили оную к месту укреплений и создавали рукотворные «холмы» со строгой геометрией… Это вам не нашей матери-Земле слегка «поёжиться», чтобы образовались Карпаты или Гималаи – ей легче. А вот на парней, что прямо на моих глазах изменяли ландшафт планеты, пусть и на одном отдельно взятом поле, я смотрел как на полубогов. Помнится, когда мама захотела иметь на своих шести сотках небольшой, но, блин, глубокий прудик, да ещё и не в виде прямоугольника, а с конкретной асимметрией, я несколько дней корячился с лопатой, хотя почва была достаточно удобной для копания – практически сплошная глина. Так я и прерваться мог, когда угодно, и пивка холодненького попить… А эти шпарили без перерыва, и буквально на глазах на поле предполагаемой битвы вырастали укрепления. Да, пионеры не ходят в лихие кавалерийские атаки, не пленяют вражеских офицеров и генералов, не стоят под огнём артиллерии, смыкая разорванные ряды, не ходят в штыковую и не отражают атаки, не палят из пушек гранатами и не принимают врага на картечь… Но, когда необходимо, они работают так, как не представить ни залихватскому гусару, ни стойкому гренадёру, ни меткому артиллеристу. А при необходимости, залезут в ледяную воду и будут под огнём неприятеля наводить мосты. Или наоборот – под тем же огнём мосты уничтожать… Я, кстати, именно с такой формулировкой «Георгия» получил: «За уничтожение моста под огнём неприятеля».
Однако у меня и своих проблем хватило: на почти одеревеневших ногах доставил Дохтурову карту минирования предполагаемого поля брани, обсудил с генералом возможные нюансы. Дико хотелось пойти и сразу брякнуться на боковую – чёрта с два! Ещё необходимо распределить по «окопчикам» инициаторов заложенных фугасов – нечего им под лучами восходящего солнца до места добираться – заметят вороги. Пересидят ребятки ночку в не самой удобной «спаленке», зато в нужный момент организуют те самые «сюрпрайзы», кои, по скромному разумению моему, вполне способны разрушить классические атаки этого чёртова корсиканца. И иже с ним. Распорядился выдать на ночёвку «секретчикам» граммов по сто пятьдесят – двести водки. Ну и солонины с хлебом на закусь – за ночь не захмелеют, но хоть согреются… До своей палатки шёл уже на автопилоте – глаза слипались на ходу. И отрубился мгновенно, продрых без всяких сновидений – труп трупом, еле раздраил утром свои «иллюминаторы». …Седые туманы на рассвете при хорошей погоде – однозначный признак осени. Начинается сентябрь, а французы только подходят к Смоленску. Сорвали мы наполеоновский блицкриг, сорвали. В моей реальности Бородинская битва случилась в конце первой недели сентября, а тут только Смоленская начинается… И, будем надеяться, накидаем мы по сусалам французам покруче, чем в реале, уж я постарался. Как ни странно, совершенно не было ощущения, что защищаю свой родной город. Не знаю почему, но не было – я чувствовал, что бьюсь за страну, и только за страну… Правда, когда пришло понимание этого момента, то разозлился я на себя здорово, а потом быстро перевёл градиент этой самой злости как раз на противника. Хотя, что толку-то? Всё, что мог сделать, – сделал. Теперь оставалось только ждать результатов действия моих «подлянок» по войскам вторжения… Дохтуров, видимо, как в своё время и Остерман-Толстой, получил указания от Барклая беречь мою персону от «неизбежных в бою случайностей», поэтому моё место «по боевому расписанию» находилось на штабном холме. Начала традиционно артиллерия. Как только разошёлся туман, сразу забабахали пушки и поплыли по небу гранаты, оставляя дымные хвосты. Страшное дело быть в эти времена пехотинцем: раз уж твой полк выстроили на поле боя, то стой и жди. И не смей даже дёрнуться, когда видишь, что прямо в тебя летит выпущенный из вражеского орудия снаряд. Остаётся только молиться и надеяться, что доживёшь до момента, когда хоть что-то станет от тебя зависеть, когда перед тобой появится вражеский солдат, в которого можно хотя бы выстрелить, хотя бы наставить на него штык, а там посмотрим, чья возьмёт… А пока стой и жди… Жутко. А ничего не поделаешь – эпоха такая. Если начать действовать по-другому – мигом будет потеряно управление боем, и поражение гарантировано. Стой и жди! Наконец часовая канонада чуть поутихла, и со стороны французов послышались звуки барабанов. Понеслось! Теперь было жутковато смотреть на наплывающие в сторону наших позиций разноцветные «стены». Неумолимо движущийся синий (красный, зелёный) строй казался неуничтожимым, на психику давило здорово. Даже мне, находящемуся в паре километров от непосредственной близости с врагом. Хотя вскорости должен был наступить момент обратного «психологического давления». Я просто считал про себя секунды, видя, как французы приближаются к линии «Икс»… Нате вам! Ух, как здорово получилось! Просто ядерный взрыв в миниатюре. Пороховые заряды вышибли на свет божий три бочки со светлой нефтью, разметав и оболочку, и содержимое по окрестной атмосфере, а потом всё это мелкодисперсное горючее полыхнуло по всему объёму, что успело занять… Ух, зрелище! Пара десятков соток вокруг каждого из эпицентров пылала. Теперь пофантазируйте, наши «западные друзья», что было бы с вами, если бы я не предупредил своих ребят рвать заряды до того, как вы подойдёте, а? Сработало моё психоружие – здорово тормознули вражеские колонны. Минут пятнадцать-двадцать ушло у их офицеров, чтобы строй в порядок привести и заставить его двигаться дальше. А наши пушкари в это время отнюдь не лентяйничали – продолжали сыпать гранатами по остановившимся французам, полякам и прочим голландцам с португальцами. Ещё пять минут… Вторая серия: над полем выросли ещё два «гриба». Снова замешательство в стане неприятеля, которого теперьобстреляли ещё и наши егеря, благо дистанция уже позволяла проредить строй противника из штуцеров. Но выстояли в очередной раз под ружейно-артиллерийским огнем и пошли дальше. Невесело, подозреваю, пошли – весьма тускло ощущать, что сейчас может рвануть ещё раз, и забегаешь ты пылающим факелом по данному полю… Но двинулись. Уважаю. Действительно эти солдаты «достойны одержать победу», но я уже вовсю постарался, чтобы такового не случилось. Хотя моя роль в этом совсем невелика – всё решит мужество русского солдата, как это и произошло за полтора века до моего рождения. Шарахнули растяжки, установленные уже на ближних подступах к редутам, – ещё несколько десятков оккупантов в минус. Почти всё, что я мог сделать, сработало. Ну что же, Дмитрий Сергеевич, ваша очередь – моими стараниями вычеркнуто из списков живущих и воюющих несколько сотен солдат противника. Остались ещё несколько фугасов-камнемётов, но это уже непринципиально. – Капитан Демидов! – словно услышал мои мысли командир корпуса. – Подойдите, пожалуйста! – Слушаю, ваше высокопревосходительство! – вытянулся я перед генералом. – Оставьте, капитан, – махнул рукой Дохтуров. – Приношу вам благодарность от лица всего корпуса и от себя лично: задержать на четверть часа под нашим огнём наступающего противника – дорогого стоит. – Премного благодарен! – Никогда такого не видел, – продолжал Дмитрий Сергеевич, – просто даже сочувствовать стал вражеским пехотинцам – такой ад перед ними открылся… – Но я ведь вам обещал, что от огневых фугасов ни один из солдат противника не пострадает. – И не упрекаю. Но даже с этого холма смотреть было жутковато. Турки наверняка бы ретировались. Да чего там – бежали бы. А эти идут вперёд… Колонны врага действительно пренастырно шли в направлении центра, который занимала дивизия генерал-лейтенанта Капцевича: Либавский, Псковский, Московский и Софийский пехотные полки. И два егерских: Одиннадцатый и Тридцать шестой. Пусть артиллерия и егеря уже успели проредить шеренги неприятеля на четверть – всё равно французов наступало очень много. И в данном случае следовали бонапартовские войска вне зоны действия основного количества заложенных ранее фугасов-камнемётов. Выходили только на два. Оставалось надеяться на пехотинцев корпуса Дохтурова. А чего бы и не надеяться? – в своё время и без моей помощи выстояли, а тут им такой «бонус»… Наступающих традиционно приняли на картечь с редутов – идут. Пока артиллеристы перезаряжают пушки, вступает в бой пехота: первый залп – и полетели во врага пули… Теперь достать новый патрон, скусить, насыпать немного пороха на полку, остальной высыпать в ствол ружья, бумагу патрона забить в качестве пыжа, пулю тоже в ствол… Ружьё готово к выстрелу! При дальности прицельной стрельбы того (этого) времени, в наступающего противника успеешь дать два-три залпа. А вот и он! С разгона и со всей ненавистью вытерпевшего прицельную (относительно, конечно) стрельбу по себе… В общем, дальше встречный залп и резня на штыках «стенка на стенку». А любой бой в таких условиях… Каждая рана в корпус – практически смертельна. Нет, не мгновенно, но неизлечима в условиях начала века девятнадцатого. Маленькая дырочка в туловище… А что там ещё пронзил штык или шпага внутри поражаемого? Печень? Почку? Лёгкое? Желудок? Во всех перечисленных случаях гарантировано внутреннее кровоизлияние с самым что ни на есть летальным исходом. Глубокая колотая рана в корпус – смертный приговор. (Это ещё если про нестерилизованное оружие не вспоминать.) Это вам не двадцатый век, когда хирурги умеют под наркозом кожу рассечь, до повреждённой «требухи» добраться и даже иногда её «заштопать» до «совместимого с жизнью состояния»… Рубленая – значительно менее опасна, если, конечно, какой-то из важных кровеносных сосудов не перерезан. Разрезаны мышцы? Если нет заражения, то есть шанс. И неплохой. Долго заживать будет, болезненно, мучительно, но в конце концов заживёт. Может, даже и калекой останешься, но, скорее всего, просто шрамом обзаведёшься…
Цветная лавина продолжала неумолимо надвигаться на наши позиции, но неожиданно снова замерла. Это для других неожиданно, а для меня предсказуемо: вражеские солдаты снова увидели выскочивших из укрытий и удирающих к своим минёров. Именно это наблюдалось и раньше. Два раза. Как раз перед началом «огненно-грибного» сезона. Очень уж не хотелось нашим зарубежным «гостям» влететь с разбега в тот пылающий ад, наличие которого они уже пару раз наблюдали. Тормознули ребята. И ещё минуток с пять переминались с ноги на ногу в ожидании… Зря ожидали. Блеф это был. Пустышка. Именно для того, чтобы постояли под огнём Одиннадцатого и Тридцать шестого егерских, а заодно и всей артиллерии центра. А ведь дистанция хоть и не картечная, но и гранаты немало народу выкосили, да и молодцы-егеря имели уже практически убойную дистанцию, когда могли выцеливать вполне конкретных людей, а не тупо палить по надвигающемуся строю. В результате, когда французским (и прочим) офицерам удалось-таки двинуть на рубеж перехода в атаку подчинённые им силы, те были уже если и не «огрызком» от исходного, то, во всяком случае, весьма сильно потрёпаны. Стоящим во вражеском строю наверняка до жути хотелось разрядить свои ружья в спины моих удирающих ребят, и плотный залп практически стопроцентно разорвал бы минёров в клочья. Но нельзя – это бы означало либо перезарядку под огнём наших егерей, то есть ещё несколько десятков жизней в обмен на две, либо атаку на наши полки не с ружьями, а с «пиками». А одиночные выстрелы даже самых лихих стрелков по «бегущей и петляющей мишени» – совершенно несерьёзно. Из положения стоя к тому же, в достаточно невротическом состоянии… Тронулись вражеские колонны. Пошли, поняв, что очередного фейерверка не будет. Неправильно поняли – последний подарок был им всё-таки припасён: на данном участке находилось только два фугаса, но и их хватило для соответствующего воздействия: земля встала дыбом перед наступающими. Казалось, что сама планета швырнула им в лицо и прочие части организма ту щебёнку, что закладывали мои ребята в эти самые фугасы. Можно сказать, что в упор наступающим выпалили сразу две «Царь-пушки». Картечью. Каменной. В строю врага образовались практически два «коридора»… И сразу плотный залп нашей линейной пехоты… Как выяснилось позже, именно полковник Айгустов, командир Либавского пехотного, не стал дожидаться команды сверху и приказал атаковать… Его подопечные ринулись в контратаку на слегка замявшегося противника. Через пару минут примеру либавцев последовал Софийский пехотный, а за ним и Московский. Командиру Псковского ничего не оставалось, как присоединиться к общему порыву дивизии… – Что они там творят! – в сердцах крикнул Дохтуров. – Приказано было стоять, а не атаковать! Сомнут же сейчас дураков! – Не скажите, Дмитрий Сергеевич, – отозвался кто-то из окружения командующего корпусом, – наши молодцами держатся. Здорово врезали французам… – Может, да, а может, и нет, – оборвал оппонента генерал. – Так рисковать нельзя! Капитан Демидов! – Слушаю, ваше высокопревосходительство! – немедленно подскочил я к командиру корпуса. – Бригаду Скалона туда, – и протянутая рука указала приблизительное место дислокации драгун на ближайшее время. – Адъютанта я всё равно отправлю, но вы обещали более быстрое средство оповещения… – Разрешите выполнять? – Приказываю выполнять! Вполне разумное решение: либо прикрыть возможное место прорыва кавалерией, либо приготовить её к преследованию разбитого противника. Ведь это готовый к обороне строй линейной пехоты практически непрошибаем для кавалерии (исключая кирасир) – там и дружным залпом встретят, и ощетинятся штыками так, что не подберёшься… А вот пехота врага, только что смявшего боевые порядки твоих мушкетёров или егерей, – совсем не свернувшееся для обороны от кавалерии каре: заряды расстреляны, строй нарушен… Рубить такое для конников – одно удовольствие… Пяти минут мне хватило, чтобы добежать до Афины и доскакать в указанное генералом место. Две ракеты белого дыма ушли в небеса ещё через минуту. (Чёрный дым был бы сигналом Сумскому гусарскому.) Ещё десять минут, и кавалерийская бригада, увидев сигнал, стала выходить на исходные… Они шли галопом. Все как один на серых лошадях. То есть не вся бригада на серых и не все галопом, но те полтора десятка всадников, что неслись впереди основной колонны, сидели именно на серых. Когда подскакали, стало понятно, что это музыканты. Полковой или бригадный оркестр. Построились, не сходя с коней, отдышались… И, дождавшись приближения Иркутского драгунского, именно (извините за плагиат, Михаил Афанасьевич) «врезали» марш. И какой марш! Ай да Серёга! Ай да сукин сын!! Ай да умница!!! Пусть это было и не исполнение на уровне даже небольшого духового оркестра двадцатого века, но «вставило»! Даже мне. Пусть не было геликона, но трубы, валторны, фаготы и флейты сумели передать главное – настроение. Над полем боя (вернее, в ближнем его тылу) зазвучала самая (на мой взгляд) гениальная музыка из всего, что создали все композиторы мира от его сотворения и до наших дней. Музыка, неспособная «не зацепить» солдата, идущего в бой. Пушечная канонада, ружейные выстрелы были просто органичной «приправой» к главному «блюду» в, так сказать, «акустическом» смысле. Все ближайшие окрестности, перекрывая грохот взрывов, накрыли звуки бессмертного «Прощания славянки». Музыканты «целовали медь» во всю мощь своих молодых и здоровых лёгких, а подходящие драгуны, перестраиваясь из походной колонны в готовую для атаки шеренгу, просто всем своим видом являли готовность дать ответ на вопрос: «Где Илья твой, и где твой Добрыня?..» Молодец всё-таки Горский! Этот марш стоил всех песен Высоцкого, Окуджавы и иже с ними. Всего того, что Серёга перепёр из нашего времени. Наверное, стоил даже моих «телег-самобранок»… Бесподобная музыка, хоть и не в очень качественном исполнении, продолжала разливаться вокруг, и я с удивлением обнаружил, что не только стискиваю ручку шпаги, но даже на треть вытащил её из ножен. Честное слово, безумно хотелось вскочить на спину своей Афине и присоединиться к рядам этих «кентавров». И рвануться вместе с ними в сечу. Глупость, конечно, кавалерист я никакой, лошадь для меня – просто средство передвижения. Даже такая, как моя несравненная кобыла, родней которой в этом мире только несколько человек – по пальцам пересчитать можно. В общем, нечего мне в кавалерийскую рубку соваться. Но хотелось. Именно от выводимых музыкантами звуков хотелось… А уж иркутцы наверняка посильнее, чем я, жаждут помахать своими палашами. Спасибо тебе (то есть ВАМ), простой трубач-кавалерист Агапкин, за эту гениальную музыку! Спасибо от всех россиян моего мира, и особенно от тех, кто сейчас стоит на этом поле. Эта мелодия, написанная унтер-офицером, достойна стать гимном Империи. И, скорее всего, станет. Такое не может остаться маршем Иркутского драгунского полка. – Капитан Демидов? – Я обернулся и увидел, что на рыжем жеребце ко мне приближается штабс-капитан Арнаутов, с которым познакомился при своей первой встрече с Серёгой. Вернее, уже капитан. – Какими судьбами? – Чего удивительного встретить военного на войне, Алексей Трифонович, – пришлось слегка поднапрячься, чтобы вспомнить имя-отчество драгуна, – очень рад встрече. «Какими судьбами», спрашивать не буду – вижу, что готовитесь к контратаке… Горский здесь? – Увы!.. Вадим Федорович, если правильно помню?.. – У вас прекрасная память – виделись полтора года назад, да ещё и мельком… – Благодарю! – кивнул капитан. – Так вот: вашего друга вы здесь сегодня не встретите – убыл с очередным «особым поручением». Понятно. Основная деятельность на ниве «плаща и кинжала». Что и правильно: каждый должен приносить пользу Родине там, где эта польза будет максимальной… – Как вам наш марш? – перевёл разговор Арнаутов на тему, которая была ему на данный момент наиболее близка. Как я его понимаю, с такой музыкой появиться на поле боя – поневоле ждёшь услышать комплименты. Не будем разочаровывать. Тем более что музыка действительно к месту и по теме. – Великолепно! Под это даже минёру хочется дать шпоры своей кобыле и помчаться рубить французов. Честное слово! – Господин капитан! – К нам подъехал поручик с аксельбантами. – Генерал-майор Скалон просит вас к себе. Антон Антонович Скалон, опять же был слегка одутловат на лицо, но фигуру имел практически юношескую. Этот лихой кавалерист с достаточным пренебрежением встретил пионерного обер-офицера в лице меня: – Господин капитан, мне сказали, что именно вы укажете нам направление атаки. Так я жду ваших указаний. Ёлки-палки! Ну, вот всё можно преодолеть! Но этот снобизм в отношениях между родами войск… Он будет, наверное, стоять несокрушимой твердыней между офицерами кавалерии, пехоты, артиллерии… Не говоря уже о нас, грешных – пионерах. Нас-то уж точно «обслугой» считают. А ещё и флотские есть – совершенно отдельная каста… Блин, зараза! Вопрос-то ведь задан. И не кем-нибудь – генералом!.. – Ваше превосходительство, – слегка волнуясь, но достаточно твёрдо начал я. – Я, разумеется, не могу указать вам направление удара. На данный момент. Мне было поручено только вызвать вашу бригаду «на исходные» и передать, что место, которое вам следует атаковать, будет указано ракетами со штабного холма. Вернее, не место, а направление. Одна ракета белого дыма – атаковать полком. Две – всей бригадой. Что мне передать командующему корпусом? – Что драгуны приказ выполнят, – неласково глянул на меня генерал. – Так и передайте его высокопревосходительству. Что оба полка только и ждут приказа атаковать. – Разрешите выполнять это поручение, ваше превосходительство? Честь имею! – Я откозырял и тронул Афину в направлении штабного холма. На самом деле до жути хотелось прервать это общение с генералом, который, хоть и был вполне достойным воином, и, если мне не изменяет память, погиб в сражениях под Смоленском, но жутко неприятно было ощущать пренебрежительное отношение… Даже не ко мне лично – я ведь с ним никогда не пересекался. К роду войск. Он ведь говорил со мной не как с капитаном Демидовым, а как с представителем «чёрной кости» армии. Ну да, мы не ходим в атаки, не встречаем врага в штыки… Чёрт! А под вражеским огнём уничтожать мосты, чтобы пехота и кавалерия смогли отступить без паники и истребления, а навести под аналогичным огнём всё те же мосты для преследования противника… Возвести эти грёбаные редуты к началу сражения в кратчайшие сроки… Блин! Да наши мины только сегодня выкосили больше вражеских солдат, чем эти лихие кавалеристы «настрогают» всем своим полком. Это если ещё доведётся в бою поучаствовать… Хотя явно доведётся… Но всё равно: в пику Серёге напишу «Марш пионеров». То есть не «в пику», конечно, не назло, а по его примеру. Уже на скаку сочинилось начало припева:
Пионеры-инженеры!
Мы горды нашей царскою службой.
Сквозь огонь мы пройдём, если нужно
Открывать для пехоты пути…
«Подтвердить от меня во всех ротах, чтобы они с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем офицерам, что отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно только достигнуть того, что неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесет неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий».
Умели ведь красиво говорить! И приказы отдавать, за душу берущие. Ну как, услышав или прочитав такое, этого не выполнить? И палили (и, уверен, будут палить) в упор по наступающему врагу русские пушкари. И умирали в следующие минуты на своих орудиях. Противник, только что получивший град картечи в лицо, пощады, как правило, не давал. И осуждать его за это трудно – только что чудом прорвался сквозь смерть и добрался до тех, кто эту смерть послал… …Запели трубы и валторны, призывая остатки Седьмой дивизии вернуться на место, предписанное по плану сражения, и полки, расцепившись с недобитыми французскими пехотинцами, стали откатываться на исходные. Противник не преследовал. Пока. Снова построив своих солдат в шеренги, французы поджидали подкреплений. Под огнём нашей артиллерии. Смыкая ряды в тех местах, где русские гранаты вырывали целые куски строя. Действительно – «эпоха железных людей». Хотя… А когда было по-другому? Когда спартанцы защищали Фермопилы? Когда японские «белые помочи» шли на штурм Порт-Артура? Когда русские солдаты времён Первой мировой поднимались из «лунного пейзажа», оставленного германскими снарядами от их позиций, и встречали в штыки атакующих немцев? Когда наши деды в Сорок Любом Году бросались под гитлеровские «панцеры», форсировали под огнём Днепр и прочие реки, когда за день до Великой Победы гибли, штурмуя Рейхстаг? Любой солдат, павший на поле боя и честно выполнивший свой долг до конца, заслуживает уважения. Даже вражеский. И если Бог всё-таки есть, то сложившему голову в бою воину должны проститься все его прежние грехи. Не может быть иначе! …Дивизия генерала Капцевича снова строилась для отражения атаки, батареи продолжали поливать смертью вражеские колонны, но ситуация складывалась тревожная. Недооценивать французскую линейную пехоту в бою нет никаких оснований. Что мужества, что умения у бойцов наполеоновской армии в достатке. А Дохтуров не имел возможности отправить на усиление обороны атакованного участка ни одного штыка из состава Двадцать Четвёртой дивизии – её полки и так были «размазаны» по всему фронту и, кстати, имели значительно более скромное минное прикрытие, чем то, что раньше находилось перед позициями Седьмой. Только иркутцы и сибирцы Скалона являлись неким резервом на этом месте сражения. Ну и конно-артиллерийская рота в двенадцать пушек… Даже сквозь грохот орудий со стороны наплывающих синих шеренг совершенно отчётливо донёсся глухой рокот барабанов и высокие ноты запевших флейт – французские подкрепления соединились с полками, уже побывавшими в бою, и эти объединённые силы двинулись в новую атаку. Ох, и лихо же сейчас придётся нашей пехоте! Да и батареи потерять можем. Несмотря на пушечную пальбу, на ружейный огонь егерей, синяя лавина неумолимо накатывала на русские позиции. Уже дистанция выстрела для гладкоствольных ружей – идут не останавливаясь, хотят врезать залпом с минимальной дистанции, наверняка. Уже жахнули встречным ружейным огнём наши пехотинцы – выдержали, идут. Наконец остановились, получили вдобавок ко всему прочему шквал картечи от батарейцев, и только после этого вражеский строй окутался дымом выстрелов в нашу сторону. В храбрости, в мужестве им не откажешь. – Экие молодцы! – не удержался даже Дохтуров, когда французские ряды, ощетинившись штыками, рванули на порядки Седьмой дивизии. – Таким и проиграть не стыдно, а победить их весьма почётно. – Всё-таки будем надеяться на победу, ваше высокопревосходительство, – отозвался начальник штаба корпуса, полковник Монахтин. – Теперь всё в руках Божьих, Фёдор Фёдорович. Управлять этой сшибкой уже невозможно. – Капитан Демидов! – Угу, это уже ко мне. – Ваши ракеты готовы? – Не извольте беспокоиться, ваше высокопревосходительство: через минуту после вашего приказа выстрелю в указанном направлении. – Благодарю. Но пока торопиться не нужно – пусть драгуны потерпят. …Рукопашный бой… Наверное, самое страшное и беспощадное из всего, что случается на поле сражения. Почти не бывает лёгких ранений, разве что из тебя прикладом только сознание вышибут, а не череп размозжат. Штык, проникающий в тело, практически не оставляет шансов выжить. Особенно при уровне медицины этого времени. Просто умрёшь не сразу, а через несколько часов или дней… Конечно, пуля, картечь или сабельный удар тоже «гуманизмом» не отличаются, но в этом случае противник либо на приличном расстоянии, либо его уже пронесло мимо на «лихом скакуне» – добивать не будет. А при встречном бое на штыках правила «лежачего не бьют» не существует. Скорее, наоборот: упавшего – добить, раненого (лёгкую добычу) – добить. И дело не в жестокости – во-первых, глаза застилает от ненависти, а во-вторых – при первой же возможности этот самый раненый, в котором ненависти не меньше, чем в тебе, запросто может ударить в спину. И каким бы мастером штыкового боя ты ни был – дерёшься ведь не один на один: ну ладно, «сделаешь» ты противника, с которым сошёлся «глаза в глаза», но ведь нет никакой гарантии, что откуда-то сбоку тебя не ткнут холодной сталью под рёбра… Выжить здесь – лотерея. «… Надеемся только на крепость рук, на руки друга…» Именно. На себя и на руки друга. Надеешься только на то, что твой однополчанин ещё жив и не позволит пырнуть тебя штыком с той стороны, которая не прикрыта. Но разве можно рассчитывать на это всерьёз во время схватки «стенка на стенку»? Да ни разу! Конечно, матёрый боец имеет чуть больше шансов встретить следующий рассвет, чем новобранец, но шансы эти весьма призрачны для тех, кто стоял на момент взаимного лобового удара в первых рядах. Поэтому чертовски важно, несмотря на ярость, переполняющую весь «организм», несмотря на клокочущее внутри желание «достать штыком вон того», всё-таки держать строй, чувствовать своих соседей слева и справа и верить в них. Верить, как в себя… Но это всё теория. Теория, пригодная либо в схватке с противником, который не выдержал первого натиска, либо с тем, кто является противником «идеальным». Идеальным в плане школьной физики: «сферический полк в вакууме». Вернее, «полки». Всё вроде бы правильно: держать строй и «перемалывать» противника постепенно… Но ведь при сшибке и в его, и в твоём строю образуются бреши – здесь ты успел победить своего противника, твой товарищ – тоже, а где-то, наоборот, удача улыбнулась врагу, и он, опрокинув твоих однополчан, вклинился в шеренгу… В общем: «расчёска вошла в расчёску». И вражеские солдаты уже не только впереди, но и сбоку. А ты занят поединком с тем, кто напротив тебя… Да это и поединком-то не назвать – укол… (Прошёл? Нет? В защиту попал? Проломил или обвёл? Сам защититься смог? Ответить сумел? Штыком в бок от убившего твоего товарища врага не получил?..) И подобных вариантов – немерено. Так что управлять такой «зарубой» не может не только генерал, но и самый младший из обер-офицеров: генерал может только отправить новые полки в «мясорубку», поручик может только увлечь за собой солдат… Да и то вряд ли – солдаты и так в данный момент «берсеркеры», они даже не увидят направления, в котором атаковать. Только звуки труб и валторн, возможно, в состоянии достучаться до сознания бойца, колющего и бьющего прикладом всё, что не одето в одинаковую с ним форму…. Поэтому нечасто доводят сражения до резни на штыках – обычно всё решает артиллерия и ружейный огонь, но сегодня рукопашная кипела уже во второй раз. И вряд ли в последний… А наш фронт явно прогибался – удержать натиск противника, превосходящего численностью почти в два раза и, будем честными, не уступающего как в мужестве, так и в искусстве ведения боя русским пехотинцам, практически невозможно. Назревал нарыв, готовый вот-вот лопнуть… Командир корпуса также прекрасно это понимал. – Вадим Фёдорович, – впервые генерал обратился ко мне по имени-отчеству, – отправляйте свою ракету… Ну, вы сами видите направление. – Одну ракету? – на всякий случай переспросил я. – Одного полка драгун хватит, чтобы заткнуть эту дырку, а резерв нам ещё пригодится. Ну, раз дан приказ, я немедленно метнулся к своему «указательному пункту», где до этого руководил Гаврилыч. – Направить ракету в сторону Либавского полка! – заорал я, подбегая. – Ваше благородие, – ошалело посмотрел на меня унтер, – неужто по своим бить будем? – Какой там «по своим»! Я же сказал, в сторону. Поверх их голов. И желательно на французов ракету уронить. Всё понятно? – Так чего ж не понять, – улыбнулся мой главный помощник во взводе. – Теперь всё ясно, не извольте беспокоиться! Ракета послушно рванула в необходимом направлении, оставляя за собой красивый шлейф из белого дыма… Тваюмать! Красивая линия, которую чертила в воздухе ракета, вдруг категорически перестала быть красивой: её линейный «путь» сломался, и сигнальный снаряд стремительно закувыркался прямо в тылы полка Айгустова… Мама дорогая! Какая зараза тазобедреннорукая сбодяжила эту ракету? Именно эту самую, ту, что вместо того, чтобы указать направление атаки драгунам, уничтожила последнюю решимость либавцев стоять до конца… Можете себе представить, что, когда кипит штыковой бой, солдатам вдруг с тыла влетает это дымящееся, искрящее и обжигающее во все стороны «уёжище»? Совершенно неожиданно. – Гаврилыч, что за хрень?! – заорал я на унтера, однажды уже спасшего мне жизнь. – Не могу знать, ваше благородие, – испуганно вытаращил на меня глаза мой главный помощник, – всё как обычно было. Нешто мы простую ракету куда надо засобачить неспособны. Да я и сам понимал, что виной всему «фабричная сборка», а не мои минёры, отправившие сигнальную ракету непосредственно в боевые порядки своих… Ну и гад же этот работничек, который, получая за производство каждой ракеты больше, чем мог бы заработать на протяжении месяца на любом другом производстве, соорудил вот такую ерундовину. И ведь не найдёшь теперь, кто виноват, не накажешь… Хотя самого главного виноватого искать недолго – вот он я, во всей красе. Как только появлюсь на глаза к Дохтурову, генерал поимеет меня по полной программе. И главное: посылать вторую ракету в нужном направлении или кавалеристы сами разберут «куда»? К тому же теперь уже не «туда»… Зараза! Ну вот что там случилось с ракетой? Стенка прогорела? «Сопло» вырвало? Ведь чёрта с два теперь узнаешь… – Пошли драгуны, ваше благородие! – счастливо выкрикнул мой новый подчинённый, минёр Ряпушка. – Красиво пошли! Моё подсознание вспомнило, что действительно несколько секунд назад органы слуха уловили звуки «поющей меди» откуда-то сзади, но главный «компьютер» черепа был занят другими проблемами, а потому не отреагировал на входящую информацию. Оглянувшись, увидел, что действительно целый полк кавалеристов рванулся ликвидировать прорыв. Хотя и эскадрона хватило бы за глаза – вырубить с пару десятков французских пехотинцев проблем не представляло, а «открыть ворота» контратакующим иркутцам (а это были именно они) наша пехота не имела ни малейшей возможности. Тем более что этого делать и не стоило: к атакующим подходили всё новые и новые подкрепления. При атаке кавалерии они свернутся в каре и будут методично расстреливать пытающихся атаковать русских драгунов… Кавалеристы Скалона, разумеется, быстро вырубили прорвавшихся вражеских пехотинцев, строй нашей пехоты «склеился», и рукопашная схватка продолжалась… А иркутцы, кстати, сделав своё дело, не успокоились: не зря драгуны назывались «ездящей пехотой» – половина всадников спешилась, коней стали гуртом отводить в тыл, а те, кто только что пластал палашами с седла вражескую пехоту, сами в пехоту превратились. В тылу ведущей бой дивизии выстраивался резервный батальон. Но в касках. Штыки примыкались к ружьям, которые были хоть и покороче, чем в линейной пехоте, но ружьями от этого быть не перестали. За ситуацию на данном участке можно теперь не особо беспокоиться и я поплёлся «на Голгофу» – к Дохтурову. – И что произошло, капитан? – командующий сражением даже не дал мне возможности разинуть рот для доклада. – Вы на чьей стороне воюете? Лица генералов и штаб-офицеров, находящихся здесь же, молча, но однозначно высказывали солидарность с только что высказанным мнением генерала. – Ваше высокопревосходительство! – попытался сформулировать свою мысль я. – Произошло досадное недоразумение – именно эта ракета оказалась ущербной. Ни я, ни мои подчинённые… – При чём тут ваши подчинённые? – оборвал меня Дмитрий Сергеевич. – Вы и только вы ответственны за свои новшества в армии – раньше как-то обходились и без них. А раз уж навязали эти ракеты для сигнализации, то обязаны были лично проверить каждую… И вот что тут скажешь? Что невозможно проверить функциональность сделанной неизвестно кем и где ракеты, пока её не запустишь? Нет, в спокойной обстановке, за столом, я бы, конечно, объяснил командующему корпусом ситуацию, но сейчас, когда на позициях кипело сражение, это было совершенно нереальным. – Пока оставайтесь здесь, – подвёл черту Дохтуров, – а после баталии я откомандировываю вас обратно в распоряжение графа Остермана – мне такие советники не нужны. Теперь мне впору стреляться. Такой разнос в присутствии полутора десятков офицеров и генералов… Нетушки – я в крайнем случае и в Академию вернусь. Но дико неприятно, конечно… – Дмитрий Сергеевич, – отвлёк командующего Монахтин, – пошли кирасиры на правый фланг. Действительно: та самая блистающая на солнце своими кирасами и касками тяжёлая конница двинулась на пока ещё не атакованные позиции нашей пехоты. И имела все шансы её строй проломить. А там… Оставалось надеяться на стойкость полков и эффективность батарей, хотя на правом фланге пушек было немного. И фугасов ни одного… Дымная полоса прочертила свой след над полем, и метров за двести от атакующих конных латников вспух дым разрыва… Ай да Александр Дмитриевич! Ай да «сукин сын»! Засядько всё-таки успел сделать боевые ракеты! – Что это? – удивился Дохтуров. – Ракеты, ваше высокопревосходительство, – посмел я подать голос. – Только боевые, а не сигнальные. – Что-то, я смотрю, от боевых толку не больше, чем от сигнальных, – недовольно отозвался в мою сторону генерал. – Это пристрелка… Над полем боя «запели орга́ны Засядько»: четыре, ещё четыре, и ещё четыре дымных шлейфа потянулись к атакующим колоннам французских кирасир. Две ракеты срезались на полпути, но остальные угодили куда надо. Строевые кавалерийские лошади, конечно, животные с крепкими нервами – они не сбавляют аллюра даже под картечными залпами. Но вот дымные шлейфы, тянущиеся навстречу, да ещё и с разрывами зарядов после падения, сделают психически озабоченными кого угодно, не только лошадей… Тем более что ядро или граната прилетает неожиданно, а здесь латники Нансути, идущие пока ещё на рысях, могли чётко видеть, как именно в него рисует свой дымный след по небу непонятный снаряд. Строй вражеских кирасир слегка смешался. А тут еще в дело вступили и русские пушки. На ракетной батарее по вполне понятным мне причинам наступила заминка – необходимо было дождаться, пока рассеется дым от запуска дюжины предыдущих ракет, переустановить дистанцию и снова зарядить установки. А французы уже пришли в себя и, выровняв строй, продолжили выход на рубеж атаки. Метров за двести уже перейдут в галоп и ринутся на нашу пехоту. И запросто могут смять правый фланг. Сумские гусары, при всей их лихости, защита от тяжёлой кавалерии неважная. Остаётся надеяться, что Дохтуров в моё отсутствие подсуетился и направил туда конную артиллерию… Действительно, перед строем нашей пехоты стали вылетать запряжки, на батареях «пушкарей летучих» орудия живо сбрасывались с передков и разворачивались в сторону неприятеля. И снова через ощетинившийся штыками строй, через только что появившиеся пушки нарисовали в небесах свои змеиные следы ракеты. Снова двенадцать, тремя сериями. На этот раз все они ушли по адресу. Не каждая врубилась во фронт атакующих французов, но лучше бить по арьергарду, чем просто перепахивать взрывами землю. Как я понял, это был эксперимент Александра Дмитриевича Засядько, «проба пера». Всего три четырёхствольных станка… Ну что же – удалось. Надеюсь, что в будущих баталиях ракетные батареи станут более солидными. Латники неслись уже галопом, рановато, конечно, тронулись, но торопились поскорее дорваться до прямого удара, до штыков нашей пехоты, стену которой надеялись проломить… Сначала навстречу жахнула картечь конноартиллеристов – уже солидные бреши в рядах, затем огонь егерей. Ага! Это свинцовые шарики от ваших кирас отскакивают с такого расстояния, а новые пули их прошивают за милую душу. Ну и, наконец, плотный залп пехоты в упор. И всё – до наших шеренг доскакало совершенно несерьёзное количество ударной кавалерии Наполеона, которую немедленно взяли во фланг сумские гусары. А вот в такой ситуации лёгкая кавалерия имеет чуть ли не более предпочтительные шансы. Кирасирам стало понятно, что проломить наши шеренги они уже неспособны, что скоро пехотинцы жахнут по ним очередным свинцовым шквалом, по арьергарду уже начали бить гранатами пушки центра, гусары в серых мундирах сейчас врубятся в их порядки и задавят числом… Запели трубы, и французские латники начали разворачиваться, чтобы отправиться туда, откуда пришли. Сумцы преследовать не стали. И правильно: это позволило ракетчикам послать на прощание ещё одну серию своих подарков. Но гусары не стали возвращаться на исходные – вдоль наших позиций они помчались на атакующую центр пехоту противника. Те, увидев угрожающую им опасность, немедленно ослабили натиск и стали выстраивать каре для защиты от атакующей конницы. И отходить. В сражении наступила передышка… – Белый флаг, ваше высокопревосходительство! – адъютант Дохтурова протянул руку, указывая на всадника, скачущего прямо к нам. – Интересно, чего это им занадобилось? – хмуро бросил командующий Шестым корпусом. – Ладно, как только прибудет парламентёр – проводите его сюда. На холм поднялся довольно молодой французский офицер. Вроде гусар, хоть на наших похож не особо – шапка меховая, но доломан и ментик с бранденбурами выдавали принадлежность именно к этому виду кавалерии. Я, как не раз уже упоминалось, французским владею сильно ниже среднего, так что произошедший диалог привожу со слов майора Дементьева, которого расспросил позже. – Господин генерал, мой маршал предлагает не возобновлять сражения, пока не будут вынесены с поля раненые и убитые. – Не возражаю, – кивнул Дохтуров. – Кроме того, командующий удивлён, что вы ведёте боевые действия столь бесчеловечными методами. – Вы прибыли под белым флагом, сударь, – немедленно набычился генерал, – потрудитесь воздержаться от оскорбительных намёков в адрес моих войск. – Господин генерал, – продолжил сверкать глазами француз, – неужели вы будете отрицать применение «жидкого огня» сегодня? Это бесчеловечно! Так войну не ведут!! – Пострадал ли хоть один ваш солдат от данных фугасов? – спокойно осведомился Дмитрий Сергеевич. – Я имею в виду непосредственно огонь. Итак? – Нет, никто не пострадал, – слегка смутился французский капитан. – Но так всё равно не воюют!.. – Вы собрались меня учить, как можно, а как нельзя воевать? – Дохтуров оставался предельно любезен с парламентёром. – Ни в коем случае, – ответил гусар, – я просто передаю то, что повелел мне командующий. – Так передайте своему командующему следующее: мы сейчас отступим в Смоленск. Если он вздумает нас преследовать – потери с обеих сторон будут огромными. Если попробует штурмовать город – будем биться за каждый дом. Как думаете, чьи потери окажутся большими? И город, в конце концов, подожжём. А дальше в смысле «Оно вам надо? Мол, приходите завтра. Или после дождичка в четверг».
Ну и «расцепились». Армия имела возможность уходить на восток. К Москве. К Бородинскому полю, о наличии которого никто ещё и не подозревал. Всё катилось по-старому. А приказ явиться к Остерману Дохтуров так и не отменил… (обратно)
Дан приказ ему на запад
– Честь имею явиться к вашему превосходительству! – отрапортовал я, прибыв пред светлые очи командующего Четвёртым корпусом. – А-а! Вадим Фёдорович… – Прибыл в ваше распоряжение. – Прошу прощения, Вадим Фёдорович, – кивнул мне генерал-лейтенант. – Отзывы о вашей деятельности, мягко говоря, совершенно нелестные. Что у вас произошло с генералом Дохтуровым? Как вас, так и его знаю исключительно с самой лучшей стороны… – Трагическая случайность, ваше превосходительство. Никто не виноват – так получилось. – И Бог с ним. Сейчас речь не об этом – о вашей новой задаче. Собирайтесь и завтра же отправляйтесь к графу Витгенштейну… Вот это огорошил! Из действующей армии, где решается судьба России, и на «периферию» войны? Может, в Академию сразу, к пробиркам? – Ваше превосходительство. – Голос у меня слегка подрагивал. – Я согласен, что не всегда действовал идеально, но неужели… – Прекратите, капитан, – столь любезный со мной всегда Остерман неожиданно стал резким. – Я вас не отдыхать отправляю, а в действующую армию. На направлении к Петербургу тоже бои идут. И там тоже пригодятся ваши «минные поля». Я понятно изъясняюсь? – Вполне, ваше превосходительство. Разрешите только узнать: это назначение связано… – Не разрешаю! – отрезал генерал. – Это назначение связано с необходимостью армии и России. Ступайте! Вот и всё. Я развернулся и пошагал. «Дан приказ ему на запад». И не дёргайся, Вадим Фёдорович, шуруй на северо-запад и ставь мины, где укажут. – К тому же попутчик у вас, Вадим Фёдорович, будет самый что ни на есть наиприятнейший. – Простите? – меня хоть и «послали», но остановили. – Да он сейчас и прибудет, – улыбнулся граф. – Разрешите, ваше сиятельство? – нарисовался в дверном проёме Лёшка. Алексей Соков, если кто не понял. С эполетами подпоручика и «Георгием» на груди. Ай да Лёха! Ай да молодец! Так и хотелось броситься ему навстречу и затискать… А Лёшка сверкал глазами навстречу: явно не терпелось парню похвастаться своими достижениями. Ему и генерал, судя по всему, был не так важен, как я. Но Остерман об этом догадываться не должен. – Проходите, подпоручик, присаживайтесь. И вы, Вадим Фёдорович, тоже, – указал генерал на стулья за столом. – Представлять вас друг другу, как я понимаю, нет необходимости. – Совершенно никакой, ваше сиятельство. Мы с Алексеем Сергеевичем родственники. – Знаю. В значительной степени именно поэтому я и выбрал вам такого попутчика и помощника. Теперь о задаче: Пётр Христианович (Витгенштейн) также весьма наслышан об успехах минёров под вашим руководством. Прикрываемое им направление тоже требует подобных специалистов. Несмотря на удачное для нас дело под Клястицами, опасность для Петербурга остаётся, поэтому инженерные заграждения там очень могут пригодиться. Вам понятна задача? – Не совсем, ваше сиятельство. – В первую очередь, – моя «непонятливость» вызвала у графа некоторое раздражение, которое он, впрочем, демонстрировать не пытался, – обучить минёров Первого корпуса тем самым полевым минным постановкам. После этого, и только после этого! – командующий корпусом слегка повысил голос. – Можете приступить к операциям, подобным тем, что проводили здесь. То есть если граф Витгенштейн или тот, к кому он отправит вас в подчинение, это позволит. Вот письмо для него, там имеются необходимые рекомендации. Я привстал и с поклоном принял конверт. – Прошу прощения, ваше сиятельство, но если мне предполагается действовать в ключе… В общем, подобно тому, как до недавнего времени… Мой отряд… – Отправляется с вами. Мало того – по вашей давнишней просьбе я в письме графу предложил усилить его десятком казаков. Но повторяю: активные действия вам разрешат только после того, как вы обучите минёров Первого корпуса всему необходимому. Ещё вопросы будут? Вопросы должны были появиться, но не формулировались категорически. – Тогда завтра в путь. Поскольку прямое направление на Себеж является достаточно опасным, вам придётся сделать приличный крюк в дороге. И раз уж так, – улыбнулся генерал, – разрешаю на денёк заглянуть к Сергею Васильевичу.Передавайте ему от меня поклон. Обниматься в кабинете Остермана-Толстого было совершенно несолидно, но за его порогом мы с Лёшкой сразу сомкнули руки друг у друга на спине. – Ну, молодец! Ну, орёл! Сергей Васильевич от счастья на седьмом небе будет! И я чертовски рад, что ты жив-здоров и всё у тебя в порядке. – Я тоже очень рад вас видеть, Вадим Фёдорович, – в глазах моего… Чёрт! Кем он мне приходится? Я вроде ему, как ни странно, зять. А он мне кто? В общем, в Лешкиных глазах светилась самая искренняя радость. – За что крест-то? – поторопился спросить я, прекрасно понимая, что Настин брат очень ждёт именно этого вопроса. – Да за Неман. Ну и ещё одно дело было. Тоже переправа, – лицо парня порозовело от удовольствия. – Не сработали шашки, под мост заложенные, а французы так и прут… Благо что подвода с дёгтем имелась – прикрылись ею, на мост выкатили, топорами бочки разбили и зажгли. Троих тогда убило, а у меня ни царапины… Да уж, получи он пулю всерьёз – сожрала бы меня любимая с потрохами, да и от Сокова-старшего досталось бы за то, что уговорил Лёшку пойти в пионеры… То есть формально, конечно, претензий не было бы, но фактически… Ладно – жив, и слава Богу. И с крестом. Теперь все мужчины в семье – георгиевские кавалеры. Солидно. – Ты где устроился, Алексей? – Да пока нигде. – Вот это зря. Геройства геройствами, а спать и есть офицер тоже должен с относительным комфортом, если уж имеется такая возможность. Я не про ночлег в «поле». Но мы ведь в нашем лагере. Пойдём со мной, хлопцы, раз уж мы снова вместе, наверняка подготовили не только ночлег, но и ужин. И получше, чем у всего корпуса – уверен. Команда была в сборе, вплоть до Спиридона. Вместо погибшего Малышко к ней присоединился другой минёр – Курочкин. Молодой парень, рыжий, глаза вроде умные, но разберёмся по ходу дела. Представив своим архаровцам Алексея, поинтересовался на предмет ужина. Всё сделано в лучшем виде, даже картошки раздобыли, а ведь отвык я от неё за последнее время – всё каши да каши… Дичи, правда, не подстрелили, но грибов наш лесовик набрал, так что порубали на сон грядущий знатно. А с утра – полный вперёд. То есть не совсем «вперёд»: «Нормальные герои всегда идут в обход…» Напрямки к Себежу и Пскову не пройти. Разве что прорубив себе дорогу через войска Наполеона. Таких амбиций у меня не имелось, пришлось двигаться вкругаля, причём с серьёзным запасом – кто его знает, насколько в стороны раскинулись завесы французской кавалерии и маршруты отрядов их фуражиров. Не те силы у меня под командованием, чтобы в открытые схватки вступать. Да и задача поставлена совершенно другая. Останавливались то на почтовых станциях, то в придорожных гостиницах, а изредка заезжали и в усадьбы, встречающиеся по дороге. В одном из постоялых дворов чуть не возник пренеприятнейший инцидент. Некий ополченский офицер посмел выразить недовольство соседством с моими гавриками, ужинающими за соседним столом. Вслух выразить. И достаточно нахально. Пока я соображал, насколько можно высказать своё возмущение, Лёшка меня опередил: – Сударь! Я попросил бы вас воздержаться от оскорбительных замечаний в адрес тех, кто побывал в боях за Россию и следует опять же в бои за неё! Едрит твою через коромысло! Вот куда полез, сопляк? Мне теперь разыгрывать капитана Блада, переводя стрелки на себя, чтобы пацана не прикололи на дуэли? Но разрулилось – белый крестик на груди Алексея всё-таки произвёл впечатление на офицера – те, кто сменил сюртук чиновника и помещичий халат на военный мундир, являлись лучшей частью российского дворянства, в прямом смысле лучшей. К тому же данный поручик узрел, что и я со своими крестами на мундире поднимаюсь из-за стола – хватило ума сделать выводы. Чертовски хотелось залепить этому дворянчику что-то типа: «Эти солдаты уничтожили французов больше, чем вы в своей жизни видели». Но не стоило. Зачем унижать человека, если он просто из своей эпохи? К тому же на дуэль нарваться можно. Причём далеко не факт, что на шпагах… – Капитан Демидов, – официально представился я. – Следую с вверенным мне отрядом в распоряжение графа Витгенштейна. С кем имею честь? Что вызвало ваше недовольство? Вроде ещё Леонов в «Джентльменах удачи» говорил: «Вежливость – главное оружие вора». Мы хоть и не воры, но выкручиваться поручику будет непросто. Неужели посмеет ляпнуть что-то навроде: «От ваших солдат плохо пахнет»? Хватило ума воздержаться от подобной глупости: – Приношу свои извинения, господа. Прошу принять моё искреннее восхищение всем тем, кому довелось скрестить оружие с войсками Бонапарта. Поручик Михальский, Псковское ополчение. Честь имею! Молодой человек боднул головой воздух, как бы подтверждая, что он действительно «честь имеет». Ну что же – не совсем потерян для общества, вменяем по крайней мере. Я посмотрел на Алексея, и тот понял: – Подпоручик Соков. Алексей Сергеевич. – Михаил Симонович, – не преминул представиться в ответ офицер. Вроде конфликта удалось избежать. Моя очередь: – Вадим Фёдорович. Не угодно будет пересесть за наш стол? – Благодарю за приглашение. С удовольствием. По случаю знакомства-примирения попросили ещё бутылку вина, каковую и употребили достаточно быстро. Неплохим парнем оказался Михальский Михаил Симонович – вполне нормальный собеседник, рвётся в бой в свои двадцать лет. Гонор, конечно, присутствует. В плане «белой кости». Ну а чего ожидать от помещицкого сынка начала девятнадцатого века? Дитя своего времени. Мои минёры и егеря вместе со Спиридоном и Гафаром уже отправились на боковую, а мы продолжали «полуночничать» ещё с часик. И ещё один «пузырь» при этом приговорили. Оказалось, кстати, что имение Михальских в двадцати верстах от усадьбы Бороздиных, так что почти соседи. Странно, что Алексей ничего о них не знает. Разошлись по комнатам, став практически друзьями. (обратно)Короткая побывка
До имения моего тестя оставалось всего ничего, уже замелькали вдоль дороги знакомые рощицы, в значительной степени подёрнутые желтизной на кронах деревьев, уже проехали пепелище того самого трактира, который спалил мой «одновременец», чтобы ему икалось на том свете, когда навстречу из-за поворота вынесло коляску. А на «господском» сиденье находился… Что характерно – узнал издали. – Ваше благородие, Вадим Фёдорович! Радость-то какая! – было дико неудобно, что Тихон обнимает мой сапог. Сам дурак на самом деле – надо было заранее с Афины спрыгнуть. И встретить подобающе того, кто уже не раз спасал мне жизнь. – Тихон, отпусти ногу! Я тоже очень рад тебя видеть. Поздоровайся, кстати, и с Алексеем Сергеевичем – я не один в усадьбу еду. Только за ногу его не хватай, как меня, ладно? А дальше я заткнулся. Тупо, потому что из глаз полилось. Я вообще-то не сильно сентиментальный… Хотя, может, и сильно. С чем и с кем сравнивать? Каким «сентиметрометром» измерять? Но слёзы наворачивались даже при просмотре некоторых фильмов в надцатый раз. Типа «В бой идут одни «старики» или «А зори здесь тихие…». Ну да ладно. Тихон радостно поприветствовал Алексея и тут же стал давать объяснения, о которых его никто не просил: – Барин в Ежовку послал, справиться насчёт когда уберут. Ну и ещё к старосте… Вы надолго к нам? – Завтра с утра дальше тронемся. Война, дружище. Как домашние? Сергей Васильевич? Анастасия Сергеевна? – Всё хорошо, ваше благородие, супруга ваша одно время недужна была, но сейчас, слава Господу нашему, весьма ладно себя чувствует… Вот ёлки! Чего там с Настей случилось? Воюй, блин, после таких известий! Ладно – на месте разберёмся… – Вадим Фёдорович, – продолжил Тихон, – явите божецкую милость, возьмите с собой. На войну. – А с семьёй кто останется? – Так одно лихо – всё равно в ополчение идти. Даже его высокоблагородие туда записаться собрались. Вот это да! С одной рукой-то… Хотя этот суворовский рубака и так может много больше пользы принести, чем некоторые из нынешних. Ладно, потом с самим Сергеем Васильевичем пообщаемся. – Ничего не обещаю, Тихон, вернёшься из поездки – поговорим. На самом деле для себя я уже практически всё решил: раз уж мой «Планше» на войну собрался, то пусть уж лучше при мне будет. Те самые ворота (а разве могли появиться другие?)…Та самая череда ступенек, с вершины которой Настя бросила мне: «Я ещё не решила… Скорее «Да», чем «Нет»… Но хозяина уже явно кто-то предупредил – Соков-старший спешил нам с Алексеем навстречу по коридору… Сначала он, разумеется, обнял сына, а потом уже и меня. Да и выбора у него не было – Лёшка рванулся навстречу отцу от порога, как только углядел. А старый служака – молодец! Несмотря на радость от встречи, он в первую очередь не преминул поинтересоваться о том, какого хрена здесь, во время войны, делают два офицера. С более мягкой формулировкой, конечно… Удалось только в самых общих чертах объяснить подполковнику о причинах нашего здесь появления, как беседу смял и скомкал ураган по имени «Настя»… Не буду утверждать, что я был против такого «слома» нашего с тестем диалога. Сам, нарушив всякую субординацию, повернулся спиной к старшему в чине и бросился навстречу крику «Вааадик!». Какие они красивые, будущие матери! Даже когда они несут в себе не твоего ребёнка – тут-то всё понятно, даже когда ты их вообще в первый и, возможно, в последний раз в жизни видишь… Нет, не сексапильны, конечно – именно красивы. Природа позаботилась о том, чтобы мы не лезли со своими желаниями к той, в ком родилась и растёт новая жизнь, но даже у совершенно постороннего мужчины на генетическом уровне имеется чувство уважения к беременной женщине. И преклонения перед ней. Она – МАДОННА. Пусть пока на её руках нет младенца. Она – СВЯТАЯ. Пусть нимб над головой и не светится. Это про женщин вообще… А мне навстречу бежала единственная и неповторимая, неповторимая и единственная. Любимая, которую не видел целую вечность. Руки Насти сплелись у меня на загривке, я постарался сдержать себя и прижал жену нежно и аккуратно. Господи, какая же она у меня хрупкая! – Здравствуй, родная! – прошептал я на ушко супруге. – Как ты? Как себя чувствуешь? В ответ… Да не помню я! Мурлыкала что-то очень хорошее и нежное. Конкретики не разбирал – был исключительно на эмоциях. Минуты через две наших объятий супруга обратила внимание и на брата. Наконец бурные сцены закончились, и Сергей Васильевич взял инициативу в свои руки: – Доченька, получишь своего мужа через полчаса. Дай офицерам поговорить о войне. – А почему? Я думаю, что мы сэкономим немало времени, если Вадиму и Алёше не придётся повторять во второй раз мне то, что они расскажут тебе. – Вот характерец у моей Насти, даже отцу перечить не боится. – Неужели вы какие-то страшные военные секреты обсуждать собираетесь? Что характерно – кругом права, но житейской мудрости слегка не хватает. Пришлось прийти на помощь тестю, чтобы не выглядело, что он подчинился женскому капризу: – Сергей Васильевич, я вас очень прошу позволить Анастасии Сергеевне присутствовать при нашем разговоре, – мне не пришлось прилагать усилий, чтобы изобразить на лице «мольбу влюблённого идиота», – я очень соскучился по своей жене, а времени, на протяжении которого мы можем пользоваться вашим гостеприимством, совсем немного. Кажется, Соков просёк как саму ситуацию, так и предложенную мной возможность «разрулить» её, не теряя лица. – Ладно, – благосклонно кивнул он дочери и чуть заметно мне, – пойдём вместе в мой кабинет, но только в разговор не вмешиваться. Договорились? – Конечно! – немедленно согласилась моя «половинка», но, зная её, можно было не сомневаться, что вмешается она не раз. Люди по способу получения информации о мире делятся на визуалов, аудиалов и кинестетиков, то есть предпочитающих использовать либо зрение, либо слух, либо осязание (я не про тех, что пока в морду не получат – ни черта не поймут). Нет, все органы чувств, конечно, необходимы: при знакомстве с едой я, как все нормальные люди, больше всего доверяю обонянию и вкусу, но в целом… На любимую должно быть приятно смотреть, желательно, чтобы она имела приятный голос, и чтобы этим голосом не изрекались глупости, но… Как приятно было сидеть на диване, ощущая именно всем телом присутствие рядом самого любимого и родного человека. Интересовали подполковника, по вполне понятной причине, в первую очередь наши с Алексеем «Георгии». Но, соблюдая приличия, он сначала поинтересовался обстановкой на войне вообще и только потом позволил себе спросить, за что два представителя инженерных войск умудрились заработать по самой славной и почётной на войне награде. Об атаке на переправу через Неман он, оказывается, не знал вовсе, и наш рассказ о пылающей под ногами у французов реке произвёл на старого вояку должное впечатление. Про огненную надпись, приглашающую французов и иже с ними в ад, тоже узнал с удовольствием. Рассказывал в основном я, но Сергей Васильевич больше смотрел на белый крестик на груди сына. И явно находился в самом восторженном настроении, узнав, что получена данная награда за дело. То есть стать георгиевским кавалером столь юный офицер без особых на то причин в принципе не мог, но отцу было крайне приятно убедиться в этом, исходя из знаний подробностей его подвигов. Отставной подполковник живо интересовался подробностями дела у Понемуни и соизволил несколько раз одобрительно посмотреть и на меня. Потом последовали мой рассказ о подрыве мостов со снайперскими засадами и аналогичный – Алексея. Дошло время поведать о сражении под Островно. О «минных полях» Соков-старший выслушал без особого удовольствия, но узнав, что это получило благоволение Остермана-Толстого, несколько смягчился: – Вместе Измаил брали – толковый был офицер. Настоящий орёл матушки Екатерины! – Просил вам поклон передать, – не преминул разыграть сложившуюся позицию я. – В самом деле? Помнит? – Лицо тестя порозовело от удовольствия. – Свидетельствую, батюшка, – подключился Лёшка, – при мне его сиятельство велел вам кланяться. – Ну что же, спасибо на добром слове, – расцвёл Сергей Васильевич. – Приятно узнать, что тебя помнят те, с кем воевал плечом к плечу. Хоть они уже и генералами стали… Было вполне понятно, о чем отставной офицер сейчас думает: «Если бы не рука – быть бы и мне ныне генералом…» – Причём, Сергей Васильевич, – поспешил продолжить я, – другие командующие корпусами, тоже нисколько не возражали против подобных заграждений на поле боя: ни Раевский, ни Дохтуров. Согласитесь, «волчьи ямы» со вбитыми на дне кольями ничуть не более благородное средство обороны, чем мои мины или фугасы. Но их применяют издавна. Разве не так? Война вообще штука жестокая. – Да я и не спорю, Вадим, понимаю. Просто я пехотинец, и для меня в сражении всегда всё решали молодецкая пальба и штыковой удар. Конечно, и мины при осадах, и фугасы в поле тоже применяли, но это не то… Хотя понимаю: во-первых, время идёт, а во-вторых, воевали мы не на российской земле. Можешь не тушеваться передо мной – все средства уничтожить врага в сражении хороши. – И не только в сражении, Сергей Васильевич. – Я, хоть и весьма сжато, поведал о приключениях отряда своих «спецназовцев». А вот это, как ни странно, вызвало весьма высокую оценку подполковника. Про встречу с Кнуровым я, разумеется, умолчал, а в остальном тесть весьма высоко оценил действия отряда, расквартированного на эту ночёвку в его имении. Даже распорядился пару дополнительных бутылок водки отправить моим ребятам. Потом рассказывал Лёшка. Надо сказать, что неплохо он на фронте «порезвился» – на отца впечатление произвело, – весьма благожелательно смотрел на сына в это время… – Сергей Васильевич, – дождался я паузы, – вы не будете возражать, если Тихона я заберу с собой? Просится на войну, так уж пусть лучше рядом будет. – Вадим, что за вопрос? Твой мужик – тебе им и распоряжаться. Привезёт к вечеру доклад о сборах как раз с той десятины, что новым зерном засеяли, – и в полном твоём распоряжении. А хочешь, и Егорку с собой забирай. Мне-то на войну не попасть с одной рукой, а он – казак ловкий и умелый, сам ведь знаешь. – Но Тихон говорил, что вы в ополчение собрались… – Да не в бой же – ратников обучать, хоть какая-то польза от меня Отечеству будет. Так возьмёшь? – С превеликим удовольствием, Сергей Васильевич! Он в моей команде… – Я вскочил. Безо всякого зеркала почувствовал, как краска заливает лицо. – Великодушно прошу меня простить, но вынужден временно отлучиться – нужно как-то устроить моих людей. Во стыдуха! Как Настю увидел – последний ум потерял, обо всём забыл. И про то, что мои товарищи по оружию, возможно, до сих пор у порога с ноги на ногу переминаются, тоже. – Успокойся! Неужели ты мог подумать, что в моём доме солдат, едущий с войны и на войну, может оказаться неустроенным? Я еще как только в окно тебя увидел, сразу необходимые распоряжения отдал. Так что твои ребята уже сытыми потихоньку становятся. И лошади ваши тоже. – Весьма благодарен, Сергей Васильевич! – У меня с души немедленно свалился неожиданно взгромоздившийся на неё камень. – Да и ты, Вадим, иди отдохни, перекуси с дороги – до обеда ещё далеко. А то вон, хоть Настя и молчит, как мне обещала, но глазами так и ест старика отца. Забирай своего благоверного, дочка, я пока с Алексеем побеседую. Довольная Анастасия Сергеевна немедленно повлекла меня из отцовского кабинета. Как только мы оказались за дверью, торопливо огляделись, чтобы никто не увидел, и снова сплела руки у меня на шее… Какие нежные всё-таки у неё губы! – Настюш! Давай всё-таки сходим, посмотрим, как мои ребята устроились. А то я нервничать буду – десять минут всего займёт. А? – Ну что же с тобой поделаешь, – лукаво улыбнулась супруга. – Придётся поделиться вниманием мужа с его солдатами, чтобы потом он смотрел только на меня и думал только обо мне. – Можешь не сомневаться – весь твой до завтрашнего утра. По отдельной комнате гаврикам, конечно, не отрядили, но ночлег на сеновале, да ранней тёплой осенью… Гаврилыч, вежливо поздоровавшись с Настей, бодро отрапортовал, что всё в порядке, люди накормлены и устроены. – Здравия желаю вашему благородию! – подошёл сюда же Егорка. – Здравствуй, Егор Пантелеевич! Очень рад тебя видеть, – искренне поприветствовал я казака. Действительно, очень приятно было встретить этого лихого уральца, который научил меня держаться в седле. – Вадим Фёдорович, дозвольте с вами на войну… Господин подполковник сказали, что всё от вашего решения зависит, – смущённо попросил Егорка. – Ну, раз сам с нами хочешь, с удовольствием приму в отряд такого бойца. – Вот что, мужчины, – вмешалась в разговор Настя, – вы уж тут свои дела решайте поскорее. Даю полчаса. А через это время мой муж должен быть свободен. Не буду мешать. Егорушка, напомни, если Вадим Фёдорович увлечётся. – Пренепременно, Анастасия Сергеевна, – с лёгкой улыбкой поклонился казак. Я решил чуть проводить любимую. – Солнышко, я тебя очень люблю, но не отдавай, пожалуйста, команды моим подчинённым в моём присутствии, ладно? Через четверть часа я в твоём полном распоряжении. – Я чмокнул супругу в бархатную щёчку и вернулся к своим бойцам. И попросил уральца распорядиться насчёт того, о чём давно истосковались и тело и душа – о бане. – Так топится уже, ваше благородие, – ухмыльнулся казак. – Нешто мы без понятия, что для русского человека в дороге главное. А там и Тихон вернётся – уж он вас по самому первому рангу отпарит! О да! Мастерство этого «инквизитора веника и пара» не забудешь. И при первой же возможности попросишься под «пытки» повторно. Причём совершенно ни разу не являясь мазохистом – просто знаешь, что несколько минут пребывания в «аду» обернутся райским блаженством. – Спасибо, Егор Пантелеевич! А ты пока знакомься с будущими братьями по оружию. – Да уже познакомились. Однако ещё поговорить будет невредно. Разрешите к ним идти? – Ступай, конечно. Ну, вот я и свободен – пяти минут хватило. Могу с лёгким сердцем отправляться к жене. Потом пообедаем, а вечерком Тихон… Вот блииин! Тихон вернётся с результатами второго урожая моих «элитных» сортов пшеницы и гороха. Какой я всё-таки дурак! Очень смачно сказал персонаж Александра Малинина в последних «Старых песнях о главном», из тех, что я успел посмотреть в «том» времени: «Любовь – это вам не просто там!.. Любовью надо заниматься!» Ладно – из предложенных мной в прошлом году семян выросли соответствующие колосья и стручки. Но ведь с ними «занимались любовью» и местные пшеница с горохом. Посредством ветра, пчёл и тому подобной «мухоты летающей». И их пыльцу по местным растениям разнесли. Ладно, если нечто среднее выйдет – хуже бы не стало: эта «продажная девка империализма» генетика на такие шутки способна – только держись. Я, конечно, с этой «дамой» очень поверхностно знаком. Но знаю примеры её вывертов, когда «плюс на плюс» или «плюс на ноль» дают минус. Это вам не математика – это особая НАУКА! Тут всего не предусмотришь, природа формальной логике не подчиняется. И чем сложнее объект изучения, тем хуже он «обсчитывается», тем больше фордыбачит относительно теоретически предполагаемого… «Моя» пшеница, конечно, плодовитее местной, но фиг его знает – не выкинули ли из её ДНК-ген, способный противостоять местному долгоносику, который давно уничтожен химией двадцатого века. Не так буквально, конечно, но в этом смысле… К тому же, например, собачники предпочитают вязать своих мраморных догов с чёрными, а не с такими же мраморными[189]. Потому что во втором случае четверть щенков рождается белыми, а они нежизнеспособны. И совершенно не факт, что пыльца от моих двудольных и однодольных благотворно скажется на местной флоре.Хотя теперь переживать поздно – раньше думать надо было, прогрессор хренов. Камень брошен, круги по воде пошли. Будущее покажет. Хотя, если что худое приключится, то проявится не сейчас и даже не в следующем сезоне. Буферность полей Сергея Васильевича по сравнению с этой экспериментальной делянкой огромна, так что ничего фатального произойти не должно. Да и не конкретную же заразу я из двадцатого века притащил. Ладно, проехали – меня жена ждёт. – Ты чего стучишься в собственную спальню? – лучисто улыбнулась Настя, когда я зашёл. – Опасаешься застать меня в объятиях другого мужчины? Вот огорошила вопросом. Стою и таращу глаза, как даун. А что отвечать? Навскидку-то… – Разобрался со своими проблемами? – милостиво сменила тему супруга. – Почти. – Что значит «почти»? – приподняла свои собольи бровки госпожа Демидова. – Опять сейчас убежишь? – В полном твоём распоряжении. Но в баню меня к вечеру отпустишь? Не хочется, чтобы моя любимая жена спала сегодня с немытым мужчиной. – Ах, ты об этом… Господи! Как же очаровательно она улыбается! – …Конечно, попарься. Мне желателен рядом муж не только любимый, но и чистый. Только… Вадик… – Настя посмотрела слегка виновато. – Я тебя очень люблю, очень соскучилась, но… – Успокойся, солнышко, всё понимаю. Нашего ребёнка беспокоить не будем. Как чувствуешь себя? Мне Тихон сказал, что плохо тебе было. – Сейчас – хорошо… – Что значит «сейчас»? – обеспокоился я. – Последнее время. Действительно, было что и подташнивало, но недели две назад в последний раз. А теперь всё хорошо – я же не больная. Вот только молоко, сметану и всё остальное, из молока полученное, видеть не могу. Даже мороженое. Ну – это нормально. Беременная женщина и бзики с едой – обычное дело… Упс! Ненормально! Молоко – это кальций. Кальций, необходимый для строительства скелета ребёнка. Противоестественно, что организм будущей матери не принимает молочных продуктов – он должен их требовать. Не мел же она грызёт втихомолку! – Настенька, неужели и творог не кушаешь? – Видеть не могу. Вадь, прекрати – меня от упоминания уже тошнит. – Сыр?.. – несмело спросил я. – Обожаю! Лопаю чуть ли не по фунту в день, – расцвела моя благоверная от упоминания о лакомстве[190]. Уфф. Камень с души свалился.
Вот спрашивается: какая принципиальная разница между творогом и сыром? А есть, оказывается. Неуловимая, непонятная, но есть. И, наверное, даже не стоит пытаться её понять. Организм будущей матери сам разберётся, чего он требует. – Погулять не хочешь? – Тебе просто со мной скучно? Во! Это вполне нормально – капризничает. А то я уже беспокоиться начал на предмет Настиной покладистости. Ленка, на соответствующем месяце из меня всю кровь выпила своими перепадами настроения: – Пойдём гулять? – Ты что, угробить меня хочешь? Вон какая погода!.. На другой день: – Пойдём гулять! – Так посмотри, какая погода. (Та же самая.) – Вот! Тебе лишь бы лишний раз меня на свежий воздух не вывести! (Слёзы.) И так постоянно. То, что закидоны беременных женщин – притча во языцех, известно давно, но Настя была на удивление «нестервозной». И минут через пять мы отправились на прогулку. В тот самый парк, по которому я гулял в самый первый день знакомства с усадьбой. Золотая осень ещё не наступила, но вовсю предупреждала о своём скором приходе: зелень в кронах деревьев ещё преобладала, но и жёлтого цвета вполне хватало. Война войной, но прислуга в имении своё дело знала и обязанности исполняла – дорожки в парке были убраны от неизменно текущего с местной флоры листа, только отдельные жёлтые вестники осени валялись на дорожках, что, кстати, совершенно не раздражало и не вызывало ощущения некоего непорядка. Гуляли, болтали ни о чём, прочитал Насте ещё пару стихов Белянина, которые вспомнил… А когда вернулись, во дворе уже разгружали мешки с телеги вернувшегося Тихона. – Ну, как дела на делянках? – не утерпел я поинтересоваться. – Так что, ваше благородие, – поклонился мне и Насте слуга, – с пшеничкой всё замечательно: два с половиной пуда сняли с того участка, что новой засеян, а с полей – хорошо если по два пуда будет на такой кусок поля… Уже радует. Во всяком случае, пока. – А вот с горохом – швах, – продолжал Тихон, – весь почти гусеницы поели. Хотя молодой, говорят, он дюже вкусный. Наверное, стоит только в саду возле дома выращивать. – Ваше благородие, – слегка замялся мой слуга, – так как? Возьмёте меня с собой? – Повоевать хочется? – Я с трудом сдерживал улыбку. – Дык… – Собирайся, Тихон, завтра с утра поедем. И Егорка с нами. Только сегодня с тебя баня. Отпаришь, как раньше? – Не извольте беспокоиться, – тут же просиял мой ангел-хранитель, – в лучшем виде устроим! И устроил. Когда я лежал на полке, а этот садист доморощенный изгалялся над моим организмом двумя вениками сразу, то проклял свой длинный язык бессчетное количество раз. Только честь дворянина и офицера сдерживала от просьбы о пощаде. А Тихону в этом аду хоть бы хны, как будто в скафандре, мерзавец… Чем он там дышит? Раскалённым паром? Ей богу – мутант какой-то! Наконец смилостивился, отпустил. То, что осталось от меня, с трудом сползло с полка́ и немедленно опрокинуло на себя ушат с холодной водой… А жизнь-то налаживается! И продолжается. Шустро выскочив в предбанник, я вылил в себя кружку восхитительного кваса и сел отдыхать, прихлёбывая этот напиток богов уже потихоньку. Тело наполнилось истомой и неземным блаженством. Тихон тем временем терзал в парилке Алексея – вот ведь же семижильный мужик! Он же в этой преисподней не просто сидит, а вениками размахивает… Наконец из местного филиала геенны огненной вывалился исходящий паром и красный, как варёный рак, Лёшка. Вроде он перенёс «пытки» полегче моего. – Ваше благородие, не желаете ещё разок?.. Кружкой в него запустить, что ли? – Изыди, Сатана! – Ну, тогда я пока сам попарюсь с вашего дозволения. – Валяй! Ни черта себе! Ему ещё не хватило! Ну и бес с ним, с этим мазохистом… …Вот и пролетел день. Поужинали и через пару часов на боковую. Будь проклята эта война!.. Будь проклята любая война! Амбиции, понимаешь, монархи тешат, а я несколько месяцев не спал рядом со своей женой, не чувствовал рядом это родное и нежное тело. И неизвестно, сколько ещё придётся быть вдалеке от моей Настёны… Ведь если ещё и заграничный поход организуется – вообще пару лет, а то и больше. И ведь эти годы прожить ещё надо, на войне прожить, что весьма проблематично, особенно когда уже «зима катит в глаза…» Неет! Боню нужно вязать как можно скорее… Ишь ты – «вязатель» выискался! Что ты можешь сделать для этого, капитанишка с профессорской степенью? Тем более находясь при Первом корпусе, прикрывающем Петербургское направление. Да просто служить, пакостить французам по максимуму и надеяться, что та дополнительная гирька, которую я бросил на весы войны, сможет склонить их в нужную сторону поскорее! (обратно)
Встречи приятные и не очень
А с утра уже в седле. Попрощался с Сергеем Васильевичем, безуспешно попытался губами высушить слёзы на глазах Насти… Но – пора. Пошли! Глядя на своих орлов, подумал, что командую отрядом «крестоносцев». В буквальном смысле – георгиевских крестов или, точнее, «знаков отличия Военного Ордена» не имели из пятнадцати человек, ехавших под моим началом, только Тихон, Егорка и новый, взятый вместо убитого Малышко, минёр. Вряд ли во всей армии найдется ещё одно такое «кавалерственное» подразделение. – А неплохо в седле держитесь, ваше благородие, – подъехал ко мне Егорка, когда усадьба скрылась за холмом. – Тебе спасибо, Егор Пантелеевич, – кивнул я казаку. – Да и сотни вёрст дороги кого угодно всадником сделают. С кавалеристами мне, конечно, не сравниться, но передвигаться на Афине уже худо-бедно умею. – Я чего спросить-то хотел, – слегка засмущался уралец, – отряд уж больно у вас странный: пионеры верхами, егеря, басурманин этот, лучник… Что делать собираемся? Нет, я, конечно, с нашим удовольствием – что прикажете исполню, чтобы супостатам навредить. Но хотелось бы понять… – Да что прикажут – то и будем делать. А вообще – почти казачий отряд. Именно вредить супостату. Всеми силами и средствами. Исподтишка. Не вступая по возможности в открытый бой. Из засад. Егеря у меня – лучшие стрелки в армии, минёры – тоже самые лучшие. Вот только лихих разведчиков, таких, как ты, не хватало. Надеюсь, что командующий корпусом выделит ещё несколько казачков. Донцы, скорее всего, будут. Сойдётесь характерами? – Понятно. А казак с казаком всегда договорится. Спасибо, ваше благородие! – Егорка благодарно кивнул и отъехал ближе к Тихону. А дальше: вёрсты и постоялые дворы, вёрсты и почтовые станции, вёрсты и ночлеги под открытым небом… Это вам не на автобусе от Пскова до Себежа отмахать – трое суток добирались, пока не встретили первый казачий разъезд. Причём ополченский. Что и понятно – настоящих бойцов Витгенштейн держал на передовых позициях, а эти, «серомундирные», как раз и подходили для контроля внутренних коммуникаций. Именно такие мысли и возникли у меня сразу после общения с урядником, возглавлявшим разъезд. А потом подумалось: «Не «зазвездил» ли ты, Вадим Фёдорович? – люди по доброй воле в ополчение пошли. Никто их не гнал – сами. И ты, со своим мундиром, который тебя обязывает воевать по определению, будешь смотреть на них свысока?» Стыдно – оно всегда стыдно. Но если стыдно перед самим собой – вдвойне. Единственное, что успокаивало: набьём мы с таким народом харю «покорителю Европы». Не можем не набить!А потом была ещё одна радость: на последнем перед Себежем постоялом дворе к нашему с Алексеем столу подошёл гусарский поручик в синем с серебром мундире – а кого из гусар тут ещё можно встретить – гродненцы. – Разрешите представиться, господа: поручик Глебов Иван Севастьянович. Не будете возражать, если составлю вам компанию? – Милости просим, господин поручик. – Мы с Лёшкой представились тоже. – Не будет ли не скромно с моей стороны осведомиться: вы не из-под Смоленска ли едете? – Именно оттуда. А как вы догадались? – Просто предположил – следуете с севера и с крестами оба… Хотя странно: пионеров с поручениями обычно не отправляют. Но не смею спрашивать о цели вашего визита в корпус. – Благодарю вас за скромность, – слегка улыбнулся я. – Тем более что всё равно не имел бы возможности удовлетворить ваше любопытство. – Разумеется. Но я скачу из Петербурга – совсем не знаю о последних новостях с московского направления. Чем закончилось дело под Смоленском? Ну, об этом можно рассказывать кому угодно. – Смоленск оставлен. Армия отступает к Москве. Но битву под его стенами можно смело считать победой нашего оружия: противник, имея вдвое большие силы, понёс вдвое большие потери, чем наши войска. – Так почему же Барклай не дал ещё одного сражения под Смоленском, если всё сложилось так удачно? – Лицо молодого человека раскраснелось. – Вы не по адресу задаёте вопрос, Иван Севастьянович. Я всего лишь капитан, и со мной не обсуждают стратегию ведения войны. А про себя подумалось: «Молодец Михаил Богданович, хорошо, что не повёлся на эмоции и не замутил генералку раньше времени – у Наполеона всё-таки значительно больше сил, чем у наших. Хотя и генералитет во главе с Багратионом его наверняка «клюёт», и в низах небось недовольство то ещё…» – А что у вас здесь происходило? – поинтересовался Алексей. – Мы ведь тоже совершенно не имеем информации о том, как идут дела на этом театре военных действий. – При мне было только одно столкновение. Под Клястицами. Здорово набили французам. Только наш полк двенадцать пушек захватил. Генерал Кульнев лично водил гусар в атаку на одну из захваченных в результате батарей. Теперь наверняка должен или «Георгия» второй степени получить, или даже голубую ленту через плечо. – Так он жив? – Яков Петрович? Да типун вам на язык! Извините, конечно. Для нашего шефа[191] ещё пуля не отлита. Его превосходительство – Бог Войны. Да, да, господа – именно он, а не Марс. Он погибнуть просто не может… Ай да я! Ай да молодец! Не знаю, что конкретно я наворотил: может, ту самую пушку в Немане утопил, может, того самого канонира покалечил – неважно. Генерал Кульнев жив! Ему не оторвало ноги ядром под теми самыми Клястицами. Этот «русский Байярд» себя ещё покажет, ещё не одну козью морду его Гродненский гусарский лягушатникам устроит!
– Прошу прощения, – стал изворачиваться я, – просто подумалось, что генерала, ведущего на приступ батареи своих гусар, выцелят и застрелят в первую очередь. Очень рад, что Яков Петрович жив и здоров – он настоящая легенда нашей армии. – Полностью разделяю ваше мнение, Вадим Фёдорович. И благодарю за лестный отзыв в адрес героя, которого гродненские гусары чтят превыше всех, кроме государя нашего. Сильно подозреваю, что поручик слукавил – Кульнева гродненцы чтили даже повыше, чем императора, но такое вслух не произнесёшь… – Я понимаю, господа, что вы, инженеры, – кажется, молодой человек слегка захмелел, – не очень жалуете менее образованных кавалеристов… – Отнюдь, Иван Севастьянович, – требовалось немедленно прервать данную тираду, которая могла привести к ссоре, – мы неоднократно бились плечом к плечу с ахтырскими гусарами и имели возможность оценить их доблесть и ум. Если вам известен подполковник Давыдов… – Денис Васильевич? – перебил меня поручик. – Вы спрашиваете гусара, известен ли ему Давыдов? – Я уточняю. По моему мнению, он должен быть известен всей России, но ведь могу и ошибаться, не так ли? – В этом вопросе ошибиться нельзя – Денис Васильевич Давыдов действительно известен всей образованной России… Ишь, как глазки засверкали! Может, ещё и на дуэль вызовет по поводу моих сомнений в его образованности… – Счастлив познакомиться с офицером, бившимся с врагами рядом со столь достойным воином! Не, дуэль, кажется, откладывается на неопределённое время, а то и навсегда. – Благодарю за столь лестный отзыв в мой адрес, но в сражении вместе с самим Давыдовым мне участвовать не довелось – мы прикрывали отход подчинённого ему отряда. Но с самим Денисом Васильевичем мы добрые друзья, смею вас уверить. А тем отрядом командовал поручик Бекетов. Вы не знакомы? – Не имел чести познакомиться. Даже не слышал о таковом. В конце концов, не может же каждый офицер знать каждого офицера. Даже если оба они гусары. Вот вы, например, всех пионеров знаете? – Ни в коем случае, уважаемый Иван Севастьянович, – поспешил замять тему я. – Несмотря на то, что пионерных полков только два, а гусарских больше десятка. (Я судорожно вспомнил последнюю страницу одного из журналов «Наука и жизнь», где были нарисованы доломаны, ментики и кивера гусарских полков того времени: Александрийский, Ахтырский, Белорусский, Гродненский, Елизаветградский, Изюмский, Лубенский, Мариупольский, Ольвиопольский, Павлоградский, Сумский, Лейб-гусарский… кого-то забыл, но уже больше десятка – хватит, не наврал, и то ладно.) – Вадим Фёдорович, – гусар сам перевёл разговор на другую тему, – прошу простить моё любопытство… – Не стесняйтесь. – Я смотрю у вас орден Владимира без банта. Как же так – вы же офицер? – Офицер я относительно недавно, и надеюсь, временно. Я учёный-химик. Глаза поручика стали вылезать из орбит. – Химик? В армии? – А что вас удивляет, любезный Иван Севастьянович? Сейчас каждый старается принести Отечеству как можно большую пользу там, где возможно. Я довольно неплохой специалист по взрывающимся веществам – а где они сейчас более необходимы, как не в войсках? – Так вы не инженер? – Мы с Вадимом Фёдоровичем имеем честь быть минёрами, – немедленно вставил Алексей. – Ах, вот как! Тогда понятны и ваши боевые награды. Хотя у меня в голове не укладывается, зачем с главного направления отправлять минёров в наш корпус. Вот пусть и дальше не укладывается. Да и я сам хорош – распустил язык сверх всякой меры. И хвост распустил. Павлиний. Пора закругляться с этим хвастовством. Нет, парень явно «наш», но расслабляться нечего. – Прошу нас простить, но – служба. Пора двигаться с отрядом дальше. Был чрезвычайно рад знакомству с вами, Иван Севастьянович. Предложил бы составить нам компанию по дороге на Себеж, но подозреваю, что темпы нашего передвижения не подойдут лихому кавалеристу. Если ошибаюсь, милости просим ехать с нами. – Не ошибаетесь, Вадим Фёдорович. Благодарен за приглашение, но мне действительно нужно спешить. Честь имею, господа! Надеюсь, что ещё встретимся. – Пути войны неисповедимы. До встречи!
Пётр Христианович Витгенштейн являлся единственным из командиров корпусов (не считая казачьих, конечно), который носил усы – право на это ему давало шефство над лейб-гвардии Гусарским полком[192]. В приёмной меня промариновали относительно недолго – всего лишь полчаса. Командующий Первым корпусом был достаточно приветлив и благосклонно принял пакет от Барклая. Во время чтения послания он неоднократно удивлённо приподнимал брови, но беседовать со мной стал только после полного прочтения письма: – Уважаемый Вадим Фёдорович, я, конечно, весьма польщён тем, что в распоряжение моего корпуса направлены столь ценные и храбрые офицеры, как вы с подпоручиком Соковым, но почему именно вы? Ведь ваши знания и доблесть весьма пригодились бы на основном фронте, – генерал выжидательно посмотрел на меня. – Не могу судить о решении господина министра, ваше превосходительство! Я получил приказ и выполняю его, – ну не делиться же своими домыслами по поводу неприязни Дохтурова? – Хорошо, не будем выяснять причин, по которым вас отправили из основной армии ко мне. О предстоящей работе представление имеете? – Насколько мне известно, необходимо обучить ваших минёров установке заграждений на поле боя и в других местах.
– А вот как раз минёров у меня и нет: кроме пионеров капитана Геруа, только в Риге имеются, – весело посмотрел на меня генерал-лейтенант. – Но оттуда, как сами понимаете, их не доставишь. Есть две роты понтонёров при артиллерии – может, их попробуете научить? Нет, бардак в России – это перманентно? Вот какого, спрашивается, мужского достоинства, меня отправляли обучать неизвестно кого? – Раз нет других – попробуем обучить и этих, ваше превосходительство. Хотя я, честно говоря, действительно рассчитывал встретить у вас моих бывших сослуживцев из Риги. Ими по-прежнему командует майор Пушняков? – Он. Но для нас они на данный момент недосягаемы – Рига в осаде. Держатся, но из-за стен города выйти пока не смеют. Планируется прислать им из Петербурга два Морских полка, но на данный момент эти штыки нужны под стенами столицы. Так берёте понтонёров или пионеров в обучение? – А разве у меня есть выбор? Придётся. Хотя химии они, как я понимаю, не обучались, но должны быть офицерами грамотными. И хотелось бы уточнить задачи, что перед нами ставятся… – Извольте к карте, – пригласил меня Витгенштейн. – Левый фланг надёжно прикрыт Себежским озером… В общем, понятно: позиция у нас крепкая, Удино, после Клястиц, атаковать не собирается, но в перспективе движения его корпуса возможны. Нужно научить минировать предполье: фугасы там, «мины в горшочках с картечью»… – Каким количеством динамита я располагаю в качестве материала для обучения? – Количеством чего, простите? – Динамита. Того самого нового взрывчатого вещества, которое нужно использовать для установки мин перед нашими боевыми порядками. – Что за новое вещество? Старого доброго пороха вам недостаточно? – искренне изумился командующий корпусом. Вот млин! – Ваше превосходительство… – Оставьте титулование – к делу. Итак? – Ещё за полтора года до войны мной разработан рецепт нового взрывчатого вещества, по своей разрушающей силе многократно превосходящего порох. Именно его мы успешно использовали неоднократно. – В первый раз слышу, – недоумённо ответил генерал. – И тем не менее это факт. Производитсядинамит и в Риге, и в Новгороде. Неужели в вашем корпусе с ним совершенно не знакомы? – Лично я слышу о подобном в первый раз. Поговорю об этом с полковником Сиверсом. Кстати, он ваш непосредственный начальник – руководит инженерами корпуса. Правда, у Егора Карловича сейчас голова болит, в основном по поводу возведения укреплений. – Прекрасно понимаю, но неужели для доставки пары подвод с грузом из Новгорода требует отвлечения начальника инженеров от выполнения его основных обязанностей? – Это требует отвлечения от выполнения «основных обязанностей» даже меня, командира корпуса: нужно сесть и написать соответствующий приказ. Ну, то есть не «сесть и написать», а продиктовать и подписать… Но это на данный момент не столь важно. Чем предполагали заняться дальше, Вадим Фёдорович? Обучение пионеров моего корпуса – дело, конечно, достойное. Но вы, как я знаю, прибыли с отрядом… Генерал выжидательно посмотрел на меня. – Ваше превосходительство… – Я же сказал: «Без титулования». Не та ситуация, чтобы тратить время на слова, не несущие смысла. Слушаю вас. – Отряд, которым я командую, успел себя очень хорошо зарекомендовать в организации всевозможных пакостей нашим французским «друзьям». В его составе опытные минёры и четверо лучших из егерей, не побоюсь утверждать, всей армии – бьют без промаха там, где почти любой другой представитель этого рода войск промажет. Каждый их выстрел – выведенный из строя вражеский солдат. Мы уже неоднократно организовывали засады на небольшие и даже довольно значительные отряды противника с неизменным успехом. – Верю вам на слово, Вадим Фёдорович, – кивнул генерал. – Верю вашим словам и орденам на мундире. Но какого решения вы ждёте от меня? Какой задачи вашему отряду? – В первую очередь, конечно, нужно научить подчинённых корпусу пионеров минировать поле боя. И опасные направления к позициям. Поверьте, это дорогого стоит, когда враг несёт неожиданные потери на позиции «последнего броска». «Ваши» французы с таким сюрпризом пока незнакомы, но на главном направлении уже была неоднократно собрана кровавая жатва из егерских ружей и пушек по остановившемуся в недоумении противнику. – Об этом подробнее поговорите с графом Сиверсом, я уже предупредил его о вашем прибытии. Представьтесь непосредственному начальнику, обсудите свои инженерно-минёрные вопросы, ознакомьтесь с позициями, ну а тогда с ним вместе – ко мне. А сейчас прошу меня извинить, дела. Адъютант вас проводит к Егору Карловичу. Интересно: у него в адъютантах уже сейчас Пестель, или тот позже на этой должности служил? Оказалось – позже. Отвёл меня и представил Сиверсу штабс-ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка. – Прибыл в ваше распоряжение, ваше сиятельство! – не преминул отрекомендоваться я начальству. – Со мной подпоручик Соков и тринадцать нижних чинов. – Рад познакомиться, уважаемый Вадим Фёдорович, – тепло улыбнулся мне полковник и протянул руку. – Счастлив принять под своё начало столь доблестного офицера и известного учёного. Ого! А он и о моей научной деятельности в курсе? – Не ожидал, что вы об этом знаете, ваше… – Егор Карлович, – оборвал меня граф. Понятно. Ну не я же сам буду строить беседу без оглядки на субординацию… А ведь мы с ним практически ровесники – с виду лет тридцать брату командира Четвёртого кавалерийского корпуса. И аристократизм из него так и пышет. Нет, нет, никакого снобизма, никакой позы – очень приветлив и прост в общении… Не объяснить… Просто чувствуется ПОРОДА. И нос, опять же, солидный. Вот так зацепила меня эта дурацкая мысль, что потом во время всей дальнейшей беседы параллельно вилась и покоя не давала: более трёх четвертей аристократов – большеносые. Бывают, конечно, и исключения, типа Давыдова или самого государя, но всё-таки… В общем, постоянно приходилось изгонять из черепа мысли о «шнобелеметрии», чтобы сосредоточиться на беседе с начальником инженеров корпуса. – Честно говоря, Вадим Фёдорович, я хоть и рад вашему появлению, но удивлён оному. Мы не просили инструктора по минному делу у командующего. Конечно, и я сам, и мои офицеры ознакомимся с вашими мыслями на этот счёт и, несомненно, кое-что примем к исполнению. – Егор Карлович, я офицер – мне отдали приказ, я его выполнил. – Ещё раз повторюсь: очень рад, что вы у нас. Просто некоторое недоумение имеет место быть… Ладно, давайте к делу! Я рассказал об опыте минирования мостов, атаки переправ из засад, о растяжках на подступах к рубежу атаки, о фугасах и ложных фугасах, даже об огненных упомянул. Сиверс слушал с живым интересом и периодически одобрительно кивал. Однако кое в каких вопросах потребовались разъяснения. – Но ведь эти ваши глиняные горшочки с дробью вряд ли способны истребить много солдат противника. – А истреблять и не надо – умер данный пехотинец или ранен, не столь важно, главное, что он неспособен атаковать, и натиск на наши полки окажется снижен, значит, и ответный огонь будет более эффективным. Но, простите, Егор Карлович, для снаряжения этих мин желателен именно динамит, а не просто порох. Его превосходительство сказал, что в корпусе данного взрывчатого вещества не имеется. – Что есть динамит? – приподнял бровь полковник. Вот неистребим наш российский бардак – ни в двадцатом веке, ни в девятнадцатом. Командир инженеров корпуса ни сном ни духом о новой взрывчатке. А она уже почти год на вооружении. Но, оказывается, только в отдельных подразделениях. Не здесь. – Знаете, Егор Карлович, я вам лучше продемонстрирую его действие, чем буду объяснять. Не возражаете? – Отнюдь. А когда? Вы раздразнили моё любопытство. – Да хоть сегодня – мы привезли с собой пару десятков зарядов, но для нужд корпуса, да ещё и обучения этим пользоваться доставленного совершенно недостаточно. Год назад я наладил производство динамита в Новгороде. Прикажите отправить туда распоряжение о доставке пары повозок. – Разумеется. Однако всё-таки после того, как вы продемонстрируете нам свои чудо-мины. – Разрешите приступить к организации демонстрации? – Успеется, Вадим Фёдорович, – охладил мой порыв Сиверс. – Давайте сначала обсудим до конца план ваших действий. Предварительно договорились, что из своей роты капитан Геруа выделит под моё начало с десяток пионеров и двух офицеров. Ну что же – попробуем. Препогано, что минёров не имеется вообще – они всё-таки азам химии обучены, да и отбирают туда по вышеприведённой причине ребят наиболее толковых. То есть не уравнения реакций, конечно, писать (из умеющих делать сиё на всей планете вообще в наличии лишь один человек), но рассчитывать пропорции компонентов пороха, взвешивать и смешивать вещества – это вполне. И сразу после того, как мелькнула эта мысль, затосковалось по Академии: жили бы с Настей в Питере, двигал бы я российскую науку вперёд семимильными шагами… Уже ведь и «Таблицу Демидова» есть из чего «соорудить», а имя я себе в научных кругах обеспечил – прислушаются и примут… Поскорее бы корсиканского людоеда к ногтю прижать, тогда можно будет плюнуть на работы по всевозможным взрывчаткам и возвести химию на пьедестал Царицы Наук… Ну да ладно – пока неактуально. Тему про активные минные заграждения в первой беседе со своим начальником я поднимать пока не стал – «кита нужно есть постепенно». Договорились, что подготовлю демонстрацию динамита через три часа, на чём временно и простились.
– Сколько демидомита-то? – Кречетов не заметил, что я уже вернулся. Гаврилыч испуганно зыркнул на меня и тут же поспешил поправить расслабившегося подчинённого: – Динамита, морда неграмотная! Три шашки его благородие приказали. И уже ко мне: – Вы не гневайтесь, господин капитан, это мы со всем уважением… Промеж себя только… Больно справную штуку вы придумали. Вот сукины дети! Вот народ-словотворец! Это ж додуматься надо: «демидомит». Ну не устраивать же разнос, когда сам еле смех сдерживаешь. – Не волнуйся, Гаврилыч, не сержусь я. Трёх хватит? Как думаешь? – За глаза, ваше благородие – снесёт под корешок. Для демонстрации выбрали сосну на опушке (Гринписа на меня нет). Должно произвести впечатление на Сиверса и всех, кто с ним пожалует. Ну и горшочек с дробью тоже – вокруг него ребята расставляли мешки с землёй, чтобы можно было конкретно убедиться, сколько солдат противника пострадают вблизи «эпицентра». Мне, кстати, и самому было до жути интересно – раньше до такого эксперимента не додумался. Мешки расставляли так, чтобы сымитировать боевую колонну и посмотреть, сколько приблизительно народу и насколько серьёзно выведет из строя взрыв мины. В условленное время появился полковник с группой пионерных офицеров. Нас с Алексеем представили капитану Александру Клавдиевичу Геруа и его подчинённым. Как сам командир местных пионеров, так и его коллеги оказались весьма доброжелательными. Во всяком случае, внешне. Позиции «приехал тут незнамо кто нас уму-разуму учить» не наблюдалось. – Всё готово, Вадим Фёдорович? – поинтересовался Сиверс, когда закончили процедуру знакомства. – Абсолютно. Можем начать хоть сию минуту. – Так не будем терять время. – Кречетов, ещё одну шашку сюда! – крикнул я своему минёру. В течение минуты брикет новомодной взрывчатки я демонстрировал офицерам: – Как видите, заряд небольшой и по объёму, и по массе. Огнепроводный шнур может поджигаться как фитилём, так и тёрочным взрывателем. Вон к той сосенке, – я показал на дерево, – привязаны три такие шашки. – Неужели вы рассчитываете свалить такое дерево столь небольшим зарядом? – Геруа не скрывал своего скепсиса. – Не гремучая же ртуть у вас там. – Нет, разумеется, я не посмел бы так вольно обращаться с гремучей ртутью. Однако я прошу верить не моим словам, а своим глазам. Давай, Гаврилыч! Унтер припустил к лесу, а через две минуты уже улепётывал оттуда во все лопатки. Он успел отбежать метров на сто (вполне безопасное расстояние), когда жахнуло. Немалая такая мачтовая сосна, на стволе которой плеснуло пламенем, неторопливо начала крениться в нашу сторону, а чуть позже уже легла на землю-матушку, что её породила. – Всего три? – недоумённо посмотрел на меня Сиверс. – Три таких заряда? – Прошу поверить – именно три, и именно таких. Позвольте продемонстрировать действие противопехотной мины? – Хотите сказать, фугаса? – Именно мины, уважаемый Егор Карлович. Фугасом это назвать нельзя – весьма небольшой глиняный горшок. Видите те мешки? – Разумеется. Как я понимаю, они имитируют вражеских пехотинцев? – Именно так. Я, кстати, сам впервые увижу подобное моделирование и смогу оценить результаты. Вместе с вами. – Ну что же, давайте посмотрим… Я дал отмашку, и через минуту в строю «атакующих мешков», вырос сноп огня и дыма. Все присутствующие поспешили посмотреть на то, что натворил взрыв. Четыре мешка были разорваны в хлам, ещё на четырёх горела мешковина, двенадцать имели пробоины от осколков. Разной степени тяжести. То есть можно рассчитывать, что каждый взрыв такой мины выведет из строя как минимум десяток атакующих солдат противника. Немало. А если сравнить с трудозатратами на «волчью яму» с кольями на дне – вполне можно считать моё новшество более эффективным и рентабельным. На присутствующих офицеров увиденное тоже произвело впечатление. – Господа! – обратился я к пионерам. – Вы, пожалуй, единственные на войне, кто занимается не разрушением, а созиданием. Вы строите, а не крушите. Строите мосты, возводите укрепления… Кто из вас готов изменить свой образ деятельности? Кто готов учиться ставить на пути врага такие ловушки? Это непросто, но, как я постарался показать, весьма полезно для наших войск. Кто из вас согласен учиться минному делу? Едрён-макарон – все согласны. Вплоть до самого капитана Геруа. Разве что Сиверс не попросился ко мне в ученики. Он же и пресёк поползновения офицерской молодёжи по оставлению скучных работ возведения позиций и выделил мне своей волей подпоручика Клевицкого и прапорщика Котова. …И потянулись дни обучения. Подопечные мои оказались достаточно грамотными и сообразительными. Из минусов стоит отметить недостаточную внимательность и аккуратность подпоручика и излишнюю гонорливость прапорщика в отношении с нижними чинами. – Виктор Александрович, вы провели безупречные расчеты, талантливо применили мину к рельефу, хорошо замаскировали, но натяжка провисла в некоторых местах до земли, два колышка, удерживающие верёвку, вот-вот упадут сами по себе, ещё с одного она свалилась, основной удерживающий закреплён ненадёжно. А тёрочный взрыватель всё-таки требует, чтобы за верёвку дёрнули как следует… Но этот-то хоть не трепыхался и добросовестно исправлял свои огрехи. С каждым разом замечаний у меня становилось всё меньше. Со вторым было сложнее. Котов был предельно вежлив и доброжелателен в общении с офицерами, но то, что он просто презирает подчинённых, было видно невооружённым глазом. Причём даже замечание сделать не за что – всё «в рамочках». Не скажешь же: – Пётр Петрович, вы неласково смотрите на солдат, неприветливы с ними… Тут же сделает мне квадратные глаза: – Побойтесь Бога, Вадим Фёдорович! Разве я кого-нибудь ударил или обругал? А мне крыть нечем… Действительно, не ударил и не обругал, но уж лучше бы врезал сгоряча кому-нибудь леща за проступок или обложил семиэтажно, чем это перманентное общение с солдатами, когда они каждый раз чувствуют, что их командир считает своих подчинённых существами низшего сорта и не стесняется это демонстрировать. К тому же постоянные мелочные придирки, разговор сквозь зубы… Ещё немного – и попрошу у капитана Геруа замену этому снобу. И пусть хоть на дуэль вызывает – этот спесивый молокосос может мне всю работу по обучению минёров нового типа похерить… Проблему решил… ну этот, который незаметно подкрадывается, у которого работа такая: подпоручик Ковешников вернулся из Новгорода с полутора пудами динамита… – Нету более вашей лаборатории, Вадим Фёдорович. Прошу простить, – непонятно за что извинился молодой офицер. – Как мне рассказали, два месяца назад главный инженер по производству взорвался вместе со всем зданием. Те новгородцы, что живут неподалёку от того места, до сих пор крестятся при упоминании этого случая и плюются в сторону вашего бывшего «заведения». Восстанавливать, понятное дело, не стали. Вот, отдали мне всё, что на складах оставалось, – благо те за пять вёрст от места производства находились. Прошу простить за неприятные известия. Да уж, вся моя затея насчёт установки растяжек перед нашими позициями накрылась медным тазиком. Оставшийся «демидомит» нужен мне самому для активных действий в тылах Макдональда – Удино… – Вы-то зачем извиняетесь, Константин Андреевич? Вашей вины во взрыве лаборатории нет никакой. Сердечно благодарю, что доставили хотя бы оставшееся. Итак, идти к Сиверсу или сразу к Витгенштейну? Вопрос, конечно, риторический – через голову непосредственного начальника действовать нельзя. Но и принять окончательное решение относительно дальнейших действий моей группы сам начальник инженеров корпуса не волен. Но всё равно – сначала к нему.
– Уважаемый Егор Карлович, – начал я, когда примостился на предложенном полковником табурете. – К сожалению, должен сообщить, что почти всё, чему я обучал отряд ваших инженеров, уже не имеет смысла – динамита из Новгорода доставлено ничтожно мало, расходовать его на пассивное минирование предполагаемого поля боя бессмысленно. – Да, мне уже доложили о несчастье в вашей лаборатории по производству этого вещества. Ну что же, имеем то, что имеем, у вас есть какие-то конкретные предложения? – Исходя из имеющихся у нас в наличии средств – только фугасы-камнемёты с пороховыми зарядами. Но этому можно обучить быстро… Относительно быстро, конечно. А основную часть оставшегося динамита мне хотелось бы применить, действуя активно в тылу и на коммуникациях тех маршалов Наполеона, что стоят против нас. – Относительно фугасов я понял, Вадим Фёдорович, – слегка нахмурился Сиверс, – но о ваших дальнейших планах – потрудитесь рассказать подробнее. Я что-то с трудом представляю, как можно действовать на коммуникации не наступающего на относительно узком фронте, а закрепившегося на всём протяжении Двины противника. И давно «осевшего» в этих местах. Освоившегося с ними. Поясните? – Разумеется, я не прошу разрешения заняться атаками тылов французов немедленно. Я, во-первых, прошу выделить в поддержку отряда с десяток казаков для оперативной разведки и кого-то из местных, кто, например, состоит в ополчении. – Предположим, что командующий корпусом удовлетворит вашу просьбу. Что далее? – Сначала разведка, конечно. Не здесь, разумеется, – ближе к Двинску, но в относительно безлюдном месте… – В каком? – немедленно перебил меня полковник. – Ещё не выяснял, Егор Карлович, поймите – я всего час назад думал только об обучении своих подопечных. Однако дефицит эффективной взрывчатки сделал всю эту подготовку бессмысленной… – Вы уверены? А может, сначала попробуем повторить ваш эксперимент с мешками на обычных пороховых зарядах? А ведь уел инженер начала девятнадцатого века химика конца века двадцатого. Глядишь, и в самом деле банальный чёрный порох непринципиально будет отличаться по своему метательному действию от динамита? Последний ведь только дробящим действием «старый добрый» превосходит. Конечно, я слышал и читал в своё время о таких характеристиках взрывчатых веществ, как «бризантность», «фугасность» и иже с ними, но вроде даже в Первую мировую войну те же самые англичане не гнушались снаряжать свои самые что ни на есть здоровенные снаряды банальным чёрным порохом. Не исключено, что единственное преимущество динамита при использовании его «в поле» – компактность. В случае пассивного минирования это непринципиально. – Пожалуй, вы правы, Егор Карлович. Разрешите немедленно приступить к подготовке опытного образца? – Не возражаю. Ступайте. И оповестите меня, когда будете готовы к демонстрации. …Вот стыдуха! Вот осёл! Осёл с докторской степенью! Сколько же я денег в никуда угрохал! Почти наверняка во всех предыдущих случаях, в тех самых горшочках, динамит, который чуть ли не на вес золота, можно было заменить копеечным порохом. Да и сами горшочки с картечью… Идиот! Просто присобачить тёрочный взрыватель к обычной артиллерийской гранате – и всё! К тому же её и маскировать зачастую не надо: валяется на поле боя ядро – самое обычное дело. Пришлось засунуть свою гордость куда подальше и вернуться к Сиверсу, чтобы он походатайствовал перед начальником артиллерии корпуса о выделении энного количества гранат для экспериментов, а в перспективе и для самих заграждений. После первых же слов полковник сразу ухватил основную мысль и, даже не дав её закончить, немедленно потащил меня к Яшвилю. Генерал-лейтенант принял нас не сразу, пришлось с четверть часа поскучать в приёмной, если, конечно, можно так назвать сени крестьянской избы, в которой на данный момент располагалась его «штаб-квартира». Но встретил приветливо, тепло поздоровался с Сиверсом, весьма благожелательно отнесся и ко мне… Перешли к делу. – Уважаемый Лев Михайлович, – начал полковник, – капитан Демидов предложил очень интересную и, на мой взгляд, перспективную идею: минирование возможного направления движения вражеских сил на поле боя артиллерийскими гранатами. – Простите? – удивился артиллерист. – Давайте Вадим Фёдорович сам расскажет о том, что придумал? – Слушаю. – Ваше превосходительство, – начал я, – минирование поля боя на опасных направлениях уже прекрасно показало свою эффективность в сражениях под Островной и Смоленском. Но там использовались достаточно сложные и дорогостоящие мины, изготовить которые в необходимом количестве у меня нет здесь никакой возможности. Буквально час назад пришла мысль заменить их обычными пушечными гранатами… – Считаете, что гранаты дёшевы и у меня их без счёту? – перебил меня Яшвиль. – Простите, Лев Михайлович, – вмешался Сиверс, – но если наши ожидания оправдаются, в чём я почти не сомневаюсь, то эти бомбы фактически попадут в цель без расходов на сам выстрел из пушки. Взорвутся сами непосредственно в рядах наступающего противника, а ваши молодцы-артиллеристы добавят ещё из своих орудий. – Спасибо, я понял, – на несколько секунд задумался генерал. – Но всё-таки хотелось бы убедиться… – Несомненно. Пока мы просим несколько штук для испытаний, на которые приглашаем и вас. – Пренепременно. Известите заранее, а насчёт гранат я распоряжусь – их вам доставят сегодня же. Как, впрочем, и ожидалось, испытания удались на славу: осколки калечили мешки почище, чем дробь из моих «горшочков». Уже в надцатый раз обругал себя за то, что не додумался до такого простого и эффективного решения раньше – можно сказать, заколачивал гвозди микроскопом на протяжении пары месяцев. Яшвиль и приглашённые им командиры дивизий, генералы Берг и Сазонов, тоже пребывали в полном восторге, так что с перспективами на данном участке деятельности можно было мозг не грузить – артиллеристы дадут столько потенциальных «мин», сколько попрошу, но в результате созрел и не очень приятный разговор… – Ты всё видел, Алексей… – Да, Вадим, здорово! Раньше надо было… – В том-то и дело. Поэтому придётся на время расстаться… Вопрос в глазах Лёшки озвучен не был, но даже молча требовал немедленного ответа. – Необходимо как можно скорее сообщить об этом главным силам. И кому, как не тебе. Я напишу письмо генералу Трузсону, главному инженеру Армии, но ты волен отдать его любому из командиров корпусов или дивизий. В общем, сам сообразишь. Думаю, что понимаешь, насколько важно, чтобы командование главными силами узнало о данном способе минирования перед генеральным сражением, которое может состояться в самое ближайшее время. Возражать будешь? – Всё понятно. Не хочется, но необходимо. Поеду, конечно. Когда? Молодец, парень – «фишку» понял и препираться не стал. – Думаю, что завтра с утра. Писать донесение пойду прямо сейчас, но стоит ещё заручиться подтверждением предложения если не у самого Витгенштейна, то хотя бы у Яшвиля или Сиверса. Думаю, что их подписи добавят весомости моим словам. – Хорошо. Значит, завтра, – кивнул Алёшка. – Подожди. Одного я тебя не отпущу – возьми с собой Егорку. – Господин капитан, – вежливо улыбнулся мне Соков-младший, – я всё-таки офицер и в опеке не нуждаюсь. – Господин подпоручик. – Я не остался в долгу. – Потрудитесь выполнить приказ своего начальника буквально. Не буду говорить, что меня не волнует твоя судьба, а только доставка донесения, Алёша, но, в самом деле, подумай: поручение тебе даётся весьма ответственное. От него в значительной степени может зависеть судьба генерального сражения, судьба России… И ты хочешь, чтобы я не побеспокоился о его выполнении? Отпустил тебя одного? Нет уж – не только Егорку, ещё и с десяток казаков у командующего попрошу для сопровождения. И не ради тебя самого, а для того, чтобы моё донесение пришло туда, куда следует. Всё ясно? У Алексея хватило ума понять и не спорить. – А теперь ещё: запальную трубку в гранате укоротить до минимума – нашей мине не требуется время, чтобы долететь до противника – она уже у него под ногами. Нечего предоставлять французам время разбегаться в стороны, когда граната зашипит. Это понятно? – Понятно. – Далее: почти все запасы тёрочных запалов – именно на это. Мало их, а обычные мины наши и старым способом запалить смогут. Я обо всём этом напишу, но просто чтобы ты тоже знал, что везёшь. Мало ли что… – Не беспокойся, всё понял, сделаю. – И в добрый путь, собирайся, до завтра. Извини, у меня ещё много дел. К Сергею Васильевичу и Насте по дороге заедешь? – Думаю, что да. Если можно, конечно… – Можно. Я тогда и им письма напишу. Спровадив своего шурина, немедленно отправился к Сиверсу для составления вышеупомянутого доклада-инструкции к командованию Армии. Потом вместе пошли к Витгенштейну, и граф практически сразу завизировал наше послание, наговорив вдобавок мне много любезностей за такое «изобретение». А утром следующего дня мы простились с Алексеем. Как показало время – до самого конца войны простились. Вместе с десятком казаков он отправился в армию Барклая, и, как выяснилось впоследствии, не зря. Единственно, что Егорку пришлось оставить здесь – чуть не в ноги упал казак, умоляя не исключать его из отряда. Да и ладно – ещё в дороге сдружился он с моими архаровцами, повоевать хочется уральцу в самое ближайшее время… Чтоб я возражал! У Алексея конвой вполне приличный, а такой «саблемах», как Егор Пантелеевич, нам завсегда сгодится. Пора подумать о ближайшем будущем: минировать поле гранатами обучу своих подопечных достаточно быстро, а потом – за партизанщину. Вот с этим пока затык – информация о диспозиции противника весьма неконкретная. То есть о тех частях, что стоят против нас, гусары и казаки доносят регулярно, хоть и не мне, конечно, но Витгенштейн, думаю, в случае чего, поделится оной. Но мне-то необходимо иметь представление о том, что творится у французов в тылу. Это во-первых. А во-вторых, в эти самые тылы попасть незамеченным. Всё-таки два десятка бойцов моего отряда не такая уж маленькая группа (надеюсь, что казачков мне командующий корпусом выделит). Как просочиться через линию фронта? Где? Куда?.. – Вадим Фёдорович! – окликнул меня сзади знакомый голос. Обернувшись, я увидел подъезжавшего поручика Глебова. – Рад приветствовать вас, Иван Севастьянович! – Слышали новость? – Гусар поравнялся со мной и соскочил с седла. – Вероятно, нет. Никаких серьёзных новостей за последнее время припомнить не могу. Надеюсь, поделитесь? – Разумеется: у Армии новый командующий – Кутузов. Каково? – задорно посмотрел на меня молодой человек. Ага, удивил. Хотя… Если дела идут не так погано, как это было в моей реальности, то вполне могло случиться, что Михаила Илларионовича так и оставили бы командовать Санкт-Петербуржским ополчением, а Барклая генералитет склонил бы к генеральному сражению пораньше, чем под стенами Москвы… – Что же, радостная весть. Надеюсь, что светлейший поспешит дать Наполеону бой в самое ближайшее время, – совершенно неискренне изобразил я положительные эмоции на своём лице. – Ну да! – расцвёл в улыбке поручик. – А там и мы в наступление перейдём – устроим Бонапарту такие «Канны», каковых свет не видел! Мальчишка всё-таки. «Канны» ему подавай! Да ещё в стратегическом масштабе… Для таких операций главное даже не количество войск, а их взаимодействие. То есть СВЯЗЬ. А она пока на уровне, не сильно отличающемся от древнеримского, – молодой адъютант на лихом коне с пакетом под доломаном… Даже на поле боя необходимо как можно скорее отдать приказ, кому, когда и в каком направлении атаковать. А это «как можно скорее» – скорость лошади и лихость всадника с пакетом. Сначала «туда», а потом «обратно». Ведь и упустили-то Боню тогда, на Березине, именно из-за несогласованных действий – войск хватало, чтобы раздавить ошмётки Великой Армии, с избытком хватало… СВЯЗЬ и взаимодействие, ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ и связь – именно эти два компонента решают всё в стратегическом масштабе. Я это прекрасно понимал ещё со времён своей срочной – телеграфист всё-таки. Потому и попытался хотя бы сигнальные ракеты ввести. Хотя бы для тактического управления войсками. И кое в чём помогло – бригада Скалона достаточно шустро прибыла на исходные под Смоленском. Но если говорить о взаимодействии корпусов… Ведь десяток радиостанций, наверное, перекрыли бы полезностью для Армии не только динамит с бездымным порохом и новыми пулями, но и полевые кухни. Но не сподобил меня Создатель… В упор не помню, как приёмники-передатчики «сочинять». Даже если необходимые резисторы-конденсаторы имелись бы. – Не думаю, Иван Севастьянович, что новый командующий перейдёт к столь решительным действиям. Одно дело – дать сражение в поле, и совсем другое – осуществить столь грандиозную операцию, как выход в тыл армии Наполеона несогласованными действиями других армий. Ведь против Тормасова стоят австрийцы и саксонцы, против нас Макдональд, Удино и Виктор, против Чичагова – турки, которые хоть и не воюют, но отводить Дунайскую армию сюда очень рискованно… И вообще, нам бы со своими проблемами разобраться. Пока во всяком случае, французов и пруссаков против корпуса стоит немало – штыков и сабель значительно больше, чем у его сиятельства под началом… – Как-то странно вы рассуждаете, Вадим Фёдорович, – подозрительно посмотрел на меня гусар, – не ожидал… – А чего ожидали? – Я постарался изобразить на своей физиономии максимальную благожелательность. – Что я начну ликовать при мысли о немедленной атаке противостоящих нам французов? Иван Севастьянович, душевно вас прошу не обижаться, но, на мой взгляд, это пока совершенно несвоевременно. Первоочередная задача корпуса – прикрывать направление на столицу. И только это. Действовать неосмотрительно нельзя ни в коем случае – перед нами не турки, а завоевавшая почти всю Европу армия. – Бивали мы эту армию, – запальчиво отозвался поручик. Это он-то «бивал». Удачное дело под Клястицами… Явно, что и Фридланд, и Пулутск, и Эйлау, не говоря уже о Шенграбене, прошли без его участия. Но – гусар, гродненец, а уж Яков Петрович Кульнев, дай Бог ему здоровья, воспитывает своих офицеров исключительно победителями… – Бивали. Но не армию – корпуса. Причём обороняясь. Согласитесь, что переходить в наступление против превосходящих сил Удино, имея на правом фланге Макдональда, было бы неосмотрительно. – Так что же вы предлагаете? Стоять и ждать? – Я ничего не предлагаю, Иван Севастьянович, я не командую корпусом и даже не являюсь членом штаба графа. Высказываю своё мнение. И мнение таково: стоять здесь, защищать столицу, удерживать против себя превосходящие силы неприятеля, не давая им возможности усилить войска Наполеона ни одним полком, ни одним солдатом. Это уже немало. – Просто стоять? Вадим Фёдорович, если бы не ваши награды, если бы я не знал о той истории на Немане, то, извините, счёл бы вас, – Глебов замялся, подыскивая нужные слова, – излишне осторожным человеком. Нарывается парень… – То есть трусом? Блин! А ведь это уже я сам нарываюсь… – Да Господь с вами! Клянусь честью, что даже мыслей об этом не было, – вытаращил на меня глаза гусар. – Просто… И замялся. Ну да, обычное дело – начать облекать свою мысль в звуки, прежде чем она сформировалась окончательно. – Надеюсь, что понял вас, Иван Севастьянович, – поспешил я прийти на помощь запутавшемуся в словах молодому человеку. – Вам, как лихому кавалеристу, не терпится ворваться в сечу и крушить налево и направо врагов Отечества. – Не совсем так прямолинейно… – Но понял я вас правильно, не так ли? Ни в коем случае не собираюсь читать нравоучения, пользуясь разницей в наших возрасте и чине, но в масштабах корпуса и Армии, не стоит рассуждать так опрометчиво. Мы обер-офицеры – прикажут, так пойдём и умрём вместе со своими подчинёнными. – Само собой, Вадим Фёдорович. А к чему вы это? – К тому, что перед нашими генералами стоит задача не погибнуть геройски и не погубить «геройски» находящиеся в их подчинении войска, а выиграть ВОЙНУ. У французов здесь весьма серьёзное превосходство в силах. И считать их неумелыми и трусливыми у нас нет никаких оснований. – Возразить не могу, но ведь мы под Клястицами… – Одержали победу? Да. И славную победу. И остановили нацелившихся на Петербург Макдональда и Удино. Браво! И удерживаем их здесь, повторяю. Как бы вам это ни было неприятно услышать: судьба войны решается на другом направлении – на московском. Туда идёт Бонапарт с основными силами. Идёт, и с каждой верстой теряет силы его армия – от болезней, голода, дезертирства. А к Кутузову постоянно будут подходить подкрепления. С Дона, из южных губерний… Да и к нам в будущем наверняка присоединятся корпуса из Финляндии и из столицы. А вот наши визави достаточно скоро прикончат всё съестное, что имеется в округе. И их корпуса начнут таять, как сугробы по весне. Тогда французы либо атакуют сами, а мы встретим их на хорошо укреплённых позициях сытые и здоровые, либо истощатся настолько, что нам можно будет начать наступление с большими шансами на успех и малыми потерями. – Где же тут доблесть? – недоверчиво посмотрел на меня гродненец. – Наибольшая доблесть, Иван Севастьянович, не броситься одному на пятерых и геройски погибнуть в бою, а уничтожить или пленить врага, понеся минимальные потери. Но для этого нужно уметь ждать и терпеть. Хотя вам-то чего беспокоиться? Ваш полк – глаза и уши корпуса. Вероятно, ваши гусары спокойной жизни не знают – всё время какие-то отряды в разведку отправляются. – Несомненно. И, вспоминая наш последний рейд, нахожу подтверждения вашим словам – захватили одного пленного. Вернее, дезертира. Пехотный лейтенант, офицер, и то не выдержал голодухи – сбежал. Когда в лагерь привели, он две миски каши умял с ходу и ещё просил, – поручик лучезарно улыбался. – Что-то рано они тут так оголодали, – засомневался я, – урожай только-только снят. И чтобы офицер… – Но это факт. И, как он утверждает, дезертирами корпус уже потерял около тысячи человек, а возможно, и больше. Вы бы его видели – высохший как жердь. Да вы и сами можете с ним побеседовать – он пока у нас в гостях. – К сожалению, не могу воспользоваться вашей любезностью – по-французски я говорю не очень бегло. К тому же служебные дела. Пришла очередь удивиться Глебову: – Не говорите по-французски? Вы, дворянин и учёный… – Так сложилась моя жизнь… Впрочем, это долго объяснять… – Воля ваша. Но странно… – поручик не скрывал своего изумления. – Согласен. Как-нибудь, при случае, могу рассказать свою историю подробнее, если пожелаете, конечно. – С огромным удовольствием, Вадим Фёдорович, побеседую с вами ещё раз. Но вряд ли скоро – француз рассказал немало любопытного, и Яков Петрович планирует в ближайшее время провести глубокую разведку… Что? Что-то больно любезный «язык» попался. Чёрт! На всякий случай стоит с ним пообщаться. Хоть и через переводчика. Я, конечно, тот ещё следователь, но зря, что ли, столько детективов в своей жизни перечитал-пересмотрел… – Иван Севастьянович, а я, пожалуй, поговорил бы с этим пленником. Будете так любезны послужить посредником в переводе? – С удовольствием. А чем вызвано ваше внезапное желание? – Возникли некоторые подозрения. Нам далеко? – Верхом – около четверти часа. – Тогда, если не затруднит, задержимся на несколько минут, чтобы я мог тоже передвигаться в седле?.. Тихон в течение нескольких минут подготовил Афину, и мы с Глебовым направились в расположение Гродненского гусарского. По дороге, раз уж было время, я вкратце поведал поручику свою «легенду», объясняющую слабое владение французским, и постарался выспросить о пленнике. – С пятнадцати лет в армии Бонапарта, – рассказывал Иван Севастьянович, – из солдат. Под Фридландом был ещё сержантом. Знаете, Вадим Фёдорович, если и такие офицеры дезертируют – совсем плохи дела в Великой Армии… Да уж. Что-то слишком плохи, ненатурально плохи, если такие лейтенанты в сентябре голодают и бегут рассказывать противнику чуть ли не дислокацию своих войск… Потихоньку добрались. Не первый год в войсках, но такого количества гусарских мундиров вокруг себя никогда не наблюдал. Голубые с серебром… Наверное, за всю историю армий мира не существовало более красивой и элегантной формы, чем у русских гусар Александра Первого. Но, вероятно, именно она и была самой дорогостоящей (кроме рыцарских лат, конечно) и нефункциональной из всех. Особенно для офицеров: раз уж в гусарах – будь любезен, чтобы белый приборный металл являлся натуральным серебром, а жёлтый – золотом. Так что какой-нибудь корнет Мариупольского гусарского носил на себе значительно больше золота, чем Портос на своей знаменитой перевязи. Служба в любом гусарском полку была возможна только для самых состоятельных дворян того (этого?) времени. Только лейб-гвардии Конный и Кавалергардский в этом плане были более затратными. Именно по этой причине знаменитая кавалерист-девица Надежда Дурова служила не в гусарах, как думают многие благодаря фильму Рязанова, а в Литовском уланском – там быть офицером дешевле… Мы с Глебовым спешились, и он повёл меня к группе офицеров. Среди них выделялся один, в тёмно-синем мундире с жёлтым воротником. Явно он и является «пациентом». Форма совершенно не российская. Между гродненцами и пленным шло оживлённое общение. Французский я за два года, конечно, слегка освоил, но примерно где-то на троечку. Пленный офицер стоял ко мне спиной, но подойдя поближе, я смутно почувствовал, что его голос мне знаком, да и пластика движений тоже. Даже когда человек стоит, он всё равно двигается: телом, руками, головой… Всё это неуловимо, но имеет место быть… И голос… Моего знания языка хватило, чтобы в общем смысле понять фразу, которой заканчивал свою тираду французский офицер. Что-то типа: «Я был чемпионом своего полка, месье. И если вы вернёте мне шпагу, или возьмём хотя бы учебное оружие, то почти наверняка выйду победителем в поединке с любым из вас…» Я не ошибся. – Риске-ву дё круазе лё фер авек муа, лё мэтр Жофруа?[193]
Бывший Лёшкин гувернёр вздрогнул, даже ещё не увидев меня – или голос узнал (хоть я с ним никогда на его родной «мове» не общался), а может, напрягло провокатора имя, под которым он прожил в России несколько лет. Скорее второе – когда он повернулся и увидел того, кто к нему обратился, на лице француза нарисовалось чёрт-те что. Явно не ожидал встретить здесь старого знакомого. Но соображает, гадёныш, мгновенно, я бы на его месте чёрта с два столь стремительно успел придумать такую «единственную», хоть и временную отмазку: – Месье! Я видел этого господина в штабе маршала Удино. Это шпион! – Да что вы говорите, господин Жофрэ! – Я перешёл на английский. – И когда это было? – Я никакой не Жофрэ – моя фамилия Санес, – продолжал ломать дурочку мэтр. – Господа! – обратился я к гусарским офицерам, находившимся в некотором ошалении. – Этот человек – бывший гувернёр в имении моего тестя подполковника Сокова. Учитель его сына, Алексея Сергеевича, с которым знаком и ваш боевой товарищ, поручик Глебов. Прошу прощения, что не представился сразу: капитан Демидов, прибыл из Четвёртого корпуса для обучения ваших пионеров. – Ротмистр Клейнмихель, – представился, как я понял, старший из присутствующих офицеров. – Ваше заявление весьма неожиданно, господин капитан. Да и обвинение в ваш адрес… Прошу не обижаться, но… – Никаких обид. У меня нет ни малейших причин волноваться – мою личность удостоверят и начальник инженеров граф Сиверс, и сам командующий корпусом. Да и Иван Севастьянович тоже – далеко ходить не надо. – Поручик? – вопросительно посмотрел на подчинённого офицера ротмистр. Нормально вообще? Они что, больше доверяют словам французского пленного, чем офицера российской армии? Или дело в психологии – с этим провокатором они типа чуть ли не подружиться успели, а я пока просто некий «хрен с бугра»? – Я действительно познакомился с капитаном Демидовым и подпоручиком Соковым недели две назад. По моему мнению, он именно тот, кем себя называет. – Глебов слегка смутился. Ладно, хоть за это спасибо. – Господа, – снова ввязался я, – мою личность установить легко. Я даже готов на время отдать свою шпагу. Но этот человек – вражеский лазутчик. Его необходимо немедленно арестовать и не верить ни единому его слову. – Разумеется, – кивнул ротмистр и отдал соответствующие указания. Французу завернули руки за спину и увели. Он пытался ещё что-то вякать про недоразумение, но результаты не воспоследовали. – Однако и вас, Вадим Фёдорович, – продолжил гусарский офицер, – попрошу временно побыть нашим гостем. Шпага, конечно, останется при вас. Надеюсь, что поймёте меня правильно. – Хоть у меня и имеются дела… – Я вопросительно посмотрел на Клейнмихеля. – Сергей Карлович, – понял меня ротмистр. – Хоть у меня и имеются дела, Сергей Карлович, но они не то чтобы очень срочные. Понимаю ситуацию и прекрасно понимаю вас. С удовольствием задержусь в расположении полка. Надеюсь, что всё выяснится достаточно быстро. – Благодарю за понимание. К тому же скоро время обедать – не откажетесь разделить трапезу с гусарами? – С огромным удовольствием. Благодарю! Перекусить и в самом деле уже не мешало. – И, Сергей Карлович, ещё одна просьба… – Слушаю. – Вас не затруднит передать моим подчинённым, что я задержусь у вас? Будут беспокоиться без причины. – Не премину. Где находятся ваши люди? – Поручик Глебов заезжал со мной туда. Может, разумнее всего именно его и отправить к его сиятельству? – Графа Сиверса имеете в виду? – Конечно. Хотя можно и не отвлекать самого полковника. Возможно, вас устроит свидетельство командира пионеров капитана Геруа? Или кого-то из его офицеров. – Устроило бы, разумеется, но пусть уже его сиятельство решает, кто приедет в наше расположение. А пока прошу вас быть нашим гостем! (обратно)
Завтра снова в бой
Обед действительно оказался неплох: щи наваристые, а на второе была картошка с мясной подливой – очень душевно. Весьма редко картоха-катошечка-бульба появлялась на столе в этом времени. Во всяком случае для меня редко. Не прочувствовал ещё русский народ до конца не написанные пока слова Фридриха Энгельса: «Для человечества картофель сродни железу…» Ну, или что-то в этом роде. Короче, каши, даже моя любимая гречка, уже обрыдли. А вот картоху с мяском я употребил с полным удовольствием. К тому же и огурчики солёные были поданы. А вот пренепременной длятакой закуски водочки – увы. Только вино. Причём не самое лучшее. Нет, неплохое, конечно, но… Я ведь водку не особенно уважаю – мне «кружение мозгов» совершенно без надобности. Водка существует для того, чтобы её ЗАКУСИТЬ. Для меня – именно так. Вспоминается знаменитый отрывок из диалога булгаковской «Белой гвардии»: Лариосик: – Я водку не употребляю. Мышлаевский: – А как же вы селёдку есть будете? Вот и у меня что-то типа того – просто раствор этанола в воде неинтересен, он может обжечь, согреть, расслабить… Иногда это важно. Но если для получения удовольствия – извините! Нужна соответствующая закуска. Чтобы… Да непонятно что «чтобы»! Чтобы сочеталась с обожжёнными водкой ротовой полостью и пищеводом. На мой взгляд, селёдка действительно просто требует предварительного омывания языка сорокаградусной отравой. Солёные огурцы более спокойны – они её «манят», не «требуют»… Но и слабенькое вино вполне подошло в данном случае. Можно было бы, кстати, вполне и без него обойтись, но сентябрь выдался в этом году тот ещё – метеорологических наблюдений, вероятно, не велось, однако по ощущениям – за тридцать градусов к концу дня. И эпитеты в адрес человека, нарядившего армию в имеющую место быть форму, складывались в голове весьма неблагоприятные. Воротничок, блин, позволили багратионовским полкам расстегнуть на марше по тридцати с лишним градусной жаре… Но не мне, в конце концов, проводить в армии кардинальные перемены. Не Потёмкин я, одевший солдат в простую и удобную для боя форму. Пристало знать своё место и не высовываться сверх необходимости. – Наш французский лазутчик наверняка предлагал какую-нибудь авантюру, господин ротмистр? – начал я потихоньку прощупывать ситуацию. – Ну почему же авантюру, – спокойно возразил мне гусар. – Рейд одним эскадроном. Уйти всегда успели бы… – В данном случае – наверняка не успели бы. Сергей Карлович, позвольте моим ребятам устроить сюрприз французам? – Что вы имеете в виду? – искренне удивился гусар. – Сразу и не объяснить… Но если будут известны направления атаки французов, находящихся в засаде… Ага! «Если знать…» Так и разбежался Жофрэ нам навстречу. А методы энергичного допроса пока ещё, вероятно, не в чести на данный момент времени. И уж никак не я буду настаивать на их введении. Хотя бы потому, что сам неспособен «кишки на вертел накручивать». Слабоват я в коленках для такого дела. – А как станут известны эти направления? – немедленно озвучил проблему ротмистр. – Возможно, стоит произвести разведку пластунами? У меня есть как минимум один человек, который на это способен. Даже двое (ведь кроме Спиридона, имеется ещё и Егорка, он, конечно, не совсем из этих мест, но всё-таки житель Псковской губернии). А если найдётся надёжный житель из местных… Вполне можно разведать предполагаемое направление. Как считаете? – Подумать можно. Но не всё сразу. – Клейнмихель поднял бокал с вином, как бы предлагая сделать по глоточку. Понятно: хоть он мне и верит, но ждёт официального подтверждения того, что я на самом деле офицер русской армии, а не лазутчик. Ну что же, подожду и я… А кто-то из гусарских офицеров уже «пробовал лады». Понятное дело – пообедали, удовлетворили организм, пора и душой отдохнуть. Песня была… Никакая, в общем. Фон. Не раздражала, но и не трогала. Обнаглеть, что ли? – Сергей Карлович, не будет ли нескромно с моей стороны попросить разрешения тоже спеть? – Будьте так любезны, – слегка оторопел ротмистр. – Корнет! Гитару нашему гостю! Молодой офицер не преминул передать мне инструмент. Посматривал он на меня слегка снисходительно – ну как же, «пионер решил перепеть гусара!». Кстати «Марш пионеров» я уже худо-бедно сбацал, но не его же здесь исполнять. Для ситуации и рода войск очень подходит песня Сашки Мирского. Я её слегка «напильником обработал» для данного времени, но должна пройти:Не грусти, корнет, что загнал коня,
Знаю, он тебя вынес из огня.
Не на жизнь рубясь, в огненном кругу
Через сабель звон крикни: «Я смогу!»
Не печалься, друг, что сломал клинок,
Нам ведь хватит рук на второй бросок!
Даже в чёрный день, уступив врагу,
Зубы сжав, скажи твердо: «Я смогу!»
Ты товарищ мой! Рук не опускай!
Вечность длится бой, не беда – пускай!
Лишь бы устоять, чтоб не сбили с ног!
Удержать в руках сломанный клинок!
Веселей будь, брат, не кручинься так,
Будто ты не рад, что повержен враг —
Вспомни тех, кто был за твоей спиной,
И держи клинок – завтра снова в бой![194]
– Здравствуйте, Яков Петрович, – поприветствовал генерал-майора Сиверс. Надо же – сам полковник не погнушался приехать для освидетельствования меня. – Рад встрече, уважаемый Егор Карлович, – гусарский генерал просто лучился радушием. – Милости просим. Отобедаете с нами? – Благодарю – уже обедал. Я узнал, что возникло некое недоразумение в отношении капитана Демидова… – Недоразумение? – вздёрнул брови генерал. – Меня просили приехать, чтобы засвидетельствовать его личность. Спешу это сделать: капитан Демидов – верный слуга государя и Отечества. Сужу об этом не только по бумагам, которые при нём были, но и по делам его. – Ни в коем случае не сомневаюсь. – На лице Кульнева была крупными буквами написана смесь радушия и недоумения. – Скажу даже больше: после песни, которую я услышал, господин капитан всегда будет желанным гостем в Гродненском гусарском. Я стоял и любовался «генералом-рыцарем». Именно так назвал его в своей миниатюре Валентин Саввович Пикуль – один из великих писателей конца двадцатого века. Пусть его ругали в своё время всевозможные критики и адепты «высокой литературы», но он сделал для популяризации истории больше, чем все школьные учителя, вместе взятые. А Кульнев действительно хорош. Хорош! Просто излучает мужество. Воин. Герой. Победитель. Мужчина, чёрт побери! Сильный, уверенный в себе, уверенный в том, что делает. Просто взгляда достаточно, чтобы захотеть подчиняться такому военачальнику. И быть убеждённым, что он приведёт только к ПОБЕДЕ. Никак иначе! Шарм, харизма… Называйте как хотите, но Яков Петрович – это что-то!.. – Так наши проблемы разрешены? – вопросительно посмотрел на генерала Сиверс. – Несомненно. – Тогда я забираю у вас капитана Демидова – он мне нужен для обсуждения весьма важных вопросов по поводу укрепления наших позиций. Не возражаете? – Возражаю, – улыбнулся шеф гродненцев. – Но воспрепятствовать не могу – владейте вашим подчинённым. Надеюсь, что капитан ещё посетит расположение нашего полка. – Благодарю за приглашение, ваше превосходительство! Не премину им воспользоваться. И всё-таки, ваше сиятельство, если у нас имеется возможность несколько задержаться… – Я вопросительно посмотрел на Сиверса. – Возможность имеется. А с какой целью? – Я слышал, что, исходя из сведений, полученных от арестованного француза, планировалась некая рекогносцировка. Не так ли? – Планировалась, – кивнул генерал. – Но, поскольку с вашей помощью, господин капитан, выяснилось, что этот месье вражеский лазутчик, то наверняка нас ждала засада. Так что, разумеется, я своих гусар на смерть не отправлю. – Ваше превосходительство, – осмелился возразить я, – «Предупреждён – значит, вооружён». Мы знаем о предполагаемой засаде, и есть мысль устроить встречный сюрприз противнику. Силами моего отряда. – Любопытно. Слушаю вас. – Хотя бы приблизительное направление движения эскадрона известно? – Весьма приблизительно – озеро Разнас. Фигасе направленьице! Разнас, конечно, не Ладога, и даже не Ильмень, но то ещё «озерцо». Адрес очень «конкретный». Но ведь должны паразиты устроить засаду в очень конкретном месте… Где-то стоять и ждать. В месте, которого гусарам было бы не миновать. Я тут же поделился своими мыслями с Кульневым и Сиверсом. Генерал и полковник поняли меня, и Яков Петрович предложил немедленно пройти в его палатку… Атаковать эскадрон гусар… Целый эскадрон. Всего лишь эскадрон. Где? И не факт, что эскадрон – откуда французы могли знать размер подразделения, назначенного в разведку? С другой стороны: не целую же дивизию в данную авантюру выделять… И какую засаду приготовили лягушатники нашим? Кавалерийскую? Артиллерийскую? Почти наверняка – второе… Картечью на марше – это сурово. Значит, рассчитывать нужно именно на это. Что в значительной степени осложняет мою задачу – минировать место предполагаемой батареи, это вам не устанавливать растяжки в чистом поле, по которому пойдёт вражеская конница… Хотя и конница должна иметься. Чтобы атаковать смешавшиеся ряды наших, чтобы не дать уйти. Что архипогано – у их кавалеристов тоже мозги имеются, и ближняя разведка ведётся. А принимать решение необходимо срочно – если в ближайшее время наши не нарисуются, то французы посчитают попытку провокации неудавшейся и свернут «проект». Что обидно – Жофрэ ведь расшифрован, и грех не использовать этот момент… Но как? Отправить на разведку Спиридона? Тихона? Обоих?.. Я выложил свои мысли и сомнения Кульневу, и тот энергично поддержал идею встречной засады. Сиверс тоже присоединился к моему мнению. Осталось разобраться, как это осуществить практически. Причём срочно. А мыслей никаких… Ну, или почти никаких. – Господа, – не совсем смело начал я, – не могли бы вы отдать мне пленного? На некоторое время. Убеждён, что смогу убедить его сообщить дополнительные сведения, которые нам так необходимы. Лучше бы я не вякал на эту тему. Мне и самому не очень-то улыбалось французу «яйца откручивать» – на Гафара или Егорку понадеялся… Но генерал-рыцарь отреагировал мгновенно. – Что, капитан, – загрохотал Яков Петрович своим раскатистым басом, – вы предлагаете пытать пленного?! – Ни в коем случае, ваше превосходительство, – немедленно стал выкручиваться я. – Мы с ним знакомы, он несколько лет прожил в имении моего тестя, отставного подполковника Сокова… – Вы столь наивны, Вадим Фёдорович, – прервал меня Сиверс, – что считаете этого француза сентиментальным? Он решился выступить в качестве лазутчика-провокатора. – Именно поэтому он должен понимать, что ему грозит расстрел, а то и виселица… – Он взят моими гусарами! – снова загрохотал генерал. – Взят в военной форме! Казнь ему не грозит – он военнопленный! Вот хоть на пупе извертись! То, что этот гад собирался подвести под картечь и палаши французов пару сотен гродненских гусар, его превосходительство уже изволили забыть. – Я и не предлагаю казнить – напугать. Смею вас уверить, что если мои слова не найдут отклика у предателя, то егеря отряда сумеют положить пули так, чтобы у мерзавца колени затряслись и он стал бы более откровенным. В конце концов, ваше превосходительство, а имел ли этот мерзавец право на ношение военной формы? Если верить поручику вашего полка Глебову, то мэтр Жофрэ лгал, будто участвовал в сражении под Фридландом. Что является враньём наглейшим – он в это время служил гувернёром в доме моего тестя. – Не смею сомневаться в ваших словах, господин капитан, – не полез за словом в карман Кульнев, – но они не являются опровержением моего мнения, что данный француз действительно служит в армии Бонапарта. Когда вы в последний раз виделись с ним в усадьбе подполковника Сокова? – Около полутора лет назад. – Я понял, что дальше скажет генерал, и то, что возразить мне будет нечего. – Значит, он вполне имел возможность уехать во Францию и поступить на службу в армию Наполеона. Будете возражать? – Ни в коем случае, мог. Но в наш лагерь он проник с целью, которую можно смело назвать провокационной, с целью подвести наших солдат под удар, неожиданный удар превосходящих сил противника… – Что ему не удалось. Благодаря Господу и счастливой случайности в вашем лице. За что приношу искреннюю благодарность от всего полка. Ишь ты: «моё лицо» упомянуто наряду с самим Господом! Ладно, попробуем зайти с другой стороны: – В таком случае, ваше превосходительство, прошу разрешение на получение удовлетворения за клевету со стороны вашего пленника. – Что? – вытаращил глаза генерал. – Вы хотите с ним драться? – Почему бы и нет? По-вашему, его ложные обвинения не задевают мою честь? – Отчего же вызов не прозвучал сразу? – Именно из-за того, что мне он казался более ценным живым. Он мог сообщить важные сведения, вот я и решил не торопиться… – К тому же, Вадим Фёдорович, – вмешался Сиверс, – вам необходимо будет и моё разрешение на дуэль. А я его не дам. Негоже во время войны рисковать своей жизнью где-либо, кроме как в бою с врагом. – Так я прошу разрешение именно на бой с врагом. – Который уже не представляет опасности для России. К тому же вы сами обмолвились, что он являлся учителем фехтования… – Я, смею вас уверить, владею шпагой весьма недурно. Прошу прощения за нескромность. Пару раз уже довелось скрестить клинки с этим французом в учебных боях. И у меня есть все основания уверенно рассчитывать на успех в поединке с ним. Оба моих собеседника удивлённо вскинули брови. – Вы действительно хорошо фехтуете, капитан? – спросил Кульнев. – Когда служил вместе с подполковником Засядько, мы с ним неоднократно сходились на помосте. На равных. – С Александром Дмитриевичем? – ещё больше удивился граф. – Мастерство подполковника во владении шпагой известно всей армии. – Несомненно, – кивнул Кульнев. – У меня нет причины сомневаться в ваших словах, капитан. Хотя, честно говоря, я и удивлён. Допускаю, что вы действительно уверены, будто одолеете в бою этого француза. Но откуда такая кровожадность? – Ваше пре… – Яков Петрович. – Яков Петрович, – практически без паузы после фразы гусара продолжил я, – дело даже не в его клевете по отношению ко мне. Он хотел подготовить провокацию, которая могла бы открыть французам путь к дому, в котором он много лет знал только добро, к дому, за счёт которого жил в последние годы… В моих глазах он настоящий предатель. Предатель тех, с кем жил рядом, тех, кто кормил и поил его. А у меня в усадьбе жена. Мы ждём ребёнка… И вы хотите, чтобы я спокойно реагировал?.. Я уже на смоленском направлении успел насмотреться на то, как ведут себя на захваченной территории «просвещённые европейцы»… На самом деле ещё минуту назад я о таком совершенно не думал, но, пытаясь найти убедительный аргумент для генерала, наткнулся на эту мысль, и накрыло – самолично был готов этого гада ломтями настругивать… – Успокойтесь, Вадим Фёдорович. – Кульнев не скрывал своего удивления, вероятно, увидев вдруг столько ненависти на моём лице. – Я, кажется, понял ваши чувства, но сегодня мы, вероятно, всё равно ничего не решим. Планируемая операция, скорее всего, не состоится. А ваш вызов пленному я передам. Обещаю. Не возражаете, Егор Карлович? – Собирался возражать, но теперь воздержусь, – понимающе посмотрел на меня Сиверс. – Едемте домой, Вадим Фёдорович. Хорошо? Мы с полковником откланялись. Вечерок был душноватым, сентябрь выдался вполне «высокоградусным». Даже в конце месяца, когда ночи далеко уже не июльские, спать под одеялом утомительно. А никуда не денешься – приходится потеть, иначе комарьё живьём сожрёт. Каждую ночь одолевали сожаления, что нельзя «вызвать» их «главного» и заключить с ним договор: «Каждый вечер с меня пятьдесят граммов крови на всю компанию, и оставьте в покое! И НЕ ЗВЕНИТЕ НАД УХОМ, СВОЛОЧИ!!» Честное слово, с удовольствием подписал бы такую бумагу… – В самом деле намерены драться? – прервал мои мысли непосредственный начальник. – Ни секунды не раздумывая. Только бы этот мерзавец вызов принял. – Ну что же, возражать не стану – решайте сами. Хотя очень обидно будет потерять такого офицера, как вы, в дуэли с пленным. Ладно, не стоит об этом. Некоторое время ехали молча – достаточно трудно придумать тему для дальнейшего общения после подобного разговора… А путь ведь недлинный – уже подъезжали к палаткам моих гавриков. – Егор Карлович! – мысль, как всегда, пришла не в самое подходящее время. – Постойте! – Слушаю. – Смотрите: французы явно не дураки, они не могли рассчитывать, что наши кавалеристы с ходу поверят пленному, и, очертя голову, проследуют значительными силами в указанном им направлении. Так? – Конечно. – Я так думаю: сначала они ждут разведку малыми кавалерийскими отрядами, которые не тронут, но одному из них покажут нечто весьма соблазнительное для атаки. А вот когда мы клюнем на эту приманку – расчехвостят наши войска. Что скажете? – Разумно. И какие действия вы предлагаете? – До конца ещё не продумал. Но несколько малых казачьих отрядов в направлении Разнас можно отправить на разведку смело. – Пожалуй, соглашусь, Вадим Фёдорович, но решение такого уровня может принять только командующий корпусом. Так что прошу вас завтра прибыть ко мне в девять часов, и мы вместе отправимся к Петру Христиановичу. – Слушаюсь! – И теперь, в связи с возможной операцией, ваш поединок с этим французом как минимум откладывается до её завершения. Не разрешу ни я, ни граф Витгенштейн. Надеюсь, что понимаете ситуацию. – Понимаю, Егор Карлович. Потерплю. Потихоньку добрались до палаток моих ребят, и я простился с полковником до завтра. Не успев ещё спешиться, углядел бегущего навстречу Тихона – ну чисто нянька при мне, как при дитяти малом! Вот хоть кол ему на голове теши, никак не может до конца усвоить, что я уже взрослый мальчик и достаточно самостоятелен. Хотя его трогательная забота порой очень приятна. – Ну нельзя же так, ваше благородие, – немедленно начал выговаривать мне слуга, – стемнело ведь уже! – Вас ведь предупредили, что я задержусь. – Но не до ночи же! – совершенно искренне возмутился мой «Планше». Нормально, да?! Это он будет решать, где, когда, на сколько и с кем мне «задерживаться». – И ужин остыл давно. Я сейчас разогрею… – Спасибо, Тихон, не нужно – я у гусар поел. – Ну, хоть чаю выпьете? – Голос был чуть ли не жалостливым. – С удовольствием, тащи. – На самом деле особо не хотелось, но, чтобы он отцепился со своей опекой, можно и чайку ещё кружечку тяпнуть… Прихлёбывая чай перед сном, задумался: какую конкретно задачу ставить казакам? Что искать? Явно, что один из разъездов должен наткнуться на НЕЧТО. На что? Какой-нибудь склад, разумеется, отпадал, так же как прочие фуражиры с обозами, – не такие франки идиоты, чтобы устраивать подобные мероприятия впереди фронта своих войск. И выносить далеко вперёд укрепления либо батареи – тоже. Но «кусочек» должен быть лакомым и убедительным. Лагерь кавалерийского авангарда? Занятое батальоном-эскадроном этого авангарда село? Причём пациент в пехотной форме, значит, вряд ли там чисто кавалерийское подразделение, но конница, несомненно, иметься должна… В пехотную роту с сотней всадников наши не поверят – слишком нагло было бы со стороны Удино отрывать такой незначительный отряд от главных сил в направлении нашего корпуса – наживка будет пожирнее. А может, и наоборот – совсем жиденькая: обозначат бурную деятельность силами одной роты. Вспомнилось, как милейший капитан Блад в моей любимой книге облапошил дона Мигеля, гоняя в шлюпках с кораблей на берег несколько десятков человек, которые сидели, двигаясь в сторону берега, и лежали, направляясь обратно. Или вспомнить того же Барклая в нашей истории, приказавшего развести тьму костров, имитируя лагерь, а сам с войсками отступил в темноте… Кстати – тоже вариант… Эх! Воздушную разведку бы! Только не моё это, не раз думал на предмет подобного – нереально. Не то у меня образование. Дельтаплан, который видел только на экране, явно мне не по зубам, да и не умею я им пользоваться. А насчёт воздушного шара посчитал как-то: етить-колотить – даже если удастся сшить идеальную оболочку, то одной серной кислоты для получения необходимого количества водорода столько понадобится, сколько, наверное, во всей империи нет. И это если допустить, что водород сквозь ткань сочиться не будет. А он, зараза, будет – его сверхмелкие молекулы между любыми органическими волокнами пролезут. Даже между полимерными, если сойти с ума и представить сферу из тончайшей резины. Нет, я в курсе, конечно, что уже в восемнадцатом веке на шарах поднимались в воздух люди (не всегда без летального исхода, кстати), но каких затрат это стоило! И не «в поле», а стационарно. Очень перспективно, конечно, но время ещё не пришло. И, похоже, не мне двигать данную отрасль, напложу трупешников – мама не горюй! Да и вообще – на данный момент, по трезвому размышлению, даже самый распрекрасный воздушный шар погоды не сделал бы: просвещённые (на этот раз без всякой издёвки) французы тоже не слепые, они прекрасно поймут, что раскрыты, и свернут операцию. В общем: пока нет информации, нечего заморачиваться. Спать!
С утра, спешно и безо всякого аппетита, проглотил кашу с подливкой, запил чаем и немедленно поспешил к Сиверсу. Полковник встречал уже готовый к отъезду. – Доброе утро, Вадим Фёдорович! – поприветствовал меня граф, подъехав на своём жеребце. – Здравствуйте, ваше сиятельство! – Я уже вчера вечером отписал командующему, – начал он, как только мы тронулись в направлении штаба Витгенштейна. – А пока писал, родились некоторые мысли… – Поделитесь ими, Егор Карлович? – Несомненно: озеро Разнас отсюда достаточно далеко – вёрст восемьдесят. На такое расстояние выманивать нашу конную разведку наивно. «Приманка» не далее чем в тридцати верстах, а то и ближе. Тем более что направление Двинск – Режица – Остров прикрывает ополчение. А селений там хрен да ни хрена, извините за выражение. То есть фуражировать свой корпус Удино не сможет. Сплошные болота. Есть хутора, но это несерьёзно для такого количества солдат. – К тому же кроме петербургского ополчения столицу прикрывает Финляндский корпус генерала Штейнгеля… – Конечно. И французы не посмеют оставить нас у себя в тылу и на коммуникациях, это было бы верхом безрассудства. Наивно думать, что наш командующий поверит в такую авантюру. Какой вывод можно сделать? – Готовится имитация атаки именно позиций Первого корпуса. А может, и не имитация… – Вот именно. Что-то в этом роде. Но мы приехали. Спешились и прошли к Витгенштейну. Генерал ожидал нас не один, в комнате присутствовал ещё и казачий полковник, которого граф представил как Марка Ивановича Родионова. Ну, то есть мне представил – с Сиверсом казак был знаком. Ещё через несколько минут ввалились Кульнев с командиром гродненских гусар полковником Ридигером. Вроде теперь собрались все, кто должен присутствовать. – Прошу к карте, господа, – пригласил граф присутствующих к столу, на котором была развёрнута топографическая схема района. Примитивная донельзя, но уж имеем то, что имеем. – Французский лазутчик, разоблачённый с помощью капитана Демидова, пытался убедить офицеров полка Якова Петровича предпринять рекогносцировку в данном направлении. – Рука Витгенштейна накрыла на плане россыпь небольших озёр между Себежем и Разнас. – Наверняка войска маршала Удино готовят нам здесь какую-то ловушку, ожидая масштабной разведки, – продолжил генерал. – Мы теперь знаем об этом. Хотелось бы выслушать вас, господа. Можем ли мы использовать сложившуюся ситуацию с выгодой для себя? Сначала прошу высказаться капитана Демидова, как самого младшего среди нас. – Ваше сиятельство, господа, – начал я, – прошу понять меня правильно: не имею ни малейшего понятия о том, что за сюрприз приготовил нам противник. Со своим отрядом я неоднократно действовал на коммуникациях французов, но при этом всегда были известны направления действия врага и места его переправ через реки. Сейчас такового не имеется. Известно лишь то, что готовится некая засада. Если у нас появится хоть какая-нибудь информация о ней, то мои минёры постараются устроить войскам противника встречный сюрприз. Но до получения оной никаких действий, кроме разведки малыми казачьими группами, предпринимать нельзя. Однако действовать нужно срочно. То есть необходимо решить: будем мы принимать хоть какие-то действия или просто примем к сведению, что с западной стороны нам нечего опасаться атаки. – Благодарю, Вадим Фёдорович, – кивнул командир корпуса. – Марк Иванович, прошу. – Так что, – немедленно отозвался казачий полковник, – от моих хлопцев требуется разведка? Скажите только, когда, куда и сколько, ваше превосходительство. – Думаю, что пять малых отрядов. В десять сабель каждый, не более, – быстро поддержал диалог командующий корпусом. – Ваше сиятельство, – снова подключился я, – разрешите, если господин полковник, конечно, не возражает, присоединить к трём отрядам по одному моему человеку? – Кто такие? – тут же нахмурился казак. Я вопросительно посмотрел на Витгенштейна. – Слушаем вас, господин капитан. – По результатам разведки, вполне вероятно, что подчинённый мне отряд, будет задействован в установке мин на возможных направлениях движения противника. Поэтому хотелось бы иметь о французах максимально полную информацию. О местности тоже. Поэтому очень прошу включить в состав одного из отрядов своего уральца… – Это можно, – кивнул Родионов. – Казак есть казак. – В другой – башкира. Уж он точно обузой не будет – можно сказать, родился в седле… – Этого тоже можно. – В третий – лесовика. Кавалерист он, конечно, тот ещё, но зато в любой чаще тропу найдёт и по ней незаметно проведёт. А уж из лука своего стреляет, как сам Аполлон. Его – в тот отряд, где чаща будет погуще, а простора поменьше. Кроме того, я прошу разрешения пойти лично с четвёртым… – Категорически против! – немедленно грохнул своим баритоном Сиверс. – Запрещаю. Вы никуда не пойдёте, Вадим Фёдорович. Вы нужны здесь. Во всяком случае, до результатов рекогносцировки. – Присоединяюсь к требованию Егора Карловича, – добавил от себя командир корпуса. – У меня, господин капитан, кроме прочих соображений, ещё и вполне конкретный приказ министра беречь вашу персону, елико возможно, от всевозможных случайностей. Никаких ненужных авантюр. Война есть война, но излишнего риска нужно избегать. Гусары и казак слегка ошалели от такой заботы обо мне со стороны самого Барклая. Однако Витгенштейн поспешил прояснить ситуацию: – Капитан Демидов, господа, учёный с мировым именем, в армию пошёл добровольно и немало уже сделал для будущей победы над Бонапартом. Победы, в которой я не сомневаюсь. Лихих офицеров у нас достаточно, так что рисковать вашей головой, Вадим Фёдорович, без особой необходимости мы не станем. «Ну и что тут вякнешь? Приходится смириться». – Ваше сиятельство, – пробасил Кульнев, – а почему вы не говорите о задаче моим гусарам? Всё-таки пленного взяли они. – Без задачи ваши гродненцы не останутся, Яков Петрович, – тут же отозвался генерал-лейтенант. – Один батальон развернёте по фронту возможной атаки противника. И, если придётся прикрыть отход казачьих отрядов – это задача вашего полка. Мало того – рядом будет в полной готовности Рижский драгунский. – Это ещё зачем? – чуть ли не оскорбился шеф гродненских гусар. – Чтобы «ездящая пехота» могла в случае чего организовать оборону, – не полез за словом в карман граф. Ну и понеслось… Полковники и генералы склонились над картой, и им стало не до меня. И слава Богу. Мне и так хватило втыка от командующего – его бы переварить. Значит, «ослов и химиков в центр каре»? Мне вообще воевать больше не дадут? Может, ещё и драться с Жофрэ запретят?.. Поймал себя на мысли, что вконец «одевятнадцативечился»: надо же, какие понты заиграли! Учитель химии конца двадцатого века немедля требует права проткнуть шпагой оклеветавшего его лягушатника! Честь, панимашь, задета! Граф де Ла Фер хренов! А то, что не дают пойти сложить буйну голову во главе своего отряда, – вообще чуть ли не оскорбление… А куда сложить? Сунулся вместе со всеми к карте: озёра и болота, болота и озёра. Реальных дорог только три. И все легко заслоняемые. Молодец Витгенштейн: заслонился в Себеже теми самыми болотами и озёрами и конкретно угрожает попыткам врага пройти мимо… Три дороги, три направления… Зачем пять отрядов казаков? – Здесь и здесь, – показывал командующий на плане, – пойдут изначально по две группы, потом разделятся… Хорошо, что я умничать не начал. Граф помудрее меня оказался… Вот не бывал я в этих местах, но и по карте было очевидно, где можно устроить засады. – Разрешите, ваше сиятельство? – Прошу, – слегка удивился генерал. – Здесь, здесь и здесь, если верить карте, – стал тыкать пальцем я, – дорога проходит через дефиле между относительно высоких склонов. Очень удобно организовать впереди и сзади завалы или что-нибудь ещё в этом роде, а потом расстреливать наши войска сверху вниз. Из ружей и пушек. И метать вниз ручные гранаты, а то и скатывать пушечные. – Из пушек? – посмотрел на меня Сиверс. – Из пушек во фронт и с тыла, – стал выкручиваться я. – Но это необязательно – достаточно завалить деревьями дорогу по ходу и сзади. А может, и камнепад организовать – на карте не виден характер этих холмов, нужно на месте смотреть, что там имеется. Французы смогут совершенно безнаказанно уничтожать наших солдат гранатами. Метательными, даже не используя артиллерию. Я не прав? Повисла гнетущая пауза. – Капитан прав, – уверенным голосом озвучил ситуацию Ридигер, – идти через дефиле нельзя – зря положим людей. Нужно ждать на выходе из них. – И батареи там расположить, – согласился Сиверс. – А заграждения из фугасов обещаю организовать, – немедленно отозвался я… – Пока все эти разговоры преждевременны, господа, – прервал общение Витгенштейн. – Дождёмся результатов разведки, тогда и будем решать, что делать. Прошу каждого заняться выполнением своих обязанностей. Офицеры стали расходиться. – Господин полковник, – обратился я к Родионову, – мне прислать своих людей или вы заберёте их по дороге к полку? – Присылайте, чего уж лишний крюк делать. Дорогу найдут? – Можете не сомневаться. Через полчаса будут у вас. – Добро. Только чтобы действительно поспешили. Жду. Прибыв к себе, немедленно отправил Егорку, Гафара и Спиридона к казакам. Дал, разумеется, соответствующие ценные указания на предмет присмотреть места возможных засад. Как французских, так и наших. Минёров тут же напряг изготовлением «полуфабрикатов» зарядов для фугасов, и не только, егерей – изготовлением солидного запаса патронов, а Тихона – подготовкой сухого пайка в дорогу, немаловажное дело, кстати. Прошло около пяти часов, когда появился Егорка. – Ну, что скажешь, Егор Пантелеевич? – Худо дело – тьма-тьмущая французов в двадцати верстах. Остальные наши ещё не вернулись, но, думаю, что то же самое расскажут. Действительно – хреновые дела. Что это? Галлы решились ещё раз попытаться атаковать наши позиции, или это заслон, прикрывающий движение корпуса Удино на Режицу? Если второе… Ой, рискует маршал! Там ведь вокруг тракта сплошь болота, даже на возвышенностях. И пробираться с десятками тысяч штыков и сабель по такой местности, не имея приличной карты (а её просто не существует в природе), крайне чревато… Заступить ему дорогу можно хоть одним полком с одной батареей, если место с умом подобрать. Только бы зарядов хватило. Но, с другой стороны, если городишко возьмёт – усадит нас крепко. И сам припасами обеспечен будет прилично, и Себеж подвоза лишит, угрожая второй дороге на Остров. Ндааа! Ситуёвина! И атаку скидывать со счетов не стоит: Истру в тех местах пешком перешагнуть можно. Там, конечно, где болот нет… – Полковник Родионов вас к себе просют, ваше благородие, – прервал мои размышления Егорка… – Ладно, поехали. Тихон по-быстрому подготовил Афину, и мы с уральцем рванули в расположение полка Родионова. То есть «по-быстрому» относительно – настолько, насколько я был способен пустить свою кобылу в галоп. Егорка в одиночестве раза в полтора скорее бы успел. К нашему прибытию вернулись и оба других отряда, причём Гафар умудрился заарканить ещё и пленника, какового уже увели к полковнику. А вот Спиридона не было. – Господин капитан, – доложил мне командир отряда хорунжий Малахов, – как только конные егеря за нами увязались, ваш «леший» с коня спрыгнул и в лес сиганул. За что спасибо ему от всего общества – не сильно хороший наездник он, благодаря этому и ушли. Ну и правильно, а нашего Зверобоя Следопытовича в наших же лесах французам ни в жизнь не взять – хоть дивизию назначай для прочёсывания. Да и ту он небось закружит и в какое-нибудь болото заведёт. Нет, Спиридон в лесу не сгинет – дня не пройдет, объявится. (обратно)
Боевые будни «спецназа»
– Спасибо вам, Вадим Фёдорович, за этого башкира! – встретил меня Родионов. – Ой, какую ценную «рыбу» он нам споймал! – Добрый день, Марк Иванович! Что за «рыба»? – Сержант немецкий. Из Шестого корпуса. Оказывается, к французам Сен-Сир со своими войсками подошёл. Вот тебе и «здрасьте!». Было такое в моём мире, или я реально ненужных дел наворочал?[195] Эпохой я в своё время интересовался, но не до такой же степени… – И что говорит пленный? – Вообще-то еле языком ворочает – ваш Гафар его на аркане саженей сорок за своей лошадью протащил. Хорошо, что вообще в здравом уме остался и жив. Это точно: я внутренне содрогнулся, представив, как меня со скоростью около пятнадцати километров в час волокут на верёвке по просёлочной дороге… Бррр! Так вообще «членистомозгим» стать можно. – Командующему сообщили? – А то как же! В шесть часов совещание у него. То есть пара часиков имеется. А не навестить ли в связи с вновь полученной информацией Гродненский гусарский? Не пообщаться ли в связи с этим с нашим французским «гостем»? Поделился своими мыслями с полковником и нашёл у него горячую поддержку. Через четверть часа мы оба уже поторапливались в расположение кульневского полка. – Рад видеть, господа! Чем обязан визиту? – поприветствовал нас генерал. Я, соблюдая субординацию, не стал открывать рот первым – пусть Родионов обрисует ситуацию. Чем казак немедленно и озаботился. Яков Петрович выслушал сообщение с живым интересом и понял, что возникла острая необходимость пообщаться с пленным офицером. Немедленно был отдан приказ доставить Жофрэ пред светлые очи генерала… – Так что, ваше превосходительство, – не совсем смело, но уверенно доложил унтер-офицер, – полтора часа назад поручик Бужаковский забрали арестованного с гауптвахты по вашему приказу! Лицо генерала стало медленно багроветь, а глаза явно выискивали в пределах досягаемости какой-нибудь тяжёлый предмет… – Бужаковского ко мне! Немедля! Понятно, что поручика уже не найдут – данный шляхтич попытался угадать, где масло на данном «бутерброде». Прогадал, конечно, но сам пока об этом не знает. А Кульнева, казалось, сейчас разобьёт удар: лицо имело уже совершенно не совместимый с жизнью цвет. А чего удивляться: он ведь чуть ли не отцом родным каждому своему подчинённому был – и нате вам! Да уж, почувствовать себя преданным одним из тех, кому верил как себе, – то ещё удовольствие. В душе шефа гродненских гусар, наверное, ещё теплилась надежда, что это какое-то недоразумение и что с минуты на минуту появится тот самый поручик, но мне было совершенно ясно, что Жофрэ ушёл. Ушёл вместе с тем самым Бужаковским. О чём и было сообщено генералу минут через десять: поручика нигде найти не могут, пленного тоже. – Господа, прошу оставить меня, – кивнул нам с Родионовым на выход Кульнев. – Встретимся у графа. Прошу извинить. Мы с Родионовым немедленно ретировались из штабной избы. Не знаю, о чём думал полковник, но я попытался мысленно заключить с собой пари: что первым придёт в негодность – сабля генерала или имеющаяся в помещении мебель… Ну и правильно: адреналин повышает уровень глюкозы в крови, и её нужно поскорее сжечь. Физической активностью. Так что лучше пусть Яков Петрович клинком стулья и стол крушит, чем в себе такое пережигает.…Здесь всё моё и мы, и мы отсюда родом:
и васильки, и я, и тополя…
А место – ну очень подходящее. Мои минёры немедленно уподобились бандерлогам и полезли на деревья, ветви которых образовывали купол над лесной дорогой. Егеря, вопреки своему основному предназначению, взялись за лопаты. Казаки умчались навстречу возможному продвижению французов. Кроме одного – того, кого Кречетов увёл на ближайший холм обучать запуску сигнальных ракет. Работа кипела. Даже я сам присоединился к подготовке фугасов для наших «гостей» – взял лопату и выгребал достаточно нелёгкую землю из жерл будущих «пушек». Щебня и гальки для их заряжания было катастрофически мало, картечи с собой практически не захватили, так что пришлось снаряжать фугасы чёрт знает чем – вплоть до сосновых шишек. Шишек, конечно, молодых и плотненьких. Смешно, понимаю, но не песком же фугасы заряжать, а эти «дети сосен», может, ещё и загореться, вылетая, успеют… В один фугас, правда, кроме всего прочего, снарядили бочонок скипидара, изготовлением которого я озаботил своих подчинённых в последние две недели безделья. Вроде всё. Егеря, отработав землекопами, и сами нашли себе подходящие позиции. Ждём гостей. – Идут, Вадим Фёдорович, – доложил мне запыхавшийся казачий хорунжий Самойлов, – полуэскадрон кавалерии, а за ним батальон пехоты следует. – Понятно. Кавалеристов пропускаем, а инфантерию встретим. Вас заметили? – Да Боже упаси! – оскорбился хорунжий. – Мы – казаки. Ясненько: углубляться в эту тему себе дороже. Батальон, это немного, значит, в небо уйдёт одна ракета: «Обнаружено движение противника на тракте незначительными силами». Ещё две можно будет использовать в качестве оружия. Дохленького, конечно, скорее психологического, чем боевого… Потянулись минуты ожидания. Приблизительно через полчаса послышался дробный перестук копыт и показался кавалерийский авангард. В синих драгунских мундирах, но с киверами на головах, а не в касках. Действительно, около полусотни. В принципе, тридцать казаков,предварительно шарахнув по ним из ружей, могли запросто вырубить под корень всю эту германскую шелупонь практически без потерь. Но нас интересовала «рыба пожирнее». Ожидаем пехоту. А эти никуда не денутся – пройдут версты три и развернутся на звуки катавасии, которая здесь планируется. Вот тогда хорунжий со своими хлопцами их и встретит. Еще минут двадцать, и затопали по дороге сапоги пехотинцев. Нет – ну всё у этих немцев не как положено у людей: драгуны в киверах, а инфантерия в касках. В драгунских. Ладно – их проблемы, а нам пора готовиться вышибать из этих касок мозги. И прочее содержимое из элегантных, голубых с жёлтой грудью мундиров[196].
Пропустив около двадцати шеренг, я потянул за бечеву. Верёвка послушно проскользила через несколько вкрученных в ствол и сучья железных колец и выдернула из замка гвоздь, удерживающий полупудовую артиллерийскую гранату. Снаряд по закону дедушки Исаака немедленно устремился к планете, но не упел пролететь и метра, как возникла некоторая проблема в виде бечевы, один конец которой был привязан к суку, а второй закреплён в самой гранате. На соплях, правда, закреплён. Вернее, на том составе, который заставляет радостно бабахать в новогоднюю ночь хлопушки… Так что артиллерийский боеприпас с негодованием прекратил наглые поползновения бечевы воспрепятствовать действию Закона всемирного тяготения и рухнул в ряды баварских пехотинцев. Хлопушки на Новый год срабатывают практически всегда – ну не попрёшь против жаркой любви бертолетовой соли и красного фосфора друг к другу. А они ведь на заводах небось тоже по бездушно-конвейерному способу изготавливаются. А я эти пять гранат снаряжал с чувством, с толком, с расстановкой… Итак, мой подарок, огрев кого-то в рядах баварцев по кумполу, брякнулся на дорогу, ещё пару секунд пошипел укороченной зарядной трубкой и шандарахнул. Осколки такой гранаты сохраняют убойную силу на расстоянии в десять-двадцать метров, но в данном случае такой роскоши не требовалось – путь кускам чугуна был преграждён телами вражеских пехотинцев, так что ни один из поражающих обломков металла не пропал зря. Ну, почти ни один – что-то унесло непосредственно вверх, что-то впечатало в землю-матушку, а там германцев не имелось. Ошарашенные солдаты Сен-Сира находились в первые секунды совершенно в обалдевшем состоянии. Что и понятно – попробуй сообрази, как из крон деревьев могла прийти смерть. А мои ребятки, сообразив, что уже пора, потянули и за свои верёвочки. Ещё четыре сгустка разрушения рухнули в замешкавшуюся колонну. Это был настоящий ад: осколки крушили человеческую плоть просто в промышленных масштабах… Хотя я поторопился – это было только преддверие ада: рванули и фугасы, причём те, кто схлопотал в организм камнями, могли ещё порадоваться, что им не достался горящий скипидар – около двух десятков живых факелов разделили маршировавший по лесной дороге строй. А молодцы-егеря спокойно и неторопливо стали вышибать оставшихся в живых офицеров – на их практически бездымные выстрелы беснующаяся в ужасе толпа, ещё недавно являвшаяся полноценным военным подразделением, пока внимания не обращала. Весь батальон нам, конечно, не истребить, но около сотни оккупантов мы из строя вывели, наверное. А вероятно, и больше: если, как выяснилось позже, только Гафар выпустил двадцать стрел, то предполагаемый мной результат можно смело множить на полтора. Пулемёт бы ещё сюда… Ну да ладно, не будем наглеть: Карачун Кирдыкович и так сегодня здорово повеселился на Режицком тракте, осталась последняя «вишенка в торте» – пять динамитных шашек, облепленных глиной с артиллерийской картечью вперемешку, оставляя за собой дымящиеся следы от горящих шнуров, проплыли по воздуху и, упав, громко раскидали по ближайшим квадратным метрам очередную порцию смерти. Лично я добавил ещё и две дымовые – чисто для настроения. Что и являлось для отряда сигналом к отходу в условленное место. А с опушки послышалась стрельба – понятное дело, возвращаются на шум драгуны. Ну и получили соответственно… Чёрт! А почему ракета не ушла? Или ушла, а я не заметил в горячке боя?.. Ух ты! – с холма стартовали два дымных шлейфа и понеслись в направлении вражеской конницы. Не попали. Но прошипели достаточно близко, чтобы вызвать некоторое замешательство среди немцев. Те самые полтора десятка секунд, которые потребовались нашим казакам, чтобы запрыгнуть в сёдла и начать с пиками наперевес разгоняться навстречу колбасникам. А те как раз потеряли темп и встретили лихих донцов, мчащихся во весь опор, если и не стоя в стременах, то на весьма небыстром аллюре. Именно в этот момент запырхала третья ракета, уходя в небеса. Сначала я разозлился на оставленного при сигнальных средствах казака, да и на Кречетова, который того недостаточно убедительно проинструктировал, но быстро понял, что правы они, а не я: раньше времени открыть сигнальную позицию вражеским драгунам чревато самыми неожиданными последствиями. Так что всё правильно. Приходится отдать должное сообразительности и выдержке того станичника, что оставался при нашей «пиротехнике», – молодец! А подчинённые хорунжего уже вломились в ряды германской кавалерии и сноровисто пошли множить оную на ноль. Учитывая, что наши и до непосредственной сшибки успели выбить из сёдел человек семь-восемь из ружей. Что немцы предпочли не стрелять в атакующих казаков, а броситься им навстречу (и это разумно – с седла с особой меткостью не постреляешь, но встречать несущегося во весь опор врага придется чуть ли не стоя, а это в кавалерийском бою смерти подобно). Но, куда ни кинь – всюду клин: три десятка пик, несущихся на приличной скорости, просто сабельками не отразишь. Даже палашами не получится. Так что даже самая первая сшибка ополовинила строй врагов. А дальше пошли гулять сабли… Я не видел подробностей с того расстояния, что между мной и этой сечей получилось, но результаты следующие: пленных не брали, а у нас убыло пятеро убитыми и семеро серьёзно раненными. Да и царапин нахватались человек десять… А уходить нужно срочно. И как можно скорее. Притом что у одного казака колотая рана в грудь, у другого рублен правый бок так, что рёбра явно пробиты, ещё четверо повреждены, хоть и менее фатально, но не только бойцами являться неспособны, но и до окрестностей Себежа их не довезти без хотя бы примитивной первой помощи… – Уходим немедленно! Раненых протащить хотя бы две версты! Ой, как мало это – две версты, чтобы оторваться от возможной погони! Ой, как это много для того, чтобы перевезти истекающих кровью бойцов без сколько-нибудь серьёзной первой помощи!.. Никто из них так и не сошёл с седла – целые или относительно целые товарищи ехали рядом, поддерживая своих братьев по оружию не только морально, но и вполне буквально. На ходу накладывались примитивные повязки и жгуты, но это зачастую было несерьёзно. Парень, раненный в грудь, не протянул и версты. – Господин капитан, – подскакал ко мне хорунжий. – Соломенников кончился. Что делать будем? Ну не бросать же на лесной тропе. – Похороним в лесу, если на протяжении ближайшей версты жилья не встретится. Извини – ситуация такая. О живых думать нужно. – Да мы понимаем. Благодарны, что просто на дороге не бросили Филиппа… Две версты недотянули – как только подвернулась подходящая полянка, я, разослав вперёд и назад дозоры, занялся врачеванием. Йода у меня практически не имелось – только настойка календулы в индпакетах моих «спецназовцев». Ничего – вполне эффективное средство, но и её катастрофически мало. Собрал всю водку, что имелась у бойцов, – никто не посмел противиться, и пошёл лекарствовать. Примитивно, конечно, но хоть какие-то дополнительные шансы в борьбе с курносой у раненых появятся. Очередная проблема: сколько водки на дезинфекцию, а сколько на анестезию? Прикинул: легкораненым по сто пятьдесят граммов внутрь – серьёзно не повлияет, но хоть на несколько процентов боль уменьшить должно. А вот Семён с прорубленным боком вообще был нерешаемой проблемой. Ну почему в бою, кроме убитых, и тяжелораненые случаются? Если «играть в войну, как в шахматы», то это равно убитому. Даже хуже. При диверсионной операции, как сейчас у нас, – списать в неизбежные потери и забыть… Ага! Поди спиши. Самолично воткни клинок в того, кто бился с тобою рядом, но ему повезло меньше… Причём разумом-то понимаю, что этот раненый казак будет висеть гирей на ногах у всего полусотенного отряда, что только рядом находящиеся медики могут вернуть его к жизни, только полный покой и лечение профессионалами… И что? Заколоть, чтобы не мучился? Бросить умирать в лесу?.. – Потерпи, парень. – Я осторожно стал распарывать чекмень на раненом. – Водки ему! Ещё две чарки! Я и до «операции» влил в казака граммов сто пятьдесят, но этого явно недостаточно. Хотя и «операция» – чисто профанация. Что я могу? Только обработать рану, приблизительно перебинтовать и не более. Ну и напоить до полного изумления, чтобы боль не в полной мере чувствовал… Полевая хирургия, наверное, самая сложная отрасль медицины. Даже в конце двадцатого века. И пусть не обижаются кардио– и нейрохирурги, хирурги-офтальмологи… При всей ювелирности их работы они всё-таки имеют для неё условия, близкие к идеальным. А вот спасать человека не в операционной, а в чистом поле, без помощи сестричек, при полной антисанитарии с точки зрения даже сельской больнички… Это совсем другой «вид спорта». А я и не врач ни разу. И из средств анестезии у меня только водка, удар по голове или передавливание сонной артерии. Причём два последних средства в моём неумелом исполнении могут запросто привести к ненужности всей остальной суматохи… Будучи до некоторой степени на особом положении, я выколотил для своих ребят особые индпакеты: льняной бинт, немного хлопка, плоский мешочек с порошком алебастра (гипса) и склянку с настойкой календулы. Ну и жгут. Не резиновый, конечно – плетёный. Так сейчас и занимался тем, что обработал раствором фенола (эту дефицитнейшую вещь, как и йодную настойку, имел в своей «аптечке» только я) бок Семёна, обмотал подобием бинтов, налепил гипсовые «примочки» сверху и снова закрепил их льняными полосами. С полчасика подождём. По ощущениям для него будет пофиг: подождём мы или нет. Но вот схватившийся гипс хоть на сколько-то уменьшит его страдания. Хотя в седле такую тряску переносить… Блин! Сколько можно? Мы отходим со спецоперации: выживет – его счастье, нет – не судьба. Почему у меня должна болеть голова за этого казака? А ведь болит, зараза! За этого конкретного Семёна болит! Мои гаврики тоже тем временем без дела не сидели: пеленали льняной тканью конечности и бока раненых казаков. А Гаврилыч аккуратно превращал в мумию урядника, схлопотавшего сабельный удар по лицу. Н-да… Шрамы, конечно, украшают мужчину, но вряд ли станичные девки оценят такую красоту должным образом. Хотя, кто знает, у казаков психология несколько своеобразная. Подождали. Взгромоздили Семёна в седло и тронулись к ближайшему жилью. Вроде около версты осталось до того домика, мимо которого с Матвеем проезжали. Небеса ненавязчиво намекнули, что скоро осень – закапало. Нужно было поторапливаться, пока не начало лить. Поспешаем! Ехал и думал: а не создал ли я первый в истории войн спецназ? Ведь для любого командующего любым армейским подразделением от полка до армии, мои ребята… Ладно, не на вес золота, но уж на вес серебра точно. А в сочетании друг с другом, дополняя друг друга, – уже на вес золота. Если всей компанией взвешивать. Мы сегодня уничтожили более двух сотен солдат противника, сами потеряли несколько человек. Причём имея в несколько раз меньшие силы, чем эти самые баварцы. Батюшка Александр Васильевич в таких случаях говорил: «Какой восторг!» В плане эффективности мы вроде даже генерала Котляревского переплюнули, хотя он пока ещё и не совершил своих самых славных подвигов в данной реальности. – Сергей Лукич, – подъехал я к хорунжему, – Семёна вашего придётся на ближайшем дворе оставить. Не довезём. – Да понимаю я, господин капитан, – кивнул донец. – Не беспокойтесь: я хозяину заплачу… – А вот этого не надо! – тут же вскинулся офицер. – Казаки для своего раненого и сами денег соберут. – Ну, хорошо! – наверное, обычай у них такой. – Только дрались ведь вместе. Неужели от меня и моих солдат долю не примете? – Пожалуй, можно, – слегка задумался Самойлов. – Только разрешите и я к вам с просьбой обращусь? Нормально? Это типа я деньги заплачу, чтобы его же просьбу выполнить? – Слушаю. – Дозвольте нам и дальше под вашей командой воевать? Больно справно у вас получается французов бить… – Это немцы были… – Да какая разница, Вадим Фёдорович. Ловко вышло сегодня. Ведь мы тоже не подкачали? – Нет, всё очень удачно прошло, Сергей Лукич. С моей стороны возражений не будет – проверенный в бою товарищ всегда предпочтительней нового и неизвестного. Если позволит ваш полковник – с удовольствием приму в отряд. Блин! На самом деле мне такое количество казаков совершенно не нужно – десяток, да с толковым офицером, но не более. В качестве их начальника вполне Самойлов подойдёт, однако мы не казачий отряд, а диверсионный. Донцы необходимы в качестве разведки, а не для подобных «экспромтов», что устроили мы сегодня. Молодцы, конечно, но лучше было бы скрытно отойти без потерь, чем рубать и колоть немецких драгун. А в результате у нас и погибшие, и в различной степени раненные. Если бы вражеская кавалерия сошла с ума и решила нас искать и преследовать, то уж им-то устроить козью морду на лесных тропинках особого труда не составляло… Да и вообще: а ну как начнут пытаться «демократическим путём» решения принимать… Я понимаю, что пока ещё не тысяча девятьсот семнадцатый, но казачьи обычаи знаю на троечку – на фига мне возможные проблемы? – И ещё, Сергей Лукич… Ты извини, конечно, но постарайся понять: три десятка казаков для моего отряда – много. Сегодня была особая операция, но она для нас нехарактерна. Сегодня – вы молодцы! Ваши пики и сабли пришлись очень кстати. Но обычно мы действуем меньшей группой, так что более десятка казаков мне не нужно. Не обессудь. Согласен командовать десятком – буду рад принять под своё начало. Нет – извини. – То есть вежливо намекаешь, что не ко двору мы тебе пришлись? – набычился хорунжий. – Да не заедайся ты, Лукич! – ну вот что за упёртый экземпляр попался! – Я виноват. Я не должен был позволять вам атаковать драгун. Понимаешь? После взрывов на дороге необходимо было скрытно отойти, и всё. И никаких раненых у нас. Именно так и должен действовать отряд. Казаки при нём – разведка, а не ударная сила. Не нравится – значит, нам с тобой не по пути. Но вина в том, что произошло, не ваша – моя. И это лишний раз показывает, что так много людей мне не нужно, я неспособен таким количеством управлять. А задачи у нас специфические. Пусть отряд будет малым, но он должен являться скорым и мобильным. И чтобы каждый под рукой… Появился скачущий навстречу Егорка, которого я отправлял в предварительную разведку к ближайшему жилью. Понятно, что крайне маловероятно наличие противника в таком месте, но береженого Бог бережет… – Так что, ваше благородие, всё спокойно, – доложил уралец. – Хозяина я предупредил. С полверсты ещё ехать. – Спасибо, Егор Пантелеевич. – Только… – слегка замялся казак. – Ну что такое? Говори уже! – Да не сильно доволен куркуль местный нашему появлению… А кто бы сомневался?! С чего же это радоваться крестьянину визиту полусотни военных в свой дом? Но, увы – война. Не от хорошей жизни мы к нему в гости заявимся. Ладно – на месте разберёмся. Слева от дороги кончилась стена леса и открылось поле. Ещё метрах в двухстах по пути и столько же в сторону виднелся хутор. Место для обороны, в случае чего, препоганое. Быстро оставляем раненого и поскорее валим отсюда. Отдал приказ отправить вперёд и назад по дороге дозорных, а сам вместе с Семёном и ещё двумя донцами поехал к жилью. Невысокий, но кряжистый мужик встречал у ворот. – Здравствуй, хозяин! – поприветствовал я хуторянина. – Здравия желаем вашему благородию, – поклонился крестьянин. Радости его лицо совершенно не выражало, но тут удивляться нечему: немалую «головную боль» обитателям хутора мы привезли в лице раненого казака. – Наш боец ранен, до своих не довезём. У тебя останется. – Просить гостеприимства было глупо – нужно действовать решительно. Однако и слишком наглеть не стоит, надо подсластить пилюлю, чтобы уход за оставленным на попечение способствовал выздоровлению. – Не беспокойся: вот три целковых, – ссыпал я деньги в немедленно протянутую навстречу ладонь, – только вы уж постарайтесь, чтобы он выздоровел. – Премного благодарны, барин, – снова поклонился мужик. – Только мы бы и так выходили, не извольте беспокоиться. Лекаря, правда, в округе нет, а в Режицу ехать за ним боязно, но баба моя справится. Товарищи раненого, находившегося в полуобморочном состоянии от боли и потери крови, помогли ему сойти с седла и повели в избу, а хозяин отправился пока устраивать «на постой» казачью кобылу. Я остался в обществе двух пацанят, которые из во все времена неистребимого для мальчишек любопытства прибежали из дома поглазеть на гостей. Ребята лет семи-восьми выглядели здоровыми и ухоженными. Никак не походили на рахитичных детей подземелья. Заговорить со мной не осмелились, но глазами так и пожирали… Да уж, до жути захотелось залезть в карман и вытащить оттуда пару конфет – увы. Ни конфет, ни сахара у меня с собой не имелось. Пряников тоже. Ничего, чем можно было бы угостить этих славных белобрысых мальчуганов… В конце концов, мальчишки одинаковы во все времена: я достал два пистолетных патрона, надкусил каждый и выковырял пули. – Держите, ребята! – Два свинцовых шарика упали к ногам детей и были тотчас же цапнуты маленькими ладошками. – Благодарствуйте, барин! – вразнобой прозвучали ребячьи голоса. Не знаю: сглупил я с таким подарком или нет, но вроде бы действительно чувствовалось, что пацаны таким сувенирам рады. Сильно подозреваю, что их отец предпочёл бы, чтобы я дал паренькам по пятаку, но они сами, думаю, не променяли бы мои кусочки «военного» металла даже на серебряные рубли. Во всяком случае, вспомнив себя в их возрасте, я не променял бы… Из дома вышли оба казака и быстро, но без спешки направились ко мне. – Всё в порядке, ваше благородие: хата справная, чистая, так что Курников подымется, если Господь позволит… Ух ты как Ражев-то поспешает! Верно что-то на дороге! Я оглянулся и увидел несущегося во весь опор всадника. Разглядеть, кто это, возможности, разумеется, не было, но, несомненно, один из дозорных, которые отправлены на разведку. – Французы, ваше благородие! – выдохнул слегка очумевший казак, подскакав ко мне. Да что ты говоришь! А я-то подумал, что марсиане десантируются! – Где? Сколько? – Через четверть часа здесь будут. На гусар похожи. Не разглядел точно. Разговор вёлся уже на скаку, подробностей не выяснишь… – Давай со своими в лес. Сразу. Потом догоните… А с основной группой мы рванули к Себежу по уже известной дороге. Рванули – это, конечно, сильно сказано, не то животное лошадь, чтобы, как в киношках, часами летать галопом. Потому-то я и Ражева со товарищи для начала в лес потеряться отправил. Есть гепард, который может на минуту-другую развить совершенно умопомрачительную для живого существа скорость, есть верблюд, который способен обогнуть земной шар по экватору, если его просто кормить и поить своевременно… Как среди людей, так и в природе имеются и спринтеры, и марафонцы. Лошадь – «средневик»: может, конечно, и «спурт» выдать, но ненадолго. Даже строевых более двух-трёх раз в атаку послать не получалось, чего уж про «казачек» говорить… Так что уходили мы спокойно: не имелось необходимости рвать жилы из наших лошадей. Совершенно никаких оснований считать, что у преследователей имеется информация о месте нахождения и направлении движения моего отряда. Но дело не в этом – откуда ещё эскадрон кавалеристов? Значит, те ребятки, которым мы устроили «дорожное приключение», не единственные на этом тракте? Может, и наша одна ракета дезинформировала штаб корпуса о том, что «небольшими силами»? А вот, поди теперь разберись: возможно, и дивизию на Режице бросили. Как тут узнаешь, когда солидная погоня на хвосте? Причём после дождя следы нашей конной оравы на дороге вполне конкретно читаются – не спутаешь и на лесную тропу не свернёшь. Либо уходить полным ходом, либо опять засаду устраивать… Только кишка у нас тонка против эскадрона гусар или конноегерей, который висит на плечах: даже динамитных шашек всего несколько, а это совершенно несерьёзно будет. Только уходить! Самыми шустрыми темпами уходить. Не загоняя лошадей, конечно, повода нестись во весь опор пока не наблюдается, а до наших передовых позиций не так и далеко. И французы (или кто там ещё) тоже об этом в курсе – вылететь во весь опор на казачью сотню, например, им наверняка категорически не улыбается. Так что возвращаемся в темпе, но без особой паники и страха. Не ошибся – через полчаса встретили разъезд ямбургских драгун, можно было больше не опасаться стычки с вражеской кавалерией, к тому же имевшей достаточно загнанных лошадей. Да и не осмелятся они соваться так близко к расположению корпуса. Драгунский поручик предложил проводить наш отряд в расположение, но этого не требовалось – дальше мы уже могли спокойно следовать сами. Сейчас главным являлось поскорее доставить информацию Витгенштейну, а уж командующий корпусом решит, как действовать – я не стратег, да и мнение моё никого из генералов особенно не волнует: доложу, что произошло, что наблюдал, а дальше пусть они сами крутятся… (обратно)
Временное затишье. Очень временное
Когда прибыли в расположение, снова подошёл хорунжий Самойлов: – Я тут покумекал, Вадим Фёдорович – думаю, что большинство хлопцев согласятся. А полковник отпустит. Ишь ты! Он, видите ли, «покумекал»! Всё за всех решил, и за подчинённых, и за начальство! – Понимаешь, Лукич, не торопись с решением – мы ведь подробно-то и поговорить не успели. Да и сейчас у меня времени на это не густо: сам, небось, понимаешь, что срочно с докладом к его сиятельству надо. Но чтобы ты понял хотя бы приблизительно, куда просишься, приведу пример: если я скажу ждать в засаде пятерых всадников в оранжевых мундирах, то сидеть и ждать именно их, и никого другого. Даже если мимо проследуют французские телеги, гружённые золотом, а в охранении только десяток голых девок – не трогать ни золота, ни девок, понял? – Да уж куда понятнее, – слегка ошалел казак, срочно пытаясь представить нарисованную мной картинку. Дурацкого вопроса: «А что, и так может случиться?» – задавать не стал, хватило соображалки въехать, что я утрирую. – Вот в этом разрезе и подумай. И с ребятами своими, кто служить под моим началом захочет, обсуди. Это, конечно, не значит, что вообще запрещу трофеи брать, но только когда не в ущерб основной задаче. Понял? – Так точно, господин капитан! – Вот и ладненько. А пока извини – мне срочно к генералу нужно. Самого Витгенштейна на месте не было, и меня принял начальник штаба корпуса генерал-майор Довре. – Проходите, капитан, давно и с нетерпением ждём известий от вашего отряда. Я уже встречал раньше Фёдора Филипповича, но общаться непосредственно с ним как-то не приходилось. Достаточно пожилой человек – лет под шестьдесят, совершенно седой, но густоволосый. Невысок, лицо груборубленое, но мужественное. Вкратце рассказал ему о наших приключениях. И о выводах: «А хрен его знает, товарищ генерал-майор!» Шёл на Режицу небольшой отряд или целая дивизия – теперь непонятно… – На самом деле это уже не столь важно, уважаемый Вадим Фёдорович – передовые части корпуса Штейнгеля уже в Островно. За исключением двух морских полков, которые отправлены в Ригу на кораблях, все силы Финляндского корпуса со дня на день присоединятся к нам. Вместе с тем выражаю вам благодарность за доблестные действия вашего отряда. Я молча поклонился. – Вы уверены, что истребили две сотни солдат противника? – По самым скромным подсчётам, ваше превосходительство. – Ваши потери? – Несколько казаков. Напрасно я подумал, что генерала устроит такая точность: – Конкретнее, пожалуйста. – Пятеро убиты в бою, один умер позже, ещё пятеро ранены достаточно тяжело и десять легко. Теперь начштаба удовлетворённо кивнул. Какой я всё-таки штатский ещё человек, так и не впитал в себя, что доклад должен быть максимально конкретным… – Среди убитых и раненых только казаки? – Точно так, ваше превосходительство, все потери в кавалерийской сшибке с драгунами. Чем прикажете заняться сейчас? – Своими людьми. И отдыхать. Благодарю за службу!.. В расположении увидел, что Спиридон всё-таки вернулся. Да я и не сомневался на самом деле: для этого лешего любая чащоба – дом родной. Мало того что вернулся – он ещё и небольшую косулю подстрелить по дороге умудрился. Приволок, конечно, не всю, но и доставленного мяса хватит на всю нашу ораву. Тихон уже запалил костёр и пристраивал над ним котел. Ужин ожидался знатный… А не попробовать ли и мне внести свой приварок к нашему столу? Удочки, конечно, я с собой не таскал, оставил в усадьбе, но всё необходимое для снаряжения нехитрой уды имелось: крючки, леска, грузила и поплавки много места не занимают. Осталось подыскать подходящую орешину и вспомнить детство. Наверняка в Себежском озере сейчас рыбы несравненно больше, чем где угодно в конце двадцатого века. На следующее утро соскрёб себя с постели и заставил отправиться к водоёму. Обычное дело – при походной жизни спать хочется бесконечно, но нужно продолжать жить. А небольшое усилие над собой позволяет достаточно быстро понять, что жизнь продолжается и прекрасна. Солнышко уже оторвалось от горизонта, но я же не на леща иду, чтобы зорьку на берегу встречать, – так, на ушицу надёргать, мне трофейные экземпляры без надобности. Да и не выдержит моя снасть серьёзной рыбы: просто хлыст лещины с привязанной к концу леской. Уже вовсю стрекотали кузнечики, их время. Наверное, если наловить в достаточном количестве, брать будет получше, чем на обычного червя, но такой роскоши позволить себе не могу – не на даче, чай, на войне, как-никак. Вышел к озеру и пошёл вдоль берега, выискивая подходящее место. Хоть здесь я никогда и не бывал, но принципы одинаковы на любом водоёме. Метров через полтораста увидел: оно! Не побоялся испугать будущую уху, разулся, снял штаны и сделал пару шагов от берега в воду – не ошибся: дно достаточно круто уходило вниз. Небольшие островки кубышек, или, как их обычно называют, кувшинок, подсказывали, что тут должны обитать те, кто мне нужен. Червяк на крючке, заброс… И всё: пускай весь мир подождёт!.. Поплавок не успел успокоиться на водной глади, как его повело в сторону. Подсечка… Первый окушок заплавал в моём ведёрке. Не скажу, что был жор, но клевало вполне исправно: плотвички, окуни, подлещики, пара карасей… Весом в основном от пятидесяти до двухсот граммов. Немало, правда, попадалось и «окуньков-гренадёров» размером с мизинец, но для ухи они – самое то. Через пару часиков надёргал уже килограмма три и собирался закругляться: на ушицу всем моим гаврикам хватит. Но оторваться непросто. Зарёкся: последняя рыбка, и всё! Разумеется, клёв тут же прекратился. Пять минут – поплавок не шелохнулся, десять – то же. Вытащил удочку, проверил червя – на месте. Что за зараза! Всё: последний заброс! Три минуты никакого движения, и тут дрогнуло… Потянуло в сторону и, когда я уже был готов подсекать, красный стержень снова замер на воде. Секунд через пять слегка притопило, но на этом всё и закончилось. В общем, подводный садист издевался надо мной таким образом минуты две. И я, кажется, понял, с кем имею дело. «Маска», а я тебя, кажется, знаю! Почти наверняка мнёт губами червя золотистый тихоня… – Ваше благородие! – послышался справа голос Тихона. «Убью гада!» – немедленно отреагировала на крик моя животная составляющая. Чёрт! Ну ведь в такие моменты даже змея не кусает! Кому там опять понадобился капитан Демидов для спасения России-матушки? Три минуты нельзя было подождать?! – Ваше благородие, Вадим Фёдорович, – Тихон уже подбежал почти вплотную, – его сиятельство граф Сиверс вас к себе требуют. Поплавок опять повело в сторону, и на этот раз, кажется, всерьёз. Я дёрнул ореховой палкой и почувствовал на том конце лески серьёзную тяжесть. – Срочно? – Очень даже. – Сейчас. Попробую эту рыбину вытащить, и идём. А надо было не только дотащить добычу до берега, но и выволочь её на сушу. С полкило будет, а то и больше… Надо поискать пологое место, где бы пойманный линь (а я уже не сомневался в том, кого зацепил) смог бы проскользить боком из озера на берег. И действительно: показалась тёмно-коричневая тушка рыбины, которая сопротивлялась вяло, но мощно. А катушки у меня на удилище нет, даже возможности потянуть за леску рукой… Пришлось вытягивать уже достаточно сильно возмущающуюся рыбину «ногами», то есть отходя назад по берегу. Вот уже почти… Тихон спокойно зашёл в озеро по щиколотку и безошибочным движением цапнул линя двумя пальцами за жабры. Поднял из воды и бросил на берег. Граммов этак на семьсот рыбёшка – вряд ли можно считать сей экземпляр трофейным. Но это «там». А сейчас я считал, что поймал самую главную рыбу в своей жизни – на такую-то снасть… – На уху она не очень, – Тихон судил сугубо прагматически, – но вместе со всем остальным – пойдёт. А я налюбоваться не мог на красноглазого красавца с золотой чешуёй. Уж сколько я бил из ружья ему подобных под водой, но это для подводного охотника линь одна из самых легко добываемых рыб, а вот на удочку чтобы… Лично у меня имелись единичные случаи. А чтоб просто на палку с леской – вообще запредел… – Граф сам приезжал? – спросил я, когда слуга пристраивал трофей в компанию к остальной себежской ихтиофауне. – Ни боже мой – адъютант его сиятельства были. – Тихон подхватил ведро. – Просили немедленно по возвращении прибыть к полковнику. – Ясненько. Пошли. Понятно, что о цели моего срочного вызова офицер нижним чинам не докладывал… Ёксель-моксель! Так ведь и я по прибытии не доложился непосредственному начальнику. Слишком буквально воспринял указание начальника штаба отдыхать. Ох, и намнёт мне холку Сиверс! И правильно, кстати, сделает – форменное свинство с моей стороны не рассказать о похождениях отряда графу сразу по прибытии. Про субординацию уже вообще не говорю… Всё-таки шпак я натуральный – не хватило мне ни двух лет срочной в своём времени, ни полутора в этом, чтобы настоящим военным стать… Придя к себе, быстренько сполоснулся, переоделся и отправился «на ковёр». Зря беспокоился, Егор Карлович встретил весьма приветливо: – Здравствуйте, Вадим Фёдорович! Уже наслышан о ваших подвигах, надеюсь позже услышать подробности… Я, разумеется, перебивать начальство не стал, а только молча поклонился. – Скоро с нами соединится Финляндский корпус, – продолжил полковник. – После этого планируется произвести поиск на Полоцк. Объединёнными силами. – У моего отряда тоже имеется задача? – Разумеется. Вот здесь, – граф пригласил меня к карте, – находится пара опасных для фланговых атак противника направлений. Хотелось бы их заминировать так, как вы демонстрировали… Ни фига себе! Активные минные заграждения на суше за сто лет до появления подобных на море? Как это они себе подобное представляют? – К тому же должен предупредить: недавно взятый в плен француз сообщил, что вышел приказ по армии, подписанный самим императором, наших минёров и инженеров в плен живыми не брать. Здорово вы насолили Наполеону, господин капитан, – граф не смог сдержать улыбки. Ух ты! Сподобился великой чести! Да ещё и всех коллег подставил. Вроде в той реальности только Денис Давыдов отмечался подобным приказом корсиканца. Хотя могу и ошибаться. Но, видать, действительно здорово поддостали императора минные поля и прочие сюрпризы на полях сражений и дорогах с переправами… – Переживём, Егор Карлович. – В плен попадёте – не переживёте. – Так я и не собираюсь… – А никто не собирается, но попадают, случается. А теперь гренадка о трёх огнях белого металла на кивере – смертный приговор, учтите. Вот зачем он мне это говорит? Скрытое пожелание самому застрелиться при опасности быть пленённым? – Так в чём заключается наша задача? – Заминировать вот эти луга, – тоже перешёл непосредственно к делу Сиверс. – Какое количество мин? – Думаю, около полусотни. Это возможно? – вопросительно посмотрел на меня полковник. – Увы. – В чём проблема? Генерал Яшвиль обещал выделить необходимое количество гранат. Ай, спасибо! Гранат они мне дадут необходимое количество! Ещё небось и телегу выделят для их транспортировки – самое то получится: летучий отряд диверсантов, привязанный к телеге. Но главное не в этом. – Ваше сиятельство, гранат может быть сколько угодно, но количество эффективных запалов для их подрыва ограничено. У меня имеется необходимых веществ на снаряжение оными не более двух десятков мин. И то не уверен. – А получить всё требуемое за день-два не удастся? – сразу понял проблему полковник. – Очень сомневаюсь. Почти наверняка: «Нет». Вряд ли у вас имеются достаточно мощные гальванические батареи, не говоря уже о необходимой посуде и оборудовании. И реактивы нужны весьма специфические. – Оставьте мне список необходимого, – посмурнел лицом мой начальник. – Хотя бы попробую это найти. Ну и что сделаешь? Уселся и начал писать. Ладно: песок, уголь и соль – вполне реальны. И кости тоже, вместо апатитов-фосфоритов. А соляную и серную кислоты, где он мне добудет? А посуду? А пиролюзит? Пусть и нечистый… Где? Хорошо: поташ я из золы костров надыбать смогу, но не за пару же часов! И главное: химики откуда? Имеюсь я, в единственном числе. Несерьёзно. Но, надеюсь, графу хватит и взгляда на мой список, чтобы понять нереальность запросов командования. Мои надежды оправдались: – Действительно, Вадим Фёдорович, всего этого не раздобыть в столь краткие сроки, что у нас имеются. Уверены в необходимости всего перечисленного? – Совершенно. Причём я весьма скромен. И с перечисленным только постараюсь получить необходимые вещества, но не гарантирую, что успею. – Дьявольщина! – выругался полковник. – Верю. Ступайте. Мне нужно подумать. Уходить? Или всё-таки… – Ваше сиятельство, Егор Карлович, разрешите задать вопрос? – Слушаю, – полковник посмотрел на меня чуть удивлённо. – И я, и мои подчинённые, получив прямой приказ идти и умереть или стоять и умирать, его, несомненно, выполним. Но хотелось бы всё-таки понимать смысл этого… – Теперь я не могу сообразить, к чему вы это, Вадим Фёдорович. – Мина – оружие обороны. Я про полевую, конечно, говорю. Ну, или засады. А планируется, как я понял, наступательная операция. И в ней не вижу смысла установки заграждений, кроме как непосредственно на поле боя. Сиверс слушал, пока не перебивая. – Прикрытие опасных направлений на марше – это, само собой, очень важно и полезно. Но не минными постановками – это крайне затратно и неэффективно. Мы истратим все запалы, полного прикрытия не обеспечим, а разминировать потом эти луга будет чрезвычайно сложно и опасно. К тому же нет никакой гарантии, что на них не заявятся местные крестьяне с косами… У нас возможность поставить всего около двух десятков дефицитных мин. Такое количество не сможет решить какой-либо стратегической задачи – только тактическую. Но, честно скажу, с трудом представляю их применение при наступательных действиях корпуса. – Я вас понял, – хмуро пробубнил граф. – Подумаю и над этим. Благодарю. Жду вас вечером. После ужина. – Позвольте ещё вопрос? – Да. – Приступать ли к снаряжению гранат запалами? Дело это, с одной стороны, требует времени, но, с другой, хранить такие гранаты достаточно опасно. – А какое время вам, в случае чего, потребуется? – Около шести часов. – Тогда пока не стоит. До встречи вечером.Ну, наконец-то мы закончили затянувшееся прощание, и я покинул штаб-квартиру начальника инженеров корпуса. Чем заниматься в ближайшее время – совершенно непонятно. Муштровать своих гавриков, чтобы не расслаблялись? Плохой я, наверное, офицер – не могу занимать людей бессмысленными действиями только ради «шоб служба мёдом не казалась». Тем более сроднился уже с ними практически и знаю, что в деле не придётся повторять приказ или беспокоиться, что оный может случиться невыполненным, если хоть кто-то из моих «крестоносцев» ещё способен дышать… Но занятие на первое время нашлось. Если, конечно, это можно считать занятием: ещё на подходе к расположению своей, прошу прощения за наглость, «воинской части» учуял аромат варящейся ухи… Даже представить не пытаюсь, как нас, наверное, ненавидят соседи: то готовящейся дичиной пахнет от наших палаток, то грибами, то ухой… А им, в отличие от моего «спецназа», только то, что от казны положено. – Здравия желаю, ваше благородие! – встретил меня единственный «некрестоносный» из пятёрки минёров Шинкевич, которого унтер выставил караульным. – Премного благодарны за ушицу! – На здоровье, – кивнул я и проследовал «в расположение». Парень, кстати, неплохо себя показал в последнем деле – надо бы и на него представление к кресту написать… – Вадим Фёдорович! – навстречу уже спешил мой непременный «Планше». – Уха почти остыла. Извольте отобедать! И как я без него жил-то почти целый год? Кто же меня, бедолагу, кормил? Нет, заботу ощущать приятно, хочется чувствовать, что ты кому-то нужен, но не до такой же степени! С какого-то момента такие причитания воспринимаются уже как кудахтанье. Но, с другой стороны, я ведь действительно чувствую, что Тихон меня любит чуть ли не как собственного сына. Наверное, именно потому, что ни жены, ни детей у него нет. – Тихон, я пообедал у графа Сиверса, – пришлось соврать. – Но ухи похлебаю – давно хотелось. Хватило: счастливый Тихон тут же ускакал разогревать рыбный супчик и готовить всё прочее.
«Всё прочее» оказалось графином водки и тарелкой с нарезанным хлебом. И тарелкой с зеленью. Петрушка, укроп, зелёный лук… Интересно, Тихон просто не знал, что я в ухе кинзу люблю, или чисто «по техническим причинам» на Кавказ метнуться не успел? Нельзя сказать, что уха была сногсшибательной, но всё-таки это приятное включение в достаточно однообразный рацион. Да под водочку… Я не большой любитель алкоголя, затуманить сознание практически никогда не являлось сколько-нибудь главной целью, разве что если требовалось снять стресс, но и в этом случае не надирался «до изумления». Выпивал обычно ради самого вкуса напитка. Водку, конечно, вкусной никак не назовёшь, но её приятно именно закусить. Чем-нибудь солёненьким или ароматным. В данном случае ухой и ржаным хлебом. Тааак!.. Только сейчас обратил внимание, что в миске плавают кусочки картофеля, морковки, явно присутствует чеснок… – Тихон! – Слушаю, ваше благородие! – тут же подскочил к столу мой слуга. – Откуда овощи? – Так Егор Пантелеевич раздобыл. Нормально! «Раздобыл» он, видите ли. В принципе за воровство у крестьян и расстрелять могут. Вряд ли до такого дойдёт, но неприятностей огрести – запросто. – Украл, что ли? – Да Господь с вами! – искренне возмутился Тихон. – За пятак на ближайшем хуторе целый ворох всякой всячины накупил. Нешто казак воровать станет? Да ещё у своих. В бою захватить – другое дело, а чтобы у мужика украсть – никогда. Ну и слава Богу – с души свалился начавший там кристаллизоваться камень, и я с удовольствием прикончил свою порцию. – Позови Гаврилыча и Маслеева. – Сию минуту. И действительно, практически через минуту передо мной предстали оба унтера, минёрный и егерский. – Здорово, братцы! По всей вероятности, ожидается наступление. К нам скоро присоединится корпус генерала Штейнгеля, и после этого, думаю, через несколько дней попробуем атаковать французов. Нашему отряду задача пока не поставлена, но готовиться необходимо заранее. Гаврилыч, ты отправишь Кречетова к артиллеристам, получить полупудовые гранаты, бумагу генералу Яшвилю я через полчаса тебе передам. А ты, Игнат, усаживай своих егерей снаряжать патроны. Чтобы запас имелся в полтора раза больший, чем обычно. Задача ясна? – Так точно! Уж куда яснее, – почти синхронно выдохнули оба унтера. – Вот и прекрасно. Ступай, – махнул я рукой Маслееву. – А ты, Гаврилыч, задержись ещё. Егерь поспешил удалиться, а мой ближайший помощник замер на месте, ожидая очередных ценных указаний. – Слушай, Юринок у тебя совсем расслабился: мало того что оба крючка на воротнике расстёгнуты, так ещё и половина пуговиц на мундире. Это что, скоро меня солдаты в одном белье встречать будут? Ты уж внуши им по-отечески, что солдат российской армии должен иметь определённый внешний вид. – Не извольте беспокоиться, ваше благородие, – лицо унтера стало наливаться багрянцем, – уж я ему, да и остальным «внушу» так, что до конца жизни запомнят… Хотелось усугубить: «Егеря себе такого не позволяют», но это, вероятно, был бы перебор. Не стоило унижать боевого товарища сверх необходимости. А в том, что меры будут приняты самые решительные, можно не сомневаться. Да я и сам виноват: расслабуху нужно гасить на корню, что не было сделано своевременно. Понятно, что наш спецназовский образ действий сильно не соответствует красивой, но неудобной форме армии Александра Павловича, но мы сейчас не в поле, а в расположении корпуса. А тут ещё и Финляндский подтянется… Оно мне надо, чтобы кто-то поинтересовался: «А это чьи обормоты в таком расхристанном виде шляются?»
За спиной послышался топот копыт. Обернувшись, я увидел незнакомого офицера, направлявшегося явно к нам. – Где капитан Демидов?! – выкрикнул он, подъехав к караульному. – К вашим услугам, господин штабс-капитан. – Вас вызывает командующий корпусом. Ну и что тут можно ответить? – Через две-три минуты выезжаю. На самом деле потребовалось минут пять, чтобы снова оседлать Афину и мы смогли отправиться в штаб Витгенштейна. Адъютант не отличался общительностью, и весь путь мы проделали молча. То есть мне типа указывали дорогу, которая и так была прекрасно известна. Ну и не больно-то надо. При желании и так найду с кем поговорить о том о сём… – Прибыли, господин капитан, – только это я и услышал от посыльного офицера за всё время совместной поездки. Так и хотелось в ответ ляпнуть: «Вот спасибо – хорошо – положите на комод!» А то я сам не вижу, что приехали по месту назначения. Сдал Афину подбежавшему солдату и проследовал к командующему. Генерал принял очень радушно: – Рад видеть, уважаемый Вадим Фёдорович! Уже наслышан о лихой операции вашего отряда. Мне оставалось только почтительно поклониться и поблагодарить. – Тем приятнее, – продолжал граф, – поздравить вас чином майора. Оба-на! Что-то слишком лихо шагаю по карьерной лестнице – трёх месяцев не прошло с тех пор, как я стал штабс-капитаном… Вот ты и «высокоблагородие», господин Демидов. Теперь бахрому на эполеты пришпандоривать нужно. А где взять? – Благодарю, ваше сиятельство! Не ожидал. – Меня благодарить не за что – представление сделал генерал Дохтуров, насколько мне известно. Н-да! Всё чудесатее и чудесатее – а ведь впечатление было, что Дохтуров на оглоблях меня повесить готов за ту сорвавшуюся ракету… – Но вызваны вы не только по этому поводу, – продолжил генерал. – Вас уже поставили в известность, что планируется поиск на Полоцк. Как только присоединятся дивизии Штейнгеля, а они уже на подходе. То есть через два-три дня. Попытаемся «подрезать хвост» Бонапарту. Если нам улыбнётся Фортуна, и удастся разбить корпуса Удино и Сен-Сира, то император окажется в крайне затруднительном положении. Не находите? – Полностью разделяю вашу точку зрения. А если аналогично поступит и армия Тормасова, то французам гарантированы Канны. От Москвы до Немана. – Это было бы красиво, но против Александра Петровича стоят Шварценберг и Ренье. Да и связаться с Тормасовым через вражеские коммуникации малореально. Будем рассчитывать только на себя. Что скажете? – Абсолютно с вами согласен. И жду приказа. – Конкретный приказ получите непосредственно перед делом. А пока, прошу, – генерал сделал приглашающий жест к карте, лежавшей у него на столе, – провести рекогносцировку в районе. Рассмотрите местность в плане возможной установки своих мин. Блин! Ещё и этому объяснять?! – Ваше сиятельство, я уже говорил Егору Карловичу, что количество мин, возможных к установке, крайне ограничено – не более двух десятков. И то не наверняка. Взгляд Витгенштейна обозначил лёгкое недоумение. Что-то типа: «Ну и на фига ты тут такой красивый нужен? Самим министром рекомендованный, а поставленную задачу выполнить неспособен». – Ваше превосходительство, – поспешил я прояснить ситуацию, – проблема во взрывателях для гранат. Мы это уже обсуждали с графом Сиверсом. У меня нет возможности, физической возможности, изготовить их в достаточном количестве. Можно изготовить ещё и фугасы, но подрывать их получится только с помощью огнепроводного шнура. То есть при каждом должен будет находиться минёр. Мой или кто-то из уже обученных подчинённых капитана Геруа. Но это реализуемо исключительно при оборонительном бое. Или в засаде, на точно известном маршруте движения противника. – Спасибо, я вас понял, Вадим Фёдорович, – кивнул командующий корпусом. – Но разведку местности пока проведите. – Слушаюсь! Только… – Прошу, говорите. – Казачков бы… С десяток. Хорунжий Самойлов со своими людьми были с нами в последнем деле. Просились под моё начало. Если есть такая возможность… Временно, конечно. – Разумеется. Не думаю, что полковник Родионов станет возражать. Я отправлю ему соответствующий приказ. – Когда выступать? – Казаки прибудут к вам сегодня к вечеру… Тук, тук, тук – прервал Витгенштейна стук в дверь. – Войдите! – К вам ротмистр Колбухов, ваше сиятельство, – нарисовался адъютант. – Весьма срочно. – Пусть заходит. В помещение немедленно заскочил один из подчинённых Якова Петровича Кульнева: – Ваше сиятельство, в двадцати верстах обнаружено движение значительных сил французов. В нашу сторону. Не менее дивизии, а возможно, и больше… Ясное дело – лягушатники проведали о подходящих с севера подкреплениях и решили атаковать наши силы до объединения. Может, даже и Макдональд для этого дела из-под Риги какую-никакую бригаду отжалел на наше направление… Кажется, моя разведывательная операция накрылась медным тазиком. О чём сожалеть, кстати, не собираюсь – вот теперь натурально начнётся понятная и уже достаточно привычная работа. Оборонительные заграждения и прочие гадости для наших гостей, что хуже татарина, – это завсегда. С нашим удовольствием. – Господин ротмистр, – вникнув в ситуацию, граф пошёл сыпать распоряжениями, – сейчас вы отправитесь к генералу Кульневу и передадите мой приказ отправить четыре эскадрона на более подробную рекогносцировку. Направления я укажу чуть позже. Сами после этого поскачете в Островно с приказом генералу Штейнгелю немедленно форсированным маршем выступать к нам. Если Фаддей Фёдорович ещё не готов двигаться всеми силами, то пусть отправит вперёд хотя бы своих драгун. Впрочем, это будет в письме, которое вы отвезёте. – Вы, господин капитан… То есть майор, прошу прощения, – обернулся генерал в мою сторону, – немедленно начинайте готовить заряды для минирования позиций. Место их установки будет вам указано, когда появятся более полные сведения о противнике. То же попрошу вас передать капитану Геруа. Ступайте. Ну что же, ситуация по сравнению с тем, что случилось в моей реальности, меняется всё более кардинально. Если Финляндский корпус подоспеет вовремя, то появляется реальный шанс намять холку нашим французским «друзьям» и выйти на коммуникации Наполеона. А учитывая, что Бородинское сражение, или его аналог, с высокой степенью вероятности пройдёт по значительно более благоприятному для нас сценарию, то… Чёрт побери! Что же я натворил! КУТУЗОВ МОЖЕТ И НЕ СДАТЬ МОСКВУ!!! Что в этом случае будет хуже: продолжение мясорубки, которая истощит нашу регулярную армию, или отступление корсиканца? А ведь отступая ранней осенью, а не в ноябре, он впитает на обратном пути значительно больше сил, а к нашим подойдёт существенно меньше подкреплений, чем в Тарутинский лагерь. И не присоединится Тормасов со своей армией. И кавалерия Мюрата понесёт совсем не такие потери, как было в реале. Наполеон вполне сможет свернуть на Петербург, снести наши два корпуса и захватить столицу… Да мало ли какие варианты придут в его голову? Бонапарта можно ненавидеть, но в недюжинном военном таланте ему не откажешь. В моём мире судьбу Великой Армии и всей кампании решило именно «сидение» в Москве, решение Михаила Илларионовича её сдать оказалось стратегической жемчужиной, и если на этот раз будет принято иное решение… Страшно даже представить, как это скажется на течение истории. Сколько там моё вмешательство смогло лишних вражеских солдат уничтожить? Тысячу? Две? Сколько наших дополнительно сберегло? Некритично. Полевые кухни и санитарно-медицинские нововведения начнут по-настоящему «стрелять», когда похолодает, пока это лишь незначительно сокращает небоевые потери. Правда, неизвестно, чего добился своим прогрессорством на ниве плаща и кинжала Серёга Горский… Закончить мысли на эту тему не успел, ибо прибыл «домой». И встретил меня на въезде стоящий в карауле Юринок. Ай да Гаврилыч! Вместо злостного нарушителя формы одежды я увидел стойкого оловянного солдатика. Реально: стоит, как памятник самому себе, такое впечатление, что под мундиром у него корсет, затянутый до самой последней возможности. Я даже фантазировать не стал на тему, какие слова и прочие методы убеждения использовал мой унтер, но результат имелся впечатляющий. – Как дела? – Никаких происшествий, ваше высокоблагородие! Все находятся в расположении, ваше высокоблагородие! Ого! А он-то откуда знает? – Сколько ещё в карауле стоять? – До ужина, ваше высокоблагородие! Суров Гаврилыч! Ладно, не буду вмешиваться в воспитательный процесс… Когда увидел Тихона, всё стало более-менее ясно: мой верный «Планше» держал в руках эполеты с бахромой. – Приезжал ординарец от графа Сиверса, его сиятельство передают поздравление с производством и вот новые эполеты прислали. Позвольте мундир, Вадим Фёдорович, мигом их заместо старых прилажу! – Спасибо, Тихон! Но, может, позволишь сначала с лошади сойти? – Да уж, конечно, а я, как только Афинушку расседлаю, сразу обнову к мундиру и прилажу, не извольте беспокоиться, на четверть часа делов. – Граф Сиверс письма не передавал? – спросил я, спустившись с седла. – Никак нет, на словах передали. – И ладно. Пришли ко мне, как с Афиной закончишь, Кречетова. – Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, сей минут будет у вас. Зайдя к себе, я тут же принялся писать письмо князю Яшвилю с просьбой выделить гранаты. С гусиными перьями и нынешней грамматикой освоился уже довольно давно – жизнь заставила. Ошибки, конечно, делал, но на это мало обращали внимание. На самом деле «блистательные» офицеры нынешнего времени отнюдь не были отягощены образованием в той мере, в какой это принято считать в конце двадцатого века. По-французски-то «шпрехали» почти все, но вот общий уровень грамотности… Нечто среднее между киношным князем Болконским и Митрофанушкой[197]. Инженеры, пионеры и артиллеристы в этом плане, разумеется, выделялись в лучшую сторону, но орфографические ошибки в письмах делал практически каждый. Кто-то больше, кто-то меньше.
– Явился по вашему приказанию, ваше высокоблагородие! Ишь ты! Гаврилыч, стало быть, всех подчинённых привёл в парадный вид. Лёшка Кречетов, так же, как Юринок, стоял, подобно монументу в идеально чистом (когда успели-то?) мундире, с набелённым этишкетом, сияющими пуговицами, затянутый ремнём на последнюю дырочку. Глазами просто меня пожирал… – Держи письмо, – протянул я солдату бумагу. – Возьмёшь подводу и отправишься к артиллеристам. Там получишь два десятка гранат и с ними обратно. Всё ясно? – Так точно, ваше высокоблагородие! – рявкнул минёр. – Ну и ступай с Богом. Солдат чётко развернулся на каблуке и чуть ли не парадным шагом вышел на улицу. Интересно: он до самой подводы таким макаром маршировать будет?.. – Всё исполнил, – заскочил со двора Тихон. – Если других приказаний не будет, позвольте мундир, Вадим Фёдорович. Сей момент новые эполеты к нему пристрою. Пока слуга махал иголкой с ниткой, попытался ещё раз найти замену тёрочным запалам, которых имелось хрен да ни хрена. Была бы надёжная и быстрая связь с Тулой, все проблемы отпали бы сразу – несколько месяцев назад заезжал в свою «шарашку». Производство всего необходимого налажено чуть ли не идеально. Для этого времени, разумеется. Но чего нет, того нет. Хоть ружейный кремнёвый замок к гранате приделывай… Но за пару дней ничего серьёзного изготовить не получится, да и боеготова мина будет до первой росы или дождя. Несерьёзно. Хотя… Можно ведь прикрыть опасные направления и менее затратным способом. «Чеснок» – само собой, но есть варианты и попроще. Надо идти к Геруа… Нет, сначала к Сиверсу. Граф понял меня сразу, и на следующий день, пионеры корпуса в полном составе занимались своей обычной работой – копали землю. Но в весьма скромных по сравнению с возведением позиций масштабах. Вместо весьма трудозатратных «волчьих ям» с кольями на дне снималась приблизительно половина квадратного метра дёрна, выкапывалась ямка в полметра глубиной, и дёрн на место. Главное, аккуратно вынутый грунт с места оттащить. Вляпается в такое атакующий наши позиции француз – перелом ноги почти наверняка обеспечен, и не боец практически до конца войны. А вопли угодившего в такую ямку тоже серьёзно поспособствуют как моральному настрою атакующих, так и темпу атаки. Со знаком минус, естественно. Будут внимательно смотреть себе под ноги как миленькие, останавливаться, обходить, ломать строй. В результате получат три-четыре дополнительных очереди выстрелов наших «дальнобойных» егерей. Правда, и контратаковать по такому участку чревато, но командиры полков корпуса получили необходимую информацию о полях с ловушками и минами. И «чистых» мест оставлено достаточно для ответного удара, если представится соответствующая возможность. (обратно)
Дело было под Себежем
До начала сражения из корпуса Штейнгеля подоспели только два драгунских полка, Митавский и Финляндский. Пехота ещё находилась на марше: четырнадцать пехотных и егерских полков и почти сотня пушек. И три казачьих полка остались при основных силах Финляндского корпуса. Что разумно – разведку подходящие подкрепления тоже должны иметь. Прибывшие драгуны явились для нас серьёзным подспорьем, но только в качестве резерва – лошади вымотаны скорыми переходами и нуждались в отдыхе. Так что в завязке сражения реально рассчитывать только на семь кавалерийских полков: гродненские гусары, рижские и ямбургские драгуны, сводно-кирасирский, ну и три казачьих. Основной силой являлась, конечно, пехота: двенадцать полков Пятой и Четырнадцатой дивизий, плюс несколько дружин Петербургского и Новгородского ополчений. Ну и сто двадцать пушек князя Яшвиля. О численности противника сведения имелись весьма приблизительные, однако было совершенно ясно, что соединённые силы Удино и Сен-Сира серьёзно превосходят наши. Во всяком случае, до подхода подкреплений с севера. Нужно исходить из того, что у врага как минимум вдвое больше людей. По самым скромным подсчётам. К тому же и гродненцы, и казаки, возвращаясь из разведки, доносили о значительном количестве кирасир в составе французской кавалерии. А у нас только пять эскадронов латников – это может быть весьма чревато… Так что надеяться в основном придётся на надёжность позиций, мастерство артиллеристов, меткость егерей и наши «минно-ямочные» поля. На этом театре военных действий «просвещённая Европа» пока с последним не сталкивалась, так что будем надеяться на эффективность данных новшеств в ходе ведения войны. И на талант Сиверса. Я-то в фортификации не пру совершенно, но будем рассчитывать, что граф своё дело знает и применил укрепления к местности как положено. Кое-что имелось под Себежем ещё со времён Петра Великого, но в данной ситуации этого было совершенно недостаточно, поэтому кроме возобновления позиций на Петровой горе и возвышенности у озера Вороно наши пионеры перекрыли весь перешеек системой рвов и валов, а также возвели внутреннюю линию обороны – ретраншементы. Позиция смотрелась солидно: крепость не крепость, но так просто её не взять. Правда, силам Штейнгеля в город имеется возможность попасть тоже только через поле сражения, но будем надеяться, что генерал сообразит, как действовать в сложившейся ситуации. В конце концов, Витгенштейн разбил Удино под Клястицами в открытом поле, неужели не продержимся сутки на давно и качественно оборудованных позициях против двух вражеских корпусов? В которых к тому же небоевые потери за прошедший месяц наверняка существенно превышают таковые у нас. …Вечером двадцатого сентября стало ясно – завтра начнётся. Основные и весьма значительные силы французов показались уже в прямой видимости Себежских укреплений. Никаких авантюр, типа предварительного боя за Шевардинский редут, Витгенштейн устраивать не стал – не требовалось нам выигрывать время для завершения фортификационных работ, всё давно готово. Ночной атаки тоже опасаться не стоило: даже если неприятель сойдёт с ума и решит «штурмануть» при свете луны, то милости просим – растяжки немедленно просигналят о данной вопиющей наглости, да и вопли супостатов, попавших в заячьи ямки, не замедлят сообщить об уменьшении количества здоровых нижних конечностей в войсках врага. Своих ребят я традиционно отправил к фугасам с вечера. Дав, разумеется, каждому немного водки и закуски, чтобы не окоченели до утра. При этом безжалостно отобрал табак и трубки – потерпят до завтра, нефиг места засад демаскировывать. Участок нашей «ответственности» находился перед бригадой князя Сибирского – Пермским и Могилёвским полками. Кроме того, там же находился батальон егерей двадцать третьего полка. Ночью удалось несколько часов подремать, но полноценным сном это назвать никак нельзя. Незадолго перед рассветом меня растолкал неизменный Тихон. Как он сам-то в темноте да без будильника проснулся? Ещё и успел чайник вскипятить. Сполоснув физиономию и похлебав жиденького чая, отправился к командиру бригады. – Капит… Майор Демидов явился в ваше распоряжение, ваше сиятельство! – отрекомендовался я молодому генералу. – Без чинов, майор, – протянул мне руку Сибирский. – Меня зовут Александр Васильевич. Ишь ты! Как часто встречаются в истории это имя-отчество: Суворов, Колчак… Масляков. – Вадим Фёдорович. – Очень приятно познакомиться лично. Вы, насколько мне известно, ещё и учёный. – Имею честь состоять в Академии наук. – Тем более приятно. Но сейчас не об этом. Мне доставили схему минирования участка перед нашими позициями, хотелось бы прояснить некоторые вопросы… Минут десять пообщались над планом заграждений. Ёлки-палки – это на данном участке я имеюсь в количестве одного экземпляра. С опытом применения мин в генеральном сражении. А мой собеседник – совсем неглупый и достаточно молодой генерал. И то пришлось достаточно подробно объяснять: «Сюда не ходи – туда ходи, снег башка упадёт…» Зараза! Представляю, как там, на других участках, свежеобученные понтонёры Александра Клавдиевича пояснения дают… Но уж, что имеем, то имеем. Всё лучше, чем ничего. Не подстрелили бы кого из моих ребят, кстати, когда они шнуры у фугасов запалят и стрекача зададут. Хрен с ним, если даже взрывы никого из галлов и иже с ними не завалят – постоят лишнюю пару минут под огнём егерей, и то нам на пользу. Но ведь могла уже прийти информация о нашей манере применения заграждений и в эти корпуса, раз уж имеется приказ минёров живыми не брать. Не пожалеют ведь залпа из нескольких десятков стволов в спину каждого бегущего к своим позициям моего подчинённого. И в этом случае убьют наверняка. А то, что будут французы озлобленными после «заячьих ямок», сомневаться не приходится, могут и целым батальоном по одному минёру пальнуть. И ни капельки не легче от того, что пара сотен вражеских солдат раньше времени разрядит свои ружья по бойцам, с каждым из которых я успел практически сродниться. – Ладно, Вадим Фёдорович, пора, – прервал мои мысли князь, – светает, скоро начнётся. Восток уже багровел вовсю, и в русском лагере утренняя суета обозначилась в полном объёме. Личный состав позавтракал и строился в местах, указанных генеральным планом. Скоро выяснится, насколько этот план является разумным и дальновидным. Что-либо менять уже поздно. В подзорку с нашего холма прекрасно различались вражеские батальоны, которые тоже готовились к бою. Их батареи, кстати, стояли практически открыто, в отличие от наших, укрытых брустверами. Бруствер против ядра, конечно, не всегда надёжная защита, но от осколков гранат, пуль и картечи прикрывает вполне надёжно. Так что кое-какие бонусы у наших артиллеристов имеются. Остаётся надеяться, что пушкари подполковника Мурузи сумеют разыграть как честные козыри, которые даёт подготовленная к обороне позиция, так и ту парочку тузов, засунутых мной в наш рукав, в виде пристрелки «суркового поля», организованного на полпути к линии нашей обороны. Артиллерия уже давно стала богом войны. Она ещё, конечно, не набирала восемьдесят процентов жизней с полей сражений, как это было в Первой мировой, но курносая с косой наверняка аплодировала своими костлявыми дланями каждому выстрелу из каждой пушки. Ядра, гранаты, картечь собирали кровавую жатву в каждом сражении с неизменным успехом. Тем более что начинались они почти всегда именно с артиллерийской дуэли. А ведь это не позиционная война, когда солдаты с винтовками сидят в окопах – нет, стоят стройные ряды рот, батальонов и полков, которые являются до жути удобной мишенью. Промахнуться можно, но сложно… И загрохотали орудия. С обеих сторон. Нашим было чуточку легче, поскольку шеренги противника стояли на открытой местности, а полки Витгенштейна имели кое-какое прикрытие. Французы достаточно быстро сообразили, что если продолжать в таком ключе, это в наших интересах. Поэтому со стороны их позиций донеслись звуки барабанов, валторн и прочих флейт… Разноцветные ряды вражеской пехоты двинулись в сторону перешейка… Зараза! Много-то их как! Синие, зелёные, белые с красным, жёлтые с белым, чёрные и других расцветок ряды двинулись на нас. Жутковато… Откуда столько мужчин призывного возраста в Европе? А ведь это малая толика того, что припёрлось в Россию. Подходят к первой линии ямок… Ага! Строй начинает ломаться, замедляет движение – ещё бы! Смотрите под ноги внимательнее, ребята – провалится сапог в лунку, а инерция-то вперёд несёт, а сзади однополчане напирают… Ну и, как выше упоминалось, данная зона пристреляна нашей артиллерией – получайте гранаты в повышенном количестве. Худо-бедно миновали первую линию, построение сохранили, в мужестве и умении воевать им не откажешь. Минированный участок тоже прошли, не нарушив строя, – ну долбануло под ногами на несколько гранат больше, чем влепили наши пушкари. Терпимо. Дальше ещё несколько хаотически расположенных ямок, «для настроения», очередное, уже конкретно запланированное поле «сурковых нор». Здесь егеря майора Бражникова отстрелялись от души. Да и артиллеристы всыпали по полной программе. Поредевшие шеренги атакующих всё-таки выровнялись и вышли на последнюю линию сюрпризов, но убегающего к своим Юринка подстрелили. Палили по всем четверым, Гаврилыч вернулся с пулей в плече, Кречетову раскромсало ухо, но свалился только тот самый парень, что ещё вчера встречал меня в карауле, затянутый в мундир, как балерина в пачку… И не выжил. Да и чего ожидать: наверняка найдётся «добрая душа», которая ткнёт штыком в раненого, лежащего на пути. Фугасы сработали, надо сказать, так себе: кого-то посекло щебнем, кого-то окатило горящим скипидаром, но в целом выбили они не более двух десятков вражеских пехотинцев. Может, чуть больше, но в масштабах разворачивающегося сражения это совершенные «сопли». Что и понятно: поди рассчитай с этим огнепроводным шнуром, когда ряды противника приблизятся именно на такое расстояние, чтобы заряд им в самую говядину врезал… Егеря выдали по паре очередей последних выстрелов и, разбежавшись по флангам, втянулись внутрь укреплений, артиллеристы перешли на картечь, но вражеские ряды накатывались неумолимо. Линейная пехота, против обыкновения, не ожидала их в поле перед позициями – совершенно излишне встречать численно превосходящего врага на равных, если есть возможность встретить его залпами под прикрытием земляного вала. Огонь из гладкоствольных ружей открывали тогда, когда можно разглядеть белки глаз противника, то есть метров с семидесяти. Именно с такого расстояния врезали залпом первые шеренги пермцев и могилёвцев с высоты укреплений по штурмующим позиции солдатам противника. Отстрелялись, и тут же отступили назад, уступив место второй шеренге. Потом вышла на огневой рубеж третья. Приходилось делать некоторые паузы, так как дым от чёрного пороха после залпов перекрывал всю видимость, и вести прицельный огонь становилось невозможно. Ряды в красно-голубых и жёлто-голубых мундирах подошли к подножию земляного вала, когда успели перезарядить ружья бойцы, стрелявшие вначале. Последний залп в упор, ответные выстрелы… Понеслось. Баварские полки (а это были именно они) хоть и серьёзно подтаяли, но, ни секунды не сомневаясь, бросились на приступ укрепления. Колоть штыком, стоя на месте, карабкающегося по достаточно крутому склону врага значительно сподручнее, чем это может сделать он – первая линия штурмующих была сброшена обратно достаточно легко. Но праздновать победу никто пока не собирался – упорность и мужество германцев сомнению не подлежали, тем более что на поддержку первой линии атаки подходили весьма многочисленные колонны подкреплений… – А ведь можем и не удержать передовой вал, господа? – Князь Сибирский опустил подзорную трубу, в которой, впрочем, уже не имелось необходимости. Лицо командира бригады выражало озабоченность и беспокойство. – Основной натиск на наш участок и на позиции бригады Лялина. Может, попросить командующего о подкреплениях, Александр Васильевич? – подал голос начальник штаба. – Резервов почти нет, – немедленно отозвался генерал, – а сражение только началось. Нужно выдержать до подхода Финляндского корпуса. – Вряд ли Штейнгель успеет выйти к нам сегодня, разве что его солдаты крылья отрастили. – Суворов такие переходы и побыстрее делал. Впрочем… Вадим Фёдорович, – обернулся ко мне князь. – Выражаю глубочайшую благодарность за всю ту помощь в обороне, которую принесли организованные вами заграждения. Но сейчас лично вы уже не у дел. Прошу отправиться к графу Витгенштейну и доложить обстановку. Сами видите, что положение весьма серьёзное. Если имеется возможность прислать на наш участок батальон-другой, это может дать дополнительную уверенность в надёжности его обороны. Оставалось только кивнуть, козырнуть и поторопиться к Афине. Штаб командующего находился на Петровой горе. Офицеров при графе было на удивление немного, поэтому на моё появление обратили внимание практически все. – Рад вас видеть, майор! С чем пожаловали? – поприветствовал меня командующий. – Перед позицией князя Сибирского положение угрожающее, ваше сиятельство. – Вижу. Александр Васильевич просит подкреплений? – Так точно. – Пётр Христианович, – поспешил вмешаться генерал Довре, – у нас в резерве всего четыре батальона гренадёр. Сражение только началось… Разумно ли будет уже сейчас… – Неразумно. Но придётся. Отправить к князю лейб-гренадёров и павловцев. И одну конноартиллерийскую роту туда же. Финляндский драгунский. Весь – уже отдохнули достаточно. Сейчас главное не допустить прорыва. Даже прорыва передовой линии. – Благодарю, ваше сиятельство! – такой щедрости от Витгенштейна я никак не ожидал. – А вы, Вадим Фёдорович, – вспомнил моё имя-отчество генерал, – передайте князю, чтобы держался любой ценой. Каждый час, каждая минута для нас сейчас на вес золота, вернее, на вес крови. Может быть, судьба всей войны решится в ближайшие часы… Ступайте. И да поможет вам Господь! Гренадёры и драгуны прибудут в течение четверти часа.Всё получилось значительно шустрее: конная артиллерия даже обогнала меня на обратном пути. Правда, толку от неё в сложившейся обстановке… Дефиле и так егеря успешно держат, а на возвышенности заскакивать со своими лёгкими пушками тоже особого смысла не имеется. Разве что прорыв всего фронта остановить, но это пока вроде неактуально. А первую линию обороны чёртовы баварцы уже почти взяли – наших оттеснили от вала, и на позиции шла резня на штыках. Ну, то есть не только: и прикладами, конечно, друг друга «ласкали», и тесаками рубились, и из пистолетов стреляли… Пушки стоящей за этим кровавым месивом батареи наверняка уже были заряжены на картечь, но стрелять не могли – поди разбери, где свои, где чужие. Я подбежал к князю практически одновременно с драгунским офицером. – Ваше сиятельство, идут два батальона гренадёр и драгуны… – Ваше сиятельство, Финляндский драгунский полк прибыл в ваше распоряжение… – Драгунам спешиться, примкнуть штыки, и туда! – командир бригады даже не обернулся – просто протянул руку в направлении, где нужно было умирать вновь прибывшим на место данной мясорубки. «Ездящая пехота» подоспела довольно быстро. Пусть драгуны владели штыком и похуже пехотинцев, но своё весомое «мать-перемать!» в резню на передовой линии внесли весьма качественно. А тут и гренадёры подоспели. Эти вообще вломились в схватку, не утруждая князя докладом о своём прибытии. Не знаю, кто ими командовал, но он молодец: пришёл, увидел, поступил… В смысле – совершил поступок. По-суворовски. Сначала в общей хаотической толчее замелькали «митры» Павловского полка – это было заметно: только они во всей армии носили данный головной убор, а не кивер, как все остальные пехотинцы. Без единого выстрела, на штыках и прикладах павловцы и лейб-гренадёры вышибли противника с передовой позиции, а уж потом, в разлуку, разрядили по баварцам свои ружья. Обошлось. Снова заговорили батареи, осыпая градом картечи отступающих. Теперь нашей пехоте можно было перевести дух, утереть кровь и готовиться к отбитию новой атаки. Противника отбросили по всему фронту обороны, но то, что он скоро предпримет ещё одну попытку штурма, ни у кого сомнений не вызывало. – Может быть, стоит в следующий раз сбросить навстречу атакующим некоторое количество артиллерийских гранат, Александр Васильевич? – обратился я к князю. – Может, и стоит, – отозвался Сибирский. – Но неизвестно, когда они снова решатся на приступ, а пока нашим пушкарям и самим боеприпасы нужны – уверен, что некоторое время сражение сведётся именно к артиллерийской перестрелке. А на какое время – пока можно только гадать. – Приказ командующего! – подскакал к нам очередной адъютант. – Выводить силы перед укреплениями и приготовиться к атаке! Наверное, не только у меня мелькнула мысль: «Граф сошёл с ума…» Однако достаточно быстро рокот с правого фланга дал возможность понять: Штейнгель уже здесь. На самом деле в бой вступила только передовая бригада полковника Наумова – Третий Морской и Воронежский полки. Они, подойдя к месту сражения, получив информацию от казаков, двинулись прямиком через лес, атаковали французскую батарею и прикрывавшие её два батальона. С успехом атаковали. Конечно, нахалы были бы очень быстро смяты основными силами двух корпусов противника, если бы полки Первого корпуса не стали вытягиваться из укрытий и строиться для атаки. А на нашем правом фланге немедленно нарисовались Гродненский гусарский и Митавский драгунский полки. Плюс кавалергарды с конногвардейцами. Так что парировать кавалерийскую атаку французов было чем. Ещё и казаки Финляндского корпуса. В целом, конечно, по количеству конницы противник крыл нас, как бык овцу, но в данном конкретном месте – только сунься. Французская пехота соседнего участка стала разворачиваться влево, чтобы покарать дерзких, но не получилось – на её позиции тут же обозначили атаку Севский и Калужский полки. Пришлось развернуться им навстречу. Удино (или Сен-Сир, неважно), разумеется, бросили резервы на левый фланг, но и из Петербурга прибыла не одна бригада: батальон за батальоном вытягивались из леса или подходили уже по дороге и с ходу бросались в бой. Левый фланг франко-баварцев скрипел, трещал и рушился. А по-иному и быть не могло – атаковало их не ополчение какое-нибудь, а недавние победители шведов – далеко не самой последней армии Европы. И, чтобы даже мыслей о возможной переброске сил у галлов не возникло, весь фронт Первого корпуса двинулся вперёд. В атаку. Тускло пришлось просвещённым европейцам в этот раз: с левого фланга войска Штейнгеля сворачивали их боевые порядки как коврик, который собираются вынести выбивать от пыли, наш корпус атаковал во фронт. К тому же три казачьих полка, рижские драгуны герцога Вюртембергского и кирасиры Его и Её Величеств понеслись через правый фланг, охватывая тылы, заставляя сворачиваться в каре попадающуюся на пути пехоту противника, что делало её весьма удобным объектом для атаки нашими колоннами… Давненько, наверное, со времён Кунерсдофа, русские так не громили европейские дивизии, как это произошло сегодня под Себежем. В течение получаса французы и баварцы ещё изображали какое-то подобие оборонительного боя, а потом побежали. Не буквально, конечно, но отступали весьма шустро, причём успевали не все – зачастую целые полки были вынуждены сложить оружие, оказавшись в совершенно безнадёжной ситуации. Или вырубались-выкалывались под корень. Как выяснилось позже, Сен-Сир был убит в этом сражении, а Удино увёл через Двину не более трети из числа тех двух корпусов, что атаковали наши позиции. Мосты за собой французы успели сжечь. После этого боя, который наверняка бросил дополнительную гирищу на весы данной войны, три дня потратили на спокойное соединение корпусов, разработку планов дальнейших действий, приведение войск в порядок, отдых… – Вадим Фёдорович, какими судьбами! Ёлки-метёлки! Доктор Бородкин собственной персоной! Слегка похудевший, но всё тот же неутомимый «живчик», каковым я его запомнил при расставании. И в военном мундире штаб-лекаря. – Чертовски рад вас видеть, Филипп Степанович! – радости скрывать не пришлось. – Вас-то как сюда занесло? Мы обнялись. Очень мало людей на планете, встрече с которыми я был бы так же рад, как с этим деревенским доктором. Точнее, уже совсем не деревенским – светочем не только полевой хирургии, но и апологетом гигиены и санитарии в войсках, что намного важнее. – А где, по-вашему, должен находиться врач, когда отечество воюет? – отбрил Бородкин. – Но ведь вы уже при министерстве служите… – Именно поэтому я здесь. Одно дело – разослать рекомендации в войска, и совсем другое – проверить, как эти циркуляры выполняются. – Ну и как выполняются? – Неважно. Эфирный наркоз используют только два хирурга, из всех, кого я посетил, карболку – пятеро, йодной настойки нет нигде… И так далее. Чисто ребёнок – думает, что если спустить распоряжение делать «этак», то пренепременно появится всё, что для этого необходимо: и йод, и карболка, и, мля, анестезиологи… – Зато, – продолжал доктор, – теперь я с цифрами в руках могу доказать эффективность применения антивоспалительных средств и наркоза в полевых условиях. Соответствующие бумаги у меня не с собой, но надеюсь, что поверите мне на слово: там, где их применяют, процент выздоравливающих, и достаточно быстро выздоравливающих, в два, а то и в три раза выше, чем у тех закоснелых костоправов, которые чураются новых методов лечения. – Нимало не сомневаюсь в ваших словах, уважаемый Филипп Степанович. Более чем уверен, что когда те врачи, что не побоялись применять ваши методики, освоят их лучше, количество выздоровевших раненых увеличится ещё больше… – Легкораненые вообще выздоравливают практически все, – похоже, эскулап меня даже не услышал, – и весьма быстро. Несколько дней, и они, если не строевые солдаты, то уже вполне могут долечиваться в полку… – К Сергею Васильевичу по дороге не заезжали? – прервал я «токование» Бородкина. – Увы! Прекрасно понимаю ваше желание получить весточку от Анастасии Сергеевны, но не имел такой возможности. Всё-таки следовал с войсками, а маршрут их движения пролегал далеко в стороне от наших мест. Понятненько. Ладно, не особо и рассчитывал я на такую удачу. Война, чтоб её… – Вадим Фёдорович, простите, а за всё это время у вас не появилось новых идей по поводу медицины? Я сейчас обладаю кое-какими возможностями и могу ускорить их реализацию. – Нет. К сожалению. Как ни печально, но последнее время мои мысли заняты скорее тем, как побольше убивать, а не наоборот. – Понимаю, – невесело кивнул доктор. – Примите, кстати, мои поздравления с орденом Святого Георгия. И вот ещё что… Филипп Степанович расстегнул свой саквояжик и стал в нём что-то искать. – Держите! В мою ладонь легли три свинцовые пули. Штуцерные пули. Те самые. Можно легко догадаться, что извлечены они не из французских раненых, а из наших. – Я правильно понял? – Именно так. Процент невелик, но они у врага тоже есть. И будет становиться больше, это только вопрос времени. Нельзя сказать, что это оказалось сильной неожиданностью – если после первых же боёв французские хирурги стали извлекать из ран куски свинца необычной формы, то нехитрая идея сразу стала очевидной. А дальше… Изготовить, проверить, убедиться в эффективности и начать клепать аналогичное. Ну что же – данный козырь своё отыграл. Наивно было бы рассчитывать, что это останется тайной до конца войны. Несколько дополнительных тысяч жизней мы, надеюсь, выиграли. И выиграем ещё – вряд ли наполеоновская армия сможет очень быстро переоснастить всех своих егерей новыми боеприпасами. Бородкин встретил меня, направляясь по делу, поэтому долго задерживаться не мог. Мы договорились о встрече вечером, и он отправился инспектировать очередной то ли госпиталь, то ли перевязочный пункт. …С дальнейшими действиями начальство, судя по всему, пока не определилось. На мой взгляд, напрашивался один из двух вариантов. Либо форсировать Двину (она в этих местах совсем неширокая) и выбить остатки французов из Полоцка, либо оставить под Себежем небольшой заслон и двинуться на Ригу. В последнем случае мы поставили бы Макдональда в крайне затруднительное положение: мало того что силы наших объединённых корпусов значительно превышают находящиеся под его командованием, так и рижский гарнизон – это тоже практически ещё один корпус, тем более что Эссен получил подкрепление из двух полков морской пехоты. А у французского маршала более половины личного состава пруссаки, которые вряд ли полны боевого задора. Насколько я помню историю своего мира, то они не только дезертировали больше, чем остальные, но даже просились к нам, воевать против Бонапарта. Целый легион из них сформировали. Чего-чего, а каких-либо опасных телодвижений из Полоцка точно можно было не опасаться – навести мосты, сбить наши заслоны, а потом с оставшимися ошмётками своих дивизий двинуться на Петербург… Даже не смешно. Их по дороге не то что ополчение – куры лапами залягают. Впоследствии я узнал, что французы не стали дожидаться окончательного истребления в Полоцке, оставили город и отошли на восток. На соединение с корпусом Виктора под Смоленском, как я понимаю. Что же, разумно. Но это развязало руки и нашему командованию – Витгенштейн пошёл на Макдональда. Под Себежем оставались одна пехотная и одна егерская бригады, Ямбургский драгунский, пушки полковника Штадена (тридцать шесть штук) и казаки Родионова. Макдональд, естественно, боя не принял и предпочёл смотаться на левый берег Даугавы. Мосты за собой, разумеется, сжёг. Река под Ригой, конечно, сильно пошире, чем возле Полоцка, но понтонёры Геруа и рижские пионеры переправу обеспечили достаточно быстро. Наши войска, подкреплённые тридцатью батальонами гарнизона Риги, погнали любимца Наполеона вдоль реки, как шелудивого пса. Витгенштейн не стал отвлекаться на Ковно и Вильно – он преследовал основные силы противника. И преуспел. Арьергарды французов (а точнее – пруссаков) сдавались пачками. Достаточно скоро передовые части объединённых корпусов подошли к Полоцку, и наши силы тоже переправились на левый берег. Ликование в войсках было, конечно, не таким, как при объединении армий Барклая и Багратиона в июле, но тоже имело место быть. Однако всё это происходило уже без меня: был получен приказ за подписью самого Барклая, и наш отряд «спецназа» форсированным маршем рванул к главным силам. Фигаро здесь, Фигаро там… (обратно)
И снова засада
Нужно заметить, что течение войны изменилось уже кардинально. По сравнению с тем, что случилось «тогда», в истории оставленного мной мира. Коммуникации Наполеона перерезаны не просто партизанскими отрядами, а более чем двумя армейскими корпусами, фактически армией. Чичагов, со своей Дунайской, уже наверняка соединился с Третьей обсервационной генерала Тормасова и не раздавил саксонцев Ренье и австрийцев Шварценберга исключительно по соображениям дипломатического характера – павлоградцы, насколько я помню, по тем же самым мотивам им даже захваченные в бою штандарты вернули… Нет, должны ребята с юга нам пару корпусов на поддержку отрядить. Ничем ведь не рискуют… Правда, сам Наполеон… Узнав о том, что мы здесь устроили, вряд ли станет так долго засиживаться в Москве, если сумеет её занять, конечно – получив информацию о перерезанных тылах, скорее всего, поспешит обратно пораньше. Что уже некритично – битва под стенами столицы если и произойдёт, то позже на три-четыре недели, поэтому возвращаться к границе французам предстоит практически по той же погоде, что и было. И по той же бескормице. Что важнее. Только теперь выжирать крохи припасов, заготовленных в Смоленске, будут три корпуса вместо одного. Так что даже Старая Гвардия найдёт в городе хрен в тряпке вместо довольствия. И это только в том случае, если мы отпустим её из-под стен Москвы живыми и невредимыми. А нашим партизанским формированиям пока достаточно встать поперёк немногих проезжих дорог и спокойно «повыесть» гарнизоны, оставленные на данной линии. Связаться с адмиралом Чичаговым и ждать от него подкреплений. Приблизиться к Смоленску и висеть «домкратовым мечом»[198] на всём западном направлении от города.А там уж, ваше корсиканское величество, пусть французские солдаты друг друга жрут… Осень в этом году наглядно показала, что будет она скорой и быстротечной, что уступит место зиме значительно раньше обычного срока: «в багрец и золото одетые леса» забагровели-зазолотились вовсю до начала октября. Лист потёк уже в его первые дни… Чем дольше промедлит Наполеон, тем лучше,но даже если он уже тронулся в обратный путь, принципиально это ничего не изменит. Теперь «загрохочут» батареи наших полевых кухонь: солдаты русской армии будут каждый день получать как минимум горячую кашу, горячий чай или его горячее подобие. И квашеную капусту. А вам, глубоко неуважаемые просвещённые европейцы – хрен. В самом плохом смысле этого слова. В хорошем смысле, как источник витамина «С» – нашим. О чём мы с Бородкиным позаботились ещё год назад. Французы почти два века скулили, что победил их Генерал Мороз. Фигушки – мороз, голод и болезни не в меньшей степени косили ряды и русских солдат. Кутузов довёл тогда из Тарутино до Березины менее половины штыков и сабель, причём боевые потери составили всего лишь около двадцати процентов общей убыли. Теперь будет иначе, именно на это сделана моя главная ставка, на сохранение армии от болезней, а не на динамит, бездымный порох, мины, атаки переправ и даже не на штуцерные пули. Сберечь побольше своих – значит, уничтожить больше врагов. Уничтожить больше врагов – сберечь ещё больше своих… И так далее – классический случай обратной связи на войне. Хотя, конечно, отказываться от активных действий с использованием всех перечисленных выше новшеств я не собирался. Да и начальство, кажется, тоже это поняло. – Прибыл в ваше распоряжение, Вадим Фёдорович! – зашёл ко мне хорунжий Самойлов. – С полутора десятками казачков. – Рад видеть тебя, Лукич, – встал я навстречу казаку и протянул руку. – Полковник не возражал? – А чего ж ему возражать? Приказ командующего выделить полтора десятка охотников пришёл, так что даже облегчение Марк Иванович имел, когда я со своими вызвался. И на том спасибо – лишнего недоброжелателя не нажил. – Помнишь наш прежний разговор? – А то как же! – засмеялся хорунжий. – Золото не хватать, голых девок не лапать – ждать французов в оранжевых мундирах… – Где-то так, – кивнул я. – А вот завтра мы с твоими донцами выдвигаемся… «…очей очарованье…» ему, понимаешь! Хорошо было НАШЕМУ ВСЕМУ, развалившись в кресле, прихлёбывая как минимум чаёк, рассуждать про «пышное природы увяданье»… Позднюю осень значительно точнее охарактеризовала моя Ленка: НИ визжат, а РО – щегол. (Нивы сжаты, рощи голы», если кто сразу не понял. Была у нас с ней такая манера – прикалываться над классикой.) А в переводе на нашу нынешнюю ситуёвину погода была самой что ни на есть октябрьской, то есть гнусь, мразь, вода внизу и сверху, холодный ветер и свинцовое небо. Хотя кому я жалуюсь? Сам ведь предложил на пути отступления ворога нашего установить в уцелевших, но брошенных, крестьянских домах «зажигалки»… Только практика показала, что я ещё больший дурак, чем моё начальство: целых, отдельно стоящих домов имелось практически хрен да ни хрена. И ни один из них не пустовал. И нужно было оказаться дипломированным идиотом, чтобы пытаться штурмовать какой-то из них силами моего отряда. То есть дом-то мы взяли бы, но ценой таких потерь… Да и делать это особого смысла не было – мы не партизанить отправились, а к главным силам армии, и первоочередной задачей являлось не побольше навредить ворогам, а прибыть как можно скорее в точку назначения.
С десяток казаков шёл приблизительно в версте впереди нашей основной группы, а пяток двигался, отстав приблизительно на такое же расстояние – всё-таки требовалось поберечься от непредвиденных дорожных встреч с противником. Под Смоленском сработало – из-за поворота показались мчащиеся во весь опор донцы из авангарда. – Карета! Двадцать всадников эскорт. Минут через десять здесь будут, – затараторил подскочивший ко мне Самойлов. Двадцать? Если быстренько организуем засаду, то вполне можем «слопать» такое количество французов, не особо вспотев. И местечко неплохое – с одной стороны дороги ельник мрачной стеной, а с другой луг. К тому же в карете явно не какой-нибудь капитан барышню катает… – Понятно. Давай со своими туда! – Я протянул руку в направлении, где вдоль дороги снова вырастал лес с обеих сторон. – Встретишь прорвавшихся. Идут, ребята, уже слышно. В подзорку разглядел, что в охранении драгуны. Причём, если не ошибаюсь, «воистину французские», а не какие-нибудь пруссаки или «беспальцы»[199] – те самые металлические каски с конскими хвостами. И мундиры зелёные.
Действительно, около двух десятков всадников. На кого же это так разорились наши недруги? У них уже вроде с кавалерией должны проблемы начаться. Ввиду бескормицы и боевой убыли… Что за важная шишка в карете рассекает, если ей такой эскорт отрядили? А не сам ли император решил смотаться пораньше, чтобы по самолюбию уж совсем безжалостно не настучали? Маловероятно, конечно, но кто знает… Понеслось! По моему сигналу Маслеев самолично вышиб с козел кучера кареты, тут же щёлкнули из своих штуцеров остальные егеря и Тихон. Молодцы, ребята, – минус пять. Полетели в сторону колонны динамитные шашки. Тут менее удачно – из пяти сработали четыре, но одна почти под самой каретой, так, что ошалевшие лошади немедля завалили её на обочину. Вот и ладненько, теперь главное – эскорт. А ведь не откажешь в соображаловке французам. И в мужестве тоже – мгновенно поняли, где мы, так же как то, что нас совсем немного, спешились и ломанулись в лес. Пара пистолетных выстрелов со стороны моих минёров, и пошла рукопашная восемь на двенадцать. Причём восемь – это мы. А егеря ни кортики не успели к ружьям пристроить, ни для второго выстрела перезарядиться. И тесаки моих минёров никак не средство противодействия палашам французских драгунов. В одного я разрядил пистолет (остаётся одиннадцать), выхватил шпагу… Где Самойлов, зараза? Неужели не видит, что всё завертелось именно тут?.. Наколол на клинок ещё одного лихого кавалериста, размахавшегося своим тяжёлым железом, и почти словил палашом по черепу… Не, Тихон – это что-то. Мало того, что поймал руку, направляющую сталь в сторону моего кумпола, так ещё и… Никогда не видел, как человека обматывают вокруг сосны. Одним движением. То, что сползло со ствола, не могло уже называться ни драгуном, ни человеком вообще. Наверняка ни одной целой косточки в этом туловище не осталось. А длинные палаши тяжелой кавалерии служили в пешем бою плоховато – это вам не отступающую пехоту с коня рубить. Даже егерские штуцеры являлись более сподручным оружием, если вокруг торчат еловые лапы, а именно в ельник мои ребятки и отступили. Там не размахаешься… Спиридон с Гафаром при этом спокойно и деловито вышибали спешенных кавалеристов с безопасного расстояния. Ну и Самойлов со своими донцами, наконец, сподобился появиться. В живых осталось трое французов. У нас двое егерей и Кречетов ранены. Достаточно легко, правда. Но возвращаться придётся – стационарное лечение требуется. Я штопать раны иглой и нитками без наркоза не умею. Да и с наркозом тоже. На дороге Егорка и один из подчинённых хорунжего уже держали за шкирку «содержимое кареты» – явно штаб-офицер, а может, и генерал даже. Опрокидон транспортного средства для пациента даром не прошёл, но, как я убедился парой секунд позже, навыков этот гад не утратил: – Ваше высокоблагородие, – подошёл ко мне один из минёров, который был отправлен вместе с Гаврилычем в «устье» данного участка, – он Василия Гаврилыча… Из пистолета… Только сейчас заметил, что моя правая рука, мой унтер, мой Гаврилыч лежит без движения на обочине. И подходить нечего – видно, что всё. Не поймёт ведь и не сообразит этот лягушатник, что если бы убил какого-нибудь командира бригады, то большего бы вреда русской армии не нанёс… Где же я теперь такого… – Вы люди лишённые чести! – заквакал за моей спиной пленник. – Варвары! Животные!.. Дико захотелось немедленно задушить гадёныша собственными руками. Мой французский находился всё ещё на достаточно скромном уровне, но всё, что выгадил данный офицеришка, понять было несложно. – Он, – я указал на безжизненное тело своего унтера, – не собирался вас убивать. Данное сражение вы проиграли полностью. Зачем было стрелять, понимая, что это ничего не изменит? – Это не сражение, это нападение из-за угла, – заверещал француз. – Вы, русские, никогда не принимаете боя лицом к лицу… – Вас били русские «лицом к лицу» неоднократно. – Но не сейчас! – И сегодня тоже. Наша засада только частично уравняла счёт, а потом мы вырезали и пленили охраняющих вас кавалеристов, несмотря на то что их оставалось больше. Блин! Он ведь сейчас прямо из рейтуз выпрыгнет! – Ложь! Наглая и подлая ложь! – Разве? – прекрасно понимаю, что спокойствие в подобной ситуации значительно эффективнее ярко выраженных эмоций. – Посчитайте моих людей – они все перед вами. Вспомните, сколько всадников имелось у вас. – Всё равно – подло. И вы никогда не посмеете выйти лицом к лицу. Способны только бить исподтишка. В этом вся Россия… – Ваше высокоблагородие, – попытался остановить меня Самойлов, – ведь он пленный, да и пусть себе брешет… – Шпагу ему! Ну нет, сука, ты мне заплатишь за каждое мерзкое слово, что против моей родины выблевал… Я выхватил свою, отцепил ножны, отбросил их и присел в стойку: – Вы сейчас сказали немало гадких слов. И поэтому умрёте. – Неужели среди русских есть те, в ком течёт кровь рыцарей? – Француз принял из рук Тихона свою шпагу, встал в позицию. – Нет, просто чести и благородства в России побольше, чем во всей Европе… Ага, ща прям – так я и дал тебе дотянуться до своей груди прямым выпадом. Да-да, с переводом, а то как же! К тому же он с выпада ушёл и закрылся только через секунду. Это уже хамство и полное неуважение к противнику. Вероятно, хотел зафиксировать эпическую картинку «Просвещённый француз пронзает варвара-московита». Я, наверное, сразу же мог устроить этому чванливому интервенту множественную перфорацию организма, но торопиться не стал – противника нужно изучить, это вам не спортивный поединок, где допустимо пропустить первую пару уколов, чтобы потом добрать всё необходимое. Фехтовальщиком клиент оказался средненьким, но даже такой способен на дурочку засадить мне сталь в туловище. А этого категорически не хотелось. Любого противника нужно воспринимать всерьёз и не расслабляться ни в коем случае. Терпеть, держать дистанцию и ждать. А клиент, кажется, почувствовал, что влип. Его клинок не только до меня дотянуться не мог, но и тронуть шпагу против моей воли не получалось – все батманы приходились в пустоту. – Что у вас за трусливая манера фехтования? – наконец не выдержал француз. – Русские офицеры боятся звона стали? Я ответил «лучезарной» улыбкой, сопровождаемой соответствующим взглядом. Кажется, по выражению моего лица соперник понял, что приплыл. Ну что же, проучим нахала, раз так напрашивается. Для начала сымитировал атаку (типа поддался на провокацию), а потом, когда этот франк купился и всерьёз подумал, что отразил мою попытку, атаку продолжил. Уже от души, по-взрослому. Остриё не только распороло щёку, но и зацепило кости черепа. Наверняка малоприятные ощущения. А ты чего ждал? Кстати: получить такую рану – не пальчик порезать. И больно наверняка, и чувствуешь, как из тебя льёт… Причём льёт не водичка… Хорошо хоть глаза не заливает. А мне именно в такой ситуации расслабляться категорически противопоказано – запросто может теперь невооружённой рукой за клинок цапнуть и вогнать мне прямо в живот своё железо. Ему теперь терять нечего. Аккуратненько, но настойчиво стал шлёпать по клинку противника, демонстрируя потенциальную агрессию, готовящуюся очередную атаку. Сработало – клиент не стал дожидаться и сделал два выпада подряд. Вернее, собирался сделать два: на первом же влетел в конкретную «четвёрку», а на продолжении я уже не успевал задеть его клинком, но со всей славянской непосредственностью врезал по морде гардой. Получилось прямо по ране. Кувыркнулся, разумеется, пациент, да так удачно, что я не отказал себе в удовольствии отвесить этому надутому петуху полновесный рабоче-крестьянский поджопник. Убийца Гаврилыча пропахал по дорожной пыли ещё с полметра, выронил шпагу, перевернулся на спину и заблеял: – Можете убить меня, но издеваться над военнопленным не смеете даже вы! Ах ты, сука! – Я над тобой, гнида, не только издеваться могу, я тебя могу ломтями настругать и в ближайший нужник ошмётки вывалить. Это и будет твоя могила… Выпалил это я уже по-русски, но основную суть благодаря присутствующим эмоциям гадёныш, кажется, понял. Тем более что я не поленился сляпать примитивный перевод своих слов на язык Вольтера. Вера француза в скифскую дикость, выражение моего лица, стекающая по лицу кровь, да и все последние впечатления и ощущения не давали повода усомниться в реальности обрисованной перспективки. На физиономии офицера нарисовался нескрываемый ужас. – Вяжи его, – кивнул я ближайшему казаку. Тот споро принялся выполнять приказ. – Вадим Фёдорович, – лицо Самойлова выражало нешуточное удивление, – вы серьёзно решили этого гада… – Лукич, мне что, сапоги снять и показать, что нет у меня раздвоенных копыт? Разумеется, никто его резать не будет. Отвезём в штаб, небось знает этот галльский петушок немало. Почта какая-нибудь при нём была? Вернее… Извини, Лукич, ты отвезёшь. Сам понимать должен – до командующего далеко, а этот… Ведь наверняка что-то важное вёз. Причём на запад. И в Полоцке должны об этом узнать первыми… Так что с почтой? – А я знаю? Одновременно с вами сюда вышел… Кузьмичёв! В карете смотрели? – Так точно! – подскочивший казак протянул связку пакетов. – Ещё ларец. Не открывали пока. – И не будем, пусть в штабе со всем этим разбираются. – Я решил не терять зря время. – Карету в лес, лошадей, что можно поймать, изловить и быстро расходимся. Не сердишься, хорунжий? – Да понимаю. Обидно, конечно, но сделаю. Доставим этого павлина в лучшем виде – отъехали от Полоцка недалеко. На том и простились. (обратно)
И вот нашли большое поле…
– Здравия желаю вашему высокопревосходительству! – Рад вас видеть, Вадим Фёдорович, – дружелюбно улыбнулся военный министр. – Заждались уже. Думал, что не успеете. Присаживайтесь. Надо сказать, что, едва услышав мою фамилию, всевозможные адъютанты и им подобные немедленно обеспечивали «зелёный свет» моему следованию в кабинет Барклая – здорово я ему, видать, занадобился. – Генералы Остерман и Дохтуров весьма лестно отзывались о ваших минных заграждениях на местах данных ими сражений. Ого! Дохтуров и «лестно»?.. Хотя… Ведь именно он меня к майорскому чину представил. Значит, понял, что моей вины в срыве той гадской ракеты нет. – Ожидается генеральное сражение, – продолжал Михаил Богданович. – Здесь. Вы показали себя мастером минной войны в поле, поэтому я посчитал необходимым срочно вызвать вас сюда. Времени практически нет. Сутки. Максимум – двое суток. Поручики Храповицкий и Соков уже действуют со своими людьми, но я очень надеюсь именно на вас. – Гальванические батареи… – Уже следуют сюда. Прибудут в течение нескольких часов. Всё остальное, что упоминалось в письме, которое привёз ваш казак, тоже доставлено. Дальше мы колдовали над картой (примитивненькой, надо сказать) поля будущего сражения. – Каким временем я располагаю, ваше высо… – Без чинов. По сведениям разведки, основные силы императора в дневном переходе от наших передовых позиций. Позиции слабые, силы их защищающие незначительны. Задача арьергарда именно в том, чтобы дать нам возможность возвести укрепления. Ну и вам поработать на поле перед ними. – Сколько людей будет в моём распоряжении? – Рота Гвардейского экипажа и два взвода Первого пионерного полка, один минёрный, один сапёрный. Больше, чем я ожидал. Уже неплохо. – Мне нужно осмотреть позиции и подумать… – Подумать имелось время в дороге – знали ведь, с какой целью вас вызвали, – в голосе Барклая почувствовалось нескрываемое раздражение. Понятно, что через несколько секунд он поймёт несостоятельность своего «наезда», но нужно учитывать и нервозное состояние генерала. – Я думал. И именно поэтому отправил вперед казака с письмом. Но ведь для того чтобы понять, где и сколько мин и всего прочего устанавливать, нужно осмотреть само поле предполагаемого сражения. Я не прав? Извиняться министр не стал, только хмуро кивнул в ответ. – И ещё: если есть такая возможность, мне бы хотелось предварительно переговорить с полковником Засядько. Насколько помню, он служит в корпусе генерала Дохтурова. Михаил Богданович не стал даже задавать вопроса вслух, просто обозначил на лице желание выслушать пояснения. Получив таковые, он немедленно отправил адъютанта за Александром Дмитриевичем. И меня отправил: – Можете пока осмотреть позиции и подумать, что и как там устроить по своей части. Засядько найдёт вас там. А сейчас – извините, у меня ещё много дел…Работы на будущем поле боя кипели вовсю. Возводились батареи, флеши и тому подобное. Правый фланг я даже не стал осматривать – он и так «укреплён» самой матушкой-природой. И наименее атакоопасен. Хоть там и работал Лёшка, которого до жути хотелось увидеть, но сейчас важнее быстренько осмотреть центр и левый фланг. В первую очередь меня интересовало предполье предстоящего сражения: где и как можно нанести французам максимальный вред ещё до вступления в непосредственный контакт с нашими войсками, то есть на расстоянии чуть меньшем, чем пушечный выстрел от наших позиций. Да и заметен я там был, поэтому полковник нашёл меня без труда. – Счастлив вас приветствовать, Вадим Фёдорович! – И я очень рад встрече, Александр Дмитриевич. Прошу прощения, что пришлось вас побеспокоить. – Пустое. Наверняка для этого имеются веские причины, раз сам Барклай направляет меня к вам. – Возможно, эти самые веские причины обрадуют вас меньше, чем встреча со старым знакомым… Сколько ракетных установок у вас имеется? – Двенадцать четырёхтрубных. – Лицо Засядько слегка напряглось. – Вынужден слегка ограбить. Как минимум на три штуки. Извините. Мои объяснения, да и наверняка имевшийся приказ министра, позволили обойтись без препирательств в данном вопросе. Хотя своё «Фе» полковник высказать не преминул: – Всё-таки считаю, что мои установки принесли бы больше пользы, оставаясь на батареях. – Не надо меня в этом убеждать, Александр Дмитриевич, прекрасно понимаю, что, многократно используя станки с батарей, вы уничтожите значительно больше врагов, чем я надеюсь при данном разовом применении. Но представьте моральный эффект их действия. И последствия для хода сражения. – Понимаю, что вряд ли вы предложили бы что-то, не обдумав последствий. Станки и ракеты доставят на указанные места завтра утром. – Благодарю. За понимание – тем более. – Я обозначил поклон. – И ещё: давно у меня не было достойного противника в поединке. Если не возражаете, то после сражения скрестим клинки? – С огромным удовольствием, Вадим Фёдорович, – рассмеялся полковник, – за мной должок – постараюсь вам его вернуть. Если останемся живы в бою, разумеется. – Бог не без милости, и, надеюсь, он на нашей стороне. Расстались вполне дружелюбно, и я отправился к своим. Там перекусил и тут же завалился спать – нечего корячить из себя в сосиску озабоченного и всю ночь сидеть и думать о том, как и где ещё что-то можно сделать. А потом весь следующий день соображать с трудом и еле ноги таскать… …Первыми утром прибыли гвардейские моряки. Командовавший ротой капитан-лейтенант Григорий Калинович Горемыкин, казалось, хотел компенсировать запрет на ношение усов бакенбардами, что, как я узнал позже, являлось фишкой для военных моряков вообще. Оказался вполне приятным в общении молодым человеком, без гвардейского гонора и всего такого прочего. Как только разобрался в поставленной задаче – немедленно отправился со своими подчинёнными рыть ямы и канавы там, где указано. А вот минёрный и инженерный взводы прибыли без офицеров, под командованием унтеров. Пришлось полагаться на них. Пока мы рыли землю перед позициями, на передовых уже развязалась бойня. Прикрывающая наши работы. Генерал Горчаков, имеющий ничтожные силы под своей командой, пережигал их в бою, чтобы мы и наши коллеги, возводившие укрепления, смогли выполнить свою задачу. А выполнять её было весьма невесело. Причём я даже не про ковыряние земли лопатами – в любой момент могли прорваться какие-нибудь уланы, и тогда бы нам ой как кисло пришлось в чистом поле без прикрытия. Но там пока держались. Киевские драгуны и Ахтырские гусары вполне исправно рубились со своими визави. Пехота тоже стояла насмерть. А под вечер туда же проследовала и Вторая кирасирская дивизия. Но мы уже закончили. Всё, что можно. Как говорится: «Кто способен сделать лучше…» Завтрашнее утро покажет, ради чего погибли те тысячи у Шевардино. Хмурое утро. Так октябрь всё-таки, не начало сентября, как было в реале. Дождя, правда, нет, но туман в наличии. И небо затянуто серым. Прохладненько, мягко говоря, ну да это только на пользу. Уже четвёртое серьёзное сражение, в котором участвую в этой войне, и впервые не среди генералов на холме. Что в данной ситуации и понятно – у меня свой «командный пункт»… Только бы пошли куда надо… Только бы сработало… Масляная краска на проводах, конечно, изоляция архиненадёжная, но неужели на суточки её не хватит… Понеслось! Забабахали пушки, полетели гранаты, завизжали осколки. Артиллерия действительно Бог Войны. Именно бог, жестокий и равнодушный. Самое большое количество жизней на поле сражения забирают не ружейные выстрелы, не штыки, не сабли или пики кавалерии. Ты, как правило, вообще не видишь не только лицо человека, который тебя убивает, но и даже его силуэт. А он за версту отсюда просто зарядил пушку, просто поднёс пальник… И пришла смерть. Не только к тебе – ко многим из тех, кто стоит рядом в строю. Это потом подойдут вражеские колонны и жахнут залпом в лицо. Это потом будет удар, где штыки в штыки и глаза в глаза… Но тогда от тебя самого будет хоть что-то зависеть. Хоть что-то… Не сейчас. Сейчас – стой. И смыкай ряды, когда выкосит твоих соседей по строю. И радуйся, что пока ещё жив… Однако пушек у нас побольше. И батареи обустроены получше. И войск, выдвигаемых для атаки, поменьше. Да и артиллеристы, как минимум, не хуже. Так что дебютная ситуация в сражении за нами. Это понял и Наполеон. Пошли. Двинулись на наш центр. Смотреть на это было жутковато. Казалось, что ничто не сможет остановить натиск такого количества пехоты. Хоть и наших-то здесь стояло – страшно взглянуть… Тем не менее. Жутковато. Но сейчас не до эмоций – мне к батареям. Гальваническим. …Всё-таки красиво идут стервецы, любо-дорого посмотреть! Под нашим артобстрелом идут, невзирая на ядра и гранаты. Да-да, именно ядра – кроме начинённых порохом гранат использовались и банальные чугунные «колобки». Причём эти мегапули были весьма эффективны не только против укреплений (пробивали метровую кирпичную кладку или два с половиной метра земляного вала со ста шагов), но и против плотного пехотного строя. При попадании в первые несколько шеренг человеческая плоть не могла служить сколько-нибудь серьёзной преградой для рвущегося вперёд и только вперёд металла. Ядро пронизало колонну, встретившуюся на пути, практически не потеряв своей бешеной энергии. Потом зачастую рикошетило от земли и обрушивалось на следующие свои жертвы… Но всё это французами ожидаемо, этим покорителей Европы не удивишь… Вроде пора… Я замкнул первый контакт, и метров со ста, практически параллельно земле, потянула свой дымный хвост первая ракета, за ней вторая, третья, четвёртая… Представили себе ощущения атакующих гренадёров, или кто там они на самом деле?.. К тебе не прилетает взорваться неизвестно откуда граната, которой ты морально готов проиграть в эту рулетку: «А ля Гер, ком, а ля Гер…» Ты конкретно видишь след летящего снаряда, экстраполируешь и понимаешь, что он упрётся в тебя. В этом случае маршировать вперёд сложнее, не правда ли? А после того как взорвалась в рядах французов первая серия ракет, то следующие две четвёрки, вылетевшие навстречу атакующим колоннам, встретили уже разбегающиеся в стороны шеренги. Вот так вот, ребята! Я вас ещё на Немане предупредил: сама русская земля будет нести смерть любому, кто припёрся сюда непрошеным и с оружием в руках. А подполковник Засядько немедленно продемонстрировал, что в России имеется не только земля, но и те, кто на ней проживает: с батарей жахнули его ракетные установки… Не «катюши», конечно, но для нынешнего времени вполне впечатлило. Подозреваю, что для многих до состояния «полные штаны». Пусть и не в буквальном смысле. Жаль, что наши егеря до них на таком расстоянии не добивали, а то очень даже качественно подвыкосили бы атакующие колонны. Но ничего – время ещё есть, и неприятных сюрпризов для наполеоновских солдат хватит. То есть я очень надеюсь, что хватит. Послышалась канонада и с правого фланга. Но это явно демонстрация – не станет Наполеон бросать серьёзные силы на самую укреплённую позицию, где у нас более всего войск. Главный удар состоится здесь. Очень надеюсь, что не ошибся. До жути хочется верить, что наши вчера умирали на передовых позициях в боях с наполеоновским авангардом не зря. А ведь французские офицеры молодцы, ничего не скажешь – достаточно быстро привели свои колонны в порядок и двинули их вперёд, выполнять приказ. Засядько отметился по наступающим ещё двумя сериями, но после огонь прекратил – больно много дыма выплеснули из своих сопл ракеты, «уплывающие вдаль», артиллеристам стало невозможно наводить пушки. Но ничего, противник уже дошагал до места, где вчера весь день исправно трудились минёры Первого пионерного и матросы-гвардейцы. Как будто утроилась плотность огня наших батарей – под ногами вражеской пехоты стали одна за другой рваться гранаты, заложенные в качестве противопехотных мин. Как только «поле чудес» оказалось пройденным, тут-то и жахнул выстрелами Второй егерский… Ещё и ещё… Командующие атакой поняли, что до основных позиций они доведут лишь жалкие ошмётки своих полков, и шанса у атакующих не будет даже выжить. Не то что захватить наши батареи. Отступили достаточно шустренько, под градом гранат, но недалеко… – Как думаете, Вадим Фёдорович, – ко мне подошёл Горемыкин, попыхивая трубкой, – рискнут ещё в ближайшее время? Или перенаправят удар? – Я бы на их месте повторил атаку здесь же – наши заграждения уже практически разминированы, а на других направлениях нужно опасаться повторения концерта. Скорее всего, снова бросят все силы именно сюда. – Но на левом фланге мин значительно меньше. – А французы откуда об этом знают? Я так думаю, что теперь они как раз решат, что надавить на корпус Тучкова их просто приглашают… Вряд ли рискнут – почти уверен: снова пойдут сюда, а у нас действительно почти всё закончилось по инженерной части. Слово за пехотой и молодцами графа Кутайсова. …Как выяснилось потом, к отступающим прискакал сам маршал Ней, тоже понявший, что путь к батареям уже расчищен от рвущейся под ногами смерти. Заново построив колонны, французы опять ломанулись на приступ укреплений. Жуткое зрелище: тысячи и тысячи врагов наплывают на тебя со штыками наперевес. Среди их шеренг рвутся гранаты, выкашивая людей десятками, а они смыкают ряды и продолжают свой путь… Уже отстрелялись и отошли егеря, уже обеспечили переломами и вывихами десятки наступающих «заячьи ямки» – идут. Батареи перешли на картечь – устилают поле сотнями окровавленных тел, но не останавливаются… Уже пройдены волчьи ямы, где на врытых в землю кольях повисли очередные подданные чванливого корсиканца, и наконец-то атакующие вступили в непосредственный бой с солдатами Второй гренадёрской, оборонявшей укрепления центра. Доблести французам не занимать, не зря в моей реальности кричал им «Браво!» сам Багратион. Но и гренадёры Киевского, Астраханского, Московского и Фанагорийского полков им ни в чём не уступали. Первая волна была отброшена легко, почти играючи. Накатила новая, и русская пехота чуть подалась назад… А справа от укреплений началась нешуточная рубка кавалерии – схлестнулись наша Вторая кирасирская дивизия при поддержке киевских и черниговских драгунов с лавиной латников Латур-Мобура и польских улан. Загрохотало и слева: Понятовский повёл свои войска по новой Смоленской дороге. А ведь там у нас всего один корпус и ополчение. Как бы чего не вышло… Мин – кот наплакал, в основном «чеснок». Да и как дорогу минировать? Вроде пара фугасов у обочин имеется и всё… А ведь бьются поляки вдохновенно, покруче, чем сами французы зачастую. Это вам не какие-нибудь португальцы или пруссаки, многие из польских офицеров ещё под знамёнами Костюшко воевали с нами… Ой, туго Тучкову с его гренадёрами и егерями сейчас придётся! Однако у нас тут свои проблемы: прут, гады, натиск бешеный, уже на батареи карабкаются, паразиты… – Лей! Бочки опрокинулись, и в канавки, вырытые между флешами, потёк мой «напалм». На самом деле просто нефть с добавкой селитры и негашёной извести. (Известь на случай дождя, которого на данный момент не имелось.) Как только наши отошли за линию потенциального заграждения, перед атакующими встала стена огня. Причём «продублированная» три раза – зажмурив глаза, не проскочишь. Вернее, первые шеренги как раз и попытались, но, прорвавшись через первое пламя, немедленно попадали во второе… Их вопли послужили предостережением остальным, и больше попыток не предпринималось. А наши ребята стали вслепую палить дружными залпами сквозь огонь. Не видя цели, но зная, что она там имеется. Промахнуться сложно. Да и пушкари щедро посыпали застопорившиеся ряды противника картечью так, что, наверное, сама Смерть умаялась махать своей косой. …Ну вот и всё… Я сделал что мог. Теперь – только шпага и пистолет… Жутко не хочется умирать, но, видимо, придётся. Нефть скоро догорит, и разъярённые французы ломанутся и на батареи, и в дефиле между ними… Я потянул из ножен подарок Сергея Васильевича, Горемыкин тоже вытащил свою саблю. Стоящие рядом пионеры и моряки-гвардейцы аналогично ощетинились оружием. Против ружья со штыком наше вооружение очень даже смешное, но хоть сколько-то вражьих жизней с собой заберём, тем более что в отличие от артиллеристов, например, пистолеты у нас имеются, не только тесаки… – Майор Демидов! – на рыжей кобыле подскакал адъютант командира Восьмого корпуса. – Вам приказано отвести своих людей в тыл и явиться к генералу Бороздину. – Вам также, господин капитан-лейтенант, – это уже к Горемыкину. – И ещё, – продолжил офицер, – князь Багратион просил передать вам всем «Спасибо!». Отводите своих подчинённых возможно скорее, господа. Повторяю: это приказ. Нельзя сказать, что я был сильно расстроен таким поворотом событий, но заметил, что некоторые из моих подчинённых, вкладывали свои клинки в ножны с явной неохотой. А я и не спрятал шпагу. – Отставить! Оружие к бою! Умирать не хочется, а придётся. Уж больно жиденько здесь направление атаки прикрыто. Значит, ударить могут именно сюда. И каждый… нет, не штык, но тесак и пистолет тут пригодятся. А вместе с моряками… – Мы тоже остаёмся, – кивнул мне Горемыкин. В дефиле между укреплениями опять накатили – волна на волну… – Господа! Приказ генерала! – продолжал разливаться адъютант. Вот зануда! – Капитан! – обернулся я к офицеру. – Или присоединяйтесь к нам, или скачите скорее к Бороздину и доложите ситуацию. Скажите, что уже пионеры и моряки в бой с вражеской пехотой идут. Кажется, дошло до увешанного аксельбантами благородия – кивнул и стронул своего коня на предмет доставки информации. А здесь события развивались достаточно хреново: ломили французы оборону. Ну откуда же их в этой задрипанной Франции столько нарожали? Пока наша пехота держит, но явно не выдержит. Нужно быть готовыми заткнуть «дырку» и дождаться момента, когда командование соизволит послать на поддержку хоть какие-нибудь резервы. Оглянулся на своих и увидел, что далеко не все собираются драться тесаками – у многих в руках были лопаты. Не самый плохой выбор, кстати, если провести аналогию со средневековыми битвами: тесак – это меч, а лопатка – секира. Так даже рыцари зачастую предпочитали идти в бой именно с секирой. Кстати, наш сапёрный тесак в рукопашной сшибке смотрится предпочтительнее, чем пехотный или артиллерийский, – тяжелее в полтора раза, так что отбивать им направленное в тебя ружьё со штыком значительно сподручнее, да и обух у него в виде пилы – и более «цеплючий», и раны от данного оружия посерьёзнее получаются. А уж большие лопаты, которых десять на роту имелось, в руках самых дюжих пионеров, каковые и разобрали весь десяток, это вообще всесокрушающая смерть в рукопашном бою… Линейная пехота страшна своим огнём и строем, тогда действительно она королева полей, тогда только артиллеристы могут остановить её победную поступь. Ну, или такие же пехотинцы. Но в грядущей сшибке ожидалось, что французы уже выпалят свои заряды по нашим, что строй в свалке рукопашки будет нарушен… Вот тогда и посмотрим, кто кого… Зараза! Что у них там за корректировщик выискался? Прямо перед строем моряков шлёпнулась и завертелась, шипя, граната. Взрыв. Осколки резанули по гвардейцам, выкосив около десятка матросов. Вторая. Уже по наши души, пионерские. Зазубренные куски чугуна посеяли смерть и в моей роте. Ещё взрыв… Ещё… Выяснять, что за батарея пристрелялась и почему, некогда! Но я вам не князь Андрей – это Болконский, чтоб икнулось Льву Николаевичу, держал под огнём свой резервный полк и потерял при этом половину штыков… – Вперёд! Подойти к гренадёрам! – заорал я во всю силу лёгких. Горемыкин сначала взглянул с удивлением, но потом улыбнулся и одобрительно кивнул. Двинулись к тылу нашей пехоты. Ускоренным шагом двинулись. Причём категорически вовремя – прямо на наших глазах строй последних шеренг стал разрываться, и на оперативный простор завыскакивали вражьи морды, одна за другой… – Бегом! И пионеры с гвардейскими моряками дружно припустили к прорванному участку. Ревущей толпой припустили, совсем не строем. Да и глупо было бы наступать на врага, выставив вперёд тесаки и лопатки. У кого-то хватило ума разрядить свои пистолеты в противника, но многие вошли в кураж и просто позабыли о том, что могут выбить ещё одного врага, не подвергая себя опасности. Схлестнулись. Прорвавшихся французов вырезали на раз, но не остановились и врубились в общую свалку… «Командир должен быть позади…» – это ещё Чапаев Петьку учил в знаменитом фильме. Может, в начале двадцатого века это и будет правильным, но сейчас… Подчинённые должны видеть своего офицера впереди. Хоть и не линейная атака, но всё-таки атака… Первого устремившегося на меня французского солдата я просто пристрелил из пистолета – благо что осечки не случилось. Второму швырнул эту стрелялку в физиономию (причём попал) и приколол оглоушенного шпагой. А вот с третьим случился конфуз, что и ожидаемо: штык-то я шестой защитой отвёл, уже приноровился пырнуть после этого супротивника… Грамотно обучали пехотинцев корсиканца – мгновенно сообразив, что его штык ушёл мимо цели, француз лупанул меня прикладом в левое плечо. А я был в атаке. То есть без надёжного сцепления с матушкой Землёй. Кувыркнулся ваш покорный слуга только так. Ещё и перевернулся пару раз. Прямо под ноги очередному супостату. Зря он стал сомневаться на предмет, куда бы меня штыком тыкнуть. Ой, зря! Я уже видел ухмылку на лице данного француза, я уже физически ощущал, как мне в грудь или живот вонзится штык… Говорят, что перед смертью перед мысленным взором человека мгновенно проносится вся его жизнь. Враньё. Во всяком случае, в моём случае. (Опять каламбур.) В сознании, когда увидел направленный в своё туловище штык, блеснуло только: «Настя!» Передать этот звук невозможно: «Хлюп! Хрясть! Бздыньш!..» Это нужно слышать. (А лучше не слышать и тем более не видеть.) С данным звуком снесло половину черепа у того самого француза, что секунду назад выбирал, в какую точку моего организма воткнуть штык. Специально так не попасть, но чудеса встречаются на войне чаще, чем где-либо: Лёшка Кречетов метнулся спасать командира и махнул своим двухкилограммовым тесаком так, что сталь вошла аккурат в рот французу. А там уже и препятствий практически не оставалось – прорезать щёки и перерубить сочленение черепа с позвоночником. На шее осталась только нижняя челюсть вражеского пехотинца. Однако покойник не угомонился и предпринял ещё одну попытку угробить намеченную ещё при жизни жертву: не выпуская ружья из рук, стал заваливаться прямо на меня. Ясное дело, что состояние полной прострации, в котором я в тот момент находился, совершенно не способствует способности мгновенно сориентироваться и увернуться от смертельной опасности. Унтеру пришлось спасать моё высокоблагородие вторично – коротким толчком Кречетов отпихнул мертвеца вбок, и тот благополучно попал штыком в землю-матушку, а не туда, куда собирался изначально. – Вы как, вашвысокобродь? Помочь? – Спасибо, Лёшка! Встать помоги… Благо что в данном месте и в данное время уже не было французов в непосредственной близости, поэтому переход обратно в вертикальное положение прошёл беспроблемно. И тут с тыла… Грянуло! Она… Он… Музыка?.. Марш?.. «Прощание славянки», в общем. Ух, как вжарило! И сразу стало ясно: не взять галлам флеши. Теперь уже точно не взять! Нижегородский и Орловский полки шли умирать вместе с гренадёрами Бороздина. Бригада Паскевича, ещё не потрёпанная в бою, маршировала к флешам. Под бессмертную музыку. Музыку, под которую и умирать не так страшно… …Брешь залатана, французы отброшены, подкрепления подошли. Теперь можно собираться и следовать в распоряжение генерала. Построилось около двух третей от того количества бойцов, что полчаса назад врубились в рукопашную схватку с прорвавшимися врагами. Вместе с моряками – около полутора сотен осталось. Но задержались мы здесь не зря. И, наверное, каждый из забрызганных своей и чужой кровью, встававший сейчас в строй, это понимал. – Спасибо, ребята! Здорово морду французам набили! – крикнул я своим пионерам. – Отходим. Запевай, Кречетов!
Хорошо над родною рекой
Услыхать соловья на рассвете,
Только нам по душе непокой —
Мы сурового времени дети.
Пионеры-инженеры,
Мы горды государевой службой,
Сквозь огонь мы пройдём, если нужно
Открывать для пехоты пути…
Инженеры-пионеры,
Любим Родину мы беззаветно.
Защищать мы её будем вечно —
Только так можно честь обрести!
Подниматься в небесную высь,
Опускаться в глубины земные,
Очень вовремя мы родились,
Где б мы ни были – с нами Россия…
Потери среди ратников, конечно, были три к одному, всё-таки мужик с топором или пикой – несерьёзный противник для обученного пехотинца, но своё дело ополченцы сделали: и внимание отвлекли, и ужас среди врагов посеяли… А тут и наши барабаны зарокотали, пошла стена ощетинившейся штыками пехоты навстречу атакующим. – А нас с вами не пускают, – ко мне подошёл расстроенный Горемыкин. – Приказано отвести людей на защиту батареи. Ох уж мне эта гвардия! Только дай им со своими саблями и тесаками на штыки броситься… – Я так думаю, Григорий Калинович, что нам и возле пушек крови хватит. Всё только начинается. Отходить так отходить. Кречетов! – Здесь, ваше высокоблагородие! – подбежал Лёшка. – Веди наших на курган, к орудиям. Вон, за моряками двигайте. – А вы? – округлил глаза унтер. – Я следом. Иди давай. Кавалерии среди наступавших не наблюдалось, поэтому, во всяком случае, пока, вполне можно было задержаться и пронаблюдать развитие событий с относительно небольшого расстояния. В хорошую оптику стали вполне различимы даже медные кокарды в виде валторн на конфедератках вражеских солдат. Вольтижёры Герцогства Варшавского уже сомкнули ряды и надвигались с мрачной решимостью. Небольшое численное превосходство у поляков имелось, но… Не может быть, чтобы они смогли опрокинуть наши великолепные полки. Не может! Не верю!! Первыми шарахнули залпом финляндцы. Этот егерский полк шёл вперёд нехарактерным для данного рода пехоты сомкнутым строем, явно не собираясь рассыпаться, как предназначено стрелкам, тем, чьё главное оружие пуля, а не штык. А у них и не штык на самом деле – к штуцеру «пристёгивался» кортик, а не та трёхгранная смерть, которую использовала линейная пехота. Сближение продолжалось. Пришла пора и для гладкоствола. Ружья начала девятнадцатого века били шагов на триста, но прицельный огонь открывали, как правило, на дистанции не более двухсот, а то и поближе. Да и прицельным его назвать нельзя: стреляли в строй, а не в конкретного человека. Первыми остановились и жахнули выстрелами солдаты Понятовского… Ой, как жутко находиться в боевой шеренге в данный момент. Увидел пороховой дым с противоположной стороны – стой и жди: тебе прилетит или соседу. Если повезёт, вытрешь с лица кровь, которая брызнула из того, в кого попало, и, по команде, стрельнёшь в ответ сам. И будешь надеяться, что твоя пуля не уйдёт в божий свет как в копеечку… Обмен залпами, и дальнейшее сближение. Ещё более смертоносный шквал огня, и снова навстречу… И в штыки!
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой…
Идёт охота на волков…
После передислокации императора в Ржев Кутузов, само собой, поспешил наполнить всё пространство между Москвой и Смоленском партизанскими отрядами. Две трети нашей лёгкой кавалерии ушло на вражеские коммуникации. Без моих хлопцев такое мероприятие, разумеется, обойтись не могло. Единственное, что я успел для своего отряда выторговать, так это возможность пойти с Давыдовым. Но сначала необходимо было «затариться» в дальнюю дорогу… Итак, теперь нужно сообразить, что нам необходимо в первую и во все прочие очереди. Причём не столько в боевом, сколько в бытовом смысле – ноябрь всё-таки, а мы идём в «автономку». Сапожник, как водится, без сапог – полевая кухня во всех прочих операциях нам бы только мешала, но теперь… Да где же её взять? Свою «матушку», ротную святыню, нам никто не отдаст, да и просить о таком просто сверхнаглость. Придётся обходиться без неё, банальными костром и котелком. Или, если повезёт, стационарной печью в случайной избе, на что особо рассчитывать в каждый конкретный день не стоит. У меня, конечно, имеется «индульгенция» за подписью самого Багратиона, где русским по белому предписывается выдавать по первому требованию всё, что моя душенька пожелает, но требовать у кого-либо отдать ту самую кухню будет кощунством. Ладно, обойдёмся. Тёплая одежда, само собой, палатки. Провизия, недельный запас. Максимально калорийно, то бишь крупы, сало, сухари, мёд. От всевозможных свежих овощей пришлось отказаться – слишком велик объём продуктов по сравнению с энергией, которая в них «законсервирована». В качестве противоцинготного – хрен с нами. Ну и планируется разнообразить рацион подножным кормом в виде какой-нибудь клюквы, охотничьих трофеев и трофеев боевых. Медикаменты. Обычный набор антисептиков, подобия бинтов… Зараза! Ну вот почему так поздно соображаю? Понятно, что синтезировать аспирин у меня кишка тонка при данных возможностях, но «наварить» хотя бы салициловой кислоты из ивовой коры вполне бы мог, пусть и не очень чистой… А ведь погода «шепчет» весьма интенсивно, и наши грядущие ночлеги под практически открытым ноябрьским небом весьма и весьма чреваты простудами разных степеней тяжести. Ёлки-палки! Может, вообще стоило остаться в Академии и не соваться в войска? Понятно, что пенициллина бы не «сочинил», но хоть какое-то подобие за полтора года создать было вполне возможно. И хроматографию в мировую науку внедрить на век раньше. А с её помощью получить хоть какой-то суррогат антибиотиков… Так нет же, блин: «Пацанам нужны крутые тачки!» – нужно, чтобы всё сверкало и взрывалось! И чтобы ты сам, етиолапоть, впереди всей этой херни на белом коне… Ладно уже… Что сделано, то сделано. Чего там ещё осталось? Боеприпасы? С этим проблем нет, динамита и артиллерийских гранат достаточно, только злоупотреблять минированием уже не стоит, да и минёров опытных имеется ровно «один штук» в лице Кречетова… Пришёл к себе и весь вечер угробил на составление запросов и требований на выдачу. С утра отправился с солдатами получать то, что, согласно приказу князя, «немедленно» и «вне всякой очереди». Щазз! Наверное, это какой-то отдельный вид приматов: «гомо интендантикус». Или нечто вроде того. Причём на все времена. Когда в три тысячи хрензнаеткаком году командир звездолёта сделает внеплановую заявку на горючее, чтобы вывезти людей с планеты, которую вот-вот накроет некий апокалипсис, то его встретят дружелюбной улыбкой и разведёнными в стороны руками – «На данный момент нету!» И ведь сам знает, что есть, и я знаю, что не может не быть, и он знает, что я знаю… Вот словно я пытаюсь эти крупы, соль, сало или водку у его голодных детей отобрать. Даже приказ командующего Второй армией по барабану: «Не имеется в наличии…» – и точка! Ну конечно, полки каждый день что-то лопают, а у него, видите ли, «не имеется». Пару раз до жути хотелось отвесить смачную оплеуху по физиономии, полной осознания собственной значимости от возможности кому-то в чём-то отказать. Сдержался – оскорбление действием всё-таки, дуэли было бы не избежать, а у меня в этом плане и так репутация не очень. Всё бы ничего, но в военное время поединки не приветствуются категорически. В конце концов, выбил-таки всё необходимое. В основном угрозами немедленно отправиться к самому Багратиону на предмет злостного саботажа его распоряжений. Но нервов мне вымотали эти крысы по квартирмейстерской части километра три. Однозначно теперь разделяю мнение Суворова о том, что любого прослужившего в интендантах несколько лет можно вешать без суда. Может, конечно, Александр Васильевич сказал и не буквально так, может, и вообще такого не говорил, а это просто байка, но даже если так, то понятно, откуда она взялась в офицерской среде. …Тронулись наконец-то. В смысле не умом, а в путь-дорожку. Состав отряда можно уже считать стандартным: пятеро минёров, пятеро егерей, полтора десятка донцов, Гафар, Спиридон, Тихон, Егорка и ваш покорный слуга до кучи. Итого три десятка душ. Но эта группа не являлась самостоятельной – нас присоединили к ахтырцам и казакам Давыдова. По дороге в предполагаемую зону действий ни французов, ни прочей нечисти из своры корсиканца не встретили. Две ночи провели в полевых условиях, уходя подальше в лес, чтобы не светить костром на дорогу. А погодка, надо сказать, стояла вполне обычная для поздней осени, то есть прегнусная – и дождь, и ветер, и «звёзд ночной полёт» (в смысле заморозки по ночам). И если уж продолжать цитировать песни моего времени, то чаще всего на ум приходило из Юрия Антонова:Скоро, скоро на луга лягут белые снега,
И метель о чём-то грустно запоёт…
Смотрю, Боня уже начинает предвосхищать события. Вроде бы на данный момент ещё не додумались использовать мирное население захваченной страны в качестве рабочей силы. Так, глядишь, скоро и концлагеря появятся. Кстати: а зачем они и баб с детишками угнали? Зачем деревню спалили? Дёрнулась мысль о карательной операции, но я её отмёл сразу – не могли ещё оскотиниться до такой степени европейцы, не белокурые «мальчики» Гиммлера всё-таки по нашей земле маршируют и не хазары с печенегами. Как бы галлов партизаны ни допекли, вряд ли они рискнут устраивать столь масштабные зачистки. Пока мои сомнения метались между различными костями черепа, Тихон уже приготовил ужин – гороховую кашу со шкварками. Не деликатес, конечно, но вполне ничего получилось. За детишек только было слегка боязно: хоть я и приказал им положить пока минимальные порции, горох всё-таки… Я стал для них врагом чуть ли не хуже французов – изголодавшиеся организмы пацанят интенсивно требовали нормальной пищи, а тут некий офицер встаёт между ними и котлом. Причём, как несложно сообразить, лекции по основам физиологии пищеварения я провести даже и не пытался. Пообещал только, что до ночи они ещё получат два раза по столько. Детей уложили спать на печку, где они, впрочем, и устроились до нашего появления. Ещё в хижине остались ночевать её хозяин, я и Тихон. Самойлов, Егорка и Кречетов с Маслеевым предпочли остаться со своими людьми в палатках. Больных пока, слава Богу, не было, так что в доме остались мы впятером. И нельзя сказать, что ощущался комфорт и простор – достаточно тесненько получилось. Ночь всё же прошла достаточно приятно, во всяком случае для меня – отрубился в тепле и сухости почти мгновенно, хоть спал и на лавке. А вот пробуждение, хоть и порадовало светом, но только первые секунды. С чего бы это столько света? С того – ночью выпал первый снег. В нашей средней полосе, конечно, по-разному бывает с этим самым первым снегом. То до самого Рождества его не дождёшься, и в декабре лисички в лесу растут, и почки на ветках набухают, то в середине октября навалит весьма приличные сугробы, и небольшие водоёмы льдом покроются… Вообще-то картина глаз радовала – значительно приятнее смотреть на белые поля и поляны, чем на них же, но серо-бурого цвета. Однако вся местность вокруг превратилась в контрольно-следовую полосу. Теперь, пока снег не ляжет всерьёз и не будет идти регулярно, найти нашу избушку лесника после первой же акции на каком-либо тракте для противника труда не составит… А Спиридона белое покрывало на земле несказанно обрадовало: – Уж сегодня без хорошего обеда спать не ляжем. Дозвольте отлучиться? – Валяй! Только сначала Егору Пантелеевичу тропинку до второго тракта покажи. …Весь день просидели в этом долбаном «зимовье», ожидая возвращения нашего добытчика. Подкармливали деток и маялись со скуки. Егорка вернулся с весьма обнадёживающей информацией – задержался у дороги на полчасика и успел за это время пронаблюдать следование двух небольших отрядов, каждый из которых, по его словам, даже нашей старой команде – «на один зуб»… Зашибись, конечно. Но всё-таки хотелось бы некой определённости: когда, какими силами и куда проследует противник?.. Ладно: я знаю место и время рандеву с командиром отряда… Что я ему предложу? С умилением вспомнил слова Дениса Давыдова из своего любимого фильма «Эскадрон гусар летучих»: – Завтра утром вдоль реки проследует французский обоз… И там дальше всё в стиле Василия Ивановича Чапаева из опять же шедевра кинематографа, только вместо картошки вода на столе, свечка и кружка… Планируют, блин! Именно сейчас, во время сидения в хижине Спиридона, подумалось: «А какая это космо или авиаразведка сообщила Денису Васильевичу место и время следования обоза? И вообще о его наличии?» Внедрённую радистку Кэт с негодованием отметаем ввиду уровня радиосвязи того времени. Как, впрочем, и связи по проводам. Хотя, вероятно, какая-то разведка у них имелась. Хоть и та же самая кавалерийская: подъехали, втихаря подобрались поближе, посмотрели, что и как…
Спиридон умудрился добыть глухаря. Птичка, конечно немаленькая, но на наше количество ртов далеко не полный обед… То есть получился только супчик, но и это неплохо. Хоть без картохи, лука и кореньев, но всё-таки… Пацанятам уже можно было дать и побольше, а с завтрашнего дня я решил вообще перевести их на нормальное питание. Правда, завтра уже следовало объединиться с основной частью отряда – если бы не ребятишки, то мы и на вторую ночь задерживаться бы не стали, ясно ведь, что место перспективное для временного базирования, а дальше… Дальше обсудить планы требуется. И всё-таки перспективу иметь дополнительную возможность базирования со счетов сбрасывать нельзя в любом случае. Представляю, что сейчас происходит с нашими основными войсками на марше, ну и с армией Наполеона тоже. Генерал Мороз его победил, мать-перемать! Можно подумать, что русские солдаты в отелях ночевали, когда его гренадёры у костров теснились… Ну конечно, «русские варвары» к морозу привычны, им в сугробах ночевать – раз плюнуть, они не из мяса и костей… А что ещё мог придумать в своё оправдание завоевавший Европу, после того как ему накидали по сусалам столь презираемые «варвары»? Не признавать же, что тебя Кутузов «передумал». Ладно, это Бонапартовы проблемы, как ему «отмазываться», мне о своих подчинённых думать надо. И о выполнении приказа. О детишках этих опять же… Утром собрались достаточно быстро и часа через полтора уже выехали на тракт. Фрол с Алёнкой тоже двигались верхом достаточно бодро. На одной лошади, конечно. И под присмотром Тихона. В дороге провели часа два, после чего прибыли в небольшую деревушку, где и располагался давыдовский отряд. Подполковнику уже доложили о нашем приближении, поэтому поэт-партизан встретил меня лично.
– Прошу ко мне. Ваших людей устроят. – С нами двое маленьких ребят. – Мне уже доложили. Детишек отправим дальше, в Сычёвку, – там французы не появлялись и, уверен, уже не появятся. – А банька здесь имеется? Я бы данное заведение с удовольствием посетил. Действительно, до жути захотелось в парилку, да ещё и за компанию с банным «палачом» Тихоном. Чисто прогреться до костей. Да и в плане профилактики не помешает – пока вроде нежелательных насекомых на себе не обнаруживал, но при том образе жизни, что мы вели последнюю неделю, прожариться стоит обязательно, раз уж такая возможность имеется. – Устроим. А пока прошу ко мне отобедать и поговорить. …Разговор завязался ещё по дороге в избу: – Прошу на меня не обижаться, Вадим Фёдорович, но мне нужно иметь представление о том, что за люди под вашим началом – все верхом, но не кавалеристы всё-таки… – Никаких обид, Денис Васильевич, всё прекрасно понимаю. За вашими гусарами и казаками, в случае чего, конечно, не поспеют, но мы с ними почти всю войну верхом. Так что в кавалерийскую атаку их посылать не стоит, но на переходах обузой не будем. Вас, как я понимаю, именно это в первую очередь беспокоит? – Точно так – это. Благодарю, что успокоили. А уж о ваших успехах в минировании и организации засад даже я наслышан. Остаётся только поблагодарить небеса за то, что вы приданы отряду. Ну и отметить слегка это событие. Денщик подполковника начал суетиться сразу, как только мы зашли в дом: на столе уже громоздился самовар, стояло блюдо со свежим хлебом (как же я успел соскучиться по этому нехитрому, но такому необходимому для русского продукту), нарезанное сало, небольшая бутылка, о содержимом которой можно было не гадать, и горшочек варенья. Давыдов на правах хозяина разлил водку, и мы выпили… Очень вкусное сало, особенно в качестве закуски. Ахтырец немедленно разлил по второй. – Не торопимся, Денис Васильевич? А если вдруг французы? – Не посмеют так далеко от своих основных баз оторваться, да и разведка их в ближайших окрестностях не обнаружила. К тому же что нам вдвоём с этой бутылки? Раздался стук в дверь, и в ответ на давыдовское «Войдите!» на пороге появился рослый ротмистр всё того же Ахтырского гусарского. – Здравствуй, Михаил Григорьевич! Чем порадуешь? – Отряд Сеславина присоединится к нам послезавтра, – было заметно, что офицер ломанулся к начальству, только-только спрыгнув с седла, – вон как дышит до сих пор! – Прекрасные новости! – Давыдов жестом пригласил вновь прибывшего к столу. – Прошу знакомиться, господа: ротмистр Бедряга, моя правая рука в отряде, майор Демидов Вадим Фёдорович, командир минёров, которые будут воевать вместе с нами. Мы с гусаром обозначили полупоклоны друг другу, а подполковник уже наполнил рюмки сорокаградусной. («Сорокаградусность» весьма условна, специально крепость напитка вряд ли кто контролирует, но по вкусовым и прочим ощущениям – где-то так.) Выпили за знакомство, после чего перешли к чаю. Я пока помалкивал и слушал диалог тех, кто уже поднаторел в партизанской войне. Суть сводилась к следующему: вражеские фуражиры и им подобные уже не актуальны – нечего французам взять в близлежащей местности, и они сами это прекрасно понимают. А нам пора переходить на военные действия непосредственно с вражескими регулярными силами. Для чего требуется объединение в более-менее серьёзные по количеству людей группы. – Вот, орлы майора Демидова предлагают свои услуги по взрыву чего угодно, – Давыдов с доброжелательной улыбкой повернулся ко мне. – Каюсь, Денис Васильевич, я слегка погорячился – не та сейчас погода, чтобы вести сапы к стенам вражеской крепости, земля такая, что не расколупать. Да и фугасы закладывать – проблема: и земля опять же, «тяжёлая», и виден раскоп будет на белом снегу сразу. А если даже свежим сыпанёт, то не гарантирую срабатывание шнуров – слишком сыро. – Так что же ваши минёры могут взрывать? – не преминул спросить Бедряга. – Мосты. Причём во время прохода по ним противника. Минировать дома, чтобы заряды сработали только тогда, когда их потревожит враг, если в эти дома заселится. Обрушить артиллерийские гранаты с деревьев на колонну французов в лесу, если знаем, что она пройдёт именно этой дорогой. В конце концов, швырнуть с коней динамитные шашки под ворота какого-нибудь укреплённого пункта… Но, естественно, следуя к этим самым воротам вместе с приличным количеством кавалерии, которая будет прикрывать наше действо. – То есть вы хотите, чтобы гусары и казаки своими жизнями прикрыли вашу возможность это проделать? – немедленно взъерепенился ротмистр. – Михаил Григорьевич. – Я старался быть максимально корректным. – Если имеется задача что-либо взорвать, то она должна быть выполнена. Вы себе представляете, как это могут сделать пять-шесть всадников, кинувшихся на ворота крепости? Даже не крепости – крепостушки. Сколько из них доскачет до цели? Кажется, дошло. Но и у Дениса Васильевича хватило мудрости и сообразительности спустить тему на тормозах: – Уверен, что никаких сомнений относительно храбрости и мужества наших друзей-минёров у тебя нет и не было. Аотносительно этих качеств у майора Демидова… Надеюсь, моего свидетельства достаточно? – Даже этого не требуется, – слегка смутился ротмистр. – Прошу Вадима Фёдоровича извинить меня за не совсем корректное изложение своих мыслей и торопливость в суждении. – Не стоит извинений, вы меня нисколько не обидели, а забота о своих подчинённых только делает вам честь как начальнику. К тому же, господа, совсем необязательно устраивать кавалерийскую атаку на ворота, это только один из методов. Подходящий лишь в том случае, если требуется взять укрепление с хода. Если в нашем распоряжении будет ночь, то всё можно организовать значительно менее рискованно и более эффективно. – Любопытно. – За пару часов до рассвета мои ребята с минами подползут к воротам и заложат заряды… – И что, они проваляются там до самой зорьки на морозе или взорвут сразу? Как атаковать ночью? – Минуту терпения, Денис Васильевич. Разумеется, оба эти варианта отпадают. Заложив динамит… – Что заложив? – снова перебил меня гусар. – Динамит, – терпеливо повторил я, – новое, очень мощное взрывчатое вещество, разработанное мной. Так вот, после этого они активируют замедлители, и мины взорвутся приблизительно через два часа. Наши основные силы уже будут готовы и атакуют пролом сразу после взрыва. – Толково, – подал реплику и Бедряга. – Но только в ноябре за два часа до солнышка почти все французы уже проснутся. Я не знаю, как эти ваши замедлители устроены, но нельзя ли их установить не на два часа, а на четыре-пять? – К сожалению, это малореально – чем на большее время их устанавливаешь, тем серьёзнее расхождение с реальным временем их срабатывания. Да! Есть ли возможность заранее пошить для таких «пластунов» плащи или накидки из белой ткани, чтобы они были менее заметны на снегу? – Ну вы и задачи ставите… – командир отряда пришёл в состояние некоторого ошаления. – На данный момент, конечно, так вдруг белую материю не найти, но если встретятся подходящие «ворота» – отыщется. Хоть и всё бельё прикажу своим сдать на это дело. И с себя сниму… Однако утром выяснилось, что все наши планы на эту тему можно смело похерить: ночью здорово подморозило, и Кречетов доложил, что динамитные шашки «заслезились». То есть капризный и зловредный нитроглицерин вылез на свободу. Такое транспортировать нельзя. Да и хранить по соседству тоже чревато. Пришлось нежненько и аккуратненько, по одной-две шашки, отнести к ближайшей речке и тупо утопить. Сердце кровью обливалось, когда я представлял, сколько труда и средств затрачено на создание каждого из этих «взрывбрикетов». А что поделаешь? Рыбы, конечно, в этой речушке потравииим! Гринпис бы меня за такое просто линчевал. Ну да ладно, может, где-то ниже по течению пара плотвичек или лягушек от стенокардии избавится. (обратно)
Шпага императора
Эх, жаль, что нет речек подходящего калибра в восточных окрестностях Смоленска. Кроме самого Днепра, разумеется. Но и он в этих местах пока совсем не тот, каким станет на Украине. Однако и здесь любой мост через эту водную артерию, ещё не успевшую стать великой, уже оброс каким-нибудь населённым пунктом. А значит, там имеется французский гарнизон, эту переправу обороняющий и контролирующий. Так что нечего и мечтать устроить засаду отступающим войскам Наполеона где-то у реки. Это даже не обсуждалось. А какие варианты? В лесу? Это значит, что наша кавалерия, которой предостаточно, уже лишится всех своих козырей… В чистом поле? Ну и где там спрячешься вблизи тракта? В придорожной деревеньке? Да там много народа и не укроешь. А если серьёзные силы сразу пожалуют? Тогда не мы их, а они нас гонять будут по всей близлежащей географии… Сошлись всё-таки на лесе, только местечко выбрать нужно поудобнее… – Двадцать всадников! – выкрикнул казак, подскакав к месту нашей «лёжки». Ишь ты – целых двадцать! Это чего же Мюрат так расточительствует? Запросто так два десятка кавалеристов отправляет в никуда. У него вроде с кавалерией полный швах иметься должен: и в генеральном сражении чёрт знает сколько лошадей потеряли, и после этого чуть ли не сплошная бескормица… Да и подковы у них летние, без шипов – должны ноги ломать… Не иначе предварительная разведка. По всей вероятности, какой-нибудь маршал следует… – Скачи дальше! В лес свернёшь не раньше, чем через две версты. Понял? – Так точно, ваше высокоблагородие… – Давай уже! Топот копыт быстро растаял в зимней тишине леса. Хотя какая она зимняя? – третья декада ноября. Но погоды стояли самые что ни на есть предновогодние. И не далее чем сегодня ночью как лес, так и дорогу здорово завалило свежим снегом. – Всем спрятаться! – гаркнул я своим. – Передовой отряд пропустить беспрепятственно. Ландшафт по обеим сторонам дороги немедленно стал совершенно безжизненным. Изображать из себя сугробы пришлось недолго – довольно скоро появились французские кавалеристы. То ли гусары, то ли конные егеря – я разницы в форме их одежды в наполеоновской армии не понимаю. И у тех, и у других расшитые доломан и ментик (в данном случае ментики надели в рукава)… А вот меховая шапка вместо кивера говорит о том, что перед нами чуть ли не гвардия самого Бонапарта. Вспомнилась картина Жерико, что-то типа: «Офицер гвардейских конно-егерей идёт в атаку…» – так там главный персонаж имел приблизительно такой же прикид… Цвета, правда, не помню. У этих ментики красные. Ну и пусть себе рысят дальше – не для такой шелупони в количестве двадцати экземпляров мы готовили «торжественную встречу». Даже если за ними никто не следует – слишком мелкая рыбёшка для такой масштабной операции, как задуманная нами. Наконец минут через пять показался и главный объект нашей сегодняшней «рыбалки» – колонна тех же самых не то конноегерей, не то гусар. Причём человек с пятьдесят. За ними карета (на санных полозьях, разумеется), а после явно ещё конница в неведомом количестве. По зубам ли нам такая «рыбина»? То есть после соединения отрядов народу у нас хватает, но качественно, будем откровенны, французской гвардии уступаем… Но не пропускать же такую аппетитную добычу просто так – как минимум маршал по нашей дороге следует, а то и САМ… – Пропустишь два-три десятка, – зашептал я Кречетову, – и рви. Понял? – Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, всё сделаем в лучшем виде. В лучшем виде он сделает! Я и сам ни черта не уверен в стопроцентной эффективности что подрубов, что зарядов, что взрывателей – погода не очень располагает к подобной уверенности. Ладно, не будем понижать боевой дух личного состава – пусть верит в успех, и оный не замедлит прийти… Десять всадников мимо, пятнадцать, двадцать… Мой унтер дёрнул верёвку, и на стволе придорожной ели послушно отозвалось. Плеснуло пламя, выбросило дымом, грохнуло, и не очень пожилое дерево накренилось в сторону тракта. Ну а дальше его потянула к себе планета. С разницей в пару секунд то же самое произошло и на противоположной стороне дороги, и две, хоть и не вековых, но вполне солидных ели, упав, перегородили путь следования атакованного нами кортежа. К тому же при падении лопнули бочонки с дёгтево-скипидарной смесью и щедро обрызгали своим содержимым ветки, сучья и хвою рухнувших деревьев. Два простых пороховых пакета, брошенных моими минёрами, немедленно организовали посреди дороги весёлый «мегакостёр». Надо отдать должное гвардии Наполеона: смятение в их рядах длилось не более полуминуты – сначала действительно «смешались в кучу кони, люди…», но достаточно быстро басурмане стали действовать осмысленно. Сначала отсечённые огнём всадники попытались вернуться к своим основным силам через лес, но тут же нарвались на заготовленные именно на такой случай фугасы. Маломощные, правда, сильного ущерба противник не понёс. Но выводы, гад, сделал: спешились, отпустили коней и… егерями всё-таки оказались, не гусарами. Хоть и осталось их после взрывов и работы ребят Маслеева и Тихона человек пять, но даже их, взявших под обстрел наш тыл, было достаточно, чтобы качественно испоганить возможность атаки на остановившуюся карету. Пришлось нашим егерям заниматься исключительно этими гавриками. Пока их повыщёлкивали, потеряли одного убитым и одного раненым, причём ранили именно унтера. И это при том, что наши в белых балахонах сугробами прикидывались и порох имели бездымный, а у франков и костюмы были карусельные, и клубы дыма при выстрелах никак не способствовали ни скорострельности, ни маскировке. Тем временем остальной эскорт кареты мгновенно её окружил и занял круговую оборону. По ним палили все переданные под моё командование стрелки Сеславина. Нельзя сказать, что особо эффективно. К тому же им сильно мешал мой же приказ «По карете не стрелять!». А гвардия Наполеона (в этом можно уже не сомневаться) действовала выше всяких похвал. И не только здесь – как позже мне рассказал Давыдов, арьергард отряда сражался с львиной отвагой. Когда наша конница напала на хвост конвоя, втягивавшегося после поляны на лесную дорогу, французы (а это оказались латники) немедленно и слаженно развернулись навстречу. Их вырубили и выкололи пиками всех, но эти «железные люди» забрали у казаков и гусар по две жизни за каждую отданную свою… А перед каретой продолжала кипеть битва. Вернее, не битва, а перестрелка. Французы сидели в глубокой обороне и, судя по всему, на что-то надеялись. Вполне понятно, на что: вероятно, следом за ними идёт ещё один отряд, и если вороги продержатся энное количество времени, то вскоре нагрянут их коллеги и загнут нам салазки. Разве что разбежаться успеем… Наши элитные стрелки действовали чётко, но не стопроцентно, основная масса палила исправно, но, опять же, с совсем уже невзрачным КПД. Нужно было что-то предпринимать. Но сцена, когда я встаю во весь рост и ору: «За Родину! За Царя!» – выглядела бы дурацкой и совершенно неэффективной. Не поймут-с! Не тысяча девятьсот сороккакой-то год. Не поднимали тогда (сейчас) офицеры свои подразделения в атаку из «лёжки». Как только вскочу и шпагой размахивать начну, тут меня и приголубят из штуцера. Да ещё и «изобретённой» мною пулей. Вернее, пулями. Причём безо всякой пользы для дела. В общем, сидел я за своим пеньком и не отсвечивал. Не слишком почётная роль, но ничего другого для пользы дела в данный момент произвести невозможно. Держим французов на огневом контакте, и ладно, а от моих пистолета и шпаги ничего в подобной ситуации не изменится. Ещё с четверть часа бабахало с обеих сторон, а потом со стороны поляны стало всё увереннее и громче наплывать наше «Ура!». Ещё пара минут, и даже я увидел, что коричневые мундиры ахтырцев и синие казаков буквально поглощают красные ментики последних кавалеристов наполеоновской гвардии. Пусть дорога была и узковата, но лавина нашей конницы взяла по ней такой разгон, что сдержать её уже не представлялось возможным. Конные егеря императора не успевали спрыгнуть с седла и приготовиться к стрельбе – при малейшей задержке их настигали гусарские сабли или казачьи пики. Впереди пылали поваленные ёлки, с обеих обочин дороги трещали выстрелы наших партизан, с тыла накатывала кавалерия Давыдова… Дверца кареты распахнулась, и из повозки спрыгнул ОН. Перепутать было можно, но чертовски не хотелось. Неужели?! Неужели мы взяли самого императора?.. Серая шинель, чёрная треуголка… Лица не разглядеть, но невысок… Тем более что такой эскорт… Предполагаемый Наполеон, видимо, что-то сказал своим телохранителям, и те прекратили стрелять. И взметнулась вверх рука с белым шарфом… – Перестать стрелять! – немедленно выорал я во всю оставшуюся мощь своих лёгких. Ещё бабахнуло пару раз, а потом воцарилась совершенно снежно-рождественская тишина. Только топот копыт нашей приближающейся кавалерии слегка эту тишину подчёркивал. Я двинулся к карете, Давыдов и Сеславин, спрыгнув с сёдел, направились туда же. Когда мы сблизились, стало заметно, насколько жутко выглядят оба: и запал боя ещё не слетел ни с души, ни с лиц, да и кровью забрызганы знаменитые партизаны преизрядно. Ну, если это не Бонапарт, то я крепостная балерина. Реально – ОН. Лицо императора всея Европы выражало… Да чёрт знает, что оно выражало. Вероятно, в этот момент он вообще жалел, что появился на свет. А уж тем более проклинал ту минуту, когда отдал приказ перейти Неман. – Шпагу, ваше величество, – протянул руку Давыдов, подойдя к пока ещё императору. (По-французски, разумеется.) – Моим людям сохранят жизнь? – Можете не сомневаться. – Кому я отдаю свою шпагу? – поинтересовался Бонапарт. Можно подумать, что у него был выбор. Или просто из любопытства… – Подполковник Ахтырского гусарского полка Давыдов, – Денис Васильевич не удержался и звякнул шпорами. Наполеон перевёл взгляд на меня и теперь уже обратил внимание на гренадку о трёх огнях на моём кивере – минёр. Один из тех, кого он велел расстреливать при пленении сразу… – Майор Демидов, Первый пионерный полк. Император дёрнулся и впился взглядом в моё лицо. – Капитан Сеславин, гвардейская конная артиллерия. Наполеон даже не повернул головы в его сторону. – Демидов?.. Бертолле рассказывал о некоем Демидове, а позже ещё один человек сообщил, что этот учёный служит в инженерных войсках. Вы? Ни черта себе! Я, разумеется, слышал байки о том, что этот корсиканец помнит поимённо всех своих гвардейцев, но чтобы фамилию какого-то русского химика… Польщён, конечно, но нельзя сказать, что обрадован. – Я, ваше величество. – Мне бы хотелось позже побеседовать с вами, – задумчиво проговорил Бонапарт. Мне тоже остро захотелось. Прирезать его поскорее ко всем чертям. Исторический момент передачи шпаги французского гения русскому гусару прошёл для меня совершенно незаметно. Не до того было. Мама дорогая! Что же я натворил-то? Это ведь не добрый доктор Бородкин, это ЛИЧНОСТЬ. Расколет меня запросто, здесь тайным Орденом не отбрешешься. Пусть не до конца в произошедшем разберётся, но крайне неудобных вопросов накидает. Ладно мне – пошлю подальше, и все дела, но ведь такого человека в погреб-одиночку не спрячешь, тьма-тьмущая князей-графьёв с ним пообщаться захотят, да и сам Александр не преминет встретиться… Ёлки-палки! Да ведь даже если сойти с ума и предположить, что Наполеон будет держать язык за зубами – всё равно трындец! МЫ ВЗЯЛИ САМОГО ИМПЕРАТОРА! Эпический подвиг, яти его налево! Национальные герои, мать-перемать! Как тут не покопаться в их генеалогии всем, кому ни попадя? И затрещит моя легенда по всем швам. Ещё и тестя, получается, подставляю… И находился я в настолько растрёпанных чувствах, что последние часы, пока гуртовали пленных и следовали к месту дислокации, прошли как в тумане. Наполеоновских гвардейцев, чтобы у них не образовалось каких-нибудь глупых иллюзий на предмет освобождения своего разлюбезного императора, без остановки направили в Ельню, а сам наш трофей поселился в «штабной деревеньке» Давыдова. Все активные действия отряд, само собой, немедленно прекратил и, отправив донесение главнокомандующему, замер, как мышь под метлой. Только разведка, только кавалерийская завеса, только засады на прилежащих дорогах и тропах, чтобы перехватывать любого, кто шлёпает в подозрительном направлении. А подозрительно, как понимаете, любое направление. Всех, кто движется в нашу сторону, сцапать и привести пред ясные очи Дениса Васильевича, а с теми, кто направляется от нас, поступать точно так же. Любые попытки сопротивления, возмущения и убегания пресекать немедля, вплоть до летальных последствий для пытающегося. А что вы хотели – слишком велика ставка в этой войнище, где и так уже пролились сотни кубометров крови. Но когда через два дня Денис Васильевич приказал отходить на Дядьково, с перспективой на Брянск и Орёл, я сначала слегка ошизел. Однако не стал торопиться с возмущёнными вопросами, а просто доверился более сведущему в теме человеку. И не зря. Во-первых, меня перестала мучить и напрягать предстоящая встреча с императором, во-вторых, действительно, после исчезновения Наполеона его маршалы могут организовать такую прочёску местности, что мама не горюй… По первости у меня возникала мысль: «На каком блюде подать голову вашего императора?» – но потом понял, что исходя из принципов нынешней морали сам Давыдов лучше удавится, чем прольёт кровь монарха не в бою. Я не стал доколупываться и со своими ребятами просто присоединился к ретираде. Без возмущений. На самом деле у нас такой «трофей», что с ним можно отступать хоть в Севастополь. Без боёв и от таковых уворачиваясь. И никто не посмеет осудить… В Брянске нас догнал приказ Кутузова: «Бонапарта конвоировать в Киев». Фигасе! Тоже мне ближний свет. Но светлейшему, конечно, виднее.Главное, кто этот приказ доставил! – Ну, здравствуй! – Я просто все силы вложил, чтобы показать Серёге, как рад его видеть. – Потише, медведь – не только ты воюешь, – сморщился Горский от моих проявлений чувств. Явно рана какая-то имеется. – Извини. Где прилетело? – Будешь смеяться, но при Бородино я со своим полком был. Там и зацепили саблей по боку. А ты, я смотрю, всё меня на чин опережаешь – уже майор. – Вот сейчас начнём чинами меряться… У меня перспектива вообще на чин ссыльно-каторжного. – Не понял… – Туго соображать ты стал, Серый, со своими «плащом и кинжалом». Я взял Наполеона. Не один, конечно, но как я могу попросить Давыдова замолчать присутствие своей скромной персоны при этом событии? Да и сам корсиканец обо мне что-то слышал. Аж прямо лично пообщаться предлагал. Благо пока некогда было… Боюсь я его, Серёж, – явно неординарная личность. Может, он тоже «не отсюда»? – Прекрати паниковать! – Горский бросил дежурную фразу, но совершенно явно проглядывало, что мой друг здорово обеспокоен. – Переживи сегодня, а завтра этот геморрой в треуголке уедет в Киев. И ты уже вряд ли войдёшь в состав конвоя. А в дальнейшем у Наполеона нашего Буонапартия предполагается хренова туча проблем в плане продолжения собственного существования на нашей грешной планете. Не до тебя ему будет. Тут Серёга прав – пленённому императору нужно сильно задуматься, как с наименьшим ущербом вывести свою армию из России и освободиться самому. И обсуждать таковое бывший повелитель Европы может либо с Александром Павловичем, либо с Кутузовым. А Михайла Илларионович хочет, судя по всему, сгноить двунадесятиязыковую Армию настолько показательно, чтобы в будущем потенциальные агрессоры сто раз подумали, прежде чем отдать приказ своим солдатам шагнуть на российскую землю. – Гостя в Киев сам повезёшь? – Бог миловал. Моё дело передать пакеты с приказами, а дальше – в Минск со своей группой. Императора сопроводит Арнаутов со своим эскадроном и сотней донцов. – А мы? В смысле – я. – Понятия не имею. Пакет Давыдову, как старшему, передал, а что там внутри, не заглядывал. – Мне-то что дальше делать? В смысле… – Понял. А я знаю? Я – доктор? Делай морду клином и стой на своём: «Сами мы не местные… Моя не понимай, ап чём речь…». Вот в таком вот аксепте, как говорил незабвенный Модест Матвеевич. Ничего более умного в голову не приходит. – Спасибо, утешил. – А ты чего ждал? Я кто, добрый фей? Ну, придумай сам, как исходя из моих возможностей тебя прикрыть от всенародного интереса. Разве что пристрелить. Подходит такой вариант? – На лице Сергея не рисовалось ни раздражения, ни снисходительного отношения к лопуху, который сам накачал на свою голову хренову тучу проблем. Было совершенно очевидно, что у него просто нет вариантов. Что, впрочем, и ожидалось. – Да и посмотри, что за кресты у тебя на груди болтаются, любой из них – потомственное дворянство. И лишить его может только император. В случае вопиющего предательства типа покушения на его особу. Ты планировал? – Вроде не собирался. – Ну и успокойся. Тебе, кстати, светит за взятие Наполеона чуть не генеральский чин. И крест на шею. Уж никак не Анненский. Что-то я повёлся на твою панику и запаниковал аналогично. А зря: плюнь и разотри – завтра Боню увезут в Киев, а ты отправишься новые регалии примерять. Гнусные инсинуации поверженного «гиганта» встречай с удивлением, недоумением и тому подобными демонстрациями душевного шока. Я внятен? – Более чем… – Ну и ладушки. Выпить перед дальней дорогой в вашем заведении найдётся? Я пока медленно переваривал слова друга и убеждался, что он кругом прав. Конечно, никакой гарантии, что мной не заинтересуется рождающаяся Серегиными стараниями контрразведка, нет, но, как говорил всё тот же Остап Ибрагимович: «Когда будут бить – будете плакать…» – Найдётся. И выпить, и закусить – чай, не в лесу сидим, а в городе, причём войной не тронутом. Что предпочитаешь? Здесь у меня только водка, хлеб и сало. Но сейчас отправлю Тихона, он ещё чего-нибудь сообразит. – Пока давай то, что есть, а слугу своего отправь куда следует – хочется горячего. И чтобы не просто каши. – Да понятно. А чего конкретно? – Тирамису, ёксель-моксель! Или меню подайте. – Серёга слегка… не то чтобы разозлился, но достаточно ясно показал, что вопрос задан дурацкий. Можно подумать, что я из себя метрдотеля тут выкомариваю. – Ты в себя придёшь наконец? Жареного мяса или рыбы. Желательно солений каких-то. Хлеба. Ну и, наверное, водки докупить. Я завтра около полудня уезжаю. Что-то я действительно туплю, пора уже и оклематься. А Горский – молодец: быстро, чётко, ясно… Вспомнилось тут же из «того» мира: заскочишь в магазин за хлебом или сметаной, или ещё за чем-нибудь. Там очередь человек на пять. Встаёшь. Первые двое отовариваются достаточно быстро, но потом к прилавку подходит ОНА. Тетка практически произвольного возраста. И говорит, например: «Чёрный кирпичик, пожалуйста». Продавщица немедленно кладёт товар на прилавок, но потом произносит страшное: «Ещё что-нибудь?» И эта зараза в юбке, которая пять минут стояла у прилавка и видела всё, что находится на витринах и стеллажах, задумывается: «А может, действительно ещё что-нибудь?» Марафон стартует! Дама начинает закупаться! В её сумку перемещается ещё около пятнадцати наименований товара. Причём почти каждая новая покупка предварительно обсуждается с продавщицей и проходит мучительная процедура выбора какой-то одной позиции среди аналогов. Причём, как только покупательница предварительно готова приступить к расчёту за покупки, провокаторша с той стороны прилавка бросает: «Ещё что-нибудь?» И снова скрипят извилины, и снова начинается мучительный выбор… Неужели свершилось?! Не-а: появляется ребёнок, который до этого шустрил где-то в стороне: «Мама (бабушка), а мороженое (йогурт, шоколадка и т. д.)?» Дальнейшее представить несложно: снова выбор и обсуждение. Причём в случае мороженого ещё и с отходом к холодильнику… Вроде всё кончилось. Называется сумма. И эта… только сейчас начинает копаться в «чёрной дыре», имеющей вид небольшой женской сумочки в поисках кошелька!.. Она, типа, никак не ожидала, что за покупки нужно будет платить! А за её спиной уже хвост человек в шестнадцать, и как минимум первые десять интенсивно желают ей всевозможных неприятностей вплоть до летального исхода… …Я быстро проинструктировал Тихона и вернулся в комнату. Водка уже налита, сало и хлеб порезаны. – Как думаешь, – спросил Сергей после первой, – что теперь с Наполеоном и его армией делать планируется? – Не нам с тобой решать, конечно… По-моему, армии его – карачун. Не выпустит Кутузов уже никого. Во всяком случае, при оружии. Но совсем загнобить Францию недальновидно. Как говаривал Бисмарк: «Оставим её стрелой в сердце…», Англии той же. И Германии. Чтобы не сильно хамели. Хотя ты же знаешь, я в политических играх не силён. Император, само собой, пусть пока у нас погостит, но с перспективой возвращения на родину… – Корсику имеешь в виду? – улыбнулся Горский. – Сам знаешь, что не её. Хай себе в Парижик следует в случае необходимости. Чтобы по ту сторону Ла-Манша ребята определённую дрожь в коленках всё-таки имели. – А «недорубленный лес»? Ведь натура у Бонапарта мстительная – корсиканец, как-никак. Вернётся к нам через несколько лет и прежних ошибок повторять не будет. – Предлагаешь мне адвокатом дьявола выступить? – Ну, что-то типа того. Итак?.. – Его армия вернётся домой без оружия. Все нефранцузские формирования будут утрачены, промышленный потенциал Европы – тоже. – Уверен? А как это обеспечить? – Придуриваешься? – Нет, просто играю по правилам. – Да просто, пока во всяких германиях-италиях не придут к власти соответствующие режимы, мы его не выпустим… Слушай, честно говоря, мне уже глубоко по барабану, что там начнёт твориться в политике, главное, что не состоится заграничный поход, надеюсь, что не будет военных поселений… Хочу в Питер, в лабораторию. Надоели эти стрелячки и иже с ними. Стук в дверь прервал мою тираду. Вернулся Тихон. Ну не золото мой «Планше»? Телячьи почки, тушённые с луком и солёными огурцами, отварной язык под соусом, говяжье филе, запеченное с беконом, тушёная кислая капуста с копчёной грудинкой… Ни черта себе шикуют в не затронутых войной окраинах!.. Наши с Серёгой рты минут на десять стали способны только поглощать пищу. Картошечки бы ещё… Ладно, обойдёмся – и так просто праздник живота получился. Я не стал доколупываться на предмет: «А где рыба?» Нет – значит, не было. А если и была, то недостойна наших «благородных» желудков. Если уж Тихон не принёс… Опять стук в дверь – сам Денис Васильевич пожаловал… – Не потревожу поздним визитом? – Ну что вы, Денис Васильевич, рады видеть. Просим к столу. – Не откажусь, я именно на ужин и рассчитывал, и не с пустыми руками… Васька, заноси! Неизменный денщик гусара тут же заволок в помещение корзину, из которой споро выставил ещё одну бутыль с водкой, жареную курицу, каравай и горшочек с икрой. Застолье предстояло солидное. – А вы знакомы с капитаном Горским? – слегка ревниво поинтересовался гусар. Понятно: чего это я тут распиваю с заезжим драгуном, а не с боевым товарищем. – С юности. (Благо что про свою «юность в Орегоне» я Давыдову не рассказывал.) – Тогда понятно, что вы предпочли его общество… Простите, может, я помешал? – Ни в коем случае, Денис Васильевич, – поспешил встрять Серёга, – мы будем очень рады разделить трапезу с вами. – Благодарю, господа, за радушный приём… Я прекрасно понял смысл паузы и поспешил снова наполнить «бокалы»… Курица – так себе. С цыплятами-бройлерами двадцатого века не сравнить, да и не фаршированная, не маринованная перед приготовлением… Со специями опять же проблемы. Но ничего: выпили-прожевали. – А нам завтра обратно, Вадим Фёдорович. – Обратно так обратно, – меланхолически бросил я. – Оно понятно – война ещё не закончилась. Это я «бросил меланхолически», а где-то внутри вскипела обида… Даже не «обида» – просто не знаю, как назвать: умом понимаешь, что со взятием императора ещё ничего не закончилось, но внутри такое опустошение… Как на дорожке: решающий бой. Решающий укол. И ты его нанёс! Передумал соперника, обхитрил, «провалил» и контратаковал. На аппарате горит «победный» фонарь. Ты выиграл этот бой! Вымучил! Сделал!! И тут судья вещает: «Укол недействителен – после «Стоп! К бою!» И неважно, что там заметил судья: развязавшийся на тапочке шнурок во время атаки, столкновение, выход соперника за дорожку, «хаотичное ведение боя» – неважно. Ты просто был в бою в этот момент и не слышал ничего. Но почувствовал, что всё-таки нанёс решающий укол, действительный укол… И пусть этот «развязавшийся шнурок» судья заметил у меня, когда я уже летел вперёд во «флеши» и наносил тот самый укол – никого не волнует. – К бою! – звучит команда судьи. Можете представить состояние «победившего» после этого? У тебя отобрали победу, которую ты уже считал своей. Ох, как тяжело снова настроиться продолжить поединок… В результате очень часто бывает, что тот, кто минуту назад ликовал, уходит побеждённым… И мне ой как не хочется получить какую-нибудь дурную пулю в войне, судьба которой решена, решена окончательно. Не под Смоленск хочется вернуться, а на Псковщину, к Настёне моей… Но никуда не денешься – надо. Кажется, теперь я до некоторой степени представил, что чувствовали наши деды перед штурмом Рейхстага. Пройти всю войну, четыре года Ада, пешком и по-пластунски добраться от Волги до Берлина, и, может быть, погибнуть в последний день той ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ…. Страшно! Жутко! Но НАДО!.. – Вадим! Ты о чём думаешь? Судя по лицу – об адских муках. Пришлось немедленно вернуться в реальность. – Простите, господа – о жене. Весной надеюсь стать отцом, вот и беспокоюсь – как там она… – А вот за это нужно непременно. – Давыдов тут же разлил ещё по одной. – За здоровье вашей очаровательной супруги, и чтобы всё завершилось благополучно! Выпили. Закусили. В таком ключе и прошёл весь вечер. Пообщаться с Серёгой на предмет злободневных проблем так и не удалось, а утром он умчался в Минск по каким-то своим делам. Мы отправились на север ближе к полудню. Через день присоединились к отряду Сеславина, который оставили в качестве заслона, и вскоре прибыли в места, предписанные дислокацией. Однако успели к «шапочному разбору». Оказалось, что за это время Милорадович со своим авангардом перехватил у Ржева наполеоновскую гвардию, вышедшую на Смоленск. Драка была страшной, но подошедшие корпуса Остермана и Цесаревича переломили ход боя, и из тридцати пяти тысяч французов пробились только пять. Мюрат убит, а возглавил прорыв сам Ней – несостоявшийся князь Московский. По дороге к Смоленску его здорово потрепали казаки и партизаны, поэтому довёл он до города около двух тысяч штыков. А там уже до людоедства докатились. Подчинённые Виктора и Удино давно уже выжрали все запасы, съели лошадей, а любая попытка выбраться за стены немедленно заканчивалась уничтожением отряда либо регулярными войсками, либо партизанами. За каждым бугром, за каждым деревом французов подстерегала смерть. Попытка пробиться на запад была пресечена Витгенштейном на корню: коротким ударом граф уничтожил бригаду авангарда, посмевшего отойти от ворот Смоленска дальше, чем на пять вёрст. А когда Смоленск подпёрли осадой ещё и с восточного направления… Через две недели французы капитулировали. В городе их оставалось меньше корпуса. Шварценберг и Ренье отвели свои корпуса за границу, не дожидаясь атаки Чичагова. Ни одного вооружённого неприятеля не осталось на русской земле. (обратно)
Эпилог
– Настя! Скоро твоё сиятельство будет готово? – обозначив стук в дверь, я вошёл в комнату любимой. То есть в её «будуар», если можно так сказать – в помещение, где зеркала и шкафы, из которых «нечего надеть» и в которые «некуда уже вешать». Спальня у нас, несмотря на безумную площадь особняка в Гатчине, была одна. Я настоял, а супруга не возражала. И пусть всевозможные условности начала девятнадцатого века идут лесом мимо дверей моей супружеской опочивальни. Графской, между прочим. Да-да: за пленение Наполеона ваш покорный слуга получил графский титул, чин полковника гвардии и шефство над вновь сформированным лейб-гвардии Сапёрным батальоном, «Георгия» третьей степени, сто тысяч рублей наградных, портрет Александра с алмазами и нехилую такую деревеньку с тысячей душ крепостных под Новгородом. По завершении войны весной тринадцатого года я по собственной просьбе был уволен из армии. Действительным статским советником, в соответствии с «Табелью о рангах», с правом ношения военного мундира. Да ещё и с обязанностью еженедельно в нём заявляться в расположение подшефного батальона… В общем, стал не только сиятельством, но и превосходительством… – Вадик, – улыбнулась мне навстречу любимая, – дай Феденьку покормить. И сразу начну собираться. Тёпленький комочек, граф Фёдор Вадимович Демидов, сосредоточенно занимался проблемами питания и роста. Я успел и к рождению Оленьки. Убедил Настю, что ребёнка должна кормить грудью не какая-то кормилица-крестьянка, а родная мама. И что нечего напрягаться по поводу непонятно чего… Моя старшенькая уже уверенно шлёпала ножками по роскошному паркету усадьбы и потихоньку «шпрехала» на трёх языках. Честно говоря, бал у графини Орловой, на котором собирался быть сам император, меня не волновал абсолютно, но показаться на нём с супругой – просто обязательно. Настя сама не особенно любит такие визиты, но второй раз подряд отмазываться: «Жена занедужила», – несерьёзно. Я, кстати, впервые за три года отправляюсь на подобное мероприятие не в совершенно «скукоженном» состоянии: неделю назад Наполеон отбыл во Францию. Ну и пусть дальше с ним разбираются англичане и его ближние соседи… – Вадим, смотри! Да, мой сынулька улыбался! Впервые. «Желудочная улыбка», как это называют медики: ребёнок, насосавшись материнского молока, впервые выказывает эмоции… Оба моих счастья улыбались, да и я сам почувствовал, что ещё немного, и проглочу собственные уши. – Ваше сиятельство… – пробасило от двери… – Тихон! Ещё раз назовешь меня сиятельством – уволю! Мы – боевые товарищи, ты понял? Понятно, что никуда я своего «Планше» не выгоню, но он ведь давно уже член семьи, сколько можно?.. Имеет вольную, но всё равно остался. Безотлучно находился при нашей Оленьке, чуть ли не с самого её рождения. И сам, кстати, женился на Настиной горничной – у них теперь тоже дочка подрастает, наша крестница… Именно Тихон мою дочу за ручку вёл, когда графиня Ольга Вадимовна свои первые шажки делала. Господи! Да я бы сам с таким вниманием к собственному ребёнку не относился. Это просто что-то с чем-то – просто «клуша». В хорошем смысле: боготворит наших деток, да и Настёну мою… И меня до кучи… А почему? Совершенно никакой логике не поддаётся. Ну и кому ещё доверить своих детей, как не Тихону с Егоркой? Правда, казак вернулся в усадьбу вместе с Сергеем Васильевичем после того, как тесть погостил у нас с месяц. Ну и правильно, наверное: совсем одиноко там старику теперь – мы с Настей и детьми в столице, Алексей в Риге служит, а оставить своё родовое гнездо и переселиться к нам подполковник отказался категорически. Но обещал заезжать почаще… – Забирай, Тихон! – супруга протянула моего наследника слуге, и тот принял сопящий свёрточек чуть ли не благоговейно. – Поскучаешь без меня полчаса? – это уже мне. – А есть выбор? Можешь даже не слишком торопиться – пойду закончу отчёт для Академии. – Ты у меня просто умница! – Настя нежно чмокнула меня в щёку. – Ступай, я скоро… Провозилась жена около сорока минут, а мне этого хватило для закладки очередного кирпичика в фундамент будущего российской науки – работы по хроматографии были не только закончены, но и должным образом оформлены. То есть в этом направлении ещё пахать и пахать, но открытие явления состоялось почти на век раньше, чем это случилось в оставленной мною реальности. А перед этим были опубликованы результаты работ по спектральному анализу, и химики-аналитики получили мощнейший инструмент для своего поля деятельности. Кстати, первое время после возвращения в науку я посвятил не фундаментальным исследованиям, а решению проблем финансовых. Сначала обратил внимание на динамит, как промышленную, а не военную взрывчатку, и Военное министерство на своих заводах наладило его массовый выпуск. А те, кто занимался добычей всевозможных руд, стали динамит раскупать весьма охотно – одно дело породу кирками долбать, а совсем другое мину заложить, и один взрыв сделает больше, чем полсотни рабочих за день. Процента от прибыли продаж мне уже хватало на достаточно комфортное существование. А уж керосиновая лампа, продемонстрированная самому Александру Павловичу, за год создала мне серьёзную проблему: куда девать деньги? То есть монополию на производство керосина вместе с рецептурой я отдал казне. Так же, как само устройство лампы. За небольшой процент от прибыли опять же. Не те у меня возможности, чтобы бакинскую нефть добывать, перерабатывать и транспортировать продукт через всю европейскую часть Империи. Пока дело только налаживалось, но сомневаться в том, что оно сулит баснословные прибыли стране, и мне заодно, не приходилось. Это вам не восковые свечи, которые стоят чёрт-те сколько, и не лучина, которая сгорает за минуты, да ещё и норовит дом подпалить… Даже сейчас ручеёк золота в мой карман уже перекрывал запросы семьи. Нет, конечно, можно было увешать Настю бриллиантами и прочими изумрудами, как новогоднюю ёлку. Но зачем? Украшений у неё и от матери доставшихся хватает, да и я периодически что-нибудь презентую… И вообще супруга не сильно любит по балам разъезжать и нарядами с украшениями перед другими дамами красоваться… – Вадим! Я тебя жду! Господи! Какая она у меня красавица! На всей планете нет женщины прекрасней. И да будут прокляты все, кто попытается нас с ней разлучить. Даже на время… Но если опять кому-то в Европе не будет давать покоя растущая роль России, и они посмеют переступить нашу границу… Любой русский откликнется на зов Родины. И мой военный мундир пригодится не только для визитов в подшефный батальон. (обратно) (обратно)Борис Сапожников Ultima Forsan
Пролог
Мы бежали! Неслись, как угорелые. И всё равно, не успевали. Ведь от смерти не скроешься. Она следовала за нами по пятам. И куда быстрее, нежели мы успевали бежать. Чумные твари догоняли нас. Каблуки наших сапог и ботинок стучали по разбитой мостовой покинутого города, а вслед нам неслись рёв сотен глоток чумных мертвецов и куда более страшное клацанье когтей неведомых доселе порождений мерзости. Первым, обгоняя остальных, нёсся наш врач по прозвищу Чумной Доктор. А ведь как всю дорогу ругался, что стар уже для таких эскапад, и чтобы подождали его, дали отдохнуть его больным коленям, и что маска мешает дышать нормально. Теперь же больные колени так и мелькают из-под длинного плаща, а маску он ни на дюйм не сдвинул с лица. Как только шляпа у него с головы не слетает? Сидит, как приклеенная. - Красная черта! – выпалил бегущий рядом с Доктором Абеле Аркури. – Левая стена на три пальца ниже крыши! Абеле наёмник и недавно в команде, я взял его за умение примечать самые незначительные детали. И сейчас он, возможно, спас всех нас. Я вскинул голову глянуть, о чём именно речь. Спасительная черта и в самом деле шла там, где сказал Абеле. Вот только она почти стёрлась от времени. - Прикрываю! – опережая мои слова, выкрикнул Баум, скидывая с плеча свой чудовищных размеров биденхандер[201]. Всегда удивлялся, как он его с такой лёгкостью с собой таскает, да ещё и в бою орудует им так, будто меч не весит ничего. - Беги дальше! – рявкнул на него я. От бывшего ландскнехта сейчас проку, как с козла молока. – Абеле, крюк! Притормозивший вместе со мной Абеле сорвал с пояса своё любимое оружие. Хитро изогнутый крюк на длинной прочной верёвке. Учёный из нашей фактории недавно сделал ему хитрую машинку на пояс, что крепилась к ремню сзади и даже не особо мешала при движении. Зато с её помощью он легко управлялся с верёвкой, швыряя крюк с ней на большие дистанции и возвращая с помощью катушки, закреплённой в коробочке. Я же выхватил два пистолета, вскинув их перед собой. Всякая тварь, что попытается сейчас подобраться к нам с Абеле, гарантированно получит пулю между глаз. Или в сердце, так оно надёжней. Баум зыркнул на меня из-под козырька шлема, но ничего говорить не стал, бросился догонять остальных. Мертвецы догоняли нас с удивительной прытью. Среди их толпы мелькали спины и головы неведомых тварей. И мне совсем не улыбалось сегодня познакомиться с ними. Абеле дважды крутанул крюком и метнул его под красную черту. Крюк застрял, и наёмник навалился на него всем весом, а после и машинку на поясе завёл. Та привычно загудела и заскрипела многочисленными шестерёнками, скрытыми внутри невеликой размерами коробочки. Мертвецы пёрли по улице города. Рёв их становился всё громче. Они уже чуяли наши жизни, нашу тёплую кровь, наше дыхание. Они торопились разорвать нас на куски, напиться нашей горячей крови. Застарелые бубоны чумы болтались на их телах чудовищными наростами, вместе с обрывками одежды. У иных уже плоть начала слезать с костей, зубы обнажились в отвратительном оскале. Но куда больше этой толпы меня пугали серые тени, скрывающиеся среди поднятых чумой покойников. Я поймал себя на том, что пытаюсь уследить за ними, понять, что же это такое. Но всякий раз взгляд цеплял лишь движение и не получалось даже краем глаза уловить ничего больше. Наконец, машинка и сила Абеле справились с тем, что скрывалось за красной чертой. Раздался оглушительный грохот, и на мостовую рухнула вся стена здания, на которой и была нанесена та самая черта. Мы едва успели убраться с пути падающих камней, балок и кусков черепицы. Завал полностью перекрыл улицу. - Неужели, - произнёс Абеле с тенью надежды в голосе. - Бегом за остальными, - отмахнулся я, и первым рванул дальше, показывая наёмнику пример. Абеле не отстал, и вскоре поравнялся со мной. Дышал он тяжело, явно упражнения с верёвкой дались ему куда как непросто. Особенно после изнуряющего бега. - Спасибо, - пропыхтел я, кивнув наёмнику. Никогда нельзя забывать о благодарности, тем более тем, кто только что вполне возможно спас тебе жизнь. Вскоре мы догнали остальных. Теперь можно было хоть немного сбавить темп. Ведь так долго выдерживать его было многим не под силу. Но и останавливаться никак нельзя – мертвецы тут повсюду и очень скоро нас нагонят снова. Мы отнюдь не избавились от них, мы лишь немного отсрочили их новое появление. - Плохо наше дело, - произнёс Баум, широко шагавший теперь по правую руку от меня. – На нас охотятся. Он говорил достаточно тихо, чтобы его слышал только я, однако для остальных это был и без того не слишком хороший знак. Если командир о чём-то говорит с одним из рейдеров, да ещётак, чтобы остальные не слышали их беседы. - Аргументы? – быстро спросил я, стараясь беречь дыхание. После пробежки лёгкие готовы были взорваться при каждом вдохе, и говорить было чертовски тяжело. Даже такими вот короткими фразами из одного слова. - Нас загоняют, - ответил бывший ландскнехт. – Гонят туда, куда им надо, будто дичь. - Мы – опасная дичь. Гитана как обычно появилась, будто из ниоткуда. Вот умеет этот народ подобные трюки выделывать, и очень это любит. Поэтому и получаются из них лучшие воры. Она подмигнула нам, поигрывая парой длинных ножей. Даже сейчас, когда смерть висела у нас на плечах, девушка не теряла присутствия духа. А это очень много значит в наше время. - У нас острые клыки, - добавила она. – И длинные. Гитана обожала изводить Баума шуточками про размер его меча. Они были любовниками, однако бывшая воровка старательно делала вид, что это не так. Хотя об их связи давно уже знала вся фактория. - Чёрт, а ведь часы на башне всё ещё идут, - произнёс Абеле, указывая на громадную башню, украшенную вычурными часами. – Я видел, как двинулась одна из стрелок. - Молод ты ещё, - бросил ему Чумной Доктор. – Часы в городах бьют один раз за сутки. Они всегда отбивают только один раз и один час. - Ultima forsan, - сказал я. – И в этот час в городе лучше не оставаться. - Ты то же самое говорил и про заход солнца, - заметил Абеле. Я только плечами пожал. Была бы возможность, мы бы убрались из города задолго до того, как солнце скрылось за горизонтом. И Абеле это понимал ничуть не хуже меня. - Ну вот мы и пришли, - произнёс Баум, когда мы вышли на большую площадь с фонтаном. Какие фигуры украшали его неизвестно, вместо них на невысоком пьедестале примостилась сутулая тварь в серых обносках. Мерзость тут же обернулась в нашу сторону и дико завопила. И тут же из двух улиц, отходящих от площади, послышались ответные крики. А за ними шаркающие шаги десятков ног. - Нас загнали, - констатировал очевидное Баум, беря наизготовку свой биденхандер. - К дому! – скомандовал я. Выбора у нас не было – только успеть заскочить в большой купеческий дом, стоящий на противоположном краю площади, и молиться, чтобы нас никто не ждал у него чёрного хода. Рывок к дому был коротким. Мы неслись к его дверям со всех ног – главное успеть, захлопнуть за своими спинами массивные, окованные бронзой двери, оставляя по ту сторону толпу чумных мертвецов. Тварь, сидевшая на фонтане, взвилась в воздух без лишних звуков. Оборванный плащ её распахнулся, подобно уродливым крыльям, и я увидел, что под ним скрыто серое, покрытое шерстью тело громадной крысы. Капюшон слетел с головы твари, и нашим взорам предстала вытянутая, перемотанная обрывками ткани крысиная морда. Длинные, кривые зубы тварь выставила напоказ в чудовищном оскале. Я снова выхватил пару пистолетов, почти не целясь, выстрелил в тварь. Вращаясь в воздухе с какой-то недоступной человеку грацией, мерзость сумела увернуться от обеих пуль. Баум попытался отмахнуться от неё биденхандером, но громадная крыса ушла и от его клинка. А после обрушилась на самого ландскнехта. Они повалились на землю. Тварь замельтешила передними лапами – или это у неё были руки? – нанося Бауму стремительные удары. Уродец явно метил под мышки, в горло, в лицо, - туда, где старого вояку не прикрывали его видавшие виды, но достаточно прочные доспехи. Свистнул в воздухе крюк Абеле. Тварь вскочила на ноги, немыслимым образом балансируя на ворочающемся под ней Бауме, но увернуться уже не успела. Абеле всё же был чертовски быстр! Крюк глубоко впился в тело уродца, и наёмник рванул верёвку на себя и в сторону, сдёргивая крысу с Баума. Тварь проволочило по мостовой пару ярдов. Она пыталась встать, но безуспешно – Абеле отлично обращался со своим любимым оружием. Гитана метнулась к твари, мигом оказавшись у неё за спиной, и вонзила оба своих длинных ножа в серое тело. Раз, другой, третий! Тварь истошно завопила, однако умирать не спешила. Гитана быстро склонилась над ней, преодолевая брезгливость, и стремительным движением перехватила крысе горло. Лишь после этого тварь угомонилась. Мы с Чумным Доктором помогли Бауму подняться на ноги. Из ран на теле ландскнехта обильно текла кровь. Её сдерживал стёганый боевой камзол, однако он успел ею хорошенько пропитаться. Так что стоял на ногах Баум исключительно из врождённого упрямства. Мы поволокли его на себе к дверям дома. В это время Абеле с помощью Гитаны освободил свой крюк и быстро подтянул его обратно, закрепив на поясе. Они тут же поспешили вслед за нами. Мы с Чумным Доктором ввалились в просторный холл дома. Я окинул его взглядом, прикидывая, где лучше устроить Баума. Дом явно был из богатых, но уже не раз подвергся мародёрству со стороны рейдеров вроде нас, однако сохранил остатки былого величия. Широкая лестница вела на второй этаж, по которому шла галерея с резными перилами, её поддерживали прочные деревянные колонны с резными капителями. Мы протащили едва волочащего ноги Баума к лестнице, устроив его на нижних ступеньках. Чумной Доктор тут же принялся умелыми движениями освобождать бывшего ландскнехта от кирасы, чтобы заняться ранами. Я же вернулся к двери, помог захлопнуть её Абеле с Гитаной. Внутри дома тут же воцарилась непроглядная темнота. Окна первого этажа были закрыты плотными ставнями. Гитана быстро зажгла фонарь, и поставила рядом с Чумным Доктором и Баумом. Нашему врачу темень была как будто нипочём, он продолжал ловко орудовать ниткой и иглой, зашивая раны бывшего ландскнехта. - Командир, можно тебя? – спросил Абеле, оставшийся стоять на самом краю круга света. Я подошёл к нему, и он напрямик заявил: - Зря мы сюда влезли. - А у нас был выбор? – поинтересовался я. - Ты в своё время заставил меня выучить все знаки, которые оставляют в городах рейдеры, - зачем-то сообщил то, что я и без него знал, Абеле, - отказывался брать с собой, пока тебе значения всех их не расскажу. Так вот, над дверью в этот дом был один знак… - Нет, - перебил его я. – Нет-нет-нет, Абеле, только не говори мне, что это был тот самый чёртов знак! - Именно он, командир, - покачал головой Абеле, - перечёркнутая дверь. Ну вот и всё, понял я. Наш Ultima Forsan только что пробил. Чумной Доктор отвлёкся на несколько секунд от обработки ран Баума, чтобы кинуть в фонарь щепоть какого-то порошка. Пламя тут же сменило цвет на ярко-белый, режущий глаза после ночной темени и полной тьмы в доме с закрытыми ставнями и дверьми. Теперь в холле брошенного особняка как будто даже теней не осталось – все их разогнало немыслимо яркое пламя. Доктор снова склонился над Баумом, но тот отвёл его руку с кривой иглой. - Не переводи на меня свою дратву, - прохрипел он. – Метки даже мне видны. Я подошёл к ландскнехту с нашим врачом, присел рядом на корточки. По телу Баума вокруг ран змеились чёрные змеи отлично видимых под побледневшей кожей жил. Заражение распространялось стремительно. Кровь из ран сочилась уже пополам с проклятыми Господом чернилами[202]. Баум больше не был человеком – на ступеньках лестницы лежал morituri[203]. На бескровных губах бывшего ландскнехта играла сардоническая усмешка. Он откинулся на ступеньки и пару минут тупо глядел в потолок, не шевелясь. Только усмешка выдавала в нём ещё живого человека. А вот взгляд был абсолютно мёртвым, страшное сочетание, которое можно увидеть лишь на лице morituri. - Помоги одеть кирасу, - попросил меня Баум. – Я прогуляюсь на улицу. Гитана с Абеле старались теперь держаться от бывшего ландскнехта как можно дальше. Пускай бывшая воровка и была его любовницей, и явно испытывала к здоровяку весьма тёплые чувства, однако приближаться к заражённому чумой не спешила. Он уже не был человеком, он был morituri, считай, что труп, так ещё и опасный. Попади его смешанная с чернилами кровь на кожу и риск подцепить чуму будет крайне велик. А улыбаться последней, сардонической, улыбкой никому не хотелось. Гитана попрощается с Баумом в душе, может быть, даже помолится за него молча богам своего народа, или во что там верят её соплеменники, но ни на шаг не приблизится теперь к нему. Я запахнул на груди Баума боевой камзол, затянул с помощью Чумного Доктора ремешки. А после помог бывшему ландскнехту облачиться в кирасу. Баум скрипел зубами от боли, однако нашёл в себе силы подняться на ноги. Он перекинул вперёд свою бандельеру[204] с восемью пистолетами. Биденхандер же устроил пока за спиной. - Помоги зарядить, - попросил он, вынимая пистолеты и протягивая их мне. Я кинул пару Абеле и ещё пару Гитане. Мои спутники явно опасались брать в руки оружие morituri, однако всем известно, чума так не передаётся, что бы там ни говорили деревенские побасенки. Порох и пули имелись у каждого из нас – без огнестрельного оружия в города соваться не стоит. Не прошло и пяти минут, как в бандельере у него болтались восемь заряженных пистолетов. Баум кивнул нам и сделал пару вполне уверенных шагов к двери. Никто и не заметил, что та содрогалась под ударами напиравших на неё тел мертвецов. Нас успели взять в плотную осаду. - Господа, я выхожу, - заявил подошедший к самой двери Баум, и изо всех сил врезал по ней ногой. И без того едва державшаяся дверь распахнулась наружу, повалив нескольких замешкавшихся мертвецов. Баум шагнул навстречу орде трупов, напирающих друг на друга в жажде как можно скорее добраться до живой плоти и тёплой крови. Бывший ландскнехт рассмеялся весело и беззаботно, как смеются только morituri, и выхватил первую пару пистолетов. - На лестницу! – скомандовал я, также выдёргивая из кобур свои пистолеты. – Бегом! Мой крик разорвал торжественную тишину, повисшую после маленького парада Баума. А следом раздались сразу два выстрела. Бывший ландскнехт вступил в схватку с осаждавшей нас ордой мертвецов. Первым на лестницу взбежал Чумной Доктор. Наш врач даже ярко светящий фонарь подхватить не забыл. От него не отстали и Гитана со мной. Абеле бежал последним, раскручивая на ходу зажатый в левой руке крюк. И тут я понял, что весь особняк был одной большой ловушкой. Потому что двери, ведущие в комнаты на галерее, распахнулись, будто по мановению волшебной палочки, и оттуда на нас ринулись мертвецы. Я оттолкнул Чумного Доктора, задвигая его себя за спину, разрядил свои пистолеты в первую же пару мертвецов, оказавшихся особенно прыткими. Оба повалились на пол с разнесёнными тяжёлыми пулями черепами. После такого даже самые крепкие не встают. Я выхватил тяжёлый рейтарский палаш, отличное оружие, чтобы рубить покойников, и тут же обрушил его на первого врага. Пистолеты пришлось попросту швырнуть на пол, но теперь было не до бережливости. На тот свет ничего с собой не заберёшь. - Абеле, ко мне! – выкрикнул я. – Гитана, прикрой нам спины! Прорываемся налево! Куда прорываться было в общем-то всё равно – смерть ждала всюду, но и умирать, подобно агнцам на заклании, тупо подставив шею под нож, никто не собирался. Абеле оставил крюк, выхватив из-за пояса пару топориков на коротких рукоятках, и заработал ими с такой скоростью, что во все стороны полетели ошмётки проклятой плоти мертвецов и осколки их костей. Я старался не отставать от него, орудуя палашом. Плечом к плечу мы прорубились к ближайшей двери, однако за ней теснили ещё мертвецы. Даже не представляю, как они набились в тесное помещение, как та кладовка. Их было там больше, чем сардин в бочке. Но это же мешало им выбраться через дверь. Они бестолково толкались плечами, пытаясь пролезть в неё все разом, и больше мешая друг другу, нежели продвигаясь вперёд. - К чёрту двери! – крикнул я, снося одним ударом голову ближайшему мертвецу. – Дальше вверх! К лестнице! Мы шагали плечом к плечу по неширокой галерее, прорубаясь через теснящуюся толпу покойников. Они тянули к нам руки со скрюченными пальцами, и мы отсекали их быстрыми ударами. Раскраивали головы с перекошенными в вечной муке лицами. Это не было сражением, не было настоящей схваткой. Это была работа. Тяжёлая и изматывающая, вроде рубки кустов или копания мёрзлой земли. От неё очень быстро устаёшь, теряешь концентрацию. И мертвецы очень быстро заставляют тебя платить за это. Оказавшийся необычно прытким покойник едва не сомкнул челюсти на предплечье Абеле. Наёмник успел вовремя отдёрнуть руку, и кривые зубы мертвеца заскрипели по дереву рукояти одного из его топориков. Тут же сразу несколько других покойников ринулись на замешкавшегося Абеле. Я широким взмахом снёс голову одному, шагнув вперёд, отвесно рубанул второго, едва не располовинив его, третьего оттолкнул ногой. Абеле справился со своим врагом, размозжив ему череп ударом топорика, и снова вскинул оружие. И тут на меня сбоку навалился новый противник. Мертвец буквально рухнул мне на плечи, стараясь достать горло зубами. От него чудовищно несло трупной вонью, так что даже я, привычный за годы рейдерства ко многому, едва не задохнулся. Зубы твари заскребли по кожаному воротнику, защищающему мою шею, как раз на такой случай. Я выдернул левой рукой кинжал, вогнал его по самую рукоятку в живот мертвеца, стараясь не думать о хлещущем мне на руку ихоре пополам с чернилами. Используя кинжал как рычаг, я попытался спихнуть с себя тварь. Но было поздно. На меня со всех сторон навалились ещё несколько. Обломанные ногти скребли по плотной коже джеркина[205], гнилые зубы впивались в воротник. Обе руки мне прижали к телу, и я уже не мог толком сопротивляться. Не мешай покойники друг другу, со мной давно было бы покончено. Такой вот несуразной кучей-малой мы и навалились на ветхие перила, проломив их, и рухнули с галереи вниз. Пол особняка оказался достаточно прочен, хотя доски его под весом рухнувших тел возмущённо заскрипели. От удара несколько покойников свалились с меня, дав мгновение свободы, и я воспользовался им в полной мере. Мне удалось удержать в руках палаш и кинжал. Я нанёс несколько ударов, не целясь, по пытающимся подняться на ноги мертвецам вокруг себя. Встать на ноги самому удалось с трудом. Меня пошатывало после удара об пол, хотя его и сильно смягчили тела навалившихся покойников. Отступив к ближайшей стене, я поднял палаш с кинжалом, готовясь отразить атаку мертвецов. И те не заставили себя ждать. Они уже заполонили весь первый этаж, и теперь толкались повсюду. Покойники толпой ринулись на меня, тянули скрюченные руки, скалили кривые, чёрные зубы. Я отмахивался от них широкими ударами палаша, бил по перекошенным лицам кинжалом. Однако отлично понимал, что мгновения мои сочтены. Твари не перестанут давить, скольких бы из них я не успокоил навсегда. Им не знакомы ни страх, ни боль. Их уже не остановить. Теперь я такой же morituri, как и Баум, пускай в моих жилах ещё течёт кровь, а не чернила. Я уже мёртв, но буду драться до конца. До самого Ultima Forsan! Стена за моей спиной заходила ходуном. Неужели, и там мертвецы?! Оборачиваться времени не было, я отбивался от наседающих покойников. Отвлекусь хоть на мгновение, и мне конец! Десятки мёртвых рук пробили дерево стены за моей спиной, схватили за плечи, за руки, вцепились в джеркин, в пояс, в штаны, в голенища сапог. Спереди навалились напиравшие мертвецы. С жутким треском в стене образовался пролом, и меня утянули в него. Тьма сомкнулась вокруг. А над городом, позабывшим своё имя, разнёсся один-единственный удар давно остановившихся башенных часов. Они пробили наш Ultima Forsan. Это был конец. Так я думал в тот миг, но я – ошибался.(обратно)
Глава 1. Заразитель из Пассиньяно.
Аббатство Святого Михаила Архангела было основано в незапамятные времена монахами-валлоброзинами. Оно было славно своими виноградниками и крепкими стенами, а также крайне суровым уставом. Ведь здесь до сих пор жили по заветам основателя ордена святого Иоанна Гуальберта. Более того, первым настоятелем аббатства, расположившегося в бывшем замке Пассиньяно, был юный монах по имени Пьетро, которого почитали святым при жизни, как и самого основателя ордена. Именно на него пал выбор Гуальберта, когда тот, борясь с епископом обвинённым в симонии[206], искал кандидата для испытания огнём. И юный монах прошёл это испытание достойно, за что и удостоился чести возглавить собственное аббатство. Не раз за время своего заключения в монастыре Пассиньяно, я глядел в глаза юноше, изображённому на фресках и витражах. Вокруг его серой рясы, подпоясанной простой верёвкой, плясали языки пламени. Я искал в них хоть каплю сочувствия к моей тяжкой судьбине, однако взгляд молодого монаха был суров. Он обвинял, но не прощал. И я переводил взгляд на распятие, но Спаситель всякий раз как будто отводил свой взор, не желая видеть нечистого, вроде меня. Верно, он же принял мученическую смерть на кресте за людей, а не таких, как я. Не было для меня спасения от боли. Ни телесной, ни душевной. Монахи стояли в нескольких шагах от меня, а старый татуировщик наносил на моё тело новые и новые рисунки. Это были изображения креста и распятия, тексты молитв и катехизисов от зла, порчи и, конечно же, чумы. Как только старик с чёрными, сильно тронутыми сединой, но всё ещё чёрными волосами, считал, что на сегодня довольно, он убирал свои иглы в футляр и как можно скорее покидал просторную комнату, где его заставляли работать. Я знаю, что он вовсе не хотел бы возиться со мной. Знаю, что он после работы часами молча сидит в странноприимном доме при аббатстве и пьёт без остановки, как будто желает извести все местные запасы граппы и орухи. Монахи глядят на него с укоризной, ведь им строгий устав не позволяет ничего спиртного, кроме глотка вина причастия. А старый цыган-татуировщик требует ещё и ещё. Он клянётся себе, что уйдёт сегодня же, что плевать он хотел на аббата, прелатов и самого авиньонского папу, и никакое золото, никакие обещанные кары земные и небесные не удержат его. Но всякий раз остаётся, и поздним утром – обычно ближе к полудню – приходит обратно, чтобы продолжить свою работу. Ради памяти дочери – бывшей воровки, что звала себя Гитаной. Сам татуировщик называет себя Романо. Цыгане удивительно скрытный народ и выведать их настоящие имена ещё сложнее, чем научиться их языку и заслужить уважение этого бродячего племени. Романо из оседлых цыган, оставивших табор и кибитки. Он живёт в деревне недалеко от аббатства, и во время нападений бродячих мертвецов вместе с остальными жителями бежит сюда, чтобы укрыться за его стенами. Романо ненавидит меня, потому что знает правду о том, что случилось в городе. Он винит меня в произошедшем там кошмаре, и я с ним полностью согласен. Гитана, Чумной Доктор, Абеле, Баум, - все они пошли за мной, все верили в меня, как в чертовски удачливого рейдера. И все они погибли из-за меня. Из-за моей самоуверенности. Из-за моей наглости. Из-за того, что решил, будто для меня Ultima Forsan не пробьёт никогда. Он и не пробил – для меня. А вот для них… Мысли путаются. Я смотрю на сурового монаха Пьетро, парящего в окружении языков пламени. Он отвечает мне прямым взглядом. Он – не прощает чужой вины. Он не Спаситель, что умер за всех людей. За людей, но не за нечистых. Романо закончил своё дело и покинул монастырь. Говорят, он и из деревни ушёл. Сам по себе, не став дожидаться хоть какого-нибудь купеческого каравана. Навещавший меня монах, что сообщил мне об этом, долго качал головой, осуждая этот его поступок. Он считает его самоубийством, пускай и не прямым, однако волю свою старый цыган-татуировщик высказал этим поступком достаточно явно. Он желает себе смерти, а значит, совершил страшный грех. - Он пребывал в унынии, - ответил я монаху, - а оно уже само по себе смертный грех, не так ли? Да чего бояться цыгану? – пожал я плечами. – Вы думаете, он всерьёз верит в Спасителя? - Многие из его племени обратились в истинную веру, - ответил на это монах. - Я не о том спрашивал, - покачал головой я. – Я хотел знать, веришь ли ты в искренность цыган? Романо ведь так и не назвал своего подлинного имени? Он оставил его в таборе. Ты видел его хоть на одной службе? А ведь он жил в странноприимном доме, в двух шагах от церкви. Или, может быть, он искал утешения в исповеди? - Он предпочитал граппу, - слабо улыбнулся монах, но улыбка быстро погасла на его губах. - Ты верно готовишься участвовать в диспутах, - бросил я. – Тренируешь умение вести разговор так, чтобы не отвечать не вопросы. Монах снова улыбнулся в ответ, но говорить ничего стал. Он вышел из моей кельи, оставив на столе скудный завтрак и несколько книг. Света от окна мне вполне хватало для чтения. А когда заходило солнце, я зажигал лампу. Аббатство Святого Михаила Архангела было очень богатым и вполне могло позволить себе иметь алхимические светильники в каждой келье. Даже у послушников или заключённых, вроде меня. Я много читал все месяцы своего заключения. Библиотека в аббатстве была богатой, так что вряд ли за это время я осилил больше десятой части её. Кроме богословских трудов в ней было собрано множество книг по истории, и я часто погружался в прежние времена. Я любил читать о годах, предшествовавших чуме. Они вроде не так сильно отличались от нынешних, не было изобилия и всеобщего счастья, в которые верили глупцы. Однако по крайней мере одно существенное отличие всё же имелось. На выцветших от времени гравюрах я не раз встречал улыбающихся людей. Сейчас же страх вытравил из нас это умение. Улыбки были фальшивыми, будто дешёвые маски, или слабыми, как у навещавшего меня с едой, книгами и новостями монаха. Они тут же умирали на губах. Как только ребёнок понимал, в каком мире ему придётся прожить жизнь, как только он сталкивался с его ужасами и чудовищной несправедливостью, с той жестокой реальностью, что окружает нас от рождения и до самой смерти, он переставал улыбаться. Забывал как это делается, и вспоминал лишь в одном – самом страшном – случае, когда на губах его расцветала кошмарным цветком сардоническая усмешка. Дважды в неделю меня отправляют мыться. Всегда так, чтобы мой визит в купальню не совпал, не приведи Господь, ещё с чьим-либо. Я удивляюсь, как монахи ещё не сжигают её всякий раз после того, как я там помоюсь, чтобы отстроить заново для чистых. Всякий раз во время моего омовения в купальне пахнет ладаном, наверное, её тщательно окуривают, прежде чем пустить меня, да и после – тоже. И молитв читают столько, что на несколько служб хватит. Я не виню аббата в таких мерах предосторожности. Даже не знаю, как сам поступил бы, окажись на его месте. Я гляжу на свои руки и грудь, когда моюсь. Они расписаны синими татуировками, так что кожи под узорами и молитвенными письменами почти не видно. Многие моряки позавидовали бы такому шикарному набору, пускай и весьма нестандартному. Смотреться в гладкую поверхность воды в тазу меня совсем не тянет. Без этого знаю, что Романо отлично сделал свою работу, и зло, живущее во мне, запечатано прочно. Я знаю, что мог бы теперь покинуть монастырь, что я уже не опасен для обывателей. Да только кто же выпустит меня. Даже запертое зло остаётся злом, а всякий запор можно взломать. Снаружи или изнутри. Кто же поверит бывшему главарю рейдеров, что он не попытается воспользоваться заключённой в его теле силой? Рейдерам, иудеям и цыганам верить как-то не приято. Да и говоря по чести, я не хочу никуда уходить. Мне достаточно комфортно здесь, за стенами аббатства Святого Михаила Архангела. У меня есть всё, что нужно для жизни, и даже немного сверх того. Ведь я не монах и не послушник, а потому кое-какие маленькие радости мне всё же дозволены. Аббат закрывает на них глаза. Он человек сурового нрава, но достаточно умён, чтобы понимать – аскеза не для всех, и того, кто не принял её добровольно всею душой, принуждать не стоит. Раз в месяц, примерно, он приглашает меня для беседы. Не вызывает к себе, а именно приглашает. Я знаю, что могу отказаться, но никогда не делаю этого. Наши беседы за игрой в шахматы хоть как-то разнообразят мою жизнь в монастыре. Я не жалуюсь, нет, но от одиночества в компании одних только книг всё же устаёшь. В тот день, ранней, но очень тёплой весной, меня пригласил к себе аббат. Монах, пришедший за мной, не принёс ни книг, ни еды, но я не обратил на это внимания. Меня куда больше интересовала предстоящая беседа и продолжение шахматной партии, начатой месяц назад. Она будет в каком-то смысле решающей для нашего с аббатом противостояния на клетчатой доске. У каждого в активе было равное количество побед и поражений. Хотя аббат и мог свести эту партию вничью, но я всеми силами старался не дать ему сделать этого. И свои шансы на победу я расценивал как весьма неплохие. Однако войдя в кабинет аббата, я сразу понял, что нашей игре пришёл конец. Нам обоим поставили шах и мат. Хозяин кабинета стоял лицом к большому окну, разглядывая внутренний двор монастыря, как будто видел его впервые. Он обернулся ко мне и кивнул, приветствуя, но говорить ничего не стал. Говорить сегодня будет сидящий в деревянном кресле аббата за его столом инквизитор Тосканы прелат Лафрамбуаз. Я знал его лично, и не могу назвать наше знакомство приятным. И, конечно же, не ждал от этой встречи ничего хорошего. - Вы ничуть не изменились, Рейнар, - произнёс он. – Так и не стали походить на нечистого. - Видимо, это святое место как-то влияет на мой облик, - пожал плечами я. – Здешние монахи весьма сведущи в искусстве врачевания ран, - позволил я себе довольно опасную реплику. Особенно опасна она была в разговоре с таким человеком как Лафрамбуаз. Ведь этот человек одним мановением руки может отправить меня на костёр. Без суда и следствия. Ведь я – нечистый, а потому виновен в глазах Господа, и должен умереть. Однако у инквизитора на меня свои планы. Недаром же меня, едва живого после допросов в заново отстроенном в Авиньоне замке Святого Ангела, привезли сюда, а не отправили на костёр. Поэтому до поры я могу даже дерзить инквизитору Тосканы, мне всё простится. И этим я был намерен воспользоваться в полной мере. - Душу твою, Рейнар, даже тут исцелить не удалось, - покачал головой в явно притворной печали прелат. – Всё тех же бесов зрю я, что и прежде. - Тьма и зло в моей души надёжно запечатаны, - ответил я, - а если вы о бесах дурного характера, то родители не зря выбрали мне такое имя[207]. - Смирение, - не оборачиваясь, бросил через плечо аббат, - вот чему я старался научить тебя, вот к чему призывал в наших беседах. Однако тщетно. Ты всякий раз оставался глух. Не припомню ничего похожего в наших беседах, но ясное дело аббат старается показать Лафрамбуазу, что и сам тоже пытался изменить меня к лучшему. Его можно понять, визит инквизитора никому не сулит ничего хорошего. Будь ты хоть нечистый, хоть аббат. - Смирению учат не беседами, - также, не поворачивая головы в сторону того, к кому обращается, бросил прелат. – Однако в отношении тебя, Рейнар, уверен, даже наиболее действенные из методов не возымеют эффекта. Я не горел желанием проверять его слова, а потому предпочёл промолчать. - Именно потому, во многом, выбор мой пал на тебя, - продолжил Лафрамбуаз. – Мне известно, что тьма и зло заперты в твоей душе достаточно надёжно, а потому пришла пора тебе приниматься за то дело, что я приуготовил тебе. Ну вот, пришло моё время. Так и знал, что долго сидеть в монастыре мне не дадут, однако не думал, что всё произойдёт настолько скоро. Ведь и полугода не прошло с тех пор, как меня доставили сюда. - Аббат сообщил мне, что ты не бросаешь тренировок и поддерживаешь своё тело в достаточно хорошей форме. Меня радует, что ты делаешь это, потому что боевые навыки тебе очень пригодятся. Конечно, не обратить внимания на то, чем я занимаюсь во время коротких прогулок, позволенных мне в середине дня, достаточно сложно. Вряд ли во внутреннем дворе, куда меня выводили под бдительным оком двух экзорцистов[208], кто-либо ещё выдавал такие замысловатые коленца. Мне сложно было тренироваться без оружия, но так всё же лучше, чем совсем никак. Я отлично понимал, что когда-нибудь мне придётся покинуть пределы аббатства, и совсем терять навыки нельзя. - Тебе предстоит отправиться в Шварцвальд, представляешь себе где это? - Довольно условно, - честно ответил я. – Слыхал в своё время, что это довольно дурное место со скверным народом, который плохо признаёт над собой чью-либо власть. Ещё вроде о нём упоминал кто-то из римских историков, он называл его Marciana Silva, пограничным лесом с какими-то германскими племенами. - Второе не имеет значения, - отмахнулся Лафрамбуаз, - а вот насчёт первого очень верно подмечено. Это скверное место со скверным народом. Недавно там случилась новая вспышка чумы, однако мы не успели вовремя принять меры. Владетель Шварцвальда, вильдграф[209] Гильдерик, слишком поздно сообщил в ближайшее командорство Братства бездушных[210]. Хуже того, вспышка чумы привела к массовому восстанию черни, и теперь восставшие контролируют большую часть этого региона. Братством бездушных установлен карантин вокруг всего Шварцвальда, однако на большее сил у него пока недостаёт. - Что же мешает объявить ордалию и направить её против восставших? – поинтересовался я с самым невинным видом. - Этим уже занимается курия инквизиции Рейнского епископата, - заверил меня Лафрамбуаз, - и рыцарей, равно как и простых солдат, готовых рискнуть жизнью во имя Господа, а также не боящихся чумы, по всей Европе находится более чем достаточно. Однако всякая ордалия дело небыстрое, и пока она собирается и готовится, ты должен будешь сделать своё дело. Я приготовился внимательно слушать. - Ты должен проникнуть в Шварцвальд – пропуск через кордоны бездушных у тебя будет – и узнать, кто стоит за восстанием черни. А главное, какие именно цели оно преследует на самом деле? Узнать судьбу вильдграфа и его сыновей, ибо такое владение не должно оставаться без хозяина. - А что если чернь восстала сама? – предположил я. – К примеру, из-за того, что вильдграф был скверным хозяином этой земли. Он ведь не доложил вовремя о вспышке чумы, а это говорит о нём далеко не лучшим образом. - Это может быть и так, - не стал спорить Лафрамбуаз, - но я уверен, что нерадивость ландграфа Гильдерика тут ни при чём. Возможно, он своими действиями ухудшил ситуацию, но корни её лежат глубже. И ты должен отыскать их, Рейнар. - Откуда столько доверия? – задал я главный вопрос, который мучил меня с самого начала разговора. – Я ведь, как ни крути, бывший рейдер, нечистый, проклятый Господом, и, по всей видимости, даже мук чистилища недостойный. И всё же, я не умер в очистительном пламени, более того, мне поручают весьма важную миссию. Я хочу знать почему, прежде чем соглашусь. - А ты думаешь, что можешь отказаться? – приподнял тонкую бровь инквизитор. – От очистительного пламени тебя отделяет весьма тонкая грань, поверь мне, Рейнар. Ты можешь сгореть сегодня же, в том самом дворе, на который столь внимательно смотрит аббат. Не желаешь и ты взглянуть? Он сделал приглашающий жест, и я подошёл к окну. Аббат посторонился, давая мне подойти поближе, чтобы лучше увидеть внутренний двор монастыря. А там люди инквизитора – их легко можно было узнать по серым камзолам и колетам – споро готовили всё для аутодафе. В центре двора уже поставили высокий столб с цепями, а под ним раскладывали вязанки дров. Старающиеся держаться от них подальше немногочисленные монахи, перебирали чётки и, склонив головы, молились. - Дорогой нам попался заразитель, - пояснил Лафрамбуаз, - на него указали жители нескольких окрестных деревень. Всюду, где являлся он, начиналась чума. Так как эти земли принадлежат аббатству, то вспышку эпидемии удалось предупредить. Бездушные вовремя приходили в деревни вместе с врачами. Я не мог отказать в просьбе изловить тварь, и когда мне это удалось, привёз сюда, чтобы придать огню в сем святом месте. Я отошёл от окна, снова встал напротив стола, за которым сидел Лафрамбуаз. - Кстати, я хотел бы, чтобы ты, Рейнар, взглянул на заразителя. Хотелось бы избежать роковой ошибки. - Так ли это важно? – пожал плечами я. – Даже если умрёт невинный, его душа немедленно отправится к Господу, кратчайшим путём. - Верно, - согласился инквизитор, - но я не желаю отягощать свою душу смертью невиновного, а что ещё важнее – не хочу впадать в грех самоуверенности. Ведь если схваченный моими людьми не заразитель, но настоящий сеятель чумы остаётся на свободе, и тогда я должен буду немедленно продолжить охоту на него. - Конечно, я взгляну на заразителя, чтобы не подвергать вас такому испытанию, - кивнул я. – Но для чего было показывать мне место его будущего аутодафе? - Дров в вязанках у меня с собой достаточно, чтобы сжечь не одного только заразителя. - В случае моего отказа? - В случае если ты, Рейнар, не пожелаешь доказать мне, что ты остался человеком, что и для тебя есть возможность спасения не только через очистительное пламя костра. Я вспомнил суровый взгляд юного монаха Пьетро, глядящего на меня с фрески, и Спасителя, всякий раз как будто отводящего глаза. Есть ли и в самом деле спасение для меня? Или, может быть, костёр лучший выбор? Или может расплести верёвку, которой подпоясано моё санбенито[211], и даровать самому себе лёгкую смерть раскаявшегося? А там пускай жгут уже мёртвое тело. Моей отравленной тьмой и порчей душе грех самоубийства не столь уж страшен – вечных мук ада мне не избежать. - Что ж, идёмте, взглянем на пойманного вами заразителя, - сказал я, чтобы избавиться от глупых мыслей. - Идём, - кивнул Лафрамбуаз, поднимаясь из-за стола. Самое неприятное в заразителях то, что они ничем не отличаются от обычных людей. Даже на больных чумой не особенно похожи. Никаких чёрных губ и ногтей, ни кругов под глазами, ни паутины вен по всему телу, даже кожа их не отдаёт и каплей той мраморной белизны, что характерна для нечистых. Нет, без самой серьёзной проверки заразителя от обычного человека не отличить. Самое же отвратительное, что они соглашаются на эту работу сами – добровольно. За время заключения в монастыре Пассиньяно мне довелось увидеть не одного заразителя. Их приводили в аббатство для окончательной проверки, вроде той, что хочет учинить над подозреваемым прелат Лафрамбуаз. Я допрашивал всех, и никто не смел лгать мне, такова была природа моего проклятья, и ни один не ответил, что его принудили. Все, абсолютно все, сами согласились делать это чёрное дело – за деньги ли, на которые рассчитывали купить всё и всех, или просто из ненависти ко всем вокруг, начиная с собственных соседей. Именно поэтому из всех тварей, порождённых чумой, я больше всего ненавидел именно заразителей. Подозреваемый сидел в крытом возке без окон. Он ничего не мог видеть изнутри, однако догадывался о грядущей судьбе. Стук молотков и треск хвороста, стаскиваемого к основанию недавно установленного столба, были отлично слышны. Меня сопровождал сам инквизитор с парой особо доверенных слуг. Вид они имели самый откровенно бандитский, и явно куда чаще брались за висящие на поясах гросмессеры[212], нежели за крест или Библию. Как только открыли дверцы возка, изнутри на меня пахнули отвратительным смрадом. Человека внутри продержали не один день, прикованным за руки и ноги к стенкам возка. Да и прежде он явно не отличался особой чистоплотностью, одежду его покрывали грязные пятна до такой степени, что определить цвет этих лохмотьев было уже невозможно. Однако куда отвратительней для меня был вовсе не «аромат», исходящий от подозреваемого. Одного взгляда на него мне было достаточно, чтобы понять – этот человек и в самом деле заразитель. Два намертво сплавленных в моей душе проклятия зашевелились клубком ледяных змей, заставив меня на мгновение скривиться. Однако я быстро взял себя в руки и шагнул внутрь возка, стараясь дышать ртом. - Ты! – тут же взвыл заразитель и забился в цепях так, что звенья зазвенели. – Слуга Господина! Почему ты тут?! Почему с ними?! Почему предал?!! - Это ты предатель, - ответил я, преодолевая отвращение и протягивая руку к лицу заразителя. – Ты предал всё, что было в тебе от человека. Продал душу дьяволу из Константинополя за тридцать сребреников. - Плевать мне на серебро! – выпалил бьющийся в цепях заразитель. – И на золото плевать! Я хотел, чтобы меня боялись! Хотел всем показать! Они не ставили меня ни во что! Я унижался перед ними! А потом они начали умирать! И только я – я! – знал, отчего они дохнут! Я убивал их всех! Выходит, этот был из породы ненавидящих. Хотя это было понятно с первого взгляда на плюгавого, грязного и почти лысого мужичонку, висящего на цепях слишком толстых и прочных для его тонких рук и ног. Такого презирали, наверное, с самого детства, вот и вырос не в человека, а в урода с мелкой душонкой. Подобные ему на всё готовы лишь бы хоть чуточку возвыситься над соседями, которых ненавидят всеми фибрами своей крохотной, но очень злой души. Я положил руку на скривившееся от боли лицо заразителя, и тот закричал. Так не кричат даже те, кого пытают огнём. Видимо, боль, терзающая слуг константинопольского султана от одного моего прикосновения, просто запредельна. И её не в силах выдержать такие вот мелкие рабы, вроде этого заразителя. Кожа начала слезать с его лица, остатки волос выпадали целыми клочьями. Заразитель стиснул кривые, редкие зубы, но они начали крошиться. Ещё немного и глаза вытекут мне прямо на ладонь. Но я не стал доводить до того – отпустил заразителя раньше. Обессиленный, он повис на цепях. Изо рта его тонкой струйкой стекала на подбородок кровь пополам с чернилами. Явный признак проклятого и нечистого. Вполне достаточный мотив, чтобы отправить его на костёр. Я покинул возок, и слуга инквизитора тут же прикрыл дверь. - Достаточно? – спросил я у Лафрамбуаза, как обычно, внимательно наблюдавшего за допросом. Хотя в этом случае и спрашивать не пришлось, заразитель всё сам выдал. - Вполне, - кивнул прелат. – У меня было мало сомнений насчёт этого человека, однако вы рассеяли последние. - Можно просьбу? – попросил я. Инквизитор кивнул, приглашая меня озвучить её. – Полейте дрова водой. Не хочется, чтобы эта тварь умерла лёгкой смертью. Лафрамбуаз глянул на меня так, будто впервые увидел. На мгновение мне показалось, что он готов улыбнуться. Он снова кивнул и заметил: - А из тебя вышел бы неплохой инквизитор. - При других обстоятельствах, - ответил я. Я не отказал себе в удовольствии полюбоваться на смерть заразителя в очищающем пламени костра. Слуги прелата знали своё дело, и горела тварь долго, не задохнувшись в дыму. Заразитель вопил от боли, бился в крепко держащих его цепях. Однако всякий раз, когда он видел среди наблюдающих за казнью меня, взгляд его, затуманенный болью, прояснялся. И наполнялся диким, животным, страхом. Ведь я мог прикончить его куда более мучительно, и смерть в языках пламени была для него и в самом деле милосердной. Наконец, огонь поглотил нечистую тварь. Какое-то время ещё слышны были его крики и звон цепей, но вскоре затихли и они. А после пламя спало, оставив лишь обгоревший труп, прикованный к столбу. Ещё один заразитель принял смерть в огне. Слуги инквизитора аккуратно собрали его останки, чтобы зарыть в землю на особом кладбище, где до него не доберутся другие рабы константинопольского султана, а после перепахать её с солью, чтобы окончательно избавиться от заразы. Ведь ей-то пламя не столь уж страшно. А уже на следующее утро я, уже переодевшись в мирское платье и повесив на пояс оружие, заглянул попрощаться к аббату. Тот ждал меня в своём просторном кабинете. На столе стояла знакомая шахматная доска с ожидающими моего хода фигурами. - Не убирайте их, - попросил я, после того как аббат благословил меня. – Я вернусь в обитель, и мы доиграем нашу партию. Я припомнил, какой именно хотел сделать ход, и переставил королевскую пешку на одну клетку вперёд. - У меня будет достаточно времени, чтобы обдумать партию, - заметил аббат. – В стенах обители Святого Михаила Архангела тебе всегда будут рады, Рейнар. - Благословите меня на то дело, что поручил прелат, - попросил я, опускаясь на колени перед аббатом. Тот возложил мне на голову обе руки и зашептал молитву. Я же повторял её вслед за ним одними губами: - Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix: nostras deprecationes ne despicias in necessitatibus: sed a periculis cunctis libera nos semper, Virgo gloriosa et benedicta. Domina nostra, mediatrix nostra, advocata nostra; tuo Filio nos reconsilia, tuo Filio nos commenda, tuo Filio nos repraesenta[213]. После я поднялся на ноги, и аббат перекрестил меня, произнеся: - In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. Ступай с миром, сын мой. Я поклонился ему на прощание, и вышел из кабинета. Не прошло и четверти часа, как я верхом покинул монастырь Пассиньяно, ставший мне домом на несколько так быстро пролетевших, месяцев.(обратно)
Глава 2. Удивительно спокойное путешествие.
До города Лукка – столицы Тосканы, где находилась резиденция прелата, я добрался легко и быстро. Даже не заметил особенно, как миновал почти треть отмеренного мне пути. Путешествовать в немногочисленной свите Лафрамбуаза было достаточно просто, что и не удивительно. Инквизитор выбирал для себя лучшие постоялые дворы, что могла предоставить ему Тоскана, и, конечно же, никто не смел ему отказать. Как ни странно, платил Лафрамбуаз, а точнее его доверенный слуга, распоряжавшийся деньгами, достаточно щедро. Хотя, как я знаю по личному опыту, многие клирики обычно пренебрегают такой мелочью, как оплата счетов. Даже самых разорительных. В лучшем случае оставляют расписки, с которыми хозяева постоялых дворов идут в местную церковь, где получают вовсе не золото, а индульгенции или бесплатную исповедь или просто молитву во здравие. Меня сильно удивило, что столь могущественный человек, как Лафрамбуаз, оказался не из этой породы. Ещё удивительней оказалась свита прелата. По большей части это были ребята вроде меня. Крепкие, не чуждые хорошей выпивке и хорошей драке. Все, как один, из бывших вояк, по тем или иным причинам отошедшие от ратных дел. Прежде все они служили разным господам, и вполне возможно сталкивались друг с другом на поле боя, теперь же служба прелату Тосканы объединила их. Роднила их одна черта – все они были удивительно неразговорчивыми людьми, что меня вполне устраивало. Я и прежде не особо жаловал пустую болтовню, подбивая себе в команду тех, кто как и я предпочитает дело слову. Немногочисленные клирики, сопровождавшие прелата, также не сильно отличались от слуг-мирян. В их осанке и манере держаться чувствовалось военное прошлое. У всех их руки были в крови. Уж у меня-то глаз на такое намётан за годы рейдерства в городах. В рейдерские фактории другие люди попросту не совались. Всю дорогу я, как правило, шагал пешком, ведя выданного мне спокойного мерина в поводу. Кортеж инквизитора двигался не быстро, и я вполне мог позволить себе полюбоваться окрестностями. Всегда любил осень. Особенно позднюю, как сейчас. Когда облетают последние листья октября, но ещё не пришли первые ноябрьские холода. С моря ещё дует тёплый ветер, и даже по ночам можно сидеть без костра – не замёрзнешь. Да и мертвецы в эту пору самые спокойные. Потому и удалось прелату так легко изловить заразителя. Те, кто умер от его прикосновения, ещё долго, до самой весны не поднимутся из могил, чтобы нести смерть. А вот начни он творить своё чёрное дело весной, или хуже того летом, уже через неделю в этом регионе начался бы настоящий хаос, и Братство бездушных оцепило бы его непроницаемым кольцом карантина. Несколько раз за время поездки инквизитор приглашал меня в свою карету. Снаружи его экипаж совершенно не соответствовал высокому статусу сидящего внутри – никакой вычурности и украшений, лишь Спаситель на кресте и лилия, как знак принадлежности Авиньонской церкви. Внутри карета была достаточно комфортной, но это объяснялось скорее тем, что прелат много времени проводил в дороге, потому никакой скрытой от глаз роскоши за её деревянными стенками не было. Только самое необходимое для долгих путешествий. Лафрамбуаза всегда сопровождал его самый доверенный слуга. Человек, удивлявший меня больше всех остальных. Как минимум тем, что я был с ним неплохо знаком ещё с тех пор, как занимался рейдерством в покинутых городах. Иудей с немужским именем Гедалия имел самую типичную внешность представителя этого народа. Среднего роста, с короткой бородкой, длинными волосами. Он носил тёмную одежду, был опрятен и не скрывал жёлтой шестиконечной звезды, нашитой прямо на груди согласно закону. Он и в прежние времена носил её едва ли не с гордостью, хотя уже тогда вполне мог позволить себе платить за то, чтобы не украшать одежду этим символом. Закон ведь позволяет. Именно Гедалия всякий раз расплачивался по счетам прелата и вёл все переговоры с торговцами и хозяевами постоялых дворов. - Так ты считаешь, что заразитель начал своё дело не вовремя? – поинтересовался у меня, выслушав выводы, Лафрамбуаз. - Скорее, ему просто не повезло, - покачал головой я. – Он работал на будущее. Даже один такой заразитель способен отправить в могилу никак не меньше сотни человек в месяц. С учётом того, что разносчиками чумы станут и первые умершие от неё. Будет введён карантин, но заболевание вполне могут списать на обычную вспышку эпидемии, а не умышленные действия. Трупы свалят в общие могилы и засыплют известью, чтобы не допустить распространения заразы, и до весны они там пролежат вполне спокойно. - А весной, - сделал вполне логичный вывод Лафрамбуаз, - в регионе начнётся кромешный ад. Это ещё мягко сказано, но перечить инквизитору я не стал. Думаю, он и сам отлично понимает всю меру опасности, которую ему удалось предотвратить. - Гедалия, оставь нас, - велел он иудею, и тот не сказав ни слова против, вышел из притормозившей кареты. – А ты, Рейнар, слушай меня очень внимательно. Повторять я не стану, и без того не знаю, стоит ли тебе доверять то, что я скажу, но выбора у меня нет. Не стану стращать тебя карами за длинный язык, ты и сам человек достаточно умный, и тайны хранить умеешь. Мне чертовски не понравилось вступление Лафрамбуаза. Очень захотелось выскочить из кареты вслед за Гедалией. - В конце лета этого года в Донауштадте соберутся правители всех христианских королевств Европы, чтобы положить конец эпохе раздора и начать совместную борьбу как с мертвецами, так и с теми, кто стоит за ними. Сам понимаешь, что Гранаде и особенно Константинополю это будет совсем не на руку, и они пойдут на всё, лишь не допустить объединения христианских королевств. - Даже станут действовать заодно? – скептически поинтересовался я. - О них ничего достоверно неизвестно, - пожал плечами Лафрамбуаз, - и вполне возможно, что слухи о вражде между государствами сарацин всего лишь вымысел, чтобы успокоить нас. - Между ними лежит ещё Египет, где сарацин видеть вовсе не рады, несмотря ни на что. - Разбираться в политике представь тем, кто в ней понимает больше твоего, Рейнар, - резко оборвал меня инквизитор, показывая, что ни о каких доверительных отношениях между нами и речи идти не может. – Не исключено, что действия этого заразителя, равно как и внезапная вспышка чумы в Шварцвальде предназначены, чтобы отвлечь внимание от чего-то действительно важного. - Атаки на Донауштадт? - Ничего исключать нельзя, - пожал плечами Лафрамбуаз. – И если в Шварцвальде окажется кто-либо, знающий больше того ничтожества, что сгорело в Пассиньяно, ты должен добыть из него информацию. - Задачи вы ставить умеете, - признал я. - Посмотрим, как ты умеешь с ними справляться, - жёстко ответил инквизитор. И сказал этими словами куда больше, нежели прозвучало.Я не стал даже заходить в Лукку. Не люблю большие города, а нынешняя столица Тосканы разрослась до вполне приличных размеров, во многом благодаря расположенной здесь цитадели инквизиции. Это в эпоху чумы, когда мертвецы не желали лежать в могилах и бродили по улицам, сбиваясь в серые орды, люди бросились прочь из городов, и не объединялись в сколь-нибудь крупные поселения. Ведь скученность увеличивала шанс заболевания чумой, а значит, резко уменьшала шансы на выживание. Однако опасности, как новые, принесённые чумой, так и прежние, вполне знакомые, вроде разбойничьих шаек, заставили людей снова собираться вместе. Жаться друг к другу, отгораживаясь от всего мира высокими стенами. Вот только с гигиеной стало куда лучше – хоть какой-то урок из эпидемии чумы мертвецов люди сделали. На месте прежних деревень, укреплений и маленьких городков вырастали новые полисы. А вскоре пришло время и для новых королевств, где порядки не так уж сильно отличались от прежних. Оставив коня слугам инквизитора, я обогнул Лукку по большой дуге и вечером того же дня сел в дилижанс, едущий на север. Перед прощанием, которое оказалось предсказуемо коротким и холодным, Гедалия выдал мне довольно приличную сумму серебром, а также сообщил, что на моё имя открыт счёт в банке ломбардцев, которым я могу распоряжаться вольно, хотя и в разумных пределах, конечно же. - За траты с этого счёта с тебя буду спрашивать лично я, - заверил меня иудей со всей серьёзностью, с какой этот народ относится к денежным делам. - Как ты оказался в свите монсеньора Лафрамбуаза? – решил-таки перед прощанием спросить у него я. - Ты верно не знаешь, что не только твоя команда погибла в ту проклятую ночь, - ответил он. – Вся фактория была уничтожена мертвецами и крысолюдами[214]. Монсеньор спас в ту ночь не тебя одного, и я поклялся служить ему верой и правдой до конца дней моих. За проезд в дилижансе пришлось как следует раскошелиться. Ведь ехать придётся через не самые спокойные земли. Конечно, те, кто ехал до Специи и Пармы платили не так уж много, а вот желающие катить дальше, уже должны были основательно подумать, надо ли оно им. Ведь единственный маршрут вёл мимо одного из старых городов, давно уже получивших название городов скорби, а до эпидемии называвшегося Милан. Когда-то я начинал свою карьеру рейдера в фактории близ этого богатого города. Мы тащили оттуда всё, что плохо лежало, временами наглели настолько, что отправлялись на промысел с телегами, чтобы сподручней было вывозить отлично сохранившуюся мебель из господских домов. Теперь же хозяин дилижанса честно предупредил меня, что вполне возможно дальше Пармы он не поедет, предпочтя повернуть обратно. - Верный маршрут, скажу я тебе, - сообщил он мне, принимая плату. – Через кантоны в Германские княжества мало желающих кататься в последнее время. Чума в Шварцвальде отвадила последних. - А где стоят карантинные команды бездушных? – поинтересовался я у него. - Да почитай у спуска с гор и стоят, - пожал плечами владелец дилижанса, - потому никто особенно туда не стремится. В чумную землю лезть охотников нет теперь. Но и до кантонов ездят сейчас немногие, слишком уж дорого выходит мимо города скорби кататься. Сам знаешь, путник, там не золотом плату стребуют, а кровью и душой. - Значит, хотя бы до Пармы прокачусь, - пожал плечами я, - а там видно будет. Вопросов задавать хозяин дилижанса не стал, однако я уверен, он отправит мальчишку в резиденцию инквизитора с сообщением о странном человеке, желающем добраться до чумных земель. Не прошло и часа, как я устроился на жёстком сидении дилижанса. Моими соседями были купец явно иудейской наружности, но без жёлтой звезды – то ли выкрест, то ли достаточно богат, чтобы платить подать, указанную в законе, его охранник, бряцающий впечатляющей коллекцией оружия, и шумное семейство, состоящее из отца с матерью и парочки непоседливых детишек лет семи, не старше. Похоже, скучать в дороге мне точно не придётся. И мои опасения полностью подтвердились. Детишки болтали без умолку, так что вскоре у меня разболелась от них голова. Я слишком привык к тишине и покою монастыря, чтобы долго терпеть их визгливые голоса и тыкающие то и дело в окно пальцы. «А погляди, папа…», «А смотри, мама…», и всё в том же духе. Сидевший рядом со мной купец то и дело поглядывал на меня этаким понимающим взглядом, мол, и сам мучаюсь, да что поделаешь с этими детьми. Отец семейства несколько раз грозно прикрикивал на свои чада, но хватало его окриков ненадолго. Слишком уж живым характером те обладали. - Они у меня такие, - попытался извиниться за детей отец, однако в голосе его явно сквозила гордость, - и мертвеца доведут своим любопытством. Я решил воспользоваться моментом и завёл с ним разговор. Обычно детишки имеют привычку прислушиваться к беседам взрослых, как будто это делает их самих чуточку взрослее. Не ошибся я и в этот раз. Стоило нам заговорить, как оба ребёнка тут же замолчали, уставившись на нас круглыми глазами. Оказалось, отец семейства был родом из кантонов, и возвращался домой. - Попытал счастья на чужбине, - охотно делился он, - да много добра не нажил. Немного везу я в родную деревню. - Ах немного, - тут же грозно глянула на него супруга. – А кто мне клялся, что я – твоё самое большое сокровище?! Кажется, это была какая-то игра, понятная только внутри семьи, и играли они её далеко не в первый раз. - Конечно же, дороже тебя у меня ничего нет, - замахал руками отец семейства, - разве что наши дети. Разве они не настоящие сокровища, а? - Ты стал настоящим весельчаком, как я погляжу, - неожиданно встрял охранявший купца наёмник. – Это женитьба на тебя так повлияла? - Я был сержантом алебардщиков – самое большое моё достижение в военной службе, - кивнул отец семейства. – Стоял в первой шеренге баталии, когда войска герцога Савойского отражали атаку серой орды. Дрался в Пьемонте за тамошнего графа, уже и не помню против кого из его соседей. Воевал и в этих землях, когда во время Ярмарки мертвецов в Лукке слуги константинопольских некромантов устроили побоище, протащив в город несколько сотен своих солдат под видом карнавальных покойников. Это, наверное, было самое жаркое дело. Именно тогда я понял, что пора завязывать с жизнью наёмника, и твёрдо решил остепениться. - И вспомнил-таки дорогу в мой дом, - упрекнула его супруга, но скорее по привычке. - Я сундуков добра не нажил ещё и потому, - ничуть не стесняясь её присутствия, подмигнул нам отец семейства, за что тут же заработал тычок в бок от жены, - что отправлял большую часть заработка супруге. - А оставшееся пропивал и проигрывал в кости! - Я был наёмником, женщина, - притворно возмутился отец семейства. – Чем же ещё мне было заниматься в мирные дни? Но скажи, рейтар, откуда ты знаешь меня? Я твоего лица не припомню. - Не рейтар, пистольер, - поправил его охранник. – Я служил в кавалерии графа Лигурийского во время его конфликта с Пьемонтом. Я отлично запомнил твоё лицо – ведь оно было последним, что я видел перед ударом алебарды. - Не ударь я первым, - примирительно развёл руками отец семейства, - ты бы разрядил мне в лицо пистолет. И двое остепенившихся наёмников принялись вспоминать минувшие дни, и битвы, где когда вместе, а когда порознь, а когда и на разных сторонах, рубились они. Всё лучше, чем детская трескотня. - А вы, мессере, - обратился ко мне отец семейства, - у вас достаточно воинственный вид. Сразу заметно, что вы умеете обращаться с оружием. Вы тоже из наёмников? - Я скорее просто путешественник, - покачал я головой. – У меня было много занятий, но наёмником не был ни разу. О своём истинном роде занятий я предпочитал не распространяться. Рейдеров не любили в прежнее время, а сейчас меня запросто могли потащить на костёр за одно упоминание о том, что я бывал в покинутых из-за чумы городах. - Вы не похожи на странствующего учёного, - пожал плечами отец семейства, кажется, я понимаю, в кого пошли характером детишки. - Не люблю города, - ответил я, скрывая одну правду под другой. – Когда мне было не больше лет, чем вашим детям, в моём родном городе началась чума. Потом говорили о заразителе и кознях некромантов… Мы с семьёй бежали одними из первых, к каким-то родственникам в деревню. С тех пор я и не люблю города, слишком много людей для меня. Супруга бывшего наёмника охнула и перекрестилась. Не знаю уж, чем так сильно напугала её моя самая обыкновенная история. Однако каким-то образом именно она положила конец пересудам, и до вечера, когда мы прибыли в Специю, в дилижансе царила тишина. - В Парму отправляемся завтра утром, - сообщил хозяин дилижанса, когда все мы вышли из него. Вместе с нами он и кучер разминали затёкшие спины и ноги. – Эту ночь рекомендую провести в таверне «Тёплый бриз». Лично я там останавливаюсь всякий раз. В траттории при ней отменно кормят, и обсчитывать гостей города не принято. Он подмигнул нам, мол, вы понимаете, что в других местах вас как липку обдерут. Уверен, хозяин дилижанса имеет долю в этой таверне и траттории, но меня не тянуло гулять по городу, и я воспользовался его рекомендацией. Благо, заведения располагались в двух шагах от конюшни, где остановился наш дилижанс. Столики на открытой площадке с видом на море пустовали по причине довольно прохладной погоды. Однако их не убирали совсем, наверное, хозяин траттории надеялся на хорошие деньки. Я сел именно там – в общей зале было слишком людно, да ещё и накурено, а я терпеть не могу табачного дыма ещё с рейдерских времён. Им окуривали помещения в факториях, считалось, что он спасает от чумы. Я не стал особенно думать над заказом. С дороги очень хотелось есть, и я просто бросил на стол серебряный флорин, велел подавальщице принести горячего, обязательно с мясом, и побольше пива. Сдачи, конечно, не дождался, хотя уверен, на серебряный я мог бы купить гораздо больше еды. Скандалить тоже не стал – чужие деньги тратить всегда легко. Что же до обещанного суровым иудеем Гедалией отчёта за каждый потраченный медяк, то я ведь могу и не дожить до новой встречи с ним. Сумерки только начали опускаться на Специю, и я глядел с открытой площадки на прибрежные улицы. Город выглядел удивительно мирно. Как будто за его пределами не бушевала чума, не вымирали деревни и даже города, вроде этого. Не слонялись по дорогам мертвецы, сбиваясь в серые орды. В маленькой Специи всё было мирно, спокойно и уютно. На рейде стояли корабли с гордо поднятыми знамёнами новых королевств. Священной Римской империи, Тевтонии, Кастильской короны, герцогства Альба. Даже из Андалусии корабль был – какой-то торговец рискнул заплыть в христианские воды. Несмотря на мир с султанатом, он подвергал себя очень большой опасности, ведь ограбить его мог любой, никакой кары перед законом не понёс бы. Здесь карали лишь пиратов, осмелившихся нападать на корабли христианских держав. По улицам то и дело носились шумные ватаги детишек. Глядя на них, я прикидывал, сколько там бегает сыновей и дочерей местных ремесленников с лавочниками, а сколько – юных воришек, обчищающих карманы и кошельки ничего не подозревающих горожан. Одну такую ватагу мне даже довелось увидеть в деле. Тощий мальчонка подлетел к юной даме, каким-то чудом миновав грозного охранника, успевшего замахнуться на него дубинкой. Я не заметил движения маленького ножа, однако как и все, видел последствия удара. С дамы упали юбки, обнажив стройные ножки, и не только. Даже охранник так и замер с занесённой над головой дубинкой. А в этот момент соратники тощего мальчишки стремительными движениями избавляли засмотревшихся на внезапно открывшиеся прелести юной дамы зевак от кошельков. Потом были крики, топот ног стражников, пощечины охраннику, стоящему с глупым видом, оглушительные свистки. Но детишек уже и след простыл. Однако общее мирное впечатление портили крысоловы, крепко державшие в руках поводки со злющими терьерами и цверкшнауцерами. Кое-кто из собак держал в зубах свои трофеи, у других из пасти торчали только хвосты. И, конечно же, никто не смел и близко подойти к докторам, также прогуливающимся по улицам, стуча своими длинными тростями. Маски почти у всех были опущены на шею, а кто-то и вовсе не носил их. Однако нельзя не узнать врачей по их длинным, чёрным плащам и круглым шляпам – отличительному признаку профессии. Они напоминали, что чума куда ближе, чем кажется, и забывать о ней – непростительная глупость. Я впервые за долгое время ночевал в нормальной комнате, на кровати, застеленной приличным матрацем, пускай и полным клопов. Я завернулся в тёплое одеяло – ветер с моря после заката задувал уже довольно прохладный – и почти сразу уснул. Не помешала даже непривычная мягкость ложа и подушка, из которой лезли перья. Но всё же лучше такая, чем свой же кулак или предплечье, как это было в монастыре. Дилижанс отправлялся прямо на рассвете. Хозяин явно планировал добраться до Пармы до захода солнца, либо в крайнем случае проделать как можно меньший отрезок пути в темноте. Предусмотрительные подавальщицы тут же предложили нам купить еды в дорогу. Мясо и сушёные фрукты были завёрнуты в промасленную бумагу. Мы взяли с собой по одному, а кто и по паре этих свёртков, и разбавленного пива, чтобы не жевать всухомятку. Не прошло и десяти минут, как дилижанс покинул Специю, и покатил на северо-запад, к Парме. Старая римская дорога пускай и не поддерживалась в идеальном порядке, как во времена древней империи, однако позволяла дилижансу развивать довольно приличную скорость. Кучер то и дело погонял лошадей, чтобы поспеть в Парму до заката. Этот отрезок пути были наиболее опасным в путешествии из Лукки в Парму. Здесь не было ни деревень, ни даже ферм. Местность была безлюдная, а потому одинокая повозка вполне могла показаться отличной целью разбойникам. С другой стороны, в безлюдных землях чаще всего сбивались в серые орды бродячие мертвецы – жертвы тех же разбойников с большой дороги. Здесь не было бездушных, а охотящиеся на бандитов егеря предпочитали не связываться с покойниками. Конечно, одного-двух они отрядом и порубали бы без потерь, а вот если тех будет больше, предпочтут ускакать, благо ни одному мертвецу не сравниться в резвости с лошадью. Однако в таких опустевших из-за чумы землях встречались твари куда страшнее просто бродячих мертвецов, и вот они-то как раз не прочь были закусить всадником вместе с конём. А когда и дилижансом вроде нашего. И спасало лишь одно – большинство из них предпочитали не выбираться из своих логовищ при свете дня. Их временем была ночь – вот почему кучер нещадно погонял лошадей, а хозяин дилижанса на коротких остановках, не торгуясь, платил за свежих. Такая скорость передвижения и расходы, связанные с ней, конечно же, входили в стоимость проезда. Но как бы ни гнали коней, добраться до Пармы раньше заката не удалось. Солнце скрылось за горизонтом, последние лучи его погасли, а мы всё ехали по старой римской дороге. На одной из остановок хозяин дилижанса вытащил из дорожного сундука мушкет и бандельеру с пистолетами. Все разговоры стихли сами собой, дети жались к матери с отцом, и не глядели больше в окна. Хотя занавески на них были убраны как раз для лучшего обзора. В левое теперь смотрел я, в правое – охранник купца. Бывший пистольер накинул на плечи кольчужную пелерину, а на голову нахлобучил видавший виды морион[215]. Меня всегда удивляла привычка бывших вояк цеплять на себя доспехи при любой опасности. В битве от этого есть толк, а вот при нападении на дилижанс они ведь будут только мешать. Однако давать советы охраннику я счёл лишним – он ведь профессионал и знает своё дело, так что мне лучше не лезть. Отец семейства вытащил из кофра, поместившегося под сидением, длинный гросмессер в потёртых ножнах и положил себе на колени. Стук копыт донёсся до нас издалека. Стальные подковы стучали по камням древней римской дороги. Тут же мы втроём подобрались, готовясь к возможным неприятностям. Охранник вытащил из-за пояса два длинных пистолета, проверил порох на полке и аккуратно положил оба себе на колени. Я поступил также со своим единственным пистолетом, вручённым мне одним из слуг инквизитора вместе с остальным оружием. Отец семейства с мрачным видом проверил, легко ли выходит из ножен гросмессер. Когда наш дилижанс начал замедлять ход, а после и вовсе остановился, все были уже на взводе. Не прошло и минуты, как его окружили всадники, ехавшие нам навстречу. Через окошко было сложно разглядеть кто это и сколько их. Однако все понимали – встреча на ночной дороге сулит мало хорошего. - Господа, - появилось в окне круглое лицо свесившегося с седла всадника, - и дама, - тут же поправился он, - я имею честь приветствовать вас от имени герцога Пармы. Я – капитан Джентили, командир егерского отряда дальнего патруля. Раз уж вы встретились нам на дороге, то мы проводим вас до нашего гостеприимного города. Тем более что с хозяином вашего дилижанса нас связывают добрые отношения. Капитан выпрямился в седле и скомандовал своим людям окружить дилижанс. Мы покатили дальше по дороге к Парме. Все расслабились, хотя убирать оружие ни я, ни охранник, ни отец семейства не спешили. Мало ли как всё обернётся – отряд егерей ещё не гарантирует полной безопасности путешествия ночью. Однако нам удалось без происшествий добраться до Пармы. Моё путешествие выдалось удивительно спокойным. По крайней мере, его начало. Но что-то мне подсказывало, это спокойствие мне ещё аукнется, да так, что и сам не рад буду. Отчего-то всегда так – чем проще начинается дело, тем хуже оно закончится. И меня такое лёгкое начало путешествия в Шварцвальд откровенно пугало.
(обратно)
Глава 3. Опасные твари.
Парма не понравилась категорически. Город был точно таким же, как тот, где я родился и прожил первые годы, пока вспышка чумы не уничтожила его полностью. Бездушные сожгли мой родной городок – я даже названия его не помнил – и, я почти уверен, та же судьба рано или поздно ждёт Парму. Город был слишком скученным и тесным, он весь старался поместиться за высокой каменной стеной, опоясавшей его в незапамятные времена. Да, она спасала от серых орд бродячих мертвецов и тварей, куда более страшных, но она была и его проклятьем. Город рос не вширь, он поглощал всё свободное пространство внутри себя самого. Парма была чудовищно грязной – в монастыре и я как-то отвык от неё, но сейчас мне в нос ударила вонь такой силы, что мне едва дурно не стало. По узким улочкам шныряли бездомные кошки и собаки, они то и дело дрались за жалкие остатки еды, что выкидывали из таверн и постоялых дворов. А вот этих самых таверн с постоялыми дворами в Парме было более чем достаточно. По большей части таких же грязных и тесных, как и весь остальной город. Я не собирался задерживаться тут. Чума может вспыхнуть в Парме в любой момент, и тогда уже никого не спасут ни многочисленные доктора, патрулирующие улицы – здесь они, кстати, не снимали масок с длинными клювами, - ни солдаты Братства бездушных. Последние разве что после окончания карантина сожгут город, как поступили с моим родным, которого и на карте больше не осталось. И вряд ли о нём кто-то помнит сейчас. Переночевали все мы на том постоялом дворе, где хозяин дилижанса оставил в конюшне своих лошадей. Все были настолько вымотаны поездкой, что ни у кого не возникло даже идеи поискать заведение поприличней, или хотя бы подешевле. Мы просто валились с ног от усталости и нервного напряжения, не отпускавшего нас все последние часы пути. Те, что пришлось проделать после заката. К тому же из-за отсутствия остановок на последнем отрезке пути, всем нам пришлось весьма туго, и мы едва не выскочили из дилижанса, чтобы как можно скорее опорожнить мочевые пузыри. А вот на следующее утро нас ждал крайне неприятный сюрприз. Хозяин дилижанса отказался ехать дальше, заявив, что возвращается в Лукку. - Как это понимать? – удивился отец семейства. – Мы оплатили проезд до кантонов, и у меня лично нет желания проделывать его по большей части пешком. - Господин купец со своим охранником ехали до Пармы, - пожал плечами хозяин. – И больше никто здесь на их места садиться не хочет. Оплату за проезд до кантонов я вам верну, как договаривались. - Мне не нужно моё серебро, чёрт побери! – вспылил отец семейства. – Мы должны ехать дальше – вот что мне нужно! Мне и моей семье. Я пригляделся к хозяину дилижанса, и понял, что мне не нравилось в его облике с самого утра. Он был попросту пьян, явно пил в этой самой общей зале постоялого двора и уснул тут же, на лавке, или на полу. А когда проснулся, и его нашли мы с вопросом: когда отправляемся? – из него далеко не весь алкоголь выветрился. И соображал хозяин дилижанса по этой причине довольно туго, иначе точно не пообещал бы вернуть деньги. - С неполным дилижансом не поеду, - отрезал он, треснув кулаком по столу. – Я себе в убыток работать не стану. - Я оплачу два места, - бросил я, - если это так важно. Хозяин дилижанса смерил меня долгим, непонимающим взглядом. Он явно решал, что бы теперь сказать, как скрыть истинную причину того, что он не хочет ехать дальше. - Мертвому мне серебро без надобности будет, - решил-таки сказать правду хозяин дилижанса. – Милан зашевелился снова. Так сказали патрульные, а они врать не станут. Герцог потому и рассылает всюду своих егерей, чтобы защитить путников – власть свою показывает. Он всегда делает так – выкидывает деньги и людские жизни на такую вот показуху. - Возможно, его показуха спасла нам жизни этой ночью, - мрачно бросил я, поднимаясь на ноги. Уже ясно, что никуда мы дальше на этом дилижансе не поедем. Если отцу семейства хочется спорить, то пускай, а я лучше позавтракаю тут – за счёт хозяина дилижанса, раз уж он решил вернуть деньги за проезд, и как можно скорее отправлюсь в дорогу. Пешком, так пешком, раз уж ничего не попишешь. Кормили на этом постоялом дворе на удивление прилично. Вот только ждать заказанную еду пришлось довольно долго, однако подавальщица сразу сообщила мне об этом. - Печь только растопили как следует, - сказала она, мило улыбнувшись, и я понял, что она тут не одни тарелки с кувшинами разносит, - и придётся подождать. - Сколько? – уточнил я. - Ну, - притворно задумалась девица, приложив пальчик к пухлым губкам, - около четверти часа точно. Это было уже откровенное предложение, на которое откликнулась моя плоть. Месяцы в темнице и монастыре заставили меня очень сильно соскучиться по теплу женского тела. Да и подавальщица была хороша собой. Вот только Парма произвела на меня слишком скверное впечатление, и я предпочёл не понять более чем явных намёков. - Тогда принеси горького пива и чего-нибудь из холодного, - сказал я. – Это поможет мне скоротать время до нормального завтрака. Подавальщица глянула на меня с явным разочарованием – я перестал для неё существовать как мужчина – и ушла на кухню, чтобы через несколько минут вернуться с подносом, на котором стоял кувшин с пивом и тарелка с холодными мясными закусками и сыром. Меня это более чем устроило. Вскоре, куда быстрее четверти часа, о которых говорила подавальщица, принесли и горячее. Я заказал ещё кувшин пива, и вышел с постоялого двора вполне довольный жизнью. Я был готов к дальнейшему путешествию. Да, оно будет совсем непростым, однако в конечном счёте я был рад, что покинул монастырь. За его стенами, конечно, было спокойно, но в любой момент мог заявиться кто-нибудь, вроде инквизитора Тосканы, и отправить меня на костёр. Без суда, следствия или даже каких-либо объяснений, просто потому, что имел на это полное право. И жизнь под таким дамокловым мечом вовсе не сахар. Вот только стоило мне ступить за порог постоялого двора, как всё хорошее настроение моё мгновенно улетучилось. И виной тому была вовсе не вонь города, ударившая в нос с новой силой. К ней я успел как-то притерпеться. Нет, настроение мне испортила картина, представшая моему взгляду. Отец семейства отчаянно торговался с высоким, светловолосым парнем, явно выходцем из тевтонских земель, об охране на пути до кантонов. Парень ломил просто несусветную цену, однако постепенно уступал. Он явно был командиром небольшой ватаги наёмников, что всегда отирались рядом с постоялыми дворами в надежде на любой случайный заработок. И очень редко заработки эти бывали праведными. Вот и сейчас отец семейства не дал себе труда разглядеть всех людей, что собирался нанять. Ведь командир отряда выглядел вполне презентабельно, равно как и стоявший рядом с ним скандинав, ничуть не уступающий в росте, да ещё и превосходящий телосложением. Он внушительно опирался на двуглавый топор с длинной ручкой. А вот ещё трое охранников никакого доверия не вызывали. Типичное отребье, пускай и отмывшееся да нацепившее на себя дорогие дублеты, за которыми они правда совсем не следили, отчего даже хорошего качества одежда вскоре грозила превратиться в обычные лохмотья непонятного цвета. Эти ребята нанимаются в охрану только с одной целью – ограбить нанимателя за первым же поворотом дороги, вышвырнув его тело в канаву. А после вернуться в город и ждать следующего простофилю, готового купиться на благородную внешность тевтона и украшенные татуировками литые мускулы скандинава. Я подошёл к отцу семейства и обратился к нему, крайне невежливо перебив пытающегося совсем не уронить цену тевтона. - Я бы на вашем месте не доверял этим типам, - сказал я. – Эта парочка ещё что-то из себя представляет, но вы бы повнимательней пригляделись к их спутникам. Нанимаете-то всех разом, и с ними вам придётся ночевать у одного костра не одну неделю. Как я думал, старавшиеся не показываться до того остальные наёмники тут же зашевелились. Вперёд выбежал тощий тип с кривыми зубами и повадками городского вора. - А ты чего встреваешь-то, мил-человек? – тут же загнусил он мне прямо в лицо, дыша кислым перегаром. Скандинав с тевтоном предпочли отойти, отдавая тощему преимущество. Так что сразу стало ясно, кто тут на самом деле главный. Подался назад и отец семейства, быстрым движением передвинув вперёд свой гросмессер, чтобы удобней было достать. Тощий тип эффектно сплюнул прямо на носки моих ботинок. Наверное, не один день тренировался, оттачивая этот навык. - Ты, сталбыть, крутой тут самый, да? – поинтересовался он, подходя ещё ближе. – А ты хоть близко к городу подходил, хоть раз? К мёртвому городу, я в виду имею. К городу скорби, а? А по тракту гулял ножками? Ты ж городской красавчик, пижон! Сразу видать! - А ты, видимо, настоящий матёрый волк с большой дороги, - кивнул я в ответ. – Упыря за милю чуешь. - Так и есть, пижон, за милю учую! И стрелу ему промеж глаз пущу! Вот прямо сюды! - И он ткнул меня грязным пальцем в лоб. - Ты упыря почуешь только когда он тебе горло грызть начнёт, если, конечно, позарится на такого ублюдка, как ты. - Да ты чо такое… Но я ещё не закончил, и без церемоний перебил его. - Ты ведь даже моего ножа у своего сердца почуять не смог вовремя. Тощий скосил глаза на грудь, однако оружия там не обнаружил, и тут же взгляд его опустился ниже. Он носил узкие бриджи с набитым ватой гульфиком в виде большого красного сердца. Наверное, с какого-нибудь ландскнехта снял – они такие украшения очень любят. Я на пару пальцев погрузил в него нож, кольнув тощего через ткань и вату. - Бей его! – заорал тот, и это было большой ошибкой. Я вогнал нож ему в пах по самую рукоятку, и тут же выдернул из раны, нанося широкий удар. Особо не целился, но был почти уверен, что не промахнусь. Оставшиеся наёмники взяли меня в полукольцо, пока тощий отвлекал разговорами и тычками, и сейчас одновременно ринулись на меня. Клинок ножа рассёк лицо ближайшему наёмнику. Он дёрнулся, прижав грязные пальцы к ране. Я же быстро шагнул к нему, сокращая дистанцию, и вогнал клинок в горло бандиту. Он рухнул на мостовую, захлёбываясь кровью. А вот к третьему я развернуться уже не успевал. Наёмник обошёл меня грамотно, зайдя с левой руки, лишая меня возможности укрыться за оседающим трупом только что убитого бандита. Он вполне профессионально взмахнул гросмессером, но ударить не успел. Грянул выстрел – и висок наёмника смялся, будто в него кувалдой ударили. На плечи его полетели кровь, ошмётки мозга и осколки кости. Он постоял пару мгновений, как будто не понимая, что уже мёртв, и осел на мостовую рядом с убитыми мной товарищами. Я оглянулся посмотреть, кто стрелял. Оказывается в паре шагов от нас стоял охранник купца с дымящимся пистолетом в руке. - Решил немного помочь вам, раз уж рядом оказался, - пожал он плечами, опуская оружие. И тут раздался пронзительный свисток – к нам, наконец, пожаловал патруль стражи. Как всегда вовремя. Переговоры с ними взял на себя отец семейства, опередив остальных. Он шагнул навстречу стражникам, подняв руки в примирительном жесте. Гросмессер свой он успел заранее сунуть в руки жене, и вид имел теперь самый что ни на есть располагающий к себе. - Наконец-то вы появились, мессере, - явно льстя стражникам, обратился к ним отец семейства. – Эти разбойники устроили тут побоище на ровном месте, напугали мою супругу и моих детей. Стражи порядка уже начали брать нас в кольцо, угрожающе опустив алебарды. Однако отец семейства без опаски подошёл к командовавшему стражниками капралу, и отвёл его в сторону, чтобы их разговора не слышали остальные. Через пару минут капрал велел привести меня и пистольера, и мы, совершенно не сговариваясь, полностью подтвердили слова отца семейства. Что бы тот ни наговорил, вряд ли его целью было очернить нас. В итоге сошлись на том, что разбойники перебили друг друга, устроив свару непонятно из-за чего. Эта версия была подкреплена доброй горстью серебра, перекочевавшей из рук отца семейства в кошелёк капрала. За трупами прислали повозку, запряжённую грустным мулом. Его вёл под уздцы паренёк в чёрном плаще подмастерья докторского цеха. Стражники погрузили тела в повозку и все вместе удалились, оставив нас стоять перед постоялым двором. - Думаю, надо поскорее покинуть Парму, - рассудительно заметил отец семейства. – Вот только без охраны идти мимо города скорби будет… Он не нашёл нужного слова. Наверное, не хотел пугать детей, которым и для одного утра было более чем достаточно впечатлений. - Я отправлюсь с вами, - сказал я. – Нам по пути до кантонов. А вы, мессере, - обратился я к, не пошевелившим и пальцем, чтобы помочь бандитам, тевтону со скандинавом, - не желаете всё же поработать нормальными охранниками? Только не за столь высокую цену, как запрашивали поначалу. - Да нам тоже в Парме лучше не задерживаться, - закивал тевтон. – Нам убийство этих ублюдков не простят. Мы же чужаки. - Я тоже с вами, - добавил пистольер, и все удивлённо воззрились на него. – Купец, которого я охранял, - объяснил он, - останется тут надолго. У него какие-то дела с герцогом. Платить мне в это время он не намерен. Так что перезимую в кантонах, а там может наймусь по весне в какую-нибудь роту. Посоветуешь верных людей, а? – полушутя-полусерьёзно спросил он у отца семейства. - Меня ещё не забыли в родных горах, - кивнул в ответ тот, - так что весной я смогу устроить тебя в хорошую роту к верным людям. - Раз уж решили покидать город вместе, - поторопил я остальных, - так давайте сделаем это как можно скорее. Не хотелось бы вляпаться в новые неприятности. Никто спорить не стал. Все как-то сразу признали моё главенство. Видимо, сказался мой богатый опыт командования отрядом рейдеров. Как-то удавалось мне сплачивать вокруг себя людей. Сам я на это даже внимания не всегда обращал, пока мне не стали говорить об этом в тех факториях, где я промышлял. Не прошло и четверти часа как мы покинули Парму, и могу с чистым сердцем заверить, что я испытал облегчение, оказавшись за воротами города. Мы шагали по римской дороге к Милану. Конечно, в скором времени придётся свернуть с неё на куда худший, более современный тракт, однако пока мы ещё могли позволить себе роскошь удобного передвижения. Отец семейства вполне разумно нагрузил всех. Сам нёс на спине большой кофр, куда меньший выделил супруге, и дети тоже красовались с удобными рюкзачками на спине. В них несли еду в дорогу, и потому детская ноша легчала с каждым часом. Скандинав с тевтоном держались на некотором отдалении от остальных. Они отлично понимали, что так и останутся для нас не самыми приятными личностями. Однако вполне может статься, что через четверть часа нам вместе придётся кровь проливать. И я хотел знать, с кем вместе буду сражаться с разбойниками или бродячими мертвецами. А учитывая, что мы с каждым шагом всё ближе к городу скорби, то и кем-то похуже. - Ты ведь не здешний, - уверенно заявил я, подходя поближе к тевтону. – Как тебя занесло так далеко на юг? Да ещё и в столь скверную компанию, вроде тех ублюдков, что мы перебили в городе? - Я коренной мариенбуржец, - с гордостью, какую испытывают только жители столицы, поглядывающие сверху внизу на всех остальных, считая их безнадёжными провинциалами, ответил тевтон. – Не очень хочу распространяться, как оказался так далеко от дома, но тому были веские причины. А в банде я работал лицом, думаю, ты и сам понял это, Mein Herr. Никто бы в здравом уме не нанял охранниками тех, кто на самом деле заправлял там всеми делами. Он ловко попытался отделаться очевидными вещами, но я не из тех, кого можно так запросто обвести вокруг пальца. - Это понятно, - отмахнулся я. – Ты лучше скажи, как докатился до того, что оказался лицом в банде этих ублюдков? – щадить чувства молодого тевтона я не собирался. - Карты, - коротко бросил он, как будто это должно было всё объяснить, но тут же продолжил: - Меня обчистили, раздели едва ли не догола. Я ещё и должен остался, вот и отрабатывал долг. Конечно, прикидывал как бы сбежать, ведь работать на таких ублюдков приходится всю жизнь. Они же как клещи, если раз вцепились, то после с мясом не оторвёшь. - А скандинав отчего молчит всю дорогу? – спросил я. – Он что, немой что ли? - Да считай что немой, - кивнул тевтон. – Он только на своём языке болтать горазд, а другие так и не удосужился выучить. Только я с ним общий язык найти сумел. - Это как же? – почти непритворно удивился я. - Я в Риге служил в морском патруле, - объяснил тевтон. – Там много служило скандинавов. - Смотрю ты был неплохим подспорьем бандитам в Парме, - усмехнулся я. Тевтон ожёг меня злым взглядом, однако ничего говорить не стал. Глупо было бы с его стороны спорить с очевидным. Я не боялся задевать больные струны в его душе, иногда это было даже полезно. Тевтон был не из тех людей, что способны на подлость. Он скорее по-рыцарски бросит мне в лицо перчатку, чем ударит ножом в спину, а потому его прямой как палка злости я не боялся. Если он глупее, нежели я думаю о нём, то ответит на мои подначки, и я окончательно утвержу власть над ним, да и скандинавом заодно. Если же будет умнее, то и без этого признает моё главенство в нашем маленьком отряде. Оба мальчишки всю дорогу изводили расспросами пистольера. Отец их явно не баловал историями о своих военных приключениях, а вот пистольер наоборот оказался удивительно словоохотлив. Его совершенно не раздражали пристающие дети, он охотно отвечал на их многочисленные вопросы, рассказывал о том как воевал с людьми и разными тварями. Уверен, пистольер довольно сильно приукрашивал свои рассказы, а когда и вовсе переходил на какие-то байки. Но мальчишки от него были в полном восторге. - Вот дослушаются наши мальчики, - качала головой супруга бывшего сержанта алебардщиков, неодобрительно поглядывая то на мужа, то на пистольера. - Судьба солдата – не худшая, - пожал плечами в ответ её муж. – И ты тому лучшее доказательство. И дети наши – тоже. Шагавший, как и прежде, на некотором отдалении от них скандинав переложил свою двуглавую секиру с одного плеча на другое, и пробурчал что-то себе под нос. - Что он сказал? – спросил я у тевтона. - Говорит, что слишком тихо, - сказал тевтон, - не к добру. Нас обгоняли повозки купцов или крестьян, едущих в Пьяченцу, несколько раз прогарцевали всадники герцогского патруля. Попадались навстречу и такие пешие путники вроде нас. Однако в общем дорога была довольно безлюдной, как всякая в такой близости от города скорби. Первым дурным знаком стала перевёрнутая повозка, лежащая в придорожной канаве. Первым её заметил всё тот же скандинав. Он махнул рукой, указывая в кювет. Все остановились, пытаясь разглядеть, что же там валяется. Я оставил семейство под охраной пистольера, которому полностью доверял, а сам отправился посмотреть поближе вместе с тевтоном и скандинавом. - Зоркий у твоего приятеля взгляд, - сказал я тевтону, когда мы присели на краю канавы. В кювете лежала перевёрнутая повозка. Земля вокруг неё была просто пропитана кровью. Лошади так и остались запряжёнными, а вот тел людей нигде не видно. - Лошадей скорее всего волки объели, - сказал тевтон, - уже после того, как на повозку напали. - Это не обычные мертвецы, - кивнул я. – Тут поработала тварь посильнее. Вернувшись к остальным, я заявил, что привалов мы делать не будем. - Надо как можно скорее добраться до Пьяченцы, - заявил я, - там и отдохнём уже под нормальной крышей. - Я всё понимаю, - сказал мне отец семейства, подойдя поближе, чтобы не слышалиостальные, - но дети долго не выдержат. Они и так вымотаны, а ещё немного и вовсе с ног валиться начнут. - Надо хотя бы убраться отсюда как можно дальше, - ответил я. – Нельзя устраивать привал так близко от побоища. Те, кто устроил его, вполне могут вернуться. И всё же отец семейства был прав – дети просто не выдержали темпа ходьбы. Не прошло и часа, как они начали отставать. Вместе с ними отстал и пистольер, чтобы присматривать за мальчишками. - Ладно, - сдался я. – Привал на три часа. Я глянул на небо. Пускай поздний осенний день и короток, но до заката мы должны успеть укрыться за стенами Пьяченцы. Мы расселись у костра, давая отдых усталым ногам и грея руки в его пламени. Ели то, что взяли с собой из Пармы, запивая разбавленным пивом. Пить воду даже из ключа или родника никто не стал бы – риск слишком велик. Наевшись, дети быстро уснули, уютно устроившись на коленях у матери. Трещал костёр. Я откинулся на спину, глядя в тускнеющее небо, и решая, когда скомандовать подъём. Слишком долго рассиживаться не стоит. И тут скандинав снова пробурчал что-то себе под нос. - Слишком тихо, - перевёл тевтон. – Звуки как будто пропали… Я осознал это через пару мгновений, и тут же обругал себя последними словами за глупость. Непростительно расслабился! - Подъём! – выкрикнул я, вскакивая с земли. Тевтон, скандинав и пистольер уже были на ногах. Оружие все держали наготове. Привал мы устроили на обочине дороги, и были как на ладони у нападающих. Ими оказались стригои – чертовски опасные твари, умеющие передвигаться очень тихо. Выдавало их как раз полное отсутствие звуков – самый явный признак появления этих монстров. Они выбирались из придорожной канавы. Одетые в рваньё, у многих головы повёрнуты под неестественным углом, а шею перечёркивают чёрные борозды. Повешенные за преступления, они поднялись к новой, страшной жизни бродячих мертвецов. Однако стригои куда шустрее обычных покойников, и прикончить их намного сложнее. А уж хозяина стаи так и подавно. Но тот слишком хитрый хищник, чтобы первым кидаться на добычу, ведь та может оказаться весьма опасной. Пистольер разрядил в выбирающихся из канавы тварей оба своих пистолета, снеся головы двум. Я последовал его примеру, и тут же выхватил палаш. Рядом обнажил широкий меч, какие предпочитают на его родине, тевтон. Скандинав же примерялся, как сподручней снести пару уродливых стригойских голов своей двуглавой секирой. Мы встали плечом к плечу против напирающих тварей. За нашими спинами оказался отец семейства вместе с женой и детьми. - Не лезь вперёд, - бросил ему я. – Ты будешь последней линией обороны для своей семьи. И он послушал меня, даже не став предпринимать попыток встать рядом с нами. В следующий миг стригои навалились на нас. Первого я поймал на клинок, отвесно рубанув сверху-вниз. Секрет схватки с большинством восставших покойников в том, чтобы рубить их. От чумы плоть гниёт, а кости истончаются и легко поддаются стали. Так что даже не самый сильный человек вполне может распластать мертвеца едва ли не напополам. Второму я отрубил тянущиеся ко мне руки и пинком отправил его прямо в толпу напирающих сзади стригоев. Потом был третий, четвёртый, пятый… Потом я вообще сбился со счёта, просто рубил и рубил, будто дрова. Стригои твари тупые и опасны лишь тем, что умеют подкрадываться, не производя шума. В бою же мало что из себя представляют. Отряду воинов они вообще мало что могут противопоставить, кроме массы и напора. Пускай они и быстрее обычных покойников, однако это ещё не делает их смертельно опасными, как те же фурии или одержимцы. Нас теснили по дороге. Стая стригоев оказалась очень большой. Уверен, именно они напали на повозку, что мы видели в канаве. Правая рука наливалась болью, палаш становился всё тяжелей и тяжелей с каждым взмахом. Как бы то ни было, я потерял форму пока сидел в монастыре. Мои попытки тренироваться помогли сохранить навыки, но не более того. Стригои напирали и напирали, тесня нас. Челюсти одного сомкнулись на стальном наруче тевтона, тварь повисла на его руке, сковывая движения. Пожалуй, зубы это единственное, что было чертовски крепким в телах восставших покойников. Ещё один шустрый стригой прыгнул на меня через спины своих товарищей. Я едва успел поднять палаш для обороны. Клинок пробил тварь насквозь, но та оказалась очень живучей и попыталась добраться до меня, клацая челюстями. Ничтоже сумняшеся, я ухватил её за горло и сорвал с клинка, швырнув на землю, ударом ноги раздробил череп. Обернувшись к тевтону, понял, что и тот совладал с очередным врагом, лишь на наруче остались следы от зубов твари. Вылетевший из-за спин изрядно поредевшей стаи череп ударил пистольера в грудь. Тот покачнулся, но устоял на ногах, спасла кольчужная пелерина, которую я посчитал бесполезной. За первым последовала ещё пара зловещих снарядов. Хозяин стаи стригоев решил-таки показаться. Ростом почти восемь футов, с кривыми ногами и непомерно длинными руками. На вытянутой голове болтались длинные, редкие пряди сальных волос. Из пасти торчали острые зубы – ими тварь запросто может отхватить руку, ногу или голову в один присест. Шею хозяина стаи украшало ожерелье из человеческих черепов, пару их он сжимал в лапах, явно намереваясь использовать в качестве оружия. С жутким воем, от которого кровь стыла в жилах, тварь прыгнула через головы стригоев, легко преодолев разделявшее нас расстояние. Своей жертвой он выбрал скандинава, ещё в коротком полёте нацелив тому в голову удар. Я отлично видел это – тварь и не думала скрывать своих намерений, она была слишком глупа для каких-либо финтов или уловок. Я не видел скандинава в деле. Он дрался на некотором отдалении от нас – его оружию требовалось место для широких замахов, и он не хотел рисковать задеть кого-либо из нас. Наверное, именно поэтому хозяин стаи решил напасть именно на него. Обладая умом хищника, он посчитал скандинава кем-то вроде отбившегося от стада барана или бычка. Лёгкую добычу. И он жестоко просчитался. Скандинав плавным движением ушёл с линии удара, провернулся на одной ноге, рискнув на мгновение подставить врагу спину. Но риск полностью оправдался. Усилив поворотом удар, скандинав рубанул снизу вверх, целя под мышку твари. Та летела прямо на широкое лезвие его двуглавой секиры. Мгновение – и уродливая конечность отделилась от тела, шлёпнувшись на землю лишь секундной раньше, чем упал хозяин стаи. Тварь не ожидала такого, и потеряла равновесие, едва удержавшись на кривых ногах. Из-за этого второй удар скандинава пришёлся не в голову, как он целил, а в основание шеи. Двуглавый топор глубоко погрузился в тело твари, застряв в её гниющих внутренностях. Хозяин стаи попытался дотянуться до скандинава второй рукой. Он выпустил череп, разлетевшийся под его ногами на сотню осколков, и теперь хозяин стаи тянул к горлу человека длинные кривые пальцы. Скандинав упёрся ногой в бедро твари и рывком освободил оружие, каким-то чудом успев уклониться от её ответного удара. Ещё секунда и отрубленная голова твари покатилась по камням старой римской дороги. Что бы ни говорили легенды, но стригои не валятся на землю, будто марионетки с оборванными нитями, стоит только умереть хозяину стаи. Всё как раз наоборот. Теряя контроль, они становятся куда более агрессивными и кидаются на всё живое, разрывая плоть не для насыщения, а просто чтобы утолить свою невероятную жажду крови. Мы были готовы к тому, что оставшиеся стригои ринутся на нас. Как только тело хозяина стаи рухнуло на дорогу рядом с головой, стригои взвыли в одни голос. Этот крик был страшней воя их хозяина, как будто целая стая волков окружала нас. Вот только эти твари куда опасней. Смерть хозяина стаи добавила стригоям прыти. Они больше не толпились бездумно, а кидались на нас, толкаясь и отпихивая друг друга. Прыгали через спины, лезли прямо на упавших. Как будто волна разлагающейся плоти попыталась захлестнуть нас. - Все назад! – крикнул я, яростно работая палашом. Во все стороны летели отрубленные головы и конечности. Скандинав широкими взмахами расшвыривал стригоев, оставляя широкие просеки в их рядах. Его вовсе не смущали их количество и прыть. Тевтон пробился ко мне, и мы плечом к плечу отражали атаку тварей. В какие-то мгновения вокруг нас образовывалось пространство, заполненное шевелящимися в отвратительной пародии на агонию останками стригоев. Однако по ним тут же лезли новые и новые твари. Пистольер отстреливался, швыряя оружие прямо на дорогу. Уже не до того, чтобы беречь его – жизнь дороже. Вместе с отцом семейства они стали последней линией обороны на пути к женщине и двум мальчишкам. А потом вдруг, как это обычно и бывает, всё кончилось. Последний стригой повалился на камни старой римской дороги. Мы же остались стоять, непонимающе глядя друг на друга. Ведь в душе все уже считали себя morituri – и вот на тебе, все живы. Не примчалась в последний миг кавалерия, чтобы спасти нас, не спустились с небес ангелы нам на помощь. Мы всё сделали сами, снова доказав, что человек сильнее всякой твари! Пускай даже та прежде и была человеком. Отойдя на несколько сотен ярдов от места побоища, мы оставили отца семейства с детьми на дороге, сами же ушли в сторону. Там все разделись и осмотрели друг друга на предмет укусов или ран, нанесённых стригоями. Как и все твари, стригои несли в себе чуму и всякая рана, полученная в схватке с ними, грозила заражением. Конечно, нас тщательно осмотрят при входе в город, однако лучше сразу знать свою участь. Ведь если тебя укусили за руку или за ногу, от заражения ещё можно спастись. Ампутация часто бывает выходом из этой ситуации, хотя кое-кто предпочитает короткую жизнь morituri прозябанию жалким калекой. К счастью, ни у кого из нас чёрных отметин чумы на теле не оказалось. После мы осмотрели и отца семейства. Охранять его жену и детей остался пистольер. Ну а потом мы поплелись к Пьяченце. Времени схватка отняла не так и много, а вот силы выпила почти все. Как будто и не отдыхали вовсе. Однако останавливаться никто и не думал. Мы шагали по дороге к городу, точнее уже тупо брели, сосредоточившись на одном: переставлять ноги. Они уже горели огнём, мышцы скручивало болью, хотелось разуться и идти босиком, чтобы хоть как-то унять её. Дети против моих ожиданий не ныли и шли наравне со взрослыми. Да, силёнок у них было куда меньше, и они начали отставать, но отец с матерью взяли их за руки, хоть как-то помогая идти. Все понимали, останавливаться нельзя. Напасть никогда не приходит одна, а будет ли помощь, неизвестно. И мы шли, шли, шли. Переставляли ноги. Солнце скрылось за горизонтом. Миновали быстрые сумерки поздней осени. Мы всё же остановились ненадолго, чтобы накинуть на плечи тёплые плащи. Без них идти дальше было уже холодно. Краткий отдых сделал дальнейшее путешествие только тяжелей. Он не снял ни капли усталости, зато выбил из ритма движения. Но мы продолжали упрямо шагать к цели. Все понимали, останавливаться нельзя. Что в темноте мы точно погибнем. Ночевать в открытом поле рисковали только сильные отряды, где можно выделить не меньше пяти человек в караул. Для нас же и путь во тьме к городу уже смертельная опасность. Вот только выбора нет. Надо идти, шагать, переставлять ноги… В ворота Пьяченцы мы едва носами не уткнулись, настолько были вымотаны дорогой. Нас остановил окрик стража. - Стоять! – рявкнули со стены. – А ну стоять, кому говорят! Нам очень повезло, что в ту ночь дежурили достаточно зоркие стражи. Ведь мы, наверное, очень напоминали бродячих мертвецов, какие, бывает, подходят к стенам городов. Их обычно расстреливают без лишних разговоров. Но в нас всё же опознали живых людей. - Мы живые! – крикнул я, точнее хрипло прокаркал, будто я не человек вовсе, а ворон. – Мы – люди! – крикнул я громче. - Видим мы, что люди, - был ответ. – Ждите карантинную команду. После заката во многие города попасть вовсе невозможно – это попросту запрещено законом, и путникам, вроде нас, приходится коротать часы до рассвета перед воротами. Однако Пьяченца была счастливым исключением. Конечно, карантинную команду пришлось ждать не пять минут, и осмотр наш затянулся почти до утра. Проводили его в караульном помещении, куда отправляли по одному всех, и врач с подмастерьями внимательно оглядывали каждую пядь наших тел в поисках чумных меток. Но всё это уже не имело особого значения – мы смогли добраться до города, укрылись за его прочными стенами от всех ужасов ночи. А самое главное, мы выжили. Пережили ещё один день и ещё одну ночь. Сегодня для нас не пробил Ultima Forsan. В тот момент, когда мы покинули караульное помещение, и отправились на ближайший постоялый двор, чтобы, наконец, нормально отдохнуть, впервые за этот воистину безумный день, нам казалось, что все невзгоды позади, что мы получили передышку, и можем хоть немного расслабиться. Но, конечно же, не тут то было…(обратно)
Глава 4. Проклятые и нечистые.
Все гарнизонные города похожи друг на друга, будто горошины из одного стручка. Высокие, крепкие стены, обязательный палисад перед ними, с непременными кольями. Пушки на башнях смотрят на врага чёрными чугунными жерлами. А внутри десяток казарм, конюшни, пара постоялых дворов, таверна для офицеров и благородных господ, несколько кабаков для солдат, и, конечно же, церквушка с больницей при ней. Вот весь город. Пьяченца, конечно, была куда больше, однако в целом производила впечатление именно такого города. По мостовым его грохотали тяжёлыми ботинками патрули алебардистов с хмурыми лицами. Никому не улыбается мерить шагами квартал за кварталом вместо того, чтобы спать в тепле и уюте казармы. Остаток ночи мы провели на первом же постоялом дворе, какой нашли. Точнее нас туда проводил патруль, оказавшийся вовремя рядом с воротами. Командовавший алебардистами длинноусый сержант разумно рассудил, что стоит проверить, как устроят гостей города на постоялом дворе, и снять пробу с пива, которое нам подадут. Ну и солдат, конечно, обидеть нельзя, а потому и им выставили по кружке пива. Однако задерживаться надолго сержант не стал: кружки быстро опустели и патрульные вернулись на улицу. Мы же засели на постоялом дворе всерьёз и надолго. Супругу отца семейства вместе с обоими валившимися с ног мальчиками тут же отправили в комнату спать. Дети даже есть не стали, сидели за столом вместе с нами, ковыряясь в своих тарелках. Мать, глядя на это, постаралась как можно скорее доесть и отправилась с детьми наверх. - Мальчики, - вспомнив о приличиях, обратилась она к детям, - пожелайте всем доброй ночи. - А папа когда к нам придёт? – заканючил младший. - Нескоро, - покачала головой мать. – Наверное, только утром. - Доброй ночи, дети, - словно не услышав этого диалога, пожелал сыновьям отец семейства, и добавил всё же: - Я приду, обещаю. Но вы спите без меня крепко, хорошо? - Обещаем, папа, - кивнули оба его сына, и мать увела их наверх. Оставшиеся за столом понимали, что отец семейства сейчас безбожно лгал родным детям. Нам надо было хорошенько запить происшествие на дороге, и вряд ли для этого хватит остатка ночи. - Неси ещё вина, пива, граппы, - велел я вернувшейся к нашему столу, чтобы убрать тарелки матери и детей, подавальщице. – И еды к этому. Мы будем пить до утра. Все закивали, поддерживая меня. - А денег вам на это хватит? – глянула на нас с подозрением она. Девица явно привыкла, что кое-кто желает напиться как следует, а утром предъявить только пустые карманы. Пускай такой негодяй и угодит тут же в долговую яму, но это никак не возместит понесённых убытков. Чтобы рассеять её сомнения на наш счёт, я кинул на стол золотой флорин. - Это аванс, - бросил я. – Его хватит? - Вполне, - кивнула подавальщица, стремительным движением руки убирая его куда-то в складки платья. – Всё будет через минуту. Действительно, ждать долго не пришлось. Аванс в виде золотого обычно производит самое благоприятное впечатление. На столе как по волшебству появлялись кувшины с вином и пивом, бутылки граппы и орухи. Печь, конечно, ради нас растапливать не стали, хотя, уверен, кинь я ещё золотой, сделали бы и это, но нам вполне хватило и холодного. Есть никому особо не хотелось. Мы пили, чтобы как можно скорее забыть тот ужас, что настиг нас на дороге. Толпу стригоев со свёрнутыми верёвкой шеями и громадного упыря – хозяина стаи с его жутким ожерельем из человеческих черепов. Это была ночь, когда спиртное лилось рекой. Ночь пустых разговоров. Ночь фальшивого веселья. - Öl! – хохоча, кричал скандинав, и все мы знали, что он требует пива. Других напитков он не признавал. Мы же больше налегали на граппу и оруху, желая как можно скорее забыться в их быстром хмеле. Лишь тевтон то и дело опустошал бутылки с вином. - Я ведь рыцарь Ордена Девы Марии, - вещал он, наполняя свой стакан, при этом, несмотря на то, что руки его уже ощутимо подрагивали, ни капли не пролилось на стол, - не к лицу мне пить эти выжимки. Я предпочитаю чистую кровь виноградной лозы. Но когда вина не оставалось, он соглашался и на то, что пили мы втроём. Скандинав же был более крепок в своей позиции. Даже если пива не было, он терпеливо ждал, когда принесут новый кувшин. - Слушай, а почему такой воин, как этот скандинав прозябает здесь? – спросил я у тевтона, глядя как северянин опустошает только что принесённый кувшин, не удосужившись даже перелить пиво в кружку. - Сам у него спрашивай, - ответил тевтон, - я даже переводить не стану. Ты мне лучше скажи, откуда у тебя такие татуировки по всему телу? - А что в них такого, - пожал плечами я с самым безразличным видом, какой мог изобразить в пьяном состоянии, - татуировки как татуировки. Вон у твоего приятеля из Скандинавии их побольше будет. - Не надо сравнивать, - помотал головой тевтон. Его прилизанная причёска почти не растрепалась, лишь несколько прядей торчали неаккуратно. – У него обычные для скандинавов татуировки. Они их с детства накалывают по любому поводу, а когда и от скуки. Он рассказывал мне, что каждая значит. А вот твои – другое дело. Я готов поручиться, что они не каторжные. - Откуда такой вывод? Не думал, что ты такой знаток. - Я слишком хорошо знаю высокую латынь, чтобы не понять, что написано у тебя на спине и на груди. Вряд ли каторжные мастера так хорошо знакомы с нею, чтобы писать целые отрывки из молитв и псалмов без единой ошибки. Тут он меня поймал. Романо, чтобы не ошибиться ни в единой букве, постоянно держал перед глазами отрывки из святых текстов, записанных для него монахами. Не уверен, что цыган умел читать даже на низкой латыни, не говоря уж о языке священнослужителей и высшей аристократии. - Защиты много не бывает, - развёл я руками, будто бы признавая своё поражение. – Мне очень недёшево обошлись эти татуировки, уж можешь мне поверить. Я подмигнул тевтону с этаким понимающим видом, и он кивнул в ответ, принимая мои слова. Вряд ли поверил, конечно, хотя ни словом не солгал ему. Скандинав закончил с кувшином, и налил себе пива из второго в объёмистую кружку. Её он носил с собой в заплечном мешке и выставил на стол, как только мы уселись. Размер кружки вызвал зависть у алебардистов – им-то достались куда как более скромные. Сделав внушительный глоток, скандинав хлопнул по плечу пистольера и принялся что-то рассказывать тому на своём языке. Тевтон, конечно же, не переводил, но к тому моменту все мы были пьяны настолько, что просто смеялись над чужими шутками, не очень понимая в чём их соль, а чаще и вовсе не слушая. Когда все засмеялись, тогда и ты смейся. Всё равно, веселье пьяное и фальшивое. - Шёл бы ты к семье, сержант, - выбравшись из-под руки скандинава, глянул в лицо отцу семейства пистольер. – Это нам, пропойцам, можно и до утра сидеть, а тебя – ждут. Тот попытался отнекиваться, но мы попросту выпроводили его из-за стола. - Иди, - кивнул ему я. – Давши слово – держись! - Верно! – хлопнул ладонью по столу тевтон. – Дети – это святое! Верно я говорю? – спросил он у скандинава, и тот в ответ энергично треснул по столешнице кулаком. Не знаю даже, каким чудом она выдержала. Отец семейства нетвёрдой походкой убрался наверх. Надеюсь, он сразу найдёт нужную комнату, не хотелось бы скандалов. Мы же продолжили наше пьяное и насквозь фальшивое веселье. Хуже бывало только на факториях, когда очередная группа рейдеров не возвращалась вовсе, или же с такими потерями, что ясно становилось, больше им в рейд не идти вместе. Тогда устраивали подобные загулы, чтобы пригасить боль и уныние, неизбежно поселяющиеся в сердце. Потому что если так не снимать напряжение, то можно сразу в петлю лезть. Мы хохотали над очередной шуткой, когда часы на башне пробили полночь. - Ultima Forsan! – грянул первым тевтон, поднимая стакан полный вина. Посетителей к тому времени в общей зале не осталось вовсе. Кто ушёл наверх, кто просто покинул его. И лишь незамеченный нами тощий тип в чёрном плаще с капюшоном, совершенно слившийся с тенью, неожиданно поднял оловянную кружку вместе с нами. - Ultima Forsan! – поддержали мы тевтона, даже скандинав выкрикнул эти слова на латыни, их значение было известно всем. Тощий тип с бледным лицом произнёс их вместе с нами, только гораздо тише, почти одними губами. Не знай я точно, что именно он говорит, догадаться было бы трудно. На востоке забрезжили первые лучи рассвета. Усталая подавальщица, наверное, уже трижды успела проклясть нас с нашим бесконечным загулом. Тощий тип тоже не уходил, однако после того как выпил с нами в полночь, не подавал признаков жизни. Может быть, уснул там в своём углу? Хотя на трактирного нищего, из тех, кто предпочитает спать за столиком, он похож не был. Дверь постоялого двора отворилась. Мы все обернулись на раннего гостя. Он сделал пару неуверенных шагов, входя внутрь. И тут у всех нас хмель ночного загула как рукой сняло. Потому что человек, одетый в рваньё, кое-как прикрытое длинным плащом, прижал обе руки к голове, словно она сейчас должна взорваться. Первым на него среагировал пистольер. Дважды грянули его пистолеты. Он выхватил ещё пару – и выстрелил снова. Затем ещё два – последние. Разрядил и их. Все пули попали в цель, но одна не задела голову вошедшего. Они пробили ему обе руки, которые он прижимал к капюшону плаща, будто стараясь сдержать то, что рвётся из него. Ещё пара угодила в тело, но вошедший на них вообще никак не отреагировал. Я же несколько дольше возился со своим пистолетом, прицелился в голову, как смог. Оружие подрагивало в руке – пусть в голове и прояснилось от ужаса, однако количество выпитого всё же сказывалось. Пуля пробила грудь человеку, но он не обратил внимания и на смертельное ранение. Скандинав швырнул в него топорик – тот свистнул в воздухе, и должен был раскроить вошедшему череп. Но за мгновение до этого, человек оторвал руки от головы. Капюшон сполз на плечи, обнажая изуродованную чумой голову с искажённым мукой лицом, в немом крике раскрылся рот… Топорик словно завис в воздухе, не долетев до головы одержимца считанных мил[216]. А на нас обрушилась вся сила твари… Безмолвный крик её мы слышали не ушами, но всем телом. Он впивался в мозг, в душу, вырывая самые чёрные слова, дела и события, что происходили с нами.Меня хватают мёртвые руки и волокут во тьму. Это – конец! Мы стоим на коленях. Все – живы. Я, Гитана, Абеле, Чумной Доктор. В спину каждому упираются наконечники копий. Баум отдельно от нас. Его поддерживают несколько мертвецов, а за спиной стоит крыса с чудовищным стрекалом – длинные шипы на обруче его впиваются в могучую шею ландскнехта. Баум ещё жив, но видно, что чума уже сделала своё дело. Это – не человек, это уже ухмыляющийся morituri. Стучат копыта по разбитой мостовой. Скрипят колёса кареты. Чёрные сапоги с серебряными пряжками – это всё, что я вижу. Копьё упирается в спину сильнее, заставляя глядеть в пол. Изгибать шею я не решаюсь. Очередь доходит и до меня. Длинные, бледные пальцы с чёрными ногтями берут мой подбородок, приподнимают лицо…
Всё обрывается в этот момент. Топорик скандинава раскроил-таки одержимцу череп. Тот рухнул на доски пола, замолчав навсегда. Мы же замерли будто пьяные, пытаясь понять, на каком мы свете. Пистольер рухнул на колени, выронив оружие. Его начало рвать. Да и остальные чувствовали себя ничуть не лучше. Потому не сразу сумели отреагировать на появление новых гостей. Они были одеты в чёрное, поверх кожаных курток – короткие плащи. В руках все сжимали мечи или длинные ножи, вроде гросмессеров или кацбальгеров[217]. Кое-кто был вооружён пистолетами или короткими арбалетами. И настроены новые гости оказались весьма серьёзно. Никакого «Убить их всех!» или прочих предупреждений не было. Ворвавшиеся люди в чёрном сразу принялись убивать. Первой их жертвой стала только начавшая подниматься с пола подавальщица. Тощий тип – а все ворвавшиеся не могли похвастать могучим телосложением – вонзил ей в спину кацбальгер, с отвратительным хрустом провернул его в ране и вырвал из тела умирающей женщины. Именно эта демонстрация бессмысленной жестокости и выдернула нас из оцепенения. Скандинав швырнул в первого же нападающего второй топорик, и тощий не успел даже дёрнуться – рухнул трупом рядом с телом подавальщицы. Следом упали ещё двое – их сразил сидевший в углу человек в капюшоне. Сейчас в руках он держал сложный, блочный лук с парой тетив и кольцами на концах для более сильного натяжения. Стрелял из него человек в капюшоне с поистине невероятной быстротой. Один, второй, третий напавший упали на дощатый пол с длинными стрелами в горле. И я готов пари держать, они даже не поняли, что же их убило. Однако враги прибывали куда скорее, чем человек в чёрном успевал справляться с ними. Один прыгнул в окно, находившееся в считанных футах от него, проломив всем телом прочные ставни. Этот тип был таким же тощим, как и остальные, однако отличался высоким ростом. Он замахнулся на человека в чёрном топором на коротком древке, но тот успел перекатиться через стол, разорвав дистанцию, и пустил ему стрелу прямо в сердце. Тощий покачнулся и рухнул ничком. - Давай к нам! – крикнул человеку в чёрном я. – Пистольер, айда наверх! Поднимай там всех на ноги! - Прорываться будем? – деловым тоном спросил у меня тевтон, вполне отошедший от краткой атаки одержимца. - Как получится, - пожал плечами я, поднимая палаш для защиты. – А вообще, лучше всего в кордегардию рвануть. Тут мимо нас мелькнул силуэт человека в чёрном. Почти цирковым движением он метнулся следом за пистольером, замерев на третьей сверху ступеньке лестницы. И снова принялся пускать стрелы в наступающих. Однако тощих типов это не смутило – потери их как будто не интересовали вовсе. И вот уже первый кинулся на меня с кацбальгером наперевес. Бойцом он был крайне скверным. Мне ничего не стоило увернуться от его удара. Меня опередил тевтон, прикончив врага быстрым выпадом. Я парировал удар следующего, и он тут же повалился под ноги своим товарищам со стрелой в горле. Третьего я уже прикончил сам. Он прыгнул на меня, целя гросмессером в лицо. Я легко отвёл его клинок в сторону, и вонзил ему в живот свой кинжал, который уже держал в левой руке. Памятуя о жестокости нападающих, я рывком вспорол ему тощее чрево, почувствовав, как клинок заскрежетал о кости позвоночника. Враг буквально рухнул на меня, и только в этот миг я понял очевидное. Видимо, сила одержимца слишком сильно ударила мне по мозгам, и я лишь сейчас понял, кто же нападает на нас. Нечистые. Те, кого не убила чума. Morituri, лишённые права на смерть. Бледная кожа, чёрные сосуды вокруг выцветших глаз, и чёрные же ногти. Из раны на животе прямо мне на руку хлещет вовсе не кровь, а чёрно-бурый ихор. Проклятье! Этого ещё не хватало! Все признаки один к одному. Я оттолкнул умирающего на остальных врагов, добавив каблуком в грудь, чтобы отлетел подальше. Изо всех сил рубанул по неосторожно подставленной руке очередного врага. Тевтон тут же воспользовался моментом, обрушив свой меч на рёбра врага, сокрушив их могучим ударом. Взмахнув кинжалом, перехватил горло неосторожному нечистому, и сразу же пнул его ногой, отталкивая подальше, как и того, которому вспорол живот. Хлопали выстрелы пистолетов. Щёлкали тетивы арбалетов. Но стрелками нечистые оказались не лучшими, чем бойцами. Пули выбивали щепу из столов, перил лестницы, ступенек. Все отчего-то палили именно в человека в чёрном, легко увёртывающегося от самых опасных пуль и болтов. Но большую часть попросту игнорировал, продолжая пускать в нечистых одну смертоносную стрелу за другой. На галерее, ведущей к комнатам, появился пистольер. За ним быстро шагал отец семейства в сопровождении жены и детей. Что ж, значит, пришло время прорываться. Ждать остальных постояльцев смысла нет. - На улицу! – скомандовал я. Переводить мои слова скандинаву не потребовалось. Он каким-то особым бойцовским чувством понял, что надо делать. До того могучий воин сражался почти в пол силы. Теперь же он взревел как медведь, и ринулся на врагов, даже слегка опешивших от такого. Его секира на длинной рукоятке одинаково легко крушила нечистых, и каким-то чудом оставшиеся относительно целыми столы со стульями. Нам оставалось только следовать за ним. Я подумал даже, что будь он со мной в последнем рейде, то всё могло бы обернуться иначе. Ведь сейчас, за считанные минуты, скандинав прикончил не меньше пяти нечистых, оставив их валяться на залитых кровью досках. Мы вслед за могучим скандинавом вышли на улицу. Лишь человек в чёрном задержался на разгромленном постоялом дворе, чтобы собрать уцелевшие стрелы. Колчан его сильно опустел. На улице же творилось нечто жуткое. Больше всего это напоминало финал штурма города, когда стены пали, ворота разбиты, и бои идут уже на улицах. Солдаты гарнизона отбивались от целых толп нападающих. Среди последних были не только нечистые, но бродячие мертвецы, которыми руководили люди, закутанные в чёрные плащи с головы до пят. Так одевались только не самые сильные некроманты, пытающиеся изо всех сил произвести на весь мир впечатление загадочности и скрытой силы. Мы предусмотрительно нырнули обратно в разгромленный постоялый двор, пока на нас не обратила внимания ещё какая-нибудь группа врагов. - И что теперь? – поинтересовался у меня тевтон, очищая клинок об оторванный от плаща мертвеца кусок ткани. Хороший вопрос. Надо прорываться, но куда? В Пьяченце нет цитадели, ведь гарнизонный город должен по замыслу стать непреодолимой преградой на пути всего, что может вырваться из города скорби. Но теперь у солдат и горожан есть лишь два укрытия: церкви и кордегардии при казармах. Вот только там они окажутся в ловушке. Но есть ли выбор? На этот вопрос я и должен был, по большому счёту, ответить. - Дождёмся первого патруля или просто команды солдат, - решил я, - и будем прорываться с ними. - А дальше? – вполне рассудительно заметил отец семейства. - Видно будет, - пожал плечами я. – Но здесь оставаться точно нельзя. С этим были согласны все, включая других постояльцев. Они спускались со второго этажа, нагруженные поклажей. Многих сопровождали охранники с оружием в руках. Весьма серьёзное подспорье в будущем прорыве. Никто не думал об оставленных вещах или каретах или дорогих лошадях – о добре будут плакать после, если живы останутся. Сейчас же для всех в первую очередь стоял вопрос выживания, уж этот урок давно усвоили даже самые жадные. К нам присоединился и хозяин постоялого двора – мрачный мужчина в возрасте с заслуживающим доверия кацбальгером в руках. Он явно умел управляться с этим оружием. За ним следовали пара женщин, что занимались стиркой и уборкой, а также здоровяк-повар с внушающим невольное уважение тесаком в руках. Этот парень явно приходился недальним родичем хозяину постоялого двора, и видно было, что тесаком своим он не только курам ловко головы рубить умеет. - А ежели не будет патруля или иных каких солдат? – спросил у меня хозяин постоялого двора. - Тогда своими силами прорываться будем, - пожал плечами я. – Где тут ближайшая кордегардия, знаешь? - Провожу, - кивнул тот. - Значит, ждём пять минут, и если никого не увидим, то следуем за тобой. Хозяин разгромленного постоялого двора снова кивнул. Ждать патруль, однако, долго не пришлось. И пяти минут не прошло, как отступающие солдаты появились почти прямо перед дверьми постоялого двора. Пятеро алебардщиков, возглавляемые не сержантом, а офицером с окровавленной шпагой в руке. Они прикрывали двух мушкетёров с закопченными от порохового дыма лицами. Скорее всего, отряд был несколько больше, но поредел в схватках с многочисленными врагами. К офицеру первыми подошли я и хозяин постоялого двора. Вываливать сразу всей толпой было попросту глупо, да и опасно к тому же. У кого-нибудь могли не выдержать нервы, и отряд вполне в первые секунды мог обратить своё оружие против нас. Кто ж будет в воцарившемся хаосе разбираться кто свой, а кто – враг. Особенно когда враг едва ли не всюду. - Тененте![218] – выкрикнул хозяин постоялого двора, привлекая к нам внимание командира небольшого отряда. – Тененте, мы здесь! Тот обернулся, нервно вскинув пистолет, однако увидев, что нас лишь двое, и, скорее всего, узнав хозяина постоялого двора, опустил оружие. - В моём доме остались выжившие, тененте, - сказал хозяин постоялого двора. – Вы ведь в кордегардию, верно? - Пытаемся прорваться, - кивнул тот, - но нам не дают. Как видишь, я бо́льшую часть отряда уже потерял в таких вот попытках. - Среди нас, - перехватил инициативу я, - есть достаточно бойцов. Купеческие охранники и просто наёмники. Думаю, мы можем послужить достаточным подспорьем. - Да я же никого не гоню, - пожал плечами офицер. – Хотите с нами прорываться – ради Бога. Я помахал руками, и из разгромленного постоялого двора вышли все, кто укрывался там. Первыми шагали тевтон со скандинавом, за их спинами маячил пистольер и всё семейство, с которым мы начали это путешествие ещё в Лукке. - Женщины, дети, нонкомбатанты, в середину, - принялся отдавать приказы офицер, с его авторитетом я тягаться не стал бы ни за что, теперь он командовал. – Кто владеет огнестрельным оружием достаточно уверенно, подойдите к мушкетёрам. На построение даю пять минут, кто не успел, пусть догоняет. К мушкетёрам не сговариваясь подошли мы с пистольером. - Я корпорал и командую стрелка́ми я, - объявил нам один из мушкетёров, одетый, как и его товарищ, в кожаный колет и морион с гребнем. – Вы выполняете мои приказы, и лучше всего молча. Всё ясно? Мы с пистольером кивнули. - Отлично. Он сдёрнул со спины закреплённый там тяжёлый фитильный мушкет, протянул его мне. Второй сделал то же со своим запасным или прихваченным с тела убитого товарища. Следом нам передали всё необходимое для стрельбы. Фитили, пороховницы и натруски с затравочным порохом, увесистые мешочки с пулями. - Справитесь? – скептически глянул на нас корпорал, и нам с пистольером осталось только плечами пожать. – Тогда, с Богом! Держите порох сухим и не забывайте дуть на фитили. Мы подожгли свои фитили с помощью корпорала, и успели даже зарядить мушкеты, когда офицер скомандовал выступление. Наш отряд, сильно разросшийся за последние часы, двинулся к кордегардии. По улицам мы не бежали, но шли достаточно быстро. Старались избегать схваток, однако это было куда как непросто. Отряд не прошёл и полквартала, как на нас обрушились первые враги. Мы лоб в лоб столкнулись с толпой мертвецов, ведомых закутанным в плащ некромантом. - По трупарю, пли! – тут же скомандовал корпорал, и мы, не задумываясь, выстрелили залпом. Некромант успел нырнуть под защиту ходячих покойников, и залп наш пропал втуне. Однако следом горло труповода – или трупаря, как назвал его командир мушкетёров – пронзила знакомая мне длинная стрела. Человек в чёрном оказался быстрее. - Руби их! – гаркнул тенент, и алебардщики принялись за работу. Это была именно работа – тяжкий труд, вроде рубки дров. Они мерно поднимали и опускали тяжёлые алебарды, круша мёртвые тела, не желающие лежать в могиле или вырванные оттуда злой волей некроманта. Мы прорвались за считанные минуты – пятеро алебардщиков изрубили мертвецов, тупо лезущих прямо под тяжёлые лезвия их алебард. Прочные кирасы отлично защищали от тянущихся к живой плоти рук со скрюченными пальцами. Мы перезарядили мушкеты, однако команды стрелять не было. Корпорал, видя, что отряду ничего не угрожает от лишённой руководства толпы покойников, решил поберечь порох. Однако в следующий раз нам уже так не повезло. Мы прошли почти половину пути до кордегардии, как сказал тенент, командующий нашим отрядом, когда пришлось укрываться в каком-то вонючем переулке, пропуская мимо толпу покойников и шагающих вместе с ними нечистых. - Твари, - прошипел корпорал, - ведут себя как дома в нашем городе. И верно, если некроманты вели своих мертвецов целенаправленно, либо прочёсывая окрестности в поисках отрядов, вроде нашего, либо направляясь куда-то ещё, то нечистые частенько отделялись от таких групп, чтобы пошарить в домах побогаче. - Надо было слушать советника Гордона, - продолжил корпорал, и сжечь весь Подгород к чёртовой матери! - После обсудим это, - отрезал тенент, прерывая злобные излияния корпорала. – Выходим, осторожно… Договорить он не успел. Я заметил зелёную вспышку на втором этаже дома через улицу от нас, а вот отреагировать на неё уже нет. Пуля пробила грудь тененту навылет. Он покачнулся, прижав руку к входному отверстию в кирасе, и следом рухнул ничком. - Второй этаж! – крикнул я, ещё до того как тенент упал. Мы вчетвером одновременно вскинули мушкеты, и дали залп в направлении окна, откуда по нам стреляли. Вряд ли даже напугали тех, кто засел там, но хотя бы опасность обнаружили. Не думаю, что многие в отряде поняли, откуда по нам выстрелили. Новую вспышку увидели уже все – пуля угодила в лицо алебардщику, разворотив его. Человек в чёрном пустил в сторону окна, откуда по нам стреляли, несколько стрел подряд. Они все исчезли в тёмном проёме но, словно в насмешку, там снова сверкнул зелёный огонь. Пуля пробила взметнувшийся плащ человека в чёрном, вовремя успевшего припасть к мостовой. - На улицу! – выкрикнул я, понимая, что без команд отряд, лишившийся командира, так и будет топтаться в переулке, представляя собой отличную мишень для таинственных стрелков. Все вместе мы выбежали из тесного переулка, и я понял, что наш отряд обречён. Из домов выбегали отвлёкшиеся от грабежа нечистые, привлечённые стрельбой. И некроманты, ведущие толпу покойников, повернули в нашу сторону. Купеческие охранники принялись стрелять в нечистых из пистолетов, готовясь к рукопашной схватке. Алебардщики сбились в тесную группу, чтобы противостоять толпе шагающих мертвецов. Все собирались продать свои жизни подороже. Пусть мы и обречены, но складывать рук никто не собирается, и все мы прихватим на тот свет как можно больше врагов. - Тевтон, скандинав, ко мне! – рявкнул я, кидая мушкетёру его громоздкое оружие. Также быстро я избавился и от остального снаряжения, послужившего мне столь недолго. Сейчас оно будет мне только мешать. - За мной! – скомандовал я подбежавшим воинам. Времени на объяснения не было – надо как можно скорее покончить с проклятыми стрелка́ми, засевшими на втором этаже. Иначе они перестреляют нас как куропаток. Мы ведь у них как на ладони, сбившиеся в тесную группу, чтобы отбить атаку напирающего со всех сторон врага. Идеальная мишень. Я даже не оглянулся, чтобы убедиться, следуют ли за мной оба воина. Времени нет. Снова на втором этаже вспыхнул зелёный огонь – и один из купеческих охранников повалился ничком, пробитый пулей насквозь. Прочный, кожаный колет с кольчужными рукавами не спас его. На выходе пуля разворотила ему полспины и лопатку. Дорогу к нужном дому перекрывали несколько нечистых. В руках они сжимали кацбальгеры или топоры на коротких рукоятках, вроде тех, что используют моряки при абордажах. Нечистые даже попытались встать в подобие строя, кажется тот, что с топором, некогда и в самом деле служил на флоте, и теперь старался зычным голосом навести хоть какой-то порядок. Получалось у него не очень, а уж когда мы втроём – тевтон со скандинавом, конечно же, не отстали от меня – врезались в их подобие строя, начался форменный хаос. Ещё за пару шагов до врага, я выхватил пистолет и выстрелил в нечистого с топором. Тот покачнулся, получив пулю в грудь, поднёс пальцы к ране, откуда вытекал буро-чёрный ихор, и повалился на мостовую, как подкошенный. Первого нечистого я проткнул палашом, глубоко погрузив его клинок в грудь врага. Второй кинулся на меня слева, думая, что мне нечего ему противопоставить. Я резко развернулся, заставляя ещё не умершего нечистого переступать, будто в замысловатом танце, и толкнул его ногой в живот. Прямо в объятия оказавшегося не слишком расторопным товарища. Тот не ожидал ничего подобного, как и прочие нечистые он явно не был бойцом. Просто человек с оружием, а одного меча в руке мало. Замешкавшись, избавляясь от уже мёртвого товарища, нечистый пропустил мой удар. Я наотмашь рубанул его по шее, почти с палаческой точностью начисто срубив голову. Тевтон со скандинавом с той же лёгкостью расправились с остальными нечистыми, преграждавшими нам дорогу к дому. Вместе мы вышибли и без того болтавшуюся на одной петле дверь, и ворвались внутрь. Простучав каблуками по ступенькам, поднялись на второй этаж. Мало кто верит в крысолюдов. Тварей, что якобы развились из обычных крыс, поедавших чумные трупы. Иные утверждают, что города скорби полны ими, что именно крысолюды стали подлинными хозяевами больших городов, покинутых во время страшной эпидемии. И с последними я готов согласиться, слишком уж многому стал свидетелем во время последнего рейда нашей команды. Сейчас же перед нами у окна сидели доказательства существования крысолюдов. Две твари управлялись с длинным фитильным мушкетом, ствол которого пестрел вкраплениями зелёного камня. Как раз когда мы поднялись на второй этаж, тварь, целившаяся из него, нажала на спуск. Щёлкнул замок, но вместо пороха сверкнула знакомая уже зелёная вспышка, вторая, куда более яркая, тут же блеснула на конце дульного среза, ярко осветив всё большое помещение. Кроме крысолюда с мушкетом, здесь находился ещё один, державший небольшой щит, из которого торчала пара знакомых длинных стрел. Третий крысолюдвалялся на дощатом полу с точно такой же стрелой, насквозь пробившей его тщедушное тело. То ли высунулся из-за щита, то ли человек в чёрном оказался куда более метким или просто удачливым, чем мне казалось прежде. Обе твари повернулись в нашу сторону. Та, что держала щит, завопила, тонко, пронзительно и угрожающе. В лапах её сверкнула пара длинных, кривых ножей. Вторая аккуратно положила мушкет на пол и стремительным движением выхватила пару пистолетов, тоже украшенных зелёными камнями. Однако скандинав опередил её. Крысолюд не успел нажать на курки своих пистолетов. Метательный топорик, брошенный уверенной рукой, глубоко вошёл в крысиный череп твари. Вторая тут же ринулась на меня, выписывая кинжалами замысловатые фигуры. Знакомая тактика. Запутать, заморочить голову, не дать противнику понять, откуда и как будет нанесён настоящий удар. Крысолюды явно были куда лучшими бойцами, нежели нечистые. Я отбил первые пару выпадов, и тут скандинав яростно взревел. Я не понял ни единого слова из его почти звериного рыка, но почуял, что надо делать тем самым воинским чутьём, что роднит всех профессионалов клинка, живущих своим оружием. Я прыгнул в сторону, давая скандинаву свободу действий. Тевтон тоже поспешил убраться подальше, чтобы ненароком не попасть под секиру. Двуглавое лезвие жуткого оружия свистнуло столь стремительно, что и взглядом не уследить. Крысолюд и не пытался парировать слишком тяжёлое оружие, он прыгнул назад, но скандинав достал его вторым замахом, таким же быстрым, как и первый. Удар буквально развалил тварь напополам ещё до того, как она успела приземлиться на свои кривые крысиные лапы. - Всегда считал их выдумкой, - заявил тевтон, переступая через убитого крысолюда, чтобы получше рассмотреть лежащий на полу мушкет. – И что за странным оружием они пользуются. Он уже протягивал руку к длинноствольному мушкету, когда я сказал ему: - Не стоит трогать его. Зелёные камни содержат в себе столько чумной заразы, что не поместится со всех нечистых на улицах города. Тевтон тут же отдёрнул руку, и отступил на пару шагов от мушкета. Скандинав тем временем с отвратительным хрустом вырвал топорик из черепа крысолюда и попытался оттереть его о лохмотья, в которые была одета тварь. - Здесь даже воздухом дышать опасно, - добавил я, - можно подхватить лёгочную заразу. Тевтон шагнул к окну, выглянул в него, то ли чтобы оценить обстановку снаружи, то ли чтобы не дышать отравленным зелёными камнями воздухом. Я подошёл к нему, чтобы оценить сверху положение нашего отряда. С этой точки оно оказалось просто плачевным. Окружённые со всех сторон люди отчаянно сражались за свои жизни. Со всех сторон на них напирали твари. Нечистые в чёрной одежде, ходячие мертвецы, ведомые некромантами в чёрных же плащах. Сверкали редкие вспышки выстрелов, в основном шла рукопашная схватка. То и дело кто-то из обороняющихся падал на мостовую. Не поднялся ни один из них. - Они ведь обречены, - заметил тевтон. Я глянул на него, и понял, что он хочет сказать. Люди внизу обречены, а у нас есть шанс спастись. Уйти переулками или даже по крышам. Всё же есть в нём гнильца, та самая, из-за которой он оказался так далеко от дома, и угодил в банду к ублюдкам из Пармы. Я даже не знал, что сказать ему в ответ. Но всё разрешил скандинав. Он протиснулся между нами, и не став тратить время на спуск по лестнице, спрыгнул вниз из окна. Прямо в толпу врагов. Тут же принялся крушить всё направо и налево. Его двуглавая секира собирала обильную дань со всех, кому не посчастливилось оказаться рядом. - Не стоит торчать тут, - бросил я тевтону, и вернулся к лестнице, - помни о заразе, которой мы уже надышались. Надо поскорее очистить лёгкие. И я быстрым шагом спустился на первый этаж. Ненавижу лестницы, и никогда не рискую бегать по ним. Ведь не знаешь, какая ступенька окажется коварней остальных, неудачно подвернувшись под ногу, сделав тебя калекой на всю оставшуюся жизнь. Тевтон последовал за мной. Оставаться одному в доме с трупами крысолюдов, где сам воздух пропитан чумной заразой, у него явно никакого желания не было. Выскочив из дома, мы на пару секунд замерли на пороге, оценивая обстановку в непосредственной близости. Картина, надо сказать, была ещё более удручающая. Я повернулся к тевтону. Я был на грани того, чтобы растянуть губы в сардонической усмешке. Ведь оба мы, как и весь наш отряд, гибнущий сейчас, уже были morituri. Да, усмешка была бы фальшивой насквозь, но чертовски хотелось улыбнуться. Давно не было такого желания. - Ты веришь в кастильские байки, что каждый убитый нечистый снимает один грех с души? – вместо того, чтобы улыбаться, спросил у него я. - Они не противоречат Кредо, - пожал плечами тевтон, - хотя и не одобряются в землях Ордена. - Может, стоит и поверить, - бросил я, прежде чем сделать первый шаг навстречу многочисленным врагам, - тогда мы уйдём праведниками прямо в рай. - Займи мне место подальше от лир, - неуклюже пошутил тевтон. - Я туда сразу за тобой, - столь же неловко отшутился я. Мы слишком давно забыли, что такое искренний смех, чтобы сохранить хотя бы подобие чувства юмора. - Твари! – заорал я во всю силу лёгких. – Ко мне! Несколько нечистых обернулись в нашу сторону. Отреагировал и некромант, сделав повелительный жест, направляя на нас мертвецов, которых держал под контролем. - Что встали?! – рявкнул я, вскидывая палаш. – Испугались?! Давайте, смелее! Мы вас не больно убьём! На нечистых мои выкрики, может быть, и произвели впечатление, а вот ходячим покойникам уж точно было всё равно. Они шагали к нам, волоча ноги, однако медлительность эта ни меня, ни тевтона не обманула. Стоило некроманту снова махнуть рукой, как все мертвецы тут же бросились на нас, опережая нечистых. Первого я встретил рубящим ударом, отделив голову от тела. Второму отрубил обе тянущиеся ко мне руки. Уклонился от неуклюжего выпада нечистого, рубанул его наотмашь, сокрушая рёбра широким клинком палаша. Быстро освободил оружие. Парировал удар другого нечистого, пытавшегося достать меня гросмессером, подставил под его оружие кинжал, легко отведя длинный и тяжёлый клинок в сторону. Пнул врага в живот ногой, заставляя согнуться пополам. Его прикончил тевтон, почти отрубив голову одним могучим ударом. Нечистый повалился к его ногам, и тевтон обрушил на его лицо подкованную сталью подошву ботинка. Под его каблуком голова нечистого лопнула как гнилой фрукт. Я прорубался к некроманту, выбрав его своей целью. Надо ж к чему-то стремиться даже на пороге смерти. Однако тот, конечно же, не желал встречи со мной, выставляя на нашем с тевтоном пути всё новые и новые ряды мертвецов. Нечистые же не горели желанием умирать на закутанного в плащ колдуна, предпочитая нас с тевтоном более лёгкие цели. Всё новые и новые покойники падали к нашим ногам, мы рвались к некроманту. Тевтон, видимо, решил, что эта цель не хуже другой и следовал за мной. Последний ряд мертвецов, разделявший нас, был прорван, и мы почти одновременно ринулись к некроманту. Тот успел только руки вскинуть, чтобы защититься от наших клинков. Противопоставить холодной стали ему явно было просто нечего. Я огляделся снова и понял, что мы не так и далеко от сражающегося отряда. Говорить ничего тевтону не было надобности. Он всё видел ничуть не хуже меня. Мы снова плечом к плечу врубились в толпу потерявших направляющую их силу, но не ставших от этого менее опасных, покойников. Да и очень скоро контроль над ними перехватит другой колдун. Довольно скоро мы прорвались к отряду, и теперь дрались рядом с парой купеческих охранников. Один из них был уже ранен, причём не единожды. Кожаный колет его, и разрезные рукава дублета покрывали пятна крови. Теперь пошла совсем другая рубка. Почти никакой работы ног, лишь машешь палашом, отбивая не слишком ловкие удары нечистых кинжалом. И тут же бьёшь в ответ. Или просто бьёшь. Под тяжёлым клинком палаша лопаются уродливые черепа восставших из могил покойников. Падают на мостовую руки. Валятся тела с разрубленными грудными клетками. Я уж и не помню, как потерял кинжал. Теперь в левой руке сжимал трофейный гросмессер. Тело наливалось усталостью и болью. Мелкие ранения досаждали всё сильней. Пускай не было ни одного серьёзного, но крови я уже потерял немало, а значит очень скоро просто повалюсь без сил, сделавшись идеальной добычей для покойников. Но пока этого не случилось, я буду драться, и отправлять их обратно на тот свет. Стук копыт я услышал не сразу. Даже не сразу понял, что что-то изменилось, пока мертвецы с нечистыми не начали валиться на мостовую, будто скошенные снопы. Всадников оказалось не так и много, однако их появление сыграло решающую роль. Нечистые предпочли убраться куда подальше, спасаясь от клинков кавалеристов. Покойники же не представляли для них особой опасности. Кони сбивали их наземь, топтали подкованными копытами. Всадники, кое-кто из них даже копья сохранил, прокладывали в толпе мертвецов кровавые просеки, обтекая наш сбившийся в тесную группу отряд. Нам же оставалось опустить оружие, иные устало опускались прямо на мостовую. Сил почти ни у кого не осталось. Когда с последними мертвецами было покончено, командир всадников остановил коня. Он открыл забрало шлема, выполненное в виде посеребрённого черепа, под ним скрывалось усталое лицо с тонкими, чёрными усиками. - Куда идёте? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. - В кордегардию, - ответил я, - или в иное место, где можно укрыться от этого хаоса. - К чёрту все кордегардии, - отмахнулся командир всадников, - они все уже пали. Укрыться можно лишь в соборе Сан-Антонио. Там собрались выжившие в этой бойне. - А ратуша? – подал голос кто-то из стоявших за моей спиной. У меня не было сил даже на то, чтобы обернуться и глянуть, кто это был. Да и какая, собственно говоря, разница? - Не видели дыма над городом? – звякнул наплечниками командир всадников. – Нет больше ратуши. Сгорела вместе со всеми, кто укрывался в ней. Поспешите к Сан-Антонио, мы хорошо расчистили дорогу туда. - А вы разве не сопроводите нас до собора? – спросил тот же человек, и много кто поддержал его невнятным ропотом. - Нет, - отрезал кавалерист, - я здесь не для этого. Мы идём на прорыв, к городским воротам. Вырвемся из города и доложим в ближайшую крепость ордена Бездушных о том, что творится в Пьяченце. Молитесь, чтобы нам удалось это сделать. И он закрыл забрало, обрывая разговор. Взмахнул рукой, давая своим людям понять, что передышка окончена. - И что нам теперь делать? – спросил тот же голос, что вопрошал командира всадников, когда те умчались дальше по улице – к городским воротам. - Последовать его совету, - ответил я, первым решительно направляясь в противоположную сторону. Я не слишком хорошо ориентировался на улицах Пьяченцы, но сейчас это не было важно. Главное, показать своё намерение идти вперёд. Не сдаваться. Не поддаваться слабости. Идти вопреки всему – боли, усталости, кровопотере, страху. Дорогу всадники и в самом деле расчистили, нам не попалось по пути к собору Сан-Антонио ни одного покойника или нечистого. Если не считать тех, кто валялся порубленный и потоптанный конями на мостовой. Нас заметили через бойницы, заменяющие окна собору. Время открытых в любое время дверей храма прошло – по этому поводу оба папы выпустили соответствующие энциклики. Равно как минуло время и роскошных витражных окон, которыми славились соборы до эпидемии чумы. Теперь они служили пристанищем для людей во время таких страшных событий, как нынешние, и превратились в настоящие крепости, какие сложно взять даже самой большой серой орде. Нас впустили через небольшую калитку, не давая ввалиться всем сразу, и поместили в отдельное помещение. Нам предстоял осмотр, и куда более внимательный, нежели при входе в город. Конечно же, рядом с докторами и их ассистентами дежурила пара священников с канделябрами, в которых горели длинные чёрные свечи. Стоило мне оказаться рядом с ними, как огонь в них тут же сменился на мертвенно-бледный. Оба священника безошибочно повернулись в мою сторону. Охранники, дежурившие у входа и выхода, обнажили мечи.
(обратно)
Глава 5. Ловушка надежды.
Чёрные свечи – лучшее средство для определения нечистых. Как ни скрывайся, а стоит только приблизиться к одной из них на десяток шагов, и пламя её тут же изменит свой цвет, будто почуяв проклятье. Не знаю уж, что добавляют в их состав священники или алхимики, работающие на церковь, но обмануть их не удалось самым ловким из шпионов Чёрной порты. И сейчас эти свечи обнаружили моё проклятье. А стражи у дверей приготовились к бою. Однако я повёл себя вовсе не так, как должен бы, окажись на моём месте разоблачённый шпион некромантов. Я поднял руки, демонстративно держа их как можно дальше от оружия, и произнёс: - Господа, свечи не лгут, но дайте мне объясниться. - Господу будешь объяснять, - отрезал командир стражей. Нервы у всех были натянуты почище струн, и разбираться со мной явно ни у кого желания не было. - Дайте мне три минуты, - сказал я. – Больше не понадобится. - Ну давай, время пошло, - махнул рукой командир. Я медленно и аккуратно расстегнул пуговицы джеркина и скинул его на пол, затем последовал черёд рубашки. Все, находившиеся в помещении, с интересом уставились на мои татуировки. - Разрешите подойти ближе? – попросил у командира стражей один из священников, передавая свой подсвечник товарищу и, не дожидаясь разрешения, делая пару шагов в мою сторону. – Очень интересная работа. Я изучал труды по прикладному богословию и защите от тёмных сил… - Он провёл пальцами над моим плечом, там, где сходились строчки псалмов: «Марнафа, приди, Господь! Марнафа, Иисус!»[219] и «Господь сокрушает кедры Ливанские»[220], едва не коснувшись кожи. – Все эти знаки и цитаты из Святого писания, да ещё и оформленные столь красочно… Они сдерживают то, что внутри вас. - Да, отче, - ответил я. – Они держат в узде моё проклятье. - И где их нанесли вам? - В аббатстве Пассиньяно. Я намеренно назвал его не самым распространённым из именований. Конечно, все знали, что в монастыре Святого Михаила Архангела умеют управляться с самыми сложными проклятьями. А вот то, что знаменитый на всю Тоскану, да и за её пределами монастырь расположен в бывшем замке Пассиньяно, известно куда меньшему кругу лиц. И мне оставалось лишь молиться, чтобы священник, осматривающий меня, знал это название. - Слава о нём идёт широко, - кивнул тот. – Нет нужды опасаться этого человека. Его проклятье заперто надёжно. - Можешь одеваться, - велел мне командир стражей, - но знай, что я буду внимательно приглядывать за тобой. - Постараюсь не злоупотреблять вашим гостеприимством, - бросил я в ответ. Собрав вещи в охапку, я поспешил убраться из помещения через вторую дверь, ведущую в главный неф храма Сан-Антонио. Стражи проводили меня мрачными взглядами. Уверен, отдай их командир приказ и меня даже не отправили бы в боковые нефы, где собирали всех заподозренных в заражении чумой. Прикончили бы без лишних слов, а труп вышвырнули прочь, чтобы не осквернял святого места. Но, по всей видимости, осматривавший меня священник имел здесь немалый вес, и идти против его слова командир стражей не рискнул. Внутри меня встретил отец семейства вместе с женой и обоими сыновьями. Я не следил за ними с того момента, как мы покинули разгромленный постоялый двор и был рад видеть всех живыми. Как и они меня. - Это добрый знак, - хлопнул меня по плечу отец семейства. – Мы все живы и здоровы, а значит нам сопутствует удача, не так ли? Я не стал говорить, что запас удачи обычно заканчивается в самый неподходящий момент. Не стоит портить настроение хорошему человеку. Ведь и он и его супруга с детьми были в самом деле рады видеть меня живым, хотя мы знакомы были всего несколько дней. Правда, такие дни часто заменяют годы. - А что теперь будет? – с обычной детской непосредственностью спросил у отца старший из сыновей. Они с матерью сидели на длинной лавке и внимательно глядели на отца, ожидая ответа. Оба мальчика ещё не вышли из того возраста, когда кажется, что родители всех умнее, сильнее и точно знают всё на свете. - Ты же видел кавальери, что спасли нас на улице, - ответил отец семейства, - они обязательно вырвутся из города и сюда придут Бездушные. - И они убьют всех нечистых и некромантов? – с наивным простодушием поинтересовался младший из братьев. - Дурак ты, - тут же бросил ему старший, - конечно, придут и всех их убьют. Они ж на то и Бездушные! Мать строго глянула на неразумное дитя, и тот быстро отвёл глаза. - Нельзя обзывать младшего брата, - с усталой строгостью пожурила она его. - Ну а чего дурацкие вопросы задаёт?! – тут же вскинулся старший сын. - А ничего не дурацкие. - Не шумите, - осадила обоих мать. – Не забывайте, где мы все находимся. Вряд ли ей удалось так уж пристыдить детей, но они прекратили препираться, и лишь поглядывали друг на друга волчатами. Ну да братья на то и братья, чтобы вечно ссориться между собой. Я быстро надел рубашку и джеркин, чтобы не смущать собравшихся в центральном нефе голым торсом и татуировками. Хотя на меня особо никто не смотрел. Люди были погружены в своё горе, и редко кто глядел не в пол. Пусть Пьяченца и была гарнизонным городом, однако тут жили и обычные люди: лавочники, мастеровые, вместе с семьями и детьми. И сейчас они потеряли всё. В их домах хозяйничали мародёры, разоряя нажитое, сами же они были вынуждены скрываться в церкви, ожидая прибытия Бездушных. А ведь всем известно, что те не особо церемонятся, часто оставляя после себя сожжённые кварталы городов. Тевтон со скандинавом, которых я потерял из виду по пути до церкви Сан-Антонио, вскоре также вошли в общий зал. Отец семейства приветствовал их столь же сердечно, как и меня. - А с пистольером что? – вспомнил я о последнем нашем спутнике. - Я же говорил, что все живы и здоровы, - напомнил мне отец семейства. – Он отправился к алтарю, чтобы помолиться, и пока ещё не возвращался. - Наверное, стоит последовать его примеру, - кивнул я. – Ты со мной? – спросил я у тевтона. - Возблагодарить Деву Марию за наше спасение будет самым разумным поступком, - ответил тот. - Скандинав пускай тоже идёт с нами, - сказал я. - Он молится другим богам, - заметил тевтон. - Ты ещё не обратил его в истинную веру? – притворно удивился я. – Значит, я сейчас попытаю счастья в этом деле. - Безнадёжное дело, - заявил тевтон, однако скандинава позвал, и покрытый коркой подсыхающей крови здоровяк зашагал следом за нами. Я взглядом выискивал человека в чёрном. Тот явно находился где-то здесь, в общем нефе. Он проскользнул сюда следом за мной, но я потерял его из виду, когда ко мне подошёл отец семейства. Сейчас же надо было найти его и как можно скорее. - Ты алтарь потерял? – удивился тевтон, наблюдая за тем, как я внимательно оглядываю неф, полный людей. Высмотреть человека в чёрном среди них было проблематично. В церковь набилось сотни людей. Они сидели на длинных скамьях, или без особой цели бродили по нефу. Священники беседовали с ними, оказывали помощь тем, кому она была необходима. Иных уводили на исповедь, давая очистить душу. Никто вроде громко не разговаривал, но в помещении царил негромкий гул, будто в улье, полном деловитых пчёл. И всё же мне удалось заметить человека в чёрном. Он сидел, конечно же, в тёмном углу, расположившись прямо на полу, прислонившись спиной к колонне. Так сидели многие, кому не хватило места на скамье, а сил держаться на ногах уже не было. Лицо человека в чёрном закрывала повязка, так что видны были только глаза, на руках он носил кожаные перчатки. Ни на постоялом дворе, ни на улице он так не скрывался, и это ещё сильнее усилило мои подозрения относительно него. - Пускай скандинав зайдёт сзади, - кивнул я в сторону сидящего на полу человека в чёрном, - и по моей команде крепко схватит этого типа. - Так и знал, что мы не молиться идём, - ответил тевтон. – Надеюсь, ты расскажешь мне, во что нас втягиваешь. - Думаю, сейчас всё встанет на свои места. Тевтон бросил несколько отрывистых фраз скандинаву, и тот отделился от нас. Мы же вместе направились к сидящему на полу человеку в чёрном. Тот заметил нас с тевтоном, когда мы подошли почти вплотную. Скорее всего, сказались усталость и безумное напряжение первых часов этого дня. Он вскинулся было, но мы с тевтоном уселись на пол напротив него, откинувшись спинами на боковину ближайшей скамьи. - Рад видеть тебя живым и здоровым, - бросил я человеку в чёрном. – Ты отлично стреляешь из лука. Хотел бы пожать тебе руку. Редко в наше время можно встретить такого человека. Я протянул ему руку, и человек в чёрном, слегка замешкавшись, всё же протянул навстречу свою. Либо сильно устал, либо не ждал подвоха от того, с кем только что дрался плечом к плечу. Я поймал его запястье, сильно сдавив пальцами. Человек в чёрном попытался освободиться, но я держал крепко. Он левой рукой выхватил кинжал, но прежде я успел негромко крикнуть: - Скандинав, давай! И здоровяк, ловко примостившийся за колонной, тут же заключил человека в чёрном в свои медвежьи объятия. - Вы что творите? – прошипел попавшийся человек в чёрном. – Я же с вами вместе нечистых убивал. Ограбить меня хотите? Так у меня ничего ценного нет. - Заткнись, - оборвал его я, и стянул с его длинных пальцев, подходящих вору или музыканту, перчатку. Кожа человека в чёрном была молочно белой, а ногти на всех пальцах, чёрными, будто выкрашенными чернилами. - Вот же… - сдавленно произнёс тевтон. – Да это же нечистый. Шпион их что ли? - Хуже, - ответил я. – Подними его капюшон, и загляни в глаза. Тевтон так и сделал. Правую сторону лица человека в чёрном уродовал ветвистый шрам, начинающийся над бровью и избороздивший всю щёку. Левый глаз его был ничем не примечателен, а вот правый отливал той же зеленью, что и полные заразы камни крысолюдов. - Вот же… - снова подавился словами тевтон. – Зараза… И как его сюда пустили? Чёрные свечи должны были почуять его. - Они и почуяли, но ему повезло оказаться в одном помещении со мной, - ответил я. - Твои татуировки, - понял тевтон. – Они не дают вырваться скрытому в тебе проклятью или заразе или ещё один Господь знает чему. - Ты ловок, парень, - бросил я человеку в чёрном, - сумел спрятаться за моей спиной и нырнул сюда, пока стражи отвлеклись на меня. Вот только одного ты не учёл, я слишком хорошо знаю то, что скрывается внутри меня. Я отлично помнил, как священники в Пассиньяно зажигали чёрные свечи всякий раз, когда Романо принимался за работу. И последний его визит они горели совершенно обычным пламенем. - И что нам с ним делать теперь? – спросил тевтон. - Приведи священника рангом повыше, - сказал я в ответ, - пускай он и разбирается с этим типом. Тевтон уже поднялся на ноги, когда человек в чёрном остановил его коротким, негромким окриком. Привлекать к себе внимания он по понятным причинам не хотел. - Погодите! Дайте мне объясниться. - Мы тебя очень внимательно слушаем, - кивнул я. - Я – вор, - честно признался человек в чёрном, - и не раз бывал в городах скорби. Там ещё осталось немало ценного, особенно для кое-каких из правящих семей, или их конкурентов… - Что за бред, - возмутился тевтон, - какие ещё ценности? Да оттуда рейдеры вытащили всё ещё в первые годы. В городах скорби сейчас только бродячие мертвецы и остались. - Многие думают так, - кивнул вор, - но подумай сам, это же были города с многотысячным населением. Там стоят резиденции правителей целых стран, банкирские дома, особняки знаменитейших семейств. Да, рейдеры основательно почистили города, однако там осталось много такого, за что богачи готовы платить. И платить щедро. - Например? – скептически воззрился на него тевтон. - Да взять хотя бы документы, - ответил вор. – Купчие, закладные, завещания, бухгалтерские книги, векселя. Всё это имеет ценность до сих пор, и будет иметь через сотню лет. - Правдоподобно, - кивнул я, - но какое это отношение имеет к твоим меткам? - В городе скорби я эту заразу и подхватил, - признался вор. – Да, я нечистый как он есть, но я – не опасен. - И чем ты можешь это доказать? – снова насел на него тевтон. – Одной твоей честности будет мало, сам понимаешь. Нам нужны доказательства повесомей. - Ничуть не сомневался, - ответил вор. – Ты сам можешь вложить персты в раны мои. Расстегни куртку у меня на груди, напротив сердца, и ты всё увидишь своими глазами. Тевтон откинул за спину плащ вора, под ним обнаружилась кожаная куртка, правда весьма своеобразная. Она представляла собой скорее некую сложную конструкцию с корсетом, закрывающим живот, оплечьями и парой пластин на груди, всё это было переплетено целой паутиной верёвок с петлями, в которых было закреплено снаряжение вора. Какие-то бутылки, свёртки и, кажется, наконечники для стрел. Тевтон однако довольно легко разобрался в этом переплетении, и быстро сдвинул в сторону кожаную пластину, закрывающую левую сторону груди вора. На бледной коже вора красовалось распятие. Не вытатуированное, как у меня, а выжженное. И глубокий ожог сохранял свои первоначальные очертания, несмотря на то, что времени прошло довольно много, он давно уже зажил и зарубцевался. - Я прошёл испытание огнём, - сказал вор, без особой нужды поясняя нам то, что мы видели своими глазами. – Я – чист перед Господом и миром. Настолько чист, насколько вообще может быть чист нечистый. - И что нам с ним делать теперь? – поинтересовался у меня тевтон. - Можно и святым отцам сообщить, конечно, - пожал плечами я. – Но это, всё равно, ничего не даст. Разве что приглядывать за ним будут получше. - Всё – хлеб, - пожал плечами тевтон. - Да что я вам дурного сделал-то? – попытался возмутиться вор. - Меня вполне могли прикончить на входе, - честно ответил я, - из-за того, что ты решил прикрыться мной, чтобы проскользнуть внутрь. - Ну, прости уж, - попытался пожать плечами вор, но получилось не слишком хорошо, ведь скандинав продолжал крепко сжимать его в своих медвежьих объятьях. – Каждый пытается выжить, как может. Я вот увидел на тебе след проклятья, и понял, что свечи точно на него отреагируют. - Как же ты проклятье углядел? – поинтересовался тевтон. – Зелёным глазом своим, что ли? - Именно им, - кивнул вор. – Он у меня вообще много всего видит. - Ну что, прикончим его? – ничуть не стесняясь присутствия вора, спросил у меня тевтон. – Может он и не опасен, но оставлять такого за спиной мне как-то не хочется. В этот момент мне отчаянно захотелось вскрыть горло именно тевтону. Вроде бы нормальный человек, но как скажет что-нибудь, и понимаешь, насколько он прогнил внутри. - Кхм, - кашлянул кто-то прямо над нами. Мы все обернулись на голос, и увидели знакомого мне священника. Того самого, кто выступил в мою защиту на входе в собор. - Простите, что прерываю вашу беседу, мессере, - произнёс он, - но мне надо поговорить с вами. - С кем именно? – поинтересовался я, поднимаясь на ноги. - Именно с вами, мессере, если ваши спутники не против. Никто возражать, конечно, не стал. Мы со священником отошли на несколько шагов. Он сделал приглашающий жест, и я проследовал за ним в ближайший боковой неф. Там уже стояли несколько человек, а на входе дежурил мрачный страж в порубленной кирасе, устало опирающийся на длинный меч. Таким в тесноте нефа не особо помашешь, страж явно стоял просто для придания защищённости небольшого собрания. В нефе, кроме нас со священником и стража, находились трое. Двое явно чиновники из местной ратуши, каким-то чудом пережившие пожар, о котором говорил командир спасшего нас отряда. Тот, что постарше, был местным – черноволосый, среднего роста, с аккуратно подстриженными усами и бородой. Одежда на нём была довольно богатой, хоть и носила следы не самого приятного путешествия к собору. Второй же был либо тевтоном, либо уроженцем Альбиона, если судить только по внешности. Грубоватые черты лица его были словно вырублены ударами плотницкого топора, светлые волосы растрёпаны, а пышные усы воинственно топорщились. Одет он был ничуть не хуже второго чиновника и куда аккуратней. Строгость одежды контрастировала со скверно причёсанными волосами. Вооружены оба чиновника были скорее символически. У обоих на поясах висели длинные кинжалы, малопригодные в настоящей схватке. Компанию двум чиновникам составлял внушительный священник в богатой рясе и с унизанными перстнями толстыми пальцами. Скорее всего, местный епископ, или кто был в Пьяченце главой церкви. - Господа, - склонил голову в поклоне приведший меня клирик, - это тот самый человек. Стоило нам войти, и все повернули головы в нашу сторону, изучающе оглядывая меня. Я тоже не торопился начинать разговор, несмотря на крайне интересное представление моего сопровождающего. Пока все инстинкты подсказывали мне, что надо выжидать, пусть те, кому я понадобился, сами озвучат, что им от меня нужно. - Вижу, он точно рассудительный человек, - произнёс прелат, первым нарушив повисшее в нефе молчание, - что не может не радовать. Скажите мне, сын мой, есть ли у вас какие-либо обязательства перед Святой церковью? Быть может, вы исполняете некие поручения иных прелатов, и для их исполнения вас снабдили необходимыми бумагами? - Не иных, а определённого прелата, - ответил я, снимая с пояса сумку с бумагами, выданными Гедалией. Я расстегнул её, и протянул верительную грамоту епископу. Он передал её сопровождавшему меня священнику, и тот принялся изучать написанное. - Здесь говорится, что податель сего, находится на службе у инквизитора Тосканы прелата Лафрамбуаза, и ему должно оказывать всякую помощь и поддержку в исполняемой им миссии. Скорее всего, что-то было зашифровано в тех цитатах из Святого Писания или символах Веры, покрывавших моё тело. Какой-то знак, ве́домый лишь занимавшимся тем самым прикладным богословием, труды по которому изучал спасший меня священник. Мне вернули бумагу, и ко мне тут же обратился епископ, видимо посчитавший, что раз я служу церкви, то его авторитет будет самым высоким. Не скажу, чтобы он так уж сильно заблуждался в этом вопросе. - Я понимаю, что вы передвигаетесь с некой крайне важной миссией, однако сейчас все мы в одной лодке. - И лодка эта дала серьёзную течь, - не слишком вежливо перебил его советник-альбионец. – Помочь всем нам спастись может лишь человек с вашими талантами и боевыми навыками. - Если вам нужен ещё один человек, чтобы обороняться от осаждающих нас покойников и нечистых, то можете располагать мной, - пожал плечами я. – Ей-богу, не стоило из-за этого такой огород городить. - Не стройте из себя глупца, - оборвал меня явно не отличавшийся ни мягким нравом, ни избытком вежливости альбионец. – У нас достаточно солдат, чтобы держать оборону собора. Нам нужны те, кто пройдёт за городские стены и сообщит ситуацию в городе Бездушным с ближайшей заставы. - Погодите, - вскинул руки я, - но нас спасли кавальери, которые должны были сделать это. Им не удалось вырваться из города? - Увы, да, - скорбно кивнул епископ, - весь отряд кавальери Аркури погиб. - Им устроили засаду у городских ворот, - снова взял инициативу в свои руки альбионец. – Какая-то громадная тварь перебила всех до единого всадников за считанные мгновения. - Вы были свидетелем? – удивился я. - Увы, - подпустил в голос ещё больше скорби, и, похоже, совсем не поддельной, епископ, - все мы были свидетелями. Мы наблюдали за их гибелью с колокольни собора через подзорную трубу, и видели каждое краткое, но кровавое мгновение той схватки. Я не стал даже спрашивать, что это была за тварь или как она выглядела. Зачем? Если она легко расправилась с отрядом кавальери, то уж мне к ней и приближаться не стоит. - Если у ворот торчит такой монстр, что с ним не справился отряд кавальери, то что смогу сделать я? - Разумно, - вступил в разговор второй чиновник, - но от вас и не требуется даже приближаться к воротам. - Надо пройти катакомбами, - снова нетерпеливо влез альбионец. – Вам выдадут карту и все необходимые для этого припасы. Также вы вольны располагать любым количеством солдат, в разумных пределах, конечно. - Я не хочу ослаблять оборону, - ответил я, - и возьму несколько человек, с которыми уже сражался вместе. Однако все они наёмники и для них критичен вопрос оплаты. Сколько вы готовы предложить, и, главное, каковы гарантии? - Вы же понимаете, что сейчас мы обладаем весьма скромными запасами, - тут же принялся юлить советник-итальянец, - финансовое положение города оставляет желать много лучшего… - Эти люди, - прямо заявил я, - пойдут ради всего города на смертельный риск, ради того, чтобы спасти и ваши шкуры в том числе. Так что уж извольте раскошелиться. Чем вы желаете платить, золотом или кровью? - Но состояние казны… - Мы выдадим вам долговую расписку в счёт городской казны, - заявил альбионец, - которую погасят Бездушные из собственных фондов. А с ними уже мы будем расплачиваться, ну и церковь поможет, не так ли? Епископ, не меняя скорбного выражения на лице, пару раз коротко кивнул. И снова сомневаться в его искренности не приходилось. - Пока я тут синдик,[221] советник Гордон, - взбеленился итальянец, - и я распоряжаюсь городской казной! - Чего синдик? – глянул на него альбионец по имени Гордон, кажется, о нём что-то говорил один из солдат. – Вы не прислушались ко мне, когда я говорил о странностях, творящихся в Подгороде. Вы урезали и урезали бюджет городской стражи, полностью полагаясь на гарнизон. Вы не стали принимать никаких мер к нечистым, несмотря ни на что. И не надо валить всё на город скорби, синдик! Без активной помощи нечистых у наших врагов ничего бы не вышло! Советник-итальянец, оказавшийся городским синдиком, хотел было что-то возразить в ответ на агрессивную риторику Гордона, но тот не дал ему этого сделать. - Мои люди спасли вас из горящей ратуши. Вы и живы-то лишь благодаря мне, а сюда приглашены по настоянию монсеньора епископа. Все достаточно претерпели от вашего управления городом, так что вам остаётся быть лишь немым свидетелем. Немым, вы достаточно хорошо поняли меня, мессере? - Достаточно, - с невероятной злобой глянул на советника Гордона синдик. – Но знайте, что те, кто превыше нас, узнают о вашем самоуправстве! - Если мне удастся спасти город, - отрезал Гордон, - то остальное уже не важно. После – хоть потоп, главное, что я сделал всё, что мог. - Если вы закончили препираться, - заявил я, - готовы ли выслушать меня? Гордон обернулся ко мне, уставившись взглядом выцветших, почти рыбьих, глаз, выдающих в нём уроженца Альбиона. Говорить ничего не стал, однако сам вид его был куда красноречивее любых слов. - Нам нужно не менее восьми часов отдыха, - начал перечислять я. – Мы слишком устали, чтобы отправиться в катакомбы прямо сейчас. К исходу этого времени я составлю список необходимого снаряжения. Расписку к Бездушным вы оставите мне, и знать о ней должен я один. Надеюсь, вы отлично понимаете важность этого момента. Но прежде чем я дам согласие, - слегка покривив душой, потому что я сразу был согласен, как узнал о гибели отряда, - мне нужны ответы на вопросы. - Желаете получить их сейчас, - в той же деловой манере произнёс Гордон, - или после отдыха? - Сейчас, - кивнул я. – Вопрос у меня, собственно, всего один: почему именно я? Не проще ли отправить отряд солдат, которые знают катакомбы лучше меня и у кого куда больше шансов справиться с заданием. - Нет таких солдат, - честно ответил Гордон. – Катакомбы не патрулируются больше десяти лет, с тех пор, как по договору с гильдией алхимиков были взорваны все проходы, связывавшие Пьяченцу с городом скорби. Или хотя бы могущие связывать. Так все думали тогда. С тех пор город полагался только на защиту стен, не думая о том, что находится прямо под нашими ногами. – Он перевёл дух и снова прямо глянул мне в глаза. Выдержать его взгляд было довольно сложно, но и не таких в гляделки переигрывал. – А почему именно вы? Очень просто. Я был уверен, что вы возьмёте с собой тех людей, с кем уже сражались. Если честно, я считал их вашим отрядом. – Гордон легко перешёл на это «я», как будто епископа с синдиком тут не было вовсе, и все решения принимал лишь он один. – Ваши татуировки, - добавил он. – По словам святого отца, бегло осмотревшего вас при входе, они очень сильны. Значит, проклятье в вас крайне могущественное. А заполучить такое можно лишь в городе скорби. И я сделал вполне логичный вывод, что у вас рейдерское прошлое. Отрицать то, что он сказал, было глупо – всё слишком очевидно. Гордон разложил всё по полочкам, не оставив места никакой недосказанности. Мне оставалось лишь пожать плечами. - А теперь давайте говорить начистоту, - резко бросил я, - почему вы не желаете отправлять отряд проверенных солдат, а доверяете спасение всего города наёмникам, да ещё с самой сомнительной репутацией? Какой же ещё могла быть репутация у человека, который даже не отрицает, что он грабил опустевшие после эпидемии города. Причём ровно до тех пор, когда это стало слишком опасно. - Плакальщики, - мрачно бросил синдик. – Их очень много в катакомбах. Настоящая орда, если не больше. Они уже стучатся в решётки, пытаются выбраться наверх. - Иными словами, - кивнул я, едва сдерживаясь от сардонической улыбки, - шансов выбраться живыми из катакомб у нас почти нет. Никто не стал отвечать мне. Зачем же подтверждать очевидное…(обратно)
Глава 6. Morituri.
Нам выделили отдельный неф для отдыха. Мы пригласили к себе и отца семейства с женой и сыновьями. Хотя в нефе тут же сделалось тесно, но оставлять семью спать на скамьях в наоксе[222] было слишком жестоко. Мы через многое прошли вместе, чтобы бросать их сейчас. - За что нам такой почёт и уважение? – удивился тевтон, располагаясь на чистом полу нефа. Нам выделили достаточно одеял, чтобы две скамьи в нефе достались женщине и обоим её сыновьям. Мы сдвинули их вместе, образовав некое подобие кровати. Не думаю, что очень удобное, но всё лучше, чем провести ночь на каменном полу. - Я подрядил нас на задание, в котором выжить шансов почти нет, - честно ответил я. - За пару одеял и отдельное место, - сказал тевтон, - я согласен и не на такое. Конечно, покривил душой, не верил в то, что я был абсолютно серьёзен. Физическое и нервное истощение сделали своё дело. Я уснул как младенец, несмотря ни на что. Ни твёрдый пол, ни всего пара одеял – одно внизу и вторым укрываешься, – ни гул, стоявший в храме, не помешали мне. Я спал как убитый, и вряд ли кто-то из моих невольных спутников страдал от бессонницы. Мы слишком много выпили прошлой ночью, слишком устали от перехода и сражения с нечистыми, крысолюдами и мертвецами. Судя по тому, как затекло тело, всё время я проспал не меняя позы. Я с удовольствием потянулся под аккомпанемент хруста суставов, и резко сел, почувствовав, что надо мной кто-то стоит. - Простите, - сказал знакомый священник, стоявший на входе в неф, - не хотел пугать вас своим появлением, но восемь часов, отпущенных на отдых, подходят к концу. - Вы не напугали меня, отче, - ответил я, быстро вставая, чтобы поскорее разогнать кровь в жилах, - но не стоит делать подобного впредь. Я мог и убить вас, прежде чем пойму, что сделал. - На всё воля Господа нашего, - развёл руками святой отец. Никогда не понимал подобного фатализма. - Уже уходишь? – сел на своей импровизированной постели тевтон. Скандинав тоже проснулся, но садиться не спешил. Так и продолжал валяться на одеяле, закинув обе руки за голову. А вот отец семейства спал как убитый, даже сладко посапывал. Ну да ему сегодня из собора не уходить, пускай себе спит дальше. - Идём со мной, - кивнул я тевтону, - и скандинава прихвати. Мы уходим вместе. - Ты насчёт того дела, за которое нам уже авансом неплохо заплатили? – спросил тевтон, и я снова кивнул в ответ, ничего не говоря. Тевтон поднялся на ноги и сделал знак скандинаву следовать за ним. Интересно всё же, что их связывает? Не только же из-за того, что не знает ни слова на других языках, здоровенный скандинав, да ещё и боец каких поискать, всюду таскается вслед за этим гниловатым тевтоном. Мы последовали за священником, пройдя через притихший наокс. Большинство собравшихся в зале всё ещё спали, остальные вели себя как можно тише, инстинктивно стараясь никого не будить. Когда мы покидали давший нам приют неф, я обернулся и увидел, что старший из мальчишек проснулся и глядит на нас большими спросонья глазами. - Спи, - одними губами произнёс я, и вышел в наокс. Стараясь ступать как можно тише, мы добрались до трансепта. Но прежде чем священник постучал в дверь, ведущую, как я думал сначала, в придел, нас перехватил человек в чёрном. Мы расстались с ним вчера, когда нам выделили отдельный неф, куда вора, конечно же, никто приглашать не стал. - Погодите, - сказал он ещё более тихим, чем обычно голосом. – Вы уходите, верно? Я хочу пойти с вами. Я глянул на него, прикидывая, стоит ли и в самом деле брать его с собой. Конечно, лишних людей, особенно в подземелье с плакальщиками и ещё один Господь знает кем, не бывает. Но можно ли доверять вору, да ещё и нечистому? Несмотря на метку и всё прочее. Он ведь вполне может всадить нам по стреле в спину, и поминай как звали. Хотя, зачем бы ему это надо? Но ведь чужая душа – потёмки… Прикидывать можно до бесконечности, а решать что-то надо прямо сейчас. Я снова оглядел вора с головы до ног, и кивнул ему. - Этот теперь тоже с вами? – без особой нужды поинтересовался у меня священник. - Лишним никто не будет в катакомбах, - ответил я. - Значит, нам в катакомбы лезть, - кивнул больше себе тевтон. – Да уж, из огня да в полымя, ничего не скажешь. - Кто-то должен идти туда, - отрезал я. – Выбор невелик. Или мы дерёмся здесь с нечистыми и ходячими покойниками, пока кто-то другой пытается прорваться через катакомбы, чтобы привести помощь, или берём свою судьбу в свои руки. Что выбираешь? Тевтон только плечами пожал. - Если мы определились, то давайте продолжим наш путь, - напомнил о себе священник. Он подошёл к двери в притвор и быстро постучался. Открыли с такой скоростью, будто послушник по ту сторону только нас и ждал. За дверью оказался вовсе не притвор, а небольшое помещение с каменной лестницей вниз. Послушник пропустил нас и запер дверь. Мы же вслед за священником направились по каменнымступеням в подвал. - Здесь находится малая оружейная, - доро́гой сообщил нам священник, - и всё необходимое вы можете взять там. Сверх того, что хранится в ней, мы ничем не располагаем. Ещё ниже расположены входы в катакомбы. Они надёжно закрыты решётками, а отряд солдат будет дежурить, пока мы откроем их, чтобы вы могли выйти. - Лучше скажите, а что мы получим за спасение всех в этом храме? – спросил тевтон. - Не только здесь нашли укрытие люди, - ответил священник, - и вы спасёте всех, кто прячется сейчас от бесчинств, творящихся на улицах города. - Отличная риторика, - усмехнулся тевтон, - но вы не ответили на вопрос. - Награда будет, - вместо священника ответил я. – Выберемся из катакомб, и всё узнаешь. Даю слово. - Нам обещал награду отец семейства за охрану по дороге, - возмутился тевтон, - и где деньги? Разве мы не справились с задачей? Теперь приходится положиться лишь на твоё слово? Думаешь, мне этого достаточно? Или хватит отдельного нефа и пары одеял? - Прежде ты говорил иначе. - Я не был серьёзен и ты это отлично понимаешь! - Откуда мне знать, когда ты был серьёзен, а когда – нет? Я тебя знаю всего пару дней. Впрочем, не хочешь – оставайся, тебе всего-то и надо, что подняться обратно наверх. Что-то мне подсказывает, что с вором у меня не меньше шансов выбраться из подземелья, нежели с тобой. - Да он же тебе стрелу в спину пустит при первой возможности! - Ничего, что я рядом с вами иду? – напомнил о себе вор, но его никто не стал слушать. - Вор, по крайней мере, - прошипел я почти в самое ухо тевтону, - не предлагал бросить всех и прорываться прочь из города. Тевтон замолчал, потупив взор. Видимо, он был из той породы людей, которым невыносимо стыдно за собственные подлости. Вот только это не мешает им совершать новые, которых они будут столь же страстно стыдиться. - У тебя есть шанс, - продолжил я говорить так же тихо, - спасти весь город, и неплохо на этом заработать. Подумай, стоит ли упускать такой? Почти во всех подлецах, к каким смело можно было отнести и тевтона, живёт кроме стыда ещё отчаянное желание показаться лучше, нежели ты есть на самом деле. И я дал ему дополнительный стимул идти с нами, потому что, что бы я ни говорил, а вдвоём с вором, которому я совсем не доверяю, шансов выбраться из катакомб у меня практически нет. Священник проводил нас в оружейную, отворив тяжёлую дверь, запертую снаружи на массивный засов. Я мимоходом оценил его силу, ведь он легко справился с засовом и, не прибегая к чьей-либо помощи, открыл тяжёлую створку двери. Мы вошли в оружейную – это была настоящая лавка сладостей для взрослых мужчин. Конечно, в арсеналах крепких гарнизонов, особенно столичных городов, можно встретить куда лучший выбор, нежели здесь, но нам с головой хватило и этого. Шпаги, сабли, палаши, тесаки, гросмессеры, длинные мечи, вплоть до биденхандеров, какими орудуют лучшие наёмники ландскнехтских рот. На манекенах висели доспехи, также самые разнообразные, и отдельные детали. Стояли даже несколько полных доспехов, около одного остановился тевтон, глядя на него, как заворожённый. Я первым делом поддел под джеркин дублет из тонкой кожи и кольчужными рукавами, практически только этим и ограничившись. Ещё к трофейному, вполне приличному гросмессеру добавил пару кинжалов, да подобрал ему ножны, выбрав почти идеально подходящие. Повертев в руках несколько пистолетов, я понял, что они не отличаются качеством от моего, а потому менять их не стоило. Таскать же с собой сразу полдесятка по примеру пистольера, я не собирался. Хотя бы потому, что умею обращаться с ними так же ловко, как он. Здесь же я пополнил запасы пороха и пуль. Примерно так же скоро, как и я, закончили скандинав с вором. Последний долго перебирал стрелы, ища подходящие к своему луку, а после копался в каких-то ящиках, не то с алхимическими зельями, не то с хитрыми наконечниками для стрел. Скандинав же вовсе остался равнодушен к здешнему изобилию. Он лишь заткнул за пояс несколько метательных топориков, да попробовал пальцем остроту двух или трёх кинжалов. Но ни один не взял себе, видимо, просто возился с ними от скуки. А вот тевтон не только сменил свой изрядно порубленный меч на новый, простой в исполнении, но вполне достойный какого-нибудь знатного лорда, а то и короля из тех, кто попроще. К нему он добавил пару пистолетов в хитрой двойной кобуре, позволяющей быстро выхватить оба. Кольчугу он тоже сменил, но, даже натянув новую, продолжал глядеть на один из доспехов. Мы все уже закончили, а тевтон всё стоял и пялился на тяжёлый, полный доспех миланского образца. Покатые наплечники, обтекаемые формы, предельно затрудняющие нанесение удара, даже боевым топором или булавой сложно попасть так, чтобы остриё или било не соскользнуло по стали, оставив на ней лишь несколько уродливых царапин. На локтях и коленях доспеха красовались шестерёнки, выдавая в нём часовую броню. Под пластинами его скрывались сложные механизмы и переплетение тросов с ремнями – вся эта сложная машинерия позволяла как минимум удвоить силу человека, надевшего этот доспех. Самые же дорогие и сложные наделяли владельца едва ли не бычьей силой, как например, легендарные доспехи императора Максимилиана, названные в его честь. - Бери их, - подбодрил я тевтона, - но учти, что на спину мы тебе повесим зарядный ящик, вон от той митральезы.[223] - Я указал на малое орудие, скромно стоявшее в углу оружейной. – Ну а мы все вместе потащим её. - Зачем? – не очень понял мою мысль тевтон. - В этом доспехе ты при каждом шаге будет звенеть, скрипеть и щёлкать как механизм башенных часов, а потому прорываться нам придётся с боем всюду. Так что без митральезы в катакомбах нам точно не обойтись. - Сам знаю, - окрысился на меня тевтон и принялся нарочито подтягивать ремешки на новой кольчуге, чтобы не звенела. Я бы и сам при иных обстоятельствах не отказался от такого доспеха, вооружившись биденхандером или двуручной секирой, чтобы крушить врагов. Но не в катакомбах же, где и так не особо развернёшься, и не когда враг настолько превосходит тебя числом, что мимо большей части надо как можно скорее прокрасться так, чтобы тебя не заметили. После оружейной мы набили дорожные сумки едой и разными полезными мелочами, постаравшись как можно равномерней распределить нагрузку. Так, чтобы потеря одного не стала бы причиной гибели остальных. Тут как раз пригодился мой опыт рейдерства, да и остальные были не промах. И вот пришло время покинуть подземелье собора Сан-Антонио, и отправляться в катакомбы под ним. - Кстати, - вспомнил вдруг тевтон, когда мы снова шагали вслед за священником по очередной лестнице вниз, - а что с отрядом кавальери? Они же прорывались из города, чтобы привести помощь. - Они мертвы, - не оборачиваясь, бросил священник. – Мессере прав: вы сейчас – единственная надежда города. И всего его населения. Тевтон слегка опешил от такого заявления. Видимо, мои слова он не до конца воспринимал всерьёз, а вот когда их подтвердил молчавший прежде священник, поверил окончательно и бесповоротно. - А на меня обещанная награда распространяется? – спросил шагавший позади меня вор. – Мне-то до светлых идеалов добра и справедливости, да и до спасения города, дела особо нет. - Ты ведь ни на что не рассчитывал, когда просил меня взять тебя с собой? – поинтересовался я в ответ. - Ну, такой уж я человек, если почую выгоду, то мимо точно не пройду. - Ты ведь мог остаться снаружи, - напрямик заявил я, - и тебя вряд ли обнаружили бы так легко, как здесь. Ты ведь едва не попался на входе в собор, в то время как за его пределами был бы в куда большей безопасности. Я намеренно говорил всё это при священнике, который слышал нас. Это была ещё одна проверка для вора, крайне жестокая и опасная для него, но я уверен, что моего авторитета вполне достанет, чтобы вор избежал огня и железа. - Это не спонтанная вспышка насилия со стороны нечистых, - ответил вор. – Их вооружили, собрали в отряды. Ты же не думаешь, что появление орд мертвецов и некромантов было случайным? При такой организации есть и свои проверки, и я их точно не пройду. О последствиях мне как-то даже думать не хочется. Вряд ли вор говорил мне чистую правду, однако допытываться сейчас смысла не было. Я удовлетворился этим объяснением, тем более что оно было достаточно правдоподобно. Шагавший первым священник делал вид, будто наш разговор его совершенно не интересует. Однако я уверен, он всё мотал на ус – навидался я на подобных ему в свите инквизитора Лафрамбуаза. Наконец, наш спуск подошёл к концу. Священник постучал в могучую дверь, окованную сталью. Внутри стен и самой двери зажужжали и защёлкали механизмы, отворяя её. Никаких замков, запоров или засовов на ней не было, однако я уверен, что открыть эту дверь куда сложнее, нежели райские врата закоренелому грешнику. На пороге нас ждал бравый сержант в мушкетёрском колете. Он кивнул священнику и посторонился, пропуская наш небольшой отряд. - Значит, это и есть наши спасители? – поинтересовался сержант, ни к кому конкретно не обращаясь. – Всё же зря вы отвергли предложение капитана, надо было отправить настоящих солдат, а не этот сброд. По всей видимости, такие слова как уважение или такт в его лексикон не входили. - Не нам обсуждать решения синдика и епископа, - отрезал священник настолько менторским тоном, что спорить с ним у всякого бы пропало желание. Дверь за нашими спинами закрылась сама собой, и теперь впереди шагал не только священник, но сержант мушкетёров. Перед ещё более прочной дверью, на сей раз сложенной не из досок, а из целых брусьев, укреплённых сталью, мы остановились. Сержант мушкетёров прошёл несколько шагов и занялся какой-то машинерией, открывающей дверь, а священник обернулся ко мне и протянул кожаный планшет с медной застёжкой. - Внутри все необходимые бумаги, - сказал он. - И что же в них? – тут же сунулся тевтон. - Карта катакомб, которыми мы пойдём, - ответил я. - Но он же сказал бумаги, - обвиняющим тоном заявил тевтон. – Значит, не только она. Что ещё? - Награда тоже здесь, - кивнул я. – Но где мы сможем получить её, знаю только я. Так что тебе стоит поберечь мою голову, без неё тебе награды не видать. Намёк был более чем прозрачен, и тевтон понял его верно. Он отступил на полшага, подняв руки вверх, признавая своё поражение. Я же закрепил планшет на поясе и поблагодарил священника. - Насколько точны карты? – уточнил вор. А ведь этот вопрос надо было задать мне. Как же быстро я позабыл о самых, казалось бы, базовых основах, которые рейдер познаёт в первые же месяцы занятия этой опасной профессией. Если же не познаёт, то очень скоро становится покойником. - Этого не знает никто, - честно пожал плечами священник, - ведь даже око самого Господа нашего вряд ли презрит за этим местом. - Выходит, они будут нас больше путать, нежели помогать, - заметил вор. - Возможно, - кивнул я, - но всё лучше чем вовсе ничего. Совсем вслепую лезть в катакомбы – это верное самоубийство. Вор только плечами в ответ пожал, но явно остался при своём мнении. Тут отчаянно заскрипели двери, и одна створка начала медленно двигаться внутрь. Отворилась она ровно настолько, чтобы более-менее свободно мог пройти один человек, после чего снова встала намертво. Сержант сделал нам приглашающий жест, и мы вслед за ним вошли в не слишком большое помещение. А там и кроме нас народу хватало. Десяток мушкетёров с оружием наготове, да в придачу к ним расчёт митральезы, ощетинившейся по меньшей мере тремя десятками стволов. Весьма серьёзный пост, однако стоило только взглянуть дальше, как становилось понятно, зачем он нужен. Потому что в каком-то десятке шагов от них, отделённые прочной решёткой, бесновались плакальщики. Плакальщики это особый вид мертвецов. По сути, это ещё живые люди, morituri, отвергнутые даже миром нечистых. Они были на крайней стадии заражения, когда из едва живых людей обращаются в ходячих покойников. Над ними вились рои мух, в волосах и одежде кишели чумные блохи, а по лицам струятся бурые потёки крови с чернилами, сочащиеся из носа, рта и глаз. Из-за них плакальщики и получили своё название. И сейчас толпа этих бывших людей билась о прочные прутья стальной решётки, жаждая вырваться из катакомб. Никакой цели в их действиях уже не было, все мысли и весь разум тварей – уже больше не людей – был поглощён чумой. - Сейчас мы поднимем решётку, - сообщил нам сержант мушкетёров, - чтобы плакальщики ворвались сюда. Мы прикончим бо́льшую часть из нашей малышки, а остальных добьём из мушкетов. После вы войдёте внутрь и будете предоставлены самим себе целиком и полностью. Решётку мы опустим за вашими спинами, и обратно этой дорогой вы уже не вернётесь. Ничего не став больше говорить нам, он подошёл к своим солдатам и принялся раздавать команды. - Плутонг[224], к стрельбе товьсь! И мушкетёры подбираются, вскидывая оружие к плечу, становятся плотным строем. - Расчёт к митральезе! И пара пушкарей рядом с нею берутся за шнуры запальных замков, готовясь рвануть их на себя по команде. - Все готовы, парни? – Вопрос не нуждается в ответе. – Открываю! Сержант дёргает рычаг, и решётка начинает удивительно медленно ползти вверх, уходя в пазы, прорезанные в потолке. Плакальщики бьются об неё всё иступлённей, бурая кровь из разбитых рук льётся на прутья. И вот первый прорывается, его буквально вталкивают внутрь напирающие сзади. За ним второй, третий, четвёртый. Плакальщики начинаются медленно заполнять отделяющее их от митральезы пространство. Я вижу, что у пушкарей нервы на пределе, ещё секунда, и они не выдержат – откроют огонь. Но сержант молчит, внимательно глядя на спотыкающихся, топчущих тех, кто оступился, плакальщиков. Их продвижение замедлилось, теперь они больше мешают друг другу, давят, валят идущих впереди, шагают, едва волоча ноги от слабости. Жизнь в них теплится лишь благодаря чуме, она убивает их, и не даёт умереть. Сержант становится в строй к своим солдатам, поднимает руку, продолжая вглядываться в приближающуюся толпу тварей. Я едва не пропустил взмах – так быстро опустил он руку. Если бы не крикнул: «Пли!»; наверное, и не заметил бы. Я ведь тоже куда больше внимания уделял напирающей толпе плакальщиков. Пушкари одновременно дёрнули запальные шнуры – и митральеза разразилась целой симфонией смерти. Ведь не просто так это орудие называют ещё и органным, не только за схожесть из-за довольно большого числа стволов. Митральезы умели выдавать собственную музыку, музыку свинцовой и огненной смерти. Недаром же артиллерию уже давно прозвали богом войны. На полях сражений – между людьми ли, или против орд нежити, – она всё чаще правит бал. Вот и сейчас десятки столпившихся в тесном помещении плакальщиков повалились на пол, буквально нашпигованные свинцовыми пулями. Стволы митральезы плевались и плевались в них никак не меньше трёх минут. И за это время ей удалось очистить от тварей почти всё пространство – практически до самой решётки. - Мушкетёры, - рявкнул сержант, - залп! И тут же слитно рявкнули пять мушкетов стрелков первого ряда. - Первый ряд, на колено! Второй ряд, залп! Ещё пять мушкетов выплюнули огонь и смерть в изрядно поредевшую толпу плакальщиков. - Первый ряд, залп! Не знаю, как мушкетёры сумели так быстро перезарядить оружие, но по команде они поднялись с колен, и выстрелили по плакальщикам. Снова сержант командует первому ряду опуститься на колено, а второму дать залп, и снова мушкетёры выполняют приказ. Плакальщиков больше не остаётся. Лишь копошатся на полу в окровавленных ошмётках плоти и осколках костей те, в ком чума особенно сильна, не давая умереть даже с такими ранениями. Только сейчас, когда отгремели все громы, я заметил, что сопровождавший нас священник опустился на колени позади всех и быстро, одними губами шепчет молитву, перебирая чётки. Он молился за умирающих плакальщиков. Какими бы ни были они тварями, отравленными чумой, но смерть без покаяния и отходной молитвы – слишком жестоко для них. - Réquiem ætérnam dona eis Dómine, - шептал священник, et lux perpétua lúceat eis. Requiéscat in pace. Amen.[225] Священник поднялся на ноги, опустив чётки. Ему явно было неприятно глядеть на картину кошмарного побоища, учинённого мушкетёрами. - Погодите, святой отец, - заявил с прежней нагловатостью сержант, - сейчас мы отправим их в Чистилище. Он шагнул к стене, открыл на ней небольшую панель, ловко спрятанную за фальшивым камнем кладки, и дёрнул за скрытый в ней рычаг. Все мы тут же инстинктивно отпрянули от волны жара. В стенах отворились ещё несколько подобных панелей, но за ними скрывались бронзовые драконьи головы. Через секунду они извергли пламя из пастей, да столь жаркое, что трупы плакальщиков в считанные мгновения обгорали до костей, а кости рассыпались прахом. Пламя было направлено от нас, так, чтобы сжигать всё дальше по коридору, но и нам досталась известная доля его обжигающего жара. Горело явно некое алхимическое вещество, ведь даже нефть не даёт столь жаркого огня, чтобы в считанные минуты практически уничтожить сотни человеческих тел. - Вот теперь всем им Réquiem ætérnam, - удовлетворённо кивнул сержант, снова дёрнув на рычаг, минуты три или четыре спустя. Смертоносное пламя угасло, а головы скрылись обратно в стенах. – Willkommen,[226] - сделал он почти шутовской пригласительный жест в сторону входа в катакомбы, - и советую поторопиться, мы тут наделали очень много шума. Да уж, насчёт поторопиться, тут сержант прав на все сто. Однако прежде я всё же обернулся к священнику и испросил у него кратного благословения на грядущее дело. - Не опускайтесь на колени, - ответил святой отец, осеняя нас крестным знамением. – Cum Deo,[227] - коротко напутствовал он всех нас. Провожаемые взглядами мушкетёров и пушкарей мы покинули помещение. Под нашими башмаками трещали остатки костей плакальщиков, их прах прилипал к подошвам, поднимаясь крошечными облачками при каждом нашем шаге. Шагали как можно быстрее, чтобы поскорее покинуть место побоища. И не только потому, что идти по чужому праху и пеплу было неприятно, но и потому, что шума мушкетёры и пушкари со своей митральезой наделали столько, что привлекли к себе внимание, наверное, всех обитателей катакомб. А значит, нам надо убраться отсюда как можно скорее. Лишь на секунду мы замерли, когда за нашими спинами с лязгом опустилась решётка, окончательно отрезая нам обратную дорогу. Мы переглянулись, но говорить ничего не стали – каждый и так знал, на что идёт, и ради чего. - Вор, - велел я, - давай на разведку. Ты теперь шагаешь в десяти метрах впереди и ждёшь нас у каждой развилки. Возвращаешься только в самом крайнем случае. Человек в чёрном кивнул и, не задавая лишних вопросов, трусцой убежал вперёд. Мы зажгли пару факелов, чтобы осветить хотя бы стены вокруг, и не пропустить развилку, и зашагали следом. Глаза быстро привыкли к темноте и неверному свету пляшущего пламени факелов. Однако масляные светильники, которые тоже у нас имелись, я решил пока поберечь. Запаса горючего вещества в них хватает слишком уж ненадолго, да и повредить их слишком легко. Факелы всё же куда привычней. Что бы там ни говорил вор, а от карты подземелий был толк. Нас окружали старинные стены, помнящие ещё римских строителей, складывавших их из прочных каменных блоков. Я и не знал, что в те времена Пьяченца была соединена общими катакомбами с будущим городом скорби, тогда носившим название Медиоланум. Так что карта, выданная нам священником, была в общем довольно точной. Дважды мы встречали вора на развилках, где он терпеливо ждал нас, и тогда я, сверившись с картой, направлял его в тот или иной тоннель. Несколько раз нам попадались плакальщики, но было их очень мало. Три группы по двое-трое и пара одиночек одиночки, которых мы прикончили без проблем, расстреляв из пистолетов. Шума, конечно, наделали много, но подпускать к себе чумных тварей, было ещё более рискованно. - Неужто все наверх подались, - произнёс на втором часу нашего пути по катакомбам тевтон, - а здесь только плакальщики и остались. - Я стараюсь по самой широкой дуге обходить Подгород, - ответил я, - но через полчаса мы вынуждены будем подойти к нему ближе. Иного пути просто нет. - А если карта врёт? - Можешь сам вести вместо неё, - пожал плечами я. Тевтон снова замолчал, уставившись себе под ноги. Таких как он надо постоянно одёргивать, иначе просто житья от них не станет. Считают себя кладезями мудрости, говоря обыденные, в общем-то, вещи, да ещё таким тоном, будто это сентенции мировой мудрости, никак не меньше. На очередной развилке вор предпочёл скрыться в тени. Он вышел в самый последний момент, заставив нас троих вздрогнуть и схватиться за оружие. - Не стоит так делать впредь, - влез со своим мнением тевтон. – Мы ведь могли и пристрелить тебя ненароком. - Я знаю, на какой риск стоит идти, - отмахнулся вор. – И не хотел подходить, пока не убедился, что это вы. Прислушайтесь, - велел он нам. – Слышите шаги? Похоже, здесь уже топают патрули нечистых или бог знает кого. И в самом деле, достаточно было хорошенько напрячь слух и затаить дыхание, стараясь самому производить как можно меньше звуков, чтобы услышать отдающиеся в каменных катакомбах тяжёлые шаги. Шёл явно целый отряд, встретиться с которым в наши планы вовсе не входило. - Там шагают, - кивнул вор в арку, уходящую прямо. Я сверился с картой, но лишь для того, чтобы подтвердить свои самые худшие опасения. Именно туда нам и было надо, хуже того, второй коридор развилки заканчивался глухим тупиком. Некогда он вёл к кратчайшему пути в Медиоланум, и его взорвали одним из первых, завалив напрочь. Середину коридора на моей карте пятнал красный крест, ясно говорящий, что дальше дороги нет. - Придётся рисковать, - сказал я. – Другой дороги у нас нет. Всем, оружие к бою. Вор, ты теперь идёшь в двух метрах перед нами, старайся не попадать в свет факела. Мы оставили только один источник света, да и тот я бы затушил, если бы не слишком уж большой риск свернуть шею в полной темноте. Стараясь идти как можно тише, мы держали наготове оружие. Тевтон взял в руки оба пистолета. Я сжимал в правой руке рукоять своего, в левой же – факел. Скандинав, глядя на нас, подобрался. Одной рукой он придерживал секиру на плече, другую же положил на оголовье метательного топорика. Вор стремительной тенью ворвался в освещённое пространство. Он держал лук с наложенной на тетиву стрелой. И снова нам с тевтоном стоило известных усилий не выстрелить просто на движение. Однако выговаривать вору никто ничего не стал. - Патруль впереди, - выдохнул он. – Двое нечистых ведут плакальщиков. Тех пятеро или больше, точнее не разглядел. Нечистые хорошо вооружены, не чета тем, кто наверху орудует. А над плакальщиками целые рои мух. Так гудят, что скоро и тут слышно будет. Стоило ему закончить, как все мы услышали гудение мушиного роя. Патруль приближался. - Ну, - выдохнул я, - с богом! И швырнул факел вперёд, освещая кусок коридора. Нас уже обнаружили по его свету, и пытаться скрыться или бежать было бы просто глупо. Так что оставалось одно – бить первым! Оба нечистых, сопровождавших плакальщиков, инстинктивно попытались защитить лица. Может быть, вооружены они были и лучше тех, что наверху, но вот бойцами оказались столь же скверными. Почти слитно грянули выстрелы наших с тевтоном пистолетов, и нечистые повалились на пол коридора. Лишённые направляющего их контроля плакальщики привычной толпой ринулись в нашу сторону. Свистнул один метательный топор скандинава, за ним почти сразу второй. Вор не отстал от него, выпустив в плакальщиков три стрелы подряд. Все пятеро были мертвы через считанные мгновения. Вот только это вовсе не значило, что опасность для нас миновала. - Бегом! – выкрикнул я, хотя надобности в этом не было. Мы понеслись по коридору, будто оглашенные. Проскочив рой вьющихся над упавшими телами плакальщиков мух. Закрывая лица руками, чтобы ни одна из них не села на кожу, и не впилась в неё своими острыми жвалами. Musca mali – чумные мухи, точно такие же разносчики болезни, как блохи или крысы. Страшная болезнь выбирает себе носителями самых отвратительных паразитов, каких только можно себе вообразить. Мы бежали по коридору, прорвавшись через облако чумных мух, но останавливаться и не думали. Бежали наугад, не особо задумываясь над последствиями. Всем мерещились мухи, мельтешащие перед глазами, а в ушах раздавались отзвуки гула, заставляющие бежать, нестись сломя голову, не разбирая дороги, в полной темноте. Не думая о таких мелочах, как подвернувшийся под ногу камень или просто ниша в стене вместе поворота коридора. Даже о том, что можем запросто потерять друг друга, не думал никто. Первым остановился скандинав, он громко хлопнул себя по шее, прибив муху, и с хрустом раздавил её крепкими пальцами. А после спросил что-то у тевтона. - Говорит, что чувствовал укусы, - перевёл тот, - просит зажечь факел, чтобы осмотреть себя. Я решил не ограничиваться факелом, и зажёг один из фонарей – и света куда больше, и руки не занимает. Я поставил его на пол, вместе с остальными обернулся к скандинаву. Открытые части тела его – предплечья, плечи, грудь – покрывали чёрные точки – следы укусов musca mali, от которых с невероятной быстротой разбегались мелкие ручейки чернил. Все замолчали. Просто глядели на скандинава, и каждый в душе молился, что на его теле не было подобных отметин. Тевтон вполголоса выругался на родном языке, вынимая из плотных звеньев кольчуги мёртвых мух и для верности давя их пальцами в кожаных перчатках. - Morituri? – хриплым голосом спросил, ни к кому не обращаясь, скандинав. Это слово знали все, столкнувшиеся с чумой. Единственное слово на латыни, не нуждающееся в переводе на другие языки. Скандинаву никто не ответил, а он внезапно упёр в бока свои пудовые кулаки и расхохотался. И от искреннего смеха его всех нас мороз продрал по коже.(обратно)
Глава 7. Повелитель мух.
Несмотря на безумный смех, прервавшись, скандинав дальше вёл себя как обычно. Он не проронил ни единого слова, и шагал со всеми наравне. Тевтон теперь сторонился бывшего товарища. Понимаю его, не слишком приятно идти рядом с ещё живым, но уже покойником. Ведь скандинав в этих катакомбах вполне может стать нечистым, а то вовсе скатиться до плакальщика. Но об этом я предпочитал не думать. Все мы вполне можем разделить его участь. Достаточно всего пары укусов musca mali, чтобы кровь начала медленно, но верно напитываться заразой, превращаясь в кишащие чумой чернила. - Много было мух, - на ходу выдохнул вор. Он теперь не ходил в разведку, держась рядом с нами. - Плакальщиков ведь было сколько? – добавил он. – Пятеро, верно? А рой над ними вился, как над вскрытым чумным кладбищем. Ты видел, сколько мух покусало скандинава? Сколько тевтон из кольчуги достал? - Я просто не хочу думать об этом, - честно ответил я. – Я понимаю, куда ты клонишь, но нам сейчас от этого никакого проку нет. Встретим повелителя, так тому и быть. - Ты так просто говоришь об этом, - вспылил и так находившийся на грани тевтон. Он, конечно же, слышал весь наш короткий диалог. - Если здесь есть повелитель мух, то все мы уже покойники! - Поменьше кричи для начала, - в который уже раз осадил я тевтона. – И подумай об одной очень простой вещи: у нас нет выбора. Мы либо выходим из катакомб, либо остаёмся тут. Даже если сумеем вернуться к решётке, обратно нас уже никто не пустит. Тевтон как-то совсем сник, осознав окончательность своего выбора. Он, видимо, уже записал себя – да и всех нас, скорее всего, - в покойники, и теперь переставлял ноги, скорее по необходимости. Ложиться и помирать он пока не собирался. Шум большого количества людей – или кто тут ещё может быть – мы услышали почти одновременно. Наверное, с нами сыграла шутку архитектура этого места, наполненного эхом и звуками, которые неясно где именно раздаются. Я поднял руку, давая знак остальным остановиться, и кивнул вору, который и без моей команды уже направился дальше по коридору. Я же присел прямо на грязный пол, поставив перед собой фонарь – сейчас нужны были свободные руки, и занимать их факелами было попросту глупо. Развернув карту, я в очередной раз попытался сориентироваться по ней, и снова у меня ничего не вышло. Я не мог и приблизительно понять, где мы сейчас находимся. В катакомбах главными ориентирами служили тупики и выходы наружу или в Подгород, но нам пока не попался ни один из них. Я скорее занимал себя бессмысленным занятием, чтобы убить время до возвращения вора. Тевтон нервно вышагивал рядом, то и дело заглядывая мне через плечо. Скандинав же, как и прежде, замер молчаливой громадой. В свете фонаря были отлично видны расползающиеся не голому торсу и рукам его чёрные узоры отмеченных чернилами сосудов. Зараза распространялась очень быстро, что было ещё одним доказательством присутствия тут повелителя мух. Вдали от своих кошмарных творцов musca mali не могли разносить чуму столь эффективно. Вор вернулся довольно скоро. По виду его было понятно, что он бежал, и очень быстро. Как бы ни был ловок человек в чёрном, а возвращение его, похоже, основательно потрепало. - Большой отряд, - сообщил он. – Несколько сотен, никак не меньше. Это не патруль, больше похоже на облаву. Нечистые, плакальщики, а ведут их здоровяки размером со скандинава. В броне из костей и с коровьими черепами вместо голов. Я таких даже в городах скорби не встречал. - А вооружены они секирами, - уточнил я, поднимаясь на ноги и цепляя к поясу фонарь, - тоже вполне подошедшими бы нашему скандинаву? - Именно ими, - кивнул вор. – Тут не во всех коридорах такими секирами помашешь. - Им всё равно, - сказал я. – Если так уж интересно, это големы, созданные иудейскими мудрецами, что перешли на службу к султану Чёрной порты. Силой не уступят скандинаву, это верно. - Говорят ещё, что в каждого вложена душа военачальника порты, - добавил тевтон, - чем-то провинившегося перед султаном. И тот служит своему повелителю вечно, пока не будет освобождён от службы. - Или пока голема не уничтожат, - кивнул я. - Может, ещё скажете, как это сделать? – ехидно заметил вор. - Это просто груда скреплённых вместе костей и жил, - пожал плечами я. – Её достаточно разбить на части, и голем перестанет существовать. - Глядя на них, не сказал бы, что это сделать также просто, как сказать. - А когда оно было так? Я сложил карту и сунул её обратно в планшет. - Раз ты так запыхался, то нам, думаю, стоит поспешить. Вор только кивнул в ответ. - Уходим в первое же ответвление от этого коридора, - сказал я, и мы продолжили путь прежним быстрым шагом. Мы почти бегом миновали несколько коридоров, прежде чем буквально нос к носу столкнулись с очередным патрулём. На сей раз он состоял из одних только нечистых, и возглавлял небольшой отряд турецкой внешности человек в чёрном кафтане, того же цвета чалме, намотанной поверх стального шлема с личиной. Под кафтаном скрывалась вполне приличная кольчуга, а в руках турок держал пару кривых сабель. И отчего-то сразу становилось ясно, что он, как боец, нечета сопровождавшим его нечистым. Турок выкрикнул команду, указывая в нашу сторону одним из ятаганов, и тут же получил стрелу в горло. Вор бил без промаха, и использовал всякую заминку противника. Турок покачнулся, будто не веря в то, что уже мёртв, и осел на камни коридора. Мы же бросились на не успевших прийти в себя после смерти командира нечистых. Я лишь раз успел взмахнуть палашом, отбивая в сторону выставленный в неумелой защите меч противника, его сразил тевтон, глубоко погрузив клинок в живот нечистого. Я пинком отправил умирающего врага подальше, отбил неуклюжий выпад другого, только хотел вскрыть ему горло кинжалом, но меня опередил скандинав, могучим ударом разваливший нечистого от плеча до паха. Ещё двое врагов упали, пронзённые стрелами вора. И на этом всё закончилось. Как всегда, резко и в одно мгновение. Враги просто закончились. Я опустил палаш, на клинке которого появилась лишь одна мелкая царапинка, и не следа крови. Однако радоваться было рано – из двух коридоров отчётливо доносились тяжёлые шаги, и дополнял их топот множества ног. На разведку времени не было, и я просто махнул рукой в тот коридор, откуда вышли нечистые с турком во главе. Мы кинулись туда уже почти бегом. Нас явно настигали – звуки погони доносились почти изо всех коридоров. Мы бежали, не разбирая дороги, лишь бы не столкнуться с врагом. Однажды бежавший первым вор повернул налево, и тут же выскочил из коридора, будто кипятком ошпаренный. Он молча бросился в противоположный коридор, и мы вместе с ним. Однако я кинул взгляд через плечо, чтобы понять, что же так напугало нашего вора. Причина для страха у него была более чем достойная. Прежде чем повернуть за угол коридора, я успел разглядеть тех, с кем он столкнулся буквально нос к носу. Отряд не меньше чем в десяток нечистых вперемежку с плакальщиками, и вёл их тот самый голем – или подобный ему – почти двух метров ростом скелет с бычьим черепом на плечах, несущий в руках здоровенную секиру, чьи два лезвия были словно не выкованы из стали, а вырезаны из кости. Не хотел бы столкнуться с таким в бою. Вряд ли даже скандинав станет нечувствительному к боли и не ведающему страха голему достойным противником. - Нас загоняют, - выдохнул на бегу вор, поравнявшись со мной. – Они давно могут поймать нас. Но гонят куда-то. Как загонщики, дичь. У меня тоже возникло такое ощущение, но я старался подавить его, однако раз кто-то подтверждает его, скорее всего, чутьё меня не подводит. Не слишком приятно побывать в шкуре дичи, вот только выбор у нас невелик. - Драться с ними мы не можем. – Я отвечал такими же отрывистыми фразами, стараясь беречь дыхание. – Поймём, куда гонят. Будем там решать. Короткая передышка выпала нам почти через полчаса бега по коридорам катакомб, живо напомнившего мне последний рейд моей команды. Мы остановились на перекрёстке, звуки погони доносились из трёх его ответвлений, но вроде бы враг был ещё далеко, и мы могли хотя бы перевести дух. Я дрожащими от усталости и нервного напряжения руками вынул из планшета карту, едва не вытряхнув при этом из него остальные бумаги. Развернув карту, я попытался припомнить последние ориентиры, а в них за время нашего бега недостатка не было. Трижды, как минимум, мы едва успевали вырваться из сжимающегося кольца загонщиков, попав в тупиковое ответвление очередного коридора. А может быть, нас намерено отпускали, продолжая гнать туда, куда надо врагу. Поставив на пол почти опустевший фонарь, уже начавший плеваться и сыпать искрами, я всмотрелся в карту. Если верить ориентирам, то нас гнали к большому залу, и, можно сказать, уже загнали туда. Куда бы мы ни свернули теперь, все дороги вели туда. Либо были перекрыты отрядами врага или завалами. - Нас гонят сюда, - очертил я пальцем зал на карте. – Вор, быстро на разведку. У нас вряд ли есть больше пяти минут. - Мне хватит, - заверил меня человек в чёрном, прежде чем выйти из круга неверного света от гаснущего фонаря. - Думаешь, он там? – спросил у меня тевтон, зачем-то уточнив, хотя и так всё было предельно ясно. - Повелитель мух. - Скорее всего, - кивнул я. – Живые и чистые для него лучшая пища, а эти, - я неопределённо махнул головой, - явно хотят его как следует подкормить. Тут, под Пьяченцей, заваривается очень серьёзная каша. - И мы попали в самую середину котла с нею. Я хотел было сказать что-нибудь, но меня опередил скандинав. Он выпрямился, перестав опираться на секиру, и сказал тевтону несколько слов. Потом помолчал, и добавил ещё пару фраз, кажется, в одной из них я уловил слово morituri. - Говорит, чтобы мы шли дальше без него, - перевёл тевтон. – Говорит, что уже мёртв, и выиграет нам минут пять или даже больше. Я сложил карту обратно в планшет и шагнул ближе к скандинаву. В неверном свете умирающего пламени сложно было понять, где кожу его покрывают татуировки, а где уродуют чёрные следы укусов чумных мух. Я положил руку на плечо скандинаву, и заглянул в глаза. Для этого, конечно, пришлось поднять голову, потому что он был прилично выше меня ростом. - Иди, - сказал ему я. – Мы все благодарны тебе. - Быть в мои края, - ответил он с кошмарным акцентом и коверкая слова, - сказать, что Бьёрн Стурла умереть, как воин. С секирой в руках. Он идти к предкам с поднятой головой! - Мы услышали тебя, - кивнул я. Зная по книгам, прочитанным в Пассиньяно, кое-что об обычаях скандинавов, я постарался ответить, как положено, некой ритуальной фразой или чем-то в этом роде. Скандинав по имени Бьёрн Стурла кивнул в ответ и, резко развернувшись, бросился обратно в коридор, откуда мы пришли. Нам же осталось лишь последовать за вором, не дожидаясь, когда он вернётся из разведки. Мы столкнулись с человеком в чёрном примерно на полпути. Он возвращался к нашему перекрёстку быстрым шагом, и как обычно неожиданно вышел в круг света от фонаря. По странной случайности, именно в этот момент где-то за нашими спинами прозвучал воинственный крик скандинава, и отчётливо послышались звуки сражения. - Он обещал нам пять минут, - бросил я, не останавливаясь, - может, даже больше. Надо потратить их с толком. Что там впереди? - Повелитель мух, конечно, - развёл руками вор, шагая рядом со мной. – Стоит посреди зала один. На полу там костей полно и тряпьё какое-то. По всей видимости, это всё, что осталось от его предыдущих жертв. - Молодая тварь, не заметил? - Не разбираюсь, - пожал плечами вор. - У тебя какие стрелы есть? - Какие нужны? – вопросом на вопрос ответил вор. - Огненные, такие чтобы пламя давали как можно жарче. - Найдётся несколько, - кивнул вор. – В оружейной монастыря очень хорошие запасы. - Отлично. Тогда мы с тевтоном вспарываем брюхо твари, а ты всаживаешь в него пару стрел. Главное, сделать всё как можно быстрее, иначе мы можем смело следовать за Бьёрном Стурлой. - А кто такой этот Бьёрн Стурла? – не понял вор. - Так скандинава звали, - объяснил ему тевтон. На сей раз встревать со своими умными советами и замечаниями он не стал, и я был ему за это премного благодарен. Наверное, тевтон, несмотря на натуру свою, отлично понимал, время для препирательств прошло. Жертва скандинава показала это очень отчётливо. Зал, где устроил себе логово повелитель мух, оказался ещё больше, нежели мне представлялось, когда я глядел на карту. Внутри него в факелах с фонарями надобности не было – зал был довольно хорошо освещён колониями какого-то фосфоресцирующего ни то мха, ни то грибка, покрывавшего все стены. Он светился ровным зеленоватым светом, неприятно напомнившим о полных заразы камнях крысолюдов. Сама тварь, как и положено чумному отродью, выглядела невероятно отвратительно. Иные священники, сравнивавшие чуму с новой казнью египетской, обрушенной на наши грешные головы Господом, утверждали, что все её порождения есть отражения смертных или меньших грехов. Особенно популярна такая трактовка была в кастильской церкви, где безраздельно властвовал принцип уничижения плоти. Однако если глянуть на повелителя мух, то можно было вполне поверить этим утверждениям. Потому нельзя было придумать лучший пример для воплощения греха чревоугодия, нежели он. Тварь была ростом со среднего человека, абсолютно лишена волос, а кожа на широких боках записного обжоры свисала тяжёлыми складками. Живот повелителя мух выпирал далеко вперёд, и как раз на нём кожа была натянута словно на барабане. Шеи почти не было, лысая, как колено, голова торчала прямо из неопрятных складок кожи, покрывающих плечи повелителя мух. Глаза его были прикрыты тяжёлыми, набрякшими веками, над которыми нависали надбровных дуги, лишённые бровей. - Спит? – тихонько произнёс тевтон, вглядываясь в замершую почти точно посреди зала тварь. - Чёрт их разберёт, - честно ответил я. – Он же вроде мёртвый, а им сон не нужен. Я внимательно глядел на его надутый живот, ведь именно там кроется наша погибель. Именно там сейчас спят сотни и тысячи musca mali, способных своими укусами превратить нас в ходячих покойников, morituri. И даже моё проклятье вряд ли спасёт меня от такого количества заразы, что они способны впустить в меня за считанные мгновения. - Я слева, ты – справа, рубим крест-накрест, и сразу же прыгаем прочь, - быстро скомандовал я тевтону, поудобнее перехватывая рукоять палаша. – Вор, стрелы готовь. Для верности я обернулся к нему, и человек в чёрном показал мне лук с наложенной на тетиву стрелой. Она была довольно необычной, с большим наконечником, отмеченным парой красных полосок. Вторую такую же вор уже держал в левой руке, чтобы отправить в короткий полёт без промедления. - Ну, с богом, - кивнул я, и первым рванул в залу. Тевтон не отстал от меня ни на секунду. Мы бежали по хрустящим под ногами останкам жертв повелителя мух. Под нашими ботинками трещали старые кости и чавкали расползающиеся от старости и гнили лохмотья. Конечно же, эти звуки привлекли внимание твари. Она открыла глаза, вперившись в нас тупым взглядом, и тут всем телом откинулась назад, распахнув рот. Внутри неё начал нарастать знакомый гул мушиного роя. Вот только в этот раз он был более густым и басовитым, пускай и приглушённым чревом твари. Несмотря на накопившуюся усталость, мы с тевтоном припустили так быстро, как только могли. Из-под наших ног летели останки людей и остатки их скарба, скопившиеся за многие годы в зале. Расстояние, отделявшее нас от повелителя мух, мы преодолели невероятно быстро, ведь от нашей прыти сейчас зависели наши жизни. Я взмахнул палашом, глубоко погрузив его клинок в выпирающее брюхо твари. Прямо в источник жуткого гула. Рывком вспорол брюхо повелителя мух, оставив на чреве его длинный разрез, из которого не пролилось ни капли крови. Тевтон почти одновременно со мной рубанул его отвесно сверху-вниз – клинок его меча почти до середины погрузился в отвратительное тело монстра. Мы прыгнули в разные стороны прежде, чем за нашими спинами вор отправил в полёт пару огненных стрел. Следующий момент я запомню, наверное, на всю жизнь. Раздутое чрево повелителя мух распалось, рассечённое нашими клинками, подобно чудовищному цветку. На лепестках его и внутри копошились полчища чумных мух. Кажется, я мог разглядеть каждую из них – все их лапки-усики-крылышки. Я отчётливо видел, как первая стрела, пущенная вором,угодила точно в центр жуткого Андреевского креста, что вырезали мы на брюхе повелителя мух, и взорвалась внутри него. Из чрева монстра и его клокочущей глотки вырвались языки пламени. Вторая стрела не отстала от первой – яростный взрыв её буквально разорвал повелителя мух напополам. Выгоревшие изнутри останки его рухнули на пол. Ни одна чумная муха не взлетела с них. Вот только шума мы наделали столько, что теперь оставалось лишь одно – бежать. Да бежать так быстро, как только сможем. Вряд ли руководят загонщиками такие уж дураки, что не поймут – их затея с повелителем мух провалилась, и теперь у нас появился шанс на спасение. Мы с тевтоном вскочили на ноги. Вор уже подбегал к нам, держа новую стрелу на тетиве. А из коридора, откуда все мы только что выбежали, донёсся яростный рёв. Доставать карту и проверять дорогу не было времени, пришлось довериться памяти. Я махнул рукой в сторону коридора, вроде бы ведущего к выходу, и первым бросился туда со всех ног. Рёв нарастал, прерываясь совсем ненадолго, как будто издающему его существу не надо было дышать, чтобы кричать. А может, так оно и было на самом деле. Однако на наше счастье, мы успели покинуть зал прежде, чем туда ворвались враги. Мы бежали, и снова бег наш живо напоминал мой последний рейд. Ведь и сейчас мы спасали жизни, вырвавшись из смертельной ловушки. За нами по пятам следовали враги, связываться с которыми – верное самоубийство. Могучий скандинав уже сложил голову в схватке с големом, а у остальных не было шансов в противостоянии с этим кошмарным порождением чёрной магии. Вряд ли наши с тевтоном мечи оставят даже зарубки на прочных костях, из которых собран этот монстр. Мы были вымотаны до предела, и переставляли ноги всё медленней. Лишь вор оказался воистину двужильным. Он бежал с луком наперевес, готовый в любую секунду пустить стрелы в первого встречного. И неважно кто им будет – друзей у нас тут нет и быть не может, только враги. Мы же с тевтоном держались на голом упрямстве и желании жить. - Нагоняют, - выдохнул вор, у которого видимо в ушах кровь не стучала сотнями барабанов. Я лишь кивнул в ответ, стараясь беречь дыхание. Из коридора справа вдруг вынырнула тень в тёмной одежде. Нечистый взмахнул гросмессером, но вор опередил его. Стрела пробила горло, заставив врага завертеться на месте, будто детский волчок. Однако он был лишь первой ласточкой. Из следующего коридора выбежали сразу трое, а за их спинами мелькали ещё фигуры, над которыми зловеще возвышалась рогатая голова голема. И в этот раз нас выручил вор. Он пустил стрелу в глубину коридора. Ни в кого определённого не целился – стрела врезалась в пол под ногами нечистых, и взорвалась облаком удушающего газа. Из него вырвались лишь те трое, что бежали первыми, но их надолго не хватило. Мы с тевтоном прикончили их в считанные мгновения. В коридоре же образовалась невероятная давка. Задние напирали на передних, а те кашляли и плевались кровью – яд явно был подобран так, чтобы воздействовать на и без того отравленные чумой тела нечистых. Вор пустил в боковой коридор ещё одну стрелу, и мы припустили дальше, поспешая изо всех невеликих оставшихся сил. А сзади снова донёсся рёв голема. За ним последовали отвратительные чавкающие звуки и перекрывающие их крики боли и отчаяния. Не надо было видеть, что происходит, чтобы понимать – порождение чёрной магии колдунов Порты прокладывает себе путь через мешкающих из-за отравляющего газа нечистых. И делает это самым простым и эффективным способом. Мы постарались, сколько оставалось сил, прибавить ходу, но получалось не очень хорошо. Ботинки наливались свинцом, поднять ногу всякий раз было уже практически подвигом. Лёгкие жгло огнём при каждом вдохе и выходе. Пот градом катился по лицу, пропитал, кажется, уже всю одежду. За нашими спинами клацал тяжёлыми костями по полу голем. Это было слышно даже через барабанящую в ушах кровь. Он то и дело разражался своим жутким воем, заставляющим кровь стынуть в жилах, и не дающим остановиться и рухнуть на пол. Воображение всякий раз живо рисовало картину короткой и жестокой расправы над нечистыми, мешавшими этому монстру добраться до нас. Осыпь возникла перед нами внезапно, как будто ещё секунду назад её не было, и вот она. Ноги увязают в мягкой земле, очень быстро теряя опору в виде каменного пола коридора. Удача сопутствовала нам – я правильно запомнил направление по карте, и вывел нас именно к тому выходу, что был нужен. Пускай не самому близкому, зато единственно верному в сложившихся обстоятельствах. Тевтон, никого не спросив, полез первым, чуть меч по дороге не потерял, так спешил к заветному окошку солнечного света размером вряд ли больше чем метр на метр. Человек едва-едва пролезть сможет. Я кивнул вору, чтобы следовал за ним, но тот отмахнулся. Мы оба обернулись, услышав очередной жуткий вой голема. Его громадная фигура уже маячила в конце коридора. Видимо, из-за размеров он не мог двигаться быстро, что нас и спасло. - Я всажу в него пару огненных стрел, - сказал вор, накладывая на тетиву одну из таких, - это его задержит. - Не трать их попусту, - отмахнулся я, - полезай наверх. Я – за тобой. Быстро! Он глянул на меня, но ничего больше говорить не стал. Быстрым движением сложив лук, вор спрятал его под плащ, закрепив на поясе, и устремился следом за тевтоном. Я же кинул последний взгляд на приближающегося монстра, и поспешил вслед за быстро карабкающимся по осыпи вором. Голем за нашими спинами, понимая, что добыча уходит, взревел так, что, кажется, стены затряслись, и бросился к осыпи тяжёлыми прыжками, преодолевая не меньше пары метров за раз. И всё же не успел. Я нырнул в пятно света, как раз когда монстр подобрался к низу осыпи и с рёвом кинулся вверх по ней. Вот только мягкая земля, проседавшая и под нашими ногами, отказался держать его тушу. Голем быстро завяз в ней, будто в болоте, каким-то невероятным рывком сумел высвободиться, и снова рванул вверх, вытянув одну руку вперёд. Это был вовсе не жест отчаяния, монстр едва не сумел схватить меня за ногу. Я прыгнул вперёд по осыпи, зацепился пальцами за обломок камня, дёрнул себя наверх, напрягая все силы, какие были. Голем в считанных дюймах от меня заревел. Земля посыпалась вниз, увлекая меня к нему. Я подтянулся ещё немного – из-под пальцев потекла кровь. Костяшки голема заскребли по подошве моего ботинка. Ещё мгновение и он сумеет ухватить меня. И тут две пары рук сомкнулись на моих запястьях, вор и тевтон с силой потащили меня из катакомб. Они выдернули меня наружу, будто пробку из винной бутылки. Все вместе мы покатились по склону холма, в котором располагался этот выход. Из дыры высунулась костяная рука голема с растопыренными пальцами. Они сжались в кулак и рука исчезла внутри. Только в этот момент, лёжа на покатом склоне холма среди пожухлой травы и редких кустов, я понял – спасены. Несмотря ни на что, спасены. Да, прямо сейчас надо будет встать, и шагать дальше. Потому что есть ещё выходы из катакомб, и если нас ловят, то так вот за здорово живёшь в покое не оставят. Но сейчас, вот прямо сейчас, в эту минуту можно позволить себе краткую передышку. Просто лежать на холодной земле и глядеть в удивительно чистое для осени небо. Ведь осознание того, что твой Ultima Forsan ещё не пробил, приходит не сразу. И этим моментом надо уметь насладиться в полной мере.(обратно)
Глава 8. Город скорби.
Бездушными командовал рыцарь, закованный в чёрные полудоспехи с шестерёнками на локтевых суставах. Он возвышался над своими подчинёнными почти на голову, хотя, конечно же, ни один из них карликом не был. Просто командира иначе как гигантом назвать язык бы не повернулся. На нагруднике лат сверкал белой эмалью крест святого Иоанна. Это сейчас даже в официальных бумагах чёрных рыцарей начали называть бездушными, и многие уже позабыли, что прежде они входили в Орден святого Иоанна Иерусалимского или же Орден госпитальеров. Как и в прежние времена, они помогали странникам и попавшим в беду путникам, но теперь не в Святой земле, где давно и прочно воцарился чёрный султан, начавший оттуда своё победоносное шествие на запад, но по всей Европе. Почти во всех государствах, находившихся под рукой Авиньонской церкви, располагались командорства и заставы ордена. В Кастильской короне примерно те же функции исполняли подчинённый тамошней инквизиции Ордена Калатравы, и Орден Сантьяго, который по могуществу, как говорят, вполне мог поспорить даже с инквизицией, ведь его командором был сам кардинал-король, стоявший лишь на одну ступеньку ниже в церковной иерархии самого тамошнего понтифика. Командир бездушных, слегка поскрипывая отлично смазанными шарнирами часовых доспехов, снял шлем. Под ним скрывалось лицо, очень похожее чертами на тевтона. Он явно был уроженцем тех же мест, даже странно увидеть его столь далеко от родины, да ещё и в рядах иного духовно-рыцарского ордена. - По какому делу вы желали видеть именно меня? – спросил он, ни к кому из нас конкретно не обращаясь, и оглядывая всех по очереди. - Весьма важному, - ответил я, вынимая из планшета бумаги, вручённые мне священником в соборе Сан-Антонио. Командир бездушных кивнул одному из сопровождавших его людей, и тот принял у меня бумаги, тут же углубившись в чтение. Я наблюдал за тем, как бледнеет его лицо от осознания прочитанного. - В Пьяченце беда, - подняв глаза от бумаг, сказал он рыцарю. – Город взят изнутри, население заперлось в соборе Сан-Антонио и других церквях. Все входы и выходы перекрыты невероятными монстрами. - То-то там так спокойно уже который день, - кивнул рыцарь, которого эти слова как будто совсем не задели. – За дело! – поднял он руку в латной перчатке. И тут же все вокруг засуетились. Это напоминало суету муравьёв – вроде бы и хаос, но каждый знает своё дело, и всё происходит согласно некой неизвестной мне, но довольно эффективной системе. Застава, находившаяся всего в нескольких лигах от Пьяченцы – со сторожевой башни её было отлично видно городские стены, – ожила в одно мгновение. Люди в тёмной одежде ходили туда-сюда быстрым шагом. Рыцари отдавали приказы оруженосцам и простым солдатам ордена. Открывались склады с оружием, провиантом и снаряжением. Из конюшен выводили лошадей. Загудело пламя в малых горнах, и застучали по наковальням молоты, спеша что-то исправить или подковать коней. Над голубятней забили крыльями десятки птиц, разносящие весть о беде, случившейся в Пьяченце, ближайшим заставам и командорствам ордена Бездушных. Лишь командир заставы оставался островом спокойствия в этом управляемом хаосе. Он остался стоять там, где беседовал с нами, лишь изредка отдавая приказы подбегавшим помощникам. Ну а мы, не зная, куда бы приткнуться, остались стоять подле него. - Вы устали, - обернулся к нам командир заставы, - вам нужен отдых. Вы сделали невозможное, и награда ваша будет достойной, я даю слово рыцаря. Ступайте за консерватором,[228] он найдёт вам место для отдыха. Его слова были равносильны приказу для того самого помощника, что читал наши бумаги. Тот ничего говорить не стал, а сделал нам короткий жест следовать за ним. Патруль бездушных перехватил нас всего в получасе ходьбы от заставы. Ходьбы нормальным шагом, потому что плелись, едва передвигая ноги. Усталость навалилась нам на плечи, клоня к земле. На ноги как будто по чугунной гире подвесили. Но продолжали шагать в направлении заставы. Всадники в лёгких доспехах и чёрных плащах с крестами святого Иоанна скакали лёгкой рысью, явно патрулируя окрестности. Они тут же обратили на нас внимание, и уже через минуту после их появления мы были окружены. Говорить, конечно же, пришлось мне. Я предъявил их командиру часть бумаг, полученных от священника в Пьяченце, и сказал, что у нас срочное и не терпящее никаких отлагательств дело к командиру заставы. Так в плотном кольце всадников нас и доставили. Никто, конечно же, коня своего уступать не спешил, но хотя бы за стремя разрешили держаться всю дорогу. Наверное, только благодаря этому мы и сумели проделать весь оставшийся путь до заставы. Окружённая высоким частоколом из крепких брёвен с каменной главной башней и десятком деревянных построек внутри него застава представляла собой весьма внушительное зрелище. Как, собственно, и все подобные ей. Особенно внушали уважение пять пушек, установленных у бойниц. Здесь мы, наконец, могли почувствовать себя в безопасности. Нам не стали чинить дополнительных допросов. Консерватор заставы проводил нас в небольшую казарму, скорее всего, предназначенную для гонцов, где мы нашли всё необходимое для отдыха. Кровати, чистые одеяла и даже довольно толстые матрацы. После сомнительного отдыха на каменном полу собора Сан-Антонио и безумной гонки по катакомбам, это для всех нас были просто райские условия. Кое-как сложив одежду рядом с кроватью, я растянулся на матраце, завернулся в одеяло и уснул, кажется, прежде чем понял, что засыпаю. Проснулся я от голода. Впервые с того момента, как мы отправились в катакомбы, у меня появилась возможность нормально поесть. Я поднялся с кровати, быстро оделся и вышел из уже опустевшей казармы. Вор с тевтоном проснулись раньше меня и, наверное, тоже отправились на поиски еды. На выходе из казармы меня перехватил тощий парнишка в чёрной рясе. - Я младший консерватор заставы, - представился он, изо всех сил стараясь соответствовать званию, - и должен проводить вас в трапезную. - Я как раз собирался туда, - кивнул я. Идти было недалеко, но я бы ни за что не отличил трапезную от иных построек заставы. Она сейчас опустела – большая часть рыцарей и солдат отправились к Пьяченце, оставив здесь лишь самый минимальный гарнизон. Скучали у пушек артиллеристы да мерили шагами площадки на вышках солдаты с мушкетами на плечах. Перед воротами дежурил усиленный караул, а сами ворота для надёжности были перекрыты рогаткой, которой вчера не было. В трапезной вор с тевтоном уже вовсю набивали животы. Напротив них за длинным столом сидел знакомый уже человек – консерватор заставы. Он отправил парнишку, что привёл меня на кухню за ещё одной тарелкой и прибором, и, не дожидаясь пока я примусь за еду, завёл разговор. - Ваши товарищи говорят, что среди бумаг, которые вы носите с собой, имеется ещё одна, - сказал он. – Та, в которой говорится о вознаграждении для вас. - Есть у меня такая бумага, - кивнул я, вынимая из планшета последний из вручённых мне священником документов. – Здесь подписи синдика Пьяченцы и членов городского совета, а также подпись и печать епископа. Надеюсь, вы не сомневаетесь в их подлинности. Консерватор принял у меня документ, внимательно изучив его. - Здесь не проставлена цифра, - сказал он, констатируя вполне очевидный факт. - Именно, - кивнул я. – Сколько денег имеется на заставе? - Я понимаю, что город возместит нам все убытки на ваше вознаграждение, однако, всё равно, всех денег отдать не могу. - Будет довольно и двух третей, - сказал я. – И прибавьте к этому ещё стоимость снаряжения и провианта для меня и моих товарищей. - Мне ещё лошадь нужна будет, - оторвавшись от тарелки, бросил тевтон. - А тебе? – уточнил я у вора, но тот лишь помотал головой в ответ. - И одной лошади, - сказал я консерватору. – Сразу скажу, что мне денег не надо, достаточно будет только снаряжения. - Мне – тоже, - добавил вор, запивая кашу парой глотков светлого пива. – Золото с собой в дорогу тащить смысла нет. - Это что же, - удивился тевтон, даже о еде позабыв, - всё мне достанется? - Выходит, что так, - кивнул я. Опешивший от буквально с неба свалившегося на него богатства, тевтон зачем-то уставился в свою тарелку, как будто там мог найти ответы на все вопросы. - Откуда такая щедрость? – поднял он на меня взгляд. - Я уже на службе, - отмахнулся я. – И как верно сказал вор, в дороге от золота проку нет. Особенно там, куда я собираюсь. - Значит, наши пути расходятся? – зачем-то уточнил тевтон. - Именно, - кивнул я. – Дальше я предпочёл бы продолжить дорогу один, а тебе лучше переждать тревогу вокруг Пьяченцы и возвращаться на юг. В более спокойные места. - Кстати, насчёт Пьяченцы, - сказал консерватор заставы. – Расскажите, как можно подробней, что произошло в городе, и с чем вам пришлось столкнуться в катакомбах. Он сам взялся записывать всё сказанное на листы толстой бумаги. Я предоставил возможность рассказывать всё вору с тевтоном, сам же полностью отдался принесённой еде, накинувшись на кашу с доброй толикой мяса и разбавленное светлое пиво, будто волк.Мы расстались сразу за воротами заставы. Тевтон вскочил на лошадь, в перемётных сумах у него было куда больше золота нежели хлеба и сушёного мяса. - В первом же порту сяду на корабль и отправлюсь на родину Бьёрна Стурлы, - сказал он уже с высоты седла. – Может, он и не был моим другом, но последний долг отдать надо. - А после? – спросил у него я, хотя, говоря по чести, меня не особо волновали его планы на жизнь. - Не знаю ещё, - пожал он плечами. – Из Скандинавии недалеко до Балтики и моих родных мест. Может вернусь туда… А, чёрт его подери, и в самом деле не знаю. Он махнул нам с вором рукой на прощание и толкнул лошадь, направляя её на юг. Не знаю, сдержит ли он слово, или же сгинет в первой таверне, где прознают о его богатстве. Ведь может же начать и золотом швыряться – с него станется. Но это уже совсем другая история – история тевтона, к которой я уже отношения не имею ни малейшего. Вор же уходить не спешил. - Нам с тобой пока по пути, - заявил он. - А если мне не нужна компания вроде тебя? – уточнил я. - Дорога одна, - пожал он плечами, - так или иначе, а топтать нам её вместе. Я иду на север, в германские земли Империи, уж до города скорби нам точно по пути. - Раз так, идём, - кивнул я. Крепкие башмаки, пара одеял потеплее да провиант – вот и всё, чем я разжился на заставе. Больше не надо было. Вор же присмотрел себе новый плащ, с помощью острого ножа и иголки с ниткой перешив его на первом же привале на свой лад. Прежний его плащ после Пьяченцы и катакомб превратился в лохмотья, какие и нищему надеть стыдно будет. Примерно та же участь постигла и мои башмаки, основательно размокшие из-за луж в катакомбах, по которым мы неслись не разбирая дороги. На вечернем привале мы развели небольшой костёр, чтобы приготовить еду. Вор уселся прилаживать к стрелам новые наконечники. Он существенно пополнил на заставе запас древков и теперь занимался их снаряжением. Всю дорогу мы провели в молчании, не обменявшись и пятью фразами, однако теперь вору отчего-то захотелось поболтать. Хотя я всегда считал, что занятия, вроде того, какому он предавался, требуют полного сосредоточения. - Не опасаешься спать, когда я буду на часах? – спросил он, возясь с очередным наконечником, судя по красным меткам, это был огненный. - Меня предупредили на твой счёт, - кивнул я. – Консерватор рассказал, что пока мы спали, нас проверили чёрными свечами. О результате проверки, думаю, ты догадываешься. - Они ещё и клеймо моё осмотрели, - добавил вор, пряча одну стрелу в колчан и доставая новое древко. – У меня очень чуткий сон. Меня тоже успели осмотреть, судя по тому, что консерватор был в курсе значения татуировок на моём теле. И в отличие от вора, я спал слишком крепко, чтобы почувствовать это. - Раз уж ты решил составить мне компанию до города скорби, - сказал я, - то выкладывай, на кого работаешь. - Жду от тебя ответной любезности, - заявил он. – Про себя могу сказать, что постоянного нанимателя у меня нет. Я для этого, наверное, слишком продажен. Хотя, конечно, по большей части я работаю на церковь, сам понимаешь, клирикам проще всего прижать меня. - И на какую именно церковь ты чаще всего работаешь? - Да на все, - махнул рукой с зажатым в пальцах наконечником, на сей раз с отравляющим газом, вор. – И на кастильскую, и на авиньонскую, и на Деву Марию, так сказать, лично. Я оценил его тонкий юмор и намёк на Тевтонский орден, который хотя формально и был католическим, но ни к одной из церквей не относился. Во время раскола их Великий магистр объявил, что станет служить лишь единственному Папе, и пока церковники не разберутся между собой, его орден никому подчиняться не станет. - Разве что на рутенийских ортодоксов не работал, - добавил вор, - как-то не забирался в их земли. А насчёт некромантов можешь быть спокоен, на них я работать не стану ни при каких условиях. - Откуда такие твёрдые принципы у человека твоей профессии? - Не знаю, в чём твоё проклятье, а вот меня от полного подчинения первому же некроманту удерживает только клеймо. И я точно знаю, что сильный колдун вполне может сломать его, сделав меня своим послушным рабом. А оно мне надо? Вор развёл руками и спрятал очередную стрелу в колчан. - Ты давно был в окрестностях Милана? – спросил я, «позабыв» об ответной любезности. Откровенничать с вором меня не тянуло совсем. - Не слишком, - мрачным тоном ответил он. – Но могу сказать точно, что на фактории Роццано ещё собираются самые отважные из рейдеров. - Или самые глупые, раз лезут в город скорби. - Или глупые, - согласился вор. – Хотя само по себе рейдерство в городах не слишком умное занятие. Тут я не стал спорить с очевидным – история моей команды была отличным подтверждением слов вора. Нельзя назвать нашу дорогу спокойной. Конечно, нам встречались бродячие мертвецы. Если их было немного, то мы легко расправлялись с ними, но куда чаще приходилось пережидать в придорожных кюветах или просто прячась в кустах. Потому что редко можно встретить одного-двух тварей так близко к городу скорби. Их словно гнала оттуда прочь чья-то злая воля, заставляя бродить целыми ордами в окрестностях городов, однако и не давая им уйти совсем уж далеко в поисках добычи. Не раз мне приходилось будить вора или наоборот подниматься от его короткого прикосновения к моему плечу. Мы тут же собирали наш лагерь и убирались куда подальше, чтобы не попасть на зуб очередной твари. - Я вот думаю, - сказал как-то вор, когда мы валялись с ним в кустах, наблюдая, как по дороге топает толпа покойников размером с небольшую серую орду, - а странные были катакомбы, которыми мы вышли из Пьяченцы. Не находишь? Я находил, что сейчас не лучшее время для разговора, однако понимал и желание вора отвлечься от дурных ощущений. Слишком уж велика была толпа мертвецов. - Как-то не задумывался над этим, - ответил я. – И что в них показалось тебе странным? - Пьяченца расположена не слишком близко к Милану, - начал перечислять вор, - лиг десять, а то и все двенадцать. Ты когда-нибудь слыхал о катакомбах такой протяжённостью? Говорят, конечно, что в античные времена инженеры многое могли, но не настолько же, а? - Так никто и не говорил, что катакомбы до самого Милана тянутся, - сказал я. – Есть отдельные тоннели, что связывали их подземелья, а вот эти тоннели вполне могли прокопать и не в античные времена. - Кто же такой специалист по копанию тоннелей? Гномы что ли? - Гномов не существует, - бросил я, - а вот крысолюды, те могут. Они большие мастера рыть. - Пффф, - фыркнул вор. – Крысолюды такая же байка, как и гномы. - Отнюдь, - сказал я. – Помнишь, нас обстреляли прямо на выходе из трактира? - Так и крысюки в Пьяченце отметиться успели, - мгновенно «уверовал» в существование крысолюдов вор. - Вот именно, - кивнул я. – Пьяченца каким-то ноевым ковчегом стала для всех проклятых тварей. А что ещё не так с её катакомбами? - Мы вышли на северном берегу По, - машинально сказал вор, мысли которого в этот момент явно были далеко отсюда, - и даже не заметили, как прошли под её дном. Очень глубокие и прочные катакомбы. - Вот только не надо делать вид, будто не знаешь, что подобные Подгороду гетто строят под реками. - Но ведь никто не успел затопить его. - Нас бы не отправили на очевидное самоубийство, да и не пошли бы мы, синдик сотоварищи это отлично понимали. К тому же, и смысла особого уже не было в этом – большинство нечистых бродили наверху и грабили дома. Уверен, что тот же советник Гордон предлагал сделать это, но к нему не прислушались, пока не стало слишком поздно. Толпа мертвецов всё брела и брела по дороге, через руины городка, имени которого даже не сохранилось, так давно он вымер из-за чумы. В первые годы эпидемии, когда люди ринулись прочь из больших городов, спасаясь от заразы, они невольно разносили её всё шире и шире. Пока за дело не взялись госпитальеры, тогда ещё не звавшиеся бездушными, но именно в те годы заслужившие это прозвание жестокими делами. Они окружали кольцом карантина подобные города, деревни или просто виллы зажиточных господ при малейшем подозрении и предавали всё огню, не разбираясь, кто заразился, а кто избежал этой участи. На тот свет отправлялись все. Начал накрапывать мелкий и весьма противный дождик. Не прошло и пяти минут, как мы с вором промокли насквозь, а земля вокруг нас начала медленно, но верно превращаться в холодную грязь. - Полежим тут ещё немного и сами околеем, - заявил вор, зубы его, как и мои, уже постукивали от холода. - Пускай дорога ещё немного размокнет, - ответил я, - и тогда попробуем проскочить. - Покойники, конечно, в грязи застрянут, а мы с тобой – нет? - Придётся рискнуть, - сказал я. – Выбора-то у нас нет, разве что лежать тут и надеяться на чудо. Однако чуда не произошло. Дождь лил всё сильнее, и я почувствовал, что у меня начинают форменным образом коченеть ноги. Я уже не слишком хорошо чувствовал пальцы, а значит, дальше лежать нельзя. Надо идти на риск. - Давай, вор, - бросил я, подбирая под себя руки, чтобы рывком встать. – На счёт три. Раз, два… - Я помедлил секунду. – Три! Мы вскочили на ноги, застоявшаяся от долгой неподвижности и холода кровь тут же быстрее побежала по жилам, согревая тело. Мертвецы обратили на нас внимание, и ближайшие направились в нашу сторону, протягивая корявые руки, похожие на узловатые ветки больных деревьев. Мы помчались прямо на них. Я выхватил палаш, сжал в левой руке трофейный гросмессер. Вор же луку предпочёл нечто вроде короткой дубинки с несколькими небольшими крючьями. Мы ворвались в толпу покойников, орудуя каждый своим оружием. Я рубил тянущиеся ко мне корявые руки, выпускал кишки, срубал головы. Вор ловко крушил черепа мертвецов своей дубинкой, выскальзывал буквально из их пальцев, не давая схватить себя за одежду в последний миг, и обрушивал на локти и колени врагов било своей дубинки, с треском ломая кости суставов. Вязнущие в топкой грязи мертвецы не поспевали за нами, и мы сумели вырваться из их толпы, проделав в ней внушительную просеку. И тут же кинулись со всех ног бежать дальше по дороге, разрывая расстояние между собой и топчущейся толпой ходячих покойников. На каждый башмак налипли тонны грязи, превращая их в неподъёмные ядра, вроде тех, что привязывают к ногам каторжан. С каждым шагом всё труднее было вырвать ногу из раскисшей земли, всё сложнее – не оступиться. Однако и мертвецы за нашими спинами едва волочились, часто падая, а шагающие следом топтали упавших, не давая шанса подняться. После этой пробежки, когда нам удалось достаточно оторваться от толпы мертвецов, мы, не сговариваясь, решили дойти до фактории Роццано без привалов. Даже на то, чтобы привести одежду хотя бы в относительный порядок, решили не останавливаться. Фактория располагалась среди руин городка Роццано, вымершего в первые годы чумы. Его не коснулся огонь бездушных, а потому большинство зданий уцелели, что и обусловило выбор. Первые рейдеры сделали работу госпитальеров, истребив немногих бродивших среди опустевших домов покойников и, вместе с теми, кто не желал подниматься, стащив в громадный ров и предав очистительному пламени. В скором времени эта фактория стала одной из самых процветающих, и была такой до самого конца. Теперь же, как и все прочие, пребывала в запустении, потому что отчаянных сорвиголов или просто глупцов, продолжавших заниматься рейдерством, было не столь уж много. Вот только для полузаброшенной фактории, Роццано оказалась очень оживлённой. Мы наблюдали за жизнью на фактории из разросшегося леса, окружавшего её. Благодаря тучам, всё ещё затягивающим небо, вокруг царила темнота, несмотря на не особо поздний час. На улицах горели большие костры, на них были установлены треноги. На одних жарилось мясо, на других булькали котелки. Запах стоял просто изумительный. Вокруг костров расселись несколько десятков человек, скорее всего, наёмники, судя по кожной броне и оружию, что держали под рукой. - И кто же эти ребята? – поинтересовался я у вора. – Ты знаком с ними? - Их не было тут в мой предыдущий визит, - покачал головой тот. - Ни одного знакомого лица? Тот лишь отрицательно мотнул головой. Желания связываться с этими наёмниками, оккупировавшими факторию, у меня не было ни малейшего. Особенно в свете событий в Пьяченце. - Дорогу они, скорее всего, патрулируют, - сказал вор, - и от них уже не удерём по раскисшей грязи, как от бродячих покойников. Тут с ним было не поспорить. От пули или арбалетного болта в спину так просто не удерёшь. - Единственное направление, которое они вряд ли перекроют… Вор не стал договаривать – и так очевидно. Вот только выбор у нас был крайне скверный. Хуже просто не придумать. - Лезть в город скорби ночью, - протянул я. – Может быть, там, - я кивнул в сторону фактории, - нас ждёт не столь страшная участь? - Ты ведь был рейдером, - пожал плечами вор, - да и мне как-то пришлось задержаться в городе скорби почти до полуночи. Эти наёмники – зло нам неизвестное, в отличие от того, что обитает в Милане. Да и пройдём мы его лишь самым краем, только чтобы Роццано обойти по более широкой дуге. - Ну что ж, - вздохнул я, преодолевая себя, - бывают и более изощрённые способы самоубийства, но я их не знаю. Мы направились прочь от занятой наёмниками фактории Роццано, держа путь почти прямо на север. К городу скорби, что прежде звался Милан. Не прошло и пары часов – ночь ещё не успела толком вступить в свои права, когда мы пересекли его границу. И вошли в город скорби.
(обратно)
Глава 9. Кто живёт в мёртвом городе.
Есть такая глупая детская загадка: кто в мёртвом городе живёт? И ответа на неё нет, потому что всякий, кто пересекает границу города скорби, остаётся там навсегда. Дело тут вовсе не в его зловещих обитателях — с ними вполне справлялись рейдерские команды вроде моей. Даже крысолюды не стали бы серьёзным препятствием, ведь они оказались удивительно трусливы, как и положено роду, давшему им жизнь, и насмерть дрались лишь будучи загнанными в угол. Сильнейшие особи этих тварей частенько предпочитали бежать, а не сражаться и гибнуть под клинками и пулями. Вовсе не толпы ходящих покойников и крысолюды превратили былые мёртвые города, источник хоть и опасного, зато очень прибыльного дела, в города скорби, куда никто не осмеливается входить. Здесь творилась такая чертовщина, что рейдеры бежали с факторий, окружавших города. Их гнал безотчётный ужас, отвратительные порождения ночных кошмаров, которым и имени-то не подобрать, преследовали их не одни сутки. А самым страшным было то, что убивали они вполне по-настоящему. Тех, кто не успел бежать или предпочёл драться, находили разорванными на куски так, что одного тела от другого не отличить. Иные же лежали без единой раны, лишь лица их были искажены гримасами ужаса. Но были и третьи, о ком говорили, всегда понижая голос до шёпота. Те, кто уходил в города скорби по собственной воле, чтобы вернуться оттуда изменёнными. Мало кто видел этих изменённых. Одни утверждали, что все заразители как раз из таких, но это было заблуждением: уж кому-кому, как не мне знать это доподлинно. Другие же говорили, что им довелось встретиться с людьми, изменёнными городами скорби, в чём именно заключалось это изменение, они не могли сказать точно, вот только от обычных людей те отличались разительно, как небо и земля. И всегда творили такое зло, что и описать невозможно. — Что тебя подвигло поддаться на мои уговоры? — спросил у меня вор, пока мы шли к городу скорби. — Ты ведь раздумывал, а после тебя словно молнией ударило. Кого ты увидел, а? — А твой правый глаз ничего в них не увидел? — не слишком вежливо отозвался я вопросом на вопрос. — Метки, — кивнул вор. — Все наёмники были отмечены, но дело же не только в этом, верно? Я же видел их предводителя не хуже твоего. Вот же чучело несусветное. Он весьма метко описал человека, который, скорее всего, был предводителем наёмников. Единственный в тяжёлой броне, да ещё и усиленной шестерёнками на локтях и коленях. Из-за плеча его торчала потёртая рукоять двуручного меча с оголовьем в виде черепа в терновом венце. Лицо скрывала маска в виде черепа, будто вплавленная в голову. Я очень хорошо помнил, как это произошло. Потому что командиром наёмников, сидевших на фактории, отмеченных знаком некромантов, был не кто иной, как Гербрахт Баумхауер, бывший доппельзольднер и рейдер моей команды. Человек, встрече с которым я готов был предпочесть почти самоубийственный риск пересекать границу города скорби, да ещё и ночью. Колебаться на границе города мы не стали. Единственный шаг — и мы внутри. Всё сразу изменилось. Я словно вернулся на полтора года назад, в свой последний рейд. Пускай он и происходил в другом городе, куда сейчас не сунется никто даже под угрозой смерти, но как будто сам воздух, которым мы дышали, изменился. Теперь мы передвигались крадучись, словно оба были ворами, пробравшимися в чужой дом. Очень хорошо охраняемый дом. Мы медленно шагали по улицам с разбитой мостовой, давно уже не знавшей человеческих ног и лошадиных копыт. При малейшем признаке опасности тут же ныряли в подворотни или заскакивали в пустующие дома. А город скорби вокруг вовсе не был мёртвым. Он жил своей чуждой, кошмарной жизнью. Топтались тут и там бродячие покойники, смерть уравняла их всех: богачей и нищих, простолюдинов и титулованных дворян. Они без цели бродили по улицам бок о бок, одетые в обноски, в которых не узнать прежних одежд. Скрыться от них не представляло труда, большая часть успела изрядно разложиться и лишиться глаз, они тупо следовали за другими покойникам или за поводырями. В последних же недостатка не было. Согбенные фигуры в выцветших, рваных рясах, похожие на пародии на святых старцев, были на самом деле крысолюдами. В лапах они сжимали шипастые кадила, источавшие жуткую вонь, которая перебивала даже ту, что исходила от толп полуразложившихся мертвецов. Именно эта вонь и шум, издаваемый большим скоплением людей, пускай даже давно покойных, помогали нам с вором обнаружить опасность и вовремя скрыться от неё. Много шума издавали и закованные в сталь патрули здоровых крыс, вооружённых разной длины алебардами. Эти даже соблюдали дисциплину, ходили строем, подчиняясь приказам, что выкрикивали на неизвестном языке их командиры. От них скрыться было довольно просто — патрули предупреждали о своём появлении ничуть не хуже толп покойников во главе с кадильщиками. Они громко звенели доспехами и бряцали по мостовой древками алебард, будто на параде. Скрываться явно и не помышляли. Мы прятались от одного такого патруля, браво шагавшего по мостовой. Крысы то и дело выкрикивали короткие фразы, нечто вроде «ать-два». Вот только этот патруль сопровождала крыса куда ниже остальных ростом, почти припадающая носом к земле. — Нюхач, — едва слышно произнёс вор. — Плохи наши дела. Мы сидели у окна первого этажа, кажется, раньше это была лавка, но чем тут торговали, понять было уже невозможно. Оконную раму и ту давно вынесли. Мы наблюдали за чеканящими шаг, словно на параде, крысолюдами. У входа в дом нюхач замер. Командовавший патрулём крысолюд в украшенном зелёными узорами доспехе вскинул лапу, приказывая остановиться. В дополнение он выкрикнул нечто на их проклятом наречии, и маршировавшие крысы замерли, оглядываясь по сторонам. Похоже, мы и в самом деле крепко влипли. Шуметь нельзя: на выстрелы тут же сбежится полгорода — и поминай, как нас звали. Вор наложил на тетиву стрелу с отравляющим газом, но я лишь покачал головой. Драться тоже никак нельзя — это самоубийство. Я кивнул наверх, и вор тут же убрал стрелу обратно в колчан. Мы, стараясь шуметь как можно меньше, двинулись через захламлённое помещение бывшей лавки. Вот только получалось не очень хорошо, слишком уж много мусора скопилось тут за прошедшие годы. Мы отступали к лестнице наверх, то и дело оборачиваясь, чтобы оценить обстановку. Нюхач тыкался носом в мостовую и порог дома, однако тревогу пока не поднимал. Командир патруля выжидающе глядел на него, при этом постукивая длинными пальцами по краю небольшого щита, закреплённого на левой лапе. Когти его неприятно скребли по окованному сталью дереву щита. Когда вор аккуратно наступил на нижнюю ступеньку лестницы, рассохшееся дерево издало тонкий, протяжный скрип. Нюхач замер, а командир крысиного патруля вскинул лапу, указывая когтем внутрь дома, и выкрикнул приказ. Тотчас, оттеснив нюхача, в нашу сторону устремилась пара крысолюдов в доспехах. Вот уж кто и не думал об осторожности и соблюдении тишины. Они неслись через помещение, пинками отшвыривая с дороги попадавшийся под ноги мусор. Это был наш с вором шанс. Мы бросились по лестнице наверх, всё равно в том шуме, что производили закованные в доспехи крысолюды, скрипа ступенек слышно точно не будет. Второй этаж был меньше первого, да ещё и куда сильней захламлён. Мы с вором вынуждены были почти пробираться среди разломанной мебели и кусков ткани. Из всего этого были собраны гнёзда и логова, где кто-то жил какое-то время назад. Под нашими башмаками трещали кости и осколки посуды, а один раз под ноги попался треснутый человеческий череп — судя по размеру, он принадлежал ребёнку или карлику. Мне совсем не хотелось задумываться над судьбой того, кому он принадлежал. Приставная лестница на крышу не внушала никакого доверия. В ней порядком не хватало ступенек, а оставшиеся выглядели так, будто сломаются, стоит на них только наступить. Вот только грохот тяжёлых шагов и звон доспехов преследовавших нас крысолюдов не оставлял выбора. — Ты первый, — кивнул мне вор. — Если развалишь лестницу, я уж как-нибудь и без неё обойдусь. Я даже в Пассиньяно редко молился, если только не вместе с монахами, когда того требовали церковные каноны и устав монастыря, который меня отчасти касался. Но теперь я вознёс очень короткую молитву Господу, быстро перекрестившись. Пусть и потерял несколько драгоценных мгновений, но мне отчего-то показалось, что так будет лучше. Крепко взявшись обеими руками за стойки лестницы, я почти прыгнул, проскочив сразу пару ступенек и наступив сразу на пятую или шестую. Рассохшееся дерево отчаянно затрещало, но выдержало мой вес. Я не стал задерживаться и оттолкнулся снова, как можно скорее схватившись за край отверстия, ведущего на крышу. Подтянувшись, я буквально втащил себя наверх и перевалился через край. Старая черепица заскрипела под моим весом, и я покатился по скату крыши, однако легко прекратил это движение и сумел довольно уверенно встать на ноги. Вор показался на крыше меньше чем через минуту. Он ловко выскочил из слухового отверстия, на ходу вынимая лук. — Тебе не кажется, что мы загнали себя в ловушку? — спросил он. — На доме был знак воздушной тропы, — ответил я. — Остаётся надеяться, что она не развалилась от времени. Я указал на довольно широкую доску, закреплённую на крыше. Она тянулась через улицу к окнам соседнего дома. Тот был куда больше — пять этажей высотой, и, судя по количеству окон, это был доходный дом, где небольшие комнаты сдавались за скромные деньги. К одному из подоконников и крепилась доска. Правда, я отсюда видел, что гвозди, которыми она была прибита там, кое-где повылазили почти до середины. — Идея, конечно, не из лучших, — вздохнул вор, вынимая из колчана стрелу и быстро крепя к ней длинную верёвку. Он выстрелил в стену доходного дома, попав прямо в деревянную раму окна, верёвка размоталась и вор подхватил её, как следует навалившись всем весом, чтобы проверить, выдержит ли. Я же всё это время караулил у слухового окна с пистолетом наготове. Со второго этажа раздались треск, грохот, звон доспехов и отчаянные крысиные вопли. Похоже, один из наших преследователей оказался настолько глуп, что решил проверить лестницу на прочность. Однако не прошло и пары минут, как из слухового окна показалась длинная крысиная морда. Я, не задумываясь, вскинул пистолет и выстрелил в упор. Пуля разнесла половину головы крысолюда, и тот провалился обратно в дом. — Готово! — крикнул вор из-за моей спины. — Давай ты снова первым. — В этот раз ты, — оборачиваясь, сказал я. — Я прикрою отсюда, а потом ты с той стороны. — Тогда держись, — сказал вор, и, судя по скрипу дерева, ступил на непрочную доску воздушной переправы. Я постарался как можно скорее перезарядить пистолет, однако он мне не понадобился. Крысолюды больше не пытались забраться в узкое окно, куда вряд ли смог бы пролезть кто-либо из них, кроме нюхача. Несколько раз изнутри дома в окно ткнули алебардой, однако на этом и успокоились. То ли решили подождать, когда мы спустимся сами, то ли отправились на улицу, чтобы поглядеть на нас, сидящих на крыше. Оказалось, что верно второе предположение. Вор крикнул мне из окна дома напротив, что можно идти. Я повернулся к воздушной переправе, взялся покрепче за натянутую верёвку и шагнул на доску. Говорят, у пиратов есть такая казнь, когда заставляют пройти по доске, заканчивающейся недалеко от борта корабля. И, конечно же, море в этот момент кишит акулами. Вот примерно в такую ситуацию я и угодил. Я медленно шагал по узкой доске, скрипевшей под моими башмаками, держась за натянутую между домами верёвку. А на улице подо мной собрался весь крысиный патруль. Они тыкали пальцами вверх и кричали что-то на своём наречии. Командир вытащил длинный пистолет, прицелился в меня, но его опередил вор. Быстрым движением он послал стрелу так, что она пробила запястье крысолюда, сбивая прицел, и пришпилила его руку к горлу. Командир патруля покачнулся и осел на мостовую. На курок он нажать успел — и грянул выстрел с характерной зеленоватой вспышкой, но пуля ушла почти вертикально вверх. Однако прекращать попытки достать меня крысолюды не собирались. Самый здоровый из них перехватил алебарду и швырнул её в мою сторону. Он попал в доску немного позади меня, и та затрещала. Отбросивосторожность, я со всех ног бросился к окну доходного дома. Но не успел: доска лопнула, расколовшись надвое. В последнюю секунду мне удалось схватиться обеими руками за верёвку, натянутую вором, и повиснуть над улицей. Боль рванула суставы плеч и локтей, но я сумел удержаться и даже перехватил верёвку, продвинувшись немного вперёд. Ещё рывок — и я немного ближе к окну. Вор протянул мне руку, я перехватил верёвку в третий раз и сжал его запястье как можно крепче. Его длинные пальцы сомкнулись на моём предплечье, и вор дёрнул руку на себя изо всех сил. Я отпустил верёвку, полностью полагаясь на его силу. Повиснув над мостовой, я как можно скорее нашёл опору для ног, левой рукой ухватившись за подоконник. И тут рядом со мной в стену дома ударилась ещё одна алебарда. Да с такой силой, что вошла в каменную кладку на полдюйма, не меньше. Чтобы метнуть отнюдь не лёгкое оружие на такую высоту, надо обладать воистину бычьей мощью. Не хотелось бы мне столкнуться с этими крысолюдами в рукопашной схватке. С помощью вора я влез в окно, перевалившись через подоконник, рухнул на пол, тяжело дыша. Вор вынул стрелу из рамы, щёлкнув каким-то хитрым рычажком, чтобы сложились шипы, крепившие её к дереву. Он повернулся ко мне, сматывая верёвку. — Разлёживаться некогда, — бросил он, протягивая руку и помогая встать, — тут лестницы куда крепче, так что крысюки скоро будут здесь. Всё это я и без него понимал, а потому ничего не ответил. Встав на ноги, даже не стал отряхивать с себя пыль и грязь, собранную по полу, сразу же поторопился прочь из комнатушки. Вор не отставал от меня, на ходу смотав верёвку и спрятав её куда-то под плащ. Мы снова поднялись на верхний этаж дома, а оттуда выбрались на крышу. Вот только отсюда воздушной переправы не было. Мы разве что могли вернуться обратно. Здания вокруг нас были куда ниже, да и состояние их не вызывало никакого доверия. Они выглядели так, будто готовы развалиться от малейшего дуновения ветерка, не говоря уж о приземлении пары человек на их крышу. — Верёвки хватит до часовой башни, — кивнул вор на отдельно стоявшее каменное здание с циферблатом без стрелок. — Ты сумасшедший? — глянул я вору в глаза. — Лезть в часовую башню? А если пробьёт Ultima forsan? — Здесь мы точно покойники, — тот с показным равнодушием пожал плечами. — Крысюки точно прикончат нас раньше этого часа. Тут с ним было глупо спорить. Какая бы чертовщина не творилась в часовых башнях, особенно когда они сами по себе начинают бить, крысолюды прикончат нас куда вернее. Мы пробежали по крыше до ближайшего к башне края. Там вор остановился и начал тщательно готовиться к выстрелу. Он проверил, хорошо ли выходят из пазов шипы на наконечнике стрелы, подтянул узлы на верёвке, привязанной к ней, тщательно отмерил длину, несколько раз прикинув на глаз расстояние до башни. Наложив стрелу на тетиву, он долго целился, а после быстро оттянул правую руку до самого уха и разжал пальцы. Я проследил за полётом стрелы, врезавшейся в деревянную балку часовой башни. Вор потянул верёвку на себя, навалившись на неё всем весом, но стрела выдержала. Тут из люка показалась крысиная голова в шлеме. Увидев нас, тварь издала протяжный вопль, дав остальным знать, где мы. Я выстрелил, но было поздно — крысолюд подал сигнал, а значит, скоро сюда примчится весь патруль. И, скорее всего, не только он. — Держи, — вор сунул мне в руку какой-то круглый предмет. — Знаешь, как пользоваться этой штукой? Я глянул на пару дисков, скреплённых между собой на расстоянии в два пальца. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, как ими пользоваться. — Вполне, — кивнул я. — Давай, ты снова первый. Вор спорить не стал. Разбежавшись, он прыгнул к верёвке, зацепившись за неё, и заскользил. Вместо устройства с парой дисков вор использовал свою дубинку на короткой рукоятке, выщелкнув из била её кривой шип. Наше здание находилось на холме и было достаточно высоким, чтобы закрепить верёвку под нужным углом. Вор буквально пролетел разделявшие наш дом и часовую башню метры, ловко нырнув в окно прямо под балкой. Пока он летел, я перезарядил пистолет и сунул его за пояс. Когда же направился к верёвке, из люка выбрался новый крысолюд. А за ним уже спешили ещё несколько. Тварь заорала и бросилась ко мне, вскинув алебарду для удара. Я боя не принял и прыгнул на верёвку, крепко вцепившись в короткие рукоятки, торчавшие из обоих дисков. Устройство издало механическое жужжание, и я заскользил по верёвке куда быстрее, чем должен был. И всё равно чёртов крысолюд добрался до края крыши раньше, чем я — до часовой башни. Я краем глаза заметил, как блеснул лунный свет на широком лезвии его алебарды, когда он одним ударом перерезал верёвку, отправляя меня в короткий полёт. Я отпустил устройство, крепко вцепившись в верёвку. Пролетел я всего ничего, метра два или три, вряд ли больше, однако полёт этот показался мне бесконечным. Ноги болтались на высоте над каким-то совсем ветхим зданием, приземлись я на его крышу — пробил бы насквозь, переломав все кости. Я с трудом оторвал взгляд от него и посмотрел вперёд. Мне чуть дурно не стало от увиденного — на меня летела стена часовой башни. Я разглядел каждую щербинку на каждом камне стены, пока она стремительно приближалась ко мне. Внутренне сжавшись, я приготовился к удару, который точно выбьет из меня весь дух. Однако его не последовало, точнее, удар был, но не столь сокрушительный, как мне представлялось. Я ударился об окно, забитое досками, разнеся их в труху, и влетел в часовую башню. Прокатившись по лестнице, пересчитал рёбрами ступеньки всего пролёта и остановился, ударившись спиной о стену. Не знаю, как я мог не заметить спасшего мне жизнь окна, за мгновение до удара мне казалось, что лечу прямиком в камни стены. Я не спешил подниматься, прислушиваясь к ощущениям — вдруг что сломано? Но боли не было, и я хотел было уже встать, как услышал на лестнице внизу тяжёлые шаги. Ступали как будто босыми ногами, шлёпая по каменным ступенькам. Я поспешил отползти в угол, вытащив из ножен трофейный гросмессер. В тесноте лестничного пролёта от палаша толку будет не слишком много. Я глянул наверх, прикидывая, успею ли пробежать этот пролёт, чтобы скрыться за поворотом лестницы. Зря. Надо было без лишних раздумий бежать. Пока я судил да рядил, в пролёте показалась высокая фигура. Здоровяк с мощным костяком и плывущими мускулами евнуха медленно шагал по ступенькам. Одет он был в выцветшие шаровары с широким поясом. В правой руке он сжимал рукоять ятагана, а левой держал за волосы собственную голову. А может, не свою, а ещё чью-нибудь, однако на плечах у него головы не было — шея обрывалась чистым хирургическим срезом. Здоровяк поводил головой из стороны в сторону, как будто та желала осмотреться получше. — Kim? — произнесла голова. — Kim ziyarete geldi?[229] Прежде, чем взгляд её мёртвых глаз остановился на мне, я ударил гросмессером по запястью левой руки безголового здоровяка, отрубив кисть начисто. Голова заорала и, изрыгая непристойности на турецком, запрыгала по ступенькам вниз. Тело здоровяка неуклюже топталось на месте, а после затопало по лестнице, догоняя голову. Я же поспешил наверх, чтобы как можно скорее найти вора. Торопясь, как только мог, но при этом стараясь не производить лишнего шума, я довольно быстро преодолел несколько лестничных пролётов. Однако после кровь моя немного поостыла, и на плечи начала наваливаться усталость. Всё же больше суток на ногах, да ещё и в темпе скаковой лошади — то ещё испытание. А уж после того, что случилось в Пьяченце и под ней, так и подавно. Но всё же я старался как можно быстрее переставлять ноги, несмотря на нарастающую боль в икрах. И, как вскоре выяснилось, торопился я не зря. В самом сердце часовой башни, как и полагается, обитал демон. Тварь из самых глубин Преисподней свила себе гнездо среди замерших шестерёнок и балок. И вор потревожил её. Теперь поросший редкой, буроватого оттенка шерстью демон глядел на него в упор. Их разделяли считанные дюймы, длинный витой рог, торчавший изо лба демона, едва не задевал лицо вора. Демон упирался в подгнившие доски пола четырьмя копытами, между мощных ног его помещалось тело, отдалённо напоминавшее человеческое, на плечах сидел вытянутая голова с искажённым, но вполне человеческим лицом. Длинные бесцветные волосы свисали на плечи. В глазах горела чудовищная злоба. Отчего он ещё не набросился на замершего с дубинкой в руках вора и не растерзал его, я не понимал. Демон издал рычащий звук и повёл головой, как хищник, демонстрирующий другому свои права на территорию. Я осторожно, стараясь не привлекать внимание, вытащил из-за пояса пистолет, который по счастью не потерял во всей этой кутерьме, и левой рукой медленно начал взводить курок. Он предательски щёлкнул — и демон тут же повернулся мордой ко мне. Я вскинул пистолет и, не медля ни секунды, выстрелил, не целясь. Пуля угодила именно туда, куда надо, расколов витой рог демона. Тот взвыл от боли, но ещё сильнее закричал, почти по-человечески, когда на повреждённый рог свою дубинку обрушил вор. Демон встал на дыбы и тут же снова обрушил тяжёлые копыта на жалобно затрещавшие доски пола. Он вопил и мотал головой — во все стороны летел красный ихор, так похожий на кровь. И всё же умирать тварь, несмотря на разбитый рог, не спешила. Тогда я рискнул броситься прямо на неё, перехватив гросмессер. Демон во второй раз встал на дыбы, скакнул в мою сторону, пытаясь ударить передними ногами, будто норовистый жеребец. Но и не с такими справлялись. Я перекатился через плечо, уходя от удара копыт, и стоило только демону снова встать на все четыре ноги, как я тут же всадил ему гросмессер прямо в расколотый рог. Большую часть работы за меня сделала сила самого демона, насадившего себя на клинок гросмессера. Мне же оставалось лишь покрепче держать рукоять обеими руками. Демон с торчащим изо лба гросмессером покачнулся и завалился на бок. Он подёргался ещё пару секунд, но это была уже агония. — Ловко ты его, — выдохнул вор, который, наверное, забыл, как дышать, пока я дрался с демоном. — Не ударь ты его дубинкой по рогу, мне вряд ли удалось бы его прикончить, — ответил я. — А теперь давай убираться отсюда поскорее. Часовая башня далеко не лучшее убежище в городе скорби. Вор только плечами пожал. Не спорить же ему с очевидным фактом, высказанным мной лишь бы что-нибудь сказать. Однако словно в подтверждение моих слов механизм часовой башни вдруг ожил. Завертелись шестерёнки, зажужжали неизвестные мне устройства, что приводят их в движение, змеями поползли толстые канаты, то натягиваясь, как гитарные струны, то внезапно проседая. Я не видел своими глазами, но точно знал, что в этот момент загорелся призрачным светом циферблат башни, а на фоне этого свечения контрастно выделялись цифры, скользили по полотну циферблата призрачные тени стрелок, чтобы замереть, слившись в одну. И тогда часы пробьют Ultima forsan. Мы с вором поспешили к лестнице на крышу. Выглядела она ничуть не лучше той, что была в доме с лавкой. Я снова первым бросился по ней, сломав пару перекладин. Подтянувшись на руках, выбрался на крышу. Демон на полу начал шевелиться, и это была вовсе не агония, очень скоро он снова встанет на копыта. По лестнице поднялся знакомый мне безголовый турок. Каким-то образом он вернул на место отрубленную кисть, и взгляд зажатой в пальцах головы безошибочно нашёл вора, а следом уставился на меня. Вор, схватившись за стойки лестницы, ловким прыжком метнулся наверх. Теперь уже я поймал его и втянул. Я поднялся на ноги, с трудом утвердившись на крутом скате крыши, принялся сразу же перезаряжать пистолет. Вор же, не выпрямляясь, скользнул к краю и оседлал каменную горгулью, став похожим на громадную летучую мышь. Зарядив пистолет, я сунул его за пояс и вынул из ножен палаш. Демона можно не бояться, он точно не сумеет забраться на крышу. А вот безголовый турок — другое дело. Он куда более опасный противник, и в том, что скоро придётся скрестить с ним клинки, я не сомневался. Так оно и вышло. Пока вор снова прикидывал, как ему выстрелить, отсчитывал длину верёвки, проверял узлы и крючья на стреле, турок одним стремительным прыжком оказался на крыше. Глаза отрубленной головы уставились на меня, но лишь на миг. В следующее мгновение турок вскинул саблю для атаки, отведя левую руку за спину. Драться он явно умел и без глаз. Он обрушил на меня град ударов, которые я с трудом успевал отбивать. Даже без головы турок был отменным бойцом, куда лучше меня. Я мог лишь парировать стремительные удары и выпады. Турок ловко держался на крыше, голые ступни его не скользили вовсе, мне же приходилось хуже — подошвы ботинок то и дело норовили съехать по черепице. Дважды это спасало мне жизнь — клинок сабли турка свистел у меня над головой. В первый раз он сбил с меня шляпу, во второй едва не снял голову с плеч. Лишь чудом, почти припав к черепице, я сумел увернуться от удара. Турок отвесно рубанул меня сверху вниз, я рухнул ничком и перекатился в сторону. Клинок его сабли разбил пару черепиц — брызнули глиняные осколки и пыль. Не поднимаясь, я ударил турка по ногам, но он ловко подпрыгнул, и мой палаш свистнул ниже его голых пяток. Я бы такой трюк никогда не рискнул исполнять, особенно стоя на крутой крыше в чёрт его знает скольких метрах над землёй. Турок же приземлился обратно и тут же перешёл в контратаку. Я скатился почти к самой горгулье, на которой сидел вор, но каким-то чудом сумел остановить падение, даже вскочил на ноги и отбил удар турка. Тот попытался обмануть меня ложным выпадом, однако я знал отличную контрмеру против таких финтов. Сделав вид, что попался на трюк, я куда сильнее, чем следовало бы, ударил палашом по клинку его сабли, отбивая её далеко в сторону. Турок удержал оружие в руках, а вот мой выпад парировать уже не сумел. Я всадил ему палаш под рёбра и, навалившись всем весом, вогнал клинок почти по самую рукоять. Обычного человека это бы с гарантией отправило на тот свет, вот только враг мой был вовсе не обычным. Да и человеком его можно было назвать с большой натяжкой. Конечно же, почти полметра стали под рёбра не убили его, и я отлично понимал, что не сумею прикончить безголового турка так легко. Используя клинок палаша как рычаг, я снова навалился всем весом на турка, одновременно ударив его сзади по лодыжке. Нелепо, будто клоун в цирке, взмахнув руками, турок покачнулся и упал с края крыши, отправившись в полёт к земле. Я попытался удержать палаш, но тот слишком прочно застрял в теле турка. Пальцы рванула боль, и я отпустил рукоять, пока меня не утянуло вслед за падающей тварью. Так я остался почти безоружным, но задумываться над этим было некогда. Вор привстал на одно колено, опираясь на горгулью, и оттянул тетиву почти до уха. Подержав мгновение, прицеливаясь, он разжал пальцы, отправляя стрелу в полёт. Я проследил за ней, но быстро потерял из виду в ночной темноте. Не слышал я и удара, однако вор как-то понял, что выстрел достиг цели. Он потянул за верёвку, прикреплённую к стреле, изо всех сил упёрся ногами в горгулью. Не выдержи стрела или верёвка — и он бы точно сорвался, даже присущая вору ловкость не спасла бы его. Однако снаряжение прошло проверку, и вор сноровисто примотал конец верёвки к голове горгульи. Рога её как нельзя лучше подходили на роль креплений. — Готово, — обернулся ко мне вор, кажется, он даже не заметил нашей дуэли с безголовым турком. — Ты — первый, я — за тобой. Я ничего не имел против, вот только слабо представлял себе, как мне воспользоваться устроенной вором переправой. Его хитрую машинку-то я потерял, когда крысолюд перерезал верёвку за моей спиной. — Ремень бери, — пожал плечами вор. — Выбора у тебя нет. Второй такой катушки нет у меня. Тебе вообще повезло, что я её не продал. — Теперь уже и не продашь, — ответил я. Быстро сняв ремень, я прикинул, как лучше всего зацепиться за верёвку. По всему выходило, что придётся прыгать. Риск велик, но выбора у меня нет. Я глубоко вдохнул и выдохнул, собираясь с силами. Скорее душевными, потому что физических для короткого прыжка много не надо было. — Он, кстати, мне недёшево обошёлся, — заметил вор, но я проигнорировал его слова, полностью сосредоточившись на предстоявшем прыжке. Наконец, я набрал полные лёгкие воздуха, резко выдохнул — и прыгнул вперёд. Короткий полёт над настоящей бездной — в ночной темноте улиц внизу видно не было. Я схватился правой рукой за верёвку, повиснув над улицей, перекинул ремень, и вот тут мне предстояло самое страшное. Надо было отпустить верёвку и схватиться за ремень. Я отлично понимал, что в этот краткий миг буду в прямом смысле висеть между жизнью и смертью. Соскользни мои пальцы с ремня — и тело достанется местным падальщикам. И всё же я нашёл в себе силы сделать это. Хотя сердце и зашлось от пронзившего его страха. Оттолкнуться ногами от той самой горгульи, на которой сидел вор, не составило уже никакого труда. Я быстро заскользил по верёвке над невидимой мостовой города скорби, над разрушенными домами, над толпами ходячих покойников с их жуткими проводниками, над патрулями крысолюдов и ещё одному Господу известно, над кем и чем. Я старался не думать о том, что скольжу, всё сильнее ускоряясь, что в нос всё настойчивей бьёт вонь горящей кожи, что сложенный вдвое толстый кожаный ремень вполне может и не выдержать, разорвавшись от трения. Я смотрел прямо перед собой, чтобы не пропустить ту крышу, куда вонзилась стрела. И всё же едва не проморгал её. Видимо, глаз, что называется, замылился от долгого вглядывания в ночную темень. Я едва успел выставить ноги вперёд, смягчая удар о черепичную крышу, вовремя отпустил ремень и тут же как можно скорее перекатился через плечо. Поднявшись, я отлично разглядел вора на крыше часовой башни. Силуэт его подсвечивал здоровенный циферблат. Призрачные стрелки сошлись как раз в тот момент, когда вор без разбега прыгнул, зацепившись за верёвку одним из крючьев своей дубинки. Казалось, весь мир вокруг нас содрогнулся, когда часы пробили Ultima forsan. Двенадцать ударов растянулись на целую вечность. Крыша ходила ходуном, и мне стоило известных усилий удержаться на ногах. Вор скользил по верёвке, но в какой-то миг я потерял его из виду. Крышу часовой башни проломил демон, которого, как я считал, мы прикончили. Он вскинулся на задние ноги, круша черепицу, но ничего поделать уже не мог. Я видел его перекошенную морду, разинутую пасть, однако крика не слышал — в ушах отдавался бой часов, отбивающих двенадцать ударов последнего часа.Вытянутое лицо. Очень бледное, как будто у вампира из историй и баллад, которыми потчуют дам сладкоречивые менестрели и барды. Оно очень сильно выделяется на фоне чёрного костюма. Тонкие, почти белые пальцы с длинными чёрными ногтями поднимают меня за подбородок. Змеиные глаза без радужек глядят как будто в самую душу. Но увиденное заставляет некроманта отшатнуться. Он отпускает меня и долго трясёт рукой, словно держал нечто невыразимо грязное.
Вор приземлился на крышу рядом со мной, когда часы уже закончили бить Ultima forsan, но я так и стоял, пытаясь прийти в себя. Ему пришлось отвесить мне пару хлёстких пощёчин, чтобы вернуть на этот свет из моих собственных воспоминаний. Он ничего не стал говорить, лишь подтолкнул к ближайшей дыре в крыше, дав понять, что отсюда стоит убираться как можно скорее. — Верёвкой придётся пожертвовать, — посетовал вор. — Одни убытки от этого приключения. Он срезал верёвку у самой стрелы, а после, подумав, и вовсе обломал ей древко, сунув в колчан один наконечник. Я не стал спешить спускаться, а почти бегом обошёл крышу, найдя довольно приличную воздушную переправу. — Думаешь, выдержит? — скептически отозвался о ней вор. — На улицу спускаться надо как можно позже, — заявил я. — Да и бежать тут всего ничего. И пятнадцати метров не будет. И, подавая ему пример, я бросился по широкой доске на соседнюю крышу. Вору ничего не оставалось, как последовать за мной. Ещё дважды нам удалось воспользоваться воздушными переправами, но на третий раз нас ждало разочарование. Вместо новой доски, ведущей на соседнюю крышу, мы обнаружили спуск вниз. Груда старого, слежавшегося от времени мусора оказалась отличной заменой лестнице, и прошедшее время на неё никак не повлияло. Вот только спустились мы посреди широкого проспекта, тут же оказавшись на виду сразу у нескольких патрулей закованных в доспехи крысолюдов, да ещё в придачу у небольшой толпы покойников, ведомой сгорбленным кадильщиком. — Да уж, — флегматично заявил вор, — попали так попали. И мы рванули прочь от не ожидавших такой наглости со стороны незваных гостей вроде нас крысолюдов и прочих обителей города скорби.
(обратно)
Глава 10. Сердце чумы.
Вот теперь я точно будто в прошлое вернулся. Мы с вором со всех ног бежали по городу скорби, и все его обитатели разом ополчились на нас. Звенели доспехами патрули крысолюдов, оказавшихся воистину неутомимыми бегунами. Твари помельче так и норовили выскочить из переулков и подворотен, чтобы вцепиться нам в ноги, задержать хоть на мгновение. Ведь это мгновение делало наших преследователей ближе к их вожделенной добыче – к нам. Дважды серые кадильщики выводили наперерез нам толпы ходячих покойников. Прорываться не было никакой возможности, и мы резко меняли маршрут бега. В первый раз ворвались в подворотню, полную мелких крысолюдов, чуть больше собаки размером. Они норовили укусить за ноги, клацая длинными зубами, размахивали короткими ножами из какого-то металлического мусора, часто цепляя своих же товарищей. Я пинками расшвыривал их, ломая тонкие косточки ударами тяжёлых башмаков, втаптывал тварей в землю. Мы проломились через них, как сквозь кусты, которые только и могут, что оставить обломки шипов и веток на одежде. Даже больно уколоть и то не в силах. Но оно и к лучшему, потому что неизвестно какую заразу разносят твари на своём оружии и уж тем более на зубах. Во второй раз нас загоняли уже куда лучше. Сзади нас догоняли крысолюды-патрульные со своими алебардами наперевес. Парочка командиров уже вскидывали пистолеты и стреляли по нам, но не особо метко – пули уходили «в молоко». И тут сразу с двух сторон улицы на перекрёстке вывалили толпы мертвецов, ведомых окутанными дымом кадильщиками. Откуда-то донёсся призрачный звук бьющего колокола. От него мне стало даже страшнее, нежели от боя часов, отбивающих Ultima forsan. - В дом! – крикнул вор, на бегу вскидывая лук. То, что случилось дальше, у меня до сих пор в голове не укладывается. Никогда прежде мне не доводилось видеть настолько виртуозного обращения с луком. Не снижая темпа бега, я прыгнул в окно ближайшего дома. Взгляд выхватил значок под его крышей – несколько распахнутых дверей. Дом с несколькими выходами. Я не выбирал именно его, просто повезло. И прежде чем я с грохотом приземлился на заваленный каким-то хламом пол, вор продемонстрировал, наверное, всё своё умение обращения с луком. Он бежал на пару шагов сзади меня, а значит, ближе к нашим преследователям. И, верно, именно это ему и было нужно. Как и я, вор не замедлил бега, однако рванул он к противоположной стороне улицы. В коротком прыжке вор оттолкнулся ногой от стены дома и словно зависнув на мгновение в воздухе, вскинул лук и дважды выстрелил в бегущих крысолюдов. Длинные стрелы пробили горло двум закованным в доспехи тварям и те повалились ничком, мешая остальным. Приземлившись, вор припал на одно колено и пустил ещё пару стрел в образовавшийся затор. Стрелы его ударились о доспехи валяющихся на мостовой крысолюдов и взорвались облачками зеленоватого дыма. Если это был отравляющий газ, вроде того, что вор использовал в подземелье, то на улице от него толку не было. Однако это был вовсе не он. Вор выстрелил в третий раз – все стрелы он отправил в полёт в течение не больше чем десяти секунд – и на сей раз наконечник был огненный. Взрыв разметал скопившихся у небольшого завала тварей. От первых не осталось и мелких ошмётков – всё сгорело в яростном пламени. Остальным тоже досталось: не один десяток тварей, объятых пламенем, носился по улице, будто живые факелы, сея хаос и панику среди тех, кому посчастливилось уцелеть в устроенном вором светопреставлении. В следующий миг вор рыбкой нырнул в то же окно, что и я. Я едва успел откатиться в сторону, чтобы он не приземлился прямо на меня. - Вот уж пошумели, так пошумели, - сказал вор, накладывая на тетиву новую стрелу. Поднявшись на ноги, я быстро огляделся в поисках других выходов. Лучшим показался тот, что вёл на другую улицу, а не в проулки той, по которой мы только что бежали. Я махнул рукой вору, и мы бросились к этой двери. По счастью, мусора перед ней навалено не было, и она легко поддалась после первого же удара ногой. Мы выскочили на улицу и побежали дальше. Переждать облаву у нас шансов не было никаких. Обитатели города скорби не успокоятся пока не найдут нас, а что хуже всего, мы скорее всего уже привлекли к себе внимание истинных хозяев Милана. Тех, кто занял замок Сфорца и теперь управляет оттуда городом скорби, разъезжая по его улицам в чёрных каретах, похожих на катафалки, запряжённых, конечно же, вороными конями. Новой встречи с одним из них мне уж точно не пережить. Мы приблизились к цели – одному из выходов из города – лишь на полквартала, когда с крыши одного из домов на мостовую прямо перед нами прыгнула громадная тварь. Больше всего она напоминала помесь крысы с гориллой – видел я однажды её в зверинце, – вот только двигалась с неподходящей для таких размеров ловкостью. Монстр прыгнул на нас, занося громадные кулаки, из разинутой пасти его раздался крысиный писк, никак не вяжущийся с размерами и грозным видом. Мы с вором прыгнули в разные стороны. Чудовище замешкалось на мгновение, однако тут же обрушило кулак на стену дома в считанных дюймах над моей головой. От удара, казалось, вздрогнул весь дом, едва не рухнув, на голову мне посыпалась какая-то труха и каменная крошка. Вор дважды выстрелил в монстра, но стрелы застряли в его толстой шкуре, не причинив особого вреда. Тот даже внимания на них обратил не больше, чем на комариные укусы. Обрушив кулаки на и без того разбитую мостовую, монстр прыгнул на меня. Отступать мне было некуда – за спиной стена дома. Прыгни я влево или вправо, тварь без труда достанет меня своими тяжёлыми кулаками. И тогда я рискнул и прыгнул ей навстречу – припав к самым камням мостовой, я перекатился под брюхом монстра, полоснув на удачу кинжалом. Но вряд ли даже сильно поцарапал – остро отточенное лезвие лишь скользнуло по толстой шкуре чудовища. Монстр врезался в стену дома, и тот не выдержал-таки, обрушился прямо на него. Но даже это не убило чудовище, начавшее тут же ворочаться среди камней и обломков балок. - У меня последняя взрывная стрела осталась, - сказал вор. - Не трать, - отмахнулся я. – Пригодится ещё. Мы поспешили прочь от начинающего выбираться из развалин дома монстра. Я даже задумываться не хотел, что ещё подкинет нам город скорби, чтобы прикончить. Ведь усталость начала брать своё. Ноги наливались свинцом, к каждой будто гирю привязали. И если в катакомбах можно это как-то перетерпеть, зная, что выход уже близко, и надо только поднажать, то сейчас всё было совсем по-другому. Очень похоже на мой последний рейд. Не хватает только дома с засадой и некроманта в карете. Но отдыха себе давать нельзя. Надо бежать. Враги снова начали нагонять нас. Теперь уже и с крыш прямо под ноги нам прыгали крысолюды. Часто вор опережал их, снимая быстрыми выстрелами, но бывало нам приходилось пускать в дело кинжал и дубинку. Каждое мгновение, что мы теряли, расправляясь с ними, приближало погоню. Громадный монстр тоже встал на наш след, и нагнал куда скорее патрульных и медлительных мертвецов. Одним прыжком он обогнал всех преследователей, а вторым приземлился прямо перед нами, перекрывая дорогу. - Влево! – крикнул я, первым прыгая в этом направлении, вор последовал за мной. Мы ввалились в какую-то халупу с деревянными стенами, которая едва держалась и так. А стоило врезаться в неё несущемуся, не разбирая дороги, монстру, как она и вовсе развалилась. И первым не выдержал веса чудовища ветхий пол, все вместе мы отправились в короткий полёт. Удар о какую-то твёрдую поверхность выбил из меня весь воздух. За ним последовал ещё один, потом ещё и ещё. Куда я качусь, что вообще происходит, я перестал понимать через считанные секунды, лишь старался хоть как-то смягчать то и дело сыплющиеся на меня со всех сторон удары. Получалось, правда, не слишком удачно. Потом был последний удар и всё вроде успокоилось. Я полежал несколько секунд, приходя в себя. Всё тело представляло собой один сплошной ушиб. Как ни пошевелись, а тут же где-нибудь стрельнёт болью. Однако я заставил себя подняться на ноги, и проверил оружие. Кинжал я продолжал сжимать в правой руке, и с ним всё было в порядке, а вот пистолет пришлось перезарядить. Я вовсе не был уверен, что он нормально выстрелит после моего полёта. - Вор! – громко произнёс я, но вышло больше похоже на какой-то невнятный стон. – Вор! – повторил я уже немного разборчивей. - Здесь я. – Я почувствовал, что чьи-то пальцы сомкнулись на локте левой руки. – Похоже, мы снова в катакомбах. - А монстр? - О нём можно не беспокоиться, - ответил вор. – Ему повезло меньше, чем нам. Я подумал тогда, что нельзя сказать, что нам вообще повезло. Однако последовав за вором, я увидел, как приземлился монстр, и изменил своё мнение. Чудовище подёргивалось в последних судорогах агонии, пробитое насквозь толстенной балкой. Окровавленный конец балки торчал из груди чудовища. В тусклом зеленоватом свете подземелья, где мы оказались, кровь его была какого-то неприятно-коричневого цвета. - А что это светится вокруг? – спросил я, оглядываясь в поисках источника зеленоватого свечения. - Ты головой сильно ударился, видимо, - сочувственно произнёс вор, - раз сразу не узнал. Это заразные камни крысолюдов. Я тихо выругался сквозь зубы и сплюнул на сдыхающего монстра. Мы оказались в самом сердце города скорби – средоточии чумы. - Даже не представляю, как теперь на нас станут реагировать чёрные свечи, - не слишком умно пошутил вор. Мне тоже не очень хотелось думать на этот счёт. Теперь и нанесённые в Пассиньяно татуировки могут не спасти – сожгут от греха подальше, и разбираться никто не станет. Я сплюнул, попав издыхающему монстру почти точно в глаз. Вор же терпеливо глядел на меня, явно ожидая, что я скажу, что делать дальше. Привык уже до некоторой степени полагаться на меня. А зря, наверное. Выбора у нас, впрочем, не было – только идти вперёд. Из небольшого зала, куда мы упали, коридор вёл лишь в одном направлении. Я кивнул вору, чтобы шагал первым, и тот направился вперёд, держа наготове лук. Я же последовал за ним. Усталость наваливалась на плечи с новой силой, конечно, ноги я ещё не волочил, однако и это не за горами. Ещё десяток-другой шагов, ну, может быть, сотня, никак не больше, и я просто свалюсь. Наверное, прошло уже моё время – я очень быстро постарел в бесконечных рейдах, схватках с чудовищами из вымерших городов, а последний рейд так и вовсе подкосил меня. Но пока держался, на голой силе воли. Мы брели по кажущимся бесконечными коридорам. Отовсюду лился зеленоватый цвет чумной заразы, от неё уже начало пощипывать кожу. Болезнь явно пыталась преодолеть защиту нанесённых мне в Пассиньяно татуировок, и мне оставалось лишь надеяться на мастерство старика Романо и мудрость монахов, дававших ему эскизы для них. Мне бы очень не хотелось снова испытывать те же ощущения, что во время последнего рейда, когда проявившееся во мне проклятье вступило в противоборство с чумой. Тогда это едва не стоило мне жизни, в этот раз вполне может прикончить. Голос разносился в коридорах достаточно далеко, а потому мы с вором предпочитали не разговаривать, обмениваясь простыми, понятными обоим жестами. И поэтому услышали говорившего задолго до того, как подошли к его комнате. Хотя он и бормотал себе под нос не слишком громко, так обычно делают предельно сосредоточенные люди, привыкшие работать в одиночестве. А этот к тому же ещё и дверь в свою комнату закрыть не удосужился. По дороге нам с вором попалась не одна такая же прочная деревянная дверь. Кое-какие были заперты, в другие же мы сунули нос, но ничего интересного за ними найти не удалось. В основном они были пусты, а в одной или паре хозяевами подземелий был устроен склад зеленоватого камня, и оба мы поспешили выскочить оттуда, поплотнее закрыв за собой двери. Я заметил, что вор всё чаще спонтанным движением прикасается к глазу – зелёному, поражённому чумной заразой. Видимо, и на него давило проклятое подземелье, отдаваясь болью в глазу или ещё чем похуже. Надо как можно скорее выбираться отсюда, пока оно не прикончило нас обоих вернее, нежели все обитатели надземной части города скорби. Мы как можно тише подобрались к открытой двери, из-за которой доносился голос, и заглянули внутрь. За столом сидел сухопарый, немолодой уже человек в опрятной одежде, подходящей купцу средней руки или обедневшему дворянину, но явно не из тех, кто зарабатывает на жизнь мечом. Верхнюю часть лица его скрывали громоздкие очки со сложной системой разноцветных линз, надетых друг на друга. Комната вокруг него была просто иллюстрацией из жизни книжника, изображающей его обиталище. Книги громоздились повсюду, занимая даже большую часть узкой койки. Кроме книг в довольно просторной комнате находилось несколько вычурных доспехов, чучела людей и животных, а также сложные устройства, принцип работы которых был выше моего понимания. Хозяин комнаты внимательно вчитывался в раскрытый фолиант, подсвечивая себе страницы свечой. Расплавленный воск стекал ему на пальцы, а оттуда на столешницу, но человек не обращал на это никакого внимания – чтение поглотило его целиком. Он то и дело бормотал себе что-то под нос на непонятном языке. Это был какой-то вариант linqua franca, но какой именно, я не представлял. В нём мешались латинские термины, итальянские и французские слова, то и дело учёный разбавлял их испанскими, а уж словесные конструкции были такими, что не желали складываться не то что в предложения, но просто в хоть сколько-нибудь осмысленные фразы. - Долго будете пялиться на меня? – вдруг спросил он у нас с вором, поворачивая голову, и теперь говорил на вполне понятном нам обоим итальянском языке. Без малейшего акцента. Я поднял пистолет, недвусмысленно нацелив его прямо в лицо хозяину комнаты, и шагнул внутрь. Вор держался в шаге за моей спиной, и не думая убирать стрелу с тетивы. - Выход где? – спросил я у хозяина комнаты. - Невежливо, молодой человек, крайне невежливо ведёте себя, - невпопад ответил тот. – Вломились в чужой дом, даже в чужой город, навели такого шума, что наверху все до сих пор на ушах стоят, а после прикончили одну из лучших боевых тварей, и свалились мне прямо на голову. - Мы просто хотим выбраться отсюда, не более того, - с напором произнёс я. - И для этого наставили мне в лицо пистолет? - Думаю, так вы будете сговорчивей. - Отнюдь, - бросил хозяин комнаты. – Я ведь не просто чудаковатый старик в смешных очках. Стоило ему это сказать, как вор за моей спиной повалился на пол, прижимая обе руки к лицу. О луке он позабыл, и оружие со стуком ударилось о камни в считанных дюймах от него. - Глупый мальчишка, - протянул некромант – а кто же это ещё мог быть? – покачав головой, будто старый мудрый учитель, ставший свидетелем очередной глупости молодого поколения, - думал, что клеймо распятого бога защитит его? А ты? – глянул он на меня. – Вижу, ты защищён лучше, но и тебе очень и очень нехорошо сейчас, не так ли? Тут с ним было не поспорить – я чувствовал каждую татуировку, как будто их вытравливали щёлоком. Однако пистолет старался держать твёрдо, направляя его ствол в лицо некроманту. Вот только никаких опасений по этому поводу он явно не испытывал. - Защита твоя хороша, - продолжал некромант, - но я ведь могу надавить и сильней… Он не сдвинулся ни на мил, не изменил ни позу, ни даже выражения скрытого под громоздкими очками лица. Но татуировки на моей коже теперь горели огнём. Не в силах стоять ровно, я сел на пол, пальцы безвольно разжались и я выпустил рукоятки пистолета и кинжала. - Тебе больно, и твоему другу – тоже, - продолжил некромант. – Метка распятого бога уже горит на его теле. И в самом деле, я ощутил неприятный запашок горящей человеческой плоти. Вор подвывал от боли – от выжженного клейма на его груди поднимался тонкий дымок. - Скоро и твоя защита сгорит так же, - сказал некромант, снимая очки и поднимаясь из-за стола. Лицо его было ничем не примечательным лицом немолодого человека, редко выходящего на свежий воздух. Некромант подошёл ко мне, носком башмака с презрением оттолкнув пистолет, склонился надо мной. - Хочу глянуть на твою защиту, прежде чем она сгорит, - сказал он. – Интересно, что же позволяет тебе так долго сопротивляться моей силе. Он рывком развязал ворот джеркина, рванул его в сторону, открывая мою грудь и горящие огнём татуировки на ней. - Умное решение, - произнёс некромант, - но недостаточное, чтобы защитить от моей силы. Глупо было лезть в мой город… Я сосредоточился на единственном движении. Некромант был очень близко от меня – он совершил непростительную ошибку, посчитав, что нам с вором нечего противопоставить его силе. Правой рукой я схватил его за голову, прижимая ладонь к черепу, развернул лицо некроманта так, чтобы смотреть ему прямо в глаза – и дал волю своему проклятью. Некромант был куда сильней мелкого заразителя, которого сожгли в Пассиньяно, однако и ему пришлось очень скверно. Давление мгновенно пропало, и татуировки мои перестали обжигать кожу. Теперь вся сила некроманта уходила на то, чтобы бороться с моим проклятьем. - Ты… - прохрипел некромант, из носа его потекла кровь. – Ты… ты… - Да, - ответил я, вдавливая руку в его череп, с которого начала уже слезать кожа и так и сыпались волосы. – Да, некромант, я – прокажённый. Моя болезнь страшней и сильней чумы. Она – моё проклятье и убивает меня. Но вас она убивает куда эффективней. Некромант сумел отшатнуться от меня. Сделал пару неверных шагов. С той части лица его, что я сумел коснуться, почти полностью слезла кожа. Он лишился большинства волос и, наверное, части зубов, раскрошившихся, когда он стискивал их от боли. Из носа его обильно текла кровь, пачкая опрятный воротник дублета. Не поднимаясь, я дотянулся до пистолета и крепко схватил его правой рукой. Некромант сейчас был крайне уязвим – почти вся сила его ушла на борьбу с моим проклятьем, и я имел шанс попросту пристрелить его. И я даже не думал упускать его. Выстрел прозвучал оглушительно в установившейся тишине. Пуля пробила грудь некроманту. Тот покачнулся и рухнул навзничь прямо на заваленный книгами стол. Он опрокинул свечу – огонёк с неё тут же перескочил на страницы, стремительно разрастаясь. И уже спустя несколько секунд пламя охватило весь стол. Я ничуть не сомневался в том, что вскоре запылает вся захламлённая комната. И нам надо убираться отсюда как можно скорее. Я с трудом поднялся на ноги, сунул в ножны кинжал, а пистолет – за пояс, и подхватил под мышки вора. Тот едва шевелился, и мне пришлось тащить его на себе словно покойника. - Мой… - прохрипел вор, - лук… - Я вернусь за твоим оружием, - отмахнулся я, вытаскивая его в коридор и укладывая на пол. После быстро заскочил обратно в комнату и подхватил с пола лук. Внутри уже разгорался настоящий пожар. Очень надеюсь, что никаких опасных реактивов или прочих подобных вещей некромант здесь не хранил, и комната не взлетит на воздух вместе с половиной подземелья, и нами с вором в придачу. Как ни странно, вор нашёл в себе силы встать на ноги. Вот только держался он лишь на силе воли, опираясь на стену, и вряд ли без посторонней помощи сможет сделать хотя бы шаг. Я подставил ему плечо и вместе мы поплелись дальше по коридору, стараясь в меру сил уйти как можно дальше от злополучной двери. Оттуда уже веяло дымом, и не таким, когда горит лишь бумага, к этому запаху примешивалась вонь занявшейся человеческой плоти. - Думаешь, это убьёт некроманта? – едва слышно спросил у меня вор. - Он чертовски силён, - сказал в ответ я, - так что совсем не уверен в этом. - А твоя сила, в чём она? Даже на грани смерти вор оставался настоящим вором – старался не пройти мимо собственной выгоды. Всякую информацию можно использовать, и продать с толком, да ещё и не по одному разу. А уж информация о моём проклятье, и его влиянии на некроманта, стоит недёшево. Да только не видать вору от меня такого подарка. Пускай мы друг другу жизнь не раз уже спасали, и он мою чаще, нежели я – его, но всё-таки моё проклятье останется моей тайной. Чем меньше знают о нём, тем мне спокойней. Он и так увидел слишком много, и при иных обстоятельствах я бы его в живых не оставил. - Лук, - прохрипел вор через несколько сотен шагов, сделав вид, будто то, что я не ответил ему, ничуть его не задело, - надо сложить и закрепить на поясе. Давай его мне. Я отдал ему оружие, и вор довольно быстро, несмотря на скованность движений, сложил его и спрятал под изрядно порванный плащ. Только сейчас, взглянув ему в лицо, я понял, что вся правая сторона его лица залита кровью. Она прошлась по линиям глубоких шрамов, исполосовавших щеку вора, и застыла некоей тёмно-багровой паутиной. В глазнице же крови скопилось столько, что вор явно не мог открыть глаз. Ничего говорить я не стал, лишь снова подставил ему плечо, и мы зашагали дальше по пустым коридорам. Хотя недолго они оставались пустыми. Очень скоро шаги застучали со всех сторон. Сзади нас нагоняли те, кто может передвигаться куда быстрее нашего. Да ещё и из нескольких ответвлений подземного коридора начали доноситься шаги. Нас медленно, но верно окружали. Брали в широкое кольцо, постепенно сужая его, чтобы нагрянуть сразу со всех сторон. Мы ушли с главного коридора, нырнув в наиболее тёмное ответвление, однако помогло это плохо. Вскоре шаги слышались не только за нашими спинами, но и впереди. Новая схватка лишь дело времени, и победить в ней нам уже не суждено. Ситуация куда хуже, чем в катакомбах под Пьяченцей. На сей раз удача окончательно отвернулась от нас. Новое небольшое ответвление коридора и вовсе оказалось тупиком. Мы как можно скорее вернулись обратно к перекрёстку, но лишь для того,чтобы нырнуть обратно. Загонщики появились с обеих сторон. Крысолюды в грязных лохмотьях, поверх которых кое-как были закреплены части разномастных доспехов, вооружённые столь же пёстро, в основном тесаками и щитами, сколоченными из досок. Иные несли импровизированные копья – те же тесаки или обломки мечей, примотанные к длинным древкам. За спинами тех, кто шёл справа, возвышалась фигура в обгоревшей одежде, поверх которой был наброшен просторный балахон. Капюшон скрывал лицо некроманта, но я был уверен, что это тот самый, кого я застрелил и оставил лежать среди занимающегося в комнате пожара. Очистительная сила пламени не прикончила его. Он вскинул руку, указывая на нас с вором длинным, почерневшим от огня пальцем, и сопровождавшие его крысолюды тут же с воплями перешли на бег. Увидев это, их товарищи, шедшие с другой стороны коридора, последовали их примеру. Даже не задумываясь о бессмысленности своего поступка, я выстрелил в некроманта. Тот лёгким движением руки отбросил летящую в него пулю, а после сжал почерневшие, почти лишённые плоти пальцы в кулак. Превратившееся почти в лёгкую щекотку после первой встречи с ним неприятное ощущение вернулось сторицей. Теперь татуировки не огнём налились, меня словно жгла едкая кислота, с каждой секундой всё глубже проникая в кожу. Я отшатнулся обратно в коридор, и на сей раз почти обессиленный вор втащил меня обратно. Видимо, удар силы некроманта был направлен только на меня, и спутника моего не зацепило даже краем. К тому же, чтобы давить во всю мощь, некроманту надо было видеть меня, и стоило мне скрыться от его взгляда, как татуировки перестали причинять мне боль. Мы поспешили вглубь коридора, спотыкаясь обо все неровности пола и мелкие камни, что так и лезли под ноги. Мы помогали друг другу идти, но больше висли друг на друге. Добравшись до тупика, разом обернулись к началу короткого коридора. Здесь нам принимать последний бой. Крысолюды толкались у самого входа – их подвела неорганизованность и природная кровожадность в сочетании с не самым далёким умом. Никто не желал уступить другому дорогу к вожделенной и столь уязвимой и слабой добыче, что тут же образовался затор. Задние напирали на передних, твари кусали друг друга, толкали локтями, злобно шипели. То и дело в ход шли короткие ножи – и пол уже успел окраситься кровью крысолюдов, прежде чем они добрались до нас. Некромант за их спинами пытался навести хоть какое-то подобие порядка, но его никто не слушал. Почуявшие кровь крысолюды превратились в неуправляемую орду, обуреваемую только одним желанием – убивать. Вор вынул лук и наложил на тетиву стрелу с тяжёлым наконечником. Даже в полутьме на древке были видны три красных полоски. - Одна такая у бездушных была, - сказал он, нацеливая её на толпу крысолюдов, - даже жаль эту мощь на мелких тварей тратить. - А если не на них. Мне в голову пришла идея, которую можно посчитать глупой, но с другой стороны – что мы теряем? - Зачем тратить такую мощную стрелу на крысолюдов? Выстрели в стену за нашими спинами. - Думаешь, одной стрелы хватит? – пожал плечами вор. – Взрывом нас может размазать по всему коридору. - А что мы теряем? – пожал плечами я. Крысолюды, наконец, сумели преодолеть созданный ими же затор, и первые твари устремились по коридору к нам, потрясая тесаками и импровизированными копьями. В самом деле, терять нам было уже нечего. Мы с вором отошли от стены на несколько шагов. Он быстро развернулся, лишь до половины натянул тетиву и выстрелил, не целясь. Уж в стену-то не промахнётся. Взрыв был такой силы, что нас швырнуло на пол. В ушах зазвонили церковные колокола. Коридор затянули клубы тёмно-серой пыли, через которые пробивались солнечные лучи. Оказывается, пока мы скитались по подземелью, наверху давно уже наступило утро, а может быть и день. Я помог вору встать на ноги, и вместе мы заковыляли к устроенному нами обвалу. Вор на ходу обернулся, сильно навалившись мне на плечи, так что я едва сумел устоять на ногах. Он вынул из колчана несколько стрел и выпустил их одну за другой, не целясь во всё ещё затянутый пылью коридор. - Давай быстрей выбираться, - буркнул он, натягивая на лицо полумаску, - это последние отравляющие были. Изо всех оставшихся у нас сил мы поспешили к завалу, кое-как, обдирая локти и колени о камни, вскарабкались на него. И вылезли из проклятого, чумного тоннеля наружу. Не в силах подняться на ноги, поползли по земле прочь от проделанной нами дыры. Далеко не уползли, конечно, силы окончательно оставили нас обоих. Я перевернулся на спину, и как смог огляделся вокруг, щурясь от яркого солнца. Судя по развалинам небольших домов – в один-два этажа высотой, – мы находились на самой окраине города скорби. Нам оставалось сделать какую-то сотню шагов, если не меньше, чтобы покинуть его, но сил на это уже не было. Я услышал стук копыт, а вскоре увидел и лошадиные ноги. Нас с вором окружил небольшой отряд конников. И что-то мне подсказывало, что это вовсе не патруль бездушных.(обратно)
Глава 11. Большие проблемы с маленькой ведьмой.
Несколько следующих дней я помню урывками. Я не спал и не бодрствовал, постоянно проваливаясь в темноту тяжкого забытья. Приходил в себя, но лишь не больше чем на четверть часа, поэтому помню только отрывки, отдельные картинки, никак не складывающиеся в общую картину. Скрипят колёса телеги. Колется солома, на которой я лежу. От меня пахнет, и сильно, даже я уже чувствую это. Подняться не в силах и всякий раз, когда надо выбраться, мне помогают. Здоровяк с широким, некрасивым лицом, тяжёлые надбровные дуги почти скрывают глаза. Он то и дело фальшиво улыбается, но что скрывается за его частыми улыбками? Приземистый крепыш с широкими плечами, лицо у него плоское с не раз перебитым в драках носом. Силой он почти не уступает здоровяку, легко поднимая меня, будто я ничего не вешу. Его зовут Скрипачом. Есть и ещё люди. Священник, который тщательно осмотрел меня, проверив все татуировки, прошёлся в считанных дюймах от кожи с чёрной свечой. К нему обращаются с видимым уважением, обращаются исключительно: «преподобный де Бельзак». Есть ещё командир отряда, я видел его лишь мельком, скорее всего, бывший капитан кондотьеров – загорелое лицо, широкие плечи под потрёпанным кафтаном хорошего сукна. В ножнах, прикреплённых к седлу, длинный меч. Есть некий рыцарь с глазами святого великомученика с иконы на ничем больше не примечательном лице. Он редко с кем-то разговаривает, кроме здоровяка с тяжёлым лицом. Несколько раз мелькал совсем ещё мальчишка с курчавыми волосами, и щеками, не знающими бритвы, но он редко ездит в седле, чаще я любовался на его спину, когда он правил лошадьми. А вот вора я не видел ни разу – и это меня очень сильно настораживает. Мне не оставили оружия, даже того, что я сумел вынести из города скорби. Несколько раз преподобный де Бельзак пытался допросить меня, но я отвечал на вопросы совсем невпопад, сознание то и дело покидало меня, поэтому он быстро отказывался от этой идеи. Отряд остановился на берегу небольшой речушки, скорее даже сильно разлившегося из-за дождей поздней осени ручья. Здоровяк со Скрипачом отнесли меня к воде и помогли вымыться. - Ну и несёт же от тебя, приятель, - фальшиво смеётся здоровяк, показывая в улыбке широкие, крепкие как у лошади, зубы. – Надо бы и одёжку твою постирать, да дождь вот-вот польёт снова. Промокнешь ещё да помрёшь, прежде чем с тобой преподобный наш поговорит. То-то для него расстройство будет. - А расстраивать преподобного де Бельзака не самая умная идея, - непонятно, пошутил ли или вполне серьёзно произнёс крепыш. Дожди и в самом деле лили почти не переставая с самого нашего с вором спасения из города скорби. - Наш новый приятель не помрёт от такой ерунды, как мокрая одёжка, - решительно заявил здоровяк. – Мы ж его в развалинах Перо нашли, а от этой бывшей рейдерской фактории рукой подать до самого Милана. Крепыш по имени Скрипач тут же взял двумя толстыми как сосиски, но удивительно ловкими пальцами серебряный крестик, висящий на груди, и поцеловал его. - Едва нас Господь уберёг, - сказал он, отпуская его. - Мой… - нашёл в себе силы прохрипеть я, - спутник… Где?.. - Вот это да! – всплеснул руками здоровяк. – Да он заговорил! То-то радости будет преподобному де Бельзаку. - Сдаётся мне, не так и много, - ответил Скрипач, - бредит ведь. Чушь какую-то городит. - Со мной… - силы возвращались ко мне, и я решил настоять, - был человек… в чёрном… лицо кровью залито… глаза разного цвета… О том, что он был ещё и нечистым я решил не распространяться лишний раз. - Точно бредит, - кивнул помрачневший здоровяк. – Не было с тобой никого, приятель. Одного тебя нашли. Я откинулся на спину, позволяя холодной воде свободно течь и по телу, смывая с меня накопившуюся грязь. Силы стремительно оставляли меня. Но куда же мог деться вор? Не помню, как меня вернули обратно в телегу. В себя я пришёл уже под тёплым, колючим одеялом. Меня била дрожь, казалось, всё тело содрогается в судорогах. Мне было чертовски холодно, несмотря на солому и одеяло. Я был раздет донага, и очень остро ощущал каждую соломинку, когда ворочался с боку на бок. Даже не сразу заметил, что над телегой натянули тент и по нему размеренно барабанит дождь. Под его звук и скрип колёс я и уснул. И на сей раз это был именно сон – целительный и спокойный, несмотря даже на то и дело дёргающий меня озноб. Да и тот быстро сошёл на нет. Проснувшись, я поспешил покинуть телегу. Природа взывала, а гадить под себя очень не хотелось. И без того в телеге было не продохнуть. Я выбрался, запахнув одеяло, и тут же оказался в центре внимания. Весь небольшой отряд спасших меня людей сидел вокруг костра. Над огнём висел попыхивающий паром чайник, от которого доносился приятный запах. Однако о нём все тут же позабыли, увидев меня. - Вот так-так, - произнёс первым здоровяк, широко и фальшиво улыбнувшись, снова обнажая крепкие, многим лошадям на зависть, зубы. – Да ты уже своими ногами ходишь, приятель. А я говорил, что он поправится скоро – вон как храпел весь день. Сгущались сумерки, и стоять в одном одеяле было довольно холодно. Да и босые ноги основательно утопли в грязи, что не прибавляло приятных ощущений. - Куда вы тут оправляться ходите? – спросил я, опережая вопросы спасших меня людей. В том, что они готовы обрушить на меня их целую лавину, я ничуть не сомневался. - Агирре, проводи, - велел здоровяку рыцарь с печальными глазами святого. Тот поднялся с расстеленного на земле одеяла, и махнул мне рукой. - Идём, приятель, - бросил он. Вместе мы отошли шагов на двадцать от лагеря, и я присел у ближайшего куста. - Да потише ты, - хохотал здоровяк с баскским именем Агирре, - всех волков перепугаешь. Наконец, я поднялся и снова поплотнее запахнулся в одеяло. Вечерний холод и сырость вцепились в меня с новой силой. - А моя одежда где? - Малец выстирал и вычистил её, - ответил Агирре, - хорошенько очистил, даже кольчужные рукава блестят теперь как новенькие. - Мне её вернут? - Отчего же не вернуть, не вечно ж тебе в одном одеяле щеголять, - рассмеялся Агирре, и мне снова стало интересно: что за страхи он скрывает за этим смехом? И в самом деле, как только мы подошли к лагерю спасших меня, преподобный распорядился отдать мне одежду. Парнишка вынул её из сундука, лежавшего в телеге, и протягивал мне один предмет за другим, пока я одевался. Конечно, не у всех на виду, но под присмотром всё того же вечно скалящегося Агирре. Затруднение вызвало только обувание – натягивать чулки и башмаки на грязные по щиколотку ноги мне совсем не хотелось. - Погодите, сейчас, - закивал мне парнишка, снова скрываясь в телеге. – У нас достаточно воды, чтобы вы смогли помыть ноги. Мы собираем дождевую почти каждый день. Я уселся на передке телеги, и парень поливал мне ноги из объёмного кувшина, а после протянул кусок полотна, чтобы я смог насухо вытереть их. - Хороший у нас малец, - похвалил его Агирре, - чертовски услужливый. Даже с этой шлюшкой в клетке. Как ни странно, но только сейчас я обратил внимание на вторую повозку, стоявшую поодаль. Она была меньше телеги, в которой везли меня, и на ней стояла накрытая большим куском багровой ткани клетка. Ткань, наброшенную на неё, покрывал затейливый узор из лилий Авиньонской церкви и распятий. О том, кто сидит в клетке, гадать не приходилось. Мне повезло нарваться на отряд, сопровождающий схваченную ведьму. Мы вернулись к костру. Сумерки уже перерастали в ночь, однако никто и не думал ложиться спать. Всем слишком интересно было, кто же я такой. И расспросы начал, естественно, священник. - Я осмотрел вас, и знаю, что вы служите Авиньонской церкви, - сказал он, - что меня, несомненно, радует. Я снова задался вопросом, что же за информацию хранят символы, вытатуированные на моём теле. - Однако могли бы вы сказать, кому именно служите? – поинтересовался преподобный. - Лафрамбуазу, инквизитору Тосканы, - честно ответил я, усаживаясь на брошенном прямо на землю одеяле, и предвосхищая следующие вопросы, добавил: - Он отправил меня в Шварцвальд, разобраться с тем, что происходит там. - Далековато от Тосканы до Шварцвальда, - заметил преподобный рыцарь с печальными глазами, но тему развивать не стал. Я заметил, что говорит он со слабым, но заметным кастильским акцентом. Похожий был и у улыбчивого здоровяка. Занимательная парочка. Оба были неким инородным телом в этом отряде, пускай вроде бы и скроенном на живую нитку из кого попало. - Вы держите путь через Лесные кантоны, не так ли? – спросил де Бельзак, и дождавшись моего кивка, продолжил: - Тогда нам повезло, что наши пути пересеклись. - Моё везение сложно переоценить, - сказал я. – Если бы не ваш отряд, мы с моим спутником были бы покойниками. - Простите мой вопрос, мессере, - осторожно произнёс де Бельзак, - но как много времени вы провели на окраинах города скорби? - Если вы думаете, что я помутился рассудком, то это не так, - отрезал я. – Мы с моим спутником прошли через город скорби. К тому вынудили нас обстоятельства. И я совершенно точно знаю, что весь этот путь проделал не один. Со мной был человек в чёрном, представившийся вором. Все повадки, впрочем, у него были подходящими к этой профессии. - И как же его звали? - Вы и моего имени ещё не знаете, - сказал я. – И даже не поинтересовались им в начале беседы. Де Бельзак кивнул, приняв мои слова к сведению, однако взгляд выдавал его с потрохами. Он явно считал, что я повредился рассудком в городе скорби, выдумав некоего человека в чёрном, которого никогда не было на самом деле. - Я видел какую-то тень среди домов, - неожиданно произнёс Скрипач. – Там, в развалинах домов, в Перо. Думал, почудилось – слишком внимательно вглядывался. А может и был там на самом деле кто в чёрном. - Бывшую факторию мы не осматривали – это точно, - подтвердил его слова здоровяк. – Забрали только нашего болезного, и сразу назад. Сами понимаете, преподобный, нам там торчать было не с руки. - Был или нет, уже неважно теперь, - пожал плечами капитан кондотьеров. – Вряд ли он последовал за нами. А раз не искал встречи, то опасался чего. Было ему из-за чего опасаться нас, как думаешь? - Он назвался вором, - ответил я, - а это само по себе большой повод для опасений. - Кстати, незнакомец, - снова взял инициативу в беседе в свои руки де Бельзак, - представься нам, чтобы и мы могли отдать дань вежливости. Это было серьёзное предложение. Почти требование, особенно потому что исходило от служителя церкви. Знакомство в наше время значит куда больше, нежели в прошлом. Даже в те времена, что я застал ребёнком, люди куда чаще называли друг другу свои имена. Я не знал, как зовут вора, тевтона, пистольера, отца семейства с его женой и двумя сыновьями. К чему называть кому-то своё имя, если уже завтра этот человек может отправиться на тот свет? Предложение, да ещё и высказанное почти приказным тоном, однозначно говорило о том, что де Бельзак хочет включить меня в состав своего разношёрстного отряда. Оно и понятно, пускай и малость безумный, но опытный человек, вышедший из города скорби, будет неплохим подспорьем в перевозке ведьмы. - Рейнар, - представился я, - как лис из сказки. - А чего не рыжий, раз как лис? – тут же поинтересовался здоровяк Агирре. - Чёрно-бурый был, - в тон ему ответил я, - да жизнь потрепала, вот окрас и поменял. - Выцвел, стало быть, - кивнул Агирре. – А меня Агирре кличут, будем знакомы. Он крепко пожал мне руку. - Я – преподобный де Бельзак, - представился священник, - командую этим отрядом. Формально. - Капитан Гальярди, - сообщил мне кондотьер, - бывший командир особого отряда на службе инквизиции. Именно мне было поручено конвоировать ведьму. А молодой солдат, что выстирал тебе одежду и даже ноги вымыл – Казарро Инкапаче[230], полностью оправдывающий свои имя и фамилию. На моё горе именно он единственный остался в живых из всего моего отряда. Верно у Господа есть чувство юмора, и оно весьма жестоко к нам. - Капитан, - решительно поджал губы де Бельзак, - я говорил вам, что у Господа могут иметься планы именно на этого юношу, раз Его соизволением именно он остался в живых. - А меня Скрипачом кличут, - крепко стиснул мою ладонь в своей крепыш. - И на какой же скрипке ты играешь? – спросил у него я. - Есть у меня одна, - кивнул он. – Старушка Виолина, та ещё ворчунья, да и поругаться не дура. Благодаря Абеле я неплохо разбирался в жаргоне профессиональных наёмников, и знал, что скрипками называют арбалеты. Насчёт ворчания и ругани был уже не так уверен, однако кажется, это означало, что оружие Скрипача отлично стреляет и взрывными и огненными болтами. - Бласко, - коротко бросил рыцарь с печальными глазами. Он не попытался даже протянуть мне руку, равно как и называть остальные свои имена, а возможно и титулы. В том, что по ту сторону костра от меня сидит, по меньшей мере, идальго Кастильской короны, я ничуть не сомневался. Равно как и в том, что он состоит в каком-нибудь тамошнем ордене. Но что он делает здесь, на земле непримиримых соперников его Родины? И не связано ли это каким-то образом с тем, что сообщил мне инквизитор Лафрамбуаз. Со сбором христианских монархов в Донауштадте. - Ну вот, все перезнакомились, а тут и чай поспел, - рассмеялся Агирре. – К беседе самое то, верно, преподобный? Вместе со скрипачом, Агирре быстро разлили чай из чайника по деревянным кружкам. Я с удовольствием обхватил доставшуюся мне ладонями, грея их. Вечерний холод ещё не начал пробираться под одежду, но за пальцы уже начал покусывать. - Миссия наша сложна, опасна, но очень важна, - сделав аккуратный глоток, произнёс де Бельзак. – Вы уже видели клетку с ведьмой. Мы везём её в монастырь Фраумюнстер, что недалеко от города скорби в кантоне Цюрих. - И чего с этой девчонкой столько церемоний, никак уразуметь не могу, - заявил Агирре. – В костёр её – и вся недолга. Разве не так велит нам Господь поступать с ведьмами? - Её заподозрили в использовании египетской магии, - скорее мне, нежели грубияну Агирре, ответил де Бельзак, - а значит огненная смерть не для неё. Бенедиктинская обитель Фраумюнстер славится своей богатой библиотекой, где собраны знания о борьбе с самыми разными формами колдовства. Не обладая достаточным их запасом, епископ д’Абруаз поручил её мне и отряду капитана Гальярди. - Отряду? – удивился я. – Не думал, что он настолько особый. - Твоё ехидство неуместно, - вмешался сам капитан Гальярди. – У меня было двадцать человек, когда мы покинули город. Двадцать отменных бойцов, лис-из-сказки, и один бесполезный малец. Все они погибли по дороге. Все до одного. И в этом виновата чёртова ведьма, которую мы везём в клетке. - Вот тогда-то преподобный и нашёл нас, - добавил Агирре. – Нас с доном Бласко, я имею в виду. - И где же он отыскал вас? – решил уточнить я. - В яме, конечно! – рассмеялся тот, ничуть не смутившись. – Подестату[231] Савоны мы показались слишком похожими на шпионов Кастильской короны, а ведь нас всего-то задержала городская стража ночью на пирсе, когда мы с доном Бласко спустились с борта корабля. - Это был кастильский корабль, - заметил капитан Гальярди. – И вы должны благодарить Господа, и преподобного, что вас нашли в яме раньше, чем подеста отправил вас на виселицу. - Дону Бласко отсекли бы голову! – тут же несерьёзно возмутился Агирре. – Он вполне может доказать своё благородное происхождение. - Заткнись, Агирре, - тут же бросил рыцарь с печальными глазами, однако в этот момент в них промелькнул нешуточный гнев. – Если уж кого и стоит поблагодарить за наше спасение, так это ведьму, которую вы везёте. Не сумей она из клетки прикончить всех твоих людей, Гальярди, мы бы остались гнить в той яме в Савоне. Между капитаном и рыцарем явно не просто чёрная кошка пробежала. Это был конфликт двух сильных лидеров, пресловутых двух медведей, которым нет места в одной берлоге. Сейчас преимущество было на стороне Бласко, потому что за ним стоял здоровяк Агирре, а с капитаном был только услужливый молодой парень, которого тот ни в грош не ставил. Скрипач же держался сам по себе, а преподобный оставался единственным непререкаемым авторитетом для всех. Однако с моим неожиданным появлением в отряде расклад сил вполне может измениться. На чью сторону я встану, если вообще буду играть в эти игры, решит многое. Установится пусть шаткое, но равновесие, примкни я к капитану Гальярди, либо он останется в абсолютном меньшинстве, реши я встать на сторону Бласко. - Нам нужна всякая помощь в дороге до Фраумюнстера, - сказал де Бельзак, - ибо, как видите, отряд мал, и уже понёс большие потери. - Не то чтобы мне было по дороге с вами, - пожал плечами я. – Да только выбора мне вы особенно не оставили, верно, преподобный? Вы ведь можете просто приказать мне ехать с вами. Уж на это ваших полномочий сопровождающего ведьму инквизитора хватит вполне. - Я предпочитаю решать вопросы прежде словом и убеждением, - ответил де Бельзак, - не прибегая к крайним мерам, пока в этом нет нужды. - И не будет, - кивнул я. – Только оружие мне верните. - Казарро, верни мессере его оружие, - махнул рукой парню капитан Гальярди. Тот сходил в повозку и вернулся с небольшим свёртком, протянул его мне. Внутри лежали мои пистолет и кинжал. Оружие было идеально вычищено и смазано. Отдельно парень передал мне пороховницу и натруску с затравочным порохом, и мешочек с пулями. - Ты с одним кинжалом и пистолетом прошёл через город скорби? – удивился Агирре, глянув на меня с невольным уважением. - Что бы вы ни думали обо мне, но я был не один, - ответил я, - вор следовал за мной от самой Пьяченцы. Так что он вовсе не плод моего воспалившегося в городе скорби воображения. Да и вооружён я был куда лучше, но палаш и гросмессер остались там. - Чай подошёл к концу, господа хорошие, - поднялся на ноги капитан Гальярди, - так что пора спать. Завтра день будет не проще сегодняшнего. Первую вахту стоит Казарро вместе со мной. - Я возьму на себя первую вахту, - перебил его де Бельзак, - и Рейнар постоит её вместе со мной. Вы ведь отлично выспались, не так ли? - Более чем, - заверил его я, - могу хоть всю ночь у костра просидеть. - Хорошо, - кивнул не слишком довольный Гальярди. – Мы сменим вас через три часа. Не так далеко и разошлись все от костра. В телеге никто спать не захотел. То ли после меня там всё ещё стоял тяжкий дух болезни, то ли не было желания оставаться в своего рода ловушке. Ведь опасности преследовали отряд едва ли не с первого дня пути. Об этом рассказал мне преподобный де Бельзак. Он явно взял себе первую вахту вместе со мной, чтобы использовать это время для беседы. - Девушку поймали близ Алассио, - сообщил он мне. – В окрестностях этого города произошла вспышка чумы. В считанные дни собралась громадная серая орда, и хуже того – вместе с жертвами эпидемии шагали подъятые проклятой египетской магией солдаты, что погибли в прежние времена. Им удалось полностью уничтожить несколько крупных сёл, однако бездушные сумели обороть орду в сражении. Почти всех бродячих мертвецов удалось уничтожить в одной кровопролитной битве, но полководец этого воинства сумел скрыться. - И вы подозреваете, что им была эта ведьма? - Не она, конечно, - покачал головой де Бельзак. – Ведьма слишком юна для этого, однако немногие выжившие в эпидемии опознали её, когда она появилась в предместьях Алассио. Отряд капитана Гальярди схватил её и доставил на суд в Империю, где её осудил сам епископ д’Абруаз. Он же поручил нам доставить ведьму в монастырь Фраумюнстер, дабы тамошние бенедиктинки помогли свершить казнь. - А разве огня и в самом деле недостаточно? - Увы, не всегда, - покачал головой де Бельзак. – В большинстве случаев это так, однако здесь мы имеем дело с египетской магией, а первое чему учат колдунов в этой проклятой Господом стране – это умению возрождаться в пирамидах после сожжения. Говорят, некоторых, особенно преуспевших в этом деле, огонь даже делает сильнее. Без помощи монахинь из Фраумюнстера нам с этой ведьмой не справиться. Точнее, мы не сумеем уничтожить её так, чтобы наверняка знать – она не вернётся, чтобы отомстить. - Думаю, дело не только в этом, преподобный, не так ли? – глянул я ему прямо в глаза. - И в чём же ещё может быть дело? – сделал он самое невинное лицо, даже у вора такого не получалось. - Вы хотите узнать у ведьмы, кто был предводителем серой орды, - сказал я, - а монахини Фраумюнстера, наверное, искушены в допросах ведьм, и вы считаете, что они сумеют добыть для вас сведения, которые получить не смогли. - Даже если это и верно, - пожал плечами с самым равнодушным видом де Бельзак, - разве это скверное дело? - Отнюдь, - покачал головой я, - просто мне не нравится, когда от меня скрывают истинные мотивы. Да ещё и не слишком умело. - Я слуга церкви, а не шпион, - развёл руками де Бельзак, - и в искусстве обмана не силён. - Вот и не стоит начинать. А что за напасти преследовали вас по дороге? - Кто-то хочет освободить ведьму, очень сильно. Нас преследовала стая волков, именно они перебили большую часть отряда капитана Гальярди. Также мы встретили наёмников, которые сначала вели себя вполне дружелюбно, их командир даже хотел поговорить с капитаном о найме в наш отряд. Однако когда они отошли от лагеря, он вероломно напал на капитана, а его люди атаковали нас. Так мы и лишились оставшихся бойцов. Из-за этого были вынуждены вызволить из ямы в Савоне дона Бласко и его приятеля Агирре, которым никто не доверяет. - Один из них кастильский идальго, никак не меньше, а другой, скорее всего, баск, верно? Доверять им было бы глупостью. - В ином деле возможно, но не в деле с ведьмой, - кивнул де Бельзак. – Вряд ли они шпионы кардинал-короля, скорее, дезертиры. Сейчас наши цели совпадают, они желают оказаться как можно дальше от Родины, потому и согласились примкнуть к отряду. После Фраумюнстера они вольны идти, куда им душа прикажет. - А Скрипач кто таков? Он явно не из отряда Гальярди. Его что, тоже нашли в какой-то яме? - Скрипач родом из Лесных кантонов, - ответил преподобный, - он наш проводник. Хотя, конечно, таковым станет лишь когда мы пересечём границу кантонов. - А как вас угораздило оказаться так близко к городу скорби? - Колдовской туман тому виной. Ведьма ли или ещё кто наколдовал его, но мы сбились с пути. Пройдя три дня по дороге, мы поняли, что совершенно потерялись, и отправили разведчиков. Они-то и нашли вас в развалинах бывшей фактории Перо. - Столько неприятностей из-за одной ведьмы, - покачал головой я. – А вы ещё не проделали половины пути. - Даже трети не будет, - подтвердил де Бельзак, - и это говорит о важности ведьмы для тех, кто стоит за дерзостной атакой серой орды и египетских колдунов. Мы замолчали. Темы для разговора как-то сами собой исчерпались. Теперь каждый думал о чём-то своём, глядя в пламя костра, да подкидывая в него наломанный хворост из большой кучи, сваленной рядом. Однако время за этим нехитрым занятием прошло как-то незаметно, ведь мы к тому же ещё и проговорили большую часть нашей стражи. Капитан Гальярди сам поднялся с земли, выбрался из спального мешка и грубым толчком разбудил спавшего рядом Казарро. - Ложитесь, - бросил он нам. – Наша вахта пришла. Однако поспать нам довелось недолго. Мне показалось, что я только улёгся в телеге, завернувшись в грязное, но тёплое одеяло, как вдруг раздался волчий вой. Как будто десятки серых хищников завыли в один голос. Я выскочил из телеги с заряженным пистолетом и кинжалом в руках. У костра уж стояли капитан Гальярди и Казарро – у обоих в руках длинные мечи. Остальные тоже не отставали от них. С удивлением я обнаружил, что преподобный де Бельзак держит в руках простой меч с гардой в виде креста. Он прошептал короткую молитву и поцеловал крестовину. - Казарро, быстро к лошадям, бесполезный ублюдок! – рявкнул Гальярди. – И оружие убери, пока не порезался! Тебе обе руки пригодятся, держать этих пугливых тварей. По своему обыкновению ничего не сказав, парнишка спрятал меч в ножны и бросился к нервничающим лошадям. Животные чувствовали присутствие хищников и переступали с ноги на ногу, похрапывая и тряся головами. Ещё немного и даже стреноженные они попытаются вырваться и сбежать, не понимая, что для них это – верная смерть. Казарро подбежал к ним, схватил ближайших за поводья, начал нашёптывать что-то успокаивающее, гладить по широким шеям. - Agirre, - ничуть не смутившись в такую минуту, бросил баску кастильский рыцарь на родном языке, - ir a los caballos.[232] Баск кивнул и последовал за Казарро, став рядом с лошадьми. В руках он держал длинный меч, выглядящий пускай и несколько архаично, но вполне смертоносно. По позе Агирре, манере держать оружие, было видно, что он отлично умеет владеть им. - Рейнар, - обратился ко мне капитан Гальярди, - с пистолетом и кинжалом много не навоюешь против волков. Держи! Он снял с пояса и кинул мне гросмессер в кожаных ножнах. Я дал оружию упасть рядом со мной на землю, сунув кинжал за пояс, и тут же подбросил мыском правой ноги. Ножны полетели в телегу или под неё – даже не приглядывался, а гросмессер я сжал в правой руке. Волки, однако, нападать не спешили. Они кружили чёрными тенями на самом краю освещённого костром пространства, но пересекать эту границу не спешили. Их жёлтые глаза то и дело сверкали в пламени – кто-то подкинул в костёр ещё хвороста, и волки отступили. Но и уходить не торопились. Оскаленные клыки ясно говорили о том, что они готовы в любой миг накинуться на нас и порвать. Но что-то не давало им сделать этого – и это был вовсе не костёр. Скрипач закончил возиться со своими громоздким арбалетом, и встал рядом с нами. Надо сказать, оружие у него было впечатляющее: массивное, явно тяжёлое, с парой перпендикулярных стальных плеч и натянутыми до звона двумя тетивами. - Чем зарядил? – спросил у него капитал Гальярди. - Обычные болты, - отрапортовал Скрипач, - их вполне хватит всякому зверю. - Но не такому, - сказал я. – Волкам ещё рано сбиваться в стаи, их ведёт чья-то железная воля. - Ты веришь в сказки про оборотней и сопровождающих их стаи волков? – удивился Гальярди. - Я был в мёртвом городе во время нисхождения скорби, капитан, - раздражённо бросил в ответ я, тут же пожалев о сказанном, однако закончил фразу, - и видел слишком много, чтобы не верить в сказки. В костре с громким треском лопнула какая-то особенно толстая ветка, швырнув в небо тучу искр, и это как будто стало сигналом к атаке для всей стаи. Жуткий вой разнёсся в ночи, ему вторили бегающие кругами на границе света от костра волки. И следом они бросились на нас. Дважды басовой струной пропела Виолина в руках Скрипача – и первые два зверя покатились по грязи, пробитые толстыми болтами. Волки катались по земле, рычали, пытались перекусить древки, но всё без толку: жизнь уходила от них с каждой секундой. Третьему волку я выстрелил в голову – тяжёлая пуля пробила череп зверя, и он упал рядом с ещё мечущимися в агонии собратьями. Но тут же из тьмы на нас прыгнуло сразу несколько волков. Одного я успел поймать на клинок гросмессера, вскрыв ему горло. Второй попытался вцепиться в Скрипача, но тот изо всех сил врезал ему по морде прикладом арбалета, заставив зверя взвизгнуть от боли. А следом я обрушил на загривок волка свой гросмессер – лезвие его оказалось настолько остро отточено, что я одним ударом почти отрубил голову волку. Кровь обильно хлынула на одежду Скрипача, и он принялся сыпать забористыми ругательствами. - Ты лучше ругань позабористей в свою скрипку заряди, - посоветовал ему я. – Скоро появится хозяин этой стаи. Не знаю уж, последовал он моему совету или нет. Нам быстро стало не до того. Почти с десяток волков кинулось на нас одновременно. Здоровенный матёрый зверь прыгнул на меня, целя клыками в горло. Я попытался рубануть его наотмашь гросмессером, но волк оказался куда хитрей. В последний момент он припал к земле, уходя от моего удара, и лишь после того как клинок просвистел у него над головой, атаковал снова. Я едва успел закрыть горло плечом левой руки – клыки заскрипели по защищающим его кольчужным рукавам. Волк врезался в меня, и мы оба покатились по земле. Правой рукой я выхватил из-за пояса кинжал и сунул его меж зубов зверя, повернул клинок, разжимая ему челюсти. На руки мне полилась волчья кровь. Зверь взвизгнул от боли и отпустил меня. Однако соскакивать на землю он не торопился, и явно собирался снова вцепиться в меня клыками. Но я опередил его. Раз, другой, третий, - вонзил в него длинный кинжал. В горло, в грудь, в бок. Кровь ещё обильней полилась на меня. Волк спрыгнул с моей груди, но я не собирался отпускать его так просто. Не вставая, я левой рукой схватил обронённый гросмессер и почти уклюже ударил его по морде. Заточенный до бритвенной остроты клинок сделал большую часть работы – волк рухнул на землю, содрогаясь в агонии. Я только начал вставать, как мне на спину обрушилась тяжесть волчьего тела. Зверь принялся яростно рвать джеркин у меня на шее, пытаясь добраться до тела. Я снова упал на спину, чтобы волк соскочил с меня, пока не поздно. Зверь отпрыгнул назад, и неудачно приземлился лапами прямо в костёр. Я услышал за спиной его визг, оборвавшийся после быстрого удара. Что бы я ни думал о Бласко, а боец он очень умелый, такому вполне можно доверить свою спину в бою. Во второй раз поднимаясь на ноги, я заметил чёрную даже на фоне ночной темноты фигуру, прыгнувшую к лошадям с невероятной скоростью. Животные скорее почуяли её, нежели увидели, и забеспокоились ещё сильней. Казарро держал теперь их всех под уздцы, стараясь притянуть лошадиные морды как можно ближе к себе. Агирре же явно заметил новую опасность, и наискось рубанул своим архаичным длинным мечом. Тень легко увернулась от его умелого выпада, прыгнула на спину одной из лошадей, однако учинять кровавую расправу над животными не стала. Следующим прыжком она оказалась на клетке с ведьмой. - Стреляй в него, Скрипач! – закричал я, указывая в направлении тени кинжалом. К чести арбалетчика надо сказать, нашёлся тот очень быстро. Он вскинул свою Виолину и отправил в полёт пару болтов. Он последовал моему совету, зарядив оружие болтами с мощной алхимической взрывчаткой – руганью. Оба болта попали в цель – здоровенного, по крайней мере вдвое больше обычных размеров, волка с чёрной, что твой уголь, шерстью. Взрывы и пламя сбросили его с клетки, но своё дело он сделал. Вцепившись зубами в покрывающую её ткань, он скатился на землю и, не издав ни звука, исчез в ночи. Это стало сигналом для нападавшей на нас стаи – волки бросились врассыпную, прочь от костра и от нашего лагеря. Но я не смотрел уже в их сторону, взгляд мой был прикован к девчонке, не старше двенадцати лет, сидевшей в клетке, обхватив загорелыми руками острые коленки. Смуглая кожа и чёрные как смоль, коротко остриженные волосы выдавали в ней уроженку Египта. Черты лица ещё носили следы детской округлости, что никак не сочеталось с взглядом. Потому что чёрными глазами юной египтянки на нас смотрела ведьма – смертельно опасная тварь. И сейчас мы лишились своей главной защиты от её тёмных чар.(обратно)
Глава 12. Сломленный.
Утро не принесло нам особой радости. Поднявшееся над горизонтом солнце лишь ярче высветило картину ночного погрома, учинённого волками в лагере. Три лошади были тяжело ранены когтями твари, сорвавшей покров с ведьминой клетки, и теперь несчастные животные годились только в котёл. Конечно, в верховых лощадях отряд не испытывал нужды, однако теперь некому стало тащить телегу, где я провёл большую часть путешествия. - Мы не можем бросить её, – прямо заявил капитан Гальярди. – Там оружие и доспехи всех убитых бойцов моего отряда. - Я сразу говорил, что надо было их хоронить не раздевая, - бросил дон Бласко. – Мы и так тащим слишком много бесполезного хлама. При этом он глянул на меня так выразительно, что не понять его «тонкого» намёка было просто невозможно. Как будто это не он стоял у меня за спиной в схватке, пропустив одного из волков. - Преподобный, - обратился к де Бельзаку капитан, проигнорировав реплику дона Бласко, - я не могу просто взять и бросить оружие и доспехи специального отряда. - Ваши люди мертвы, капитан, - покачал головой тот, - и в железе нет памяти о них. - Вы просто не понимаете! – вспылил Гальярди. – Эти доспехи передаются от одного бойца к другому. Это ритуал, заведённый ещё до чумы. Я не могу отказаться от него. - Придётся, - в голосе де Бельзака звякнул металл. – Во имя служения и высшей цели вы откажетесь от всего, кроме вашей чести и веры, капитан. Вы ведь не забыли клятвы, которые приносили? Кажется, лишь напоминание о клятвах привело Гальярди в себя. Он махнул рукой Казарро, подзывая его к себе. - Идём, никчёмный ублюдок, хотя бы уберём телегу с дороги, чтобы не сразу досталась мародёрам. – Он обернулся ко мне. – Идём с нами, я подберу тебе оружие и доспехи поприличней твоих. Если доспехи мне были без надобности, то от меча или тяжёлой шпаги я бы точно не отказался. С одним гросмессером много не навоюешь. А в то, что дальнейшее путешествие будет хотя бы не таким тяжёлым, мне как-то совсем не верилось. Втроём мы не без труда откатили телегу подальше от места стоянки, пристроив в довольно глубоком кювете. Прежде чем забросать её ветками, которых достаточно наломал Казарро, капитан Гальярди забрался внутрь и с моей помощью вытащил оттуда вместительный сундук. В нём лежали аккуратно завёрнутые в промасленную бумагу детали доспехов и оружие. Наручи и поножи, лёгкие бригантины, кольчужные и латные перчатки, несколько шлемов. На всех доспехах были видны следы серьёзных повреждений, но если приложить определённые усилия, то подобрать комплект на одного человека было вполне возможно. Вот только я сразу от них отказался. - Я не солдат, и не умею в них сражаться, - покачал я головой, сразу погрузившись в нелёгкий выбор холодного оружия. Пистолета мне и одного хватит, а вот над выбором холодного оружия пришлось задуматься как следует. Я не солдат, а вот бойцы капитана Гальярди как раз именно солдатами и были, а потому вооружение у них было соответствующее. Тяжёлые мечи, пара топоров, гросмессеры, один биденхандер, вроде того, что был у Баума, несколько шестопёров, какими очень удобно раскраивать черепа ходячим мертвецам, да и живым людям вполне сподручно. Но ничего что подошло бы мне, просто не было. - Извини, капитан, - сложив последний из мечей обратно в сундук, сказал я, - но всё это оружие для солдат, а я – авантюрист. Ничего тяжелее кавалерийского палаша в руках не держал. - Чем богаты, - пожал плечами Гальярди, и мы вместе затолкали сундук обратно внутрь телеги. Закидав её ветками, мы вернулись к лагерю. Его уже успели свернуть, и явно ждали только нас. - Но я не понял, преподобный, - говорил де Бельзаку Агирре, - как же с ведьмой теперь быть? Она ведь запросто может заколдовать того, что на козлы сядет. - У неё не достанет сил преодолеть благодать Господню, - отвечал тот. – Мой крест и моя вера послужат мне защитой от её дьявольских козней. И словно издеваясь над ним, ведьма в клетке громко рассмеялась. Хотя, наверное, она именно издевалась, но не только над преподобным, а над всеми нами. - Не проще ли выжечь ей глаза, - предложил я, - отрезать пальцы и вырвать язык? Тогда она уже точно никого заколдовать не сможет. Говоря это, я глядел прямо на ведьму. Девчонка отвечала мне прямым взглядом. Я мог бы поклясться, что она понимала каждое сказанное мною слово, и перспектива мук её совсем не пугала. - Не получится, - покачал головой преподобный. – Видите, на её теле нет следов пыток, они только делали её сильней. Такие ведьмы не редкость в проклятом Египте. Мне довелось прочесть про них в книгах из библиотеки Пассиньяно. Некоторые ведьмы умели черпать силу из собственных мучений. Чем страшнее те были, тем сильнее становилась ведьма. И страшным итогом для многих не успевших вовремя понять этого инквизиторов становилась смерть от рук казалось бы только что беспомощной ведьмы. А иногда за подобную неосмотрительность платили страшную цену монастыри или целые города. Перенесённые страдания и наполнившая их сила опьяняла ведьм, лишала их разума, и они творили разрушительную магию, уничтожая всё вокруг. - Хорошо, что вы вовремя поняли, с кем имеете дело, - кивнул я. - А нам теперь спать вполглаза, - сплюнул на землю Агирре. – Она ж не днём, так ночью нас точно достанет. Эй, Скрипач, скажи-ка, долго нам до этого монастыря? - Если завтра будем в Люцерне, - прикинул тот, - то к вечеру послезавтра должны быть во Фраумюнстере. - Значит, ещё одна ночь точно, - кивнул Агирре. – А мы её переживём? Большой вопрос, верно? - Basta ya![233] – оборвал его дон Бласко. – Ты слишком громко раскаркался, Агирре. Тебя вроде не Куэрво[234] зовут. - Я сяду на козлы вместе с преподобным, - предложил я. – Ведьма мне ничего не сделает. - Это ещё почему? – удивился Агирре. – Ты что же, заговорённый от её чар? Или дело в татуировках? - И в них тоже, - кивнул я. - Обычно я на козлах сижу, - сказал Скрипач. – Из моей Виолины с седла не очень постреляешь, да и нет у меня привычки верхом ездить. - Я уступлю своё место Рейнару, - заявил де Бельзак. – Сила слов, начертанных на его теле, и в самом деле, защитит от ведьмовских чар. - Мы обо всёмдоговорились? – с нетерпением в голосе поинтересовался дон Бласко. – Пора бы и выдвигаться, пока солнце не село. Все занялись своими лошадьми, накидывали сёдла, затягивали подпруги, поправляли потники и устраивали поудобнее сумки. Скрипач забрался на козлы и теперь явно боролся с искушением обернуться и глянуть, что делает ведьма за его спиной. Я же направился прямиком к клетке, но садиться рядом со Скрипачом не спешил. - Пришёл, чтобы ещё немного постращать меня? – первой заговорила ведьма. – Эта чёртова тряпка мешает мне, но скоро… Скоро я проберусь в ваши души. И вот тогда… Увидев поближе её санбенито, я понял, почему она сразу же не принялась творить разрушительную магию, едва избавившись от закрывавшего клетку полога. Как и полог, одеяние ведьмы было расшито серебряной нитью, свивающейся в узоры. Они изображали распятия и лилии. Оно и в самом деле сильно мешает ей, да только стоит неосторожному хоть ненадолго пересечься с ней взглядом, и она сумеет найти лазейку в его душу. Большего ведьме не надо. А уж если заговорит или коснётся, то сразу пиши пропало – чары её уничтожат такого глупца или сделают её рабом в считанные мгновения. Вот только из всех правил есть исключения. - Ты не боишься огня и пыток, - сказал я, - и считаешь, что тебе нечего бояться вовсе? Зря. Ведь я не боюсь тебя, а как думаешь, почему? Я подошёл вплотную к клетке и снова взглянул ведьме прямо в её тёмно-карие глаза. Отнюдь не у всех ведьм рыжие волосы и зелёные глаза – вряд ли таких женщин часто можно встретить в том же Египте. На сей раз наши взгляды пересеклись почти на полминуты – и этого времени ведьме хватило, чтобы всё понять. Она отшатнулась от меня, прижалась спиной к противоположной стенке, обхватив руками острые коленки. - Если ты не хочешь, чтобы я вошёл в твою клетку, - сказал я как можно более угрожающим тоном, - и коснулся тебя, то лучше тебе обойтись без чар. Мы друг друга поняли, ведьма? - Поняли, - прошипела она с такой ненавистью, что у кого другого может быть и сердце не выдержало. Ведь к словам примешивалась изрядная толика ведьмовской силы, наверное, из-за страха прорвавшейся через узоры на санбенито. Я отошёл от клетки, и хотел было уже забраться на козлы, но меня остановил преподобный де Бельзак. - Рейнар, - сказал он мне, - на первом же привале нам надо будет серьёзно поговорить. - Я никогда не откажусь от беседы, преподобный, - ответил я, забираясь-таки на козлы. Скрипач пристроил на коленях свою Виолину, а значит править было мне. Я взялся за вожжи, руки сами вспомнили, как их правильно держать, хотя с тех пор, как я последний раз правил повозкой, прошло довольно много лет. Я глянул на капитана Гальярди. Тот махнул рукой, давая команду отправляться. Я щёлкнул вожжами, и послушные лошади медленно затрусили по дороге. - Слушай, Рейнар, - не удержался и тут же спросил у меня Скрипач, - а ты всё-таки кто такой будешь, а? У меня аж сердце в пятки ушло, когда ты с ведьмой болтать начал. Её ведь и вправду ничем не напугать прежде было – ехала себе, будто королева на бал, а не на казнь в монастырь. - Знаешь ли, Скрипач, - пожал плечами я, - иных вещей лучше не знать. Ты с Книгой Экклезиаста знаком? - Да вроде читали нам из неё на проповедях, - теперь уже он пожал плечами, не понимая, куда я клоню. - Eo quod in multa sapientia multa sit indignatio et qui addit scientiam addat et laborem, - процитировал я.[235] - Болтаешь на латыни свободно, будто поляк, - бросил явно обиженный моим ответом Скрипач. – Мог бы и по-человечески ответить, мол, не твоё дело, солдат, не лезь, куда не просят. - Мог бы, - кивнул я, - но не буду. Вот ты краем этого дела коснулся, а уже меня побаиваешься, а если больше узнаешь, то может быть и вовсе мне стрелу в спину пустишь. - Умеешь ты успокоить человека, нечего сказать, - буркнул Скрипач. - Ты мне лучше вот что скажи, - решил сменить тему я, - а отчего капитан так скверно обращается с единственным бойцом из своего отряда? Или он со всеми ними так приветлив был? - Капитан Гальярди человек, конечно, суровый, - кивнул Скрипач, который тоже только рад был смене темы, - но парнишке просто не повезло. Он ведь рекрут в отряде был, не настоящий боец, посвящений всех не прошёл. Вот его конечно и гоняли в хвост и в гриву, как это положено. А не повезло парню ещё и родиться племянником капитана, поэтому Гальярди особенно старался, даже прозвище это дурацкое ему выдумал, чтобы никто не подумал – не дай Бог! – что он как-то по-особому к нему относится. Показывал всеми силами, что любимчиков у него в отряде нет. - А теперь вышло так, что из всего отряда остался в живых только этот самый незадачливый племянник, - сделал вывод я, - и капитан срывает на нём злость. Скрипач лишь плечами пожал – в ответе мои вполне очевидные умозаключения не нуждались. - Quid est quod fuit ipsum quod futurum est quid est quod factum est ipsum quod fiendum est,[236] - неожиданно выдал Скрипач, поразив меня отличным знанием латинского. Лошадки медленно трусили по разбитой, но вполне хорошо сохранившейся ещё с римских времён дороге. Править ими особой нужды не было – животные были послушные и спокойные, я то и дело отпускал вожжи, кутаясь в тёплый плащ. Погода давно уже стояла осенняя, с каждым часом как будто становилось лишь холоднее. И я рад был, что прихватил из запасов отряда капитана Гальярди тёплый плащ с капюшоном. Дождя пока не было, но с хмурого неба он мог пролиться в любой момент. - А отчего вы так близко к городу скорби подобрались? – спросил у Скрипача. – Неужели ведьма так долго водила вас своим колдовским туманом? Влиять на погоду ведьмы могли почти не используя магию. Ни расшитое серебром санбенито, ни покров на её клетке не могли помешать ведьме применять свои таланты для изменения погоды. И наколдовать туман или дождь или же, наоборот, солнце ведьма могла несмотря ни на какие препоны. Именно поэтому часть из них легко приживалась в городах и сёлах, становясь вроде бы безобидными травницами, которые могут в нужное время помочь на полях, спасти урожай от града или засухи. Но на деле все ведьмы оставались порождением сил куда более древних и тайных, о которых даже самым мудрым известно крайне мало. - Мы Милан должны были по дуге объехать, но у Пьяченцы такая заваруха началась, что просто жуть. Госпитальеры едва сумели людей из города вывести. Все ворота в город перекрыли какие-то монстры, их едва перебить сумели, а уж, говорят, они народу положили – страсть. А из города скорби уже шли подкрепления: и крысолюды, и мертвецы самые разные, ещё прочая погань. Так что пришлось сделать крюк пошире, нежели сначала думали. Ну а после уже и туман был, верно. - Значит, что там с Пьяченцей неизвестно ещё? – спросил я. - Война там самая настоящая, - ответил Скрипач. – Госпитальеры пока сдерживают то, что рвётся из Милана, и просто сбившихся в большие стаи мертвецов, но надолго этого заслона не хватит. Если из Тосканы подкрепление вовремя придёт, то может быть, смогут закрепиться на берегу По. Ну а если нет… - Он развёл руками. – Сам знаешь, большие орды могут и всю Тоскану разорить. - Странные дела, - протянул я. – Как будто на зуб кто-то побережье пробует. То в одном месте, то в другом. - Только скорлупа у ореха всё тоньше и тоньше, - поддержал моё сравнение Скрипач, - и дыр в ней всё больше. Мрачный настрой нашей беседы положил ей конец. Новости обсуждать желания не было – все они оказывались как на подбор мрачными, и никакого лучика надежды. Да и портящаяся погода не способствовала разговору. Начал накрапывать мелкий дождик. Я всё плотнее кутался в плащ, постоянно казалось, что поселившаяся в теле после города скорби лихорадка вот-вот вернётся, и я свалюсь с ног. А везти-то меня теперь не на чем. И эти мысли не добавляли хорошего настроения. Дневного привала решили не делать. Погода была слишком мерзкой, чтобы проводить лишнее время под открытым небом. Мы обогнули город Комо, не заезжая туда, направившись прямиком к Лугано. Дорога была пустынна. Ни всадников, ни карет, ни пешеходов, что и не удивительно в это время года. Осень полностью вступила в свои права, скоро к обычным опасностям, подстерегающим на дорогах, добавятся ещё и сбившиеся в стаи хищники, среди которых волки далеко не самые страшные. Порождённые чумой создания, что охотятся в пустошах, с наступлением холодов всё чаще начинают искать добычу вблизи людских поселений и на дорогах. Конечно, человек опасней оленя или кабана, особенно если хорошо вооружён, но против стаи ему не устоять. Пару раз клетка застревала, и её приходилось вытаскивать всем миром. Агирре с доном Бласко наваливались на неё сзади, остальные тянули лошадей, помогая им. Скрипач в это время сидел на козлах, как самый лёгкий из нас, и понукал несчастных животных криками и ударами вожжей. Помогало это не слишком хорошо, уставшие лошади месили дорожную грязь вместе с нами, казалось, лишь сильнее зарывая повозку с клеткой в эту самую грязь. И всё же каждый раз мы умудрялись вытащить повозку, и отдыхали после этого, хотя и не так долго как хотелось бы. Но всё равно, до заката в Лугано мы не успели. Уже виден был берег озера и форпост кантонской таможни на нашем конце моста. Однако солнце уже скрывалось за горизонтом, а это значит, что никто нас не пустит на форпост, придётся ждать до утра под его стенами. Поэтому с молчаливого общего согласия мы остановились и начали ставить лагерь, пока ещё совсем не стемнело. Ночевать в грязи желания не было, а потому капитан Гальярди первым делом отправил Казарро в ближайшую рощу наломать побольше веток для костра и походной постели. Вместе с парнем ушли Агирре и Скрипач. Мы же остались ставить палатку и готовить лагерь. - Кто будет теперь кормить ведьму? – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, дон Бласко. - Я возьмусь, - бросил в ответ я. – Можете мне поверить, благородный дон, мне она ничего сделать не сможет. - Нам остаётся лишь уповать на вашу уверенность в себе, мессере. - Не сочтите за труд, дон Бласко, - обратился к нему преподобный, - займитесь костром, а мы с мессере Рейнаром закончим ставить палатку. - Конечно-конечно, господа, - издевательски изыскано раскланялся с нами дон Бласко, - не смею вам мешать, - и отошёл на пару шагов, принявшись нарочито громко звенеть котелком и треногой. - Кто вы такой? – задал прямо вопрос преподобный. – Мессере Рейнар, я отлично умею читать татуировки, но они явно не передают вашей истинной сути. - Не я наносил их, - пожал плечами я, - и читать не умею. Но может быть, прежде никому не приходилось сталкиваться с кем-то вроде меня. Может быть, я уникален. - Бросьте эти сардонические шуточки, мессере, - ледяным тоном заявил де Бельзак. – Я, в конце концов, опытный инквизитор, и мне со многим пришлось столкнуться. Если применять расхожую классификацию господина Боккаччо, то вы – тиран, не так ли? Но как случилось, что вы служите церкви и вас боится египетская ведьма? Да уж, господин Боккаччо, решивший переплюнуть своего знаменитого предка, и написавший невероятно популярный труд «Чумной Декамерон» внёс известную определённость в нашу жизнь. Он систематизировал и дал в своих историях имена многим доселе безымянным тварям, порождённым чумой, поименовав новое зло и сделав его куда менее страшным, нежели оно было прежде, когда не имело имени и классификации. И самым страшным из порождений чумы он называл тиранов. В своё время я считал, что он вообще выдумал их, слишком уж невероятным было описание. Нечистые, живущие среди людей, почти не отличающиеся от них, лишь свечи чёрного воска способны распознать тирана. Самой страшной способностью тиранов является умение управлять чумными тварями, всеми и всякими порождениями жуткой заразы. Даже некромантам не сравниться с ними в этом, и ни один из тёмных колдунов не может подчинить себе тирана. - Я дважды проклят, преподобный, - честно ответил я, не знаю уж, как он распорядится этим знанием, но это уже его дело. – Меня и в самом деле пытались превратить в тирана, но оказалось, что в моём теле уже живёт другая болезнь, куда более страшная. - Так вы, мессере Рейнар, и есть тот самый прокажённый, который умудрился заразиться чумой. Глаза преподобного округлились. Он глядел на меня, наверное, с минуту, позабыв о том, что мы ставим палатку. И только налетевший порыв ветра, едва не поваливший всю пока ещё шаткую конструкцию, заставил его прийти в себя. - Это невиданное диво перед вами, - изобразил я шутовской поклон, едва не уронив палатку. Не стоит проделывать подобные кульбиты, когда ставишь её. – А теперь, пока нас ещё никто не слышит, расскажите, что на самом деле произошло? - Что вы имеете в виду? – попытался изобразить незнание де Бельзак, и получилось у него достаточно достоверно. Вот только факты говорили мне об обратном. - Я имею в виду, что на самом деле произошло с отрядом капитана Гальярди, - настаивал я. – Он имел неосторожность показать мне оружие и доспехи своих бойцов. Они перебили друг друга. - С чего это вы сделали такой вывод? – теперь де Бельзак отменно изобразил равнодушие, но и этот приём меня не обманул. - К примеру с того, что в сундуке не было ни одного трофея, - ответил я. – Он собрал оружие своих бойцов, кое-какое было пришедшим в негодность, и его только в переплавку пускать. Но не взял ни единого трофея у наёмников. Вы не находите, что это выглядит, по крайней мере, странно. Вам, наверное, неприятно говорить, но я должен знать правду. От этого зависит успех всей нашей экспедиции, поймите же это, наконец, преподобный. - Я не хочу, чтобы это слышали дон Бласко и его спутник, - сказал де Бельзак. – Не то, чтобы я не доверял им, но всё же… В первую смену будем дежурить вместе, я всё вам расскажу. Хотя, уверен, сейчас это не имеет значения. Завтра мы будем в Лугано, а ещё через два дня – в Цюрихе, где ведьма понесёт заслуженное наказание. Я пожал плечами – в конце концов, от нескольких часов ничего не зависит. Ведьма будет вести себя тихо, пока я рядом. Я был уверен в этом. Слишком много страха плескалось в её взгляде, когда она поняла, кто я такой на самом деле и что могу сделать с ней. Вскоре вернулись наши дровосеки, волоча вполне достаточно веток разного размера, чтобы и костёр горел до утра, и на подложку в палатку осталось. Мы недолго провели у огня тем вечером. Путешествие по размокшей дороге вымотало всех, и капитан не стал спорить, когда мы с преподобным снова захотели стоять первую вахту. - Дон Бласко и Агирре – ваш второй караул, - распорядился Гальярди, - мы с Казарро дежурим последними. Скрипач, считай, что ты вытянул счастливый билет. Проспишь всю ночь. - Если волки снова к нам не заявятся на огонёк, - хохотнул Агирре, но шутку его как обычно никто не поддержал. Мы быстро допили чай, проглотив вечернюю порцию еды, и все, кроме нас с де Бельзаком, отправились в палатку. Однако начинать тяжёлый разговор преподобный не спешил, а я и не торопил его – пускай все улягутся и заснут покрепче, чтобы не слышать о чём мы с ним беседуем. - Ведьма отравляла души бойцов отряда, - без вступлений начал рассказ де Бельзак, - по капле вливала в них свой яд. Никакая защита не может быть абсолютной, и ведьма пользовалась этим. Как ни пресекал капитан Гальярди разговоры с нею, а она умудрялась бросить слово там, вставить пару слов тут, пока его люди ехали рядом с её клеткой. В отряде начались конфликты, но авторитета капитана хватало, чтобы всё прекращать на месте. Но ведьма не столько говорила, сколько слушала. Она очень умна и коварна, ей хватало шуточек и оговорок, чтобы узнавать слабости бойцов и использовать их. Она растравливала старую вражду между ними, возникавшую давным-давно и вроде бы столь же прочно забытую. Не прошло и недели, а солдаты уже глядели друг на друга волками, и на привалах всё чаще вспыхивали конфликты. И всё чаще бойцы хватались за ножи. - И это особый отряд? – удивился я. – Никого получше не нашлось, чтобы конвоировать ведьму? - Бойцы капитана Гальярди – охотники на нежить, - ответил де Бельзак, - и отлично послужили королеве Наварры в качестве matamuertos.[237] Да и в недавнем сражении с серой ордой проявили исключительно с лучшей стороны. Мы считали, что души их достаточно закалены, чтобы противостоять чарам и искушениям ведьмы. Увы, и я, и епископ ошиблись в них. - А двое кастильцев и уроженец кантонов оказались крепче, - пожал плечами я. – Удивительное дело, не находите? - Вы отлично понимаете, что дон Бласко не так прост, как хочет показаться, а его приятель Агирре спрятался за своими шуточками и фальшивым смехом, как за стеной. Что ж до Скрипача, то он слишком неразговорчив, чтобы раскрыть хоть какие-то тайны. Он для всех закрытая книга, что его и уберегло, как и моя вера. - Так что же было дальше? – спросил я, решив, что пора заканчивать лирическое отступление, как-то оно слишком уж затянулось. - Нападение волков стало последней каплей, - вздохнул де Бельзак. – После него начался открытый конфликт. Часть солдат хотела прикончить ведьму, но прежде позабавиться с ней, другая же часть, возглавляемая Бланкой, заявляла, что ведьма и не ведьма вовсе, и её следует отпустить немедленно. Авторитета капитана Гальярди уже не хватило, чтобы не допустить кровопролития, и под дьявольский хохот ведьмы из клетки, бойцы отряда перебили друг друга. - А на стороне капитана остался один лишь парнишка, которого он зовёт Казарро. Я даже не стал спрашивать – это было попросту очевидно. И теперь ненависть капитана получила достаточно полное объяснение. - Именно он убил Бланку, когда капитан не смог сделать этого, - добавил де Бельзак, - хотя прежде едва не преклонялся перед этой женщиной. Капитан этого ему никогда не простит. - Скверное, - покачал головой я, - крайне скверное дело. Теперь у ведьмы куда больше возможности творить своё чёрное колдовство, а значит и к капитану, и к его последнему солдату надо присмотреться как можно внимательней. - Я думаю, что раз они прошли через искушение, то не поддадутся ему снова, - возразил де Бельзак. - Гальярди разъедает изнутри его собственный гнев и беспомощность. А для ведьмы нет лучшей пищи, не так ли? - Я ведь кабинетный инквизитор, - неожиданно сменил тему преподобный де Бельзак. – Редко покидал родной город. Я многое знаю о ведьмах, о том, как с ними бороться, как распознать. Но на деле оказалось, что я попросту не умею применять имеющиеся у меня знания. - Не впадайте в грех уныния, преподобный, - сказал ему я. – Ведь мысли ваши вполне могут быть навеяны ведьмой. - Верно, - кивнул в ответ де Бельзак, но что-то мне подсказывало, мои слова не добрались до его души. Вскоре нас сменили дон Бласко с зевающим так широко, будто проглотить кого-то собирался, Агирре. Они уселись на наши места у костра, тут же подкинув в него свежих дров, а мы с преподобным отправились в палатку. Я думал, что усталость заставит меня мгновенно уснуть, но это оказалось не так. Она придавила меня к земле, как будто сверху навалился тяжкий камень. Даже заворачиваться в одеяло было непросто. Шевелиться не хотелось совершенно, но сон не шёл. Я всё размышлял о бойцах капитана Гальярди, перебивших друг друга из-за ведьмы, о преподобном де Бельзаке, которого теперь терзали сомнения в самом себе, о двух авантюристах, остающихся «тёмными лошадками». Усилий одной ведьмы хватило, чтобы разрушить столько жизней, и всего за несколько дней. С этой мрачной мыслью я и уснул, чтобы проснуться от потока отборной ругани. Вслед за доном Бласко я выскочил из палатки с гросмессером в руке. У погасшего костра стоял босой Скрипач и виртуозно ругался на трёх языках сразу. И было от чего разразиться таким потоком площадной брани. Одного взгляда в сторону клетки хватило, чтобы ругаться начал дон Бласко, и я присоединился к нему, спустя мгновение. Клетка ведьмы была открыта, дверца её распахнута настежь. У колёс повозки, на которой она стояла, лежали капитан Гальярди с мечом в животе и Казарро Инкапаче. Грудь несчастного юнца была вскрыта, из жуткой раны торчали обломки рёбер. Одежду и доспехи его заливала кровь. И я был уверен – сердца в груди Казарро мы не найдём. Равно как и пропавшую ведьму. Вслед за нами из палатки выбрался преподобный де Бельзак. Увидев, что случилось, он рухнул на колени, прямо в грязь, и принялся тихо молиться. А что ещё оставалось?(обратно)
Глава 13. Осада изнутри.
Извести в достаточном количестве у нас не было, а потому обоих покойников решили просто сжечь. Можно было бы верхом съездить на заставу у моста, но никому не хотелось делать этого. Мы со Скрипачом собрали достаточно дров для погребального костра, после уложили на них тела капитана Гальярди и его племянника. Дон Бласко уже держал в руке отчаянно чадящий факел. Агирре щедро полил дрова вонючей алхимической жидкостью – теперь пламя будет таким жарким, что в считанные минуты уничтожит тела, оставив лишь пепел от плоти и костей. Капитану Гальярди мы вложили в руки его длинный меч, сложив ладони на гарде. Рядом уложили племянника, тоже с оружием в руках. Какими бы ни были между ними отношения при жизни, пускай в смерти они примирятся. Так решил преподобный де Бельзак, когда попросил нас сложить один костёр для обоих. - Как бы то ни было, - сказал он, - а и капитан Гальярди, и его племянник были верными слугами церкви. Де Бельзак прочёл над телами короткую молитву, после чего кивнул дону Бласко, и тот швырнул факел. Пламя мгновенно взметнулось к небесам. Жар заставил нас отступить на пару шагов, видимо, жидкость у Агирре была очень уж ядрёной, да и не пожалел он её для погребального костра. Пламя было сильным, и почти не давало дыма, а значит, на заставе нас вряд ли заметят. Нам это только на руку – объясняться с кантонскими стражами границы было бы неприятно и, хуже того, унизительно, особенно для преподобного де Бельзака, который руководил отрядом и ответственность лежала на нём. Мы стояли у костра, пожирающего тела двух человек, и ни у кого не находилось сил, чтобы просто спросить: что же дальше? Как ни странно, первым нарушил затянувшееся молчание дон Бласко. - Что теперь, господа? – ни к кому не обращаясь, поинтересовался он. – Мы провалили порученную нам миссию, но сил у вас, преподобный, не достанет, чтобы водворить нас обратно в тюрьму. При этом он как бы невзначай уронил правую ладонь на рукоять меча. Точно также поступил и Агирре. Взгляд баска мгновенно потерял всю насмешливость и стал ледяным – мы теперь вполне могли стать его врагами, а с врагами не то что не шутят, с ними не разговаривают. - Вы вольны идти на все четыре стороны, - пожал плечами де Бельзак. – Не в моём праве задерживать вас и дальше. Коней и припасы можете взять, сколько вам нужно. Дон Бласко удивлённо поглядел на него, но ничего говорить не стал. Он кивнул приятелю, и они вместе направились к лагерю, не дожидаясь, когда догорит погребальный костёр. - А ты, Скрипач, куда теперь? – спросил де Бельзак. – Прости, но платы тебе уже не видать. Я вернусь к епископу, чтобы предстать перед его строгим судом, и тебе лучше со мной не идти. - Это уж точно, - кивнул тот. – Но до моего родного Люцерна отсюда уже рукой подать, так что навещу своих, а там может и контракт какой-то подвернётся. Желаю тебе милости от епископа, - серьёзно произнёс он. – Ты хороший человек, и не твоя вина… - Моя, - перебил его де Бельзак. – Mea maxima culpa.[238] И никакая, даже самая строгая епитимья, что может назначить мне епископ, не сравнится с муками моей души. Ничем мне не искупить своей вины. Я не стал ничего говорить ему – сейчас ни одно слово не доберётся до убитого горем и раскаянием разума преподобного де Бельзака. Лучше оставить его одного. Пускай возвращается, и если епископ д’Абруаз разумный человек, он назначит ему достаточно строгую епитимью, чтобы раскаяние совсем не сгубило несчастного де Бельзака. Сейчас, наверное, лишь вера не даёт ему покончить с собой. - Ну а ты, Рейнар? – спросил у меня де Бельзак. - Продолжу своё путешествие, - сказал я в ответ. - Нам по пути до Люцерна, Скрипач, ты не будешь против моей компании в дороге? - Такой хорошо вооружённый спутник лишним не будет, - произнёс Скрипач, покосившись на рукоять шестопёра. Он явно сам нацеливался взять его после гибели капитана Гальярди, но я его опередил. – Но всё же, что стряслось ночью? Как случилось, что ведьма на свободе, а эти двое перебили друг друга. - Парня прикончила ведьма, - покачал головой я. – И теперь она сильнее, чем прежде, раз съела его сердце. - Святый Боже на небесах, - перекрестился Скрипач, - да что же это такое делается… - А что тут непонятного, - хохотнул проходивший мимо костра с набитым под завязку тюком Агирре, - парень прикончил капитана и выпустил ведьму. Ну а та его в благодарность и приголубила. - А до нас чего не добралась тогда? – удивился Скрипач. - Да, видать, Рейнар и вправду её пугал слишком сильно, вот и решила убраться от него подальше подобру-поздорову. Тут он скорее всего был прав – ведьма, даже с силой, полученной из только что съеденного сердца парнишки, вряд ли знала, что делать со мной, и как противостоять моим проклятьям. - Но почему вы решили, что именно юноша выпустил ведьму? – спросил у него де Бельзак. - Не так всё было, - прервал не успевшего начать говорить Агирре дон Бласко. – По следам в грязи всё отлично видно. К ведьме рвался именно капитан Гальярди, видимо, не выдержали нервы и он решил прикончить её. Они долго топтались на месте, после капитан отошёл на пару шагов и вынул меч. Парень не хотел сражаться, капитан теснил его, и он упёрся спиной в клетку. Ведьма воспользовалась шансом и коснулась юнца. Что было дальше, понятно и без объяснений. Ведьма легко подчинила себе парнишку, дав ему всего на пару мгновений силу и ловкость, в несколько раз превосходящие человеческие. Он прикончил капитана, и открыл клетку, а после ведьма, по образному выражению Агирре, его приголубила. - Есть ещё три лошади, - отходя от догорающего костра, сказал нам со Скрипачом де Бельзак. – Возьмёте их? - Да мне как-то пешим привычней, - пожал плечами арбалетчик. – За животиной этой ещё ухаживать надо, кормить опять же. Ну его… Мороки больше, чем пользы от них. Я тоже отказался от лошади. Не вести же её в поводу, раз мой новый спутник так негативно настроен по отношению к верховым животным. - Отведите тогда коней на заставу, - сказал де Бельзак. – Мне одной лошади хватит вполне, а тащить с собой целый табун смысла нет. Да и волки могут их перегрызть, разве за всеми разом уследишь. Кастилец с баском уехали не прощаясь, ни один не обернулся к нам. С преподобным де Бельзаком мы рассталась после короткого и не самого простого прощания. Скрипач только пожал ему руку, ничего не став говорить, я же не удержался. - Не вини себя, де Бельзак, - я намерено опустил официальное обращение. – Не ты первый, не ты последний, кто не справился с порученной задачей. Переступи через это и живи дальше. Он кивнул, ничего не сказав в ответ, и я не уверен, услышал ли он меня по-настоящему, или для него существовал лишь голос его горя и разочарования в самом себе. Преподобный подтянул подпругу и быстро вскочил на коня. Он тоже не стал оглядываться. Мы со Скрипачом собрали оставшихся лошадей – и верховых, и упряжных – погрузили на спину одной из них собранную палатку и направились к заставе. Палатка такого размера нам была без надобности, поэтому не сговариваясь, мы решили оставить её на заставе вместе с лошадьми, и пускай стражники сами решают, что с ней делать. Всю нужную поклажу мы распределили по заплечным мешкам. Оба мы были достаточно опытными путешественниками, чтобы сборы не заняли много времени. Так что не прошло и часа, как мы подошли к деревянному форту, защищающему мост через Люцернское озеро.[239] Нас встретили привычно настороженно, и даже довольно приличная взятка в виде подаренного де Бельзаком имущества и коней, не особо повлияла на отношение к нам. Мрачноватые уроженцы кантонов даже на своего сородича Скрипача поглядывали с подозрением, а уж мне-то с моими татуировками по всему телу и вовсе досталось крепко. Всё время за моей спиной крутился тип с взведённым арбалетом, из такого даже с подрастянутой тетивой можно прикончить. Особенно с небольшого расстояния. Я старался не обращать на него внимания, старательно делая вид, что его не существует вовсе. Командовал фортом коренастый дядька почти до самых глаз заросший бородой, такого запросто можно принять за легендарного гнома. Тем более что и выражался он вполне соответствующе. Понять его речь, перемежающуюся с руганью на трёх языках, можно было только с большим трудом. То и дело Скрипач брал на себя обязанности переводчика, сообщая мне смысл самых забористых выражений командира. - Драть его, не стоит и полкроны, а лезть туда – сущая погибель, - вещал командир форта. - Под им жеж, почитай, с полсотни бушелей чистого алхимического зелья принайтовлено. И не закурить рядом – рванёт так, что до рая господнего слетаешь, и обратно на задницу шлёпнешься, и всё от одной искры. А уж в избе рядом торчат на голову больные сапёры, что подновляют зелье, и алхимик с ними такой же. Сперименты свои проводит без конца – почернели уже все, а всё туда же! - Командир имеет в виду Чёртов мост, - сообщил мне Скрипач, - что за перевалом Сен-Готард. Именно там удобней всего перебираться через горы в Шварцвальд. Он отлично заминирован и рядом с ним дежурит смена сапёров во главе с алхимиком. В общем, командир не советует тебе идти этим путём. - Отчего же? – не понял я. - Помнишь его пассаж про чёрных и жужжащих, так вот, это он имел в виду бездушных, держащих карантин по ту сторону моста. Видимо, в Шварцвальде всё настолько неладно, что сапёры готовы взорвать мост и ждут только, когда командор ордена отзовёт своих людей с той стороны. Значит, мне надо торопиться. События в Шварцвальде набирают обороты, а я только и делаю, что теряю время. То в Пьяченце, то в городе скорби, то с этой ведьмой, будь она трижды неладна. Теперь бы поспеть до того, как сапёры взорвут мост, практически отрезав меня от цели долгого путешествия. Если это произойдёт, то мне проще возвращаться в Лукку к Лафрамбуазу с докладом о полном провале первого же порученного мне дела. И в этом случае я вряд ли отделаюсь несколькими месяцами в закрытом монастыре. - Так когда нам можно будет переправиться? – спросил я у командира. Тот в который уже раз смерил нас обоих оценивающим взглядом, демонстративно сложил руки на груди и принялся притопывать носком сапога. При этом стоявший в паре шагов за моей спиной арбалетчик, как будто невзначай взял оружие наизготовку. - Не нравитесь вы мне оба, драть вас, - честно заявил он. – Припёрли мне коней, что твои данайцы, а я гляжу на озеро да змей жду. - Раз мы тебе так не нравимся, вот и дай нам убраться поскорее с твоей заставы, - пожал плечами я. - Может оно бы и к лучшему было, на ночь я вас тут точно не оставлю. – Он резко топнул ногой. – Да только верней было б вас обоих в озеро сразу. - Ты так со всеми путниками поступаешь, которые тебе не нравятся? - Ага, вроде того, - честно кивнул командир заставы, - и серьёзные бумаги твои мне тоже до одного места. Ничего они не стоят, ежели я тебя, к примеру, под воду отправлю, а их в сортире употреблю. Мне до смерти надоела эта затянувшаяся проверка на вшивость. Тем более что мы торчали под навесом, по которому барабанили крупные капли зарядившего минут двадцать назад дождя. От одной мысли, что придётся переправляться через озеро, мне становилось не по себе, но и задерживаться в компании мрачных стражников желания было ещё меньше. - Если хочешь, то давай – не тяни, - бросил я в лицо командиру. – Вели своему человеку стрелять мне в спину. Он меня точно прикончит – тетива на арбалете крепкая, ей ни дождь, ни натяжение нипочём. Пробьёт меня насквозь. А после в озеро и вся недолга. - Ну, наконец! – всплеснул руками командир. – А я уж думал, что ты шпиён какой. Торчишь тут с кислым видом, и отпора мне не даёшь. Ведь и вправду хотел велеть тебя на болт насадить. Он обернулся к дежурившим у ворот на мост солдатам, и махнул им крепкой короткопалой рукой. - Отворяйте им! Пушшай шагают! Мы и пошагали к воротам. Ледяной дождь лил с такой силой, что не особо спасали плащи с капюшонами. Мы глядели только себе под ноги, опасаясь лишний раз поднять голову, чтобы холодные струйки не затекали за шиворот. Помогало не слишком хорошо, то и дело по спине или груди словно змейка проползала. Сначала мы хлюпали ногами по грязи форта, потом стучали каблуками по дереву моста. Тот был очень длинным, пересекавшим пролив в Люцернском озере, однако закончился и он. Снова под ногами у нас была грязь долгой дороги к Люцерну. Хотя по такому месиву нам к вечеру хотя бы до Лугано добраться. К счастью, до небольшого городка на берегу озера мы успели дойти засветло. Стража на воротах встретила нас с привычной для кантонов неприветливостью, однако внутрь нас пропустили без проблем. Нам повезло – в этот вечер старшим смены арбалетчиков был знакомец Скрипача. - Всё играешь на своей Виолине? – спросил он, хлопая моего спутника по плечам. - Без единой фальшивой ноты, - кивнул тот, видно было, что и он рад видеть сослуживца. – Где у вас тут устроиться можно? Так, чтобы без шика, но и клопов не нахватать. - А давай ко мне, - предложил сослуживец. – Я ведь вдовец, дом почитай что пустой стоит. Вот сменюсь в полночь, и посидим, вспомним компании, а? И приятелю твоему я рад буду. По чести скажу, нет сил в пустом доме одному сидеть. Призраки мерещатся по углам уже. Вот и пью. - Я пить не буду, - сразу сказал я. – Завтра с рассветом хочу покинуть Лугано. - А я, пожалуй, тут задержусь, - заявил Скрипач. - И то верно, - хлопнул его по плечу сержант арбалетчиков. – Может, вообще приживёшься, как я. А я тебя и в гарнизон пристроить смогу, первое время у меня поживёшь, там видно будет. - Так далеко я не загадываю, - отмахнулся Скрипач. – Ты лучше скажи, где у тебя можно голову преклонить? Мы оба устали, как собаки, сил нет уже на ногах держаться. - Это запросто, - кивнул нам сержант арбалетчиков. Он проводил нас в караулку, безжалостно выпроводив оттуда нескольких своих стрелков, отправив их стену патрулировать. Сам же вынул из сундука немного вина, сыра и хлеба. - Подкрепитесь с дороги и ложитесь прямо тут, - бросил он нам, - а я пройдусь со своими людьми по стенам. Не нравится мне эта ночь, - добавил он, уже выходя из караулки. Скрипач проводил его тяжёлым взглядом и хмыкнул, когда за сержантом арбалетчиков закрылась дверь. - А ведь его предчувствия никогда не подводили, - сказал он. Но всё же еда и вино победили дурное настроение, и через четверть часа мы оба улеглись на топчанах в отлично протопленной караулке. Я уснул мгновенно… чтобы проснуться, как мне показалось, в то же мгновение. Над городом нёсся перезвон колоколов, бьющих набат. Мы со Скрипачом едва не столкнулись в узких дверях караулки. Оказавшийся более шустрым стрелок первым выскочил из неё с арбалетом наперевес. Я поспешил за ним, держа в правой руке шестопёр, а в левой оружейный пояс с гросмессером. Против ожидания, никакой суеты, вроде той, что царила в Пьяченце, тут не было. Наоборот, город был затянут густым туманом – протяни руки и пальцев не разглядишь, в котором тонуло всё. Даже звуки бьющих набат колоколов постепенно стихали, как будто отдаляясь. - Колдовской туман-то, - протянул Скрипач, оглядываясь по сторонам. – Такой же ведьма наводила… Солдат в гремящей на каждом шагу кольчуге едва не налетел на нас. Он бежал сломя голову, не разбирая дороги. В глазах его стоял первобытный ужас. Скрипач навёл на него арбалет, но скорее рефлекторно – опытный боец привык реагировать на всё, как на опасность. Особенно в такой ситуации, как сейчас. Я же перехватил солдата за рукав форменного дублета здешнего гарнизона. - Стой! – рявкнул на него я. – Опомнись! Что происходит?! - Город закрыть надо! – выпалил он. – К воротам бегу… Да пустите же! Успеть надо! Они на хвосте. - Кто? – не отпуская рукава, допытывался я. – Кто – они? - Покойники, - вместо него ответил Скрипач. – И сейчас нам с ними придётся познакомиться поближе. Я услышал, как выстрелил его арбалет, и глянул в ту же сторону, куда смотрел Скрипач. Из тумана уже выступали тощие фигуры, которые живыми людьми не могли быть никоим образом. Я отпустил рукав и солдат поспешил дальше, не оглядываясь, спустя пару минут он скрылся в тумане, даже стук башмаков стих, как отрезало. Зато его место заняли иные звуки – крайне неприятные. Такие издаёт толпа ходящих покойников, и не обычных, вроде тех, что бродят по дорогам, а тех, кого умеют поднимать из могил искусные некроманты Египта или Чёрной порты. Погибшие много лет назад воины снова вставали, чтобы лить чужую кровь. А уж в этой земле таких лежит предостаточно. Я быстро нацепил оружейный пояс и перехватил поудобней рукоять шестопёра. Оставалось только порадоваться, что я прихватил его перед тем, как мы сожгли тело капитана Гальярди. На нас наступали покойники, преследовавшие солдата. Хотя насчёт преследования, я, наверное, погорячился – слишком уж медленно шли они. Одетые в проржавевшие доспехи, со старинными мечами и щитами из полусгнившего дерева. В их глазах горело белёсое пламя, как будто под костями черепа постоянно клубился туман. Без управляющего ими некроманта мертвецы каким-то образом умудрялись даже держать некое подобие строя. Первыми, как и положено, шли щитоносцы, за ними шагали копейщики. Воины с ржавыми двуручными мечами держались на флангах. Даже после смерти и не одного десятка лет в земле, они ещё помнили, как надо воевать. - Уходим, Скрипач, - махнул ему рукой я. – С ними нам никак не справиться. Тот упрямо выстрелил в наступающих покойников. Тяжёлый болт пробил остатки щита одного из них и глубоко засел в истлевшем теле. Вот только на движениях мертвеца это никак не сказалось. Перезаряжать оружие Скрипач не стал. Мы вместе поспешили туда, где находился пост солдат во главе со знакомым сержантом. Покойники шагали хоть и уверенно, но не слишком быстро, и мы легко оторвались от них. На посту обнаружился и тот самый солдат, которого мы встретили на выходе из караулки. - Ворота надо закрывать, - повторял он. – Скоро они будут здесь. Господин Габелер велел. Чтобы они за стены не вышли. - Да кто такие эти твои они? – задавал вопрос, явно не понимая о чём тот говорит, командир стражей ворот. - Покойники внутри города, - ответил вместо солдата я. – Надо закрыть ворота, чтобы они не смогли покинуть его. И будем здесь принимать бой. - А ты вообще кто такой, что так распоряжаешься? – окрысился на меня стражник. - Тот, с кем тебе через пять минут плечом к плечу драться, - ответил я и указал себе за спину. Шаркающие звуки приближающихся мертвецов были уже отлично слышны, вскоре из тумана появятся и сами их тощие фигуры. - Покойники, - побледнел командир стражей, - но как в городе? Почему? Стены… Ворота… - Магия, и очень сильная, - сказал я. – Как думаешь, из-за чего бьют колокола без остановки? - Закрывай ворота! – обернувшись к своим людям, прокричал командир. – Второй засов ставь! Решётку опускай! – И несколько тише добавил. – И про раствор не забудьте. Он решил закрыть город намертво. В лунки решётки перед тем, как в них войдут прутья, стражники залили особый раствор, который не позволит больше поднять её. Теперь, чтобы выйти из города, решётку придётся разламывать тараном или взрывать какой-нибудь мощной алхимической дрянью. Фигуры мертвецов прорисовывались в тумане всё чётче. Стражи ворот готовились к неизбежной схватке. Командир быстро выстроил их и десяток солдат в кожаных кирасах и стальных шлемах ощетинился лезвиями алебард. Мы со Скрипачом встали позади них – в этом слаженном строю нам места нет. И одна мысль билась в голове, пока я глядел на наступающих мертвецов: я теряю время! Я снова застрял неизвестно где, неизвестно насколько, неизвестно даже, переживу ли эту ночь. Меня как будто злой рок преследует, не давая добраться до Шварцвальда, а ведь начиналось путешествие так легко… В первой схватке с ходячими мертвецами нам со Скрипачом даже не пришлось принять участия. Небольшой отряд их стражи порубили в считанные минуты. Тяжёлые лезвия алебард крушили ржавую броню и истлевшие тела – покойники даже подобраться к стражам не смогли, не говоря уж о том, чтобы хоть кого-то ранить. - Может и зря такую панику подняли, - пожал плечами ещё разгорячённый после боя командир стражей. – Ежели они все такие, то их без труда перебить можно. - Били бы во все колокола, если бы всё так просто было, - покачал головой я. – Эти, скорее всего, за солдатом погнались. Увы, я оказался прав. Туман сгущался всё сильнее, теперь нам приходилось держаться близко друг к другу – отойди на пять шагов, и потеряешься. Хуже того, он скрадывал звуки, не давая перекликаться. И вскоре из тумана на нас напали куда более опасные твари. Вспышка красного света выдала нападающих. Они выглядели такими же тощими и истлевшими, как и те, с кем сражались стражи, но двигались куда проворней, и явно сохранили намного больше бойцовских качеств. Монстров был всего-то десяток, но в первые же мгновения они легко прикончили нескольких стражей, и останавливаться на этом не спешили. Я отбил удар короткого меча, нацеленный мне в горло. Присев, уклонился от второго, и обрушил шестопёр на прикрытый ржавым шлемом череп противника. Тот от удара лопнул – во все стороны полетели сероватые обломки кости. Огонь, горевший внутри, погас. - К чёрту алебарды! – кричал командир стражей. – К чёрту строй! Бьёмся каждый… Договорить он не успел. Обломок меча, зажатый в мёртвой руке, погрузился ему в спину. Тварь выдернула оружие, но умирать просто так командир не пожелал. Он обернулся и врезал монстру изо всех оставшихся сил коротким мечом по голове, разнеся череп на мелкие осколки. И лишь после этого командир стражей осел на залитую его кровью мостовую. Я отмахнулся от нового врага гросмессером, зажатым в левой руке, попытался достать монстра шестопёром, но тот удивительно легко уклонился. И тут же последовал ответный удар. Ржавая булава свистнула перед моим лицом. Я отскочил на полшага, ткнул врага гросмессером в живот. Широкий клинок рассёк иссохшую мёртвую плоть и скрежетнул по костям позвоночника. Противник попытался достать меня булавой, но я снова разорвал дистанцию. Тяжёлая стрела разбила плечо наседавшего на меня мертвеца, заставив его выронить оружие. Даже не глянув, кто же помог мне, явсадил гросмессер в грудную клетку врага, чтобы не дёргался, и наотмашь ударил его шестопёром. Голова в старинном коническом шлеме запрыгала по камням мостовой. - Давайте к нам, наверх! – услышал я окрик, и поднял голову. С трудом удалось разглядеть на стене стрелков, что помогли нам. - Лестница справа! – кричали они, не разобрать даже кто именно. – Поднимайтесь – прикроете нас! Вместе с оставшимися стражами ворот мы со Скрипачом поспешили последовать приглашению. Забравшись по лестнице на стену, мы обнаружили, что командует арбалетчиками тот самый знакомец Скрипача, что звал нас после смены к себе. - Вот такие у нас дела творятся, - сказал он. – Мертвецы внутри городских стен – чертовщина какая-то. - Ещё какая, - кивнул я. – Если это магия, то должна развеяться к утру. - Уверен? – спросил у меня сержант арбалетчиков. - Я не знаток, - пожал плечами я, - но лучше надеяться на это, верно? - Главное, с восходом солнца в надеждах не обмануться. Но пессимизм командира арбалетчиков оказался не оправдан. Туман начал рассеиваться, как положено, с первыми лучами солнца. Вот только прежде нам на стене пришлось выдержать настоящую осаду. Сменяя друг друга на узкой каменной лестнице, мы дрались с наседающими мертвецами. И пускай те просто пёрли на нас, без каких-либо изысков осадного искусства, сдерживать их напор было очень сложно. Тем более что в отличие от покойников, нам была знакома усталость. Оружие наливалось свинцом с каждым взмахом, уклоняться от вражеских ударов становилось всё сложнее. Однако и нежить начала слабеть, когда туман проредили первые солнечные лучи. А после, прямо как в сказке, по городу начали кричать петухи. Они орали так, будто их режут, надрывали глотки в крике, не думая прерываться. И это стало последней каплей – туман отступил, начал рассеиваться. Его пробивали копья солнечных лучей. Вместе с туманом пропали и нападавшие на нас мертвецы. - И что это было? – устало спросил у меня сержант арбалетчиков. Руки его дрожали от напряжения, мне даже представить страшно было, сколько раз за эту ночь он натягивал тетиву арбалета. - Магия, - ответил я. – Очень сильная магия. - Такая, что следующую ночь нам точно не пережить, - вздохнул присевший рядом Скрипач. - За помощью посылать надо, - высказался сержант арбалетчиков. – Никак нам с этакой напастью самим не справиться. - Не выйдет, - покачал головой я. – Командир стражей велел решётку намертво замуровать. И на других воротах, скорее всего, поступили также. - И как нам теперь быть? – задал вполне логичный вопрос сержант арбалетчиков. – Мы ж, и в самом деле, следующей ночи не переживём. Во всём он был прав, да только что толку у меня спрашивать? У меня точно ответа на этот вопрос нет.(обратно)
Глава 14. Смерть в голове.
Ничего лучше, как отправиться к правителю города, я не нашёл. Только он мог решить проблему с выездом из города. Возможно, придётся самому предложить ему свои услуги, как это было в Пьяченце, хотя что-то мне подсказывало: дважды этот номер не пройдёт. Там всё же меня просили помочь, а сейчас в роли просителя оказываюсь уже я, и роль эта не самая завидная. Как ни пытался нас уговорить выспаться у него хотя бы несколько часов знакомый Скрипача сержант арбалетчиков, ни я, ни мой невольный спутник его предложения не приняли. - А отчего ты решил идти к подесте вместе со мной? – спросил я у Скрипача, когда мы шагали по притихшим улочкам Лугано. Город только-только приходил в себя. Далеко не все осознали ещё, что пережили эту страшную ночь с её бьющими набат колоколами и мертвецами, разгуливающими в тумане. И мало кто спешил открывать надёжно закрытые и подпёртые для верности мебелью двери, чтобы глянуть – что там на улице творится. Тут и там нам попадались следы отчаянных схваток. Тела стражников из ночного патруля и простых обывателей, застигнутых ночным кошмаром вдали от стен дома, или нищих, у кого крыши над головой нет, равно как и самой мелкой монетки, чтобы оплатить угол в ночлежке. Их убирали работники в кожаных фартуках и перчатках до локтя, складывая в телеги, запряжённые ломовыми лошадьми. Каждую сопровождал писарь и пара стражников, но последние скорее для порядка – вряд ли уборщикам трупов могла грозить малейшая опасность. Самым же жутким было то, что ни одного разбитого костяка, никаких останков бродивших ночью по улицам мертвецов не было. Они исчезли вместе с утренним туманом. И от этого становилось страшно вдвойне. - В городе главный не подеста, а штадтфогт,[240] - просветил меня Скрипач. – А спать меня не тянет совершенно. Не на стене же торчать, в конце концов. - Мог бы отдохнуть у бывшего сослуживца, - пожал плечами я. - А тебя одного бросить? – глянул на меня Скрипач. – Нет уж, ты же пропадёшь без меня. Ни разу ведь раньше в кантонах бывать не приходилось, верно? – Я кивнул, признавая его очевидную правоту. – Вот, - протянул Скрипач, - а у нас дела делаются совсем не так, как за горами. И не важно, по какую их сторону смотреть. Я не очень понял, с чего это Скрипач решил взять на себя ответственность за мою скромную персону, но спорить не стал. Сейчас никакая помощь лишней уж точно не будет. Штадтфогт занимал крепкий особняк местной ратуши. У ворот дежурили стражники в тяжёлых кирасах и с алебардами. Они злобно глядели на всех из-под козырьков шлемов, а их командир придирчиво допрашивал каждого, желающего попасть к фогту. - По какому делу? – спросил он у нас со Скрипачом, видно было, что этот вопрос он задаёт сегодня далеко не впервые. - Разрешение покинуть город нужно, - честно ответил я. - Двое крепких мужчин, - придирчиво оглядел нас со Скрипачом командир стражей, - вполне способных сражаться. И не стыдно вам бежать в такой тяжёлый момент? - Я не собираюсь покидать город, - заявил Скрипач, - а мой товарищ очень спешит, ему никак нельзя задерживаться. - По какому такому делу он спешит? – продолжал допытываться командир стражей. - Я – человек инквизитора Тосканы Лафрамбуаза, - заявил я, - у меня имеются бумаги, подтверждающие мои полномочия. - Так здесь не Тоскана, - пожал плечами командир стражей, - и до Тосканы твоей так же далеко, как до Наварры. - А при чём здесь Наварра? – удивился я. - Да приходили тут до тебя двое, - ответил командир стражей, - тоже бумагами трясли. С королевской печатью Наварры. А толку-то? Господин штадтфогт не велел никого к себе допускать, кроме господина начальника гарнизона и трёх старших чиновников магистрата. А больше никого, будь у него бумаги хоть от самого Святого престола, что Авиньонского, что Кастильского. - Эти двое, что приходили до нас, - решил уточнить я, конечно, вряд ли из этого можно выудить хоть какую-то информацию, но всё же, - смотрю, они запомнились вам, не так ли? Скрипач удивлённо глянул на меня, но промолчал, а командир стражей и рад был поболтать. Пост его был хоть и крайне важный, да только к фогту вряд ли рвалось так уж много народу, а болтать с собственными солдатами попросту не о чем. Да и на дисциплине сказывается не лучшим образом. - Да уж, примечательные личности, - кивнул командир стражей. – Один здоровый, что твой тролль, и рожа у него соответствующая, как из камня вытесана. И ржёт, как конь, по поводу и без, раздражает это просто жуть. А второй заносчивый такой, сразу видно – знать, имён у него не счесть, и все кастильским отдают. Благородный дон, идальго, виконт… А глаза, ну чистый святой с иконы, даже не верится, что человек с такими глазами может наглецом быть. Мы со Скрипачом переглянулись, и кивнули друг другу. Выходит, дон Бласко и Агирре тоже застряли в Лугано. В том, что описанные двое это именно кастилец с баском, ни у меня, ни у Скрипача сомнений не было. Вот только откуда у них бумаги с наваррскими печатями? Тут явно что-то нечисто, а следующие слова командира стражей ещё подлили масла в огонь моих сомнений. - Им ещё и для третьего требовалось разрешение, - продолжил он. – Мол, у них в гостинице лежит девица ни жива ни мертва, даже на то, чтобы её лекарь осмотрел, согласились. - А что за гостиница? – тут же спросил я. Не почувствовавший подвоха командир стражей тут же сообщил название. - Что? – спросил он. – Никак знакомцы ваши? - Очень даже может быть, - кивнул я. - Так ведь и их к господину фогту не пустили. - Всегда приятно встретить знакомых, не так ли, - бросил я, прежде чем кивком попрощаться с командиром стражей. Та самая гостиница, где по словам командира стражей нашли приют дон Бласко и Агирре, наверное, была самой приличной в городе. Добротное двухэтажное здание, с островерхой крышей, крытой красной черепицей и скрипучим флюгером в виде пухлого амурчика. Картину несколько портили глубокие царапины, оставленные на двери и косяке когтями разгуливавших ночью мертвецов и их ржавым оружием. В главной зале за столами сидели не только постояльцы. Жители окрестных домов решили заглянуть в гостиницу, чтобы хорошенько промочить горло после кошмарной ночи. Зал, впрочем, был не слишком заполнен, где-то слышался даже стук костей – жизнь продолжалась, и одной ночи, вроде минувшей, явно недостаточно, чтобы заставить местный люд позабыть обо всём. Дона Бласко и Агирре я заметил сразу. Они сидели за отдельным столиком, перед ними стояли несколько бутылок вина и стаканы. Видимо, мрачное настроение вполне оправдывало пьянство с самого утра. Тем более без закуски. - Господа, - приветствовал их я, без особых церемоний садясь за их стол. Для этого пришлось подтащить стул от соседнего, но меня это ничуть не смутило, - не ожидал, что наши пути снова пересекутся. Какими судьбами? - Хотел бы задать тот же вопрос вам, - взгляд дона Бласко потемнел от гнева. - Мой путь лежит на север, - честно сказал я, - через перевалы в Шварцвальд. - Лугано ближайший город, - пожал плечами дон Бласко, - как видите, его сложно миновать. Вина? - Воздержусь, - покачал головой я, - трудная ночка выдалась. Пришлось её провести на улице. - Да уж, не свезло, так не свезло, - фальши в улыбке Агирре, как будто только прибавилось. – Как же так вышло-то? - В город я пришёл уже под вечер, и мне предложили в караулке заночевать, чтобы до гостиницы не тащиться в темноте. Вот и оказался в эту ночь без защиты. - А сюда, значит, заглянул на огонёк, - сделал вывод Агирре, и хохотнул снова, обнажив крепкие зубы. - Не совсем так, - покачал головой я, и добавил, немного понизив голос. – Девица с вами? - Ты это о чём? – округлил глаза Агирре, а дон Бласко под столом сжал пальцы на рукояти кинжала. - Сам знаешь, о чём и о ком, - ответил я, не глядя на баска, взгляд мой был прикован к глазам дона Бласко – я видел, что он готов нанести удар в любой момент. – Ты же понимаешь, что вся эта чертовщина её рук дело? - С чего бы? – приподнял бровь дон Бласко. – Врач осмотрел её и никаких симптомов чумы не обнаружил. - Её колдовство иного происхождения, - сказал я, - никакого отношения к чуме не имеет. Она ведь лежит сейчас без сознания, скорее всего, в бреду, верно? Она переполнена силой, и сила эта рвётся наружу – каждую ночь будет приходить туман и мертвецы. - Откуда такие глубокие познания? – спросил Агирре. – Может, ты и сам чернокнижник или некромант? Она ведь боится тебя, не раз повторяла твоё имя в бреду, и ещё что-то про господина какого-то… Дону Бласко хватило одного быстрого и убийственного, будто удар кинжалом, взгляда, чтобы баск мгновенно заткнулся. Но он и так сболтнул лишнего – мне многое стало ясно из его слов. - Не стоит бросаться такими словами здесь, - покачал головой я, - даже шёпотом. - Чего тебе от нас надо? – напрямик спросил дон Бласко. - Увидеть её, - ответил я. – Вполне возможно, я могу ей помочь. - Нож в сердце воткнуть, - сказал, будто сплюнул кастилец, - знаем мы такую помощь. - В глаза заглянуть, - возразил я, - помочь справиться с её силой. Со своей-то я как-то сладил, хотя это было очень непросто. - Да что вообще с нею такое случилось? – теперь за словами дона Бласко стояла очевидная беспомощность. Он привык быть хозяином положения – тем, от чьих решений зависит не только его судьба, но и участь всех его спутников. Теперь же он лишился этого, и, оказавшись в непривычной для себя роли, растерялся, опустил руки. Хотя и продолжал показывать всем и каждому, что он и только он принимает решения. - Девица ведь съела сердце того парнишки, - заявил я без малейших вопросительных интонаций в голосе, - и получила огромную силу. Она сейчас словно мех, в который налили слишком много вина, и оно хлещет изо всех дыр, даже самых мелких. Более того, давление разрывает её изнутри, расширяя дыры с каждой секундой. - И что же такое этот мех? - Всё, - коротко ответил я. – Её тело, душа, разум. Они могут не выдержать, потому что с каждым убитым ночью человеком сила её только растёт. - И что будет, если она не выдержит? - Не если, благородный дон, а когда, - безжалостно уточнил я. – Мертвецы не просто так встали ночью, чтобы убивать. Это гекатомба, знакомое слово? Маргарита Наваррская ведь привечает самых разносторонних личностей, не так ли? При её дворе это слово вполне можно услышать. - Знакомо, - ещё сильнее помрачнел дон Бласко. – И что же будет, когда гекатомба свершится? - Девица переродится и станет такой тварью, что господину Боккаччо и в кошмарном сне не приснится. Дикой, необузданной, и полностью безмозглой. - Радужная картина, нечего сказать, - рискнул снова встрять неугомонный Агирре, но дон Бласко и в этот раз ожёг его красноречивым взглядом, и баск уткнулся в свой стакан с вином. - А чем ты сможешь ей помочь? - Усвоить эту силу, не дать ей разрушить разум девицы, выкинуть излишки так, чтобы мёртвые снова не встали из могил столетней давности. - Откуда такие познания? – засомневался дон Бласко. – Де Бельзак видел в тебе больше, чем простого искателя приключений. Кто ты такой на самом деле, Рейнар? - Тот, - ответил я, - кому нужно покинуть этот город и как можно скорее оказаться в Шварцвальде. И тот, кто по счастливой случайности, может помочь тебе, хотя при иных обстоятельствах ни за что не стал бы этого делать. - Не думай, что я поверил тебе, - поднялся из-за стола дон Бласко, - но, похоже, выбора у меня нет. Но знай, мы с Агирре будем следить за каждым твоим жестом, и прикончим при первом же подозрении. - Как будто без предупреждения не понятно было, - бросил в ответ я, поднимаясь вслед за ним. В комнате ведьма была одна. Она лежала на кровати, заботливо укутанная в тёплое одеяло. На лоб ей для чего-то пристроили компресс. Наверное, сочли, что лишним не будет. Девица явно находилась далеко отсюда: она не металась в бреду, но по лицу её струился пот, а потом сами собой сжимались в кулаки, чтобы тут же снова безвольно разжаться, по телу то и дело пробегали короткие судороги. Губы шептали слова на неизвестном мне языке, глаза были закрыты, но видно, что под веками они не знают покоя. - Если хочешь подойти к ней, - предупредил дон Бласко, - то прежде сними оружейный пояс, и джеркин с жилетом – тоже. Я подчинился – драться с этими двумя наваррскими головорезами у меня никакого желания не было. Они уже сумели по-тихому расправиться с капитаном Гальярди и его единственным солдатом, а это говорит о многом. В рассказанную доном Бласко байку о том, что последние бойцы особого отряда перебили друг друга под влиянием ведьмы, я не поверил. К тому же, зачем бы кастильцу – или наваррцу, кто ж его разберёт теперь – понадобилось три коня? Да, по всему выходило, что эта парочка – сообщники ведьмы, но у меня не было времени заниматься ещё и этим делом. А говорить с убитым и думающим только о покаянии де Бельзаком смысла не было – преподобный слишком ушёл в себя. Оставшись в одной рубашке, я дождался разрешающего кивка дона Бласко и подошёл к кровати. - Крест тоже лучше снять, - в спину бросил мне Агирре, но я не последовал его совету, лишь спрятал серебряное распятье под рубашку, хотя металл и начал ощутимо нагреваться. Я склонился над ведьмой. Черты лица её заострились ещё сильней, как бывает при долгой и мучительной болезни, загар почти выцвел, сменившись почти восковой бледностью. Скулы так заострились, что под ними уже проступали кости. Побелевшие губы шевелились без остановки, шепча слова на неизвестном языке. Растянуть веки оказалось не таким простым делом – ведьма изо всех сил зажмурилась, как только мои пальцы коснулись её щёк. Но я приложил силу и открыл ей глаза, чтобы тут же заглянуть в них, и натуральным образом провалиться. Прямо как в глупых песенках не слишком одарённых бардов. А вот по ту сторону ведьминых глаз царил настоящий ад. Окажись тут знаменитый флорентийский поэт, наверное, он совсем иначе описал бы преисподнюю в своей «Комедии». Багровое небо переливалось всеми оттенками этого цвета, причём исключительно неприятного свойства. Земля под ногами была высохшей и малейшие бугорки крошились под каблуками сапог. Вокруг, насколько хватало взгляда, тянулась ровная как стол равнина, а на одном из горизонтов возвышалась конструкция, напоминающая исполинских размеров трон, да ещё и вознесённый на десятки метров. В своём воображении я снова был облачён в привычный джеркин, причём тот, в котором я рейдерствовал, и к которому привык, будто к собственной коже. Оружейный пояс оттягивали знакомый палаш с широким клинком и корзинчатой гардой и сумка с пулями. Конечно же, имелась и пороховница, и сам пистолет. Однако всё это оружие было лишь плодом моего воображения, что я отлично осознавал. Точно так же воображаемым было и расстояние, отделяющее меня от монументальной конструкции. Оно показывало моё собственное нежелание приближаться к душе и разуму ведьмы, куда я столь опрометчиво нырнул. Но уж снявши голову, по волосам не плачут, и я сделал первый шаг. За ним последовали ровно два – и вот я уже у подножия величественной пирамиды. Говорят, такие стоят в Египте, и обитают в них истинные правители этой страны – не желающие расставаться с властью даже после смерти фараоны древности. Ещё два шага понадобилось мне, чтобы подняться на вершину пирамиды, где на каменном троне уютно устроилась знакомая ведьма. Да, теперь она выглядела куда эффектней: и загар вернулся во всей красе, и волосы черны, как ночь, и аккуратно уложены, и глаза и брови подведены чёрным, видимо, по египетской моде, и одеяние. Весьма легкомысленное, конечно, оставляющее очень много пространства для фантазии, но и не открывающее больше того, что позволяют нормы приличия. Конечно, не где-нибудь в империи, или Тевтонии, где шлюху могут камнями забить за открытое плечо или лодыжку, а для куда более вольной Италии – в самый раз. - Не ожидала, что ты последуешь за мной, проклятый, - приятный голос ведьмы был полон такого величия, что хотелось пасть перед ней на колени, а ещё лучше ниц, распростёршись у её ног. – Думаешь, сумеешь справиться со мной? Здесь? Где я – царица? Где движения моих бровей будет достаточно, чтобы сокрушить тебя? Ты верно совсем глуп, проклятый. Или это проказа выела тебе последние мозги? Сопротивляться её силе и в самом деле было удивительно тяжело. Она почти физически давила на плечи, прижимала к земле. Не распыляй ведьма большую часть её без толку, давно бы не оставила от моей воли и ошмётков, превратив меня в своего верного раба, готового в огонь шагнуть по одному движению брови. - Я пришёл, чтобы образумить тебя, - ответил я. – Та сила, которой ты упиваешься, убивает тебя. Она разрушает твой разум и твою душу… - Хватит! – повелительным жестом оборвала меня ведьма. – Не читай мне нотаций, проклятый. Я сама отлично знаю, что делать с обретённой силой. Такая не снилась этим лысым скопцам, узурпировавшим власть над моей страной. - Подумай сама, - вспылил я, - ты всего лишь съела сердце молодого парня, а получила столько силы! Думаешь, никто не делал этого прежде? - Только не надо мне этих историй, проклятый! Ты ведь и сам играл с огнём, раз заполучил своё проклятье, а? Ты едва держишься на ногах, а ещё смеешь грозить мне, глупец. Да ты здесь стоишь только потому, что мне интересно поглядеть на тебя поближе. Погляди, сколько слуг готовы встать на мою защиту! Она повела рукой, указывая вниз. Я глянул туда. Теперь всё пространство равнины до горизонтов занимали отлично знакомые мне по предыдущей ночи высохшие костяки воинов в ржавых доспехах. Среди них мелькали твари и поопасней, скребущие длинными когтями рассыпающуюся землю. Выйди такие будущей ночью в город – и гекатомба точно закончится. Вряд ли кто-нибудь переживёт её даже в каменных домах с крепкими дверьми и ставнями на окнах. С таким упырём отряд опытных matamuertos не всегда может справиться, и никогда не обходится без потерь. - И это слабейшие из моих слуг, - продолжила ведьма, - расходный материал. А как тебе такие? Новый взмах руки и по обе стороны трона появились два крылатых демона, словно собранных из костей. Причём не только человеческих. Вместо перепонок в крыльях клубилась сероватая мгла, а глаза были чернее ночи, без единого проблеска разума. Идеальные убийцы. Я встречал упоминание подобных в книгах, читанных в Пассиньяно, появление их сопровождалось невероятными жертвами, а о том, как монстров удалось уничтожить, говорилось как-то подозрительно туманно. - Всего лишь сердце одного бесполезного юнца, - рассмеялась ведьма, - лишь одно сердце дало мне такую невероятную силу! А свершив гекатомбу в этом жалком городишке, я… У неё не нашлось слов, чтобы выразить охватившие её эмоции. Девица рассмеялась, и смех этот был вовсе не весёлым и беззаботным. Он буквально швырнул меня на колени, пригнул голову. - Приведите его ко мне, - велела ведьма двум демонам. – Я выпью его до дна, раз уж он имел глупость явиться. Я ощутил костяные пальцы на своих плечах. Демоны подняли меня, словно безвольную куклу, и подтащили ближе к трону ведьмы. Девица склонилась надо мной, длинным пальцем с остро отточенным ногтем приподняла мой подбородок. На лице её застыло брезгливое выражение, видно было, что прикосновение ко мне вызывало в ней отвращение. Наши взгляды встретились во второй раз – и ведьма принялась тянуть из меня силу. Ту, что вложил проклятый слуга ещё более проклятого господина. Тогда, в мой последний рейд. Она чёрным потоком истекала из меня, из глаз, изо рта потянулись чёрные нити, быстро переплетающиеся между собой, становясь толще. Вот они уже стали похожи на змей, свивающихся в толстые косы, теряющиеся где-то в волосах ведьмы. Она не замечала в них мелких искорок гнилостно-жёлтого цвета. Это и было моё проклятье. Главное оружие, на которое я полагался в схватке с ведьмой. Она долго не чувствовала его разрушительного действия, слишком уж слабым и незначительным оно казалось ведьме. Пока не стало слишком поздно. Она закричала от боли. Не знаю уж, что чувствовала ведьма, но её выгнуло дугой, а после та же сила швырнула её словно безвольную куклу на колени прямо передо мной. Костлявые пальцы демонов, сжимавшие мои плечи, отпустили меня. Я не стал оглядываться, но был уверен – исчезли и сами демоны. Весь мир вокруг нас стремительно выцветал, терял краски, становился всё менее и менее реальным. Ведьму колотили судороги, но я знал – сейчас разрывать контакта нельзя. Мы должны продолжать глядеть друг другу в глаза, покуда моё проклятье окончательно не уничтожит всю силу ведьмы, не выжжет её досуха, не оставив ни капли. Очередной толчок швырнул ведьму прочь от меня, но я успел поймать её затылок, крепко сдавив голову девицы пальцами. Она дёргалась, будто в пляске святого Витта,[241] лицо её стремительно меняло выражения, голова тряслась, но я держал крепко. Ведь отлично понимал – сейчас только от этого зависит моя жизнь. Пропала равнина под кроваво-красными небесами, исчезла пирамида вместе с величественным троном. Теперь мы с ведьмой стояли на коленях посреди великого ничто. Разум девицы, развращённый полученной силой, умирал, лишившись её. Вот ведьма дёрнулась в последний раз и начала безвольно заваливаться вбок. У неё не было больше ни глаз, ни век – лишь два бездонных чёрных отверстия, откуда на меня смотрела пустота. Я поспешил отпустить её, давая выжженному изнутри телу упасть, и закрыл глаза… …чтобы тут же открыть их снова. Я без сил повалился на дощатый пол комнаты, где на кровати лежало тело ведьмы. Разум её умер, и тело незамедлительно последовало за ним. Но и у меня сил не было ни на что. Теперь жизнь моя зависела лишь от того, как быстро поймут, что я натворил, дон Бласко и Агирре. Ну и, конечно же, от расторопности Скрипача сотоварищи. Дон Бласко первым шагнул к постели ведьмы. Та лежала такая спокойная, с таким умиротворённым выражением на лице, что и не понять сразу – спит ли или всё же мертва. А кастильцу хотелось верить в лучшее. Он поднёс к её губам клинок кинжала, как раз когда я нашёл в себе силы, чтобы начать подниматься. Я не успел даже за кровать взяться, как дон Бласко быстрым ударом ноги отправил меня обратно на пол. По лицу моему потекла кровь. - Cabron! – крикнул он, обрушивая сапог на мои рёбра. - Hijo de puta![242] Он занёс ногу для нового удара. Я вскинул руки, чтобы закрыть лицо, на большее меня в этот момент не хватило бы точно. Но тут дверь распахнулась, запиравший её засов со стуком упал на пол. В комнату ворвались несколько дюжих парней в форменных накидках городской стражи. Вели их Скрипач и его приятель – сержант арбалетчиков. В комнате как-то сразу стало очень тесно. - Стоять! – громогласно рявкнул Скрипач. – Никому не шевелиться! Стрелу пущу! И для пущего эффекта повёл из стороны в сторону взведённым арбалетом. И дон Бласко, и Агирре отлично знали, на что способна его Виолина. Геройствовать не стал ни один из них. Дон Бласко кинул себе под ноги кинжал, а следом они с баском избавились и от оружейных поясов. - Вот так-то лучше, - одобрительно произнёс сержант арбалетчиков. – Бойцы, вяжите этих двоих. Стражи тут же взялись за дело, да так ретиво, что едва не наступили на меня. Благо растолкавший всех Скрипач помог мне встать. На ногах я держался ещё не слишком уверенно, и идти мог лишь с помощью Скрипача и его знакомого сержанта арбалетчиков. - Ты уж извини, - сказал мне тот, - но тебя тоже велено под замок посадить. До выяснения. - Это ничего, - покачал головой я. – Хотя бы высплюсь у вас в каталажке. Я был уверен, что следующая ночь в Лугано будет абсолютно спокойной.(обратно)
Глава 15. Чокнутые с Сен-Готарда.
- А и силён же ты спать, приятель, - сунулся ко мне один из Чокнутых. – Ни разу не видал, чтобы человек столько проспать сумел. - Поспишь с тобой, - лениво ругнулся на него я, и хотел было перевернуться на другой бок, чтобы солнечный лучик, пробившийся через дырку в тележном пологе, не светил в глаза. Однако Чокнутый явно не собирался так вот просто отставать от меня. - Эй-эй, - принялся он тормошить меня, - хватит спать – всю жизнь проспишь же! - Ну чего ты так расшумелся, а? Я понял, что в покое меня точно не оставят, и сел. Потянулся, хрустнув суставами. За время путешествия до Сен-Готарда я редко покидал телегу Чокнутых, проводя во сне большую часть дней и ночей. Хотя тех дней с ночами было всего ничего. В первый раз мы заночевали на перевале Сен-Готард, в том самом форте Чокнутых, о котором так красочно рассказывал командир охранявшей переправу заставы. Там по случаю прибытия смены закатили настоящую пирушку и гуляли до самого утра. Я же не стал задерживаться. Не то, чтобы не хотелось выпить в не самой дурной компании, но время поджимало всё сильнее. Даже сюда успели просочиться кое-какие новости из Шварцвальда. И были эти новости крайне неприятными для меня. - Бесчинствует там какая-то банда не то ландскнехтов, не то рейтар, не то просто разбойников, - рассказывал замогильным голосом основательно подпивший командир форта, единственный, кто, кроме здешнего алхимика, никогда не покидал перевала. – Их командира мало кто видел, но знакомые знакомых, как обычно, рассказывают про него жуткие вещи. Мол, своего лица у него нет, а вместо него – маска, да не простая, а сшитая из человеческой кожи. И меняет он её регулярно, за что его и прозвали Кожаным лицом. - Не знаю, какое там у кого лицо, - отмахнулся один из самых молодых среди Чокнутых, - а видал я командира тех наёмников, что вильдграфу служат. Помнишь, ты, командир, наш разъезд в дикие земли отправлял, дорогу до Базеля разведать? Так мы ж тогда малость дальше сунулись, вот и видали его. - И каков же он из себя? – спросил я, подставляя и так не слишком опустевшую кружку под винную струю. Раз уж обходит нас мальчишка, из тех, что отираются в форте, зарабатывая мелкими услугами, вроде вина налить, так отчего же мне выделяться. Парнишка сунул нос в мою кружку, увидел, что вина в ней ещё полно и лишь плеснул туда для вида, тут же отправившись к другим, более страждущим хмельного. - Да сын это вильдграфа, вот что, - хлопнул своей кружкой об стол Чокнутый. – Он с штадтафогтом Базельским и с епископом, конешное дело, встречался, подтверждал, что его люди за Рейн ни ногой, что, мол, старинные договорённости между вильдграфом и городом остаются в силе. - А сам-то ты его видал? – поинтересовался у него командир. - Я ж говорил, - обиделся парень, - они целую церемонию из этого устроили. На площади перед новенькой ратушей. Бумаги подписывали, печатями там скрепляли – всё как положено. - И бездушные были? – уточнил я. - Так с ними мы почитай бок о бок возвращались! – сделав хороший глоток из кружки, воскликнул разгорячившийся Чокнутый. – Они ж после этого из-под Базеля ушли, всё чин по чину, и вернулись к Сен-Готарду, Люцерн стеречь. - Что верно, то верно, - подтвердил его слова командир форта, - народу на заставе бездушных крепко прибавилось. Вторую ночь провели в окрестностях Люцерна. Обезлюдевший во время чумы город не стал городом скорби, однако и возвращать его себе никто из владык пока не собирался. Ни у одного из кантонов не было сил и средств, чтобы сделать это в одиночку, а когда, по словам командира Чокнутых, пару раз освободить Люцерн от бродящих по нему мертвецов собирались сразу несколько владык, то всё заканчивалось переговорами о статусе города. Ни у кого не было желания класть своих людей за чужие интересы. Фактории рядом с Люцерном не было никогда – город хоть и богатый, но вывезли из него всё достаточно быстро, а потому рейдеры потеряли к нему интерес почти сразу. Ни один мертвец не выбрался из города, да и просто у дорог никто из опасных тварей не попадался – Чокнутые, патрулировавшие вместе с бездушными, истребляли их споро и безжалостно. Я лишь с довольно большого расстояния поглядел на цель путешествия отряда преподобного де Бельзака. Внушительная крепость монастыря Фраумюнстер, стоявшего на окраине мёртвого города, темнела на фоне затянутого снежными тучами неба. Суровые обитатели обители не пожелали покидать её даже когда город опустел из-за чумы и над ними нависла тень голода. Каким-то чудом они сумели выжить в самые суровые годы, а после провиант начали возить в монастырь из нескольких кантонских городов. Легенды о стойкости и почти святости монашек Фраумюнстера давно уже разошлись по всей округе. Пустую повозку, которую на обратном пути загрузят продовольствием для Чокнутых с Сен-Готарда, охранял внушительный эскорт из десятка всадников, вооружённых кроме палашей ещё и лёгкими, но удобными арбалетами. Кроме того, не раз пути отряда пересекались с разъездами рыцарей Ордена Бездушных. Чёрные всадники с белыми крестами на доспехах вежливо здоровались с Чокнутыми, перебрасывались последними новостями, интересовались здоровьем общих знакомых и родственников. Ведь многие бездушные были родом из этих мест, а кое-кто прежде чем уйти в орден и вовсе охранял перевал. Бездушным я без повода на глаза старался не попадаться. Не хотелось вызывать лишних подозрений с их стороны. И так на заставе по ту сторону Сен-Готарда меня едва не задержали. Мои бумаги с подписью Лафрамбуаза на командующего заставой седовласого рыцаря не произвели никакого впечатления. - Тоскана далеко, - пожал плечами он, видимо, здесь обо всех местах, находящихся за линией горизонта принято так говорить, - а с тобой мне тут разбираться. Помогло вмешательство командира Чокнутых. Тот сообщил, что у меня самые лучшие рекомендации от штадтфогта Лугано. - Это за какие такие заслуги ты их получил? – глянул мне в глаза рыцарь, и я понял, что отвечать надо прямо и ни в коем случае не юлить. Прикончат на месте, несмотря ни на какие бумаги и рекомендации.Выспаться в каталажке мне не дали. Кажется, едва я устроился на жёстких досках нар, как в двери заскрипели ключи и меня подняли на ноги. Обращались, правда, не как с заключённым, но и без особых церемоний. Спрашивать, куда меня ведут, я не стал – ни на что это не повлияет, а нарваться на грубую шутку со стороны конвоиров желания не было. Привели меня в допросную камеру, где и без того яблоку негде упасть было. За складным столиком в углу примостился писарь, скрипевший пером. Дон Бласко сидел на стуле у стены, а рядом был растянут на дыбе Агирре. Понятно, никто титулованного дворянина, да ещё и подданного другого королевства пытать не станет – кантонам не с руки наживать себе врагов в Наварре, а вот баску повезло куда меньше. Судя по отметинам, его уже основательно обработали плетьми, а сейчас палач только ждал команды, чтобы провернуть ворот дыбы. Команду ему должен был отдать кто-то из важных господ, расположившихся в противоположном углу, ближе к двери. Первый был, скорее всего, командиром гарнизона Лугано, тем самым Габелером, об этом говорило хотя бы его полувоенного покроя дворянское платье и длинный меч на поясе. Второй же, наверное, никто иной как здешний правитель – штадтфогт, чьего имени я не знал. Полный, краснолицый дядька с довольно приятными чертами лица и мягким голосом. Как раз, когда я вошёл, он велел палачу продолжать. Тот незамедлительно прокрутил ворот своего жуткого устройства. Заскрипели канаты, валы провернулись, казалось бы, всего ничего, но растянутый на дыбе Агирре закричал. Страшно закричал – это был не человеческий крик, такие издают животные, когда им чудовищно больно. Никакого разума – одна только боль. - Крепкий орешек ваш приятель, благородный дон, - произнёс Габелер, - однако вы отлично понимаете, что он скоро заговорит. И не такие орешки мы тут раскалывали. - Погодите, - поднял унизанную перстнями руку фогт, - к нам, наконец, привели третьего. - Тем лучше, - кивнул, оборачиваясь ко мне, Габелер, - вы готовы свидетельствовать? По всей видимости, ему надоело наблюдать за пытками, и он решил сразу взять быка за рога. - Я покину вас, господа, - поднялся со своего стула штадтфогт, - слишком много дел в городе, чтобы тратить время на этих преступников. Известь, знаете ли, на исходе, и это далеко не самая большая проблема. Он вежливо попрощался с командиром гарнизона и вышел из камеры. - Мог бы и вовсе не приходить, если так занят, - пожал плечами Габелер, и снова обернулся ко мне. Повторять вопроса не стал, просто ждал моего ответа. - Готов, - кивнул я, и чинивший перо писец тут же склонился над бумагами. Габелер махнул мне рукой, давая понять, что я могу начинать рассказывать. - Эти два человека были в составе отряда, конвоировавшего пленённую ведьму во Фраумюнстер… Я быстро и максимально сжато пересказал историю с ведьмой, умолчав, правда, о том, как именно сам я присоединился к отряду. Судя по мрачной усмешке, появившейся на лице внимательно слушавшего меня дона Бласко, ему теперь было что добавить к сказанному мной. Вот только слово против слова – это всё, что у него остаётся, а кто поверит ему теперь. Тело ведьмы ведь совершенно точно осмотрели местные священники, и следов колдовской силы в ней было хоть отбавляй, так что обвинения в ереси и пособничестве колдовству дону Бласко не избежать. А тогда от дыбы и огня его уже не спасут ни титул, ни положение подданного другого государства. Ересь – всегда ересь, за неё горят на кострах. Именно для этого и нужно моё свидетельство, раз Агирре оказался столь крепким орешком, что быстро разгрызть его местным палачам не удалось. - …Тогда я договорился со Скрипачом, что он отправится к своему знакомому из городской стражи, и как только в комнате, куда меня отведут эти двое, начнётся шум, они ворвутся туда вместе с солдатами этого самого знакомого. - Сержант арбалетчиков оказался несколько предусмотрительней, - зачем-то пустился в объяснения, наверное, чтобы ещё немного на дона Бласко надавить, Габелер. – Он первым делом отправился к капитану, а тот – ко мне. Это я распорядился выделить пятерых бойцов для задержания. - Я одного только понять не могу, - добавил он секунду спустя, - как тебе удалось одолеть ведьму, которая весь город ночью чуть на тот свет не отправила? Хороший вопрос – командир гарнизона явно очень хотел знать ответ на него, и от этого ответа зависит моя жизнь. Я запросто могу оказаться на соседнем столбе с доном Бласко и Агирре. Ответ у меня был готов, вот только он придётся совсем не по душе Габелеру. - Меня осматривали священники, - сказал я. – Вы вместе с ними видели мои татуировки и мои бумаги. - Да плевать на бумаги, - отрезал командир гарнизона. – Я должен знать, что за сила в тебе. - Это не мой секрет и не мне его раскрывать, - покачал головой я, зная, что слова мои лишь сильнее разозлят Габелера. – Я лишь могу посоветовать вам отправить запрос прелату Лафрамбуазу в Лукку, если он сочтёт приемлемым, то сам расскажет обо всём. - Ишь ты, смиренный какой, ну чисто бенедиктинец, - вспылил командир гарнизона, однако быстро унял свой гнев. Он глянул на дона Бласко, но тот старался сохранить невозмутимое выражение на лице. На несколько секунд в допросной воцарилась почти тишина, которую нарушал лишь скрип писарского пера да зубов растянутого на дыбе Агирре. - А чего это баск замолчал? – с притворным удивлением обернулся к палачу Габелер. – Проверни-ка ворот. - Суставы могут не выдержать, - предупредил палач, но командир гарнизона отмахнулся от его слов. - У этакого-то быка? Да у него жилы толще канатов на твоей дыбе. А ну-ка давай сразу на два зубца. Агирре взвыл, проклиная, наверное, про себя длинный язык палача. - Вам стоит начать говорить, благородный дон, - обратил свой гнев на кастильца Габелер. – Слов этого человека вполне хватит, чтобы вы заняли место своего приятеля на дыбе! Всё же, командир гарнизона был тот ещё ловкач. Он пытал Агирре намеренно, ему вовсе не нужно было признание баска. Так он давил на дона Бласко, давая тому почувствовать чужие страдания, чтобы он как можно лучше понял, что его ждёт. Да только не на того напал. Дон Бласко был не по зубам ему, равно как Агирре оказался не по зубам палачу. - Меня обвинят в ереси на основании слов этого человека? – быстро спросил кастилец, и Габелер кивнул в ответ, загоняя самого себя в ловушку, а что ещё хуже, загоняя в неё и меня. – Тогда я требую суда Божьего! Мне неудержимо захотелось рассмеяться. Габелер оказался крупным идиотом, дав дону Бласко так вот запросто манипулировать собой. А ведь ещё минуту назад он чувствовал себя хозяином положения. - Но он же низкого происхождения, - попытался уцепиться за соломинку Габелер, чем окончательно утопил меня. - И потому не имеет права отказаться от поединка, - срезал его дон Бласко. - Похоже, - глянул на меня каким-то почти беспомощным взглядом Габелер, - у нас нет выбора. И тут растянутый на дыбе Агирре расхохотался. Да так, что у меня кровь в жилах застыла.
Островерхие крыши Базеля снег скрыл плотно, хотя по моим прикидкам зима вроде ещё не наступила. Но снегу на это было наплевать – он пошёл и укрыл землю белой пеленой. За Чёртовым мостом колёса телеги сменили санными полозьями, и мы куда быстрее заскользили по дороге. Стража у городских ворот Базеля явно отлично знала Чокнутых, приехавших за провиантом, а потому проверяли одного меня. Снова, как обычно, наплевав на все бумаги, меня мытарили, пока не вступился командир отряда. - Хватит уже! – вспылил он. – Или ты считаешь, капрал, что с нами мог несколько дней заразитель ехать? Или ещё какая погань? Тогда уж и нас проверяй по полной, да священника из самого Святого Петра, и никак иначе! А ещё лучше из Базельмюнстера![243] - Да ну не горячись ты так, - хлопнул ладонью по столу капрал. – Положено ведь, вот и проверяем. - Вам тут на воротах делать нечего, вот что я тебе скажу, - отрезал командир Чокнутых. - Маетесь со скуки, да честным людям мешаете, вместо того, чтобы дело делать. - А вот это ты зря, - протянул капрал, - зря, говорю, напраслину на нас возводишь. Мы может и за стены не лазим, что верно, то верно, да только и по эту сторону дел невпроворот. Знаешь, сколько всякой швали прёт из Шварцвальда. Там же такие порядки сейчас, что многие хотят ноги унести, и среди этих беженцев попадаются очень даже неприятные типы. - Ворюга, поди, карманник, - попытался отшутиться командир Чокнутых, - ну, ладно-ладно, домушник, верно? С клеймом и всем чем положено. А вы, стало быть, бдительность проявили и в город его не пустили. - Не вор, - мрачно ответил капрал, - а самый натуральный осквернитель. Не на моих воротах то было, врать не стану, но взяли осквернителя. Ты понимаешь, что началось бы, попади он в город? - И чего это стоило страже? – уточнил растерявший всю дурную весёлость Чокнутый. - Да почти всех на тех воротах, - ответил капрал, - но они задержали тварь достаточно надолго. Против десятка мушкетёров и пятерых алебардщиков он уже не сдюжил, да и у ворот его изрядно потрепали. Осквернитель был одним из самых неприятных видов чумных тварей. Если заразители получались из людей никчемных, завидующих всем вокруг, мечтающих отомстить миру за все обиды, нанесённые им, как реальные, так, по большей части, мнимые, то осквернители были совсем из другой породы. Говорили, что это высшая форма нечистых, вроде тиранов, те, кто запросто мог стать некромантом, но вместо этого впустил себе в жилы чернила добровольно, чтобы нести чуму по миру, увеличивая собственные силы. А уж сил этих осквернителям было не занимать. Они куда сильнее и быстрее обычных людей, и прикончить осквернителя в схватке один на один сможет разве что очень опытный боец. Так что разбираться с ними предпочитали отрядами, причём желательно, чтобы солдаты были вооружены огнестрельным оружием, чтобы не подпускать осквернителя слишком близко. И тяжёлые алебарды лишними не будут, чтобыпревратить тело твари в отдельные куски исходящего кровью и чернилами мяса. - Дела, - протянул командир Чокнутых. – И что же такое в Шварцвальде творится, а? - Главное, что они к нам не суются больше, - отмахнулся капрал, - а то ведь с месяц по казармам жили, жёнок с детьми только на праздники в церкви и видали. Покуда не заявилась к нам делегация от вильдграфа во главе с сынком его. И после этого всё как рукой сняло – тишь да гладь по всей границе. Если и лезут его люди в кантоны, то далеко отсюда. Я хотел было расспросить капрала о церемонии и делегации из Шварцвальда, раз уж представилась такая возможность, но тому надоело рассказывать, и он решил сам позадавать вопросы. - Говорят, в Лугано чертовщина какая-то была, - заявил он, - а после неё суд Божий. Ты ж с той стороны едешь, может, знаешь чего? - Да ты же чуть не сгноил у себя участника этого самого суда, - воскликнул Чокнутый. – Ты думаешь, как он вообще к нам попал-то. Капрал так внимательно уставился на меня, что не нужно было никаких слов. Он желал услышать всю историю из первых уст. Ну, и его солдаты тоже.
Снег сыпал с самого утра, а потому суд всё не начинался. На улице сильно похолодало, зима вступала в свои права, стремительно тесня позднюю осень и не желая мириться с числами и даже месяцем на календаре. Я кутался в тёплый плащ с меховым воротником, стараясь запасти как можно больше тепла. Ведь драться придётся в рубашке и рейтузах, никакого доспеха и ничего, что мешает и сковывает движения. Таковы правила суда Божьего. Те, кто решил рискнуть, может положиться только на своё умение и холодную сталь, ну и конечно, на Господа. Ведь он решает, кто прав. Наконец, снег перестал, и слуги как можно скорее утоптали для нас площадку. Надо будет пройтись по ней перед началом схватки. Думаю, и дон Бласко поступит также. Никому не хочется погибнуть из-за камушка или неровности, нечаянно попавшейся под ногу в самый ответственный момент. Не было ни труб, ни герольдов, нас с доном Бласко просто пригласили пройти на площадку. Каждого из нас сопровождали двое солдат, скорее, для проформы, потому что такова традиция. Однако за доном Бласко на всякий случай приглядывали и те, кто несли наше оружие, держались от него подальше. Суд Божий проходил во внутреннем дворе гарнизона. Собственно, тюрьма Лугано, где мы сидели, и где пытали Агирре, находилась тут же. Нас просто вывели из подземелья, где мы коротали время до поединка в камерах. О том, чтобы отпустить меня, у Габелера, по всей видимости, и мысли не возникло. Кроме штадтфогта и командира гарнизона тут же присутствовали и несколько священников не последнего сана. Конечно же, кому же свидетельствовать суд Божий, как не его первым слугам. Мы с доном Бласко разошлись в разные стороны невеликой площадки, и солдаты протянули нам оружие. Кастилец выбрал себе длинный, тяжёлый меч – оружие пары ударов, он явно рассчитывал покончить со мной очень быстро. Я же взял из оружейной привычный мне палаш, правда, этот оказался отменного качества – лёгкий, удобный, с ажурной, но отлично защищающей ладонь гардой. Очень надеюсь, что мне оставят его после суда. Если, конечно, я его переживу. - В сей день и час, - пробасил священник, - благородный идальго, дон Бласко Манрике де Лара, виконт Паредес, вызывает на суд Божий обвинившего в богохульстве и потворстве наичернейшему колдовству Рейнара – человека низкого происхождения, честного слугу Авиньонской церкви. Не самое худшее представление, какое мне приходилось слыхать в свой адрес. А ведь насчёт дона Бласко я не ошибся. Он был куда титулованней, нежели хотел показаться. Спесь ведь просто так и под дерюгой не скроешь, а актёрским талантом его Господь явно обделил. - Начинайте! – махнул нам Габелер. Однако мы не спешили кидаться друг на друга. Для начала мы начали кружить по площадке, проверяя её ногами. Мороз уже начал ощутимо кусать меня за кожу, тепла много накопить под плащом не удалось, но я старался не обращать на него внимания. Сейчас мой взгляд был прикован к глазам усталого святого, которыми смотрел на мир дон Бласко. Он атаковал первым. Быстрый взмах тяжёлого меча – клинок сверкнул на ярком солнце будто молния. Будь у меня хоть немного хуже оружие, быть мне покойником. Но я успел принять удар на сильную часть клинка. Боль отдалась в предплечье, стрельнула в плечо, так силён был выпад, но я не обратил на неё внимания. Я тут же контратаковал. Дон Бласко вынужден был отскочить на полшага, разрывая дистанцию, лёгкий клинок палаша лишь на волос разминулся с его лицом. Он не остался в долгу, рубанув от души, с плеча, как будто верхом сражался. Парировать столь мощный удар тяжёлого меча было попросту глупо, и я отпрыгнул вправо, чтобы помешать противнику сразу нанести новый удар. Однако дон Бласко был куда лучшим фехтовальщиком, нежели я думал о нём. Оголовье рукоятки врезалось мне в зубы – рот мгновенно наполнился кровью. Зубы затрещали от удара, очень надеюсь, что он не все их мне выбил. Я не успел ни парировать, ни уклониться от следующего выпада. Спасло лишь небольшое расстояние между нами. Дон Бласко не смог как следует размахнуться и резанул меня по плечу. Я упал на колено, чувствуя, как по груди обильно стекает кровь. Дон Бласко совершенно не рыцарским пинком в лицо отправил меня на снег. Я растянулся во весь рост, закашлялся от наполнившей рот крови. Крутанув меч, чтобы уж точно прикончить меня, дон Бласко рубанул меня сверху вниз. В последний момент я успел перекатиться – клинок его меча на полпяди ушёл в плотно утрамбованный снег, и звякнул о камни внутреннего двора гарнизона, скрывавшиеся под ним. Я же, не вставая, полоснул его коротким, но заточенным до бритвенной остроты ножом по ноге. Метил в ахиллесово сухожилие, но попал выше, почти по всей длине располосовав ему икру. Дон Бласко закричал, а после принялся ругаться, да так, как совсем уж не пристало благородному идальго, и виконту в придачу. Я же, как можно скорее вскочил на ноги, оказавшись у него за спиной и коротко рубанул его палашом. Как оказалось, недостаточно быстро. Молниеносным движением дон Бласко сумел забросить меч за спину клинком вниз, парировав мой удар, и тут же хитро провернулся, попытавшись нанизать меня на его остриё. Вот только из-за раны, ноги его двигались не так стремительно, как ему бы хотелось. Я сумел уклониться и снова полоснул его ножом, на сей раз по лицу. Длинная алая полоса перечертила правую щёку дона Бласко, бровь и дошла до середины лба. Он прижал к лицу левую руку, однако не забылся от боли и попытался отмахнуться от меня, перекрестив воздух перед собой клинком меча. Я легко отбил оба этих удара и сделал просто классический, как в фехтовальной школе учат, выпад. Дон Бласко не увидел, но скорее чутьём, присущим всякому хорошему бойцу, ощутил моё движение, вот только среагировать уже не успел. Клинок палаша на треть вошёл ему в грудь. Я с хрустом провернул оружие в ране и выдернул. Дон Бласко покачнулся, руки его опустились, меч выпал из обессиленных пальцев. Он постоял пару мгновений, ещё пытаясь бороться за жизнь, но проиграл, и рухнул на стремительно краснеющий снег. - Суд Божий свершился, - торжественно произнёс священник, - дон Бласко Манрике де Лара, виконт Паредес, признан виновным перед лицом Господа.
Мост через Рейн был можно сказать величественным сооружением. Конечно, на первый взгляд – ничего особенного он из себя не представлял, но стоило сопровождавшему меня командиру Чокнутых поведать его историю, как я изменил своё мнение. - Это тебе не Чёртов мост, под который взрывчатки напихал побольше, да следи, чтобы не отсырела, - сообщил он мне. – Здесь конструкция! Видишь быки какой формы? – Он указал мне на поддерживающие мост столбы, которые на мой взгляд ничем не отличались от других, но я, конечно же, кивнул, как будто понял, что он имеет в виду. – Там установлены машины, которые мост поднять могут на высоту примерно полсотни футов – никакая, даже самая шустрая тварь так высоко не запрыгнет. - Разве только для этого предусмотрен этот механизм? – удивился я. - Нет, конечно, - кивнул командир Чокнутых, - ещё и для того, чтобы речные суда пропускать. За хорошую плату, разумеется. Куда надёжней всех этих примитивных цепей и прочих штук в том же духе, верно? Я согласился – к чему спорить с очевидным. - Но и это ещё не всё, - с энтузиазмом продолжал Чокнутый. – Шварцвальдский мост – просто произведение инженерного искусства, иначе не скажешь, ей-богу. Мост не только поднимается, его сложнейший механизм, разработанный едва ли не самим Леонардо да Винчи, слыхал о таком? - Доводилось, - кивнул я, кто же не слышал о гениальном учёном на службе семейства Медичи, что владеют Флоренцией и окружающими город землями. - Так вот, мостовой механизм позволяет не только поднимать среднюю секцию, но и разводить мост, отгораживая этот берег от противоположного. - Зачем такие сложности? – удивился я. – Не достаточно только поднимать? - Угол подъёма секций оказался слишком острым, и суда не могут проходить под мостом, поэтому инженерам, работавшим по проекту да Винчи, пришлось прямо при строительстве совершенствовать его конструкцию. Говорят, что сам Леонардо был на открытии моста, и когда показывали обе функции, был впечатлён тем, что кто-то превзошёл его. - А кто был этот инженер, который сумел внести изменения в чертежи да Винчи? - Чёрт его знает, - пожал плечами Чокнутый. – Никогда не задумывался над этим. - Я понимаю, ты долго ещё можешь про этот мост рассказывать, - сказал я ему, - но времени у меня не слишком много. Ещё на той стороне душу мотать начнут, а мне до вечера надо до первых постоялых дворов в Шварцвальде добраться. Так что будь здоров, спасибо за компанию. Я поправил заплечный мешок, подтянул оружейный пояс, который оттягивали взятый для суда Божьего в Лугано палаш и шестопёр, прежде принадлежавший капитану Гальярди, и обернулся к командиру Чокнутых. Тот протянул мне руку, и я крепко пожал её. - А ведь ты мне совсем не понравился на первый взгляд, - сообщил он мне на прощание.
Высокий, отчаянно рыжий парень в разномастной одежде кричащих цветов, под которой позвякивала кольчуга, глядел на меня, конечно, не с открытой неприязнью, скорее оценивающе. И тот, кого он видел, ему совсем не нравился. - Навязали, значит, тебя на нашу голову, - без обиняков заявил он. – Оружия у тебя порядком, а владеть всем умеешь? Мне вручили и палаш, которым я дрался на суде Божьем вместе с кинжалом, вернули шестопёр, а к ним добавили тяжёлый меч покойного дона Бласко. Не думал, что на ордалии распространяется право трофея. Да и оружие-то мы выбирали в гарнизоне, а значит принадлежит оно городу. Однако отдавший мне его молодой солдатик сослался на приказ Габелера и явно обратно в оружейную ничего тащить не собирался. Я закрепил длинный и непривычно тяжёлый меч за спиной, так что хоть нести будет немного сподручней. - Вроде того, - пожал плечами я. – Мечом махать не раз приходилось. - Так то махать, - ответил рыжий, - а мне надо, чтобы владеть. - И владеть – тоже, - кивнул я. - Что – тоже? - Приходилось. - Да иди ты к чёрту, - сплюнул раздосадованный парень и махнул мне. – Давай за мной. Вышло несколько двусмысленно, но я не стал указывать ему на это. - Мы – Чокнутые, - по дороге к небольшому обозу из пары телег сообщил мне рыжий. – Нас так зовут потому, что никто в здравом уме раньше не стал бы ездить между городами кантонов. Да только как ни крути, а надо было делать это. - А я думал, это как-то связно с постом у Чёртова моста на Сен-Готарде, - заявил я. - Смотрю, ты много о нас знаешь, - глянул на меня через плечо рыжий. – Да и с этим тоже. Думаешь, нормальные согласятся сидеть почитай что на бочке с порохом, да ещё и с зажжённым фитилём в руках? - Лихо у вас всё устроено, - уважительно кивнул я. - Да уж как есть, - кивнул рыжий. – Так и живём. Отряд, сопровождавший телеги, был одет примерно так же кричаще, отчего бойцы его смахивали на банду ландскнехтов перед битвой. Да и вели себя Чокнутые соответственно. - Ты глянь, кого нам навязали, - толкнул один другого локтем. - Да ладно тебе, это ж воин – сразу видать, - ответил тот, кого ткнули, - сколько оружия на себя нацепил. Вид у меня, наверное, и в самом деле был несколько комичный. Обычно так представляют себе людей, ничего не смыслящих в настоящем деле, а потому считающих, что чем больше у тебя оружия – тем лучше. А это верно далеко не всегда. - Вы что же, не узнали его или ослепли, - встрял третий. Обсуждали меня совершенно спокойно, как будто и не стоял я прямо перед Чокнутыми. – Это ж победитель ордалии. Я сам видел, как он того кастильца прикончил! - А что, и правда он? – спросил первый, глянув на приятеля, которого только что локтем в бок толкал. Тот в ответ лишь пожал плечами. - Я ж там не был, - сказал он. – Только командира нашего во внутренний двор пустили. Мы в это время в гарнизоне торчали, а из окна не больно-то насмотришься. Ничего толком не разобрать. - Ладно, - махнул всем рукой рыжий. – Хватит трепаться, в дорогу пора. - Где мне вещи кинуть? – спросил у него я. - А вон телега, - указал он. – Там и ящики удобные и солома мягкая, да и ход у неё поплавнее будет. Я не почувствовал подвоха, и устроился в указанной телеге. Только на вечернем привале мне объяснили, что в ней везут какую-то новую взрывчатку для алхимика на Чёртовом мосту. Потому и соломы там больше и телега с более плавным ходом. Но мне было откровенно всё равно, что в ящиках, на которых я сплю. И если суждено мне погибнуть, то смерть от взрыва ничем не хуже и не лучше другой. Мой фатализм Чокнутым понравился, и меня с первого же вечера приняли в свою компанию.
А вот теперь пришла пора расставаться. Меня до моста провожал всё тот же рыжий Чокнутый, остальные готовили обоз в обратный путь или же просто разбрелись по местным кабакам, чтобы отвести душу за несколько дней опасного путешествия. И вот что интересно, я ведь провёл с ними в дороге эти несколько дней, нам не выпало даже сражаться вместе, а на душе было тяжело. Как будто от старых друзей ухожу. Ни уход тевтона, ни исчезновение вора не вызвали и тени похожих эмоций, а ведь с ними я, как ни крути, а не один пуд соли съел. Воистину, чужая душа – потёмки, раз уж в собственной порой разобраться не получается толком. - Ну, бывай, - сказал мне рыжий Чокнутый. – Не знаю, что тебе нужно в Шварцвальде, но желаю удачи. И все наши желают. Он на прощание ещё раз крепко стиснул мои пальцы, я ответил ему тем же. - И вам удачи, Чокнутые, - ответил я. - Да ты теперь такой же, как мы. Я только кивнул в ответ – зачем спорить с очевидным – и решительно развернувшись, зашагал по мосту через Рейн. Впереди отчётливо виднелись стены небольшого деревянного форта на той стороне реки, а за ним лежала цель моего, в общем-то недолгого, но оказавшегося весьма трудным, путешествия. Шварцвальд. Однако я отчего-то был уверен, что самое сложное у меня впереди – и всё ещё только начинается.
(обратно)
Глава 16. По ту сторону Рубикона.
Кроме духовных книг в Пассиньяно я читал и вполне светскую литературу, благо библиотека в обители обширнейшая, а запасы свободного времени у меня в пору моего заключения в монастыре были просто неисчерпаемы. Тогда-то я прочёл и пару томов из «Комментариев к Галльской войне» Цезаря, и труды Плутарха со Светонием о самом великом полководце античности. Моим Рубиконом стал величественный Рейн, который я перешёл по Шварцвальдскому мосту. Противоположную сторону его охранял небольшой деревянный форт, вроде того, что встретил нас со Скрипачом на берегу Люцернского озера. Не ожидая подвоха, я вошёл в него, и тут же оказался в окружении далеко не самых приятных личностей. Все они явно были наёмниками не самого лучшего пошиба. Одежда хотя и была некогда вполне приличной, но сильно истрепалась, доспехи, в которых щеголяла пара офицеров, тоже пребывали не в лучшем состоянии, равно как и оружие. Но хуже всего были их откровенно алчные взгляды, которыми они окидывали меня. Словно оценивали, как бы получше разделаться со мной и поделить принадлежавшее мне добро. - Смотрю, ты грозный воин, - обратился ко мне один из офицеров, - сколько оружия на себя нацепил. - Погодите, минуту, - осадил его второй офицер, выглядевший несколько приличней. – У вас, дорогой гость, за спиной приторочен кампеадорский меч, не так ли? Разрешите на него взглянуть. - Только без резких движений, - добавил первый, - у нас тут люди нервные на заставе. В Шварцвальде одному дьяволу известно что творится, так что если будете дёргаться, в вас могут и пулю пустить. Он как бы невзначай махнул рукой, указывая наверх, где на единственной невысокой башенке форта пристроился стрелок с дымящейся фитилём аркебузой. Серьёзный аргумент, чтобы не творить глупостей, но я и так не собирался – мне вполне хватало десятка ландскнехтов, окруживших меня не слишком тесным кольцом. Я снял со спины ножны с трофейным мечом, отданным мне после ордалии с доном Бласко, для этого пришлось поставить вещевой мешок под ноги, но так удобней будет драться в случае чего. Офицер кивнул одному из ландскнехтов и тот взял у меня оружие. - Так и есть, - кивнул офицер, вынув меч из ножен всего-то на ладонь, - клеймо наваррское. Вы тот самый кампеадор, который должен был приехать с ведьмой? В голосе его сквозило откровенное сомнение, и попытайся я солгать, точно получил бы пулю или полфута холодной стали в спину. Меньше всего я походил на одного из наваррских кампеадоров – любимых рыцарей королевы Марго. Конечно, среди них попадаются и уроженцы других земель, а не только невеликого приморского королевства, однако отчего-то мне казалось, что дона Бласко тут знали едва ли не в лицо. И играть с людьми на заставе бесполезно. - Ведьма мертва, как и сопровождавший её кампеадор, - ответил я. – Он не прошёл ордалии в Базеле, и из-за этого ведьму отправили во Фраумюнстер. Думаю, тамошние суровые монашки быстро найдут на неё управу. - Похоже на правду, - покивал офицер, - очень похоже, но откуда у тебя тогда меч кампеадора? - Его похоронили по рыцарскому обычаю, с оружием, - на ходу принялся сочинять я. – Всё же он был благородный и титулованный человек. Я же служил ему верой и правдой. После гибели господина я забрал его меч, чтобы продолжить его дело, как он завещал мне перед ордалией. Меч должен послужить доказательством на той стороне Рейна, так сказал он мне. Я лгал вдохновенно, на меня накатило, как бывало ещё в детстве, когда я пытался выкручиваться после особенно наглых каверз, поплатиться за которые мог очень и очень дорого. И, похоже, как и в детстве, у меня получилось. Да, неверие офицеров победить мне не удалось, а уж простым ландскнехтам и вовсе плевать было на мои слова – они лишь как псы ждали команды: рвать, чтобы накинуться на меня. Однако в целом мне показалось, что пока этот приказ отдавать им не собираются. Мне удалось заинтересовать офицеров, по крайней мере, того, кто держал меч дона Бласко, и не думая о том, чтобы вернуть его мне. - Снег может пойти в любой момент, - заявил вдруг первый офицер, - хватит уже тут торчать без толку. В казарму, парни, пускай господин Ханнсегюнтер сам с этим пришлым болтает. Он махнул рукой ландскнехтам и те, недовольно ворча, отчего снова напомнили мне свору собак, убрались следом за ним в длинный, деревянный барак. Лишь караульный на башне остался присматривать за нами. - И в самом деле, нечего торчать тут на холоде, - кивнул мне офицер, которого представили как Ханнсегюнтера, - идёмте со мной. В тепле и за стаканом вина говорить куда приятней. - Откуда столько доброты к первому встречному? – поинтересовался я, нарочито долго возясь с лямками вещевого мешка. Их и в самом деле надо было перетянуть, чтобы он нормально сел на спину после того как я отдал меч дона Бласко. - Я ждал здесь только кампеадора и ведьму, которую он должен был привести с собой, - ответил Ханнсегюнтер. – И теперь хотел бы узнать все подробности путешествия из первых рук. Вы ведь были с кампеадором с самого начала? - Не совсем, - покачал головой я. – Я сменил его прежнего слугу-баска, который погиб в окрестностях города скорби, прежде называвшегося Милан. - И кто же ты тогда? – глянул на меня с новым подозрением Ханнсегюнтер. Я снова принялся откровенно, но вдохновенно лгать. А что мне ещё оставалось? - Я был бойцом особого отряда капитана Гальярди, однако судьба вечного охотника на нежить мне не по душе. Вот только выбора мне никто не оставил, как и всем в отряде matamuertos. А кампеадор предложил мне лучшую судьбу – вот я и принял его щедрое предложение. Мы вошли в небольшой, сложенный из тех же брёвен, что и форт с казармами, домик. Внутри оказалось хорошо натоплено, в печке потрескивали дрова, а на столе уже стояла еда. В углу замер высокий, немолодой человек, скорее всего, слуга Ханнсегюнтера, и пускай никакого оружия он на виду не держал, однако я был уверен, что этот седоволосый явно в недавнем прошлом тянул солдатскую лямку. Да не просто тянул, а был на очень хорошем счету. Таких людей сразу видно, в какую бы одежду их ни обрядили. Слуга быстро оценил обстановку и принялся вынимать из сундука второй столовый прибор – для меня. При этом он ничего не уточнил у Ханнсегюнтера, как будто понимал того без слов. Мы уселись за стол, и слуга тут же налил нам обоим вина, лишь сделав пару глотков, Ханнсегюнтер кивнул мне и бросил: - Продолжай. - Нас накрыли в Лугано, - решил я щедро разбавить полуправдой свою ложь, - там ведьма вышла из-под контроля. В городе начало твориться чёрт знает что, и следы привели к нам. Унести вовремя ноги мы не успели. Баска прикончили, ведьму с кампеадором схватили, а меня выкинули в окно во время схватки, так чудом жив остался. За ночь сугроб под стеной намело, вот в него и упал, ну и удрал как можно скорее, пока не разобрались. Ведьму с сильным отрядом отправили во Фраумюнстер, а кампеадор решил вызвать за неё на ордалию воина церкви. Да только тот оказался получше него, и отправил кампеадора на тот свет. Ну, а дальше вы уже слышали всё. Закончив говорить, я принялся за еду. Не то чтобы был так уж голоден, но когда ещё доведётся поесть приличной еды. С самого Чёртова моста питались походной кашей, которую варил кашевар Чокнутых, в ней полоски вяленого мяса встречались не особенно часто. - Поедешь со мной во Фрейбург, - сообщил мне Ханнсегюнтер, - расскажешь там всё вильдграфу. - С какой ещё стати? – удивился я, отрываясь от еды. - Ну, для начала, потому что я так сказал, - бросил тот. – Меня вильдграф отправил сюда, чтобы проводить ведьму и кампеадора к нему в замок. Вот ты ему и расскажешь свою историю, а он уже решит твою судьбу. - Отлично, - отложил я вилку. – Я, значит, пришёл сам, рассказал всё, а теперь ещё и мою судьбу решать будут. Просто слов нет, как замечательно! Я заметил, как неуловимо напрягся слуга Ханнсегюнтера, готовый ответить на любую агрессию с моей стороны. Да и сам офицер наёмников был готов ко всему. Именно поэтому я ограничился лишь словами. - А ты думал, что сам будешь решать свою судьбу? - снисходительно бросил мне Ханнсегюнтер, - это всегда делали за тебя, пора бы уже и привыкнуть. Через час мы выезжаем. - Один раз, - как бы сам себе вполголоса сказал я, чтобы поддержать свою ложь, - сделал выбор. И, похоже, он оказался неверным. - А вот это, - поднялся из-за стола офицер ландскнехтов, - не тебе решать теперь. Час ушёл у слуги на то, чтобы быстро собрать вещи Ханнсегюнтера в тот самый большой сундук, откуда он прежде вынимал для меня столовые приборы. Слуга был удивительно проворен для своих отнюдь не юных лет, и управлялся с немногочисленным гардеробом и личными вещами Ханнсегюнтера довольно быстро. Пока он заполнял сундук, мы закончили трапезу и теперь сидели у огня, будто добрые друзья, нечаянно встретившиеся в этом богом забытом форте. Крайне обманчивое впечатление. Мы не разговаривали, лишь потягивали вино из стаканов, да то и дело обменивались откровенно оценивающими взглядами. Я пытался составить мнение о Ханнсегюнтере, и пришёл к выводу, что первое впечатление о нём было всё же неверным. Он не был военным, не был наёмником, скорее, вельможей, в силу обстоятельств одевшим доспехи. Такие не бывают выслужившимися из ландскнехтов или обычных рыцарей, все его манеры – речь, поведение, жесты – говорили о том, что передо мной титулованный дворянин. Может быть и небогатый, зато компенсирующий недостаток золота в карманах избытком спеси. И тот факт, что ландскнехты слушались его, пускай и с неохотой, говорил о многом. Та братия, что окружила меня, стоило мне только шагнуть к ним в форт, понимала лишь один язык – язык силы, а значит, за Ханнсегюнтером стоит немалая сила. - Прикидываешь, кто перед тобой, - произнёс Ханнсегюнтер, - пытаешься оценить меня, верно? Взвесить, счесть, измерить. Хочешь понять, как вести себя со мной? Слуга вышел из домика, чтобы вымыть посуду или найти того, кто сделает это, что скорее, и мы остались одни у потрескивающей печки. - Не без того, - кивнул я, наливая и себе и ему ещё вина. – Это ведь никогда не рано начинать делать. - И каковы выводы? – поинтересовался он, делая глоток вина. - Их ещё слишком рано делать, - покачал головой я. Тут вернулся слуга, и принялся складывать в сундук последние столовые приборы. Пара глиняных стаканов его не заинтересовали, скорее всего, они попросту не были собственностью его господина. - Что с каретой? – спросил у него Ханнсегюнтер. - Готова, - ответил слуга. – Эскорт ждёт. - Тогда чего же мы ждём? – обратился ко мне с риторическим вопросом Ханнсегюнтер. – Идёмте. Мы вышли из домика, а слуга с помощью пары ландскнехтов поздоровее выволок следом сундук и принялся грузить его на задок крепкой дорожной кареты, запряжённой парой вороных. Вокруг неё и в самом деле уже выстроился эскорт Ханнсегюнтера, одного взгляда на этих всадников было достаточно, чтобы понять: за ним стоит очень большая сила. Мне всадники эскорта не понравились совершенно. Все они были нечистыми, и не скрывали этого. Бледные лица и обведённые чёрными кругами выцветшие глаза выдавали их с головой, но никто не обращал на это ни малейшего внимания. Они носили длинные зачернённые кольчуги с рукавами, тяжёлые мечи и кинжалы оттягивали их наборные пояса. Вся одежда и доспехи их были чёрными, а потому серебряная фибула в виде пронзённого кинжалом черепа особенно ярко выделялась. Эмблема чёрных полков короля Венгрии – не знаю уж, были это гусары или драгуны, я в них не разбираюсь, но в том, что никто в своём уме не станет надевать на себя мундиры и эмблемы венгерской гвардии, я уверен на все сто. - Теперь ты можешь быть уверен, что до Фрейбурга мы доберёмся без проблем, - кивнул мне Ханнсегюнтер. – Со мной тут предпочитают не связываться. - От тебя вообще лучше подальше держаться, господин Ханнсегюнтер, - бросил подошедший командир ландскнехтов. – Ты, наконец, решил покинуть мой форт? Надеюсь, теперь надолго. - Слухи о старике не подтвердились, - пожал плечами тот. – Не буду же я торчать тут и ждать школяра до второго пришествия. Они слишком свободно разговаривали в моём присутствии – и это многое сказало мне. Я уже не жилец. Что бы ни говорил сейчас Ханнсегюнтер, моя судьба уже решена. Живым мне из замка вильдграфа Гильдерика уже не выйти. Ну да, я не особенно и рассчитывал на иной исход. Вряд ли у нынешних хозяев Шварцвальда могли быть иные планы на человека вроде меня, что бы я ни наговорил. Вся моя вдохновенная ложь помогла пережить лишь первую встречу. Я сумел заинтересовать этого вот загадочного господина Ханнсегюнтера – и то хорошо. Дальше как обычно буду действовать по обстоятельствам. Не став утруждаться прощанием, Ханнсегюнтер забрался в карету и махнул мне рукой, чтобы следовал за ним. Я не стал задерживаться. Первым делом кинул под ноги вещевой мешок, а после уселся напротив Ханнсегюнтера. Тот стукнул по крыше кареты костяшками пальцев, и спустя несколько секунд экипаж двинулся с места. Я глядел в окошко на плавно проплывающий мимо форт, на открывшиеся со скрипом ворота, на частокол, прикрывающий деревянные стены. Дорожная карета Ханнсегюнтера оказалась удивительно хорошим экипажем – ухабы и выбоины на дороге, которых, уверен, хватало – почти не чувствовались, настолько мягкими были рессоры. Лошади шли размеренной рысью, рядом скакали всадники эскорта, позвякивая в такт конскому шагу доспехами. Всё было удивительно спокойно и размеренно, как будто я не угодил в самое натуральное осиное гнездо. Пока это скорее напоминало око бури – невероятно спокойное место посреди кошмарного урагана. Сделай шаг в сторону, и тебя закрутит, завертит, разорвёт на куски, так что и памяти не останется. - А я ведь знаю, кто ты такой, Рейнар, - обратился ко мне Ханнсегюнтер. – Потому и не попросил тебя представиться в ответ, хотя ты и знал моё имя. - Думал, тебе просто наплевать кто я такой, - пожал плечами я. - Не будь на тебе печати Господина, так оно и было бы, - согласился Ханнсегюнтер. – Кому интересен очередной бродяга, которому просто не повезло угодить в Шварцвальд? Не окажись меня в форте, ландскнехты прикончили бы тебя за крепкие башмаки и хорошую одежду. Я не говорю уже о твоём оружии. - Выходит, мне повезло, - не слишком весело пошутил я. – Что ж, я признателен, что ты оказался в столь нужном для меня месте, господин Ханнсегюнтер. - Не паясничай, Рейнар, тебе не идёт, - отмахнулся тот. Я лишь плечами пожал в ответ. Ханнсегюнтер хотел было сказать что-то ещё, но тут карета вдруг начала замедлять ход, откуда-то спереди раздались громкие голоса. Понять, что именно говорят, было невозможно, но препирательство шло на повышенных тонах. Это быстро надоело Ханнсегюнтеру, и он высунулся из кареты, чтобы своими глазами увидеть, что происходит. - Господин! – тут же донёсся до нас голос. – Господин, это всего лишь я, ваш верный слуга – школяр! Велите этому чёрному невеже убрать плеть, покуда он не натворил глупостей! - Пусть подойдёт, - бросил своим людям Ханнсегюнтер, - но если у тебя нет нужных мне сведений, школяр, то я велю крепко отделать тебя плетьми, чтобы ты не беспокоил меня без надобности. - Нет-нет, - подбежал к карете невысокий человек в невообразимой хламиде и легкомысленной школярской шапочке с выцветшей кисточкой. – Господин, вести у меня самые приятные вашему слуху. Вы велите не батогами гнать верного вашего школяра. Нет-нет, вы скажете – отсыпать ему золотых флоринов за его вести. Никак не меньше двух десятков. - Ты утомляешь меня, школяр, - оборвал его излияния Ханнсегюнтер. – Давай уже к делу. Тем более что ты опоздал, а болтать с тобой среди дороги у меня нет ни малейшего желания. - Прошу заметить, не я опоздал, но вы покинули условленное место на день раньше… - Мне надоело. Этих двух слов школяру вполне хватило, чтобы вмиг позабыть о словоблудии. - Старик в деревне, что в двух днях пути отсюда, и я могу гарантию дать, что он – тот, кто вам нужен. - Гарантию? – приподнял бровь Ханнсегюнтер. – Ты хоть знаешь, что означает это слово? - Обижаете, господин, - похоже, долго говорить нормально школяр просто не умел, - меня же не зря прозвали школяром. Я получил образование… - Мне плевать на твоё образование, - оборвал его Ханнсегюнтер. – Ты начинаешь меня утомлять. - Но это точно тот, кто вам нужен, господин, - зачастил школяр. – Он подходит по возрасту, явно не привык к простой одежде, а главное, говорит очень уж грамотно. Не жуёт слова, как принято у крестьян, да и у городских – тоже. Тем и привлёк к себе внимание. - Выдай этому пройдохе пять флоринов, Альфред, - велел сидевшему на козлах слуге Ханнсегюнтер. - Но эта информация стоит намного больше! – возопил школяр. - Ещё пять получишь, когда проводишь троих гусар в деревню, чтобы они забрали оттуда старика. - Но он мог и уйти оттуда, - попытался приводить доводы школяр. - Значит, ты лишишься и этих пяти, - вернулся в карету Ханнсегюнтер и захлопнул дверцу, обрывая разговор. Не прошло и пары минут, как карета покатилась дальше. - Потеряли кого-то очень важного? – поинтересовался я. - Возможно, сегодня мне дважды улыбнулась удача, - загадочно ответил он. Мы без происшествий добрались до постоялого двора. Тот сильно напоминал форт деревянными стенами с частоколом и крепкими воротами. Только башни с аркебузиром не хватало. Но оно и понятно – в таких местах, как Шварцвальд, без надёжной обороны никуда. Места тут дикие и надо быть совершенно отчаянным человеком, чтобы держать здесь постоялый двор. По дороге Ханнсегюнтер не пытался вести разговоры о своём Господине, да и о чём бы то ни было вообще. Мы провели остаток времени в пути в полном молчании, и я даже задремал ненадолго, хотя спать сидя в карете – то ещё удовольствие. На постоялом дворе почти никого не было. Лишь коротали время до утра пара путешественников, чьи лошади стояли на конюшне. Они проводили нашу пёструю и довольно многочисленную компанию равнодушными взглядами и вернулись к своим оловянным кружкам с подогретым вином. - Альфред, - велел Ханнсегюнтер слуге, - узнай у хозяина этого постоялого двора, умеет ли он правильно готовить глинтвейн и сам продегустирую первую порцию. Если она окажется достаточно хороша для меня, вели сварить побольше. Мы задержимся тут до утра. Также распорядись насчёт лучшей комнаты для меня, и о моих гусарах не забудь. Еда, вино, глинтвейн для господина Рейнара и ещё для одного гостя, которого мы ждём. - Всё будет исполнено, - кивнул Альфред и направился к стойке, где его уже ждал хозяин постоялого двора. Мы заняли стол у окна, поближе к жарко горящему камину. Рядом расположились гусары. Ханнсегюнтер, прежде чем сесть на стул, придирчиво оглядел его, будто решая, достоин ли тот принять его благородный зад. Однако видимо пришёл к вполне логичному выводу, что выбора всё равно нет и сел-таки. - И кого же мы ждём ещё? – спросил я, присаживаясь без каких-либо церемоний и не слишком вежливо пристраивая локти перед собой. - Думаю, ты заметил, что гусар в моём эскорте несколько поубавилось, - сказал Ханнсегюнтер. – Скоро они вернутся с человеком, о котором говорил школяр, и всё встанет на свои места. А пока у нас есть время перекусить с дороги, прежде чем вести важные разговоры. - И вы станете вести их прямо здесь? – притворно удивился я. - Нет, конечно, - отмахнулся Ханнсегюнтер. – В общей зале, конечно же, ни о каких серьёзных разговорах речи идти не может. Но, думаю, ждать моих гусар недолго. Так оно и оказалось. Не успели мы как следует причаститься отменным глинтвейном, который замечательно согревал, и жарким с овощами, как двери постоялого двора распахнулись и внутрь вошли трое гусар, сопровождающих высокого старика. Он и в самом деле привлекал к себе внимание. Крестьянская одежда сидела на нём как на корове седло, а точнее, как тягловая упряжь на боевом мерине. Он не привык гнуть прямую спину, не привык опускать взгляда, не привык быть униженным. Его лицо было слишком чистым и не загорелым для человека, который по идее много времени проводит под открытым небом. Отросшие волосы и борода его всё ещё носили следы недавнего ухода, и прежде их подравнивали явно не ножом или ножницами для стрижки овец. - Пускай еды и глинтвейн принесут в мою комнату, - велел Ханнсегюнтер, тут же поднимаясь из-за стола. – Проводите туда же этого человека, - бросил он гусарам. Я последовал за ним наверх. Слуга Альфред шагал перед нами, показывая дорогу к уже, без сомнения, подготовленной для Ханнсегюнтера лучшей комнате этого постоялого двора. Позади нас топали сапогами гусары, сопровождающие высокого старика. У меня были определённые подозрения насчёт него, однако я был уверен, что предстоящая беседа расставит все точки над i. Так оно и вышло. Мы расселись в просторной комнате, где ещё пятерым, кроме нас, не тесно было бы. Гусары поспешили покинуть её, чтобы присоединиться к шумной компании своих товарищей. Альфред же удалился проследить за подавальщицами и проконтролировать лично качество еды и вина для нас. Конечно же, те порции, что остались на столах, будут им с гневом отвергнуты. - Ну что ж, - первым нарушил повисшее в комнате на несколько секунд молчание Ханнсегюнтер, - ваше сиятельство, позвольте представить вам Рейнара. Он человек низкого происхождения, но, безусловно, будет полезен нам. - С каких пор наши интересы вдруг стали совпадать? – ожёг его гневным взглядом вильдграф Гильдерик фон Шварцвальд. Его портрет показывал мне Лафрамбуаз, но и без этого легко было догадаться, кто этот человек, который так заинтересовал Ханнсегюнтера. Да и не только его, если судить по словам офицера ландскнехтов на заставе у моста через Рейн. - С тех самых, когда вы покинули родной замок и Фрейбург, и отправились по феоду в крестьянском платье. Вы ведь искали поддержки у простых рыцарей и дворян, которым не по душе то, что творится в Шварцвальде. Точнее то, что творит здесь ваш сын со своей бандой ландскнехтов. - Это никоим образом не делает меня союзником Венгрии, граф, - отмахнулся Гильдерик фон Шварцвальд. – Я не принял вашего предложения прежде, откажусь и нынче. - Даже если я пообещаю вам вернуть феод под вашу власть? – приподнял бровь Ханнсегюнтер, оказавшийся, как я и думал, титулованной особой. - Чтобы стать слугой Владислава Кана, короля Венгрии, Сербии, Трансильвании, Далмации et cetera, et cetera? Увольте, граф, я не желаю служить чужим монархам. Я давал присягу, как вильдграф Священной Римской империи, и изменять его величеству Константину Второму не намерен. Люди моего рода дают присягу лишь раз в жизни и никогда не отрекаются от неё! - Меньше пафоса, ваше сиятельство, - поморщился граф Ханнсегюнтер. – Я полностью уверен в вашей верности авиньонскому престолу. Но ведь мой король не враг вашему императору, несмотря ни на что. Примите моё предложение, и это вовсе не будет изменой. - Может быть, для вас – нет, но в моих глазах, а значит, и в глазах Господа нашего, это будет именно изменой! - Ну что же, - пожал плечами венгерский граф, - в таком случае, мне придётся поступить дурно с вами, ваше сиятельство. И обратиться за помощью к этому человеку низкого происхождения. Вот интересно, всех благородных господ так и тянет макнуть меня мордой в грязь, при любом удобном случае указывая на моё происхождение? Или это свойственно лишь особенно заносчивым? А может, я на них так дурно влияю одним своим присутствием в их кругу, что им хочется тыкать мне в нос моим происхождением, чтобы самоутвердиться в глазах друг у друга? - И каким же образом я могу помочь сиятельным господам? – поинтересовался я, стараясь говорить как можно нейтральнее. Однако, похоже, Ханнсегюнтер уловил тень издёвки в моём голосе, да только виду не подал. - Тем, кто сейчас правит во Фрейбурге от имени графа Гильдерика, - ничуть не смущаясь присутствия самого графа, заявил Ханнсегюнтер, - нужен он сам. Они ведь не могут всё время ссылаться на его болезнь. По Шварцвальду уже и без того ползут дурные слухи, которые, конечно же, играют совсем не на руку сидящим во Фрейбурге господам, не так ли, ваше сиятельство? Они ведь даже не могут вас мёртвым объявить, чтобы посадить на ваше место вашего сына. Конечно, Гильдерик ведь вильдграф, а это не наследный титул. Чтобы подтвердить его, сыну Гильдерика придётся ехать в Авиньон и представать перед самим теократом, а делать этого тем, кто реально правит сейчас Шварцвальдом, вовсе не хотелось. Видимо, в этом и заключалась моя миссия – если в Авиньоне в ближайшее время объявится наследник вильдграфа, церковь должна быть в курсе того, что происходит в его лене, и стоит ли вручать этому самому наследнику бразды правления, подтверждая титул. Вроде не самое сложное задание, однако кроется за ним некое двойное дно. Не зря же тут объявился этот венгерский граф со свитой из чёрных гусар. - А мне, стало быть, придётся стать вашим глашатаем, - кивнул я. – Не самая завидная роль. Одного цыгана, помнится, сначала собаками затравили, а после без особых церемоний на дереве вздёрнули, а ведь он тоже был всего лишь глашатаем. - Так ведь у тебя особого выбора нет, - покачал головой Ханнсегюнтер. – Ты в моих руках, и в моей воле, не забывай об этом. Ты можешь быть страшен слугам Господина, но не мне и не моим гусарам. Каким бы ты ни был бойцом, а они сумеют пустить тебя на колбасу, как говорят у меня на родине. - Смешно, - неожиданно вмешался вильдграф. – Я так стремился к этому титулу, столько глоток пришлось порвать за него, а что теперь? Мою судьбу решают вшивый венгр и какой-то авантюрист без роду и племени. - Надо было лучше воспитывать сына, ваше сиятельство, - резко бросил ему Ханнсегюнтер, явно задетый словами про вшивого венгра. Теперь он хотя бы отчасти должен понять, каково мне, когда всюду тычут в нос низким происхождением. - Не могу с вами не согласиться, - пожал плечами старый вильдграф, – и сейчас очень дорого плачу за свои ошибки. Я отправил его воевать, думал, проветрит голову, образумится, а то ведь только и знал, что во Фрейбурге девок портить. Я был не лучше в его годы, что уж говорить, но война поставила мне голову на место. - А вашему сыну повезло меньше, - ехидно добавил Ханнсегюнтер, явно желавший отыграться за «вшивого венгра». - Меньше, - снова не стал спорить Гильдерик фон Шварцвальд. – Если я вернулся с войны жестоким человеком, то он там превратился в настоящее чудовище. Я нисколько не преувеличиваю, поверьте мне, даже вы, граф, не знаете моего сына. Он куролесил по моему феоду со своими приятелями по банде ландскнехтов и довёл селян до того, что они его чуть не прикончили. Говорили потом, что он вломился на свадьбу со своими людьми и потребовал primae noctis.[244] Ему не посмели отказать, но он такое натворил, что утром его вместе с людьми попросту подпалили в том же доме, где они спать завалились. Конечно же, пьяные вдрабадан. - Это что же такое надо было учудить, чтобы крестьяне после спалить решили, - развёл руками слегка ошеломлённый исповедью вильдграфа Ханнсегюнтер. - Здесь Шварцвальд, граф, - почти с презрением бросил в ответ Гильдерик, - и люди тут такие, что радуются трём вещам: когда есть что пожрать, когда их никто не трогает и когда беда у соседа. Я не хочу пересказывать вам всех слухов и сплетен о том, что же натворил мой сын на той свадьбе, но могу сказать – он мог сделать всё, что приписывают ему. - Но он пережил поджог, - произнёс я, подталкивая замолчавшего вильдграфа, - не так ли? - Его страшно изуродовало пламенем, но да, он остался жив, - кивнул тот. – Мой сын отличалсявоистину бычьим здоровьем. Я был убит горем. Каким бы чудовищем он ни был, но это был мой сын. - И тогда вы совершили ещё одну ошибку, - с презрением бросил Ханнсегюнтер. – Самую большую глупость в своей жизни, не так ли? - Возможно, - плечи вильдграфа лишь слегка дёрнулись, исповедь оставила его совершенно без сил, - но если у вас есть дети, то вы должны меня понять. Я отец, и я любил своего сына, каким бы он ни был. И да, я совершил ошибку, но ведь она сама нашла меня. - Кто? – не удержался я от вопроса. Оба графа глянули на меня, но совершенно по-разному. Взгляд Ханнсегюнтера был полон презрения, но на дне глаз его плескалась осторожность. Да, меня уже списали со всех счетов, но делать меня обладателем слишком уж ценной, по мнению венгерского графа, информации, он вовсе не горел желанием. Гильдерик же посмотрел на меня с усталым и тупым равнодушием полного бессилия. Такой взгляд я видел как-то раз у рудничной лошади на каторге. День за днём она таскала вагонетки с углём – туда-сюда, туда-сюда – и даже у каторжан во взгляде было больше жизни, чем у несчастной животины. - Она, как и все женщины этого народа, назвалась Гитана, а при ней был здоровяк в роскошных доспехах и шлеме с глухим забралом. Он не произнёс ни единого слова. Девица же звала его Баум. Она предложила мне помощь, сказала, что мой сын может быть и не станет прежним, но будет жить. И я согласился, конечно же, согласился. А как бы поступил на моём месте любой отец? Третий пришёл позднее. Первые двое ушли из моего замка, когда пришёл он. Чумной Доктор. Он и вправду вернул моего сына к жизни, заменил изуродованное в пламени лицо новым, из человеческой кожи, и велел ему менять его раз в несколько дней, а ещё умащивать жиром и кровью. - Если прежде ваш сын был чудовищем, то кем же стал после? – снова решил подлить масло в огонь Ханнсегюнтер. - Нет, наверное, ни в одном языке слова, чтобы описать то, кем он стал. Он клеймит избранных ублюдков, отбирая их в свою гвардию не по смелости, а по жестокости. Он разъезжает по городам и весям, и уже никто не смеет даже головы поднять при его появлении. Но самое страшное, он перестал слушать меня. Сила теперь на его стороне, а точнее на стороне Чумного Доктора, так и оставшегося жить в моём замке. - А как же человек, который приезжал от вашего имени в Базель? – спросил я. Его встречали там не только фогт, но епископ, а уж они-то не стали бы иметь никаких дел с человеком, чьё лицо закрывает маска из человеческой кожи. - Это наёмник по кличке Деточка – один из последних, кто приехал с моим сыном. Обходительный и вежливый, явно из дворян, может быть даже титулованных. Но жестокости в нём хватит на десяток человек. - Довольно уже воспоминаний, - хлопнул себя по коленям Ханнсегюнтер. Да уж, вильдграф сейчас выложил буквально всё, что мне было нужно. Имей я сейчас возможность, со всех ног рванул бы обратно в Луку с докладом Лафрамбуазу. Вот только что-то мне подсказывало, сделать это я сумею очень нескоро. Если мне вообще представится такая возможность. – Рейнар, ты переночуешь с моими гусарами, а вас, граф, я прошу разделить со мной эту комнату. Всё, что может понадобиться, вам обеспечит Альфред, если, конечно, это будет в его силах. Как бы ни хотелось ещё поговорить с вильдграфом, но Ханнсегюнтер уже опомнился и больше не позволит нам разговаривать. Я поднялся на ноги и, не дожидаясь пока меня пошлют к чёрту, вышел из комнаты. Спустившись по лестнице в общий зал постоялого двора, я отправился к сдвинувшим столы гусарам. Те сидели отдельной компанией, и принимать меня к себе не спешили. Общий зал к тому времени опустел – немногочисленные постояльцы решили, что группа солдат в незнакомых мундирах не лучшая компания, и поспешили отправиться в снятые комнаты. Если бы вместе со мной не спустился слуга графа, Альфред, командир гусар, уверен, и близко не подпустил бы меня к своему столу. Однако распоряжения Ханнсегюнтера были в отряде законом, и им пришлось взять меня в свою тесную компанию. Конечно, без особой приязни. - Ты кто таков будешь? – первым делом поинтересовался у меня командир чёрных гусар. Lingua franca его был просто чудовищен, он страшно коверкал слова незнакомым акцентом. Не имей я опыта общения на факториях с самыми разными людьми, возможно, не понял бы и столь простую фразу. - Спутник вашего хозяина, - ответил я, намерено употребив это слово, чтобы немного позлить командира. Однако тот и не подумал развивать конфликт, он просто кивнул в ответ и, ни слова не говоря, приложился к здоровенной кружке, осушив её парой глотков. - Ешь-пей с нами, - махнул он мне рукой. – Граф за всё платит. Заночуешь тоже с нами. Комната одна на всех, так что спишь на полу. Вместе со всеми. Вещи мои и даже оружие остались при мне, так что перспектива ночёвки на полу ничуть не смущала. - Но ты – не один из нас, - веско добавил командир гусар. – Помни это. Я кивнул, принимая к сведению сказанное им, и махнул подавальщице, чтобы шагала к сдвинутым вместе столам. Сейчас у меня было желание как следует растрясти мошну графа Ханнсегюнтера, и я не мог перед ним устоять. Гусары не приняли меня в свой круг, о чём прямо заявил их командир – случись что, помогать мне никто из них не станет. Даже спину в бою не прикроет, несмотря на то, что мы сейчас едим вместе и будем вместе спать. По всем солдатским законам – писанным и неписанным – после этого я должен был стать своим для гусар. Но этого не будет. Собственно, ни на что иное я и не рассчитывал. Сильно разорить графа мне не удалось. Гусары засиживаться допоздна явно не собирались. Я едва успел нормально поесть и выпить некрепкого пива – иных спиртных напитков командир за столом не потерпел бы, о чём он поспешил заявить, когда я попытался заказать у подавальщицы вина. - Мы пьём только пиво, и ты его пей, - мрачно бросил он. – Считай, что на войне сейчас. Я лишь плечами передёрнул и кивнул подавальщице, чтобы несла пиво. Стоило командиру хлопнуть себя по коленям и подняться на ноги, как все гусары последовали за ним. - А кто за вас платить будет? – тут же подскочил к столам хозяин постоялого двора, однако гусар лишь отмахнулся от него. - Альфреду скажи. И топоча тяжёлыми сапогами, он первым направился наверх – в снятую для всех нас комнату. Гусары не отставали от него, и я тоже, хотя и вынужденно плёлся в хвосте. Меня как-то незаметно выдавили из плотной группы шагавших почти плечо к плечу гусар. Мы поднялись на второй этаж, и командир распахнул дверь здоровенной комнаты, из тех, что обычно и снимают для охранников богатые купцы или состоятельные господа. Из тех, кто может себе позволить поселить своих людей в постоялом дворе, а не оставлять их коротать ночь с лошадьми или на сеновале. Я отошёл в дальний угол комнаты, расстелив на полу одеяло, и, разувшись, улёгся на него. Рядом устраивались на ночлег гусары, перебрасываясь, как и за столом, короткими репликами на родном языке. Я не понимал ни слова, однако, несмотря на это, говорить гусары старались не очень громко и то и дело кидали в мою сторону настороженные взгляды. Присутствие чужака их нервировало, спать в одной комнате с незнакомцем не самое приятное дело. Хотя мне-то как раз было куда хуже – я ночевал в комнате, полной нечистых, да ещё и из воинского формирования с не самой лучшей репутацией. Однако ни у меня, ни у гусар выбора не было, а потому вскоре все улеглись, и в комнате воцарилась тишина. Относительная, конечно, ведь её то и дело нарушали шорохи и звуки ворочающихся, пытаясь устроиться поудобнее, гусар. И всё же я быстро провалился в сон – ничто не могло мне помешать. Слишком длинным и насыщенным событиями оказался мой первый день по ту сторону Рубикона.(обратно)
Глава 17. Побег на рывок.
Проснулся я оттого, что кто-то положил мне руку на лицо, зажав рот. Я лишь слегка дёрнулся и открыл глаза. Надо мной нависало знакомое бледное лицо с ветвистым шрамом под правым глазом. Вор, которого, как я думал, потерял, когда мы выбрались из города скорби, прежде звавшегося Милан, теперь сменил чёрную одежду на гусарский мундир тех же тонов, однако от привычки скрывать лицо под капюшоном не избавился. Вчера я обратил внимание на молчаливого солдата, даже в помещении не снявшего с головы капюшона плаща. Однако не придал, честно говоря, этому никакого значения. Мало ли какие причуды у людей, особенно когда они так далеко от родных Пенат. Поняв, что я проснулся и не собираюсь дёргаться, вор мотнул головой назад – в сторону двери. Я медленно кивнул в ответ. Мы поднялись на ноги и, стараясь никого не задеть, в несколько шагов преодолели расстояние до двери. В общем зале постоялого двора было уже темно и безлюдно. Мы, как были босиком, спустились по лестнице и присели за дальний стол в углу. Теперь нас было сложно углядеть в той темени, что царила в общем зале. - И каким ветром тебя сюда занесло? – первым спросил я, явно опередив вора, желавшего задать мне тот же вопрос. - Надо повидаться со старым вильдграфом, - ответил вор. – Есть у меня к нему одно дельце. Да и во Фрейбург попасть было бы неплохо. А ты всё время тоже сюда шёл? - Верно, - кивнул я. – И у меня тоже дела во Фрейбурге. Но разве место в отряде гусар Ханнсегюнтера – это прямая дорога туда? И как ты вообще попал в чёрные гусары? - Думаешь, у него одни лишь венгры в отряде, - отмахнулся вор. – Он давно уже колесит по Европе, так что от тех, кто отправился с ним, остались только капитан Тенкеш да ещё пара человек. Остальных он набирал где придётся, лишь бы были нечистыми да умели хорошо обращаться с оружием. Насчёт того, как он собирается попасть во Фрейбург, вор ловко умолчал, а я не стал допытываться. Ведь и сам предпочитал отвечать на его вопросы так, чтобы не выдавать лишней информации. Начни я сейчас давить на него, он вполне возможно решит плюнуть на эту игру в одни ворота и попросту перестанет отвечать. А то хуже того, примется от меня ответов добиваться. - Я бы тоже наведался к вильдграфу, - сказал я, - он, думаю, много интересного рассказать может. Но с ним в комнате Ханнсегюнтер и его слуга, и что-то мне подсказывает, они могут стать серьёзным препятствием. - Правильно подсказывает, - кивнул вор. – Я видел не раз, как Альфред фехтует с капитаном Тенкешем. Оба они прирождённые убийцы. Без обид, но ты до них не дотягиваешь. Тебя-то в деле мне тоже повидать пришлось, так что знаю, о чём говорю. - Да какие тут обиды, - пожал плечами я. – Какое у тебя к вильдграфу дело? - Я должен выкрасть его и вернуть во Фрейбург, - глянул мне прямо в глаза вор. - Выходит, ты работаешь на его настоящих хозяев, - сделал я вполне логичный, но в общем-то бесполезный вывод. - Сейчас – да, - кивнул вор. – Вот только сейчас вильдграф для меня – что твой локоть: как ни тянись, а не укусишь. - Я могу помочь тебе выкрасть вильдграфа, - сказал я. - Хорошее предложение, - пожал плечами вор с отменным равнодушием, - но чего ты попросишь взамен? Не по доброте же душевной ты такие предложения делаешь. - Мне всего лишь надо будет присутствовать на твоей встрече с заказчиками, - со столько же показным равнодушием ответил я. – Хочу лично урвать свой кусок пирога. - Не доверяешь? – прищурил разноцветные глаза вор. - А с чего должен? - И то верно, - не стал спорить он. – Но в чём будет заключаться твоя помощь? - Для начала, я вхож к графу, как ты заметил, - заявил я. – Так что могу хоть сейчас постучаться в его комнату. – Мои слова были пустой бравадой, но, надеюсь, вора мне удалось если не обмануть, то хотя бы немного смутить. – Однако лучше действовать тебе. - И что же ты хочешь, чтобы я сделал? - Надо добыть два гусарских мундира для меня и вильдграфа, - начал перечислять я. – Вернуть моё оружие, оставшееся в комнате. После жди нас с парой осёдланных коней под окнами комнаты, снимаемой Ханнсегюнтером. И будь готов сразу скакать прочь отсюда. - В ночь? – приподнял тонкие брови вор. – Это смахивает на самоубийство. - После того, как мы полезли ночью в город скорби, - отмахнулся я. – Не смеши меня. - А ты тогда что будешь делать? - Как что? – удивился я, едва удержавшись от ухмылки, которая вышла бы на редкость сардонической. – Импровизировать, конечно. И я встал из-за стола. - Да, - обернулся я к вору, - про обувь не забудь. Лучше всего, возьми мои башмаки. Я их только разносил по ноге. Вор на это ничего отвечать не стал, просто поднялся следом за мной. Мы вместе поднялись по лестнице на второй этаж, стараясь не шуметь. Ступеньки тихо скрипнули под нашими босыми ногами пару раз, но, надеюсь, за крепкими стенами и дверьми этих звуков слышно не было. Кивнув вору, направившемуся обратно к той комнате, где ночевали гусары, я шагнул в противоположном направлении. Я отлично запомнил нужную мне дверь и вскоре остановился перед нею. Простоял, наверное, никак не меньше нескольких минут – голые пятки начали замерзать на холодном полу. Пора было начинать импровизацию. Я поднял сжатую в кулак ладонь и несколько раз сильно ударил в дверь. Почти сразу в комнате началось какое-то движение, и вскоре я услышал звук отодвигаемого засова. Дверь отворилась – на пороге появился слуга графа в слегка помятой сорочке и свободных штанах. Недолго думая, я приложил его дверью по лицу, резко толкнув её. Альфред и в самом деле оказался отменным бойцом. Не ожидая нападения, он успел закрыться локтем и отступил на полшага назад. Так что удар вышел смазанным и особого ущерба ему не нанёс. Однако я не собирался останавливаться на достигнутом. Пока слуга графа не пришёл в себя, я ухватил его за поднятую руку и ворот рубахи, и с силой швырнул через перила вниз – в общий зал. Кто другой, наверное, шею бы себе свернул при таком падении, но я уверен, не пройдёт и пары минут, как Альфред будет тут. И мне лучше не попадаться ему на пути. Я быстро заскочил в комнату графа и захлопнул за собой дверь, задвинув на место прочный брус засова. - Ваши сиятельства, - самым наглым образом заявил я, - простите, что беспокою в столь неурочный час. - Какого чёрта тебе понадобилось, Рейнар? Ханнсегюнтер был уже на ногах, более того, он сжимал в руках кривую саблю – любимое оружие венгерской аристократии. - Я пришёл за вильдграфом, - честно ответил я. – Собирайтесь, ваше сиятельство, - бросил я Гильдерику. - Ты слишком много себе позволяешь, - рявкнул на меня Ханнсегюнтер. – Думаешь, если при мне всегда верный слуга, сам я ничего не умею! Он ловко взмахнул саблей, целясь мне в лоб. Я едва успел уклониться. Граф оказался достаточно приличным бойцом. Оружия у меня при себе не было никакого, и чтобы отбить новый выпад Ханнсегюнтера, я схватил случившийся рядом стул. Мебель на постоялом дворе отличалась основательностью, и тяжёлый клинок сабли глубоко вошёл в дерево, застряв в нём намертво. Я тут же отпустил стул, Ханнсегюнтер был вынужден отбросить оружие – освобождать клинок слишком долго и неудобно. Тем более что в его распоряжении был длинный кинжал и несколько ножей, лежавшие на столе рядом с кроватью. Весьма предусмотрительно. - Скорее же, ваше сиятельство! – крикнул я вильдграфу. – Нам придётся прыгать в окно. Ханнсегюнтер тем временем успел схватить со стола длинный кинжал, но с ним он обращался куда хуже, нежели с саблей. В движениях не было прежней уверенности, да и приближаться ко мне он не спешил. - Я не пойду с вами никуда, - заявил вильдграф Гильдерик. – Мне не нужна судьба, которую прочите мне вы. - Что вы несёте, ваше сиятельство?! – вспылил я, отбиваясь от новых выпадов Ханнсегюнтера. Пока я и не думал о контратаках, всё моё внимание было поглощено тем, чтобы не дать венгерскому графу распластать меня своим длинным кинжалом. – Какая ещё к чёрту судьба?! - Сами вы ступайте к дьяволу! – отрезал Гильдерик. – А я отсюда ни ногой! Тут на дверь за моей спиной обрушились удары – прочная дверь держалась, но били с такой силой, что сразу становилось понятно: долго ей не простоять. Одновременно Ханнсегюнтер пошёл в новую атаку. Несколько стремительных выпадов кинжалом, и он вдруг стремительно сократил дистанцию, желая загнать меня к самой двери, лишить пространства для манёвра. - Ваше сият… - закончить я не успел. Удар Ханнсегюнтера должен был прикончить меня. Он явно рассчитывал именно на это, но я не стал отступать, чтобы упереться спиной в стену или содрогающуюся от ударов дверь. Я ринулся на венгерского графа, поднырнув под его рукой, и, не останавливаясь, рванул к окну. Не ожидавший такого поворота Ханнсегюнтер не успел ничего поделать – его спиной я выбил крепкие ставни, высадил оконную раму и мы вместе с ним отправились в короткий полёт к земле. Удар выбил из меня дух, хоть я и был сверху. В момент нашего с венгерским графом приземления я услышал мерзкий хруст – и мне оставалось молиться, что трещат сейчас не мои кости. Я вскочил на ноги, огляделся. Вор как раз поворачивал из-за угла массивного здания постоялого двора, ведя в поводу вороных гусарский коней. Через плечо у него была перекинута моя сумка и связанные длинным шнурком мои же башмаки. - В седло – и ходу отсюда! – крикнул я, кидаясь к нему. - А граф? – удивился вор. - Помогай, - велел я, и без лишних церемоний подхватил Ханнсегюнтера. Вор помог мне и вместе мы перекинули тело венгерского графа через седло ближайшего коня. Тот и не думал сопротивляться, мне вообще казалось, что он не пережил падения из окна. Тут наверху показался вильдграф Гильдерик. Он сильно высунулся из окна и крикнул нам. - Сделайте так, чтобы я перестал быть нужным тут! Уничтожьте это осиное гнездо ко всем чертям! Дверь всё же капитулировала под ударами гусар как раз в этот момент. Не прошло и пары секунд, как вильдграфа втащили обратно в комнату, а из окна уже торчало перекошенное гневом лицо Альфреда. - Ходу! – крикнул я вору. – Ходу же! Мы одновременно вскочили в сёдла. Вор кинул мне мою сумку и связанные вместе башмаки. Я пока пристроил всё своё невеликое имущество на лошадиной спине впереди седла, и толкнул коня пятками, даже не вставив босые ноги в стремена. Мы рванули к воротам постоялого двора. Двое заспанных слуг открыли их перед нами, стараясь двигаться как можно проворней, хотя получалось у них не очень. И как только вор успел ещё и с ними договориться? Ума не приложу. Но думать сейчас об этом не было времени. Мы вылетели с постоялого двора и помчались по дороге прочь, даже не думая, куда именно скачем. Главное для нас как можно дальше ускакать отсюда, а уж куда именно – совершенно не важно. Да и чем непредсказуемей будет наш маршрут, тем лучше, нас точно не найдут гусары. А уж в том, что Альфред всех поднимет на поиски Ханнсегюнтера, я ничуть не сомневался. Вот только в этой скачке мы как-то позабыли, что не только гусары были опасностью в Шварцвальде. Всадники окружили нас ближе к рассвету, когда наши кони уже подустали и не в силах были больше бежать. Мы с вором отпустили поводья, позволяя бедным животным, выложившимся полностью, просто переставлять ноги, унося нас подальше от злосчастного постоялого двора и погони. Вор придерживал уздечку коня, через седло которого был перекинут труп графа Ханнсегюнтера. Усталость брала своё, и наша внимательность сильно притупилась. Иначе объяснить то, что нас взяли, можно сказать тёпленькими, было нельзя. Всадники называли себя рейтарами, однако выглядели таким же сбором, как и ландскнехты, дежурившие на заставе у моста. Грязная и основательно поношенная одежда. Разномастные доспехи со следами скверного обращения, да и те не на всех. Оружие тоже не лучше. Лишь командовавший ими офицер хоть немного отличался в лучшую сторону. Доспехи его представляли собой удачную комбинацию из кожаных и стальных частей, были достаточно лёгкими и удобными, хотя за это и приходилось платить прочностью защиты. На поясе у него висел длинный палаш, вроде моего, а в ольстрах[245] покоились два пистолета. Внушительно, нечего сказать, да и командой рейтар он управлял лихо, видно было, что офицера этот сбор слушает и подчиняется ему беспрекословно. Шлема он не носил, и я увидел у него на шее отметину, вроде старого ожога или татуировки странной формы. - Интересный улов, - произнёс офицер, объезжая вокруг нас, как будто оценивал добычу после удачной охоты. – Весьма интересный. Венгерский чёрный гусар, босой не пойми кто, да ещё и труп через седло. И что же вы скажете по этому поводу, господа? Десяток рейтар кружил вокруг нас вслед за командиром. Они сейчас напомнили мне акул, описывающих круги вокруг выпавшего за борт человека, и ждущих только удобного момента, чтобы наброситься на него. Рейтары же ждали команды офицера. - Это граф Ханнсегюнтер, - заявил я, поворачивая своего усталого скакуна следом за офицером, чтобы смотреть ему в глаза. - Мне плевать, кто этот покойник, - отмахнулся рейтарский офицер. – Живые сейчас меня интересуют куда больше. - Ты знаешь меня, - откинул с лица капюшон вор. – Проводи меня к сыну вильдграфа. - Да, я знаю тебя, - кивнул офицер, - но тебя отправили за сбежавшим вильдграфом, а ты притащил труп вшивого венгра и какого-то бродягу, да ещё и босого. - Я знаю, где искать вильдграфа, - заявил я. – Но скажу это только его сыну, и никому иному. - Рассчитываешь на куш, бродяга? – глянул мне в глаза остановивший коня офицер. - Конечно, - ответил я. – Не всю же жизнь босым ходить. - И то верно, - кивнул офицер. – Кони у вас хорошие, но заморены сильно. За нами не поспеете. Так что, парни, - обернулся он к своим людям, - поедем небыстро. Но прежде чем отправиться в дорогу, офицер подъехал к перекинутому через седло трупу графа Ханнсегюнтера, и поднял за волосы его безвольно болтающуюся голову. - И в самом деле он, - кивнул офицер. – Не думал, что так скоро увижу этого ублюдка мёртвым. Мы и в самом деле поехали размеренным шагом. С наших коней клочьями падала пена, и я вовсе не был уверен, что мы не запалили их во время бешеной скачки. Однако пока животные не спотыкались и меня это, откровенно говоря, радовало. Поспевать за рейтарами пешком у меня не было никакого желания. Ехать на наше счастье оказалось недалеко. Сын вильдграфа, как оказалось, в очередной раз покинул Фрейбург, чтобы поразвлечься, и теперь торчал в какой-то деревенской корчме, да ещё и не первый день. Вместе со всем отрядом он пил-гулял, конечно же, и не думая ни за что платить, разоряя стремительно сокращающиеся запасы съестного и спиртного, имеющиеся у корчмаря. Отряд спешился во дворе корчмы. Офицер велел паре рейтар помоложе обиходить коней, не доверяя местным, сам же вместе с нами направился внутрь. Один из рейтар – здоровенный громила шести с половиной футов росту, никак не меньше – взвалил на плечо труп Ханнсегюнтера. Так мы и вошли в корчму. Фальшивого сына вильдграфа Гильдерика я узнал сразу, хотя прежде его ни разу видеть мне не приходилось. Он был одет роскошно, но дублет тонкой шерсти и батистовую рубашку покрывали пятна вина и жира не первой свежести. Длинные волосы болтались лоснящимися лохмами, а ухоженная борода и усики смотрелись почти чужеродно на опухшем от многодневного пьянства лице. Деточка – кажется, так вильдграф назвал мелкого дворянина, который играл роль его сына, – сидел, откинувшись на спинку стула, с отливающим бронзой бокалом в левой руке. Длинными пальцами правой он перебирал звенья массивной золотой цепи. - Эй-эй-эй! – первым закричал он, увидев нас. – Зачем сюда эту дохлятину притащили?! Рейтарский офицер кивнул здоровяку и тот, сделав несколько шумных шагов, подошёл к столу Деточки и швырнул труп венгерского графа прямо поверх тарелок, мисок и кувшинов, стоявших на нём. Фальшивый сын вильдграфа тут же вскочил на ноги. Он отшвырнул прочь бокал и схватился за рукоять висящего на поясе кинжала. Вот только доставать его из ножен не спешил. Силы были слишком неравны. При Деточке находились лишь трое прихлебателей – никакой охраны он с собой не взял, видимо, решив, что присвоенный титул защитит его лучше любого отряда. И оказался неправ, потому что рейтарский офицер явно не намеревался с ним цацкаться. Между этими двумя явно пробежала чёрная кошка и сейчас командир перехватившего нас отряда сводил некие старые счёты. - Это, ваша милость, не просто дохлятина, а господин венгерский граф Валерий Ханнсегюнтер, - заявил рейтарский офицер. – Тот самый, кто вёл себя так нагло во время встречи во Фрейбурге. - Хочешь сказать, это ты его прикончил? Деточка поднял голову Ханнсегюнтера за волосы и глянул ему в лицо. - Не стану приписывать себе чужих заслуг, - покачал головой офицер. – Это сделали вот эти двое господ, хотя один из них и одет в форму чёрных гусар, а второй был бос, когда мы встретились. Рейтарский офицер явно издевался над Деточкой, однако тому ничего не оставалось кроме как глотать эти слова, лишь крепче сжимая пальцы на рукояти кинжала. Я успел обуться на первой же короткой остановке, устроенной рейтарами в основном для наших сильно уставших коней. - Нечистого я знаю, - бросил Деточка. – Его отправили за моим дражайшим родителем, а он притащил сюда эту дохлятину. Ты издеваешься надо мной, вор? - Я нашёл информацию о местонахождении вашего отца, - ответил вор, - но она теперь стоит денег. – Он быстро взмахнул рукой, прерывая вскинувшегося Деточку. – Нет, мне дополнительная плата не нужна, я честно исполняю условия. Но мой спутник никаких договоров с вами не имеет, и он хочет получить плату за свои сведения. - У нас нет с ним договоров, верно, - кивнул Деточка. – Курцбах, взять его! Сейчас мы славно повеселимся, а заодно узнаем, где находится мой дражайший батюшка. Я даже дёргаться не стал – понимал, бесполезно. В корчме сейчас десяток наёмников, якобы служащих вильдграфу, а на деле тем, кто реально правит Шварцвальдом. С палашом и кинжалом, что сумел вытащить с постоялого двора вор, я им ничего противопоставить не смогу. Вместо того чтобы хвататься за оружие, я шагнул к столу Деточки и с силой хлопнул по столешнице ладонями. Громкий звук и резкое движение на мгновение заставили всех замереть, приковав ко мне общее внимание. - Я буду говорить только с сыном вильдграфа, Деточка, - так, чтобы меня услышал только фальшивый сын Гильдерика, сказал я. – Вы под пытками можете вытащить из меня всё, но молчать я могу долго, уж поверь мне. К тому времени информация давно уже устареет и от неё не будет никакого толку. - А вот это мы сейчас и проверим, милейший, - ответил мне Деточка, чьё лицо побледнело от моих слов. Однако они, увы, произвели на него не достаточно впечатления. – Курцбах, что вы замерли?! Взять обоих! Как бы презрительно не относился рейтарский офицер к Деточке, однако прямого приказа фальшивого сына вильдграфа он ослушаться просто не мог. Нас с вором быстро связали, избавив от всего оружия, найденного в ходе короткого, но тщательного обыска. После, по приказу Деточки, вора оттащили в угол, меня же примотали понадёжнее к стулу и прямо так подтащили к жаркому камину, согревавшему общий зал. - А ну-ка места! Места побольше! Разойдись! – Деточка склонился над пламенем. – Сейчас мы тебя проверим на крепость, милейший. Он долго и тщательно раскалял в жарком пламени камина длинный кинжал, что висел прежде у него в ножнах. Делал это так старательно и показательно, стараясь уже этим запугать меня. Я же сидел, не в силах пошевелиться, намертво примотанный к крепкому стулу, связанный по рукам и ногам. Даже пальцем дёрнуть и то не мог, так хорошо меня связали. И в тот момент, когда Деточка вынул из огня кинжал с докрасна раскалённым клинком и сделал первый шаг ко мне, я понял, что это – конец. Меня не прикончили ни проклятые в Пьяченце, ни ужасы города скорби. Я пережил схватку с ведьмой, обезумевшей от собственной силы. Однако сейчас пробил-таки мой Ultima Forsan – в богом забытой корчме в Шварцвальде. Мне суждено умереть от руки мерзкого садиста, любящего пытать людей – это явно читалось в глазах Деточки. Но чего я не мог понять в этот момент, так это – где же я ошибся, когда свернул не туда, почему всё заканчивается так скверно… Деточка шагнул ко мне, поднося раскалённый кинжал к моему лицу. Я почувствовал жар, он обжёг кожу и я стиснул зубы покрепче, готовясь к чудовищной боли. - Поглядим, как ты запоёшь, когда я тебе глазик выжгу, - почти пропел Деточка, медленно протягивая кинжал. Я почувствовал как по лбу обильно потёк пот, ещё крепче стиснул зубы, чтобы не застонать раньше времени. - Скрипи-скрипи зубами, - говорил Деточка. – Сейчас глазик как зашипит, и ты запоёшь у меня. Все поют, стоит только до глаз добраться… Дверь корчмы распахнулась от могучего удара – и внутри как будто стало темнее. Прогрохотали по деревянному полу тяжёлые шаги. Деточка как был, так и замер на полусогнутых, не донеся раскалённого кинжала до моего лица какие-то считанные дюймы. А следом он отлетел в сторону от обрушившегося на него удара пудового кулака. Не в силах повернуть голову, чтобы увидеть вошедшего, я мог оценить его габариты лишь по тени, пляшущей на полу. И пускай теням свойственно преувеличивать, но вошедший был настоящим гигантом. - Что здесь происходит? – раздался его густой, но какой-то невнятный голос. В общем зале трактира стало темнее, как будто вошедший поглощал свет свечей на столах и огня в камине. - Деточка решил поразвлечься, - раздался откуда-то из-за моей спины голос Курцбаха, рейтарский офицер и не думал скрывать звучавшего в нём торжества. - Это я понял, - ответил вошедший, - но что именно происходит? - Эти двое притащили сюда венгерскую падаль, - не спеша поднимаясь с пола выпалил Деточка. Я видел только его ноги в грязных чулках тонкой шерсти и ботинках с оторванными пряжками. – А тот, которого я пытать хотел, знает что-то о вильдграфе. О том, где он сейчас. Я хотел только вызнать у него всё! - Ты был идиотом, Деточка, - заявил вошедший, - им и остался. В какие перья не рядись… - А идиот сумел бы обвести вокруг пальца фогта и епископа в Базеле?! – перебил его фальшивый сын вильдграфа Гильдерика. - Заткнись и не смей перебивать меня, - отрезал вошедший, и Деточка сжался на полу, будто собака в ожидании хозяйского пинка. – Курцбах, отпрыск его сиятельства слишком расшалился в последнее время. Проводи его во Фрейбург и проследи, чтобы он не покидал замка. - Эй! – вскочил на ноги Деточка. – Да что ж это такое?! Ты, значит, ездил – развлекался, и мне прежде можно было, а теперь я должен под замком сидеть сиднем? Мы так не договаривались! Вошедший шагнул к Деточке и я, наконец, смог разглядеть его. Он был куда выше среднего роста, одет почти в такие же доспехи, как Курцбах, только качеством получше. Стальные наплечники и прочная кожаная кираса были украшены стилизованным изображением чёрного орла на разделённом на два поля щите – гербом вильдграфа Гильдерика. На поясе у него висел тяжёлый меч в простых ножнах. Лицо же скрывала маска из кожи с прорезами для глаз и зашитым ртом, вот почему речь его звучала так невнятно. Так вот кто пожаловал в трактир, войдя за секунду до того, как Деточка выжег мне глаз. Настоящий сын вильдграфа Гильдерика. Тот, кого даже отец называл чудовищем. Кожаное лицо – кошмар Шварцвальда и правая рука правящих им сил. Кожаное лицо легко поднял Деточку, схватив его за горло одной рукой, так что пятки Деточки болтались в добром полуфуте от пола. Фальшивый сын вильдграфа Гильдерика задёргался в безжалостной хватке железных пальцев настоящего, издавая сдавленный хрип. Он обеими руками вцепился в предплечье Кожаного лица, но ничего не мог поделать. Наконец, Кожаное лицо решил, что с Деточки достаточно и разжал пальцы. Фальшивый сын вильдграфа рухнул на пол, свернувшись клубком. Он судорожно подёргивался, прижимая ладони к горлу. - Курцбах, - как ни в чём не бывало распорядился Кожаное лицо, - вы слышали приказ. - Слушаюсь! – бодро отрапортовал офицер, и лично вздёрнул Деточку обратно на ноги и поволок прочь из трактира. Прихлебатели фальшивого сына вильдграфа поспешили убраться вслед за ним, не желая оставаться один на один с Кожаным лицом. - Ну, а теперь займёмся тобой. Кожаное лицо легко развернул стул, к которому я был привязан, так что теперь камин пылал у меня за спиной. Какое-то время наёмник изучал меня, оглядывая с ног до головы, будто я не человек вовсе, а конь или призовая корова на ярмарке. Я тоже пытался оценить его, однако получалось всё слишком мрачно. Кроме внушительных габаритов, усиленных доспехами – и как только Деточку за него выдавать решили? – в нём чувствовалась сила. Не просто некий внутренний стержень железной воли, но сила потусторонняя, иная, заставляющая вспомнить мой последний рейд и нисхождение скорби. - Деточка не лгал, когда говорил, что у тебя есть сведения о вильдграфе? – спросил у меня Кожаное лицо. - Не лгал, - ответил я, стараясь глядеть в чёрные провалы в его жуткой маске, за которыми скрывались его глаза. – И я хотел поговорить именно с тобой, Кожаное лицо. - Ты не сопротивлялся, - произнёс он, - дал себя связать без боя. На твоём теле нет следов побоев. Но ты молчал, когда Деточка едва не выжег тебе глаз. Ты либо глуп, либо отважен и умён. И мне не нравится ни то ни другое. - Я алчен, Кожаное лицо. Я знаю, как сильно нужен вильдграф тем, кто сейчас правит Шварцвальдом. Отправить в Авиньон Деточку всё равно что в голос заявить о себе. Он испортит всякое дело, какое ему ни поручи. - Это мне ближе, - кивнул Кожаное лицо. – И где же вильдграф? - Думаешь, я вот так запросто выдам тебе всё? – покачал головой я. – Я провожу тебя туда, а когда ты его получишь, я получу свою плату. Всё честно. Он шагнул ко мне стремительным, текучим движением профессионального убийцы. Маска из человеческой кожи, сшитая грубыми стежками суровых ниток, оказалась в считанных дюймах от меня. - Ты слишком складно поёшь, - выдохнул мне прямо в лицо сын вильдграфа. – Чем ты можешь доказать свои слова? - Человек, которого наняли искать вильдграфа, - ответил я, стараясь оставаться как можно спокойнее и говорить как можно ровнее, - сидит сейчас привязанный к стулу, как и я, вон в том углу. Я мотнул головой, стараясь, как мог, указать на угол, куда оттащили вора. Кожаное лицо обернулся, увидел вора и махнул кому-то из своих людей, как-то незаметно наполнивших трактир. Не прошло и минуты, как вор стоял рядом с нами, освобождённый от верёвок, однако рядом с ним замерли двое наёмников, контролировавших каждое его движение. - На тебе мундир чёрного гусара, - произнёс Кожаное лицо, - и вы притащили сюда эту венгерскую падаль. – В третий раз за сегодня голову графа Ханнсегюнтера подняли и отпустили, она свесилась с края стола. – Выходит вильдграф у них, верно? - Да, - кивнул потирающий освобождённые от верёвок запястья вор, - но только он знает, где именно засели венгры. - Хорошо, - кивнул вроде как убеждённый Кожаное лицо. – Покажешь дорогу, а там видно будет. Он махнул рукой и один из наёмников быстро разрезал мои путы. Мне стоило известных усилий подняться на ноги. Кровь вновь свободно побежала по жилам, разнося по всему телу боль, и сотни крохотных иголочек впивались мне в мышцы. Однако я постарался не подать вида, лишь машинальным жестом потёр запястья. - Идём, - бросил Кожаное лицо, стремительно разворачиваясь, так что тяжёлый дорожный плащ за его спиной взлетел подобно крыльям. – Ты же вроде говорил Деточке, что время дорого. Так что поспешим. Я подумал, как долго он находился поблизости, раз слышал мои слова, тем более что и говорил я не так громко. Выходит, эффектное появление Кожаного лица в последний момент было вовсе не случайностью, а заранее подготовленным шагом. Очень непрост этот человек, совсем не прост, как бы ни прикидывался банальным маньяком в маске из человеческой кожи. - А что делать с телом? – выскочил из кухни хозяин трактира. – Не дело, чтобы оно тут оставалось валяться. - Зарой его на заднем дворе, - отмахнулся Кожаное лицо. - А какое имя на могиле написать? По кому службу справить? - Это был венгерский пёс, - бросил, выходя из трактира, Кожаное лицо, - а разве имя пса пишут на могиле? Или по псу заказывают службу? Пускай гниёт в земле, пока черви не сожрут. Во дворе трактира ошивались с десяток наёмников, экипированных как Курцбах или Кожаное лицо, видимо, та самая личная гвардия, о которой говорил вильдграф. У всех вороные кони, массивной статью напоминавшие гусарских. А вот вооружены наёмники были довольно разномастно – у кого мечи, у кого кривые сабли, у кого кавалерийские палаши, а у кого к седлу были приторочены тяжёлые топоры на длинных рукоятках. Правда, сразу видно, за оружием они ухаживали куда лучше сброда, которым командовал Курцбах. - Вы запалили коней, - бросил нам с вором Кожаное лицо, садясь в седло, - они уже не скакуны, только на колбасу и сгодятся. Курцбах оставил вам другую пару. Он указал на двух тонконогих гунтеров,[246] лошадей выносливых, но слишком лёгких, чтобы быть боевыми. Уверен, прежде они принадлежали прихлебателям Деточки, которые поспешили убраться вслед за ним, вот только теперь им придётся тащиться до Фрейбурга на своих двоих. - Показывай дорогу, - велел мне Кожаное лицо, как только я сел в седло рыжего гунтера. Оружия мне никто не вернул, равно как и вору. Наши вещи распределили среди наёмников, и они везли их скорее как трофеи и явно не горели желанием поскорее вернуть их своим хозяевам. Я предпочёл не обратить на это внимания, и только кивнул, прежде чем толкнуть коня пятками. Мы отправлялись обратно к постоялому двору, и мне оставалось только молиться, чтобы гусары вместе с вильдграфом ещё оставались там.(обратно)
Глава 18. Под кожаным лицом.
Постоялый двор выглядел каким-то почти заброшенным. Ни единого звука не раздавалось изнутри. Прочные ворота в высоком частоколе, окружавшем его, были затворены, что удивительно – ведь день был в самом разгаре, и он должен быть открыт для всякого, кто готов укрыться за его прочными стенами. - Разбежались, похоже, твои венгры, - бросил один из наёмников Кожаного лица. Тот, кто ехал ближе всего ко мне, больше всего напоминая ненавязчивого конвоира, нежели спутника. – И вильдграфа с собой прихватили. - А зачем тогда запирать ворота? – спросил я, глядя в основном на предводителя рейтар. - Они внутри, - уверенно заявил тот, как будто точно знал это. – И готовы встретить незваных гостей. - Но почему не уехали? – удивился рейтар, ехавший рядом со мной. Кожаное лицо не снизошёл до ответа. Он обернулся ко мне и произнёс: - Вор говорил, что у него есть гусарский мундир и доспехи на тебя. Поедешь вместе с ним внутрь. - Откуда такое доверие? – приподнял я бровь. - Одному ворота не откроют, - ответил он. – На полноценный поисковый отряд вор не похож. Начнут расспрашивать, кто такой, с кем поехал. Двое – в самый раз. А если нас в чём-то заподозрят засевшие внутри гусары во главе с Альфредом, чей гнев вряд ли притупился за столь короткое время, они просто расстреляют нас как собак. Но об этом Кожаное лицо предпочёл умолчать – зачем же говорить очевидные вещи, пустое сотрясание воздуха, не более того. - Да куда они отряды отправляют? – не унимался рейтар. – Зачем? Кого им искать? - Одну собаку, - не знал, что Кожаное лицо склонен ещё и к мрачному юмору, - которую пару часов назад зарыли на заднем дворе трактира. Рейтар потряс головой, явно ничего не поняв, однако продолжать расспросы не решился. Мрачное чувство юмора Кожаного лица вполне могло распространиться и на него. К примеру, для убедительности мы с вором могли везти труп, перекинутый через седло. Многие же на постоялом дворе видели, как именно увозили оттуда графа Ханнсегюнтера. Переодеваться на холоде то ещё удовольствие, должен сказать. Стоило нам покинуть трактир, как с серого неба посыпались тяжёлые хлопья снега. Он ложился на землю, но не образовывал прочного ковра, быстро превращаясь в грязь под копытами мерно скачущих коней отряда рейтар. И мне пришлось спрыгнуть в эту ледяную грязь да ещё и танцевать в ней форменным образом, стараясь как можно скорее сменить одежду на гусарский мундир, нацепить кольчугу с длинными рукавами, вместо привычных башмаков натянуть высокие кавалерийские сапоги. А при этом ещё и не перепачкаться, будто свинья. В общем, дело это было сложное, и вряд ли без помощи вора я бы с ним справился. Рейтары же ограничились наблюдением за моими в высшей степени забавными, особенно если глядеть со стороны, танцами в грязи. Лишь пара придерживала под уздцы наших с вором коней, хотя в этом особенной нужды не было – животные, чуя собратьев, стояли спокойно, лишь изредка тряся мордами и прядая ушами. Наконец, я заскочил обратно в седло, правда, это пришлось делать осторожней обычного. К весу кольчуги мне ещё привыкать и привыкать – даже в годы рейдерства я никогда не носил доспехов, ограничиваясь прочным, но не сковывающим движения джеркином. Вор протянул мне знакомый длинный меч в простых кожаных ножнах. - Погоди, - покачал головой я, - а где моё оружие? Палаш, пистолет, кинжалы? - Там всё осталось, - пожал плечами вор, мотнув головой в сторону постоялого двора. - Лучше не придумаешь, - вздохнул я, быстро цепляя тяжёлый и чертовски неудобный меч к наборному оружейному поясу. - Тебе повезло, бродяга, - бросил у меня за спиной один из рейтар, не тот разговорчивый, кто-то другой. – Гусары вооружены именно такими мечами, так что может тебя раскусят не сразу. Всадник подъехал ко мне, в левой руке он держал пару ольстр с пистолетами. - Это тоже часть их экипировки. – Он бросил ольстры мне, и я пристроил их перед седлом. – Не беспокойся, оба заряжены. Стрелять-то умеешь? - Вряд ли с седла в кого попаду, - честно ответил я, - но плотность огня создать, если надо, сумею. - И то хлеб, - кивнул рейтар, отъезжая обратно. Мне оставалось лишь подивиться такой щедрости и доброте, хотя за ними, уверен, стояли корыстные интересы. Штурмовать постоялый двор у рейтар не было особого желания, может, они и были жестоки до безжалостности, но не безумны же. Удайся же наш маскарад, и отряд ворвётся в гостеприимно открытые для них ворота, тогда бой пойдёт уже совсем иначе. Вору тоже выдали ольстры с пистолетами, и пора было отправляться. Кожаное лицо махнул нам рукой, чтобы ехали, не задерживаясь. Я первым тронул коня шпорами, послушный гунтер тут же понёс меня к постоялому двору. Вор последовал за мной без лишних колебаний. Солнца видно не было, низкие тучи, нависшие над самыми верхушками деревьев, закрыли его совсем. Казалось, не день белый на дворе, а какие-то бесконечные сумерки.Хорошо хоть снег прекратился. Окружённый частоколом постоялый двор приближался медленно, мы не торопили коней, изображая возвращающихся из рейда разведчиков. Понуренные головы и ссутуленные спины тоже пришлись как нельзя кстати, так нас сложнее было опознать. Мы подъехали к самым воротам постоялого двора, и я обрушил на них удары затянутого перчаткой с длинной крагой кулака. Колотить пришлось недолго, не прошло и минуты, как рядом с воротами показалась голова, и кто-то окликнул нас на незнакомом наречии. Оставалось надеяться, что в рейд отправили не только венгров, и что у гусар нет какого-нибудь пароля для разведчиков. - Не понимаю я по-вашему! – крикнул в ответ я. – Откройте скорей, погода ж собачья! Никак снова снег посыплет! Голова исчезла, но лишь для того, чтобы смениться новой. Этот малый явно венгром не был – немытые светлые волосы и широкое лицо выдавало мне местного уроженца. - Не нашли? – спросил он. - Без толку всё, - махнул рукой я. – Только поморозились все! Конь ещё у меня захромал. Открывай уже! – гаркнул я во всю глотку, довольно достоверно изображая, что потерял терпение. – Мы ж не собаки, чтобы нас столько гонять! Вторая голова исчезла за брёвнами частокола, однако вскоре массивные створки ворот постоялого двора начали открываться. Мне стоило очень больших усилий не оглянуться, чтобы не выдать ждущих в засаде рейтар. Я облизнул враз пересохшие губы и потянул за узды, заставляя коня отступить от медленно ползущих на нас створок. Во дворе собирались несколько гусар, скорее всего, отправленных караулить. Вряд ли кому бы то ни было, находящемуся в здравом уме, пришло бы в голову выбраться из тёплого, хорошо протопленного здания, на улицу. - Быстро ж вы коней притомили, - бросил мне стоявший у самых ворот гусар. - Donnerwetter,[247] - выругался в ответ я, направляя коня внутрь двора. Теперь главное не потянуться к оружию раньше времени. Не оглянуться. Не посмотреть ненароком какому-нибудь гусару в глаза. Не выдать себя. И молиться, чтобы гусары не обратили внимания на слишком уж лёгких, тонконогих гунтеров, совсем не похожих на их боевых коней. - Hey! – крикнул вдруг один из наблюдавших за окрестностями гусар. – Hogy…[248] Больше он ничего сказать не успел. Вор с поразительным даже для него проворством выхватил из ольстры пистолет и выстрелил. Пуля угодила в висок гусару – тот дёрнулся и рухнул на утоптанный снег двора, вокруг головы его начало разливаться красное пятно. Я тут же схватил один из своих пистолетов и разрядил его прямо в непонимающее лицо гусара, отпустившего замечание по поводу нашего быстрого возвращения. Он дёрнулся назад и повалился на спину, прижимая руки к кровавому месиву, в которое превратилось его лицо. Я дал коню шпоры, отправляя в быстрый рывок к внутреннему двору. Вор отшвырнул первый пистолет за спину и успел застрелить ещё одного гусара. Я поступил так же, и вовремя. Кто-то твёрдой рукой схватил не успевшего набрать разбег моего гунтера под уздцы. Сдерживаемый чужой силой конь заржал и едва не поднялся на дыбы. Вряд ли я сумел бы удержаться в седле, сделай он это. Я выстрелил, не глядя, и наградой мне стал выкрик боли. Убитый или раненый гусар отпустил моего коня, и тот стрелой рванул вперёд, грудью сметя с дороги неосторожного врага, попытавшегося заступить мне дорогу. Вытащив из ножен меч, я тут же оценил его непривычную тяжесть и длину, однако это было отменное оружие, и для верхового боя подходило как нельзя лучше. Мы с вором пустили коней по кругу, объезжая внутренний двор по широкой дуге, чтобы враги не сумели остановить нас и стянуть на землю. Сейчас в движении была наша жизнь – и никак иначе! Мы щедро раздавали удары длинных мечей, хоть ни я, ни вор не были обучены конной схватке. Гусары легко отбивались от нас, однако и приближаться не спешили – у них просто не было оружия против нас. А кидаться под мечи никто желанием не горел. Конечно, долго это продлиться не могло – нам с вором хватило бы одной ошибки, чтобы оказаться на земле, где выстоять против выбежавших из постоялого двора гусар у нас не было никаких шансов. Но рейтары Кожаного лица примчались вовремя. Уверен, именно их и видел убитый первым гусар, но тревогу поднять не успел, и мы сделали своё дело, не дали врагам закрыть ворота. Ворвавшиеся во внутренний двор рейтары ещё на подходах выпрыгивали из сёдел. Верхом драться в ограниченном пространстве было бы просто самоубийством для них. Ведомые своим кошмарным предводителем они ринулись в атаку. Без строя, без порядка, зато с отменной жестокостью. Первые гусары повалились на истоптанный сапогами и копытами снег от ударов в спину – ни о каком благородстве в этой схватке и речи быть не могло. Гусары быстро перегруппировались, тут же позабыв о нас с вором. Без команды они плотнее сбили ряды и отступили к главному зданию постоялого двора. Из окон их поддержали оставшиеся внутри товарищи, открывшие огонь из пистолетов. Может быть, при другом раскладе это могло и решить исход схватки, но в здании сидели не больше двух-трёх человек и стреляли они нечасто и совсем не метко. Лишь один рейтар был ранен шальной пулей, пущенной изнутри большого дома. Мы с вором спрыгнули с коней, чтобы присоединиться к рейтарам. Две группы вооружённых людей замерли на несколько минут, глядя друг на друга. Словно две стаи жестоких хищников перед дракой. Никто не решался первым ринуться в атаку. Ведь силы были почти равны. Гусары собрались, сбились в тесную группу, встав плечом к плечу, ощетинившись клинками. Рейтары замерли напротив, выставив в сторону врагов разнообразные орудия убийства – длинные мечи, сабли, секиры. Две наши группы разделяла полоска утоптанного, политого кровью снега не шире пары ярдов. Однако преодолеть её было очень непросто. Казалось бы, что легче – рвани вперёд, ударь первым. Вот только решиться на подобное мог далеко не каждый. - Трусливые псы, - раздался удивительно спокойный голос Кожаного лица. В бою маска сбилась и он говорил ещё менее внятно, чем обычно. – Ничего без меня не можете. Вперёд, собаки! И его люди бросились на врага. Воистину, собственного командира они боялись куда больше смерти, и уж точно больше тех, кто стоял сейчас против них. Меня как будто кто-то в спину толкнул. Я налетел на первого же врага, нанёс быстрый удар. Гусар подставил под мой меч свой, приняв клинок на сильную часть своего. Тут же толкнул меня обратно, попытался достать, рубанув сверху, однако слишком открылся и поплатился за это. Широкое лезвие секиры буквально вскрыло ему грудную клетку, под хруст собственных рёбер гусар повалился к моим ногам. И почти в тот же миг рейтар с секирой упал на тело убитого им гусара. Ни он, ни я даже заметить не успели стремительного удара, которым прикончил его слуга покойного графа Ханнсегюнтера. Альфред атаковал меня со стремительной безжалостностью настоящего профессионала. Лёгкая сабля в его руках так и летала, нанося удары то с одной стороны, то с другой. Лишь чудом я успевал парировать их, либо уклоняться. Кривой клинок то и дело скрежетал по прочной, воронёной кольчуге, отдаваясь вспышками боли в рёбрах, в боку, в плечах. И всё же я выстоял под яростным натиском узнавшего меня Альфреда. Он замедлился лишь на секунду, да что там – на долю мгновения, и я сумел использовать представившийся мне шанс. Длинным мечом, вроде доставшегося мне кампеадорского, конечно, не получится орудовать так же быстро, как лёгкой саблей или более привычным мне палашом. Однако у него тоже есть неоспоримые преимущества, и главные среди них длина и вес. Я нанёс Альфреду несколько быстрых ударов, он легко отбил их все, но я вложил в каждый столько сил, сколько было у меня. И сабля Альфреда отлетала слишком далеко после каждого парированного удара, заставляя его уклоняться от следующего, не думая о контратаке. Всё же он сумел сделать стремительный выпад из, казалось бы, совершенно неподходящей позиции. Провернувшись всем телом, вложив в удар всю силу. Я не успевал уклониться, лишь как-то судорожно дёрнулся в сторону, отчего удар у Альфреда вышел смазанным. Лёгкий клинок сабли в очередной раз проскрежетал по звеньям кольчуги, по рёбрам же моим словно стальным ломом прошлись. Я задохнулся, едва не выронив меч. Альфред же вскинул саблю для нового удара, который без сомнения станет для меня последним. - Сзади! – услышал я крик вора, каким-то шестым чувством поняв, что предназначается он именно мне. Я подался в сторону – это не спасло бы меня от стремительного выпада Альфреда, тому достаточно было лишь слегка повернуть клинок, зато от ножа в спину уберегло. Гусар, явно не рассчитывавший на такой поворот событий, подался вперёд слишком сильно. Я успел сграбастать его левой рукой за ворот мундира и буквально швырнул под саблю Альфреда. Клинок её с треском раскроил череп гусару – удар слуги покойного графа вышел столь сильным, что он не сумел сразу освободить оружие. Ему пришлось упереться ногой в грудь гусару, чтобы выдернуть прочно засевший клинок сабли. Не воспользоваться такой возможностью было бы просто грешно! Перехватив меч левой рукой за клинок, я впечатал крестовину в бок Альфреда. Он отступил на полшага, ловя ртом враз вылетевший из лёгких воздух. Я же изо всех сил треснул его навершием рукояти по голове – раз, другой, третий. По лицу слуги покойного графа Ханнсегюнтера обильно полилась кровь. Однако он нашёл в себе силы поднять саблю – вот только на большее его уже не хватило. Я снова перехватил меч, теперь уже взявшись обеими руками за достаточно длинную для этого рукоять, и обрушил на него сильный рубящий удар. Ослабевший от ударов по голове Альфред не сумел парировать этот выпад – сабля вылетела из его руки, а клинок кампеадорского меча продолжил свой безжалостный полёт. Я и не думал, что доставшийся мне в наследство от дона Бласко меч настолько хорош. Одним ударом я начисто срубил Альфреду голову, словно всю жизнь тренировался в декапитации, как заправский палач. Обезглавленный Альфред упал на снег, а я получил краткую передышку и смог оглядеться. Оказывается, схватка считай что закончилась – почти все гусары были мертвы, валяясь в бурой от крови грязи, в которую превратилась под нашими ногами земля. Отряд Кожаного лица тоже понёс серьёзные потери, многие из его рейтар были ранены и стояли, как и я, опираясь на своё оружие, переводя дух после короткого, но яростного боя. Дрался один лишь Кожаное лицо – и противником его был капитан Тенкеш. По словам вора, Тенкеш не уступал в мастерстве фехтовальщика Альфреду, и, наверное, на его схватку с Кожаным лицом стоило взглянуть. Но я застал лишь самый финал. Кожаное лицо схватил Тенкеша за горло, подняв куда выше, чем Деточку, и с силой швырнул прямо в дверь постоялого двора. От удара она распахнулась, и капитан Тенкеш буквально влетел внутрь. Кожаное лицо размеренным шагом направился вслед за ним. Он переступил порог постоялого двора – почти тут же прогремел выстрел, но я был уверен, что Кожаное лицо даже не обратил на него внимания. Вместе с остальными рейтарами я поспешил вслед за Кожаным лицом, и одним из первых вошёл внутрь главного здания постоялого двора. Капитан Тенкеш уже стоял на ногах, обеими руками сжимая свой меч. Он отступал от размеренно шагающего в его сторону Кожаного лица. На полу валялся труп гусара, разрубленный парой жестоких ударов. Пальцы отсечённой правой руки всё ещё сжимали рукоять пистолета. Последний оставшийся в живых гусар осыпал Кожаное лицо потоком площадной брани на нескольких языках – в основном на родном, но попадались и знакомые словечки на lingua franca. Кожаное лицо как будто и драться не хотел. Он просто наступал на капитана Тенкеша, опустив меч. И у того не выдержали нервы. Он ринулся в самоубийственную атаку, не думая о защите вовсе. Кожаное лицо отбил его удар, но длинный клинок капитанова меча задел его маску, заставив болтаться широкий лоскут кожи. Сын вильдграфа Гильдерика пинком впечатал капитана в стену постоялого двора. Шанса на второй выпад Кожаное лицо ему уже не дал, вонзив клинок своего меча в горло капитана Тенкеша с такой силой, что сталь на добрый дюйм ушла в дерево стены. Обернувшись к своим людям, Кожаное лицо сорвал повреждённую выпадом капитана Тенкеша маску и швырнул её на пол. Мне довелось повидать многое – травмы, полученные во время рейдов, и старые шрамы, которыми хвастались старшие товарищи, не раз выбиравшиеся из передряг в мёртвых городах. Ведь там кого только не встретишь, и все норовят оставить какую-нибудь особенно уродливую отметину на память о себе. Однако никто не мог и близко сравниться с Кожаным лицом. Сказать, что он был изуродован – это значит ничего не сказать. По лбу шёл глубокий шрам, как будто ему пытались вскрыть череп, будто яйцо, края его терялись в густой, чёрной шевелюре сына вильдграфа. Левая сторона лица застыла гротескной маской боли и ненависти, с обострившимися чертами, впалой щекой и острыми, грозящими порвать восковую, как у свежего покойника, кожу скулами. Над правой же явно поработал огонь. Около рта не хватало куска кожи, а дальше шли три длинных шрама, как будто щеку разорвали на несколько неровных лоскутов. Правого уха не было вовсе, вокруг того места, где ему полагалось находиться, красовалась багровая проплешина неровной шрамовой ткани, тянущаяся на шею и уходящая куда-то под доспехи. - Хирург, ты жив ещё? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, однако вперёд выступил среднего роста рейтар, ничем не отличавшийся от остальных. - Жив, конечно, - пожал плечами он, - что мне станется. Драчка-то плёвая была. - Мне нужна новая маска, - заявил Кожаное лицо, проходя к одному из немногих уцелевших столов и ставя рядом с ним стул, которому тоже повезло пережить осаду постоялого двора. Он тяжело опустился на жалобно скрипнувший под его весом стул. – Прежнюю, как видишь, испортила эта венгерская скотина. Сними кожу с его лица и ещё пары-тройки гусар, только гляди, чтобы без угрей, как в прошлый раз. Когда отправимся обратно во Фрейбург, мне нужно будет новое лицо. - Не впервой, - с тем же отменным равнодушием снова пожал плечами рейтар по прозвищу Хирург и отправился на двор. Наверное, к своему коню за инструментами для прикладной таксидермии. - Приведите сюда вильдграфа, - продолжил раздавать распоряжения Кожаное лицо. Я заметил, что его люди сейчас стараются как можно реже глядеть на него, даже для столь прожжённых и битых жизнью ничуть не меньше моего наёмников, это было слишком неприятное зрелище. – Хочу удостовериться, что с ним всё в порядке. И обращаться с ним как положено – это всё ещё правитель Шварцвальда! Рейтары отправились на поиски комнаты, где держали вильдграфа, и вскоре постоялый двор наполнился обычными звуками обыска. Топотали тяжёлые шаги, трещали выбиваемые двери, падали на пол засовы, не выдержавшие натиска рейтарских сапог. - А ты, бродяга, себя хорошо показал в драке, - сказал мне Кожаное лицо. Ни я, ни вор к обыску не присоединились, так и остались в главном зале постоялого двора вместе с молчавшим какое-то время командиром рейтар. - Да и ты, вор, тоже, не ожидал даже от вас подобной доблести. - Ты не оставил нам выбора, - пожал плечами я. - Человек – не крыса, - покачал головой Кожаное лицо, - даже перед лицом смертельной опасности многие трусят и бросают оружие, пытаются спасти свою жизнь любой ценой. Но вы из другого теста, таких я беру в свои рейтары. И вам бы предложил, но не вижу смысла воздух сотрясать – сразу ясно, вы не пойдёте. Он помолчал несколько секунд, прислушиваясь к тому, что творится на постоялом дворе. Его люди продолжали обыск, но судя по всему без особого результата. Главное здание было пусто. Лишь слышались размеренные удары чем-то тяжёлым. - Ломают какую-то особенно прочную дверь, - сказал в пространство Кожаное лицо, - вильдграф скорее всего за нею. Интересно, при нём остался кто-нибудь из гусар? - Вряд ли, - заявил вор. – Я не один день прожил с ними, они все были лихими рубаками, но предусмотрительности ни на грош. Им вполне достаточно было запереть вильдграфа покрепче, даже охранников у его дверей не оставив. Ну, и ставни заколотить, чтобы старик не сбежал через окно. - Тем лучше для нас, - кивнул изборождённым шрамами подбородком Кожаное лицо. – Вы получите свою награду сполна, во Фрейбурге, конечно. Я-то такими финансами не располагаю. Заодно постережёте его в карете, должен же кто-то с ним внутри торчать. Вы оба те ещё конники, как и старый вильдграф, только задерживать нас будете. А так скорее награду свою получите. Оправдание вышло у Кожаного лица какое-то совсем неуклюжее. Ясно же как белый день, что он нам с вором попросту не доверяет. Ему нужно доставить во Фрейбург не только вильдграфа, но и нас, а из кареты мы точно сбежать не сможем. Заодно и склонного к побегам владыку феода постережём. Тут судя по треску дверь не выдержала и рейтары с топотом ворвались в комнату. И почти сразу прозвучали два выстрела, потом послышался шум потасовки, удары, однако вскоре всё стихло. - Если они причинили вред вильдграфу, - обычным отстранённым тоном произнёс Кожаное лицо, - я с них всех шкуры поспускаю. Однако с Гильдериком фон Шварцвальдом обращались уважительно, как и велел Кожаное лицо. Да, он выглядел слегка помятым, но лишь потому, что его буквально волокли на себе трое рейтар. - Так и знал! – выплюнул нам в лица вильдграф. – Твари! Сволочи! Предатели! Всем вам гореть в геенне огненной тысячу лет! - Довольно, - осадил его Кожаное лицо, поднимаясь на ноги и нависая над отцом. – Хватит горячиться, это вредно в вашем возрасте. – Он обернулся к рейтарам, спустившимся со второго этажа. – Кто стрелял? - Вильдграф, - ответил тот, кто выдал мне ольстры с пистолетами. – Ему оставили пару пистолетов и палаш, на всякий случай. Двоих наших ранил, но ничего серьёзного, и не такие дыры зарастали. - Если ты думаешь, что сумеешь доставить меня во Фрейбург… - Довольно, - оборвал вильдграфа Кожаное лицо. – Если надо будет, тебя повезут связанным по рукам и ногам. А эти двое, - он кивнул в нашу сторону, - проследят, чтобы в карете ты не наделал глупостей, твоё сиятельство. Им заплатят только за живого тебя, а не за твой труп, так что уж будь уверен: они постараются. Не так ли, господа? Он даже не обернулся в нашу сторону, чтобы увидеть наши с вором кивки. - Надеюсь, мы поняли друг друга, твоё сиятельство? – Он долго и пристально глядел в глаза вильдграфа. – Если же нет, то мне придётся отрубить тебе ступни. Это сочли вполне приемлемым, и даже выдали мне снадобья, чтобы не допустить заражения, и лауданум, чтобы ты не сошёл с ума от боли. - Ты и прежде был чудовищем, - заявил вильдграф, - теперь же служишь ещё более страшным… существам… Надо было дать тебе умереть… - Может быть. Эти два слова, произнесённые Кожаным лицом, как будто придавили вильдграфа к земле. Спина его ссутулилась, голова поникла. Он совсем повис на руках державших его рейтар, и теперь тем приходилось прикладывать усилия уже не для того, чтобы удерживать его, а чтобы не дать ему упасть. Кожаное лицо кивнул и отвернулся от вильдграфа. Рейтары отвели старика в сторону и усадили за один из столов подальше от сына. - Готовьте карету и лошадей, - бросил Кожаное лицо, садясь обратно на тот же стул. – Мы выезжаем, как только Хирург мне новую маску сделает. Не прошло и получаса, как мы с вором и вильдграфом Гильдериком сидели в карете, прежде принадлежавшей Ханнсегюнтеру. На козлах устроился один из рейтар, а со всех сторон её окружили его товарищи, ведущие в поводу трофейных гусарских коней. Я переоделся обратно, никто не претендовал на моё оружие, и я забрал так и оставшийся в большой комнате, где ночевали гусары, свой палаш, а также кинжал и пистолет с патронной сумой и пороховницей. Трофеев рейтарам и без этого хватало. Вор тоже сменил мундир на привычную ему одежду и сидел рядом с вильдграфом, положив себе на колени знакомую мне короткую дубинку. Сложенный лук он пристроил на противоположное сидение, около меня, поставив рядом и закрытый колчан, полный стрел. Кожаное лицо махнул рукой, давая сигнал отправляться, и небольшой отряд, окружающий роскошную карету, двинулся вперёд – мы ехали на север, к столице Шварцвальда, городу Фрейбург. А за нашими спинами первые языки пламени лизали деревянные стены постоялого двора. Ему суждено будет стать общей огненной могилой для чёрных гусар графа Ханнсегюнтера.(обратно)
Глава 19. Ожидаемая неожиданность.
Немало повидал я мест, для которых определение «дыра» подходило бы лучше, чем Фрейбургу. Он был самым грязным из виденных мной грязных городов, даже непонятно, как он не вымер от чумы, прокатившейся по этим землям пару лет назад. За высокими стенами царила антисанитария, от сточных канав несло так, что над ними, наверное, летом мухи падали замертво, нищие жались к стенам домов в надежде на жалкие крохи тепла и кутались в лохмотья, не обращая внимания на то, что им на головы выливались целые ушаты помоев. Мостовая была далеко не везде в городе, а там где имелась, пребывала в плачевном состоянии, по большей же части под ногами хлюпала жидкая, холодная грязь. У задних дверей трактиров нищие дрались с тощими собаками за выплеснутые на улицу остатки пищи и рылись в них, как можно скорее обгладывая с костей невидимые глазу остатки мяса. - Да уж, свободный город, - бросил вор, переступая через распростёртое тело, неясно было: жив ли этот человек и просто пьян мертвецки, или уже отдал душу Господу. – Свободный от всякой морали и окончательно теряющий человеческий облик. - Не думал, что тебя может шокировать город, - пожал плечами я. – Говорят, до чумы многие из них выглядели не лучше, даже столицы. - Может быть, - развёл руками вор, и тут же вынужден был убрать их, потому что из окна второго этажа в сточную канаву кто-то выплеснул вонючее содержимое ночного горшка. – И всё равно, мне противно находиться тут лишних полчаса, не говоря уже о днях. - Думай о награде за возвращение вильдграфа, - философски заметил я. – Мысли о золоте обычно согревают душу. - Очень надеюсь, что трактир, о котором он говорил, отличается от остальных здешних хоть немного. - Оставь надежду, - процитировал я, и слова великого поэта пришлись как нельзя кстати. Трактиру, куда направил нас вильдграф, лучше всего подошло бы название «Обманутая надежда». Конечно, он выглядел куда крепче и основательней остальных, даже первый этаж его выстроен был из камня, второй же сложен из слегка подгнивших, но ещё вполне прочных брёвен. Другие трактиры, мимо которых нам с вором пришлось пройти по дороге сюда, представляли собой форменные развалюхи, готовые рухнуть под весом собственной худой крыши. Однако кроме основательности ничего хорошего в трактире «Под кабаньей головой» не было. Выцветшая вывеска покачивалась на несильном ветру, отчаянно скрипя, единственная уцелевшая створка двери болталась на каким-то чудом не вывернутой из стены петле. - Может быть, внутри он несколько лучше, чем снаружи, - попытался опровергнуть собственные слова я, и первым направился к дверям трактира, решительно толкнул створку и шагнул внутрь. …За всю дорогу вильдграф не произнёс и десятка слов. Он был мрачен и глядел на нас с вором волком. Неужели и в самом деле думал, что мы станем исполнять его просьбу? Если так, то он куда наивнее, нежели я считал. Нам с вором тоже было не до разговоров, не знаю, как его, а меня клонило в сон. Всё же полтора суток на ногах, да ещё и в столь бешеном галопе, давали о себе знать. Глаза у меня просто закрывались, и небыстро катящаяся карета, да ещё и отлично подрессоренная с плавным ходом, внутри которой почти не чувствовались многочисленные ухабы и рытвины, этому способствовала как нельзя лучше. - Кожаное лицо пустил отряд рысью, - сказал мне вор, видя мои отчаянные попытки бороться со сном, - и заводные лошади у них есть, даже осёдланные, так что, скорее всего, не остановятся до самого Фрейбурга. - Предлагаешь вздремнуть, пока, всё равно, делать нечего? – спросил я. - Спи, - кивнул он, - мне пока не хочется. А как клевать носом стану, подниму тебя. Я решил воспользоваться его щедрым предложением. Не то чтобы доверял сверх меры, но я и так находился среди отряда врагов, в двух шагах от меня ехал верхом один из самых опасных противников, с которым мне, скорее всего, придётся скрестить клинки, чего я отчаянно боялся. Так что даже если усну, большему риску вряд ли подвергнусь. Вот и я откинулся на удобном сиденье, скрестил на груди руки, вытянул ноги, насколько позволяли размеры кареты, и почти сразу задремал под скрип рессор и мерное покачивание. Не прошло и минуты, наверное, как я провалился в сон. Проснулся от несильного, но довольно болезненного тычка в щиколотку. Вор вознамерился пнуть меня ещё раз, однако я вскинул руку, давая понять, что проснулся. - Моя очередь, - заявил он. – Веки уже такие тяжёлые, что не поднять. Я кивнул ему и сел поровнее, чтобы снова не провалиться в сон. Это оказалось не так и сложно, солнце скрылось за горизонтом и в карете стало довольно холодно. Я натянул на плечи сползший плащ и подумывал уже вытащить из вещевого мешка одеяло, когда вильдграф неожиданно обратился ко мне. - Ты ведь не такой как остальные, - произнёс он надтреснутым голосом, - отчего ты с ними? Этот, - короткий, но исполненный великолепного презрения кивок в сторону посапывающего во сне вора, - с ним всё ясно. Человек без совести, её давно заменил звон монет. Но ты другой – я вижу это в твоих глазах. Тебя даже то чудовище, которым стал мой сын, опасается. - Может быть, я просто ещё хуже него? – пожал плечами я, попытавшись изобразить равнодушие. - Я вовсе немолод, юноша, и титул вильдграфа достался мне не по праву рождения. Мне пришлось драться за него, глотки рвать, интриговать при дворе в Авиньоне. Я далеко не ангел, и готов честно признать это. Однако и чудовищем не был никогда, и не стану, как бы ни старались те, кто завладел сейчас моим феодом. - К чему вы это говорите мне, ваше сиятельство? Чтобы просто развеять дорожную скуку? Зачем вам нужны ответы на вопросы? - Верно, - кивнул вильдграф, - мне уже ничего не получить, а пустой болтовни никогда не любил. Но я бы хотел, чтобы ты услышал меня, чтобы понял, вильдграф Гильдерик фон Шварцвальд никогда не служил тем силам, которые сам же неосторожно призвал на доверенные ему земли. Всё, что делается в Шварцвальде от моего имени, ко мне никакого отношения не имеет. - Снова пытаетесь исповедоваться мне, ваше сиятельство, - пожал плечами я, поплотнее закутываясь в плащ, с каждой минутой в карете становилось всё холоднее. – Да только не нужна мне ваша исповедь. Я не за этим приехал в ваш феод. - А зачем же? Правды вильдграфу говорить, конечно же, нельзя. У него точно спросят, о чём он говорил с нами по пути, и спросят так, что у него не будет возможности не ответить или солгать. А потому я избрал простейшую стратегию, продолжил прикидываться жадным подонком. - Золото, конечно же, - заявил я. – Быть может, кое-какая совесть у меня ещё и осталась, но, думаю, сумма, которую нам заплатят за ваше возвращение, вполне способна заглушить и куда более сильный голос совести. - И ты уверен, что вам с этим заплатят? - А зачем так сложно обманывать нас? – пожал плечами я. – Зачем тащить с собой во Фрейбург. Нас куда лучше было бы прикончить на постоялом дворе, как только вы нашлись, и сжечь вместе с трупами гусар. Я думал, что Кожаное лицо попытается сделать нечто подобное, и даже прикидывал, как выкручиваться из этой ситуации. Однако поступил он иначе, и я, откровенно говоря, просто терялся в догадках, что же заставило его. Неужели я сумел произвести на него впечатление? Это, конечно, вряд ли, не стоит приписывать себе слишком многого, возможно, я просто чего-то не знаю, каких-то мотивов, движущих монстром по имени Кожаное лицо. - Исповедуетесь, ваше сиятельство? - неожиданно зевнул вор, устраиваясь поудобнее, - лучше бы помогли нам, раз уж так ненавидите тех, кто управляет вашим феодом от вашего имени. - И какой же вы видите эту помощь? - Да хотя бы рассказали, как к вам в сокровищницу попасть, - развёл руками вор. – Я бы оттуда что-нибудь крайне ценное вытащил на горе вашим врагам. - А ведь это мысль, - прищурился вильдграф. – Это, конечно, не нанесёт им удара, но станет хорошим щелчком по носу. Моим прощальным подарком этим господам. Во Фрейбурге найдите лучший трактир, он называется «Под кабаньей головой», в его подвале есть люк, не особенно-то и хорошо спрятанный. Найти его труда не составит. Трактир стоит достаточно близко от стен замка, так что не составило особого труда проложить подземный ход оттуда в его подвал. После он подробно рассказал, как отыскать сокровищницу и что именно лучше всего оттуда вытащить. - Очень интересно, - протянул вор, снова откидываясь на сиденье, - никогда ещё прежде мне не заказывали грабёж собственного дома. - Шварцвальд перестал быть мне домом, - ответил вильдграф, - да и не был им никогда, если уж по чести судить. Во Фрейбург мы въехали на рассвете. Ночью отряд хоть и двигался без остановок, однако лошадей пустили небыстрым шагом – никто не хотел рисковать и ехать быстрее в полной темноте. Выглянув из окна кареты, я увидел городские ворота Фрейбурга, перед которыми не было очереди из желающих въехать за стены. Жители Шварцвальда явно не жаловали собственную столицу. У ворот дежурили пара стражников самого что ни на есть помятого вида – не то пьяных, не то с перепою, – по крайней мере, ровно на ногах держаться они не могли и покачивались, опираясь на древки алебард. При виде отряда рейтар, и особенно их зловещего командира, оба попытались подтянуться, но получилось у них не слишком убедительно. Однако Кожаное лицо и не глянул в их сторону. Отряд вместе с каретой миновал ворота, и Кожаное лицо взмахом руки велел остановиться. А после, подъехал к карете и сделал нам с вором знак выбираться из неё. - Ждите в городе, - велел нам Кожаное лицо. – Где вас найти? - В трактире «Под кабаньей головой», - ответил я, спрыгивая со ступеньки и потягиваясь, чтобы хоть как-то размять затёкшие за время путешествия конечности. – И долго нам ждать? Задаром ведь нас кормить не станут. Я не говорю уж о постое. - К вечеру ждите гостей, - бросил Кожаное лицо и развернул коня. Мне пришлось резко отпрыгнуть, чтобы брызнувшие из-под копыт комья грязи не попали в меня. Вот так и оказались в столь же грязном, зато основательном, как и весь Фрейбург, трактире. Усевшись за круглый стол, мы заказали крепкого пива и закусок, чтобы скоротать время, хотя ждать вечера ни в мои, ни вора планы не входило. - И как мы проберёмся в подвал? – спросил у меня вор, как только подавальщицы, принесшие нам пиво и закуски, отошли от стола. - Из нас двоих ты – вор, тебе и карты в руки, - пожал плечами я, делая первый глоток оказавшегося довольно приличным горьковатого пива. – Я могу и Кожаное лицо тут подождать. - Ты так уверен, что тебя с почестями пригласят в замок, чтобы вручить награду? – скепсиса в голосе вора хватило бы на дюжину профессоров теологии Болонского университета. - Я уже говорил вильдграфу, что прикончить нас с тобой можно было без затей на постоялом дворе. Или ты считаешь, что у Кожаного лица духу не хватило бы? - Это значит лишь, что у них на нас есть ещё какие-то планы, а вовсе не то, что нам заплатят. - Вот мне интересно, зачем ты вообще ввязался в эту авантюру, если так уверен, что тебе не станут платить? - Думаешь, я спонтанно подтолкнул вильдграфа к идее с ограблением его собственной сокровищницы? Конечно, первоначальные планы у меня были иные, но раз уж всё пошло прахом, то придётся довольствоваться малым. - Сокровищница вильдграфа не столь уж малое, - покачал головой я. – Или у тебя были совсем уж грандиозные планы? - Скорее амбициозные, - пожал плечами вор, - но что теперь о них вспоминать. Всё равно, они пошли прахом. Давай возвращаться к реальности, а именно к тому, как нам проникнуть в здешний подвал. Ситуация и в самом деле была из тех, про которые говорят: близок локоть, да не укусишь. Вроде бы до подвала и подземного хода в замок рукой подать, но попасть туда даже под самым благовидным предлогом совсем непростое дело. - Лучше старой доброй трактирной потасовки ничего на ум как-то не приходит, - сказал я. – Тем более что мне кажется, стража сюда явится только в том случае, если трактир загорится. - Тут обычной потасовкой дело не обойдётся, - окинув взглядом сидевших за остальными столами посетителей, заявил вор. – Морды у всех злобные, будто у волков, сразу за ножи схватятся. И в самом деле, компания в «Под кабаньей головой» собралась самая что ни на есть мрачная. Почти сплошь небритые или заросшие бородами мужики, частенько в одежде с чужого плеча, и лица у всех были, действительно, хищные – волчьи, как будто в каждом видят врагов или добычу. Длинные ножи имелись у каждого. Их носили вполне открыто, подвешенными у правого плеча, чтобы легко было при нужде быстро достать и пустить в дело. - Тем лучше для нас, - кивнул я. – Драка с поножовщиной – то, что нам надо. Осталось только повод найти. И хотя за поводом обычно дело не становилось, но в этот раз он сам нашёл нас. Мы ещё не успели допить своё пиво, как дверь трактира распахнулась настежь, и внутрь ввалились несколько крепких парней, вооружённых увесистыми дубинками. За их спинами маячили знакомые лица Деточки и его прихлебателей. Деточка с важным видом прошествовал мимо своих телохранителей. Все разговоры в трактире при его появлении тут же умолкли, и посетители вперили в фальшивого сына вильдграфа тяжёлые взгляды. Его здесь явно недолюбливали, и это ещё слабо сказано. У многих на лицах читались неприкрытая ненависть или откровенное презрение. - Я снова решил осчастливить ваше заведение своим визитом, - заявил, как ни в чём не бывало, Деточка, направляясь к столу у пышущего жаром камина. Сопровождавшие его парни выкинули оттуда занимавших его посетителей. Это, конечно же, не понравилось остальным, но внушительная охрана заставила всех проглотить эту наглость. - Хозяин, лучшего вина и блюда как я люблю, - щёлкнув унизанными золотыми перстнями пальцами, бросил Деточка. – И пускай подавальщица будет посимпатичней, чем в тот раз была! От её костлявой задницы у меня после два дня колени болели! - Капитан Курцбах ясно дал понять, что вас больше не станут обслуживать за счёт заведения, - заявил хозяин трактира. – И плату с вас велел брать вперёд. - Да что вы такое говорите? – вспылил Деточка. – Кто такой этот капитан Курцбах, чтобы отдавать такие распоряжения, а? Отвечать трактирщик не стал, только руками развёл, и не подумав выполнять заказ Деточки. - Проучите-ка его, - велел тот своим людям, и дюжие ребята тут же направились к трактирщику, поигрывая дубинками. – Пускай он пожалеет о том дне, когда решил перечить мне. - Капитан Курцбах узнает о вашем самоуправстве, - заявил трактирщик. - Это если ему будет кому об этом рассказать, - хищно прищурился Деточка. – Ребята, хозяин этой дыры должен до конца дней своих запомнить мой урок. Молодцы понимающе закивали и прибавили шагу. - Бесплатная выпивка тем, кто останется на ногах! – выкрикнул хозяин трактира. – Выкиньте их отсюда! Слова его были встречены одобрительным рёвом. Сидевшие за столами посетители, как будто только этого и ждали, как сигнала к атаке. Они вскочили на ноги едва ли не все разом, а ближайшие ринулись наперерез молодчикам с дубинками. Стоит отдать тем должное, они не растерялись и не спасовали перед лицом превосходящего их числом противника, смело ринувшись в драку. Все они мастерски владели дубинками, обрушивая их на головы посетителей, вставших на защиту хозяина трактира. На пол пролилась первая кровь, и рухнули первые тела с разбитыми черепами. В ответ те пустили в ход ножи, и крови пролилось уже куда больше. Однако это не остановило молодчиков Деточки, у них тоже имелось оружие серьёзнее дубинок и владели им они ничуть не хуже. Драка быстро переросла в настоящее побоище. - Пора, - кивнул я, ставя кружку на стол. Мы с вором сразу разумно выбрали себе место в углу потемнее, и теперь оказались в стороне от центра событий. Мы поднялись на ноги и хотели уж было направиться к двери на кухню трактира, откуда будет проще всего попасть в подвал, когда прямо на наш стол рухнул спиной здоровяк в потрёпанной шубе. Стол выдержал его немалый вес, и здоровяк тут же вскочил на ноги, ринувшись обратно в драку. Мы с вором поспешили убраться, пока к нам не пожаловал очередной непрошеный гость. Проскочить через зал трактира оказалось проще, чем я думал. Дерущиеся были слишком заняты избиением друг друга, чтобы обращать внимание на кого из тех, кто непосредственной опасности для них не представлял. Этим и воспользовались мы с вором, пробежав к кухонной двери. Рядом с нею пара посетителей с азартом избивала припёртого к стенке молодчика Деточки. Тот даже не пытался обороняться, стоял, прижимая руки к животу, пытаясь удержать вываливающиеся кишки. После очередного удара в лицо он покачнулся и завалился на бок. Избивавшие его посетители тут же принялись месить его ногами. Молодчик же только подёргивался, скорее всего, это была уже агония. На нас никто не обратил внимания, и мы с вором выскочили на кухню. За дверью собрались все подавальщицы, по очереди подглядывающие в щель за дракой в главном зале. На наше появление они отреагировали весьма бурно. - Вы что творите?! – закричала одна из них. – Сюда нельзя! Немедленно убирайтесь! - Именно это мы и собираемся сделать, - кивнул я, стараясь держаться как можно любезнее. – Подскажите, где тут дверь в подвал? - А зачем тебе туда? – подозрительно прищурилась девица, явно самая бойкая из подавальщиц. - Это моё дело, - ответил я, - и лучше тебе в него не лезть, милая. А то мой молчаливый друг решит, что ты хочешь помешать нашим планам. - Пугали меня такие… - фыркнула девица. – Эй, Ножик, тут в твои владения влезли! Ножиком звали местного повара. Его явно ничуть не интересовала драка, он не отрывался от готовки, пока его не позвала бойкая подавальщица. Вид повар имел самый что ни на есть внушительный, а коллекция разного рода ножей, разложенная перед ним на разделочном столе, только добавляла уважения. - А ну цыц мне! – рявкнул он, убирая с огня сковороду, на которой шкворчало жаркое. – Что тут? Девицы тут же поспешили убраться с его дороги, втянув головы в плечи. Им явно не раз доставалось от повара, тяжёлый характер которого можно было без труда угадать по выражению лица и взгляду. - На кухню посетителям нельзя, - заявил он. – Убирайтесь отсюда. - Мы как раз собирались сделать это, - кивнул я. – Только нам нужна дверь подвала. - Туда тоже нельзя, - тон повара стал ещё мрачнее, и не предвещал нам ничего хорошего. Он взял со стола длинный нож и показательно принялся пробовать его остроту пальцем. - Давай не будем обострять, - напрямик заявил я. – Ты же понимаешь, что с нами двумя тебе не справиться. Мы уберёмся отсюда, как только нам покажут дверь в подвал. - Уберётесь, - кивнул повар, беря в левую руку тесак для рубки мяса, - но не через подвал. Видимо, о подземном ходе в замок знали и повар, и подавальщицы, и пускать нас туда никто не собирался. - Я хотел решить дело миром, - развёл руками я. Вор, стоявший рядом со мной, уже успел вытащить из-под плаща лук и в ответ на угрожающие движения повара вскинул его. Стрела уже лежала на тетиве, натягивать которую вор не спешил. Может быть, думал, что дело ещё можно решить без лишнего кровопролития. Повар ринулся на нас, сократив расстояние одним стремительным прыжком. Но не быстрее стрелы. Вор натянул тетиву быстрым движением и разжал пальцы. Наконечник стрелы пробил горло повару и тот рухнул навзничь, царапая пол кухни каблуками. - Где дверь в подвал?! – крикнул я на подавальщиц, стараясь произносить слова раздельно и максимально понятно. Перепуганные видом убитого повара девицы глядели на меня со страхом и непониманием. Пришлось повторить вопрос, прежде чем самая бойкая из них указала на дверь в противоположном конце кухни. - Спасибо, - кивнул я ей, и мы вместе с вором направились туда, переступив через бьющегося в последних приступах агонии повара. Прежде чем покинуть кухню трактира, я обернулся к сбившимся в угол подавальщицам и произнёс: – И передайте хозяину наши извинения за повара. Видит Бог, мы не хотели обострять ситуацию и доводить до кровопролития. Не уверен, что они поняли меня и, главное, поняли верно. Что скажут хозяину трактира, даже предсказывать не возьмусь, однако этими словами я хоть немного облегчил совесть. Убивать людей просто так, ни за что, всё-таки крайне скверное дело. В подвале трактира, как и положено, были подвешены к потолку окорока, на полках стояли круги сыра, в мешках была сложена мука, а на отдельных полочках лежали даже кое-какие специи. Как бы ни был грязен лучший трактир Фрейбурга, он всё же мог, наверное, похвастаться своей кухней, и о том, что такое голод здесь уж точно не знали. Правда, с кухней у них, скорее всего, теперь будет похуже, по крайней мере, какое-то время, пока нового повара не найдут. Как ни странно, при воспоминании о гибели повара меня уколола совесть. Не было нужды убивать его, просто ситуация так сложилась: или он, или мы – разговаривать с нами он точно не собирался, равно как и отпускать живыми со своей кухни. Думаю, с помощью подавальщиц хозяин трактира не раз избавлялся от особенно назойливых клиентов, интересующихся его подвалом. Люк не был замаскирован. Однако если специально не искать его, то вряд ли обратишь внимание. Ведь надо знать, что искать, а уж где именно – это вторично. Мы с вором легко отодвинули мешавшую поднять крышку люка бочку вина, и один за другим нырнули в темноту. Первым вор, предусмотрительно зажегший небольшой фонарь, а за ним я. Опустить крышку изнутри тоннеля труда не составило. Тот, кто проложил его, был талантливым инженером и отлично разбирался в строительстве потайных ходов. Мы убедились в этом, пройдя всего десяток шагов. Тоннель был чуть выше человеческого роста, и мы могли идти не сутулясь. Разве что мне пришлось передвинуть привязанный к вещевому мешку кампеадорский меч, рукоятка его так и норовила зацепиться за каждую перекладину из укреплявших тоннель сверху. Пока шагали по сыроватой земле, перешагивая разного размера лужи, я прикидывал расстояние от трактира до стен замка. Выходило, что вскоре мы должны уже подойти к ним. Вот и порода над намисменилась. В неверном свете воровского фонаря я разглядел гранитное основание, на котором был выстроен замок. Значит, пора. Я замедлил ход, принявшись проверять оружие. Палаш легко выходит из ножен, кинжал можно выхватить в любой момент. Кампеадорский меч висит за спиной и его легко сбросить вместе с вещевым мешком. Последним вынул пистолет, проверил на месте ли заряд, утрамбовав его для верности шомполом ещё раз. Никогда не доверял этому новому оружию, третья часть выстрелов заканчивает осечкой, и доверить подобной игрушке собственную жизнь – настоящая глупость. Вот только в этот раз выбора у меня просто не было. Открыв полку, я на ходу, стараясь не сильно много просыпать мимо, заполнил её мелким затравочным порохом. Закрыв её, аккуратно поднял пистолет и взвёл курок, стараясь, чтобы скрежет его прозвучал как можно отчётливей. Вор впереди замер, а я нацелил ствол ему между лопаток. - Ну и когда ты догадался? – удивительно спокойным для человека в подобной ситуации тоном поинтересовался вор. - Да почти сразу, - честно ответил я. Вор стремительно обернулся, вскидывая лук с уже наложенной на тетиву стрелой.(обратно)
Глава 20. Дважды проклятый.
Попасть в человека из лука с близкой дистанции вроде бы несложно. Стрела на таком мизерном расстоянии, как разделявшее меня и вора, едва ли не надёжнее пули. Однако и тут есть одна хитрость. Я выучил этот трюк очень давно, во времена первых стычек между командами рейдеров в опустевших городах. В те времена, когда самые доступные богатства уже были вывезены, и за оставшиеся приходилось драться не только с населявшими руины городов монстрами и ходячими мертвецами, но и с другими командами. Ведь были и те, кто предпочитал сам не рисковать, а просто караулить выходящие после рейдов команды, зачастую измождённые и явно не в силах сражаться. Одни просто требовали процент за проход по «своим» улицам, но большая часть без затей вырезала чужие команды, приходя на фактории с их трофеями. Вот тогда-то я и узнал, что если в тебя целится с небольшого расстояния лучник, то надо падать. На колено, или просто распластываться по земле. Стрелять сверху вниз в движущуюся цель, да ещё и на таком маленьком расстоянии, очень и очень тяжело. А уж попасть в неё и вовсе невозможно. Именно так я думал, падая на колено и нажимая на спусковой крючок пистолета. И всё же вор почти попал! Стрела буквально прочесала мне волосы, я кожей ощутил движение воздуха, разрываемого ею. И всё равно, ушёл от неё. Пистолет дёрнулся в моих руках, с полки вверх метнулся столбик дыма и язычок пламени, куда больший клуб порохового дыма и язык пламени вырвались из ствола. Тяжёлая пуля угодила вору в колено, едва не оторвав ему ногу. Зашипев от боли, словно гадюка, он выронил лук и сполз по земляной стенке прохода на пол. Да так и замер, дотянувшись ладонями до раны и стараясь зажать её. Я стремительно подскочил к нему, сорвал с него пояс и перетянул ногу на середине бедра. Тугой жгут не позволит ему истечь кровью прежде, чем я всё от него узнаю. - Когда? – внезапно прохрипел вор. – Когда ты узнал меня? - Ещё в Пьяченце подозрения были, - ответил я, - но меня отвлекли, не дав разобраться с тобой окончательно. Да и тевтону со скандинавом не стоило знать, кто ты такой. Если бы правда всплыла наружу, вряд ли меня бы так запросто выпустили из церкви. - Я когда тебя в кабаке увидел, - речь вора с каждым словом становилась всё более разборчивой, он как будто переставал чувствовать боль или попросту не обращал на неё внимания, - так весь холодным потом покрылся. Ты в городе накануне таких событий. Тебя же потеряли, сам Господин не мог найти тебя, как ни старался, а отправленные на твои поиски шпионы или пропадали, или возвращались ни с чем. И тут, когда Господин вместе с миланскими некромантами решился на большую игру, ты объявляешься в городе, где должен быть разыгран её первый акт. Я не верил в то, что это может быть совпадением до последнего. - В городе скорби тебе повезло, - заявил я. – Я хотел разобраться с тобой после того, как выберемся оттуда. Ты, видимо, уверился, что я не раскусил тебя, но именно там я понял, что это ты. - Что же выдало меня? - Для начала разноцветные глаза, - принялся перечислять я. – Потом шрам на правой стороне лица. Думал, я не выясняю всего о людях из своей команды? Думал, я не знаю, что ты прячешь под чёрным капюшоном, поверх которого таскал свой шлем? Но именно в Милане я понял, что не ошибся. - Когда именно? Не тяни уже жилы! - Когда мы по крышам скакали, - охотно пояснил я. – Хитрые приспособления на твоём костюме. У тебя же подобные были ещё когда ты рейдером был у меня. - Всегда питал к ним пристрастие, - кивнул вор. – Они очень облегчают жизнь, знаешь ли, особенно если по мёртвым городам промышляешь в одиночку. - В общем, это тебя в Милане выдало с головой, Абеле, - сказал я. – И тебе чертовски повезло, что я едва на ногах держался, когда мы выбрались оттуда. Зря ты отправился вместе со мной. Если бы не пошёл тогда, после форта Бездушных, я бы может и решил, что мне показалось. Столько времени прошло, да и лица я твоего толком не видел никогда. Самый молодой из моих рейдеров, присоединившийся к команде за один или два рейда в мёртвый город до ставшего для нас роковым, Абеле Аркури рассмеялся. Его тонкие, бескровные губы нечистого растянулись в сардонической улыбке, но он не сдержал рвущегося изнутри смеха и расхохотался в голос. - Нельзя, - давясь от хохота и боли невнятно произнёс он, - нельзя смешивать дело и личное. Я ведь в Пьяченцу подался, чтобы свести счёты. Помнишь того кавальери, которого джаггернаут прикончил? - Кто прикончил? – не понял я. - Джаггернаут – здоровенная такая тварь, их выставили у ворот Пьяченцы, чтобы не дать никому вырваться из города. Вот он-то и прикончил кавальери вместе со всем его отрядом. А фамилия его тебя тогда ни на какие мысли не навела? Кавальери и в самом деле представлялся, но я пропустил мимо ушей его имя. Оно не имело для меня значения. - Он тоже был Аркури, и я сразу узнал его, - продолжил вор, а точнее Абеле Аркури, - мой дальний родич. Из той ветви семьи, что пустила меня по миру. Именно эта сволочь, кавальери Аркури, явился со своими людьми, чтобы выставить меня из моего родного дома. Они забрали всё, потому что документы на имущество, деньги, земли – да на всё, что было у нас, остались в проклятом городе! И вытащить их оттуда не было никакой возможности. Вот почему я стал рейдером, Рейнар. Я хотел вернуть себе то, что принадлежит мне по праву! - А стал шпионом на службе у врага рода людского, - заявил я. – Незавидная судьба, скажу я тебе. - А ты стал цепным псом Авиньонской церкви, - выплюнул мне в лицо Абеле. – И что, можешь сказать, твоя участь лучше моей? - Я сижу над тобой, а ты истекаешь кровью, - пожал плечами я. - Очень смешно, - огрызнулся Абеле. – Так что же ты не добиваешь меня? Ещё покуражиться хочешь? - Я хочу знать, в какую ловушку ты меня должен был завести, - ответил я. – Что ждёт меня впереди? - Кожаное лицо со своими рейтарами, - сказал Абеле. – Он встретит тебя у самого входа с десятком солдат, так что со мной или без меня – у тебя нет шансов выбраться отсюда живым. Поздно ты спохватился. - Вполне возможно, - не стал спорить я. – Но, сам понимаешь, это ещё не повод для меня, чтобы опускать руки. Я ведь нужен вашему господину живым, не так ли? - Откуда такая уверенность? Если честно, никакой уверенности у меня не было и в помине, однако что-то такое блеснуло в глазах Абеле, когда он задал этот вопрос. И это уверило меня в правоте моего предположения. - Хотя бы то, что ты не прикончил меня в городе скорби, - пожал плечами я. – У тебя было без счёта возможностей. Особенно когда я валялся без чувств сразу после того, как мы покинули его. - Я думал над этим, - заявил Абеле, - но всадники появились чертовски не вовремя, я едва успел скрыться. - И на факторию Роццано ты вывел меня не просто так, - добавил я. – Хотел тёпленьким сдать с рук на руки Бауму? - Этот недоумок может испортить какой угодно план, а уж если приходится импровизировать, так на него вообще нельзя положиться. Ещё та толпа покойников, из-за которой мы в кустах провалялись не один час. По моим прикидкам, отряд Баума должен был появиться в Роццано позднее. Мы бы заночевали там, а утром – voila! – ты у нас в руках. Тёпленький, как ты верно выразился. Но Баум всё испортил, недоумок! Он перевёл дыхание – длинный, яростный монолог стоил Абеле дороже, чем он хотел мне показать. Несмотря на жгут, кровь, смешанная с проклятыми чернилами, вытекала из его тела. - Ладно, Абеле, скоро я оставлю тебя в покое, - сказал я. – Ответь мне на один вопрос, на тот, от которого уклоняешься всеми силами. Что вы затеяли здесь, в Шварцвальде? Зачем вообще вашему господину понадобился этот богом забытый феод? - Откуда мне знать? – вполне убедительно пожал плечами Абеле. – Думаешь, он делится с кем бы то ни было своими планами? Он велит, даже не приказывает, а именно велит, и мы выполняем, не более того. - Не лги мне, Абеле, - покачал головой я. – Тебя ведь насквозь видно. Ты даже болтать начал, лишь бы мне язык заговорить. Отвечай. - Да пошёл ты, Рейнар, - голос Абеле стал отрешённым. – Ничего я тебе говорить не буду. Что ты можешь мне сделать? Я уже калека, так что лучше распусти ремень, чтобы я истёк тут кровью. - Зря ты думаешь, что я ничего не могу поделать с тобой, Абеле, очень зря. Многих из тех шпионов вашего господина, что отправляли искать меня, приводили ко мне, чтобы я вытянул из них правду. И они говорили. Ни тиски, ни плети, ни огонь не могли сломить воли многих из них, ломались они, когда я глядел им в глаза. Я с силой откинул голову Абеле, впечатав его затылком в мягкую стену подземного хода, и прежде чем он успел отвернуться или зажмуриться, буквально вцепился в его глаза своим взглядом. Не прошло и мгновения, как Абеле Аркури закричал. Моё проклятье бьёт в самую сущность силы того, кого Абеле зовёт Господином. Я вижу его лицо, оно словно наплывает поверх лица моего бывшего товарища. И я волей-неволей узнаю все тайны Абеле. Он продался давно, очень давно. Его поймали на крючок шпионы тирана, называющего себя Господином, он слишком хотел отомстить собственным родственникам. Тем, о ком говорил мне. Абеле привёл нас в ловушку – ведь именно он был нашими глазами в мёртвом городе. Я слишком полагался на него. Его Господину нужны были рабы – сильные, ловкие, умелые, и моя команда подходила для этого как нельзя лучше. Бледное, вытянутое лицо Господина искажается от негодования, точно так же как в ту злосчастную ночь. Я снова гляжу ему в глаза, и прошлое Абеле тает, теперь моё проклятье бьёт в самую сущность тирана. В его след, оставленный в душе Абеле. Я проваливаюсь в своё прошлое, снова стою на коленях перед одетым по последней моде господином с бледным лицом, чёрными губами и белоснежными волосами, едва достающими до воротника рубашки. В тот момент он напомнил мне элитного куртизана, какие развлекают богатых дамочек – и не только их – в городах со свободной моралью, наподобие Салерно или Новой Венеции. Однако, несмотря на внешность в нём чувствовалась опасность. Да такая, от которой поджилки начинают трястись сами собой, хотя непосредственной угрозы на первый взгляд и нет никакой. Вот только этот самый первый взгляд частенько бывает ошибочным. Тиран – а эта тварь не может быть никем иным – поднимает мой подбородок, заставляя глядеть ему в глаза. Его сила врывается в меня, подавляет волю, не даёт сопротивляться. Я чувствую боль от упёршегося в основание шеи наконечника копья, чувствую, как между лопатками струится кровь. Крысолюд, держащий оружие, и не думает давать мне послабление. Его только радуют причиняемые мне дополнительные страдания. - Ты – мой, - в третий раз за эту ночь произносит тиран. – Я – твой Господин, признай это, прекрати сопротивляться, и боль уйдёт… Он уже повторял сегодня эти слова дважды, но к кому обращался, не знаю. Я и не думаю сопротивляться. У меня нет на это сил – ни физических, ни духовных. Я сломался в тот момент, когда Абеле сообщил, что выхода из дома нет. Дальше действовал уже рефлекторно – животные инстинкты вели меня, а не воля к жизни. Я должен был драться, потому что так велит самый сильный из них – инстинкт самосохранения. Но теперь пасовал и он. Перед натиском силы тирана, называющего себя Господином, удержаться не может, наверное, ничто. Я подчиняюсь этой могучей силе, не пытаюсь даже сопротивляться. Воли нет, инстинкты забиты – ничто не мешает тирану подчинить меня, как остальных. Его сила проникает всё глубже в меня, и вдруг тиран отшатывается. Он отпускает мою голову, и я безвольно валюсь на грязный пол. Крысолюд тут же пользуется моментом, чтобы поставить ногу мне на спину. Теперь мне уже никак не подняться. Тиран, зовущий себя Господином, отступил на несколько шагов, прижимая руки к лицу. Я же почувствовал, что его сила получила отпор, нечто внутри меня заставило тирана отступить. И, кажется, даже нанесло ему урон. Быть может, пострадала только его гордость, но и это уже немало. - Прокажённый, - выдавил тиран. – Тварь… Проклятая тварь… Проклятая зараза… Прикончить его! Однако после происходит нечто. У меня нет слов, чтобы описать это – ни в одном из языков мира не найти слов, которые могли бы хоть немного дать понять мои ощущения, мои чувства, которые как будто взорвались, сошли с ума. Я видел ушами, слышал запахи, кожей ощущал цвета, свет и тень. Все чувства перемешивались раз, другой, третий, как будто нечто поставило перед собой задачу свести меня с ума. Я потерял себя в этом безумном водовороте, и лишь одно было неизменно. Моё проклятье, моя болезнь, что страшнее чумы: проказа, она жгла меня изнутри, не давала расстаться с собой окончательно. Когда всё закончилось, я остался лежать на грязном полу, глядя в потолок. И лишь одна мысль не давала мне свалиться в тёмные пучины безумия: «Можно ли болеть чумой и проказой одновременно? Можно ли быть проклятым дважды?». *** Кожаное лицо ждал меня один. Не было никакого десятка рейтар, о котором говорил Абеле. Первым, что я увидел, выбравшись из люка, которым закончился подземный ход, были подкованные сапоги Кожаного лица. Он протянул мне руку, помогая выбраться в подвал. Я не стал пренебрегать его помощью, и вскоре уже стоял перед ним. - А где второй? – спросил Кожаное лицо. - Там остался, - мотнул я головой, указывая в сторону люка, - решил отдохнуть по дороге. Он мне сказал, что ты будешь ждать с десятком рейтар. - Одного меня довольно, - бросил Кожаное лицо. – Деточка заварил слишком крутую кашу в городе – начался мятеж, и все люди нужны там. - А ты здесь? – удивился я. – Не руководишь его подавлением? - Мои капитаны знают что делать, - отмахнулся Кожаное лицо, - они справятся и без меня. Я нужен здесь. Тебя хочет видеть Доктор. - Тот, кому ты обязан жизнью? Кожаное лицо ничего отвечать не стал. Он молча указал мне на лестницу, ведущую наверх. Сопротивляться я не стал – зачем? Пока рано затевать бучу, меня ведут ровным счётом туда, куда я так стремился, так для чего сопротивляться? Главное, не пропустить момент, когда сопротивляться будет уже слишком поздно. Мы прошли с Кожаным лицом почти через весь замок. Немногочисленные слуги, что попадались нам, стремились как можно скорее скрыться и ни в коем случае не поднимали глаз. Иные же просто замирали, вжавшись в стену, как будто пытались сделаться невидимыми, чтобы на них не упал взгляд Кожаного лица. Мой спутник не произнёс ни единого слова, пока мы размеренно шагали по коридорам и поднимались по лестницам. Я почти не обратил внимания на замок вильдграфа, заметил только вполне очевидное запустение – пыль в углах, паутину, кое-где свисающую длинными, серыми клочьями, пару раз из-под ног с отчаянным писком выбегали мыши. Гобелены на стенах давно потускнели и покрылись толстым слоем пыли. Пол был скверно выметен. Однако на всё это Кожаному лицу было, похоже, глубоко наплевать. Он вёл меня к цели и не глядел по сторонам. Наконец, мы остановились у массивных дверей, у которых дежурили двое рейтар. - Дальше зал, в котором вильдграф принимает просителей и прочих визитёров, - объяснил мне Кожаное лицо. – Жди здесь, пока двери не откроются. - И ничего? – удивился я. – Ты не попытаешься прикончить меня? У меня не заберут оружие? Вот так запросто пустят, когда закончат свои дела? Кожаное лицо только плечами пожал, и тут из-за массивной двери раздался жуткий, почти нечеловеческий крик. Он быстро затих, видимо, сил у кричавшего было не слишком много. - Это вильдграф? – спросил я у Кожаного лица. Он ничего не ответил, но его молчание было красноречивее сотен слов. - Там ведь пытают твоего отца, - сказал ему один из охранявших вход рейтар, - и ты ничего не предпримешь? Не думал я, что ты станешь такой тварью… - Вон, - бросил ему Кожаное лицо. – Чтобы я тебя в Шварцвальде больше не видел. Слабакам нет места здесь! - Я-то уйду, - грустно произнёс рейтар, совсем уже немолодой дядька с вислыми седыми усами, - а что тогда от тебя останется? Только твоя личина из кожи? - Вон! – неожиданно взревел Кожаное лицо, и выхватил меч. А после всё завертелось словно само собой. Схватился за оружие второй рейтар, и я быстро выдернул из ножен палаш. Кожаное лицо нанёс усачу сокрушительный удар – такой силы, что далеко не каждый сумеет отбить, но немолодому это удалось. Небыстрым, зато удивительно плавным движением он отвёл тяжёлый клинок вражеского меча в сторону. Отпрыгнув, рейтар вскинул свой палаш, готовясь отразить новую атаку Кожаного лица. Второй рейтар тоже обнажил оружие, но обернулся ко мне, замерев на мгновение, оценивая, представляю я для него опасность или нет. И этого мгновения было более чем достаточно – ведь оно оказалось как раз из тех, в которые решаются вопросы жизни и смерти. Я ударил рейтара не палашом, к которому был прикован его взгляд, а длинным кинжалом, что сжимал в левой руке. Прямой клинок вошёл в горло рейтара прежде чем он понял, что же произошло. Он кашлянул кровью – красные струйки обильно побежали по его подбородку прямо мне на пальцы, всё ещё сжимающие рукоять кинжала. Рейтар начал заваливаться назад. Мой удар оказался слишком сильным – клинок крепко засел в теле рейтара, и я вынужден был отпустить его. Обернувшись к Кожаному лицу и седоусому рейтару, я стал свидетелем гибели старика. Они как раз сшиблись снова – зазвенела сталь. Рейтар сумел отбить два могучих удара Кожаного лица, попытался контратаковать, но ему не хватило ловкости. Всё же он был немолод и уступал в скорости движений Кожаному лицу. Тот легко парировал его выпад и тут же нанёс сокрушительный удар ногой. Подкованный каблук врезался в грудь рейтара, мне показалось, что я услышал треск рёбер, хотя это и моё воображение могло разыграться. Старик отлетел к стене, врезавшись в неё спиной, и сполз на пол. Изо рта его потянулась струйка крови. Кожаное лицо шагнул к нему, занося меч для последнего удара. И тут я сделал просто чудовищную глупость. Даже не представляю, какой чёрт толкнул меня под руку. Вместо того чтобы ударить Кожаное лицо в спину, я швырнул свой палаш в него. Вращаясь, тот врезался в клинок меча Кожаного лица, не дав тому нанести старику смертельный удар, и со звоном отлетел куда-то в угол. Кожаное лицо обернулся ко мне, склонив голову на бок, словно птица. Наверное, этот жест у него означал недоумение. Я же быстрым движением скинул со спины вещевой мешок, к которому был привязан кампеадорский меч, и постарался как можно скорее извлечь его клинок из ножен. - Можешь не торопиться, - произнёс Кожаное лицо, шагнув в мою сторону, - я не убиваю безоружных. – Он помолчал мгновение, и неожиданно для меня продолжил: - Может, и к лучшему, что этот старый дурень решил прочесть мне нотацию в самый неподходящий момент. Мне велели принести твою голову, если не выйдет привести тебя самого. Значит, пусть будет голова. И Кожаное лицо сорвал маску, отшвырнув её в угол. Не знаю уж, оказывал он мне таким образом некую почесть, признавая достойным противником, или же смутить хотел своим жутким видом. Мне было наплевать. - Я сделаю новую маску из твоего лица, - заявил он, прежде чем атаковать, - и буду носить её долго. Он атаковал меня рубящим ударом – быстрым и чудовищно сильным. Но я и не подумал принимать его на свой клинок. Полшага в сторону, вскинутый для обороны меч, клинки всё же со звоном сталкиваются, запястья с предплечьями отзываются на это тупой болью. Кожаное лицо тут же атаковал снова, попытался достать меня обратным движением, однако уклониться мне труда не составило. Он не остановился на достигнутом и ринулся в новую атаку. Дважды крутанув мечом, усиливая замах, Кожаное лицо рубанул меня сверху вниз. Я нырнул вперёд, подставив под выпад меч, и продолжил двигаться, заставляя его клинок соскальзывать по моему. Сила вражеского удара едва не заставила меня упасть на колени, и всё же я сумел выдержать её, ушёл в перекат и попытался рубануть противника сзади. Одного не учёл, в руках у меня был не привычный лёгкий палаш, а длинный меч. Кожаное лицо успел крутнуться на месте и отбить мой не самый ловкий выпад. Пользуясь тем, что я стоял-таки на одном колене, он обрушил на меня новый могучий удар сверху-вниз. Уклониться у меня возможности не было, и я ударил в ответ. Клинки столкнулись со стеклянным звоном, во все стороны брызнули снопы искр, боль снова вспыхнула в запястьях с предплечьями. Но я выдержал удар, и рванул вперёд и вверх, снова пропуская вражеский клинок по своему. С неприятным скрежетом тот соскользнул, заставляя Кожаное лицо податься вперёд. Мы оказались на расстоянии в полфута, если не ближе. Перехватив меч правой рукой, левой я взмахнул хитрым образом, заставляя выскочить в ладонь крошечный нож. Даже не нож, а заточенную до бритвенной остроты полоску металла. Я забрал её вместе с наручем, где она была спрятана, у Абеле, прежде чем двинуться дальше по тоннелю. Он попытался меня полоснуть этим ножичком, как только я закрыл ему глаза ладонью, прекращая пытку. Наруч отлично уместился под рукавом джеркина, и полоска металла легко выскакивала в ладонь. Хотя, конечно, после первых тренировок у меня оказалась сильно порезана перчатка, пока я не научился правильно сжимать полоску пальцами. Перчатку пришлось выкинуть по дороге, зато теперь у меня появился ещё один шанс в схватке с Кожаным лицом. Я стремительно полоснул ножичком по шее противника, целя под изуродованную челюсть, в яремную вену. Кожаное лицо дёрнулся назад, его жуткое лицо скривилось от боли. Он отступил на пару шагов, зажимая левой рукой рану. Такую, от которой любой другой умер бы в течение считанных секунд. Но для Кожаного лица этого было, увы, недостаточно – он давно уже не был обычным человеком. Я снова перехватил меч обеими руками и нанёс врагу быстрый удар, каким-то чудом Кожаное лицо сумел отбить его. Он уверенно сжимал меч правой рукой, левую же не отрывал от располосованного мной горла. И более того, Кожаное лицо и не думал уходить в оборону – он атаковал! Он с рёвом ринулся на меня, не обращая внимания на хлещущую из-под пальцев кровь. Схватив меч двумя руками, Кожаное лицо нанёс чудовищно сильный удар, мне ни за что не справиться с ним, даже пытаться не стоит – гиблое дело. Я ушёл в сторону классическим пируэтом, провернувшись на месте, на мгновение подставив врагу спину, но что самое главное – уйдя с пути его тяжёлого клинка. Вот теперь он был мой! Я на излёте парировал его сильный, но не слишком ловкий выпад, нанеся удар по основанию клинка. Кожаное лицо не сумел удержать оружия в руках, и меч с глухим стуком отлетел в угол. Ни о каком благородстве в этом поединке и речи идти не могло, продолжая движение, я прокрутился во второй раз, усиливая удар, и рубанул Кожное лицо по корпусу. Остро отточенный клинок кампеадорского меча, который я правил и точил по дороге к Фрейбургу, легко разрубил кирасу Кожаного лица и глубоко вошёл в тело с мерзким хрустом. Я потянул его на себя, освобождая, и тут же разорвал дистанцию. Но Кожаное лицо и не думал атаковать меня – силы у него подошли к концу. Из располосованного горла и раны на боку обильно текла кровь. Он ещё держался на ногах, но сразу видно – сражаться уже не может. Мне оставалось его только добить. Этот момент – самый опасный в схватке, когда кажется, что ты уже победил. Обречённый противник всегда может выкинуть нечто этакое и утащить тебя за собой на тот свет. Поэтому я ударил быстро и безжалостно. Быстрым выпадом я насквозь пронзил грудь Кожаного лица, кираса снова не сумела остановить клинок кампеадорского меча. Я выдернул оружие, и Кожаное лицо тут же завалился на спину. Под ним на полу начала растекаться лужа почти чёрной от проклятого ихора крови. - Ты… прикончил его?.. – услышал я слабый голос. Я обернулся и увидел седоусого рейтара, сидящего у стены. Он был ещё жив, но каким чудом – непонятно. Зато сразу видно – он отдаст богу душу в ближайшие минуты. Я подошёл к нему и присел рядом. - Да, убил, - сказал я. - Хорошо… - выдохнул рейтар. – Сил не было… глядеть… каким он стал… Вместе со словами из него будто жизнь выходила, и я не прерывал его. Пусть говорит, если ему так этого хочется. Что-то в последнее время мне часто исповедуются. - Я ж ему… заместо отца был… - продолжил старый рейтар, переведя дыхание. – Мы ещё с отцом его… начинали… вместе. А потом он меня к нему приставил… Когда парень в наёмники податься решил… Вместе служили… много повидали… Потом вернулись… На войне много всего было… Но тут… Надо было отцу отречься от него… Похоронить после той резни на свадьбе… Силы окончательно оставили старого рейтара, он начал бредить, речь его становилась всё тише и сбивчивей. Последним, что я услышал, были слова: - Сил нет… Каким стал… И старый наёмник умер у меня на руках. Отчего-то мне было жаль его, хотя я не знал этого человека вовсе. Очередной безымянный труп, через который остаётся только переступить. И всё равно, мне было жаль его – сам не знаю, почему. Я закрыл глаза старому наёмнику и поднялся на ноги. Пришёл черёд навестить ещё одного из моих былых товарищей по рейдам в мёртвые города.(обратно)
Глава 21. Из прошлого…
Я хотел было поддаться дурацкому желанию и открыть массивные двери, ведущие в главный зал замка, пинком ноги. Однако мне бы это не удалось, потому что открывались они наружу. Я распахнул створки и вошёл в просторную залу, где на высоком пьедестале был установлен настоящий трон. Назвать эту роскошную, но при этом массивную и основательную конструкцию просто креслом язык бы не повернулся. Изготовленное из стали и дерева, затейливо украшенное резьбой – да такие троны есть далеко не у всех владык, называющих себя королями. Вот только вряд ли кто из них, взглянув на сидящего на нём вильдграфа Гильдерика, мог бы позавидовать его участи. Над ним всё ещё стоял Чумной Доктор, а значит, процедуры, заставляющие старика кричать от боли, не были завершены. Я узнал его сразу же, хотя он ничем не отличался от прочих братьев по профессии. Тот же плащ, круглая шляпа с маленькими полями, перчатки с крагами и клювастая маска, с которой он почти не расставался даже вне мёртвых городов. И всё же я точно знал, передо мной именно он – Чумной Доктор из моей команды. Ловкими движениями рук он словно сплавлял воедино плоть вильдграфа с деревом и сталью кресла. Гильдерик потерял сознание от боли, но было ясно, скоро он снова придёт в себя, чтобы исторгнуть новый нечеловеческий крик. Услышав мои шаги, Чумной Доктор, не оборачиваясь, бросил через плечо раздражённо: - Сколько можно повторять, не отвлекать меня, когда я работаю! - Мне ты этого не говорил ещё ни разу, - сказал я, уверенно шагая через просторную залу. Мои слова заставили Чумного Доктора обернуться. Он прекратил свою тонкую работу, руки его замерли. И почти тут же пришёл в себя вильдграф. Все чувства вернулись к старику, и он закричал. Доводилось мне несколько раз бывать в полевых госпиталях после сражений. Только там, наверное, слышал я такие крики, полные боли и отчаяния. Так кричат будущие калеки, которым пилят руки или ноги, чтобы спасти жизнь. Куда страшнее боли в их воплях безнадёжность, обречённость. Они уже не люди, обрубки, огрызки, которым только и остаётся, что доживать свою жизнь на паперти или у добрых родственников. Меньше часа назад они были сильными людьми, а теперь стали чудовищными калеками, на которых никто не взглянет лишний раз. Вот что услышал я в крике вильдграфа. Он уже не был человеком, Чумной Доктор своими манипуляциями превращал его в часть кресла. Вильдграф уже никогда не сумеет подняться на ноги. Руки его были вплетены в узор, покрывающий подлокотники кресла, металлические полосы пересекали их и Гильдерик теперь может разве что пальцами свободно шевелить. Какую боль он испытывал сейчас я себе даже представлять не хотел. - Рейнар? – удивился Чумной Доктор. – Кто тебя пустил сюда? Где охрана? Где Кожаное лицо, чёрт побери? - Мертвы, - развёл руками я, - так что пришлось самому двери открывать. - Я ведь приказал этому недоумку взять десяток солдат и ждать тебя у выхода из тоннеля! – вспылил Чумной Доктор. – В этом проклятом Шварцвальде хоть кто-нибудь что-нибудь умеет делать на совесть? - Абеле родом не отсюда, - заметил я. - Ему вообще тут делать нечего, - отмахнулся Чумной Доктор. Вильдграф Гильдерик закричал за его спиной с новой силой. Чумной Доктор раздражённо ткнул его каким-то инструментом, который, оказывается, держал в правой руке. Старик тут же замолчал, потеряв сознание – интересно, надолго ли? - Абеле был крупным кретином, раз связался с тобой, - продолжил Чумной Доктор. – Ты был ему не по зубам, но у него, конечно же, было иное мнение. Я лишь руками развёл – мол, чужая душа – потёмки. - А Кожаное лицо тоже решил повести свою игру, - кивнул клювастой маской Чумной Доктор, - раз не выполнил моего приказа. Что с ним случилось? Приступ ярости, который спровоцировала какая-то мелочь, верно? - Вроде того, - кивнул я, подходя к ступенькам пьедестала. - Ни шагу дальше, - вскрикнул Чумной Доктор. – Ни шагу – я не шучу! - Ты мне угрожаешь? – удивился я, остановившись. - Предупреждаю, - веско произнёс Чумной Доктор. - Что же такое ты можешь сделать? Мной овладело веселье. Это был какой-то абсурд – Чумной Доктор угрожает мне. Тот, кто всегда первым удирал от тварей в мёртвых городах, тот, кто ничего тяжелее скальпеля в руках не держал и всегда отлынивал, когда мы выносили добычу. Старина Чумной Доктор – бесполезный в схватках с людьми и даже бродячими мертвецами, вдруг начинает угрожать мне. - Думаешь, я здесь ради вильдграфа? Так он уже отыгранная карта. Он никому не интересен. Не пройдёт и недели, как в Шварцвальд прибудет новый вильдграф со своим войском, который наведёт тут порядок. И его твоя марионетка, прикованная к этому креслу, не обманет. Не успеешь унести ноги – отправишься на костёр. - Ты глупец, Рейнар, и всегда был им! – отрезал Чумной Доктор. – Прежде ты был удачливым глупцом, но теперь тебя и удача оставила. Зря ты явился сюда. Здесь тебя ждёт только смерть! В какие бы игры ты теперь ни играл. Хотя какой ты игрок – ты ведь пешка на чужой доске, разменная карта в руках. - Если считаешь себя чем-то большим, - сказал ему я, - то – ошибаешься. Я заглянул в душу Абеле и видел, что все вы – рабы тирана, называющего себя Господином. - Зачем ты вообще сюда пришёл? Нотации мне читать? Так я в них не нуждаюсь. Лучше быть рабом Господина, нежели алчных и развращённых князей Авиньонской или Кастильской церкви, подобно тебе. - Я пришёл убить тебя, Чумной Доктор. - И ты считаешь, что сумеешь сделать это? - А ты считаешь, что сумеешь мне помешать? Я выхватил из-за пояса пистолет, ладонью левой руки взвёл курок, и тут же выстрелил. И всё равно не успел. Чумной Доктор двигался с удивительной скоростью – даже Абеле, при всей его ловкости, уступал ему. Тот каким-то почти кошачьим движением ушёл в сторону и прыгнул, преодолев расстояние никак не меньше пары ярдов. Приземлившись на пол, Чумной Доктор уверенно стоял на ногах, сжимая в правой руке крепкую дубовую палку. Обычно подобной переворачивали трупы жертв чумы, однако и как оружие она вполне сгодится. И Чумной Доктор решил мне это доказать прямо сейчас. Он сорвался с места, обрушив на меня серию стремительных ударов. Крепкая палка врезалась мне в плечо, и лишь кольчужный рукав уберёг меня от перелома. Тут же обратным концом Чумной Доктор ткнул меня в живот, заставляя переломиться пополам, ловя ртом воздух. Удар по рёбрам заставил лёгкие взорваться болью, а Чумной Доктор и не думал останавливаться на достигнутом. Прокрутив палку над головой, он обрушил её на меня сверху вниз. Я едва успел подставить под удар скрещённые руки, принимая дерево на наруч и плотный рукав джеркина. Чумной Доктор тут же отдёрнул палку, не давая мне шанса перехватить её, и ударил снова. Крепкая древесина врезалась мне в рёбра с другой стороны. Я закашлялся и упал на одно колено. - Господин наделил всех нас особыми дарами, Рейнар, - произнёс торжествующим тоном Чумной Доктор. – Я больше не старый слабак, только и годный на то, чтобы латать вас после драк. Теперь я могу постоять за себя. Да что там, я могу легко отправить на тот свет любого бойца, вроде тебя! Даже Кожаное лицо не смог продержаться против меня и пары минут. - Он слишком полагался на свою силу, - ответил я, стараясь потянуть время, чтобы хоть немного прийти в себя после ошеломительной атаки Чумного Доктора. Ничего подобного я от него и в самом деле не ожидал. – А вот с ловкостью и скоростью движений у него было плохо. - У меня с этим теперь, как видишь, всё отлично! И не пытайся заговорить мне зубы! Чумной Доктор ударил меня снова – теперь целил в висок. Я ушёл от встречи с деревянной палкой, распластавшись на полу, тут же вскочил на ноги, оказавшись почти за спиной Чумного Доктора. Тот попытался ткнуть меня обратным концом своей палки, но я снова сумел уклониться и изо всех сил врезал кулаком по его клювастой маске. Ошеломлённый Чумной Доктор отступил на пару шагов – маска съехала с его лица, открыв мне один глаз. И это был совсем не человеческий глаз. Жёлтый, с вытянутым как у кота зрачком. Я тоже отпрыгнул, разрывая дистанцию, чтобы получить возможность обнажить оружие. Вещевой мешок вместе с тяжёлым кампеадорским мечом остались по ту сторону двери. Прежде чем войти в зал, я зарядил пистолет и вернул в ножны палаш. Теперь же надо было успеть выхватить клинок, прежде чем Чумной Доктор атакует снова. И я успел, даже вовремя вскинул оружие, чтобы подставить его под летящую мне прямо в лоб палку. Отбил и следующие атаки Чумного Доктора. Пускай его господин и наделил его нечеловеческой скоростью и ловкостью, вот только настоящих боевых навыков это не заменит ни за что. Я парировал все его быстрые, но чертовски предсказуемые атаки, всякий раз я едва ли не заранее знал, куда он будет бить, и дерево его палки встречало сталь клинка. Чумной Доктор начал злиться – это видно по его движениям. Они стали куда резче, ещё менее расчётливыми, нежели ещё секунду назад. Он продолжал наседать на меня, но ни одна из его атак и близко не могла нанести мне какого-либо вреда. - Издеваешься надо мной? – прошипел он из-под маски, которую вернул на место быстрым движением руки. – Думаешь, победил? Как бы ни так! И он ринулся в новую атаку – ещё более стремительную. Несмотря на всю её грубость и предсказуемость, я не сумел отбить всех ударов, обрушившихся на меня. Два последних оказались слишком быстрыми. Сначала левое плечо, а следом шея и основание черепа взорвались болью – и я покатился по полу, едва не выронив палаш. Если бы не корзинчатая гарда, точно потерял бы. Чумной Доктор наступал на меня. На сей раз молча. И я видел, что ему эта атака далась очень непросто. Он переводил дыхание, даже под свободным одеянием его было видно, что грудь ходит как кузнечные меха. Я лежал на полу до последнего, делая вид, будто у меня не осталось сил для обороны. Чумной Доктор совершил первую ошибку, подойдя ко мне слишком близко – он ведь и представления не имел о дистанции схватки. Он занёс надо мной свой палку, целя концом в лицо. Будь на его месте кто другой, я мог бы заподозрить обманный манёвр – слишком уж прямолинейной была эта атака. Но Чумной Доктор за всю нашу короткую схватку атаковал только так – прямо в лоб, без каких-либо затей, полагаясь только на дарованную скорость. Прежде чем он успел ударить меня, я рванул вверх. Второй ошибкой Чумного Доктора был прикованный к клинку палаша взгляд. Он не обратил внимания на короткий кривой нож, что я сжимал в левой руке. Чумной Доктор легко отбил палаш– тот отлетел далеко в сторону, заскользив по каменному полу, я даже удерживать его не стал. Чумной Доктор даже не понял, что именно убило его. Я снял длинный кривой кинжал с пояса умершего у меня на руках рейтара. Очень уж приглянулся он мне. Не люблю шарить по трупам, но в этот раз не смог удержаться. К тому же мой собственный кинжал крепко засел в костях позвоночника второго рейтара и освобождать его времени не было. Так что этот пришёлся как нельзя кстати. И вот сейчас я по самую рукоятку вонзил его в низ живота Чумного Доктора. Тот не носил под просторным одеянием ни кольчуги, ни даже плотной кожаной куртки, что могли бы спасти ему жизнь. Я перехватил рукоять ножа обеими руками и рванул его вверх. Чумной Доктор задохнулся от боли и неожиданности. Я же продолжал тянуть вверх рукоять, чувствуя, как остро отточенному клинку поддаётся плоть, как он режет внутренние органы, пока не упирается в ребро. Он и его начинает резать, но мне довольно и той страшной раны, что я уже нанёс Чумному Доктору. Я выдёргиваю кинжал из раны и отступаю на полшага. Чумной Доктор выронил палку, та с глухим стуком ударилась об пол, прижал обе руки к распоротому животу, откуда обильно лилась кровь, и уже начинали лезть сизые петли кишок. - Зря ты ввязался в это дело, - покачал головой я. – Ты не воин и никогда не был им. Ты врач, учёный, и даже скорость реакции не поможет тебе победить. - Я ничем не хуже тебя… - прохрипел умирающий Чумной Доктор. – Ничем… не хуже… - Умение драться ещё не всё, - пожал я плечами. – Далеко не всё. Жаль, ты этого так и не понял. Я сильно толкнул его ногой, и Чумной Доктор повалился на бок, свернувшись в позе зародыша. Он ещё подёргивался, но это была агония. И всё же я поднял с пола не так и далеко отлетевший палаш, подошёл к Чумному Доктору и быстрым ударом оборвал его страдания. Как только Чумной Доктор отправился в тот круг ада, куда попадают все продавшиеся некромантам, вильдграф Гильдерик пришёл в себя и закричал. Это стало для меня знаком – Чумной Доктор и в самом деле мёртв. Я поднялся на пьедестал, где было установлено тронное кресло вильдграфа. Гильдерик сейчас мало походил на себя прежнего – боль исказила его благородные черты лица, в глазах плескались ужас и безумие. Он уже не был человеком. Безумец с затравленным взглядом животного. Быстрым движением кинжала я перехватил его горло – на седую бороду и роскошное одеяние, в которое облачили вильдграфа, обильно пролилась кровь. Он бросил на меня последний, удивительно осмысленный взгляд, в котором было столько облегчения и благодарности, что мне стало не по себе. Я отступил на пару шагов и обернулся, чтобы спуститься с пьедестала. И тут из-за тронного кресла вышла она. Я был точно уверен, что никого и ничего позади кресла нет, однако Гитана вышла оттуда с такой непринуждённостью, будто стояла в паре шагов от меня, когда я прекратил невыносимые страдания вильдграфа Гильдерика фон Шварцвальда. - Ты ничуть не изменилась, - нагло солгал я ей. Если кто и изменился больше всех, так это она – Гитану больше нельзя было назвать симпатичной девушкой. Каким-то странным образом её лицо удивительно гармонично переходило от плоти к оголённым костям черепа с пустой глазницей на месте правого глаза. Пускай она и носила широкополую шляпу, стараясь прикрыть эту жуть, но помогало это не слишком. - Лжец, - половиной лица улыбнулась она. Улыбка у Гитаны вышла печальная, а вовсе не сардоническая, и уж точно не лживая – совсем не такая, к каким я привык. - Но мне, всё равно, приятно, - добавила она. - И за это ты продала душу тирану? – спросил я у неё. - Ты же сам отлично знаешь, Рейнар, что нет, - ответила она. – Только Господин мог спасти жизнь Бауму, а ради него я готова на всё. - И где теперь Баум? Я видел его в фактории Роццано, куда меня хотел заманить Абеле. - Он сражается под Пьяченцей, - ответила Гитана. – Там сейчас, благодаря тебе, завертелась кровавая карусель, и сколько продлится, бог ведает. - Вот только не надо меня виноватым делать, хорошо? - осадил её я. – Вы хотели тихо-мирно прибрать к рукам город, прикончив всех его жителей, а после населив его нечистыми из Подгорода. Я не дал вам этого сделать. Не забывай, мы по разные стороны баррикад, и какая бы кровавая карусель ни крутилась сейчас под Пьяченцей, раскрутил её именно ваш господин, и никто иной. - Тебе никогда не поздно перейти баррикады, - предложила мне Гитана. – Поверь, по ту сторону тебя ждут. - С распростёртыми объятьями, конечно. – Меня начинал злить наш разговор. – Чумной Доктор хотел получить мою голову, значит, вашему господину я не нужен. - Слуги нужны всякому разумному Господину, а я могу убедить его, что ты не опасен. - Брось, Гитана, опасного слугу никто не станет держать при себе. Не хочу получить нож в спину от тебя, к примеру, или ещё от какого-нибудь разумного слуги. Лучше скажи, зачем ты явилась сюда? - Может, тебе и о планах Господина относительно Шварцвальда рассказать? – теперь улыбка её была озорной. Такие улыбки я видел лишь в детстве – в то счастливое время до чумы. - Не отказался бы, - нагло кивнул я. – Хотя и так всё более-менее понятно. Вам просто нужен был феод, где вы могли бы творить что хотите. Почти открыто на территории Империи. Привечать нечистых, вивисекторов, даже некромантов. Шварцвальд – место, где можно скрыть множество тайн, особенно с ручным вильдграфом. - Ну вот, ты всё и сам отлично понимаешь, зачем же пытать вопросами меня? Непонятно только, раз ты всё знал, отчего не покинул Шварцвальд раньше, а, господин шпион? - Закрутилось всё как-то, - пожал плечами я, – слишком быстро. Как будто в водоворот угодил после того, как мы с Абеле бежали с постоялого двора вместе с трупом венгерского графа. Кстати, не знаешь, какую рыбку он тут пыталсяудить? Граф, а не Абеле, конечно. - А вот в эти игры, Рейнар, тебе лучше не лезть, - предупредительно покачала головой Гитана. – Что же до того, зачем я здесь… - Она помолчала с полсекунды, затем продолжила: - Я просто хотела попытаться переубедить тебя, рассчитывала на твою разумность. Жаль, что ошиблась. Она отправила мне воздушный поцелуй, получившийся слегка зловещим из-за её жуткого лица, и шагнула обратно за кресло, в котором сидел мёртвый вильдграф Гильдерик фон Шварцвальд.(обратно)
Эпилог
Инквизитор Фюрстенберг чем-то неуловимо напоминал прелата Лафрамбуаза, хотя по внешности этого сказать было никак нельзя. Высокий, какой-то весь узкий, словно и не человек, а клинок меча, Фюрстенберг предпочитал, чтобы его длинную фамилию сокращали до короткого Фюрст. И дело было вовсе не в тщеславии[249], нет, просто он не любил лишних слов, сразу переходя к делу. Одевался он крайне аскетично, и аскетизм его был не показной, а самый настоящий. Фюрстенберг не пил ничего кроме ключевой воды и пищу предпочитал простую, хотя и сытную. В нынешнюю нашу встречу поверх платья, которое не всякий дворянин из небогатых надел бы, Фюрстенберг был облачён в багровую мантию инквизитора, украшенную вышитым серебром распятием. Это одеяние ему пришлось явно не по душе, и он чувствовал себя в нём неуютно. - Проходите, Рейнар, - велел он мне. – У меня много дел на сегодня, так что давайте с вами покончим как можно скорее. - Звучит зловеще, - заметил я. - Отчего? – не понял меня Фюрстенберг. Его почти бесцветные брови сошлись на костистой переносице. Однако он, видимо, быстро понял, в чем дело, и кивнул. – Нет, - сказал он, - опасаться вам ничего не стоит. Я внимательно ознакомился с протоколом вашего допроса, и склонен признать вашу работу в Шварцвальде удовлетворительной. Вы сделали всё, что могли, и большего требовать от вас – глупо. Эти слова прозвучали бы оскорблением, произнеси их кто-нибудь другой, но только не Фюрстенберг. Он лично провёл мои первые допросы, где обошлось без таких традиционных для инквизиции методов, как пытка огнём или водой. Он слушал внимательно всё, что я говорил, и по виду его было совершенно неясно – верил он мне или нет. Секретарь скрипел пером, записывая каждое моё слово, Фюрстенберг изредка задавал уточняющие вопросы. Он не пытался с их помощью запутать меня или поймать на лжи – он просто сухим тоном уточнял интересующие его детали. И даже если я не мог пояснить чего-либо, просто кивал, давая мне знак говорить дальше. Потом и вовсе перестал ходить на допросы и его сменил мрачного вида официал[250] с серебряным перстнем на пальце. Тот ограничивался общими вопросами, иногда прося уточнить что-то из прошлых моих допросов. Ответы мои писарь заносил в отдельные протоколы. - Кстати, а кто тот важный здоровяк, что вышел из вашего кабинета? Я обратил внимание на него в основном из-за впечатляющей внешности и привычки носить доспехи и оружие где бы то ни было. Покинувший кабинет инквизитора человек был выше меня почти на голову, однако казался ниже ростом из-за сутулости и широких плеч. Грубое лицо его пряталось в густой, отливающей сталью от обильной седины, бороде. Под просторным кафтаном он носил кожаную, укреплённую сталью на животе кирасу, а на голове кожаный чепец, какой обычно надевают под шлем. На поясе его висел длинный меч. - Это новый вильдграф Шварцвальда, - ответил на мой вопрос Фюрстенберг. – Я давал ему необходимые инструкции, прежде чем он отбудет в свой феод. Да уж, именно такой правитель и нужен разорённому прежним правлением феоду, где от порядка не осталось и памяти, а по дорогам бродят банды мародёров и грабителей из числа солдат, служивших прежнему вильдграфу. Хотя, если уж быть точным, то, скорее, Кожаному лицу. Почти каждый из капитанов его рейтар сейчас имел собственную ватагу, наводящую ужас на небольшие поселения. Даже Деточка сумел сплотить вокруг себя совсем уж отпетых головорезов, и его банда отличалась особой жестокостью. - Его прозвали Кровавым бароном, - добавил инквизитор, - и не зря, стоит сказать, хотя титул он носил и не по праву. Он проявил себя при подавлении нескольких бунтов, и теперь в награду за заслуги император даровал ему свой феод. Хорошая награда, надо сказать, но, видимо, Кровавый барон и такой был рад. Получить титул, пусть даже с таким феодом, уже совсем немало, за подобное многие горло готовы рвать кому угодно. - Однако мы отвлеклись, - заметил Фюрстенберг. – В Шварцвальд вы вряд ли вернётесь в скором времени, так что лучше сосредоточьтесь на своём будущем, Рейнар. Инквизитор был безупречно вежлив, аж не по себе становилось. Он даже на допросах ко мне исключительно на вы обращался. - Моё будущее в ваших руках, - покачал головой я. – Раз я не в кандалах, и не в подвале, выходит, у вас есть на меня несколько иные планы. - Ваша проницательность делает вам честь. И ведь не поймёшь, издевается надо мной сейчас Фюрстенберг или говорит серьёзно. Крайне непонятная для меня личность, а потому опасен вдвойне. - Для начала, взгляните на этот портрет. Он вынул из ящика стола лист бумаги, на котором карандашом было набросано лицо мужчины, которое я узнал бы из тысячи. Со слегка пожелтевшего листа на меня глядел тот, кого мои прежние товарищи звали Господином. - Вы узнаёте того, кто здесь изображён? - Конечно, узнаю, - кивнул я. – Это опасный тиран, называющий себя Господином. Именно он поработил мою команду во время нисхождения скорби. - Тогда познакомьтесь с ним снова, - сказал Фюрстенберг, - Мирча Дракулести – воевода короля Владислава Кана Венгерского, господарь Валахии и Трансильвании. А также консул в Тоскане и Южной Италии. Именно он станет вашей целью. Так вот что имела в виду Гитана, когда говорила, что не стоит ввязываться в эти игры. Граф Ханнсегюнтер, скорее всего, метил в доверенные лица венгерского короля, а может, был направлен им в Шварцвальд с инспекцией действий подопечных этого Дракулести. Вот откуда посреди Империи взялись чёрные гусары во главе с венгерским графом, да ещё и с Абеле в придачу. - Целью? – уточнил я. - По просьбе инквизитора Тосканы, - пояснил Фюрстенберг, - вы должны будете собрать отряд и покончить с этим… - он замолчал на секунду, - существом. Однако прежде, конечно, вам надо раздобыть доказательства его деятельности. Сами понимаете, для конфликта с Венгрией одних ваших слов мало. - И из кого мне собирать отряд? – удивился я. - На ваше усмотрение, - отмахнулся Фюрстенберг. – Вы вольны подбирать себе тех, кто нужен, без оглядки на происхождение и репутацию. Вам будут предоставлены в полное распоряжение архивы инквизиции, в которых, думаю, вы найдёте достаточно кандидатур. Вот, значит, кого мне предлагают. Отпетых негодяев, сидящих в тюрьмах инквизиции в ожидании исполнения смертного приговора. Слыхал я о подобных засенках, думал, и сам попаду в подобную после того, как меня из города скорби вытащили. Люди без будущего, вроде меня самого, они станут служить инквизиции лишь бы не вернуться в тюрьму, а в случае чего от них всегда так просто откреститься. Ведь официально большинство из них мертвы – казнены по приговору трибунала, приведённому в исполнение при множестве самых заслуживающих доверия свидетелей. - В вашей работе не обойтись без официального статуса, - продолжил Фюрстенберг, - и он у вас будет. Передо мной стояла сложная задача, поставленная князьями Церкви, намного превосходящими меня. На мои плечи возложили решение вашей судьбы, Рейнар. Я понимаю, вы многое утаили от меня о событиях в Шварцвальде, но, уверен, в главном были достаточно правдивы. В остальном же, Господь вам судья. Пока. Он поднялся из-за стола, обошёл его и взглянул мне прямо в глаза. От этого взгляда мне, честно говоря, стало не по себе. Очень уж проницательным он оказался. Серые глаза инквизитора, словно в самую душу мою заглядывали, видя ложь о встрече с Гитаной, о которой я предпочёл попросту умолчать. - Я принял решение, Рейнар, - продолжил Фюрстенберг ровным тоном. – Я наделяю вас полномочиями официала инквизиции. Он вынул из кармана массивный серебряный перстень с собачьей головой, держащей в оскаленной пасти факел.[251] - Все необходимые бумаги и патенты уже готовы и подписаны теми самыми князьями Церкви, что возложили выбор на мои плечи. Отчего-то я был уверен, что и приговор мне тоже подписан, но озвучивать эту мысль не стал, конечно. Инквизитор Фюрстенберг вложил мне в ладонь тяжёлый перстень. - Желаете ли вы узнать ещё что-либо, прежде чем покинуть мой кабинет? - Хотелось бы узнать о той ведьме, которую я уничтожил в Лугано. Вам что-нибудь удалось узнать о ней? - Тут вы оказались замешаны в совсем другую историю, - покачал головой Фюрстенберг. – Жаль, что ведьму пришлось уничтожить, её допрос во Фраумюнстере вполне мог бы изменить карту Европы. - Даже так? – не удержался и присвистнул я. Инквизитор поглядел на меня осуждающе, и я поспешил извиниться за своё неподобающее поведение. - Именно так, - кивнул он. – Если вкратце, а подробностей вам знать, всё равно, не стоит, то сия девица была похищена из Египта отрядом убитого вами виконта Паредеса, он вёз её своей королеве, Маргарите Наваррской. Вы, верно, в курсе слухов о нравах и свободах, царящих в её королевстве. Если он сейчас намекает на Белых дам – ложу не то просто экзальтированных дворянок, не то и в самом деле ведьм, среди которых можно встретить даже правительниц некоторых королевств, то, конечно, я знаю о ней. Кто же не знает? И что Маргарита Наваррская возглавляет эту ложу, тоже знаю, по слухам, конечно. И что кроме неё туда входят Изабелла Арагонская и королева Лукреция, правящая Сардинией и Корсикой, тоже. Но всё это лишь слухи, которыми делятся на базаре друг с другом торговки рыбой, не более того. - Видимо, этим дамам, - подтвердил мои невысказанные предположения инквизитор Фюрстенберг, - очень не хватало настоящей египетской ведьмы. К слову сказать, виконт Паредес был в Египте в составе наваррского посольства, однако покинул это государства в крайней спешке, сев на первый попавшийся корабль. И это всё, что вам, Рейнар, стоит знать. Намёки, особенно высказанные столь недвусмысленно, я понимал отлично, и никаких вопросов больше не задавал. - Я так понимаю, возвращаться мне лучше иной дорогой, - сменил тему я. Тем более что обстоятельства войны под Пьяченцей меня волновали ничуть не меньше истории с ведьмой. - Именно так, - кивнул Фюрстенберг, - в этом регионе события развиваются куда хуже, нежели мы могли себе даже представить. Массовые восстания нечистых, орды нежити выходят из города скорби, к тому же их возглавляет довольно талантливый военачальник, который на равных ведёт войну с командорами бездушных. Именно поэтому в Шварцвальд и был назначен столь решительный человек, поднаторевший в подавлении бунтов, как Кровавый барон. Ведутся переговоры о найме значительного контингента наёмников из кантонов, однако тамошние правители ни за что не пойдут на это, пока по соседству у них творится такой бардак, как в Шварцвальде. - Тогда отправлюсь на юг, - решил я, - через Лион в Марсель и оттуда морем в Луку. - Подорожные документы вам будут предоставлены, - кивнул Фюрстенберг. – Но пока вам придётся задержаться у меня, в Дижоне. Мастер обновит ваши татуировки, они сильно выцвели, а значит сила, защищающая вас от зла, уменьшилась. К тому же, вам надо будет ознакомиться с архивом. Думаю, его чтение может повлиять на ваш маршрут. Если у вас всё, Рейнар, то я вас больше не задерживаю. Намёки, как я уже говорил, я понимал отлично, а намекал инквизитор очень уж откровенно, и я поспешил откланяться. Теперь можно позволить несколько дней отдыха в картезианской обители Шанмоль. Келью в монастыре тихих учёных монахов мне предоставили по просьбе инквизитора Фюрстенберга. Однако отдых, конечно же, не будет долгим, раз меня наделили полномочиями официала, значит, планы у князей Церкви, на которых ссылался инквизитор, самые что ни на есть обширные. Какой уж тут отдых может быть, смешно ей-богу. (обратно) (обратно)Сапожников Борис Memento Mori
Пролог
Флоренция, наверное, лучший из городов Италии. Жемчужина Тосканы, не ставшая столицей провинции лишь потому, что имеет слишком уж много привилегий перед имперской властью. Пускай он был и столь же многолюден, как Лукка, откуда мы прибыли, Флоренция не вызывала у меня того отторжения, что прочие города с населением больше пары тысяч человек. А их я за последнее время повидал не мало. Не могла испортить впечатления о городе и царившая не первые сутки чудовищная жара. Ни близость полноводной реки Арно, ни ветер с не такого и далёкого моря, не могли перебороть её. Люди старались днём не покидать домов, а кто вынужден был делать это, жались тени и передвигались по улицам быстрыми перебежками от одной тени к другой. Это нам было даже на руку – поведение моего отряда не так бросалось в глаза. Да и изнывающие в своих кирасах стражи старались не покидать караулок и отправлялись патрулировать улицы только после захода солнца. Так что всё отлично складывалось, буквально одно к одному. И мне это категорически не нравилось. Было у меня какое-то недоброе предчувствие. Слишком всё удачно складывалось. Слишком легко. Как будто нас кто-то подталкивал в спину. Манипулировал из тени, оставаясь невидимым. И меня это просто до зубовного скрежета бесило. Я должен видеть картинку целиком, понимать, что происходит вокруг меня, но сейчас нечто постоянно скрывалось от моего внимания, ускользало из поля зрения. Будто та самая пресловутая тень на воде. И это выводило из себя, лишало всякого духовного равновесия. А ведь если верить словам нашей полубезумной ведьмочки – сейчас оно нужно мне больше всего. Я сделал несколько глубоких вдохов, попытавшись успокоить нервы. Получилось не слишком, но я хотя бы попытался. Раз не удалось успокоиться, я решил сосредоточиться на происходящем здесь и сейчас, не отвлекаясь больше на размышления. Тем более что они не приносили ничего, кроме ухудшения настроения. Первым делом я оглядел широкую улицу Стронци, ведущую к палаццо, носящему то же имя. Именно там квартировал воевода Мирча Дракулести. Один из самых одиозных венгерских бояр, и консул короля Владислава в Южной Италии. Но это далеко не самое важное, что стоило знать об этом человеке. Хотя и человеке ли? Нет. Дракулести человеком не был – он был тираном, чудовищным порождением чумы, и предпочитал называть себя Господином. Вот почему для его уничтожения мне поручили собрать отряд из самых отъявленных головорезов, каких я только сумел отыскать. Вот почему позволили вытащить всех их из закрытых темниц инквизиции, откуда прежде очень редко кто выходил живым. Сказать по чести, у всех нас было очень немного шансов пережить это дело. Но вот эту мысль я тут же выкинул из головы. О подобных глупостях и думать не стоит. Знаменитая на всю Флоренцию чёрная карета воеводы Дракулести, очень похожая на роскошный катафалк, пока не появлялась. Венгр не изменял своей привычке возвращаться в особняк ближе к полудню. Обычно в это время он возвращался со своих ночных кутежей, чтобы провести большую часть дня за крепкими стенами палаццо. О кутежах, которые он устраивал, тоже ходили слухи по городу, и кое-какие заставляли обращать на себя внимание флорентийской инквизиции. Однако благодаря деньгам самого Дракулести и связям участвовавших в кутежах молодых людей из лучших семей города, даже суровые Псы Господни вынуждены были отводить взгляд. Быть может, именно поэтому инквизиторы Флоренции разрешили действовать мне и моему отряду в их городе. Несмотря на автономию города не только в мирском плане, но и церковных вопросах. К примеру, здешний Святой Официй подчинялся непосредственно Авиньону, минуя верховного инквизитора Тосканы, моего старого знакомца прелата Лафрамбуаза. Раз карета не спешила появляться, и даже перестука подкованных копыт по мостовой не было слышно, а в тишине самых жарких часов такие громкие звуки разносятся далеко, я решил оглядеть свой отряд. Конечно, со своей позиции увидеть я мог не всех, однако и так знал, что каждый боец занял своё место и ждёт. На крыше замер единственный в моём отряде человек, которого не пришлось вытаскивать из тюрьмы. Стрелок по прозвищу Скрипач коротал время в отдалённом гарнизоне Лесных кантонов, откровенно маясь от скуки, пока я не нашёл его и не предложил вступить в мой отряд. Со своим массивным арбалетом, который любовно звал не иначе как Виолиной, он засел на крыше здания через улицу. Там мы сняли на пару суток комнатёнку со слуховым окном, откуда достаточно ловкому человеку не составит труда выбраться на не слишком крутой скат крыши. Страховал Скрипача второй наш стрелок, вооружённый складным луком. Он притаился в тени соседнего с палаццо дома, скрючившись в три погибели под коньком крыши, укрываясь за массивными горгульями, торчавшими из богато украшенного фасада. Как он будет стрелять из такой невероятной позиции, я просто не представлял, однако был полностью уверен, что чёрная стрела его промаха не даст. Почти прямо под его ногами замер в проулке парень крепкого телосложения с короткой стрижкой-ёжиком, как у беглых каторжников. Ведь тем, кому недолго осталось камень ломать или каналы рыть, позволяли хотя бы немного отрастить волосы, чтобы покидая каторгу, они хоть в чём-то да походили на обычных людей. А вот тем, кому работать и работать, зачастую до самого конца жизни, волосы стригли регулярно и очень коротко. Прямо как парню из проулка. Весь вид его говорил о том, что с ним лучше не связываться – тут тебе и перебитый нос, и навсегда закрытый веком левый глаз. А самое главное, за спиной парня к стене было прислонено нечто, с первого взгляда напоминающее груду тряпья. Однако более опытный глаз сразу признал бы в ней очертания меча – чертовски большого меча. Ещё один мой знакомец по недавнему путешествию в Шварцвальд – баск Агирре – сейчас развлекал публику на площади Стронци. Именно он должен подать нам сигнал, что к палаццо едет нужный экипаж. Агирре уже не первый день с успехом изображал дрессировщика, работающего с опасными хищниками. Его повсюду сопровождала стая из пяти матёрых волков, которых даже шипастые ошейники не делали похожими на собак. В этом крылся главный талант баска – он был волчьим братом, наследником древних традиций и тёмных ритуалов, роднивших людей с дикими зверями. Церковь вроде бы давным-давно покончила с этими суевериями, однако слишком много было глухих мест, где до сих пор почитали языческих божеств, окропляя их капища кровью. Чаще – животных, но не только. В окне того же дома, на крыше которого устроился Скрипач, маячило откровенное платье нашей ведьмы. Да, в моём отряде нашлось место и для ведьмы. Не самой сильной, зато чертовски непредсказуемой, и в этом было её преимущество перед куда более одарёнными сёстрами по ремеслу. Почему она угодила не прямиком на костёр или в петлю, а оказалась заперта в застенок, я не знаю. И расспрашивать об этом выдавшего мне её лично прелата Лафрамбуаза, я, конечно же, не стал. Иногда лучше внять старине Экклезиасту, и ограничиться тем знанием, которое имеешь, а не искать нового вместе с неизбежно сопровождающими его печалями. Все были готовы. Все ждали лишь одного: когда застучат по мостовой подкованные копыта, и заскрипят колёса нужной нам кареты. Я выдохнул, облизал пересыхающие вовсе не из-за жары губы. Часы на башне пробили полдень, зловеще ударив двенадцать раз. Все, кому приходилось бывать в проклятых городах скорби, наверное, в этот момент невольно поёжились. Меня уж во всяком случае, продрал по коже мороз – слишком похоже на Ultima forsan. Зловещий полуночный бой часов города скорби, после которого тебя уже ничто не спасёт. И на фоне бьющих часов ещё более зловеще прозвучал волчий вой. Пять глоток одновременно взвыли, хотя на небе светило солнце, а вовсе не луна. Вой этот означал окончание представления Агирре – и именно он служил нам сигналом. Карета воеводы Мирчи Дракулести въехала на площадь Стронци. Стоило ей не больше минуты спустя появиться на одноимённой улице, и я как будто дышать позабыл. Время замедлило бег, прямо как в проклятом городе скорби. Карета, казалось, просто влипла в воздух будто муха в варенье. Четыре запряжённых цугом вороных лошади медленно передвигали длинные ноги. Подкованные копыта били в камни мостовой, и я клянусь, мог разглядеть каждую искру, вылетевшую из-под них. Я отлично разглядел сидевшего на козлах нечистого. Высокого и тощего как все они, парня, одетого в вычурный костюм, конечно же, чёрного цвета. Он держал в руках поводья, готовясь натянуть их, чтобы остановиться, как обычно, почти вплотную к парадному крыльцу палаццо Стронци. Я не видел, но точно знал, что так же одета пара грумов, стоявших на запятках кареты. Знал и о том, что под козлами в ящике без крышки у кучера припрятана пара заряженных и всегда готовых к бою пистолетов. Знал и что грумы – такие же нечистые как все, кто сопровождает трансильванского воеводу, отлично обращаются с кривыми саблями, что висят у них на поясах не для красоты. Похожая на роскошный катафалк карета Мирчи Дракулести приближалась. Я знал, что он, частенько отправляясь на кутежи, украшает её чёрной тканью, а на головы лошадям велит цеплять перья, словно и в самом деле внутри покойник. Хотя если знать истинную сущность воеводы, то это утверждение не так уж далеко от истины. А вот чего я не знал прежде, это что карета снаружи расписана фигурками скелетов, пляшущих вечный танец – Totentanz. Сейчас же я разглядел едва ли не каждого вырезанного на чёрном дереве покойника. Их кажущаяся бесконечной цепочка опоясывала всю карету. Ноги же костяков замерли, выписывая затейливые коленца самых разных танцев. Большую часть я, конечно же, опознать не мог и близко. Чёрные занавеси на всех окнах кареты были плотно запахнуты так, что внутрь не должен был пробиться ни единый лучик света. Хотя какая там должна царить жара, я даже представлять себе боялся. Кучер натянул поводья. Лошади побежали медленней, почти сразу перешли на шаг, и вскоре остановились прямо перед парадным крыльцом палаццо. Теперь карета закрывала его от меня. Я невольно глянул в ту сторону, откуда приехала карета. Там уже маячил силуэт Агирре. А рядом с ним шагали все пять его здоровенных волков. Я не видел, но отлично знал, что сейчас Скрипач нацеливает на дверцу кареты свою Виолину. Что второй мой стрелок натягивает тетиву лука, готовясь страховать его. Что шепчет слова на непонятных языках ведьма, сплетая неведомые чары, чтобы пробить защиту чудовищного порождения чумы – тирана, которым являлся воевода Мирча Дракулести. Что короткостриженый парень в проулке подвигает к себе ворох тряпья, в который замотан его чудовищный меч. Что Агирре готовится отдать приказ волкам – рвать. Всё было готово. Стоит только воеводе покинуть карету – и закрутится кровавая карусель. Ради неё я вытащил из тюрем всех людей из моего отряда. Ради неё мы провели не один день, планируя и стараясь разыграть всё как по нотам. Уверен, что ради неё и меня в своё время отправили не на костёр или виселицу, а в монастырь Святого Михаила Архангела. И вот сейчас всё закончится. Не будет никаких команд – мои люди всё сделают сами. Карета остановилась окончательно. С запяток соскочил грум, едва ли не бегом бросившись к дверце, спеша отворить её перед воеводой. Второй тоже спрыгнул на мостовую, однако обернулся и уставился на шагающего по улице в сопровождении волков Агирре с явной неприязнью и подозрением. Даже положил руку на эфес сабли. Агирре же в ответ развёл руками и вдруг широко улыбнулся, показывая груму свои мощные зубы. Тот даже опешил слегка – все давно уже успели отвыкнуть от улыбок, пускай и насквозь фальшивых, как у Агирре. Дверца кареты открылась бесшумно, однако та едва заметно качнулась на рессорах, когда невидимый для меня воевода покинул её. И как только он сделал это, я понял – всё пошло не так, как мы рассчитывали. Да что там, всё просто-напросто полетело ко всем чертям!(обратно)
Глава 1. Незваным гостем.
Я чувствовал себя крайне неудобно всё то время, что пришлось гостить у инквизитора города Дижона. Фюрстенберг, чьё имя чаще всего сокращали до короткого и ёмкого Фюрст, хотя сам он терпеть не мог этого слишком уж говорящего сокращения, был крайне занятым человеком. И соседство его епархии с мятежным Шварцвальдом, где я разворошил настоящее осиное гнездо, лишь добавило ему дел. Причём исключительно срочных или неотложных. Однако он был просто вынужден тратить время ещё и на меня. Не мог же отказать в просьбе прелату Лафрамбуазу. Пускай Дижон и не подчинялся великому инквизитору Тосканы, но есть люди, чьими просьбами лучше не пренебрегать. Первым делом людям инквизитора пришлось искать подходящего татуировщика. Украшающие моё тело разнообразные рисунки и цитаты из Святого Писания после Шварцвальда сильно выцвели, и кое-где их почти не было видно. И явно не первый встречный мог подойти для этого дела. В прошлый раз надо мной трудился отец Гитаны, и даже не знаю, чего это стоило старому цыгану. Конечно, дижонским псам господним не удалось отыскать именно его, а может быть у Фюрстенберга был свой человек, занимающийся подобного рода татуировками. Вот только ждать его пришлось несколько дней. Не скажу, что дни эти я провёл без пользы. Конечно, первый из них честно предавался греху праздности, даже не взглянув на те бумаги, что передал мне инквизитор при встрече. Даже из постели поднялся, когда часы пробили полдень. На кухне на меня глянули с осуждением, однако мне на эти взгляды инквизиторских слуг было откровенно наплевать. Они-то не рисковали своей шкурой в Шварцвальде. Я более чем уверен, что заслужил эти дни отдыха. Уж один так точно. На следующее утро ко мне явился мажордом, заправляющий всем мирским хозяйством в доме инквизитора, и сообщил, что Фюрстенберг желает побеседовать со мной снова. И времени на сборы у меня не больше пяти минут. Я уложился в три. Мы встретились в том же кабинете, где Фюрстенберг принимал будущего вильдграфа Шварцвальда. - Времени у меня мало, поэтому извольте лишь выслушать меня, и ничего не говорить. Он прервался на секунду, я же быстро кивнул в ответ. - Человек, которого вы препоручили моим заботам, в полном порядке. Он жив и согласно приговору отправлен в тюрьму. Хотя по всему стоило бы сразу приговорить его смерти в очищающем пламени. Я никак не стал комментировать его слова, хотя отлично знал, благодаря чьему заступничеству опасный еретик и не совсем человек даже сейчас сидит в каменном мешке, а не поджаривается на сковороде в аду. Или что там делают с записными ворами? - Если вам интересно, то он будет помещён в тюрьму с очень образным названием Штырь, что на острове Горгона. Вам приходилось слыхать о такой? Кто ж не слышал о Штыре Горгоны? Одна из самых известных тюрем инквизиции. Официально её издевательски именуют тюрьмой свободы, потому что за стенами высокой башни сидят лишь комендант да невеликий гарнизон тюрьмы, а все заключённые как раз находятся снаружи. Они висят над скалистыми берегами в клетках, открытых любой непогоде и всем ветрам. Кроме того, все клетки развешены таким хитрым образом, что общаться между собой заключённые не могут никоим образом. Мало кто выдерживает в Штыре больше двух-трёх лет, становясь жертвой непогоды или попросту сходя с ума от одиночества или страха перед чудовищной высотой, на которой висят клетки. - Мастера татуировки уже нашли, и скоро он прибудет сюда, так что советую поторопиться с записями, которые я оставил вам. Инквизитор Лафрамбуаз рассчитывает на отряд к Троице[252] и никак не позднее. Я прикинул в уме, выходило, что времени не в обрез, конечно, но и расслабляться нельзя. Намёк инквизитора я понял сразу, тем более что тот был более чем прозрачным. Фюрстенберг попрощался со мной и вышел из кабинета, я поспешил за ним. В этот день я плотно занимался бумагами, подбирая себе людей в отряд. Для начала надо было прикинуть, сколько народу вообще набирать. Я не был особо ограничен в количестве, и мог собрать хоть сотню отборнейших головорезов, какие только найдут в тюрьмах, вроде того же Штыря. Вот только что мне потом с ними делать? Брать штурмом города – народу не хватит, а для более-менее секретной операции и десяток человек уже перебор. В общем, размышлял я недолго, остановившись на привычной пятёрке – именно столько бойцов обычно насчитывали команды рейдеров, что ходили в мёртвые города за добычей. Одним из первых мне попалось имя Агирре. Оказывается после смерти в ходе суда божьего кампеадора дона Бласко et cetera, et cetera, его приятеля баска не отправили на виселицу. Власти Лугано не решились запросто казнить спутника обвинённого в ереси и погибшего на ордалии кампеадора, и передали Агирре инквизиции. Смерти на костре тот вроде как и не заслуживал, но и на свободе его оставлять никто не собирался. Так Агирре угодил в застенки скрытой в скале – в заброшенном руднике – тюрьмы, расположенной близ мёртвого города Люцерна. Оказалось, баск скрывал интересный талант. Он был волчьим братом, и это объясняло нападение стаи волков на отряд, сопровождающий ведьму, к которому ненадолго был вынужден примкнуть и я. Подобные фокусы вполне в духе волчьих братьев. Они могут контролировать двух-трёх зверей полностью, зато на их зов, неслышный никому, кроме серых хищников и таких же волчьих братьев, могут откликнуться все волки, до кого докричится зовущий. Ещё одним интересным фактом оказалось то, что туда же отправили служить и Скрипача. Старый наёмник с кем-то крепко повздорил на Родине, и власти одного из кантонов законопатили его туда. А может дело было в том, что Скрипач имел отношение к неудачному конвоированию ведьмы, и церковь решила упрятать его от греха подальше, чтобы не болтал языком. Наёмники ведь известное дело – секретов хранить не умеют вовсе, а уж после кружки-другой чего крепкого такие байки рассказывают, что только диву даёшься. Да только далеко не все склонны пропускать болтовню в тавернах мимо ушей. Кое-кто внимательно слушает всё и делает выводы. Что ж, выходит, перед тем как явиться к Лафрамбуазу, я сделаю небольшой крюк к Люцерну. Навещу старую каменоломню. Уверен, моего серебряного кольца с головой пса и факелом хватит, чтобы вытащить обоих оттуда. А на случай, если этого будет недостаточно, я попрошу у инквизитора Фюрстенберга внушительное письмо, которое уж точно откроет двери темницы для Агирре и Скрипача. Конечно, надёжней было бы просить помощи в этом деле сразу у прелата Лафрамбуаза, однако на переписку с ним уйдёт слишком много времени. А его у меня было как раз не сказать, чтобы в избытке. Сроки тем же прелатом были поставлены очень строго, и вряд ли у меня будет возможность выбиться из них без веских причин. С подбором второго стрелка в команду у меня проблем не возникло. Я уже знал, кто им будет – и где его искать. Хотя вряд ли он обрадуется моему появлению – расстались мы при не самых располагающих к дружбе обстоятельствах. Теперь надо было определиться с человеком, который станет главной ударной силой отряда. В моей прежней команде им был отставной ландскнехт Баумхауер, погибший в городе скорби, но и после смерти служащий тирану, зовущему себя Господином. Казалось бы, найти умелого бойца, готового за звонкую монету пойти в огонь и в воду, что может быть легче? Таких в каждом крупном городе отыскать проще простого. Вот только мне нужен был не просто умелый и отчаянный, но и надёжный, а времени на серьёзную проверку не было. Поэтому я всерьёз закопался в дела самых опасных еретиков-бойцов, которых отправили не на костёр или виселицу, а в особую тюрьму. О ней мне доводилось слышать только самые смутные слухи – безымянная тюрьма даже неведомо где находилась, и, согласно тем же слухам, представляла собой арену гладиаторских боёв, прямо как у императоров древности. Кровавые драмы там разыгрывали едва ли не каждый день, и мало кто из отправленных туда отъявленных убийц и головорезов мог продержаться больше полугода. Хотя, конечно же, знакомые знакомых чьих-то знакомых точно знали человека, который видел того, кто вышел из этой тюрьмы после сотни боёв. Согласно всё тем же слухам, именно столько схваток надо было пережить, чтобы покинуть застенки. Оказывается, такая тюрьма существует, и находится не где-нибудь, а близ Кандии[253] – острова, на котором беглецы из Венеции основали колонию, назвав её Новой Венецией. Венецианские дожи возложили на себя обязанность по присмотру за секретной тюрьмой и имеют неплохие барыши. Всегда найдётся достаточно богачей, желающих пощекотать себе нервы кровавой забавой, и деньги за это готовы платить немалые. Но и среди её заключённых пришлось хорошенько поискать, прежде чем нашёл нужного человека. Меня не устраивали попадающие в эту тюрьму кровавые маньяки или разбойники с большой дороги, отправившие на тот свет сотни душ. Не нужны мне были и обвинённые в ереси наёмники, вся ересь их, скорее всего, заключалась в обычной безбожной похвальбе, на которую падки ландскнехты и подобные им личности. Но был среди них один, на кого я обратил внимание. Если верить записям, то в тюрьму он угодил сразу после разгрома флагеллантов в Страсбурге, а это было больше двух лет назад. И всё это время довольно молодой парень, упоминающийся во всех документах как Гизберт, вполне удачно сражался на арене, неизменно выходя победителем из всех схваток. Я посмотрел на даты в документах – они были достаточно свежими, а значит, у меня есть надежда, что фортуна не изменила этому парню и он ещё жив. Когда я уже закрывал бумаги, с которыми провозился до позднего вечера, из папки, где находились документы по Гизберту, выпало несколько листков. Оказывается, это был рапорт о происшествии в Страсбурге. И он очень сильно отличался не только от официальной версии, выдвинутой церковью и властями города, но и от самых страшных слухов, ходивших об этой трагедии. Читая сухие строчки отчёта, я засиделся до темноты. На что уж я был ко многому привыкшим человеком, да и после Шварцвальда меня мало что могло смутить, однако у меня волосы на загривке дыбом становились от прочитанного. В сравнении с этим, моя эскапада в Шварцвальде была не более чем увеселительной прогулкой. - Не лучшее чтение на ночь глядя, - раздался у меня за спиной спокойный голос. От старых и, что греха таить, весьма полезных привычек избавиться непросто. Вот и сейчас тело моё среагировало раньше разума. Я откинулся назад и в падении выдернул из-за пояса кривой кинжал. Тот самый, которым вспорол живот Чумному Доктору в замке прежнего вильдграфа Шварцвальда. Хищный, обоюдоострый клинок сверкнул в свете стоявшей на столе свечи, но от удара мне удалось воздержаться. Хотя рефлексы и инстинкты буквально кричали мне: «Бей! Вот же ноги врага! Режь жилы! Пускай он упадёт рядом с тобой. Ты прикончишь его одним ударом!». - Достаточно было сказать, что вы мне не рады, - произнёс тот же голос, не изменившийся ни на йоту. Только теперь звучал сверху. – Не стоило устраивать столь ярких представлений в мою честь. - Вы были на волосок от гибели, - честно заявил я, поднимаясь на ноги. Ни грана смущения я не чувствовал. – Рефлексы, знаете ли, страшная штука. - Знакомо, - кивнул мажордом. – И спешу вас заверить, мсье Рейнар, у вас они отменные. Но я пришёл не для того, чтобы проверять их. - Судя по бутылке вина в вашей руке – это так, - ответил я, не спеша садиться обратно за стол. Лишь поставил на ножки перевёрнутый табурет. - Близится полночь, а в вашем окне я заметил свет, - объяснил мажордом. – И решил поддаться старой привычке. Пить даже в Ultima Forsan как-то неприлично. Вы же, как мне известно, были рейдером. - Был, - кивнул я, - вы тоже ходили в мёртвые города за добычей? - Верно. – Мажордом без приглашения уселся на второй табурет и бесцеремонно сдвинул бумаги в сторону. – И не один раз. Покуда мне в одном из рейдов упырь не оттяпал половину правой руки. Мажордом поставил бутылку, стянул перчатку и закатал правый рукав. Ниже предплечья живая плоть сменялась искусным протезом, какие делают во Флоренции в мастерских да Винчи. Многочисленные шестерёнки и пружинки её настолько хорошо пригнаны друг к другу, что не издают никаких посторонних звуков, выдающих протез. - С такой рукой можно было и дальше в рейды ходить, - заметил я. - Это сейчас у меня современный протез, тогда же денег хватило лишь на самый примитивный. Да и потеря правой руки надолго вывела меня из игры, вот и пришлось искать себе другое дело. Легко ввинтив в пробку стальной палец – в движении этом чувствовалась немалая сноровка – мажордом выдернул её и без церемоний приложился к горлышку. Я как мог собрал документы, и сунул их без разбора в несколько папок. Думаю, завтра я пожалею об этом, но сейчас мне было откровенно наплевать. Я принял у мажордома бутылку и приложился к ней. Вино оказалось достаточно приличным, хотя, уверен, у инквизитора в подвалах дрянной кислятины никогда не водилось. - Кло де Вужо,[254] - отрекомендовал мне мажордом вино, забирая бутылку. – Настоятель монастыря каждый год дарит инквизитору первую бутылку из урожая, так что у нас в подвалах его преизрядно скопилось. - Если пить по бутылке каждую полночь, его запас быстро истощится. - За кого ты меня принимаешь? – После третьего глотка, когда объёмистая бутылка опустела на две трети, мажордом решил перейти со мной на ты. – Я ж не пьяница какой, просто повод есть. Отчего бы не выпить, раз ты не спишь. - И в самом деле, - поддержал его я, забирая бутылку и допивая вино. – Теперь хоть спать нормально смогу после всех этих кошмаров. - Зря ты про Гизберта читал, - заявил неожиданно помрачневший мажордом. – Был я в Страсбурге после того, что он там наделал. Город, говорят, и при Мотгизе был настоящим чистилищем, но после бойни, учинённой Гизбертом – притом в одиночку! – это было кладбище. Чудовищное кладбище. - Я так понял, что если бы не резня, в Страсбурге случилось бы нечто куда худшее, - осторожно заметил я. - Случилось бы или нет, кто ж его знает, - развёл руками мажордом, - а вот бойню Гизберт учинил – и это непреложный факт. Знал бы ты, каких трудов и скольких жертв стоила нам его поимка. Мой тебе совет, не бери этого проклятого к себе в отряд. Сам того не зная, мажордом только что убедил меня поступить вопреки его совету. Именно проклятые и были мне нужны. Те, кто не предаст хотя бы в силу тяготеющего над ними проклятья. Ведь оно обычно довлеет куда сильней знаменитого Дамоклова меча. - Вряд ли я сумел бы вытащить его из тюрьмы, - пожал плечами я. – Он слишком опасен, чтобы покидать застенки. - Вот именно, - хлопнул меня на прощание по плечу мажордом и поднялся на ноги. Ultima Forsan давно пробил, и мы не слышали его, слишком увлечённые разговором. Но ни один не пожалел об этом. Мы и пили-то в полночь лишь для того, чтобы не слышать двенадцатикратного удара часов, для большинства обозначающего всего-то смену суток. Для большинства, но не для нас – тех, кто ходил в мёртвые города, и знал, что выбраться оттуда надо до этого часа. Может быть, последнего часа жизни. С этой грустной мыслью я и отправился спать.На следующее утро я решил первым делом отправиться к инквизитору. Всё дело в том, что для операции мне нужен был некто, обладающий талантами, в которых я не разбирался вовсе. Конечно, на факториях, где мне приходилось промышлять, никогда не было недостатка в разного рода чернокнижниках, ведьмах, каббалистах и прочей братии, обожающей называть себя не иначе как посвящёнными. Однако кто из них и в самом деле имел отношение к запретным силам, а кто был банальным жуликом, я не знал. Да и от самих посвящённых правды было не добиться – у них цеховая солидарность развита почище чем у продажных женщин или цирюльников. Правда, мне в тот день повидать Фюрстенберга не удалось. Оказывается, в особняк привели татуировщика, и он сразу же принялся за работу. На его месте каждый, наверное, поступил бы похожим образом. Кому ж охота дольше необходимого торчать в особняке инквизитора, да ещё и выполнять для него не самую понятную работу. Вопросов немолодой уже мужчина с сединой на висках и слегка отёчным лицом привыкшего к осуждаемым церковью излишествам человека, быстро осмотрел мои изрядно выцветшие татуировки и разложил на столике свои инструменты и баночки с красками. На мольберт он повесил рисунки, которые выдал ему лично мажордом, долго прикидывал, куда бы усадить меня, чтобы было удобно работать и свет падал с нужного направления. Говорил при этом мастер немного, ограничиваясь короткими – в одно-два слова – фразами и выразительными жестами. Работал он быстро и молча. Иглы так и летали по моей коже. Где обновляя старые рисунки, удивительно быстро выцветшие, где-то же нанося их заново. Я не могу поручиться, что именно было теперь зашифровано в хитром переплетении святых символов и отрывков молитв и псалмов. Не знал этого и наносящий сейчас рисунки татуировщик, а вот для достаточно сведущего священника я был подобием открытой книги. И это жутко раздражало на самом деле, хотя пару раз и спасало жизнь. Без них во мне в первом же городе опознают тирана, и смерть на костре мне гарантирована. Так что приходится мириться с татуировками, как с неизбежным злом. Работать мастеру пришлось почти весь день, и он не закончил. Помнится, старику Романо понадобилось больше двух недель, чтобы нанести на меня все эти узоры, хотя, думаю, теперь управятся быстрее. Сложив свои вещи, мастер поспешил покинуть особняк, отказавшись от позднего обеда или раннего ужина, предложенного мажордомом. Равно как и от ночлега. Татуировщик взял деньги и неприлично быстрым шагом направился к двери. Мажордом коротким кивком велел паре слуг, дежуривших в комнате, пока мастер работал со мной, и те направились следом. Теперь даже если татуировщик решит сбежать, у него это вряд ли получится. В расторопности ребят, служащих инквизитору Дижона, я ничуть не сомневался. - Могу я узнать, инквизитор у себя? – поинтересовался я у мажордома, когда слуги покинули комнату. - Увы, - покачал головой тот, позабыв о панибратстве, что царила между нами этой ночью, - его не будет до позднего вечера. - И всё же, я хотел бы поговорить с ним сегодня, - решил настоять я. - Если инквизитор сочтёт это возможным, - ответил мажордом. Я был уверен, что сочтёт, хотя и не стал говорить об этом мажордому. Для незваного гостя я и так уже слишком долго злоупотребляю гостеприимством инквизитора Дижона. Он будет только рад избавиться от меня как можно скорее. Как я и считал, Фюрстенберг нашёл для меня время, хотя и в самом деле мы встретились ближе к ночи. Под глазами инквизитора набрякли чёрные мешки усталости, которых не было при прошлых наших встречах. Он заметно ссутулился и буквально осел в своё кресло. Заметно было, что держаться с прежней прямотой уже выше его сил, как физических, так и духовных. - Кроме Дижона теперь на меня ещё и Шварцвальд взвалили, - сообщил он. – Прелат Лафрамбуаз хочет показать, что ситуация у него под контролем и новый вильдграф справляется. - А потому необходимости в отправке особых отрядов инквизиции в Шварцвальд нет, - кивнул я, без приглашения садясь напротив. - Знаете, Рейнар, вам надо как можно скорее покинуть Дижон, - сменил тему инквизитор. – Вы слишком искушаете меня. По роду деятельности я не могу даже исповедоваться нормально. Слишком велики секреты прегрешений, что я беру на свою душу, чтобы доверять их кому бы то ни было, кроме Господа. А потому я сам отпускаю себе грехи и накладываю епитимьи, которые, что греха таить, далеко не всегда исполняю. С вами же могу говорить свободно – вы обличены полномочиями официала, да и душа ваша отягощена не меньше моей. - Вот только тайну исповеди хранить я по роду своей деятельности не обязан, - жёстко заметил я, однако мои слова не вернули Фюрстенберга с небес на землю. - Думаете, я бы доверил вам какие-либо тайны? Я не настолько наивен, Рейнар. Просто иногда так хочется поговорить с кем-нибудь по душам. Не со слугами же, в конце концов, откровенничать. Даже в очень жёстких пределах. Он подобрался, давая понять, что лирическое отступление закончено и поинтересовался, что же привело меня к нему. - Мне в отряд нужна ведьма, - без обиняков заявил я, - или чернокнижник или ещё какой колдун. Обычного алхимика или чумного доктора будет недостаточно. - Я знаю довольно о том, на кого вы собираетесь охотиться по приказу прелата Лафрамбуаза, - кивнул инквизитор, - и потому в документы, что выдали вам, добавил несколько резюме ведовских процессов. - Для меня они – пустое, - развёл руками я, - именно поэтому и решил обратиться за помощью к специалисту в этом вопросе. То есть к вам. - Прежде вы неплохо справлялись со слугами Дракулести, - заметил Фюрстенберг, - однако по татуировкам видно, что стоило вам это очень дорого. К тому же, вы несколько преуменьшаете свою осведомлённость относительно ведьм. Я отлично знаю историю, случившуюся в Лугано. Вы сумели прикончить ведьму, терроризировавшую весь город, при этом обошлись без помощи местных священников и даже без очистительного пламени. - Ну, тело её, уверен, всё же сожгли потом, - сказал я. – Но вы верно сказали, что всякий раз подобное противостояние обходится мне очень дорого. Я не могу постоянно полагаться на своё проклятье. Тем более что часть меня может и не выдержать прямого столкновения с силой тирана, которой обладает Дракулести. К тому же я был уверен, что воевода готовится к встрече со мной. Уж Гитана точно не станет молчать о моём визите в Шварцвальд. Однако говорить об этом инквизитору я счёл излишним. Уверен, в моей благонадёжности и так имеются большие сомнения – к чему увеличивать их ещё больше? - Вам нужна ведьма, которую вы сумеете удержать в узде, - задумчивым тоном произнёс Фюрстенберг. – С достаточно сильной вы тоже сумеете справиться, но это закончится её смертью, а никому это не нужно. К тому же сильных ведьм мы всё же предпочитаем отправлять на костёр. «Или придерживать для собственных нужд», – добавил я про себя, однако от комментария, конечно же, воздержался. Мне приходилось слыхать об инквизиторе Кастильской короны Энрике де Гране, которому служили некая ведьма и чернокнижник, а может быть и не они одни. Также и у Глорианы – английской королевы был советник с весьма нестандартными способностями к предсказаниям и не только. Хотя про далёкий Альбион каких только слухов не ходило, слишком уж замкнуто живут на острове, отделённом от Европы проливом. Впрочем, он не защитил их от чумы. - От недостаточно сильной толку в схватке с тираном не будет, - заметил я. – Особенно с таким как Дракулести. - Тут ваша правда, - кивнул Фюрстенберг. – Есть одна ведьма, которая не отправилась на костёр, хотя бед, сказать по чести, принесла не мало. Она не столь сильна в колдовском искусстве, но берёт другим – непредсказуемостью. Её и ловили очень долго лишь потому, что никогда нельзя было точно предугадать, какой именно фортель она выкинет в следующую минуту. - Выходит, вы хотите подсунуть мне безумную ведьму, - напрямик заявил я. - Все они безумны в той или иной мере, - развёл руками инквизитор, - иначе что ещё может толкнуть честную женщину на стезю дьявольского искусства? Но эта, не скрою, безумней иных. Не знаю даже, сумеете ли вы совладать с нею. Однако она подойдёт вашему отряду лучше других, даже более опытных колдуний, уверяю вас. Конечно, при условии, что к по-настоящему сильным меня не подпустят и на пушечный выстрел. Придётся брать, как говорится, что дают, а после и поблагодарить. - Эту девицу зовут Фантеска Дзанни, - добавил инквизитор. – Бумаг на неё у вас нет. Я распоряжусь, чтобы завтра вам передали резюме по её процессу, и заодно протоколы допросов. Если эта не подойдёт, то обращайтесь, подумаем над другими кандидатурами. Я поблагодарил Фюрстенберга и отправился спать. Когда шагал по коридору в то крыло, где находилась моя комната, заметил, что в плотно зашторенном окне инквизиторского кабинета горит свет. Видимо, я украл у него время сна. Надеюсь, что не всё. Резюме по делу юной ведьмы я прочёл перед тем, как меня позвали в просторный и хорошо освещаемый зал, где мастер татуажа продолжил свою работу. К слову сказать, выглядел татуировщик куда более помятым чем вчера. Ночь он явно провёл бурную и вовсе не в трактире или объятиях продажных женщин, судя по злобным взглядам, что он кидал на сопровождавших его крепышей из свиты инквизитора. Видимо, решил-таки сбежать, но сделать этого ему не дали. Пока он работал, я обдумывал прочтённое. Ведьма либо действительно была сильно не в себе, либо очень удачно прикидывалась. Настоящего имени не называла, предпочитая именовать себя разными дзанни[255] комедии дель арте, отсюда и прозвище. На допросах она называла себя то Серветтой, то Смеральдиной или Мирандолиной, то другими именами, но чаще всего всё же Фантеской. О ней было известно, что прежде чем увлечься запретными науками, будущая ведьма выступала с бродячими цирками как акробатка, и неизменно пользовалась успехом благодаря ловкости и красоте. После, её угораздило связаться с ковеном ведьм, уничтоженным инквизицией. Тогда же она впервые попала в тюрьму. Ведьмы те были в общем почти безобидными и не чинили особых бед округе, а часто и помогали, однако спасти от вспышки чумы не смогли. На них тут же донесли, и всех женщин – а с ними и порядком невиновных, куда ж без этого – отправили в застенки. Не вынеся допросов, Фантеска сошла с ума и девицу отправили в дом скорби, что в городе Бергамо. Дом скорби сгорел при невыясненных обстоятельствах, и Фантеска оказалась на свободе. После этого её ловили несколько лет. В резюме, скорее всего, упоминались далеко не все результаты более чем бурной деятельности Фантески, но и по имеющимся было видно, что поработала она на славу. Взяли её на одном из шабашей в ночь языческого праздника, и после недолгого процесса отправили не на костёр, как большинство ведьм и колдунов, участвовавших в нём, а в особую тюрьму. Основания для помещения туда указаны не были, что и не удивительно: ни в одном другом деле я не нашёл ничего подобного. Всюду лишь говорилось, что отправлены по решению трибунала туда-то и туда-то, не более того. Что ж, наверное, именно такая и нужна моему безумному отряду. Если уж мне не заполучить ведьмы или колдуна, достаточно сильного, чтобы совладать с тираном вроде Дракулести, то непредсказуемая девица едва ли не лучший выбор. Самая сложная часть задания решена – я определился с кандидатурами для своего отряда. Дело за малым: собрать их всех в одну команду, заставить действовать вместе, и прикончить-таки воеводу Дракулести. Что может быть проще, в самом деле?
Попрощаться со мной инквизитор времени всё же не нашёл. Но я не особо рассчитывал на это. Хорошую лошадь мне вывел из конюшни мажордом. За ним шагал парнишка с седлом на одном плече и сбруей, перекинутой через другое. - Сам оседлаешь или помочь? – спросил у меня мажордом. - Раз уж отправляюсь в дорогу верхом, пора бы учиться заботиться о животном, - ответил я, принимая у конюшего седло. Наверное, с непростым делом подготовки лошади к дальней дороге я справился не слишком ловко, однако и ошибок не допустил. По крайней мере, ни мажордом, ни конюший, наблюдавшие за мной, после ничего поправлять не стали. Я прицепил к седельным сумкам длинный кампеадорский меч, проверил пару пистолетов в ольстрах. Чертовски удобная вещь – я оценил это в Шварцвальде, когда вместе с наёмниками Кожаного лица штурмовал постоялый двор, где засели чёрные гусары. Отправить пару врагов на тот свет двумя выстрелами – весьма неплохое подспорье в схватке. Прежде чем забраться в седло, оценил, хорошо ли выходят из ножен новенький палаш и гросмессер, висевшие на оружейном поясе. Проверил и кривой кинжал – оружие последнего шанса. В общем, я был полностью готов к путешествию. Перемётные сумы были набиты едой и разбавленным вином, на случай если окажусь в местности, где не будет постоялых дворов и деревень. Кроме того, там лежали пара пороховниц и внушительный мешочек с пулями для пистолетов. Больше ведь мне и не надо – путешествовать я предпочитаю налегке. - Ну, с богом что ли? – вздохнул мажордом, снова вернувшись к панибратству двух бывших рейдеров. Он вынул бутылку зелёного стекла, запечатанную сургучом, на этикетке я прочёл Romanee Conti.[256] - За пропажу этой бутылки инквизитор с тебя точно голову снимет, - заметил я, глядя как мажордом расправляется с сургучной печатью и вывинчивая пальцем, словно штопором, пробку. - Знаешь, в чём преимущество таких вин? – спросил он, и не дожидаясь ответа, сказал: - Их пропажу никогда не обнаружат, потому что повода открыть никогда не будет. А чего ему зазря киснуть, верно? Конюший облизнулся будто кот на сметану, глядя на бутылку дорогого вина, однако мажордом посмотрел на него грозно и для верности добавил: - И не думай даже, тут и двоим мало будет! Парнишка тут же сделал вид: не очень-то и хотелось, чем ещё сильнее напомнил мне кота. - Однако придётся разделить на троих, - раздался голос инквизитора, и к нам подошёл Фюрстенберг. – Не думали же вы, Рейнар, что я отпущу вас, не попрощавшись. Мажордом не стал прятать бутылку, сразу же протянув её Фюрстенбергу. - Из горлышка, будто ландскнехты у костра, - покачал головой тот, однако приложился, сделав пару глотков, и передал бутылку мне. Вино и в самом деле оказалось великолепным, хотя пили мы его откровенно варварски. - Прощайте, инквизитор, - сказал я, когда вино закончилось. – И спасибо вам за всё. Поблагодарить его было за что. Не только за кров и стол, или обновление татуировок, скрывающих моё проклятье внутри. Мастер проработал над ними ещё пару дней, а сейчас, наверное, уже покинул Дижон, зарекшись обходить его десятой дорогой. Вместе с кольцом официала инквизиции я получил внушительную пачку писем, подписанных Фюрстенбергом, часть которых, попади они не в те руки, вполне могли скомпрометировать его. Но с ними мне будет куда проще вытащить из каменоломен Агирре, а это уже очень немало. Да и просто ездить с таким багажом куда как сподручнее. Зря я в прошлый раз не взял ничего подобного у Лафрамбуаза, тогда бы дорога до Шварцвальда была у меня куда легче. Ведь зачастую десяток слов на клочке бумаги с нужной подписью могут сделать больше, нежели угрозы, насилие и даже подкуп. - И вы прощайте, Рейнар, - ответил мне Фюрстенберг. – Да пребудет с вами Господь во всех ваших начинаниях. Обычно говорили «праведных начинаниях», но хладнокровное убийство, даже тирана, никак нельзя отнести к таковым. Уж забравшись в седло, я вдруг спросил у Фюрстенберга: - Может быть, вам помощь нужна? Разоблачить еретика или там заразителя? - Спасибо, - ледяным тоном ответил тот, - сами справимся. Я кивнул ему на прощание, и направил лошадь прочь от особняка. Впереди меня ждала не самая приятная дорога, но от неё никак не отвертеться. Времени прелатом Лафрамбуазом мне отпущено не слишком много, а значит к Люцерну придётся ехать кратчайшей дорогой, что лежит через охваченную последствиями мятежа область империи. Мой путь снова лежал в Шварцвальд.
(обратно)
Глава 2. Знакомые всё лица.
Приближаться к границам Шварцвальда было неприятно. До почти физического отвращения. Я не хотел возвращаться в проклятое Господом графство, где после моего кратного визита царил чудовищный хаос и настоящая гражданская война. Однако сроки, поставленные прелатом Лафрамбуазом, не оставляли выбора. До границы Бургундского герцогства, столицей которого, собственно, и был Дижон, я добрался за считанные часы. Солнце ещё не успело скрыться за горизонтом, а я уже имел сомнительное удовольствие наблюдать руины города Мюльхаузен. Покинутый во время чумы, да так и не заселённый бывший имперский город, входивший даже в Декаполис,[257] пустовал не один год. Всё ценное, что было за его стенами, давно вывезли, а потому даже факторий рядом с городом не сыскать ни одной. Не говоря уж о хоть каком-нибудь постоялом дворе. Однако именно здесь меня ждали. Десяток рейтар в знакомой кожаной броне со стальными вставками, только теперь покрытой красными накидками с гербом нынешнего вильдграфа. Командовал ими капитан Курцбах. Как и его солдаты, он избавился от меток Кожаного лица на доспехах, вместо этого набросив сверху красную тунику с гербом вильдграфа. - Ты не заставил себя ждать, - бросил, не слезая с коня, Курцбах. – Это хорошо. Я ничего хорошего от встречи с бывшим командиром наёмников убитого мной Кожаного лица не ждал, а потому подобрался и руку, как бы невзначай, положил на рукоять пистолета, торчащую из ольстры. - Не психуй, приятель, - грубовато успокоил меня Курцбах. – Мы здесь по приказу нового вильдграфа. Он велел встретить тебя и проводить до границы с кантонами. Доставить туда в лучшем виде, так и сказал, Девой Марией клянусь. - Так ты теперь служишь ему? – спросил я, не спеша убирать руку с пистолета. - В точку, - прищёлкнул пальцами Курцбах. – Так что едем, пока солнце не село. Тут недалеко есть постоялый двор. Я надеялся, что это будет не тот же, где мы с вором и наёмниками Кожаного лица дрались против венгерских чёрных гусар графа Ханнсегюнтера. К тому моменту уж давно покойного и зарытого на заднем дворе безымянного трактира. Я присоединился к отряду – выбора-то у меня не было, да и глупо отказываться от сопровождения. Курцбах во время нашего знакомства проявил себя достаточно честным человеком, конечно со скидкой на обстановку в Шварцвальде. Его рейтары не окружали меня, держась на некотором отдалении, так что я даже решил поболтать с Курцбахом, чтобы скоротать время в дороге. - И как ты оказался в чести у новой власти? Не думаю, что нынешний вильдграф настолько доверчив, чтобы вот так запросто взять тебя на службу. - Конечно, нет, - отмахнулся капитан. – Но я пришёл к нему не с пустыми руками. И не только с отрядом преданных лично мне наёмников. Этого и в самом деле было бы мало. Ты же помнишь, что Кожаное лицо поручил моим заботам Деточку, а тот ведь официально числился сыном вильдграфа. Вот, кто стал залогом моей преданности новой власти. Передал Кровавому Деточку в лучшем виде. - Кровавому? – уточнил я, хотя и подозревал о ком идёт речь. - Да это прежнее прозвище нашего славного вильдграфа, - ответил Курцбах. – Его прежде Кровавым бароном звали, теперь титул у него посолидней, а старое прозвище прилипло – не отцепишь. Вот осталось от него только первое слово – Кровавый, оно ему очень подходит, уж можешь мне верить. - Мне довелось слыхать, что у Деточки была своя банда, - заметил я, припоминая вести из Шварцвальда, которыми полнились все базарные площади Дижона едва ли не каждый день. – Все как на подбор законченные мерзавцы и садисты. - Вопили как свиньи, когда мы с ребятами развешивали их вдоль дороги, - заявил Курцбах, явно гордый проделанной работой. – Из всей банды одного Деточку живым и взяли – остальные-то нам без надобности. Я приглядывал за Деточкой не один день и хорошо изучил его повадки, так что отыскать его не составило никакого труда. К слову сказать, многие деревья вдоль дороги, по которой мы ехали, украшали повешенные. Кто с табличкой на шее, где корявым почерком изобличались прегрешения казнённого, но чаще обходились без пояснений. Да и кто бы их читал, в самом деле. Несколько раз нам встречались настоящие деревья повешенных – давно уже мёртвые. На их прочных ветвях трупы висели гроздьями, и ещё десятки их гнили около узловатых корней. Они были настоящим пиршеством для стай воронья, не пугавшегося даже приближения людей. Зловещие птицы разрождались граем, как будто осыпали нас дождём насмешек и непристойностей, и прыгали по веткам, отчего покойники раскачивались в петлях, а кое-кто и вовсе падал. Если и в прошлый мой визит – не столь уж давний – Шварцвальд представлял собой удручающее зрелище, то теперь всё стало ещё хуже. Хотя, казалось бы, это попросту невозможно. Но нет, ещё как возможно. Такого отчаяния и запустения, как царившее вокруг, я не мог припомнить со времён чумы. Тут же она как будто снова прошлась своей чудовищной косой. Не раз мы замечали бредущих по дорогам покойников. Это были спонтанно поднявшиеся мертвецы, видимо, чума успела отметиться в этих землях. С ними справлялись без особого труда – рейтары расстреливали покойников из пистолетов, а после топтали останки конями, превращая их в бесформенную кашу. - Хоронить некому, - философски заметил Курцбах после первой такой схватки, а скорее просто уничтожения. – Известь сейчас чуть не унциями продают, да и зима хотя и тёплая, а дрова нужны, чтобы отапливаться. Вот и не жгут и не хоронят по-человечески. Не одна деревня уже от чумы вымерла, и после всё её население по округе бродит. А тут ещё и скандинавы эти, чтобы им пусто было. - Скандинавы? – удивился я. – Далеко же они забрались от родных фьордов. - Большая ватага какого-то ярла по прозвищу Чёрный медведь, - объяснил Курцбах. – Я слышал, что прежде он служил ганзейцам,[258] в основном защищал от пиратов на Балтике и в Северном море. Но после какой-то некрасивой истории – подробностей не знаю - развёл руками рейтарский капитан, - лишился корабля, и был вынужден очень быстро покинуть земли торгового союза. Ну а тут решил задержаться – очень уж славным местечком ему показался Шварцвальд. Да уж, каких только любителей поудить рыбку в мутной воде не собралось сейчас в Шварцвальде. Он, наверное, манит подобного рода авантюристов и просто бандитов всех мастей полным беззаконием, что царит сейчас едва ли не на всей территории феода. А вот у одного из деревьев повешенных нам пришлось задержаться. Под ним замер в трансе хозяин стаи стригоев. Чудовище, видимо, только народилось на свет и теперь нашло себе идеальное место для того, чтобы собрать как можно больше тварей. - Надо было остановиться в той деревне, - в сердцах, но не очень громко, чтобы не привлечь внимание монстра, произнёс Курцбах. Мы около часа миновали пустую деревню, большую часть населения которой сами же и перестреляли, после превратив копытами коней в жуткое месиво. Ночевать там, конечно, было не лучшей идеей, однако продолжать путь в темноте, как оказалось, ещё хуже. - И что теперь делать? – спросил он у меня. Прежде мне приходилось сталкиваться с подобными существами. В самом начале моего путешествия из Тосканы в Шварцвальд мне и моим спутникам удалось отбиться от довольно крупной стаи стригоев. Но там хозяин был куда старше, и то его едва сумели одолеть. Если бы не выдающиеся бойцовские навыки покойного Бьёрна Стурлы, мы вполне могли остаться на той дороге гнить. Молодые же хозяева куда более проворны и опасны в бою, нежели тот, с которым пришлось иметь дело в прошлый раз, чума лишь преобразовала их тела, но начала разрушать их. И я был вовсе не уверен, что сил всего отряда рейтар хватит, чтобы справиться с этим. - Назад поворачивать глупо, если только нет другой дороги, чтобы обойти тварь на приличном расстоянии, - ответил я. – И дальше она нас не пропустит. Она уже почуяла нас, но пока мы не пересекли определённой границы, не станет атаковать. - А почему возвращаться не стоит? – уточнил у меня Курцбах. - К утру у него будет стая стригоев из повешенных, тогда нам точно конец. - И как с ним лучше всего справляться? Видимо, Курцбах что-то слышал обо мне, потому что полностью полагался на моё мнение в деле, связанном с нежитью. Он-то привык больше живых убивать, оставляя мёртвых рейдерам или бездушным. - Первым делом оставить лошадей, они боятся подобных тварей и в бою будут ненадёжны. – В том, что придётся принимать бой, ни у кого сомнений уже не было. – И не подпускать монстра близко, пытаться расстрелять с максимальной дистанции. Тогда, может быть, обойдёмся минимальными потерями. - Звучит не слишком обнадёживающе, - покачал головой Курцбах. – А обойти его точно не получится? Я отрицательно покачал головой и первым слез с седла, вооружившись пистолетами из ольстр. После недолгого размышления палаш с гросмессером оставил притороченными к перемётным сумам, закрепив на поясе длинный и увесистый, но куда более удобный в схватке с подобными тварями кампеадорский меч. Курцбах не отстал от меня, и рейтары вслед за капитаном тоже спешились. Каждый взял по паре пистолетов, проверив их, равно как и остальное вооружение. - Веди, - кивнул мне Курцбах, и я первым направился к монстру осторожными шагами. Никогда не знаешь, где проходит граница, за которой хозяин стаи стригоев чует тебя, и кидается в атаку. В том, что такая молодая особь, не успевшая обзавестись и парой стригоев, тут же нападёт, у меня сомнений не было. Они довольно часто встречаются на дорогах и повадки их давно и очень хорошо изучены. На горьком и кровавом опыте. И всё же я пропустил момент, когда хозяин стаи атаковал. Тварь оказалась умней, она не стала бросаться на нас, выпустив длинные и кривые что твои ятаганы когти, и обнажив жуткие, почти человеческие, зубы. Она сорвала с шеи один из зловещих трофеев – набитый известью череп, и швырнула в меня. Я каким-то чудом сумел увернуться, в последний миг дёрнувшись в сторону, и тяжеленный череп на волосок разминулся с моей головой. Видимо, бросал его хозяин стаи не особо прицельно. - В линию! – скомандовал Курцбах, и тут же по обе стороны от меня выстроились одиннадцать рейтар, считая и самого капитана. – Правая рука, – выкрикнул он, и я вместе с остальными, отставая от них на доли секунды, вскинул зажатый в правой руке пистолет, - огонь! Трещит дюжина выстрелов – тяжёлые пули разбивают черепа в ожерелье хозяина стаи. Он кричит от боли, но и не думает падать замертво. Этого слишком мало, чтобы прикончить его. - Левая рука, - теперь уже я не отстал от рейтар, - огонь! Ещё дюжина пуль врезается в жилистое уродливое тело хозяина стаи, но он уже на ногах и готов к бою. И в следующий миг проливается кровь – человеческая. С хрустом сомкнулись жуткие челюсти монстра на плече не успевшего увернуться рейтара. Кожаные доспехи не спасли его. Тварь по-собачьи дёрнула головой, вырывая приличный кус кровавого мяса из плеча несчастного. Правая рука рейтара, всё ещё сжимавшая пистолет, повисла на тонком лоскуте плоти и нитках сухожилий. Бедолага зашёлся в жутком крике и повалился на колени в дорожную грязь. В следующий миг хозяин стаи разорвал его горло, и крик сменился кошмарным бульканьем. - В стороны! – первым опомнился, как и положено командиру, Курцбах. – Заряжай! Стрелять по готовности! Рейтары рванули кто куда, стараясь оказаться подальше от длинных лап чудовища. То на миг замерло, явно дезориентированное таким поведением наглой добычи, однако тут же выбрало себе цель. И на свою беду твари приглянулся я. В отличие от рейтар, я перезаряжать пистолеты на бегу не умел, а потому ничтоже сумняшеся швырнул их в грязь, и вытащил из ножен кампеадорский меч. Решив не дожидаться, когда тварь врежет мне – о том, что хозяева стаи чертовски сильны, я знал не понаслышке – я атаковал первым. Выпад вышел не ахти, и монстр легко перехватил клинок левой рукой. Вот только оружие кампеадора ковалось и закалялось в стали и, что греха таить, магии, как раз против подобных чудовищ. По всей длине клинка вспыхнули золотые латинские буквы, сложившиеся в отрывок из 67 псалма: exsurgat Deus et dissipentur inimici eius.[259] Тварь тут же взвыла от боли, и куда сильней, нежели когда её шкуру дырявил десяток пуль. Из-под пальцев её потянулся смрадный дым, и плоть начала сползать с костей. Хозяин стаи выпустил моё оружие, вот только воспользоваться шансом и быстро контратаковать я не успел. Монстр, как и все подобные ему молодые хозяева стаи, был чертовски быстр и ловок. Удар правой лапы едва не выбил меч у меня из рук, пришлось ухватиться за него покрепче, чтобы просто удержать. И тут же чудовище прыгнуло на меня. Я как мог проворно отскочил назад, выставив перед собой оружие. Было глупо полагать, что тварь возьмёт и так запросто насадит себя на клинок. Монстр ловко извернулся в полёте, уходя от моего клинка, и обрушился на меня всем весом. Длинные лапы его прижали мои руки к телу, не давая дёрнуться. Хозяин стаи выпрямился – и ноги мои оторвались от земли. Я оказался полностью беззащитен перед его яростью. Он сдавил меня в своих воистину медвежьих объятиях, так что кости затрещали. Даром, что тощий, будто голодал пару лет, силы ему было не занимать. Распахнув пошире пасть, монстр нацелился одним махом откусить мне голову. Мне же оставалось только молиться, да постараться прожить оставшиеся мгновения достойно. Челюсти чудовища рефлекторно сомкнулись, но не на моей шее, а на стволах пары пистолетов. Подскочивший Курцбах успел уже перезарядить оружие, и ткнул сразу двумя стволами в морду твари. Почти человеческие зубы хозяина стаи заскрипели по воронёным стволам. Курцбах не медлил ни секунды, тут же нажав на спусковые крючки. На наше счастье пистолеты у него оказались отменного качества – ни один не дал осечки. В грохоте пары выстрелов, слившихся в один, голова монстра окуталась пороховым дымом, а затылок ему разнесло на сотни осколков черепа. К слову сказать, ни крови, ни ихора почти не было. Кого другого такой выстрел прикончил бы на месте, однако хозяева стаи были чертовски живучими тварями. А уж молодые так и подавно. Однако монстр рефлекторно разжал руки, выпуская меня. Мне стоило известных усилий не повалиться кулём в грязь, а приземлиться хотя бы относительно пристойно, и тут же рубануть хозяина стаи по животу. Острый как бритва кампеадорский меч легко распорол шкуру и плоть чудовища, как нож сквозь масло пройдя через толстые кости. Монстр взвыл пуще прежнего – из длинной раны на животе его вывалились кольца отвратительно воняющих кишок. Не став тратить время на то, чтобы попытаться собрать их, как поступил бы на его месте человек, хозяин стаи бросился на меня, пытаясь достать когтями правой и теми, что уцелели на левой его лапе. Но я был готов к нападению, и не дал ему схватить меня снова. Перекатившись через плечо, я перемазался как поросёнок, зато получил отменный шанс, которым грех было не воспользоваться. Я быстро рубанул тварь по ногам, целя в сухожилия. Однако вышло даже лучше, чем я рассчитывал. Кампеадорский меч снова сверкнул золотыми буквами 67 псалма, и легко перерубил обе ноги хозяина стаи. Тварь, продолжая рывок, нырнула вперёд и зарылась мордой в грязь. Я не стал терять времени и прыгнул ей на спину, вонзив меч в грудь, очень надеясь, что пробью сердце. Клинок легко крушил рёбра твари. Я выдернул меч, вонзил снова и снова и снова, пока хозяин стаи не перестал дёргаться. Большая часть плоти пропала с его костей, сожжённая магией кампеадорского меча. От грудной клетки так и вовсе остался почти голый скелет, и чёрное сердце хозяина стаи давно рассыпалось прахом под моими ударами. Тварь была мертва – окончательно и бесповоротно. - Да ты просто охотник на мертвецов, - протянул мне руку Курцбах. – В одиночку прикончить этакую страховидлу. - Не надо льстить мне, - принял его помощь я, - без тебя бы я точно не справился – тварь бы оттяпала мне голову в один присест. - Да ладно тебе, не прибедняйся, - отмахнулся Курцбах. – Мои выстрелы не прикончили её, а вот ты ловко ей обе ноги отрубил. В общем, хочешь или нет, а с меня на постоялом дворе лучшее вино, еда и самые смазливые девицы, каких там только можно отыскать. До утра я со своими людьми буду пить, и ты с нами – за мой счёт. И не спорь! Ты прикончил тварь, которая запросто могла весь мой отряд отправить на тот свет, а так придётся хоронить лишь одного. Это редкая удача в наше время, особенно в Шварцвальде. Я и не собирался возражать. Тем более что и у самого было лишь одно желание – напиться до беспамятства. Казалось бы, давно уже привык к риску, к схваткам с людьми и чудовищами, из которых мало шансов выйти живым. Одна эскапада во Фрейбурге, когда я отправился вслед за Абеле в ловушку, отлично зная, что на меня расставлен капкан, чего стоит. И всё равно, сейчас меня просто трясло от осознания того, насколько близка была смерть считанные минуты назад. Мы сели в сёдла, привязав тело убитого рейтара к его коню. Он не успеет переродиться, даже его хозяин стаи заразил, а на постоялом дворе капитан решил организовать ему нормальные похороны. - Если не найдём самого завалящего клирика, так хоть зароем в могиле с негашёной известью, - заявил я, помогая друзьям убитого привязывать тело к седлу. – Я своих людей не бросаю даже после смерти. Мы погнали успевших немного отдохнуть во время схватки с хозяином стаи лошадей быстрой рысью. Несмотря на скверные дороги и сгущающиеся сумерки. Мы и без того потеряли из-за чудовища слишком много драгоценного времени, и теперь вынуждены были ехать в темноте. К постоялому двору подъехали, когда уже совсем стемнело и сквозь ветви деревьев мелькали звёзды и луна. Окружённый высоким частоколом, он напомнил мне тот, что пришлось штурмовать вместе с наёмниками Кожаного лица. Но этот был даже больше, потому что стоял на большом перекрёстке, откуда пути расходились в Бургундию, Шварцвальд и Лесные кантоны. Видно было, что постоялый двор знавал и лучшие времена, теперь приходя в упадок из-за творящегося в Шварцвальде. Однако стоило нам проехать ворота, на страже которых стоял десяток солдат в туниках цветов нового вильдграфа поверх кольчуг, и мы увидели, что он полон людей, как муравейник. Наверное, и в прежние, куда лучшие времена, здесь не собиралось столько народу. Вот только всё это были люди вильдграфа – вооружённые солдаты сновали туда-сюда в кажущемся беспорядке. Однако я ещё по крепости бездушных отлично помнил, насколько бывает организован этот хаос. Курцбаха узнали сразу и пропустили весь отряд без единого вопроса. Однако командовавший солдатами на воротах сержант с лицом пропойцы, в мятой кирасе поверх кольчуги и без шлема, ловко поймал коня капитана Курцбаха и взмахом велел остановиться. - Что стряслось? – раздражённо спросил капитан, уже предвкушавший отменную попойку. - Вильдграф желает видеть тебя немедленно, - хриплым голосом произнёс сержант. – Он даже справлялся о тебе несколько раз. Ждёт. - Его сиятельство отлично знает, куда и с какой миссией я отправился, - отмахнулся Курцбах. – У меня нет времени на поездку во Фрейбург. - Да он тут, недалече, - прохрипел сержант, махнув свободной рукой в сторону главного здания постоялого двора. – В общей зале ждёт тебя, вместе со всеми офицерами. - Так что стряслось? – решил уточнить у него Курцбах. - Чёрного медведя обложили в старой римской крепости, - охотно поделился новостью сержант. – Наш сиятельный господин вильдграф всех поднял на медвежью охоту. Курцбах дёрнул поводья, высвобождая их из не слишком крепкой хватки сержанта. Мы проехали ещё с десяток шагов, остановившись у коновязи, где пришлось бы основательно потеснить других лошадей, чтобы найти место для наших. - Идём, - махнул мне Курцбах. – Думаю, и тебе стоит поговорить с вильдграфом. Он махнул кому-то из своих людей, чтобы позаботились о лошадях. - И найдите священника, - велел он, - ну и извести тоже, чтобы на одну могилу хватило. За деньгами не постою, это все знают. Обещайте сколько угодно. Мы вместе направились к большому центральному дому постоялого двора. - Гляжу, ты не горишь желанием принимать участие в медвежьей охоте, - заметил я. - Знаю я как он охотится, - отмахнулся Курцбах, - и крепость эту знаю. Руина руиной, но и там можно держать оборону. Народу поляжет немало, и в основном те, кто как и я служили прежнему вильдграфу. Кровавый избавляется от нас, чтобы после попросить о помощи у инквизиции. Мол, людей не хватает. Я бы на месте нового вильдграфа тоже не слишком доверял так легко меняющим стороны наёмникам. Что бы ни говорили о них, а на невысоких, зато почти незыблемых принципах и зиждется та невеликая степень доверия, что испытывают к ним. Те же, кто как капитан Курцбах служат одним, и как только власть слабеет, легко перебираются в стан новой власти, подрывают едва ли не сами основы ремесла. Так что всё закономерно. Новый вильдграф Шварцвальда ничуть не изменился с тех пор, как я видел его в прошлый раз. Такой же здоровяк в кожаной кирасе, укреплённой на животе сталью, поверх неё наброшено стёганое сюрко[260] с гербовым щитком на груди. На голове – кожаный чепец, какие обычно носят под шлемом. Из оружия только здоровенный нож в деревянных ножнах, висящий на груди так, чтобы его легко было выхватить правой рукой. Увидев нас с Курцбахом, он тут же поднялся на ноги, оставив лучшее место в общей зале – рядом с жарко натопленным камином, и шагнул к нам, уперев руки в боки. - Ба! Кого я вижу! Мой бравый капитан Курцбах и тот хрен с бугра, за которым я его отправил. Я-то думал, что ты повыше ростом будешь, приятель! Столько шороху тут навёл, что мне разгребать и разгребать. Я даже не сразу понял, что обращается он уже ко мне. - Я тебя где-то видел, - прищурился вильдграф, - да только мельком, видать, не запомнил. Я не стал ему напоминать, что мы и в самом деле мельком виделись в доме инквизитора Фюрстенберга. Хотя, думаю, именно глава дижонского святого официума[261] и попросил о сопровождении для меня в неспокойных землях Шварцвальда. - Садитесь же к огню, - пригласил нас удивительно приказным тоном вильдграф, - и выпейте со мной горячего вина. Лучшее пойло в такую дрянную погодку. Мы отказываться не стали. Пока прошли к столу у камина, я оглядел большой зал постоялого двора, где обосновался вильдграф. Кроме самого хозяина Шварцвальда тут расположились, наверное, все его командиры. И весьма примечательно, что они как бы образовывали две группы. В первую входили, скорее всего, люди, преданные новому хозяину Шварцвальда. Все как на подбор бывалые наёмники, парочка даже в узнаваемых цветастых одеждах ландскнехтов, украшенных потрёпанными перьями и грязными лентами, даже не поймёшь сразу каких цветов. Вторую образовывали командиры регулярных войск инквизиции, отправленные на помощь новой власти. Эти носили цвета своих полков, вооружены были единообразно и не считали нужным скрывать своё презрение к первым. Отчуждённости или напряжённости особой не чувствовалось, однако в шуточках, которыми обменивались между собой офицеры обеих групп, и общем зубоскальстве явно сквозило негласное противостояние. Правда, на Курцбаха офицеры обеих групп поглядывали почти как на врага. Видимо, один только рейтарский капитан из всех, кто служил старому вильдграфу, а если быть точным, то Кожаному лицу, перешёл на сторону новой власти. И в этом стане доброжелателей у него не было. - Ещё вина! – рявкнул вильдграф, ни к кому конкретно не обращаясь. – И жратву тащите! Да поприличней. Я не свинья, чтобы помои из корыта хлебать. Если честно, он чем-то походил на здоровенного кабана-секача, такого, на чьём пути лучше не становиться. Даже если ты вооружён отличной охотничьей аркебузой и кабаньим мечом или копьём.[262] Такой сметёт тебя, даже не обратив внимания на самый внушительный арсенал и пару тяжёлых пуль, пущенных с вроде бы убойной дистанции. Пара подавальщиц быстро унесли полупустые миски с едой и выставили вместо них новые – уже полные. То же самое и с вином. На столе будто по волшебству появилось несколько глиняных кувшинов, от которых исходил жар. Я не большой любитель горячего вина – на мой вкус там слишком мало вина, и слишком много всяких добавок, которые его только портят, однако сейчас не мог не согласиться с вильдграфом. Именно такой напиток лучше всего подходит к погоде, да и к настроению тоже. - Разливай, капитан, не дай вину остыть, - велел новый хозяин Шварцвальда, а после обратился ко мне: - Ты уж не взыщи, важный человек, да только дальше сопровождения тебе дать не могу. При этом он так воззрился на меня, принявшись буравить своими маленькими глазками, едва видимыми на отёчном от пьянства и невоздержанности лице, что мне сразу стало ясно. Он что-то задумал. Знать бы ещё что именно. Какие вообще планы могут быть в отношении моей персоны у нового хозяина Шварцвальда? Мне оставалось пока только гадать – и не скажу, что мне это по нраву. - До Рейна отсюда рукой подать, а там поднимешься немного выше по течению – и вот тебе Базель со всеми его мостами. Переходи, где душе угодно. Да и места дальше поспокойнее, можно и без сопровождения ездить. Вильдграф продолжал испытующе буравить меня взглядом. Он ждал моего ответа, хоть какой-то реакции с моей стороны. Вот только я не знал, как реагировать на его слова, а потому решил ответить явно не так, как он ожидал. - Чего тебе надо от меня? – спросил я у вильдграфа, пренебрегая обычной вежливостью и обращаясь к нему на ты. Думаю, мой статус официала инквизиции даёт мне такое право, а если и нет, то новый хозяин Шварцвальда это вряд ли знает. Для него я, по его собственному образному выражению, хрен с бугра, так что вполне могу себе позволить более чем вольное обращение. - Да ничего такого, - развёл руками вильдграф. Он взялся за тёплый металлический кубок с вином и осушил его парой глотков. Пил не слишком аккуратно и вино пролилось на его седеющую бороду, придав ему некий почти вампирский вид. - И вовсе не ты мне нужен, а Курцбах, - вильдграф поставил кубок перед капитаном, призывая того наполнить его снова. Тот скрипнул зубами, но сделал это. – Он у меня единственный командир кавалерии, и я без него буду как без рук. Вам уже, наверное, разболтали, что Чёрного медведя обложили в старой римской крепости. Скандинавы укрепляют её, но если на них надавить как следует, побегут что твои тараканы. И кто будет их ловить? Рейтары капитана знают тут каждое дерево и живо переловят этих скотов. А мне совсем не нужно, чтобы вместо одной банды скандинавов образовался ещё десяток мелких. Гадить они смогут ещё долго. Говорил вильдграф удивительно складно, и оттого я не поверил ни единому его слову. Слишком всё гладко у него выходило, как будто заранее репетировал, что сказать мне и какими словами. Да и испытующий взгляд, которым он во мне едва дыру не пробуравил, не очень подходил к показному равнодушному тону. Хозяину Шварцвальда зачем-то нужен был именно я, а вовсе не Курцбах со своими рейтарами. - Выходит, дальше мне ехать одному, - кивнул я. – Не думаю, что тем, кому я служу, это придётся по нраву. - Э, да ты угрожать мне решил, хрен с бугра! – взвился вильдграф, и сразу стало ясно, что прозвище Кровавый он получил не за здорово живёшь. Толстые пальцы правой руки его сомкнулись на рукояти длинного ножа совершенно рефлекторно. Он не играл, не пытался запугать меня. Он был готов пустить мне кровь – здесь и сейчас. И в этом не было ни капли наигранности. - И не думаю, - откинулся на спинку стула я и сделал пару глотков немного остывшего вина. Оно оказалось неплохим, хотя травок и корешков в нём было многовато. – Я просто констатирую факт, твоё сиятельство. Сам же знаешь, на кого мне работать приходится. Эти люди очень любят задавать вопросы и получать на них ответы. И врать им всегда себе же дороже обходится. - Да плевать я хотел, на кого ты там работаешь, важный хрен! Мне эту паскуду, Чёрного медведя, прикончить надо вместе со всеми его кальмарскими[263] дружками. А для этого нужен Курцбах со своими рейтарами – и точка! - Я понял тебя с первого раза, - отмахнулся я, допивая вино и сам наполняя собственный кубок. – Не надо так кипятиться. Разумные люди ведь всегда договорятся между собой, верно? Безвыходные ситуации бывают только у дураков. - От это другое дело! – хлопнул ладонью по столу вильдграф. – Давай поговорим, как разумный человек с разумным человеком. Только сначала поедим. Ты ж голодный, небось, с дороги-то. Не скажу, что у меня был хоть какой-то аппетит – после схватки с хозяином стаи мне кусок в горло не лез. Даже горячее вино пришлось едва ли не проталкивать через глотку. Я решил из вежливости поковыряться в тарелке, однако вильдграф принялся за еду так, будто сам был с голодного края, и, наблюдая за ним, я понял, что аппетит и в самом деле приходит во время еды. Или когда смотришь, как ест кто-то другой. Тем более что я с самого отъезда из Дижона ничего не ел, и был чертовски голоден. Минут двадцать, наверное, мы втроём провели за едой. Количество снеди на тарелках быстро сокращалось, в основном стараниями вильдграфа, евшего прямо-таки в два горла. Кувшины с горячим вином быстро опустели, и вместо них принесли новые. В итоге я даже слегка осоловел от обильной трапезы, выпитого вина и жара натопленного камина. В голове стало удивительно легко и звонко, а вот в желудке,напротив, очень тяжело. Я распустил пояс, и сразу стало легче дышать. Вильдграф откинулся на спинку жалобно скрипнувшего стула, и поступил так же, как я. - Вот теперь можно и поговорить, - сказал он, проходясь пятернёй по густой бороде, в которой застряло довольно много кусочков пищи, – как два разумных человека. Поехали со мной к римской крепости. В драку тебя никто лезть не заставляет, поторчишь под стенами, поглядишь, как мои парни воюют. Потеряешь день, никак не больше. Я же завтра поутру отправляюсь к крепости, и к вечеру, думаю, от скандинавов там не останется и мокрого места. Вряд ли его слова были совсем уж пустой похвальбой – вильдграф, конечно, хотел произвести впечатление на меня, а значит и на тех, кто стоит за мной, и куда выше меня. Однако сил у него и в самом деле имелось достаточно, чтобы покончить даже с весьма крупной бандой скандинавских грабителей, забравшихся так далеко от родных фьордов. Мне кажется, я начал понимать – с какой целью вильдграф решил задержать меня. Но пока это были лишь догадки на основе умозрительных наблюдений, не более того. Делать какие бы то ни было выводы пока ещё рано. - Гляди, - обратился к капитану вильдграф, - вот это будет крепость. – Он передвинул полупустое блюдо с мясом и капустой так, чтобы оно стояло прямо между ними. – Ты со своими рейтарами, капитан, встанешь вот тут. – Вильдграф положил двузубую вилку с обратной стороны крепости-блюда, как будто отделяя ею край стола. – Когда мы прижмём кальмарцев как следует, они побегут, - повторил он, - и побегут они сюда. – Он ткнул пальцем в сторону вилки. – Там за небольшим перелеском старые вырубки и от них рукой подать до тракта. Вот на вырубках-то ты их и встретишь, Курцбах, и чтобы ни одна сволочь не ушла живой, понял? - Понял, как не понять, - пожал плечами капитан. – Не в первый раз мои рейтары врага под корень изводят. - Вот и славно, - кивнул вильдграф, сам себе наполняя кубок новой порцией свежего вина. – Ух и хорошо! – выпалил он, глотая его. Обжигался, но пил, проливая вино на бороду. – Ух и славно ж тут винцо делать умеют! - А кто будет с умными справляться? – спросил у него капитан Курцбах. – Они ведь не к старым вырубкам побегут, а вот сюда, - он постучал пальцем по оставшейся неприкрытой вилкой части стола, - в самую чащобу, где их с собаками только искать. - Они умные, так и я – не дурак, - пробурчал вильдграф. – Шотландские стрелки Лесли встанут там. – Чтобы подтвердить свои слова, он положил в том месте, на которое указал Курцбах, ещё одну вилку. – Думаю, пары залпов из их аркебуз умным будет достаточно, чтобы не лезть в чащу. Ну, а на случай, если всё же сунутся, с ними будут мои ребята – уж они-то не дадут шотландцев в обиду. Думаю, шотландцы вполне могут постоять за себя – недаром же их наёмники, зовущиеся дикими гусями, ценятся по всей Европе, и охраняют самого теократа Священной Римской империи, потеснив имевших эту привилегию жителей Лесных кантонов. А ведь и те отменные рубаки. Скорее всего, дело в том, что вильдграф не желает подставлять под удар людей из своей дружины, безоговорочно преданных ему лично. Именно поэтому он поставил их в засаду к шотландским стрелкам, которых явно берёг. Вряд ли у вильдграфа были деньги на то, чтобы нанять хотя бы десяток шотландцев – слишком уж дорого обходились эти ребята. Короли из бессменной со времён начала чумы, не пощадившей островов, называемых Альбионом, династии Брюсов получали немалый доход в казну от найма своих подданных, а потому безбожно ломили за этот самый найм цену. Однако всем было известно, что шотландцы отрабатывают кровью каждый плаченный им золотой. Так что их, по всей видимости, наняли те, кто стоит за вильдграфом – инквизитор Дижона и, скорее всего, сам прелат Лафрамбуаз – а потому за каждого погибшего жителя островов Альбиона нынешнему владыке Шварцвальда придётся отчитываться. И взыщут с него строго – уж в этом-то я не сомневался ничуть. - Комнаты тут для нас найдутся? – спросил я у вильдграфа. – Спасибо тебе за угощение и вино, отдых мне лично нужен ничуть не меньше. - Будет тебе комната, важный человек, - отмахнулся тот, снова подливая себе вина, как будто хотел им упиться если не до смерти, то до беспамятства – точно. – И воды велю согреть, чтобы ты помылся малость. А то глянь на себя – грязный же, будто хряк какой! Да уж, наверное, выглядел я далеко не лучшим образом после драки с хозяином стаи. Мне и в самом деле пришлось поваляться в грязи, что твоему хряку. Я, конечно, пытался мало-мальски привести себя в божеский вид, хотя бы оттереть дорожную грязь с рук и лица, но вряд ли у меня получилось это сделать. Я поблагодарил вильдграфа за угощение и поднялся из-за стола. Хозяин Шварцвальда тут же велел проводить меня в свободную комнату и согреть воды для мытья. Может быть, вильдграф и скотина, какой хочет показаться, и делает это лишь для того, чтобы угодить тем, кто стоит за моей более чем скромной персоной, но сейчас я был ему благодарен. И до истинных мотивов его действий мне не было ровным счётом никакого дела. Самым сложным оказалось не уснуть, пока не наполнили горячей водой бочку, установленную прямо в комнате, куда меня поселили. Миловидная служанка осталась, когда таскавшие вёдрами воду дюжие парни, один из которых поглядывал на меня едва ли не волком, вышли. Она лукаво глянула на меня и предложила потереть мне спину. И я решил не отказываться. Я прямо при девице разделся донага, что ничуть не смутило её, и забрался в бочку. Горячая вода приняла меня, и я едва не нырнул с головой. Вольготно расположиться в бочке было, конечно, негде, но я постарался устроиться с максимальным комфортом. Служанка и в самом деле поначалу помогала мне мыться. Тонкие пальцы её, уже успевшие огрубеть от работы, пробегали по шрамам на моём теле. - Вы, наверное, опытный наёмник, господин, - сказала она почти с восхищением в голосе, - столько шрамов. Да уж, коллекцию отметин на шкуре я успел собрать внушительную. Я не стал обращать внимание служанки, что часть их получена вовсе не от честной стали, а в результате встречи с опасными тварями – порождениями чумы, какие водятся в мёртвых городах. Бывших рейдеров простой народ опасается, считая их едва ли не разносчиками заразы, вроде тех же нечистых. - Вроде того, - вяло ответил я. – Помотало жизнью, да и побило изрядно. Почувствовав, что вода остывает, я выбрался из бочки. Девица сама, без каких-либо намёков с моей стороны, направилась к кровати, на ходу избавляясь от одежды. Ну, я не стал её разочаровывать.(обратно)
Глава 3. Медвежья охота.
Новый вильдграф Шварцвальда ничуть не изменился с тех пор, как я видел его в прошлый раз. Такой же здоровяк в кожаной кирасе, укреплённой на животе сталью, поверх неё наброшено стёганое сюрко[264] с гербовым щитком на груди. На голове – кожаный чепец, какие обычно носят под шлемом. Из оружия только здоровенный нож в деревянных ножнах, висящий на груди так, чтобы его легко было выхватить правой рукой. Увидев нас с Курцбахом, он тут же поднялся на ноги, оставив лучшее место в общей зале – рядом с жарко натопленным камином, и шагнул к нам, уперев руки в боки. - Ба! Кого я вижу! Мой бравый капитан Курцбах и тот хрен с бугра, за которым я его отправил. Я-то думал, что ты повыше ростом будешь, приятель! Столько шороху тут навёл, что мне разгребать и разгребать. Я даже не сразу понял, что обращается он уже ко мне. - Я тебя где-то видел, - прищурился вильдграф, - да только мельком, видать, не запомнил. Я не стал ему напоминать, что мы и в самом деле мельком виделись в доме инквизитора Фюрстенберга. Хотя, думаю, именно глава дижонского святого официума[265] и попросил о сопровождении для меня в неспокойных землях Шварцвальда. - Садитесь же к огню, - пригласил нас удивительно приказным тоном вильдграф, - и выпейте со мной горячего вина. Лучшее пойло в такую дрянную погодку. Мы отказываться не стали. Пока прошли к столу у камина, я оглядел большой зал постоялого двора, где обосновался вильдграф. Кроме самого хозяина Шварцвальда тут расположились, наверное, все его командиры. И весьма примечательно, что они как бы образовывали две группы. В первую входили, скорее всего, люди, преданные новому хозяину Шварцвальда. Все как на подбор бывалые наёмники, парочка даже в узнаваемых цветастых одеждах ландскнехтов, украшенных потрёпанными перьями и грязными лентами, даже не поймёшь сразу каких цветов. Вторую образовывали командиры регулярных войск инквизиции, отправленные на помощь новой власти. Эти носили цвета своих полков, вооружены были единообразно и не считали нужным скрывать своё презрение к первым. Отчуждённости или напряжённости особой не чувствовалось, однако в шуточках, которыми обменивались между собой офицеры обеих групп, и общем зубоскальстве явно сквозило негласное противостояние. Правда, на Курцбаха офицеры обеих групп поглядывали почти как на врага. Видимо, один только рейтарский капитан из всех, кто служил старому вильдграфу, а если быть точным, то Кожаному лицу, перешёл на сторону новой власти. И в этом стане доброжелателей у него не было. - Ещё вина! – рявкнул вильдграф, ни к кому конкретно не обращаясь. – И жратву тащите! Да поприличней. Я не свинья, чтобы помои из корыта хлебать. Если честно, он чем-то походил на здоровенного кабана-секача, такого, на чьём пути лучше не становиться. Даже если ты вооружён отличной охотничьей аркебузой и кабаньим мечом или копьём.[266] Такой сметёт тебя, даже не обратив внимания на самый внушительный арсенал и пару тяжёлых пуль, пущенных с вроде бы убойной дистанции. Пара подавальщиц быстро унесли полупустые миски с едой и выставили вместо них новые – уже полные. То же самое и с вином. На столе будто по волшебству появилось несколько глиняных кувшинов, от которых исходил жар. Я не большой любитель горячего вина – на мой вкус там слишком мало вина, и слишком много всяких добавок, которые его только портят, однако сейчас не мог не согласиться с вильдграфом. Именно такой напиток лучше всего подходит к погоде, да и к настроению тоже. - Разливай, капитан, не дай вину остыть, - велел новый хозяин Шварцвальда, а после обратился ко мне: - Ты уж не взыщи, важный человек, да только дальше сопровождения тебе дать не могу. При этом он так воззрился на меня, принявшись буравить своими маленькими глазками, едва видимыми на отёчном от пьянства и невоздержанности лице, что мне сразу стало ясно. Он что-то задумал. Знать бы ещё что именно. Какие вообще планы могут быть в отношении моей персоны у нового хозяина Шварцвальда? Мне оставалось пока только гадать – и не скажу, что мне это по нраву. - До Рейна отсюда рукой подать, а там поднимешься немного выше по течению – и вот тебе Базель со всеми его мостами. Переходи, где душе угодно. Да и места дальше поспокойнее, можно и без сопровождения ездить. Вильдграф продолжал испытующе буравить меня взглядом. Он ждал моего ответа, хоть какой-то реакции с моей стороны. Вот только я не знал, как реагировать на его слова, а потому решил ответить явно не так, как он ожидал. - Чего тебе надо от меня? – спросил я у вильдграфа, пренебрегая обычной вежливостью и обращаясь к нему на ты. Думаю, мой статус официала инквизиции даёт мне такое право, а если и нет, то новый хозяин Шварцвальда это вряд ли знает. Для него я, по его собственному образному выражению, хрен с бугра, так что вполне могу себе позволить более чем вольное обращение. - Да ничего такого, - развёл руками вильдграф. Он взялся за тёплый металлический кубок с вином и осушил его парой глотков. Пил не слишком аккуратно и вино пролилось на его седеющую бороду, придав ему некий почти вампирский вид. - И вовсе не ты мне нужен, а Курцбах, - вильдграф поставил кубок перед капитаном, призывая того наполнить его снова. Тот скрипнул зубами, но сделал это. – Он у меня единственный командир кавалерии, и я без него буду как без рук. Вам уже, наверное, разболтали, что Чёрного медведя обложили в старой римской крепости. Скандинавы укрепляют её, но если на них надавить как следует, побегут что твои тараканы. И кто будет их ловить? Рейтары капитана знают тут каждое дерево и живо переловят этих скотов. А мне совсем не нужно, чтобы вместо одной банды скандинавов образовался ещё десяток мелких. Гадить они смогут ещё долго. Говорил вильдграф удивительно складно, и оттого я не поверил ни единому его слову. Слишком всё гладко у него выходило, как будто заранее репетировал, что сказать мне и какими словами. Да и испытующий взгляд, которым он во мне едва дыру не пробуравил, не очень подходил к показному равнодушному тону. Хозяину Шварцвальда зачем-то нужен был именно я, а вовсе не Курцбах со своими рейтарами. - Выходит, дальше мне ехать одному, - кивнул я. – Не думаю, что тем, кому я служу, это придётся по нраву. - Э, да ты угрожать мне решил, хрен с бугра! – взвился вильдграф, и сразу стало ясно, что прозвище Кровавый он получил не за здорово живёшь. Толстые пальцы правой руки его сомкнулись на рукояти длинного ножа совершенно рефлекторно. Он не играл, не пытался запугать меня. Он был готов пустить мне кровь – здесь и сейчас. И в этом не было ни капли наигранности. - И не думаю, - откинулся на спинку стула я и сделал пару глотков немного остывшего вина. Оно оказалось неплохим, хотя травок и корешков в нём было многовато. – Я просто констатирую факт, твоё сиятельство. Сам же знаешь, на кого мне работать приходится. Эти люди очень любят задавать вопросы и получать на них ответы. И врать им всегда себе же дороже обходится. - Да плевать я хотел, на кого ты там работаешь, важный хрен! Мне эту паскуду, Чёрного медведя, прикончить надо вместе со всеми его кальмарскими[267] дружками. А для этого нужен Курцбах со своими рейтарами – и точка! - Я понял тебя с первого раза, - отмахнулся я, допивая вино и сам наполняя собственный кубок. – Не надо так кипятиться. Разумные люди ведь всегда договорятся между собой, верно? Безвыходные ситуации бывают только у дураков. - От это другое дело! – хлопнул ладонью по столу вильдграф. – Давай поговорим, как разумный человек с разумным человеком. Только сначала поедим. Ты ж голодный, небось, с дороги-то. Не скажу, что у меня был хоть какой-то аппетит – после схватки с хозяином стаи мне кусок в горло не лез. Даже горячее вино пришлось едва ли не проталкивать через глотку. Я решил из вежливости поковыряться в тарелке, однако вильдграф принялся за еду так, будто сам был с голодного края, и, наблюдая за ним, я понял, что аппетит и в самом деле приходит во время еды. Или когда смотришь, как ест кто-то другой. Тем более что я с самого отъезда из Дижона ничего не ел, и был чертовски голоден. Минут двадцать, наверное, мы втроём провели за едой. Количество снеди на тарелках быстро сокращалось, в основном стараниями вильдграфа, евшего прямо-таки в два горла. Кувшины с горячим вином быстро опустели, и вместо них принесли новые. В итоге я даже слегка осоловел от обильной трапезы, выпитого вина и жара натопленного камина. В голове стало удивительно легко и звонко, а вот в желудке, напротив, очень тяжело. Я распустил пояс, и сразу стало легче дышать. Вильдграф откинулся на спинку жалобно скрипнувшего стула, и поступил так же, как я. - Вот теперь можно и поговорить, - сказал он, проходясь пятернёй по густой бороде, в которой застряло довольно много кусочков пищи, – как два разумных человека. Поехали со мной к римской крепости. В драку тебя никто лезть не заставляет, поторчишь под стенами, поглядишь, как мои парни воюют. Потеряешь день, никак не больше. Я же завтра поутру отправляюсь к крепости, и к вечеру, думаю, от скандинавов там не останется и мокрого места. Вряд ли его слова были совсем уж пустой похвальбой – вильдграф, конечно, хотел произвести впечатление на меня, а значит и на тех, кто стоит за мной, и куда выше меня. Однако сил у него и в самом деле имелось достаточно, чтобы покончить даже с весьма крупной бандой скандинавских грабителей, забравшихся так далеко от родных фьордов. Мне кажется, я начал понимать – с какой целью вильдграф решил задержать меня. Но пока это были лишь догадки на основе умозрительных наблюдений, не более того. Делать какие бы то ни было выводы пока ещё рано. - Гляди, - обратился к капитану вильдграф, - вот это будет крепость. – Он передвинул полупустое блюдо с мясом и капустой так, чтобы оно стояло прямо между ними. – Ты со своими рейтарами, капитан, встанешь вот тут. – Вильдграф положил двузубую вилку с обратной стороны крепости-блюда, как будто отделяя ею край стола. – Когда мы прижмём кальмарцев как следует, они побегут, - повторил он, - и побегут они сюда. – Он ткнул пальцем в сторону вилки. – Там за небольшим перелеском старые вырубки и от них рукой подать до тракта. Вот на вырубках-то ты их и встретишь, Курцбах, и чтобы ни одна сволочь не ушла живой, понял? - Понял, как не понять, - пожал плечами капитан. – Не в первый раз мои рейтары врага под корень изводят. - Вот и славно, - кивнул вильдграф, сам себе наполняя кубок новой порцией свежего вина. – Ух и хорошо! – выпалил он, глотая его. Обжигался, но пил, проливая вино на бороду. – Ух и славно ж тут винцо делать умеют! - А кто будет с умными справляться? – спросил у него капитан Курцбах. – Они ведь не к старым вырубкам побегут, а вот сюда, - он постучал пальцем по оставшейся неприкрытой вилкой части стола, - в самую чащобу, где их с собаками только искать. - Они умные, так и я – не дурак, - пробурчал вильдграф. – Шотландские стрелки Лесли встанут там. – Чтобы подтвердить свои слова, он положил в том месте, на которое указал Курцбах, ещё одну вилку. – Думаю, пары залпов из их аркебуз умным будет достаточно, чтобы не лезть в чащу. Ну, а на случай, если всё же сунутся, с ними будут мои ребята – уж они-то не дадут шотландцев в обиду. Думаю, шотландцы вполне могут постоять за себя – недаром же их наёмники, зовущиеся дикими гусями, ценятся по всей Европе, и охраняют самого теократа Священной Римской империи, потеснив имевших эту привилегию жителей Лесных кантонов. А ведь и те отменные рубаки. Скорее всего, дело в том, что вильдграф не желает подставлять под удар людей из своей дружины, безоговорочно преданных ему лично. Именно поэтому он поставил их в засаду к шотландским стрелкам, которых явно берёг. Вряд ли у вильдграфа были деньги на то, чтобы нанять хотя бы десяток шотландцев – слишком уж дорого обходились эти ребята. Короли из бессменной со времён начала чумы, не пощадившей островов, называемых Альбионом, династии Брюсов получали немалый доход в казну от найма своих подданных, а потому безбожно ломили за этот самый найм цену. Однако всем было известно, что шотландцы отрабатывают кровью каждый плаченный им золотой. Так что их, по всей видимости, наняли те, кто стоит за вильдграфом – инквизитор Дижона и, скорее всего, сам прелат Лафрамбуаз – а потому за каждого погибшего жителя островов Альбиона нынешнему владыке Шварцвальда придётся отчитываться. И взыщут с него строго – уж в этом-то я не сомневался ничуть. - Комнаты тут для нас найдутся? – спросил я у вильдграфа. – Спасибо тебе за угощение и вино, отдых мне лично нужен ничуть не меньше. - Будет тебе комната, важный человек, - отмахнулся тот, снова подливая себе вина, как будто хотел им упиться если не до смерти, то до беспамятства – точно. – И воды велю согреть, чтобы ты помылся малость. А то глянь на себя – грязный же, будто хряк какой! Да уж, наверное, выглядел я далеко не лучшим образом после драки с хозяином стаи. Мне и в самом деле пришлось поваляться в грязи, что твоему хряку. Я, конечно, пытался мало-мальски привести себя в божеский вид, хотя бы оттереть дорожную грязь с рук и лица, но вряд ли у меня получилось это сделать. Я поблагодарил вильдграфа за угощение и поднялся из-за стола. Хозяин Шварцвальда тут же велел проводить меня в свободную комнату и согреть воды для мытья. Может быть, вильдграф и скотина, какой хочет показаться, и делает это лишь для того, чтобы угодить тем, кто стоит за моей более чем скромной персоной, но сейчас я был ему благодарен. И до истинных мотивов его действий мне не было ровным счётом никакого дела. Самым сложным оказалось не уснуть, пока не наполнили горячей водой бочку, установленную прямо в комнате, куда меня поселили. Миловидная служанка осталась, когда таскавшие вёдрами воду дюжие парни, один из которых поглядывал на меня едва ли не волком, вышли. Она лукаво глянула на меня и предложила потереть мне спину. И я решил не отказываться. Я прямо при девице разделся донага, что ничуть не смутило её, и забрался в бочку. Горячая вода приняла меня, и я едва не нырнул с головой. Вольготно расположиться в бочке было, конечно, негде, но я постарался устроиться с максимальным комфортом. Служанка и в самом деле поначалу помогала мне мыться. Тонкие пальцы её, уже успевшие огрубеть от работы, пробегали по шрамам на моём теле. - Вы, наверное, опытный наёмник, господин, - сказала она почти с восхищением в голосе, - столько шрамов. Да уж, коллекцию отметин на шкуре я успел собрать внушительную. Я не стал обращать внимание служанки, что часть их получена вовсе не от честной стали, а в результате встречи с опасными тварями – порождениями чумы, какие водятся в мёртвых городах. Бывших рейдеров простой народ опасается, считая их едва ли не разносчиками заразы, вроде тех же нечистых. - Вроде того, - вяло ответил я. – Помотало жизнью, да и побило изрядно. Почувствовав, что вода остывает, я выбрался из бочки. Девица сама, без каких-либо намёков с моей стороны, направилась к кровати, на ходу избавляясь от одежды. Ну, я не стал её разочаровывать.Утром девицы в моей постели уже не оказалось, а жаль, ей-богу. Я был бы не прочь повторить кое-что из вчерашних постельных упражнений. Разбудил меня шум сборов – бой барабанов и редкие, но чертовски звучные трели труб. Постоялый двор на время превратился в военный лагерь, несмотря на то, что основные силы вильдграфа сейчас находились рядом с крепостью, где засели скандинавы. Как я понял вчера, на постоялом дворе сидели офицеры с парой-тройкой солдат при каждом, да сам правитель Шварцвальда со своей «гвардией» - наёмниками, служившими с ним прежде чем он стал тем, кем стал, а потому преданными лично ему, а не его титулу. Я выбрался из смятой постели, ощущая себя самым наилучшим образом, хотя проспал, скорее всего, не так и долго. Рядом с кроватью обнаружил выстиранную и вычищенную одежду. Быстро одевшись, я нацепил оружейный пояс с палашом и гросмессером, привычно пристегнул сзади кривой обоюдоострый кинжал. На спину повесил ножны с тяжёлым кампеадорским мечом. Конечно, выхватить его быстро не получится, но иначе таскать его было совсем уж неудобно. Проверил, заряжены ли оба пистолета и убедившись, что это так, перекинул через плечо ольстру с ними. - Вот это я понимаю, человек к бою готов! – одобрил моё появление вильдграф. Он сидел за тем же столом, и неясно было – поднимался ли из-за него вообще. Я был склонен считать, что – нет. Лицо у него сильно отекло от обильных возлияний, и сейчас он потягивал из кружки пенное пиво. - На тебя просто смотреть противно, ей-богу, - помрачнел вильдграф. – Свеженький и бодрый с утра. То ли дело Курцбах. Он толкнул носком сапога уснувшего прямо под столом капитана рейтар. Тот, видимо, решил-таки напиться до беспамятства, и сделал это. - Меня перепить хотел, слабак, - продолжая пинать ругающегося и богохульствующего Курцбаха, добавил вильдграф. – Да я и на смертном одре десяток таких, как он перепить сумею, прежде чем богу душу отдам. Собирался вильдграф не особенно долго. Он пинками поднял-таки на ноги Курцбаха, после чего убрался из главного здания постоялого двора. Вернулся минут через пять, с мокрой бородой и значительно повеселевший, видимо, успел глотнуть чего покрепче пива. - Ну, умылись, можно и за дело приниматься, - в один присест допивая пиво, заявил он. – Мартин, тащи мои меч и шлем! – рявкнул вильдграф. На ноги поднялся один из солдат, служивших барону – судя по выцветшей куртке с разрезами и сплюснутой шляпе, бывший ландскнехт. Скорее всего, он был уроженцем Нидерландов – светловолосый, довольно молодой, с бледным, немного вытянутым лицом. - Пошевеливайся! – подбодрил его вильдграф. – Ты ж теперь не хрен собачий, а оруженосец настоящего вильдграфа! Шевелиться быстрее Мартин не стал. Он лишь равнодушно пожал плечами – мол, видали мы таких вильдграфов, и вытащил из-под стола шлем-армэ[268] старой, миланской ещё работы. Сейчас, после нисхождения скорби, такие ценятся на вес золота – секреты изготовления подобных шлемов утеряны вместе с мастерскими Милана. Меч у вильдграфа тоже оказался весьма впечатляющий. Здоровенный двуручный фламберг[269] с затейливо украшенной гардой в виде кабаньих клыков. - Пойдём на двор, там мне поможешь, - велел вильдграф, и первым вышел из общего зала. Остальные потянулись за ним следом. Поднимались из-за столов офицеры полков, отданных в распоряжение вильдграфа инквизицией для поддержания порядка в Шварцвальде. За ними последовали солдаты, преданные ему лично. Ну а потом и мы с Курцбахом – спешить-то некуда. Когда мы вышли во двор, вильдграф уже восседал на крупном жеребце. Его миланский армэ был украшен длинным страусовым пером, правда, немного облезлым, но видно это было с небольшого расстояния. Поперёк седла у него лежал фламберг без ножен. И стоит сказать, в таком облачении и при вооружении вильдграф производил сильное впечатление. - Ну что же, - произнёс он, и голос его звучал приглушённо из шлема, несмотря на открытое забрало, - мы загнали медведя и обложили его со всех сторон. Пришло время для охоты! Вильдграф вскинул фламберг, который легко удерживал одной рукой, и толкнул могучего коня, слегка кольнув его шпорами. Жеребец послушно направился к воротам постоялого двора. За ним снова потянулись офицеры, на сей раз в сопровождении своих людей. Нельзя сказать, что вильдграфу удалось «зажечь» своих людей. Большинство шли за ним по необходимости и, думаю, за весьма щедрую плату, так что особого энтузиазма от них ждать и не приходилось. За частоколом, окружавшим постоялый двор, выстроилось довольно внушительное войско. Курцбах тут же направился к своим рейтарам, наверное, в полном составе сейчас ждущим приказа выступать, сидя в сёдлах. Я недолго думая последовал за ним. Кроме рейтар, дорожную грязь месили шотландцы капитана Лесли, одетые в лёгкие доспехи, поверх которых были наброшены синие плащи с косым крестом святого Андрея. Никаких иных знаков различия шотландцы не носили, потому что по старинному правилу никогда не сражались друг против друга, каковы бы ни были условия найма. Из всех их только командир был верхом – остальные же переминались с ноги на ногу, то и дело перекладывая поудобнее тяжёлые аркебузы. Люди вильдграфа тоже почти все были пешими – разношёрстная банда, больше похожая на сборище дезертиров и разбойников, нежели на дружину владыки имперской провинции. Они особенно скверно смотрелись на фоне подтянутых, держащих ряды шотландцев. Вильдграф возглавил своё небольшое воинство и первым поехал по дороге на север. Его тут же окружили рейтары Курцбаха, держащие руки поближе к пистолетам в ольстрах. Это вызвало глухое недовольство ближней дружины, однако вильдграф пресёк его взмахом руки с зажатым в ней двуручным мечом. - На дорогах опасно, а эти парни отлично прикроют меня, - сказал он. – Вперёд, бойцы! Пора поохотиться на медведя! До старой римской крепости, где засели скандинавы, мы добирались несколько часов. В основном из-за отвратительного состояния дороги, по которой двигалось войско. Пара всадников и даже десяток, легко преодолели бы то же расстояние минут за двадцать, а если шагом, то за полчаса – не больше. Однако войску, пускай и невеликого размера, для этого требовалось куда больше времени. Развалинами старую крепость, оставшуюся в наследство от римлян, что пытались подчинить себе всю Европу, назвать язык бы не повернулся. Да и скандинавы хорошо поработали над её укреплением. Они залатали многочисленные прорехи в каменных стенах, переживших века лишь потому, что рядом не оказалось деревень, чьи жители растащили бы их для постройки домов. Обновили ворота, забив их свежими брёвнами. Кое-где даже кольев понатыкали, чтобы к крепости было сложнее подобраться. У них был неплохой стимул для работы – вокруг раскинулся весьма внушительный лагерь солдат вильдграфа. Я и не думал, что инквизиция выделит ему столько людей. Десятки отрядов, предупреждённые курьерами, уже строились для штурма, окружая крепость с трёх сторон. Рейтары Курцбаха и шотландцы Лесли покинули войско вильдграфа не доезжая полумили до крепости, уверен, сейчас они занимают засадные позиции позади крепостных стен. Я хотел было поехать вместе с Курцбахом, но вильдграф остановил меня. - Нет-нет, господин официал, ты мне нужен у главных ворот, - сказал он, подтверждая мои догадки. – Думал, я не знаю, за кем мне велели десяток рейтар отправить? Как же! Мне ж не Курцбах нужен был – и без него рейтары бы отлично справились. Мне ты нужен – свидетель того, что даже банда чёртовых кальмарцев не может долго воду мутить в моих землях. Что я тут всё в кулаке держу! – И в подтверждение собственных слов стиснул левую руку в кулак, звякнув металлом латной перчатки. – Но и помощь мне тоже не помешает. Вильдграф хитро глянул на меня, убеждаясь в том, что я правильно понял его. Всё-таки не был он тупым головорезом, каким изо всех сил хотел показаться. Но и таким умным, как считал себя, скорее всего, тоже не был. Стоило только над лагерем вильдграфова войска подняться знамени с гербом Шварцвальда, как в крепости скандинавов тут же протяжно протрубил рог. Он выдал одну длинную трель, за ней вторую, и после третью. Заунывные и протяжные, навевающие какую-то просто неизбывную тоску. Такими не поднять людей на стены – они могли обозначать только призыв к переговорам. - Вот как, - презрительно отозвался вильдграф, - поболтать захотели, кальмарцы вонючие. Ну что ж, можно и поболтать. Господин официал, составите мне компанию. Он не спрашивал, а утверждал. Да и у меня особого желания спорить с ним не было, и я кивнул, подтверждая своё не особо-то и нужное согласие. - Мартин, бери своих парней, и дуй со мной, - велел вильдграф своему оруженосцу. Тот подошёл к нему расхлябанной походкой, глянул снизу вверх на сидящего на коне сюзерена. На плече бывалого наёмника лежал тяжёлый двуручный меч, мало чем уступающий вильдграфову. - Слезли бы вы с коня, твоё сиятельство, - сказал он. – Скандинавы не очень-то любят пялиться снизу вверх. - Плевать я хотел на их любовь, - отмахнулся вильдграф. – Я их сюда убивать пришёл, а не любить. - Да и конный лёгкая мишень для лучников на стенах, - добавил с тем же отменным равнодушием Мартин. Вот этому аргументу вильдграф внял и тут же спрыгнул с лошади. Я был вынужден последовать его примеру, торчать одному всаднику среди пеших – это будет выглядеть попросту глупо. - Тащите малый штандарт, - приказал вильдграф, - пускай знают, что я сам к ним иду! Против этого Мартин возражать не стал, и как только к нашему небольшому отряду присоединился знаменосец с личным штандартом вильдграфа, мы отправились к воротам крепости. Нас выпустили из лагеря, отодвинув повозку, преграждавшую проход в частоколе, и мы зашагали по ничейной земле, разделявшей враждующие войска. Напротив нас отворились ворота крепости, и оттуда вышел такой же небольшой отряд скандинавов. Возглавлял его воин воистину потрясающих размеров в плаще из шкуры чёрного медведя с серебряными застёжками. Не стоило гадать, кто это. За ним шагали двое молодых парней. Первый нёс щит, второй – меч в богато украшенных ножнах, вооружение как раз под стать гиганту-скандинаву. Их окружали крепкие воины, пускай и уступающие в массивности предводителю, однако они тоже производили сильное впечатление, несмотря даже на архаичные доспехи, круглые щиты и мечи с секирами, какими в Европе не воевали уже во времена моего прадеда, а то и пораньше. Это были настоящие воины, и каждый из них куда опасней солдат из вильдграфова войска, пускай даже и с таким устаревшим оружием. - Привет тебе, - раскатистым голосом первым поприветствовал вильдграфа предводитель скандинавов. – Зачем ты пожаловал в мой дом? Говорил он со страшным акцентом, коверкая слова и заставляя какое-то время думать над тем, что же он произнёс. - Это ты пришёл ко мне незваным гостем, кальмарец, - выплюнул ему в лицо вильдграф, - и я говорю тебе: пошёл вон с моей земли! - Эта земля того, кто сможет удержать её, - нагло ответил Чёрный медведь. – Здесь не было ни одного твоего человека, когда я с дружиной явился в крепость и занял её. Теперь тут моя земля! Я здесь стою и всякая деревня, до которой сумею дотянуться, будет платить мне! Таков закон! - Плевать я хотел на твой закон, - отрезал вильдграф. – Здесь я – закон! - Ну тогда сразишься за свой закон и свою землю? – спросил Чёрный медведь. – Один на один! Кто победит – забирает всё! - Это ты хотел мне предложить? – разочарованно бросил вильдграф. – У меня больше людей, мы лучше вооружены, я уничтожу тебя, кальмарец. Без поединков. - Выходит ты трус? – приподнял кустистую бровь скандинав. Будь вильдграф таким человеком, каким хотел, чтобы его считали, он бы не спустил врагу оскорбления. Но он был куда спокойнее и умнее, нежели желал показаться, а потому пропустил эту откровенную провокацию мимо ушей. - Скоро узнаешь, - ответил вильдграф и демонстративно повернулся спиной к Чёрному медведю. - Я буду ждать тебя в гости, - бросил тот на прощание и направился обратно к воротам крепости. Как только мы вернулись в лагерь, вильдграф тут же собрал короткий военный совет. Он предназначался лишь для того, чтобы подтвердить боевую готовность. План атаки на крепость явно был подготовлен давно. - Мартин, бери лучших бойцов и отправляйся на позицию, - отдал приказ вильдграф. – Сигнал к атаке обычный. Ландскнехт кивнул, закинул на плечо двуручный меч и ушёл. - Мужики готовы? – задал вопрос вильдграф. - Готовы, - кивнул ему один из офицеров. – Щиты сколотили на совесть, топоры есть у каждого. Бревно для тарана заострили и обожгли. - Капеллан, - обратился к высокому, облачённому в чёрную монашескую рясу человеку вильдграф, - пускай ваши люди отправляются по лагерю. Мы начинаем атаку через десять минут. - Этого времени хватит для причастия, - сухим тоном произнёс похожий на грифа капеллан, явно приставленный к вильдграфу инквизицией. Вряд ли у того в войске когда-либо водились священники. - Тогда, с богом, - кивнул вильдграф. – Начинаем. Как только священники обошли выстроившихся в лагере солдат, окропив их головы святой водой и дав отведать просфоры, вильдграф отдал приказ атаковать. Тут же отодвинули телегу, закрывающую проход в частоколе, и на ничью землю выбежало несколько десятков мужиков. Они явно не были солдатами – обычные ополченцы, кого частенько отправляют в первых рядах в атаку, жертвуя ими, чтобы прикрыть настоящих солдат. Одетые в тулупы и овечьи шубы, защищающиеся кое-как сбитыми из досок щитами, вооружённые дедовскими секирами, а кто и просто плотницкими топорами, они неслись к стенам крепости. Шестеро самых крепких тащили таран – здоровенное бревно, обтёсанное с одного конца и обожжённое в костре для пущей прочности. На стенах выросли фигуры лучников – дали залп по бегущим мужикам, и тут же нырнули обратно. Почти каждый скандинав умел неплохо обращаться с луком, а потому стреляли сейчас едва ли не все защитники крепости. Стрелы ударили по толпе мужиков, выбивая тех, кто не успел поднять щита. Они валились в грязь, в основном раненные, и катались там, под ногами у товарищей. Последние же не обращали на них никакого внимания и бежали дальше, наверное, в душе радуясь, что смерть выбрала не их. - Эх, пушчонку бы мне сюда хоть одну, - посетовал вильдграф, глядя на крепость, - можно было б и вовсе без черни обойтись. Он выразительно глянул на капеллана, стоявшего рядом. Тот сделал вид будто не понял намёка. Во время второго залпа скандинавы, видя, что ответа с нашей стороны нет, осмелели и теперь кое-кто из них стрелял уже прицельно, выбирая себе в мишени крестьян, тащивших таран. Двое из них рухнули в грязь, но их тут же заменили. Мужикам явно было сказано, что в лагере их не ждут, и пока не будут разбиты ворота, они могут обратно не возвращаться. Третий залп скандинавы дали уже совсем открыто, убив или ранив многих из крестьян. Те даже уронили таран, отчего образовалась заминка, и пока его поднимали, не прячущиеся уже за стенами скандинавы сумели прикончить ещё несколько человек. Тогда вильдграф махнул рукой – и над частоколом, отделявшим его лагерь от крепости, поднялись арбалетчики. Слитный залп их едва ли не очистил стены от скандинавов. Десятками те валились внутрь крепости, пронзённые тяжёлыми болтами. Арбалетчики опустились на колено, уступая место шотландским стрелкам. Не всех их вильдграф отправил в засаду. В один голос бахнули аркебузы, окутав частокол облаком порохового дыма. Кислая вонь гари донеслась до нас, хотя мы стояли на приличном расстоянии. Ещё больше скандинавов, не успевших укрыться, попадали, залитые кровью. Дорого им далась мнимая безнаказанность. Мужики тем временем собрались и рывком преодолели оставшееся до стен расстояние. Кое-как построив жалкое подобие «черепахи», они прикрыли щитами таран, и до нас донеслись его глухие удары о дерево ворот. Им вторили топоры, которыми крестьяне, те, кто не удерживал щиты, рубили ворота изо всех сил. Скандинавы то и дело пытались обстреливать их. Но теперь это было не так удобно, как на ничьей земле, да и арбалетчики с шотландскими стрелками, бившие с куда большего расстояния, чем могли дострелить защитники крепости, не давали им делать этого. Пули и болты выбивали неосторожных кальмарцев, сами же арбалетчики с шотландцами были в полной безопасности, и чувствовали себя более чем комфортно. Какое-то время над полем боя разносились только удары тарана и стук топоров по дереву ворот. Свист стрел и болтов. Редкие выстрелы шотландских аркебуз – всё же каждый выстрел обходился вильдграфу слишком дорого, чтобы бездумно тратить боеприпасы, а потому каждому стрелку выдали весьма ограниченный запас пороха и пуль. Но вот торжествующий крик немногих оставшихся в живых мужиков возвестил о том, что ворота пробиты. Вильдграф снова вскинул руку, отдавая приказ, и затрубили рога. Куда задорней и веселей, нежели скандинавские. Эти звали в атаку, а не приглашали на переговоры. Частокол завалили совсем, чтобы не мешать шагать плотным рядам солдат. Наёмники вильдграфа, купленные на деньги инквизиции, отправились отрабатывать жалование. Их вели офицеры во вполне пристойных доспехах, да и вообще вооружение солдат было куда лучшим, нежели у многих. Вильдграф не спешил идти в атаку в первых рядах, однако в лагере не остался. - Идёмте, господин официал, - пригласил он меня. – Вам доводилось участвовать в настоящей битве? - Ни разу, - честно ответил я, не став добавлять, что не хотел бы делать этого и сейчас. Да только выбора у меня снова не было. В лагере осталось лишь небольшое охранение, священники во главе с капелланом да обозные. Вильдграф отправился в атаку пешим, закинув на плечо фламберг. Его, и меня заодно, окружала плотная группа телохранителей. Опытные рубаки, что видно по их манере держаться. Все в отличных доспехах и при двуручных мечах. Развязным поведением они чем-то напомнили мне Мартина, но это было обычным делом среди опытных ландскнехтов, а все они явно не так давно носили цвета тех или иных вольных рот. Последними в бой отправились стрелки. Выстроившись в несколько длинных шеренг, они шагали по ничьей земле с оружием наготове. Хотя вряд ли им придётся вступить в рукопашную схватку – слишком уж ценны. Скорее всего, станут обстреливать стены, покуда их не займут осаждающие. С безопасного расстояния, конечно. Опытные наёмники, телохранители вильдграфа, не спешили в битву. Они размеренно шагали к крепости плотной группой, закинув на плечи двуручные мечи. Сам правитель Шварцвальда не сильно выделялся на их фоне – узнать его только по стёганому сюрко и миланской работы шлему-армэ. Я шёл рядом с ним, обнажив палаш, а левую руку положив на рукоять пистолета. С собой я взял только один из пары, полученных в Дижоне, разумно предполагая, что дважды выстрелить в сумятице боя мне вряд ли удастся. - Надо было тебе большой меч брать, - сказал мне вильдграф, равнодушно переступая через ползущего к лагерю крестьянина. За бедолагой по грязи тянулась тёмная борозда крови, и сразу становилось понятно – он уже не жилец. – В бою такой куда надёжней палаша. - Палаш мне намного привычнее, - ответил я, стараясь говорить погромче, чтобы вильдграф услышал меня в своём тяжёлом шлеме, - а в бою, думаю, привычное оружие всяко лучше более тяжёлого. - Это верно, - кивнул тот. – Я слышал от Курцбаха, что ты длинным мечом проделывал под деревом мертвецов. Думал, как раз он тебе привычнее. Кампеадорский меч отлично разил нежить, ведь именно ради этого был выкован и зачарован. Кампеадоры – лучшие воители небольшого королевства Наварра, получая подобные клинки, приносили присягу на верность королеве, стране и всему роду людскому. Именно они были главным щитом небольшого королевства от порождений чумы. Вот только если врагом была не чумная тварь, или на худой конец хотя бы некромант, меч становился самым обычным, пускай и отличного качества, оружием. Так что в грядущей схватке со скандинавами мне всё же удобней палаш и гросмессер. На стенах уже кипела жестокая схватка. Люди вильдграфа приставили короткие лестницы и карабкались по ним. У скандинавов не было ни кипящего масла, ни просто кипятка, чтобы ошпарить атакующих. Они озаботились прочными рогатинами, которыми отталкивали лестницы, но те были слишком короткими и стоящие внизу солдаты легко удерживали их. Скандинавы швырялись обломками камня, из которого была сложена крепость, но и это не особо помогало. Солдат вильдграфа было слишком много. Телохранители правителя Шварцвальда ускорили шаг, когда до ворот осталось не больше полусотни шагов. Вильдграф явно хотел лично принять участие в жестокой рубке в воротах, и мне придётся-таки составить ему компанию, пускай я как раз этого совсем не желал. За десять шагов они перешли на бег, будто тяжёлая кавалерияперед таранным ударом. И подобно всадникам тяжёлой кавалерии они врезались в стоящих плечом к плечу, сцепив щиты, скандинавов. Атакующие солдаты других полков разумно уступили дорогу бегущим воинам с двуручными мечами. Вопреки расхожему мнению, опытному бойцу с двуручным мечом в руках не требуется много места. А уж телохранители вильдграфа ратное ремесло знали туго! После первого же их удара цепь скандинавов была прорвана. Я даже палашом взмахнуть не успел, лишь выхватил из-за пояса пистолет, и пока подыскивал цель, мы уже оказались внутри крепости. Во все стороны полетели обломки щитов, не выдерживающих могучих ударов тяжёлых клинков. На землю валились обливающиеся кровью трупы, падали отсечённые головы и конечности. К чему я оказался не готов, так это к тому, что группа внезапно распадётся. Внутри крепости сражение разбилось на десятки отдельных поединков или схваток по два-три человека, не больше. Я тут же потерял ещё мгновение назад окружавших меня воинов с двуручными мечами. Да и вильдграф куда-то запропастился. Зато врагов вдруг оказалось хоть отбавляй. На меня налетел скандинав с выщербленным щитом, попытался толкнуть им и тут же добавить кистенём. Таким оружием уже давно не сражались в Европе, но надо отдать ему должное. Я едва успел уклониться от удара шипастого шара на цепи, позабыв о пистолете ткнул врага палашом под мышку. Он покачнулся, по кожаной рубахе его обильно потекла кровь. Но прикончить его мне не дали. Меня атаковал какой-то знатный воин, судя по доспеху их стальных пластинок[270] и двуручной секире на длинной рукояти, с которой он чертовски ловко обращался. Я не стал ждать его атаки, нырнул под вражеский удар, и что было сил рубанул по животу. Скандинав успел с какой-то прямо-таки кошачьей ловкостью отпрыгнуть назад и клинок палаша лишь проскрежетал по его доспехам, оставив длинную царапину на пластинках. Парировать ответный удар противника было глупо – слишком тяжёлое у него оружие, и я снова бросился на него. Он вскинул секиру для могучего удара, опережая меня, но тут откуда-то слева из суматохи битвы возник воин с двуручным мечом. Ударив почти без замаха, он повалил скандинава буквально к моим ногам. Я вскинул было палаш, чтобы добить врага, однако и в этот раз сделать это мне не дали. Скандинав без доспехов, лишь в овчинном тулупе да кожаном шлеме со стальными вставками, коротким мечом отбил мой выпад, предназначенный поверженному врагу, и тут же ринулся на телохранителя вильдграфа, тесня того щитом. Этого времени вполне хватило здоровяку с секирой, чтобы подняться на ноги. Но прежде я вспомнил о пистолете, зажатом в левой руке. Спина скандинава со щитом и коротким мечом представляла собой идеальную мишень. Я вскинул оружие и выстрелил. Пистолет не подвёл меня – тяжёлая пуля угодила врагу куда-то под лопатку, на грязную овечью шубу тут же хлынула кровь. На меня с рёвом ринулся вскочивший на ноги скандинав с двуручной секирой. Я успел сунуть пистолет за пояс и даже выхватил гросмессер, приняв тяжёлый удар врага на собственные скрещённые клинки. Он оказался столь силён, что едва не сбил меня с ног. В последний раз настолько сильным противником был Кожаное лицо, и я успел пожалеть, что вооружён не кампеадорским мечом. Скандинав решил развить успех, взмахнул секирой, описывая ею круг над головой, чтобы у меня уж точно не было шансов выдержать второй его удар. Но тут же просчитался, парировать его я не собирался. Я нырнул вправо, перекатился через плечо, сокращая дистанцию, и подсёк врагу колени палашом. Попал удачно – ноги скандинава подломились, он снова рухнул на землю. Вот только в этот раз его уже некому было спасать. Недолго думая, я прикончил его ударом гросмессера – клинок его до половины ушёл в горло скандинава. - Вам смерть пришла! – разнёсся над крепостью боевой клич. – Вам смерть пришла! – вторил он сам себе. Я вскочил на ноги, ища глазами крикуна. Конечно же, им оказался предводитель скандинавов – Чёрный медведь шагал через битву, оставляя после себя лишь трупы. Его чудовищных размеров щит был иссечён, на толстом и широком клинке меча красовалось не меньше десятка зарубок, отчего он стал похож на пилу. Вот только очень уж жуткую пилу, залитую кровью по самую рукоять. - Вам смерть пришла! – прогремел Чёрный медведь, треснув мечом по щиту, а следом срубил неосторожно подставившегося солдата. Сила удара была такова, что несчастного чуть ли в воздух не подкинуло. Чёрный медведь переступил через его тело и рявкнул в очередной раз: - Вам смерть пришла! Никогда не понимал смысла боевых кличей – ведь так врагу легче найти лучших воинов в битве. Если раньше это означало вызов на бой, то теперь в сторону столь опасного противника проще направить огонь пушек или стрелков. Хотя стоит отдать должное Чёрному медведю, одним своим появлением и боевым кличем он едва ли не переломил ситуацию. Скандинавы воспряли духом, словно получив второе дыхание, и с новыми силами – откуда только взялись? – кинулись на солдат вильдграфа. И тут вдруг как-то оказалось, что между мной и предводителем скандинавов никого нет. Хуже того, я просто не успевал убраться с его дороги. Чёрный медведь треснул мечом по щиту, проревев боевой клич, и ринулся в мою сторону. Я успел трижды пожалеть, что не взял с собой второй пистолет, а единственный выстрел потратил так бездарно. Но поздно было сожалеть, на меня нёсся враг – в этот момент предводитель скандинавов как нельзя больше походил на разъярённого медведя. Я едва успел отпрыгнуть, уходя от его щита, а следом и меча. Для своих габаритов двигался Чёрный медведь очень быстро. Я обрушил на него целую серию стремительных ударов, закрутив «мельницу» палашом и гросмессером. Чёрный медведь легко закрылся от них щитом, и стоило мне остановиться на мгновение, как тут же рубанул в ответ. Я отлично понимал, что от его меча меня не спасёт ни джеркин, ни поддетый под него жилет с кольчужными рукавами. Парировать удар тяжёлого, варварского оружия, тоже было едва ли не смерти подобно, но я рискнул. Используя чудовищную силу вражеского удара, я попытался проскользнуть вдоль клинка его меча, прокрутился и шагнул вперёд, оказавшись за спиной противника. Казалось, бой уже выигран – победа у меня в руках, остаётся лишь прикончить Чёрного медведя ударом гросмессера. Я даже успел перехватить его, но и только. Чёрный медведь врезал мне кромкой щита по лицу, даже не оборачиваясь, словно точно знал, где я буду и заранее разгадал мой нехитрый манёвр. В глазах потемнело, я рухнул на землю, как подкошенный. Половина, куда врезалась окованная сталью кромка щита, онемела, но я чувствовал как по шее текут тёплые струйки крови. - Неплохо для южного слабака, - прогудел надо мной голос Чёрного медведя, - но тебе не сразить меня. Я – Свартбьёрн, вдоводел, сын смерти, убийца мужей и гроза городов! Ни одному из рождённых женщиной не побороть меня в поединке! Не знаю уж, намеренно ли, или просто из присущей скандинавам тяге к дешёвым эффектам и откровенной показухе, но он дал мне возможность встать на ноги. Я рукавом стёр с лица кровь, вскинул оружие, показывая, что готов к бою. И только тут понял, что битва вокруг нас почти затихла. Кое-где на стенах ещё происходили отдельные схватки, но во дворе крепости все замерли, уставившись на наш поединок. Солдаты вильдграфа и скандинавы даже образовали нечто вроде круга, давая нам достаточно пространства. И никто не вмешивался. Теперь понятно, почему Чёрный медведь дал мне подняться. Он хотел показать свою силу, своё превосходство над южанами в моём лице. Встретив хоть сколько-нибудь достойного противника, которого выкликал на бой, Чёрный медведь не собирался быстро заканчивать схватку. Ему нужна была настоящая победа – красивая, для легенд и песен. И это давало мне шанс! Он попытался врезать мне ногой – простым прямым ударом, какой всегда хорош. Да только я за версту видел наигранность, однако сделал вид, что купился на этот трюк. Попытался достать Чёрного медведя палашом. Конечно же, здоровяк тут же с необычайной проворностью изменил направление атаки. Стопа его врезалась в землю, разбрызгав кровавую грязь, а в следующий миг в лицо мне снова летела окованная железом кромка его щита. Я только и успел, что подставить под неё гросмессер, а палашом отбить могучий удар меча, что должен был разрубить мне бок. Удар был столь силён, что не разожми я вовремя пальцев, быть им переломанными. Так я остался считай что безоружным. Чёрный медведь атаковал снова, но мы были слишком близко друг к другу, и он с силой толкнул меня плоскостью щита. Я пропустил и этот удар, успев только закрыться локтем правой руки, и повалился наземь, зажимая новую рану на лице, из которой обильно текла кровь. К тому же, чувствительность начала возвращаться к той части моей физиономии, что испробовала на себе кромки щита, и надо сказать это было чертовски не вовремя. Нарастающая боль отвлекала, а сейчас я должен быть предельно сосредоточен. У меня не больше одного шанса, и использовать его надо с умом, иначе я – покойник. Чёрный медведь навис надо мной, вскинув меч для последнего, как он считал, удара. - Смерть пришла! – проревел он, прежде чем вонзить оружие мне в живот или в грудь, не знаю уж, куда он там целил. И это был мой шанс! Чёрный медведь не мог не промедлить с ударом – как и все подобные ему воины, считающие себя героями баллад, он просто считал себя обязанным сказать что-нибудь, прежде чем прикончить поверженного врага. Вот только и поверженный, враг мог нанести удар. Я рванулся вверх изо всех сил, какие только были в теле, вскидывая гросмессер для колющего удара. Длинный прямой клинок легко вошёл в живот стоящего прямо надо мной Чёрного медведя, пробив прочную кольчугу и глубоко погружаясь в его плоть с неприятным звуком. Вскочив на ноги, я продолжал вгонять оружие в тело врага, покуда широкая крестовина не звякнула о звенья кольчуги. Мы замерли вплотную друг к другу, я ощущал на лице дыхание умирающего скандинава. Он произнёс несколько слов на родном языке, которого я не понимал, а потому не стал ничего говорить в ответ. Я выдернул гросмессер из раны резким движением, стараясь как можно сильнее расширить её края. Под ноги нам обильно полилась кровь. Всегда удивлялся, что из небольшой, в общем-то, дырки выливается столько крови. Вроде бы человек и живуч, но стоит проделать в нём дыру, вогнать клинок поглубже, и вот он уже труп. Он может ещё говорить, даже драться, и если это опытный воин, то он будет опасен. Вот только это не отменяет того факта, что он покойник. Я отступил на полшага, держа гросмессер наготове, хотя вряд ли сумел бы отразить вражескую атаку. Однако сил для неё у Чёрного медведя не осталось. Он снова сказал мне что-то, но я не понял ни слова, ведь говорил он на родном наречии. Толстые пальцы его выпустили рукоять меча, и тот упал в грязь. На клинок пролилась кровь из раны на животе Чёрного медведя. Он рухнул на колени, завалился на бок, ноги его дёрнулись в конвульсии… И он умер. Только в этот момент я осознал, что стою лицом к лицу со строем скандинавов, чьего предводителя только что прикончил у них на глазах. Стою избитый, до предела вымотанный короткой схваткой, с залитым кровью лицом и гросмессером в руках. Возжелай любой из них забрать мою жизнь – особых усилий к этому прилагать бы не пришлось. Однако они стояли мрачной толпой, опустив оружие, но явно готовые к продолжению боя. - Убирайтесь! – подчиняясь скорее некоему наитию, нежели голосу разума, крикнул им я. – Ваш вождь мёртв! Я убил его! Вам нет места на этой земле! Прочь! Убирайтесь! Не знаю, многие ли среди них понимали lingua franca, но, думаю, смысл моих выкриков был ясен и так. И скандинавы поддались. Как воины варварского народа, они были ошеломлены гибелью своего самого могучего воина, каким был Чёрный медведь. Они не знали, как быть дальше, и потому подчинились воле того, кто убил их вождя. Того, кто по их собственной логике теперь стал их вождём. Наверное, захоти я, и смог бы заполучить собственную шайку скандинавских разбойников. Однако я тут же отмёл эту мысль как глупую до идиотизма. Что мне с ними потом делать? На большую дорогу выходить? Скандинавы не спешили бросать оружие. Они уходили, готовые к удару в спину, со щитами и мечами в руках. Вот только я отлично знал, что направляются они прямиком в расставленную вильдграфом ловушку. Выбора им правитель Шварцвальда не оставил. Сбиваясь в плотные группы, скандинавы направлялись к задней части крепости, откуда было лишь две дороги. В глухую чащобу, где засели шотландские стрелки и личная дружина вильдграфа. Или к старым вырубкам и тракту, где ждали рейтары капитана Курцбаха. Я отлично знал, что отправляю большую часть скандинавов на верную смерть. Но они были врагами, и каждый из них без зазрения совести прикончил бы меня. У них даже был шанс сделать это, но никто им не воспользовался, предпочтя унести ноги, поджав хвост, будто побитые собаки. Ну так собаке собачья смерть – выживает сильнейший, и уж эту-то истину разбойники из Скандинавии должны бы усвоить на отлично. Как выяснилось, далеко не все. - Молодчина, официал! – хлопнул меня по плечу вильдграф. – Вот уж не ожидал, что ты мне бой выиграешь! Он не снял шлема, лишь поднял забрало, и теперь я мог видеть только почти скрытые тяжёлыми надбровными дугами глаза. - Я и сам от себя этого не ожидал, - честно ответил я. - И чего же ты хочешь теперь за такую услугу? – подозрительно уставился на меня вильдграф. - Ничего, - устало пожал плечами я, - кроме того, что ты уже обещал инквизиции. - Ну, как Курцбах управится со скандинавами он – твой, хоть со всеми своими рейтарами, - заявил вильдграф. – До моста через Рейн, конечно, - тут же уточнил он, решив, что я могу слишком вольно трактовать его слова. Я поблагодарил его и направился к лагерю, шагая рядом с вильдграфом и его оставшимися в живых телохранителями. Сейчас у меня было только одно желание – рухнуть и не подниматься как можно дольше. Я был вымотан настолько, что думать больше ни о чём не мог, кроме постели и отдыха. Безо всякого мытья и услужливых девиц.
(обратно)
Глава 4. Чуткий нос и белый воротничок.
Я лежал в постели и терял время. Последнее ощущалось особенно остро, как будто заточенный до бритвенной остроты нож ворочался где-то между рёбрами, не давая покоя. Но поделать я ровным счётом ничего не мог. Вот уже третий день, как я не в силах был подняться с постели. Пары недель отдыха в картезианской обители Шанмоль, что близ Дижона, и последовавших за ними дней в особняке инквизитора Фюрстенберга, которые я провёл в праздности, оказалось недостаточно, чтобы я восстановился после путешествия в Шварцвальд и того, что приключилось со мной там. Я загнал себя, будто коня на скачках, и теперь вынужден был расплачиваться за это вынужденным бездельем. Проснулся я после схватки с главарём скандинавов даже относительно отдохнувшим, и чувствовал себя довольно бодро. Вот только вся бодрость моя закончилась ровно в тот момент, когда я попытался подняться с постели. У меня это попросту не получилось. Я не был привязан к кровати, просто тело отказалось слушаться. На меня навалилась слабость, руки и ноги были вялыми, словно все мышцы разом обратились в тесто. Я сумел выдавить из себя лишь несколько слабых стонов. Пострадавшее в схватке с главарём скандинавов лицо опухло и я не чувствовал половины его, а потому едва ворочал языком. Меня никто не услышал, и лишь спустя пару часов такой вот постыдной беспомощности в дверь постучались. Я издал настолько громкий и разборчивый стон, на какой только достало сил, и тут же дверь отворилась. На пороге замерла знакомая служанка. Она уставилась на меня, явно не зная, что делать и куда бежать: за врачом, которого тут в округе вряд ли сыщешь, или сразу за священником – отпевать меня. Я не мог видеть себя, однако был уверен, что сейчас выгляжу так, что краше в гроб кладут. - Что с вами, господин? – выдавила она наконец, не решая переступить порог. Я сумел достаточно внятно произнести имя капитана рейтар, благо оно было коротким. Оставалось надеяться, что вильдграф сдержит слово и оставит Курцбаха с отрядом при мне. Надежды мои оправдались, не прошло и пяти минут, как в комнату ввалился Курцбах, причём с взведённым пистолетом наперевес. За спиной его маячило бледное личико служанки, на котором испуг смешивался с любопытством. - Вот же дьявол, - выпалил Курцбах, опуская оружие. – Эта девица наплела мне тут невесть что, я уж думал, что вместо тебя застану в комнате чумное отродье. Хорошо, сразу не выстрелил. Он подошёл к моей постели и присел на табурет. - Ставни открой, - велел он служанке, не спешившей переступать порог комнаты. – Да шевелись ты! – прикрикнул на неё капитан, и лишь этот окрик заставил перепуганную девушку выполнять приказ. При свете дня Курцбах внимательно изучил моё лицо, откинув одеяло, оглядел и тело, пощупал мышцы на руках. Вид при этом имел самый что ни на есть равнодушный, словно коновал, проверяющий скотину перед торгами. - Скверное дело, - вынес он вердикт. – Могло быть и хуже, конечно, но, всё равно, скверно. Ты слишком сильно получил по голове. Теперь тело будет какое-то время приходить в себя, покуда под черепушкой у тебя всё на место не встанет. Я попытался спросить у него, как много времени это займёт, но выдавил лишь несколько вялых стонов. Половина лица, куда угодила кромка щита Чёрного медведя, онемела, при этом отзываясь дёргающей болью на каждую попытку заговорить или пошевелить головой. - Надолго, - понял меня Курцбах. – Раньше чем через пару недель точно на ноги не встанешь, а в дорогу сможешь отправиться ещё через неделю, и то в лучшем случае. Я отправлю рейтара во Фрейбург, думаю, вильдграф пришлёт тебе толкового врача, при нём вроде как ошивается один. Да только вряд ли он тебе что другое скажет. Я вполне верил опыту бывалого вояки, но мне от этого было совсем не легче. Потерять в самом лучшем случае три недели было для меня непростительной роскошью. Так я точно не сумею уложиться в отведённый мне Лафрамбуазом срок. Но сейчас я поделать ничего не мог, только лежать в кровати и терять время. Врач приехал на следующий день, и я был очень рад его визиту. Он, конечно, подтвердил сказанное Курцбахом, и заявил, что помочь ничем не может. - Голова – предмет тёмный и исследованию не подлежит, - заявил врач. Это был невысокого роста плешивый человечек в аккуратной одежде с золотой рукой и белым листом, вышитыми на груди. Несмотря на гибель Парижа, один из старейших университетов Европы – Сорбонна – не прекратил работы. Профессура и кафедры перебрались, пускай и со значительными потерями, в новую столицу – Авиньон, основав там университет, ставший официальным преемником Парижского. - Я смотрю, ледяные компрессы к лицу вам уже прикладывают, - продолжил он, - верное решение. Это поможет как можно скорее избавиться от отёка на лице, думаю, через пару дней вы сможете внятно говорить и принимать не только жидкую пищу. Головные боли мучают? Моргните, если так, головой дёргать не надо ни в коем случае. Я тут же моргнул, для уверенности даже несколько раз. Чудовищная, пульсирующая боль под черепом накатывала с какой-то жуткой регулярностью. Мне оставалось лишь скрипеть зубами, да стараться не шевелить головой вовсе. Трижды за ночь я просыпался от приступов и после последнего не смог смежить веки до утра. - Ну, а вот это как раз вполне нормально, - заверил меня доктор. – Я мог бы попробовать некоторые спорные методики, изложенные в не очень-то одобряемых церковью трактатах, но для них, увы, потребны иные условия работы. Не стану же я сверлить вам череп, любезнейший, пускай даже и с вашего разрешения на этом постоялом дворе. Тут полная антисанитария – никаких условий для операции. Так что придётся обойтись более традиционными средствами. Он выложил из сумки свёрток и аккуратно пристроил его на столике рядом с моей кроватью. - Я выдам служанке, что присматривает за вами, подробную инструкцию, как готовить микстуру от головной боли, - заверил меня врач. – Вкус у неё, как водится, премерзкий, и пить придётся раз в два часа, но за всё надо платить, верно? Он поднялся. - Через неделю я навещу вас снова, - сказал он и вышел, не прощаясь. Вкус у микстуры и в самом деле оказался просто отвратительным, но чего ещё ждать от лекарства? Главное, она помогала. Я глотал её, давясь, глотка сжималась, не желая принимать эту дрянь, желудок бунтовал ничуть не меньше, но я как-то справлялся с рвотными позывами. Головные боли были совсем уж невыносимыми. Благодаря ледяным компрессам отёк у меня спал за считанные дни, и вскоре я уже мог нормально говорить. Через полторы недели уже удачно сполз с кровати и добрался до ночного горшка, покончив с унизительными процедурами. В конце второй недели, несмотря на возражения доктора, как раз прибывшего осмотреть меня, я самостоятельно спустился в общий зал постоялого двора. - Знаете ли, если вы сами так наплевательски относитесь к собственному здоровью, - заявил он, - то я умываю руки. Не желаю, знаете ли, чтобы труды мои пропадали втуне. Я не стал ему говорить, что дальнейшее промедление убьёт меня куда вернее моих рискованных поступков. Инквизитор Лафрамбуаз не из тех людей, кто склонен прощать промахи, тем более таким, как я. - Капитан, - обратился я к Курцбаху, усаживаясь напротив него за стол, - вам не надоело ещё торчать тут? - Не особенно, - пожал плечами тот, - хотя ребятам вредно такое безделье. Вильдграф платит за еду и выпивку, а девицы и так рады лечь с моими парнями. Но это уже попахивает лагерным разложением, так что лучше бы пристроить их к делу. - Тогда завтра отправляемся, - заявил я. Курцбах смерил меня скептическим взглядом, покосился на доктора, усевшегося рядом с нами, но тот лишь развёл руками и отвернулся, давая понять, что он тут бессилен. - Ты три дня как сам на горшок с кровати слез, а уже в седло хочешь забраться, - покачал головой капитан. – Смело. Но не слишком ли быстро? - В седле я не удержусь, - отмахнулся я. – Повезёте меня в телеге, тряску я уж как-нибудь переживу. - Не с вашим состоянием головы, - резко заметил доктор, не удержавшийся-таки и вставивший свои полпфеннига. – Тряска может привести к самым непредсказуемым последствиям. - Тогда найдите мне в своей сумке микстуру поядрёней, - заявил я, - и я стану пить её хоть каждые пять минут всю дорогу. - Вам тут только лауданум поможет, - ответил доктор. – Быть может, если проведёте время в дороге, куда бы вы ни ехали, в беспамятстве, то останетесь живы. Но за состояние вашей головы я ответственность нести не стану. - Как можно нести ответственность за состояние предмета тёмного и не поддающегося изучению? – приподнял бровь я. - Ваш сарказм неуместен, - воздел палец наподобие указующего перста доктор, - шутить с собственным здоровьем всегда оказывается себе дороже! - Давайте уже лауданум, доктор, - произнёс я. – За свою голову я уж как-нибудь сам ответственность нести буду. На следующее утро отряд из десяти рейтар и я с ними отправились в дорогу. Меня уложили на охапку душистого сена, хоть как-то смягчавшего скачки телеги на ухабах и рытвинах отвратительной дороги. Помогало не слишком хорошо, но всяко лучше, чем ничего. Да и я так основательно накачался лауданумом, что провалился в грёзы, навеянные этим веществом, и почти не обращал внимания на неудобства пути. В себя я пришёл в знакомом форте, что сторожил мост через Рейн со стороны Шварцвальда. Чувствовал, как это ни удивительно, после такой дозы лауданума, я себя вполне пристойно. Даже поднялся на ноги и самостоятельно оделся. Выйдя из караульного помещения, куда меня, как я едва помнил, буквально сгрузили по прибытии отряда в форт, я обнаружил, что меня окружают те же лица, что и при первом посещении укрепления. Всё те же неприветливые люди, готовые прикончить и за пару хороших сапог. Сдерживало их в этот раз только присутствие рейтар Курцбаха. - Ты бы поспешил на тот берег, - сказал мне околачивающийся рядом с караулкой капитан. – Вильдграф прислал сюда письмо, велит мне возвращаться – людей не хватает ему, а договор с инквизицией проводить тебя он выполнил. Этим, - он махнул головой по сторонам, и сразу стало ясно, кого он имеет в виду, - я не доверяю ни на грош. Если б не мои парни, тебя бы сразу прирезали. Им тут плевать на всех. - Воспользуюсь твоим советом, - кивнул я. – На ногах я крепко держусь, а в Базеле, если что, отдохну ещё немного. - Тогда бери вещи и идёт, провожу тебя до моста, чтобы уж всё согласно уговору было. Когда я вышел из караулки уже при оружии и с седлом на плече, меня тут же как-то ненавязчиво окружили рейтары. Один даже привёл моего коня. Я закинул ему на спину седло, затянул подпругу, но не туго, садиться на него я не собирался. Взяв коня под уздцы, я вместе с рейтарами направился к воротам, ведущим на мост. Солдаты форта провожали нас алчными взглядами, но как прежде никто не решился связываться с графом Ханнсегюнтером, так и теперь никому не захотелось попробовать на зуб рейтар капитана Курцбаха. Я попрощался с капитаном, прежде чем выйти за ворота на мост. - Удачи тебе, - сказал ему я, - надеюсь, теперь в Шварцвальде станет несколько спокойней. - И тебе удачи, - ответил он, - каким бы делом ты ни занимался. Мы пожали друг другу руки, и я отправился в короткое путешествие по мосту к воротам кантонского города Базель. На той стороне меня встретили совсем неприветливо. Стоило мне подойти к воротам, как в створке открылось небольшое окошко и хриплый голос поинтересовался, кого черти несут. - Разве в вольный город Базель так сложно попасть? – удивился я. - Со стороны проклятого Шварцвальда, да, - ответил голос и окошко закрылось. Я хотел было приложить пару разу по створке кулаком и сразу начать пинать ногами, но тут мне отворили небольшую калитку, и стражник жестом велел заходить. Я вошёл в караульное помещение, где сразу стало тесно, а ведь я ещё коня завести не успел. - Давай, проходи дальше, - велел мне стражник, скорее всего, начальник поста. – Тут дышать нечем. И пошлину готовь сразу. Я мог бы показать кольцо официала и вопрос с въездной пошлиной решился бы сам собою, однако решил не привлекать к себе внимания. Хотя и содрали с меня совсем не по-божески. Вот только пошлиной всё не ограничилось. Я не прошёл и пяти шагов от стены, как меня окружили десятеро солдат с алебардами наперевес. За их спинами показались ещё пятеро – у этих в руках были длинные аркебузы с зажжёнными фитилями в опасной близости от закрытых – слава Богу – полок. - И как мне это понимать? – ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовался я. - Не дёргайся и не болтай, - заявил командовавший солдатами унтер, вооружённый протазаном вместо алебарды, - не то живо пять пуль схлопочешь. Видимо, соседство со Шварцвальдом и обман, учинённый его прежними владыками, заставил власти Базеля в корне пересмотреть вопросы обороны города. По крайней мере, со стороны столь неспокойной провинции. Из привратной караулки на меня поглядывали стражи ворот, готовые в случае чего прийти на помощь окружившим меня солдатам. Однако я не делал резких движений, лишь изредка поглаживая по шее нервничающего от буквально разлитого в воздухе напряжения коня. Наконец, явились те, кто волен был принимать решения. Ими оказалась довольно интересная парочка. Пожилой дворянин в чёрной, шитой золотом, очень дорогой одежде, правда, вышедшей из моды лет десять назад. Лысеющая и совершенно седая голова его покоилась, словно на злополучном блюде, на здоровенном белом кружевном воротнике. Он тяжело опирался на резную трость, хотя мне отчего-то казалось, что, несмотря на внушительный возраст, старик чувствует себя куда бодрее, нежели хочет показать. Сопровождала его женщина с суровым, хотя и не лишённым приятности лицом, одетая в лёгкую кольчугу, укрытую под чёрным длиннополым одеянием, левую руку её защищал воронёный наруч с перчаткой, покоившийся сейчас на рукоятке прямого меча. Дополняли этот отнюдь не женский наряд кавалерийские рейтузы в красно-чёрную полоску и высокие сапоги. Одежду её украшал знак открытого глаза, вышитый серебром на груди и плечах. И увидев его, я понял, что без предъявления кольца официала мне уж точно не обойтись. А вполне возможно, и оно не поможет. Рыцари воротничка, к которым относился пожилой дворянин, были серьёзной организацией в кантонах, отвечавшей за порядок в этих землях. Не являясь духовным рыцарским орденом, они никак не подчинялись теократу Священной Римской империи, а значит, и на инквизицию могли наплевать, хотя предпочитали с могучим соседом всё-таки не ссориться. Сопровождала его женщина из не менее важной организации видящих – людей, которые буквально носом чуяли в других чуму во всех её проявлениях. Их бы назвать нюхачами и гербом вместо глаза назначить нос, да только, видимо, при создании этой организации посчитали, что глаз будет несколько эстетичней. Мне от этого сейчас было никак не легче, потому что в самом скором времени придётся полагаться на адекватность рыцаря воротничка. Ведь дама из видящих явно у него в подчинении. В том, что она почует во мне чумное отродье, я не сомневался ни мгновения, никакие татуировки не помогут. Это не чёрные свечи – у женщины талант, развившийся в людях во время эпидемий, и обмануть его не может ничто. Пара благоразумно остановилась позади стрелков с аркебузами. Женщина уставилась на меня столь пристально, что мне стало не по себе. Я видел, как дёргается её прямой нос. Она сомневалась в том, что чует, видимо, татуировки мешали её таланту. Наконец, женщина велела солдатам разойтись, и те беспрекословно выполнили приказ видящей. Она подошла ко мне ближе, миновав алебардистов, втянула носом воздух. - Он – чумной, - резким голосом выкрикнула видящая, - его надо прикончить сейчас же! Стоило ей только произнести эти слова, как стрелки без приказа открыли пороховые полки, и всё моё внимание на несколько мгновений было приковано к тлеющим на концах фитилей огонькам пламени. Не выдержат нервы хотя бы у одного, и меня нашпигуют пулями, как кабана. Меня эта участь не прельщала совершенно. В голове мелькнула шальная мысль вскочить на коня, схватив девицу-видящую, чтобы воспользоваться ею как живым щитом, и попробовать прорваться, да только я тут же отмёл её. Даже если каким-то чудом переживу первый залп пятерых аркебузиров и сумею миновать заслон алебардистов, то всё равно от пули мне не убежать. Через минуту стрелки перезарядят своё оружие, и я получу в спину пять замечательных свинцовых подарков. Выбросив из головы глупые мысли, я глубоко вздохнул и обратился к пожилому дворянину. Сразу было ясно, что именно он тут главный. - Уважаемый господин, простите, не знаю вашего имени, - произнёс я. – Давайте обойдёмся без скоропалительных выводов… - Мой нос не ошибается, - тут же, будто змея ядом, плюнула мне словами в лицо девица. - Я этого и не пытаюсь отрицать, - ответил ей я, стараясь говорить как можно более миролюбивым тоном, хотя Господь свидетель, это стоило мне больших усилий. – Да, ваш нос всё верно учуял, но я не заразитель и не некромант, и не какая иная вредоносная для человечества тварь. - И кто же вы? – поинтересовался предпочитающий оставаться на приличном расстоянии за спинами солдат дворянин. - Думаю, вы сразу не поверите мне, но я – официал инквизиции, - заявил я, - и могу предъявить доказательства. - Только обойдитесь без резких движений, - попросил меня дворянин. – Люди на взводе, и самая невинная деталь поведения может привести к печальным для вас последствиям. Тоже мне, открыл глаза, как будто я этого и без него не знал. Я очень медленно забрался пальцами под воротник куртки, а затем и под рубашку, быстро нащупал плетёную верёвочку, на которой висел мой нательный крестик, отпустил его, и взялся за более серьёзный кожаный шнурок, потянул его наверх, извлекая на свет божий кольцо официала. - Весьма предусмотрительно носить его на шее, - заявил дворянин, когда я продемонстрировал всем увесистый серебряный перстень. – Надень его недостойный человек на палец, и тут же отправится в ад прямиком. Да, кольца официалов изготавливались индивидуально, над ними работали лучшие мастера ювелиры, и не только они. Никогда не пытался доискаться секретов церкви, но всем известно, что если человек хоть в шутку, хоть с дурными намерениями наденет кольцо официала, не принадлежащее ему, смерть его будет скорой и весьма неприятной. Я тут же снял кольцо со шнурка и надел его на безымянный палец левой руки. Несмотря на то, что с меня никто не снимал мерки, оно село как влитое, и я не уверен, что смогу снять его при желании. - Что ж, - кивнул дворянин, - осталось только убедиться, что кольцо не поддельное. Вы ведь составите нам компанию до ближайшей церкви? Как будто у меня был выбор. С такой помпой в церковь меня не провожали ни разу в жизни. Рядом со мной шагала злобно поглядывающая видящая, которая явно только ждала момента, чтобы прикончить меня. Длинными пальцами она поглаживала рукоять меча. Плотным кольцом нас обступили алебардисты, а за ними шли стрелки, уложив аркебузы на плечо. Мне бросилось в глаза, что никто из них и не подумал тушить фитиль. Оказалось, что ближайшей церковью к мосту через Рейн был Кафедральный собор. Да уж, при таком сопровождении проверять меня должны точно здесь, и делать это будет сам приор, никак не меньше. Конечно же, чашу со святой водой для проверки вынес вовсе не приор, а мелкий служка, явно робеющий такого количества людей и испуганный из-за присутствия солдат. Я при нём опустил руку с кольцом в серебряную чашу, подержал недолго и вынул обратно. Теперь кольцо на пальце сияло ровным серебристым светом, подтверждая подлинность. - Надеюсь, теперь у вас больше нет сомнений? – поинтересовался я у всё ещё предусмотрительно державшегося за спинами солдат дворянина. – Или желаете вложить персты в раны мои? - Не стоит ёрничать в таком тоне, - ответил мне дворянин. – Да, я вполне удовлетворён проверкой. Капрал, я вас и ваших людей более не задерживаю. Руководивший солдатами унтер только кивнул в ответ. Ему явно не нравилось то, что произошло сейчас, и он бы с радостью отправил меня на тот свет, не посмотрев ни на какие кольца. Я мог его понять, после событий в Шварцвальде и того, как легко обвели вокруг пальца здешнее духовенство, доверять уже нельзя было никому и ничему, включая официалов инквизиции, будь они хоть увешаны самыми что ни на есть подлинными кольцами. Однако спорить с рыцарем воротничка капрал не стал, жестом велел своим людям следовать за ним, и они строем ушли в казарму. - Чтобы компенсировать вам неудобства, связанные с проверками, - обратился ко мне подошедший ближе дворянин, - я хотел бы пригласить вас на обед в трактир, где сам остановился. Вы же не откажете мне в этой просьбе? По жёсткому лицу его спутницы я видел: она только ждёт, чтобы я отказался. Тогда никакие проверки и кольца меня не спасут. Она поднимет тревогу, кинется на меня, а солдаты ушли не так далеко. Тем более что видящая всю дорогу вела в поводу моего коня, как-то сразу ненавязчиво забрав его поводья из моих рук. - Не откажусь, - кивнул я. – Тем более что с утра у меня ещё маковой росинки во рту не было. - Вы бледны, - заявила видящая, когда мы неторопливым шагом направились в сторону трактира, - это признак болезни? - Только не говорите, что разглядев мою бледность, не увидели следы стежков на лице, - ответил я. – Мне недавно очень сильно досталось в схватке со скандинавами – кромкой щита по лицу. Я несколько дней пластом лежал, и теперь меня всё ещё мучат головные боли, так что приходится глотать дрянную микстуру. Тут я не кривил душой. Доктор на прощание оставил мне достаточно микстуры, которую следовало разводить водой или вином, и пить как только начнёт болеть голова. Первую же порцию я проглотил, когда пришёл в себя в форте у моста, и видимо очень скоро придётся пить эту гадость снова. Нервное напряжение от проверок и похода через несколько кварталов в сопровождении готовых прикончить тебя при одном неверном движении солдат заставило чёртовую мигрень вернуться. Боль уже начинала пульсировать где-то в затылке, и мне оставалось только гадать, успеем ли раньше прийти в трактир или она станет просто невыносимой. - Не стану извиняться за наши действия, официал, - произнёс рыцарь воротничка, теперь державшийся куда ближе ко мне, но всё равно, между ним и мной шла видящая, - Базель переживает не лучшие времена. Особенно из-за соседства со Шварцвальдом. Здешних правителей уже обманули однажды, обвели вокруг пальца, как несмышлёных детей, а потому они попросили о помощи капитул моего ордена. - Я и не требую извинений, - ответил я. – Мне нужно как можно скорее покинуть город, так что после обеда с вами, я хотел бы выехать из Базеля. - Куда-то торопитесь? – тут же спросил у меня дворянин. - Тороплюсь, - кивнул я, не став уточнять. - Вынужден настоять, - вежливо, но с напором произнёс дворянин. – Я хотел бы узнать о цели вашего визита. - В Базеле, как я уже сказал, я проездом, - заявил я, и намёк на то, что распространяться на эту тему более не желаю, как мне показалось, был вполне явным, - и собираюсь покинуть его до темноты. - Давайте определимся сразу, официал. - Рыцарь воротничка остановился, и обернулся ко мне. От меня не укрылось, как сжались на рукояти меча пальцы его спутницы. – Покинете вы город или нет, решать мне. Несмотря на все проверки и подлинность вашего кольца. В кантонах уважают инквизицию, но мера доверия к ней сильно упала после событий в Шварцвальде. Мы здесь не подчиняемся Авиньонской церкви, и вы всё ещё живы, несмотря на сказанное моей спутницей лишь потому, что заинтересовали меня. - Мне не нужны проблемы с вами, - сказал я. – Всё, чего я желаю, это покинуть город до темноты. Если вам так интересно, куда я направлюсь, то могу ответить. К Люцерну. - Уж не к старому ли руднику, где оборудована отличная тюрьма, - проницательно глянул мне в глаза дворянин. Он не спрашивал и явно не ждал от меня какого-либо ответа. Я и не стал ничего говорить. - Давайте дальнейшее обсудим за обедом, - решил за нас обоих дворянин, отвернувшись и направившись неспешным шагом дальше по улице. – О серьёзных делах не стоит говорить под открытым небом. Трактир, куда привёл меня рыцарь воротничка, наверное, был одним из лучших в Базеле. Об этом говорила и внутренняя обстановка, и вежливые слуги, и особенно – удивлённые взгляды, что бросали на меня другие посетители этого заведения. За рыцарем был зарезервирован отдельный кабинет, куда мы тут же прошли, расположившись со всеми удобствами на мягких, обитых кожей диванчиках. Видящей, чтобы сесть, пришлось отцепить от пояса меч, что она сделала с явной неохотой. Я же легко расстался с палашом, уложив его поверх вещевого мешка. Надеюсь, о коне моём тоже нормально позаботятся, по крайней мере, поводья из рук видящей слуги взяли без каких-либо вопросов. - Мне приносят всякий раз одно и то же, - заявил рыцарь воротничка, - так что не будем терять время на заказ блюд. Думаю, вы можете положиться на мои вкусы в еде. Они достаточно консервативны. - Мне нужен будет только кувшин воды, чтобы развести микстуру от головной боли, - кивнул я. – В остальном же, положусь на ваш вкус. Боль в затылке начала пульсировать всё сильнее, и заглушить её удалось лишь ударной дозой гадкого лекарства. Но каким бы скверным на вкус оно ни было, а помогло сразу, и я смог нормально поесть вместе с рыцарем воротничка и видящей. - Ну что же, - произнёс он, когда слуги унесли тарелки с остатками пищи и на столе стояли лишь пара кувшинов лёгкого вина да бокалы, и то лишь как знак того, что мы ещё не окончили трапезу, - теперь мы можем поговорить серьёзно. Как будто до этого он был склонен шутить. - Что вам нужно на заброшенном руднике? – спросил он, глядя мне в глаза. От меня не укрылось, что пальцы его сомкнулись на трости, а видящая как бы невзначай подтянула поближе ножны с мечом. - Я должен вытащить оттуда двух человек, - честно ответил я. – Первого я, можно сказать, сам туда отправил, а второй служит в тюрьме охранником. Я решил быть с ними честным, до известного предела, конечно. Не вижу смысла не доверять этой парочке, как бы недружелюбно они ко мне ни относились. - Очень интересная история, - протянул дворянин, делая глоток вина и промокая губы салфеткой. – Более чем интересная. Я даже не стану интересоваться именами этих двоих. Они мне как раз совсем не интересны, в отличие от вас. - И в чём же причина столь повышенного интереса, - я тоном выделил не раз повторённое рыцарем воротничка слово, - ко мне с вашей стороны? - В том, что я, как и вы, собираюсь на этот рудник, - заявил тот, - по делам службы. Там творятся непонятные вещи, и я оказался ближайшим рыцарем воротничка, который может с ними разобраться. Завтра утром сильный отряд воинов отправится к тюрьме, чтобы решить возможные проблемы. - Это приглашение? – приподнял бровь я. – Если так, то я приму его. Всё равно, не выпустит из города раньше, чем отправится в путь сам. А скорее всего ещё промаринует в Базеле неделю. Всадник доберётся до заброшенного рудника уж точно быстрее отряда солдат. - Вы весьма разумный человек, официал, - кивнул дворянин. – Именно этого ответа я от вас ждал. Места в моей карете вполне достаточно для нас обоих. - Но я бы хотел узнать, что стряслось на руднике, - сказал я в ответ. – Какие вести заставили отправиться туда рыцаря воротничка, да ещё в сопровождении целого отряда солдат? Про то, что он оставляет Базель, я упоминать не стал, указывать на очевидные вещи было прерогативой моего собеседника. - Никаких вестей не было, - покачал тот седой головой. – Совсем никаких. На протяжении нескольких недель не было ни единой весточки с рудника. Кроме того, отправившийся туда обоз с провиантом не вернулся. Вот что заставило капитул немедленно отправить на рудник меня, и просить власти Базеля выделить мне отряд в сопровождение. Час от часу не легче! Не успел я покинуть Шварцвальд, надеясь, что уж в кантонах-то, в закрытой тюрьме на попечении местных властей и инквизиции, сумею быстро разобраться со своими делами и вместе с Агирре и Скрипачом поспешить в Лукку, но не тут-то было. Человек всё же может лишь предполагать, и неприятности, которые так и липнут ко мне со времён злополучного рейда, похоже, не собирались оставлять меня в покое ни на минуту. Но главное, я уже точно знал, чтоснова потеряю время, и мне начало казаться, что оно буквально утекает у меня сквозь пальцы, будто песок. И сумею ли я хотя бы собрать нужных людей к Троице, как рассчитывает прелат Лафрамбуаз, я очень сильно сомневался.(обратно)
Глава 5. Те, кого нет.
Путешествие в подрессоренной карете рыцаря воротничка оказалось, конечно же, куда приятней недавнего – в крестьянской телеге. Однако, всё равно, моя сильно ушибленная голова периодически давала о себе знать, приходилось прямо на ходу разводить микстуру, которой оставалось всё меньше, и глотать её. Благо спутник мой оказался человеком всё же добрым, он всякий раз предлагал мне лёгкого вина, чтобы как можно скорее избавиться от скверного привкуса во рту, остававшегося после микстуры. - Я быстро навёл о вас справки, официал, - сказал он мне, в первый раз протягивая серебряный бокал, - и теперь хотел бы попросить прощения за недоверие. - Откуда такая любезность? – не слишком вежливо из-за головной боли и выпитой микстуры поинтересовался я. - Я родом из Лугано, и знаю, что вы спасли мой город, бились на ордалии с наваррским рыцарем, который едва не поверг его в пучины ада. Мне есть, за что быть вам благодарным. - И как вам удалось так быстро обо мне разузнать? У меня давно уже начала развиваться паранойя, но возможно именно благодаря ей я ещё жив. - Чокнутые с Сен-Готарда, - объяснился рыцарь воротничка. – Прежде чем вступить в орден, я не один год прослужил с ними на перевале. Уж они-то о вас наслышаны, и о ваших подвигах в Лугано – особенно. - Но всё же, доверять мне вы не спешите, - сказал я, даже не потрудившись придать голосу тень вопросительной интонации. - Вы помогли Лугано потому, что не покинули бы его стен, покуда внутри них творится чёрт знает что. Фактически, вы были вынуждены помочь. Каковы ваши интересы на руднике, мне неизвестно, а неизвестные силы я предпочитаю держать под контролем. Да и согласитесь, вы и поездку в моей карете переносите не лучшим образом, что уж говорить о том, чтобы скакать верхом. Тут он меня поймал. Даже представлять себе не хочу, каким образом на мне скажется верховая езда. Несмотря на микстуру, внутренности головы моей вовсе не торопились вставать на место и переставать беспокоить меня приступами мигрени. К заброшенному руднику вела на удивление хорошая дорога, и наш отряд передвигался с приличной скоростью. Помогала и погода, решившая, видимо, встать на нашу сторону. Светило яркое для конца зимы солнце, которое быстро подсушило грязь, не доведя дело до обычной в это время года распутицы. Да, пару раз карета застревала, и солдатам приходилось совместными усилиями выталкивать её, но я лично думал, что это придётся делать куда чаще. Что интересно, дворянин всякий раз выходил из кареты, чтобы облегчить солдатам их непростую работу. Я видел, что ему неприятно пачкать свои замечательные высокие сапоги из тонкой кожи, однако он ни мгновения не колебался, когда выскакивал из кареты бывало и прямо в грязь. Конечно же, я следовал за ним. И всякий раз рядом с нами как-то сама собой оказывалась видящая, тонкие пальцы которой сжимали рукоять меча. Она поглядывала на меня без приязни и с откровенным недоверием, я же отвечал ей настолько равнодушными взглядами, какие только мог изобразить. Путешествие наше выдалось очень спокойным – ни одной стычки с мертвецами или обычными разбойниками. Конец зимы такое время, когда все любители побаловать на дорогах – и живые, и мёртвые – ещё толком не выбрались из своих укрытий, где пережидали холода. Да и на сильный отряд мало у кого возникнет желание напасть. Никаких серых орд или чего-то подобного в кантонах не возникает, благодаря сильному ополчению в каждом городе и рыцарям воротничка, вроде моего спутника, которые стараются изо всех сил, вылавливая на территории союза лесных провинций заразителей, некромантов и прочих продавших душу чуме тварей. В общем-то, рыцари воротничка исполняли тут работу инквизиции, что не слишком нравилось церковникам, но с другой стороны церковь кантонов старалась как можно сильнее дистанцироваться от Авиньона, у которого просто руки не доходили сюда. И присутствие в местных епархиях инквизиторов из столицы Священной Римской империи местным епископам тоже не очень нужно. Потому и пришлось пойти с капитулом ордена рыцарей воротничка на союз, который обе стороны считали временным, вот только длился он уже больше полутора десятков лет. Не так и мало в наше смутное время. Единственным серьёзным происшествием по дороге стало обнаружение разорённого обоза. Мы уже подъезжали к руднику – по словам моего спутника, ехать оставалось не больше трёх часов, – когда командовавший отрядом лейтенант громко велел остановиться. Зычный голос его был отлично слышен в карете, и мы успели приготовиться к тому, что кучер довольно резко затормозил. - Что случилось? – тут же высунулся из окна рыцарь воротничка, явно не желавший без особых причин покидать кареты. - Вам лучше посмотреть самому, - ответил подъехавший к нам лейтенант. – Там впереди на дороге разорённый обоз. Видимо, тот, что вёз продовольствие на рудник. Я заметил, что почти никто не говорит о месте, куда мы едем, как о тюрьме, предпочитая называть её рудником. - И что такого в этом обозе? - Вам лучше самому посмотреть, - упорно отвечал командир. - Идёмте, официал, поглядим, что такого интересного нашли в этом обозе, - вздохнул дворянин, которому совсем не улыбалось шагать по грязи без меня. Но я и сам хотел составить ему компанию, понимая, что вряд ли опытный лейтенант стал бы отвлекать рыцаря воротничка по пустякам. А раз так, то лучше всё увидеть своими глазами. Идти пришлось всего-ничего, да и грязь под ногами хорошенько подсушило солнце. Мы подошли к разорённому обозу, и я принялся внимательно оглядываться по сторонам, чтобы понять, что же привлекло внимание командира отряда. На первый взгляд, это был самый обычный разорённый разбойниками обоз. Ни одной лошади, ни одного трупа – даже самые отпетые бандиты не оставляют покойников гнить на дороге. Все отлично знают, в каких мстительных тварей могут превратиться убитые, если не сжечь тела или не засыпать их негашёной известью. Чума ведь поражает не только живых, но и мёртвых, и последние частенько куда сильнее. Однако стоило лишь внимательней присмотреться к картине разорения и сразу становилось понятно, что именно заставило лейтенанта вытащить рыцаря воротничка – и меня вместе с ним – из кареты. Кроме людей и лошадей, из обоза по сути не пропало ровным счётом ничего. Весь провиант, что везли в нём, был вывален из ящиков и корзин, раскидан по дороге, втоптан в грязь, испоганен. Но неизвестные нападавшие не взяли себе ни крошки еды, ни глотка вина, хотя со всем старанием уничтожили всю провизию. - Это не похоже на работу разбойников или мертвецов, - покачал головой рыцарь воротничка. – Я даже не представляю, кто бы мог сделать это. - Может быть, это направленная диверсия против рудника? – спросил у него лейтенант. Он спешился и теперь ходил вместе с нами среди остатков обоза. - Разве что очень глупая, - ответил ему я. – Зачем тратить время на уничтожение припасов, если их проще увезти с собой. В тех же телегах. А после бросить в паре миль отсюда. Или вовсе в подходящую пропасть отправить. У вас тут в пропастях недостатка ведь нет. - Но тогда кто может быть настолько глуп? – пожал плечами рыцарь воротничка. Ответа на этот вопрос у меня не было. Равно как не было его ни у кого из присутствующих, включая видящую. Даже её удивительно чуткий нос ничем ей не помог, или же она просто не пожелала с нами поделиться. Мы сели обратно в карету и уже к вечеру того же дня были у рудника. Ворота тюрьмы были, конечно же, закрыты, над главной башней развевался флаг инквизиции, правда, дополненный кантонским белым крестом. Не знаю уж, что это значило, наверное, что-то о разделении полномочий или нечто в этом роде. Вообще, рудник мало походил на тюрьму, скорее на крепость – с крепкими каменными стенами, укреплёнными парой башен, наверху их торчали тупые стволы пушек. Во дворе возвышался круглый донжон, над которым собственно и реял флаг. Открывать нам никто не спешил. Вообще, крепость казалась едва ли не вымершей. На башнях никто не дежурил, а в бойницах, несмотря на вечер, не было видно ни одного огонька. - Странное дело, - опустив подзорную трубу, произнёс рыцарь воротничка. – Вымерли они там внутри что ли. Я без спроса взял у него трубу и сам долго всматривался, но не нашёл ни единого признака жизни внутри стен. - Единственный способ проверить, - сказал я, возвращая трубу, - это постучать в ворота. - Думаете, нас так вот запросто пустят внутрь? – глянула на меня видящая с почти откровенным презрением. - Рыцарь воротничка – представитель власти, его не имеют права не впустить, - ответил я. - А судя по флагу, эта тюрьма подчиняется инквизиции, так что моё кольцо станет хорошим пропуском за стены. - Я вовсе не об этом, и вы меня отлично поняли. Дурацкая манера видящей буквально плеваться словами в мою сторону откровенно раздражала. Но приходилось терпеть, куда деваться-то? За нашими спинами солдаты споро ставили лагерь, обнося его временным частоколом и раскидывая палатки. В середине уже разводили костры, а лейтенант с унтерами распределяли дежурства. Сразу становилось ясно, что эту ночь внутри стен отряд проводить точно не собирается. - Я бы рискнул всё же постучаться, - предложил я. – Могу пойти и в одиночку, обещаю вернуться сразу, как только представится такая возможность. - Сбежать хочешь? – тут же подалась в мою сторону видящая. - Куда? – спросил я у неё. – В тюрьму? Да ещё осаждённую? – Я решил называть вещи своими именами. – Или считаете, что я могу сбежать через старые штольни или что там есть внутри? Мои слова стали для неё настоящей пощёчиной, и девица так крепко сжала пальцы на рукояти меча, что побелели костяшки. Однако сдержалась. Видимо, без приказа рыцаря воротничка она не посмела бы тронуть меня и пальцем. - Считаете, там внутри есть кто-нибудь живой? – примирительным тоном спросил у меня дворянин, явно желающий несколько сгладить ситуацию. – Возможно, все давно умерли от чумы. - Тогда рудник следует сжечь дотла, - пожал плечами я. – У вашего отряда достаточно сил, чтобы сделать это? - Я узнаю у лейтенанта, но вряд ли, - произнёс рыцарь воротничка. – Никто не собирался уничтожать рудник, только узнать, что тут происходит. - Значит, считайте, что я отправляюсь на разведку. В конце концов, меня никто не арестовывал, так что я вполне волен распоряжаться собой как пожелаю. Конечно, рыцарь воротничка легко может задержать меня, но отчего-то я был уверен, что при всём его недоверии ко мне, он этого делать не станет. Так что, закинув на плечи мешок с вещами, к которому был приторочен кампеадорский меч, я поправил оружейный пояс с палашом и гросмессером и направился к воротам крепости. Жалел только, что пистолета хотя бы одного при мне нет – оба так и остались в ольстрах, а коня искать в лагере желания не было. Я точно знал, что вели с отрядом, и даже сам лейтенант пару раз выезжал на нём, не давая застояться, но шагать сейчас надо было первым делом к крепости, а вовсе не к коновязи. Не ровен час, рыцарь воротничка передумает, а мне надо попасть за стены. Прогулка до ворот оказалась далеко не самой приятной в моей жизни, каждую минуту, каждый шаг, я ждал окрика и требования вернуться. Однако ничего подобного не было, и я спокойно дошагал до стен крепости, и подошёл к воротам без сюрпризов. Стучать в них пришлось довольно долго. Я барабанил кулаками, после развернулся и несколько раз врезал каблуком, затем отошёл и принялся методично лупить ногой. На все мои усилия прочные ворота отзывались только глухими звуками, напоминающими насмешку. Лишь когда я уже почти отчаялся и хотел возвращаться в лагерь не солоно хлебавши, в воротах отворилось небольшое окошечко, и на меня уставилась с подозрением рожа стражника. - Вы там что внутри, от чумы передохли?! – рявкнул ему я. – Открывайте! - Эх, да чтоб тебя, - сплюнул стражник, услышав мои слова. – Чего такими словами бросаешься? Нет у нас чумы. Только её нам не хватало. - Да открывай ты! – крикнул я ещё громче. – Мне надо поговорить с комендантом! - А ты вообще кто такой будешь? – настороженно глянул на меня через окошко стражник. – Распоряжаешься тут, впустить требуешь. Я без лишних слов показал ему кольцо официала, которое не снимал после проверки в Базеле. У стража сомнений в подлинности не возникло, и уже спустя пару минут я стоял во внутреннем дворике тюрьмы. Изнутри она казалась столь же зловеще пустой, как и снаружи. Однако не расспрашивать же об этом первого попавшегося стражника, я решил подождать разговора с комендантом крепости. - Эй, малый, - обратился впустивший меня стражник к самому молодому из охранявших ворота солдат, - проводи господина официала к коменданту. И чтобы мигом назад! - Слушаюсь! – выпалил тот, и едва ли не бегом помчался через внутренний двор к донжону, лишь раз обернувшись, чтобы проверить, иду ли я следом. Я старался не отставать от расторопного солдата. В наступающей темноте мне не слишком хорошо удалось разглядеть рудник, я видел лишь очертания зданий, не очень понимая их назначение. Все они были буквально на одно лицо – длинные, приземистые, с покатой крышей. В окнах не горел свет, из-за чего казалось, что меня ведут в вымершую крепость. С каждым шагом всё сильнее становилось не по себе. Однако стоило миновать донжон, внутрь которого солдат и не подумал заходить, как мы словно в другом месте оказались. Вокруг, укрытые могучей, бочкообразной башней, горели костры, причём так много, что темноте не оставалось места вообще. Мне доводилось видеть такое на факториях в дни, когда я ещё промышлял рейдерством в мёртвых городах, и всякий раз это означало одно – в окрестностях появились крысолюды. Этим тварям довольно и невеликой тени, чтобы прошмыгнуть в лагерь и устроить пакость. Размеры же пакости иногда бывали такими, что за голову хвататься оставалось. Командовал гарнизоном тюрьмы здоровенный альбионец, скорее всего, из горных кланов, судя по нашитому на правый рукав белому Андреевскому кресту. Видно было, что никаких гостей он сегодня не ждал, и рад мне совершенно не был. Кроме того, я подметил многодневную щетину на лице, ещё не начавшую превращаться в бороду, да и чёрные круги под глазами говорили о крайней степени усталости. Командир гарнизона явно не спал уже несколько суток и буквально валился с ног. - И кого ты мне привёл? – вместо всяких приветствий поинтересовался он у робеющего солдата. - Это… - выдавил из себя парень, - пришёл он тут, а вице-капрал говорит: проводи, мол, к командиру, пущай тот с ним разбирается. А мне велел после, как отведу, значит, мигом назад, к воротам ворочаться. - Ну так возвращайся, - вздохнул альбионец, и солдат едва ли не вприпрыжку припустил обратно. – Надеюсь, драться он будет лучше, чем говорить, - прокомментировал командир гарнизона, провожая парнишку взглядом. - И что это за гость у нас? – обернулся он ко мне. – Только давай скорее, мне бы хоть пару часов урвать для сна. Вряд ли его желанию суждено будет исполниться. Прибытие отряда рыцаря воротничка могло поменять очень многое в текущем раскладе сил. Но пока мне следовало как можно лучше этот расклад узнать. - Что у вас тут происходит, лучше скажите? – не слишком вежливо вопросом на вопрос ответил я. – От вас никаких вестей, так что власти кантона вынуждены были прислать сюда рыцаря воротничка с сильным отрядом. Я присоединился к нему, потому что у меня тоже имеется дело к вам. – Предупреждая вопросы, я продемонстрировал ему кольцо официала. – Но сейчас оно не так важно, - слегка покривив душой, заявил я. - А что же важно для вас? - Узнать, что творится здесь, на руднике, - честно ответил я. – Можно сказать, я отправился на разведку к вам. Отряд рыцаря воротничка сейчас разбивает лагерь под вашими стенами. - Они станут драться вместе с нами? – тут же спросил комендант. - Смотря против кого, - пожал плечами я. – Я так понимаю, у вас проблема с крысами возникла, верно? - Вижу, вы человек опытный, - кивнул комендант, - а я вот даже не знал, что такие твари существуют, и не верил собственным людям, когда они докладывали о них. Они вылезли из рудника несколько недель назад, но прежде начались непонятные диверсии. Открывались двери бараков, пропадали люди, были испорчены все припасы. Вы знаете, официал, что перед нами во весь рост стоит проблема голода. Можно сказать, мы последнее доедаем. Всех птиц на голубятне вырезали, потому мы не смогли никакое сообщение отправить. Ну а после, в одну ночь крысы вышли из старого рудника и устроили нам тут форменный ад. Иначе не скажешь. Плечом к плечу дрались охранники и заключённые, пришлось их выпустить из бараков. Теперь те, кто выжил, сидят тут и караулят крыс. Заключённых держим отдельно, их пришлось вооружить, потому что людей не хватает просто катастрофически. Мы ведь, можно сказать, в окружении. - В окружении? – не понял я. - Крысы просто кишат в донжоне, бараках и хозпостройках, - ответил он. – Мы удерживаем лишь малую часть крепости, да и то лишь потому, что это старый форт бездушных. Уж кто-кто, а они знают толк в обороне. Мне стало интересно, от кого должен был защищать форт бездушных этот рудник. Быть может, об опасности, исходящей из-под земли, знали ещё его строители, но из-за того, что она никак не проявлялась, оставили его, передав на попечение инквизиции. Как оно было на самом деле, мне, конечно, сейчас не узнать, так что оставалось лишь теряться в догадках. Вряд ли даже нынешний комендант в курсе всей истории этого форта и рудника. - Так что возвращайтесь к рыцарю воротничка и сообщите о наших проблемах, - сказал комендант. – Следующей атаки мы можем просто не пережить. Нас мало, даже с заключёнными. Припасы на исходе. Вам не попадался обоз с ними? Он со всеми опозданиями должен был прибыть ещё третьего дня. - Вынужден разочаровать вас, - покачал головой я. – Обоз разорён полностью. Все припасы уничтожены. Скорее всего, там поработали крысолюды. - Выходит, мы для них не преграда уже. - Для диверсантов, нет, - подтвердил я, - но если вас атакуют, то, видимо, здесь хотят вывести на поверхность куда более серьёзные силы, нежели пару отрядов, способных лишь на разного рода пакости. - Жаль, - тяжко вздохнул комендант, - я уж думал, что нас оставят в покое. Я не мог осуждать его за эти слова. Слишком усталым он был, слишком сильно ему досталось за эти дни или недели, что форт находится в осаде. Скоро на него, как и на большинство солдат, навалится тупая апатия, когда уже наплевать что будет с тобой, и остаётся лишь одно желание: чтобы всё поскорее закончилось. Так или иначе. А переживёшь ты этот конец или нет, уже совершенно не важно. - Я переговорю с рыцарем, - заверил я коменданта, - но прежде чем уйти, мне нужно узнать кое-что у вас. - То самое не слишком важное дело, что привело вас в мой форт, официал, - понял тот. – Говорите, только скорее. Если это в моих силах, я помогу вам. - Меня интересует судьба двух человек, - сказал я. – Охранника по прозвищу Скрипач и заключённого баска, которого доставили сюда из Лугано. - Скрипача я знаю, - кивнул комендант. – Его сослали сюда за драку с поножовщиной, которую он учинил в том же Лугано. Он бы точно под суд угодил, но комендант тамошнего гарнизона мой хороший друг и попросил за него. Так что Скрипач отправился сюда, а не прямиком на виселицу. Насколько я знаю, он пережил все атаки и сейчас стоит в карауле у выхода из рудника. Про заключённого ничего не скажу сейчас, но, думаю, к вашему возвращению у меня будут сведения насчёт него. Мне оставалось теперь только надеяться, что Агирре удалось пережить атаки крысолюдов. Не скажу, что весь мой план по устранению Дракулести строился на нём, но без поддержки волчьего брата придётся слишком многое пересматривать. Я кивнул коменданту и быстрым шагом направился обратно к воротам. Теперь мне ясно было, почему командир стражи ворот велел молодому солдату как можно скорее возвращаться. В отрыве от основных сил у них там каждый человек на счету. Шагать через кажущийся вымершим форт в сгущающейся темноте было, откровенно говоря, страшновато. Всюду мерещились крысолюды, готовые в любой миг выскочить неведомо откуда и прикончить меня парой ударов своих кривых ножей. Я слишком хорошо помнил первую встречу с этими тварями, в ночь нисхождения скорби в мёртвом городе. И я отлично помнил, как одна из них в считанные секунды прикончила Баума. Однако я без приключений прошёл через форт к воротам. Стражи без вопросов отворили их, и я направился к разбитому неподалёку лагерю отряда рыцаря воротничка. Вот тут у меня возникли некоторые затруднения. Впускать меня отказались. Дежурившие у перегороженного рогаткой прохода в частоколе солдаты отлично знали меня в лицо, однако приказ после захода солнца никого в лагерь не пускать нарушать не собирались. - У меня нет времени ждать тут утра, - заявил я. – Не хотите впускать, так отправьте кого-нибудь к рыцарю воротничка. Думаю, он подтвердит, что на меня приказ не распространяется. Уходить с поста ни один из дежуривших солдат, конечно, не собирался, и пришлось прождать никак не меньше четверти часа, пока не перехватили кого-то из обозных, что проходил мимо. Его отправили бегом в шатёр рыцаря воротничка, и не прошло и пяти минут, как на посту объявилась видящая. Она смерила меня недружелюбным взглядом, однако велела пропустить. - Убедились, что я не морок и не чумная тварь, замаскировавшаяся под официала, - сказал я, очень уж хотелось хоть чем-то пронять эту железную женщину. - Ты и есть такая тварь, - напрямик заявила она, - и если бы не приказ, я давно бы прикончила тебя своими руками. И плевать мне, будь у тебя на пальце хоть кольцо рыбака.[271] - Знаешь, при иных обстоятельствах этих слов хватило бы, чтобы отправить тебя на костёр. Раз она сходу перешла на ты, то и я решил не проявлять вежливости. - Если мы окажемся в иных обстоятельствах, - её привычка плеваться в меня словами уже всерьёз раздражала, - я не стану просить о снисхождении. Ни у кого. На этом, по счастью, наш разговор закончился. Мы подошли к просторному шатру рыцаря воротничка. Прежде его не ставили ни разу, равно как и полноценный лагерь не разбивали. Мы лишь ненадолго остановились прошлой ночью, давая отдых людям и лошадям. При этом рыцарь не покидал кареты, а солдаты просто расселись вдоль дороги, вытянув уставшие от долгого марша ноги. Кое-кто даже спать валился, выбрав место посуше и завернувшись в походный плащ. Офицер с унтерами в этом ничего дурного не видели. Опытный солдат всегда найдёт себе время на сон и полноценный отдых. Внутри шатёр был обставлен скорее аскетично, и непонятно было, зачем нужно столько места. Как будто его хозяин боялся оставаться даже в относительно тесном помещении. Рыцарь воротничка дремал, сидя на разборном походном стуле. На столе перед ним стояли остатки походной трапезы и открытая бутылка вина. Войдя в шатёр, видящая вежливо откашлялась, привлекая его внимание. Пожилой дворянин дёрнулся, пробуждаясь, и едва не свалился со стула. - Официал, - произнёс он, зевая и прикрыв рот ладонью, - простите. Не ждал вас раньше утра. - Дело не терпит отлагательств, - покачал головой я. - Тогда излагайте, - кивнул он и махнул рукой видящей. – Ступай, отдохни. С официалом инквизиции мне ничего не угрожает. Тем более что он так хорошо вооружён. Той явно не понравилось это распоряжение, но спорить с рыцарем воротничка видящая не стала. Она вообще подчинялась ему во всём, даже странно для такой натуры, как эта женщина. Интересно, что же связывает этих двоих, кроме уз подчинения и устава ордена, которому они оба служат? Но и тут, как в истории с фортом, мне оставалось только гадать. - Так что стряслось на руднике? – спросил у меня дворянин, как только видящая вышла из шатра. Я без спроса уселся на второй стул – не хотелось нависать над рыцарем воротничка, и без обиняков заявил: - Если вы со своим отрядом не вмешаетесь, руднику конец. А после как можно более сжато пересказал то, что видел своими глазами и слышал от коменданта осаждённой крысолюдами крепости. - Если это была шутка, то должен заметить, у вас отвратительное чувство юмора, официал, - выслушав меня, резюмировал рыцарь воротничка. – Или же вас банально обвели вокруг пальца, будто деревенского дурачка. Скажите, вы всерьёз поверили в эти байки о крысах размером с человека? Этими историями нас кормят не один год. Даже дети давно перестали бояться крысолюдов. А знаете почему, официал? Потому что даже дети знают, что их не существует. - Зря вы так думаете, - покачал головой я. – Можете верить мне или нет, но я лично имел дело с этими тварями. - В городах скорби, поди? – быстро нашёл оправдание собственному неверию рыцарь воротничка. – Но ведь там людям какая только чертовщина не мерещится. Нет, даже не говорите мне о городах скорби. - Нескольких я прикончил во время бунта в Пьяченце, - сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее, пренебрежительное отношение к моим словам со стороны рыцаря воротничка начинало выводить из себя. – Они засели на втором этаже дома с длинным мушкетом, напичканным зелёными камнями, его пули пробивали людей насквозь. - О, Господь милосерд, пощади меня, - наигранно взмолился рыцарь воротничка, видно было, что ни одно моё слово он не принял всерьёз. – Да вы просто кладезь солдатских баек, официал. Честное слово, я начинаю сомневаться в вашем статусе куда сильнее, нежели при нашей первой встрече у ворот Базеля. Были у меня, конечно, сомнения в разумности действий авиньонской инквизиции, однако прежде я полагал, что серебряными кольцами там не разбрасываются… Он осёкся на полуслове, увидев выражение моего лица, побледнел, рука его попыталась нашарить стоящую рядом трость. Уверен, внутри неё скрывается достаточно длинный клинок отличной закалки, которым рыцарь воротничка проткнул не одного противника. - Вы что себе позволяете, официал? – выдавил он. – Немедленно уберите руки от оружия! - Сейчас живое доказательство моих слов находится прямо у вас за спиной, - произнёс я, и тут же вскочил, выдёргивая из-за пояса пистолет. Я успел нажать на курок, но это продлило жизнь рыцарю воротничка на считанные мгновения. Соткавшийся словно из самого мрака за спиной пожилого дворянина крысолюд живо напомнил мне тварь, с которой я столкнулся в ночь нисхождения скорби. Стремительная серо-чёрная тень метнулась к рыцарю воротничка, тускло сверкнули два кривых ножа с зазубренными клинками. Крысолюд умудрился увернуться от пули – та лишь пробила его и без того рваный плащ, а в следующий миг оба ножа вонзились в шею полуобернувшегося рыцаря воротничка. Тот замер в ужасе и потрясении – его прикончила тварь, которую он считал не более чем байкой, страшной историей, из тех, что травят солдаты ночами у походного костра. Но пара кривых клинков, кромсающих горло, и оскаленная крысиная пасть прямо перед лицом могли убедить какого угодно Фому Неверующего. Я успел только выхватить гросмессер – ни палашом, ни тем более длинным кампеадорским мечом в шатре орудовать было бы неудобно. Крысолюд же оставил в покое умирающего рыцаря воротничка, однако и не попробовал кинуться на меня. Вместо этого он соскочил с умирающего и ринулся обратно в тень, из которой появился. Я прыгнул к нему с гросмессером наперевес, замахиваясь для удара, однако крысолюд каким-то чудом снова сумел уклониться. Тварь перекатилась по земле, пачкаясь в обильно пролитой крови рыцаря воротничка, отбила второй мой удар скрещёнными клинками и как могла быстро прыгнула к пологу шатра. Один стремительный взмах, треск прочной ткани, и в следующий миг я увидел лишь крысиный хвост, исчезающий в дыре. Я замер над телом уже мёртвого рыцаря воротничка. Он лежал в луже собственной крови, пытаясь обеими руками зажать несколько чудовищных ран на горле. Лицо его было бледно, глаза остекленели. А в следующий миг клапан шатра отлетел в сторону, и внутрь подобно буре ворвалась видящая. В правой руке она сжимала длинный меч, и по лицу её было отчётливо видно – никакие мои слова не помогут. Сейчас она не способна слышать ничего – женщиной полностью овладело лишь одно желание. Мстить. Убивать. И целью её был, конечно же, я. Я не желал драться с нею. Не то, чтобы не верил в собственные силы, но задерживаться сейчас в лагере попросту глупо. Шанс выжить у меня только один – бежать в рудник. Уж там-то меня точно не достанут, и комендант поверит моим словам. Я бросил тоскливый взгляд на лежащий между мной и видящей вещевой мешок с притороченным к нему кампеадорским мечом. Похоже, всем этим придётся пожертвовать. Оставалось надеяться, что я ещё смогу вернуть себе свои вещи. И тут видящая кинулась на меня. Сверкнул в свете свечей её длинный меч. Я сумел парировать её быстрый выпад, и ответил не слишком красивым приёмом, попросту толкнул её плечом, заставляя потерять равновесие. А вдобавок ещё и ногой пнул в живот – удар вышел столь удачным, что видящая, зашипев, будто гадюка, рухнула на пол, споткнувшись о мой вещевой мешок с длинным мечом. Наверное, сейчас я даже мог бы прикончить её, если бы захотел. Но мне это было совершенно не нужно. Я отскочил к разрезу, в котором скрылся крысолюд. Мне понадобилось столь же короткое движение, чтобы вспороть клинком гросмессера ткань, и нырнуть наружу. Теперь дело за малым – выбраться из лагеря, пока не поднялась тревога. Я не крысолюд, исчезать в тенях не умею, а потому выбрал самый простой путь. Кинулся к ближайшей повозке – ей оказалась высокая карета рыцаря воротничка. Я легко забрался на крышу, однако лагерь планировали отнюдь не дураки. Расстояние от неё до частокола было слишком велико – в один прыжок его не преодолеть. Вот только выбора у меня попросту не осталось. В лагере уже звенел тревожный колокол. Из шатра выбралась видящая и ринулась вслед за мной. К ней на помощь спешили солдаты с оружием и факелами. Скрыться в небольшом лагере у меня точно не выйдет. А значит, остаётся только риск – безумный, но оправданный. Я отступил на полшага, вспоминая нашу с вором эскападу в городе скорби, что в прежние времена звался Милан. Да уж, сейчас у меня приключение едва ли не покруче будет. За спиной уже стучали тяжёлые шаги, слышался перезвон оружия и доспехов, ругань. Ещё пара секунд и на крышу влезут солдаты, схватят за ноги, стащат на землю, и что будет тогда – лучше не думать. Сделав короткий шаг, я изо всех сил, какие только остались, оттолкнулся от крыши кареты, и прыгнул вперёд – прямо на колья частокола. И будь что будет – в руки Твои вверяю себя, Господи!(обратно)
Глава 6. Серый потоп.
Удар о заострённый конец кола вышиб из меня дух – боль врезалась в рёбра, волной пробежала по всему телу. От серьёзных травм спасли джеркин и поддетый под него кожаный жилет. И всё равно я едва сознание от боли не потерял. Мне повезло не повиснуть на кольях, я скатился на землю, сжавшись в комок. Я лежал, стараясь занимать как можно меньше места, чтобы враги не заметили меня. Очень хотелось вскочить на ноги и бежать к крепости как можно быстрее, но ведь именно этого и ждали от меня. Над частоколом появились первые фигуры. Замелькали факелы и фонари. Я разглядел стволы нескольких дальнобойных аркебуз и ложа мощных арбалетов. Меня высматривали, искали вдали. Один за другим полетели в ночную тьму горящие факелы. Они падали на землю, освещая небольшие участки её. Дважды солдаты стреляли в неверные тени, что появлялись на миг в неверном свете. От всей души надеюсь, что им удалось подстрелить парочку крыс. Уверен, эти твари не оставили лагерь своим вниманием. Я же, пока солдаты были увлечены поисками, что не дадут никакого результата, медленно пополз вдоль частокола в сторону. Подальше от освещённого участка. Выходить в сгустившихся сумерках за ограду никто из солдат не горел желанием, да и командир их был слишком опытен, чтобы гнать кого бы то ни было из лагеря. И это давало мне приличные шансы на спасение. Решив, что отполз достаточно далеко, я поднялся на ноги. Как ни странно, сделать это мне удалось с первой попытки. Конечно, пришлось вцепиться обеими руками в колья, но всё же. Затем последовал первый шаг. За ним второй, третий, четвёртый. Мне очень хотелось думать, что каждый следующий был чуть более уверенным. Однако меня сильно шатало, будто не по ровной земле иду, а пытаюсь удержаться на отчаянно раскачивающейся в шторм палубе. Как назло, вернулась головная боль, и начала яростно соревноваться с болью в рёбрах. Каждый шаг и каждый вдох стоили мне очень дорого. Дважды я падал на колени, и меня тошнило, но лишь сухие спазмы сотрясали тело – с утра я ещё толком ничего не ел. Как-то не до еды было. Горло сжималось так, что дышать становилось невозможно. И всё равно я находил откуда-то силы, чтобы подняться на ноги и захромать к руднику. Сколько раз я бахал кулаком по дереву ворот, уже не помню. Но когда отворилась калитка – видимо, меня признали сразу, не став глядеть через окошко, за что я страже благодарен, – то я буквально повалился на руки опешившим солдатам. - Это как?.. – только и смог выдавить из себя унтер, на котором я просто повис. - Надо с комендантом поговорить, - ответил я. – Срочно. К чести стражников, они сразу приняли меня всерьёз. Теперь унтеру пришлось выделить двух парней покрепче, оставшись на посту с одним лишь молодым солдатиком, что сопровождал меня в прошлый раз. Опершись на плечи стражников, я даже смог кое-как переставлять ноги, чтобы совсем уж не быть им обузой. Дорога через крепость, вокруг могучего донжона, заняла куда больше времени, чем в прошлый раз. И реши сейчас на нас напасть крысы, вряд ли кто-то из троих сумел бы пережить эту атаку. Однако нам повезло. Если и кишели крысолюды в бараках, как говорил комендант, то у них сейчас явно были другие занятия, и мы без приключений добрались до позиций у входа в заброшенный рудник. - Вот тебе на, - только и сказал комендант, когда меня буквально втащили к нему в палатку. – Официал, что с вами приключилось? Надо сказать, его место обитания было куда скромнее того, где жил рыцарь воротничка. Палатка немногим больше обычной солдатской. Из обстановки внутри стол, складной стул и сундук, на котором комендант спал, пока мы не ввалились внутрь. - Давайте его на стул, - велел солдатам комендант, - и бегом обратно на пост. Нечего ворота без защиты оставлять. Меня быстро усадили на складной стул и тут же оба солдата, в самом деле, бегом бросились прочь из палатки. Едва лбами не столкнулись у выхода. - Вот же недотёпы мне достались, - покачал головой комендант. – Ну, слава богу, хоть в бою не подводят. Так глупы, что даже не задумываются о бегстве. Он, ничего не говоря, вынул из-под стола початую бутылку вина и пару стаканов, один из которых, правда, оказался довольно грязным. Комендант как смог протёр его рукавом, даже внутри поелозил, но больше для вида, а после решил оставить грязный стакан себе. Налил в оба вина и протянул мне полный. Мы выпили молча и не чокаясь, будто на поминках. Вино ничуть не приглушило моей боли, но отказываться от второго стакана я не стал. Оно оказалось креплёным, так что у меня зашумело в голове, но хотя бы немного мигрень притупилась. И на том спасибо. - Так что же с вами приключилось, официал? – спросил у меня комендант, убирая бутылку и стаканы обратно под стол. – Ран не видно, кровью вы тоже не истекаете, однако выглядите так, что, уж простите, но краше в гроб кладут. Да уж, видок у меня, наверное, был тот ещё. - Вышло небольшое недопонимание в лагере рыцаря воротничка, - ответил я. – Его прикончил крысолюд, успевший скрыться прежде чем ворвалась охрана. - И на вас повесили всех собак, - кивнул комендант. – Да уж, крысолюды мастера на подобные трюки. Теперь они подставили всех нас. Завтра, с рассветом, солдаты рыцаря воротничка будут здесь и примутся мстить за своего командира. У меня не хватит людей, чтобы удержать ворота. - Значит, и не надо этого делать, - сказал я, опираясь локтями на столешницу. Мысли разбегались, боль терзала отбитый бок, в голове шумело, но я изо всех сил старался сосредоточиться. – Надо спровоцировать крысолюдов на атаку. - Чтобы оказаться между молотом и наковальней? – удивился комендант. – Да вы верно головой ударились сильно, официал, раз предлагаете такое. - Не будет никакого молота, - покачал головой я, тут же пожалев об этом. – Подумайте, сейчас солдаты злы на вас, считают, что убийца рыцаря скрылся в руднике. Мне ведь некуда больше бежать, кроме как сюда. Вы верно сказали, что они придут мстить, однако если увидят, что тут идёт схватка, да ещё и с крысолюдами, то резко переменят мнение. Столь длинная тирада далась мне непросто. Я откинулся на стуле. Некстати подумалось, что все запасы дрянной микстуры остались в вещевом мешке. Так что между мной и головной болью больше никаких преград нет. - Очень рискованно, - покачал головой комендант. – Если не сработает, то все мы – покойники. Нас же просто сомнут. Не крысы, так солдаты рыцаря воротничка. У меня ведь тут не так много народу. Все смертельно устали, много раненых. - А выбор есть? – собрав все силы, какие только оставались, выпрямился я. – Или смертельный риск, или смерть, но уже с гарантией. Вы правильно сказали, комендант, нас просто сомнут. Люди или крысы, не столь важно, не так ли? - Нет выбора, это вы точно сказали, официал, - кивнул комендант. Он снова нырнул под стол, доставая бутылку и стаканы. - Я даже знаю, как этих тварей спровоцировать, - вздохнул он. – План даже имеется, рискованный, но лучше не придумать. Но не решался я на него, понимаете, не мог рискнуть по-крупному. И видимо, растратил все силы свои на мелочи, а теперь вот расхлёбываю. - Что за план? – спросил я. - Этот форт строили явно для защиты от угрозы, исходящей не столько снаружи, сколько изнутри. Из проклятого Господом рудника. Пушки на стенах можно развернуть, чтобы они били по крепости. Запаса пороха и ядер там хватит, чтобы армию остановить. У меня и опытные пушкари остались. Да только не решался я всё выманить крыс из их тоннелей. Торчал тут, у входа, и разменивал силы в мелких стычках. - Но как выманить крыс из тоннелей? – задал я вполне логичный вопрос. - Не так сложно как может показаться, - отмахнулся комендант. – У входа заложено достаточно пороха, чтобы взорвать его к чёртовой матери и завалить, так что оттуда ещё лет сто никто не выберется. Вот только крысы всякий раз, как мы пытаемся сделать это, воруют запалы. Но есть у меня один умелец, его часовщиком кличут. Вроде как прежде был им, пока сюда не загремел. Он сделал хитрый часовой механизм, крысолюды вряд ли его распознают, жаль только мощи у него на всю мину не хватает, а новый собрать не выйдет. Часовщик говорит – деталей нет. Можно взорвать часть пороха, это наверняка выманит крысолюдов, а после отступать к стенам. - И оттуда обстрелять их из пушек, - кивнул я. – Вопрос лишь в том, достанет ли сил у нас для этого, верно? - Я его себе по сто раз на дню задаю, но с каждой стычкой у меня остаётся всё меньше людей. Всё больше раненых. Всё сильней усталость. Думаю, уже завтра не хватит сил у моих людей, чтобы провернуть подобную авантюру. - Не забывайте о помощи солдат рыцаря воротничка, - заметил я. – Они явно не станут драться на стороне крысолюдов. - Тогда решено, - кивнул комендант, - я убираю пост у ворот, и будь что будет. Если Господь с нами, он не даст свершиться неправедному, не так ли? Удивительно, какими религиозными мы становимся, когда прижимает всерьёз. Хотя и я вручал себя в руки Господа, когда прыгал с крыши кареты через частокол. А что ещё оставалось, кроме как уповать на Него? - Знаете что, официал, - поднялся на ноги комендант. – Ложитесь спать, на вас лица нет. И не надо спорить, завтра мне нужен будет каждый боец, и я хочу, чтобы вы поднялись на ноги и дрались вместе со всеми. Я и не думал спорить. В голове шумело от выпитого, бок ещё дёргала боль, но успокаивалась. Я понимал, что если не лягу сейчас, завтра точно не поднимусь на ноги, даже если надо мной нависнет крысолюд со своими зловещими ножами. Мы с комендантом поменялись местами. Я уселся на сундук, кое-как стянул сапоги и растянулся на его крышке. Более удобного ложа у меня не было очень давно. Сон забрал меня как-то незаметно. Сначала меня покачивало, будто на волнах, а после я провалился в его пучину, будто в омут головой. И выдернули меня из сна прямо как из омута. Звук взрыва, а следом на плечо легла рука в кожаной перчатке и сильно встряхнула. - Вставай, официал, - бодрым голосом бросил мне комендант, решивший без формальностей перейти на ты, - всю драку проспишь! Крысы так и лезут из-под земли, будто… крысы! – не найдя лучшего сравнения выпалил он. Я как мог быстро скатился с сундука, принялся натягивать сапоги. Справившись с этой задачей, подхватил оружие, даже не цепляя пояса с ножнами, и выскочил из палатки следом за комендантом. Что удивительно, ни о какой боли, что мучила вчера, я и не подумал в тот момент. Действовал рефлекторно: раз опасность, надо хватать оружие, забывая о ранах, боли и всех невзгодах. Потому что жизнь ведь всегда дороже! А в форте уже творилось форменное светопреставление. Выстроившиеся тонкой цепочкой солдаты гарнизона вместе с вооружёнными заключёнными едва сдерживали напор лезущих из полузаваленного выхода рудника крысолюдов. Тварей были сотни. Они покрывали землю толстым серым ковром. Среди них резко выделялись совсем уж отвратительные крысы – голые, розоватые, лишённые меха. Они были мельче других сородичей, но куда шустрее и, казалось, вовсе не ведали страха. Кидались под удары мечей, секир и алебард, повисали на жалах и древках копий целыми гроздьями, своими трупами торя дорогу остальным. - Держи, - ткнул в меня флягой комендант, - дрянь, конечно, алхимическая, но поможет. Я взял у него флягу и приложился к горлышку. Только сделав пару глотков, понял, что мне предложили алхимический тоник – и в самом деле редкостную дрянь. Не пил её со времён рейдерства, когда мы, бывало, задерживались в мёртвых городах, и надо было как можно дольше продержаться на ногах. Однако за это приходилось платить после, ведь тоник этот не давал сил, а лишь мобилизовывал твои собственные, и когда действие заканчивалось, ты просто валился с ног и засыпал. Зачастую прямо там, где стоял.Слава богу, если это происходило на фактории или поблизости от неё, в хотя бы относительно безопасном месте. Но ведь не всегда же везло. А когда пьёшь этот чёртов тоник, редко задумываешься о последствиях. Вот как сейчас, например. Я едва успел вернуть коменданту флягу, как из глубины рудника донёсся до жути знакомый вой. Я слишком хорошо помнил, как вопит громадное чудовище, напоминающее помесь крысы с гориллой. А в следующий миг она выскочила из полузаваленного выхода, стремительным прыжком сократив расстояние до цепи обороняющихся. Приземлившись, тварь смяла не меньше десятка своих сородичей, но даже не обратила на это внимания. Через секунду она снова взвилась в воздух, теперь уже чтобы обрушиться на людей. Не знаю даже, что на меня нашло. Видимо, тоник, что дал мне комендант, отличался от обычного ещё какими-то свойствами. На меня снизошло какое-то ледяное спокойствие. Я отлично видел, как взмыла в воздух тварь, понимал, что сейчас она рухнет прямо на строй солдат и заключённых, и знал – это будет конец. От такого удара им уже не оправиться. Строй не просто дрогнет, все бросятся бежать, куда глаза глядят, врассыпную, лишь бы подальше от чудовища, в единый миг прихлопнувшего столько народу, будто назойливых комаров. Я вынул из-за пояса пистолет. Оказывается, я успел его зарядить накануне, хотя не помню этого. Щёлкнул взведённый курок. Я вскинул руку, наведя ствол на голову твари, словно зависшей в воздухе. Выдохнул и нажал на спусковой крючок. И следом время снова полетело вскачь, как ни в чём не бывало. Громадная крыса в полёте словно в стену врезалась – пуля попала точно в цель. Совершив какой-то просто немыслимый кульбит, тварь рухнула прямо перед строем замерших на мгновение солдат и заключённых. Монстр ещё несколько секунд дёргался в конвульсиях, но быстро затих. Однако расслабляться было ещё слишком рано. Через тело твари и вокруг него уже лезли новые и новые крысы. Их ничуть не смутила гибель чудовищного сородича, они спешили вперёд, торопясь дорваться до столь любимого ими лакомства – человеческого мяса. - Отходим! – громогласно скомандовал комендант крепости, как и я, не спешивший в самое пекло. А после повернулся ко мне и сказал: - Ну ты даёшь, официал, никогда бы не подумал, что человек способен на такое. Я ничего отвечать не стал, решив, что объяснять ему, что и сам плохо представляю как это вышло, будет лишним. Цепь солдат и заключённых подалась назад. Крысолюды, посчитавшие, что враг прогибается под их напором, полезли ещё сильнее. Ободренные собственным ложным успехом, они решили развить его, кидаясь снова и снова на оборонительную линию людей. - Где же чёртовы солдаты рыцаря воротничка? – в сердцах бросил комендант. – Мои люди им даже ворота открытыми бросили! Они давно уже должны быть тут! Я не хуже его видел, что происходит. Строй солдат и заключённых прогибался под атаками врага, разорваться он мог в любой момент. Если в ближайшее время не появится видящая с солдатами, нам тут точно конец. Вскоре мне пришлось вступить в бой. Рухнул один из заключённых, на него тут же накинулись несколько крысолюдов, замелькали длинные ножи. Человек кричал так истошно, что не по себе становилось, хотя я многое повидал на своём веку. Во все стороны летели брызги крови. Сидящие на умирающем крысолюды вторили ему своими писклявыми голосками. Я подскочил к ним. Первую тварь рубанул палашом, легко развалив напополам. Вторую поймал на гросмессер, крысолюд быстро опомнился, и попытался броситься на меня. Третью пнул ногой, отбрасывая в толпу её сородичей. И следом встал на место умирающего заключённого. Вот тут я пожалел, что при мне нет кампеадорского меча. Орудовать палашом и гросмессером в безумной рубке оказалось очень тяжело. Эта схватка не была похожа на предыдущую. Никаких отдельных поединков, боевых кличей, вызовов на бой. Нет, это была монотонная работа – взмах палашом или гросмессером, парирование не слишком умелого выпада и сразу ответный удар. Новый враг, которого видишь лишь мгновение, прежде чем рубануть его от души. А на его месте сразу появляется новая крыса, целящая в тебя ножом или крючковатой алебардой. Не было среди них знакомых мне по городу скорби крысолюдов в тяжёлых доспехах, вооружённых короткими алебардами. Не кидались на нас и новые гигантские крысы. И слава богу, мы и так едва сдерживали напор врага. Мы отступали к донжону, теряя людей. Вот уже комендант вступил в схватку, ловко орудуя длинным мечом. Рядом с ним мгновенно образовалось пустое пространство. Никакая крыса не была настолько глупа, чтобы лезть под сверкающий в стремительных выпадах клинок. Но даже его выдающегося умения было недостаточно. Крысы брали простым числом. Одна ошибка – смерть товарища, стоящего рядом с тобой. Дыра в строю, которую уже некем заткнуть. Приходится сбиваться ближе, давая врагу возможность обойти с флангов, а после и вовсе окружить. А это уже верная гибель, когда тебе противостоит такое количество тварей, совершенно не дорожащих собственной жизнью. Готовых легко разменивать несколько десятков на одного человека. Для них это была вполне приемлемая цена. Для нас же – нет. Теперь нас с одного фланга прикрывал донжон, с другого – длинный барак. Мы сражались плотным строем, отмахиваясь от крысолюдов, каким-то чудом сдерживали их чудовищный напор. Но рядом падали и падали люди. Одна ошибка, одно неверное движение – и тут же в кишках оказывается крючковатое лезвие алебарды, или на плечи запрыгивает мелкая, голая, розовая тварь и вцепляется зубами в горло. А стоит нам отойти от донжона – и всё, нас окружат, зажмут в клещи, и прикончат. Ведь до стен с их пушками, развёрнутыми в сторону форта ещё слишком далеко. Сейчас наш строй ещё в зоне поражения орудий – и стрелять они не могут, нам ведь хватит и пары ядер. Конечно, канониры на стенах примутся палить, как только нас перебьют, и скорее всего прикончат большую часть крысолюдов, прежде чем те доберутся до стен. Но нам-то от этого ничуть не легче. И тут вдруг за нашими спинами прозвучала зычная команда: - Разойдись! Не знаю даже, что заставило нас последовать ей. Строй, ещё мгновение назад такой плотный, что между плечами солдат и соломинку не воткнуть, рассыпался, давая место свежим бойцам. Мы кинулись врассыпную, прямо на стоящих в считанных шагах готовых к бою солдат из отряда рыцаря воротничка. Те стояли пока рассеянным строем, пропуская нас, но стоило последнему защитнику пробежать мимо солдата в стальном шлеме и сверкающей на солнце кирасе, как они тут же сомкнулись плечом к плечу. - Стрелки, вперёд! Теперь я узнал голос – это был лейтенант, командующий отрядом. Из строя алебардистов на шаг выступили аркебузиры и арбалетчики. Их вроде было не так и много, однако слитный залп, что они дали без приказа, произвёл настоящее опустошение в первых рядах крысолюдов. Те попросту не ожидали ничего подобного – десятки тварей повалились разом на трупы убитых нами сородичей. - Алебарды! – выкрикнул лейтенант, но видно было, что отряд отлично справляется и без его команд. Снова встали плотным строем алебардисты, выставив перед собой массивное оружие, и обрушили его на врага. В считанные секунды им удалось превратить в кровавый фарш, наверное, не меньше сотни тварей. И опешившие от такого сюрприза крысолюды отступили. - Десять шагов назад! – скомандовал лейтенант. – Стрелки, вперёд! Мы попятились вместе с ровным строем отряда. Арбалетчики с аркебузирами, наоборот, не спешили отступать. Зарядив оружие, они замерли перед строем алебардистов, готовые в любой момент дать залп по врагу. Вот только крысолюды пока не спешили атаковать. - Долго вас пришлось ждать, - прохрипел я прямо в лицо офицеру кантонцев. – Мы думали, что нам уже конец. Откуда только силы взялись на упрёки в адрес спасших нас наёмников? Однако лейтенант ничуть не обиделся на мои слова. Он только кивнул в сторону стоявшей неподалёку видящей. Женщина даже меча не обнажила, только сжимала на его рукояти тонкие пальцы. - Теперь-то вы верите в крысолюдов? – спросил я у неё, подходя поближе. Я отлично знал, как ей неприятно моё присутствие, и решил доставить ей максимальные неудобства. Несмотря ни на что. - Я даже верю в то, что не вы убили рыцаря воротничка, - заявила она обыкновенным своим ледяным тоном. – У вас не было при себе того оружия, каким ему раскромсали горло. Но, признаю, вы верно поступили, покинув его шатёр. - Так почему вы пришли так поздно? – напустился на неё с другой стороны комендант. – Я же вам даже ворота открыл. - Мы должны были убедиться, что это не ловушка, - ответила она. – Мне пришлось допросить ваших пушкарей, что заняли позиции на стенах. Лишь после этого я приказала своим людям прийти вам на помощь. - А мы в это время гибли! – крикнул ей прямо в лицо комендант. - Я не могла рисковать своими людьми. Крик его разбился о её ледяное спокойствие. Сразу становилось ясно, видящая считает, что полностью права в своих действиях. И вряд ли чьи-либо слова могут изменить её мнение. Крысолюды тем временем перегруппировались и пошли в наступление. Серая толпа заполнила весь двор форта, обтекая громаду донжона с обеих сторон. В ней яркими пятнами выделялись плотно сбитые группы крыс в доспехах и с короткими алебардами в руках. Вот теперь за нас взялись всерьёз. - Стрелки! – скомандовал лейтенант, хотя снова в этом не было особой нужды. Фитили уже курились дымком в опасной близости от открытых запальных полок. Толстые болты замерли на ложах арбалетов. Все ждали лишь команды стрелять. Однако её пока не было – офицер отлично понимал, что шанса на второй залп уже не будет, а потому решил подпустить врага поближе. Я вспомнил о заткнутом за пояс пистолете и принялся как можно скорее заряжать его, чтобы встать в один строй со стрелками. Быть может, не так много пользы будет от моего выстрела, но почему бы и нет. Из-за отсутствия оружейного ремня, который я бездумно бросил в палатке коменданта, мне пришлось сунуть за пояс гросмессер, а палаш перехватить левой рукой, прежде чем встать вместе со стрелками на дальнем фланге. - Думаете, ваш выстрел что-то изменит? – бросила мне в спину видящая, явно не отказавшаяся от неприязни ко мне. - Один раз это уже случилось. – Я не собирался ничего говорить, за меня это сделал комендант, желавший таким образом уколоть женщину. – Официал сумел прикончить одним выстрелом крысу размером с дом. Не думаю, что видящая поверила в его слова, однако почти уверен, что если нам удастся пережить этот бой, обо мне пойдут легенды. Я даже не знал в тот момент, насколько это окажется правдой, и чего будет мне стоить в ближайшие часы. Привычные алебардисты расступились, пропуская меня, арбалетчик, которого я, кажется, невольно толкнул плечом, только глаз в мою сторону скосил, но ничего говорить не стал. Всё наше внимание привлекали наступающие крысы. Серый вал катился на нас, размахивая ножами, короткими мечами, крючковатыми алебардами. В этом хаосе островками порядка оставались лишь закованные в сталь крысолюды, шагающие плотными группами, плечом к плечу. Вот кто будут достойными соперниками, не разменивающими десяток своих на одного врага. - Пли! – рявкнул за нашими спинами лейтенант, и я нажал на спусковой крючок раньше, чем головой осознал команду. Всё же годы рейдерства в мёртвых городах не прошли даром – команды я умел выполнять на полном автоматизме. – Назад! Я спиной вперёд шагнул обратно за спины разомкнувших ненадолго строй алебардистов. И тут же солдаты снова встали плечом к плечу, встречая накатившийся вал серых вопящих крыс. Перезаряжать пистолет уже не стал, снова сунул его за пояс, вынув гросмессер. Волна крысолюдов врезалась в кажущуюся непоколебимой стену пехоты. Наёмники как один вскинули алебарды, обрушив их тяжёлые лезвия на головы нападающих. И снова завертелась кровавая карусель рукопашной схватки. Выжившие солдаты гарнизона и заключённые сбились в тесную группу, уже не делая различий друг между другом. Драка с чудовищным врагом давно сгладила все противоречия, что только бывают между заключёнными и теми, кто их стережёт. - Мы как, комендант? – спросил у командира один из солдат, такой перепачканный в крови и грязи, что я только по массивному арбалету непривычной конструкции признал в нём Скрипача. – Отвоевались теперь? Вон наёмники славно крыс шинкуют. - Ты ступай к стрелкам их, - тут же велел комендант, - думаю, у них найдётся работа для твоей Виолины. Скрипач пожал плечами и ничего не говоря направился к заряжающим оружие стрелкам. Те так же молча приняли его в свои ряды, хотя он был для них чужаком. А может, не совсем и чужаком – опытный наёмник, Скрипач мог быть знаком с кем-то из этих солдат. - Остальные, - продолжил командовать комендант, - делимся на два отряда. – Он ловко махнул рукой, отделяя одних бойцов от других, и между двумя группами, образовавшимися по мановению его руки, тут же появилось небольшое пространство. Люди просто подались друг от друга, хотя ещё мгновение назад стояли плечом к плечу, словно в плотном строю. – Первой группой командую я, второй – официал. – Комендант кивнул, указывая тем, кто не знал меня, на их нового командира. – Будем прикрывать фланги наёмников. Всё ясно? Послышался неопределённый ропот, но вроде бы даже одобрительный. Стоять за спинами отступающих солдат, маясь от безделья во время битвы, мало кому улыбалось. Несмотря даже на чудовищную бойню, из которой нам только что посчастливилось выбраться живыми. - Рота, слушай мою команду! – офицеры явно договорились между собой, и теперь приказы начал отдавать руководивший наёмниками лейтенант. – Строй тупая подкова! Фланги десять шагов назад! И тут наёмники на моих глазах совершили, как мне казалось, невозможный манёвр. Под чудовищным натиском врага, продолжая крушить крыс тяжёлыми лезвиями своих алебард, они принялись перестраиваться. С такой невиданной чётностью, будто шагали по плацу, а не среди хаоса битвы с нечеловеческим, не знающим никакого порядка врагом. Фланговые бойцы отступались спиной вперёд, сужая построение. Те же, кто остался на острие вражеской атаки, принялись с удвоенной силой работать алебардами – перед ними образовался настоящий завал из крысиных тел, по которому карабкались всё новые и новые враги. Лейтенант же уверенно шагал за спинами своих людей. Он сменил офицерский протазан на здоровенный двуручный меч, и по тому, с какой лёгкостью им поигрывал, перекладывая с одного плеча на другое, видно было – это оружие ему очень привычно. - Официал, вам это пригодится. Видящая подтолкнула в мою сторону знакомый вещевой мешок с притороченным к нему кампеадорским мечом. И как я прежде не заметил его? Я кивком поблагодарил её, легко забросил мешок за плечи и вскинул руку с палашом. - Солдаты, слушай меня! – выкрикнул я, невольно стараясь подражать офицерам. – На врага, вперёд! За мной! И первым ринулся на фланг загнувшегося подковой построения наёмников. Я точно знал, выделенные мне комендантом бойцы бегут следом. Несмотря ни на что! Мы с разгона врезались в толпу крыс, обрушив на них скорее гнев и ненависть, нежели оружие. Как бы ни были мы вымотаны предыдущей схваткой, но каждый нашёл в себе силы хотя бы на один удар. А после ещё на один. И ещё один. И ещё. И ещё. И ещё. Снова потянулась монотонная работа. Мы рубили наседающих на фланги наёмников крысолюдов. Схлынула волна гнева, битва стала для всех нас работой. Кровавой, жестокой, но работой. Рядом снова начали падать убитые товарищи, и некому было встать на их место. Крыс в броне, вооружённый короткой алебардой, вылетел на меня из суматохи схватки. Стремительный удар едва не отправил меня на тот свет. Всё, что я успел сделать, закрыться скрещёнными палашом и гросмессером. Удар врага был столь силён, что оба клинка разлетелись, обломившись на полдюйма от рукояток. Меня же буквально швырнуло на колени, и это спасло мне жизнь. Алебарда на волосок разминулась с моей головой. Бронированный крыс замер на мгновение, выведенный из равновесия, и мне этого вполне хватило, чтобы вонзить обломок гросмессера ему в горло. Забулькав кровью, тварь завалилась на спину. Отшвырнув бесполезный обломок палаша, я мельком пожалел о его потере. Отличное оружие, полученное после ордалии в Лугано, служило мне верой и правдой. Но всякому клинку, как и человеку, положен свой конец. Я быстро сдернул притороченный к вещевому мешку кампеадорский меч прямо с ножнами. Первый удар отбил прямо так, не обнажая клинка, пнул настырную крысу в морду подкованным сапогом, и лишь после этого сумел выхватить оружие. Чтобы сразу же вступить в новую схватку. Клинок кампеадорского меча засиял латинскими буквами, прямо как в драке против молодого хозяина стаи стригоев. Благословение, заключённое в нём, сверкало и переливалось в ярких солнечных лучах. Я пожалел, что не обнажил его раньше. Крысолюды были чумными тварями, а именно против них и ковался этот клинок. Он рассекал тела тварей, почти не встречая сопротивления. Короткий, грязный мех их начинал тлеть стоило только сияющему клинку оказаться рядом. Кровь монстров кипела, разливаясь у моих ног зловонными чёрными лужами, исходящими дымом. Я понимал, что находись такой клинок в руках более опытного фехтовальщика, он мог бы им творить чудеса. Быть может, сумел бы в одиночку сильно потеснить крысолюдов, ведь те отвагой не отличаются, и встречая серьёзное сопротивление предпочитают разбежаться, нежели драться до последней капли крови. Но и мне удалось хорошо поработать, оставив на нашем фланге отступающего отряда изрядное число порубленных крыс. Гром над нашими головами прозвучал неожиданно. Конечно, я понимал, рано или поздно мы окажемся вне зоны обстрела пушек, и со стен, наконец, откроют огонь. Но монотонность схватки действовала отупляюще. Я работал длинным кампеадорским клинком, рассекая крысиные тела. За каждой удачной схваткой, длящейся не более десятка мгновений, следовала новая. На место каждого убитого врага вставал новый, и приходилось всё начинать сначала. А потому я как-то потерял связь с реальностью, полностью отдавшись неумолимому ритму боя, когда думаешь лишь о следующем враге, забывая, что может быть хоть что-то помимо этого бесконечного танца со смертью. Пушки ударили слитным залпом, оглушив всех на поле боя. И мы, и крысолюды невольно замерли, опустив оружие. А над нашими головами растекалось здоровенное облако порохового дыма. Я даже не сразу оценил масштаб урона, нанесённого врагу залпом со стены. Лишь когда от нашего строя отхлынула волна крысолюдов, смешав ряды и уносясь прочь с воплями ужаса, я разглядел сотни и сотни серых тел, скошенных ядрами. В считанные мгновения пушки уничтожили больше крысолюдов, чем мы с наёмниками за всё время нашей кровопролитной баталии. - Вот они, плоды прогресса, - раздался рядом со мной усталый голос. – Этак скоро и солдаты нужны не будут, верно? Начнём палить из таких вот пушек друг по другу, засев в крепостях. Кто разнёс врагу стены да дома, тот и победил. Я обернулся и увидел здоровяка Агирре. Баск говорил ни к кому вроде бы не обращаясь, но взгляд его из-под тяжёлых надбровных дуг был устремлён на меня. Увидев, что я заметил это, Агирре поспешил отвести глаза. Пушки над нашими головами били без остановки, обрушивая на отступающих крыс всё новые и новые ядра. Однако те и не думали прекращать атаки. Даже под этим смертоносным ливнем крысолюды продолжали натиск. Они собирались толпами по несколько сотен, и даже когда в центр такой попадало ядро, расшвыривая тварей направо и налево, всё равно, их оставалось достаточно, чтобы кидаться на атаку. Теперь мы прикрыли подъёмы на стены и в двери башен, не давая крысолюдам добраться до пушек. Стрелки палили из бойниц без команд, особо и не целясь, лишь бы поскорее всадить пулю или арбалетный болт в очередную тварь. А уж мишеней у них было предостаточно. Мы рубились, не держа строя, сбившись в плотные группы. Наёмники побросали алебарды, взявшись за тяжёлые шпаги. Лишь в паре мест ещё оставались маленькие отряды, похожие на злобных ежей, ощетинившихся лезвиями алебард по все стороны и не подпускающими к себе врагов. Над головами у нас непрестанно рокотали пушки, выплёвывая во врагов тяжёлые чугунные шары. Я видел, как один такой, скорее всего, случайно, сбил в прыжке ещё одну громадную крысу, что выпустили против нас. Ядро впечатало её в стену донжона, буквально размазав по его камням верхнюю часть твари. Здоровенная голова монстра упала куда-то в толпу крыс. На нас натравили целую орду лысых, розоватых, отвратительных тварей. Немногим больше обычных крыс, они кидались нам под ноги, а их острые зубы легко прогрызали голенища сапог. Уверен, твари были ещё и заразными, и очень скоро многих из покусанных ими сможет спасти только ампутация. Нас атаковали небольшие, но дисциплинированные и обученные драться до конца, отряды бронированных крыс. Их короткие алебарды обрушивались на нас с чудовищной силой – ни мечи, ни тяжёлые шпаги наёмников не могли им противостоять. В коротких, но кровопролитных схватках с такими крысами мы несли очень серьёзные потери, куда большие, нежели могли себе позволить. Руки налились свинцом, всё тело отчаянно вопило, каждый мускул требовал отдыха. Но я не мог позволить себе расслабиться ни на мгновение, ибо враги были повсюду, с любой стороны меня могли атаковать во всякий миг. Я отвечал на удары, бил в ответ, держа меч обеими руками. Пытался увернуться от атак, но получалось далеко не всегда. Я получил несколько несерьёзных ранений, но кровь из них вытекала – медленно, но верно, потому что перевязать их было некому, да и некогда. А вместе с кровью вытекала и сама жизнь. Зловещий бой колокола перекрыл все звуки на поле боя. Он заглушил даже канонаду, устроенную пушками на стенах. Звон его живо напомнил мне ночь нисхождения скорби, самую страшную ночь в моей жизни. Ночь, изменившую всё. Этот колокол бил Ultima Forsan для всех нас. Я поднял голову, не без риска для жизни отвлекаясь от схватки, чтобы разглядеть его. Колокол катили на здоровенной шестиколёсной повозке, собранной, как мне показалось, из всякого хлама, что был под рукой. Он был подвешен на каменной арке, украшенной неизвестными символами, выложенными чумным камнем, светящимся отвратительным зеленоватым светом. Повозку тащили три крысы-переростка, четвёртая же непрестанно тянула на себя цепь, прикреплённую к механизму, заставляющему колокол мерно раскачиваться, исполняя роль звонаря. Впереди на платформе стояли двое крысолюдов в броне и с короткими алебардами. Они защищали средних размеров тварь, одетую в балахон, голову которой украшал костяной шлем, сделанный из черепа, украшенного бараньими рогами. В руках крысолюд сжимал короткий посох с навершием из человеческого черепа. - А вот теперь конец нам пришёл, - выдавил сражавшийся рядом со мной Агирре. Его длинный меч был сломан в последней четверти клинка, но это ничуть не смущало баска. – Эта тварь прикончит всех нас. Несколько ядер ударили в повозку, но не причинили ей особого вреда. Несмотря на такой вид, будто сейчас развалится, она оказалась весьма прочной. Ни одну из крыс по какой-то счастливой случайности не задело. А следом крысолюд в балахоне атаковал нас. Громадная крыса с особой силой дёрнула цепь, колокол ударил особенно сильно, оглушая всех, тварь в балахоне вскинула жезл – и из глазниц черепа ударили две зеленоватые молнии. Они обрушились на нас, уничтожая и людей, и крыс, оставляя после себя лишь обугленные, исходящие зловонным дымом трупы. Здоровенная крыса снова потянула цепь, колокол ударил ещё раз, казалось, даже громче прежнего, и молнии ударили с новой силой, оставляя целые просеки в наших рядах. И пускай крыс гибло даже больше, чем людей, но враг вполне мог позволить себе такие потери. Мы же, естественно, нет. На третьем ударе колокола крысолюд в балахоне направил свой жезл на мой небольшой отряд. И тут произошло то, чему у меня ещё долго не будет объяснения. Кампеадорский меч в моих руках засиял ещё сильнее прежнего, обе молнии, вырвавшиеся из глазниц черепа на жезле твари, ударили прямо в него. Меня окутало зеленоватое свечение. Клинок сверкал в руках, подобно огненному мечу архангела Михаила. Тело моё переполняла сила – и она была очень далека от ангельской. Это была сила смертоносной заразы, сила чумы. Во мне просыпался тиран – чудовище вполне под стать Господину. С этой силой надо было что-то делать, и быстро, покуда она не вырвалась из-под контроля, круша всё вокруг без разбора. Я сделал единственное, что пришло мне в голову. Ринулся на врага. Сейчас меч в руках моих как будто и не весил ничего. Я легко размахивали им, убивая подчас двух, а когда и трёх крыс разом. Его сияющему клинку не могли противостоять прочные доспехи бронированных крыс – он рубил их словно бумагу. Я бежал к повозке с колоколом и крысолюдом в сером балахоне. Сейчас он был моей целью. Я должен прикончить его – и тогда сражению конец. Я был уверен в этом полностью – потерю такого полководца крысы не перенесут, разбегутся в ужасе. Рядом в землю ударило ядро, расшвыряв крысолюдов, не успевших убраться с моего пути. Я рубанул наотмашь здоровенную крысу, одну из тех, что тащили повозку, и используя её как подставку легко запрыгнул на платформу. Пара бронированных крысолюдов попыталась остановить меня, но они продержались не больше мгновения. Один за другим полетели на землю – ни доспехи их, ни алебарды не могли помешать мне. Я прикончил их парой взмахов кампеадорского меча. А следом пришёл черед крысы в сером балахоне. Я легко перерубил жезл с навершием из человеческого черепа и едва ли не надвое развалил тварь одним быстрым ударом. Она повалилась к моим ногам и сдохла едва ли не раньше, чем упала на криво сколоченные доски платформы. И тут в чудовищную повозку врезались сразу несколько ядер. Пушкарей на стенах, видимо, вовсе не смутило то, что я ещё нахожусь там. Меня подбросило в воздух, вместе со здоровенной крысой, что била в колокол, и с такой силой ударило об землю, что просто дух из меня вон. А вместе с ним и сознание. Я погрузился во тьму, и последней мыслью было: ну, наконец-то отдых…(обратно)
Глава 7. Путешествие с комфортом.
Уж в чём в чём, а в комфорте рыцарь воротничка понимал. Путешествовать в его карете было самым настоящим удовольствием. Даже когда не находилось постоялого двора, и Агирре со Скрипачом разбивали нашу небольшую палатку прямо у дороги, я предпочитал ночевать в карете. Первые дни дороги я вообще не вылезал из неё, просто потому что на ноги подняться не мог. Однако и когда самочувствие моё улучшилось, не спешил покидать тёплого уюта кареты. Тем более что и погодка стояла не самая приятная, откровенно не располагающая к тому, чтобы проводить много времени на улице. А вот Скрипач с Агирре как раз большую часть времени проводили на козлах. Баск правил, а стрелок сидел рядом со своим здоровенным арбалетом на коленях. Я отлично знал, как ловко Скрипач управляется с этой с виду довольно громоздкой штукой, и был уверен, что он способен отбить любое нападение на нашу карету. По крайней мере, сдержать первое время практически любую угрозу – будь то обычные грабители, какие частенько попадаются в кантонских землях, или даже небольшая орда бродячих мертвецов. Новообретённая сила клокотала во мне, не давая спать. Она приглушила головную боль, но не избавила меня от неё. Я был вынужден глотать чёртову микстуру, хотя, Господь свидетель, от одной мысли о ней меня просто тошнило. Вот только выбора не было, либо так, либо выть от адской мигрени. Потому что боль вернулась немедленно, стоило мне только открыть глаза.Я громко застонал – это был самый громкий звук, на какой я был способен в тот момент. И, наверное, самый осмысленный. Однако он привлёк внимание работавших в завалах людей. Их оказалось не слишком много – в основном это были бывшие заключённые рудника. Охрана и наёмники, служащие видящей, заняли пост у выхода шахты, который так и не удалось завалить до конца, несмотря на все старания. Меня вытащили из-под остатков повозки, как смогли аккуратно уложили на импровизированные носилки и отнесли в госпитальную палатку. Внутри неё царила аура какой-то безнадёжности и смерти. Врач и фельдшеры, работавшие тут, уже давно с ног сбились, пытаясь спасти хоть кого-нибудь. От них за милю несло алхимическим стимулятором, и видно было, что уже не так хорошо помогает. Они едва держались на ногах. Хуже других, как я вскоре узнал, приходилось единственному врачу. Тот заливал в себя стимулятор галлонами, чтобы не спать, фельдшеров же поделил на две смены, работавшие по двенадцать часов. Он давал им хоть сколько-то времени на сон и еду, а сам только знал, что работать, работать и работать. - Легко вы отделались, официал, - сказал он мне, заканчивая накладывать тугую повязку на рёбра. – Тут и моего внимания не требовалось, любой их моих охламонов справился бы. - Так и поручили бы меня кому-то из них, - ответил я, - на вас же лица нет, и на ногах вы едва держитесь. - Вот и отдохнул, пока с вами поработал, - заявил он. – Да и видящая ни за что не согласилась бы, чтоб вами занимался фельдшер, а не патентованный врач, пускай и без диплома. - Я не видел её, - попытался покрутить головой я, и это было очень большой ошибкой – боль тут же врезалась в виски, будто меня кузнечным молотом изнутри по черепу приложили. И от души так приложили, не экономя силу. - Эй-эй, - тут же склонился надо мной патентованный врач без диплома. – Что это с вами? Вам дурно? - Голова, - едва выдавил из себя я. – В мешке… микстура… Врачу хватило одного взгляда, чтобы рядом оказался фельдшер, который быстро перетряхнул содержимое моего вещевого мешка. Тот, как оказалось, лежал у меня под койкой. Спустя минуту фельдшер протянул врачу бумажный пакет с пресловутой микстурой. Доктор раскрыл его, понюхал, лизнул палец и попробовал частичку белого порошка на вкус. - Интересные вы микстуры принимаете от головной боли, - сказал он. – Однако, что ни говори, а средство эффективное. Он кивнул фельдшеру, и тот принёс воду в бутылке и стакан. Врач сам, тщательно отмеряя пропорции, развёл мне микстуру и помог выпить гадостное лекарство, поддержав голову, пока я судорожно глотал эту дрянь. - А теперь вам не худо бы поспать, официал, - сказал врач. - Вам тоже, - заявил я. – Я ведь отлично знаю, чем заканчивается передозировка той алхимической гадости, которой вы себя накачиваете. - Сейчас мне не до последствий, - отмахнулся он. – Я должен спасать людей. - Готовы пожертвовать всеми, кого сможете спасти в будущем, ради пары-тройки людей именно сегодня? – спросил у него я, но врач не ответил. Он быстро отвернулся, сделав вид, будто не услышал меня, и направился к другой койке, где ждал его внимания очередной раненый. - Все ему только это твердят, - буркнул больше себе под нос фельдшер, - а он знай своё повторяет: не могу, мол, и всё тут. Надо лечить, спасать здесь и сейчас. Он тяжко вздохнул и отправился следом за врачом.
Дождь поливал так, что мы решили не покидать постоялого двора. Как бы ни надо было торопиться, но лучше пересидеть день в тепле и уюте, нежели застрять где-нибудь на дороге между кантонами и имперскими землями. Нас было слишком мало, чтобы вытащить довольно тяжёлую карету рыцаря воротничка из того месива, в которое превратилась дорога. Мы сидели в главном зале постоялого двора, полупустого и скучного. Сам хозяин его расположился в углу с кружкой пива – далеко не первой в этот унылый вечер – и играл в кости с заросшими по самые глаза плотогонами. Судя по эмоциональным выкрикам, доносившимся из-за их стола, скоро у скучающего поблизости вышибалы прибавится работы. - Слышь, официал, - пригнувшись поближе, обратился ко мне Агирре. От него несло местным пивом и в глазах плясали дурные черти, - а можно мне будет кулаки почесать, когда тут заваруха начнётся? - Валяй, - разрешил я. Хоть какое-то веселье. Пускай и сомнительное, конечно, но лучше уж так, чем и дальше тупо накачиваться пивом. Хоть его тут варили и вполне приличное, да только и хорошее пиво может в конце концов набить оскомину. - Ты только не покалечь никого, - добавил я, - не хочется штрафы за тебя местным приставам платить. А если прикончишь, оставлю гнить в здешней яме. - Ага, конечно, - хохотнул Агирре, чьё лицо вытянулось, сделавшись похожим на лошадиную морду больше обычного. Сходства добавляли и крепкие зубы, ничуть не пострадавшие во время заключения на руднике. Агирре отлично понимал, что я блефую, потому и смеялся. Знал, что раз уж я вытащил его с того проклятого рудника, то и теперь не брошу. Но это не мешало мне всякий раз, когда он решал почесать кулаки о чью-нибудь физиономию, грозить ему. Веселье, конечно же, началось неожиданно, хотя сразу видно было, что шито оно белыми нитками. Хозяина плотогоны поймали на шулерстве, и он, предупреждая их возмущённые крики, вскочил на ноги. - Ты меня, честного человека, жуликом назвал! – заорал он, хватая ближайшего плотогона за бороду. – Да меня ж вся округа знает! При этом вышибала как-то незаметно переместился ближе к столу и уже начал недвусмысленно разминать кулаки. Остальные плотогоны тоже поднялись на ноги. Именно поднялись, никто не спешил, действовали они размеренно и с полной уверенностью в собственных силах. Сразу видно, что ребята это основательные и кулаками работать не дураки. - Эй там! – рявкнул через плечо хозяин постоялого двора на вяло терзающих дудку и скрипку музыкантов. – Плясовую! И те тут же нестройно, отчаянно фальшивя, зато вот уж точно от души грянули простецкую мелодию. Из тех, что обычно шпарят на танцах на ярмарку. - Ну, я пошёл, - кивнул нам со Скрипачом Агирре, и поднялся из-за стола. Вышибала схватил первого плотогона за волосы и с силой впечатал его лицом в стол. Хозяин же широко раскинул руки, словно приглашая к драке любого желающего. И среди плотогонов такие были. - Пошла потеха, - вздохнул Скрипач, допивая пиво. – Теперь новой кружки не дождёмся. - Особенно если Агирре тут всё разнесёт, - кивнул я. Баск уже ринулся в самую гущу разгорающейся драки, впечатывая могучие кулаки в физиономии первых попавшихся. Ему было совершенно наплевать кто перед ним. - Мне комендант рудника перед дракой рассказал о тебе, Скрипач, - решил я прояснить один мучавший меня вопрос. – Но я так и не понял, за что ты загремел туда? - Сволочи одной кровь пустил, - буркнул тот, - а он возьми да и подохни. Но не скажу, что жалею об этом. - Это я и так знаю, - решил настоять я, - мне подробности нужны. - Да что там рассказывать, - отмахнулся Скрипач. – Взяли мы с одним – я его тогда товарищем считал, другом, можно сказать – полковую казну очень богатой банды ландскнехтов. Конечно же, решили ни с кем не делить эту добычу, тем более что нас сразу же распустили. А пришёл я в условленное место, и вместо денег получил дубинкой по башке, и ножик под рёбра для верности. Совсем этот, - Скрипач нецензурно выругался, - делиться не захотел. Всю дорогу мне вещал про жену свою и детишек, как он их обеспечит и как заживут они теперь. И не нашлось в этом его светлом будущем уголка для старины Скрипача. Да только оклемался я, не помер. Плюнул на всё да подался обратно в кантоны. Тогда же вот в ту историю с ведьмой влип – деньги-то нужны были. А после неё остался в Лугано, в гарнизоне у друга моего. Я ж там в большом почёте – с тобой знаком, как-никак, с самим спасителем и всё такое. Вроде как даже смирился, простил эту сволочь. После узнал, что он в Пьяченце вместе со всей своей семьёй сгинул, даже свечку за помин души его жены и деток поставил. И тут он объявляется в Лугано. Живой и здоровый. С женой, детьми и приятелем, бывшим пистольером. Вот и не выдержал я. Встретил его случайно в кабаке, да там и оставил лежать на полу. Шесть или семь раз ножом для верности пырнул. Вот за это меня на рудник и отправили. Добро ещё дело замяли, приятель в стороне остался. Мне отчего-то вспомнился отец семейства. Бывший наёмник с женой и детьми, которого я спас от нечистых на руку охранников, и с кем мы расстались в окружённом врагами соборе Сан-Антонио, что в Пьяченце. Неужели это был тот самый, кому Скрипач выпустил кишки? Воистину, судьба играет нами, тасуя карты не хуже опытного пизанского шулера. Если бы не слова Скрипача о приятеле-пистольере, я бы ещё мог подумать, что это совпадение. Но так всё слишком уж сходилось одно к одному. От музыки или от шума драки, а может и от слов Скрипача, вернулась головная боль. Она давно не навещала меня, зато всё сильнее дёргали правую руку судороги от переполнявшей её нечистой силы. Иногда между пальцев проскакивали зеленоватые искорки, а татуировки до самой груди исчезли с моей кожи, словно их и не было там никогда. Я высыпал остатки микстуры прямо в пиво и выпил кружку в несколько глубоких глотков. Это помогало быстрее справиться с проклятущей мигренью и хоть как-то примиряло меня с отвратительным вкусом лекарства. Правда, приходилось платить – на утро я далеко не сразу понимал, на каком свете нахожусь. Зато и боль долго не возвращалась. Пальцы свело очередной судорогой, так что разжать их, чтобы поставить кружку на стол, оказалось не так просто. Я заметил, что ногти мои медленно, но верно наливаются чернотой. Каким-то образом, полученная от крысиного шамана – или кем была та тварь в балахоне – сила изменяла меня, окончательно превращая в тирана. Надеюсь, что успею добраться до Лукки вовремя, и у инквизитора Лафрамбуаза найдётся для меня лекарство не столь радикальное, как костёр. Хотя насчёт последнего у меня были сильные сомнения. Я сжал руку в кулак, чтобы погасить судороги и не видеть чернеющих ногтей.
Лицо видящей не сулило мне ничего хорошего. Она глядела на меня как на врага всю дорогу, и явно не собиралась менять своего мнения, несмотря ни на что. Что ж, ещё можно понять. Как ни крути, а я – опасное порождение чумы, враг всего живого, и то, что служу церкви, для видящей не значит совершенно ничего. В кантонах не признают власти Авиньона, хотя и мирятся с такими организациями как инквизиция – просто потому, что вынуждены делать это. Теократа Константина II слишком многие почитают наследником Римских пап, а следовательно, почти наместником Господа на земле. Да и рвать отношения с Авиньоном кантонам вовсе не с руки, ведь их земли почти со всех сторон окружены имперскими. Ссориться с таким соседом всегда себе дороже. В свой единственный визит в госпитальную палатку видящая глядела на меня совсем уж волком. Нос её слегка подёргивался, а выражение отвращения она даже и не думала скрывать. - Твоя… - начала она, но не смогла подобрать верного слова, и решила начать сначала: - Ты превращаешься. Тебя разъедает изнутри. В тебе всё меньше от человека. И с каждым днём… - Я отлично знаю, - перебил её я. Не слишком-то вежливо, но мне совсем не хотелось выслушивать очевидные для меня вещи, да ещё и высказанные подобным тоном. Я через голову стянул рубаху, демонстрируя видящей свой покрытый татуировками торс. Вот только на правой руке почти до середины предплечья от них не осталось и следа, как будто кожи не касались иглы художника по телу. - Ещё вчера татуировки начинались от запястья, как на левой руке, - пояснил я, хотя, думаю, она и сама отлично всё понимала. - Гляжу, кольцо официала ты снял, - заметила она. - Надевал на левую руку и даже попросил капеллана твоего отряда освятить немного воды, чтобы проверить. Всё хорошо, но на правую надеть его не рискнул. - Когда это доберётся до сердца… - Она снова запнулась, но продолжила: - Лучше бы тебе умереть раньше. И тут я был с ней полностью согласен. - Это было предложение, - неожиданно заявила она. – Я могу сделать всё быстро – не в первый раз. Кажется, ей пришлось едва ли не через себя переступить, чтобы сделать мне это предложение. Несмотря на скверное отношение к видящей, я оценил её поступок. - Вынужден отказаться, - покачал головой я. – У меня ещё слишком много дел осталось. Она буркнула себе под нос нечто вроде: «Если бы только он не запретил»; и резко развернувшись, вышла из палатки. Теперь придётся спать вполглаза. Видящая – женщина, как ни крути, решительная, и вполне может решиться прикончить меня, несмотря на запрет неизвестного мне человека. Хотя были у меня кое-какие подозрения на этот счёт, да только от этого становилось только хуже.
Погода, наконец, исправилась и мы несколько суток ехали почти без остановок, нагоняя потерянное во время распутицы время. Однако лошадям всё же требовался отдых. Пускай поначалу они только радовались быстрой рыси, которой их пустили – застоялись животные, их крепкие тела требовали бега, работы мускулов, но и загонять их не следовало. Бросать карету и отправляться дальше пешком в мои планы не входило точно, а почтовых станций, где мы могли бы сменить лошадей, на пути не предвиделось. Я решил, что и этот вечер проводить в карете как-то глупо, и уселся рядом со Скрипачом. Они с Агирре давно уже соорудили костёр, и теперь стрелок колдовал над котелком, готовя привычную похлёбку из крупы и сушёного мяса. - А куда баск делся? – удивился я, не увидев у костра Агирре. - В лес подался, - ответил Скрипач. – Он что ни вечер, то до темноты пропадает, но всякий раз возвращается. Это стало для меня новостью. Конечно, захоти, оба давно покинули бы меня, да ещё и оставив без денег и вещей. Когда мы отправлялись в путешествие, я уже не пребывал между жизнью и смертью, но всё равно был слишком слаб, чтобы нормально заботиться о себе. Что уж говорить, меня до кустов сопровождал Стрелок со своим арбалетом, ведь я бы не отбился и от самого завалящего мертвеца. - И зачем он туда ходит, не сказал? – спросил я, хоть вопросительных интонаций в моём голосе было немного. - Я не спрашивал, - пожал плечами Скрипач. – Останавливать не стал в своё время, а потом, когда он вернулся, как-то глупо было. Наверное, Скрипач просто не ожидал, что баск вернётся. Я бы на его месте тоже сильно удивился, уйди тот вечером первого же дня путешествия, но вернись с темнотой. Может быть, Скрипач и не любопытен, но я уж точно не удержусь от расспросов. Агирре пришёл через полчаса после заката. Не знаю уж, как он ориентировался в лесу, где давно уже царила непроглядная темень. Однако шагал он вполне уверенно, и уселся у костра, тут же выудив из своего мешка миску с ложкой. - Гляжу, ты начал из кареты выбираться, - с набитым ртом проговорил баск, - это добрый знак. - Да вотзасиделся что-то, - кивнул я. – Думаю, тебе компанию составить в прогулках по лесу, а то ноги затекли совсем. Агирре даже жевать перестал и уставился на меня из-под тяжёлых надбровных дуг, но быстро взял себя в руки. Он запил кашу разбавленным пивом, прежде чем заговорить. - Не стоит, - сказал он. – Вряд ли ты сумеешь вернуться из такой вот прогулки. – И тут же, предупреждая мои вопросы, продолжил: - Волки не примут тебя, даже если я буду рядом. Они чуют чумных, и стараются прикончить их как можно скорее. Так что даже мне не удастся тебя спасти от них. - И что же тебе надо от волков в лесу? – удивился я ещё сильней. - Я – волчий брат, - ответил Агирре, - и нужен тебе именно в этой роли, верно? Вот я и решил, что лучше сразу найти пару-тройку одиночников, чтобы когда они будут нужны, не пришлось время терять. - Одиночников? - Терпеть не могу, когда говорят волк-одиночка, - пояснил он. – Я зову их одиночниками. Сейчас их ещё можно найти. Весна, стаи распадаются, но не все самцы могут найти себе волчицу, чтобы завести с ней щенят. Вот такие-то мне и нужны, одиночники. С ними можно договориться, особенно если найти молодых. Тех, кто кроме стаи и не видал ничего в жизни. Они ищут вожака, более сильного и умного волка, вроде тех, кто не давал им сгинуть зимой. - И этим вожаком для них становишься ты, - кивнул я. – Ловко, ничего не скажешь. Многих удалось завербовать? - Один есть, но пока я его сюда не тащу, пускай привыкнет доверять мне больше чем себе. - Верное решение, - снова кивнул я. – А вот скажи ещё, почему ты не ушёл сразу? Ведь Скрипач не стал останавливать тебя. - Думал я, конечно, в бега податься, - не стал кривить душой Агирре, - да только быстро понял, что глупо это. Я ж как ни крути, а клеймёный каторжник. Увидят мою руку – и много где сразу конец настанет. Тут и со шрамом на плече долго не прогуляешь, дураков нет, все знают, что он значит. Так что, выходит, с тобой мне по пути. И жив буду, а может и перепадёт чего. Ты ведь тоже, сразу видно, из нашего брата, а в официалы выбился. Выходит, и у меня шанс есть. - Из какого-такого «нашего брата» по-твоему я? - Да уж не из благородных, сразу видно, - хохотнул Агирре. – На фанатика тоже не похож. Наёмник ты или ещё кто похуже был прежде. И в инквизицию попал вряд ли по своей воле, а ведь в люди выбился. Выходит, и у меня шанс есть, - повторил он. - Шанс есть у каждого, - кивнул я, - надо только уметь им воспользоваться верно. Агирре кивнул в ответ и принялся молча доедать похлёбку.
Они стояли передо мной. Два человека, по чью душу я приехал в это Господом забытое место. Обоим посчастливилось пережить безумную битву, и отлично видно было, чего это им стоило. Скрипач выглядел сильно осунувшимся, хотя это всё ещё был тот же крепыш невысокого роста, крепко держащий в руках свой громоздкий арбалет. Нос у него, и без того не раз перебитый, явно снова пострадал в недавнем сражении с крысолюдами, а на правой ноге под распоротой штаниной виднелись сероватые бинты. Перевязочного материала не хватало, и потому ткань, пущенную для этого дела, снимали с выздоровевших и с умерших, кипятили, сушили и использовали снова. Обыкновенная, впрочем, практика – даже на факториях поступали так же, когда из рейда возвращалось несколько сильно потрёпанных групп или же в лавки и госпиталя долго не завозили ничего. Помню, в начале карьеры рейдера я и сам оказался в такой ситуации, когда из-за конфликта двух городов на факторию, где я промышлял в составе рейдерской группы, лишь мечтая, что когда-нибудь возглавлю собственную, почти полгода не завозили ничего. Ни провизии, ни каких-либо товаров в бакалейные лавки, ни, конечно же, перевязку и лекарства в госпиталь. Из-за этого фактория почти вымерла, ибо никому не хотелось ходить в рейды, всё золото после которых уходило на пару новых сапог или лечение от ран. Агирре досталось куда крепче, но он по привычке держался с показной весёлостью. Его как будто не смущала даже левая рука, затянутая в деревянную шину и подвязанная куском обычной верёвки. На лице баска красовалось несколько хороших синяков и ссадин, отчего он стал ещё уродливей, однако крупные зубы, которые он по привычке скалил в фальшивой улыбке, все были на месте. - Всякий раз как мы встречаемся, - заявил он, - ты едва на ногах держишься. Традиция прямо. - Вроде того, - кивнул я. И в самом деле, не так и давно я смог нормально встать с койки, вместо того, чтобы сползать с неё, задыхаясь и исходя липким потом. - Вы теперь свободные люди, - сказал им обоим я, - и можете идти, куда душе угодно. За проявленную при обороне рудника доблесть, со всех, кто сражался здесь, сняты обвинения. Вы кровью своей заплатили за второй шанс. - Но нас ты решил прибрать к рукам, - заявил Агирре, - по старой дружбе. - Вы оба свободны, - повторил я, - и я хочу, чтобы вы пошли со мной по собственной воле. Тем более что принудить вас я ни к чему не могу. Ты верно подметил, Агирре, я едва на ногах держусь. - Ну, это может сделать твоя подружка, - хохотнул Агирре. - Если ты о видящей, то нам с ней не по пути, - покачал головой я. – То, что она отдала мне карету, ещё ничего не значит, уж поверь мне. - Выходит, поедем с комфортом? – поинтересовался у меня Скрипач. – Мне это по душе. - Да, а я что? Я – ничего, - снова хохотнул Агирре. – Я вовсе не прочь прокатиться с тобой до Лукки. Ну, а там уж – будь что будет. Хуже, чем тут, уж всяко мне вряд ли придётся. - Тем лучше, - кивнул я. – Идёмте, поглядим на наш экипаж.
Карета рыцаря воротничка оказалась не только удобной, но и весьма прочной. Вот уже вторая пуля врезалась в её заднюю стенку, не причиняя ей особого ущерба. С обратной стороны её появилась ещё одна выпуклость, но не более того. Я высунулся из кареты, оценивая наших врагов. Пятеро конных налётчиков, судя по свободной одежде непривычного покроя, лёгким кольчугам и шапкам с высокими тульями, это были страдиоты,[272] решившие заняться разбоем. Они уверенно держались в сёдлах, как будто родились в них, но это было свойство всех восточных народов, ловко управлялись со своими длинными пиками, а двое умудрялись палить по карете из пистолетов, перезаряжая их на полном скаку. Их воинское искусство вызывало невольное уважение, вот только направлено оно было против нас. Налётчики вопили дурными голосами, подбадривая себя и коней, и стремительно сокращали дистанцию. Распахнув дверцу кареты, я уверено ступил на подножку, зависнув в прямом смысле между небом и землёй, и почти не целясь, выстрелил в ближайшего налётчика. Выстрел оказался удачным – усатый всадник, уже опускавший для атаки свою пику с ярким флажком, откинулся в седле, в разные стороны полетели звенья его кольчуги, разорванной моей пулей на груди. Конь его замедлил бег, всадник выпал из седла и теперь всё медленней волочился по дорожной грязи. Мне тут же пришлось прятаться обратно – оба стрелка не теряли ни секунды, выстрелив в меня чуть ли не одновременно. Пули просвистели в опасной близости от моей головы. Я едва успел нырнуть в карету и захлопнуть за собой дверцу. Тут же принялся лихорадочно перезаряжать пистолет. Звук спущенной тетивы мощного арбалета Скрипача был слышен даже внутри кареты, несмотря на громкий стук копыт и гиканье налётчиков. Почти сразу за ним последовал короткий, бьющий по ушам хлопок взрыва. Болт, заряженный нашим стрелком, был начинён какой-то алхимической взрывчаткой. Я рискнул высунуться, чтобы оценить последствия, и меня передёрнуло от увиденного, хотя я считал себя человеком бывалым. Два коня вместе с всадниками превратились в единое кровавое месиво, медленно растекающееся по дорожной грязи. Из него торчали переломанные кости и конечности, делая похожим на чудовищную многоножку, и что самое жуткое – всё это ещё спазматически подёргивалось, как будто там внутри этого дымящегося месива теплились какие-то остатки жизни. Оставшиеся двое налётчиков только пришпорили своих скакунов. Теперь ими, скорее всего, двигала не жажда наживы, а уже жажда мести. И ясно было, они не отступят, как бы разумно это ни было. Один из них ловко перехватил свою лёгкую пику и швырнул её в карету. Она угодила точно в ось заднего колеса, сломалась, конечно, но наконечник застрял в ней, не давая колесу нормально крутиться. Теперь карета подпрыгивала, и править ей стало почти невозможно. Пока едем прямо ещё ничего, а вот первый же поворот явно станет для нашего экипажа серьёзным испытанием. И что-то мне подсказывало, что тяжёлая карета его вряд ли пройдёт. Я снова высунулся из кареты, распахнув дверцу, и утвердил ногу на подножке, стараясь не думать, что экипаж наш может перевернуться в любую секунду. Налётчик, кинувший пику, успел выхватить кривую саблю и тут же замахнулся ею. Я опередил его на считанные секунды, выстрелил прямо в перекошенное гневом лицо. Оно буквально расцвело передо мной красным. Всадник схватился за него обеими руками, выронив оружие, и скрючился в седле. Из-под пальцев его обильно лилась кровь. Оставшийся последним налётчик тут же пришпорил своего скакуна. Он помчался в атаку на меня, опустив копьё для атаки. Я попытался нырнуть обратно в карету, но не успел. Та подпрыгнула на каком-то особенно крупном ухабе, повреждённая копьём рессора не смогла нормально погасить этот рывок, и я не удержался. Вылетев с подножки, я на несколько мгновений завис между небом и землёй, пролетел несколько футов и плюхнулся в кювет. Наверное, только это и спасло мне жизнь. Я проехался по ледяной грязи, но она смягчила падение. Голова от удара о землю, пускай и не очень сильного, взорвалась изнутри болью, о которой я начал было забывать. Я сумел подняться на ноги, пожалев, что не прихватил с собой у наёмников короткого меча или гросмессера, вроде того, какой был у меня прежде. Я старался не расставаться с ним, всё время таская пристёгнутым к оружейному поясу. Налётчик остановился на краю дороги, поигрывая длинным копьём. Нас разделяли не больше десятка ярдов, но чтобы атаковать, ему пришлось бы пустить коня вниз, в кювет с отвратительно скользким склоном. И делать это всадник не спешил, прикидывая как бы лучше прикончить меня с такого расстояния. Вылетевшая из леса за моей спиной серая тень промелькнула в воздухе, рванувшись к всаднику. Она одним прыжком преодолела кювет, а вторым бросилась прямо на него. Выбив налётчика из седла, крупный волк – а тень оказалась именно им – встал ему лапами на грудь и принялся рвать кольчугу на горле. Во все стороны полетели обрывки стальной проволоки, из которой та была сплетена, и не прошло и десятка секунд, как налётчик дико закричал от боли. Волчьи челюсти добрались до его горла. Пасть серого зверя окрасилась кровью.
Агирре со Скрипачом глядели на роскошную карету рыцаря воротничка с откровенным сомнением. - Хорошая штука, конечно, - кивнул баск, - да только нам бы что попроще. На таких же только богачи путешествуют. - Ага, - поддержал его Скрипач, - она ж что твой магнит для всякого отребья будет. Тут нужен сильный отряд для защиты, иначе нас точно прикончат, не успеем и десяти миль проехать. Агирре покивал с важным видом, признавая его правоту. - Если вы не заметили, мы не на почтовой станции, чтобы перебирать, - ответил им я. – Ехать верхом я не могу, так что придётся довольствоваться тем, что есть. Да и могу сказать по личному опыту передвижения в этой карете, она очень удобна. Скрипач забрался под неё и теперь гремел и стучал где-то под днищем. - Очень хороша, тут не поспоришь, - вынес он вердикт. – На стальных рессорах. Да таких, что из них можно рёбра для арбалета делать. - Слишком хороша, - всё же добавил свои полфартинга Агирре. – Резьба эта, фигурки, украшения. Надо над ней поработать, прежде чем отправляться в дорогу. - Думаю, у видящей сердце разорвётся, если она узнает, что мы надругались над каретой рыцаря воротничка, - покачал головой я. - Не повод, - отмахнулся Агирре. – Ему она уже без надобности, так что имеем право делать с ней, что захотим. Он вынул из деревянного ящика с инструментами, который притащил откуда-то Скрипач, зубило и молоток и направился к карете с самым решительным видом. - Что этот варвар себе позволяет?! – раздался из-за наших спин злой женский голос, мне и оборачиваться не надо было, чтобы понять, кто это говорил. – Официал, вам, конечно, любезно предоставили карету, но это вовсе не значит, что её можно уродовать самым варварским образом. Агирре в это время делал вид, что как истинный дикарь не понимает linqua franca, и примеривался к украшениям кареты зубилом. Я же обернулся и подошёл к стоявшей рядом с нами видящей. - Скажите, - глянул я ей в глаза, - кем он вам приходился? Рыцарь воротничка? Для ручной видящей вы относитесь к нему слишком тепло. - Да как вы смеете, - отвернулась она. – Не смотрите на меня – в вашем взгляде полно чумной скверны. Она была полностью права. Теперь даже обычный человек, не одарённый её способностями, мог почувствовать в моём взгляде силу, враждебную самой человеческой природе. - И всё же? – решил настоять я. За моей спиной раздались первые удары молотка и треск дерева. Видящая скривилась, будто от зубной боли, услышав эти звуки. - Он был моим отцом, - сказала она, наконец. – Я его незаконнорожденная дочь, байстрючка, но он признал меня. Может, из-за таланта, так я считала поначалу. Но он был добр ко мне… А теперь его нет. - Карета только лишняя память, - сказал ей я. – Так что может оно и к лучшему, что мы её сейчас курочим. Она ничего не сказала в ответ, просто молча ушла, не прощаясь.
Карета рыцаря воротничка представляла собой удручающее зрелище. Лежит на боку, словно убитое крупное животное, вроде лося, с издевательски вращающимся задним колесом. Оно единственное уцелело после крушения кареты и продолжало вращаться, хотя времени с того момента, как наш экипаж перевернулся, прошло не меньше пяти минут. - А ведь хорошее колесо, - задумчиво глядя на экипаж, произнёс Агирре, - до самой Лукки бы доехало. - На одном колесе мы уже никуда не уедем, - заявил я. – Давайте выгружать вещи из кареты, придётся дальше шагать пешком. Как я и думал, карета перевернулась на первом же повороте, подвело повреждённое метким броском пики колесо, оказавшееся не столь прочным, как то, что всё ещё вращалось. Из лошадей, запряжённых в карету, осталась на ногах лишь одна, остальных пришлось пристрелить из христианского милосердия – с переломанными ногами им уже точно не жить. Никогда не забуду страшного, почти человеческого крика несчастных животных, связанных обрывками упряжи, не могущих встать на сломанные ноги. Их добивал из арбалета Скрипач, мой пистолет после падения в грязь придётся перебирать, чистить и смазывать, прежде чем я рискну выстрелить из него снова. - А зачем пешком топать? – удивился Агирре. – Мой серый приятель вполне может пригнать сюда бандитских коней, те далеко ведь разбрестись не могли. Припасы же погрузим на вьючную лошадь. О таком развитии событий я даже как-то не подумал, а потому сразу же согласно кивнул. - Валяй, - сказал я баску, - и передай своему волку мою самую искреннюю благодарность. - Его ждёт сегодня роскошная трапеза, - махнул рукой тот в сторону валяющихся на дороге мёртвых лошадей. - А ты дорогу-то вытянешь? – спросил у меня Скрипач, с сомнением поглядывая на мою бледную физиономию. Конечно, я не выглядел так, будто сейчас с ног свалюсь, однако самочувствие моё оставляло желать много лучшего. – До Лукки ведь путь неблизкий. - Я знаю не хуже твоего, Скрипач, - заверил его я, - но выбора у меня нет. Не могу же я отправить вас вперёд, а сам догонять пешком. Придётся вытянуть эту чёртову дорогу верхом. - Ну, тогда Господь нам в помощь, - кивнул Скрипач. На сборы не ушло много времени. Несколько дольше провозились с лошадьми, которых, как и обещал Агирре, пригнал его теперь уже почти ручной волк. Зверь гонял бандитских скакунов по одному, ловко покусывая за ноги, когда те пытались рысить не туда, куда нужно. И в общем, отлично справлялся с ролью пастушьей собаки. Пока Скрипач занимался тем, что чистил и обихаживал напуганных коней, мы с Агирре не побрезговали заглянуть в седельные сумки погибших разбойников. Но там ничего особо интересного или ценного не нашлось. Я видел, как баск ловко перекидывает найденные деньги себе, но предпочёл не обращать на это внимания. - Со Скрипачом не забудь их поделить, - сказал ему только, - по-честному. - А ты не в доле? – удивился баск. - Я на жаловании, - отмахнулся я, - так что трофеи все ваши. - Ну, хоть пистоль возьми, - протянул мне Агирре отличное, явно изготовленное где-то в Восточной Европе оружие. – Крымский, как пить дать! Там любят всякие картинки на пистолеты с мушкетами лепить. Кораллы там и прочую дребедень. Но стреляют они отменно, уж можешь мне поверить. - Я знаю, что огнестрельное оружие, сделанное в Крымском султанате, очень хорошего качества, - кивнул я, принимая оружие и внимательно осматривая его. И в самом деле, украшен пистолет был чересчур вычурно: воронёный ствол, с травлёным затейливым рисунком и парой коралловых вставок, зачернённое дерево ложа и рукоятки, посеребренный замок. Я присмотрелся к замку и обнаружил на его правой щёчке небольшую готическую литеру «Т», выходит, он произведён в Тевтонии, а значит надежней его найти сложно. Тамошние замки продавали по всему христианскому – и не только – миру ганзейские купцы, сдирая за них просто неприличные деньги. Вот только тевтонские замки стоили каждого потраченного на них золотого, ведь они почти никогда не подводили, очень редко давая осечки. А что может быть важнее. - Будет хорошей парой моему, - добавил я, забрав пистолет вместе с ольстрой. Теперь нет нужды перебирать тот, что уронил в грязь, мне и этого хватит с лихвой. А то ведь даже не помню, куда пропал мой прежний второй пистолет, что я получил от инквизитора Дижона. Я не стал забирать его из своих вещей, когда отправлялся на рудник в первый раз, а после он куда-то делся в неразберихе, и я про него так и позабыл. Хотя хорошее было оружие, надёжное. Мы отправились в путь вечером того же дня, правда проехали не слишком долго. Через пару часов пришлось останавливаться и разбивать лагерь, пока солнце не село. Нам просто не хотелось ночевать поблизости от места схватки, где осталось слишком много трупов людей и лошадей. Ну а после потянулось длинное и чертовски утомительное путешествие. От тряски голова моя раскалывалась, и к концу дня казалось, что она готова взорваться изнутри. Микстуры не осталось совсем, так что мне приходилось лишь терпеть, сжимая зубы покрепче. Особенно сильно набрасывалась она на меня, когда я пытался уснуть, и потому ночами я больше вертелся, стараясь найти такое положение, чтобы хоть немного усмирить проклятую мигрень. Поэтому в седле я обычно дремал или клевал носом, и Скрипачу с Агирре приходилось следить, чтобы я не упал. Ночёвки в лесу сменялись почтовыми станциями или постоялыми дворами, где мы меняли лошадей и покупали провизию. Чем дальше на юг, тем больше их было, и наше путешествие можно было бы назвать даже комфортным. Всё реже приходилось ставить палатку, чтобы заночевать у дороги, всё чаще мы спали на кроватях, пускай с клопами и не самыми свежими одеялами. Однако всяко лучше, чем на земле. Всё бы ничего, но с каждым днём мне становилось всё хуже. Иногда я находил в себе силы, чтобы держаться нормально, или мне так, по крайней мере, казалось, но чаще даже на такую иллюзию их не оставалось. Агирре со Скрипачом помогали мне забраться в седло и слезть с лошади. Они ничего не говорили, но по взглядам, которыми обменивалась эта парочка, мне всё было ясно. Быть может, меня ещё не похоронили, но уже точно списали со всех счетов. И не могу сказать, что они были так уж далеки от истины. Меня убивала мигрень, рождённая скачкой, не дающая нормально спать. Я уже начал накачиваться крепким спиртным на каждой почтовой станции или постоялом дворе, и Агирре с удовольствием составлял мне компанию. Только это давало мне пару часов сна, правда, не несущего особого отдохновения, но всё же, хоть что-то. Внутри бурлила сила, полученная в бою на руднике. Сила, чуждая всему человеческому. Она разрушала меня изнутри, разъедая подобно кислоте. Татуировки медленно, но верно исчезали с кожи, ногти почернели, под глазами залегли тёмные круги. Уверен, что вскоре я побледнею, и меня уже не отличишь от нечистого. Не раз и не два я малодушно думал о том, что стоило принять предложение видящей. Избавила бы меня от мучений. Но я всякий раз отметал эту идею о натуральном самоубийстве, а это было бы именно оно – в какие бы одежды, вроде милосердия, оно не рядилось. Путешествие наше не было совсем уж гладким. Пару раз нам пришлось быстрым галопом удирать от толп бродячих мертвецов. Мы пересидели на постоялом дворе осаду, что устроила стая стригоев, возглавляемая старым, но удивительно крепким хозяином, сумевшим набрать себе несколько сотен опасных тварей. Лишь отряд бездушных с находившейся по счастью неподалёку заставы сумел прикончить его и перебить стаю. Неподалёку же от Лукки мы столкнулись с жуткой тварью, напоминающей сильно изменённого чумой медведя. Она устроила себе логово рядом с дорогой и лакомилась путниками. Мы чем-то приглянулись ей, и она решила закусить нами, выскочив с вовсе не свойственной такой громадной туше ловкостью. Мы пришпорили коней. Даже мигрень моя и похмелье отступили, уступая древнейшему инстинкту из движущих человеком – инстинкту самосохранения. Мы мчались галопом, лошади храпели от страха, неслись сами вперёд изо всех сил, понукать их не приходилось. Однако тварь и не думала отставать и, в отличие от наших животных, усталость ей, похоже, ведома не была. И тогда я принял единственно верное, хоть и жестокое решение. Выхватив кривой, заточенный до бритвенной остроты нож, я полоснул им по верёвке, за которую к седлу моего скакуна была привязана наша вьючная лошадь. Монстр вполне удовлетворился таким подношением, прыгнув на отставшую вскоре животину, которая не могла потягаться в прыти с верховыми. Он разорвал ей горло и принялся вырывать куски мяса из ещё живой лошади. Однако это дало нам время убраться подальше. То ли чудищу хватило одной лошади, то ли мы покинули его охотничьи угодья, однако преследовать оно нас не стало. Мы сообщили о нём на первой же почтовой станции, и там нам сказали, что путники уже пропадали тут прежде, но мы первые, кто пережил встречу с монстром. Раньше думали, что это или разбойники шалят или бродячие мертвецы, мало ли из-за чего могут люди на дорогах пропадать. Теперь же чудовищем займутся бездушные, которым тут же отправили весть. В Лукку мы прибыли уже под вечер особенно тёплого дня. Меня откровенно хорошая погода не радовала, напоминая о том, что до Троицы остаётся всё меньше времени. У ворот стояла длинная очередь из желающих войти в город до заката, когда их закроют и придётся ночевать за стенами. Законы строги и обойти их можно за очень серьёзные деньги. Однако мы успели до закрытия ворот войти в город, да только ничего хорошего это нам не принесло. Не знаю уж, из-за чего случилась усиленная проверка всех входящих, наверное, из-за непрекращающейся войны в окрестностях Пьяченцы. Не раз за время путешествия нам приходилось слышать новости о самой настоящей военной кампании против мертвецов и их хозяев. Хуже того, я едва сидел в седле, наверное, близость цели окончательно вынула из меня стержень, заставляющий держать спину прямо, а голову поднятой. Боль рвала голову изнутри, отзываясь на каждый шаг лошади. Чуждая всему человеческому сила бушевала в теле, то и дело от неё судорогой сводило мускулы на руках, заставляя меня сжимать кулаки, чтобы хоть как-то умерить дрожь. Едва мы проехали через ворота, как к нам подошли двое монахов с чёрными свечами. Я уже знал, что сейчас произойдёт, а потому сходу протянул им серебряное кольцо официала и прохрипел прямо в прикрытые капюшонами лица. - Прелат Лафрамбуаз… Поставьте в известность прелата Лафрамбуаза… И упал с седла прямо на руки опешившим монахам, которые и думать забыли о горящих мертвенно-бледным огнём свечах. Однако опомнились они очень быстро, потому что когда сознание окончательно покинуло меня, последним что я слышал, был тяжёлый топот подкованных сапог.
(обратно)
Глава 8. Поцелуй смерти.
Очнулся я, лежа в чистой постели. На отутюженных простынях, с мягкой периной и подушкой, от которой не хотелось отрывать голову. Признаться, от подобной роскоши я успел отвыкнуть давно и очень прочно. Да что там, у меня просто не было возможности привыкнуть к чему-то в этом роде. Ни в прежней жизни, ещё до чумы, ни после – на многочисленных факториях, где деньги мы предпочитали спускать на оружие и снаряжение, а что оставалось – на продажных женщин и более-менее приличное вино. А уж о путешествии в Шварцвальд и обратно и говорить не приходится. Я не спешил подниматься на ноги, хотя солнце было уже высоко. Пошевелившись под чистыми простынями, я понял, что наг, как при рождении, да к тому же меня ещё и вымыть успели. Я был только рад расстаться с одеждой, которую не менял довольно давно, и вовсе не завидовал тем, кто стягивал с меня башмаки и рваные чулки. Удивительно, но голова совсем не болела, хотя уверен: стоит пошевелиться и боль накинется на меня с новой силой, как будто мстя за то время, что я провёл в покое. А потому я откинулся на мягкой подушке, так, чтобы луч солнца, пробивающийся сквозь ставни, не слепил глаз, и попытался задремать. Я погрузился в сладостную дрёму – не полноценный сон, а так, пограничное состояние, когда не понимаешь толком на каком ты свете. Очень похожие ощущения бывали у меня после выкуренного кальяна с восточными травами, или что они там кладут в него вместе с табаком или вовсе вместо него. Ещё недостаточно для сонных грёз Морфея, но уже вполне довольно, чтобы отключиться от суетных забот. Конечно же, наслаждаться этим состоянием пришлось недолго. Хотя я точно не знаю, сколько так пролежал, но не думаю, что много времени прошло с тех пор, как я открыл глаза. Дверь отворилась почти без скрипа, и я уставился на вошедшего в комнату прелата Лафрамбуаза. Только в этот момент я осознал, что вовсе не интересовался комнатой, где нашёл себя. Никакого любопытства по этому поводу я не испытывал, хотя стоило бы, наверное. Видимо, подспудно я боялся делать малейшие движения головой, а вдруг боль вернётся. Однако увидев прелата, тут же попытался подняться, но он остановил меня движением руки. - Не стоит, Рейнар, - сказал он. – Не прилагай тщетных усилий. Врач, занимавшийся тобой, говорит, что ещё неделю ты не сможешь встать на ноги. Ну, снова – здорово! Ещё неделю на койке. Конечно, она поприличней той, что мне выделили на постоялом дворе, да только какая разница, где время терять. - Доклад моих людей в окружении вильдграфа Шварцвальда волею судеб опередил тебя, - продолжил Лафрамбуаз, присаживаясь рядом с моей кроватью на простой табурет, - так что мне известно о твоём вкладе в победу над скандинавами. Получить кромкой щита по голове и остаться на ногах – это очень серьёзно. Мало кто выживал после такого. Чёрный медведь известная в своём роде личность, и вполне заслужил это прозвище. - А что мои люди? – воспользовавшись паузой в монологе прелата, спросил я. - Скрипач, как он себя называет, хоть это и не годится – отказываться от имени, данного при крещении, предпочитает проводить время в кабаках и с девицами, о которых мне неприятно говорить. Прогуливает полученные от меня флорины. А баск Агирре покинул город третьего дня, отправился в лес искать компанию для своего ручного волка. В окрестностях Лукки с лесами не очень хорошо, так что, думаю, вернётся он не скоро. - Откуда уверенность, что вернётся? – удивился я. - Он не бросил тебя, - ответил Лафрамбуаз, - хотя имел возможность. Зачем же ему уходить сейчас? Да и к тому же, ты думаешь у меня нет людей, способных проследить за ним в лесу? Надо будет, его приведут обратно силой. - Тогда от него толку не будет, - пожал плечами я. – Я не могу держать своих людей в узде постоянно. Рано или поздно кто-нибудь всадит мне нож в спину, и на том всё и закончится. - Именно поэтому я и не препятствовал ему, когда он заявил, что хочет уйти из города на несколько дней вместе со своим ручным волком. Признаться, даже меня этот зверь немного пугает. - Я себя отменно чувствую, - решил я сменить тему, - отчего же вы сказали, что мне не встать на ноги ещё несколько дней? - Мой врач – человек весьма разносторонний и не чурается восточных трактатов, - начал издалека Лафрамбуаз, - а также рискованных методов лечения. Как он сказал мне, после удара по голове, у тебя под черепом начала скапливаться кровь. Она неизбежно давила на мозг, что вызывало головные боли. То лекарство – он назвал его опиатом, кажется, - что тебе давали, лишь снимало боль, но никак не устраняло её причину. - И как же ему удалось с этой причиной справиться? - Это очень старая операция, как сказал врач, - заявил Лафрамбуаз, - её применяли ещё в Древнем Египте, также она описана и Гиппократом. Мой врач уверен, что лишь она могла помочь тебе, и видимо, помогла, раз ты ещё жив. Это называется трепанация, кажется, он добавлял слово «декомпрессивная», что это ни значило. Если же говорить проще, он просверлил отверстие в твоём черепе, в районе левого виска и дал крови вытечь, чтобы она не давила на твой мозг и дальше. Я ощупал плотную повязку вокруг головы. Пока о ней не сказал инквизитор, я её просто не замечал, настолько меня радовало избавление от головной боли. Пускай и ценой дыры в голове. Надеюсь, она невелика размером, и заживёт скоро. - Он закрыл отверстие в твоём черепе серебряной монетой, - как будто отвечая на мои мысли, сказал Лафрамбуаз, - и пообещал, что зарастёт всё быстро. - Спасибо ему за это, - кивнул я. – Талантливый у вас доктор, тот, кто прежде осматривал меня, заявил, что голова, мол, предмет тёмный и исследованию не подлежит. - Я вообще привечаю талантливых людей, - ответил без тени иронии инквизитор. – И это подводит нас к вопросу, который я бы хотел задать тебе, Рейнар. - Я даже примерно догадываюсь, о чём он будет, - заявил я. – Устраивайтесь поудобней, рассказ у меня будет совсем не коротким. И очень надеюсь, что после него я не окажусь в подвале, откуда одна дорога – на эшафот с обложенным хворостом столбом.Стул был укреплён стальными скобами на углах и прочные ремни на нём явно служили не для украшения. Я глядел на него, и мне всё сильнее становилось не по себе. Слишком уж ясно было назначение подобного сиденья. Хорошо хоть сразу на «лошадку»[273] не усадили. Однако и подобные стулья применялись для не менее жутких пыток. Я машинально поискал глазами жаровню, которую могли бы подставить мне под ноги, когда я буду совершенно беспомощен, притянутый ремнями к прочному креслу, и кувшин с маслом, каким частенько поливали ступни и голени несчастного, чтобы мучился посильнее. Однако ничего подобного не обнаружил, и скрепя сердце умастился на неудобном сиденье под оценивающими взглядами собравшихся в просторной комнате – или даже небольшом зале – людей. Среди них я знал лишь Лафрамбуаза, да ещё видел, скорее всего, его людей, что сопровождали инквизитора в его путешествии из Пассиньяно в Лукку. Двое сейчас замерли мрачными статуями около двери, сложив руки на оружейные пояса. Кроме инквизитора и его наёмников, в зале присутствовал молодой человек в чёрном дублете со значком в виде кадуцея,[274] приколотым на груди. Второй же более походил на какого-то мистика от церкви, каких можно встретить в салонах богатых аристократов Италии и особенно Венгрии, где на них смотрят как на диковинку, а не как на опасных еретиков, распространяющих свои учения на жаждущие подобных глупостей умы. Похоже, молодой врач придерживался того мнения об этом человеке и не считал нужным скрывать презрительных взглядов. Стоило мне усесться в кресло, как по кивку Лафрамбуаза наёмники живо привязали меня ремнями к нему. При этом, чтобы надеть головной ремень, им пришлось снять с меня повязку, обнажив наполовину выбритый череп со следами операции. - Интересное решение, - тут же подошёл тот, кого я принял за мистика. – Скажите-ка, дорогой Амбруаз, как вы решили проблему открытого отверстия, идущего прямо к головному мозгу, после трепанации? - Серебряный флорин старой чеканки, - не без гордости ответил врач по имени Амбруаз. – Мне пришлось врезать его в височную кость, а после прикрыть заранее подготовленным куском кожи самого пациента. Теперь я знал происхождение бугра у меня на виске, а то всё гадал – что же это такое, и где та монета, о которой говорил инквизитор, когда впервые навестил меня? - Если вы закончили с первичным осмотром, - вмешался инквизитор, - то перейдите к тому делу, ради которого вас пригласили. - Ещё не закончил, - ответил мистик, отмахнувшись от Лафрамбуаза, будто от мелкой неприятности, мешающей ему работать. Весьма интересный субъект. Он подошёл ещё ближе, и принялся в самом деле осматривать меня, будто я был лошадью на рынке. Цокал языком, оглядывая остатки почти сошедших с моего торса татуировок, внимательно присмотрелся к каждому почерневшему ногтю на пальце. Даже в зрачки заглянул, растянув веки, и я не мог сопротивляться, хотя очень хотелось врезать ему посильнее. Но всё, что я мог, это сжимать кулаки – лишь эта свобода осталась мне сейчас. В зале было тепло, в камине, стоявшем в дальнем углу, весело потрескивал огонь и один из наёмников Лафрамбуаза скармливал ему свежие поленья. Но тепло было одетым, а если на тебе только подштанники, то температуру ощущаешь несколько иначе. Я старался не дрожать, хоть мне было довольно холодно. - Подбрось в огонь побольше дров, - велел наёмнику Лафрамбуаз, - это нам в одежде хорошо, а вот наш гость скоро околеет в одном исподнем сидеть. Тот сразу же выполнил поручение, и вскоре зал начал наполняться теплом, отчего мне лично стало лучше. Остальные же начали расстёгивать вороты дублетов, и я заметил, что на обоих наёмниках надеты лёгкие кольчуги. Интересно, они всё время так ходят или же меня опасаются? - Вы закончили? – снова поинтересовался у мистика инквизитор, когда тот отошёл от меня, явно завершив осмотр. – Какие выводы можете сделать? - Сила, полученная вашим гостем и моим пациентом, убивает его, - напрямик заявил мистик, явно не собираясь жалеть меня. – И если ничего не сделать, разъест его изнутри за несколько месяцев. - Совершенно антинаучное заявление, - решительно шагнул вперёд врач по имени Амбруаз. – Я исследовал пациента и могу сказать, никаких признаков некой силы, о которой говорит этот человек, - два последних слова он даже не сказал, а выплюнул, живо напомнив мне видящую, - не обнаружил. - А как вы, дражайший коллега, - в голосе мистика было столько ядовитого мёда, что медик скривился, - объясните почернение тканей под ногтями? Это свойственно лишь для нечистых, а разве пациент похож на заражённого чумой? Имеются ли иные признаки этой заразы? Амбруаз вынужден был признать, что не диагностировал у меня ничего подобного. Как это ни удивительно, но будучи тираном – по сути, опаснейшей разновидностью нежити, я оставался чистым человеком. Ведь я не контактировал с чумными тварями в ту проклятую ночь, меня изменили совсем другие силы. Быть может, они были родственны тем, что породили проклятую болезнь, а может, это были те же силы. Но сути это не меняло – я был проклятым, но не нечистым. - И что вы скажете насчёт спонтанно пропавших с тела пациента татуировок? Вам прежде доводилось видеть, чтобы они исчезали сами собой, да ещё и не оставляя никаких следов? И снова врачу нечего было ответить. - Так вот, - отвернулся от него и снова обратился к инквизитору мистик, - пациент получил слишком много силы. Она враждебна всему человеческому, и не будь он уже изменён, так сказать, фатально, то не сумел бы пережить подобного… хммм… поражения. Да, лучше всего назвать это именно так. Хотя я ощущаю ещё и действие некой иной силы, той, которую принято, простите уж, прелат, называть святой магией. - Это то, что практикуют еретические течения в мелких королевствах, где правят эти полоумные бабы? – уточнил Лафрамбуаз. - Ну, - слегка смутился мистик, - я бы не был столь категоричен в отношении белых дам – всё же они борются с нежитью и чумой, пускай и иным методами, нежели вы. - Всякая магия – от лукавого, - отрезал инквизитор, - это мнение теократа, а следовательно и моё. А уж магия, практикуемая женщинами – тем более. Надеюсь, этот факт вам объяснять не требуется? Мистик откашлялся и кивнул, попытавшись сгладить этот неприятный момент. - И вот теперь сложилась ситуация я бы сказал двойственная, - заявил он. – С одной стороны, сила разрушает своего носителя. Если быть точным, его душу, разъедая её подобно кислоте. С другой же, она защищает его и даёт способности, благодаря которым он превосходит большинство других людей. Вот к примеру, я знаю, что вы, - я даже не заметил, как он обратился непосредственно ко мне, - испытывали некий подъём сил в минуты опасности? Забывали о боли в голове, которая, казалось бы, должна доводить до изнеможения как физического, так и духовного. Я задумался над его словами, однако по всему выходило, что мистик прав. Во время схватки с налётчиками я позабыл о боли, хотя карету трясло неимоверно, да и потом мне пришлось покататься в ледяной грязи. После пришлось сторицей заплатить за это, но в тот момент я не думал о боли и слабости. - Не надо ничего говорить, - сказал мне мистик, - мне достаточно реакции ваших зрачков на мои слова. Он обернулся к наёмникам, и обратился к тому, что стоял у камина. - Будьте любезны одолжить мне пистолет, - протянул он руку, явно не рассчитывая на отказ. – Он ведь заряжен? Наёмник глянул на Лафрамбуаза, и вынул оружие из-за пояса только после кивка инквизитора. - Заряжен, - ответил он мистику, - так что будьте осторожны. - Поверьте, хоть по моему виду и не скажешь, но я умею обращаться с огнестрельным оружием, - заверил его тот, и, взяв в руки пистолет, тут же навёл на меня, ловко взведя курок большим пальцем. Не самый простой трюк. – А теперь мы сможем наблюдать защитную реакцию той силы, о которой я говорил вам. Гнев поднялся из глубин моей души – чистый и незамутнённый никакими иными эмоциями. Я слишком долго сдерживался, даже не говорил ничего, но терпеть и дальше издевательства этого надутого индюка я не собирался. С меня довольно! Мускулы напряглись будто сами собой, налившись силой, какой я давно в них не чувствовал. Вся слабость – одно из последствий трепанации – пропала без следа. Наверное, глаза мои сейчас налились кровью, как у быка. Под ногтями неприятно заломило. Между пальцев начали проскакивать мелкие зелёные искорки. - Вот видите, - самодовольным тоном произнёс мистик, опуская оружие и возвращая его наёмнику, - как только что-то начало угрожать жизни пациента, сила сразу же запустила некий механизм… эммм… ответной реакции. Вы все видели искры между его пальцев, не лучшее ли это доказательство наличия той самой силы, в которую вы не верили, дорогой коллега? В третий раз вынужденный признать правоту мистика врач только буркнул что-то неразборчивое. - К тому же вы можете осмотреть кресло, к которому привязан пациент, - добавил мистик. – Думаю, результат окажется ошеломительным. Лафрамбуаз вместе с мистиком, последовавшим собственному призыву, подошли к креслу и о состоянии этого предмета, к которому я был притянут ремнями, можно было судить по их лицам. - Невероятно, - протянул, наконец, инквизитор, - оно ведь рассчитано на то, чтобы держать более крупных людей. Я многих видел в подобном кресле, но никто из них не сумел погнуть сталь, укрепляющую углы, не говоря уж о том, чтобы почти вырвать болты. Прежде я считал это невозможным. - В некотором роде невозможное и произошло с пациентом, - заверил его мистик. – Вряд ли нечто подобное можно повторить даже намеренно пойдя на невероятный риск. Мне надоело служить бессловесным подопытным, а может остатки гнева ещё плескались в моей душе, и я не сдержался. - Быть может, вы скажете, наконец, как мне избавиться от этой силы, что разъедает мою душу? Как-то совсем не хочется остаться без неё вовсе. - О, - воздел большой палец к потолку мистик, - это довольно несложно. Думаю, трёх лет в отдалённом монастыре на хлебе и воде, а также молитв каждый день и исповедей будет достаточно, чтобы очистить вашу душу, полностью изжив из неё разрушающую её чужеродную силу. Ну и впредь, конечно, стоит поменьше грешить. - Отличный совет, - буркнул я, - да только если у меня нет этих трёх лет, что тогда делать? - Что ж, это несколько более сложная задача, - ответил он. – Обычных татуировок, какими покрывали ваше тело прежде, будет недостаточно. Даже самые сильные символы сила, скрывающаяся в вас, разъест за считанные недели. Да и от ущерба душе нательные глифы,[275] увы, не спасут. Так что придётся прибегнуть к более радикальным методам, известным с древнейших времён. И кресло это для них подходит как нельзя лучше. - И что же это за методы? – поинтересовался я, хотя и знал, ответ мне совсем не понравится.
Вот теперь мне было совсем не холодно. Наоборот, я быстро покрылся потом – липким и противным, и вовсе не из-за близости жаровни, которую внесли двое наёмников. Теперь один из них разводил в ней пожарче огонь, вороша в свежих угольях парой стальных прутьев. - Клеймо, - распространялся мистик, стоявший рядом с наёмником, - увы, крайне болезненный, но единственный способ помочь вам. А именно, клеймо в виде распятого Господа нашего слева на груди, примерно напротив сердца. И второе – в виде креста меньшего размером на предплечье правой руки. Как я уже говорил, это древний метод, к которому прибегали ещё в Египте, к примеру, или в античной Греции и особенно часто в Риме – во время завоеваний разнообразных варварских племён. Ведь у тех было великое множество колдунов и шаманов, чью разрушительную силу надо было побороть, иначе завоевателям не было бы покоя. - А не проще было просто уничтожать их? – спросил стоявший тут же Лафрамбуаз. - Может быть и проще, - пожал плечами мистик, - но ведь даже вашим коллегам в Кастильской короне и печально известным охотникам на ведьм из Альбиона так не удалось искоренить колдовство. Несмотря на самые радикальные методы. К тому же, я думаю, у римлян был резон играть на примитивности варваров. Для них человек, лишившийся своей силы, как бы даже житьпереставал, в то время как убитый – он стал бы их героем, мучеником своего рода. - Крайне интересные рассуждения, - встрял я, - но не могли бы мы поскорее покончить с этим делом. Ожидание боли, знаете ли, куда страшнее самой боли. - Хммм, - протянул мистик, - да, думаю, тут вы правы. Скажите, - обернулся он к наёмнику у жаровни, - клейма достаточно хорошо раскалены? - В самый раз, - ответил тот, поворошив одним из них в жаровне. - Тогда вложите пациенту в рот деревяшку, чтобы язык себе не откусил, и можем начинать. Я послушно открыл рот, и мне сунули между зубов деревянный кляп, который я тут же сжал покрепче. - Вы… хммм… готовы? – спросил у меня мистик, и я ответил невнятным мычанием из-под кляпа. Я ведь даже кивнуть не мог. – Ну что ж, - вздохнул мистик и протянул руку за прутом. Весь мир для меня теперь сузился до небольшого красного распятия на конце раскалённого прута. Мистик, ни секунды не раздумывая, решительным движением приложил его к моей груди. Я застонал от страшной боли, почувствовал вонь сгоревшей плоти – чёрт побери, моей плоти! Изо всех сил впился зубами в деревяшку. А после мир вокруг как будто взорвался болью, и следом милосердно померк, словно я в бочку с дёгтем провалился. Так что, к счастью, я не почувствовал как клеймили мою правую руку.
Наверное, тело моё и без того основательно истощённое недавними приключениями, сильно ударившими по здоровью, перенесло проклятое клеймение куда хуже, чем рассчитывал мистик. Я отключился ещё во время самой процедуры, а после пришёл в себя – хотя это сильно сказано, конечно, - через довольно продолжительное время. Я лежал на той же мягкой перине, в той же комнате, где открыл глаза в прошлый раз, но теперь простыни подо мной были буквально пропитаны влагой. Я подозревал, что это мой собственный пот. Он выступил на лице холодной испариной, он покрывал всё тело, и ткань уже не могла впитывать его больше. Я завозился среди мокрых простыней, пытаясь сказать хоть кому-нибудь, чтобы помогли мне. Но из горла не вырвалось ни звука, даже тихого хрипа, который показал бы, что я вообще жив. Надо мной склонился врач, я с трудом узнал в нём Амбруаза – перед глазами всё плыло, как будто я смотрел со дна реки. Усилием воли удавалось сосредоточиться, чтобы разглядеть хоть что-то, но надолго сфокусировать взгляд не получалось. Амбруаз приложил к моей груди латунную трубку с раструбом, принялся что-то слушать, периодически передвигая её. Затем оттянул веко, заглянул прямо в глаз – как будто в душу глянул. Осмотрел клеймо, вокруг которого я ощущал сильное воспаление. В том месте, где тела моего коснулась раскалённая сталь, на груди и на правом предплечье, мне казалось, будто кто-то насыпал под кожу углей и жгли меня изнутри. - У него лихорадка, - заявил Амбруаз, - и она убивает его. Быть может, стоит всё же смягчить воспаление вокруг клейм мазями. У меня найдутся подходящие. - Увы, нельзя, - услышал я голос мистика, стоявшего, видимо, немного поодаль, потому что даже смутного силуэта его фигуры я не видел. – Дело в борьбе не только и не столько тела, но души нашего пациента. Они совместно должны справиться с той силой, которую мы запечатали в нём, без какой-либо сторонней помощи. - Ну хотя бы простыни можно будет заменить, - резко высказался врач, - а то без вашего указания слуги даже этого делать не хотят. И обязательно надо сбить температуру, пока у него кровь свёртываться в жилах не начала. - Это может вызвать нежелательные последствия… - начал было мистик. - Вот в эту епархию лучше не соваться вам, дорогой коллега, - отрезал Амбруаз. – Всё же это касается тела нашего пациента, а не его души. И если кровь в его жилах начнёт сворачиваться, он точно отправится на тот свет. - Я понимаю вас, но пока лучше остановиться на обёртывании его влажной тканью. - По вашей милости, дорогой коллега, наш пациент уже был обёрнут ею не один час. Так что придётся прибегнуть к более радикальному методу. - Вы предлагаете ванну с ледяной водой, верно? – По всей видимости, Амбруаз кивнул, потому что продолжил: - В этом случае крайне важно, чтобы она не попала на оба клейма. - Вы не желаете хоть в чём-то облегчить страдания нашего пациента? - В этом вопросе, увы, вынужден проявить известную безжалостность. - На понижение общей температуры тела это никак не повлияет, - пожал плечами, по крайней мере, я именно так расценил жест, увиденный мной в исполнении его силуэта, Амбруаз. Они оба вышли из комнаты, но вскоре явились несколько слуг. Двое подняли меня и, не особенно церемонясь, отнесли в соседнее помещение. Остальные занялись сменой постельного белья. В том помещении, куда меня принесли, будто мешок зерна, уже стояла довольно большая ванна. Причём весьма приличная, чему я успел мельком удивиться, несмотря на общее состояние, близкое к бреду. Бронзовая ванна на четырёх львиных лапах – их я заметил особенно чётко – отлично смотрелась бы в купальне какого-нибудь аристократа. На подобные я несколько раз натыкался в те времена, когда ещё промышлял рейдерством. Отчего-то вспомнилось, как в такой вот ванне я просидел несколько часов, прячась от толпы мертвецов, чёрт знает зачем решивших заглянуть в дом, который обносила наша дружная компания молодых рейдеров. Меня аккуратно уложили в ванну, и я не сразу даже понял, что она полна ледяной воды. Не знаю, как чувствуют себя другие люди, объятые лихорадкой, к которым применяется эта мера для сбивания температуры, но я не ощутил почти ничего. Ни малейшего дискомфорта. Чувствовал, как меня поддерживают, не давая опуститься с головой, и следя за тем, чтобы клеймо на груди и правом предплечье не попадали в воду. Но в остальном никаких особых ощущений погружения в ледяную ванну у меня не было. Наверное, когда вода начала нагреваться, меня вынули из ванны. Пара слуг быстро растёрли меня полотенцами насухо, и отнесли обратно в кровать. Я снова смог насладиться чистыми простынями. Чёрт побери, до сих пор не могу привыкнуть к подобному комфорту! Поэтому стоило мне улечься в постель, как сознание снова уплыло, а после я и вовсе уснул. Очень смутно помню, как меня несколько раз вынимали из кровати, чтобы вымыть, и снова сменить простыни. Но всё было как в тумане, и фокусировать внимание на размеренной работе слуг никакого желания не было. А вот диалог между мистиком и прелатом Лафрамбуазом, который я невольно подслушал, очень сильно удивил меня. - Он идёт на поправку, - услышал я уверенный голос мистика. Он словно доносился издалека, так слышишь голоса, когда засыпаешь во время попойки в кабаке. Вроде бы говорящие вот они – рядом с тобой, ты даже видишь их, но слух начинает играть с тобой в какие-то игры, словно в каждое ухо напихали по хорошему комку корпии.[276] - Я слышу в вашем голосе удивление, - ответил ему инквизитор. – У вас были сомнения в избранном методе? - Появились, когда мне сообщили все факты о пациенте, - заявил мистик. – Почему вы сразу не сказали, что на нём лежат два проклятья? И сейчас к ним добавилось третье. - И как бы вы посоветовали лечить его в этом случае? – непробиваемый тон прелата тут же сбил всю спесь с мистика. - Не знаю, - ответил тот. – Просто не знаю. Клейма, конечно, помогут в некотором роде усвоить полученную пациентом силу, не дадут ей вырваться наружу. Вот только как быть с остальным… То, что кипит и клокочет сейчас внутри пациента, может убить его. И в этом случае мы можем получить такое чудовище, что правитель Иерусалима покажется просто ребёнком. - Не стоит говорить таких вещей, - оборвал его Лафрамбуаз. – Даже там, где как вы думаете, вас никто не слышит. И как вы рекомендуете поступить с пациентом? - Он – опасен, безусловно, - заявил мистик, - но если судить по его поведению, то скорее верен вам. Однако, если уместно подобное сравнение, то пациента можно уподобить цепному волку. Быть может, он кажется опасным лишь для врагов, но остаётся в душе своей диким зверем, и всегда может вцепиться вам в горло. Спасибо, конечно, за столь лестную аттестацию, однако теперь, видимо, я отправлюсь на костёр раньше, чем приду в сознание в следующий раз. Однако этого не произошло. То ли инквизитор был слишком рисковым человеком, то ли не совсем поверил словам мистика. Но как бы то ни было, а я пришёл в себя от того, что в глаза бил узенький, но удивительно противный лучик света. Он словно пытался пробуравить мне веко, чтобы добраться до глаза. Я заворчал, словно медведь в берлоге, а примерно так я сейчас и чувствовал, и зарылся в подушку лицом. Просыпаться отчаянно не хотелось, несмотря на то, что ощущал я себя скорее очень хорошо отдохнувшим. Как будто после особенно длинного и тяжёлого рейда смог, наконец, выспаться как следует, дав себе много часов отдыха. Даже с избытком. Именно поэтому так не хочется подниматься на ноги, да и вообще просыпаться. Однако вскоре к противному лучику присоединился хлопок двери – в комнату вошёл врач Амбруаз. И этого проницательного человека было не обмануть. - Вставайте, - бодрым тоном заявил он. – Кризис давно миновал, вы почти здоровы. По крайней мере, настолько, чтобы подняться на ноги и самостоятельно добраться до кухни. Вам давно пора принимать нормальную пищу, вместо тех жиденьких бульончиков, которыми вас кормили прежде. Стоило ему произнести эти слова, как у меня, словно по волшебству, забурчало в животе. Я понял, насколько голоден – и это чувство заставило меня забыть о сне. Встать на ноги я, конечно, смог, вот только и это оказалось практически подвигом. Врач тут же шагнул поближе, подставляя плечо. Я с благодарностью принял его помощь, и вместе мы зашагали в сторону кухни. По крайней мере, я надеялся, что Амбруаз ведёт меня именно туда – ведь в доме, где поселил меня инквизитор, не ориентировался совершенно. Хотя особенно ориентироваться и не надо было – на кухню меня бы привёл нос. Столько запахов готовящейся еды я не ощущал уже давненько. Нет, конечно, в многочисленных трактирах и на постоялых дворах, где мы останавливались по дороге сюда, тоже готовили много, вот только запахи были далеко не такими аппетитными. Последние шаги мне пришлось глотать слюну, чтобы не захлебнуться ею. Врач усадил меня за стол, и кухарки тут же принялись выставлять передо мной тарелки и блюда с самой разнообразной снедью. Амбруаз, наверное, предупредил их о моём визите, потому что вряд ли они готовили бы столько еды. Время-то было неурочное. Тот самый час, когда завтрак уже прошёл, а обед ещё и не думает начинаться. Я ел и пил – много, как, наверное, никогда в жизни. Сердобольные женщины, глядя как я поглощаю блюда одно за другим, подкладывали новые. А на плите уже шкворчали сковородки и булькали кастрюли. Останавливаться на уже приготовленном кухарки явно не собирались. Они переговаривались тихими голосами, и я, несмотря на то, что был увлечён в первую очередь едой, да так, что за ушами трещало, всё же слышал, отдельные слова. Чаще всего повторяли нечто вроде: «бедолага» или «как из голодного края», а более осведомлённые принимались то и дело пересказывать мою историю. Точнее то, что слышали и как это поняли, часто перебивая друг друга и принимаясь спорить по сущим пустякам. Ну, по крайней мере, мне это казалось именно пустяком, однако женщины имели по этому поводу совсем иное мнение. Надо сказать, я умял почти всё, что они поставили передо мной, и даже не ощущал особенной тяжести в желудке, которая должна была неизбежно возникнуть после такого количества съеденного. Сидевший тут же Амбруаз едва притронулся к своей порции, скорее из вежливости, и совершенно не возражал, когда я подвинул к себе его тарелку. Он периодически подливал мне сильно разбавленного вина, которым я запивал еду, и за время моей трапезы ушло почти полтора кувшина довольно внушительного объёма. От выпитого слегка закружилась голова, а от съеденного почти сразу потянуло в сон. Амбруаз помог мне встать и кое-как, опять же с его помощью, я доковылял до кровати. Оказывается, пока я ел, успели поменять простыни, хотя они и не пребывали в столь плачевном состоянии, как когда я пришёл в себя в первый раз после клеймения. - Теперь вам лучше поспать подольше, - сказал на прощание Амбруаз. – Сон и плотная еда для вас сейчас лучшее лекарство. - А может быть найдётся какое-нибудь средство, - решил поинтересоваться я, - которое поднимет меня на ноги? В более короткие сроки, чем еда и сон. - И думать забудьте, - отрезал стоявший в дверях врач, - ваш организм слишком ослаблен для подобных препаратов. Да и вы уже употребили достаточно. Одно то, что вы пили сильный опиат, видимо, чтобы умерить головную боль, и принимали некие тонизирующие средства алхимического производства, так ударило по вашей печени, что ей ещё долго оправляться. Так что выбросьте из головы эти глупости. Он решительно шагнул через порог, однако остановился и снова обернулся ко мне. - К тому же, ваше тело восстанавливается куда быстрее, нежели должно. Думаю, вы и так окажетесь на ногах в кратчайшие сроки.
Капитан корабля был настоящим кладезем контрастов. Потрёпанный, но модный дублет тёмно-красного сукна характерного кастильского кроя, бриджи и чулки ему под стать, зато отменная перевязь для рапиры, покоящейся в потёртых ножнах. А на плечах изумительный просто плащ, украшенный павлиньими перьями. В правой руке он держал шляпу тонкого фетра, правда без перьев, что меня лично удивило. Левая же покоилась на гарде шпаги. Был капитан немолод и явно повидал многое – об этом говорили и продублённое солнцем и ветром лицо, волосы цвета соли с перцем, но в первую очередь, конечно, глаза. Такой взгляд бывает лишь у опытных искателей приключений, уж я таких навидался на факториях. - Хуан Санчес Вилья-Лобос Рамирес, - изобразил он довольно удачно изысканный поклон. По крайней мене, на мой невзыскательный взгляд, он выглядел именно таким. – Капитан прекраснейшего галеона «Espirito Santo». Мы к вашим услугам, монсеньор. Я не сразу понял, что он говорит о себе и своём корабле, как будто тот был своего рода живым существом. Хотя кто ж их, моряков, разберёт. Как по мне, так все они чуточку чокнутые. Нормальному человеку не придёт в голову отправляться в море на деревянной скорлупке, какой бы крепкой та ни казалась. Я чувствовал себя уже почти отлично, хотя с того дня, когда пришёл в себя и с помощью доктора Амбруаза добрался до кухни, прошло не так уж много времени. Но последние несколько дней я даже вернулся к тренировкам. Благо помахать мечом в усадьбе, принадлежавшей прелату Лафрамбуазу, было с кем. В город вернулся в сопровождении трёх нервных молодых волков и одного ещё более нервного егеря Агирре, который весьма неплохо управлялся с клинком. Скрипач тоже завершил своё турне по кабакам и борделям, оторвавшись за месяцы вынужденного поста на руднике, и теперь целыми днями торчал или в мастерской или на стрельбище. Он завёл себе приятеля – тевтонского инженера, работавшего на инквизитора, и вместе с ним копался в своей ненаглядной Виолине, доводя до совершенства и без того отличный арбалет. Этим утром, сразу после завтрака, на кухню заявился сам прелат Лафрамбуаз, сильно напугавший кухарок, не привыкших к визитам столь облечённых властью особ в их хозяйство. Надо сказать, аппетиты мои умерились не слишком сильно – я продолжал, вульгарно выражаясь, жрать в три горла. Как объяснил доктор Амбруаз, продолжавший наблюдать меня, мой организм восстанавливается, и ему нужно было куда больше энергии, которую мы получаем из пищи, нежели обычно. Прелат не стал объяснять цель своего визита, просто сделал мне знак следовать за ним. Он привёл меня в знакомую большую комнату, где нас уже ждал кастилец в павлиньем плаще. Входить в комнату, в которой меня заклеймили, очень не хотелось, и, пускай я видел через распахнутые створки, что ни стула, ни жаровни внутри нет, мне всё равно было очень не по себе. Однако я пересилил себя и шагнул через порог. - Ваши услуги понадобятся для небольшого путешествия, - сказал капитану прелат, - которое будет щедро оплачено. Аванс, как мы и условились, вы получите немедленно, и отправиться должны будете с первым же приливом. - Я хотел бы узнать пункт назначения, - поинтересовался тот. - Всё на борту, - опередив прелата, заявил я. - Опять вся эта секретность, - неизвестно кому посетовал кастилец. – Ну что ж, я знал, на что подряжаюсь. Кто бы из вас двоих не отправлялся со мной, советую поторопиться, иначе пропустим прилив. Я намерен нынче же отчалить из Виареджио. - Мне не нужно будет много времени на сборы, - заверил его я. Капитан Рамирес снова изящно поклонился, будто бы особам королевской крови кланялся, никак не меньше, и вышел из зала. Прощание у меня много времени не заняло. Прелат проинструктировал меня прямо в том же зале, стоило только дверям закрыться за кастильцем. - К Троице ты явно не успеешь собрать людей, - сказал он, - однако это вовсе не значит, что торопиться не следует. А потому, раз ты отправляешься за Гизбертом в островную тюрьму, то я пошлю своих людей за выбранной тобой ведьмой. Честно говоря, своё намерение взять в отряд полубезумную ведьму я хотел сохранить в тайне от прелата. Всё же, насколько я успел узнать этого человека, да и то, что я знал о нём прежде, подтверждало его верность 18 завету 22 главы Книги Исхода.[277] Однако я понимал и тщетность усилий что-либо скрыть от инквизитора Тосканы. Но теперь он сам разрешил мои сомнения, и я вовсе не горел желанием уточнять, отчего же изменились его взгляды на колдовство и ведьм, которые он недавно высказал весьма резко. - Твои люди это время погостят у меня, - продолжил он. – Откровенно говоря, я рад, что Скрипач взялся за ум – он просадил достаточно приличную сумму. Теперь, правда, они с инженером тратят не сильно меньше, но хотя бы на благое дело, а не на кости, вино и продажных женщин. - К Агирре, как я понимаю, претензий у вас нет, монсеньор, - заметил я. - Никаких, - пожал плечами Лафрамбуаз. – Он в основном пропадает за городом со своими волками и моим егерем. Надеюсь, тот совсем не одичает от общения с баском и его зверями. Я кивнул, принимая это к сведению. Моя уверенность в Агирре выросла, хотя я до сих пор не был уверен в искренности его намерений. На прощание с баском и Скрипачом тоже много времени не понадобилось. Мы не слишком много общались даже после того, как я пришёл в себя и начал тренироваться. Арбалетчику куда интересней было работать над своим оружием и опробовать новые технические решения, придуманные вместе с тевтонским инженером. Агирре же стал как-то дик и нелюдим, предпочитая компанию своих волков. Он больше не хохотал и не шутил натужно, как прежде. Да и к кабацким дракам с бордельными приключениями остыл. - Надолго уплываешь? – спросил только у меня Скрипач. Ему явно хотелось как можно скорее вернуться в мастерскую или на стрельбище. - Несколько недель точно, - ответил я. – Надеюсь, к этому времени ты с инженером закончишь работать над Виолиной. - Совершенству нет предела, - вздохнул арбалетчик, - и наш труд можно будет, наверное, только прервать, но не назвать завершённым. - Ты неплохо начал обращаться с мечом, - сказал мне на прощание Агирре, крепко пожимая протянутую руку. - Надеюсь, к моему возвращению ты разживёшься нормальным мечом, - неуклюже пошутил я. Баск оставил себе обломанный в битве на руднике меч, и во время наших тренировок продолжал пользоваться именно им. Хотя легко мог взять себе любой – куда лучшего качества – в оружейной при поместье инквизитора. - Этот меч мне верой и правдой служил, жизнь спас, - серьёзно ответил Агирре, - я не могу просто так взять и отказаться от него. - Варвар, - хлопнул его по плечу я, и, развернувшись, зашагал к воротам инквизиторского поместья. За ними меня уже ждала карета, которая отвезёт в небольшой портовый городишко Виареджио. Ближайший к Лукке морской порт. Внутри уже сидел кастилец в плаще из павлиньих перьев. А вот то, что вместе с ним поместился иудей Гедалия, меня сильно удивило. - Решил проводить меня? – поинтересовался я у него. - Хотел спросить о судьбе одного нашего общего знакомого, - ответил он. – Он остался должен мне внушительную сумму денег, и до сих пор я был уверен, что потерял их. - Вряд ли, находясь там, где он есть, - пожал плечами я, - наш общий знакомый отдаст тебе деньги. - То, что ты хочешь, обойдётся в ещё более солидные деньги! Когда дело касалось серебра, а особенно золота, Гедалия мог дать фору многим своим братьям по вере. - На сей раз они не твои, Гедалия, а твоего покровителя, - отмахнулся я. – И он уже дал добро. - Вот только отчитываться за расходы прелата приходится мне, - заявил он, - и, скажу тебе, делать это всё сложнее. Ты обходишься прелату в солидные суммы. - А во сколько обошлась бы империи потеря Шварцвальда? – поинтересовался у него я с самым невинным видом. Наверное, Гедалия смог бы мне быстро посчитать сумму убытка, даже так, что называется, на коленке, и вряд ли она бы сильно грешила против истины. Уж с чем-чем, а с цифрами, особенно когда это касается денег, иудеи обращались просто виртуозно. Однако ответить ему не дал капитан Рамирес. - Теперь я понимаю, отчего Католичка велела вам покинуть пределы страны в трёхмесячный срок,[278] - скучающим голосом бросил он. Гедалия воззрился на него с откровенной ненавистью, однако ничего говорить не стал. Только стукнул тростью по крыше кареты. Кучер тут же остановился и иудей, не прощаясь, вышел. Я глянул на кастильца, но тот так и просидел всю дорогу до порта молча, со скучающим видом поглядывая время от времени в окно кареты.
(обратно)
Глава 9. Один шанс из сотни.
Каюта капитана Рамиреса была полным его отражением. Только у человека, носящего плащ из павлиньих перьев, может быть столь роскошный салон. Тем более что жить он предпочитал в небольшой комнатке рядом с основным салоном, размерами уступавшими только кают компании. Эту комнатку капитан любезно предоставил мне, сам же расположился в роскошном алькове на большой двуспальной кровати. По его словам, в ней перебывало немало знатных дам. - Простушкам хватает и моего природного обаяния, - сообщил он мне за первым обедом, - а вот благородным шлюхам этого, увы, маловато. Приходится производить впечатление. Я не был ханжой, и частенько на постоялых дворах делал более чем откровенные намёки симпатичным служанкам, однако отношение к женщинам капитана Рамиреса меня коробило. Он всех их скопом причислял к шлюхам, все желания и помыслы которых устремлены мужчине в штаны. Я был с ним не согласен, ибо весь мой опыт рейдерства говорил об обратном. Уж где-где, а среди рейдеров, ходящих в мёртвые города, достаточно было сильных женщин, многим из которых было вообще плевать на мужчин. И это вовсе не значило, что в постели они предпочитали женщин. Просто их бесшабашная вседозволенность последнего дня, царившая на факториях, не цепляла так сильно, как большинство мужчин. - Но это не идёт ни в какое сравнение с моей «Галегой»,[279] - частенько вздыхал Рамирес. – Конечно, она была карракой,[280] старушкой, можно сказать, но я любил её больше всего. Первый корабль, как первая женщина – такого не забыть с другими. - Что с ней стало? – рискнул спросить я на третий или четвёртый вечер нашего знакомства. Наверное, капитан уже считал меня достаточно близким человеком, чтобы поведать историю своего первого корабля. - Говорят, она погибла где-то в неизвестных морях, вместе со всей экспедицией этого проходимца Колона, - ответил он. – Ушли для короны искать новые земли, а толку… Только отличные корабли сгубили. А мою «Галегу» чёртов кантабриец де ла Коса забрал себе за долги. Переименовал её в «Санта Марию» и сам решил выйти в море капитаном. Да только какой из него капитан – ясно теперь! Видимо, рана была старой, но заживать не спешила. Рамирес охотно рассказал мне всю историю, как будто заново растравляя её. Это доставляло ему какое-то почти извращённое удовольствие. Поэтому я поспешил сменить тему. - Повезло вам, Рейнар, что нашли тех мальтийцев, - заявил Рамирес, когда мы взяли курс на Кандию, обогнув Сицилию. – Мало кто согласился бы взять на борт пассажира, даже если и по пути. - Мир и море не без добрых людей, - развёл руками я. – Даже в наше время. - На море, скажу я вам, - сказал кастилец, - вообще, мало что изменилось. Я считал, что чума станется для нас едва ли не золотым веком. Что все побегут на острова, бросив гниющий труп континента исходить смрадом и заразой. Но нет, - вздохнул он, - люди остались сухопутными. Лишь венецианцы сбежали на Крит, переименовав его в Кандию. - А как же Земли улыбок? – прищурившись, глянул ему в глаза я. - Видите мой салон, - обвёл рукой всё великолепие позолоты и искусной резьбы по дереву капитан, - посуду, с которой мы едим, - вкушать пищу земную он предпочитал из тарелок тонкого фарфора, с позолоченной вязью восточных букв по краю, наверное, какие-нибудь цитаты из Корана насчёт еды, еда, конечно же, была под стать посуде, и кубки с вином – только из драгоценных металлов, украшенные мелкими камнями, ну и вина, естественно, только лучшие, - добавьте к этому стоимость всего корабля, команды, если продать её безбожным работорговцам, и содержимое всей моей маленькой кубышки на чёрный день. Вы не иудей, но, думаю, понимаете, какая выходит сумма. Так вот, сударь, этого не хватит и на половину, да что там, на треть, взноса, который обеспечил бы мне лишь возможность попасть на эти острова. Те самые вежливые господа из Мальтийского ордена, что согласились подбросить пассажира до Салерно, отправят на дно любого, кто приблизится к Святой Марии или Сан Мигелю.[281] Уж там-то их морские патрули никого не пропустят. Они стерегут свои денежки так же рьяно, как их бывшие братья сражаются с мертвецами на суше. Я знал о расколе в стане ордена Госпитальеров. Часть из них, остававшаяся на острове Мальта, придерживалась примерно той же точки зрения, что и капитан Рамирес. Их возглавил старый магистр ордена Джованни Баттиста Орсини, призвавший всех верных иоаннитов вернуться на Мальту. Однако далеко не всем этот приказ пришёлся по душе. Лидером несогласных стал Пьер д’Обюссон, первым с гордостью принявший именование Бездушного. Вокруг него сплотились те рыцари, кто считал своим долгом защищать людей от кошмарного недуга, странствующего по Европе. Так орден разделился на красных или морских госпитальеров и чёрных или бездушных. Между двумя ветвями ордена больше не было братской любви и согласия. Они лишь терпели друг друга. А уж после того, как Орсини возглавил удачную экспедицию на Ястребиные острова,[282] сделав их новым оплотом ордена, и заодно теми самыми Землями улыбок, отношения между братьями испортились окончательно. Д’Обюссон считал предательством то, что госпитальеры наживаются на чуме, пуская на острова людей за баснословные деньги, и при условии прохождения строжайшего трёхмесячного карантина. Если у человека, уже заплатившего за проезд и землю на островах обнаруживали хотя бы малейшие признаки в заражении чумой, его немедленно возвращали обратно на континент. И сколько бы ни сулил такой неудачник после, его кандидатура никогда не рассматривалась. Д’Обюссон отрёкся от мальтийцев, объявив себя великим магистром единственно верного Суверенного военного странноприимного ордена Святого Иоанна, Иерусалима и Родоса, навсегда вычеркнув Мальту из официального наименования. Не раз и не два между ветвями расколотого ордена вспыхивали конфликты, но никогда они, по большому счёту, ни к чему не приводили. За Мальтийским орденом стояли огромные деньги и не иссякающий поток желающих оказаться на Землях улыбок сильных мира сего, а также едва ли не сильнейший во всей Европе флот. Однако острова не могли прокормить себя сами, и известная доля золота шла на покупку провианта для них в портах севера Италии. За бездушными была полная поддержка со стороны теократов Священной Римской империи, товарищеское отношение тевтонов и, что немаловажно, хотя многие считают, что это не так, авторитет среди простого народа. Если мальтийцы были своего рода орденом знати и богачей, то бездушные, несмотря на мрачную репутацию и вырезанные селения, оставались орденом простонародья. Ведь в их командориях и на заставах все получали приют и лечение, конечно, если не были заражены чумой, и оставались чистыми. Для нечистых оставались закрытыми как ворота застав бездушных, так и Острова улыбок мальтийцев – в их отношении обе ветви ордена были солидарны. Наверное, это был единственный вопрос, где их мнения оставались едиными. В целом же, морское путешествие оказалось скорее скучным. По весеннему времени погода стояла хорошая, и ничего даже отдалённо похожего на шторм не было. Ветер, конечно, не всегда дул исключительно попутный, а кое-когда приходилось и маневрировать при встречном, рыская галсами, как объяснил мне капитан, и полагаясь на течения, но, опять же, обстоятельства были скорее благоприятными. - Матросы болтают, что ты приносишь удачу, amigo, - заявил мне как-то Рамирес. – Не удивлюсь, если они попросят несколько локонов твоих волос, или обрезки ногтей. В море народ удивительно суеверный, так что имеешь неплохие шансы нажиться на этом. Только не уступай первому же за медяки, погоди пока серебро предлагать не начнут. Он опустил роскошную подзорную трубу, явно восточной работы, украшенную слоновой костью и золотыми накладками. Скорее всего, прежде она принадлежала какому-нибудь вельможе или крупному морскому военачальнику Чёрной порты. - А ещё лучше начни торговать ими, Рейнар, - добавил он враз севшим голосом, - когда мы выпутаемся из той передряги, куда я влез по самые уши. Никогда не следует соглашаться на предложения, пока не узнаешь их, даже если они столь щедры. Особенно если они столь щедры. - Разве всё так скверно? – удивился я. – Мне уже приходилось вытаскивать людей из закрытых тюрем, к тому же при мне не было писем, подписанных инквизитором Тосканы. - Этот остров – тюрьма дожей, - покачал головой Рамирес, убирая трубу в столь же роскошный чехол, в котором легко узнавался адмиральский жезл, или как он там называется у безбожников из Порты, - и они давно уже считают её своей вотчиной. Властям Новой Венеции очень не нравится, когда кто бы то ни было вмешивается в дела, которые они считают своими внутренними. Венеция всё же не часть империи, и власть инквизиции там далеко не так сильна. А потому, сойдя с борта моего «Espirito Santo», мы полностью окажемся во власти начальника этой самой тюрьмы. Тот же отчитывается непосредственно перед дожем и казначеем Новой Венеции. - Большой человек, - присвистнул я. - Не совсем, - ответил Рамирес. – Эта должность – опала для провинившихся аристократов Новой Венеции. Несмотря на кажущуюся солидность, начальник тюрьмы не имеет никакого веса при дворе дожа, он фактически исключён из тамошней игры. И ты понимаешь, Рейнар, насколько озлобленными становятся аристократы, вынужденные сменить блеск, хоть и серьёзно потускневший после того, как Венеция перебралась на остров, двора дожа на скалу посреди моря. Так близко к тому месту, куда ему никогда не вернуться. Но знаешь, что хуже всего? - Более удачливые аристократы постоянно являются в тюрьму, чтобы сделать ставки или просто поглазеть на гладиаторские бои, - сказал я, легко сложив из слов Рамиреса простенькую мозаику. – Наглядное выражение его собственного падения. А ведь многие ещё не прочь поиздеваться над ним, пнуть былого недруга особенно приятно, когда тот скатился с Олимпа. - Ты полностью прав, Рейнар, - кивнул капитан, - и самое пренеприятное известие, что сейчас этой тюрьмой руководит человек, вознесённый очень высоко. Да, дни его славы миновали давненько, но пребывание на этой должности лишь сильнее закалило его ненависть. Буквально ко всем. - Теперь понимаю, почему у тебя нет желания идти со мной, - заявил я. – Но ты вполне можешь остаться на борту. Я подам сигнал, если что-то пойдёт не так. - Меня просто подмывает согласиться, - повернулся в мою сторону Рамирес, - да только не стану. Хотя бы потому, что это будет чертовски подозрительно, что капитан остался на борту. Я лишь плечами пожал в ответ. - Тогда прикажи: как причалим, зарядить все пушки по тому борту, что обращён к крепости, - сказал я. – Надеюсь, твои люди сумеют понять сигнал. - Дураков я в команде стараюсь не держать, даже юнгами, - ледяным тоном ответил мне Рамирес, которого мои слова, похоже, задели за живое. – А уж среди офицеров их точно не найти. - Тем лучше, - кивнул я. – И как скоро мы окажемся на месте? - Завтра утром, - сказал Рамирес, - можно было бы и раньше, но не хочу рисковать в этих водах. Однако утром нам пришлось ждать своей очереди, чтобы пришвартоваться у небольшого причала островной крепости. Рядом с ним уже замерли два здоровенных корабля, разительно отличавшихся друг от друга. Первый, с борта которого сходили дамы в платьях и кавалеры, одетые по последней моде – их мы с Рамиресом разглядывали через линзы подзорной трубы – был обильно украшен резьбой и выкрашен золотистой краской, отчего в лучах поднимающегося из-за горизонта солнца сверкал просто нестерпимым блеском. - Золотая барка, - пояснил мне капитан, пока я разглядывал сходящих с борта корабля роскошно одетых пассажиров. – Видимо, сегодня будет какой-то особый бой, раз прибыло столько сиятельных особ из Венеции. Быть может, среди них и сам дож, конечно же, инкогнито. - А зачем ему таиться? – удивился я. - После одного случая, когда начальник тюрьмы – предыдущий, - пустился в объяснения Рамирес, - решил улучшить своё положение, а то и вовсе покинуть незавидное место. Он подстроил дело так, что выиграл любимец тогдашнего дожа – одного из первых в Новой Венеции. Но к несчастью для начальника, дело вскрылось, благодаря кому-то из его недоброжелателей, и начальник остался на своей должности уже навсегда. Правда, пробыл недолго – через пару дней после скандала он выбросился из окна. Дож же с тех пор не имеет формального права ступать на землю острова, чтобы и впредь не было подобных недоразумений. - Интересная история, - кивнул я, опуская трубу, с непривычки начал побаливать глаз. – А что чёрный корабль? Похож на военный транспорт. - В точку, amigo! – прищёлкнул пальцами Рамирес. – Ты чертовски умный парень – всё на лету схватываешь, быть может, нам и удастся выпутаться, раз ты с нами. Это именно военный транспорт и его прибытие может означать только одно. Капитан сделал театральную паузу, будто находился на подмостках, и я готов был проклясть его за это. Но таким уж был человеком Рамирес, и мне приходилось его принимать – выбора-то не было. - Сегодня будет битва против сотни, - выдержав паузу, заявил он. – Небывалое дело. - Можно подробней? - попросил я, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить, сейчас его поведение особенно сильно злило. - Правила в тюрьме весьма строги, - начал Рамирес издалека, не то намеренно издеваясь надо мной, не то просто потому, что не мог иначе, - и вначале все проходят горнило общего отбора. В ходе него выясняется тот, кто сильнее прочих, и он поднимается выше в иерархии. Если доказывает свою силу и дальше, то имеет право побороться за свою свободу. Для этого надо победить сначала пятерых опытных воинов, как правило, находящихся на той же ступени иерархии, что и соискатель свободы. После десятерых, двадцать и сотню. - Одному? – опустив трубу, глянул я в лицо Рамиресу. Видимо, в моих глазах отразилось столь явное сомнение в его словах, что он только плечами пожал в ответ. - Это правила, не я их писал, мне довелось лишь слышать о них. Однако я сам видел схватку одного с двумя десятками. Того заключённого называли ассассином, и он весьма ловко управлялся с противниками. - И что же, одолел всех? - Нет, - покачал головой Рамирес, - одному повезло зайти с той стороны, где он не видел, и ткнуть его алебардой. На этом всё и кончилось. Но кроме этого ассассина на песке арены остались лежать больше десятка убитых гладиаторов. И это были не местные преступники, а профессиональные бойцы, вроде тех, кто сейчас сходит с борта транспорта. И в самом деле, золотая барка отшвартовалась, встав дальше от острова, или мористее, как говорили на борту корабля, и теперь по причалу шагали солдаты в лёгкой броне и при самом разнообразном вооружении. Сразу видно было, что это не просто отряд наёмников, потому что даже банды ландскнехтов не вооружаются столь замысловато. Всё это были профессиональные бойцы с других арен, подпольных и не очень. Попадались среди них и светловолосые гиганты скандинавы, и чернявые живчики – уроженцы Италии, и полуголые чернокожие здоровяки, которым нипочём была довольно прохладная погода. - И как тебя занесло в эту крепость? – поинтересовался я, продолжая следить за выгружающимися наёмниками через линзы подзорной трубы. - Я искал замену моей прекрасной «Галеге», - мечтательным тоном произнёс Рамирес, - и вкушал все прелести нового мира. Подальше от разлагающегося трупа Европы. Так меня занесло в Новую Венецию, где я пускай и недолго, но был уважаемым человеком, командиром флотилии. Дрался с берберийскими, алжирскими и египетскими пиратами. Ну и конечно, не мог пропустить такое событие, как схватка одного с двадцатью. А вот теперь мне суждено стать свидетелем ещё более выдающегося события. Я же про себя отчаянно молился, чтобы мы спокойно забрали кого надо, как говорится, под шумок, и убрались из тюрьмы поскорее. Вот только что-то подсказывало мне: не выйдет, потому что тот, кто мне нужен, сегодня и будет биться один против сотни врагов.Комендантом тюрьмы оказался человек, мало похожий на венецианского аристократа. По крайней мере, я жителей этого островного полиса считал несколько иными. Хотя, конечно, находился в плену стереотипов, но что поделать. Комендант же был из той породы, о ком точнее всего говорит фраза – ни рыба, ни мясо, самый средний человек. Среднего роста, средней внешности, среднего, по первому впечатлению, ума. Одевался он тоже вполне себе средне, как бы сглаживая контраст между скромно одетым мной и роскошным, пускай и слегка потрёпанным, Рамиресом. Капитан «Espirito Santo» снова нацепил свой плащ из павлиньих перьев, и шляпу его украшало длинное перо той же птицы. - Господа, прошу простить, но все места на арене проданы давно, - покачал головой комендант. – Мне искренне жаль, что вы проделали столь долгий путь напрасно. - Я здесь не для этого, - ответил я в тон коменданту. Рамирес же как будто случайно шагнул к окну, положив на подоконник шляпу, и принялся со скучающим видом глядеть на пристань. – Извольте ознакомиться с моими бумагами. - Я принял вас лишь потому, что вы официал Авиньонской инквизиции, - резко ответил мне комендант, - но это не значит, что я буду терять на вас время. - Ну что вы, - развёл руками я, палец украшало массивное серебряное кольцо, - я не столь важная персона. А вот автор сих эпистол – другое дело. Вы же не желаете задерживать личного официала прелата Лафрамбуаза, не так ли? Надо было, я бы и легатом самого Папы Римского назвался, хотя это уже совсем наглая ложь, но у меня имелись и кое-какие бумаги посерьёзнее тех, что я предъявил сейчас коменданту тюрьмы. Однако хватило и этих, к тому же снабжённых именем и личной подписью прелата. Всё-таки Новая Венеция, как ни крути, а зависела от Тосканы – ближайшего к ней населённого региона Италии, а потому и с инквизитором его здесь не могли не считаться. - Эту просьбу выполнить я не могу, - решительно заявил мне комендант, бегло просмотрев бумаги. – Именно этот человек будет сегодня драться один с сотней врагов, а потому или он получит свободу, согласно закону, или умрёт на песке. - И какие ставки принимают? – лениво поинтересовался у него Рамирес, глядя в окно. - Один к тридцати на него, - ответил комендант, явно не выпускавший из рук тотализатора и не дававшего ему стать подпольным. Конечно, иначе ведь деньги мимо него проплывут, и как я подозреваю, весьма немалые. – И один к двум на то, что он погибнет. - И большая часть ставит на смерть? - Никому и никогда не удавалось покинуть этой тюрьмы, - отрезал комендант. - Выходит, счастливчик будет тот, кто поставит на этого мечника. Рамирес оторвался от окна и шагнул в угол комендантова кабинета, где стоял без ножен просто чудовищных размеров меч. Никогда прежде не доводилось мне видеть подобного оружия. Я даже не уверен – меч ли это, потому что не знаю, можно ли приравнять этот прокованный кусок стали шириной с моё бедро, если не больше, к кажущемуся на его фоне прямо-таки элегантной рапирой, кампеадорскому клинку. О палаше я и не говорю. - Странное оружие у вас в кабинете, - заметил Рамирес, протягивая руку к широченному воронёному клинку. – Никогда прежде ничего подобного не видел. Откуда он у вас? - Этим оружием орудовал заключённый, который сегодня будет сражаться с сотней. - И вы решили, будто Дева Озера вручить ему меч перед боем? – глянул на коменданта Рамирес. - В этот раз, - тон коменданта стал ледяным и не сулил нам ничего хорошего. Я как-то сразу подумал о четверых охранниках, стерегущих кабинет снаружи, - он решил воспользоваться более лёгким мечом. Слишком много противников, и бой продлится несколько дольше, а потому и усталость может своё взять. Я считаю, это более чем разумное решение. - Как считаешь, Рамирес, - сказал я капитану, - мы вдвоём эту дуру утащим? - Разве что утащим, - согласился кастилец, - не представляю себе, кто мог бы орудовать таким чудовищем. - Как вы смеете распоряжаться в моём кабинете?! – вспылил комендант. – Немедленно убирайтесь! - Вы сами только что сказали, что это имущество человека, которого мы должны забрать, - пожал плечами я. – Думаю, он не будет против, если мы вернём ему меч. - Это уже переходит все границы! Охрана! - Не надо этого делать, - тут же шагнул к коменданту я, а Рамирес без единого намёка плавным движением буквально перетёк к окну. – Стоит только моему другу швырнуть из окна свою замечательную шляпу, как его галеон даст полный бортовой залп, - я специально выучил этот в высшей степени эффектно звучащий морской термин, - всеми двадцатью пушками. С той убойной дистанции, на какой он стоит, этого будет более чем достаточно вашему форту. А после будет ещё парочка залпов, чтобы окончательно подавить сопротивление. Нужно ли вам это, когда в крепости столько титулованных особ, которых вы взяли под свою опеку? - Этот шантаж вам с рук не сойдёт, - процедилсквозь зубы комендант, но я видел, что мне удалось главное – запугать его. Теперь он точно не пойдёт против нас с Рамиресом, даже когда наши угрозы окажутся попросту невыполнимыми. - Мне, сударь, очень много сходило с рук, - покачал головой я, - и ещё больше сойдёт. Потому что finis sanctiflcat media.[283] Комендант ещё пару секунд глядел на нас с Рамиресом, однако всё же опустил глаза, признавая поражение. Мы кое-как подхватили с Рамиресом меч – нести его и в самом деле было под силу лишь вдвоём. Конечно, я бы и один мог поднять это чудовищное оружие, даже махнул бы им один раз, но после, скорее всего, оказался бы с вывихнутыми плечевыми суставами. Да и вряд ли вообще смог бы удержать в руках. Даже тащить его было непросто, хотя через кольцо в основании клинка и была продета прочная перевязь. Без неё бы точно не управились. - И куда вы с ним собрались? – глянул на нас комендант. - В вашу ложу, конечно же, - самым наглым тоном, на какой был способен, заявил я. – Думаю, она достаточно просторна, чтобы вместить всех нас. Комендант только губы поджал от такого обращения, но ничего возражать не стал. Он спокойно вышел из кабинета и зашагал по коридору. За ним, держась на уважительном расстоянии, чтобы не слышать возможных разговоров, двинулись трое охранников. Шли они всё же достаточно близко, и при малейшей опасности тут же пришли бы на помощь. Да даже и без неё – стоило коменданту приказать, и они бы, уверен, прикончили нас с Рамиресом. Мы и дёрнуться не успели бы из-за тяжкой ноши на плечах. Вот только комендант во всех отношениях был очень средним человеком, а кое в каких, как я подозревал, даже слабее. Например, в коленках. Не было в нём стержня, не было настоящей силы духа, сломать его оказалось очень просто. По мере того, как мы подходили к ложе, вокруг начал нарастать шум. Как будто кричали сотни людей, точнее не просто кричали, а скандировали. Звук не только нарастал, он повторялся – это была пара слов, не больше. И вскоре я уже смог разобрать их. - Чёрный дьявол, - удивился я, когда понял, что же кричат. – Что это значит? – обернулся я к шагающему рядом поникшему коменданту. - Так зовут нужного вам человека, - ответил он. – Сначала называли Чёрным мечником, а после боя с двадцатью стали звать Чёрным дьяволом. Вы сильно задержали меня, схватка уже началась. Из-за того, что меня нет в ложе, никто не станет откладывать её. - Похоже, нам стоит поторопиться, - сказал я, и мы с Рамиресом честно попробовали прибавить шагу. Вот только получилось не очень – слишком уж тяжела была ноша у нас на плечах, и с каждым шагом она словно прибавляла пару-тройку фунтов. Наконец, мы остановились перед неприметной дверью, ведущей в ложу коменданта. Он велел охране оставаться в коридоре, сам же первым вошёл внутрь. Мы с Рамиресом поспешили за ним. Огромным облегчением стало для нас обоих поставить, наконец, чудовищное оружие на пол, избавившись от его веса. Рамирес выпрямился и потянулся, положив руки на поясницу, в ней что-то отчётливо хрустнуло. Я решил воздержаться от подобных упражнений, и шагнул прямо к ограждению ложи, чтобы своими глазами увидеть арену и схватку на ней. Арена была точной копией римских – тех самых, на которых львы рвали первых христиан – круглой, засыпанной песком. Трибуны, где находилась и наша ложа, возвышались над ней, давая всем прекрасный обзор. Прежде арена, скорее всего, была тренировочным двором крепости, где гарнизон отрабатывал строевые упражнения, в те времена, когда она ещё не была тюрьмой, конечно. После всё тут сильно перестроили, возведя подобие Колизея. Сейчас песок арены был залит кровью и завален телами. С начала схватки вряд ли прошло так уж много времени, но Гизберту уже удалось прикончить не меньше десятка наёмников. И ещё столь же покалечить – среди трупов выделялись живые люди, стремящиеся покинуть схватку. Они ползли к краю арены, оставляя за собой тёмные дорожки крови, впитывающейся в песок. - Да уж, он настоящий дьявол, раз сумел перебить столько народу, - покачал головой Рамирес, вставший рядом со мной. – Но, похоже, мы вовремя. И тут с ним было не поспорить. Кто-то сломал двуручный меч Гизберта, в руках он сжимал жалкий обломок – полфута стали от рукоятки, не больше. Этим попытался воспользоваться чернокожий здоровяк с круглым щитом и увесистым кривым мечом. Он ринулся на Гизберта, но тот в последний момент шагнул ему навстречу, плечом отбил в сторону щит и вогнал обломок клинка в живот стремительным движением. Чернокожий и дёрнуться не успел. Гизберт явно хотел завладеть его кривым мечом, но ему не дали. С двух сторон удивительно слаженно его атаковала пара воинов с алебардами. Словно дикого зверя они отогнали его быстрыми тычками – крючковатые, хищные лезвия алебард заскрежетали по воронёному доспеху Гизберта. Тот был вынужден отступить, оставшись вовсе безоружным. Я вложил два пальца в рот и оглушительно свистнул. Да так, как не свистел, наверное, с рейдерских времён, привлекая к себе всеобщее внимание. Сейчас многие на трибунах затаили дыхание в ожидании развязки, крики и скандирование стихли, а потому свист мой прозвучал едва ли тише Иерихонских труб. - Рамирес, взяли! – обернулся я к капитану, и мы вместе подхватили чудовищное оружие Гизберта. - Лови! – крикнул я во всю мощь лёгких. Это стало командой для Рамиреса. Напрягши все силы, какие только были, мы швырнули меч Гизберту. Тот полетел над ареной, вращаясь медленно, как будто время вокруг него застыло. Мне, по крайней мере, показалось именно так. Однако Гизберт среагировал на наш бросок с удивительной для одетого пускай и в лёгкие, но стальные доспехи человека, ловкостью. Как только стало видно, куда именно упадёт меч, к которому в недолгие секунды его весьма эффектного полёта были прикованы все взгляды, даже многочисленные враги Гизберта следили сейчас не за ним, а за его мечом, он ловко перекатился через плечо и подхватил его прежде, чем оружие упало на песок арены. И тут же нанёс первый удар. - Я думаю, те, кто ставил один к тридцати на его победу, сейчас существенно повысили свои шансы на победу, - заявил Рамирес, едва увидев этот удар.
(обратно)
Глава 10. И на старуху бывает проруха.
Капитан Рамирес был чертовски зол – и не видел никаких причин скрывать этого. Пускай он и не мог сказать мне ни слова поперёк, более того, вынужден был подчиняться, даже после того, что произошло на арене, однако же всем видом своим показывал мне куда бы послал и меня, и прелата Лафрамбуаза, от которого принял контракт. Он стоял лицом к иллюминатору, демонстративно не глядя ни на меня, ни на моющего в тазу руки судового врача. - Поразительный организм, скажу я вам, - не переставал восхищаться Гизбертом врач. – Просто невероятный. Вы знаете, что раны на его теле – от калёного железа на лице, которым ему выжгли глаз, и от ампутированной выше локтя руки, свежие. Я бы дал им не более полугода. А протез… - Он шумно высморкался прямо в красноватую от крови, смытой с рук, воду. – Это нечто удивительное. Я просто не знаю, кто мог быть его изготовителем. Это не массовый продукт точно – некий кустарь-одиночка, но он просто гений. Других слов у меня нет. - Ты вымыл уже руки? – окрысился на него капитан, обычно обращавшийся с врачом достаточно вежливо. – Так бери чёртов таз и выметайся из моей каюты! Врач молча кивнул пару раз, и быстро вышел вместе с тазом. - А теперь, Рейнар, расскажи-ка мне, - тут же насел на меня Рамирес, стоило только за доктором закрыться двери, - что это за чертовщина творилась на арене? Что там, мать твою, вообще происходило, а?! - Ты точно так хочешь знать это? – не слишком вежливо, вопросом на вопрос ответил я. - Бросай эти иудейские замашки, чёрт тебя побери, и рассказывай! Кто такой этот проклятый мечник, и кто ты такой? Я не мог не признать, что капитан Рамирес имел право задавать подобные вопросы. То, что произошло на арене в самом финале схватки Гизберта с сотней наёмников, могло стать причиной и куда более неудобных вопросов. Особенно со стороны тех, кто понимал в иных вещах побольше Рамиреса.Гизберт дрался и в самом деле как настоящий дьявол – и только теперь, получив от нас свой меч, он начал убивать по-настоящему жестоко. А главное, быстро и беспощадно. Мне никогда прежде не доводилось видеть, чтобы удары были столь сильны, что попавшего под них бедолагу подбрасывало в воздух на полфута. В тот день я увидел это. Обливающиеся кровью наёмники разлетались в разные стороны под ударами чудовищного меча. Враги нападали на него слаженными парами и тройками, пытались достать длинными выпадами алебард и копий, или наоборот, максимально сократить дистанцию, чтобы достать короткой булавой или тяжёлым топором. Но никто не преуспел. Гизберт метался, словно чёрная молния среди врагов, казалось, он не остановился ни на мгновение, и ни на мгновение не остановился его жуткий меч. Каждым движением, каждым ударом он собирал кровавую дань. В разные стороны летели руки с зажатым оружием или разбитыми в щепу щитами, отсечённые в коленях ноги, головы – когда в шлемах, когда отдельно. Падали, падали и падали на багровый от пролитой крови песок арены наёмники. А среди них плясал ангелом смерти Гизберт, не знающий усталости, хотя казалось, ещё меньше минуты назад он тяжело дышал и был далеко не в лучшей форме. - Как такое может быть, чёрт бы его побрал, - протянул Рамирес, как и все на трибунах, внимательно всматривающийся в схватку. – Это уже не бой, а избиение какое-то. У несчастных просто шансов нет против этого убийцы. - Что ему эта сотня, - раздался за нашими спинами мрачный голос коменданта. – Он же в Страсбурге вырезал столько флагеллантов и прочих фанатиков, что улицы были трупами завалены. Я знал, что произошло в том проклятом городе на самом деле, однако спорить сейчас не стал. Истина была куда страшнее слов коменданта, которому явно была известна лишь официальная версия тех событий, но к чему заявлять о ней здесь и сейчас? К тому же, я прислушивался больше к собственным ощущениям – и они мне совсем не нравились.
Гизберт вышел из небольшого алькова, который прежде занимал я, уже на второй день после нашего спешного отбытия из тюремной гавани. Он был замотан в бинты, прямо как египетская мумия, что только придавало ему особенно жуткий вид. Но сам факт, что он сумел не просто подняться на ноги, а достаточно свободно выйти из выделенного ему помещения, говорил о многом. - Где я? – прохрипел мечник. Видно было, что просто оставаться на ногах ему уже стоило больших усилий, но он не сдавался. И несильная, но всё-таки ощутимая качка лишь заставила его схватиться рукой за ближайшую переборку. - На борту галеона «Espirito Santo», - поведал ему я, - в капитанском салоне, как сам капитан называет это место. Если интересно, куда идёт этот корабль, то он самым спешным ходом, какой только возможен, движется к берегам Италии. - Зачем? – голос Гизберта уже более походил на разумную речь, нежели на животный рык, но всё равно отголоски его были слишком хорошо слышны. – Зачем я нужен тебе? - Этот вопрос, с твоего разрешения, мы обсудим, когда ты достаточно придёшь в себя… - Я уже, - перебил меня Гизберт, не без труда преодолев расстояние от алькова до стола, за которым сидел я. – Уже в норме. Почти. Говори, что тебе надо от меня? - Ты человек дела, как я погляжу, - сказал я. – Что ж, раз так, то и вправду, не стоит затягивать. Ты нужен мне, твои таланты и твоя невероятная сила. - И что мне с того? – глянул мне прямо в глаза мечник. - Не ври ни мне, ни себе, Гизберт, - вернул ему прямой взгляд я. – Я отлично знаю, чем ты занимаешься, и почему оказался в Страсбурге в самый разгар безумия. Ты охотишься на самых опасных чумных тварей – тиранов, и я хочу предложить тебе такую охоту. Он долго вглядывался в меня своим единственным глазом, а после вдруг откинулся на стуле, приняв совершенно отстранённый вид. - А кормить меня будут в дороге? – спросил он самым беспечным голосом, какой только смог сымитировать.
В руку и в грудь мне, ровно в тех местах, где тела коснулась раскалённая сталь, словно вонзились иглы. И, конечно же, тоже раскалённые добела. Это было ответом на преображение Гизберта. То, что творилось на арене, казалось невозможным, однако я точно знал, что это означает на самом деле. Гизберта захватывал тёмных дух, демон, обитающий в нём и в его жутком оружии. Тот самый, что позволил ему уничтожить охранника безумного прелата Монтгиза в Страсбурге, а после одолеть и его самого. Доспехи на Гизберте меняли форму, превращаясь в совсем уж нереальные, состоящие, казалось, из одних только углов и шипов. Теперь и ими он ранил и калечил всё ещё атакующих его – неизвестно, правда, на что надеющихся – наёмников. Шлем превратился в пародию на собачью морду – не устаревший уже хундсгугель,[284] а именно настоящую морду оскалившего чёрные зубы пса с горящими, словно алые угли, глазами – щелями забрала. Если прежде Гизберт убивал быстро, расчётливо, в высшей степени профессионально, то теперь в действиях сквозила чудовищная жестокость. Всё больше наёмников падали на арену, обливаясь кровью, лишённые конечностей, но ещё живые. Они бились в конвульсиях, но умирали далеко не сразу. Мучения их длились и длились, по ним топтались товарищи, на них сверху падали новые убитые и раненые. Уверен, многие успели задохнуться под тяжестью собственных доспехов и брони тех, кто упал на них. И среди всего этого безумия плясал Гизберт, раздавая последние удары. - Скоро вы поймёте, что наделали, - пробурчал из своего угла комендант, - когда это чудовище прикончит всех нас. Всех, кто в этой тюрьме. А вот этого я как раз и не должен был допустить.
Мальчишка-юнга, состоявший при капитане, вернулся с камбуза, передав мне, явно не без удовольствия, ответ кока. - У нас тут корабль, а не ресторация, - сказал он, подражая раздражённому тону хозяина камбуза, - и кормят всех, даже капитана, в определённое время. А холодные закуски вы можете поискать на берегу. - Очень мило с его стороны, - кивнул я и захлопнул перед носом наглеца дверь капитанской каюты. - Похоже, вы тут не в чести, - заметил Гизберт, продолжавший делать вид, будто его ничего не заботит. – Капитана я ещё ни разу не видел, а остальная команда глядит на вас волком, наверное. Я не стал ему рассказывать, что ещё вчера мог за серебряные флорины или марки или ещё какие монеты – правда, в основном, обрезанные, конечно – продавать свои ногти и волосы матросам на талисманы. Прав был Рамирес, стоило для начала разобраться с тюрьмой, а потом уже продавать их. Теперь и вправду на меня глядели волками – и если бы не непререкаемый авторитет капитана, нас с Гизбертом тут же отправили бы за борт без лишних слов. Слишком уж странным и пугающим было наше появление на борту.
Жжение в руке и левой стороне груди стало просто нестерпимым. Я скривился, прижав к груди правую руку, но тут же отдёрнул, так сильно стрельнуло болью. Пора было начинать действовать – так хотя бы можно было одолеть проклятую боль. - Рамирес, поможешь мне? – спросил я у капитана. - Чем именно? – удивился тот. – Да на тебе же лица нет, Рейнар! Что творится? - Все вопросы потом, - отмахнулся я, усилием воли стараясь не думать о боли вовсе – получалось не очень. – Сейчас мне важна только ваша помощь! Я отвернулся от арены, глянул на стоявшего, словно бледной тенью самого себя, коменданта тюрьмы. - Как быстро спуститься на арену? – спросил у него я. - Никак, - покачал головой он. – Только три круга по коридору, он сам выведет вас ко входу. - А быстрей?! – рявкнул на него я. - Только если сделать один круг, а после зайти в ложу – оттуда уже можно будет спрыгнуть прямо на арену, не опасаясь переломать себе ноги. - Другое дело, - кивнул я, как можно скорее направляясь к выходу из ложи. – Рамирес! - Я за тобой, - махнул мне рукой капитан. Мы пробежали круг по постепенно идущему вниз коридору, но я понимал, что опаздываю. Слишком увлёкся наблюдением за резнёй, учинённой Гизбертом на арене. Нечто тёмное и мрачное поднималось во мне, нечто порождённое силой тирана и той, что я получил от крысолюда. И между ними, между обращением в опаснейшую нежить и мной стояли лишь два выжженных на коже, и на самой душе моей, клейма. Они предупреждали меня, но я слишком поздно внял боли. А теперь приходилось бежать со всех ног, понимая, что опаздываю, и пытаясь обмануть само время. Мы ворвались в первую попавшуюся ложу. Внутри сидели двое господ в роскошных колетах и две дамы, чьи наряды ничуть не уступали мужским. Все взоры сейчас были обращены на арену, а потому даже когда мы с капитаном ввалились прямо в ложу, нас заметили не сразу. Лишь когда мы протолкались через ложу и я первым, а Рамирес сразу за мной, прыгнули через бортик на арену, за нашими спинами послышались крики, исполненные удивления и праведного гнева. На арене же всё было кончено. Не отличишь уже, где бьются в агонии ещё живые люди, а где судорожно содрогаются отрубленные чудовищным мечом конечности. И посреди всей этой картины, достойной Дантова ада, замер чёрный человек в гротескной броне с несуразным мечом. И он, и оружие его были залиты кровью, но при этом каким-то образом не потеряли своего цвета. Я шагнул к нему, но Гизберт, повинуясь инстинктам заключённого в его теле и душе демона, подался назад, вскидывая меч. Сейчас от человека в нём осталось слишком мало – ещё чуть-чуть, и тварь, куда хуже тех, что может породить чума, окончательно возьмёт верх. А может быть, и уже взяла. Но я не хотел в это верить, а потому бросился к нему, перекатился через плечо, вымазавшись в крови по уши, но сумел оказаться к нему вплотную, прежде чем мечник успел разорвать дистанцию. На таком расстоянии его оружие было бесполезно, но и у меня с собой не было ничего, кроме кинжала. По традиции в тюрьму нельзя было входить с оружием – кинжал же за таковое не считался никогда. Я мёртвой хваткой вцепился в плечи Гизберта. Острые грани его доспехов ранили меня, но мне было плевать на эти мелкие порезы. Сейчас куда важнее было поймать его взгляд. Я вперился в горящую красным огнём щель забрала. Из пасти, меж обсидиановых зубов, вырывались клубы пара – дыхание демона было очень жарким. - Слушай меня! – крикнул я. – Гизберт! Слушай меня! Ты – человек! Это твоё тело и твоя жизнь! Верни её себе! Верни, Гизберт! Ты – человек! - А ты? – услышал я голос из-под чёрной брони. – Человек ли ты? Нет, хоть и лжёшь себе, как этот мальчик. Я верну его. Верну лишь потому, что после ты вернёшь его мне. Это – неизбежно! Я старался в тот момент, да и после, не задумываться над этими словами… Гизберт упал на колени, как будто тело его разом потяжелело на полсотни фунтов. Он по-прежнему крепко сжимал в правой руке свой чудовищный меч, но уродливые доспехи начали опадать с него, будто лепестки с цветка. Не долетая до песка арены, они распадались клочьями мрака и исчезали, словно и не было их вовсе. Крыши над ареной не было – она прикрывала лишь ложи по её краям. И потому, стоило начать накрапывать дождичку, как тяжёлые капли тут же упали на воздетое к небу лицо Гизберта. А уже через полминуты они колотили нас по плечам, смывая кровь. - Рамирес, помогай! – крикнул я капитану, и вместе мы подняли на ноги почти бесчувственного Гизберта. Он кое-как, но передвигал ногами, а главное крепко держал свой меч. Клинок его волочился за нами, неприятно скрежеща о каменные плиты пола. Мы дотащили мечника, потерявшего свои уродливые доспехи, до пристани, с помощью матросов втащили в каюту капитана. Рамирес почти сразу выскочил оттуда и рванул бегом на шканцы, разбрасывая команды к отплытию. Я хотел было подойти к нему, сказать какую-нибудь утешительную глупость, хоть как-то попытаться успокоить. Но как только увидел, что Рамирес срывает с себя перепачканный понизу кровью плащ из павлиньих перьев и в гневе швыряет за борт, понял – делать этого не стоит. Сейчас в капитане кипела его горячая кастильская кровь, и вполне мог вызвать меня на дуэль. И ни один из результатов этого поединка меня бы не устроил. Поэтому я поспешил убраться в каюту, подальше от глаз команды. Матросы и офицеры уже тогда начинали поглядывать на меня без прежней приязни. А то ли ещё будет…
Ели мы всё-таки все вместе. Рамирес нашёл в себе силы, чтобы спуститься со шканцев в собственную каюту. Наверное, понимал, что такая демонстрация собственного страха перед новым пассажиром или же неприязни к нему, может спровоцировать команду. Конечно, матросы и офицеры были преданы ему, однако есть определённая грань, переступать которую не стоит, даже если полностью уверен в собственных людях. Он глядел на жадно поглощающего пищу Гизберта волком, не считая нужным скрывать своих чувств к мечнику. Гизберт же накинулся на еду с просто нечеловеческим аппетитом. Он ел, не особенно озабочиваясь приличиями, тем более что одной рукой управляться со столовыми приборами было не так просто. Левая же его рука заканчивалась чуть ниже локтя. Судовой врач временно снял его механический протез, покуда не заживут раны, но видно было, что Гизберт и одной рукой управляется вполне уверенно. Мне же оставалось делать вид, будто я тут совершенно ни при чём и не поднимать глаз от тарелки. - Хватит, - звякнул о край своего блюда Рамирес, когда мы почти покончили с трапезой, хотя видно было, что Гизберт ещё не совсем заморил червячка и съел бы с удовольствием ещё что-нибудь. – От официала я ничего добиться не могу, потому спрашиваю у тебя, мечник. Кто ты, чёрт тебя подери, такой?! - Гизберт, - напустив на себя явно привычный ему равнодушный вид, пожал плечами мечник, - по крайней мере, так нарекли меня. Какое имя дали при рождении не ведаю, но крещён был под этим. - Прекрати издеваться, - насупился Рамирес. – Ты думаешь, что можешь играть со мной в эти игры? Зря! Я видел всё, что случилось на арене. Что ты за монстр такой? - Если бы ты не торчал на палубе всё время, я бы тебе уже рассказал, Рамирес. Я намеренно обратился к нему по имени, хотя отлично услышал, как он назвал меня официалом. Капитан хотел отгородиться от меня, от нашей прежней почти дружбы, но я снова пытался сократить дистанцию. - Да нет уж, тебе больше веры нет, - отмахнулся он. – Пускай этот тип мне всё сам рассказывает. - Ну, раз жратвы больше нету, то можно и потрепаться, - кивнул Гизберт, - если только не усну. Меня после еды всегда в сон быстро клонить начинает. - Хватит! – треснул кулаком по столу Рамирес. – Или ты начинаешь сейчас же, или я велю и тебя, и официала вышвырнуть за борт – и будь, что будет. - Если думаешь, что до его судьбы мне есть дело, - Гизберт указал обрубком руки на меня, - то ошибаешься. Но раз уж захотел, то давай расскажу. Тебе какую версию – полную или покороче? - Давай уж короткую, - несколько успокоился Рамирес. – А то и в самом деле уснёшь ещё за столом. - Тогда не стану рассказывать, как я дошёл до жизни такой, - кивнул Гизберт. – Думаю, тебе будет более интересно то, что случилось в Страсбурге. Так вот, тамошний инквизитор, отец Мотгиз, слегка слетел с катушек на почве мучений еретиков и всего в том же духе. Ну, ты же кастилец, думаю, тебе известны подобные случаи. И вот в городе, охваченном чумой, с которой толком никто не боролся, потому что все искали еретиков днём и ночью, а мертвецы исправно поднимались по утрам, чтобы собирать кровавую жатву, он чувствовал себя как рыба в воде. Ей-богу, не лгу ни единым словом. Когда я приканчивал его, он улыбался, словно у райских врат стоял, хотя вокруг творился кромешный ад. Мертвецы, флагелланты, еретики – а были там и они – а среди этого безумия отряд рыцарей, охраняющих лично Мотгиза, да пятёрка его личных палачей. - Так, - оборвал его Рамирес. – Довольно с меня. Рейнар, давай и в самом деле, рассказывай ты. А то у мечника, как я погляжу, ещё и талант барда прорезался. Гизберт в ответ только руками развёл, как бы нелепо ни выглядело это в его исполнении, и снова показательно откинулся на спинку крепкого стула. - В общем, картину Гизберт обрисовал верно, - сказал я. – Еретики, а если быть точным, некроманты, пытались получить в Страсбурге невероятную силу, проведя ритуал гекатомбы.[285] Не надо объяснять значения этого слова? Они бы заполучили себе всю жуткую силу смерти и безумия, что скапливалась в проклятом городе. Однако ритуалу помешал отец Мотгиз вместе со своим отрядом личных палачей и рыцарями-телохранителями. Вот только вся сила, которую накопили в результате ритуала еретики, досталась и без того находившемуся не в своём уме Мотгизу. - И что же началось тогда? – спросил поражённый Рамирес. - Вот тогда-то и начался настоящий ад на земле, - мрачным голосом произнёс Гизберт, враз потерявший всё своё напускное равнодушие. – Инквизитор возомнил себя архангелом Гавриилом, потому что мёртвые поднимались из могил по его приказу, и шли за ним настоящим крестным ходом. Да и те, кто были жертвами чумы, тоже. А уж чем стали его личные палачи, и вовсе думать противно. - А ты, значит, прикончил этого инквизитора? - Это было очень тяжело, и я едва сам не отдал Богу душу, но всё же справился, - кивнул Гизберт. – Правда, потом меня можно было вязать голыми руками. Вот рыцари, которым доверили охранять Мотгиза, и повязали меня. Видимо, хотели как-то оправдаться за то, что не сохранили безумца. - Ты забыл сказать, что даже в том состоянии, в котором был, сумел прикончить половину оставшихся телохранителей, - добавил я. – А это были отборные паладины инквизиции. Гизберт только плечами пожал, мол, какое это имеет значение для его рассказа. - Но что тебя вообще понесло в Страсбург-то? – задал явно мучавший его вопрос Рамирес. – Зачем было переться в этот Господом проклятый город? Там ведь только тебя, наверное, и не хватало. Гизберт решил отмолчаться, но я не видел причин, чтобы не говорить капитану всей правды. - Раз Гизберт не хочет говорить, снова расскажу я. Мечник гневно глянул на меня единственным глазом, и перебил: - Хочешь знать, капитан, пожалуйста. Я пришёл туда за отцом Мотгизом. Я хотел мести и получил её, пускай и несколько иначе, нежели думал. Как я уже говорил, святой отец был помешан на пытках, и это его палачи выжгли мне глаз, а после отпилили руку. И не сразу, капитан, о нет, они делали это не быстро. Сначала пальцы, потом кисть, потом предплечье. Я был привязан к прочному креслу, но когда они снова взялись за меня, сумел разломать его. Я сумел придушить палача, что занимался мной и сбежать из застенков инквизиции. И именно то безумие, которое овладело мной на арене, помогло мне тогда. - А меч ты там же нашёл? – поинтересовался у него Рамирес. - Это уже отдельная история, - покачал головой Гизберт, - и вот её-то я лучше оставлю при себе. Я знал, что даже на допросах во время второго ареста он не рассказал о том, где получил свой чудовищный меч и кто изготовил ему протез. Однако и без его рассказа, над этим вопросом удалось приподнять завесу тайны. Жуткий меч, которым якобы святой Георгий сразил дракона,[286] вобрал всю сатанинскую сущность этой бестии. Он хранился в семье языческого царя в Бейруте, но после смерти и чудес, явленных святым, его передали церкви. Вот только меч этот оказался исполнен слишком страшной силы, и его укрыла у себя семья потомственных кузнецов. Согласно легенде, они вовсе сумели расплавить проклятую сталь и уничтожить оружие, но, видимо, всё же были правы те, кто утверждал, что те кузнецы решили проникнуть в секреты ковки и металла, а потому оставили его у себя. И живым подтверждением этого был Гизберт, владеющий проклятым мечом. Интересно только, почему тот кузнец или кузнецы отдали его мечнику, хотя вполне могли сделать это и не по доброй воле. Вот только это не объясняло, откуда у него доспехи отличной ковки и протез, какой могут сделать далеко не в каждой мастерской. Но над этими вопросами я сейчас задумываться не хотел.
Высадить нас Рамирес решил в Ливорно, не довезя до Виареджио. Однако объяснялось это вовсе не его нежеланием терпеть нас на борту «Espirito Santo». После разговора с Гизбертом, мнение капитана о мечнике всё же изменилось. А уж после того, как я рассказал подробности о том, что тот носит в душе своей отголосок мощи сражённого святым Георгием дракона, так и подавно. - Мне нужен он и его сила в борьбе с тем злом, с которым я вскоре вступлю в схватку, - сказал я Рамиресу. - Ты играешь даже не с огнём, Рейнар, а с адским пеклом, - покачал головой капитан. Он ещё не знал многого обо мне, но я, конечно же, не спешил ему исповедоваться. Из Ливорно было ближе до Пизы – известнейшего на всю Италию города разбойников, жуликов и моряков. Лучшего места не сыскать для планирования убийства тирана, скрывающегося под маской венгерского вельможи. Главным же достоинством его было то, что он располагался недалеко от Флоренции. Именно туда уже должны были прибыть Агирре со Скрипачом, а также отряд, отправленный прелатом Лафрамбуазом за ведьмой. Вот только в порту Ливорно нас ждал сам прелат. С несколькими своими наёмниками он торчал на пирсе, наблюдая за швартовкой «Espirito Santo». Я не видел выражения его лица – инквизитор был одет в мирское платье, более чем скромное для его положения в обществе, и лицо его скрывалось в тени полей шляпы. Однако само его присутствие ничего хорошего нести не могло – в этом я был уверен полностью. На берег мы сошли втроём. Капитан Рамирес облачился в лучший свой дублет, где пуговицы, включая сугубо декоративные, заменяли некрупные жемчужины, как будто стараясь таким образом компенсировать потерю роскошного плаща из павлиньих перьев. Гизберт щеголял матросскими обносками, поверх которых нацепил свои порубленные доспехи и, конечно же, чудовищным мечом на спине. Я же как раз выглядел самым обыкновенным образом, даже неудобно как-то становилось из-за контраста с двумя такими личностями, идущими рядом. - Благодарю вас, капитан, - обошёлся как обычно без приветствий Лафрамбуаз. – Вот небольшая премия за беспокойство, что пришлось испытать в связи с моим поручением. Прелат кивнул, и один из его людей шагнул к Рамиресу, протянув на ходу весьма увесистый даже на вид кошелёк. Я был уверен, что наполнен он явно не серебром. Капитан с благодарностью принял его. Лафрамбуаз же сделал нам с Гизбертом знак следовать за ним. Ни я, ни мечник не захотели ничего говорить. Прелат обошёлся и без прощания с капитаном, быстрым шагом направился прочь от пристани. Мы с Гизбертом успели попрощаться с Рамиресом ещё на борту, а потому сейчас только махнули ему и, не дожидаясь ответного взмаха, поспешили за Лафрамбуазом. - Я вынужден извиниться перед тобой, Рейнар, - на ходу произнёс инквизитор, не поворачиваясь ко мне. По голосу его было слышно, насколько неприятно ему говорить эти слова, а потому я решил промолчать, несмотря на несколько затянувшуюся паузу. - Дело в том, что мои люди упустили ту ведьму, за которой я их отправил, - сделав ещё несколько быстрых шагов, продолжил Лафрамбуаз. – Вмешался полоумный де Бельзак. Вам он отлично знаком. После неудачи с порученной ему ведьмой, он собрал отряд охотников и принялся истреблять ведьм – настоящих и мнимых, больше последних, конечно – прикладывая к этому очень большие силы. - И как он узнал о том, что ваши люди везут именно ведьму? – решился всё-таки вставить слово я. - Вы просто ещё не знакомы с этой особой, - ответил Лафрамбуаз. – Она не считает нужным скрывать свои таланты, и даже активно выпячивает их. Так что нападение отряда де Бельзака оказалось скорее закономерностью, а также стечением обстоятельств, из-за которых он обретался поблизости от маршрута моих людей. Они сумели отбиться, но ведьме удалось сбежать. - Выходит, мне придётся обходиться без неё, - кивнул я, принимая сказанное инквизитором к сведению. - Чтобы сказать тебе это, мне достаточно было голубя в Ливорно прислать, - остановился Лафрамбуаз и глянул мне прямо в глаза. – Раз мои люди оказались недостаточно компетентны, значит, тебе буду помогать я сам. Мне было жаль людей, которых он отправил за ведьмой, а они вернулись к нему с пустыми руками. - И в чём будет заключаться помощь? – уточнил я. - Мы вместе отправимся на ведьмин шабаш, - заявил он. – Твоя девица слишком долго была отрезана от своих, а потому ни в коем случае не пропустит его. Я даже поперхнулся от этих его слов. Инквизитор на ведьмином шабаше? Это уже попахивало каким-то безумием. - И сколько человек вы с собой хотите взять, чтобы разогнать этот шабаш? Видимо, армию, не меньше. - Не будь ослом, Рейнар! – вспылил инквизитор. – Здесь не Франция, и не Германские земли империи, а потому есть шабаши, на которые тут предпочитают закрывать глаза. Иначе как, ты думаешь, мы ловили бы самых опасных ведьм и колдунов? Раз уж вынуждены играть на их поле, так надо подправлять правила в свою пользу. Да уж, его слова просто перевернули весь мой мир с ног на голову. Теперь он уже никогда не будет прежним. Конечно, я подозревал, что Лафрамбуаз далёк от ортодоксов Авиньонской церкви, иначе не держал бы при себе Гедалию, и со мной бы уж точно обошёлся совсем иначе. Однако закрывать глаза на ведьмины шабаши, да к тому же посещать один из них, это уже совсем другое дело. И чтобы это знание уложилось у меня в голове, нужно будет едва ли не больше времени, чем в своё время, чтобы оправиться от путешествия из Луки в Шварцвальд и обратно.
(обратно)
Глава 11. Очень большая ведьма.
Даже когда мы сели в чёрную карету, напомнившую мне ту, в которой я проделал долгое и опасное путешествие в Лукку, я всё равно не мог уместить в голове тот факт, что вот прямо сейчас в сопровождении инквизитора Тосканы и мечника Гизберта отправляюсь на ведьмин шабаш. Всю дорогу до экипажа меня так и подмывало задать Лафрамбуазу самый дурацкий вопрос, какой только возможен в сложившейся ситуации. Нечто вроде: а как же 18 завет 22 главы книги Исхода? Думаю, снизойди инквизитор до ответа, мне бы он уж точно не понравился. Гизберта пришлось взять с собой, потому что отправлять его в Пизу одного не рискнули. Несмотря на мою беседу с ним, мечника лучше всё-таки держать поближе. На что он способен, я отлично видел в тюрьме, а сдержать силу демона, сокрытого в нём и его мече, наверное, мог только я. Ну, или некто столь сильный в потустороннем смысле. Мне очень не хотелось думать, что это может быть, например, Дракулести. - И долго ехать до места шабаша? – спросил я немного не то, что хотел, но надо же было как-то развеять повисшую в карете тяжёлую тишину. Попытаться, хотя бы. - До самой горы мы не поедем, - ответил Лафрамбуаз, - даже мне не стоит появляться там без… - Он хмыкнул, но всё же продолжил. – Да что там, без разрешения. И сейчас мы едем его получать. - Вам ещё и разрешение нужно, чтобы на шабаш попасть, - удивился я, окончательно впадая едва ли не в ступор. - Есть определённые договорённости, заключённые во время чумы, когда всему человечеству мог прийти страшный конец, - начал он, видимо, решив прояснить ситуацию раз и навсегда. – У Священной Римской империи были паладины, войска, артиллерия и помощь Тевтонского ордена, чтобы бороться с чумными отродьями. А после насаждать свою власть всюду, куда только дотянется. Кастильская корона, королевство Арагон, халифаты Сицилии и Гранады закрывали границы для всех, распадались, каждый сеньор держался за свой феод, и многие до сих пор держатся, не признавая над собой ни чьей власти. Италия же и без того была раздроблена, и потому церкви, чтобы сохранить паству, пришлось идти на определённые уступки. Не настолько широкие, как в Арагоне или Наварре, но всё же такие, каких никогда не поймут в Авиньоне или Мариенбурге. Ведьмы и колдуны выдают нам самых опасных среди них, тех, кто не хочет признавать законов и договорённостей с инквизицией. Иных судят сами, представляя нам доказательства их смерти, чаще всего кто-то с нашей стороны присутствует на показательной казни. Другие же отправляются в очистительное пламя костров. Нам помогают ловить заразителей, бороться с осквернителями и некромантами, а также с последствиями их действий. Ну, и время от времени мы посещаем их шабаши, чтобы следить. - За чем именно следить? – не очень понял я. - Чтобы там не творили ритуалов поклонения Козлу и прочих подобных мерзостей, - ответил Лафрамбуаз, - чтобы в котлах не было человечины, чтобы не искали мандрагору известным способом,[287] чтобы человеческих жертв не приносили, чтобы не призывали демонов из ада. Сейчас он перечислил примерно всё, что, как я считал, творится на ведьминых шабашах. Если ничего подобного там не происходит, интересно, что же именно там делают собравшиеся со всей округи ведьмы с колдунами? И для чего все они, собственно говоря, собираются тогда на шабаши. - Это древние празднества, - пожал плечами Лафрамбуаз, - подлинное значение которых известно разве что таким, как хозяйка этого шабаша. Та, к кому мы едем. Это весьма опасная женщина, и мне доподлинно известно, что кроме санкционированных инквизицией шабашей, она устраивает и такие, где творятся подлинные непотребства. Вот только за руку её ещё никто не поймал. Да и связываться с ней нет особого желания. - И, выходит, от её разрешения зависит успех нашего дела? - Я просто ставлю её в известность о своём прибытии на шабаш, - решил всё-таки смягчить формулировку в свою пользу инквизитор, - и отказать мне она точно не сможет. - А в известность ставите, - впервые за всю дорогу подал голос Гизберт, - чтобы там не случилось никаких непотребств, которым вы можете стать нежеланным свидетелем. Отрицать это Лафрамбуаз не стал. Дом ведьмы ничем не напоминал убогое жилище в лесу или же пряничный домик из сказки. Вполне себе презентабельный особнячок в центре небольшого городка Кальчи, расположившегося у отрогов Пизанских гор. В таком может жить, к примеру, купеческая вдова, крепко держащая в руках дело покойного мужа, покуда не подрастут дети. Или, к примеру, вдова богатого дворянина, которой родственники выделили приличное содержание, и она доживает свой век в воспоминаниях о былом. В том, что обитает здесь именно вдова, сомнений как-то не возникало. Слишком уж мрачно он выглядел, и на пристанище одинокой старой девы походил ещё меньше, чем на пряничный домик. Карета остановилась рядом с порогом, и первым оттуда энергичным движением выскочил Лафрамбуаз, напомнив мне отчего-то прыткого кузнечика. Я выбрался следом, а за мной и Гизберт, разумно оставивший своё чудовищное оружие в экипаже. Мне даже не пришлось напоминать ему об этом. Инквизитор нетерпеливым движением постучал молотком в медную пластину, врезанную в дверь. Та отозвалась удивительно густым, единым звуком, как будто Лафрамбуаз и не опускал било раза три, не меньше. Почти сразу же дверь отворилась. Я ожидал увидеть на пороге кого угодно, хоть бы чёрного кота на задних лапах, однако открыл нам самый обыкновенный слуга. Пускай и чернокожий, но это не удивительно, многие зажиточные граждане Пизы предпочитали покупать себе «подневольных слуг», фактически рабов, из жителей Чёрного континента. Те были послушны и отлично вышколены, к тому же, даже самым отчаянным было попросту некуда бежать – они совершенно не представляли себе мира вокруг них. А уж изловить такого не составляло труда. - Госпожа ждёт вас в библиотеке, - густым, будто гуталин голосом произнёс он. – Вас проводят. Он посторонился, пропуская нас, и ни у кого не возникло вопроса – откуда хозяйка дома может знать о нашем визите и уже ждать нас. Мы отлично знали, к кому решили нагрянуть в гости с неожиданным визитом. Нас уже ждала чернокожая служанка, одетая, как и дворецкий, в скромное европейское платье, она кивнула нам, чтобы шли следом. Шагала впереди практически тенью, стараясь выглядеть как можно незаметнее, и ей это вполне удавалось. Изнутри дом был обставлен не роскошно, но вполне прилично, сразу становилось понятно, что у его хозяйки всё в порядке с финансами. Стены украшали маски чёрного дерева с жуткими физиономиями африканских божков, а на некоторых углах стояли тотемы. Когда мы проходили мимо них, внутри меня всякий раз что-то всколыхивалось, как будто поднимались волны со дна болота. И тут же наливались жаром клейма на руке и груди. По пути нам попались ещё пара слуг и служанок – все исключительно чернокожие, самым же старшим был дворецкий. Библиотека в особняке была просто поразительных размеров. Ящики и сундуки с книгами громоздились от пола до потолка. Ни одной книги не было на виду, кроме той, что держала в руках удивительно молодая женщина, сидевшая у окна. Она с удобством расположилась в мягком кресле, перед ней на столике стояла бутылка вина и бокал, а также тарелка с какой-то лёгкой закуской. Рядом же замер слуга, готовый по первому сигналу наполнить бокал вином. В руках женщина держала небольшую книгу в кожаном переплёте. И отчего-то я был уверен, что по первому же слову слуга будет и страницы переворачивать. Если хозяйке станет лень делать это самой. - Я не ждала вас, инквизитор, - обернулась к нам ведьма, оторвавшись от чтения. – А уж тем более в столь странной компании. - И тем не менее, я здесь, - ответил он. - Что же привело вас и ваших компаньонов ко мне? Видимо, ни приличия, ни правила гостеприимства ведьма решила на нас не распространять. Даже поприветствовать нас сочла излишним, сразу перейдя к делу. - В ночь ближайшего полнолуния ты как обычно будешь устраивать шабаш на горе Сера, что близ Кальчи. – Инквизитор не спрашивал, он точно знал, что и когда станет устраивать ведьма. – Я с моими компаньонами буду присутствовать там. Так что изволь придержать своих псов, чародейка, чтобы они ненароком не кинулись на нас. Ведьма долго глядела ему в глаза, словно оценивая, стоит ли принимать сказанное Лафрамбуазом всерьёз. А после подняла руку с пустым бокалом и дважды постучала длинным ногтем по стеклу. Звук вышел в высшей степени неприятный, как будто по зубам этим ногтем прошлись, но, видимо, этого эффекта она и добивалась. Слуга тут же подхватил бутылку и наполнил бокал. - А что если мы хотим повеселиться там как следует? – спросил она. – А ты хочешь испортить нам всё веселье, инквизитор. На этот вопрос ответа не было нужды давать, и потому мы ждали, когда она продолжит. - Знаете ли, - сказала она, - ответьте честно на один вопрос, и я решу – стоит ли давать вам свою протекцию, чтобы вас не сожрали мои псы. - Я ставлю тебя в известность о своём прибытии на твой шабаш, - ледяным тоном заявилЛафрамбуаз. – Мне не требуется твоя протекция, чтобы прибыть туда. - Будь это так, - ответила ведьма, - ты бы не приходил сюда заранее, не просил бы отозвать моих псов… - Ты забываешься! – вспылил Лафрамбуаз. Видно было, что этот визит дорого ему дался, и ведьма своим поведением лишь ухудшала положение. Скорее всего, намеренно. - Давай, я угадаю твой вопрос, - шагнул вперёд я, прежде чем ведьма успела сказать нечто провокационное, что уже точно обречёт наш визит на полное фиаско, - и если мой ответ будет верным, ты дашь нам покровительство на своём шабаше. - А ты наглец, юноша, - подалась вперёд ведьма, - мне такие нравятся куда больше святош, вроде твоего спутника. Ну что же, я жду твоего ответа. - Мне нужна юная девица, ведьма, которая будет на твоём шабаше, - сказал я. – Она слегка безумна и изображает из себя театральную маску. - Неужели, ты хочешь забрать ту юницу, что лишь только-только чудом освободилась из застенков инквизиции, - покачала головой ведьма. – Это будет просто бесчеловечно по отношению к ней. - Она должна будет пойти со мной добровольно, - ответил я, - и никак иначе. У неё будет уйма возможностей сбежать, пока она будет в моём отряде. Стеречь её уж точно никто не станет. - Если весь твой отряд набран из людей, вроде тебя, то ничего удивительного, что тебе понадобилась ещё и полоумная ведьма. – Женщина поставила на столик полупустой бокал, но слуга и не подумал наполнять его без команды. – Ты мне не нравишься, и третий ваш спутник тоже. Мне не особо по душе ладан и фимиам, но сера с лепрой и чумой разят куда хуже. Она поднялась на ноги, и слуга быстрым движением поправил на ней платье. Он касался её так, будто это была не женщина из плоти и крови, а воплощённое божество. - Вот что я решила, - заявила ведьма. – Вы двое отправитесь на шабаш, ты же, инквизитор, возвращайся к себе в Лукку – не желаю, чтобы ты своей постной рожей портил нам веселье. Я заметил краем глаза, как побледнел Лафрамбуаз, как стиснул зубы с такой силой, что набухли желваки. Но он ничего не сказал. Вышел из библиотеки первым, не кивнув даже на прощание. Мы поспешили за ним. Инквизитор не произнёс ни слова, пока мы не покинули дома ведьмы и не уселись в карету. Кучер медленно тронул лошадей, не получив никакого приказа, а потому, верно, решил покатать нас по городку, пока начальство не решит, куда же ехать дальше. - И что же, - рискнул спросить у него я, - вы примете во внимание её слова? Вас не будет на шабаше? - Слова я во внимание точно приму, - процедил сквозь зубы он, - а вот насчёт бездействия ты ошибаешься, Рейнар. Эта тварь ответит мне за оскорбления. Меня так и подмывало спросить – как же именно она ответит, но я отчего-то был уверен, что ничего мне Лафрамбуаз не скажет. Не из тех людей он был, кто легко делится своими планами, особенно планами мести. - И всё же, я не понимаю, отчего она вела себя так нагло, - покачал головой я. – Пускай и в собственном доме, но ведьма же точно знает, кто вы такой, что за сила стоит за вами. - Это послужит мне хорошим уроком, Рейнар, - сказал он. – Я пришёл в её жилище, закутавшись в плащ собственного высокомерия, а она ловко спустила меня с небес на грешную землю. Что ж, не люблю оставаться в долгу. Он дважды стукнул костяшками пальцев по крыше, и кучер остановил карету. Я думал, Лафрамбуаз не следит за дорогой, однако он велел вознице остановиться прямо у дверей небольшой гостиницы. Над ними покачивалась кованая вывеска с кроватью, ключом и кружкой пива – настоящее произведение искусства. - Моих денег вам обоим хватит на то, чтобы прожить тут до шабаша, - сказал он. - А как нам попасть на него? – удивился я, сразу поняв, что оставаться с нами Лафрамбуаз не собирается. – Я вот слабо себе представляю, где на этой горе шабаш может происходить. - Не сомневайся, - покачал головой инквизитор. – Ведьма приедет за вами, чтобы проводить лично. Мне оставалось только плечами пожать, да быстро выбраться из кареты. Я решил не прощаться, потому что знал, от Лафрамбуаза не дождусь и короткого кивка в ответ. Гизберту пришлось несколько сложнее – вытащить его громадный меч из экипажа оказалось не такой и простой задачей. В гостинице было немноголюдно, что меня полностью устраивало. Я заплатил, не торгуясь, за две комнаты, велел слугам тащить наши пожитки наверх. Мы же с Гизбертом устроились в общей зале в ожидании заказанной еды. Мы оба завтракали ещё на «Espirito Santo», и надо сказать, завтрак наш вполне можно было назвать скудным, ничуть не покривив душой против истины. Первым, конечно же, принесли пиво, и мы отдали должное этому напитку. Конечно, было оно так себе, но для утоления жажды сойдёт и такое. Правда, от него сильнее разыгрался аппетит, а потому стоило только появиться на столе тарелкам и мискам с едой, мы тут же накинулись на них, будто пара голодных псов. - Ты погляди на них, - раздался скрипучий голос. – Нет, ты только взгляни на этих варваров, мой просвещённый друг. Их пытались приучить к благам цивилизации на протяжении тысяч лет, но они так и остались дикарями. Мы с Гизбертом обернулись и увидели парочку пожилых людей. Первый напоминал больше всего профессора какого-нибудь университета – из Лукки или Флоренции. Может быть, доктора философии. Он был одет в одежду строгих, исключительно тёмных тонов, а редкие по старости волосы укладывал в некое подобие причёски. Обращался он к смуглому жителю востока, наверное, из Крымского султаната, а может, с Пиренейского полуострова. По виду, спутник философа был настоящим учёным, даже очки в стальной оправе на носу таскал, хитровато прищуриваясь из-за них. - Не будь строг к этим молодым людям, рафик,[288] - покачал головой араб. – Они юны и стараются жить. Ты и сам был таким, когда обучался в достойной академии, где сейчас преподаёшь. - Не стоит ровнять нас, - покачал седой головой профессор. – К тому же, я видел из какой кареты они вышли. Обыкновенно, если уж человек сел в такую, то редко его после этого видят. Разве что на главной площади, привязанным к столбу с обложенными вязанками хвороста ногами. Вот что я тебе скажу, друг мой. Вот, значит, в чём дело. Глазастый не по годам старичок приметил, в какой карете мы приехали к гостиничному крыльцу, и решил вволю поизгаляться. Во все времена студенческая братия и профессура были проникнуты духом вольнодумства и открыто враждебно относились к церкви, а уж к инквизиции так и подавно. Интересно, что бы случилось, будь с нами тут ещё и Лафрамбуаз. Вполне возможно, завтра к утру говорливый старичок и в самом деле оказался бы привязанным к столбу на центральной площади. - А вы не боитесь, что сами можете оказаться в этом положении? – как будто прочтя мои мысли, высказался Гизберт, которого, видимо, слова старичка задели за живое. - Если вы считаете, что можете запугать меня, молодой человек… - начал было тот, однако Гизберт умудрился скроить такую жуткую гримасу, что пожилой профессор мигом заткнулся. - Угрожаю я, папаша, совсем иначе, - голос мечника разом стал тише и каким-то хриплым. - Кажется, стоит найти более приличное заведение, - поднялся на ноги не на шутку перепуганный старичок, - сюда, как я погляжу, пускают слишком уж подозрительных личностей. Араб только плечами пожал и вышел вслед за профессором. - И кто эти двое такие? – спросил я у хозяина гостиницы, похоже, ничуть не огорчённого тем, что старичок с арабом покинули её. - Да так, - пожал плечами тот, продолжая протирать кружку, - пара сбрендивших стариков. Каждый год пытаются попасть на шабаш ведьм, вроде как влюблены в одну и ждут, когда та ответит им согласием. Но их и близко к горе не подпускают, как и всяких других. Видимо, шабаш тут был чем-то вроде местной достопримечательности, раз знали о нём все, кому ни лень. Расправившись с едой, я оказался перед неразрешимой на первый взгляд проблемой. Мне оказалось совершенно нечего делать. Вот уже много месяцев я жил в таком безумном ритме, что просто не мог позволить себе времени на отдых больше, нежели нужно для восстановления сил. Да и это удавалось очень и очень редко. Если не считать дней, проведённых в поместье Лафрамбуаза в Лукке, я и не отдыхал-то толком. Постоянно куда-то бежал, за кем-то гнался или наоборот, удирал от кого-нибудь – и второе куда чаще первого. Так что отдых давно уже стал для меня коротким периодом времени, когда можно посидеть у костра и поглядеть в его пламя, не думая о завтрашнем дне и том, что он принесёт. Да и вообще, доживу ли я до него – в этом у меня были серьёзные сомнения. У Гизберта подобных проблем, похоже, не возникало. Как только закончилась еда, он отправился в свою комнату. Наверное, сейчас валяется в кровати и глядит в потолок. О чём он думает в этот момент, я даже представить себе не мог. Мечник пережил многое, быть может, даже побольше моего. На его долю выпали кошмарные испытания, но он каким-то чудом ещё остаётся человеком. Даже приютив в душе своей немалую часть демона. Идти к себе мне не хотелось, а потому я расплатился с хозяином за обед и отправился гулять по городу. Кажется, со времён короткой прогулки по Специи ни разу мне не представлялась возможность вот так запросто, спокойно пройтись по городу. Без какой-либо цели, не оглядываясь за спину – а не следят ли за мной враги – просто бродить по улочкам, глядя на людей. На таких же как я прохожих, на докторов в чёрных плащах и опущенными на шею масками, на стражников, строго поглядывающих по сторонам, побрякивая окованными сталью «пятками» алебард о мостовую, на крысоловов с целыми сворами злющих терьеров, готовых ловить и рвать любую крысу, какая только будет иметь несчастье попасться им на глаза. В общем, обычный, мирный, сонный городишко, который мало изменился даже из-за кошмара чумы. Да и вряд ли она добралась сюда. Наверное, когда всё закончится, я поселюсь именно в таком городе – тут очень хорошо всё забывать. Хотя к чему обманывать самого себя – ничего не закончится, по крайней мере, так, как мне бы хотелось. После Шварцвальда – Дракулести, и после него мне ещё какое-нибудь дело найдётся. Уж кто-кто, а инквизитор Лафрамбуаз не оставит меня в покое. А значит, мечты о тихой жизни в таком вот сонном городке, где даже шабаш не воспринимали как нечто из ряда вон выходящее, останутся для меня пустыми мечтами. В гостиницу я вернулся в сумерках, пребывая в исключительно мрачном настроении. Без ужина отправился к себе в комнату, коротать часы перед сном за не самыми приятными раздумьями. Утром я не слишком рано спустился в общую залу. Дважды ко мне заглядывала служанка, которая хотела поменять простыни, но оба раза я прикидывался спящим, и она закрывала за собой дверь. Однако голод и естественные надобности выгнали-таки меня из кровати. Я не особенно удивился, застав внизу знакомую уже парочку – пожилого профессора, как оказалось, влюблённого в ведьму, и его арабского приятеля. В столь ранний час лишь они да Гизберт, у которого за ушами трещало, так старательно он перемалывал явно не первую порцию еды, сидели в общей зале. Я махнул хозяину, скучавшему за стойкой, как мне показалось, с той же самой кружкой в руках. Однако подсел не к Гизберту, а к паре пожилых людей. Мечник был натурой не слишком общительной, и коротать утро в его компании как-то не тянуло. В то время как старик-профессор был куда более интересным собеседником. Конечно, из тех, кто предпочитает больше слушать собственный голос, да только мне, собственно, это и было нужно. - Отчего вы решили выбрать наш стол? – тут же окрысился на меня старик. – Тут полно свободных. Если не желаете садиться с вашим приятелем-варваром, который, по всей видимости, не имеет представления даже об основах культуры поведения за столом, так выберите любой свободный по вкусу. - Мне по вкусу пришёлся именно этот, - ответил я, садясь напротив него. Кажется, арабу реакция старика доставляла удовольствие. - Вы пропустили в моей фразе слово «свободный», юноша, что, впрочем, неудивительно, раз вы путешествуете в компании этого одноглазого варвара. Однако я, раз уж вы пропустили его, то глаза вас не должны обмануть – этот стол занят. - Для меня место же нашлось, - пожал плечами я. – Принесите что-нибудь, что уже готово. Не хочу ждать. - Послушайте! – стукнул ложкой о край тарелки старик. – Что это за бесцеремонность?! Вы что же, вовсе не в грош не ставите наше уединение? Вам слово «деликатность» знакомо? Или хотя бы «вежливость»? - Их давно уже нет в моём лексиконе, - заявил я, видимо, немало удивив старика тем, что знаю достаточно «сложные» слова, явно выходящие за рамки понимания простого наёмника. - Согласись, рафик, - тут же встрял пожилой араб, - этот юноша отбрил тебя красиво. Не ты ли любил поддеть умствующих господ в юности подобными шуточками? - Послушай, - окрысился теперь уже на него старик, - если ты будешь становиться на сторону этого молодого нахала, то скоро перестанешь быть мне другом! - Если бы ты платил мне всякий раз, как обещаешь забыть нашу дружбу, хотя бы по медной монете, - в обычной для арабов манере отозвался тот, - я давно уже стал бы богаче моего султана. Седовласый профессор надулся и глядел теперь только в свою тарелку, явно не собираясь больше ничего говорить. А потому араб взял инициативу на себя. - И всё же, что привело вас за наш столик? – спросил он у меня. - Если честно, я соскучился по хорошей беседе, - ответил я почти правду. – Спутник мой – человек молчаливый, и порой из него неделями слова не вытянуть, а мне с ним ещё коротать и коротать дни. Так что, увидев вас, я решил воспользоваться оказией. Тем более что вчера хозяин гостиницы много интересного рассказал про вашего друга. - Опять про меня лишнее болтают, - буркнул профессор, но продолжать не стал. - Да и про вас – тоже, - добавил я. - О, эти благословенные времена, - протянул араб, которого ничуть не смутили мои слова, - мы были молоды, куда моложе вас с вашим молчаливым другом, и боролись за сердце юной женщины. Конечно, мы не знали, кто она такая, и даже не подозревали, отчего отвергает обоих. Быть может, сейчас и сложно поверить в это, но и я, и мой рафик, были настоящими красавцами. Ну, или считали себя таковыми, конечно. - Ты был красивым варваром, - встрял-таки старик, - а я – молодым, но уже умудрённым жизнью учёным мужем. Подавальщица как раз принесла еду, и я слушал стариков, которые, кажется, совсем позабыли обо мне. Оба ушли в мир своих воспоминаний о молодой ведьме, за которой ухлёстывали много лет назад. Вспоминали победы друг над другом, араб то и дело подшучивал над профессором, а тот сразу же кидался в бой, будто слова друга и действительно задевали его за живое. Их дружескую перепалку прервало появление ведьмы. Я даже не ожидал, что она явится так рано. Стоило отвориться дверям гостиницы, как внутри тут же установилась тишина. В ней перестук каблуков был слышен особенно отчётливо. Знакомая мне ведьма вошла в общую залу, критически оглядела её. Взгляд женщины скользнул по нам с Гизбертом, но остановился на двух стариках. - Ты снова явился ко мне, - вздохнула она. – Зачем? Ты не был нужен мне молодым и красивым, не нужен и сейчас, когда ты стар и сед. Для чего ты каждый раз отправляешься в путешествие, чтобы попроситься на шабаш? - Ты знаешь ответ, женщина, - гордо заявил ей профессор. - Глупцы, - отмахнулась она. – Были молодыми глупцами, стали глупцами седыми. А вы двое чего сидите? Я приехала за вами, между прочим. - До ночи ещё есть время, - пожал плечами я, и не думая отрываться от еды, - если ты пришла показать нам дорогу, то ещё рано. - А ты ещё больший наглец, чем инквизитор, - глянула она на меня с откровенной злобой. – Или вы оба сейчас отправляетесь со мной, или можете забыть о шабаше и о той, за кем приехали. И тогда я глянул ей в глаза, отпуская свою силу. Мои проклятья хлынули в её сознание, в самую душу ведьмы. Клейма на груди и правой руке налились болью, но я стиснул зубы и терпел её. Я чувствовал, как к моей собственной силе примешивается ещё что-то, нечто, полученное во время схватки с крысолюдским шаманом, проникшее в мои тело и душу через кампеадорский меч. Ведьма отшатнулась в первый миг, ошеломлённая моей силой и напором, однако уже через мгновение ответила. Не шевельнув и пальцем, она обрушилась на меня. В голове моей раздался вой – не волчий, как будто даже не имеющий отношения к нашему миру. Свет померк вокруг нас. Какие-то злобные духи заметались рядом, их стремительные перемещения я ловил краем глаза. А потом где-то вдали забили барабаны туземцев Чёрного континента, послышались отголоски пения, приглушённые расстоянием. Но звуки нарастали, как будто приближаясь к нам. Тогда я усилил напор. Клейма горели огнём, но я просто выбросил эту боль из головы. Сейчас имело значение лишь наше противостояние с ведьмой. Я должен был заставить её отступить любой ценой. Барабанный бой нарастал, пение становилось всё громче, всё больше духов металось меж нами. Однако ни я, ни ведьма не переходили в наступление. Я видел, как она изменилась в той тьме, что сорвала с нас все покровы. Маленькая, даже какая-то щуплая женщина с давно не мытыми длинными спутанными волосами, одетая в складывающиеся в замысловатый узор цепочки потускневшего металла. Лоб её украшал полумесяц, отлитый, видимо, из того же металла, что цепочки, но он сиял в свете невидимой луны, будто начищенный песком. Она сидела на корточках, глядя на меня исподлобья недобрым взором, а после произнесла одними губами короткое слово, и всё прекратилось. Я скорее угадал, чем услышал или прочёл по губам, что она сказала мне, но был точно уверен, что это слово «хватит». Мы снова находились в гостинице. Она стояла в дверях, я сидел за столом с ничего не подозревающими стариками. Ведьма побледнела, однако держалась по-прежнему уверенно. Мы словно два хищника обменялись приветственным рыком, признали силу друг друга, но дальше не пошли. Интересно, как я выглядел в той тьме, где шёл наш короткий поединок? Хотя, быть может, ведьма видела совсем не это. - Что ж, теперь мне придётся задержаться в этом месте, - с явным сожалением произнесла она. – Ты убил нескольких моих слуг, что прибыли со мной, и теперь мне придётся ждать, когда прибудут новые, чтобы отвести нас на гору. Она щёлкнула пальцами, и к ней тут же подбежал сам хозяин. Ведьма в городе была явно далеко не последней женщиной. - Я буду в комнате, - распорядилась она, даже не сказав в какой именно, - принесите туда вина и пришлите кого-нибудь из моих слуг, что ещё остались на улице. - Конечно-конечно, - закивал тот, и принялся раздавать команды служанкам. О нас он позабыл напрочь. - Я не понял, что между вами произошло, юноша, - покачал головой пожилой араб, - но, скажите, как вы сумели уничтожить нескольких слуг? - Вы же видели, я не встал со своего стула, - пожал плечами я. – Как я мог сделать это? - Не прибедняйтесь, - отмахнулся араб. – Ей же служат лоа,[289] которых она селит в телах своих чернокожих слуг. Вот их-то вы и уничтожили, как я понял из её слов. Точнее из того, что не было ею сказано. - А вы много знаете об этой женщине, - заметил я, - но это вовсе не значит, что я стану рассказывать вам о себе. - Вы слишком противоречивый человек, юноша, - заметил профессор, - и я теперь даже не знаю, как относиться к вам. - Лучше не менять первого впечатления, - ответил я, и поднялся на ноги. Теперь меня более чем устраивала молчаливая компания Гизберта.(обратно)
Глава 12. Шабаш с последствиями.
Я стоял перед красивым вороным конём, однако не спешил забираться в седло. Краем глаза заметил, что Гизберт не торопится, разглядывая животное своим единственным глазом. - Вы что же, - поторопила нас вышедшая из гостиницы ведьма, - верхом ездить не умеете? Места в моей карете для вас обоих нет, так что кому-то придётся бежать за нею. Верхом ездить я, конечно, умел. Пускай до поляков или венгров мне было далеко, но всё же не просто в седле держусь. Уверен, что и Гизберт – тоже, он бывалый путешественник и вряд ли все мили, пройденные им, отмерил только ногами. Просто мне не нравился этот конь, и Гизберту, по всей видимости, его скакун тоже не пришёлся по душе. Было в них нечто такое, что заставляло насторожиться. К тому же, как только я подошёл к животному и положил правую руку ему на холку, клеймо тут же начало покалывать. - Что с ними не так? – обернулся я к ведьме, ожидая объяснений. За ней прибыл эскорт спустя примерно полчаса с нашего немого столкновения. Оба старика предпочли откланяться, поняв, что и на сей раз не встретят понимания. В гостиницу вошли несколько её чернокожих слуг, сразу же направились на второй этаж, и вместе с ними ведьма вышла из комнаты уже через пять минут. На улице её ждала карета, скорее всего, в ней она сюда и приехала и пара вороных жеребцов, что так не приглянулись нам с Гизбертом. - В них заключены малые лоа, - ответила ведьма. – Постарайся не убивать их, как некоторых моих слуг. Без них вам не попасть на гору. Вернее, не попасть туда, где собираются на шабаш. Мне вовсе не улыбалось ездить на этих малых лоа верхом, но раз выбора нет, приходится подчиниться. Правда, делать это мне чертовски не хотелось, как, видимо, и Гизберту. Однако я первым заскочил в седло, подавая ему пример, и мечник последовал за мной. Не в первый раз я подивился тому, как ловко он движется, несмотря на громоздкий меч за спиной. - Ну что ж, - махнула рукой кучеру из кареты ведьма, - раз все готовы – поехали. Тот молча стегнул коней вожжами, и четвёрка вороных рванула, что называется, с места в карьер. Наших жеребцов и погонять не пришлось, они тут же помчались вслед за каретой. Скакать по городу в таком темпе вообще было не самым разумным решением, однако мы никого не встретили, хотя ещё вчера я гулял по городу и встретил довольно много прохожих даже в более позднее время. Не попадались нам ни стражники, ни доктора, ни крысоловы. Как будто город вымер или только те его улицы, по которым мчалась наша кавалькада. А вскоре мы покинули его пределы, миновав безлюдный пост с поднятой рогаткой, что было не просто удивительно. Этого я уже понять не мог. Города не остаются без охраны ни днём, ни ночью. Я не был бы удивлён, если бы стражники вытянулись по фрунт и отсалютовали ведьме с кортежем. Да что там, меня не удивил бы и кланяющийся ей и просящий возвращаться поскорее подеста, однако пустой пост с поднятой рогаткой – это уже переходит все границы. Я решил выбросить это из головы, да и после хватило впечатлений. Потому что стоило нам отъехать от города на полмили, как ведьма снова высунула руку из кареты и щелчком пальцев подала знак кучеру. Тот хлопнул коней вожжами, но те не прибавили шагу. Нет, они начали подниматься в воздух – быстро, как будто под ногами их дорога сама собой уходила в небо. Думаю, не надо говорить, что и наши кони последовали за ними. Не прошло и пяти минут, как мы скакали на уже довольно приличной высоте. Я старался не глядеть вниз, и не цепляться за уздечку так сильно, что аж пальцы побелели. Получалось не очень. Как-то не было у меня привычки глядеть на мир сверху вниз. Хотя, признаться, зрелище было в высшей степени захватывающее – особенно когда я к нему привык и перестал то и дело жмуриться. Мы летели над лесом, над дорогами, по которым перемещались фигурки людей и похожие на коробочки повозки. Лошади с такой высоты вообще казались чем-то непонятным, но напрочь лишённым грации, присущей этим животным. Реки не толще моего пальца, озёра размером с ладонь, и, конечно же, отроги гор. Мы кружили над ними, снижаясь по долгой спирали. Я уже не боялся смотреть вниз, а потому вовсю любовался небыстро увеличивающимися в размерах видами. На горное плато можно было попасть только по воздуху, по крайней мере, я не заметил ни одной дороги и даже козьей тропки, что вела бы сюда. Однако было оно достаточно просторным и могло вместить народу никак не меньше, чем хорошая бальная зала. Тут уже вовсю шуровали чернокожие слуги ведьмы, и если не присматриваться внимательно, то могло показаться, что готовились они к обыкновенному загородному празднику. Такие пускай и нечасто, но проводились в спокойных провинциях, конечно же, под внушительной охраной, в которой народу насчитывалось никак не меньше, нежели гостей. Однако здоровенный котёл, под которым разводили огонь, пока отставленные поодаль клетки с голыми людьми, а также здоровенный детина в козлиной маске наводили на не самые добрые мысли. Этот шабаш явно будет из тех, на какие церковь никогда не закроет глаза. Мы приземлились и ведьма, не обращая на нас внимания, занялась организацией празднества, отправившись прямиком к детине в козлиной маске. У нас же с Гизбертом приняли коней, предоставив в дальнейшем самим себе. Мы отошли подальше, где, как мне казалось, никто не мог нас слышать, да и не путались под ногами у снующих туда-сюда чернокожих слуг. - Не нравится мне всё это, - тут же заявил Гизберт, озвучив мои мысли. Мне оставалось лишь пожать плечами в ответ. А что мы могли поделать? Я был там, где должен быть, теперь надо дождаться появления особы, из-за которой я прилетел на этот шабаш. - Я чувствую себя главным блюдом на обеде, - неожиданно резко сказал он. - Мы, в отличие от жареного кабана, можем показать клыки, - попытался успокоить его я. - Разве что только показать, - отмахнулся он. – Здесь соберётся столько нечисти, что им не составит особого труда справиться с нами. - Не прибедняйся, Гизберт, - хлопнул его по плечу я, - в твоём мече достанет силы, чтобы расправиться со всеми, кто прилетит на шабаш, и с его хозяйкой в придачу. - Так вот зачем ты потащил меня сюда, - прищурив единственный глаз, глянул на меня Гизберт. – Ты ведь знаешь, чем я плачу всякий раз за эту непрошеную силу. - Я за свою плачу не меньше, - заверил его я, - но раз уж ввязался в эту игру, то придётся идти до конца. - Ты не оставил мне выбора. - У меня его тоже не было. Вряд ли от этих слов Гизберту стало легче, но должен же я был хоть что-то сказать. Мы сидели в своём, можно сказать, медвежьем углу, когда начали прибывать первые гости. Чернокожие слуги возвели для ведьмы высокий помост, лестницей к которому стали её слуги. Они пали ниц, чтобы гости могли по их спинам подняться к хозяйке шабаша. Последним распростёрся верзила в козлиной маске, чья белая спина резко контрастировала с чёрными телами остальных. Сама ведьма сильно преобразилась, как только поднялась на свой помост. От прежней женщины не осталось и следа. Она словно бы даже в росте немного прибавила. На ней теперь была лёгкая туника, прикрывающая лишь самые интимные части тела. Волосы сами собой собрались в строгую причёску, а головным убором служил знакомый мне по видению полумесяц, вот только он вырос в размерах и сиял каким-то потусторонним светом. Как будто вобрал в себя свет луны и сейчас отдавал его обратно, кидая на лицо ведьмы зловещие отблески. Как я и предполагал, все гости являлись на шабаш по воздуху. Летели, правда, подчас на самых удивительных и для полёта никак не предназначенных предметах. Да и выглядели они более чем пёстрой компанией. Вопреки расхожему мнению, были тут не одни только ведьмы, было среди гостей предостаточно людей мужеского полу. Первой прилетела в роскошной белой карете женщина в платье, словно сплетённом из инея. Она быстро поднялась по спинам слуг, задержавшись у козлоголового, присела в коротком реверансе перед ведьмой и столь же быстро убралась. За ней уже шагала крупных форм тётка в какой-то невероятной чёрной хламиде и остроконечной шляпе, прилетела она, как и положено, на помеле. Потом был первый из чародеев или колдунов, или как они там себя называют – чудаковатого вида старикан в профессорской мантии и смешной шапочке с кисточкой. Прилетел он, стоя в непонятном, но чертовски сложном на вид механическом устройстве с множеством шестерёнок, пружин и каких-то мелких деталей. Он припал на колено перед ведьмой, поцеловав ей кончики пальцев, и весьма бодро для своего возраста подскочил на ноги, уступая место следующему. Я вскоре перестал следить за прибывающими. Слишком уж пёстрой толпой они шли. Лишь запомнилась развесёлая компания не то русских, не то венгров, не то ещё кого, прилетевших верхом на существе, напоминающем чёрта с церковных фресок, которого они то и дело погоняли нагайками. Вели себя они настолько шумно, что ведьма на своём помосте поморщилась при их появлении, однако на дверь не указала. Тем более что поднимаясь к ней, гуляки смерили свою удаль и вели себя прямо-таки пристойно. Хватило их, правда, ненадолго, стоило компании сойти с лестницы из спин, как они тут же снова принялись горланить песни и приставать к молоденьким ведьмам. Нельзя сказать, что последним это не нравилось. Солнце село за горизонт, окрасив округу в незабываемые цвета заката, когда к нам подошёл высокий слуга и сообщил, что хозяйка приглашает нас подойти поближе. - Стоит воспользоваться приглашением, - кивнул я, поднимаясь на ноги. По всей видимости, Фантеска должна скоро появиться. Я направился поближе к помосту, Гизберт шёл следом. Мне стоило известных усилий не стиснуть пальцы на рукояти кампеадорского меча, который я теперь постоянно носил за поясом. Отчего-то у меня появились самые неприятные подозрения относительно ведьмы и её истинных намерений на наш счёт. Гизберт поравнялся со мной, и, не глядя в мою сторону, произнёс: - Мне кажется, сейчас что-то начнётся. И снова как будто мои собственные мысли озвучил. Ведьма уже сошла с помоста, последней пройдясь по лестнице из спин. Следом за ней шагал здоровяк в козлиной маске, подскочивший на ноги, как только она ступила с него. Он чем-то напоминал домашнего питомца, вроде комнатной собачки, какие стали популярны после первых удачных экспедиций в Серику,[290] даже с учётом размеров и угрожающей маски. Повадки были какие-то рабские, угодливые, а потому даже смотреть в его сторону было неприятно. Чернокожие слуги ведьмы вели себя всё-таки немного иначе, хотя и являлись её рабами сразу в нескольких смыслах. Если, конечно, верить словам учёных, с которыми я свёл короткое знакомство в гостинице. - Наконец, с этим утомительным приветствием покончено, - кивнула нам ведьма, принявшая прежний облик шикарной дамы, - и можно заняться насущными делами. Идёмте, я провожу вас к нужной вам юнице и её опекунше. Та дама весьма строгих правил и не подпускает к ней посторонних. Нервозность моя никуда не делась, несмотря на то, что ведьма вроде не собиралась нарушать своего слова. Мы прошли через половину плато, и все спешили уступить дорогу хозяйке, а попутно обменяться с ней хотя бы парой слов. Одних она приветствовала лёгким наклоном головы, кому-то бросала короткую фразу, иных же попросту игнорировала. Словом, вела себя прямо как царствующая особа на приёме, и с ней обходились соответственно, ища протекции или стараясь хотя бы не впасть в немилость или же, наоборот, избавиться от опалы. Фантеску я узнал сразу. Она не так уж изменилась с тех пор, как рисовали её портрет сразу после заключения в особую тюрьму инквизиции, к тому же она облачилась в разноцветный костюм – сплошная чересполосица красного, синего и белого, нанесла на лицо театральный грим, выбеливший кожу, отчего стала похожа на привидение. Весьма озорное привидение, надо сказать, судя по безумным искоркам, мелькавшим в больших, подведённых чёрным глазах. Рядом с ней торчала опекунша, от одного вида которой мне сделалось нехорошо. Древняя старуха, одетая во вдовье платье столетней давности, со свисавшими на лицо тонкими, словно паутинка седыми прядями, кокетливо – что смотрелось вдвойне отвратительно – прятала за спину руки с уродливыми кистями, украшенными длиннющими когтями. Она была стрыгой – чумной тварью, что может потягаться силами с сильнейшими из тиранов. Говорили, что стрыгами после смерти от чумы становились ведьмы, полностью отринувшие пути Господа и предавшиеся Тьме и поклонению Козлу. Также легенды – а о стрыгах ходили только легенды и байки, причём исключительно кошмарного свойства – утверждали, что ведьмы сами заражали себя чумой, чтобы не просто умереть, унеся свои знания и силы в могилу, но обрести некое жуткое подобие бессмертия. Завидев нас, Фантеска уставилась сначала на ведьму, потом на Гизберта, а после не сводила взгляда с меня. Мне даже как-то не по себе стало от столь пристального внимания. Девчонка – а выглядела ведьмочка именно что девчонкой – сунула в рот леденец непристойной формы и принялась его облизывать с самым хищным видом. Стоило же нам подойти поближе, как она протянула наивно-детским голоском: - Да это же сам дьявол. И продолжила пялиться на меня самым что ни на есть наглым образом. Она чем-то напомнила мне кошку – такая же полная бесцеремонность и уверенность в себе. Стрыга опомнилась первой, ловко отпустила подопечной подзатыльник, не поранив её, что было не так-то просто, учитывая длинные когти нежити, и опустилась в глубоком реверансе, поддерживая юбки. Фантеска тут же последовала её примеру, однако заметив, что опекунша не следит за ней, повернулась в её сторону и показала язык. - Фантеска, - обратилась к ней ведьма, словно и не заметившая выходки, - с тобой хочет поговорить один из моих гостей. В присутствии опекунши, конечно, - кивнула она не без труда выпрямившейся стрыге. - А можно без неё? – тут же заканючила Фантеска. – Она мне уже надоела так, что зубы болят. - Меньше кушай сладостей, дитя, - наставительным тоном произнесла стрыга, - и зубки болеть не будут. От её тона меня просто передёрнуло. Конечно, умом я понимал, где нахожусь, и что, наверное, тут всё совсем иначе должно быть, но стрыга, отчитывающая молоденькую ведьму за то, что та ест слишком много сладкого, да ещё и пытаясь говорить неким подобием елейного голоса… Проклятье, да у меня в голове подобное уложиться просто не может! - Сия дама – твоя опекунша моим решением, - ледяным тоном отозвалась ведьма, и на миг словно снова преобразилась в ту почти статую, что стояла на помосте, приветствуя гостей. – Ты ведь не хочешь оспаривать мои решения? - Нет-нет-нет, - тут же замотала головой Фантеска. – Не хочу, не хочу, не хочу. Совсем не желаю. - Вот и отлично, - кивнула ведьма, и удалилась, вслед за ней поспешил и здоровяк в козлиной маске. Он, вообще, не отставал от неё ни на шаг. - Так какое же у вас дело к моей подопечной? – тут же напустилась на нас стрыга, но я сразу же перешёл в контратаку. - Я пришёл поговорить с ней самой, в твоём присутствии, и никак иначе, - отрезал я. – Ты ведь слышала королеву шабаша, стрыга? Старуха недовольно засопела, но была вынуждена отступить. - А красиво ты её, - заявила Фантеска, - мне понравилось. Ты ведь дьявол, верно? Она шагнула ко мне поближе, вытерла ладошку о панталоны и протянула мне. - А я – Фантеска, - представилась она, - Фантеска Дзанни, если хочешь знать, господин дьявол. - Зови меня Рейнар, - представился я, пожимая её руку, - а это мой товарищ Гизберт. - Он тоже ничего, - с почти детской непосредственностью заявила Фантеска, - но ты… - Она закатила глаза. – Так чего вам от меня надо-то? - Есть одно дело, с которым ты могла бы мне помочь, - ответил я максимально честно. - И что это за дело такое? - Надо прикончить одного весьма опасного субъекта и, соответственно, не дать ему прикончить нас. - Уммм, - протянула девица, снова сунув в рот леденец, отчего вопрос её прозвучал несколько невнятно, но я его понял: - Это кто же это такой будет? - Тиран, - сказал я настолько нейтральным тоном, насколько смог. - Ух ты! – В глазах Фантески было столько неподдельного восторга, что я понял – и в самом деле придётся иметь дело со слегка ненормальной девицей. Вот только нормальный человек ни за что и не возьмётся за то дело, которое мне предстоит. – Это же вроде как будет хороший поступок, верно? Тогда, конечно же, я согласна! - Это решительно невозможно, - снова встряла стрыга, однако стоило мне на неё глянуть, ответила ехидным взором и добавила: - без одобрения королевы, что поместила сию юницу под мою опеку. От слова «юница» Фантеску аж передёрнуло, и она снова показала стрыге язык, опять так, чтобы та этого не заметила. Однако в следующий миг стрыге стало не до нас – из груди её вырос длинный клинок меча, сверкающий латинскими литерами. Видимо, он был зачарован примерно так же, как кампеадорский, что я носил в ножнах. Мёртвая ведьма задёргалась на нём и через секунду опала, рассыпаясь прахом. За спиной её стоял высокий человек в кожаной кирасе и тяжёлом плаще, на голове его красовалась шляпа с высокой тульей и узкими полями. Такие считались чем-то вроде отличительного знака охотников на ведьм. В правой руке он сжимал длинный меч, на клинке которого ещё сверкали золотом буквы, в левой же – тяжёлый клевец[291] на короткой рукоятке. - Mea culpa, - возгласил он знакомым голосом, - mea maxima culpa.[292] В неверном свете факелов, расставленных по краям плато и фонариков в бумажных абажурах, висящих над головами, я не сразу признал в нём преподобного де Бельзака. - Я должен карать! – продолжил он. – Я пришёл сюда карать! Он вскинул клевец, зажатый в левой руке, и попытался ударить им Фантеску. Но я опередил его. Быстрым движением успел отшвырнуть зашипевшую рассерженной кошкой ведьму себе за спину, и шагнул навстречу де Бельзаку. - Что это за безумие?! – крикнул я ему. – Вы узнаёте меня, преподобный? - Не зови меня так, - отмахнулся он. – Я отрёкся от сана. Я недостоин его. Я пришёл карать ведьм и чародеев. Не вставай на моём пути, человече! Кажется, он даже не узнал меня, и скорее всего, кинется, если и дальше буду преграждать ему путь. Вот только пропускать его к Фантеске я не собирался. - Добром прошу в последний раз, - лицо де Бельзака перекосило от гнева, - уходи! Вокруг же начинался самый настоящий бой. Откуда-то из-за краёв плато выбирались люди, одетые примерно как де Бельзак, вооружённые до зубов, а главное экипированные алхимическими бомбами. Они без зазрения совести швыряли их в толпу ведьм и чародеев, опешивших от этого вторжения. Бомбы взрывались среди людей, расшвыривая в разные стороны тела и их окровавленные куски. Краем глаза я заметил, как в воздух взлетели бренные останки старика в профессорской мантии и его странного устройства, с помощью которого он перемещался. Однако колдуны с ведьмами были не лыком шиты, и сразу же дали нежданному врагу отпор. Компания русских – или венгров или кто бы они ни были – с жуткими криками, которых я не понял, но звучали они весьма воинственно, кинулись на врагов с саблями наголо. - Сарынь на кичку! – вопил их предводитель, весьма ловко парируя удар охотника на ведьм и ответным разрубая тому грудную клетку, и тут же схватившись со следующим. - Руби их песи! – поддержали его товарищи. – Круши в хузары! Похоже, они получали от происходящего немалое удовольствие. Белая ведьма, прилетевшая, как и королева шабаша, в собственной карете, обрушила на охотников ледяные вихри. Целые глыбы льда вырастали из земли по единому её жесту. Кажется, в сказках о снежной королеве было куда больше правды, нежели я думал прежде. Остальные колдуны с ведьмами тоже не остались в долгу, так что у нападающих появились серьёзные проблемы. Первые из них упали на ровный камень плато, поливая его собственной кровью. Вот только было их слишком много, из-за края поднимались новые и новые люди в кожаных кирасах и при бомбах. С фанатичным безумием они швыряли их в толпу, не разбирая, где свои, а где враги, видимо, рассудив, что Господь узнает своих.[293] - Да ты, верно, такой же еретик, как остальные тут, - напомнил о себе де Бельзак, и ринулся на меня с клевцом и мечом. Мне ничего не оставалось, кроме как парировать его умелые удары. Драться с ним мне совершенно не хотелось, вот только двинувшийся рассудком бывший преподобный выбора мне не оставлял. Я отвёл в сторону клинок меча, уклонился от размашистого, хотя и весьма умелого удара клевцом. В контратаку переходить не спешил – не хотел я убивать де Бельзака. Не хотел. Даже при том, что он решил отправить меня на тот свет, и решимости своей не изменял. Де Бельзак атаковал снова и снова, с неубывающей яростью кидался он на меня. Клевец и меч грозили всякий раз то слева, то справа, я извивался будто угорь на сковороде. И с каждым выпадом врага понимал всё отчётливей – выбора у меня нет. Либо я, либо он останемся лежать на окровавленном камне плато. - Еретик! – вскричал де Бельзак, и мне показалось, что он сейчас рухнет в припадке некоего фанатического транса. – Отступник! Предатель! Смерть тебе, защитник ведьм! И он ринулся на меня с новыми силами – даже не знаю, откуда они у него взялись. Вот тут-то я уже не выдержал. Двумя широкими взмахами я как будто попытался удержать его на расстоянии. Де Бельзак же попался на эту простую, в общем-то, уловку, бросился на меня, стремительно сократив дистанцию. Я отбил в сторону его меч, выпад из-за рывка оказался не слишком ловким, нырнул под боёк клевца, пролетевший в опасной близости от моей головы, сорвав с неё шляпу. И вонзил бывшему преподобному меч под грудь, перехватив левой рукой клинок ближе к середине. А после ещё и надавил посильнее, погружая сталь в тело застонавшего от боли де Бельзака. На руки мне обильно хлынула его горячая кровь. - Ты этого хотел? - прохрипел я прямо в лицо бывшему товарищу по оружию. – Этого? – процедил я через стиснутые зубы, убивая его, крестовина клинка упёрлась в грудь де Бельзака. – Смерть пришла к тебе. - Господи, - прошептал он немеющими губами, - отчего ты оставил меня… И умер. Я скинул его тело с клинка, оно даже не дрогнуло в последней конвульсии на камнях плато. Под ним растекалась чёрная в ночи лужа крови. Отчего-то я всякий раз поражался её количеству в теле человека, хотя не раз и не два мне приходилось выпускать её из него едва ли не всю. - Эй, - раздался у меня из-за спины голосок Фантески, - хватит торчать тут над трупом. У нас проблемы есть – и немало. Я обернулся к ней. Гизберта рядом не было – и это меня насторожило. Не так-то много времени прошло с тех пор, как я потерял его из виду. - Куда делся мечник? – тут же спросил я у ведьмочки. - Ну, - протянула она, - тут наша хозяйка, которая королева, малость вышла из себя, и спустила своих духов с цепи. Теперь они рвут охотников на части, и к мечнику тоже испытывают определённую ненависть. Я окинул плато быстрым взглядом, и понял, что пока внимание моё было предельно сосредоточено на схватке с де Бельзаком, вокруг воцарился уже кромешныйад. Чернокожие слуги королевы шабаша, которых тут было довольно много, почти утратили человеческий облик – ими, видимо, полностью завладели лоа или как там звали этих африканских духов – и кидались теперь на охотников. Те сильно сдали позиции, не ожидая столкнуться с подобным сопротивлением, и, несмотря на подкрепление, продолжающее прибывать, отступали к краю плато. Гизберт, каким-то чудом державшийся на грани своего боевого безумия, когда им овладевал демон, отчаянно рубился в толпе звероподобных чернокожих. Его громадный меч собирал кровавую жатву, но всё новые и новые враги кидались на него со всех сторон. Чудом выжившие в этом кошмаре ведьмы с чародеями сбились на краю плато, где ледяная колдунья выставила непроходимый барьер из нескольких айсбергов. Лёд их местами был сильно оплавлен, скорее всего, это были следы бомб, кинутых охотниками, прежде чем королева шабаша спустила с цепи своих псов. Теперь-то я понял, что значили её слова. - А отчего нас не трогают? – удивился я, поняв, что в нашу сторону ни один из одержимых даже не глядит. - Так я-то рядом, - пожала плечами Фантеска, - а я под опекой королевы. Я подумал, что ей ничего не стоило отойти в сторону, и нас с де Бельзаком разорвали бы чудовищные твари, ещё недавно бывшие людьми. Однако она этого не сделала, за что я ей был премного благодарен. Вот только опека продлилась недолго – ровно до того мига, как королева шабаша обратила свой взор в мою сторону. - Ты, - возгласила она, снова преобразившаяся во всей своей мощи, - ты, - повторила она громовым голосом, заставив всех замереть на мгновение и обратить своё внимание на мою скромную персону. – Ты! – в третий раз выкрикнула королева шабаша. – Псы мои, уничтожить его! Да что ж это такое! Всем я не угодил! Бывший преподобный счёл меня помощником ведьм и еретиков, собравшихся тут, а королева шабаша решила натравить на меня своих псов. Вечер явно не задался. Я снова попытался отодвинуть Фантеску за спину, укрывая от грядущей опасности, но на сей раз ведьмочка ловко вывернулась из моей руки. - Нееееет, - протянула она. – Хватит с меня. Я тоже хочу принять участие в этой потехе. А на нас уже ринулся с десяток чернокожих, потерявших всякое сходство с человеком. Пальцы скрючены наподобие звериных когтей, челюсти вытянулись, зубов как будто стало больше, а клыки торчали наружу, не помещаясь во рту. Да и в росте с весом они хорошо прибавили – плечи раздались вширь, набухли мускулы. Вот только передвигались они с удивительной скоростью и проворством для такого телосложения. Я выхватил из-за пояса пистолет – трофей, оставшийся после схватки с разбойниками-страдиотами, и выстрелил в голову первого попавшегося одержимого. Тот дёрнулся, затылок его буквально взорвался кровавыми ошмётками, и чернокожий слуга королевы шабаша повалился на землю. Через него перепрыгнул следующий, а за ним ещё один. Тело убитого никак не мешало бегущим следом. Я перехватил меч поудобнее, готовясь к атаке и, вполне возможно, последнему бою. Фантеска рядом захихикала и вдруг как-то неловко всплеснула руками. С пальцев её сорвалось облако неопределённо-неприятного цвета и врезалось в бегущих к нам одержимых. Те тут же ринулись врассыпную, чтобы не попасть под него, однако одному оно врезалось прямо в грудь, заставив тут же расплыться, словно на него кислотой плеснули. Но первые враги были уже близко. Один прыгнул на меня, пытаясь облапить, схватить, повалить наземь и добраться длинными клыками до горла. Я отступил на полшага и поймал его на клинок. Одержимый легко насадился бы на него, словно каплун на вертел, но мне нужно было вовсе не это. Рубящим ударом я буквально вскрыл ему грудную клетку, ломая рёбра клинком. Тут же на обратном движении освободил оружие, чтобы снести голову следующему врагу, на свою беду оказавшемуся слишком близко. Третий тянул ко мне руки, и я отсёк ему правую в локте, а после пнул так, чтобы он натолкнулся на следующего, мешая тому добраться до меня. Фантеска сумела одолеть пару одержимых, атаковавших её. Видимо, опека королевы шабаша исчерпала себя, как только юная ведьма прикончила одного из её псов. Сейчас ещё двое или трое лежали у ног Фантески малоприятного вида кучами, ничем не напоминающими людей. - Назад! – крикнул я ей, видя, что к нам бегут новые одержимые. – Назад же! Но тут на пути врагов как из-под земли вырос Гизберт. Широким взмахом он прикончил двоих одержимых, разрубив их напополам. Третий повис у него на руке, но мечник стряхнул его, словно назойливого котёнка и раздавил голову ударом подкованного сапога. - Гизберт! – крикнул ему я. – Помоги прорваться! Надо добраться до королевы шабаша! Фантеска за моей спиной завизжала – ведьмочка пребывала в полном восторге от моей безумной идеи. В другое время меня бы подобная реакция разозлила, но сейчас я был полностью сосредоточен на деле. Надо остаться в живых и прикончить королеву шабаша – только в этом случае у нас есть шансы дожить до восхода солнца. Мы ринулись в самоубийственную атаку. Гизберт орудовал мечом с невероятной скоростью – я не уставал поражаться его воинскому умению. Как можно так легко махать этакой громадиной. Я ведь держал в руках чудовищное оружие мечника, понимал его вес и решительно не представлял себе, какой силой на самом деле обладал Гизберт. Сейчас он прокладывал нам путь через кидающихся на него со всех сторон обезумевших окончательно одержимых. Он легко разрубал сразу двоих, а пару раз и троих одним широким взмахом. Нам с Фантеской почти не оставалось работы. Лишь изредка кому-нибудь из врагов удавалось каким-то чудом миновать жуткого оружия Гизберта, но тогда его всякий раз настигал или кампеадорский меч или меткий удар Фантески. Пальцы ведьмы светились неприятным светом – ей достаточно было лёгкого касания, чтобы отправить одержимого на тот свет. Персты её оставляли на чернокожих телах исходящие гноем и отравленной кровью борозды, словно каждый был украшен не довольно ухоженными для недавней узницы ногтями, а когтями, размером, по крайней мере, с медвежьи. Попавшие под них одержимые валились на камни плато замертво, поливая их кровью, гноем и ещё некими жидкостями, что находятся в теле человека, и названий которых я не знаю. Зато отлично знаю, что они были отравлены касанием сочащихся магией пальцев Фантески. Королева шабаша кидала против нас всё новых и новых своих слуг, одержимых духами Чёрного континента, а потому охотники заметно приободрились, снова перейдя в наступление. Колдуны с ведьмами сбились тесной группкой под защитой ледовой магии снежной королевы, однако в барьеры, выставляемые той, летело всё больше бомб. Взрывы гремели один за другим – в разные стороны летели куски льда. И наращивать новые барьеры снежная колдунья явно не успевала. Сбежать собравшиеся на шабаш колдуны и ведьмы не могли, потому что ловкие охотники первым делом атаковали то место, куда слуги отводили и относили те удивительные средства передвижения, на которых волшебники с ведьмами прибыли сюда. И сейчас все их помела, ступы, мётлы, кареты, диковинные звери – всё пылало в большом костре очистительного пламени. Уж зажигательной жидкости на то, чтобы лишить врага путей к отступлению, охотники не пожалели, и сейчас его пламя освещало едва ли не всё плато. В его всполохах фигуры сражающихся казались гротескными пародиями на человеческие, что придавало всему действу, творящемуся здесь, некий фантасмагорический оттенок. Да что там, всё это очень сильно отдавало безумием – бредом окончательно свихнувшегося сумасшедшего художника или поэта, регулярно злоупотребляющего популярными в богемной среде наркотиками. А уж когда на помост, где стояла королева шабаша, окружённая самыми преданными и сильными своими слугами во главе с козлоголовым, пала тень, закрывшая небо, всё окончательно стало представляться мне неким кошмарным сном. Подняв голову, я увидел небольших размеров корабль, кажется, каравелла, каким-то чудом удерживавшаяся в воздухе. С обоих бортов её упали вниз верёвки и по ним принялись споро спускаться бойцы. Они явно превосходили охотников покойного де Бельзака дисциплиной и воинской выучкой, двигались, словно детали единого механизма. Мне отлично знакома была подобная манера действий, хотя видеть её приходилось лишь дважды. В первый раз – в городе скорби, и во второй – во дворе монастыря Пассиньяно, где готовили к казни выпотрошенного мною заразителя. Последним спустился не слишком-то ловко человек в мирской одежде, которого я узнаю с любого расстояния. Он не был вооружён, однако стоило ему ступить на твёрдую землю, тут же вынул из-под плаща некий предмет. Что это такое, разобрать я не смог. Ведьма тут же обернулась к новоприбывшим и жестом отправила своих слуг в атаку. Первым ринулся в бой козлоголовый, размахивая громадной дубиной, вырезанной не иначе как из цельного ствола дуба или иного большого дерева. Он сам, единственный белокожий слуга королевы шабаша, тоже прибавил в росте и мускулатуре, с необычайной лёгкостью обращаясь со своим неуклюжим орудием. К тому же, он бил ещё и длинными рогами, торчащими из маски, что стало неприятным сюрпризом для пары первых его противников. Те полетели на помост, обливаясь кровью, с глубокими ранами на груди. Гизберт был уже в полушаге от помоста и запрыгнул наверх одним невероятным прыжком, какие только в цирке и увидишь. Нам с Фантеской до него было далеко, а потому я подсадил её, сунув в ножны кампеадорский меч. Она сразу же протянула мне руку, уже не светящуюся зловещим сиянием, что убивало одержимых. Ведьма оказалась довольно крепкой для её скорее миниатюрной комплекции. Она помогла мне забраться на помост, потянув с удивительной для женщины силой. Перевалившись через край помоста без всякого изящества, я как можно скорее вскочил на ноги, выхватил меч и лишь после этого огляделся. Ведьма стояла в центре, окружённая верными одержимыми. Гизберт отчаянно рубился с козлоголовым, который едва сдерживал напор не ведающего усталости мечника. От здоровенной дубины ведьминого слуги во все стороны летели длинные щепы. Сразу становилось ясно – долго это оружие не продержится, а значит и козлоголовому скоро конец. Солдаты, спустившиеся с борта летучего корабля, атаковали последних слуг ведьмы, своими телами защищающих госпожу и повелительницу. Стоявший поодаль – на другом конце помоста – предводитель нападающих сделал нам с Фантеской пригласительный жест. Я кивнул ему в ответ и, по широкой дуге обогнув яростную схватку, направился к инквизитору. Фантеска хоть и не без опаски, последовала за мной. - Решил не лезть в драку? – поинтересовался у меня Лафрамбуаз. – Разумно. - Мне там делать уже нечего, - пожал плечами я, демонстративно возвращая кампеадорский меч в ножны. – Ваши люди отлично справляются, прелат. - Без помощи твоего мечника им пришлось бы туго, - заметил инквизитор Тосканы. – Этот козлоголовый весьма меня удивил, не думал, что ведьме служит нечто подобное. В этот момент Гизберт как будто специально обрушил на слугу ведьмы особенно могучий удар, и его меч перерубил-таки дубину. Однако на этом не остановился – широкий клинок его продолжил полёт и обрушился на плечо козлоголового. С хрустом и треском, которые я услышал, несмотря на шум вокруг, он вошёл в тело здоровяка. Кровь из чудовищной раны хлынула рекой. Козлоголовый рухнул на колени, голова его поникла. Следующим ударом Гизберт отсёк её с ловкостью бывалого палача. Взрывы внизу прекратились, и слышны были звуки резни, что учиняли теперь охотники над последними выжившими колдунами и ведьмами. Хотя, судя по всему, те решили продать свои жизни подороже, и обрушивали на охотников всю разрушительную силу, какой только владели. - Дело окончено, ведьма, - шагнул вперёд Лафрамбуаз. – Сдавайся мне, и останешься в живых до суда. - Ты считаешь, что одолел меня, жалкий клирик, - ответила та. – Но тебе никогда не справиться со мной! Она вскинула руку, и последние слуги, что защищали её от наёмников Лафрамбуаза, рухнули замертво. В пальцах королевы разгромленного шабаша засверкала изумрудная плеть. Она взмахнула ею, обрушивая на ничего не успевших предпринять наёмников. Все, кого касалась её плеть, валились на землю, осыпаясь прахом, словно в одно мгновение для них проходили даже не годы, а целые века. - Назад! – крикнул прелат Лафрамбуаз, но было поздно – все его люди, наседавшие на королеву шабаша, были мертвы, а ветер развеял их прах. - И что ты можешь противопоставить мне? – спросила она, вновь обратившись в сгорбленную женщину с длинными, спутанными волосами и полумесяцем на лбу. – Своего щенка, получившего силу, которую ты же и запечатал в нём. Ты знаешь, - обратилась она ко мне, - что печати убивают тебя. Сила бурлит в тебе, не имея выхода. Внутри тебя словно горит костёр, в котором корчится твоя душа. Ты можешь швыряться лишь жалкими крохами, не понимая своего подлинного могущества. - Заткнись, ведьма, - перебил её инквизитор. – У меня есть отменное средство против тебя. Он сделал ещё один шаг вперёд и продемонстрировал королеве шабаша предмет, что держал в руках. Это оказалась небольшая деревянная шкатулка без каких-то украшений или резьбы. Лафрамбуаз немного театральным жестом открыл её, и я увидел содержимое – живое, человеческое сердце. Оно сокращалось, как ему и положено, хотя и не находилось в груди. - Ты укрыла своё сердце, чтобы стать неуязвимой, - заявил Лафрамбуаз, - так делают многие ведьмы и колдуны. Мне стоило немалых усилий, чтобы отыскать именно твоё, но я уверен, что выбор мой был верен. - И что теперь? – Ведьма пыталась сохранять спокойствие, но видно было, что это лишь игра, пускай и весьма умелая. – Прикончишь меня или станешь угрожать, чтобы доставить на суд? - Хотел бы судить тебя по всем правилам, и отправить на костёр, - сказал Лафрамбуаз, - но вряд ли буду понят охотниками на ведьм, что потеряли сегодня многих боевых товарищей. Да и слаб я духом, не могу удержаться от соблазна. - Но если это не моё сердце, и ты ошибся, - ответила королева шабаша, - тогда смерть твоя будет воистину ужасна. Все муки ада не сравнятся… Лафрамбуаз вынул из шкатулки бьющееся, живое сердце. Ведьма схватилась за грудь, рассеивая все сомнения относительно его подлинности. - Вот и пришёл тебе конец, - произнёс прелат, и сдавил сердце в крепких пальцах, превращая его в комок исходящей кровью плоти. Королева шабаша содрогнулась в конвульсиях, рухнула прямо на тела своих чернокожих слуг, которых сама же и убила, вырвав из них лоа, и умерла… Последняя конвульсия уже неживого тела перевернула её лицо вверх и невидящие глаза мёртвой ведьмы уставились в светлеющее небо.(обратно)
Глава 13. Неприятные разговоры.
Я сидел на краю помоста, наблюдая за последними приготовлениями охотников. Те перевязывали раны товарищам, которых ещё можно было вытащить с того света, и складывали два больших погребальных костра – один для погибших братьев по оружию, второй – для колдунов с ведьмами. Похоронить здесь никого не получилось бы никоим образом – разве что попытаться оставшимися бомбами взорвать камень плато, чтобы устроить там братскую могилу. Но делать этого, конечно, никто не стал, ограничившись огненным погребением, признанным церковью всех стран как вполне подобающее. Небо на востоке давно уже посветлело, однако солнца видно не было, его закрывали плотные облака. Вот-вот пойдёт дождь – и отчего-то я был уверен, что будет это вовсе не гроза или ливень, но мелкий такой, моросящий дождик, от которого на душе становится как-то особенно гадко. А у меня на душе было именно такое, крайне неприятное состояние. Вроде бы всё кончилось – я получил, что хотел, но случившееся пришлось мне совсем не по нраву. Особенно убийство де Бельзака – в сущности, совсем неплохого человека, у которого мозги съехали набекрень, но разве это его вина? Шаги за спиной я услышал одновременно с первыми каплями дождя. Они ударили в дерево помоста, на котором я сидел, забарабанили по полям шляпы, по порванному в недавней схватке джеркину. Я даже не заметил, когда успел получить несколько несерьёзных ранений, пока они не начали доставлять неудобства – боль то и дело стреляла, то в боку, то в руке, то в спине. Но не настолько сильная, чтобы обращать на неё внимание. Я поднялся на ноги, обернулся к инквизитору Лафрамбуазу, подошедшему ко мне. - А вы ведь подставили меня, - сказал я. – Самым тривиальным образом сделали из меня болвана. Показали ведьме, чтобы она сосредоточилась на мне, как на потенциальном источнике опасности для неё, а после ударили в спину. Да ещё и де Бельзака с его охотниками в свою игру впутали. Инквизитор не стал отрицать вполне очевидных фактов и моих выводов. Лишь плечами пожал. - Да, - кивнул он, - я уладил за твой счёт кое-какие старые дела. Но ты же видел котёл, козлоголовую тварь, рабов в клетках. Думаешь, для чего они предназначались на этом празднике жизни? Ведьму никто так за руку и не поймал, но подозрений было более чем достаточно. А за появление охотников де Бельзака ей стоит поблагодарить своего старого воздыхателя – старого профессора Сорбонны. Он, видимо, вконец отчаялся завоевать её любовь в своём довольно преклонном возрасте, и, повстречав людей бывшего преподобного, сообщил им о шабаше. Ну, а де Бельзак мимо такого события пройти никак не мог. - И как он и его люди попали сюда? – поинтересовался я. – Если не с вашей помощью? Разве на это плато можно подняться с земли? - Погляди сколько тут охотников, - кивнул в сторону костра, разгорающегося, несмотря на начавший всё сильнее лить дождь, Лафрамбуаз, - ты считаешь, что на одной летучей каравелле я сумел бы их всех сюда привезти? Это заняло бы несколько суток, а у меня попросту не было столько времени на подготовку этой акции. - Вы долго готовились к ней, - покачал головой я. – Раз сумели даже сердце ведьмы достать где-то. А ведь это вряд ли было так просто, верно? Он снова кивнул, не споря со мной. - Де Бельзака, если тебе так уж интересно, провёл местный охотник-недотёпа по имени ван Винкль, который как-то раз угодил на шабаш, поднявшись по козьей тропке. Он наблюдал его и вернулся в город, но ему никто не поверил, ведь все считали, что на это плато можно попасть только по воздуху. А у этого ван Винкля и без того сложилась репутация местного полудурка и никчёмы. - Де Бельзак же поверил ему, - сказал я. Что ж, это весьма складно и даже похоже на правду. Но мне-то всё равно, по большому счёту. Я получил, что хотел – теперь можно лететь в Пизу, готовиться к самой странной охоте, в какой я только принимал участие. - Одного я только не могу понять, - уже собираясь уходить к верёвочному трапу, скинутому с борта летучей каравеллы, сказал я - тут было столько ведьм, колдунов, прочих там, - я сделал неопределённый жест рукой, - а с ними разделалась неполная сотня наёмников, вооружённых лишь сталью и бомбами. Как такое возможно? Я думал, что магия способна двигать горы, обрушивать на врагов огненный дождь, а здесь… Разве только белая ведьма смогла дать достойный отпор охотникам. Не считая, конечно, королевы шабаша. - Прежде всего, королева шабаша не держала рядом с собой никого, кто хотя бы в малой степени мог сравниться с нею силой, - объяснил мне Лафрамбуаз. – Тебя вот впечатлила ледяная ведьма, но ей далеко до её сестёр из холодных фьордов и заснеженных полей. Но главное не это. Просто век великих магов и волшебников канул в Лету, ушёл безвозвратно. Сейчас торжествует разум, ratio, и древнему мракобесию нет места в наше время. Когда-нибудь свет разума, что мы несём, вместе с нашей Верой, доберётся до самых тёмных углов мира. И эта ночь была первой вестью – разум сильнее магии. Вдохновенная речь вышла у него хоть и экспромтом, но весьма убедительно – по крайней мере, звучала она куда лучше той полуправды, которой он потчевал меня только что. Я кивнул Лафрамбуазу и направился-таки к трапу. На борту опустившейся так низко, как только могла, каравеллы, я видел разноцветную фигурку Фантески. Ведьма с интересом исследовала летучий корабль, что, скорее всего, вовсе не радовало его матросов. Экипажи небесных судов набирали из опытных моряков, пропитанных многочисленными суевериями, и уж конечно женщин на борту они тоже не обошли стороной. Гизберт же сидел на каком-то мотке каната или чём-то подобном, стараясь не мешать команде. Я дважды дёрнул за верёвочный трап, давая понять, что собираюсь подняться, и быстро начал карабкаться по перекладинам. Никогда не боялся высоты, однако всё-таки доверять свою жизнь нескольким сколь угодно крепким верёвкам я не хотел дольше необходимого. Лафрамбуаз взобрался на борт следом за мной, и тут же направился к капитану летучей каравеллы. Я хотел было пойти туда же, но передумал и присоединился к Гизберту. - Кхм, синьор, - обратился ко мне один из матросов, а может быть даже офицер – одет он был в целом приличней большинства, но хуже капитана, - вы бы свою дамочку того… Я понял о ком идёт речь, однако смысл косноязычной просьбы остался для меня тайной. - Что – того? – уточнил я. - Ну, того, - повторил моряк, - приструнили бы как-то… Нервирует она команду. Судя по тому, какие слова он употреблял – это был всё же офицер. - Я улажу это дело, - кивнул я, направляясь к торчащей на носу ведьме. Та обернулась, увидев меня, и тут же подбежала. - Когда мы уже полетим, а? – спросила она. – Скоро? Я обернулся на мостик, где капитан о чём-то беседовал с инквизитором. - Думаю, да, - кивнул я. – А тебе стоит держаться поближе ко мне, и не нервировать команду. - Это чем же я тут всех так нервирую? – с самым невинным видом огляделась вокруг Фантеска. - Одного твоего присутствия достаточно, - заверил её я. – Ты женщина, да ещё и ведьма, а нам, скорее всего, придётся ночевать на борту каравеллы. Не хочешь же ты проснуться связанной, с камнем на ногах, да к тому же летящей вниз. Вряд ли такой полёт понравится тебе. - Ну, - она приложила палец к губам, - он определённо будет недолгим. Но ведь ты же меня защитишь, верно? - Скорее всего, к этому моменту я и Гизберт будем лежать с перерезанными глотками, - честно ответил я. - А разве они посмеют сделать это с людьми того важного господина, что сейчас беседует с капитаном? – удивилась она. - Прелат Лафрамбуаз, думаю, огорчится из-за нашей безвременной кончины, - заявил я, - но вряд ли сумеет доставить капитану каравеллы и его команде нечто более серьёзное, нежели не особенно крупные неприятности. Я был уверен, что он может и на костёр их всех отправить – хватит для этого и власти и силы – вот только другое дело, захочет ли он делать это. И ответа на него у меня не было. - Эх, - махнула рукой Фантеска, - вот всегда с вами так. Никакого веселья. Подвинься, - толкнула она бедром Гизберта, и тот уступил ей часть мотка каната, на котором сидел. Я же опёрся руками о фальшборт и снова глянул на мостик. Лафрамбуаз закончил разговор с капитаном и шагал к нам. - В вашем распоряжении отдельное помещение, - сказал он. – Его выделят из общего жилого трюма. Завтрака сегодня не будет, а пообедаем, если погода будет благоприятствовать, уже во Флоренции. Остальные твои люди уже ждут там, Рейнар. - Капитан хочет избавиться от нас как можно скорее? – поинтересовался я, хотя ответ был вполне очевиден. - Вроде того, - кивнул прелат. Нас проводили в выделенное помещение, которое юнга, показавший дорогу, называл кубриком. Мы сразу же улеглись в подвешенные между балками гамаки. Фантеске они так понравились, что она мгновенно позабыла об идее понаблюдать за полётом корабля с палубы. Ведьма принялась раскачиваться, а когда каравелла вскоре оторвалась от земли и началась настоящая качка, ведьма была в полном восторге. Меня же качка и гамак быстро усыпили – так что глаза я продрал от того, что Фантеска трясла меня за плечо. - Что стряслось?! – тут же выпалил я, пытаясь выбраться из гамака. - Всё отлично, - заверила меня ведьма. – Просто пришёл тот же мальчишка, который нас сюда привёл. Говорит, что мы уже во Флоренции и капитан просит всех как можно скорее покинуть его корабль. Вряд ли мы пришлись по душе капитану небесной каравеллы. Да и сам я хотел как можно скорее покинуть её борт. Не скажу, что боюсь высоты, но скреплённым канатами и гвоздями балкам и переборкам я не хотел доверять свою жизнь дольше необходимого.Прощание в пригороде Флоренции, где было устроено нечто вроде поля для таких вот летучих кораблей, было коротким и, мягко говоря, прохладным. Капитан сухо кивнул инквизитору, когда тот первым начал спускаться по трапу. На сей раз для нас приготовили нормальный, вроде лестницы, упиравшейся нижним концом в землю. Там уже дежурили несколько наёмников Лафрамбуаза, стоявших у вбитых в землю кольев, к которым, собственно, и привязали этот более надёжный трап. Для остальных покидающих его корабль, у капитана и такого проявления вежливости не нашлось. Он просто поднялся обратно на мостик, провожая нас тяжёлым взглядом. Мы же в свою очередь постарались как можно скорее покинуть борт его корабля. На земле нас уже ждали две кареты. Я был уверен, что отправлюсь вместе со своими людьми в тот дом, где поселил остальных Лафрамбуаз, но прелат сделал мне знак садиться к нему. - Стоит ли? – спросил я. Мне, говоря по чести, хватило с головой предыдущей нашей прогулки в карете. - Как это понимать? – Лафрамбуаз приподнял тонкую бровь. - Да так и понимать, - гнул своё я. – Времени на выполнение вашего же поручения немного осталось. Так что дайте мне уже свободно поработать. Довольно контролировать каждый мой шаг. - Я только хотел предложить помощь, - пожал плечами инквизитор, - но раз ты так уверен в себе, что ж, справишься и сам. Он велел одному из наёмников закрыть дверцу кареты. Меня вовсе не обрадовала его резкая отповедь, но и ходить на коротком поводке больше желания не было. Хватит. С помощью прелата или без неё, я справлюсь, должен справиться. Я забрался внутрь кареты побольше, где уже сидели Фантеска и Гизберт, а львиную долю места занимал его чудовищный меч. Когда я залез сюда, сразу стало совсем тесно, и я поспешил стукнуть по потолку костяшками пальцев, давая кучеру знак трогаться. - Мог бы и снаружи посидеть со своей чуркой, - буркнула Фантеска мечнику. Тот в ответ лишь равнодушно пожал плечами, никак не отреагировав на её слова. - А так будет лучше, - неожиданно заявила девица и перебралась ко мне на колени, обхватив к тому же за шею руками. – Вот! Намного удобней. Не могу сказать, что мне это пришлось по нраву. Фантеска явно вела себя не просто излишне раскованно – она ловко прикрывалась своей показной наивностью и проказливостью маленького ребёнка. Эта ведьмочка, сумевшая выжить в застенках инквизиции, была далеко не так проста. Иначе бы я не выбрал её для своего дела. Вот только кое о каких возможных затруднениях не подумал. И вот сейчас, когда она устроилась со всем удобством у меня на коленях, а лицо её оказалось в непосредственной близости от моего, я понял, что, наверное, надо было поискать какого-нибудь колдуна или мага или чародея на худой конец, лишь бы только мужского пола. - И чего все такие хмурые, а? – спросила, ни к кому конкретно не обращаясь, Фантеска. - Мы выкрутились из одного неприятного дела, пережили чертовски безумную ночь… - А впереди у нас таких ночей будет столько, что не сочтёшь, - перебил её Гизберт, глянув единственным глазом. - Фу, как грубо! – заявила ведьма. – Некрасиво, - произнесла она по слогам. – Тебя в детстве не учили, что перебивать других нехорошо? - Меня с детства учили только убивать, - пожал плечами Гизберт. К счастью, перепалка не успела разрастись, хотя Фантеска уже явно настроилась на скандал. Карета остановилась перед фасадом большой инсулы,[294] какие в народе метко прозвали муравейниками. Десятки квартир, где не повернёшься толком, заполняли пять, а то и шесть этажей крепких каменных палаццо.[295] Внутри проживали рабочие с мануфактур и мелкие чиновники, которые даже за взятки не могли позволить себе лучшего. Здесь же обитали девицы древнейшей профессии, снимавшие вскладчину несколько квартир, чтобы жить и работать. Попадались и городские грабители поприличней, отсыпавшиеся днём и выходящие на промысел после захода солнца, а по возвращении заглядывающие к весёлым девицам, чтобы спустить тут же изрядную долю добычи. Конечно, если промысел их бывал удачен. В общем, в таком месте наша более чем пёстрая компания не привлечёт к себе особо пристального интереса. Тут вообще интересоваться чужими делами не принято, да и опасно – за излишне пристальный взгляд можно и нож под рёбра схлопотать. - Шесть комнат на третьем этаже, - сказал кучер, высадив нас. – Сразу налево от лестницы. Все ваши, сняты на месяц. Две квартиры объединены так, что почти нет иных стен, кроме наружных, там можно хоть военные советы проводить. Я поблагодарил его и кинул монетку для маскировки. Тот ловко поймал её затянутой в перчатку рукой, приложил два пальца к шляпе, словно благодарил меня, а после взял вожжи и хлопнул коней по крупам. - Вот тут, значит, мы и будем жить? – оглядела пристальным взором не самого презентабельного вида инсулу Фантеска. - Рассчитывала на отдельный особняк? – глянул на неё Гизберт, и первым направился к входу. Мы поднялись на третий этаж, миновав два более респектабельных, и теперь уже я первым вошёл в двери квартиры, выделенной нам. На них не было никаких опознавательных знаков, и оставалось только надеяться, что я застану внутри именно своих людей. За дверью меня ждала небольшая комнатка с кроватью, парой стульев да вбитыми в стенку крючками для одежды. И ни единой живой души. - А где все? – озадаченно огляделась по сторонам Фантеска. – Ты же говорил, тебя тут ждут твои люди? - Это смотря кто пожаловал, - раздался из-за наших спин знакомый голос. - Свои, Скрипач, - не оборачиваясь, сказал я. – Убери Виолину. - И как ты догадался, что я нацелил её на вас? – спросил у меня Скрипач, а следом я услышал стук приклада его тяжёлого арбалета об пол. Он намеренно громко ударил им, демонстрируя нам, что убрал оружие. - Я не слишком долго знаю тебя, - я повернулся к стоявшему в дверном проёме стрелку, - однако достаточно хорошо. - Выходит, я такой предсказуемый, - притворно огорчился он. – Представишь гостей? - Мне сказали, тут есть комната, где можно военный совет держать, - вместо ответа заявил я, - давай продолжим разговор там. Скрипач пожал широкими плечами, устроил на одном из них арбалет и махнул нам. Квартира, куда он привёл нас, была больше по размеру, к тому же она запиралась. Да и дверь, ведущая внутрь, выглядела куда более крепкой. Вокруг стола стояли пять стульев, хоть и потрёпанных, но вполне надёжных, по крайней мере, с виду, и одно кресло, куда первым делом уселась Фантеска. Я представил Скрипачу Гизберта и ведьму, и спросил: где Агирре? - Наш баск сейчас, как обычно, выступает на площади Стронци, - ответил Скрипач, - показывает народу ловкость своих волков. - Днём? – удивилась Фантеска, развалившаяся в кресле что твоя королева. – Разве много соберёшь днём? Это ж убыток сплошной так выступать. - Верно, барышня, - подмигнул ей Скрипач, - да только на иное время у него денег нет. Угол на площади Стронци стоит недёшево даже в это время, а скучающие господа, что по временам фланируют там, всё же подкидывают какую-то денежку. Так что концы с концами худо-бедно да сводим. Проживание уличного актёра с волками, да ещё и баска к тому же, в подобной инсуле вполне понятно. Скрипач же, скорее всего, вообще без надобности носа на улицу не кажет. - Но почему именно там? – спросил я у него. - От площади Стронци рукой подать до палаццо Стронци, где обитает сейчас наша цель, - ответил Скрипач. – Он ездит после захода солнца по самым разным местам города – обыкновенно злачным, вроде лучших игорных домов и шикарных борделей, но иногда его приглашают те или иные семейства, которым хочется заполучить себе столь необычного гостя. - И ездит он всегда именно через площадь Стронци, - кивнул я. – Но почему Агирре не разорится на выступление попозже? - Это было бы подозрительно, - заметил Скрипач, - а с другой стороны, в то время, когда там выступает баск, Дракулести возвращается домой. Ближе к полудню обыкновенно. - Дракулести? – тут же подалась вперёд ведьма. – Мы будем охотиться на самого Дракулести? Вот это да! Ты слыхал, здоровяк?! – Не поднимаясь из кресла, она хлопнула Гизберта по бедру. Тот буркнул что-то неразборчивое себе под нос и отступил от неё на шаг. – На самого Мирчу Дракулести! Да я поверить не могу просто! - С ней точно всё в порядке? – нагнувшись поближе, так, чтобы не слышала Фантеска, спросил у меня Скрипач. - Конечно нет, - так же тихо, хотя и был уверен, что ведьма слышит каждое сказанное нами слово, ответил я. – Но для нашего дела нормальные и не подходят. Спорить со мной Скрипач не стал. Не знаю, что именно навеяло именно этот сон, но стоило мне только закрыть глаза, и я снова оказался в том самом постоялом дворе посреди Шварцвальда. Я лежал на полу среди чёрных драгун графа Ханнсегюнтера, которые заливисто храпели на разные голоса. А когда лица моего коснулась чья-то рука, отреагировал точно так же, как и тогда. Кривой нож – последний из шварцвальдских трофеев – словно сам собой ткнулся рукояткой в пальцы. Я лишь усилием воли сумел удержаться, чтобы не перехватить горло склонившейся надо мной фигуре. Ещё пару мгновений мне мерещилось в темноте бледное лицо вора, однако у того не было таких длинных волос, чьи кончики щекотали сейчас мне грудь. - Что ты тут делаешь? – прошипел я прямо в лицо Фантеске, оказавшееся от моего на неприлично маленьком расстоянии. - Уммм, - приложила та палец к губам, - пришла поговорить кое о чём. - Тогда давай займём более приличное положение, - заявил я, понимая, что просто так ведьма от меня точно не отвяжется. - А чем это плохо? Она придвинулась ещё чуть ближе и теперь её горячее дыхание щекотало моё лицо. - Не очень подходит для разговоров. Я всеми силами пытался сохранять невозмутимость, но получалось это не очень – подводила вульгарная плоть. Уверен, Фантеска заметила это, хотя виду и не подала. Я сел на койке, накинув на чресла простыню, которой укрывался. Фантеска же, одетая в тот же свой разноцветный костюм, вальяжно расположилась в кресле напротив, закинув ногу на ногу. Я занял себе одну из комнат, снятых для команды Лафрамбуазом, ещё одну выделили Фантеске, однако ведьма не пожелала оставаться долго в одиночестве. - Эти звуки вокруг, - произнесла она, - они действуют на меня… Стены в инсуле были не самые толстые, а потому было отлично слышно, что происходит в соседних комнатах. Именно эти звуки, скорее животного, нежели человеческого происхождения и показались мне, спящему, храпом чёрных драгун. Смешно даже. - Не могу лежать одна, когда кто-то рядом получает удовольствие, - пропела ведьма. - Давай серьёзно, - буркнул я. – Ты бы не пришла ко мне лишь с этой целью, так что выкладывай – чего тебе надо. На самом деле. - Нуууу, - она проказливо потянулась, - не скажу, чтобы главной целью был разговор, но если уж ты такой серьёзный – давай поговорим. Для начала. - Не тяни, - отмахнулся я. – Ночь не такая длинная, и я хотел бы поспать, сколько получится. Конечно, я не успел выспаться за те несколько часов, что занял перелёт до Флоренции. - Ой, да ладно тебе, - махнула в ответ ладошкой Фантеска, - ты же слышал что баск сказал – Дракулести после того случая не кажет носу из своего палаццо уже который день. Да уж, новости Агирре принёс не самые обнадёживающие. Мирче удалось-таки перегнуть палку и вместе со своими приятелями – детьми лучших семей города, между прочим, золотой молодёжью – устроить такое, что заставило всех сидеть тише воды ниже травы. Я даже не знал прежде альбионской легенды о леди Годиве, что проехала по улицам города нагишом, чтобы смягчить сердце своего мужа. Не помню уже, чем именно он там провинился, но народ ненавидел его и обожал его супругу, а потому все закрыли ставни и двери, и никто не бросил на неё взгляда. Красивая сказка дополнялась неприятным эпизодом с ослепшим мальчишкой, который решил-таки хотя бы одним глазком взглянуть на обнажённую леди. Вот этой легендой и впечатлялась компания Дракулести – молодые парни, которых венгерский воевода изящно развращал, осыпая золотом и завлекая во всё более откровенно безрассудные авантюры. Они раздели девицу самого что ни на есть лёгкого поведения, усадили на лошадь и принялись возить по улицам ночного города. Всех же, кто попадался им на пути, они обзывали Томом в честь ослепшего паренька и кидались на них с кинжалами, чтобы также лишить зрения за то, что посмели бросить взгляд на их леди Годиву. Дошло до нескольких серьёзных стычек. Большинству, вместе с Дракулести, удалось скрыться, но кое-кто попался стражам порядка и был препровождён в ближайшую кордегардию. Так что теперь, пока родители юных олухов улаживали вопросы с властями города, хотя многие этими властями и предержали, вся компания предпочитала и носу не казать из родных палаццо. - У нас будет время выспаться завтра, - заявила Фантеска, - и послезавтра тоже. - Если ты и дальше станешь болтать о пустяках, то изволь выйти из комнаты, - заявил я. – Думаю, Агирре будет более благосклонен к твоим заигрываниям. - Да он глядел на меня как голодный волк, - поёжилась Фантеска. – Он же съест меня. - Вот и проверишь. - Ну ладно-ладно, хочешь о деле, давай о деле. – Она поменяла позу, снова наклонившись ко мне поближе. – Помнишь, что говорила королева о тебе? Ну, тогда, на шабаше. Перед тем как инквизитор прикончил её. - Про мою силу и всё такое? – уточнил я, сделав неопределённый жест. – Я не очень хорошо её понял, если честно. - Я вижу то же, что и она, - заявила Фантеска. – Для этого не надо обладать талантами королевы, ты горишь словно факел. Только пламя твоё внутри, оно выжигает тебя. Саму душу, понимаешь. - Ничего нового, - притворно зевнул я. - Королева не хотела помогать тебе, хотя могла, - в голосе Фантески было столько неподдельного энтузиазма, что она невольно заразила им и меня, - и я могу. Я уверена в этом. - А зачем? – глянул я ей прямо в глаза. – Для чего тебе помогать мне? - Ты спас меня, - решительно заявила ведьма. – Ведь из-за тебя меня вытащили из той проклятой тюрьмы, откуда обычно выходят лишь на костёр. Ты знаешь, зачем вообще она нужна, а? – Я только плечами пожал. – Так я тебе скажу. Для того, чтобы инквизиторы могли поддерживать свою власть. Периодически оттуда выводят ведьм, чтобы торжественно сжечь в каком-нибудь городе или деревне. Так они упрочивают свою власть, показывают борьбу со злом, поддерживают страх. Вот почему разоблачив какой-нибудь ковен или просто изловив кого-то из нас, они не всегда сразу тащат на костёр. Да я обмочилась от страха, когда меня из камеры выволакивали. - Ты не забыла, что я официал той самой инквизиции, Фантеска, - заметил я. – Я такой же враг вашего колдовского племени, как и Лафрамбуаз с де Бельзаком. - Но ты-то не спешишь сжигать меня, - ответила она. – Я уверена, что с тобой буду в безопасности. Ты сумеешь защитить меня от инквизиторов. - Это как же? – Мне очень захотелось усмехнуться сейчас, как и положено, сардонически. – За моей спиной всё время маячит тень костра. - Брось, - махнула она рукой, - ты нужен им. Ты очень полезное орудие в руках этого Лафрамбуаза, козырной туз в рукаве. Он ни за что не откажется от тебя, а значит и от твоих людей. Я готов был поспорить с ней. Не питаю никаких иллюзий относительно прелата – если будет выгодно, он отправит меня на пытки и костёр вместе со всей командой единым росчерком пера или мановением руки. Для таких людей, как он, важнее цели и идеи, а вовсе не люди. Он и себя положит на алтарь идей и убеждений, если посчитает, что так нужно. - Но с моей помощью ты можешь стать куда больше, нежели просто орудием инквизиции. Фантеска поднялась из кресла, шагнула ко мне плавной походкой. Сейчас она двигалась словно одалиска из сераля султана Андалусии. - Я могу освободить твою силу, - продолжила она, подходя ближе. – Сделать так, чтобы она служила тебе. И тогда тебе самому не придётся никому служить. Она опустилась на колени передо мной, не отрывая, однако, взгляда от моих глаз. Её голос, её движения – она завораживала меня. Сейчас я чувствовал себя кроликом под взглядом хищника. Ему отчаянно страшно, но он не может и пальцем пошевелить, полностью подчинённый воле хищника. Наверное, именно эта мысль вырвала меня из апатии. И на место ей мгновенно пришёл гнев. Я схватил не сопротивляющуюся Фантеску за плечо, кинул себе на колени и за неимением плети или хотя бы ремня принялся охаживать по заднице рукой. Ведьма же дёргалась, шипела разъярённой кошкой, но быстро успокоилась и принимала мои удары уже с какими-то непристойными стонами. Она принялась ёрзать самым развратным образом, подставляя под мою руку то одну ягодицу, то другую. А потому я быстро прекратил эту глупую экзекуцию. - О-о-о-о, - прошептала ведьма, каким-то прямо акробатическим движением садясь мне на колени, - папочка наказал плохую девочку. Теперь она будет хорошей. Она толкнула меня с удивительной для тонких ручек силой, и я повалился на койку, каким-то чудом не врезавшись головой в стену. Фантеска же торжествующим жестом сорвала покрывало с моих чресл. И кто бы удержался в такой момент? Да только скопец!
(обратно)
Глава 14. Косые взгляды.
Дверца кареты открылась бесшумно, однако экипаж едва заметно качнулся на рессорах, когда невидимый для меня воевода покинул его. И как только он сделал это, я понял – всё пошло не так, как мы рассчитывали. Да что там, всё просто-напросто полетело ко всем чертям! Потому что из кареты вышел вовсе не изящный Мирча Дракулести, а закованный в сталь с ног до головы гигант. Он был одет в тяжёлый доспех, какие обыкновенно носят только кавалеристы, да и то далеко не все. Эту броню назвали в честь соперника Константина II за престол теократа Священной Римской империи Максимилиана – курфюрста многих немецких земель, не пожелавших войти в состав Тевтонского ордена. Массивный, тяжёлый доспех делал человека, закованного в него, неповоротливым и удивительно неуклюжим, вот только вышедшему из кареты гиганту как будто вовсе ничего не мешало. Он вытянул из кареты двуручный меч, лишь немногим уступающий чудовищному оружиюГизберта и возложил его на рифлёный наплечник, как будто бросая нам вызов. Я хотел уже дать команду уходить – бросить всё и бежать, куда подальше, но было поздно. Уже летела первая стрела холодной былью – тяжёлый арбалетный болт, выпущенный Скрипачом из его Виолины, преодолевал расстояние по пологой траектории и я провожал его взглядом. Карикатурно большой наконечник его был сосудом с мощной алхимической взрывчаткой, древко обвивал шнур, по которому бежал огонёк запала. Даже если бомба не сдетонирует от удара, она взорвётся парой мгновений позже. Будучи не только стрелком, но и сапёром, Скрипач отлично разбирался в подобных адских машинах. Однако достигнуть цели болту было не суждено. Закованный в максимилиановский доспех гигант недаром чувствовал себя в полной безопасности. Болт ударился словно о невидимую преграду и взорвался в воздухе в нескольких ярдах от шлема с забралом в виде клыкастого черепа, закрывавшего голову нашего врага. Тот упёр закованный в сталь кулак левой руки в бронированный бок и как будто беззвучно засмеялся над нами. Вот только веселье его продлилось недолго. Длинная чёрная стрела каким-то образом преодолела невидимый барьер и вонзилась прямо под шлем гиганта. Как стрелку удалось попасть в маленькую щель, открывшуюся всего на пару мгновений, я даже не задумывался. Слишком хорошо знал того, кто стреляет – он никогда не промахивается. Хотя был один раз… Гигант показным жестом сломал древко, не обратив никакого внимания на рану, для обычного человека ставшую бы смертельной. - Вот теперь наша очередь! – крикнула Фантеска. – Давай, проверим, что у нас получилось! Мне совсем не хотелось делать то, что предлагала чокнутая ведьма. Я понимал, что иного выхода у нас нет, что лишь так можно пробить защиту кареты и гиганта в доспехах, чтобы до него смог добраться Гизберт, а Скрипач поддержал его с крыши. Но, чёрт побери, я не хотел этого делать! Не хотел испытывать эту жуткую боль снова. Но я стиснул зубы и сделал Фантеске знак. Ведьма тут же радостно выскочила прямо из окна, акробатически плавным движением приземлившись на мостовую. Я последовал за нею, далеко не так изящно, конечно, как мог быстро. Фантеска грациозно опустилась на колено и стремительным, но исполненным жеманства – и как только у неё это получалось? – движением сдёрнула с плеча одеяние, которое сама кроила для такого трюка. Я положил ей левую руку на обнажённое плечо, готовясь к боли, что неминуемо обрушится на меня, как только моя кожа соприкоснётся с её.- И как это будет работать? – усомнился я в словах ведьмы, когда та наутро в нескольких словах описала мне идею. - Тебе заклеймили правую руку и сердце, - пустилась она в объяснения, которые я уже слышал, - считая, что таким образом надёжно закрыли в тебе силу. Считается, что для использования скрытой силы нужна именно правая рука. - Но я не могу использовать её, хотя бы потому что не знаю, как это делать, - пожал плечами я. - Ты можешь не перебивать! – вспылила Фантеска, подскочив с кровати. Набросить на себя хотя бы покрывало она, естественно, не удосужилась, а потому зрелище было в высшей степени привлекательное. - Использовать твою силу могу я, - заявила она, снова нависнув надо мной, но теперь уже выпрямившись и уперев маленькие кулачки в бока, - а ты мне её передашь. - Как я сделаю это, если она закрыта во мне? – задал я вполне резонный вопрос. - Левой рукой, конечно же, - словно неразумному дитяте объяснила она. – Этому даже печать напротив сердца не помешает. Она ведь не даёт использовать силу именно тебе, а вот кому-то другому – запросто. - Что-то мне кажется, тут есть какой-то подвох, - покачал головой я, хотя это было и непросто сделать, лежа на кровати. – Рассказывай, Фантеска, я должен знать всё. - Ой, да ерунда на самом-то деле, - отмахнулась она. – Тебе ведь не привыкать терпеть, верно? - Говори! Раздражённый, я сел на койке и попытался поймать ведьму за руку, но та текучим движением отступила в сторону, не дав схватить себя. - Это будет очень больно, - пропела ведьма, и повторила: - Но тебе ведь не привыкать терпеть, верно? Вон сколько шрамов. - Не скажу, что мне понравилось их получать, - буркнул я, откидываясь на подушку.
Я стиснул зубы в ожидании боли, сдавил пальцами тонкое девичье плечо Фантески, заметив, что с кожи её не сошли синяки от прошлого раза. Ведьма пропела несколько слов какого-то наговора, принялась делать быстрые пассы руками, и вдруг скривила пальцы наподобие птичьих когтей, вытянула руки – и из ладоней её вырвался гнилостно-зеленоватый, отдающий чем-то нездоровым, гнойным, болезненным, чумным луч света. Боль объяла меня, взгляд помутился, внутренности будто калёным железом жгли, но кошмарней всего была боль от клейм. Они впивались в кожу, горели пламенем, испепеляя, казалось, не только плоть мою, но и саму душу. И всё же я нашёл в себе силы следить за происходящим, не потерял контроля. Я увидел, как барьер, окутывавший гиганта, стал виден – словно десятки мятущихся душ, пребывающих в постоянном движении, ни на мгновение не останавливающихся, закрывали его. И в них бил луч, срывающийся с пальцев Фантески. Ведьма выкрикнула ещё несколько слов, дёрнула руками, выпрямила пальцы – и луч набрал силу, а через мгновение по нему проскочил некий импульс света, как будто внутри зажглась и помчалась по струне маленькая, но невероятно жгучая звёздочка. Она стоила мне приступа такой боли, какой словами не передать. Оба клейма вспыхнули ничуть не хуже этой звёздочки, и мне показалось, что плоть сейчас должна осыпаться пеплом с костей. Удар разрушил барьер, закрывающий гиганта в максимилиановском доспехе, однако повредить ему самому уже не смог. Силы не хватило. Но тут в дело вступил Гизберт, до поры скрывавшийся в переулке. Он преодолел отделяющее его от кареты расстояние в несколько длинных прыжков и обрушил на гиганта свой чудовищный меч. Противник отбил удар – двигался он вполне под стать Гизберту, и явно был настоящим профессионалом. Они обменялись несколькими ударами такой силы и стремительности, что я сразу понял: в эту схватку титанов мне лучше не лезть. Я лишь помешаю Гизберту, и уж точно никак не смогу помочь ему. - Фантеска, за мной! – превозмогая боль, всё ещё жгущую меня, особенно там, где стояли клейма, я кинулся к карете. - И ты ещё говоришь, что я сумасшедшая? – легко обгоняя меня, бросила на бегу ведьма. Она ловким движением проскользнула буквально под мечом гиганта в максимилиановском доспехе, и рыбкой нырнула в карету. Я же предпочёл обежать схватку по широкой дуге и прыгнул на козлы. Кучер продолжал сидеть, держа в безвольных руках поводья, длинная чёрная стрела пригвоздила его к стенке кареты. Я перескочил через него, спрыгнул на землю и рванул на себя ручку, распахивая дверцу. Внутри обнаружились сразу две женщины, хотя я ожидал увидеть там лишь Фантеску, и проверял больше для уверенности, что Дракулести там точно не было. Однако вместо воеводы на роскошном сиденье вольно раскинулась моя давняя знакомица, а ныне слуга моего злейшего врага – Гитана. Она держала за горло стоящую перед ней на коленях Фантеску, повернув к ней мёртвую половину лица. Однако душить явно не пыталась, скорее просто удерживала ведьму длинными тонкими пальцами. - А я всё думала, когда же ты покажешься, - сказала она, делая мне приглашающий жест. – Забирайся внутрь, тут у меня уютно, и компания вполне подходящая. Я выхватил из-за пояса пистолет – трофей схватки с разбойными страдиотами – но не успел взвести курок, как Гитана сжала пальцы на шее Фантески. Ведьма издала тихий полувсхлип-полустон. - Без глупостей, - покачала головой цыганка, - или твоя ведьмочка умрёт тут же. - С чего ты взяла, что она хоть что-то значит для меня? – спросил я. К звону клинков по ту сторону кареты прибавились звуки ещё одной схватки. Агирре и его волки сцепился с грумами, а если уж быть точным, то с гайдуками венгерского воеводы. Те отлично управлялись с саблями, что я не так давно имел возможность проверить на собственной шкуре. - Ты не выстрелил, когда я слегка сдавила ей горлышко, - ответила Гитана. - Ладно, - кивнул я, давая понять, что она раскусила меня, - и чего же ты хочешь? - Для начала поговорить. Передать тебе слова нашего Господина, предложение от него. Ты прикончил Чумного Доктора, сорвал его планы в Шварцвальде, но Господин может простить тебе всё, взять на службу. Лишь склонись перед ним, принеси клятву верности, от которой отказался в прошлый раз. Я сунул пистолет обратно за пояс и забрался-таки в карету. Устроился на сиденье напротив цыганки. Лишь мельком глянул на открытое плечо Фантески. Я не мог подать ей никаких знаков – Гитана слишком хорошо знает меня и раскусит в одно мгновение. Значит, придётся импровизировать, действовать наобум. Ну что ж, не впервой. - Ты считаешь меня таким глупцом, Гитана? – спросил я у цыганки. – Я вечная угроза твоему Господину. Моё проклятье едва не прикончило его в городе скорби, и я в любой момент могу довершить начатое. Хотя бы когда стану приносить клятву, например. - Теперь у него есть сила противостоять твоему проклятью, Рейнар, - ответила она. – Он получил весьма могущественных покровителей, которые многое ему дали. - А я думал, что у него уже всё и без того имеется, - пожал плечами я. - Разумный человек всегда желает большего, - покачала головой цыганка. – Вот, например, Баум – прежде он бы точно не смог противостоять демоническому мечнику, которого ты завербовал себе. А теперь же рубится с ним едва ли не на равных, и всё благодаря нашему Господину. - Хорошо же над ним поработали, - сказал я. – Он и прежде был отменным мечником, но откуда столько силы и такая нечеловеческая ловкость. - Всё благодаря нашему Господину, - заявила Гитана. – Ему и ведьма твоя, думаю, пригодится. Она почти нежно погладила пальцами горло Фантески. - Только она, - покачал головой я, - больше никто? - Никто, - твёрдо ответила Гитана, - больше Господину не интересен. Я намеренно откинулся назад, приложил пальцы правой руки к подбородку. - А с этим твой Господин сможет что-нибудь сделать? - Я продемонстрировал заклеймённую распятием ладонь. – Очень, знаешь ли, мешает. И ещё одно такое клеймо есть над сердцем. Я заметил, что всё внимание Гитаны в этот миг было приковано ко мне, она как будто даже думать позабыла о Фантеске, которую держала за горло. Я воспользовался этим – резким движением подался вперёд и положил руку на плечо ведьмы, заранее сжав зубы в ожидании боли. И Фантеска не подвела!
Мы выбрались из остатков кареты, усилиями сцепившихся внутри ведьмы и цыганки превращённой в груду обугленного дерева. А уж что сталось с бедными лошадьми, лучше и не думать – их тела размазало по мостовой на протяжении нескольких десятков ярдов. Взрыв, которым завершилась весьма эффектная, несмотря на небольшое внутреннее помещение кареты Дракулести, дуэль был направлен Гитаной на меня. Однако Фантеска сумела прикрыть нас обоих пепельным щитом, едва выдержавшим мощь последнего удара цыганки, и большая часть его силы пришлась на стенку кареты, а после на несчастных животных. Схватка снаружи тоже закончилась, и мы наблюдали сцену самого настоящего побоища. Гизберт стоял, опираясь на свой чудовищный меч. Он сумел удержать в себе демона. О том, что тот пытался вырваться на свободу, говорили только клубы пара, кружащиеся вокруг губ мечника при каждом выдохе, несмотря на царящую вокруг удушающую жару. Да ещё крохотные волоконца тьмы, не толще паутинок, что летят в августе, падающие с его ног и плеч. Остатки потусторонней чёрной брони, которой он обрастал, когда демон в нём набирал силу. У ног мечника валялся изрубленный труп, как я теперь знал, Баума. Мой бывший товарищ, не раз спасавший всю команду во время рейдов в мёртвые города, обращённый силой Дракулести в жуткую нежить, был уничтожен окончательно и бесповоротно. Из щелей в тяжёлой броне его торчали обломки чёрных стрел, а сам доспех был прорублен мечом Гизберта в нескольких местах, но ни капли крови не вылилось из ран. Правый наплечник был почти полностью снесён, однако на сей раз постаралось не оружие мечника. Сталь вокруг дыры покрывал чёрный налёт от мощного взрыва. Скрипач тоже времени даром не терял. - А что Агирре? – спросил я у Гизберта. Тот молча махнул рукой куда-то за карету. Кажется, в этом направлении скрылась Гитана. Баск лежал на залитой кровью мостовой. Вокруг него валялись вперемежку тела его волков и гайдуков Дракулести. Видимо, к воеводе на помощь устремились ещё слуги из палаццо, которое он занимал, а Мирча всегда держал при себе только исключительно опытных рубак. Однако Агирре со своими зверьми сумел дорого продать свою жизнь – никто из гайдуков не ушёл живым. - Жаль, - кивнул я, глядя на изрубленное саблями тело баска. - Может быть, нам стоит убраться отсюда поскорее, а? – дёрнула меня за рукав Фантеска. – Мы тут так нашумели, что стража уже должна скоро явиться. Тут она была полностью права. Даже удивительно, что после того светопреставления, которое мы устроили, здесь ещё не толпятся стражи порядка с алебардами и аркебузами в руках. - Идём, - кивнул я, и обернулся к Гизберту. – Ты как, идти можешь? - Немного устал, - ответил тот, - но ещё пару часов на ногах продержусь. Перевязать бы меня только надо, но это тоже может подождать. Только сейчас я заметил, что он левой рукой зажимает рану на боку. Насколько серьёзную, я разглядеть сейчас не мог, да и времени не было. - Тогда бегом! – бросил я, первым устремляясь обратно в доходный дом, где мы скрывались перед нападением. Предусмотрительные агенты инквизиции сняли тут комнаты, расположенные напротив, чтобы мы могли как можно скорее покинуть место, не привлекая к себе ничьего внимания. Я первым миновал короткий коридор, распахнул настежь незапертую дверь и выскочил в окно первого этажа уже на площади Даванзати, где нас уже ждал экипаж с купленным с потрохами извозчиком. К тому же, я уверен, он тоже был агентом инквизиции, иначе не попался бы нам столь вовремя и не оказался таким удивительно сговорчивым малым. Он привёз нас на условленное место, оставив в паре кварталов от доходного дома, где нам сняли квартиры. По дороге от тряски Гизберту стало заметно хуже, он прижимал руку к ране все сильнее, не дав Фантеске даже осмотреть себя. Между пальцев его струилась кровь. - После, - отмахнулся он, когда ведьма попыталась хотя бы глянуть на ранение. – Здесь, всё равно, перевязывать меня нечем, а дома уже нормально займёшься мной, если так хочешь. До дома пришлось тащиться переулками, потому что ноги Гизберта уже отказывались держать его. Мы с Фантеской поддерживали его с двух сторон, а подъём на третий этаж стоил нам больших усилий. Мы уронили Гизберта на койку, которую прежде занимал я, и Фантеска тут же отняла его руку от раны. Досталось нашему мечнику очень сильно – вражеский клинок глубоко погрузился в его тело, разрубив плоть. Правда, кости, скорее всего, остались целы – обломков их в ране я не видел. Но и крови, как ни зажимал рану по дороге, Гизберт потерял немало. - Не стой столбом! – прикрикнула на меня ведьма. – Неси бинты, корпию, воду. - А ты и в медицине соображаешь? – удивился я, направляясь к двери без дальнейших понуканий. - Да уж побольше, чем вы, мужики, - бросила она мне в спину. – Вы друг друга только молотить в кровь и горазды, а латать вас кто будет? Мы, конечно. Я поспешил за медицинскими принадлежностями, которыми прежде заведовал Агирре. Баск неплохо справлялся с этой ролью, тем более что делать ему ничего не приходилось особенно, кроме как таскать сумку, куда никто и не заглядывал. Когда я вернулся, Фантеска успела раздеть Гизберта до пояса и теперь ждала только меня. - Его же только что латали, - покачала головой она. – И месяца, наверное, не прошло с тех пор, как его, считай, всего заново скроили. Она ничуть не смущалась говорить в третьем лице о человеке, что лежал сейчас перед ней, и пребывал в ясном уме, несмотря на боль и кровопотерю. - На мне всё как на собаке заживает, - сказал Гизберт. – Шей скорее, пока я совсем кровью не истёк. Ведьма быстро промыла рану, вычистив из неё тампонами корпии и длинной иглой жутковатого вида все инородные тела. После стянула края, велев мне держать их крепко, и недрогнувшей рукой принялась шить тело мечника как кусок ткани. Быстрыми, мелкими стежками она соединяла его плоть воедино. Рана сочилась кровью, пачкая нам пальцы, Гизберт изредка поскрипывал зубами, но в целом словно не обращал внимания на боль. Закончила Фантеска довольно быстро, затянув на конце нити узел и перекусив её зубами, прямо как заправская швея. - Теперь тебе надо выпить побольше вина, чтобы скорее забыться и восстановить потерянную кровь, - наставительным тоном произнесла она. – Ну и, конечно же, полный покой. - Он только в могиле бывает, - отмахнулся здоровой рукой Гизберт. – А насчёт вина я не против. Я прикинул, что время до возвращения Скрипача и начала неприятного обсуждения итогов нашего неудачного покушения на Дракулести ещё есть. Так что можно и вина выпить. Думаю, оно пойдёт на пользу не только раненному мечнику. Скрипач ворвался в нашу квартиру настоящим вихрем эмоций. Мы как раз поднимали очередной тост под скудную закуску, отыскавшуюся в здешних закромах, когда дверь нашей комнаты со стуком врезалась в стену. На пороге стоял рассвирепевший Скрипач, хорошо ещё не с оружием наперевес. - Вы тут пьёте, значит, - произнёс он удивительно тихим голосом. – Пьёте, выходит, - повторил он. - Ну да, пьём, - кивнула Фантеска, наполняя предусмотрительно взятый для Скрипача стакан вином. – И тебя только ждём. – Она протянула ему стакан, хотя стрелку пришлось бы пройти через полкомнаты, чтобы взять его. – Давай, скажи тост, раз опоздал. - Да вы что, с ума посходили все? Скрипач треснул кулаком по дверному косяку – в разные стороны полетели длинные щепки. - Не кричи, тут у нас раненый, если ты не заметил, - осадила его Фантеска. - Нет, - теперь уже ударил в пол прикладом Скрипач, - я этого терпеть не буду. Командир, идём немедленно – ты должен рассказать мне всё. - Секретов у меня ни от кого нет, - пожал я плечами. – Идёмте все в большую комнату, там и поговорим. - Но Гизберту же нельзя вставать, - твёрдо заявила решившая примерить на себя роль сестры милосердия Фантеска. – Он столько крови потерял. - Как-нибудь, - отмахнулся тот. – Я и не такое переживал, можешь мне поверить. Он с трудом поднялся на ноги, взял свой опустевший стакан и направился к двери. Шагал мечник по-прежнему тяжело, однако в помощи уже не нуждался. Я направился следом за ним, потеснив отступившего от дверного проёма Скрипача. Фантеска только плечами пожала и поспешила за нами с двумя стаканами вина в руках. По дороге она сунула один Скрипачу. - И бутылку забери со стола, - велела она ему, - а то вина осталось кот наплакал. Не хочется потом сюда за ним топать. Стрелку ничего не осталось кроме как подчиниться. В итоге он вошёл в большую комнату последним, неся в руке початую бутылку вина и стакан. Арбалет свой он, видимо, оставил в комнате. - Ну хоть теперь мне, может быть, объяснят, какого чёрта тут вообще творится? – дал выход скопившемуся раздражению он. - Что именно тебя интересует? - решил я уточнить. – Давай по порядку. - Кто был стрелок, который страховал меня? И зачем вообще надо было меня, чёрт побери, страховать! - Таков был замысел с самого начала, - заявил я. – Своим выстрелом ты должен был сбить защиту Дракулести. Видел же преграду, что окутала того здоровяка, не дав болту добраться до него. Но ей нужно какое-то время, чтобы снова набрать достаточно силы, чтобы она могла остановить следующий летящий снаряд. Стрела должна была прикончить Мирчу, но, увы, на её пути оказался не он. - А кто это вообще был? – поинтересовался у меня Гизберт. – Теперь-то ты ответишь, верно? Я кивнул, прежде не хотелось повторять всю историю несколько раз. Ведь как только вернётся Скрипач, ему тоже надо будет всё рассказывать. Но теперь время для этого рассказа пришло. - Значит, это был один из твоих бывших товарищей, которые теперь служат Дракулести, - заключил Скрипач, когда я закончил рассказывать. – И ещё один из них, точнее одна, сидела в карете и ждала тебя. Очень интересная картина получается. - Это какая же? – глянула на него Фантеска. - Нас предали, думаю, в этом никто не сомневается, - заявил Скрипач. – Дракулести заранее знал о покушении, его не было в карете. Зато были двое твоих бывших друзей, командир. Меня страховал неизвестно кто, о ком, думаю, никто, кроме тебя не знает, верно? – Гизберт и Фантеска покивали, подтверждая его слова. – Ты явно нам многое недоговариваешь, командир. И лично мне это совсем не нравится. Твоё затянувшееся морское турне, визит на шабаш. Люди, которых ты притащил с собой. Что всё это, чёрт меня побери, означает? - Ты и Агирре торчали во Флоренции, пока я собирал остальных, - заметил я. – Так что любой из вас мог продать нас Дракулести. Ни у тебя, ни у баска не было особых причин любить меня или выполнять это задание. А Мирча богат, как Крёз, у него вполне хватило бы денег купить тебя и баска с потрохами. - Я лично не продаюсь! – рявкнул явно уязвлённый моими словами стрелок. – И не пытайся уйти от вопроса. Я не отстану от тебя, пока не узнаю, кто был тот чёртов второй стрелок, который страховал меня! - Тебя только это волнует, - пожал плечами я. – Уязвлена твоя профессиональная честь? - Чёрт побери, да! – даже не попытался спорить Скрипач. – Меня никто и никогда не страховал с тех пор, как я стал солдатом роты арбалетчиков капитана Браганзы. Я думал ты взял меня за профессиональные качества. - Именно за них, - кивнул я. – Ты и твоя Виолина отлично сыграли в моём плане покушения на Дракулести. Вот только сам Мирча нас облапошил, увы. - Но почему так получилось? – уставилась мне в глаза Фантеска. – Как Дракулести узнал о нападении? - Среди нас предатель, - не стал отрицать очевидного я. – И чтобы понять, кто он, мне придётся навестить кое-кого в городе. - А почему им не можешь быть ты сам? – глянул на меня Скрипач. – Ты ведь даже не отрицаешь своей связи с нашим врагом. Очень ловкий ход, а? Инквизиция велит тебе прикончить тирана, ты организуешь охоту на него, которая ни к чему толком не приводит. А сейчас попросту сбежишь, оставив нас на растерзание прелату Лафрамбуазу. Тот ведь ошибок не прощает, и даже если не отыщет тебя, сорвёт зло на нас. Надо сказать, слова стрелка не были лишены логики. После неудачного покушения, когда неизвестно даже, где теперь скрывается тиран, у меня немного шансов пережить этот день. И сбежать было бы самым разумным, даже если я не был слугой Дракулести. Чтобы избежать новых, вполне обоснованных обвинений, я решил сменить тему. - Ты ведь хотел узнать, кто страховал тебя, - сказал я Скрипачу. – Давай, я вас познакомлю. Я подошёл к большому окну, вечно задёрнутому пыльной шторой, чтобы солнце и жара не превращали комнату в подобие адской кузницы. Распахнув её, я открыл дверь и вышел на небольшой балкон с коваными перилами. Вскинув руку, несколько раз помахал, привлекая внимание наблюдавшего за окнами второго стрелка нашей команды. Того, о ком не знал никто, кроме меня. Сделал приглашающий жест, надеясь, что он сейчас на своём посту и видит меня. Он, к счастью, оказался на месте. Я заметил чёрный силуэт, мелькнувший на фоне неба, а после он большой летучей мышью спланировал на балкон. Махнул вместо приветствия. - Идём внутрь, - сказал ему я. – Пора уже познакомить тебя с остальными. И мы вместе вошли в большую комнату. Лишь когда я снова плотно закрыл шторы, гость скинул с лица капюшон, являя всем своё бледное лицо нечистого с длинным ветвистым шрамом на правой стороне и разноцветными глазами. - Ну вот, Скрипач, - сказал я арбалетчику. – Именно он тебя и страховал – Абеле Аркури, наш лучник. Тот, кого я звал просто вором, покуда не убедился в его подлинной личности, шагнул ближе к столу. Каждое движение его сопровождалось тихим механическим жужжанием. Он кивнул всем и опёрся обеими руками о стол. - Ты же говорил, что он тоже из этих, - махнул рукой Скрипач. – Из твоих бывших бойцов, которых подчинил себе Дракулести. - Теперь уже нет, - ответил я. – Абеле снова служит мне верой и правдой. Верно, друг мой? - После всего, что было, - заявил вор, и тонкогубый рот его скривила воистину сардоническая усмешка, - конечно, я служу тебе, командир. - Может быть, расскажешь подробнее, а? – попросила Фантеска. И я понял, что длинных объяснений не избежать. - Давайте хотя бы сядем, - сказал я, - история будет долгая. И, Скрипач, мог бы ты принести ещё вина? С пересохшей глоткой вещать как-то совсем тяжко. Стрелок глянул на меня недобро, однако отправился в комнату, которую прежде занимал вместе с покойным баском. Не прошло и пары минут, как он вернулся, неся в каждой руке по паре бутылок. - Больше нет, - заявил он, ставя их на стол. - Ну, - пожал плечами я, - вряд ли рассказ настолько затянется.
(обратно)
Глава 15. Кое-что из того, о чём хотелось бы знать.
Штырь Горгоны был крайне неприятным местом. Даже с расстояния в полкабельтова[296] выглядел он попросту отвратительно. Высокая, узкая башня, увешанная клетками, делающими её похожей на жуткое дерево висельников. Сходство определённо имелось, ведь во многих клетках сидели уже давно мертвые люди, а кое-где в линзы подзорной трубы, одолженной мне капитаном Рамиресом, я видел иссохшие скелеты. Иные заключённые, завидев наш корабль со своих высот, принимались махать энергично руками, раскачивая клетки. Их рты разевались в криках, которые не доносились до корабля, а оттого становилось ещё более жутко. - Этот парень, которого ты отсюда вытащить собираешься, - сказал мне Рамирес, поправляя нервным движением свой плащ из павлиньих перьев, - тебе в ноги упадёт и всю жизнь за тебя молиться станет. Капитана нервировал вид Тюрьмы Свободы. Ведь во многих клетках сейчас качались люди, обвинённые в морском разбое и переданные для наказания сюда как нераскаявшиеся грешники. Иные из них прибегали к помощи колдунов и шаманов, а потому все деяния их приравнивались к ереси. Конечно, Рамирес никоим образом не относил себя к пиратам и подобным тёмным личностям, но всё же видеть братьев по морскому ремеслу в столь плачевном положении ему было неприятно. - Вряд ли, - покачал головой я, возвращая ему подзорную трубу, - ведь именно по моей милости он сюда и угодил. - Вот как, - пожал плечами Рамирес, явно не понимая меня. – Ну, тебе видней, конечно, Рейнар. Но я был бы осторожнее на твоём месте. - Отчего же? – обернулся я к нему. - Ты знаешь, как тут общаются с заключёнными? – спросил он, и тут же кивнул сам себе, понимая, что я не знаю этого. – Так вот, им открывают широкое окно, чтобы можно было поговорить с висящим в клетке человеком. Было несколько случаев, когда заключённые намеренно раскачивали клетку, хватали несчастного и прежде чем стражники успевали оттолкнуть клетку, те успевали утащить его с собой. Так что бедолага оставался висеть над пучиной, пока механизмами клетку не подтягивали ближе к стене и его не снимали. - Но, видимо, не все могли довисеть до этого момента, - сказал я, и Рамирес утвердительно кивнул. – Спасибо, буду предельно осторожен. Комендантом Штыря оказался невысокий жизнерадостный толстяк, на котором удивительно скверно сидел мундир. Он говорил без остановки и очень быстро, судя по резкому акценту, родом он был из Новой Венеции, а в недавних предках у него были греки, а то и турки. - Хорошо нашим подопечным, - говорил он, шагая в сопровождении пары крепких парней, на которых мундиры как раз сидели очень хорошо, а вместо алебард они несли на плечах длинные багры, - сидят себе на свежем воздухе, любуются видами. Вы знаете, что в хорошую погоду отсюда – из самых верхних клеток – можно увидеть даже Пизу. Если, конечно, долго вглядываться в горизонт. А мы тут сидим внутри, в холодных стенах, которые никакой огонь не прогреет. Нам ведь летом совсем безбожно урезают запас дров, знаете ли. Приходится спасаться иными мерами. От него ощутимо пахло чесноком и вином, а потому сомнений в мерах спасения от холодов и сырости не возникало. - Так-с, - остановился комендант на очередном витке казавшейся мне бесконечной винтовой лестницы. – Нам сюда. Он снял с пояса связку ключей, быстро подобрал нужный и открыл небольшую дверь. Я перешагнул порог первым, кивнув коменданту и обоим охранникам. - Я хочу побеседовать с заключённым наедине, - сказал я. - Но это может быть опасно, - всполошился комендант. – Знаете ли, разные случаи бывали… - Я уже предупреждён, - ответил я, - так что знаю, как держать себя. - Оставьте тут багор на всякий случай, - заявил комендант, и один из стражников, сопровождавший нас, поставил свой шест у стены внутри комнаты. – Так будет лучше. Я не стал спорить, а просто сделал пару шагов, преодолев расстояние от двери до большого окна, закрытого плотными ставнями. За моей спиной лязгнул засов – теперь комендант откроет дверь лишь после того, как я сообщу через встроенное в стену переговорное устройство, что всё в порядке. Тогда сюда явится усиленный отряд из четверых стражников, вооружённых баграми и короткими мечами, готовых изрубить на куски всякого заключённого, который обманом или ещё каким путём выбрался из своей клетки. На этот случай я предъявил коменданту свои бумаги, подписанные прелатом Лафрамбуазом, дающие мне право забрать с собой одного заключённого тюрьмы. Очень надеюсь, что он не забудет о них, когда я сообщу в переговорное устройство, что закончил беседу. Я распахнул ставни, и в комнатке сразу стало намного светлее. За окном, лишённым стекла, висела большая клетка, внутри которой скорчился на полу человек в чёрном. Абеле сейчас выглядел жалко, как и положено заключённому, да ещё такой жуткой тюрьмы, как Штырь Горгоны. Нога его, простреленная мной, срослась, но он явно будет хромать до конца жизни и о прежней ловкости не может быть и речи. Услышав стук ставен, вор поднял на меня воспалённые глаза и смотрел, наверное, полминуты, не меньше, прежде чем узнал. - Ты, - голос Абеле был хрипл, - явился ко мне после того, что сделал? Не думал, что тебе достанет наглости явиться сюда, чтобы позлорадствовать. - Я тут не для этого, - покачал головой я. – Рад, что ты узнаёшь меня. Говорят, тут многие быстро сходят с ума. - А я не знаю, настоящий ты или моя галлюцинация, - заявил Абеле. – Подойди ближе, я коснусь тебя, чтобы понять. Я кивнул и шагнул ближе к краю, остановившись в опасной близости. - Протяни мне руку, Рейнар, если это ты. Я сделал, что он просил, хотя отлично понимал, для чего ему это нужно. Абеле резко качнул клетку, та со скрипом подалась в мою сторону. Одновременно его правая рука змеёй рванулась ко мне, и крепкие, длинные пальцы вора сдавили мою ладонь. - Вот теперь я чувствую, что ты настоящий, Рейнар, - произнёс он совсем другим, уже живым голосом. – Теперь я могу отправить тебя в полёт, короткий, правда, зато успеешь насладиться видом. - Жаль, не успею, - кивнул я. – Говорят, из верхних камер в хорошую погоду можно и Пизу увидеть. - Врут, наверное, - пожал плечами вор, не спеша дёргать клетку обратно. – А ты что же, совсем не боишься? Я ведь могу теперь прикончить тебя в любой момент. Держать его и клетку, конечно, было трудно. Я вцепился левой рукой в ставень, подался назад всем весом, чтобы не рухнуть вниз прямо сейчас, но не знаю, как долго смогу так продержаться. - Валяй, - ответил я как можно равнодушней. – Только ведь даже тут есть карцер, верно? Камеры шипами внутрь, ничуть не лучше «железной девы» или те, что болтаются вверх-вниз, и человек в ней постоянно как будто подвешен между небом и землёй. Я-то буду в адском котле ждать Страшного суда, а вот тебе ещё придётся помучиться на этом свете. - Так скажи, для чего ты явился ко мне, если не чтобы позлорадствовать? – спросил Абеле, но прежде чем я успел ответить, он отпустил мою руку. Клетка его качнулась обратно, я же, не сумев удержать равновесия, повалился на пол. Выглядело это, наверное, удивительно смешно, потому что вор расхохотался, откинувшись на прутья клетки и свесив ноги между ними. - Видел бы ты своё лицо, Рейнар, - давясь от смеха, заявил он. – Давненько мне не приходилось так потешаться. Спасибо тебе хотя бы за это. - Рад, что доставил тебе удовольствие своим визитом, - ответил я, поднимаясь на ноги. – Теперь ты готов выслушать меня? - Валяй, - бросил вор, изображая попытку устроиться поудобнее в своей клетке. - Ты нужен мне, - сказал я. – Для охоты на Мирчу Дракулести. Думаю, с твоей помощью я сумею прикончить его. - Вот так новость! – воскликнул Абеле. – Ты едва не прикончил меня в подземелье под замком вильдграфа, а потом волок на себе через пол Шварцвальда, чтобы передать инквизиции в Дижоне. Они упекли меня сюда, без суда, сразу как только зажила нога. И теперь являешься ты и говоришь, что я тебе нужен, чтобы прикончить Господина. Ты что же, идиот, Рейнар? Какой нормальный человек способен на подобные глупости, а? - Я, - пожал плечами я. - И почему же я должен согласиться на твоё предложение, - глянул мне в глаза Абеле. Взгляд его говорил: убеди меня! Я понял – он мой, что бы я ни сказал ему сейчас, он согласится. - Я могу не просто вытащить тебя отсюда, - заявил я. – Ведь кем ты будешь за пределами этой клетки? Жалким калекой, бледной, немощной тенью себя прежнего. – Я намеренно бил в самые больные места. – Я дам тебе не только свободу, но и могу вернуть прежнюю ловкость. - Слушай, - подался ближе ко мне Абеле, уткнувшись лицом в рёбра решётки, - ты кто такой? Ты дьявол что ли, принявший облик Рейнара? Я должен тебе душу продать? - А разве ты бы не согласился, - ответил я, - будь на моём месте действительно сам Сатана? - Конечно, согласился бы, - честно заявил Абеле. – Дай только иглу, палец проколоть. - Я не дьявол, - покачал головой я, - чтобы требовать подписи кровью. И я направился к переговорному устройству, чтобы сообщить, что хочу воспользоваться полномочиями, дарованными бумагами прелата Лафрамбуаза. Двое рыцарей-мальтийцев непринужденно беседовали с капитаном Рамиресом на пристани. Их корабль – старомодная, но крепкая каррака – не смог пришвартоваться. Пристань Штыря Горгоны была рассчитана лишь на одно судно, а потому рыцарям с их грузом пришлось подходить к острову на нескольких гребных лодках. Сами мальтийцы воспользовались яликом с их карраки, за грузом же отправили пару больших шлюпок с острова. Собственно, грузом были больше десятка новых заключённых для тюрьмы. Мальтийцы везли сюда не только собственных еретиков, но и кое-кого из Новой Венеции с Сардинией, было такое соглашение между орденом и этими государствами. Всё это я узнал из разговора между рыцарями и капитаном Рамиресом. Он, несмотря на кажущуюся непринуждённость, был более чем напряжённым. Оба рыцаря считали Рамиреса ничем не лучше тех пиратов, которых они привезли на остров-тюрьму, а потому вели себя с ним насмешливо, но высокомерно, мол, пока не поймали, да только всё впереди. Рамирес, конечно, платил им той же монетой. - Синьоры, - кивнул я всем сразу, приложив два пальца к полю шляпы, - очень рад, что вы оказались тут. Весьма вовремя, скажу я вам. - Не имеем чести, - ответил старший из рыцарей, кивая мне в ответ с той же прохладцей, что и обращаясь к Рамиресу. Оба мальтийца были одеты в красные дублеты из плотной шерсти, украшенные крестом. Только у одного он был просто белым, а у второго по краю шёл заметный серебристый кант. У обоих на поясах висели короткие мечи, головы же они укрывали широкополыми шляпами без украшений. - Представляться совершенно не нужно, - отмахнулся я, демонстрируя им кольцо официала инквизиции, которое предпочитал не снимать с того момента, как сошёл с трапа «Espirito Santo». – Вы ведь не откажете мне в одной небольшой просьбе? - Смотря какого рода, - несколько более вежливо, но ничуть не менее холодно заметил старший рыцарь. - Ничего такого, что ущемило бы вашу честь или нанесло урон ордену, конечно же, - примирительно поднял руки я. – Дело в том, что мне надо вывезти с острова одного человека. Он был ошибочно обвинён и теперь, когда дело разъяснилось, его ждёт свобода. - Рад за вашего товарища, - кивнул мальтиец, - однако при чём тут мы? Я указал ему на стражников, что несли Абеле на носилках. Передвигаться самостоятельно или даже с чьей-либо помощью тот попросту не мог. Сказались и рана на ноге, и пребывание в камере. - Дело в том, что ему нужно как можно скорее попасть в Специю, а оттуда в Лукку, - объяснил я. – Я же с капитаном Рамиресом отправляюсь несколько в иную сторону, и никак не могу позволить себе возвращаться. Вы очень обяжете меня, если возьмёте на борт одного пассажира до Специи. И к тому же окажете услугу прелату Лафрамбуазу, чьим официалом я, собственно говоря, и являюсь. - Специя нам по пути, - произнёс старший рыцарь, - так что мы возьмём вашего товарища на борт. Но что с ним делать в порту? - Я отправлю весточку в город, - заверил его я, - вас будут ждать. - Тем лучше, - кивнул явно не слишком обрадованный моей просьбой, которую лучше было всё-таки выполнить, мальтиец. Отказывать официалам инквизиции, да ещё и таких могущественных её представителей, как прелат Тосканы, было себе дороже. Рыцарь это отлично понимал. Он кивнул стражникам, что несли носилки с Абеле, чтобы грузили их в ялик. - Вынужден откланяться, - сказал он, - дела зовут. Старший рыцарь сделал младшему знак и оба поспешили навстречу коменданту тюрьмы, чтобы поскорее сбыть с рук свой груз. - Решили убраться от греха подальше, - прокомментировал их ретираду Рамирес, поправив сбившийся на ветру плащ из павлиньих перьев, - пока ты их ещё о чём-нибудь не попросил. - Думаю, нам тоже стоит поспешить, - сказал я. - Ну уж вторая-то тюрьма от нас точно не сбежит.- Вот так мой бывший товарищ снова оказался в строю, - закончил я рассказ. – Я знал, что без него мне трудно будет в охоте на Дракулести, да и вообще не хотел бросать в той адской тюрьме, куда его упекли. - Куда ты сам меня и упёк, - уточнил без особой надобности Абеле. - А было бы лучше прикончить тебя, - повернулся я к нему и глянул в глаза, - или бросить в том Богом забытом подземелье, где ты медленно загнулся бы от потери крови? Я понимал, какая судьба ждёт тебя, но вытащил при первой же возможности, хоть ты и стрелял мне в спину. - Какие чувства, - пропела Фантеска, растягивая гласные на манер уличных певичек, - вы просто словно старые супруги. - Заткнись, - бросил ей вор, который терпеть не мог, когда в его разговоры вмешиваются. - Повежливей, будь любезен, - тут же вспылила ведьма, подскочив на ноги, - ты с женщиной разговариваешь… - Видали мы таких… женщин, - буркнул вор, похоже, невзлюбивший Фантеску с первого взгляда. Она уже хотела припечатать его, но я остановил. Тоже поднялся на ноги и почти силой усадил ведьму обратно на стул. - Мы тут не пререкаться собрались, - сказал я, сам не спеша возвращаться на стул и нависая над столом и всеми, кто сидел за ним, - и это касается всех! Я ясно выразился? – Я дождался понимающих кивков, и продолжил: - А теперь, Абеле, раз уж мы выяснили всё, расскажи, что тебе удалось выяснить? - Я проводил Гитану, когда та выскочила из остатков кареты, - произнёс вор, - правда, ушла она недалеко. Даже до площади Стронци добраться не успела, её прежде перехватили несколько крепких парней в тёмной одежде. Им нелегко было совладать с Гитаной, но, похоже, не впервые они имели дело с цыганской магией, а потому знали, что с ней делать. Набросили сеть и спеленали будто ребёнка, сунули в рот кляп, а под нос пистолет, чтобы не дёргалась лишний раз. После заскочили в карету и уехали. - Так работают господа из инквизиции, разве нет? – глянул на меня Скрипач, продолжавший подозревать меня, несмотря на явление вора. - Очень похоже на их работу, - кивнул я. – Но не стоит забывать, что мы тут на секретной, и если можно так выразиться, частной миссии прелата Лафрамбуаза. Вполне возможно, что какой-нибудь другой инквизитор, не меньшего ранга, обстряпывает тут свои дела. И, конечно же, они с прелатом забыли поставить друг друга в известность о действиях их людей. - Левая рука не ведает, что творит правая, - пробурчал Скрипач. – Что же это за инквизиция тогда. - Ну, - пожал плечами я, - это всё-таки не армия, потому порядки у них царят совсем иные. К тому же, как я понимаю, инквизиторы просто помешаны на тайнах, скрывают что могут и от кого могут. - Бардак, - припечатал их Скрипач, и я был с ним не так уж не согласен. - Так куда отвезла карета Гитану? – спросил я у Абеле. - На виллу недалеко от города, - ответил тот. – Я сумел проследить экипаж только до границы пригорода, оттуда наблюдал уже через подзорную трубу. Вилла стоит на отшибе, в полумиле от последних лачуг пригорода, не поместившегося за стену. Это самая настоящая крепость, со стеной, утыканной металлическими кольями и крепкими воротами, которые сторожит пара наёмников. А сколько их внутри, даже не представляю. Я посидел немного, понаблюдал за виллой, так туда потом ещё две кареты приехали, видимо, палаццо Стронци крепко обложили. - А это значит, - произнесла значительным тоном Фантеска, - что среди нас точно есть предатель! - И кто же им может быть? – тут же глянул на меня Скрипач. - Любой из вас, - жёстко ответил я. – Ты, Гизберт, Фантеска, Абеле, покойный Агирре. - А можешь и ты быть, верно? – продолжил наседать арбалетчик. - С моей стороны это была бы чудовищная глупость, - покачал головой я. – И уж точно я бы сейчас не сидел с вами, а сбежал бы куда подальше. Плыл бы в Кастильскую корону, а ещё лучше в Кальмарские фьорды Скандинавии. Уж там меня точно не достали бы. - Как знать, - прищурился Скрипач, - я всегда думал, что у инквизиции очень длинные руки, которые достанут куда угодно. Хоть бы и на Острова улыбок. - Тогда с моей стороны ещё глупее было предавать, - заметил я. - А может, это ты? – спросила невинным тоном Фантеска. – Кто громче всех кричит «Держи вора»? Скрипач, понявший, что в её словах есть резон, тут же замолчал, оставив при себе обвинения, лишь одарил ведьму злобным взглядом. - В тихом омуте, - буркнул он, выразительно глянув теперь уже на молчавшего всё время Гизберта. Я понял, что команда трещит по швам после первой же неудачи. Надо брать дело в руки и не выпускать, иначе всё просто развалится у меня на глазах. - Что будем делать дальше? – задал вопросГизберт, совершенно не обративший внимания на слова Скрипача. Похоже, мечнику удалось сохранить ясный разум, а может быть, ему было и в самом деле на всё плевать, как он усиленно демонстрировал. - Мы с Фантеской отправимся на эту виллу, - заявил я. – Остальные ждите нас до утра, и если мы не вернёмся, и от нас не будет никаких вестей, обратитесь вот по этому адресу. – Я вынул из кармана клочок бумаги с нацарапанными на скорую руку строчками. – Вам помогут убраться отсюда подальше и начать новую жизнь. - А вот и отличный способ сбежать, не привлекая к себе внимания, - тут же наставил на меня палец, словно пистолетный ствол, Скрипач. - Тебе-то какая разница? – спросил у него я. – Мы уйдём, а ты хоть сейчас можешь покинуть город. Но здесь, - я постучал пальцем по бумажке с адресом, - тебе хотя бы заплатят. А если не доверяешь, что ж, - я пожал плечами, - ты волен убираться на все четыре стороны. Я ещё тогда, на руднике, говорил: мне нужны люди, которым я стану доверять. - Но предатель-то меж нами всё-таки есть, - напомнил арбалетчик. - Не стоит напоминать об этом через каждые пять минут, - сказал я. – Фантеска, ты не против прокатиться со мной до виллы за городом? - О, - протянула ведьма, сложив губки бантиком, - от такого предложения я не могу отказаться. Только надо нам обоим себя в порядок привести для визита. Да уж, после схватки с Гитаной, в которой я, правда, не принимал активного участия, выглядел я не лучшим образом. - Получаса тебе хватит? – спросил я у Фантески. - Ты просто убиваешь меня, - приложила она пальчик к щеке, - но что же, придётся согласиться. Ведьма театрально вздохнула и ушла в выделенную ей комнату. Проводив её взглядом, Абеле только что на пол не сплюнул, похоже, его нелюбовь к женскому полу лишь усилилась со временем. Он на фактории проявлял к женщинам исключительно потребительское отношение, считая их скорее товаром, вроде скота, нежели людьми. И потому ведьма своим независимым поведением его очень нервировала. Он и Гитану в своё время лишь терпел, и мне пришлось не раз с ним хорошенько потолковать, чтобы тогда ещё просто наёмник усвоил простую истину: хочешь быть в моей команде, уважай всех своих товарищей, а нет – так можешь отправляться на все четыре стороны, насильно никто не держит. Получаса Фантеске вполне хватило, я управился и того быстрее, и мы вместе спустились на первый этаж, чтобы взять наёмную карету до загородной виллы. Прямо как молодая семья, ей-богу. (обратно)
Глава 16. Серый город памяти.
Кучер наёмного экипажа, сыскавшегося удивительно быстро, запросил за поездку на другой берег Арно как совсем уж немного. И это меня только убедило в том, что это агент Лафрамбуаза. Ну и пусть, всё равно не успеет вовремя сообщить инквизитору о моём самоуправстве. Мне становилось душно, когда он пытался контролировать меня – пускай и не напрямую, но через своих многочисленных фактотумов и агентов, которых у него было без счёту даже в свободном городе вроде Флоренции. Когда меня отправили улаживать дела в неспокойном Шварцвальде, то кинули практически в омут головой – поглядеть, сумею ли я выплыть, или же побарахтаюсь, да и пойду на дно. Но тогда я был свободен в своих действиях, за мной никто не приглядывал, по крайней мере, я не ощущал на себе наблюдения, мне не было нужды постоянно оглядываться и прикидывать, а как отреагирует на тот или иной мой поступок прелат Лафрамбуаз. Охоту же на Дракулести инквизитор Тосканы, видимо, посчитал слишком важным делом, чтобы оставлять меня без надзора. Я ничуть не удивлюсь, если вместо указанного места кучер привезёт нас с Фантеской на какую-нибудь тайную квартиру, где сидит сейчас Лафрамбуаз, словно паук, дёргая за ниточки. И там мне придётся ответить за провал покушения на Дракулести. Однако кучер отвёз нас именно туда, куда я ему сказал, взял деньги и поинтересовался, не подождать ли нас. - Это нам может дорого обойтись, - покачал головой я, прикидывая про себя, понял ли возница мою неуклюжую шутку – ведь он вполне мог и не быть агентом Лафрамбуаза, и потому я добавил, чтобы не звучало настолько двусмысленно: - Я не знаю, когда мы поедем обратно. Кучер пожал плечами с отменным равнодушием, свойственным людям его профессии, и слегка хлопнул конягу по спине вожжами. Та медленно затрусила вдоль по улице. Мы же с Фантеской направились к кованым воротам виллы, о которой говорил Абеле. Перед воротами дежурила парочка крепких парней в кожаных, укреплённых сталью кирасах и с алебардами в руках. Были у них и шлемы, но оба стража предпочли повесить их на пояс, явно не опасаясь нападения. Видно было, что охранять ворота виллы было для них своего рода синекурой, и оба явно не прочь были постоять на часах, а после вернуться в тёплую караулку к вину и картам. Однако при нашем появлении оба тут же профессионально напряглись, перехватив алебарды так, чтобы можно было сразу атаковать. - Куда прёте? – без особого почтения спросил у нас старший годами стражник с седеющими усами и бородкой клинышком. – Кто такие? - У меня дело к вашему господину, - напрямик заявил я. – Пропустите. - Это с какой радости? – поинтересовался стражник. – Не велено никого пускать. - Меня этот приказ не касается, - отмахнулся я. – Открывайте ворота. - Это с какой же радости? – повторил страж. Я продемонстрировал ему заблаговременно надетое кольцо официала. - Ты же не хочешь, чтобы через час виллу брали штурмом полсотни таких же крепких ребят, вроде тебя и твоего приятеля. – Я кивнул в сторону второго стражника. – Если будет ещё ваша смена, то вам погибать первыми – инквизиторские наёмники сначала рубят и стреляют, а с тем, что осталось, разбирается уже их наниматель из Авиньона. - Вот только давай без угроз, приятель, - осадил меня стражник. – Не такие мне грозили. - Ну, как хочешь, - пожал плечами я, и кивнул ведьме. – Догони-ка кучера, он далеко уехать не успел. Мы возвращаемся. Видит Господь, мы сделали всё, что могли. Пускай теперь переходит к силовому решению проблемы. - Вам далеко ходить не придётся, - раздался с другой стороны кованой ограды знакомый голос. – Инквизитор уже гостит на этой вилле, и будет рад видеть своего официала. – Из-за ограды показался Гедалия, одетый в тёмное и с неизменной звездой Давида, нашитой на груди. – Тем более что тот обходится ему очень дорого, а результата от его действий пока не видно. Иудей велел стражу открывать ворота и те подчинились, хотя и видно было, что им это совсем не нравится. Им не хотелось ни слушаться Гедалию, ни пускать нас с Фантеской на виллу. Однако они явно получили соответствующие распоряжения, и отворили ворота. Гедалия встретил, вежливо поклонился, но на лице его было написано почти злорадное выражение, и я понял, что дела наши плохи. Лафрамбуаз не простит провала покушения на Дракулести. Значит, надо продумывать варианты быстрого побега отсюда. Вот только пока мы шагали через заброшенный и сильно разросшийся сад к самой вилле, я, чем дальше, тем сильнее уверялся – сбежать отсюда не выйдет. Едва ли не у каждого куста околачивались наёмники, вроде тех, кто сторожит ворота, или крепкие парни в длиннополых кафтанах с позументами и маленьких шапочках, украшенных перьями. Все, как один, были лихо усаты, а левые кисти рук у всех лежали на рукоятках тяжёлых сабель. Кое у кого под кафтанами я заметил лёгкие кольчуги. - Кто это такие? – поинтересовался я у Гедалии, пока шли к вилле. – Прелат начал себе страдиотов на службу брать? - Это люди хозяина виллы, - ответил тот. – Ты что же, не слышал, как я сказал, что монсеньор гостит здесь. - Я думал ты про то, что он здесь временно поселился, - пожал плечами я. – А кто хозяин этой виллы? - Ты всё сам скоро узнаешь, потому скажу, - кивнул иудей. – Эту виллу снял Януш Корвино, воевода, и эмиссар короля Венгрии в Южной Италии. Интересно, а знает ли Лафрамбуаз, чьи люди захватили Гитану, и что цыганка сейчас, скорее всего, сидит в одной из запертых комнат на этой вилле под охраной нескольких крепких парней с усами и тяжёлыми саблями на поясе. Но об этом я распространяться уже не стал – подобные вещи лучше держать при себе. Гедалия проводил нас мимо ещё двух постов охраны, где дежурили люди Корвино вместе с наёмниками. Последний стоял у крепких, явно недавно обновлённых дверей. - Туда я уже не пойду, - кивнул нам Гедалия. – Держать ответ перед прелатом будешь сам. Девица пойдёт со мной и подождёт тебя. Фантеска глянула на меня, я же кивнул ей в ответ. Бежать вряд ли получится, даже с её помощью, а потому придётся и в самом деле держать ответ. Вот только вряд ли злорадный Гедалия знал, что у меня в рукаве припрятана карта – правда, я и сам толком не ведаю, козырная или нет. Иудей велел охране пропустить меня, те отворили крепкую дверь, и я шагнул внутрь. В большой, довольно светлой комнате меня уже ждали двое. Я сразу узнал инквизитора Лафрамбуаза, стоящего у окна и обернувшегося на звук открывшейся двери. Он по-прежнему был одет в мирскую одежду, и ничто в его облике не выдавало принадлежность к Псам Господним. Вторым же оказался весьма занимательный тип. Он явно происходил родом из Восточной Европы, был крепкого телосложения, одет в кафтан, как и его люди, только обильно декорированный мехом и золотом. На каждом пальце носил по массивному перстню, однако я сразу обратил внимание на его ладони – они были явно привычны к рукояти сабли или ножке кубка. Он стоял, заткнув пальцы за широкий пояс, по другую сторону массивного стола, разделявшего его и прелата Лафрамбуаза. На благородном лице хозяина виллы выделялись проницательные глаза и выдающийся прямо-таки орлиный – или если исходить из фамилии, то вороний[297] – нос. Я не знал в лицо этого человека, однако по поступкам он был весьма широко известен. Князь Януш Корвино – эмиссар венгерского короля в Южной Италии, известный охотник на нежить, один из самых талантливых командиров кавалерии, не раз громивший целые орды восставших мертвецов. Он славился своей почти открытой неприязнью к правящим в королевстве нечистым, а потому очень редко покидал Италию. - Это и есть твой человек? – глянул на инквизитора через стол венгерский князь. – Я думал, он повыше ростом будет. Мог бы придумать остроту и пооригинальней. - Не смешно, - поддержал мою невысказанную мысль Лафрамбуаз. – Это именно тот человек, о котором я тебе говорил. – Привычка прелата ко всем обращаться на «ты», похоже, распространялась и на сильных мира сего, вроде князя Корвино. – Именно его люди напали на карету Дракулести. - Неудачно напали, - сказал князь. – Воеводы-то внутри не было. - Этого никто не знал, - рискнул вставить слово я, и оба воззрились на меня, будто изваяние заговорило. – К тому же, нам удалось прикончить одного из его ближайших слуг – Гербрахта Баумхауера. - Сомнительный успех, - скептическим тоном произнёс князь, - у него таких слуг довольно. - Этот был особенный, можете мне поверить, - покачал головой я. – Он прежде был моим близким знакомцем. - Тут я склонен согласиться с официалом, - потёр длинными пальцами острый подбородок Лафрамбуаз. – То, что именно Баумхауер был в карете, говорит о многом. - Например, о чём? – тут же глянул на него Корвино. - Например, о том, что Дракулести готовил ловушку, - заявил я. – Мне известно, что Баум... - я слегка запнулся на привычном имени былого товарища, но тут же добавил: -…хауер командовал либо всей армией, сражающейся под Пьяченцей, либо существенной её частью. - Да плевать мне, кто он такой, - отмахнулся князь. – Покушение провалилось, и теперь Дракулести чёрт знает где. Он затаился, залёг на дно и как достать его я просто не представляю. Всё время с начала беседы, я медленно подходил к столу, как будто приближался к опасному хищнику. И князь Корвино отчасти именно таким и был – я не знал, чего от него ждать. Однако я явился сюда, чтобы рисковать, а значит надо идти до конца. Я подошёл к столу, опёрся об него кулаками и заглянул прямо в проницательные глаза венгерского воеводы. - А ведь вы лукавите, князь, - заявил я, не отводя взгляда, хотя это было и непросто. – У вас в подвале сидит ещё один человек – ну или почти человек – Дракулести, захваченный после покушения. Вот только как к ней подступиться вы не знаете. Вы же привыкли уничтожать нежить, а не допрашивать. Именно с этой целью вы пригласили сюда весьма кстати оказавшегося во Флоренции прелата Лафрамбуаза, инквизитора Тосканы. Человека с очень богатым опытом по части вытаскивания нужных сведений из нежити, вроде той, что захватили ваши люди. Разве я не прав, князь? - Ты кто такой? – не слишком вежливо ответил вопросом на вопрос князь Корвино, но видно было, что он поражён моими словами. – Откуда ты знаешь о ней? - О ком это – о ней? – тут же уточнил инквизитор, но венгерский воевода не обратил на него внимания. Взгляд его был прикован ко мне. - Я простой официал инквизиции, - пожал плечами я, - и раз серебряное кольцо на моём пальце не прожгло мне плоть до кости, то я точно не Hostis generis humani[298] и никто из его слуг. Просто у меня тоже есть свои люди, которые в состоянии проследить за удирающей с поля боя женщиной, а после за каретой, в которую её затолкали неизвестные. - Кто эта женщина, Рейнар? – нетерпеливо спросил у меня Лафрамбуаз, и по тону его я отлично слышал, что он едва сдерживает кипящий внутри гнев. Уж к чему к чему, а к небрежению собственной персоной инквизитор Тосканы не привык. - Гитана, - ответил я, обернувшись к нему. Откровенно говоря, я рад был возможности прервать нашу с князем дуэль взглядов под благовидным предлогом. - К ней теперь трудно подступиться с обычными методами допроса, - продолжил я. – Если честно, я даже не очень понимаю, как людям князя удалось связать её и затолкать в карету, и отчего она до сих пор не сбежала. - Есть у меня методы против таких, как она, - не без гордости заявил Корвино. – И прежде чем вы, инквизитор, потребуете от меня, чтобы я допустил вас с вашим официалом к ней, я хочу вам кое-что сказать. Он отступил от стола и сложил руки на груди, однако торопить себя не заставил. - До недавнего времени уничтожение Мирчи Дракулести было внутренним делом, практически семейным, можно сказать. Однако теперь мне стало доподлинно известно, что вы знаете о его истинной природе. Я допущу вас и вашего личного дьявола к захваченной твари, но лишь при одном условии. Правда о том, кто такой Мирча Дракулести не должна быть предана огласке. Ни в коем случае. О последствиях, думаю, вам не стоит напоминать. Тут он полностью прав. Венгерское королевство, управляемое не первый год семейством нечистых, было бельмом на глазу всей Европы. Эстергомская династия, захватившая власть, оказалась слишком серьёзной силой, с которой приходится считаться и Священной Римской империи, и Тевтонии, и прочим менее крупным государствам. Правители и знать королевства были сродни аристократии Чёрной порты, однако порядки в Венгрии всё же царили иные, а уж князь Корвино показывал, что готов бороться с нежитью, несмотря ни на что. Вот только если станет известно, что один из виднейших вельмож королевства оказался не просто нечистым, но тираном – кошмарным порождением чумы, это вполне может сподвигнуть европейских монархов сплотиться против общего врага, которым так легко будет объявить Венгрию. И тогда нового крестового похода не избежать. Конечно же, ничего подобного князю Корвино не нужно. Как бы ни относился к нечистой аристократии, войны со всей Европой, сплотившейся против его родины, он точно не хотел. - Как и вы, я не желаю войны между людьми, - заявил со всей сердечностью, на какую только был способен, наверное, прелат Лафрамбуаз. Скорее всего, князь не слишком поверил его словам и тону, вот только особого выбора у него тоже не оставалось. Он сам пригласил инквизитора к себе, а значит, тот был ему нужен. - Раз так, - кивнул князь, - вас проводят в подвал, где держат эту нечисть. Он хлопнул в ладоши, и тут же двери отворились. На пороге стоял один из людей князя – седоусый, одетый в кафтан с галуном и, конечно, при сабле на поясе. Он коротко поклонился ему и спросил что-то на венгерском. - Говори на linqua franca, - тут же осадил его князь, - крайне невежливо говорить на языке, который не все понимают. Тот снова поклонился, и попросил у нас прощения. На linqua franca говорил он с безобразным акцентом, так что слова приходилось скорее угадывать и додумывать, нежели понимать. - Ходите за мной, - сказал он. И мы вместе с инквизитором покинули комнату, отправившись вслед за человеком князя по коридору. Сам же Корвино с нами никуда не пошёл, что вызвало у меня определённые подозрения. - Где женщина, с которой я пришёл? – спросил я у нашего провожатого. - С юдом осталась, - ответил тот, не оборачиваясь, даже по спине его было понятно, как неприятно венгру наше общество. – Сидят в комнате, вино пьют, болтают, наверное. - Скажи, чтобы её тоже привели в подвал, - заявил я. – Она будет нужна для допроса нечисти. - Скажу, - кивнул тот. Он остановил первого же попавшегося слугу и бросил ему несколько слов на родном языке. То ли слуга не знал linqua franca, то ли седоусый решил, что если князя рядом нет, о вежливости можно и позабыть. Вслед за ним мы спустились в подвал, который сторожила пара крепких парней. Седоусый обменялся с ними несколькими быстрыми фразами, снова на родном языке, и нас с инквизитором впустили внутрь, отворив дубовую, укреплённую стальными полосами, дверь. Видимо, люди князя Корвино и в самом деле умели обращаться с подобными Гитане существами. Назвать цыганку человеком после нашей предыдущей встречи язык уже не поворачивался. Она сидела накрепко прикованная к металлическому стулу цепями, обвивавшими её тело, словно стальные змеи. Я не заметил ни одного замка, видимо, они скрывались под полом, куда уходили концы цепей. Гитана не могла пошевелить даже пальцем – ладони её лежали на длинных подлокотниках стула, зафиксированные в хитрое приспособление, скорее всего, отлично знакомое Лафрамбуазу. Оно держало каждый палец отдельно от остальных, а стальные скобы охватывали каждую фалангу, не давая Гитане ни малейшей возможности даже предпринять попытку дёрнуть одним из них. Цыганка была без шляпы, но длинные, спутанные чёрные волосы падали ей на лицо, скрывая жуткий переход живой плоти в белёсую кость. Услышав, что дверь открылась, Гитана подняла голову и поглядела на нас единственным глазом. - Как такое может быть, - голос её был таким хриплым, что я едва разбирал слова, - Рейнар, именно ты пришёл пытать меня. Я едва унесла ноги от тебя и твоей ручной ведьмочки, но не прошло и дня, как ты появляешься снова. Да ещё и в компании со святошей, обряженным в мирские тряпки. - Замолчи, безбожное отродье, - припечатал её Лафрамбуаз. А после быстро произнёс несколько слов на латыни. Говорил он так быстро, что я не понял их смысла, да и не силён я, откровенно говоря, в высокой латыни. От слов его – хотя меня, можно сказать, задело по касательной: удар был направлен всё-таки в Гитану, – всего передёрнуло. Я покачнулся, клейма на груди и правой руке на мгновение похолодели, даря какое-то удивительное спокойствие, отдохновение не столько телу, сколь душе. С другой же стороны, внутренности как будто латная перчатка сдавила, а после ещё и перекрутила там всё, вызвав приступ тошноты. Каково же пришлось Гитане – ведь инквизитор бил силой своей фанатичной веры именно в неё, и защиты в виде клейм-распятий у неё не имелось. Да и нежитью она была уже куда больше, нежели человеком. Цыганка забилась в удерживающих её цепях, будто рыба в неводе. Она хватала ртом воздух, отчего ещё сильнее походила на выброшенную на берег рыбу, которая бьётся за жизнь, не зная ещё, что уже мертва. Гитана откинула голову назад, волосы упали с её лица, и оно предстало перед нами во всём своём кошмарном великолепии. Пускай я видел его не в первый раз, но меня снова передёрнуло внутри. Я слишком хорошо помнил её лицо, когда оно ещё было живым, чтобы теперь спокойно смотреть на половину, превратившуюся в голый череп с пустой глазницей. - Ты ведь стрыга, верно, - произнёс инквизитор, - именно поэтому мои слова так подействовали на тебя. Но тебя сделали такой, ты не умирала, а была обращена в нежить при жизни. - Сейчас это не имеет значения, - покачал головой я, подходя ближе к Гитане. – Ты знаешь, зачем мы здесь, так что давай обойдёмся без прелюдий и взаимных обвинений. - Сразу хочешь перейти к делу? – поинтересовалась цыганка; несмотря на ослабевший голос и усилившуюся хрипоту, она сумела придать ему весьма скабрёзный тон. - Именно, - кивнул я, не поддавшись на провокацию. – Скажи, где твой господин, и мы немедленно оставим тебя в покое. Иначе инквизитор может произнести ещё несколько слов, от которых тебе станет куда хуже, верно же, монсеньор? – обернулся я к Лафрамбуазу. - Допрос такого существа, как она, невозможно вести привычными средствами, - подтвердил мои слова инквизитор, - поэтому придётся бить её исключительно силой моей веры. А это для подобных тварей куда хуже пыток огнём или колесом. Я чувствовал, что ему не нравится пассивная роль вроде некоего пыточного инструмента. Он сам привык вести допрос, а не подчиняться своему официалу. Вот только сейчас иного выбора у нас не было – читать молитвы и допрашивать Гитану он не смог бы никоим образом. - Я не могу предать Господина, - ответила цыганка. – Как бы вы ни пытали меня, мои уста запечатаны его силой. Он параноик, не доверяет никому, даже Бауму не доверял до конца, хотя тот был его рабом в куда большей степени, нежели все мы. - Что ж, - произнёс я, снимая перчатки, подходя ещё ближе и склоняясь над Гитаной, - тогда я буду допрашивать тебя всерьёз. Поймать взгляд её единственного глаза оказалось не так просто, однако она как будто сама глянула на меня, и я мгновенно провалился в её мир. Мы стояли посреди города – того самого, где прервался путь нашей команды. Часы на башне остановились, стрелки их замерли на самой грани Ultima Forsan. Небо над нашими головами было пепельным, с него сыпались тяжёлые хлопья не то грязного снега, не то пепла. Мы очутились на площади с фонтаном, где крысолюд напал на Баума и, хоть не смог убить его, но поразил чумой. Невдалеке виднелся фасад проклятого дома, в котором нас захватили в плен. Гитана не изменилась – всё та же молодая женщина в обносках прежней одежды, только на голове её снова красовалась потёртая широкополая шляпа. Она стояла, скрестив руки на груди, и глядела мне прямо в глаза, как будто оценивая. Я не мог видеть себя, но отчего-то знал, что на мне привычный кожаный джеркин, а под ним жилет с кольчужными рукавами. В общем, одет я точно так же, как в ту проклятую ночь. - Вот теперь мы можем поговорить, Рейнар, - сказала она. Из голоса цыганки куда-то волшебным образом пропала хрипота и слабость. Здесь она снова была полна сил. - У меня будет лишь один вопрос к тебе, Гитана: где Дракулести? – заявил я. - Я не солгала тебе и инквизитору, - покачала головой она. – Я не могу сказать этого – Господин надёжно запечатал нам уста. - Тогда ты бесполезна для нас, - пожал плечами я. – Могу разве что прикончить тебя быстро, чтобы не оставлять князю Корвино. Вряд ли он будет настолько милостив с тобой. - Это, конечно, мило, - ответила Гитана, - но я могу кое-что рассказать тебе. Например, кто оказался предателем в твоей команде. - И кто же это? – спросил я, даже не стараясь казаться равнодушным. - Смотри, - сказала она, и я провалился ещё глубже. Теперь я снова был во Флоренции, из-за плеча Дракулести наблюдал за уличным представлением, устроенным Агирре. Баск развлекал небольшую группу любопытных трюками ручных волков. Похоже, тирану это нравилось, он несколько раз вяло хлопнул в ладоши, прежде чем задёрнуть занавеску на оконце кареты. В следующий миг я увидел Агирре распятым на дыбе в подвале палаццо Стронци. Даже не думал, что Дракулести сумел организовать там пыточную, хотя она вполне могла быть наследством от прежних хозяев. Над баском успели уже хорошенько поработать, и он больше напоминал отбивную с кровью. Но сломить его явно не удалось – Агирре скалился, демонстрируя всем свои крепкие, лошадиные зубы в привычно-фальшивой усмешке. И тогда тиран пустил в ход свою силу, ломая сопротивление баска, выжигая его душу. Этого Агирре вынести уже не смог – и я даже не винил его, он не был готов к тому, чтобы столкнуться с кошмарной мощью тирана. Ещё миг, как будто моргнул, и вот уже Агирре явился с докладом к Дракулести. Тиран принимал его только лично, не доверяя никому – даже самым верным слугам. Гитана не солгала, назвав его параноиком. - Что ж, мой Ганелон, - произнёс Дракулести, - ты славно послужил мне. Мы подготовим отличный Ронсеваль для нашего Неистового Рейнара. А после я, даже сам того не желая, провалился ещё глубже, в те воспоминания, куда Гитана не желала меня допускать. Подвал был тот же, где пытали Агирре, но теперь дыба была пуста, зато на большом столе лежал прикованный цепями Баум. - Он станет сильнее, - говорил сгорбленный человек в чёрном балахоне и клювастой докторской маске, - его рефлексы улучшатся во много раз. Он станет идеальным воином. - Только совсем лишится разума, - рискнула возразить Гитана. – Разве вам нужен безмозглый генерал для армии под Пьяченцей, Господин? - У меня есть замена Бауму в этом деле, - отмахнулся Дракулести, и обратился к горбуну в маске: - Начинай же, у меня нет желания торчать тут до заката. - Конечно, конечно, - подобострастно закивал тот, - немедленно приступаю. Он склонился над телом Баума с каким-то жутким инструментом, от одного вида которого мне стало не по себе. Что было дальше, я не узнал, потому что Гитана опомнилась и выкинула меня из своей памяти. Мы снова стояли в сером городе скорби, и на головы нам сыпался пепел. Теперь я точно знал, что это именно пепел. - Ты залез слишком глубоко, - сказала мне Гитана. – Не стоило лазить туда. Я в ответ лишь плечами пожал – какая теперь разница, когда я всё уже видел. - Всё ещё пляшешь под дудку инквизиции, - без тени вопросительной интонации произнесла цыганка, не дождавшись ответа. – Это ведь тот тип, что меня латынью приложил, притащил тебя в подвал, верно? Ты теперь работаешь на него. - Что работаю, верно, - кивнул я, - но мы встретились случайно. Тебя выследил мой человек. Он увидел, как тебя сунули в карету, а после незамеченным прошёл за ней до самых ворот виллы, куда тебя привезли. - Кто же это такой ловкий у тебя? – удивилась, похоже, неподдельно Гитана. – Меня повязали настоящие профессионалы своего дела, даже не будь я так вымотана схваткой с тобой и твоей ручной ведьмочкой, не уверена, что справилась бы с ними. Весьма серьёзное заявление, особенно от женщины, которая на моих глазах в своё время появилась буквально из воздуха в главном зале замка Шварцвальдского вильдграфа, и скрылась так же, уйдя в тени – только её и видели. - Абеле Аркури, - ответил я. – Он теперь служит мне. - Да брось, - отмахнулась Гитана, криво и жутко усмехнувшись живой половиной лица. – Ты же знаешь, он с самого начала был фактотумом Господина и завёл нас в ловушку. А теперь ты говоришь, что он работает на тебя. - И тем не менее, это именно так, - сказал я. – Помнишь, как я сумел приложить вашего господина ещё тогда, в городе скорби, когда он попытался поработить меня? Той же силой я выжег из Абеле всё подчинение ему. То же могу проделать и с тобой, хотя вижу, что в этот раз Дракулести зашёл намного дальше. - А зачем мне это? – с вызовом глянула на меня Гитана. – Я служу Господину, ты – инквизитору. Вон тебе даже колечко серебряное на палец нацепили. - Все мы кому-то, да служим, - пожал плечами я. – У всех есть те или иные господа и покровители, за которыми стоит кто-то из ещё более сильных мира сего. Свобода – миф, и ты, думаю, это понимаешь ничуть не хуже меня. - Миф, - согласилась она. – Но ты думал, что станет с тобой, когда ты прикончишь Господина? Тебя ведь спасли лишь потому, что ты оружие против него. Ты меч, который куют для одного врага, и что с тобой будет после того, как ты исполнишь своё предназначение? Я и сам не раз задавал себе подобные вопросы, но ответы на них были крайне удручающими. Поэтому я решил задуматься над тем, что делать после смерти Дракулести, когда сумею прикончить его. В конце концов, это чертовски сильный тиран, и вся моя охота на него может закончиться для меня плачевно. Так есть ли смысл умирать раньше смерти? Но теперь, когда передо мной стояла Гитана, а с неба сыпался серый пепел, я не мог солгать ей, глядя в единственный живой глаз цыганки. - У меня нет выбора, - честно сказал я. – Инквизитор крепко держит меня за горло. Видела же клейма на руке и напротив сердца. А сейчас, когда мы приблизились к Дракулести вплотную, как нам казалось, он вовсе дышит мне в затылок. Не доверяет, я понимаю… - Или хочет расправиться с тобой, как только дело будет сделано, - продолжила Гитана, высказав то, что я не нашёл в себе сил произнести. - Или так, - кивнул я. – Но я же ничего не могу поделать с этим. - Не ври хотя бы самому себе, Рейнар, - со злостью в голосе произнесла Гитана. – Я же дралась с тобой в карете, и вижу, на что ты способен. Ты – не твоя ручная ведьма, а ты сам. Она лишь освобождает твою силу. - Моё проклятье, - отрезал я. – Оно убивает меня! - Меняет, - покачала головой Гитана. – Ты просто перестаёшь быть человеком, Рейнар, не более того. - Тогда может и к лучшему, что инквизитор прикончит меня после того, как я убью Дракулести, - сказал я. – На смену одному чудовищу придёт новое. - А это уже тебе решать, - с показным равнодушием пожала плечами Гитана. - Я ведь могу освободить тебя, помнишь, - решил резко сменить неприятную тему я. – Присоединяйся к моей команде, как Абеле. Конечно, Чумного Доктора и Баума уже не вернёшь, но так мы сможем отомстить Дракулести за то, что он сделал с нами. Со всеми нами. - Заманчиво, - произнесла Гитана, в голосе её промелькнула какая-то прямо-таки мечтательная интонация, она явно сама лелеяла планы мести поработившему её тирану. – Особенно после того, что он сотворил с Баумом, превратив его в безмозглую машину убийства. – Она попыталась поймать в ладонь хлопья пепла, сыплющегося с неба, но тот мгновенно распался тонкой пылью. – А чем ты соблазнил Абеле? Не думаю, что одного освобождения ему было достаточно. - Я прострелил ему ногу в подземельях под замком Шварцвальдского вильдграфа и он угодил на Штырь Медузы. Знаешь же, что это за тюрьма. – Гитана только плечами пожала да махнула мне рукой, чтобы продолжал. – Он потерял свою ловкость и скорость, то, чем гордился всегда. Я отнял их у него, я же и вернул. Тому инквизитору, что пришёл со мной, служит один весьма талантливый врач и протезист Амбруаз Паре. Он сумел приживить Абеле протез, изготовленный механиками, с некой хитрой машинерией, которая вернула ему былую ловкость. Врач этот не побоялся работать с нечистым, не испугался его проклятой крови. Так что теперь наш наёмник снова скачет с прежней резвостью, разве что при движении машинерия издаёт негромкий скрип и скрежет. Абеле поначалу жаловался на него, но потом, видимо, привык, смирился как с неизбежным злом. - Ловко, - кивнула Гитана. – Да только мне теперь уже ничего не нужно. Освободи меня от его рабского ошейника, и я тебе всё скажу, но при одном условии. - Каком же? – спросил я, хотя и догадывался, чего она попросит. - Ты прикончишь меня, - жёстко произнесла цыганка. – Мне незачем жить такой тварью, уродливой стрыгой. Раньше был хотя бы Баум и планы мести, которые я лелеяла, но после его окончательной смерти всё стало пустым и тщетным. Не хочу я такого существования дальше. - Твоё право. Наши взгляды снова встретились.(обратно)
Глава 17. Ненадёжный капитан.
В темноте подвала картина выглядела удивительно печальной. Несмотря ни на что, я не считал Гитану своим врагом по-настоящему, и отбирать её жизнь было неприятно. Сейчас она сидела в кресле так же ровно, как когда я только заглянул в её единственный глаз. Однако я знал – тронь тело хоть пальцем, да что там, подуй даже несильный сквозняк, и она рассыплется пеплом. Тем самым серым пеплом, что шёл в городе скорби, навсегда отпечатавшемся в её разуме. - Ну и? – услышал я голос Лафрамбуаза, но звучал он как будто издали. Я ещё не совсем вернулся из мира мрачных грёз, где отправил душу Гитаны в ту бездну, куда придётся кануть и мне. Быть может, даже скорее чем я ожидал. - Я узнал всё, что было нужно, - ответил я, оборачиваясь. Наверное, пауза между вопросом и ответом затянулась настолько, что Лафрамбуаз посчитал меня слегка свихнувшимся после такого долгого контакта с сильным чумным отродьем. Ведь, как ни крути, а Гитана была стрыгой просто чудовищной силы, и пожелай она сопротивляться – мне бы пришлось туго. Наверное, я бы в конце концов одолел бы её, вот только стоило бы мне это очень дорого. - И где же прячется Дракулести? – недоверия в голосе Лафрамбуаза было хоть отбавляй. - Он ещё три дня назад бежал на Кандию, в Новую Венецию, - сказал я, только сейчас обратив внимание, что кроме инквизитора в подвале находится ещё и Фантеска. – Даже знаю, кто ему там оказывает покровительство. - Удивительно много удалось узнать из допроса, - покачал головой инквизитор, видно было, что доверия моим словам у него нет вовсе. – Обыкновенно приходится прикладывать куда больше усилий к тому, чтобы добыть подобные сведения из куда менее преданных… существ. Он не смог употребить слово «человек» в отношении Гитаны. Фантеска же, пока мы разговаривали, неуверенно подошла к мёртвой цыганке и протянула к ней руку. Видно было, что ведьма боится тронуть её даже пальцем, однако она старалась изо всех сил перебороть свой страх. - Не надо делать этого, - сказал ей я. – Она рассыплется пеплом от самого лёгкого касания. - Ты выжег её? – удивился Лафрамбуаз, взглянув на труп Гитаны, как будто впервые увидел её. – Уничтожил не только душу, но и тело? - Полностью, - подтвердил я. – Она сама этого хотела – надоело служить Дракулести. Собственно, она выдала мне его с потрохами, а после попросила уничтожить её. Даже не сопротивлялась, когда мои проклятья выжигали её изнутри, хотя, наверное, это был очень болезненный процесс. - И ты поверил ей? – приподнял бровь в крайнем удивлении Лафрамбуаз. – Цыгане – лживое племя, а эта ещё и продалась душой и телом тирану, и ты, всё равно, поверил ей. Я лишь плечами в ответ пожал – что тут скажешь? Да, я верил Гитане, но как заставить поверить ей прелата Лафрамбуаза, которого не было с нами в том пепельном городе скорби, не видевшего стрелок часов, замерших за мгновение до Ultima Forsan, я не знаю. - С меня довольно, Рейнар, - неожиданно произнёс Лафрамбуаз. – Ты останешься здесь, вместе со своей ведьмой. В гостях у князя Корвино, правда, ненадолго. Он настаивал на том, чтобы люди, провалившие одно покушение на Дракулести, более не участвовали в этом деле. И я склонен с ним согласиться. Все вы вернётесь туда, откуда вас вызволили моей милостью… - Не, - протянула Фантеска, - я в тюрьму больше не пойду. Я ж ещё вкус свободы не распробовала! - Молчать, безбожница! – воскликнул инквизитор. – Ты отправишься не в тюрьму. Я гарантирую тебе костёр. - Монсеньор, - я и сам не знал, что мой голос прозвучит настолько угрожающе, - я прошу вас сменить гнев на милость. Мы подобрались очень близко к Дракулести. Дайте мне и моим людям завершить это дело. - Ты провалил дело однажды, - отрезал прелат Лафрамбуаз, - и у меня больше нет к тебе доверия. Ты собрал команду подонков, - при этих словах Фантеска громко фыркнула, но инквизитор ожёг её таким взглядом, что она тут же опустила глаза и сделалась тише воды, ниже травы, - неудивительно, что тебя ещё и предали. Кто это был, кстати? Тот вор в чёрном, которого ты вытащил из Тюрьмы Свободы, да ещё и ногу ему новую сделал за мой счёт? - Он привёл нас с Фантеской сюда, - покачал головой я. – А предателем был Агирре – баск, волчий брат. - Который так удобно погиб во время провалившегося покушения, - кивнул Лафрамбуаз. Да уж, как-то всё выходило у меня не слишком гладко. И я отлично понимал подозрения инквизитора в отношении меня и моей команды. Вот только никаких доказательств невиновности у меня не было, кроме слов. А уж им-то Лафрамбуаз точно не поверит. - Мы должны закончить начатое, монсеньор, - повторил я с нажимом, шагнув как можно незаметнее поближе к Фантеске. Ведьма, надо отдать ей должное, мгновенно поняла мой манёвр и тоже бочком двинулась ко мне. На ходу она протянула в мою сторону руку. - И не надейся на мою милость, Рейнар, - отрезал Лафрамбуаз. – Я допустил огромную ошибку, когда спас тебя из города скорби. Ты не стал ключом к силе Дракулести. Ты – может статься, куда опасней его! - Лестно, - сказал я, - но вряд ли я заслуживаю столь громких слов. - Разговор окончен, - взмахнул рукой в раздражённом жесте прелат. – Ты остаёшься здесь, пока за тобой и твоей ведьмой не прибудут мои люди. - И вы не измените своего решения? – спросил я, подпустив в голос надежды. Очень бы хотелось, чтобы прозвучала она искренне – сейчас от этого зависело слишком многое. - Нет! – рявкнул Лафрамбуаз, совершенно потерявший терпение. Он открыл уже рот, чтобы позвать стражу, но я опередил его. Быстро шагнув к Фантеске, я сжал её тонкие пальцы своей левой ладонью.Мы вывалились из тени и тут же рухнули ничком прямо на грязную мостовую – хорошо хоть не лицом в лужу. Я первым пришёл в себя, удивительно быстро, надо сказать, после того, что только что с нами было. Никакого изящного ухода во тьму, какие проделывала Гитана, конечно же, не произошло. Меня словно дёрнули за плечо, едва не вырвав левую руку из сустава, и проволокли по каменистой дороге полсотни ярдов, не меньше. А после пинком отправили в короткий полёт, завершившийся ударом о мостовую. Я перевернулся на спину и кое-как подполз к весьма кстати оказавшейся рядом стене дома. Собственно, из её тени мы с Фантеской и вывалились. Сил не было никаких. Я и так после беседы с Гитаной в сером городе пепла был основательно опустошён, даже клейма на руке и груди почти перестали напоминать о себе. Теперь же и вовсе ощущал себя выжатым крепкими руками прачки куском ткани. Во мне не осталось ни капли сил. Через несколько секунд рядом завозилась Фантеска. Ведьме явно досталось ничуть не меньше моего, и она с трудом приходила в себя после того, что сама же учудила. - Это было… - слабым голосом произнесла она, - незабываемо… Надо повторить, да? – И глянула мне в глаза, не думая менять позы – так и валялась ничком на мостовой. - Что это вообще было? – спросил у неё я, лишь бы что-нибудь сказать. - Ну, - она, наконец, перевернулась на спину и подползла ко мне, - вообще-то, это цыганское волшебство. Я поймала его отголосок в твоей голове, когда ты взял меня за руку. Это был лучший способ быстро выбраться из того подвала. - А отчего Гитана не воспользовалась им? – удивился я. – Разве против волшебства помог бы обычный стул, пускай даже тот, что не даёт и пальцем шевельнуть. Тебе-то никаких жестов и слов не понадобилось, да и Гитане тоже прежде в них не было нужды. - У неё не было столько силы, как у тебя, - ответила Фантеска. – Глянь на клейма, они, наверное, и сейчас кровоточат. Я сунул руку за пазуху и тут же ощутил пальцами что-то влажное и липкое – это была кровь. - Это пройдёт, - беспечно махнула рукой ведьма. – Просто я взяла очень уж много твоей силы, вот они и не выдержали. - А мы, вообще, где? – наконец, задал я вопрос по существу. – Куда ты нас сумела перенести? - Не знаю, - с обычной своей беспечностью пожала плечами Фантеска. – Честное слово. Я же говорю, что поймала отголосок волшебства, в котором ничего не понимаю. Мне как-то не хотелось думать, что было бы, не справься ведьма с незнакомой ей магией. Наверное, нас могло размазать тонким слоем по земле. Но выговаривать Фантеске я не стал. Это бесполезно – я давно уже понял, что она мало кого ставит хотя бы в грош, да к тому же ведьма, как ни крути, спасла нас из подвала. - Вряд ли мы покинули Флоренцию, - сказала она. – Но в какой её части оказались, не знаю. Я первым нашёл в себе силы подняться на ноги, хотя и проделывал это медленно, держась стену. После подал руку Фантеске и помог встать ей. - Надо найти перекрёсток и спросить дорогу до нашего доходного дома, - сказал ей я. - А ты думаешь, туда стоит идти? – спросила она. – Тот инквизитор, скорее всего, отправил в дом своих людей, чтобы захватить оставшихся. Вполне возможно, она права, и мы застанем в доме лишь следы захвата моей команды людьми инквизитора Лафрамбуаза и, скорее всего, князя Корвино. Тот теперь вряд ли так запросто упустит свой шанс расквитаться с Дракулести за обиды, которых между двумя родами накопилось, наверное, огромное количество. Да к тому же, главным для него было сохранение в тайне истинной природы тирана, а значит, даже прелату будет весьма непросто избавиться от княжеской опеки. - Дырку от пончика они получат, а не вора, - заявил я, - это как минимум. Да и Скрипача с Гизбертом так просто не взять. Я вспомнил, как мечник дрался с сотней врагов, обращаясь в демона. Вполне возможно, вместо следов захвата мы увидим последствия кровавой бойни, учинённой обезумевшим порождением преисподней. Как бы то ни было, я должен увидеть всё своими глазами. Я отлично понимал, что риск неоправданно велик, что я не сумею и пальцем шевельнуть, если в доходном доме окажется засада. И Фантеска вряд ли сможет снова зашвырнуть нас куда подальше. Но пока не убежусь во всём сам, не вложу персты в раны, не поверю. Быть может, даже в таком состоянии, ковыляя кое-как, я сумею опередить людей прелата Лафрамбуаза и мы покинем Флоренцию прежде, чем они вломятся в доходный дом. Оказалось, волшебство Фантески забросило нас довольно близко к нужному дому. На нас косились пока мы медленно шли к нему по вечерним улицам. Патрули стражи попадались всё чаще, но, наверное, нас принимали за подгулявшую парочку, что после очередного кабака пришла в себя на улице без гроша в кармане. Одежда на нас вся была приличная, хоть и грязная, а с прогулявших всё господ ничего не взять, потому у стражей мы особого интереса не вызывали. Так что до нужного доходного дома мы добрались пускай уже затемно, но без приключений. Мы как раз шли по улице к входу, когда нас остановили-таки. Вот только не стража и не случайный прохожий – из тёмной подворотни высунулась рука в чёрной перчатке и поманила нас. Я тут же первым шагнул туда, на всякийслучай положив руку на гарду меча. Однако это был вор – Абеле стянул с лица повязку, показывая, что это именно он, и поторопил нас нетерпеливым жестом. Мы проскочили между домами, вышли на соседнюю улицу, но этого вору показалось мало, и он повёл нас дальше, как будто намеренно пытаясь запутать. - Долго ещё? – не выдержала первой Фантеска. Ведьма, конечно, старалась не показать виду, но уже едва держалась на ногах, опираясь на моё плечо. А ведь и мне каждый шаг давался с трудом – ноги тяжелели, как будто в каждый башмак подкидывали по свинцовой чушке, икры наливались болью, а плечо, на котором повисла Фантеска, я почти не чувствовал. - Расклеился ты, Рейнар, - бросил через плечо Абеле. – В Милане сколько скакать приходилось, и ни слова жалобы от тебя не было. Да и прежде, в той же Пьяченце, как мы с тевтоном и скандинавом по подземельям бегали. - Я не жалуюсь, - сквозь зубы процедил я, хотя отлично понимал, что нуждаюсь в передышке. - Придётся ещё подниматься, - добавил Абеле, - так что поберегите силы, не тратьте их на жалобы. Оказалось, он привёл нас едва ли не в центр города, хотя понял я это лишь когда мы вывернули из очередного проулка прямо на Пьяцца дель Дуомо. Прямо перед нами возвышались величественные и слегка жутковатые в ночной темноте здания – собор Санта-Мария-дель-Фьоре, баптистерий Сан-Джованни и высоченная колокольня Джотто. Именно к ней и направился через опустевшую по ночному времени площадь Абеле. - Там же ступеней без счёта, - взмолилась Фантеска. – Давайте спрячемся в каком-нибудь другом месте. - Не ной, - осадил её вор. – Надёжней кампанилы[299] укрытия не найти. Там нас точно никто искать не станет. - Но подниматься же… - попыталась снова ведьма. – Там же столько ступенек, будь они неладны. - Всего четыреста четырнадцать, - отрезал вор. – Я их все давно пересчитал. Фантеска глянула на меня, ища поддержки, но я лишь покачал головой, признавая правоту вора. Уж в чём в чём, а в искусстве прятаться ему равных не было. Одолеть четыреста четырнадцать ступеней оказалось очень непросто. Уже к середине пути нам пришлось вместе тащить на себе обессилевшую Фантеску. Да и я держался на одной только силе воли – не мог же я ударить лицом в грязь перед Абеле. Даже не знаю, отчего взялись такие мысли, но именно они помогли мне продержаться до конца пути. Наградой нам стала просторная мансарда на одном из верхних ярусов колокольни. Наверное, прежде тут обитал звонарь, а теперь устроил себе логово Абеле. - Я договорился со звонарём, что он на время позабудет об этой мансарде, - сообщил мне вор, когда мы устроили Фантеску на единственном лежаке. – Он теперь каждый вечер пьёт за моё здоровье – пары флоринов ему хватит ещё надолго. Самое большое неудобство – это звон на первую службу. В каком бы состоянии не поднялся звонарь сюда, он всегда начинает бить ровно в половине девятого утра, выспаться не удаётся. - И что же, за это время он ни разу к тебе не заглянул? – не поверил я вору. - Совал нос, конечно, - отмахнулся тот, - но я здесь ничего не храню, только отсыпаюсь иногда. Да и то, как уже сказал, не очень-то тут поспишь. Зато вид на весь город по утрам просто изумительный. - Не знал, что ты такой тонкий ценитель прекрасного, - заметил я. - Я всегда любил поглядеть на мир свысока, - ответил он в том же тоне. – Чувствуешь себя почти Господом Богом. - Замашки у тебя, - покачал головой я. Глянув на Фантеску, я увидел, что ведьма завернулась в одеяло и теперь спокойно спала, будто ребёнок или человек с кристально чистой совестью. - Рассказывай, - велел я Абеле, присаживаясь не без опаски на единственный стул. Тот заскрипел под моим весом, но выдержал. Вор же уселся прямо на лишённое рамы и стекла окно, спиной к городу, на который глядел только что. - Да нечего особо рассказывать, - сказал он. – Взяли нас быстро и прямо даже как-то красиво. Очень слаженно работали – я едва через окно удрать успел, а Скрипача с Гизбертом повязали. Они и пальцем пошевелить не успели. - И кто это был, как думаешь? - А что тут долго думать, - пожал плечами вор, которому его шаткое положение вовсе не доставляло неудобств, - крепкие усачи в кафтанах – те же, кто Гитану вязал, а с ними наёмники какие-то, скорее всего, из местных. Как я и предполагал, князь Корвино теперь хотел держать ситуацию под контролем, а это значит, что его люди всё время будут работать вместе с наёмниками инквизитора. - А что Гизберт? – спросил я. – Много ли на его совести смертей? - Он свой меч схватить не успел даже, как на него сразу три сети накинули, а после уже спеленали, что твоего младенца. Скверно, конечно, но с другой стороны – возьмись Гизберт за оружие, я даже боюсь представить, свидетелем какого кровавого побоища стал бы Абеле. А уж о последствиях его лучше и вовсе не задумываться лишний раз. Я быстро пересказал вору в общих чертах наши с Фантеской приключения на вилле, снимаемой князем Корвино. Абеле лишь кивнул, когда я сообщил, что Гитана умерла. Он, похоже, никаких чувств по этому поводу не испытывал. - Господин рассвирепеет, когда узнает о её смерти, - сказал он. – Гитану он считал практически произведением искусства. - Это какого же? – удивился я. - Своего, конечно, - ответил вор. – Он ведь считал себя мастером под стать Микеланджело или Рафаэлю – или ещё кто там есть знаменитый из художников. Только он работал, по его словам, с телами живых людей – ему так интересней было. Он удержал на этом свете Баума, сделав его послушным и почти безмозглым орудием своей воли. Гитану же обратил в стрыгу, да к тому же ещё и при жизни. Ну, ты сам с ней дело имел, что я тебе рассказываю. - Только мы с тобой из команды остались, - неожиданно даже для самого себя произнёс я. - Да что думать об этом, - отмахнулся Абеле. – Пустое. Лучше скажи мне, Рейнар, что будем дальше делать? Разбежимся в разные стороны? - Хочешь – уходи, - кивнул ему я, - но я должен завершить начатое. Дракулести должен умереть. - Громко сказано, - покачал головой вор. Он сменил позу, сев на окно так, что левая нога свешивалась в пустоту. И снова его это ничуть не смущало. - Вот только как это сделать, когда на хвосте теперь повисла инквизиция да ещё с венгерским князем в придачу? - В Шварцвальде хуже было, - отмахнулся я. – К тому же, я успел забрать все деньги, выделенные мне на операцию Лафрамбуазом, из банка ещё перед покушением на Дракулести. Так что хотя бы с наличностью проблем не будет. - Это пока она есть, - резонно возразил вор. – А когда выйдет вся? Я не был уверен, что доживу до этого дня – вовсе не потому, что денег было так уж много. - Тогда и буду думать, - ответил я. – Так что, выделить тебе долю – и ты канешь во тьму? - Это по части Гитаны было, - сказал Абеле. – А мне покоя не будет, пока Господин жив. Вдруг если он тебя прикончит, то снова меня в рабство возьмёт. Твоя-то сила пропадёт. Не хочу я так рисковать. - Тогда давай спать, - заявил я. – Я устал, как каторжник, мысли в голове путаются. - Но план-то у тебя есть? – решил настоять Абеле. - В общих чертах, - зевнул я, не в силах уже бороться с одолевающей сонливостью. Сегодняшний день выдался чертовски длинным и очень тяжёлым. - Для начала надо найти капитана, который довезёт нас до Кандии, а там видно будет. - А какую роль ты отвёл в своём плане для неё? – кивнул на спящую Фантеску вор. - Боюсь, она ей совсем не понравится, - ответил я, но пояснять не стал. С помощью вора я расстелил прямо на полу ещё один лежак. Абеле кинул мне пыльное, но в общем довольно чистое одеяло, даже плесенью от него не пахло. Где улёгся вор, не знаю, может так и просидел на окне до утра. Мне же завтра предстоит весьма серьёзный и неприятный разговор с Фантеской.
Капитан Рамирес был вовсе не рад видеть нас с Абеле. Наверное, он совсем не ожидал встретить нас в порту вольного города Пизы. Марина-ди-Пиза был, можно сказать, небольшим городком, хотя вроде бы формально входил в Пизу. Но от стен её его отделяло около восьми миль, кроме того здесь даже был свой подеста, хотя и подчиняющийся градоначальнику Пизы. Пиза была образчиком разгула и контролируемой семьёй де ла Герардеска анархии – её частенько звали городом жуликов и воров. Хотя бы из-за скверной репутации правителей города – членов той же семьи. В недавнем прошлом – удачливых наёмников, захвативших мёртвый город, который не стал городом скорби в ту кошмарную ночь, перевернувшую весь мир с ног на голову. Они правили в Пизе, железной рукой наводя закон, вот только закон этот очень отличался от принятых в остальном мире. Он более всего напоминал право сильного – на чьей стороне больше золота или стали, тот и прав. Марина-ди-Пиза же был хорошо укреплённой гаванью, откуда и началось в своё время освобождение города от населявших его чумных отродий. Порядки здесь были построже, чем в Пизе, и кабаков с тавернами было намного меньше. Для состоятельных господ, вроде капитанов кораблей или даже командиров удачливых пиратских флотилий, вверх по Арно ходили речные дилижансы, возившие пассажиров со всеми удобствами, недоступными сухопутным. Простые же матросы и капитаны победнее удовлетворялись дешёвыми кабаками – последних было не так уж много в небольшом городке, не выходящем за пределы крепких стен и укреплений, а потому набивались люди внутрь прямо как селёдки в бочку. И это было не такое уж преувеличение. Рамиреса мы нашли в одном из таких кабачков. Достаточно приличном по меркам Марина-ди-Пизы, но в общем-то грязном и заплёванном, как и все здесь. Даже удивительно было наткнуться на него именно здесь. Рамирес явно переживал не лучшие времена. Роскошный красный наряд был покрыт пятнами от вина и жира, а большая часть пуговиц-жемчужин пропала. Когда мы сели за его стол, он как раз срезал парочку, чтобы заплатить за ещё одну порцию дешёвого креплёного вина. - Не лучшие времена, как я погляжу, - сказал я, садясь прямо напротив капитана. – Прежде вы выглядели более пристойно. - Явились мои чёрные вороны, - пробурчал нетрезвым голосом Рамирес, поднимая на нас мутные от вина глаза. – На своих крыльях вы мне неудачу принесли, а теперь решили поглумиться над старым глупцом. А третий где? Тот, который в демона обращается? - Это сейчас не важно, - ответил я. – И всё же, что ж так потрепало вас? - Неудачно схлестнулся с берберским купцом, - равнодушно произнёс капитан, убирая упавшие на лицо седые пряди. – К нему на помощь очень не вовремя пришли два белых фрегата египтян. Взяли меня в клещи, так еле ушли от них. Почти весь порох и ядра расстреляли по ним, пока удирали, поджав хвост. Команда моя разбежалась – те, кто жив остался. Денег нет ни на что. Осталось только напиться до такой степени, чтобы набраться храбрости и продать мой «Espirito Santo» ко всем чертям. Он взял со стола принесённый подавальщицей новый кувшин вина и швырнул ей обе отрезанные жемчужные пуговицы. Девица ловко спрятала их и поспешила за добавкой. Как только она отошла подальше, я вынул из пояса увесистый кошелёк, полный золотых флоринов. - Мне нужна будет ваша помощь, капитан, - сказал я. - Иначе бы не припёрлись ко мне, - кивнул тот. – Да только можете оба убираться к дьяволу. Я к вам не наймусь ни за какие деньги. - А вы мне и не нужны, - отмахнулся я, прикрывая широким жестом другой, которым положил прямо под нос Рамиресу кошелёк. – Мне нужен самый ненадёжный капитан в Марина-ди-Пиза, обязательно имеющий дело с Колодой. Рамирес глядел на меня пару секунд, а после расхохотался во весь голос. Пьяным смехом, в котором было очень много сардонического. Правда, это не помешало ему стремительным движением спрятать мой кошелёк. - Да ты ещё безумней главаря Колоды, приятель, - заявил он. – Я даже знать не хочу, что тебе от него понадобилось. Но тебе крупно повезло – есть тут один человек, который связан с Колодой. Он вроде как на Кандию даже путь держит. Что же я должен сделать за те деньги, которые ты дал мне? - Рекомендовать нас ему, - начал загибать пальцы я. - Обмолвиться, что знаешь нас, что люди при деньгах, но с большими проблемами, потому и уносим ноги как можно скорее. Показать кошелёк и сообщить, что фрахт мы дадим намного больше. А самое главное, - я проникновенно заглянул в глаза Рамиресу, - скажи ему – только так, будто случайно узнал, – с нами едет Королева мечей. - Да ты ещё больший безумец, чем я думал, - сказал Рамирес, принимая у подавальщицы новый кувшин с вином, хотя прошлый он даже не распечатал. – Закажу по тебе панихиду на всякий случай, приятель. А то не отпетым нехорошо на тот свет отправляться. - Очень обяжете, капитан, - ответил я.
(обратно)
Глава 18. Разговоры в синем море.
Нужным нам капитаном оказался мрачный альбионец со светлыми волосами, выбивающимися из-под шляпы. Он носил её странным образом, притянув поля к тулье, так что образовались три неровных угла. Выглядело непривычно и довольно уродливо, на мой взгляд. Но, наверное, это было хотя бы практично. Он поднял на нас мутноватый от выпивки взгляд, когда мы подошли вместе с капитаном Рамиресом. Кастильца уже изрядно штормило – он успел выпить не только оба кувшина, что принесли ему, когда он сидел с нами, но и ещё как минимум парочку уже вместе с альбионцем. - Друг мой, - произнёс громким пьяным голосом Рамирес, - это те самые синьоры, что желают иметь с тобой некое дело. Он отвесил удивительно изящный для его состояния поклон, и плюхнулся на свободный стул. Мы же с Абеле заняли короткую лавку, стоявшую с другой стороны. - Ну? – процедил сквозь зубы альбионец. Я подождал продолжения почти минуту, наверное, а когда понял, что его не будет, сказал: - Кастилец сказал, ты отходишь сегодня же и курс держишь на Кандию. Он же не обманул нас? Я выразительно глянул на Рамиреса. Сейчас мне важно было показаться случайным человеком, который вовсе не знает его, а потому имени капитана «Espirito Santo» намеренно называть не стал. С какой стати нам знакомиться, если у нас дело на пять минут, а то и меньше? - Ну, - кивнул альбионец, но на сей раз добавил. – Отчаливаю с вечерним приливом. - Тогда нам по пути, - сказал я. – Сколько будет стоить отдельная каюта на трёх человек? - А третий кто? – вместо ответа поинтересовался альбионец. - В порту нас встретит, - ответил я тоном, не подразумевающим дальнейших расспросов. Очень надеюсь, этими словами и холодом в голосе я убедил его в подозрениях, которые заронил Рамирес. В кастильце я отчего-то совсем не сомневался. - Давай так, - пожал плечами альбионец. – Но золото за троих сейчас. - Легко, - бросил я, и кивнул Абеле. Вор быстрым движением вынул кошель, наверное, вдвое больший того, что я кинул Рамиресу. Кастилец проводил его недовольным взглядом, а вот альбионец, напротив, казался полностью удовлетворённым. Он взвесил кошель в руке, помял его пальцами и сунул за пазуху. - Каюта и три места уже у вас, - сказал он. – Не опаздывайте – ждать не стану. Уж в этом-то я ничуть не сомневался. И тут за нами пришли. Дверь таверны распахнулась – на пороге стоял представительный господин в длинном жёлтом дублете. Бледноватое лицо его украшали тонкие усы, делающие его похожим на таракана. Я отлично запомнил и этот приметный дублет, и бледное лицо с тараканьими усами. Точно видел его в речном дилижансе. Он сидел в самом конце длинного салона, старательно притворяясь спящим. Однако даже меня обмануть не смог, слишком уж ярко блестели любопытством его глаза из-под низко надвинутых широких полей шляпы. За спиной его маячили несколько крепких фигур вроде даже в одинаковых колетах и кожаной броне поверх них. Оружия никто из них не доставал, однако у всех ладони лежали на эфесах коротких сабель, очень удобных как в абордажной свалке, так и драке, например, в таверне. Лишь усач был вооружён длинной рапирой. Интересно, он и в самом деле думает, что сможет нормально фехтовать ею здесь. Собственно, по этой причине я надёжно закрепил ножны с кампеадорским мечом за спиной, вооружившись купленным в Пизе гросмессером. - За вами? – глянул равнодушно альбионец. - Именем инквизиции! – выпалил усач, важно подбоченясь и оглядев заплёванную общую залу таверны. Альбионец перемигнулся с кем-то, наверное, из своих офицеров или просто знакомцев, и взял со стола пустой кувшин из-под вина. - Вы не должны чинить препон… - в том же тоне продолжил усач, однако фразу не закончил. Альбионец швырнул в него пустым кувшином – усач закрылся локтем, но не слишком удачно. Глиняный сосуд, верно, крепко приложил его – он зашипел, будто разъярённый кот, и затряс ушибленной рукой, как будто это могло помочь унять боль. - Взять их! – крикнул усач, и не ясно было, кого именно брать собрались. Солдаты, вошедшие вслед за ним в таверну, конечно, знали по чью душу пришли, а вот многочисленный люд, обретавшийся тут, этого как раз знать точно не мог. Однако слова «инквизиция» хватило всем. Ни в Пизе, ни в её морской гавани инквизиторов не любили, а уж когда они лезли, куда не просят, так и подавно. Моряки повскакали со своих мест, выхватив длинные ножи, абордажные сабли или иное, более экзотическое оружие, и ринулись прямо на солдат. Те же, у кого под рукой не оказалось ничего подходящего, пустили в ход стулья, лавки, а кто и просто кулаки. Завязалась жестокая кабацкая драка, в которой не щадили ни своих, ни чужих. Многие начинали сводить какие-то старые счёты, катались по грязному полу, осыпая друг друга ударами и оскорблениями, вонзали ножи в спину тем, кто подставил её на свою беду, лупили по голове зазевавшихся кувшинами, даже не задумываясь, есть в них вино или нет. Игравший прежде нечто протяжно-унылое скрипач, которого я даже не заметил, вдруг раздухарился, и вжарил плясовую. Прямо как на деревенской свадьбе, когда народ уже упился до такого состояния, что припоминает все былые обиды – реальные или мнимые – и пускает в ход кулаки. Примерно так же всё обстояло и сейчас. В таверне воцарился настоящий хаос – не разобраться, кто свой, кто – нет. Однако альбионец как будто оказался в пространстве абсолютного спокойствия – со всех сторон его прикрывали крепкие ребята. Заводилой среди них был чернокожий здоровяк в красном платке на голове. Несмотря на внушительный кривой тесак, закреплённый на поясе сзади, он предпочитал орудовать пудовыми кулаками. Ловкими ударами эфиоп – или кем там был этот чернокожий – раскидывал противников, отправляя на пол, откуда уже мало кто поднимался. Многих так и вовсе затаптывали другие дерущиеся. Здоровяк даже выкрикивал вызов новым противникам, когда никого не оказывалось на его пути. Он хлопал себя по груди и кричал что-то, наверное, оскорбительное на своём родном языке. Конечно, мало кто понимал хоть слово из сказанного, но тон его говорил обо всём. Мы вчетвером пока даже не поднялись из-за стола, довольствуясь ролью наблюдателей. Однако продлилось это недолго – ровно до того момента, как в таверну ворвались ещё несколько наёмников в одинаковых колетах и кожаных доспехах. Они не стеснялись пускать в ход свои тесаки и обитые сталью дубинки, оставляя на полу обливающиеся кровью трупы. Их быстро возглавил усач в жёлтом дублете, вооружившийся шпагой и длинным кинжалом. Он вынырнул откуда-то из толпы, и я поразился, что даже не замечал его прежде. Несколькими энергичными жестами усач направил новых солдат в нашу сторону. Они двигались достаточно быстро, раздавая удары направо и налево, оставив на заплёванном полу несколько новых окровавленных трупов. - Видимо, этот усатый джентльмен настроен весьма решительно, - заметил альбионец, поднимаясь со стула. – Старпом, мне здесь надоело! – крикнул он. – Мы уходим! - Aye, captain![300] – выпалил в ответ чернокожий с таким кошмарным акцентом, что я даже не понял, на каком именно языке он говорит. Эфиоп – я решил, что раз не знаю, к какой именно чёрной нации принадлежит африканец, то пускай будет эфиопом – выкрикнул ещё несколько подобных фразочек, ни одну из которых я не понял и близко. Однако окружавшие его моряки быстро сплотились вокруг, превратившись в такую же боевую группу, как и приближающиеся к ним солдаты. - Отчего вы решили помочь нам? – поинтересовался я, вставая вслед за альбионцем и вынимая из ножен гросмессер. Рамирес с Абеле не отставали от нас. Правда, из кастильца боец явно вышел бы сейчас неважный – его уже крепко штормило от вина. Вот только стоило ему обнажить тяжёлую шпагу, как он словно преобразился. Выпрямилась спина, ноги как будто сами собой встали в фехтовальную позицию, даже глаза больше не глядели мутным взором мертвецки пьяного. Теперь это был взгляд ястреба, ищущего себе достойную цель. - Вы оплатили проезд на «Королевской мести», - ответил альбионец, - так что теперь вы – мои пассажиры, и я обязан защищать вас до конца рейса. Я кивнул ему, и обернулся к Абеле. - Бегом к нашему третьему пассажиру, - бросил ему я, - чтобы через четверть часа были на пристани. Вор никак не стал показывать, что понял меня, а просто рывком метнулся к ближайшему окну. - Вперёд! – крикнул нам альбионец и ринулся прямо на подобравшихся уже довольно близко к нашему столу наёмников. Наш прорыв наружу напомнил мне недавнюю схватку со скандинавами в развалинах старой крепости. Мы рванули навстречу противнику, схлестнулись с ним – и пошла рубка. Я только успевал орудовать гросмессером – парировал вражеские удары, тут же наносил ответные. Бил практически не задумываясь. Рубил перекошенные лица и тянущиеся ко мне руки, вонзал клинок в тела, стоило только показаться удачной возможности для этого. И старался не отставать от прущих напролом матросов альбионца. Мы давили на напирающих солдат, те давили в ответ, стараясь не выпустить нас из таверны. В тесноте зала им было это делать довольно просто. Иные из противников с обеих сторон уже были мертвы, но не могли упасть на пол, стиснутые дерущимися – такая воцарилась кошмарная давка. Раненые или просто неудачники, сбитые на пол, катались у нас под ногами. Кто-то пытался собрать выбитые зубы, кто-то удержать во вспоротом животе кишки, кто-то издавал какие-то животные крики боли, когда его сражающиеся. Заплёванные доски пола обильно заливала кровь. И всё же мы вырвались из чёртовой таверны. Кажется, лишь на улице я смог вдохнуть полной грудью – до того крепко стискивали нас в проклятой давке. Мы выскочили, пробежав пару шагов по инерции, и остановились бы, не подстегни всех командный голос альбионца. - Все за мной! – крикнул он. – В порт на всех парусах! - Позвольте откланяться, - заявил стоявший рядом с нами Рамирес. Кастилец был покрыт вражеской кровью с ног до головы. И не удивительно. Он весьма ловко управлялся со своей тяжёлой шпагой, отняв немало жизней, несмотря на все неудобства длинного клинка в давке. - Мне с вами немного не по пути, - добавил он, тщательно вытирая оружие, прежде чем спрятать его в ножны. – Благодарю за то, что проводили до выхода из таверны. Он отвесил ещё один поклон, видимо, на прощание и поспешил прочь. Компания же матросов во главе с потерявшим шляпу альбионцем быстро зашагала в сторону порта. Марина-ди-Пиза был городком маленьким, так что дорога до пристани заняла не больше десяти минут быстрым шагом. За это время я успел разглядеть лицо альбионского капитана, до того укрытое в тени шляпы. Он оказался довольно молодым человеком приятной в общем наружности, хотя с плосковатым лицом и неоднократно ломанным в драке носом. Правую щёку его украшал длинный, тонкий шрам, почти незаметный, если бы альбионец то и дело не проводил по нему пальцами. На пристани нас уже ждали – и отнюдь не вор с Фантеской. Ещё около десятка наёмников в тех же колетах, и командовал ими всё тот же усач в жёлтом дублете. У него была просто невероятная способность возникать в нужном месте словно из воздуха. - Взять их! – без всяких прелюдий выкрикнул он, указывая на нас окровавленной шпагой. Наёмники будто только этого и ждали – кинулись в атаку. Портовые рабочие и матросы с других кораблей не спешили вмешиваться в завязавшуюся схватку. Они образовали широкий круг, разумно держась подальше от нас, чтобы не попасть под шальной удар, и подбадривали сражающихся громкими криками. Судя по тем, что я сумел разобрать, их симпатии были на нашей стороне. Но тут мне стало не до того, чтобы глядеть по сторонам. На меня налетел первый противник. Я успел вовремя обнажить кампеадорский меч – с ним я всё же обращался куда лучше, нежели с гросмессером – и отразил удар наёмника. Второго нанести ему я уже не дал. Стремительно шагнул вперёд, сокращая дистанцию, и наотмашь рубанул поперёк груди. Кожаная броня не спасла солдата – он рухнул мне под ноги, обливаясь кровью. Следующий не повторил ошибки товарища и обрушил на меня несколько быстрых и сильных ударов, заставив уйти в оборону. Но лишь до тех пор, пока из кутерьмы схватки не вынырнул вдруг альбионец. Пара недлинных сабель, которыми он орудовал, за пару мгновений превратили моего противника в изрубленный труп. - Быстрей на борт! – крикнул мне капитан, стряхивая кровь с клинков. – За тебя взялись всерьёз! Он указал мне саблей сначала на ближайший корабль, с которого уже кинули сходни, а после ткнул второй мне за спину. Я обернулся и увидел, что к наёмникам спешит подкрепление. Его вёл человек в хорошо выделяющемся красном плаще. А что самое скверное, некоторые из торопившихся на помощь товарищам наёмников держали в руках пистолеты. Другие же тащили на плечах массивные мушкеты, держа в левой руке короткие свиноколы,[301] которые можно было использовать и как сошку, и как оружие. Приклады мушкетов были обмотаны дымящимися фитилями, значит, стрелять враги смогут практически сразу. Возглавляемые усачом в жёлтом дублете солдаты встали между нами и сходнями корабля. Они должны были только задержать нас до первого залпа мушкетёров и вооружённых пистолетами товарищей. Это понимали все, а потому альбионец первым бросился в атаку. Не отстал от него и чернокожий старпом, и я тоже не мешкал. Мне не раз приходилось видеть отменных фехтовальщиков, я и сам хорошо подтянул умение обращаться с заточенной сталью. Вот только до таких мастеров, как тот же альбионец или Рамирес мне, всё равно, было очень далеко. Наверное, это талант – иначе никак не объяснить настолько выдающееся умение превращать ближних в трупы. Альбионец легко парировал удары противников, как будто его окружали не опытные наёмники, а зелёные, как весенняя трава новички, и тут же бил в ответ с такой стремительностью, что порой и клинков не разглядишь. Я постарался не отставать от него, щедро раздавая удары направо и налево. От заточенного до бритвенной остроты клинка кампеадорского меча кожаные доспехи не спасали вовсе. Он легко резал и их, и одежду, и плоть врагов. Усач в жёлтом дублете остался последним, кто преграждал нам путь. Он встал на сходни, без страха повернувшись спиной к кораблю, полному враждебно настроенных матросов, и поднял шпагу с кинжалом. Как-то так получилось, что именно мне пришлось скрестить с ним клинки. Усач сделал приглашающее движение, провоцируя меня атаковать. Он отлично понимал, что время на его стороне. Не пройдёт и пары минут, как в спину нам грянет залп из мушкетов и пистолетов. И я ринулся на него, пытаясь прикончить одним сильным ударом. Конечно, усач легко и даже изящно парировал его шпагой, меня понесла вперёд инерция моего же движения. Противнику оставалось лишь ткнуть меня кинжалом – и он, конечно же, сделал это. Как я и рассчитывал. Я змеёй извернулся, молясь, чтобы хватило места, и нога не соскользнула со сходен. Но мне повезло, я проскользнул мимо кинжала, лишь ожегшего мне правый бок, хотя должен был бы вонзиться в печень. На мгновение мы с усачом замерли, находясь на расстоянии в полпальца друг от друга. Он попытался отступить, но я опередил его. Нож как будто сам прыгнул мне в ладонь, пальцы сомкнулись на деревянной рукояти, не прошло и секунды, как я воткнул его в живот усачу. Навалился всем весом – враг инстинктивно подался вперёд, чтобы сохранить равновесие, и я рванул нож вверх, вспарывая ему чрево. На руки обильно хлынула кровь. Я плечом оттолкнул умирающего усача и тот рухнул со сходен в воду у причала. Я хотел было подняться на борт, но меня остановил чернокожий. Он положил мне на плечо тяжёлую руку, липкую от крови, и буквально оттащил обратно на причал. - Первым на борт поднимается капитан, - сказал он мне наставительным тоном, будто я был каким-то юнгой. – Остальные – потом. Я кивнул ему и извинился. Альбионец пробежал мимо нас и через мгновение уже был на борту. Ну, и остальные уже не чинясь поспешили за ним. За нашими спинами бежали к пристани ведомые человеком в красном плаще наёмники. Я буквально слышал грохот их тяжёлых сапог по деревянному настилу пристани. Уже различил стук сошек, на которые ставят мушкеты. Ещё секунда – и по нам откроют огонь. - Фальконеты! – рявкнул альбионец, как только все оказались на борту. – Сходни убрать! Отдать концы! - Фальконеты готовы, - бодро отрапортовал один из матросов, лицо которого украшала целая коллекция разнообразных шрамов и густые бакенбарды в придачу. - Залп, - кивнул капитан. Наёмники, выстроившиеся на пристани, заметили суету вокруг небольших орудий, установленных на верхней палубе «Королевской мести». Как только по команде капитана грянул залп, большая часть их бросилась ничком на доски. Никого не смущали грязь, кровь и трупы, валявшиеся под ногами. Даже командир их в красном плаще не побрезговал. Стоять под обстрелом картечью в упор мог остаться лишь полный кретин. В инквизиции таких не держали. Ядра небольшого калибра, но вполне смертоносные на столь небольшой дистанции, и картечь прикончили замешкавшихся. Когда же выжившие повскакали на ноги, было поздно. Поймавшая ветер «Королевская месть» разворачивалась кормой к порту и медленно, и как-то даже величественно, покидала гавань Марина-ди-Пизы. Вора с Фантеской, одетой теперь ей под стать, мы подобрали на выходе из гавани. Абеле разумно не стал нестись в порт, понимая, что там их вполне может ждать засада. Вместо этого он покинул город, который не успели перекрыть, а может и намеренно не стали этого делать, и в устье Арно нашёл рыбака, который за пару серебряных отвёз его на неприметный мысок. Одним из главных достоинств этого мыса было то, что оттуда открывался отличный вид на порт Марина-ди-Пизы. По словам вора, он отлично видел заварушку в порту, обстрел пристани и то, как быстро отчалил один из кораблей. Да ещё и дав залп из орудий малого калибра на прощание. Сомнений в том, что он найдёт нас на борту, у вора не было никаких. Он велел напуганному до смерти рыбаку быстро грести в сторону корабля. - Тот поначалу отказывался, - рассказывал мне вор, уже сидя в нашей каюте, - пришлось приложить его пару раз, а после сунуть ещё серебра. - Никогда не думал, что ты будешь кидаться монетами направо и налево, - заметил я. - Так это были те же, которыми я уже заплатил ему, - пожал плечами вор, не обременённый излишними моральными принципами. - Ты уверена, что капитан заметил тебя? – решил я сменить тему на более интересующую меня, и обратился к Фантеске. Та сидела в своём углу нашей общей каюты, откинув пока в сторону занавеску, скрывающую её кровать. Она устроилась на не застеленной пока койке по-турецки и смывала с лица агрессивный грим, нанесённый специально для капитанских глаз. - Мне это совсем не нравится, - заявила она вместо ответа на вопрос. – Я уже говорила, что только ради тебя согласилась на всё, но ты поступаешь нечестно! Я вовсе не желаю возвращаться к нему. Он же изверг, понимаешь? Он – не человек! Тут с ней было не поспорить. Тот, кому я собирался вернуть Фантеску при посредстве ненадёжного капитана «Королевской мести», вряд ли имел право называться человеком. Лидер банды под названием Колода руководил ею не просто железной рукой – его боялись за непредсказуемость и отменную жестокость. Даже инквизиция порой не могла сравниться с ним в изощрённости того, что можно сотворить с человеческим телом, а в особенности с душой. Он почти полностью подмял под себя преступный мир Новой Венеции, по крайней мере, без его ведома там ничего не происходило. Я прочёл о нём, когда знакомился с делом Фантески. Ковен ведьм, куда она угодила, самым натуральным образом продал её этому бандиту за весьма приличные деньги. Вроде бы фигурировала сумма, равная её весу в золоте. Именно там, находясь при нём на правах личной ведьмы, Фантеска начала сходить с ума. Вместе они творили кровавые безумства, убивали людей порой десятками, совершали самые немыслимые ограбления и нападения на могущественных людей Новой Венеции. Однако стоило им всерьёз задеть дожа, как бандой тут же занялась инквизиция. Не имперская или тевтонская, а собственная – венецианская,[302] известная куда менее широко, но работающая вполне эффективно. Колода была почти разгромлена, а лидер её пропал на несколько лет. Фантеска же угодила в лапы инквизиторов, которые передали её своим имперским коллегам, понимавшим в вопросах колдовства и борьбы с ним куда больше. Однако Колоду уничтожить не удалось – лидер её, как будто канувший в небытие, вдруг снова появился, словно ниоткуда и энергично взялся за дело. Конечно же, с прежней жестокостью и безрассудным безумием. Он снова поднял свою банду на вершину преступного мира, однако теперь уже не пересекал той опасной черты, за которой им снова могли заняться люди из Высшего Трибунала. Хотя в определённых вопросах он стал ещё безумней, нежели прежде, но пока ему, вроде бы, всё сходило с рук. - Тебе так не нравилось быть с ним? – спросил я. – Мне казалось, что подобные безумства как раз в твоём духе. - Я может быть и не совсем в своём уме, - самокритично высказалась Фантеска, - да только я не изверг. Мне вовсе не нравилось заниматься с ним любовью среди трупов, в лужах ещё тёплой крови. Он получал удовольствие от чужих мучений, а особенно от моих. Он и меня сводил с ума, но мне это совсем не нравилось. Вот так! - Именно из-за того, что он изверг мне и нужно, чтобы ты вернулась к нему, - повторил я свой довод, который приводил уже не раз. – Он доверяет тебе и расскажет то, чего не выдаст ни под какими пытками. - Только прежде он станет пытать меня, - выпалила Фантеска. – Меня, а не тебя! Ты видел мои милые шрамики? Он так любит отрезать маленькие кусочки плоти, чтобы после зажарить их и съесть, а бывает, что ел и прямо сырыми. А мне оставалось только смеяться, когда его нож раз за разом отрезал от меня крохотные кусочки. Вот на что ты обрекаешь меня! Я увидел, что в глазах её стоят слёзы, и, наверное, в этот момент готов был отказаться от своих планов. Но Фантеска быстро отвернулась, а когда я снова увидел её лицо в разводах от грима, оно было таким, как прежде, с теми безумными искорками в глазах, где не осталось и следа от слёз. - Только смотри, - сказала она мне, - я ведь могу и его выбрать. Я же давно не в своём уме. - Тогда я буду пытать тебя, - пожал плечами я с деланным равнодушием. – Думаю, из тебя вынуть нужную информацию мне будет проще, чем из лидера Колоды. Она показала мне язык и резким движением задёрнула штору. - Ты и в самом деле доверяешь ей? – спросил у меня вор так тихо, что слышать его мог лишь я. Я кивнул в ответ, чтобы Фантеска точно не знала, что я сказал. Уверен, у неё найдётся способ подслушать нас, как бы тихо мы ни говорили. Надеюсь, что возможности подсмотреть у неё нет. Конечно, это немного не вяжется с тем, что я без слов говорил Абеле, однако я, действительно, доверял этой чокнутой ведьме. Вот только ей это знать не обязательно. - Тогда скажи мне, Рейнар, а что мы будем делать дальше? – задал мне другой вопрос Абеле. – Вот прикончим мы тирана, и что потом? Разбежимся? Скажу тебе честно, меня обратно в тюрьму инквизиции совсем не тянет. - Нам тюрьма теперь не грозит, - отмахнулся я. – Для нас, считай, пробил Ultima Forsan. - Тем более, - кивнул Абеле. – Ты даже не думаешь, что случится после смерти Господина. Себя ты уже похоронил, что ли? - Предпочитаю не загадывать настолько далеко, - покачал головой я. Абеле лишь махнул на меня рукой – мол, о чём тогда вообще можно разговаривать, и закинул ноги на стол, демонстративно сложив руки на груди. Я тоже не горел желанием болтать после схватки в таверне и короткого, но очень быстрого рывка к пристани. Поднявшись со стула, я сделал всего один шаг и оказался уже у своей койки. Тут же улёгся на неё, стянув башмаки и чулки, совсем раздеваться желания не было. А вот полежать, вытянув гудящие от напряжения ноги, очень даже было. Тишины на корабле не бывает никогда – это я понял ещё по путешествию на «Espirito Santo». Постоянно что-то скрипит или трещит, над головой или за переборкой слышны то топот голых пяток по палубе, то чьи-то команды, отдаваемые даже среди ночи громовым голосом. Однако довольно быстро привыкаешь к этим звукам, и постепенно перестаёшь воспринимать их, спокойно засыпая под громогласную ругань боцмана, гоняющего нерадивых матросов, например, за скверно надраенную, с его точки зрения, палубу. А вот стоит кому-то быстро пару раз стукнуть в дверь твоей каюты – и ты уже на ногах. Именно такой стук вырвал меня из дрёмы. Я резко сел на койке, едва не треснувшись головой о переборку. В руку будто сам собой прыгнул пистолет. Я взвёл курок прежде, чем понял, что именно делаю. Дверь распахнулась, на пороге стоял малец с растрёпанными волосами и в одежде явно с чужого плеча. Он нервно приплясывал, будто кто-то поджаривал его босые пятки. - К капитану! – выпалил он, и тут же был таков – только его и видели. Я опустил пистолет, аккуратно вернув курок в небоевое положение. Хорошо ещё, не выстрелил сразу – вряд ли альбионский капитан отнёсся бы хорошо к тому, что кто-то убивает его матросов. Пускай даже юнг. Быстро натянув чулки и надев башмаки, я глянул на Абеле. Тот притворялся спящим, сидя за столом и по-прежнему держа на нём ноги. А может, и в самом деле задремал. Занавеска, отделяющая койку Фантески, даже не дрогнула, вполне возможно, ведьма тоже задремала под скрипы и стоны корабля. Я надел оружейный пояс с гросмессером; подумав пару секунд, решил всё же не брать с собой кампеадорский меч. Не стоит постоянно ходить в полном вооружении – это могут принять за признак слабости и неуверенности в себе, а мне бы этого совсем не хотелось. На верхней палубе меня встретил чернокожий здоровяк. Он указал мне на корму корабля, где на возвышении, которое, как я помнил по путешествию с капитаном Рамиресом, называлось шканцами, стоял рядом с рулевым альбионец. - Капитан ждёт, - произнёс на linqua franca с обычным своим чудовищным акцентом чернокожий, и добавил: - Беда верно. А после вернулся к своим обязанностям. Матросы, завидев его могучую фигуру, тут же принимались за дело с куда большим рвением, нежели ещё секунду назад. Я же быстро поднялся на шканцы по короткой лесенке, которая, наверное, тоже, как и всё на корабле, имела своё название, но я его не знал. Капитан ждал меня, опершись на небольшие перильца, идущие по краю шканцев. - Пассажиры в каюте отдыхают? – спросил он у меня. - У них денёк выдался не легче, - пожал плечами я. - Особенно дамочке, наверное, нелегко пришлось, - заметил альбионец, - всех вещей одна сумка. - Ей много пришлось оставить на берегу, - подыграл ему я. Капитан понимающе кивнул, на лице его было написано выражение – мол, женщина, всё ясно. - Но не из-за этого ты за мной юнгу прислал, - сказал я. - Нет, - кивнул он и, оторвавшись от перилец, шагнул ближе к корме. Я последовал за ним без лишних приглашений. Капитан быстрым движением разложил длинную подзорную трубу, навёл резкость на линзах и уставился куда-то, как будто даже за горизонт. Я попробовал смотреть в том же направлении невооружённым глазом, и мне показалось на какое-то мгновение, что я различил-таки крохотную точечку где-то в невообразимой дали. - Смотри, - сказал мне капитан, передавая подзорную трубу и пальцем указывая направление. Я посмотрел через линзы подзорной трубы, и чёрная точка на горизонте прибавила в размере, превратившись в очертания корабля. - Он преследует нас, - уверенно заявил капитан. – Вышел из порта всего через четверть часа после «Королевской мести», даже не дождавшись нормального прилива. Хотя осадка у него куда больше, и это было довольно рискованно. Теперь сел нам на хвост, и соскакивать не собирается. - Я так понял, этот корабль больше твоего, - произнёс я, - но твой ведь – быстроходней, не так ли? - Под парусом никому не угнаться за моей «Королевской местью», - с гордостью сказал альбионец, - вот только если ветер переменится или начнёт стихать, нам придётся туго. Моя «Месть» - бригантина, она летит на крыльях, пока бриз раздувает её паруса, а идёт за нами венецианский галеас. На нём, судя по размерам, никак не меньше двух сотен гребцов, так что мы сейчас полностью во власти ветров. Стихнет бриз – и нас нагонят, а тогда уже драки не избежать. - Значит, будем драться, - кивнул я. – А ты знаешь, чей это может быть корабль? - Скоро узнаю, - бросил альбионец, - уж будь уверен. Пускай только поближе подойдут, чтобы я их шканцы увидел. А то вывесили флаг с псом и факелом, думают, что раз на службе, то все должны перед ними лапки кверху поднимать. Вот только на меня эти трюки не работают, уж будь покоен, приятель. Я видел, что альбионец намеренно храбрится, понимая, что если его корабль нагонят и будет драка, то шансы победить более крупного и, скорее всего, хорошо вооружённого противника у нас невелики. Да только выбора тоже не остаётся – сдаваться на милость инквизиции я не собираюсь. - А чего это у нас тихо на палубе, будто в гробу?! – вдруг рявкнул на своих людей альбионец. – На похоронах что ли?! Где песня?! - I’ll sing you a song, a good song of the sea, - тут же запел сильным голосом чернокожий на альбионском языке, на котором говорил куда чище, нежели на linqua franca. - Way! Hey! Blow the man down![303] – тут же подхватили несколько матросов. И вот уже вся палуба выводит не слишком стройно, зато дружно и в общем ритме непонятные мне слова песни. - Так-то лучше, - кивнул капитан, однако я обратил внимание на то, что мрачность его никуда не делась. Я недолго покрутился на шканцах, однако толку от меня тут не было никакого. Меня просто игнорировали. К капитану подбегали матросы или подходили офицеры с докладом и чтобы выслушать приказ. Общались они только с ним одним, зачастую говоря на альбионском. Ни меня, ни рулевого для них как будто не существовало. Матрос, скорее всего,был сейчас чем-то вроде придатка к штурвалу, ну я так и вовсе пустым местом. В мою сторону даже не глядели. Я не стал интересоваться у капитана, отчего так происходит. Ведь как ни крути, а я – пассажир, оплативший проезд, и хоть какая-то толика уважения мне положена. Но у них в море свои порядки, и разбираться в них пустая трата времени – только голову себе сломаешь. Тем более что моряки ещё и очень любят подшучивать над сухопутными крысами, как они величают не имеющих отношения к морю людей, рассказывая байки и выдавая собственные бредни за настоящие традиции. Не думаю, конечно, капитан опустится до подобного, но и времени болтать со мной, у него тоже нет. Поэтому я решил убраться обратно в каюту. Альбионец не возражал, отпустив меня кивком головы. Ему уже принесли новую шляпу, точно так же заколотую тремя углами. В каюте за время моего отсутствия ничего не изменилось. Даже Абеле не переменил позы, так и сидел, закинув ноги на стол. Это меня почему-то разозлило и я столкнул их. - Нам тут есть скоро, - заявил я вытаращившемуся на меня вору. Тот и в самом деле уснул и теперь глядел на меня непонимающим взором. - Еду скоро принесут, - сказал я, хотя и сомневался, что нас сегодня вообще будут кормить. – Так что ты стол протри. Абеле фыркнул, но прошёлся по столешнице рукавом. - А если серьёзно, - продолжил я, усаживаясь за стол, - то у нас серьёзные проблемы. Инквизиция не отказалась от идеи поймать нас, и за нами выслали погоню. Причём отплыл корабль сразу же, как отчалили мы. - Значит, будет драка! – тут же высунулась из-за занавески Фантеска, так и не убравшая до конца с лица остатки грима. – Здорово! А то я всё веселье пропустила в прошлый раз. - И в этой драке тебе надо будет показать себя во всей красе, - заявил я, - чтобы у капитана не осталось никаких сомнений. - Чёрт! – буркнула Фантеска, и резким движением задёрнула занавеску. – Я не хочу говорить об этом, - уже из-за неё продолжила она. – И возвращаться не хочу. Даже ради тебя. - Это ставит под угрозу всю твою авантюру, - заметил не без ехидства в голосе Абеле. Я лишь головой покачал в ответ. Сейчас мы находились в таком положении, когда назад пути не было ни у кого. Если только капитан «Королевской мести» не окажется честным человеком, и не доставит нас прямиком в лапы Колоды и её безумного лидера, как я рассчитывал. Спустя пару часов, прошедших в неприятном молчании, как будто все мы разом разобиделись друг на друга, в дверь каюты снова постучали. Но в этот раз меня не звали наверх, юнга быстро заскочил к нам, неся в руках деревянное блюдо с едой. - Капитан извиняется, что не приглашает вас к себе, - на одном дыхании выпалил парнишка. – Он ужинать будет на шканцах. - Тот галеас всё ещё идёт за нами? – спросил я у него, помогая вместе с Абеле поставить объёмное и довольно тяжёлое блюдо на стол. - Не отлипает, - кивнул юнга. – Пристал как ракушка к пятке – торчит на горизонте. - А что ветер, не подведёт? – продолжил допытываться я. - Хотелось бы, - протянул паренёк. – Драться с галеасом оно ж себе дороже выходит всегда. Пушки у него больно злые на носу стоят – далеко бьют и ежели попали, то пробоины остаются не дай боже. Да и народу на борту полно – ежели быть абордажу, так нам совсем… - он замолчал на секунду и как-то неуверенно закончил, - туго будет. Похоже, сказать парень хотел совсем не то, но решил не пугать пассажиров, а может, какая-то из морских традиций запрещала говорить об обречённости или чём-то подобном. - Как доедите, поднос просто за дверью оставьте, я его потом сам на камбуз занесу. И юнга, не утруждаясь прощанием, как и прежде приветствием, выскочил из каюты. Аппетита особо не было, но я решил, что надо поесть и как-то незаметно умял свою порцию. Абеле, казалось, вообще ничего смутить не могло, да и Фантеска вскоре выбралась из-за занавески и уселась за стол. Она первым делом показала мне язык и всё время демонстративно не разговаривала со мной, обращаясь исключительно к Абеле. Да ещё и кокетничала с ним напропалую. Вор, правда, её кокетства не замечал и на намёки не реагировал никак. Однако я получил от него удар с другой стороны, как только мы закончили с едой и Абеле выставил опустевший поднос за дверь. - А теперь давай поговорим, - сказал он ровным тоном, усаживаясь на стул, - о том, что будет дальше. Я хочу понимать – ты не собираешься переживать драку с Господином, и нас хочешь за собой в могилу утащить? - Абеле, какие могут быть планы, - отмахнулся я. – Это же просто смешно. У нас на хвосте корабль инквизиции, превосходящий нас вооружением и количеством бойцов. Даже если уйдём от него, то после придётся вызнать сведения у чокнутого лидера Колоды, который, возможно, знает что-то о Дракулести, скрывающемся в Новой Венеции. И то, если верить Гитане, хотя она вряд ли солгала мне перед тем, как я прикончил её. - Как я понял с твоих слов, ты освободил её от власти Господина, - заметил Абеле. - Но себе не подчинил, а потому она вполне могла солгать мне, - пожал плечами я. – Хотя бы, чтобы отомстить напоследок. Кто ж знает цыганку, что у неё на уме… Гитана, как и все из её народа, была загадкой для нас ещё при жизни, а уж после того как её изменила смерть, и подавно. Ничто не принуждало её оставаться верной Дракулести, но это вовсе не означало, что она должна была сказать мне правду. - Ты никогда не строил планов, Рейнар, - почти обвиняющим тоном произнёс Абеле, - и, видишь, куда это завело тебя? - Абеле, Абеле, - покачал головой я, - брось. Ты сам завёл нас в ту ловушку, потому что служил Дракулести. Ему нужны были рисковые люди, вроде меня и моей команды, верно? Он их и получил. Хороший план, не так ли? Если бы ни одна маленькая случайность – моё чёртово проклятье, о котором не знал даже я сам. Вот почему я всегда жил одним днём – строить планы бессмысленно, в них всегда вмешается какая-то проклятущая случайность, которая поломает всё. - Замечательный подход! – выпалила Фантеска, как будто оттаявшая по отношению ко мне. – А раз уж мы, возможно, не переживём эту ночь, то идём ко мне. Она поднялась со стула и взяла меня за руку. Не скажу, что перспектива провести время в компании воспылавшей не такой уж внезапной страстью ко мне ведьмы меня не прельщала. Вот только в тесноте её закутка это представлялось мне весьма затруднительным, да и присутствие Абеле, который никуда из каюты не денется, всё же сильно смущало. - Идём же, - потянула меня за рукав Фантеска. – И не упрямься, ради себя же. Нам надо обновить нашу связь, если завтра придётся драться. А лучше способа для этого нет. Я поддался на её уговоры – и не пожалел. Мы погасили фонарь и лежали в полной темноте, однако я чувствовал, что Фантеска не спит. Ведьма как будто затаилась, даже дышала словно через раз. - Хочешь поболтать о чём-то? – спросил у неё я, говоря вполголоса скорее инстинктивно, потому что вокруг была ночь. - Это немного пошло, но да, - ответила Фантеска, завозившись на узкой койке и едва не столкнув меня на пол. – Понимаешь, я ведь могу дать тебе силу Дракулести. Мы уже долго вместе, наша связь крепнет. Я ведь даже в голову тебе забраться смогла перед тем, как вытащить нас с той виллы. - А ты выдержишь её? – с сомнением поинтересовался я. – Он – тиран и очень сильный. Вся его сила чужда человеческой природе, потому что порождена чумой. Ты хотя бы представляешь, каково тебе придётся, когда она пройдёт через тебя. Я едва не помер, когда в кампеадорский клинок ударила зелёная молния шамана крысолюдов, да и после мне пришлось очень тяжело. Опоздай я всего на пару дней в Лукку, мы бы не разговаривали теперь. - Я – ведьма, ты не забыл? - приложила она мне палец к губам. – К тому же, хоть и недолго, но моей наставницей была стрыга. Эта древняя развалина, конечно, мучила меня приличным поведением, но кое-что из своих знаний передать успела. А уж знала она много, хотя и была довольно слаба. Я поцеловал её палец и убрал ладонь от лица, правда, отпускать не спешил. Мне нравилось держать ведьму за руку, да и просто прикасаться к ней. И вовсе не потому, что у меня давно не было женщины, тут дело было в другом. С ней я чувствовал себя совсем иначе – быть может, так и влюбляются? Хотя у меня как раз очень немного опыта в этом деле. Даже Гитану с Баумом никогда не понимал. - И кем же я стану, получив силу Дракулести? – напрямик спросил у неё я. – Драконом, как в сказке? - Ты уже дракон, только ещё не такой сильный, каким можешь стать, - ответила она. – Знаешь, почему я ещё тогда, на шабаше, сказала, что иду с тобой. Я увидела, каков ты на самом деле. Мой бывший – он просто чокнутый ублюдок, не более того, постоянно самоудовлетворяется за чужой счёт. А когда не было никого под рукой, тут приходил мой черёд. Знаешь, – её голос стал чуточку печальным, – я, наверное, даже любила его. Я ведь спасла его, увела за собой инквизиторских псов. Он обещал на прощание спасти меня – говорил, что придёт и вытащит из любой тюрьмы, куда бы я ни попала. «Только выживи!» – говорил он, «Выживи и жди!». И я ждала в грязных застенках, готовая обмочиться от скрежета засова. Верила, надеялась. А вместо него пришёл ты, Рейнар. И вот тогда я увидела, как жалок он был. Ублюдок, убийца, насильник и садист. Но ты – другое дело. Он – жалкая подделка, а ты – самый настоящий дьявол. - Громкие слова, ведьма, - сказал я. – Вот только я себя вовсе не ощущаю дьяволом во плоти. - Именно это и делает тебя им, - прошептала она мне на ухо и, слегка куснув за мочку, устроилась поудобней. Уже через минуту Фантеска задышала ровно и спокойно – уснула. Да и я быстро провалился в сон, несмотря на мысли, которые навеивал наш короткий разговор.(обратно)
Глава 19. Морской бой.
Проснулся я от того, что вокруг стояла непривычная тишина. Скрипы и стоны корабля, прежде не смолкающие ни на секунду, как будто стали тише и звучали они куда реже. Рядом завозилась Фантеска, и я попытался выбраться из койки так, чтобы не разбудить её. Вроде даже удалось. Я вылез из её закутка, задёрнул обратно занавеску и тут же наткнулся на Абеле. Вор как будто и не вставал из-за стола, лишь снова закинул на него ноги. - Тебе теперь вся команда во главе с капитаном завидует, - весело сказал он, поднимая капюшон, прежде надвинутый на глаза. – Ясно, почему на кораблях не держат женщин – тем, кто не с ней, чертовски завидно. Этак нас скоро на ножи поставят. Так что уж будьте малость скромнее впредь, ладно? - Хватит, - осадил его я. – Слышишь, как тихо стало на корабле? - Все затаили дыхание, слушают, как ты с ведьмой кувыркаешься, - продолжил в прежнем тоне Абеле. - Да брось уже, - вздохнул я, усаживаясь напротив него и застёгивая пуговицы на штанах. – Корабль замедлил ход – и это явно неспроста. - Я тоже от этого проснулся, - теперь уже Абеле говорил нормальным тоном. – Хотел уже на верхнюю палубу подняться, но решил тебя подождать. И верно поступил – конечно, он не Фантеска, чьё присутствие на палубе совсем нежелательно, но как отнесутся матросы к нечистому, я угадать не могу. На кораблях нечистые вообще никогда не служили, потому что считались разносчиками чумы, которым нет места в закрытом корабельном мирке. Лишь один флот полностью состоял из них – Флот Чёрного льва – пираты Старой Венеции, которых не щадили ни христианские, ни мусульманские мореходы. Приведя себя в относительный порядок, я вышел из каюты и поднялся на верхнюю палубу. «Королевская месть» шла тихим ходом, паруса её, прежде наполненные свежим ветром, теперь грустно обвисли. Я приветствовал капитана, так и не сошедшего со шканцев, как мне показалось, и тот жестом разрешил мне подняться к нему. Ни слова не говоря, он провёл меня к корме, указал на сильно увеличившийся в размерах корабль. Тот продолжал настойчиво идти нашим курсом, постепенно нагоняя. - Если всё будто идти так же, - сказал он, - то они нагонят нас ещё до полудня. - А ветер? – спросил я, принимая у альбионца подзорную трубу и наводя резкость. – Он же был нашим союзником, не так ли? - Слышишь, как паруса хлопают о мачту? – вместо ответа задал встречный вопрос капитан. – Мы идём почти против ветра, если он начнёт крепчать, то придётся корректировать курс и становиться круто бейдевинд. Но у врага все паруса латинские – и это будет ему только на руку. Я мало что понял из его объяснений, но главное, как мне кажется, вынес. При любом раскладе мы оказывались далеко не в лучшем положении. Сосредоточившись на картине, что предстала передо мной в круглом окошке подзорной трубы, я увидел здоровенный корабль со сплошь косыми парусами и парой рядов длинных вёсел. Лопасти их синхронно опускались в воду, подгоняя его, заставляя, наверное, лететь, как на крыльях, куда там «Королевской мести». На выдающейся носовой надстройке вокруг пары пушек уже суетились люди, готовя орудия к залпу. - Похоже, по нам собираются открыть огонь, - сказал я, возвращая подзорную трубу капитану. - Это будет предупредительный выстрел, - ответил тот, складывая её обратно в футляр, - а заодно и пристрелочный. Они отлично понимают, что останавливаться мы не будем. Видел уже флаги у них на мачте? - Инквизиторского пса с факелом я узнал, - кивнул я, - а вот тот, что под ним, нет. Тут за кормой «Королевской мести» почти одновременно взметнулись к небу два фонтана пены – предупредительные и пристрелочные ядра легли далеко от нас. - Пляшущий мертвец, - пояснил капитан, - флаг Чернобородого. Подозревал я, что он под псов пошёл, а вот теперь решил уже открыто заявить об этом. - Но для чего? – удивился я. - Его нанимателям нужен ты и, возможно, твои спутники, со мной он, быть может, и драться не особенно хочет. А если всё же придётся схватиться, то ему нужен серьёзный покровитель. Я ведь не просто так на флаге алую розу поместил, чтобы все знали – я не просто пират, а капер на службе её величества Глорианы Виктории. Знал я, конечно, что на море всё сложнее, чем на суше, однако из объяснений альбионского капитана понял примерно столько же, сколько из его же слов насчёт ветра и латинских парусов. - Так, как считаешь? – обернулся ко мне и глянул прямо в глаза капитан. – Что нам делать теперь? - Драться, - ответил я, не отводя взгляда. – Разворачиваться и атаковать. Враг этого точно не ждёт. - Смело, - кивнул капитан, - и достаточно безумно. Он отвернулся от меня, шагнул обратно к штурвалу, потом сделал ещё несколько шагов, подойдя к краю шканцев. - Слушай мою команду! – рявкнул он. – Поворот оверштаг! Пушкари – к орудиям, к бою готовьсь! Чиф, - я уже знал, что за этим свистящим прозвищем скрывался чернокожий старший помощник капитана «Королевской мести», - раздать боевую сталь. Как получат оружие – баковые на бак, ютовые – на ют! Я на квартердеке, ты – старший на фордеке! - Aye-aye, captain! – ответил тот, и тут же корабль словно ожил. Конечно, и до того матросы не ползали сонными мухами, но после началось какое-то форменное светопреставление. Для непосвящённого в морские тайны, вроде меня, по крайней мере. Матросы носились по палубе как угорелые под яростные трели боцманской дудки. Их босые пятки выбивали барабанную дробь по доскам. Кто-то с обезьяньим проворством карабкался на мачты, принявшись собирать одни паруса и, наоборот, разворачивать другие. По кивку капитана рулевой крутанул штурвал – и корабль почти завалился на борт, едва не черпанув воды. Мне пришлось схватиться за перила, ограждающие шканцы, чтобы не грохнуться на палубу самым глупым образом. Однако всех кроме меня этот резкий манёвр оставил равнодушными. Матросы строились в очередь к кормовому помещению, где пара квартирмейстеров под руководством Чифа выдавали им мечи, топоры и доспехи. Кому-то доставались кольчуги и шлемы, другие же предпочитали варёную кожу, третьи брали в руки арбалеты, не затрудняя себя никаким доспехом. - Порядок прямо как на военном корабле, - заметил я, - думал, у вас всё несколько проще в отношении оружия. - Я не боюсь бунта, как вояки, - с отменным презрением ответил мне капитан, - просто нечего матросам щеголять с боевой сталью постоянно. Для обыденной жизни им и ножей хватит, а сталь – для боя, и только для него. Это касается всего на борту. Только сейчас я обратил внимание, что у самого капитана не было при себе ничего из оружия. - А зачем было у меня спрашивать насчёт атаки? – задал я ещё один интересовавший меня вопрос. – Самому решимости не хватило? - Нет, - глянул на меня с той же иронией, с какой говорил я, альбионец, - просто теперь я могу смело сказать: это было решение нанимателя – не моё. - В таком случае, мне стоит вооружиться посерьёзней, - сказал я, - и сообщить моим людям о предстоящей схватке. Капитан кивком отпустил меня, и я поспешил в нашу каюту. Внутри я застал Абеле и Фантеску полностью одетыми. Более того, вор держал перед ведьмой зеркало, в которое та гляделась, наводя последние штрихи к агрессивному макияжу. - Я готова! – заявила она, пряча в сумку на поясе какие-то неизвестные мне штуки, с помощью которых «наводила красоту». – А если бы эту лодку не качало так сильно, то управилась бы быстрее. - Капюшон всё же накинь пока, - велел ей я, - пускай он упадёт с твоей головы где-то посреди боя. Для пущего эффекта. - Ох, - сделала она страдальческое личико, - ну что за страсть к дешёвым эффектам, а? Такого ведь даже в театре не увидишь! - Так в жизни есть много всего, чего в театре не покажут, - отмахнулся я. – Да и кто в те театры ходит, а? Сколько их осталось? О них, наверное, говорят больше, чем их есть на самом деле. - Если взять труппы бродячих актёров, то не так и мало, между прочим, - вступилась за честь профессии Фантеска, в своё время проведшая несколько лет в такой же труппе. – И играют там очень даже хорошо, вот! Я кивнул, словно поверил ей на слово, хотя сам был знаком со многими актёрами из подобных трупп. Они мало чем отличались от разбойничьих шаек, когда припекало и нигде не удавалось выступить. Тут же из-под реквизита вынимались дубинки, ножи, а то и короткие мечи, которые при случае шли в дело. Ничего этого рассказывать Фантеске я, конечно же, не стал – она, скорее всего, и так всё знала. Набросив на плечи плащ и надев капюшон, она последовала за мной, а за ней шагал Абеле, захлопнувший дверь нашей каюты. Тем же порядком мы поднялись и на палубу. По дороге я поинтересовался у ведьмы, сможет ли она помочь нам в скорой схватке с врагом. - У них намного больше людей, - сказал я, - если у тебя есть в запасе парочка убийственных заклинаний или чего-то в этом роде, то стоит их сейчас применить. - Ну, - задумалась она на секунду, - я могу кое-что сотворить, но придётся зачерпнуть твоей силы побольше, чем прежде. Надеюсь, наша связь достаточно укрепилась, чтобы клейма не помешали мне. - Не скупись на силу, - разрешил ей я. – Я вытерпеть смогу многое. - Про меня ты, конечно, не подумал, - вздохнула она с отменным притворством. – Мужчина… Тут мы поднялись на палубу, и все вместе направились к шканцам. - Только я могу сознания лишиться, - добавила Фантеска, - нет у меня опыта с такими силами. - Вор, - кивнул я Абеле, - позаботится о тебе, если что. - А ты? – игриво толкнула меня кулачком ведьма. - А мне и самому, думаю, придётся несладко, - ответил я. Мы поднялись на шканцы, где сразу стало несколько тесновато. Ведь кроме капитана и рулевого тут стояли плечом к плечу несколько десятков матросов абордажной команды. Однако никого это не смутило. Капитан вежливо кивнул Фантеске, Абеле же словно проигнорировал. Ну конечно, флотское отношение к нечистым играло тут решающую роль. Прежде чем я успел хоть что-то сказать, приблизившийся уже довольно сильно галеас снова дал залп из носовых пушек. Фонтаны воды взметнулись к небу существенно ближе к «Королевской мести». - Хорошие пушки себе на нос поставил Чернобородый, - заметил капитан. – Только пушкари у него скверные. - А почему мы не стреляем в ответ? – тут же со свойственной ей непосредственностью поинтересовалась Фантеска. - У меня есть только бортовые орудия, - ответил ей капитан. – Моя бригантина слишком мала, чтобы нести их ещё на носу или корме. - И как, вам хватает? - Не жалуюсь. Кажется, ему нравилась ведьма: он вёл себя, будто собирался начать ухаживать за ней. Это могло стать проблемой, если мы переживём схватку с Чернобородым – путешествие до Кандии продлится не один день. Но сейчас думать об этом было ещё слишком рано. «Королевская месть» снова набрала полные паруса ветра и неслась как на крыльях – прямо навстречу «Пляшущему мертвецу». Именно так назывался корабль наших врагов, о чём сообщил Фантеске капитан, не дожидаясь даже вопроса. - К повороту готовьсь! – крикнул он, и уже нам: - Советую приготовить оружие. Абордаж начнётся с минуты на минуту. - Но ведь мы ещё далеко? – удивилась Фантеска. - Когда корабли идут встречными курсами, - ответил ей капитан, - расстояние сокращается очень быстро. - А мы что, будем их таранить? - О нет, - покачал головой капитан. – Таран – это манёвр для таких кораблей, как галеас. «Месть» легче и менее прочна, так что таран будет не в нашу пользу точно. У нас совсем другие манёвры. Как только на носу вражеского корабля снова появились белые клубы дыма от залпа орудий, рулевой без команды крутанул штурвал так, что мы снова едва с ног не попадали. Бригантина рыскнула влево, уходя от пары ядер, в третий раз взметнувших к небу фонтаны брызг и пены. Теперь мы стремительно сближались – я уже видел строящихся на носу «Пляшущего мертвеца» знакомых солдат в кожаных доспехах и жёлтых накидках поверх них. Они были вооружены короткими, тяжёлыми шпагами и круглыми стальными щитами. Почти у каждого из-за пояса торчала рукоять пистолета. Рядом с ними суетились пушкари, готовящие к новому залпу пару внушительного вида орудий. - Не успеют, - заверил нас капитан. – Сейчас наша очередь стрелять, а после – абордаж. - Пора, - кивнул я Фантеске, и мы вместе протолкались к самому борту, не обращая внимания на недовольные взгляды и возгласы абордажников. Наверное, мы нарушили десяток, если не больше, каких-нибудь морских правил – писанных и неписанных, – однако сейчас нам обоим было не до того. Фантеска опустилась на колено, сложив руки, будто молиться собиралась. Я же сунул ей ладонь под плащ, нащупывая в разрезе тёплое плечо ведьмы. - Готово, - шепнула она. – Только скажи. - Пока рано, - ответил я, наблюдая за тем, что творится вокруг. «Королевская месть» двигалась почти перпендикулярно курсу врага. Кажется ещё секунда и массивный нос «Пляшущего мертвеца» врежется в наш корпус, расколов его, словно орех. И тут капитан скомандовал залп. Одновременно подпрыгнули все пушки, установленные по левому борту бригантины, выплюнув в «Пляшущего мертвеца» чугунные ядра. Палубу «Королевской мести» заволокло пороховым дымом. Носовая надстройка вражеского корабля скрылась в таком же облаке – во все стороны от неё полетели щепки и куски человеческих тел. Когда же дым слегка рассеялся, нам открылась печальная картина – печальная, конечно, для врага. Обе тяжёлых пушки были выворочены со своих мест, вокруг них валялись трупы и раненные матросы и солдаты. Кто-то ползал по палубе, стараясь отыскать оторванную ядром руку, другой держал свою ногу в безумной попытке приложить её обратно к измочаленному суставу. - К абордажу товьсь! – воскликнул капитан. «Королевская месть» прошлась на полной скорости вдоль борта «Пляшущего мертвеца», ломая тому длинные вёсла, которые не успели убрать в порты. В оглушительном треске дерева два корабля врезались друг в друга. В дело тут же пошли крючья на крепких верёвках – их кидали с бортов обоих судов, намертво связывая их. Нечаянно высокая волна подняла «Королевскую месть», затрещало дерево корпусов обоих кораблей, полопались несколько верёвок, стягивающих их между собой. А вот мне только это и нужно было. Буквально на десяток секунд – и полминуты не прошло – наш корабль оказался выше вражеского, и мне открылся замечательный вид на его палубу. - Давай! – крикнул я Фантеске, инстинктивно сжимая её плечо, и ведьма не подвела. Она хлопнула в ладоши так оглушительно, что услышали её хлопок, наверное, на обоих кораблях, а после резким жестом развела руки в стороны. От носа до кормы «Пляшущего мертвеца» пронёсся жуткий вихрь. Он подхватывал людей, скручивая их, как хозяйки скручивают мокрое бельё, чтобы выдавить из него всю воду. Вот только сейчас вместо воды на палубу обильно проливалась кровь. Все, кому не повезло угодить под него, мгновенно превращались в ошмётки, в которых никогда не узнать людей. Он вредил и кораблю, спутывая канаты, вырывая целые куски дерева из палубного настила. Вихрь стремительно пронёсся от носа до кормы «Пляшущего мертвеца», оставив после себя жуткие разрушения. Однако стоило ему добраться до шканцев вражеского корабля, как он тут же пропал, будто не было его вовсе. Именно в тот момент я увидел его снова. Человека в красном плаще, с удивительно спокойным лицом. Он стоял рядом с внушительным типом в чёрном, лица которого почти не было видно за густой бородой. В последнем легко угадывался капитан «Пляшущего мертвеца», вполне оправдывающий своё прозвище. Вихрь, крушивший корабль, возможно, просто потерял силу, однако мне почему-то казалось, что он разбился о защиту, окружающую человека в красном плаще. Даже с разделявшего нас внушительного расстояния я видел в глазах тот же огонь истинной веры, граничащей с фанатизмом, что я видел во взгляде прелата Лафрамбуаза или инквизитора Фюрстенберга. - На абордаж! – раздался крик капитана «Королевской мести», и тот первым прыгнул на борт вражеского корабля. - Позаботься о Фантеске, - велел я крутившемуся рядом с нами Абеле, - а после – наверх! Видишь их стрелков? Надо от них избавиться! - Понял, - кивнул вор, принимая у меня лишившуюся чувств ведьму. Я же достал из ножен кампеадорский меч, кинув оружейный пояс на палубу – никуда же не денется – и последовал за абордажниками. Это был мой первый бой на палубе вражеского корабля – прежде мне не приходилось драться в таких условиях. Здесь в ход шло всё, что под руку попадётся. Матросы и солдаты с обеих сторон усиленно кромсали друг друга, обрушивали удары тяжёлых топоров, часто раздавались хлопки пистолетных выстрелов. Кто-то катался по палубе, сцепившись в такой клубок, что не разобрать, где свой, где враг, в ход шли кулаки, колени, зубы. Кого-то вышвырнули за борт. Матроса с «Королевской мести» солдат изо всех сил толкнул на основание мачты – тот врезался в прочное дерево и сполз по нему, оставляя длинный, влажный, тёмный след. Я ринулся на этого солдата, выбрав его своей целью. Он успел обернуться ко мне, словно почуяв что-то, вскинул щит, закрываясь от первого удара. Но я не стал рубить его, вместо этого врезавшись всем корпусом. Солдат явно не ожидал ничего подобного, он покачнулся, отступил на полшага, споткнулся о ноги валявшегося матроса и с лязгом рухнул. Я прикончил его одним быстрым ударом. Переступив через тело, я двинулся дальше, прорубая себе путь к корме вражеского корабля, к шканцам. Я несколько раз схватывался с солдатами и матросами «Пляшущего мертвеца», но всякий раз всё заканчивалось быстро. Обмен ударами, секунда – и враг лежит на залитой кровью палубе. Я же переступаю через его тело и почти бегу дальше. Ни одного серьёзного противника мне не встретилось до самых шканцев. Уже на короткой лесенке, ведущей туда, я столкнулся с парой крепких парней, явно привыкших работать вместе. Их тяжёлые топоры летали, будто не весили и пары фунтов, вот только впечатление это было обманчиво. Я отлично видел, как напрягаются их мускулы, когда они крутят оружие. Парочка синхронно подступила ко мне с двух сторон, одновременно соскочив с лесенки, ведущей на шканцы. Одновременно же на меня обрушились их топоры. Понимая, что пытаться отбить эти удары нечего и думать, я нырнул вниз, уходя сразу от обоих лезвий, тут же перекатился через плечо, увёртываясь от следующих двух ударов. Я видел, как тяжёлые лезвия рубили всё, что попадётся. Дерево палубы, изящные перила лестницы, ведущей на шканцы. Мне очень не хотелось попасть под них. Я прыгнул влево, стараясь закрыться одним врагом от второго. Крепыш тут же отреагировал, широким взмахом попытавшись загнать меня обратно, однако на сей раз уклоняться я не стал, а ударил навстречу. Клинок кампеадорского меча и обух тяжёлого топора столкнулись с жутким лязгом. Я каким-то чудом сумел удержаться на ногах, выдержав вражеский удар просто чудовищной силы. Вот только стоять не следовало – я шкурой на спине чувствовал, как сзади ко мне подбирается второй боец с топором. Изо всех сил надавив на оружие противника, я заставил его давить в ответ. Конечно, он был куда сильнее меня, прямого противостояния мне не выдержать. Да и не нужна была бы эта победа. Я резко подался назад, заваливая противника на себя, и тот поддался на этот нехитрый приём. Короткий, заточенный до бритвенной остроты нож опять, словно сам прыгнул мне в ладонь, чтобы через мгновение вонзиться в живот врага по самую рукоять. Я рванул её вверх, преодолевая сопротивление могучих мышц здоровяка. Тот издал какой-то беспомощный звук, на руку, сжимающую нож, хлынула кровь. Я выпустил липкую рукоять и перехватил обеими руками меч, разворачиваясь, как раз вовремя, чтобы отразить яростную атаку второго противника. И только в этот момент понял, какой глупостью было пытаться встретить его топор своим мечом. Сила удара, наверняка ещё подкреплённая яростью воина, сбила меня с ног. Я повалился на палубу, едва успев подставить меч под второй удар. Здоровяк рубанул меня отвесно, словно дровосек полено. Любой другой меч, наверное, не выдержал бы такого удара, разлетевшись сотней стальных осколков. Но кампеадорский клинок ковали на совесть - он почти на пядь вошёл в лезвие топора, разрубив его. Руки мои взорвались болью, не знаю даже, каким чудом я сумел удержать оружие. Здоровяк на секунду замер, поражённый случившимся, и это стало причиной его смерти. Он не успел отреагировать на появление Чифа. Не уступающий ему в росте и силе чернокожий обрушил на врага двуручный меч скверной стали с кривым клинком, напоминающий скверную пародию на турецкие ятаганы.[304] Хотя в руках опытного рубаки он был смертоносным оружием. Здоровяк рухнул рядом со мной, поливая палубу кровью из глубокой раны на груди – тяжёлый, кривой клинок сокрушил его рёбра и ключицу. Обломки костей торчали из жуткой раны. Чиф наклонился надо мной, протягивая руку. Я принял его помощь и чернокожий буквально вздёрнул меня на ноги. Рука отозвалась новой взрывной болью, но я постарался не подать виду. - Не отставай от капитана! – бросил мне Чиф. – Ты нужен ему там, - он ткнул пальцем на шканцы. – Я прикрою. Я кивнул ему и поспешил к лесенке, которую уже преодолел альбионец. Капитан «Королевской мести» вооружился парой лёгких сабель, так и летавших в его руках. Он буквально смёл попытавшихся встать на его пути врагов, казалось, даже не заметив их сопротивления. Два быстрых взмаха – и пара трупов валится на палубу. Капитан же переступил через них и рванулся к тем, кого считал своими главными противниками. - Иди сюда! – разъярённым быком взревел бородач, размахивая оружием. Как и альбионец, он был вооружён двумя клинками – тяжёлой саблей, вроде фальшиона, и короткой шпагой с чашеобразной гардой. Как по мне, весьма странный выбор, однако видно было, что оба клинка привычны бородачу. - Я выпотрошу тебя как тунца, молокосос! – продолжал сыпать угрозами в лицо приближающемуся альбионцу Чернобородый. – Я пущу тебя на корм рыбам! - Не могли бы вести себя немного тише, - произнёс даже не взявшийся за оружие инквизитор в красном плаще. – Ваши манеры утомили меня, теперь же вы вовсе невыносимы. Последнее слово он произнёс по слогам, будто обращался к умственно-отсталому ребёнку. Чернобородый проревел новую угрозу и бросился на альбионца. Несмотря на поведение, бойцом он оказался отменным. Четыре клинка так и сверкали в воздухе, и видно было, что ни один из противников не имеет преимущества. - Похоже, мне выпала удача скрестить клинок с вами, - тем же скучающим тоном заявил инквизитор, и стремительным, но каким-то плавным движением обнажил меч. В этот миг я понял – мне его не победить. Этот наглец в красном плаще слишком хороший фехтовальщик. Я ему попросту не соперник. Однако выбора не оставалось, и я шагнул ему навстречу, перехватывая поудобнее кампеадорский меч. Противник атаковал стремительно, я едва успел отбить первый выпад, как за ним последовал ещё один, потом ещё и ещё. Я закрывался, полностью сосредоточившись на обороне, не думая ни о каких контратаках. Инквизитор же словно издевался, нанося стремительные удары, но как будто намеренно не доводя их до конца. Я парировал их в последний миг, чтобы уже в следующий пытаться встретить клинок его изящного меча, летящий с другой стороны. Мы почти не двигались с места, танцуя на небольшом пятачке палубы. Инквизитор изредка делал полшага вперёд или назад, приседал, выбрасывал корпус в выпаде. Мне же оставалось только реагировать на его движения, подставляя кампеадорский меч или уклоняясь. Правда, последнее проделывать было очень сложно – инквизитор как будто заранее знал, куда я двинусь и тут же целил туда своим клинком. Закономерное поражение моё произошло даже немного позже, чем я думал. Уклонившись от очередного выпада, я попросту не успел подставить вовремя меч, и вражеский клинок глубоко вонзился мне в правое плечо. Сначала был холод, а после резкая боль. Я почувствовал, как по руке потекла кровь, а через мгновение она повисла плетью. Пальцы разжались, выпустив рукоять меча, со стуком упавшего на палубу. Инквизитор сделал короткий шаг вперёд, приставляя мне к горлу клинок. - Кажется, для вас игра окончена, - произнёс он с той же вежливостью. Я заметил, что по лицу его стекает пот, а клинок хоть и едва заметно, но подрагивал, а значит, мне удалось вымотать противника. Законный повод для гордости. - Отчего вы не изволите прикончить меня на месте? – поинтересовался я преувеличенно вежливым тоном, неосознанно копируя его манеру говорить. - Не было такого приказа, - ответил он. – Вас приказано непременно живым доставить обратно во Флоренцию. Для тщательного допроса. Именно поэтому меня отправили вместе с этим животным, которое вот-вот прикончит вашего приятеля. Я скосил глаза, не решаясь дёргать головой, когда к шее приставлен клинок, и сумел разглядеть лишь движущиеся фигуры. Понять, кто на самом деле побеждает, было невозможно. Только сейчас, замерев на одном месте, я осознал, что погода начала портиться. Ветер, который нёс нас навстречу «Пляшущему мертвецу», крепчал, и волны становились сильнее. Они уже запросто раскачивали оба сцепившихся корабля. Одна такая толкнула «Мертвеца» в корму куда сильнее, нежели предыдущие, заставив инквизитора, стоявшего крепко, будто ноги его вросли в палубу, покачнуться. Клинок его меча царапнул мне горло и на мгновение оказался на расстоянии от него. Я, конечно же, не мог не воспользоваться этой, пускай и призрачной, возможностью. Оттолкнувшись обеими ногами, я рухнул навзничь, левой рукой отчаянно нащупывая рукоять кампеадорского меча. Глупость, конечно, но ничего не могу с собой поделать. Удар о доски вышиб из меня дух, голова со стуком ударилась о них следом, и я увидел картину нашего почти поражения. На палубе «Пляшущего мертвеца» как будто разыгрывался последний акт трагедии. Моряков «Королевской мести» добивали инквизиторские солдаты и матросы Чернобородого. Даже после залпа и атаки невидимого смерча их оставалось слишком много – и сейчас, придя в себя, они одерживали верх. Коротышка с густыми бакенбардами остервенело тыкал в грудь солдата ножом, пробивая ударами кожаную кирасу и лёгкую кольчугу под ней. Другой солдат схватил его за плечи, приложил головой о мачту, а после добавил коленом в лицо. Коротышка повалился на палубу и его буквально затоптали ногами, не пуская в ход оружия. Под ударами тяжёлых солдатских башмаков он стремительно превращался в кровавое месиво. Моряка-кастильца, отлично уживавшегося на альбионском корабле, поставили на колени и успевший перезарядить пистолет матрос выстрелил ему прямо в лицо. Здоровяк Чиф отмахивался от наскакивающих на него, словно собаки на медведя, врагов своим тяжёлым мечом, прижавшись спиной к мачте. Он рубил древки коротких копий, которыми его пытались достать, никто из противников не решался подойти ближе. Однако я видел, как к нему уже подбираются сзади, крадясь почти вплотную к мачте. А кое-кто из солдат быстро заряжал пистолеты, чтобы расправиться с чернокожим, не приближаясь к нему. И некому было предупредить Чифа, никто не мог прийти к нему на помощь. В эту секунду я понял, как выглядит поражение. Полное, окончательное, сокрушительное, которое уже никакое чудо не превратит в победу. Я рванулся вперёд и вверх, пытаясь встать на ноги, однако движение моё остановил клинок инквизиторского меча. - Не стоит, - покачал головой инквизитор. – Вы и с мечом в правой руке не сумели одолеть меня, а уж в левой так и подавно. Оставайтесь лежать, по крайней мере, отдохнёте до конца этого фарса. Пистолетный выстрел грохнул очень близко – стреляли явно на шканцах. Наши с инквизитором взгляды тут же повернулись в ту сторону, откуда донёсся этот звук. Чернобородый ещё держался на ногах, однако видно было, что это ненадолго. Перед ним замер альбионец с саблей в правой руке и дымящимся пистолетом в левой. - Тысяча чертей, - прохрипел Чернобородый, - ты всадил мне пулю в кишки из моего же пистолета. - А я всегда говорил, что глупо их столько таскать с собой, если не стреляешь, - пожал плечами альбионец, и быстрым движением перехватил Чернобородому горло. - Кажется, мне придётся-таки заняться вашим приятелем, - вздохнул инквизитор. – Ничего нельзя никому доверить – всё приходится делать самому. И прежде чем тело Чернобородого упало на палубу, он метнулся к альбионцу. Они обменялись несколькими быстрыми ударами. Альбионец метнулся вперёд, проскочил под мечом противника, попытался достать его сзади, но инквизитор словно знал, что именно так тот и поступит. Клинки сабли и меча сцепились на мгновение, а после инквизитор с силой врезал альбионцу рукояткой по лицу. Капитан отшатнулся и тут же получил снова. Быстрым движением описав полукруг клинком, инквизитор обезоружил противника. Сабля отлетела к самому фальшборту. Вся схватка их заняла так мало времени, что я даже на ноги подняться не успел. Инквизитор нацелил меч в горло замершему альбионцу и провёл стремительный классический выпад. И вот тут он допустил ошибку, едва не стоившую ему жизни. Альбионец неуловимым движением качнулся в сторону, повернув корпус так, что клинок буквально на волос разминулся с его горлом, перехватил руку врага в запястье и дёрнул на себя. Инквизитор подался вперёд, влекомый своим движением и силой, с которой дёрнул его альбионец. Он не удержался на ногах и рухнул на палубу. Не знаю уж, рассчитывал на это альбионец или нет, но голова инквизитора попала под штурвал, оказавшись зажатой между одной из его многочисленных ручек и палубой. Альбионец быстро шагнул к штурвалу и положил обе руки на него. Одно движение и инквизитор расстался бы с жизнью самым неприятным способом. - Стойте! – успел я крикнуть за мгновение до того, как капитан всей силой навалился на штурвал, чтобы расколоть череп инквизитора как орех. – Не делайте этого! - Почему? – обернулся ко мне альбионец, не снимая рук со штурвала. - Думаю, он ещё пригодится нам, - сказал я, с трудом поднимаясь на ноги. - На кой чёрт? – вполне искренне удивился альбионец. Он явно был из породы людей, не оставляющих за спиной живых врагов. - Хотя бы потому, что его можно выгодно продать его хозяевам из инквизиции, - ответил я. – А ещё он поможет нам остановить бойню на палубе. - В этом нам поможет сам Чернобородый, - ответил альбионец. – Ты полежи тут пока, не дёргайся, - велел он инквизитору, а после обернулся ко мне: - Присмотри за ним, а то очень уж резвый этот тип в красном. Я сменил его у штурвала, навалившись на деревянное колесо. С каждой минутой я терял всё больше крови, в глазах начинало темнеть, а ноги отказывались держать меня. - Не дёргайтесь, - обратился я к инквизитору, повторяя предостережение капитана, и добавил уже от себя: - Вашими стараниями я ранен и могу потерять сознание в любой момент. Сами понимаете, что за этим последует. Он прошипел нечто нечленораздельное в ответ. Трудновато говорить, когда твоя голова придавлена одной из многочисленных рукояток штурвала к палубе. Окинув взглядом финал сражения на палубе, я понял, что он складывается совсем не в нашу пользу. Всё больше матросов «Королевской мести» гибло под ударами вражеских мечей и топоров на короткой рукоятке. Лишь мимолётную надежду внушали тела стрелков «Пляшущего мертвеца», свисающие с мачт, зацепившись руками-ногами за спутанные канаты. Абеле не подвёл – из каждого трупа торчали отлично знакомые мне длинные, чёрные стрелы. Стук топора привлёк моё внимание, я обернулся через плечо, стараясь не наваливаться на штурвал слишком сильно, и увидел альбионского капитана. Тот как раз отбросил в сторону топор на короткой рукоятке – кажется, таким был вооружён один из здоровяков, с которыми я сражался на подступах к шканцам – и поднял с палубы отрубленную голову Чернобородого. - Эй, вы там! – рявкнул альбионец привычным к командам голосом, перекрывшим шум сражения. – Ваш капитан мёртв! Заканчивайте! И в подтверждение собственных слов швырнул прямо в середину замершей на мгновение схватки голову Чернобородого. Пролетев по широкой дуге, та ударилась о доски палубы, прокатилась немного и остановилась, уставившись мёртвыми глазами в небо. - Мне от вас ничего не нужно! – продолжил выкрикивать короткие фразы, больше напоминающие приказы, альбионец. – Расцепляем корабли – и каждый идёт в свою сторону! Ваш инквизитор у нас! Вашего интереса больше нет! - Так дело не пойдёт, - шагнул к шканцам прилично одетый солдат, скорее всего, командовавший ими. – У нас приказ и… Договорить он не успел – в спину ему вонзился длинный нож, кастильская наваха, популярная у моряков. Клинок её легко пробил кожаный доспех командира солдат, и тот повалился на палубу. Ударил его вовсе не матрос с «Королевской мести», я был в этом уверен. Тут же по палубе «Пляшущего мертвеца» пронёсся клич «Бей солдат!», и на тех обрушились матросы из обеих команд, объединившиеся удивительно легко для людей, минуту назад резавших друг друга. Никогда мнене понять моряков – это я осознал именно в этот момент.Высаживались мы не на самой Кандии, а на пляже небольшого островка Грамвуса. Причём, как я узнал от капитана, островов с таким названием было даже два. Первый – Имери Грамвуса, или Укрощённая Грамвуса – был побольше и на нём вовсю шло строительство морской крепости Новой Венеции. Второй – Агриа Грамвуса, или Бурная Грамвуса – был необитаем, по крайней мере, официально. Однако именно он оказался идеальной гаванью для контрабандистов всех мастей, желающих ввезти на территорию торговой республики товар без грабительских пошлин, взимаемых в портах. И пускай ими занималась всемогущая и страшная своими методами работы инквизиция Новой Венеции, страх пыток и мучительной смерти многих не останавливал. Жажда наживы была куда сильнее. Именно на пляж Агриа Грамвусы мы и высадились. «Королевская месть» ждала возвращения капитана, пары офицеров и гребцов из вельбота, который нёс нас к острову. Фантеска снова надела плащ с капюшоном, хотя на борту бригантины почти час с лишним наводила красоту, заставляя то меня, то Абеле стоять неподвижно с зеркалом в руках. Ей постоянно казалось, что у нас начинают дрожать руки, отчего она не может нормально нанести грим. Да и качающаяся, хотя и не сильно, палуба ей в этом тоже совсем не помогала. После того, как команда «Пляшущего мертвеца» вместе с матросами «Королевской мести» покончила с солдатами инквизиции на борту, корабли и в самом деле расцепились. Некоторое время они даже дрейфовали рядом, изрядно поредевшие команды помогали друг другу ремонтировать корабли. Среди моряков царил дух удивительного товарищества, которого я понять не мог, хоть убей. Нас же, как причину раздора, капитан попросил держаться в каюте и несколько дней вообще не появляться на палубе. Почти всю дорогу я провёл в беседах с инквизитором. Тот был весьма словоохотлив и поведал мне много всего интересного. Сам же ни разу не поинтересовался своей дальнейшей судьбой, хотя я уверен, это равнодушие было более чем наигранным. Если я не торчал в выделенном под проживание пленника крошечном канатном ящике, где тот сидел прямо на бухтах, я проводил время с Фантеской. И только в койке. Для удобства мы сдвинули наши койки, отгородившись от обидевшегося на нас за это Абеле. Вор играл в оскорблённую невинность пару дней, отказываясь разговаривать с нами, однако вскоре оттаял, поняв, что так общаться будет совсем не с кем. Ведь на палубе его не ждали уж точно, а хотя бы иногда, но поговорить ему хотелось. Ведьма посвятила это время изучению моих клейм и той силы, которую они сдерживали. Также она работала над моей раной, но тут ей удалось добиться лишь незначительных успехов. Увы, но врачевать Фантеска почти не умела, а потому полностью сосредоточилась на другом. Правда, рука почти не болела и швы, наложенные умелой рукой врача «Королевской мести», не думали расходиться. В этом, наверное, была кое-какая заслуга Фантески. Путь до Кандии прошёл спокойно. Даже налетевший во время морского боя шквал развеялся без следа. Ветер, конечно, не всегда был попутным, но всё же «Королевская месть», по меткому морскому выражению, глотала узлы, и расстояние, отделяющее нас от острова, сокращалось, можно сказать, стремительно. И чем ближе мы подходили к Кандии, тем сильнее портилось настроение Фантески. Апофеозом же этого стало почти часовое нанесение грима перед тем, как выйти из каюты, причём с постоянными придирками к нам с Абеле. И не важно, держал ли кто-то из нас зеркало в этот момент или нет – ведьма всегда находила злое словцо для каждого. К Агриа Грамвусе «Королевская месть» прибыла поздним вечером, когда спускать на воду большую гребную лодку, которую именовали не иначе как вельбот, было уже поздно. Однако с первыми лучами солнца к нам в каюту постучался знакомый уже юнга. Вместо завтрака он принёс весть о том, что капитан ждёт нас у штирборта, а вельбот готов к спуску. И вот четверо матросов споро гребли к недалёкому пляжу Агриа Грамвусы. Капитан «Королевской мести» и пара офицеров не проронили ни слова с самого начала короткого путешествия к берегу. Мы втроём тоже молчали. Интересно, не проснётся ли в альбионце совесть – ведь мы всё же были товарищами по оружию, вместе дрались на шканцах вражеского корабля. Это оказалось бы совсем не вовремя. Однако все мои сомнения развеялись, когда я увидел людей, ждущих нас на берегу. На обычных греческих контрабандистов, которые, по словам капитана, должны были доставить нас на своей фелуке на саму Кандию, они не были похожи даже с такого расстояния. - Что это значит, капитан? – спросил я у альбионца, как будто невзначай кладя левую руку на рукоять пистолета. – Если это греческие контрабандисты, то я авиньонский теократ собственной персоной. - Это мои давние деловые партнёры, - мрачно ответил тот, видимо, альбионцу решение далось нелегко и пришлось совсем не по душе. - Которые заплатили больше, - логически закончил я его фразу, почти выплюнув слова. - Намного больше, - ответил он. – Столько, чтобы навсегда забыть об угрызениях совести. Если тебе интересно, только поэтому ты не отправился за борт после сражения с «Пляшущим мертвецом». Я убрал руку с пистолета, понимая, что ничего поделать не смогу. Теперь остаётся лишь сидеть смирно и ждать развязки. Пара крепких парней в когда-то роскошных, но теперь заношенных до дыр камзолах с нашитыми слева на груди картами, вошли в воду и протащили вельбот по песку. Возглавлявший отряд высокий, тощий до сухопарости человек с бледным от природы, да ещё и выбеленным гримом лицом, оттолкнул их подошёл к носу лодки. - Где она? – почти пропел он, и я увидел, что зубы его подписаны и напоминают акульи, многие были заменены стальными. – Где моя ненаглядная? Покажи же её, сын Альбиона! И горе тебе, если ты обманул Мастера Колоды! Он щёлкнул длинными пальцами и стоявшие на берегу люди как один вскинули заряженные арбалеты. - Она здесь, - ответил капитан, поднимаясь на ноги и первым сходя на берег. По его сигналу офицеры крепко, но довольно бережно взяли Фантеску за плечи и перенесли её на пляж, поставив на песок. - Даже ножек не замочила, - продолжил альбионец. Он обернулся к нам с Абеле и жестом велел выбираться из вельбота. Суровые лица оставшихся в лодке матросов, убравших вёсла и державших ладони на рукоятках ножей и навах, не сулили нам ничего хорошего. - Продажная ты шкура, капитан, - бросил я, сходя на берег. – Если останусь жив – поквитаюсь. - Вот потому я позаботился, чтобы ты в живых не остался, приятель, - ответил капитан. – Деньги заберу в условленном месте, Мастер, - обернулся он к долговязому. - Зачем?! – вскричал тот, приплясывая вокруг скинувшей капюшон Фантески. – Я привёз тебе сколько обещал и ещё от себя! Ты не обманул меня, сын Альбиона! Ты получишь своё золото, потому что я получил гораздо больше! Он кивнул своим людям, и пара крепышей, тоже с нашитыми на одежду картами, но без оружия, притащили пару больших, обитых железом ящиков. - Золото! – крикнул он, открывая первый, действительно, под самую крышку набитый золотыми монетами. – Рубины, сапфиры, бриллианты! Бери всё! – Он распахнул второй, и в глаза нам ударил блеск самых разных самоцветов. – Мне ничего не жалко для лучшего друга! Эй, вы, - велел Мастер дюжим парням, принесшим сундуки, - помогите-ка погрузить всё это добро в вельбот. И знаешь что, капитан, - почти заговорщицки прошептал ему лидер Колоды, наклонившись к самому лицу, я расслышал лишь потому, что стоял близко к ним обоим, - в условленном месте тебя ждёт ещё и условленная плата. Нас с Абеле окружили люди с оружием, оттеснив от вельбота. У всех их лица были выбелены гримом, и я разглядел карты, приколотые к одежде. Это были пики, причём стилизованные под мечи, как на гадальных картах. Руководил ими высокий тип в более приличной одежде, лицо его было прикрыто белой маской с чёрной слезой на щеке. - Милая моя, - вился вокруг Фантески Мастер Колоды, - мы сейчас покинем побережье. Нечего тебе глядеть на все эти ужасы и кровь. Ты не хочешь сказать ничего на прощание своим спутникам? - Хочу, - в голосе ведьмы снова прорезались те писклявые, детские интонации, что почти пропали за время нашего общения, - можно мне к ним поближе подойти? – Она чмокнула Мастера в щёку и заговорщицким тоном произнесла: - Это – личное. - Эй-эй, - покачал перед её носом длинным пальцем лидер Колоды, - я начинаю ревновать? - Ой, можешь наказать меня потом, - отмахнулась Фантеска. – И вообще, чего ревновать к покойникам? Она поцеловала его снова, и уже я ощутил укол ревности. Ведьма же подошла к нам, легко отодвинув бандитов с выбеленными лицами. Она прижалась ко мне всем телом и шепнула всего пару слов. А после почти бегом вернулась к Мастеру Колоды, который тут же заключил её в объятия. Обнимал он её как-то совсем уж по-хозяйски, и ревность снова впилась мне в сердце. Особенно сильно после слов Фантески, сказанных шёпотом. - Валет мечей, - обратился Мастер к человеку в белой маске с чёрной слезой, - прикончи этих двоих. Это будет новым шагом на твоём пути наверх – ты займёшь место Рыцаря мечей.[305] И пускай их смерть будет очень жестокой. Такой, чтобы даже я поразился. - Обязательно, месир, - кивнул тот, голос его звучал глуховато из-под маски. - А теперь нам пора, милая моя! - схватил Фантеску Мастер. – Я не могу больше терпеть! Так в обнимку они и ушли, скрывшись за скалами. И мне стало как-то совсем тоскливо на душе. Только дождя не хватало. - Ну как, - обратился ко мне Валет мечей, - будем сопротивляться? Смерть-то всё одно принимать лютую. Я глубоко вздохнул и выхватил-таки левой рукой пистолет. Прежде чем Валет мечей успел дёрнуться, я всадил ему пулю прямо в грудь.
(обратно)
Глава 20. В Колоде.
Керамическая маска натирала лицо, и дышать через небольшие отверстия в ней было чертовски тяжело. Даже по прошествии нескольких дней я никак не мог привыкнуть к ней. Всё остальное меня вполне устраивало, равно как и Абеле, которого, кажется, даже ношение маски ничуть не смущало. Прошлый криминальный опыт позволил вору легко влиться в Колоду, и теперь все были полностью уверены, что мой Валет мечей – проверенный не в одном деле человек. Хотя если бы кто-то дал себе труд задуматься, в каких именно делах он проверен, это могло перерасти в большие проблемы для нас обоих. Торчать в душном помещении, где Мастер Колоды предпочитал принимать особых гостей, было то ещё удовольствие. Однако этот день должен был стать последним в моей краткой службе этому извергу, а потому я старался как можно меньше думать о неприятном, сосредоточившись на мысли о последнем дне и избавлении от службы Мастеру. Сейчас лидер самой известной банды, объединивший воров, убийц, вымогателей, сутенёров и даже нищих Новой Венеции, развалился на роскошном диване. Этот предмет мебели вполне мог украшать дворец какого-нибудь паши или визиря Крымского султаната, а теперь на нём почти возлежал тощий ублюдок, одетый в распахнутый на груди камзол малинового цвета. Кое-какими повадками Мастер Колоды весьма напоминал бандита Деточку, моего знакомца ещё по Шварцвальду, однако если тот был просто жестоким человеком, не обладая при этом никакими талантами, то Мастер как раз оказался весьма одарён. Его нельзя было назвать глупцом, он даже почти звериную жестокость свою спускал в поводка лишь когда это было нужно ему. К тому же, Мастер был чрезвычайно хитёр и изворотлив, о чём говорил хотя бы тот факт, что он сумел не только выскользнуть из лап инквизиции, но вернуть себе былую власть и положение в преступном мире Новой Венеции. Гостями Мастера Колоды сегодня были довольно высокопоставленные люди, причём оба из старой знати, ведущей род ещё из Старой Венеции. Даже удивительно, что они согласились встретиться с бандитом. И что ещё удивительнее, Мастер вёл себя с ними так же развязно, как и со всеми. Оба аристократа кривились, однако их дела, которые они вели с бандитом, сейчас требовали личного присутствия. Вот только переходить к делу Мастер как раз и не спешил. - Господа мои, - потешался он, развалясь на диване и демонстративно потирая голую грудь под распахнутым камзолом, - а знаете ли вы, какая у меня радость? Все эти дни я словно сам не свой. Она вернулась ко мне – любовь всей моей жизни, единственная женщина, которая мне когда-либо была нужна. В помещении было довольно жарко – несмотря на тёплую погоду, в средних размеров камине горело пламя. За ним присматривал чернокожий раб, подбрасывающий в огонь свежие поленца. Он и вовсе не носил ничего кроме набедренной повязки, и, наверное, в жаре и духоте помещения чувствовал себя лучше всех. Оба аристократа были одеты богато и не смели расстегнуть ни единой пуговицы на своих роскошных бархатных камзолах. Воротники их и, уверен, нижние рубашки давно уже пропитались потом. Оба скрывали лица под керамическими полумасками, из-под которых были видны лишь обрамлённые аккуратными бородками подбородки. Однако скрыть свою принадлежность к правящему классу они не могли, да и не особо хотели. Кроме правильной речи, их выдавали золотые львы, нашитые на одежду. Такой знак имели право носить лишь те, чьи предки были аристократами ещё в Старой Венеции. - А присутствие этих, - указал на меня и на чернокожего старший из гостей, - обязательно? Я ведь ясно выразился, что хочу побеседовать без лишних ушей и глаз. - Глаза и уши есть ведь и у стен, как известно, - развёл руками Мастер. – Но могу уверить вас, господа мои, сиятельные мессере, что чернокожий раб не понимает ни слова на языке цивилизованных людей. К тому же, его собственный язык удалён, а потому он уж точно никому не проболтается. - А этот? – дёрнул подбородком в мою сторону второй. - О, нет-нет-нет! – выпалил Мастер Колоды. – Сей человек – наинадёжнейший из всех моих людей. Мой Рыцарь мечей! Ведь именно он отправил на тот свет ублюдков, негодяев, каналий, подлецов, инквизиторских лизоблюдов, которые привезли на Кандию мою возлюбленную. Мою… Он откинулся на диване, и лицо его стало мечтательно-отрешённым. Мне в который уже раз за эти дни остро захотелось выхватить кинжал и всадить его в горло этому ублюдку. И вовсе не потому, что он сейчас при мне поносил меня же. Выслушивать оскорбления в свой адрес мне было даже весело, ведь Мастер не знал, что тот, кого он оскорбляет, стоит всего в паре шагов от него. Нет, прикончить его мне хотелось потому, что все эти дни он был с ней. И что этот ублюдок проделывал с моей ведьмой, лучше не думать – потому что если задумаюсь, могу наплевать на все планы и всадить кинжал ему в горло. Несколько раз. Хорошо, что под маской не видно моего лица. - Она вернулась ко мне, господа, - продолжал Мастер, не меняя позы и глядя куда-то в потолок. – Хотите взглянуть на неё? На мою несравненную. А, да что спрашивать – конечно, хотите! Сейчас она придёт сюда во всей красе. И в самом деле, дверь отворилась, на пороге стояла в развязной позе Фантеска. Одета она была совсем вызывающе, а на лице лежал ещё более агрессивный грим, нежели прежде. К тому же, Фантеска ещё и фантазийно размазала его, отчего казалось, что она легла спать, не снимая грима, да так и проснулась. Впрочем, вполне возможно, я не был так уж далёк от истины. - Вот она! – вскричал Мастер Колоды. – Фантеска Дзанни, единственная женщина в мире! Огонь моих чресл! Пламя моей проклятой души! Ведьма, похитившая моё сердце! Иди же ко мне! - Да, - сладким голоском пропела Фантеска, и меня мороз по коже продрал. Но ещё хуже стало, когда опустилась на колени, сев у ног Мастера Колоды прямо на устланный расшитым ковром пол. Пальцы правой руки словно сами собой потянулись к рукоятке кинжала, и мне стоило больших усилий сдержаться. Снова… - А знаете ли вы, мессере, что значит её появление для всех нас? – поинтересовался Мастер Колоды у аристократов. – Вы ведь знаете, всё вы отлично понимаете, господа мои. Я ведь вижу это по вашим лицам, хоть вы и скрываете их под полумасками. Но мои глаза вам не обмануть – ваш страх написан на ваших лицах, и я вижу даже через эти чёртовы маски. Вам не спрятать его, даже явись вы в закрытых шлемах. Он перебирал пальцами длинные, художественно растрёпанные волосы Фантески, и я сам не заметил, как мои пальцы сомкнулись-таки на рукояти кинжала. - Вы украли её у меня, - теперь в голосе Мастера Колоды преобладал нарастающий гнев, - спрятали так далеко, что я не знал, где искать. Всякий раз, когда я пытался выйти из-под вашего контроля, вы грозили мне её смертью. Обещали прислать её пальчик или ушко. Так вы говорили! Но теперь я свободен! Ты, милая, - обратился он уже к хихикающей у его ног Фантеске, - ты освободила меня от их жестокой тирании. Я обязан теперь тебе своей свободой. Ты – моя свобода! Он нагнулся к ней и поцеловал в губы – поцелуй их длился так долго, что мне показалось, никогда не прекратится. Однако Мастер оторвался-таки от уст Фантески и кивнул мне. - Прикончи их, мой Рыцарь, - велел он, - и тогда я сменю карту на твоей одежде. Принеси мне головы этих двух господ, - он указал длинным пальцем на замерших аристократов, - и станешь моим Королём мечей. Я с нескрываемым удовольствием обернулся к аристократам. Старший попытался подняться на ноги, но я остановил его одним жестом. Он бухнулся гузном обратно на диван и даже отпустил рукоятку длинного кинжала, висящего на поясе. Второй и не подумал хвататься за оружие. Сейчас я отчётливо видел, как пот градом катится по его лицу – и уверен, что вовсе не из-за царящей в помещении жары. Вскинув руку с зажатым кинжалом, я шагнул к аристократам. Те заметно сжались от ужаса, не смея даже пискнуть. Я подумал было, что можно и прирезать обоих, ничего дурного из этого не выйдет точно, вину-то я всегда могу свалить на Мастера Колоды. Однако я выбросил эту недостойную мысль из головы – как бы то ни было, а эти двое трусов виновны лишь в том, что вели дела с преступником, которого не смогли контролировать. Да и это, в общем-то, моя вина – ведь именно я вернул Фантеску. Никто не ожидал от меня того, что я сделал в следующий миг. Кидать ножи меня обучил ещё Абеле, когда мы вместе ходили в рейды по мёртвым городам. Получалось у меня куда хуже, чем у него, но всё же кое-каких успехов мне добиться удалось. Опять же не без помощи вора я сделал из своего кинжала максимально пригодное для метания оружие. И сейчас доказал, что усилия наши не пропали втуне. Распрямивший спину чернокожий раб не успел подкинуть очередное полено в пылающий камин. Длинный клинок кинжала вошёл ему в горло почти по самую рукоять. Негр постоял пару секунд неподвижно, как будто не мог понять, что уже умер, и рухнул сначала на колени, а после ничком на пол. - Ты что творишь?! – возопил Мастер Колоды. – Это же был лучший ковёр! Его мне из самого Крыма привезли! И потому он постелил его у камина, где его пятнали прожжённые вылетающими оттуда искрами мелкие дырки. Однако ничего подобного говорить Мастеру я не стал. Вместо этого я обернулся к нему и медленно, каким-то почти театральным, подсмотренным, наверное, у Фантески движением снял маску. Я швырнул её на пол, и она с глухим стуком ударилась о ковёр у самых ног бандитского главаря. Мастер Колоды содрогнулся всем телом. Он попытался податься назад, вжаться спиной в спинку дивана. - Ты! – закричал он громче прежнего. – Ты! Это же ты! Ты умер! Тебя не может тут быть! - Может, - по контрасту тихим голосом произнесла всё ещё сидевшая у его ног Фантеска. – Ведь он – сам дьявол. - Но как?! – продолжал кричать Мастер, но я видел, что паника его во многом наигранная, и правая рука бандита уже шарит где-то за спинкой в поисках пистолета, припрятанного там. Вот только оружия за спинкой дивана не было – я знал о нём от Фантески и позаботился обо всём заранее. - Господа, - обернулся я к замершим аристократам, видимо, до сих пор не понимающим, на каком они свете, - вам стоит покинуть этот дом. Тем более что скоро здесь будет достаточно солдат, а вам, наверное, совсем не хотелось бы беседовать с их командирами. - Да-да, - первым пришёл в себя старший. Он подскочил с дивана, будто ужаленный, схватил за руку всё ещё мешкавшего товарища, и вместе с ним буквально выскочил из помещения. Даже не попрощавшись. Однако я вполне понимал эту его поспешность, заставившую позабыть об элементарной вежливости. - Ты провёл меня, - уже куда более спокойным голосом произнёс Мастер Колоды, - и не раз. Но что за черти служат тебе, раз ты такой дьявол, как говорит моя ведьма. В его словах была известная ирония, которой сам он понимать не мог – ведь это я скорее служил дьяволу, пускай даже и в рясе, да ещё и с псом и факелом, нашитыми на груди. - Просто люди, - пожал плечами я, - обычные, в общем-то, жители Лесной страны.Кантон Во находился на границе графства Пьемонт и недаром назывался Лесной страной[306] – даже по меркам кантонов он был очень уж лесист. Именно это и стало причиной гибели почти всего его населения. В нём не было крупных городов, кроме Лозанны, почти вымершей от чумы ещё в самом начале эпидемии. Большинство населения кантона селились по деревням, живущим в основном охотой и браконьерством в пьемонтских землях. И когда через него прошла Серая орда в несколько тысяч мертвецов, включившая в себя жертв чумы из Лозанны и Люцерна, ей нечего было противопоставить. От рыскавших по лесам мертвецов и заражённых тварей оказалось почти невозможно скрыться. Частокол, отлично защищавший от зверья, не помогал, и целые хутора и большие деревни оказывались уничтоженными за одну ночь. Те же, кто думал, что сумеет скрыться в глухом лесу, обманулись в своих ожиданиях. Серая орда – не армия захватчиков, а чумные твари: умеют вынюхивать человека за десятки миль. А в одиночку или семьёй противостоять им было невозможно. Вот и побежал народ из кантона на землю Пьемонта, куда прежде только браконьерствовать ходили. Толпа нищих и обездоленных кантонцев оказалась совершенно не к месту в недавно опустошённом Серой ордой графстве – куда их девать, графу было непонятно. Ведь работать в поле и идти в крепостную кабалу никто не желал, почитая себя людьми свободными и независимыми. И тут ему не помощь пришла инквизиция, набиравшая в те смутные дни всё большую силу. Из уроженцев кантона Во был сформирован полк на службе Авиньонской церкви. В него вошли лучшие разведчики – бывшие охотники и браконьеры. Они служили в обмен на приличное жалование и гарантию безопасности для их семей. Со временем, конечно, в полк стали брать и жителей других государств, однако предпочтение всегда отдавали именно уроженцам Лесных кантонов. Всё это я узнал от Скрипача, пока мы сидели на берегу Агриа Грамвусы, провожая взглядами лодку, в которой уютно устроился Мастер Колоды, по-хозяйски обнимающий Фантеску. Смотреть на них мне было до отвращения тошно, однако я как будто какое-то извращённое удовольствие получал от этого. - Я ведь могу сыграть ему на Виолине, - заметив моё состояние, сказал мне Скрипач. - Не для этого мы сюда приплыли, - покачал головой я, отводя взгляд от лодки. Я смотрел на людей в серых плащах и одежде тех же тонов, которые сейчас совершенно спокойно раздевали покойников и переодевались в их роскошные, но заношенные до дыр тряпки. Я даже представить себе не мог, что несколько десятков человек могут прятаться на этом каменистом островке. Ведь бандиты из Колоды должны были буквально пройтись по некоторым из них, и те не издали ни звука, когда их в прямом смысле попирали ногами. Однако стоило мне выстрелить в грудь Валету мечей, как Агриа Грамвуса словно ожила. Солдаты поднимались на ноги, отбрасывая отлично маскировавшие их плащи, в дело тут же пошли длинные кинжалы. Бандиты ничего не могли противопоставить профессиональным убийцам на службе инквизиции – не прошло и пяти минут, как все они были мертвы. - Прелат Лафрамбуаз желает видеть тебя, прежде чем ты отправишься в банду, - сказал мне Скрипач. – И он весьма настойчив в этом желании. Я кивнул на переодевающихся кантонцев. - Ты же понимаешь, что это – невозможно, - ответил я. – Мы должны вернуться на Кандию как можно скорее – всякая задержка вызовет массу ненужных подозрений. А они мне совсем не нужны. - Прелат будет недоволен, - покачал головой Скрипач. – Очень сильно недоволен. Я понимал это не хуже его, но прямо сейчас было наплевать на недовольство прелата и всех сильных мира сего. Больше всего я хотел вернуть Фантеску, и сердце рвалось от мысли, что я сам отдал её в руки извергу и убийце, с которым она проведёт не один день. И одна мысль не давала мне покоя, пока я провожал взглядом скрывающуюся за горизонтом лодку: а ради чего я это делаю? И стоит ли оно того? Однозначного ответа после сказанного Фантеской мне на ухо, у меня не было.
- С твоей бандой покончено, - напрямик заявил я Мастеру Колоды, - и сам ты скоро станешь трупом. Но я даю тебе выбор… - Ну-ка, ну-ка, - даже подался вперёд тот, сложив руки мостиком и устроив на них острый подбородок. – Что же такого ты можешь мне пообещать? Да и кто ты, чёрт подери, вообще такой? - Я же сказала тебе, - капризным голоском пискнула Фантеска, - это дьявол. Собственной персоной. И тебе лучше с ним не связываться. - Заткнись! – рявкнул на неё цепным псом Мастер. – Я говорю не с тобой. Он даже замахнулся, но я быстро шагнул вперёд и перехватил его руку. - Не смей трогать её и пальцем, - процедил я сквозь зубы, для верности я сжал пальцы покрепче. Конечно, я не обладал такой феноменальной силой, чтобы сломать его кости, однако с удовольствием увидел, как вытянулось из без того длинное лицо Мастера Колоды. Как он заскрипел зубами от боли. - А выбор у тебя простой, Ублюдок, - я намеренно назвал его старым прозвищем, зная, как сильно это его бесит, - либо ты выдаёшь мне одного своего клиента, которому помог спрятаться на Кандии, либо ты то же рассказываешь в камере пыток. Солдаты инквизиции сейчас уже вошли в твой дом, и скоро они будут здесь. Так что думай быстро! - Врешь, - сузил глаза, как всегда поступал, когда видел своё преимущество, Мастер Колоды. – Не может этого быть. С чего бы им вламываться ко мне? - Ты думаешь, что раз договорился с господином il rosso,[307] то тебе и сам чёрт теперь не брат, - сказал я, - да только сейчас речь идёт о другой инквизиции. О той, что занимается еретиками и ведьмами, а равно и теми, кто им приют в своём доме даёт. - Пускай лезут, - отмахнулся Мастер Колоды, откидываясь на диване в вольготной позе. Я отпустил его руку – глупо было и дальше сжимать его тонкое запястье в кулаке. – В мой дом не так-то просто войти. – Он снова глянул на меня сузившимся взглядом. – А выйти – тем более. - Ты думаешь, я один сюда заявился? – развёл руками я. – За полного кретина меня принимаешь? Твоя банда сыграла против тебя. Из-за белого грима на лицах твои люди знают только ограниченное количество народа, и общаются, конечно, лишь с теми, кого знают более-менее хорошо. Никто ведь не удивился, что вернувшиеся с острова бойцы бывшего Валета мечей, вознесённого по твоей воле на место убитого Рыцаря, почти не разговаривают с другими. У тебя так заведено. Мечи ведь вообще мало болтают с другими мастями, и между собой тоже. И знаешь что, Ублюдок, - мне доставило непередаваемое удовольствие наблюдать, как перекашивает лицо Мастера, когда он слышит своё прежнее прозвище, - прямо сейчас нечистый, которого я сделал Валетом мечей – с твоего полного одобрения, ведь ты доверял мне – открыл дверь солдатам инквизиции. Те же, кто вернулся со мной с того острова, перерезали охрану. Думаю, через четверть часа ты выйдешь из этого дома в кандалах. И с самыми неприятными перспективами. Мастер Колоды рванулся ко мне одним стремительным, плавным движением – длинные пальцы его уже готовы были сжаться на рукоятке пистолета, который я носил в ольстре на груди. Я подошёл слишком близко к нему – и теперь бандит решил воспользоваться шансом. Ольстру эту я снял с обезглавленного трупа Чернобородого, очень уж она мне понравилась. Отличный трофей. На ней я носил три пистолета, одним из которых был тот самый, взятый у убитого в дорожной стычке страдиота. Я снова успел перехватить руку бандита и от души врезал ему коленом по лицу, услышав – опять же не без мстительного удовольствия – как затрещал от удара нос. Отпустив Мастера, я отступил на полшага и добавил ему ботинком, превращая его рожу в кровавое месиво. Бандит откинулся на спинку дивана, прижимая к лицу руки, между пальцев его текли багровые струйки. Фантеска отползла от дивана, как будто желала спрятаться за моей спиной. Я наклонился и подал ей руку, помогая подняться на ноги. - Знаешь что, - сказал я, даже сам толком не зная, к кому именно обращаюсь, - а ведь ты мне и не нужен. Фантеска, - кивнул я ведьме, - ты уже узнала всё, что было нужно? - Ага, - закивала она. – Он как и прежде болтлив, особенно после постели. А мы из неё в последние дни редко вылазили. Её слова снова заставили полыхнуть ревность внутри меня, но я немалым усилием воли подавил это чувство. Сейчас я хотел разобраться кое в чём, и для этого надо сохранить голову ясной и холодной. Насколько получится, конечно. - Скажи мне, Фантеска, - спросил я у ведьмы, правда, глядел при этом на сжавшегося на диване бандита. Тот хоть и притворялся неопасным, потому как крепко получил по морде, однако я был уверен, он обдумывает, что бы ещё сделать, - то, что ты сказала мне на берегу – это правда? - Ты хочешь знать это сейчас?! – вскричал Мастер Колоды, опять подавшись вперёд всем телом. Однако я быстро успокоил его, двинув кулаком в челюсть. Он дёрнулся было, но я крепко схватил его за воротник и трижды ударил. Гнев придал мне сил, и после каждого удара голова бандита дёргалась, а во все стороны летели брызги крови. Возможно, я ему и пару зубов выбил. Вот только всё это снова было представлением – я почувствовал как чужие пальцы подбираются к пистолету в нагрудной ольстре. Отшвырнув Ублюдка обратно на диван, прежде чем он успел схватить оружие, я уже не оставлял его в покое. Ещё раз ударил ногой по лицу для острастки, а когда он обессиленный развалился на диване, наступил башмаком на промежность. Вот тут он взвыл по-настоящему. Привыкший, наверное, и прежде получать по мордасам, Мастер Колоды был готов к этой боли, а вот когда тестикулы оказались под чужим каблуком, запел совсем по-другому. - Ещё раз дёрнешься, и я быстро приготовлю омлет из пары яиц, - ледяным тоном произнёс я. – Понял? Ублюдок кивнул, видимо, ему трудновато было говорить из-за боли, да и разбитое в кровь лицо не помогает членораздельной речи. - Вот и отлично, что мы, наконец, пришли к пониманию, - кивнул я, и обернулся к стоявшей за моим плечом Фантеске. Повторять вопрос не пришлось. Ведьма задумчиво переводила взгляд с меня на хрипящего от боли и плюющегося кровью Ублюдка. - Да что ты можешь знать о нас? - выплюнул вместе с кровью слова Мастер Колоды. – Ты знаешь, что пока моей любви не было со мной, я убивал по пять красивых шлюх в неделю. Я резал их, кромсал их плоть, я поливал их своей… - Избавь от подробностей, - осадил я раздухарившегося, несмотря на обстоятельства, бандита. – Ты тешил свою похоть самыми гнусными способами, не более того. - А ты, можно подумать, святой… Договорить я ему не дал, слегка надавив каблуком, отчего бандит захлебнулся от боли. - Если ты и в самом деле думаешь, выбираешь между нами, не уверена в выборе, - сказал я Фантеске, - то сделай его сама и прямо сейчас. Я вынул из ольстры тот самый украшенный кораллами пистолет с тевтонским замком. Чертовски надёжное оружие – особенно для огнестрельного, которое так и норовит подвести в самый ответственный момент. Проверив, заряжен ли он, я взвёл курок и подал пистолет Фантеске рукояткой. - Теперь он твой, - сказал я. – И будь любезна, с его помощью выбери одного из нас. Я убрал ногу с промежности Ублюдка и отступил на пару шагов, так что Фантеска оказалась между нами. Ведьма ещё раз посмотрела на меня, потом на Мастера Колоды, и не думающего дёргаться, несмотря на то, что отпустил его. Он тоже был заворожен происходящим – Ублюдок всегда верил в себя, в свою удачу, и, думаю, был уверен, какой выбор сделает Фантеска. Ведьма уверенным движением подняла пистолет, прицелилась и нажала на курок.
(обратно)
Глава 21. Тиран умер – да здравствует…
Я смотрел на большой дом, где, по словам Фантески, укрывался Дракулести, оценивая, сумеем ли мы ворваться внутрь и быстро добраться до тирана? Ведь тот оказался под защитой инквизиции – не только местной, но имперской, – что существенно усложняло дело. Да и появления стражи с наёмниками Лафрамбуаза стоило ждать, наверное, с минуты на минуту. Времени не было, однако я продолжал стоять и смотреть на дом. Я не просто прикидывал наши шансы, выбора-то у меня всё равно не было – идти оставалось только вперёд. Позади ждали обещанные Лафрамбуазом пытки и костёр. Я слишком разозлил всемогущего инквизитора Тосканы, чтобы теперь избежать наказания. Быть может, стоило бы прикончить его, да только как ни крути, а он спас меня в городе скорби, дал второй шанс… Но я не мог теперь отступить – я должен прикончить Мирчу Дракулести, какие бы политические расклады не ломали эти мои действия. Фантеска тронула меня за плечо, и от её прикосновения по телу пробежала дрожь. Я невольно вспомнил наше недавнее соитие, первое после её освобождения из лап Хозяина Колоды. Каждым движением она словно мстила мне, расцарапанная спина до сих пор саднила, когда кожи касалась грубая ткань нательной рубашки. Однако более ничего ведьма не показала мне, насколько сильно зла на меня – внешне она оставалась прежней, милой, пускай и слегка безумной девицей. - Время дорого, - произнёс Абеле, неуютно чувствовавший себя посреди улицы, пускай и ночью. Ему были милее подворотни, тупики или, в крайнем случае, крыши домов. – Начинаем? Я кивнул ему, и он тут же буквально растворился в тенях. Я же обернулся к Гизберту. - Можешь не сдерживаться, - сказал я ему. – Если что, я верну тебя обратно. - Думаешь, там без этого никак? – не слишком понятно спросил он. - Ты сам слышал прелата, - пожал плечами я, - у Дракулести внутри небольшая армия. Так что будет жарко. - Ненавижу это, - буркнул Гизберт. Я ничего не стал отвечать ему – да, это было чудовищно жестоко, заставлять человека почти добровольно отдаваться во власть демона ненависти, живущего в его проклятом мече. Однако Гизберт отчего-то не отказывался от своего оружия, несмотря на опасность навсегда подчиниться этому самому демону – так что выбор был в чём-то и его личным. А раз уж он решил идти со мной до конца… Я выбросил из головы все лишние мысли и первым направился к особняку, занимаемому Дракулести. Тиран остался верен своей привычке к роскоши и мрачности. Выстроенный в готическом стиле особняк не уступал размерами палаццо Стронци во Флоренции. Фасад его украшали уродливые горгульи с черепами вместо голов, вылепленные с какой-то почти маниакальной тщательностью. Даже с довольно приличного расстояния я мог разглядеть множество мелких деталей, делавших каменных монстров непохожими друг на друга при общем сходстве. Я первым подошёл к массивным дверям особняка, закрытым по ночному времени. Браться за тяжёлое бронзовое кольцо даже не стал – зачем терять время на пустую вежливость? Я ведь сюда не с дружеским визитом явился, да и время поджимало. Вот-вот за спиной застучат по мостовой тяжёлые ботинки стражей и инквизиторских наёмников. Вместо этого я протянул левую руку, и подошедшая следом Фантеска тут же вложила в неё свою ладонь. Спрашивать, готова ли она, тоже смысла не имело – я уже очень хорошо чувствовал её, благодаря ли регулярным соитиям или просто потому, что она была рядом постоянно, не отходя от меня ни на шаг. Даже на встречу с Лафрамбуазом отправилась, хотя это и было для неё весьма опасно – глупо же ведьме соваться в дом инквизитора, особенно чертовски злого инквизитора. Удар силы, заключённой во мне и освобождённой благодаря Фантеске, снёс обе тяжёлые, окованные бронзой «под старину» дверные створки. Они влетели в роскошно обставленный холл особняка, а следом вошли и мы. Нас явно не ждали, хотя в особняке оказалось довольно оживлённо для столь позднего часа. В холле замерли поражённые нашим весьма эффектным появлением несколько слуг, почти у всех в руках были подносы. У кого с едой и вином, у кого с остатками трапезы. Несколько скучавших охранников тут же подобрались и, не говоря ни слова, ринулись на нас, расталкивая не понимающих ничего слуг. Тратить на них силу я не стал – она ещё пригодится в самом скором времени. Вместо этого выхватил из ольстры первый пистолет и выстрелил прямо в лицо самому резвому охраннику. Он не успел уклониться и рухнул на роскошный ковёр, поливая его кровью. Ничтоже сумняшеся я отшвырнул оружие, чтобы достать новый пистолет, и тут же выстрелить во второй раз. Ещё один охранник повалился на пол – на сей раз с дырой в груди, на таком расстоянии кираса от пули не спасёт. Третьей выстрелила Фантеска – ведьме очень нравился мой подарок, однако огнестрельным оружием она владела не слишком уверенно. Мне даже пришлось зарядить её пистолет, чтобы ничего не случилось. Однако застрелить бегущего через холл охранника она сумела. Как я четвёртого, хотя и стрелял почти в упор – он едва не дотянулся до меня своей алебардой. А после в дело пошла честная сталь. Лишь Фантеска держалась за нашими с Гизбертом спинами, не встревая в схватку. Собственно говоря, и мне там делать было нечего – всю работу взял на себя мечник. Как только я отшвырнул последний пистолет и потянул из ножен кампеадорский меч, он ринулся в атаку, и нам с ведьмой осталось только наблюдать. Лезть в драку, рискуя угодить под его чудовищный меч, мы не стали. Рывком проскочив пару шагов, Гизберт извернулся всем телом, нанося могучий удар – жуткий меч его пролетел по широкой дуге, обрушившись на охранников. Первый попытался закрыться массивным люцернским молотом[308] на стальной рукоятке. Он превосходил Гизберта ростом и был фунтов на двадцать тяжелей, однако это не спасло его, равно как и его оружие. С каким-то почти стеклянным звоном рукоятка переломилась, и широкий клинок гизбертова меча обрушился на здоровяка, мгновенно превратив его в труп. Охранник рухнул на пол, поливая роскошный ковёр кровью из раны на боку. Вражеский клинок легко, словно бумагу, разрубил кирасу и сокрушил рёбра. Один из стражников попытался поднырнуть под оружие Гизберта, считая, что мечник вряд ли сможет так уж ловко обращаться с таким чудовищным мечом. И это стало его последней ошибкой. Менее массивного и крепкого воина Гизберт сумел перерубить напополам. Прежде я считал подобное лишь выдумкой – конечно, можно располовинить истекающего чернилами покойника, который и сам скоро распадётся, но вот здорового человека, да ещё и одетого в пускай кожаную, но броню, естественно, нет. Однако опровержением этого стала половина торса охранника, шлёпнувшаяся на пол, а следом за ней упала и нижняя. Третьего противника, слегка замешкавшегося после страшной смерти двух товарищей, Гизберт прикончил почти ювелирным движением. Оно никак не вязалось с его жутким оружием, однако сегодня мечник во второй раз опроверг мои ожидания. Заточенный до бритвенной остроты конец клинка его жуткого меча вскрыл кирасу стражника так, будто та была сделана из тонкой жести. Охранник пробежал ещё пару шагов и рухнул ничком прямо на останки располовиненного товарища. Мы остались одни в просторном холле. Слуги разбежались, живых охранников не осталось. С улицы доносился обычный городской шум, сейчас по ночному времени приглушённый, в остальном же царила тишина. - И куда теперь? – спросила у меня Фантеска. Ответа на этот вопрос у меня не было, и она отлично знала об этом. Нам было известно, что Дракулести находится в этом особняке, вот только на обыск его уйдёт слишком много времени. - Думаю, нам на второй этаж, - пожал плечами я. Ответ очевидный – ведь на первом располагались обычно кухня, комнаты охраны и слуг. Вряд ли этот особняк так уж радикально отличается от остальных. Мы поднялись на второй этаж. Я выглянул в широкое окно, ища на улице Абеле, однако, конечно же, не увидел его. Если вор не хочет показываться на глаза, его вряд ли кто-то сможет углядеть. Если честно, я надеялся, что именно он подскажет, где искать Дракулести. Всё же у кого у кого, у вора было куда больше опыта в обыске особняков, хотя и на предмет поиска ценностей, а не людей. Мы миновали галерею, опоясывающую первый этаж, и вошли в коридор. Там нас уже ждал Абеле, привалившись спиной к стене. Вид вор имел на редкость скучающий. - Долго вы что-то, - сказал он. – Пока вы внизу мешкали, я успел отыскать нашу цель. А заодно запереть большую часть личной армии Дракулести. Правда, вряд ли надолго. - Кое-кого из этой самой армии мы внизу прикончили, - ответил я. - Ага, - нагло кивнул вор, - видел. Влезать не стал – вы там отлично справились и без меня. Особенно с дверью. Да только в тех комнатах, где я запер охранников, их ещё с полсотни наберётся – никак не меньше. Хотя судя по тому, как Гизберт этих разделал, ему особого труда не составит с остальными разобраться. - Веди, - оборвал разговорившегося непонятно с чего вора я, - сам же сказал, что ненадолго запер наёмников Дракулести. - Да тут и кроме них народу хватает, - заявил вор и быстрым шагом направился вглубь коридора. Идти пришлось недалеко, несмотря на весьма солидные размеры палаццо. Абеле остановился перед украшенными роскошной резьбой, в том же мрачном стиле, что и фасад особняка, дверями. - Он там, - сделал вор приглашающий жест, - хотя и не один. - Ты решил сейчас мне об этом сказать, - произнёс я ледяным тоном. Отчего-то вспомнилось тоннель под замком Шварцвальдского вильдграфа, по которому вор вёл меня на верную погибель. Сейчас я очень пожалел о том, что не потратил какое-то время на то, чтобы собрать и перезарядить свои пистолеты. А заодно и тот, что подарил Фантеске. - У него там приём или нечто в этом роде, - пожал плечами Абеле, явно довольный произведённым его словами эффектом. Надо было раньше догадаться – ведь не зря же в холле было столько прислуги с подносами. - Глянул я туда одним глазком, - продолжил вор. – Это ж настоящий Лукуллов пир. А мы ведь с утра не емши. - Получишь пулю и полфута стали в живот, ещё вспомнишь меня добрым словом за то, что есть запретил, - отрезал я. Вор толькоруками развёл – продолжать спор, начавшийся ещё этим утром, было бессмысленно. Я подошёл к двери, из-за которой доносился шум многих голосов и звон посуды. Похоже, пирушка там и в самом деле идёт знатная. Что ж, тем приятней мне будет её испортить. В этот момент мной овладела та же бесшабашная лёгкость, как при последнем разговоре с прелатом Лафрамбуазом. Пускай я рискую расстаться с головой в ближайшие минуты, но это, чёрт побери, моё решение, и принимаю его я, а никто иной. Ни тот, кто отдаёт приказы напрямую, ни тот, кто дёргает за ниточки, подобно пауку, скрываясь в тени, где-то в центре своей паутины. Я ударом ноги распахнул двери и вошёл в просторную залу. Большую часть её занимал здоровенный стол, уставленный яствами и напитками. Вокруг сидящих за ним господ в роскошных одеждах сновали слуги. А во главе устроился в скучающей позе тот, кого я в последний раз видел больше года назад. Одетый во всё чёрное, лишь воротник и манжеты рубашки выделялись кипенной белизной, тощий и бледный, Мирча Дракулести восседал во главе стола, подперев щёку ладонью согнутой в запястье левой руки. Он взирал на собравшихся на пир, устроенный им, господ с откровенным презрением и скукой. И тут я готов был с ним согласиться – ведь многие из них оказались столь увлечены ночной трапезой, что даже не обратили внимания на моё весьма эффектное появление. Правда, большинство всё же повернули в мою сторону удивлённые лица, а слуги, все как один, замерли, уставившись на меня. Дракулести выпрямился на своём стуле с высокой спинкой – во взгляде его появился живой интерес к происходящему. Но ни капли страха или растерянности, и это меня насторожило. Вот только отступать поздно. Рывком миновав расстояние, отделяющее дверь от стола, я вскочил на него и нарочито медленно направился к Дракулести, на ходу расшвыривая дорогие приборы и пинками отправляя в гостей кувшины с вином. Пряности, паштеты, жир от мяса и птицы – всё это пачкало мои и без того не слишком чистые башмаки. А сверху всё оказалось приправлено не то солью, не то сахарной пудрой. Я оставлял грязные следы на белой скатерти. И скажу честно, получал известное удовольствие от того вандализма, который творил. - Мене, мене, текел, упарсин![309] – провозгласил я, шагая по столу. - Что ты себе позволяешь, смерд? – разразился бранью один из гостей, с которого слетела оторопь, когда я отправил ему в лицо серебряный графин с вином. Он схватился за рукоятку украшенного драгоценными камнями столового ножа, лежавшего перед ним. Я мельком глянул на него, и тут в голове мелькнуло узнавание. Конечно, я знал и голос, и грузноватую фигуру молодого ещё человека, и аккуратно подстриженную бородку его. Да и снова сидящего рядом господина постарше тоже опознал. - Заткнись, - бросил я ему. – Думаешь, я не помню тебя? Ты ведь едва не обмочил свои роскошные портки, когда сидел у Мастера Колоды и обливался холодным потом от страха. Надо было прикончить тебя и твоего любовника там. То-то веселья было бы инквизиции, когда они нашли бы ваши трупы в разгромленном логове. Я остановился на секунду, демонстративно глянул на не изменившего позы Дракулести, и кивнул, словно самому себе. - Хотя компанию вы себе подбираете примерно одинаковую, - заявил я и продолжил свой небыстрый марш по столу. - Довольно, - поднялся со своего стула тиран, - это уже переходит все границы. Я с удовольствием отметил, что он избегает встречаться со мной взглядом. - А то что? – остановившись, спросил я, шутовским жестом разведя руки в стороны. – Ты остановишь меня? Или кто-то из этих шутов, которых ты собрал вокруг? - Отнюдь, - покачал головой Дракулести, и вдруг крикнул удивительно громко, ведь прежде говорил почти шёпотом, правда, слышно его было очень хорошо: - Курган! Я жду! Несколько скрытых в стенах дверей разом распахнулись и оттуда выскочили наёмники. Они представляли собой весьма пёстрое зрелище – кожаные и стальные доспехи, мечи, шпаги, сабли, топоры в руках, многие несли с собой небольшие металлические щиты. Роднили всех только шлемы с забралами в виде жутковатых морд демонов, живо напомнившие мне горгулий с фасада палаццо. Среди них выделялся здоровенный детина в не то бронзовых, не то вовсе костяных доспехах. За спиной его висела пара длинных, явно двуручных мечей, причём так, чтобы их удобно было доставать правой и левой рукой. Какой же силой должен он обладать, чтобы размахивать ими обоими сразу? Шлем его отличался от остальных – он оставлял открытым лицо, а по форме напоминал череп какого-то ящера с распахнутой пастью. Из-под клыкастой верхней челюсти на меня смотрело лицо отпетого ублюдка и убийцы, которому всё равно, кого убивать, лишь бы платили. Слегка прищуренные глаза смотрели равнодушно, словно я был куском мяса, который надо разделать, не более того. - Прикончить всех, - велел Дракулести, выходя из-за стола. – Ты ведь хотел, чтобы кровь лилась по полу рекой. - Да! – прохрипел предводитель наёмников. - Но не подведи меня снова, - осадил его тиран. – Второй ошибки я не прощу. - Никого не щадить! – хриплым голосом скомандовал своим людям Курган, и наёмники ринулись на гостей. Лишь когда пролилась первая кровь, те сбросили оцепенение и повскакали на ноги. Но было уже поздно – дорвавшиеся до насилия и грабежа наёмники разделывались с ними быстрыми ударами мечей и топоров. Курган же прошёл мимо, не обратив внимания на вопящих господ. Он удивительно легко для человека такой массы запрыгнул на стол передо мной и медленно вытянул из ножен один из мечей, перехватив его двумя руками. Второй у него, что же – запасной, на случай, если первый сломается. Я отступил на полшага, поднимая меч для защиты. Сейчас я снова остро пожалел о брошенных пистолетах. Правая рука, хоть и исцелённая какой-то ведьмой, носившей карту с посохом в Колоде, всё же так и норовила прострелить болью. И сейчас, как назло, локоть и пальцы начало дёргать, словно то сводило судорогой, то отпускало. Я покрепче сжал рукоять кампеадорского меча, готовясь к схватке. О своих товарищах, оставшихся в коридоре, я позабыл совершенно. Как выяснилось, зря. Правда, вместе с Гизбертом и Фантеской – вор как обычно куда-то запропастился, но я уверен, очень скоро наёмники в шлемах с демоническими личинами начнут падать с длинными, чёрными стрелами в щелях доспехов – в зал ворвались драгуны князя Корвино под предводительством молодого красавца в длиннополом кафтане. Все они были одеты примерно так же, под кафтанами позвякивали лёгкие кольчуги. В руках они сжимали тяжёлые сабли и пистолеты, из которых тут же принялись палить по опешившим от вторжения наёмникам. Основной целью моего столь эффектного появления в палаццо, занимаемом Дракулести, и не менее эффектного входа в пиршественную залу, было именно скрыть их. Венгерских драгун из личного – конечно же, «чистого» - полка самого князя Корвино провёл в дом Абеле. Он не только запер охранников на первом этаже, но и открыл для княжеских солдат двери чёрного хода с обратной стороны большого дома. И вот теперь драгуны принялись с азартом рубить врагов, палить по ним из пистолетов, обрушивать им на головы жуткого вида клевцы, - в общем, делать то, для чего сюда и заявились по приказу своего сюзерена и командира. Вот только мой противник никак не отреагировал на их появление. Курган взмахнул мечом и ринулся на меня, расшвыривая тяжёлыми башмаками остатки роскошных блюд. Для человека такой массы, да ещё и закованного в доспехи, двигался он чертовски ловко, заставляя вспомнить Гизберта. Я не рискнул парировать широкий удар его двуручника, уклонился, припав на колено, тут же рывком перекатился через плечо вперёд, молясь, чтобы на пути моём не оказалось графина или какой-нибудь тяжёлой салатницы. Обратным движением Курган попытался достать меня, но я оказался проворней – клинок его меча разминулся с моей головой буквально на волосок. Я кожей лица почувствовал движение воздуха, рассекаемого остро отточенной сталью. Вскочив на ноги, я тут же от души рубанул врага по спине. Однако тот сумел каким-то невероятным образом извернуться и отбил мой удар. Да с такой силой, что я едва со стола не улетел. Но самое страшное, что Курган сразу же контратаковал с такой скоростью, что мне ничего не оставалось, кроме как попытаться парировать его могучий удар. Я успел перехватить кампеадорский меч обеими руками, но помогло это слабо. Запястья и предплечья буквально взорвались болью, таким сильным оказался вражеский удар. Я отступил под натиском Кургана на полшага, даже не думая, куда именно, и нога предательски соскользнула с края стола. Пытаться сохранить равновесие я не стал – есть такое чувство, оно возникает, когда точно знаешь, что упадёшь, сколько ни дёргайся, как будто миновал некую точку, после которой сопротивление бесполезно. Вот именно так со мной и было – я рухнул со стола, больно приложившись плечом о перевёрнутый стул. Падение моё смягчил валявшийся тут же довольно упитанный покойник, одетый к тому же в набивной дублет. Я быстро скатился с него, не поднимаясь с пола, рванул в сторону. И правильно сделал – Курган обрушился на меня сверху, нанося очередной чудовищной силы удар. Клинок его меча разрубил тело неудачливого вельможи и звякнул об пол, выбив из него сноп искр. Перекатившись через стрельнувшее болью плечо, я вскочил на ноги. Тут же пришлось уклоняться от нового стремительного выпада Кургана, на сей раз он попытался проткнуть меня. Я ушёл в сторону, рванулся вперёд, сокращая дистанцию, чтобы длина меча стала скорее недостатком, чем преимуществом противника. Курган не стал отступать вместо этого он снова ударил навстречу. Клинки скрестились – боль взорвалась в моих руках. Я едва сумел удержать оружие, однако отлично понимал – следующего удара мне не парировать. А он последовал так быстро, что уклониться я попросту не успевал. С каким-то почти обречённым чувством внутри я вскинул кампеадорский меч для защиты. Клинки со звоном скрестились, боль в руках рванула просто запредельная, пальцы разжались сами собой и меч зазвенел по каменному полу у меня под ногами. Курган торжествующе взревел, вскидывая свой двуручник в последнем замахе. Я дёрнулся назад, пытаясь уклониться, хотя и понимал уж, что обречён – Дракулести переиграл меня, найдя себе отличную замену Бауму. Если не прямо сейчас, то через считанные мгновения этот ублюдок прикончит меня. Однако случиться этому было не суждено. Я отлетел в сторону, отброшенный плечом Гизберта, врезавшегося в меня. Мечник успел даже ударить навстречу Кургану, отбив его удар своим жутким оружием. Я же покатился по полу, пачкаясь в крови убитых венецианских вельмож, наёмников и драгун. Как и хотел Курган если верить Дракулести, сейчас по залу текли настоящие реки крови. Гизберт обрушил на Кургана град ударов, однако тот отбил почти все – я видел снопы искр, разлетающихся во все стороны, когда клинки их мечей бились друг о друга. Курган всё же отступил под натиском Гизберта. Он вскочил обратно на стол, чтобы тут же прыгнуть снова и приземлиться уже по другую его сторону. Курган ещё отступил, как будто ему теперь нужно было больше пространства, и быстрым движением сунул левую руку за спину. Не знаю уж, что он там проделал, однако результат превзошёл все ожидания. В щелях доспехов Кургана засветились каким-то болотным светом – вроде как огоньки, что заводят глупцов в трясину – куски трубок, уходящие под броню, как мне показалось, прямо в тело воина. Он выпрямился и словно даже в росте прибавил, мышцы его стремительно увеличивались в объёме. Теперь стало ясно, почему доспехи были подогнаны так – то, что казалось небрежностью, было сделано намеренно, чтобы вместить быстро растущую мускулатуру. Кости Кургана трещали так, что слышно было даже мне, хотя я находился на приличном расстоянии, а вокруг кипела схватка. Лицо командира наёмников перекосило от боли, он стиснул зубы, но издал-таки хриплый стон. Когда же эта жуткая и удивительно быстрая трансформация завершилась, Курган каким-то почти нарочито медлительным движением извлёк из-за спины второй двуручник. Теперь-то в его лапищах они не казались такими уж большими. Гизберта изменение противника как будто ничуть не смутило. Он в два прыжка преодолел разделяющее их с Курганом расстояние и атаковал в прыжке, нанося могучий удар своим здоровенным мечом. Курган принял его широкий клинок на свои, скрестив их, однако всё же не рассчитал силы Гизберта и веса его чудовищного оружия. Даже изменённый командир наёмников не мог отразить его натиск так запросто, как хотел. Он припал на одно колено, лицо его снова перекосило от боли. Курган попытался отвести вражеский клинок в сторону, Гизберт сделал вид, что поддался на этот трюк и нанёс новый удар, прокрутившись так быстро, как никто от него не ожидал. Похоже, нарастив мышечную массу, Курган сильно проиграл в скорости реакции, и Гизберт прямо сейчас доказывал ему, как он не прав. Командир наёмников принял новый удар мечника на оба клинка – на сей раз не скрещённые, теперь он держал их параллельно, чтобы погасить как можно больше силы вражеского удара. Чем закончилась их схватка, я узнал много позже. В этот момент ко мне подбежала Фантеска, схватила меня обеими ладонями за правую руку. Я почувствовал, что она пытается применить свои невеликие целительские способности. Легче мне стало, боль в руках почти утихла, и я мог снова без опаски взяться за оружие. - Где он? – спросил я у ведьмы – уточнять, кто именно, не требовалось. - Сбежал ещё до того, как мы с драгунами ворвались, - ответила она. – Абеле ищет его. Я поднялся на ноги – быстро оглядел залу. Сейчас она представляла собой настоящий ад. Всюду валялись трупы – знатных людей, которым не посчастливилось попасть под мечи и топоры наёмников, самих наёмников и драгун князя Корвино. Гизберт с Курганом рубились отчаянно и никто не смел приближаться к ним, чтобы не попасть ненароком под клинок. Вмешиваться в схватку таких бойцов всегда себе дороже – потому и я тоже не стал пытаться. Сейчас куда важнее найти Дракулести. Вместе с Фантеской я почти бегом направился к тому месту во главе стола, где прежде восседал тиран. Дорогу мне заступил наёмник в шлеме с демонической личиной. Он ринулся на меня, замахиваясь топором, но ему было далеко до таких бойцов, как Курган или тот инквизитор на шканцах «Пляшущего мертвеца». Я легко уклонился от его удара, пнул в колено слишком далеко выставленной ноги и, когда тот едва не рухнул, от души рубанул по шлему. Наёмник упал-таки на пол – из вытянутой дыры в шлеме, оставленной кампеадорским мечом, обильно лилась кровь. Не знаю, прикончил ли я его, но останавливаться, чтобы добить, не стал. Следующий враг был вооружён тяжёлой саблей. Он оказался куда ловчей того, что с топором – бил расчётливо и быстро. Я отбил пару его рубящих ударов, атаковал сам, но наткнулся на практически непробиваемую защиту. Клинки со звоном скрестились, и в следующий миг наёмник уже попытался достать меня, ударив подобно змее, стремительно рванувшейся к своей жертве. Я отбил удар, вот только это был ловкий финт, а настоящей целью его выпада была Фантеска. Обманутый чёртовым финтом я понимал, что парировать ещё один удар попросту не успею, а значит остаётся лишь атаковать. Я бросил всего себя вперёд в длинном выпаде. Такой куда удобней наносить шпагой или на худой конец палашом, однако у меня был кампеадорский меч – выбирать не приходилось. Клинок почти до середины вошёл в живот наёмника, не успевшего ни парировать мой выпад, ни уклониться от него. Кожаный доспех не спас его от остро отточенной стали. Я выдернул меч и плечом оттолкнул умирающего врага. Если никто не прикончит его, он ещё долго будет дёргаться в конвульсиях на полу. Ранение в живот, наверное, самое страшное, что может случиться в схватке. За рывок и напряжение мышц пришлось платить новой болью. Фантеска как будто почувствовала это, снова взяла мою правую ладонь в свои. Боль не ушла совсем, однако легче стало. - Спасибо, - шепнула мне на ухо ведьма, шагавшая всего в полушаге за мной. Кресло с высокой спинкой, занимаемое прежде Дракулести, валялось перевёрнутым. Рядом с ним лежали несколько трупов. И понять, куда именно делся тиран, конечно, не представлялось возможным. - И что теперь? – спросила у меня Фантеска. - Видимо, придётся драться, - пожал плечами я, отступая к окну, чтобы хоть со спины не напали. Сам я в схватке принимать активное участие не хотел. Руки слишком болели, и я вовсе не был уверен, что правая не подведёт меня снова в решающий момент. Поэтому решил встать спиной к стене и защищаться самому, заодно защищая и Фантеску. От ведьмы сейчас толку было немного – раз в дело пошла холодная сталь, а не колдовство. - Окно, - неожиданно произнесла Фантеска, и чтобы наглядно продемонстрировать, что имеет в виду, толкнула свинцовую раму. Большое окно, находившееся прямо за спиной Дракулести, когда он сидел во главе стола, легко открылось. Тиран мог быстро скрыться только таким путём – и мы с ведьмой последовали за ним. Перескочить через невысокий подоконник труда не составило. За окном оказался даже не карниз, а приличных размеров балкончик, опоясывающий здание. Стоило нам с Фантеской выбраться наружу, как тут же на этот балкончик снизу забрался Абеле. Вор на мгновение замер, явно не ожидая увидеть нас тут, но быстро сориентировался. - Ловко вы, - сказал он. – А я уж думал, придётся вас там искать. – Он кивнул на залу, в которой продолжался бой. - Нашёл? – быстро спросил я у вора. - А то, - кивнул он, явно довольный собой. – В подвал он подался – там с какими-то совсем уж приближёнными ритуал творит. Я выругался, припоминая все непристойности, какие только слышал за несколько лет рейдерства в мёртвые города. Вот зачем тирану нужно было, чтобы кровь в зале текла рекой. Ритуал – проклятый ритуал, собирающий боль и смерть. Тот самый, что творили в объятом чумой и безумием Страсбурге еретики, которых перебил отец Мотгиз, сам в результате ставший чудовищной тварью. Порождением этой самой боли, смерти и безумия. Что же будет, если всю силу подобного ритуала получит тиран, вроде Дракулести, мне даже не хотелось гадать. А значит, его надо остановить любой ценой. - Веди туда, - велел я Абеле, - самой короткой дорогой! Вор с сомнением глянул вниз, перегнувшись через ажурные перильца, огораживающие длинный балкон. - Это вряд ли, - покачал головой он. – Навыка вам явно не хватит. - Тогда довольно разговоров, - отрезал я, чувствуя, как внутри вскипает гнев – мы теряли время, которого у нас было слишком мало. На сей раз вор ограничился тем, что развёл руки в жесте немого неодобрения, и быстрым шагом направился мимо нас по балкончику. Мы с Фантеской последовали за ним. Идти по фасаду пришлось недолго, мы вслед за вором нырнули в небольшое окно, которое привело нас в кладовую. На удивление, оно было открыто, равно как и дверь, ведущая из кладовой в коридор. - Думаешь, Дракулести столь же ловок, как я, и сумел спуститься по стене? – в ответ на мой вопросительный взгляд поинтересовался вор. – Он шёл здесь, а я следовал за ним – на безопасном расстоянии. Уверен, он ничего не почуял, надо мной хорошо поработали в Колоде. Целой мастью Колоды были посохи или трефы – маги, волшебники и заклинатели всех мастей. Они частенько бежали на Кандию, ведь инквизиция Новой Венеции занималась поиском заговорщиков против власти, и даже использовала в своих целях подобных людей. Однако куда больше попадало в различные банды, а кто посильнее, но недостаточно силён, чтобы обратить на себя внимание Высшего трибунала, редко когда оказывался не в Колоде. Всё же магия была существенным преимуществом перед конкурентами, а потому покойный Мастер Колоды предпочитал подгребать всех более-менее стоящих носителей запретного на континенте дара под себя. Кто шёл сам, а кого и насильно тащили, принуждая угрозами и физическим насилием. Ведь если на тебя работает большая часть преступных магов, отказать тебе на редкость сложно. Одна из ведьм, отлично сведущих в целительстве, хорошо поработала над моей рукой, и она теперь была почти как новая. Другие же волшебники использовали свои дары для того, чтобы скрывать людей от магической слежки. Весьма полезное дело, и вот к ним-то вор и подался сразу же, как с моей помощью занял место Валета мечей. Вот только, как ни крути, а всем этим колдунам с ведьмами было очень далеко до тирана, особенно такого могучего, как Дракулести. Так что самоуверенность Абеле мне казалась, как минимум, странной. Быть может, он снова пытается завести меня в ловушку? Да, я избавил его от рабства тирана, но было ли оно таким уж вынужденным? Как ни крути, а именно я прострелил вору колено и не без моего деятельного участия он отправился гнить заживо в Тюрьме Свободы, подвешенный в клетке на чудовищной высоте. Любить ему меня особо не за что, тут уж не поспоришь. Я по-новому взглянул на вора, спешащего по коридору к винтовой лестнице, уводящей вниз. Скорее всего, в тот самый подвал, где вершил свой ритуал Дракулести. Или же в ловушку, в которой меня ждёт кто-нибудь пострашнее Кургана. Ну что ж, остаётся довериться вору – ведь не он предал меня в прошлый раз, и постараться быть готовым если не ко всему, то хотя бы к худшему. Спуск занял несколько больше времени, нежели я рассчитывал. Мы почти бежали по ступенькам, наворачивая круг за кругом, словно вбуриваясь в самые недра земные. Подозрения мои разгорелись с новой силой – как вор сумел быстро выбраться отсюда на фасад палаццо? - Скоро уже будем проходить мимо шахты лифта, - объяснил Абеле скучающим тоном. – По нему вниз еду доставляли, наверное, а может трупы вывозили, точно не знаю. Я по ней вскарабкался на кухню, а оттуда выбрался на фасад и до балкона добрался. Складно у него всё выходило – даже слишком складно. Подозрения мои на его счёт росли с каждым шагом, что приближал нас к Дракулести. Хотя, что это меняло, по большому-то счёту? Лишь добавляло ещё одну угрозу, тем более, угрозу вполне знакомую, с которой я уже однажды справился. Значит, если придётся, справлюсь и теперь. Проходя мимо шахты небольшого лифта, по которой и в самом деле такой ловкач, как Абеле, запросто мог вскарабкаться наверх, вор не преминул ткнуть в неё пальцем. Я лишь кивнул в ответ, показывая, что принимаю его объяснения. Подозрения мои не уменьшились, конечно же, ни на йоту. Наконец, мы оказались перед массивными дверьми чёрного дерева. Их покрывали знакомые узоры, сливающиеся в символы смерти. Черепа, кости, целые скелеты людей и животных, - все они как будто сплелись в чудовищной пародии на Totentanz, каким его любят рисовать к месту и не к месту в последние годы. Из-за чумы смерть стала близка нам как никогда, а потому многие начали словно даже поклоняться ей, представляя благословенной госпожой, дарующей избавление от мук и кошмаров мира. - Дальше мне не пройти, - заявил вор. – Как видишь, ни замка, ни даже замочной скважины нет. - А за ручки не дёргал? – спросил у него я. – Может, там и не заперто вовсе. - Шутишь, - глянул на меня вор с сомнением. – Раньше у тебя тяги к такому юмору не было. Я ведь тоже тиран, хоть и невеликой силы, но её довольно, чтобы понять, что охраняет дверь. И что будет с тем, кто станет по глупости дёргать за эти ручки. Тут он был прав, стоило мне только коснуться плеча Фантески – всё время браться за руки, словно влюблённая парочка, не слишком удобно, – как вокруг чёрного дерева двери начинали танцевать покрывающие его узоры. Теперь это был самый настоящий Totentanz, и он сулил жуткую смерть всякому, кто по неосторожности или глупости попытается коснуться её. Дракулести, если он был по ту сторону, отлично позаботился о том, чтобы ему не мешали. Ну что же, снова моё появление будет более чем эффектным. Я сжал пальцы на плече Фантески, и та освободила силу, заключённую в моём теле и моей душе. Словно гигантский молот обрушился на двери, разметав сначала пляшущие кости, а после отправив обе тяжёлые створки в полёт. Пролетели те, правда, немного, с жутким грохотом упав на каменный пол древнего склепа. Взгляды собравшихся внутри людей тут же обратились в нашу сторону. Лиц их было не разглядеть под одинаковыми белыми клювастыми масками, а длинные, чёрные мантии из тяжёлого бархата делали их похожими, словно братья. Казалось, все два десятка собравшихся в древнем склепе человек были даже одного роста. В дальней стороне гробницы замер обнажённый по пояс Дракулести. Теперь его никак нельзя было назвать человеком. Бледная кожа и чёрные вены по всему телу выдавали в нём нечистого, однако стоило лишь глянуть на лицо, как сразу становилось ясно – человеком он не был уже очень давно. Провалившийся нос, натянувшаяся на скулах кожа, мертвенная белизна кожи – всё просто кричало об истинной природе Дракулести. Неужели, и я выгляжу подобным образом? Хотя вряд ли, люди от меня вроде на улицах не шарахаются. - Ты опоздал, - произнёс Дракулести. – Ритуал завершён и вся сила теперь моя. Ничто больше не совладает со мной. Твоё проклятье более не может причинить мне вреда. - Лжёшь, - ответил я, шагая мимо замерших, как будто не в силах пошевелиться, людей, - они ведь ещё живы. – Я махнул рукой на его гостей в чёрных мантиях и клювастых масках. – А значит, полной силы в тебе ещё нет. Я не снимал руки с плеча Фантески, и ведьма всё время шла рядом, готовая, как только сожму пальцы, высвободить всю силу, какая только осталась во мне. Вор держался позади нас, но теперь это уже не имело значения. На ловушку этот склеп походил менее всего, а значит, больше нет причин подозревать Абеле в предательстве. По крайней мере, на Дракулести он точно не работает. - Это ненадолго, - ухмылка тирана сейчас больше всего напоминала оскал черепа. Сбросившие оцепенение гости поняли, какая участь уготована им, и ринулись к выходу. Но вот это, и в самом деле, было уже слишком поздно – для них. Дракулести опустил руки в стоящий перед ним саркофаг. Оказалось, что тот почти до краёв заполнен кровью. Той ли, что пролилась наверху, или ещё чьей-то, не важно. Тиран вскинул руки, которые теперь были по локоть в крови в прямом смысле, и выкрикнул короткую фразу на незнакомом мне языке. От слов его заломило зубы и кости, хотя основная сила удара пришлась на рванувших к выходу гостей. Те оказались на редкость бестолковы, поддались панике, путались в длинных одеждах, а главное, ни один не снял маски. Видимо, смерти, какой бы она ни была, эти господа боялись меньше, нежели разоблачения. И смерть настигла их. Дракулести сжал пальцы обеих рук в кулаки – и два десятка человек замертво повалились на мраморный пол. От их тел к саркофагу потекли струйки крови. - Последние капли, - усмехнулся улыбкой черепа тиран, - и Грааль скверны будет полон. - Пора, Фантеска, - шепнул я так тихо, что услышала меня лишь ведьма. Она быстро вдохнула, не столько собираясь с силами, сколько набираясь решимости для того же безумного трюка, что провернула на вилле, занятой князем Корвино. Да, расстояние было куда меньше, вот только отголосок цыганской магии в моём сознании был намного тише, нежели после непосредственного контакта с разумом Гитаны. И зависело сейчас от него куда больше. - Стреляй, Абеле! – крикнул я, и вместе с Фантеской шагнул в пустоту. Мы вышли прямо за спиной у Дракулести. За те доли мгновения, что понадобились нам с Фантеской, чтобы пересечь расстояние до тирана, Абеле умудрился выпустить в него две стрелы. Первая вонзилась в горло Дракулести, вторая пробила грудь – слева, там, где сердце. Ни одна из стрел, конечно, не убила тирана, однако цели своей они всё же достигли. Отвлекли его – пускай и всего на пару секунд, но мне-то больше и не надо. - Жалкий раб! – хриплым из-за пробитого горла голосом выкрикнул Дракулести. – Как смеешь ты… Я даже не знаю, к кому именно он обращался. Да и плевать! Сейчас время действовать, а не думать. Абеле сыграл свою роль – и то, что он всё же не предатель, отчасти порадовало меня. Не люблю ошибаться в людях, как это произошло с Агирре. Не отпуская плеча Фантески, я схватил тирана правой рукой и развернул лицом к себе. Дракулести инстинктивно попытался опустить глаза. Он отлично знал, что будет, если он встретится взглядом со мной. Ночь нисхождения скорби отлично помнили мы оба. Я попытался вздёрнуть его подбородок приёмом старым, известным ещё по уличным дракам. Обыкновенно после него шёл быстрый удар в горло, превращающий тонкие косточки и кадык в месиво, почти всегда смертельный. Однако Дракулести и не думал бросать сопротивление. Он легко отбил мою руку в сторону движением плавным и быстрым, какого я от него, надо сказать, даже не ожидал. Вторым он толкнул меня в грудь, и я отлетел на пару шагов, врезавшись спиной в стену склепа. Фантеска покатилась по каменному полу рядом со мной. Удар тирана оказался столь силён, что ведьма не сумела удержаться на ногах. - Жалкий раб, - повторил Дракулести уже тише, - твоя сила более ничто перед моей. Ты не можешь причинить мне вреда. Он выдернул стрелы из своего тела и сломал их древки, прежде чем кинуть под ноги. - Я завершил обращение, - продолжил он. – Теперь я сильнейший тиран из тех, что явлены миру чумой. Все склонятся передо мной. Я ниспровергну жалкие церкви и стану новым богом. – Он вскинул руки в торжествующем жесте. – Богом чумы! И тут новая стрела вонзилась ему в основание черепа. По телу тирана пробежала судорога, как будто все мышцы разом сократились и расслабились. Абеле выстрелил ещё трижды – и все три стрелы вошли в позвоночник Дракулести, заставляя тело тирана содрогаться в новых конвульсиях. Это не могло убить его – он и вправду был уже слишком силён. Но вор дал мне шанс, и я должен был им воспользоваться. Потому что второго уже не будет. Одного мгновения хватило мне, чтобы кинуть взгляд на Фантеску. Ведьма лежала без сознания, оглушённая ударом Дракулести. Большая часть его силы досталась мне, её задело лишь краем, но и этого хватило, чтобы отправить её в забытьё. Значит, придётся полагаться только на себя. Что ж, не впервой. Я вскочил с пола и бросился на Дракулести. Ещё не до конца оправившийся тиран не сумел защитить себя. Я схватил его за пояс и швырнул прямо в саркофаг, до краёв наполненный кровью. Как только руки мои, крепко держащие тирана, погрузились в него, я ощутил всю силу, сокрытую в этой крови. Всё же не зря кровь считают важнейшим алхимическим ингредиентом, более того, многие учёные всерьёз утверждают, что легендарный философский камень получается именно из человеческой крови. В саркофаге же её было очень много, а кроме того кровь, собранная в нём, несла в себе боль, ненависть, страх. Эмоции тех, кто сражается сейчас в большой обеденной зале, и тех приближённых тирана, кого он прикончил считанные минуты назад. Всё это добавляло сил, превращая древний саркофаг в некий мистический тигель, в котором всё сплавляется воедино, давая на выходе чистую, ни с чем не сравнимую силу. Ту силу, которую я мог отравить своим проклятьем. Проказой, живущей в моей крови, гнилостно-зелёной магией крысолюдов, вошедшей в моё тело и мою душу после схватки на заброшенном руднике. И спустил их с поводка, будто бойцовых псов, жаждущих вцепиться в сладкую, вожделенную добычу, разорвать её длинными клыками, сокрушить её кости могучими челюстями. Кровь в саркофаге стремительно темнела, а после начала густеть и свёртываться, очень скоро потеряв всю свою силу, став самой обычной кровью, а не той насыщенной силой и эмоциями субстанцией, которой была считанные мгновения назад. Всё ещё содрогавшийся в конвульсиях Дракулести замер, каблуки его роскошных чёрных башмаков с серебряными пряжками стукнули по каменному полу склепа. Я отпустил его, не без труда освобождая руки из саркофага, полного теперь свернувшейся крови. Отступил на полшага. - Всё? – спросил у меня Абеле с надеждой в голосе, столь не свойственной его циничному характеру. – Всё кончилось? Я хотел было сказать ему, что – да, всё завершилось, тиран мёртв, мы победили… Но тут меня накрыло обратной волной. Поражённая моими проклятьями сила никуда не делась из саркофага, более не сдерживаемая тираном, она ударила по мне. Да так, что я снова отлетел к стене и завис почти в полуфуте от пола. Меня затрясло в жутких судорогах, тело содрогалось. Клейма на правой руке и на груди вспыхнули с новой силой, хотя Фантеска уверяла меня, что сумела убрать последствия их нанесения на моё тело. Шрамы от раскалённого железа побелели и были едва видны на коже. Теперь же они разгорелись с новой силой, но лишь для того, чтобы погаснуть, уже навсегда, через считанные доли мгновения, наполненные для меня запредельной болью. В душу мою вливалась отравленная мною же сила. Чума и проказа наполняли меня, и Фантеска не могла послужить для неё проводником, как обещала. Ничто не смягчало адской боли, с которыми тело и душа мои принимали эту чудовищную, чуждую человеку силу. Я рухнул на каменный пол склепа, совершенно обессиленный, хотя внутри меня клокотала такая мощь, что казалось, я могу усилием воли погасить солнце или сорвать луну с неба. - Рейнар, - позвал меня Абеле, не решающийся приблизиться ко мне. – Рейнар, ты жив там? Я поднялся на ноги, держась за стенку, несмотря на всю переполняющую меня силу, встать уже было почти подвигом. - Теперь-то уже всё? – продолжал допытываться вор, державшийся по-прежнему на расстоянии, и с наложенной на тетиву лука стрелой. Но сейчас он волновал меня меньше всего. Даже мёртвый тиран, до половины погрузившийся в саркофаг со свернувшейся кровью, не волновал меня. Я шагнул к не пришедшей ещё в себя Фантеске и привычным жестом опустил руку ей на плечо.(обратно)
Эпилог
Новая Венеция мне совсем не понравилась. Конечно, я не думал, что островная республика станет точной копией того города каналов, каким была Венеция старая, просто он воплощал всё самое скверное, что может есть в городах. Всё то, что я терпеть не могу. Защищённая карантинной службой от проникновения чумы, по крайней мере, так считали власти города, Новая Венеция была лишена привычной чистоты и опрятности, что царили в городах на континенте. Дефицит же пригодной для заселения земли привёл к росту цен на неё, а как результат – скученность, узкие улочки и помои, выплёскиваемые из окон. Кажется, в Новой Венеции это было чем-то вроде традиции. Хозяева домов высовывались из окон и опорожняли ночные горшки и помойные вёдра с самого утра. Давно уже ничего подобного мне не приходилось видеть, даже в таком грязном городе, как Фрейбург. Как ни крути, а в Шварцвальде, особенно во времена правления вильдграфа Гильдерика, чумы боялись очень сильно. Я шагал по улицам Новой Венеции, а за спиной моей всходило солнце. Чудовищная ночь подходила к концу, и мне оставалось завершить последнее дело, прежде чем я покину этот город. Очень хотелось в последний раз поговорить с прелатом Лафрамбуазом. Не скажу, что покину Новую Венецию с чистой душой и лёгким сердцем, однако оставаться тут я уж точно не намерен. Прелат занимал небольшой особняк – один из принадлежащих Высшему Трибуналу домов. Из тех, что обыкновенно пользуются дурной репутацией, ведь перед ними, а куда чаще позади, останавливаются чёрные кареты. А тех, кто попадает в подобные дома, редко когда видят потом. Мрачной архитектурой и жутковатыми украшениями на фасаде этот особняк неприятно напомнил мне палаццо, занимаемое Дракулести. Вот только перед его крепкими дверьми уже строились солдаты. Точнее, они уже были выстроены и готовы к схватке. Командовал ими знакомый мне инквизитор в красном плаще, а рядом с ним отирался Скрипач. Свою ненаглядную Виолину арбалетчик нацелил на меня. Вообще, силу против меня собрали весьма впечатляющую. Десяток мечников в доспехах, открытых шлемах и при щитах – красных, с золотым венецианским львом в центре. За их спинами стояли мушкетёры с дымящимися в опасной близости от пороховых полок фитилями. На флангах же замерли в привычной неподвижности солдаты из кантона Во – в серых плащах, в которых удобно прятаться даже в городе, и с небольшими, но мощными арбалетами в руках. Я отлично помнил по короткой схватке на Агриа Грамвусе, на что способно это кажущееся игрушечным оружие. Металлические болты небольшого размера легко пробивали человека, а их зазубренные наконечники извлечь из тела было довольно сложно. Самим солдатам приходилось аккуратно вырезать их, и выглядело это весьма кроваво и неприятно. - Серьёзно прелат подготовился к встрече, - сказал я. – Только я бы не советовал вам нападать на меня. - Это почему? – нагло поинтересовался инквизитор в красном плаще. Я отлично чувствовал силу его веры, даже находясь на приличном расстоянии, однако она никак не могла повредить мне прежде. Не могла остановить и сейчас. Даже самая крепкая и могучая вера ничего не может противопоставить чуме. Разве что вера и сила святого – вот только где найти святых в наши времена? - Я всё равно войду в этот дом, - честно ответил я, - и вы не сумеете остановить меня. Вместо того, чтобы пререкаться со мной, инквизитор в красном плаще взмахнул рукой, отдавая приказ мушкетёрам. Десять фитилей как один упали на полки, поджигая порох, десять мушкетов рявкнули почти в унисон, окутав отряд облаком дыма. Даже до меня донеслась вонь пороховой гари. Следом выстрелили и наёмники из Во, а громче всех металлически лязгнула Виолина Скрипача. Я не стал останавливать пули и болты в воздухе, позволив им ударить в моё тело. Меня передёрнуло, но не от боли, а от чуждости предметов, но уже через мгновение силы, клокотавшие внутри меня, превратили сталь и дерево в ржавчину и пыль. И те ссыпались с моего тела под ноги. Я же, не особенно торопясь, как и до того, шагал к особняку. Солдаты сомкнули щиты, выставили перед собой длинные мечи, готовясь к неизбежной рукопашной схватке. Однако я драться не хотел, и убивать никого не хотел. Довольно с меня смертей на сегодня. Чтобы показать бессмысленность их действий, я, подойдя вплотную к их строю, схватил голой ладонью первый же попавшийся клинок. Солдат оказался достаточно опытен и тут же рванул оружие на себя, не давая поймать его. Вот только в руках у него остался жалкий обломок – там, где клинка коснулись мои пальцы, он порыжел от ржавчины и рассыпался тонкой, как мука, пылью. Я же схватил опешившего от такого солдата за открытое лицо, и жизнь мгновенно покинула его. В одно мгновение он постарел, кожа ссохлась, волосы побелели и выпали, глаза запали, зубы посыплись из отвисшей челюсти. Не прошло и секунды, как он обратился в прах внутри своих доспехов. Я оттолкнул оседающее тело и шагнул через не такой уже плотный строй солдат. Они невольно расступились, давая мне дорогу, впечатлённые страшной смертью товарища. Мушкетёры вполне разумно поступили так же, не став даже браться за корды, что висели у каждого на поясе. Я кивнул им и прошёл к двери. - Жалкие трусы! – выкрикнул инквизитор в красном плаще. – Всем вам гореть в геенне огненной за малодушие! Он заступил мне дорогу, вскинув меч в классической фехтовальной стойке. Прямо как на шканцах «Пляшущего мертвеца» - вот только с тех пор многое изменилось. Это отлично понимал и инквизитор. Вместо того чтобы атаковать меня бесполезной сталью, он выкрикнул несколько слов на высокой латыни – примерно теми же, если судить на слух, Лафрамбуаз припечатал Гитану. Кончик клинка инквизиторского меча тем временем крестил воздух между нами. Кресты, начерченные им, и не думали пропадать, оставаясь висеть, горя нестерпимо ярко. Сила его слов ударила по мне, заставив скривиться от рванувшей все внутренности боли. Вот только продлилось это не дольше тех мгновений, что звучали слова. Я шагнул вперёд, прямо на повисшие в воздухе крестики. Они обожгли меня, заставив вспомнить боль от раскалённого железа, клеймившего мои плоть и душу. Инквизитор в красном плаще отскочил назад, едва не упершись спиной в дверь особняка. - Я не отступлю перед тобой, богомерзкое отродье! – воскликнул он с силой, достойной лучших паладинов гвардии теократа. - Значит, ты умрёшь, - равнодушно ответил я, преодолевая разделяющее нас расстояние за пару шагов. Тяжёлый арбалетный болт врезался мне в бок. Я отлично знал, что стреляет такими лишь Виолина Скрипача. Болт вошёл в моё тело до половины, оперение осталось торчать наружу. Силам почти и разложения, заключённым во мне, понадобилось больше времени, чтобы уничтожить его. Это дало инквизитору в красном плаще шанс на новую атаку – и он его не упустил. Он выкрикнул ещё несколько фраз на высокой латыни, от которых у меня заныли зубы, а все силы внутри заклокотали, словно в адском тигле. В ответ на его слова клинок меча в руке инквизитора вспыхнул золотым светом, отлично знакомым мне. Именно таким горел кампеадорский клинок, когда встречался с плотью поражённых чумой тварей. Стремительным выпадом, на который я не успел отреагировать, он вонзил мне полфута горящей золотом стали прямо в грудь, а после навалился всем весом, вгоняя оружие глубже в рану. Я задохнулся от боли и того непередаваемого словами чувства внутреннего хаоса, что воцарился во мне. Инквизитор продолжал читать молитву и в голосе его слышались торжествующие нотки. Я упал на колени, руки безвольно повисли вдоль тела, будь у меня оружие – сейчас оно выпало бы из обессиленных пальцев. Инквизитор же навалился сверху, вгоняя оружие всё глубже, когда конец клинка не вышел из спины. Он прервал молитву лишь на мгновение, чтобы перевести дух и набрать воздуха в лёгкие, а после продолжить убивающее меня чтение. Но этого мгновения хватило той силе, что жила в моих теле и душе. Прежде словно свёрнутая тугим жгутом, она хлестнула по всем, кто стоял рядом со мной. Не успевшим отойти далеко солдатам и мушкетёрами с латунными львами на кирасах, по наёмникам из Во, большинство из которых предпочитали держать дистанцию, но самых неосторожных всё же зацепило краем. Все, кого коснулась моя сила, рухнули на мостовую иссохшими скелетами – из них будто в единый миг выпили всю жизнь, заставив состариться, умереть и рассыпаться прахом. Железо кирас и шлемов, боевая сталь мушкетов и мечей, дерево красных щитов, украшенных золотым венецианским львом, и даже одежда – всё это посыпалось на камни мостовой вместе с костями, высохшей, пергаментной кожей и обрывками больше похожих на паутину волос. Их смерть дала воспрянуть тем силам, что бурлили и клокотали внутри меня, и они превозмогли веру инквизитора в красном плаще. В один миг погасло золотое сияние инквизиторского клинка, а ещё через миг он рассыпалсяржавчиной. Я поднялся на ноги и схватил инквизитора за плечо. Тот попытался снова начать читать молитву, но было поздно, я уже понял, какими именно словами он пытается уничтожить меня, изгнать, словно я демон – порождение Преисподней. Я читал их ещё в Пассиньяно, и чеканные строки остались в моей памяти. - Christus vivit, - закрыв глаза, говорил нараспев инквизитор в красном плаще. - Christus regnat. Christus ab omni male te defendat. Maledicti et Excommunicati daemonis... - Invirtute istorum factorum Dei nominum, - продолжил я читать вместе с ним, и наши голоса слились в один, когда мы начали скандировать запретные имена: - Mesias, Emmanuel, Sohter, Sabahot, Agios, Inchiros, Athanatos, Jehova, Adonai. Могучие силы, которых я представить себе не мог, начали сплетаться между нами. Золотой свет веры, серость и порча чумы, зелень и разложение крысолюдской магии, гнилостная желчь проказы, и, конечно же, алая от ненависти кровь. Кажется, мостовая содрогалась в конвульсиях под нашими ногами. Задребезжали доспехи и кости умерших только что солдат и наёмников из Во. На головы нам посыпалась каменная крошка с фасада особняка. А мы продолжали читать нараспев, пробуждая всё новые и новые потоки немыслимой силы. - Ubi fuerint haec nomina, et digna Dei, - уже почти кричали мы друг другу в лицо, но за вихрями потусторонней силы слышали уже только себя. - Praecipimus vobis atque ligamus vos ut non habeatis. Utus potestatem per pesten nec per aliquod. Quodeumque maleficium nocere ei. Incantationem neque. In anima nec in corpore.[310] Нас раскидало в разные стороны. Я покатился по мостовой, прямо по доспехам, оружию и одежде солдат и мушкетёров, и так и остался лежать среди них, окружённый облаками поднявшегося праха. Инквизитора же впечатало в массивные двери особняка – и он медленно сполз по ним. Не то мёртвый, не то потерявший сознание. Я же довольно быстро пришёл в себя, как ни странно. Перед глазами перестало всё расплываться и вращаться в бешеном водовороте. Не прошло и минуты, как я уже нашёл в себе силы подняться на ноги и заковылять – иначе не скажешь – к дверям. Инквизитор ещё не пришёл в себя и я попросту оттолкнул его с дороги носком башмака. Он осел на мостовую и не шевелился, похоже, всё-таки не смог пережить колоссального напора потусторонних сил, который мы взбудоражили своими словами и своим противостоянием. Я уже положил ладонь на мгновенно побуревшую ручку, когда в дверь в считанных дюймах от меня вонзился арбалетный болт. Тяжко вздохнув, я обернулся и увидел Скрипача. Стрелок с несколькими уцелевшими наёмниками из Во стоял на приличном расстоянии от меня. Оружие все, конечно, держали наизготовку. - Убирайтесь прочь, - отмахнулся я, чувствуя, как снова начинает закипать гнев. – Никому не остановить меня. В ответ в меня полетели арбалетные болты. Движением руки я обратил их в прах, прежде чем они преодолели половину разделявшего нас расстояния. Я ещё раз взмахнул рукой, направляя свою силу, которой ещё не умел как следует распоряжаться, в наёмников из Во. Они одновременно взорвались ошмётками плоти и фонтанами крови, забрызгав оставшегося невредимым Скрипача с ног до головы. - Это пусть будет тебе уроком, Скрипач, - сказал я, прежде чем отвернуться обратно к особняку. – Их смерть на твоей совести. Арбалетчик опустил своё грозное оружие. Я отворил дверь особняка – бронзовая ручка почернела, и когда я отпустил её, стала выглядеть так, будто сделана лет сто назад. Я шагал через просторный холл особняка, и сила моя вилась вокруг меня, сплетаясь в узкие ленты отвратительных цветов, видимые даже простым людям. Правда, смотреть на них было некому. Все слуги, если они были в доме, попрятались по углам или попросту разбежались. Я поднялся по лестнице на второй этаж, где находился кабинет прелата Лафрамбуаза. Уверен, он ждёт меня, несмотря ни на что, хотя имел возможность покинуть город, да и остров тоже. Однако я был полностью уверен, что он дождётся меня, а заодно и в том, что вся торжественная встреча у дверей особняка была самодеятельностью инквизитора в красном плаще и Скрипача. Подниматься по ступенькам пришлось быстро – под моими ногами, хотя те и были обуты в башмаки, дерево стремительно рассыхалось и распадалось, как будто теряя последние крохи той жизни, что держала его волокна вместе. Я прошагал по галерее второго этажа, портя отличный ковёр, на котором оставлял чёрные, будто выжженные пятна, и без стука вошёл в кабинет прелата. Лафрамбуаз сидел за столом, на котором в этот раз не было ни одной бумажки. Перед инквизитором стояла простая деревянная чаша, полная до краёв. На первый взгляд, в ней была просто вода, но я отчего-то сомневался в этом. - Зачем ты пришёл ко мне, дьявол? – спросил Лафрамбуаз. – Решил искушать меня? Или поглумиться надо мной? Мои губы против воли скривились в сардонической улыбке. - То же самое, если помнишь, - объяснил я, - сказала, увидев меня, Гитана. А ещё раньше, Абеле. Видимо, всем кажется, что я столь неприятный человек, который готов на всё, лишь бы поглумиться над поверженным… Я не нашёл подходящего слова. Они не были моими врагами, я не желал никому из них ничего дурного. Просто они оказались не на той стороне, а в случае с Лафрамбуазом уже скорее я сменил сторону. Но лишних слов и не понадобилось. Инквизитор улыбнулся мне в ответ. - Бесславный конец, - произнёс он. - Conium maculatum в чаше с родниковой водой. Всё же мне кажется, это лучше цикуты, как считаешь? У неё не слишком привлекательные симптомы отравления.[311] Я лишь пожал плечами в ответ – не имею ни малейшего представления, что он имеет в виду, а потому большая часть мрачной иронии прелата миновала меня. - Я пришёл за мечом, который забыл в палаццо Дракулести, - сказал я, переходя к делу. – Отдай его мне, и делай что хочешь. Но знай, твой приятель в красном плаще мёртв. - Он вовсе не мой приятель, - отмахнулся Лафрамбуаз. – Это излишне рьяный служитель из Высшего Трибунала. Как легко догадаться по цвету его плаща, служил он господину il rosso. Они ведь тоже пытались защитить Дракулести. - Сколько же защитников оказалось у этого тирана, - покачал головой я. – А ведь я думал, что он отвратительное порождение чумы, с которым надо покончить раз и навсегда. - Не надо повторяться, - махнул рукой прелат. – Мы уже обсуждали это. Да уж, обсуждение вышло что надо. Я ведь уже был в этом кабинете – сразу после уничтожения бандитов на Агриа Грамвусе. Прежде чем отправиться в Колоду, я был вынужден посетить этот особняк. Скрипач попросту отказался отпускать меня, приказ прелата для него был законом. Впрочем, закончилась наша встреча так, что Лафрамбуаз, наверное, не раз пожалел о своём более чем настойчивом приглашении.Я был мрачен и совсем не настроен разговаривать. В голове колотилась лишь одна мысль: «Время уходит»; а вместе со временем истощаются и мои шансы нормально внедриться в Колоду. И слова прелата, сказанные им вместо приветствия, вовсе не добавили мне хорошего настроения. - Ты сегодня же возвращаешься в Лукку, - заявил он. – Мне это тоже не по душе, но послание из Авиньона настигло меня уже в пути, и отказать я не имею права. - Что за послание? – опешил я от таких слов. – Что стряслось? - Дракулести велено не убивать, - судя по тону, каким были сказаны эти слова, инквизитора это тоже не привело в восторг. – Он теперь стал отменным объектом для шантажа. На самом высоком уровне. - Это как же? Я ничего не понимал, и от сказанного Лафрамбуазом яснее не становилось. - Слушай, и не перебивай меня, Рейнар, - отрезал он. – Мне всё это тоже совсем не по душе, но я вынужден подчиняться, а значит, подчинишься и ты, ясно? - И весь наш хитрый план насмарку, - протянул я. – Мы обвели вокруг пальца князя Корвино со всем этим ложным арестом Скрипача и Гизберта. Даже дали Абеле сбежать, чтобы картина была достоверней. Я оказался вроде как сам по себе, и князь должен был оставить меня в покое, прекратить следить за мной. Ведь кто я такой без поддержки инквизиции? Всего лишь рейдер-неудачник, чья команда попала в рабство к Дракулести. Опасности для планов князя я не представлял и палок в колёса ему вставить тоже не мог. Для отвода глаз за мной даже погоню послали, весьма достоверно, кстати, вышло. - Теперь всё это уже не имеет значения, - отмахнулся Лафрамбуаз. – Я получил прямые и недвусмысленные инструкции. Ты возвращаешься в Лукку, и будешь ждать – сколько и чего именно, даже я пока не знаю. Гизберт и Скрипач – возвращаются вместе с тобой. - А Фантеска? – спросил я, очень надеюсь, что не слишком быстро. - От этой ведьмы одни проблемы. Она, кажется, только и способна лишь на то, чтобы их порождать. Её заперли в монастыре, чтобы контролировать ту тварь, что зовёт себя Мастером Колоды. Нескольким аристократическим семьям Новой Венеции, видите ли, показалась замечательной идея иметь карманного безумца в качестве лидера крупной преступной организации. Вот они и передали после суда ведьму нам. Думаешь, почему за ней я отправил своих доверенных людей, а не тебя – вовсе не только потому, что хотел всё решить как можно скорее. - Мне бы ведьму не отдали, - кивнул я, - несмотря на все серебряные кольца и какие угодно письма. Нужно было ваше присутствие, чтобы забрать её. - Верно, - кивнул Лафрамбуаз. – Она вообще не должна была оказаться среди возможных кандидатов в твой отряд. Попала туда лишь потому, что Фюрстенберг слишком сильно ненавидит венецианскую инквизицию, считая её представителей предателями нашего дела. Он по собственной воле добавил эту твою ведьму в общий список. Что ж, теперь я знал, кого стоит благодарить за знакомство с Фантеской. - Но откуда у Дракулести появились заступники в самом Авиньоне? – спросил я, лишь бы потянуть время. - Политика, - выплюнул слово Лафрамбуаз. – Я же говорил тебе в своё время о конвенте всех христианских владык, который готовится в Донауштадте. Город даже для представительности переименовали в Новую Вену. Так вот, Дракулести – идеальная возможность для шантажа целого королевства. Отличный туз в рукаве для теократа. Меня немного покоробило это сравнение – прелат невольно напомнил мне о том, в чьих руках сейчас Фантеска. - В прошлую нашу встречу вы были настроены куда решительней, - покачал головой я. - Мне это тоже не нравится! – потерял самообладание, чего ни разу с ним не случалось за всё время нашего знакомства, Лафрамбуаз. – Да, мне казалось, что тогда, во Флоренции, после неудачного покушения, всё рухнуло. Но тут князь Корвино пригласил меня на допрос пойманной его людьми цыганской ведьмы. Мы быстро нашли с ним общий язык – ведь нам обоим нужно было уничтожить опасного тирана, пускай и по разным причинам. После появляешься ты, и приходится импровизировать, а я этого терпеть не могу. Всё должно идти по плану, - тон его в тот момент, когда он произнёс эти слова, стал почти наставительным, - и никак иначе. Ты сбегаешь со своей ведьмой, оставив меня на вилле не слишком радушно настроенного князя Корвино. Я ведь даже не знал, что ты выяснил на самом деле. Пришлось отправить своих людей за Гизбертом и Скрипачом. - Ну уж это точно было частью плана, - сказал я. – Надо же было избавить меня и моих людей от опеки князя Корвино. - Я доверился тебе тогда, - кивнул несколько успокоившийся Лафрамбуаз, - и после, когда мы встретились ночью в кампаниле Джотто. Ты рассказал мне о банде Колода и её безумном лидере, зовущем себя Мастером. Поведал и план, который у тебя появился. - И вы поверили мне, - решительно шагнул я ближе к инквизитору. – Не можете же отрицать, что план мой сработал! Фантеска узнает всё, что нам надо у этого ублюдка, и преподнесёт нам Дракулести на блюде! У меня были сомнения в этом, после слов, сказанных ведьмой на прощание, но я, конечно же, не стал ничего говорить Лафрамбуазу. - А если она окажется не Юдифью, но Саломеей? – подогрел мои собственные подозрения инквизитор. - Я уверен в ней, - отрезал я. - Это не имеет значения. – Инквизитор плюхнулся на стул, осев, словно из него выпустили весь воздух. – Завтра все мы покинем Кандию, а твоя ведьма до исхода месяца возвратится в тюрьму. И судьбы наши решать уже не нам. Похоже, самому прелату недолго оставаться инквизитором Тосканы. Он этого не сказал напрямую, но тон слов и весь вид его говорили о некоем фатализме. Он махнул рукой на собственное будущее, по всей видимости, решив утянуть за собой и нас. Вот только меня это совсем не устраивало. - Гизберт, как я понимаю, здесь? – спросил я как можно осторожнее. - Да, - кивнул инквизитор, - если хочешь, можешь встретиться и переговорить с ним. Скажи Гедалии, он проводит тебя к нему.
- Почему, Лафрамбуаз? – спросил я у инквизитора. – Почему вы отпустили меня? Даже позволили забрать Гизберта с собой? Я ведь вышел, внаглую воспользовавшись кольцом официала. - Я ещё тогда сказал тебе, что не по душе все эти политические игры, Рейнар, - голос прелата был усталым и бесцветным, в нём не слышалось больше интонаций. – Да, я отпустил вас обоих, зная, чем это закончится. Но за мной уже отправили следователя, который должен был разобраться в моих делах. Мне бы припомнили многое, нельзя ведь работать, согласуясь со всеми догматами Авиньонской церкви. Я не мог позволить тебе завершить дело, но ты мог вынудить меня к этому. - А вы поддались на мою провокацию, - кивнул я. - К тому же, ведьму надо было доставать из лап того кровожадного ублюдка, покуда он не замучил её до смерти, - добавил Лафрамбуаз. – И господ il rosso и il negri хотелось хорошенько щёлкнуть по носу на прощание. Я ведь тоже недолюбливаю здешнюю инквизицию. Они ведь даже солдат выделили для штурма дома, где жил Мастер Колоды, хотели всё подчистить, чтобы никто не узнал об их шашнях с этим нелюдем. Я не стал противиться, так что быстро оказался у господ из Высшего Трибунала в большой чести. - А разве это вообще инквизиция? – пожал плечами я. – Они же сугубо политическими преступлениями ведают, а еретиков и ведьм ловят постольку-поскольку. - Не будем уходить в эти дебри, - отмахнулся Лафрамбуаз. – Спор этот старше самой чумы и продолжается, как видишь, и после того как она изменила мир и всех нас. - Кого-то больше, - кивнул я, - кого-то совсем. А ведь я мог бы вернуться с победой, а после сдаться вам, даже в таком состоянии как сейчас. - Но ты предпочёл сговориться с князем Корвино, который весьма удачно оказался в это время в Новой Венеции. И тот выделил тебе своих драгун для атаки на палаццо, где скрывался Дракулести. - А ведь о том, что тиран здесь, в Новой Венеции, князь мог узнать только от вас, - прищурился я. – Выходит, вы готовились к развитию событий заранее, как будто предвидели тот приказ, что нагнал вас позднее. - Глупец, - тяжко вздохнул Лафрамбуаз, - я бежал от него, чтобы не получить прежде, чем завершу все приготовления. Говорю же тебе снова, я хотел покончить с проклятым тираном не меньше твоего, и пока не получил прямого приказа не делать этого, продолжал готовиться, как ни в чём не бывало. Хотя давно уже знал о политических играх Авиньона. Думаешь, меня не предупреждали? Я всё же прелат и инквизитор Тосканы, у меня достаточно связей в столице. - И всё же продолжали, - покачал головой я. – Но зачем? Вы же лишились всего – и лишь ради того, чтобы покончить с одним тираном? - Вот теперь и ты мыслишь как политик, - на тонких губах прелата заиграла сардоническая улыбка. – Я слишком давно уже хожу по лезвию – охота на Дракулести стала бы моей лебединой песней, после которой или пытки и смерть в подвале, или вот такая чаша с conium maculatum. - Подвал? – удивился я. – Не костёр? - Подвал, подвал, - кивнул прелат. – Думаешь, кто-либо позволил бы прилюдно сжечь инквизитора, тем более такого, как я? Нет, всех, кого сочли недостойными сана и чина, тайно удавливают в подвале какого-нибудь тихого монастыря с весьма большим кладбищем. Я заметил, что через закрытые плотными шторами окна пробивают весёлые лучики света, солнечными зайчиками запрыгавшие по полу. А значит, мне пора уходить. Не потому, что я не выносил теперь дневного света. Просто я слишком много времени провёл в этом доме, и сюда вполне могут отправить более серьёзные силы, нежели те, что встречали меня. А убивать ещё у меня не было никакого желания. - Отдайте то, за чем я пришёл, - сказал я прелату, подходя вплотную к его столу, - и я уйду, оставлю вас наедине с этой чашей. - Не отдам, - покачал головой инквизитор, кладя длинные пальцы на ножку чаши. - В смерть сбежать хотите? – Я навис над столом, опершись об него ладонями, и тотчас дерево под моими пальцами начало сереть и рассыхаться. – Я ведь вас и там теперь достать могу. - Я не могу отдать тебе того, чего у меня нет, - пожал плечами Лафрамбуаз.
Князь Януш Корвино в этот раз изменил своей привычке одеваться по моде родной Венгрии. В особняк инквизитора он явился одетым скорее как богатый итальянский аристократ – чёрный, украшенный золотом дублет, под которым видна была шитая из серебристого оттенка ткани сорочка с накрахмаленным стоячим воротником, какие недавно вошли в моду. Лишь сабля на поясе портила общую картину. Длинными пальцами, каждый из которых по-прежнему украшал массивный золотой перстень, князь поглаживал рукоятку, вырезанную из потемневшего от времени дерева. Не раз этой сабле приходилось бывать в деле – уж в этом-то инквизитор не сомневался. Князь прибыл на Кандию по делам, связанным с Адриатической лигой – союзом небольших, как правило, островных, государств, среди которых первой среди равных была именно Новая Венеция. Отношения у Лиги с принципалитетом Бенвенето, которым правил князь Януш Корвино, были, мягко говоря, натянутые. Однако ничего удивительного в личном визите королевского эмиссара в Новую Венецию не было. Война Лиге Венгрией не объявлена, так отчего бы знатному вельможе не прибыть на Кандию, чтобы разрешить растущую с каждым днём напряжённость дипломатическими средствами. В преддверии грядущего сбора в Новой Вене ведутся переговоры между самыми разными государствами. Даже теми, что ещё недавно стояли на грани открытой войны, то и дело тревожа пограничье друг друга короткими, но жестокими набегами. А уж о дипломатических способностях князя Корвино многие были наслышаны – таланты его не ограничивались лишь умением великолепно сражаться и верхом и пешим. Всё внимание князя в этот момент было приковано к простому на вид мечу, лежавшему на столе. Лафрамбуаз, хотя и отлично понимал, как дорого время, всё же дал ему как следует изучить оружие. Прикасаться к нему Корвино не спешил. - У дверей меня встретили не слишком ласково, - заметил он тоном, каким обычно ведут светские беседы. – Вам выделили весьма серьёзную охрану. - Иначе тот, кто придёт за этим мечом, может не поверить, что оружие ещё здесь, - ответил Лафрамбуаз. – К тому же, надеюсь, они смогут задержать его. - Ещё несколько пешек в игре, - кивнул Корвино, - отправятся в коробку. Лафрамбуаз знал, что князь большой любитель шахмат, чего никак нельзя было сказать по его виду. Когда прелат гостил на его вилле во Флоренции, они провели не один вечер за партией. - Доска давно уже красна от крови, - продолжил князь, находивший в шахматах некий почти мистический смысл, - и не различить уже, где какие клетки. А он теперь идёт против всех правил, потому что больше не является фигурой. Он оборвал сам себя и склонился над мечом, проведя пальцами по клинку. Золотые перстни слегка звякнули о сталь. - Работа кого-то из белых дам, - мгновенно опознал он, - оружие кампеадора, но осквернённое ещё чем-то. С этим мечом он стал бы просто непобедим, превратившись в проблему во сто крат более серьезную, нежели Мирча. - Мирча Дракулести или Рейнар, - пожал плечами Лафрамбуаз, - проблема просто сменила имя, оставшись проблемой. - Для ваших игр – может быть, - кивнул князь Корвино, - а вот для меня этот Рейнар не проблема вовсе. Он пришёл ко мне, когда вы отказали ему в помощи и прямо приказали не трогать больше Мирчу. Он рассказал мне обо всём и попросил людей – и я дал ему их, ведь без моих людей ему было не одолеть Мирчу. Тот пребывал в таком ужасе, что собрал вокруг себя настоящую армию. Да ещё и албанцев[312] нанял во главе с этим ублюдком Курганом. - Выходит, и вы умеете кидать свои пешки в коробку, - заметил Лафрамбуаз. - А иногда и более ценные фигуры, - кивнул Корвино, - но цель ведь оправдывает средства. - И какова же была ваша цель? – приподнял бровь в удивлении инквизитор. - Пускай мне далеко не всё нравится на Родине, но я не намерен провоцировать новый крестовый поход против неё. И тот факт, что моего короля станут шантажировать этим на самом высоком уровне, у меня тоже не вызывает тёплых чувств к вам. Вы так кичитесь тем, что ловите и уничтожаете еретиков, колдунов, ведьм, нежить – все угроза для людей, но, по сути, ничем не лучше ваших венецианских коллег из Высшего Трибунала. Как только политические резоны берут верх, вы тут же готовы забыть о вашей миссии, возложенной, как вы любите повторять, на ваши плечи самим Господом. - Многие считают, что Венгрию надо выжечь огнём крестового похода, - в равнодушном прежде голосе инквизитора прорезались фанатические нотки, – за одно то, что вы допускаете нечистых к причастию. Лишь политические резоны не дают сделать этого. - Или то, что вы слишком слабы и не можете объединиться даже для столь святой цели? – иронически заметил Корвино. – Но мы уходим в дебри, куда удаляться не стоит. Вы хотите, чтобы я забрал это оружие, и навлёк на себя гнев новоявленного тирана – ради чего? - А вот на этот вопрос, ваша светлость, - преувеличенно вежливым тоном ответил прелат Лафрамбуаз, - вы должны ответить себе сами. Князь заметил, как взгляд инквизитора на мгновение метнулся к портьере в углу, за которой как будто мелькнуло бледное лицо. Видимо, времени совсем мало и тиран, чудовищной силы, уничтоживший Дракулести, уже близко. - Вот как, - протянул князь, отступая от стола, - а вы ловко провели меня, прелат, и подставили под гнев тирана. Как бы то ни было, а игроком вы остались отменным. Он пару раз хлопнул в ладоши, изображая восхищение ловким ходом Лафрамбуаза. - Мне пора убираться отсюда, - добавил он на прощание, - покуда не сломал всех ваших планов. Надеюсь, мы больше не увидим друг друга. - Так и будет, - кивнул Лафрамбуаз, и за князем Корвино закрылась дверь кабинета.
- Проклятье! – воскликнул я. – Вы всё же тянете время, чёрт вас побери! Даёте князю с остатками его людей убраться отсюда подальше! - Верно, - кивнул инквизитор, и я отлично видел, что он не лжёт мне – слишком много торжества было в его взгляде. – Князь забрал меч и сейчас наверняка уже покинул Кандию на той самой летучей каравелле. Я любезно одолжил ему этот небесный корабль, который теперь, скорее всего, летит над Адриатикой и держит курс на Бенвенето. А может, и на венгерские земли, если запаса хода достанет. Я не знаю. Я с силой ударил кулаками по столешнице, пробив две дыры в раскрошившемся дереве. - Убивать вас толку нет, - вздохнул я, - вы уже простились с жизнью. Я выпрямился и отвернулся от стола, шагнув к выходу из кабинета. - Погоди, Рейнар, - остановил меня Лафрамбуаз, - скажи, что всё же произошло в том палаццо? Я замер на мгновение, не оборачиваясь в его сторону. Боль, к которой я вроде бы притерпелся за прошедшие часы, рванула сердце с новой силой.
Я шагал по пиршественной зале, заваленной трупами. Наёмники Дракулести, драгуны князя Корвино и гости тирана – все лежали вповалку друг на друге. Ни одного живого человека. Среди них выделялись двое. Разрубленный почти напополам Курган с обломками мечей в обеих руках. Ни оружие, ни доспех, ни невероятная сила не спасли его от обратившегося в демона Гизберта. Вторым, собственно, был сам мечник. Он сидел у стены, окружённый телами и частями тел, над которыми явно потрудился его чудовищный двуручник. Он был жив, вот только человеком уже не был точно. Демон полностью завладел им, но, видимо, даже тварь из Преисподней, что жила в его оружии, слишком сильно утомилась, и далеко не сразу отреагировала на моё появление. Она повернула голову в вытянутом шлеме, похожем на собачью голову. В щели забрала тут же загорелся багровый огонёк, как в разворошённом костре. Дыхание вырывалось из шлема облачками пара. Однако на ноги вскочил демон стремительно – и тут же обрушил на меня свой жуткий меч, не разбирая, кто перед ним. Я подставил руку под могучий удар, и тело моё остановило проклятую сталь, омытую в крови дракона. - Я не враг тебе, демон, - сказал я. - Знаю, - ответил тот, опуская оружие, - потому и уступил тогда, на арене. Просто хотел узнать, насколько ты теперь силён. - Мы оба прокляты окончательно и бесповоротно. Демон кивнул и спросил у меня: - А меч твой где? - Вор стащил, - ответил я, - но я знаю, куда он его понёс, так что скоро верну. Я отчего-то точно знал, что кампеадорский меч надо вернуть – это едва ли не единственное оружие, которое может причинить мне вред. - Это тот нечистый? – зачем-то уточнил демон, и я кивнул в ответ. Демон протянул мне руку в латной перчатке, и я ничтоже сумняшеся пожал её. Я видел, как моя сила пытается разрушить проклятую чёрную сталь, но та упорно противостоит ей. - А ведьма? От его слов боль, которая терзала моё сердце, рванула так, что я невольно схватился левой рукой за грудь. Восстановить ровное дыхание тоже удалось не сразу.
Я протягиваю руку к плечу Фантески, и та сила, о которой я не имел ещё ни малейшего представления в тот момент, вырывается из-под контроля. Я отдёрнул пальцы, но было поздно. Ведьма была мертва, и сейчас плоть её стремительно усыхала, как будто за мгновения миновали годы. Вот она стала похожа на ту древнюю стрыгу, что сопровождала её на шабаше, одежда Фантески истлела вместе с телом. Ещё мгновение и передо мной лежит уже скелет, обтянутый тонкой, пергаментной кожей, с провалившимися глазницами и обрывками волос. Я рухнул на колени, хватая то, что осталось от Фантески в объятия, и кости тут же рассыпались в моих руках пылью. Сила, которую я не умел контролировать, уничтожила всё, что было мне дорого. И тут я взвыл раненным волком, а из глаз моих хлынули слёзы, чего не случалось со мной очень, очень давно. (обратно) (обратно)
Борис Сапожников Шаг в небеса
Пролог
Бесконечность. Это слово лучше всего подходило к нашей жизни. Если прозябание можно назвать жизнью. Конечно, с одной стороны нам, летунам, грех жаловаться. Мы не гнили в ледяных окопах, как пехота. Нас куда лучше кормили. За каждый вылет наливали по рюмке чего-нибудь крепкого. Но… война доканывает всех. Не важно, где ты находишься: в гнилой траншее или на относительно чистой постели. Когда, просыпаясь, осознаешь, что вполне можешь и не увидеть заката, это выматывает намного сильнее даже самой тяжёлой рутинной работы. — И что у нас сегодня? — вяло поинтересовался кто-то из второй эскадрильи. Их мы почти не знали: большая часть второй погибла в жестоких боях за небо Нейстрии, и им на смену прислали совсем ещё мальчишек. Выдавить оттуда нейстрийцев и их союзников нам удалось, но цена оказалась высока. Быть может, слишком высока. Нам давно уже не хватало всего: пилотов, машин, запчастей, даже патронов. — Погоди до инструктажа, — отмахнулся комэск Александер, один из немногих, кому удалось выйти живым из тех боёв. — Не рвись в небо раньше времени. — При всём моём уважении, господин капитан, — насупился юный летун, — мы именно за этим сюда и прибыли. — Согласен, молодой человек, — вздохнул Александер, — но и торопиться воевать не стоит. Уж поверьте моему опыту. — Позвольте осведомиться… — начал было юноша, явно из благородных и, скорее всего, древних кровей. — Позволю, — не слишком вежливо перебил его комэск. — Я на войне с двадцать второго года. — Чёрт побери… — сдавленно прошипел сидевший рядом с благородным и древних кровей юношей парень, явно попроще. — Да мы же тогда ещё в гимназию ходили. В первый класс. — Вот и извольте довериться моему военному опыту, — в устах комэска приторная вежливость звучала просто издевательски. Александер не был благородным, именно поэтому выше капитана ему не подняться. Уж так заведено у нас на родине. Военной службой можно выслужить только рыцарство, но никак не дворянство. А значит, что даже командантских эполет Александеру не получить никогда. Сколько нейстрийцев и их союзников ни сбей. И сколько бы орденов ему на грудь ни повесили командующие-дворяне, а то и сам кайзер. Быть может, поэтому Александер и недолюбливал дворян. Особенно столь ретивых и вежливых, как этот болтун. В общем, завтрак нам вторая подпортила. Не то чтобы сильно, но всё-таки. Как известно, дурное начало дня – верный путь на тот свет. Надеюсь, что не для меня. Мы поспешили завершить трапезу и вышли из столовой раньше летунов второй. Тоже суеверие, но жизнь летуна располагает к ним очень сильно. Прошли привычной дорогой мимо коричневых корпусов надстроек нашего небесного корабля класса «Левиафан». Уже несколько месяцев он не поднимался с земли. С тех самых пор, как нейстрийцев выбили из очередной провинции их королевства. Экипаж скучал, ухаживая за воздушным линкором, как за громадным капризным питомцем. Матросы и офицеры редко попадались нам на глаза, пропадая во внутренних помещениях «Левиафана». Исключением был только обслуживающий аэропланы персонал. Но к ним экипаж относился почти с откровенным презрением. Равно как и ко всем, кто не входил в придуманную ими же элиту. Нас хотя бы относительно уважали – за почти безумную смелость. Сражаться не за бронёй небесных гигантов, а в кабинах лёгких аэропланов – по их мнению, это было чистой воды самоубийством. Вытянутую посадочную полосу видели лишь мельком. Как обычно – торчат ровные ряды хвостов наших «Альбатросов», украшенных имперским орлом с молниями в лапах. Зарядных шнуров, тянущихся от двигателей под палубу линкора, видно не было. Мы вошли в основную надстройку «Левиафана», где проводились все инструктажи перед вылетами и разборы полётов. Расселись на жёстких стульях перед вроде бы совершенно неуместной тут кафедрой. За ней уже стоял наш комполка отчего-то в парадной форме и при всех регалиях. Даже шпагу прицепил. И это было удивительно. Наш командир, даром что благородный из благородных, всё-таки настоящий летун. Лишнего «шику-блеску» не любит. Значит, сегодня какой-то особенный день. Я перебрал в памяти все известные мне даты, включая почти забытое тезоименитство нашего императора и кронпринца. Выходило, что до них ещё далековато. И настроение у меня, и без того подпорченное перебранкой в столовой, упало окончательно. Похоже, что не у меня одного. — Господа авиаторы, — официальным тоном произнёс комполка, — я собрал вас здесь и сейчас, чтобы сообщить о том… — короткая пауза, будто он собирается с духом. — Сообщить о том, что война, которую вела Дилеанская империя, против многочисленного и коварного врага, закончена. — Мы победили? — спустя несколько минут наконец раздался чей-то голос. Кажется, того самого дворянина, что препирался с капитаном Александером в столовой. — Подписано перемирие, — коротко ответил комполка, — и дипломаты готовят большой мирный конгресс. Он положит конец этой бесконечной войне. Обычно, войну называли победоносной, но комполка всегда был с нами честен. Да и стоит ли врать тем, кто воюет в небе не один год? Летать в парадной форме мне ещё ни разу не приходилось. И кто такой умный придумал, что наши аэропланы приземлятся прямо пред светлы очи кайзера и чуть ли не всей его фамилии. Да ещё после этого эффектно так покинуть кабины – и отдать честь. Естественно, предстать перед кайзером в лётных комбинезонах из «чёртовой кожи» и без наград герои-авиаторы не могли. Вот и придётся поднимать в воздух новенькие «Адлеры», которые ни разу не бывали в бою, не надевая удобных комбезов, оставаясь в свежепошитой парадной форме. В «Адлерах» даже имелись специальные зажимы для шпаги. Гвардейские машины, как-никак. Хотя, наверное, только на парадах дворяне могли себе позволить взять с собой в небо родовой клинок. Слишком велик риск расстаться с ним навсегда. Ведь покинуть горящий аэроплан очень непросто, а уж прихватить ещё и шпагу…. Времени на это просто нет. Это первое, что объясняют летунам-гвардейцам, когда те приходят на войну. Точнее приходили. Война-то уже три месяца как закончилась. — По машинам! — раздалась команда. — И чтоб молодцом мне! Я забрался в непривычную кабину. Быстро окинул взглядом приборы. В общем-то, особых отличий от кабины «Альбатроса» нет. На репетициях управлялся с машиной – и на параде не подкачаю! Техники отсоединили шнуры питания. И аэропланы в строгом соответствии с ордером устремились в небо. «Адлеры» были немного тяжелее «Альбатросов», разбег у них длинней. Покачивая крыльями, мой биплан точно у белой отметки оторвался от идеально ровной взлётной полосы. Я пристроил его в хвост машине, летящей впереди. Теперь предстояло пройти над головами больших генералов с золотыми эполетами на чёрных мундирах. Сделать пару фигур не особенно-то и высшего пилотажа – в бою приходилось куда сильней крутиться. И приземлиться, как положено по сценарию, пред светлы очи кайзера и августейшей фамилии. Наша сводная эскадрилья, собранная из пилотов разных полков и даже групп армий, всё сделала чётко. На слётывание у нас было достаточно времени – для опытных авиаторов, конечно. Под нами шагали солдаты, тоже из разных полков. Никто из них и бровью не повёл, даже когда мы проходили едва ли не над самыми их головами. Ветер чуть фуражки не посрывал. За колоннами солдат следовала техника. Пулемёты противовоздушной защиты воинственно торчат вверх. Кинешь на них взгляд – и нет-нет, да сердце ёкнет. Слишком памятны ещё длинные очереди нейстрицев, что могли просто разрубить аэроплан прямо в воздухе. И вот он – балкон с императорской фамилией. Наш пожилой кайзер стоит с поднятой рукой – приветствует солдат и офицеров. Цесаревич в форме лейб-гвардии Кирасирского полка подражает ему – учится быть правителем. Младшие принцы глядят во все глаза. Детям ещё интересны подобные зрелища – ещё не успели надоесть. На лицах у дам одинаковые улыбки. В общем, практически парадный портрет, а не живые люди. Мы опустили машины перед балконом в том же порядке, что и поднимали. Выскочили из кабин. И вот тут-то и было самое сложное. Шагистике нас никто не учил. Одновременно выскакивать – это для нас труднее всего. Но ничего – справились. Разом вскинули руки к пилоткам. Щёлкнули каблуками. — Приветствую вас, — дежурным тоном произнёс кайзер, — отважные пилоты империи. — Здравия желаем, ваше величество! — браво рявкнули мы. И вот именно в этот момент я окончательно понял – война закончилась. (обратно)ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «Решка»
Глава 1
— Вот, значит, говоришь, видал кайзера, вот прямо, как, говоришь, меня? — манера говорить Якоба меня раздражала. На одно-два слова по делу у него приходилось вдвое больше паразитов. Я, конечно, не образец в плане чистоты речи, но для меня это был явный перебор. — Говорю же, — кивнул я, — как тебя. Разве что чуток подальше. Он на балконе стоял. Со всей семьёй. — Это ты своему мальчишке заливай, — рассмеялся, продемонстрировав редкий забор зубов, Якоб. Приложился к кружке пива, с шумом выхлебав её до дна. Старина Якоб был моим хорошим приятелем. Несмотря на манеру речи. Он был почтарём с хорошим стажем. Во время войны он летал на быстром «Стриже», развозя приказы командования на передовую – в группы армий. Как и я, Якоб совсем не любил разговаривать о войне. А вот о своих многочисленных до- и послевоенных приключениях очень даже. Особенно о почти мифической дружбе с самим Виконтом. Даже какие-то снимки показывал, на которых они стоят вместе. Вот только разобрать на затёртых карточках лиц было практически невозможно. — А я вот тебе ни в жисть не поверю, — со смехом Якоб поставил кружку на стол перед собой. Подумал и снова потянулся к бочке. Громадная бочка с пивом всегда стояла в углу ангара, который мы с Якобом снимали на двоих. Старина-почтарь был готов занять у меня денег для оплаты аренды, лишь бы в бочке его всегда было пиво. — Да мне-то что? — пожал плечами я. Этот разговор между нами происходил не меньше двух, а то и трёх раз в неделю. Якоб просил меня рассказать о параде в честь окончания войны. Я – рассказывал. И он всякий раз говорил, что никогда не поверит, что я видел кайзера «вот прямо, как, говоришь, меня». — Говорят, большой почтовый аэроплан выходит завтра утром, — сменил тему на более насущную Якоб. — Вылет перенесли – и сейчас компания «Турн-и-Таксис» лихорадочно ищет сопровождение. — А почему вылет перенесли? — вяло поинтересовался я. — Да бог его… — пожал плечами Якоб. — Наверное, груз срочный им подкинули или ещё что… Какая разница тебе? За срочность доплата у «Турн-и-Таксис» всегда отменная. — Такие заказы чреваты дракой, а на моей «Ласточке» пулемётов нет. — За аэропланами «Турн-и-Таксис» охотится сам Чёрный Буковски, — заметил оторвавшийся от возни с мотором «Ласточки» мой механик Клаус. — Наверное, поэтому компания и набирает летунов для сопровождения их почтового аэроплана. — Тем более, не стоит браться за это, — подтвердил я. Даже если слухи о конфликте между почтовой компанией и воздушным пиратом были только слухами, мне не хотелось ввязываться в это дело. Крайне сомнительное. Ведь никакой форс-мажор не может не вести к самым негативным последствиям. И мне совсем не хотелось, чтобы они добрались до моей скромной персоны. — Но деньги нам нужны, — напомнил Якоб. — За аренду надо платить. И пиво кончается. — Ты мне и так должен, Якоб, за твоё чёртово пиво. Это почти половина моей доли арендной платы. — А вторая половина у тебя уже есть? — тон старого почтаря просто исходил ехидством. — Заработаю, — отмахнулся я с совсем уж наигранной беспечностью. В неё, наверное, даже Клаус не поверил. Кстати, парнишке мне тоже надо платить. И срок совсем скоро. Он, конечно, ни за что не станет напоминать мне. Но и ему деньги нужны не меньше моего. А расставаться с талантливым механиком я совсем не хотел. Без него мне бы ни за что не поднять в воздух ту рухлядь, которая звалась «Ласточкой». — И где ты планируешь их зарабатывать? Только не говори, что снова подашься к тем сумасшедшим. Они ведь когда-нибудь нарвутся по-настоящему. Ребята из Блицкрига шуток не понимают. Они стремительно наращивают военную мощь. Скоро под видом борьбы с «воздушным пиратством во всех его проявлениях», — процитировал Якоб Небесную конвенцию, — они вторгнутся на территорию империи. — Кайзер этого ни за что не допустит! — решительно заявил Клаус. — А наш флот превосходит блицкриговский! — Это только пока, — Якоб был из вечных пессимистов, но я тут был готов скорее согласиться с ним. — И продлится это недолго. Помяни моё слово, юноша, новая война не за горами. И развяжет её именно Блицкриг. А сумасшедшие из Чёртова жерла ему только помогают в этом. — Китобои… — протянул я, словно пробуя это слово на вкус. Якоб не зря их называл сумасшедшими. Ребята сначала жили охотой на небесных гигантов – китов и кашалотов – ради жира и мяса. Во время войны этим удавалось неплохо зарабатывать. Имперские интенданты закрывали глаза на происхождение припасов. Но после войны дела их пошли не так славно. Демобилизация привела к появлению множества рабочих рук, которых так не хватало в сельском хозяйстве. И вскоре спрос на мясо сильно упал. Охотиться на китов и кашалотов стало не просто невыгодно. Охота приносила китобоям теперь одни убытки. И тогда они начали охотиться совсем на других китов. На корабли Блицкрига. Стремительный налёт. Боевой корабль за несколько секунд опутывали прочнейшие тросы. И начинался абордаж. Грабили быстро и временами беспощадно. Какие уж там счёты были у вожаков Китобоев с отколовшимися от империи после войны провинциями, никто толком не знал. Зато все догадывались о негласной поддержке, которую оказывал им кабинет Адальгрина. — Нет, ты как знаешь, — подвёл итог Якоб, — а я бы ни за что не согласился работать с Китобоями. Особенно с их сумасшедшим командором. Да у него крышу ещё до войны снесло. По мне, так надо быть полным безумцем, чтобы охотиться на небесных китов. Даже ради тех барышей, что они получали во время войны. — А я всегда считал психами почтарей! — раздался зычный голос. Мы обернулись к входу в ангар. В дверях его стоял здоровенный детина хорошо за сорок. Со щетиной на лице. Торчащими воинственно – на зависть многим воякам – усами. И копной вечно нечесаных волос. Одет он был в рабочий комбинезон, что делало его мало отличимым от любого труженика одного из множества заводов. Только кепки не хватает и одежда уж очень чистая. Ну, и ботинки лётные – высокие со шнуровкой. Такие входили в форму нейстрийских летунов – и ценились по обе стороны линии фронта. Я неплохо знал этого человека, хотя работал с ним всего дважды. Разведчиком в его налётах на броненосцы блицкрига. Это был тот самый «сумасшедший командор» Китобоев. Как будто узнал о том, что мы говорим о нём – и явился. — Эй, вы там, — махнул он за спину, — тащите кегу! Да пошевеливайтесь! А то эта старая пивная бочка опустеет скоро! — Кто это тут старая пивная бочка, — начал было подниматься со стула Якоб. — Да ты, зараза такая, пил всегда в десять раз больше меня. А теперь, верно, так и в двадцать! — Что у тебя за дело к нам, Бронд? — поинтересовался я. При этом даже не предпринял попытки поймать Якоба за рукав и усадить обратно. Будь почтарь на самом деле разозлён, он бы сразу швырнул в китобоя кружкой. — А с чего это ты решил, что у меня дело к вам обоим? — громогласно пробасил командор, садясь на третий стул, жалобно скрипнувший под его немалым весом. Его ребята тем временем вносили в ангар основательную металлическую кегу. О содержимом её догадаться было проще простого. — С того, — решительно заявил я, — что ты решил сходу подкупить Якоба. Почтарь тебе вряд ли так уж нужен. Только вместе со мной. Выходит, дело у тебя, скорее всего, к нам обоим. И давай без лишних реверансов, Бронд. Что за дело? — Всегда любил с тобой работать, — усмехнулся китобой, делая своим людям жест. Те поставили кегу рядом с якобовой бочкой, и отошли подальше от нашего стола. Однако из ангара не ушли. — Ты сразу к делу переходишь, и слов не тратишь зря. — Военный летун, — бросил Якоб так, будто эточто-то объясняло. Хотя для прошедших войну – на самом деле объясняло. Едва ли не всё. — Знавал я и болтливых вояк, — пожал плечами Бронд. — А вот что мне в тебе очень не нравится, так это то, что ты почти всегда оказываешься прав. В общем, у меня дело к вам обоим. Ты, Готлинд, нужен мне как разведчик, а ты, Якоб, для связи с моим союзником. — Я втёмную не работаю, Бронд, — тут же заявил я. — Сейчас придётся, — отрезал тот. — Пока не согласитесь работать со мной, и не подниметесь на борт «Пилигрима», я не расскажу ничего о сути дела. Могу только озвучить награду. — Златые горы и море пива? — расхохотался глядящий на новенькую кегу чуть ли не с вожделением Якоб. — Лучше, — ответил Бронд. — Вы ведь уже слышали о компактных антигравах, верно? Мощностей Чёртова жерла вполне хватит для того, чтобы поставить такие на ваши аэропланы. — И мы станем счастливыми обладателями безразгонников, — протянул я, будто пробуя на вкус последнее слово. Это было бы просто королевской щедростью. Антигравитационные приводы использовались уже довольно давно. Однако был у них один, но очень существенный недостаток. Слишком много места занимали. Хоть и мощные были – могли поднимать в воздух линкоры и броненосцы водоизмещением в десяток тысяч тонн – вот только были чересчур здоровыми. Были попытки делать аэропланы с антигравами, но они оказывались слишком велики. И потому разработки эти были закрыты до лучших времён. А если быть точным, то до конца войны. И вот спустя полтора года после её окончания какой-то гениальный – иначе не скажешь – инженер изобрёл-таки компактный антиграв. Подобные приводы ставили на аэропланы, получившие название безразгонников. Кроме того, почти каждое государство начало разрабатывать аэропланы, рассчитанные именно на антиграв. Кто станет первым в этой гонке, тот может надолго оказаться лидером в небе. — Мне даже страшно представить себе, что ты за это захочешь от нас, — вздохнул я. Предложение было заманчивым. Чертовски заманчивым. Быть может, даже слишком. И мне бы очень хотелось представлять себе, во что ввязываюсь, прежде чем давать ответ. Однако и Бронда я отлично понимал. Подобные предложения не терпят лишних ушей. Делиться сутью дела до прямого и чёткого ответа он точно не станет. Я достал из кармана монету. Мой последний полновесный серебряный дил. Глянул на Якоба. Тот только кивнул. — Орёл – соглашаемся, — сказал я Бронду, — решка – ищи других летунов. Я щелчком отправил монету в полёт. Мощная, покрытая жестким чёрным волосом ладонь перехватила её в полёте. Сжалась в кулак. — Предпочитаю держать удачу в руке, — коротко бросил Бронд. — Решай. В этот раз я на Якоба коситься не стал. Мне всегда нравился этот сумасшедший блеск в глазах. Как можно отказать этому безумцу, когда он сулит тебе куда больше златых гор и целого моря столь обожаемого Якобом пива. — Готлинд, — напомнил о себе Клаус, — вы ведь возьмёте меня с собой? Бронд обернулся к нему вместе со стулом. Смерил молодого механика взглядом. — Хочешь разузнать секрет компактного антиграва? — угрожающим тоном поинтересовался командор. — А ты знаешь, сколько крови пролилось за него? Сколько жизней пришлось отдать за то, чтобы получить эту технологию? Сколько сил мы потратили… И тут я всё испортил. Не удержался. Прыснул в кулак. А потом рассмеялся в голос. Быть может, для Клауса актёрского таланта Бронда ещё хватало, но мне лично даже со спины было видно, что он банально издевается над парнем. — Без Клауса не полетим, — поддержал меня Якоб. — Он знает наши «птички» куда лучше нас. И кегу пусть тащат обратно на твой корабль. Я её тут оставлять не собираюсь. — На «Пилигриме» тебя ждёт ещё одна, — отмахнулся, снова оборачиваясь к нам, командор китобоев. — А эту выпьешь за моё здоровье, когда вернёшься. Бронд поднялся со стула. Швырнул мне обратно мой серебряный дил. Тот упал в подставленную ладонь решкой. Я сжал кулак, выбросив из головы все суеверия. (обратно)Глава 2
«Пилигрим» явно был военным кораблём. Многочисленные конвенции о борьбе с пиратством в небе запрещали гражданским лицам иметь их в собственности. Но настоящим пиратам на это было, конечно же, наплевать. Достаточно было задраить порты. Ну, и внести некую сумму в карман начальника порта. Так же поступил и командор китобоев. Его «Пилигрим» стоял на приколе, покачиваясь, прикованный к кнехтам толстыми цепями. Наши аэропланы грузили на борт его. Упакованными в здоровенные контейнеры без маркировки. Мы следили за погрузкой, прежде чем подниматься самим. Контейнеры зацепили тросами и потащили по широким трапам. Несколько человек контролировали процесс, отважно шагая по трапу, сверзившись с которого рисковали свернуть себе шею. Наконец, оба контейнера скрылись в объёмном трюме «Пилигрима». Теперь и мы могли подниматься на борт со спокойной, как говорится, душой. Провожал нас сам Бронд. Уже один. Те ребята, что тащили кегу для Якоба, взяли на себя погрузку аэропланов на борт корабля. — Во время вашего отсутствия на борту никаких происшествий не было. Докладывает старший офицер Вамонд. Как только командор сошёл с трапа на палубу, перед ним тут же нарисовался молодой человек в имперском мундире без знаков различия. Он только что честь Бронду не отдал. — Ты когда свои военные привычки бросишь, Вамонд? — вздохнул Бронд. — Раздражает же… — Никогда не брошу, — упрямо наклонив голову, ответил старший офицер «Пилигрима». — Без этого не будет на борту никакой дисциплины. — Покомандуй пока за меня, — махнул ему рукой командор. — Мне надо ещё с гостями поболтать. — Есть принять командование, — чётко выпалил Вамонд. Командор китобоев снова вздохнул. Похоже, в этот раз его эмоции не были наигранными. Изнутри «Пилигрим» как раз мало походил на военное судно. Несмотря на все усилия старшего офицера Вамонда, дисциплина тут явно хромала. Конечно, металлические детали были чисты от ржавчины, но и не блестели, как положено. Палуба под нашими ногами тоже не удовлетворила бы ни одного офицера военно-воздушного флота. Даже нейстрийского, как бы мы над ними ни смеялись во время войны. Называли их корабли грудами хлама и мусора. — Знаешь что, юноша, — обернулся на ходу к Клаусу Бронд, — а ступай-ка ты сразу на инженерную палубу, — он похлопал по двери лифта. — На нём ты сразу туда и попадёшь. Скажешь там, что от меня. — Верно, — кивнул молодому человеку я, — проследи, как тут устроили наши аэропланы. Механик недоверчиво покосился на нас, однако всё же спорить не стал. Вызвал лифт. Мы же отправились дальше. Каюта капитана просто дышала домашним уютом. Собственно, она никак не изменилась с моего прошлого визита. Хотя я был тут больше года назад. Тот же мягкий ковёр, по которому так и хочется пройтись босиком. Маленький столик, ничем не заваленный – ни картами неба, ни пустыми стаканами и бутылками. На него командор китобоев любил закидывать ноги, когда усаживался в кресло. И вряд ли за два года он изменил привычке. Бар-глобус с белым орлом Блицкрига, захваченный на крейсере «Мёртвая голова». Крышка откинута, демонстрируя всем внушительную батарею бутылочных горлышек. — Пользуйтесь, — махнул в сторону глобуса Бронд, — у меня без церемоний. Сам он развалился в любимом кресле, конечно же, закинув на столик ноги. Я предпочитал всегда обсуждать дела на трезвую голову. А потому сел на один из трёх стульев, поставив его прямо напротив брондова кресла. Якоб же, ничтоже сумняшеся, направился к бару и принялся звенеть бутылками. — Раз ты отослал Клауса, — начал я, понимая, что Бронд первым говорить не желает пока, — значит, не хочешь впутывать его в это дело. И правильно. Я так понимаю, что мне лучше бы тоже не ввязываться в него. Как-то совсем не к месту вспомнилась «решка». — Погоди немного, Готлинд, — покачал головой Бронд. — Вамонд уже отправил людей за нашим гостем. Без него рассказ будет неполным. Да и невежливо начинать как-то. Гостя ждали минут пять, не больше. Якоб успел отыскать в баре-глобусе бутылку пива. Почтарь плюхнулся на стул рядом со мной, сделал пару глотков. И тут дверь отворилась, и через порог переступил очень хорошо знакомый мне человек. Даже слишком хорошо знакомый. Если, конечно, слухи о нём не врут. В чёрном кожаном плаще, жилетке, белой рубашке и белом же шарфе, плотных штанах и нейстрийских лётных ботинках на пороге стоял бывший капитан Военно-воздушного флота империи Александер. А ныне, если, конечно, верить тем же слухам, начальник лёгкой авиации в частной армии пиратов Чёрного Буковски. Якоб сделал несколько шумных глотков, допив пиво. — Теперь у меня столько вопросов к вам, — вздохнул я, откидываясь на деревянную спинку стула, — что лучше я для начала выслушаю вас. Надо было доверять монете. Надо было! Ведь ещё ни разу ничего хорошего не вышло, когда я шёл наперекор суевериям. И это дело исключением не стало. — В общем, так, — усевшись между нами, начал Александер, — Буковски заключил временный союз с китобоями. А если уж быть совсем точным, то нас обоих нанял, через множество посредников, естественно, едва ли не сам Адальгрин. Компания «Турн-и-Таксис», как я понял, сейчас под подозрением. Однако официального расследования против них пока не начато. Вот поэтому Адальгрину понадобились китобои и армия Буковски. Вы, наверное, уже знаете, что «Турн-и-Таксис» отправила большой аэроплан и набирает для него соответствующий эскорт. Однако о том, что навстречу ему со стороны Блицкрига летит флотилия во главе с линейным крейсером «Дерфлингер», вам, скорее всего, неизвестно. Их задача проводить аэроплан «Турн-и-Таксис» до ближайшего аэродрома. Наша задача, как вы понимаете, не дать им сделать этого. И лучше всего, конечно же, будет перехватить аэроплан. Действия китобоев, атакующих корабли Блицкрига, станут отвлекающим маневром. К тому же, тебе и твоим ребятам, Бронд, предстоит задержать эскадру на несколько часов. — Было бы это так легко сделать, как ты говоришь, — невесело усмехнулся командор, сложив руки на груди и закинув ногу на ногу. Ему явно не нравилась идея драться против эскадры блицкриговцев. Ведь у него и его людей был опыт сражения против отдельных судов, максимум – невеликих групп эсминцев или сторожевиков; а тут настоящий воздушный бой. Готовы ли его люди к нему? Вряд ли Бронд мог дать однозначный ответ. — Ничего, — махнул ему Александер, — если совсем прижмёт, смело пускай красную ракету. Крейсер «Навара» и авианосец «Георг» поддержат тебя. На палубе «Георга» не меньше полусотни аэропланов. Уж с их-то помощью справитесь. — Постараюсь, — пожал плечами Бронд, и спокойствие его было не менее наигранным, чем злость, с которой он накинулся на Клауса у нас в ангаре. — А какая роль в вашем плане отводится нам с Якобом? — поинтересовался я. — Якоб – почтарь, — высказал очевидную вещь Александер, — он будет осуществлять связь между китобоями и флотом моего командира. А ты, Готлинд, был отличным боевым пилотом, я бы хотел, чтобы ты присоединился к моей эскадрилье… — Я тебе в прошлый раз сказал - нет, — отрезал я, не слишком вежливо перебив фронтового товарища, — и это решение окончательное. И обжалованию не подлежит – как в Высшем суде[313]. Я покончил с войной, когда уволился из флота. Мне её хватило вот так, — я провёл ребром ладони по горлу. — Нахлебался. — А я вот на фронте окончательно стал человеком войны, — усмехнулся Александер. — Увольняйся – не увольняйся, а она меня не отпускает. Нет мне больше места в мирном небе. Я и летать-то учился уже в военном… Александер был из первого набора неблагородных в лётную школу. Слишком уж велики оказались потери среди авиаторов. Даже в первые годы войны, когда на аэропланах ещё не ставили пулемётов. Тогда использовали более примитивное оружие, вроде подвешенных под брюхом гирь или абордажных «кошек», наподобие тех, что все видели в фильмах про пиратов – не воздушных, а ещё морских. Другие палили друг в друга из револьверов, траншейных дробовиков и даже мощных охотничьих ружей. Да и срок обучения пилотов сильно сократился – из-за всё возрастающей потребности фронта. Вот и пришлось благородным господам поступиться кое-какими фамильными привилегиями, среди которых была и монополия на обучение лётному делу. — Я тоже учился летать во время войны, — пожал плечами я, — но мирное небо мне нравится намного больше. — Значит, будешь у меня разведчиком, — встрял Бронд, отлично понимавший, что наша с Александером перепалка вполне может затянуться. — Мои ребята, конечно, хороши в налётах и абордаже. Но без хорошего разведчика им будет тяжело. Мне почему-то отчаянно захотелось швырнуть злосчастную монету в лицо Бронду. А ещё столкнуть его ноги со столика – и водрузить на него свои ботинки. Благо, сидел недалеко. С такими делами, лучше уж сразу прыгнуть с борта «Пилигрима». Отправиться в последний полёт. Слишком уж мало шансов выжить у нас с Якобом. Даже если дело завершится удачно. Не оставляют в живых свидетелей таких вот дел. Этими соображениями я откровенно поделился с Брондом и Александером. — За вами-то хоть сила стоит, — добавил я. — И с Буковски, и с твоими китобоями справиться не так просто. Даже имперское командование трижды задумается, прежде чем атаковать вас. А вот с нами покончат легко и быстро. Были два летуна – и нету их. Никто и не вспомнит. — Верно, — не стал кривить душой Александер, — да и нас с китобоями прижали очень сильно. Иначе ни Буковски, ни вон Бронд не стали бы ввязываться в это дело. Слишком уж высоко летают те, кто вышел на нас. Вот только, Готлинд, если мы откажемся – нас точно уберут. А раз согласились, есть время и возможность ещё хоть как-то потрепыхаться. И тут с ним спорить было тяжело. — Кстати, — картинно хлопнул себя по лбу Бронд, — совсем забыл сказать. Ведь на ваши аэропланы уже монтируют антигравы! Так что считайте, что работаете по полной предоплате. Новость была, конечно, хорошей. Только маловато её одной было, чтобы хоть немного исправить настроение лично мне. Якобу, видимо, тоже. Потому что он поднялся на ноги и снова направился к бару-глобусу. И в этот раз вряд ли за пивом.Я наблюдал за тем, что творят с моей «Ласточкой», и сердце временами просто кровью обливалось. Пусть и рухлядь почти, но всё же за те несколько лет, что я провёл в его кабине, аэроплан стал мне почти как родной. Я ведь купил его на невеликие деньги, полученные в имперской канцелярии после увольнения с военной службы. На что-то поприличней их просто не хватило, а ввязываться в кредит мне вовсе не хотелось. Полжизни работать «на дядю» у меня никакого желания не было. И вот теперь я смотрел, как пятеро техников курочат «Ласточку». Они уже сняли верхние крылья и сейчас возились с нижними. Двоих я почти не видел – только их ноги торчали из-под днища аэроплана. И, кажется, на одном из них были хорошо знакомые мне потрёпанные ботинки Клауса. Рядом с ними стоял внушительных размеров деревянный ящик с инструментами, а чуть поодаль – контейнер без маркировки. Интересно, это и есть тот самый компактный антиграв, о котором в последнее время столько разговоров? Я продолжал безропотно наблюдать за превращением «Ласточки» в безразгонник. Взбеленился только однажды. Когда пара дюжих ребят подтащили к аэроплану завёрнутый в промасленную ткань пулемёт. Они уложили его перед носом «Ласточки», развернули ткань. Внутри оказался новенький блицкриговский пулемёт. — Нет, нет, нет! — вскричал я, сам не заметив, как подбежал к техникам. — Никаких пулемётов на моём аэроплане. — Да ты что, с ума сошёл?! — загородил мне дорогу здоровенный бритоголовый дядька в перепачканном машинным маслом комбинезоне. — Тебя на военную операцию подрядили, а ты от пулемёта отказываешься. — Никакого оружия, — резко отмахнулся я. — Я тут только разведчик – и пулемёты мне не нужны. Это понятно? Здоровяк-техник вытащил из кармана сигару под стать фигуре. Сунул её в зубы, но только пожевал – прикуривать не стал. — А мне про тебя говорили, — несколько невнятно произнёс он, — что ты – военный летун в прошлом. — Вот именно что в прошлом, — ответил я, — и возвращаться в это прошлое не желаю. — Ну, — спрятал сигару обратно в карман техник, — как хочешь. Уносите «машинку», — кивнул он дюжим ребятам. Те завернули пулемёт в ткань, взвалили на плечо и отправились откуда пришли. — Только, попомни моё слово, летун, зря ты это. — Может, и зря, — философски пожал я плечами. Здоровяк же снова повернулся к техникам, курочащим мою «Ласточку». Мне оставалось только отойти обратно, чтобы не мешать. — Хватит у моих технарей над душой стоять, — хлопнул меня по плечу как-то незаметно подошедший Бронд. Хотя, собственно, среди грохота ангара было неудивительно. — Ты лучше выбирайся на палубу. Тебе стоит потренироваться управляться безразгонником. — А долго учиться? — обернулся я к нему. — Да как обычно, — усмехнулся, потерев как всегда небритый подбородок, командор, — главное садиться научиться. А в воздухе особой разницы нет. Бронд проводил меня до лифта. Вместе мы поднялись на верхнюю палубу. Там ровными рядами стояли переделанные уже в безразгонники «Ласточки», «Стрижи» и даже несколько нейстрийских «Молний». Все они были вооружены вместо пулемётов гарпунными пушками. А вдоль бортов их красовались катушки крепкого троса. Именно с их помощью они и охотятся на вражеские корабли, словно на небесных китов. Рядом с ними стояли воздушные мотоциклы. Я глядел на них – и поражался, насколько же сумасшедшим надо быть, чтобы подняться в воздух на этом, мягко говоря, ненадёжном аппарате. Тем более, когда ноги твои просто свисают над пустотой. — Выбирай любой, — махнул в сторону мотоциклов Бронд. — Учиться летать на безразгонниках лучше всего именно на нём. — Бронд, — поглядел я на него, — я что, на сумасшедшего похож? Я на этом летать вряд ли смогу. — Придётся, — равнодушно заметил командор китобоев. — Вон, тебе моя дочка и поможет. Он махнул рукой пацанке в лётной курточке поверх тёплого комбинезона и нейстрийских ботинках. В руках она сжимала шлем. Волосы девочки были привычно растрёпаны. — Это Силке, что ли? — удивился я. — Вот это она выросла! С тех пор, как я видел дочку Бронда, прошло несколько лет. И малютка Силке из очаровательного ребёнка превратилась в шуструю пацанку, которая, кажется, не замирала ни на секунду. — Привет, дядя Готлинд, — махнула мне рукой с зажатым в ней шлемом Силке. — Папа тебя учиться летать на безразгонниках взял? Ты только мой не бери! — она указала на выкрашенный бежевым мотоцикл с намалёванной на борту кровожадной ухмылкой. — И тебе привет, — усмехнулся я. — Мне как-то страшновато садиться на это чудо. За разговором мы подошли к мотоциклам. Я похлопал один из них по борту. Вблизи они внушали не больше доверия, чем издали. — А ты для начала над палубой полетай, дядя Готлинд, — сказала Силке, — тогда если и грохнешься, не разобьёшься сильно. Все с этого начинают. — Вот ты за ним и пригляди, дочь, — нашёл на кого переложить ответственность за меня Бронд. Он растрепал ей волосы – и без того растрёпанные. Девочка даже не попыталась привести их порядок. Бронд же отправился обратно к лифту. У командора и без меня хватало дел. «Пилигрим» уже отчалил из порта. Он медленно и плавно набирал высоту. За бортом его ещё можно было разглядеть уменьшающиеся дома города, на несколько послевоенных лет ставшего мне чем-то вроде дома. Мне почему-то казалось, что сюда я уже не вернусь. — Ну что, дядя Готлинд, — дёрнула меня за полу куртки Силке, — будешь учиться летать? — Дожил, — усмехнулся я, — пацанка меня летать учит. Время неумолимо к нам, старикам. Преодолев какой-то просто атавистический страх перед небольшой машиной, я забрался в седло, взялся за ручки. Передо мной было всего три круглых прибора. Альтиметр, спидометр и шкала заряда. Ручки точно такие же, как на обычном мотоцикле. Над расположенными полукругом приборами находилась большая красная кнопка с недвусмысленной надписью «Старт». — Смотри, — подошла ко мне поближе Силке. Личико пацанки в этот момент было умильно серьёзным, — с приборами, думаю, тебе всё понятно. Со стартёром – тоже. Так? — я кивнул. — С ручками – всё проще простого. Левая – мотор. Правая – высота. На себя – увеличиваешь обороты и, соответственно, поднимаешься выше. Отпускаешь – ну, думаю, понятно. — Вполне, — кивнул я. — А педали? — Это для гарпунов. Левого и правого. Один раз нажимаешь – выпускаешь его. Второй раз – отстреливаешь трос, если надо. Я трижды глубоко вздохнул, прежде чем нажать на «Старт». Мотоцикл задрожал – и медленно поднялся в воздух. — Теперь медленно, — лицо Силке стало сосредоточенным, — правую ручку поворачивай на себя. Я так и сделал. Мотоцикл поднялся ещё немного выше. Докручивать ручку до упора я не рискнул. — Левую так же осторожно на себя. Последовав команде дочери командора, я ощутил, как мотоцикл медленно подался вперёд. Ощущение было такое, будто я сижу в кабине аэроплана, который каким-то чудом удалось остановить в небе. — Руль влево, — скомандовала Силке. Мотоцикл завалился на борт, но послушно развернулся. А стоило мне вернуть руль в исходное положение, мотоцикл выравнялся и снова летел вперёд. — На скорости заваливает сильнее, — рассказывала Силке, пока я экспериментировал с ненадёжным воздушным средством передвижения. — Так что осторожней надо быть. Я, конечно, обожаю, когда меня переворачивает, особенно если без привязи. Только ты папе не говори! Я подмигнул пацанке. Силке была вся в своего отца. Иногда мне казалось, что не дружить с головой, это у них семейное. — Так вот, тебе этого пока лучше не делать. Даже с ремнём. В управлении мотоциклом на самом деле главное – это держать равновесие. Весом тела можно помогать машине делать фигуры в воздухе. Или наоборот, не дать ей свалиться в штопор. Я думаю, в этом главное отличие полёта на мотоцикле от полёта на аэроплане. Во время этих рассуждений личико Силке стало ещё более умильным. Я бы, наверное, рассмеялся в голос, если бы не был так занят управлением совершенно незнакомой мне машиной. Девочка ещё что-то говорила. Объясняла тонкости полёта на мотоцикле по небу. Я пропускал их мимо ушей. Гонять на мотоциклах я не собирался. Меня сейчас больше интересовало, как приземляться на этой чёртовой штуке. Оказалось, проще простого. Заводишь на место посадки – и до конца подаёшь вперёд левую ручку. При этом отпускаешь правую, чтобы заглушить двигатель. Тогда мотоцикл опускается вертикально. Как только он упирается шасси в палубу, не отпуская левой ручки, нажимаешь снова на «Старт». Это отключает антиграв. Вот только я совсем не был уверен, что сажать аэропланы так же просто. (обратно)
Глава 3
Александер поправил свой шлем. Снял и снова надел очки. Убрал их на лоб. Он явно нервничал. Как и всегда перед делом. Хотя до настоящего дела было ещё далеко. Сегодня нам только предстояло отправиться к частной флотилии Чёрного Буковски. — Я ведь и сам не часто на безразгонниках летаю, — сказал мне Александер. — С тех пор, как моего «Адлера» переделали, я на нём в небо поднимался всего-то трижды. Даже к китобоям перелёт короткий был. С борта «Вулкана» на борт «Пилигрима» – всего-то метров триста, не больше. — Сегодня нам лететь намного больше, — усмехнулся я. — Ничего, прорвёмся. В конце концов, помнишь, как мы ещё в лётном училище вспоминали о довоенных перелётах. И мечтали, что после войны обязательно примем участие в одном из них. Я хлопнул фронтового приятеля по плечу. Настроение с утра отчего-то было великолепное. Я уже неплохо управлялся с воздушным мотоциклом, хотя исполнять безумные кульбиты в стиле Силке не рисковал. До дочери Бронда мне было очень далеко. Как и папаша, пацанка была летуном от бога. Ещё два дня я осваивал переделанную «Ласточку». В воздухе она вела себя точно так же, как и раньше, а взлетать и садиться я научился достаточно пристойно. — Ты, главное, помни мои уроки, — с прежней умильной серьёзностью наставляла меня Силке. — Обязательно, — я растрепал ей волосы. Похоже, дурной пример её папаши был заразителен. Сам Бронд стоял тут же. — Высокого неба, — пожал командор китобоев руку сначала мне, потом Александеру. — Не теряй его, — ответили мы. А я заодно ещё и подмигнул Силке. Мы забрались в кабины своих переделанных аэропланов. «Веди», — сделал я знак Александеру. Тот показал мне большой палец. Наши аэропланы почти одновременно поднялись в воздух. «Адлер» Александера устремился вперёд, набирая скорость. Я нажал на педаль, поспешая за ним. Правда, очень скоро пришлось сбросить скорость. Ведь моя «Ласточка» была намного легче и быстрей его «Адлера». Сколько лететь до места рандеву с Чёрным Буковски я не знал. Вёл Александер – у него имелась карта. Мне особенно и не было интересно, где именно мы встретимся с воздушным пиратом. Не особо нужное на самом деле знание. Главное, было не заснуть. Слишком уж нудным оказался этот перелёт. На войне так далеко летать не приходилось. Там ведь как – взлёт, бой, посадка. Не более получаса в воздухе. А тут нам пришлось провести в воздухе уже без малого часов шесть. Солнце медленно катилось по горизонту. Стрелка хронометра ползла ещё медленней. Впереди маячил хвост александерова «Адлера». Наверное, именно поэтому я не сразу понял, что случилось, когда Александер пустил зелёную ракету. Следом он завернул свою машину, закладывая вираж. Я последовал за ним. Руки сработали быстрее головы. Сделав три оборота, мы дождались появления корвета, корпус которого был выкрашен в чёрный цвет. Оттуда выстрелили зелёной ракетой, давая разрешение на посадку. Мы с Александером аккуратно опустили свои машины на палубу пиратского корвета. Места там было не слишком много – наверное, будь наши аэропланы не безразгонниками, нам бы вряд ли удалось посадить их на палубу. К ним тут же подбежали техники. Они принялись споро крепить их к палубе. Похоже, корабль собирался сразу же уходить. Оно и правильно – вряд ли пиратскому корвету стоит задерживаться надолго на одном месте. Мы с Александером покинули кабины аэропланов, стараясь не задеть ногами суетящихся техников. А из надстройки к нам уже шагал офицер корвета – в точно таком же, как у моего фронтового товарища, чёрном плаще, только вместо шлема на голове носил фуражку без знаков различия. — Приветствую, — пожал Александеру руку офицер, не снимая, правда, кожаной перчатки. Затем обернулся ко мне. — Капитан корвета «Фрейлоб» Таслав. К вашим услугам. Вам представляться не нужно. Я отлично знаю, кто вы. Сейчас вам лучше всего отдохнуть после долгого перелёта. Моя каюта в вашем полном распоряжении. Я отлично понял не слишком хорошо завуалированный намёк – и не стал говорить лишних слов. Молодой матросик, чья почти форменная одежда была такой же чёрной, как и капитанская, проводил меня по гулким коридорам. Мимо нас периодически пробегали матросы и офицеры корабельной команды. И мне почему-то с каждым шагом всё сильнее казалось, что корвет готовится к бою. — Я разбужу вас, — сказал мне на прощание матросик, провожавший меня до каюты. — Капитан просил передать, что его личные стол и бар в вашем полном распоряжении. Надо сказать, за время перелёта я успел основательно проголодаться. А потому поспешил воспользоваться любезным предложением Таслава. Столовался он очень даже неплохо, хотя и простовато. Главным принципом его, видимо, был – насыщение в первую очередь. И никаких изысков. Как в еде, так и спиртном. Он мне нравился за это всё больше и больше. Основательно подкрепившись, экономить капитанские запасы я счёл излишним, я улёгся на кровать, подоткнул подушку поудобней – и почти сразу заснул. В каюте было достаточно тепло, а потому я даже одеялом пренебрёг. Матрос не стал деликатничать и стучать в дверь капитанской каюты. Он просто распахнул её, подошёл ко мне и несколько раз тряхнул за плечо. — Одевайтесь, — приветствовал он меня. — Вылет через пятнадцать минут. — Благодарю, — кивнул я, садясь на постели и нашаривая рубашку, висящую на спинке стула. Он же проводил меня на палубу. И теперь коридоры корвета были пусты. Некому было носиться туда-сюда – вся команда сидела по своим местам. Значит, до начала боя остались считанные минуты. Затишье перед бурей – очень точное выражение. На верхней палубе остался только один аэроплан – моя «Ласточка». Я в первую минуту даже не узнал его – ещё не привык к новому виду своей машины. Рядом с аэропланом стоял немолодой человек в лётной куртке, шлеме и очках, поднятых на лоб. Я смутно узнавал его – кажется, он воевал в соседнем полку. — Моего «Альбатроса» загнали в ангар на ремонт, — объяснил он, не размениваясь на приветствия. — Я проводил первую разведку – и нарвался. — Каковы результаты разведки? — поинтересовался я, пожимая руку смутно знакомому летуну. — Плохие новости, Готлинд, — покачал он головой. — Очень скверные новости. Два человека в кожаных плащах – чёрном и рыжеватом – стояли перед группой летунов, нанятых компанией «Турн-и-Таксис». И ловили на себе взгляды тех, кого им в самом скором времени вести в бой. В том, что воздушная схватка неизбежна, не сомневался на лётном поле никто. Эту лётную пару равно ненавидели во время войны и враги, и союзники. За жестокость, проявляемую в военном небе. Ведь это в окопах люди звереют – и кидаются порой друг на друга подобно диким зверям, стараясь убить врага как угодно, хоть бы и горло перегрызть. В небе же сражались совсем по-другому. В ходу ещё были почти рыцарские методы. Летунов противника старались не убивать. Щадили тех, кто оказался на земле. Часто даже садились рядом, предлагая помощь. Но только не эти двое. Их имён старались не произносить, называли Чёрным ястребом и Двумя ятаганами. Именно такие рисунки украшали борта их аэропланов. И вот они-то как раз излишком не страдали – убивали направо и налево. Слухи ходили, что именно Ястреб и Ятаганы первыми испытали на нейстрийском фронте фосфорные пули. Те оставляли от аэроплана после одной хорошей очереди дымящийся остов. Летун выжить после неё, конечно же, шансов не имел. Разбившихся пилотов они добивали ничтоже сумняшеся, если не экономили патроны. И что самое противное для всех – оба получали от этого некое садическое удовольствие. Вот только никто не мог поспорить с тем, что летунами и Чёрный ястреб, и Два ятагана были превосходными. Именно поэтому чиновники почтовой компании «Турн-и-Таксис» поставили их командовать авиаотрядом, обороняющим аэроплан. Несмотря на явное недовольство многих летунов, и даже на то, что некоторые из них тут же разорвали контракты и вернули аванс, узнав об этом. Эта парочка стоила потраченных на них денег и усилий. Я уже стоял на основании сильно укороченного крыла моей «Ласточки». Однако, услышав новости смутно знакомого пилота, остановился, не став прыгать в кабину. Ястреба и Ятаганов я знал неплохо. Они не были откровенными садистами. Просто одними из первых перестали относиться к войне в небе, как к чему-то рыцарскому. Бесконечная война добралась до их душ. И после подобных им стало становиться всё больше, однако запомнили отчего-то только Ойгена по прозвищу Чёрный ястреб и Альвиффа, прозванного Два ятагана. — Понятно, — кивнул я. — Значит, буду осторожней. Спасибо. — Всегда рад, — по-военному отдал честь смутно знакомый мне летун. Я забрался-таки в кабину, намотал поплотнее на лицо шарф. Как-то было холодно сегодня. Особенно на той высоте, на которую поднялся корвет Таслава. В кабине я привычно обнаружил карту в планшете. На ней было отмечено место положения «Фрейлоба», вектор его движения и примерная скорость. Разложив её на коленях, я обнаружил и сектор, где я должен буду проводить разведку. — Вот тут меня накрыли, — заявил заглянувший в кабину летун, указывая на карту. Выходило, что место это ближе к «Фрейлобу» километров на пять-шесть, чем обозначенная для разведки область. Ещё одно весьма полезное предупреждение. Я протянул летуну карандаш, привязанный к планшету. Он грубо дорисовал полукруг, увеличив область почти на десять километров. — С опережением идут, — добавил он, — так что ты с ними встретишься, скорее всего, уже где-то здесь. Я не стал говорить, что понимаю это и без того. Летун ведь просто зануда был, что, на самом деле, в нашем ремесле дело правильное. — От винта, — козырнул ему я. Взлёт безразгонника сильно отличался от взлёта обычного аэроплана. Как минимум, не требовалась длинная полоса, так объяснила мне на одном из уроков Силке. Достаточно завести мотор, активировать антиграв, а дальше вполне можно нырять за борт. И если на «Пилигриме» делать этого не приходилось – хватало палубы для отрыва. То «Фрейлоб» размерами похвастаться не мог. Следуя наставлениям Силке, я запустил двигатель, сразу разогнав его на максимальные обороты. Аэроплан устремился к краю, набирая скорость. Я тут же надавил на кнопку «Старт», ничуть не отличающуюся от той, что была на мотоцикле. Нос аэроплана задрался, шасси только начали отрываться от палубы. Но её всё-таки не хватило. И моя «Ласточка» клюнула носом. То есть, натуральным образом скапотировала. Аж дух захватило! Вот тут главное не запаниковать и не сорваться в неконтролируемый штопор. А потому – руль резко на себя, не давая аэроплану потерять небо. Не без труда, но мне удалось выравнять машину. Я оглянулся – фрегат был точно там, где должен быть. Я глянул на карту, направил «Ласточку» в нужном направлении, и тут же потянул штурвал на себя, уводя за облака. Разведку лучше всего производить с превосходящей позиции. Главное теперь врага не проморгать. К карте в планшете прилагалась короткая – на три фразы – инструкция. Полноценным инструктажем Таслав решил пренебречь. Читать, сидя в кабине аэроплана, конечно, не слишком удобно. Однако делать было нечего – пришлось знакомиться с лётным заданием уже в воздухе. Мне надо обнаружить противника, а следом искать своих в указанной на карте области. А лучше всего, как было замечено в скобках, вывести противника на эскадрилью Александера. И после этого сразу же возвращаться на «Фрейлоб». Ничего экстраординарного, конечно, однако тащить у себя на хвосте врага – не самое приятное дело. Тем более, что вести его будут Ястреб и Ятаганы. Хотя на войне приходилось и потруднее. Но то на войне. Именно из-за подобных рискованных заданий я и покинул службу, и не спешил вербоваться ни в одну из частных армий. Я снова вспомнил злосчастную монетку. Несколько раз я выныривал из облаков, ища врагов. И на третий – мне повезло. Вдвойне. Я заметил их. А вот они меня – нет. И это можно считать двойной удачей. Я увёл аэроплан обратно за облака. Теперь надо думать и действовать быстро. Проверив карту, я определил местоположение эскадрильи Александера. Если не ошибся в расчётах, а вроде не должен был, то рискнуть можно. В конце концов, это благородное дело! Сделав круг, я глубоко вздохнул и бросил машину вниз. Практически в штопор. Закрутил «Ласточку» так, что облака трижды промелькнули мимо меня. Незабываемое ощущение. Размытыми тенями мелькнули вражеские аэропланы. Я проскочил мимо них на скорости. На войне бы ещё и длинную очередь дал – вдруг кого зацеплю, даже случайно. Надо сказать, фосфорными пулями я не гнушался. Мельком разглядел четырёхмоторного монстра – тот самый аэроплан, который сопровождала авиагруппа Ястреба. Не знаю, сколько противников ринулось за мной в погоню, но, думаю, их было вполне достаточно. Дымные следы фосфорных пуль замелькали рядом с моим аэропланом. А ведь меня могли поливать и обычными – не столь смертоносными, но «Ласточке» хватило бы и их. Я крутил кольца штопора одно за другим, уводя машину от длинных очередей врага. В зеркальце заднего вида то и дело мелькали носы разных аэропланов и вспышки, пляшущие на пулемётных стволах. Надеюсь, что я первым всё-таки обнаружил эскадрилью Александера. По крайней мере, хотя бы на несколько секунд раньше моих преследователей. Тем более что благодаря антиграву я имел неплохое преимущество в скорости и фору тоже. Александер вёл свою эскадрилью над самой землёй. Я увидел его аэропланы – все со срезанными крыльями, безразгонники – над квадратами полей, разделёнными аккуратными рощицами. А вот и озерцо блеснуло. И всё это пляшет в безумном танце – я продолжаю крутить штопор. Иначе «Ласточка» давно бы уже оказалась на земле или на дне озерца. Александер тут же рванул свою машину вверх. А следом за ним ринулись и остальные. Манёвр явно давно отработанный. Атака снизу. Нетипично, а потому весьма эффективно. Я провёл «Ласточку» через «Адлеры» и «Альбатросы» Александеровой эскадрильи, едва не зацепившись за один из аэропланов. Следом ручку на себя! Как бы ни было тяжело. Пускай едва не рвутся жилы. Ничего – вытягивали и не из таких пике! Шасси едва не вспороли-таки землю – прошли в считанных миллиметрах от неё. И хвостом не приложился – что тоже бывает. Выравнял машину. Повёл её над самой пашней. Руки сводило от боли, как всегда после таких вот рывков. В крови бурлил адреналин, но боль пробивалась и через него. Что будет, когда меня немного отпустит, пока не хотел думать. Я запустил двигатели на максимум, снова разгоняя «Ласточку» до предела. Поля, рощицы и озёро слились в одну разномастную полосу. Где-то над головой разгорался воздушный бой. Громко стучали пулемёты, перекрывая даже шум двигателя моего аэроплана. К земле устремились сразу несколько горящих машин. Разобрать, чьи они, было, конечно же, невозможно. Но вот бой остался позади – вскоре стихли последние его звуки. Я поднял «Ласточку», выходя на высоту фрегата. Направил аэроплан на пересечение курсу «Фрейлоба». Фрегат я заметил минут через пятнадцать. Он обнаружился точно там, где я и рассчитывал. Что меня порадовало. Значит, прикидывать в уме ещё не разучился. Я завёл «Ласточку» на посадку. Опустился на палубу. В этот раз приземлялся рядом со знакомым стареньким «Стрижом» Якоба. Выходит, есть вести от китобоев. Я выскочил из кабины, постаравшись не задеть уже не суетящихся вокруг шасси техников. Подпрыгнул на месте, чтобы размять затёкшие ноги. Хрустнул спиной. В общем, обычная летунская краткая гимнастика. Руки после колоссального напряжения просто огнём горели. Пальцы почти отказывались слушаться. Я по привычке принялся разминать мышцы. Тем временем, ко мне подбежал знакомый уже матрос. — Капитан вас приглашает к себе, — бросил он. — Следуйте за мной! Он практически бегом кинулся внутрь надстройки, грохоча ботинками по металлу палубы. Я побежал за ним. Это больше всего напоминало какие-то гонки с препятствиями. Мы взбежали по винтовой лестнице. Вбежали на мостик. Там матрос замер на месте, так что я едва не врезался ему в спину. Пришлось даже ухватиться за дверной косяк. Матрос опомнился под выразительным взглядом капитана. Тот не снизошёл до комментария его нерадивости. — Свободен, — бросил матросу Таслав. И тот как будто в воздухе растворился. Я даже не заметил, как он проскользнул мимо меня. А ведь дверной проём-то невелик. — Готлинд, проходите. Я как раз слушаю сообщение вашего товарища Якоба о состоянии дел во флотилии китобоев. Начните сначала, будьте любезны, — кивнул стоящему тут же Якобу капитан фрегата. На мостике «Фрейлоба» места, в общем-то, хватало. Однако кроме рулевого и старшего связиста и капитана там присутствовали старший офицер, который, собственно, и руководил небесным кораблём, ну и Якобом с Таславом. Так что, когда вошёл ещё и я, стало совсем уж тесно. Офицеры продолжали заниматься своими делами, не отрываясь. Как будто нас тут и не было. Старший офицер отдавал короткие распоряжения. Ему докладывали наблюдатели, следящие за приборами. Периодически передавал квитанции принятых радиограмм связист. Мелькали стрелки по плоским шкалам. Другие вращались, периодически останавливаясь. За широкими иллюминаторами изредка вырывались струи пара. — Ну, если не рассусоливать, в общем, — щедро сдабривая свою речь словами-паразитами, начал Якоб, — проблемы у Бронда. И очень большие. Сцепились они, как условлено было, с блицкриговцами. Да там только, видать, ловушка была. Потому как очень уж близко оказалась ещё одна эскадра Блицкрига. Она сейчас на всех парах движется наперерез китобоям. Вляпались-таки сумасшедшие. Не управиться им, даже с вашей помощью, с этакой-то силищей! — У вас пятнадцать минут на отдых, Готлинд, — произнёс Таслав, — пока мои техники меняют аккумуляторы на вашем аэроплане. Потратьте их с толком. Он протянул мне планшет с новым лётным заданием. Присесть на мостике было негде, так что я просто развернул планшет на весу. В этот раз мне придётся пролететь значительно больше. Да ещё и мой курс пересекали предположительные траектории движения той самой патрульной эскадры Блицкрига. — На какой скорости идут блицкриговцы? — спросил я у Якоба, отрываясь от планшета. — Самый полный, — отнюдь не обрадовал меня тот. — Пар шлейфом за ними так и тянется. Явно выжимают из котлов, что могут. Согласно коротким записям, приложенным к карте, я должен был оценить силы Блицкрига и доложить Бронду. Желательно о количестве кораблей в эскадре, их тоннаже и вооружении, а также о прикрытии – а именно наличии баллонов и аэропланов. Обычная разведка. Вот только слишком уж часто на фронте подобные вылеты заканчивались плачевно. В этот раз я пожалел, что пренебрёг хотя бы одним пулемётом. Дело обернулось таким образом, что раз уж ввязался, то пора плюнуть на принципы. Держись я за них и дальше – в лучшем случае останусь лежать на земле. О худшем же и думать не хотелось. Я зацепил планшет за карабин на поясе. Капитан «Фрейлоба» кивнул мне – значит, пора вылетать. Вместе со мной на верхнюю палубу отправился и Якоб. — Мне к самому Буковски лететь, — сообщил он, направляясь к своему «Стрижу», — с новостями. — Высокого неба, Якоб, — протянул я ему руку. — Не теряй его, Готлинд, — пожал её почтарь. Я забрался в кабину «Ласточки», махнултехникам «От винта!». И вот уже мой аэроплан рвётся в небо. В этот раз нырять за борт не пришлось. Я научился поднимать машину в воздух куда быстрее. Короткий взгляд на карту – и вот уже «Ласточка» устремляется наперерез курсу патрульной эскадры Блицкрига. Встретились мы даже быстрее, чем я рассчитывал. Я несколько раз выныривал из-за облаков, ища врага, и на третий – мне, можно сказать, повезло. Тени вытянутых, похожих на вынутые из ножен мечи, кораблей, выкрашенных в традиционный чёрный цвет, мелькали среди грязно-серых туч. Собиралась гроза – летать было небезопасно, даже таким громадинам, не то что моему разведчику. Но приходилось рисковать. Раз меня наняли разведчиком. Я прошёлся над эскадрой на безопасной дистанции, пересчитав корабли и записав их количество. Вряд ли в такую погоду они станут выпускать аэропланы прикрытия, а тем более неповоротливые колбасины баллонов. Последним хватит одной молнии, чтобы превратиться в громадный огненный шар, угрожающий самому кораблю, который он по идее должен защищать. Значит, пора рисковать по-настоящему. Бросив машину вниз, я дал полный газ. Двигатель взревел, недовольный столь стремительным набором оборотов. Я заходил на эскадру с головной машины, летя против их движения. Сколько успею заметить, столько – замечу. Если уж чего не увижу – значит, не судьба. Блицкриговцы не дураки. Увидев меня, поднимут в воздух аэропланы. Какая бы погода ни была за бортом. Я внимательно вглядывался в выныривающие из серых туч силуэты кораблей Блицкрига. У первого под днищем тянулся здоровенный, под стать крейсеру, флаг. Красно-чёрный, с гербом Блицкрига – парой молний и распластавшимся в беге псом. За флагманом следовали корабли поменьше и уже без флагов. Два фрегата прикрывали его с флангов. Тыл защищал корвет какой-то новой, неизвестной мне, модели. Больше всего он напоминал тонкую шпагу. Скорее всего, корабль быстрый, чем хорошо вооружённый. Возможно, при иных обстоятельствах он бы двигался впереди эскадры, обеспечивая ближнюю разведку. Но в этот раз блицкриговцы явно шли с намерением вступить в бой сходу – и более лёгкий корабль предпочли оставить в тылу. Пройдя над корветом, я снова отправил «Ласточку» в тучи, молясь про себя всем богам, каких только знал, чтобы меня не заметили. Но не тут-то было. Даже на том расстоянии, что успел преодолеть, я услышал лязг открываемых орудийных портов. Проклятье! Видимо, Якоба блицкриговцы не заметили. И теперь любой ценой старались остаться незамеченными. Либо приняли мою «Ласточку» за передовой аэроплан противника. Но как бы то ни было, но уже спустя несколько секунд тучи вокруг меня начали расцветать серыми облачками разрывов зенитных снарядов. Шрапнель густо свистела в воздухе, оставляя на корпусе «Ласточки» угрожающе много небольших дыр, а то и отверстий с рваными краями. Пришлось рвать штурвал на себя – и вжимать газ до упора. Мой аэроплан заскрипел, сопротивляясь такому надругательству. В какой-то момент мне показалось, что сейчас его не самый прочный корпус просто не выдержит – и рассыплется прямо в воздухе. Но нет – «Ласточка» оказалась всё же крепким аэропланом! Ругаясь на чём свет стоит, я уводил её всё выше и выше. Туда, где меня уже не достанут зенитные снаряды блицкриговских кораблей. Разрывы стихли, оставшись где-то позади и внизу. Можно немного расслабиться. Хотя руки болят всё сильнее. Давно уже не было у меня таких нагрузок. Наверное, с самых боёв в нейстрийском небе. Пришло время рассчитать курс. А это на самом деле, теперь куда сложнее, чем раньше. Слишком уж активные кульбиты в воздухе я совершал в последние полчаса. И ошибиться нельзя. Налетишь ещё на ту же эскадру – пиши пропало. Во второй раз они мне уж точно не дадут уйти. Трижды проверив расчёты, я направил аэроплан в выбранную сторону. Выдерживать скорость, на которую надеялся, всё же не удавалось. Слишком уж хорошо досталось «Ласточке» от вражеской шрапнели. И всё же мне повезло – и я не разминулся в небе с эскадрой китобоев. Хотя, наверное, это было просто невозможно. Потому что проскочить мимо воздушного боя очень тяжело. Грохот орудий я услышал минут за десять до того, как увидел в облаках первые вспышки орудий и тени громадных кораблей. Они обменивались залпами, содрогаясь от попаданий. Когда я подлетел поближе, то смог отличить уже вытянутые силуэты крейсеров Блицкрига от судов китобоев. А минут через пять, уже видел и мечущиеся между громадными тушами воздушных кораблей аэропланы. Сверкали очереди фосфорных пуль. То одна, то другая машина устремлялась к земле, объятая пламенем. В общем, драка шла нешуточная. И вряд ли китобои сумеют справиться с блицкриговцами, когда к последним подойдёт внушительное подкрепление. Я вновь выжал из двигателя «Ласточки» всё, на что тот был способен. Аэроплан рванул в сторону кораблей китобоев. Я заходил на эскадру нанимателей по широкой дуге, стараясь даже краем не задеть воздушную схватку. Моей «Ласточке» хватит одной хорошей очереди. Она вполне может развалиться прямо в небе. «Пилигрим» был передо мной или нет, меня уже мало волновало. Я выстрелил вверх зелёную ракету, запрашивая посадку на палубу ближайшего корабля. Оттуда мне тут же подали сигнал подтверждения. Какой-то техник трижды взмахнул длинной галогеновой лампой зелёного же цвета. Указал мне площадку. Я по возможности аккуратно завёл на неё свой аэроплан, стараясь не думать о свисте ветра в многочисленных дырах в корпусе. И о том, что при посадке большая часть машин как раз и не выдерживает – разваливается, гробя летуна под обломками. — Как ты на этой рухляди долетел? — без особых церемоний обратился ко мне смутно знакомый летун. — Да она должна была развалиться ещё в воздухе. Как будто подтверждая его слова от борта «Ласточки» отвалился внушительный кусок обшивки. Загремел по стали палубы. Мы с летуном проводили его взглядом. И я только плечами пожал. Что тут скажешь? — Мне нужно на «Пилигрим», — произнёс я, отрывая взгляд от техников, которые даже не понимают, как бы им подступиться к разваливающейся «Ласточке». — Доложить о результатах разведки. — Не прорвёшься к нему, — покачал головой знакомый летун. — Докладывать придётся по телеграфу. Идём. Я вслед за ним отправился прямиком в радиорубку. Меня очень удивило, что даже не уведомили об этом капитана корабля. А ведь по всем воздушным законам, только он имеет право давать радисту указания. Значит, совсем не прост был этот смутно знакомый летун. Он бесцеремонно постучал в металлическую дверь радиорубки. В той открылось окошко и появилось усталое лицо. Увидев нас, радист явно не обрадовался. Конечно, кого же может радовать нарушение писанных и неписанных уставов воздушного флота. Однако и не удивился. — Набросай быстро рапорт о разведке, — бросил через плечо летун, — и его тут же отправят на «Пилигрим». Кто же он такой? Откуда я знаю его? Почему так легко распоряжается радистом чужого корабля? Все эти вопросы мучили меня, пока я коротко записывал результаты разведки. Получилось не густо. Вот только вряд ли кто-то был способен на большее в имевшихся обстоятельствах. Смутно знакомый ознакомился с моим рапортом, прежде чем передавать радисту. Ничего не сказал. Получив лист бумаги, радист захлопнул окошко. — Квитанции об отправке не дождёмся, — усмехнулся летун. — Подошьёт к журналу и передаст его только капитану этой посудины. — А как хоть называется она? — поинтересовался я. А то как-то совсем нехорошо получается. Мало того, что не доложился капитану корабля, так ещё и названия его даже не узнал. — «Бродяжник», — ответил летун, — корвет. Насколько я успел понять – нейстрийский в прошлом. Хоть и старый корабль, но достойный вполне. Вот только против новеньких блицкриговских крейсеров не выдержит и минуты. Вот и держит его Бронд в резерве. — Ты ведь человек Буковски, верно? — глянул я на летуна. — С чего это ты взял? — даже не очень наигранно удивился тот. — Вроде как на мне этого не написано. — Никто из китобоев не зовёт своего командора по имени, — усмехнулся я. — Выходит, ты – человек Чёрного Буковски. Но ты так легко распоряжаешься на чужом корабле… — Я только плечами пожал. — Скажу пока только одно, — усмехнулся летун. — Я точно не человек Чёрного Буковски. Но и не китобой, как ты верно отметил. Остального пока тебе знать не стоит, Готлинд. — Хотя бы имя, — предложил я. — Ты моё припомнил, а вот я твоё – никак не могу. — Ты его и не знал, — отмахнулся летун. — Вот и сейчас – оно тебе не нужно. Поспешим к капитану «Бродяжника» – он верно уже негодует на «этого гнусного наглеца». Мы и без того быстро шагали к мостику, чтобы доложиться-таки капитану корабля. — Это он про тебя, что ли? — без особой нужды поинтересовался я. — Верно, — кивнул смутно знакомый. Он открыл мне дверь на мостик. И я первым перешагнул через высокий порог. Капитан «Бродяжника» встретил меня, сидя в роскошном кресле. Оно вращалось на шарнире, что позволило ему развернуться в сторону двери. Был он давно уже немолод и очень толст. Наверное, ему стоило известных усилий помещаться даже в это кресло. Ноги капитана совершенно по-домашнему укрывал плед. — Простите великодушно, — весьма ехидно сказал он, — что не могу приветствовать вас стоя. Вражий снаряд взорвался слишком близко от меня – и осколки славно расписали мою спину. Их вытащили, но сказали мне, что я уже никогда не встану на ноги. Что-то мне эти чёртовы осколки перебили в моей спине. Похоже, капитан, несмотря на прошедшие годы, так и не пережил своей трагедии. Вот и рассказывал свою историю кому надо и не надо. — Ладно, — махнул нам рукой капитан, — с чем вы прибыли, господин летун? — Я нанят производить разведку, — ответил я, — и прибыл с результатом своего крайнего рейда. — Так докладывай! — раздражённо выпалил капитан «Бродяжника», не представившийся, и не поинтересовавшийся хотя бы моим именем. — Эскадра подкрепления Блицкрига состоит из крейсера, двух фрегатов и одного корвета. Судя по ордеру, собираются сходу вступить в бой. Если сохранят скорость, то будут тут минут через двадцать, — я мельком сверился с висящим на одной из стен большим хронометром, — двадцать пять. Максимум – полчаса. — А много ли тебе пришлось за свою коротенькую жизнь повидать фрегатов и крейсеров, юноша? — рассмеялся капитан. — Ты так славно судишь о них. — Я воевал три из пяти лет войны, — коротко ответил я, глядя в глаза капитану, — и достаточно повидал и фрегатов, и крейсеров, и кораблей тоннажем побольше. — Ладно-ладно, — поднял руки тот. — Не кипятись так. Не написано же у тебя на лице, что ты такой же ветеран, как и я. — Рапорт Готлинда, — добавил свои пять медяшек этот смутно знакомый летун, — уже отправлен на «Пилигрим». — Снова ты своевольно воспользовался моей радиорубкой, — буркнул капитан. — В другое время, я бы тебя просто шлёпнул на месте за такое. Но сегодня это было хотя бы оправдано. Так что, чёрт с тобой, живи пока. Со мной тут вышел на связь капитан авианосца Буковски, что идёт нам на помощь, ему срочно летуны нужны. Говорит, что машин больше чем людей. В общем, мне тут вы совершенно не нужны оба. Отправляйтесь к нему. Через пять минут, его корабль пройдёт так близко от моего «Бродяжника», что вы легко перепрыгнете на его борт. У вас не так много времени осталось до его прибытия. Нечего торчать у меня. Марш на палубу. Мы решили пренебречь прощанием. Не думаю, что оно так уж нужно такому старому брюзге, как капитан «Бродяжника». — Он не шутил, когда говорил, что с борта его корабля можно будет перепрыгнуть на борт авианосца, — заметил летун, когда мы шагали по коридорам к верхней палубе. — Корабли пришвартуют друг к другу. — Для чего? — удивился я. — В ангарах «Бродяжника» стоят восемь повреждённых аэропланов. Это не считая наших. И восемь летунов. Их, вместе с машинами, доставят на авианосец. Аэропланов, даже безразгонников, Буковски хватает. А вот с опытными пилотами – тяжело. Вот и собирает кого может. Как говорится, с миру по нитке. — Обо мне пусть и не думают, — тут же заявил я. — Драться в небе я больше не намерен. — А вот тут уж дудки, Готлинд, — отрезал летун. — Будешь драться! — он остановился, преградив мне дорогу. — Сейчас мы считай, что на фронте. Аэроплана у тебя нет – улететь не сможешь. Значит, не ной, а садись за штурвал боевого безразгонника. Хватит тебе уже прятать голову в песок! Я сжал кулаки. Очень хотелось смазать по этой смутно знакомой физиономии. Но я отлично понимал – он, скорее всего, справится со мной. Может, не в воздухе, но на земле уж точно. Да и прав этот летун. Во всём прав. Я в одной лодке с Буковски и китобоями. У меня даже аэроплана нет, чтобы смыться. А если уж сяду за штурвал боевого, то деваться мне будет некуда. Только в сражение! Так уж устроены мы – военлёты. Всё-таки, я не удержался – оттолкнул летуна прочь с дороги. Широкими шагами, грохоча каблуками ботинок по стальному полу, направился к выходу на верхнюю палубу. Брюзгливый капитан «Бродяжника» не солгал. Авианосец уже было хорошо видно, несмотря на тучи. Кажущийся невероятно вытянутым воздушный корабль медленно и аккуратно швартовался к борту корвета китобоев. На верхней палубе «Бродяжника», кроме суетящихся техников, отдельной группкой стояли летуны. Все как один в чёрных кожаных плащах, шлемах и с очками на лбу. Мы подошли к ним. И сразу стало понятно – этот смутно знакомый - не из людей Буковски. Потому что хоть и стояли мы рядом с ними, но всё же отдельно. Нас как будто разделяла невидимая черта, переступать которую не собирались ни мы, ни они. А ведь с этими людьми мне в самом скором времени идти в бой. Авианосец завис всего в нескольких десятках метров от борта «Бродяжника». Швартовочные команды обоих кораблей, обмениваясь какими-то своими загадочными знаками, принялись за работу. И вот уже натянуты несколько трапов. Один для летунов – поуже и с высокими натяжными перилами. И пару грузовых, чтобы транспортировать по ним аэропланы. Я заметил, что «Ласточку» оставили на борту «Бродяжника». Значит, уже списали мой аэроплан в расход. Теперь на запчасти разберут. Я понимал, что в воздух превратившуюся в полную рухлядь машину уже не поднять. И всё-таки как-то неприятно было видеть её одиноко стоящей на палубе, пока мимо к трапам катят сильно повреждённые аэропланы. Я отвернулся – и ступил на металлический настил трапа, конечно же, не держась за натянутые перила. Безразгонники – настоящие, а не переделанные из обычных аэропланов – выглядели совершенно не похожими на летательные аппараты. По крайней мере, на те, что приходилось видеть раньше. Они больше напоминали новомодные автомобили, только на трёх колесах, как у обычного аэроплана. Похожесть усиливала форма фюзеляжа и прямоугольная решётка радиатора. На иных даже щёгольские фигурки имелись. Конечно же, как и аэропланы, летуны расписывали свои боевые машины как могли. Обнажённые девушки. Смерть с косой. Карточные колоды. Молнии. И бог его знает что ещё. Машины, на которых предстояло лететь в бой нам, был выкрашены в нейтрально голубой цвет. Он якобы помогал фюзеляжу аэроплана сливаться с небом. Глупости и предрассудки, конечно, но традиция осталась с первых месяцев войны. — Так-так-так, господа летуны, — выкатился нам навстречу невысокий человек в лётной куртке и безразмерных шароварах, заправленных в ботинки, — это будут ваши машины. Но для начала вам надо представиться начальнику лётной части нашего замечательного корабля. Из вас сформируют эскадрильи, и только после этого вы сможете подняться в небо. — Времени на эту ерунду нет, — отрезал смутно знакомый, стоящий рядом со мной. — Верно, — поддержал его кто-то из пилотов, державшихся отдельной от нас группой. — Мы только из боя – и нам надо как можно скорее вернуться в небо! Там сейчас слишком жарко! — Но без этого нельзя, — попытался отстоять свою позицию толстяк. — Должен же быть порядок. — Послушайте, — шагнул я к нему. — Знаете, как в подобных случаях поступали во время войны? — И как же? — заинтересовался толстяк. — Очень просто. Считали летунов и формировали эскадрильи уже после возвращения. — А как же быть с аэропланами? — не понял толстяк. — Спишете в расход вместе с летунами. Ответ был жёстким, как и всё на войне. — Хватит уже болтать! — вспылил летун из державшихся обособлено. — Аэропланы к вылету готовы? — толстяк нервно кивнул – Пулемёты заряжены? — новый кивок. — Значит, разбираем их, братва! По машинам! Он, похоже, был заводилой у летунов. Неформальным лидером, или кем-то вроде него. А может, и командиром эскадрильи. Но его слов послушались словно команды. Летуны бросились к безразгонникам, заскакивая в ближайшие к ним машины. — Ты ведущий или ведомый? — обратился ко мне этот смутно знакомый. — Был ведущим, — ответил я, — но привык давно уже один летать. — Тогда я буду прикрывать тебе спину, — подмигнул мне летун. — Бери машину. И – в небо! — Оно с нами, — кивнул я. И вот уже мы стартуем с палубы. Матросы-аэронавты машут длинными зелёными фонарями, давая нам разрешение на взлёт. Где-то за спиной остаётся толстяк, не видевший по-настоящему ни неба, ни войны. Зато очень любящий порядок. Он глядит нам вслед. Наверное, мы далеко не первые нарушители его любимого порядка. Все мы летуны, по его мнению такие. Одни сплошные нарушители. (обратно)Глава 4
Аэропланы летели через тучи к месту сражения. В этот раз не было у меня ни карт, ни заданий. Надо только следовать за машинами новоявленных товарищей. Они приведут меня к «полю боя». В воздухе летуны больше не держались отдельно от нас со знакомым. Теперь мы – одна команда. Да и всё равно, в сражении разобьёмся на пары. Руки сами собой проделывали привычные операции. Голова даже не особенно подключалась к этому процессу. Они помнили, слишком хорошо помнили. За годы войны им приходилось часто проверять спаренные пулемёты на капоте, пощёлкивать пальцами по приборам, а то вдруг стрелку заклинило, поправлять зеркальце заднего вида, ловя в него аэроплан ведомого. Но вот среди туч уже можно разглядеть громады воздушных кораблей. Вспышки орудийных залпов. А вот и струи пара таких размеров, что видно даже со столь внушительного расстояния. Значит, скоро враги. И схватка начнётся через считанные минуты. Словно подтверждая мои мысли, единый строй рассыпается на пары. По боевому расписанию, не знаю уж кем разработанному и утверждённому, аэропланы расходятся в разные стороны. Я увожу свой влево. Мельком кидаю взгляд в зеркальце. Там маячит ставшая знакомой решётка радиатора. Залпы громадных орудий воздушных кораблей оглушают, но уже через них уже слышен нарастающий стрёкот пулемётов. А спустя мгновение мы врываемся в воздушный бой. И я понимаю, что снова оказался в по-настоящему родной стихии! По небу метались аэропланы. Отличить своих от врагов было очень просто. Выкрашенные в чёрный цвет со скрещёнными молниями и пёсьей головой на фюзеляже и крыльях аэропланы Блицкрига. Среди пиратов Буковски и китобоев царила в этом плане полная анархия. Может, и имелись значки, позволяющие знающим людям различать их, но я-то в них не разбирался. Да и не было мне в том особой нужды. Я прошёлся, уже не глядя в зеркальце. Выпустил короткую очередь. В шесть патронов. Из каждого ствола. Пули вспыхивают огненными дорожками. Фосфорные. Вспарывают крыло ближайшего блицкриговского аэроплана. Он рушится с неба вниз, объятый клубами чёрного дыма. Готов! Бросаю аэроплан в сторону, уходя от столкновения с потерявшей управление машиной. Те, кто преследовал его, обрушиваются на меня. Три блицкриговца – палят в белый свет, как в медяшку. Вот сейчас проверим смутно знакомого летуна. Я увожу аэроплан – даже не знаю, как называется эта модель – ещё дальше, подставляя врагов под пулемёты ведомого. Тот не сплоховал. Его пулемёты тут же стучат часто и беспощадно. Краем глаза я вижу, как от попаданий в капот вспыхивает двигатель летящего первым блицкриговца. Он просто не успевает ничего сделать. Этот покойник! Ведомый уводит свою машину в другую сторону. Я легко разгадал его манёвр. Безразгонники легко набирают высоту – куда быстрей обычных аэропланов. Это я понял за два недавних вылета. Тем более, что теперь у меня была не переделка старой «Ласточки», а полноценный безразгонник. Мы с ведомым обрушиваемся на двух оставшихся блицкриговцев с флангов. Длинные очереди фосфорными пулями поджигают фюзеляжи. Один сразу валится с небес. Второй же продолжает лететь, плавно снижаясь. Пилота его задело только краем. Он сидит в кабине, откинувшись на сидение, и кажется просто уснувшим. Крови от зажигательных патронов немного. Вновь выстроившись привычным порядком лётной пары, мы отправляемся дальше. Мешанину воздушного боя не зря называют «собачьей свалкой». Порой не понять, где свой, где – чужой. Даже несмотря на яркую раскраску и эмблемы на крыльях и фюзеляже. А уж когда драка идёт в непосредственной близости от кораблей – тут уж только успевай рулить. Зенитные установки врага чертят небо бесконечными очередями зажигательных патронов. К ним лучше просто не приближаться. Дважды мы с ведомым вываливались из свалки, уходя на высоту, недоступную большинству аэропланов Блицкрига. Быстрые взгляды вниз – на безумную картину сражения внизу. Обмен жестами, знакомыми нам обоим ещё с войны, — и снова в бой. Помогаем летуну на расписанном белыми звёздами аэроплане, на хвосте у которого висят три врага. Он потерял своего ведомого – и теперь ему приходится вертеться, будто грешнику на сковороде, уводя машину от многочисленных очередей. Мы с ведомым нарушаем построение пары. Он выравнивает свой аэроплан с моим. И мы оба атакуем блицкриговцев. У первого вспыхивает хвост. Он уводит машину из-под обстрела. Второму везёт меньше. Уйти он не успевает. Зажигательные пули прошивают двигатель его аэроплана. Маленькие язычки пламени мгновенно разгораются. А через секунду весь нос объят пламенем. Но третий добирается-таки до жертвы. Длинная очередь буквально срезает укороченное крыло расписанного белыми звёздами безразгонника. Тот теряет управление, сваливается в неуправляемый штопор. И уже никакой антиграв его не спасёт. И то, как мы в четыре ствола разобрали на запчасти прикончившего его блицкриговца, он вряд ли увидел. Мы с ведомым снова уходим на высоту. Он показывает мне открытую ладонь. Значит, патронов у него больше нет. Я мельком глянул на шкалу, показывающую мой запас. Оказалось, что и у меня их почти не осталось. Я ткнул оттопыренным большим пальцем назад. Возвращаемся. Ведомый кивнул. Мы развернули аэропланы в сторону, откуда прилетели. Надо было торопиться. Вылетов таких, как этот, у нас сегодня будет явно не один. Мы опустились на палубу авианосца. Даже из машин выбираться не стали. Техники мгновенно облепили их. Принялись менять батареи – на полноценную зарядку времени не было, как всегда. Другие быстро вынимают опустевшие цинки с пулемётными лентами. Ставят на их место полные. — Дыры в корпусе есть? — поинтересовался я у старшего авиамеханика. Он только что закончил внимательный осмотр моего безразгонника. — Немного, — ответил тот. — Металл хорошо держит даже фосфорные пули. Только тогда я понял, что фюзеляж моего аэроплана обшит листами тонкой жести. Выходит, зажигательные патроны ему, на самом деле, не так страшны. Славные машины, всё-таки, безразгонники. Трижды мы возвращались на палубу авианосца. И каждый следующий вылет мне давался всё тяжелее. Несмотря на антиграв, аэроплан становился, казалось, тяжелее с каждой минутой. Руки болели. Спина затекла. Глаза слезились от напряжения, несмотря на отличные очки. Я выиграл их в лотерее после смерти богатого пилота-аристократа. Их желтоватые стёкла ничуть не потускнели за прошедшие годы, и отлично защищали от солнечных бликов. Да и в сером мареве туч через них было куда лучше видно. Вот только теперь не помогали и они. Я буквально вывалился из кабины. Сполз по борту аэроплана. Ноги просто отказывались держать нас. Мой ведомый выглядел и чувствовал себя ничуть не лучше моего. На ногах ему помогали держаться двое техников, на их плечах он буквально висел. К нам подкатился толстяк в лётной куртке. Он так и не сумел запрячь нас ни в какую эскадрилью. Мы опускали аэропланы на палубу, заряжали их, заправляли пулемёты свежими лентами – и отправлялись в небо. — Вам выделена каюта, — сообщил нам с ведомым толстяк. — Полтора часа на отдых. За это время ваши аэропланы приведут в порядок. А то механики уже у меня на плечах висят. Говорят, что ваши машины развалятся, если их ещё хоть раз без хотя бы небольшого ремонта отправить в небо. — Сразу видно, — устало усмехнулся я, всё же находя в себе силы встать и поднимая очки на лоб, — что они ни разу не воевали. — Машины выработали моторесурс на несколько месяцев вперёд, — вспылил старший механик, без особых церемоний подхвативший меня и буквально волокущий на себе. — И, кстати, вы-то сами, господин летун, воевали? — Я что, так молодо выгляжу? — глянул на него я, хотя это и было довольно неудобно. Тот только половчее перехватил меня, будто я был мешком с картофелем, а не человеком. Однако дурацких вопросов больше не задавал, что меня искренне радовало. — Вам всё равно нужен отдых, — говорил катящийся следом толстяк в лётной куртке. — Ну, куда вам в таком виде в небо. Капитан Гвинадо лично распорядился, чтобы вы отдохнули полтора часа. — Почему именно полтора часа? — задал вопрос более проницательный мой ведомый. Толстяк замялся, даже с шага сбился. Потупил взор. И я понял, что он знает намного больше, чем хочет сказать нам. Однако всё же решил, что врать открыто не стоит, раз уж его раскололи так быстро. — Дальняя разведка обнаружила целый авиаполк блицкриговских тяжёлых аэропланов, — ответил он. — Торпедоносцы. Они заходят к нам во фланг. Капитан Гвинадо выделил пятнадцать летунов, которым предстоит им противостоять. Вы – среди них. Торпедоносцы доберутся сюда примерно через два с половиной часа, не раньше. Вот вам и дали время на отдых. Торпедоносцы. Разработка, которая многим казалась абсурдной. Кому нужны большие аэропланы, если можно строить воздушные суда. Однако они оказались весьма дешёвы в производстве. На деньги, ушедшие на постройку одного корвета, можно было построить эскадрилью тяжёлых аэропланов. А по эффективности эскадрилья всё-таки несколько превосходила один корабль. Они могли постоять за себя, благодаря мощному пулемётному вооружению. Выстроившись плотным ордером, тяжелые аэропланы вполне могли организовать плотную огневую завесу, через которую очень трудно было прорваться. И вот теперь целый полк тяжелых аэропланов, вооружённых тяжёлыми торпедами, вскрывающими борта линкоров, готовился зайти к нам во фланг. Останавливать их придётся нам. Надеюсь, что полтора часа отдыха хоть немного помогут. На фронте, конечно, приходилось и меньше спать, но тогда я, как бы банально это ни звучало, был моложе. Каюта была самой обычной. В подобных ей я прожил не один год. Две койки, низкий потолок, откидной столик и иллюминатор. Я быстро разделся и улёгся спать. Терпеть не могу ложиться в одежде. Даже когда спать приходилось всего ничего, я тратил несколько минут на одевание-раздевание. Лучше уж вовсе не спать. Уснул я, наверное, ещё раньше, чем голова моя коснулась подушки. Потому что даже отчаянного храпа моего ведомого не слышал. Потому что первым, что я услышал, проснувшись, были именно его переливы. Я сел на койке. Металлический пол неприятно холодил голые ступни. Да и вообще, в каюте было не слишком жарко. Я быстро оделся. Как раз, когда натягивал шлем, на койке заворочался ведомый. Зевая, он вылез из-под одеяла, почесал короткие волосы, взъерошив их. — Пора уже? — протянул он. — Пора, — кивнул я, указывая на хронометр над входом в каюту. Спустя секунду, в дверь уже деликатно, но громко стучали. Ведомый слез с койки, принялся быстро шнуровать ботинки. Я же крикнул, чтобы входили. Дверь в каюту мы запирать не стали. Хотя и я, и ведомый, по привычке спали с револьверами под подушкой. Точнее это у меня был револьвер. А ведомый сейчас прятал в кобуру чёрной кожи здоровенный угловатый пистолетище. Я таких даже не видел – что-то новенькое. Из него, наверное, можно аэропланы сбивать. Дверь каюты распахнулась – на пороге стоял молодой матросик с усталым лицом. Видимо, ему спать не пришлось ещё с самого начала боя. И потому нам он отчаянно завидовал. Быть может, именно его с товарищем каюту, мы занимали. — Ваши аэропланы в ангаре, — сообщил он. — Техники готовят их к запуску. Я поблагодарил его, и мы с ведомым поспешили вслед за матросиком в тот самый ангар, о котором он говорил. По дороге я понял, что сон не хочет отпускать меня. Я отчаянно зевал всю дорогу. Очень хотелось закрыть глаза – веки будто свинцом налились. И потому в ангаре я первым делом направился не к аэропланам, а к открытому баку с водой. В него тонкой струйкой стекала ледяная вода с конденсатора влагоуловителя. Питьевой эта вода уж точно не была – её использовали в основном для технических нужд. Я снял шлем – и нырнул в бак головой, задержав дыхание. Вынырнул. Понял, что мало. Нырнул снова. И третий раз – для закрепления. Шлем натянул прямо на мокрые волосы. Вот теперь можно отправляться в небо. Сна как не бывало. Я быстрыми шагами догнал ведомого, тот, собственно, не сильно и торопился. Толстяк в лётной куртке уже собрал вокруг себя летунов, которым скоро отправляться в небо. — Враг идёт с небольшим опережением, — говорил он. — Кроме того, торпедоносцы прикрывают не только лёгкие аэропланы, но и корвет. Он маячит на границе залпа нашего главного калибра – сам огня не открывает. Всё понятно. Теперь нам придется либо, очень сильно рискуя, лететь мимо него, подставляя себя под огонь его зенитных пулемётов, либо делать большой крюк. Что очень сильно играет на руку тяжёлым аэропланам. — И самое неприятное, — добавил толстяк, — разведчики доложили, что видели на аэропланах прикрытия значки «Летающего цирка». — Барон, — прошелестело над нашими головами. Если Ястреба и Ятаганов ненавидели, то Барона – просто боялись. Командир самой эффективной эскадрильи Нейстрийского фронта. Они не перестали воевать, даже после подписания перемирия. Как и Буковски, Барон собрал своих летунов, чтобы стать наёмниками. Теперь они убивали не ради славы или орденов, а за деньги. В каком-то смысле это было даже честнее. — Блицкригу продался, — прошептал ведомый. — На это мы не рассчитывали. — А на «Турн-и-Таксис» не грешишь? — глянул на него я. — Даже у почтарей не хватит денег на Ястреба с Ятаганами и на «Летающий цирк» Барона. Я только плечами пожал. Может быть, он был прав. Счетами почтовой компании я не интересовался, хотя, наверное, многие аудиторы готовы были за это душу продать. И всё равно, остались бы, как говорят, с положительным балансом. — Вот что такое мы впутались? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь. Ответа, конечно, не получил. Ведомый даже плечами пожимать не стал. — По машинам! — выпалил один из летунов, быть может, тот же самый заводила или уже новый. — Высокого неба! — крикнул нам толстяк. — Не теряй его, — нестройным хором ответили мы. Толстяк махнул рукой. Техники засуетились сильней обычного. Запели сирены. Замигали лампы. Внешняя стена ангара медленно начала расходиться. Бывшая десантная палуба была переделана под ангар для аэропланов. Я уже несколько раз встречался с таким. Мы забрались в свои машины. Когда я уже собирался запрыгнуть в кабину, меня поймал за рукав молоденький ещё механик. — Там же холодно, — сказал он, — а вы с мокрой головой. — Там, — махнул я рукой в сторону медленно расширяющейся серой полосы неба, — будет так жарко, что я уж точно не простыну. Паренёк, похоже, был не в курсе этой бородатой шутки фронтовых летунов. Он с недоумением уставился на меня. — От пневмонии не умер ещё ни один летун, — усмехнулся я. Запрыгнув в кабину, я крикнул «От винта!», хотя у безразгонника никакого винта не было. Наверное, скоро эта фраза станет ритуальной. А то и вовсе уйдёт в прошлое. Двери ангара окончательно разошлись в стороны. Можно было взлетать. Аэропланы приподнялись на несколько сантиметров над полом ангара – и хоть нам никто не выдавал ордера или порядок вылета, один за другим покинули помещение. Выстроились в небе и направились к новой схватке. На полной скорости. По широкой дуге обходя смутную тень вражеского корвета. Именно тогда мы столкнулись с новым зенитным вооружением Блицкрига. Не повезло тем, кто решил обогнуть корвет сверху, использую высокую скорость набора высоты, присущую безразгонникам. Мы с ведомым ушли налево – и нам было очень хорошо видна вся страшная картина. Лязг металла был слышен даже с большого расстояния. Стволы орудий, высунувшиеся из-за броневых щитов, были почти незаметны. Зато результат обстрела – очень даже. Как будто несколько десятков шутих выстрелили одновременно. Верхняя палуба корвета окуталась клубами пара и порохового дыма. В небо рванулись снаряды. Затем новый залп. И ещё одна волна снарядов. Во время третьего залпа начали взрываться в небе первые снаряды. С глуховатыми хлопками расцветали в небе сероватые облачка. Шрапнель превращала аэропланы, летящие над корветом, в настоящее решето. Они разваливались прямо в воздухе. Град обломков посыпался прямо на верхнюю палубу. — Дьявол, — вырвалось у меня сквозь стиснутые зубы. А ведь самым основным манёвром обхода воздушных судов всегда был именно подъём. Чтобы заходить сверху на вражеские аэропланы. Раньше для борьбы с этим манёвром использовали баллоны с газом, маневрировать среди которых почти невозможно. Теперь вот блицкриговцы придумали куда более эффективный метод. Но корвет остался позади. Впереди нас ждал враг – жестокий и опытный. Так что и оружие, и погибших ни за грош товарищей, лучше пока забыть. Тем более, что я даже имён их не знал. Оставшиеся аэропланы выстроились боевым ордером. Летящий недалеко от меня пилот показал большим пальцем вверх. Я кивнул, Мы начали набирать высоту. Остальные последовали примеру. Атаковать врага лучше всё-таки с превосходящих высот. Если, конечно, у тебя нет плана неожиданной атаки, как у Александера. Примерно так же думал и Барон. Наши эскадрильи налетели друг на друга, едва не столкнувшись в облаках. И грянул встречный бой. Аэропланы Барона опередили торпедоносцы, чтобы первыми встретить нас. Я бросил машину влево. Летевший рядом пилот ушёл со своим ведомым вправо. Не думая о том, попаду ли в кого, я нажал на гашетку. Среди туч замелькали очереди фосфорных пуль. Я прошёл мимо раскрашенного самыми невероятными цветами, как это принято в «Летающем цирке», аэроплана. Летун его помахал мне рукой. Шутник, будь он неладен. Оказывается, подлец отвлекал моё внимание – и это ему почти удалось. В последнюю секунду я успел бросить аэроплан вниз и влево, уходя от длинной очереди налетающего спереди врага. Надеюсь, ему достается от ведомого. Закрутив штопор, я повёл аэроплан снова вверх, выбирая себе цель. Враг как будто почувствовал моё внимание. Ушёл с линии огня – нырнул в облака. Я не стал гоняться за ним. Всё же главной целью были именно торпедоносцы. Я поднял машину ещё выше, не рискуя уходить в тучу. Слишком велик шанс наткнуться при выходе на врага. А то и схлопотать шальную очередь неизвестно от кого. А вот и тяжёлые аэропланы. Здоровенные четырёхмоторные машины с экипажем в пять-шесть человек. Так и топорщатся пулемётными стволами вверх и вниз. И палят стрелки вовсю, чертя небо фосфорными пулями. Похоже, со времён войны они приобрели популярность. Подняв аэроплан ещё выше, я бросил его в крутое пике, нацелившись на один из двигателей торпедоносца. Пулемётчик заметил меня, развернулся в своём гнезде в мою сторону. Но было поздно. Я заходил с той стороны, где он уже не успел меня достать. Длинной очередью из обоих стволов я хлестнул по двигателю. Тот мгновенно воспламенился. Широкие лопасти пропеллера замерли. Заодно язычки пламени побежали по внушительному деревянному крылу торпедоносца. Я ушёл вниз. За спиной раздалась ещё одна длинная очередь. Ведомый продолжал обрабатывать тяжёлый аэроплан. Я уже собирался на второй заход по тому же противнику. Но меня перехватил наёмник. Он вынырнул из облаков сбоку. Открыл ураганный огонь. Пули застучали по фюзеляжу, вспыхивая, но не причиняя вреда тонкому металлу. Я увёл машину вверх. Резко выключил тягу, давая аэроплану самому упасть на врага. Рухнул вертикально. Машина противника представляла собой идеальную мишень. Мне хватило одной очереди. Окутавшись пламенем, блицкриговец устремился к земле, сваливаясь в неуправляемый штопор. На скорости я проскочил мимо торпедоносца. Достать его я просто не успевал. А вот бортстрелки устроили на меня настоящую охоту. Мне очень не повезло угодить под перекрёстный огонь сразу двух пулемётов. Выжав газ до упора, я закрутил штопор, лишь бы уйти хотя бы относительно целым. Пули снова застучали по фюзеляжу моего аэроплана. Он затрясся от многочисленных попаданий. А ведь живучая машина! Каким-то чудом мне удалось вырваться из-под перекрёстного огня. И даже бой вести ещё мог. А вот торпедоносец, как раз, нет. Ведомый буквально расстрелял пилота и бортстрелка из передней аппарели. И теперь тяжёлый аэроплан летел строго вперёд, медленно заваливаясь на один борт. С той стороны, где мы разнесли его двигатели. Я сделал ведомому знак возвращаться. Всё же переоценил я живучесть моей машины. Что-то внутри неё ощутимо вибрировало. Да и звук мотора мне откровенно не нравился. Ведомый кивнул. И мы парой отправились в обратный путь. Капитан авианосца из частной армии Чёрного Буковски внимательно вглядывался в кипящие грозой и яростью облака. Как можно было летать там чему-то меньше корвета, он не понимал. Однако безумцы, которыми являлись летуны, умудрялись не только летать, но и драться в этой серой кипени. И убивать друг друга. Капитан слушал доклады офицеров. Те сыпались на него со всех сторон постоянно. Освоить такой объём информации он, конечно, не мог. Однако и нужды в этом не было. Ведь обстановка менялась порой быстрее, чем офицеры успевали доложить. Грохотали орудия главного калибра авианосца. Они, конечно, были меньше, чем на линкорах и броненосцах, однако маневрирующему корвету Блицкрига хватило бы и пары попаданий. Он теперь стрелял в ответ, хотя как раз уж его снаряды никакого вреда авианосцу нанести не могли. Они просто отскакивали от брони. — Боем связать пытаются, — протянул старший артиллерист авианосца. — Не только, — покачал головой капитан, — и не столько. Зашёл к нам в борт – и лупит по ангарам. Броне-то это нипочём, а вот каково придётся аэропланам. Какие мысли по этому поводу? — обернулся он к старшим офицерам, стоящим тут же – на мостике. — Да что тут думать! — воскликнул артиллерист. — Дать им бой! Подойти на полкилометра – и ударить, как следует! — Если только именно этого они не добиваются, — заметил капитан. — Но в противном случае, — покачал головой отвечающий за лётный состав офицер, у которого и должности-то толком не было. Он давно уже не садился в кабину аэроплана из-за травм, полученных ещё до войны во время аварии. С тех пор он сильно располнел, но продолжал носить лётную куртку и шарф, — мы ставим под угрозу все наши аэропланы. Особенно те, что опускаются на верхнюю палубу. Они окажутся под обстрелом вражеских орудий малого калибра. К тому же, все мы видели, как работает их новая зенитная система. Остальным не нашлось что сказать. — Понятно, — капитан снова обернулся к обзорному стеклу. — Бездеятельными мы оставаться дальше не можем. Рулевой, манёвр сближения с корветом врага. Открыть беглый огонь из главного калибра по корвету. Подготовить остальные орудия к беглому огню. Вытянутая громада авианосца медленно качнулась в сторону вражеского корвета. Тот огрызнулся из всех пушек. Однако боя не принял. Подался назад, сохраняя дистанцию и продолжая вести огонь. Авианосец продолжал преследование, набирая скорость. Более шустрый корвет отступал, но не уходил совсем. — «Дерфлингер» прорвался! — доложил офицер связи, сжимающий в кулаке телеграфную квитанцию. — На всех парах идёт к нам! Китобои пытались остановить его. Дважды брали на абордаж, но на борту «Дерфлингера» чуть ли не бригада небесной пехоты Блицкрига. Китобоев выкидывали оба раза с большими потерями. «Пилигрим» и два фрегата сопровождения были вынуждены отступить под превосходящей огневой мощью врага. — А что наши? — Связаны боем на этом участке, — доложил офицер службы наблюдения. — Прикрыть нас никто не сможет. — А тут ещё этот корвет крутится, — протянул артиллерист, — и торпедоносцы. Да уж, взяли нас в оборот, нечего сказать. — Не забывайте, — напомнил всем капитан, — мы не должны выигрывать этот бой. У нас другая цель. Это не нас связывают боем. Это мы связываем боем блицкриговцев. — Условленного сигнала пока нет, — заметил офицер связи. — Ожидаем. Проклятый корвет отрезал нас от авианосца. Мы метались по небу, но его бортовые зенитки работали отлично. Подобраться к нашему кораблю возможности просто не было. Даже если обходить по самой широкой дуге. Верхняя палуба находилась под постоянным обстрелом корвета. Торпедоносцы же были всё ближе. Первые машины уже маячили в непосредственной близости от кормы корвета. Да и наёмничьей эскадрилье Барона забывать не стоило. Мы носились по небу. Теперь нам приходилось экономить едва ли не каждый патрон. Слишком уж мало их оставалось в цинках. Очередей длиннее, чем в три патрона я старался не давать. Стук и вибрация в двигателе усилились. После ещё нескольких попаданий пара листов жести отслоилась и теперь металлически звенела на ветру. А из многочисленных дыр в фюзеляже сочились струйки дыма. Каким бы живучим ни был мой безразгонник, долго мне в воздухе не продержаться. Ведомый нагнал меня. Сравнял скорости наших аэропланов. И показал пальцем вверх. Мы синхронно набрали высоту. Ведомый указал на вырвавшийся вперёд торпедоносец. В этот момент как раз нескольконаших аэропланов подожгли последний оставшийся двигатель у летящей в непосредственной близости от него машины. И тяжёлый аэроплан, стремительно набирая скорость, начал падать. Так что выбранный целью противник остался один – без прикрытия. Ведомый похлопал по краям кабины. Значит, атакуем пилота. Странный выбор. Вот только ведомый не оставил мне выбора. Он бросил свой аэроплан в атаку, опережая меня. Что мне оставалось, кроме как последовать за ним. Мы сверху зашли на торпедоносец. Ведомый, хотя теперь он был уже ведущим, прошёлся длинной очередью по кабине пилота и по передней аппарели. Я же атаковал оставшиеся аппарели. Зенитчики вскинулись в своих «гнёздах». Но было поздно. Я тоже не скупился на патроны, опустошая цинки. Чёрт с ним! Мне отчего-то казалось, что у моего ведомого родился некий безумный до гениальности план. Очереди заставили пулемётчиков замереть. Оба откинулись на спину, прошитые пулями. Пилот схватился за лицо, развороченное рикошетом. Между пальцев его обильно текла кровь. Почти одновременно мы проскочили мимо торпедоносца. Однако ведомый внезапно сильно затормозил. Если можно так сказать о манёвре в небе – другого слова у меня просто не нашлось. Видимо, включил антиграв на полную мощность. Он выравнял скорость и высоту с неуправляемым торпедоносцем. И сделал нечто такое, что у меня просто волосы под шлемом дыбом встали. Такого не делали ни в одном воздушном цирке. Ни в шутовском. Ни в бароновском. Ведомый отстегнул ремень безопасности, поставил ногу на край кабины. Подхватил пилота, молниеносным движением ножа перерезав его ремень, и буквально выкинул его за борт. А следом сам перепрыгнул на его место. И его, казалось, ничуть не пугала чудовищная высота. Одна ошибка – и лететь придётся далеко. Один из стрелков аппарели вскинул голову. Несмотря на раны он был ещё жив. Ведомый хладнокровно вытащил свой здоровенный пистолет и парой выстрелов прикончил его. И после это взялся за рычаги торпедоносца. Я кружил рядом, наблюдая за последовавшими событиями. Вдруг враг поймёт, что произошло – хоть это и заняло считанные секунды – и атакует машину, которая теперь может причинить блицкриговцам очень много вреда. Как оказалось, делал я это не зря. Красный аэроплан, принадлежащий самому Барону, налетел, словно коршун. Барона, вообще, часто сравнивали именно с этой хищной птицей. Не будь у меня безразгонника, я бы вряд ли осмелился атаковать его. Однако сейчас мне больше ничего не оставалось. Я атаковал снизу, не жалея оставшегося скудного запаса патронов. Фосфорные пули прошли мимо. Барон бросил свой красный «Альбатрос» в сторону. Однако на меня переключаться не спешил. Понимал, что является главной целью. Пулемёты со щелчком замолчали. Всё – патроны вышли. Теперь мне оставался только таран. Ну, или хотя бы имитация. Выжав газ до упора, я направил машину прямо на аэроплан Барона. В тот момент я и сам не знал – отверну ли в последний момент или же сумею довести дело до лобового тарана. Выжить при нём шансов почти нет у обеих сторон. Расстреливающий широкие крылья торпедоносца Барон предпочёл уйти в сторону. И следом обрушил огонь своих пулемётов на мой аэроплан. Мне пришлось крутиться даже быстрее, чем когда я попал под перекрёстный огонь двух зениток. Всё же Барон был настоящим асом. Мне до него было далеко. Я закрутил машину в бешеном штопоре. Это был опасный трюк, ведь аэроплан мой вполне мог развалиться от таких кунштюков. Резко сбросил скорость, пользуясь преимуществом безразгонника. Попытался пропустить «Альбатрос» Барона мимо. Но тот не купился. По короткой дуге снова нагнал меня, поливая длинными очередями. Я закрутил отчаянную «бочку» – фосфорные пули мелькали то слева, то справа от моего аэроплана. Несколько даже врезались в фюзеляж. Дымный след, тянущийся за моей машиной, стал чернее и намного гуще. Стук двигателя окончательно слился с вибрацией в один неприятный, режущий ухо звук. Уйдя на высоту, недоступную «Альбатросу» Барона, я смог наблюдать всю картину атаки торпедоносца на вражеский корвет. Мой смутно знакомый пилот сумел подвести тяжёлый аэроплан на расстояние торпедной атаки. И выпустил обе мощные торпеды разом. Здоровенные сигарообразные снаряды полетели вниз по диагонали. Врезались в корму корвета. Взрыв разметал броню. Пламя объяло едва ли не половину корпуса воздушного корабля. Жирный чёрный дым потянулся за ним шлейфом. С опозданием грянули зенитные орудия корвета. Торпедоносец начал буквально разваливаться на части, разрываемый шрапнелью. О судьбе моего бывшего ведомого я не хотел думать. Я направил свой дребезжащий и разваливающийся безразгонник к авианосцу. Корвет в это время отчаянно боролся за жизнь. Объятый пламенем, он медленно терял небо. Ему уже было не до того, чтобы палить по пролетающим мимо аэропланам. Опустившись на верхнюю палубу, я тут же выскочил из кабины. И был сильно удивлён тому, что техники крепят мой безразгонник к ней. — Что это значит?! — воскликнул я. — Там же бой идёт! — Хватит, — махнул мне рукой старший механик. — Отвоевались мы. Выходим из боя. Сюда идёт «Дерфлингер». Нам против него не выстоять. — Аэропланы ещё могут задержать его, — настаивал я. — Не в «Дерфлингере» дело, — подошёл ко мне толстяк в лётной куртке. — Мы получили сигнал от Александера с «Вулкана». Посылка получена – можно уходить. Мы сделали своё дело, — он подошёл и несильно хлопнул меня по плечу. — Вы сделали своё дело. И сделали его отлично! У меня были силы только на то, чтобы кивнуть. — А ведомый твой? — спросил толстяк. Я кивнул в сторону медленно падающего корвета. — Это он натворил. Называл сумасшедшими китобоев, а сам такое учудил. Перескочил из своего аэроплана в торпедоносец – и подорвал корвет. Толстяк в лётной куртке недоверчиво покачал головой. Поверил ли он мне или нет – меня это не сильно волновало. (обратно)Глава 5
Я лежал на траве и глядел в небо. Закинув руки за голову и наслаждаясь теплом. В кратере Чёртова жерла найти траву было достаточно сложно. Это место мне показала Силке. Она притащила меня сюда буквально за руку. Тут же плюхнулась на траву. — Это – моё место! — с гордостью заявила она. — И только те, кому я разрешаю, приходят сюда! — А что бывает с теми, кто приходит без твоего разрешения? — поинтересовался я. — Я разрываю их на куски, — прорычала Силке, состроив уморительно зверскую рожицу, — и швыряю их на самое дно нашего кратера! Отец уже не раз говорил мне, что там уже слишком много костей лежит! Несмотря на мрачное настроение, я тогда не смог удержаться от смеха. Вот теперь, с милостивого разрешения дочери Бронда, я мог свободно валяться на траве и глядеть на небо. Не рискуя при этом отправиться в виде разрозненных кусков на дно Чёртова жерла. Я ценил это одиночество. Даже Силке быстро перестала набиваться мне в спутники. Непосредственной и непоседливой пацанке было скучно со мной. Я ведь валился на спину, закидывал руки за голову и глядел в небо. И только сильный дождь мог прогнать меня. От слабого меня защищал небольшой карниз, нависающий над полянкой. С этими визитами я почти потерял чувство времени. И в тот день, когда ко мне пришёл Бронд, я уже не мог сказать точно – сколько именно провёл в гостях у китобоев. Бронд опустился на траву рядом со мной. Вынул из-за пазухи одну за другой три бутылки без маркировки. Запечатаны они были сургучом. Я знал, что так запечатывали только урдскую казённую водку. — А не многовато на нас двоих? — поинтересовался я. — Закуска хорошая. Оставив бутылки на траве, Бронд отправился туда, откуда пришёл. Вернулся, неся увесистую корзину, накрытую белым полотном. — Это от фрау Бронд, — сказал он. — Она сказала, что тебе давно пора пообедать. И отправила меня сюда, — китобой поставил корзину на траву. Нёс её он с явным усилием. — Это я уговорил фрау Бронд половину выложить. Но тут и без того хватит, верно, на эскадрилью. Бронд принялся выставлять на траву еду в судках. А ведь насчёт эскадрильи он, пожалуй, не шутил. Еды в корзине было много. И самой разнообразной. На любой вкус. — Твою бы фрау Бронд да к нам на «Левиафан», — усмехнулся я. — А то кок там из лучших продуктов готовил такую бурду, что есть противно было. Если, конечно, не слишком голоден. — Вас, летунов, кормят всегда как на убой, — подтвердил Бронд. Последними он поставил на импровизированную скатерть пару стальных рюмок. Из таких только урдскую казёнку и пить. — Ну, от винта. Звякнули рюмки. Мы приняли по первой. — Между первой и второй… — Бронд уже наполнял рюмки. Огненная дорожка пробежала по пищеводу. Казалось, выдохну я чистое пламя. Мы с Брондом приняли гасить пожар в желудке едой. Оказывается, я проголодался – и на самом деле довольно сильно. Мы усиленно жевали. Вскрывали судки, каждый раз удивляясь тому, что в них лежит. И продолжали жевать. Не забывали и про короткие перерывы на тост, так сказать. Из-за количества еды даже казёнка брала не сразу. Да и пить её с переполненным желудком сложновато. Мы едва прикончили первую бутылку, когда, не сговариваясь, откинулись на траву. И я понял, что Бронд, наконец, решился заговорить о главном. О том, зачем пришёл ко мне. — Война начинается, Готлинд. Большая война. Может быть, даже больше, чем недавняя. Блицкриг объявил войну империи. «Турн-и-Таксис» объявили о том, что выводят все свои деньги из нашей страны. И более не будут осуществлять перевозки в нашем небе. Блицкриг поддержала Нейстрия. Тамошние «ястребы» жаждут реванша за войну, которую считают проигранной. Хотя там ещё не всё решено – в королевстве достаточно уставших от войны политиков и генералов, которые настаивают на нейтралитете. Союзники империи уже собирают войска на границах. Ну что же, этого и следовало ожидать. Собственно, причиной моего дурного настроения был тот факт, что я стал одним из соавторов casus belli. Ведь именно пограничная стычка в нейтральных небесах и стала формальным поводом для новой войны. А ведь мир продлился даже меньше, чем шла проклятая война, из которой я едва выбрался живым. И вот теперь к пограничным крепостям стягиваются обозы с продовольствием, а навстречу им шагают длинные колонны самых прозорливых беженцев. По железной дороге катят эшелоны с оружием и боеприпасами. Из-за них задерживаются рейсовые поезда – и уехать из приграничных районов становится тяжело. А потому раскупаются все билеты на пассажирские воздушные корабли и арендуются аэропланы. Кто-то уже зарабатывает на войне – даже ещё не начавшейся – хорошие деньги. Войска приводят в боевую готовность. Повсеместно идут учения. Вызывают резервистов и абшидированных[314] солдат и унтеров. Отменяются отпуска офицеров. Расконсервируют технику. Скоро в небо поднимется множество воздушных судов, даже устаревших, и спустившихся на землю сразу после войны. Выкатят из депо бронепоезда. Они показали себя не лучшим образом, однако всё равно пойдут в дело. Линкоры, крейсера, миноносцы, корветы — военно-морские суда готовятся оборонять порты и не допускать десантов на побережье. Маховик войны медленно, но верно раскручивался. И остановить его уже не сможет никто. А запустил его, в том числе и я. От этого было противно. Я запил эту противную горечь казёнкой. Не помогло. Есть не хотелось вовсе. И я предпочёл ещё одну рюмку. — Ты хоть знаешь, из-за чего весь сыр-бор поднялся? — поинтересовался Бронд. — Я ведь даже не знаю, что там вёз аэроплан «Турн-и-Таксис». — Я знаю не больше твоего, — покачал я головой, вяло жуя листик салата. — И мне кажется, что Чёрный Буковски тоже не в курсе. Да и не стремлюсь, Бронд, я знать это. Меньше знаешь – дольше проживёшь. — Вадхильд всю дорогу с тобой, как говорят, ошивался. Даже ведомым твоим был. А ведь это он был чуть ли не человеком самого Адальгрина. Я только руками развёл. Что я мог сказать по этому поводу. Мне было только смутно знакомо лицо этого Вадхильда. Кажется, по войне. Но я не был уверен даже в этом. — Клаус твой – славный парнишка, — неуклюже сменил тему Бронд. Он был тяжеловесным человеком. Во всех смыслах. — Ему стоит остаться у нас. Слишком уж… — он не договорил. — Опасно ему со мной, — закончил за него я. — Всё верно, не мнись, Бронд. Я сам хотел просить тебя оставить Клауса в Чёртовом жерле. — Вот и славно, — пробурчал Бронд. Он явно хотел поговорить о чём-то ещё, но вновь не хотел поднимать тему. Мы старательно обходили один вопрос. Гибель Якоба. Старый почтарь сгинул в грозовом небе. Не нашли ни тела, ни обломков его аэроплана. В отличие от меня, он до самого конца летал своём переделанном в безразгонник «Стриже». Кто-то видел, как его аэроплан попал под огонь зенитной установки блицкриговского крейсера – и разлетелся на куски прямо в воздухе. Но поручиться, конечно же, никто не мог. В небе бывает всякое. А уж неразбериха царит такая, что порой врага от друга не отличишь. Но факт остаётся фактом. Якоб не вернулся из очередного вылета. Хотя вряд ли Бронд хотел поговорить именно об этом. Вопрос тогда – о чём? — Нас выселяют, — выпалил, наконец, Бронд, вертя в руках опустевшую бутылку казёнки. — Это до отделения Блицкрига мы находились едва ли не посередине страны. А теперь вот оказались в приграничной полосе. Чёртово жерло будут использовать как противовоздушную крепость. Чёрт! Да они просто захватят наши укрепления и поставят тут свои воздушные корабли, вместо наших. И вот им готовая крепость против Блицкрига. — Значит, пора и мне покинуть Жерло, — кивнул я. — Военным летуном снова становиться никакого желания нет. — И куда? — поинтересовался Бронд. — Может, со мной останешься? Воевать уж точно не придётся. Научим тебя наших китов ловить. Стальных в смысле. Нам обещали хорошо платить за захваченные корабли Блицкрига. И место под новую базу выделили – похуже нашей, но тоже ничего так. Денег дали – и наличными, и кредит большой в Дилеанском земельном банке. Обещают помощь ещё много чем. — Я понимаю всё, Бронд, — я сел, вяло покопался в очередном судке с едой. — Но не по мне это всё. Уеду я. — И куда? — поинтересовался командор китобоев. — Сейчас нигде не будет спокойно. Разве что в Урде, — он щёлкнул пальцем по непочатой бутылке казёнки. — Но там слишком уж холодно. Да и где найти работу для летуна в тамошних степях-то. — А хоть бы и в Урд, — пожал плечами я. — К холоду я привычный, а работа для летуна найдётся всюду. — А полетишь ты туда как? Буковски тебя к самой урдской границе не повезёт. Авианосцы и крейсера Чёрного Буковски до сих пор ремонтировались в обширных доках Чёртова жерла. Воздушному пирату повезло с временными союзниками. Китобои ведь буквально разбирали захваченные корабли, продавая с них всё, что представляло ценность на чёрный рынок. А остальное шло на починку домов и постройку новых. И их обустройство, конечно. Я вот жил, например, в салоне роскошного пассажирского лайнера с коврами на полу и деревянной мебелью, украшенной затейливой резьбой. — Завербуюсь, — развёл руками я. — На Север, что ли?! — удивился Бронд. — Да ты сумасшедший! У тебя же кишки и мозги смёрзнутся. Оттуда людей привозят в таком виде, что смотреть страшно! Ледышки, а не люди! — А здесь будет слишком жарко, — усмехнулся я. — Я уже горел раз в аэроплане. Больше как-то желания нет. — Силке говорит, что у тебя талант к полётам на безразгонниках. Особенно на мотоциклах. — В гарпунёры завербовать меня хочет, — рассмеялся я. — Я не настолько обезумел, Бронд, чтобы летать, когда под ногами ничего нет. Недостаточно я отчаянный для этого, наверное. — Это старость! В спину мне врезалась небольшая, но сильная ручонка Силке. Я едва не повалился на траву. — Полёты на мотоциклах для молодых! Силке уселась рядом с нами. Подхватила бутыль, понюхала её, скривилась. — Опять ты эту гадость пьёшь, папа, — осуждающе глянула на отца дочь. — Знаешь же, что маме это не нравится. — Она видела бутылки, — начал оправдываться Бронд, который дома находился под пятой своих любимых женщин, — и знает, куда и к кому я отправился пить. Нас выселяют, дочка, и трезвым я быть в такое время не хочу. Ты ведь ещё совсем маленькая была, когда мы здесь обосновались. Не помнишь, как нам приходилось мыкаться до этого. — Для меня Жерло это дом, — напустилась на него Силке, — и другого я не знаю вообще. И мне тоже очень не хочется, чтобы он стал имперской военной базой. — Выбора у нас всё равно нет, — вздохнул Бронд, берясь распечатывать вторую бутылку. Я покачал головой. Пить больше не хотелось. А уж напиваться – тем более. Мне пора было покидать Чёртово жерло. Пока отсюда не ушли последние корабли Чёрного Буковски. А точнее авианосец «Георг», на борту которого я воевал. Ведь именно там стоял мой безразгонник – «Ястреб», так называлась серия первых антигравитационных аэропланов империи. Он стал моей платой за участие в безумной драке с блицкриговцами. — Когда сниматься думаешь? — спросил я у Бронда. — Вот Буковски свой флот заберёт – и мы отправимся к новому дому. Сейчас вот потихоньку собираем всё, что можно будет увезти с собой. — Скоро за твою конуру примутся, — кровожадно усмехнулась Силке. — Значит, точно вместе с Буковски уйду, — в тон ей ответил я. — От вас, злодеев, подальше. Пусть бы на Урдский север. — Ты что, серьёзно? — всплеснул руками Бронд. — Насчёт Севера? — В ледышку же превратишься! — поддержала его Силке. — На высоте всегда холодно, — пожал плечами я. — Просто буду одеваться потеплее. Спорить дальше со мной не стали. Мы развалились на траве. Вяло жевали еду, которой, казалось, не становилось меньше. Вскоре Бронда нашёл кто-то из его людей. Он вздохнул и поплёлся за ним. Мы же с Силке остались валяться дальше. Я понимал, что завтра надо будет прекращать ничегонеделание. Надо узнать, что с моим «Ястребом». Выяснить – куда именно сможет доставить меня Буковски. Да и финансы подсчитать. Я ведь хотел заработать на этом деле реальные деньги, а не аэроплан. «Ястреб», безусловно, принесёт мне хороший доход. Однако для того, чтобы устроиться на новом месте, мне будут нужны наличные. А вот с ними у меня туговато. Значит, вполне возможно, что я отправлюсь на Урдский север. Вербовщики урдцев дают хорошие подъёмные. Особенно летунам. Да и вообще, по части обеспечения у них всегда всё хорошо. И от войны опять же на Севере можно будет спрятаться надёжно. Туда она вряд ли доберётся. Что же, не самая плохая идея, на самом деле. Я сел, прислонившись спиной к нагретому куску лавовой породы. Что-то выскользнуло из кармана моих брюк. Монета. Мне почему-то показалось, что это тот самый дил, определивший во многом нашу с Якобом судьбу. Ну и Клауса тоже. Хотя мальчишке повезло больше нашего. Видел я, какими глазами он смотрит на Силке. С китобоями ему будет куда лучше, чем на ледяном Севере Урда. Я подобрал злосчастный дил. Он снова лежал в ладони «решкой». Поднявшись на ноги, я прошёл к обрыву. Глянул вниз. Кратер уходил в темноту. Я с силой швырнул монету. Дил в последний раз сверкнул на солнце – и пропал из виду, улетев в темноту кратера. Надеюсь, что с ним улетят в тартарары и все мои беды, который принесло с собой моё необдуманное решение. (обратно) (обратно)ЧАСТЬ ВТОРАЯ Урдский север
Глава 1
Морозы Урдского севера были всё-таки сильно преувеличены. Тут плевок не застывал, не успевая долететь до земли. Хотя без тёплой одежды на улицу выходить не стоило. Можно было отморозить себе что-нибудь важное и нужное в организме. Многие особенно лихие инспецы, так в Урде называли приглашённых из-за границы специалистов, щеголяли без пальцев на руках. Да и походку тех, у кого не хватало пальцев на ногах, я тоже успел увидеть не раз. В отличие от них я всегда одевался иногда даже теплее, чем нужно. И потому первое время не мог понять, отчего так часто болею. Уже потом женщина, у которой я квартировал, объяснила мне, что к чему. Растирая при этом мне спину настойкой на казёнке или спирту – уж не знаю точно. Но всё же самым страшным на севере Урда был вовсе не холод. Мало кто за границами Народного государства знал, что творится в его пределах. Вышедшее из войны незадолго до переломного момента в ней Урдское царство сумело сохранить экономику и армию, однако пало под ударами изнутри. Слишком много недовольных правлением царя оказалось внутри него. Среди военных, интеллигенции и даже так называемого «третьего сословия». Гражданская война была короткой, но жестокой и кровопролитной. Старую знать и гвардию по большей части перебили. Счастливчики сумели удрать за границу. Теперь в столице Блицкрига организовалось правительство в изгнании, во главе с каким-то дальним родственником царя. Самого правителя Урда прикончили в первый день мятежа. Вместе со всей семьёй. А после началось то, что лучше всего характеризовалось фразой «революция – это свинья, которая пожирает своих детей»[315]. Далеко не все были довольны курсом новой власти. Другие привыкли к беззаконию гражданской войны. Страна оказалась наводнена оружием. Как результат – появление банд, грабящих по дорогам и терроризирующих деревни. И даже небольшие города. Больших на севере Урда было раз-два и обчёлся. В одном из таких – Усть-Илиме – находился едва ли не единственный аэродром на всём Урдском севере. Усть-Илим давно уже называли заграничным городом. Из-за аэродрома на его улицах можно было слышать речь едва ли не всего мира. Большой порт – центр Севера. Но были и негативные моменты в этом его положении. Вокруг Усть-Илима крутилось множество банд. Самой мощной из них руководил некий Вепр. Поговаривали, что на самом деле он давно уже держит в кулаке все остальные банды и те действуют по его указке. О нём вообще ходило множество слухов. Особенно о нечеловеческой жестокости. И вполголоса намекали на связь Вепра с контрреволюционерами из Баджея. Баджей – логово контрреволюционеров на границе с Великой степью, где, как известно, законов нет. У кого больше ружей и сабель, тот и главный. Баджейские враги народа – такой термин бытовал в Урде со времён революции – обосновались в этом городе, и достать их оттуда новая власть пока не имела сил. Ведь им покровительствовал какой-то из местных князьков, у которого, однако, имелась сильная армия. А за ним стояла не то Нейстрия, не то Блицкриг, не то ещё кто. Хотя, надо сказать, иностранные разведки в Урде было принято подозревать, да и открыто обвинять, во всех смертных грехах. Однако не о бандитах Вепра и не о баджейцах судачили в полголоса чуть не на каждом углу в Усть-Илиме. Главным источником слухов для всего, без преувеличения, Урдского севера были окрестности реки Катанги. Что там находилось толком, конечно же, никто не знал. В каждом кабаке можно было услышать десяток версий. Верить или не верить им, решал каждый для себя сам, но имелись и кое-какие неоспоримые факты. На всех лётных картах, к примеру, этот район был обозначен как запрещённый для полётов без особого разрешения. Стояли даже отметки, недвусмысленно показывающие, что нарушители будут сбиты без предупреждения. Естественно, я пролетал по самой границе этой зоны. Не мог же я не сунуть туда нос – хотя бы из банального любопытства. Краем глаза мне удалось увидеть высокие здания и просторные вырубки. Кажется, даже вышки с мощными прожекторами заметил и колючую проволоку. Но за это не поручусь. Говорили, что комплекс в районе Катанги был построен ещё в царские времена. Людей выгнали из всех окрестных сёл и деревень. Даже стойбища и кочевья тамошних аборигенов вычистили. Вроде как доходило до стрельбы и кровопролитья. — Золото давали, — говорил как-то местный уроженец с узкими глазами, обросший бородой, — пушнину давали. Только куда золото в тайге надо? Не брали. И зверя не брали. Сами настреляем. Тогда казенку давали. Пули-порох давали. Вот их брали. И казёнку, и пули, и порох. С ними в тайге не пропадёшь. Но упрямые были. Ничего не брали. Говорили мундирным – здесь наши кочевья, наши стойбища, никуда не уйдём. Таким тоже пули давали. Сюда, — он указывает себе на лоб, — и сюда, — палец тыкает в грудь. — И не осталось упрямых. — А ты, стало быть, не из упрямых? — весело спросил у него какой-то удалой старатель. — А чего упрямиться, — пожал плечами тогда старик. — Мне порох и пули нужны. Казёнка хорошая – тож. Взял их и ушёл с той земли. В трактире, над входом в который даже вывески не имелось, я бывал не раз. Я там, можно сказать, учил урдский язык. Местный его диалект. Он очень сильно отличался от того, который можно было услышать в столице Народного государства или крупных городах его. Ни в одном словаре не найти тех слов, что употребляли тут. А когда начинали говорить аборигены со своим чудовищным акцентом, я временами просто терял нить разговора. Приходилось гадать, о чём речь идёт, больше по жестам да по мимике. Так что, наверное, я стал через какое-то время едва ли не опытным физиогномистом. Хотя, что греха таить, моя речь тоже была далека от идеала – избавиться от дилеанского акцента мне не удастся, наверное, уже никогда. Так и буду смешить собеседников коверканьем гласных и особенно согласных. День тот начался для меня как обычно. Я вышел из летунского общежития, похрустел валенками по снегу. Была ещё поздняя осень, но снег лёг уже довольно давно. И на оттепель вряд ли стоило рассчитывать. Направился я в лавку дядьки Луда. Тот регулярно заказывал товары из губернского города, и принимал заказы от всего Усть-Илима. Вчера прилетел торговый корабль, а значит, можно было забирать у дядьки Луда мою лётную маску. На высоте и в более мягком климате достаточно холодно. А уж на Урдском севере полёты временами превращались в настоящий кошмар. Мне приходилось заматывать лицо шарфом, но помогало это слабо. От ветра тот норовил размотаться – и тут же ледяной ветер зверски кусал кожу, как будто хотел отхватить кусочек. А то и нос с губами в один присест. Маску я увидел на лице летуна из урдцев – ветерана войны и одного из покорителей Севера по имени Конебранец. Выбравшись из кабины своего аэроплана, он стянул с головы шлем, а затем и маску. Я подошёл – поинтересоваться, что это такое. — Гляди, — протянул мне маску Конебранец. — В губернском такие шьют. Без них в нашем небе малость прохладно летать. — И сам первый же рассмеялся своей нехитрой шутке. И вот сегодня из губернского города должна была, наконец, прийти моя такая же маска. Дядька Луд был занят приёмом товара. Однако оторвался ради покупателя. — Есть она, есть, твоя маска, господин Готлинд, — как всегда, слегка нараспев произнёс он. — Вот, получи и примерь. — Луд вынул свёрток из деревянной коробки и толкнул в мою сторону по прилавку. — Ежели не подойдёт, менять буду. Рекламацью писать. Но это поставщик надёжный. Не подводил ещё меня. Я развернул навощённую бумагу. Маска внутри пахла свежей кожей и маслом. Изнутри она была прошита плотной, но мягкой тканью. Я натянул её. Поправил. Подтянул ремешки, чтобы сидела получше. — Подошла? — заинтересованно спросил дядька Луд. — Хорошо сидит? — В самый раз, — немного невнятно ответил я. — То, что надо. Я снял маску, завернул её обратно в бумажный пакет. Рассчитался с дядькой Лудом. Тот принял у меня ассигнации, выдал мне сдачу мелочью. — Медяшка в медяшку, — сказал он. — У меня всегда всё чисто при всех расчётах. На том стоим! Как будто я в этом сомневался. На полпути к так называемому летунскому клубу меня перехватил начальник усть-илимского гарнизона. Он предпочитал всё делать сам, несмотря на то, что у него в подчинении было достаточно народу. — Ты маску получил уже, Готлинд, — выпалил он. — Отлично! Вот и опробуешь. Поднимай в воздух своего «Ястребка». Есть для вас дело. И ещё какое! Из-за невеликого количества аэропланов мы, летуны, не имели своего начальства – и подчинялись непосредственно начальнику гарнизона. — Бандиты Вепра на маслозавод напали. Сейчас поднимаем летунов – шуганёте их из пулемётов своих. Ты ведёшь эскадрилью. Выстроенный на отшибе маслозавод не раз подвергался нападениям бандитов. Там держали сильный отряд. К тому же, по первой тревоге всегда был готов сорваться конный отряд ЧОНа[316]. Это вроде как отучило бандитов устраивать налёты на завод. Видимо, ненадолго. О силе вражеского отряда говорил уже тот факт, что для борьбы с ним привлекали даже аэропланы. Ни разу до этого ничего подобного не делалось. — Бандитов налетела толпа, — подтвердил мои мысли командир гарнизона. — И по телеграфу передали, что ведёт их Избыгнев. Как всегда впереди на чёрном коне. О правой руке Вепра говорили не меньше, чем о самом главаре. Громадного роста и богатырского телосложения Избыгнев, казалось, не боялся никого и ничего. Трижды его видели в Усть-Илиме. Он ходил по городу, не скрываясь. Сидел всегда в одном и том же кабаке. Его трижды пытались брать, но всякий раз он уходил, оставляя после себя трупы городовых и контрразведчиков. Избыгнев отбивался пудовыми кулаками, отстреливался и даже швырялся гранатами. Кабак после приходилось отстраивать дважды. Однако хозяин его каждый раз восстанавливал его на том же месте и в том же виде. И народ пёр к нему, чтобы поглядеть на «тот самый стол, за которым сидел Избыгнев, когда его пытались взять в этот раз». Я бросился к аэродрому со всех ног. Возможно, сейчас важна была каждая секунда. Ведь на маслозаводе гибнут люди. Остальные летуны уже собирались на поле. Приглядывали за тем, как механики выкатывают из ангаров их аэропланы. В основном тут были нейстрийские «Громы» – практически то же, что и «Молния», только вооружённые парой пулемётов. Моего «Ястреба» уже готовили к взлёту. Его обслуживали лучшие механики усть-илимского гарнизона. Дело было, конечно, не во мне, а в моём аэроплане. Кто ещё мог работать с новейшим безразгонником? — Ну что, немчура, — усмехнулся старший бригады механиков – бородатый дядька по имени Велимысл, — готов твой аэроплан. Наконец, настоящее дело для тебя. Вот и проверим, какой ты летун. Мне не раз намекали, что Велимысл далеко не так прост, как хочет показаться. Вполне возможно, он осуществлял негласный надзор за мной. Гласный-то с меня сняли после того как я получил урдское гражданство. Но мне-то скрывать нечего. Пусть надзирает сколько хочет. — Ты цинки поставил? — в тон ему поинтересовался я. В небо я, как правило, поднимался без патронов – особой нужды в них не было. Вот и решил подначить его таким образом. — А то я всё без них да без них. — Поставил, — ответил Велимысл. — Заряжены твои пулемёты – сам ставил и проверял. Я кивнул ему. Запрыгнул в кабину. Запустил двигатель, прогревая его. Мигали красные огоньки, показывая, что взлетать ещё нельзя. Здесь, на Севере, это было особенно важно. Взлететь с непрогретым двигателем просто невозможно. Безразгонник у тебя или нет. Но вот огоньки сменились зелёными – можно поднимать машину в воздух. Рядом уже бежали по взлётным полосам «Громы» и пара совсем неновых «Альбатросов», явно прошедших всю войну. Я намеренно не торопился. Мой аэроплан был самым быстрым в эскадрилье Усть-Илима – поэтому мне всегда выпадало лететь головным. Я успел привыкнуть к своей современной машине. Она была намного удобнее обычных аэропланов и в воздухе вела себя намного послушней, если можно так сказать. О наборе скорости и меньшей дуге разворота я уже просто молчу. Хотя при сражении в составе эскадрильи, состоящей из обычных аэропланов, это не имело особого значения. Они-то подобными достоинствами не обладали. Именно поэтому я предпочитал одиночные полеты. Там я чувствовал себя намного уверенней. Шесть самолётов летели к маслозаводу. Он находился недалеко от города – лететь туда можно было без карт. Стоит подняться в небо, как можно было разглядеть высокие крыши его хранилищ. Я сделал знак летунам эскадрильи подниматься вверх до самого потолка. Уйдём в облака и обрушимся на бандитов оттуда. Конечно, я мог бы поднять своего «Ястреба» немного выше любой из машин усть-илимского гарнизона. Но в этом не было смысла. У нас ведь не воздушный бой, где преимущество в высоте зачастую имеет решающее значение. Мы обошли маслозавод по широкой дуге. Зашли со стороны Солнца. Пусть и облака, но даже тусклое светило хоть немного слепит глаза. К тому же, атака со стороны Солнца всегда даёт и психологическое преимущество. Вынырнув из облаков, мы тут же открыли огонь. Защитники маслозавода укрылись в зданиях, а, значит, выбирать цели не приходилось. Благодаря очкам с желтоватыми стёклами, мои глаза быстро привыкли к блестящему снегу. Я надавил на гашетку, посылая длинную очередь в скопление чёрных фигурок на его белом покрывале. Одна за другой они принялись валиться, превращаясь в бесформенные груды. Я провёл аэроплан над самой землёй. Теперь люди превратились из фигурок на снегу во вполне различимые силуэты. Стрелять по ним может было бы и сложнее, не я будь в паре деревень, разорённых такими вот бандитами. Этими или нет, значения не имело. И я легко давил на гашетку. Крупнокалиберные пули, рассчитанные на то, чтобы пробивать обшивку аэропланов, делали из бандитов решето. Они падали, пробитые ими. Вертелись волчком, поливая снег кровью. Пули у нас были не фосфорные – зачем? — против людей и обыкновенных хватит. Да и слишком опасно зажигательными палить на заводе, где полно деревянных зданий. Бандиты падали за снег один за другим. По белизне растекались целые озёра крови. Ободренные нашим появлением защитники маслозавода принялись чаще палить из окон. В бандитов полетели гранаты. Где-то застучал пулемёт. И враг не выдержал. Собственно, особой стойкости от них никто не ожидал. Это ведь не регулярные войска. Хотя среди разбойников, безусловно и дезертиры были. При серьёзном сопротивлении они всегда предпочтут уйти, спасая жизнь – и вряд ли станут драться до конца. Если, конечно, их в угол не загнать. В этом бандиты были очень похожи на крыс. Я снова подал знак эскадрилье подниматься выше. Теперь нам надо не дать разбойникам уйти в лес. Мы взлетели повыше. Снова обошли завод по дуге. Люди превратились в фигурки на снегу. Моим ребятам даже сигнал подавать надобности не было. Эскадрилья спикировала на бегущих к чёрной массе тайги. Застучали пулемёты. Фигурки бандитов покатились по снегу, превращаясь в тёмные груды. И только один вдруг остановил коня. Вскинул винтовку. Выстрелов я не слышал – зато заметил вспышки и облачка дыма, вырывающиеся из её ствола. Бесполезно, конечно, против моего безразгонника, да и старые аэропланы из винтовки не повредить. Однако храбрости этому малому не занимать. Быть может, это и есть тот самый Избыгнев. Я хотел было на втором заходе достать его очередью. Но не успел. Из леса, как раз с той стороны, куда так стремились бандиты, выехал отряд конных. Сабель в полсотни, никак не меньше. Все, как один, в чёрной коже, с шашками наголо и карабинами за спиной. Чоновцы. Беспощадные борцы с контрреволюцией и бандитизмом. Теперь нам оставалось только наблюдать, и не давать разбойникам сбежать от чоновцев. Эскадрон чоновцев выстроился в две ровные линии. Пустили коней шагом. Затем рысью. И набрав скорость, врезались в нестройную толпу бандитов. Бой был коротким, но жестоким и кровавым. Даже с воздуха это выглядело отвратительно. А уж каково на земле, среди этой жаркой схватки. Мне об этом думать не хотелось. Собственно, сопротивление чоновцам оказал только тот, кто стрелял в меня. Он выпустил в налетающих чоновцев несколько пуль, а следом взялся за шашку. Я потом видел эту шашку, и даже подержал немного. Одной рукой её было не поднять, не то что орудовать. Однако этот здоровила легко управлялся с ней. Чоновцы вылетали из сёдел, обливаясь кровью. А могучий разбойник проскакал через них – и пустил коня в галоп к лесу. За ним бросились несколько всадников в коже, но как-то без особой резвости. Всех слишком впечатлила судьба убитых товарищей. А вот я легко могу нагнать его. И никакой опасности для меня здоровяк не представляет. Я бросил «Ястреб» в пике. Прицелился. Взял упреждение. И надавил на гашетку. Две дорожки вспороли снег рядом с мчащимся галопом конём здоровяка. Прошили его тело и тело всадника. В овчинном тулупе его появились несколько дыр. Конь и всадник покатились по снегу. Я поднял аэроплан, выходя из пике. Но успел заметить, как скачущий первым чоновец приветственно машет мне рукой. Я отдал ему честь на урдский манер, но не был уверен, что он это увидел. Бой был закончен. Чоновцы внизу перевязывали своих раненых, ловили разбежавшихся коней. С маслозавода выдвинулась небольшая делегация защитников. Их предводитель о чём-то заговорил с главным чоновцем. В общем, нам тут делать больше нечего. Эскадрилья, конечно, ещё долго может кружить над заводом, но без толку гонять машины не надо. Я махнул рукой в сторону Усть-Илима. Пора домой. Чоновцы, конечно, в город приехали позже нас. Но в кабак мы попали практически одновременно. Ни один из летунов не покинул аэродром, пока наши машины не загнали в ангары и не обиходили – бытовало ту такое слово. К аэропланам тут относились практически как к породистым скакунам. Я проследил за тем, как Велимысл со своими ребятами обслуживает мой «Ястреб». Вынимает почти пустые цинки, почти разряженные аккумуляторы. В это время его люди чистили фюзеляж и шасси. Парочка копала в двигателе. — Забыл, немчура, — крикнул мне высунувшийся из кабины Велимысл. В руке он держал мою маску. — Ты что же, так без неё всю дорогу и пролетал? Я только плечами пожал. Забрал у него маску, о которой забыл напрочь. И ведь лицо как будто и не замёрзло совсем. По крайней мере, не сильнее чем на земле. Так с бумажным свёртком я и отправился в кабак. А там уже вовсю гуляли чоновцы. На один столик были свалены их кожаные плащи, карабины и шашки. Эти ребята ничего не боялись в Усть-Илиме. Тем более, когда бандитов разгромили у маслозавода. Кто теперь сунется в город – только самоубийца. Прямо перед входом в кабак висела внушительная шашка в ножнах. Я сразу понял, кому она принадлежала. — Он, гад, ей людей, как лозу, рубал! — выпалил чоновец в кавалерийской гимнастёрке без знаков различия. — Одной рукой с нею управлялся! Сволочь бандитская! В голосе молодого чоновца через ненависть сквозило неподдельное уважение. — Ты чего к военлёту пристал! — крикнул командир отряда. Тоже нестарый ещё человек. Лицо его «украшал» жуткий сабельный шрам, уродующий лоб и правую щеку. Звали его Духовлад – и я был с ним шапочно знаком. Он несколько раз подменял контрразведчика, гласно наблюдавшего за мной. Бегло опрашивал о прошедших днях, быстро записывал с моих слов и убегал куда-то по своим чоновским делам. — Погодите-ка, да это же сам Готлинд! — надо же, он запомнил моё имя с тех пор. — Это ведь он Избыгнева завалил! Меня тут же подхватили под руки подчинённые Духовлада и усадили за стол командира. Чтобы освободить мне место, они даже изгнали кого-то из простых чоновцев. Но тот только усмехнулся и даже стул мне пододвинул. — А ведь он живой, — уже тише, но всё ещё едва не оглушая меня, говорил Духовлад. — Избыгнев-то. Ты его с конём пулями насквозь пробил, а ему хоть бы хны! Его к трупам тащить, а он нас по матушке. Так и так. Такие-сякие! — Во здоровье, — поразился юноша в старорежимной форме студента-медика. — Я его осматривал. И вот что я вам скажу – не живут после таких ран. Не выживают! Да конь его меньше пуль получил – и помер! — А кони, — поддержал его самый, наверное, немолодой чоновец, — и живучей чем люди-то. Ещё на фронте видал сколь раз. И пулями им, и осколками доставалось. И в проволоке запутывались. А всё им нипочём как будто. — Конь-то на самом деле подох, — добавил командир отряда, как будто я без его слов не верил бойцам. — Жуткое дело, Готлинд. Ну да чёрт с ним! — настроение у Духовлада менялось быстро, как у всех молодых людей, что бы им ни пришлось пройти. — А славно вы их с воздуха секли! И от леса грамотно отрезали. Мы уж думали, что не успеем. В тайге эту контру гонять то ещё удовольствие. Большая часть ушла бы. А уж эта сволочь Избыгнев – это и к гадалке не ходи. Сбежал бы! Духовлад пододвинул ко мне стакан. Поднял свой. Остальные чоновцы присоединились к тосту. — За военлётов! Наших товарищей по борьбе! Все подняли стаканы. Сдвинули их. Раздался не особенно мелодичный звон. Стеклянные стаканы были далеко не у всех. Многие обходились глиняными кружками. Я с сомнением приложился к своему стакану. В нём оказалась чистейшая казёнка. А вовсе не обычный шмурдяк – одно из непереводимых на другие языки местных словечек – который тут обычно наливали. Хотя, конечно же, любой половой с пеной у рта убеждал, что это казённая водка ещё «из старых запасов», а потом подмигнул бы и добавил – «только для вас». Сделав хороший глоток, я подхватил кусок хлеба, чтобы поскорее закусить. Пить на Урдском севере учишься быстро. — Наш человек! — рассмеялся Духовлад и добавил: – Хоть и инспец. Мы довольно долго просидели в кабаке. Чоновцы гуляли вместе с военлётами. По десятому разу вспоминали особенно острые моменты боя. Потом, точно не помню, когда именно, к нам присоединились бойцы с маслозавода. Гарнизон там сменили после боя, выдав охранявшим его солдатам дополнительное денежное довольствие. И они тут же отправились в кабак. Семейных среди них почти не было, а потому наличность они предпочитали тратить самым незамысловатым способом. В итоге вечера, меня пришлось доставлять домой молодым и более стойким к алкоголю чоновцам. Проснулся я раздетым на своей койке в общежитии военлётов. Одежда моя лежала аккуратно сложенной на стуле рядом с ней. Даже я сам редко оставлял её в таком порядке. Голова была тяжёлой, но казёнка вчера оказалась настоящей, а потому ни о каком похмелье и речи не шло. Правда, соображал я туговато. Потому далеко не сразу обратил внимание на то, что на соседней койке сидит отнюдь не мой сосед по комнате. (обратно)Глава 2
Он сидел на койке моего соседа. Прямо поверх аккуратно сложенного одеяла. Надо сказать, что с того дня, когда я видел его, как мне казалось, в последний раз, изменился он мало. Да, собственно, не изменился вовсе. Всё те же потёртая лётная куртка и белый шарф.Только шлема не было. Вместо него на голове смутно знакомого пилота красовалась роскошная меховая шапка. Я машинально сунул руку под подушку. Но револьвера там не было. — Спокойно, Готлинд, — усмехнулся Вадхильд, кажется, так назвал его командор китобоев. — Я не брал твоего оружия. Он кивнул на стул, где были аккуратно сложены мои вещи. На спинке его висел пояс с кобурой. А из неё торчала рукоять револьвера. Ну да, конечно, я ведь не сам раздевался. Хотя, наверное, и чоновцы спят с оружием под подушкой. Но его кладь туда не стали. Правда, пьяны они были не менее моего, так что ничего удивительного. — Вставай уже, — в том же шутливом тоне продолжал Вадхильд. — Есть разговор. — Пять минут, — хриплым голосом ответил ему я. В горло как будто песка насыпали. Хромая я отправился в санузел. Сунул голову прямо в раковину и включил воду. Благо тут было лишь два её вида – холодная или ледяная. Ею можно умываться или приводить себя в порядок. А вот мылись мы по определённым дням в бане – о такой прелести как душ тут не подозревали. В этот раз вода из крана полилась такая студёная, что мне показалось, мой затылок должен был вот-вот покрыться льдом. Однако всю тяжесть это сняло в считанные мгновения. Я сделал несколько быстрых глотков обжигающей воды. Жажды как не бывало. Вот теперь я был в состоянии вести беседу с Вадхильдом. За время моего отсутствия он перебрался с койки на стул. Снял шапку, положив её на подоконник. Когда я вошёл, он сидел у небольшого окна комнаты и глядел на улицу. За грязным стеклом лежал сероватый снег. По нему ходили туда-сюда слабо различимые силуэты людей. — Ты говори, зачем пришёл, — сказал я. — А я пока оденусь. — Не спросишь, как я жив остался? — непритворно удивился Вадхильд. — Мы с тобой не друзья и даже не приятели, — отмахнулся я. — Сам захочешь – расскажешь. А то может это какая-нибудь военная тайна. Расскажешь, а после пристрелишь. Говоря, я быстро натягивал штаны и тёплую гимнастёрку. Следом пояс с кобурой. Не скрываясь проверил патроны в барабане револьвера. — Тайна не тайна, — пожал плечами Вадхильд. — Примерно такая же, как в твоём безразгоннике. Гравишют называется. Совсем компактный антигравитационный прибор. Ну, или как-то так. В общем, пролетел большую часть расстояния – и включил его. И этак плавно опустился на землю. — Понятно, — кивнул я, подвигая стул и осёдлывая его. — А сюда зачем приехал? Уж явно не для того, чтобы меня обрадовать. — Я знал, что ты тут. Не так уж много базразгонников в Урде. Особенно новеньких «Ястребов». Империя, конечно, продала Народному государству несколько десятков, на авиаполк не наберётся даже. Так средненький линкор укомплектовать можно не больше. Но все они пределов столичной области не покидали. И только один летает где-то на Севере. В общем, вывод сделать не сложно. — Ты не ответил на вопрос, — заметил я. — О комплексе на реке Катанге ты слышал, думаю. Мне нужен именно он. Я махнул рукой, примерно указывая в ту сторону, где должен находиться этот самый комплекс. Говорить что-либо мне не хотелось совершенно. — Я могу рассчитывать только на тебя, Готлинд. У меня задание – узнать, что именно происходит там. Именно из-за этого комплекса, хоть и косвенно, конечно, началась чёртова вторая война. — Это как? — не понял я. — Да всё просто. «Турн-и-Таксис» взялись перевозить нечто, что было украдено именно с этого комплекса. И намеривались передать Блицкригу. Наша разведка пронюхала – и заварилась вся та каша, которую нам пришлось расхлёбывать в небе над границей. — А теперь тебя отправили узнать, что же это такое. Вот только вопрос: при чём тут я? Наверное, ты ещё не знаешь, но я – гражданин Народного государства Урд. Через полгода проживания и работы на Севере я понял, что быть гражданином Урда намного выгодней, нежели просто инспецем. Платили лучше. Гласный надзор снимали. Да и отношение менялось. Как только я получил красную книжечку урдского паспорта, меня даже чоновцы стали воспринимать как товарища. Без прежней настороженности и отчуждённости. Хотя и особой сердечности, конечно, не было. Я не был совсем чужаком для них, но и своим так и не стал. — Ты – дилеанец, — отрезал Вадхильд. — Урдцем тебе не стать никогда. — Но судить меня будут, как урдца, — пожал плечами я. — И измена Родине тут весьма серьёзная штука. За неё светит только высшая мера, а не домзак или лагерь. Это тебя будет обрабатывать контрразведка, пытаться перевербовать или что-то в этом роде. А мне только это, — я выразительно постучал пальцем по лбу. — Так что мне проще тебя сдать контрразведке – целее буду. — В таком случае я тебя назову агентом баджейских контрреволюционеров, — усмехнулся Вадхильд, но глаза его были холодными. Казалось, сейчас перед мной сидел волк, размышляющий вцепиться мне в горло или нет. — И даже если ты не станешь этого делать, но и не поможешь мне, я всё равно попытаюсь угнать аэроплан и проникнуть на комплекс. И если попадусь, то всё равно выдам тебя. Ты же понимаешь, какой бы у тебя паспорт ни был, а контрразведка из тебя душу вынет. Замешан ты в этом деле или нет – это их мало волнует. Я едва сдержался, чтобы не выхватить из предусмотрительно расстёгнутой кобуры револьвер. На коленях у Вадхильда уже лежал его здоровенный пистолет. Когда и как он успел его достать, я заметить не успел. — Сволочь ты, — ограничился я бессильным оскорблением. — Что ты от меня хочешь? — Я – разведчик, — развёл руками Вадхильд, — у нас с моралью и принципами туговато. Мне надо проникнуть в комплекс. Он отлично защищён с земли, но не с воздуха. Аэропланы всё ещё большая редкость на севере Урда. Конечно, на вышках стоят пулемёты, но им не достать твой «Ястреб» на его предельной высоте. Так что ночью ты сбросишь меня над комплексом и дождёшься на поляне в полукилометре от комплекса. Жди до полудня – потом можешь улетать. — Отличный план, — я даже поаплодировал ему. — Просто гениальный. Ты что же, думаешь, я вот так могу взять и забрать «Ястреба» из ангара? Это хоть и Север, но здесь далеко не такая анархия царит, как тебе кажется. Здесь есть расписание полётов – и его придерживаются достаточно строго. Мне просто не дадут забрать мой аэроплан. А угонять его с перестрелкой и прочими радостями из шпионских романов, у меня желания нет. Нас либо пристрелят во время попытки угона, либо собьют, когда мы полетим к комплексу. Конечно, нейстрийские «Громы» и наши «Альбатросы» сильно уступают «Ястребу». Но одному против эскадрильи мне не устоять. — «Ястреб» летает очень тихо. Ночью можно будет улететь, не поднимая лишнего шума. — А что ты будешь делать с охранниками ангара? Там не пара часовых с винтовками стоят. Всё намного серьёзней. — Я видел, — кивнул Вадхильд. — Охранники – это моя забота. Ты главное будь поблизости. Он поднялся. — Твой сосед идёт сюда, — сказал он. — Я пойду. Незачем ему видеть меня тут. Встречаемся в кабаке за час до заката. Я понял, что выбора этот сукин сын мне просто не оставил. Вадхильд вышел из комнаты минут за пять до того, как в неё зашёл мой сосед. Летун дежурил всю ночь и после расстрела бандитов отправился не в кабак, а на аэродром. А потому пропустил всё веселье. И был из-за этого весьма зол. Пробурчав что-то неразборчивое, он побросал одежду на свободный стул и завалился спать. Я же отправился гулять по Усть-Илиму. Без особой цели. Было свободное время и хотелось прогуляться, обдумывая сложившуюся ситуацию. Однако подумать мне не дали. Я шагал, не глядя куда, по улице, когда едва не наткнулся на высокого человека в чёрной кожаной куртке. Это был не чоновец, а контрразведчик. И он был не один. Оказывается, ноги принесли меня к домзаку. Около него стоял автофургон, около которого скучали несколько рядовых контрразведчиков. Тут же курил самокрутку Духовлад. И выражение лица его ясно говорило – всё это ему совсем не нравится. Увидев меня, он тут же шагнул в мою сторону, швырнув под ноги и нервно растоптав недокуренную самокрутку. — Проходите, гражданин, — махнул мне рукой контрразведчик. — Не задерживайтесь тут. — Да погоди ты, — рявкнул на него Духовлад. — Это наш летун, проверенный. Именно он в Избыгневе дыр наделал, — затем уже обращаясь ко мне, без перехода. — А ты знаешь, Готлинд, забирают у нас бандита. Приехали вот на авто – и подавай им Избыгнева. Врача с собой какого-то притащили ещё. Видел бы ты, как он над этим бандюгой трясётся! Ну прямо курочка над цыплёнком. — Хватит болтать, товарищ из ЧОНа, — резко глянул на Духовлада контрразведчик. — Тем более, с инспецем. — Да вы знаете, товарищ из контрразведки, — повернулся уже к нему Духовлад, — что именно этот инспец изрешетил Избыгнева. Ежели бы не он, так и не взяли бы гада! Контрразведчик только руками развёл. Спорить с горячим чоновцем было невозможно. — Ты ещё увидишь, как эту сволочь выводить будут, — сказал мне Духовлад. — Ни за что не поверишь, что он вообще ранен был. — Это как? — удивился я. — Погоди, Готлинд, — усмехнулся чоновец, — сейчас сам всё своими глазами увидишь. Ждать пришлось недолго. И посмотреть было на что. Я толком не видел Избыгнева – и только сейчас смог оценить его телосложение. Он был просто громаден. Два с лишним метра ростом – из-за овчинного тулупа он казался ещё больше. Лицо его было каким-то диковатым. Да и глаза его были почти не человеческими. В них отражался гнев связанного хищника. Хотя он не был связан. Он был скован. В прямом смысле. Избыгнев был обмотан цепями. Трое контрразведчиков окружали его. У всех троих оружие было наготове. Стоявшие на улице контрразведчики тут же сбросили с плеч винтовки. Мне показалось, что они отчаянно боятся Избыгнева. Хотя ничего удивительного в этом не было. Бандит мог напугать кого угодно. — Да что же это за человек такой? — шёпотом произнёс Духовлад. — Вчера ещё кровью истекал. А сейчас его вон как выводят. Проклятье! Я был готов в тот момент подписаться под каждым его словом. — Осторожней! — раздался неприятный голос. Следом за контрразведчиками в дверном проёме появился типичный профессор. Седоватый, в пенсне и даже с классической бородкой. Которую он постоянно нервно подёргивал. — Образцу и без того нанесён существенный урон. Он повреждён. Сильно повреждён. — Доктор-доктор, — положил руку на плечо бородатому контрразведчик, одетый в шикарное кожаное пальто, выделяющееся на фоне плащей его товарищей. Ясное дело – командир. — Не стоит вам болтать, пока мы не вернулись. — Да-да-да, — едва не выдернул клок волос из бороды профессор. — Молчу-молчу-молчу. Только умоляю, пускай ваши люди будут предельно осторожны в обращении с образцом. — Безусловно, милейший доктор, — от приторности голоса командира контрразведчиков меня даже затошнило. — Ведь именно для этого вы здесь. Мои люди выполнят любой ваш приказ. Среди контрразведчиков пробежал короткий смешок. Похоже, слова командира они воспринимали как весьма удачную шутку. И судя по понурому виду профессора – так оно и было. К командиру подошёл контрразведчик, пытавшийся остановить меня. Что-то быстро произнёс. Тот кивнул. — В грузовик его, — махнулся командир на Избыгнева. — Доктор, вы подождите меня в авто. Я ненадолго задержусь тут. Он, конечно же, направился в нашу сторону. Остальные контрразведчики отправились вместе со скованным Избыгневом к грузовику, стоящему в противоположном конце улицы. Туда же ушёл и профессор. Хотя вряд ли, конечно, они с командиром контрразведчиков ехали в кабине автофургона. — Так-так, — произнёс подошедший к нам с Духовладом командир в щёгольском пальто, — товарищ из ЧОНа и имперский инспец. Хотя нет-нет, — он прищёлкнул пальцами, — вы ведь уже получили урдское гражданство, верно, Готлинд? — Именно, — кивнул я. — Вы знаете, как меня зовут, а вот я вашего имени – нет. Быть может, представитесь? — Быть может, — приторно-ироничная манера говорить командира контрразведчиков выводила из себя. — Только сначала расскажите, что вы тут забыли, а, гражданин инспец? В правду он, конечно, не поверит. Значит, придётся врать. — Хотел поглядеть на Избыгнева, — сказал я первое, что пришло на ум. — Это ведь я из него решето сделал. Вот и пришёл глянуть хоть одним глазком на человека, выжившего после очереди из моих пулемётов. — А вы не считаете, что любопытство – лишнее качество, — заметил контрразведчик, — и очень часто опасное. — Я, — я сделал паузу, ожидая, что он всё-таки представится, но контрразведчик сделал вид, будто не заметил этого, и мне пришлось продолжить так, — воевал в нейстрийском и имперском небе на аэроплане из ткани, натянутой на каркас из деревянных реек. Так что опасность для меня обыденное дело. — Вышемир, — неожиданно представился контрразведчик. — Бравируете, как всякий летун. Ничего удивительного. Вы поедете с нами, Готлинд. У меня есть к вам дело. Наверное, именно в тот момент я понял, что чувствуешь, когда у тебя внутри всё холодеет. По кишкам будто ледяная вода разлилась. Никогда раньше ничего подобного не ощущал. Раньше я никогда не был настолько беспомощен перед лицом опасности. Всегда у меня было, чем достойно ответить врагу. Кулаки ли в драке. Нож ли, если дело доходило до этого. Револьвер, когда всё становилось совсем плохо. Ну, и аэроплан на войне. Теперь же мне нечего было противопоставить врагу. Пусть у меня и не забрали оружие, но шести патронов в барабане хватит только на то, чтобы подороже продать свою жизнь. Однако не открываться же. Я без особого энтузиазма отправился следом за Вышемиром. — Погоди-ка! — быстро догнал нас Духовлад. — Что? — обернулся к нему контрразведчик. — Я еду с вами. Вот что! — Это ты хорошо придумал, товарищ командир, — кивнул Вышемир. — Но я не могу взять тебя. Тут дело касается стражей Революции. — Я такой же страж, как и ты, Вышемир, — отрезал Духовлад. — Хорошо-хорошо, — протянул Вышемир. — Но это дело касается только нашего отдела стражи. А никак не ЧОНа. Так что прошу простить меня, но гражданин Готлинд отправляется со мной. — Я буду недалеко, — хлопнул меня по плечу Духовлад, — и все мои сабли тоже. Он картинно развернулся на каблуках и звеня шпорами зашагал к противоположному концу улицы. Вышемир усмехнулся. Но глаза его мгновенно заледенели. Что-то мне подсказывает, Духовлад нажил себе врага. И ведь молодой человек просто не понимает этого. Он живёт, не оглядываясь на других. Такой подход, возможно, сведёт его в могилу. Вот только вряд ли командир чоновцев поймёт это. Автофургон уже уехал. За углом домзака стоял роскошный автомобиль. Правда. совсем не новый, но раньше на нём явно ездил какой-нибудь боярин или князь. На краешке заднего сидения, больше похожего на широкий диван, сидел профессор. Пожилой человек сильно нервничал. Он то дёргал свою многострадальную бороду, то протирал пенсне, то срывал с головы шапку, мял его в пальцах и водружал обратно на голову. Рядом с авто покуривал шофёр. Как только мы показались из-за угла, он тут же отбросил папиросу и забрался в автомобиль. Вышемир уселся на переднее сидение. Шофёр уже заводил мотор. Мне оставалось составить компанию нервному профессору. Тот и не смотрел в мою сторону. Шофёр завёл авто и он плавно покатил по разбитой мостовой. Автомобиль оказался достаточно старым. Рессоры его были разболтаны и мы подпрыгивали на каждой кочке. А их было немало на улицах Усть-Илима. Одна радость – приехали мы быстро. Городок-то невелик и ехал шофёр достаточно быстро. Хоть это и доставило нам немало неприятных минут. Контрразведка Усть-Илима, а если быть точным резиденция Стражей Пролетарской революции, находилась в старинном особняке. Здание не сильно пострадало во время недолгих, но жестоких боёв в городе, несмотря на то, что до этого в нём располагалась не то полиция, не то вообще отделение корпуса жандармов. Такая вот практически преемственность. Оно представляло из себя настоящую крепость с прочными дверями и стрельчатыми окнами. Оборону в таком держать можно не один день. Если у противника, конечно, артиллерии нет. — Отвези доктора на нашу квартиру, — сказал шофёру Вышемир. — А мы с гражданином Готлиндом тут сойдём. Автомобиль остановился у здания. Мы с Вышемиром покинули его, и шофёр тут же покатил дальше. Нервный профессор, казалось, снова сдёрнул с головы шапку и принялся мять её. — Интересный человек, — сказал, заметив мой взгляд, Вышемир. — Я даже не знаю, когда он сильнее нервничает. Если меня нет, или, наоборот, когда я рядом с ним. Я ничего не стал говорить по этому поводу. Вышемиру это и не особенно нужно было. Он провёл меня мимо часовых с поста охраны. Кивнул, проходя на меня и бросил: «Со мной». Вопросов у часовых не возникло. Вышемир занимал кабинет на втором этаже здания. Мы прошли по мрачным коридорам без окон. Мимо проходили или пробегали стражи Революции, многие были нагружены грудами картонных папок. Они приветствовали Вышемира, как старшего по званию. Меня же просто не замечали. — Располагайтесь, гражданин Готлинд, — указал мне на простой стул Вышемир. Сам он расположился в жёстком кресле с высокой спинкой. Над его головой висел портрет председателя Революционного конвента. — Разговор у нас будет долгий. — И о чём вы хотите поговорить со мной? — поинтересовался я. — Я мог бы, конечно, отделаться казённой фразой про то, что вопросы задаю я, — усмехнулся Вышемир, — но вы пока не на допросе. — Я отметил про себя это «пока». — Значит, поговорим по-человечески, — он сложил руки в «замок» и поставил локти на покрытую зелёным сукном столешницу. — Всё дело в Избыгневе, на которым так трясётся милейший доктор. Их обоих надо доставить на объект, расположенный на Катанге. Именно для этой цели вы мне и нужны, гражданин Готлинд. — Я вас не понимаю пока, гражданин Вышемир, — честно сказал я. — Как я могу помочь стражам Революции в доставке этого бандита на охраняемый объект. Там ведь даже рядом пролетать нельзя. — Вот именно, — воскликнул в приторно притворном веселье Вышемир, — именно по воздуху его и надо доставить. Вы уже успели убедиться в необычности этого человека, как и весь Усть-Илим. Его надо доставить на объект для изучения. И милейшего доктора тоже. Но везти его по земле слишком опасно. Есть серьёзные опасения, что в Усть-Илиме имеются доносчики Вепра. А тот так просто свою правую руку не отпустит. Вы, гражданин Готлинд, конечно, не в курсе, кто такой этот Вепр. Его даже не Вепром зовут, на самом деле. Он, как теперь говорят, из бывших. Сын местного помещика, царского сатрапа и подлеца. В общем, не важно, как его звали тогда. Важно, что банда держится на Избыгневе. Тот из крестьян, как и большинство бандитов. Они идут за Избыгневом, и вряд ли так же охотно пойдут за Вепром без него. Я почти уверен, что он поднимет всю банду, чтобы отбить его. — Но почему же именно я? — всё ещё не мог понять я. — Вы можете быть кем угодно, гражданин Готлинд. Имперским шпионом. Блицкриговским. Тайным эмиссаром баджейских врагов народа. Но никак не можете быть связаны с бандой Вепра. Не может быть у него выхода на международный уровень. Именно поэтому я могу доверять вам в этом деле, гражданин Готлинд. Насколько я, конечно, вообще, могу кому-либо доверять. Честно. Ничего не скажешь. Не придерёшься. — Значит, я повезу Избыгнева на этот ваш загадочный объект. А какие у меня гарантии, что я вернусь оттуда живым. Там ведь такая секретность… — я только руками развёл. — Честно говоря, — в обычной своей раздражающей манере заявил Вышемир, — у вас, гражданин Готлинд, нет никаких гарантий, что вы из этого здания выйдете живым. Ретивого Духовлада есть кому приструнить. Не стоит особенно рассчитывать на него и его чоновцев. Если я на что и рассчитывал, так это на револьвер в кобуре. Как бы то ни было, а этого хлыща я застрелить успею. И мощный стол его не спасёт. Надо только посильнее оттолкнуться сапогами от его столбообразных ножек, повалиться на пол и расстрелять в гада весь барабан. А там уж будь, что будет. — Нам нет резона убивать вас, Готлинд, — в этот раз Вышемир обошёлся без набившего оскомину «гражданина». — Вы отличный летун. Лучше всех управляете безразгонником. Конечно, на вас уже кипу доносов написать успели, — он картинно вынул из ящика стола внушительную стопку густо исписанных листов, кинул её на стол между нами. — Все хотят завладеть вашим «Ястребом». Ни одному из них, естественно, не дали ход. Вы ценны именно как летун. В дальнейшем вас решено использовать для связи с объектом. Так что можете быть спокойны, Готлинд. Вы вернётесь с объекта живым и здоровым. Считайте это пробным полётом. Я говорить ничего не стал. Даже плечами пожимать поленился. Всё уже решено за меня. Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Люди, подобные Вышемиру, успели отвыкнуть оттого, что другие могут иметь своё мнение. — К сожалению, — продолжал Вышемир, — сегодня вы из этого здания, действительно, не выйдете. Но ничего страшного в этом нет. Я и сам иногда живу здесь, когда не нахожусь на объекте. Тут имеются вполне приличные комнаты – получше ваших летунских общежитий. По крайней мере, одна комната на одного человека. Мне на ум тут же пришла фраза «одиночная камера». Но делиться этим с Вышемиром я не стал. Тот тем временем поднялся из-за стола. Обошёл его. Я тоже встал на ноги. Усаживать меня обратно на стул Вышемир не стал. Он направился к двери. — Сейчас я покажу вам, — сказал он, — на чём мы полетим к объекту. Мы вышли из кабинета. Снова зашагали по коридорам. День близился к середине – и по ним сновало существенно меньше народу. Зато папок у них в руках как будто прибавилось. Вышемир вывел меня из здания через «чёрный ход». Оказывается, позади него находилась небольшая лётная площадка. Отлично выравненная и утрамбованная. На ней даже лёгкий аэроплан мог разогнаться и взлететь без каких-либо проблем. Однако стоял на этой площадке совсем не лёгкий аэроплан. Я только слышал о таких моделях безразгонников. Но ещё ни разу не видел своими глазами. Это был мощный аэроплан, больше похожий на фургон, поставленный на короткие лыжи. Наверное, другое шасси его веса, когда отключён антиграв, выдержать не могло. Крылышки у него были совсем маленькие – они казались просто смешными на фоне внушительного корпуса, обшитого гофрированной жестью. Однако они воинственно топорщились стволами пулемётов и парой авиапушек. Вдобавок к этому ещё две пары стволов крупного калибра торчали из носа. Наверху его были установлены несколько пулемётных гнёзд. В общем, весьма хорошо защищённая птичка. Её либо парой эскадрилий штурмовать. Либо уже корветом с хорошим прикрытием. — Как вам такой аппарат, Готлинд? — словно на собственное дитя, с гордостью уставился на безразгонник Вышемир. — Чудовище какое-то, — пожал плечами я. — Летающий носорог какой-то, а не аэроплан. — Угадали, — усмехнулся Вышемир, — именно так это чудо и называется. «Носорог». Котсуолдская модель. Точнее заокеанская. Заокеанцы успели чертежи украсть и к очередному авиасалону представили свой аналог котсуолдского «Рино». — Трофей? — поинтересовался я, обходя чудовищный аэроплан. — Отнюдь. Прямая поставка из Заокеании. Очень интересное дело. Я открыл дверцу, заглянул в салон. Вышемир не препятствовал. Внутри – лавки вдоль стенок. Ремни из пулемётных гнёзд. Кабина летунов отделена фанерной перегородкой с ещё одной дверцей. Туда я, конечно, тоже заглянул. Четыре кресла. Пара для пилотов. Вторая – для бортстрелков. Те сидят выше, чтобы целиться через головы летунов. Огонь ведут, нажимая на педаль электроспуска. — Внушительный аппарат, — резюмировал я, выбираясь из аэроплана. — Такая штука может эскадрилью перемолоть. А три – целый авиаполк. Хотя против корвета всё-таки слабоват будет. — У Вепра ни аэропланов, ни тем более воздушных судов нет, — усмехнулся Вышемир. — Так что нам подойдёт вполне. — Вполне, — кивнул я. В этот момент я даже как-то позабыл, где нахожусь и с кем разговариваю. — Значит, отправляемся в столовую, Готлинд. Не знаю как вы, а я голоден, что твой волк. С утра во рту маковой росинки не было. Я мог только поддержать стража в этом начинании. Когда он об этом сказал – я понял, что есть хочу не меньше его самого. Комната, о которой говорил Вышемир, оказалась вполне приличной. Я отправился туда ближе к вечеру. После столовой страж вытащил меня из здания, чтобы показаться гуляющим со зверским видом по всем соседним улицам чоновцам. Я успокоил Духовлада, сказав, что у меня всё в полном порядке. Меня никто не пытал и даже не допрашивал. У Вышемира есть дело ко мне, как к летуну. Какое именно? Тут все вопросы к самому Вышемиру. Страж Революции только приторно улыбался. Объясняться с чоновцем он, конечно же, не собирался. Койка в комнате стояла такая же жёсткая, как и в летунском общежитии. Но день выдался очень насыщенный, а потому уснул я быстро. (обратно)Глава 3
Подняли меня ранним утром. Хотя, в общем-то, грех жаловаться – я отлично выспался. По чести сказать, давно я так сладко не спал. Даже не знаю, почему. Зашёл за мной не Вышемир, а высокий страж в потёртой кожаной куртке и со знакомым мне здоровенным пистолетом в деревянной кобуре. Выправка у него была просто гвардейская. На груди красовался урдский орден из новых, революционных, на красной бархотке. Я видел такие у летунов и чоновцев. У Духовлада их было даже два. А вот Вышемир не мог похвастаться ни одним. Ну, или не носил просто. Я быстро оделся. Проверил оружие. Револьвер был полностью заряжен. Этому я удивился, но не сильно. Мне здесь не доверяли, но не настолько, чтобы лишать оружия. Страж проводил меня на лётную площадку. Там уже собрались его коллеги. Все, как один, в кожаных куртках или плащах, чёрных фуражках и при здоровенных пистолетах в деревянных кобурах или револьверах, вроде моего. Почти все курили папиросы или самокрутки. В движениях их сквозила какая-то нервозность. Хотя это-то вполне понятно – лететь, запертым в тесном салоне аэроплана с чудовищем, вроде Избыгнева, то ещё удовольствие. Когда правую руку предводителя местных бандитов выводили из здания стражи, мне снова стало не по себе. В заскорузлом от крови грязном тулупе с наводящими жуть отверстиями от моих пуль шагал он, скованный цепями, под надзором пяти бойцов. И всё равно казалось, что это не его ведут, а Избыгнев идёт сам, волоча за собой стражей. Будто медведь, вцепившуюся в него собачью свору. «Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги»[317], - отчего-то вспомнилось мне. Не помню уж, где и когда я нашёл тот потрёпанный томик без обложки. Не знаю даже, кто автор. Я и книгу-то дочитать не сумел – страницы обрывались ближе к концу. И мне так никогда, наверное, не узнать чем закончились две параллельно излагаемых в ней истории. Но строчки из этой безымянной для меня книги пришли на память, когда я увидел, как ведут к аэроплану великана Избыгнева. Я даже не сразу заметил знакомое лицо среди его конвоиров. Уже не смутно, а очень даже хорошо знакомое лицо Вадхильда. Поняв, что я его, наконец, узнал, имперский шпион подмигнул мне, а затем быстро отвернулся. Лицо его вновь стало спокойным и сосредоточенным. — В кабину, товарищ военлёт, — на лётную площадку вышел Вышемир, едва не под ручку держа профессора. Тот, казалось, ссутулился ещё сильнее. Пальцы пожилого человека не останавливались ни на секунду. Я последовал недвусмысленному распоряжению командира стражей и через салон забрался в кабину летающего носорога. Да уж, только такой аэроплан и подходил для перевозки чудовища, вроде Избыгнева. В кресло второго пилота, рядом со мной уселся сам Вышемир. Значит, Вадхильд остался в салоне. Интересно, он устроит перестрелку прямо в воздухе или подождёт до загадочного объекта. Хотя там его уж точно быстро обнаружат. Вряд ли там настолько много стражей, что среди них можно легко затеряться. Хотя кто его знает – какая у имперского шпиона «легенда». Насколько она надёжна и какую проверку выдержит. — Взлетаем, товарищ Готлинд, — пристегнув ремни, распорядился Вышемир. — От винта, — ответил я ритуальной фразой – и завёл двигатель. Тот утробно заурчал. Аэроплан вздрогнул всем корпусом – это включился антиграв. Мне ещё не приходилось водить настолько тяжёлые машины. Даже с антигравом она поднималась в воздух медленно и как будто нехотя. — Карту полёта, — не грядя на Вышемира, протянул я руку. — Быстрее, — держать штурвал одной рукой было тяжеловато. Командир стражей вложил мне в пальцы планшет с картой. Я бросил только один взгляд на неё. Местность я отлично знал – надо было уточнить маршрут. Он пролегал практически так, как я и думал. Оставалось только развернуть нос аэроплана в нужную сторону – а дальше только держись за штурвал. Всё время только прямо лететь. Осталось только бороться налетающими порывами ветра. Да не обращать внимания на растущую боль в руках и болтающиеся у самых ушей башмаки бортстрелка. Вышемир ещё рядом начал насвистывать дурацкие мотивчики. Это раздражало. Но не мог же я просто заткнуть его. Хотя если он всю дорогу свистеть станет, наверное, всё же наберусь наглости. Вести машину, когда тебя постоянно столько всего раздражает, очень непросто. А ещё очень хотелось сказать Вышемиру, что раз уж он сел на место второго пилота, значит, должен быть готов принять у меня управление «Носорогом». Боль в руках от тяжести аэроплана нарастала с каждой минутой. Хлопки пистолетных выстрелов и возня в салоне, позади нас началась где-то спустя полчаса полёта. Я не знаю, как там всё происходило, но отчего-то был уверен, что в живых остался только Вадхильд. Вышемир отстегнул ремни своего кресла. Подозрительно глянул на меня. Кивнул бортстрелкам, сидящим за моей спиной. В зеркальце, прикреплённое над лобовым стеклом. Оба бортстрелка по команде достали револьверы. Стволы их уставились мне в затылок. Теперь если я уберу руки со штурвала, то могу считать себя покойником. И мне почему-то казалось, что перспектива остаться в воздухе без летуна обоих бортстрелков ничуть не смущала. Выстрелы и возня за тонкой перегородкой усилились. Аэроплан начало кидать из стороны в сторону. При усилившемся боковом ветре вести его стало невероятно тяжело. Руки налились свинцом. Мышцы горели огнём. Пальцы как будто превратились в сплошные отростки боли. В общем, не знаю, чем закончилась драка в салоне «Носорога», но когда раздались шесть выстрелов, пробивших фанерную перегородку, всё встало на свои места. Державшие меня на прицеле бортстрелки поникли, уронив голову на грудь. Крови на их кожаных куртках видно не было. Но я понимал, что оба мертвы. Вадхильд стреляет без промаха. А вот и он сам. Распахнул дверцу. Вадхильд отстегнул обоих бортстрелков и их кресел и переправил в салон. Однако сам уселся на место Вышемира. — Руки как? — обратился ко мне шпион, пристёгивая ремни. — Сам как думаешь, — отрезал я. — Беру руль на себя. А ты знаешь что, Готлинд. Забирайся на место бортстрелка. Разберёшься там легко. Тебе вести огонь. — Какой ещё огонь? — не понял я. — Надо устроить на их объекте хороший тарарам, — объяснил он. — Снести хотя бы часть защиты. Так мне легче будет работать там. — А что мне делать потом? — Лететь вот сюда, — он быстро отметил на карте Вышемира точку примерно в пятнадцати километрах от объекта. — И ждать меня там сутки. Если не вернусь, лети куда хочешь. Это он очень хорошо сказал. Мне особенно понравилось «лети, куда хочешь». Куда я денусь с Урдского севера? Значит, остаётся надеяться, что у шпиона всё пройдет нормально. Или он хотя бы вернётся с комплекса. Тогда у меня хоть какие-то шансы есть. А так я покойник практически с гарантией. Кресло бортстрелка было липким от крови его предыдущего хозяина. Но меня это не сильно смутило. Не привыкать, в общем-то. На войне и не такое бывало. Приходилось вылетать на аэроплане, из которого только что вынули мёртвого летуна. С системой ведения огня разобрался быстро. Имелась возможность взаимозаменяемости бортстрелков. Огонь из пушек можно было вести при помощи педалей в полу. Пулемётным огнём управляли кнопки, вмонтированные прямо в подлокотники кресла. И пушки, и пулемёты на носу были курсовыми, так что тут только жми на гашетку, поливая врага длинными очередями. За долгие военные годы мне приходилось сражаться и бортстрелком, хотя и не на подобном монстре. Я в аппарели сидел, прикрывая верхнюю и заднюю полусферы. А тут, в общем-то, всё намного проще и безопасней. Прицельная сетка для пушек и пулемётов была нанесена прямо на лобовое стекло. Интересно, какими пулями и снарядами они заряжены. Если фосфорными, получившими в последние годы особенно широкую популярность, то проблем у нас возникнуть не должно. Этот монстр способен расстрелять расчёт зенитки, даже укрывшийся за броневым щитом. А уж у тех, кто на деревянной вышке с пулемётом стоит, шансов и вовсе нет. Именно так охраняли тот самый объект, который мы летели штурмовать. Он был обнесён деревянным частоколом. Поверх него шла колючая проволока, скорее всего, под током. Через каждые пятьдесят метров деревянные вышки с торчащими вверх зенитными пулемётами. На них откровенно скучают бойцы в богатырках, борясь с холодом и покуривая. Над многими вышками тянулись к небу сизые дымки. Ну, сейчас им станет не до скуки! — Навожу на цель, — подтвердил мои мысли Вадхильд. Эти люди ничего мне не сделали. Они не были моими врагами. Но сейчас именно они стояли на пути Вадхильда. И мне оставалось только одно – открыть огонь. Я понимал, что и в этом случае у меня остаётся очень мало шансов пережить всё это жуткое приключение, но если я сейчас не надавлю на гашетку, то шансов этих не будет вовсе. Прицельная сетка наползла на зенитную башню. Стоящие там бойцы в богатырках махали нам руками. Не думал, что стрелять в них будет настолько тяжело. Я стиснул зубы – и нажал на гашетку. Застучали пулемёты. Две огненные трасы ударили по вышке, сметая бойцов. Пули оказались фосфорные. Язычки пламени побежали по дереву. Бойцы в богатырках повалились друг на друга. Двое из них перевалились через борт и полетели к земле. Вадхильд дал полный газ. «Носорог» двинулся вперёд с той скоростью, на которую был способен. Хотя это было не слишком быстро. Теперь я палил уже в белый свет, как в медяшку. Поливал длинными очередями частокол – а вдруг займётся древесина, хотя и вряд ли, конечно. Прошёлся по двум соседним башням из авиапушек. Их снаряды пробивали низкие бортики. Бойцы в богатырках падали один за другим. Вадхильд развернул «Носорога». Теперь я поливал фосфорными пулями и снарядами какие-то постройки внутри периметра комплекса. Внизу бегали и суетились люди. Кто-то палил по нам из винтовок. Разворачивали мобильные зенитные точки. Но было поздно. По ним открыл огонь из пулемётов и пушек, расположенных под крылышками «Носорога». Мы буквально перепахивали землю за частоколом. Мгновенно подавляя любые попытки противника оказать нам хоть какое-то сопротивление. — Эх, жаль на нём бомб нету! — выкрикнул Вадхильд. — Вот тогда был бы тарарам, так тарарам! — он рассмеялся, расстреливая из спаренных пулемётов большую группу бойцов, выбегающих из казармы. — Всё, сажаю аэроплан. Как только мы из него выберемся, сразу же улетай. Ты помнишь, где ждать меня. — Помню, — я дал ещё одну очередь по бойцам в богатырках, бегущих к заваленной трупами зенитке. На прощание. И перебрался с места бортстрелка в более привычное – пилотское. Как только лыжи «Носорога» ткнулись в утоптанный, залитый кровью снег, Вадхильд тут же отстегнул ремни и едва не бегом кинулся к дверце. Что бы он ни задумал, кем бы ни был его спутник – я ведь ясно услышал это его «мы» – мне следовало как можно скорее покинуть комплекс урдцев. Очень скоро они придут в себя – и тогда мне крышка. И вся огневая мощь «Носорога» меня не спасёт. Я ясно услышал хлопок дверцы аэроплана. Так сильно Вадхильд ею треснул ясное дело, чтобы подать мне знак. Пора подниматься обратно в воздух. Что я немедленно и сделал, направив аэроплан к проделанной нами пробоине в обороне врага. По броне его градом стучали винтовочные пули. Я не скупился на ответный огонь. Именно поэтому мне и удалось вырваться без потерь. Хотя потом уже, пока ждал Вадхильда, насчитал больше сотни пробоин и мелких дыр в его броне. «Носорог» с грацией, достойной своего названия, покинул периметр особо охраняемого объекта урдцев.Избыгнев сидел среди трупов стражей с таким невозмутимым видом, будто его не интересовало ничего вокруг. В определённой степени так оно и было. Он был под завязку накачан наркотиками. Иначе, даже скованный цепями, представлял бы в небольшом помещении огромную опасность для своих конвоиров. Но действие их заканчивалось. В глазах Избыгнева снова разгоралась ярость. Именно это и было нужно Вадхильду. Шпион привык к этому имени, хотя где-то в глубине памяти хранилось то, которым его нарекли при рождении. Но пока пусть будет Вадхильд. Время для его настоящего имени не пришло. Да и придёт ли оно когда – он уже не мог точно сказать этого. Шпион подошёл к Избыгневу. Вынул из-под сидения его чудовищную шашку. Вадхильд был далеко не слабаком, однако ему стоило известных усилий удержать её даже двумя руками. Избыгнев глядел на него своим взглядом хищника. — Смотри, — медленно, будто на самом деле разговаривая с животным или со слабоумным, произнёс Вадхильд, — я освобожу тебя. Ты будешь делать то, что умеешь лучше всего. Убивать. Всех тех, кто не я. Понимаешь меня? — Убивать, — повторил Избыгнев. Это слово, единственное, прорвалось через всё ещё одурманенный наркотиками разум разбойника. — Убивать. Вадхильд использовал его шашку в качестве ломика, чтобы сбить цепи с разбойника. Те со звоном упали на деревянный пол салона. А за стенками из тонкой жести и дельта-древесины стучали пулемёты и рявкали пушки. Готлинд вёл неравный бой. Он давал ему, Вадхильду, возможность сделать то, что тот должен. Значит, надо торопиться. Избыгнев взял из рук Вадхильда свою чудовищную шашку. На губах его заиграла неприятная улыбка. Разбойник протиснулся мимо шпиона и бросился прочь из салона «Носорога» едва ли не головой вперёд. Будто в омут головой. Вадхильду на минуту даже страшно стало. Кого же он выпустил? Неужели этот человек – человек ли? — вовсе не боится смерти, ранений, увечий? Имперский шпион, конечно, видел заскорузлый от крови тулуп Избыгнева, но не верил, что тот мог пережить очередь из пулемёта, убившую его коня. Об этом только и болтали стражи, конвоировавшие разбойника. Однако теперь Вадхильд задумался, а может в их словах была доля истины? Выбросив из головы эти дурацкие мысли, Вадхильд проверил в кармане сложенный вчетверо мандат. На нём красовалась подпись самого всесильного товарища Вышемира. Начальник Революционной стражи всего Усть-илимья сейчас валялся мёртвый среди трупов своих бойцов. А его револьвер – крупнокалиберный, котсуолдский – лежал в кармане Вадхильда. Вадхильд выскочил из аэроплана, нарочито громко хлопнув дверцей. Даже ногой по ней треснул – на всякий случай. Он успел отбежать на несколько шагов, когда «Носорог» начал медленно подниматься в воздух. Готлинд продолжал поливать округу из пушек и пулемётов. Вадхильду даже пришлось ничком рухнуть, чтобы не попасть под очередную очередь. Пули и снаряды выкосили бойцов в богатырках, оказавшихся не столь расторопными. Трупы повалились прямо на Вадхильда, заливая его кровью. Шпион выбрался из-под них. Теперь он мало отличался от остальных товарищей, носившихся вокруг и палящих в «Носорога». Без особого, правда, результата. Готлинд уже разворачивал аэроплан, уводя его к частоколу. Значит, времени у Вадхильда остаётся всё меньше. Вот сейчас Готлинд уведёт машину прочь. Паника уляжется. А порядок урдцы умеют наводить быстро. Так было при царе, так осталось и теперь – при Конвенте. На бегущего к самому большому зданию комплекса никто не обратил внимания. Все вокруг бегали. И почти все – бесцельно. Так что направься Вадхильд, куда ему нужно, неторопливым шагом, это скорее привлекло бы внимание. Часовых перед зданием не оказалось. Более того, дневального в караулке видно не было. Однако стоило Вадхильду пройти мимо его будки, как оттуда донеслось. — Стой! Кто идёт?! Шпион замер. И тут же дорогу Вадхильду заступили двое бойцов в богатырках и с винтовками наизготовку. Этим можно не бояться обстрела. Они находились под надёжной защитой бетонных стен и прочной крыши. — Кто такой? — из-за двери в караулку высунулся дневальный с револьвером в руке. — Я от товарища Вышемира, — отчеканил Вадхильд. — Мандат, — требовательно протянул руку дневальный. Ни он, ни бойцы с винтовками оружия не опускали. Вадхильд медленно сунул руку во внутренний карман кожаной куртки. Вытянул сложенную вчетверо бумагу с подписью покойного Вышемира. Отдал дневальному. Теперь счёт шёл на мгновения. Вот сейчас дневальный опустит глаза. Одной рукой бумагу не развернуть, значит, ему придётся убрать револьвер. Он просто обязан положиться на двух бойцов с винтовками. И дневальный не подвёл. Что-то бурча неразборчиво, он сунул револьвер в кобуру. Принялся разворачивать бумагу. Опустил глаза. Действовал Вадхильд стремительно. Он метнулся к дневальному. Ухватил его за руку, заломил. Шагнул за спину, выдернул из кобуры свой пистолет. Четыре пули достались бойцам, успевшим только винтовки вскинуть. По две в сердце. Они легко пробили шинели – по серому сукну расплылись тёмные пятна. Вадхильд рывком развернул дневального к себе лицом. И дважды выстрелил ему в сердце. В упор. Тот упал к ногам шпиона. В руках его так и осталась полуразвёрнутая бумага. Вадхильд переступил через тело дневального. Выстрелы вряд ли кто слышал. На улице ещё палили по уходящему «Носорогу». Вадхильд быстрым шагом направился вглубь комплекса. Больше ему никто не попадался. Скорее всего, при угрозе персонал эвакуировали. Внутри остались только бойцы охраны. Сталкиваться с ними снова Вадхильд совершенно не желал. Вряд ли в этот раз у него станут просить мандат. Сначала пристрелят, а потом уже начнут разбираться – кто же это был. Главное помещение комплекса Вадхильд нашёл легко.Достаточно было пройти до конца по одному из радиальных коридоров. Двери были закрыты только на засов. Вадхильд отбросил его. Толчком открыл дверь. Помещение за дверью было полутёмным. Собственно, никакого освещения внутри не было вовсе. Либо его отключили. Электричество тут экономили, а свечей на помещение такого размера не напасёшься. Так что единственным источником света там был громадный камень. Размером с трёхэтажный дом. Покрытый красноватыми прожилками, пульсирующими каким-то вулканическим светом. Отблески его метались по стенам, и Вадхильду показалось, что через дверь с засовом он попал прямо в преддверие преисподней. Шпион сам не заметил, что шагает к камню. Очнулся, когда едва не ткнулся в него лбом. Он положил руку на шершавую поверхность камня. Она оказалась тёплой. А багровые прожилки обжигали пальцы. Вадхильд гладил камень, будто лошадь или женщину. Мыслей в голове у него не было никаких. Из этого состояния практически полного транса его не вывели даже выстрелы. Вадхильд дёрнулся, когда от поверхности камня отрикошетила пуля. Тут уж рефлексы взяли верх над одурманенным разумом. Вадхильд дёрнулся вниз, припал на колено. Выхватил из кобуры пистолет. Трижды выстрелил в ответ на пальбу врага. Один боец в богатырке рухнул ничком. Другой схватился за плечо, выронил винтовку. Но через двери вбегали новые солдаты. На ходу вскидывали оружие, стреляя, правда, практически наугад. Попасть в кого-либо в полутёмном помещении, наполненном алыми бликами, просто невозможно. Пули рикошетили от пола, от камня, стоящего в центре, даже от стен, хотя те были довольно далеко. Вадхильд отстреливался, как мог. Опустел магазин пистолета. В ход пошёл мощный револьвер Вышемира. Но бойцы в богатырках только прибывали. Вадхильд отлично понимал, что авантюра его провалилась и ему осталось лишь подороже продать свою жизнь.
Они появились спустя полчаса после того, как я посадил свой аэроплан. Выходили из леса по одному, по двое. А то и группами человек по пять. Заросшие бородами до самых глаз. В грязных, оборванных тулупах, армейских шинелях, драных полушубках. В шапках, богатырках, а кто и простоволосые. Зато все при оружии. В основном они держали в руках винтовки или дробовики. У многих шашки, почти у каждого за пояс заткнут длинный нож. Бандиты Вепра окружали мой аэроплан. Глядели волками, но кидаться не спешили. Хотя ясное дело, только ждут, чтобы разорвать меня. Им это самое приятное – порвать кого-нибудь в клочья. Они давно уже перестали быть людьми, превратившись в подобие диких зверей. Я не раз видел таких ещё на войне. За полгода в тоннелях люди превращались или в траншейных крыс, падающих в обморок при виде офицерской фуражки, или в подобных этим зверей, ждущих новой атаки, новой крови. А вот предводитель банды сильно отличался от своих бойцов. Действительно, явно из благородных. В царских времён мундире с капитанскими погонами, фуражке, лаковых сапогах под валенками. Генеральская шинель отличного сукна. На поясе не шашка, а офицерская сабля. С другой стороны кобура с револьвером. Широкое лицо украшено роскошными усами, которые предводитель бандитов то и дело нервно подкручивал. Он подошёл прямо к аэроплану. Его люди, кажется, немного робели при виде этого чуда техники. Да ещё и изрешечённого пулями. Вепр подошёл ко мне, поставил ногу на ступеньку. Опёрся на колено локтем. — Это ты мне Избыгнева привёз? — поинтересовался он. — Не привёз, — ответил я. — Был он у меня, но его забрал с собой… мой спутник. — Мне без него никак, — протянул Вепр. — На нём держится вся моя банда. Так господам из Баджея и передай, паря! — Ты ведь тоже из господ, верно, Вепр, — глянул на него я. — Вид у тебя совсем не мужицкий. Я таких, как ты, на плакатах видал. — А их часто с меня и рисуют, — усмехнулся Вепр, подкручивая усы. — Я ведь из местных помещиков. И звать меня не Вепром. Фамилия моя Вепрев, а имя Аврелий. Papan древними философами увлекался. Было у меня имение, была земля, крестьяне. Пока на фронте был – всё прахом пошло. Имение холопы сожгли. Сидят теперь по земле с обрезами. Да у меня в банде едва не половина народу моих бывших холопов. Лицо его было спокойно, но кулак, сжатый на рукояти сабли побелел от напряжения. — Вот из-за этой вашей спеси, — внезапно вырвалось у меня. Как будто плотину прорвало. Все нервы, напряжение, злость – всё нашло выход в этих словах. Злобных, хотя и правдивых. — Из-за того, что даже сейчас ты смотришь на меня сверху вниз. Кто я для тебя, простолюдин, летунишка какой. В другое время ты бы и не взглянул на меня. А ведь мы дрались в небе рядом с такими, как ты. И в небе не было различий между летунами. Пули нейстрийцев косили одинаково и благородных, и простолюдинов. Но вы, всё равно, считаете себя выше нас, только потому, что у вас, видите ли, кровь другая. А ведь она такая же красная, как у нас. И дерьмо в кишках такое же! Ошеломлённый моим отпором Вепр, наверное, не знал, что сказать. Он замер, удивлённо глядя на меня, будто я был каким-то опасным зверем или ядовитой змеёй. Пальцы на рукоятке сабли побелели. Как он себе ус не вырвал, не знаю. Затянувшуюся паузу прервало появление Вадхильда. Он пришёл несколько раньше обещанного времени. А за ним шагал Избыгнев с громадным мешком за плечами. Среди бандитов пробежал одобрительный шепоток. Они увидели своего настоящего лидера, которого ждали ещё со времён неудавшегося налёта на маслозавод. И были рады видеть его. Как волки своего вожака. Вожака, с которым всегда спокоен, потому что он знает, где искать лучшую добычу и кого рвать зубами в клочья и кровавые ошмётки мяса. Вепр обернулся к Вадхильду. Тот кивнул ему, будто старому знакомцу. Хотя теперь я уже не был ни в чём убеждён относительно имперского шпиона. — Припасы привёз? — без приветствия поинтересовался у него Вепр. — Мне нужны патроны, еда, сено для лошадей. — Патроны, — Вадхильд подошёл к «Носорогу», ногтями подковырнул застрявшую в бронелисте смятую пулю и швырнул её Вепру. — Других нет. Жди. — А там, в Баджее, понимают, чем мне воевать с господами революционерами? — зло поинтересовался у него предводитель бандитов. — Одними шашками с ними не управиться. У них там пулемёты, пушки, сотни человек и винтовок. Конные чоновцы. Ещё полгода – и им хватит сил, чтобы прочесать лес и уничтожить нас. — Что мешает уйти глубже в тайгу? — поинтересовался Вадхильд. — Где жить там, в глубине, — рыкнул на него Вепр. — А уж зимой там такую ораву не прокормить точно. Разбежится моя банда. — Мы сегодня отправляемся в Баджей, — развёл руками имперский шпион. — Я сообщу там о вашей проблеме, господин Вепрев. Но вряд ли там найдут для вас оружие или патроны. Вы ведь и сами понимаете, что на Баджей надеяться не стоит. Выживать теперь каждый должен сам. — Так и улетите? — зло глянул на него Вепр. — Вы радуйтесь, что я вам, господин Вепрев, Избыгнева оставляю, — усмехнулся Вадхильд. — Он бы и мне теперь пригодился. Вепр, казалось, сейчас готов отдать приказ уничтожить нас. Он даже на пару пальцев вытянул из ножен саблю. Я уже собирался запрыгнуть в машину. Боезапас, конечно, у «Носорога» почти истощён, но пары очередей хватит, чтобы разогнать бандитскую сволочь. Но Вепр сдержался. Он проследил, как Избыгнев проходит мимо меня, забрасывая свой мешок внутрь аэроплана. Выбравшись из «Носорога», бандит замер, как будто ожидая дальнейших распоряжений. Вадхильд кивнул – и гигант шагнул к Вепру. Предводитель бандитов хлопнул своего ближайшего помощника по плечу. Тот никак не отреагировал на этот жест покровительственной дружбы. — Как думаешь, — как будто позабыв о Вепре и его бандитах, обратился ко мне Вадхильд, — до Баджея дотянем? Вепр тем временем вместе с Избыгневом ушли к своим людям. Разбойники столпились вокруг них. Казалось, многие хотели дотронуться до гиганта, что-то спросить у него, что-то сказать. Он был будто святым для них. Никак не меньше. — Ну чего ты на него уставился, — одёрнул меня Вадхильд. — Он своё дело сделал. И Вепр тоже. Нам сейчас совсем о другом думать надо. Тут он, безусловно, был прав. Думать нам надо было о том, как выбраться с Урдского севера. Слишком уж негостеприимным стал он для нас. Однако я просто не мог отвести взгляда от уходящих обратно в тайгу бандитов. Как они толпились вокруг Избыгнева. Как едва не оттёрли в сторону Вепра. И вот только тогда, наверное, я на самом деле понял, что именно этот звероватый гигант был настоящим предводителем банды. А вовсе не щеголеватый Вепр со своими дореволюционными замашками и царских времён формой с золотыми погонами. Я обезглавил банду, а теперь снова вернул ей лидера. — Как ты думаешь, — дёрнул меня за рукав, выводя из задумчивости, Вадхильд, — дотянем на этом аккумуляторе до Баджея? Я пожал плечами. За зарядом аккумулятора я не следил. Меня как-то больше беспокоил боезапас. Забравшись в кабину, я проверил шкалу заряда. Аккумулятор был заряжен почти полностью. И на аэроплане полегче я бы пролетел с таким зарядом полмира. Но я не знал, сколько потребляет «Носорог». Это выяснится только в полёте. Так я и ответил Вадхильду. — И смотри, — добавил я, — эта «птичка», как всякий безразгонник планировать не умеет в принципе. Так что, есть большие шансы сесть где-нибудь в степи и дальше до Баджея придётся идти пешком. — Это никак невозможно, — покачал головой Вадхильд. — Видал тот мешок, что Избыгнев в салон закинул? Нам его и километра не протащить. — А что такого в этом мешке? — поинтересовался я. — Стоило ли из-за этого так рисковать? — Очень даже стоило! — воскликнул имперский шпион, пристёгивая ремни. — Содержимое мешка дороже всего чёртова Усть-Илима. Даже если всё его население продать в рабство на невольничьих рынках Келимане. Да за одну крупицу этого Блицкриг продаст эскадру самых передовых линкоров. Даже свой суперлинкор «Вергельтунг» отдадут, не задумываясь. — Может, всё-таки объяснишь, что это такое мы везём. — В Баджее, — отмахнулся Вадхильд. — Всё в Баджее объясню. Дотяни до этого логова контрреволюционеров, а там всё станет ясно. Я бы развёл руками, если б не держал штурвал. Двигатель «Носорога» успел основательно остыть, несмотря на то, что аэроплан простоял всего-ничего. Пришлось прогревать его достаточно долго. После этого я поднял машину в воздух. Проверил по карте, вложенной в планшет Вадхильдом, направление на Баджей. И направил «Носорог» туда. Хотя по пути придётся сделать изрядный крюк, обходя комплекс, на котором мы навели шороху. Он, наверное, сейчас был похож на разворошённый улей. Но вот мы вышли на прямой курс. Я поднял машину над верхушками сосен тайги. И дал полный газ. — Привет, эмигранты! — воскликнул пребывавший в отличном настроении после возвращения с комплекса Вадхильд. — Свободный Баджей! (обратно) (обратно)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Свободный Баджей
Глава 1
Баджей – наследственное владение князя Махсоджана. Правда, князь по традиции носит ещё и совершенно непроизносимый титул местного духовенства. И предпочитал, чтобы к нему на континентальный манер обращались «ваше святейшество». Однако одевался он, как уроженец Великой степи. Хотя в этих широтах ходить в чём-то другом было трудно. Даже нашедшие приют у него в Баджее бывшие офицеры царской армии, теперь присягнувшие Директории Адмирала, предпочитали поверх гимнастёрок носить халаты. А под фуражки повязывать цветастые платки. Либо вовсе ограничивались лёгкими пилотками. Я чудом дотянул до города. Точнее плюхнулся в полукилометре от него. Иначе про посадку «Носорога» и не скажешь. Подняв тучу пыли, тяжёлый аэроплан опустился на выжженную солнцем землю Великой степи. Стойки шасси затрещали, когда я отключил антиграв. Мы с Вадхильдом выбрались из аэроплана, стараясь не коснуться его раскалённой обшивки. — И что теперь делать? — спросил я у имперского шпиона. — Придётся тебе в город идти к своим людям. А я уж тебя тут подожду. — Не нужно никуда ходить, — покачал головой Вадхильд. — Нас явно заметили из города. Скоро кто-нибудь даже будет здесь. — Надо избавиться от трупов, — кивнул я за спину, в салон. Тела стражей Революции уже начинали портиться из-за жары. — Да уж, — скривился Вадхильд. — Надо было ещё в воздухе их выкинуть в тайгу. Не подумали. А хотя нет, — он щёлкнул пальцами. — Мы ими с местными расплатимся! — Чего?! — уставился я на спутника. Слыхал я, конечно, о диких нравах Великой степи, но чтобы людей есть. Да ещё и начинающих разлагаться. Вряд ли тут могло дойти до такого. — Да ну тебя! — рассмеялся Вадхильд. Настроение его за те дни, что мы провели в небе, ничуть не ухудшилось. — Куртки, штаны, обувь, ремни. Цепи им отдадим. Оружие только надо припрятать. И патроны. Они ещё нам самим понадобятся. Да и в Баджее продать их можно будет намного дороже. В городе оно на вес золота. — У нас же в салоне такая ценность, — напомнил ему я, — что Блицкриг за него отдаст свой суперлинкор «Вергельтунг». — До покупателей на наш трофей ещё добраться надо, — вздохнул Вадхильд. — А жить-то в Баджее надо на что-то. Тут ведь урдские деньги не в почёте. Ни царские, ни, тем более, новые. Нейстрийские, имперские, блицкриговские — эти всюду любят. Особенно трепетно всюду относятся к котсуолдским. Немного меньше ценят заокеанские – у них курс самый стабильный. Но только не урдские. Эти ты можешь сразу выкинуть. — А лучше всего, как обычно, золото, — добавил я. — На Севере бумажным деньгам не особенно доверяют. Да ни один инспец не поедет в Урд работать за их новые ассигнации. Их ведь за пределами Народного государства нигде не поменять. Нам платили золотыми червонцами, — я вынул из кармана куртки монетку размером с фалангу большого пальца. — И их все всегда носят только при себе. — Вот сейчас и убери поглубже, — Вадхильд кивнул на точки, растущие на горизонте. — За пару монет местные нас прирежут без зазрения совести. Хотя они и понятия такого не знают, наверное. Мы летели до Баджея несколько суток. Сначала под нами мелькали сосны и ели, заметённые снегом. Затем они сменились лиственным лесом. Снега становилось всё меньше. Лес редел. Температура за бортом росла. И вот на исходе третьего дня я увидел, проснувшись, в иллюминаторе дикие травы Великой степи. Они бледнели, выгорая на солнце. Мелькали мелкие селения, не знаю уж, как они тут зовутся, и что-то похожее на города. Были и крепости, обнесённые глиняными стенами. Шагали длинные караваны, тянущиеся по одним им ведомым дорогам. Неслись, поднимая клубы пыли, какие-то всадники, сверкая саблями. Несколько раз мы становились свидетелями коротких, но жестоких схваток. И вот сейчас такие же всадники медленно ехали в нашу сторону. Сабли в ножнах. Винтовки и карабины, правда, перекинуты через седло. Однако открытой враждебности они не проявляли. — Говорить буду я, — быстро произнёс Вадхильд. — Ты по-местному ни слова не знаешь. А на урдском тут лучше не говорить. За пределами Баджея, по крайней мере. Всадники с белозубыми улыбками гарцевали уже совсем рядом с нами. Предводитель их, или, по крайней мере, человек, который вёл себя, как главный, выкрикнул в нашу сторону несколько коротких фраз. Вадхильд ответил ему. Тот кивнул. Улыбнулся ещё шире. Махнул своим людям. Крикнул им что-то. Двое, ехавших в самом хвосте кавалькады, развернули коней и умчались куда-то. Пока их не было Вадхильд и предводитель местных всадников обменялась фразами. Это нельзя назвать разговором. Как будто, они кидали короткие фразы для того, чтобы поддержать своё реноме. Вроде обмена любезностями или, наоборот, тонкими оскорблениями. А может, в буриме играли. Ведь на востоке любят сочинять стихи. Мне оставалось только гадать – ведь я не понимал ни слова. Вскоре ускакавшие всадники вернулись в сопровождении десятка крестьян и повозки, запряжённой волами. Ещё пять этих внушительных животных шагали рядом с подводами. Всадники постоянно смеялись, передавая друг другу увесистые фляги. Делали глубокие глотки, поливая бороду какой-то беловатой бурдой. С крестьянами они не церемонились. То пинали ногами, не слезая с седла. А и плетью проходились по спинам. Крестьяне смотрели зло, но терпели. Голову боялись поднять, когда всадники были рядом. Видимо, таскать аэропланы местным было не впервой. Крестьяне перегрузили мешок на повозку. Та затрещала, но выдержала немалый вес поклажи. — Ты, Готлинд, — сказал мне на имперском, — оставайся в аэроплане, а я на подводе поеду. Двигатель не заводи, только антиграв включай на самый малый. Потащат тебя, как воздушный шарик. О таком способе транспортировки безразгонника я как-то не догадывался. Хотя, в общем-то, куда уж проще. Крестьяне же накинули на «Носорог» лямки упряжи и замахали на меня руками. Но прежде чем я забрался в кабину аэроплана, меня перехватил командир всадников. Он что-то сказал мне, дыша прямо в лицо. Тут и без слов было понятно, чего он хочет. Я кивнул ему, вежливо убрал руку с рукава моей куртки. Забравшись в салон «Носорога», я одно за другим выкинул на землю тела стражей Революции. Оружие их, вместе с патронами, мы с Вадхильдом забрали заблаговременно, припрятав в кабине аэроплана. Всадники забирали тела целиком. Видимо, «потрошить» их будут уже в лагере. Или где они там квартируют. Отдав им тела, я сел в кабину, пристегнулся по привычке, и включил антиграв. Без аккумулятора он будет работать недолго, конечно, собственного запаса энергии у него немного. Хотя, думаю, до Баджея хватит. Волы потянули «Носорога» в сторону города. Крестьяне шагали рядом с ними, погоняя животных хворостинами. Я расслабился в пилотском кресле и едва не задремал. Вокруг тянулась кажущаяся бесконечной степь. Выжженное солнцем пространство, где только сухие травы хрустят под босыми ногами крестьян и копытами лошадей и волов. Бандиты уехали, когда городские стены из красного кирпича и глины опасно приблизились. Явно эти ребята с белозубыми улыбками имели серьёзные проблемы с законом. Крестьянам же было, по всей видимости, всё равно. Как шагали, так и шагали дальше – до самых ворот. Ворота Баджея невольно внушали почтение. Я, наверное, смог бы влететь в них на своём «Ястребе». И высоты, и ширины хватило бы вполне. Стражи на своём посту дремали, укрываясь в тени. Однако, как только увидели нашу странную процессию, насторожились и вскинули винтовки. Из караулки вышел офицер. Все они были одеты в военную форму, напоминающую котсуолдскую, только украшенную степными узорами по обшлагам гимнастёрок. А головными уборами их были большие белые платки. Офицер вскинул руку, останавливая нас. Крестьяне потянули за лямки – и волы встали. Вадхильд спрыгнул с подводы. Направился к посту. Стражники взяли винтовки наизготовку. Имперского шпиона это ничуть не смутило. Он, как будто, и не замечал рядовых, шагая прямо к офицеру. Тот глядел на него, поигрывая темляком шашки, висящей на поясе. Вадхильд обратился к нему. Говорил, как равный с равным, несмотря на то, что местный офицер явно глядел на него свысока. Однако очень быстро офицер утратил большую часть своего высокомерия. Видимо, Вадхильд нашёл достаточно убедительные слова. Нас пропустили без обязательного взимания входной платы. Хотя лишённые законного заработка стражники глядели на нас с явным недовольством. Баджей сильно отличался от любых городов, что мне приходилось видеть раньше. Нам приходилось держаться лишь главных улиц – в другие «Носорог» просто не прошёл бы. Но и они казались мне стиснутыми. Временами за крышами не было видно неба. К тому же, Баджей был грязен. Чудовищно грязен. И многолюден. Толпы людей сновали по улицам туда-сюда, как будто без цели. Толпу временами разрезали группы всадников, расчищающих себе дорогу плетьми. Другие ехали на двуколках, в которых вместо лошадей или мулов был запряжены люди. А под ногами у всех носились голые детишки. Особенно много их было около рынков. Видимо, они там пытались найти себе пропитание. Все колодцы были закрыты решётками. Около них стояли небольшие лавки, торгующие водой. И тянулись длиннющие очереди женщин в плотных платьях, закрывающих всё тело, с пустыми кувшинами. «Носорога» оставили на заднем дворе какого-то большого дома. Мешок перегрузили обратно. Мы отпустили крестьян с их волами. Я хотел было дать им что-нибудь из наших с Вадхильдом запасов, но тот остановил меня. — Золото им не нужно, — сказал он, — а если цирики князя обнаружат у них оружие или патроны, то все – им не жить. Тут закон один – воля князя. И наказание за него тоже может быть только одно. Мы уже расплатились, отдав цирикам тела стражей Революции. Мне это не нравилось, но не лезть же в чужой монастырь со своими порядками. Мы обошли здание – на фасаде его красовалась большая вывеска. На ней огромными буквами было написано «ДИРЕКТОРИЯ». Значит, именно здесь располагалось правительство Урда в изгнании. В общем, достаточно закономерный конечный пункт нашего путешествия. Я бы не удивился, если б у Вадхильда уже была назначена встреча с Адмиралом – главой директории и неудачливым правителем Урда. Он был изгнан с территории молодого Народного государства и теперь с остатками своей армии, что не разбежались после поражения, осел в Баджее. Под защитой князя Махсоджана. Мы вошли в длинный полутёмный коридор. Под потолком его было подвешено здоровенное опахало. И мальчишка, стоявший тут же, всем весом навалился на верёвку. Опахало обдало нас потоком воздуха. В удушающей жаре, царившей в городе, это было крайне приятное ощущение. Я лично был благодарен этому мальчику за оказанную любезность. Хотя отлично понимал, что она просто входит в его обязанности. В присутствии, как это тут называлось на старорежимный манер, сидел пожилой человек с адъютантскими погонами. Он только поднял на нас взгляд своих каких-то почти по-лошадиному усталых и грустных глаз. — Кто пожаловал? — поинтересовался он – и голос его был под стать глазам, тусклым и безразличным. — Доложи, — четко ответил ему Вадхильд, — что к Адмиралу прибыли летуны с Севера. Он знает. — Как же, как же, — засуетился вдруг пожилой адъютант. Всю усталость и безразличие с него, как ветром сдуло. — Велено доложить о вас немедленно по вашем прибытии. Похоже, насчёт назначенной встречи я был не так уж далёк от истины. Адъютант скрылся за массивной дверью, обитой кожей. Наверное, чтобы с другой стороны ничего расслышать было нельзя. Через минуту вернулся и пригласил нас войти. — Адмирал сказал, — добавил он, — что это только предварительный доклад ему единолично. Директории вы доложите, уже отдохнув и приведя себя в порядок. Видимо, сведения Вадхильда или содержимое мешка были настолько важны, что правитель Урда в изгнании захотел выслушать его сразу же. Мне совершенно не хотелось идти на встречу с Адмиралом – не того я полёта птица – однако Вадхильд не оставил мне выбора. Останься я в приёмной – это вызовет ненужные вопросы. Значит, надо идти за ним. До конца. Мы вошли в просторный кабинет или, скорее, зал для аудиенций Адмирала. Сам хозяин его стоял по ту сторону длинного стола, обитого зелёным сукном. Он опирался на спинку высокого стула – одного из десяти, по числу директоров правительства Урда в изгнании. И казалось всем своим видом хотел показать свою значимость и усталость от государственных дел. Вот только мелкий тремор рук и непрестанно движущиеся пальцы выдавали в нём не то морфиниста, не то вовсе кокаинового наркомана. Нагляделся я на таких во время войны. — Здравствуйте, господа, — церемонно кивнул он нам. А затем обошёл стол, что заняло некоторое время, и пожал нам обоим руки. — Итак, вы прибыли с моей Родины. Хотелось бы узнать, как там идут дела. Готов ли народ к восстанию против ненавистной им новой власти? — Не знаю, как народ, — пожал плечами Вадхильд, — но ваш агент Вепр просил передать, что если вы не пришлёте ему оружия и патронов, то от его банды к концу зимы не останется и следа. Власть Ревконвента крепнет даже на Севере. — Я не раз слышал хныканье этого барчука, — отмахнулся от его слов Адмирал. — Ему поставлена задача – вот пусть и решает её с имеющимися силами. Он обещал мне поджечь Север, а теперь ноет – дайте ему оружия и патронов. Нет уж! Довольно. Но мы отвлеклись, господа. Продолжайте. — Мне удалось справиться с поставленной моими нанимателями задачей, — послушно произнёс весьма невежливо перебитый Адмиралом Вадхильд. — Во-первых: на заднем дворе этого здания стоит тяжёлый аэроплан, в салоне его находится мешок. Он достаточно увесист, так что для транспортировки его на ваш склад понадобится никак не меньше пяти-шести местных рабочих. Это, так сказать, материальный результат моей разведки в тылу урдцев. А нематериальные, то есть, полученные мной сведения, я лучше изложу письменно. Слишком уж долго говорить придётся. — Отлично, — покивал Адмирал. — Я услышал всё, что хотел. Сегодня вечером, — он картинно глянул на напольные часы, стоящие у дальней стены. — В двадцать ноль-ноль будет очередное совещание Директории. Мне нужно, чтобы вы выступили там с докладом. А завтра в одиннадцать ноль-ноль за вами прибудет автомобиль. — Куда же мы отправимся? — поинтересовался Вадхильд, когда стало ясно, что Адмирал ничего объяснять не станет. — Думаете, только у косорылых[318] имеются исследовательские лаборатории? — заломил руки Адмирал. — Я, если хотите знать, имел представление о многих исследованиях, даже самых секретных, ведущихся в моём краю. Там, где мне выпало держать резиденцию, ещё на Родине. Большая часть учёных бежала от тирании Конвента – и сейчас они находятся здесь, у меня, в Баджее. Завтра я соберу их всех, чтобы отрабатывали свой хлеб. Будут изучать вашу находку, господа. Да уж, общаться с этим человеком сложно. Он слишком любил собственный голос. Наслаждался каждым произнесённым словом. Если уж это глава правительства Урда в изгнании, то власти Народного государства могут быть спокойны. Адмирал способен только говорить – много, красиво, правильно. Он очень любит сниматься в своём красивом белоснежном мундире царского флота с внушительной колодкой орденов, полученных ещё за войну, на груди. Вот только на реальные действия он вряд ли способен. Может, именно от этой беспомощности и пристрастился к кокаину или морфию. Скорее, кстати, последнему. Я мельком заметил на подоконнике небольшой несессер. Внутри него поблёскивали стеклом шприцы. В присутствии нас уже ждал унтер. Этот был помоложе и не с таким потухшим взглядом. Зато обладал раздражающими повадками кельнера или полового, как их называют в Урде. Он старался услужить каждым словом или жестом. Однако, несмотря на это, терпеть его было не столь сложно. Особенно после того, как по дороге на нашу новую квартиру, молодой человек рассказал нам свою историю. Юноша, действительно, работал в роскошном ресторане чуть ли не в столице Урда. И жил себе припеваючи до самой революции. Когда же в ресторан заявились бойцы под предводительством стража с мандатом, винтовками и приказом о реквизиции всего продовольствия, ресторан разорился. Половому пришлось туго. Он долго мыкался по взбудораженной стране и каким-то чудом прибился к Адмиралу. Воевать не пришлось – молодой человек снова исполнял свои обязанности полового. Только вместо костюма и белой рубашки он теперь носил гимнастёрку с погонами младшего унтер-офицера. Он даже по привычке расчёсывал волосы на прямой пробор. За что над ним потешался, наверное, весь урдский Баджей. Нас устроили в доме, принадлежащем, как и почти всё в городе, князю Махсоджану. Дом был на удивление чистый и ухоженный. Содержала его урдская семья – вполне интеллигентная и, что называется, самых строгих правил. Отец семейства проводил время за чтением газет – тут оказывается, хоть и с сильным опозданием можно было купить и имперские, и даже котсуолдские. Мать следила за хозяйством и прислугой из местных. Дети, а их было трое, ходили в урдскую гимназию. — Если что-то будет нужно, — напоследок сказал нам унтер-офицер, бывший половой, — через два квартала отсюда представительство директории. Вы всегда найдёте меня там. Правда, юноша забыл сказать нам, как его зовут. Хотя вряд ли мы обратимся к нему за помощью. Не знаю, как Вадхильд, а я задерживаться в Баджее лично я не собирался. Надо будет добыть себе аэроплан, хоть бы и самый обыкновенный, а не безразгонник, как было у меня. И улетать отсюда к чёртовой матери. Я уже и так ввязался в такие дела, от которых любой нормальный человек старается держаться подальше. Директории, Адмиралы, секретные комплексы. Нет – всё это не по мне. В конце концов, у меня неплохая сумма золотом – с такой даже в военное время не пропадёшь. Хотя, конечно, слишком уж велики шансы снова оказаться на фронте. В общем, пока ждал своей очереди на мытьё в ванной, я прикидывал хватит мне заработанных на Урдском севере денег на путешествие до Заокеании. — Клянусь, — хлопнул меня по плечу, уходя в ванную, Вадхильд, — ты всё узнаешь завтра. Во время поездки, которую обещал нам Адмирал. А сейчас мне надо первым привести себя в порядок. Тебе нечего делать на моём докладе Директории. Не самое будет приятное собрание. Так что оставлю тебя на растерзание хозяевам дома. Смотри только, чтобы тебя не женили на одной из дочек. Это тут быстро делается. Женихов перспективных мало. — Не смешно, — ответил я, пытаясь сбить ему превосходное настроение. Однако тот только усмехнулся и захлопнул дверь передо мной. Мне было неприятно садиться куда-нибудь в своей грязной одежде, да ещё и с перемазанной кровью спиной. Видимо, проницательная хозяйка дома поняла моё затруднение. Она что-то сказала прислуге и та быстро принесла мне табурет. Меня усадили на кухне, прямо к столу. Я вымыл руки и прислуга начала ставить на стол какую-то снедь. — Вы верно давно не ели, — произнесла хозяйка дома. Она присела рядом и поглядела на меня. — Вы очень похожи на моего старшего. Он днями и ночами пропадает на службе. А потом прибегает и ест так же быстро, как вы. — А кем служит вас сын, госпожа Олисава? — поинтересовался я, скорее из вежливости, чем с интересом. — Как и все наши офицеры теперь, — пожала плечами пожилая женщина, явно ждавшая именно этого вопроса, — учит солдат и цириков князя военному делу. Этим мы отрабатываем у князя кров и пищу. Семья Божирадовых жила в Баджее, как и все остальные урдцы, милостью князя Махсоджана. Их старший сын – офицер армии Директории – служил кем-то вроде военного советника при армии князя. Тот организовывал свои вооружённые силы по западному образцу, вооружая их купленным в Котсуолде оружием и одевая в сшитую там же униформу. Наверное, его соседи сильно удивятся, когда он решит пойти на них войной. А ведь для чего ещё тренируют и перевооружают армию. Так что офицеры, натаскивающие солдат и командиров будущего войска князя Махсоджана, пропадали в лагерях сутками. Всё это поведала мне хозяйка дома, прерывавшая рассказ только на мои вежливые вопросы. Когда же я поел, пришла моя очередь отправляться в ванную. Я провёл в ней не меньше часа – и меня ничуть не смутил тот факт, что до меня в той же воде мылся Вадхильд. Места тут засушливые и стоило сказать спасибо за то, что нам выделили столько воды на двоих. После купания я был особенно рад чистой нательной рубашке и белью. Мне даже выделили военного покроя штаны. От гимнастёрки без знаков различий я отказался. — Если господин соберётся в город, — с сильным акцентом произнесла женщина из местных, исполнявшая обязанности старшей экономки, — пусть обязательно наденет платок. Без платка никак нельзя, господин. Манера говорить в сочетании с акцентом затрудняло понимание. Наверное, именно поэтому экономка говорила самыми простыми фразами. Искупавшись и одевшись, я попал в компанию Велигура Божирадова. Пожилой отец семейства, обладатель внушающих уважение седин всю свою жизнь провёл, как он выразился, на статской службе. Имел немалый чин. Однако в одночасье лишился всего – и вынужден был, по его собственному весьма меткому выражению, жить за печкой у князя Махсоджана. Сквозило в словах пожилого человека в хорошем, но сильно поношенном костюме, какое-то презрение к себе. — Расскажите мне, молодой человек, — попросил он, — что там слышно у нас на Родине? Ходили слухи о какой-то амнистии. — Я был на Севере, — пожал плечами я. — Там об амнистии никто ничего не говорил. Мне ведь больше приходилось летать над тайгой. Да и слишком далеко Усть-Илим от столицы. — Усть-Илим, — повторил Велигур. — Не стоит произносить этого названия при Адмирале. Если, конечно, вам снова выпадет честь общаться с ним. — Отчего же? — Именно оттуда началось наступление войск Конвента на добровольцев Адмирала и его друга – генерала Владияра Колобинца. Колобинец рвался к Усть-Илиму с запада, Адмирал – с юга. Усть-Илим ведь самый большой город на Севере. Кто контролирует его, тот держит за горло весь Север. Так любили говорить тогда. В итоге господа революционеры, — он произнёс слово революционеры на нейстрийский манер, превратив букву «е» в «э», — взяли нас за горло. Их конница разогнала цепи Колобинца. А самого Адмирала они заставили умыться кровью на речке Красной. Говорящее название. Там схоронили нашего старшего сына. — Старшего? — не понял я. — Но ведь госпожа Олисава сказала, что ваш старший сын сейчас тренирует армию князя, как и прочие офицеры. — Теперь Далигор старший сын, — мрачно ответил мне Велигур. — А первенец наш – Олег, остался лежать на берегу реки Красной. Мне стало неприятно из-за того, что я невольно сунул пальцы в незаживающую рану в душе пожилого человека. Вот, значит, каковы из себя Баджейские враги народа. Я о них столько слышал за время пребывания в Усть-Илиме. По словам пропагандистов выходило, что они едва ли не чудовища – детей едят и кровью девиц невинных запивают. Однако вот он сидит – немолодой человек, живущий прошлым, скорбящий о сыне, читающий газеты. И не было в нём никакой ненависти к новой власти и трудовому народу. Как не было её и в супруге его. А ведь те же пропагандисты и из газеты, добиравшиеся до Усть-Илима с известным опозданием, так и твердили об этой самой ненависти. Баджейцы будто бы просто исходили ею, стоили козни и всё в этом духе. Хотя когда стоило верить пропаганде. Помню, как мы читали газеты во время войны. Причём не только наши, но и нейстрийские. И в тех, и в других постоянно твердили о победах. Только нейстрийцы всё писали о победах грядущих. Потому что нынешних не было. Но и наши были не лучше. Мы проговорили до самого возвращения Вадхильда. Имперский шпион выглядел выжатым лимоном. Хозяйка быстро настропалила прислугу – и вот на столе уже стоят миски и с едой и пара кувшинов. Так сидели мы до вечера. Пили местный алкоголь. У него был не особенно приятный кисломолочный вкус, но чувствовались и какие-то местные фрукты. — У нас неплохой арак, — сообщил слегка захмелевший Велигур. — Мне его один торговец знакомый продаёт. Не слишком ломит цену. Но вот солнце зашло, и мы с Вадхильдом распрощались с хозяином дома. Он уже то и дело клевал носом, засыпая от принятого арака. Прислуга проводила нас до комнаты. Замка на двери не было. Зато имелся внушительный засов. Обстановка в комнате оказалась самой простой. Мало отличалось от летунского общежития в Усть-Илиме. Две кровати да пара стульев. И сев на одну из коек, я понял, что вряд ли смогу ещё и с Вадхильдом поговорить. Конечно, мне хотелось узнать о комплексе и таинственном грузе, привезённом из тайги. Вот только глаза просто закрывались сами собой. Собственно, и Вадхильд выглядел не лучше. Одновременно придя к одному решению, мы разделись и легли спать. Все разговоры были отложены на завтра. (обратно)Глава 2
Назавтра нас подняли с утра пораньше. Авто от Адмирала должно было приехать за нами в одиннадцать. А до того наши хозяева настаивали, чтобы мы, как всякие приличные люди, привели себя в порядок и поели. — Сколько потом вам придётся без еды-то, — всё повторяла сердобольная хозяйка. — А уж без нормальной, — она только качала головой. Не знаю, как Вадхильд, а я к такому обращению не привык. И потому страшно стеснялся. Меня ведь принимали за какого-то, по крайней мере, мелкого дворянина – кто ещё мог приехать и попасть на аудиенцию к самому Адмиралу. Уж точно не сын аэродромного рабочего и швеи. Нам всё же отдали форменные гимнастёрки без знаков различия. Мы забрали свои летунские куртки и кобуры с оружием, и уселись на открытой веранде ждать авто от Адмирала. Веранда эта заменяла в Баджее балкон. На ней стояли плетёные столы и стулья. Под навесом было хоть и жарко, но он всё же закрывал от палящих лучей. Автомобиль с открытым верхом, тут, наверное, на других не ездили, прибыл с воистину флотской точностью. Можно было часы сверять. Я как раз глянул на свои наручные – на них было без двух минут, когда в общем шуме можно было различить стук автомобильного двигателя. Он показался из-за угла соседнего дома в обязательных тут клубах пыли. Сидевшие в нём люди, все как один, были одеты в длинные кожаные плащи с кепками, а лица их закрывали летунские очки. Видимо, от пыли невеликое лобовое стекло совсем не спасало. Не сговариваясь, мы с Вадхильдом накинули курки и достали из карманов свои очки. Тогда же я наткнулся на маску, купленную ещё в Усть-Илиме. Она зацепилась за очки и теперь болталась на них бесформенным куском кожи. Будто снятое с человека лицо. Подивившись своей мрачной фантазии, я сунул маску обратно в карман. Нас усадили на заднее сидение автомобиля. Впереди, кроме водителя сидел суровый человек с погонами поверх кожаного плаща и обтянутой чехлом фуражке. Рядом с ним стоял драгунский карабин. Он то и дело правой рукой нервно поглаживал его ствол. Мне это совершенно не понравилось. Я как бы невзначай положил руку на кобуру. То же сделал и Вадхильд. Однако всё обошлось. Нас высадили у большого дома, огороженного кирпичной стеной, с постом на входе. Тут даже пулемёт стоял. Около него скучали пятеро солдатиков с винтовками. На ящике с лентами сидел, покуривая, унтер с лихими кавалерийскими усами. Завидев авто, он подскочил, затоптал недокуренную самокрутку и вытянулся во фрунт. Его солдаты тоже встали ровно, подтянув к себе винтовки. — Документ пожалуйте, — обратился вежливо, но напористо к выскочившему из авто суровому человеку с карабином. Тот махнул нам, чтобы вылезали, а сам полез за пазуху и извлёк оттуда сложенную вдвое бумагу. Протянул унтеру. Унтер развернул её, принялся внимательно читать, шевеля губами. Видимо, он был не особенно силён в грамоте. Наконец, он вернул бумагу суровому и махнул своим людям, чтобы открывали кованые ворота. Авто уехало куда-то, наверное, в гараж, мы же отправились к зданию. Оно было выстроено явно на западный манер – и вполне могло стоять в столице Нейстрии или даже империи. На пыльных улицах Баджея оно смотрелось совершенно неуместно. Второй пост стоял на входе в само здание. Тут уже не было пулемёта, а солдат с винтовками стояло только трое. У старшего на рукаве красовалась красная повязка. Он также проверил документы. И мне подумалось, старшим его назначили единственно потому, что он был хотя бы немного грамотен. Бумагу солдат изучал намного дольше усатого унтера. Но всё же удовлетворился проверкой и вернул документы нашему суровому провожатому. Нам открыли тяжёлую дверь и мы, наконец, попали в столь охраняемое здание. Внутри оно было самым обыкновенным. С какой-то лепниной на стенах. Двери через каждые десять шагов. Больше всего оно напоминало доходный дом. Однако это был только верхний уровень. Конечно же, всё самое интересное скрывалось внизу. Мы спустились по широкой лестнице на несколько этажей. И вот уже ничего вокруг нас не напоминало доходный дом. Теперь это больше походило на больницу. С линолеумом на полу и белыми стенами. Дверей стало намного меньше. Да и сами они теперь были обиты металлом и с мощными засовами снаружи. Как будто, внутри мог сидеть кто-то, кому ни в коем случае нельзя вырваться из заключения. На дверях имелись ещё и открывающиеся окошки – и мне очень хотелось заглянуть внутрь. Вот только суровый провожатый взял слишком быстрый темп ходьбы. А останавливать его я не рискнул. Мы остановились у одной из дверей. В отличие от других эта была двустворчатой и с парой стеклянными окошками. Провожатый постучал и тут же открыл её. Ему, как будто, было неприятно заходить внутрь, и он старался как можно скорее покончить с этим делом. Он пропустил нас с Вадхильдом вперёд. В какой-то момент мне показалось, что сейчас за нашими спинами захлопнется дверь и скрипнет засов. Внутри нас ждало нечто вроде операционной. С кафельным полом и стенами. Комната была разделена надвое стеклом. По нашу сторону стояли несколько человек в белых халатах. Но кроме них были господа в котсуолдских костюмах и сам Адмирал. Как всегда во флотском мундире, но с одним только крестом. — Вас только и ждали, — сказал он нам вместо приветствия. — Можете начинать, доктор. Седой человек в белом халате и неизменном пенсне погладил бородку и постучал костяшками пальцев по стеклу. По ту сторону его находился человек, прикованный к металлическому стулу. Через грудь его шёл металлический обруч, не дающий ему даже дёрнуться. Что самое странное, человек этот был не из местных, и одет в форму новой урдской армии. Только без неизменной богатырки на голове. — Газ на самом деле полностью бесцветный, — начал пояснения профессор, — но мы намерено подкрасили. Для наглядности. Использовали нейтральный краситель. Он никак не может повлиять на свойство самого вещества. Пока он говорил, комната по ту сторону стекла начала затягиваться синеватой дымкой. Газ распыляли из невидимых с нашей стороны форсунок. Боец задёргался на своём прикрученном к полу стуле. Пытался задерживать дыхание. Однако очень быстро надышался и обмяк. Кашлянул несколько раз и уронил голову. — Вот теперь объект полностью готов к обработке, — продолжал, словно на лекции, доктор, указывая на стекло. Сам же старался в ту сторону не смотреть. То и дело отводил взгляд, снимал и протирал носовым платком пенсне. Тогда инициативу у него перехватил другой человек в белом халате. Этот был моложе и пенсне не носил.Да и похоже не чувствовал неловкости, присущей его старшему коллеге. — Тут не стоит забывать, — сказал он, — что образец, обработанный газом с добавлением выделенного вами нового вещества, становится некоторым образом заразен. Его можно сравнить с возбудителем вируса. Он не только делает других более восприимчивым, как первые образцы, но и может стать настоящим разносчиком. — Что же будет, — в задумчивости протянул Адмирал, — если распылись это вещество над городом? — Его население окажется полностью под нашим контролем, — ответил молодой учёный. — А спустя несколько недель уже вся округа перейдёт в наши руки. — Но не забывайте, — встрял, будто глас вопиющего в пустыне, старый доктор в пенсне, — что действие этого нового вещества превращает людей в тупые автоматы. Они никогда не будут способны на более чем простейший труд на полях или фабриках. — А что нам ещё нужно?! — рассмеялся Адмирал, глядя на доктора, будто на дитя малое. — Простой труд для простого народа. Пускай не поднимают головы от пашни или станка. И не думают о революциях или том, чтобы жечь поместью своих хозяев. Они ведь будут счастливы, благодаря именно вашему веществу, доктор. — Будут счастливы, — повторил профессор, снова снимая пенсне и протирая его носовым платком. Он его даже в карман халата не прятал. — Это же счастье идиотов. — А не о таком ли народе мечтает любой правитель, — усмехнулся Адмирал. — Готовьте, как можно больше этого вашего вещества, господа. Мы должны покончить с Народным государством как можно скорее. И именно оно поможет нам в этом нелёгком труде. — Оно пригодится и на фронте, — снова услужливо встрял молодой учёный. — Вещество улучшает физические показатели. — Отлично, отлично, — потрепал его по плечу Адмирал. Жест этот мне напомнил Вепра с Избыгневом. Та же снисходительная покровительственность. Адмирал первым вышел из комнаты. За ним господа в котсуолдских костюмах. А за ними и мы с нашим суровым провожатым. — Вот видите, — обратился уже к нам Адмирал, — какую услугу вы оказали нам, — он подошёл к нам с Вадхильдом. — С этим новым веществом мы можем кардинально переломить ситуацию на Родине. В считанные дни с этим, так называемым, народным государством будет покончено. Я рад, что у Урда ещё есть союзники. — Главное, Адмирал, помните и вы о своих обязательствах, — вежливо напомнил ему имперский шпион. Адмирал натянуто улыбнулся ему. Вряд ли ему пришлись по сердцу слова Вадхильда. Но тот чётко обозначил дистанцию, напомнив о неких обязательствах правителя Урда в изгнании. — Мы должны возвращаться на родину, — сказал Вадхильд. — На нашем грузовом безразгоннике это сложно будет сделать. Я знаю, что вы обладаете хоть и небольшим, но парком аэропланов. Могли бы вы передать нам один, конечно, в обмен на наш «Носорог». — Поговорите с начальником авиации Добрармии, — отмахнулся Адмирал с таким видом, будто у него как раз сейчас уйма важнейших дел. А мы отвлекаем его тут своими мелочами. Мы с Вадхильдом отстали от Адмирала и его свиты в дорогих костюмах. Нам было о чём поговорить, и что решить. — Стоит ещё денёк воспользоваться гостеприимством семьи Божирадовых, — заявил Вадхильд. — У них и узнаем, кто командует авиацией в армии Адмирала. — Конечно, — равнодушно ответил я. Я всё никак не мог отойти от зрелища солдата, уронившего голову под действием газа. И от слов моложавого учёного с Адмиралом. Пожилой доктор пытался возражать ему, но оба посмеялись над ним. Особенно меня задели за живое слова правителя в изгнании о народе-мечте. Не знаю, как для Адмирала, а по мне – лучше не жить вовсе, чем существовать довольным идиотом. И он ведь собирается превратить в таких едва ли не всё население родной страны. Как бы жестока ни была революция, сколько бы крови ни пролилось, но подобные превентивные меры – это чудовищно. Наверное, именно тогда, в подземной части большого здания, я понял, это надо остановить. И для начала я должен поговорить с Вадхильдом. Не знаю уж, из мелочной мстительности или просто по забывчивости, но авто нас уже не ждал. Мы остались посреди совершенно незнакомого города, не представляя, как нам добираться до дома Божирадовых. — О золоте своём и не думай, — тихо сказал мне Вадхильд. — Может меняльную лавку какую найдём? — спросил у него я. — Надёжных я тут не знаю, — отмахнулся тот, — а в ненадёжную идти – дороже выйдет. Это я понимал отлично. Даже в самых цивилизованных городах империи или Нейстрии можно было на выходе из меняльной лавки получить нож под ребро. А уж тут-то. Нравы вокруг царят самые вольные, а мы – люди чужие, нас, может быть, и искать толком никто не будет. Да ещё и золото, которое тут ценится намного выше, чем даже в Урде. Слишком уж много соблазнов для нечистых на руку менял и их сообщников. — Унтер, — обратился к командиру охраны, что стояла в воротах, Вадхильд, — подскажите, чем в Баджее принято расплачиваться? Хотя бы с рикшей. — Не знаю про какого такого рик-шу вы толкуете, — пожал плечами тот, — но платить тут принято серебром. Князь Махсоджан свою монету чеканит. Она ценится хорошо. Директория платит нам бумажными деньгами – адмиралками, но их тут берут неохотно. Не доверяют бумаге. Даже после того, как у нас тут банк открыли, где меняют адмиралки на серебро. Если получают, сразу бегут менять. — У вас тут даже банк есть, — присвистнул явно удивлённый Вадхильд. — А не опасно там деньги менять? — Это вы к тому спрашиваете, чтоб не получить на выходе нож под рёбра, — понимающе кивнул унтер. — Так вы будьте покойны. В банке работают наши люди. И охрана там не из местных. Весь преступный елемент за полверсты банк обходят теперь. А ежели что, можно доплатить малость и вас на авто, с охраной опять-таки, куда вам надо довезут. — Благодарю, — кивнул ему Вадхильд. Он первым отошёл от ворот. Взмахом руки остановил рикшу с двуместной коляской за спиной. Мне было неприятно ехать на запряжённом вместо лошади или осла человеке, но другого транспорта тут не было. Никаких пролёток или фиакров. Не идти же пешком в банк, постоянно спрашивая дорогу. Это не менее верный способ получить нож под ребро, чем отправиться в меняльную лавку. — Банк, — бросил рикше Вадхильд. Тот кивнул и буквально ввинтился в толпу на улице. Рикша бежал, бодро перебирая ногами. Пятки так и сверкали, взбивая облачка пыли при каждом ударе о выжженную солнце землю. За зарешёченным окошком в банке сидел человек, лет на десять старше меня. Одет он был в западный костюм, но офицерскую выправку тот скрыть не мог. Я заметил её, даже несмотря на то, что клерк сидел. Он долго вертел в руках мои червонцы. Все они были новой чеканки с гербом Народного государства на аверсе. — У нас, конечно, не принято задавать вопросов о происхождении денежных средств, — протянул он, — но если бы вы сами согласились ответить… — он выжидательно поглядел на меня. Я понимал, надо придумать что-то и быстро. Очень быстро. Тайная канцелярия тут работала очень хорошо – и на выходе из банка меня могли встретить не местные головорезы, а вполне приличные господа. Может быть, в котсуолдских костюмах. И проводят меня в неприметное здание на окраине города. Откуда я вряд ли выйду, по крайней мере, здоровье там оставлю всё. Вот только мыслей в голове не было никаких. И потому я сказал первое, что пришло в голову. — Считайте меня шпионом Конвента, — ответил я. — Других денег для меня не нашлось. Клерк долго глядел на меня. Думал, наверное, издеваюсь я или может быть перед ним хронический идиот. А может, просто не слишком умный шутник. Наконец, он рассмеялся. И хохотал долго, со вкусом. Несколько раз хлопнул ладонью по решётке, разделяющей нас. — Шпион, — выдавил он сквозь хохот. — Ну надо же, шпион Конвента. Давно я ничего подобного не слыхал. На какие монеты разменивать? — Серебряные княжеские, — ответил я. — И одну из серебряных на мелочь. — Понятно, — всё ещё весело произнёс клерк, пряча мои червонцы. Вместо них он выдал мне девятнадцать серебряных монет с профилем князя Махсоджана, одетого в высокую шапку. И ещё десяток медяшек с каким-то затейливым узором. — Ну, будь здоров, шпион. Надо будет ещё червонцев разменять – обращайся. Я тут по чётным дням работаю. — Благодарю, — кивнул ему я. — Если вы мелочь взяли с рикшей расплатиться, — сказал клерк напоследок, — то больше двух монет ему не давайте. Это стандартная такса. Не дайте им обуть себя. Я снова поблагодарил его и вышел из банка. Проходя мимо рикши, в чьей коляске всё ещё сидел Вадхильд, я кинул ему медяшку. — Дом семьи Божирадовых, — бросил ему имперский шпион, когда я забрался в коляску. Рикша взял, что называется, с места в карьер. Выходит, эту семью тут неплохо знали. До нужного нам дома он домчал нас с ветерком. Только пятки снова выбивали пыль из дороги. Он ввинчивался в уличную толпу, лавировал среди людей и всадников. Обегал упряжки и редкие автомобили. Выбравшись из коляски, я кинул рикше ещё монетку. Тот забрал её, сунув к первой – за щеку. А следом сорвался с места, сверкая пятками. — Зря ты ему две монеты дал, — заметил Вадхильд, направляясь к крыльцу дома Божирадовых. — Одной бы хватило вполне. Я ничего отвечать не стал. Нам предстоял весьма серьёзный разговор. Вот только для начала придётся соблюсти приличия и отобедать с Божирадовыми. Обижать пожилую чету совсем не хотелось. Людьми они были, в общем, хорошими. И вовсе не виноваты в том, что у меня на душе кошки скребут и хочется то ли пристрелить кого, то ли себе пулю в лоб пустить. Мы расселись за столом. Госпожа Олисава просто сияла. К ним выбрался торчавший до того в казармах старший сын Далигор. Юноша с гордостью носил капитанские погоны с одним просветом без звёздочек. Он специально надел свою белую парадную гимнастёрку и скрипел ремнями портупеи. — Скоро, — говорил он возбуждённо и оттого быстро, — скоро всё изменится. По частям ходят слухи. Офицеры, унтера – все говорят, что скоро мы ударим по Народному государству. Мы сметём косорылых! Народ ждёт нас. Как один, простые люди поднимутся против Конвента. Ну, и всё в том же духе. Я быстро перестал прислушиваться к его торопливой речи. Интереса не было. Есть тоже почти не хотелось. Может, из-за жары. Но, скорее всего, из-за увиденного в подвале здания. Я ковырялся вилкой в еде, почти не поднимая глаз. Отвечал, кажется, невпопад. И совсем уж было собирался откланяться, сославшись на дурное самочувствие и отсутствие аппетита из-за жары. Даже шутку незамысловатую придумал. Но тут Вадхильд поинтересовался у Далигора относительно начальника авиации добровольцев. — Князь Турила Ерофеев? — уточнил зачем-то молодой капитан, как будто мы могли знать имя начальника авиации. — Ему в хозяйство притащили какого-то монстра. Он торчит на лётном поле – осваивает со своими людьми технику. Он, говорят, даже ночует на лётном поле. Услышав это, я всё же сослался на дурное самочувствие и отправился в комнату, которую мы делили с Вадхильдом. Шпион скоро присоединился ко мне, высидев Божирадовыми за столом приличное время. Войдя в нашу комнату, он поставил на стол бутылку красного вина. — Хозяева передали тебе, чтобы поправлялся, — сказал он. — И выпил за скорую погибель косорылых. — Не откажусь, — кивнул я. Вадхильд поставил стаканы, наполнил их вином. Мы молча сделали несколько глотков. — Смотрю, тебе не слишком понравилось служить народникам, — заметил шпион. — Раз ты за их погибель пьёшь. — Я их убивал, — невпопад ответил я, — но ничего против них не имею. — Да брось ты, Готлинд, тебя что же, так впечатлил этот эксперимент с газом? — Что мы с тобой наделали, Вадхильд? — кажется, я говорил в тот день исключительно невпопад. — Адмирал ведь не остановится ни перед чем. Он на полном серьёзе готов обратить в скотину собственный народ. И всё при помощи того самого вещества, которое мы привезли. — Да, Готлинд, это так, — запальчиво произнёс Вадхильд. — Но что нам с тобой с этого? Ты ведь только формально стал гражданином Народного государства. Ты не сдал меня стражам Пролетарской революции. А ведь мог! Вместо этого, ты полетел со мной. И крошил народников из пулемётов! Мы с тобой – имперские подданные. Пусть не по документам, но уж по духу точно. А Империи сейчас очень нужно, чтобы Урд снова вступил в войну. Блицкриг одерживает верх. Медленно, но верно. На всех фронтах идёт позиционная война. Главная драка – в небе. И мы там уступаем врагу. Империя истекает кровью, Готлинд. Если Урд не вступит в войну в этом году – мы обречены. Дилеанская империя перестанет существовать. Уже и так в Тартессах приходится держать значительные силы – сепаратисты набирают силу. — Хватит, Вадхильд, — одёрнул его я. — Посади тут блицкриговца, они будут петь то же самое. Я отвоевал первую войну от звонка до звонка. Долг родине отдал полностью. Я уехал от войны на север Урда, но и тут ты достал меня. Да ещё и впутал в эту грязь! — Грязь, значит, — зло прорычал Вадхильд. — Грязь, говоришь. Адмирал у тебя выходит сволочь и гад ползучий, а народнички все в белом! Как они к власти пришли, как их Урд из войны вывели, какой террор устроили на родине – это забудем. Дела давно минувших дней. Но ты не забыл, у кого мы увели этот камушек? Кто охранял комплекс? Не забыл, что у них на богатырках было? — он постучал себе по лбу. — Если хочешь знать, то Избыгнев – это продукт работы этого самого комплекса. Минимум мозгов, максимум силы и самые примитивные рефлексы. Идеальный солдат. Его и Вепру-то забросили, чтобы проверить. А после того, как он выжил после очереди из твоего пулемёта, решили забрать обратно. Получился у них этот идеальный солдат. — Святых нет, — пожал я плечами. — Оправдывать урдских народников я не собираюсь. Дай мне эскадрилью бомбардировщиков, и я с удовольствием уничтожу комплекс, вместе с тем, что в нём находится. — Боже мой, Готлинд, какой же ты оказывает идеалист! Ты сам-то понимаешь, что бред несешь? — А может я просто приличный человек? — грустно усмехнулся я. — А ты уже не так сильно отличаешься от Адмирала и этого молодого учёного? — Да мне плевать, что будет с народом Урда! Плевать! Я служу Дилеанской империи. Только её интересы волнуют меня. Хотят урдцы превратить собственный народ в бессловесную скотину. Пусть будет так! Лишь бы это послужило интересам моей родины. Набрав силу, Адмирал выполнит свои обязательства перед империей – и вступит в войну. — А если уже наше правительство решит перенять передовой опыт Урда? И уже наш народ обратится в рабочую скотину. Хочешь, чтобы твои дети были счастливы счастьем идиотов? — Я – дворянин, Готлинд, пускай и беспоместный, зато наследственный. Моим детям подобное не грозит – уж дворян в скот обращать не будут. А что будет с крестьянами, рабочими и мелкими лавочниками… Мне всё равно, Готлинд. Я за всех не в ответе. В своём пылком монологе он только раз глянул в мою сторону. А так словно с бутылкой общался. Он не заметил, как в самом начале его, я сжал рукоятку револьвера. Когда же Вадхильд заговорил о том, что ему всё равно, что будет с крестьянами и рабочими, я вскинул оружие – и дважды нажал на курок. Револьвер плюнул в него пламенем. Комнату затянуло пороховым дымом. На гимнастёрке Вадхильда прямо напротив сердца появилась пара отверстий. Я знаю, что на спине у него кошмарные дыры. По зелёной ткани растеклись тёмные пятна. Вадхильд поглядел на меня. На эти пятна. Уронил стакан – и тот разбился на тысячу стеклянных осколков. Он будто бы не понимал, что с ним происходит. Вадхильд тронул расплывающиеся по гимнастёрке пятна. На пальцах его осталась кровь. Он рухнул на колено, а после – повалился ничком. Никто не ломился в дверь, что показалось мне тогда странным. Это потом я понял, что просто стены в доме были очень толстыми. Да и двери – тоже. Всё чтобы сохранить ночную прохладу как можно дольше днём, и дневное тепло – холодной ночью. В комнатах можно из пушек палить – через стену ничего не услышишь. Я быстро зарядил свой револьвер. Наклонился над трупом Вадхильда. Без стеснения пошарил у него в карманах. Кроме здоровенного пистолета шпион оказался вооружён ещё и котсуолдским револьвером, тоже основательных размеров. Патронов при себе Вадхильд имел по коробке на каждый ствол. Уложив покойника на кровать, я совершенно спокойно улёгся на вторую. Я даже одеялом Вадхильда укрыл, чтобы завтра было побольше времени. Мне нужно, чтобы завтра его смерть обнаружили как можно позднее. От этого зависит весь мой план, который иначе как авантюрой назвать было нельзя. Но иначе поступить я теперь просто не мог. Пускай я, скорее всего, расстанусь с жизнью, мне в тот момент было всё равно. Спать рядом с трупами мне было не впервой. Пусть и давно это было – последний, как мне тогда казалось, раз ещё во время войны. Но присутствие в комнате мёртвого Вадхильда меня ничуть не смущало. Встав пораньше, я отказался от завтрака и прямиком отправился на лётное поле. — Понимаете, госпожа Олисава, — объяснил я своё странное поведения хозяйке дома, — мы с другом вылетаем сегодня же. А перед полётом надо есть только шоколад. Это связано с… ну, вы понимаете, определёнными отправлениями… — как мне удавалось столь удачно играть, демонстрируя пожилой женщине смущение, ума не приложу. А может просто госпожа Олисава была бесхитростной особой и принимала все мои слова за чистую монету. — И мы условились, что Вадхильд поспит подольше, но после первым сядет за штурвал. А я пока отправлюсь на лётное поле и договорюсь с князем Ерофеевым об аэроплане для нас. Пожилая женщина кивала в ответ на мои слова. Мне было очень неприятно обманывать её, но что мне ещё оставалось. Не бежать же тайком из дома Божирадовых. Это бы поставило под угрозу весь мой план. Рикшу поймал быстро. Шустрый малый с лёгкой коляской помчал меня к лётному полю. Он отлично знал, где это. Бежал достаточно долго. Как и вчерашний, он ловко лавировал в толпе, правда, ранним утром народу на улицах было поменьше. Рикша выкатил коляску из города. Побежал по дороге в сторону скопления домиков. Они находились где-то в пяти километрах от городских пределов. Рикша проделал путь меньше чем за час. Выбравшись из коляски, я кинул ему сразу несколько медяшек и уверенно направился к лётному полю. Рикша сунул монетки за щеку и живо побежал обратно в сторону города. Лётное поле было огорожено рогатками и обнесено колючей проволокой. У проходной скучала пара часовых с винтовками. — Кто такой? — поинтересовался у меня один из них. — Военлёт Готлинд к князю Ерофееву. — По какой надобности? — Я от Адмирала. Он обещал нам аэроплан в обмен на наш. — Это вашу монстру что ли притащили вчера? — поинтересовался часовой. — Знатная штука. А она вообще в воздух подняться может? — Мы-то сюда как-то прилетели, — как можно равнодушней пожал плечами я. — Сразу на поле проходите, — махнул себе за спину часовой. — Князь там торчит – аккурат рядом с вашей монстрой. Говорят, за полночь уходить от неё не хотел. Адъютанты едва спать уложили, будто не князь-енерал, а дитя малое. Оба часовых рассмеялись. Как и всем нижним чинам, им доставляло немалое удовольствие потешаться над командирами, особенно когда те никак не могли узнать. Меня без проблем пропустили через пост. Я, конечно же, направился не на лётное поле. Моей целью был небольшой домик с длинной антенной над крышей. Проверив оружие, в кобуре и сложенное в небольшую сумку на ремне, я быстрым шагом направился к нему. Это были шаги к моей смерти. Я отлично понимал это, но ничего поделать с собой не мог. Слишком уж громко звучали в моей голове слова Вадхильда. Значит, это надо остановить. И единственный способ, который я мог придумать прямо сейчас, вёл меня к неминуемой гибели. Оказавшись на пороге домика, я глубоко вздохнул – и ударом ноги вышиб хлипкую деревянную дверцу. (обратно)Глава 3
Странную радиограмму рассматривали всем штабом Дештского гарнизона. Пришла она не откуда-нибудь, а из самого логова баджейской контры. И вещали оттуда не каким-то секретным ключом, но просто открытым текстом. Вот только текст этот уж больно необычный. Странный это был текст. Непонятный. И что теперь делать, тоже было не очень-то понятно. — Уничтожить Баджей, — снова и снова перечитывал короткий текст радиограммы Бранирад, начальник гарнизона. — Немедленно уничтожить Баджей. Большие запасы пси… — Он запнулся на сложном слове. — Психо… — Он снова запнулся, выругавшись, как всегда, когда читал это место в радиограмме. — И как только передали такое словечко-то замудрёное, — Бранирад решил от греха подальше пропустить его и стал читать дальше… — веществ. Немедленно уничтожить Баджей. Угроза для всего Народного государства. Он положил квитанцию радиограммы на стол и припечатал её кулаком. — И правильно! — выпалил со всем задором, на какой только была способна его горячая душа настоящего народника. — Давно пора раздавить это кубло! Покончить с баджейской контрой! Что же, у нас сабель и ружей не хватит! Целый артполк под боком квартирует. А мы тут сидим, ровно мыши за печкой. Боимся тронуть этого князя-эксплуататора трудового крестьянства Великой степи! Доколе, товарищ Звонило? Доколе, товарищ уполномоченный, мы должны ждать неизвестно чего? - Я тут, товарищ Бранирад, поставлен народной властью для того, чтобы твою горячность контролировать, — ответил ему старший уполномоченный гарнизона Звонило. — Это вы можете себе позволить не видеть ничего дальше собственного, простите уж великодушно, носа. А я, как уполномоченный, должен глядеть гораздо дальше. Не ограничиваться интересами только нашего гарнизона. Он сделал жест руками, будто обрисовывал земной шар. — Я гляжу, ты, товарищ уполномоченный, всё в мировом масштабе мысли норовишь, — усмехнулся Дорогомысл, командующий стражами Пролетарской революции города Дешт. — На наши мелочи не отвлекаешься. А может стоит спуститься с ваших небес на нашу грешную землю? — Баджей давно уже костью в горле Народного государства сидит! — снова вмешался громогласный начальник гарнизона. — Сколько раз я запрашивал Ургенч, а оттуда только ждите, да ждите. А вот дождались! — он снова постучал по квитанции радиограммы кулаком. — Вещества какие-то в этом самом Баджее выдумали, чтобы извести Народное государство. — Вещества эти давно уже выдумали, товарищ Бранирад, — мрачно заметил Дорогомысл. — На фронте этими вот самыми веществами друг друга травили. — Так вот оно что за вещества такие в Баджее, — протянул Бранирад. — Тогда тем более, надо покончить с этой сволочью. — Узко мыслите, товарищи, — напустился на них Звонило. — Нельзя так. Нельзя нам ссориться с князем Махсоджаном. Он безусловный эксплуататор трудового крестьянства степи. Но нападение на его владения станет поводом для всей Великой степи. Махсоджан ведь ещё и религиозное лицо. А религия слишком сильна среди тёмных жителей степи. Другие князья забудут о своих разногласиях и ударят по нам все разом. Тем более что их подталкивает к войне с нами котсуолдская аристократия. Им ведь мы поперёк горла! — Сколько вы доводов приводите, — раздался голос от двери в штаб гарнизона, — только бы не воевать с Баджеем. А вы, товарищи, не думали, отчего так? Все обернулись на голос. Этого человека мало кто видел своими глазами, но знали о нём почти всё. По фотокарточкам, висевшим в кабинете едва ли не каждого начальника стражей Революции. Всесильный руководитель стражи по всей граничащей с Великой степью территории, да ещё и с «особыми полномочиями». Он мог казнить и миловать по своему разумению кого угодно. Военных. Чиновников Народного правительства. Даже членов местных Конвентов. Его боялись все. От одного упоминания его имени дрожали многие, припоминая все грехи и грешки, реальные или надуманные или те поклёпы, что могли возвести на него враги или коллеги-карьеристы. Даже не само имя, а кличку, полученную после перехода на нелегальное положение. Имя же было забыто очень давно. — Товарищ Гамаюн, — голос Звонило задрожал, — мне не докладывали… — А я к вам без доклада, — усмехнулся тот, входя в штабную комнату. — Чай не генерал царский. Он присел на свободный стул, кинул на стол перед собой кожаный картуз. Распахнул флотский китель, под которым шли полосы тельняшки. Он предпочитал одеваться именно так, а не в чёрную кожу. Только картуз с башенной короной отличал стража Революции от младшего командира воздушного флота Народного государства. — Так ты мне не ответил, товарищ Звонило, — напомнил он старшему уполномоченному. — Что-то ты слишком громко звонишь об опасностях, Звонило. А молодое Народное государство многое пережило. И если кто ему сейчас грозит, то только гады, внутри засевшие. Звонило, казалось, съёживался под взглядом бывшего матроса. — А вы, товарищи командиры, — обратился Гамаюн к Бранираду с Дорогомыслом, — не засиделись ли в штабах? Давно в поле были? Как считаете, не пора уже покончить с баджейскими врагами народа? — Да давно пора! — не удержался и треснул кулаком по столу Бранирад. — Вы это читали, товарищ Гамаюн? — он протянул стражу Революции квитанцию радиограммы. Тот принял её, быстро проглядел глазами. — Читал уже. Такое мимо нас пройти не могло, сами знаете. Не маленькие, чай. Я, собственно, из-за этого к вам и пожаловал. Точнее к товарищу старшему уполномоченному Звониле. А вы, товарищи командиры, ступайте. С Баджеем надо покончить до конца этих суток. — Есть! — вскинул руку в воинском салюте Бранирад. Они с Дорогомыслом буквально выскочили из штаба. В комнате остались только Гамаюн и Звонило. И назвать их в этот момент товарищами язык бы ни у кого не повернулся. — Сколько он платит тебе? — поинтересовался у Звонилы Гамаюн. — К-кто? — неожиданно даже для себя начал заикаться старший уполномоченный. — Князь Махсоджан. В штаб вошёл неизменный спутник Гамаюна. Товарищ Гневомир. Хотя назвать товарищем этого высокого человека с подбритыми усиками на каком-то просто от природы благородном лице язык бы вряд ли у кого повернулся. За одно это лицо, как шутил его приятель и спутник, можно смело к стенке ставить. Такие только у врагов народа бывают. Одевался он в новую форму, но без знаков различия. Лишь на фуражке красовалась башенная корона, как у всех командиров народной армии Урда. На поясе в кобуре висел крупнокалиберный котсуолдский револьвер. И бил из него Гневомир без промаха – это могли подтвердить те, кто был с ним на стрельбище или же другие, кто уже никому ничего никогда не скажут. В этот момент старший уполномоченный Звонило понял, что жизнь его закончилась. Попадать в руки стражей Революции он не хотел. Звонило вскочил на ноги. Стул полетел в сторону Гамаюна, отправленный в полёт умелым пинком. А старший уполномоченный уже рвёт из кобуры свой револьвер. Товарищ Гневомир выхватил своё оружие – и какое-то мгновение неясно было, кто же выстрелит первым. Звониле всё-таки удалось опередить стража. Грянул выстрел. Пуля разворотила голову, затылок разлетелся тёмными брызгами. И старший уполномоченный Звонило рухнул к ногам подскочившего Гамаюна. — Опередил меня, — покачал головой Гневомир. Это было для него едва не личным оскорблением. Значит, надо больше практиковаться с револьвером, сделал он для себя вывод. — У него револьвер нейстрийский, — подошёл к трупу Звонилы Гамаюн. Ударом ноги выбил из сведённых судорогой пальцев оружие. — Ствол у него короче. Вынимать – проще. Да и стрелял в упор, целиться не надо – не промажешь. Гневомир только плечами пожал и спрятал свой револьвер. Заниматься больше всё равно стоит.Над Баджеем вставало солнце. Отряд лёгкой кавалерии пограничной охраны конвоировал пилота разбившегося в степи лёгкого аэроплана. Князь Ерофеев докладывал о происшествии на лётном поле. Госпожа Олисава сетовала на второго постояльца, пропавшего, даже не попрощавшись. В банке рассматривали червонцы новой урдской чеканки. И никто не знал, что для свободного Баджея шли последние часы. На город уже надвигалась Дештская особая дивизия под командованием Бранирада. Её укрепляли конные отряды ЧОНа, их вёл сам товарищ Дорогомысл. Страж Пролетарской революции решил вспомнить лихое кавалерийское прошлое. Его всадники атаковали город с правого фланга. С левого же двигался автобронетанковый дивизион товарища Бронибора, которого, чтобы не спутать с начальником гарнизона называли просто Броня. Он прикрывал полк конной артиллерии, расквартированный на границе. Бранирад снял с границы почти все подчиняющиеся ему части. Это было опасно. Соберись сейчас два-три других князя Великой степи, призови своих вассалов, вполне могли бы пройтись по областям Народного государства огнём и железом. Как в былые времена, пока их не успокоил товарищ Будиволна, прозванный местными князьями Красным волком. Он без страха водил свою конную армию в Великую степь, сжигая порой целые города. Науки Будиволны Красного волка, видимо, хватило надолго. Никто из соседей князя Махсоджана и не подумал вступиться за Баджей. Хотя ясное дело, разведчики их не могли не видеть такую армию. Товарищ Прилук – командир полка конной артиллерии – поставил свои орудия на высотах, с которых открывался отличный вид на весь город. — Хорошая позиция для наших пушек, — усмехнулся он, дёрнув себя за висячий ус. — А ну-ка, ребята, не подведите, — он погрозил своим людям внушительным кулаком. — Чтобы от их укреплений и памяти не осталось. — Орудие готово, — доложил командир орудия. И следом будто плотину прорвало, доклады о готовности посыпались один за другим. — По квадрату… — принялся выкрикивать команды Прилук, глядя на город. — Осколочными. Прицел… Залпом. Огонь! Орудия полка ударили, как одно. Выплюнули свинцовую погибель на город. Снаряды разносили дома, несмотря на толстые стены. Обстрелу в первую очередь подверглись казармы княжеской гвардии и квартиры полков нового порядка, которые тренировали офицеры и унтера Добрармии. Следом комполка перенёс прицел на позиции успевших укрепиться полков княжеской армии на северной окраине города. Те находились в полевых лагерях и, как только узнали о нападении на город, выдвинулись на защиту ускоренным маршем. Они опередили надвигающуюся дивизию Бранирада меньше чем на час. У княжеских солдат были хорошие учителя. Они успели окопаться, выставить пулемёты, даже пару орудий поставили. Хотя офицерам-добровольцам было понятно – против такой силищи, что прёт на них, им не устоять. Но они не ушли. — Достаточно бегали! — выкрикнул капитан Рылей. — Пора остановиться! — Верно! — поддержал его боевой товарищ, обер-поручик Пирогост. Вместе они сражались во время войны, вместе дрались с народниками после переворота, вместе уходили за границу с Адмиралом. Разбитые, но не смирившиеся с поражением. — Встанем тут и погибнем. Стоят тут все, кому дорога честь офицера! А следом на их головы обрушились снаряды артполка товарища Прилука. От них не спасали окопы с брустверами, вырытые старательными баджейцами в спёкшейся от солнца и жары земле. Осколки косили солдат в котсуолдской форме. Они валились друг на друга. В разные стороны летели оторванные головы и конечности. Капитан Рылей сполз по краю разбитого окопа. Он истекал кровью из множества ран, нанесённых осколками. Обер-поручику Пирогосту, можно сказать, повезло. Он попал под снаряд – от него не осталось ничего, кроме памяти и кровавого обрывка гимнастёрки с крестом за боевые заслуги. Кавалерия и чоновцы под предводительством товарища Дорогомысла ворвались в нищие пригороды Баджея. Среди ветхих лачуг неслись всадники с саблями в руках и карабинами за спиной. Они вылетели на небольшую полосу пыльной земли, отделявшую пригород от, собственно, Баджея. Там их ждала лёгкая кавалерия князя. Их казармы были в другой части города – той, что не подверглась обстрелу орудий товарища Прилука. И потому они выехали навстречу врагу. Они не носили форму нового образца, отдавая предпочтение родовым халатам и металлическим шлемам, украшенным семейным орнаментом. Их и учить-то офицерам Добрармии было нечему. В седле гвардейцы держались с детства. Рубиться умели отлично. Из карабина на спор сбивали муху со свечи. Зачем им ещё какие-то учителя? И вот сейчас они столкнулись с конницей народников и чоновцами. Те выехали навстречу гвардейцам из кривых переулков пригорода. Выстроились ровными шеренгами. Чоновцы – слева. Народная кавалерия в неизменных богатырках – справа. Гвардейцы послали коней в галоп. Вскинули карабины. Народные кавалеристы и чоновцы ответили тем же. Но выстрелов было мало. Палили только бойцы первых рядов. Остальные просто не видали врагов за прыгающими спинами товарищей. Немногие оказались выбиты из седла. Ещё меньше лошадей полетели в пыль. Кони денег стоят – их можно после боя продать за очень неплохие деньги. Сшиблись двумя волнами, налетевшими друг на друга. Ударили грудью в грудь! И зазвенела сталь сабель. Она жаждала напиться горячей, разогретой солнцем и схваткой, крови. Кривятся лица. От ярости. От ненависти к врагу. От боли. И непонятно, кто же возьмёт верх. Волны накатываются друг на друга – и разбегаются обратно, оставляя на земле трупы. Пыль давно уже превратилась в багровую грязь. Её месили копыта коней, порой растаптывая мёртвых, а то и раненых. Но эти периоды становились всё короче. Ярость кипела в крови гвардейцев. Ярость толкала в новые и новые жестокие сшибки народных кавалеристов и чоновцев. Иззубренные клинки сабель жадными глотками пили кровь. Она лилась на родовые халаты. На рукава кожаных курток и лёгких гимнастёрок. На лошадиные шеи. От неё становились скользкими уздечки и рукоятки сабель. Чья бы взяла, неизвестно. Но всё решила пулемётная рота товарища Рогдая. Они поставили свои пулемёты на крыши лачуг пригорода. Точнее даже в развалины, глубоко заходящие на территорию, отделяющую пригород от города. Поставив пулемёты на остатки разбитых глиняных стен, они накрыли гвардейцев продольным огнём с фланга. Пули косили конных гвардейцев. Жалили будто смертоносные осы. Не щадили ни людей, ни коней. Пулемётчикам ведь было всё равно, каких денег они стоят. Всё равно, им скакуны не достанутся точно. Гвардейцы сыпались с сёдел, словно горох. Конные народники и чоновцы откатились от них, чтобы не попасть под огонь своих же товарищей. Но вот длинные очереди смолкли – и они снова накинулись на расстрелянных гвардейцев. Те попятились. Отбивались саблями. Однако могли только умереть с честью. Честью, достойной княжеских гвардейцев. И они умерли. Все до единого. Никто не сбежал. Никто не бросил оружия. Последний гвардеец дрался сломанной саблей, но на коне. Выбить его из седла никому не удалось. Он успел зарубить двоих народных кавалеристов. Но чоновец налетел на него сбоку. Отбил саблю в сторону – и широко рубанул. Клинок сабли буквально вскрыл гвардейцу грудь. Не спасла даже выручавшая не раз прочная кольчуга тонкой работы, надетая под халат. Она разлетелась серебристыми кольцами. Рукоять сломанной сабли вывернулась из слабеющих пальцев. Гвардеец откинулся на спину, но не вывалился из седла. А вокруг него гарцевали на разгорячённых конях конные бойцы в богатырках и чоновцы в кожаных картузах. Они устало опускали оружие. С изогнутых клинков сабель и шашек обильно капала кровь. Но вот прозвучали команды. Короткий отдых закончен. Предстоит ещё очень много тяжёлой и кровавой работы на улицах Баджея. А в городе уже царила паника. Начинались первые уличные бои. Дрались за каждую улицу. За каждый дом. Против народников и чоновцев вставали не только остатки разгромленной гвардии и каким-то чудом уцелевшие под обстрелом артиллерии солдаты, державшие оборону на подступах к городу. Баджей был просто наводнён оружием – едва ли не у каждого жителя имелся длинный нож, сабля, а то и пистолет или обрез. А уж преступный элемент даже несколько списанных пулемётов прикарманить умудрился, как выяснилось. И всё это теперь пошло в дело против наступающих народных войск. Слишком уж хорошо помнили «адские колонны командарма Будиволны». Понимали, народники и чоновцы пройдутся беспощадным катком по городу, не щадя ни правых, ни виноватых. Раз уж пришли – значит, виноватыми считают всех. Буквально из каждого окна в Баджее палили по наступающим по улицам бойцам. С крыш били редкие пулемёты. Но урон они наносили весьма значительный. Но остановить наступающую на город дивизию уже ничто не могло. В оконные проёмы летели гранаты. Засевших пулемётчиков расстреливали танки товарища Брони. Во все стороны летели куски стен и черепицы. Иногда накрывало и своих, но на это никто не обращал внимания. Бой – тут всякое бывает. Так, медленно, но верно, дивизия Бранирада, поддержанная с флангов кавалерией и танками, подходила к штаб-квартире Директории и резиденции самого Адмирала. Князя Махсоджана в городе не было уже несколько дней. Он отбыл по каким-то загадочным сакральным делам, связанным с его саном. Да и не был, в общем-то, владетель Баджея целью атаки на его родной город. Всем нужен был только Адмирал – правитель Урда в изгнании. — Господин Адмирал, — обратился к правителю в изгнании котсуолдский советник мистер Джарнот, — вам надо покинуть резиденцию. Мой аэроплан в вашем полном распоряжении. Он легко вывезет нас отсюда. — Нет-нет-нет, — замотал головой Адмирал. Зрачки его были сильно расширены. Пальцы не останавливались ни на мгновение. — Я не могу уехать сейчас. Мы ведём сражение с народниками. Это наш шанс. Эти косорылые станут первыми… От них пойдёт всё… Нет. Нельзя, — он принялся шарить по столу перед собой. Глаза его забегали, как будто он искал нечто очень важное. — Мой несессер, — поднял взгляд на Джарнота Адмирал. — Вы не видели мой несессер? «Наркоман, — сделал для себя вывод мистер Джарнот. — Чёртов наркоман. И для чего он понадобился нашему Кабинету? Конченый же человек, по большому счёту. Не кокаинист, а уже морфий колет себе, не иначе. Раз несессер ищет». — Возьмите мой, — предложил, несмотря на свои мысли котсуолдский советник, — он в аэроплане лежит. Мы вместе покинем город. Ваша служба пригодится Котсуолду. — Я служу только Урду! — выспренно заявил Адмирал, неосознанно выпрямляясь, будто выступал на людях. И тут распахнулись двери. В комнату, где котсуолдский советник препирался с Адмиралом быстрым шагом вошли пять офицеров в грязной и рваной форме. У всех в руках револьверы. — Как вас понимать, господа? — обернулся к ним Адмирал. — Вы арестованы, — выпалил, будто в омут головой ринулся, старший по званию из вошедших. — Сдайте оружие. — Вы что творите, господа офицеры? — вспылил Адмирал. — В своём ли вы уме? — Мы-то в своём, — усмехнулся другой, делая приглашающий жест револьвером. — А вы всё-таки оружие сдайте. И вы, мистер котсуолдский советник, тоже. — Конечно, — усмехнулся Джарнот. Он медленно достал свой длинноствольный револьвер, а следом каким-то змеиным движением навёл его на офицеров. Один за другим грянули пять выстрелов. Воздух в комнате наполнился пороховым дымом. Стрелял котсуолдский советник с невероятной быстротой. Будто заокеанский погонщик скота. Те славятся больше своим умением обращаться с оружием, нежели со стадами животных. Офицеры закачались. У каждого напротив сердца зияла дыра. Выходные отверстия в спинах были просто чудовищных размеров. Они повалились друг на друга. Загремели о пол паркета их револьверы. — Вот видите, — с напором произнёс Джарнот. — Даже ваши люди готовы отказаться от вас. Адмирал, вы слишком ценны. Вы должны покинуть этот город вместе со мной. Всё ещё пребывающий в какой-то прострации Адмирал только и смог кивнуть ему в ответ. Мистеру Джарноту пришлось его едва ли не за руку выводить из комнаты. Они поднялись по неприметной лестнице на крышу здания. Там их уже ждал трёхместный аэроплан-безразгонник. Пилот его в кожаном плаще и шлеме заметно нервничал. Ведь уличные бои шли уже в непосредственной близости от резиденции Директории. — Заводи мотор, — бросил ему Джарнот на котсуолдском. — Мы улетаем! Он усадил Адмирала в кабину. Забрался туда сам. Хлопнул по плечу летуна, возившегося с рычагами аэроплана. — Я делаю, что могу, — не оборачиваясь, бросил через плечо тот. — Но птичка новенькая, капризная. Поверьте, мистер Джарнот, я хочу улететь отсюда как можно скорее, не меньше вашего. Болтая, летун продолжал работать. И вот двигатель аэроплана завёлся. Антиграв поднял машину на десяток дюймов над крышей резиденции. Не прошло и пары минут, как безразгонник по крутой дуге ушёл в небо. По нему с земли палили из винтовок и даже дали пару пулемётных очередей. Но остановить его, конечно же, не могли. Котсуолдцы увозили Адмирала, спасая ему жизнь. И в этот момент ещё никто, даже мистер Джарнот, не мог сказать – с какой целью. Не прошло и четверти часа, как в резиденцию Директории ворвались народники и чоновцы. Они обыскали всё здание. Буквально перетряхнули его от подвала до крыши. Но никаких следов Адмирала не нашли. Лишь трупы застреленных офицеров в зале с длинным столом. — Значит, всё-таки на яроплане утёк, паскудина! — стукнул окровавленным кулаком по столешнице Бранирад. — Как знал ведь, что надо было наши поднимать в воздух! — Задним умом все мы крепки, — заметил менее эмоциональный Дорогомысл. — Кто же знал, что у них прямо тут аэроплан найдётся? О лётном поле-то броневики позаботились. Товарищ Броня выделил автороту, укомплектованную колёсными броневиками, чтобы как можно скорее покончить с аэропланами добровольцев. Те могли нанести немалый урон народным войскам. Со своей задачей броневики справились отлично. Лётное поле было захвачено в меньше чем за час. Готовые обороняться от налётов вражеской авиации, летуны оказались совершенно беззащитны против быстрого и сокрушительного удара с земли. Обороняющую лётное поле роту солдат из урдцев буквально смели. А сами летуны, не успевшие добраться до машин, стали лёгкой добычей для народников. Лишь один, самый отважный или отчаянно бесшабашный, бросился к здоровенному бронированному безразгоннику «Носорог», над которым работали до самого происшествия. Эта махина вполне могла если не переломить ситуацию, то хотя быпомочь спастись летунам, что оказались просто заперты в хлипких зданиях служб. Но безумца – или храбреца – срезали одной меткой очередью. Разорванный почти надвое он рухнул в пыль, не добежав до «Носорога». — Может, стоит наших летунов всё-таки поднять с аэродрома? — спросил у товарища Бранирад. — Вдруг догонят? Или найдут. — Небо – не степь, — пожал плечами Дорогомысл, — там следов не отыщешь. Догнать же новенький котсуолдский безразгонник надежд не было никаких. Это, даже сугубо земной житель Бранирад, понимал отлично. — Слушай, товарищ Дорогомысл, — вспомнил командир Дештского гарнизона, — а вещества-то искать надо. Те, из-за которых всю эту кашу заварили. — Мои люди нашли уже, — заявил тот. — Там дом огороженный. Вокруг него охрана сильная. Даже пулемёт в воротах поставили. А дом тот необычный оказался, конечно же. У него под землёй этажей даже больше, чем над ней. Там будто больница какая-то. Вот только явно не лечили в той больнице людей. Совсем не лечили. Доктора, что там были, разбежались, но кое-кого мы поймать сумели. Ну и вещества тоже захватили. — Их надо уничтожить, — сказал, как отрезал, Бранирад. Даже ребром ладони по столу рубанул, будто шашкой. — И докторов этих. И вещества. А дом – взорвать. Чтобы и развалин не осталось. — Динамит мы уже со всего города свозим, — ответил ему Дорогомысл. — Мои ребята без приказа начали. И знаешь что, Бранирад? Вот они мне порассказали немного, что увидели в том доме. А сам я этого видеть не хочу. Совсем не хочу. Страшно мне, Бранирад. Никогда, вишь ты, ничего не боялся, а тут – боюсь. Слов мне одних хватило. — Ну, значит, и не на что там глядеть, — пожал плечами впечатлённый Бранирад. — Подорвём всё к чёртовой бабушке – и дело с концом. Силён князь Махсоджан. Высок и строен. Крепок телом и духом. Красив князь Махсоджан. И лицом – не одна дева пала пред его красой. И платьем. Одет князь Махсоджан в расшитый затейливым узором халат. На голове шапка, отороченная дорогим мехом. Подпоясан широким кушаком. На кожаном ремне сабля в ножнах и револьвер в кобуре. И владеет ими Махсоджан отлично. Ведь князь в своём уделе – первый воин. Не гневлив князь Махсоджан, как и должно служителю культа предков. Но только сейчас ближе всего он к тому, чтобы разгневаться по-настоящему. Сжал обеими руками плётку, едва не сломал. Город его, вотчина предков, лежит в руинах. Оборванцы в драных халатах бродят среди них. И не понять, кто это – достойные и уважаемые люди или же нищие. Сейчас одни не отличались от других. Все сегодня потеряли всё. И князь исключением не был. Он вернулся лишь для того, чтобы обнаружить вместо дома руины. Окружавшие его советники и спутники по духовному путешествию в Города почивших старались держаться от князя подальше. Понимали, сейчас князя лучше не донимать ни словом, ни делом. Однако были и те, кто решился-таки отвлечь князя Махсоджана от горестных дум. Эти люди присоединились к кортежу князя утром этого дня. Они были родом из далёкой страны Блицкриг, и носили одежду вроде той, в какую были одеты офицеры, обучавшие солдат в армии князя. Только их форма была серой или чёрной. Лишь один одевался не как военный. Он был бледен, глаза лихорадочно горели. Именно он принёс чёрную весть о гибели Баджея. Князь не поверил человеку с лихорадочным взором. Однако велел гнать коней во весь опор. Но приехал уже на руины. Даже проклятая небом армия народников уже покинула ближние окрестности города. Можно было видеть лишь её следы. — Ваше святейшество, — подошёл к князю тот самый бледный человек в гражданском костюме, — мне очень неприятно прерывать вашу скорбь… — Но ты её уже прервал, — отрезал князь, отлично изъяснявшийся на дилеанском, правда, без характерного блицкриговского выговора. С ним говорили гости князя и тот бледный, что подошёл к нему. Сами гости маячили за спиной гражданского. Это было весьма странно. Особенно если учесть необычайную спесь именно блицкриговских военных. — Я приношу свои самые глубочайшие извинения вашему святейшеству, — продолжал, как ни в чём не бывало, бледный. Глядел при этом почтительно – на третью пуговицу халата князя Махсоджана. — Но прошу у вас дозволения сказать вам нечто. — Что же ты хочешь такое сказать мне? — поинтересовался князь, недвусмысленно указывая плёткой на всё ещё дымящийся Баджей. Мол, какие ещё вести ты можешь принести мне? — Нижайше прошу вас, светлейший князь, — и вправду ещё сильнее согнул спину в поклоне бледный. — В подвале одного здания находится некий материал. Он очень нужен нам, вашим верным союзникам. — Забирайте, — махнул рукой с плетью Махсоджан. — Но что вы готовы дать взамен этого материала? — Нашу всемерную поддержку в грядущей войне с Урдом, — ответил бледный, приложив ладони к сердцу. — У меня не осталось армии для войны с проклятыми народниками из Дешта, — отрезал князь Махсоджан. — Мне нечем воевать с ними. — Наша армия станет вашей, светлейший князь, — выступил из-за спины бледного старший по званию военный. Настоящий блицкриговский офицер. В идеально подогнанном сером мундире. С внушительной колодкой орденов, среди которых есть и имперские, полученные за прошлую войну. Фуражка – на сгибе локтя. Спина – идеально прямая, будто позвоночник не гнётся совсем. — Фельдмаршал Реборг Онгемунд, — он намеренно не назвал свой титул, потому что тоже был рейхсграфом – графом империи, тем же князем, как и многие высшие военные чины Блицкрига. Не хотел ставить себя на один уровень с Махсоджаном. — Командир группы армий Степь. С вашего милостивого разрешения я готов привести войска моей группы армий в боевую готовность. Не пройдёт и недели, как Дешт падёт. — Моложавый фельдмаршал лихим движением провёл по шикарным усам. — Урдцы Адмирала обещали мне помощь, — как будто невпопад произнёс князь Махсоджан, — но я получил только горстку командиров, что учили моих солдат. Я желаю сам видеть ту армию, что ты предлагаешь мне, фельдмаршал Реборг Онгемунд. — Мы можем отправиться в расположение моей группы армий сейчас же, — щёлкнул каблуками блицкриговец. — К вечеру мы будем на месте. Князь сделал выразительный жест плёткой. Пара конюхов подвела ему великолепного скакуна с золотой уздой и красным седлом. Князь вскочил на него. — Едем, — бросил блицкриговцу сверху вниз. Никто, казалось, не заметил ярости фельдмаршала. Побелевшие костяшки пальцев, крепко стиснувших стек, скрыли кожаные перчатки. А дерево тросточки выдержало этот напор. Вечером того же дня фельдмаршал сидел в своей личной палатке. Она была обставлена в духе провозглашаемой в Блицкриге доктрины минимализма. Никакой ненужной роскоши. На войне она только отвлекает командующего. Кровать, несколько стульев да рабочий стол. Всё недорогое и складное, чтобы удобнее было транспортировать. Это составляло контраст с полным роскоши шатром князя. Тот возводили десяток человек. А на площади, занимаемой им, можно разместить роту солдат. Вышедший оттуда не далее как четверть часа назад, фельдмаршал был поражён необычайной роскошью, царившей внутри. Ковры на полу. Отнюдь не складная мебель. Переносной трон. Груды подушек по углам. Сундуки – закрытые и открытые. Украшенное драгоценностями оружие на стенах. Князь явно не привык себя ни в чём ограничивать. А ведь он владеет всего одним жалким городишком, теперь уже разрушенным народниками. Во владениях рейхсграфа Онгемунда могли разместиться десяток Баджеев, но он никогда не позволял себе ничего подобного. И потому презирал князя Махсоджана за всю его тягу к небывалой роскоши. Однако сейчас Онгемунд думал совсем не о князе Махсоджане. Мысли его занимал собеседник с невероятно бледным лицом. Он примчался в расположение группы армий Степь, расквартированной на южной границе с Народным государством Урд, и тут же потребовал встречи с самим фельдмаршалом. И его пропустили. У него оказались просто железобетонные документы. Подписанные самим генерал-кайзером Блицкрига. — Значит, — вздохнул Онгемунд, — мы всё-таки ввязываемся в войну с Урдом. Но вы можете сказать мне, фельдмаршалу, которому завтра вести солдат в бой, для чего? Зачем нам встревать в войну с Народным государством? Войну на два фронта. — Вы ведь помните, фельдмаршал, — усмехнулся бледный человек в гражданском костюме, — о некоем материале, который нужен нам. Война с Урдом затевается именно ради него. Он нужен нам для изготовления нового вида оружия. Оно в краткие сроки поможет нам выиграть войну. — Но Урд-то тут при чём? — продолжал задавать неудобные вопросы Онгемунд. — А на ком нам его испытывать, — развёл руками бледный, -- как не на урдцах. Их ведь за полноценных людей мало кто считает на западе. Так что никто не станет возражать против испытаний. Даже среди союзников Урда. Кого волнуют потери народников? И вот когда мы доведём это оружие до совершенства на урдском фронте, мы обрушим всю его мощь на Дилеанскую империю. И сокрушим её одним ударом. Он даже прихлопнул кулаком по раскрытой ладони. — Вы всё ещё предпочитаете называться плебейским именем? — поинтересовался рейхсграф у своего племянника, предпочетшего карьеру разведчика неизменной в их роду карьере офицера пехоты. — Я уже привык к имени Вадхильд, — пожал плечами шпион. — Столько лет с ним прожил. — Ты только не забывай, — строго наставительно произнёс рейхсграф Онгемунд, — что ты отпрыск старинного рода рейхсграфов Онгемунд. И станешь наследником всех наших владений. А вот это шпиона интересовало меньше всего. Как и родовое имя, которое он на самом деле уже начал подзабывать. Сейчас его длительная, многоходовая операция вступала в решающую фазу. И от этого будто ток по коже бежал. Он сделал всё, что мог, теперь слишком многое зависело от других. Это Вадхильд очень не любил. Но до поры ему в операции, им же и разработанной, отводилась роль пассивного наблюдателя. Действовать предстояло другим. И начнётся всё с вроде бы бессмысленной войны с Народным государством Урд. Войны на два фронта. (обратно) (обратно)
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Атака мертвецов
Глава 1
Камера. Размером два на четыре метра. Посередине стул. Он крепко привинчен к полу, так чтобы допрашиваемый не превратил его в оружие. Связывать меня не стали. Просто усадили на него и ушли. Два неразговорчивых конвоира. Те, кому меня буквально с рук на руки передали нашедшие меня недалеко от разбитого аэроплана урдские пограничники. — Вот это ты вооружен, нарушитель, — усмехнулся тогда командир разъезда лёгкой кавалерии. — Всех нас перестрелять мог бы. Я ничего не стал ему отвечать. У меня забрали мой револьвер, с которым я не расставался ещё с войны. А потом и здоровенный пистолет с котсуолдским револьвером, что я взял у мёртвого Вадхильда. Я расставался с оружием легко. Ведь если уже распрощался с жизнью, то, как говорится, по волосам плакать поздно. Меня доставили на ближайшую заставу, а оттуда в кузове грузовика под охраной двоих бойцов переправили в Дешт. Там определили почему-то на гарнизонную гауптвахту, а не в обычную тюрьму. Интересно, кем меня считали здешние народники. Может, баджейцем, успевшим сбежать до атаки. Впрочем, судя по тому, что меня водворили в допросную камеру, ждать осталось недолго. Представившийся стражем Пролетарской революции и следователем по некоему «моему делу» человек больше напоминал матроса. В кителе, под которым неизменная полосатая тельняшка. На голове – бескозырка с шитой золотом надписью «Орёл». На поясе висит деревянная кобура, кажется, такие были у здоровенных пистолетов, какие предпочитал Вадхильд. — Гамаюн, — представился он, снимая бескозырку. Но понял, что положить её в камере некуда – не на пол же кидать – и, помяв, водрузил обратно на голову. — А вас как величать? — Можно Готлиндом, — пожал плечами я, поднимаясь. Как-то неудобно было разговаривать сидя со стоящим человеком. Тем более, что этот самый Гамаюн был выше меня на полголовы. — Так мама с папой звали. — Вот и славно, — кивнул Гамаюн. — Да ты садись, Готлинд, садись. Разговор у нас долгий будет. Я воздержался от вопроса – о чём будет этот долгий разговор. Можно было нарваться на казённую фразу: «Вопросы тут задаю я»; хотя мне почему-то казалось, что вряд ли я услышал бы её от Гамаюна. Не такой он человек. Вообще, странно, как он оказался в стражах. Ещё бы в ЧОНе – это было бы понятно, но в стражах… — Поговорить мы будем вот о чём, — сказал Гамаюн. — Кто ты такой будешь, а, гражданин Готлинд? Совсем с тобой всё непонятно. Откуда ты взялся? Куда летел на своём аэроплане? Кто его прострелил тебе? Сколько вопросов. И как на них ответить. Конечно же, сложнее всего будет отвечать на самый первый. Остальные намного проще. Хотя вся моя авантюра словно сошла со страниц дешёвого приключенческого романа. А ведь мне, как и героям подобных романчиков, удалось выжить каким-то чудом. Или невероятным стечением обстоятельств. Оказавшись на пороге домика, я глубоко вздохнул – и ударом ноги вышиб хлипкую деревянную дверцу. Радист, сидевший внутри него, удивлённо обернулся ко мне. Увидев на пороге человека с парой револьверов в руках, радист, к его чести отреагировал быстро. Но недостаточно. Он ещё только тянулся к кобуре, а я уже сделал шаг к нему – и приставил ствол револьвера к шее. Ногой захлопнул дверь, чтобы не болталась. — Медленно вынимай оружие, — тихим, но достаточно убедительным тоном произнёс я, — и кидай его в угол. Радист явно героем становиться не стремился. Собственно, я его отлично понимал. Как-то пересматриваешь свои взгляды на жизнь, когда в шею тебе уткнулся ствол револьвера. Он выбросил свой револьвер. Тот стукнулся о деревянный пол и отлетел в угол небольшого помещения. — А теперь передавай то, что я тебе говорю. Хочешь жить, передавай. — Куда передавать? — поинтересовался тот. — Народникам, — ответил я. — На ближайшую их радиостанцию. Радист вскинулся было, но я сильнее упёр ствол револьвера ему в шею. Он отвернулся. Но мне показалось, что я слышу, как он скрипит зубами. Он недолго искал нужную частоту. Покрутив ручки, быстро кивнул мне. — Уничтожить Баджей, — принялся диктовать я радисту. Тот передавал. — Немедленно уничтожить Баджей. Большие запасы психотропных веществ. Немедленно уничтожить Баджей. Угроза для всего Народного государства. Повтори трижды. Понял меня? Трижды, — радист послушно повторил. — И моли бога, чтобы народники пришли. — Это ещё почему? — не оборачиваясь, злобно спросил у меня радист. — Дай-то бог, — что-то часто я стал вспоминать о боге, — тебе об этом никогда не узнать. И ударил радиста рукояткой револьвера по голове. Тот дёрнулся и свалился со своего стула. Ещё двумя ударами я разбил радиостанцию. Надеюсь, что испортил её надёжно. А вот теперь для меня встала во весь рост проблема. Что же делать дальше? Я ведь не думал об этом. Совсем не думал. Сдаваться офицерам Добрармии у меня желания не было. Значит, остаётся только одно – продолжать эту безумную авантюру. А из окна на меня так призывно глядели аэропланы. Всё-таки небо – моя стихия. Если уж гибнуть, то как положено летуну, в небе! — Значит, ты ту радиограмму нам передал, — потёр внушительный подбородок Гамаюн. — А ведь не врёшь, наверное. Текст слово в слово повторил. И вещества эти, будь они неладны. И что три раза передано. И кто же такой выходишь, гражданин Готлинд? Спаситель Народного государства. А может, шпион очень хитрый? Может, кончил ты настоящего спасителя и сейчас под его видом к нам прокрасться желаешь? — Может и так, — пожал плечами я. — Ведь, всё равно, я не смогу одними словами доказать вам, гражданин Гамаюн. — А ты здесь не для того, чтобы мне что-то доказывать, гражданин Готлинд. Я тебе не царёва охранка, чтобы допрашивать. Пойми, я – представитель новой, народной, власти. И караем мы только врагов нашего государства и народа. — Так для чего же я тут? Если не доказывать свою невиновность перед народной властью. — А для того, гражданин Готлинд, — Гамаюн хлопнул кулаком по раскрытой ладони, — чтобы выяснить, что же такое произошло в Баджее? Для чего тебе надо уничтожать его? Понять мы должны, в толк возьми, что не могу я тебя просто так взять – и к стенке поставить. Разобраться я должен, что ты за птица. И если враг, то – к стенке поставить. А если нет, то – гуляй на все четыре стороны. Что я мог на это сказать. Пожелать удачи в его разбирательстве разве что. — Вот ты мне скажи, гражданин Готлинд, — вновь насел на меня Гамаюн, — как же тебе удрать с лётного поля удалось? Там ведь солдат полно. И вашего брата летуна – тоже. — Немало, — кивнул я. — Но наглость, гражданин Гамаюн, иногда помогает намного лучше любой конспирации. Я шагал по лётному полю, будто по родному огороду. Отвечал на приветствия попадавшихся летунов, которые не знали меня. Механики тоже приняли меня за своего. Хотя никто в лицо меня не знал. — Готов аэроплан? — спросил я, нетерпеливо похлопывая ладонью по бедру и указывая на первую попавшуюся машину. — Так точно! — вытянулся передо мной старший механик. — Полностью заправлена. Только без патронов. — Они мне и не нужны, — отмахнулся я, направляясь к весьма удачно выбранной машине. — А, прощения просим, ваше разрешение на взлёт? — поинтересовался механик. — И полётную карту можно? Видимо, не так прост он был, как хотел показаться. — Сейчас, конечно, — кивнул я, засовывая руку в сумку, где лежало оружие. — Жара всё проклятая. — Левой рукой я потёр вспотевший лоб. — Тут имя своё забудешь, не то что бумажки эти. — Понимаем, — покивал в ответ старший механик с самым внимательным видом. Однако по его едва заметному жесту некоторые механики начали обступать меня. Двое весьма грамотно отрезали путь к аэроплану. Выходит, эти ребята тут ещё и охраной машин заведовали. Умно. Ведь охранников от настоящих механиков с первого взгляда не отличить. А при оружии на лётном поле принято ходить всем. Я выхватил из сумки котсуолдский револьвер. Первая пуля досталась старшему механику. Того отбросило на несколько шагов. Я развернулся – и всадил почти весь барабан в отрезающих меня от аэроплана механиков. Те успели достать свои револьверы, но я всё-таки опередил их. И бросился со всех ног к машине. Мне в спину несколько раз выстрелили, но ни одна пуля не попала. Стрелять в ответ я не стал. Сразу запрыгнул в кабину, пожалев о том, что он не заправлен патронами. Мне не хотелось расстреливать людей на земле, как в том комплексе на Урдском севере. Однако вслед за мной вполне могли взлететь другие аэропланы – и тогда мне предстоял воздушный бой. В котором я оказался безоружным. Однако сбили меня с земли. И даже не зенитчик, стоявший на вышке с пулемётом. Побежавшие вслед за моим аэропланом солдаты принялись палить из винтовок. пули застучали по дереву корпуса. Ни одна из них не задела меня самого, а вот двигателю аэроплана всё же досталось. Он заискрил. Брызнул смазкой, обжигая мне лицо и руки. Я пожалел, что не надел маску и очки. Всё-таки стоило это сделать. Я потянул штурвал на себя – до упора. Аэроплан задрал нос, пошёл вверх. Дал полный газ. Двигатель аэроплана заработал на всех оборонах. Горячая смазка струёй ударила мне в глаза. Выругавшись сквозь зубы, я стирал её с лица. Смаргивал с ресниц. Пальцами тёр глаза. Их отчаянно жгло. Хотелось зажмуриться. Тем более, что в лицо мне светило солнце. От бликов его было больно смотреть. И всё-таки я тянул аэроплан вверх и вперёд. Внизу простучали несколько длинных очередей. Пули врезались в корпус. Жалили аэроплан, будто злобные осы. Он покачнулся. Вряд ли мне удастся долго держаться на крыле. Теперь надо не дать ему скапотировать. Посадка будет жёсткой, но во время войны бывало и хуже. Степь подо мной ровная, будто стол. Значит, сажать машину будет проще, чем на крошечный аэродром, затерянный в глухих лесах на границе между империей и Нейстрией. — Значит, вот оно как было, — снова снял бескозырку Гамаюн. Помял мощными пальцами. Водрузил обратно на стриженую голову. — Да уж… Вот чего я в толк не могу взять. Никакой шпион ничего подобного придумывать не станет. Слишком уж оно как-то, — он сделал неопределённый жест, — неправдоподобно. — Другой истории у меня нет, — пожал плечами я. — Хотите, верьте – хотите, нет. Но дело было именно так. — Ох и задал ты задачку, гражданин Готлинд! Мне показалось, что сейчас Гамаюн театрально заломит руки и схватится за голову. Но нет. Страж Революции только сделал широкий шаг. Едва не ткнулся лбом в стену. Стукнул-таки по ней кулаком. — Хватит бушевать, товарищ Гамаюн, — в камеру вошёл, как-то незаметно для меня, второй страж. Этот скорее напоминал баджейского офицера. В отлично сидящей форме, правда, без фуражки. В кожаной кобуре на поясе котсуолдский револьвер. В правой руке тонкая папка с несколькими листками сероватой бумаги. — Я тут на нашего арестанта собрал сведения. И они весьма любопытны. В этот момент я понял, что никакого чудесного спасения не получилось. Та самая стенка, о которой столько толковали в Урде, стала очень близка ко мне. Хотя всё, конечно, зависит от того, что именно за информация содержится в папке, которую держит в руках второй страж Революции. Но настроение у меня, всё равно, было весьма мрачное. Чудеса закончились. Начались тяжёлые и неприятные будни. И закончатся они, видимо, скоро. Пулей в лоб у пресловутой стенки. — Значит так, гражданин Готлинд, — не представившийся страж Революции открыл свою папку. — Личность ваша установлена. Вы именно инспец Готлинд. Родом из Дилеанской империи. В начале этого года получили урдское гражданство. Для чего? — Чтобы не попасть под призыв в армию Дилеанской империи, — честно ответил я, — и не отправиться снова на войну. — Не хотели защищать родину? — быстро спросил страж. — Так ведь и правильно, — не дал мне ответить Гамаюн. — Это война грабительская. И всякий сознательный человек не должен в ней участвовать. Я решил, что отвечать мне теперь не обязательно. Несколько раздосадованный вмешательством товарища страж снова заглянул в папку. — Работали хорошо. Отмечены руководством. Командованием усть-илимского гарнизона. Даже нашим управлением. Представлены к ордену Военных заслуг за действия при обороне маслозавода. — Вот какой положительный человек выходит! — снова воскликнул Гамаюн. — Возможно, возможно, — перевернул пару листков страж. — Но вот потом начинаются странности. Вот рапорт товарища Вышемира – нашего коллеги на Севере. Он пишет, что привлекает бывшего инспеца Готлинда к некой операции на засекреченном объекте. Мне, кстати, так и не удалось добиться никаких сведений об этом объекте, — заметил, оторвавшись от папки, страж, выжидательно поглядел на меня. Я только плечами пожал. — И после этого никаких сведений нет. Вообще. Как будто пропал бывший инспец Готлинд в небе над Севером. Вместе с товарищем Вышемиром и его особым отрядом. А теперь тот же самый бывший инспец Готлинд появляется здесь, на границе с Великой степью. Пока он говорил, я пытался выстроить логичную и более-менее правдоподобную версию событий. Возможно, она убережёт меня от стенки. Я ведь, как ни крути, пусть и по принуждению, но совершил преступление против Народного государства, давшего мне приют и своё гражданство. При вторжении в совершенно секретный комплекс я расстрелял несколько десятков бойцов народной армии. Но все мои «логичные и правдоподобные» были полны дыр, в которые можно было протащить даже пресловутый суперлинкор «Вергельтунг». И тут я вспомнил слова Гамаюна. Насчёт того, что никакой шпион не стал бы придумывать нечто столь невероятное, как то, о чём я рассказал. Да в общем-то, что я теряю, в конце-то концов. И меня как будто прорвало. Я говорил правду. Про Вышерада, комплекс, имперского шпиона Вадхильда, наш налёт и побег. Про Вепра и его правую руку чудовищного Избыгнева. Полёт через весь Урд на «Носороге» до самого Баджея. Про чудовищные эксперименты над людьми при помощи психотропных веществ и планы Адмирала насчёт всего урдского народа. Не умолчал даже о ссоре с Вадхильдом и том, как я застрелил его. — Ну ты и накрутил, бывший инспец Готлинд, — покачал головой Гамаюн. — И понятней не стало, что же с тобой теперь делать… — Пока в камеру его надо вернуть, — заявил так и не представившийся страж. — Нам с тобой, товарищ Гамаюн, надо подумать. — Много думать, — согласился с ним Гамаюн. — Очень много. Меня вернули в камеру. На ночь выдали шинель – одеял тут не полагалось. Народармейцы, так называли рядовых бойцов народной армии, оказывающиеся здесь, имели при себе как раз шинель для этих целей. Спать на жёстких нарах было не слишком удобно. Тем более, что успел уже привыкнуть хоть к кое-какой, а постели, пусть и жёсткой. Но всё же не деревянные нары. Подняли, правда. достаточно рано. Конвоир проводил меня в камеру для допроса. Там уже ждали оба стража Революции. — Да ты не садись, — махнул мне Гамаюн. — Всё равно, отсюда поедем сейчас. — Быть может, — осторожно произнёс я, — вы скажете, что мне предстоит? — Служба, — ответил второй страж Революции. — Будете отрабатывать свои преступления перед Народным государством. Вы ведь неплохо знакомы с неким Брондом Брандом, не так ли? — Верно, — кивнул я. Хотя, честно говоря, никогда не знал, что командор Китобоев оказывается из дворян. Но говорить об этом стражам я не стал. — Он сейчас получил приют на урдско-имперской границе. В районе крепости Соловец. В горах его Китобои строят себе новое пристанище. Собственно, именно поэтому было решено отправить вас именно туда. Для связи, так сказать, с Брондом. Мне это напомнило историю с моим наймом на то самое дело, итогом которого стал повод для новой войны. Только в этот раз выбора у меня не было. И монетку я не кидал. Хотя и в прошлый раз всё, в общем-то, решили за меня. — Бронд ведь доверяет вам, не так ли? — поинтересовался так и не соизволивший представиться страж Революции. — В той мере, — пожал плечами я, — в какой воздушный пират может доверять кому бы то ни было. — Так ведь он же идейный! — встрепенулся Гамаюн. — Грабит только большие суда. Богатеев разных! А вот теперь за блицкриговских военных принялся. Мы со стражем, имени которого я не знал, неожиданно друг для друга переглянулись. Обменялись понимающими взглядами. Всё-таки в некоторых вопросах товарищ Гамаюн был удивительно наивен. Но не спорить же с ним. — За вами, гражданин Готлинд, — продолжал незнакомый страж Революции, — будет снова установлен гласный надзор. Вы будете обязаны являться в отдел Стражи Пролетарской революции крепости Соловец. Докладывать устно и письменно обо всех своих действиях. Особенно подробно, обо всём, что происходит в строящемся прибежище Китобоев. Это мне было очень хорошо знакомо. На Севере всё начиналось точно так же. А чем закончится в этот раз – мне даже думать не хотелось. — Да ты не беспокойся, гражданин Готлинд, — в обычной своей грубоватой манере успокоил меня Гамаюн. — Это только по спервоначалу. Потом вернёшь доверие Народного государства – и всё по-прежнему будет. Ты, главное, больше со шпионами, пусть бы и из самой империи, где ты раньше жил, они будут, дел не води. Помни, ты – гражданин нового Урда. А обо всей прежней своей жизни, в которой ты нам вредил – забудь. — Постараюсь, — как я надеялся, скрыв иронию в голосе, ответил я. — А ты не старайся, — отрезал Гамаюн, явно не удовлетворившийся моей нейтральной репликой. — Ты вот нам с товарищем Гневомиром, а через нас всему трудовому народу Урда, клятву дай, что не станешь больше вредить нашей народной власти. — Клянусь, — ответил я, стараясь быть как можно серьёзней. — Вот и отлично! Товарищ Гамаюн от души хлопнул меня по спине, едва не уронив на стул. — Пока ты, прости уж, ещё гражданин для нас, — добавил он, — но, чует моё сердце, скоро станешь снова нашим товарищем. Страж, которого, как выяснилось, звали Гневомир, только улыбнулся. Похоже, они с Гамаюном были настоящими друзьями, несмотря на огромную разницу в характерах. А скорее всего, и социальном положении. Что-то мне подсказывало, что не так давно у товарища Гневомира была фамилия. (обратно)Глава 2
Крепость Соловец была невелика. Хотя и из новых. Практически полностью перестроена во время предыдущей войны. Она оказывала сильное сопротивление нашим войскам – и взять её смогли только измором. Нас не отправляли прикрывать фрегаты и корветы, бомбившие Соловец, но знакомые летуны рассказывали, что в небе над ним творился настоящий кошмар. Аэропланы горели и падали на землю целыми эскадрильями. А воздушным судам наносился такой урон, что они были вынуждены выходить из боя. Отбивал Соловец и наземные штурмы. Стены его успешно противостояли залпам осадной артиллерии. В чём же был секрет Соловца, никто из летунов ответить мне не смог. Увидев крепость своими глазами, я всё понял. Соловец был компактным, напоминал шахматную ладью. Между зубцами на её крыше стволы зенитных орудий и пулемётов торчали, словно частокол. Надо всеми ими возвышалась громадная пушка для поражения воздушных судов. Установленная на поворотной платформе, калибром с главное орудие линкора, она легко пробивала броню тяжёлых кораблей. А фрегаты с корветами и даже лёгкие крейсера могла уничтожить одним залпом. Не раз приходилось видеть, как они разваливаются надвое после одного попадания громадного снаряда в борт. Да уж, взять подобную крепость, наверное, можно только длительной осадой. В прошлый раз гарнизону позволили выйти под своим знаменем и при оружии. Солдаты Урда сдали её, когда у них закончились боеприпасы и еда. Как говорят, провиант у них весь вышел двумя неделями раньше, чем патроны со снарядами. И держались они на одной только воде, которой, правда, в крепости было в избытке. Фактически, весь Соловец выстроен вокруг большого колодца. Привезли меня в Соловец на поезде. Точнее, поездом мы ехали до ближайшей станции, где все покинули вагоны и отправились искать транспорт к самой крепости. Почти все пассажиры, оставшиеся в поезде до последнего, были военными. А остальные – родственниками военных, приехавшими их навестить. На коротком деревянном перроне теснились несколько десятков человек. В глазах рябило от светлой военной формы и башенных корон. Командиры народной армии носили их на фуражках и рукавах гимнастёрок. У старших командиров их было две, а то и три штуки. Я соскочил на землю. Пыль тут же покрыла мои сапоги до самого верха голенищ. Из хоть и потёртых, но чёрных, они мгновенно стали серыми. А у станции уже стояла длинная вереница грузовиков и телег. Местные жители явно неплохо зарабатывали на этом извозе. Особенно важных пассажиров ждали открытые авто, в которых часто, кроме водителя сидел и младший командир. Они выбирались из машин, разыскивали своих подопечных. Как оказалось, автомобиль предназначался и мне. Конечно, не одному – много чести – вместе со мной на заднем сидении просторного авто расположился командир истребительной эскадрильи со своей молодой супругой. Из-за количества их вещей нашему сопровождающему пришлось ехать на крестьянской телеге. Я же сел на его место рядом с водителем. Это, правда, избавило меня от болтовни со спутниками. Они и так доставали меня расспросами, несмотря на то, что я сидел к ним спиной. — Вы ведь инспец, верно? — спрашивал у меня комэск. — Это сразу видно. Но по какой части? — Я гражданин Урда, — отвечал я, — был инспецем в лётных частях на Севере. Там мне дали гражданство. — На Севере, — присвистнул комэск. — Неплохо. Летать на Севере трудно, верно? Говорят, там до сих пор неспокойно. — Незадолго до отъезда сюда, мы летали отбивать налёт бандитов на маслозавод. — К награде представлены? — тут же заинтересовался летун. — Мне не говорили, — пожал плечами я, сидеть вполоборота было не очень удобно, но не разговаривать же комэску с моим затылком. Неизвестно, сколько мне тут служить, а прослыть грубияном на новом месте совсем не хотелось. Я и так разговаривал предельно короткими фразами, что было не слишком вежливо. — Может, тут на новом месте и получите приятную новость, — вмешалась в разговор супруга комэска. Мы познакомились, когда вместе садились в авто, помогая грузить многочисленные узлы и здоровенный деревянный чемодан. Но имён их я не запомнил. — От награды я не откажусь, — не слишком удачно пошутил я. — А у вас, вообще, награды есть? — продолжал светскую беседу комэск. — За предыдущую войну. Нас, летунов, наградами никогда не обходят. Но не все я решусь надеть тут. — Почему же? — удивился супруга военного. — Ох, Весейка, — почти беззаботно рассмеялся комэск. — Ничего-то ты не понимаешь в нашем деле. У вас ведь, Товарищ бывший инспец, награды эти за действия на урдском фронте, верно? Может, вам тут воевать доводилось? Потому и перевели сюда, верно? — Только тсссс, — приложил я палец к губам и хитро подмигнул сразу обоим. — Это военная тайна. — О нет, — картинно схватился за лоб комэск. — Прощай моя жизнь молодая! Что меня ждёт теперь! Вызов в отдел стражи – и стенка. А ведь как хорошо всё начиналось. — В вас, товарищ комэск, пропадает весьма недурной актёр, — усмехнулся я. — Летаю я всё-таки лучше, — гордо ответил мне комэск. — И небо люблю больше сцены. Беседа, несмотря на не очень удобное положение, развлекла нас всех, пока мы ехали. Мы скоротали два с лишним часа пути до Соловца. Я выпрыгнул из авто, с удовольствием потянувшись. Наконец, можно было выпрямить ноги и размять спину. Сопровождавший нас младший командир слез с телеги и вместе с водителем авто принялся разгружать машину. Когда дошло до деревянного чудовища – чемодана – помогать пришлось даже нам с комэском. — Ты только посмотри, Готлинд, — за время пути комэск стал считать меня хорошим приятелем, и общался теперь запросто, — и лётное поле, и на верхотуре полосы. На случай осады. — Для отражения атак с воздуха, — добавил я. — Они очень сильно уязвимы для ударов с земли. Сам видел не раз, как их разносят залпами осадной артиллерии. — Да уж, — поёжился летун. — Не хочется думать, что при этом было с аэропланами. — Я тогда успел удрать в последний момент. — А как вы думаете, товарищ Готлинд, — буквально заглянула мне в глаза жена комэска, — будет ли снова война? — Ой, да брось ты, Весейка, и Конвент, и Народный комитет сколько раз разъясняли всем, что не будет никакой войны. Что война эта грабительская и наше государство не будет принимать в ней участия. Однако супруга комэска продолжала внимательно глядеть мне в лицо. Ответа она ждала именно от меня. Я для неё инспец, пускай и бывший. Образ этот окутан каким-то таинственным ореолом. Всегда кажется, что человек из-за границы всегда лучше осведомлен в мировых делах. — Я не хочу врать вам, — ответил я. — Урд вполне могут втянуть в войну, идущую на континенте. Многим за границей этого очень хочется. — Но ведь и у нас в Конвенте не дураки сидят! — воскликнул комэск. — Понимают, что ничего нам от аристократов заграничных не надо. Пусть себе копья ломают. А народ их опомнится, и власть возьмёт, как у нас. Интересно, задор летуна был таким же искренним, как у моего знакомца – стража Пролетарской революции товарища Гамаюна. Или же показывает этот задор перед инспецем. Несмотря на гражданство, меня за урдца мало кто считал, хотя бы акцент сильно мешает. — На войнах, — мрачно произнёс я, рискуя либо попасть под подозрение, либо быть зачисленным в провокаторы, — гибнет больше простолюдинов, чем дворян. И хватит уже этих мрачных разговоров. Нам сегодня ещё надо командованию представиться. Не хотелось бы начинать службу с его вопросов об опоздании, верно? — Так точно, — вздохнул комэск. Народармейцы, присланные специально с этой целью, помогли нам с вещами. Для того чтобы дотащить все узлы и чудовищный чемодан комэска, трудиться пришлось едва ли не целому отделению. Я же со своим невеликим скарбом, помещавшемся в одном саквояже и большой сумке, легко управился сам. В саквояже, который мне на прощание вручил Гамаюн, лежали оба моих револьвера и пистолет. Да ещё и несколько пачек патронов к ним. Поселили меня в небольшой комнате, больше похоже на келью. Она располагалась почти под самой крышей – рядом со взлётной площадкой. Для воздушного курьера – в самый раз. С комэском и его женой мы разошлись почти сразу, как миновали ворота. Я пожал руку молодому человеку, церемонно поклонился, чмокнув пальчики его супруги, и отправился вслед за сопровождавшим меня бойцом в богатырке. — Я не знал, что командирские семьи прямо в крепости живут? — спросил я у шагающего рядом народармейца. — В мирное время – да, — кивнул тот. — А как война начинается, их положено эвакуировать. Для этого заготовлен даже особый поезд в Василькове. Васильковом назывался ближайший к крепости город, где из всех достопримечательностей имелся большой железнодорожный узел. — Мы ведь не так близко к границе, — продолжал разговорчивый народармеец. — От воздушных рейдов Васильков прикрываем. Так что, ежели война грянет, время вывезти всех жёнок с детями будет. Это у самого кордона семьи командиров по домам отправили. Куда угодно лишь бы подальше от границы. Там ведь уже которую неделю канонаду слыхать. — Кто с кем воюет? — уточнил я. — Блицкриг дилеанцев к самому кордону прижал. Выдавливают из тех областей. Видать, будет всё-таки война с Блицкригом этим самым. Иначе, чего бы они так к нашей границе жались-то. Мы поднимались по винтовой лестнице. Что бойца ничуть не смущало. Он продолжал рассуждать. — Беженцев у нас принимают. Солдат отступающих, поговаривают, тоже. Тех, кто из блицкриговского окружения прорывается, да по лесам блукает. Вроде бы, чуть не полк дилеанский к нашей границе выбрел, так их приняли и в гарнизоне Берестья оставили. Но правда ли это… Народармеец только руками развёл. — Вот ваша комната, товарищ инспец, — он распахнул передо мной деревянную дверь. — Обживайтесь. Товарищ начальник гарнизона сказал, чтобы вы зашли к нему через три часа. — Спасибо, — поблагодарил я, кидая саквояж на койку. Очередная комната. Ничего примечательного. Иногда, глядя на такую же, что на Урдском севере, что в Баджее, что еще в империи, я думал – а будет ли когда-нибудь у меня свой дом? Или так до конца жизни буду мыкаться по таким вот комнатушкам. Поставив сумку рядом с саквояжем с оружием, я сел на койку, откинулся спиной на стену. Одна мысль была в голове. Надо бы узнать, где тут душ и как часто его могут принимать инспецы. Из-за того, что центром крепости был колодец, с водой тут проблем не было. В непосредственной близости от него были оборудованы душевые кабинки. Как мне рассказали потом летуны из старожилов Соловца, это были облагороженные пещерки, вырезанные прямо в толще горы. К ним были подведены трубы с водой. Да ещё был оборудован бойлер, где эта вода грелась. Поэтому вставать в Соловце командиры предпочитали пораньше, чтобы застать ещё горячую воду. Котёл-то был не безразмерный. Собственно, всё это я узнал несколько позже. А пока и холодный душ был мне в радость. После пяти суток в поезде и тряске в авто по пыльной дороге. Конечно, пришлось отстоять небольшую очередь из вновьприбывших командиров, да ещё и треть душевых кабинок были предоставлены женщинам. Однако это была небольшая плата за радость смыть с себя дорожную грязь и пыль. Я обменялся улыбками с комэском, стоявшим в очереди за мной. И отправился наверх к себе. На шее висит ещё мокрое полотенце. С волос капает. Но я тогда был, наверное, самым счастливым человеком в Соловце. В своей комнате я кинул полотенце на стул и прямо в одежде плюхнулся на койку, закинув руки за голову. Можно было отдохнуть несколько часов, просто пялясь в потолок. Потолок был серым от старой побелки и по углам затянут паутиной. Кажется, я всё-таки задремал, пока валялся на койке. Потому что когда глянул на часы, то понял – пора бежать к коменданту крепости. На то, чтобы предстать перед ним, у меня было меньше десяти минут. Я соскочил с койки и быстрым шагом направился к нему. Конечно, я такой был не один. Все командиры, приехавшие вместе со мной на поезде, выстроились на первом этаже крепости. Собрали нас прямо в просторном кабинете коменданта. Там бы легко поместился ещё взвод бойцов, если не больше. Мы расселись вдоль длинного стола, по традиции обитого зелёным сукном. Интересно, разве другого цвета для обивки нет? Или просто командиры, офицеры и генералы всех мастей и государств иного не признают. Я предавался этим рассуждениям, пока мы ждали самого коменданта. Тот оказался полным человеком с выбритой головой и усиками щёточкой. В общем, внешности совсем не героической. Зато сразу видно – человек деловой. Без приветствий он сразу перешёл к делу. — Товарищи командиры, — сказал он, — что бы ни говорили нам, но враг уже на пороге. — Это как же так?! — воскликнул мой знакомый комэск, вскакивая на ноги. — Да вот именно так, товарищ комэск, — ответил комендант, одним взглядом усаживая его обратно на стул. — До нас доведены секретные приказы военного комитета. Всё имперское пограничье приводится в боевую готовность. Те, кто семейные, товарищи командиры, у вас одна ночь на прощание. Завтра жён отправите обратно на станцию. Поезд за ними приедет в одиннадцать ноль-ноль. — И когда она будет? — из всех я, наверное, единственный, кто решился спросить коменданта об этом. — Как скоро начнётся война с Блицкригом? — Скоро, товарищ инспец, — произнёс комендант. — Всё зависит от ваших бывших соотечественников. Сколько они ещё будут держать линию фронта. Вот как выбьют их из Прияворья, так Блицкриг по нам и ударит. — А разрешите поинтересоваться, товарищ комендант, — поднялся со своего места заместитель командира пехотного полка, защищающего крепость, — откуда у вас такая информация? — Это совершенно секретная информация. Я, конечно, подписывался и обещал соблюдать. Но до вас, товарищи командиры, всё-таки должен довести. По дипломатическим каналам, а может по данным разведки, тут уж точно сказать не могу. В общем, Конвенту стало известно о том, чтопосланнику Блицкрига уже передана нота об объявлении войны Народному государству. Пока ему не переданы инструкции, когда именно он должен передать её Конвенту. Но это уже и не важно. — Значит, всё-таки война будет, — вздохнул рассудительный заместитель командира полка, садясь на место. — А все слухи о том, что в Берестье собирают дилеанских солдат, выходящих из окружения. — И вооружают их, — кивнул ему комендант, — и даже форму по дилеанскому образцу шьют. Эти ребята сильно злы на Блицкриг, будут драться с ними до последнего. Местному ополчению веры нет. Здесь ещё ничего, а вот ближе к границе. Там нас не особенно любят. — Это ещё почему? — вскинулся мой знакомый комэск, который был, всё-таки наивен. Фальши в этом человеке не было ни грамма. — Слишком хорошо помнят вольное время, — усмехнулся уже сам командир полка, — и как мы тут народную власть устанавливали. Не за что им нас любить, если уж говорить по чести. Я тут со своим полком в составе дивизии товарища Тумаша порядок наводил. Из каждого дома тогда по нам палили. Вот и сейчас осторожничаем с набором ополчения. — Ожидаете, что в спину стрелять будут, — понимающе заметил я. Мы это проходили в самом начале прошлой войны. В землях, недавно отвоёванных у Умбрии, разделённой между империей и Нейстрией за два года до этого, солдатам тоже часто стреляли в спину. Из-за каждого угла практически. — Дожили, — протянул заместитель командир полка, — дилеанцам доверяем больше, чем своим гражданам. Я решил пропустить эту реплику мимо ушей. В конце концов, замкомполка вряд ли знал, что я уроженец Дилеанской империи. — Все свободны, товарищи командиры, — произнёс комендант крепости. Все поднялись, однако он остановил нас жестом. — Товарищи летуны, — сказал он, — пожалуйста, останьтесь. С вами у нас будет отдельный разговор. Остальные командиры, включая комполка и его рассудительного заместителя, вышли из кабинета. За столом остались только десяток военлётов, ну и я, конечно. — Садитесь поближе, — кивнул нам комендант. — Разговор у меня к вам будет. Он обвёл нас взглядом. Будто каждого проверить хотел. Взвесить. Оценить. Понять, что мы из себя представляем. — Дело нам придётся иметь с бандой, известной, как Китобои, — сказал он. — Эти ребята уже не первый год ведут войну с Блицкригом. Кроме того, они строят себе новую базу в Яворах. У них всегда можно разжиться лучшими запчастями к аэропланам. Ходят слухи, что даже безразгонник купить получится. Если, конечно, сторговаться. — Но стоить он будет столько, — усмехнулся один из летунов, — что жалования всех нас за год не хватит и на половину такого аэроплана. — Это если новый покупать, — хитро прищурил глаз комендант, — а у них все явно не новые, да и получены не слишком законным путём. Так что если кому-то удастся купить такой, то я готов оплатить его из гарнизонной казны. — А какими аэропланами укомплектована крепость? — поинтересовался мой знакомый комэск. — Не самыми передовыми, — честно ответил комендант. — Безразгонников у нас нет, только обычные аэропланы. Но и не самые древние, конечно. — Значит, надо налаживать связи с этими самыми Китобоями, — кивнул летун. — Да и запчасти нам, думаю, понадобятся в очень большом количестве. — Собственно говоря, товарищи командиры, — поглядел на меня комендант, — для связи с Китобоями у нас есть инспец Готлинд. Вы ведь знакомы с командором этих небесных разбойников? — Лично, — кивнул я, и уточнил: – И я уже не инспец, товарищ комендант. Я почти полгода как получил урдское гражданство. — Здесь вы на правах специалиста, а не кадрового военного, — пожал плечами комендант. — Ну, а акцент ваш сильно сбивает с толку, — усмехнулся он. — Раз вы, товарищ спец, знаете лично коменданта этих самых Китобоев, то вам завтра к нему и отправляться. Договоритесь о запчастях. И не забудьте упомянуть о покупке безразгонников. — Так точно, — кивнул я. — Договорюсь о запчастях. И про безразгонники не забуду. — А теперь о войне, — вздохнул комендант. — Враг ударит по нам. Мимо нас, как мимо Берестья, им не пройти. А значит, нам предстоят осада и штурм. По плану Соловец должен выдержать сорок восемь часов осады. К истечению вторых суток осады, мы будем мертвы. — Ну это по плану, — усмехнулся мой знакомый комэск, — а в них всего не учтёшь. — Но всё-таки мрачновато выходит, — вздохнул более рассудительный летун. — Двое суток с начала войны. Крепость и правда наша невелика. Если Берестье падёт, и к нам подведут осадную артиллерию, то мы можем и двух суток не протянуть. — В прошлую войну царские войска больше месяца против имперских продержались, — заметил мой знакомый комэск, — и вышли из Соловца под своими знамёнами и с оружием. — Нам этого сделать не дадут, товарищ комэск, времена нынче не те, — покачал головой комендант. — Блицкриговцы врага уничтожают. Крепости сравнивают с землёй. А гарнизоны вырезают до последнего человека. — Тем больше у нас стимулов держаться до конца, — пыл моего шапочного знакомца не ослабевал. И тут я был готов с ним согласиться. — Возможно, — не стал спорить комендант. — Вы свободны, товарищи военлёты. Отдыхайте. Расписание патрульных вылетов получите завтра у начальника лётной части товарища Лешека. Мы снова поднялись – и покинули-таки кабинет. (обратно)Глава 3
Крепость Китобоев оказалась полной противоположностью Соловцу. Она поражала не только размерами, собственно, не сильно в этом превосходя Соловец, и количеством оборонительных орудий и компактных взлётных полос. И это только те, что я смог разглядеть, заходя на посадку. Но ведь точно имелись и другие, которых я не видел. А ещё замаскированные, если, конечно, их успели возвести. Но тут я не сомневался. Уж этим-то Бронд озаботился в первую очередь. Я отправился в гости к командору Китобоев на следующее утро. Получив у Лешека – начальника лётной части крепости – разрешение на полёт и карту маршрута, я сел в кабину «Молнии» и завёл мотор. Аэроплан был не новый, наверное, ещё прошлую войну помнил, но вполне исправный и достаточно надёжный. Я не слишком любил летать на нейстрийских машинах – слишком уж они были лёгкие, да и без вооружения я всегда чувствовал себя голым. Но за мной был закреплён именно этот аэроплан, значит, летать придётся на нём. А может, это происки коменданта. Например, он хочет так заставить меня поскорее достать безразгонник, чтобы я пересел с нейстрийской птички на него. Делая очередной вираж, я достал ракетницу – и пустил в воздух зелёный огонёк. Почти сразу мне ответили. Два продолговатых фонаря замигали на одной из взлётных площадок. Я направил свой аэроплан туда. Отвык я всё-таки от полётов на таких лёгких машинах, вроде «Молнии». Она пробежала почти всю длинную полосу, остановившись у самого барьера. К кабине почти тут же подскочил механик в кожаной куртке и плотных штанах. Ребята тут явно мёрзли после смены климата с более мягкого, что царит в империи. Это, конечно, не Урдский север, но всё же далеко не среднеимперская погода. Да и вулканов в Яворах не имеется. Потому и приходилось китобоям основательно утепляться. А ведь это весна, — какие же погоды будут стоять в горах зимой? Я выскочил из кабины. Механик залихватски усмехнулся и выпалил на ломаном урдском: — Здравствуйте, товарищ. С чем прибыли к нам? — Можешь на дилеанский переходить, — ответил я, тоже непроизвольно улыбаясь. — Я его ещё не забыл, — проклятье, а ведь это было не так давно, а как будто вечность прошла с тех пор. — Готлинд?! — наконец, узнал меня механик. Собственно, это был Клаус, оставшийся с Китобоями после того, как я уехал в Урд. — А кого ещё могли прислать вам в качестве связного, — рассмеялся я. — Вытащили меня с уютного Севера. Закинули на границу. Говорят, тут скоро война будет. — Иначе нас бы тут ни за что не приютили, — кивнул Клаус. — Идём, Готлинд, я провожу тебя к Бронду. Он велел вести связного прямо к нему. — Как вы тут? — спросил я, пока мы шагали по строящейся крепости Китобоев. — На вулкане жилось спокойней, — пожал плечами Клаус. Интересно, понял ли он двусмысленность сказанной им фразы? — Хотя я там недолго жил. Сначала мы строили крепость в Известняковых горах, но и оттуда нас быстро попросили. Линия фронта пролегла слишком близко к ней. И крепость, даже недостроенная, понадобилась военным. Тогда-то с нами и связались урдцы. Теперь вот все гадают – турнут нас и отсюда или же нам придётся за эту крепость драться. — Не турнут, — почти уверенно заявил я. — Воздушный флот Урда базируется далеко отсюда. А аэропланы из Соловца можно будет тут разместить все – и вряд ли вам придётся сильно тесниться. — Да уж, — Клаус пребывал в наилучшем расположении духа, — места тут хватает. Мы шагали уже по вырубленным в толще горы коридорам. Это были, скорее, такие же расширенные пещеры, как на нижних этажах Соловца. Местами они соединялись между собой явно искусственного происхождения переходами. Гору будто бы пронизала целая паутина. Хотя сейчас это уместней было сравнить с муравейником. — Урдцы прислали нам горных инженеров, — говорил Клаус. — Они помогали нам обустраиваться в этих пещерах. Расширять их. Перемычки делать. Так чтобы всё это не рухнуло нам на головы. Они всё ещё живут с нами – пока база не будет полностью закончена. — Как в старину, — кивнул я, и увидев, что молодой человек не понял моей шутки, добавил: – Когда архитектора ставили в центр здания, которое он спроектировал. Чтобы если крыша обвалится, то уж точно ему на голову. Весьма неплохой стимул для хорошей работы. Клаус протянул глубокомысленное «аааааа». На этом наш разговор вынуждено прервался. Мы дошли-таки до комнат, занимаемых Брондом. Командор Китобоев, казалось, ничуть не изменился. Всё такой здоровенный, громогласный медведь. Он подскочил со своего стула, едва не перевернув стол с едой, и ринулся ко мне. Супруга Бронда, возившаяся на кухне, выглянула из приоткрытой двери, посмотреть, что за шум. Улыбнувшись мне, она подмигнула и вернулась обратно к своим кастрюлям. Бронд ел всегда много и удовольствием, а жена просто обожала готовить. Несмотря на все обвинения в обжорстве, она любила кормить своего медведеобразного супруга. Бронд тем временем, едва не сбив с ног Клауса, подскочил ко мне. Сдавил в объятиях, так что у меня рёбра затрещали. — Готлинд! — прокричал он мне прямо в ухо. — Я уж и не чаял увидеть тебя! — Да осторожней ты, — выдавил я. — Подарок раздавишь. — Что ещё за подарок? — удивился Бронд, разжимая объятья. Я вытащил из внутреннего кармана куртки одну за другой две бутылки казёнки. На них пришлось хорошо потратиться – достать в крепости настоящую казёнку можно было только у старшего интенданта. А драл он безбожно. Хотя, может быть, как и многие, считал, будто мне из-за того, что я инспец и на особом положении, платят больше, чем обычному летуну. Не объяснять же всем, что это далеко от истины. Всё равно ведь никто не поверит. — Вот подарок так подарок, — рассмеялся Бронд. — А ты, Клаус, не гляди на них так. Тебе ещё рано, и работы у тебя полно. Ступай давай! На инженерной палубе тебя заждались уже! Молодой человек, наверное, обиделся на командора, но не выполнить его прямой приказ не мог. Он кивнул мне – и вышел, закрыв за собой дверь. — Ты зачем моего механика обижаешь? — шутливо подколол я Бронда. — Смотри, будешь его шпынять, заберу парня в Соловец. Его у меня с руками оторвут. — Нечего ему делать в крепости, — неожиданно резко ответил мне Бронд. И тут я понял, как всё-таки постарел за это время командор Китобоев. Поседели волосы. Осунулось лицо, его словно траншеи избороздили глубокие морщины. А главное, из взгляда стала уходить прежняя бесшабашность. — Знаю я, сколько она должна продержаться в случае осады. А механики всегда остаются в крепости до последнего. И гибнут вместе с солдатами. Удивительное дело. Прошлая война, длившаяся больше десяти лет, не смогла изменить его так сильно, как шедшая чуть больше шести месяцев, нынешняя. Что же это за война такая, если она так быстро перемалывает людей. И каких людей! Лично я Бронда всегда считал не просто железным – железобетонным, как самые прочные бункеры и блиндажи. Такие, что и главный калибр самых больших линкоров не берёт. — А сколько продержится твоя крепость? — спросил я. — Не знаю, — честно пожал плечами Бронд. — Я-то, в общем, был только рад уступить вторую базу военным. Мы, конечно, ловили для них блицкриговские линкоры и крейсера. Но как только оказались бы в прифронтовой полосе, за нас взялись бы всерьёз. А новая база – это не Чёртово жерло, где можно было сидеть годами. Да и тут не сильно лучше. — Мы с тобой оба бежали от войны, — усмехнулся, правда, не очень весело, я, — и обоих она нагнала. — Хватит уже болтать, — вышла из кухни мадам Бронд с тарелкой и прибором для меня. В левой руке она держала большое блюдо с едой. — Вижу уже, с каким гостинцем ты к нам пожаловал. Так что закусывайте плотнее. Как, наверное, все жёны, мадам Бронд отрицательно относилась к крепкому спиртному, однако не «пилила» по этому поводу супруга. Она боролась с питием другим способом. А в туго набитый желудок много не нальёшь. Мы выпили по первой рюмке казёнки. И тут же, под молчаливым взором мадам Бронд принялись молча есть. Когда же наша надсмотрщица вернулась на кухню, осторожно налили по второй. — Я уж думал, что война тебе не грозит, — сказал Бронд. — Ходили слухи, что до самого Урдского севера добрался. Туда она вряд ли докатится. Да и летунов оттуда призывают на фронт очень неохотно. Там свои очень нужны. Я только плечами пожал. Я не мог ничего рассказывать из своей истории об атаке на комплекс народников и Баджее. Да и ни к чему это знать Бронду. Вот уж воистину лишние знания. — В Соловце комендант прознал уже как-то о том, что мы с тобой хорошо знакомы, — не слишком изящно сменил тему я. — Интересуется безразгонниками. Хочет узнать, можно ли купить у тебя несколько. По сходной цене, так сказать. — Он уже подъезжал ко мне хромой козе, — усмехнулся Бронд. — Были тут несколько летунов из Соловца. — И что ты им ответил? — То же, что и тебе скажу, — сказал Бронд. — Аэропланы и мне нужны. Очень сильно нужны. Да и аэропланов-то как таковых у меня нет. Зачем они мне? У нас корабли да летающие мотоциклы. — Врёшь ведь, Бронд, — хитро поглядел на него я, наливая новую рюмку. Сегодня я точно обратно в Соловец не полечу. Ночевать придётся на базе Китобоев. — Ты ведь запасливый, как сурок. — Может и так, — отрезал тот, — но сколько я их могу продать? Десяток – не больше. У меня и столько-то вряд ли наберётся. Это спасёт Соловец? — Там всего полтора десятка аэропланов, — сказал я. — Ещё столько же безразгонников можно будет разместить. Вряд ли больше. Крепость-то невелика. И эти аэропланы, действительно, могут спасти нас. Так что, называй свою цену, Бронд. Он озвучил сумму. — Это за сколько аэропланов? И каких? Бронд принялся перечислять модели безразгонников. Называл и состояние каждой машины. — Ещё можно будет собрать пару из имеющихся запчастей. Но вряд ли они вам понадобятся. — Их тоже считай, — махнул рукой я. — Запчасти тоже понадобятся. — А не разорится твой комендант? — усмехнулся Бронд, разливая остатки казёнки из первой бутылки. — У него деньги казённые, — усмехнулся я. — Не жалко. Он может оказаться прижимистым, конечно, но, думаю, тут скупиться не станет. Перед войной денег не жалеют. — Да, — кивнул Бронд. — Во время войны они часто теряют всякий смысл. Мы принялись за вторую бутылку. И разговаривать на серьёзные темы уже не хотелось. Жаться комендант не стал. Он, конечно, присвистнул, услышав озвученную мной цену за двенадцать готовых безразгонников и два разобранных. Однако тут же выписал мне денежное предписание к кастеляну Соловца. И даже отправился к нему со мной лично. Наверное, слишком хорошо знал породу подобных людей. Они относились к вверенным им денежным средствам, как к личным капиталам, и с каждой медяшкой расставались так, будто от сердца отрывали. Вот и сейчас, увидев сумму, проставленную в денежном предписании, он округлил глаза. Поглядел на нас с комендантом, будто на двух сумасшедших. Приди я один, наверное, выгнал бы меня взашей, не смотря ни в какие бумаги. Но при коменданте ему пришлось сдерживать чувства. — На какие цели вы намерены потратить эти деньги? — поинтересовался он. — Вас, товарищ кастелян, — насмешливо-ласковым голосом произнёс комендант, — так сумма поразила, что вы дальше читать не стали, наверное, — он даже не спрашивал. Он это просто утверждал. — Вы прочтите, уж будьте любезны. — Закупка аэропланов в воздушный парк крепости, — послушно прочитал кастелян. — Теперь вам всё понятно? — Так точно, товарищ комендант, — выпалил кастелян. — А теперь выдайте, пожалуйста, товарищу спецу деньги на закупку аэропланов, — улыбнулся ещё слаще комендант. Кастелян, конечно, с большой неохотой, но всё-таки выдал мне указанную в предписании громадную сумму. Она помещалась в трёх больших мешках. Мы с комендантом взвалили их на плечи – и отправились к взлётной полосе, где стоял закреплённый за мной аэроплан. — Теперь я в твоих руках, товарищ спец, — усмехнулся комендант, закидывая мешок в аэроплан. — Если улетишь с этими деньгами, я пойду под трибунал. — Ворованное счастья не приносит, — пожал плечами я, сгружая следом свой мешок. Аэроплан взлетел тяжело. Вес его порядком увеличился благодаря мешкам с деньгами. Сильно изменилось поведение в воздухе. Теперь «Молния» больше напоминала мою прежнюю «Ласточку». Приземляться в крепости Китобоев стало существенно легче. Пробежав только половину полосы, аэроплан встал намертво. Клаус, конечно же, был тут как тут. Он и помог мне дотащить денежные мешки до комнат, принадлежащих Бронду. Лихим жестом я швырнул мешок к ногам командора Китобоев. Тот даже расстегнулся – красные и коричневые купюры посыпались на ковёр. Вышло весьма эффектно. Хотя намеренно я расстёгивать запор мешка не стал бы. — Пересчитывать будешь? — поинтересовался я у Бронда. — Обязательно, — кивнул он. — Собери деньги. Сдадим нашему кастеляну. А то механики не понимают, с чего это стали готовить к отправке все наши безразгонники. И даже разобранные пакуем в ящики. — Послушай, Бронд, — сказал я, собирая деньги вместе с Клаусом, у которого округлились глаза, когда он увидел, что же мы с ним несли, — эти деньги ведь капля в море. Их, конечно, много для одного человека. Но даже каждому китобою не хватит выпивку поставить. — Не хватит, — кивнул Бронд, с кряканьем закидывая на плечи сразу пару мешков. — Но я их и не на выпивку потрачу. Запчасти нужны и нам, и с Соловцом ими торговать надо будет. Сейчас урдские червонцы и сотенные хорошо идут. Курс у здешней валюты идёт вверх. Но это пока они не ввязались в войну. После этого в цене останутся только котсуолдские гроуты. — Собираешься урдские червонцы менять на котсуолдские гроуты? — не понял я. — Нет, — покачал головой Бронд. — Я на них здесь же, в Василькове, куплю самые нужные детали. А во время войны стану продавать их в Соловец. И уже не за бумагу, а за золото. А оно всегда к цене. — Хитрая афера, — кивнул я. — В долю хочешь? — глянул на меня Бронд. — Нет. Мне в Соловце воевать. И твои детали ставить на свой аэроплан. Мне как-то неприятно будет понимать, что я участвую в этой афере, наживаясь на своих же товарищах. — Как хочешь, — пожал плечами Бронд. — Но после войны, деньги всем очень понадобятся. — До этого «после войны» ещё надо дожить, — мрачно заметил я. Сдав деньги кастеляну, который пересчитывал их почти полтора часа, мы отправились на ангарную палубу. Там уже грузили безразгонники в трюм переделанного корвета. Отдельно стояли ящики с разобранными аэропланами. — Идём знакомиться с покупкой, — махнул рукой Бронд. Я внимательно осмотрел все двенадцать безразгонников. Это были в основном имперские модели, но затесалась и пара нейстрийских, и даже один новенький блицкриговский «Шмель». — Гордость наша, — хлопнул по борту безразгонника Бронд. — Мы загарпунили «Заугтраугер». Взяли его целёхоньким. За него нам кайзер весьма неплохо заплатил. Хватило и гору эту купить у Народного государства, и базу обустроить. Вот распродаём потихоньку безразгонники с него. Последний для тебе берегли. — А летал кто на блицкриговских аэропланах? — поинтересовался я. — У нас некому, — покачал головой командор Китобоев. — Мы же всё больше по мотоциклам. Я решил, что надо будет у коменданта выбить себе именно блицкриговский аэроплан. Очень интересно узнать, на чём же летает наш враг. Думаю, после того, как я добыл безразгонники для крепости, он мне не откажет. В общем, к вечеру того же дня авиационный парк Соловца пополнился дюжиной безразгонников. Не скажу, что меня встречали как героя, однако смотреть стали с определённым уважением. Словно на настоящего спеца. (обратно)Глава 4
Война словно подкрадывалась к нам. Гремела канонада где-то за горизонтом. Она то приближалась, то отдалялась. Мои бывшие соотечественники не желали сдаваться без боя. Совсем решённое вроде бы дело в непосредственной близости от границы Народного государства внезапно пошло совсем не так, как рассчитывали блицкриговские военные. Их несокрушимой машине Дилеанская империя противопоставила свою. Две эти медлительные, но от этого только ещё более смертоносные машины сейчас упёрлись друг в друга. Остановились, рассыпая вокруг тысячи снарядов и оставляя вокруг груды трупов. Но ни одна двинуться вперёд не могла. — Вот сейчас самое время по ним вдарить! — плотоядно усмехался комэск со звучным именем Всполох. Надо сказать, имя это молодому летуну очень шло. — Во фланг этим аристократишкам. Только пух и перья бы от них полетели! — Может и так, — соглашался я, — но не нам с тобой это решать. Да и к лицу ли народной армии бить, пускай и аристократического врага, но исподтишка. Будто ворам. — Прошло то время, — покачал головой куда более рассудительный комполка Колыван, — когда на войну шли с открытым забралом. Теперь у всех принято сначала бить, а потом уже объявлять войну. Все ведь слышали товарища коменданта. Нота об объявлении войны Блицкригом уже лежит в посольстве. И вручат её явно после того, как войска Блицкрига перейдут нашу границу, а их корабли и аэропланы станут бомбить наши города. — Ну и что?! — воскликнул Всполох. — А нам, народной армии, это не к лицу. Лучше упустить шанс нанести врагу решающий удар, но не уронить достоинства, чем атаковать столь бесчестно. — Понятие честь – аристократическое, — усмехнулся известный на всю крепость шутник комбат Чудимир, — и не к лицу командиру народной армии. Да ещё и в столь передовом роде войск, как военно-воздушные. Комендант Соловца выпускал нас втихомолку, без письменных приказов и внесения маршрута в карту полётов. Официально мы летали в регулярные патрули. При этом строго соблюдали запрет на приближение к зоне боевых действий. Больше всего вылетов приходилось на мою долю. И дело было не только в том, что я летал в обычные патрули на блицкриговском безразгоннике. Тот оказался очень хорош. Давно я так хорошо не чувствовал машину, на которой летаю. Всё-таки, что ни говори, а аэропланы делать в Блицкриге умеют. Возможно, даже лучше, чем в империи. Недаром ведь в отколовшихся курфюшествах была сосредоточена едва ли не половина всей дилеанской промышленности. Конечно, на разведку к линии фронта я летал совсем не на «Шмеле», а на старом, но вполне надёжном «Альбатросе». На таком я воевал в нейстрийском небе. «Альбатрос» мой не нёс на борту никаких знаков, что отличало бы его от других имперских истребителей. К тому же, я свободно и без малейшего акцента говорил на дилеанском, что вполне понятно. И если меня собьют, никак нельзя будет связать меня с Народным государством. Вряд ли кто-то в прифронтовой полосе будет копаться так глубоко, что дороется до моего урдского гражданства. Там разговор обычно короткий – и остаётся только надеяться на корпоративную солидарность летунов. Вот и я рисковал вовсю. И, скажу честно, мне это нравилось. Наверное, всё-таки все мы, летуны, немного сумасшедшие. А если уж быть совсем честным, хотя бы с самим собой, то совсем не немного. Знакомая, совершенно безрадостная картина войны открывалась мне каждый раз, когда я подлетал к линии фронта. Обгоревшие, чёрные остовы деревьев. Лишённые не только листьев, но и веток. Земля, изрытая сетью траншей, частично покинутых. С разбитыми орудиями и заваленными трупами брустверами. Торчащими брёвнами уничтоженных блиндажей и остовами танков. Сгоревшими аэропланами, застрявшими в проволочных заграждениях. И ни единого живого человека. Одни только мёртвые тела. Лежащие вповалку друг на друге. Смерть уравняла всех. Одетые в почти одинаковую форму. Вооружённые длинными винтовками, как правило, с примкнутыми штыками. В серых металлических касках и изорванных шинелях. Временами не различить, кто где кого атаковал. И отбились ли обороняющиеся или же наступающим удалось-таки, ценою, без сомнения, множества жизней прорваться на этом участке обороны. Несколько раз я видел мародёров, обирающих трупы. Они поднимали головы, некоторые даже решались стрелять по моему аэроплану, но пули летели мимо. Вряд ли мародёры, хотя, скорее всего, иные среди них были из дезертиров, умело обращались с оружием. Всякий раз пули свистели где-то далеко от моего «Альбатроса». Мне хотелось зайти на боевой разворот – и врезать по ним из пулемётов. Благо, на всякий случай, они были заряжены полностью. Всё-таки, мне удавалось побороть это желание. Не стоит тратить патроны на этих медленно обращающихся в животных людей. Не меньше моего летал к линии фронта комэск Всполох. Он-то и принёс в крепость новости о скорой войне. Он вернулся в Соловец на изрешечённом пулями аэроплане. Не летай Всполох на необычайно живучем «Урагане», наверное, и не вернулся бы из этой разведки. Его аэроплан отчаянно дымил и качал крыльями, будто бы посылая каждую минуту нам сигнал о начале войны. Был такой условный знак у нас, летунов, летавших к линии фронта. Пролетая над Берестьем, качать крыльями, если по ту сторону границы есть признаки войны. Но пока всякий раз мы летели ровно. А вот теперь нейстрийский «Ураган» Всполоха болтало из стороны в сторону. Он сумел посадить свой аэроплан на верхнюю полосу крепости. До нижней, располагавшейся за пределами Соловца, на лётном поле, он бы, скорее всего, не дотянул. Побросав все дела, летуны крепости бросились к верхней полосе. Мы пробежали Соловец с рекордной скоростью. Перепрыгивали через несколько ступенек на лестницах. Однако первыми к аэроплану успели механики, дежурившие наверху. Они-то и расспрашивали Всполоха. Молодой комэск явно уже не в первый раз повторял свою историю. — Меня обстреляли, — говорил он. — Как только я приблизился к границе. В нейтральном небе. Налетел сразу целый рой «Шмелей» и «Шершней». Две эскадрильи, никак не меньше. И сразу ну палить! — Всполох перевёл дух, явно не в первый раз утерев пот со лба. — Я тут же на вираж – и домой. А они ко мне на хвост сели. И палить не прекращают. Хвост в хлам изрубили, едва посадить «Ураган» сумел. Почти до самого Берестья меня провожали. К толпе, собравшейся вокруг Всполоха и его расстрелянного аэроплана, подошёл комендант Соловца. — Товарищи, — сказал он своим неповторимым тоном, от которого замолкали все вокруг, мгновенно обращая внимание на коменданта, — расходитесь. У всех нас достаточно дел. Комэск Всполох, за мной. Расскажете мне свою историю подробно. Товарищ начальник лётной части и товарищ Готлинд, идёмте тоже. Мне бы хотелось услышать ваше мнение относительно сложившейся ситуации. — Вы не забыли обо мне? — напомнил о себе уполномоченный Соловца Долгомил. Комендант не особенно любил Долгомила. Собственно, мало какому командиру понравится наличие не подчиняющегося ему человека. Да ещё и человека, который имеет полное право сместить командира, и даже приговорить к смерти, приняв на себя командование. Это наследие гражданской войны, сотрясавшей Урд, когда тот из царства превращался в Народное государство. Тогда у молодой власти не было доверия к командирам, даже принявшим её. Многие из них, попав на фронт, предавали и перебегали на сторону аристократов Адмирала. Они уносили с собой ценные сведения, а то и уводили целые воинские части. Солдаты часто были преданы своим командирам намного сильнее, чем столичным властям. И готовы идти за ними куда угодно. — Не забыл, — ответил комендант. — Ваше присутствие само собой разумеется. Не думал, что вам, товарищ уполномоченный, требуется отдельное приглашение. Долгомил глянул на него своим знаменитым на весь Соловец взглядом исподлобья. Однако ничего говорить не стал. Всей нашей небольшой процессией мы направились к коменданту. Рассевшись за его большим столом, мы выслушали более полную версию рассказа комэска Всполоха. В общем-то, от краткой она отличалась не сильно. Он припомнил количество истребителей Блицкрига. Когда именно они взлетели и докуда сопровождали аэроплан Всполоха. Отвечал ли комэск им огнём и не сбил ли кого. — Пару «Шмелей» я расстрелял, — честно ответил тот. — Но первым огонь открыли они. Я думал, что просто покружим. Ну, изобразим атаку. Ведь бывало же такое, — он повернулся ко мне. Я кивнул. Да, встречаясь с аэропланами, что имперскими, что блицкриговскими, мы бывало изображали заход на атаку. Но огня никто не открывал. Наши страны всё-таки не воевали. И никому, несмотря на все наши воздушные дурачества, не хотелось давать им повод. — А тут, — продолжал тем временем Всполох, — только увидели меня – и тут же давай палить! Я сначала обалдел от такого. Но быстро собрался, конечно же, и открыл ответный огонь. У меня ведь стоит в дополнение к паре пулемётов ещё и пушка, вот и вдарил по ним изо всех стволов. «Ураган» представлял собой новый тип аэропланов. Не истребитель, но и не бомбардировщик. Их называли штурмовиками, потому что чаще аэропланы этой модели применяли для атаки на наземные укрепления противника. Так называемой воздушной штурмовки. Кроме пары пулемётов, «Ураган» оснащали ещё и мощной пушкой, способной пробить танковую броню. Однако и в воздухе штурмовики представляли собой грозную силу. Пушка его била точнее пулемётов, хотя и несколько медленней стреляла. А от пары попаданий лёгкие аэропланы, вроде «Стрижа» или «Ласточки», буквально разлетались на куски. Лишь несколько раз, в самом конце войны, нам пришлось столкнуться с «Ураганами». Драка в небе была страшной. Мы сумели перебить всех нейстрийцев, но это стоило нашей эскадрилье очень дорого. — Блицкриговцы, конечно, ребята не промах, — говорил Всполох, — но, верно, не рассчитывали, что я так быстро опомнюсь. Я из пушки развалил ведущего. Только куски фюзеляжа в разные стороны полетели. Ведомый уйти хотел, но от меня не уйдёшь! Докрутил я вираж – и врезал ему в борт. «Шмель» машина вёрткая, да больно маленькая. Одной очередью из пулемётов я его чуть не надвое развалил. Добавил потом из пушки – для верности. Смотрю, летун выпрыгнул с парашютом. — А пока ты дрался с этими двумя, — заметил уполномоченный Долгомил, — на тебя другие насели. — Так и есть, товарищ уполномоченный. Подняли в воздухе целых две эскадрильи. «Шмелей» и «Шершней». Мне пришлось удирать во все лопасти. А они меня чихвостили изо всех стволов. Думал я, что уже конец мне пришёл. Если бы не была моя птичка такой живучей, не дотянул бы до Берестья. О живучести «Ураганов» ходили легенды ещё на фронте. Вот и тут аэроплан Всполоха оправдал их полностью. — Значит, товарищи, война не за горами, — резюмировал комендант. — С завтрашнего дня крепость на военном положении. Никаких больше полётов к линии фронта. И свяжитесь с Берестьем. Там, возможно, всё видели и поняли, однако стоит всё же подстраховаться. — Не забывайте, товарищ комендант, — решительно произнёс уполномоченный, — что это может быть провокация со стороны блицкриговской военщины. Они так и ищут повод для нападения на нас. — Мы им его уже дали, товарищ уполномоченный, — мрачно бросил комендант. — Вполне достаточный для объявления войны. Вы ведь отлично знаете о заготовленной ноте с открытой датой. Война с нами для Блицкрига дело давно решённое. И нам остаётся лишь одно – достойно встретить этого врага. — Первый удар Блицкриг нанесёт по Берестью, — задумчиво произнёс Долгомил. — Мы же по плану должны прикрывать его с воздуха в течение двух суток. И ещё в течение двух суток мы должны обороняться сами. — Нам известны эти сроки, товарищ уполномоченный, — кивнул комендант. — Спасибо, что столь любезно напомнили нам о них. Но мы всё же постараемся эти сроки несколько скорректировать. В сторону увеличения. — Вы считаете, что нам удастся сделать это? — усомнился уполномоченный. — Мы все, — комендант тоном выделил это слово, — должны приложить к этому все, — снова выделяет тоном слово «все», — усилия. Не так ли, товарищи? — Именно так, — закивали мы. Не знаю, как другие, а я в этот момент почувствовал себя фарфоровым болванчиком. Сидишь себе и киваешь, как только тебя в затылок подтолкнут. Говорить ничего не обязательно. Непонятно даже, для чего меня позвали. — Товарищ начальник лётной части, — обернулся к нему комендант, — с завтрашнего дня все полёты будут производиться только на безразгонниках, купленных у Китобоев. Аэропланы старого образца оставить в резерве. Пускай летуны привыкают к машинам, на которых им придётся в скоро времени воевать. Затем комендант повернулся в мою сторону. — Ни радио, ни телеграфной связи с крепостью Китобоев у нас нет, — сказал он. — Потому предупредить их о скорой войне придётся вам, товарищ Готлинд. — Так точно, — снова кивнул я, чувствуя себя болванчиком. — Отправлюсь в полёт сразу по окончании этого совещания. — Товарищ Лешек, — снова повернулся к начальнику лётной части комендант, — как вы считаете, стоит ли все аэропланы перевести с лётного поля за стены крепости? — Пока рано, — покачал головой тот. — Пока не пало Берестье, наземные войска врага не смогут добраться до нас. Взлетать и садиться лучше всё же на нормальном поле, а не с единственной полосы. — Понятно, — кивнул комендант. — Вопросы будут? Ко мне? К вашим товарищам? — Он оглядел всех собравшихся. Никто ничего говорить не стал – вроде как нечего. — Тогда все свободны. Мы покинули его – и отправились каждый по своим делам. А их в преддверии войны у каждого вдруг обнаружилось много. Бойцы и командиры взялись писать письма домой – родным, жёнам, невестам. Каждому хотелось сказать что-то, на что не хватало времени в мирной жизни. После этого проверяли оружие. Пушки на башнях и стенах крепости. Отдельно – главное орудие Соловца. Эта мощнейшая мортира калибром в 450 миллиметров швыряла снаряды на чудовищное расстояние. Оно предназначалось для поражения воздушных судов, атакующих не только Соловец, но и Берестье. Для этого на башне был установлен дальномер, как на линкорах. Говорили, что за снарядом образовывалась такая зона турбуленции, что вполне может затащить аэроплан. Не хотелось бы мне на своём примере узнать – правдивы ли эти слухи. Я сел за штурвал «Шмеля» и отправился в короткий полёт к крепости Китобоев. Бронд встретил известие о скорой войне в свойственной ему манере. — Значит, нам предстоит славная охота! — усмехнулся он, грозя кулаком блицкриговцам – Время нам наточить поострей гарпуны! (обратно)Глава 5
И вот война добралась до Народного государства. Спустя неделю после того, как обстреляли Всполоха, блицкриговские войска перешли границу. Без формального объявления войны. Как, впрочем, было и с империей несколькими годами раньше. Смяв в первые дни погранзаставы, армия Блицкрига всеми силами обрушилась на Берестье. Но тут они пообломали себе зубы. Слишком крепким орешком оказалась крепость. Да и помощь Соловца играла не последнюю роль. Главный калибр, как на флотский манер называли огромную пушку в крепости, стреляла примерно раз в десять минут. Начинался обстрел, как только из Берестья по радиотелеграфу сообщали об очередном штурме. Хотя иногда обходились и без этого. Если боец, приставленный к дальномеру, видел в его мощные линзы воздушные суда Блицкрига. Тогда по ним незамедлительно открывали огонь. Мы вылетали каждый день. И не по одному разу. Конечно, сражаться приходилось ещё довольно далеко от Соловца. На полёт уходило не меньше получаса, а вот дрались около десяти минут. Но как дрались! Блицкриговцы прикрывали свои войска, идущие на приступ стен Берестья, с таким упорством, какого я не видал даже у нейстрийцев, сражающихся за своё небо. Здесь дела были намного жарче. Мы возвращались из каждого вылета на издырявленных аэропланах. И, как правило, без единого патрона в пулемётах. Но и не было ни единого вылета без потерь. К земле устремлялись горящие аэропланы Соловецкого гарнизона. В эту войну уже не считалось чем-то дурным использовать зажигательные боеприпасы. Военная рутина быстро затягивала нас. Уже не был столь весел комэск Всполох. Взгляд его заметно потемнел. И с каждым днём испарялся неистребимый, казалось, оптимизм молодого человека. Да и остальные летуны – тоже мрачнели с каждым часом. Среди них ведь не было ни одного человека с опытом войны. Кроме меня, конечно, но я, в общем-то, не счёт. Я ведь был почти чужим человеком в крепости. Пусть ко мне и привыкли, но даже после истории с покупкой безразгонников у Бронда, своим для них я не стал. Берестье должно было продержаться двое суток. Крепость оборонялась больше двух недель. И сдалась только после того, как к ней прибыл целый флот блицкриговцев. Во главе с отлично знакомым крейсером «Дерфлингер». Он принялся обстреливать Берестье изо всех стволов. При этом он предусмотрительно держался вне радиуса поражения главного калибра Соловца. Лишь раз его комендорам – артиллеристов, обслуживающих главный калибр называли на флотский манер – улыбнулась удача. Один эсминец оказался весьма неосторожен. И тут же поплатился за это! Мы дрались в небе недалеко от того места, где это произошло. Атаковали аэропланы, сопровождающие блицкриговскую эскадру. И все мы стали свидетелями гибели неосторожного эсминца. Громадный снаряд, который, казалось, можно было разглядеть в полёте, врезался в борт воздушного корабля. Он проделал в его броне изрядную дыру. Из неё вырвалось пламя, что могло бы сжечь аэроплан, а то и пару. Следом такой столп пламени ударил с другого борта эсминца. Нос воздушного корабля отвалился в считанные мгновения. Меч превратился в жалкий обломок. Вскоре и само небесное судно устремилось к земле вслед за собственным носом. Из-за этого битва в небе прервалась на несколько секунд. Мы забывали жать на гашетку, чтобы уничтожить врага, находящегося в перекрестье прицела. Уходили от врага, отвлекшегося на созерцание гибели их воздушного судна. Едва не сваливались в слишком глубокие пике, а то и штопор. Какой-то блицкриговец на «Шершне» едва не врезался в зубцы одной из верхних башен Берестья. Он едва успел вытянуть аэроплан, но тут же стал жертвой пулемётчиков, обороняющих крепость. Те ловко зажали его в клещи длинными очередями. Зажигательные патроны крупного калибра буквально изрешетили его. Он завертелся волчком – и, исходя дымом, стремительно полетел к земле. Кажется, даже успел догнать падающий эсминец. Присутствие «Дерфлингера» решило судьбу Берестья. Крепость пала под залпами мощных орудий линейного крейсера. Её стены и форты были разбиты – буквально рассыпались после попаданий его снарядов. Ни камень, ни кирпич не могли устоять против них. В проломы устремились солдаты армии Блицкрига. Их было в несколько раз больше, чем уставших от длительной осады урдцев и бойцов Имперского легиона. Так называли теперь соединение, собранное из дилеанских подданных, нашедших приют в Берестье. Бой внутри крепостных стен был жарким и жестоким. О нём нам рассказывали немногие выжившие. Поняв, что Берестье уже не удержать, они вышли из ворот, вынося на носилках раненных, и самого коменданта крепости. И отступали до самого Соловца, что называется, спиной вперёд. Всё это время в небе над ними шла жесточайшая схватка. Её после назовут Соловецкой мясорубкой. Блицкриговские аэропланы постоянно устраивали налёты на отступающих солдат. С каким-то остервенением обстреливали они колонны шагающих по дорогам бойцов, оставляя трупы с тлеющими от попаданий зажигательных пуль ранами. Мы же бросались на помощь товарищам, стараясь спасти как можно больше, хоть это и было очень тяжело. Почти невозможно. Мы спали считанные часы, да и то, пока ремонтировали и заправляли патронами наши безразгонники. Ну, и меняли в них батареи, конечно. Ели урывками, питаясь по большей части шоколадом, запивая водой, подкрашенной вином. Так она имела хоть какой-то вкус. И всё же, мы, казалось, не чувствовали усталости. Военлёты рвались в бой. Даже раненые сбегали подчас из госпиталя, чтобы как можно быстрее сесть за штурвал аэроплана. Им никто не мешал, потому что слишком уж мало было летунов в Соловце. Каждый человек был на счету. Хотя не раз на лётное поле прибегали сёстры милосердия, а то и врачи с дюжими фельдшерами. Они стремились вернуть строптивых пациентов обратно на госпитальные койки. И сделать это удавалось далеко не всегда. — Товарищ военврач, — сказал как-то начальник лётной части доктору в пенсне, примчавшемуся забрать в лазарет комэска Всполоха, — вы лучше возвращайтесь к себе. Не пройдёт и двух дней, как у вас будет достаточно работы. Вы ведь не забыли, что к Соловцу идут люди из Берестья. А среди них очень много раненых. Стоит ли отвлекаться на царапины Всполоха. — Да вы понимаете, что раны Всполоха весьма опасны! — воскликнул врач, сдёргивая с носа пенсне и принимаясь энергичным движением протирать их. — Ему нужно полноценное лечение и постельный режим. — Товарищ военврач, — рассмеялся Лешек, провожая взглядом взлетающий безразгонник Всполоха, — мне кажется, что вы больше усилий приложите,чтобы загнать комэска Всполоха в лазарет и удержать его там. Потратьте их с большим толком, мой вам совет. Возмущённый врач водрузил пенсне обратно на нос и с самым решительным видом отправился обратно в сторону крепости. Флегматичные фельдшеры последовали за ним. — Вас всех, товарищи военлёты, — обернулся врач, окунув всех нас взглядом поверх пенсне, — скоро придётся лечить от истощения. И нервного в том числе. И, почувствовав себя, наверное, победителем, удалился. — А ведь это лучший хирург, — сказал Лешек. — Его из самой столицы сюда направили. За два поезда до вас приехал. В Медико-хирургической академии преподавал. Теперь вот его к нам направили. На усиление, так сказать. — В Берестье старший военврач тоже из Академии, — сказал стоявший тут же летун Баташ, отличающийся тем, что знает всё и обо всех. — Профессор и доктор медицинских наук. Светило, в общем, какое-то. — Надеюсь, он идёт к нам, вместе с остальными отступающими из Берестья, — вздохнул Лешек. — Врачи нам скоро понадобятся. Очень скоро. Лешек летал с нами. Он совершенно забросил остальные дела. Лётная часть существовала практически сама по себе. Все полагались на своих непосредственных командиров. Ведомые на ведущих. Те – на командиров эскадрилий. Механики – в основном друг на друга. Среди них, вообще, царил натуральный обмен. А дважды в день они собирались и отправлялись, как стали вскоре шутить, в налёты на крепостной склад. Тогда работники хозобеспечения Соловца занимали круговую оборону, и у них начиналась своя война. За каждые винт, болт или гайку. Однако запасы крепости стремительно таяли. — Скоро нам летать будет не на чем, — сказал как-то Лешек. — Это мне комендант так говорит. И уже не первый день. — А Китобои? — спросил тогда у него я. — Раз в два дня от них приходит корабль, загруженный запчастями, — ответил начальник лётной части. — Об оплате Бронд пока молчит. Комендант уже смеется, что ему останется только пулю в лоб пустить, когда командор Китобоев предъявит за всё счёт. Я не стал тогда говорить, что пулю любой из нас может куда быстрее получить от блицкриговцев. А их с каждым днём только прибывало. Нас же становилось всё меньше. Теперь мы могли атаковать врага только, когда уже заходил на колонны отступающей пехоты. Сваливались с большой высоты. Именно поэтому особенно любили облачность. Одна-две коротких очереди – десяток зажигательных патронов из обоих пулемётов, и блицкриговские аэропланы валятся на землю, объятые пламенем и исходящие дымом. И вскоре нас стали поджидать группы истребителей прикрытия. Они дрались с нами, пока их большие тяжёлые машины, вроде «Шершней» и «Трутней», расстреливали и забрасывали бомбами отступающих из Берестья. Рискуя жизнью, мы прорывались к ним и тогда уж обрушивали на них весь наш гнев. Однако очень скоро эта тактика стала для нас слишком расточительна. Из каждого боя не возвращались аэропланы – один, а то и два, и три. А новые аэропланы и летунов нам брать было просто неоткуда. — Значит так, — сказал нам на ночном собрании Лешек, — надо что-то придумать. И чем скорее мы придумаем, что делать, тем дольше проспим. Погода стояла просто жуткая. Низкая облачность, то и дело сыпавшая мелким дождём. Тут и днём-то не особенно налетаешь, а уж ночью – так и подавно. Если и взлетишь, сделаешь круг, то обратно на лётное поле дорогу можно уже и не найти. Значит, получится поспать немного дольше, чем ремонтируют и заправляют аэроплан. Однако в этот раз у начальника было к нам серьёзное дело. Пора было уже что-то решать со сложившейся в воздухе ситуацией. Мы теряли людей и аэропланы, а ведь до осады ещё дело не дошло. От обсуждения были освобождены лишь те, кто только вернулся из вылета. — Прошу высказываться, товарищи военлёты, — подбодрил нас Лешек. — Не спать, товарищ Баташ! Пните его кто-нибудь. А то он никак не проснётся. Полтора часа спать по нынешним временам и без того непозволительная роскошь. Баташ встрепенулся от хорошего пинка в голень. Закрутил головой со всклокоченными волосами. — Говори давай, — рявкнул ему прямо в ухо Всполох. — Все тебя ждут! Все, несмотря на общее не самое весёлое настроение, принялись прятать улыбки. Очень уж смешно выглядел всезнайка Баташ с широко распахнутыми со сна глазами и вихрами, торчащими в разные стороны. — А надо и нам так же! — неожиданно для всех выпалил он. — Заходить двумя группами. Одна идёт на прорыв к «Шмелям» и «Трутням». А вторая – прикрывает её. Улыбающиеся военлёты, и я в том числе, уставились на него. Мы, конечно, не считали его дураком, но вот так, сходу решить проблему, над которой собирались биться едва ли не до самого утра. Да ещё и спросонок. Это надо быть гением, по меньшей мере. — Спасибо вам, товарищ Баташ, — произнёс Лешек. — Вы дали нам время выспаться. — Все уже хотели подниматься, чтобы отправиться на боковую до хорошей погоды, но не тут-то было. — Погодите, товарищи, — остановил нас начальник лётной части. — А разрабатывать тактику воздушного боя с учётом предложения товарища Баташа? Мы начали рассаживаться обратно. Быть может, спать нам придётся не так долго, как казалось только что. В очередной патруль над отступающими колоннами, мы полетели уже новым порядком. Тяжёлые аэропланы и штурмовики летели в нескольких десятках метров ниже нас. Мы же, на оставшихся безразгонниках, буквально нависали над ними. Старались прятаться в облаках. В этот раз нам сопутствовала удача. Облачность была довольно низкая и очень плотная. Если так продлиться подольше, мы сможем на сей раз сильно потрепать врага. Но в первую очередь для этого нам всем нужна железная выдержка. Блицкриговские аэропланы вынырнули из облаков и тут же обрушились на шагающих по дорогам бойцов и телеги с раненым. Длинные очереди косили людей. Пушки штурмовиков разносили грузовики и подводы. Только горящие остовы стояли в дорожной пыли. А вокруг них валялись трупы. Многие с тлеющими белыми повязками поверх формы. В этой войне раненых не щадили. Приходилось, стиснув зубы, следить за этим избиением. Воздушное охранение врага должно увериться, что в этот раз атаки с нашей стороны не будет. Быть может, и его аэропланы присоединятся к атаке на отступающих. Но нет, блицкриговцы оказались более дисциплинированными, чем мы думали. Значит, пришла пора атаки штурмовиков и тяжёлых истребителей. Летуны первой волны аэропланов бросили свои машины вниз. Обрушились на заходящих в очередную атаку врагов. Те тут же начали выводить аэропланы из пике. И одновременно из облаков на наших товарищей ринулось охранение. Ну а мы в свою очередь атаковали их. Я бросил своего «Шмеля» в бой с, казалось, уже прочно забытым со времён прошлой войны остервенением. Вновь передо мной был враг. Враг, которого надо ненавидеть. И уничтожать без сожаления. Поймав в прицел вражеский аэроплан, я, не задумываясь, нажал на гашетку. Два пулемёта выдали короткие очереди. Расстояние было великовато – стрелял я больше для острастки и чтобы привлечь внимание к себе. Но мне повезло. Вражеский «Шмель» задымил, закачался в воздухе и устремился к земле. Бывают такие счастливые случаи. Ну, или несчастные, это уж кому как повезёт. Охранение на лёгких, маневренных аэропланах быстро развернулось, чтобы противостоять нам. Их было больше, но на нашей стороне фактор внезапности. Значит, надо как можно скорее уровнять численность. Мы били длинными очередями, не жалея патронов. Вспышки зажигательных пуль чертили облака. Несколько вражеских аэропланов рухнули вниз, объятые пламенем. Не критично, но всё же лучше чем ничего. Я проскочил через охранение и тут же развернул своего «Шмеля» на новый заход. В лобовую атаку на меня ринулась вражеская «Оса». Лёгкий истребитель, скорее даже разведчик, всего с одним пулемётом. Но летун за его штурвалом сидел невероятной отваги. Или просто сумасшедший. Он открыл стрельбу, поливая меня длинными очередями зажигательных пуль. Я бросил «Шмеля» в сторону, уходя с линии огня. Мой аэроплан дёрнулся от пары попаданий, но калибр пулемёта «Осы» маловат, чтобы пробить даже лёгкое бронирование моей машины. Теперь уже я поймал врага в перекрестье – и не задумываясь ни мгновения, врезал по нему из обоих стволов. Зажигательные пули пробили двигатель. Разнесли на осколки ветровое стекло. Превратили лицо вражеского летуна в кровавую маску. Я пронёсся мимо падающей «Осы» – выбрал себе новую цель. Чёрный корпус с жёлтым носом – блицкриговский «Шмель». Это будет схватка посерьёзней! Мы проскочили друг мимо друга на полной скорости. Враг тоже выбрал меня для схватки. Тем лучше. Люблю честные схватки. Резко сбросив скорость, я развернул аэроплан для атаки сверху. Противник тоже не протянул ни единой лишней секунды. Он вывел машину из пике – и ринулся мне навстречу. Мне показалось, что мы одновременно нажали на гашетку. Четыре пулемёта застучали. Четыре трассы рванулись навстречу. И оба мы вовремя отвернули. Ни одного попадания. Теперь главное – не дать блицкриговцу сесть мне на хвост. Парень он хваткий – вряд ли получится его сбросить. А тогда уж пиши пропало. В зеркальце, закреплённое на ветровом стекле, я увидеть его не смог. Но был уверен, что сейчас он повторяет мой манёвр. Тот, что выполнил считанными секундами раньше. И готовился обрушиться на меня всей мощью своих спаренных пулемётов. Атаковать навстречу снизу – слишком банально. Надо искать более сильный ход. Я не стал выводить аэроплан из пике. Кожей на спине ощутил нацеленные в меня пулемёты. Блицкриговец сейчас, наверное, празднует победу. Уходя от очередей, я закрутил крутой штопор. То слева, то справа замелькали трассы зажигательных пуль. На очередном витке нырнул в весьма кстати попавшееся облако, оставив врага с носом. Заложив крутой вираж, я дал полную тягу двигателю. Рассекая облака, мой аэроплан нёсся вслепую. Всё зависит от действий моего противника. Ну, и везения тоже. Не без этого. Не знаю уж, повезло ли мне, блицкриговец ли оказался столь предсказуем, но я вынырнул из облаков прямо перед бортом его чёрно-жёлтого «Шмеля». Я нажал на гашетку, не задумываясь. Тело работало само по себе. Пулемёты выплюнули длинную очередь. Зажигательные патроны буквально разрубили блицкриговца напополам. Страшно – вдоль корпуса. Вражеский аэроплан сразу же начал разваливаться на части. Посыпались куски брони, какие-то детали двигателя, тело пилота. Одним врагом меньше. Но пока я с увлечением гонялся за блицкриговским «Шмелём», три вражеских аэроплана сели на хвост комэску Всполоху. Это живо напомнило мне бой с теми же блицкриговцами. Тот самый, что стал поводом к новой войне. И в этот раз я собирался спасти товарища, чего бы это мне ни стоило. Несмотря даже на то, что ведомого у меня не было. Я бросил аэроплан в атаку, садясь на хвост врагам. Открыл огонь длинными очередями, не жалея последних патронов в обоих пулемётах. Я кидал машину из стороны в сторону, стараясь зацепить первым блицкриговца, который был ближе других к Всполоху. Но эти манёвры привели лишь к тому, что я почти без толку растратил патроны. Трассы зажигательных пуль мелькали в воздухе, но попасть я толком ни в кого не попал. Всполох крутился в безумном крутом штопоре. Бросал аэроплан из стороны в сторону. Но его неумолимо зажимали, словно в клещи. Дёрнется влево – там уже сверкают длинные очереди. Вправо – та же картина. Остаётся только сумасшедший штопор на разных углах наклона. Я дал полную тягу, но нагнать троицу, висящую на хвосте у Всполоха, уже не успевал. Да и патронов оставалось очень мало. Едва ли хватит, чтобы вывести из строя хотя бы один из них. Я тщательно прицелился в хвост ближайшему врагу – и нажал на гашетку. Пулемёты выплюнули короткие очереди. Зажигательные пули рубанули по вражеской машине. Та задымила – и ушла с линии огня. Но оставшиеся, казалось, удвоили усилия, стараясь сбить аэроплан Всполоха. Патронов же у меня оставалось всего ничего. Да и враги уже не подставлялись так, как их незадачливый товарищ. На долгое и аккуратное прицеливание времени уже не было. Пришлось бить наобум. И на этот раз мне повезло. Пули прошли выше, чем нужно, и попали в голову блицкриговского пилота. Я увидел, как она взорвалась, будто перезрелый плод. Его аэроплан скапотировал и, сорвавшись в неуправляемый штопор, устремился к земле. Я всё ещё висел на хвосте у последнего врага, атакующего Всполоха. Вот только стрелять мне было уже нечем. Не раз жал я на гашетку, когда блицкриговец попадал в перекрестье прицела, но пулемёты отвечали мне только щелчками. Мне оставалось только нервировать врага. Аэроплан промелькнул в воздухе с такой скоростью, что я даже не понял, чей он. Машина врезалась в блицкриговского «Шмеля», буквально сметя его. Обе они полетели к земле, разваливаясь на куски. Я дёрнул штурвал на себя, уводя машину влево, чтобы не врезаться в облако обломков. Всполох ловко вывел свой аэроплан из штопора. Поравнялся со мной. Показал мне большой палец. Я отсалютовал ему. Пора было возвращаться, чтобы заправить своего «Шмеля» патронами и сменить аккумуляторы. Драка тут, по всей видимости, не на один час. Успею вернуться далеко не к шапочному разбору. Ставшая впоследствии известной атака лёгкой кавалерии произошла именно под стенами Соловца. И я принимал в её отражении самое прямое участие. Отступающие из Берестья колонны, наконец, добрались до Соловца. Даже сверху всё это скопление грузовиков и подвод, заваленных ранеными, выглядело жутковато. Но когда они движутся мимо тебя. Ты видишь их на расстоянии вытянутой руки, можешь коснуться рукой невообразимого цвета перевязки. Мимо тебя катятся подводы и грузовики, через борта которых часто свешиваются руки-ноги раненых. И не понять, есть ли кто живой там, в кузове, или уже все покойники. Рядом с подводами и грузовиками шагали усталые бойцы. В пыльных гимнастёрках, покрытых тёмными пятнами пота. В богатырках со скрещёнными косой и молотом. Вместе с ними, не обособляясь, шли солдаты имперского легиона, в дилеанской форме. Все несли на плечах винтовки и ручные пулемёты. Впряжённые вместо тягловых лошадей, волокли полевые орудия. Однако, видя нас, летунов, они салютовали нам, несмотря на чудовищную усталость отступающих. Я первым подошёл к шагающей колонне бойцов народной армии. Снял с пояса фляжку и протянул первому попавшемуся. Боец в простреленной богатырке, с перевязанной головой, взял её, сделал пару коротких глотков. Передал товарищу. В единый миг фляжка опустела. Её быстро вернули мне. Следующим подошёл комэск Всполох. За ним ещё кто-то из летунов. А после подтянулись и механики. Несли воду и не только. Часто протягивали целые вёдра. И бойцы, уставшие от пыли и долгого марша выпивали их не намного медленней, чем фляжки. Воду подносили обессиленным раненым. Кроме тех, кто получил пулю или осколок в живот. Этим можно было только смочить губы. Но нам этого не доверяли сёстры милосердия и санитары. Они забирали у техников воду и ходили среди медленно катящихся повозок и грузовиков. Из-за этого продвижение колонны раненых практически остановилось. Люди заполнили окрестности лётного поля. Казалось, они не спешат войти под стены крепости. Патрульный аэроплан заметили не сразу. А когда увидели, то над лётным полем тут же пронёсся сигнал тревоги. То ли кто-то включил по ошибке. То ли этот кто-то был научен горьким опытом войны. Ведь аэроплан – не безразгонник – заходил на посадку кое-как. Двигатель его отчаянно дымил. Вслед за машиной в воздухе тянулся чёрный след. Однако посадить его летун сумел, несмотря ни на что. Пилот это был опытный, успевший, как и я, повоевать ещё в прошлую войну. Он был старше меня, и куда консервативней. Предпочитал старые модели купленным у Бронда безразгонникам. Собственно, поэтому его и отправляли в основном в патрули. В бою с новыми машинами Блицкрига у него было немного шансов. Но в своём деле летун показал себя отлично. — Авангард противника, — сказал он, не выбираясь из кабины. Только стянул с головы пилотский шлем. Мокрые волосы его слиплись от пота. — Конница и бронеавто. Едут во весь опор к нам. — А в воздухе? — спросил у него Лешек. — Кто в воздухе? — Только истребители, — откинувшись на спинку, произнёс летун. — Не больше эскадрильи. Отогнали меня – и всё. Вот тогда и пронеслось над лётным полем, вместе с сигналом тревоги, вошедшее в историю «Все, способные держать оружие…». И смертельно уставшие, отступавшие несколько суток почти без передышек бойцы народной армии остановились. Они не ушли в крепость. Развернув орудия, они установили их на краю лётного поля. Вместе с механиками принялись окапывать их, сооружая примитивные земляные заграждения. Другие спешно рыли окопы, устанавливая на них пулемёты. Залегали в них, так что через четверть часа лётное поле ощетинилось настоящей стеной штыков. Пусть и довольно редкой, но это больше того, чем мы располагали получасом раньше. Мы залегли вместе с бойцами. Поднимать в воздух аэропланы времени уже не было. Даже безразгонник не подготовить к вылету так быстро. Ведь жизнь на лётном поле практически остановилась, когда мимо него шла колонна отступающих. Я плюхнулся к неглубокий окопчик рядом с бойцами дилеанского легиона. Они носили имперскую форму, мало изменившуюся со времён прошлой войны. Вооружены мои соотечественники были кто урдскими, а кто и имперскими ещё винтовками. Благо, калибр один у всех. Я со своим здоровенным пистолетом, что забрал с трупа Вадхильда, выглядел как-то комично. — Ты его спрячь пока, — кивнул на моё оружие легионер с нашивками сержанта. — Тут более серьёзное оружие нужно. Говорил он на урдском с чудовищным акцентом. Я едва разбирал слова. Однако перебивать не стал. Говорить на плохо знакомом языке сержанту было и без того сложно. Легионер протянул мне длинную винтовку имперского образца. — Умеешь пользоваться? — Умею, — ответил я на имперском, пряча пистолет в кобуру и принимая у сержанта винтовку. — Хотя мне ближе пулемёт, конечно. — Так это ты тот самый Готлинд, — хлопнул меня по плечу сержант. — Наслышаны мы о тебе. — Я о вас – тоже, — ответил я. Приложившись к прицелу винтовки, я поглядел на будущее поле боя. Врага ещё видно не было, но наши полевые орудия уже заговорили. Они стреляли раз за разом, посылая снаряды один за другим. К небу взлетали столбы земли. — Скоро они будут здесь, — произнёс офицер со звёздочками лейтенанта. — Вот, поглядите, товарищ Готлинд. Он протянул мне бинокль. Отложив винтовку, я приник к его линзам. И тогда мелькающие где-то почти на горизонте фигурки превратились кавалеристов и бронемашины. Всадники гнали коней во весь опор. Бронеавтомобили выжимали все силы из двигателей. — Хотят взять нас прежде, — предположил я, — чем успеем загнать аэропланы в крепость. Механики и те из раненых, кому уже не хватило места в окопах и у орудий, сейчас занимались тем, что как раз затаскивали аэропланы в Соловец. Они цепляли их к артиллерийским тягачам и даже накидывали на машины подобие упряжи, впрягая в неё лошадей, а то вставали под ярмо сами. Лишь бы поскорее втащить их за стены крепости. — Значит, — произнёс лейтенант, забирая у меня бинокль, — продержимся достаточно, чтобы спасти ваши аэропланы. — Не ваши, — не удержался я напоследок от шпильки, — а – наши. — Теперь, — как-то угрюмо-философски произнёс сержант, который дал мне винтовку, — всё, что тут, наше. А всё, что их, — он махнул рукой в сторону приближающихся блицкриговцев, — вражье. Выстрелы орудий стали чаще. Враг приближался – целиться по нему уже не надо было столь точно. Взрывы переворачивали бронеавтомобили. Осколочные снаряды косили скачущих во весь опор кавалеристов. Мне отчаянно хотелось сейчас взлететь над этим полем боя. Пройтись на бреющем полете, поливая врага длинными очередями из обоих пулемётов. А совсем не лежать в окопе с винтовкой и ждать врага на земле. Когда рядом без команды принялись палить легионеры, я понял, что пора и мне. Выбрав цель, я нажал на курок. Приклад с силой ударил мне в плечо. Не попал. Всадник, как скакал, так и продолжал скакать. Оказывается, я успел прочно позабыть, как передёргивать затвор винтовки. Я провозился с ним не меньше полуминуты, прежде чем сумел-таки загнать патрон в патронник. После этого я снова прицелился – и выстрелил. В этот раз попал. Всадник свалился с седла, раскинув руки каким-то почти театральным жестом. Но всё-таки я быстро попал в ритм стрельбы. Вот только попадал редко. Непривычен я к неавтоматическому оружию. Мне бы очередь не меньше пяти патронов, тогда результат был бы куда лучше. — Надо было тебе, Готлинд, — усмехнулся сержант, — снайперский прицел на винтовку ставить. Без него ты уж очень плохо попадаешь. Он протянул мне несколько пачек патронов. Я рассовал их по карманам куртки. Одну обойму сразу же загнал в магазин винтовки. — Мне пулемёт привычней, — ответил ему я. — А ещё лучше аэроплан с парой пулемётов. — Ну уж чего нет, — пожал плечами сержант, — того, извините, нет. Зато патронов полно. Я прицелился в очередного кавалериста. Выстрелил. И даже сам удивился тому, что снял его с седла. У второго прикончил коня. Они повалились вместе. Ни один не встал. А вот остальные выстрелы оказались не столь удачны. Трижды выстрелив и ни в кого не попав, я быстро загнал в магазин новую обойму. Снова прицелился. Из этой обоймы был только один сколько-нибудь удачный выстрел. Да и то мне не удалось прикончить кавалериста. Он дёрнулся от попадания пули, но удержался в седле. Теперь уже и по нам вели огонь. На полном ходу бронеавтомобили врага поливали окопы длинными очередями. Всадники же то ли дело вскидывали к плечу карабины. Вряд ли кто-то из них всерьёз рассчитывал попасть, но это заставляло нас держать головы пониже. Как-то не особенно хочется надолго высовываться из окопа, когда над головой свистят пули. — Скоро дело дойдёт и до твоего пистолета, — усмехнулся сержант, перезаряжая свою винтовку. Он стрелял заметно быстрее меня. И, наверное, бил куда точнее. А кавалеристы и бронеавтомобили всё приближались. Полевые орудия и пулемёты стреляли уже, казалось, без остановки. Взрывы снарядов переворачивали броневики. Длинные очереди и осколки косили всадников вместе с лошадьми. Теперь уже и нам целиться не надо было почти. Не по пехотной цепи, конечно, стрелять. Где солдаты шагают практически плечом к плечу. Но всадник с конём представляет собой отличную мишень. Его даже с воздуха снять можно – прикончить одной очередью. Конечно, если это не приснопамятный Избыгнев. — Дойдёт до рукопашной, — снова перезаряжая винтовку, наставлял меня сержант, — сразу бросаем окопы – и бегом на поле. Между построек обороняться сподручней будет. — Почему не в окопе? — зачем-то спросил я. — Неглубокий он, — потратил время на ответ сержант. — Тут нас быстро саблями порубят и пиками переколют. Но до рукопашной не дошло. Нам удалось остановить врага. Снаряды пробивали стенки броневиков, превращая их в исходящие дымом остовы. Пули буквально косили всадников. Тут старались и пулемётчики, и мы. Немногие оставшиеся спешенные кавалеристы, побросав пики, укрывались за броневиками. Теперь они отступали, отстреливаясь из карабинов. Броневики же катили задним ходом, поливая наши окопы длинными очередями. Это отступление могло бы превратиться в настоящее избиение, будь у нас своя кавалерия. Конечно, блицкриговцам и так приходилось туго под обстрелом пушек и пулемётов. Но всё же многим удалось уйти. Хотя отступать врагу пришлось в прямом смысле по телам своих же товарищей. Шагать среди трупов людей и лошадей и часто всё ещё горящих остовов броневиков. — А и славно мы им всыпали! — хлопнул меня по плечу сержант, когда блицкриговцы отошли достаточно далеко. — Уходите в крепость, товарищ Готлинд, — сказал мне лейтенант. — А вы? — не понял я. — Нам ещё пушки надо в Соловец доставить, — ответил офицер. — Хоть и полевые орудия, но они в крепости пригодятся. — Вы их на себе тащить собираетесь?! — Нет, конечно, — усмехнулся лейтенант. — Просто ещё немного подержим тут линию фронта. На случай если враг попытается предпринять новую атаку. Подождём, пока все пушки не будут в крепости. И войдём следом за ними. Увидев мои колебания, офицер кивнул мне. — Ступайте, товарищ Готлинд, — сказал он. — Вряд ли блицкриговцы снова решатся на столь опрометчивые действия. А если пойдут на нормальный приступ, то нам придётся бежать в крепость – и очень быстро. Тогда уже не до орудий будет – свои шкуры спасать придётся. Вы же нужнее при аэропланах, в крепости. Ступайте уже, товарищ Готлинд. Скрепя сердце, я выбрался из окопа, оставив винтовку. Мне-то она не нужна. До Соловца добрался быстро, хотя и постоянно оглядывался, как будто мог заметить наступающего врага. Вместе со мной шли и другие летуны. И оглядывались, подобно мне, наверное, все. Но никаких атак не было. После того безумного безрассудства, вошедшего в военную историю, как Атака лёгкой кавалерии, блицкриговцы ничего не предпринимали. Отступившие из Берестья бойцы народной армии и имперского легиона спокойно вошли в Соловец. Втащили и все орудия. Ворота за ними закрылись. Крепость готовилась к осаде. (обратно)Глава 6
Канонада грохотала день за днём. Блицкриговцы подтащили осадную артиллерию и обстреливали Соловец. Мощные снаряды, казалось, должны были разнести наши форты по камешку, но не тут-то было. Крепость, как и в прошлую войну, оказалась не по зубам даже самым мощным пушкам. Подтащить же чудовищные железнодорожные орудия враг не мог. Именно из-за этого ближайшая железнодорожная ветка прикрывалась крепостью и находилась от неё на весьма приличном расстоянии. Мы вылетали всё реже. Блицкриговцы буквально заполонили воздушное пространство над Соловцом. Пушки и пулемёты, защищавшие наши взлётную полосу, не замолкали, казалось, ни на секунду. Когда мы шли к нашим аэропланам, тысячи гильз звенели под ногами. Они рассыпались в разные стороны. Летели вниз с высоты взлётной полосы. А стрелки, сидящие за зенитными пулемётами, полосовали небо длинными очередями, отгоняя вертящихся блицкриговцев. И это тоже сильно усложняло нам жизнь. Трудновато взлететь, когда рискуешь получить пулю не только от врага, но и от своего же зенитчика. — И зачем они только рискуют так? — спрашивали мы друг друга. Ведь никакой разведки производить над крепостью особой надобности не было. Но никто не станет рисковать зазря, значит, цель у этих весьма опасных полётов имелась. И все задавались вопросом – что это за цель. Не прошло и трёх дней осады, как мы узнали этот ответ. Он стал очевиден. На горизонте повисла громада линейного крейсера «Дерфлингер». Главный калибр его открыл огонь. Орудие крепости сосредоточилось на ответной стрельбе. Основное достоинство его было и его основным недостатком. Из-за неподвижности наш главный калибр бил намного точнее любого флотского, однако был очень уязвим для вражеских снарядов. Никто не сомневался, что именно с целью разбить наше главное орудие сюда и прибыл «Дерфлингер» со своей эскадрой прикрытия. Теперь нам надо было что-то с ним делать. Из-за постоянных обстрелов врага и крутящихся в небе блицкриговских истребителей, практически прижавших нас к земле, мы могли больше времени проводить в совещаниях. Все они были посвящены одному вопросу – как нам остановить «Дерфлингер», покуда он не вывел из строя наш главный калибр и не расправился с Соловцом так же, как с Берестьем. Собственно, никаких особых идей на этих длинных совещаниях не было. Мы сидели часами в опустевшем каземате и проговаривали одни и те же вещи. На третий раз уже не у меня одного возникло стойкое чувство дежа вю. С другой стороны, за толстыми стенами каземата, где раньше хранились снаряды к многочисленным орудиям крепости, почти не было слышно грохота канонады. — У нас надежда только на Китобоев, — решительно говорил Всполох. — Надо прорываться к ним. Договориться, чтобы они помогли нам справиться с «Дерфлингером». — Вы слишком полагаетесь на эту шайку воздушных пиратов, — отмахивался Лешек. Командующий летной части всегда был не в восторге от союза с Китобоями, о чём открыто заявлял коменданту крепости. — Что они могут противопоставить эскадре передовых кораблей Блицкрига? — Я лучше всех вас знаю китобоев и их командора, Бронда, — настаивал я на правах главного спеца по нашим союзникам. — Они охотятся на крейсера, словно на настоящих китов. — А что они будут делать с остальными судами Блицкрига? — ехидно заметил Лешек. — Или они готовы всю эскадру загарпунить? — Я готов прорваться к крепости Китобоев, и выяснить всё у Бронда. Возможно, он сможет помочь нам не с одним «Дерфлингером». Или хотя бы выработать стратегию воздушного боя. — Товарищ Лешек, — вскинулся Всполох, — нам без Китобоев точно каюк! Я понимаю, что вы не слишком доверяете им, но сейчас вы просто должны понять – у нас нет другого выхода. Просто нет! — Ты это ещё нашему уполномоченному скажи, — рявкнул на него Лешек. — Знаете ли вы, товарищи, что наш уполномоченный уже не одну и не две кляузы в столицу отстучал по радиотелеграфу! Коменданту-то легко с ним препираться. У него и происхождение из народа, и заслуги перед комитетом и конвентом. Герой войны опять же! А я кто? Из мелких, но аристократов. Учился в Нейстрии, воевал там же. Дрался с нынешними союзниками опять же. В начале Гражданской оказался не на той стороне. А про то, как я перебил авиаотряд аристократов и прилетел в расположение народной армии товарища Бессараба. Нет, об этом и не вспомнят. Поставят к стенке без разговоров. Из Качи вон вытурили. Загнали в эту глушь. А дальше только стенка. — Конечно, будет лучше, — удивительно спокойно сказал ему на это Всполох, — если нас всех прикончат блицкриговцы. — Да делайте, что хотите, — махнул на нас рукой Лешек. Он поднялся на ноги – и вышел из каземата. Мы проводили его взглядами. Все отлично понимали положение начальника авиационной части. Все мы в последние недели были на взводе. Но на Лешеке висела ещё и ответственность. Он регулярно получал нагоняи от коменданта и особенно уполномоченного Соловца. Последний, как говорили, буквально отрывался на начальнике авиачасти за пренебрежительное отношение коменданта. Когда же мы оказались практически прижаты к земле вражеской авиацией, Долгомил срывался на Лешека едва ли не каждый день. А бывало и дважды за день. — Ночью я попытаюсь прорваться к крепости Китобоев, — сказал я, чтобы развеять повисшую после ухода начальника авиачасти гнетущую тишину. — Постараюсь вернуться как можно быстрее. — А ты уверен, товарищ Готлинд, — поинтересовался Всполох, — что Китобои смогут нам помочь? — Нет, — честно ответил я. — Но ты ведь сам сказал, товарищ Всполох, что другой надежды у нас просто нет. — У нас в подвале, — зачем-то произнёс Баташ, — начснаб припрятал пару ящиков казёнки. Ты скажи Бронду, что если он поможет нам справиться с этим проклятым «Дерфлингером», то может на них рассчитывать. Все уставились на всеведущего Баташа. Конечно, мы знали о его невероятной осведомлённости, но и у неё должны быть какие-то пределы. Но, видимо, они весьма широки. Я как-то даже не решился спросить у Баташа, откуда тот знает о пристрастии Бронда к урдской казёнке. Ночной полёт. Давно я уже не испытывал на себе его прелестей. Тем более что лететь придётся едва ли не над головами у блицкриговцев. Первой проблемой стал взлёт. Вражеские истребители не оставляли нас в покое даже ночью. Чёрное небо полосовали длинные трасы зажигательных пуль. Взлететь незамеченным, казалось бы, не представлялось возможным. Если только не учитывать особенности безразгонников. Они ведь не используются ещё и наполовину. — Это безумие, — прямо заявил мне комэск Всполох. Меня особенно порадовали эти его слова. Если уж безрассудный комэск считает мою затею безумием, значит, я ещё чего-то стою, как летун. Я вспомнил свой первый полёт на мотоцикле в старой крепости Китобоев. Что мне мешает повторить тот же трюк и здесь. Стены Соловца достаточно высоки, чтобы провернуть подобную авантюру. — Ты хорошо подумал над этим? — в очередной раз поинтересовался у меня Всполох. — Мы можем организовать для вас огненную завесу, — предложил командир зенитчиков. — Попробуете прорваться под нашим прикрытием. — И получить очередь в хвост? — усмехнулся я. — Нет уж, спасибо. Если уж рисковать, то лучше при этом полагаться только на себя. Зенитчик только пожал плечами. У него не было времени препираться со мной – слишком уж много у него дел. Я же тем временем забрался в кабину своего «Шмеля» – и махнул товарищам. Механики с кряканьем навалились на аэроплан. Покатили по взлётной полосе к краю. Благо толкать его пришлось недолго. Безразгонник скапотировал. Устремился к такой близкой, как оказалось, земле. В эти мгновения я полностью осознал всё безумие моей затеи. И с чего это я взял, что трюк, получившийся на лёгком мотоцикле, сработает и на бронированном «Шмеле», который весит намного больше. Да ещё и летящим носом вниз. Я потянул штурвал на себя до упора. Запустил антиграв. Скорость падения аэроплана замедлилась. А вскоре я вывел «Шмеля» из пике. В этот момент мне показалось, что я днищем зацеплю каски блицкриговцев. Те суетились внизу, но ни один не поднял головы – и не заметил мой аэроплан. А ведь я вёл его на мизерной высоте. Всего в каких-то жалких двадцати-двадцати пяти метрах над землёй. Любой пулемётчик снимет меня одной хорошей очередью. Но подниматься выше я, всё равно, не рискнул бы. Именно из-за того, что подобной наглости от меня никто не ждал. Только на неё у меня и был расчёт. Лететь пришлось на самых маленьких оборотах двигателя. Пусть и медленно, что добавляло опасности, зато так аэроплан практически бесшумен. Значит, у меня больше шансов проскользнуть буквально над головами блицкриговцев. А ночь между тем была совсем не тихой и не тёмной. Тянулись по дорогам цепочки огоньков от фар грузовых машин. Десятками тянулись они в сторону Соловца. Шагали колонны солдат, делающих ночные марш-броски. Враг торопился как можно сильнее углубиться в территорию Народного государства. Где-то вдалеке можно было разглядеть громаду «Дерфлингера». Тот и после захода солнца продолжал обстрел крепости. Главное орудие Соловца отвечало ему. Вспышки от залпов пушек колоссального калибра то и дело озаряли ночное небо. Тогда отчётливо становились видны вражеские аэропланы над крепостью, до того бывшие только тёмными силуэтами. Я медленно вёл аэроплан в направлении крепости Китобоев. То и дело внизу мелькали скопления блицкриговских военных и боевых машин. У меня закралось подозрение, что и Китобои могут оказаться в осаде. Тогда у Соловца уж точно нет никакой надежды на спасение. И всё же нам повезло. Блицкриг ещё не добрался до горной крепости Бронда. Я сделал круг на ней. Стрелять в меня никто не стал. Тогда я сбросил вниз шар с фосфоресцирующей жидкостью. Использовать ракету я не решился – она вполне могла обнаружить крепость Китобоев. Жидкость растеклась сразу по нескольким взлётным полосам. И тут же внизу замаячила пара факелов-семафоров. Мне указали место для посадки. Конечно же, на одной из фосфоресцирующих полос. — Командор спит уже, — сказал мне сигнальщик, всё ещё державший в руках горящие семафоры. — Мы охотимся не один день, но добычи мало. Блицкриг хорошо охраняет свои корабли. А уж когда притащился этот проклятый «Дерфлингер»! У нас с ним старые счёты. Но его охраняет не меньше авиаполка. Никак не подобраться! — Именно по поводу «Дерфлингера» я прилетел к вам, — я хлопнул сигнальщика по плечу. — Надеюсь, старине Бронду понравится наша затея. — Ну, он готов на любое безумство, лишь бы посчитаться с чёртовым «Дерфлингером». — Вот как раз безумство я и хочу ему предложить. Бронд был, конечно, вовсе не рад подъёму посреди ночи. Он зевал и то и дело почёсывал свою буйную шевелюру. Однако как только я изложил ему суть нашего безумного плана по захвату «Дерфлингера», всю сонливость его как рукой сняло. — Значит, вы прикрываете моих ребят от блицкриговских аэропланов? — уточнил он. — А мы в это время гарпуним «Дерфлингер», — он попытался пригладить спутанные со сна волосы. — Весьма заманчиво. Вот только потери могут оказаться слишком велики. — Ты стареешь, Бронд! — сказал я. — Когда это было, чтобы ты риск мерить брался? — Война идёт, Готлинд, — ответил мне Бронд. — Нам уже трижды приходилось уходить от неё. Мы – пираты. Стараемся не лезть во все эти политические и военные дела. Нечего нам там делать. И всё равно, вляпываемся в войну раз за разом! Несём потери. Между прочим, среди самых молодых. — А ты подумай тогда о том, — в том ему произнёс я, — что будет, когда «Дерфлингер» разберётся с Соловцом. За кого его эскадра примется после этого? Не рассчитываешь же ты, Бронд, на то, что останешься незамеченным, когда Блицкриг займёт Прияворье. Командор китобоев громко недовольно засопел. Но приведённые мной доводы оказались слишком убедительны. Я остался в крепости Китобоев до утра. Это должно было послужить знаком того, что Бронд согласился на наш безрассудный план. Я был рад встрече с Якобом и дочерью Бронда – Силке. Однако долго болтать нам не пришлось. Время поджимало. Мы успели обменяться только парой фраз перед отлётом. Потому что с первыми лучами солнца вся эскадра Китобоев принялась экстренно готовиться к вылету. И вот горы ожили. Все корабли эскадры Китобоев поднялись в воздух. Вокруг них роились десятки воздушных мотоциклов. Среди них летел и я на своём «Шмеле». А в авангарде, конечно же, безумно отважная Силке. Девчонку совсем не смущало то, что мы летим прямо в самое пекло воздушного сражения между крепостью и эскадрой воздушных судов. Один снаряд, даже не главного калибра, легко превратит в мешанину из костей, металла и сгоревшей плоти. Но никого из юных китобоев, управлявших мотоциклами, это не смущало. Реакции людей старше двадцати пяти лет уже не хватало для того, чтобы летать на подобных аппаратах. Именно поэтому среди авангарда Китобоев не было никого старше этого возраста. Главное орудие Соловца молчало. Не знай я о том, что это сделано намеренно, я бы точно ужаснулся. Однако всё равно в голову закралась мысль о том, что врагу удалось всё же вывести его из строя – и теперь вся наша совместная с Китобоями затея отправляется прямиком псу под хвост. Мы же летим навстречу верной гибели. Медленно и осторожно, будто не веря в удачу, «Дерфлингер» приближался вместе с эскадрой сопровождения к Соловцу. Его орудия расстреливали форты, откуда заблаговременно вывели всех бойцов и вынесли все припасы. Теперь уже и крейсера сопровождения стреляли по крепости. Хотя их калибра не хватало на то, чтобы с одного удачного попадания разносить целые форты. Но и они вносили свою лепту в разрушение крепости. Эсминцы и корабли поменьше старались пока не подлетать к Соловцу. Снаряды их пушек ничего не смогут сделать стенам и фортам, а вот попадание почти из любого орудия крепости могло нанести им весьма серьёзный урон. А вот для нашей затеи корабли сопровождения представляли наибольшую опасность. Они легко могли расправиться с авангардом Китобоев, оставив всех нас с носом. Но именно из-за этого и подпускали вражеские корабли как можно ближе к Соловцу, жертвуя даже фортами и стенами. Выстрел главного орудия крепости прозвучал громом небесным. Хотя вроде бы пушка того же «Дерфлингера» стреляла не намного тише. Громадный снаряд пролетел мимо линейного крейсера, которому на таком расстоянии ещё не мог нанести критических повреждений, и взорвался среди кораблей сопровождения. Как раз с того фланга, откуда заходила эскадра Китобоев. Эсминцы и корветы буквально расшвыряло в разные стороны. Один эсминец и пара корветов устремились к земле, объятые пламенем. Второй залп оказался не менее разрушителен. Громадный снаряд насквозь пробил блицкриговский корвет, попытавшийся совершить поворот. Взорвался снаряд уже с другой стороны. Когда корвет медленно разваливался надвое, летевший рядом с ним эсминец получил снаряд в свой мечевидный нос. Тот взорвался, превратившись в подобие цветка, только вместо лепестков листы брони и куски арматуры. Оба корабля полетели к земле одновременно. Над взлётной полосой зенитчики организовали-таки огненную завесу. Тысячи зажигательных пуль и сотни снарядов буквально изрешетили небо. И блицкриговские аэропланы. В образовавшиеся прорехи в воздушной блокаде ринулись машины Соловца. В воздух поднялись все, кто мог. На купленных у Бронда безразгонниках и обычных аэропланах. Стреляли довольно мало, больше полагаясь на зенитчиков. Ведь скоро каждый патрон будет на счету. Били только когда могли быть точно уверены в том, что собьют врага. Прорвавшиеся через блокаду аэропланы рванули на всех оборотах к левому флангу блицкриговцев. Туда же мчалась и эскадра Китобоев. Некоторые корабли их открыли огонь по оставшимся корветам и эсминцам сопровождения. Но флагман Бронда «Пилигрим» направился прямым ходом к «Дерфлингеру». Надо сказать, на фоне громады линейного крейсера «Пилигрим» смотрелся как-то несерьёзно. Наверное, «Дерфлингер» смог бы смести его одним залпом. Именно поэтому действовать Китобоям надо было очень быстро. Обгоняя флагман, к «Дерфлингеру» устремились лёгкие мотоциклы. Наперерез им рванули сопровождающие линейный крейсер аэропланы. Вот тут-то и нужны были мы. Завязался безумный воздушный бой на скоростях. И первым сцепиться с врагом пришлось мне. Встречный бой на скоростях. Самое страшное, что только может ждать летуна на войне. Сколько нас погробилось даже не из-за шальных пуль, но потому что столкнулись с противником, а то и с товарищем, уходящим от вражеских очередей. Первым моим врагом была быстрая «Оса». Ей хватило и одной очереди из обоих пулемётов. Вспыхнул двигатель – и объятая пламенем машина отправилась к земле. А вот со следующим мне так не повезло. Летун палил напропалую. Оба пулемёта его «Шмеля» буквально раскалились. Пилот как будто старался попасть не только по мне, но и зацепить ещё и пару мотоциклов, летящих в непосредственной близости от моего аэроплана. Я бросил свою машину влево, уходя от трасс зажигательных пуль. Но одна шальная всё же попала прямо вдвигатель моего «Шмеля». К счастью, тот не загорелся, а только брызнул раскалённым маслом. Смазка фонтаном ударила из его нутра. Раскалённые брызги полетели в лицо и на руки. Ещё одна зажигательная пуля – и я покойник. Но выходить из боя я не собирался. Пока мой «Шмель» на ходу, и в пулемётах есть патроны, я буду драться. Пролетев через строй вражеских истребителей, я оказался в опасной близости от зенитных орудий «Дерфлингера». Пришлось срочно уводить аэроплан влево, уступая дорогу продолжающим лететь на сумасшедшей скорости мотоциклам. Проклятущий фонтанчик смазки продолжал бить, брызжа во все стороны. Я удерживал штурвал одной рукой. Второй же то и дело стирал с лица обжигающие чёрные брызги. Это совсем не облегчало мне задачу. Но я постарался не обращать внимания на все трудности. Вражеская «Оса» весьма удачно попала мне в прицел. Короткая очередь – и лёгкий истребитель вспыхивает, будто спичка. «Шмель» повисает на хвосте у целой группы мотоциклов – я бросаюсь ему наперерез. Палю длинными очередями – тут уже не до экономии патронов. Надо спасать молодых людей на мотоциклах. Ведь среди них вполне могла оказаться и Силке. Да и слишком уж много зависело от мотоциклистов и их гарпунов. Пули прошили фюзеляж блицкриговского аэроплана. Летун дёрнулся – и уронил голову. Машина же продолжала по инерции лететь дальше прямо, медленно теряя высоту. Я несколько раз в ярости ударил по двигателю рукой. Видимо, куски кожи перчатки, попавшие в него, забили мелкую пробоину. А может, это было просто совпадение. Но, так или иначе, фонтанчик раскалённой смазки иссяк. Я стёр последние брызги с лица, скорее размазав их. Новая схватка закончилась быстро. Мы обменялись с вражеским «Шмелём» короткими очередями – и разошлись. Мне надо прикрывать мотоциклистов, а не гоняться за врагами в бесконечных дуэлях и поединках один на один. И вот мотоциклисты взялись за дело. На это стоило посмотреть, хотя никто из нас не забывал о врагах. Сотни совсем уж крошечных на фоне громады «Дерфлингера» мотоциклов метнулись в разные стороны. Они казались мошкарой вокруг слона или бегемота. Вот только эта мошкара в считанные секунды опутала линейный крейсер паутиной прочных тросов. Мотоциклисты выстреливали гарпуны, пробивающие с небольшого расстояния даже прочнейшую броню линкоров и дредноутов. Это сильно замедлило «Дерфлингер», сделало уязвимым для абордажа. Но сначала китобоям надо было вывести из строя главный двигатель линейного крейсера. А это совсем непросто, как легко догадаться. И тут снова играет роль маленький размер воздушных мотоциклов. Практически связанный многочисленными тросами, пойманный в эту своеобразную сеть, «Дерфлингер» всё ещё был чрезвычайно опасен. Отлично защищённый от возможного абордажа, он мог одним залпом уничтожить приближающийся к нему фрегат, вроде «Пилигрима». Потому за диверсию в двигательном отсеке врага отвечали всё те же мотоциклисты. Они прицепили десяток тросов к борту «Пилигрима». Тот дал полный ход в противоположную от врага сторону. Так удалось оторвать бронелист целиком. Внутрь вражеского крейсера тут же устремились те самые мотоциклисты, что цепляли тросы к флагману Китобоев. Я отчего-то совсем не сомневался, что Силке была среди них. Спустя десяток секунд они вылетели оттуда. А следом раздался взрыв. Из пробоины вырвались языки пламени. «Дерфлингер» перестал дёргаться в своей паутине. Замер окончательно. Вот тогда-то он и стал идеальной мишенью для маневренных судов Китобоев. Многочисленные фрегаты и корветы их открыли ураганный огонь из всех орудий. Снаряды наделали пробоин в броне линейного крейсера. За ними устремились мотоциклисты и абордажные команды. Лёгкие суда Китобоев подлетали вплотную к «Дерфлингеру». Отчаянные ребята, вооружённые пистолетами и тесаками, прыгали через бездонную пропасть, совершенно не обращая внимания на чудовищную высоту. Наблюдать и дальше за этой схваткой у меня не было возможности. Блицкриговцы теперь отступили к кораблям сопровождения. Крейсера, эсминцы и корветы поднялись на высоту, превышающую максимальный угол возвышения главного орудия крепости. Однако продолжали атаки на Китобоев, пытаясь спасти свой флагман. Особенно старались не успевшие к первому этапу схватки «Шершни». Это были новенькие штурмовики с серым корпусом и жёлтым носом. Они на самом деле формой фюзеляжа напоминали опасных насекомых. Летели ровными рядами, словно на парад. И огонь открыли едва ли не залпом. Очереди пушек и пулемётов буквально смели несколько неосторожных мотоциклистов. Они полетели к земле, разваливаясь на части. Мы бросились на перехват. Я поймал в прицел первого «Шершня» – нажал на гашетку. Пули только бессильно простучали по бронированному фюзеляжу врага. Проклятье! Серьёзная машина. Проскочив мимо вражеского строя, я на несколько мгновений оказался над штурмовиками. Теперь в прицел попала кабина одного из «Шершней». Я быстро нажал на гашетку, пока блицкриговский летун не опомнился. Очередь прошила пилота. Он откинулся на кресло. Кровь залила всю кабину. Строй штурмовиков распался. Началась обычная собачья свалка. «Шершни» в первую очередь охотились за мотоциклами. Мы старались не подпускать их к молодым людям. От этого слишком сильно зависел успех всей нашей авантюры. Если «Дерфлингера» утащат не Китобои, а блицкриговцы, он быстро снова вернётся в строй. И тогда нам уже нечего будет противопоставить врагу. Вот только машины эти оказались нам просто не по зубам. Один за другим истребители Соловца либо возвращались в крепость, либо падали устремлялись к земле. Вскоре и мне пришлось вернуться. Пулемёты, когда я в очередной раз нажал на гашетку, вместо того, чтобы открыть огонь, только щёлкнули затворами. А ведь мне удалось вывести из строя всего два вражеских штурмовика. Мой же «Шмель» оказался буквально изрешечен вражескими пулями. Всё-таки блицкриговцы делают удивительно живучие машины. Новые «Шершни» оказались вооружены не только парой пулемётов, но ещё и пушкой. Та стреляла хоть и медленней, зато разносила лёгкие аэропланы всего несколькими попаданиями. Мне удалось уводить своего «Шмеля» от их очередей – иначе я бы присоединился к товарищам, чьи аэропланы сейчас догорали среди вражеских траншей. Но уже с лётного поля, стоя рядом со своим аэропланом, я увидел, как «Пилигрим» и ещё несколько судов Китобоев тащат «Дерфлингер» в сторону крепости. Под прикрытие наших орудий. Громадный флаг Блицкрига, свешивавшийся под его днищем, рухнул вниз. Место его заняло белое полотнище не меньшего размера. Значит, линейный крейсер пленён. Вражеская эскадра попыталась отбить его, но воздушные корабли Блицкрига были слишком близко к крепости. Все наши орудия обрушились на них. Главному калибру достаточно оказалось дать всего пару залпов, чтобы заставить блицкриговские корабли отступить. Без «Дерфлингера» крейсерам и кораблям сопровождения нечего было и думать прорваться через огненную завесу пушек Соловца. Поднявшись выше максимальных углов возвышения крепостных орудий, корабли Блицкрига отступили. Китобои же потащили «Дерфлингер» в сторону своей горной крепости, надёжно прикрытой Соловцом. — Не знаю как, — сказал мне стоявший рядом Лешек, — но два ящика казёнки мы Бронду точно должны. Как и все мы, начальник лётной части провожал взглядом удивительное зрелище. Линейный крейсер на самом деле напоминал загарпуненного кита, которого тащат сразу несколько промысловых судов. (обратно)Глава 7
Фельдмаршал Брунике отлично понимал, что долгая осада какой маленькой крепости на самой границе Урда уже начинает грозить его карьере. Что бы там ни говорил генерал-кайзер о равенстве между военными чинами и титулами, а старая аристократия продолжала доминировать в новом государстве. И положение выбившегося из простых солдат Брунике было весьма шатким. Недаром при нём в разное время заместителями были разного рода бароны, а то и наследники рейхсграфов. А уж нынешний – потомок знаменитого ещё в империи рода Альфивальд – в свои неполные сорок лет носил звание генерал-оберста – и надо сказать заслуженно. Ордис Альфивальд был весьма деятельным командиром, не раз появлялся на передовой – и, по мнению Брунике, просто из штанов выпрыгивал, чтобы занять его место. Сам Брунике не особенно стремился в траншеи, считая, что высшему командованию там делать нечего. Это наводит лишнюю панику среди офицеров и нижних чинов, что не улучшает обстановки на фронте. — Теперь эти разбойники основательно обезопасили себя, — сказал Альфивальд. — Гросс-адмирал Тонгаст рвёт и мечет. К командующему воздушным флотом, что прикрывал армию Брунике в небе, гросс-адмиралу Брондору Тонгасту, фельдмаршал обычно отправлял как раз Альфивальда. Слишком уж высокомерен был гросс-адмирал. Глядел на сына фабричного рабочего и простой крестьянки через свой неизменный монокль, будто на пустое место. Это просто бесило фельдмаршала, которому всего в жизни приходилось добиваться своими силами и ничего не досталось просто по праву рождения. Каждый раз Брунике к третьей реплике гросс-адмирала хотелось съездить тому по морде. Вколотить монокль в золочёной оправе прямо в его рыбий глаз. — А как вышло, что сам гросс-адмирал отсутствовал на своём флагмане? — поинтересовался Брунике. Он занимал целое крыло богатого крестьянского дома, где раньше располагалось что-то вроде местного самоуправления. Лозунги и портреты, конечно, со стен поубирали, заменив их одной единственной картиной, изображающей генерал-кайзера в серой шинели с красным подкладом и двумя высшими орденами Блицкрига на груди. Остальной дом занимал штаб армии. В комнатах его располагались различные его отделы. То и дело стучали телеграфные аппараты. Носились адъютанты с кипами бумаг. В отдельной комнате, с обитой стальным листом дверью, сидели шифровальщики. Во время смены они общались с миром через крохотное оконце, закрытое к тому же шторкой. Больше всего их работа походила на одиночное заключение злейших преступников. Именно поэтому дежурили шифровальщики всего по пять часов. — Я не рискнул задать гросс-адмиралу этот вопрос. — По лицу Альфивальда никогда нельзя было понять – шутит ли он. Это особенно сильно бесило Брунике. — Однако и без него в руках воздушных разбойников оказались барон Готгрим – наследник рода надровийских ландграфов. Он был капитаном «Дерфлингера». А кроме него бароны Аргерг и Йорвит, тоже не из последних родов. Десяток аристократов похудороднее, — в устах Альфивальда это означало, что они были ниже его в дворянской лестнице, — занимавших различные командные должности на линейном крейсере. — Теперь у этих Китобоев имеется достаточно заложников, — согласился с ним Брунике, — чтобы мы оставили их логово в покое. Они сами выдадут их, когда мы прочно закрепимся в Прияворье. — Что же вынудит их сделать это? — Очень просто, — пожал плечами Брунике. — Им ведь надо будет менять место дислокации. В обмен на то, чтобы спокойно покинуть контролируемую нашими войсками территорию, они с радостью отдадут всех баронов и прочих аристократов похудороднее. Фельдмаршал всё же не удержался от шпильки, хотя и понимал, что это мелко. — Тогда встаёт вопрос, когда же мы будем контролировать Прияворье, — как ни в чём не бывало, заявил Альфивальд. — Этот Соловец будто кость в горле нашей армии. Из дивизиона сверхтяжёлых орудий уже не один раз приходили телеграммы о том, что мы срываем им все сроки развёртывания. — Командование этого чёртова дивизиона могло бы и протянуть ветку сюда! И обстрелять для начала Соловец. А не ныть по поводу сроков развёртывания. Толку от их сверхтяжёлых пушек, если они лежат разобранные в вагонах за линией фронта. Могли бы для приличия по дилеанцам пострелять. — Выстрелы этих орудий слишком дорого обходятся нашей экономике, чтобы обстреливать не столь уж хорошо укреплённые траншеи имперцев. Брунике почувствовал себя учеником, которому проговаривали очевидные истины на уроке. — Тогда толку от этих сверхтяжёлых орудий и вовсе нет, — зло отрезал фельдмаршал. — На эти деньги стоило бы сделать два десятка обычных пушек и гаубиц. — Которые никак не могут справиться с фортами и стенами Соловца. Крепость обороняет всего один полк и несколько десятков аэропланов. А наша армия топчется под её стенами больше месяца. — В прошлую войну Соловец удалось взять только измором, — пожал плечами Брунике. — Но в этот раз нам осталось только дождаться благоприятной погоды. — Благоприятной погоды для чего? — поинтересовался Альфивальд. — Вы, господин генерал-оберст, давно примеряли ваш противогаз? — проигнорировав его вопрос, спросил у заместителя Брунике. Тот ничего не сказал в ответ. Он отлично понял всё. Глаза-то у Альфивальда были. И он видел грузовики с особой маркировкой, прибывшие несколько дней назад. Заметил он и людей в белых халатах поверх военной формы. И караул, выставленный вокруг этих грузовиков, тоже не остался незамеченным.[319]Тот день начался с неожиданной тишины. Не стреляли орудия противника. Они замолчали в единый миг по всему фронту. Это не сулило нам ничего хорошего. Если враг придумывает что-то новое, значит, жди беды. Не собирается же, в самом деле, Блицкриг закончить войну с Урдом – и покинуть пределы Народного государства. — Чего же нам ждать от них? — протянул Лешек. — Какую каверзу задумали блицкриговцы нам на погибель? Почти весь лётный состав стоял на взлётной полосе. У всех нас имелись бинокли. Мы шарили их окулярами по вражеским позициям. Там наблюдалась какая-то активность, но понять, что именно делают блицкриговцы, было совершенно невозможно. — Не нравится мне это, — покачал головой Всполох. — Совсем не нравится. После сражения с воздушным флотом Блицкрига и пленения «Дерфлингера» война в небе почти прекратилась. Враг больше не пытался прижать нас к земле постоянными налётами аэропланов. Потому и мы не спешили подниматься в воздух лишний раз. Только производили разведку. Схватки между аэропланами стали редки. Мы старались избегать их. Слишком уж мало осталось в крепости машин. Безразгонников и вовсе только две штуки – мой «Шмель» и нейстрийский «Гром», переделанный из обычного аэроплана. Полёты теперь совершались только ранним утром. Строго по расписанию. В остальное время большинство летунов торчали на взлётной полосе с биноклями в руках, бездельничать во время войны ни кому не хотелось. — Пошла ракета! — воскликнул Всполох. — На одиннадцать! Мы, все как один, повернулись в ту сторону. В окулярах биноклей отчётливо была видна красная ракета, медленно опускающаяся к земле на парашютике. — По машинам! — скомандовал Лешек. Но мы и без команды уже бежали к своим аэропланам. Вот только в небо поднялись мы куда позже. Через несколько минут после запуска ракеты на крепость обрушились первые мины, начинённые отравляющим газом. Они взрывались, распространяя удушливую смесь знакомого мне тошнотворно-зелёного цвета. Тяжёлое отправляющее вещество оседало вниз, затекая в самые глубокие казематы Соловца. Но это же её свойство и спасло нас, летунов. До нас оно не добралось. Некоторые из летунов бросились вниз, но тут же пулей вылетели обратно, только глотнув кошмарного газа. И тут резко зазвонил телефонный аппарат, связывающий взлётную полосу с комендантом крепости. — Нам приказано покинуть крепость, — произнёс Лешек, выслушавший коменданта. — Немедленно. Улетать к Китобоям. — И мы должны выполнить этот приказ?! — вскинулся Всполох. Но я положил ему руку на плечо. — Соловец обречён. Газ убьёт всех внутри. Через два, самое большее два с половиной часа, блицкриговцы войдут в крепость. Здесь мы можем принять бой и погибнуть без толку. Тогда им достанется не только крепость, но и наши аэропланы. — А у Китобоев мы можем наносить удары исподтишка, — добавил Баташ. — Хотя как-то повредим Блицкригу. Было видно, что Всполоху явно не по душе приказ коменданта, несмотря на все наши уговоры. Однако он смирился. Летун уронил голову, помотал ей и безропотно отправился к своей машине. — Но перед уходом, — сказал больше для Всполоха, чем для кого бы то ни было ещё, Лешек, — мы ещё покажем блицкриговцам, чего стоят урдские летуны! Блицкриговцы посылали через стены Соловца одну партию отравляющих снарядов за одной. Как будто опасались, что те не смогут убить урдцев в крепости. Газ тошнотворным туманом растекался по плацу. Медленно, но верно заползал во все помещения. А мы в это время поднялись над крепостью. И пошли на боевой разворот в сторону позиций врага. Блицкриговцы подняли головы. Многие их солдаты вскинули винтовки. Задрали к небу стволы зенитные пулемёты. Но было поздно! Мы звеном прошлись над позициями блицкриговцев. Патронов не жалели. Поливали траншеи и артиллерийские позиции длинными очередями. Зажигательные пули прошивали блицкриговцев, оставляя чудовищные, исходящие дымом раны. Враги валились друг на друга, будто сбитые кегли. Кровь лилась рекой. Никогда ещё за всю свою военную жизнь я не чувствовал такой ненависти. Я не убивал людей очередями из своих пулемётов. Я уничтожал врагов. А те не были людьми. По крайней мере, для меня. Дважды прошлись мы над траншеями блицкриговцев, оставляя за собой только окровавленные тела. Отдельно атаковали грузовики со странными отметками. Они стояли рядом с миномётными позициями. И оттуда выносили ящики с той же меткой. Это могли быть только снаряды, начинённые отравляющим веществом. Зажигательные пули срезали миномётную обслугу. Пробили баки нескольких грузовиков. Спустя считанные секунды те взлетели на воздух. Расстреляли ящики со снарядами. Над позициями врага повисло зеленоватое облако смертоносного газа. Вот теперь можно и к Китобоям улетать. Тем более, что я уверен, блицкриговцы срочно уже подняли в воздух свои аэропланы. И те летят к нам. Принимать бой почти без патронов было форменным самоубийством. Мы развернули наши аэропланы – и на всех оборотах устремились к крепости Китобоев. Погони за нами не было.
Появление на фронте генерал-оберста – это всегда чрезвычайное происшествие. А уж когда в траншеях едва-едва управились с последствиями налёта урдской авиации и разлитием отравляющих веществ, так и подавно. Офицеры, отвечавшие за газовую атаку, уже готовились к переводу рядовыми в строевые роты. Унтера и простые солдаты понимали, что на них попытаются свалить вину за всё. Гадали – поставят ли кого к стенке, или всё же обойдётся. Поговаривали, что раз приехал сам заместитель Брунике, значит, без показательных казней не обойдётся. Тут уж господа офицеры кинутся спасать свои погоны за счёт нижних чинов. Однако генерал-оберст Альфивальд лишь вскользь поинтересовался налётом и жертвами разлития отравляющих веществ. — Всё уже убрано, генерал-оберст, — стараясь держаться бодро, отрапортовал артиллерийский генерал Орверд, отвечавший за бомбардировку Соловца отравляющими снарядами. — Отравленных забрали люди из медицинской службы, приставленные к газам. — Понятно, — кивнул Альфивальд. — А где были наши аэропланы? Почему они не прикрыли вас? — Гросс-адмирал распорядился отвести авианосцы на полсотни километров от линии фронта, — радуясь тому, что может переложить ответственность на плечи главного воздухоплавателя, отрапортовал Орверд. — Опасается новых налётов воздушных разбойников. По тревоге были подняты только новые штурмовики «Шершень». Но пока они добрались до наших позиций, враг успел, наверное, проделать половину пути до крепости бандитов. Или куда они там полетели. — Перепугался наш гросс-адмирал, — усмехнулся в пшеничные усы Альфивальд. — Какие-то бандиты напугали его. А считал, что он – покрепче должен быть. Из старой аристократии ведь. Как и все во флоте. Неужели мы вырождаемся, а? — изволил пошутить генерал-оберст. — Не думаю, что это касается всех родов, — быстро нашёлся с ответом Орверд, аристократических корней, как и фельдмаршал Брунике, не имевший. Альфивальд рассмеялся. Если бы он похлопал Орверда по плечу, тот, наверное, не удержался – и вызвал генерал-оберста на дуэль. — Значит, вы утверждаете, что в Соловце уже не осталось никого живого? — отсмеявшись, спросил у него Альфивальд. — Так доложили мне специалисты из химической службы. — Тогда командуйте атаку, — кивнул генерал-оберст. Орверд кивнул взгляд на сумку с противогазом, висящую на поясе заместителя Брунике. Но ничего говорить не стал. Хочет тот отличиться, первым войдя в побеждённую крепость, так тому и быть. Спустя полчаса три полка поднялись из траншей и спокойным шагом направились к воротам крепости. Впереди сапёры, готовые подорвать створки. Шли уверенно, не ожидая сопротивления от потравленных газом урдцев. Соловец, не сдавшийся Дилеанской империи в прошлую войну, пал перед мощью Блицкрига. И это снова доказывает, что перед войсками генерал-кайзера ничто не устоит! Никто не узнает, что чувствовали они, уверенные в себе и несокрушимости их военной машины, когда ворота Соловца отворились им навстречу. Блицкриговцы продолжали наступать скорее по инерции. Тела их продолжали работать в привычном ритме, в то время как мозг был сведён судорогой ужаса. Потому что навстречу им, через открывшиеся ворота Соловца, вышли настоящие живые мертвецы. Иначе не скажешь. В окровавленных гимнастёрках. С замотанными почерневшими тряпками лицами. Кашляющие и плюющиеся кровью. Урдцы шагали медленно, разворачиваясь в стрелковую цепь. Новобранцы, вчерашние рекруты, сделали бы это увереннее. Но чего ждать от полумёртвых бойцов, выплёвывающих на пожухшую траву свои лёгкие. Вот только цепь была ровной. Шагали бойцы, словно на параде. Комендант крепости на правом фланге. Уполномоченный – на левом. Их можно узнать только по мундиру и чёрной кожаной куртке. Лица, как и у остальных, замотаны пропитанными кровью тряпками. И ни у одного из чудом переживших газовую атаку урдцев не дрогнула рука. Нестройный залп уложил всего нескольких блицкриговцев. Но он стал словно сигналом для других. Сигналом к отступлению. Хуже того, позорному бегству! Все бросились бежать, объятые ужасом перед этой чудовищной атакой мертвецов. Бежал и зелёный новобранец, два месяца назад взявший в руки винтовку. И бородатый вояка с имперскими медалями за прошлую войну. Рядовые, унтера и офицеры. Все обратила в бегство атака мертвого гарнизона крепости Соловец. Генерал-оберст Ордис Альфивальд вскинул свой пистолет. Выстрелил несколько раз в ближайшего урдца. Пули пробили его грудь. Но тот и не думал останавливаться. Продолжал шагать, как ни в чём не бывало. Казалось, он даже не обратил внимания на них. Ужас объял генерал-оберста. Он так и замер, не в силах пошевелиться. Даже на курок нажать ещё раз. Хотя патроны в магазине пистолета ещё оставались. Тот боец, в которого стрелял Альфивальд, и прикончил его. Удар штыка пробил живот генерал-оберста. Гранёный клинок вышел из спины. Боец вырвал штык из раны. Ударил для верности ещё раз. Оттолкнул рухнувшего на колени Альфивальда. Перешагнул через его тело. — За удирающим врагом, — голос коменданта крепости был хриплым, он то и дело срывался на кашель. — Бегом марш! — Бей их! — поддержал его уполномоченный. Спотыкаясь, кашляя и отплёвываясь сгустками крови, бойцы Народной армии бежали вслед за врагом. Стреляли на ходу, целя в спины солдат и офицеров. А блицкриговцы не обращали внимания на падающих товарищей. Страх заставлял их бежать быстрее ветра и не крутить головой. Три полка покинули свои позиции. Были обращены в бегство горсткой умирающих от газа людей, которых почему-то не брали пули. Даже мёртвым Соловец не сдался врагу.
(обратно) (обратно)
ЧАСТЬ ПЯТАЯ Миссия в Котсуолде
Глава 1
Народная армия пришла спустя три дня после газовой атаки на Соловец. Фельдмаршал Брунике не спешил снова вести свои войска в атаку на крепость, которую считали проклятой. Причём считали не только блицкриговцы, но и сами бойцы крепостного гарнизона. Они встали лагерем на бывших позициях генерала Орверда, повернув его пушки в сторону линии фронта. А та отодвинулась на несколько десятков километров от Соловца. Теперь она проходила примерно посередине между Соловцом и Берестьем. Несколько раз мы прилетали в лагерь Драгобрата – бывшего коменданта нашей крепости. И снова лететь туда мне совсем не хотелось. Слишком страшно было смотреть на людей в грязных гимнастёрках, с замотанными окровавленным тряпьём головами. Тряпки бойцы не снимали потому, что слишком уж страшно выглядели их лица под ними. Смотреть друг на друга в таком случае становилось, видимо, совсем уж жутко. Заходить в крепость, где всё ещё было полно газа, никто не решался. — А разве в Соловце противогазов нет? — поинтересовался я в первый прилёт из крепости Китобоев у Чудимира. Бывший комбат принял командование остатка гарнизонного полка после смерти Колывана. — Есть конечно, — речь Чудимира была невнятной. То ли из-за тряпки на лице, то ли из-за сожжённой газами гортани. — На складе лежат, в ящиках. Несмотря на войны, никто их забирать не спешил. — Как всегда, — кивнул я. — Пока жареный петух не клюнет… — Заканчивать фразу не имело смысла. — Никто не хотел таскать с собой ещё и сумку с противогазом, — пожал плечами Чудимир. — И без того слишком много всего на себе тягать приходится. — А нужного как раз и не оказалось. Наш разговор тогда прервался кошмарным кашлем одного из бойцов. Умирающие, или кажущиеся такими, лежали в госпитальной палатке с красным крестом. При них сидели товарищи – ни врачей, ни фельдшеров не осталось. Не пережили они газовой атаки. Умирали и те, кто вышел из ворот Соловца, но с жизнью они расставались долго и страшно. К примеру, молодой боец, который прикончил штыком генерал-оберста, постоянно кашлял, сплёвывая тёмно-красные сгустки. И каждый раз из простреленной груди его били фонтанчики крови, пропитывая перевязку. Однако умирать он не спешил. — А Народной армии всё нет, — невпопад заметил Чудимир. Народная армия пришла через три дня. Первыми появились конные разъезды разведчиков. Они встретили выживших бойцов Соловца – и едва не открыли огонь по своим. Слишком уж страшно выглядели их товарищи. Однако разобрались и доложили о выживших бойцах гарнизона. Когда я прилетел в крепость в четвёртый раз, там уже был разбит военный лагерь Народной армии. И части её всё прибывали. Постоянно подтягивались колонны пехоты. Ехали своим ходом танки. Катились бронеавтомобили. Рядом с ними гарцевали кавалеристы. Здоровенные першероны тащили орудия. Грузовики везли тонны боеприпасов. В Прияворье пришла война. Выживших бойцов соловецкого гарнизона, в каком бы состоянии они ни были, вывезли в глубокий тыл. Официально, в лазарет, но почему-то мне казалось, что совсем не туда. И дальнейшая судьба их будет далеко не простой. Как только я приземлился, к моему «Шмелю» тут же подбежал аэродромный техник. На основе нашего старого лётного поля здесь уже сделали нормальный передвижной аэродром. Выравняли покрытие. Разметили полосы. Поставили большие палатки, которые станут временными ангарами для аэропланов. — Товарищ военлёт, — отдал мне честь техник, — вас ждут. — Ясно, — кивнул я, выбираясь из кабины. Ждал меня – точнее не меня, конечно, а любого летуна из крепости Китобоев – сам командующий армией. Товарищ Бессараб. Он воевал в этих местах ещё в гражданскую войну – и знал всё Прияворье, что называется, как свои пять пальцев. Бравый командарм поразил меня в первого взгляда. Богатырского роста и телосложения. С начисто выбритой головой, но с карикатурно маленькими усиками. Такие, кажется, в Народном государстве называли как раз по его имени бессарабскими. Форма на нём сидела идеально, будто влитая. — Кто такой? — спросил он у меня, не прибегая ни к чьей помощи. — Военлёт Готлинд, — ответил я, отдавая честь. — А, это дилеанский шпион, — кивнул командарм, и у меня по спине побежали струйки ледяного пота. Шутит ли он? Или может на самом деле считает меня шпионом. — Дилеанская империя – союзник Народного государства, — ответил я. — Правильно! — хлопнул меня по плечу командарм. От этого удара я едва не повалился на пол штабной палатки. Находившиеся рядом с ним командиры только усмехнулись, хотя и поглядели на меня с уважением. Видимо, не все вставали после подобных хлопков. — Вы с чем прилетели, товарищ дилеанский шпион? — спросил у меня Бессараб. — Я из крепости Китобоев, — ответил я слегка невпопад. — Представляю сейчас всех летунов крепости Соловец. Мы были отправлены к китобоям по приказу коменданта Соловца. — Знаю уже, — не слишком вежливо перебил меня Бессараб. — Значит так. Что с вами делать – я не знаю. Так что пока придётся вам посидеть в гостях у Бронда. Взять к себе не могу. Хотя и нужны мне летуны, а не имею права – насчёт всего соловецкого гарнизона есть отдельный приказ. За вами прибудут люди с особыми распоряжениями. Я доложил наверх, где именно находятся летуны крепости. У вас больше ничего нет, товарищ военлёт? — Никак нет, — отчеканил я. — Тогда свободен. Отправляйся в крепость Китобоев и сообщи новости остальным товарищам военлётам. И уже когда я выходил из палатки, командарм остановил меня и сказал: — Мне тоже это не нравится. Военлётов не хватает – они нужны как воздух. Есть приказ о тех, кто газовую атаку пережил. И вы под него подпадаете. Так что ничего я поделать не могу. Как бы ни хотелось. Не то, чтобы я был так уж не рад тому факту, что не отправлюсь на фронт. Воевать мне не хотелось совсем. Я ведь от войны сбежал на Урдский север, но она нашла меня и там. Теперь же, когда я смирился с тем, что быть мне снова военлётом, из-за военной бюрократии оказываюсь в тылу неизвестно насколько долго. Судьба всё же любит играть с нами. Оставаться в крепости Китобоев, когда родина ведёт войну, не хотелось никому, кроме меня. Я, конечно, тоже делал вид, что рвусь на фронт, стараясь не переиграть. Ведь Урд всё же был моим пристанищем, а не родиной. И имей я возможность – сбежал бы ещё дальше. Только б от войны подальше. Но пока я военлёт Народного государства, сделать этого я не могу. Слишком велик риск. Больше всех возмущался, конечно же, комэск Всполох. — Да плевать на все эти приказы! Есть только один приказ во время войны – вперёд на врага! И нет приказа сидеть в тылу! Нет, товарищи военлёты, вы как хотите, а я – сбегу. И Бронд меня не удержит. Сидевший с нами командор Китобоев только рассмеялся. Он много времени проводил с нами. Мы сидели и часто пили ту самую казёнку, которую Бронд получил за пленение «Дерфлингера». За это время Бронд даже ухитрился худо-бедно выучить урдский язык, хотя говорил он намного хуже, чем я. — Я никого из вас не держу, — сказал он Всполоху. — Летите, куда вам угодно. Хоть бы и сразу на фронт. Аэропланы ваши полностью отремонтированы – так что хоть сейчас в бой. — Вот именно! А мы тут сидим и казёнку трескаем. Будто и нет войны. И враг нашу землю не топчет. — Кстати, уже не топчет, — заметил я. — После атаки из Соловца Брунике отвёл свои войска почти к самому Берестью. А теперь товарищ Бессараб окончательно вытеснил блицкриговцев за границу. Теперь линия фронта проходит как раз по ней. Бои, кстати, почти затихли. Видимо, снова начинается окопная война. — Да какая бы ни была, а это война, — упорствовал Всполох. — И мы должны быть там. — Думаю, скоро будете, — Бронд разлил всем очередную бутылку казёнки. — Военлёты всегда нужны, значит, исправят приказ – в той части, которая вас касается – и отправитесь вы на фронт. Пока же нам оставалось гостить у Бронда. И предаваться безделью. А от безделья тянуло пить. Делать-то всё равно нечего. Первое время ещё наблюдали за починкой наших аэропланов. Но когда их отремонтировали, делать стало нечего вообще. Вот и сидели мы часами у Бронда, коротая время за разговорами и казёнкой. Однако в эту спокойную и размеренную жизнь с казёнкой и длинными разговорами ворвался вихрем товарищ Гневомир. Он примчался на «Народнике» – безразгоннике урдской модели, первом аэроплане, сделанном в Народном государстве. Это была двухместная машина. За рычагами её сидел опытный летун, а страж располагался у него за спиной. Едва ли не все свободные от дел выбежали на лётное поле – поглядеть, кто же это прилетел. Конечно же, я и мои товарищи военлёты из Соловца, не были исключением. Особенно после того, как Баташ узнал в летящем к крепости безразгоннике именно двухместную модель «Народника». Летун легко выбрался из кабины аэроплана. А вот пассажир вылезал долго. Он явно не был привычен к перелётам. Тем более, к долгим. Судя по скованным движениям пассажира, в небе ему пришлось провести не один час. — Товарищи! — выкрикнул пассажир, которым был не кто иной, как Гневомир. — Мне нужно поговорить с вами и комендантом этой крепости. Немедленно. Я понял, что хороших новостей ждать не приходится. Мы собрались в привычной уже комнате Бронда. Командор даже вынул из ящика бутылку, но страж отрицательно замахал руками. — Нет-нет-нет! — сказал он. — Разговор у нас будет коротким. И мне как можно скорее надо будет вылетать. Воспользовавшись возможностью, Гневомир с удовольствием вытянул ноги. А затем неожиданно опёрся руками на стол и уронил голову в раскрытые ладони. — Что стряслось, товарищ Гневомир? — обратился я к нему на правах человека, знающего его лучше остальных. Собственно, никто, кроме меня, Гневомира не видел в глаза до этого дня. — Нам ударили в спину, товарищи, — сказал он. Голос стража Революции звучал несколько невнятно. Он не отрывал ладоней от лица. — В то время, как вы вели бои под Берестьем и Соловцом против фельдмаршала Брунике, на юге блицкриговцы перешли границу. Двумя корпусами при поддержке цириков князя Махсоджана. Собственно, наше нападение на Баджей и стало поводом для объявления войны. Блицкриг и Махсоджана поддержала Бейликская порта. Армия Гюрай-бея, которая насчитывает несколько сот тысяч солдат. Пограничные заставы и крепости не продержались и нескольких часов. Их просто завалили трупами бейликов. В Порте не привыкли считаться с потерями. Дешт захватили через три дня после начала войны. Как только стало известно о наших поражениях, многие князья Великой степи присоединились к Махсоджану, вспомнив о его религиозном титуле и «оскорблении веры», которые мы нанесли им, уничтожив Баджей. — А товарищ Гамаюн? — я понимал, какой ответ услышу, но вопрос задать должен был. — Погиб товарищ Гамаюн, — Гневомир отнял руки от лица и поглядел на меня. — Он был в Деште, и отказался покинуть город. Хотя отлично знал, что тот обречён. И не хуже того знал, как принято поступать с уполномоченными и стражами Революции. — А мы сидим тут! — вскочил со своего места Всполох. — Нет! Дольше я сидеть у Китобоев не намерен. Довольно с меня. Пусть трибунал, но я ещё успею повоевать с Блицкригом. — Не будет трибунала, — успокоил его Гневомир. — Бессарабу уже передан по телеграфу приказ принять вас в ряды воздушных сил его армии. Вот передышка и закончилась. Я снова отправлялся на войну. — Только к товарищу Готлинду у меня отдельное дело, — добавил страж. — Мне нужно поговорить с ним наедине. — Моя комната в вашем распоряжении, — произнёс Бронд, вставая из-за стола. В руке он по-прежнему держал запечатанную бутылку казёнки. — Идёмте, товарищи военлёты. Отметим ваше возвращение на войну. Летуны и командор Китобоев вышли из комнаты. Оставили нас с Гневомиром наедине. — И что же вы приберегли для меня? — спросил я стража. Тот выпрямился на стуле. Вынул из кармана очки, водрузил их на нос. — Тебя хотят видеть в столице, — без предисловий начал он. — Точнее нас обоих. Объяснять что-либо здесь и сейчас слишком долго. К тому же, я и не имею права говорить многого. А ещё большего – просто не знаю. — Ты можешь ответить мне на один вопрос, товарищ Гневомир, — вздохнул я, — почему именно я? — Точно сказать не могу, — покачал головой страж Революции, — но мне почему-то кажется, что это как-то касается твоего баджейского приключения. Только теперь я понял, что Гневомир обращается ко мне на «ты», и называет «товарищ», а не гражданин. — Ты серьёзно настроен вылетать так быстро, как сказал? — спросил я у Гневомира. — Летун мой останется в армии Бессараба, — ответил тот, — а я уж как-нибудь вытерплю перелёт до столицы. — Тебе, конечно, виднее, — покачал я головой. — Однако я бы на твоём месте отдохнул бы немного сначала. Нам ведь не один день лететь. Даже на безразгоннике перелёт займёт не меньше недели. — Потерплю, — отрезал Гневомир. — Сроки у нас весьма сжатые. — Ну, раз так, — пожал плечами я, вставая со стула. — Тогда идём, товарищ Гневомир. «Народник», скорее всего, уже готов к вылету. — Тем лучше, — кивнул Гневомир. Мы вернулись к взлётно-посадочным полосам крепости. Механики, действительно, уже закончили с «Народником». Аэроплан стоял на полосе, готовый к взлёту. Там же находились и военлёты вместе с Брондом. — Быстро вы улетаете, — произнёс командор Китобоев. — Совсем отдохнуть не желаете, товарищ? — Времени нет, — бросил в ответ Гневомир на достаточно чистом имперском. Коротко попрощавшись с товарищами, я сел за штурвал незнакомого аэроплана. Придётся осваивать его прямо в воздухе, как это было с «Носорогом». Но мне это не впервой. — Устроился, товарищ Гневомир? — обернулся я к стражу, примащивающемуся сзади меня. — Вполне, — ответил он. — Можно взлетать. — Ну, значит, от винта! «Народник» поднялся в воздух. Я развернул его – и, сверившись с картой, направил аэроплан к столице Народного государства.(обратно)
Глава 2
«Народник» оказался отличной машиной. Шёл ровно. Не рыскал и не дёргался при длительном перелёте. А лететь нам пришлось не одни сутки. Лишь один раз мы приземлились на небольшом аэродроме близ военного городка. Прибыли точно по расписанию, а потому нас встретили техники и командир с уполномоченным воинской части. Пока в нашем аэроплане меняли аккумуляторы, мы с Гневомиром могли хоть немного отдохнуть. Нам выделили топчаны, на которых, скорее всего, спали техники, дежурившие по ночам. Предложили консервы и горячий чай. Однако от еды мы с Гневомиром отказались. После полутора суток в небе хотелось только вытянуться на топчане, давая отдых уставшим ногам и спинам. Несмотря на вынужденное долгое молчание, разговаривать тоже не тянуло. Мы улеглись на топчанах. Сон подкрался незаметно. Казалось, мы не успели и глаз сомкнуть, как нас уже будят командир с уполномоченным. Нам в дорогу сунули термос и бумажный кулёк с бутербродами. Распрощавшись с военлётами, даже имён которых не знали, мы с Гневомиром забрались в аэроплан. И я снова поднял его в небо. Еда и горячий кофе из термоса пришлись очень кстати. Есть захотелось быстро. Особенно после короткого отдыха. В общем, перелёт дался мне в чём-то легче, чем предыдущий, когда пришлось лететь на «Носороге» из-под Усть-Илима в Баджей. Но в чём-то и тяжелее. Короткий отдых и еда с горячим кофе, большая часть которого досталась мне, конечно, облегчили полёт. С другой стороны, в прошлый раз у меня был сменщик, можно было хоть ненадолго отпустить рычаги. Да и кабина «Носорога» заметно больше. Сейчас же у меня уже спустя несколько часов снова затекли ноги и заныла спина. Приземлились мы уже не в самой столице Народного государства, а на ещё одном военном аэродроме за городом. Только этот аэродром был куда больше предыдущего. И отдохнуть в этот раз нам не дали. Едва мы с Гневомиром, хрустя суставами, выбрались из «Народника», к нам уже шагала весьма внушительная делегация из пятерых человек. Возглавлял её высокий человек в чёрном кожаном плаще поверх формы. С бритой головой, как у товарища Бессараба и такими же усиками. Правда, не столь крупного телосложения, что видно было, несмотря на кожаный плащ. — Здравствуйте, товарищи, — подал он нам с Гневомиром руку. — Вы пунктуальны. Это радует. Идёмте. Он развернулся и зашагал к небольшому зданию. Четверо его сопровождающих направились следом, отрезав нас от бритоголового. — И кто это такой? — спросил я у Гневомира. — Большой человек, — ответил тот. — Товарищ Огнедар – начальник разведки Урда. Пояснять дальше Гневомир ничего не стал. Да и не было особенной нужды в пояснениях. Помощники проводили нас до входа в здание. Они остались на улице, пропустив нас следом за товарищем Огнедаром в дом. Собственно, дом этот состоял из одной комнаты. Всю обстановку её составляли стол и пять стульев. Огнедар оседлал один из них, предложив нам присаживаться напротив него. — Времени у нас почти под обрез, — без лишних предисловий начал он. — Так что пока слушайте меня и не перебивайте. Положение Народного государства крайне тяжёлое. Да, крепость Соловец продержалась намного дольше, чем должна была, и этим спасла весь Урд. Соединившись, армии Брунике и Онгемунда, должны были рассечь наши войска в Прияворье и в приграничных с Великой степью областях и окружить весьма значительную группировку. Именно поэтому Народная армия пришла на помощь Соловцу так поздно. Нам удалось остановить Онгемунда и Гюрай-бея, а Брунике даже выдавить за границу. Но положение всё ещё очень тяжёлое. И всё может решить вмешательство Котсуолда. Островитяне пока держатся в стороне от войны. Однако в Котсуолде объявился наш старый знакомый Адмирал. И вы сами понимаете, что нам это совсем не нравится. Котсуолд уже вооружал Адмирала и его армию. Слал винтовки, пулемёты, целые эшелоны боеприпасов. Блицкриг весьма успешно прикрылся князем Махсоджаном. Теперь Котсуолд вполне может поступить точно так же. Наша задача этого не допустить. Он перевёл дух. Ни я, ни Гневомир не стали спрашивать, при чём тут мы. Были бы ни при чём, нас бы так срочно не выдёргивали с самых окраин Народного государства. Практически с линиифронта, где и я, и Гневомир могли принести определённую пользу. — Вы, товарищ Готлинд, возможно, наш единственный ключ к Адмиралу. Вы ведь были представлены ему. Он допустил вас до сверхсекретных экспериментов с их чёртовым газом. И, главное, сам Адмирал вряд ли догадывается, что именно вы, товарищ Готлинд, послужили причиной гибели Баджея. Вашей основной задачей, товарищ Готлинд, будет каким угодно образом скомпрометировать Адмирала в глазах котсуолдского правительства. Или же наоборот. Делайте что угодно, Готлинд, но Котсуолд не должен поддержать Адмирала и вступить в войну на стороне Блицкрига. В этом случае нам конец. Это я говорю, чтобы вы понимали всю серьёзность возложенной на вас миссии. — У меня только один вопрос, товарищ Огнедар, — сказал я. — Почему именно я? Ведь, как ни крути, а настоящим гражданином Народного государства я не являюсь. Всё время у вас на подозрении, хотя уже не под гласным надзором. Однако именно на меня вы возлагаете миссию такой важности. — Я уже всё объяснил, — отмахнулся Огнедар. — А если проще сказать, товарищ Готлинд, то нет у нас выбора. Одного человека, даже такого профессионала, как товарищ Гневомир, недостаточно. Ваше присутствие придаст его появлению достоверности. Мы вынуждены рисковать. Тем более, — почти повторил шутку командарма Бессараба начальник разведки Народного государства, — что если вы и шпион, товарищ Готлинд, то дилеанский. А Империя – наш союзник в этой войне. Мне снова стало как-то не по себе. Дальше всё шло в том же безумном ритме. Огнедар встал из-за стола. Поглядел на наручные часы. — До отлёта «Лузитании» осталось сорок минут. Места для вас уже забронированы и оплачены. Осталось только добраться до аэропорта. Авто ждёт вас. Одежда у вас не вполне подходящая. Но багаж на «Лузитании» тоже уже готов. Смените платье уже там. Оружие оставите в автомобиле. В ваших чемоданах лежат два котсуолдских револьвера и пара блицкриговских пистолетов. Патронов по пятьдесят штук на каждый ствол. Если что, в Котсуолде разрешено свободное ношение оружия, пока страна не вступила в войну. До начала войны с покупкой патронов проблем у вас возникнуть не должно. Мы вышли из дома. Вместе с Огнедаром и его свитой прошли к большому чёрному автомобилю. Нас усадили на заднее сидение. Вперёд сел начальник разведки. Свита осталась на лётном поле. — Значит так, — сказал водителю Огнедар, снова поглядев на часы, — гони во весь опор. Плевать на правила. Через двадцать минут мы должны быть в Чашниково. — Плевать на правила, — как-то недобро усмехнулся шофёр, — это я люблю. Двигатель автомобиля утробно зарычал. Плюнул клубом чёрного дыма. И рванул с места так, что нас вдавило с мягкие кожаные сидения. На въезде в город водитель и не подумал снизить скорость. Он нёсся по вечерней столице Народного государства, действительно, не соблюдая никаких правил дорожного движения. Видимо, к подобному поведения авто представительского класса здесь привыкли, а потому уступали дорогу. Хотя, наверное, возмущались про себя очень сильно. Странные это были ощущения. Сидеть в автомобиле, несущемся на невероятной скорости по городу. Вроде бы аэроплан летит намного быстрее, но там я всегда контролировал ситуацию. Пассажиром летать не приходилось. А тут я всякий раз удивлялся, как это удавалось шофёру вписываться в крутые повороты на такой скорости. Авто ведь довольно тяжёлое. Его должно заносить на каждом вираже. Но – нет. Колёса автомобиля ни разу даже не приблизились к бордюру. — Тормози, — велел Огнедар. — До Чашникова доберётесь на трамвае. Время позволяет. Билеты заберёте прямо в кассе. Ступайте, товарищи. С богом. Изогнувшись, Огнедар протянул нам руку. Мы по очереди пожали её и выбрались из автомобиля. Давно мне не приходилось ездить на трамвае. Уже и забыл когда прыгал на его подножку в прошлый раз. Кажется, это было ещё в империи до моего отъезда на Урдский север. До аэропорта Чашниково ехать было всего пару остановок. Названия их оглашала женщина-кондуктор. Купив билеты, мы не стали уходить от дверей – всё равно выходить скоро. Мы выскочили на остановке аэропорт и быстрым шагом припустили к зданию. — Ну что же вы так поздно, товарищи, — покачала головой женщина на кассе, выдавая нам билеты. — Заранее забронировали и оплатили, и являетесь в последний момент. А ведь знаете же, что после отхода воздушного судна деньги уже не возвращаются. — Вы, гражданочка, вместо того, чтобы лекции нам читать, — ответил ей Гневомир, — лучше выдайте билеты поскорее, чтобы мы точно на корабль не опоздали. — Конечно-конечно, — женщина в кассе умудрялась искать наши билеты и болтать. — Распишитесь в получении. Товарищ Готлинд, — она развернула ко мне книгу, поставила вечным пером галочку напротив моего имени и протянула перо мне. — Иностранец? — обратилась женщина к Гневомиру, наверное, думала, что я по-урдски не понимаю. — Я гражданин Народного государства, — в который уже раз повторил ей я. — Понятно-понятно, — покивала женщина, ничуть этому не удивившись, как будто граждане Урда с имперскими именами у неё тут едва не каждый день билету покупают. — Товарищ Гневомир, распишитесь тут, — она поставила галочку и протянула перо моему спутнику. — Ваши билеты, — убрав книгу, протянула нам билеты женщина. Сверилась с часами у нас за спиной. — «Лузитания» отправляется через три минуты. Поторопитесь. Несмотря на свою профессию авиатора, кататься на роскошных воздушных лайнерах мне ещё ни разу не приходилось. Летал я всё больше за рычагами аэроплана или в каютах линкоров с авианосцами. И потому мне стоило известных усилий не крутить головой, когда мы с Гневомиром поднялись на борт воздушного судна. Первым делом, прямо с трапа нас встретил помощник капитана в роскошном белом мундире, богато разукрашенном золотым галуном и фуражке с высокой тульей. — Добро пожаловать на борт, — выпалил он заученную фразу. — Наш корабль отправляется через минуту. Разрешите взглянуть на ваши билеты? Мы протянули билеты. Помощник сверился с ними. Кивнул. — Ваш багаж уже доставлен в каюту. Юнга проводит вас, — он махнул рукой мальчику в белоснежной фланельке и бескозырке. Оторвав контрольный талон, помощник вернул нам билеты. И мы с Гневомиром отправились вслед за мальчиком в бескозырке. Воздушный корабль поражал. Иначе не скажешь. Роскошными коврами на полу. Они были такими толстыми, что шагов не слышно. Резными панелями на переборках. Деревянными перилами трапов. Широкими иллюминаторами с легкомысленными невесомыми занавесочками. — Ваша каюта, — произнёс юнга, остановившись у деревянной двери. На щите перед ней висели три ключа. — По одному для каждого пассажира, — пояснил юнга, — а третий заберу я. Он будет храниться в особом шкафу у капитана. И только сам капитан имеет право отдать приказ открыть вашу каюту. — Это радует, — усмехнулся Гневомир. Юнга говорил на урдском вполне сносно, как и помощник капитана, встретивший нас. Однако в речи их был слышен весьма заметный котсуолдский акцент. — Кстати, весьма советую после отлёта нашего корабля, — добавил юнга, снимая ключи со щита и отдавая нам два, а третий пряча в карман, — подняться на верхнюю палубу. Взлёт «Лузитании» – весьма впечатляющее зрелище. Но в этот раз нас из-за военного времени будут сопровождать два дредноута «Колосс» и «Отмщение». Они поднимутся в небо одновременно с «Лузитанией». На это стоит посмотреть! Он попрощался с нами – и быстрым шагом отправился по коридору. — Странное дело, — покачал головой Гневомир. — Котсуолдским броненосцам разрешено приземлиться рядом со столицей Урда. Не думал, что подобное может быть. — Война, — только пожал плечами я. — Котсуолдцы боятся, что их пассажирский лайнер могут сбить. В небе идёт такая драка, что уничтожение «Лузитании» легко могут списать на превратности войны. Тем более, что Котсуолд пока государство нейтральное. — А ведь взрыв «Лузитании», — задумчиво произнёс Гневомир, — может стать первоклассной провокацией. Котсуолд его ни за что не простит. — Ты только взрывать его не вздумай, — усмехнулся я. — Котсуолд – королевство себе на уме. И как воспринимать такую вот провокацию, они уже будут решать сами. — Ты, конечно, у нас заграничный спец, — в тон мне ответил страж, — но в международном положении я разбираюсь не хуже твоего. Чемоданы наши были подписаны, чтобы мы не перепутали, кому какая одежда предназначена. Так что переоделись мы быстро. Вот только сама одежда, по крайней мере, для меня оказалась непривычной. Я такую не носил, наверное, ни разу в жизни. В чемодане были аккуратно уложены несколько котсуолдских костюмов из серой и чёрной шерсти. Под ними обнаружился десяток белоснежных рубашек и отдельно воротнички с манжетами – последний без счёта. Упакованные в коробки, тут же лежали два здоровенных пистолета. Своё оружие мы оставили в чёрном авто. При входе на «Лузитанию» нас не проверяли, однако лишний раз рисковать и в самом деле не стоило. Тут же нашлись и патроны с парой запасных магазинов на каждый пистолет. — Славно нас экипировали, — протянул Гневомир. В его чемодане, кроме отличных костюмов, лежал ещё и комплект урдской униформы старого образца. Такую мне не раз приходилось видеть в Баджее. Судя по качеству, форма офицерская, но без знаков различия. — Вот те на, — усмехнулся он, — даже саблю не забыли. В своё время урдский офицер без сабли из дому не выходил. Но пока её доставать рано, — Гневомир бережно уложил саблю обратно в чемодан. — Вот пересечём урдскую границу – и мне можно будет перевоплощаться. А пока довольствуемся статским платьем. Даже сама речь Гневомира изменилась, пока он перебирал одежду. Заговорил так, что сразу стало понятно, к какому именно классу он относится. В Урде про таких говорили «из бывших» – чаще всего с презрением. Быть таким вот «из бывших», в Народном государстве стало уже не столь опасно, как в первые годы после свержения царя, однако чуть что, именно они оказывались под подозрением первыми. — Скажи, Гневомир, — обернулся я к нему, — ты ведь из аристократов, верно? — Из служивых людей, если быть точным, — ответил Гневомир. — Знаю я, что ты хочешь узнать. Почему я вдруг оказался на стороне народной власти? А всё просто. Ещё в самом начале я хотел покинуть страну. Плевать я тогда хотел и на Адмирала с его идеями, и на конвент. Тем более что обе стороны стоили друг друга. Кровь лить не стеснялись. Но уже на границе меня перехватил товарищ Гамаюн. Он как раз там народную законность устанавливал. А я искал контрабандистов, которые согласились бы переправить меня в империю. Тогда и пересеклись наши дорожки.Узилищем для Гневомира Милорадова стала крохотная камера, где едва помещался тонкий топчан. По сути это был разгороженный фанерными стенками склад. В других таких же камерах сидели и выжившие контрабандисты, и прочие враги новой власти Урда. Гневомир был уверен, что после схватки в убежище контрабандистов, он уж точно обречён. Ведь когда ворвались стражи Революции, он без зазрения совести застрелил двоих. И отстреливался до последнего патрона, засев за прочным столом. Успел даже подхватить револьвер убитого контрабандиста. В барабане ещё оставалось три патрона, может, удастся пристрелить ещё хоть одного косорылого. У Гневомира не было ненависти с новой власти и её представителям. Но тут уж как на фронте – либо ты их, либо они тебя. Бывший офицер царской армии думал, что его не сумеют взять живым. Вот только он не учёл, что руководит стражами сам товарищ Гамаюн. Лихой матрос небесного флота ловко перепрыгнул стол, за которым сидел Гневомир. Он как будто из-под земли вырос прямо перед ним. Ударом ноги Гамаюн выбил револьвер. Тот отлетел к стене, звякнув о каменный пол. Второй удар отправил Гневомира во тьму. Очнулся новоявленный враг Народного государства уже в этом узилище. — На выход, — раздался голос, и фанерная дверь камеры отворилась. На пороге стоял боец в гимнастёрке и богатырке с косой, молотом и башенной короной. — Выходи, контра, — боец сделал приглашающий жест свободной рукой. Правой он придерживал винтовку. — Товарищ Гамаюн поговорить с тобой желает. — Ну, раз сам товарищ Гамаюн, — протянул Гневомир, с нарочитой ленивостью поднимаясь с топчана. — Ты давай пошевеливайся! — поторопил его боец. — А то штыком подгоню. Угрозу Гневомир воспринял серьёзно. Он поднялся на ноги и поспешил за бойцом. Гамаюн, одетый в ту же матросскую форму и бескозырку, сидел за столом в складской конторе. На столешнице перед ним лежал пистолет в деревянной кобуре. — Свободен, — махнул страж Революции бойцу. — А ты присаживайся, гражданин Милорадов. Поговорить нам с тобой надо. — Если полицмейстер предлагает садиться, как-то неудобно отказывать, — усмехнулся Гневомир. Но Гамаюн, кажется, шутки не понял. — Я тебе не полицейский! — хлопнул кулаком по столу Гамаюн. — И замашки свои старорежимные брось. — От удара пистолет в кобуре подпрыгнул. — Садись, говорят тебе. Гневомир, которому редко изменяла его вечная язвительность, внезапно устыдился своих слов. Этот матросик вполне мог прикончить его ещё на квартире контрабандистов. Однако взял живым. Мог бы расстрелять, а то и хуже того, повесить без суда и следствия. Но хочет поговорить. Вот только о чём? И для чего этому товарищу нужен этот разговор? Выяснить это Гневомир мог только одним образом. — Контрабандисты, все как один, поют, что ты – не с ними, — начал Гамаюн. — Не хотят иметь ничего общего с бывшим. Правильное вот слово для вас придумали – бывшие. Кончилось ваше время. Вышло. Даже бандиты не хотят уже с вами дело иметь. — Вот потому я хочу уехать из Народного государства, — всё же не удержался Гневомир. — Так контрабандисты и говорили на допросах, — кивнул Гамаюн. — И вот что я хочу тебе сказать, гражданин Милорадов, со дня на день мы заключим мир с империей. Для Народного государства война закончится. И поедут через границу поезда. Подождать вам осталось несколько дней. Не надо было у контрабандистов отсиживаться. И ведь последним золотом заплатили им, так? — он вынул из стола знакомый Гневомиру мешочек. Толкнул по столешнице к арестованному. — Забери его, кстати. Нам вашего золота не надо. Гневомир поглядел на мешочек. Очень захотелось воровато оглянуться. Однако увесистый мешочек в карман спрятал. — Оружие тебе на входе вернут, — добавил Гамаюн. — Я что же – свободен? — не понял Гневомир. — Вот ответишь мне на один вопрос, гражданин Милорадов, и – свободен. Вот что ты мне скажи, гражданин Милорадов, почему ты уезжаешь из страны? — Не хочу воевать ни на одной стороне, — ответил Гневомир. — Не хочу убивать урдцев ради каких-то химер и идей. — Вот слушаю я тебя, а понять не могу. Мы дерёмся за новую власть. Такие как ты для нашей власти – самые опасные. Вовсе не те, кто ушёл воевать вместе с Адмиралом. А вот именно такие, как ты, гражданин Милорадов. Сначала уедете из страны, но не навсегда. Знаю я вас, считаете, что народной власти год-два – и конец придёт. А как всё на свои места встанет, сразу назад побежите. К Адмиралу под крыло! Вот только если наша возьмёт, тоже ведь обратно попроситесь. И ладно бы коммерсанты, дельцы-купцы разные. Они нам сейчас только помеха. Но ты-то боевой офицер. Я читал дело твоё. Ведь такие люди нужны Урду! Вот так, — Гамаюн провёл ребром ладони по горлу, — нужны. Как воздух. А ты – бежать думаешь. Вот тогда-то Гневомир и испытал чувство, о котором, как ему казалось, он прочно позабыл с самого детства. Стыд. Жаркий, душный. Как будто в складской конторе мгновенно поднялась температура. — А теперь иди отсюда, куда тебе угодно, гражданин Милорадов, — махнул ему рукой Гамаюн.
— Я вот только чего понять не могу, — спросил я у Гневомира, — как ты оказался среди стражей Революции? Как я понял, ты служить новой власти не хотел. Гневомир в этот момент помогал мне управиться с галстуком. Куда лучше меня подкованный в подобных вещах, мой спутник уже помог мне с манжетами и воротничком. Теперь же примерял на меня галстук. — Понял, что без меня этой власти с врагами бороться будет трудно, — ответил Гневомир.
* * *
Попался товарищ Гамаюн классически. На своей безмерной вере в себя. И не проболтайся один старинный фронтовой товарищ Гневомиру о том, что, мол, завтра будут кончать главного стража косорылой революции в городе, тот бы не сумел помочь. А всё дело было в огромных ценах на еду и спиртное, которые ломили в здешних кабаках. Из-за них обыватели придумали очень простую штуку. Ели-пили вдвоём. Один брал еду, второй – выпивку. Запас золотых червонцев стремительно истощался, а переговоры между империей и Народным государством всё шли. И поезда пускать за границу не спешили. Каждый раз проверяя содержимое мешочка, Гневомир думал, что так скоро ему не на что будет жить за кордоном. Именно с целью разделить еду и питьё подсел к Гневомиру фронтовой приятель. Выглядел бывший офицер достаточно неплохо. Явно не бедствовал. И вполне возможно, главной целью его был разговор с Гневомиром, а вовсе не обед с казёнкой. Они выпили четверть бутылки, прежде чем товарищ решился-таки заговорить. — Нам уже известно, что тебя взяла косорылая охранка, — сказал он. — И мы рады, что тебе удалось отвертеться. Скажи только честно – почему? — Контрабандисты, по делу которых меня взяли, — сказал Гневомир, — сами активно заявляли, что я к ним никакого отношения не имею. Боятся связываться с бывшим. — Уголовники, что с них взять, — усмехнулся бывший товарищ. — Но оно к лучшему. Мне поручено было проверить тебя, и я считаю, что ты нам подходишь. — Подхожу для чего? — спросил у него Гневомир. — Для нашего дела, — загадочно произнёс его собеседник. — И оно тебе, я считаю, очень понравится. Бывший фронтовой товарищ ночью постучался в дверь снимаемой Гневомиром комнатки. И он был не один. Их было пять человек. Вместе с Гневомиром шестеро. Они долго шагали по тёмным улицам приграничного города. Явно петляли. Видимо, бывший фронтовой товарищ плохо знал Гневомира. В отличие от товарища Гамаюна. Дом, куда его привели, на самом деле, находился не так далеко от съёмной квартиры, где жил Гневомир. В закопченных окошках его горел свет. Все шестеро быстро вошли в дом. В единственной комнате его мгновенно стало тесно. Внутри стоял недавний знакомец Гневомира. Товарищ Гамаюн. Гневомир понял, что его опасения оправдываются. — Так это ты мне письмо прислал, гражданин Милорадов, — усмехнулся Гамаюн, снимая кобуру с пистолетом и бросая его Гневомиру. — Значит, выбрал себе сторону. — Молчать! — выкрикнул предводитель их компании, державшийся с заносчивостью истинного аристократа. И не из служивых людей. — Говорить будешь, когда я разрешу. — Вы же сами, граждане контрреволюционеры, решили поговорить со мной, — пожал плечами Гамаюн. — Никто с тобой разговаривать не будет, быдло! — рявкнул предводитель. — Значит, убивать пришли, — кивнул Гамаюн, не обращая на него никакого внимания. Он как будто сам с собой разговаривал, словно один он был тут в этом грязном домике с закопченными окошками и керосиновой лампой. — Вшестером на одного. Да ещё и дождались, когда я оружие отдам. А скоро разговоров о благородстве говорите. — Благородство не для такого быдла, как ты! Вот именно после этих слов предводителя Гневомир и принял для себя решение. Все его спутники смотрели только на отважного стража Революции. Товарищ Гамаюн пришёл по их вызову один. И даже отдал пистолет. А ведь понимал, что его убивать будут. Пользуясь тем, что никто не смотрит на него, Гневомир расстегнул кобуру, которую всё ещё держал в руках. И кинул её Гамаюну. Страж Пролетарской революции ловко поймал её. Выхватил из неё пистолет раньше, чем пришедшие его убивать господа успели понять, что происходит. Грянул первый выстрел. Предводитель упал, даже не успев схватиться за пробитую пулей грудь. Остальные четверо только потянулись за оружием, а у Гневомира оно уже было в руках. Он дважды выстрелил в спину стоящим впереди контрреволюционерам. Дважды рявкнул мощный котсуолдский револьвер. С такого расстояния его пули были смертельны. Красные пятна расплылись по серым пиджакам спутников Гневомира. Дальше они с Гамаюном стреляли вместе. Оставшиеся двое контрреволюционеров упали, буквально изрешечённые пулями. — Выходит, не ошибся я в тебе, товарищ Гневомир, — улыбаясь, произнёс Гамаюн, когда последний контрреволюционер был убит. Он шагнул к Гневомиру и протянул ему руку. И тот понял, что его впервые за последние несколько лет назвали просто по имени. Да ещё и с добавлением этого набившего оскомину народнического обращения «товарищ». Но обращение это, которое Гневомир ещё вчера посчитал бы оскорблением, его ничуть не покоробило.— Вот так я из бывшего офицера Гневомира Милорадова, стал товарищем Гневомиром, — усмехнулся мой спутник. — Правой рукой грозы контрреволюционеров товарища Гамаюна. — Я только не понял, — решил всё же уточнить я, — как это обычный офицер-фронтовик так легко понял, что его водят по городу? И что такого интересного вычитал о тебе Гамаюн в том самом деле? — Фронтовиком я себя называю, — был ответ, — из-за того, что служил во фронтовой контрразведке. Но когда дела пошли совсем плохо, даже нам пришлось взяться за винтовки. И тот самый знакомец фронтовой не знал, где я служу. (обратно)
Глава 3
Воздушные дредноуты Котсуолда выглядели весьма впечатляюще. Конечно, я не раз за годы войны становился свидетелем подобного зрелища. И всё-таки меня поражали размеры этих невероятных судов. А уж когда они летят над таким большим городом, как столица Урда, это производит особенно сильное впечатление. Переодевшись, мы с Гневомиром вышли-таки на верхнюю палубу. Не сидеть же в каюте всю дорогу. Скучно всё-таки. Мы любовались медленно проплывающим внизу городом. Местами он был правильной застройки – с квадратами кварталов, разделённых прямыми улицами. Но это ближе к центру, где строили по плану, уже в начале этого века. А вот на окраинах царил обычный хаос. С мешаниной кривых улочек и переулков. Кварталы уже перестают быть ровными квадратами, образуя самые причудливые геометрические фигуры. По верхней палубе, кроме нас прогуливались другие пассажиры. И как будто мы покинули землю не Народного государства. Мелькали костюмы хорошего сукна. Дамы в платьях и с зонтиками. Мундиры народной армии тоже не были редкостью. — Общество, — усмехнулся Гневомир. — И ведь как будто не было никакой революции, Готлинд. Люди-то те же и остались. Ничуть не изменились. Ведь ничем, наверное, не отличаются от такой же публики в империи или Нейстрии. Как ты считаешь, Готлинд? В голосе его звучала какая-то горькая ирония. — Ты-то революцию не делал, Гневомир, — пожал плечами я. — И не слишком-то обрадовался ей, верно? — Может и так, — кивнул тот, признавая мою правоту. — Но был бы тут товарищ Гамаюн, он бы уже устроил такой разнос, что всем вокруг тесно стало. В отличие от меня, он революцию делал – и кровь за неё проливал. Расписание на борту «Лузитании» царило по-настоящему флотское. Завтрак, обед и ужин по расписанию. Каждому выделено своё место за столиком на троих человек, согласно купленным билетам. Чем дороже билет, тем, соответственно, выше класс ресторана. И еда, наверное, приличнее. Хотя, конечно, спроси любого стюарда, он, естественно, ответит, что меню ничем не отличается. А, возможно, так оно и было. Не столь уж велики запасы приличной провизии на борту воздушного судна. Даже пассажиры первого класса съели бы всё достаточно быстро. Нам повезло. А может это позаботился товарищ Огнедар. Мы с Гневомиром были за столиком одни. Хотя по корабельному расписанию нам полагался третий сосед. И мы вполне могли спокойно поговорить. В ресторане было достаточно чужих ушей, однако стоял такой гул от разговоров, что подслушать кого-либо практически невозможно. — Скоро минуем границу Народного государства, — произнёс как-то Гневомир. — Скорость, наверное, упадёт. Ведь мы полетим над зоной боевых действий. — Наоборот, — покачал головой я. — Несмотря на сопровождение из двух дредноутов, мы очень уязвимы. Но с другой стороны, никто не станет атаковать мирный корабль нейтральной страны. Тем более, котсуолдский. Слишком хорошо всем памятны сражения с участием их броненосцев. — Мне-то больше по земле топать приходилось, — ответил Гневомир. — А в траншеях головы не задирали. Так можно и пулю в лоб схлопотать. — Окопный юмор, — понимающе кивнул я. — Он самый, — подтвердил страж Революции. — В общем, что творится в небе, мы не видели. Только раз видел битву воздушных кораблей. Мы тогда ловили шпиона в дивизии ПВО. При зенитчиках находился безотлучно. Но тогда всё где-то за облаками происходило. Почти ничего не видно. Только вспышки какие-то. Да обломки градом сыпались. — Военные воспоминания это, конечно, хорошо, — оборвал Гневомир сам себе, — но у нас есть и более насущные проблемы. Нам ведь надо каким-то образом втереться в доверие к самому Адмиралу. Товарищу Огнедару, конечно, легко командовать. Выдал тебя. Выдал старую форму. Оружие. И вперёд! А нас, конечно, так и пустили к Адмиралу. Как узнают, что прибыли двое подозрительных граждан Народного государства, так с распростёртыми объятьями и приняли. И прямо к Адмиралу и проводили. Да его охраняют, наверное, как зеницу ока. И без самой тщательной проверки и на пушечный выстрел к нему не допустят. — А у нас есть шансы пройти эту самую проверку? — поинтересовался я. — Чёрт его знает, — развёл руками Гневомир. — Для самого Адмирала хватило бы и формы, которая лежит у меня на чемодане. Ну и твоего присутствия. Но я отчего-то сильно сомневаюсь, что котсуолдская контрразведка так легко поверит нам. Они слишком хорошо набили руку на имперских шпионах. Твоих бывших соотечественников, Готлинд, во время предыдущей войны вылавливали десятками. Теперь же кидаются на каждую тень. И особенно сильно опасаются людей из Урда. Слишком уж страшит их Народное государство. — Но мы ведь представимся как враги Народного государства. Наверное, мои слова прозвучали наивно, потому что Гневомиру стоило известных усилий не рассмеяться в голос. — А надо было, конечно, представляться сотрудниками урдской разведки. И, естественно, доложить о нашем задании. Тогда нас, конечно, упекут в дурдом, а не отправят на каторгу. — Из дурдома сбежать проще, — пожал плечами я. Вот тут Гневомир не выдержал – и рассмеялся. — Ладно, — вытерев слёзы, выступившие на глазах, произнёс он, — а теперь серьёзно. У нас не так много времени, чтобы продумать план действий. — Знаешь, Гневомир, — снова пожал плечами я. — Тут на меня особенно не рассчитывай. Всё, чем могу помочь, это мои впечатления от самого Адмирала. Я ведь встречался с ним всего дважды. А что касается шпионских дел, здесь я тебе не помощник. Никогда ничем подобным не занимался. — Об Адмирале ты мне, конечно, всё подробно расскажешь, — кивнул Гневомир. — Без этой информации нам к нему не подобраться близко. Но для начала надо миновать котсуолдскую контрразведку. И как это сделать, я не знаю. Пока не знаю. Мы встали из-за стола. Обед был закончен. К столу тут же подошёл официант. Принялся собирать тарелки и приборы. Мы медленно и размеренно шагали по коридору. Ноги бесшумно ступали по толстому ковру. — Тут просто раздолье для убийц или диверсантов, — усмехнулся Гневомир, наверное, чтобы рассеять молчание. — Не слышно, как идешь. Вот так всадят тебе нож в спину. А ты и не поймёшь ничего, пока не почувствуешь сталь под лопаткой. Но вместо ножа под лопатку был револьверный выстрел. Не успели мы с Гневомиром повернуть за угол, как он оглушил нас обоих. А следом прозвучали ещё два. Мы с Гневомиром рухнули ничком. Сработали фронтовые рефлексы, не раз спасавшие жизнь нам обоим. Мы растянулись на ковре раньше, чем прозвучали вторые два выстрела. А вот первая пуля ожгла мне плечо, разорвав отличную ткань котсуолдского костюма. Перекатившись на спину, я, не обращая внимания на боль, вытащил из кобуры револьвер. Дважды выстрелил наудачу туда, откуда прозвучали выстрелы. Пули только выбили щепу из стен. Гневомир даже стрелять не стал. Смысла не было. Враг уже скрылся за углом. А по коридору уже стучали башмаки матросов. — Прячь оружие, Готлинд, — прошипел Гневомир. — И ходу отсюда. Я сунул револьвер обратно. Вместе мы бросились прочь от ресторана. И хоть каждое движение отдавалось страшной болью в простреленном плече, я скрипел зубами, но бежал. Бежали мы с Гневомиром в ту же сторону, куда и таинственный стрелок. Если, конечно, я не ошибся. Лишь краем глаза мне удалось заметить спину, затянутую в чёрную кожу. Быть может, это и был стрелок. А может, просто испугавшийся выстрелов пассажир. Мы с Гневомиром счастливо миновали сбежавшихся к выходу из ресторана матросов и офицеров корабля. Уже в каюте страж Революции обратил внимание на то, что серая ткань моего пиджака на рукаве почернела от крови. — Зацепило всё-таки, — сказал я. — Помоги снять пиджак. И, кстати, нам товарищ Огнедар не положил нам в чемоданы ещё и медикаментов с бинтами? Как-то не хочется обращаться в корабельный госпиталь. — Вопросов будет слишком много, — кивнул Гневомир. — Медикаменты-то есть, но тут нужен хирургический набор, — Страж революции осматривал моё плечо. Мне оставалось только зубами от боли скрипеть. — Выходного отверстия нет. Скажу сразу, у меня опыта хирургических операций не имеется. Пули вынимать не умею. — Давай снимем пиджак для начала, — сказал я. — Поглядим, что там с моей рукой. Может, всё не так страшно, как кажется. — Или ещё страшней, — усмехнулся у меня за спиной Гневомир. — На счёт три снимаю пиджак. Раз, — сказал он, и тут же, без предупреждения, сорвал с меня пиджак. Я задохнулся от боли, пронзившей плечо. Как будто мне снова выстрелили в него. Кровь хлынула с новой силой. Теперь её не сдерживала плотная ткань пиджака. Она струёй полилась на толстый ковёр на полу. — Плохо дело, — покачал головой Гневомир, внимательно осматривая моё ранение. Теперь я и сам отлично видел, что дело очень скверное. Пуля пробила бицепс. Кровь толчками выходила из раны. Она уже пропитала весь рукав рубашки, сделав его из белого багровым. Красной стала и кисть левой руки. — Нет, Готлинд, — покачал головой Гневомир. — Тебе надо к врачу. С пулей в плече долго не проходишь. Я могу сделать тебе перевязку. Но до Котсуолда лететь не одни сутки. Если начнётся заражение… — Не надо мне расписывать все прелести огнестрельных ранений, — я хотел махнуть правой рукой, но только сделал движение, как боль пронзила плечо и отдалась в груди. — Сам понимаю, что надо к врачу. Но не ты ли мне рассказывал о проверках котсуолдской контрразведки? Думаешь, её представителей не заинтересует огнестрельное ранение на борту «Лузитании»? Слишком много будет к нам вопросов. Кто в нас стрелял? Зачем? Откуда у нас оружие? Ведь каюту же перетряхнут, найдут и форму твою, и саблю, и револьверы с пистолетами, и патроны. И что мы им будем говорить? — Это, конечно, можно и на пользу себе обратить, — в задумчивости потёр подбородок Гневомир. — Покушение кровавых стражей Революции на нас, истинных патриотов, стремящихся к Адмиралу. Тогда и оружие, и сабля, и мундир вполне оправданы. Как ты считаешь? — Думай быстрее, Гневомир, — прохрипел я, опускаясь в кресло. Теперь кровь лилась на мягкий подлокотник. — Пока я тут кровью не истёк. — В лазарет тебе надо – это не обсуждается. А уж думать, что станем объясняться, будет потом. Идём, Готлинд. Он протянул мне руку. Помог мне подняться на ноги. Но тут в дверь каюты постучались. Мы с Гневомиром тут же обернулись ко входу. В руках у обоих были револьверы. Я думал только о том, что мы не заперли дверь. Как-то не до того было. — Я сейчас открою дверь, — раздалось с той стороны. — Не стреляйте. Мы с Гневомиром переглянулись. Кивнули друг другу. Дверь отворилась. И мне стоило очень больших усилий сразу не спустить курок. Потому что на пороге стоял Вадхильд. А ведь я считал его мёртвым. Я сам всадил ему две пули в грудь. И проверил ещё – мёртв ли тот. Имперский шпион был однозначно мёртв. И вот Вадхильд снова стоит передо мной. Живой, и как ни странно вполне здоровый. Чтобы не выстрелить в него, я даже опустил револьвер. — Это хорошо, что вы не стали стрелять в меня, — кивнул Вадхильд. В правой руке он держал саквояж. — Я могу помочь Готлинду с его ранением. — А откуда ты знаешь, что Готлинд ранен? — быстро спросил у него Гневомир. — Всё очень просто, — усмехнулся имперский шпион. — Это я в вас стрелял. Для чего, и почему решил теперь помочь, я сейчас рассказывать не буду. Слишком долго. У меня с собой имеется хирургический набор. И я могу извлечь пулю из плеча Готлинда. Вам не придётся обращаться в здешний лазарет. И лишних вопросов к вам не будет. Я почувствовал, что теряю концентрацию. В глазах всё плыло. Ноги начали подрагивать. Револьвер вот-вот вывернется из пальцев. Понимая, что этого делать, вообще-то, не следует, я отступил на пару шагов. Рухнул обратно в кресло. Голова закружилась. Я машинально провёл левой рукой по лицу, чтобы стереть со лба испарину. Но только вымазал кровью всё лицо. — Он же истекает кровью, — как сквозь вату услышал я. — Надо что-то делать. Иначе он умрёт… Затем была короткая боль от укола. И я провалился в глубокую тьму морфийного забытья. Проснулся я уже лежащим на кровати. Левое плечо туго перетянуто повязкой. Голова была такой тяжелой, что её не оторвать от подушки. Обычные последствия действия морфия. Я слышал звон хирургических инструментов и звук льющейся воды. Сквозь него звучали два голоса. Уши у меня всё ещё были словно забиты ватой, но прислушавшись, я быстро стал разбирать, о чём говорят Вадхильд и Гневомир. — Тебе не кажется, Вадхильд, что пора бы уже объясниться? — говорил страж Революции. — Можно и объясниться, — отвечал тот. — Я никогда не верил, что Готлинд принял урдское гражданство. Думал, что он всё-таки работает на имперскую разведку. Никто ведь не станет искать шпионов так глубоко, как он засел. Ещё думал, что он очень хорошо внедрился для непрофессионала. — Значит ты, Вадхильд, работаешь на другую разведку, — сделал вполне логичный вывод Гневомир. — Блицкриг? — Давай оставим этот вопрос, — отмахнулся Вадхильд. — Сейчас важно, что я работаю не на Дилеанскую империю. — Что ж в этом важного именно сейчас? — Очень просто, — усмехнулся Вадхильд. — Имперские шпионы собираются взорвать «Лузитанию». — Чтобы Котсуолд вступил в войну, — задумчиво произнёс Гневомир. Я живо представил, как он кивает и потирает подбородок. — Но где гарантия, что островитяне вступят в войну на стороне империи? — Взрывать они будут через два дня, — пояснил Вадхильд, — когда в двух километрах от «Лузитании» будет находиться воздушный патруль Блицкрига. Шпионы подорвут двигатели нашего лайнера. И никто не станет разбираться, из-за чего они взорвались. — «Колосс» и «Отмщение» вступят в бой с блицкриговским патрулём, — продолжил мысль Гневомир, — а это уже равносильно объявлению войны. Выходит, работаешь ты, Вадхильд, на Блицкриг. Вадхильд ничего говорить не стал. Быть может, пожал плечами. Сознаваться на кого работает, шпион явно не собирался. — А эти шпионы, что же, самоубийцы? — не дождавшись ответа, задал ещё один вопрос Гневомир. — На нижней палубе, — ответил Вадхильд, — несколько эвакуационных планеров стоят уже подготовленные для экстренного выброса. — Ну да, — я представил, что Гневомир снова потирает в задумчивости подбородок, — после взрывов начнётся неизбежная паника. И они вполне успеют сбежать до того, как команда восстановит хоть какое-то подобие порядка и начнёт эвакуацию. — Как видите, план прост почти до гениальности, — согласился Вадхильд. — И мы должны их остановить. — Ну почему же, — усмехнулся Гневомир. — Нам как раз выгодней, чтобы их миссия завершилась успехом. Мы вовремя эвакуируемся, например, на подготовленных дилеанцами планерах. Ведь диверсия как таковая играет на руку Урду. — А о людях на «Лузитании» вы подумали? — Всех не спасёшь. И намного больше наших граждан погибнет, если Котсуолд не вступит в войну. Жертвуем малым, чтобы спасти большее. — Надеюсь, ты не станешь стрелять в меня? — даже через вату в ушах я услышал напряжённость в голосе Вадхильда. — Мы даже поможем вам, — не знаю, как Вадхильд, а я был ошарашен этими словами Гневомира. — Не хочется высаживаться на планере посреди поля боя. Да и у нас есть своё задание, которое надо выполнять. Вадхильд загремел хирургическими инструментами, складывая их в саквояж. — Как ухаживать за раненым, думаю, вы знаете, Гневомир, — сказал напоследок Вадхильд. — Когда выясню что-то насчёт диверсии более подробно, снова загляну к вам. — Буду ждать вашего визита, — ответил Гневомир. Дверь нашей каюты хлопнула. Следом проскрежетал закрываемый замок. Ещё через пару минут я увидел Гневомира. Он наклонился надо мной. — Ты слышал Вадхильда, — утвердительно произнёс страж Революции. — Мы поможем ему, но до определённого момента. — Это как? — просипел я, подивившись, каким тихим и хриплым стал мой голос. — Диверсия состоится, — пояснил Гневомир. — Только «Лузитания» не должна упасть. Один двигатель могут и вывести из строя. Да и то не сильно. Главное, чтобы было как можно больше огня и дыма. — Провокация состоится, — понятливо кивнул я, — и мы останемся в воздухе. — Так что, товарищ Готлинд, — коснулся моего здорового плеча Гневомир, — приходи в себя поскорее. Ты мне скоро будешь очень нужен. — Постараюсь. Отлёживался я недолго. Ведь моё отсутствие за столиком в ресторане могли заметить. А допустить этого было нельзя. К нам в каюту не то, что доктора, даже уборщицу пускать было нельзя. Раскисший ковёр хлюпал под ногами. На кресле ржавые пятна крови. Кровать тоже в ужасном состоянии. Пока я не мог толком подняться на ноги, приходилось спать на заскорузлых от крови простынях. Только на третий день я сумел добраться до кресла, чтобы Гневомир сменил их. Стражу Революции вообще пришлось освоить профессию сиделки при мне. Ранение моё хоть и не было особенно серьёзным, я потерял очень много крови и сильно ослаб. Первые дни я на ноги подняться не мог. Не то что с кровати сползти. Гневомир кормил меня бутербродами, купленными в ресторане, и поил вином. Его мне надо было пить много – это даже я знал. И всё-таки на третий день я с помощью Гневомира встал на ноги. И даже кое-как доплёлся до ресторана. Перед тем, как выходить из каюты, Гневомир принёс мне красивую резную трость. — Купил у одного поиздержавшегося игрока в казино, — объяснил он. Ходить с помощью трости было проще. Хоть я чувствовал себя дряхлым стариком. Но выбора у меня не было. Дни нового визита Вадхильда тянулись медленно. Большую часть времени я проводил в сонном полузабытьи, валяясь на кровати. Сном это назвать было сложно. Скорее от слабости я впадал в некое сумеречное состояние, не отличая реальность от полусна. Только походы в ресторан трижды в день рассеивали эту одурь. И всё-таки с каждым днём я набирался сил. Через два дня мне уже не нужна была трость. Я носил её только, что называется, для форсу. Очень уж нравилось мне ходить с этой тросточкой. Да и на роскошном воздушном корабле, летящем в столицу Котсуолда, она была весьма к месту. Однако я сильно сомневался в том, что в схватке от меня будет хоть какой-то толк. — Вот ты скажи мне, Готлинд, — Гневомир начал всё-таки разговор, которого я ждал с самого появления на пороге Вадхильда, — это тот самый человек, которого ты застрелил в Баджее? — Именно тот, — кивнул я. — Я дважды выстрелил ему в грудь. После уложил его тело на кровать и накрыл одеялом. Утром он уже остыл. — А теперь, значит, пришёл к нам с того света, — задумчиво произнёс Гневомир. — Но так не бывает. И в братьев-близнецов я не верю. Но что тогда? — Хочешь, верь мне, товарищ Гневомир, — пожал плечами я, теперь мне этот жест давался без боли, — хочешь, не верь, но я тебе рассказал всё, как было. — Да уж, это слишком нелепо, чтобы быть ложью. Я видел твоё лицо, когда ты понял, кто стоит на пороге. Ты не такой хороший актёр, чтобы настолько умело сыграть недоумение и страх. Тут я с ним спорить не мог. Актёр из меня, действительно, никудышный. Что в этот раз сыграло мне на руку. Вадхильд постучался в дверь нашей каюты почти через неделю. Уже который день «Лузитания» летела на предельной высоте. И публика могла с верхней палубы полюбоваться на поле битвы, проплывающее под днищем воздушного корабля. Меня как-то не тянуло глазеть на войну. Слишком уж часто мне приходилось видеть её сверху. Под нами гремела канонада. Кажущиеся крошечными игрушечными солдатиками шли в атаку бойцы. С такой высоты не понять, кто и на кого. Периодически метались аэропланы. Им, конечно, не подняться так высоко, как летели «Лузитания» с конвоем. Но, всё равно, на время воздушных боёв публику убирали с верхней палубы. На всякий случай. Корабли блицкриговского патруля можно было уже разглядеть через иллюминатор невооружённым глазом. Они маячили на горизонте, похожие на поднявшиеся в небо мечи с чёрными клинками. Длинный флаг с орлом тянулся под днищем флагмана. Казематы ощетинились стволами орудий. Палубные надстройки грозили главным калибром. Вадхильд был уже без саквояжа. Зато под свободным пиджаком явно скрывался столь любимый Вадхильдом пистолет. Точно такой же был и у меня. Гневомир же вооружился более привычным ему крупнокалиберным котсуолдским револьвером. — Дилеанцы устроят диверсии сразу в обоих двигателях, — прямо с порога сказал Вадхильд. — Я беру на себя левый. Вы – правый. Как добраться до двигателей знаете? — Примерно, — кивнул Гневомир. — Действовать будем быстро, — без особой надобности напомнил нам Вадхильд. — Времени у нас в обрез. Сказав это, Вадхильд быстрым шагом направился прочь от нашей каюты. Мы с Гневомиром поспешили вслед за ним. Наши дороги разошлись ближе к машинномуотделению. Здесь уже явно прошли до нас. Матросы, в обязанности которых входило не пускать пассажиров к машинам, лежали на полу. Все они были мертвы. И судя по тому, что их убийство даже не стали маскировать, времени у нас почти не осталось. — Беги, Гневомир, — кивнул я стражу. — Мне за тобой не угнаться. Хоть я и окреп после ранения, однако до прежней формы мне было ещё далеко. Пробежать расстояние до машинного отделения было для меня непосильной задачей. Гневомир не стал ничего говорить. Он бросился вперёд со всех ног. Я тоже прибавил шагу, но угнаться за стражем Революции просто не мог. Я не проделал и половины пути до машинного отделения, когда оттуда раздались выстрелы. Я припустил так быстро, как только мог, но всё равно пришёл уже к шапочному разбору. По трупам можно было легко определить картину произошедшей схватки. Стоящего у самого входа диверсанта Гневомир снял одним выстрелом. Тот сполз по переборке, оставляя за собой кровавый след. Возившийся с взрывным устройством поднял голову – и тут же получил пулю между глаз. Повалился прямо на него. Третий диверсант успел вскинуть револьвер. Но Гневомир опередил и его. По ткани недорогого пиджака растекались тёмные пятна. Сам страж Революции занимался взрывным устройством. Оно было предельно простым – несколько динамитных шашек с закреплённым на них часовым механизмом. Гневомир как раз занимался тем, что откладывал в сторону шашки, подтягивая ремни, связывающие остальные. — Этого хватит, чтобы повредить один двигатель «Лузитании», — сказал он мне, — но корабль никуда не упадёт. Несколькими быстрыми движениями Гневомир взвёл часовой механизм. — Бегом отсюда, — махнул он мне. — У нас полторы минуты. Мы поспешили прочь от машинного отделения, плотно закрыв за собой прочную дверь. Отошли не особенно далеко. Я ведь быстро шагать не мог, а уж бегать – тем более. Взрыв встряхнул «Лузитанию». Она тут же дала крен на левый борт. Гневомир сумел удержаться на ногах. Мне же пришлось схватиться за переборку. Гневомир бесцеремонно подхватил меня. Буквально потащил на себе в сторону нашей каюты. Коммодор Хильдеан, капитан линкора «Колосс», был чрезвычайно доволен своей миссией. Он просто лучился собственной значимостью. Ведь он ведёт едва ли не лучший после королевского флагмана воздушный корабль над полем боя новой войны, охватившей континент. И снизу, из окопов, на него смотрят солдаты разных стран. Провожают взглядами громаду «Колосса», идущего первым в коротком кильватерном строю. С благоговением глядят на флаг Котсуолда под днищем линейного корабля. Как и положено он внушает страх всем. Будь то враги или временные союзники королевства. Все должны склонить голову перед Котсуолдом. Взрыва на борту «Лузитании» коммодор, конечно, не слышал. Хотя взрыв этот стал для него судьбоносным. Именно этот взрыв лишит его звания. Навечно отдалит от столь вожделенного адмиральского чина. А ведь ему казалось, что вон они адмиральские эполеты – только руку протяни. Коммодору уже намекали друзья из Адмиралтейства, что ему нужно без происшествий провести «Лузитанию», и он может считать себя контр-адмиралом. — Коммодор Хильдеан, сэр, — оторвал его от приятных мыслей старший связист «Колосса», — срочное сообщение с «Лузитании». — Что там ещё? — с этакой покровительственной ноткой в голосе поинтересовался капитан линкора. — Туристы наложили в штаны при виде блицкриговских кораблей? — он рассмеялся. Некоторые офицеры на мостике «Колосса» подобострастно заулыбались. — Так передайте им, что они никогда не отважатся подойти к нам и на десяток миль. — Всё намного серьёзней, сэр, — не разделил его весёлости старший связист. — Прочтите сообщение. — Так давайте его мне скорее. Однако прочтя первые же строчки, напечатанные на бланке радиотелеграммы с борта «Лузитании», коммодор Хильдеан сразу же переменился в лице. Он живо представил, как адмиральские погоны удаляются от него. — Срочно связь с «Отмщением», — выпалил Хильдеан. — Объявить по кораблю боевую тревогу. Всем занять места по расписанию. Быть готовыми открыть огонь по моему приказу. — Есть, сэр! Есть, сэр! Есть, сэр! — пронеслось по мостику. И началась обычная предбоевая суета. Хоть Котсуолд и не вступил ещё в войну, однако линкор летел над полем боя. И вся команда его была готова вступить в схватку в любой момент. Ведь война полна неожиданностей. И, как правило, весьма неприятных. На борту лёгкого крейсера «Блитцен» заметили странные перестроения сопровождающих воздушный лайнер дредноутов Котсуолда. Однако не придали ему значения. Ничего страшного в том, что боевые корабли прикрывают сопровождаемую ими цель, в общем-то, нет. Идёт война. А на войне можно ожидать каких угодно сюрпризов. Но когда оба котсуолдских дредноута начали разворачивать в сторону небольшой патрульной эскадры орудия главного калибра, капитан «Блитцена» понял, что совершил роковую ошибку. — Связь с котсуолдскими кораблями! — закричал он. — Быстро! Но было поздно. Грянули орудия «Колосса». Им вторил главный калибр «Отмщения». Снаряды их буквально смели лёгкий крейсер «Блитцен». Капитан его погиб мгновенно. Вместе почти со всеми офицерами «Блитцена». Мостик разнесло прямым попаданием. С развороченным носом лёгкий крейсер начал падать на землю. Сопровождавшие его эсминцы были уничтожены в считанные минуты. Куда им тягаться с парой мощнейших дредноутов котсуолдского флота. Вадхильд пришёл к нам почти сразу после уничтожения блицкриговской патрульной эскадры. Однако даже порога каюты не переступил. Так и остался стоять в коридоре. Как будто раздумывал, а не расстрелять ли нас прямо сейчас. Однако решил всё-таки поговорить. — Вы отлично справились с поставленной перед вами задачей, — сказал он, изобразив ладонями пару хлопков. — И провокация состоялась. И «Лузитания» летит в Котсуолд. Великолепно, господа товарищи. — Не такие уж мы любители, как вам казалось, господин Вадхильд, — ответил ему Гневомир. — На острове сочтёмся, господа товарищи, — кивнул нам Вадхильд и ушёл. — Теперь и ему, — закрывая дверь, сказал мне Гневомир, — и нам с тобой, Готлинд, придётся куда тяжелее выполнить своё задание в Котсуолде. Я в ответ только плечами пожал. Что тут скажешь? (обратно)Глава 4
«Лузитания» медленно тащилась в Котсуолд. Починить повреждённый нами двигатель без посадки было невозможно. И потому скорость воздушного лайнера упала ещё сильнее. В связи со схваткой в воздухе больше никого не пускали на верхнюю палубу. Да и вообще, на корабле воцарилась какая-то нервозная обстановка. Пассажиры почти не разговаривали друг с другом, даже в ресторане. По коридорам, словно призраки минувшей беды сновали вооружённые матросы. Теперь каждый час весь корабль обходили патрули. В них входили два матроса с карабинами и офицер, держащий руку на кобуре с пистолетом. Прошли недели, прежде чем мы прибыли-таки к берегам Котсуолдских островов. Когда мы садились в воздушном порту столицы Котсуолда, с неба падали хлопья мокрого снега. Однако долгое путешествие пошло мне на пользу. Ко дню прибытия я уже полностью оправился от раны. Когда мы спускались по широкому трапу, я всё время пытался найти взглядом Вадхильда. Но так и не сумел увидеть его. То ли он воспользовался другим трапом. То ли просто блицкриговский – или чей он там ещё – шпион сошёл с трапа раньше нас. Обойдясь без помощи носильщиков, мы с Гневомиром сами погрузили наши чемоданы в первый же кэб. Сидящий на козлах возница только флегматично поглядывал на это. — Куда изволите? — спросил у нас, когда мы забрались в его кэб. — Гостиница «Тависток», — махнул ему Гневомир. — Три гроута серебром. — Нно! — смешно растянув согласный звук, выкрикнул кэбмен, щёлкнув кнутом. — Поехали, старушка! Коняга бодро зацокала подковами по булыжной мостовой. Гостиница, которую указал Гневомир, оказалась вполне сносной. Из недорогих, но приличных. Узнав, что мы заселяемся к ним, портье тут же отправил пару носильщиков за нашими чемоданами. Они же проводили нас до номера. — Вот и начинается наш маскарад, Готлинд, — вздохнул страж Революции, доставая из чемодана мундир царского офицера. Рядом с ним на пол легла сабля и кобура. Затем последовал черёд кожаной портупеи. Я же вынул самый лучший с моей точки зрения костюм. Надел его, пристроив кобуру с револьвером под длинный пиджак. Конечно, не слишком удобно, но крупнокалиберный револьвер в кармане не поносишь. — По дороге надо будет купить тебе чёрную ленту, — напомнил как будто бы самому себе Гневомир. — Для чего? — не понял я. — Ты всё ещё бледен после ранения, — объяснил страж Революции, — и осторожно держишь руку. Надо только подчеркнуть твоё ранение. Это сыграет нам на руку. — А будь у меня дыра во лбу, — усмехнулся я, — ты бы для достоверности ещё и затылок мне разбил молотком. Гневомир поглядел на меня с непроницаемым видом. — Тебе бы ведь было уже всё равно в таком случае, — без тени иронии в голосе ответил он. И я так и не понял – шутит ли он. Хотя, если уж быть честным, я уверен – случись надобность, именно так Гневомир и поступит. Из гостиницы вышли уже совсем не те два человека, что вошли в неё полутора часами раньше. И если я изменился не слишком сильно. В общем, только костюм надел самый приличный, да после долгих уговоров согласился повязать галстук. И, конечно, пальто потеплее. То Гневомир преобразился радикально. Рядом со мной шагал настоящий царский офицер. В серой шинели, перетянутой портупеей. С саблей на боку, которую он придерживал левой рукой. С застёгнутой кобурой, отнюдь не пустой. На голове – фуражка со старым гербом Урда. — Ты уверен, что это хорошая маскировка? — спросил я перед тем, как мы покинули номер. — Самая лучшая, — усмехнулся Гневомир. — С её помощью мы попадём к Адмиралу быстрее всего. — Тебе виднее, — покачал я головой. Конечно же, нас остановил первый же полисмен. В чёрном мундире и котелке с латунной бляхой в виде щита. Он поднял руку с дубинкой. Произнёс короткую реплику на котсуолдском. Я этого языка не знал, а потому мне оставалось только положиться на Гневомира. Тот, как оказалось, языком островитян владел неплохо. По крайней мере, с полисменом объясниться смог. В финале их короткого диалога, страж закона указал стражу Революции направление. И, по всей видимости, дал несколько советов, как лучше всего добраться туда, куда он указал. — Куда он нас послал? — спросил я у Гневомира, когда мы отошли на некоторое расстояние от полисмена. Тот продолжал, как ни в чём не бывало, прохаживаться по улице. Руки за спиной. Дубинка – в чехле на поясе. — В приёмную Адмирала, — с улыбкой ответил страж Революции. — Тот принимает соотечественников в любое время. Вся столица Котсуолда знает адрес «мистера Адмирала». Некоторое время назад его фото не сходило с первых полос практически всех местных газет. Мы снова взяли кэб. На этот раз дорога нам обошлась существенно дешевле. Дом, где теперь квартировал Адмирал, находился существенно ближе к нашей гостинице, чем аэровокзал. У дверей дома дежурили двое часовых. Оба в форме котсуолдской армии, но с урдскими дореволюционными знаками различия. В руках у обоих винтовки с примкнутыми штыками. Увидев вышедшего из кэба офицера, они тут же подтянулись. — Молодцы, — подойдя к ним, кивнул Гневомир. — Службу знаете. Однако, когда мы попытались пройти мимо них, часовые быстро скрестили винтовки перед нами. — Без доклада нельзя. — Тогда позовите дневального, — спокойно произнёс, будто бы ни к кому конкретно не обращаясь, Гневомир. — Пускай передаст, что прибыл Гневомир Милорадов и привёл Адмиралу летуна Готлинда. А на случай, если Адмирал запамятовал, кто такой этот самый Готлинд, пускай напомнит, что Готлинд – это тот самый летун, что в Баджей привёз груз перед самым падением города. — Слушаюсь, — ответил тот же часовой, который сообщил нам, что «без доклада нельзя». И уже через минуту дневальный, сидевший внутри за столиком, уже связывался с кем-то в здании по телефонному аппарату. Пропустили нас достаточно быстро. И пяти минут не пришлось ждать у входа. Дневальному телефонировали. Он велел часовым пропустить нас. — Второй этаж, — объяснил дорогу дневальный, — перед комнатой Адмирала дежурит ещё один часовой. Он пропустит вас. Мы прошли через просторный холл. Я заметил нескольких человек в штатском, сидящих на диванах со скучающим видом. Один даже газету читал, шурша страницами. Однако даже я заметил, как напряглись они, когда мы проходили мимо. Вид вооружённого человека заставил их насторожиться. На втором этаже было, собственно, всего две двери. И у одной, действительно, дежурил часовой. Только вооружён он был не винтовкой, от которой маловато толку в тесном помещении. На поясе у него висела расстёгнутая кобура. Увидев нас, он вежливо постучался в дверь. Оттуда раздалось «Войдите». Тогда часовой сделал нам приглашающий жест. Даже оружие не попросил оставить. Неужели тут не опасаются за жизнь Адмирала. Однако оказалось, что предусмотрительность у котсуолдцев на высоте. Комната, куда мы вошли, была достаточно велика. Её надвое разделял большой стол. Так что подобраться к Адмиралу не так уж просто. Кроме того, внутри дежурил не только офицер, как и Гневомир при сабле и револьвере. На стульях по углам комнаты сидела пара людей в костюмах. Похожих на тех, кто занимал мягкие диванчики внизу, словно братья близнецы. В таких условиях покушаться на Адмирала было бы просто самоубийством. Да то без особых шансов на успех. Тут разве что бомбу кидать. — Здравствуйте, господа, — кивнул нам Адмирал. — Простите, руки подать не могу. Мои церберы стерегут меня очень строго. Он кивнул на сидящих на стульях штатских. — И не зря, — ответил ему Гневомир. — На нас было совершено покушение, пока мы выбирались из Народного государства! В нас стреляли. Мой друг был ранен. — Вижу, вижу, — покивал Адмирал. — Уж не на злосчастной ли «Лузитании» вы прилетели? — Именно на ней. По дороге мы были атакованы блицкриговскими кораблями. Теперь нет сомнений, что Котсуолд вступит в войну. — Возможно. Но в отношении островитян, давших мне приют после уничтожения Баджея, можно ожидать чего угодно. Адмирал склонился над столом, приглядываясь ко мне. — Так-так-так, — быстро произнёс он изменившимся голосом. — Я узнаю вас, Готлинд. Вы прибыли в Баджей за день до того, как он был уничтожен народниками. И вот что самое интересное. Не далее как полчаса назад, у меня был ваш спутник Вадхильд. Знаете, что он мне сказал? Краем глаза я заметил, как приподнялись люди в костюмах. А офицер у входа как бы невзначай загородил нам выход. Рука его лежала на расстёгнутой кобуре. — Знаю, — ответил я, точно также склоняясь над столом и кладя руки на его полированную поверхность. — Что это именно я навёл народников на Баджей, не так ли? — Возможно. — Вот только, как именно я это сделал? — поинтересовался я у Адмирала. Про себя я не знал какому богу молиться, чтобы он не знал о происшествии на лётном поле. — У нас собой не было переносного радиотелеграфа. — Но ведь вы пропали как раз в день нападения на Баджей! — воскликнул обвиняющим тоном Адмирал. — Точно также, как и Вадхильд! — столь же повышенным тоном ответил я. — А вы подумайте, Адмирал, — поддержал меня Гневомир, — было ли на самом деле так уж выгодно нападение на Баджей для Урда? Его слишком хорошо сумели использовать в своих целях блицкриговцы. У них и армия целая рядом нашлась. И князь Махсоджан у них гостил. А может быть, это солдаты Блицкрига переоделись в форму народников и сожгли Баджей! Адмирал выпрямился. Взялся за подбородок. В задумчивости потёр его пальцами. — Разумно, весьма разумно, — произнёс он. — Но не менее разумно говорил и Вадхильд. Жаль, что вы не встретились. Очень жаль. Быть может, вы навестите меня завтра в полдень? В это же время обещался быть и Вадхильд со своим другом. Мне очень хотелось спросить, что за друг оказался у Вадхильда в столице Котсуолда. Однако делать этого не стоило. Даже я мог понять это. Ведь никто из «церберов» Адмирала ничуть не расслабился. И офицер всё так же держит руку на кобуре. — Можно и завтра в полдень, — кивнул Гневомир. — Будем рады нанести вам визит. — Тогда до завтра, господа, — улыбнулся нам Адмирал. Мы покинули его комнату. Офицер посторонился, пропуская нас. Отошёл в сторону и часовой. Он явно был настороже. Скорее всего, с тех пор, как мы зашли к Адмиралу. Всё-таки, охрана тут на высоте. Когда мы спускались по лестнице, Гневомир шепнул мне, не поворачивая головы. — Готовься. На улице нас будут убивать. Мне стоило известных усилий сразу же не схватиться за кобуру. Мы прошли через холл. Нас проводили взглядами сидящие на стульях люди. Часовые у входа отдали честь. Рядом с нами сразу же остановился кэб. Однако Гневомир только отмахнулся от возницы. Мы пешком направились в сторону нашей гостиницы. Вот только стоило нам пройти полквартала, как улицу за нашей спиной перекрыл кэб. Кажется, именно тот, который подъехал к нам у дома, занимаемого Адмиралом. Не сговариваясь, мы с Гневомиром выхватили револьверы. И вовремя! С противоположного конца улицы к нам бросились три человека. Одеты они были в неприметные костюмы коричневого цвета. В руках все держали револьверы. — К кэбу! — крикнул мне Гневомир. Он выстрелил первым, свалив мужчину в сером костюме. Тот ухватился за стену ближайшего дома и сполз по ней. Не оборачиваясь, я бросился к кэбу. За спиной услышал ещё выстрелы. Но, не оборачиваясь, бежал к кэбу. Оттуда уже высунулся возница с пистолетом в руке. Я опередил его, дважды выстрелив по кэбу. Первая пуля пробила чёрный короб повозки. А вот вторая угодила в кэбмена. Тот покачнулся. Выстрелил сам. Но пуля прошла мимо. Надеюсь, что не попала в Гневомира. Я упал на колено, пребольно ударившись с размаху. Выстрелил ещё дважды. Возница дёрнулся дважды. Кашлянул кровью. И свалился с козел своего кэба. Я перепрыгнул через его тело. Сам вскочил на козлы. Но тут же свалился обратно на мостовую. Изнутри кэба по мне открыли огонь. Обе двери повозки открылись. Оттуда высунулись те же самые люди в серых костюмах. Без разговоров принялись палить в меня. Спрыгнув с козел, я перекатился через плечо. В мостовую рядом со мной били пули, выбивая острые каменные осколки. Снова встал на колено. Выстрелил в бойца, сидящего с противоположной от перегороженной улицы стороны. Тот схватился за грудь и вывалился из кэба. Я перекатился ещё раз. Вражеский огонь стал слишком прицельным. Пуля разорвала ткань на плече. Но в этот раз обошлось без ранения. Пострадало только пальто. Ну да после всех моих кульбитов на мостовой, оно и так пришло в полную негодность. Теперь меня от врага прикрывал короб кэба. Однако серый тут же высунулся с другой стороны. Принялся с удвоенной энергией палить в меня. Вот только, как будто бы попасть особенно не хотел. Он ведь мог бы, наверное, не один раз застрелить меня. Но пули летели мимо. В чём дело, я понял слишком поздно. Когда серый сунулся обратно в кэб, чтобы перезарядить пистолет, я обернулся. Сработал рефлекс летуна. Оценивать обстановку вокруг. И всё равно, было слишком поздно. На меня кинулись сзади. Навалились сразу несколько человек. Придавили лицо к мостовой. Быстро и сноровисто вырвали из пальцев револьвер. Стянули руки ремнём. Следом накинули на голову мешок. Бить правда не били. Просто не слишком церемонясь, запихнули, по всей видимости, в тот же кэб. С другой стороны притулился кто-то. Наверное, это был Гневомир. Или один из серых, схвативших меня. Кэб покатил куда-то по улицам котсуолдской столицы. Везли меня долго. Кэб петлял по улицам, часто поворачивая. Нас внутри трясло немилосердно. Из-за связанных рук я то и дело заваливался на подпиравших меня с боков людей. Те ругались сквозь зубы. Но опять же никто и пальцем не тронул. Как-то непохоже на работу контрразведки. В подобных сердитых заведениях работать принято намного жёстче. И мне как-то не верится, что отличающиеся показной вежливостью котсуолдцы – и в этом следуют традициям своего острова. Понятно, что я не знал, где меня высадили из кэба. Мешок с головы у меня не сняли. Так с мешком и завели в какой-то дом, где я, конечно же, споткнулся о порог. Затем был порог комнаты. Меня грубо усадили на стул. Быстро привязали к нему. При этом немного ослабили путы на запястьях. От притока крови тысячи иголочек впились в кисти рук. Только после этого с головы сняли мешок. Комната была не такой мрачной и тёмной, как мне казалось. Наверное, это из-за мешка на голове. Она была как раз достаточно светлой. С большими окнами. В полуметре от меня на таком же стуле сидел Гневомир. Вид он имел достаточно помятый, однако было видно, что и его никто не бил. Кроме Гневомира в комнате находился ещё Вадхильд. Всё в той же кожаной куртке, в которой он щеголял на «Лузитании». Рядом с ним, видимо, тот самый друг, сопровождавший его к Адмиралу. Он был одет в пальто хорошего сукна и шляпу. За открытой дверью маячили серые костюмы. Этих было не меньше пяти человек. — Вот они, значит, наши возмутители спокойствия, — произнёс спутник Вадхильда. — Всё они тебе испортили. И на «Лузитании». И уже тут. Ты почему их не прикончил, хотя мог бы, и не один раз. — Они мне были нужны, — только и ответил Вадхильд, хотя видно было, что он как будто оправдывается. Выходит, этот в пальто – его начальник или что-то вроде. — А после диверсии на корабле патрули ходили. Слишком опасно. — Хватит, — махнул на него рукой человек в пальто и шляпе. — Мне твои оправдания не нужны. Важен результат. Ты и так провалил задание с газами. Знаешь, как используют наше вещество урдцы? После Соловца? — Знаю, — буркнул Вадхильд. — Как средство наркоза. Если уже не додумались до большего……Доктор Коробуд внимательно смотрел на бойца Соловецкого гарнизона. Тот стоял в облаках зелёноватого газа, легко вдыхая его простреленными лёгкими. Даже привычному ко всему физиологу нелегко было глядеть на подобное. — Это, так сказать, самый яркий экземпляр, — сказал ему профессор Бодень. — Он не может жить, в том смысле, в каком о нём можно сказать, что он живёт, без подпитки нашим веществом. С остальными проще. Их организм быстро восстановил повреждения, нанесённые газом. Теперь их можно назвать вполне здоровыми. Более того, испытания на прочих отравляющих веществах показали их полную нечувствительность к ним. Они дышат хлором и горчичным газом так же свободно, как мы с вами чистым воздухом. — Невероятно, — поправил пенсне на носу Коробуд. — Просто невероятно. — Самое невероятное другое, доктор, — улыбнулся пожилой профессор, всю свою жизнь положивший на алтарь медицины. Он повернулся к сопровождающему учёных командиру Народной армии. — Сейчас будет наглядная демонстрация. Командир явно был недоволен тем, что придётся сейчас делать. Однако он был передан в подчинение профессору Боденю. И был вынужден подчиняться ему. Он сделал знак кому-то, кто находился по ту сторону стекла, отделяющего камеру с газом от остального помещения. За спиной бойца с простреленной грудью вырос другой – в противогазе и с винтовкой в руках. Простреленный успел обернуться. Закричал что-то. Но толстое стекло не пропускало звука. Народармеец в противогазе ударом сбил с ног простреленного. Упёр ствол винтовки тому в грудь. И выпустил в того весь магазин – патрон за патроном. Доктор Коробуд был совсем не религиозен. Но в этот момент ему больше всего захотелось осенить себя каким-нибудь знаком, отгоняющим зло. Потому что как только боец в противогазе покинул комнату за стеклом, тот, кого он только что расстрелял, начал медленно и тяжело подниматься на ноги. Из груди его фонтаном хлестала кровь. Он кашлял и плевался ею. Но умирать явно не собирался. Боец опёрся о стекло руками, пачкая его кровью. Выкрикнул что-то. Слов Коробуд снова не расслышал, но тут всё было понятно и без них.
— …А теперь эти двое ещё вмешались в наше дело с их Адмиралом, — сказал человек в шляпе. — И могут нам в этом очень сильно помешать. Ты понимаешь, что в глазах Адмирала и его котсуолдских друзей мы и они, — он указал на нас с Гневомиром, — примерно одно и то же. А срок, отпущенный нам наверху, истекает. — Может быть, не стоит? — осторожно спросил у него Вадхильд. — Закрой дверь, — рявкнул на него человек в шляпе, и когда та захлопнулась, продолжил: – Ты же знаешь мою маленькую слабость. Мне просто физически необходимо рассказывать кому-то непосвящённому наши секреты. Я должен видеть их глаза. — За это тебя и отправили сюда, — вполголоса буркнул Вадхильд. — Да, да, да, да, да! — вскричал его товарищ. — Именно так! Это ссылка, которая может обернуться нашим триумфом, — он снова обернулся к нам с Гневомиром. Подошёл вплотную. Склонился надо мной. — Ты думаешь, кто мы? Блицкриговские шпионы? Ничуть! Я расскажу тебе, кто мы такие. А знаешь, почему ты никогда никому ничего не расскажешь? У тебя за спиной камин. Очень хороший камин. В него кладёшь человека. Дёргаешь за рычаг. И амба! Был человек – стала горстка пепла. Развеял над городом – и не найти следов ваших. Он перевёл дыхание. Человек в шляпе так раздухарился, что теперь тяжело дышал мне прямо в лицо. — Какие глаза, — протянул он охрипшим голосом, — очень хорошие глаза. Люблю такие глаза. Я вижу в них настоящий интерес. Ты хочешь знать, кто же мы такие, если не блицкриговские шпионы. Блицкриг только прикрытие для наших дел в вашем мире. Да, именно так! В вашем мире! Мы пришли из другого. И знаешь, для чего? Чтобы колонизировать его! Вы так поступаете с дикими народами. Для нас вы такие же дикари! Мы подкинули вам камушек на речку Катангу. Его начинают исследовать. Сначала это был частный прииск семьи Вепревых. Но после революции, перевернувшей всё в Урде, прииск перешёл в руки государства. И это нам только на руку. Вепревы слишком хорошо хранили тайну. А вот о Народном комитете и Конвенте сказать этого нельзя. Через верного сподвижника бандита Вепра, известного вам, как Избыгнев, нам удалось организовать утечку части вещества, хранящегося на бывшем прииске Вепревых. Из-за этого началась война. Чудесно, не правда ли? Из-за другого куска, который выкрали уже вы с Вадхильдом, в эту войну втянули Урд. Теперь остался только Котсуолд. Островитяне должны вступить в войну на стороне Блицкрига. Для этого нам и нужен Адмирал! После войны он станет идеальной марионеткой. Пусть Кабинет поначалу думает, что им управляют они. Но на самом деле, за ниточки будем дёргать мы. И вот тогда, когда в наших руках окажется крупнейшее государство этого мира. Когда остальные будут разорены двумя войнами. Когда народ будет одурманен подкинутым нами веществом. Тогда мы придём во всей силе и могуществе. Крупнейшая армия, Урдская, и уже не Народная, станет нашим авангардом. Миллион солдат, которые не раздумывая пойдут на смерть. Под пули и снаряды. В облака отравляющего газа. Не боящиеся смерти. Не умирающие от пуль. Ты ведь видел своими глазами эту «атаку мертвецов», летун. А теперь представь себе не десяток, а миллион таких солдат! Мы сокрушим все армии. В тылу будут работать миллионы бессловесных рабов, кующих победы для фронта. Идеальное общество под управление мудрых! И этими мудрецами станем мы! Ваш мир станет первой колонией нашей империи! А исполнение нашего плана вознесёт нас всех. Мы станем править вами. Станем божествами для вас. Приближённых сделаем нашими жрецами. И ваши дети станут молиться на нас! Он снова перевёл дух. Да уж, длинная была тирада. И казалась она бредом сумасшедшего. Особенно из-за сверкающих глаз человека в шляпе и пены у рта. Но слишком уж хорошо всё складывалось. Я отлично помнил Избыгнева, который выжил после очереди из пулемёта. Помнил и одурманенного человека в Баджее. И атаку мертвецов крепости Соловец. А уж чудесное воскрешение Вадхильда дополняло систему. Я ведь сам застрелил его – и тело остывшее уложил на кровать. Кто же может пережить две пули в сердце? Если это, конечно, не сверхъестественное существо. Ещё один кусочек проклятой мозаики. Только слишком уж жуткий узор получается. То ли я задумался слишком сильно. То ли меня как-то загипнотизировало чудовищное словоизлияние человека в шляпе. Но очнуться от размышлений мне помог болезненный пинок в щиколотку. Пнул меня, оказывается, Гневомир. На него никто не обращал внимания. Вадхильд глядел только на своего то ли начальника, то ли ещё кого. Взгляд же последнего был прикован ко мне. И никто, наверное, кроме меня, не заметил, что путы с рук Гневомира падают на пол. Пора действовать! Я откинул голову – и врезал лбом в лицо человеку в шляпе. Удар вышел на редкость удачным. Схватившись за лицо, человек в шляпе буквально отпрыгнул от меня на пару шагов. Из-под пальцев его струилась кровь. Не удержавшись на ногах, он споткнулся и повалился на спину. Вадхильд кинулся к нему. Злобно глянул на меня. О Гневомире он как будто вообще позабыл. А тот откинулся назад, упал на пол вместе со стулом. Перекатился через спину. Ударом локтя разбил стекло. На звон обернулся Вадхильд. Схватился за кобуру под пиджаком. Но было поздно. Гневомир уже держал в руке длинный осколок стекла. Он метнул его, словно нож. Кусок стекла погрузился в горло Вадхильда на всю длину. Тот закашлялся. Попытался выдернуть его. Но пальцы соскользнули со стекла. Вадхильд мешком повалился на пол. Быть может, это и не убило его, но уж точно вывело из строя на какое-то время. Человек в пальто уже поднимался на ноги. Он отошёл от шока – и превозмог боль. Но двигался всё ещё медленно. Гневомир опередил его. Прямой удар кулака прямо в перебитый мной нос отправил его обратно на пол. В этот раз он уже не поднялся. Другим куском стекла Гневомир перерезал мои путы. Ни у Вадхильда, ни у человека в пальто не оказалось при себе даже перочинного ножа. — Похоже, — усмехнулся я, потирая запястья, — тут толстые стены. — Или те в сером привыкли к возни и крикам внутри. Камин в комнате был, действительно, достаточно большой. Мы уложили внутрь сначала человека в пальто, предварительно раздев и разоружив его. Этот ведь мог прийти в себя в любой момент. Понять, как именно работает его проклятая печь, оказалось просто. Три кочерги можно было свободно вынуть из держаков. Четвёртая же стояла насмерть. Я дёрнул её на себя. В камине закрылась заслонка. Изнутри пыхнуло жаром. — Думаю, это их убьёт точно, — произнёс Гневомир. Мы с ним подтащили тело Вадхильда к камину. Вернув кочергу на место, я открыл его ненасытное жерло. Повторил короткую операцию, уничтожив и его. — Это не две пули в сердце, — кивнул я, — и даже не очередь их пулемёта. На сей раз, они точно покойники. — Будем надеяться. Он вооружился пистолетом Вадхильда. Я же взял себе нейстрийский револьвер, что был у человека в пальто. — Выходим – и ты сразу падаешь на колено. Открываем огонь одновременно. Серых там, — Гневомир кивнул на дверь, — человек пять – не больше. Сделаем всё быстро – сумеем перестрелять их в первые секунды. Я накинул на плечи пальто сожжённого нами человека. Надел его шляпу. Это приведёт в замешательство врага в первые – самые важные секунды – схватки. Возможно, именно благодаря такой вот нехитрой маскировке нам и удастся перестрелять врагов. Отворив дверь, я рывком распахнул её настежь. Все серые, а было их, и в самом деле, пятеро, уставились на нас. Я упал на колено. Вскинул револьвер. Выстрелил первым. Ближайший серый рухнул с простреленной грудью. Над головой загрохотал пистолет Гневомира. Я стрелял из револьвера. В считанные мгновения со всеми серыми было покончено. Мы остались с Гневомиром одни среди трупов. — И что теперь делать? — спросил я, без особой надежды на ответ. — Для начала мы должны устранить Адмирала, — сказал Гневомир. — Только так мы можем быть уверены в том, что марионетка этих вот… — он не нашёл подходящего слова и просто махнул за спину. — Так вот, чтобы их марионетка не стала правителем Урда, мы должны покончить с Адмиралом. Раз и навсегда. — Ты видел, как его охраняют? Туда только если бомбу кинуть, да и то не факт, что убьёшь… Нет, Гневомир, я не мастер политических убийств, но даже мне видно, что прикончить Адмирала нам не удастся. — Насчёт бомбы, Готлинд, — усмехнулся Гневомир, — это ты очень верно подметил. Именно бомба. И здесь, в самой столице Котсуолда, мы найдём отличных бомбистов. Я даже не стал спрашивать, где их искать. И уж подавно, откуда Гневомиру это известно. Слишком хорошо помнил картонные папки с бумагами, лежавшие в чемодане моего спутника. Почти всё свободное время на «Лузитании» Гневомир тратил на их изучение. Как будто хотел наизусть вызубрить содержимое. Мне же и ознакомиться с этими документами не давал. — Чем меньше людей знает, — объяснял тогда он, — тем лучше. На допросе рассказать не сможешь. Просто потому, что не знаешь этого. И с этим резоном я поспорить не мог. Я оставил себе пальто сожжённого нами человека – моё окончательно пришло в негодность. А другого под рукой не нашлось. Даже шляпу, поразмыслив, снимать не стал. Мы вышли из проклятого дома. Стены у того оказались, действительно, очень толстыми. Стрельбы на улице никто и не заметил. Кэб так и стоял у входа. На козлах никого не было. Мы обошли его и взяли себе другой, только отойдя на несколько кварталов. Гневомир назвал какой-то адрес. И мы долго катили по темнеющим улицам Котсуолдской столицы. Деньги у нас не забрали, а потому Гневомир щедро расплатился с возницей. Тот высадил нас явно не в самом фешенебельном квартале большого города и поспешил убраться отсюда поскорее. Мы с Гневомиром остались стоять перед большим, достаточно запущенным кирпичным зданием. Над трубой его курился сероватый дымок. — И кого мы тут найдём? — поинтересовался я у Гневомира. — Местных анархистов, — ответил тот. — Ты ведь говорил о бомбах, Готлинд, а кто лучше них разбирается в адских машинах. — Они станут с нами сотрудничать? — развёл руками я. — В организации Слекджова – главаря местных анархистов – есть и наши люди, — объяснил мне Гневомир. — Да и я основательно изучил его по нашим бумагам. Знаю, на чём его можно купить. Гневомир сделал пару шагов – и уверенным пинком распахнул деревянную дверь. Внутри здание оказалось пустым. Похоже, нам придётся ещё поискать этих анархистов. Оно ведь достаточно велико. Однако Гневомир уверенно шагал вперёд, распахивая все двери, попадающиеся на пути. И никуда не сворачивал. Минут через пять мы встретили первых людей. Два человека в грязных рубашках, жилетках и мятых кепках сидели на перевёрнутых ящиках. У обоих на коленях лежали обрезы охотничьих ружей. Тот, чьё лицо украшали роскошные усы, сказал что-то, обращаясь к нам. Гневомир ответил ему на более чистом котсуолдском. Усатый обернулся к товарищу. Отправил его куда-то внутрь. Тот вернулся достаточно быстро. И сопровождал его ещё один анархист. Только он, как выяснилось, говорил на урдском. Собственно, урдцем он и был. — Что у вас за дело к Слекджову? — спросил он. — Это только наше к нему дело, — отрезал Гневомир. — И говорить я буду только с самим Слекджовом. — Ну идём тогда, — легко согласился урдский анархист. — Поговоришь, если Слекджов ещё в состоянии разговаривать. Поздновато вы приехали к нему. Он повторил шутку для часовых. Те рассмеялись. Урдец проводил через всё кирпичное здание. Оно оказалось винокурней, на которой делали виски. Из здоровенных перегонных аппаратов с чанами размером с небольшой аэроплан капала прозрачная или коричневая жидкость. — Славная маскировка, — покивал Гневомир. — Здесь делают дешёвый виски. Пойло от Слекджова. А параллельно делают бомбы и боеприпасы. Хотя Слекджов уже почти отошёл от дел. Только продаёт адские машины и патроны более молодым и рьяным. — Наш старина Слекджов уже не тот, что раньше был, — подтвердил наш провожатый. — Но его соратников и такое положение устраивает. Они ведь все не так уж молоды. Даже анархистам покоя хочется. Он снова рассмеялся над своей неказистой шуткой. Слекджов занимал отдельную комнату, отгороженную от остального помещения фанерными стенками. Он сидел на столе, заставленном бутылками – пустыми и полными. Стаканами он не пользовался, похоже, принципиально. Просто находил початую бутыль и прикладывался к ней. Теперь стала понятна шутка насчёт того, что мы с Гневомиром прибыли слишком поздно. Слекджов был уже изрядно пьян. Одет главный анархист был точно так же, как и его товарищи. Только на поясе красовался красный кушак, за который был заткнут револьвер. Почти всё лицо Слекджова скрывали роскошные бакенбарды. После каждого глотка он проводил по ним ладонью. Он о чём-то спросил у нашего провожатого. Тот ответил – и вышел, предоставив разбираться нам самим. Разговор Слекджова с Гневомиром я знаю только в пересказе стража Революции. А потому ручаться за его дословность не могу. СЛЕКДЖОВ: И что у вас за дело ко мне? ГНЕВОМИР: Большое дело. Таких ты не проворачивал даже в старые добрые времена. СЛЕКДЖОВ: Да что ты говоришь?! Что ты можешь знать о наших старых добрых временах? ГНЕВОМИР: Больше, чем ты думаешь. Я подробно изучил твои подвиги. Ещё довоенные. Те, что были до прошлой войны. И я знаю, о чём говорю. СЛЕКДЖОВ: Ну, тогда удиви меня. ГНЕВОМИР: Во-первых: покушение на одного из самых охраняемых людей в столице. И второе – уничтожение мощного комплекса на самом севере Урда. СЛЕКДЖОВ: На кого покушаешься-то? ГНЕВОМИР: На Адмирала, которого охраняют не только его люди, но и ваша контрразведка. СЛЕКДЖОВ: Достойная цель. Но она будет нам дорого стоить. ГНЕВОМИР: А не хватит ли уже виски гнать? Ты ведь на нём уже больше зарабатываешь, чем на бомбах. Убийство Адмирала всколыхнёт весь Котсуолд. О тебе снова вспомнят. СЛЕКДЖОВ: И полиция в том числе. ГНЕВОМИР: Когда ты боялся полиции, Слекджов? Тем более, сразу после этого я предлагаю тебе провернуть дельце на Урдском севере. С угоном воздушного корабля и уничтожением секретного объекта урдцев. СЛЕКДЖОВ: Теперь понятно, кто ты такой, иностранец в старой форме. У меня есть люди, которые делали революцию у тебя на родине. Они будут рады насолить новой власти. Власти, от которой им пришлось бежать после революции. ГНЕВОМИР: Тем более! СЛЕКДЖОВ: Оставайтесь у меня до завтра. Утро, как правильно говорят в Урде, вечера мудренее. Действительно, сразу после этого разговора нас проводили в примерно такую же комнатку с фанерными стенами. Прямо на полу лежала пара не слишком чистых топчанов, накрытых одеялами. Мы улеглись спать. В помещении этом было достаточно холодно, поэтому поверх тонких одеял я укрылся ещё и пальто. Но и так я всё равно мёрз. Хотя бы, потому что был голоден. Я ведь в тот день только позавтракал – и с утра у меня не было во рту маковой росинки. Однако делать нечего пришлось ложиться спать на голодный желудок. На следующее утро поднялись мы рано. В винокурне стало совсем уж холодно. На пальто я обнаружил иней. Выбравшись из-под тонкого одеяла, я натянул на себя пальто, которое тоже было таким же холодным. Принялся притопывать, чтобы хоть немного согреться. Как-то невпопад вспомнился оплаченный на неделю вперёд номер в гостинице. Не самой лучшей, конечно, но уже всяко там теплее, чем в этой чёртовой винокурне. Гневомир проснулся почти следом за мной. Точно так же натянув шинель, он танцевал рядом со мной. Бродить по винокурне утром не хотелось ни мне, ни ему. Слишком уж много было тут вооруженных и не слишком трезвых анархистов. Такие могли сначала пальнуть из обреза – и только потом начать разбираться в кого же попали. Зашли за нами минут через пять. Тот же самый урдец, что привёл нас к Слекджову. Он снова стал нашим провожатым. В этот раз на столе у лидера анархистов стояли не только бутылки с виски. Была там и кое-какая еда. Трапеза была рассчитана явно не на одного Слекджова. Он жестом пригласил нас к столу. За едой ни о чём не говорили. Слекджов пил намного больше чем ел. Точнее закусывал, как говорили в Урде. Однако я был этому только рад. Еда помогала согреться куда лучше виски. Хотя и ему я отдавал должное. После завтрака Слекджов объявил, что его люди ночью проверили дом, где живёт Адмирал. Взорвать его будет сложно. Но вот устроить налёт – вполне можно. И операцию готовят. Собирается группа для налёта. — Говорит, что бомб сейчас у них маловато для такого дела, — переводил для меня Гневомир. — Но взрывчатка есть, надо только сами адские машины изготовить. К полудню всё будет готово. Слекджов произнёс ещё одну реплику. Рассмеялся. — Говорит, — перевёл мне Гневомир, — это будет налёт, как в старые добрые времена! Он ещё заставит Котсуолд вспомнить о Слекджове. Ближе к полудню мы покинули винокурню. Анархисты ехали на дело в пяти кэбах. На козлах их стояли тоже анархисты. Не знаю, работали они кэбменами или просто угнали эти повозки. Меня это мало волновало. Оказалось, что и на месте нас уже ждут не меньше десятка анархистов. Все они носили длиннополые пальто, под которыми удобно прятать обрезы. Как выяснилось вскоре, не только их. Слекджов вскинул руку с зажатым в ней револьвером. Выстрелил в воздух. Громко выкрикнул что-то. И его люди бросились в атаку. Часовых смели в считанные секунды. Ворвались в здание. Мы с Гневомиром не спешили за ними. В неразбериху боя лучше не лезть. Особенно если бой идёт внутри дома. Слекджов же был на острие атаки. Через несколько минут грянул взрыв. Стекло второго этажа вылетело наружу. Из окна эффектно вылетело тело в белом адмиральском мундире. Только сейчас он был залит кровью и местами подпален. Следом из того же окна высунулся Слекджов. Помахал нам рукой. Мы подошли к телу Адмирала. Он без сомнения был мёртв. Лежал распростёртый на мостовой. Глядел остекленевшими глазами в серое небо Котсуолда. — А ведь он был в сущности неплохим человеком, — пожал плечами Гневомир. — Мог бы послужить Урду. — Не видел ты его в той лаборатории, — зло ответил ему я. — Послушал, как он рассуждал о простом труде для простого народа. О том, что лучше всего довести своих же соотечественников до состояния довольных исытых рабов. Тем временем, из дома вышел Слекджов. О чём-то спросил Гневомира. Тот ответил. Мы снова погрузились в кэбы и отправились обратно на винокурню. Теперь нам предстояло вернуться в Урд. Закончить начатое здесь – в столице Котсуолда. (обратно) (обратно)
Эпилог
Вот теперь я узнал, что такое настоящий мороз. И каков из себя тот самый легендарный Урдский север. Ведь я пробыл в Усть-Илиме чуть больше месяца ближе к концу весны. И то ещё всюду лежал снег, а холод ранним утром обжигал горло. Зимой же здесь дыхание, казалось, сразу же осыпается инеем под ноги. Как бы тепло я ни одевался, а холод, всё равно, забирался под шубу и несколько свитеров. Я запахивался поплотнее, поправлял шарф, но ничего не спасало от чудовищного мороза. Тем более сейчас, когда мы стояли посреди тайги и ждали бандитов Вепра. И как только Гневомир ещё не обратился в ледышку. Он ведь был одет в ту же шинель, что носил в Котсуолде, да натянул поверх сапог валенки. В остальном же рядом со мной стоял тот же самый блестящий урдский офицер. Царской армии, конечно. За нашей спиной переминались с ноги на ногу анархисты. Это были только выходцы из Урда, бежавшие в Котсуолд, когда народная власть начала брать конкурентов за горло. Слекджов и остальные коренные котсуолдцы не отважились ехать на самый север Урда. Ведь там по меткому выражению Слекджова кишки в брюхе леденеют. Проведя всего четверть часа на зимнем морозе, я был склонен с ним согласиться. В этот раз из тайги первым вышел Вепр, одетый в ту же генеральскую шинель и лаковые сапоги под валенками. Рядом с ним шагал зверообразный Избыгнев. Кажется, за прошедшие месяцы он даже не переменил одежды. Так и ходил в том же простреленном, пропитанном кровью тулупе. Следом выходили и остальные бандиты. Их было намного меньше, чем в прошлый раз. И выглядели они сильно отощавшими. Но глядели по-прежнему волками. В руках обрезы. За поясами ножи с топорами. У других – шашки. В общем, почти не поменялись с нашей прошлой встречи. Но всё же, полученные Гневомиром в Усть-Илиме сведения оказались вполне правдивы. Чоновцам удалось сильно потрепать бандитов Вепра. Им устраивали засады в деревнях и на хуторах. Всадники Духовлада гнали их до самой тайги. А часто преследовали и дальше, несмотря на то, что кони могли переломать ноги о корни. Ветви же легко могли сбить с седла неосторожного. Лихих чоновцев Духовлада это не останавливало. — С чем пожаловали, гости дорогие? — в какой-то почти шутовской манере поинтересовался у нас Вепр. — Я пришёл от Вадхильда, — ответил я заученной фразой и обращался не к предводителю разбойников, а к его правой руке. Избыгнев продолжал глядеть зверем, но в глазах его я заметил искорки интереса. И удивления. — Пора изъять вещество с прииска, — продолжал я. — Поступили сведения о том, что Народный комитет слишком сильно заинтересовался им. Источник вещества изымут и передадут в ведение наркомата медицины. Его будут использовать как средство для анестезии. — А где сам Вадхильд? Эти слова произвели эффект не то разорвавшейся бомбы, не то грома с ясного неба. Бандиты и сам Вепр уставились на заговорившего Избыгнева. Голос у правой руки главаря разбойников оказался, как и положено, низким и хриплым. Как будто связки его уже почти забыли свою работу. Да, собственно, так оно почти и было. — В Блицкриге, — ответил я всё теми же заученными до дыр репликами. — Из-за провала под Соловцом сидит под арестом. Сейчас его начальство решает, не является ли этот провал следствием его измены. — А ты как тут? — Он отправил меня на Север до того, как его самого отправили под арест. — Ты понял теперь, кто при тебе находится! — воскликнул Гневомир. — Баджей сожжён. Адмирал погиб в Котсуолде. А Блицкриг использовал это как повод для нападения на нашу родину! — Эти тут при чём тогда? — Вепр глянул на своего заговорившего помощника. — Блицкриговские шпионы они, — ответил Гневомир. — Они и тебя используют, а после выкинут за ненадобностью. — Вот, значит, как… — протянул Вепр. — Шпионы, значит. И я теперь их пособник. Оно, конечно, ничего, и так под вышкой хожу. Но… Он вдруг выхватил револьвер. Ствол оружия смотрел точно между глаз Гневомира. Тот даже не шелохнулся. — Крепкие у тебя нервы, — кивнул Вепр. Я сам выхватил пистолет из кобуры на поясе. За нашими спинами защёлкали затворы карабинов, которыми были вооружены анархисты. Бандиты и Избыгнев тоже взяли оружие наизготовку. Теперь всё начнется, как только прозвучит первый выстрел. И пускай бандитов меньше, чем было в нашу первую встречу, нам вряд ли суждено победить в этой схватке. Весь рискованный план пошёл насмарку. У нас и так было не слишком много шансов на успех, но теперь и они растаяли, словно дым. А вот того, что сделает в следующую секунду Вепр, не ожидал никто. Не глядя на первого помощника, не открывая взгляда от Гневомира, он нацелил револьвер в висок Избыгнева. И нажал на курок. Выстрел опалил растрёпанные, грязные волосы Избыгнева. Пуля пробила голову насквозь. Кровь и мозги брызнули фонтаном. Избыгнев покачнулся, но продолжал стоять на ногах. Все мы замерли, раскрыв рты. И бандиты. И анархисты. И мы с Гневомиром. Один только Вепр продолжал действовать. Увидев, что пуля в голову не убила его бывшего первого помощника, он быстро сунул револьвер в кобуру, выхватил саблю. Обрушил могучий удар на череп Избыгнева. Один. Другой. Третий. Голова Избыгнева раскололась словно орех. Кровь полилась рекой. Однако Избыгнев даже не попытался защититься. После пятого удара он упал на колени, словно подрубленное дерево. Ещё после трёх ударов голова его развалилась на две половины. Вепр вытер клинок о тулуп Избыгнева. — Вот так-то, — сказал он, обращаясь по большей части к своим бандитам. — На шпионов работать не буду! Все всё поняли! — он провёл клинком полукруг, указывая концом его на разбойников. — Эта заграничная сволочь ездила на нас! Я может и презирал вас раньше. Быдлом считал. Но я – свой, урдец! А он, — Вепр пнул тело Избыгнева, — сволочь заграничная. Мы с косорылыми бились, а они – наживались на этом! Хватит с меня! Со всех нас этого обмана и воровства хватит! Нас чоновцы в тайгу загнали. В самую глубь. Пошумели мы славно, но пора расходиться. Шумнём ещё раз – напоследок – на бывшем моём прииске и расходимся. Уходите в тайгу. Будете зверя промышлять. Жить, как привыкли. Не скоро ещё туда народная власть доберётся. Он спрятал саблю в ножны. Снова поглядел на своих людей. — Выводите лошадей, — добавил он. — Не жалко их – всё равно уже клячи ледащие. Сами передохнут скоро. Пошумим напоследок! Покажем народной власти, что мы ещё можем! Бандиты, которые, кажется, ничего не поняли, сначала только головами крутили. Но когда Вепр крикнул насчёт пошуметь напоследок, поддержали его криками. Замахали обрезами и топорами. Они вывели из леса лошадей. Те, и правда, выглядели не лучшим образом. Зимой в этом лесу и человеку прокормиться тяжело, не говоря уже о коне. Но их всё равно было больше чем бандитов. Так что хватило и нам с Гневомиром. И анархистам. Мы пустили коней с места в карьер. Помчались к секретному объекту народников. На паре вьючных лошадей, взятых в Усть-Илиме, везли ящики с динамитом. Я вспомнил свой налёт на этот объект. Да уж, был у нас сейчас «Носорог» задача сильно упростилась бы. Однако тяжёлого аэроплана у нас не имелось. Придётся обходиться тем, что есть. Я был скверным наездником. И мне тяжело было держать взятый Вепром темп. А уж о том, чтобы стрелять с седла, нечего и думать. Только патроны зря растрачу. Саблей же или шашкой я умел разве что размахивать. Толку опять-таки никакого. В общем, на первом этапе налёта на секретный объект народников от меня не было никакого проку. Я, как и Гневомир, и анархисты, держались подальше от нестройных первых рядов атакующих бандитов. Поближе к нашим запасам динамита. А разбойники между тем весьма ловко расправились с часовыми. Кое-кто из них оказался весьма умел в обращении с саблями и тяжёлыми шашками. На острие атаки находился, конечно же Вепр. Могучим ударом сабли он срубил одного часового у ворот. Второй успел только винтовку поднять, но та не защитила его. Скачущий рядом с Вепром разбойник разрубил шашкой стальной ствол винтовки. Клинок глубоко погрузился в тело бойца в богатырке. Тяжёлые створки ворот закрывались, но слишком медленно. Многие бандиты успели влететь внутрь – и теперь азартно рубили народников, навалившихся на ворота. Другие спрыгивали с сёдел. Укрываясь за своими конями, они открыли огонь. Всё больше бандитов проходили через ворота. Пришёл и наш с анархистами черёд. Анархисты стреляли из карабинов и пистолетов. Швыряли в подбегающих народников ручные бомбы. Те взрывались, разбрасывая бойцов в богатырках в разные стороны. Взрывы были чрезвычайно мощными. Всего пары адских машин хватало, чтобы подорвать пулемётные вышки. — Вперёд! — прокричал Гневомир. — К главному зданию! Скорее! Вот так, не сходя с сёдел, под взрывы адских машин анархистов, выстрелы винтовок и пулемётные очереди, мы ворвались в самое большое здание секретного объекта народников. Перед ним, конечно, пришлось спешиться. На земле и в предбаннике валялись мертвецы в форме Народной армии. Судя по всему, охрану комплекса анархисты просто закидали бомбами. Народармейцы ничего сделать просто не успели. На шинелях их красовались жуткие дыры с подпаленными краями. Тела некоторых ещё дымились. — Ящики внутрь! — командовал Гневомир. — Вепр, держите оборону! Дайте нам время, чтобы взорвать этот комплекс ко всем чертям! В это время разбойники Вепра тащили к входу в комплекс захваченные у народников пулемёты. Устанавливали их, сооружая для защиты баррикаду из мебели и тел народармейцев. — Только уж и вы поспешите! — крикнул нам Вепр, вставая в полный рост за баррикадой с револьвером в одной руке и саблей в другой. — Долго мы косорылых не удержим. Гранатами закидают и дело с концом. — А на этот случай мы останемся, — усмехнулся анархист в толстой шубе и сдвинутой на затылок тёплой меховой шапке. — Бомб у нас хватит не на один такой косорылый гарнизон! С ним остались у входа с пятеро анархистов. Под ногами их лежал целый ящик адских машин. Мы же подхватили взрывчатку и рысью побежали внутрь комплекса. Время было чрезвычайно дорого. Каждая секунда на счету. Тем более, что бежали, что называется, по наитию. Никто из нас не знал, что именно мы должны уничтожить и где оно находится. Ответы на все вопросы мы получили быстро. За прочными дверями, закрытыми на засов, мы обнаружили полутёмное помещение. В центре его стоял здоровенный чёрный камень с красноватыми прожилками. Он был единственным источником света в комнате. И потому оценить её истинные размеры мы смогли, только когда внезапно загорелся свет. Мне никогда раньше не доводилось видеть столь яркого света. Даже электричество не давало его. Как будто разом загорелись несколько сотен, если не тысяч лампочек. И я не мог понять источника этого яркого света. — Готовьте взрывчатку! — воскликнул Гневомир. Но было поздно. Два десятка вооружённых странными винтовками человек нацелили на нас своё оружие. Они выскочили из других дверей, ведущих в это помещение. А перед камнем стоял высокий человек в белом халате поверх костюма. — Сложите оружие, товарищи налётчики, — велел он. — Иначе мои ребята в считанные секунды нашпигуют вас свинцом. Им уже не терпится сделать это. Нас было больше, но уж слишком уверенно говорил человек в белом халате. И оружие у новых врагов, хоть и одетых в форму Народной армии, было каким-то слишком странным. Мы опустили карабины и пистолеты. Только возящийся с взрывчаткой Гневомир не спешил подниматься. — Руки! — в голосе человека в белом халате зазвенел металл. — Оружие на пол! Мы были вынуждены сложить оружие. Даже Гневомир поднялся. — Вот так-то лучше, — протянул человек в белом. — Значит, это вы наследили в Котсуолде. Неплохо вы там поработали. Обезглавили нашу сеть на острове. А вот Вадхильд – отработанный материал. Его не жаль. — Да кто вы такие?! — вскричал я. Мне надоели эти длинные речи и непонятные слова. — Мы – передовой отряд нашего государства, — ответил человек в белом халате. — Подбросили вам вот это самое вещество. Здесь, — он поскрёб камень пальцами, — у меня под ногтями достаточно его, чтобы одурманить целый город! С его помощью мы обращаем варваров, вроде вас, в наших рабов. Это – куда дешевле, чем завоёвывать миры. Даже отстающие от нашего в развитии. Как ваш, например. Мы не льём свою кровь. Вы сами убиваете друг друга за это вещество. Сами себя обращаете в рабов. Нам остаётся только прийти и стать господами господ. Долго? Может быть, и так. Зато не стоит Единению ничего. Двухсотпроцентная прибыль! — Может быть, и так, — произнёс за моей спиной Гневомир, — но кое-чего вы всё-таки не учли в своих планах. Он протолкался мимо нас, так чтобы его от человека в белом халате никто не отделял. Я понял, что сейчас произойдёт. Приготовился сунуть руку за пазуху. Там лежал в кобуре второй мой пистолет. К безнадёжной схватке начали готовиться и анархисты. — И чего же мы не учли? — заинтересовался человек в белом халате. — Нас! Гневомир из-за головы швырнул сразу две анархистских бомбы. Одновременно люди со странными винтовками открыли огонь короткими очередями. Мы выхватили оружие. Но выстрелить в ответ почти никто не успел. Бомбы взорвались, расшвыряв нас в разные стороны. Одна адская машина упала прямо под ноги человеку в белом халате. После взрыва от него не осталось и памяти. Его людей раскидало. Сильно посекло осколками. Всех контузило. Гневомир каким-то чудом сумел устоять на ногах и теперь стрелял из своего крупнокалиберного револьвера. Я, как и ещё пара анархистов, сумел встать на колено. Тоже принялись стрелять. Врагам досталось намного сильнее. Почти все они были мертвы. Некоторые катались по полу, держась за оторванные взрывом конечности. Но те, кто ещё мог стрелять, открыли по нам ответный огонь. Очереди этих самозарядных винтовок косили анархистов. Одна пуля пробила ногу Гневомира. Он упал на колено, но успел всадить заряд прямо в скрещённые косу и молот на богатырке врага. Я застрелил ещё одного. Стреляющий, не поднимаясь с пола, анархист прикончил третьего. Но тут короткая очередь убила его. И всё же, мы сумели перебить врагов. Только вот осталось нас всего двое. Я и Гневомир. Он был ранен в ногу. Правая рука моя повисла плетью. Но кое-как мы доковыляли до камня, высящегося в центре помещения. Подтащили к нему ящики с взрывчаткой. Гневомир снова присел над ней. Возился долго. Я успел кое-как перетянуть себе руку заранее припасённым бинтом. А Гневомир всё колдовал над ящиками с динамитом. Я решил задать ему интересовавший меня вопрос. Всё равно, мне делать уже нечего. — Ты откуда достал эти бомбы? — Из башлыка, — ответил Гневомир, не отвлекаясь от работы, — пока сидел над ящиками там, у входа, за вашими спинами, успел достать пару и сунул в башлык. Гадал вот, пока через вас протолкался, вырвутся концы его из-за пояса или нет. С моей помощью, он поднялся на ноги. — Идём, — кивнул мне. — Взрыватель я выставил на три минуты. Морщась от боли, переступая через трупы, мы покинули злосчастное помещение. Закрыли за собой двери на засов. Взрыв настиг нас на середине коридора. Взрывчатки анархисты явно не пожалели. Нас с Гневомиром бросило на пол. Оба мы зарычали от боли. Однако поднялись – и направились дальше к выходу. Оттуда уже не доносилась стрельба. Значит, с Вепром и его людьми покончено. Нас там ждут очень злые бойцы Народной армии. И мандат всесильного товарища Огнедара вряд ли спасёт. Однако у входа мы нашли только трупы. Бойцы Народной армии штурмовали комплекс, а разбойники Вепра с парой пулемётов и бомбами удержали его. Отбили все атаки. Но и сами полегли до последнего. Вепр сидел, прислонившись к стене. Генеральская шинель его почернела от крови. Сабля сломана. Револьвер зажат в пальцах мёртвой руки. Голова склонилась на грудь. — Уже в коридоре остановили народников, — вздохнул Гневомир. — Сколько народу положили из-за этих сволочей. По двору секретного объекта неприкаянными призраками бродили кони. Только им удалось пережить эту страшную битву. — И что теперь? — спросил я у Гневомира. Ледяной воздух обжёг лёгкие. Но и немного притупил боль в простреленной руке. — Этих гадов, — Гневомир махнул за спину, в сторону главного здания комплекса, — слишком много осталось. Я всё ещё страж Революции. И моё дело – вывести их до последнего в Народном государстве. Если повезет, то и не только. Он болезненно застонал, неосторожно опершись на простреленную ногу. — А ты теперь как? — Руки у меня на месте, хоть и простреленные. Подлечить их надо – и хоть сейчас снова за штурвал. Я так понимаю, что ты будешь много носиться по всему Урду, а может и за границу Народного государства. Тебе ведь понадобится хороший летун. — Хорошие летуны, — нашёл в себе силы усмехнуться Гневомир, — всегда нужны. Я помог ему сесть на коня. Кое-как, не без его помощи, и сам забрался в седло. Мы пустили лошадей шагом. Медленно. Главное, прочь от этого проклятого места. (обратно) (обратно)Борис Сапожников Шаг в небеса
Пролог
Товарища Гамаюна знал, наверное, каждый гражданин Народного государства. От малых детей до стариков, большую часть жизни проживших при царском режиме. Он был чертовски популярен в народе после своего триумфального возвращения из захваченного бейликами Дешта. Биографию его учили дети в школах – учителя сплошь и рядом призывали их равняться на товарища Гамаюна. И, конечно же, было очень много тех, кто знал его флотским старшиной – до того, как товарищ Гамаюн стал живой легендой Урда. Большинство, конечно же, лгали, чтобы придать себе побольше значимости. Из-за таких почти никому не верили. Как не верили и мне. А ведь я, как раз, знал товарища Гамаюна ещё до того, как он встал во главе стражей Пролетарской революции. Мне довелось повоевать с ним плечом к плечу в мрачные дни Интервенции, когда все силы недавно воевавших между собой сторон разом обрушились на молодое Народное государство. Наверное, тех дней мне не забыть никогда. Я готовился воевать с могущественной Дилеанской империей. Только что получивший назначение на небесный крейсер «Громобой» мичманишка с морем надежд и романтическими бреднями в голове. Все их быстро выветрила оттуда Революция. Для флотских чинов она стала буквально громом с ясного неба. Ведь это в окопах, протянувшихся от моря до моря, как казалось нам в тишине и уюте кают-компаний, солдаты могут разлагаться под влиянием народников. Тогда их ещё никто не называл косорылыми. На флот же никогда эта бацилла проникнуть не может. Как слепы мы были тогда, сидя за круглыми столами, где всегда было вдоволь еды. Где нам, привыкшим к яркому свету люминесцентных ламп, понять тех, кто сидел в вечной тьме наших трюмов, постепенно теряя зрение и травясь пороховыми газами в казематах плутонгов. Ведь там творился форменный ад – порой даже похуже того, что в стылых окопах. Уж можете мне поверить, я побывал и там, и там. И вот они – обитатели нижних палуб – поднялись к нам. Они вошли, стуча тяжёлыми башмаками по паркету. Распахнули двери, сбивая с ног матросиков в чистых робах, что подавали нам еду и вино. Их они ненавидели, наверное, даже сильнее, чем нас. Первым шагал без всякой обычной развязности, к которой нам позже пришлось, стиснув зубы, привыкать, старшина Гамаюн. Я хорошо запомнил его – в чёрной робе, прожженной во многих местах, но аккуратно залатанной, с деревянной кобурой через плечо. Бескозырка сидит ровно, будто приклеенная. Да и шаги он чеканит чётко – хоть сейчас на парад. — С кем имею честь? — поинтересовался у него наш старый капитан. Он прошёл всю войну от первых залпов, и видел многое. Даже матросские бунты. А потому был мало удивлён, скорее раздосадован этому, как он позже выразился явлению. — Гамаюн меня зовут, — ответил тогда предводитель матросов. — Уполномоченный Революционного конвента, — и протянул руку капитану. Среди собравшихся офицеров поднялся ропот, однако капитан, не чинясь, пожал протянутую пятерню. — Моё имя вы, думаю, знаете, — сказал он. — Теперь, когда мы познакомились, я готов выслушать ваши требования. Или с чем вы там пришли? — Требований нет больше у нас, — отвечал ему на это Гамаюн, широко улыбнувшись. — Теперь есть приказы Революционного конвента и Народного комитета. — И что же это, позвольте узнать, за приказы? — поинтересовался наш капитан. Я заметил, что некоторые офицеры рядом со мной как бы невзначай уронили руки на кобуры с пистолетами. У всех их они были, как по волшебству, расстёгнуты. Я бы сделал тоже самое. Да духу не хватило. — Наплевать на приказы правительства Адмирала, — произнёс Гамаюн, — и выступить против имперцев. Надо сказать, приказы нового правителя Урда – точнее одного из них, тогда дурно становилось от их количества, и телеграф порой разрывался от противоречивых распоряжений, сыплющихся из самых разных городов, — пришлись по душе далеко не всем во флоте. Конечно, с одной стороны Адмирал был из наших, в отличие от остальных правителей, но с другой… Многих коробило от одной мысли о том, что имперцы и их союзники теперь безраздельно властвуют в нашем небе и даже позволяют себе садиться на наших базах, пополняя аккумуляторы за наш счёт. Все, конечно же, с разрешения Адмирала. Он уже начал именовать себя не иначе как Верховным правителем или просто Верховным. Это откровенно бесило многих флотских, особенно тех, кто воевал с дилеанцами и их союзниками, как наш капитан, с первых залпов. Однако раз уж флот признал правителем Адмирала – приходилось подчиняться. И вот теперь такое. Я просто не понимал, как реагировать на слова этого уполномоченного от некоего Революционного конвента и Народного комитета. Даже слова эти были мне тогда не слишком понятны. Это после их будет знать каждый житель Урда. — Весьма интересно, — протянул наш капитан. — Вы понимаете, господин… — Нет-нет-нет, — тут же перебил его Гамаюн, — никаких господ тут нет. Ни вы мне, ни я вам никакой не господин. Господа до Революции были. — А теперь, простите, кто? — Товарищи и граждане, — не моргнув глазом, заявил Гамаюн. — Так вот, — кашлянув, продолжил наш капитан, — гражданин уполномоченный, в сложившихся обстоятельствах… после всех этих революционных событий и прочего, я не могу просто так взять и отдать приказ своим офицерам. Вы должны это понимать. Теперь всё обсуждается – и распоряжения этого вашего конвента с комитетом, тоже. Уж не взыщите. — Обсуждайте, сколько вам угодно. Вот только дилеанец ждать не будет. Эскадра адмирала Тонгаста уже на подходе. И в этот раз церемониться они ни с кем не станут. Адмирал предал всех. — Это каким же образом понимать ваши слова, гражданин революционный уполномоченный? — А таким, гражданин капитан корабля[320], что Адмирал ваш издал резолюцию о том, что корабли все поражены революционными настроениями слишком сильно. И что к войне они больше непригодны. А потому все экипажи их расформировываются. Офицеров, — он произнёс это слово без характерного для многих уполномоченных, которых я видал после, неверного ударения, — по домам, а матросов и старшин – под арест. Выяснять, кто из них поражён бациллой революции, а кто – нет. Уже и камеры, небось, для нас готовы, и шомпола – тоже. С шомполами у Адмирала быстро, сами, верно, знаете, не хуже моего. О быстрых и крайне нелицеприятных действиях контрразведки Верховного мы, конечно же, хорошо знали. И вряд ли в её застенках ограничивались одними только шомполами. — Что это за бред?! — воскликнул кто-то из офицеров, откровенно выхватывая из кобуры револьвер, но пока не спеша стрелять. — Никаких таких приказов о расформировании экипажей никто не получал! Всё это – гнусная провокация! Он потрясал револьвером. Несколько человек из числа матросов, сопровождавших Гамаюна, вскинули винтовки. Металлом залязгали затворы. Сразу же офицеры, что держали руки на расстёгнутых кобурах, выхватили своё оружие. В какой-то миг казалось – перестрелки не избежать. И вряд ли в ней пощадят тех, кто не достал свой пистолет. Я уже судорожно нашаривал застёжку на кобуре – пальцы отказывались слушаться. Они стали будто деревянными и почти не гнулись. По виску противно побежали струйки пота. Так вот каким он будет – мой первый бой. Не против настоящих врагов – имперцев и их союзников. А против матросов с моего же корабля. У всех на бескозырках золотом вышито «Громобой». — Прекратить, — капитан не повысил голоса. Он говорил как прежде тихо, но его услышали все. Капитан поднял руки и медленно опустил их, призывая всех к спокойствию. — Уберите оружие, господа, — он выделил тоном это слово, — офицеры. И вы прикажите своим людям опустить винтовки, гражданин революционный уполномоченный. — А ну винты вниз! — рявкнул на матросов Гамаюн. — Кто без приказа стрельнёт, того я сам, своей рукой, в расход пущу. И уж будьте уверены, товарищи, рука у меня не дрогнет. Однако выстрел всё-таки раздался. В поднявшейся было суматохе никто и не заметил, как старший телеграфист нашего «Громобоя» приставил к виску револьвер и спустил курок. Он рухнул под ноги других офицеров. Вокруг головы его по паркету палубы растекалась тёмная лужа крови. — Это ещё что значит? — обернулся к нам капитан, не побоявшись подставить спину матросам Гамаюна. — Да вот, — сказал кто-то из стоявших над телом старшего телеграфиста. — Лейтенант Пестов пулю себе в висок пустил. — Он сам не свой ходил уже третий день, — заявил другой офицер. Я почти никого не знал по имени, хотя и представлялся должным образом флотском собранию по прибытии и знакомился со всеми. — Вроде и хочет заговорить с кем-то, а будто не решается. В карман то и дело зачем-то лазил. Во внутренний. Будто проверял – не пропало ли что. — Проверьте-ка этот его заветный карман, доктор, — велел капитан, и склонившийся над телом наш судовой врач Бурцов, сунул руку за пазуху застрелившегося лейтенанта. Он вынул оттуда сложенный вчетверо лист бумаги – телеграфную квитанцию, и протянул её подошедшему капитану. — Господа офицеры, — прочтя короткий текст телеграммы, — это полное подтверждение слов гражданина революционного уполномоченного. Адмирал приказывает нам покинуть «Громобой» – и сдать его представителю имперского командования. — Это подлая провокация! — вскричал тот же офицер, что не так давно потрясал револьвером. — Судя по дате, — покачал головой наш капитан, — телеграмма была получена лейтенантом Пестовым ещё третьего дня. Как раз когда стало известно о приближении имперской эскадры. — До конвента весть о предательстве Адмирала дошла только вчера, — сообщил без особой нужды товарищ Гамаюн. — Сегодня все уполномоченные флота подняли людей и направились с делегациями к офицерам, чтобы призвать их не выполнять преступный приказ Адмирала. — Боюсь, — тяжко вздохнул наш капитан, — одним совещанием в офицерском собрании «Громобоя» тут не ограничится. Я немедленно отправляюсь в штаб флота. — И я – с вами, гражданин капитан, — тут же заявил Гамаюн. — Как уполномоченный с «Громобоя». — Воля ваша, — отмахнулся наш капитан. — Мой автомобиль к вашим услугам, гражданин уполномоченный. Вернулись оба к вечеру того же дня. Ближе уже к ночи, можно сказать. И капитан наш и товарищ Гамаюн были злы, как черти. И если Гамаюн матерился во весь голос, то капитан просто молчал. От этого становилось страшно. Я тогда не знал ещё, что означает это глухое молчание, но как-то сразу понял – ничего хорошего оно нам не сулит. К тому времени мы успели уже похоронить бедного лейтенанта Пестова. Оказалось, его знали не слишком хорошо. Старший телеграфист редко покидал свою вотчину, куда мало кому на корабле вообще-то было разрешено входить. Однако и с дурной стороны его никто не знал, а потому старпом сказал над свежей могилой пару ничего не значащих слов о покойном. После погребения все дружно отправились поминать его в кают-компанию. — Скоро многих поминать придётся, — сказал первым делом мой непосредственный командир – старший артиллерист «Громобоя». Человек он был мрачный и вечно сыпал дурными пророчествами. А так как времена настали совсем скверные, то многие из них сбывались в той или иной степени. Что только подталкивало старшего артиллериста к изречению всё новых и новых. — Это если вообще будет кому поминать, — усмехнулся другой офицер с нашивками в виде крылатых бомб на мундире. Один из бомбардировочных, стало быть. Для них в последнее время было меньше всего работы. Бомбы нам поставляли ещё хуже, чем снаряды. — Вот ударит по нам дилеанец всей силой – только дым по ветру и останется. Они вон Нейстрию давят как – уже границу перешли. Да и в небе, говорят, хозяйничают, будто у себя дома. — Будто у себя, — оборвал его старпом, — они хозяйничают у нас. И с этим давно пора покончить. — Так вы, простите, народников поддерживать изволите? — поинтересовался у него будто бы из чисто академического интереса доктор Бурцов. — Я готов поддержать тех, кто даст нам снаряды и бомбы, — отмахнулся старпом, — и даст чёткую и ясную цель. Дилеанцы, конечно, лучше всего. Но и нейстрийский корпус – ничуть не хуже. И угрожающие нашему газу в Бадкубе бейлики – тоже. Я – урдский солдат. Все предки мои до двенадцатого колена служили Отечеству, как бы оно ни называлось, и кто бы им не правил. Я желаю драться с врагом, а не сдавать ему наши корабли. — Громко сказано, — заметил доктор Бурцов. — Но весьма удивительно слышать их от отпрыска старинного и знатного аристократического рода. Вы что же, готовы выполнять приказы черни, засевшей в столице? И отвергаете приказы Адмирала, который был признан Верховным правителем Урда? — Мне не нравятся его приказы, доктор. Что это за правитель, который отдаёт свой флот врагу? Да ещё и Адмирал. Какой из него адмирал после такого? — Ну знаете ли, господин старший помощник! — вскочил на ноги штурман – ярый приверженец диктатуры Адмирала. Начинающуюся перепалку прекратило появление в кают-компании нашего капитана в сопровождении товарища Гамаюна. — Господа офицеры, — опустился на ближайший стул капитан, из него будто весь воздух выпустили, — это полный крах. Завтра в воздух готовы подняться всего два бронепалубных крейсера «Богатырь» и «Витязь». Теперь они, правда, называются «Народник» и «Народоволец» – власть на них взяли в свои руки матросы, оставив в живых лишь лояльных конвенту офицеров. Остальных, как теперь модно выражаться, пустили в расход. — Вы, гражданин капитан, — заявил товарищ Гамаюн, — запамятовали, верно, сказать, что на других кораблях были зверски убиты как раз уполномоченные от конвента. И их капитаны решили сдаться на милость Тонгасту. Ну или просто не поднимать корабли в воздух. Выжидать, стало быть, порешили. И не с нами, и не против нас. Казалось, Гамаюну сейчас очень хочется сплюнуть себе под ноги. Но при офицерах он сделать этого всё-таки не решился. — Я просто не хотел лишний раз вспоминать о позоре нашего флота, — ответил наш капитан. — И самым большим клеймом позора стал приказ Адмирала сдать корабли врагу. Всё что угодно, но только не это. Завтра мы поднимем нашего «Громобоя» навстречу врагу. Как бы мало нас ни было, мы дадим эскадре Тонгаста бой. Наш последний бой. — Не надо так уж мрачно, гражданин капитан, — неожиданно для всех нас усмехнулся товарищ Гамаюн. — Вы снова запамятовали, но теперь о хорошем. Ведь были же представители от наземных батарей. Они ещё дадут жару Тонгасту. — Конечно, — кивнул наш капитан, — да только снарядов у них на этот жар мало. Если, как договорились, разделят все снаряды поровну между батареями, хватит меньше чем на час боя. — Но это же форменное безумие, господин капитан, — взвился бомбардировочный офицер, тот, кто разделял мрачные настроения старшего артиллериста. — Вы попросту обрекаете всех нас на верную смерть под снарядами Тонгаста. — Сколько у Тонгаста кораблей? — поддержал его другой офицер. — Пятнадцать, — честно ответил наш капитан. — Но среди них всего один линкор – да и тот сильно потрёпанный и устаревший. Не «Левиафан», а ещё «Мастодонт», — линкоры этой серии поднялись в небо ещё лет за десять до моего рождения, и, несмотря на усовершенствования, очень сильно устарели уже к началу войны. — Крейсеров тоже немного – три. Остальное – мелочь, не стоящая внимания. Фрегаты, такие же древние, как «Мастодонт» и корветы, которые даже главным калибром едва ли смогут поцарапать нам броню. — И всё равно, — покачал головой старший артиллерист, — шансов у нас почти нет. Три против пятнадцати. Пускай и при поддержке наземных батарей. Снарядный голод и у нас ого-го-го какой. Новых ведь нам перед боем не подвезут, не так ли? — Пополнения боеприпасов не будет, — подтвердил наш капитан. — Вот, значит, как, — обернулся к товарищу Гамаюну мой непосредственный командир. — Голыми и босыми посылает нас в драку ваш конвент, гражданин революционный уполномоченный. Голыми и босыми, — повторил он. — А драться нам против хорошо вооружённого врага. Есть вам что на это сказать, а? — Есть, — помрачнев, кивнул Гамаюн. — Только говорить не больно-то хочется о таком. Есть решение, не приказ. Матросский комитет постановил, что если офицеры корабли будут Тонгасту сдавать, этого допустить никак нельзя. — И как же вы постановили предотвратить сие? — Взорвать погреба к чёртовой матери, — рубанул воздух Гамаюн. — Пороху там хоть и мало, да для одного хорошего взрыва довольно будет. — Ну уж! — снова вскочил бомбардировочный офицер. — Это – форменный бунт! — Это лучше чем сдавать корабли дилеанцам, — ответил на это Гамаюн. И тут с ним было не поспорить. Сказать, что тот бой был страшным – это просто ничего не сказать. Никаких слов ни в одном языке мира не хватит, чтобы описать сражение, разразившееся в осеннем небе. Корабли швыряли друг в друга громадные чемоданы снарядов главного калибра. Трещала броня, рассыпая кругом искры осколков, падающие, будто раскалённые добела звёзды. Горели малые суда, сопровождавшие «Мастодонта» адмирала Тонгаста. Часто они собой закрывали флагман от наших залпов. Один корвет мы буквально на куски разнесли из главного калибра. Взрывом тот разорвало на части, посыпавшиеся вниз жутким дождём. Ещё более страшным этот «дождь» делали летящие вместе с металлом человеческие тела. Но доставалось и нам. И доставалось очень сильно. Дилеанские крейсера оттеснили «Народовольца». Тот остался почти без снарядов – отчаянно маневрировал, но уже ничего не могло спасти его. Раз за разом корабль содрогался от попаданий вражеских снарядов. По истерзанной броне его скакали искры и короткие разряды маленьких молний. Значит, была повреждена силовая установка. А это самое страшное. Медленно, но верно гордый крейсер уступал превосходящему его во всём врагу. Он терял высоту. Молнии на обшивке его сверкали всё чаще и чаще. В последний раз «Народоволец» огрызнулся из главного калибра, заставив содрогнуться всем корпусом дилеанский крейсер. А после пошёл на снижение окончательно. И грохнулся об землю, спустя несколько минут. Эхо взрыва его силовой установки ещё долго стояло у нас в ушах, несмотря на грохот боя. Воодушевлённые гибелью «Народовольца» дилеанские крейсера ринулись на нас. Однако снова расчленить наш боевой строй им уже не удалось. «Громобой» и «Народник» встретили их слитными залпами орудий главного калибра, казалось позабыв вообще о «Мастодонте» и сопровождающей его мелочи, вроде корветов и фрегатов. — Мичман Телешев, — раздался из трубы искажённые до полной неузнаваемости голос моего командира, — сосредоточить огонь вашего плутонга на вражеских кораблях сопровождения. Скорее всего, тот же приказ получили и остальные командиры плутонгов. — Так, ребята, — пробурчал я через угольные фильтры маски, закрывающей почти всё лицо и жутко мешающей говорить, — бьём по имперской мелочи. Боевая задача – накрыть как можно больше корветов и фрегатов. — Аэропланы имперские вокруг вьются, командир, — заметил столь же неразборчиво констапель[321]. – И пулемёты наши почти все подавлены. Как бы не зарядили торпедой. — Так угости их шрапнелью, чтобы не наглели. — Есть угостить шрапнелью! Но со шрапнелью мы опоздали. Торпедоносцы – этот тип аэропланов появился в самом конце войны. Летунов их вполне заслужено считали сумасшедшими. Ведь тех, кто поднимается в воздух с парой сотен фунтов взрывчатки, подвешенных под брюхом аэроплана, назвать иначе, чем полными безумцами нельзя. А уж то, что им приходилось подбираться к небесным кораблям на дистанцию пуска торпеды, и вовсе не укладывалось в голове у многих. Торпедоносцы летали обыкновенно тройками. Пара истребителей прикрывала их от аэропланов сопровождения. Сам же торпедоносец летел в центре построения, огрызаясь из пулемётов. Подойдя к цели на дистанцию пуска торпеды, не превышающую пару кабельтовых, он отправлял свой смертоносный подарок в последний полёт. И очень часто торпеды наносили урон врагу куда больший, нежели громадные чемоданы снарядов главного калибра. Говорят, платили летунам на торпедоносцах просто баснословные деньги за каждый вылет. И всё равно, желающих записываться в их ряды было не слишком много. Даже среди летунов сумасшедших куда меньше, чем считает большинство. Торпеда врезалась прямо в каземат моего плутонга. Нас всех от мгновенной гибели спасла пушка. Торпеда ударилась в станину орудия – и та приняла на себя изрядную часть взрыва. Но и нам досталось очень сильно. В одно мгновение мир вокруг меня наполнился огнём и кровью. Меня подбросило. Ударило спиной об одну переборку. Швырнуло в другую – на этот раз лицом. По нему тут же заструилась кровь. Но я не обратил на это внимания. Не до того было. Палуба ушла у меня из-под ног. Я взмахнул руками, пытаясь схватиться за переборку, в которую только что врезался лицом, но гладкий металл её только скользил под пальцами. Новый удар заставил весь корабль содрогнуться. Ноги мои так и не нашли опоры. Я полетел вниз, отчаянно размахивая руками, будто мельница. Но ни за что не мог ухватиться. Перед глазами мелькнула бездна. Страх ледяными когтями вцепился в душу. Время как будто намерено, чтобы помучить меня, замедлило свой бег. Я соскальзывал в дыру в обшивке корабля с какой-то просто чудовищной неспешностью. И всё это время пытался в панике схватиться хоть за что-нибудь. Пальцы сомкнулись на обломке переборки, когда ноги уже повисли над бездной. Правую руку рванула адская боль, но я каким-то невероятным чудом сумел удержаться. Вот только сил, чтобы подтянуться и схватиться за обломок второй рукой, у меня уже не было. Так и повис я между небом и землёй. Ни вверх – ни вниз. Точно как в какой-то сказке. Впору бы посмеяться над собой. Но как-то не тянуло меня тогда на иронию. Все силы уходили на то, чтобы не разжать сведённые судорогой пальцы. Я цеплялся за жизнь из последних сил. Хотя и понимал – глупо это. Я лишь длю мучительные мгновения, отделяющие меня от неминуемой смерти. В какой-то момент я крепко зажмурился. Мне казалось, что так сумею продержаться хоть немного дольше. Я уже почти не чувствовал пальцев. Боль проходилась по руке горячими волнами. В локоть и плечо будто иголок раскалённых напихали. Я весь ушёл в эту проклятую боль. Только она и связывала меня теперь с миром. Кончится она – и я отправлюсь в такое долгое падение к земле. Крепко сжавшихся у меня на предплечье стальных пальцев я в первый момент даже не почувствовал. В себя меня привёл рывок, отозвавшийся болью во всём измученном долгим висением теле. Чья-то сильная рука схватила меня и за шиворот, втащив на палубу. Ещё кто-то вцепился в ремень – пряжка его тут же неприятно врезалась в живот. Но мне сейчас было на это наплевать. — Эй, мичманок, — раздался знакомый голос товарища Гамаюна, — капитан собирает всех офицеров на мостике. А ты, видать, профилонить решил это дело. Нехорошо получается. Я открыл глаза – и первым, что увидел было улыбающееся лицо Гамаюна. — Да не дрейфь ты, мичманок, — усмехнулся он. — Не скажем мы про это капитану. Верно ведь, ребята? Двое матросов, помогавших вытащить меня, согласно закивали. На лицах их появились хоть и вымученные, но улыбки. Меня тоже потянуло улыбнуться, несмотря ни на что. Умел товарищ Гамаюн заражать всех вокруг себя удивительным оптимизмом. В любой ситуации. (обратно)ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Усть-Илимские инспецы
Глава 1
Вызов в столицу удивил меня. Я просто не ожидал, что после стольких лет товарищ Гамаюн, взлетевший так высоко, вдруг вспомнит обо мне. Ведь кто я, в сущности, такой? Во-первых: из бывших. В наше время это словосочетание определяло всё. Конечно, дела обстояли несколько лучше, чем ещё пять лет назад, когда за дворянское или – не приведи Господи – аристократическое происхождение могли попросту к стенке поставить без суда и следствия. Но всё-таки и теперь мне не слишком доверяли. Ведь я был «из бывших». Хоть и воевал с интервентами адмирала Тонгаста в легендарном теперь сражении в небе над серыми водами Йольдиева моря. А после участвовал в не менее известном пешем походе аэронавтов из Первого матросского полка, и шагал плечом к плечу с самой знаменитой женщиной-уполномоченной. Мне удалось пережить резню, учинённую нам нейстрийцами после предательства части матросов под предводительством сифилитика Сиплого. Мы вырвались из казематов, перебили охрану и продолжили драться с врагом до самого конца войны. После меня отправили в ЧОН, где пришлось вспоминать навыки верховой езды, порядком подзабытые за время службы в воздушном флоте. Мы гонялись за бандитами и недобитыми отрядами разных правительств и правителей Урда, отказавшихся признать Конвент. Когда же надобность в столь жестоких мерах отпала, и количество отрядов ЧОН сильно сократили, меня перевели в стражи Пролетарской революции. Но что бы я ниделал, как бы верно ни служил Конвенту, я оставался для всех тем самым «из бывших» – и это определяло мою судьбу. Я не мог рассчитывать на серьёзную должность. Моим потолком оставалось место простого следователя, которому ещё и не доверяют никакие действительно серьёзные дела. Я считал, что так и буду до конца дней своих разоблачать мелкие контрреволюционные кружки разных интеллигентов и прочую мелочь, недостойную даже отдельного упоминания в отчётах, идущих наверх. Они всегда проходили по графе «прочие происшествия». Однако делать своё дело я привык хорошо, потому, наверное, и уцелел во всех многочисленных чистках, после которых в рядах стражей оставалось всё меньше и меньше тех, о ком можно было сказать, что они «из бывших». Меня даже приглашали в недавно созданный уголовный розыск, и я подумывал о том, чтобы принять это предложение. Хотя мне и не сильно импонировало служить под началом жестокого человека по имени Ловец воров, прославившегося тем, что при царском режиме, работая простым стражником на улицах, лично шашкой отрубал ворам правую руку. И теперь он с преступниками не особенно церемонился. А глядя на него, поступали так же и прочие сотрудники уголовного розыска. Но, как бы то ни было, а там пока ощущалась сильная нехватка кадров, и место мне бы точно нашлось. Однако я пока медлил. И домедлился до вызова в столицу. К самому товарищу Гамаюну. Так уж сложилось, что я никогда прежде не бывал в столице. Родом был из мест сильно северо-западнее её. Воевал над Йольдиевым морем с имперцами, а после в Приитилье и у Хаджитархана с нейстрийцами. Гонялся по Великой степи за бандитами, а в Хаджитархане, собственно, и остался служить в страже. В первые минуты, когда я только сошёл с большого пассажирского корабля, столица произвела на меня неизгладимое впечатление. Редко мне, привыкшему в глинобитным домикам Хаджитархана и уже основательно подзабывшему свой родной город, приходилось видеть такие высокие здания. Они словно подпирали крышами тяжёлые тучи, висящие над городом. Наверное, тем, кто встречал меня, я показался законченным провинциалом. Едва сойдя с трапа корабля, уставился на столичные красоты, раскрыв рот. Встречали меня трое в характерной для всех стражей одежде. Кожаные куртки свободного кроя, под которым легко прятать кобуры с оружием и фуражки с красной башенной короной. — Товарищ Ратимир, — протянул мне руку старший из стражей, — вас уже ждут. Автомобиль подогнали прямо к трапу. Наверное, не будь и у меня на голове фуражки с башенной короной, показалось бы, что меня взяли, как говорится, тёпленьким. — Смотрю, всё оперативно, — усмехнулся я, правда улыбка вышла какой-то совсем уж натянутой. — У товарища Гамаюна дел по горло. Вы, товарищ Ратимир, должны быть у него ровно два пополудни, никак не позже. И вряд ли он сможет уделить вам больше получаса. Я глянул на аэровокзальные часы. Они показывали четверть второго. Интересно, долго ли нам катить отсюда до главного штаба стражи. Скорее всего, не слишком долго. Но и времени терять, конечно же, не стоит. Вряд ли товарищ Гамаюн сильно обрадуется моему опозданию. Мы уселись в авто, приветствовавший меня страж рядом с водителем, оставшиеся двое справа и слева от меня. Я мгновенно почувствовал себя арестованным. Рука машинально потянулась к револьверу. — Спокойно, товарищ Ратимир, — даже не обернувшись, будто почуяв моё движение, расслабленным тоном бросил мне старший. — У моих парней просто привычка такая. Не надо трогать револьвер. Здесь врагов нет. Я зовусь Боживоем. Извини, товарищ Ратимир, что руки тебе подать не могу. Неудобно. — Славно сработали твои ребята, товарищ Боживой. — Одобряешь, значит. Это хорошо. Сам их натаскивал. У вас там, в Хаджитархане, есть Ловец воров, верно? Начальником угрозыска служит? Так я знавал его ещё простым стражником при старом режиме. Сильно он нам тогда кровь попортил. Тяжёло было ячейкам народников работать в Хаджитархане. Это ворам он правую руку рубил, а нам – сразу голову с плеч. — Самому Ловцу воров надо голову с плеч снять, — буркнул сидящий слева от меня страж. — Сволочь он был – сволочью и остался. — Поговори у меня ещё, — осадил его Боживой, но тут же как будто оправдать решил своего бойца передо мной. — Времена тогда были жестокие. Сам, небось, знаешь, товарищ Ратимир. Ловец воров одними только революционерами не обходился. Семьи находил и вырезал. Вот и у парня, — он махнул в сторону сидящего слева от меня стража, — всех перебили ребята Ловца. — Отца-старика и детишек моих не пожалели, гады, — бросил страж, и на этот раз Боживой одёргивать его не стал, — а им только по два лета сравнялось. Погодки они у меня… были. — Один у меня парень остался из Хаджитархана, — заявил Боживой, — остальных схоронил. Кого на войне. Кого – в ЧОНе. Кого – тут уже. Ты не гляди, что столица. Кубло это ещё самое настоящее. Того и гляди змея откуда ни возьмись. И кусают, сволота! Гибнут здесь наши товарищи, стражи Пролетарской революции. Побольше чем в ЧОНах. А вот в это я верил весьма охотно. Казалось бы, навести порядок в городах куда легче, чем в сельской местности, где по одному стражу на десяток вёрст и отряды ЧОНа носятся за бандами, загоняя лошадей. Однако всё не так просто, как может показаться на первый взгляд. Просто люд из сёл и деревень принял Революцию. Может и не всей душой, как принято писать в газетах, но освобождение от гнёта помещиков – барщины и оброка, помогло в этом деле. А уж когда крестьянам разрешили продавать хлеб в города по любым ценам напрямую, минуя государство, они и вовсе, как говорилось во вражеской пропаганде, продали душу Конвенту. Так оно и было. Ведь дай человеку возможность получать свою выгоду, и он твой со всеми потрохами. В городах же всё было намного тяжелее. Уголовный элемент почуял волю во время войны и последовавшей за нею смуты и совсем распоясался. Лишь самые жестокие меры, заставляющие сразу вспомнить о Ловце воров, да постоянное патрулирование улиц вооружёнными отрядами гражданской самообороны, могли хоть как-то обуздать бандитов. Кроме них были ещё и контрреволюционные ячейки и кружки. Их по старой памяти, как до того кружки революционные, принимали у себя интеллигенты. Их ведь не трогала царская власть, если не удавалось доказать вину на все сто. Новая власть столь щепетильной в этом отношении не была. Людей по первому подозрению тут же волокли в ближайшее отделение стражи – и там уж с ними не церемонились. А как иначе? Ведь у какого-нибудь профессора и почтенного библиотекаря вполне могли квартировать анархисты, приверженцы старого режима или просто террористы, готовящие акцию против тех же стражей или местной народной власти. Бывали в нашей работе, конечно, и промашки – куда же без них. Но с ними старались разбираться по всей строгости революционного закона. Если человек просто проявлял излишнюю ретивость – мог и из стражи вылететь. Если же его уличали в корыстном интересе – ставили к стенке без суда. К себе мы, стражи Революции, всегда должны быть строже всего. Здание главного штаба стражи выглядело настоящей крепостью. Высотой в десяток этажей, а скорее всего, даже больше, я просто не успел пересчитать их пока мы шли из авто до вестибюля. Двери были деревянными, но я заметил край стального щита – по тревоге он должен был защитить этот вход от вторжения врага. Окна все были узкими, словно бойницы, через такие очень удобно вести огонь. А как рассказал мне по дороге товарищ Боживой, в каждом кабинете имелась пирамида с карабинами по числу тех, кто кабинет занимал. И запас патронов соответственно. Часовые у входа вовсе не зевали. Их было сразу трое. Два рядовых народармейца при грозно выглядящих винтовках с примкнутыми штыками и младший командир, уронивший руку на кобуру при нашем появлении. Он придирчиво оглядел всех, проверил документы. Бумаги наши едва ли на зуб не попробовал, прежде чем пропустить внутрь. — Думаете, в столице стражам есть кого настолько сильно опасаться? Я не стал говорить слова «бояться» – оно прозвучало бы настоящим оскорблением. — Сейчас уже нет, — покачал головой товарищ Боживой. — А вот несколько лет назад, когда проектировали здание, ещё очень даже было. Гражданская ведь шла – и бог весть как могло всё обернуться. Могли бы снова какие мятежники в столицу ворваться, как это сразу после Революции было. Внутри штаб оказался столь же мрачным, как и снаружи. Коридоры узкие, на полу вытертая дорожка. И через каждый десяток шагов двери кабинетов. Они периодически открывались. Оттуда выходили деловитые стражи, кто в таких же кожанках, как у меня или Боживоя сотоварищи, другие же в самых обычных костюмах – и не отличишь сразу от рядового столичного обывателя. Они коротко здоровались с моим провожатым, видимо, личностью он тут был довольно известной. В открытом лифте мы поднялись на третий этаж. Он был несколько уютнее первого. Здесь явно обитало самое высокое начальство стражи, включая, конечно, и самого товарища Гамаюна. Коридоры тут были пошире. Дорожку на полу явно периодически меняли, а не только чистили, как парой этажей ниже. Кабинеты, если судить по расстоянию между дверьми, были намного больше. Кабинет товарища Гамаюна располагался в самом конце длинного коридора. Я ожидал увидеть приёмную, где сидели бы на стульях вызванные по делу или на ковёр подчинённые, но таковой не было и в помине. Перед дверью кабинета сидел на столом секретарь в комично смотрящихся на зелёной форме стража Революции нарукавниках и с очками на носу. Услышав стук наших ботинок, он поднял голову, поправил привычным движением очки. — Кто такие будете? — спросил он с той незабываемой фальшивой простотой, какая свойственна только интеллигентам, пытающимся нарочно подделаться под пролетариат. Я такими глупостями, к слову, никогда не страдал. — Товарищ Боживой, — снова предъявил свои документы мой сопровождающий, — и товарищ Ратимир, к товарищу Гамаюну. Я протянул секретарю свой мандат, чин чинарём выправленный мне перед вылетом из Хаджитархана. Секретарь долго изучал документы. Ещё дольше, чем младший командир на входе. Наконец, сверился со списком. Кивнул самому себе. После взглянул напольные часы. Они показывали без одной минуты два. — Вы вовремя, — сказал он, наконец, возвращая нам документы, — товарищ Гамаюн свободен. Но он ждёт только товарища Ратимира. А вы, товарищи, можете быть свободны. Боживою явно не понравилось такое обхождение. Он считал, что раз доставил меня к товарищу Гамаюну, то будет присутствовать и при нашем разговоре. К тому же, человек он далеко не последний в страже. Я успел оценить это по тому, в каком звании были те, кто здоровался с ним, как с равным, а кто – будто бы слегка заискивали даже перед ним. Однако грядущий разговор мой с Гамаюном был явно не для чужих ушей. Даже столь важных, как у товарища Боживоя. — Спасибо тебе, товарищ Боживой, — протянул я ему руку на прощание. — Может, ещё свидимся где. — Не такая большая у нас столица, — слегка натянуто усмехнулся он. — Обязательно свидимся. Мы пожали друг другу руки – и я вошёл в кабине товарища Гамаюна прямо под бой башенных часов. — Вот за что уважаю бывших, — вместо приветствия высказался товарищ Гамаюн, поднимаясь из-за стола и шагая мне навстречу, — так это за пунктуальность. Вот нет в вас этой расхлябанности. Как будто Революцию мы делали для того, чтобы вовремя приходить не надо было, и работать стало можно спустя рукава. Для того и создала народная власть нас с тобой, товарищ Ратимир, стражей Революции. А не только, чтобы гадов разных подколодных гонять. Он протянул мне руку и крепко, до хруста в пальцах, пожал её. — Ты извини, что я вот так, даже привет тебе не сказал, а тут же накинулся. Накипело просто. А тут ты заходишь прямо под бой часов. — Да что уж… Мне оставалось только плечами пожать. Революционная расхлябанность стала бичом Народного государства, и бороться с нею оказалось ой как непросто. Быть может, в чём-то сложнее даже, чем с врагами внутренними и внешними. Ведь многие из пьющих на работе, прогуливающих, отказывающихся приходить на службу вовремя часто били себя кулаком в грудь и кричали о том, как они Революцию делали. — Ладно, — немного остыл Гамаюн. — Не для того вызвал я тебя из самого Хаджитархана, чтобы о расхлябанности рассказать. Ты о ней знаешь, наверное, побольше моего. Я ж после Дешта в этом кабинете, а ты, как был на границе со Степью, так и остался там служить. Скажи мне, товарищ Ратимир, тяжко там сейчас? — До Хаджитархана бейлики не дошли, сам знаешь, — ответил я. — Но местный элемент там сильно возбудился, когда они подходить начали. Да и провокаторов заслать из Порты успели много. Уголовники опять же хвост поднять пытались, но у Ловца воров с ними разговор короткий. Без правой руки много не утащишь. Они теперь толпами после выхода из УГРО записываются в инвалидные артели. Да то, что в городе теперь кроме гарнизона ещё и дивизии Народной армии стоит, играет свою роль. — А за городом как? Не лютуют? — Сам знаешь, что лютуют. И ещё как лютуют. У бейликов конницы полно и выучена она куда лучше, чем бойцы ЧОНа. Бьют их сильно и жестоко. Оттого народ за версту от Хаджитархана власти уже не видит толком. Разве когда кавалерия Народной армии поможет. Но у неё и своих дел выше крыши. Князья из Великой степи уже подзабыли уроки командарма Будиволны, а ответить им нечем сейчас. Некому как тогда через границу ходить, чтобы выжигать их городки и усадьбы. — Смотрю я и у тебя накипело на душе, Ратимир. Гамаюн опустил привычное «товарищ», значит, разговор переходил в несколько иную плоскость. Знать бы ещё, в какую именно. — Дело у меня к тебе такое, Ратимир, что никому другому я поручить больше не могу. Мало кто знает, что мы вообще знакомы друг с другом, что дрались когда-то вместе против имперцев. Ведь потом-то меня народная власть услала с флота, и в Матросском полку меня не было. Да и после хотя и служили мы не так далеко друг от друга, да как-то не пересекала судьба наши пути-дорожки. Однако я тебя знаю не только по бумагам, но и по делам тоже. Гамаюн перевёл дух после длинной тирады. Я предпочёл молчать. Ведь я ровным счётом ничего не понимал пока. — Знаешь что, Ратимир, давай-ка сядем, и всё я тебе объясню толком. А то смотрю у тебя уже глаза в кучку собираются от моих словес. Просто сам не знаю, с чего бы и начать. Всё как-то не так выходит. Криво и неправильно. Он вернулся в своё кресло и сделал мне нетерпеливый жест. Мол, садись давай – нечего надо мной нависать. — А начать, пожалуй, стоит вот с чего. Ты, наверное, знаешь, что был у меня друг, товарищ боевой, правая рука моя. Тоже из бывших, как и ты. Гневомир звали. Вместе с ним мы не одного гада вывели на чистую воду и к стенке поставили. Это ещё до войны было. До Дешта. Я ведь тогда в городе остался, а его не было. После атаки бейликов все считали меня покойником, но ты-то не хуже моего знаешь, что выбираться из самых отчаянных положений в моей натуре. А вот это точно! До сих пор не знаю я, как спасся тогда товарищ Гамаюн с гибнущего «Громобоя». — Когда до своих добрался, я едва живой был, без памяти. В госпиталях долго валялся – в себя приходил. И доходили до меня новости о друге моём бывшем, Гневомире. Я поначалу не верил им. Не мог представить просто, что способен мой друг боевой такого наворотить. Да только когда начали разбираться дело бывшего начальника разведки Огнедара, только тогда глаза у меня всё открылись. Какое это было предательство всего нашего революционного дела. Никак иначе и не скажешь. Ты ведь читал материалы у себя? До всех должны были доводить их. — Читал, — не стал отпираться я. После этого дела, я всерьёз собирался податься в бега. Раз уж взялись за товарищей в самой столице, то и мне никак не уцелеть. Я несколько месяцев держал под кроватью небольшой саквояж, с каким сподручнее будет покидать пределы Урда. И спал с револьвером под подушкой, ожидая ночного визита коллег по службе. Хотя револьвер я и до этого под подушкой держал – никогда не знаешь, кто может вломиться к тебе посреди ночи. Надо быть готовым ко всему. Однако никто меня арестовывать не собирался. Даже от службы не отстранили. Как работал – так и продолжал. Лишь только Ловец воров как-то заглянул ко мне, да предложил перейти к нему в УГРО, где страсть как кадры хорошие нужны. И намекнул, что происхождение лично его, как начальника, никоим образом не интересует. Главное, как человек работает. — Ну да я побольше твоего почитал, должность у меня такая. Там про Гневомира было написано много всего. И как за границей он отличился, Адмирала убил. И как там стакнулся с анархистами. Как вернулся на Родину. На речке Катанге устроил погром вместе с бандитом Вепром – злейшим врагом народной власти на всём Севере. А после пропал, будто сгинул. Никаких вестей о нём нет. — Быть может, он и вправду сгинул на Севере? — спросил я. — Места там такие – лес глухой. Сколько туда ушло, а назад не вышло. — Много, — согласился Гамаюн. — И стража Усть-Илима, ближайшего к тем местам города, о том же докладывала. Раз нету никаких следов, значит, в лесу он и пропал. Но не верил я в это. Вот словно чуял – не мог мой бывший друг, Гневомир, пропасть вот так, ни за медный грош. — Значит, появился он где-то? — Нет, не он. А приятель его закадычный – Готлинд. Бывший инспец на Севере. После в Баджее как-то оказался, перед тем, как город сожгли. Потом в Соловце, когда людей там газом травили. Потом летал за границу с Гневомиром. И после с ним был всю дорогу. До самой бойни на Катанге. — И где же нашли его? — Далеко. На нейстрийском фронте. Несколько летунов из наёмной эскадрильи «Смерть» какой-то ушлый нейстрийский журналист успел заснять в летнем кафе города Аньера. Этот город недавно отбили у Блицкрига, во многом благодаря этой самой эскадрилье «Смерть». Я, как всякий аэронавт, хорошо знал легендарных людей неба, таких как Виконт, Чёрный Буковски, Бронд Бранд и Барон. Были мне не менее хорошо знакомы слова «Летающий цирк» или «Китобои». Слышал я, конечно, и об эскадрилье «Смерть». Вот только считал её военной легендой – страшилкой, каких много ходит по всем фронтам. Слишком уж странными были сведения о ней. Её летуны никогда не фотографировались и уж тем более не позировали для газет, чем грешили остальные легендарные личности. Наверное, потому они легендами и стали, что не сходили одно время с передовиц. Действовала эскадрилья «Смерть» всегда предельно жестоко, но в жестокости этой была своеобразная военная практичность. Они добивали снижающиеся аэропланы, убивали летунов, расстреливали команды терпящих крушение небесных судов противника. Всегда старались нанести врагу наибольший урон во всём – и в людях, и в технике. После их налётов на окопы или колонны пехоты редко оставались живые. Кровавой полосой был отмечен путь эскадрильи «Смерть» по полям Первой войны, когда они ещё были регулярным подразделением имперского воздушного флота. И сейчас они продолжали оправдывать свою репутацию, уже как наёмники. — Я никогда не верил, что эта эскадрилья существует на самом деле, — заметил я. — Один чёрт знает, что правда на этой войне, а что – нет. Но вот это – несомненная правда. — Гамаюн выложил на стол между нами газетную вырезку на желтоватой бумаге. На ней можно было разобрать трёх человек в лётных куртках и форменной одежде, правда, без знаков различия, сидящих под зонтиком летнего кафе. Лицо одного было обведено красным карандашом. Рядом Гамаюн подвинул фотокарточку человека с угловатым, простым лицом, снятого на въездной паспорт. Профиль и анфас – стандартный набор фото для первичного дела. Такое заводится на каждого инспеца. Сам не одно подобное формировал в своё время. Узнать в человеке на газетной вырезке инспеца с фото можно было без особого труда. — И тебе надо, чтобы я отправился на нейстрийский фронт и достал тебе оттуда этого Готлинда. А ещё лучше притащил самого Гневомира. Я даже не спрашивал. Я просто утверждал это, как факт. — Вот не могу в толк взять, почему я? Раньше ничего подобного я не делал никогда. — После дела Огнедара потеряна связь с большей частью заграничной агентуры. Перестарались наши ребята на допросах разведчиков. Сейчас всю разведку приходится едва ли не с самого начала собирать. Будто бы сразу после Революции, когда кадры царские разбежались. Да и тем, кто при Огнедаре служил, веры нет. Когда такой гребёнкой проходятся, могут десяток невиновных угробить, а вот гады, как раз, выворачиваются. Скользкие они, гады. Потому и вызвал я тебя из самого Хаджитархана. Даже в столице не всем верить могу. Такое время настало. — А я, значит, человек со стороны, и ни в каких столичных делах замешан быть не могу. Да и знаем мы друг друга ещё с Гражданской. К тому же из бывших. Языками владею. Кандидатура идеальная. — И на лету схватываешь, — прищёлкнул пальцами Гамаюн. — Я ещё кое-что на лету ухватил, — мрачно заявил я. — Я ведь на нейстрийский фронт попаду не в составе нашего экспедиционного корпуса, верно? Значит, вариант моей отправки туда будет не самым «чистым». В контрреволюции меня обвинят или использование власти в корыстных целях? — Ты просто из моего кабинета спустишься в подвал – и уже не выйдешь оттуда. Так бывает с некоторыми стражами, чьи дела наружу выплыть не должны. — А правду, как водится, знать будем только ты да я, да мы с тобой, товарищ Гамаюн? — Никому больше доверять я не могу, сам понимаешь. — А может, проще сыграем? — предложил я. — Излагай – подумаем. Я же никогда не был против здравой инициативы. И я быстро начал рассказывать Гамаюну, как я вижу эту ситуацию. Задавать вопросы – подчас весьма неудобные, что было видно по кривящемуся лицу начальника всей стражи Пролетарской революции. Мы обсуждали наше дело несколько часов кряду. Опустел графин с водой – у нас обоих пересохло в горле от долгой говорильни. Сошлись мы на том, что вариант с переходом на нелегальное положение становится запасным, а пока мне лично товарищем Гамаюном поручено расследование событий на реке Катанге. В тот же день я вечерним рейсом отправился в Усть-Илим. Конечно, в сам городок воздушные суда не ходили, аэропорт был в Езерске – главном городе едва ли не всего Севера. Оттуда мне придётся добираться до самого Усть-Илима уже на перекладных, но тут мне в помощь мандат от самого товарища Гамаюна. С такими бумагами мне нигде препонов чинить не станут. Наоборот, бояться будут, считая кем-то вроде ревизора из столицы. И пускай считают – так работается намного легче. — Но и про нелегальное положение не забывай, — сказал мне на прощание товарищ Гамаюн. — За границу тебе попасть всё-таки надо. Иначе как ты ещё достанешь Готлинда. — Об этом я буду думать, когда время придёт, — усмехнулся я и протянул руку Гамаюну. Мы снова обменялись крепким, до хруста костей, рукопожатием, и я уверенной походкой покинул кабинет начальника всей стражи Пролетарской революции. Вот только не чувствовал я той уверенности, которую столь активно демонстрировал. Слишком уж дурно пахло порученное мне дело. И закончиться оно вполне могло в том самом подвале, откуда никто ещё не вернулся. (обратно)Глава 2
Дорога до Усть-Илима отняла у меня чертовски много времени. Мало того, что небольшой транспортный корабль был таким древним и грозился развалиться после каждого взлёта прямо в воздухе. Так он ещё и трижды садился для дозаправки. Ну и чтобы выпустить пассажиров, которым не надо было лететь аж в самый Езерск. Таких, сказать, по правде набралось не слишком много. До конечного пункта нашего длительного перелёта добрались лишь я да ещё пара летунов. Молодые ребята – вряд ли сильно старше меня самого, когда я поступил на службу в воздушный флот, оба мечтали о славе покорителей Севера. Ведь именно так называли газеты всех, кто даже в эти сложные времена продолжал освоение этого дикого края. Последние часы перелёта мы провели втроём в опустевшем салоне транспортного корабля. И так как скука смертная терзала всех нас, то уж не разговориться, мы просто не могли. — Для нас Север сейчас – это просто прыжок перед фронтом, — заявил мне один из парней. — Мы ведь ещё несовершеннолетние по нашим законам – воевать рано. Потому и решили рвануть на Север. А уж через полтора годика – сразу на фронт. — Это если война столько продлится, — заметил я. — В газетах пишут, что мы со дня на день выйдем на границу. — Может, и выйдем, — рассудил второй летун, — но что-то мне кажется, не так много это нам даст. Воюем ведь всё по старинке, как в прошлую. Позиционная тактика. Зарываемся в землю и засыпаем друг друга снарядами почём зря. И никакого толку. Крепости вон по полгода взять не могут. — Во время войны лучше всего развивается научная мысль, — глубокомысленно заявил я, сходя в придуманную для себя роль. — Вот придумают наши учёные мужи какую-нибудь новую бомбу или линкор, к примеру, ну или пушку там, бог весть. И придёт конец войне единым махом. — На всякую придумку враг ответить своей может, — в том же тоне ответил мне первый летун. — Как оно и было в прошлую войну. Вы ведь её хорошо помнить должны, верно? — А, кстати, — задал мне вопрос, которого я ждал с начала беседы, второй летун, — вы почему не на фронте? В глазах его я прочёл вполне ожидаемое подозрение. Уж не бежит ли этот типчик подальше, скрываясь от призыва. — Бронь у меня, — ответил я. — Я – школьный учитель. Преподавал в Хаджитархане. Писал, ходил сам к военному уполномоченному, топал ногами, требовал, просил. Хоть куда готов был пойти – и в кавалерию, и во флот, и в пехоту. Опыт-то есть ещё с Гражданской. Но мне отказали. А после того, как сбежал на фронт один из учителей нашей школы, меня быстро отправили в Езерск. Побоялись, что и я, как мальчишка, удеру. Брага, тот учитель, что сбежал, и мне предлагал – говорил, не отпустят меня, учителя, мол, нужнее. Так вроде ему сказали в комитете военного уполномоченного. Да и мне примерно то же говорили. — Вот вы хватили, — усмехнулся первый летун. — Прямо на все руки мастер. — А что такого? — пожал плечами я. — Начинал я командиром плутонга на линкоре, потом записался в матросский полк, а после служил в ЧОНе. Вот и все мои военные профессии. — Биография, — протянул летун. — Может, вы и товарища Будиволну знаете лично? — Врать не буду – не знаком. Хотя и видел его раз на параде в честь Дня Революции в Хаджитархане. В общем, ребята после этого прониклись ко мне настоящим уважением. Названная мной профессия школьного учителя заставила их, вчерашних школьников, подобраться. А уж озвученный кусок биографии произвёл на обоих неизгладимое впечатление. О том, что я – страж Революции, распространяться я не стал потому, что это могло вызвать как раз негативную реакцию. Всё-таки стражей далеко не все любили, а уж молодёжь особенно. ЧОНы для них были овеяны ореолом почти романтическим – лихие всадники, рубящиеся насмерть с бандитами, почти как бойцы Конной армии товарища Будиволны. Тот, к слову, чоновцев не особенно жаловал. Расстались мы почти друзьями. И я от души порадовался, что меня не встречали в Езерске так, как в столице. Никаких авто и даже стражей на лётном поле не было. Адресами для переписки обменяться с парнями я не смог. Они просто не знали, куда именно их назначат. Но оно и к лучшему – не хотелось выдумать адрес, куда ребята вполне могли мне написать. И получить закономерный ответ – такого по этому адресу не значится. От аэродромной площадки, где приземлился наш корабль, до езерского вокзала было рукой подать. Не прошло и получаса, как я сидел в общем вагоне поезда на Усть-Илим. Собственно, других вагонов для пассажиров в нём и не предполагалось. Были ещё две пустых платформы – на них, скорее всего, повезут лес, да почтовый вагон. И, конечно, открытая платформа со взводом стрелков и парой пулемётов, грозно смотрящих в разные стороны. Такие тут места – без серьёзной охраны ездить нельзя. — Скоро уберут стрелков, — сказал мне пожилой гражданин, стоящий рядом со мной, как и я, ждущий, когда проводник откроет нам дверь вагона. — Бандиты тут не особо лютуют, после того, как Вепра стражи на тот свет отправили. А он всю округу в кулаке держал. Ни одной банды не было при нём. Вот и теперь боятся связываться с народной властью, раз она на самого Лесного хозяина управу нашла. — Вряд ли уберут, — покачал головой другой гражданин, выглядящий прямо-таки старорежимно, хоть и несколько потрёпанно, даже с моноклем в глазу. — Одного бандита народная власть извела, так скоро на его месте десяток новых появится. — Да за такие слова вас, хоть вы и в шляпе да при стёклышке, надо в стражу сдать! — вскипел первый гражданин. Второй же, не обращая на него внимания, быстренько забрался по лесенке в вагон. Проводник как раз распахнул нам дверь. В поезде я протрясся едва ли не столько же времени, сколько летел из столицы до Езерска. Он, казалось, останавливался через каждый десяток вёрст. То станция, то полустанок, где надо пополнить запас дров или воды, а ещё высадить пассажиров и принять новых, или вовсе сменить паровоз. Все паровозы тут, к слову, были старые, многие носили следы боевых действий или бандитских налётов на своих боках. На некоторых ещё можно было, если задаться такой целью, прочесть революционные, а иногда и не слишком тщательно затёртые контрреволюционные лозунги. Иногда мы по часу, бывало и дольше, стояли, пропуская бесконечные составы с лесом. Его воюющей стране нашей требовалось с каждым днём всё больше и больше. И всё-таки я добрался до Усть-Илима. Пускай с опозданием почти в полсуток, но, наверное, в здешних местах это и за опоздание-то не считалось. Самым неприятным был тот факт, что приехал поезд поздней ночью. Мы выбрались из вагонов, кутаясь в одежду. Хотя осень только-только начиналась, здесь уже царил настоящий холод, а с неба срывалась противная морось, тут же насквозь промочившая меня. Здесь меня тоже никто не встречал, хотя и должны были. И я был бы этому только рад. А так пришлось минут пять колотить кулаком в стенку фанерной будки следящего за порядком в пустом вокзале стража. Он никак не желал просыпаться. Проснувшись же, сразу обложил меня по матери и вообще причастил всеми словами, какие только знал. Внимательно выслушав, я дождался, когда разбуженный мной страж, наконец, успокоится, и только после этого сунул ему под нос мандат с подписью товарища Гамаюна. И добавил красную книжечку удостоверения. Страж мигом побледнел, поняв, с кем имеет дело и кого только что обложил так, что выше некуда. — Да не бледней ты так, — подмигнул ему я. — Звони своим – и скажи, что прибыл человек из столицы. Мокнет, мол, на вокзале и ждёт. — Будь сделано, — выпалил страж, тут же сорвав с эбонитового аппарата трубку и принявшись остервенело крутить диск. Я не прислушивался к его разговору. Но шёл он явно на повышенных тонах. Сначала страж, ещё не отошедший от шока, произведённого моим мандатом, ругался с телефонисткой. Потом с дежурным в штабе стражи. Наконец, он положил трубку на рычаг и доложил мне: — Через четверть часа будут, — и добавил. — Вы уж не серчайте за то, что долго так, авто наше единственное завести ещё надо. Не пешком же вас в этакую погоду вести в штаб. — Да можно было и пешком, — зевнул я. — Плащ бы дали хороший – и хватит. Идти-то, наверное, у вас не очень далеко. — По чести сказать, близко всё, конечно, — согласился страж. — Но автомобиль, он всё же получше плаща будет. А я пока могу чаю сообразить. Морковный, правда, но хоть не голый кипяток. — Чай у меня есть, — сказал я. — А вы лучше кипятка как раз организуйте. — Вот славно, — прихлопнул в ладоши страж. — Кипяток – это мы мигом. У меня к настоящему чаю сахарину немного найдётся. Я не стал говорить, что у меня настоящий сахар есть. Не особенно хотелось тратить его на вокзале. Ведь его было куда меньше, чем дешёвого чая, которым в Хаджитархане торговали на вес – полушка за фунт. К тому времени, как к вокзалу подъехал автомобиль из штаба, мы со стражем славно чаёвничали. Я даже оставил на прощание славному человеку полфунта, раз он угостил меня таким редким в здешних местах сахарином. Все дела я решил отложить на завтра – после долгой дороги очень хотелось спать. Всё тело ломило от тряски в общем вагоне, продлившейся несколько дней. Об этом я сразу сказал приехавшим за мной стражам. — Разбудите меня завтра в пять утра, — попросил я перед тем, как улечься на диван, выделенный мне прямо в штабе. Едва коснувшись его, я уснул сном младенца. Исполнительные стражи подняли меня ровно в пять утра. Зря всё-таки товарищ Гамаюн жаловался на отсутствие пунктуальности. Стоило только кукушке показаться из старых ходиков, чтобы проскрипеть нечто невразумительное, как молодой страж тут же схватил меня за плечо и принялся нещадно трясти. Засыпал я младенцем, а вот проснулся разбитым стариком. Укатали малость сивку крутые горки. Ночёвки в кресле воздушного корабля, а после поезда, сказались на мне не лучшим образом. Если по дороге я держался на чистом упрямстве, то в Усть-Илиме, достигнув пункта назначения, позволил себе расслабиться. И накопившаяся усталость сразу же напомнила о себе. — Кажется, я становлюсь стар для этой работы, — буркнул я, поднимаясь-таки с дивана. — Когда-то мне всё это было нипочём, а теперь… — я тяжко вздохнул. Смотреть на вытянувшегося рядом со мной стража было почти неприятно. Тот выглядел слишком свежим и бодрым для столь раннего часа. — Да не тянись ты, — махнул я на него рукой, — не на плацу. Лучше организуй мне быстренько кипятку. И зеркало. Молодой страж, разбудивший меня, мгновенно унёсся, стуча каблуками по деревянному полу. Я же на некоторое время был предоставлен самому себе. Вчера, когда меня проводили сюда прямо из автомобиля, у меня как-то не было возможности оглядеться. Тусклого света электрических лампочек не хватало, чтобы осветить помещение. Да я не особенно и приглядывался. Больше всего из обстановки меня тогда интересовал диван. Теперь же я увидел, что это, скорее всего, чей-то кабинет. И хозяин его, судя по тому же дивану, частенько засиживается тут допоздна. А может быть, тут дежурят сутками, как мы, бывало, в Хаджитархане, когда людей не хватало. Кроме дивана в кабинете имелись стол, два стула и несгораемый шкаф. Последний стоял близко к окну – и не надо быть гением, чтобы понять, каким образом его можно ещё использовать, кроме как по прямому назначению. На одной из стен висело мутноватое зеркало, а под ним обнаружилась очень удобная тумба с парой ящиков. Если порыться в них, скорее всего, найду бритвенный прибор. Я быстренько размялся, сделав несколько упражнений по методике командарма Бессараба. С ним лично я, понятное дело, знаком не был, но тот издал через нарпросвет брошюрку с описанием этой самой его знаменитой гимнастики собственного изобретения. Упражнения помогли заставить кровь быстрее бежать по жилам. Я снова почувствовал себя если не моложе своих лет, то уж точно не старше ни на год. Страж с тазом кипятка явился как раз когда я вынимал свой походный несессер. Парень, не говоря ни слова, поставил его на тумбу под зеркалом и вышел, чтобы не мешать мне приводить себя в порядок. Конечно, после долгого путешествия мне бы не помешала банька, ну или хотя бы хороший душ, вот только вряд ли я могу на него тут рассчитывать. А баню топить времени просто нет. Вода в тазу оказалась отменно горячей, и в количестве достаточном, чтобы не только освежить лицо со сна, но и побриться. Я тщательно отскоблил щёки от щетины, отросшей за время перелётов-переездов. Ведь не успел побриться даже перед визитом к Гамаюну, не говоря уж о последующих событиях. И потому с удовольствием скоблил щёки острой бритвой. После утреннего туалета, я наскоро привёл в порядок одежду. Вот теперь я не зачуханный незнамо кто с мандатом, а самый настоящий страж из столицы. В таком облике предстал я перед ждущими за дверью кабинета товарищами. — Ну, здравствуйте, — сказал я им, малость робея от всех этих взглядов. Они как будто в рот мне смотрели. — Давайте знакомиться. Меня зовут Ратимир. И сразу скажу, я тут не с проверкой. Никакой я не ревизор из столицы. Поэтому давайте сразу уговоримся, товарищи, секретов друг от друга не держать и говорить друг другу одну только чистую правду. — Раз правду, — первым подал голос немолодой уже страж с заметной проседью в редеющих волосах, зато при просто шикарных усах, почти как у командарма Будиволны, — то скажи тогда, для чего приехали в нашу глушь, аж из самой столицы? — Вы, я так понимаю, начальник стражи Усть-Илима. Седеющий человек кивнул. Простейшие психологические приёмы, которым я обучился за годы работы, действовали безотказно. Первым, конечно же, отозвался здешний начальник – без него остальные не смели подать голос. — Звать меня товарищ Дрозд, — добавил он. — Вот и познакомились, товарищ Дрозд. Давайте продолжим за чаем, а? Я просто жутко голодный после всех перелётов и переездов. Больше недели без нормальной горячей еды, если честно. — Позавтракать, конечно, стоит, — кивнул товарищ Дрозд. — А то я ещё и не ужинал. А многие стражи тут третьего дня ели, наверное. — Так тем более. Чай у меня есть. И отпустите людей, товарищ Дрозд. Пускай отдыхают, кто не дежурный. А поговорить мне надо только с вами, да ещё с начальником ЧОНа. Этого хватит вполне. Начальник тут же распустил всех своих людей. И мы с ним вернулись в тот самый кабинет, где я провёл ночь. — Стало быть, это я вас выселил, — усмехнулся я. — Простите уж. — Не было времени вас на квартиру пристраивать, — ответил товарищ Дрозд. Глядел он на меня всё ещё с подозрением. — Вы с ног валились просто. — Было такое дело. А вы-то где ночевали? Ведь, верно, и живёте тут – у себя в кабинете. — Есть такое дело, — едва ли не повторил за мной Дрозд. — Но угол мне всегда в Усть-Илиме найдётся. Да и работы было по горло – не до сна. Мы уселись на стулья друг напротив друга. Дрозд тут же грузно навалился на стол, подперев тяжёлую голову руками. Видно было, что он очень сильно устал. Вряд ли прошлая ночь была единственной, которую он провёл без сна или почти без сна. — Я обещал вам рассказать, зачем прибыл сюда, да ещё и из самой столицы. Да думаю вы, товарищ Дрозд, как человек умный сразу всё поняли. — Катанга, — тяжёлым голосом произнёс тот, — будь она неладна. Ведь уже обнюхали всё там ищейки из столицы сразу после налёта, и потом, когда её Вепр со своими бандитами разгромил. Чего ещё надо? Комплекс обратно отстроили. Что не так-то теперь, а? Или дело в инспецах, которые на комплексе работают? Они и мне поперёк горла, но что поделать, Империя теперь у нас в союзниках. Да, целью моего дальнего вояжа был именно разгромленный комплекс на реке Катанге. Я знал, что его активно отстраивают и уже частично запустили. Знал и об инспецах, приглашённых из империи. Главного только не смог я понять из бумаг, переданных мне перед отправкой из столицы и сгоревших в топке поезда на Усть-Илим, чем же именно занимался этот самый комплекс. И почему-то мне казалось – ответа на этот вопрос я не узнаю в городе ни от кого. Ни от стражей, ни от народной власти, ни от армейских командиров. Разве что инспецы могут знать что-то. Но надо понять, чем они так досадили товарищу Дрозду. — Чем так провинились эти инспецы? Или вы Готлинда забыть не можете? Второй вопрос я задал наобум, но, похоже, он попал в цель. — Да уж, — пробурчал Дрозд. — Шуму было из-за этого Готлинда выше крыши. Товарища Вышемира – начальника контрразведки – точно к стенке поставили бы, если б он не сгинул во время этого налёта на посёлок при Катанге. Такую контру прохлопать, да ещё и наше гражданство ему дать. После этого дела едва не половину стражи тут разогнали. Почитай, один только Духовлад и уцелел. Он как был начальником ЧОНа, так и остался по сей день. Хотя известно было, он дружбу с Готлиндом водил. И после такого, сюда, на комплекс, приезжают сразу три инспеца, да ещё при собственной охране. — Я только читал об этих инспецах. Фотографии видел, но толком ничего не знаю, сами понимаете. Поэтому хотел бы услышать ваше мнение о них. — Имперские инспецы. Приехали работать на комплексе, — говорил товарищ Дрозд отрывисто, будто команды раздавал. — Всего их пятнадцать человек. Главный генерал Боргеульф – заносчивый аристократ. Каждый раз велит называть себя маркизом, хотя знает, все эти титулы у нас не в почёте. Как будто специально издевается. При нём всегда баба – Сигира. Эта вроде без званий и титулов, но и не подстилка Боргеульфа, как многие судачат. Жуткая баба – всегда при пистолете и кнуте. И беспощадная. К ней тут сунулся один по пьяному делу – я его на самом деле отправил, проверить её на крепость. Так она его кнутом насмерть захлестала. Тело потом по сапогам только опознали. Третий при них Озо – вроде телохранителя при Боргеульфе. Всюду с ним таскается. На рожу страшен, как смертный грех. Голова лысая и вся на стяжках стальных, как будто развалиться готова. Тело в наколках странных. Они в темноте светятся. И дюжина солдат при них. Все со своим оружием. На это отдельное разрешение есть. Солдаты тоже странные какие-то – в кабаке нашем ни разу не появились. К бабам, опять же не ходят. Сидят себе или в комплексе или в своей казарме. Там же квартируют и инспецы, когда с Катанги возвращаются. Правда, они теперь всё больше времени там проводят. А вот солдаты из охраны – тут. На комплекс такую толпу народа вооружённого после нападения бандитов Вепра не пускают. Как ни бесился Боргеульф, но товарищ Дежень – командир Народной армии, что охраной комплекса заведует, больше пяти человек туда не пускает. На этот счёт есть отдельная инструкция теперь, а она посильнее будет всех мандатов инспецов. — А где, кстати, командир ЧОНа? — вспомнил я. — Я думал, он тут должен быть. — Товарищ Духовлад со своими ребятами тоже при комплексе дежурят – на всякий случай. Бандитов сейчас мало в округе – боятся народную власть после смерти Вепра. Вот Духовлад и уговорился с Деженем дежурить со своими бойцами, пока инспецы на комплексе. Так и повелось с первых дней. — Смотрю, вы тут на воду дуете, но как бы эта перестраховка боком не вышла. — Если вы о бандитах местных думаете, то не стоят они того, — отмахнулся Дрозд. — Вепр себя Лесным хозяином объявил – и всех, кто в его банду вступать нехотел, убивал без жалости. Можно сказать, за нас нашу работу сделал. Так что после того, как его прикончили, лихого люда в округе не осталось вовсе. А теперь и неоткуда ему взяться. А с мелочью и мои ребята справляются неплохо. Ну, если только совсем кто обнаглеет, тогда посылаем за бойцами Духовлада. Но давно этого не было уже. — А чего же вы тогда, товарищ Дрозд, не спите уже которую ночь? Начальник стражи поднял на меня усталые уже с утра глаза – все в красных прожилках лопнувших сосудов. — Мало нас тут, товарищ Ратимир, — вздохнул он. — Очень мало. На всю округу – десяток стражей осталось. После налёта на комплекс туда пришлось командировать моего зама с оперативной группой. Я считал, что он только поможет в расследовании этого дела, а он всё никак не возвращается. На все вопросы оттуда отвечают, что надобность в стражах ещё не отпала, а потом они останутся на комплексе. Как долго – непонятно. А у нас ведь не было пополнения даже после того, как Вышемир почти весь свой отдел контрразведки угробил. Война началась – люди кругом нужны, это понятно. Все это понимают, да только что нам с того… Зашиваемся мы. В коридоре был весь личный состав стражи Усть-Илима, понял я. Да ещё и чоновцы почти всё время дежурят в окрестностях Катанги. Даже если и присмирел сильно бандитский элемент – этого числа людей слишком мало для обеспечения порядка. Особенно на просторах Севера. Пускай они не так уж сильно заселены, но десятку стражей не справиться нормально даже с таким городом, как Усть-Илим. Он хоть и захолустный, но не столь уж мал. Я не стал спрашивать у Дрозда, телеграфировал ли он о тяжёлом положении дел у себя в Езерск. И так был уверен – он это делал. Но и ответ из тамошнего штаба я, наверное, мог бы процитировать дословно. Что-то вроде, всем сейчас тяжело – идёт война, держитесь своими силами. Такие же слали нам в Хаджитархан, когда я только пришёл служить там в отряде ЧОНа. — Да ещё контрразведка на мне вся, а людей где взять? От Верена – моего зама, что в комплексе на Катанге торчит – ни слуху, ни духу. Он по идее должен следить там на инспецами, может и следит даже, да только вестей от него нет. — Здесь, в Усть-Илиме за ними тоже следят, и каковы результаты? — Да почти нулевые, честно сказать. В городе они от казармы своей до лётного поля только и передвигаются. Вот только раз удалось Сигиру поймать моему человечку, да и то уже сами знаете чем закончилось. А после того случая посреди ночи ко мне наведался Озо. Так у меня до сих пор поджилки трясутся. — У вас, товарищ Дрозд? — не поверил я. — Может ли такое быть? — Очень даже может быть, — кивнул тот. Заночевал Дрозд как обычно в своём кабинете. Не было ни сил, ни особого желания возвращаться в холостяцкую квартиру. Давно покинула её женщина, с которой начальник стражи Усть-Илима делил свой быт. Они не венчались и даже перед народной властью отношения свои оформлять не стали. Детей заводить не собирались, а значит и обязательств особых друг перед другом у них не было. Когда дела пошли совсем туго и Дрозд стал возвращаться на квартиру всё реже, в один из вечеров своей женщины он там не застал. Чему, в общем-то, не сильно и удивился. Да и на расстройство времени и сил просто не было. И чего в ту ночь, растянувшись на диване в своём кабинете, Дрозд вспомнил ушедшую от него женщину, он и сам себе сказать не мог. Казалось, он только смежил веки, как тут же сон куда-то улетучился. За окном кабинета было ещё темно. Рука сама собой нырнула под подушку. Пальцы нащупали ребристую рукоять револьвера. — Не надо, — произнёс голос. — Я выстрелю раньше. Голос говорил со знакомым по речи инспецов акцентом. Только его Дрозду ещё ни разу не приходилось слышать. Голос был шипящим, будто у говорящего перебиты связки. В темноте слегка светились татуировки, покрывающие тело незваного гостя. Это свечение обрисовывало его силуэт. В нём без труда можно было узнать Озо – телохранителя главного инспеца. Слишком уж колоритной внешностью тот обладал. В мускулистой руке он держал длинный пистолет, украшенный теми же светящимися символами, что и тело Озо. Ствол смотрел прямо в лицо Дрозда. — Маркиз Боргеульф велел передать вам, — было слышно, что проговаривать длинные и сложные фразу на чужом ему языке, Озо было довольно тяжело, — чтобы вы не делали больше таких провокаций. Это может сильно его разозлить. И тогда может умереть не только один никчемный человек. — Вы угрожаете, — прохрипел Дрозд. Пальцы сомкнулись на рукояти револьвера, однако начальник стражи понимал – выхватить оружие он просто не успеет. Ведь Озо достаточно только нажать на курок, чтобы отправить его на тот свет. И Дрозд не сомневался – тот сделает это с превеликим удовольствием. — Мои люди отомстят за меня. В ответ Озо только громко и неприятно рассмеялся. Он ничего не стал говорить Дрозду – всё и так было понятно. Вряд ли десятку стражей удастся справиться с инспецами со всей их охраной. — Маркиз предупредил вас, — сказал Озо на прощание. Он убрал пистолет в кобуру – и ловким прыжком выскочил в окно. Хлопнул на прощание ставень. Только сейчас Дрозд понял, что, несмотря на холод, впущенный в кабинет, всё тело его покрыто холодным потом. И как только у него достало духу бравировать перед этим жутким человеком, начальник стражи Усть-Илима сам не понимал. — Мне не стыдно признаваться в страхе, — честно закончил свой короткий рассказ Дрозд. — Увидите его своими глазами – поймёте, о чём я говорил. Даже фотографии этого не передают. Он порылся в ящике и выложил на стол картонную папку, озаглавленную «Инспецы». — Здесь всё, что у нас есть на них. Несколько фотографий да отчёты о слежке. Ничего полезного там нет, сразу могу сказать. — Я ознакомлюсь с ним, — кивнул я. — Думаю, часа мне на это хватит, а после мне нужно отправляться на сам комплекс. Аэроплан тут для этого найдётся? — А вот с этим загвоздка, товарищ Ратимир. Аэропланы после налёта на комплекс охране приказано сбивать. Все, кроме двух. Первый возит туда-обратно инспецов. Второй – грузовой, с образцами, что везут на комплекс и вывозят оттуда. — И когда ближайший рейс? — В конце недели будет грузовой с комплекса. Сколько он прождёт тут поставок на лётном поле – бог весть. Аэроплан же инспецов вовсе летает безо всякого расписания. — Другие способы попасть на комплекс есть? — Раз в месяц туда отправляются подводы с припасами. На них же – смена охраны. Третьего дня только отправили. — Значит, верхом я смогу их догнать, — прищурился я. — Значит так, товарищ Дрозд, мне нужен хороший конь и один сопровождающий. Понимаю, что бессовестно у вас ещё кого-то забирать, даже и ненадолго, но, сами понимаете, без сопровождения мне никак. — Да всё я понимаю, — махнул рукой Дрозд. — Берите с собой Горяя. Он – парень лихой, из чоновцев, по ранению к нам попал. В седле держится будь здоров, не то, что мои тюхи городские. С ним в лесу не пропадёте, да и знают его в лицо почти все. — Вот и славно, — кивнул я. — Я пока часик у вас в кабинете посижу с делом инспецов, вы уж не взыщите, что выселяю вас из кабинета. А через час – отправлюсь в путь. — Да кабинетов у нас сейчас больше, чем людей. Я и в вышерадовом посижу. А через час к вам пришлю Горяя. (обратно)Глава 3
Кажется, сказав, что верхом быстро смогу догнать подводы, везущие в комплекс на Катанге припасы и людей, я сильно погорячился. Дорога представляла собой бесконечную лужу грязи, которую месили копыта наших с Горяем коней. Двигались мы просто с черепашьей скоростью. Да ещё и постоянно сеющий с неба дождик не добавлял положительных эмоций. Чтобы защититься от него мне в страже выдали длинный плащ, раньше, скорее всего, принадлежавший какому-то офицеру царской армии. Выглядел я в нём старорежимно. Наверное, кое-где в меня бы даже стрелять начали, приняв за какого-нибудь недобитка или заграничного шпиона. Ведь именно так изображали их плакаты нарпросвета. Но грел плащ хорошо и от дождя защищал. — Подводы вовсе тащатся черепашьим шагом, — уверил меня на второй час езды Горяй. Парень он оказался разговорчивый, хотя по первым минутам нашего знакомства этого никак нельзя было сказать. Именно он поднял меня с постели ровно в пять утра и после принёс горячую воду. И всё это не сказав ни единого слова. Но теперь его как будто прорвало. — Мы потому сильно заранее отправляем подводы осенью на комплекс. А то там людям ещё голодать придётся. В этот раз туда везут ещё и смену народармейцев. Недавно у нас новый призыв был. Комплекс теперь что-то вроде лагеря для молодых бойцов. Они там служат полгода после призыва. Постигают, так сказать, военную науку. А после – на фронт прямым ходом. — Значит, в комплексе сейчас только совсем желторотые ребята? — удивился я. — Начальник охраны там что с ума сошёл? Или думает, будто раз прикончили Вепра, опасности больше и нет вовсе? — Да не возмущайтесь вы так, товарищ Ратимир, — усмехнулся Горяй. — Половина охраны там – люди бывалые. С фронтовым опытом ещё с Гражданской. Они-то и учат молодёжь уму-разуму. И их для охраны вполне достаточно, но товарищ Дежень считает, что нечего им просто без дела сидеть. Нападения-то пока не предвидится. Вот гоняет их вместе с призывными народармейцами, чтобы не расслаблялись. Я оценил задумку начальника охраны. Видимо, выбить больше опытных людей с фронтовой закалкой в наше время ему не удалось, вот и пришлось ему идти на эту хитрость. Тут вроде как все в выигрыше получаются, кроме разве что бывалых охранников, которым Дежень не даёт спокойно служить. Значит, человек он толковый, что меня в свете рассказа товарища Дрозда об имперских инспецах, сильно порадовало. Если честно, я уже настроился ехать и после заката. Не останавливаться же на ночлег в ледяной грязи да ещё и посреди леса. Однако ближе к вечеру нам удалось-таки нагнать едва ползущий обоз. Он состоял из пяти телег, в каждую запряжена пара хорошо откормленных ломовых лошадей. Другие, наверное, не справились бы с нелёгкой задачей – тащить нагруженные под завязку подводы по раскисшей дороге. Рядом с ними брели усталые народармейцы в серых шинелях и с винтовками на плечах. Командовал ими молодой человек в ладном мундире, который только слегка портили грязные сапоги. Он не сидел на подводе, а прогуливался вдоль строя народармейцев, подбадривая их и похлопывая усталых молодых парней по плечам. Заметили нас с Горяем только когда мы подъехали почти вплотную к задней повозке. — Надо бы шумнуть издали, — посоветовал мне страж. — А то народ усталый – два дня в дороге, и конца ей не видно. Могут и стрельнуть сначала, прежде чем разбираться. — Ну шумни, — кивнул я ему, на всякий случай вынимая ноги из стремян. Этому трюку я научился ещё в самом начале службы в Хаджитархане. Так гораздо легче выпрыгивать из седла, если по тебе начинают стрелять. Горяй вложил в рот два пальца и оглушительно свистнул. От разбойничьего свиста его занервничали лошади, запряжённые в ближайшую подводу. Идущие последними народармейцы как-то вяло обернулись в нашу сторону, один скинул в плеча винтовку и неуверенно нашаривал левой рукой затвор. А командир их оказался куда расторопней. Он пропахал настоящую колею по грязи через весь обоз. В правой руке как по волшебству появился угловатый пистолет имперского производства. — Кто такие?! — крикнул он нам с Горяем. — Не признал меня, Кудряй, а вроде не первый год знакомство водим, — усмехнулся в ответ Горяй. — По какой надобности тут? — не принял шутливого тона младший командир. Оружие опускать он не собирался. Бойцы рядом с ним как-то приободрились, сбросив сонную одурь. Теперь уже у всех винтовки были в руках. — И кто это с тобой? — Моё имя Ратимир, — ответил я. — Я страж Пролетарской революции. Командирован сюда из столицы для проверки безопасности вашего комплекса. Я спрыгнул с коня. Распахнув плащ, медленным движением забрался во внутренний карман. Я видел, как напрягся Кудряй. Видел, как слегка подрагивает его рука с зажатым в ней пистолетом. Он был готов к тому, что я сейчас выхвачу оружие и открою огонь. Но этого не произошло. Вместо пистолета я медленно вытянул из кармана свой мандат и красную книжечку удостоверения стража заодно. Пройдя пару шагов, протянул их Кудряю. Он неловко взял их левой рукой. С оружием расставаться не пожелал. Тут же сделал знак бойцам, стоящим рядом с ним. Они взяли нас с Горяем на прицел. Не слишком ловко, надо сказать. С оружием ребята обращались из рук вон плохо. — Документы в порядке, товарищ Ратимир, — вернул мне мандат и удостоверение Кудряй. — С нами будете следовать на объект или обгоните? — С вами, — ответил я. — Товарищу Горяю возвращаться надо в Усть-Илим, там с кадрами туго. Не могу я ещё и его забирать надолго. — Да и пропуска на объект у него нет, — строго добавил Кудряй. — Вы садитесь на телегу – дорога у нас долгая ещё впереди. Время терять не стоит. Я спрятал документы обратно в карман, машинально отметив, как напрягся Кудряй, когда я сунул руку за пазуху. Горяй уже перехватил поводья моего коня. — Бывай, товарищ, — подмигнул ему я. — Буду в Усть-Илиме ещё поболтаем. — Бывайте, товарищ Ратимир, — ответил он. — Держите там с этими инспецами ухо востро. Тоже мне – ценный совет дал. Но острить по этому поводу я не стал. Незачем обижать молодого человека. Кудряй пропустил меня вперёд, проводил на одной из средних телег. От меня не укрылось, что вокруг неё шагала большая часть отряда молодых народармейцев. Я запрыгнул на подводу, с удовольствием откинувшись спиной на мешки. Теперь мне осталось только поскучать какое-то время, пока обоз не приедет к комплексу. Скучать в итоге пришлось несколько дней. По раскисшей дороге телеги катили даже медленней чем пешеход на хорошей мостовой. Сверху постоянно сеял мелкий и донельзя неприятный дождик. Временами он усиливался – и тогда длинная вереница подвод вовсе почти останавливалась. Усталые народармейцы брели по грязи, опустив головы. Их шинели намокли и сильно прибавили в весе из-за пропитавшей их насквозь воды. На второй день после того, как я присоединился к обозу, Кудряй разрешил посменно отдыхать на телегах. Однако сам он упорно шагал, лишь иногда позволяя себе опереться на борт какой-нибудь подводы. Вечерами мы разбивали лагерь прямо на дороге. Вряд ли тут по ночам кто-то ездит. Спали все – и возницы, и народармейцы – прямо на телегах. Ставить палатки и ночевать в ледяной грязи не хотелось никому. Мы разжигали большие костры и караулили по трое. После остановки народармейцы собирали сырой хворост, из которого, казалось, костёр складывать бесполезно. Однако у местных уроженцев были свои способы. Дерево в огне сначала только сильно дымило, а после давало жаркое, ровное пламя. На нём сушили портянки, обувь и шинели. Бойцы сидели на подводах, кутаясь в одеяла, днём надёжно спрятанные поглубже, чтобы и их не промочило дождём. Но и те успели основательно отсыреть и почти не грели. — Снимите шашку, товарищ Кудряй, — посоветовал я младшему командиру утром третьего дня нашего совместного путешествия. — Зачем таскаетесь с лишней тяжестью? Я спрыгнул с подводы, уступив место на ней народармейцу, и шагал теперь рядом с Кудряем. — По форме положена мне шашка, как среднему командиру, вот и таскаюсь, — не слишком вежливо ответил мне тот. — Вы всерьёз думаете, что она может пригодиться вам? Да у вас в пистолете патронов хватит, чтобы перестрелять едва не половину бандитов, что прячутся сейчас по лесам. — Может и так, — с равнодушным видом пожал плечами Кудряй, — да только кто ж знает, как всё обернуться может? Приходилось мне и после войны шашкой работать. Да и привык я к ней. — Артиллерист? — сделал я закономерный вывод. Шашка у него была обычная – пехотного образца, но в траншеях с ней не развернуться, и потому только самые повёрнутые аристократы продолжали их носить. А вот артиллеристы – другое дело. Особенно полевой артиллерии. До них частенько добирались во время боёв вражеские кавалеристы, отправленные в неглубокий рейд по тылам. Вот тогда-то шашки очень даже пригождались. — Довелось командовать орудием ещё в Первую войну. В Гражданскую уже батареей. А вы служили? — Во флоте – тоже можно сказать орудием командовал, плутонгом. Пока наш линкор не разнесли в бою над Йольдиевым морем имперцы. — Стало быть, ничего длиннее кортика не носили, — усмехнулся Кудряй. — В Первую войну – да, потом и шашкой пришлось поработать и штыком. Но на службе уже все навыки притупились. Разве только в седле держусь уверенно. — У нас по осени пешком быстрее. Обоз потому такой большой собрали, чтобы до первых заморозков на объекте народ протянул. Это сейчас с неба сеет морось невразумительная, а возвращаться подводы будут уже под настоящим дождём. Тогда только порожними пройти и смогут. С грузом – уже никак. — Выходит, до первых заморозков на комплекс можно будет только по воздуху попасть? — Только так. Можно ещё пешком, конечно, попробовать, если не боишься в грязи потонуть. Да и ночевать придётся на голой земле. Несмотря на подозрительность, Кудряй оказался неплохим человеком. Мне быстро удалось разговорить его, и болтал он вполне в охотку. Однако стоило только коснуться темы комплекса, или, как он называл его, объекта, то командир тут же переводил разговор в другое русло. Не слишком умело – топорно, прямо скажем, — но, всё равно, никаких сведений об объекте узнать от него не получилось. А вот об инспецах Кудряй говорил охотно и долго. Неприязнь к ним он не считал нужным скрывать. — Союзнички. Таких союзников топить надо. Я считаю, не для того мы Революцию делали, чтобы такие вот свободно у нас по Народному государству разгуливали. Да ещё и титулами своими в нос тыкали. — Мне товарищ Дрозд говорил, от них просто оторопь берёт – такие жуткие. — Это он про Озо, наверное. Когда он рядом, всем не по себе делается. Он, и правда, жуткий. А остальные – ерунда. В бабе гонору много, говорят, она в городе кого-то кнутом своим насмерть забила. Пускай бы у нас какой фокус выкинуть попробовала. Вмиг бы с ней сладили. А командир их – хуже всего будет. Наглый – это словами не передать. Его только маркизом величать и никак иначе. Да и общаться согласен только с профессором Боденем или его замом Коробудом, больше ни с кем. — Даже с начальником охраны? — удивился я. — Приходится ему с товарищем Деженем общаться, — усмехнулся Кудряй, — да и со мной изредка. Но всякий раз он слова будто через губу переплёвывает. Не его мы полёта птицы. Он замолчал на секунду, а после вдруг произнёс: — Я помню, как во время Революции, таких вот наглых да заносчивых, как этот маркиз – наших князей с боярами – вешали на столбах. Жаль, у них в империи не вышло ничего с революцией. А мы ничем помочь не смогли. В тяжёлое послевоенное время многие смотрели на Народное государство, вышедшее из мировой бойни, как на светоч разума. И по его образу в некоторых страна, в том числе и империи, произошли свои революции. Все они закончились кровью – большой или малой, зависело от конкретного государства. В Нейстрии, к примеру, гражданская война длилась около полугода, пока на трон не возвели совсем ещё юного короля. Причём не без помощи оставшихся на Континенте котсуолдских полков. От империи откололась часть провинций, несогласных с мирным завершением войны и жаждавших развязать новую – так образовалось государство Блицкриг. И оно таки свою войну получило. Но и там у руля стояла старая военная аристократия империи. Те же, кого они называли чернью, продолжали трудиться на заводах и в полях, и умирать сотнями на фронте. Так что ничего эта революция народу, который её делал, не принесла. Дорога в общей сложности заняла у нас почти неделю. Лошади за это время совсем выдохлись и едва переставляли ноги, с трудом выдирая копыта из липкой грязи. Молодые народармейцы уже все ехали на подводах. Сил брести ни у кого уже не было. Промокшие шинели тянули вниз, в ботинках хлюпала вода, портянки нормально просушить не удавалось. Но иногда всё же приходилось спускаться с телег, чтобы вытаскивать их из непролазной грязи, в которую превратилась дорога. И появление деревянного частокола с вышками и колючей проволокой, пущенной поверх брёвен, вызвало у всех приступ бурной радости. — Добрались никак, — пробурчал возница на передней телеге и, сняв промокший картуз, широко осенил себя церковным знаком. Кудряй было вскинулся, чтобы осадить его, но я вовремя перехватил руку не в меру горячего командира Народной армии. Не стоило сейчас нервировать и без того уставших людей. Часовой на вышке приветствовал нас и махнул рукой кому-то по ту сторону ворот, чтобы открыли. Наш обоз встречала внушительная делегация из десятка народармейцев. С винтовками они обращались не в пример лучше тех, кто сидел сейчас усталый донельзя на подводах. Руководил ими младший командир в потрёпанном мундире и с нейстрийским револьвером в руке. — Ну вот ты и пожаловал, товарищ Кудряй, — криво ухмыльнулся он в усы. — А уж заждались тебя. Думали, скоро ремни варить придётся. — Дождь раньше времени зарядил, — пожал плечами Кудряй, — сам же видишь. — И то верно, — кивнул младший командир, убирая револьвер в кобуру. Он сделал знак народармейцам и те расступились, пропуская нас на территорию комплекса.Маркиз Боргеульф возвышался над не самым низкорослым профессором Боденем почти на голову. Роста маркизу добавляла ещё и высокая генеральская фуражка с имперским орлом. А вот стоящий рядом оберсубалтерн Озо был внушителен и без головного убора. — Вы обещали рассказать нам о результатах своих исследований, профессор. Тон Боргеульфа был так холоден – казалось, ещё пара слов и на стенах начнёт выступать иней. — Вы всё видели, маркиз, — выросшему при царском режиме профессору легче было именовать Боргеульфа его титулом, нежели более молодым товарищам-учёным. — Не понимаю, что вам ещё нужно? — Они более чем скромны, профессор. Я считал, что за время, прошедшее после газовой атаки Соловца вы добились большего. — Вы что же, простите, не доверяли мне? Профессор снял пенсне скорее для того, чтобы не хуже видеть презрительное выражение на лице Боргеульфа. Он тщательно протёр оба стекла и водрузил его обратно на нос. Выражение лица маркиза не изменилось. — Я считал, что вы поделились с нами не всеми наработками в этой области. О вас мне говорили, как о настоящем светиле медицины. Тон маркиза говорил о том, что он понимает, насколько ошибочно это суждение. — Простите, если разочаровал вас. — Сколько бойцов вам удалось сделать невосприимчивыми к боли? Скольким из них удалось развить регенеративные способности организма? — Эта работа требует индивидуального подхода к каждому человеку. Поймите, организмы людей уникальны и не похожи один на другой. Мы работаем с каждым народармейцем, попавшим к нам, минимум три недели, и это если он отсеивается сразу. А полный курс обработки занимает не меньше двух месяцев. И процент отбраковки на разных стадиях… — Но в Соловце все стали фактически неуязвимы! — вспылил маркиз. — И там понадобилось всего-то несколько сот литров отравляющего вещества. — Мы не знаем, какова была концентрация. Сколько было в том газе действующего вещества, с которым мы работаем сейчас, а сколько просто обычного хлора. А тут ещё важны такие факторы, как влажность воздуха и, возможно, даже атмосферное давление. И всех этих данных у нас просто нет. К тому же, не забывайте, что комплекс был полностью разрушен варварским нападением бандитов, здесь всё пришлось начинать с нуля. Маркиз явно не ожидал подобного отпора от внешне совершенно безответного Боденя. Он был вынужден согласиться с приведёнными профессором доводами. Раньше нечто подобное говорил и доктор Коробуд, но тот был обычным физиологом и слова не были подкреплены репутацией медицинского светила. — А как продвигаются ваши, с позволения сказать, эксперименты, маркиз? — в свою очередь задал вопрос Бодень. Хотя он был уверен – всё, что тут делает маркиз со своими людьми, не более чем грандиозное надувательство, которым тот маскирует своё пребывание на объекте. Иначе никак не объяснить его возню с непонятными приборами, странные символы на полу и стенах отдельной, пустой комнаты и странные намёки на герметизм и прочие, так называемые, оккультные науки. Господи спаси, да что может быть общего у слов «оккультизм» и «наука»? Это просто не укладывалось в голове у профессора Боденя – материалиста до мозга костей. Он всегда вслед за великим хирургом повторял, что при вскрытии ещё ни разу не нашёл у человека души. А уж вскрывать ему приходилось очень многих. Как мёртвых, так в последний год и живых. Вот только назвать этих людей живыми получалось с очень большой натяжкой. Однако высокое начальство в столице Народного государства благоволило инспецам со всеми их антинаучными исследованиями, и позволило им свободно работать в комплексе Боденя. — Наша работа как раз близка к завершению, — ответил маркиз. — Я думаю, через два – максимум три дня, мы закончим её. — И каков же будет результат? — со всем доступным ему скепсисом поинтересовался профессор. Очень уж хотелось отомстить маркизу за его ледяной, язвительный тон. — Вы о нём узнаете, — загадочно улыбнулся Боргеульф. Он сделал знак своему верному псу Озо, и они вместе вышли. Бодень остался в лаборатории один. Если не считать здоровенного бака с зеленоватым раствором, внутри которого замер с закрытыми глазами молодой человек с коротко остриженными по-военному волосами. (обратно)
Глава 4
Инспецы мне не понравились с первого взгляда. Они были именно такими, как их описывали и Дрозд, и позже Кудряй. Двое мужчин и женщина. При них двое охранников в чёрных плащах до земли, стальных шлемах и масках противогазов, зачем-то скрывавших лица. Они не прятали своё оружие – хищные, отливающие чёрным металлом автоматы с прямыми магазинами. — Вот, товарищ Ратимир, — представил меня начальник охраны комплекса старший командир Народной армии Дежень этим самым инспецам, — имперские специалисты, прибывшие на наш объект. До того он познакомил меня с научным руководителем комплекса – профессором медицины Боденем. Заместитель Боденя – доктор Коробуд отсутствовал. — В лаборатории, где ведутся наши работы, — сообщил мне Бодень, — всегда должен находиться кто-то из старших научных сотрудников. Мы несём своего рода вахту там, — неуклюже попытался пошутить профессор, хотя вряд ли он мог знать о моём флотском прошлом. Профессор был только рад, что инспецы меня заинтересовали намного сильнее его – и даже его работы. — Мне нужно немного побеседовать с иностранными специалистами, — сказал я профессору. Тот кивнул, тут же распрощался с нами и поспешил покинуть собственный просторный кабинет, который оккупировали теперь инспецы и я с Деженем. — Здесь тесновато для такой большой компании, не находите, маркграф? — произнёс я. — Быть может, вашей охране стоит удалиться. — Конечно, — с ледяной вежливостью аристократа, общающегося с чернью, ответил Боргеульф. — Озо, Сигира, выйдите, и солдат заберите. Не думаю, что мне может что-то угрожать. — Мне, наверное, тоже стоит выйти, — предложил Дежень. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Я только плечами пожал. Сейчас меня больше всего интересовал маркиз. — Чем же именно вы занимаетесь на комплексе, маркграф? — спросил я у него, когда мы остались в профессорском кабинете вдвоём. — Среди вас нет ни одного врача, а здесь явно идёт работа по их специальности. Прежде чем ответить мне, Боргеульф подчёркнуто медленно обошёл вокруг стола профессора Боденя и занял его кресло. Я не возражал. Даже стоять остался, хотя и понимал, как это могло бы выглядеть со стороны. Чтобы хоть немного уравнять наше положение, я подошёл к столу и опёрся на него обеими руками, слегка нависнув над маркизом. — Мой титул, — решил для начала поправить меня Боргеульф, — звучит, как маркиз. Быть может, вы тут – в Народном государстве – не слишком разбираетесь в подобных вещах, но я в этом отношении крайне щепетилен. Постарайтесь впредь правильно произносить мой титул. Маркиз, — выговорил он его едва ли не по буквам. Мне сразу не понравился его акцент. Я знаю, как говорят имперцы, а тут слова звучали слишком резко и отчётливо, будто лязганье затвора. — Прошу простить, — ответил я на классическом имперском. — У нас и до Революции были свои аристократические титулы, отличные от континентальных. А уж теперь, когда все титулования упразднили… Я только руками развёл. Мы помолчали несколько секунд. Я ждал ответов на мои вопросы, но попытавшийся сбить меня с мысли маркиз, не спешил начинать говорить. Лишь поняв, что я отлично умею играть в подобные игры, он слегка кивнул мне, признавая мою маленькую победу. — У нас здесь своя миссия, одобренная Революционным конвентом. Руководители Народного государства в курсе того, чем мы тут занимаемся. Я понимаю, что вас прислали с инспекцией деятельности профессора Боденя. Но к нашей миссии она отношения не имеет никакого. Просто так уж совпало. — Я здесь вовсе не с инспекцией. Я ищу тех, кто причастен к нападению на комплекс, которое полностью уничтожило его. И я думаю, вы отлично знаете, что не только найденный здесь мёртвый бандит Вепр виновен в этом. — Вот оно что. В глазах маркиза загорелся огонёк неподдельного интереса. Он и сам не заметил, как перешёл на имперский. И подозрения мои только усилились. Боргеульф свёл вместе длиннопалые ладони, затянутые в кожаные перчатки. Поглядел на меня снизу вверх. — Кто бы это ни был, они давно покинули эти места, — заявил он. — Однако когда наша миссия завершится успехом, думаю, у вас появятся сведения и об этих людях. Кажется, я ступил на очень тонкий лёд. И сейчас каждое слово моё может привести к провалу. — Когда же вы планируете завершить свои дела здесь? — Наши дела только начнутся, — растянул в улыбке бескровные губы маркиз. — Как только мы откроем дверь в Нижние миры, и Владыки ответят нам, мы, наконец, сможем продолжить их работу, прерванную нападением. От всей этой оккультной чуши, которую начал нести с совершенно непроницаемым лицом Боргеульф, у меня холодок по коже пробежал. Без сомнения он – сумасшедший. И опасный. Очень опасный. Это видно по фанатичному блеску в глазах, что появился, как только маркиз оседлал любимого конька. Он явно принял меня за одного из посвящённых в оккультные тайны. И что самое неприятное, кто-то в высшем руководстве Народного государства, был таким же безумцем, как и Боргеульф. — Мой род давно владеет частью Корпуса Герметикум, но у нас было лишь несколько жалких страниц. Но мы продолжали его поиски с тех самых пор, как самые первые из них попали к нам в руки. В прошлую войну я служил в комиссии по вывозу культурных ценностей с оккупированных территорий. И мне удалось тогда существенно пополнить не только столичные хранилища, но и коллекцию нашего рода. Я добыл три страницы Корпуса – немыслимо много! Большего достиг лишь брат моего деда, который в прошлом веке, во время войны с Нейстрией, сумел добраться до замка, где хранилось наследие Ордена Храмовников. И вот теперь пришло время использовать те крупицы знаний, что мы получили со страниц Корпуса Герметикум. Он перевёл дыхание. Глаза его продолжали буравить меня. Пальцы нервно подёргивались, неприятно напоминая тонкие, чёрные паучьи лапки. — Не сегодня – завтра моя машина, построенная на принципах, почёрпнутых из Корпуса, откроет портал в Нижние миры. И их владыки заговорят с нами напрямую, а не через жалких посредников, вроде медиумов. Вот тогда придёт наше время править миром. Я понял, что он – совершенно невменяем. Нёс какой-то совершеннейший бред. По лицу маркиза сбежала струйка пота. Он явно сильно нервничал, но старался не показывать этого. — Значит, я дождусь результата, маркиз, — с трудом выдавил из себя я, — и доложу наверх о проделанной вами работе. — Посвящённые из Народного государства решили проверить меня, — протянул он, улыбаясь. — Просто им нужен свой человек, который всё увидит своими глазами. Простите уж за невольный каламбур. Ни Дежень, ни Верен на эту роль никак не подходят, сами понимаете. — Они просто примитивные служаки, каких много, но вы, сразу видно, не из таких. Я рад, что к нам отправили именно вас, Ратимир. Тон его как будто даже немного потеплел. — Приятно было познакомиться лично, маркиз. Я понимал, что руки он мне не подаст, а потому и протягивать не стал. Вместо этого я по-старорежимному раскланялся с ним и вышел из профессорского кабинета. В длинном коридоре дежурили охранники маркиза во главе с Озо. А вот Сигиры видно не было. Равно как и Деженя с профессором. Последние явно чувствовали себя не слишком уютно в обществе имперцев. Я как можно быстрее миновал имперцев. Мне стоило известных усилий не сорваться на бег, так я спешил покинуть главный корпус комплекса. В голове билась одна только мысль, как можно скорее найти Верена. Я должен поговорить с ними. Инспецам ни за что нельзя дать запустить их машину, или что там за устройство они собрали. Пускай Боргеульф и нёс бред больного, им могли просто прикрываться. К примеру для того, чтобы взорвать весь комплекс, окончательно похоронив его тайны. Хотя доказательств, кроме умозаключений, у меня не было ровным счётом никаких, я был уверен – стражи Верена поддержат меня. Как и народармейцы Деженя. Эти инспецы им тут, как кость в горле. Многие, если не все, только и ждут повода, чтобы заняться ими всерьёз. Стражи занимали отдельный домик, сложенный на совесть из хорошо подогнанных друг к другу брёвен. Собственно, все постройки комплекса были именно такими. Деревянный частокол, вышки с колючей проволокой и пулемётами. В общем, и не скажешь, что за ним скрывается один из самых секретных объектов во всём Народном государстве. Командир небольшого отряда стражей Верен оказался невысоким человеком с тяжёлой челюстью и ещё более тяжёлым взглядом. Как и все его стражи, он носил потрёпанную кожаную куртку и имперский пистолет в деревянной кобуре через плечо. Никогда не понимал пристрастия некоторых к подобному оружию. Ладно ещё командиры Народной армии. Им не приходится выхватывать пистолет быстрее врага. Да и носить его, скрывая под одеждой – тоже. И под подушкой его не очень спрячешь. Так что здоровенный имперский пистолетище при всей его жуткой убойной силе был в нашей работе скорее неудобной игрушкой, чем действительно полезным инструментом. По крайней мере, так считал я. Но уж точно не Верен и его стражи. Он выслушал меня, не перебивая. Хотя я был уверен – известная часть моего рассказа звучит как полный бред. Особенно когда я начал пересказывать ту муть, что нёс мне Боргеульф. — Нам эти инспецы тоже, как кость в горле, — буркнул он, когда я договорил. — Ходят тут – распоряжаются с такими рожами, будто мы тут все быдло. Только что косорылыми не зовут. Чистая контра. Вот как будто и не делали мы Революцию. Главный их всем титулом своим под нос тычет. В общем, так я тебе скажу, товарищ Ратимир, ежели предъявишь мне доказательства того, что и вправду они не те, за кого себя выдают, сам поведу за тобой своих стражей. — Веских доказательств у меня нет, товарищ Верен, — сразу предупредил его я. — Всё так – мои умозаключения, скорее. Во-первых: акцент. Вы вряд ли много общались с дилеанцами из разных частей их империи, но сами понимаете, в столице говорят совсем не так, как на западе или на востоке. У нас, в Народном государстве, тоже полно всяких диалектов или просто выговоров. — Это верно. Вот ты для меня, товарищ Ратимир, чудно говоришь. Слишком как-то правильно, прямо учитель из Нарпросвета. Мы к такому не привыкли. — Вижу, ты меня понимаешь. С дилеанским языком – то же самое. Их страна хоть и поменьше Народного государства, но не сильно. Так вот, собственно, к чему я веду. Разговаривают инспецы на имперском, да только на том диалекте, который распространён в Блицкриге. — Значит, из Блицкрига, — прищурился Верен. — Но только там говорят на этом… диалекте? Он с трудом, но всё же осилил сложноватое словцо. — В основном, — кивнул я. — Но у меня и пара соображений есть. Я несколько раз назвал Боргеульфа маркграфом. И он на третий раз поправил меня, сказав, что титул его звучит, как маркиз и он очень щепетилен в этих вопросах. — И что с того? — А вот тут сложно объяснить. Дело в том, что вся знать империи называет себя графами. Маркграфами, бургграфами, вильдграфами – с десяток разных графьёв наберётся. Маркиз – это тот же маркграф, только так стали называть себя аристократы, отколовшиеся от империи, ещё в стародавние времена. И когда Блицкриг после Первой войны объявил о своей независимости, его знать отказалась от имперских титулов. В свою очередь, ни один имперский маркграф не назовёт себя маркизом, если он так щепетилен по части своих титулов. Имперская знать цепляется за свои древние титулы изо всех сил. Потому что у многих, кроме этих громких титулов ничего и не осталось. — Ну ты мне, товарищ Ратимир, и задурил голову с этими графьями да маркизами. Я так тебя понял, что маркиз этот – не настоящий, раз себя маркизом зовёт. — Да скорее всего, он самый настоящий маркиз, — усмехнулся я. — Но только блицкриговский, потому что будь он дилеанцем – звался бы маркграфом, и никак иначе. — Да уж, — потёр лоб Верен, — жидковатые у тебя доказательства против инспецов, товарищ Ратимир. Прямо тебе скажу, жидковатые. Вот только набили нам оскомину инспецы. И чутьё моё революционное сразу говорило – брать их надо, и лучше сразу к стенке ставить. Чтобы другим неповадно было. А чутьё моё меня ещё ни разу не подвело. Из-за таких вот – с их чутьём за стражей и закрепилась самая дурная репутация. Если сразу ставить человека к стенке, без всяких разбирательств, то как же понять – подвело оно тебя или нет. И подобных Верену в страже очень много. Из моих коллег по Хаджитархану едва ли не половина будет. Однако сейчас мне эта революционная решительность как нельзя кстати. Возможно, более здравомыслящий страж на месте Верена и не пошёл бы на предложенную мной авантюру. А вот он ринулся сразу, будто в омут головой. Быть может, потому и спровадил такого зама подальше от Усть-Илима товарищ Дрозд, что он в городе слишком уж много дров наломать успел. — Берём моих стражей – и ночью навалимся на инспецов разом, — предложил он. — Они у нас и пикнуть не успеют. — Надо Деженя предупредить – его народармейцы лишними не будут. — Нельзя, — прищёлкнул языком Верен. — Большая часть охраны инспецов живёт вместе с народармейцами в одной казарме. Почуют неладное – мигом побегут к своему начальству. — Но Деженя предупредить, всё равно, надо, — решительно заявил я. — Пускай мы и не можем рассчитывать на его народармейцев, когда будем самих инспецов брать, но охранников, которые ночуют в казарме, они должны повязать. — С этим проблема может выйти. Те охранники никогда все разом не спят. Трое, как минимум, торчат у дома инспецов, остальные спят посменно, будто ждут нападения в любую минуту. Если их начнут вязать раньше времени, может подняться лишний шум. — Раз дом инспецов караулят круглосуточно, — отмахнулся я, — шума, все равно, не избежать. Кстати, ещё одно, машинки у охранников тоже блицкриговские. Похожие в конце войны были у имперских штурмовиков, но большая часть заводов располагалась в тех провинциях, что стали Блицкригом. Поэтому новые модели разрабатывают именно там. — Машинки у них что надо, — буркнул Верен. — Отличные машинки. А у нас против них только винтовки да пистолеты. — А когда нам было легко? — усмехнулся я. — Революцию делали тоже не слишком хорошо вооружённые, и в Гражданскую воевали иногда без патронов. — Ох, не напоминай, — вздохнул Верен. — Помню я, как мы в атаку шли, а у меня в пистолете ни одного патрона. Бойцы – в штыковую, а я – за нож. Как только выжил в той мясорубке, сам не знаю. — Кто Гражданскую прошёл, тому уже всё нипочём. Значит, ночью, часа в два, когда сон самый сладкий, будем брать инспецов.Маркиз Боргеульф проснулся от того, что один из штурмовиков положил ему руку на плечо. Так они будили друг друга в экстренных обстоятельствах, а именно, когда нельзя поднимать лишнего шума. Маркиз тут же открыл глаза. Над ним нависала стальная маска штурмовика. Только по нашивке на рукаве он понял, что разбудил его командир охраны, субалтерн Рагорд. — К нашему дому идут стражи Революции, — задавать вопросы маркизу не пришлось. Рагорд всегда знал наперёд, чего от него хочет командир. — С оружием наготове. От вице-фельдфебеля из казарм пришла смена с новостью о том, что солдаты народников ведут себя странно. Насторожены. И словно готовятся к чему-то. Он приказал отправить смену штурмовиков сюда раньше времени. Ждёт ваших распоряжений. — Сколько стражей? — Все, кто есть в этом посёлке. — Всего пять человек, — усмехнулась уже успевшая проснуться и даже пристегнуть к поясу кнут Сигира. — Я оскорблена. — Их шестеро, — с истинно военной педантичностью поправил её Рагорд. — Страж, приехавший вчера на обозе, тоже с ними. Сигира только фыркнула, будто кошка, давая понять, что и шестеро для неё – оскорбительно мало. — Отправь в казарму двойную смену на отдых, — распорядился Боргеульф. — Вице-фельдфебелю приказ, быть наготове. Никому не спать. Как только народники полезут – стрелять на поражение. — Значит, мы раскрыты, — резюмировала Сигира. — Страж, приехавший вчера, оказался умным человеком. Не в пример большинству. Он свободно говорит на дилеанском и сразу узнал наш выговор. Кроме того, разбирается в титулах – несколько раз демонстративно назвал меня маркграфом. Я говорил с ним, как с посвящённым невысокого ранга, но понял – к нашему делу он не имеет касательства. Мои слова он принял, наверное, за бред сумасшедшего. Они спровоцировали его. Он действует быстро и необдуманно. Ровно так, как мне надо. — И что же теперь мы предпримем? — Уничтожим стражей, — принялся загибать тонкие бледные пальцы маркиз, — штурмовики вице-фельдфебеля покончат с народармейцами в казармах,после займутся теми, что несут караул. Мы тем временем откроем врата. Таким образом, в наших руках окажется сила Владык Нижних миров и все исследования Боденя, вместе с образцами и материалами. — Стражи уже близко, — заявил наблюдавший за окнами штурмовик. — Пропустили отдыхающую смену в казарму и подходят к дому. — Вот и отлично, — кивнул маркиз. — Оружие к бою. Он уже натянул перчатки и быстрым движением передёрнул затвор офицерского пистолета. Озо рядом с ним вынул из кобуры свой. Сигира тоже предпочла огнестрельное оружие – орудовать кнутом в тесном помещении было просто невозможно. Почти одновременно лязгнули затворы пистолетов-пулемётов оставшихся в доме штурмовиков.
Домик инспецов взяли в оборот просто классически. Ещё не было издано никаких учебников по нашему делу, а те, что предназначались для царских спецслужб, тут вряд ли изучали. Скорее всего, сожгли вместе с домами, где эти сами спецслужбы располагались. Однако действия товарища Верена, я был в этом просто уверен, ещё войдут в будущие учебники. — Двое – к окнам, — командир стражей называл имена, но я не старался запоминать их. — Ты и ты – к «чёрному» ходу. И чтобы ни одна сволочь мимо вас не проскользнула. Ну, а мы с тобой, товарищ Ратимир, постучим к ним. — Постучим, — кивнул я, доставая из кармана куртки револьвер. Верен и его бойцы давно уже вынули свои здоровенные пистолеты имперского производства. Подходя к домику инспецов, мы пропустили мимо небольшой отряд их охранников. Те направлялись в казармы. — Что-то много их сегодня на ночь отпустили, — заметил один из стражей. — Раньше всегда вдвое меньше уходило. — Нам же проще их брать в доме будет, — хищно усмехнулся Верен. Я почуял неладное. Любое странное поведение тех, кого ты разрабатываешь, а тем более, идёшь брать, нужно расценивать, как то, что они заподозрили нечто. И хуже того, готовят некую ответную реакцию. Вполне возможно, так было и на этот раз. Но мы уже шли брать инспецов, и менять что-либо в плане было слишком поздно. Я кивнул Верену. Тот снова усмехнулся, став похожим на очень опасного хищника. И изо всех сил врезал ногой по не такой уж и хлипкой двери домика инспецов. От удара дверь с треском слетела с петель. С грохотом, похожим на выстрел, рухнула на пол. — Именем Революции! — заорал Верен так громко, что даже я вздрогнул, хотя и был готов к чему-то подобному. Я и к дальнейшим событиям был, в общем-то, готов. Но они развивались слишком быстро. Загремели выстрелы инспецов. Те были готовы к нашему появлению. И тут же открыли просто ураганный огонь. Большая часть досталась товарищу Верену. Тело его в первую же секунду сотряслось не меньше чем от пяти попаданий. А следом его наискосок прочертила короткая очередь. Но своим мощным корпусом он закрыл от вражеских пуль меня. Я толкнул уже мёртвого Верена вперёд – сам же рванулся за толстую стенку дома. Лишь дважды выстрелил наугад внутрь домика. Вряд ли мои пули достигли цели, но вдруг… Из стражей уцелели лишь те, кто прикрывал чёрный ход. Остальных срезали короткими очередями. Двое же от чёрного хода бросили к товарищам у окон. Тут же принялись так же, как и я вслепую палить по ним, оставаясь под защитой толстых стен. В тот момент я пожалел, что нет у нас гранат. Парочку кинуть внутрь – и дело с концом. Однако что толку жалеть о том, чего нет и не будет. Я аккуратно подтянул к себе носком сапога пистолет Верена. Тот весьма удачно отлетел прямо мне под ноги. От него сейчас будет больше толку, чем от моего револьвера. Патронов в нём хотя бы намного больше. Сунув револьвер обратно в карман куртки, я быстро сунулся в дверной проём. Оттуда сразу же прозвучала короткая очередь. Но я опередил стрелявшего. Упал на колено – и сам трижды нажал на спусковой крючок. Пистолет рявкнул раз, два, три. Вверх полетели гильзы. Охранник инспецов, держащий автомат наизготовку, рухнул под ноги остальных. Я рванулся в сторону, перекатываясь через плечо. Мне вслед прозвучало несколько выстрелов, но ни одна пуля не задела меня. И тут казарма словно взорвалась изнутри. Народармейцы попытались скрутить оставшихся там охранников. Но те были готовы к нападению. В окошках казармы засверкали вспышки выстрелов. Часто застучали очереди. Захлопали винтовки народармейцев. Внутри сейчас творился форменный ад. Дверь казармы распахнулась. Оттуда спиной вперёд вылетел охранник испецов. Следом за ним боец Народной армии с винтовкой наперевес. Он сделал классический, прямо как из наставления по штыковому бою, выпад. Длинный гранёный штык вошёл в живот врага. Народармеец навалился на него всем весом – и опрокинул в грязь. Выдернул штык, нанёс ещё два быстрых удара, теперь уже целя в грудь беспомощного врага. Но и сам почти тут же рухнул рядом. Через его тело и тело убитого им охранника перепрыгнул блицкриговец без стального шлема и с пистолетом в руках. Он обернулся, сорвал с пояса гранату, вырвал кольцо чеки. Хотел было уже кинуть её внутрь казармы. Но вдруг содрогнулся всем телом. В чёрном плаще на спине его появились сразу пять дыр. Он упал на мёртвые тела убитого им народармейца и умершего за пару секунд до этого охранника. Граната взорвалась, превратив все три трупа в безобразные ошмётки плоти. Наверное, именно это придало мне уверенности в себе. Да ещё злость на засевших в домике инспецов. Только что на моих глазах один из стражей, что палили по окнам, повалился в грязь пустым мешком. Обеими руками он сжимал шею, из-под ладоней его хлестала кажущаяся чёрной из-за темноты вокруг кровь. Последний страж принялся вдвое активней стрелять внутрь через окно. Правда, вряд ли его стрельба наугад привела к каким-то результатам. Я перекатился через плечо. Вскинул пистолет Верена. Даже цель успел найти себе – здоровяка Озо, схватившего за горло последнего стража. Проклятье! Да я почти успел нажать на курок! Но со свистом рассёк воздух кнут Сигиры. Он оплёл мою руку с зажатым в ней пистолетом. Я даже пальцем пошевелить не смог. Короткий рывок – и вот я уже лежу лицом в ледяной грязи. Запястье и предплечье рвёт невыносимой болью. Ещё один рывок – и переворачиваюсь на спину, будто послушный пёс. Я неловко, заранее понимая обречённость этой глупой попытки, потянулся левой рукой за револьвером. Но тут же грянул выстрел. Я даже не видел, кто стрелял. Левую руку и грудь пронзила ледяной болью. Я задохнулся от неё. И даже не почувствовал, как кнут отпустил моё правое запястье. Зато увидел Озо, подтянувшего к себе поближе последнего стража. Он приставил свой длинный пистолет ко лбу стража – и выстрелил. Пуля разнесла тому череп – кровь, остатки мозга и осколки кости забрызгали лицо и грудь Озо. Тут всё закрыла фигура Сигиры, вставшей надо мной. В одной руке свёрнутый кольцами кнут. В другой пистолет, вроде тех, какими были вооружены стражи здесь, в комплексе. — У меня есть время с ним поразвлечься, генерал? — обратилась она к кому-то, кого я видеть не могу. Скорее всего, к Боргеульфу. — Нет, — отрезал тот знакомым мне ледяным тоном. — Мы недооценили народармейцев. У нас почти не осталось штурмовиков. Нужно торопиться с открытием врат. Прикончи его. Быстро. — Жаль, — растягивая гласные, протянула Сигира. Она навела на меня свой пистолет – и дважды выстрелила мне в грудь. Я задохнулся от дикой боли. И мир вокруг меня померк. (обратно)
Глава 5
Духовлад, командир отряда ЧОН, остался на своей должности лишь чудом. Его не единожды вызывали в Усть-Илим, и даже в Езерск. Он каждый раз честно и открыто повторял всю историю своей дружбы с инспецом Готлиндом. Пускай тот и оказался сволочью, но Духовлад в это почему-то совсем не верил. Вот не лежала душа к тому, чтобы поверить во все обвинения, которые выдвигали против дилеанского летуна, получившего урдское гражданство. Наверное, только этот факт и спас Духовлада от заключения или чего похуже. Ведь не один только командир отряда ЧОН проглядел такого грандиозного шпиона, как Готлинд, который нанёс колоссальный ущерб Народному государству. Да ещё и дважды. Кто-то же решил выдать ему паспортную книжку. Наверное, тот человек не раз сильно пожалел о своём решении. Вряд ли, ревтрибунал принял во внимание его слова о том, что он-де не мог знать, кем окажется этот самый Готлинд. Но Духовлада решили простить. Даже оставили командовать отрядом. И вот он уже который день почти безвылазно дежурит рядом с комплексом на реке Катанге. Сколько там ещё проторчат клятые инспецы – неизвестно. А потому и насколько ещё он тут задержится, Духовлад не знал. И тут ночью, в самый тёмный час, на комплексе вдруг начали стрелять. Да не просто, а садили целыми пачками. Рвались гранаты. С вышки застрочил пулемёт. — В седло! — ничтоже сумняшеся воскликнул Духовлад. И вот уже его отряд мчится к комплексу. Шашек никто не доставал. Все понимали – бой будет внутри частокола. И там в дело пойдут карабины и пистолеты. Холодное оружие, только в самом крайней случае. Ворота отряду открывали, как показалось, Духовладу даже дольше, чем его отряд скакал к ним. Чоновцев пропустили внутрь. Но там всё уже было кончено. Из казармы народармейцы выносили тела в чёрных плащах и стальных шлемах. Все, как один с закрытыми лицами. Кидали их прямо в грязь без особых церемоний. Да и чего церемониться с мёртвым врагом. А в том, что это были враги, у Духовлада сомнений не было. Встречал отряд сам товарищ Дежень – командир батальона Народной армии, что охранял комплекс. Духовлад соскочил с коня. Протянул Деженю руку для приветствия. — Сами управились, как видишь, — сообщил ему Дежень, крепко пожимая протянутую руку. — Прямо в казарме сволочей взять хотели, да те оказались готовы. Машинки у них жуткие, столько моих ребят покосили. Даже думать не хочется. Одной очередью человека как дерево подкашивало. Но всё равно, взяли мы их. Кого постреляли, кого – в штыки. Как в Гражданскую. Он ещё был разгорячён после недавнего боя. Духовлад видел это по характерным приметам. Дёрганые движения. Прерывистая речь. Даже на одной теме Деженю трудно было удержаться. Такое бывает от опьянения – и неважно какого, алкогольного, наркотического, или как сейчас у Деженя – опьянения боем. — А потери? — вернул его немного к действительности Духовлад. — Есть потери, — тут же помрачнел Дежень. — Кудряя – друга моего убили. Как будто, правую руку мне отрубили, — пожаловался Дежень. — И стражей всех тоже поубивали. Они главных инспецов брать шли. Да те готовы оказались. Перебили стражей – да в комплекс подались. У Духовлада внутри всё похолодело. Его пробрало самым лютым морозом, сковав все внутренности противным льдом. — Надо же их оттуда выбить! — вскричал он. — Они же взорвать тут могут всё к чёртовой матери! — Уже попытались, — криво ухмыльнулся Дежень. — Да ничего у них, видать, не вышло. А самих инспецов размазало чёрной сажей по коридорам. Идём – покажу. Духовлад прошёл вслед за командиром Народной армии внутрь комплекса. Они миновали растущую гору трупов в чёрных плащах. Потом прошли мимо аккуратно накрытых тел стражей, лежащих в ряд. Духовлад насчитал шесть и очень удивился. — Один только вчера приехал, — объяснил всё Дежень. — Говорят, из самой столицы к нам пожаловал. Он-то бучу и устроил. Вроде бы раскрыл инспецов – заявил, что те не имперцы никакие, а блицкриговцы. И ночью стражи пошли штурмом брать их домик. А нам приказали вязать их охрану в казарме. — Ну а что с инспецами-то? — Ушли в комплекс. Потом там рвануло что-то. В той комнате, которую они заняли своим оборудование. В общем, от них остались только рожки да ножки. Да и тех не собрать. Они прошли по коридорам комплекса, глубоко уходящего в землю. Наконец, остановились перед сорванной с петель дверью. Тут же дежурили два народармейца с винтовками и примкнутыми штыками. И Духовлад, и Дежень много успели повидать за свою жизнь. Таково уж было жестокое время, что царило в Урде. Дежень на всю катушку повоевал в Гражданскую. А молодой Духовлад, хоть и был слишком мал, в те годы, но повидать успел много. Да и после – в отряде ЧОН – уж никак не меньше. Но на обоих увиденное в комнате произвело впечатление. Даже не в первый раз уже заходящий внутрь Дежень испытал позывы к рвоте. Духовладу же, однажды вошедшему в избу, где бандиты Вепра перерезали целую семью, да так и оставили тела разбросанными по всему дому, было ничуть не легче. Сколько конкретно было инспецов в этой комнате, понять не представлялось возможным. По меткому выражению Деженя их золой размазало по стенкам. Где-то валялись куски тел. Посреди комнаты на самом видном месте возлежала высокая фуражка с имперским орлом. Кроме кусков тел валялись остатки разбитых устройств, которыми инспецы заполнили комнату. И всё это покрывал ровный слой чёрной сажи. Как будто тут спалили разом несколько литров неочищенной нефти. А уж запах стоял просто непередаваемо отвратительный. — Чего-то не рассчитали инспецы, — буркнул Духовлад, выходя из комнаты. Только теперь он понял, почему у дежуривших перед дверью народармейцев лица закрыты мокрыми тряпками. Те, скорее всего, вымочены в уксусе, чтобы даже слабый запах, сочащийся из комнаты, не отравлял бы их. Мало ли какие вещества использовали для своей адской машины инспецы. Уксус, конечно, слабая защита, но уж лучше он, чем вовсе никакой. А вот от мерзкого запаха, сочащегося из-за двери, он помогал отлично. На обратном пути им повстречался профессор Бодень. Выглядел тот на редкость недоумённо. Однако вовсе не стал расспрашивать чоновца и народармейца насчёт того, что произошло на комплексе. И это весьма удивило Духовлада. Он не ожидал от учёного каких-либо дельных мыслей или предположений. Но тот сумел удивить и его, и Деженя. — Я осмотрел убитых, — заявил он. — Мне нужны трое из них для моих экспериментов. — Вы же вроде с живыми работаете? — удивился Дежень. — Я работаю с тем материалом, который мне предоставляют. И сейчас мне нужны три свежих трупа. Я сам покажу, какие. Пускай ваши люди отнесут их в мою лабораторию. Возражать профессору и светилу медицины – тем более, что он был формально главным на комплексе – Дежень не стал. В общем-то, его людям меньше возни. Им и так хоронить придётся очень многих. И среди них товарища Кудряя. Об этом Дежень старался вспоминать как можно реже. Однако каждый раз он всплывал из памяти, будто специально. Так трогают языком прореху на месте зуба или язву на нёбе. Больно, но никак не можешь отказать себе в этом. А после плюёшься кровью и не можешь нормально есть. — Только Кудряя не трожте, — бросил он уже в спину Боденю. — Моего друга я вам не дам. — Нет-нет-нет, — помахал рукой профессор, даже не обернувшись. — Ваш замок[322] меня не интересует. — Вот же, нахватался, — усмехнулся Духовлад. — От твоих парней, что ли? — Да он такой, — повертел перед собой рукой Дежень, провожая профессора взглядом. — То заумь несёт с таким видом, будто это любой реалист знать должен, то вот такие словечки вворачивает. Ну прямо ноп[323]. Через пять минут, когда Духовлад и Дежень уже покинули главное здание комплекса, туда внесли на носилках два тела, накрытых с головой кусками брезента. Из-под него торчали только ноги в сапогах. Народармейцы внесли их прямо в главную лабораторию профессора Боденя. Там носилки забрали ассистенты профессора во главе с доктором Коробудом. Если бы кто-нибудь обратил внимание на заместителя Боденя, он увидел бы, что тот чем-то сильно недоволен, а точнее раздосадован. Но народармейцы спешили убраться как можно скорее – слишком уж дурной репутацией пользовалось это место. Бывало, оттуда попросту не возвращались. Иногда выходили совсем другими людьми, вроде и похожими на прежних друзей-товарищей, но всё же какими-то не такими. Будто глубоко внутри них нечто изменилось. Ассистенты же давно привыкли не обращать внимания на начальство. Они просто делали своё дело, стараясь не поднимать голову без особой на то необходимости. Ведь те, кто слишком активно вертел головой, рисковали её лишиться. — Вы уверены, профессор? — увидев научного руководителя комплекса, решил попытать счастья Коробуд. — Быть может, не стоит тревожить покойников? — Доктор Коробуд, — поглядел на него поверх пенсне Бодень, — не заставляйте меня разочаровываться в вас окончательно. Эти два покойника лягут на алтарь науки. Вы же знаете, что Соловец показал: свежие трупы для наших целей подходят намного лучше живых людей. Их иммунная система совершенно не сопротивляется действию вещества. — Тогда почему эти два? — Вы видели остальные? — не слишком вежливо отозвался Бодень. — Они слишком сильно повреждены. Мне не нужны идиоты с простреленными головами и калеки, лишённые конечностей. Ассистенты профессора быстро раздели обоих покойников. На отдельный столик легли их перепачканная в крови и грязи одежда, документы и оружие. На два других уложили трупы. Те уже начали понемногу коченеть, и управляться с ними ассистентам было не так просто. — Освободите баки номер два и три, — велел Бодень. — Народармейцы в них уже готовы к тому, чтобы дышать нормальным воздухом. Заполните баки свежей смесью. Самым чистым составом, какой только можно здесь синтезировать. Доктор Коробуд, я займусь синтезом новой партии состава. Вам же поручаю проследить за состоянием народармейцев. Если сочтёте его удовлетворительным, возвращайте обоих Деженю. Заодно проследить и за остальными. Составьте мне подробный отчёт об их состоянии и готовности организмов покинуть баки. Этому рутинному поручению Коробуд был только рад. Он мог позволить себе раствориться в работе. Тем более, работу свою он очень любил. А рутина поможет не думать о двух трупах на прозекторских столах. Трупах, которым в самом скором времени предстоит занять место двух народармейцев в баках с зелёной жидкостью. Потрясения следующих двух дней прошли мимо Коробуда. Он почти всё время посвящал отчёту для профессора Боденя. Практически не общался с ассистентами – разве что запрашивал всё новые и новые данные с приборов, которыми были облеплены баки, да просил принести ему еду прямо в кабинет. Кабинет этот, к слову, служим ему и спальней и библиотекой, где хранились его справочники по физиологии и труды выдающихся в этой области медицины учёных. Лишь после того, как к нему не пришёл никто из ассистентов ни утром, ни вечером, Коробуд заподозрил неладное. Он выбрался из своего кабинета. Направился сразу же к профессору. Однако был поражён увиденным в коридоре, что вёл туда. Перед дверью к профессорский кабинет стоял инспец Озо, а с ним пара похожих на него людей со стальными масками на лицах и в распахнутых кожаных плащах. Узнать в них прежних штурмовиков не представлялось возможным. — Доктор, — произнёс он на своём лающим имперском, — за вами хотели посылать людей. Вас ждут в кабинете. В том, что ждёт не только профессор Бодень, Коробуд не сомневался ни на секунду. Так оно и было. В кабинете уютно устроился в своём кресле Бодень, а рядом с ним застыл маркиз Боргеульф. На сей раз он не претендовал на профессорское кресло. — Рад, что вы зашли, — улыбнулся профессор. — Мой отчёт ещё не окончен, — заявил Коробуд. Он словно утопающий хватался за соломинку, стараясь вести себя как обычно в этой чрезвычайно непонятной ему ситуации. — Есть только предварительные результаты исследования. Но мне перестали носить данные с приборов. Без них я не могу отследить динамику. — Понимаю вас, — кивнул Бодень. — Но с докладом можно повременить. Сейчас у нас несколько изменились приоритеты в работе. Для начала – опустошите баки с трупами. Это направление закрываем. Будем работать только с живыми. — А инспецы? — Коробуд невольно покосился на стоящего у левого плеча профессора маркиза Боргеульфа. — Недоразумение, которое имело место несколько дней назад, — высказался сам маркиз, — было улажено на самом высоком уровне. У нас нет претензий по этому поводу. И мы готовы продолжать сотрудничество. Изменения, что начались на всём комплексе, почти не затронули доктора Коробуда. Поэтому он не замечал их, пока его, фигурально выражаясь, не ткнули в них носом. И сделал это не кто иной, как товарищ Дежень – командир сильно поредевшей охраны объекта. Он поймал доктора, когда тот возвращался вечером в кабинет после обычного обхода баков. По какой-то причине профессор Бодень перестал делать это, и обязанность легла на плечи его заместителя. Но оно, наверное, и к лучшему. Увидь Бодень баки, в которых плавали трупы, немедленно велел бы очистить их. Да ещё и спросил с Коробуда – почему столь ценное оборудование продолжает использоваться не по назначению после его прямого распоряжения. Доктор не спешил опустошать баки – его слишком интересовали показания приборов, снимаемые с них. Он был в корне не согласен с Боденем, изменившим своё решение относительно тех, кто плавал внутри. — Нам надо поговорить, доктор, — сказал Дежень. — Я так понимаю, вы ещё как-то пытаетесь сопротивляться тому, что творится на комплексе. — Увольте, — отмахнулся Коробуд. Он был донельзя удивлён и вовсе не горел желанием общаться с недалёким солдафоном, каким всегда считал Деженя. — Я не понимаю, о чём вы говорите. Какие ещё перемены? — Хорошо вы устроились, как я погляжу. Заперлись у себя и носу не кажете. Будто не и происходит ничего вокруг вас. Быть может, именно этот тон – жёсткий, почти пренебрежительный, сыграл свою роль. А может быть, то, что Дежень не стал дожидаться ответа Коробуда, просто развернулся на каблуках и хотел уже направиться к выходу из главного здания комплекса. Неизвестно, что заставило доктора остановить его, но он это сделал. Он поймал Деженя за рукав гимнастёрки, крепко сжав пальцы на его локте. — Погодите, я действительно не понимаю, о чём вы говорите. Я не вижу никаких перемен. Несколько секунд Дежень мерил его взглядом, словно оценивая стоит ли верить словам доктора. Но после решил, видимо, что стоит. — Моих людей по одному – по двое забирают вниз, так было и прежде, но теперь мне совсем не нравится, какими они возвращаются. Раньше не трогали опытных бойцов, которые натаскивали молодых в военном деле. Теперь же приказано и их отправлять вниз. А я не собираюсь этого допустить. Ведь начнут с них, закончат мной. Нет уж. Я собираюсь уходить отсюда. Пускай потом трибунал за дезертирство. Лучше он чем то, что у вас здесь творится. — И вы хотите, — мгновенно понял Коробуд, — чтобы я ушёл с вами? Чтобы после стал свидетелем, рассказал бы правду о комплексе, верно? — Примерно так. — Я поеду с вами, — кивнул Коробуд. — Скажите только, когда. Мне надо подготовиться. — А много займёт времени ваша подготовка, доктор? — Не очень, правда, мне может понадобиться помощь ваших людей. Пришлите четверых проверенных бойцов вниз. Они заберут кое-кого из лаборатории. Это станет более весомым доказательством, чем мои слова. И вы же собираетесь брать с собой подводы? — Будет пара, конечно. Я так понимаю, вы туда людей из баков своих грузить собираетесь? Коробуд изменил своё мнение относительно Деженя. Тот схватывал всё на лету. Тем же вечером внутрь главного здания комплекса вошли четверо народармейцев. Они были без оружия и сильно волновались по этому поводу. Обстановка на охраняемом ими объекте сейчас сложилась очень непростая. Сложнее даже, чем когда по нему разгуливали штурмовики инспецов с пистолетами-пулемётами наперевес. Сейчас даже от товарища не знали, чего ожидать, если этот товарищ отправился по приказу в лабораторию профессора Боденя. Однако товарищ Дежень, отправивший четверых безоружных народармейцев к Коробуду, сказал им, что ничего с ними там не сделается. Им надо только забрать оттуда кое-что, да вывести с комплекса самого доктора Коробуда. И всё равно, все четверо очень сильно нервничали. А без винтовок чувствовали себя просто голыми. Доктор Коробуд встретил их уже в глубине главного здания. Он пригласил их следовать за ним. По дороге не сказал ни слова. Народармейцы переглядывались, ища поддержки друг у друга. Вот только найти её, конечно, не могли. Они прошли вслед за молчаливым Коробудом до лаборатории, где всё пространство было заставлено какими-то баками. Внутри них было ничего не разглядеть из-за зелёной мути. И очень хорошо, что народармейцы не видели их содержимого. Однако очень скоро им предстоит узнать, кто именно плавает в двух баках. — Здесь оружие и личные вещи двоих, кого мы отсюда должны забрать, — впервые заговорил с ними доктор Коробуд. — Упакуйте всё в вещевые мешки и положите на носилки. Да, возьмите пару кусков брезента. Делать хоть что-то – всяко лучше, чем просто стоять и пялиться на баки. Вняв этой простой мудрости, народармейцы принялись выполнять указания доктора Коробуда. Они вынули из большой тумбы чью-то одежду, пару кобур в револьвером и угловатым пистолетом имперского производства. Две фуражки. Одну с башенной короной, как у стражей, вторую – с командирскими косой и молотом. Шашка была только одна. Всё, что влезло, упаковали в вещмешки. В той же тумбе их нашлось довольно много. Да и брезента тут валялось в избытке. Пока народармейцы управлялись с вещами, Коробуд колдовал с двумя баками. Он старался работать на обоих одновременно, чтобы экономить время. И это у него неплохо получалось. — Подойдите ближе, — велел народармейцам Коробуд. — Приготовьтесь принимать тела. Последние два слова не слишком понравились народармейцам. Но они подчинились доктору. Хотя и боязно было подходить к бакам, внутри которых будто хлор клубами вьётся. Двое народармейцев имели опыт ещё первой войны, и отлично знали, что делает этот едкий газ с людьми. Газ в баках закипел, пошёл клубами и завихрениями. А после начал медленно стравливаться через отверстия в днище, уходя куда-то вниз. Он, как и хлор с горчичным газом, был тяжелей воздуха. Взглядам народармейцев открылись те, кто плавал в баках. Два голых тела со следами недавних ранений на груди. Стёкла баков сами собой поползли вниз. — Хватайте их, — скомандовал Коробуд. — Не то они об пол головы разобьют. Два беспомощных тела рухнули на руки народармейцев. — Кладите их на носилки, укрывайте брезентом. Указания Коробуда были, в общем-то, не нужны. И так понятно было, что делать с телами. Не ясно только зачем. Но бездумно выполнять приказы всегда просто. Народармейцы уложили тел на носилки. Рядом кинули вещмешки и оружие. Накрыли всё это брезентом. — Теперь быстро за мной. Они шагали через главное здание комплекса, обратно к выходу. Доктор Коробуд шёл первым. Он нервничал, наверное, сильнее всех. Народармейцы, получившие приказ, наоборот, расслабились. Понимали, что им надо делать. А для чего это делать – не столь важно. Пускай о том отцы-командиры думают, на то они и командиры. Тела прямо с носилками положили на подводы, вокруг которых собирались оставшиеся верными Деженю люди. — Делаем всё быстро, — негромко командовал тот. — Доктор Коробуд едет с нами. Дайте ему шинель из телеги. И винтовку. В пехотной шинели и фуражке с неловко висящей на плече винтовкой Коробуд выглядел как ополченец времён конца Первой войны. Тогда мобилизовали в царскую армию самый разный народ – от совсем молодых тёмных крестьян, составлявших всегда её основу, до пожилой учёной братии, вроде того же Коробуда. Плохо вооружённые и совсем необученные они гибли на фронте сотнями. Но как бы комично сейчас ни выглядел доктор Коробуд, смеяться ни у кого настроения не было. — Выходим отсюда вместе, — уже на пути к воротам продолжал раздавать указания Дежень. — После сразу разделяемся на две группы. Одна на восток едет по дороге в Усть-Илим. Вторая – на юго-восток, к Улугхекмску. Доктор Коробуд, вы едете со второй. Я – с первой, в Усть-Илим. Он не стал объяснять, что погоня, а она будет, поедет первым делом именно по дороге на Усть-Илим. Тот намного ближе и дорога туда куда лучше. На юго-восток, к заштатному даже по здешним меркам городку Улугхемск, ведёт вовсе некое недоразумение, которое назвать дорогой можно только с очень большой натяжкой. Но и догнать по ней оторвавшийся отряд будет куда как сложнее. Дежень готов был рискнуть собой, чтобы спасти доктора Коробуда. Пускай и не испытывал к тому особенно тёплых чувств. Он просто понимал, что слово командира Народной армии, тем более дезертировавшего со своего боевого поста, будет весить куда меньше слова известного доктора. Дежурили у ворот народармейцы из тех, кого успели обработать в лаборатории. И младшего командира их – тоже. Поэтому Дежень велел своим бойцам в случае чего валить их, только по-тихому. Для этого он выбрал пятерых матёрых ветеранов – с опытом ещё по Первой войне и Гражданской. Они не раз ходили в разведку, и снимать часовых было для них привычным делом. — Принимайте командование гарнизоном, младший командир, — не дав тому опомниться, бросил Дежень. — Я еду в Усть-Илим, принимать пополнение. И заодно откомандирую новую партию народармейцев на фронт. — Слушаюсь, — только и смог ответить опешивший младший командир. — Чего встали? — прикрикнул на бойцов, застывших у створок, Дежень. — Открывайте ворота! Те, привыкшие выполнять приказы, мгновенно подчинились. Не прошло и пяти минут, как две подводы, сопровождаемые народармейцами, покинули территорию комплекса. Ворота за ними закрылись. Только тогда доктор Коробуд смог выдохнуть. Напряжение последней четверти часа слегка отпустило его.Отряд ЧОН снова въезжал в ворота комплекса. Два десятка всадников на взмыленных конях. Они неслись к комплексу с такой скоростью, будто на пожар. Ведь переданные оттуда сведения говорили о невозможном. Командир Народной армии Дежень дезертировал едва ли не с четвертью гарнизона, охранявшего едва ли не самый секретный объект во всём Урде. И это после того, как там перебили всех стражей Революции, и устроили бойню имперским инспецам. С последними вообще никакой ясности не было. Это особенно сильно настораживало Духовлада, заставляя его гнать отряд через замерзающий лес вдоль русла Катанги. Он понимал, что кони могут переломать себе ноги на корягах и торчащих из земли камнях. Однако гнал прочь эти предательские мысли из головы. Он должен сам разобраться во всём, что творится на проклятом комплексе. И если надо, он готов спалить его дотла. А там хоть под трибунал, хоть сразу к стенке. Ворота открылись перед чоновцами. Они въехали внутрь комплекса. Духовлад, не отдавая себе в этом отчёта, сжал правую руку на короткой рукоятке шашки. Он был готов вступить в бой прямо сейчас. И ему стоило известных усилий не выхватить оружие сразу же, как только он со своими бойцами въехал в стены комплекса. Потому что встречал его главный инспец собственной персоной. Длинный как жердь маркиз Боргеульф в кожаном плаще имперского генерала с красными отворотами и знакомой Духовладу фуражке уверенно похлопывал себя стеком по ноге. Рядом застыл неизменный телохранитель Озо. На их фоне профессор Коробуд как-то терялся. Духовлад соскочил с коня. Однако не стал приказывать своим людям следовать его примеру. В случае чего, верхом у них будут шансы вырваться из комплекса. Если бы командир сейчас бросил короткий взгляд через плечо, то увидел бы, что многие из его чоновцев так же нервно как и он сам сжимали рукоятки шашек. — Спасибо, что приехали так быстро, товарищ Духовлад, — обратился к нему доктор Бодень. Двое инспецов за его спиной стояли молча, делали вид, что происходящее их никоим образом не касается. — У нас очень мало времени. Деженя с его людьми надо остановить во что бы то ни стало. И как можно скорее. — Мои люди должны отдохнуть после скачки сюда, — заявил в ответ Духовлад. — Иначе ничего они не догонят. Кони все в мыле, — для наглядной демонстрации он провёл рукой по шее своей кобылы. На перчатке остался блестящий след лошадиного пота. — Через полчаса скачки они начнут спотыкаться. Ещё через четверть часа – падать. — Да-да-да, — скороговоркой выпалил профессор Бодень. — Я всё понимаю. И людям, и лошадям нужен отдых. Скажите только, сколько времени они должны отдыхать? — Вам его как раз хватит, — усмехнулся Духовлад, — чтобы объяснить мне, что тут у вас на комплексе творится. От глаза опытного чоновца не ускользнул быстрый взгляд, который профессор бросил на стоящего слева от него Боргеульфа. И ответный кивок – тоже. Духовладу очень захотелось проверить, легко ли выходит из ножен шашка. Но вместо этого он обернулся к своим людям. — Слезайте с сёдел, — приказал он им. — Располагайтесь на отдых. Только ненадолго. Скоро нам снова в дорогу. Верно, профессор? — он намеренно обращался именно к Боденю. Но инспецов это, похоже, полностью устраивало. — Да-да, — прежней скороговоркой ответил тот. — Идёмте в мой кабинет. Там я всё вам расскажу. Духовлад кивнул и сделал профессору приглашающий жест левой рукой. Мол, ведите. Правая же, будто сама собой перекочевала на кобуру револьвера. А пальцы уже, снова как бы без его непосредственного участия, расстегнули на ней пуговку. Теперь, чтобы выхватить оружие, у Духовлада уйдёт меньше секунды. Решив, что со всеми приготовлениями покончено, и он готов едва ли не ко всему, командир отряда ЧОН направился вслед за профессором Боденем и инспецами внутрь главного здания комплекса. (обратно)
Глава 6
Меня качает словно на волнах. Всего раз такое было в моей жизни. Когда мой аэроплан упал в студёные воды Йольдиева моря, и меня почти трое суток болтало по его просторам. Тогда-то я и узнал, что такое морская болезнь. Говорят, есть ещё и воздушная, от качки в небе, но я ей подвержен не был. А вот морская пробрала-таки. Но в этот раз мерное покачивание просто убаюкивало. Никаких признаков тошноты я не чувствовал. Я, собственно говоря, ничего не чувствовал. Кроме того самого покачивания. Несколько раз я засыпал под него, чтобы проснуться в ледяном поту. Снились мне какие-то жуткие кошмары. Женщина с кнутом. Пули, впивающиеся мне в грудь. Высокие чёрные сапоги, переступающие через меня. Потом были и другие. Куда более расплывчатые образы. Но они оказались даже страшнее пуль, пробивающих моё тело. Каждый раз увидев их, я просыпался мгновенно. Я не знал, сколько времени прошло после нашего неудачного нападения на дом инспецов. Не знал даже – день сейчас или ночь. Я открывал глаза, когда просыпался, но не видел ничего. В какой-то момент мне показалось, что я ослеп. Но, к счастью, это оказалось не так. Как-то раз через плотную ткань, в которую меня запеленали как младенца, пробился луч света. Ничему я не радовался так сильно, как этому лучику. Мне не давали ни еды, ни воды, но мой организм не требовал их. Мне не приходилось и справлять нужду. Хотя я был уверен, что в пути мерно покачивающейся повозке провёл уже несколько суток. Лишь иногда голова и грудь взрывались кошмарной болью. Я чувствовал в эти минуты все раны, что нанесли мне. Словно пули раз за разом пробивали моё тело. Но крови не было. Только боль. В голове она пульсировала, то ослабевая, то снова вонзая в мой мозг свои когти. Потом боль отступала, уходя куда-то вглубь. А после и вовсе пропадала. Чтобы вернуться через какое-то время. Наверное, приступы были регулярными. Я мог бы сказать это более точно, если бы хоть немного ориентировался во времени. Так продолжалось до тех пор, пока однажды меня не разбудили выстрелы. Покачивание прекратилось. Выстрелы звучали всё громче. Палили часто и густо, расстреливая патроны пачками. Раздалось конское ржание. Я различил хлёсткие удары винтовок и рявканье больших пистолетов имперского образца. Им подгавкивали револьверы. Кто одерживает верх в этой схватке, я, конечно же, не мог понять. Но, думаю, очень скоро узнаю это. А может быть, и нет. Мне, если честно, было на это наплевать. Вряд ли, победа одной из сторон в бою скажется положительно на моём положении. В лучшем случае, путь продолжится снова, вернётся прежнее мерное покачивание. В худшем же, меня вытряхнут из повозки. А что будет дальше, я предпочитал не загадывать. Но вот стрельба, наконец, стихла. Прошло ещё совсем немного времени, и кто-то принялся рыться в повозке, где лежал я. Не прошло и пяти минут, как толстое покрывало отбросили в сторону. В глаза мне тут же ударил яркий солнечный свет. Первым моим порывом было вскинуть руку, чтобы защитить от него глаза. Однако я подавил его. Мне совсем не нравилось лицо того, кто склонился надо мной. Лицом, собственно, это называть можно было с большой натяжкой. Чем-то оно напоминало физиономию Озо, но было куда уродливей. Часть его скрывали несколько небольших металлических пластин, полностью закрывающих нос, рот и крепящихся к скулам. Чем-то эта конструкция напоминала газовую маску имперских штурмовиков, которых я видел в комплексе на Катанге, только каким-то образом вросшую прямо в голову. Сама голова была совершенно лысой и бугрилась какими-то мерзкими шишковатыми наростами. Он прохрипел нечто неразборчивое, а после схватил меня обеими руками и рывком вытащил из повозки. Меня легко поставили на ноги. Однако те отказывались держать меня. Я хотел было схватиться за борт телеги. Однако снова подавил это желание. Пока мне выгодно было прикидываться трупом. И, похоже, мне это неплохо удавалось. Я повалился спиной в ледяную грязь, головой стукнувшись о тележное колесо. Самое удивительное, что мне вовсе не было холодно. Я ощущал грязь вокруг себя. Понимал, что она жутко холодная. Однако никакого дискомфорта не испытывал. Это удивило меня, но не более того. В тот момент мне не стоило отвлекаться на подобные вещи. Лысый снова подхватил меня обеими руками. Поставил на ноги. Теперь он придерживал меня, не давая упасть, что стоило ему известных усилий. По крайней мере, руки у него были заняты. Я успел как следует разглядеть их обе. И если в правой ничего примечательного не было, разве что ногти великоваты, то левая – совсем другое дело. Кисть её выглядела просто ужасно, будто лысый только что покопался ею в чьих-то внутренностях. Ногти ещё длиннее, чем на правой, и больше напоминали когти какого-то хищного животного. Сейчас они больно впивались мне в плечо. По коже моей стекали струйки крови. Лысый обернулся за спину и хриплым карканьем, которое и отдалённо не напоминало человеческую речь, подозвал кого-то. Сейчас лысый загораживал мне весь обзор, я видел только его голову в шишковатых наростах. — Думаешь, это он? — раздался голос из-за спины лысого. Лысый прокаркал нечто условно утвердительное. — Покажи. Лысый сдвинулся в сторону. Теперь я увидел лицо нестарого ещё человека, отмеченное длинным шрамом, уродующим лоб и правую щёку. Из-под кожаной фуражки командира отряда ЧОН выбивался длинный чуб светлых, но уже украшенных сединой волос. — По запаху ты его нашёл, что ли, — буркнул себе под нос чоновец. Он понимал, что добиться ответа от лысого он всё равно не сможет. — Раскопал среди всего барахла, которое на него накидали? Лысый медленно кивнул и каркнул ещё что-то. — Да брось ты его, — махнул на меня рукой чоновец. — Не видишь что ли, мёртвый он. Пускай валяется, пока мы костёр разжигаем. Почему-то именно фраза про костёр мне не понравилась сильнее всего. Именно она подтолкнула меня к действию. Каким-то образом я понял – жечь на этом костре будут меня. Ведь не зря же зачем-то охотились за телегой, в которой я провёл столько времени. На поясе у лысого висел боевой нож. Он уже достаточно расслабился, считая меня трупом, чтобы я мог выхватить его. И я сделал это! Пальцы мои сомкнулись на рукоятке. Я выдернул нож и тем же движением полоснул наотмашь лысого. Понимал сразу, вряд ли сильно сумею ранить его, но всё же. Заточенное до бритвенной остроты лезвие распороло толстый плащ лысого – на меня брызнула кровь. Лысый и не подумал отпускать меня. Наоборот, он крепче вцепился в мои плечи обеими руками. Я ощутил рвущую боль в правом плече, где теснее смыкались длинные ногти красной руки. Я изо всех сил врезал врагу коленом в пах, но тот никак не отреагировал на этот удар. Он навалился на меня всем своим немалым весом, клоня меня к земле. Как будто хотел вдавить меня в ледяную грязь под ногами. Нашу возню скоро должны будут заметить остальные – значит, с лысым мне надо разобраться как можно скорее. Я оттолкнулся спиной от тележного борта. Сжал рукоятку ножа как можно крепче. И всадил его клинок в живот лысому. На всю длину. Это заставило его оторвать руки от меня. Он попытался перехватить своё же оружие, распоровшее ему кишки, но было поздно. Я вцепился в нож обеими руками и потянул его вверх, вскрывая ему живот. Он хотел схватить меня за запястья, но я снова опередил его. Отпустил нож, глубоко засевший в его животе, и изо всех сил врезал кулаком в лицо. А вот это была ошибка. Я только ободрал костяшки о металлическую маску, закрывающую нос и рот врага. Лысый же в ответ ударил меня с такой силой, что на ногах я удержался только благодаря тележному борту. Я схватился за него руками, быстро подтянулся и пнул врага обеими ногами. Конечно, на нормальный удар это никак не тянуло, но я хотя бы оттолкнул его, не дав уже занесённой левой руке врезаться в меня. Пальцы её были скрючены на манер птичьих когтей, как будто мой враг собирался вырвать мне сердце. И почему-то мне казалось, именно так оно и было. От моего пинка лысый покачнулся. Рука его прошла мимо. Скрюченные пальцы схватили воздух. На мгновение он потерял равновесие. Я воспользовался этой возможностью. Рывком выдернул нож у него из живота. Быстрым движением полоснул по лицу. Сталь клинка проскрежетала по стали маски. В разные стороны брызнули искры. Но и плоть врага мне удалось достать. Теперь через всё лицо его шёл длинный кровоточащий разрез. Жаль, глаза не задел! Лысый снова попытался достать меня левой рукой. Но я отмахнулся от него ножом, заставляя отступить. Он отдёрнул руку, будто обжёгся. А следом ринулся на меня с каркающим криком. В своём распахнувшемся плаще он больше всего напоминал громадного ворона. Перехватив нож, я глубоко всадил его лысому под мышку. Но это и всё, что я успел сделать. Отступать он уже не собирался, несмотря ни на что. Мы оба повалились в телегу, прямо на кучу барахла, под которым прятали меня. Я изо всех сил молотил лысого левой рукой по голове. Правой же крепко сжимал нож, по самую рукоятьвсаженный под мышку врагу. Его кровь лилась на меня ручьём. К счастью его правая рука оказалась зажата между нашими телами. Лысый отчаянно пытался освободить её. И при этом тянулся к моему горлу левой. В Хаджитархане я какое-то время учил местную борьбу. Не помню уж как она называется, но из всех уроков я усвоил её главный принцип. Кто борется только руками – всегда проиграет. Бороться надо всем телом. Когда враг мой дёрнулся в очередной раз в попытке освободить правую руку, я улучил момент и, извернувшись всем телом, сбросил его с себя. Лысый полетел с повозки. Я как мог крепко сжал пальцы на рукоятке ножа, но та была скользкой от крови и я не смог удержать её. Да и клинок засел слишком глубоко в теле лысого. Я спрыгнул с телеги, но лишь для того, чтобы увидеть своими глазами – ничего хорошего меня не ждало. Потому что вокруг стояли чоновцы с оружием наготове. Их командир со шрамом, идущим через лоб и правую щёку, криво усмехался, став похожим на разбойника с большой дороги. Его револьвер смотрел мне прямо в грудь. Рядом с ним стояли другие чоновцы. Все с оружием наготове. На земле валялись кучки хвороста и лапника, из них явно собирались сложить костёр. Но кроме них в грязи лежали ещё беспорядочно тела народармейцев в грязных шинелях. Почти все они сжимали в мёртвых руках винтовки. Теперь я вовсе перестал понимать, что тут происходит. Чоновцы перебили народармейцев, которые охраняли повозку, где прятали меня. Что же такое творится здесь, на Севере? И каким образом к этому причастны блицкриговские шпионы? А в том, что причастны я не сомневался ни на секунду. Слишком уж похож был плащ лысого, на те, что носили штурмовики Боргеульфа. — Ты лучше не дёргайся, — сказал, отвлекая меня от посторонних мыслей и возвращая к реальности, чоновец с револьвером и шрамом через всё лицо. — Может быть, тебе не особенно больно будет гореть. По одному моему взгляду, наверное, становилось ясно – я угадал свою незавидную судьбу. И чоновец решил не скрывать её от меня. — Хоть пристрели меня перед тем, как в костёр кидать, — бросил я, чтобы хоть немного потянуть время. — Могу, — пожал плечами чоновец, — да тебе это не сильно поможет. И следом он без предупреждения нажал на курок. Трижды. Револьвер выплюнул мне в грудь три пули одну за другой. Даже дёрнуться не успел, как они впились в меня, разрывая плоть и ломая рёбра. Боль и холод были мне слишком хорошо знакомы. Я рухнул на колени, затем и вовсе упал на четвереньки, больше не ощущая кожей холод грязи. Вот только темнота, а с нею и смерть не спешили приходить. — Не помрёшь ты легко, — раздался, словно издалека голос чоновца. — Чтобы убить такого, каким ты стал, надо сжечь тело. Ничего остаться не должно кроме костей. И тут во мне словно пружина распрямилась. Прямо с земли я прыгнул на чоновца. Врезался в него всем телом. Вырвал из руки револьвер. И всадил пулю прямо в его лицо, на котором застыло недоумение. Шашку выхватить у него из ножен я никак не мог. Пришлось довольствоваться револьвером с почти опустевшим барабаном. Остальные чоновцы, похоже, не слишком верили в моё бессмертие. Они заметно расслабились, когда я рухнул в грязь. И за это им дорого пришлось заплатить. Стрелять я научился очень хорошо. Слишком часто от этого зависела моя жизнь. Я перекатился вперёд, встал на одно колено. Дважды выстрелил, выпуская последние пули из револьверного барабана в грудь ближайшего чоновца. Тот дважды дёрнулся и начал заваливаться вперёд. Вскочив на ноги, я отшвырнул бесполезный уже револьвер, схватил карабин, что он продолжал сжимать в пальцах. Выдернуть его было делом считанных секунд. Но за эти секунды опомнились остальные чоновцы. За моей спиной защёлкали затворы. Я толкнул на них мёртвого товарища. Вскинул карабин – и всадил пулю почти наугад. Отработанным движением передёрнул затвор. Выстрелил снова. Прыгнул назад, к телеге. Она давала хоть какое-то прикрытие. Да только очень скоро из-за неё должен появиться лысый в плаще штурмовика. Я сомневался, что сумел прикончить его. В тележный борт врезалась пуля. За неё ещё одна. Потом ещё и ещё. Чоновцы принялись палить по мне. Я выстрелил ещё раз, вообще не целясь, и нырнул под телегу. Она обеспечивала хоть какое-то прикрытие от вражеских пуль. Выскочил с другой стороны. Где меня уже ждал лысый. Он выдернул нож из своего тела. Однако выпад в мою сторону сделал левой, окровавленной, рукой. Боевого ножа в правой для него, будто не существовало. Я едва успел подставить под неё карабин. Удар оказался столь силён, что дерево ложа расщепилось. Однако ствол, кажется, уцелел. Я врезал лысому стальным затылком приклада прямо в лицо. Это сработало куда лучше удара кулаком. Шишковатая голова лысого откинулась назад. Он отступил на шаг. Тряхнул ею, словно пёс, пытаясь прийти в сознание. Но я не дал ему сделать этого. Быстрым движением я приставил ему ствол карабина к лицу. Тот ткнулся прямо в лоб над левым глазом. Передёрнуть затвор было делом считанных долей секунды. Как и нажать на курок. Голова лысого откинулась назад куда сильнее, чем от удара прикладом. Он отступил ещё на шаг. А после рухнул навзничь. И подняться не пытался. В магазине карабина оставался один патрон. Я присел над телом лысого. Хотел снова завладеть его ножом. Хоть какое, а оружие. Но тут обнаружил в поясной кобуре пистолет. Вот только воспользоваться не успел. Чоновцы навалились на меня с обеих сторон. Они обошли телегу, воспользовавшись тем, что я дрался с лысым. И теперь ринулись на меня. Стрелять никто не стал. Меня просто молотили кулаками и ногами. Прикладами карабинов. Один даже шашкой рубануть пытался. Но мешали остальные чоновцы. Среди них ему было не размахнуться, как следует. Я успел выстрелить в одного. От остальных, как мог, отбивался карабином. Но силы были слишком неравны. Оружие у меня вырвали из рук. Отшвырнули в сторону. Я прижался спиной к тележному борту, чтобы не упасть. Понимал, если рухну под ноги, шанса встать у меня уже не будет. Меня буду пинать сапогами, пока не превратят в окровавленный ком с перебитыми рёбрами и проломленным черепом. Я закрывал руками голову. Меня всё время пытались сбить с ног, повалить в грязь. А какая-то сволочь раз за разом била в пах носком сапога. — Да стойте же вы! — неожиданно закричал кто-то. — Что его бить да пинать. Никакого толку. Надо разойтись да стрелять в него. Пачку патронов высадим, а после в костёр! Чоновцы быстро последовали этому разумному совету. Быть может, им просто надоело меня бить. Они отошли на пару шагов. Принялись скидывать с плеч карабины. — Становись для расстрела врага народа! — крикнул тот же голос. Принадлежал он одному из бойцов отряда, в общем-то, ничем от остальных не отличавшемуся. Чоновцы встали в шеренгу. Вскинули карабины к плечу без команды. Тот, кто начал командовать ими, вынул из ножен шашку. Вскинул её над головой. — По врагу народа – огонь! Шашка уже пошла вниз. Чоновцы быстро передёргивали затворы, чтобы дать по мне залп. Но тут совершенно неожиданно вскочил на ноги лысый. Несмотря на дыру во лбу и раздробленный затылок, он, как выяснилось, умирать и не думал. Более того, он жаждал убивать. И в кровавом исступлении перестал различать врагов и друзей. Он ринулся на чоновцев. Часть их успела обернуться к нему навстречу, но ближних он прикончил в считанные мгновения. Они попросту не ожидали этого нападения. Красная рука лысого пробила грудь одного чоновца. Почти тут же нож, зажатый в правой, полоснул по горлу второго. Двигался лысый стремительно – мне оставалось только поражаться, как я мог драться с ним. Да ещё и победить в схватке. Оставшиеся чоновцы успели-таки всадить в него залп, правда, совсем нестройный. Пули заставили лысого покачнуться. А второй залп свалил него наземь. Чоновцы на этом не остановились. Был ещё один залп. За ним ещё один. И ещё. — На врага народа пули оставьте! — крикнул тот, кто принял командование на себя. Он так и стоял с шашкой в руках. Кинуть её в ножны и снять с плеча карабин он просто не успел. Всё произошло слишком быстро. Его-то я и выбрал своей целью. Я почему-то совсем не чувствовал боли от побоев. Я был готов к бою в любую секунду. И бросился на чоновца с шашкой. Я врезался в него всем весом. Мы покатились по грязи, борясь за шашку. Мне жизненно важно было завладеть оружием врага. Оно дало бы мне очень хорошее преимущество в бою с остальными. Но и чоновец расставаться с ним не желал ни в какую. Мы катались по земле. Я пытался вырвать шашку из руки чоновца. Он только крепче сжимал пальцы на её рукоятке и бил меня левой по рёбрам. После каждого удара внутри словно бомба взрывалась. Но я старался просто не обращать на это внимания. Нас растащили остальные чоновцы. Меня ухватили сразу три пары рук. Оторвали от командира. Отшвырнули обратно к телеге. Снова бить не стали. Врезали только так пару раз – для острастки. Командир поднялся на ноги. Как мог стряхнул грязь с кожанки и штанов. Снова открыл рот, чтобы начать командовать. В этот момент все взгляды были обращены к нему. Этим просто грех не воспользоваться. Ведь у одного из тех, кто оттаскивал меня от новоявленного командира, из-под куртки выглядывала рукоять револьвера. Стоило ему повернуть голову, как я тут же выдернул её. Первый выстрел достался бывшему хозяину револьвера. Следующие два тем чоновцам, что оттаскивали меня от командира. Теперь против меня остались лишь трое. Командир с шашкой и пара чоновцев с закинутыми за спину карабинами. Не сговариваясь, они разом кинулись на меня, чтобы свалить на землю, отобрать оружие и прикончить-таки. Но я раньше трижды нажал на курок. И все трое упали в грязь один за другим. Последним – командир. Он всё ещё сжимал шашку, за которую мы боролись считанные минуты назад. Я остался стоять среди трупов. Покосился на лысого. Но тот вроде не пытался встать снова. По всей видимости, во второй раз его угробили окончательно. Я забрался с ногами в повозку. Порылся в ней. Оказалось под тряпьём, которым меня прикрыли, лежала моя одежда и даже документы и оружие. Правда, куртку и рубаху украшала пара дыр с подпаленными краями и пятна засохшей крови. Но лучше уж в своё одеваться, чем снимать одежду с чужих трупов. Я сел на козлы повозки, хлопнул запряжённых в неё коней вожжами по крупу. Они были спокойными животинами, но запах крови и пороха, повисший в воздухе сильно нервировал их. Они были только рады продолжить, наконец, прерванное путешествие. Вот теперь у меня появилось время, чтобы собраться с мыслями. (обратно) (обратно)ЧАСТЬ ВТОРАЯ Красный город золотой
Глава 1
У Бадкубе много имён. Не у всякого преступника, что разыскивается в разных странах, их столько наберётся. Его зовут и Городом ветров – весьма оправдано, потому что ветра тут могут бесноваться на улицах часами, засыпая прохожих пылью. Та скрипит на зубах, попадает в еду, плавает в чае и воде из колодца. Его зовут и Чёрным городом – не менее оправдано, потому что после открытия тут обильных месторождений нефти, город почернел. По его улицам ходят люди, пропитанные ею снаружи и изнутри. Она въелась в их кожу и волосы, забралась под ногти, и, кажется даже в головы. Только и разговоров, что о ней – кто столько выкачал сегодня, на каких скважинах добыча выросла, а на каких упала, сколько танкеров залились под завязку. Его зовут и Золотым городом – потому что нефть, как известно, это чёрное золото. Но иногда, очень тихо, его зовут Красным городом. И отнюдь не от слова «красивый». Потому что там, где золото бьёт из земли фонтаном, всегда льётся кровь. Именно в этот город со многими именами и многими лицами лежал мой путь. Я долго думал, что мне делать. Повозка медленно катилась по лесной дороге. Больше никто не собирался нападать на меня. И мысли текли столь же медленно. Они камнями перекатывались в голове, практически в такт с мерным цокотом копыт и скрипом колёс. В столицу мне теперь возвращение заказано. Что-то мне подсказывало, заговор – пока я называл это так, за неимением лучшего определения – тянулся на самый верх. Я не верил, что в нём мог быть замешан товарищ Гамаюн, однако и кроме него хватает больших людей в Народном государстве. И им ничего не стоит стереть меня в порошок. Даже такого, каким я стал. Без помощи весьма высокопоставленных граждан фальшивые инспецы никак не могли оказаться на сверхсекретном объекте. Да то, что за телегой, на которой увезли меня, гнался отряд ЧОН в сопровождении весьма странного штурмовика, доказывал этот факт. Значит, и в Усть-Илиме, а может в каком другом городе есть те, кого Боргеульф назвал Посвящёнными. И я был уверен, они уже знают о неудаче отряда ЧОН, и моём спасении. А судя по тому, что даже командир чоновцев знал обо мне больше чем даже я о себе, они уж точно в курсе моего изменения. Попадись я им в руки – костёр мне обеспечен. И судя по всему, мне остаётся лишь одно. Бежать за границу. Затеряться в военной канители на Континенте, где нет сейчас ни власти, ни чётких границ, будет проще всего. Тем более, это будет и выполнениям порученного мне товарищем Гамаюном задания. Хотя, конечно же, следов таинственной эскадрильи «Смерть» в городе Аньере мне не найти. Они давно простыли. А город, если судить по военным сводкам, которые хоть и с большим опозданием, но добирались до той глуши, через которую лежал мой путь, уже несколько месяцев как занят войсками Блицкрига. В первом же селе я расстался с повозкой и лошадью. Мне удалось обменять их на другого скакуна, чтобы продолжить путь. Хотя назвать ту клячу, что предложили мне крестьяне, скакуном – означало бы сильно польстить ей. Вот только выбора у меня не было. Так всё же лучше, чем пешком. К тому же, мне удалось выменять там же тёплой одежды и еды на дорогу. Взамен я оставил не только подводу со всем её содержимым, но доставшийся мне, так сказать, по наследству, пистолет Верена и патроны к нему. Тот сразу приглянулся местному представителю народной власти. Он тут же нацепил деревянную кобуру и расхаживал по селу с грозным видом, то и дело хватаясь за рукоятку пистолета. Наверное, считал, что так выглядит представительнее. Как по мне, так смотрелся он скорее нелепо, но своё мнение я оставил при себе. Вскоре выяснилось, что еда мне не нужна вовсе. Я, конечно, ощущал её вкус, но потребности в пище больше, как не бывало. Равно как и в воде. Хуже того, съеденное и выпитое в первый день осело в желудке тяжким комом. Неприятные ощущения сопровождали меня потом чуть не неделю. Это изменение, произошедшее с моим организмом, не повергло меня в шок. Но заставило задуматься о том, какие ещё сюрпризы способно преподнести мне в ближайшем будущем собственное тело. На ближайшей станции клячу мне едва удалось сбагрить какому-то крестьянину, возвращавшемуся домой. Он был не слишком рад такому пополнению в домашнем хозяйстве. Ведь на пороге стояла зима, а животина грозилась сдохнуть в самом скором времени. На той же станции я, рискнув воспользоваться своими документами и мандатом товарища Гамаюна, сел на поезд, идущий на юго-запад. Конечно, предъявлять документы, да ещё и мандат, было очень большим риском. Я почти уверен, за мной охотятся те самые Посвящённые, о которых говорил Боргеульф. И одним отрядом ЧОН дело явно не обойдётся. Да только поезд, на который мне удалось запрыгнуть чуть ли не перед самым отправлением, был военным эшелоном. Гражданских на него никто пускать не собирался. Старенький паровоз стоял у разбитого перрона. Рядом с вагонами покуривали народармейцы в шинелях и богатырках. Они держались несколькими группами. Самую большую составляла пехота в шинелях до колена. Рядом с отделениями стояли пирамиды винтовок. Немного уступала ей в размере группа кавалеристов. Шинели у них были подлиннее, а оружие они предпочитали носить при себе. Карабины на плече и шашки на поясах. Нестроевые и железнодорожники следили за погрузкой в вагоны коней. Самую маленькую группу составляли одетые в кожанки стрелки железнодорожной охраны. У этих оружие было и вовсе в руках. Всё больше карабины, вроде кавалерийских, и пистолеты имперского производства. Они же стояли в редкой цепи, не дающей подойти к поезду галдящей толпе. Толпа эта состояла преимущественно из мешочников. Нагруженные разнокалиберными торбами они осаждали эшелон, прося, требуя, умоляя пустить их. Предлагали взятки, в основном хлебом или спиртным. Однако никто из стрелков и не думал соглашаться. Дураков нет – покупаться столь дешёво, да ещё и на виду у всех. Самых наглых мешочников отталкивали прикладами карабинов. Тут уж доставалось и мужчинам, и женщинам. К командиру стрелков железнодорожной охраны меня проводил начальник станции. Он был чрезвычайно взволнован тем, кто пожаловал к нему. И первым делом предложил мне чаю. Но я сразу же отказался. — Времени в обрез, — сказал ему я. — Эшелон ведь уходит скоро. И я должен отправиться на нём в Хаджитархан. — Эшелон, — покачал головой начальник станции, мимолётно глянув на ходики, висящие на стене. — Повезло вам с ним. Времена нынче не те, что раньше. Расписания, считай, что и нету. Он должен был четверть часа назад отправиться. — Тем более, я должен поспешить. Начальник станции лично проводил меня к командиру стрелков. Тем оказался высокий детина с буйной шевелюрой светлых волос, выбивающихся из-под форменной фуражки и широким, будто топором рубленым лицом. Начальник представил его, как командира отряда железнодорожной охраны Твердило. — Вот товарищ страж желает с вами прокатиться до Хаджитархана, — сообщил ему начальник станции. — Места в эшелоне нет уже, — отвечал тот. — Это даже я знаю. И командир эшелона скажет вам тоже самое. — А если я с вами на платформе прокачусь? — предложил я, указав на закрытую со всех сторон бронированными бортами боевую платформу, хищно ощетинившуюся пулемётными стволами. Она была установлена перед локомотивом. Вторая почти такая же, только с бортами пониже, располагалась в середине состава. И на ней стояла пара небольших пушек. Вместо бронебортов её защищали мешки с песком. — Неположено, — в одно слово ответил мне Твердило. — Даже с вашими документами и мандатом. На боевой платформе имеют право находиться только стрелки и артиллеристы железнодорожной охраны. — Послушай, товарищ Твердило, я ведь со своим мандатом могу конфисковать под собственные нужды весь эшелон. Так что давай не будем обострять, ладно? Место на платформе для меня найдётся? — Твердило без особой охоты кивнул. — Вот и договорились. Когда оцепление снимать будешь, я с тобой и твоими стрелками на поезд и сяду, — Твердило кивнул ещё раз. Тут и гадать нечего, я ему совершенно не понравился. Но мне в тот момент было абсолютно наплевать. Когда нестроевые погрузили наконец в вагоны всех коней, дали команду и народармейцам. Однако те не спешили, докуривали себе и допивали чай из котелков, пользуясь тем, что кипятка было вдоволь. Да и подышать хотя бы относительно свежим воздухом перед долгой тряской в набитых вагонах хотелось всем. Тем более что спешки никакой не было. Паровозная команда только бралась за дело. Оцепление однако убирать не спешили. Многочисленные скопившиеся на перроне мешочники заволновались, понимая, что поезд скоро уйдёт и места им в нём не достанется. Они начали напирать на бойцов Твердилы. Но тот вполне оправдывал данное при рождении имя. Его стрелки принялись отталкивать всех прикладами карабинов. А кое-кому перепадали и смачные тумаки. Вот только напора толпы это остановить не могло. — Хотел я по-хорошему, да видать не судьба, — буркнул Твердило себе под нос, а после достал из деревянной кобуры свой угловатый пистолет имперского производства и трижды выстрелил в воздух. — Стрелки! — крикнул так громко, что у меня чуть уши не заложило. — Карабины наизготовку… Бери! Его бойцы явно привычные к такому повороту событий тут же перехватили оружие. Стволы теперь глядели прямо в лица мешочников. Толпа притихла, и больше никто не лез на оцепление. — Побаловали и хватит! — гаркнул Твердило во всю мощь лёгких. — Ежели кто на нас сейчас снова буром попрёт, не взыщите. Прикажу дать залп! А там уж кто правый, кто виноватый пуля разбирать не станет. Места в эшелоне нет для вас, паразитов. Проваливайте! Почти сразу следом за этим машинист дал гудок. Поезд был готов к отправлению. Последние народармейцы быстро запрыгивали в вагоны, бросая под ноги недокуренные самокрутки и выливая остатки чая из котелков. Отошли практически в боевом порядке к платформам стрелки железнодорожной охраны. И я вместе с ними. Следом за Твердилой я забрался на первую платформу. За нами убрали лесенку и закрыли небольшую дверцу в броневом щите, прикрывавшем её. Поезд дал ещё один гудок, толкнулся вперёд, отчего все внутри платформы едва не попадали, и медленно покатил вперёд, постепенно набирая скорость. Так мы и катили почти без происшествий до самого Хаджитархана. Это путешествие на поезде оказалось немного менее комфортным, чем прошлое, однако куда более быстрым. Военный эшелон пропускали вперёд на всех стрелках. Не было никакого томительного ожидания на каждом разъезде, как в прошлый раз. Останавливались мы только для того, чтобы пополнить запас угля да залить новую порцию воды в котёл паровоза. А примерно на полпути к Хаджитархану поменяли паровоз вместе с командой. Почти на всех станциях творилось неизвестно что. Толпы мешочников пытались осаждать эшелон. Всем хотелось как можно скорее отвезти свои товары в город, чтобы продать их там как можно дороже. К зиме продукты в Хаджитархане всегда резко поднимались в цене. До тех пор пока Итиль не вставал прочно и по его льду на санях в город не устремлялись те же мешочники да и просто крестьяне из всех ближних и дальних деревень. — И приходилось оружие в дело пускать? — спросил я на очередной станции у Твердилы. — Был раз, — мрачно ответил он. — То ли тупые все были, то ли пьяные, то ли с головой у всех у них плохо было. Мы тогда даже в воздух дали предупредительный залп. Не помогло. Пришлось прямо в толпу палить. Было видно, что вспоминать те события командиру крайне неприятно. И развивать эту тему я не стал. Твердило вообще оказался хорошим человеком. Он легко перешагнул через первую неприязнь ко мне, и мы общались вполне нормально. Закадычными друзьями, естественно, не стали, однако обычного пренебрежения стражами, которое часто встречалось среди кадровых военных, с его стороны не было. Мы почти всё время проводили на передней платформе. Во время движения поезда стрелки на ней разводили огонь, чтобы приготовить еду. Кругом ведь сплошной металл и никакой опасности, что загорится что-нибудь не то, не было. А дровами запасались на каждой остановке. Народармейцам в вагонах приходилось куда хуже – им оставалось довольствоваться холодными пайками, пока поезд двигался. И только на остановках они получали горячую пищу и могли набрать кипятка для чая. — Набрали народу, — сказал мне на одной из спокойных станций Твердило, — и всех везут прямо на Хаджитарханский фронт. Когда я в последний раз слушал сводку, он был уже в полусотне вёрст от города. — Близко бейлики подошли, — протянул я. Для меня новость эта стала настоящим шоком, хотя я и старался этого не показать. Ведь когда я уезжал из Хаджитархана в столицу, в городе даже канонады слышно не было. — Они рвутся к бадкубинской нефти. Та нужна их союзникам из Блицкрига. Да и самой Порте бы не помешала. Возьми они Бадкубе и уже совсем по-другому смогут говорить с блицкриговцами. Вот прут орты за ортами на Красный город. Почти взяли его в кольцо. Но города им не взять пока идут поставки отсюда, по Итилю и дальше через Сихай-море. Если князья Великой степи возьмут Хаджитархан, поставки прекратятся и Бадкубе останется сам по себе. А тогда он вряд ли долго продержится. — А как же котсуолдская эскадра, что стоит в Бадкубе? Вряд ли наши союзники так вот запросто дадут бейликам захватить источник нефти. — Союзники – сволочи, — решительно высказался Твердило. — Ты, верно, не слышал про их бег к морю? Отступают на всех фронта на Континенте. Блицкриговцы уже маршируют по Нейстрии, а котсуолдские полки спешно покидают страну. В небе-то они может и хороши, да война делается не там, а на земле – в окопах. А на земле против Блицкрига и его союзников остался, почитай, один только Урд наш, да ещё Империя. Те дерутся славно, но их всё равно Блицкриг бьёт. А как добьёт окончательно, так за нас примется. В том же Прияворье. Со всех сторон на нас насели, сволочи. Положение, и правда, у нас складывалось весьма тяжёлое. Если не сказать хуже. Тысячами гибли народармейцы на фронтах, в которые превратились границы Народного государства. Бейлики и князья Великой степи кидали в горнило войны всё больше и больше своих людей. А ведь нам ещё надо было противостоять Блицкригу на западе. Именно там дрались почти все легендарные командармы Народной армии, такие как Бессараб и Будиволна. На юге и востоке же приходилось воевать куда менее именитым военачальникам. И пока всё, что они могли, это сдерживать бешеный натиск Бейликской порты и князей Великой степи. В то же время Нейстрия была почти разгромлена. Армия Блицкрига стояла на подступах к её столице. Котсуолдцы же оказались не самыми лучшими вояками, когда дело касалось драки в окопах, а не в небе, где им не было равных. Но, как правильно сказал Твердило, война делается именно на земле, в грязных и вшивых окопах. Ими сейчас снова был перекрыт весь Континент и западная граница Народного государства. За такими вот невесёлыми разговорами мы коротали длинную дорогу до Хаджитархана. В самом Хаджитархане мне надо было держаться тише воды, ниже травы. Где бы меня стали искать, может, и не в первую очередь, но всё же, так это в городе, который я знал вдоль и поперёк. Да и друзей-товарищей по службе у меня тут осталось достаточно. По той же причине я не обратился к ним за помощью. Меня интересовал совсем другой элемент. А именно контрабандисты. Те, кто возил самые разные запрещённые товары в богатый город Бадкубе через Сихай-море. Этих лихих ребят всегда было достаточно в Хаджитархане. Кто же откажется от верного куша, когда надо всего-то переплыть большое озеро с севера на юг. И пускай сейчас, поздней осенью, его частенько штормило, на количестве контрабандистов это никак не сказывалось. А вот усилия угрозыска, которым руководил Ловец воров, другое дело. Он вполне мог за то время, что меня не было в городе основательно проредить ряды любителей лёгкой наживы. На вокзале я попрощался к Твердилой. Мы крепко пожали друг другу руки и обменялись ничего не значащими словами. Скорее всего, он выкинет меня из головы так же быстро, как и я его. Теперь моя дорога лежала в порт Хаджитархана. Это был почти город в городе. Со своими неписаными законами и порядками, установленными ещё при царе Горохе. С ними пытались бороться после Революции. Однако мало преуспели в этом деле. Слишком уж устоявшимся было то болото, которое называлось Хаджитарханским портом. Там сложились свои партии и оппозиции, содержащие шайки вооружённых бандитов, которые охраняли их от конкурентов и устраивали налёты на них. Бывали в порту настоящие побоища, после которых в воду летели сотни изуродованных трупов. Но на поверхности всё вроде бы шито-крыто, чинно и благородно. Перекупщики зерна и прочих продуктов, что доставляли в Хаджитархан по Итилю или сушей. Перевозчики, что везли их дальше, в Бадкубе на своих кораблях. Бригады грузчиков и биндюжников, что возили его по городу. И группы вооружённых людей, охранявших чужое добро. Причём первые частенько бывали едва ли не первыми людьми города. Модно одевались, носили золотые часы и трости с массивными набалдашниками. И раскланивались при встрече друг с другом. Однако все знали, кто они такие и чем промышляют на самом деле. Двое таких вот воротил могли мирно ужинать за соседними столиками в дорогой ресторации, а в это время их люди отчаянно резали друг друга среди портовых складов и пакгаузов. И после Революции всё изменилось не слишком сильно. Порт как был, так и остался язвой на теле Хаджитархана, вырезать которую у народной власти не хватало ни сил, ни решимости. В порт я отправился пешком. Хаджитархан не такой и маленький город – дорога у меня заняла несколько часов. Но на лихача у меня просто не было денег. А совать первому же извозчику под нос документы стража я не хотел. Быть может, риск и невелик, однако стоило обойтись без него. Военный эшелон остановился на вокзале ранним утром – можно сказать, даже очень поздней ночью. Улицы города были в этот час пусты. Лишь редкие патрули народармейцев с винтовками на плечах медленно прогуливались по ним. В этом, наверное, состояла главная примета военного положения города. На меня солдаты внимания не обращали. Кожанка, в каких предпочитали разгуливать все стражи Пролетарской революции, давала определённые преимущества. К примеру, документы у меня никто и не подумал потребовать. Младшие командиры и их бойцы просто отводили взгляды от шагающего куда-то по своим делам стража. Зачем к нему лишний раз цепляться? Ещё неприятностей огребёшь. До порта я добрался часам к десяти утра. Он встретил меня обыкновенной сыростью, рыбной вонью и галдежом. Иногда мне казалось, что тут никто никогда не спит. Все постоянно толпятся на улицах и говорят-говорят-говорят. Да всё на повышенных тонах, чтобы перекричать друг друга. Я толкался, работал локтями, пробивая себе дорогу через сутолоку. Меня пихали и задевали в ответ. Какой-то детина в непромокаемой матросской куртке, попытался затеять ссору. Он уже сжал здоровенные кулаки, готовясь врезать мне как следует. Но я откинул полу кожанки, показав ему револьвер в кобуре. По лицу моему верзила понял, что связываться со мной не стоит. Он сделал неопределённый жест примирения и поспешил дальше, наверное, искать того, кто будет не прочь поразмять кулаки или того, у кого не найдётся под курткой револьвера. Наконец, мне удалось добраться до небольшого домика, прилепившегося к боку здоровенного ангара. На нём красовалась жестяная вывеска с невразумительной надписью «Контора № 3 заготрыба» и ещё что-то совсем уж неразборчиво. Стучать я не стал. Зачем такие условности? Внутри меня, всё равно, никто не ждал, да и всех этих условных стуков, что приняты у контрабандистов, я не знал. Собственно говоря, я не был полностью уверен и насчёт того, иду ли я к нужным людям. Ниточка, что тянулась от одного моего дела, законченного как раз перед вызовом в столицу, вела именно к этой конторе. Однако потянуть за неё я уже не успел. Внутри контора оказалось грязной, провонявшей рыбой насквозь. На полу шелестела чешуя, потрескивали рыбные косточки, как будто её заготавливали прямо здесь же. За столом в дальнем конце сидел типичный чинуша – в пенсне на носу, застиранной сорочке, грязной жилетке и нарукавниках. Он поднял на меня взгляд, подслеповато прищурился. — Чем могу? — поинтересовался он. — Мне нужен управляющий конторы. — Об этот час его уже нету, — развёл руками чинуша. — Уже? — удивился я. — Нету ещё и полудня, а он уже, — я выделил тоном это слово, — покинул контору? За что же он получает народные деньги? — Вы что же, ревизор, что ли, такие вопросы задавать, — мгновенно окрысился чинуша. — Мне нужен управляющий – и быстро! Если надо ждать, я буду ждать его у вас в конторе. Только не слишком долго. — Ну ладно-ладно. Раз уж вы такой настырный. Идёмте. Чинуша поднялся со стула и шагнул к неприметной двери, обитой вылинявшим чёрным плюшем. Я последовал за ним. Руку как бы невзначай сунул под куртку, сжав пальцами рукоять револьвера. За дверью оказалось небольшое помещение, куда чище первого. На полу лежал старый ковёр, сильно вытоптанный и побитый молью. На нём столик на трёх резных ножках, четвёртую заменял обычный чурбак. Пара кресел – тоже когда-то хороших, но сейчас очень уже потрёпанных временем. Чинуша прошёл к одному из них и развалился, закинув обе ноги на столик. — Ну что у тебя за дела к управляющему? — спросил он уже совсем другим тоном. Теперь он словно сбросил фальшивую насквозь маску, став самим собой. Изменилась манера поведения и разговора. Передо мной в кресле сидел типичный уголовный элемент, не слишком большого масштаба. Но и не мелочь пузатая, конечно. В общем, именно тот, что мне нужен. — Мне надо попасть в Бадкубе ближайшим вашим рейсом. — Но почему бы не воспользоваться воздушным транспортом? — усмехнулся чинуша. — Он в последнее время совсем вытеснил водный. Даже на таких смехотворных расстояниях, как отсюда до Бадкубе. Прежде чем ответить ему, я прошёл и уселся в соседнее кресло. Однако столь вольную позу, как хозяин конторы принимать не стал. Да и руку держал поближе к револьверу. — Воздух в Красном городе контролируют союзники из Котсуолда, а у них и мышь не проскочит. Они ни с кем не церемонятся – сбивают без всяких разговоров. Сколько уже небольших грузовых аэропланов лежит на дне Сихай-моря их стараниями, а? — Ваша правда. За морем им сложнее следить, чем за небом. И кое-какие баркасы проскакивают в Бадкубе. Кому-то везёт, и он возвращается с хорошим кушем. Другие же отправляются на дно. Сихай-море по осенней поре неспокойно – надо быть рисковым человеком, чтобы выйти в него. А проще говоря, надо знать свою выгоду. Все длинные тирады чинуши можно было смело свести к одному – сколько я готов заплатить? — У меня нет денег, — сразу честно признался я. — Но я могу помочь рисковым людям. Скажем так, сильно снизить их риск до отплытия. — Вы можете организовать спокойный рейс? — Могу, — кивнул я. — В той части, которая не зависит от Сихай-моря. — Неужели и от самого Ловца воров сумеете защитить? — в голосе чинуши слышалось явное недоверие. — Всему есть свой предел, — пожал плечами я. — Но и с Ловцом воров можно договориться. Он – человек, как и все мы. — Видно плохо вы его знаете, раз так говорите, — рассмеялся чинуша. — Про него и его угрозыск чего только не рассказывают. И рассказывают люди, достойные доверия. Да и слова им есть чем подтвердить. Выбитыми зубами, сломанными рёбрами, расплющенными носами, а то и похуже чем. Ловец воров в последнее время совсем озверел. Часто сам ходит на дела – и если уж кто ему попался, тот редко когда живым домой возвращается. — И всё равно, я уверен, можно договориться и с ним. Да и вряд ли так уж «повезёт» тем, с кем я отправлюсь в Бадкубе, что они нарвутся на самого Ловца воров. Чинуша сложил руки перед лицом, неприятно напомнив мне Боргеульфа. Он смерил меня оценивающим взглядом, явно прикидывая про себя, насколько стоит верить моим словам. А после кивнул самому себе. — Лады. По рукам. Через два часа приходи сюда. Пойдём с тобой к одним хорошим ребятам, что нынче собираются махнуть через Сихай-море в Бадкубе. — Я здесь подожду, — ответил я, поудобнее устраиваясь в кресле. — Сиди, — не стал настаивать чинуша. — А я пока в конторе подежурю. За народные-то деньги. Он неприятно усмехнулся и вышел в обитую вылинявшим чёрным плюшем дверь. Вернулся он спустя минут сорок. Я настроился ждать его два часа, и сделал вид, что задремал. Чинуша подошёл ко мне, легонько потрепал по плечу. — Вставать пора, — сказал он с особенной уголовной ехидцей. Я был уверен, что он ещё и шуточку какую-нибудь отмочит, однако от этого чинуша воздержался. — Нас уже ждут. — Ты говорил про два часа. Я поднялся из кресла, потянулся с таким видом, будто чинуша на самом деле разбудил меня. — Ну мы быстрее обернулись, — пожал плечами он. Быстро скинув нарукавники и пенсне, чинуша нацепил потёртый пиджачок, а на голову приладил кепку. Если бы не хорошо знакомая мне манера держаться, его и не отличить было бы от простого городского обывателя. Возможно, знававшего и лучшие дни, но достаточно чистого и опрятного. Мы вышли из конторы и чинуша повёл меня через порт. Он даже запирать двери своей «Заготрыбы» не стал – ничего особенного или ценного там точно не хранилось. А если кому-то понадобятся колченогий столик, старые кресла и вытоптанный ковёр, то ими он вряд ли сильно дорожил. Мы шагали через дневную толчею порта. Нам снова пришлось активно работать локтями, пробивая себе дорогу. При этом мы оказались очень близко друг к другу. Именно это мне и было нужно. Я снова сунул руку под куртку, как можно осторожнее извлёк из кобуры револьвер. В следующую секунду ствол его упёрся в рёбра идущего рядом чинуши. — Спокойно, — велел ему я. — Ответишь на мои вопросы и я не стану стрелять. — Ждал я чего-то такого, — усмехнулся тот. — Что ж, хозяин - барин, задавай свои вопросы. — С чего это ты так легко решил свести меня с нужными людьми? — Ай, да кто же не знает товарища Ратимира – стража Революции. — Казалось, чинуша сейчас всплеснёт руками, но, видимо, упирающийся в рёбра ствол револьвера заставил его воздержаться от резких движений. — Ты ведь очень близко подобрался к моей лавочке «Заготрыбы». А потом тебя вызвали в столицу, и тут ты возвращаешься обратно в Хаджитархан, да ещё просишь переправить тебя в Бадкубе. Ты не пошёл к местным стражам, значит, дело у тебя секретное. И значит, они предупреждены, и тебя выпустят из города. Значит, обещание своё ты точно сдержишь – рейс с тобой на борту будет безопасным. — Всё верно, — заявил я, убирая оружие. — Рад, что ты поверил мне. Чинуша заметно расслабился. К нему вернулась изрядная толика былого ухарства. Вот только стала она какой-то совсем уж наигранной. — И не стоило мне пушкой в бок тыкать, — буркнул он. — Я бы и так тебе всё выложил, если б ты меня по-хорошему спросил. На это я ничего отвечать не стал. В крепком, но очень уж ржавом сарае нас уже ждали. Внутри стояли какие-то длинные ящики без маркировки. Дальняя дверь явно вела к крытому причалу. С такого очень хорошо незаметно отправляться ночью в плаванье. Пять человек стояли по углам сарая. Один сидел прямо на ящиках. Они ничем не отличались от других моряков из порта – те же засаленные куртки с откинутыми капюшонами, распахнутые на груди бушлаты, свободные парусиновые штаны, тяжёлые ботинки. На поясах – складные ножи. Однако я был уверен, что где-то тут припрятано и оружие посерьёзней. На всякий случай. — И кого ты нам привёл, Хвост? — поинтересовался тот, кто сидел на ящике. — Пассажира до Бадкубе, — ответил мой провожатый. Мне стало интересно, Хвост – это его имя, или прозвище. — И что мы получим за него? — Спокойное плавание до самого Красного города, — теперь уже ответил я. — Звучит грозно, — усмехнулся человек, сидящий на ящике. — И я даже знаю, кто ты такой, и почему говоришь о спокойном рейсе до Бадкубе. Но что, если мне этого мало, а, Хвост? Интересно, неужели я был насколько широко известен среди уголовного элемента Хаджитархана, что меня тут едва ли не каждая крыса в лицо узнает. — Повтори, что ты сказал мне насчёт Ловца воров, — попросил меня Хвост. Весь форс окончательно слетел с него. Он, скорее всего, хотел выручить что-то с моряков, плывущих в Бадкубе, но понял, что вполне возможно ошибся на этот счёт. — Я сказал, что он такой же человек, как и все, и что с ним можно договориться. — Многие пробовали, — заметил человек, сидящий на ящике. — Да только ни у кого не получилось. Последнего, насколько я помню, он прогнал по улицам плетьми, а после отрезал обе руки по локоть и вырвал язык. А ведь человек был всего-навсего посредником от деловых людей. Ничего дурного не сделал. — Но ведь и страж ещё с ним не разговаривал, — заметил я. — В общем, вы тут договаривайтесь, — как-то сразу заспешил Хвост, — а я пойду, пожалуй. Свою часть работы я сделал, верно? Теперь дело уже за вами. Как вы там договоритесь, меня не трогает. По его многословности я понял, что-то тут нечисто. Видимо, к похожим выводам пришёл и человек, сидящий на ящике. Он кивнул своим морякам. Один из них шагнул было к двери, собираясь не дать Хвосту покинуть сарай. Однако Хвост оказался проворней. Он прошмыгнул мимо здоровенного моряка и буквально ввинтился в полуоткрытый дверной проём. Моряк шагнул было вслед за ним, чтобы изловить уже на улице, но не тут-то было. Металлическая дверь сарая распахнулась настежь. Хвост влетел обратно, врезавшись в верзилу-моряка. Оба не удержались на ногах, покатились по полу. А в сарай уже врывались стражи с револьверами наизготовку. Не прошло и четверти минуты, как всех нас взяли на прицел. А следом в сарай медленной походкой вошёл Ловец воров. Как всегда каждый шаг его сопровождался цоканьем трости с серебряной рукояткой. Я неплохо знал этого человека. Он даже предлагал мне перейти в угрозыск, которым руководил. Однако я предпочёл отказаться. Было в нём что-то отталкивающее. Вроде бы самый обычный гражданин – среднего роста, со старомодными, завитыми усами и бородкой, отпускающий сильно поредевшие на макушке волосы подлиннее. Это могло бы показаться даже смешным, если бы речь не шла о Ловце воров. Кожанке он предпочитал длинное пальто с меховым воротником и ещё более старомодной, чем его завитые усы, пелериной. Он сильно хромал, припадая на правую ногу, и опирался на трость. Однако, когда нужно, бегал ничуть не медленней здоровых товарищей. Хотя хромота его явно была непритворной. К примеру, за столом он всегда сидел, вытянув правую ногу вперёд. — Так-так-так, — проговорил Ловец воров, — и кто у нас тут? Хвост? И куда это привёл нас Хвост, а? Человек, сидящий на ящике, даже не пошевелился. Понятно было, что ни он, ни его моряки не успеют достать припрятанное оружие. Стражей тут десятеро, не считая самого Ловца воров, и все люди в сарае под прицелом их револьверов. Одно неверное движение – и ты покойник. Уж что-то, а стрелять мои товарищи – или уже бывшие товарищи – умеют отлично. Тут взгляд Ловца воров наткнулся на меня. Он замер, словно позабыв об остальных. Ледяные глаза его шарили по моему лицу. Начальник Хаджитарханского угрозыска явно не понимал, как ему реагировать на меня. — Мог бы и предупредить, что работаешь тут, — сказал он, наконец. — Я этих ребят, конечно, по твоей старой наводке разрабатывал, но не знал, что ты продолжаешь делать то же. Или может, я вовремя пришёл? Я сделал несколько аккуратных шагов, подойдя вплотную к нему. Заговорил быстро и тихо, чтобы меня мог услышать только сам Ловец воров. — Я не могу пока всего объяснить. Яи сам мало что знаю. Но скажу сразу, работаю не над этой мелочью. Мне надо в Бадкубе – там, возможно, сейчас что-то затевается. Для этого меня вызвали в столицу. С этим заданием отправили обратно. У меня есть документы – железные бумаги, подписанные самим товарищем Гамаюном. Но он же велел мне не особенно ими размахивать, поэтому и приходится прибегать к помощи этих вот. Я неопределённо мотнул головой за спину. Туда, где сидел на ящике предводитель контрабандистов. — В Бадкубе сейчас такая каша заваривается, — отвечал мне Ловец воров, — что лучше оттуда подальше держаться. В тамошнем Национальном конвенте мутят воду котсуолдцы. Активизировались мусаватисты и дашнаки. Все говорят о том, что будет большая резня. И это при том, что на город из-за Талыша наступают бейлики, а в обход Сихай-моря – несколько князей Великой степи. Народная власть там неизвестно на чём держится. И стражи, говорят, не справляются давно с ситуацией. Да и осталось тех стражей – по пальцам пересчитать можно. Бадкубе наводнён оружием – оно там даже не у каждого второго, а у каждого первого. Подростки щеголяют с револьверами и кинжалами. И эти вот, кстати, тоже оружие туда везут. И патроны. — Значит, они там попадут в руки стражей, а не бандитов. Мне нужно попасть в Красный город, Ловец воров. Очень нужно. — Попадёшь, раз так уж нужно, — неприятно осклабился тот. — Я телеграфирую в Бадкубе о вас, пускай вас там берут. Им, и правда, оружие с патронами больше пригодятся. Опять же выяснят, кому именно их везли. Славная операция выйдет. Я отступил на шаг от него. Протянул руку. Ловец воров кивнул мне. Стянул с правой ладони кожаную перчатку и крепко пожал мою руку. Однако я не спешил отпускать его. — И ещё одно, — решился я. — К тебе могут прийти люди из стражи или даже представители народной власти. Не знаю даже кто. И они станут называть меня предателем и врагом народа. Не верь им. Гниды какие-то окопались на самом верху. Но я делаю всё, чтобы вывести их на чистую воду. Им это не нравится, вот они и отправляют своих людей за мной. — Передави всех гнид, товарищ Ратимир, — ответил на это Ловец воров. — А сам не сможешь, зови меня. Я тебе всегда в этом деле помогу. Очень уж люблю всякую контру давить. — Я запомню, — кивнул я. — Надо будет – позову. Я отпустил его пальцы. Ловец воров надел перчатку обратно. Махнул своим людям. — Уходим отсюда. Здесь уже работает наш товарищ. Он первым направился к выходу. Трость его мерно цокала по бетонному полу. Напоследок он обернулся и, неприятно усмехнувшись, сказал: — А ты, Хвост, поосторожней теперь. За здоровьем следи. Я был уверен, что незадачливый чинуша, сдавший меня Ловцу воров, ещё до захода Солнца отправится в последнее плавание под одним из пирсов.К Ловцу воров действительно пришли, застав в тот редкий час, когда он сидел в кабинете, занимаясь бюрократической канителью. Её он ненавидел, наверное, пуще даже уголовников, с которыми боролся. Однако бюрократия – это порядок. Ловец воров отлично понимал этот факт, и потому смирялся с неимоверным количеством бумажек, которые накапливались у него. Он, конечно, предпочитал проводить время вне кабинета, работая «в поле» с остальными сотрудниками угрозыска. Ведь дел у них было невпроворот. Уголовный элемент в Хаджитархане цвёл буйным цветом ещё с царских времён, и с этим наследством приходилось как-то управляться. А тут ещё в город нагрянули мешочники, многие из которых уклонялись от уплаты продналога. Мелочь вроде бы, но и на них надо выделять время и людей. А где их, спрашивается, брать? И всё же, Ловец воров ждал этого визита. Все те дни, что прошли после происшествия в ржавом сарае, он ждал, когда же к нему придут те люди, о ком говорил Ратимир. Вот они и пришли. Точнее пришёл лишь один человек. В форме командира отряда ЧОН. Лицо перепахано шрамом. Назвался Духовладом. И тут же поведал, что ищет предателя и врага народа, бывшего стража Пролетарской революции Ратимира. Даже фамилию его назвал – Телешев, хотя тот от неё, конечно, отказался, как и от своего дворянства. — И если вам, товарищ, известно о его местонахождении, я прошу вас немедленно его сообщить, — закончил Духовлад. — Вы думаете, товарищ Духовлад, что враг народа Ратимир, который нам уже не товарищ, явится сюда? Ловец воров поднялся на ноги с трудом. Проклятая нога снова давала о себе знать – боль взрывалась в колене, отдаваясь в бедро. Он опёрся на трость. Сделал пару тяжёлых шагов. — Народное государство велико. Вряд ли Ратимир станет бежать именно сюда. В тот город, где его знает каждая крыса. Он и сам не заметил, как прославился здесь. Я звал его в угрозыск. И не считаю нужным этого скрывать. Быть может, он и показал себя врагом народа, но сотрудником был хорошим. — Не стоит быть таким недальновидным, — заметил Духовлад. — Ратимир очень опасен, и может заметать следы за собой. Он пользуется мандатом, подписанным начальником стражей Пролетарской революции, но все его полномочия аннулированы. Когда перестанут помогать бумаги, он начнёт убивать. Уж можете мне поверить. Ратимир, как раненный волк, рвёт всех, кто попадётся ему на пути. Ловец воров рассмеялся. Он глядел на вытянувшееся лицо Духовлада, и смех начал душить его ещё сильнее. Он опёрся левой рукой о стол. Затем приложил её к груди. Закашлялся, потому что больше смеяться сил уже не было. — И в чём причина этого вашего смеха? — поинтересовался у него Духовлад. — Вот уж кого-кого, а волков я не боюсь нисколько. Ногу мне как раз один и разорвал. Один гад, большой человек среди уголовного элемента, держал на цепи волков у себя. Я тогда ещё простым стражником был – при царском режиме. Ворвались мы к той сволочи, он на нас волков и спустил. Так один вцепился мне в ногу, зубищами колено разгрыз в момент. Я его шашкой пластал тогда, помню, до тех пор, пока сознания не лишился. С тех пор вот хромаю. А волков не боюсь. — Вот только Ратимир совсем из других волков будет, — заметил Духовлад. — Тех волков я тоже не боюсь, — заверил его Ловец воров. (обратно)
Глава 2
До Бадкубе мы добрались без приключений. Сихай-море, конечно, слегка штормило, но крепкое судёнышко контрабандистов легко выдерживало удары волн. Оно вообще было непритязательным, хоть и довольно ржавым. Озадачиваться покраской кораблика, чтобы он так сильно не ржавел, никто из экипажа не собирался. Вежливость на борту безымянного судёнышка тоже было не в чести. Хотя меня и знали по имени и в лицо, свои имена, пускай даже вымышленные, никто мне называть не спешил. Но и я не стремился знакомиться с экипажем. Ведь знал, что в Бадкубе стараниями Ловца воров они тут же попадут за решётку. И мне на это было абсолютно наплевать. Главное, это попасть в Красный город, а уж что станется с теми, кто меня туда отвёз, какая, в сущности, разница. Прибыли мы на такой же закрытый причал, как и тот, с которого отправились в короткое плавание к Бадкубе. И едва контрабандисты кинули сходни, как по ним тут же спустились местные стражи. Всех повязали в считанные секунды. Матросы и их капитан даже не успели ножей достать. Все дружно поднялись наверх – в бетонный сарай. Там нас ждали двое стражей рангом повыше. Старший из них кивнул в мою сторону. Меня сразу отпустили. И даже револьвер вернули. — Товарищ Ратимир, — приветствовал меня старший страж. Он протянул мне руку – и я крепко пожал её. — Осмол, начальник стражей Пролетарской революции в Бадкубе. — Рад познакомиться. — Мы тут задержимся ненадолго. Надо бы узнать, кому именно предназначалось оружие, которое везли эти ребята. А потом, скорее всего, поедем по указанному адресу. Вы составите нам компанию? Если честно, людей не хватает просто жуть как. — Всюду людей страже не хватает, — ответил я. — Но, конечно, в помощи я не откажу. Вы же введите меня в курс местных дел. — Ребята, — кивнул своим людям Осмол. — Займитесь морячками. А мы с товарищем Ратимиром вас в авто подождём. Идёмте, — это уже мне. Мы вышли из бетонного сарая. Рядом с ним стоял автомобиль с открытым верхом. За рулём скучал водитель в чёрной кепке с башенной короной стражи. Рядом с его сидением стоял длинный дробовик весьма внушительного вида. Такими вооружались бойцы воздушной пехоты, и простые матросы с небесных кораблей на случай эфемерного абордажа. Следом за авто приткнулся грузовик с закрытым тентом кузовом, скорее всего, в нём приехали остальные стражи. — Не люблю я смотреть, как мои ребята задержанных обрабатывают, — объяснил мне Осмол. — Может, и чистоплюйство, но такой уж я человек. Неприятно мне это. Даже на избитых смотреть не могу. На трупы – пожалуйста, насмотрелся их ещё в окопах прошлой войны. А вот с разбитых морд воротит меня. Мы уселись на заднем сидении автомобиля. Водитель его вроде бы дремал, надвинув на глаза кепку. Однако левая рука его лежала на рулевом колесе. Правая же лежала рядом с прикладом дробовика. — Так что насчёт ситуации в городе? — спросил я. — Ловец воров меня немного просветил, но хотел бы получить информацию из первых рук. — Плохо всё, — ответил мне напрямик Осмол. — Народная власть едва держится. У нас тут целых двадцать пять уполномоченных, кто из местных народников, кто из столицы приехал. Но даже их не хватает. В Национальном конвенте окопались мусаватисты и дашнаки. Котсуолд постоянно мутит воду. Союзники привели сюда флот и высадили экспедиционный корпус. Теперь их воздушные пехотинцы и солдаты шастают по городу. Девок хватают на улицах и тащат на кладбище. Его теперь иначе, как Котсуолдским парком не зовут. А девкам куда после этого – только в петлю. Семье они порченные уже не нужны. Вот и снимаем за ночь по пять-шесть с деревьев. На город бейлики с Талыша прут. На берегу Сихай-моря наша конница рубится с княжескими нукерами и цириками. Но котсуолдцы не спешат посылать свой корпус туда. Их интересует только наша нефть. Танкеры присосались едва ли не прямо к скважинам. Нефть качают, можно сказать, сразу им в трюмы. И платить за неё Котсуолд не собирается. Мы ведь союзники в войне против общего врага. Грабят нас, проще говоря, да ещё и воду мутят в городе. Такие вот дела, если вкратце. Я только головой качал. Неужели всё настолько худо складывается тут для Народного государства. Ведь сумели же остановить Блицкриг в Прияворье и Полесье. Сейчас там, если судить по сводкам, идут затяжные бои, но линия фронта почти не движется. Зато здесь, на юге, мы терпим поражение за поражением. Остановили бейликов и князя Махсоджана под Дештом и Угренчем. Зато враг теперь приближается к Бадкубе и Хаджитархану. А без нефти из Бадкубе нам будет ой как тяжело. Да ещё и союзники грабят натуральным образом. Неужели обо всём этом не знают в столице?! Таким вопросом я задавался уже не в первый раз. Народная власть трещит на юге по всем швам, а никто наверху даже внимания на это не обращает. Все силы и средства брошены на войну с одним только Блицкригом, будто у нас других врагов, кроме него нет. — У нас тут вчера стычка вроде была на базаре. Дашнаки и мусаватисты снова чего-то не поделили. Четыре человека убиты. Сегодня вот их хоронят. На кладбище собрались боевики от обеих партий. Возможно, оружие предназначалось для кого-то из них. Очень уж вовремя его привезли в город. Сейчас на кладбище не стреляют, наверное, только потому, что следом за гробами идут все чоновцы Бадкубе, способные держать оружие. И один из уполномоченных, товарищ Симран, он сам из бадкубинцев, уважаемый тут человек. Если кто и сможет остановить резню, так это он. Вот только я в этом сильно сомневаюсь. Я почти уверен, бойня на кладбище начнётся с минуты на минуту, если уже не началась. — Не надо так трагически преувеличивать, товарищ Осмол, — неожиданно произнёс наш водитель. Он не менял позы. Всё так же вроде бы дремал, надвинув кепку с башенной короной на глаза. — Выстрелы с кладбища будут хорошо слышны здесь. Дашнаки ведь предпочитают имперские пистолеты, а те бухают не тише гаубиц. Раз мы ничего не слышим, значит, на кладбище пока заваруха не началась. — Это товарищ Солнцеслав, — пояснил мне Осмол, кивая на водителя. — Он тоже из уполномоченных, но в конвенте сидеть не любит. — Я начинал с пропаганды на улицах Бадкубе, — не меняя позы, заявил Солнцеслав, — и мне тут куда уютнее, чем в душном зале конвента. Стражи, наконец, выволокли из бетонного сарая контрабандистов. Поработали с ними, сразу видно, на славу. Лица моряков превратились в сплошной кровоподтёк. Да и на рваных тельняшках темнели весьма характерные пятна. Один из стражей ловко заскочил на подножку автомобиля. Склонившись к Осмолу, быстро произнёс пару коротких фраз. А после этого отправился догонять товарищей, тащивших контрабандистов к грузовику. — И куда поедем? — тут же поинтересовался Солнцеслав. — К Ахри, — сказал ему Осмол. — Именно ему предназначалось это оружие. — Значит, Ахри снова взялся за старое, — Солнцеслав поправил кепку. Принялся заводить авто. — Вот же лживый сукин сын. Я ведь обещал не трогать его за старое, если он перестанет оружием торговать. Патронами ещё ладно, надо же ему на что-то жить. Но оружием он обещал мне – ни-ни. — С чего это ты так хорошо относишься к этому Ахри, а, товарищ Солнцеслав? — Я у него оружие покупал ещё при царском режиме, — честно ответил тот, — и он меня ни разу не выдал. Да и давал его в кредит под эксы. Знал, что я его никогда не обману. — А он тебя, выходит, провёл. Воспользовался этим твоим хорошим к нему отношением. — Бывает что и я обманываюсь в людях, — развёл руками Солнцеслав. А после крепко взялся за рулевое колесо и дёрнул рычаг коробки передач. Автомобиль наш подпрыгнул так, будто хотел улететь. Затем затрясся, будто припадочный. У меня от неожиданности даже зубы защёлкали. Я едва себе язык не прикусил. Но тут Солнцеслав надавил на педаль газа и авто медленно покатил по улицам. Трястись он стал при этом намного меньше. Двигатель грохотал так, что разговаривать было совершенно невозможно. Путь наш вёл прочь из порта. Мы не особенно быстро катили по его кривым улочкам, распугивая людей и собак. Сразу понятно, что автомобиль в этой части Бадкубе – очень большая редкость. Его провожали взглядами, а мальчишки долго бежали следом, крича что-то непонятное. Остановились мы у капитального трёхэтажного дома. Весь первый этаж его занимала лавка, явно знававшая лучшие дни. Когда-то стеклянные витрины сейчас были забиты фанерой, правда, красиво расписанной. На потемневших листах её красовались мужчины с роскошными усами и белозубыми улыбками. Над головами их висели нарисованные колбасы и сосиски, а в руках они держали кувшины с вином. Внутри царило заметное запустение. Ещё чувствовался запах прежних продуктов, что обильно устилали длинные полки и были подвешены к потолку на крюках. Однако полки уже были почти пусты, а голые крючья зловеще свисали сверху. Хозяином лавки был пожилой человек с грустным лицом. На нём была написана покорность судьбе. Он ничуть не удивился нашему появлению, как будто заранее знал, ни оружия, ни патронов ему уже не видать. — Ахри, — покачал головой Солнцеслав, — Ахри, неужели я так ошибся в тебе, старик? — на приветствия он времени тратить не стал. — Ты ведь обещал мне, что перестанешь торговать оружием. Только патроны, клялся ты мне. Оружия ты больше в руки не возьмёшь. — Ты поверишь мне, Солнцеслав, — ответил ему старик, — если я скажу, что оружие было только для меня. Ну, и ещё немного родственникам. Мне везли всего три винтовки и пять пистолетов. Стал бы я рисковать и рушить твоё доверие из-за такого малого куша? Загрузи я эти ящики патронами – получил бы втрое больше. — Там действительно было так мало оружия? — удивился Солнцеслав, обернувшись к Осмолу. — Именно столько, сколько говорит Ахри, — кивнул тот. — Но ты всё равно нарушил слово, которое дал мне, Ахри. Ты обещал не возить в Бадкубе оружия и торговать только патронами. Почему ты ничего не сказал мне про эти винтовки и пистолеты? — Ты забрал бы их, — ответил торговец. — А мои родственники очень просили хоть немного оружия. Скоро придут бейлики и нукеры князей Великой степи. Они будут грабить, убивать, насиловать. Мы должны хоть как-то защитить себя. Я не могу отказать родственникам, ты же понимаешь меня, Солнцеслав. — На фронте каждая винтовка на вес золота, патронов не хватает, а в Бадкубе каждый первый при пистолете, палят без разбора. И на фронт никто не спешит. Всем бы только тут стрелять друг в друга из ненависти, а не в бейликов и не в княжеских нукеров с цириками. — Я всего лишь торговец, — пожал плечами Ахри. — Я знаю, что нарушил клятву и ты можешь забрать мою жизнь, Солнцеслав. Но быть может, ты не сделаешь этого, если я тебе кое-что расскажу. — И что же ты расскажешь? — Например, я могу рассказать, кого именно хоронят сегодня. — Почему же это так важно, Ахри? — Ты очень удивишься, Солнцеслав, когда услышишь их имена.Товарищ Симран едва ли не впервые за свою жизнь не знал, что ему говорить. Да и что делать понимал ничуть не лучше. Он шагал рядом с арбой, запряжённой ослом, на которой лежал закрытый гроб. Рядом катили по каменистой кладбищенской земле ещё три таких арбы с гробами. Но их отделяли друг от друга вооружённые люди. Дашнаки и мусаватисты обрядились по такому случаю в национальные костюмы. Хотя они с каждым днём набирали популярность всё сильнее. Теперь уже каждый второй дашнак ходил в платке, повязанном особым образом, распашных жилетках на меху и бурках. А мусаватисты обрядились в длиннополые суконные кафтаны, правда, лидеры их предпочитали континентальные костюмы. Ведь большая часть их была выходцами из прежней нефтяной элиты, и они стремились дистанцироваться от простонародья. Вот только лидеров сейчас на кладбище не было. Они предпочитали не появляться там, где могла начаться серьёзная стрельба. Слишком дорожили своими жизнями. Они предпочитали проводить время в душном зале, где заседал Национальный конвент Бадкубе. Ну или в особняке, который занимал котсуолдский консул, прибывший вместе с эскадрой союзников. На кладбище же не в национальных костюмах были только сам Симран да ещё бойцы отряда ЧОН, плотным кольцом окружившие гробы. — Возьмите револьвер, — как можно тише, так что его услышал только Симран, произнёс командир чоновцев Беловолк. Он протянул ему оружие из-под полы своего длинного кожаного плаща. — Не надо, — отверг его предложение Симран. — Я не умею пользоваться им. И если начнётся стрельба, то лягу в землю рядом с теми, кого сейчас собираются с такой помпой похоронить. Беловолк только плечами пожал. Он слишком привык к оружию, ещё с Первой войны, а потому без него чувствовал себя почти голым. И откровенно не понимал интеллигентов, вроде того же Симрана, которые отказывались учиться обращаться с револьвером и винтовкой. Ведь в нынешнее тяжёлое для Народного государства время каждый должен быть готов встать на его защиту. Но Симран всякий раз отвечал, что сможет защитить Родину другим способом. Вот только Беловолк не мог в толк взять, каким же именно. — Хватит! — неожиданно раздался голос с сильным местным акцентом. — Стойте! Почему в одной земле должны лежать дашнаки и мусаватисты?! — А кто это говорит? — заозирался Симран. — Выйди, если ты честный человек, и тебе есть что сказать. Не прячься от людских глаз. Пускай все видят тебя, каков ты есть. И вот что удивительно, говорил уполномоченный вроде и не очень громко, но услышали его все. Хотя вокруг гробов собрались десятки галдящих людей. Но все как-то разом примолкли, стоило только заговорить Симрану. — А что мне прятаться? — крикнул его оппонент. Он поднялся во весь рост и вышел из-за надгробия, за которым укрывался. В руке он держал угловатый пистолет имперского производства. Такие особенно любили дашнаки. — Вот он я – глядите, сколько хотите! — Это ты, Мгер, — кивнул Симран. — Ты ведь дрался когда-то за свободу своего народа против царских стражников. А теперь сидишь за надгробием и целишься в меня из своего пистолета. — Ты верно сказал, Симран. Я дрался за свободу, а что получил? Конвенты и комитеты. Это – не свобода, Симран. Это новая кабала для моего народа. — Ты всегда был анархистом, Мгер, — покачал головой Симран. — Но так ли нужно для достижения свободы, чтобы на этом кладбище, где пролилось столько слёз, теперь лилась бы кровь? Чтобы пули дырявили надгробия наших предков? Толпа вокруг зароптала сильнее. Многие бурчали нечто одобрительное. — А ты скажи это ещё и мусаватистам, что сидят на той стороне. Мгер махнул рукой с пистолетом, указывая через дорогу на надгробия противоположной стороны кладбища. Бадкубе – город, разделённый не только по имущественному, но и по религиозному принципу. Ярче всего это проявлялось именно здесь. Большое кладбище Бадкубе разделялось на две почти равных части Солёной дорогой, по которой покойников везли до перекрёстка. С правой стороны хоронили представителей одной господствующей здесь религии, которой придерживались мусаватисты. С левой же – другой, той, которую исповедовали дашнаки. Вот и сейчас они укрывались за надгробиями, придерживаясь того же принципа. — Они слышали меня не хуже твоего. — Так пусть хоть один покажется, — насмешливо выпалил Мгер. — Они сидят там, нацелили на нас пистолеты и ружья! Стреляйте в меня, сволочи! — заорал он с жутким надрывом, распахнув бурку и жилетку одним движением. — Прекрати провокации, — попытался оборвать его Симран, но было поздно. На другой стороне кладбища у кого-то не выдержали нервы. Он выстрелил в Мгера. Раз, потом другой, и третий. Но пули лишь выбили белую крошку из надгробия не слишком близко к нему. Мгер отреагировал молниеносно. Он вскинул руку с пистолетом и разрядил в сторону стрелявшего почти весь магазин. Эти выстрелы послужили сигналом. С обеих сторон кладбища засевшие там люди принялись палить друг по другу. Били густо, расстреливая патроны пачками. Люди, следовавшие за арбами с гробами, бросились к своим сторонам кладбища, часто стреляя через плечо. И вот уже на кладбище начался самый настоящий бой. Палили без передышки винтовки и пистолеты. Рявкали, кашляли, плевались друг в друга свинцом. Орали запряжённые в арбы ослы. Пули разбивали надгробия, взбивали фонтанчики грязи. Первые тела начали вываливаться из укрытий. Отползали подальше раненые. А посреди всего этого светопреставления оказались чоновцы и товарищ Симран. Если бы Беловолк вовремя не схватил его на пиджак, силой затолкав почти под арбу, где тот был хоть как-то защищён от пуль, лежать бы уполномоченному хладным трупом. Так же как кое-кому из чоновцев. Не все из них успели укрыться за арбами. Да и попали они под перекрёстный огонь. Шальные пули разили их без разбора, а укрытия чоновцам не нашлось. Пуля пробила левую руку Беловолка, по рукаву кожаной куртки полилась кровь. Но он словно не обращал на это внимания. Он должен защищать товарища Симрана, любой ценой. Сейчас хоть весь отряд Беловолка может погибнуть, но товарищ Симран должен остаться в живых. Когда в жуткую какофонию выстрелов и визга пуль влился грохот автомобильного двигателя, этого поначалу никто и не заметил. Однако водитель бесстрашно гнал его по Солёной дороге с противоположной стороны. Двигатель ревел на предельных оборотах, а иногда чихал так громко, что заглушал стрельбу. Беловолк высунулся, чтобы проверить, кто же это мог приехать на кладбище, превратившееся в одночасье в поле боя. Авто он узнал сразу. Пускай на нём и не было эмблемы стражи Пролетарской революции, однако командир отряда ЧОН знал его как облупленного. Знал он и водителя этого авто. Тот лихо остановился у первой арбы с гробом, разбрызгав шинами грязь Солёной дороги. Брызги попали на лицо и одежду Беловолка, но командир чоновцев не обратил на это внимания. Сейчас все мысли его занимал только автомобиль. Из него выскочил высокий человек в кожанке и фуражке. Он обеими руками сжимал устрашающего вида дробовик. Грянул первый выстрел, заглушивший все остальные на кладбище. Как будто из гаубицы выпалили. За ним почти сразу второй. — Прекратите пальбу! — закричал товарищ Солнцеслав. — Прекратите немедленно! — И он в третий раз выстрелил в воздух из своего известного всему Бадкубе дробовика. Когда-то его боялись царские стражники, и даже кавалеристы из летучих отрядов, охотившихся за революционерами. Одного выстрела этого страшного оружия, заряженного сечкой – кусками рубленого металла – хватало, чтобы отправил человека на тот свет. И уходил он туда в страшных муках. Те же, кому посчастливилось пережить встречу с Солнцеславом и его дробовиком оставались калеками на всю оставшуюся жизнь. Не боясь шальных пуль, Солнцеслав вышел на середину Солёной дороги и крикнул, обращаясь сразу к обеим сторонам: — Эй, а кто знает тех, кого хоронят?! Кто видел их в лицо?! Кто знает их имена?! — Я знаю, что в двух гробах лежат дашнаки! — крикнул, в этот раз не высовываясь из укрытия, Мгер. — А как их звали?! Мгер ничего не ответил. — А как звали мусаватистов?! — продолжал спрашивать Солнцеслав, обращаясь теперь к другой стороне. — Хоть одно имя назовите! Но и оттуда никто голоса не подал. — А я скажу вам, почему никто не знал этих людей! Солнцеслав повернулся к ближайшей арбе и без зазрения совести пнул её ногой. С обеих сторон кладбища раздался дружный вздох возмущения. Но он тут же сменился удивлёнными криками. Потому что из гроба на Солёную дорогу посыпались камни. В гробу не было никакого тела. Один за другим Солнцеслав перевернул все четыре гроба. Во всех обнаружились только камни. Они с гулким стуком падали в грязь солёной дороги. Тогда уполномоченный наклонился, взял пригоршню камней и поднял над головой. — Вот за что вы дрались сейчас! — крикнул он. — Вам подсунули камни вместо покойников, а вы и рады стрелять друг в друга! Из-под арбы выбрался Симран. Помог встать на ноги Беловолку. Тот сильно побледнел от потери крови. Держался на ногах он с трудом. — Расходитесь по домам, — произнёс своим отлично поставленным голосом Симран. Ему не было нужно кричать, чтобы его услышали все. — Вас обманом заставили лить кровь. А подумайте, кому это на руку. Он обернулся к Солнцеславу. — Помоги мне усадить в авто товарища Беловолка, — сказал он. — Видишь, он едва на ногах держится. Командир отряда ЧОН попытался было возражать, но он слишком сильно ослабел для этого. Его усадили на заднее сидение автомобиля рядом с незнакомым человеком в кожаной куртке. Симран же пристроился на переднем рядом со снова севшим за руль Солнцеславом. Осмол же остался командовать чоновцами. Автомобиль несколько раз оглушительно чихнул двигателем, но всё-таки завёлся. Солнцеслав дёрнул ручку коробки передач – и они покатили по Солёной дороге мимо перевёрнутых гробов. Мимо трупов ослов, сражённых шальными пулями. Те лежали в грязи, уставившись в небо налитыми ужасом глазами. Мимо возвращающихся по домам людей. Тех самых, кто всего несколько минут назад азартно палил друг в друга, укрываясь среди старинных не раз продырявленных пулями надгробий большого кладбища Бадкубе. (обратно)
Глава 3
Рядом со мной усадили товарища Беловолка. Как выяснилось немного позже, он был командиром бадкубинского отряда ЧОН. Едва ли не последних верных Народному государству войск в городе. Я прямо на ходу наскоро перемотал ему раненную руку бинтами из запасов, хранившихся в автомобиле стражей. Бинтовал поверх кожаной куртки, лишь бы кровь остановить. Беловолк её потерял много. Он то и дело уплывал куда-то, так и норовил навалиться на меня всем весом. Из него как будто разом весь воздух выпустили. — Сейчас завезём его в больницу, — бросил через плечо Солнцеслав. — Придётся круг по городу дать. Как Беловолк? Выдержит дорогу, если я ещё немного наддам скорости? — Выдюжу, — буркнул сам Беловолк, опередив меня. Он как раз пришёл в себя. — Ты лучше за этим корытом следи, как оно бы не развалилось, если скорости наддать. — Авто у нас крепкое, хоть и неказистое на вид, — усмехнулся Солнцеслав, и вдавил педаль газа в пол. Мне показалось, что автомобиль наш сейчас даже не развалится, а просто разлетится на части. Только гайки да болты поскачут по бадкубинской грязи. Но не тут-то было. Автомобиль дребезжал, чихал двигателем, плевался дымом из выхлопной трупы, подскакивал на каждой кочке так, что мы чуть ли не вылетали из него, но разваливаться не спешил. Солнцеслав рулил твёрдой рукой, когда надо сбавляя газ, и выкручивая немилосердно рулевое колесо на поворотах. Он остановил авто у приёмного покоя местной больницы. Там мы сдали раненного Беловолка на руки выбежавшим фельдшерам. Они давно обратили внимание на несущийся в направлении больницы автомобиль и здраво рассудили, что так спешить можно только к ним. Не на пожар же в самом деле. Беловолка из открытого салона автомобиля пришлось буквально выносить. Он ещё был в сознании, но оно ускользало, и очень сильно ослабел от потери крови. Его прямо при шашке и кобуре с револьвером погрузили на носилки и унесли внутрь больницы. После этого Солнцеслав уже намного медленней покатил по улицам. Тогда же я, наконец, познакомился с нашим третьим попутчиком товарищем Симраном. Он был чрезвычайным уполномоченным Талыша. — А это тот самый Ратимир, о котором нам телеграфировал Ловец воров из Хаджитархана, — представил меня Солнцеслав. — Без него нам бы не удалось остановить бойню на кладбище. — Значит, я обязан вам жизнью, товарищ Ратимир, — обернулся ко мне Симран и протянул руку. — Да бросьте, — пожал я протянутую руку. — Ничего особенного я не сделал. — Если бы не вы, Ловец воров задержал бы оружие ещё в Хаджитархане, — пустился в рассуждения Солнцеслав, — а тогда оно не попало бы к нам, и мы не прижали бы Ахри. Он бы в свою очередь, не выдал секрета с фальшивыми покойниками, и мы не смогли бы остановить бойню. Значит, раз именно с вас всё началось, вы и всему виной, так сказать. — Ловко завернул, Солнцеслав, — усмехнулся Симран. Он, похоже, быстро оправился от событий на кладбище. — А откуда этому твоему Ахри стало известно, что в гробах нет покойников? — Ахри знает в Бадкубе всё и про всех. А котсуолдский консул Тенмар нанимал вчера ночью, сразу после стрельбы на рынке, людей, которые возили к кладбищу камни. Ну и а дальше осталось только сложить два и два. — Ты очень сильно рисковал, Солнцеслав. Особенно, когда пнул гроб ногой. Тебя вполне могли расстрелять с обеих сторон. — Выбора у меня не было. Я и так ошарашил всех выстрелами из дробовика, надо было поддерживать эффект. Во второй раз мы остановились у небольшого дома старинной постройки. Правда лепной фасад его несколько портили следы от пуль и фанера в проёмах выбитых окон. — Давайте сядем у меня, товарищи, — предложил Симран. — До твоей квартиры ехать далековато. — А бензин или хотя бы спирт у тебя найдётся? — спросил Солнцеслав. — Бак у конька почти пустой. Я всё сжёг, когда мчался на кладбище. — Найдётся и того и другого, — улыбнулся Симран. — Ты ведь у меня регулярно заправляешься, и всё равно, каждый раз спрашиваешь. — Я много где заправляюсь. Солнцеслав остановил авто, и мы вышли из него. Направились к дому. Симрану принадлежала небольшая квартирка на втором этаже. Довольно скромно для человека в его должности. Уюта в квартире совершенно не чувствовалось. Сразу становилось ясно, здесь живёт мужчина без семьи, и бывает он тут достаточно редко. Даже ночует не всякий раз. — У меня с утра маковой росинки во рту не было, — заявил Симран. — Беловолк посоветовал не есть перед походом на кладбище. На случай ранения в живот. — Правильно сделал, между прочим, — сказал Солнцеслав. — Я много раз видел, как умирают люди от таких вот ран. Страшно и долго. А кое-кому приходилось пускать пулю в лоб, чтобы не мучился. Я тоже не откажусь. Сам ещё завтракать не садился. — А вы, Ратимир, не стесняйтесь, — кивнул мне Симран. — Я сейчас что-нибудь на стол соображу и мы поговорим. Обсудим служившуюся в Бадкубе ситуацию. В еде я не нуждался после Катанги, однако отказываться, конечно, не стал. Не прошло и пяти минут, как Симран выставил на стол несколько тарелок с едой – консервами и макаронами. А ещё вместительный кувшин с каким-то напитком. — Это местный чай, — объяснил он. — Ну, или то, что здесь принято называть чаем. Слабоалкогольный, но, думаю, нам не повредит небольшая разрядка после кладбища. Возражать ни я, ни Солнцеслав не стали. Разговор не начинался, пока уполномоченные утоляли первый голод. Я же в это время старательно ковырялся вилкой в еде. Отправлять её в рот не хотелось категорически. Слишком уж хорошо я помнил неприятные ощущения, которые последуют за этим. Однако что-то съесть пришлось. И местным чаем запить хорошенько. Без этого кусок вообще отказывался лезть в горло. — Ну так вот, — отложив вилку, первым заговорил Симран. — Ситуация в Бадкубе сейчас просто плачевная. Я это говорю без какого-либо фальшивого кокетства. Я отдаю отчёт, что слова мои сейчас звучат крайне жалко, потому что говорю их я – чрезвычайный уполномоченный Талыша. Я должен отвечать за ситуацию на Талыше в целом, но не могу справиться с ней даже здесь, в Бадкубе. Мы отрезаны от Народного государства. Единственная ниточка, что связывает нас – это Хаджитархан. С остальными городами связи у нас нет. Телеграфные линии оборваны летучими отрядами князей Великой степи или бейликами. Их наступление ещё как-то сдерживает со своими войсками товарищ Греж, но как долго он сможет делать это неизвестно даже ему самому. — Каждый раз, — дополнил его рассказ мрачной фразой Солнцеслав, — присылает донесения, что только чудо поможет ему удержаться, и что стоит бейликам навалиться, как следует, и от него останутся рожки да ножки. — И каждый раз он сам творит чудо, потому что Талышский фронт ещё держится. — Но я так понимаю, — осторожно предположил я, — что бейлики и князья Великой степи далеко не единственная проблема в Бадкубе. — Они угроза внешняя, — ответил Симран, — прямая и явная. Но есть в Бадкубе и враг внутренний. — Котсуолдцы, будь они неладны, союзники чёртовы, — казалось, Солнцеславу очень хочется прямо тут же сплюнуть на пол. — Окопались в Бадкубе с первых же дней, как вступили в войну, и мутят воду. Так было во время Революции. И сейчас действуют по накатанной. — Используют разногласия между местными, — объяснил куда спокойнее Симран. — Здесь, на Талыше, национальный вопрос всегда стоит очень остро. Держать в руках мусаватистов и дашнаков с каждым днём становится всё сложнее. А часто под маской убеждения действуют самые обычные гочи – так здесь принято называть разбойников. Взять того же Мгера, что так разливался на кладбище. Он ведь депутат Национального конвента от партии анархистов, а по сути – самый обыкновенный бандит. — Мгер идейный анархист, — внезапно заступился за него Солнцеслав. — Мы с ним не один пуд соли вместе съели ещё при царском режиме. Грабили и разбойничали, отрицать не стану. Но он никогда не брал денег и ценностей себе. Всё пускал на теракты. — Дело не только в нём одном. Кроме Мгера в конвенте заседает слишком много болтунов. Мусаватисты – все, как один, народные директора нефтяных предприятий, а на самом деле бывшие их хозяева или их дети. Голосуют за продажу нефти Котсуолду в кредит. Понятное дело, рассчитывают эвакуироваться на их кораблях, если бейлики войдут в город. А что денег за эту нефть Народное государство не увидит никогда, их не интересует. Лишь бы свои жизни спасти. — Шкуры продажные, — прокомментировал Солнцеслав. — А как долго планируют оставаться тут котсуолдцы? — спросил я. В общих чертах ситуация в Бадкубе была мне понятна. И я видел в ней возможность покинуть пределы Урда, но это можно было сделать двумя способами, один из которых мне решительно не подходил. Первый – это на борту котсуолдского небесного корабля. А второй – невольником в Великую степь. Ходили слухи, что князья её снова возродили работорговлю у себя, и даже продают людей в Жёлтую империю, отгороженную от степи Великой стеной. Да и в Порте рабство хоть и было запрещено законом, однако на него многим крупным землевладельцам и просто богатым людям было наплевать. — Скорее всего, до тех пор, пока Греж не перестанет творить чудеса на фронте, — ответил мне Симран. — Как только бейлики начнут подходить к Бадкубе, котсуолдцы поднимут в небо свои танкеры и улетят. Только их и видели. Оставят нас на растерзание бейликам. — Значит, надежды на то, что бейликов остановят, нет? Симран и Солнцеслав одновременно покачали головами. Лица у обоих были, что называется, мрачнее тучи.Народный Бадкубе доживал свои последние дни. Духовлад был сильно раздражён задержкой. Выяснилось, что из-за военного положения, попасть в осаждённый врагом Бадкубе нет никакой возможности. Туда на свой страх и риск отправлялись только отчаянные сорвиголовы, но почти всех их ловили ещё в Хаджитархане. Остальных же – уже в Красном городе. Никто не проходил мимо цепких рук стражи Пролетарской революции. И потому, весьма закономерно, что нелегальное сообщение между городами сошло на нет. А транспортные корабли не ходили в Бадкубе ни по Сихай-морю, ни по небу над ним, слишком велика была опасность быть сбитым. У бейликов не было нормального воздушного флота – в основном рухлядь, проданная накануне войны Блицкригом. Зато аэропланов имелось огромное количество. Не безразгонников, конечно, а устаревших моделей имперского и блицкриговского производства. Их осталось у союзников Порты очень много, и они с удовольствием продали их ей. Летунов из бейликов готовили в том же Блицкриге, в особой авиашколе. И теперь они поднимали в воздух свои аэропланы и барражировали над Сихай-морем, сбивая всё, что летит над ним. На ровной, как стол, поверхности Великой степи, в считанные часы можно было сделать аэродром. И такие аэродромы располагались всё ближе и ближе к Хаджитархану. Первое время бейлики опасались приближаться к Бадкубе. Ведь там их ждали куда более современные истребители котсуолдцев, базирующиеся на кораблях островитян, висящих над Красным городом. Однако те с каждым днём контролировали всё меньшую территорию, явно готовясь к эвакуации. Армия Народного государства ещё как-то держала фронт, но потери её были слишком велики. Враг же наступал не на отдельных его участках, а равномерно давил по всей линии, грозя даже не прорвать её, но просто разметать по Талышским предгорьям. И вот уже летуны Порты контролировали почти всё воздушное пространство над Сихай-морем. Противопоставить им Народному государству здесь было почти нечего. Все воздушные армии его сражались с Блицкригом на западном фронте – в Прияворье и Полесье. Здесь располагались вспомогательные части, на вооружении у которых стояла такая же рухлядь, как и у бейликов. Вот только аэропланов было намного меньше. Именно из-за этих проблем Духовлад и застрял в Хаджитархане. А ведь почти нагнал тут Ратимира. Отстал всего на несколько дней – он был в этом уверен. Но теперь разрыв между ним и целью снова увеличивался. Духовладу оставалось только утешать себя мыслью, что никуда из осаждённого бейликами Красного города, Ратимир уже не денется. Он сам загнал себя в мышеловку, и Духовладу остаётся только захлопнуть крышку. Но для этого надо пересечь проклятое Сихай-море, а он этого сделать не мог! На него вышли на третий день пребывания в Хаджитархане. На квартиру, где жил Духовлад, заявился неприметный человек, знающий несколько основных знаков. Они служили им для того, чтобы распознавать таких же, как они. Посвящённые рангом повыше знали уже и другие жесты, а этот явно годился только на роль проводника, не больше. — Приветствую вас, — склонился он в подобострастном поклоне. Разогнувшись же, изобразил весьма неуклюже жест вежливого приветствия. — Я весьма рад тому… — Хватит, — грубо оборвал его Духовлад. Ему стоило известных усилий сдерживать смех, настолько нелепо выглядел сейчас пришедший к нему со всеми его потугами что-то изобразить. — Говори, с чем пришёл. Только быстро, ты выводишь меня из терпения. Все эти реплики производили неизгладимое впечатление на служителей культа Герметикум, особенно столь мелких, как этот. Он задрожал всем телом. По лицу его заструился пот, хотя в комнате Духовлада было не слишком жарко. В тепле он теперь не нуждался, да и не особенно любил его. — Небесный генерал Хардагар сообщает, что его эскадра движется к Бадкубе, — затараторил посланец. — Он связался с нами, и велел сообщить, что может помочь вам добраться до этого города. Духовлад не подал виду, однако это известие разочаровало его. Появление эскадры собирателей под предводительством Хардагара путало ему все карты. В неразберихе, которая начнётся после атаки, найти Ратимира будет невозможно. А в то, что его цель просто погибнет во время налёта, Духовлад не верил. И не поверит, если только своими глазами не увидит тело Ратимира, и не отправит его в огонь. — Где он готов подобрать меня? — спросил Духовлад. — Я провожу вас, — снова подобострастно поклонился служитель культа. — Это за городом, в степи. Там вполне может приземлиться челнок с флагмана генерала Хардагара. — Валяй, веди, — махнул ему рукой Духовлад. Служитель был удивлён столь странным обращением со стороны Духовлада, однако постарался не подать виду. Получилось у него не слишком убедительно. В полуквартале от дома, где квартировал Духовлад, их ждал небольшой автомобиль. По высокой посадке и сильным рессорам бывший командир отряда ЧОН понял, что тот предназначался для путешествия за город. За рулём его сидел водитель просто образцового вида. В кожаном плаще, перчатках с крагами до локтя, фуражке и при очках, сейчас поднятых на лоб. Он откинулся на сидение в расслабленной позе. Однако тут же подобрался, стоило только подойти Духовладу в сопровождении служителя. Они уселись на заднее сидение, и служитель махнул шофёру – кати, мол. Тот дёрнул рычагом, пробуждая двигатель автомобиля, и почти сразу машина покатила по пыльным улицам Хаджитархана. Ехали долго. Миновали набережную Итиля. Затем почти опустевшие кварталы городских окраин. Вот уже остался позадиХаджитархан. Долго ехали по хорошо укатанному шоссе, но после свернули на какой-то просёлок, где и пригодились усиленные рессоры и высокая посадка кузова. И всё равно трясло водителя и пассажиров немилосердно. А уж когда просёлок закончился, и пошло полное бездорожье, поездка превратилась в настоящее испытание. За всё время пути Духовлад не снизошёл до общения со служителем. Он был погружён в свои мысли, а тот попросту не смел заговорить первым. Слишком боялся таинственного человека, к которому его отправили с поручением герметисты высшего, по меркам захолустного Хаджитархана, конечно, ранга. А уж от перспективы возможной встречи с небесным генералом Хардагаром, который был, безусловно, одним из Владык Нижних миров, или, по крайней мере, могучим демоном, служителя пробирал такой ужас, что его начинало мутить. В животе поместился ледяной ком, подпрыгивающий на каждой кочке. Где остановиться, стало понятно издалека. Челнок с небесного дредноута был хорошо виден среди ровной как стол степи. Ничего подобного в своей жизни служитель культа Герметикум не видел никогда, хотя и повидал за свою жизнь, полную скитаний, довольно много воздушных кораблей самого разного тоннажа. Но этот был воистину чем-то особенным. Наверное, лишь у обитателей Нижних миров может быть подобная техника. Челнок был каким-то странно угловатым – ни одного гладкого обвода. Да ещё и шипы из бортов торчат. С правого борта откинули рампа, около которой дежуряли два солдата в незнакомой служителю форме. Лица их были жёлтыми, как у уроженцев Великой степи. В руках оба держали длинные винтовки с примкнутыми штыками. Стоило только автомобилю подъехать поближе, как оба вскинули оружие. Один выкрикнул короткую гортанную фразу, достаточно громко, чтобы его услышали внутри челнока. Почти сразу по рампе спустился командир. Он носил ту же форму, только дополненную накидкой и с фуражкой на голове вместо кепи, как у солдат. Вооружён он был револьвером в кобуре и саблей. Он обратился к Духовладу на том же гортанном языке, на котором говорил его солдат. Духовлад его отлично понял, и тут же ответил на том же языке. Служитель был поражён. Он не понимал теперь, кого именно вёз, и кто те люди, что прилетели сюда на челноке. Неужели это демоны Нижних миров, лишь на время принявшие человеческий облик. Или же герметисты высоких рангов посвящения, обученные языку Нижних миров. Ни одна из этих теорий не выдерживала малейшей критики. Да и что толку гадать – всё равно, такой мелкой сошке, какой был служитель, не стоит и на полшага приближаться к пониманию иных тайн. Для него это может оказаться фатально. — Ну, бывай, — хлопнул его по плечу Духовлад. — Спасибо, что подбросил до челнока. Ошарашенный во второй раз простецкой манерой общения служитель даже не знал, что бы ему сказать.
* * *
Командующий Талышским фронтом Греж вернулся в Бадкубе вечером того же дня, что я приплыл в город. Он въехал в город уже в сумерках. Сопровождали его лишь два верных человека. Все трое ехали на спотыкающихся конях, да и в сёдлах держались лишь чудом. Форма Народной армии на всех троих была порвана и покрыта тёмными пятнами – даже не поймёшь сразу, от пота или крови. Греж сгибался под тяжестью бурки, наброшенной на плечи. Его сильно лихорадило от полученных ран. Ехавший слева всадник то и дело подставлял ему плечо, чтобы тот не свалился с седла. — Мы в Бадкубе, товарищ командующий, — произнёс сопровождающий, в очередной раз подставив плечо. — Какой я командующий, — с непередаваемой горечью в голосе бросил Греж. — Не зови меня теперь так. Откомандовался я, — он перевёл дыхание. — Где дом товарищи Симрана, помнишь? — сопровождающий неуверенно кивнул. — Вот туда и поедем. Он из всех уполномоченных тут самый толковый. Пускай теперь гадает, что делать, раз бейлики фронт прорвали. Копыта застучали по улицам Бадкубе. Никто не обращал внимания на троих всадников. А те, кто кидал на них взгляд, тут же спешили отвести его прочь. В вечернем полумраке формы кавалерийских частей Народной армии не разглядеть, а вот оружие – вполне. И потому всадников принимали за гочи, возвращающихся с не слишком удачного дела. А на них лучше не глядеть вовсе. Злые разбойники могли за лишний взгляд и нагайкой угостить, и шашкой рубану, а то и пулю пустить. В нынешние беззаконные времена всего можно от лихих людей ожидать. Остановились всадники у дома, где квартировал товарищ Симран. Один остался при лошадях – в Бадкубе их бросать без присмотра верх глупости, уведут, не успеешь оглянуться. Лошади тут в большой цене, а конокрадством промышляет едва ли не каждый первый. Товарищ Греж в седле ещё как-то держался, а вот на ногах стоял совсем скверно. Он навалился на плечо сопровождавшего его младшего командир Народной армии. Так вместе они кое-как поднялись на второй этаж. В дверь квартиры товарища Симрана стучать пришлось уже младшему командиру. Сил Грежа хватало только на то, чтобы опираться левой рукой на стену. Открыл им сам Симран. За спиной его маячили сразу несколько человек. Кое-кого, как, например, товарища Солнцеслава, знал и младший командир. Но по большей части лица были незнакомые. — Фронт прорван, — вместо приветствия заявил Греж. — Бейлики наступают на город. — Нам это уже известно, — ответил Симран. Он помог младшему командиру проводить Грежа до кресла в гостиной, в которое тут буквально рухнул. Сидеть в нём, одетым в бурку было жутко неудобно, но сейчас Грежу было на собственное неудобство наплевать. — Откуда стало известно о моём поражении? — спросил он. — О, — протянул Симран, невесело усмехнувшись, — это известие было обставлено самым наилучшим образом. Симран считал, что вечернее заседание Национального конвента вряд ли будет таким уж бурным. Конечно, кое-кого события на кладбище могли побудить к яростным речам против народной власти, однако тут Симрану было чем ответить. Продуманно и аргументированно. Он ещё по дороге на заседание обдумывал речь, в которой разгромит все доводы, что только смогут привести его оппоненты, будь они хоть мусаватисты, хоть дашнаки. Однако никто не касался утреннего происшествия на кладбище. Слишком уж скользким был этот вопрос для всех после разоблачения, устроенного Солнцеславом. Речь по большей части вели о состоянии дел на Талышском фронте. И первым взял слово, как ни странно, Невер – бывший царский генерал Невер Олешев, отменно воевавший когда-то с бейликами в Первую войну. Наверное, потому и наняли его военным консультантом котсуолдцы. Хотя, ясное дело, не только из-за этого. — Я понимаю дело таким образом, — степенно произнёс он, — что фронт будет прорван войсками Иштуган-бея со дня на день. В связи с этим встаёт вопрос о нефти. Она не должна достаться врагу. Следует немедленно начать подготовку всех промыслов к уничтожению. — Конечно, после того, как от них отлипнут котсуолдские танкеры, — выкрикнул с места неугомонный Ивиц – уполномоченный по нефтяному хозяйству. Он был практически отстранён от управления отраслью, за которую нёс ответственность. И злился из-за этого со всем жаром, присущим молодости. — Безусловно, — не поддавшись на провокацию, кивнул лысой головой Невер. — Котсуолд – наш союзник в войне против общего врага. — Что-то войск нашего союзника не видно на Талышском фронте, — заметил Симран, каждый раз выдвигавший данный тезис, как только речь заходила о союзническом долге перед Котсуолдом. — Вы, как военный консультант наших союзников, должны располагать точными сведениями о численном составе их экспедиционного корпуса, высадившегося для обороны Бадкубе. Можете назвать нам эти цифры? — В общих чертах, — уклончиво ответил на скользкий вопрос Невер. — Четыре полка, сформированных по штату военного времени. Один из них горский. Оставшиеся три – колониальные. — Так почему же их нет на Талышском фронте в столь ответственный момент? — продолжал задавать неудобные вопросы Симран. — Вы столько твердите о союзническом долге, но он выходит каким-то однобоким. Исполняем его только мы, фактически даря Котсуолду бадкубинскую нефть, а взамен мы получаем только слова. — Я передавал все претензии командованию корпуса, — пожал плечами Невер. — Но, прошу помнить, что не я распоряжаюсь войсками Котсуолда. Всё, что я уполномочен, это давать советы. — Так дайте совет котсуолдцам перейти от слов к делу! — снова выкрикнул с места Ивиц. За этим последовали ещё несколько выкриков, и Симрану пришлось призвать к порядку. Однако стоило только депутатам Национального конвента успокоиться, как прочные дубовые двери зала распахнулись. Все уставились на вошедшего – им был человек в форме командира Народной армии порванной во многих местах. Голова его под фуражкой была перемотана окровавленным бинтом. — Иштуган-бей прорвал фронт! — выпалил он. — Народная армия товарища Грежа разгромлена под Геокчаем! Бейлики идут маршем на Бадкубе. Депутаты заговорили все разом. Многие повскакали со своих мест. Поднялся невообразимый гвалт и неразбериха. Сколько ни колотил Симран деревянным молотком по столу, восстановить порядок уже не удалось. Но что самое странное, во всём этом хаосе растворились котсуолдский военный консультант Невер и раненный младший командир Народной армии, который принёс страшную весть о прорыве фронта.Поднявшись на борт флагманского дредноута небесного адмирала Хардагара, Духовлад был сильно удивлён. Можно сказать, просто ошарашен. Он и не думал, что в мире есть люди с таким цветом кожи, как те, кто окружал его сейчас. Сам Хардагар, на борту корабля, конечно, носивший другое, не имеющее никакого отношение к герметизму имя, расположился в кресле с высокой спинкой, весьма сильно напоминающее трон. Оно стояло в дальней, лучше всего защищённой во время боя, части боевой рубки его корабля. Окружали Хардагара люди в оливково-зелёной форме с жёлтым цветом лиц и узкими глазами. Да и сам небесный генерал ничуть не выделялся на их фоне. Разве что вместо сабли носил длинный фамильный меч в ножнах, сейчас небрежно прислонённый к ручке тронного кресла. Появлению на борту флагмана человека, одетого в потёртую кожанку при сабле и револьвере никто не удивился. Отлично была вышколена команда у Хардагара. Правда, в голову Духовладу закралось одно подозрение относительно истинной сущности её членов, но он отбросил это соображение как несущественное. — Приветствую, — первым обратился он к небесному генералу. — Как мне к тебе обращаться теперь? Духовлад намеренно говорил на урдском, а не том гортанном языке, на котором общалась команда Хардагара, хотя и им владел в совершенстве. Первые реплики их разговора не предназначались для чужих ушей. — Достаточно обращения генерал, — ответил тот, тоже на урдском. — Имена жителей Жёлтой империи зубодробительны даже для меня. В них зашифрована уйма всего – от половины родословной до социального статуса его владельца. Тем более что они ещё и меняются со временем. И давай сразу условимся говорить на урдском. Мне этот язык не слишком по душе, но уж лучше гортанного клекотания уроженцев Жёлтой империи. — Можно и на урдском, — пожал плечами Духовлад. — Здесь будем говорить? Или в каюту свою пригласишь? — Времени мало, — покачал породистой головой, с лицом, украшенным короткой, черной, как смоль бородкой, Хардагар. — Налёт на Бадкубе начнётся меньше чем через два часа. Я должен быть в рубке – принимать доклады от остальных кораблей эскадры. — А есть ли возможность отложить рейд? — сразу взял быка за рога Духовлад. Он понимал, что время его сильно ограничено, и если он хочет переубедить Хардагара, то делать это нужно прямо сейчас. Но тот лишь снова покачал головой. — Увы, нет. Никак не могу уважить твою просьбу. Мы должны во что бы то ни стало опередить бейликов. Те прорвали фронт и теперь спешат к Бадкубе. И, конечно, нельзя дать Котсуолду вывезти на своих танкерах нефть. Задача максимум для моей эскадры – поджог как можно большего количества месторождений на полях за городом. — Но герметист, которого ты отправил ко мне, говорил о собирателях? — Официальная легенда, — усмехнулся, не разжимая губ, Хардагар. — Мы набираем рабов для наших собственных нужд. Летим под видом кораблей Жёлтой империи. Команда почти вся оттуда – ты ведь знаешь, что там у нас множество своих баз. Кое-где вот даже дредноуты строят. Жёлтая империя велика – далеко не за всей ею их богдыхан и его чиновники уследить могут. Там мы крепко корни пустили. Летаем и на Чёрный континент за рабами для шахт и заводов. Теперь вот наша цель Бадкубе. — А какова же главная задача рейда? Ведь не за рабами же летите – в Бадкубе ими не особенно разживёшься. — Дестабилизация ситуации на Континенте – вот наша наипервейшая задача. Культ Герметикум как никогда силён в Блицкриге. Да что там, это государство создано нашими протеже. И теперь они почти проглотили Нейстрию, подмяли под себя союзников. Котсуолдцы бегут к морю – их транспортные корабли уже висят тучами над Дёйкирхом. Туда перебрасывают через Канал сразу три эскадры тяжёлых крейсеров и два суперлинкора. Те самые «Колосс» и «Отмщение», что первыми открыли огонь по крейсерам Блицкрига. Забавно, верно? — История любит играть в такие игры, уж тебе ли не знать. Значит, мы делаем всё, чтобы Блицкриг победил в этой войне? Но зачем для этого громить Бадкубе? Порта, в конце концов, союзник Блицкрига, пусть бы ей достались нефтяные месторождения. А эскадру Котсуолда можно перехватить и в другом месте. — В Порте наши позиции слабее всего, даже в Народном государстве после недавних чисток удалось спасти куда больше, нежели там, когда к власти пришли военные. В Порте ведь с этим проще – когда к власти приходит новая группировка, старую просто вырезают. Так сталось и с мистиками из Культа, окружавшими правителя. Теперь его окружают исключительно молодые военные из хороших аристократических семей, чьи родители – беи, паши и хедивы – делают внутреннюю и внешнюю политику в стране. — Но при чём тут бадкубинская нефть? — Сейчас Порта младший союзник Блицкрига. Она нуждается в нём – в его технике, вооружении, офицерах, которые готовили бы её солдат к современной войне. Даже сейчас половиной бейликских полков командуют наёмные офицеры из Блицкрига, что обходится казне Порты в кругленькую сумму. Но получи Порта нефть, да ещё и столь обильные месторождения, как в Бадкубе, она станет уже полноправным союзником. И сможет диктовать свои условия Блицкригу. Сам понимаешь, нам этого не надо. А с другой стороны, нет уверенности, что бейлики надолго удержат город. Уже сейчас командарм Будиволна формирует армию для войны с ними, а уж Красный волк знает толк в войне против бейликов и князей Великой степи. Да те и вовсе разбегутся со своими ополчениями, как только узнают о том, что Будиволна возвращается в Великую степь. Без бадкубинской нефти Народное государство считай, что обречено. Как только котсуолдцы сбегут через Дёйнкирх, а Нейстрия окончательно падёт, Блицкриг ударит по Урду в Прияворье и Полесье всей своей силой. — Урд крепче, чем кажется, можешь мне поверить. Урдцы могут преподнести немало неприятных сюрпризов. — Ты у нас главный эксперт по Народному государству, — признал Хардагар, однако тут же лукаво усмехнулся, — но кое-что забыл учесть. — И что же? — Марионеточное царское правительство, что сидит в столице Блицкрига. Все эти великие князья и думные бояре – старая аристократия Урда, успевшая сбежать после Революции. Они себе уже и царя выбрали – из не особенно дальних родственников покойного правителя. Тот живёт при дворе генерал-кайзера и готовится к восшествию на престол. — Значит, в столице Блицкрига готовят контрреволюцию? И это после того, как мы столько труда положили на то, чтобы свергнуть царя и отправить его на тот свет. Уж не заигрались ли мы с Урдом, а? — Сам же знаешь, что ситуация там после революции быстро вышла из-под контроля. Культ был вынужден уйти в подполье. Те, кто делал революцию и были верны нам – погибли почти все. Власть сменилась и ушла из наших рук. — Да, — кивнул Духовлад, — и после этого мы вместе с Котсуолдом игрались с Адмиралом и его директорией в Баджее, покуда их не уничтожили одним лихим кавалерийским наскоком. Затем потеряли и Адмирала в столице островного королевства. А после и вовсе был взорван комплекс на Катанге, власть над которым удалось восстановить не так давно. И то при помощи этого полоумного маркиза Боргеульфа. Хотя и тогда всё прошло не совсем гладко. Действуй урдцы более решительно и перебей людей маркиза, нам бы ни за что не удалось вернуть комплекс в свои руки. И он продолжал бы исправно поставлять Народной армии лучших в мире солдат, созданных при помощи крупиц наших технологий, которыми смогли овладеть местные учёные. — Насколько я понимаю, он продолжает делать это и теперь. — Да, — снова кивнул Духовлад, — но только их мозги промыты соответствующим образом. Когда придёт время, они переметнутся на сторону врага. Будь то Блицкриг или кто угодно ещё. Скоро их наберётся уже полноценная дивизия, и настоящим командиром для них будет только Боргеульф. — Ну вот видишь, — развёл руками Хардагар, — всё укладывается в рамки плана. Как только придёт время, у нас будет дивизия, если не больше, верных людей среди врага. Тем более что это будут их лучшие солдаты. Хотя этот Боргеульф вызывает определённые сомнения. Насколько он надёжен? — Настолько – насколько может быть надёжен фанатик. Он безоговорочно верит во всё, что написано в Корпусе Герметикум и возглавляет Культ в Блицкриге. Сам напросился на задание в Катанге. Он не выслуживается, он – разгадывает тайны и ищет могущество. Пока мы даём ему и то, и другое – он наш с потрохами. Как раз Боргеульф меня волнует меньше всего. Урдцы – вот моя главная головная боль. Это было бы, наверное, смешно слышать от человека в форме командира отряда ЧОН Народного государства Урд. И Хардагар нашёл в этом определённую иронию, но даже усмехаться не стал. Человек, стоящий перед ним, был намного могущественней небесного генерала. На самом деле, одного его слова было бы достаточно для того, чтобы отменить налёт на Бадкубе и направить эскадру собирателей куда угодно – пускай даже и на Дёйнкирх. В последний и безнадёжный бой с тяжёлыми крейсерами и суперлинкорами Котсуолда. Хардагар вынужден был бы выполнить этот приказ. Однако стоящий перед ним человек почему-то не спешил пользоваться своей почти неограниченной властью. И это очень сильно удивляло и смущало небесного генерала. — Они ещё преподнесут нам не один неприятный сюрприз, — закончил мысль Духовлад, — уж можешь мне поверить, Хардагар. Урдцы способны на куда большее, чем мы рассчитываем. От этих слов, сказанных спокойным тоном, как ничего не значащий пустяк, небесному генералу Хардагару стало неуютно в его удобном кресле с высокой спинкой. (обратно)
Глава 4
Фельдмаршал Реборг Онгемунд ненавидел бейликов. Он никогда прежде не скрывал этого, да и теперь, когда войска Порты воевали вместе с его группой армий, считал вежливость по отношению к Иштуган-бею излишней. Онгемунду было наплевать на все дипломатические экивоки и игру, что плели в посольствах и на званых ужинах. Фельдмаршал и рейхсграф придерживался того мнения, что историю во все времена творили военные, только военные и никто, кроме военных. Те самые «каменные бошки», как их презрительно именовали завсегдатаи званых ужинов в посольствах и дворцах. Он презирал и других союзников Блицкрига на востоке – кичливых и наглых князей Великой степи. Однако те предпочитали выпендриваться друг перед другом собственными подвигами, пускай и выдумывая половину и легко приписывая себе то, что совершили воины из числа их вассалов. Им было плевать на древность рода и корни, уходящие в седую старину. Всё дело в том, что многие князья были детьми разбойников, которые оказались удачливее своих конкурентов и заполучили во владение город или пару деревенек да несколько десятков крестьян. У них не было никакой родословной и славных предков, которыми можно было гордиться. А вот бейлики – те совсем другие. Считают, что раз их государству исполнилось несколько тысяч лет, и оно когда-то наводило страх на весь Континент и на равных соперничало с самой Дилеанской империей, то Блицкриг – самая молодая страна в мире – для неё так, мелочь, не стоящая внимания. Тот же факт, что армия Порты уже никуда не годится по нынешним временам и вооружена она по большей части списанным вооружением как раз блицкриговского производства, а то ещё и имперского, и солдат её тренируют почти исключительно блицкриговские офицеры, да и командуют ими – тоже практически только выходцы из Блицкрига, значения для кичливых бейликов не имеет никакого. Они предпочитают держаться за прошлое, как и империя, которую сейчас громят на всех фронтах. Прошлое же – пускай и могущественное, никоим образом не может повлиять на нынешнее состояние дел. А оно было таким, что без Блицкрига армия Порты представляет собой сброд, который будут колотить на всех фронтах, как это было в прошлую войну. Слишком быстро забыли бейлики уроки Саракамыша, озера Ван и Эрезерума. Да и под Геокчаем, если уж говорить начистоту без солдат Онгемунда бейликам ни за что бы не справиться с Народной армией. Однако несмотря ни на что командующим армией, идущей на Бадкубе, был Иштуган-бей. Хотя Онгемунд признавал его, как довольно талантливого полководца, но предпочёл бы иметь его в качестве подчинённого, а никак не командира. С ним приходилось постоянно советоваться, точнее излагать ему свои предложения именно в виде советов. Никакой другой формы Иштуган-бей не признавал. Онгемунд от своих осведомителей был отлично информирован о том, что офицеры штаба Иштуган-бея давно избрали блицкриговца объектом насмешек. Шутки про него стали дежурными в большом шатре, разбиваемом под штаб на каждой длительной стоянке. Примерно так же были популярны шутки про тупость степняков. Поначалу Онгемунд ещё скрипел зубами, когда ему доносили о них, но вскоре начал относиться к этому скорее философски. Несколько месяцев, проведённых на этой войне, заставили его на многое взглянуть по-новому. Ведь только дурак считает, что учиться в его возрасте уже поздно. Умный человек учится всегда – даже смерть собственную должен сделать уроком, хотя бы и последним. Вот и теперь, когда армия Иштуган-бея стремительным маршем шла на Бадкубе, фельдмаршал Реборг Онгемунд решил, что пора дать командующему пару дельных советов. Тем более что после начала реальных боевых действий тот стал прислушиваться к ним всё чаще и чаще. Походный шатёр штаба армии мало напоминал таковой – по крайней мере, в понимании Онгемунда. Он больше походил на роскошное жилище князя Махсоджана, сгоревшее после прорыва народников под Дештом. Те же ковры на полу. Громоздкая мебель. Столы и стулья обязательно с резными ножками. Массивный сундук с картами. Онгемунд отлично знал, что у сундука этого двойное дно – и там хранится изрядно поредевшая, но всё ещё многочисленная коллекция спиртных напитков, принадлежащая Иштуган-бею. Периодически он угощал ими наиболее приближённых офицеров штаба. Собственно, один из тех, кого обошли с этим делом, и выложил эту информацию наушнику Онгемунда. Офицеры в защитного цвета мундирах, при накидках и обязательных барашковых шапках с серебряными кокардами. Если не советы блицкриговских офицеров, так опыт двух войн заставил их сменить привычную синюю форму, оставив её лишь для парадов, и отказаться от красных фесок. Слишком уж удобными мишенями были бейликские солдаты и особенно офицеры. Хотя далеко не все отказались от фесок – пожилой Иштуган-бей продолжал носить её, даже находясь в опасной близости к фронту. Хотя вообще он был осторожным человеком, и редко подбирался к полю боя ближе, чем на пару километров. Ведь именно с этой дистанции удобнее всего управлять современным сражением. Феску же на барашковую шапку не сменил, наверное, из чистого консерватизма. Онгемунд был рад тому, что княжич Данхар – посланник степняков, сейчас отсутствует. То, что хотел донести до Иштуган-бея и его штаба фельдмаршал, никак не предназначалось для ушей молодого и ретивого княжича. — Вы вовремя, фельдмаршал, — усмехнулся Оздемир-эфенди, адъютант Иштуган-бея. Он старался во всём подражать командующему. Даже феску носил вместо барашковой шапки, правда, в бою предпочитал накрывать её защитного цвета чехлом, чтобы она не делала его слишком лёгкой мишенью. — Штаб как раз принимает решение относительно скорейшего марша на Бадкубе. Мы должны быть в городе раньше степняков. Иштуган-бей только важно кивнул, подтверждая слова адъютанта. Сам он слов бросать на ветер не любил, отдавая в этом инициативу говорливому Оздемиру или другим офицерам штаба. Сам же только озвучивал принятое им решение. И за это Онгемунд уважал командующего. Фельдмаршал без приглашения уселся в пустое кресло. Он уже успел достаточно хорошо изучить обычаи бейликов. Равный никогда не спрашивает, и не ждёт предложения, а уж высший – тем более. Оставшись стоять, он бы подчеркнул своё подчинённое положение при штабе армии. — Я бы не советовал Иштуган-бею кидать своих и моих людей в бой, — произнёс Онгемунд. — Для этого у нас есть степняки. Народники разбиты, но не разгромлены. Их командир – толковый человек. Он вывел из огня сколько смог и привёл их в город. Сейчас они готовы к бою и укрепляют все подступы к городу. Кроме того, котсуолдская эскадра всё ещё висит над Бадкубе. Мы понесём большие потери от их орудий и пулемётов. Да и экспедиционный корпус тоже в городе. Пока Котсуолд не выкачает всю нефть, какую сможет, он из Бадкубе не уйдёт. — Как только наша армия подойдёт к городу, — хвастливо заявил Оздемир, — котсуолдская эскадра немедленно снимется с якоря. Они слишком хорошо помнят уроки, полученные в Геллеспонте. — Мои шпионы в городе, — Онгемунд намерено сказал слово «мои», подчеркнув ещё раз тот факт, что у Порты шпионов в Бадкубе не было, — доложили, что военным консультантом Котсуолда является генерал Невер Олешев. Его уроки, полученные при Эрзеруме, на озере Ван и под Саракамышем вы, верно, тоже не забыли. Оздемир мгновенно надулся, как мышь на крупу, и до ответа фельдмаршалу не снизошёл. Он выглядел таким оскорблённым, что того и гляди вызов бросит. Но, конечно же, ничего подобного предпринять и не подумал. Без разрешающего кивка Иштуган-бея он и на горшок, наверное, не ходит. Уж это-то Онгемунд знал отлично. — Значит, вы советуете мне придержать армию? — уже сам спросил у фельдмаршала Иштуган-бей. — Но до каких пор? — Пускай степняки ворвутся в Бадкубе, — предложил Онгемунд. — Пусть они гибнут под котсуолдскими пулемётами и пушками. Пусть они штурмуют баррикады на окраинах города и дерутся на его улицах с дашнаками и народниками. Пусть устроят резню вместо вас. И вот тогда-то в Бадкубе придём мы. Цивилизованная армия, которая уймёт распоясавшихся степняков и не даст им сжечь город. — Откуда у вас, Онгемунд-бей, сведения, что котсуолдцы не уйдут сразу же, как только моя армия появится на горизонте? Они уже проявили себя весьма осторожными союзниками в войне на Континенте. Играть словами и интонациями Иштуган-бей умел не хуже матёрого дипломата, завсегдатая званых обедов в посольствах и консульствах. Он подчеркнул, что армией командует именно он, но с другой стороны, намекнул на успехи Блицкрига в войне на Континенте. — Им нужна бадкубинская нефть. Вся, какую они смогут увезти в трюмах своих танкеров. Лишившись Бадкубе, Котсуолд утратит очень большую часть своего могущества в воздухе. Нефть ему придётся покупать за океаном, а это увеличит её стоимость в десятки раз, и получать он её будет очень не быстро. Через океан танкеры будут лететь не одну неделю. Да к тому же, им придётся избегать наших охотников. К каждому конвою по суперлинкору не приставишь. А значит, Котсуолд будет качать доступную нефть в Бадкубе до конца, пока не зальёт все танкера под завязку. И если для этого надо потратить несколько сотен снарядов и пожертвовать жизнями нескольких сотен солдат, то Котсуолд пойдёт на этих жертвы, не раздумывая ни минуты. Иштуган-бей помолчал несколько минут. В штабном шатре повисла тишина. Были отчётливо слышны звуки лагеря. Шагали часовые. Позвякивали котелки с едой и кофе – чая бейлики не признавали, предпочитая заваривать жуткую бурду и называть её кофе. Едва слышно жужжал электрогенератор, от которого питалось освещение в штабном шатре. — Оздемир-эфенди, — произнёс, наконец, Иштуган-бей, — мои люди устали после боёв с народниками. Не надо больше гнать их скорым маршем на Бадкубе. Солдаты фельдмаршала Онгемунда устали не меньше. Мы отдохнём на этих позициях несколько дней. Пускай ретивые князья Великой степи показывают свою удаль друг пере другом. Мудрый человек всегда готов ждать, когда это нужно, и столько, сколько нужно. Фельдмаршал Реборг Онгемунд поднялся со стула. Ему нечего было больше делать в штабном шатре. Он уже вложил свою мысль в голову Иштуган-бея.Решение оборонять Бадкубе, что называется, всем миром никто оспаривать не стал. Не было ни одного возражения. Симран даже удивился этому, когда увидел, что весь Национальный конвент проголосовал за эту резолюцию. Поддержал её и генерал Невер, выступавший от имени котсуолдского командования. — Он не преминул вставить шпильку насчёт моего неверия в союзнический долг Котсуолда, — усмехнулся, рассказывая нам с Грежем последние новости, Симран. — Мол, вы не верили, так вот вам доказательство. Котсуолд никуда не уходит, и его солдаты будут драться против бейликов и степняков, и уже сегодня готовы приступить к строительству оборонительных рубежей на границе города. Эскадра же станет прикрывать нас с неба, не жалея снарядов. — Туго тогда Иштуган-бею придётся, — заметил на это Греж. — Жаль только, при Геокчае нам такой помощи союзники не оказали. — Котсуолдцы задержатся здесь ровно до тех пор, пока не зальют нефтью под завязку, — озвучил я очевидную вещь. — Значит, нам надо сделать так, чтобы этот момент наступил как можно позже. — Ну, этим у нас есть кому заняться, — снова усмехнулся Симран. — Товарищ Ивиц пришёл ровно к тому же выводу, что и вы, Ратимир. Он уже заявил мне, что гарантирует падение добычи нефти на четверть в течение ближайших трёх дней. А надо будет, так диверсии устраивать станем, — так он мне заявил. И Солнцеслав его в этом поддержал. — Решили вспомнить лихую молодость, — буркнул Беловолк. Бывший командир чоновцев сейчас не мог выполнять свои обязанности, а потому передал дела заместителю, сам же буквально переселился к Симрану. Он теперь стал кем-то вроде его личного охранника. — Славно они при царском режиме покуролесили тут. — Теперь им придётся действовать осторожней – своё ведь имущество ломать нельзя. И идею взорвать один из котсуолдских танкеров я им зарубил на корню. Симран решил, что эта тема себя исчерпала, и продолжил пересказывать новости. — Прямо на заседании был собран штаб обороны Бадкубе, и тебе там надо быть, Греж. Понимаю, что раны, но без тебя – единственного настоящего военного, что стоял бы тут за народную власть – нам там будет очень неуютно. От Котсуолда выступает Невер, и с ним там поспорить можешь только ты. — Вряд ли мне удастся возразить ему, — покачал головой в ответ Греж. — За него говорят Эрзерум и Саракамыш, а за меня – Геокчай. Я, конечно, завтра приду на заседание штаба, да только сразу скажу, руководить обороной будет Невер. На этот счёт тебе не стоит обольщаться, Симран. — Я всё отлично понимаю, Греж, но с тобой я себя буду чувствовать там уверенней, чем без тебя. — Ну, а моё место тогда на улицах, — заявил я. — Что сейчас делают стражи товарища Осмола? — Все мобилизованы, — ответил Симран. — Те, кто в седле уверенно держатся, вместе с лёгкой кавалерией патрулирует окрестности города. Остальных раскидали по частям, особенно много их в национальных батальонах. Их формируют из дашнаков и мусаватистов. Сами понимаете, за этими нужен глаз да глаз. — Вы подскажите мне, как добраться до Осмола, — попросил я. — Запишусь в патрульные – сам-то я в ЧОНе не один год отвоевал. — А вы приходите завтра на заседание штаба, — предложил мне Симран. — На него самого вас не пустят, конечно, но уж Осмола вы там точно встретите. На следующее утро мы все вместе отправились на заседание штаба обороны Бадкубе. За Симраном, как обычно, прислали автомобиль. Тот же самый, уже хорошо знакомый мне, однако за рулём теперь сидел, конечно же, не Солнцеслав. Я помог всё ещё очень слабому после полученных под Геокчае ранений Греж добраться до него. Забрался на сидение первым и буквально втащил за собой бывшего командующего Талышским фронтом. Симран же уселся на переднее сидение рядом с шофёром. Беловолк кое-как втиснулся к нам с Грежем третьим. Сидеть было не слишком удобно, но выбор у нас попросту отсутствовал. Беловолк наотрез отказался отпускать Симрана на заседание одного. — Сейчас в городе порядка нет никакого, — заявил он в ответ на предложение Симрана остаться дома на этот раз. — Думаете, прямо все гочи отправились город оборонять во главе с Мгером? Полно ещё в Бадкубе всякой швали. И она сейчас голову-то и подняла, когда некому её сдерживать. Надо сказать, поспорить с ним было трудно. Несмотря на постоянное патрулирование улиц, на них то и дело находили трупы, как правило, раздетые догола. И происходило это далеко не всегда тёмной ночью, резали и стреляли частенько и при свете дня. Короткая поездка наша до штаба обороны, который располагался в том же здании, что и Национальный конвент, прошла без происшествий. Я помог выбраться из авто Грежу. Тот всем своим немалым весом навалился на меня – видимо, сильно растрясло раны по дороге. Дышал Греж очень тяжело, с надсадными хрипами, так дышат тяжелобольные люди. Зря всё-таки Симран настоял на его присутствии на заседании штаба. Я слабо себе представлял, как он перенесёт длительное заседание, а потом ещё и обратную дорогу на заднем сидении подпрыгивающего на каждой кочке автомобиля. Помогать Грежу пришлось до самого зала, где заседал штаб. Там уже я передал его с рук на руки молодым парням, скорее всего, из чоновцев, что несли караул внутри. Они подставили плечи едва державшемуся на ногах командующему, и практически внесли его в зал. Осмола я встретил почти сразу. Он, как выяснилось, командовал охраной штаба обороны. И ребята в кожанках были не чоновцами, а стражами Революции. — Почти всех пришлось с улиц забрать, — пожаловался он мне. — Патрули хоть немного исправляют ситуацию, но, всё равно, дело плохо. Все раны этого города как будто воспалились в единый миг. И бороться с ними нам нечем. Нет лекарства против них. Люди одним днём живут. Сводят старые счёты, стреляют и режут друг друга почём зря. Той ночью схватили одного – всю семью врага кровного зарезал. Малых детей не пожалел. Живым взяли, а когда к стенке ставили, я у него спросил – зачем ты это сделал? Знал же, что на тебя первого и подумаем. А он мне в ответ – плевать теперь на всё. Бейлики придут – всем каюк, и вам, и мне. Вот и свёл старые счёты. — Понимаю, — кивнул я. — Конец света для одного города пришёл – вот люди с цепи и сорвались. — А вы чего меня искали-то, Ратимир? — Хватит мне сидеть у Симрана на квартире, пора и честь знать. Я всё-таки страж Революции и должен исполнять свой долг. — Ах вот оно что, — усмехнулся Осмол. — Ну, за этим дело не станет. Вы в седле как сидите? Уверенно? — Эта наука не забывается, — ответил я. — Был не так давно командиров отряда ЧОН в Хаджитархане. — Вот мы вас в кавалерию и определим, — кивнул Осмол. — С оружием как? — Револьвер есть. — Карабин, шашку и коня мы вам мигом справим. Люди нам вот как нужны. Но командиром не будете, сразу скажу, бойцы сейчас нужнее. — Я и не обольщался на этот счёт. К кому мне обратиться по вопросу снаряжения и коня? — Да я сам вас провожу. Вот сейчас двери штаба закроют, проверю часовых снаружи и будет у нас на ваше обмундирование часа три, если не больше. Я вас ещё и бойцам отряда, в котором воевать будете, представить успею. Я понимающе кивнул. Заседать в штабах командующие любили подолгу. А уж в таком городе, как Бадкубе, это дело растянуться могло едва не на целый день. Слишком много тут было точек зрения на ситуацию, и, конечно же, у каждой фракции будет свой план обороны. Даже авторитет бывшего царского генерала Невера вряд ли так уж сильно поможет. Действительно, как только закрылись двери зала, в котором заседал штаб обороны Бадкубе, Осмол быстро проверил караул, стоящий около неё. Собственно, что там проверять. Два бойца в кожанках стражей и фуражках с башенной короной, в руках винтовки с примкнутыми штыками. Но видно, что обоим это оружие не слишком по душе – за время службы привыкли то ли к кавалерийским карабинам, то ли вовсе к пистолетам с револьверами. Да и караульную службу нести исправно не умеют. Даже на воздушном флоте, где на подобные формальности глядели сквозь пальцы, они бы получили взыскание. Однако Осмол всё отлично понимал и ничего говорить о расхлябанном виде и отставленных в сторону винтовках не стал. Ведь в случае чего эти ребята куда лучше управятся с пистолетами. Кобуры у обоих были предусмотрительно расстёгнуты. Покончив с этой формальностью, Осмол проводил меня в расположение штаба кавалерийской бригады. Идти пришлось, надо сказать, довольно долго. Мы вдвоём шагали по опустевшим улицам Бадкубе. Оба держали кобуры расстёгнутыми. Дважды нас останавливал патруль из народармейцев. Это были уставшие люди в шинелях и при винтовках с примкнутыми штыками. Один патруль возглавлял младший командир с синим от щетины лицом. Он курил изжёванную самокрутку и то и дело плевал себе под ноги, пока проверял наши с Осмолом мандаты. Во втором же за командира был солдат с курчавой бородой. С него можно было запросто разбойников писать. Он долго возился с нашими бумагами, возя по ним заскорузлым пальцем, читал медленно, шевеля губами. — Союзники, значит, город патрулировать не спешат, — заметил я, когда нам вернули документы во второй раз. — Они ближе к нефтяным полям ходят. Там ведь их эскадра рядом с танкерами стоит. Только дежурный крейсер в небе – остальные на земле, экономят энергию. Ну и на окраинах их инженерный батальон помогает с укреплениями. И ещё слухи ходят, что Невер сговаривается с Щекарем. Знакомое имя? Про атамана Щекаря я знал. Лично знаком не был, однако наслышан о нём. Как и все, кто жил на границе с Великой степью. После разгрома его армии аристократов, учинённого лихим командармом Будиволной, Щекарь собрал вокруг себя верных людей, но занялся не банальным разбоем, как поступил бы на его месте другой. Он увёл свой корпус с прибившимися по дороге людьми из разгромленной армии в Великую степь. Там Щекарь не примкнул к бежавшей под крыло князя Махсоджана Директории Адмирала. Вместо этого он вторгся во владения одного из соседей Махсоджана, владевшего парой городов и десятком деревень. Земля там была едва ли не самой плодородной во всей Степи. Щекарь разбил ополчение и цириков местного князя и сам воцарился в его уделе. Однако князем именовать себя не стал, предпочтя звание атамана. Он не участвовал в налётах на молодое Народное государство, и ему не пришлось снова встретиться с Конной армией Будиволны. Как бы ни хотелось тому покончить с давним врагом, но сделать он этого не мог. Вторгаться во владения правителя Великой степи без повода права лихой командарм не имел – на этот счёт у него имелись чёткие приказы из столицы. Он бы и наплевал на них, да специфика Великой степи на этот раз играла против него. Напади он без повода на кого угодно, и на него в ответ разом обрушились бы все князья со своими ополчениями и цириками. А так они позволяли бить других поодиночке, втайне радуясь тому, что конница Будиволны проходится с огнём и сталью не по их владениям. Правда, от налётов и грабежей на территории Народного государства никто, кроме Щекаря не воздерживался. — Кто ж не знает Щекаря – первый враг народной власти, но сейчас сидит тихо, и это подозрительно. Зря с ним не дали Будиволне покончить. Мы в Хаджитархане долго гадали, почему это командарм гоняет других князей в хвост и в гриву, стоит только заподозрить их в том, что они собираются в рейд через границу, а к Щекарю – ни ногой. И ребята из Конной армии самого Будиволны бесились по этому поводу. Да только приказ связывал его по рукам и ногам. — Не верится мне, что тут не в одном только приказе дело. Тёмная с Щекарем история. И очень мне не хочется, чтобы его орлы под Бадкубе объявились. Да только ничего не поделаешь. С ним ведь Невер сговаривается от имени котсуолдцев, а на него мы никак повлиять не можем. Да толковой оппозиции в штабе обороны составить не получается. Невер давит своим авторитетом и поддержкой Котсуолда, а у нас каждый на себя одеяло тянет. Отряд, в который определил меня Осмол, квартировал на самой границе города. В бывшем расположении легкоконного полка ещё царских времён. Конюшни тут были отстроены на совесть, и вместить могли гораздо больше лошадей чем сейчас стояли в стойлах. Да и свободных коек в казарме, рассчитанной на эскадрон, было предостаточно. Выбирай любую. — Обмундирования у нас нет, — объяснял на ходу комэск Вышан, которому меня с рук на руки передал с наилучшими рекомендациями Осмол. — Скачем в гражданке. Если кто из разбитых эскадронов товарища Грежа попадается, те ещё в форме, а наш брат-страж, да чоновцы в кожанах. Нам ведь не привыкать. Вот шашку, карабин и патронов мы тебе быстро организуем. Ещё смену белья и так, прочее мелкое довольствие. А завтра уже – в бой. — Вот так сразу? — Именно так – сразу. В десяти верстах от Бадкубе замечены степняки. Конные и на пулемётных летучках. Два эскадрона отправлены на разведку, как только вернутся, мы ударим. Собираем всю силу, что есть у нас. Три эскадрона из бывших чоновцев да ещё три – конница Грежа, что до Бадкубе добралась. Ну, и вроде завтра должны союзники подойти. — Союзники – это ты про Щекаря? — Про него родимого. Про кого же ещё, будь он неладен. — Значит, Невер добился своего и Щекарь будет вместе с нами оборонять Бадкубе. — Что Невер своего добился – это верно, а вот про Щекаря я совсем неуверен. Слишком уж давний враг он народной власти, чтобы вот так запросто за нас драться. — Ну, в отличие от князей он ни разу в рейд на нашу территорию не ходил, — справедливости ради заметил я. — И что теперь – верить ему после этого? Ответа на этот вопрос не требовалось. Каких только слухов не ходило про лихого атамана Щекаря, но один из них явно был правдив на все сто. Он был очень хорош собой. При невысоком росте атаман словно окружил себя аурой властности – подчинялись ему, наверное, с удовольствием. Он носил длинные, подкрученные кверху усы. Одевался в долгополый кафтан с серебряными газырями. Ножны шашки отделаны золотом и резной костью. Из длинной кобуры торчала рукоятка мощного котсуолдского револьвера. Он гарцевал перед нами на отличном жеребце караковой масти. Позванивал уздечкой. И явно в душе посмеивался над нашим внешним видом. Потому что если эскадроны, собранные с миру по нитке из разбитой армии Грежа, ещё были похожи на регулярные войска, хотя бы в форме, пускай и сильно застиранной и латанной-перелатанной. А вот три эскадрона из бывших чоновцев и стражей на армию походили мало. Мы были одеты в кожанки и фуражки с башенными коронами, вместо положенных по уставу богатырок. Кто в форменных шароварах, в кто и просто в штанах. У одних сапоги, у других же ботинки с обмотками. В общем, с виду то ещё воинство. Ни в какое сравнение с бравыми ребятами, что привёл атаман Щекарь мы, конечно, не шли. И над этим наши союзники, нанятые на котсуолдские деньги, конечно же, посмеивались. — Ты, значит, тут за главного будешь? — спросил Щекарь у командира нашего сводного кавполка Журава, выехавшего ему навстречу из наших рядов. — Журав – командир сводного кавполка Народной армии, — чётко отрапортовал тот, будто на параде. — Ну, хоть командир поприличней выглядит, а то гляжу я на вас, товарищи косорылые, и понимаю, у меня пастухи и то лучше одеты. В строю тут же начался ропот. Даже я стиснул рукоять выданной мне вчера вечером шашки. За «косорылого» обычно не в морду били, а сразу стреляли или рубили. Да так чтобы сходу – насмерть. Подобных обращений не прощали в Народном государстве. Однако сегодня пришлось проглотить. И Щекарь явно не закончил куражиться. Понимает и свою силу, и полную неуязвимость, что даёт ему положение котсуолдского наёмника. — Поглядим, как будут твои орлы выглядеть после пары дней боёв, — не полез за словом в карман Журав. — Я-то их помню ещё по Гражданской, хотя и не всех, много вас в степях под Переволоками. Совсем не такими орлами выглядели они, когда их товарищ Будиволна бил всюду, где видел. Красивое лицо Щекаря мгновенно побелело, будто его мелом обсыпали. Он стиснул пальцы на рукоятке нагайки, как будто хотел тут же ожечь ею Журава. Однако сдержался и даже рассмеялся, но как-то слишком фальшиво и наиграно. — Теперь, значит, вместе врага бить будем, — бросил он. — Только сразу скажу, никаких уполномоченных у себя я не потерплю. — А и не будет их, — отмахнулся Журав. — Мы все тут уполномоченные народной властью врага бить. Вместе, но как бы всё-таки порознь, мы выехали из Бадкубе. Трястись в сёдлах пришлось не слишком долго. Враг значительно приблизился к городу за то время, что прошло с нашего разговора с Вышаном. Уж куда ближе тех десяти вёрст, о которых он говорил ещё вчера днём. Мне только слышать приходилось о пулемётных летучках. Их активно применяли в своих налётах князья Великой степи. Те, у кого, конечно, были для этого средства. Собственно говоря, использовали их князья, которых неформально поддерживали континентальные державы, резко настроенные против народной власти. Летучка представляла собой открытый автомобиль со снятыми задними сидениями. Там располагались один или даже два пулемёта. Первый на поворотном станке, чтобы вести огонь по всем направлениям, второй же, как правило, смотрел назад. Чаще всего у второго никакого станка не имелось, с пулемётом в руках в открытом кузове просто залегал боец, в задачу которого входило отстреливаться от преследователей. Такая вот простая и весьма эффективная в условиях Великой степи конструкция. И вот теперь мне довелось, наконец, увидеть пулемётные летучки своими глазами. На нас нёсся вал вражеской конницы. Никакого представления о дисциплине ополченцы степняков попросту не имели. Лишь цирики, сбитые в отряды вокруг летучек, соблюдали хоть какое-то подобие строя. — Ну что ж, товарищи! — воскликнул Журав, выхватывая шашку из ножен. — Шашки наголо! Бей врага! И мы в едином порыве обнажили оружие. Журав первым дал шпоры своему коню, пуская его с места в карьер. А за ним и все мы. Строй пытались держать, но удавалось не слишком хорошо. Всё же мы были наскоро сбитым вместе подразделением, в котором многие давно уже потеряли навыки настоящего кавалерийского боя. Захлопали частые выстрелы из карабинов. Но лично я свой даже не сдёрнул со спины. Вряд ли попаду с такого расстояния. Лучше уж из револьвера бить с убойной дистанции. Вот это я хорошо умею – научили лихие чоновские времена. Я не глядел по сторонам, а потому не видел летящих на врага на нашем правом фланге всадников атамана Щекаря. Лишь краем глаза заметил блеск их длинных пик. Эти ребята отчего-то не отказывались от этого архаичного оружия. И тут разом меня накрыло круговерть кавалерийского боя. Мне стало вовсе ни до чего. Передо мной замелькали лица, долгополые халаты и меховые колпаки степняков. Свистели пули, но уже редко. Сверкали сабли. Казалось, все они были нацелены только на меня. Я отбивался. Рубил направо и налево, не особенно разбираясь попал ли – нет. Рядом с коней валились раненые и убитые. Враги, друзья – не понять. Я налетал конём на очередного противника. Бил первым или закрывался от его удара, а после бил в ответ. Сам не знаю когда левой вытащил из кобуры револьвер и тут же, в считанные секунды, расстрелял весь его барабан, оставив лежать под копытами коней шестерых степняков. Меня захватил казалось давно и прочно позабытый азарт лихой кавалерийской сшибки. Я пластал шашкой врагов, забывая про оборону. Клинок раскраивал черепа, оставлял глубокие, кровоточащие раны на телах степняков. Кому-то я отсёк кисть руки с зажатой в ней саблей. Другого рубанул по плечу, круша рёбра. По боку прошлись бритвено-ледяной болью, а после он как будто взорвался. Я не глядя ударил в том направлении. Шашка врезалась в чьё-то тело. Но я даже не разглядел того, кто ранил меня. Почти обезумевший от криков и крови конь понёс меня дальше. И вынес точнёхонько на пулемётную летучку. Я срубил крутившегося около неё степняка в грязном бешмете. Толкнул коня, заставляя того грудью налететь на автомобиль. В мою сторону уже поворачивался пулемёт на станке. А в револьвере ни одного патрона! Я отлично видел узкоглазое лицо степняка, стоящего за пулемётом. Он ухмылялся, отлично понимая, ничего я не успею с ним сделать. Ему всего-то и надо, нажать на спусковую клавишу, чтобы в секунду нашпиговать меня свинцом. И всё же я вскинул шашку для удара – быть может, она настигнет врага, даже когда я буду уже мёртв. Но прежде чем степняк дал по мне очередь, грудь его будто взорвалась изнутри. По жёлтому халату расплылось тёмно-бурое пятно крови, и из него выскочило хищное жало пики. Почти сразу боец атамана Щекаря выдернул пику из тела степняка. Тот навалился всем весом на пулемёт, ствол которого уставился в небо. — Не зевай, косорылый! — задорно крикнул мне спаситель, и от этого выкрика мне мгновенно захотелось полоснуть его шашкой. Вместо этого я ударил изо всей силы, вложив в удар ещё и злость на наглого союзничка, водителя летучки. Клинок раскроил ему череп – меховая шапка от стали не спасла. И вдруг бой кончился. Как сразу, будто оборвалась плёнка в синематографе. Враги почти все перебиты. Оставшихся достреливают или дорубают. Бродят среди трупов и стонущих раненых понурые лошади. Стоят летучки с торчащими в небо стволами пулемётов. А те, кто, как и я, только отошёл от горячки боя, оглядываются по сторонам, сами не понимая, что же хотят высмотреть. То ли уцелевших врагов ища глазами, то ли просто не осознавая до конца, что сражаться больше не с кем. Рядом со мной остановился боец атамана Щекаря. Зелёная рубашка пропитана потом, ремень портупеи разорван и болтается где-то рядом со стременами. Зато фуражка лихо сбита набекрень и из-под неё выглядывает мокрый, тяжёлый чуб. Он улыбнулся широко и дружелюбно. Протянул мне фляжку. — Держи, народник, — сказал мне. — Глотни. Не казёнка, а так – первач, но пойдёт после боя. Я машинально принял у него флягу и сделал глубокий глоток, почти не чувствуя обжигающего пламени, что хлынуло внутрь меня. — Силён ты пить, народник, — снова усмехнулся чубатый, потряся флягу, когда я вернул её. И тут же одним глотком допил оставшееся. — От что надо после боя, — довольно крякнул он. — А славно мы с тобой ту летучку на двоих разделали. Да ты не серчай на меня за косорылого, я ведь не со зла это. Просто привыкли мы вас так звать. Извиняй уж. — Да чего там, — отмахнулся я. — Бой дело такое, слов не выбираешь. И как он только узнал меня – ведь видел-то всего-ничего. Я ещё не совсем отошёл от боя, несмотря на проглоченный единым махом первач. Алкоголь и прежде на меня в этом деле почти не влиял. Я продолжал оглядывать поле боя, и увидел атамана Щекаря и нашего комполка Журава. Они хлопали друг друга по плечам, наверное обмениваясь теми же мало что значащими словами, как мы с чубатым только что. Тогда-то я и подумал, что мы могли ошибаться насчёт Щекаря. Он не любил народную власть, но это ещё не делало его врагом народа. (обратно)
Глава 5
Бои со степняками затянулись не на один день. Они превратились в размеренное и привычное дело. Мы выезжали за пределы Бадкубе – каждый раз всё ближе и ближе – схлёстывались с очередным отрядом ополчения и цириков. Однако казалось, что никакого толку от этого просто нет. Степняки наступали и наступали, вовсе не обращая внимания на комариные укусы нашего кавполка и орлов Щекаря. Наёмник, надо отдать ему должное, сражался на совесть. Не подкопаешься. Сам рубился в первых рядах, кроша бывших соседей направо и налево. Ребята его были умелыми наездниками и лихими рубаками. Они ловко управлялись и с шашкой, и с пикой, и с карабином. Подготовка наших трёх эскадронов на их фоне выглядела совсем уж жалкой. Слишком мы привыкли к службе в страже, верхом многие давненько уже не сидели. Чоновцы в этом отношении держались получше, но их стихией были короткие схватки с бандами, а вовсе не настоящие кавалерийские бои. Обычно ведь как дело проходит – атаковали банду, постреляли, порубились шашками от силы пару минут, и всё. Разбойники, даже те, кто из дезертиров, редко выдерживают дольше, разлетаются в разные стороны, спася свои шкуры. Такова их природа – кто один раз побежал, для настоящего боя больше не годен. Особенно для кавалерийского, где нужна особая удаль. Вот её-то у бойцов Щекаря было не занимать. После первых боёв известную часть нашего кавполка пришлось пересадить на пулемётные летучки. С ними многие управлялись получше – всё же за рулём авто им сидеть было привычней, чем в седле. Но главное, конечно, это дефицит лошадей. Мы теряли их в каждом бою, и пускай захватывали у врага новых, да только счёт, всё равно, был не в нашу пользу. А вот в пулемётах и патронах к ним недостатка никто не испытывал. Поэтому наш комполка Вышан распорядился для начала сформировать лошадиный резерв, и верхом теперь в бой шли только самые умелые наездники. Остальных же пересадили на летучки. Не избежал этой участи и я. Чему, в общем-то, был только рад. Это только первые лихие сшибки будили в крови самые древние инстинкты, заставляя её кипеть от адреналина. После пришло обычное для всякой войны равнодушное отупение. Оно, к слову, убивает куда чаще вражеской пули и клинка. Ты просто забываешь, что надо жить. Что надо подняться на ноги утром, что надо выглядеть прилично хотя бы по минимуму, что надо вернуться из боя. И вот в какой-то момент тебе становится наплевать на собственную жизнь. Ты не вскидываешь вовремя шашку, чтобы отразить вражеский удар, или сам не бьёшь на опережение. И валишься замертво с раскроенным черепом или несколькими дырами в груди. Воевать же на летучке оказалось попроще. Я стоял за пулемётом, установленным в кузове, и знай себе крутил им по сторонам, поливая врагов длинными очередями. Одна беда – если сражение затягивалось, ноги страшно затекали и начинали болеть. А когда выбираешься из кузова, они первое время попросту отказывались гнуться. Но на войне быстро ко всему привыкаешь. Так пришлось и мне привыкнуть к этой постоянной боли в ногах.Лорд Тенмар провожал глазами мерившего кабинет котсуолдского консула в Бадкубе коммодора Дадри. Того не зря прозвали ещё в офицерском училище циркулем. Сейчас сходство с этим геометрическим прибором было явным как никогда. Длинные ноги командира эскадры, казалось, оставляют на ковре лорда идеально ровные круги. — Нам пора убираться отсюда, — говорил Дадри. — С каждым днём к городу всё ближе подходит враг. Я не уверен, что вместе с бейликами сюда не нагрянут крейсера Блицкрига, — он ронял реплики быстро, как будто стрелял короткими – в три-четыре патрона – очередями. — У них теперь достаточно оборудовано аэродромов на территории Порты. Да и в Великой степи хватает. — Но ведь пока дежурный крейсер вашей эскадры, сэр, — заметил с отменной, присущей только подлинным лордам Котсуолда, чопорностью, Тенмар, — ещё не засек, ни одного достойного внимания воздушного объекта. Не так ли? — Когда засечёт, будет уже поздно. Вы хоть представляете, сколько времени нужно танкерам на взлёт? Это ведь даже не суперлинкоры. — И всё-таки, не стоит горячиться, сэр, — покачал головой Тенмар. — Мы едва-едва набрали нефти на то, чтобы окупить всю эту эскападу. А ведь Кабинет возлагал на нас с вами весьма большие надежды. И мы должны оправдать их. — Да какие надежды?! — Дадри не старался больше держаться в рамках приличий. — Нам бы ноги унести из этой проклятой страны! Солдаты генерала Нитена уже многим набили оскомину. Горцев пришлось даже на корабли забрать – над ними тут попросту смеялись и называли бабами за их форменные юбки. А про Котсуолдский парк вам слыхать приходилось? Там и мои матросы отметились, знаю, и не снимаю с себя вины. Да если б не бейлики, нас бы начали резать. И не потихоньку, а уже в открытую. Город наводнён оружием и решительными людьми, что готовы применять его направо и налево. — Но теперь все эти решительные джентльмены находятся на окраинах города и готовятся встретить нашего общего врага. Так что количество оружия играет нам только на руку. — Здесь до меня был генерал Нитен, он мне говорил об этом. И он докладывал вам о том, что местные части никуда не годятся. Они слишком разобщены и не имеют никакого понятия о дисциплине. Что же касается Народной армии, там с дисциплиной может и получше немного, но моральное состояние – просто ужасно. Большая часть солдат и офицеров чудом пережили недавнее поражение. Они могут дрогнуть и побежать, стоит только врагу навалиться как следует. А уж в то, что местные решительные джентльмены разбегутся после первых пушечных залпов, я просто уверен. — Ведь ваша эскадра способна подавить любые пушки, какими располагает Иштуган-бей. — Подавлю, конечно, — махнул рукой Дадри. — Да только «пушечные залпы» это была не более чем метафора. Вы же отлично понимаете меня. Нам надо убираться отсюда и как можно скорее. Этот город проклят нефтью в столь чудовищном количестве. Она уже и вас отравить успела, и Кабинет. — Без этой нефти мы обречены, сэр, — с удивившей даже его самого откровенностью высказался лорд Тенмар. — Весь наш флот без неё встанет в считанные месяцы, вы ведь это знаете не хуже моего. А нефть, которую мы вывезем отсюда, поможет спасти сотни и тысячи бегущих сейчас в морю наших солдат. Без неё в небо не поднимутся транспорты в Дёйнкирхе. Да и «Колосс» и «Отмщение» вряд ли переберутся через Канал без неё. В наших руках, как минимум, спасение солдат, и как максимум, продолжение войны Котсуолдом. Вы ведь понимаете, что лишившись Бадкубе, мы не просто лишимся его нефти. Мы ещё и подарим её Блицкригу. А это может стать приговором для всего Котсуолда в этой войне. — Правильные слова, но это не отменяет того факта, что мы можем вовсе не покинуть этого проклятого города. Как идёт заливка? Сколько ещё времени нам ждать тут? — Я подозреваю, что падение выработки вышек связано не только с тем, что много рабочих ушло оборонять рубежи города. Здесь мы имеем место с саботажем, если даже не с диверсией со стороны народной власти. Им выгодно задержать нас тут на максимально долгий срок. И в связи с этим, я хотел бы попросить у вас, сэр, роту воздушных пехотинцев для охраны вышек. Вид вооруженных до зубов солдат, как я считаю, приведёт рабочих в сознание, хотя бы на какое-то время саботаж должен прекратиться. — И вы считаете, это время у нас есть? — Времени, быть может, и нет уже, но и выбора тоже нет.
Фельдмаршал Онгемунд подозревал, что срочный вызов в ставку Иштуган-бея вовсе не просто так совпал с визитом к нему старого знакомца самого Онгемунда, князя Махсоджана. Именно он говорил всегда от имени князей Великой степи, когда те приходили к общему мнению. Кандидатурой Махсоджан был идеальной – и благодаря своему духовному званию, и из-за того, что имен он стал причиной, пускай и формальной, для объявления Великой степью войны Народному государству. Князь совсем не изменился с тех пор, как фельдмаршал видел его в последний раз. Тогда группа армий Степь, которой командовал Онгемунд, покинула фронт под Дештом и Ургенчем, чтобы двинуться на соединение с Иштуган-беем, идущим на Бадкубе. На том фронте блицкриговцев заменяли войска Гюрай-бея, рвавшегося отомстить народникам за поражения под Саракамышем. И плевать было Гюрай-бею на то, что разбивший его генерал Невер Олешев давно уже сбежал за границу. Он просто жаждал мести – кому, всё равно. Не думал тогда, Реборг Онгемунд, что снова доведётся ему повидаться с князем Махсоджаном, и ничуть не переживал по этому поводу. Заносчивый, наглый, спесивый, привыкший к тому, что ему подчинаются, князь всегда действовал фельдмаршалу на нервы. И он никогда не признался бы себе, что происходит это от того, что и сам Онгемунд привык вести себя точно так же. Вот и сейчас князь Махсоджан стоял перед Иштуган-беем прямой, будто копьё проглотил. Золочёной парчи халат со следами частых чисток выглядит всё так же великолепно. Меховая шапка ничуть не пострадала за месяцы войны. Поверх широкого кушака кожаный ремень с саблей и револьвером в кобуре. Как и прежде князь отдавал предпочтение котсуолдской модели. — Князья Великой степи в моём лице, — говорил Махсоджан, и Онгемунду стало понятно, он пришёл как раз к началу проникновенной речи, — выражают тебе, Иштуган-бей, своё недовольство. Мы вместе дрались против народников прежде и славно побили их при Геокчае. Но теперь наши цирики и ополченцы из наших уделов продолжают марш на Бадкубе. Они дерутся каждый день с конницей врага и солдатами недостойного, имя которому Щекарь, скоро мы будем штурмовать сам город. Но вы не торопитесь больше помочь нам? Или твои солдаты устали больше наших цириков? Быть может, нам тогда тоже стоит остановиться, не дойдя половины дня до Бадкубе, разбить лагерь и дождаться тебя, Иштуган-бей? Похоже, Махсоджан был так увлечён своим монологом, что даже не заметил, как в штабной шатёр Иштуган-бея вошёл фельдмаршал Онгемунд. А тот и не спешил афишировать своё прибытие. Очень хотелось поглядеть, что станет отвечать командующий бейликов. Станет ли валить вину на Онгемунда, посоветовавшего ему бросить степняков на город, или же попросту проигнорирует слова Махсоджана. Исходя из этого, фельдмаршал собирался строить все свои дальнейшие отношения не только с Иштуган-беем, но и с князьями Великой степи, которых тут представлял Махсоджан. Иштуган-бей, слушавший гневную речь князя, сидя в походном кресле, поднялся навстречу Махсоджану. Он не мог не заметить, как в шатёр вошёл Онгемунд, однако сделал вид, будто этого не произошло. Всё внимание командующего армией бейликов было сосредоточено на князе Великой степи. — А разве не могут дети степи сами взять Бадкубе? Без моей помощи? Я видел, как вы дрались с народниками под Геокчаем. Видел, какими орлами вы были там. И я велел своей армии остановиться. Многие ретивцы в моём штабе говорили мне – иди вперёд, Иштуган-бей, веди армию на Бадкубе. Поспеши туда, Иштуган-бей, успей разделить славу с воинами Великой степи. Ведь им ничего не стоит взять город без нас, а как же наша слава? Нет! Вот что ответил им я – этому не бывать! Никогда Иштуган-бей не гонялся за лёгкой славой. Пускай князья берут Бадкубе – это их законный трофей. Они заслужили его своей отвагой под Геокчаем. И что же теперь, князь Махсоджан? Где отвага князей Великой степи? Куда пропала? Или вы оставили её под Геокчаем? Я завтра же двину свои войска на Бадкубе, раз вы решили, что не сможете взять его без моей помощи. Реборг Онгемунд не мог сейчас видеть породистого лица князя Махсоджана, однако был уверен, что оно побелело от гнева. Никто и никогда не посмел бы обвинить его в трусости, а заодно ещё и бросить это обвинения всем остальным князьям, от лица которых говорил он. Однако сейчас он сам дал в руки Иштуган-бею лучший козырь. Он ничего не мог ответить на эти почти открытые обвинения в адрес всей армии князей Великой степи. Онгемунд заметил с какой силой сдавили сильные пальцы князя рукоять неизменной плети, того и гляди захрустит дерево под пальцами. — Я передам князьям, — наконец после почти минутного молчания сумел выдавить из себя Махсоджан, — твои слова, Иштуган-бей. Он развернулся на каблуках и, едва не сметя Онгемунда, вышел из шатра. Однако фельдмаршала заметить всё же успел. Мазнул по нему испепеляющим взглядом. Он и прежде недолюбливал блицкриговца, теперь же тот стал свидетелем его величайшего унижения. Он стал практически кровным врагом князя Махсоджана, вот только сам этого не знал. Стоило только князю Махсоджану покинуть шатёр, как в нём тут же стало намного просторнее, как будто князь занимал куда больше места, чем положено одному человеку. Иштуган-бей сел обратно в своё кресло. Вскочившие, когда он поднялся на ноги, офицеры штаба последовали за ним. Сел и Онгемунд, как обычно, не дожидаясь каких-то особых приглашений. — Ваша идея остановить войска, фельдмаршал, — тут же напустился на него говорливый сверх меры Оздемир-эфенди, — привела к большой ссоре с князьями Великой степи. Вы думаете, Махсоджан первый посланец от них? Онгемунд отлично знал, что не далее как третьего дня в этом самом шатре побывал княжич Данхар, выразивший недоумение по поводу остановки войск Порты и Блицкрига. А до того была ещё пара гонцов, принесших вести с поля боя и желавших знать, когда оторвавшееся войско степняков нагонят их неторопливые союзники. — Моя вина лишь в том, что я переоценил степняков, — Онгемунд обращался нарочито только к Иштуган-бею, хотя вроде бы отвечал на упрёки, высказанные его адъютантом. — Я считал, что к этому времени они не просто завяжут бои на окраине Бадкубе, но вообще возьмут город и учинят там резню. Они же не сумели даже подойти к городу на десяток километров. Их продвижение почти остановилось. — Значит, мы потеряли время, — заметил Оздемир-эфенди. — Минимальную возложенную на них задачу, — продолжил, как ни в чём не бывало, Онгемунд, — степняки всё же выполнили. Они измотали врага, сильно потрепали его. А в самом скором времени разведают для нас оборонительные рубежи Бадкубе. — Если, конечно, не сметут их после той публичной выволочки, что я устроил тут князю Махсоджану, — заявил Иштуган-бей. — Они из кожи вон полезут, чтобы доказать свою смелость. А это то, что нам от них и надо. Завтра народников в Бадкубе ждёт такой бой, что они позабудут Геокчай. Фельдмаршал Реборг Онгемунд позволил себе усмехнуться. Иштуган-бей знал далеко не всё о предстоящем штурме Бадкубе, в отличие от него.
Начался тот страшный день необычно. Для начала мне пришлось вместо ставшей уже привычной летучки садиться в знакомое авто, за рулём которого сидел Солнцеслав. Он весело подмигнул мне и помахал рукой – садись, мол. Автомобиль был тот же самый, на котором мы примчались на кладбище останавливать резню. Вот только заднее сидение у него было снято, а внутри стоял на поворотном станке пулемёт. Ещё один торчал сзади и за ним залёг уже знакомый мне по той же истории на кладбище гочи Мгер. — О тебе, Ратимир, уже слава идёт по всему фронту, — усмехнулся Солнцеслав, когда я забрался в кузов его превращённого в пулемётную летучку авто, — как о первом пулемётчике. Вот я потребовал тебя себе в экипаж. Так скажу честно, отпускать тебя не очень-то и хотели из прежнего. Пришлось надавить авторитетом уполномоченного. — Даже не знаю, — пожал плечами я. — Вроде делал своё дело, как все. — Значит, делал его лучше других. Становись за пулемёт – времени мало. Я быстро забрался в кузов. Встал привычно к пулемёту, взялся за потемневшие от времени и частого лапанья деревянные рукоятки. Залегший рядом Мгер пробурчал что-то, но я не понял, относится ли это ко мне, а потому отвечать не стал. Солнцеслав нажал на педаль газа – и авто рвануло по улицам Бадкубе, разбрызгивая грязь колёсами. — Драка сегодня будет страшной, — не оборачиваясь, кинул за спину Солнцеслав, — потому всех и привлекли. Даже вот мой автомобиль под ружьё поставили – вчера чуть не полночи укрепляли кузов и рессоры меняли. Степняки как будто с ума посходили. Несутся на город лавой и дороги перед собой не разбирают. Два эскадрона смели подчистую – бой шёл не больше пяти минут. И выживших нет. Сегодня они должны уже до окраин Бадкубе добраться. — И какая у нас задача? — Булавочные уколы. Рейды вместе со сводным эскадроном. Будем отвлекать на себя степняков, и загонять их под огонь наших пулемётов и артиллерии с котсуолдских крейсеров. — Союзники, наконец, решили помочь всерьёз, — усмехнулся я. — Ещё бы им не помогать – в траншеях на окраине города их солдаты торчат. Мы выехали на окраину Бадкубе. Проехали мимо спешно вырытых, однако весьма неплохо укреплённых окопов. Пару раз нас останавливали, и я успел разглядеть и правильно оборудованные пулемётные гнёзда, и проволочные заграждения, и даже торчащие из земли короткие трубки миномётов. Врагу с наскока Бадкубе не взять – это точно. По крайней мере, пока тут стоят котсуолдцы. Эскадрон, с которым нам придётся вместе воевать, был не тем, к которому я приписан до сегодняшнего дня. Мне это не слишком понравилось. Всё же мы успели спаяться в настоящий боевой коллектив и дрались вместе не один день. Здесь же на притирку к новым товарищам времени просто не будет. А это скверно, ещё и потому, что драка, как сказал Солнцеслав, будет страшной. К эскадрону была приписана ещё одна летучка. Правда, всего с одним пулемётом, а это значит, что основная доля работы ляжет именно на нас. Ну да к этому уже не привыкать. — Все вроде в сборе, — окинул выстроившийся эскадрон наш командир, имени которого я не знал. — Ну, тогда, товарищи, ставлю боевую задачу, атаковать врага короткими рейдами, бить и быстро отходить. В затяжные схватки не ввязываться. Если к врагу идёт подкрепление – сразу уходим, стараясь заманить степняков на пулемёты или под пушки с неба. Всем всё ясно? — Так точно, — не слишком слажено ответил эскадрон. — Вот и славно. За мной! И мы выкатились из Бадкубе. Кавалеристы пустили лошадей убористой рысью, сберегая их силы до поры. Солнцеслав и водитель второго авто ехали едва на половине нормальной скорости. Почти сразу я увидел на горизонте громадное пыльное облако. А и не думал, что можно подняться столько пыли в степи, окружающей Бадкубе. Она казалась мне громадным грязевым болотом. Ведь из-под колёс автомобилей и копыт коней эскадрона летели только комья грязи. Однако войско князей Великой степи подняло в воздух настоящую тучу серовато-жёлтой пыли. Казалось, сейчас мы въедем в неё – и след наш простынет навсегда. Все сгинем в один миг под копытами степных лошадей, как те эскадроны, о которых говорил не так давно Солнцеслав. Я гнал от себя предательские мысли, пока мы ехали навстречу туче врагов. Надо просто очистить от них голову. Сосредоточиться на деле – стрелять во врагов, когда те попадутся, и стараться не подставлять им спину. Хотя её мне вроде бы должен прикрывать Мгер, однако о собственной безопасности должен в первую очередь заботиться я сам. Слишком уж яркой была в моей памяти картина гибели пулемётчика, что едва не отправил меня на тот свет. Эскадрон оттянулся на фланг, обходя слева пыльное облако вражеского войска. А когда мы приблизились так, что я уже различал лица врагов, командир выхватил шашку из ножен и громко скомандовал: — В атаку! И наш эскадрон обрушился на фланг степняков.
Коммодор Дадри вернулся на флагман эскадры – линейный крейсер «Несгибаемый». Ему вовсе не улыбалось и дальше торчать в особняке, занимаемом консулом. Сам консул у коммодора уже в печёнках, откровенно говоря, сидел со всеми его заявлениями о том, что надо ждать. Ждать. Ждать. Вечно ждать! С каким удовольствием бы сейчас Дадри поднял свою эскадры в воздух и разнёс в пух и прах армию бейликов и блицкриговцев. Те выбрались из предгорий Талыша и были сейчас, как на ладони, громи – не хочу. И не спрятаться им никуда, особенно если накрыть во время марша. Обрушить на головы шагающих солдат пару тонн бомб, а после добавить из пушек и пулемётов. Блицкриг бы может ещё и выстоял, а вот бейлики точно разбежались бы. В этом коммодор ничуть не сомневался. А ещё лучше вовсе улететь на запад – туда, где дерутся другие. В небе над севером Нейстрии, над Дёйнкирхе. Посылать во вражеские крейсера и линкоры заряды главного калибра. Сражаться в одном строю с гигантами вроде «Колосса» и «Отмщения». Однако приказы Адмиралтейства приковали коммодора к этому проклятому городу. Его задачей было охранять танкеры, которые никак не насосутся местной нефтью. В то, что консул говорил с ним откровенно, Дадри ничуть не верил. Хотели бы на самом деле спасти бадкубинскую нефть, просто отправили бы его эскадру покончить с армией, наступающей на город. Нет. В столице желают максимально ослабить Народное государство. То, хоть и союзник, но королю и Кабинету оно поперёк горла. Народники, конечно, отобьют город обратно – в этом Дадри не сомневался. Однако чего это им будет стоить, да и их нефтяная промышленность, доставшаяся в наследство от царя, будет погублена. А это означает очередные кредиты и преференции для верных союзников – Котсуолда, Империи, Нейстрии. Даже такой служака, как Дадри, отлично понимал эти расчёты. Медлят же теперь только из-за катастрофы, случившейся на Континенте. В Дёйнкирхе сейчас собраны тысячи солдат и сотни небесных кораблей. И всем им нужна нефть. Та самая нефть, которую сейчас качали из земли практически прямо в трюмы танкеров. Но качали очень медленно. — Коммодор, — обратился к Дадри молодой флаг-офицер, оказавшийся тут по протекции влиятельных родственников, — орда степняков подходит к городу. Генерал Нитен просит поднять в воздух корабли и аэропланы для прикрытия его солдат. — Дайте приказ крейсерам «Карадок» и «Каледон» подняться в воздух и прикрыть солдат Нитена. Использоваться только орудия малого калибра и пулемёты. «Сересу» в бой не вступать – продолжать наблюдение за небом в штатном режиме. И скорректируйте расписание по эскадре. Экипажам «Карадока» и «Каледона» будет нужен отдых. — Есть, сэр, — бодро ответил флаг-офицер. От его напыщенности этого лощёного болвана, ещё ни разу не нюхавшего пороху, коммодора Дадри тошнило едва ли не сильней, чем от консула.
Я только и успевал крутиться, будто заведённый. В глазах потемнело от количества врагов. Пулемёт пошёл вразнос – я почти не отпускал спусковую клавишу, поливая степняков длинными – во всю ленту – очередями. Кожух водяного охлаждения исходил горячим паром. Я понимал, что скоро оружие просто не выдержит такого варварского обращения, и превратится в бесполезный кусок раскалённого металла. Однако выбора у меня просто не было. Кругом враги – прекрати стрелять, и нам конец. Внизу грязно ругался как мне показалось сразу на нескольких языках дашнак Мгер. Его пулемёт тоже почти не замолкал. Он, как и я, переставал стрелять лишь для того, чтобы заправить в него новую ленту. Точнее диск. Это у меня имперский пулемёт с лентой, уложенной для удобства в короба, а Мгеру досталась похожая на трубу котсуолдская модель. Славная машинка, конечно, но не идёт в сравнение с имперской. — Патроны вышли! — крикнул я надсаженным горлом Солнцеславу. — Возвращаться к своим надо! Он даже головы не повернул. Только кивнул коротко – мол, понял. И тут же резко выкрутил рулевое колесо. Прямо на нас нёсся здоровенный степняк с украшенным бунчуком копьём наперевес. Мне сразу же живо вспомнился пробитый пикой насквозь пулемётчик. Однако от этой участи меня спас Солнцеслав. Он едва не свалил наш автомобиль, заложив невозможный казалось бы на пересечённой местности вираж. Острие копья пролетело всего в паре вершков от моего лица. Удержаться на ногах удалось только потому, что я обеими руками вцепился в ручки пулемёта. А вот лежавший в кузове Мгер о таких мелочах не думал. Он перекатился в сторону, выхватив из предусмотрительно расстёгнутой кобуры пистолет. Трижды выстрелил в степняка. Тот поймал две пули, откинулся в седле, выронив своё длинное копьё. Конь тут же умчал его куда-то. Мимо промчался всадник в кожанке, отчаянно отмахивающийся от наседавших сзади степняков. Теперь уже мы с Мгером оба принялись палить по ним, хотя и без особого результата. Наверное, опасались попасть в своего. Солнцеслав же на невероятной скорости вёл наше авто через поле боя. Оно подпрыгивало на кочках – и я смутно подозревал, что часть их вполне могли просить о помощи. Мощным передним бампером он сбивал спешенных степняков, что пытались заступить нам дорогу. Доставало и конным – бампер легко ломал лошадиные ноги. Мы летели сквозь битву, стремясь вырваться из неё. Как можно скорее вернуться в город. Однако дорога казалась почти бесконечной. Не раз Солнцеславу приходилось закладывать невероятные виражи, чтобы не дать очередному врагу врезаться в нас, сбить копьём и лихим сабельным ударом меня. Мы с Мгером отстреливались как сумасшедшие, не жалея патронов к пистолету и револьверу. Солнцеслав кинул нам свой дробовик – всё равно руки его были заняты, и стрелять из него он просто не мог. Отвлекшись ещё на секунду швырнул нам в кузов сумку с патронами. Я подхватил дробовик. С моим револьвером в таком страшном бою делать нечего – не то, что с пистолетом Мгера. У того убойная сила в несколько раз лучше. Правда, стрелять из мощного дробовика оказалось довольно сложно – пришлось уложить его прямо поверх пулемёта, иначе с отдачей не справиться никак. Но я быстро приноровился. Да и меткости особой это оружие не требовало. Недаром его прозвали окопной метлой. Каждый выстрел буквально сметал с седла степняка. Крупная дробь рвала человеческие и лошадиные тела на куски. Страшное это всё-таки оружие. Хуже, наверное, только огнемёт. И вот мы, наконец, вырвались из боя. Оказалось он шёл уже почти на окраинах Бадкубе. Мы буквально пролетели едва ли полторы сотни саженей, что оставались до первой линии обороны. Проехали вдоль окопов. Увидели своими глазами, как миномёты швыряют снаряды в толпу степняков один за другим. В одном месте нам кинули деревянный настил, чтобы мы могли заехать в город. Едва только мы проехали по нему, как солдаты в котсуолдской форме и коротких юбках убрали его обратно. После долго, уже не на такой сумасшедшей скорости катили до пункта сосредоточения. Там нам выдали новый запас патронов к пулемётам и заправили автомобиль горючим. Там же мы увидели первые залпы двух небесных крейсеров котсуолдской эскадры. Многочисленные пулемёты и орудие малого калибра открыли огонь по надвигавшейся на город орде степняков одновременно. Слаженность – это одно из главных качеств котсуолдского воздушного флота. Тысячи пуль превращали людей и лошадей в кровавое месиво. Взрывающиеся снаряды подбрасывали их в воздух, будто тряпичные куклы. Рвавшийся к Бадкубе кажущийся неудержимым поток остановился. Он буквально захлебнулся в собственной крови. Солдатам генерала Нитена и остальным оборонявшим город силам почти не пришлось ничего делать. Разве что добивать раненых степняков с приличного расстояния. Офицеры Нитена это и вовсе сочли чем-то вроде охоты – развлечения настоящих джентльменов. Они делали ставки на тех, кто продержится под огнём из окопов дольше других. Прищёлкивали пальцами, когда проигрывали, и радостно потирали руки, когда удача улыбалась им. Хотя ни одному из тех, на кого они ставили, удача, конечно же, не улыбнулась. Всех их рано или поздно находили пули или мины или снаряды малых, но смертоносных для всего живого на земле орудий малых калибров.
— Это разгром, — произнёс Иштуган-бей, опустив бинокль. — Полный разгром. От войска степняков не осталось и памяти. — И кто теперь откроет нам дорогу на Бадкубе? — тут же встрял Оздемир-эфенди. — Вы бы предпочли, чтобы сейчас там гибли солдаты Порты и Блицкрига? — задал встречный вопрос Онгемунд. — Вряд ли наши армии продержались бы дольше под залпами артиллерии с неба. — И что вы посоветуете сделать теперь? — глянул на него Иштуган-бей. — Дождаться возвращения выживших степняков, сбить их в подобие армии и присоединить к вашей кавалерии. А после начать наступление на Бадкубе. — Но вопрос пушек с неба это не решит. — Очень скоро пушек в небе не будет. У котсуолдской эскадры появится новый, куда более серьёзный противник. Онгемунд и сам не был уверен в своих словах, однако показать этого сейчас никак нельзя. Все уверения его зиждились на сообщении, что принёс прошлой ночью странный человек. Вспоминать о нём фельдмаршалу не слишком хотелось, хотя бы потому, что он так и не понял – как же этот человек попал в лагерь, и куда делся после. Человек не скрывал лица, однако держал голову так низко опущенной, что разглядеть его в неверном свете пары ламп не представлялось возможным. — Вам послание от Культа Герметикум, — прошелестел он – голос, будто опавшие листья. — Завтра в два часа пополудни у котсуолдской эскадры будет чем заняться, и она не сможет прикрыть своими орудиями обороняющихся в Бадкубе. Онгемунд, конечно, знал о господствующем, пускай и тайно, в Блицкриге культе герметистов. Он ещё хорошо помнил времена, когда этот культ был всего лишь одним из многих, подобных ему организаций мистического толка. Существовал он лишь на пожертвования тех, кто входил в него, и, по сути, предназначался, как считал фельдмаршал, лишь для выкачивания денег из богатых и не очень простофиль. Герметисты не гнушались ничем и никем. Однако со временем они резко пошли в гору – непонятно, почему и из-за чего. И вот не прошло и пары лет, как при генерал-кайзере Блицкрига уже постоянно трётся представитель культа причём в чине статс-секретаря. Он свободно распоряжается генералами из самых знатных, уходящих корнями ещё во времена Старой империи, родов. Никто не смеет возразить ему, ибо выше него в государстве только генерал-кайзер, который охотно прислушивается к советам герметиста. Да и в ряды ордена, почуяв прямую выгоду от этого, толпами записывается дворянская молодёжь, понимая, что это – отличный трамплин в их будущей карьере. — Также от лица культа я хотел бы принести вам соболезнования, — продолжил шелестеть опавшей листвой герметист. — Вы вряд ли знаете, а потому я буду первым, кто сообщит вам чёрную весть. В Котсуолде при выполнении миссии, возложенной на него, погиб ваш племянник. Старавшийся держаться как можно невозмутимее, Онгемунд так крепко сжал вечное перо, что оно лопнуло и чернила потекли по рукам на лист бумаги. Правда, тот до этого всё равно был девственно чист, теперь его пятнали уродливые кляксы разных размеров. Фельдмаршал даже не обратил внимания на то, что руки его и обшлага мундира испачканы. — Прошу просить меня за то, что принёс вам эту чёрную весть, — произнёс напоследок неприметный человек, прежде чем выйти из палатки Онгемунда. И вот теперь именно на его словах основывалось утверждение фельдмаршала. Да и большая часть грядущего боя тоже. Однако словам герметистов стоило верить – уж в этом-то Онгемунд имел основания убедиться на личном опыте. Хотя бы во время недавней операции против народников в районе Дешта и Угренча. Даже лучшим шпионам было далеко до осведомителей из герметистов, доставлявших крайне важную информацию. Всегда точно тогда, когда это было нужно. — Ты ещё ни разу не ошибался в своих советах, — произнёс Иштуган-бей, — и потому я следую им. Но пойдут ли твои солдаты в бой вместе с моими? — Как и было оговорено в плане сегодняшней битвы, — кивнул фельдмаршал, — солдаты группы армий Степь атакуют Бадкубе с восточной стороны. — Хорошо, — важно кивнул Иштуган-бей и обернулся к своему адъютанту. — Вели моим ленивым собакам готовиться к бою. Скоро они прольют кровь народников. За такое отношение к своим солдатам Онгемунд тоже не слишком уважал командующего бейликов. В каждом слове его сквозили спесь и пренебрежение к тем, кто умирал по его приказу. Имеющий богатый опыт сражений, начинавший простым субалтерном ещё до Первой войны, фельдмаршал привык уважать своих солдат и ценить их жизни. Конечно, не раз ему приходилось отправлять на верную смерть целые полки, однако никогда он не назвал даже худших солдат в его армии или группе армий ленивыми собаками.
Дежурный офицер крейсера «Серес» лениво наблюдал за небом. Синева его была жгучей, что удивительно для поздней осени. Он прогуливался по открытой верхней палубе. Иногда останавливался у телефонных аппаратов, связывающих его с постами наблюдения. В этот момент он отчаянно завидовал матросам, что сидели там. Они хотя бы видели бой, идущий внизу. Пускай «Серес» и не принимал в нём участия, но ведь поглядеть-то есть на что. Дежурному же офицеру оставалось только гулять по палубе, сунув руки в карманы, чтобы не так мёрзли, да слушать долетающие до его ушей отдалённыезвуки сражения. Он в очередной раз остановился у телефонного аппарата, подумал пару минут – звонить ли на наблюдательный пункт или ну его, как телефон вдруг издал резкую, пронзительную трель. Молодой офицер даже замешкался на секунду, прежде чем сорвать трубку. — Докладывайте?! — рявкнул он, стараясь перекричать ветер. — Над морем обнаружены пять вымпелов, — протрещало в ответ. — Точных данных нет. — Поднимаюсь к вам, — крикнул офицер. Сказано – сделано. Не прошло и пяти минут, как молодой человек уже оказался около дальномера. Он приник к нему надолго. Однако толком ничего разглядеть не смог – расстояние до появившихся над морем кораблей было предельным для наблюдательного прибора. — Немедленно доложить на мостик, — распорядился офицер. — Есть, сэр, — тут же взял под козырёк связной матрос, однако стоило только офицеру отвернуться, скроил такую утрировано-надменную рожу, что все матросы на дальномерном посту принялись зажимать руками лица, чтобы не рассмеяться. Молодого офицера не слишком-то жаловали в команде именно за его непомерную спесь. Через пять минут флаг-офицер докладывал об обнаружении эскадры коммодору Дадри. — Поднимайте «Несгибаемого» в воздух, — тут же велел он. — И прикажите «Карадоку» и «Каледону» разворачиваться с нами в ордер для отражения воздушной атаки. — Осмелюсь заметить, что в таком случае они не смогут прикрывать своими орудиями войска генерала Нитена, — заявил флаг-офицер. Он будто намеренно выводил коммодора из себя. — Это так и есть, — кивнул Дадри. Однако пояснять свой приказ не стал – много чести для простого флажка. Его задача исполнять приказы, а уж разбирается в них пускай сам – разжёвывать ему всё коммодор вовсе не собирался. (обратно)
Глава 6
На эволюции котсуолдской эскадры в небе обратили внимание все, кто не был занят сейчас сражением со степняками. Хотя войско князей было практически разгромлено, и сейчас в беспорядке отступало. А если уж честно, то бежало без оглядки, спеша убраться подальше от падающих на голову снарядов и длинных пулемётных очередей. Однако армия бейликов и союзных им блицкриговцев уже перешла в наступление. Медленно двинулись вперёд пехотные цепи. Открыли огонь орудия полевой артиллерии. — Этим как будто наплевать на эскадру в небе, — заметил Солнцеслав. — Идут уверенно, даже как-то слишком. — Как будто не видели, что сталось со степняками, — кивнул я. — Странно это. От бейликов, наверное, такого ещё можно ожидать – они людей не считают. Но Блицкриг – другое дело. Там военные грамотные и рациональные, просто так солдат гробить сотнями не в их стиле. — Значит, стоит ждать какого-то подвоха. — Эй! — крикнул Мгер, перебивая Солнцеслава. — На небо гляньте! Корабли разворачиваются! Мы все тут же задрали головы, включая и парня в пропитанной бензином робе, который заправлял сейчас наш автомобиль. Он и не заметил, как шланг выскользнул из горлышка бака – и теперь бензин льётся ему прямо на штаны. Громады небесных крейсеров медленно разворачивались. А где-то вдалеке над городом показались палубные надстройки флагмана котсуолдской эскадры. Он поднимался в воздух. Однако танкеры не спешили вслед за ним – и это меня очень встревожило. — Удирают, сволочи, — прошипел сквозь зубы Солнцеслав. — Вряд ли, — покачал головой я. — Они бы не бросили солдат в окопах. Не в их правилах – Котсуолд старается своих не бросать. К тому же, танкеры не взлетают. А без них котсуолдцы отсюда не улетят ни за что. — Если только совсем уж жареным не запахнет. — Это вряд ли, — снова усомнился я. — Сюда должен не меньше чем весь флот Блицкрига лететь, чтобы они тут же удрали. В ином случае, скорее всего, примут бой. — Только с кем? Я в ответ мог лишь пожать плечами. — Туго нам придётся без их пушек, — заметил Мгер. И только тут он обратил внимание на рабочего, так и продолжавшего стоять с раскрытым ртом. Бензин из его шланга уже успел пропитать землю вокруг нас. — Ты что творишь?! — заорал бывший анархист. — Всех нас на тот свет отправить хочешь, да?! От вопля его парень тут же пришёл в себя. Он быстро сунул шланг обратно, однако бак оказался уже полон и бензин хлынул на борт нашего авто. — Да мы же теперь вспыхнем, как спичка! — пуще прежнего накинулся на рабочего дашнак, сжимая увесистые кулаки. — Ты саботажник! Сукин сын! Мы едва успели перехватить его, прежде чем Мгер и вправду съездил несчастному парню по уху. Вряд ли это пошло бы тому на пользу. — Да закрой ты вентиль, дубина! — рявкнул Солнцеслав. — Что ж ты стоишь, будто громом поражённый?! Молодой рабочий, наконец, совладал с собой. Он быстро закрутил вентиль. Однако вся земля вокруг нас успела уже основательно пропитаться бензином. Вспыхнуло бы всё, и правда, от одной искры. — Придётся автомобиль наш толкать, — пробурчал Солнцеслав. — Заводиться тут – чистое самоубийство. Никому из нас не улыбалось теперь по вине зазевавшегося работяги толкать загруженный патронами к пулемётам и заправленный под завязку автомобиль. Но выбора у нас не было. — Ты давай помогай! — прикрикнул на рабочего Мгер. — Не то живо оформим тебя тут же, как вредителя. Знаешь, что делают с вредителями в военное время. Он внушительно помахал перед лицом парня зажатым в кулаке маузером. Хотя, наверное, рабочий и без этого помог бы нам – слишком уж виноватым он выглядел. Вместе мы впряглись в автомобиль, навалились как следует. В этом деле ведь главное его с места сдвинуть, а дальше уже легче пойдёт. В общем на раз-два-взяли мы вытолкали автомобиль подальше пятна бензина, который растянулся красивой радужной плёнкой по лужам. — Ну бывай, паря, — хлопнул по плечу рабочего Солнцеслав. — Ты на Мгера не сердись – все мы сейчас нервные. — Да что там, — замялся тот. — Бывает, чего уж. Сам ведь виноватый. Мы заскочили, наконец, в авто и Солнцеслав покатил по пустым улицам Бадкубе прямо к линии фронта. Работы у нас скоро будет по горло. Не захлебнуться бы в ней. По дороге к фронту нас и застало известие о предательстве Щекаря. Мы уже приближались к последней линии окопов, когда вдруг навстречу нам вылетел на взмыленном коне всадник в порванной кожанке. — Щекарь предал! — крикнул он. — Его сволочи перебили половину сводного эскадрона. Оголили свой участок фронта. Так теперь они ещё пехоту рубят. К ним идёт подкрепление из бейликской конницы и остатков степняков. Всех туда кидают – прорыв закрывать. Не сговариваясь, мы втроём матерно заругались, услышав эту новость. Солнцеслав тут же вдавил педаль в пол, как-то судорожно передёрнув ручку переключения передач. Автомобиль тут же рванул вперёд на всей доступной ему скорости. Колёса расплёскивали грязь. Дважды мы едва вписались в крутой поворот, только чудом не перевернувшись. Неслись в указанном бойцом в кожанке направлении как угорелые. Хотя почему-то я сразу был практически уверен – не успеем. Так оно и вышло.Хардагар буквально расцвёл в ожидании скорого боя. Он потирал руки и облизывался, будто обжора перед банкетом. Эта манера поведения сильно раздражала всегда сдержанного Духовлада. Однако он, конечно же, не стал делать командиру эскадры никаких замечаний. В конце концов, Духовлад был здесь всего лишь гостем, а хозяин имеет право вести себя как ему заблагорассудится. — Котсуолдцы, — произнёс Хардагар, — лучшего врага не сыскать. Самые опытные вояки в небе. Жаль только на земле не столь успешны. Потому на них и не сделали ставку. Блицкриг надёжней всё же. Однако оно и к лучшему. Воевать с ними будет тяжело, зато победа будет славной. — Ты так уверен в том, что победишь? — поинтересовался у него Духовлад. — Отбрось свой скептицизм, — рассмеялся небесный генерал. — В этот день небо будет за нами. — Противник в зоне действия наших орудий главного калибра, — доложил старший артиллерийский офицер. — Начнём же дуэль! — рассмеялся Хардагар. — Открыть огонь из главного калибра. Цель – флагман котсуолдской эскадры. — Главный калибр, огонь! — тут же передал его команду офицер. И тут же весь корабль содрогнулся от могучего залпа. — Эскадре, открыть огонь по врагу, — продолжил командовать Хардагар. Духовлад не мог сейчас видеть, что происходит на остальных кораблях, однако и без того отлично знал всё в мельчайших деталях. Сейчас воинственно торчащие хоботы орудий главного калибра одно за другим плюются во врага огнём и дымом. Двухсоткилограммовые снаряды улетают в свой последний полёт. Одного прямого попадания такого хватит лёгкому крейсеру, чтобы тут же рухнуть на землю, объятому пламенем. Вот только прямые попадания весьма редки. — Начать манёвр уклонения от вражеской артиллерии. Котсуолдцы не дураки – они, конечно, открыли огонь, как только эскадра Хардагара оказалась в досягаемости их главного калибра. Начинался тот смертоносный, хотя и весьма неспешный танец, что зовётся воздушным сражением. — Истребители, в атаку. Снова из боевой рубки, иллюминаторы которой были предусмотрительно закрыты броневыми листами, Духовлад не мог видеть того, что творилось на палубе. Как размахивают флажками сигнальщики. Летуны запрыгивают в свои аэропланы, готовясь по первой команде встать на крыло и обрушиться на врага. Двигатели урчат пробуждаясь. И вот почти одновременно десятки аэропланов срываются с палуб кораблей эскадры Хардагара. Очень скоро им предстоит вступить в бой с истребителями котсуолдцев. А вот с ними-то у коммодора Дадри дела обстояли весьма худо. Дело было в том, что едва ли не половина летунов с «Сереса» и «Несгибаемого» оказались на земле, когда в городе начался хаос. Пришлось взлетать без них. Выбора в тот момент у коммодора просто не было. Он оставил внизу роту воздушной пехоты с приказом разыскать летунов и доставить на борт крейсеров. Возвращаться они должны были на двух больших аэропланах «Рино», которые вполне могли постоять за себя и на земле и в воздухе. Вот только ни от летунов, ни от отправленных на их поиски солдат не было ни слуху ни духу. Поэтому почти половина аэропланов на палубе «Несгибаемого» и «Сереса» стояли пустыми. А поднятым в небо летунам придётся отдуваться и за них.
В этот раз нам попался не всадник на взмыленном коне, а несколько израненных народармейцев. Они медленно брели по улице. У одного даже винтовка волочилась по грязи. Он даже не обратил внимания, что оружие давно сползло с плеча – поправлять не было у него уже сил. — Что тут происходит?! — воскликнул Солнцеслав. — Прекратить быстро это позорное отступление! — Они уже в город ворвались, — бросил нам народармеец с курчавой бородой, вместо богатырки он носил старорежимную папаху с красной лентой, словно в Гражданскую. — Рубят всех направо и налево. Без пулемётов с ними не сладить никак. — У нас два пулемёта, — махнул рукой за спину Солнцеслав. — Есть чем за себя постоять. — Хорошо вам, — бросил народармеец, чьи винтовка волочилась за ним по грязи. — Эвон на колёсах быстро укатите. А нам всем кровь пустят, ежели чего. — Ты сопли подбери сначала, и винтовку заодно! — рявкнул на него Солнцеслав. — Какой ты боец Народной армии, если даже винтовку не можешь на плече удержать?! Этот окрик подействовал на всех отступающих народармейцев. Почувствовав начальственную силу в голосе Солнцеслава, они сразу подтянулись, выпрямили спины. Хотя глядели почти волками, понимали, что теперь снова придётся драться. А им этого совсем не хотелось. — За моим автомобилем шагом марш! — скомандовал Солнцеслав и уже намного медленней покатил по улице в сторону городской окраины. — Вот и пришёл нам всем каюк, — раздалось сзади. Кто это сказал, понять не представлялось возможным. — Разговорчики! — перекрикивая шум мотора, рявкнул за спину Солнцеслав, даже не оборачиваясь. Я заметил, что Мгер как будто невзначай взял на прицел шагающих следом народармейцев. А вот это было лишним. Если уже сразу стрелять по нам не стали, то теперь пойдут до конца. Такова уж простая солдатская психология, раз подчинился приказу, следуй ему. Однако добраться до окраин мы не успели. По дороге прямо среди домов молодой командир в серой шинели, фуражке и башлыке руководил пулемётной командой. Десятеро народармейцев расставляли оружие так, чтобы простреливать всю улицу. А средний командир стоял над ними, то и дело поворачиваясь всем корпусом. В этой его неторопливости было что-то от башни главного калибра. Да и взгляд был вполне под стать. Хоть и удивительно молод оказался средний командир, глядел он на нас, будто через прицельную рамку пулемёта. И от этого взгляда просто мороз по коже продирал. — Тур, — представился он, — командир пулемётной команды. Хотя всего полчаса назад командовал ещё батальоном. Это всё, что от него осталось, после предательской атаки Щекаря. — Почему именно здесь решили оборону наладить? Понятно было, что никаких приказов Тур не получал. Сейчас все линии связи были нарушены, и каждый командир действовал по своему разумению. Можно сказать, на свой страх и риск. — Соседние улицы слишком узкие и кривые, — ответил Тур. — Там конница не пройдёт. Если ударят, то здесь. Будем держаться, сколько сможем. — Бойцы, — крикнул за спину Солнцеслав, — здесь будет наш рубеж обороны. Поступаете в распоряжение товарища Тура. Пока средний командир решал, куда ему девать неожиданное подкрепление, Солнцеслав быстро подрулил так, чтобы автомобиль стал боком. Теперь и мы с Мгером могли добавить свои пулемёты к оружию команды Тура. — Мы здесь мишень, — пробурчал Мгер. — Одного снаряда нам хватит или мины. Даже не увидим, что нас прикончило. — Не нуди, — отмахнулся Солнцеслав. — Если станет совсем жарко, мы действительно успеем укатить. Двигатель я заведу, как только тут появится враг. Многие заклеймили бы его трусом, услышь они эти слова. Скорее всего, первым стал бы Тур, который как раз закончил командовать и теперь просто замер, ожидая появления противника. Однако в словах Солнцеслава крылась нехитрая логика. Мы могли спастись, но это не значит, что мы удерём, как только появится враг. Нет, по газам Солнцеслав даст лишь в том случае, если станет ясно – здесь уже не удержаться, пора бежать. У нас есть шанс, в отличие от остальных обороняющих этот участок, глупо было бы им не воспользоваться. Однако насчёт Тур я ошибся. Он обернулся к нам, для чего ему пришлось переступить на месте. Шея у него явно не гнулась, скорее всего, последствие ранения. — Когда запахнет жареным, уезжайте, — сказал он нам. — Не оглядывайтесь на нас. А после прикончите от моего имени ещё десяток этих сволочей. Я заметил, что Тур сказал именно когда, а не если. Значит, выйти живым из будущего боя, он явно не собирался. Средний командир снова переступил на месте, отворачиваясь от нас. Снова его взгляд, одновременно печальный и страшный, был устремлён в сторону городских окраин. Всадники врага ждать себя долго не заставили. Не прошло и десяти минут с тех пор, как Тур расставил всех своих людей, включая неожиданное подкрепление, приведённое нами, как на дальнем конце улицы показались знакомые мне халаты степняков. Замелькали их длинные шапки, пики и сабли. Однако отряд был невелик. Атаковать нас степняки не спешили. Остановились, не проехав и десяти саженей. Закричали что-то на своём языке, принялись делать какие-то жесты. Наверное, оскорбительные, но я лично не особенно приглядывался. Вскоре к ним присоединились всадники в долгополых кафтанах, а кое-кто с пиками в руках. Ребята Щекаря. Сразу захотелось дать по ним длинную очередь. И ведь отлично понимал – никакого толку от этого не будет, слишком далеко, но от одного вида их всё внутри сжималось от ярости. И оставалось только одно желание – прикончить поскорее этих сволочных предателей. Тур стоял прямо. Он поднял зажатый в левой руке свисток, словно желая его продемонстрировать всем сразу. Собственно, так оно и оказалось. — Огня до моего свистка не открывать, — сказал он. — Как свистну, бить без остановки до второго свистка. Он медленно поднёс свисток к губам, однако выдувать из него пронзительную трель не спешил. На том конце улицы, наконец, набралось достаточно врагов. В переднем ряду гарцевала теперь фигура в длиннополом кафтане и папахе. Она размахивала руками, явно пытаясь построить разношёрстное воинство, готовя его к атаке. И это ему удалось. Наверное, немало помогла нагайка, которой он не стеснялся угощать степняков. — Сейчас пойдут, — сказал кто-то из народармейцев, когда командир врага перехватил нагайку и выхватил шашку из ножен. — Теперь держись, братва, жарко нам придётся. Тут с неизвестным народармейцем было не поспорить. С гиканьем, под лошадиный топот на нас понеслась вражеская кавалерия. И в первые секунды меня кольнул привычный уже страх. Всё-таки я живой человек и на тот свет не тороплюсь уж точно, а сейчас мне туда могут запросто оформить билет в один конец. Как-то сразу позабылось, что пули меня не брали во время драки с чоновцами в окрестностях Усть-Илима. Очень не хотелось проверять на себе – остался я всё таким же неуязвимым, как тогда, или снова мне страшны пули, пики и шашки. На скаку многие степняки и поддавшиеся азарту бойцы Щекаря принялись палить в нас почём зря. Целью выбрали, конечно, непреклонно стоящего Тура и наш автомобиль. Уж очень хорошую мишень мы из себя представляли. Однако пули летели мимо, врезаясь в стены домов рядом с нами, пробивая висячие вывески магазинов и плющась о кованые перила нависающих над нашими головами балкончиков. Тур даже не дёрнулся, когда очередная пуля в красную крошку разбила кирпич стены в аршине от его головы. У меня бы точно нервы не выдержали, несмотря ни на что. Командир Народной армии приложил свисток к губам, набрал в грудь побольше воздуха, задержал дыхание на секунду… И резкая, пронзительная трель заглушила и гиканье степняков, и выстрелы. А потом народармейцы и мы разом открыли огонь. Я надавил на спусковую клавишу, давая волю накопившейся ярости, ненависти к предателям. Мой пулемёт дал длинную очередь, поливая первые ряды скачущих на верную гибель врагов. Рядом, только немного ниже, тарахтела котсуолдская машинка Мгера. Вокруг нас хлопали выстрелы винтовок народармейцев. Били длинными очередями пулемёты команды Тура. Сам он замер среди этого светопреставления зловещей фигурой в серой шинели и башлыке. В левой руке зажат свисток. Правая лежит на расстёгнутой кобуре. Однако доставать оружие Тур не спешил. Конница врага словно наткнулась на невидимую, но смертоносную для неё стену. Стену из нашего свинца и огня. Кони валились, скошенные очередями. Они кричали громко и почти по-человечески. Люди вылетали из сёдел, роняли оружие, горохом сыпались в грязь. Ни один не поднялся. Ни один не добрался до наших позиций. Все нашли свою смерть на грязной улице. Вот только это был не более чем отвлекающий манёвр. За спинами всадников скрывалась лёгкая пушка. Её нам просто не было видно. Когда её притащили – кто знает. Быть может, сразу план был таков, а может, командир расчёта просто решил воспользоваться ситуацией. Нам хватило трёх снарядов. Степняки и бойцы Щекаря даже коней не успели развернуть, когда их атака захлебнулась в крови. А пушка за их спинами уже открыла огонь. И немудрено – за пушкой маячили солдаты в серой форме Блицкрига. На этих союзников им просто наплевать. Снаряды буквально смели нас. Первый врезался в стену дома, разбросав пулемётную команду и народармейцев, что пришли с нами. Второй упал почти под ногами даже не дёрнувшегося от первого взрыва Тура. Я видел, как его накрыло волной грязи. Обострившееся зрение позволило заметить даже мелькнувшее в воздухе тело в серой шинели. Благодаря улучшенному восприятию я успел разглядеть во всех подробностях третий фугас. Тот, что угодил прямо под наш автомобиль. Солнцеслав успел передёрнуть рычаг коробки передач, как только пушка дала первый залп. Однако блицкриговские артиллеристы оказались проворнее, чем мы ожидали. Пока заведённый двигатель прочихался, набирая нужные обороты, они успели пальнуть второй раз. Когда же автомобиль сдвинулся наконец с места, нам прямо под колёса угодил третий фугас блицкриговцев. Ощущения были такие же, как когда меня сбросил норовистый конь. Я подлетел на пару саженей и рухнул в грязь. Пламя фугаса обожгло, однако вреда как будто не причинило вовсе. Только загорелись кое-где штаны. Я покатился по грязи, сбивая пламя. Сейчас не чувствовал ни боли, ни жара. Быстро подскочил на ноги. Окинул взглядом место нашего короткого боя. Стрелять больше блицкриговцы не стали. Тратить на одного человека снаряд – это слишком. Пускай теперь со мной оставшиеся всадники разбираются. Солдаты в серых шинелях уже деловито катили пушку дальше. Всадники же, основательно потрёпанные нами во время первой атаки, уже разворачивали коней снова. Смести меня им ничего не стоило. Да к тому же они горели жаждой мести за погибших под огнём пулемётов товарищей. И ни револьвер, что я машинально выдернул из кармана, ни остатки автомобиля их надолго не задержат. А значит, мне остаётся одно – бежать, и как можно скорее. Я бросился к ближайшему зданию. На первом этаже его располагался когда-то магазин готового платья, не иначе. Витрина его была, конечно, разбита, зато внутри полутёмного помещения стояли несколько десятков разбитых манекенов. Я побежал через эту жутковатую толпу, роняя человеческие фигуры, большая часть которых была лишена рук, а то и голов. Чувствовал я себя в тот момент так, словно попал в кошмарный сон. Да и свистнувшие над головой первые пули преследователей спокойствия не добавили. Они врезались в деревянные фигуры, выбивая из них щепу. Но прежде чем меня настигли, я успел нырнуть в дверной проём, ведущий внутрь здания. Промчался по короткому коридору, никуда не сворачивая. Выскочил в другой проём, на этот раз закрытый фанерной дверью. И тут же оказался лицом к лицу с всадником в длиннополом чекмене с серебристыми газырями. — Думал, самый умный, — усмехнулся в усы всадник. — Управу и не на таковских находили! Он вскинул шашку. Однако главную ошибку он допустил секундой раньше. Надо было сразу рубить, а не языком молоть, раз такой умный. Я дважды выстрелил ему в грудь. Усатый щекаревец откинулся в седле, но тут же рухнул прямо на конскую шею. Отлично выезженный конь его даже не дёрнулся, когда я стрелял. Он лишь фыркал оттого, что тёплая, липкая кровь полилась по его крупу. Выдёргивать труп из седла и самому прыгать в него времени категорически не было. В любую минуту могли появиться такие же умники, как тот, кого я только что прикончил. Улочка была очень узкой, как будто стиснутой с двух сторон домами. Даже не улица, а проулок какой-то. И как только этот щекаревец только сюда на коне въехал. Скакун его теперь загородил мне дорогу. Я кое-как обогнул его, стараясь не задевать боевого коня, тот вполне мог лягнуть меня – их такому частенько учат. Нырнул в ближайший дом. Однако проскакивать его, как первый, насквозь не стал. Вместо этого быстро поднялся на второй этаж, а оттуда выбрался на крышу. Дома тут стоят очень плотно друг к другу – уйти от преследователей по крышам будет проще, чем по земле. Одного я только не учёл, что Бадкубе застраивался в последнее время без какого-либо внятного плана. А потому здания тут стояли самой разной высоты. Пробежав по крыше одного, я оказывался на высоте третьего этажа большого, заброшенного доходного дома. Пришлось тогда прыгать прямо в разбитое окно. Куски стекла, торчавшие из рамы, порезали мне кожанку и пустили кровь. Я перекатился по грязному полу, подо мной хрустели стеклянные осколки. Кое-какие из них впивались в тело через толстую кожу куртки. Как только поднялся на ноги, пришлось потратить какое-то время, чтобы избавиться от них. Прохрустев стеклом под ногами, я поднялся на крышу доходного дома. Вот только вокруг него все здания оказались какими-то жалкими маломерками. Крыши их разделяла высота никак не меньше пяти аршин. Прыгать – большой риск, ноги можно переломать запросто. Однако выбора у меня не было. С высокой крыши доходного дома мне отлично было видно преследующих меня степняков и щекарцев. А им, чтобы увидеть меня, было достаточно только голову поднять. Я разбежался и прыгнул на крышу самого высокого из соседних домов. Приземлился на неё вроде бы даже удачно, да только крыша подвела. Оказалась совсем ветхой. Она не выдержала моего веса и провалилась с жутким треском. Вместе с её обломками я рухнул на пол второго этажа дома. Тот на моё счастье оказался прочнее. От удара у меня весь воздух из лёгких выбило. Долгие несколько секунд я лежал, пытаясь сделать судорожный вдох. Наконец, мне это удалось. Я закашлялся от хлынувшего в лёгкие потока воздуха. Никогда бы не подумал, что им можно почти захлебнуться. После этого перекатился на бок – на большее меня не хватило. В голове отчаянно шумело. Я встал на колени, потряс головой, чтобы прогнать этот шум. Куда там! Под черепом будто осиный рой гнездо свил. Из-за этого я не услышал, как по лестнице пробухали тяжёлые шаги. Понял, что в доме кроме меня кто-то есть лишь после того, как прямо перед моим лицом выросли отличные котсуолдские лётные ботинки. Такие были предметом вожделения многих до сих пор – им ведь просто сносу нет. Я поднял взгляд и увидел человека в лётной форме Котсуолда. В правой руке он держал нацеленный мне прямо в лицо револьвер. — Урдский понимаешь? — спросил я. Говорить старался медленно и разборчиво. А вот получалось это крайне плохо. Из-за падения и удара язык меня заплетался, а голова никак не хотела проясниваться. — Нет понимать тебя, — отрывисто бросил летун и сделал короткий жест стволом револьвера – вставай, мол. — Не могу, — покачал я головой. — Сил нет. — Встать, — отрезал летун. — Уходить. Враг тут скоро быть. Он явно не собирался сразу стрелять в меня. Более того, спрятал оружие в кобуру и протянул мне руку, помогая подняться. — Встать быстро. Уходить, — повторил он. — Враг верхом близко. Я кое-как поднялся с помощью летуна. Снова отчаянно затряс головой, как будто это могло выгнать поселившихся нам злобных ос. Как ни странно, помогло. Котсуолдец буквально проволочил меня к лестнице. Но спускался я уже без его помощи. — Куда? — спросил я летуна. — На полосу, — ответил тот. Видимо, речь моя уже стала более-менее сносна, и он понимал меня. — Там «Рино» ждать. Должны ждать. Слово «должны» и тон котсуолдца не особенно обнадёживали. Но я понял с кристальной ясностью, что это шанс покинуть Бадкубе и Урд в принципе. Тот шанс, который представляется только раз, и я не должен упустить его. Котсуолдский летун для меня пропуск на крейсера эскадры, что сейчас готовится к бою в небе. — Веди, — кивнул я ему, доставая револьвер. — Прикрою. Вместе мы выбрались из дома, и котсуолдец уверенно зашагал по улицам в одному ему известном направлении. Мне оставалось только поспешать вслед за ним. Нас перехватили через несколько кварталов. Внезапно из кривого переулка выскочили пятеро солдат в блицкриговских шинелях с винтовками наперевес. Почти тут же ещё один отряд выскочил спереди. На нас закричали, тыча винтовками. Однако стрелять вроде не собирались. Почти сразу вперёд вышел офицер в тёплом мундире, фуражке и со стеком в руке. Он почему-то неприятно напомнил мне маркиза Боргеульфа, хотя был моложе последнего лет на пять. — Моя команда ищет котсуолдских летунов, — заявил он на безукоризненном языке островитян. — Отдайте нам оружие и вам не причинят вреда. Летун было повернулся ко мне, но я успел остановить его быстрым жестом. Ясное дело, меня тоже приняли за котсуолдца – фуражку с башенной короной я потерял ещё при взрыве фугаса, а в кожаных куртках летуны любили щеголять ещё с довоенных времён. Я первым протянул блицкриговцам свой револьвер рукояткой вперёд. Спустя секунду моему примеру последовал и котсуолдец.
* * *
Капитану Вальдигану не нравилось задание, возложенное на него коммодором Дадри. Слишком уж оно походило на самоубийство. Конечно, важно вернуть летунов, что остались по какому-то недоразумению на земле во время всей этой катавасии. Однако не ценой жизни парней его роты. Да и как, скажите на милость, с тремя взводами воздушных пехотинцев прочёсывать город, в который вот-вот ворвутся проклятые бейлики и степняки. Хотя, какое там вот-вот, уже ворвались. Вальдиган уже получил доклады о том, что команды его ребят не раз столкнулись в коротких схватках с врагом уже на улицах города. А значит, дело совсем уж плохо. Скоро придётся эвакуировать солдат генерала Нитена. И отчего-то у Вальдигана не было сомнений по поводу того, кто будет прикрывать эту эвакуацию. — Капитан, сэр, — вытянулся в струнку перед старшим офицером молоденький боец в грязной куртке на меху и штанах, заправленных в высокие лётные ботинки. Левой рукой он придерживал ремень карабина. — Второй лейтенант Этзи докладывает о колонне пленных. Блицкриговцы ведут их в окраине города. — И что такого в этой колонне, что Этзи прислал тебя, чтобы сообщить мне об этом? — В ней только летуны, капитан, сэр, — браво отрапортовал парень. — Наверное, почти все, кто были в городе. Блицкриг охотится за ними. — Блестящий вывод, — кисло скривился Вальдиган. Он обернулся к командиру второго взвода – единственному офицеру, что остался при нём. — Оставляю вас охранять эти аэропланы, — приказал ему Вальдиган. — Не подпускать к ним никого без моего прямого приказа. — Есть, сэр, — козырнул исполнительный первый лейтенант. Вальдиган знал, кому поручить охрану аэропланов. Первый лейтенант был непроходимо туп, зато удивительно исполнителен. Сочетание этих двух качеств делало его просто незаменимым при выполнении подобных приказов. Командир воздушных пехотинцев всегда должен вести их в бой. На этом принципе основан сам корпус воздушной пехоты его величества. В разведку капитан Вальдиган ещё мог отправлять своих офицеров и сержантов, ведь все полученные сведения должны стекаться к нему. А так ведь даже не понятно, куда слать вестовых. Однако теперь его роте предстоит бой с блицкриговцами, и капитан, как положено, должен быть на острие атаки. Не прошло и четверти часа, как капитан Вальдиган присоединился к взводу второго лейтенанта Этзи. Солдаты Этзи залегли на невысоких крышах домов вдоль узкой, кривой улички. Внизу месили грязь солдаты Блицкрига в серых шинелях и пленные котсуолдские летуны. Колонна двигалась медленно. Не столько из-за грязи, сколько потому, что пленные едва переставляли ноги. Правда, с ними обращались нормально, только толкали особенно сильно мешкающих в спину прикладами. Однако никого даже не ударили. Такое странно поведение можно было объяснить только присутствием лощёного офицера. Тот явно не был командиром этих солдат, а скорее руководителем некой операции. Видимо, по поимке котсуолдских летунов. — Это они хорошо придумали, сэр, — усмехнулся Этзи. — Собрали всех наших вместе. Теперь их даже искать не придётся. — Положим, не всех, — остудил его энтузиазм Вальдиган. — Вот только вряд ли нам ещё кого-то сыскать удастся. Блицкриговцы ребята дотошные, вряд ли кого живого пропустили. Он снова пересчитал охраняющих летунов солдат. Кивнул самому себе. — Значит так, Этзи, тут у нас будет абордажная операция. Стрельбы – минимум. И если уж стреляете, то только наверняка. Нельзя никого из своих зацепить. Этзи кивал в ответ на наставления командира, хотя они и были излишними. — По моей команде, — вынул из ножен длинный тесак Вальдиган. — Вперёд! Они обрушились на колонну блицкриговцев, будто тени. Никогда раньше мне не приходилось наблюдать работу бойцов корпуса королевской воздушной пехоты. И могу сказать, как свидетель, всё, что говорят про этих ребят – чистая правда. Воздушные пехотинцы убивали быстро и безжалостно. Почти не было выстрелов. Убивать они предпочитали короткими ножами или штыками, примкнутыми к карабинам. У блицкриговцев не было и шанса. Последним пал лощёный офицер. Он отбросил стек и выхватил пистолет. Даже дважды нажал на курок. Но ни в кого не попал. За его спиной будто из-под земли вырос рослый воздушный пехотинец. Я даже глазом уловить не успел движения, которым тот перерезал горло блицкриговцу. Этот же рослый оказался командиром воздушных пехотинцев. — Капитан Вальдиган, — представился он. — Моя рота направлена сюда, чтобы спасти вас. Теперь уже нас окружали котсуолдские воздушные пехотинцы. Под таким вот своеобразным конвоем я попал на взлётную полосу. Там уже ждали несколько аэропланов «Рино». Их охраняла цепь бойцов в знакомых меховых куртках воздушных пехотинцев. А на них напирали солдаты в котсуолдской пехотной форме, а то и обыватели Бадкубе. Значит, город уже практически пал. — Вперёд! — скомандовал капитан Вальдиган. — Не церемониться с этой сволочью! Приказа об эвакуации ещё не было, а значит, это дезертиры! Если придётся, стреляйте в них. Мы прошли через толпу, будто нож сквозь масло. Ребята Вальдигана не стеснялись работать прикладами. Доставалось и солдатам, и простым бадкубинцам. Их поносили на нескольких языках, однако даже толкнуть в ответ никто не посмел. Знали, с кем придётся иметь дело. — Грузимся и улетаем отсюда, — приказал Вальдиган, когда мы добрались до массивных туш грузовых «Рино». Не прошло и десяти минут, как я сидел на жёсткой лавке внутри одного из этих тяжёлых аэропланов. Тот оторвался от земли и плавно, с грацией настоящего летучего носорога отправился в полёт. У меня немного отлегло от сердца. Неужто, несмотря ни на что, мне удалось вырваться из проклятого города. Вот только я понимал, что радоваться ещё очень рано. Как-то ещё встретят безбилетника на борту котсуолдского крейсера. Ведь могут и за борт выкинуть – я даже не знаю, переживу ли падение с высоты полёта небесного корабля. Что-то мне подсказывало, если и переживу, то вряд ли буду в состоянии пошевелить хоть рукой, хоть ногой. По крайней мере, какое-то время. А что за это время со мной произойдёт – никому не известно. Но проверять у меня желания, само собой, не было ни малейшего. (обратно)Глава 7
Коммандеру Рилерду для полного счастья не хватало только безбилетника на борту. Капитан крейсера его величества «Карадок» глядел на подтянутого урдца в кожаной куртке, какие любят их уполномоченные и ставшие притчей во языцех стражи Революции, и понимал – отличить его от летуна было, действительно, сложновато. Тем более, в толпе летунов, одетых в похожие куртки. Фуражки с башенной короной, отличительного знака урдских военных безбилетник не носил. Да и кто бы надел её, находясь в таком положении. — И что мне с вами теперь делать, мистер? — спросил у безбилетника Рилерд. Крейсер «Карадок» содрогнулся от взрыва очередного снаряда с вражеского корабля. Надо сказать, били враги отменно. Снаряды ложились очень близко от крейсеров котсуолдской эскадры. — У вас ведь недостаток в летунах, не так ли, сэр? — нагло заявил урдец. Он даже не дёрнулся, когда «Карадок» вздрогнул всей своей могучей тушей, и это говорило знающему человеку о многом. Например, о том, что наглец явно не новичок на палубе небесного корабля. — Дайте мне аэроплан, и я буду драться с врагом. Думаю, это станет достойной платой за проезд. — Вы хотите, чтобы я доверил один из моих аэропланов неизвестно кому, — усмехнулся, правда, совсем не весело, Рилерд. — Да меня на родине за это расстреляют. — Подумайте сами, сэр, разве нанесу я серьёзный ущерб эскадре, находясь в кабине аэроплана. Что я там, в сущности, могу? Да почти ничего. А вот ни один аэроплан в сражении с врагом лишним не станет. В конце концов, приставьте ко мне ведомого, и тот при первом подозрении расстреляет меня в хвост. Я и дёрнуться не успею. Вы ведь рискуете всего одним аэропланом, который и так не будет участвовать в битве, потому что у вас нет для него летуна. — А насколько хороши вы в воздухе, мистер? — Я не ас, — честно признался урдец, — до Барона или Чёрного ястреба мне далеко. Однако даже такой летун будет лучше, чем совсем никакого. — Вы – наглец, мистер, — улыбка Рилерда стала более живой, этот тип ему определённо нравился. — Посмотрим, сравнится ли ваша наглость с умением воевать в небе. А ведомым я к вам поставлю мистера Редара, вы с ним успели познакомиться ещё на земле. Если честно, я был рад тому, что летать придётся именно с Редаром. Котсуолдец был парнем простым и понятным. Он даже вступился за меня перед начальником авиаотряда крейсера «Карадок». Тот настаивал, чтобы меня сразу отправили на гауптвахту без разбирательства. Только благодаря настойчивости Редара капитан крейсера уделил мне несколько минут своего времени. Теперь мы вместе с Редаром шагали по палубе через суету матросов и подофицеров – так назывались в котсуолдском флоте младшие командиры. — Аэроплан у тебя будет моего ведомого, — бросил на ходу Редар. — Не «Кэмел», конечно, но машина надёжная и проверенная. Из обычного аэроплана переделана в безразгонник. Аэропланом, на котором мне предстояло подняться в небо, оказался, как я и ожидал, «Ньюпор». Котсуолдская рабочая лошадка Первой войны. Очень много их выпустила котсуолдская промышленность за годы мировой бойни. Не пускать же все под нож единым махом. Вот и переделывали их в безразгонники. Часть, как переделанных, так и нет, продали молодому Народному государству. Немало их пошло и врагам народа, с которыми воевали в Гражданскую. И потому в небе над Урдом частенько сталкивались в бою «Ньюпоры» народников и летунов из аристократов. И в эту войну «Ньюпор» не был забыт. Прямое тому доказательство заслуженная машина, на которой мне сейчас принимать бой. Модель не новая, переделанная из обычного аэроплана, однако мне приходилось подниматься в воздух и на худших. Во времена службы мичманом на царском тогда ещё флоте. Правда, воевать всерьёз мне пришлось лишь однажды, после крушения «Громобоя» над Йольдиевым морем. И тогда я по большей части удирал от имперских аэропланов, неся весть о том страшном сражении. Конечно же, об этих фактах я предпочёл не упоминать при капитане крейсера. Для чего ему летун-неумёха, да ещё и довольно сомнительный. Могли бы и упрятать на гауптвахту до выяснения, а то и отправить в свободный полёт с борта. Времена сейчас, быть может, и цивилизованные, но война быстро сдирает с человека весь этот налёт, быстро обнажая самые примитивные инстинкты хищника и убийцы, которыми большинство из нас в той или иной мере наделены. Начальник авиаотряда глядел на меня волком. Очень ему не хотелось доверять аэроплан сомнительному урдцу. Пускай за того и готов головой поручиться Редар. Но оспаривать приказ капитана, конечно же, не стал. — Взлетаем всей эскадрильей по сигналу, — выпалил он короткий инструктаж. — Идём на помощь летунам, что уже дерутся. Пока сведений о вражеских аэропланах нет, известно только, что это неизвестная модель, и всё. Наша помощь должна стать для врага сюрпризом. Он явно не ждёт подкреплений. Надо использовать первый момент по максимуму. Бить без пощады и только наверняка. Он перевёл дыхание. Затем спросил для проформы: — Всем вся ясно? — Так точно, сэр, — ответили летуны хором. — По машинам! — воскликнул начальник авиаотряда. — От винта! Я заскочил в кабину «Ньюпора», опустил на лоб выданные мне вместе с летным шлемом очки. Хорошие – котсуолдские, не чета тем, что я носил в царском флоте. О таких тогда можно было только мечтать. Положил руки на рычаги. Пробежался взглядом по приборной панели. Ничего нового. Летать такое дело, ему если раз научился, потом уже не разучишься. Главное, в воздухе удержаться. Ну и во врага попадать хотя бы изредка. А главное, не дать ему сбить тебя. Тогда всё будет в лучшем виде. Такими вот мыслями я подбадривал себя, пока перед глазами не мелькнули зелёные флажки. Сигнал к старту. Я быстро запустил двигатель аэроплана, добавил ему оборотов для хорошего старта. И как только сигнальщик дал финальную отмашку – пустил «Ньюпор» в небо. Никогда прежде не приходилось мне летать на безразгоннике. Ощущения от полёта было совершенно иными. Машина шла удивительно плавно и легко, подчиняясь каждому моему движению. Теперь не надо было всем весом налегать на рычаг, чтобы совершить простейший манёвр. Полёт превратился в настоящую сказку. Я словно оседлал воздушный поток, который послушно нёс мой аэроплан, куда мне нужно. Рядом летели почти безукоризненным строем аэропланы эскадрильи. Командир легко покачал коротенькими крылышками своего «Кэмела» – первой модели безразгонника, выпущенной в Котсуолде. Универсальный сигнал подняться выше. Он повёл нас прямо в тяжёлые тучи. Эскадрилья прошила их. Мы выскочили на солнце. Оно теперь сильно слепило глаза. Дальше летели ровно, не забираясь выше. А потом откуда-то слева, снизу, из-за облаков появились вражеские истребители, и сказка закончилась – началась кровавая работа. Аэропланов такого типа мне ещё не приходилось видеть. Выкрашенные в жёлтый цвет, борта их покрывали незнакомые письмена, из фюзеляжей торчали шипы и свисали обрывки цепей. Они оглушительно гремели и звенели, перебивая временами даже длинные пулемётные очереди. Патронов враг не жалел. Небо тут же расчертили строчки трассирующих пуль. Я едва успел уйти от неприцельной, но очень уж удачно легшей рядом очереди противника. Он заходил снизу, вытягивая машину, отчаянно не желающую набирать высоту. Я вильнул в сторону, предоставляя разбираться с ним ведомому, ему сделать это будет куда сподручней. Сам же поддал газу, набирая скорость для атаки на жёлтый аэроплан, усевшийся уже на хвост одному из наших «Ньюпоров». Я и не заметил, как стал считать котсуолдцев своими. Ведь здесь и сейчас они были моими боевыми товарищами, как незадолго до того Солнцеслав и Мгер. Значит, мне надо драться за них изо всех сил, чтобы не получить очередь от жёлтого или от собственного ведомого. Жёлтый оказался слишком самоуверен. Я легко зашёл к нему в хвост и принялся строчить из обоих пулемётов. Мигом нашпиговал хвост наглеца свинцом. Пули пробили фюзеляж, сорвав куски цепей. Начинённые фосфором трассеры воспламенилидвигатель. Он тут же окутался густым дымом. Аэроплан врага закачался в воздухе и внезапно скапотировал, срываясь в неконтролируемый штопор. Это была моя первая воздушная победа. Она далась мне удивительно легко. Но я понимал – всё дело в глупости противника, а не в моём мастерстве летуна. Дальше будет намного сложнее. Так оно и вышло. Больше дураков, вроде первого, мне уже не попадалось. Мне пришлось туго. Всё же, я не был бывалым лётуном. Честно говоря, мой единственный воздушный бой в небе над Йольдиевым морем представлял собой побег от вражеских аэропланов, где мне приходилось только увёртываться от очередей их пулемётов. Знай об этом капитан котсуолдского крейсера, вряд ли пустил бы меня в кабину «Ньюпора». Мы метались по небу среди облаков как угорелые. Складывалось впечатление, что у врагов в цинках было раз в десять больше патронов, чем у нас. Они будто плетьми хлестали небо длинными очередями. Нам приходилось увёртываться от них, проскальзывать едва ли не между пуль, чтобы добраться до жёлтых аэропланов. Наверное, мне просто несказанно везло. Я, конечно, не сбил больше ни одного жёлтого, зато и из боя вышел относительно целым. Отделался лишь дырами в спиленных крылышках «Ньюпора» да длинной чередой мелких пробоин в фюзеляже. Бой же в целом завершился, что называется, в ничью. Мы уступили небо жёлтым, зато большинство наших вернулось на «Карадок». Когда я выбрался из кабины, меня уже приветствовал Редар. Он хлопнул меня по плечу и от переполнявших его эмоций принялся тараторить так быстро, что я едва понимал его. К тому же, он то и дело сбивался на какой-то диалект, и тогда я переставал понимать его совершенно. Правда, он настолько активно махал руками, что и слов, в общем-то, не надо было. — Отличный бой! Просто лучший! Давно так не дрались! Как ты прижал этого жёлтого, — дальше последовало слово неясного, но скорее всего ругательного смысла. — В первую же минуту – победа и сбитый враг. Мне бы так! — Ещё полетаем, — подмигнул ему я. — Хватит жёлтых на всех нас. С человеком, который в случае сомнений может дать очередь тебе в хвост, мигом превратив аэроплан в огненный шар, следует как можно скорее наладить дружеские отношения. Мы вместе наблюдали за тем, как наши «Ньюпоры» подключали к мощному генератору крейсера. Одновременно техники заправляли пулемёты свежими цинками и пытались подлатать аэропланы насколько это возможно. — Эскадры сближаются, — заметил Редар. — Скоро драка пойдёт совсем без передышек. Вот тогда тяжело нам придётся, — он уже заметно успокоился и говорил медленней, не переходя на свой родной диалект. — У жёлтых патронов в цинках чуть не вдесятеро против нашего, а то и того больше. Если прижмут нас в палубе, пиши пропало. Перещёлкают нас, как куропаток. — Выходит, нам нельзя дать врагу сделать это, — развёл я руками. Тут как раз техники отбежали от наших аэропланов. Начальник лётного отряда дать команду «по машинам». И мы снова поднялись в небо – для новой схватки. Эскадры сближались, осыпая друг друга градом снарядов. Теперь уже в дело пошли все калибры. Громом гремели орудия главного – от одного прямого попадания снаряда его крейсер мог переломиться надвое. Рявкали цепными псами меньшие. А самые малые вместе с митральезами и пулемётами чертили небо фосфорными пулями, прикрывая аэропланы, не давая подобраться вражеским торпедоносцам. — Противник не желает выдерживать расстояния артиллерийской дуэли, сэр, — доложил потерявший изрядную часть своей напыщенности флаг-офицер. — Они продолжают сближаться. — Пришло время средних калибров, — кивнул в ответ Дадри. — Дистанцию не разрывать. Мы покажем этим пижонам, что у офицеров Королевского воздушного флота нервы крепкие, а яйца стальные. Приказ всем орудиям, увеличить темп ведения огня насколько возможно. О проценте накрытий не беспокоиться. — Есть бить как можно скорее, — тут же подхватил старший артиллерист, — о проценте накрытий не беспокоиться. Он уже передавал этот приказ командирам плутонгов, коротко рявкая в эбонитовую трубку телефонного аппарата. — Разумно ли это, сэр? — позволил себе усомниться в приказе коммодора флаг-офицер. — Мы рискуем сейчас слишком многим. — Вот именно поэтому мы и должны сближаться, — отрезал Дадри. Коммодора просто бесила непонятливость флажка. Однако сейчас он решил объяснить ему смысл своих действий – это помогало хоть немного снять напряжение. — Враг теснит нас. Они рвутся к нашим танкерам. Это же ясно, как белый день. И мы не должны дать им достигнуть цели. Вы не забыли, что в танкерах не только наша нефть, но и солдаты генерала Нитена? — Никак нет, сэр, — напустил на себя вид туповатого служаки флаг-офицер. Вот только получилось у него неубедительно. Врождённые аристократичные манеры и образование так и пёрли из него, разрушая весь образ. Держать и дальше на земле танкеры было уже попросту глупо. Тут даже лорд Тенмар спорить не стал. Громадные цистерны их были заполнены сырой нефтью едва на две трети, а потому они легко приняли на борт отступающих с окраин города солдат генерала Нитена. Спасли и большую часть орудий и пулемётов, что те тащили с собой. Транспортный корабль, на котором дивизия Нитена прилетела в Бадкубе, давно уже отправился на фронт. Там каждый такой был на счету из-за отступления котсуолдской армии к морю. Надо было вытаскивать из окружений и котлов, устроенных блицкриговцами, другие подразделения королевской армии.Хардагар пребывал в самом наилучшем настроении. Откровенно говоря, он уже походил на опьянённого битвой маньяка. И это начинало нервировать Духовлада. С таким командиром жди беды. — У этих ребят есть яйца, — рассмеялся небесный генерал. — Ну да у нас они покрепче будут. Машина, полный ход! Прорываемся к танкерам – пора устроить им хорошую головомойку. — Они будут защищать танкеры любой ценой, — заметил Духовлад. — Разумно ли кидать все силы в лобовую атаку, если враг её ждёт? — Плевать на разумность, — отмахнулся Хардагар. — Мы должны смести их! Ещё немного и наши торпедоносцы порвутся к их крейсерам, а после этого на них можно ставить крест. Жирный крест! — Ты же сам говорил, что корабли у Котсуолда лучше тех, что мы можем тут выставить, — решил снова воззвать к разуму Хардагара Духовлад. Но все усилия были тщетны. Небесного генерала опьянила битва и близость победы. Победы, которая может достаться слишком дорогой ценой. Это понимал Духовлад, но не Хардагар. Он лишь посмеялся над доводами взятого на борт чоновца. — Зато у нас лучше аэропланы. Мы прижмём котсуолдцев к палубе, и тогда наши торпедоносцы нанесут удар. Приказ палубной команде готовить к взлёту все торпедоносцы эскадры! Хардагар был пьян войной и сражением. Он был слеп.
* * *
Они следили за битвой через стёкла биноклей. Видно было не слишком хорошо, однако и приближаться к центру бушующего в небе кошмара у них особого желания не было. — Собиратели, — произнёс таким тоном, будто выругался, князь Махсоджан, первым опуская свой бинокль. — Не думал, что они могли оказаться тут? — Кто? — спросил у него фельдмаршал Онгемунд. — Собиратели? Кто это такие? Ответил ему, как ни странно, Иштуган-бей. — Так называют раболовов из Жёлтой империи. Их корабли вылетают из-за Великой стены и грабят деревни в Степи и в Порте. Так далеко они никогда не забирались и это удивительно. — После их набегов остаются пустые деревни, иногда даже небольшие города, — добавил Махсоджан. — Они забирают всех, кто может работать – сильных здоровых мужчин, женщин, детей. Калек и стариков оставляют на руинах. Потому свидетелей нападения раболовов из-за Стены достаточно много. В каждой семье и даже самых знатных родах есть те, кто попал за Стену в трюме корабля собирателей. — Но что они забыли в Урде? — пожал плечами Онгемунд. — Для чего схватились с котсуолдцами? Они же рвутся к танкерам, как сумасшедшие. Я просто отказываюсь понимать происходящее. Редко, очень редко чувствовал фельдмаршал армии Блицкрига свою беспомощность. Он всегда старался держать ход событий под контролем. Никогда не упускал ничего из виду. Но тут прямо перед его глазами разыгрывалось сражение, которого он не мог понять. Более того, фельдмаршал попросту отказывался понимать происходящее, ибо это был форменный бред. Украшенные шипами, длинными цепями и штандартами с неизвестными знаками корабли дрались в небе с котсуолдской эскадрой. Неужели это и есть та самая помощь, о которой говорил ночью человек с неприметной внешностью. Конечно, от герметистов можно было ожидать чего угодно, однако это выходило за границы Онгемундова воображения. — Значит, фельдмаршал, — рассудительно произнёс Иштуган-бей, — это придётся принять. И использовать выгоды. Уверен, после боя мы сможем легко занять Бадкубе. И тут Онгемунд почувствовал себя вдобавок ещё и очень глупо. На миг ему показалось, что командующий бейликской армией отчитал его будто желторотого мальчишку-кадета. И отчитал вполне заслужено. Онгемунду оставалось лишь скрипеть зубами в немом негодовании. Возразить бейлику было попросту нечего. Он оказался прав во всём.С каждым разом взлетать и вступать в бой становилось всё сложней и сложней. Корабли сошлись почти вплотную, поливая друг друга снарядами уже всех калибров. Заливались длинными очередями митральезы и пулемёты. Небо между двумя эскадрами было заполнено пулями, осколками снарядов и аэропланами. Мы дрались в этом кошмаре, убивая друг друга. Теперь бой шёл уже на уничтожение. И ситуация обострилась до предела, когда враг поднял в небо торпедоносцы. Они летели плотными звеньями. Их прикрывали все аэропланы противника. Они огрызались из пулемётов, хлеща небо плетьми длинных очередей. Но мы рвались к ним изо всех сил. Рвались, не жалея себя. Мы возвращались из каждой стычки на изрешечённых аэропланах. Двигатели «Ньюпоров» дымились, перегреваясь. Пулемёты захлёбывались очередями. Мы расстреливали цинки в считанные минуты, и на одну зарядку двигателя теперь приходилось по два-три возврата, чтобы пополнить боезапас. — Страшно, — признался мне Редар. — Страшно там. Он махнул рукой с зажатой меж пальцев сигаретой в небо. Над нами кипело сражение. Как раз в эту минуту на палубу пытался сесть чей-то «Ньюпор», причём со знаками различия не нашего крейсера. Шасси у него было разбито – и он просто рухнул на стальную палубу брюхом, выключив антигравитационный привод. Проехал несколько саженей и замер. Двигатель его искрил и исходил грязным дымом. Летун выбрался из своего аэроплана. А машину почти тут же оттащили в сторону, к такому же разбитому хламу, который в самом скором времени отправится в последний полёт к земле, как только с него снимут все детали, что можно ещё использоваться для ремонта других аэропланов. Жуткое это было зрелище. Несколько механиков с остервенением раздирают на части разбитый аэроплан, добывая из него всё ценное, что в нём ещё осталось. Никто из летунов не смотрел в ту сторону, где это происходило. Ведь там курочили наших боевых товарищей, которые были для механиков лишь бездушным набором деталей. — Вот так и нас разберут на запчасти, — буркнул Редар. Я лишь плечами пожал. «Ньюпор», на котором я сегодня первый раз поднялся в воздух, уже успели разобрать. — Не хочу возвращаться в небо, — вздохнул Редар. — Сколько лет воюю, а вот сегодня не хочу – и всё тут. Страшно. Собьют меня в этот вылет. А не в этот, так в следующий, уж как пить дать. — Брось, — отмахнулся я. — Не собьют. Мы с тобой из Бадкубе вырвались, значит, везучие. — А может быть там, — он ткнул пальцем вниз, — всё везение и кончилось. — Вот сейчас и проверим. Механики дали отмашку, что наши аэропланы готовы к взлёту. Теперь мы уже обходились без приказов. Но не в этот раз. Мы направились к аэропланам, однако нас остановил властный окрик. — Стоять, господа летуны! Мы обернулись на голос. Рядом со своим новеньким «Спитфайером» с флагманским вымпелом стоял высокий летун в кожаной куртке. Лицо его было украшено массивным чисто выбритым подбородком. Он старался бодриться, однако выглядел таким же усталым, как и мы с Редаром. — Я – коронель Брондри из Тары, — представился он. — Вы поступаете в моё распоряжение вместе со своими «Ньюпорами». Они у вас, конечно, решето, но сгодятся. — И какова будет наша задача? — опередил я Редара, который явно хотел задать тот же вопрос. — Прикрывать моё звено во время охоты на торпедоносцы. Просто не дайте жёлтым подобраться ко мне и моим парням. — Вот видишь, Редар, — хлопнул я по плечу своего ведомого с фальшивой бодростью, от которой зубы сводило, — а ты говорил, что тебя собьют. Теперь все шишки достанутся звену этого мистера. Я указал на коронеля Брондри из Тары. Тот в ответ осклабился и отсалютовал нам двумя пальцами. Он явно был не чужд специфического летунского чёрного юмора. Мы стартовали почти отвесно вверх. Нашим побитым боем «Ньюпорам» было непросто угнаться за новенькими «Спитфайерами» коронеля Брондри, и те, чтобы не сильно отрываться, вынуждены были постоянно придерживать обороты. Замысел коронеля был ясен без какого-либо инструктажа. Подняться за линию облаков и оттуда ударить по торпедоносцам, попытавшись максимально использовать элемент неожиданности. Конечно, если такой шанс вообще представиться. Во что лично я не верил. Нас перехватили уже на полпути к тяжёлым бипланам врага. Мы ринулись в атаку с каким-то остервенением. В воздушном бою не видишь лицо противника, и потому кажется, что дерёшься с бездушной машиной. Из-за этого убивать как-то проще, наверное. Жёлтые аэропланы хлестали небо длинными очередями. Рядом рвались снаряды малых калибров. В воздухе визжали пули зенитных пулемётов и митральез. А мы насели на жёлтых так, как смогли. Я надавил на гашетку, посылая очередь в первого попавшегося врага. Тот легко ушёл – в чём я и не сомневался. Наш с ним танец только начинался. Жёлтый хлестнул очередью, такой длинной, что фосфорные пули сливались в ней в единый поток, делая похожей на луч смерти. Прямо как в бульварных романах. Я увёл свой «Ньюпор» вверх, заложил крутой вираж. Попытался зайти к противнику слева. Но тот был начеку. Он наддал скорости, проскочил мимо Редара. Сел мне на хвост. Теперь пули свистели в опасной близости от фюзеляжа моего аэроплана. Я выжал из двигателя «Ньюпора» всё, что тот мог дать. Начал бросать машину из стороны в сторону, уводя её от потоков вражеских пуль. Заодно на чём свет стоит клял Редара, который никак не может отогнать этого гада от меня. Рванул к облакам, быть может, там получится укрыться. Но прежде чем я нырнул в грязно белую кипень, оттуда вырвался горящий аэроплан – жёлтый, украшенный шипами и обрывками цепей. Он потерял управление и нёсся вперёд, срываясь в неуправляемый штопор. Я едва успел уйти в сторону. Лицо обдало сначала жаром от горящей машины, а после приятно остудило влажностью облака. Враг, сидевший у меня на хвосте, отвлёкся – и потерял меня. Но и я не стал искать его. Вынырнул из облака, и как оказалось очень удачно, или не очень. Как на это посмотреть. Прямо подо мной летел жёлтый торпедоносец. Вокруг него рассерженными пчёлами вились жёлтые аэропланы и «Спитфайеры» коронеля Брондри. Я же пока был вне этой схватки. Ненадолго. Я бросил свой «Ньюпор» почти отвесно вниз, одновременно нажал на гашетку. Оба пулемёта разразились длинными, под стать жёлтым, очередями. Фосфорные трассы прочертили небо, на мгновение соединив мой аэроплан с торпедоносцем. Оба двигателя большого биплана были надёжно защищены крыльями. Им мои пулемёты, что слону дробина. Оставалось бить по летуну и прикрывающему его стрелку из передней аппарели. И вот тут мне сопутствовала удача. Длинная очередь срезала их обоих одного за другим. Одетые в жёлтые плащи фигуры конвульсивно содрогнулись и поникли. Торпедоносец же продолжал лететь вперёд. Но вот летун навалился грудью на рычаг штурвала – и большая боевая машина скапотировала. Со всей присущей ей грацией летающего если не кита, то слона уж точно. А следом я ворвался в середину отчаянной схватки жёлтых со «Спитфайерами». Мне пришлось отчаянно кидать машину из стороны в сторону, закладывать самые немыслимые виражи, чтобы уйти от строчек длинных очередей врага. Жёлтые обозлились на меня за уничтожение торпедоносца и горели жаждой мести. Я вертелся среди них, будто угорь на сковороде. Сам даже ни разу не выстрелил – просто не до того было. Тут бы живым вырваться из жуткой мясорубки, которую мне устроили. Я пытался уйти в облака, да куда там! Меня всякий раз отрезали от спасительного грязно-белого покрова. Жёлтые казалось даже на более опасных врагов внимания не обращали. Они желали одного – покончить со мной. Раз не удаётся уйти в облака, я решил бросить машину вниз, к земле. Завертел отчаянный, на грани неуправляемого, штопор. За мной погнались сразу трое. Остальные предпочли продолжить схватку со «Спитфайерами». Но и этих мне хватит за глаза. Их пулемёты не замолкали ни на мгновение. Фосфорные трассы дважды задевали мой «Ньюпор», но на счастье – двигатель остался цел. Только в бортах появились свежие исходящие дымом пробоины. Я продолжал тянуть вниз, наматывая и наматывая витки штопора. Вот только никто из врагов на этот трюк не купился. А может, хотели увидеть, как разобьюсь о землю. Пора выходить из штопора, иначе и правда врежусь в землю внизу. Я не такой ас, чтобы выводить машину, едва не цепляя колёсами шасси траву. Я упёрся для верности ногой в приборную панель – и потянул рычаг штурвала на себя изо всех сил. Тянул руками и спиной. Мышцы налились болью. В глазах помутнело. В тот миг мне показалось, что вся тяжесть аэроплана навалилась мне на плечи, вдавила по пояс в землю. Но я вытащил-таки «Ньюпор». Вывел его из пике, прекратив опасный – почти неуправляемый – штопор. А теперь мне предстоял встречный бой с тремя врагами на скоростях. От виража, который я заложил, у меня снова потемнело в глазах. Снова тяжесть навалилась на грудь, выдавливая из неё воздух. Но это была ерунда в сравнении с тем, что мне пришлось испытать только что. Жёлтые аэропланы превратились для меня в размытые тени. Я сморгнул выступившие на глазах слёзы. Раз, другой, третий! Наконец, зрение прояснилось. Я был на прицеле у трёх врагов. Я почти видел их лица, закрытые массивными очками. Теперь счёт шёл даже не на секунды, а на мельчайшие мгновения. Кто первым даст очередь – тот и победил. И мне удалось выиграть это смертельное соревнование у первого врага. Короткой очередью я пожёг его двигатель. Весь нос жёлтого аэроплана вспыхнул, окутался пламенем. И следом я отвернул, уходя от очередей двух других жёлтых аэропланов. Они снова попытались сесть мне на хвост. И в этот раз мне вряд ли удастся выкрутиться. Я исчерпал запас трюков. Всё-таки я не был асом и летун более чем посредственный, и запас этот у меня совсем невелик. Я снова принялся бросать аэроплан туда-сюда, уходя от длинных очередей. Но всё чаще враги цепляли мой «Ньюпор». Фюзеляж его уже больше походил на дымящееся решето. Живучая всё-таки машина – даже непонятно, как она ещё в воздухе держится. «Спитфайров» прозевал и я, и, самое главное, мои преследователи. Скоростные аэропланы налетели на жёлтых откуда-то сверху и слева. Сразу четыре машины – против двух вражеских. Схватка закончилась в считанные секунды. Оба жёлтых отправились в последний полёт к земле, объятые пламенем. «Спитфайеры» же поравнялись со мной. За штурвалом первого сидел Брондри из Тары. Он уже без всякого шутовства козырнул мне. Я в ответ отдал честь на котсуолдский манер. «Спитфайеры» почти сразу набрали скорость, чтобы вернуться в схватку. А вот мне пора было возвращаться. Пулемётные цинки почти пусты, да и на «Ньюпоре» моём бы уже не рискнул вступить в хватку. Ему хватит сейчас одной хорошей очереди, чтобы развалиться окончательно.
Коммодор Дадри поднялся на ноги. У него не было душевных сил сидеть в такой момент. Корабли его эскадры сошлись с врагом на дистанцию даже не ближнего боя. Они лупили друг по другу, сойдясь почти вплотную. И сейчас уже не мастерство артиллеристов решало кому жить, а кому погибнуть. Все зависело только от прочности корпусов небесных крейсеров. — Всем орудиям прекратить огонь! — неожиданно скомандовал Дадри. — Но, сэр… — опешил было флаг-офицер, но коммодор оборвал его коротким окриком: — Выполнять! Команда обошлась в этот раз без флажка. Тот так и замер рядом с Дадри, раскрыв рот, будто выброшенная на берег рыба. Орудия «Несгибаемого» замолчали. Теперь было особенно отчётливо слышно, как молотят по обшивке вражеские снаряды. — Все орудия на правый борт, — продолжал командовать Дадри. Никто уже не оглядывался на впавшего в ступор флаг-офицера. — К слитному залпу готовиться. «Несгибаемый» содрогался от попаданий. Дадри показалось, что он слышит, как его крейсер стонет. Но он отмахнулся от этих глупых суеверий. — По моему приказу…
Хардагар вскочил на ноги. И без того узкие глаза его сузились ещё сильнее. Он не понимал, что происходит. — Что творит этот сумасшедший?! — выкрикнул он. — Почему его корабль прекратил стрелять! — Противник разворачивает все орудия на правый борт, — доложил по контрасту бесстрастным тоном один из офицеров. — Нам конец, Хардагар, — высказал Духовлад мысль, которую не решался произнести вслух никто на боевом мостике флагмана эскадры собирателей. — Ты угробил корабль и всех нас. Хардагар без сил рухнул обратно в капитанское кресло.
Зрелище, которому я стал невольным свидетелем, было просто потрясающее. Сама по себе схватка небесных кораблей, даже если это не дредноуты, а крейсера или фрегаты с корветами, производит впечатление. Но когда крейсер даёт продольный залп почти изо всех орудий – это нечто невообразимое. Стволы пушек, развёрнутые все разом на правый борт, одновременно выплюнули во врага снаряды. Крейсера – стальной котсуолдский и жёлтый, украшенный шипами, цепями и флагами с неизвестной мне символикой – медленно плыли друг мимо друга. И «Несгибаемый» методично расстреливал своего противника. На жёлтой обшивке вспыхивали многочисленные огненные цветки прямых попаданий. Одну орудийную башню снесло напрочь – в неё угодил снаряд главного калибра. По броне вражеского крейсера зазмеились трещины. Из-под неё повалил густой дым, вырывалось пламя. Но «Несгибаемый» продолжал расстреливать противника. И тот вдруг переломился пополам, начал разваливаться прямо в воздухе. Отказал антигравитационный привод. Куски вражеского корабля пока медленно, но всё ускоряясь полетели на Бадкубе. А «Несгибаемый» же продолжил движение. Теперь его пушки разворачивались к другим крейсерам жёлтой эскадры. Я заложил некрутой вираж, направился к флагману котсуолдцев. Вряд ли я сумею дотянуть до «Карадока». Мой «Ньюпор» уже дышал на ладан. Двигатель работал с перебоями, по нему то и дело проскакивали искорки. Датчик антиграва всё время моргал красным. Аэроплан сильно рыскал, отзываясь на каждое движение штурвала порой совершенно непредсказуемо. Я едва дотянул до палубы «Несгибаемого» и попросту уронил на неё свой «Ньюпор». Он даже пары саженей проехать уже не смог. Стойка шасси подломилась, и аэроплан завалился на бок, да так и замер. Я выбрался из него. А к машине уже спешили механики с крючьями и тросами. Так закончилась боевая карьера ещё одного аэроплана. Я устало стянул с головы промокший от пота шлем. Теперь надо найти командира палубной авиации «Несгибаемого» и узнать – выдадут мне ещё одну машину или оставят куковать до конца сражения. Но прежде чем я нашёл его, на палубу стремительно опустились четыре «Спитфайера». Из первого вылез коронель Брондри. Я остановился даже на минуту, невольно залюбовавшись отличными боевыми машинами. Вряд ли мне придётся посидеть за штурвалом одной из таких. Брондри заметил меня и сделал приглашающий жест. Я подошёл к нему поближе. Коронель, рядом с которым стояли остальные летуны его звена, вынул пачку сигарет и закурил. Предложил мне, но я вежливо отказался. — Правильно, — кивнул он, усмехнувшись, — курение убивает. — Да, да, — подхватил явно привычную шутку один из летунов, — сигареты убьют тебя раньше Блицкрига или жёлтых. — Вы возвращаетесь в небо? — спросил я зачем-то у Брондри, хотя это и так было ясно, как день. — Нет, — коронель закурил и сделал неопределённый жест левой рукой. — Отлетались все на сегодня. Торпедоносцы мы посшибали, не без твоей помощи, а больше в небе делать нам нечего. Корабли слишком близко сошлись – небо уже не с овчинку, а меньше стало. Нам там места не осталось. Возвращаемся в нашу кают-компанию. Будем пить и вспоминать тех, кто не вернулся. — А вы ведомого моего не видали? Даже не знаю, зачем задал этот вопрос. Ведь нельзя сказать, что Редар стал моим другом за эти часы. Он всё-таки был приставлен ко мне, как палач, и я этого не забывал. — Сгорел он, твой ведомый, — ответил один из летунов звена Брондри. — Когда тебе на хвост сел жёлтый, он попытался прикрыть тебя, но получил очередь прямо в мотор. Вниз ушёл отвесно, даже в штопор не свалился. Скорее всего, его самого той же очередью и убило. — Вот и тебе уже есть, кого с нами вспомнить, — махнул мне рукой Брондри из Тары. — Идём с нами, урдец, этот бой сделал нас братьями по крови и небу. Я слышал, что летуны часто относят себя к какой-то особой касте. Так было со времён первых полётов, когда в небо поднимались ещё на обычных аэропланах, без антигравов. Всех остальных, даже матросов и офицеров воздушного флота, они числили людьми едва ли не низшего сорта. А потому заявление от коронеля о том, что я стал братом летунам их звену, стоило дорого. Очень дорого. И вскоре мне предстояло в этом убедиться. Кают-компания у летунов на борту «Несгибаемого» была своя. Они никогда не отдыхали вместе с офицерами крейсера. Так было заведено почти во всех небесных флотах мира. Вроде бы только нейстрийцы не придерживались этой традиции. Сегодня в ней было сильно накурено, и стоял крепкий дух десятка немытых мужских тел. Все иллюминаторы были закрыты броневыми щитами и внутри горел безжизненный свет электрических ламп. Вентиляция плохо справлялась с сигаретным дымом, а курили почти все летуны, что собрались здесь. Пили мы почти не закусывая. Раз за разом опрокидывали стаканы с тёмным крепким напитком, который летуны называли ишки. В глазах быстро помутнело, движения стали замедленными. Я покачивался на стуле, почти не слушая, что говорят остальные летуны. Мне не было до этого дела. Не было мне дела и до сражения, которое шло за броневыми листами обшивки. Я был почти уверен, что котсуолдцы разбили жёлтых. После того, как флагман врага упал на Бадкубе, объятый пламенем, вряд ли жёлтые сохранили боевой запал. Скорее всего, они отступают. Возможно, прямо сейчас потрёпанная эскадра Котсуолда разворачивается, чтобы вместе с танкерами покинуть, наконец, пределы Урда. Потом в кают-компанию вошли люди в знакомых мне куртках на меху и шлемах. Это были воздушные пехотинцы. И пришли они за мной. Офицер, командовавший ими, велел мне подниматься. Я не стал спорить, попытался встать. Однако после выпитого ишки, это оказалось не так-то просто. Пришлось ухватиться за угол стола – ноги внезапно отказались служить мне. Колени подогнулись, и я едва не повалился мешком на палубу. — Поддержите его, — махнул рукой своим бойцам офицер воздушной пехоты. Солдаты шагнули ко мне, но тут на их пути вырос такой же пьяный, как и я, если не сильнее, коронель Брондри из Тары. — Что вам надо от этого летуна?! — выпалил он, стараясь придать голосу грозный, начальственный тон. Получалось, надо сказать, не слишком хорошо, уж очень сильно заплетался язык коронеля. Даже понимать его и было сложновато. — Забираем по подозрению в шпионаже, — отчеканил офицер воздушной пехоты. — Посидит на гауптвахте. Приказ коммодора Дадри. — При всём моём уважении к коммодору, — отрезал Брондри, — летуны не в его власти. Я командир лётной части «Несгибаемого» и без моего одобрения никого из летунов арестовывать не будут. — Но это урдец, — опешил офицер воздушной пехоты, — он… — Он дрался вместе с нами в небе и сбил торпедоносец жёлтых, — отрезал Брондри, казалось, он трезвел с каждым сказанным словом. — Но… — Хватит! — громче прежнего рявкнул на несчастного офицера Брондри. — Этот урдец под моей защитой – так и передай коммодору. Или под моим конвоем, если ему так будет спокойней. Если что-то выкинет, у всех нас есть револьверы, как-нибудь сумеем справиться с ним. Молодой офицер совсем поник. Идти на открытый конфликт со старшим по званию дело совсем неблагодарное. Из него ведь могут в конечном итоге сделать козла отпущения. А так он просто доложит командиру, что привести урдца не удалось. А там уж пусть начальство само разбирается – насколько им нужен этот урдец, чтобы ссориться из-за него с коронелем. Воздушный пехотинец отдал честь и покинул со своими людьми кают-компанию. Брондри почти рухнул на стул. Я последовал его примеру, правда, едва не промахнулся под общий хохот летунов. Но смеялись надо мной совсем не обидно, а просто по-дружески. Почти сразу в руке у меня оказался очередной стакан с ишки, а кто-то произносил новый тост. Значит, надо пить. Я сделал большой глоток огненного напитка, он промчался по горлу и ухнул в живот комком яростного пламени. А потом был ещё один такой комок, и ещё один, и ещё, и ещё… Мы пили, вспоминали, снова пили. А после повалились спать. Кто на палубу, кто лицом на столе. Я же сидел, откинувшись спиной на жёсткую спинку стула, и думал о том, что наконец покинул пределы Народного государства. Работа моя, можно сказать, только начинается.
Три человека наблюдали за отступлением эскадры собирателей. Котсуолдцы сильно потрепали её. После гибели флагмана им удалось взять в два огня один из крейсеров, украшенных шипами и обрывками цепей. Тот отходил, яростно огрызаясь из всех орудий, но всё же рухнул в море, сражённый множеством попаданий вражеских снарядов. Остальные корабли сумели уйти. Котсуолдцы не стали преследовать их. Им и самим хорошо досталось в этом сражении. Их корабли медленно разворачивались и вместе с громадами танкеров брали курс на запад. К границе. — Уходят, — прокомментировал без особой нужды происходящее князь Махсоджан. Он произнёс эту фразу лишь для того, чтобы нарушить повисшее тяжкое молчание. — Теперь город наш. Ни Иштуган-бей, ни фельдмаршал Реборг Онгемунд ничего говорить не стали. К чему комментировать и без того очевидный факт? (обратно) (обратно)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Эскадрилья «Смерть»
Глава 1
Столица Нейстрии – какой молодой человек не мечтает хоть раз побывать тут? Город волшебный и загадочный. Город философов, художников и поэтов. Город летних кафе и театров под открытым небом. Город будущего в какой-то мере – ведь несколько Континентальных и даже одна Всемирная выставка достижений промышленности проходили в столице Нейстрийского королевства. Однако война изменила и этот город. Закрылись летние кафе. Больше не сидели прямо на нагретых солнцем улицах художники, готовые нарисовать портрет любому желающему всего за несколько монет. Теперь всюду царила война. Хотя прежняя беззаботность всё-таки прорывалась, даже через её страшный налёт. В небольших ресторанчиках было достаточно посетителей. Работали, конечно же, и знаменитые на весь мир кабаре. За их дверями военные со всего Континента могли позабыть на время о том, что творится вокруг, и завертеться в бессмысленной карусели веселья и порока. Конечно, те, у кого были на это деньги. Компанию им составляли дельцы и спекулянты, что наживались на идущей войне. Военные презирали их и делали вид, что только терпят подобных субъектов рядом с собой. Однако поделать-то ничего не могли, на самом деле, ведь у последних зачастую денег было намного больше. Для меня, конечно, все ресторации и кабаре были закрыты. По самой банальнейшей причине – у меня просто не было денег. Народные тут не принимали – за исключением золотых червонцев, выпущенных комитетом. Но их-то у меня, как раз и не имелось почти. Сильно потрёпанная в бою с жёлтыми котсуолдская эскадра ненадолго задержалась в столице Нейстрии. Её ждали верфи Мариньяна, где ремонтировали небесные корабли союзников. До Мариньяна меня, конечно, никто везти не собирался. Высадили прямо в столичном порту, отпустив на все четыре стороны. Правда, если бы не вмешательство коронеля Брондри из Тары, вряд ли меня отпустили бы подобру-поздорову. Ведь стоило только эскадре покинуть поле боя, а мне протрезветь, как меня тут же потащили на допрос прямиком в коммодорскую каюту. Допрашивал сам Дадри, хотя рядом присутствовал внушительный господин с седыми бакенбардами и тщательно уложенной волосок к волоску причёской. В нём я легко узнал котсуолдского консула Тенмара, хотя раньше мне приходилось только слышать о нём от Симрана. — Чем вы можете доказать, что вы не шпион? — первым делом поинтересовался Дадри. — Ничем, — честно ответил я. — У меня нет и не может быть никаких доказательств того, что я не шпион. — Тогда что мешает мне приказать выбросить вас за борт, мистер народный уполномоченный? — Я не уполномоченный. Был стражем Революции, потом простым бойцом Народной армии. После летуном на крейсере «Карадок». — А с чего это вам вообще захотелось попасть на борт крейсера его величества? — В Урде для меня стало слишком жарко. Настолько жарко, — уточнил я, опережая возможные вопросы, — что даже в воюющей Нейстрии мне будет куда уютней. — Быть может, — тон котсуолдского консула был предельно вежлив, — вы согласились бы поработать на нашу военно-морскую разведку? Мы могли бы помочь вам устроиться в столице Нейстрии. Дать некоторые контакты среди эмигрантов. Снабдить некоторой суммой денег золотом. — Весьма лестное предложение, — усмехнулся я. — Но я отлично знаю, что большинство эмигрантов уже куплены на корню Блицкригом. Вы хотите втравить меня в слишком опасную игру, господин консул, а я только что едва выпутался из такой. — В таком случае вас проще выбросить за борт, как хотел коммодор Дадри, — позволил себе тонкую улыбку Тенмар. — Ведь отказавшись работать на нас, вы, господин народник, становитесь нашим потенциальным врагом. Врагов же, согласитесь, надо уничтожать, и лучше всего превентивно. — А не боитесь сделать своим врагом коронеля Брондри из Тары? — Чёртов рыцарь неба, — пробурчал себе под нос, но достаточно громко, чтобы его услышал и я, и консул, коммодор Дадри. — Вечно от него одни неприятности. Я бы с удовольствием запирал его на гауптвахте или в летунской кают-компании и выпускал только во время боя. — Это могло бы стать разумным решением, — без улыбки заявил консул, — однако воплотить его в жизнь невозможно по многим причинам. Интересно, Тенмар вообще был наделён таким качеством, как чувство юмора или всё сказанное, действительно, воспринимал всерьёз? Принять предложение консула и согласиться работать на военно-морскую разведку Котсуолда мне, конечно, пришлось. Но не при коммодоре Дадри, а несколько позже во время частной беседы с Тенмаром. Он вызывал меня к себе в каюту, больше похожую на салон в миниатюре и постепенно склонял к мысли о том, что самый выгодный для меня путь, это сотрудничество с котсуолдской разведкой. Я же попросту набивал себе цену, не соглашаясь сразу. Таковы уж правила игры. Вообще, котсуолдская военно-морская разведка была интересным заведением. Она существовала с тех времён, когда корабли ещё не летали в небе на антигравитационных приводах, а бороздили просторы мирового океана. И названия с тех пор не поменяла, хотя военно-морской флот утратил свои позиции, а говоря проще – почти сошёл на нет. Даже у островного Котсуолда остались только рыболовецкие флотилии да несколько мощных плавучих крепостей, оборонявших его берега. Однако разведка по традиции продолжала именоваться военно-морской. — Мне кое-что будет нужно от вас, лорд Тенмар, — заявил я, сразу после того, как принял-таки его предложение. — И что же именно? — консул был сама невозмутимость – истинный котсуолдец. — Эскадрилья «Смерть». Вы ведёте свою игру, и я только что согласился подыгрывать вам. Я же веду свою и не скрываю этого. И мне нужна эскадрилья «Смерть». Я уверен, что военно-морская разведка знает о её нынешнем месте базирования. — Об этом вам лучше поговорить с вашим другом коронелем Брондри. Он некоторым образом хорошо знаком с командиром этой наёмной эскадрильи, и уверен, подскажет вам, как найти её вербовщика в столице Нейстрии. Я шагал по вечерним улицам столицы Нейстрии. Город был прекрасен, хотя и утратил для меня известную часть своего почти магического флёра. Ведь в прошлый раз я был здесь совсем ещё мальчишкой, ещё до войны, во время длительного отпуска из мичманского училища. Тогда здесь всё было легко и беззаботно, город жил воспоминаниями о Всемирной выставке. И всюду можно было увидеть её следы. И тут, словно возвращая меня в прошлое, из полуоткрытых дверей ресторации раздались напевы аккордеона, к нему почти сразу присоединилась скрипка. И вот уже звучит небольшой оркестрик. Эта музыка когда-то пронизывала всю столицу. Сейчас можно услышать лишь её далёкие отголоски. Я сунул руки в карманы и поспешил мимо. Меня ждало вовсе не такое уютное место, как эта ресторация. Кабачок на окраине города, где с восьми вечера до полуночи сидел вербовщик эскадрильи «Смерть». …Коронель Брондри из Тары окинул меня настолько откровенно оценивающим взглядом, что я почувствовал себя не то собакой, не то лошадью, к которой прицениваются на рынке. И лошадью или собакой непременно с брачком – не то чтобы сильным, скорее досадным. — Ты уж прости, урдец, но ты любитель, — заявил мне Брондри. — Талант у тебя определённо есть. Небо ты чувствуешь. Но долго на этом не пролетаешь. А «Смерть» это не та эскадрилья, где на одном таланте продержаться можно достаточно. Я не стану отправлять тебя на верную смерть, урдец. — Коронель, — ответил ему я, — я прошёл через многое, чтобы найти эту эскадрилью. Тут дело не в прихоти. Будь моя воля, я бы и пределов родины не покидал. Однако ситуация для меня сложилась так, что я должен найти эскадрилью «Смерть». Должен летать с ними. А уж там собьют меня или нет – уже моё дело. Брондри скривился, будто мокрицу проглотил. Он выхватил из-под стола початую бутыль с ишки, наполнил два стакана. Свой махнул залпом. И тут же наполнил снова. — Я никогда не отправлял людей на верную смерть, урдец, — заявил он, делая уже более осторожный глоток. — Только если сам вёл их. Но я не могу пойти с тобой и записаться в эскадрилью «Смерть». Хотя иногда и очень хочется бросить всё, послать службу куда подальше, да и уйти в наёмники. Но сам знаю, что сделать этого не могу. Слишком много за моей спиной благородных предков, приходится оправдывать доверие давно сгнивших в могилах покойников. — Это никак не приближает нас к тому, что мне надо попасть в ряды летунов эскадрильи «Смерть». — Да ты просто самоубийца, урдец, — Брондри хлопнул залпом второй стакан ишки. Взялся за бутылку, однако не стал наливать третий – спрятал её обратно под стол. — Хотя, быть может, только таким отчаянным и место в эскадрилье. Запоминай внимательно то, что я тебе скажу – повторять не стану, так и знай. На память я никогда не жаловался, а потому сразу узнал человека сидящего за столом в самом тёмном углу кабачка. Он сидел, опустив голову и надвинув на глаза сломанный козырёк картуза. Больше всего он походил на рабочего с завода, зашедшего сюда пропустить стаканчик-другой после смены. Апатия, нежелание общаться с кем бы то ни было. А крепкое телосложение отбивало у весельчаков и хулиганов желание цепляться к нему. Войдя в кабачок, я махнул рукой девице, и направился прямиком к столику, что занимал вербовщик. Тот приподнял на меня усталое, одутловатое лицо, когда уселся прямо напротив него. — Чего уселся? — спросил он. — Столов вокруг свободных полно. — Хочу угостить тебя чёрным имперским пивом, — произнёс я со слегка наигранной лёгкостью, — говорят, ты до него большой охотник. — Говорят, — протянул он с прежним отменным равнодушием. — Да и я по нему соскучился в Урде, — заявил я. — Как война началась, в Народном государстве с хорошим пивом туго стало. Некому его покупать в империи – сейчас народу хлеб нужнее, чем пиво. А куда ж хорошему летуну да без пива? — Ты себя, что ли, хорошим летуном считаешь? — Я дрался над Бадкубе с жёлтыми, слыхал о такой битве? Я знал, что новости о смертельной схватке котсуолдцев с эскадрой выкрашенных в жёлтый цвет кораблей, уже давно разошлись по всей столице Нейстрии. И уж до этого кабачка дошли точно. Девица подошла к нам, и я заказал ей имперского чёрного пива и что-нибудь на закуску. — А денег расплатиться хватит? Я молча сунул ей в руку золотой червонец. Один из пяти, вручённых мне людьми консула Тенмара. Кроме этих денег у меня имелась ещё расписка на пятнадцать червонцев, по которой мне должны были выдать деньги в любом котсуолдском банке. Военно-морская разведка оказалась довольно скупой конторой. На её гонорары не особенно пошикуешь. Девица ушла, и мы с вербовщиком продолжили разговор. Теперь он пошёл несколько более открыто. — С чего ты взял, что вообще подходишь? — Я тут по рекомендации коронеля Брондри из Тары, — выложил на стол я свой главный козырь. — Сам понимаешь, без него я бы никогда не нашёл тебя. — И какого мнения о тебе коронель? — Считает отчаянным самоубийцей и долго отговаривал от этой идеи. Я решил быть честным. Не знаю, есть ли возможность у ребят из эскадрильи проверить мои слова, однако всегда стоит исходить из худшего варианта развития событий. Нам принесли пиво и пару не слишком упитанных сосисок. Последние больше напоминали раздувшихся земляных червей. Да и капуста, которой они были украшены, не вызывала у меня доверия. Вербовщик к закуске не притронулся, и я последовал его примеру. Пиво оказалось отменным. Это при том, что я его вообще-то не сильно люблю. Однако имперское чёрное оценил по достоинству. Ни разу раньше не приходилось мнепробовать такого вкусного пива. — Приходи завтра в два часа пополудни, — заявил мне вербовщик. — Тебя будут ждать те, кто принимает решения. Мы допили отменное пиво, и я поднялся из-за стола. — Жаль только завтра, — бросил я на прощание, — я не смогу тебя пивом угостить. Деньги все вышли. Теперь пришло время отправиться на квартиру, указанную мне людьми Тенмара. Там проживал один из их агентов в среде урдской эмиграции. Человек с неприметной внешностью и манерами провинциального клерка объяснил мне, что агент этот – всего лишь мелкая сошка. Оперативный псевдоним Зонт. Он из интеллигентов и покинул Урд во время второй волны эмиграции, когда в Народном государстве менялась власть, и членов Революционного конвента частенько расстреливали сразу после заседаний. Жил официально на деньги, что зарабатывал частными уроками философии. И зарабатывал он ровно столько, чтобы хватало на съём квартиры и оставалось ещё немного, чтобы с голоду не помереть. Как я уже говорил, военно-морская разведка Котсуолда весьма прижимиста. До квартиры Зонта я добрался уже в сумерках. Он обитал в ближнем пригороде Нейстрийской столицы, и прошагать мне пришлось довольно приличное расстояние. Зонт снимал флигель в аккуратном, но несколько обветшавшем частном домике, окружённом невысокой кованой оградой. Я подошёл к ставням его окна, уже закрытым по вечернему времени. Трижды постучал, подождал и стукнул ещё два раза. Изнутри послышалась возня. Ставни распахнулись и на фоне тусклой лампочки, стоявшей где-то в глубине комнаты, я увидел заросшее короткой, но какой-то неаккуратной бородой, лицо, обрамлённое длинноватыми сальными волосами. — Зачем вы стучите так поздно? — сварливым тоном произнёс он. По-нейстрийски Зонт говорил без малейшего акцента. — Квартирные хозяева уже спят. — Служба у меня такая, — сходу осадил его я. Говорил нарочито по-урдски. — Впустите меня, Зонт, пока совсем не стемнело. У меня найдётся кое-что перекусить и сегодня вечером и завтра на завтрак останется. Тут я не кривил душой. По дороге к Зонту я потратил ещё один червонец, и теперь в левой руке у меня лежал внушительный бумажный пакет с едой. На двоих хватит вполне. Котсуолдский агент впустил меня, хотя было видно, что особой радости он по этому поводу не испытывает. Внутри домик оказался аккуратный, но пропитанный какой-то затхлостью, как будто его не проветривали давно. Так пахло в матросских кубриках, когда наш небесный корабль поднимался настолько высоко, что открывать иллюминаторы становилось уже опасно. Воздух там был слишком разреженный и холодный для этого. Мы молча уселись друг напротив друга за шаткий столик. Я принялся выставлять на него ту нехитрую снедь, какой удалось разжиться на рынке. Её и правда должно было хватить и на сегодня, и на завтра останется чем позавтракать. — На какую разведку работать изволите? — поинтересовался у меня Зонт вместо приветствия. — Котсуолд? Или Блицкриг? — А вы, стало быть, обе обслуживаете, — усмехнулся я. Конечно, подобные ему люди ценились разведками только за то, что их домишки или квартирки были своего рода тихой гаванью, куда полиция не особенно суёт нос. Что получишь с такого вот полунищего философа, подрабатывающего частными уроками? И опасности он для порядка никакой представлять не может, естественно. — Я на всех работаю, кто мне платит, — честно ответил Зонт. — Хотя платят, это сильно сказано. Едва хватает сводить концы с концами. — Да вы ешьте, Зонт, — махнул я рукой. — Чего на еду глядеть? Какое-то время мы уплетали принесённую мной еду за обе щёки. Я, конечно, больше для вида, а потому основная часть досталась Зонту. Чем тот остался вполне доволен. Несмотря на довольно субтильное телосложение, поесть он был не дурак. — И всё-таки на кого работаете? — насытившись, спросил у меня Зонт. — А вам не всё ли равно, а? — отмахнулся я. Его настойчивость мне не нравилась. — Я у вас заночую, и завтра же исчезну, скорее всего, навсегда. — Вы должны понять меня, — ответил Зонт. — Идёт война, и мои домовладельцы давно уже озабочены количеством посетителей, что бывают у меня, никогда не задерживаясь. Поэтому я просто вынужден доносить обо всех в полицию, иначе сам быстро окажусь за решёткой. Похоже, Зонт был из тех людей, кто однажды начав бояться, не переставал уже никогда. И страх подчинил его себе ещё в Урде, потому собственно он и эмигрировал в своё время. — Называйте любую, хоть урдскую, — заявил я. — Это не так важно. Вряд ли ваши друзья из полиции смогут проверить меня. Я не собираюсь им попадаться. И помните, если вы приведёте их ночью, то можете сразу заказывать себе место на кладбище. Тут Зонт взвился. Он подскочил на ноги, лицо его так побледнело, что мне показалось в первую минуту, он прямо тут же рухнет замертво. Но нет. Он разразился яростной тирадой, которую ничуть не портил тот факт, что произносил её Зонт почти шёпотом. — Не смейте мне угрожать! Я прошёл через такое, о чём вы и не догадываетесь. Мне угрожали расправой самые разные люди. Но я никогда не шёл у них на поводу. Я всегда оставлял последнее слово за собой. Ибо на моей стороне ум, который сильнее пудовых кулаков. — Сядьте, Зонт, — осадил его я. — Вам же сейчас дурно станет. Вон как побледнели, лица на вас нет. И умом своим мне тут тыкать не надо. Я не нопник и не пьяный солдат, от которых вы сбежали из Урда. В прошлом я офицер Царской армии, дрался в Первую войну, и в Гражданскую. И не я виноват, что оказался за границей. — А кто же вам виноват? — наставил на меня длинный палец Зонт. — Да вы же и виноваты в Революции. Вы, окопавшиеся в тылу и грабившие страну, кричавшие о том, что война преступна и откровенно желавшие поражения собственной армии. Только не говорите, что не ходили на митинги против войны, не встречали радостно первую Революцию, не прыгали от счастья, когда отрёкся от престола царь. Мы умирали за вас в небе и в гнилых окопах, а надо было развернуть штыки, и пойти маршем на столицу, как призывал генерал Вешняк. Жаль тогда слишком мало офицеров откликнулось на его порыв. Выкинули бы всю сволочь из столицы, и посадили царя на место, быть может, всё тогда обернулось бы по-другому. И вам, Зонт, не пришлось бы бежать из Урда на философском лайнере. — Откуда вы знаете, как я покинул родину? — вспылил ещё не до конца остывший агент. — Да это же очевидно. Не представляю я вас пробирающимся через границу в обход постов стражи и конных разъездов. А значит, вы могли только улететь на пресловутом философском лайнере. — Всё-то вы, господин неизвестно чей шпион, знаете про меня. А вот скажите-ка, почему вы не пошли с генералом Вешняковым на столицу? — Ошибаетесь, я дрался в том походе в составе ударного батальона. И ведь я ни разу напрямую не солгал Зонту. Я, действительно, дрался, и действительно в составе ударного батальона. Только батальон был матросский, и сражались мы против офицерских полков генерала Вешнякова, которого чаще и свои, и чужие называли просто Вешняк. Зонт от моих слов как-то весь сник. Он опёрся локтями на стол, подпёр руками голову, будто боялся, что если отпустит, то стукнется лбом об столешницу. — Заболтались мы с вами, Зонт, — сказал я. — Покажите мне место, где можно улечься. Обещаю освободить его завтра к девяти утра. — Постарайтесь встать пораньше, — попросил меня Зонт. — Я в девять уже ухожу давать уроки. До столицы ведь пешком путь неблизкий. — Вот мы его вместе и скоротаем. Эту ночь я провёл на топчане, закутавшись в немного пахнущее хлоркой одеяло. Его явно доставали довольно часто, и, наверное, стирали после того, как уходил очередной агент той или иной разведки. Утром я проснулся от того, что Зонт гремел на кухне посудой. Когда я, наскоро умывшись, вышел к нему, агент нескольких разведок и нейстрийской полиции в придачу уже выставлял на стол тарелки с оставшейся со вчерашнего дня снедью. Он встал, скорее всего, немного раньше моего и успел даже разогреть еду на газовой плите. Привыкший больше к примусам и керогазам, я был сильно удивлён, увидев её на кухне в таком вроде бы не слишком роскошном домике. — А тут почти у всех такие есть, — проследив мой взгляд, усмехнулся Зонт. — В районах почище, даже электрические. Такие вот дела. В Народном государстве газовые, а уж тем более электрические плитки можно было найти только в домах самых обеспеченных граждан. Да и то, наверное, в одной столице. Про остальные города я и вовсе молчу. — Хорошо они тут устроились, — буркнул я, садясь за стол. — На угле экономят. — Топят тут тоже газом, — заметил Зонт. — Про печки все забыли давно, — и снова прибавил. — Такие вот дела. Мы поели не торопясь и вместе вышли из дома. При этом Зонт оделся как-то очень уж тепло для этого времени года. Хотя на родине, конечно, и стоило бы надеть пальто, а под него толстый свитер, но в Нейстрии-то климат намного мягче, чем в Урде. — Вот только не надо на меня так коситься, — бросил мне Зонт, пока я ждал его в небольшой прихожей дома. — Я терпеть не могу мёрзнуть, а пар, как известно, костей не ломит. Я в ответ только плечами пожал. На улице оказалось удивительно тепло. Даже солнце иногда проглядывало через разрывы в бегущих по небу облаках. Зонт же предпочёл не расставаться с висевшим на левой руке зонтом. Теперь стал понятен смысл его оперативного псевдонима. Он остановился перед дверями дома, проверил, хорошо ли их запер, а после принялся прикуривать. Делал он это на удивление неумело. Дважды спичка у него гасла, и на третий раз мне захотелось отобрать у него коробок и прикурить самому. Но я сдержался. В конце концов, это просто неприлично – вот так лезть к другому человеку. Наконец, Зонт прикурил с грехом пополам, пару раз затянулся, и мы медленно зашагали по улице. Пригород в утреннюю пору был тих и спокоен, только кое-где из-за заборов гавкали собаки. Да и те как-то сонно, будто просто несли службу, оповещая проходящих о своём присутствии. Не суйтесь, мол, хуже будет. Разговаривать не хотелось ни мне, ни Зонту, и весь путь до остановки трамвая мы проделали в молчании. Вчера я шёл сюда уже поздно и трамваи просто не ходили. Да и теперь пришлось постоять нам с Зонтом, прежде чем звенящий вагон, подкатил к остановке, мерно покачиваясь на рельсах. Бугель[324] его постоянно искрил. Вагон приехал почти пустой. Мы с Зонтом уселись на деревянные сидения, оплатив девушке-кондуктору проезд. Она мило улыбнулась нам, принимая деньги и отрывая билеты. Теперь за окнами пробегал пригород столицы. Такой сонный, что просто не верилось, что не так уж далеко отсюда идёт война. Лишь попадающиеся на глаза солдаты, машины с кругами нейстрийской военной символики да посты противовоздушной обороны напоминали о ней. — Блицкриг совсем близко, а тут словно и нет войны, — высказал я свою мысль. Молчать сил больше не было. — Какие-то тут все слишком беззаботные. — Они будут точно так же жить и при Блицкриге, — ответил Зонт. — Ведь те зверств не творят, просто назначают свою администрацию. Им ведь не нужно яростное сопротивление всего народа. А к смене правительства большинство отнесётся равнодушно. Тем более, я уверен, что генерал-кайзер вовсе оставит на троне нынешнего короля, просто при нём будет майордом – марионетка Блицкрига. Для народа, в общем-то, ничего и не изменится. — Вы как будто уже смирились с поражением Нейстрии. — А с ним тут почти все смирились. Вы не видели как через столицу и пригороды спешным маршем шли колонны котсуолдцев. Бежали к морю – это очень метко подмечено. Они именно бежали. Катились танки и броневики. В небе было темно от аэропланов. И вся эта армада движется прочь от фронта. Бежит от Блицкрига. После такого кто угодно смирится с поражением. Если бы не имперцы, Блицкриг, наверное, уже взял бы столицу Нейстрии. Но и те долго фронт не удержат – это понятно всем. Каждый день по радио в сводках с фронта говорят о том, что их теснят к границам. — Есть ещё Урд, там Блицкригу приходится несладко в Прияворье и Полесье. Я слышал, бои там идут жаркие. — А Бадкубе потеряли. Без нефти в наше время никуда, а урдская нефть – вся в Бадкубе. С этим было не поспорить. Но Котсуолд сбежал и оттуда, хотя и не без вмешательства неизвестных сил. Об этом, конечно, я говорить Зонту ничего не стал. Да и вообще, наш разговор сошёл на нет. А после пары остановок Зонт попрощался со мной и вышел из трамвая. Я проводил взглядом его сутулую фигурку. Весьма, если задуматься, обыкновенный субъект. Можно сказать, типичный представитель урдской эмиграции. Даёт уроки и докладывает всем, кому может, лишь бы не умереть с голода. Хотя стоит заметить, в Народном государстве, его вполне возможно ждала бы именно голодная смерть. Многие подобные ему интеллигенты сгинули в лихие годы Гражданской войны как раз по этой причине. Они оказались попросту не нужны, выброшены на обочину истории. Те, у кого остались хоть какие-то сбережение, купили себе места на философских лайнерах, и всё для того, чтобы давать уроки, а если повезёт, то работать на какую-нибудь разведку. Или сразу несколько – уж больно скудно те платят. То, что мне устроят проверку на вшивость по дороге к кабачку, я понимал отчётливо. Знал, и что убивать не собираются, а если попробуют, ничего у них не выйдет. И это было большим козырем у меня в рукаве, правда, как выяснилось позднее, козырь этот оказался чрезвычайно опасным. Для меня самого в первую очередь. Соскочив с подножки трамвая, я, как ни в чём не бывало, зашагал к кабачку. Обе руки сунул в карманы, чтобы нельзя было понять, в каком именно у меня спрятан револьвер. Трюк простенький и незамысловатый, однако, чего ещё ждать от летуна. Я ведь не профессиональный шпион. Я даже примерно понимал, где меня будут брать в оборот. У поворота к кабачку курили двое грузчиков в кепках и мешковатых робах. Делали вид, что ждут кого-то. Улица в этом месте была особенно узкой, и пройти мимо них на хоть сколько-нибудь приличном расстоянии у меня просто не было шансов. Увидев меня, грузчики посторонились, так чтобы у меня осталась только одна возможность миновать их – пройти между ними. При этом один выбросил окурок папиросы и принялся тщательно растирать его каблуком о мостовую. Брали, в общем, классически. Только слепой не заметил бы простейшей уловки и поданного сигнала. Значит, сейчас меня и возьмут. Стоило мне пройти пару шагов, оказавшись между грузчиками, как они, не сговариваясь, подхватили меня под обе руки, плотно прижав их к бокам. Я не мог и пальцем шевельнуть. — Эй, эй! — крикнул я на нейстрийском. — Вы что творите?! Полиция! Помогите! Грабят! — Тихо, — прошипел мне в спину ледяной голос на чистом урдском. — Тихо, косорылый, не надо дёргаться. — И тут же в затылок мне упёрся ствол. Теперь ледяной голос обращался к лжегрузчикам. — Обыскать его. Мне быстро вывернули карманы. Вынули револьвер и пачку патронов, прихваченную ещё на «Несгибаемом» – подарок коронеля Брондри. — Вы кто такие? — попытался я завязать диалог. — Что вам от меня нужно? — Да уже ничего, — хохотнул один из державших меня лжегрузчиков. — От покойников никому ничего не надо, — заметил второй, — и покойникам – тоже, не надо. — Разболтались, — осадил их ледяной голос. — Ведите косорылого в тупик, там его прикончим. — Да за что меня убивать?! — взмолился я. — Что я вам дурного сделал?! — Шпионишь, — ответил ледяной нехотя. — А с косорылыми шпионами у нас разговор короткий. Лжегрузчикам пришлось меня буквально на себе волочь. Я едва переставлял ноги, повиснув у них на плечах. Они бранились вполголоса, поддерживая меня. На ходу обладатель ледяного голоса уже не мог держать оружие приставленным к моей голове, и это давало мне шанс. Надо только пройти ещё пару шагов, пускай все поверят, что сдался, окончательно утратил всякую волю к сопротивлению. К тупику меня пришлось уже практически тащить на руках. Лжегрузчики, да и обладатель ледяного голоса, уже не ожидали от меня никаких сюрпризов. Вот тогда-то я решил им его преподнести. Стремительный рывок вперёд. Лжегрузчики упустили меня. Конечно, они ведь не были профессиональными волкодавами из контрразведки – те не расслабляются никогда, даже если покойника тащат, и от него ждут какой-нибудь неприятности. Я оттолкнулся ногой от стены и врезался всем весом в левого здоровяка. Ухватил его за грудки и толкнул на обладателя ледяного голоса. Точнее в ту сторону, где тот предположительно должен быть. Грянул выстрел, но стреляли явно для острастки. Пули выбила кирпичную крошку почти в аршине от моей головы. Второй лжегрузчик опомнился быстро. Он врезал мне пудовым кулаком в лицо. Я едва успел руки подставить, закрывшись плечом от удара. Но он оказался настолько силён, что едва не свалил меня с ног. А тут и первый опамятовался и ударил меня в живот. В этот раз закрыться я уже не успел. У меня из лёгких словно весь воздух разом вылетел. Я переломился пополам и рухнул на колени. Этот лжегрузчик оказался не только силён – он ещё и бить умел правильно. Удар у него был хорошо поставлен. И он доказал это сразу же, приложив меня кулаков в висок. Я повалился на мостовую, больно ударившись головой. По лицу моему обильно текла кровь. — Допрыгался, косорылый, — раздался над головой ледяной голос. Я с трудом повернул голову и увидел стоящего надо мной его обладателя. Им оказался не кто иной, как Гневомир. Узнать его оказалось легче лёгкого. Я ведь достаточно хорошо изучил его дело, пока готовился к этой операции. И долго глядел на самые разные фотокарточки. Видел его в юнкерской форме, и в офицерском мундире, и позже, уже в гражданке, но с фуражкой, украшенной башенной короной, на голове. В руке он держал направленный мне в лицо мощный котсуолдский револьвер. — Это ты меня ещё косорылым шпионом называешь, — усмехнулся я. — Товарищ Гневомир, постыдился бы, что ли? Сам-то давно в страже служил, врагов народа к стенке ставил? Он явно опешил от моих слов. Однако продлилось замешательство недолго. — То было по другую сторону границы, — ответил он. — Здесь это не имеет значения. — И то верно, — согласился я, даже не делая попыток подняться. — Здесь всё по-другому. Привет тебе, товарищ Гневомир, от нашего общего друга, товарища Гамаюна. А вот тут я понял, что проняло Гневомира по-настоящему. Прищуренные глаза слегка расширились, дёрнулись аккуратно подбритые усы. — Ты кто такой? — прошипел он, став в одночасье похож на смертельно опасную змею. — Ты кто такой, чтобы от людей с того света приветы передавать? — Плохо вы, товарищ Гневомир, информированы, — я усмехнулся, несмотря на боль, бьющую словно молотом в череп. — Товарища Гамаюна так просто не убить. Жив он. И теперь занимает должность начальника стражи Пролетарской революции. И большой он на вас, товарищ Гневомир, зуб имеет. Очень большой. — А ты послан, чтобы убить меня? — Гневомир взвёл большим пальцем курок револьвера. — Хотели бы – уже б убили, — отрезал я. — Снял бы этих двоих из револьвера. Они же классическую засаду на меня устроили. Я в неё сам пришёл, потому что с вами поговорить надо. Хотя и не думал, что лично вы, товарищ Гневомир, мне тут проверки на вшивость устраивать станете. Или вас подрядили из-за того, что мы с вами оба урдцы? — О какой ещё проверке вы болтаете? — бросил один из лжегрузчиков, тот что с хорошо поставленным ударом. — Ну кто вы такие, если не люди из эскадрильи «Смерть», — я уже откровенно рассмеялся, хотя боль била всё сильнее. — На добровольческое подполье не тянете. Урдец из вас только Гневомир, а вы, — я кивнул на лжегрузчиков, — один – нейстриец, другой – дилеанец. Даже самый одарённый в языках урдец не стал бы бранится не на родном языке, да ещё и вполголоса. Такого интернационала не встретишь среди добровольцев, вряд ли среди них есть те, кто не служил в «цветных» полках у Вешняка или Невера. — Ишь ты, какой умный, — присвистнул лжегрузчик с поставленным ударом. Гневомир щёлкнул курком револьвера и спрятал оружие в кобуру. Он носил его вполне открыто, что само по себе говорило о многом. Например, о том, что он не боялся проблем с полицией. Здоровяк, что говорил с дилеанским акцентом подошёл ко мне, помог подняться на ноги. — Ты уж извини, что мы тебя помяли малость, — сказал он. Парень с хорошо поставленным ударом извинится и не подумал. — И каков результат проверки? — поинтересовался я. — Меня вы заинтересовали, — ответил Гневомир. — За Бригадира отвечать я, сами понимаете, не могу. Ему докладывает непосредственно Аспирант на правах родственника. Говоривший с нейстрийским акцентом лжегрузчик отсалютовал мне двумя пальцами, показывая, кто именно тут Аспирант. — А с самим Бригадиром меня познакомят? — Идём, — кивнул Гневомир. — Он ждёт нас – с вами или без вас. (обратно)Глава 2
Мне не стали завязывать глаза, сажать в закрытый фиакр или автомобиль и возить по городу, чтобы сбить с толку. Никаких подобных дилетантских фокусов со мной проделывать не стали – и это говорило о многом. Как минимум, о профессионализме того, кто ведает в эскадрилье «Смерть» контрразведочными делами. И я отчего-то почти не сомневался, что это именно Гневомир. Из его досье я понял, что он специалист высшего класса, хотя, по сути, и самоучка, как едва ли не все стражи. Вряд ли загадочный Бригадир имеет ещё одного столь же профессионального контрразведчика, как он. Мы прошли в тот же самый безымянный кабачок, где я намедни встречался с вербовщиком. Тот, как и прежде, дремал себе в тёмном углу, посасывая периодически мутное пиво из кружки. На нас он не обратил ни малейшего внимания. Мы прошли через главный зал кабачка. Аспирант при этом приятельски поздоровался с его хозяином, стоявшим за стойкой. Нам быстро открыли дверь в задней части зала. Вела она не на кухню, как мог бы подумать досужий посетитель, а в небольшой коридор с ещё парой дверей. За одной, скорее всего, скрывалась-таки кухня, а вот за второй вполне себе вместительная комната со столом, пятком стульев вокруг него и диваном у стены. Мебель выглядела вроде бы прилично, но оказалась довольно старой, если вовсе не антикварной. — Хозяин кабачка – любитель старинной мебели, — усмехнулся сидящий за столом немолодой уже человек в форменной одежде со знаками различия командира наёмников на службе Котсуолда. — Он меняет её на дрова и на еду, чтобы не пошла на растопку. В этой комнате всё крепкое, не бойтесь упасть, товарищ урдец. Простите, имени вашего не знаю. — Не надо звать меня товарищем, — первым делом попросил я. — Это обращение пускай останется в Народном государстве. Меня зовут Ратимир. — Ратимир, так Ратимир, — кивнул тот. — Да вы присаживайтесь, Ратимир. Смотрю, вас мои парни слегка помяли во время проверки. Но это даже хорошо, выходит, характер у вас есть. — Ещё какой, — встрял здоровяк. — Хорошо меня угостил, я даже опешил слегка. Если б не Аспирант, не знаю, как бы всё обернулось. — Дилетантская у вас проверка, — напрямую заявил я. — Обоих лжегрузчиков я вычислил с первого взгляда, а уж про условные знаки и вовсе молчу. — Но тогда почему попался? — удивился здоровяк. — Зачем дал себя взять? — Мне надо было по вам из револьвера палить начать, что ли? Я же говорю, дилетантская проверка, я сразу понял всё, и решил вам подыграть до поры. — А чего тогда под конец сопротивляться стал? — не унимался здоровяк. Похоже, он не был так прост, как хотел показаться. — Могли ведь и правда пулю в затылок пустить. Покладистым до конца может быть только шпион, который заранее знает, как все обернется. — Умён ты, как я погляжу, Ратимир, — усмехнулся пожилой наёмник, который не мог быть никем иным, кроме как самим Бригадиром. — Гневомир предлагал тебя пристрелить без лишних разбирательств. Потенциальная опасность от тебя, как он сказал, превосходит выгоду от получения одного летуна, да ещё и любителя. Так тебя мой друг Брондри из Тары отрекомендовал. — И почему ты, — я тоже перешёл на «ты», обращаясь к Бригадиру, как к равному себе, — не последовал этому совету? — Всё просто, — он поднялся из-за стола. — Скоро в небе начнётся такая мясорубка, что у меня каждый летун будет на счету. И шпионить тебе будет просто некогда. Да и следить за тобой будут очень хорошо. В этом я уверен на все сто. Я удержался от того, чтобы не обернуться в сторону Гневомира и не отсалютовать ему на манер Аспиранта. Слишком уж хулигански выглядело бы. Бригадир шагнул вперёд – и луч света от висящей под потолком электрической лампы упал на его лицо. Я был поражён. Он оказался почти точной копией коронеля Брондри из Тары. На секунду мне показалось, что сам бравый котсуолдский летун решил сыграть со мной шутку, и стоит теперь передо мной. Однако Бригадир был лет на пять старше Брондри, тяжелее его фунтов на семь-восемь, если не больше, а главное, взгляд у него совсем другой. Очень похожий на взгляд покойного командира Народной армии Тура. На меня словно два пистолетных дула глядели. Прямо не по себе становилось смотреть ему в глаза. Но я выдержал это испытание – не отвёл взгляда. — У тебя есть все задатки хорошего летуна, Ратимир, — сказал он мне. — Быстро соображаешь и не отводишь взгляд, значит, если что машину и на таран пошлёшь, не струсишь в последний момент. Но, честно скажу тебе, в той мясорубке, что скоро начнётся в небе над Нейстрией, выжить шансов нет. — Я пережил драку над Йольдиевым морем, перед ней говорили примерно то же. После этих слов я спиной ощутил заинтересованный взгляд Гневомира. Уж он-то отлично знал, кто был уполномоченным Конвента во время битвы над Йольдиевым морем. Кабачок мы покидали уже все вместе. Через две улицы от него Бригадира ждал автомобиль, за руль которого уселся здоровяк. Обращался он с машиной вполне профессионально, хотя тот, кто садится за рычаги аэроплана, наверное, легко управится с любым авто. Я это на себе не проверял, однако отчего-то был уверен в этом. — Вам придётся на трамвае, — бросил напоследок Бригадир. — До самого лётного поля они, понятное дело, не ходят, так что там уж ножками. Аспирант и Гневомир проводят тебя. Он забрался на переднее сидение автомобиля. Здоровяк быстро завёл мотор, и они покатили по улице. Нам же пришлось топать на остановку и ждать трамвай. Правда, ходили те достаточно часто – долго торчать на остановке не пришлось. Вот только вагон прикатил заполненный почти до отказа, да и войти в него вместе с нами хотели почти все. Пришлось основательно поработать локтями, чтобы впихнуться внутрь, оставив позади несколько человек. Я давно уже отвык от трамвайной давки, да и от езды в раскачивающемся вагоне. В Хаджитархане была всего одна ветка, и трамваи ходили по ней без какого-либо расписания – как придётся. По городу я всё больше передвигался на автомобиле или пешком. Так что, наверное, ещё со времён учёбы на Временных курсах юнкеров я не катался в битком набитых трамваях, и не скажу, что сильно скучал по этому. По мере того, как трамвай подкатывал ближе к окраине города, в него заходило всё меньше народу, а вот покидало вагон всё больше. Вскоре мы смогли усесться на деревянные сидения, продолжая поездку хотя бы с относительным комфортом. Теперь можно было и поболтать, однако разговор как-то не начинался. Не с чего нам было его начинать. Так и катили в молчании до конечной остановки, да и потом на лётное поле шагали тоже молча. Оно оказалось огорожено невысоким забором с колючей проволокой поверху, на проходной дежурили двое нейстрийских солдат под командованием унтера. Из будки рядом с нею торчал ствол пулемёта. Унтер тщательно проверил документы у Гневомира и Аспиранта, насчёт меня сверился с книгой, а после даже позвонил куда-то из будки. В общем, нам пришлось проторчать на проходной почти четверть часа, пока нас не впустили, наконец, на лётное поле. — Серьёзно тут дело поставлено, — сказал я, когда мы миновали въедливого унтера. — Прошлая война нейстрийцев многому научила, — ответил мне Аспирант, говорили мы на нейстрийском. — У имперцев шпионы оказались едва ли не всюду. Они устраивали диверсии, что ни день – на заводах, лётных полях, в пунктах сосредоточения войск, даже на призывных комиссиях. Теперь все проверяют очень тщательно, чтобы не допустить ничего подобного. — Готлинду приходится несладко с его акцентом, — как бы невзначай усмехнулся Гневомир. — Он в первый же день в столице в участок из-за него угодил. Теперь без меня, Аспиранта или Близнецов не выходит в город. Я никак не отреагировал на слова Гневомира относительно летуна, вместе с которым они устроили диверсию в комплексе на Катанге. Я был уверен – Гневомир ничего не говорит просто так, и следит за мной более чем тщательно. А я пока ещё не продумал, как следует линию поведения с ним и его товарищем – Готлиндом, слишком много неизвестных оказалось для меня в этом уравнении. Пока ещё слишком много. В трамвае мы тряслись достаточно долго. На деревянной лавке я успел себе всё на свете отсидеть, а ведь до того мы, наверное, никак не меньше часа были вынуждены ехать стоя. Так что на лётное поле прибыли уже к вечеру. Солнце, конечно, было ещё высоко, но уже начинало клониться к закату. Однако это не помешало познакомить меня с летунами эскадрильи. Они обосновались в большом ангаре, где раньше, скорее всего, стояло никак не меньше полусотни аэропланов. Это можно определить по количеству зарядных разъёмов в полу, но считать их мне было лень, да и света в ангаре не хватало. Электричество тут запитано, конечно, от встроенного в фундамент мощного аккумулятора, который раньше питал двигатели аэропланов. Но теперь он сильно подсел, и вряд ли мог выдать даже сотую часть былой мощности. На десяток лампочек вполне хватало, как и на прочие мелкие бытовые нужды. Разделять ангар на отдельные помещения не стали. Только у Бригадира, как я потом узнал, была своя квартира, так её называли. Она представляла собой довольно комфортное жильё из пары вполне прилично обставленных комнат. Их отгородили толстыми брезентовыми стенами, за которыми не было слышно ничего. Так Бригадир вполне мог спать, несмотря на то, что ангаре шла гулянка по полной программе. Всё это мне поведал командир разведчиков эскадрильи – весёлый парень по имени Оргард. Когда мы вошли в ангар на нас особого внимания никто не обратил. Летуны эскадрильи сидели за длинным столом и азартно резались в карты. Никто в нашу сторону и головы не повернул. Большая часть ламп была направлена именно на стол, из-за чего в остальном помещении царил почти полумрак. Мы шагали по бетонному полу ангара, шаги наши гулко отдавались под его высокими сводами. Мне даже как-то не по себе стало. Однако за столом шла слишком азартная игра. Шлёпали карты, хриплые или наоборот звонкие голоса выкрикивали ставки или просто отчаянно ругались. Кто-то то и дело хватался за пистолет, лежащий рядом, но его быстро утихомиривали. Да и хватался он больше для виду – это понимали все сидящие за столом. Даже мне было видно, хотя я не был ещё знаком ни с кем из игроков. — Господа летуны, — подойдя поближе, выпалил во всю мощь лёгких Аспирант, — отвлекитесь на минуту от карт! За столом все разом затихли и обернулись к нам. — Представляю вам нового летуна нашей эскадрильи, — продолжил Аспирант. — Ратимир, родом из Урда, проверку на прочность прошёл на отлично. Прошу любит… — А после не жаловаться, — усмехнулся один из сидящих за столом летунов. — Вот именно, — кивнул Аспирант, похоже, это было некой традицией, вряд ли ему так уж нравилось, когда его перебивали. Мы уселись за стол. Карты с него убрали. Теперь все смотрели только на меня. Но я не спешил открывать рот – пускай за меня пока говорят другие. Мне надо как следует присмотреться к будущим товарищам по оружию. Это ведь не котсуолдцы с «Карадока», с которыми мне идти в бой пришлось лишь однажды. Сколько мне придётся воевать вместе с легендарной эскадрильей «Смерть», я пока сказать не мог даже приблизительно. — Чего вы уставились на него, а? — усмехнулся невысокий парень в форменной куртке котсуолдских воздушных пехотинцев, кожаный шлем с очками в сеточку лежал рядом с ним на столе. Как раз около угловатого пистолета имперской модели. Именно он то и дело хватался за него во время карточной игры. — Хоть бы представились – вечно я первый. Оргард – командир передового дозора эскадрильи. Нас ещё называют психами. Он замолчал, явно ожидая моего вопроса, и я не стал его разочаровывать. — За что? — послушно спросил я. — Да они летают на воздушных мотоциклах, — встрял тот, кто бросил фразочку про «после не жаловаться», — как их после этого ещё называть? — Вот вечно ты вперёд меня пролезть пытаешься, — буркнул Оргард. — И в бою тоже, — усмехнулся в ответ тот. — Антракоз, он же Силикоз, он же Шахтёр. Жить мне осталось недели две от силы, потому и тороплюсь на тот свет. Я присмотрелся к нему повнимательнее, и разглядел характерные для шахтёров чёрные ресницы, как у героев-любовников в популярных у дам фильмах. Вся кожа вокруг глаз его и ногти были буквально пропитаны угольной пылью – её уже никак не вымыть. Мне представлялись и остальные летуны. В передовом дозоре состояли ещё два молодых парня – их звали Близнецами, хотя они утверждали, что родственниками друг другу не приходятся. Звали их Ромен Гари и Эмиль Ажар – и внешность у них была довольно комичной. Все черты лица, свойственные нейстрийцам, на них отпечатались с какой-то невозможной утрированностью. От длинных носов с горбинкой до подстриженных щёточкой усов. Оба носили форму воздушного флота Нейстрии, но со знаками различия котсуолдских наёмников. Скоро такие выдадут и мне, чтобы я пришил их к своей куртке. Из остальных хоть сколько-нибудь примечательным оказался лишь Готлинд. Я сразу узнал его по фотографии. Он предпочитал помалкивать, только представился мне, и больше ни слова не сказал. Гневомир сел на стул рядом с ним. Сразу стало понятно – эти двое не разлей вода. Хотя вряд ли Гневомир сам поднимается в небо на аэроплане. Готлинд частенько бросал на меня короткие подозрительные взгляды, когда думал, что я не замечаю этого. Однако в какой-то момент Гневомир что-то негромко сказал ему – и взгляды тут же прекратились. — Быть может, начнём снова? — предложил Оргард, когда я наконец познакомился со всеми летунами эскадрильи. — За чем ещё коротать вечер, как не за картами, а? — Только ты пистолет убери со стола, — тут же встрял Антракоз, — а то у нас тут новичок, он пока к твоим выкрутасам не привык. Пристрелит ещё ненароком, когда ты за него снова схватишься. — Мне револьвер не вернули, — усмехнулся, как бы невзначай я. Аспирант глянул на Гневомира. Тот пожал плечами и вынул из кармана мой револьвер. Толкнул его по столу в мою сторону. Хотя по всему его виду было понятно – он против этого. В карты мы под небольшие ставки резались почти до самой полуночи. Я быстро вышел из игры, проиграв один червонец. Заявил, что больше мне просто нечего ставить, а в долг играть отказался категорически. — И правильно, — кивнул азартный Оргард, которому весь вечер везло. Правда, я пару раз замечал его ловкие движения пальцами – так что у везения этого было простое объяснение. — В первый день лучше поскромничать, — он подмигнул мне и принялся тасовать карты, я почти заметил, как он добавил в колоду парочку из рукава куртки. Оставшееся время до отбоя я использовал, чтобы наблюдать за будущими боевыми товарищами. Да и они присматривались ко мне. И только Гневомира с Готлиндом я будто не интересовал вовсе. Да ещё Аспирант оказался равнодушен, но того, как мне показалось, вообще мало что могло заинтересовать. Он выглядел каким-то отстранённым, словно постоянно думал о чём-то своём. К картам он и не притронулся. Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, и за пределами освещённого лампами пространства в ангаре сгустилась ночная тьма, именно Аспирант первым поднялся из-за стола. — Господа летуны, — сказал он. — Отбой. Всем – спать. Ратимир, идём со мной. Я покажу тебе твою койку и сундук для личных вещей. Собственно, ни койка, ни металлический сундук, стоящий под нею, ничем не отличались от тех, что мне выделили на небесном крейсере. Разве что в этот раз я мог сам выбрать ярус, на котором спать. — Коек у нас больше, чем людей, — пояснил Аспирант напоследок, и оставил меня одного. Прежде чем ложиться спать, я решил предпринять кое-какие меры предосторожности. Не то чтобы моей жизни тут могла грозить реальная опасность, но и этой возможности я не мог исключать. Вдруг устроят ещё одну, куда более суровую проверку на вшивость. С другой же стороны, не стоило исключать и простых розыгрышей, жертвами которых всегда становились новички. Поэтому я сложил постель таким образом, чтобы в темноте могло показаться, будто я улёгся спать на нижней койке, а сам забрался на верхнюю. Благо там имелось второе одеяло и подушка, правда, без наволочки, но это уже сущие мелочи. На них я просто не обратил внимания. В эту ночь я выспался как следует. Быть может, впервые за долгое время. Утром нас всех поднял всё тот же Аспирант. Он врубил на полную мощность динамик, заигравший какой-то бравурный марш, и сон как рукой сняло. Я спрыгнул с верхней койки, первым делом проверив, как там мой фальшивый двойник. К одеялу оказалась прицеплена короткая записка: «Никто к тебе ночью не приходил». Выходит, шуточки над новичками в ходу даже в эскадрилье «Смерть», несмотря на всю её мрачную репутацию. Завтракали мы все вместе, и потому еду, хоть и через силу, а пришлось проглотить. А ведь в животе комом лежало съеденное накануне с Зонтом. Там ведь тоже никак не отвертеться было. Неприятная тяжесть, конечно, со временем пройдёт, когда мой изменённый организм справится, наконец, с пищей, однако меня так и тянуло избавиться от еды поскорее. Самым простым, хоть и довольно неприятным способом. Вот только после завтрака все посторонние мысли покинули мою голову. Всю эскадрилью желал видеть командир. — И часто у вас такие общие собрания проводятся? — спросил я у Оргарда. В разведчике я сразу определил неисправимого болтуна. Его, скорее всего, тоже не выпускали в город без сопровождения – мало ли что разболтать может. — Когда наниматель появляется или, наоборот, заканчивается контракт, — с охотой пустился в объяснения Оргард. — Это самые частые. Ещё когда выгоняют кого, но это реже – от нас чаще ногами вперёд выносят, — он хохотнул, показывая, что это шутка, вот только, как известно, в каждой шутке… — Ну, или если меняем дислокацию резко. Такое в последнее время частенько бывает. Скорее всего, и сегодня – тоже. — Значит, перебрасывают на новое место, — кивнул я. — Вроде того. Интересно только, куда? Блицкриг-то вот он – ближе не придумаешь, а мы сидим тут, в пригороде столицы, и в ус не дуем. Это ж ведь гвардейский аэродром. Тут всего два полка стоят, ну и мы в придачу. Остальные дерутся с Блицкригом, а нас вот решили поберечь до поры. До самого жаркого времени, наверное. Мы расселись за тем же большим столом, за которым вчера играла в карты едва ли не вся эскадрилья. Завтракали, кстати, за другим. Тот стол стоял в углу ангара, и на него взгромоздили целую гору разных судков с едой. Готовили тут явно на всех сразу, а ходить в столовую – или как это тут называлось – к гвардейским летунам у наёмников явно никакого желания не было. Во главе стола восседал сам Бригадир. При свете дня он уже не так сильно напоминал мне коронеля Брондри из Тары, однако я по-прежнему был уверен, что они родственники, пускай и дальние. Вот Аспирант был похож на Бригадира как сын родной – сейчас, когда он стоял за плечом командира эскадрильи, это было особенно заметно. — В общем, новости, господа летуны, такие, — звучным голосом произнёс Бригадир. — На фронт нас не отправят в ближайшее время. Более того, мы покидаем этот аэродром. Нам выделят авианосец в составе эскадры Котсуолда, отступающей к Дёйнкирхе. Последней их эскадры тут. — Значит, столицу сдают, — высказался один из Близнецов. Я их ещё плохо различал, но, кажется, это был Ромен Гари. И он не спрашивал – он утверждал. — Правительство, король и майордом этой ночью покинули город. Временной столицей назначен Реймс, по другим сведениям Авиньон. Достоверных сведений, в общем, нет, но оно и понятно. Майордом не хочет давать Блицкригу лишний козырь в руки. Вслед за правительством отправятся и гвардейские полки с этого аэродрома. Ну а мы всё ещё остаёмся наёмниками королевства Котсуолд, и потому летим к Дёйнкирхе. Там ожидается хорошая драчка. — Над ним уже висят «Отмщение» и «Колосс», — заметил помрачневший Антракоз, — и ещё добрый десяток линкором классом поменьше. С блицкриговской стороны в бой пойдут «Кёниг», «Курфюрст», «Кронпринц». Это же такая весовая категория, где нам делать нечего. — Нам всегда есть что делать в небе, — отрезал Бригадир, но после усмехнулся, и добавил: – Но ты ведь, Шахтёр, смерти ищешь всё равно – вот тебе отличный шанс представится. Возразить на это Антракозу было нечего. Остальные летуны эскадрильи только беззлобно посмеялись над ним. — Кроме того, — добавил Бригадир. — Мой друг с «Несгибаемого» передал, что котсуолдцы спешно нанимают почти все свободные эскадрильи, часть перекупили у Нейстрии. В небе над Дёйнкирхе вместе с нами будут драться пираты Чёрного Буковски и ещё добрый десяток наёмных эскадрилий, вроде нашей. Да и на земле на каждого котсуолдского солдата придётся по два-три наёмника. Вроде бы Котсуолд за бешеные деньги нанял Корпус Смерти, перекупив его у империи и стянув все его полки к Дёйнкирхе. И ходят слухи о полках Урдских добровольцев, которых тоже сумели купить за гроуты из казны Котсуолда. Мне были знакомы оба эти названия. Все, кто дрался с имперцами в первую войну, знали о Корпусе Смерти. Это было олицетворение военной машины Дилеанской империи. Они воевали будто по учебникам, без какой-либо импровизации и форс-мажоров. Столкнуться с ними на поле боя – наверное, это самый страшный кошмар для всякого, от рядового до маршала. Когда война закончилась, осталось слишком много солдат, да и офицером тоже, которые умели только одно – воевать. Они и сформировали первый уже наёмный Корпус Смерти, который отлично зарекомендовал себя в колониальных стычках на Чёрном континенте. Причём одинаково хорошо они воевали и против чернокожихповстанцев и против регулярных частей любой армии Континента. Их можно было бояться и уважать. А вот добровольцев я от всей души ненавидел. Ведь это были не только и уже не столько солдаты брошенного родиной на полях сражений Первой войны экспедиционного корпуса в Нейстрии, который отважно сражался с имперцами на чужой земле. Сейчас большую часть добровольцев составляли эмигранты из Народного государства. Те, кто вместе с Чёрным бароном покинули Урд, отправившись в Порту, а оттуда на Континент. И те, кто сбежал из Урда позже, участники контрреволюционных заговоров и кружков, пытавшиеся свалить молодую народную власть исподволь, подтачивая её изнутри. Когда за них как следует взялась стража, они тут же побежали за границу. Конечно, те, кто успел. Менее же расторопные оказались расстреляны или отправились на каторгу. Вот из них-то по большей части сейчас и состояли наёмные полки, объединённые названием Урдские добровольцы, и командовал ими Чёрный барон. — Котсуолд хочет спасти своих солдат, — произнёс Гневомир. — Они предоставят наёмникам сражаться за них, а сами сядут на воздушные суда и отправятся за Пролив. — Это вполне в духе островитян, — согласился Ромен Гари. — Они уже бросили на произвол судьбы союзников, сбежав к морю. Теперь будут долго ещё собираться с силами, прежде чем высадиться снова. — А вполне возможно, что и вовсе выйдут из войны, — добавил Гневомир. — Замыслы Кабинета не по нашей части, господа летуны, — прекратил их диалог Бригадир. В этот момент в голосе его сильно прорезался котсуолдский акцент. Ему явно не нравились заявления в адрес трусливого поведения его родины, хотя он и понимал – они полностью оправданы. Котсуолд сбежал, оголив фланги нейстрийской и имперской армии. Это позволило фельдмаршалу Фредефросту вбить клин между ними, и бросить свои войска в прорыв. Именно его дивизии сейчас скорым маршем наступали на столицу Нейстрии, в то время как войска королевства были оттеснены на запад. — Завтра здесь будет последняя небесная эскадра Котсуолда. Нам выделены места на палубе авианосца «Королевский ковчег». Мы займём их и отправимся оборонять Дёйнкирхе. — И это будет окончанием нашего контракта с Котсуолдом? — поинтересовался на этот раз Эмиль Ажар. — Скорее всего, да. Вряд ли мы будем нужны королевству на их острове. — Что же тогда будет с нами дальше? — продолжал настаивать летун. Он, похоже, выражал общие настроения, царившие в эскадрилье. — Для начала надо, чтобы это самое «дальше» у нас было, а там посмотрим. — Вряд ли кто из нас переживёт эту драчку в небе над Дёйнкирхе, — мрачно предрёк Антракоз. И хотя все летуны народ крайне суеверный, никто не стал ему возражать. Слишком уж это дело отдавало самоубийством. Нечего сказать, вовремя я присоединился к эскадрилье «Смерть». (обратно)Глава 3
Брондор Тонгаст – гросс-адмирал Блицкрига – слишком хорошо помнил свой разговор с генерал-кайзером. Лишь правитель молодого и воинственного государства, чьей основой стала промышленная, а главное, военная элита старой и дряхлеющей Дилеанской империи, был выше гросс-адмирала. И только он один имел право отчитывать Тонгаста. Но сильнее всяких слов, которыми мог заклеймить его генерал-канцлер, был невыразимый стыд. Даже не за поражение под Соловцом. В конце концов, крепость должны были брать войска фельдмаршала Брунике – этого неотёсанного болвана, выходца из нижних чинов. Однако потеря новейшего линейного крейсера «Дерфлингер» – это совсем другое дело. И осложнялось всё тем, что потерял его Тонгаст не в сражении с урдским воздушным флотом, что было бы само по себе унизительно, учитывая состояние этого флота. Но нет, Тонгаст лишился флагмана эскадры в схватке с жалкими воздушными разбойниками – китобоями. Те просто спеленали линейный крейсер и уволокли его в своё логово. Сам крейсер они продали за большие деньги косорылым народникам, те переименовали его в «Народную славу», а вот с командой поступили по-разному. Простых членов экипажа также отдали народникам, и те теперь сидели в лагере для военнопленных, а вот титулованных оставили себе. И они стоили казне Блицкрига очень дорого, но не оставлять же столько отпрысков не самых последних семей в плену у пиратов. Аудиенция у генерал-кайзера прошла для Тонгаста скверно. Даже больше чем просто скверно. Для начала ему пришлось ожидать в приёмной окончания затянувшейся беседы между правителем Блицкрига и полномочным посланником Астурии. А ведь день генерал-кайзера расписан по минутам, и он никогда не уделил бы послу Каудильо больше времени, нежели положено жёстким распорядком. Значит, Тонгасту назначили аудиенцию слишком рано специально, чтобы помариновать четверть часа в приёмной. Астурийское королевство, которым после кровопролитной гражданской войны правил, по сути, человек, которого весь мир знал, как Каудильо, было давним союзником Блицкрига. Ведь если бы не помощь генерал-кайзера, отправившего ему две дивизии прошедших горнило Первой войны ветеранов, вряд ли Каудильо удержался бы у власти. Да и сам Тонгаст успел повоевать в Астурии. Не скрываясь под чужим именем, как делали это волонтёры со всего Континента, он водил в бой небольшую эскадру, состоящую из крейсера и пары эсминцев сопровождения. Располагая этими весьма скромными силами, он сумел разгромить врагов Каудильо в небе, хотя те и имели весьма существенное численное преимущество. Посол Астурии щеголял в роскошном белоснежном мундире военно-воздушных сил королевства с золотыми аксельбантами и эполетами. Вся эта мишура резала глаз Тонгасту, привыкшему к аскетичной культуре Блицкрига. Он кивнул посланнику, тот ответил тем же. Оба были без головных уборов. Стоило только послу покинуть приёмную, как секретарь тут же пригласил Тонгаста в кабинет генерал-кайзера. Ни единой минуты правитель Блицкрига терять не собирался. Как всегда принимал генерал-кайзер стоя. Он никогда не позволял визитёру опуститься в кресло или на стул, стоящие напротив его стола. И сам всегда оставался на ногах. Одевался генерал-кайзер всегда весьма скромно, чем задавал моду во всём Блицкриге. Он носил простой мундир полковника гвардии без полковых знаков различия, и лишь два ордена неизменно висели на груди – высшие ордена Блицкрига. Эта встреча была уже далеко не первой в череде этого дня, а потому генерал-кайзер позволил себе опереться левой рукой на угол стола. Это единственная поблажка, которую он себе позволял. — Скажу вам сразу, гросс-адмирал, — заявил с порога, даже не поздоровавшись, генерал-кайзер, — операция, которую я собираюсь поручить вам – ваш последний шанс. Он замолчал на пару секунд, давая Тонгасту переварить это заявление, и продолжил с прежним напором. — Вы нажили себе массу могущественных врагов, когда потеряли «Дерфлингер». Семьи офицеров, которых пришлось выкупать из пиратского плена за казённые деньги, требовали от меня, чтобы я отправил вас под суд. Но с них довольно и того, что казна взяла на себя расходы по выкупу их драгоценных чад. Я отозвал вас из Прияворья, потому, что вы, именно вы, гросс-адмирал Тонгаст, нужны мне здесь, — он взял в правую руку деревянную указку и обвёл ею область, прилегающую к Проливу, что отделяет Континент от Котсуолда. — Вы, именно вы, возглавите наше наступление в воздухе. Я дам вам «Вергельтунг» и всю его боевую группу, чтобы сразу стало ясно, вы не в опале и не лишились моего доверия. Лишь железная воля позволила Тонгасту сохранить контроль над мимикой, иначе глаза бы его расширились так сильно, что из глаза вывалился бы его знаменитый монокль в золотой оправе. — Оправдайте возложенные на вас надежды, гросс-адмирал, — завершил свою прочувствованную речь генерал-кайзер. И как только он замолчал, дверь за спиной Тонгаста отворилась. В кабинет вошёл фельдмаршал Эргост Фредефрод, назначенный командовать группой армий, наступающей на столицу Нейстрии, и дальше – на Дёйнкирхе. — Вас мы ждали для того, чтобы начать скорый военный совет, фельдмаршал, — произнёс генерал-кайзер. — Прошу простить моё опоздание, — ответил Фредефрод, хотя ясно было и младенцу, никуда он не опаздывал, а прибыл в точно назначенное ему время. Однако если генерал-кайзер сказал, что его ждали – значит, он опоздал. Поставь рядом Тонгаста и Фредефрода, их можно было бы принять за близких родственников, так они были похожи. Похожими были не их лица, хотя у обоих их украшали воинственно торчащие «надровийские» усы, сильно присыпанные солью седины. Но куда больше походили они друг на друга гвардейской осанкой – войны и возраст не согнули их спин. Выправкой – мундиры, хоть и разного кроя, сидели на них идеально. Однако даже не этим были так похожи фельдмаршал и гросс-адмирал. Оба они – военная косточка, плоть от плоти самого Блицкрига, офицеры в десятом поколении, отдавшие всего себя на алтарь богини по имени война. Этому кровавому божеству приносили они жертвы чуть ли не ежедневно, проливая на него кровь своих солдат и врагов. Для обоих главным было достижение результата, не считаясь с потерями. Именно это делало их взгляд одинаково ледяным, заставляя всех отводить глаза. И только генерал-кайзер, наверное, один во всём мире мог спокойно глядеть им в лицо, но на то он и правитель сильнейшего на Континенте военного государства. — Итак, господа, нашей разведке стало известно, что Котсуолд в спешном порядке нанимает едва ли не все знаменитые и не очень полки для обороны Дёйнкирхе. Они собираются воевать чужими руками, сохраняя по возможности свои войска. Это относится как к земле, так и к небу. Разве что китобои остались верны союзничеству Народному государству и не откликнулись на призыв Котсуолда. Но это вполне возможно из-за того, что лететь им с нынешней базы на территории Урда слишком далеко. Основной задачей, которую ставит перед вами штаб, является прорваться в город и уничтожить как можно больше котсуолдцев. Нельзя, чтобы островитяне оправились от этого поражение. То же касается и воздуха. Гросс-адмирал я даю вам в распоряжение флагман нашего флота – уничтожьте как можно больше вражеских кораблей. «Колосс» и «Отмщение» должны сгореть. Отомстите за «Блитцен», гросс-адмирал. — Слушаюсь, генерал-кайзер, — выпрямился по стойке «смирно» Тонгаст. — Что же до наёмников, то их постарайтесь щадить и не убивать без меры. Постарайтесь выйти с ними на переговоры, используя нейтральных посредников. Особенно это относится к Урдским добровольцам – на них есть свои планы. Для связи с ними используйте генерала Невера Олешева, он лишь формально служит Котсуолду, и станет хорошим мостиком к Чёрному барону. — Корпус смерти также воюет сейчас на стороне Котсуолда, — заметил Фредефрод. — Разумеется, их щадить не следует, — отрезал ледяным тоном генерал-кайзер. — Это отличная возможность покончить с предателями раз и навсегда. Я не желаю больше слышать об этом Корпусе смерти. Гросс-адмирал и фельдмаршал синхронно щёлкнули каблуками. Генерал-кайзер сделал повелительный жест, отпуская обоих. И стоило за военными закрыться парадной двери кабинета правителя Блицкрига, как тут же из-за портьеры, словно из-за занавеса в театре, вышел невысокий человек в форме адмирала воздушного флота Блицкрига. Звали его Нимонд Адельгар, и был он начальником военной разведки, но не только им. В делах мистического толка Адельгар был посвящённым даже на ступеньку выше самого генерал-кайзера, и потому мог давать ему советы, чего генерал-кайзер не потерпел бы больше ни от кого во всём мире. — Служаки выполнят свой долг, — усмехнулся начальник разведки, — для чего же они ещё нужны. А там, где не справятся они, помогут мои люди. Они обязательно сведут фельдмаршала с Невером Олешевым, а после и с самим Чёрным бароном. — Главное, чтобы Фредефрод окончательно похоронил Крига с его Корпусом смерти. — Он для тебя давно уже, как бельмо на глазу, но покончить с Кригом будет непросто даже Фредефроду со всеми войсками, что ты отдашь ему под командование. — Их будет куда меньше, чем мне хотелось бы. Война подтачивает Блицкриг. Пускай мы почти не терпели поражений, но всё же. Онгемунд застрял в этой дыре вместе с бейликами, которые не стремятся идти дальше Бадкубе. Брунике ведёт в Прияворье переговоры с сепаратистами Гетмана, но докладывает ещё и о каком-то Сивере или Севере, который сколачивает своё войско, опираясь каких-то националистов. Я даже слова такого не знаю, каким он их называет. — Гайдамаки, — без запинки произнёс Адельгар, — это что-то вроде разбойников на службе у государства. Гетман боится раздавить их, прибегнув к помощи Брунике, а тот сам не хочет активно выступать против прияворских националистов. Своего рода замкнутый круг – и он позволяет этому Сиверу набирать силу. — Вот именно. И потому мы должны покончить с Котсуолдом как можно скорее. После этого мы окончательно раздавим Нейстрию, и освободившиеся войска нам пригодятся нам на восточном фронте. Против империи и Урда. Тогда нам не нужны будут никакие Гетманы и прочие националисты. — Не забывайте о нашем проекте реставрации в Урде законной монархии, — напомнил генерал-кайзеру Адельгар. — Нам нужны будут те, кто признает нашего царя, и на эту роль как можно лучше подходит Гетман. — Если на нашей стороне будут Чёрный барон и генерал Невер Олешев, то можно обойтись и без опереточных Гетманов. — Но учитывать надо все варианты, — менторским тоном, который просто ненавидел генерал-кайзер, произнёс Адельгар. — Тем более что с Каудильо у нас ничего не вышло. Он не желает отправлять нам свои войска. Очередная беседа с послом Астурии закончилась ничем. Через него Каудильо передал, что не желает вмешиваться в войну на Континенте, и от личной встречи с генерал-кайзером отказался наотрез. Кроме того, стало известно, что Каудильо начал жесткие репрессии против ордена герметистов – некоторая часть его членов успела покинуть Астурию, но почти всю верхушку схватили и казнили без суда и следствия. Уйти спокойно дали только тем, кто имел в кармане паспортную книжку Блицкрига. Ссориться с могучим соседом Каудильо не желал. — От Онгемунда, кстати, пришли свежие новости, — заявил Адельгар. — Телеграмма пришла как раз в то время, когда вы принимали вояк. — И что это за новости? — Агенты доносят, что командарм Будиволна получил подкрепление в виде Молодой гвардии Урда, и готовится теперь со своей конной армией выступить на Бадкубе. Генерал-кайзер сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он не мог сейчас дать фельдмаршалу ни одного солдата или орудия – все силы были брошены против котсуолдцев в Дёйнкирхе. И в тот момент он задумался, а может быть стоило всё же более внимательно прислушаться к Адельгару, который советовал отпустить их за Пролив и начать переговоры о сепаратном мире. Но в тот момент правитель Блицкрига посчитал, что как следует напугать островитян будет намного полезней, а что пугает сильнее, чем уничтожение всего их экспедиционного корпуса, высадившегося в Нейстрии. Вот только сделать это оказалось не так уж просто, и теперь Онгемунду придётся расплачиваться за ошибку генерал-кайзера.Командарм Будиволна не отличался ростом. В детстве его дразнили коротышкой, однако лишь до тех пор, пока будущий славный конник не начал показывать характер. А характер у него был взрывной – под стать ярко-рыжим волосам. Это сейчас шевелюра его, пусть и всё такая же густая, как в молодости, сильно поседела. Волосы командарма потемнели и стали больше пегими. Вот только на взрывной характер Красного лиса это никак не повлияло, что частенько ощущали на себе его подчинённые, от комдивов до самых младших воинских начальников в его конной армии. И вот теперь Будиволна оценивающе глядел на командира недавно созданной Молодой гвардии, которого звали Кудряй. Хорошее имя для парня, прошедшего Гражданскую, что было видно не столько в его деле, с которым Будиволну ознакомил уполномоченный армии товарищ Вершило, сколько на его лице. Будиволна сразу и безошибочно узнавал таких – тех, кто умел в своей жизни только одно, убивать. И умел он делать это очень хорошо. Из таких был и сам Будиволна Красный волк Великой степи. — Ну, будем знакомы, товарищ Кудряй, — протянул руку командарм. — Давай держаться запросто, как товарищам положено. Я лишних игр не люблю – и рублю всегда одну только правду. За что меня вот товарищ Вершило сильно ругает. Будиволна усмехнулся и кивнул на уполномоченного армии. Тот лишь пожал плечами – шутка, похоже, была из разряда дежурных и давно надоевших Вершило. — А кто в вашем полку уполномоченный? — поинтересовался Вершило. — И отчего вы не пригласили его на встречу, чтобы познакомиться? — В Молодой гвардии нет уполномоченных, — ответил Кудряй. — В Военном комитете считают, что наши части принципиально отличаются от прежних. Наши полки сформированы только из преданных делу пролетарской революции молодых людей, а потому принято решение о том, что уполномоченных в Молодой гвардии не будет. Эти слова пришлись не слишком по нраву Будиволне. Выходит, что сформированная им конная армия недостаточно предана революции, ведь уполномоченных из неё не убрали. — Это эксперимент Военного комитета, — заявил Вершило. — Я думаю, после первых боёв там поймут, что без уполномоченных никакая армия или гвардия в Народном государстве обойтись не сможет. А вот эти слова лишь слегка успокоили Будиволну. Кудряй же лишь пожал плечами, как будто его они не касались никоим образом. — Вы ведь командир полка, — заметил, чтобы развеять повисшую почти на полминуты тишину, Будиволна, — а молодогвардейцев у нас дивизия наберётся. Выходит вы все сами по себе у меня под началом, или как? — Форму новую ещё пошить не успел, — усмехнулся Кудряй, — со значками комдива, а приказ уже есть на меня. Телеграфом в штаб армии должны были передать. — Были телеграммы из столицы, — кивнул Будиволна, — только ничего срочного, потому я с ними решил вечером ознакомиться. Значит, теперь в моей армии два кавкорпуса, дивизия из четырёх стрелковых полков Молодой гвардии, два артполка и авиаотряд. Можно выступать на Бадкубе. Пора уже выбить оттуда бейликов и Блицкриг. — Надо дождаться приказа Военного совета, — заметил с какой-то учительской строгостью Вершило. — Сейчас не Гражданская, чтобы самовольничать, как прежде, теперь можно и под ревтрибунал угодить. — Вот ты только меня, товарищ Вершило, ревтрибуналом не стращай, — вспылил Будиволна. — И я не своевольничал никогда, если не складывалась обстановка такая, что ждать приказов просто невмоготу. В столице же не всегда видно, что делается на фронте. Тут же всё меняется что ни день, даже телеграф не успевает. Он обернулся к Кудряю, словно ища поддержки у комдива Молодой гвардии. Но тот никак эмоций не проявлял. — Знаю я всю твою ситуацию, — устало произнёс уполномоченный. — Никуда от тебя Щекарь не денется. Он прочно застрял в Бадкубе с блицкриговцами и бейликами, и в степь возвращаться не спешит. — То же ты мне и про Невера говорил, а где тот? Пропал, и до сих пор про него ни слуху ни духу, как в воду канул. — Наверное, в Дёйнкирхе, — пожал плечами Вершило, — вместе со всеми, кто бежал их Бадкубе на котсуолдских кораблях. — Этак мы и Щекаря упустим, если будем тут сидеть! — Военный комитет хочет как можно скорее испытать Молодую гвардию в бою, — вмешался в привычную перепалку командарма с уполномоченным Кудряй. — Значит, долго приказ о наступлении ждать не придётся. — А вот это, товарищ Кудряй, хорошие новости! — хлопнул ладонью по столу Будиволна. — Ударим по этой сволочи в Бадкубе, восстановим там власть народную и двинем на помощь Бессарабу в Прияворье. Там тоже сволочи полно развелось – изводить её пора, а не справляется товарищ Бессараб. — В Прияворье тоже отправляют полки Молодой гвардии, — сказал Кудряй, — на помощь товарищу Бессарабу. — Ну, сабли моей конной армии там точно лишними не будут, — усмехнулся Будиволна. — Скинем Гетмана и разгоним этого Сивера с его гайдамацкой директорией, верно, товарищ Вершило? — С Молодой гвардией точно разгоним, — ответил тот. Приказ выступать пришёл на следующее утро, и не прошло и суток, как вся кажущаяся такой неповоротливой громадина конной армии покинула квартиры. Шагали тысячи стрелков Молодой гвардии в новенькой форме с длинными винтовками на плечах, распевая задорные песни, с которыми, как известно, дорога короче. Гарцевали всадники, выглядели они не столь лихо – на ком форма старая и потёртая, у других штаны в заплатах, на третьих сапоги самого затрапезного вида с подвязанными голенищами. И всё равно, на пехоту они глядели свысока, кривя губы в презрительной усмешке. Как бы пешка ни одевалась, а всё равно им ноги бить, кавалерия же всегда будет выше. Упряжки мощных тяжеловозов катили орудия и снарядные ящики. Отдельно ехали броневики приданных кавполкам механизированных частей, и даже несколько танков, которыми Будиволна втайне очень гордился. Пускай это были ещё трофеи времён Гражданской войны, захваченные у интервентов, но и теперь далеко не все полководцы Народной армии могли похвастаться подобными. В закрытых телегах ехали пять машин авиаотряда. Вот к ним Будиволна относился не слишком хорошо. Бравый командарм всегда считал, что война идёт на земле, а в небе летуны воюют сами с собой. Потому авиаотряд при его армии был невелик, и использовался только для разведки. Военлёты без особого желания шли служить к Будиволне.
Как-то незаметно, почти само собой, командование объединённой армией Порты и Блицкрига перешло к фельдмаршалу Онгемунду. Войска сидели в Бадкубе, усмиряя редкие, но заканчивающиеся большой кровью мятежи. И ведь подавление их как будто ничему не учило местных. Они раз за разом хватались за оружие из-за самых мелких поводов. А оружия уж в Бадкубе хватало – как ни зверствовали бейлики и блицкриговцы во время реквизиций, сколько бы народу ни перевешали за найденные в доме пистолет или винтовку, всё без толку. С другого берега Сихай-моря прибывали новые партии. Рисковые ребята контрабандисты возили их морем и воздухом – две эти стихии захватчики контролировать не могли. Постепенно Онгемунд стал брать на себя решение тех или иных проблем, распоряжался уже не только своими людьми, но и солдатами Порты. И самое главное, Иштуган-бей против этого ничуть не возражал. Как будто понимал, что в сложившейся ситуации фельдмаршал разберётся куда лучше него. Они ежедневно устраивали короткие заседания штаба, на которых присутствовал и князь Махсоджан. Но присутствие его было чистой формальностью – ничего он уже не решал. Слишком уж незначительны сделались князья Великой степи после того, как большая часть их войск погибла при неудачном первом штурме Бадкубе. — Разведка доносит, что на город идёт Будиволна со своей конной армией, — заявил Иштуган-бей. — Мы готовим город к обороне, верно, фельдмаршал? — Онгемунд только кивнул, он хотел выслушать командующего бейликов. Ведь тот завёл разговор явно не из-за давно известного факта наступления народников. — Но у нас в тылу окопался враг, куда более опасный. Что нам делать с пресловутыми двадцатью пятью уполномоченными? Их заключили в тюрьму, но это ничего не меняет. Мы должны проявить твёрдость в решении этого вопроса. Окончательном решении. — Желаете обезглавить их, Иштуган-бей, — спокойно произнёс Онгемунд, — о, не забывайте, как это разъярит Будиволну. Среди взятых нами уполномоченных Греж и Солнцеслав, а это его личные друзья. Да и Симран – видный деятель народников. Казним их и наживём себе страшного кровного врага. Будиволна не даст нам отступить из Бадкубе – он все силы приложит, чтобы уничтожить нас. Всех до одного. Вы можете узнать у князя, каков Красный волк в качестве кровного врага. — Он страшен в гневе, — подтвердил его слова Махсоджан. — Но пока в городе Щекарь, Будиволна не будет знать покоя и пощады. Сколько бы его друзей мы ни казнили, но Щекарь для него будет на первом месте. Будиволна ненавидит его ещё со времён Гражданской войны в Урде. Он и после, когда усмирял Великую степь, не раз устраивал провокации против улуса Щекаря, чтобы обрушить на него все свои силы. Теперь он не упустит шанса расквитаться с давним врагом. — Убивать взятых под стражу… — покачал головой Онгемунд. — Да что церемонится с этими косорылыми, — отмахнулся Иштуган-бей. — Чернь должна знать своё место. Казнь двух десятков народников покажет всю серьёзность наших намерений. Завтра же я прикажу Щекарю расстрелять их всех на площади в центре Бадкубе. — Я не допущу подобного варварства, даже по отношению к черни, — заявил Онгемунд. — Можете увести своих солдат на рубежи города, чтобы не смущать их нежные души этим кровавым зрелищем. Но я и без того слишком долго внимал вашим речам о цивилизованной войне. Вы так и не поняли, фельдмаршал, что здесь война цивилизованной быть не может никоим образом. Здесь в чести сила, а сила – это кровь. Кровь врагов на твоих руках – чем больше её, тем сильнее тебя уважают. Утром следующего дня два с половиной десятка человек вывели из стен бадкубинской тюрьмы. Они были грязны, заросли многодневной щетиной, одежда их были сильно порвана. В них вряд ли можно было узнать недавних руководителей народников в Бадкубе. Ивица, который со своими людьми всеми силами саботировал котсуолдские работы по добыче нефти. Молодой человек как будто постарел разом на десять лет. Не было больше прежнего света в глазах. Двое товарищей помогали идти Солнцеславу. Тот чудом пережил взрыв его автомобиля после попадания блицкриговского снаряда. Раны его гноились без нормальной перевязки, и лишь богатырское здоровье держало его на этом свете. Его поддерживали и помогали ему идти Беловолк и сам чрезвычайный уполномоченный Талыша Симран. Выглядели они впрочем не сильно лучше него. Всех их схватили почти наугад – не то по чьему-то доносу, не то из-за некоего списка бадкубинских уполномоченных, заседавших в Национальном конвенте. Толком этого не знали даже Онгемунд с Иштуган-беем. Бросили в тюрьму, даже не потрудившись предъявить хоть какое-нибудь обвинение. И вот теперь их ждала смерть. Они должны были лишиться жизней лишь потому, что командующий бейликов решил показать всем свою силу. Их вели по городу одетые в серые чекмени со стальными газырями щекаревцы. Даже у них – злых врагов народной власти – не поднималась рука подгонять уполномоченных. Те хоть и косорылые, но всё же люди. Однако и помогать упавшим никто не спешил. Щекаревцы покрикивали на медленно бредущих, то и дело спотыкающихся людей, но лишь для порядка. Их выстроили на площади Азадлыг. Они стояли у длинной жёлтой стены неровным строем. Одни помогали другим держаться на ногах. Кровь и гной сочились из-под неумело наложенных повязок. Бадкубинские уполномоченные представляли собой жалкое зрелище. И выстроенный напротив них чёткий строй бейликских солдат выглядел не устрашающе, а почему-то так же жалко. Ведь кого они собирались расстреливать. Не настоящих врагов, что наступали на Бадкубе, но людей сломленных, едва держащихся на ногах. А ведь уже слышна канонада. На окраины города сыплются первые снаряды тяжёлой артиллерии наступающей армии Будиволны. Враг уже близко. Смертельно близко. — По закону военного времени, — приговор выносил лично Иштуган-бей. Он стоял в парадном синем мундире, при красной феске и сабле в золотых ножнах, — вы приговорены к смерти. Исполнить приговор, — он махнул рукой в белой перчатке. Офицер принялся отдавать приказы. Строй солдат скинул с плеч винтовки, поднял их. Все замерли на мгновение, ожидая, когда офицер махнёт саблей и крикнет «пли». Тяжкая, вязкая тишина повисла над площадью Азадлыг. Блеснул клинок сабли, поймав луч солнца. Офицер рявкнул: «Пли!». И три десятка винтовок плюнули в приговорённых огнём и смертью. Измученные, истекающие кровью люди повалились в жёлтую пыль. Та стала быстро превращаться в чёрную, жирную грязь. Откуда-то из переулка выкатили трое больших дрог. На них покидали тела расстрелянных и повезли их на кладбище. Там уже готова была одна большая братская могила на всех. На следующее утро передовые отряды конницы Будиволны ворвались в Бадкубе. Его нашли на кладбище. Истекающего кровью, обессиленного, но живого. Перенесли в госпиталь, разбитый в богатом доме бывшего нефтяного магната. Он был столь слаб, что никто не расспрашивал его кто он таков. Народники после полутора дней боёв овладели Бадкубе. Сначала был стремительный налёт кавалерии, буквально вскрывшей укреплённые позиции блицкриговцев на окраине города. В этом лихую конницу поддержали танки и бронемашины, подавлявшие пулемётные гнёзда врага и расправлявшиеся с лёгкими орудиями. Когда же завязались многочисленные и упорные схватки на улицах города, очень хорошо себя показала Молодая гвардия. Её бойцы стремительно брали дом за домом, улицу за улицей. Конница же в это время ударила по нефтяным полям, не дав отступающему врагу поджечь их. По крайней мере, большинство вышек удалось спасти. Однако над городом висел густой, жирный дым от пожаров. Нефть горела жарко и чадно. Но с распространением пожаров боролись специальные команды. По иронии судьбы известная часть тех, кто сейчас спасали нефтепромыслы, ещё не так давно саботировали работы на этих же вышках под руководством покойного Ивица. — Славно мы тут управились! — весело усмехался в роскошные рыжие усы командарм. — И твои бойцы, Кудряй, молодцы! — он хлопнул командира Молодой гвардии по плечу. — А Щекарь, пусть его, удирает себе куда глаза глядят в степь! Поджал свой серый хвост! Снова ему от меня по первое число досталось! Он перевёл дух, покосился на своего уполномоченного, как будто искал у того одобрения его слов относительно кровного врага. — Теперь дождёмся пока сюда гарнизон пришлют покрепче, и рванём в Прияворье, помогать товарищу Бессарабу. Там у него дел невпроворот – и с Блицкригом, и с местной контрой. Пора с ними разобраться уже – покончить с ними раз и навсегда, чтобы и духу не осталось. — Наша армия отправится туда, куда нам прикажут, — ледяным тоном заявил Вершило. — А я вот, товарищ уполномоченный, не сомневаюсь, что нас именно в Прияворье отправят, — желчно заявил ему Будиволна. — Потому как именно там мы будем нужнее всего. За всю перепалку между командармом и уполномоченным Кудряй не произнёс ни слова. А тот, кого нашли едва живым на кладбище, лежал на кровати, на чистой простыне и глядел в потолок. Он смотрел на лепнину, украшающую его. Больше ему пока ничего не оставалось. Он слишком ослаб после чудовищных перипетий, что обрушились на него. Падение среди горящих обломков небесного крейсера едва не стоило ему жизни. После тюрьма вместе с другими схваченными по делу 25 Бадкубинских уполномоченных. И наконец расстрел и братская могила. Последние силы ушли у него на то, чтобы выбраться из неё. Теперь он мог лишь лежать и глядеть в потолок. Силы вернутся к нему, но очень нескоро, как бы то ни было, а он ограничен возможностями человеческого тела, из этих штанов, как ни старайся, не выпрыгнешь. Человек, которого почти настиг тут, в Бадкубе, снова скрылся, и след его давно уже простыл. Куда он ведёт – неведомо, наверное, никому во всём Красном городе, да и ближайших окраинах, точно. И потому он лежал на постели, глядел на красивую лепнину, и думал, думал, думал. Мозг его работал без остановки, даже во сне он не переставал прикидывать всё новые и новые варианты развития событий. Но ни один из них не помогал ему приблизиться к искомому и на полшага. В душе его медленно, но верно закипал бессильный гнев. Руки частенько, особенно во сне, крепко сжимали край простыни, так что костяшки пальцев белели. Тогда ему давали двойную порцию успокоительного, но помогало плохо. Больной продолжал крепко сжимать край простыни и время от времени скрипел во сне зубами. На третий день врач, осматривающий его, велел перестать давать лекарства – нечего переводить их на того, кому всё равно не помогает. Но больному на это было наплевать. Весь разум его сосредоточился на одной цели – поймать сбежавшего из комплекса на Катанге стража. Остальное – не важно. Как можно скорее подняться на ноги и продолжить погоню. Он должен найти Ратимира и покончить с ним – любой ценой. Тайна комплекса на реке Катанге не должна быть открыта. (обратно)
Глава 4
Наше отбытие в Дёйнкирхе омрачилось первыми потерями в эскадрилье. Её покинули двое разведчиков – Ромен Гари и Эмиль Ажар. Утром, когда мы готовили аэропланы к срочному отлёту, в ангар вошёл невысокий человек с ранними залысинами надо лбом, одетый в форму аспиранта нейстрийской небесной армии. В правой руке он держал круглое кепи. Этого человека знал в лицо каждый, кто имел хоть какое-то, пускай самоё отдалённое, отношение к авиации. Ведь это был Виконт – ставший своего рода легендой среди летунов. Он доставлял почту частным порядком в самые отдалённые уголки всего мира. А однажды даже пересёк океан, отделяющий Континент от Заокеанской конфедерации, чтобы доставить несколько частных писем и бандеролей. — Где я могу увидеть господ Гари и Ажара? — поинтересовался он, как будто даже ни к кому конкретно не обращаясь. Оба близнеца вышли из-за своих машин и направились к нему. Виконт пожал им руки – сразу стало ясно, что знакомы они не один день. — Покидаете родину в трудный час? — спросил он сразу у обоих. — Родина первой отвернулась от нас, — отмахнулся от него Гари, — с чего бы нам любить её. — Я знаю вашу историю, господа, но сейчас она не важна. Сейчас, когда Блицкриг наступает на столицу, а наши союзники покинули нас. Неужели сейчас вы уйдёте с наёмниками сражаться за тех, кто предал нашу родину и сбежал с поля боя? — Гвардия тоже поднимается на крыло, — заметил Гари, — и оборонять столицу вовсе не собирается. Всем давно известно, что король, правительство, двор во главе с майордомом покинули её, а на людей всем наплевать. У Блицкрига вроде даже имеется собственное правительство и даже майордом, который станет управлять в отсутствие короля. — Они всегда основательно подходят к любому делу, особенно столь важному, как завоевание, — усмехнулся Ажар. — А вы знаете о Сражающейся Нейстрии? Это те, кто никогда не примет никакой власти, кроме законной, но и уходить вместе с ней не собирается. Мы продолжим сражаться. Не в Дёйнкирхе, а здесь и сейчас! Не за предавших нас союзников, а за родину. — У повстанцев нет шансов выиграть войну, — покачал головой Гари. — Вы только сложите головы ни за что. — Ну что же, — развернулся на каблуках Виконт. — По крайней мере, я попытался убедить вас. Он надел кепи и быстрым шагом направился к выходу из ангара. В этот момент я перехватил взгляд Гари, который тот бросил на Ажара, и понял – мы потеряли обоих разведчиков. — Постойте, Виконт, — бросился следом за легендарным почтарём Гари, схватил его за рукав. — Подождите немного. Мы должны только рассчитаться с командиром. Тот обернулся, и на лице его расцвела широкая улыбка. — Я знал, что вы, господа, не предадите родину, несмотря ни на что. На «Королевский ковчег» мы поднимались уже без обоих разведчиков. Они забрали свои аэропланы, получили расчёт и присоединились к Виконту. Куда они улетели, не знал никто в эскадрилье. Авианосная группа, в которую кроме «Ковчега» входили ещё два больших корабля и с десяток мощно вооружённых фрегатов сопровождения, не стала опускаться на землю, чтобы принять нас на борт. Вместо этого корабли сильно сбросили скорость, когда пролетали над нашим лётным полем. Нам предстояло поднять в небо аэропланы и сесть прямо на палубу «Королевского ковчега». Ничего сложного – особенно для тех, кто не раз проделывал подобные вещи во время сражения. Но даже и мне он оказался вполне по плечу. Моим аэропланом оказался заслуженный и не раз латаный «Ньюпор». На лучшее, собственно, рассчитывать было бы глупо – никто не доверит незнакомому летуну новую машину. Мало ли каков он окажется в настоящем деле. Однако я знал, что в эскадрилье есть и свободные аэропланы, куда лучше «Ньюпора». Имелись и новенькие гвардейские «Молнии» и «Громы» – нейстрийские модели, чья конструкция была полностью переработана под безразгонник. Но больше, конечно, было котсуолдских машин – «Кэмелы», «Спитфайеры» и парочка «Хокеров», модели редкой, переходной от бипланов к безразгонникам. Были и несколько имперских и даже блицкриговских аэропланов. А отдельно от всех стоял мотоцикл Оргарда, к которому тот никого не подпускал на пистолетный выстрел. Именно Оргард первым и поднялся в воздух. Он стартовал резко – рванул почти с места в небо. Видимо, был куда сильнее остальных раздосадован уходом Гари и Ажара. За ним поднимали в небо машины остальные. Я стартовал в последней волне, вместе с техниками, обученными летать. Они перегоняли свободные аэропланы. Полёт прошёл легко. Небо было чистым, ветер умеренным и без порывов. Для полётов лучше и не придумаешь. Драться при такой погоде одно удовольствие – врага видно едва ли не за версту. Конечно, в облака не удрать, если что, но и коситься на серые или белые их купы, ожидая оттуда появления машин противника, тоже не надо. Я опустил свой «Ньюпор» на палубу авианосца. Тут же подбежала обслуга, засуетилась вокруг него, приматывая тросами. А рядом уже садился кто-то из техников на сверкающем серебром «Хокере». Это явно была одна из гвардейских машин, и оставалось только гадать, как он оказался среди аэропланов эскадрильи «Смерть». Перелёт до Дёйнкирхе не занял много времени и прошёл без эксцессов. Даже разведчики Блицкрига не попадались нам на глаза. Наверное, наш враг полностью сосредоточился на разгроме последних войск Нейстрии, чтобы после заняться Дёйнкирхе, уже не отвлекаясь. И это ни сулило нам ничего хорошего. — На землю мы не опустимся до самого конца сражения, — сообщил нам Бригадир, вернувшись из офицерского салона «Королевского ковчега». Там проходило совещание, где до командиров всех наёмных эскадрилий на службе Котсуолда доводили боевую задачу в грядущем сражении. — Нашей базой будет «Ковчег» – и вся его авианесущая группа. Здесь нас будут заправлять во время боя, боеприпасы, соответственно, тоже получаем здесь. Но не стоит забывать, что наши свободные аэропланы останутся на «Ковчеге». Если придётся совсем туго – лучше дотянуть до него. На других кораблях мы можем получить только мелкий ремонт. — И какова наша задача в будущем бою? — спросил у командира Антракоз. — Просто бить Блицкриг, где получается, или что посложнее придумали для нас в штабе? — Главной задачей будет прикрывать эвакуацию котсуолдских солдат. Она проходит спешно, но, всё равно, всех вывезти не успевают. Теперь в штабе решили привлечь не только реквизированные траулеры и рыболовецкие суда, но и десантные лодки. Их укрепят, поставят двигатели от тяжёлых аэропланов, и на них будут переправлять солдат через Пролив. — Если погода будет хорошей, у них даже шансы есть преодолеть его, — заметил Оргард, — правда, небольшие. — Одного захода «Шмеля» или даже «Осы» хватит, чтобы отправить на тот свет всех, кто будет на борту этой лодки, — заявил Антракоз. — На них ставят спаренные пулемёты для обороны, — пожал плечами Аспирант, — но вряд ли это их спасёт. Именно поэтому большая часть аэропланов и будет прикрывать лодки с солдатами. — У линкоров Котсуолда достаточная плотность огня, чтобы не подпустить к себе торпедоносцы, — добавил Бригадир. — Значит, будем спасать обречённых, — усмехнулся Антракоз. — Весёленькая перспектива. — Перспектива у нас, действительно, самая развесёлая, — мрачно заявил Бригадир. — С нами полностью рассчитываются перед сражением. После него Котсуолд в наших услугах не нуждается. — Выходит, нас тут бросают, — кивнул больше самому себе Антракоз. — Ну, чего-то в этом духе и стоило ждать от Котсуолда. Попользовались и выкинули за ненадобностью. — И нам надо решить, что будем делать после этого боя, господа, — как ни в чём не бывало, произнёс Бригадир. — Командир эскадрильи «Лафайет» открыто заявляет, что перейдёт на сторону Блицкрига. — А чего ещё ожидать от заокеанцев, — усмехнулся Оргард. — Принципов у них нет, когда дело касается наживы. — Тут уже не в наживе дело, а в выживании, — ответил ему Аспирант. — Блицкриг вряд ли будет соблюдать право прохода – тех, кто откажется перейти на их сторону после боя, просто уничтожат. Право прохода – старинный закон, по которому наёмников, не сражающихся на стороне врага, пропускали через свои позиции. Его ещё худо-бедно соблюдали в Первую войну, но в основном только в отношении эскадрилий. Ведь гонять аэропланы по небу над собственными позициями часто выходило себе дороже. Отчего-то я не сомневался – Блицкриг никого не отпустит. Сейчас на Континенте идёт такая война, где врага, даже потенциального, щадить не станут ни в коем случае. — И что же мы можем сделать? — задал животрепещущий вопрос Антракоз. — Либо вместе с теми, кто не собирается переходить на сторону Блицкрига прорываться к имперским позициям и предложить им свою службу, — предложил Бригадир. — Империи сейчас нужны все силы, какие только удастся собрать. Вот только денег не так много. А можно вместе с «Лафайетом» сражаться за Блицкриг. Тем более что у нас есть неплохой козырь в этой игре. Не дожидаясь вопросов, он указал на меня и Гневомира. — Блицкриг открыто разыгрывает карту урдского царя, собирает всех эмигрантов, кто имел отношение к военному делу, вот через наших урдцев мы и предложим свои услуги. — А нам так уж нужны все эти легенды? — удивился Оргард. — Вроде раньше репутации хватало. — В этот раз она сыграет против нас, ты это знаешь не хуже моего. Мы слишком долго и последовательно отказывались воевать за Блицкриг – теперь нам нужно кинуть хоть какой-то мостик к их командованию. И господа Милорадов и Олешев станут для нас этим мостиком. Вы ведь не против, господа? Мы с Гневомиром промолчали. Даже не взглянули друг на друга. Однако я понял, что нам пора серьёзно поговорить, и как можно скорее. Ведь в небе над Дёйнкирхе скоро разразится страшная битва. Возможно, величайшее воздушное сражение современности. И у меня не слишкоммного шансов пережить его. Быть может, пришла пора открыть карты? Ответа на этот вопрос у меня не было, и я вовсе не уверен, что смогу его найти. Однако остановить меня этот факт уже не мог. Я твёрдо решил – с Гневомиром надо поговорить, а уж как будет наш диалог проходить, зависит только от нас. В общем, главное – ввязаться в драку, там посмотрим, что дальше. И вообще будет ли это самое дальше. Вот только возможность поговорить нам не представлялась долго. Я с головой ушёл в подготовку своего «Ньюпора» к предстоящему сражению. Меня приписали к разведке, и поначалу я долгие часы проводил в обществе Оргарда прямо на палубе авианосца, глядя, как техники эскадрильи буквально полностью перебирают машину, переделывая её под разведывательный вариант. — «Ньюпор» – не «Оса» и не «Стриж», — пояснял Оргард, — но для разведки сгодится и он. Сейчас мы максимально облегчим машину, поставим на неё пару скорострельных пулемётов блицкриговского производства и будет у меня прикрытие во время вылазок. Поглядим, быть может, ты справишься с этой задачей лучше Близнецов, будь они оба неладны со своим патриотизмом. — Из-за чего они покинули нейстрийскую армию? — спросил я у Оргарда. Не то, чтобы это меня так уж сильно волновало, просто наблюдать за работой техников, буквально по винтику перебирающих мой аэроплан, стало к исходу второго дня скучновато. — Поддержали не того майордома, — ответил Оргард. Я знал историю с двумя майордомами, что недолго правили королевством. Короли Нейстрии давно уже не имели реальной власти над страной, передав всю полноту её майордомам, за что получили на Континенте насмешливое прозвище ленивые короли. После Первой войны сложилась странная ситуация, когда Нейстрией почти полгода управляли сразу два майордома. Страна тогда разделилась на два враждующих лагеря. Первого майордома, которого называли северным поддержали офицеры, жаждавшие поставить страну на военные рельсы и готовить её к новому кровопролитью, все деньги из казны пустив на развитие и перевооружение армии. За южного же встали сторонники мира, в основном крупные торговцы и промышленники, которым хотелось, конечно же, развивать свои предприятия, а не вкладывать деньги в армию. Нерешительный, лишённый власти король сидел в столице, окружённый генералами, и издавал манифест за манифестом, в которых обличал южного майордома, как предателя и пораженца, мешающего верному развитию государства. Но всем было ясно, чья рука водит его пером. В итоге, столицу взяли завербованные промышленниками и торговцами наёмники, которых было очень много после окончания войны. Верхушку военного переворота публично казнили, однако обошлось без массовых репрессий. Большую часть офицеров, поддержавших своих лидеров и командиров по недавней войне, попросту вытурили из армии. Ходили слухи, что даже майордом уцелел – его точно не было среди казнённых, а по официальной версии он покончил с собой, когда наёмные войска вошли в город. — Теперь большая часть тех, кто сражался за северного, — добавил Оргард, — будут драться за генерала ле Дёза. А ведь он был его самым ярым сторонником во времена диктатуры. Непонятно, как ему удалось не угодить под топор палача? Он ведь даже в армии остался, сохранил чин, только командования лишился и был переведён на какую-то штабную должность. Вроде как закат карьеры и всё такое, — помахал рукой Оргард, — но, всё равно, непонятная история какая-то. Слишком мутная. — Все революции и перевороты заканчиваются мутно, — пожал плечами я, — или большой кровью, как у меня на родине. — Да уж, приятель, — хохотнул Оргард, — вот уж где не хотел бы жить, так это в Урде. Я решил пропустить эти его слова мимо ушей. Слишком уж оскорбительны они были, чтобы воспринимать их хоть сколь-нибудь серьёзно.Мощная оптика флотских дальномеров позволяла фельдмаршалу во всех подробностях разглядеть оборону врага. Дёйнкирхе был укреплён на славу. Крепкий орешек, который непросто будет разгрызть даже мощными челюстями армии Блицкрига. В небе над ним висели могучие боевые корабли. «Колосс» и «Отмщение» казалось затмевали своими корпусами небо. Под ними развевались тяжёлые полотнища котсуолдских флагов. Орудия, пока ещё зачехлённые, глядели в сторону приближающегося врага. Вокруг них висели корабли поменьше – линейные крейсера и броненосцы, сильно уступающие в размерах и огневой мощи. Однако не стоило обманываться на их счёт – островное королевство всегда было лидером в области кораблестроения, как бы ни пытался в последние годы оспорить это первенство Блицкриг. — Они превосходят нас по мощности совокупного залпа, — заявил гросс-адмирал Тонгаст, — поэтому затягивать сражения нельзя. Если втянемся в долгую артиллерийскую дуэль, то проиграем. Нам даже «Вергельтунг» не поможет. Суперлинкоры Котсуолда мощнее него – на этот счёт я не обольщаюсь. — Так какова будет ваша стратегия в грядущем бою? — отрываясь от дальномера, спросил у него Фредефрод. — Мы станем острием меча, — ответил Тонгаст. — Пора менять тактику воздушного боя. Быть может, я и староват для новых приёмчиков, но кое-чем ещё могу удивить котсуолдское адмиралтейство. Мы выстроим корабли клином, как раньше строились наши рыцари на поле боя, — он изобразил ладонями клин с острым углом. — На острие атаки, конечно, буду я на «Вергельтунге» – хватит с меня пересудов о том, как угнали «Дерфлингер» и почему меня не было на его борту в этот момент. Мы ударим между «Колоссом» и «Отмщением», разрубим надвое их строй, прорвёмся к эвакуирующимся и уничтожим их. А после можно и отступить. Потерпев поражение в главном, котсуолдцы скорее всего сбегут к себе на остров, поджав хвост. — Или же обрушатся на вас со всем гневом праведным, — заметил Фредефрод. — Тогда мы примем бой, — кивнул гросс-адмирал. Фельдмаршалу на секунду показалось, что Тонгаст решил таким образом красиво обставить свой уход из жизни. Ведь гросс-адмирал был уже совсем немолод, он водил эскадры ещё в Первую войну. А на старости лет репутация его оказалась подмочена поражением при Соловце и позором угона нового линейного крейсера. Но гибель в неравном бою с превосходящими силами врага, выполнение поставленной генерал-кайзером задачи ценой собственной жизни, — это уж точно обелит его имя. Вот только такая героическая смерть, вместе со всем небесным флотом, подпишет приговор армии Фредефрода. Тому просто нечем бороться против котсуолдских кораблей. От его войск в считанные минуты останутся рожки да ножки. — Главное ошеломить их первым ударом, — пояснил Тонгаст. — Разделённый на две части строй очень сильно потеряет в мощи совокупного залпа, в то время как мой флот сохранит его в полной мере. А если нам удастся повредить в первые минуты боя «Колосс» иди «Отмщение», то можно сказать, битва уже выиграна. Без суперлинкоров Котсуолду нечего будет противопоставить пушкам «Вергельтунга». Видимо, героическая смерть всё же не входила в планы гросс-адмирала. У него было вполне чёткое видение грядущего сражения. Конечно, много кто внесёт ещё в него свои коррективы, но тут уж ничего не попишешь, война – слишком непредсказуемое дело, чтобы сетовать на то, что что-то не так, как ты себе это представлял, сидя над картой. — Я хочу сделать ставку на торпедоносцы, — добавил Тонгаст. — Кинуть их вперёд волной, под прикрытием орудий наших кораблей и всех аэропланов. Их главной целью станут «Колосс» и «Отмщение». — Я, конечно, не великий специалист по воздушным сражениям, — покачал головой Фредефрод, — но даже мне понятно, что их сметут в первые минуты боя. Вы же сами говорили только что о совокупном залпе врага. — И этот залп им придётся направить именно на торпедоносцы, — кровожадно усмехнулся Тонгаст, — что даст мне преимущество. Фактически я буду стрелять первым. То, что это будет стоить жизней почти всем летунам на торпедоносцах, не интересовало ни гросс-адмирала, ни фельдмаршала. Они давно привыкли списывать людей в расход, не особенно озабочиваясь угрызениями совести. — Значит, как мы с вами решили, — напоследок сказал фельдмаршал, собираясь покинуть палубу «Вергельтунга», — мы атакуем завтра с первыми лучами солнца. — Да будет так, — кивнул гросс-адмирал.
Сражения небесных армад – это по-настоящему завораживающее зрелище. Сотни кораблей Блицкрига, ведомые их флагманом, суперлинкором «Вергельтунг», медленно летели по направлению к Дёйнкирхе. Тяжёлые полотнища флагов едва заметно колыхались – ветер нипочём был их бархату. Орудия, казалось, целятся прямо в меня. Стволы их расчехлены, чёрные провалы множества дул глядят страшными слепыми глазами. На этом фоне наступающая на земле армия Блицкрига как-то терялась. Все взоры были прикованы к небесам. Ведь главное сражение предстоит именно здесь. — Ты туда особенно не гляди, — махнул рукой Оргард. — Нам там делать нечего будет. Тут в деле такие пушки, что торпедоносцы использовать никто не станет, а мы и подавно для них мелкая мошкара. Лучше на море гляди. Там будет наша главная работа. Я послушно обернулся в сторону моря. Его свинцовых валов видно с палубы авианосца не было. Зато мне открывался отличный вид на формирующиеся для отправки за Пролив торговые корабли и открытые десантные лодки котсуолдцев. — Что они творят?! — воскликнул кто-то на палубе нашего авианосца. Мы с Оргардом тут же обернулись в сторону наступающей армады Блицкрига. От неё, будто пресловутый рой мелкой мошкары отделился. Тысячи аэропланов стартовали с палуб кораблей Блицкрига. Они понеслись на полной скорости к котсуолдской эскадре. Оргард схватил висящий на шее бинокль, принялся яростно крутить линзы. Долго глядел. Губы его шептали что-то совсем тихо, я не мог понять ругается он или просто бормочет про себя, не особенно вдаваясь в смысл. И скорее всего, второй вариант был верным. — Торпедоносцы, — произнёс он, наконец, опуская бинокль. — Блицкриг решил пожертвовать всеми своими торпедоносцами. Словно в ответ на его слова прозвучал слитный залп едва ли не всех орудий котсуолдского флота. В единый миг как будто огненная стена выросла между вражескими эскадрами. Тысячи снарядов рвались в воздухе, уничтожая торпедоносцы. Стоило развеяться дыму, затянувшему небо, и мы стали свидетелями подлинной бойни. Почти никому из торпедоносцев не удалось пережить первый залп. Объятые пламенем сотни аэропланов устремились к земле. Оставшиеся же предпочли не продолжать наступление – смысла в этом не было никакого. — А сейчас нам врежут в ответ, — заявил Оргард. И в этот раз ответом на его слова стали вспышки пламени в слепых, чёрных глазах дул вражеских орудий. Вот тогда я был очень рад тому факту, что наш авианосец был надёжно укрыт в середине строя. Ни один снаряд просто не мог долететь до него. Однако зрелище, всё равно, было не для слабонервных. В небе расцветали серые цветы взрывов, подсвеченные изнутри багрянцем. Их было так много, что небо между флотами снова затянуло пороховым дымом. Немногие корабли получили прямые попадания, и лишь для трёх лёгких крейсеров, что в котсуолдском флоте называют эскортными, они стали фатальными. Все три устремились к земле с разной скоростью, из пробоин в корпусах их валил густой дым, и вырывались языки пламени. Остальные корабли лишь покачивались в небе от ударной волны взорвавшихся рядом снарядов. Многочисленные осколки лишь царапали их броню да оставляли рваные прорехи в знамёнах. Не успел ещё рассеяться дым от залпа блицкриговцев, как корабли Котсуолда открыли огонь. Сам в далёком прошлом артиллерийский офицер, хоть и побывавшей всего в одной настоящей битве в этом качестве, я вполне мог оценить выучку островных комендоров. Работали они просто отлично! Теперь дым между флотами висел и вовсе непроглядный. Комендоры били, основываясь на показаниях гальванёров[325], чьи посты находились существенно выше завесы. Казалось, что обстрел не прекращался ни на секунду. Корабли палили друг по другу как заведённые, обмениваясь снарядами с какой-то невероятной скоростью. Плотность огня была такой, что ни один летун не рискнул бы сейчас поднять в воздух свою машину. Воздух был пронизан сотнями тысяч смертоносных осколков. Рвани хотя бы один снаряд рядом с аэропланом – и на земле его даже по частям не соберут. Наш авианосец дал малый назад. Вместе с остальными кораблями группы он уходил вглубь построения по мере того, как на нас наступал флот Блицкрига. Похожие на мечи корабли противника надвигались с какой-то убийственной стремительностью. Командовавший вражеским флотом гросс-адмирал Тонгаст в этот раз решил сделать ставку на манёвр вместо плотности артиллерийского залпа. Флагман Блицкрига «Вергельтунг» шёл в авангарде, неистово паля изо всех орудий. Этот похожий на громадный двуручник, каким вооружались имперские рыцари в седой древности, суперлинкор был на острие атаки. Он раз за разом окутывался пламенем от попаданий вражеских снарядов. Он один противостоял одновременно «Колоссу» и «Отмщению», обстреливавшим его с обоих бортов. Заключённые в прочные казематы орудия «Вергельтунга» били в ответ сразу по двум суперлинкорам котсуолдцев. Его поддерживали огнём корабли сопровождения. Тоже линкоры, но не идущие ни в какое сравнение с флагманом. Флаги под днищами сражающихся кораблей покрывали рваные дыры. У одного из линкоров сопровождения он даже тлел по нижней кромке. Но никто не собирался отступать. Блицкриг брал стремительным напором. Тонгаст обрушил все свои силы на центр нашего строя. Его флагман вступил в отчаянное противоборство сразу с двумя суперлинкорами котсуолдцев. Иначе как безрассудством назвать подобный поступок было нельзя. Но Брондор Тонгаст пошёл на него – на этот отчаянный риск, где ценой победы была его голова. И клинок, в который он превратил свой флот, острием которого был его флагман, рассёк надвое наш строй. Пусть сильно повреждённый, но «Вергельтунг» прорвался через него вместе со своими линкорами сопровождения. Стремительные крейсера, больше напоминающие прямые кинжалы, проскакивали мимо котсуолдских линкоров и крейсеров, осыпая их градом снарядов, ложащихся кое-как. По ним били изо всех стволов, однако быстрые корабли Блицкрига умело маневрировали, уходя от снарядов. А рассечённый надвое строй наш уже не мог дать плотности огня, чтобы отгородиться от врага сплошной завесой пламени. — Идём-ка к нашим машинам, — сказал мне Оргард, — чую, скоро нам прикажут подниматься в небо. И тут с ним было не поспорить. С минуты на минуту Блицкриг прорвётся к торговым судам и открытым десантным лодкам, в которых спешно отправляли на остров солдат Котсуолда, формируя эшелоны прямо в воздухе. Значит, очень скоро начнётся наша работа. Мы подошли к нашим аэропланам. Остальные летуны эскадрильи уже были тут. Не хватало только самого Бригадира. Его личный аэроплан – отличный, сверкающий серебром «Спитфайер» – выглядел как-то сиротливо, как будто боевая машина ждала того, кто поднимет её в небо, бросит в смертельную схватку. Техники спешно заканчивали последние приготовления к взлёту, но работали уже скорее для показухи – все машины давно были готовы. От воздушного мотоцикла Оргарда до великолепного «Спитфайера» самого Бригадира. На мотоцикл Оргарда установили скорострельную пушку, снятую явно со штурмовика. Кажется, такими вооружали блицкриговские «Шершни», но я мог ошибаться. Ведь на мощных котсуолдских «Рино» стояли весьма похожие. — Мне тоже будет чем удивить Блицкриг, — усмехнулся Оргард, поглаживая ствол пушки. — Жаль только, снаряды быстро заканчиваются. — Потому что ты палишь куда ни попадя, — усмехнулся Антракоз. Он пребывал в приподнятом настроении перед боем, и даже забывал показно заходиться шахтёрским кашлем. — Не умеешь ты стрелять, Оргард, признай это. Летун из тебя что надо, а вот стрелок… — он только руками развёл. — Вот я тебе сейчас покажу, какой я стрелок! — тут же вскипел Оргард, принявшись расстёгивать кобуру пистолета. Но я не дал ему сделать этого, хотя и был уверен – в боевого товарища он стрелять не станет. Перебранка тут же прекратилась, стоило только появиться из командной надстройки, где находился мостик авианосца, Бригадиру. В этот раз он обошёлся без сопровождения Аспиранта – последний остался с летунами на палубе около аэропланов. — Трёхминутная готовность, — объявил нам Бригадир. — По машинам! И мы бросились в кабины – не прошло и минуты, как все мы уже сидели внутри, держась за рычаги. Все ждали только команды на взлёт. Сам Бригадир последним забрался в свой серебристый «Спитфайер». Стоило ему сделать это – как сигнальщики на палубе отчаянно замахали флажками. Техники тут же отключили питание наших аэропланов, и мы начали выруливать на посты по боевому расписанию. Я улучил момент и глянул на небо – как раз в этот момент прорвавшиеся через наш строй корабли Блицкрига словно окутались роем мошкары. Это разом с их палуб стартовали тысячи аэропланов. А следом в небо рванули и мы. Сигнальщики размахивали флажками, давая нам разрешение на взлёт. Я дал полный газ, почувствовал, как мой аэроплан побежал по ровной палубе. Включил антиграв, убирая шасси, и потянул на себя рукоятку, поднимая «Ньюпорт» в небо. Самый страшный и жестокий воздушный бой за последние две войны для меня начался. Мы влетели в битву без подготовки. Казалось, только я поднял свой аэроплан с палубы «Королевского ковчега» – и вот я уже в самой гуще свалки. В прицел попал серо-стальной «Шмель», борта его украшали затейливые узоры в виде языков пламени. Я, не задумываясь, нажал на гашетку, пуская длинную очередь по вражеской машине. Летун успел уйти от неё в последний момент, резко бросив аэроплан влево и вниз, но всё равно часть пуль прошили ему короткое, как у всех безразгонников, крыло. Но вот уже откуда-то сверху на меня буквально обрушивается враг. «Оса», такой же разведчик, как и я, поливает мой «Ньюпор» из обоих пулемётов. Я дал самый полный газ, уводя машину из-под огня. Но враг не отставал. Он продолжал обстреливать меня, не скупясь на патроны. Хорошо, что меткостью особой блицкриговец не отличался. Однако на хвосте у меня сидел упорно. Я плавно увёл машину вправо, а после резко рухнул в пике. «Оса», насколько я помню из объяснений Оргарда, аэроплан скоростной, но не очень манёвренный. Особенно на виражах. Но тут и моему «Ньюпору» похвастаться нечем. Вражеский летун не сумел среагировать вовремя – его аэроплан пронёсся надо мной. А когда он начал уводить его в пике, я уже поднимал нос моего «Ньюпора». Секунда – и «Оса» оказалась в прицеле моих пулемётов. Я без жалости нажал на гашетку, давая длинную смертоносную очередь. Пули прошили лёгкий аэроплан, оставив в его корпусе строчку из чёрных дыр. Засверкал искрами мотор. Почти тут же отключился антиграв. И боевая машина, ещё секунду назад, легко несшаяся по небу, скапотировала, уходя в неуправляемый штопор. Я выравнял машину, огляделся, ища своих, но ни одной машины со значками эскадрильи «Смерть» не увидел. Лишь на пределе видимости мелькнул вроде мотоцикл Оргарда. Я рванул в том направлении. И как оказалось успел вовремя. Два «Шмеля» уже заходили на боевой разворот, готовясь превратить в кровавый фарш солдат, сидящих в десантной лодке. Отчаянный зенитчик палил по ним из спаренных пулемётов, но толку от этого не было никакого. Наперерез блицкриговцам ринулись мы с Оргардом. Тот и правда поливал небо свинцом без видимого результата – все снаряды уходили в «молоко», но заставляли сильно нервничать летунов обоих «Шмелей». Я атаковал с фланга – на полной скорости подлетел почти вплотную к врагам до того, как они успели отреагировать на моё появление. И лишь после этого дал длинную очередь по ближнему «Шмелю». Я не переставал давить на гашетку, стараясь одной очередью зацепить сразу оба аэроплана. Наверное, это было совсем уж любительство, я растратил слишком много патронов. Но результат был налицо. Ближнему «Шмелю» пули угодили прямо в двигатель. Он вспыхнул, заплевался искрами, из него повалил густой, жирный дым. Блицкриговский летун вынужден был привстать, чтобы видеть хоть что-то. Он поспешил увести машину из-под обстрела и быстро вышел из боя – продолжать его у него не было ни малейшей возможности. Второму «Шмелю» досталось всего ничего. Но главное – он отвлёкся от десантной лодки и обрушил весь свой гнев на меня. Я пронёсся мимо него на полной скорости, начал стремительно, почти отвесно набирать высоту. Враг тут же ринулся вдогонку. На хвост ему сел Оргард на своём мотоцикле, но быстро вынужден был сдаться. В плане набора высоты его машина сильно уступала нашим. Он лишь послал вдогонку «Шмелю» длинную очередь, ни один снаряд которой не попал в цель. Меня не зацепил – и то ладно. «Шмель» оказался более упорным врагом. Да и летун за его рычагами сидел куда опытней меня. Он не купился ни на одну уловку из моего крохотного арсенала. Продолжал наседать, обстреливая мой «Ньюпорт» короткими очередями. Пули уже несколько раз дырявили хвост моего аэроплана, оставляли строчки чёрных дыр в его фюзеляже. Я мельком глянул на счётчик патронов – их осталось на одну хорошую очередь. Слишком уж сильно разбазарил я их, когда обстреливал сразу оба аэроплана. Ещё немного и враг прикончит меня. Я осознал это с ужасающей отчётливостью. Наверное, только это странное чувство обречённости и толкнуло меня на самый отчаянный трюк из всех, какие только можно себе представить. Я только слышал о нём, но ни разу не видел, чтобы хоть кто-то решился исполнить хоть что-то отдалённо похожее. Я дал полный газ, выжимая из двигателей все силы. Враг устремился за мной на полной скорости – отставать он не собирался. Мимо пронеслась пара аэропланов, даже не понять, чьих именно. Они дрались на виражах, поливая друг друга очередями. Но мне сейчас было не до них. Не сбрасывая скорости, я резко рванул рычаг влево и почти сразу же отключил двигатель. Теперь только инерция влекла мой аэроплан. Он стремительно разворачивался навстречу врагу. Блицкриговец явно не ожидал ничего подобного. Время словно замедлило свой бег – да что там! — оно почти остановилось. Медленно-медленно вплывал в прицел силуэт «Шмеля». Я успел разглядеть его во всех подробностях. Понял, что нос моей машины задран высоковато, а потому часть патроном пройдёт, увы, мимо цели. Но я уже поставил свою жизнь на кон – назад пути нет. Я нажал на спуск – и время снова рвануло сумасшедшим галопом. Одной очередью я выпустил все оставшиеся пули. Строчка зажигательных снарядов прочертила воздух, на миг она словно соединила наши аэропланы. Блицкриговец не успел выстрелить в ответ. Выкрашенный жёлтым нос его «Шмеля» вспыхнул. Несколько пуль пробили тело летуна. Он дёрнулся и грузно осел в кабине. Мой аэроплан клюнул носом. Я поспешил снова запустить двигатель, быстро разгоняя его до максимальных оборотов, пока мой «Ньюпор» не скапотировал. Пора возвращаться на авианосец для быстрого ремонта, подзарядки и главное, заправки боеприпасами. Ведь в моих пулемётах не осталось ни одного патрона – мне совершенно нечем было бы даже обороняться от врага.
Адмирал флота Ильтерн Рекбрен казалось пребывал в полной апатии. Его словно и не интересовало то, что происходит за пределами боевого мостика суперлинкора «Колосс», на котором он держал вымпел. Он сидел в почётном кресле, установленном в дальней и, следовательно, самой защищённой части мостика. Поза его была свободной. Он то и дело начинал покачивать ногой или отстукивать каблуком популярный быстрый танец. Левой рукой подпирал щёку. Глаза его были всё время полуприкрыты, словно пожилой адмирал флота постоянно хотел спать. Правда, надо отдать ему должное, на свои годы Рекбрен не выглядел. Больше сорока пяти ему никто бы не дал при первом знакомстве, хотя порог пятидесятилетия он перешагнул полтора десятка лет тому назад. — Адмирал, — отчеканил стоявший рядом с креслом Рекбрена капитан «Колосса», коммодор Хильдеан, который после инцидента с «Лузитанией» лишился почти всех перспектив на адмиральские погоны и перевод на уютное место в столице, — противник достиг поставленных им перед собой целей. Наши аэропланы сдерживают напор врага, но очень скоро десантные лодки и гражданские суда окажутся в пределах досягаемости главного калибра «Вергельтунга». — Вы считаете, коммодор, что враг станет тратить снаряды главного калибра на эвакуирующиеся суда? — удивился Рекбрен, даже левую бровь приподнял. — Двух или трёх хватит, чтобы покончить со всеми. — Верно, но там полно аэропланов Блицкрига и его наёмников, и вряд ли Тонгаст отправит их под нож, как торпедоносцы. Он не настолько бесчеловечен, поверьте моему опыту. Я воевал с ним ещё в Первую войну. Вот когда он подберётся достаточно близко, чтобы открыть огонь из пушек среднего калибра, тогда – да. Эвакуирующимся придёт конец. — И вас это, как будто, совсем не волнует, адмирал? — Волнует, — сделал правой рукой неопределённый жест Рекбрен, — мы ведь здесь для того, чтобы спасти всех этих несчастных солдат. — Тогда почему вы допускаете… — Коммодор, — перебил его Рекбрен, — откуда вы знаете, что я допускаю, а чего – не допускаю? Вы ознакомлены с планом сражения ровно в той части, в которой должны были. Об остальном предоставьте позаботиться мне, договорились? Хильдеан почувствовал себя даже не курсантом, а школьником, которого учитель отчитал при всём классе за плохо выученный урок. И отчитал вполне заслужено. А между тем собранный в единый могучий кулак флот Блицкрига стремительно разрезал оборонительное построение котсуолдцев. Рекбрен медленно отводил свои корабли назад, не давай Тонгасту зайти в тыл, разрубить флот Котсуолда на две части. Аэропланы словно плясали танец смерти, кружась над десантными лодками и гражданскими судами. На последних стояли спаренные пулемёты, но против опытных летунов Блицкрига они помогали слабо. Небо пестрело разрывами снарядов. Иногда корабли проходили так близко друг к другу, что осыпали врага целым градом металла. Тут и целиться не надо – расстояние порой бывало такое смешное, что имела значение только выучка комендоров. Как только снаряд попадал в казённик, командир плутонга командовал «огонь». И тут же из жерла орудия вырывался сноп пламени, а следом за ним снаряд. Броня трещала от десятков прямых попаданий. Пушки главного калибра суперлинкоров Котсуолда палили как заведённые. «Вергельтунг» сотрясался от попаданий, но держал удар, хотя в паре мест уже виднелись исходящие густым, жирным дымом пробоины. Рядом с ним получил чемодан прямо в боевую рубку линкор сопровождения «Кёниг» – его команде фатально не повезло. Один за другим сразу три снаряда главного калибра «Отмщения», отправленные умелые комендорами Котсуолда угодили прямиком в неё. Из-под брони вырвались языки пламени, «Кёниг» потерял ход, рыскнул куда-то в сторону, нарушая боевой порядок. И тут же на ставшем в одночасье беспомощным могучем корабле сосредоточились сразу несколько линкоров и крейсеров Котсуолда. — Готовьте наш корабль к атаке, коммодор, — велел Рекбрен Хильдеану, не меняя ленивой позы. — Чтобы через пять минут, «Колосс» был готов дать самый полный вперёд. После этого внимание адмирала флота переключилось на флаг-офицера. — Приказ по всему флоту: быть готовыми к немедленной атаке. По первой моей команде. — Есть, — почти одновременно ответили Хильдеан и флаг-офицер. Они удивлённо переглянулись. Ни один не понимал, что означают приказы адмирала. А тот лишь загадочно усмехался, будто подготовил врагу какую-то невероятную каверзу. И, похоже, так оно и было.
Капитан частного военно-воздушного флота Буковски, более известный как пират Чёрный Буковски, ждал только одного. Он ждал условного сигнала от адмирала Рекбрена. Старый пройдоха, которого Буковски отлично знал по Первой войне, разработал отчаянный план. Это был авантюризм чистой воды, построенный на полученной военно-морской разведкой Котсуолда информации. Ничего определённого, конечно, шпионы сообщить не могли, но и на тех крохах, что стали известны Рекбрену, он построил свою стратегию. Сейчас небольшой флот Буковски висел в небе на предельной высоте. Лишь благодаря модернизации, деньги на которую ему выбил всё тот же Рекбрен, корабли держались так высоко. Небо над Проливом, да и над Дёйнкирхе в это время года всегда было укрыто плотным серым покрывалом облаков. В них-то и ждали своего часа корабли Буковски. — Есть гелиограф с «Колосса», — доложил офицер. — Нам приказано атаковать. Буковски кровожадно оскалился. Он любил войну. Но больше всего он любил воевать против Блицкрига. — Опуститься до восьми тысяч метров, — велел Буковски. — Как только враг окажется в пределе досягаемости наших орудий – открыть огонь. — Есть! — тут же выпалили офицеры «Вулкана» – флагмана частного флота Чёрного Буковски. А следом стали приходить подтверждения с остальных кораблей. Их появление стало сюрпризом для Тонгаста. И сюрпризом крайне неприятным. Однако в первые минуты казалось, что атака, пускай и с выгодных позиций, всего пяти тяжёлых кораблей – среди которых был только один линкор, а остальные фрегаты и крейсера, о такой мелочи, как разведывательные корветы и говорить не стоит – не сможет повлиять на ход сражения. Но это было не так. Перевооружённые и модернизированные на котсуолдские деньги корабли Чёрного Буковски представляли серьёзную угрозу для Блицкрига. И они доказали это с первых же залпов. Снаряды главного калибра «Вулкана» ударили в палубу «Вергельтунга». Удачное попадание снесло одну из орудийных надстроек. Словно консервным ножом снаряды вскрыли броню, оставив в ней глубокие пробоины с рваными краями. Остальные корабли Буковски не замахивались на столь могучую цель. Одни удовлетворились расстрелом гибнущего «Кёнига». Но большая часть палила по таким же крейсерам и фрегатам, пользуясь преимуществом внезапности. И почти сразу с палуб стартовали аэропланы Чёрного Буковски.
В третий раз я возвращался на палубу вместе с серебристым «Спитфайером» Бригадира и «Громом» Аспиранта. Всем нам сильно досталось в схватке, из которой лишь чудом удалось выйти живыми. Вот только лодку, за которую мы дрались с аэропланами из Летающего цирка Барона, те всё равно отправили в море. Они зашли красиво двумя тройками. Взяли лодку в клещи, хлеща по ней длинными очередями. Зенитчик отбивался, как мог, но силы человека не безграничны. Он вертелся, словно заведённый, поливая небо из спаренных пулемётов. Не сговариваясь, мы ринулись на помощь лодке. Первым – Бригадир, у него самый современный и хорошо вооружённый аэроплан из нас троих. Мы с Аспирантом прикрывали его с флангов. Вот таким треугольником мы и налетели на красные аэропланы Летающего цирка. Схватка была короткой и жестокой. Мы словно плетьми хлестали друг друга очередями из пулемётов. Рявкали автопушки на чуть более длинных, чем у обычных безразгонников, крылышках «Спитфайера». Бригадир виртуозно управлял боевой машиной, не расходуя впустую ни одного патрона к пулемётам или снаряда к автопушкам. И Аспиранту, и уж тем более мне, до него было далеко. Однако ничто уже не могло спасти лодку. Над её кормой пронёсся на самой малой скорости аэроплан с красным фюзеляжем, жёлтыми законцовками крыльев[326] и чёрным хвостовым оперением. Он дал длинную очередь прямо по открытому двигателю лодки. Фосфорные пули почти мгновенно воспламенили смазку. Двигатель заискрил. Антиграв отключился. Лодка рухнула в море камнем. Нам оставалось лишь проводить её взглядами. А после вступить с неравную схватку с аэропланами Летающего цирка. Мы разошлись боевой ничьей – сильно потрепали друг друга, но никого не сумели отправить в последний полёт. Теперь надо было посадить аэроплан на палубу ближайшего авианосца Котсуолда, чтобы как можно скорее снова подняться в небо. Сели все трое удачно. Палуба авианосца, кажется, даже не из нашей группы, была почти пуста. К нашим аэропланам тут же кинулись техники. Они начали работать ещё до того, как мы покинули кабины. Собственно, могли бы и не вылезать из них, но очень уж хотелось всем троим размять ноги. Во время полёта не чувствуешь, как затекает от сидения тело, а вот стоит аэроплану приземлиться, как неприятные ощущения обрушиваются по полной. — Прав был насчёт тебя Брондри, — усмехнулся, потягиваясь до хруста в пояснице, Бригадир, — ты отчаянный любитель. Но есть в тебе летунский талант, есть. Если переживёшь эту драку, то станешь настоящим асом. Не хуже Барона или меня. Он сделал пару простых упражнений, чтобы заставить кровь быстрее бежать по телу. Мы повторяли за ним, похрустывая суставами, будто столетние старики. — Сейчас нам только заправить и зарядить машины надо будет, — добавил он, — а как вернёмся на «Королевский ковчег», получишь аэроплан поприличней. Нам приказано остановить Летающий цирк Барона, а с его «Шмелями» и «Шершнями» на твоём стареньком «Ньюпоре» не повоюешь. За рычаги «Спитфайера» тебе садиться пока рановато, что бы там Брондри ни писал, а вот «Кэмел» ты заслужил честно. Через пять минут мы уже стартовали с палубы авианосца, названия которого я так и не узнал. «Кэмел», что выделил мне Бригадир оказался новеньким, как будто только с завода. Хотя вполне могло быть и так. На своих наёмниках Котсуолд никогда не экономил, и частенько платил не только золотом, но и оружием или машинами. Что в случае эскадрильи «Смерть» порой было самым выгодным оборотом. Я уже собирался сесть за его рычаги, когда ко мне подошли Готлинд с Гневомиром. — Не торопись, — произнёс Гневомир на урдском. — Нам есть, что сказать тебе. — До конца боя не потерпит? — раздражённо поинтересовался я. — Ты полетишь со мной ведомым, — заявил Готлинд, — приказ Бригадира. Я, видишь ли, лучше тебя знаю манеру сражаться Летающего цирка, и Бригадир не хочет, чтобы ты отправился на тот свет в первой же схватке с летунами Барона. — Мы уже дрались с ними, — отмахнулся я, собираясь заскочить в кабину «Кэмела». — Кончай кочевряжится, — оборвал меня Гневомир. — Сам знаешь, что с Готлиндом у тебя будет больше шансов пережить этот бой. А у нас есть к тебе дело. Давно пора было поговорить. Хотел просто удостовериться, что ты в курсе неких дел. — Каких ещё дел? — Это касается нашего перехода на сторону Блицкрига, — ответил Гневомир, но на секунду мне показалось, что он хотел сказать вовсе не это, но в последний миг передумал. — Чёрного барона с его эмигрантами и всего подобного. Просто хотелось понимать твоё отношение ко всей этой затее Бригадира. — У меня нет больше родины, — пожал я плечами, почти не кривя душой, — как и у вас, и у добровольцев. Этим мы похожи. Я перевёл взгляд на Готлинда. — Ну что, летим? — спросил его я. — Мы в небе нужнее. — Летим, — переглянувшись с Гневомиром, ответил тот. Он воевал на имперском «Ястребе» – новой машине, отлично зарекомендовавшей себя во время боевых действий. Готлинд быстро поднял его в небо, мне оставалось только попытаться угнаться за ним. Летуном он был отменным, я понимал, что до такого мастерства мне расти ещё и расти. Рядом с ним я ощущал себя любителем по-настоящему, даже сильнее, чем когда дрался вместе с такими асами, как Бригадир и Аспирант. Было что-то в манере летать, присущей Готлинду, отличающее его от остальных. Нечто на первый взгляд неуловимое, но с другой стороны, словно бросающееся в глаза. Драться вместе с ним было одно удовольствие. На несколько минут поднявшись на предельную высоту, зависнув на мгновение над схваткой, мы двумя стервятниками рухнули обратно в кипень боя. Я был уверен, что Готлинд выбрал цель для атаки. Вряд ли ему для этого нужно было больше тех самых двух мгновений. Мне оставалось только держаться за его хвост. Не знаю уж, схлестнулись мы именно с Летающим цирком или ещё с кем-то, кто любил украшать свои аэропланы разной ерундой, но это и не было так важно. Мы одновременно хлестнули короткими очередями по одной машине. Летун, сидевший за её рычагами, подобного не ожидал никак. Он дёрнулся влево, уходя от моей очереди, чтобы тут же попасть под пули Готлинда. Строчка фосфорных пуль прочертила его фюзеляж – и почти сразу он отправился в свой последний полёт, пачкая небо жирными клубами дыма. Однако товарищи его опомнились очень быстро. Начался стремительный бой на виражах. Мне оставалось только прикрывать огнём Готлинда. Главное было удержаться за его хвост, ну и периодически жать на гашетку, посылая во врагов короткие очереди. Вот только больше двух-трёх фосфорных патронов попадали редко. Мы носились по небу, как угорелые. Наши безразгонники вертелись в сумасшедших фигурах пилотажа. Раз или два я чувствовал, как мой аэроплан содрогается от попаданий, но пока особого урона мне не нанесли. Вот только долго ли продлится это везение – я не знал. В том, что это именно везение я не сомневался, ведь опыта воздушных боёв у меня считай что и не было вовсе. Готлинд резко бросил свою машину в сторону, уходя с линии огня вражеского аэроплана, и я увидел, от кого он увёртывался. Прямо на нас летел красный безразгонник, украшенный блицкриговскими крестами на крыльях. Это был Барон собственной персоной. Он послал короткую очередь вдогонку Готлинду, но промахнулся. Вообще, мне казалось, он словно отгонял назойливое насекомое. И это пренебрежение – было ли оно реальным или выдуманным мной – спровоцировало меня. Я ринулся в лобовую атаку. Очертя голову, надавил на гашетку, отправляя во врага длинную очередь из обоих пулемётов сразу. Барон кажется просто не ожидал подобного натиска. Он увёл аэроплан вверх и влево – строчка фосфорных снарядов даже не задела его фюзеляж. И почти сразу он атаковал Готлинда. Он бросился на него словно хищник – быстро и безжалостно. Повис на хвосте, постоянно норовя достать короткими, но весьма меткими очередями. А вот у меня патронов осталось только на чих – полдесятка в обоих пулемётах. Очередь будет просто смешной, даже фосфорные боеприпасы в таком количестве не причинят вреда современному аэроплану. Если только не стрелять прямо в мотор. Вот только у красного безразгонника Барона двигатель был надёжно укрыт – не подберёшься. Я сел Барону на хвост, но сделать ничего не мог. Только что нервировал его своим присутствием. Уверен, он быстро поймёт, что не стреляющий по нему летун опасности не представляет и тогда мне останется лишь выпустить по нему жалкие остатки боеприпасов, а после возвращаться на авианосец. Мысль о том, что Готлинда – моего ведущего – придётся оставить на произвол судьбы, меня вовсе не радовала. Мы носились по небу среди битвы странным тандемом. Готлинд уходил от убористых и метких очередей Барона. Тот повторял все его виражи, не отставая почти ни на секунду. Я же болтался, будто пятая нога собаки, выбирая момент поудачней, чтобы отстрелять последние боеприпасы. Да всё не мог его выбрать. И тут на меня откуда-то слева вылетел новый враг. Я едва заметил чёрный силуэт его аэроплана. Наверное, если бы не серебристые звёзды и жёлтые законцовки крылышек, я бы даже не понял, кто сбил меня. А так успел отреагировать машинально – разум в даже не вмешался, тело всё сделало само. Руки дёрнули рычаг – мой «Кэмел» буквально рухнул вниз, уходя от строчки фосфорных пуль. А надо мной пронёсся на полной скорости чёрный аэроплан со звёздами на фюзеляже. И вот тут я понял, как мне пустить в дело последние боеприпасы. Я довернул рычаг, заставляя аэроплан сделать боевой разворот. Примерно в середине его в прицел моих пулемётов попал незащищённых двигатель чёрного безразгонника. Не задумываясь ни на мгновение, я нажал на гашетку. Десять пуль – всего десять фосфорных пуль, и вряд ли больше двух или трёх попало. Зато куда – прямо в мотор вражеского аэроплана. Он вспыхнул, будто праздничная шутиха. Я даже не ожидал ничего подобного. Нос чёрного аэроплана окутался дымом. На удивление он не скапотировал, а начал медленно пикировать на город. Летун за его рычагами сидел весьма умелый. Вот только вряд ли он сумеет выравнить машину – в лучшем случае приземлится где-нибудь среди узких улиц Дёйнкирхе. Я выравнил аэроплан, закрутил головой, ища Готлинда и Барона, но тех уже и след простыл. Пришлось мне возвращаться на авианосец без них. Я как раз подлетал к одному, когда над его палубой взлетел в небо ярко-красный фальшфейер. Все мы отлично знали, что он означает. Котсуолдский флот закончил эвакуацию и теперь сам летит домой – на остров. Туда, где нам, наёмникам, места нет. Подчиняясь неизвестному порыву, я поднял машину как можно выше, чтобы разглядеть последние десантные лодки и гражданские суда, скрывающиеся за горизонтом. Солнце только начало клониться к закату – битва шла несколько часов, а казалось, что годы прошли с тех пор, как я вместе с Оргардом стартовал с палубы «Королевского ковчега». Сражение между аэропланами медленно сходило на нет. Котсуолдцы возвращались на отступающие авианосцы и линкоры, а наёмники пикировали на город. У нас на дальней его окраине был подготовлен запасной аэродром. Туда на грузовых аэропланах перевезли всё имущество нашей эскадрильи. Туда же отправились и безразгонники, у которых пока не было летунов, за их рычаги снова встали техники и прочая обслуга. Очень скоро там же окажемся и мы. Я развернул «Кэмел» и по широкой дуге стал заходить на посадку. Сражение в небе утихало будто бы само собой. (обратно) (обратно)
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Опереточная Держава
Глава 1
Кто и когда точно назвал всю затею Гетмана с отделением от Народного государства опереткой, узнать точно уже не представляется возможным. Однако, скорее всего, это произошло потому, что Гетман объявил о независимости Прияворья в главном театре города, что стал столицей новоявленной Державы. Держалась его Держава почти исключительно на штыках армии фельдмаршала Брунике. Старый вояка оказался достаточно дальновиден, чтобы привлечь на свою сторону бывшего генерала царской армии и крупного помещика, эмигрировавшего после Революции в Блицкриг. Его вернули обратно в Прияворье, даже отдали в собственность те земли, которыми он владел до того, как к власти пришли народники. Так же поступили с теми помещиками, кто согласился поддержать его. Ну, или с их наследниками, если самих землевладельцев уже не было в живых.Это был весьма верный ход, потому что наследники эти, как правило, были офицерами, жившими в эмиграции в разных странах и с радостью отправлялись в Прияворье, пополняя ряды державной армии. Теперь они снова заделались барами, а что на земле их стояли блицкриговские солдаты, самих новоявленных помещиков волновало не сильно. А вот кто волновал всех в Державе – и Гетмана с его эмигрантской аристократией, и фельдмаршала Брунике – так это атаман Сивер и его гайдамаки. Вот кто был реальной угрозой власти Гетмана и блицкриговцев в Прияворье. О том, что собирается с силами командарм Бессараб, а ему на помощь движется из-под Бадкубе конная армия Будиволны, знали в столице Державы лишь единицы. И к их словам прислушивался разве что Брунике, а он предпочитал держать эту информацию при себе. Он ещё не знал, как поступить ему в сложившейся ситуации. Ночами в блицкриговском штабе, который занимал купеческий особняк в центре столицы Державы, горел свет. Из-за этого родилась городская легенда о никогда не смыкающем глаз блицкриговском фельдмаршале. Но долгие часы размышлений и проведённые без сна ночи не помогали штабу Брунике решить задачу. Едва ли не круглосуточные бдения над картой говорили лишь об одном – положение патовое. Надо ждать развития ситуации. Кто в этой игре сделает ход первым, раскроет противнику свои карты, тот, вполне возможно, и останется в итоге проигравшим. Духовладу всё было непривычно в армии Будиволны. Он давно уже отвык от солдатского житья. Ведь даже в Гражданскую воевал всё больше в летучих отрядах недавно созданного ЧОНа. Теперь же снова приходилось вспоминать опыт самой первой в его жизни войны. Правда, тогда ему приходилось ещё туже, воевал-то он в самой что ни на есть траншейной пехоте – со всеми прелестями её быта. Вшами, крысами и многосуточными артобстрелами, во время которых солдаты частенько лишались рассудка. В то время, когда Духовлад лежал в госпитале, посетителей у него, само собой, не было. Кто бы пришёл навестить чоновца из далёкого Усть-Илима? Да в армии товарища Будиволны, наверное, почти никто не знает о таком городе, и никогда не слыхал о реке Катанге. Однако один человек всё же пришёл к нему. Духовлад сразу узнал его – уж он-то точно был в курсе, где находится Катанга. — Далеко ты забрался, товарищ Духовлад, — сказал ему комдив Кудряй. — Не ожидал увидеть тебя так далеко от Катанги. Кудряй был в новом мундире с нашивками комдива. На левом рукаве его красовалась незнакомая Духовладу эмблема – скрещенные коса и молот, как на гербе Народного государства, но без башенной короны. — Меня подбросил сюда Хардагар, — ответил бывший чоновец. — Правда, корабль его в небе не удержался. — Даже усиленные тела имеют свой запас прочности, — прищёлкнул языком Кудряй, — не думал, что ты сможешь пережить падение небесного крейсера собирателей. В ответ Духовлад только плечами пожал. Он уже не первый день валялся в госпитале, и врачи удивлялись тому, как быстро идёт на поправку их пациент. — Многие считали, что я – не жилец, когда я только попал сюда, но видимо я слишком упрям, чтобы отправиться на тот свет. Откуда ты узнал обо мне? — Да о тебе в госпитале только ленивый не болтает. Вот я и пришёл своими глазами поглядеть на того, кто пережил расстрел Бадкубинских уполномоченных. Что планируешь делать теперь? — У меня есть дело, и я должен довести его до конца. — Все дела можешь смело пускать побоку – сейчас у нас одно общее дело. И оно начнётся в Державе, что организовал с помощью Блицкрига Гетман в Прияворье. Духовлад понял, что продолжать его собеседник не намерен. Понятное дело, говорить в госпитале, где полно чужих ушей, о многих вещах слишком опасно. — Ты предлагаешь мне записаться в армию Будиволны? — Да, — энергично кивнул Кудряй. — Ко мне в Молодую гвардию ты уже по возрасту не проходишь, а вот у Будиволны – будешь на своём месте. Ты ведь в ЧОНе служил? Значит, верхом драться умеешь, а большего от бойца и не требуется, — он подмигнул Духовладу. — При первой же возможности, встретимся, и я всё тебе подробно расскажу. — Ну, — положил он руку на плечо Духовладу, — поправляйся, товарищ. Скоро вместе отправимся бить гетманскую сволочь и освобождать Прияворье. Так вот случилось, что Духовлад стал одним из бойцов конной армии командарма Будиволны. Он едва успел записаться в её ряды – она покинула Бадкубе на следующий день после того, как его выписали, наконец, из госпиталя. Врачи не переставали удивляться быстрому выздоровлению пациента, которого в первые дни, когда он только попал на койку, сразу списали со счетов. Однако организм его оказался сильнее, чем считали они, и сумел перебороть многочисленные ранения, вроде бы несовместимые с жизнью. Бойцов в армии Будиволны вроде бы хватало – при освобождении Бадкубе потери были можно сказать незначительными. Однако впереди была куда более сложная и кровопролитная компания против Державы и гайдамаков Сивера. А потому всех желающих вступить в ряды конноармейцев, брали не задумываясь. Обмундирования, оружия и лошадей пока хватало всем. Как и все Духовлад вместо окончательно пришедшей в негодность одежды получил комплект формы народармейца – гимнастёрку, две пары галифе, пару сапог, скатанную шинель и, конечно же, богатырку с вышитой на ней башенной короной. Дали ему и шашку, и револьвер с двумя десятками патронов. И коня тоже он получил. Не самого лучшего, но и не ледащую клячу, что Духовлада особенно сильно обрадовало. Так он стал полноправным бойцов конной армии товарища Будиволны, и в её рядах отправился в Прияворье. Как говорили, на помощь Бессарабу. Но, конечно же, никакая помощь командарму народников его не волновала. Каждый день он размышлял о словах, сказанных комдивом Кудряем в госпитале. Ему надо было поговорить с ним, но шанс пока не выдавался. Молодая гвардия, которой командовал Кудряй, держалась несколько отчуждённо – бойцы её почти не разговаривали с остальными конноармейцами, ставили лагерь обособленно и никого особенно к себе не пускали. За это их конечно же невзлюбили остальные, и по лагерю ходили скороспелые анекдоты, героями которых, конечно же, были молодогвардейцы. Анекдоты, надо сказать, все как один были весьма обидные. Духовлад отлично понимал эту отчуждённость молодогвардейцев. Знал, что им надо хранить свои секреты. Однако теперь это играло против него, и крайне раздражало бывшего чоновца. Но уж чего-чего, а терпения Духовладу было не занимать, и он набрался его и ждал, когда же подвернётся удобный случай. Но того всё не представлялось и не представлялось. А меж тем время шло. Армия двигалась к Прияворью. Через день-два должны были повстречать первые дозоры Бессараба. Настроение в армии поднялось. Люди жаждали хорошей драки с врагом, вторгшимся в Народное государство, и предателями, что пожелали обернуть время вспять. Каждый вечер в лагерях уполномоченные проводили митинги, разжигая ненависть к врагу. На них зачитывались сводки о том, что происходит на захваченных врагом землях. Уполномоченные разъясняли, кто такой Гетман и чем он отличается от атамана Сивера. Хотя разница эта народармейцев волновала не сильно. — Да что там говорить! — кричали из толпы. — Гады они оба! Кокнуть обоих – и дело с концом! И остальные смеялись, поддерживая лихого крикуна. А уполномоченные только одобрительно усмехались. Зачем же ограничивать такой верный порыв. Однако когда утихал хохот, они строго разъясняли, что врага своего надо знать. — Да кого там знать?! — смеялись в ответ. — Своих в Прияворье нет! Бить всякого надо! Вот тогда уполномоченные напоминали о том, что есть в Прияворье и свои. Угнетённые заново посаженными на землю помещиками и блицкриговскими солдатами крестьяне. — Мы идём заново освобождать наших мужиков из-под вражьего гнёта! — воскликнул молодой и горячий уполномоченный на митинге, где присутствовал Духовлад. — Мы уже допустили, чтобы его снова закрепостили бывшие помещики, теперь идём исправлять ошибку, товарищи! И этими словами удалось не просто разжечь гнев в сердцах слушавших его народармейцев, но и поселить в их головах вину за то, чего они вроде бы и не делали. Но теперь те, кто слушал его, шли не просто бить врага, но и отдавать долги жителям Прияворье, что оказались под пятой врага. Командарм Бессараб был человеком выдающимся во всех отношениях. Он возвышался над приземистым, но крепким Будиволной, будто гора над утёсом. Голос у него был зычный – таким только команды на поле боя отдавать, лучше не придумаешь. И уполномоченный его армии терялся на фоне командира. Да и стоящие напротив Будиволна с Вершило и Кудряем, надо сказать, тоже. — Крепко мне досталось, скажу я вам, товарищи, — вещал Бессараб. — Я думал, после Соловца и угона крейсера блицкриговец трижды подумает, прежде чем на нас снова полезть. Ан нет! Ишь чего удумал Брунике. Не сумел взять силой, так сподличать решил. Вынул из нафталина этого Гетмана, да ещё дворню ему нашёл. Организовали тут, понимаешь, Державу, — командарм стукнул кулаком по столу. — И ладно бы – справился я бы с ними. За Гетманом ничего, кроме блицкриговских штыков не было, а уж с ними я знаю, как сладить. Но тут же ещё и эта сволочь Сивер со своими гайдамаками объявился, пёс бы его сожрал! Дерутся все со всеми – не разберёшь, где свой, где враг. В деревнях и на хуторах гайдамаков, как родных встречают, а по нам так и норовят из окна стрельнуть. Да мы ж сюда пришли их освобождать от Блицкрига! Несмотря на внешнее спокойствие, командарм внутри явно кипел от гнева, и сдерживать его Бессарабу стоило известных усилий. — Насколько велики потери в вашей армии? — поинтересовался у него Вершило тоном конторщика, интересующегося убытками. Он вообще к бойцам относился, как к расходному материалу, что особенно бесило Будиволну. — Треть людей потерял, — ответил Бессараб. — Коней много у меня свели, особенно ломовых. Часто мы в засады гайдамаков попадали в деревнях и на хуторах. Да и разъезды мои, если те невелики, бывает, вырезают. Сильно нам достаётся, очень сильно. И ведь сплошная партизанщина – ни одной нормальной схватки не было даже с тех пор, как от Соловца отошли. Линии фронта и той нет, не поймёшь, где свой, а где враг. Утром в деревню входит взвод – и его встречают чуть ли не хлебом-солью, а ночью всех бойцов и командиров находят мёртвыми. Да что там мёртвым – растерзанными! А в деревне уже ни души живой нет. — Ну, значит, придётся мне вспомнить опыт войны с Великой степью, — мрачно заявил Будиволна, и в глазах его загорелся знакомый многим его товарищам огонёк. Тот самый, что не предвещал врагу ничего хорошего. — Там народ усмирил – и здесь справлюсь. — Не забывай, товарищ Будиволна, для чего мы с тобой сюда пришли, — попытался урезонить его Вершило. Однако сделать это оказалось совсем непросто. Командарм уже закусил удила. — Ты только про угнетённых крестьян мне тут не вещай, — хлопнул он по многострадальному столу широкой ладонью. — Не надо! Накушался я этого вот так уже, — он выразительно провёл пальцем по горлу. — Ты товарища Бессараба слыхал? Пора взяться за местных, как следует. Думаешь, я Гражданскую забыл? Забыл, что в Прияворье тогда творилось? Всех этих атаманов и батек самопальных? Мужиков, которые вчера за народную власть, а сегодня снова перед господами спины ломают? Тут Вершиле было нечего ответить. Сам он слишком хорошо помнил Гражданскую войну здесь, в Прияворье. Ни в чём Будиволна не кривил душой. Тогда Вершило, поняв, что поддержки от уполномоченного армии Бессараба ждать не приходится, обратился к Кудряю. Молодогвардеец по своему обыкновению сидел молча, предпочитая слушать, а не говорить самому. — А что думает по этому поводу комдив Кудряй? — повернулся у нему Вершило. — И то верно, — поддержал его Будиволна, — сидишь тут, как не родной, будто тебе и дела нет до того, что говорят. В избе, где собрался на заседание штаб объединённой армии, на несколько секунд повисла тишина. Кудряй явно не спешил тут же начинать говорить. — Тут народ пуганый всеми властями, — наконец, произнёс он. — Привык к кнуту, не к прянику. Сивер с его гайдамаками только на этом страхе и держится. Его же вроде бы и нет. Но это пока в деревнях стоят наши отряды. Но стоит нам уйти, как тут же из лесу лезут гайдамаки и мордуют мужиков за то, что они нам помогали. Отсюда и злость на нас. — Тьфу ты, ну ты! — вспылил Будиволна. — Мордуют, значит, гайдамаки, а злость – на нас. Не понимаю я тебя, товарищ Кудряй. — Всё верно говорит молодогвардеец, — поддержал Кудряя Бессараб. — Из-за нас ведь мужиков мордуют – вот и злость на нас. Так уж у них головы устроены. — Нам надо перенаправить народный гнев в нужное русло, — выдал уполномоченный армии Бессараба. После его слов в избе снова повисла тишина. — Ну что ты за человек такой на мою голову, — рассмеялся Бессараб. — Народный гнев, понимаешь, да ещё и в нужное русло. Зачем такими словами бросаешься, а? Умный ты человек, но слишком уж заумно говоришь. Вот какой от тебя прок, если тебя бойцы на митинге через слово понимают, да и то только те, кто из грамотных. Уполномоченный сердито поправил очки, но возражать не стал. — Однако, в общем ваш уполномоченный прав, — заметил Вершило. — Надо поднимать уровень пропаганды в ваших частях. Моральный дух сейчас в вашей армии низок, я понимаю, но наша задача вернуть его на должный уровень. — А уровень этот вернёт только добрая драка, — рубанул воздух ладонью, будто шашкой Будиволна. — И вот какое есть у меня предложение к вам, товарищи. Не будем гоняться за Сивером и его гайдамаками по здешним лесам – нечего нам силы распылять. Ускоренным маршем надо наступать на столицу этой гетманской Державы. Выбьем оттуда всю нечисть, что притащил с собой Брунике, и ему самому по рогам надаём. Вот тогда-то мужики здешние и поймут, кто в Прияворье власть и за кем тут сила. — Это выбьет у Сивера почву из-под ног, — закивал ободренный словами Будиволны уполномоченный. — Без поддержки народных масс он ничего собой не представляет. — Ну вот сколько ни бьюсь я над ним, — развёл руками Бессараб, будто извиняясь за своего уполномоченного, — а даже говорить по-человечески его научить не могу. Всё время он у меня заумь несёт. Уполномоченный тут же покраснел, как девица и потупился. Очки съехали почти на самый кончик носа, но поправлять их расстроенный политический руководитель не спешил.Командир 1-го конно-партизанского гайдамацкого полка Козырь проснулся на рассвете. Он всегда просыпался с первыми лучами солнца – стоило тем только залезть в окошко хаты, где преклонял голову полковник или же найти самую маленькую дырочку в пологе палатки, и коснуться его, Козыревых, глаз, как он тут же пробуждался ото сна. Как бы крепко ни пил вчера и во сколько бы ни повалился спать. Так было и в это утро. Первые робкие лучики солнца заглянули в убогую избушку, где на пропахшем сыростью топчане спал полковник Козырь, и он тут же открыл глаза. Первой мыслью его было – не надо было вчера мешать хорошую казёнку с местным первачом. Но всё же вчера душа просила ещё, а казёнки было до обидного мало. А потому сегодня на утро под черепом полковника Козыря творилось пёс знает что, и чтобы прийти в себя, ему срочно требовалось хорошенько глотнуть крепкого. Для такого случая у него всегда был имелся заветный шкалик с чистой казёнкой, который он вечерами приказывал своему денщику прятать куда подальше, и чтобы сам Козырь обязательно не знал куда именно. Утром же денщик его всякий раз выставлял рядом с постелью Козыря. И ведь всякий раз шельме-денщику удавалось доставать настоящую казёнку, а не местный суррогат или обычный самогон. Ведь только она могла по-настоящему вернуть к жизни полковника Козыря после попоек, которыми неизменно заканчивались все заседания штаба его конно-партизанского полка. Что для армии Сивера было скорее нормой, нежели исключением из правил. Вот и в это утро полковник не изменил своему обыкновению. Он не глядя, на ощупь нашёл заветный деревянный шкалик, вытащил крепкими, как у лошади, зубами пробку, и тут же хорошо приложился к горлышку. И побежала по жилам кровь быстрее, и грохот марширующих в голове солдат стал тише, и звон чьих-то шпор в ушах успокоился. Жизнь для Козыря возвращалась в привычное русло. Новый день для него означал новую схватку – с народниками ли, с гетманскими прихвостнями или с блицкриговцами – всё равно. Козырь любил драться – и наплевать ему было, с кем именно. — Спадар полковник, — сунулся в комнатушку, где ворочался на сыром топчане Козырь, его денщик, — спадар полковник, донесение до вас. — Валяй его сюда, — махнул рукой командир 1-го конно-партизанского полка, а подумав секунду, добавил, — через пять минут. Как только за денщиком закрылась скрипучая дверь, полковник Козырь быстро поднялся на ноги. Ощупал себя, проверяя, какую амуницию скинул с себя вчера, а что сумел ночью стащить с него денщик. Оказалось, что в этот раз, он расстался только золочёными полковничьими оплечьями и крепящимися к стальному воротнику, на котором был искусно вычеканен гайдамацкий герб – скрещённые сабля и ружьё, и череп над ними. Даже кольчугу в этот раз он с себя не снял, прежде чем на топчан валиться, и она ему за ночь сильно намяла бока. Кольчуга была предметом особой гордости полковника Козыря – он взял её ещё в Первую войну с имперского генерала, и она исправно защищала его от вражьих пуль и сабель всё это время. Мелкого плетения, лёгкая – не тяжелее зимнего свитера из овечьей шерсти, она была настоящим произведением искусства. А что самое лучшее – на ней все годы, что таскал её на себе полковник Козырь, попадая и под ливень, и под снегопад, и по грязи брюхом ползая, не появилось ни единого пятнышка ржавчины. — Шельма! — возопил полковник. — А вертайся взад! Кто мне помогать будет сброю на себя натягивать! Он бы и сам легко управился с этим делом – нехитрое ведь, да и Козырь человек привычный к походной жизни. Но раз уж завёл себе денщика, то надо гонять его в хвост и в гриву, чтобы не расслаблялся. С помощью денщика приведя себя в божеский вид, полковник Козырь вышел, наконец, из комнатки в светлицу, где ждал его гайдамак с донесением. Полковник сразу понял, что прибыл к нему гайдамак не из его полка, потому что на нём был жупан синего цвета, в то время, как все бойцы 1-го конно-партизанского полка носили красные жупаны. За что и получили своё прозвище. Сам Козырь щеголял в таком – с золотой отделкой по борту и обшлагам рукавов. Правда, шитьё уже сильно вытерлось от неаккуратности командира полка, а сам жупан был покрыт множеством тёмных пятен от еды и пролитого спиртного. Аксельбант, полагающийся полковнику, был давно оборван и болтался из-под левого оплечья каким-то собачьим хвостом. Оборвать его совсем у Козыря всё руки не доходили. — Ну и откудова ты такой синий к нам пожаловал? — От командира корпуса облоги полковника Торопца, — чётко отрапортовал синежупанник, за что заслужил вечную ненависть Козыря, про себя заклеймившего его «бывшим», — с приказом твоему полку идти поддержать правый фланг наступления на столицу гетманской Державы. — Сталбыть, гетманцев бить будем, — подкрутил ус полковник Козырь. — Добро! Поможем вам, синим жупанам, в доброй драке. А куда ж вы без нас-то?! Он хохотнул и крепко приложил по плечу вестового. Тот даже не шелохнулся, хотя рука у Козыря была тяжёлая. И этим он заслужил невольно уважение командира конно-партизанского полка. — Нынче же выдвинемся на позицию и ударим по городу, — добавил Козырь. — К вечеру буду уже на окраинах – так и передай Торопцу. Слово в слово. — Нет надобности врываться в город, — попытался урезонить разошедшегося полковника вестовой. — Пехота и артиллерия нашего корпуса не поспеют за вашим полком, спадар. — Боитесь, без вас столицу возьму, — хохотнул Козырь, — и Гетмана, сволочь такую, вместе с Брунике на одной осине повешу? — Одним полком вы не сумеете сладить с Брунике и войсками Гетмана, — ответил вестовой. — Тем более, что у Блицкрига и Гетмана теперь есть новые союзники. — Ну и кто же теперь к нам в Прияворье пожаловал? — Добровольцы Чёрного барона, — ответил мрачный вестовой, — Волчья сотня Щекаря и наёмные эскадрильи летунов. Они прежде воевали против Блицкрига за Котсуолд, а когда островитяне сбежали к себе, а Нейстрия пала, быстро перебежали к генерал-кайзеру. А вот полковник Козырь ничуть не приуныл. Ведь он слишком любил хорошую драку. Ну а новый враг он же завсегда интересней тех, с кем уже бился. Полковник лихо подкрутил ус. — Да не журыся ты! — снова хлопнул он по плечу вестового. — Побьём и Чёрного барона – раз уж сбежал он, поджав хвост, а теперь не уйдёт. И с Щекарем поквитаемся! Вестовой явно не разделял оптимизма полковника Козыря. Однако ничего ему больше говорить не стал. Он отдал честь гайдамацким порядком, хлопнув себя зажатой в правой руке шапкой с длинным синим хвостом по левому плечу. Хвост с чёрной кисточкой при этом хлестнул его по спине. И вышел из светлицы в сени. — Эх, синий жупан, — прицокнул языком Козырь, — что с тебя взять-то? И сам вышел из хаты. (обратно)
Глава 2
Переговоры с остальными наёмниками оказались не столько трудными, сколько до крайности неприятными. Мы сидели посреди осаждённого Блицкригом города и ждали неизбежного, вроде бы, штурма. Однако отчего-то фельдмаршал Фредефрод не спешил снова отправлять своих солдат в атаку. Ведь войск в Дёйнкирхе оставалось ещё предостаточно – и бой грозил оказаться весьма кровопролитным. Ведь ещё до конца не ясно было, кто из наёмников готов принять сторону Блицкрига, а кто будет драться до конца. Чтобы решить этот вопрос, командиры всех наёмных частей собрались в городской ратуше, чиновники которой давно уже сбежали. Здесь же присутствовали и майор Эогри и капитан Шагон – командир королевского горского полка и его заместитель. Полк этот составлял костяк 51-й горской дивизии, которая осталась оборонять город вместе с наёмниками. Проще говоря, горцев бросили, потому что им не нашлось места на эвакуирующихся судах. — И что вы теперь намерены делать? — первым спросил у майора Эогри полковник Криг – командир Корпуса смерти. Он был вроде как старшим по званию, среди собравшихся и неформальное лидерство было за ним. — Нам остаётся только в дикие гуси податься, — пожал плечами Эогри. Он сохранял полную невозмутимость и понять, какие на самом деле чувства его сейчас обуревают, и обуревают ли вообще, оказалось совершенно невозможно. — Так у меня на родине называют наёмников. Думаю, сможем на этой войне заработать не хуже других, раз уж наш король от нас отвернулся. — Чью же сторону вы намерены принять в конфликте, что сотрясает Континент? — Уж точно не Блицкрига, — усмехнулся Эогри. — Мы будем прорываться в империю – теперь только она может решить исход дела. К тому же фронт не так далеко отсюда. Несколько недель скорого марша. — И вы считаете, что Фредефрод так вот запросто даст вам уйти? — скривил в ухмылке тонкие губы Чёрный барон. — Зря надеетесь, вы ведь даже права прохода не имеете. Ваша дивизия – вражеская часть, и если вы не сдадитесь, вас уничтожат. — Странные речи для человека, с чьими людьми мы вместе ходили в штыковую, — бросил Шагон. Об этой атаке были наслышаны все – именно благодаря ей Фредефрод так и не сумел взять Дёйнкирхе. На правом фланге Корпус смерти настолько хорошо укрепился, что его позиции не удалось взять даже после артподготовки, занявшей несколько суток. Снаряды громадных калибров разнесли в пыль почти все дома на окраине города, однако позиции наёмников как будто и не пострадали вовсе. Стоило цепям блицкриговцев подойти, как по ним открыли шквальный огонь, буквально снесший идущих первыми. Цепи залегли, и поднять их в новую атаку смогли только сильные подкрепления. Шесть раз за один день штурмовали войска Фредефрода позиции Корпуса смерти – и шесть раз отступали, оставляя на проволочных заграждениях и в траншеях сотни трупов своих солдат. А после и случилась та самая штыковая атака. Давление на том участке, где держали оборону добровольцы Чёрного барона, оказалось намного меньше. Они без труда отбили несколько вражеских атак, и когда фронт вроде бы стабилизировался ближе к сумеркам, неожиданно сами поднялись из окопов. И вместе с ними пошли в атаку горцы 51-й дивизии. Блицкриговцы не ждали подобного сумасбродства – большинство их командиров имели опыт Первой войны, когда ничего такого войска ещё царской армии Урда себе не позволяли. Но теперь передовые части осаждающих оказались опрокинуты. Добровольцы и горцы сумели взять даже первую линию вражеских окопов, ведь те были не слишком хорошо укреплены – контратаки никто в штабе Фредефрода не ожидал. Однако удерживать эти позиции смысла не было – и потому наёмники и горцы отступили обратно к городу. — Это было вчера, майор, — ответил ему Чёрный барон, — до того, как наниматели рассчитали нас, бросив на этом берегу Пролива. Теперь мы свободны для найма, и я не понимаю, отчего не можем предложить свои услуги фельдмаршалу Фредефроду. — Вас никто не неволит, — кивнул, снова беря инициативу в свои руки полковник Криг. — Мы собрались здесь для того, чтобы договориться об определённых правилах. Ведь так или иначе, но часть из нас выберет сторону Блицкрига, другие же предпочтут сражаться с ним и дальше, например, на стороне Дилеанской империи. И мы не должны допустить столкновений между нашими войсками. — Я считаю этот разговор излишним, господа, — поднялся на ноги Чёрный барон. Похоже, он был весьма резок в принятии решений. — Все мы здесь – люди достаточно цивилизованные и благородные. И без дополнительных соглашений ясно, никто не будет вцепляться в глотки друг другу, лишь бы поскорее угодить новому нанимателю. — С ним ещё и договориться надо, — заметил Бригадир, до того предпочитавший молчать. Именно благодаря ему на этом собрании присутствовал я. Ведь наш командир принял решение взять с собой в ратушу не только неизменного Аспиранта, но и нас с Гневомиром. Похоже, у него были на нас определённые планы, правда, он пока не распространялся по этому поводу. — Погодите немного, барон, — попросил командира добровольцев Криг. — Не стоит покидать нас столь поспешно. Я хотел бы, чтобы сейчас же все, собравшиеся здесь, высказались – за кого они пойдут воевать, а после мы покинем этот дом и разойдёмся навсегда. — Я предложу свои услуги фельдмаршалу Фредефроду, — резко высказался Чёрный барон. — Надеюсь, что моих добровольцев отправят на восточный фронт, чтобы они могли поквитаться с косорылой сволочью в Прияворье. Я достаточно ясно выразил свою позицию? Он снова поднялся на ноги, и явно собирался выйти, но тут рядом с ним возник человек в полувоенном френче, и произнёс несколько коротких фраз. Говорил он достаточно тихо – и услышать его, само собой, с моего места не представлялось возможным. Этот человек во френче явно старался держаться как можно незаметней, однако я обратил на него внимание. И когда он повернулся лицом ко мне, узнал в нём к своему несказанному удивлению генерала Невера. О чём тут же сообщил Бригадиру. — И что тут такого? — вполне резонно спросил тот. — Он был военным советником Котсуолда в Бадкубе, а после вместе со Щекарем перебежал на сторону Блицкрига. — Откуда такая уверенность, что он перебежал? — пожал плечами Аспирант. — Только исходя из того, что этот Щекарь переметнулся к врагу, такой вывод делать преждевременно. — Именно он уговорил нанять Щекаря, — заявил я. По мне так это с головой выдавало Невера, как предателя до мозга костей. — А ты не забыл, — усмехнулся Бригадир, — что и мы собираемся переметнуться на сторону Блицкрига. Эта идея мне никогда не нравилась, однако возражать я не стал – для этого уже слишком поздно. Решение о переходе на сторону Блицкрига уже принято, остались только формальности, вроде нынешней встречи наёмников. Чёрный барон тем временем недовольно поглядел на Невера, однако всё же опустился в кресло с высокой спинкой, которое прежде занимал какой-то высокий чин городского магистрата. Интересно, что же такое сказал ему генерал – вряд ли так просто заставить успокоиться вспыльчивого командира добровольцев. — С вами всё понятно, — кивнул Криг, ничем не выдав своих чувств. — А что скажут представители наёмных эскадрилий? Бригадир? — Мы свободны для найма, — заявил наш командир, — и достаточно сражались на стороне тех, кто терпел одно поражение за другим. Пора менять сторону. Криг кивнул, обернулся к Принцу – командиру эскадрильи «Лафайет». — В тот раз мы дрались против империи, потому что она была агрессором, устроившим кровавую бойню. Теперь таким агрессором можно назвать Блицкриг – значит, мы будем драться против него. Пускай даже придётся встать под знамёна империи. — А если Блицкриг заплатит больше? — усмехнулся Чёрный барон. — Быть может, я и мои ребята не образец благородства и всего такого, — сделал неопределённый жест Принц, — но воевать за Блицкриг мы не станем никогда – сколько бы нам ни предложили. — Странная позиция для наёмника, — пожал плечами Чёрный барон. — У нас, представьте себе, тоже есть кое-какие принципы, — отрезал заокеанец. — Довольно, — осадил обоих Криг, — прекратите перепалку – вы же не гимназисты, в конце концов. Итак, позиции наши ясны. Теперь осталось заключить соглашение по поводу выхода из города моего корпуса, дивизии майора Эогри и эскадрильи «Лафайет». — Мы не станем бить вам в спину, — тут же встрял Чёрный барон. — Вам этого будет довольно? — Для начала – да, — кивнул Криг, но он явно ждал большего. — Мы поведём переговоры с Фредефродом от имени наёмников, оставшихся в Дёйнкирхе, — пожал голос наш командир. — Это даст вам какое-то время, чтобы подготовиться к удару на его позиции. А там уж дело в ваших руках. Сумеете прорваться к имперскому фронту – ваша фортуна. Нет, — он развёл руками, — тут уж не надо нас винить – сами не сумели. Чёрному барону это явно не понравилось, однако спорить с Бригадиром он не стал. — Что ж, вполне честно, — кивнул Криг. — На этом я хотел бы закончить наше собрание, господа. Чёрный барон тут же поднялся на ноги, и вместе с сопровождавшими его офицерами добровольцев и генералом Невером, вышел из комнаты. Так же поступили и Принц с майором Эогри и капитаном Шагоном. А вот наш командир остался, равно как и полковник Криг. Остались и те, кто сопровождал обоих командиров наёмников. — Между нами осталась некая недосказанность, — заметил Бригадир, — и я хотел бы избавиться от неё раз и навсегда. Они снова сели в высокие кресла. Мы же по негласному соглашению остались стоять за их спинами, словно некая гвардия. — Вы так долго воевали против Блицкрига, что вашу эскадрилью можно назвать его самыми последовательными врагами, а теперь вдруг меняете решение, — произнёс полковник Криг. — Я нахожу этот поступок весьма странным. — Я уже объяснил вам мои мотивы, и они не изменятся оттого, что я повторю их снова, — ответил Бригадир. — Мне надоело воевать на стороне побеждённых. Нейстрия пала. Котсуолдцы сбежали на свой остров. Вы знаете не хуже моего, что они развернули целую пехотную дивизию прямо в море. Они не желают больше воевать. И что мне делать теперь? Прорываться с вами в империю. А сколько продержится она, вы можете мне сказать? Вот и я не могу дать ответа. — На восточном фронте наступление Блицкрига практически остановилось, — слова Крига звучали как-то обречённо. Как будто он и сам слабо верил в то, что говорил. — Сколько дивизий освободится после того, как возьмут Дёйнкирхе? На то, чтобы держать под контролем Нейстрию и её сателлитов, не нужны боевые войска – значит, все их направят либо против империи, либо против Урда. А у тех даже общей линии фронта теперь нет, а значит нет и координации действий. Сами понимаете, насколько это губительно. — Нейстрия так просто не покорится. — Генерал-кайзер уже выбил почву из-под ног Сражающейся Нейстрии, — усмехнулся Бригадир. — Вы же знаете о том, кого он поставил во главе своего марионеточного правительства. Эти новости дошли до нас ещё до битвы в небе. Сразу после оккупации столицы королевства во всеуслышанье было объявлено, что новым майордомом Нейстрии будет бывший северный майордом. А ведь именно под его знамёна встала большая часть не сложивших оружие офицеров и солдат, которые сформировали костяк Сражающейся Нейстрии. Да что говорить, сам генерал ле Дёз был из их числа. — А теперь вопрос уже у меня, — произнёс Бригадир. — Почему вы столь последовательно и вопреки здравому смыслу продолжаете воевать с Блицкригом? — Потому что в этой войне для меня есть лишь одна сторона, — ответил полковник Криг. Он помолчал секунду, будто решая стоит ли откровенничать с Бригадиром, однако после прикрыл глаза, и начал рассказывать. — Именно мои войска возвели на своих штыках на престол Блицкрига нынешнего генерал-кайзера. Он был в нашем странном альянсе представителем местной аристократии, уставшей от вечного гнёта имперских графов. Империя в те годы трещала по швам, и потому отделиться оказалось даже проще, чем мы думали. Когда новоявленные фюрсты Блицкрига явились на аудиенцию к императору, тот не приказал арестовать их. Не отдал он приказа и о карательной акции против нас. В то время все слишком устали от войны. Император легко подписал отказ от территорий, которые образовали Блицкриг. Там и так уже не было власти имперских ландграфов – всюду стояли преданные нашему делу части, состоящие их прошедших войну ветеранов. Император мог бы усмирить нас, но это стоило бы ему большой крови, и он не решился. Полковник перевёл дух, поглядев на нас. Никто не смел перебивать его. — А после в Блицкриге начались перемены – большие перемены. Мы не желали жить по-старому, и принялись с азартом ломать всё, чтобы выстроить на обломках нечто своё – новое и невиданное прежде. Знакомо звучит, господа из Урда? Он кивнул нам с Гневомиром, скривив в ухмылке тонкие, бескровные губы. Мы ничего отвечать не стали – зачем? — И постепенно власть стали прибирать герметисты – оборотистые ребята, несмотря на все их мистические штучки. Они всегда были куда большими прагматиками, нежели хотели показаться. И генерал-кайзер попал под их влияние – он всегда был мистиком, хотел верить в нечто этакое, считал себя чуть ли не избранным. Я всегда посмеивался над этими его заблуждениями – аристократ, что с него взять, они все слегка не в своём уме. Держат в голове сто поколений предков, и знают, кто и чем был знаменит. Тут уж, конечно, поверишь в свою избранность. Но герметисты во главе с адмиралом Адельгаром, который теперь вроде бы начальник разведки, умело использовали это. Не стану утомлять вас всеми перипетиями, но в итоге я едва вырвался из Блицкрига с несколькими сотнями верных мне людей – они и образовали костяк будущего Корпуса смерти. Назад нам пути нет – никому, слишком уж много знаем мы о Блицкриге и его правителях такого, что они мечтали бы похоронить вместе с нами. Я заметил, как при этих словах загорелись глаза Гневомира. Наверное, он бы дорого дал за возможность более откровенно побеседовать с полковником Кригом. Однако не хуже моего понимал – это невозможно. Не станет этот человек так вот запросто откровенничать неизвестно с кем. Бригадир поднялся из кресла, протянул руку для пожатия Кригу. Тот встал одновременно с нашим командиром, крепко сжал протянутую ладонь. — Удачи тебе, — произнёс Бригадир. — И тебе удачи у новых хозяев, — ответил полковник Криг, — только знай, они вовсе не те, за кого себя выдают. По крайней мере, часть их. Даже я не знаю, насколько много таких притворщиков, но они принимают решения в Блицкриге – уж это-то я узнал на своей шкуре. Берегись их, Бригадир. — Надеюсь, мы не встретимся на фронте. На этом мы распрощались, отдав друг другу, как полагается, воинский салют. С фельдмаршалом Фредефродом мы встретились уже на следующее утро. Нашу делегацию, возглавляемую Бригадиром и Чёрным бароном, без проблем пропустили прямо к командующему войсками Блицкрига. Утром мы поднялись из траншей, опоясавших окраины Дёйнкирхе, и под белым флагом направились к позициям врага. Уже второй день пушки осаждающих молчали – они явно ждали нас. Нашу делегацию встретили и тут же проводили в большой крестьянский дом вдали от линии окопов – проще говоря, вне досягаемости орудий, возможно расположенных в Дёйнкирхе. Занимал его, само собой, фельдмаршал Фредефрод со своим штабом. Он встретил нас на пороге дома, и выглядел, надо сказать, весьма впечатляюще. Серый мундир, грудь украшена всего парой орденов – имперским и блицкриговским. Сапоги сверкают, будто зеркало. Лицо кривится из-за монокля. Руки затянуты в перчатки чёрной кожи. Левая ладонь лежит на рукояти церемониальной шпаги. В общем, фельдмаршал встречал нас при полном параде. Точно так же выглядели и сопровождавшие его адъютанты и офицеры штаба. Но и Бригадир с Чёрным бароном в этом вопросе не подкачали. Чёрный барон облачился в чекмень цвета ночи с серебряными газырями, перетянутой наборным поясом с закреплённым впереди кинжалом, как принято ходить у горцев Талыша. На голове папаха с серебряной эмблемой добровольцев – черепом в башенной короне. Офицеры его сопровождали тоже все, как на подбор, в мундирах цветных полков, носящих имена генералов, погибших на фронтах Гражданской войны. Я настолько привык ненавидеть всех этих вешняковцев, дроздовцев и бельковцев, что в первый момент, когда я увидел знакомую по Гражданской форму, у меня скулы свело. Но я приказал себе успокоиться – ведь скоро мне, вполне возможно, придётся прикрывать с воздуха солдат именно в такой форме. И только генерал Невер, уже открыто сопровождавший Чёрного барона, носил мундир ещё царской армии со старорежимными золотыми эполетами и внушительной колодкой орденов на груди. Бригадир облачился в генеральский мундир военно-воздушного флота Котсуолда, правда, без знаков различия. Мундир сидел на нём будто вторая кожа, и не приходилось сомневаться, что он вполне имел право как минимум на одну корону на погоне[327]. Форма Аспиранта была куда скромнее – он обошёлся мундиром младшего офицера небесного флота Нейстрии. Однако синий китель и белая кепи его смотрелись весьма эффектно. А вот нам с Гневомиром достались зелёные френчи полувоенного кроя с чужого плеча, кое-как на скорую руку подогнанные найденным в Дёйнкирхе портным. Но, в общем-то, нас это вполне устраивало – ведь оба мы старались держаться в тени. — Итак, господа, я понимаю, что вы пришли высказаться от лица наиболее многочисленных групп наёмников, оставленных Котсуолдом на произвол судьбы в Дёйнкирхе. Фельдмаршал повёл беседу в весьма интересном ключе. Лично я не ожидал подобного начала. Однако продолжение меня удивило ещё сильнее. — Я не вижу среди вас полковника Крига, а ведь его Корпус смерти одна из сильнейших наёмничьих команд, оставшихся в городе. — Полковник вполне доверяет мне вести переговоры от имени всех наземных частей, находящихся сейчас в Дёйнкирхе, — ответил без запинки Чёрный барон. — Равно как Бригадиру доверяют все наёмные эскадрильи. — Весьма разумно, — кивнул фельдмаршал. — Полковник знает, что будет немедленно арестован нами, как военный преступник, заочно осуждённый и приговорённый к смертной казни. — Это сужает круг его действий, — заметил Чёрный барон. — Я понимаю ваши слова, фельдмаршал, таким образом, что переход Корпуса смерти на сторону Блицкрига невозможен. — Оставьте, — отмахнулся Фредефрод. — Я уверен, что полковник даже не рассматривал такой вариант развития событий. Если вы ещё встретитесь с ним, скажите, что прорываться через наши линии обороны к имперскому фронту ему будет весьма затруднительно. Мы подготовились к прорыву. — Я обязательно передам ваши слова полковнику, как только встречусь с ним, — ответил Чёрный барон. — Но теперь нам пора перейти к делам, касающихся непосредственно нас. — Погодите минуту, — вмешался Бригадир, до этого момента сохранявший молчание. — Я бы настоятельно рекомендовал вам пропустить Крига на имперский фронт. Ведь этим вы покажете многим частям наёмников, оставшихся в городе, что соблюдаете правила войны. Вы не забыли, фельдмаршал, что в Дёйнкирхе находятся не только Урдские добровольцы и Корпус смерти, но несколько десятков наёмных рот и эскадрилий. Их ещё достаточно много и они колеблются. Мы для них не являемся авторитетом – они следят сейчас за вашими действиями. С какой стороны вы покажете себя. — Вы считаете, мне есть резон опасаться их? — скривил лицо в презрительной усмешке Фредефрод. — Не слишком ли мала их угроза? — Возможно и невелика, — согласился Бригадир, — но примкнув к Корпусу смерти в его прорыве, они способны очень серьёзно потрепать ваши части. А так вы сбережёте и своих людей – и в немалом количестве – и приобретете, возможно, ещё некоторое количество наёмников. Быть может, численность их будет не больше полка, но выгода, думаю, очевидна. — Я подумаю над вашими словами, — кивнул Фредефрод, — а пока давайте всё-таки перейдём к тем делам, что касаются непосредственно нас. Бригадир в ответ только кивнул, а Чёрный барон, который явно не любил, когда у него перехватывали инициативу, скривился не хуже фельдмаршала. Ему сейчас только монокля в глазу не хватало. — Условия вашего найма стандартные, — заявил Фредефрод. — Сражаться придётся на восточном фронте – в Урде. Точнее, в Державе, которую с помощью фельдмаршала Брунике организовал некто Гетман. И вас, господа урдские добровольцы, — обратился он отдельно к Чёрному барону и его немногочисленной свите, — ждёт небольшой сюрприз в городе, что стал столицей Державы. Уверен, вы будете ему приятно удивлены, но пока я должен хранить это в секрете. Глаза всех добровольцев мгновенно загорелись нехорошим огнём. Все они давно мечтали снова вернуться на родину, чтобы пустить кровь косорылым, и теперь, благодаря Блицкригу, у них такая возможность появилась. Чему все они были очень рады. (обратно)Глава 3
Мы возвращались в столицу Нейстрии – и было наше путешествие каким-то совсем безрадостным,хотя причин для этого вроде, как и не имелось. По крайней мере, не имелось их на первый взгляд. Котсуолдское командование рассчиталось с нами честь по чести, да и Фредефрод, выступивший от лица предложившего контракт генерал-кайзера, тоже не поскупился. А потому деньги были и в казне, которой заведовал Аспирант, и у нас в карманах. Вот только тратить их пока оказалось некуда. Нам снова нашлось место на авианосце, только теперь уже блицкриговском. Он поднялся с земли у самых окраин Дёйнкирхе – в отличие от котсуолдцев их врагам было некуда спешить – и как сообщили нам на его борту, сесть должен был уже в столице Нейстрии. Туда же скорым маршем двинулась и армия Фредефрода. Небесный флот Блицкрига понёс в сражении над Дёйнкирхе большие потери, и мы, пускай и перешли теперь на сторону бывшего врага, втайне гордились этим. Так уж случилось, что в эскадрилье не было никого родом из Блицкрига, да и имперец только – Готлинд. И всем нам новый контракт не пришёлся по душе. Но даже я успел проникнуться безоговорочной верой в Бригадира, хотя состоял в эскадрилье без году неделя. Его решения тут не было принято даже обсуждать – тайно или открыто. Даже могучий флагман Блицкрига «Вергельтунг» оказался весьма серьёзно повреждён. Сначала он прошёл под огнём сразу двух суперлинкоров Котсуолда, отчаянно отстреливаясь от обоих, а после угодил в засаду, устроенную Чёрным Буковски. К слову, старый воздушный пират тоже не перешёл на сторону генерал-кайзера. Слухи относительно его судьбы сильно разнились. Одни утверждали, что он предложил свои услуги империи, которая отчаянно нуждалась в небесных кораблях. Другие же не менее уверенно говорили, что видели частный флот Буковски отступающим вместе с котсуолдцами в сторону острова. Но пока ни одна ни другая версии не получили подтверждения. — Дёйнкирхе стоил Блицкригу очень дорого, — сказал мне как-то Оргард. Мы сидели с ним в общем кубрике, где помещались все летуны нашей эскадрильи, за исключением, конечно, Бригадира с Аспирантом. Тем, как офицерам высокого ранга, полагалась отдельная каюта, правда, им пришлось её делить на двоих. Но это всё же куда лучше общего кубрика с подвешенными между переборок гамаками. Техники же и вовсе жили в ангаре, где стояли наши аэропланы. После сражения с ними было столько возни, что успеть бы до прибытия в столицу Нейстрии. Какие-то чинили прямо тут же, по ходу дела разбирая те машины, что уже не подлежали восстановлению. Но куда больше было тех, с которых оставалось только снять все исправные детали, а остальное отдать на металлолом. Опустевшие корпуса таких вот несчастных аэропланов утаскивали цепями куда-то вглубь авианосца. Я лишь раз случайно стал свидетелем этого зрелища – и мне от него стало не по себе. — Он всем недёшево обошёлся, — ответил я. — Ты ведь сам знаешь потери в нашей эскадрилье. Когда ещё мы от них оправимся? У Оргарда ответа на мой – в общем-то, риторический – вопрос, конечно же, не нашлось. Осложнялась ситуация тем, что на борту блицкриговского авианосца царили весьма жёсткие порядки. И достать спиртное не представлялось возможным – ведь ни у кого из нас попросту не было выходов на нужных людей. А потому длительное путешествие превратилось для многих едва ли не в настоящую пытку. Потому что отсутствие спиртного ещё сильнее обостряло мучавшую всех нас чудовищную скуку. Не резаться же в карты сутки напролёт. Однако нет худа без добра – на второй день полёта мне удалось, наконец, пообщаться с Гневомиром. Мы встретились с ним в пустом коридоре сразу после отбоя. По гулким стальным палубам ночами ходили патрули, которые должны были ловить возможных диверсантов, укрывшихся на борту авианосца, и потому наша авантюра казалось вроде бы весьма опасным делом. Ведь с наёмниками особенно церемониться не станут – вполне могут, застав вот так ночью за переговорами на незнакомом языке, вышвырнуть за борт без затей – и дело с концом. Ищи-свищи потом двух летунов. В это я верил, конечно, не слишком сильно – всё-таки блицкриговцы не пираты какие-нибудь. Но вот разбирательств, крайне для нас с Гневомиром нежелательных, было не избежать. И итогом их вполне могло стать прекращение контракта с нами обоими, что пока ни в мои планы, ни в планы Гневомира не входило. Однако патрули как будто намерено так сильно бухали по палубе тяжёлыми ботинками, что их всякий раз бывало слышно за версту. Поэтому опасаться нам вроде как особенно нечего. — Времени у нас немного, поэтому давай сразу к делу, — первым заговорил Гневомир. — Я так понимаю, ты не просто так нанимался в эскадрилью, верно? У тебя дело к нам с Готлиндом? — Никаких особых дел уже нет, — пожал плечами я. — Скажу честно, по вашу душу меня отправил товарищ Гамаюн – он теперь командует всей стражей Революции. Ему надо было разобраться, зачем ты вместе с анархистами и бандитами Вепра уничтожил наш самый передовой научный комплекс на реке Катанге. — Погоди-ка, — вскинул руку Гневомир, — как это Гамаюн – начальник всей стражи? Он ведь погиб в Деште, когда город взяли бейлики. — Многие так считали, — кивнул я. — Но я вот знаю товарища Гамаюна давно, хотя, наверное, и не так хорошо, как ты, и я верю, что он мог пережить нападение бейликов. Тем более что из Дешта их довольно скоро выбили – он вполне мог уйти в подполье и пересидеть бейликскую оккупацию. — Не слишком мне в это верится, — покачал головой Гневомир. — Дешт город маленький, а в нём стоял корпус бейликов, если не больше. И что ни день людей расстреливали… — Я своими глазами видел товарища Гамаюна не далее как пару месяцев назад – он был жив-здоров. И тебя, Гневомир, считает подлым предателем дела Революции. С ним легко согласиться, если поглядеть на твои дела. — Ты был в этом комплексе на Катанге, Ратимир? — напрямик спросил у меня Гневомир, глядя прямо в глаза. — Был, — кивнул я, — и потому у меня к тебе очень много вопросов. Да и не только к тебе – я ведь сразу после комплекса в столицу рвануть хотел, разобраться, что к чему. Но понял – там мне каюк сразу настанет. И только ты знаешь, что же такое творится на проклятом комплексе. — Давай по порядку, — предложил Гневомир. — Сначала я тебе расскажу свою историю, а после ты мне – свою. И потом решим, как нам дальше с этим всем быть. Идёт? — Говорильни слишком много будет для коридора. Патрули, конечно, бухают по палубе, но нарываться лишний раз, всё равно, не стоит. Вернёмся в кубрик – вряд ли там нас смогут подслушать. — Думаешь, в эскадрилье нет тех, кто по-урдски понимает? — Может и есть, — пожал плечами я, — да только поздно уже совсем, все давно спать улеглись. Мы вернулись в общий кубрик. Он был наполнен храпом и сапом наших товарищей по эскадрилье. Вроде бы никого бодрствующих не нашлось. Мы уселись за столом, лампу зажигать не стали, чтобы никого ненароком не разбудить. А дальше всё было, как в гимназической спальне, где ученики в кромешно тьме рассказывают друг другу страшные истории, чтобы насмерть перепугать слушателей. Вот только в отличие от тех историй – наши с Гневомиром оказались ничуть не выдуманными. Перед самым прибытием в столицу Нейстрии меня, Гневомира и Готлинда неожиданно вызвал к себе Бригадир. Он сидел один в каюте, которую делил с Аспирантом. Оно и понятно, когда мы все трое набились внутрь, там стало просто не продохнуть. Ещё один человек в неё бы просто не поместился. По причине тесноты сидел только Бригадир, нам же пришлось буквально жаться к переборкам, чтобы не сильно толкаться плечами. — Вы простите, что вызвал к себе, — сказал нам Бригадир, — но при всех говорить не хотел. Вы ведь граждане Урда – все трое, верно? — мы кивнули. — Нашу эскадрилью, как и добровольцев Чёрного барона, из столицы Нейстрии перебросят на восточный фронт – в место под названием Прияворье. При этих словах Готлинд отчего-то вздрогнул и поморщился. Это не прошло незамеченным для Бригадира. — Штурмовать Соловец не придётся, — обмолвился он. — Крепость народники сдали ещё месяц назад, когда их командарм был вынужден покинуть этот рубеж обороны. — Значит, всё было зря, — произнёс убитым голосом Готлинд. И я его отлично понимал. О трагедии и подвиге крепости Соловец знали все в Урде, и многие как личную трагедию восприняли то, что Бессарабу пришлось оставить её после нескольких месяцев упорных боёв на этом плацдарме. Именно тогда в одном из городов Прияворья организовалась Держава, во главе которой встал Гетман. И тогда же гайдамаки атамана Сивера ударили в тыл армии Бессараба. Западный фронт, как многим казалось в те дни, рассыпался как карточный домик. Однако Бессараб сумел удержать его, пускай и дорогой ценой, а теперь ему на помощь вроде бы пришёл Будиволна, недавно освободивший Бадкубе, со своей Конной армией и частями недавно образованной Молодой гвардии. Все эти новости мы узнавали от Аспиранта. Тот что ни день наведывался в наш кубрик чуть ли не после каждого совещания в кают-компании авианосца. — В столице Нейстрии Чёрному барону готовят некий сюрприз, и пока этот секрет хранят весьма тщательно, — продолжал Бригадир. — Его уже пригласили на какое-то собрание, которое состоится в тот же день, как мы приземлимся. Я хотел присутствовать на нём, но мне отказали, сославшись на то, что дело это касается только урдцев. — И вы хотите, чтобы мы представляли на этом тайном собрании эскадрилью? — тут же заметил Гневомир, лишь на мгновение опередив меня. — Совершенно верно. У командования Блицкрига не будет повода отказать вам. — Весьма интересно будет узнать, что же это за собрание такое, — заявил я. — Особенно секретное и касающееся только урдцев. — Тогда завтра мы с вами отправимся после первых склянок прямиком к Чёрному барону. Чёрный барон был нам вовсе не рад и не стремился скрывать этот факт. Он занимал каюту побольше той, что выделили Бригадиру с Аспирантом, но оно и понятно. Командующему самой настоящей частной армией, которой по сути являлись его добровольцы, полагалось несколько больше, чем командиру всего лишь одной эскадрильи. Пускай та и пользовалась самой зловещей репутацией. Надеюсь, мы смогли поддержать реноме в сражении над Дёйнкирхе. Он глядел на нас с высоты своего немалого роста, будто на крестьян, принесших челобитную. Однако был вынужден общаться вежливо, ведь кроме нас с Гневомиром, в каюте присутствовал ещё и Бригадир. Из-за него же разговор шёл на нейстрийском. — Значит, вы нашли-таки способ заслать своих людей на встречу, что устраивают для нас? — этим «нас» Чёрный барон сразу отмежевал себя и своих добровольцев от остальных наёмников, перешедших на сторону Блицкрига после Дёйнкирхе. — Формального повода отказать моим летунам у блицкриговского командования нет, — пожал плечами Бригадир. — Оба они такие же эмигранты из Урда, как и все ваши добровольцы. — А чем вы занимались в косорылом государстве? — неожиданно спросил у нас Чёрный барон. — Гуталин варили, — усмехнулся Гневомир, — и старательно забывали свои дворянские фамилии. Но косорылым не служили, можете быть покойны на сей счёт. Потому и вынуждены были покинуть пределы родины. Слишком уж жарко там стало для бывших. Конечно, если те не пошли в косорылую армию военспецами, или ещё в какие их организации. Да и оттуда, уверен, их скоро начнут вычищать. Есть такое словцо в новом Урде – очень оно стало популярно перед тем, как мы покинули его пределы. — А имперец тут причём? — обратил взор на Готлинда Чёрный барон. — Он каким боком к Урду прислониться успел? — Успел, — развёл руками Готлинд, после того, как Гневомир перевёл ему вопрос командующего добровольцами. Говорил летун по-урдски со смешным акцентом, присущим всем выходцам из империи. — Я слишком устал от войны, и принял урдское гражданство, когда началась эта. — Ну уж только косорылых граждан на той встрече не хватало, — отмахнулся Чёрный барон, говорил он, явно намеренно, по-нейстрийски, чтобы Готлинд был вынужден снова прибегать к услугам Гневомира в качестве переводчика. — Этих двух гуталинщиков я ещё возьму, а имперца – нет. И точка! Он рубанул ладонью воздух, обрывая наш разговор. Ни к каким аргументам он явно прислушиваться не был намерен. — Этого стоило ожидать, — сказал нам Бригадир, когда мы вышли из каюты Чёрного барона. — Я и вовсе был уверен, что он скрепя сердце возьмёт только одного, но ты, Гневомир, в очередной раз удивил меня. С гуталином это ты лихо, — Бригадир скривил губы в усмешке и прищёлкнул пальцами. В отличие от Бригадира мы оба знали о словах, сказанных генералом Вешняком после провала его рейда на столицу. Процитировать точно я бы их, конечно, не взялся, но общий смысл был таков – трёхсоттысячный офицерский корпус рассеялся по стране, и полковники с капитанами предпочитают сидеть тихо и варить гуталин на продажу, а не спасать Отечество от поразившей его напасти. Конечно же, знал эти слова и Чёрный барон. И я уверен, что он не раз слышал их в той или иной форме от самого Вешняка. В следующий раз мы увидели Чёрного барона уже в столице Нейстрии. Авианосцы блицкриговского флота ненадолго опустились в её воздушном порту – адмирал Тонгаст явно спешил вернуться в Блицкриг, чтобы как можно скорее преступить к ремонту. Да и доложить о победе, одержанной в Дёйнкирхе лично генерал-кайзеру, он вряд ли забудет. Пускай та и была половинчатой – ему и Фредефроду явно не удалось достичь всех поставленных перед ним целей, однако и такая намного лучше совсем никакой. Командующий добровольцев критически осмотрел нас обоих, одетых в потрёпанные френчи с чужого плеча и кожаные куртки, популярные среди летунов. На лице его явственно отразились все эмоции, что бушевали в этот момент в душе. Основной, естественно, было сожаление о том, что согласился взять нас с собой. Но не брать же обратно данное раз слово – этого Чёрный барон не мог позволить себе. — На встрече, куда мы были приглашены, — заявил он, — вы должны выглядеть не как оборванцы, и уж тем более, не как косорылые уполномоченные. Извольте одеться прилично. Вы в столице Нейстрии, и тут можно найти и магазины готового платья для офицеров, и толковых портных, что подгонят вам мундир по фигуре. Я хочу, чтобы на встрече вы выглядели достойно офицеров Урдского небесного флота. И не говорите, что у вас нет на это денег, господа. Раз уж ваш командир так желает вашего присутствия, пускай раскошелится. С этим мы и вернулись к Бригадиру. Нашу эскадрилью разместили на том же лётном поле, где она стояла до отправки в Дёйнкирхе. Вполне возможно, и ангар был тем же самым – по крайней мере, он ничем не отличался от предыдущего. Но в этот раз Бригадиру и Аспиранту выделили комнаты в офицерском общежитии. До этого их занимали гвардейские летуны, которые все как один отправились в колонии на Чёрном континенте. Вроде бы туда же переправили и короля с остатками двора и майордомом, однако это были всего лишь слухи, пока ничем не подтверждённые. — Ловко, — кивнул Бригадир. — Решил, значит, не мытьём, так катаньем избавиться от вас, — он подмигнул нам. — Ничего у него из этого не выйдет, вот что я вам скажу. Мои летуны должны выглядеть не хуже его добровольцев – тут он прав, — наш командир вынул из кармана чековую книжку, подписал несколько листов и вручил нам – суммы на них проставлены не были. — Вы только меня не разорите совсем уж. Гневомир забрал листки из чековой книжки себе. Я против этого не возражал. — Времени у нас не слишком много, — сказал он мне, глянув на наручные часы. — Придётся фиакр брать. Тут он был прав. На трамвае особенно не разъездишься – слишком долго. За наём фиакра пришлось платить из собственного кармана, но тут уж ничего не поделаешь. Да и деньги у нас обоих водились – за Дёйнкирхе лично я получил довольно кругленькую сумму вместе с причитающейся мне боевой премией. Да и аванс от Блицкрига оказался удивительно неплох. Честно говоря, на родине мне столько денег было не заработать и за год. Вполне возможно, что покупка и подгонка мундиров не слишком сильно опустошила бы наши с Гневомиром кошельки. Столица Нейстрии почти не изменилась с прошлого раза. Лишь патрули на улицах теперь были одеты в серую форму, да на глаза попадались куда чаще. Они чинно вышагивали по улицам города, матово отсвечивали стволы закинутых за спины винтовок. Пару раз попадались конные патрули. Цокая подковами по мостовой, они гарцевали, поглядывая на всех сверху вниз со свойственным всем кавалеристам презрением. Остановили нас всего однажды. Офицер вяло взмахнул рукой, приказывая нашему вознице остановиться. Солдаты патруля скинули с плеч винтовки, но видно было, что делают они это больше для вида. Угрозы мы для них не представляли. Офицер оказался отменно вежлив и говорил на нейстрийском почти без акцента. Он бегло проверил наши документы, поинтересовался, взяли ли мы с собой оружие. Нам, как наёмникам на службе генерал-кайзера, было разрешено его носить, но только пистолеты и револьверы, и исключительно открыто. Мы с Гневомиром продемонстрировали ему застёгнутые кобуры. — Правильно делаете, — кивнул офицер на прощание. — Мы шваль местную быстро на место поставили, а то её много развелось, когда нейстрийская армия ушла. Но франтирёров ловить оказалось сложней. Они – хитрые бестии. Будьте с ними осторожны – наёмников они не жалуют. И кобуры лучше расстегнуть. За этим тут не принято следить слишком серьёзно. Он махнул нам рукой, давая разрешение вознице ехать дальше. О франтирёрах мы уже были достаточно хорошо наслышаны. Они представляли собой боевое крыло Сражающейся Нейстрии в городах. Устраивали диверсии на заводах, объединяясь в небольшие отряды, атаковали блицкриговские патрули и даже нападали на комендатуры. Часто их жертвами становились фуражиры, а то и просто крестьяне, везущие продукты на рынки. И к наёмникам, перешедшим на сторону Блицкрига, они испытывали особенную ненависть. Поговаривали даже, что гибель в Броселианском лесу нескольких рот, вставших после Дёйнкирхе под знамёна Блицкрига дело рук франтирёров. Но, правда, немногие верили в эту историю вообще – слишком уж сказочно звучала она, будто сойдя со страниц бульварного романа. На мундиры у нас ушли почти все деньги, что выделил Бригадир, а оставшиеся пустили на подгонку. Цены всё-таки из-за военного времени взлетели буквально на всё, и магазины готового платья вместе с портными не отставали от остальных. Однако, глянув на себя в зеркало, стоящее в большой комнате портняжной мастерской, я понял – оно того стоило. Мы с Гневомиром выглядели теперь уж точно не народными военлётами. Френчи и куртки сменили оливковые мундиры, пускай и не урдской армии, но весьма похожие по крою на нейстрийские. Ни для кого не было секретом, что Нейстрия до Первой войны была законодательницей военной моды. А уж такая передовая часть вооружённых сил, как небесный флот, никак не могла отстать от королевства. Только вместо кепи, положенных нейстрийским офицерам, нам подобрали фуражки, и вот они-то оказались вполне себе урдскими. — Лучше не придумать, — усмехнулся Гневомир. — Теперь душа Чёрного барона будет спокойна – никто в нас народников точно не заподозрит. В этом я был с ним полностью согласен. Наши костюмы тщательно упаковали в картонки, и даже донесли их до фиакра, который дожидался нас всё время, ушедшее на подгонку. Поэтому в расположение эскадрильи мы вернулись практически с пустыми карманами. — Ну что же, — усмехнулся Бригадир, оглядывая нас с Гневомиром, обрядившихся в новенькие мундиры, — вижу, деньги мои вы растратили с толком. Чёрному барону вас не в чем будет упрекнуть. Интересно, осталось ли хоть что-нибудь у меня на счету? Чёрный барон вместе с командирами полков занимал комнаты в другом корпусе того же самого общежития гвардейских офицеров, что и Бригадир. Не прошло и десяти минут, как он снова критически оглядывал нас обоих. — Намного лучше, господа, — кивнул он. — И вы успели как раз вовремя. Автомобили из посольства будут поданы через пять минут. Все мои офицеры уже готовы. Я успел только втайне порадоваться, что мы решили разориться на фиакр. Времени у нас, оказывается, было в обрез. Мы вышли вместе с пятью офицерами, не считая самого Чёрного барона. Трое из них были командирами «цветных» полков – каждый в своей форме. Четвёртым же – генерал Невер, одетый в дореволюционный мундир с генеральскими погонами. Чёрный барон же не изменил обыкновению – всё тот же чёрный, как ночь, чекмень с серебряными газырями и талышский кинжал на поясе. — Это наши союзники из эскадрильи «Смерть», — отрекомендовал он нас своему окружению. — Они по происхождению урдцы, а потому имеют полное право присутствовать на встрече, куда мы приглашены. Тон Чёрного барона, однако, ясно давал понять его отношение к нам. Командиры полков и генерал Невер обменялись понимающими взглядами, при этом вели они себя так, будто нас здесь не было вовсе. Первым щёлкнул каблуками Гневомир. Он коротко кивнул всем разом и представился: — Гневомир Милорадов, поручик Восемьдесят восьмого пехотного полка. Я не отстал от него, хотя моё представление прозвучало куда скромнее. — Ратимир Телешев, юнкер Йольдиева небесного флота. — Фамилии у вас, господа офицеры, старые, аристократические, — вступил в разговор генерал Невер. — И я рад, что вы снова будете сражаться вместе с представителями столь же уважаемых фамилий Урдского царства. Нам представились командиры полков – все они также происходили из древних аристократических родов Урда. За одну такую фамилию во времена террора можно было легко лишиться жизни. Так что у них и не было в своё время выбора – военспецами их никто бы не взял. Автомобили за нами прислали просто роскошные. Любили в Блицкриге всё-таки шикануть – да так, чтобы пустить пыль всем в глаза. В таких авто катиться через оккупированный город – только привлекать к себе ненужное внимание со стороны франтирёров. Вот только это понимали, наверное, только два человека – я и Гневомир. Весь наш опыт работы в страже протестовал против этого безрассудства. Вот только ничего возразить Чёрному барону мы, конечно же, не могли. Места в первом автомобиле предназначались для Чёрного барона и генерала Невера. Второй же – менее роскошный и более вместительный – заняли мы с командирами полков. Проехав буквально полквартала, мы поняли, что о нашей безопасности блицкриговцы позаботились в лучшем виде. Как только мы выехали на широкую улицу, наш небольшой кортеж и двух авто окружил конный патруль. Теперь нам никакое нападение не страшно. И всё равно, ехали мы достаточно быстро – шофёры явно старались выжать из двигателей все лошадиные силы, чтобы как можно скорее оказаться рядом с посольством. Ведь его охраняли со всей блицкриговской тщательностью и основательностью. Нас остановили, когда до здания посольства – особняка, выстроенного в позднеимперском стиле, украшенного орлом и лавровым венком Блицкрига – оставалось ещё два квартала. Но уже тут, при въезде на землю сопредельного государства, был оборудован настоящий погранпост. Меж двух зданий натянули несколько слоёв колючей проволоки, а посередине воткнули полосатую будку и шлагбаум. Рядом дежурил целый взвод солдат в чёрных шинелях, неприятно напомнивших мне о событиях на Катанге. Штурмовики, все как один вооружённые автоматами. К охране посольства блицкриговцы относятся весьма серьёзно. Хотя странно было бы ожидать от них иного – ведь оно расположено прямо посреди недавно оккупированного ими города. Кавалеристы, сопровождавшие нас, отъехали в сторону. У них вряд ли был пропуск на территорию посольства. Да и что им там делать, собственно говоря. Офицер в длинном кожаном пальто и высокой фуражке проверял документы, предъявленные шофёром головного автомобиля, долго и весьма придирчиво. Только что на зуб и не попробовал. Хотя он явно был предупреждён о нашем визите. После сверился с имеющимся у него списком и отправил своих людей к нашим авто. — Здесь следуют господа, — командующий отрядом, подошедшим к нашей машине, унтер перечислил имена командиров полков. Те вежливо кивали в ответ. — А также, — теперь уже наши с Гневомиром имена. Было видно, что урдские имена и фамилии даются ему с большим трудом. Мы приподняли фуражки, показывая, что всё верно. Только после этой проверки блицкриговские штурмовики опустили оружие, и для нас подняли, наконец, шлагбаум. Проехали мы немного. Машины остановились во второй раз перед зданием посольства. Там уже стояло несколько автомобилей, не уступавших друг другу в фешенебельности и защищённости. Один так и вовсе представлял собой настоящую крепость на колёсах. Крепость, правда, довольно роскошную, другого слова не подберёшь. Водители припарковали наши авто, мы вышли из них и тут же направились к парадному входу. Перед ним также дежурили солдаты в чёрной форме и с автоматами на плечах. Выглядели они, несмотря на парадные мундиры, украшенные золотым шитьём, весьма грозно. Отнюдь не как паркетные солдатики, способные лишь чётко и громко печатать шаг по брусчатке. Видно было, что с оружием обращаться ребята умеют отлично. Новых проверок не последовало. На пороге посольства нас уже ждал ливрейный слуга. Он глубоко поклонился всем сразу и попросил нас следовать за ним. — Знают толк в обращении, — усмехнулся командир Дроздовского полка Жебрак Хрипунов. — Прямо как в старые добрые времена. — Вы ими, полковник, просто грезите, — ответил ему в тон командир Вешняковского ударного полка Нежен Второв. — Вот вернёмся на Родину и наведём там порядки, какие были при царе-батюшке, — согласился с ним Хрипунов. — Мужичьё будет знать место. — Это мужичьё уже раз показало нам, где наше место, — отмахнулся Второв, он был явным пессимистом и отъявленным мизантропом, что читалось по его лицу. Не надо быть знатоком физиогномики, чтобы понять это с первого взгляда. — Адмирал боролся с ними до конца, а что получил? Пулю от их агентов посреди столицы Котсуолда. Давно пора бы понять, что на Родине заправляет вовсе не то мужичьё, как мы привыкли думать. — Вы правильно подобрали слово, Нежен, — сказал ему Жебрак, — именно заправляют. Они не правят, они заправляют. Поражаюсь я вашей способности верно подбирать слова. А вы что скажите, господа гуталинщики? — обернулся он внезапно к нам с Гневомиром. — Вы ведь долго пожили в народном Урде, каково там при новой власти? — Как и всюду, — пожал плечами первым отреагировавший Гневомир. — Кто сумел устроиться при новой власти – тому хорошо. Кто нет, в лучшем случае варит гуталин. — А в худшем… — нехорошо усмехнулся Жебрак и демонстративно провёл пальцем по шее. — Да, — согласился Гневомир. — Со многими так. Особенно с бывшими. Вычищают – так сейчас в Урде стали именовать это дело. Избавляются от бывших чиновников и военных. Да и тех, кто тихо-смирно сидит себе, тоже достают. — Придёт время, мы всех их вычистим, — растянул губы в кровожадной улыбке Жебрак. У него, похоже, улыбки были припасены на все случаи жизни – и большинство были не слишком приятными. — Весь народ не вычистишь, — покачал головой Второв. — Кто нас кормить будет, как в столь обожаемые вами старые добрые времена? — Господа, прекратите препирательства, — вмешался командир Бельковского полка Борута Боровин. — Вспомните, где мы все находимся, и что могут подумать о нас здешние шпионы? Препираемся, будто бабы базарные. Позорим Чёрного барона, в конце концов, и самих себя. Что меня удивило в его короткой отповеди, так это то, что он не стал отделять себя от остальных полковников, хотя всю дорогу молчал. И к нему прислушались, что меня удивило ничуть не меньше. — Глянь на этих ребят, — кивнул мне Гневомир на стоявших на каждом углу солдат в чёрной форме, замерших с автоматами в руках. — Я не сразу понял по их форме, кто они, но теперь узнал. Это гвардейские штурмовики – их всего один батальон на весь Блицкриг. И догадайся сам, кого они охраняют. — И бронированный лимузин, выходит, тоже его, — понял я. — Интересное же нам предстоит собрание. Ливрейный слуга остановился перед закрытыми дверьми. Он чинно постучал и тут же толкнул их, впуская нас в большой зал. Нас тут же ослепил яркий свет, ударивший в глаза. Не только мы с Гневомиром, но и все полковники разом инстинктивно схватились за кобуры. Ведь свет в глаза – это опасность. За ним очень часто следуют винтовочные пули, а то и пулемётные очереди. Когда видишь такой бьющий по глазам свет – надо сразу падать и выхватывать оружие. Вот только в этот раз нам всем удалось совладать с предательскими рефлексами. Мы выпрямились, обменявшись виноватыми улыбками, убрали ладони с кобур. И вслед за Чёрным бароном и генералом Невером вошли в просторный, ярко освещённый зал. Встречал нас цвет блицкриговского офицерства, иначе не скажешь. Я без труда узнал фельдмаршала Фредефрода и похожего на него, будто брат-близнец, адмирала Тонгаста. Нет, конечно, спутать их друг с другом было невозможно, однако обоих роднило невероятное высокомерие, сквозившее буквально во всём – от посадки головы до монокля в глазу. Даже Чёрный барон на их фоне мог бы показаться не столь уж заносчивым типом. Правда, он тут же исправил положение, выпятив грудь и положив правую руку на рукоять талышского длинного кинжала. Теперь он выглядел так, будто собирался фотографам позировать. Были тут и офицеры рангом пониже – несколько генералов и выглядевший опасным, будто хищник, полковник в чёрном мундире гвардейских штурмовиков. Взгляд его постоянно блуждал по залу, словно он искал потенциальных врагов, и сразу становилось ясно – найди он таковых, им не поздоровится. Полковник прикончит их в то же мгновение, вряд ли ему для этого понадобиться больше времени. — Добро пожаловать, — тоном радушного хозяина приветствовал нас Фредефрод. — Вы прибыли, а значит, мы можем начинать то, ради чего, собственно говоря, мы все тут собрались. Он кивнул слуге, одетому в роскошную ливрею, вполне подошедшую бы и для королевского двора, и тот трижды ударил об пол длинным жезлом, украшенным орлом и лавровым венком Блицкрига. Отворились противоположные двери, и в зал вошли несколько человек. Все они были одеты в мундиры – трое в дореволюционные урдские, а один в парадный блицкриговский. На плечах последнего лежали серебряные витые погоны, какие мог носить во всём Блицкриге лишь один человек – его правитель, генерал-кайзер. И это был он собственной персоной. Я внимательно разглядывал его, хотя он и не был самой выдающейся фигурой среди вошедших. Ведь всего несколько недель тому назад о нём рассказывал нам полковник Криг, оказавшийся бывшим соратником генерал-кайзера в борьбе за независимость от империи. Выглядел генерал-кайзер настоящим аристократом, потомком древнего и знатного рода империи – это становилось ясно с первого взгляда. То же высокомерие, что и у Фредефрода с Тонгастом, только монокля не хватает. Прямая спина, как будто никогда не гнушаясь, высоко задранный подбородок, украшенный бородкой клинышком, воинственно торчащие усы, которые язык ни в коем случае не повернулся бы назвать тараканьими. Он шагал удивительно энергично, словно в каждом суставе у него было по мощной пружине. Рядом с ним шёл, стараясь угнаться, человек ничуть не более скромной внешности, одетый в форму полковника Первого гвардейского полка, с золотыми погонами на плечах, украшенных затейливым вензелем. Лицо у него было чисто выбрито, а небольшие усы почти незаметны. Черты лица были твёрдыми, волевыми, а глаза смотрели на всех так, будто их обладатель спрашивал у каждого: чего ж тебе надо, человече? Я отлично знал его по многочисленным фото- и обычным портретам царской фамилии – это был брат царя собственной персоной. Тот, в чью пользу царь отрёкся. Тот, кто в отличие от брата и большей части семьи, сумел пересечь границу и сформировать в столице Блицкрига так называемое правительство Урда в изгнании. Сопровождали их два человека не менее впечатляющие. Первый возвышался надо всеми чуть ли не на две головы. Это был настоящий гигант выше двух метров ростом, могучую, атлетическую фигуру которого не скрывал отлично подогнанный генеральский мундир. Второй же был приземист и коренаст – фигура у него была идеальной для борца. Однако всякому, кто взглянул бы на него, сразу становилось ясно – никакой он не борец, он аристократ древних кровей, чья родословная не уступает, к примеру, родословной генерал-кайзера и многих фюрстов Блицкрига. Одет он был в мундир майора Первого гвардейского полка. Этих двоих, несмотря на их весьма впечатляющую внешность, я узнать не мог, хотя и был уверено, люди они очень известные. И как только их нам представят, первой моей мыслью будет: «Так вот как они выглядят!». Но в этом отношении, мои рассуждения оказались ошибочны. Имена гиганта в генеральском мундире и крепыша мне ничего не сказали. Да и не имели они особого значения – ведь сейчас все взгляды были прикованы к двум другим вошедшим в зал людям. — Господа, — приветствовал всех разом генерал-кайзер Блицкрига, — я здесь для того, чтобы представить вам последнего представителя Урдской царской фамилии. Именно по этой причине я пригласил сюда вас, господа, представителей урдской знати, аристократов, что при прежнем царе правили страной. Вы должны знать, что отправитесь в бой не за моё золото, а за вашего сюзерена. Я намерен возвести его на трон Урда, навсегда покончив с тем, что называется народной властью. Народом должны править аристократы, и никто иной, верно, господа? — Ваше величество, — первым шагнул навстречу царю Чёрный барон, — каждый из моих добровольцев с радостью пойдёт за вас на пулемёты народников. — Я рад слышать это, — ответил тот, кого прочили в цари Урда. — Подкрепите же свои слова присягой мне, — он протянул руку. Генерал-кайзер и сопровождавшие претендента в цари здоровяк в генеральском мундире и крепыш в майорском отступили на полшага назад и влево, чтобы последующий жест Чёрного барона не смотрелся бы двусмысленно. А Чёрный барон, похоже, не задумывался ни над чем – он в несколько широких шагов преодолел разделявшее их с братом покойного царя расстояние, и картинным жестом опустился на колено. Он двумя руками взял протянутую ему ладонь и прижался к ней губами. Он приносил присягу своему новому сюзерену. Тому, кого был лишён долгие годы. Он был рад сбросить со своих плеч груз ответственности, переложив его на плечи того, кого считал более достойным этого груза. — Стоять ровно оказалось для Чёрного барона слишком тяжело, — произнёс Гневомир так тихо, что услышал его только я. — Он готов упасть на колени перед первым встречным, лишь бы того объявили царём. — За Адмирала он воевать не пошёл, — заметил я, — хотя тот объявил себя верховным правителем. — Адмирал был равным ему аристократом, — ответил Гневомир, — а царь – он ведь всегда чуточку повыше стоит. Перед ним так приятно ломать спину и падать на колени. Однако ни один из полковников Урдских добровольцев не разделял мыслей Гневомира. Это легко читалось по их лицам. Вели им сейчас новоявленный царь – и они вслед за Чёрным бароном рухнут на колени, и поползут лобызать протянутую десницу. И в этот миг меня пронзил острый, как бритва, вопрос: почему я – человек из семьи далеко не простой, из пускай не аристократического, но дворянского рода, веками служившего царю, — не испытываю того щенячьего восторга перед царственной особой? Видимо, я стал слишком уж народником за годы, проведённые на службе в страже, чтобы опуститься перед кем-либо на колени, и радоваться этому до глубины души. Я уже слишком хорошо научился ходить прямо, и нести ответственность на собственных плечах. (обратно)Глава 4
Заседания штаба корпуса облоги всегда выглядели крайне живописно. И не только из-за сиверовских бунчужных и хорунжих, обрядившихся в разноцветные жупаны и высокие папахи, украшенные неизменными черепами и рунками – символами власти гайдамацких командиров. Не из-за длинных усов и длинных же трубок, что курили гайдамаки во время заседаний. И чубы, воинственно торчащие из-под фуражек, тоже были ни при чём. Нет, самым важным было поведение этих людей. Все заседания могли показаться человеку несведущему весьма далёкими от того, какими их представляют себе профессиональные военные разных стран, включая и народных командиров Урда. Не было тут места спокойному обсуждению стратегии и тактики. Да и спокойствию вообще. Здесь драли глотки с такой силой, что выходили из штаба корпуса охрипшими, а после не могли по несколько дней нормально говорить. И всё-таки именно на таких вот совещаниях и рождалась стратегия и тактика осады города, ставшего столицей самопровозглашённой Державы. — Гэть! — надрываются разом несколько лужёных гайдамацких глоток. — Труса гэть! Долой! Выступавший перед старшинами одевшихся в синие и красные жупаны гайдамаков штабной офицер поправил пенсне. Он выглядел неуместно среди них – настоящей белой вороной смотрелся в зелёном мундире с синими петлицами. Однако, не обращая внимания на оскорбительные выкрики, продолжал гнуть свою линию. — Без артиллерии, сосредоточенной в руках полковника Болботуна, нам города не взять. В нём сосредоточены значительные массы войск, как Гетмана, так и генерала Брунике. И пускай у нас превосходство в численности, но по пулемётно-пушечному вооружению превосходят нас вдвое, если не больше. — А что же полковник Болботун?! — подскочил со своего места Козырь. — Где он сейчас?! — Козырь, будто бы ища взглядом Болботуна, огляделся вокруг себя. — Покуда мы тут болтаем, он кровью истекает в схватке с двумя армиями народников! А тут, спадары, лясы точим, покуда он кровью истекает – и шлёт нам своих людей. Он помощи просит, а мы говорим, говорим, глотки рвём – да всё без толку. Топчемся на окраинах города, и ни туда, ни сюда. А не довольно ли нам топтаться, спадары! А не пора ли нам ударить по городу в ружья и шашки! — Добро! — поддержали его гайдамаки. — Добро! Брать город в шашки! — Вот подобные волюнтаристские заявления приведут нас к краху всего дела… — попытался встрять выступавший командир корпуса облоги полковник Торопец, но Козырь легко перебил его. — Ты такими словами тут в нас не бросайся – мы их не разумеем всё равно. А разумеем мы вот что. Ежели не будем мы сейчас действовать, то окажемся зажатыми промежду молотом и наковальней. Размажут нас народники тонким слоем по блицкриговским боевым порядкам. Сейчас к народникам подкрепление пришло – из-под освобождённого Бадкубе конная армия Будиволны, и из столицы ещё одна. В ней густо молодогвардейцев – пешие и конные полки. А командует той второй армией генерал Хлад. Дрались уже пару раз мои хлопцы с теми молодогвардейцами – и, скажу вам, злые они враги. Очень злые. Один мой разъезд порубали под корень, а из второго только единый человек живым выбрался, да тот порубанный весь. А ещё Болботун доносит о броневиках, что привёл с собой генерал Хлад, об аэропланах и о бронепоезде. В общем, народники готовят прорыв. И Болботун уверен – этого прорыва его истекающей кровью армии уже не сдюжить. Попрощался он со всеми нами через своего человека, что присылал в штаб корпуса. Эти слова заставили собравшихся в штабе гайдамаков притихнуть. Все знали отчаянного рубаку полковника Болботуна. Он сам водил не раз в рейды по тылам народников или гетманцев своих черношлычников, и выходил всякий раз сухим из воды. За его голову блицкриговское командование даже назначило внушительную цену, да только взять эти деньги никто не решался. Сам Болботун легко мог заставить любого расстаться со своей головой. А тут выходит он прощается с боевыми товарищами заочно – через присланного в штаб с последним возможно донесением человека. — И что вы хотите нам предложить, спадар полковник Козырь? — спросил у него Торопец. — А действовать мы должны, вот что! — рубанул ладонью воздух, будто шашкой, Козырь. — И есть у нас, по моему разумению, спадары, только два пути. Либо пойти город с шашки брать, да повыбить из него всю сволочь, что там засела. Либо ударить по народникам первыми – покуда те ещё только с силами собираются. И либо победить – либо смерть принять гайдамацкую! — Гойда! — взорвался криком штаб. — Добро! Гойда! Бить сволочей! На народников! На город! Гетмана гэть! Лицо полковника Козыря рассекла хищная улыбка. Он, наконец, добился своего – корпус облоги теперь уже не успокоится. Пришло его время – время шашки и винта. Время действия. И никакой Торопец, который вопреки имени, никуда никогда не торопится, его уже не остановит.Смена звания ничуть не изменила Хлада – пускай он раньше звался генералом, а теперь только начальником штаба, но это был всё тот же Хлад. Страшный человек, про которого ходило просто невероятное количество самых пугающих слухов. Он коллекционировал их и старался соответствовать. Поговаривали, что сам Чёрный барон – человек жестокий и отнюдь не чуждый насилия, опасается его. Не было у народников более страшного врага на последнем этапе Гражданской войны, чем генерал Хлад. И тем удивительней был тот факт, что он не только отказался в эмиграции присоединиться к добровольцам Чёрного барона, но и поверил в амнистию, объявленную конвентом, и вернулся на родину. Ещё удивительней было и то, что его не арестовали, а отправили в недавно созданную для народных командиров академию, где он преподавал военную науку вчерашним врагам. И не было у командарма Будиволны более страшного врага, чем Хлад. А вот теперь в армию, которой командовал Будиволна, Хлада назначили начальником штаба. Он прибыл на бронепоезде прямо из столицы, привёз с собой целый эшелон подкрепления. Всё больше молодогвардейцев. Теперь среди них были в основном конники – лихие ребята в синих куртках с позументом и красных штанах, вооружённые карабинами и шашками. Они очень нравились славному коннику Будиволне, и с их командиром он сразу попытался завести дружбу. Однако дружбы не получилось. Командир молодогвардейцев оказался таким же нелюдимым и мрачным, как и комдив Кудряй. Хотя имя у него было задорное, никак не подходящее к поведению – звали его Улыба. Вот только улыбался он редко. Первое же заседание штаба стало для Будиволны настоящим испытанием. Он не забыл дурацкого инцидента, приключившегося во время его обучения в академии у Хлада. Не забыл его, конечно же, и сам Хлад. Запавшие глаза начштаба,напоминающие два пистолетных дула, глядели на командарма с заметной иронией. Будиволна старался её попросту не замечать, но получалось у него плохо. Потому говорил Хлад как всегда язвительно и в выражениях не стеснялся. — Подкрепления присланы вам, товарищ командарм, не для того, чтобы разбазаривать их в атаках на Сивера. Не этот самопровозглашённый атаман наш враг в Прияворье. Он и его гайдамаки всего лишь досадная помеха на пути к Гетману и войскам Блицкрига. — Но эти вот гайдамаки нас сильно треплют, — ответил, стараясь говорить как можно спокойнее, Будиволна. — А Болботун упёрся на своих рубежах – и без решительных действий нам его не выбить. Мелкие же бои только изматывают и обескровливают нашу армию. — Не столь сильно, как обескровит её бой с этим самым Болботуном, который действительно хорошо закрепился на своих позициях. Я не отрицаю, что прорывать его линию обороны надо, но для начала необходимо понять, куда нанесут удар основные силы Сивера – все его синежупанники с красножупанниками. Мы должны планомерно давить на Болботуна, тем более, сил у нас заметно прибавилось. Когда же Сивер, а если быть точным, то Торопец решится, наконец, хотя на какие-то действия, вот тогда мы и ударим всей силой. Единым кулаком. — У Торопца только две дороги, — заявил Будиволна. — На столицу Гетманской Державы, или на нас. — Вот именно, — кивнул Хлад, — и как только он пойдёт по одной из этих дорог, мы либо ударим ему в тыл, смяв измотанные боями полки Болботуна, либо ударим навстречу, и разобьём в одном сражении. Возможно, кровопролитном, но после него Прияворье навсегда забудет о Сивере и его гайдамаках, а мы двинемся всеми силами на Гетмана. — Ну а если Торопец ни на что не решится? — задал не слишком-то нужный вопрос Будиволна, хотя ответ был ему понятен ещё до того, как он начал произносить первые слова. — Тогда мы сомнём Болботуна, и размажем разноцветные жупаны Сивера по линии обороны Блицкрига и Гетмана, а после спокойно займёмся уже ими. Это был бы лучший вариант развития событий, но я в него, честно говоря, не особенно верю. Торопца всё-таки не стоит недооценивать – как и любого врага. Мы за это заплатили дорогой ценой в Гражданскую. Будиволна бросил на него удивлённый взгляд. Лицо Хлада исказила его знаменитая неприятная усмешка – вот только сегодня в ней было очень много печали. По окончании заседания штаб постановил идти на город. Болботун ещё какое-то время продержится против народников, а если и нет, то слава его – герою Прияворья. Главной же целью гайдамаков был город, ставший столицей Гетманской Державы. Взяв его, Сивер становился не просто атаманом, но правителем этой, наверное, самой молодой страны. И уже сам мог вести переговоры с кем угодно, хоть с Котсуолдом, хоть с Блицкригом, хоть с Заокеанией. Город брать надо было, в самом деле, быстро – на пику, на шашку. Долгую облогу устраивать уже некогда – с тылу поджимают народники, и сколько ещё продержится Болботун, непонятно. Руководить атакой выпало не кому иному, как полковнику Козырю. Ведь он так страстно призывал к действию, что распалил в душах гайдамаков настоящий пожар. И покуда этот пожар не утих – надо было вести армию Сивера в бой. Да и все согласились, лучше Козыря со стремительной атакой на город никто не справится. Так в одночасье из командиров полка Козырь стал командующим всеми гайдамацкими силами. К чести его надо сказать, что полковник не растерялся даже в первые минуты, когда старшины приняли решение. Он поднялся со своего места, поклонился старшинам, как положено, и обратился к полковнику Торопцу. — Ты славно город обложил, спадар, но теперь пришло время его взять. И сжал правую руку в кулак. Этот жест особенно пришёлся по душе старшинам. И вот теперь конно-партизанский полк Козыря первым шёл на город. С помощью всё того же Торопца был разработан план стремительного взятия Гетманской столицы. Гайдамаки шли тремя большими колоннами, беря город в своеобразные клещи. Им предстояло столкнуться не только с недавно сформированными стрельцами, но и с куда более опасным противником, которым являлись блицкриговцы фельдмаршала Брунике. Разведка докладывала, что город очень хорошо укреплён, и что атакующих встретят не только штыки и пулемёты, но батареи орудий. Казалось бы, стоит поглядеть на город через бинокль – и идти на штурм расхочется в одночасье. Все ближние пригороды и слободки укреплены не хуже фортов в том же Соловце, щетинятся орудийными стволами. Да и сам город представляет собой настоящую крепость. Весь вид его говорит – только сунься, вражина, мигом получишь такого пинка, что и думать забудешь о том, чтобы снова лезть в драку. Да только ничего из этого не могло смутить отчаянных гайдамаков. Если уж решили они взять город – как бы ни был тот укреплён, а они его возьмут. Не считаясь с потерями. — Так, хлопцы, — кивнул Козырь, опуская бинокль, — мы вовремя вышли на рубеж. Теперь ждём ракеты от остальных командиров направлений. Как только полковник стал командующим всей гайдамацкой армией, в нём словно поубавилось былой лихости. Её сменила какая-то неведомая ранее степенность, которая присуща обыкновенно только старшинам. «Эдак наш полковник скоро трубу с чубуком курить зачнёт», — добро посмеивались гайдамаки конно-партизанского полка. Они-то знали Козыря совсем другим. Вот в небо взлетела синяя ракета – значит, синие жупаны подошли на позиции. Не отстала от неё и зелёная – это уже немногочисленная артиллерия. — Как спочнут палить на левом фланге, — произнёс Козырь, берясь за рукоять тяжёлой шашки, — так атаку труби. Ударим зараз всем гуртом нашей кавалерии, а там синежупанная пехота подтянется. Пушки ударили вразнобой. И опытное ухо Козыря определило, что орудий очень мало. Ведь большая часть осталась у Болботуна, обороняющего сейчас рубежи против народников. А эти – всё, что удалось наскрести со всего войска. Забирали даже приписанные к пехотным полкам орудия малых калибров. Всё, что могли, сбили в одну большую батарею, которую прикрывали два полка Железной дивизии, сформированной из профессиональных военных с опытом ещё Первой войны. Они должны были костьми лечь, а не допустить врага к пушкам. В этом крылся главный и единственный обманный манёвр армии Козыря. Ведь кому может прийти в голову штурмовать город без поддержки орудийного огня – хотя бы и такого куцего. А значит, главный удар будет нанесён именно на том направлении, где стоят пушки. И потому умирают за них солдаты в зелёных гимнастёрках. На самом же деле главный удар будет наносить даже не конница – слишком уж велика опасность ей разбиться о боевые порядки врага. Ведь и стрельцы Гетмана, и особенно солдаты Брунике не побегут, только завидев налетающие красножупанные эскадроны. Они будут драться до конца – до последнего солдата, отлично зная, гайдамаки пленных не берут. Вот потому-то основной удар по замыслу Торопца, и Козырь вынужден был, смирив гордость, согласиться с этим, нанесёт именно масса синежупанной пехоты. — Ну, хлопцы, разом! — вскинул над головой шашку Козырь. — Бей! И затрубили горнисты – понеслись звонкие ноты над головами в высоких папахах. Вылетели из ножен шашки. Ударили гайдамаки каблуками коней. И ринулась на город громадная лава, будто сама смерть обрушилась на него. С правого фланга куда спокойней и размеренней наступала пехота. Казалось, земля потемнела от синих жупанов. Пляшут на ветру длинные хвосты на шапках. Идут в атаку полки за полками. Город ответил им пушками. Начали рваться снаряды, выбивая из сёдел лихих гайдамаков Козыря. Разносили осколочные снаряды разом по десятку человек, оставляя после лишь кровавые ошмётки да обрывки синих жупанов. Но это не могло остановить наступления. Не смогли и пулемёты. Они захлёбывались огнём, поливали врага длинными, во всю ленту, очередями. Перегревались кожухи, исходя паром. А гайдамаки продолжали наступать. Вот первые красножупанники, во главе с самим Козырем, которого, казалось, не берёт ни пуля, ни осколок, ворвались в слободку, что меньше чем в полуверсте от первых городских домов. Пошли в дело тяжёлые шашки. Как сто и двести лет назад, рубили с седла всадники пешего врага, а тот отвечал им выстрелами из ружей и примкнутыми штыками. Кровавая схватка длилась в этот раз недолго. Слишком уж много было конников, и слишком мало гетманских стрельцов обороняло слободку. Их выбили в считанные минуты, никого не оставив в живых. Правда, никто и не бросил винтовку, чтобы сдаться на милость врагу. А вот уже и городские окраины. Горят несколько соседних слободок – их подожгли больше из озорства. Ну и чтобы выкурить немногих засевших в домах стрельцов. Теперь конная лава растекается по улицам, втягиваясь в город. Громадная река разбивается на отдельные ручьи и ручейки. — Хорошо идём, спадар полковник! — выкликает лихой гайдамак. Шашка его по самую рукоять залита кровью. Кровь на жупане – скорее всего чужая. Лицо перепачкано сажей. — Слишком легко, — отвечает ему Козырь. — Слишком. И почему не видать блицкриговцев? Одни только стрельцы. — Ай! — машет рукой лихой гайдамак и подгоняет коня. Никаких других слов для ставшего слишком уж степенным, будто старшина, Козыря у него не находится. И почти сразу же раздаётся режущий ухо свист. А следом за ним залп! Пехота шла не так лихо и быстро, как конные гайдамаки. Но и было её в несколько раз больше. Синежупанники столь же легко прорвались через слободы, окружавшие город. Только им пришлось пожечь почти все – слишком уж упорно оборонялись в них гетманские стрельцы, часто используя дома как своего рода укрепления, поливая оттуда всех и вся из пулемётов. Такие забрасывали гранатами и поджигали для пущей верности. И вот уже и пехотные полки втягиваются в город. Синежупанники ещё сильнее походят на реку. Они шагают плотными рядами, ощетинившись ружейными стволами во все стороны. Катят пулемёты, расчёты которых готовы мгновенно залечь, чтобы дать отпор любому врагу. Там, где идут пехотинцы, свиста нет. По ним сразу открывают ураганный огонь. На патроны не скупятся. Пулемёты выплёвывают ленты в одну бесконечно длинную очередь. Синие жупаны тут же принимаются палить в ответ. Строй пехоты как будто взрывается единым мощным залпом, окутывается клубами едкого порохового дыма. В окна домов летят разом сотни гранат. Пулемётчики валятся на землю, но далеко не все они убиты или ранены, просто только так можно открыть по врагу ответный огонь. Стиснутые узостью улиц, синежупанники прорываются на большие площади, где уже можно вздохнуть спокойно. Можно было бы – если бы не цепи солдат в серой форме Блицкрига и зелёной – гетманских стрельцов. А ещё чёрно-белой – бельковцев, чёрно-красной – вешняковцев и зелёной, ещё царских времён, — дроздовцев. Залпами встретили они выбравшихся из теснины улиц и улочек гайдамаков. Кинжальный огонь пулемётов рассекал только начавших строиться хоть в какое-то подобие боевых порядков синежупанников. Те отстреливались, хоть и валились на окровавленную мостовую едва ли не сотнями. Самые же отчаянные ринулись на врага в штыковую. И если бы было их больше, то исход боя мог бы оказаться совсем иным. Но их оказалось слишком мало, чтобы переломить ситуацию даже на одной площади или широкой улице, перегороженной вражескими цепями. И пехота отхлынула от города. Отступали полки, преследуемые врагом. Синежупанники продолжали отстреливаться, хотя патронов оставалось очень мало. А там, где их всё же настигали, отбивались штыками до последнего. Никто и не подумал сдаться в плен. А вот те, кто вносил панику, обращаясь в бегство, были, что уж греха таить. Ослабели духом гайдамаки под таким сильным истребляющим огнём. Они неслись через сгоревшие слободки, срывая с себя синие жупаны и хвостатые шапки, закидывая куда подальше винтовки. Они бежали от верной смерти. Да только убежать от неё им было не суждено. Потому что надо городом поднимались аэропланы. Они заходили на боевой разворот, расстреливая отступающих гайдамаков, обращая в бегство даже самых крепких духом. Ведь как тут не побежать, когда по тебе палят со всех сторон, да ещё и сверху. Там же, где синежупанники организовывали хоть какие-то очаги сопротивления, сбиваясь в большие группы, тут же сыпались бомбы. Конечно, не столь страшные, как обрушивали на города крепости небесные корабли, но и их вполне хватало. Когда рядом с тобой сразу пять или шесть боевых товарищей в одну секунду превращаются в кровавые ошмётки, это очень страшно. Когда наступаешь, это ещё можно пережить, ведь идёшь на врага, и всегда можешь подогнать себя мыслью о том, что отомстишь. Но если отступаешь – тут совсем другое дело. Солнце только-только начало клониться к закату, когда последние войска гайдамаков отошли далеко от города. Корпус облоги был разбит наголову и рассеян по окрестным лесам и болотам. (обратно)
Глава 5
Расстреливать бегущих гайдамаков было то ещё удовольствие. Никогда не любил убивать беззащитных. И пускай все они были те ещё разбойники, и пролили немало крови – один штурм слободок, окружающих Гетманскую столицу чего стоит! — но передо мной они были беззащитнее овец на бойне. Собственно говоря, то, что мы учиняли сейчас в небе, и было самой настоящей бойне. Мы заходили на цели, поливая их длинными очередями из пулемётов. Предпочтение отдавали большим скоплениям противника. Достаточно было пройтись один только раз, чтобы превратить вроде бы организованную даже готовую к сопротивлению группу людей в беспорядочно мечущуюся толпу, в которой каждый думает лишь о том, чтобы спасти свою шкуру. Одно радует – избиение это продлилось недолго. Мы даже боеприпасы истратить все не успели, когда над городом взвились сразу пять зелёных ракет. Это был сигнал возвращаться. Мы сделали своё дело – окончательно рассеяли получившую серьёзный удар армию сиверцев. Уничтожили, наверное, половину её солдат, а сколько ещё предпочтёт дезертировать, лишь бы снова не столкнуться со страшными аэропланами и солдатами Гетмана и его союзников – никому неведомо. Вот только я с уверенностью мог сказать – таких будет много, очень много. Мы вернулись на спешно оборудованное лётное поле. Я выбрался из аэроплана и наблюдал за техниками, что возились с ним. Правда, больше для виду – в ремонте он, ясно дело, не нуждался, а пополнить боеприпасы не требовалось. Схватка для нас закончилась, едва успев начаться. После церемонии принесения присяги Чёрным бароном мы почти сразу покинули здание блицкриговского посольства. Претендент на урдский престол произнёс короткую, но вдохновенную речь о том, что скоро он снова займёт полагающееся ему по праву рождение место, и конечно не забудет тех, кто остался ему верен, и помог снова взойти на престол. После этого нам представили фюрста Росена – им оказался тот самый здоровяк в генеральском мундире, и Бушуя Ерлыкова – представителя древнего аристократического рода. Вроде бы оба находились постоянно при урдском царе в изгнании, и потому он обещал обоих сделать своими ближайшими сановниками, как только займёт престол, разумеется. Все понимали, что до этого ещё очень далеко. Ни претендент на трон, ни генерал-кайзер не питали особых иллюзий на этот счёт. Быть может, и поэтому ещё собрание в посольстве было столь недолгим. Ведь уже на следующий день, как объявили нам, армия выдвинется в поход на Урд. И возглавлять её будет уже лично самодержец. — К слову сказать, — заметил генерал-кайзер, обращаясь к Чёрному барону, уже в самом конце приёма, — я не отказываюсь от своих обязательств по найму добровольцев. Урдское царство – мой союзник и я предоставляю ему не только своих солдат в помощь, но и оплачиваю все наёмные части. Даже те, что уже присягнули в верности престолу. — Умный ход, — покачал головой Гневомир. — Весьма умный. Теперь уже никто не скажет, что генерал-кайзер достал из-за печки урдского царя единственно для того, чтобы не платить своим наёмникам. Собственно, сразу после этого, мы распрощались с принимающей стороной, и покинули посольство. На обратном пути все молчали, но не подавленно. Каждый из полковников сейчас напряжённо обдумывал сложившуюся ситуацию – это было написано на их лицах. Я же размышлял лишь об одном – успею ли завтра заскочить к котсуолдскому агенту, чтобы сообщить через него новость о появлении претендента на урдский престол половине разведок Континента. И не будет ли моя отлучка в день выступления выглядеть подозрительно. Однако решил всё-таки рискнуть. Быть может, даже открыть карты перед Бригадиром. Вряд ли тот станет хранить верность нашему нанимателю – ведь я чувствовал, в душе он не меньше нашего противится этому контракту. Слишком уж долго пришлось ему драться против Блицкрига, чтобы теперь так вот запросто перейти на его сторону. Готлинд был мрачнее тучи. Он без надобности наорал на техника, залезшего зачем-то в двигатель его безразгонника, и теперь вся аэродромная обслуга от него просто шарахалась. — Что с тобой такое? — рискнул я подойти к нему, попытаться хоть немного успокоить. После того, как мы объединили усилия с Гневомиром, Готлинд стал мне не то, чтобы другом, но приятелем я его назвать мог. Пускай он и держался всегда немного обособленно, никогда не летал с ведомым, предпочитая одиночный бой, но мы стали перекидываться короткими фразами за обедом и ужином. Да время в дороге всё чаще коротали втроём – Готлинд, я и Гневомир. Правда, почти все наши разговоры скатывались в одну плоскость – борьбу с неведомым врагом. Мы слабо представляли себе, как вообще можно бороться с теми, кого вроде бы и нет, и мы только сталкиваемся с последствиями их бурной деятельности. — Терпеть не могу такое, — сплюнул под ноги Готлинд. — Мерзость, а не бой. Мы должны драться в небе, а не убивать беззащитных людей на земле. По мне палили снизу из винтовок, даже из пистолетов, и ведь знали, что толку не будет, но всё равно палили. А надо было бежать – без оглядки бежать, спасаться. — В Гражданскую мы как-то сбили аэроплан из винтовок, — сказал я. — Он заходил так же как и мы сейчас – вроде бы безнаказанно, расстреливал бойцов. А мы в ответ принялись стрелять – пачками патроны расстреливали в него. И то ли он нагло слишком повёл себя – низко зашёл в очередной раз, то ли то, что мы всем взводом палили по нему, сыграло-таки роль. Но мы пробили ему двигатель – и он рухнул в двух верстах от наших позиций. — Это ты меня сейчас так успокаиваешь? — рассмеялся Готлинд. — Странный способ. — Так ведь сработало же, — в тон ему ответил я. — Странные вы всё же ребята, урдцы, — усмехнулся летун. — Никогда мне вас не понять – сколько бы ни прожил рядом с вами. И через что бы ни прошёл. Я только плечами пожал, вроде бы и признавая его правоту, и не соглашаясь напрямую. Однако мысли мои теперь текли в совершенно определённом направлении. К примеру, мне никогда не понять котсуолдского агента, хотя он, вроде бы, такой же урдец, как и я. Отлучиться из расположения нашей эскадрильи оказалось достаточно просто. Я даже не надеялся на такое развитие событий. Я всего лишь уведомил Аспиранта о том, что покидаю лётное поле и заверить его, что хорошо помню во сколько требуется быть на вокзале. В этот раз мы отправлялись в длительное путешествие по железной дороге – небесный флот Блицкрига едва ли не в полном составе отправился на ремонт. Ещё сильнее меня удивило то, что не я один покидал расположение – едва ли не все летуны эскадрильи отправились в город, чтобы погудеть как следует перед отправкой на восточный фронт. А уж что там творится, мы много узнали по дороге. Летуны Блицкрига, которые ехали вместе с нами, удовольствием делились впечатлениями от войны в Прияворье. Я заскочил на подножку отправляющегося трамвая в самый последний момент. Кондуктор, сидевший за рычагами, покосился на меня с явным неодобрением, но мне оставалось только улыбнуться ему в ответ, да развести руками. — Летун, — буркнул он себе под нос. — И на земле летать норовит. Только войдя в вагон, я заметил, что в нём одни только блицкриговцы – офицеры в невысоких чинах да держащиеся обособленно унтера. Но ни одного рядового. — Видимо, я еду в самом охраняемом трамвае во всей столице Нейстрии, — усмехнулся я, присаживаясь на свободное место рядом с молодым пехотным лейтенантом. — Или в самом опасном – это ещё как посмотреть, — ответил мне лейтенант в том же весёлом тоне. — Для франтирёров наш трамвай лучшая мишень. Лучше не придумать просто. Но мы решили собираться компаниями побольше и занимать целый вагон после пары статеек в столичных газетах. В них нас обвиняли в том, что мы, мол, намеренно загоняем побольше столичных обывателей в трамваи, прикрываясь ими от франтирёров. — А это было бы разумно, — пожал плечами я. — Возможно, — заметил длинноусый капитан, сидевший напротив нас с лейтенантом. Он был старшим в вагоне и по званию, и по возрасту. — Если бы это на самом деле останавливало франтирёров. А так мы им просто не даём в руки лишних козырей. Разговор на этот как-то сам собой прекратился. Дальше мы ехали молча. Да и остальные офицеры особенно не болтали. Вообще в вагоне чувствовалось напряжение, словно все подспудно ждали нападения франтирёров. Однако его к счастью для меня не случилось. По крайней мере, пока я был в трамвае. Я вышел на смутно знакомой остановке и быстрым шагом направился к дому котсуолдского агента. Время уже начинало поджимать, и если трамвай, едущий до вокзала, задержится, то мне придётся срочно ловить фиакр или такси. А это стало бы сильным ударом по карману. Расплатиться, конечно, денег хватит, но при грабительских ценах, установившихся в столице Нейстрии, эта поездка оставит в моих карманах меньше половины наличных средств, полученных за сражение над Дёйнкирхе. Когда я постучал в зелёные ставни дома котсуолдского агента, он открыл их далеко не сразу. Я уж было собрался повторно стукнуть по ним пару раз, но тут одна створка приоткрылась, и в неё высунулось знакомое лицо. — Снова вы, — недовольным тоном произнёс агент. — Ночевать негде? Тогда приходите вечером – хозяева дома не слишком любят, когда у меня подолгу торчат незнакомцы. — Я не буду даже заходить, — отмахнулся я. — Передайте нашим общим друзьям, что Блицкриг готовит атаку на восточном фронте. Скорее всего, будет масштабное наступление на Урд. И обязательно сообщите, что генерал-кайзер вытащил из-за печки претендента на престол. Тому уже присягнул Чёрный барон. — Вы серьёзно сейчас насчёт царственной особы государя? — побледнел непонятно из-за чего агент. — Неужели снова на трон воссядет законный самодержец? — Если и воссядет, — зло ответил я, — то будет всего лишь безвольной марионеткой Блицкрига, как нынешний майордом Нейстрии. Агент ничего говорить не стал, он просто захлопнул перед моим лицом ставень. Я сплюнул под ноги. От поведения его просто зло брало. Откуда столько слепой веры в какого-то эфемерного государя. Неужели Революция ничему не научила нас? Почему всем так тяжело стоять прямо и нести на своих плечах груз ответственности за свои действия? Отчего так хочется повалиться в ноги, пускай даже тирану, лишь бы он думал на всех и решал за всех, а остальные только выполняли его указания. Без раздумий и колебаний – с радостью от осознания того, что ими правят, а они свалили на другого, более умного, а главное обличённого властью, всю ответственность. С такими вот мыслями я добрался до трамвайной остановки. До вокзала я катил в вагоне, где не было ни одного блицкриговца. Однако из-за косых взглядов, что бросали на меня обыватели нейстрийской столицы, мне становилось не по себе. В конце концов я поймал себя на том, что в вагоне, полном офицеров Блицкрига, на который вполне могут напасть бомбисты-франтирёры, я чувствовал себя отчего-то намного уютней и спокойней. Пускай это и противоречило логике. Команды покинуть лётное поле, почему-то всё не было и не было, и я уже начал подозревать, что происходит нечто неладное. Быть может, сиверцы собрались силами или к ним подошли подкрепления, и они готовят новый удар на город. А может быть, первая атака была только удачно поставленным спектаклем, и прямо сейчас на столицу Державы обрушиваются свежие дивизии в синих и красных жупанах. Но всё оказалось намного проще. Примерно через четверть часа после посадки, к нам подошёл Аспирант, и сообщил, что мы должны быть готовы взлететь в ближайшее время. — Потому техники сразу и накинулись на аэропланы, — сказал он. — Приказ был готовить их к повторному взлёту в кратчайшие сроки. Мы не сильно умаялись во время самого сражения, а потому нам приказано провести разведку окрестностей города. И прикрыть кавалерию – сейчас из города выходит несколько эскадронов. Собираются как следует пройтись по рассеянным войскам Сивера, не дать им снова объединиться. Ну и перебить как можно больше, пока они ещё не оправились от первого шока. — И чего их прикрывать? — пожал плечами Готлинд, которому новая боевая задача пришлась явно не по душе. — Сами не справятся с разгромленным противником? — С кем они там справятся, а с кем – нет, уже их дело, — отрезал Аспирант. — А наше, если ты ещё не забыл, выполнять приказы нанимателя. Нам за это платят – ты ещё не забыл про это, Готлинд? Летун покраснел. Конечно, кому будет приятно, когда его отчитывают прямо перед боевыми товарищами. Но если честно было за что. Аспирант полностью прав – Готлинд позволил своей неприязни взять верх над разумом. Как бы то ни было, а пока мы наёмники на службе у генерал-кайзера, то должны выполнять все приказы его командования. Если не нравится такой расклад, всегда можно уйти. Вот только идти-то Готлинду как раз некуда. Наверное, из-за этого он и бесится. — По машинам, — скомандовал Аспирант. — Поднимаемся в небо через пять минут. Дорога до восточного фронта оказалась удивительно недолгой, хотя все мы настроились на месяцы тряски в вагонах. И на удивление приятной. Потому что всем наёмным офицерам и летунам в том числе выделили нормальные вагоны с отдельными купе на двух человек. Компанию мне составил Оргард, который, несмотря на живой характер, оказался вполне сносным соседом. Главной его особенностью, что меня обрадовала, стало то, что он ложился спать очень рано и вставал очень поздно. Словно в поезде он впал в некую спячку. — Терпеть не могу поезда, — пожаловался он мне в первый же вечер, когда мы только отправились в наше путешествие по железной дороге. — От этого перестука меня постоянно в сон клонит. Хорошо ещё, что не укачивает. И ты следи, — он густо покраснел при этих словах, — чтобы я не сыграл с койки. Бывает со мной такое в поездах. — Особенно когда они ночью внезапно трогаются, — кивнул я. — Со всеми бывает. Наш эшелон мчался почти без остановок. Мы пролетели Нейстрию, оккупированные её регионы. После промчались через пару курфюршеств Блицкрига. И всё почти без остановок, лишь только для заправки локомотивов углём и водой. Поговаривали, что нам уступали дорогу даже санитарные поезда, а ведь они всегда пользовались приоритетом, и это их право никогда не обсуждалось даже. Однако насколько правдивы были эти слухи мы, конечно же, не знали – и верить им или нет, оставалось делом каждого. А потом потянулась прифронтовая полоса. Движение нашего эшелона заметно замедлилось. Нас не останавливали для проверок и по-прежнему продолжали уступать дорогу, вот только состояние полотна оставляло желать лучшего. Сразу видно, что тут прокатилась война – серьёзной скорости на не раз и не два взорванных и после наскоро замененных рельсах уже не разовьёшь. Да и заправки иногда приходилось ждать часами. Ведь угля или даже воды могло попросту не оказаться на той станции, где мы остановились. И тогда самое парадоксальное, нам приходилось ждать эшелон с углём, чтобы наполнить свои тендеры, или торчать на станции, пока мобилизованные местные солдаты-тыловики подвезут воду и зальют её в баки паровозов. Когда же мы миновали границу с Державой, въехав в область уже активных боевых действий, нам в сопровождение выдали сразу бронепоезд. Не слишком большой, но весьма внушительно ощетинившийся стволами орудий, какими не побрезговал бы и небесный фрегат. Вот тогда сразу стало ясно – где на самом деле идёт война. Ведь даже оказавшись в прифронтовой полосе, в нескольких сотнях вёрст от имперских окопов, таких мер предосторожности не предпринимали. — Конница этой молодой гвардии урдцев совсем распоясалась, говорят, — сообщил мне Оргард. — Рейды устраивают что ни день – и нападают даже на эшелоны, которые не охраняют как наш бронепоезд. — И как же они останавливают эшелоны? — спросил я больше ради того, чтобы поддержать разговор. Невыносимо скучно было путешествовать в молчании, глядя в окно на унылые пейзажи обезображенного войной края. — Да по старинке, — усмехнулся Оргард, — кидают на полотно несколько брёвен, чтобы дальше ехать не смогли – локомотив, конечно, тормозит, и на него налетают со всех сторон. Поговаривают, что несколько эшелонов вырезали подчистую. Но обычно ограничиваются простым налётом – перебьют сколько смогут и отступают, пока на место не прибыло подкрепление или аэропланы не пригонят. Ну или пока не разберут завал под пулями и дальше эшелон не покатит. — Про те, что полностью вырезали, врут, — убеждённо заявил я. — Вряд ли стали бы прямо в вагоны врываться – это не обывателей заокеанских грабить. Тут в каждом вагоне полным-полно вооружённого народа – перестреляют в один момент. Оргард пожал плечами с видом – за что купил, за то и продаю, но тут же наклонился ко мне и почти шёпотом заговорил: — Говорят, только очень-очень тихо, что пули этих молодогвардейцев не берут. Такие слухи поползли ещё с Бадкубе, где впервые они появились, и сейчас не перестают говорить об этом. Мол, можно очередь из пулемёта всадить в цепь молодогвардейцев – длинную очередь, во всю ленту, а им хоть бы хны, как наступала цепь в рост, так и идёт, ни один не покачнулся даже, не то чтобы залечь. — Такие слухи и в Первую войну ходили, — отмахнулся я. — Проще всего ведь списать на непонятно что успехи врагов. Оргард в ответ только снова плечами пожал, но видно было, что моим равнодушием к его словам он был явно почти обижен. Я был решительно настроен всего лишь покружить немного над рощами, окружающими город, не более того. Снова расстреливать сиверцев желания не было никакого. Пускай они и враги, но воевать с беспомощными я лично не нанимался. Да и мысли мои были заняты вовсе не этим. Я сейчас плыл по течению, позволяя ему кидать себя из стороны в сторону. Нашёл эскадрилью «Смерть», познакомился с Гневомиром и Готлиндом, двумя едва ли не самыми разыскиваемыми врагами народа, краем прикоснулся к некой тайне. Однако не сумел приблизиться к её разгадке ни на шаг, и Гневомир мне в этом помог слабо. Вся его история с уничтожением комплекса на Катанге и попыткой хотя бы найти загадочных людей, что стоят за всем этим, оказалась, пускай и жуткой, но не слишком информативной. Я и без его рассказа знал почти всё – фрагменты головоломки упорно не желали складываться в единое целое. Я сделал полный круг, прошёл по своему маршруту, не встретив внизу ни одной достойной цели. Даже будь я настроен намного решительней, всё равно, не стал бы тратить пули на те жалкие кучки сиверцев, что попадались мне. Я уже собирался разворачивать машину, ложась на обратный курс, когда увидел-таки нечто интересное. У крупной рощицы вот-вот должно было разыграться короткое, но кровопролитное сражение. Довольно большая группа всадников – потянет на полтора, если не два эскадрона – в красных жупанах готовилась дать отпор другой группе. И вот вторая привлекла моё внимание – она буквально приковала его к себе. Потому что одеты они были в знакомые серые чекмени с волчьими хвостами, переброшенными через левое плечо.Переметнувшийся на сторону Блицкрига Щекарь снова набрал свою Волчью сотню. В честь прибытия государя в столицу союзной теперь Урду Державы был устроен самый настоящий бал – прямо как до Революции. Давал его, конечно же, Гетман, и после происшествия, которое омрачило его, стал известен во всех газетах, как бал скрипа зубовного. Гетман собрал на балу всех представителей прессы – от каждой газеты или листка, что выходили в его столице, здесь было сразу два представителя. А некоторые явились даже с фотографами. И дело не только в том, что тут можно было нормально поесть – ведь из-за действий гайдамаков с продовольствием в городе давно уже были проблемы, и цены на еду поднимались день ото дня. Никто не желал пропустить такое событие, как встреча претендента на урдский престол и Гетмана. Вот потому карандаши и вечные перья замерли над блокнотами, а фотографы вскинули руки с лотками магниевых вспышек. Все ждали – какой же будет встреча. И дождались. Мы с Гневомиром снова оделись в мундиры, которые носили на приёме в блицкриговском посольстве в столице Нейстрии. Мы снова были приглашены – наверное, опять же из-за участия в том самом приёме. Чёрный барон в этот раз не стал сам приходить в наше расположение – с приглашением он прислал одного из своих адъютантов. Преисполненный достоинства на грани презрения ко всем окружающим адъютант, облачённый в чёрный мундир с неизменным золотым аксельбантом, передал Бригадиру, что двух его летунов, а именно меня и Гневомира, ждут в таком-то часу во дворце Гетмана, где будет дан бал в честь прибытия урдского царя. Мы стояли в одном ряду со знакомыми командирами «цветных» полков. На этот раз никаких разговоров не было. Все замерли в ожидании появления государя. По большому залу, где, собственно, давали бал, разлилось тягучее и тяжёлое, словно ртуть, напряжение. Я разглядывал Гетмана и его свиту. Сам он стоял в горделивой позе и казался неким фотонегативом Чёрного барона. Он тоже носил чекмень, только кипенно-белого цвета, но с теми же серебряными газырями, и богато украшенным талышским прямым кинжалом на поясе. Как и Чёрный барон, он гладко брил голову, а седеющие усы были почти незаметны на широком лице. Непонятно даже для чего их было вообще отпускать. За его спиной стояли два весьма примечательных человека – оба в белых чекменях и при кинжалах. Но только один выглядел настоящим гайдамаком, благодаря длинным, расходящимся в разные стороны седым бакенбардам, плавно перетекающим в бороду. Второй же был похож на хищника, а если быть точным, то на волка. Он глядел на мир исподлобья, словно оценивая всех и каждого, как возможных противников. И как показало развитие событий, эта точка зрения оказалась недалека от истины. Расписные двери высотой почти в два человеческих роста распахнулись – и в зал вошёл претендент на урдский престол, в сопровождении неизменных князя Росена и Бушуя Ярлыкова. Следом за ними, держась куда скромнее, зашли представители блицкриговского командования, во главе с фельдмаршалом Брунике. Они держались на некотором расстоянии от будущего государя, и потому воинский салют, отданный в его честь, не показался двусмысленным. — Я рад приветствовать на моей земле достойного союзника Державы, — обратился к царю Гетман. Он сразу расставлял все точки над i. Но и царь в долгу оставаться не собирался. — Я не ваш союзник, Гетман, и здесь нет никакой Державы, — отрезал он ледяным тоном. — И прибыл я в этот зал единственно для того, чтобы принять присягу верного мне вассала, что взял под управление Прияворье, отделив его от ненавистного мне Народного государства, как назвали моё царство наши общие враги. Царь сделал ещё несколько уверенных шагов и остановился точно посередине зала. Он ждал. Ждал Гетмана. Ждал что тот, как несколько недель назад Чёрный барон, подойдёт к нему и упадёт на колени, чтобы облобызать руку, принося тем самым вассальную присягу. Однако Гетман этого делать не собирался. — Прияворье нынче свободное государство, — заявил Гетман, — и им управляю я, как избранный от имени народа правитель. Вы же – лишь союзники моей Державы. Это слово «моей» резануло по ушам – как бы ни пришёл к власти Гетман, расставаться с нею добровольно он не собирался. Царь наклонил голову, став необычайно похожим на бычка, готового бодаться, но тут заговорил князь Росен. Он опередил царя на считанные мгновения, и потому ему не пришлось весьма невежливо перебивать своего государя. — Если вы не поняли, Гетман, то за нами стоит Блицкриг. Именно за нами стоят его штыки, — он сделал неопределённый жест, указав, как бы невзначай на фельдмаршала Брунике и его адъютантов. — А долго ли вы продержитесь против Сивера, я уже не говорю о народниках, без помощи Блицкрига? — У меня договор с генерал-кайзером! — вскрикнул Гетман, и голос его в этот момент, что называется, дал петуха. Все находящиеся в зале предпочли не заметить этой оплошности правителями самочинной Державы. И лишь Ярлыков позволил себе открыто усмехнуться. Наверное, разглядев улыбку, скривившую губы Ярлыкова, Гетман покраснел от гнева. — Прошу простить, — выступил вперёд фельдмаршал Брунике, — но никаких договоров с самопровозглашёнными державами, — он явно произнёс это слово именно с маленькой буквы, — у генерал-кайзера нет. Мои же слова относительно поддержки вы истолковали превратно. Мы готовы поддерживать вас, но лишь как верного вассала урдского престола, и того, кто занимает его. Теперь лицо Гетмана побелело. Он прямо сейчас, на глазах своей свиты, превращался из полноправного хозяина всей Державы, созданной его волевым решением, в вассала урдского престола. И ничего не мог с этим поделать. Абсолютно ничего. Ведь без блицкриговских штыков его Державе долго не продержаться. Её сломят гайдамаки Сивера ещё до того – нескольким стрелецким полкам, которыми располагал Гетман, нечего противопоставить этим отъявленным головорезам. А уж о Народной армии и говорить нечего. И выхода у него не осталось никакого. Он сделал несколько медленных шагов, словно оттягивая этот позорный момент, и опустился на колено перед царём. Тот протянул ему руку для вассального поцелуя. А вокруг вспыхивал магний. Фотокорреспонденты щёлкали и щёлкали, стараясь во всем подробностях запечатлеть этот исторический момент. Журналисты же бодро строчили в своих блокнотах хлёсткие фразы и фразочки для будущих репортажей. Один из них, наверное, в этот момент выводил на бумаге «бал скрипа зубовного» – три слова, которые станут едва ли не нарицательными, и так метко характеризуют то, что происходит сейчас в зале. Но мой взгляд приковал к себе не царь и не приложившийся к его руке белый, как мел, Гетман. Среди блицкриговских офицеров я увидел знакомого человека в сером чекмене с волчьим хвостом, переброшенным через левое плечо и эмблемой в виде оскаленной волчьей пасти на рукаве. На лице его играла нагловатая ухмылка, а левой рукой он то и дело подкручивал пшеничные усы. Я отлично знал его в лицо – и очень хотел прямо сейчас выхватить револьвер и разрядить его в это наглое лицо. В лицо атамана Щекаря. Тогда на балу скрипа зубовного я не мог ничего поделать. Я бы даже подобраться к Щекарю не смог – его всегда окружали несколько блицкриговских офицеров. Выхвати я при них револьвер из кобуры, и меня тут же повязали бы, не дав сделать и одного выстрела. Но, несмотря на все резоны, мне очень хотелось сделать эту глупость. Очевидную и бесполезную, но такую желанную. Быть может, шокированные моим поведением офицеры Блицкрига и сам Щекарь не успеют ничего предпринять до того, как будет слишком поздно. Но мне оставалось только мечтать о расправе над Щекарем все бесконечно долгие часы бала. А после стало не до того. И вот теперь я мог поквитаться с ним. Безнаказанно и свободно. Никто не узнает, кто расстрелял его Волчью сотню с воздуха. А конные гайдамаки расправятся с выжившими после моего налёта. Я развернул свой аэроплан, выходя в боевой разворот. Пальцы замерли на гашетках пулемётов. Глаза сузились, привычно ловя в прицел врага. И пускай это всадники на земле, а не вражеский аэроплан. Сейчас передо мной был враг – и я должен его уничтожить. Без жалости, зато, вот уж правда, с превеликим удовольствием. Щекарцы разразились дружными воплями, когда увидели меня, летящего к ним на бреющем полёте. Они далеко не сразу поняли, что я не собираюсь поддерживать их огнём своих пулемётов, а как раз наоборот. А когда поняли, было уже слишком поздно. Я пронёсся над ними на предельно малой высоте – риск, конечно, велик. Но так я смогу срезать как можно больше этих сволочей в серых чекменях. Пулемёты разразились длинными очередями, поливая землю свинцом. Почти по-человечески кричали раненные кони. Они вставали на дыбы, скидывая опытных наездников на землю. Падали сверху, придавливая их к земле. Пули косили и людей, ссаживая их с сёдел, валя на землю, заставляя обливаться кровью. Я поднял аэроплан повыше, зашёл на второй разворот. Патроны в пулемётах ещё должны остаться, а значит, я сумею прикончить ещё несколько щекарцев. На этот раз меня приветствовали уже выстрелами. Но редкими и какими-то паническими. А я, растянув губы в улыбке, снова нажал на гашетки, поливая деморализованного врага длинной очередью. Финалом её стали слившиеся в один щелчки. Патронов не осталось. Теперь можно возвращаться домой. Во второй раз я поднимал аэроплан на среднюю высоту, когда по мне принялись палить с земли. Стреляли густо, пачками изводя патроны. Я понял, что это вышедшие из рощицы гайдамаки. Они атаковали рассеянных моими усилиями щекарцев, но и странный аэроплан в покое не оставили. Ведь у Сивера аэропланов не было и в помине, а значит любой из них – враг. Как тут не вспомнить историю, которую я рассказал Готлинду незадолго до нашего второго за сегодня взлёта. Я вспомнил её, когда пули пробили мотор моего аэроплана, и он начал стремительно терять высоту. Теперь главное посадить его, хоть бы на брюхо плюхнуться, лишь бы не воткнуться капотом в землю. Я отчаянно тянул на себя руль, пытаясь удержать падающий аэроплан в более-менее ровном положении. Я почти слышал, как скрипят рули высоты, цепляясь за воздух. Как надрывается вроде бы бесшумно работающий антиграв. Но он получил уже несколько пуль, и работает с перебоями. Я отлично чувствую это по перепадам веса аэроплана. Он то наливается свинцом, почти камнем устремляясь к земле, то вдруг снова становится лёгким и выравнивает полёт. Я всё-таки посадил машину. Каким чудом – сам плохопредставляю себе. Шасси выпустить не получилось, а потому мой аэроплан пропахал брюхом несколько сотен саженей, и лишь после этого остановился. Замер внезапно, как вкопанный. Меня бросило грудью на переднюю панель, выбив весь воздух из лёгких. Когда же я смог нормально вздохнуть, вокруг уже было полным-полно всадников в красных жупанах. И я оказался под прицелом сразу нескольких десятков карабинов. Деваться было некуда. Я поднял руки, сдаваясь на милость тех, кого только что спас от расправы. (обратно)
Глава 6
Свист разорвал жизнь полковника Козыря. Разорвал в клочья. Разметал по улицам гетманской столицы. Отовсюду разом – залпами, как сто лет назад – ударили винтовки. Захлебнулись длинными очередями пулемёты. Но не они были страшны стиснутой в узких улицах красножупанной кавалерии. Именно слитные залпы сотен винтовок валили на мостовую всадников, частенько вместе с лошадьми. Несчастные животные кричали по-человечески, бились в агонии, внося ещё больший хаос в ряды гайдамаков. Да и рядов скоро не стало, а над войском пронёсся надсадный вопль: «Тикаем!». Не отступаем, не бежим, а именно позорное – тикаем. Будто воры с базара, рванувшие прочь от облавы. И гайдамаки тиканули. Другое слово трудно подобрать. Они мчались прочь из города, нещадно хлеща коней нагайками. Они вырвались из плена узких улочек и помчались через окружающие город слободки, мимо всего полчаса тому назад подожжённых ими же хат. Однако просто так отпускать их из города никто не собирался. Словно злые псы за дичью рванули следом за отступающими всадники в серых чекменях – Волчья сотня атамана Щекаря, рядом с ними конные сердюки – личная гвардия Гетмана, и конники Блицкрига – в серых мундирах. Они обрушились на бегущих гайдамаков. Ударили в шашки. Рубили на полном скаку, никому не давая пощады. И это окончательно обрушило сиверцев. Теперь каждый был за себя – никто не думал о товарищах, что скакали или бежали в двух шагах от него. Оборачивался лишь тогда, когда над его головой взлетала вражья шашка. Но в этом случае схватка была очень короткой. Один-два взмаха – и валится на землю всадник в красном жупане. И ни разу не было иначе. А сверху проходились беспощадные аэропланы. Длинными очередями из пулемётов они обрывали все попытки хоть какого-то сопротивления. Только полковнику Козырю удалось сплотить вокруг себя людей. Вот только их оказалось до обидного мало. На эскадрон не наберётся даже. А ведь не прошло ещё часу, как он командовал целой армией. — К роще отходим! — командовал он, надсаживая и так уже почти сорванный голос. — А оттуда к лесу рванём! Но уйти в лес они уже не успевали. На гайдамаков обратили внимание волчьесотенцы Щекаря. И во главе со своим неутомимым, жадным до крови атаманом, они устремились на нового врага. — Спадар полковник! — замахал руками гайдамак в таком грязном жупане, что и понять нельзя какого он цвета. — Идуть на нас! — Дадим бой тут! — рявкнул в ответ Козырь. — Помирать так с музыкой! Раз не ушли – продадим жизни подороже. — Дык их-то не боле нашего будет, — удивился другой гайдамак. Он умудрился сохранить невозмутимость, несмотря на катастрофическую ситуацию. — С чего бы сразу с жизнью прощаться? Козырь мог бы ответить ему. Он как бывалый командир знал, насколько важно моральное состояние бойцов. После кошмарного поражения – истребления, что постигло их на улицах города, даже вдвое меньшего количества хватит, чтобы перебить собравшихся вокруг Козыря гайдамаков. Они потеряли сердце в этой битве – оставили на узких улочках свою отвагу и удаль, с которой мчались в бой. А вот враги, наоборот, поймали кураж, и готовились уничтожить, в грязь втоптать бегущего врага. Вот почему призывал Козырь своих людей умереть, продав жизни подороже. Лишь так мог он разжечь в их душах угасшие, подёрнувшиеся уже холодным пеплом костры былой ярости. Получилось – не слишком удачно. Большая часть гайдамаков смирилась уже с собственной гибелью, а это худшее, что может быть. — Ах ты, тьфу ты! — выругался гайдамак с грязном жупане. — Яроплан летит! Теперь точно крышка всем! Козырь поднял взгляд и увидел одну из проклятых небесных машин, что безнаказанно поливают с небес пулемётным огнём. Да, прав грязный – теперь точно крышка. — Шашки вон! — несмотря ни на что, скомандовал Козырь. — К бою товьсь! Они достали шашки. Изготовились к бою. Но больше в силу привычки, въевшиеся в самые кости за годы лихой гайдамацкой жизни. Ни на победу, ни даже на достойную смерть никто уже не рассчитывал. Да и плевать на это было Козырю. Ведь ярость кипела в его крови. Он хотел убивать. Прикончить как можно больше волчьесотенцев перед смертью. А может быть, сойтись в схватке с самим Щекарем, и там уж будь что будет! — Это как такое может быть?! — вперивший взгляд в небо грязный гайдамак осенил себя знаком, отгоняющим зло. — Не верю! — выпучил он глаза так, что казалось они сейчас из орбит вылезут. И было отчего выпучить глаза. Аэроплан принялся палить не по гайдамакам – нет, он будто спятил, открыв огонь по серочекменным щекарцам. Прошёл раз, другой, перемешивая несущихся в атаку всадников с землёй и кровью. — Гыр на них! — заорал во всю мощь лёгких и лужёной глотки Козырь. — Бей! И опомнившиеся, сбросившие предсмертную апатию гайдамаки ринулись на врага. Ударили в шашки, опрокинули почти без сопротивления. Обратили в бегство. — Не преследовать! — выпалил Козырь, опуская шашку, которая и крови-то почти не попробовала. — Пали по яроплану! Гайдамаки тут же вскинули карабины, а кто и револьверы с пистолетами. Принялись стрелять. Не особенно метко, зато кучно. Вроде и попасть не должны были, но летун слишком низко шёл. То ли хотел ещё раз причесать щекарцев из пулемётов, то ли теперь решил обстрелять уже красножупанников. Он попытался уйти на высоту, да поздно. Кучность боя сделал своё дело. Из мотора потянулся длинный язык чёрного дыма, аэроплан начал медленно, но верно снижаться. И очень быстро снижение это перешло в падение. — За ним! — воскликнул Козырь. — Живым брать летуна! Он очень хотел расспросить этого странного летуна – зачем тот расстрелял щекарцев. Сам не знал почему, но должен был понять это. Да и летел тот в противоположную от города сторону, а значит лишней опасности гайдамаки себя не подвергали. Вот он рухнул на землю, пропахав в него, будто диковинный плуг, глубокую чёрную борозду. Гайдамаки быстро окружили его, взяв летуна на прицел. — Не дёргайся, паря, — усмехнулся Козырь. — Хуже будет, — и уже своим людям: – Вяжи его, хлопцы, споро. Пора нам отсюда убираться – да пошустрее. Летуна спеленали в один момент. Он и не сопротивлялся даже, дал себя связать. Его закинули в седло свободной лошади, а таких много увязалось за всадниками Козыря, и рысью рванули прочь от ставшего смертельной ловушкой для армии Сивера города. Допросить странного летуна в тот день так и не вышло. Собственно, его допросить и даже побеседовать с ним не вышло вовсе. Сначала эскадрон Козыря отступал перелесками от гетманской столицы. А после они ворвались в деревню, не обозначенную ни на одной карте. С населением её Козырь в своё время свёл крепкое знакомство – едва не половина его хлопцев была отсюда или имела здесь родственников или свояков. Народец тут жил крепкий и привычный к налётам гайдамаков. Местные не скупились на первач и закуску, хотя стоило сюда заявиться гетманским фуражирам, как всё добро тут же перекочёвывало в подвалы и запиралось на три замка. А деревенские жители во главе с солтысом разводили руками и в один голос говорили о голоде и том, что самим не хватает, и что не знаем, чем по весне сеять придётся. Поглядев на их оборванный вид, фуражиры уезжали несолоно хлебавши – ну что можно взять с убогих. Дозоров в первую ночь Козырь выставлять не стал – хлопцы сильно устали после боя, да и первача хлебнули хорошо. Кто засел с родственниками или свояками, кто просто хлестал крепкий самогон, чтобы позабыть все горести и страхи минувшего сражения. Не избежал этого и полковник Козырь. Он сидел в доме солтыса – давнего своего знакомца, которому ещё в лихие гайдамацкие времена, когда Козырь не признавал никаких властей, сбагривал награбленное бандой добро. Менял его оружие и патроны, на хороших коней. Откуда всё это бралось у солтыса, Козырь не знал, да и знать особенно не хотел. От добра добра не ищут. Пили долго и обстоятельно, под хорошую закуску. Козырь рассказывал о страшном поражении гайдамаков под гетманской столицей. О чудесном спасении и странном летуне, которого заперли в подвале дома солтыса. В ответ солтыс рассказал о том, что Гетман больше не правит своей Державой, что та кончилась, и в бывшей столице снова объявился царь. И что царя этого поддерживает штыками Блицкриг. — Вот такие дела нынче творятся, — заплетающимся от самогона языком проговорил солтыс. — С той стороны кордона к нам царя контрабандой провозят. — Хитёр Блицкриг, — в тон ему ответил Козырь. — Взять Урд сходу не вышло – теперь подкоп под него подводят. Да плевать всем на того царя! — он треснул кулаком по столу. — Плевать! За печкой у генерал-кайзера он жил – кому теперь нужен?! — Да мало ли… — развёл руками солтыс. Козырь помнил, что засыпал, уронив голову на скатерть. Проснулся же в постели. Денщик, который чудом уцелел в драке за город, вместе с солтысом перетащили его на кровать, даже сапоги с ног стянули. Верная, не раз вчера спасавшая жизнь кольчуга и позолоченные оплечья лежали рядом с ними. Козырь заворочался в постели, он сам не понял почему проснулся. Ведь когда открыл глаза, в окошки дома солтыса не проникал ещё ни единый лучик света. Стояла кромешная тьма. И во тьме этой вырисовывался силуэт человека. Человека высокого настолько, что ему приходилось горбиться, чтобы не подпирать головой потолок. То ли из-за шинели, то ли ещё по какой причине, но он казался почти квадратным, однако даже в темноте можно было понять – человек этот по-настоящему богатырского телосложения. — Проснулся, наконец, — в густом голосе человека сквозила ирония, хотя похмельный разум Козыря её не был способен воспринять. — На, подлечись, болезный. Он протянул Козырю фляжку. Тот, не раздумывая ни секунды, схватился за неё, надолго припал к горлышку. Он с удовольствием хлестал казёнку – выпил её почти всю в один присест. Только после этого выпрямился на кровати, сел, ничуть не стесняясь голых пяток. — Спасибо тебе, мил-человек, — проскрипел осипшим голосом полковник. — Но скажи, с чем ты ко мне пожаловал среди ночи-то? — Твои хлопцы летуна вчера сбили, — ответил человек, — отдай его мне. — Такого ценного-распрекрасного, и вот за так отдать, — усмехнулся Козырь. — Да ни за что. — Я его и так забрать могу, только пока по-хорошему предлагаю. Мне шума лишнего с ним не надо. Не хочу я зря кровь вашу лить. Было в голосе этого гиганта нечто такое, что заставило Козыря сразу поверить – этот вполне может все в деревне перебить, и местных и его гайдамаков. И много усилий ему для этого прикладывать не придётся. — В подполе он тут сидит, — произнёс Козырь. — Забирай его и проваливай поскорее. — Мне здесь тоже не нравится гостить, — ответил человек, — так что я покину этот дом, как только получу летуна.Я был крайне сильно удивлён, когда увидел князя Росена. Вот уж кого ни за что не ожидал бы увидеть после своего пленения гайдамаками, так это его. Он распахнул дверь подпола, где меня заперли, и протянул мне руку, помогая выбраться. Он буквально вытащил меня – сам бы я вряд ли так легко покинул место своего недолгого заключения. Тем более, со связанными руками. Князь легко перерезал мои путы ножом и подтолкнул в спину. Ничего говорить он мне явно не собирался. Мы через окно покинули дом, где меня держали в заключении. Я успел только мельком заметить в соседней комнате красный жупан гайдамацкого командира. Выходит, он был в курсе моего побега и не собирался ему мешать. Ещё я подивился тому, как ловко князь Росен выбирается в окно – это при его-то более чем впечатляющих габаритах. Я последовал за ним, правда без всякого изящества, да и шуму успел наделать много. Но деревенька вокруг мирно спала, и на шум никто реагировать не спешил. Караульных гайдамаки явно выставлять не собирались. В молчании мы прошли, наверное, почти версту, пока не отдалились от деревни на достаточное расстояние. На небольшой полянке, куда не очень-то и попадёшь, если не знаешь, что она тут есть, князя ждал автомобиль с мощными рессорами, явно предназначенный для поездок по пересечённой местности. Он сам уселся за руль и занял почти всё переднее сидение. Мне же пришлось располагаться сзади. — Оружия тут никакого нет? — рискнул я спросить, когда мы тронулись в путь. — А то не ровен час гайдамаки обнаружат пропажу и кинутся нас искать. Отстреливаться придётся. — Не придётся, — бросил через плечо князь. — И не думай, что я тебя спасаю, косорылый. Скоро ты пожалеешь, что не остался в том подполе. От этих слов у меня внутри всё похолодело. Почему-то сразу вспомнился шпион в столице Нейстрии, и его реакция на мои слова о возвращении царя. — Прыгать не думай, — бросил тем же ровным тоном Росен. — Я тебя легко догоню и ноги переломаю. Ты нам нужен живой, но и со сломанными ногами сгодишься. — И для чего я вам нужен оказался? — с вызовом с голосе спросил я. — И кому это, собственно, вам? — Скоро ты всё сам узнаешь. Я не видел в этот момент лица князя, но почувствовал, что он улыбается – и улыбается нехорошо. Остановился автомобиль в небольшой слободке, из тех, что окружали город. Ехать нам пришлось долго, и в слободку саму мы въезжали уже с первыми лучами солнца. Поэтому я смог разглядеть её как следует. Она сильно пострадала во время недавнего сражения. Большая часть домов её представляли собой сгоревшие дотла остовы. Другие пожар тоже не минул – все носили отметины пламени на некогда белёных стенах. Автомобиль князь оставил у самого большого из уцелевших зданий. Перед входом нас ждали знакомые мне лица – это были командиры добровольческих полков и с ними Щекарь собственной персоной. Как же мне захотелось в тот момент рвануть к нему и вцепиться в горло – придушить эту залихватски ухмыляющуюся тварь, зубами ей кадык вырвать. Никого на всём белом свете я не ненавидел с такой силой, как атамана Щекаря. — Вот и наш косорылый друг, — усмехнулся Щекарь, и в душе моей ярость всколыхнулась с новой силой. — То-то мне показалось, я тебя признал, видно ещё в Бадкубе мне твоё рыло косое попалось среди остальных. — Ты тогда как раз за косорылых воевал, — ответил я, сам не знаю каким чудом сумев сдержать накативший приступ ярости, — против фельдмаршала Онгемунда, а генерал Невер руководил обороной в штабе народников. — Ха, — прищёлкнул пальцами Хрипунов, — а этот косорылый не так прост, как кажется. — Да и вы, атаман, выходит тоже, — заметил Второв. — Я дрался со степняками, а когда к городу подошли войска Онгемунда, перешёл на его сторону, как и было условлено, — ответил Щекарь, и было видно, что держать ответ перед командирами полков ему весьма неприятно. — Мы тут не для того собрались, — заявил князь Росен, — чтобы обсуждать атамана Щекаря. Нам надо решать, что делать с косорылым шпионом. — А с чего вы взяли, что я шпион? — решил я перейти в наступление, пока в рядах противника нет единства. — Доказательства против тебя железные, — усмехнулся Хрипунов. — Ты ведь ходил к эмигранту за несколько часов до отправки на фронт – в столице Нейстрии, я имею ввиду. Так вот он первым делом к нам в штаб побежал – выяснять, правда ли государь снова заявил права на престол, и докладывать о тебе. — О том, что ты на котсуолдскую разведку работаешь, — уточнил Второв. — И о клевете и наветах можешь нам не болтать, мы тогда не знали даже, кто ты таков. Спасибо князю Росену, он тебя вычислил. Гигант, возвышающийся надо мной, не изменил ни позы, ни выражения лица. Как будто его тут не было вовсе. — И как вы решили поступить со мной, господа офицеры? — поинтересовался я, стараясь придать своему голосу как можно больше презрения к этому решению. Вряд ли получилось хорошо. — Сначала хотели пристрелить тебя, как собаку, — усмехнулся Хрипунов, — но я подал идею получше. Мы сыграем с тобой в кукушку – нам давно не хватало этой забавы. Чёрный барон запретил её ещё в Гражданскую, но на тебя его запрет не распространяется. Кукушка – жестокая игра на нервах, почище будет, наверное, только заокеанская рулетка. В кукушку играли в дальних гарнизонах – от смертельной скуки. Хорошенько припив, забирались в большое здание, как правило, вечером или уже глубокой ночью. Одного выбирали на роль кукушки – он должен был носиться по зданию и кричать ку-ку, обязательно вне укрытия, ведь так много интересней. Остальные же, понятное дело, в этот момент палят в него из револьверов. Доходило до серьёзных ранений, а, говорят, бывали и смертельные случаи. Как раз такой мне и собирались устроить господа командиры добровольческих полков. Здание под кукушку выбрали самое большое из уцелевших – и самое тёмное. Все ставни в бывшем коровнике кто-то закрыл заранее и теперь внутри царила непроглядная темень. Меня втолкнули внутрь и захлопнули дверь, окончательно отрезав от первых лучей восходящего солнца. — Пять минут форы, косорылый, — крикнул мне Хрипунов, — а потом начинаешь куковать! Не управимся до света – отдадим Щекарю. Он обещал тебя на ремни порезать. Я спокойно прошёл несколько шагов – прятаться не стал. Что мне могли сделать револьверные пули? Я очень хорошо помнил схватку с чоновцами, во время которой в меня стреляли, меня резали, кололи штыками и вбивали в кровавую грязь прикладами. Но я остался жив, если это слово применимо к моему нынешнему состоянию, а значит, и в этот раз вряд ли отправлюсь на тот свет. — Время вышло, косорылый, — снова раздался в темноте голос Хрипунова, — кукуй! — Ку-ку! — послушно крикнул я. И тут же рявкнули в ответ четыре револьвера – не попал никто. Зато я по вспышкам определил примерно, где находятся стрелявшие. — Ку-ку! Снова звучат выстрелы. Двое сменили позиции, а вот ещё двое садят с тех же мест, не заморачиваясь такими вещами. Я выбрал себе жертву и быстрым шагом направился к ней. — Ку-ку! В этот раз шальная пуля царапнула мне руку. Но я не обратил на неё внимания. Крови почти не было. Теперь уже трое стрелявших сменили позиции, однако тот, кого я наметил себе, сделать этого не соизволил. Что ж, мне только на руку! Я со всех ног бросился на выбранного мной врага, и когда до него оставались считанные шаги, в четвёртый раз громко крикнул: — Ку-ку! Силуэт передо мной оказался полковником Хрипуновым. Он держал револьвер в классической стрелковой позиции, высоко подняв правую руку, а левую картинно заложив за спину. Перед кем только рисовался непонятно. На моё «ку-ку», прозвучавшее буквально в шаге от него, он отреагировал быстро, но бестолково. Дважды спустил курок, и оба раза промазал самым позорным образом. Я поднырнул под его руку, перехватил её в запястье и вывернул за спину отработанным за годы службы в страже движением. Хрипунов охнул от боли, но, наверное, больше от неожиданности. Я вырвал из его ослабевших пальцев рукоять револьвера, прижал его ствол к затылку. — Ку-ку! — снова громко крикнул я – и нажал на спусковой крючок. Выстрел буквально разворотил Хрипунову голову. Я отпустил обмякшее тело. Присел над ним, быстро шаря по карманам в поисках патронов. В барабане револьвера вряд ли остался хоть один. Нашёл пачку – и она тут же перекочевала в мой карман. Молча отбежал в сторону, нырнул в очень кстати попавшееся стойло и принялся быстро перезаряжать револьвер. Враги мои, услышавшие тишину после очередного залпа подождали, не раздастся ли ещё одно «ку-ку», но кричать не спешил. И тогда они покинули свои позиции и направились к тому месту, откуда в последний раз слышали «ку-ку». Я видел их смутные тени – глаза уже привыкли к темноте. Трое столпились вокруг лежащего на полу коровника тела. — Кто-то тут лежит, — раздался голос Второва. — Похоже, ухлопали мы косорылого. — А где Хрипунов? — резонно спросил Боровин. — Давайте проверим, — предложил Второв. — У меня фонарик его – осветим тело, и убедимся, что это косорылый. Не мог же он прикончить Хрипунова. В конце концов, у того револьвер. Второв вынул из кармана фонарик – щёлкнула кнопка. — Нет! — крикнул ему Щекарь, он, видимо, принял слова полковника за шутку, а не как руководство к действию. Но было поздно. Мелькнул луч света – и все трое оказались у меня как на ладони. — Да это же… — начал было Второв, но тут я вскинул револьвер, и громко крикнул: «Ку-ку!»; и сразу же открыл огонь. Выстрел, сразу за ним второй, третий, четвёртый. Я всаживал пули в ненавистных мне добровольцев. Первые две достались Боровину – он стоял удобнее всего. Обе врезались ему в грудь – на чёрной форме крови видно не было. Бельковец покачнулся и начал заваливаться вперёд. Он прикрыл собой Щекаря, а потому следующие две пули ударили во Второва. Одна в живот, заставляя переломиться пополам, как будто кто-то под дых въехал, а вторая прямо в лицо, превратив его в кровавое месиво. Спасся лишь Щекарь. Он пинком отправил фонарик в дальний угол коровника, а сам рванул в противоположную сторону. Я бросился следом. Выстрелил ещё раз навскидку, но, конечно, не попал. Щекарь в ответ стрелять не стал. В темноте я едва не врезался в стойло, лишь чудом избежав столкновения. Проскочил внутрь и принялся перезаряжать револьвер. Я успел зарядить только два патрона, когда услышал торопливые шаги. Щекарь бегом мчался к двери коровника. У него явно отпало желание играть в кукушку дальше. — Ку-ку! — уже открыто издеваясь, крикнул ему я. — Куда ж ты бежишь, атаман?! Косорылого испугался?! Шаги остановились. Я скорее почувствовал, чем увидел, что Щекарь обернулся ко мне. Он вскинул револьвер, но мне было плевать на его пули. Даже если попадут – не страшно, переживу. Атаман расстрелял в меня весь барабан – тоже успел перезарядить револьвер. И бил он куда метче покойного Хрипунова – все пули достались мне. Но остановить не смогли. Я в ответ стрелять не стал. Налетел на Щекаря, врезался всем телом, впечатывая в ближайшую стенку коровника. — На ремни меня резать собрался, сволочь, — прохрипел я ему прямо в лицо, а после всадил одну за другой все оставшиеся в барабане пули ему в живот. Я с удовольствием наблюдал, как бледнеет его лицо, как его перекашивает от боли, как расширяются зрачки, а из горла рвётся хриплый крик. Я отпустил его, и атаман безвольной грудой осел на пол, свернулся в позе зародыша, прижав обе руки к простреленному животу. Теперь он будет умирать долго, а главное мучительно. Именно такой смерти я желал Щекарю, и был полностью удовлетворён тем, что видел. А после шагнул к двери и уверенным движением распахнул её настежь, вдыхая холодный воздух раннего утра. Он был таким свежим после затхлости коровника и порохового дыма. Я замер на пороге коровника, который должен был стать моей могилой, и пропустил сокрушительный удар. Я совсем забыл о князе Росене, который привёз меня сюда. А вот он обо мне не забыл. И отпускать живым явно не собирался. От удара я полетел обратно в коровник, проехавшись спиной по грязному полу. Князь вошёл следом, и массивная фигура его закрыла свет, идущий от дверного проёма, полностью. Едва я поднялся на ноги, как на меня обрушился новый удар. Лишь чудом я остался стоять, но вот после второго – чудовищно сильного удара в живот – буквально повис на князевом пудовом кулаке. Я отчётливо почувствовал, как внутри меня что-то лопнуло, но не хотел знать, что это было. Третий удар отправил бы меня в глубокий нокаут, а то и вовсе прикончил бы – не будь я уже почти полгода как мёртв. Кулак разворотил мою скулу – я ощутил во рту вкус крови. Надсадно кашлянув, выплюнул сразу несколько зубов на грязный пол коровника. Князь приложил меня снова – теперь уже сапогом, не особенно целясь. Затрещали рёбра, внутри противно захлюпало, будто там было болото, а не мои внутренности. Правда, при таком раскладе они очень скоро могли стать наружностями. Удар ногой оказался столь силён, что отбросил меня на несколько саженей. Я покатился по полу, отплёвываясь кровью и зубами. Остановил меня труп Щекаря, что-то твёрдое ткнулось мне в бок. Я машинально схватил это, чтобы проверить, что же это такое. Оказалось, рукоять талышского кинжала, которую покойный атаман всюду таскал с собой. А ещё через мгновение я понял, что Щекарь ещё жив. От ран в живот так быстро не умирают. Тело атамана ещё содрогалось в предсмертных конвульсиях, а изо рта вырывался едва слышный хрип. Как и все раненные в живот, он просил пить. Я вовремя успел сомкнуть пальцы на рукояти кинжала. Следом надо мной склонился князь Росен. Он ухватил меня правой рукой за горло и поднял – да так, что ноги мои оторвались от земли и носки ботинок болтались теперь в паре вершков от пола. Стальные пальцы сомкнулись на моём горле клещами. Я почувствовал, как под ними сминается гортань, и трещат все мелкие косточки, какие только есть в горле. — Живучий ты, как собака, — прошипел мне в лицо князь, — но сейчас сдохнешь. Придушу, как собаку. Быть может, он и ещё что-нибудь хотел сказать, но я ударил его щекаревским кинжалом. Длинный клинок его вошёл прямо под массивный подбородок князя, и остановился, упершись в прочный череп. Глаза Росена тут же остекленели. Стальные пальцы разжались, выпуская моё горло, и я повалился на пол, не понимая, на каком же свете всё-таки нахожусь. Безумный кашель рвал горло, казалось, я сейчас лёгкие выплюну. Все внутренности хлюпали взбесившимся болотом и одновременно скручивались в тугой узел боли. Наконец, я отключился, провалившись в спасительное забытье. (обратно) (обратно)
ЧАСТЬ ПЯТАЯ Предательство
Глава 1
Начштаба Хлад обладал просто идеальной внешностью для командира любого звена и служебной категории. Главным образом из-за взгляда. По-рыбьи равнодушные глаза его глядели одинаково и на начальство и на подчинённых, и те, и другие при этом чувствовали себя крайне неуютно. Вот и сейчас сразу два командарма пытались устроить ему разнос, но ничего не получалось. А виноваты были, конечно же, неприятные рыбьи глаза Хлада. — У нас достанет сил атаковать Болботуна! — надсаживал глотку Будиволна. — Мы сомнём его безо всякой помощи. Зачем ещё тянуть жилы из столицы? Зачем нам небесный крейсер? Без него обойдёмся! Сколько раз твоя же разведка, товарищ Хлад, докладывала – нет у врага сил в небе. Только аэропланы наёмников, а против них у нас имеется пять своих эскадрилий народных воелётов. — Военлётов после годичных курсов подготовки, не нюхавших толком пороху, на старых «Ньюпорах» и «Альбатросах», помнящих ещё Первую войну, — ледяным под стать имени голосом заметил Хлад, — а против них будут наёмники, привыкшие драться и убивать в небе. Это быстро сведёт всё наше преимущество в небе на нет. — У Болботуна нет никакой авиации, — резонно заметил Вершило, — а когда дело дойдёт до наступления на гетманскую столицу, к нам как раз и придут подкрепления, без которых вы так отчаянно не желаете отправлять людей в бой. — Отправлять людей в бой – это ваша прерогатива, — покачал головой Хлад, — я – начальник штаба, и могу только, основываясь на имеющемся у меня опыте, давать вам советы, когда это лучше всего делать. — Ты нам тут головы своими умными штабными словечками не пудри! — вспылил пуще прежнего Будиволна, которого злость брала от того, что он понял едва ли половину из сказанного, хотя давно уже не был тем станичником, что ушёл когда-то на фронт Первой войны. Он получил образование и закончил военную академию, но такие вот слова, что роняли, бывало, в Гражданскую военспецы, неизменно выводили его из себя. — Ты мне лучше вот что скажи: перед нами поставлена конкретная задача – выбить всю сволочь из Прияворья, и по возможности выйти на прежние границы Народного государства, так или нет? — Именно так, — кивнул Хлад, — и разработанный мною план подразумевает один мощный удар тремя клиньями, — он снова показал на расчерченную красными стрелками и синими прямоугольниками карту. — В центре – разгромить, не разбить, а именно разгромить Болботуна, так чтобы от его армии и памяти не осталось. Но главный удар будет нанесён именно по городу и именно на флангах. В идеале наши дивизии просто обойдут связанного боем Болботуна, и, не вступая с ним в столкновение, быстрым маршем двинутся на город. Именно эти дивизии будут поддерживать оба наших бронепоезда и небесный крейсер. Этой силой мы добьёмся тотального превосходства. Надеюсь, смысл слова тотальное мне объяснять не надо? — Мы понимаем, что вы нам говорите, товарищ начштаб, — впервые вступил в разговор Бессараб. — Но не можете ли вы сказать нам – сейчас у нас без крейсера нет этого вашего пресловутого, — он сделал акцент на этом слове, — тотального превосходства? Так ли нужен нам на данном этапе небесный крейсер? — Быть может и нет, но это лишь на данном этапе. Вы отлично понимаете, что вместе с крейсером к нам придут новые приказы – и на прежних границах мы уже не остановимся. Мы собрали в Прияворье слишком много сил для этого. Наступление надо будет развивать. — Значит, выходить не только на границы, — произнёс то, что опасались высказать вслух остальные, Бессараб, — но и за них. Молчание Хлада стало для него лучшим ответом.Мостик «Народной славы» чрезвычайно нравился маркизу Боргеульфу. Ведь выкупленный народным правительством у воздушных пиратов крейсер был построен на верфях Блицкрига, и не для кого-нибудь, а для самого адмирала Тонгаста. И если внешне хищные, похожие на клинки мечей небесные корабли Блицкрига, выглядели крайне просто, отдавая дань функциональности, то внутри их царил просто имперский стиль. Конечно, относилось это в основном к линкорам и крейсерам первого ранга, таким как флагманский «Дерфлингер». Боргеульф занял роскошное адмиральское кресло, расположенное позади и немного выше капитанского. Он расположился волне комфортно и был особенно рад тому, что смог, наконец, сменить форму имперского офицера на блицкриговскую. Здесь никто уже не раскроет замысла владык Нижних миров, которые решили снова возвести на престол Урда царя из прежней династии. И сделать это не только при помощи штыков армии генерала Брунике и добровольцев Чёрного барона. Рядом с маркизом заняли места Сигира и Озо. Оба предпочитали молчать. Вот только в глазах Сигиры маркиз видел сомнения. Он знал, что опытного следователя дивизии «Кровь» приставили к нему, чтобы следить и доклады свои она пересылала непосредственно в столицу. Вот только в последние месяцы, когда их группа трудилась в глубине Урда, делать это не представлялось возможным – отсутствовали нормальные каналы связи с родиной – и потому Сигира вынуждена была оставаться лишь пассивным наблюдателем. А действия Боргеульфа ей совсем не нравились. Маркиз растянул бескровные губы в улыбке. Ему очень нравилось, что сильная женщина бесится от собственного бессилия. Она уже ничего не сможет изменить. Ну а если и попытается, то у него всегда есть верный Озо, который прикончит любого по приказу Боргеульфа. В переделанном владыками Нижних миров оберсубалтерне не осталось ни капли сомнений – подчинялся он только приказам маркиза. — Вы отработали механизм передачи приказа людям внизу? — в очередной раз спросил Боргеульф и стоявшего немного ниже профессора Боденя. Светило медицины только кивнул в ответ. Он не желал развивать темы. Сейчас профессора интересовал больше всего самый масштабный из опытов, который он должен был поставить. Пускай многие знания ему были переданы теми, кого склонный к мистической ерунде Боргеульф называет владыками Нижних миров, но и его, Боденя, вклад недооценить нельзя. Это будет его прорыв, его победа, его открытие! Только его – и никакие владыки или тупые солдафоны не сумеют присвоить себе его – и только его! — славу. Профессор уже грезил научными работами и монографиями, лекциями в лучших университетах Континента. Однако для этого нужно, чтобы грядущий в ближайшее время масштабный эксперимент, к которому он готовился долгие месяцы, пошёл именно так, как было задумано. — Профессор! — повысил голос Боргеульф. — Вы слышали меня? — Да, отлично слышал, — отмахнулся от него Бодень. — На небольших группах механизм передачи приказов отработан. Я увеличивал расстояние до вдвое превышающего расчётное, как вы и хотели. Однако вы отлично понимаете, маркиз, что опытов с таким количеством, как мы имеем сейчас, конечно же, не проводилось. Это будет в некотором роде первый раз, и я не могу с уверенностью говорить о результатах. Вас удовлетворит такой ответ? — Нет, профессор, — честно ответил Боргеульф, — но я понимаю, что лучшего, всё равно, не получу. Бодень в ответ только плечами пожал. Он был слишком увлечён предстоящим экспериментом. — Как быстро мы достигнем точки прибытия? — теперь Боргеульф обратился к капитану крейсера. Тот сидел в кресле ниже него, и отвечать вынужден был не слишком вежливо, повернувшись спиной. Однако это ничуть не смущало ни его, ни маркиза. — Расчётное время прибытия не поменялось. В восемь утра следующего дня мы прибудем в место расположения главных сил командармов Бессараба и Будиволны. Оставалась последняя ночь. Последняя ночь перед тем, как все планы маркиза, наконец, начнут исполняться. Он работал над ними не покладая рук несколько долгих месяцев. Он забывал часто о еде и сне, в его рабочем кабинете сутки напролёт горел огонь. Не меньше времени чем там, он проводил в комнате, связывающей его с Нижними мирами, откуда вещали ему владыки. И вот теперь пришла пора узнать – чего же стоили все эти усилия. Он поставил на карту всё. Победит – вознесётся так высоко, что и генерал-кайзеру не снилось, а проиграет… Об этом лучше не думать. И маркиз гнал от себя все дурные мысли. Он приложил все усилия, и теперь просто обязан победить, иначе быть просто не может. Его железная воля преодолеет все сопротивления, какие только могут возникнуть на пути, и приведёт его – маркиза Боргеульфа – к поставленной цели. Просто потому, что иначе быть не может. Точка. В последнюю ночь нет места для сомнений и колебаний.
После начала пускай и вялых, но хоть каких-то боевых действий, встречи с командиром молодогвардейцев оправдывать стало проще. Тем более что Духовлада назначили комодом – сиречь командиром отделения. Предыдущий получил две пули в грудь от черношлычников, что ни день устраивавших лихие кавалерийские налёты на ближние тылы народников. Рубаки Будиволны и Бессараба дрались с ними до последней капли крови – пленных не брали и сами в плен не сдавались. После страшных схваток их на земле, прихваченной первыми заморозками, оставались лишь окровавленные трупы. Из комодов Духовлад быстро вырос до замкомвзвода, а после и замкомэска. Его ценили как опытного человека – ветерана Гражданской войны, у которого и командный опыт имелся. А из-за дружбы, что он водил с начдивом молодогвардейцев Кудряем, Духовлад стал кем-то вроде неофициального связного между эскадронами Конной армии и Молодой гвардией. За что его весьма ценили – потому что таких вот мостиков между соединениями растущего Прияворского фронта было очень и очень мало. Они сидели в несильно протопленной избе – обоим давно уже не страшен был самый сильный мороз, даже тот, что сковывает руки-ноги на Урдском севере. Перед ними на столе стоял давно остывший чугунок с картошкой да пара бутылок местного первача – какая встреча боевых командиров без него обходится. Но хозяйка, у которой квартировал Кудряй, всегда удивлялась тому, что тот не пьёт вообще, да и ест очень мало. Хотя продуктами начдива снабжали хорошо, и большая часть их доставалась именно хозяйке и её детям. Она и не жаловалась, но про себя дивилась странному человеку, и не удивлялась рассказам других о том, что, мол, молодогвардейцы все странные. Почти не едят, вовсе не пьют и не курят, и, главное, сами-то парни хоть куда, а до женского пола совсем не охочие. Многие ведь местные бабёнки давно уж соскучились по мужской ласке и не против были бы, притисни их молодые парни в новенькой форме с красными разговорами в тёмном углу да к тёплой стенке, а то и вовсе затащи на сеновал – не всё ж с бандитами потасканными жизнью да войной народармейцами баловаться. Но молодогвардейцы проявляли прямо-таки несвойственную их возрасту сдержанность, на самые прямые намёки не реагировали никоим образом – и многих женщин это начинало заводить по-настоящему. Вот только парни из Молодой гвардии оставались крепки духом и глухи к почти явным предложениям прогуляться на сеновал. Тогда о них пополз слух, что они-де все скопцы и им всё на свете пообрезали, чтобы только о войне думали. Вот только слухи эти быстро пресекались уполномоченными, и пресекались весьма жёсткими, на грани жестокости, мерами. — А тебе не кажется, что там, — Духовлад сделал неопределённый жест левой рукой, — заигрались? Скидываем царя, делаем Революцию, поднимаем целый народ, а после сами же возвращаем царя на место. Да ещё и на чужих штыках его собираемся в столицу вернуть. — Ты отлично знаешь, что в Урде всё пошло не так после Революции, — ответил ему Кудряй. — Наших ставленников быстро оттеснили от власти, а потом и вовсе начали ставить к стенке. Мы собирались опираться на молодую военную аристократию, а получили диктатуру даже не мелких лавочников, а рабочих с заводов – малограмотных людей, ведомых кликушами и вчерашними террористами. — Если бы всё было так, как ты говоришь, с властью народников покончили бы очень скоро. Но они сумели отстоять её и против интервентов, и против Адмирала, и Чёрного барона. Они уничтожили или выгнали из страны всех, кто мог помешать им. Вспомни, какие были потери среди герметистов, мы ведь только сейчас кое-как восстанавливаем их. Да и то благодаря появлению уже народной аристократии, которой вдруг стало нечего делать, кроме как руководить мелкими предприятиями и трестами. Раньше в орденах сидели князья, бояре и прочие титулованные особы, а теперь кто? Начальники трестов и жёны директоров заводов. Это же просто смешно – они не понимают и половины того, о чём говорят им на собраниях. — Ну, — развёл руками Кудряй, — аристократы вряд ли понимали больше – Корпус Герметикум не предназначен для средних умов, из которых состоят все ордены. Их главная задача отбирать тех, кто способен понять большее, а уж ты сам знаешь – такие есть и среди аристократов и среди жён директоров заводов. Последние бывают иногда даже полезнее первых. — Но мне всё равно не нравится новая авантюра, которую затевают тут, в Урде. Ведь уже сколько раз обжигались именно на этом государстве. Адмирал получил такую поддержку, а был убит агентами стражи в столице Котсуолда. И там же погиб один из лучших наших оперативников в этом мире. Потом был полный разгром, который учинили на Катанге, и ты знаешь, чего нам стоило восстановить этот комплекс. — А ведь именно благодаря ему мы можем, наконец, осуществить задуманное. Хотя без профессора Боденя, конечно, мы бы не достигли столь высоких результатов. Его вклад в разработку проекта «Молодая гвардия» нельзя недооценить. — Результаты, в общем-то, случайного совпадения. Не попробуй блицкриговцы сделать на основе переданного им материала отравляющее вещество, ничего бы не было. И после всю основную работу вёл именно профессор Бодень, а вовсе не наши учёные, которые до того не один год работали с материалом. — Не забывай, что физиология местных отличается от нашей, поэтому ничего удивительного нет в том, что именно местные врачи сумели получить более разнообразные эффекты воздействия материала на людей, населяющих этот мир. — Знаешь, — мрачно заявил, резко меняя тему разговора, Духовлад, — из всех моих приключений в этом мире я вынес один главный урок. Местные способны преподнести нам множество весьма неприятных сюрпризов. И первые в этом именно урдцы, а мы вот раз за разом лезем к ним, обжигаемся, теряем людей и базы, но лезем с тупым упрямством. — Никакого тупого упрямства нет, — отрезал Кудряй. — Мы бы давно отказались от всех планов на Урд, ограничившись Блицкригом на Континенте. Это государство нам удалось почти полностью подчинить – и милитаристический настрой его вполне подходит для создания нашего передового плацдарма в самой развитой части этого мира. Жёлтая империя фактически в наших руках – там давно уже строят базы, и готовят флоты раболовов, отправляющихся в регулярные рейды за Стену – в Степь и Порту. — Но в чём же тогда уникальность Урда? — Не самого Урда, а Катанги. Только там можно строить устойчивые каналы связи между нашими мирами. Потеря комплекса едва не сорвала нам программу работы в Жёлтой империи и в Блицкриге. Только несколько месяцев назад, когда нам с помощью Боргеульфа удалось восстановить работу каналов, мы снова стали восполнять потери среди наших агентов здесь. Именно поэтому Урд должен быть нашим – и только нашим. И если для этого придётся свергнуть царя снова и посадить на трон… да кого угодно… мы приложим к этому все усилия. Без Урда нам никогда не закрепиться в этом мире. Теперь всё ясно? — Да, всё, — кивнул Духовлад, — и мне жаль, что всё сошлось на Урде. Сюрпризы, которые нам преподносят здесь, слишком неприятны. — Значит, мы должны свести саму возможность преподнесения нам этих самых сюрпризов к нулю. — Если бы это было возможно – никаких сюрпризов бы не было на свете. Духовлад рассмеялся – негромко и как-то очень грустно. И от этого смеха Кудряю стало совсем не по себе. (обратно)
Глава 2
Готлинд пялился на князя Росена, и выглядело это уже почти неприлично. Хорошо хоть кроме нас с Гневомиром этого повышенного интереса к здоровяку никто не замечал. Все были слишком поглощены пламенной речью кандидата в цари. Казалось, он едва удерживается от того, чтобы начать потрясать кулаками. Однако и без этого всем, выстроившимся на центральной площади города, который уже никто не называл гетманской столицей, становилось понятно – его будущее величество пребывает в страшном гневе. За егоспиной замерли двумя изваяниями Чёрный барон и Гетман в своих неизменных чекменях, а ещё дальше – князь Росен и Бушуй Ерлыков, не изменившие мундирам царской армии. — Слушай, Готлинд, — шепнул ему Гневомир, — ты в нём сейчас дыру просверлишь взглядом. Это уже переходит все нормы приличия. — Я его знаю, — тихий голос летуна звучал задумчиво, наверное, от задумчивости он и говорить стал по-имперски, — но не могу вспомнить откуда. Вот только я голову готов прозакладывать, что знаю его. Я его видел, но он был не таким – другим. Хотя и здоровым, но другим. И при других, совсем других обстоятельствах. Но где это было – где… — Да тише ты, — осадил его я. — На нас обращать внимание скоро будут. Готлинд замолчал. Кандидата в цари на выстроенной на скорую руку трибуне сменил Чёрный барон. Он точно так же грозил и обещал все мыслимые казни на головы тех, кто виновен в гибели цвета добровольческого движения. Обещал, что в честь погибших будут названы полки в созданных недавно дивизиях. Значит, будут теперь не только дроздовцы, вешняковцы и бельковцы, но и хрипуновцы, второвцы и боровинцы. Последних, уверен, станут за глаза боровами звать, как тех же дроздовцев – дроздами, и это станет поводом для дуэлей. Уж до этой забавы наше офицерство охоче в любые времена – мне ли не знать. Особенно теперь, когда дуэли запрещены. — Следствие идёт полным ходом, — закончил речь Чёрный барон, — подключены лучшие кадры, и я уверен, в самом скором времени преступники предстанут перед судом. — Быстренько найдут крайних и поставят к стенке, — буркнул я. — А настоящего убийцу не схватят никогда. — Ты так уверен в собственной безопасности? — глянул на меня с сомнением Гневомир. Говорить на подобные темы в строю, пускай и в задних шеренгах, да ещё и по-имперски, было с одной стороны крайне опрометчиво. С другой же, можно быть уверенным, что тебя никто не подслушает. Вокруг достаточно шума, который принято называть фоновым. Кроме нас ещё много кто негромко переговаривается, создавая его, так что услышать можно лишь ближайших своих соседей по строю. А моими были Гневомир и Готлинд. — Лучшее доказательство – князь Росен, — ответил я. — Он уж точно знает, кто виновник гибели полковников, но молчит. И делает вид, будто меня на свете вовсе нет. — Значит, у него своя игра, — пожал плечами Гневомир. — Но мы теперь знаем главное – в окружении претендента на престол есть агенты нашего врага. — Но мы не знаем, что с этим делать, — сказал я. Кое-как доковыляв до своих, я рухнул на койку и отключился ещё почти на полтора суток. За это время организм мой сумел привести себя порядок, и доктор, осматривавший меня в госпитале, только диву давался скорости выздоровления. К сбору всех войск Урдской армии я уже держался на ногах и вполне мог встать в строй вместе с остальными летунами нашей эскадрильи. Не особенно удивился я присутствию на сборе князя Росена – почему-то после его визита к командиру гайдамаков я был почти уверен, что он по меткому выражению Гневомира, агент нашего врага. Но что меня удивляло особенно сильно – так это тот факт, что князь не прикончил меня, пока я валялся в госпитале. Ведь я был полностью в его власти – почти беспомощный, перемолотый его кулаками, прикованный к койке. Но он так и не пришёл, чтобы закончить начатое в той проклятой слободке. — И всё же я его знаю, — снова прошипел себе под нос Готлинд. — Знакомое лицо… Но где, где, где я мог видеть его. Чёрный барон, назначенный главнокомандующим, отдал приказ расходиться, и мы начали группами покидать площадь. Всем сразу было не разойтись и, чтобы избежать давки, мы не особенно спешили. Тем более что сейчас, когда общий гвалт усилился, можно было продолжить разговор. Претендента на царский престол окружили телохранители в зелёной форме – теперь они сопровождали его всюду – и таким кортежем они прошли до автомобилей. Их было пять – три для царя, Чёрного барона и Гетмана – ещё в двух ехала охрана. Кроме того их сопровождал теперь внушительный конный конвой уже из блицкриговских улан, посверкивающих на предзимнем солнце остриями пик. Мы медленно шли к ближайшему выходу с площади. Рядом шагали остальные летуны эскадрильи во главе с Бригадиром и Аспирантом. Вряд ли кто из них многое понял в пламенных речах, произносимых с трибуны, однако приказ командующего был один для всех. Прибыть и слушать, а уж насчёт понимания никто особо не заботился. Главное, показать единство армии, готовящейся выступить в поход против народников и последних гайдамаков Сивера. Волею судьбы мы оказались рядом с группой офицеров в форме адмиральской директории. Они носили царскую ещё форму, чем отличались и от добровольцев, только нарукавные нашивки у них заменяли погоны, отменённые ещё в первые дни Революции. — Жалко Вепра с нами нет, — долетел до нас обрывок их разговора. — Вот уж рубака был каких поискать. — Да, — подтвердил другой офицер сгинувшей вместе с Баджеем Директории, — и мужичьё вокруг себя собирать умел. Чуяли в нём барина. Да эта образина его… Как бишь его звали-то? — Избыгнев, — выпалил неожиданно громко Готлинд. — Это Избыгнев! На него обернулись, поглядели с удивлением. И мы с Гневомиром, и шагающие не так далеко офицеры Директории. — Ну да, — кивнул один из них, — так его и звали. А вы имели какие-то дела на Севере? — Имел, — кивнул Готлинд, явно старающийся выйти как можно скорее из неловкого положения. — Уж не снабжали ли вы Аврелия Вепрева из Баджея? — тут же задал новый вопрос офицер Директории. — Я кажется смутно припоминаю вас среди наших летунов. — Да, — ухватился за соломинку Готлинд. — Я квартировал у Божирадовых. — Я знал одного из них, — как родному обрадовался Готлинду офицер. — Погиб парень, когда косорылые налёт устроили. Он с местными их сдержать попытался – да куда там. Крестьяне князя Масхождана разбежались при одном виде народных конников. Сколько их ни натаскивали, как ни вооружали, а они крестьянами остались. — А папаша его гад был, — с неожиданной злостью почти выплюнул второй, — всё про косорылую амнистию говорил. Мечтал вернуться на родину и служить косорылому государству. На этом мы разошлись – дорога к дому, где жили офицеры Директории, вела в противоположную от наших квартир сторону. Но Готлинда просили напоследок обязательно заглянуть и вспомнить за бутылочкой баджейские времена. На нас с Гневомиром, как друзей летуна, это приглашение также распространялось. — А теперь может объяснишь, в чём дело? — спросил у него на редкость едким тоном Гневомир. — Когда эти двое заговорили о Вепре, я понял, где видел князя Росена, — начал Готлинд, но тут его перебил услышавший наш разговор Оргард, тот уже научился немного понимать по-урдски и был рад всем продемонстрировать свои познания. — Да какой он князь, — встрял Оргард в наш разговор со своей обыкновенной непринуждённостью, — он же типичный фюрст блицкриговский, а князем его назвали, чтобы не резало слух. Фюрст и вдруг при урдском царе состоит. В его словах была известная доля истины – вот только я слабо представлял, для чего нам нужна эта информация. Являлся ли Росен урдским князем или блицкриговским фюрстом – главное, он был нашим врагом. И врагом крайне опасным, так как убить его было почти невозможно. — Ты тоже должен его помнить, Гневомир, — не обратив особого внимания на слова Оргарда, заявил Готлинд. — Помнишь тайгу и Вепра. Его правую руку, Избыгнева, мужика громадного с диким лицом, который и не говорил толком, а рычал. — Это ему Вепр сам саблей голову развалил, — припомнил Гневомир, — с пятого удара. Он же зверообразное чудовище был – этот Избыгнев. Никто и не думал, что он говорить умеет, пока рта не раскрыл. — Но ты же помнишь, что говорили о нём тогда ещё в столице Котсуолда. Ведь ясно же, именно Избыгнев руководил бандой, и зверообразный вид ему для этого подходил как нельзя лучше. Теперь же он побрился и остриг волосы – потому и вид имеет вполне княжеский. — К тому же, — развил мысль Гневомир, — такого как он вряд ли можно прикончить саблей. Их надо жечь – только так и убьёшь. — Теперь ты понимаешь, Гневомир, — в голосе Готлинда были явно слышны победные нотки. — Это он – Избыгнев, только теперь он правая рука кандидата на урдский трон, а не обычного бандита из тайги. — Но что это даёт нам? — вмешался я. — Даже если это и есть тот самый Избыгнев, о котором вы столько говорите, это лишь подтверждает то, что мы уже знаем. — Быть может, сейчас это и ничего не значит, — пожал плечами Гневомир, — но кто знает, как обернётся это знание в будущем, верно? Теперь уже я пожимал плечами. Слуга в ливрее с гербом, очевидно принадлежащим князю Росену, смотрелся на фоне нашей казармы просто инородным телом. Он замер на пороге, уставившись с презрением, свойственным всем состоящим в услужении важным господам людям, на стол, за которым азартно резались в карты. И отдельного взгляда был удостоен Оргард, то и дело хватающийся за пистолет. От жутко раскашлявшегося Антракоза слуга решил и вовсе держаться подальше – видимо, всерьёз опасался подхватить заразу. Вот только я был уверен, что приступ у нашего приятеля был наигранным, уж очень вовремя он приключился. — Я прошу прощения, но мне нужно увидеть летуна по имени Ратимир Телешев, — заявил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Что вам понадобилось от моего офицера? — поднялся из-за стола сам Бригадир. В тот день он присоединился к нам, что вообще-то было редкостью – командир почти никогда не снисходил до карт. Сказалось, видимо, затишье, длящееся уже почти неделю. Мы не поднимались в воздух даже для разведки, как будто обещанное Чёрным бароном наступление на Болботуна, а после и на народников, откладывалось, по крайней мере, до весны. — Он имеет честь быть приглашённым к князю Росену, — ответил с ещё большим высокомерием в голосе ливрейный слуга. — Я здесь для того, чтобы передать означенному господину Телешеву приглашение князя лично в руки. — А с какой целью желает означенный князь видеть одного из моих офицеров? — в тон ему поинтересовался Бригадир. — Об этом он мне не сообщил. — Решать тебе, — обратился ко мне Бригадир. — Этот князь не может приказывать тебе – ты всё-таки мой офицер, да и контракт у нас с Блицкригом, а не с урдским царём, и уж точно не с князем. — Князь, — напомнил о себе слуга, — не приказывает, он приглашает господина Телешева к себе. — Я пойду, — кивнул я Бригадиру, тоже поднявшись из-за стола. — Вряд ли моей жизни может что-то угрожать, верно? Да и интересно, чем это я так заинтересовал целого князя, чести быть знакомым с которым я не имею. — Если что, мы знаем где тебя искать, — усмехнулся Бригадир. — Не вернёшься до ночи, пускай князь готовиться к налёту на свой дом. Мы от него камня на камне не оставим. — Я передам ваши слова князю, — не моргнув и глазом, ответил слуга. — Дайте мне десять минут на сборы, — сказал ему я. — Где вы будете ждать меня? — Вас ждёт автомобиль князя. Княжеский слуга коротко кивнул всем сразу, и вышел из казармы. Он даже спиной умудрялся буквально излучать облегчение по поводу того, что покидает наше скромное пристанище. — Ты не подумай, — сказал мне Бригадир, — я не шутил, когда говорил, что устрою налёт на дом этого князя Росена, если ты не вернёшься к полуночи. — Значит, я знаю, сколько времени у меня есть. Ливрейный слуга заявился к нам поздним утром, а потому времени мне вполне хватало. Я переоделся в купленный ещё в столице Нейстрии мундир и вышел из казармы. Автомобиль ждал меня тот самый, на котором Росен катался по городу. За рулём сидел шофёр в чёрном кожаном пальто и перчатках с крагами, живо напомнивший мне о годах службы в страже. Слуга расположился на переднем сидении. Мне же оставалось просторное заднее, где я и расположился со всем возможным комфортом. Автомобиль был самой новой конструкции, и часть тепла двигателя, по всей видимости, отводилась в салон, обогревая его. Поэтому несмотря на первые заморозки внутри было достаточно комфортно даже в мундире при расстёгнутой шинели. Слуга тоже расстегнул своё драповое пальто, украшенное гербом князя. Такой же красовался и на бортах автомобиля. Ехали мы плавно и быстро, за окнами мелькали пейзажи города, медленно приходящего в себя после осады, устроенной гайдамаками. Теперь, благодаря разъездам лёгких кавалеристов Блицкрига из окрестных деревень снова начали стекаться в город продукты. Конечно, по предзимнему времени было их немного, однако голод теперь нам не грозил точно. Пары сожжённых без жалости деревень, где крестьяне попытались припрятать продукты, вполне хватило для наглядного урока. Сарафанное радио оказалось как всегда на высоте – и о судьбе деревень уже на следующий день знала вся округа. Равно как и о том, что гайдамаков лучше выдавать, потому что силы за ними больше нет. Дом князь, конечно, занимал отдельный – основательный особняк, когда-то принадлежавший, наверное, зажиточному купцу, чуждому чувства прекрасного. Весь он был какой-то угловатый, приземистый, украшенный уродливой лепниной, которую местами сильно повредили осколки снарядов и пули. Новенькие оконные рамы и чистые стёкла смотрелись какими-то почти инородными телами на фоне щербатых стен, почти как ливрейный слуга у нас в казарме. Автомобиль остановился у порога, и мы со слугой выбрались из него, а шофёр покатил дальше – наверное, в гараж ставить. Мы же поднялись по трём ступенькам, тоже пострадавшим от войны, прошедшейся через город, и слуга с важным видом дважды ударил в дверь молотком. Нам открыла барышня, одетая классической горничной, я не видел ничего подобного уже много лет. Я сейчас как будто вернулся едва ли не в собственное детство. Ведь только тогда, наверное, ещё можно было застать подобные вещи. После всё съела бесконечная война, и окончательно добила Революция. — Князь ждёт вас в кабинете, — заявил ливрейный, сбрасывая пальто на руки горничной. — Я провожу вас. Однако возникла небольшая заминка. Я решил не кидать шинель горничной – как-то отвык я от подобного обращения, и сам повесил её. Сверху пристроил фуражку. Ливрейный в это время стоял, нетерпеливо постукивая каблуком. — Я, знаете ли, человек самостоятельный и в слугах не нуждаюсь, — на ходу бросил ему я. — Армия этому хорошо учит. Ливрейный предпочёл сделать вид, что не услышал моих слов. Он проводил меня в кабинет князя, снова с важным видом дважды стукнул, но теперь уже костяшками пальцев, в массивную дубовую дверь. — Входите, Ратимир, — раздалось с той стороны. На слугу приглашение явно не распространялось. Я опередил его, сам открыв себе дверь, сделал это единственно чтобы позлить, и шагнул в кабинет. Князь поднялся со стула и сделал мне весьма радушный приглашающий жест. Меня это удивило до крайности. Ведь я ожидал чего угодно – вплоть до пули прямо с порога и того хитрого камина, о котором мне рассказывал Гневомир. Но уж точно не улыбки на губах князя Росена и не проявления радушия. Честно сказать, меня это напугало, как и всякое непонятное поведение. — Сразу прошу простить за инцидент, произошедший в той проклятой слободке, — заявил князь. — Присаживайтесь, нам надо будет о многом поговорить, и о нём в том числе. — Времени у нас ровно до одиннадцати вечера, — сразу предупредил я. — Наш командир заявил, что устроит налёт на ваш особняк, если я не вернусь в казарму к полуночи. — Хорошо иметь друзьями головорезов из эскадрильи «Смерть», — совсем не натянуто усмехнулся Росен. — Я уверен, что Бригадир именно так и поступит, и к девяти вечера все летуны эскадрильи будут сидеть в кабинах аэропланов, готовых разнести этот дом по камешку. Я всегда восхищался людьми подобного склада – за своих он готов пойти против всего света. И я рад, что вам удалось не просто подобраться вплотную к двум нашим врагам, но и стать для них своим человеком. Ваше внедрение в эскадрилью для того, чтобы контролировать Гневомира и Готлинда, можно считать просто образцовой операцией. Только тут я понял, что князь принял меня за своего – и не просто кого-то из завербованных втёмную жителей нашего мира, а агента из неведомого мне мира наших врагов. Я ступил на очень тонкий лёд – одна ошибка и я мигом окажусь в том самом хитром камине. И перспектива налёта эскадрильи «Смерть» Росена не остановит. Ему-то лично мало что угрожает – налёт он переживёт, а сменить дом и набрать новых слуг не так и сложно. — Мне это стоило очень многого, — сказал я. — И под конец я почти разуверился в успехе операции по внедрению, когда застрял в Бадкубе во время атаки блицкриговцев и налёта. — Да, каша в Бадкубе заварилась славная. Мы хотели подарить Блицкригу его нефть, а в итоге потеряли флагман эскадры раболовов и довольно талантливого командора. — Раз погиб, значит, не так и талантлив был, — пожал плечами я. — Мы не вправе разбрасываться людьми, — отрезал князь со льдом в голосе. — Хардагар не должен был гибнуть в небе над Бадкубе. — Он недооценил противника… Однако мы слишком увлеклись этой темой. У нас достаточно дел в настоящее время, чтобы разбирать чужие ошибки в прошлом. — Тут вы правы, — кивнул князь. — У нас не слишком много времени, как сегодня, так и вообще. Поэтому перейду сразу к сути дела. Он сложил ладони вместе, будто злых духов отгонять собирался, а после произнёс: — Мне здесь не хватает наших людей. Я знаю, что большинство сосредоточено сейчас в столице Народного государства и в районе комплекса на Катанге. В остальных местах мы полагаемся на герметистов, но в том деле, что я изложу вам им доверять нельзя никоим образом. Оно слишком важно для нас. Мне нужен опытный летун, а среди герметистов в окружении царя таковых не имеется. Бойцы есть, мистиков сколько угодно, а вот того, кто смог бы сесть за рычаги аэроплана, нет. И потому сама судьба свела нас в этом городе. — Только для начала вы вышибли из меня дух, — ввернул шпильку я, и тут же почувствовал, как лёд под моими ногами предательски затрещал. — Вы имеете право так говорить, — после короткой паузы выдавил Росен. — Но поймите и меня – наши тела рассчитаны на многое, однако повреждения головного мозга могут нести для нас определённые последствия. Бывший хозяин прииска на Катанге Вепрев, при котором я был правой рукой, раскроил мне голову саблей, для начала прострелив её из револьвера. Поверьте, далеко не самые приятные ощущения. И теперь со мной приключаются иногда своего рода припадки, когда полностью утрачиваю контроль над собой. Под один такой вы и попали, прошу ещё раз меня простить за него, и давайте раз и навсегда закроем эту тему. — Безусловно, — подтвердил я. — Что же касается вашего дела, — вернулся к теме князь, — то мне нужен опытный и умелый летун, который отправится на аэроплане в тыл народников, чтобы доставить туда одну важную персону для переговоров. Личность скрывать не буду – надобности нет, это Бушуй Ерлыков. Также вам надо будет прикрывать его во время переговоров. Не стану скрывать – Бушуй великолепный стрелок, однако кто-то же должен защищать его спину. Да и без летуна ему никак не добраться до нужного места. Мы не можем рисковать и ждать недели, пока он проберётся через две линии фронта, пускай и в нынешнее затишье, а после вернётся с ответом. — На каком аэроплане полетим? — тут же спросил я. — Велика вероятность, что нас собьют, если не наши, то народники уж точно. — Как раз наоборот, — позволил себе усмехнуться Росен. — Для вас подготовлен «Народник» несколько недель назад приземлённый в окрестностях города. Его отремонтировали и держали в резерве как раз для такого дела. Так что беспокоиться стоит о том, чтобы вас не сбили как раз с нашей стороны. Но это на обратном пути – туда вы полетите следующей ночью, по всему маршруту наших аэропланов в небе не будет, ну и народники должны будут принять вас за своих. С возвращением, конечно, сложнее, но тут уж ничем не помочь, придётся вам положиться на удачу. — Если переговоры в тылу народников пойдут не так, то вряд ли мы вернёмся назад, — философски заметил я. — Переговоров не будет, — отрезал князь Росен. — Вы с Бушуем отправляетесь, чтобы подать сигнал нашим людям, что пора начинать действовать. Вас встретят, примут сообщение, и вы сразу отправляетесь обратно. — Значит, всё уже готово, — кивнул я. — Да, — ответил князь, — и скоро мы будем в столице, а царь снова сядет на престол. Не могу сказать, что эта новость обрадовала меня. В нашу казарму я вернулся задолго до темноты. Встречали меня, почему-то, прямо как героя. Даже после моего чудесного спасения мне так не радовались, как сейчас. Странно, ведь никто не знает, кто таков князь Росен, визит к нему, да ещё и оставленный с помпой, вряд ли мог представлять для меня какую-либо опасность. Но меня хлопали по плечам, а Бригадир даже крепко обнял. — Как это понимать? — удивился я. — Вы что же, не знаете ничего о князе Росене? — удивился не меньше моего Бригадир. — Он же начальник контрразведки при урдском царе. Много кого подобно вам приглашали в его особняк, даже столь официально, со слугами и автомобилем, и они уже не возвращались. — А тела их находили где-нибудь в слободках или они всплывали из реки? — усмехнулся я. — Да нет, — покачал головой Бригадир. — Газет, видимо, ты не читаешь вовсе, а в каждом номере «Ведомостей», что издаются сразу на двух языках, чтобы и мы могли почитать, на последней странице печатают расстрельные списки. — Сам погляди, — сказал Аспирант. Он протянул мне газету, отпечатанную на дрянной бумаге, каждую статью в которой дублировали на урдском и на имперском языках. Я сразу же глянул на последнюю страницу – всю её занимал длинный список имён, также отпечатанный на двух языках. И шрифт был довольно мелкий – миньон или петит, я в них не разбираюсь. Навскидку имён было не меньше двух десятков. — Раньше места хватало для рода занятий, — пояснил Аспирант, — и преступлений, за которые казнены. Потом оставили только преступления, но и их убрали. Скоро, наверное, места на одном листе хватать не будет, и так уже часто печатают внизу, вот видишь, — что список не полный. — Выходит, двадцать человек в неделю в расход пускают, — покачал головой я, возвращая газету Аспиранту, — отстал я что-то от жизни, надо было раньше газеты почитать. Наверное, не был бы так спокоен, когда отправлялся к нашему главному контрразведчику. — Скорее, к лучшему, что не читал, — сказал в ответ Бригадир. — И, кстати, не сомневайся, я бы разнёс дом князя по камешку, не вернись ты к полуночи. Я это не ради красного словца говорил. — Я знаю, — кивнул я, — и князь Росен был уверен в том же. На этом меня, наконец, оставили в покое. Но теперь мне надо было как можно скорее обсудить всё с Гневомиром. Слишком уж сильно не понравились мне слова князя о том, что в тылу народников всё готово, и осталось только подать сигнал. Поговорить нам удалось в тот же вечер. Офицеры эскадрильи азартно резались в карты или наблюдали за непередаваемым зрелищем, которое творилось за столом. Оргард был в ударе, уже трижды его насильно обезоруживали, и дважды он вскакивал, громко заявляя, что играть с «этими жуликами» больше не сядет ни за что. Хватало его не больше, чем на пару кругом. Он всегда возвращался, правда, каждый раз громко ругаясь на всех. Я кратко пересказал Гневомиру историю моего посещения особняка князя Росена, а под конец посоветовал лететь отсюда как можно скорее вместе с Готлиндом. — Кто-то должен предупредить командование Народной армии в Прияворье. В Будиволне и Бессарабе я уверен полностью – они не могут предать, на них можно положиться. — Ты не забыл, что я вовсе не в фаворе сейчас на родине, — мрачно заметил Гневомир. — О моём предательстве раструбили все газеты. Меня пустят в расход через пять минут после того, как опознают. — А кто тебя опознает? — задал я резонный вопрос. — Те, кто читал газеты годичной давности? Да там фото из личного дела, по нему тебя не опознает и опытный сыщик. — Но кто меня допустит до Будиволны или Бессараба? — А вот на этот вопрос ответа у меня нет. Зато есть встречный – ты что же, предлагаешь, узнав такие новости, просто сидеть по эту сторону линии фронта и ничего не делать? — Если сделать ничего нельзя, — усмехнулся Гневомир, — значит, надо делать невозможное. Это была одна из любимых присказок Гамаюна. А что будешь делать ты? Попытаешься угробить Ерлыкова вместе с аэропланом, чтобы сорвать всё дело? — Не поможет. Если всё готово, то начнут и без сигнала. Поэтому я привезу его на условленное место, и уже там буду действовать по обстановке. — Действовать по обстановке, — повторил вслед за мной Гневомир. — Сейчас, видимо, это станет нашим девизом. — Выбора у нас, всё равно, нет, — пожал плечами я. (обратно)Глава 3
Я глядел на «Народника» и не мог не порадоваться за Отчизну. Ведь несмотря на годы разрухи и две страшные войны Народному государству удалось сделать то, чего не сделал никто в Царстве Урдском. А именно выпустить собственную – урдскую – модель аэроплана. Да ещё и сразу безразгонника. На обычные модели никто уже не разменивался – все они прошлый век, и устарели с изобретением компактного антиграва. Вот теперь перед нами с Бушуем стоял выкрашенный зелёной краской аэроплан с заботливо кем-то подновлёнными башенными коронами на коротеньких крылышках и вытянутом, хищном, фюзеляже. — Я не разбираюсь в аэропланах, — честно признался мой спутник. — Можешь что-нибудь сказать о нём? — Я никогда не сидел за рычагами этой модели, — пожал плечами я. — Пробный полёт мне запретили, значит, летим на свой страх и риск. — Радует, что на обратном пути ты уже будешь знаком с ним, хотя бы немного. Я в ответ только снова философически пожал плечами. Спутник мне откровенно говоря не нравился вовсе. Он был неприятно заносчивым и до невозможности высокомерным человеком. Из-за манеры вести себя Бушуй отчаянно напоминал мне слугу князя, явившегося за мной в казарму третьего дня. И напоминал так сильно, что мне стоило известных усилий сдерживать улыбку в первые минуты нашего личного знакомства. — Князь, отчего мне не предоставили более опытного летуна? — обернулся он к Росену, провожавшему нас. — Тогда вам пришлось бы ждать летуна с той стороны фронта, — не моргнув глазом, ответил князь. — В городе не найти летуна, который был бы знаком с подобной моделью аэропланов. Блицкриговцы вели с ними бои, однако летать на них им не приходилось. — Это весьма прискорбно, — покачал лысой как колено головой Бушуй. — Мы ставим мою миссию и самую жизнь в зависимость от недостаточно опытных летунов. Князь промолчал. Видимо, решил не испытывать собственное терпение и дальше, или же почувствовал, что может сорваться. А это для Бушуя было бы чревато весьма неприятными последствиями. Как объяснил мне князь, Бушуй был отпрыском аристократического рода, эмигрировавшим за границу после Революции. Он активно сотрудничал с подобными князю, однако использовали его, как, например, маркиза Боргеульфа, втёмную, играя на страсти ко всему мистическому и непонятному. Бушуй считал Росена посланцем владык Нижних миров, и подозревал, что тот является одним из этих самых владык. Подозрения эти подогревал в нём сам князь, активно подбрасывая мелкие намёки и штрихи к собственному портрету. — Люди падки на подобного рода мистику, — разоткровенничался со мной Росен, пока мы ждали прибытия аристократически опаздывающего Бушуя. — Им всем, от мелких лавочников до царей, нравится быть причастными к чему-то большому, выходящему за рамки их понимания. Вот на это всех их и ловят. А уж подозревать, что рядом с тобой находится некто, даже неясно толком кто, но скорее всего весьма могущественный, и главное непонятный, это же как будто их самих возносит на те же вершины. Потому я и темню, осталось только имечко позвучнее выдумать из нашей собственной мифологии, да всё никак не соберусь – не до того. Хардагар – командор эскадры раболовов, что погиб в небе над Бадкубе, вон какое себе имя выдумал. Говорил, это демон, обитающий в небе и губящий людей, или что-то в этом роде. — Но имя ему не помогло, — мрачно заметил я, вспомнив сокрушительный залп «Несгибаемого» и рушащийся на Бадкубе крейсер, выкрашенный в жёлтый цвет, с обломками шипов и обрывками цепей на бортах. — Он был слишком самонадеян, — без тени эмоций в голосе произнёс Росен. — Котсуолдцы – это не степняки, на которых он охотился, как на зверей, и не крестьяне с той стороны Стены, которые от одного вида его небесного крейсера валятся ниц и ждут своей участи. Он слишком давно не бывал в настоящем воздушном бою, и недооценил врага, а это самая страшная ошибка, какую только может допустить военный. Нашу беседу прервало появление Бушуя. Он приехал в роскошном по местным меркам автомобиле с собственным шофёром. Правда, одет был так, что от шофёра его отличить было бы сложно. Выглядел он натуральным авиатором с довоенных плакатов. Длинная кожаная куртка, плотные штаны, высокие ботинки на шнуровке, шлем и обязательные очки-консервы, до поры болтающиеся на шее. — Не боится ездить без охраны? — удивился я тогда. — Поверьте мне, — усмехнулся в ответ Росен, — никакая уличная банда Бушую не страшна. А вот знакомство у нас не задалось. Выбравшись из авто, Бушуй обратился непосредственно к князю так, будто меня тут и близко не было. Я сразу понял, что он воспринимает меня всего лишь как безмолвное приложение к аэроплану. И мне это не понравилось. — Все вопросы относительно полёта стоит задавать непосредственно мне, — встрял я в разговор самым невежливым образом. Бушуй уставился на меня так, будто впервые увидел. Но князь самым решительным образом подтвердил мои слова. Вот тогда-то Бушуй и поинтересовался моим мнением относительно аэроплана. — Сейчас выбора нет, — бросил я Бушую. — Забирайся на заднее сидение. С пулемётом обращаться умеешь? Я намерено обратился к нему на «ты» – и похоже это ввело его едва ли не в ступор. Он долго глядел на меня, а после тихим, но очень злым голосом размерено произнёс: — Никто не смеет говорить мне «ты». — Прошу простить, но раз ты обращаешься ко мне подобным образом, то я вполне имею право говорить тебе «ты» в ответ. Телешевым дано такое право царями ещё триста лет назад. Мы даже царям имели полное право говорить «ты» в ответ на их тыканье. Я прищёлкнул каблуками, коротко кивнул и представился, наконец, Бушую: — Ратимир Телешев, урождённый дворянин. Бушуй засопел недовольно, но крыть ему было просто нечем, и он молча полез на второе место. Я же забрался вперёд и бросил через плечо: — Так что насчёт пулемётов? Князь сказал, ты отменный стрелок, но не уточнял насчёт оружия. — Я отлично управляюсь с любым, — был мне скупой ответ. Князь Росен поднялся на крыло аэроплана и протянул мне планшет. — Маршрут полёта. Там же указано время, когда наших в небе не будет, что весьма важно для вас на обратном пути. Я поблагодарил его, и скомандовал: «От винта»; князь усмехнулся и спрыгнул с крыла. Команда с массовым распространением безразгонников, конечно, была уже никому не нужна, однако мы, летуны, как все отчаянно рисковые люди, ходящие по лезвию чуть ли не каждый день, держались за подобные традиции. Вроде тех же белых шарфов, которыми щеголяли наверное все летуны во время Первой войны. Только тут я понял, что начал считать себя заправским летуном, хотя вряд ли имел на это право. Ведь летаю-то без году неделя, пускай и побывал в одном из жесточайших сражений нынешней войны. Как бы то ни было, а я остаюсь всего лишь талантливым любителем, и столкнувшись с профессионалом вряд ли переживу схватку, только если мне будет сопутствовать небывалая удача. С такими вот самокопательскими мыслями я поднял аэроплан в небо. Однако полёт наш прошёл вполне нормально. Я строго придерживался курса, указанного на карте, и вёл аэроплан под самой границей облаков. Всегда есть возможность нырнуть в них при появлении опасности. Бой принимать я не собирался категорически. Лишь пару раз мне пришлось спуститься ниже, чтобы проверить ориентиры и удостовериться, что я не сбился с курса. Бушуй у меня за спиной сидел тихо. Говорить, конечно, всё равно, мы не смогли бы – я вёл аэроплан на предельной скорости, сбрасывая её только когда опускался для проверки курса, и ветер оглушительно свистел у нас в ушах. Собственно, я был только рад этому обстоятельству. Только комментариев по поводу моего летунского мастерства мне не хватало. Посадочную полосу для нас обозначили рядом хорошо видимых в ночной темени костров. Собственно, хватило бы и пары, но принимающая сторона расстаралась вовсю. Заходить на посадку было одно удовольствие. Я аккуратно приземлился в нужном месте, и почти сразу к нам заспешили тёмные фигуры. Они казались удивительно зловещими в свете ярко пылающих в ночи костров. Бушуй опередил меня, первым выбравшись из аэроплана, я отстал от него всего на пару минут. Зловещие фигуры приблизились к нам – и теперь их можно было разглядеть. Возглавлял группу высокий человек в серой шинели, остальные были либо, как и он, в шинелях – коротких пехотных или длинных кавалерийских, либо в кожаных куртках. Щёлкнул фонарик – и нам в лица ударил луч света. Я тут же выругался сквозь зубы, прикрыв глаза предплечьем. А вот Бушуй легко смотрел прямо на источник яркого света. Пальцы право руки его быстрым движением расстегнули кобуру, да так ловко, что, наверное, кроме меня этого никто и не заметил. — Прекратите эти фокусы, — бросил он встречающим с обычным своим высокомерием, — мы не в контрразведке. — Я должен был удостоверить вашу личность, майор Ерлыков, — ответил ему спокойный, уверенный голос, и фонарь выключили. — Теперь всё в порядке, идёмте к костру. — Генерал, а посветите-ка на второго, — внезапно вмешался один из спутников генерала в серой шинели. — Мне надо его личность удостоверить. Мне в лицо снова ударил луч фонаря, и я в этот раз не стал закрывать лица. — Похоже, вам, майор, — произнёс мрачным тоном спутник генерала, — придётся подыскать себе другого летуна на обратную дорогу. Взять его! И на меня кинулись три человека в знакомых по службе в страже кожанках.Два последних предводителя гайдамаков ничем не были похожи друг на друга. Козырь продолжал щеголять в народном кафтане, поверх которого крепил один уцелевший наплечник с почти неразличимым теперь золочением. Кольчуге, взятой как трофей, он также оставался верен. А вот полковник Болботун не изменял военной форме чуть не царских времён – зелёный мундир, золотые погоны, правда, уже с новыми эмблемами, а на носу пенсне. Гнилой интеллигент какой-то, а не гайдамацкий старшина, но своих людей на фронте он держал крепко. Никто из лихих усачей и отчаянно жестоких черношлычников не смел при нём и пикнуть, боясь вызвать ледяной гнев полковника. — Последние мы остались от прияворской гайдаматчины, — грустно произнёс Болботун, сверкнув в свете чадящей лампы стёклами пенсне. — А хорошо ведь начиналось всё. Всыпали мы перцу и народничкам, и гетманцам, и блицкриговцам. Они от города далеко отойти боялись за фуражом. — В двух верстах от него уже мои хлопцы хорошо им шкодили, — столь же мрачно отвечал ему Козырь. Оба уже успели приговорить четверть местного первача, и глаза обоих уже поблёскивали не хуже стёкол болботунового пенсне. Однако спиртное не могло развеять глухую тоску обречённых. — А теперь мы оказались аккурат промежду народным молотом и блицкриговской наковальней, — продолжил Болботун. — И размажут нас одни по другой очень быстро. У меня снарядов осталось только так – народникам нервы попортить. Патронов, правда, хватает, но самое главное, людей нет. Две недели нас тиф косил – полдивизии моей без всяких боёв на тот свет отправилось. Землянки для тифозных рыли, а после засыпали вместе с людьми, когда там одни покойники оставались. Смешно сказать, но у меня по три винтовки на человека, да по ящику патронов, считай, на каждого. Это даже если твоих орлов всех под ружьё поставить да в седло посадить. — Не все уже в сёдла сядут – не все. Сожрал нас клятый город. Перемолол да выплюнул. А всё потому, что обложили мы его крепко, да всё никак облога наша в атаку не переходила. Гайдамак не сидением силён, но действием. Надо было брать город – покуда туда, Гетману на помощь, столько силищи не стеклось. Могли мы бить и его стрельцов, и блицкриговцев. А пожаловал бы в город этот царь-государь, когда там мы сидим. Вот была бы потеха. Уж мы бы самостийность ему свою так запросто не отдали б, как Гетман, шкура продажная. И Торопец шкура – со штурмом не торопился, всё ждал чего-то, ждал. Вот и дождался. — Торопца повесили третьего дня в городе, — заметил Болботун. — Нам тут что ни день с аэропланов сбрасывают листки. И народники стараются, и те, что в городе засели. Листки те хлопцы на самокрутки пускают, но я читаю. Из города листок побольше – там всегда на обратной стороне списки тех, кого из наших изловили в городе, да к стенке поставили или повестили. Вешают, кстати, чаще, в назидание, как там пишут. Вот и Торопец в этот список угодил, аккурат третьего дня. — Туда ему и дорога, собаке, — окрысился Козырь. — Продал он нас – не врагу, так трусости своей собачьей. Что ещё в тех листках пишут про наших? — Да что наш спадар атаман Сивер подался за кордон – в империю, прихватив весь наш оставшийся золотой запас. — Того запасу было-то, — Козырь почти свёл вместе большой и указательный пальцы, наглядно демонстрируя размеры золотого запаса. — И жалеть не о чем. — Для всех мало, — согласился Болботун, — а одному хватит до конца жизни, ежели не шибко транжирить. Да и немолод уже наш атаман – будет просто век свой доживать где-нибудь в империи. Там, куда война никогда не дойдёт. — Да и пёс с ним, — махнул рукой на атамана и его золотой запас Козырь. — Мы теперь, считай, все покойники, нам то золото ни к чему. Расторопный денщик по знаку Болботуна втащил ещё одну четверть первача. Козырь быстро разлил её по стаканам. — За нас, спадар полковник, за последних гайдамаков во всём Прияворье. Он подняли стаканы и опрокинули их не чокаясь, будто бы пили на собственных поминках. Денщик, видевший это, несколько раз осенил себя знаками, отгоняющими зло. Негоже это, чтоб живые люди сидели за столом да поминали сами себя. — Ты, знаешь что, Козырь, бери моих черношлычников. Всех, кто может, сажай в седло. Будем умирать, как гайдамаки. А остальных, кто не сядет, я при орудиях оставлю и в окопах. Отбиваться будем до последнего. Щадить нас народники не станут, потому и мы в плен не сдадимся. Ты ж с конницей потрепли врага сколько сможешь – пусти им кровь, да так чтобы навек запомнили как гайдамаки умирают. — Пущу, — пообещал Козырь. — Век нас помнить будут.
Мастерство Бушуя как стрелка я оценил в полной мере. Движения его были настолько быстры, что заметить их оказалось почти невозможно. Вот правая рука только расстёгивает кобуру, а в следующий миг в его руках уже два револьвера – коротких, нейстрийских, по шесть пуль в каждом. Но выстрелов всего два – и оба смертельных. Рванувшиеся ко мне парни в кожанках валятся на грязный истоптанный сапогами снег. Крови не видно в неверном свете костров. За это время я успел только вытащить из кобуры свой револьвер, даже поднять его и то времени не было. Бушуй же замер, наведя на тёмные фигуры стволы своих револьверов. — Спокойно, — раздался голос человека в серой шинели. — Давайте без лишних нервов. Мне трупы лишние не нужны. Опустите оружие, Ерлыков, я знаю, что вы готовы перестрелять всех нас, но это не выход из ситуации, — он спокойно обернулся стоящим за спиной людям. — А вы, товарищ Духовлад, впредь держите себя в руках. И если уж не думаете, прежде чем команды отдавать, так хотя бы поставьте в известность меня, как старшего по званию. Он снова повернулся к нам. — Идёмте к костру, — взмах рукой в куда-то в сторону, — там можно будет нормально поговорить. Держась на расстоянии друг от друга, однако спрятав оружие в кобуры, мы дошли до костра, о котором говорил генерал в серой шинели. Это был не сигнальный, а вполне обычный костёр, рядом с которым угадывался в темноте силуэт автомобиля, а ещё чуть подальше ходили, похрапывая, несколько стреноженных коней. Рядом с огнём скучали трое в длинных кавалерийских шинелях и богатырках. Увидев генерала, они разом подтянулись, встав по стойке «смирно». — Вольно, бойцы, — махнул им рукой генерал. — Спасибо за костёр, а то мы совсем задубели, пока ждали наших гостей с неба. Смотрю, вы и чай уже вскипятили – отлично. Объявляю благодарность. Он присел рядом с костром, протянул к огню руки в перчатках. Я давно уже не ощущал холода, но понимал каким-то образом, что температура сейчас упала сильно ниже нуля. Зима уже на носу, и ночи всё холоднее и холоднее. Один из бойцов зачерпнул ему из котелка, висящего над огнём чаю, и генерал благодарно кивнул ему. Теперь он грел руки о кружку. Поднявшись на ноги, генерал снова обратился к нам. — Да подойдите вы ближе к огню, что вы всё в темноте жмётесь? Хоть лица друг друга разглядим, как следует. Мы с Бушуем последовали его совету, да спутники генерала не отстали от нас. Как-то так незаметно получилось, что у нас с Бушуем за спиной теперь был автомобиль, и если что, мы всегда могли попробовать заскочить в него, и дать дёру. Но я бы очень не хотел, чтобы всё обернулось именно таким образом. Ночью на авто далеко не уедешь, даже зная дорогу. И догнать нас конным будет не слишком сложно, а там уже и феноменальное умение обращаться с оружие, которое продемонстрировал мой спутник, нас вряд ли спасёт. Бойцы, оставленные следить за костром, подкинули в него несколько свежих поленьев, и он загорелся веселей, осветив, наконец, небольшую полянку, где все мы собрались. Наконец, я смог разглядеть лица встречавших нас людей. И не скажу, чтобы они меня обрадовали. Генералом в серой шинели оказался не кто иной, как Хлад – человек легендарный. Последний защитник контрреволюции, который после нескольких лет эмиграции вернулся в Народное государство. Выходит, верность его оказалась не столь уж крепка. Но его спутник, одетый в кожаный плащ, привлёк кудабольшее внимание. Ведь это был командир чоновцев, который едва не отправил меня на костёр сразу после инцидента на Катанге. Я едва удержался от того, чтобы выхватить револьвер снова. Похоже, я пропал. Если уж он шёл за мной от самой Катанги, то теперь уж точно не упустит своего, несмотря ни на что. — Ваше появление здесь значит только одно, — не собирался упускать инициативу генерал Хлад. — Время пришло. — Я хотел узнать, прибыл ли небесный крейсер «Народная слава» в расчётный срок? — поинтересовался у него Бушуй. — Им управляет блицкриговский маркиз, — усмехнулся Хлад, — он уж точно не даст ему опоздать. Во время последнего сеанса радиосвязи со «Славой», она находилась в двух сотнях вёрст отсюда. Значит, завтра утром должна прибыть. — Тогда, действительно, можно начинать, — кивнул Бушуй. — Войска народников готовы для атаки на позиции Болботуна? — В полной боевой и рвутся уже, — снова растянул в улыбке бескровные губы Хлад, всё-таки имечко ему очень подходит. — Мне стоит известных усилий сдерживать порывы Будиволны и Бессараба. Опоздай крейсер хотя бы на пару дней – пришлось бы начинать без него. Бравые командармы просто вышли б из-под моего контроля. Меня и так уже пораженцем за глаза зовут, а скоро и контрой величать начнут. — В таком случае мы должны немедленно вернуться, — заявил Бушуй, но его весьма невежливо перебил командир чоновцев. — Э нет, господин хороший, я сказал – летуна тебе нового искать придётся. Этот обратно точно не полетит. И я понял, что вот прямо сейчас и придёт мне конец. Раз и навсегда. Пальцы сами собой скользнули к кобуре.
Ночной полёт. Конечно, очень многие после очерков Виконта, ставшего при жизни легендой летуна-писателя, считают его весьма романтичным. До войны в столице Нейстрии, да и империи тоже, устраивали целый аттракцион с таким названием. Бравые летуны в кожаных куртках и белых шарфах катали впечатлительных молодых людей и парочки под звёздным небом. Это и вправду, весьма романтично. Совсем другое дело лететь над чёрной землёй, порой не зная, где верх, а где низ. Стороны света – давно уже потерялись. Гневомир, сидящий за спиной Готлинда, давно уже утратил всякую ориентировку. Он слабо представлял себе, как тот может вести аэроплан, сверяясь лишь с показаниями приборов, подсвеченных на панели перед ним. Точно такие же были и в кабине Гневомира, однако он, глядя на них, ничего путного сказать не мог. Но на то Готлинд и летун, чтобы водить аэропланы в самых невероятных условиях. Ведь в эскадрилье он был на очень хорошем счету, и кое-кто отзывался о нём, как о настоящем асе. А этот эпитет от летунов эскадрильи «Смерть» надо заслужить – ведь почти у всех в ней есть опыт Первой войны. Разговаривать во время полёта Гневомир не стал. Орать в спину Готлинду, пытаясь перекричать шум ветра, глупо – он едва ли услышит одно слово из десяти сказанных. Да и ответит вряд ли. Таким сосредоточенным Гневомир помнил летуна, пожалуй, только во время их перелёта из Соловца в столицу Урда. Хотя сейчас дело было куда сложнее и запутанней. Они узнали много – и от Ратимира, которому Гневомир до конца не верил, и помимо него. Однако все знания их оказались слишком отрывочны. Они никак не желали складываться в общую картину. До сих пор неясным оставалось, для чего затеяли пришельцы из другого мира всю свою игру. Предводитель их, который погиб на бывшем прииске Вепревых, нёс бред о каком-то Единении и господах господ, о веществе, которое подчиняет людей, делая из них рабов. Тогда Гневомир ещё не отошёл от схватки, на шею отчаянно давил башлык, в котором он спрятал пару ручных бомб, и он с трудом воспринимал бредни человека в белом халате. Ну а после всё как-то стёрлось из памяти – уже и не восстановить в точности слова, хотя вроде бы раньше на такое Гневомир никогда не жаловался. Вот только после им так и не удалось найти никого, кто был бы хоть как-то связан с этими людьми. Они с Готлиндом вынуждены были покинуть Народное государство – там не простили налёта на секретный объект, особенно вместе с заморскими анархистами. Но на воюющем Континенте отыскать следы врага оказалось вовсе невозможно. И потому Гневомир решил затаиться, подождать, вдруг противник выйдет на него сам. Эскадрилья «Смерть» для этой цели подходила как нельзя лучше. Он сам случайно вышел на одного из её вербовщиков, но благодаря знанию нескольких языков и оперативной хватке быстро выбился практически в лидеры тех, кто ведал в эскадрилье отбором и поиском возможных шпионов. Лучшей должности для избранной цели и придумать нельзя. Только Готлинд иногда принимался жаловаться, что его снова забросило в самое горнило войны, от которой он только и делал, что бежал, бежал, бежал… — Огни внизу! — крикнул через плечо Готлинд. — Это лагерь народников! Гневомир подтянулся поближе, и гаркнул почти в самое ухо летуна: — Уверен?! — Больше некому! Глянь сам вниз! Слишком много огней! Гневомир послушно перегнулся через борт. Внизу, действительно, проплывало целое море огней. Гайдамаки после сокрушительного поражения под городом никак не смогли бы выставить такой лагерь. Даже прибегни они к военной хитрости и понатыкай лишних костров, у которых и не сидит никто, всё равно, их не было бы так много. — А вот ещё! — ткнул рукой вперёд Готлинд. — Видишь, в небе?! На этот раз Гневомиру пришлось как следует приглядеться. То, что взгляд опытного летуна обнаружил сразу, он увидел лишь спустя пару минут. Что-то большое, даже громадное, то и дел закрывало подсвеченные снизу багровым пламенем костров облака и виднеющиеся в частых просветах между ними звёзды. — Никак не меньше крейсера! — пояснил Готлинд. У гайдамаков и аэропланов-то не было, что уж говорить о целом небесном крейсере. — А вот и лётное поле! Оно было отмечено чередой ярких костров – промахнуться просто невозможно. — Нас будут встречать! — крикнул Готлинд. — Ты готов?! — Всегда! — в подтверждение своих слов Гневомир продемонстрировал ему оттопыренный большой палец. И тут с земли ударил луч мощного прожектора. За ним ещё один. И ещё. Их аэроплан угодил в классическую паутину, став идеальной мишенью для зенитного огня. Однако никуда уходить Готлинд не собирался. Он заложил плавный вираж, направив аэроплан к земле. Теперь уже всем там должна быть видна их боевая раскраска – черепа и кости эскадрильи «Смерть». Правда, они частенько красовались на бортах у самых разных летунов, весьма популярная символика. Потому и не спешили открывать по ним огонь. Мало ли кто это может быть? Расстрелять всегда успеем. Какую угрозу может представлять для такой силищи всего лишь один аэроплан. Тем более, на небесном крейсере на всякий случай сыграли тревогу, и его прожектора присоединились к тем, что бьют с земли. Теперь уже точно возможному врагу никуда не деться. Однако Готлинд с отменным хладнокровием завёл аэроплан на посадку, и опустился точно на указанное место. К нему тут же сбежалось несколько десятков человек, однако всех любопытствующих быстро оттеснили крепкие ребята в новеньких шинелях, с винтовками наперевес. Командовал ими парень не сильно старше, на рукаве шинели его красовались знаки различия, говорившие что это комвзвода. — Кто… — начал было он, но выбравшийся из аэроплана Гневомир перебил его. — Стража Пролетарской революции, — заявил он, сходу сунув под нос комвзвода основательно потрёпанную красную книжечку служебного удостоверения. — Я должен немедленно видеть командармов Бессараба и Будиволну. Дело государственной важности. Комвзвода был явно ошарашен таким напором, да и корочка говорила, что перед ним сотрудник стражи такого ранга, что вполне может среди ночи поднять и командарма. А утром, вполне возможно, поставить его к стенке. Так что, по большому счёту, выбора у него не было, он мог только подчиниться этому странному человеку, свалившемуся буквально всем на головы. — Идёмте со мной, — кивнул комвзвода. — А вашего летуна проводят… — Он тоже идёт с нами, — отрезал Гневомир, — и это не обсуждается. Комвзвода только плечами пожал. Ему, в общем-то, было всё равно, один ли отправится нежданный гость к командармам или же вместе со своим летуном. Оба командира делили единственную в округе жилую избу. Центром лагеря набирающей силу армии стал пожжённый не то гетманцами, не то гайдамаками, не то народниками – теперь уже и не разберёшь кем – хутор. Он и до того был невелик, а сейчас от него осталась всего одна изба да остатки не то конюшни, не то коровника – не поймёшь. Вот в избу, более-менее приведённую в порядок, и заселились оба командарма. Они честно разделили невеликие её помещения поровну, поставив пару кроватей да сундуки с личными вещами. Вещей тех у обоих было не так чтобы сильно много – и Будиволна, и Бессараб были из тех, кто не привык таскать за собой, подобно царским генералам целые сонмища прислуги и возы разнообразных, и весьма «нужных» в походе вещей. Гражданская война приучила все к мобильности, когда частенько приходилось бросать всё и идти в атаку, отбивая неожиданно прорвавшегося противника или, к примеру, спешно отступая перед сильно превосходящими силами, которые опять же неожиданно прорвали фронт. Вот в эту-то избу и привели Гневомира с Готлиндом. Командармы были полностью одеты, хотя лица их выглядели какими-то помятыми, ясное дело, обоих подняли с кроватей. Только фронтовая привычка спать вовсе не в исподнем выработалась и у Будиволны, и у Бессараба. Поверх слегка помятых рубашек оба накинули мундиры – Бессараб даже застегнулся на все пуговицы. Будиволна же предпочёл остаться так – внешний вид его никогда особо не беспокоил, по крайней мере, пока он находился на фронте. — Ну и по какой такой надобности к нам стража заявилась? — поинтересовался Будиволна, когда комвзвода доложил о неожиданных визитёрах. Сам молодой командир предпочёл тут же покинуть избу, дабы не навлечь на себя лишнего гнева. — В вашей армии готовится предательство невиданных масштабов, — сходу заявил Гневомир. Он отлично понимал – информация, которую он сейчас сообщает настолько невероятно, что поверить в неё практически невозможно. И потому выдавать её надо не дозировано, а разом – и в лоб, чтобы собеседник не мог анализировать факты, и вынужден был принимать на веру всё сказанное. — Во главе его, скорее всего, стоит ваш начальник штаба или человек, занимающий столь же высокую должность. — Хлад, сволочуга! — тут же воскликнул, перебив Гневомира, Будиволна. — Кто же ещё, как ни этот царёв выкормыш? — И какую должность занимает в армии бывший царский генерал Хлад? — тут же поинтересовался Гневомир. — Да вот аккурат, как ты сказал, товарищ, начальник штаба он у нас, контра. Ну ничего, мы его теперь на чистую воду выведем – и поставим к стенке! — Надо отправить за ним бойцов, — куда спокойнее произнёс Бессараб. — Вся эта история может быть вражеской провокацией. — Да ну, брось ты, товарищ Бессараб, — отмахнулся Будиволна. — Это ж сразу видно, товарищ из стражи, с документами по всей форме. — Но и Хлада надо сюда пригласить, — гнул свою линию Бессараб, сразу становилось ясно, его вовсе не устраивала роль второго медведя в берлоге, ему давно уже было тесно. — Нельзя сходу обвинять людей в измене, даже Хлада. Ведь его проверяли – и проверяли крепко. И когда он пошёл на переговоры с нашими людьми в эмиграции, и когда назначали преподавателем в Академии, да и теперь, когда на фронт отправляли. А тут является незнамо кто, и кричит о предательстве. Тут и пыл Будиволны несколько приутих. Он понял, что возможно и лишку хватил, решив сходу поставить Хлада к стенке, и объявив его врагом и контрой. Он сам подошёл к окну и кликнул часового, охранявшего ночью избу. Велел ему как можно скорее привести сюда Хлада. — Если наша информация верна, — заявил Гневомир, — то Хлада в его палатке не будет. Как раз сейчас он сговаривается с врагами предать народное дело. — Если всё так, — кивнул Бессараб, — то от него быстро мокрого места не останется. В расход пустить – это несложно, но сейчас не Гражданская, когда мы людей шлёпали почём зря. Это дело и тогда не было оправдано, а уж теперь – и подавно. — Подождём, — поддержал его успокоившийся уже Будиволна. — А вы пока садитесь, товарищи, садитесь. Ждать нам, конечно, недолго, но всё-таки неудобно как-то – мы сидим, а вы перед нами навытяжку. Стульев в избе хватало, а потому Гневомир и Готлинд тут же последовали совету, хотя после длительного перелёта сидеть ни одного особо не тянуло. Тело и так сильно затекло после пребывания в тесной кабине аэроплана. Ждать, правда, пришлось недолго. Хлад явился в окружении нескольких бойцов в новеньких шинелях с красными разговорами. Он по привычке держал руки в карманах, и не вынул их даже в присутствии командармов. — Ну скажи-ка нам, товарищ Хлад, — снова первым заговорил Будиволна, — что ты скажешь на то, что тебя тут товарищи из стражи в предательстве обвиняют, и в сговоре с врагами народа, засевшими в городе, на который мы со дня на день выступить должны? Уж не потому ты нас задерживал, чтобы дать им там в силу войти, а? — И вы считаете, что я сейчас из карманов выхвачу по револьверу, и начну в вас палить, чтобы обезглавить армию? — усмехнулся своими тонкими, бескровными губами Хлад. Он нарочито медленно вынул руки из карманов шинели и сложил их на груди. — Славную провокацию против нас учинили предатели. Я ведь бывший царский генерал, уж как тут не поверить в моё предательство, уж кому предавать как ни мне? Ведь нет мне веры, и не будет никогда. А вы знаете, кто тут сидит и размахивает служебным удостоверением? Будиволна и Бессараб только плечами пожали. Оба старались иметь как можно меньше дел со стражей Пролетарской революции. — Это – предатель и враг народа Гневомир Милорадов, уже больше двух лет как приговорённый заочно к высшей мере. И у него хватает наглости заявиться в расположение нашей армии, да ещё и обвинить в измене меня. В избе повисла напряжённая тишина. Крыть Гневомиру было, откровенно говоря, нечем. Он не знал о вынесенном заочно приговоре, однако понимал, что находится на родине в розыске после нападения на секретный объект на Катанге. Вот только никак не мог подумать, что тут найдётся тот, кто может узнать его в лицо – сумел его в этом убедить Ратимир. А выходит, всё не так гладко, и противник им попался намного умнее, чем они предполагали. Теперь либо самому выхватывать револьвер, и пытаться прорваться к аэроплану вместе с Готлиндом, либо сдаваться. Оба варианта развития событий не сулили ничего хорошего. — Меня решили топить по всем правилам, — добавил Хлад. — Подослали человека якобы с той стороны, и тут же отправили к вам, товарищи, ещё пару подставных с новостью о моём предательстве. Вот не найди меня бойцы – завтра же меня в расход пустили бы, и слушать не стали. Верно я говорю, товарищ Будиволна? Командарму ничего не оставалось кроме как признать правоту начальника штаба. — И доказательство сейчас сидит в нашей гауптвахте, — завершил свою обличительную речь Хлад. — Завтра будем со всем разбираться, — поднялся со своего стула Бессараб. Он мельком подозрительно оглядел Хлада, но сказал лишь: – Скоро утро, и бой с Болботуном. Всем надо выспаться перед ним. — И то верно, — поддержал его Будиволна. — Завтра после боя будем с этими провокаторами разбираться, — он тоже поднялся на ноги и добавил, усмехнувшись в роскошные усы: – В городе. — Бойцы, — велел Хлад, сопровождавшим его молодогвардейцам, — обезоружить этих двоих и проводить на гауптвахту. Сопротивляться Готлинд и Гневомир не стали – для чего лишний раз злить конвоиров. Ведь могут ненароком и прикладом приложить, пока ведут. Однако ничего подобного делать молодогвардейцы и не думали. Знакомый уже комвзвода быстро обыскал обоих, побросав на пол револьверы и пару ножей, что припрятал Гневомир. А после их вывели из дома, занимаемого командармами, и отвели в сырой погреб, служивший местной гауптвахтой. Правда, использовался он редко – даже самым отъявленным дебоширам и нарушителям дисциплины хватало одной ночи, чтобы надолго заречься. Вот и теперь в погребе сидел только один «постоялец» – и им оказался не кто иной, как Ратимир.
* * *
И снова Бушуй опередил меня. Мои пальцы только расстёгивали кобуру, а у него в руках уже были оба его револьвера. Но в этот раз на нас никто не кидался, а потому стрелять он сразу не стал, а жаль. Перестрелка положила бы конец всем переговорам и как нельзя лучше сыграла бы на руку нам. Хотя я слабо представлял себе, кто такие эти мы. Ведь с гипотетическими врагами нашего мира боролись сейчас лишь я, Гневомир и Готлинд. Да и борьбой наши хаотические метания вряд ли можно было назвать. — Давайте обойдёмся без резких движений, — предложил примирительным тоном генерал Хлад. — Духовлад, что вы имеете против летуна, сопровождающего нашего гостя? — Это враг народа и нашего дела, — заявил отлично знакомый мне командир чоновцев. — Его нужно немедленно прикончить. Я гонюсь за ним от самой Катанги. — Вы не запутались в риторике, Духовлад? — полуобернулся в его сторону генерал. — Сложно быть одновременно врагом народа и нашего дела. — У него получается весьма неплохо, — усмехнулся Духовлад. — Ну, столь интересный экземпляр я не имею права отпускать, — снова повернулся к Бушую Хлад. — Я вынужден реквизировать вашего летуна до выяснения, так сказать. — Есть только одно обстоятельство, которое мешает нам, — заявил в ответ Бушуй. — Я не умею водить аэроплан. Среди вас есть кто-либо готовый сесть за его рычаги и отвезти меня обратно? Револьверы он при этом опустил, однако в кобуры возвращать оружие явно не торопился. — Я выделю вам пятерых конных разведчиков, — пообещал генерал Хлад. — Они проведут вас мимо гайдамацких разъездов и выведут к городу едва ли не скорее, чем добрались бы туда на аэроплане. — Но я должен как-то объяснить отсутствие летуна князю Росену. Похоже, драться за меня он не собирался, и просто искал удобный выход из сложившей ситуации. — Сообщите, что его забрал к себе Духовлад – командир отряда ЧОН из Усть-Илима, князь поймёт. — А аэроплан послужит нашему делу, — усмехнулся Хлад. — Все вопросы решены? — Я терпеть не могу лошадей, — бросил Бушуй, пряча револьверы. — Но в седле-то держитесь? — спросил у него Духовлад. — Я – офицер Гвардейского конвоя, — отрезал Бушуй ледяным тоном, — и не просто умею держаться в седле. Но лошадей всё же терпеть не могу. — Простите уж, — развёл руками Хлад, — но авто вам отдать не сможем. Вряд ли вы на нём минуете позиции гайдамаков столь же скрытно, как верхом. — Я просто поставил вас в известность, — отмахнулся Бушуй. — Где ваша лошадь? Я и так потерял слишком много времени, к рассвету мне надо быть на докладе у князя. — К рассвету вряд ли будете, — покачал головой Хлад, — но что до полудня успеете, это можно гарантировать. Верно? — он обернулся к молодому человеку в тёмном полушубке и гусарских чакчирах. — Верно, — кивнул тот. — Если, действительно, хорошо держится в седле. Бушуй тут же ожег его ледяным взглядом, но парню в полушубке было всё как с гуся вода. — Идёмте со мной, — пригласил он Бушуя, и тот вежливо попрощавшись со всеми разом ушёл куда-то во тьму. — А этого надо немедленно спалить, — подступил ко мне Духовлад. — Он слишком опасен… — Я же сказал, что забираю его с собой, — отмахнулся от него, как от назойливой мухи генерал Хлад. — Вы ещё чином не вышли, чтобы командовать мною. Духовлад вынужден был отступить, и я понял – у меня появился шанс. Призрачный, но всё же. И пока мне стоит быть как можно покладистей, чтобы, действительно, не угодить в костёр. Я дал разоружить себя и сам сел на заднее сидение автомобиля. С боков меня притиснула пара дюжих ребят в пехотных шинелях, винтовки он пристроили между ногами – и стволы их воинственно торчали вверх. Правда, без примкнутых штыков, те, как и положено, покоились в лопастях на поясах бойцов. Генерал Хлад уселся впереди вместе с шофёром. А Духовлад с ещё несколькими бойцами последовали за автомобилем верхом. Ехали мы медленно, потому что ночью иначе никак. Дороги видно не было совсем и перед нами то и дело выскакивали, попадая в свет мощных фар автомобиля, ямы, рытвины и колдобины, которые приходилось объезжать. До лагеря Народной армии однако добрались ещё затемно. Всё те же двое дюжих народармейцев по приказу Хлада проводили меня на гауптвахту – в сырой, холодный погреб. Сколько мне тут сидеть – неизвестно. Я откинулся спиной на стенку, в который раз дивясь собственным ощущениям. Я понимал, она сырая и очень холодная. Она тянет из меня тепло, точнее должна была тянуть, будь я жив. Однако сейчас тело моё никак на пронизывающий холод не реагировало. Сколько времени прошло за этими пустопорожними рассуждениями и попытками понять, кем же или чем же я стал, я представлял слабо. Но когда дверь гауптвахты отворилась снова, и внутрь втолкнули сразу двух человек, с той стороны ещё царила ночная тьма. Я без особого удивления узнал в них Готлинда и Гневомира. Да и рассказ их о неудачном разоблачении генерала Хлада меня тоже не удивил. То ли из-за холода, то ли ещё по какой причине, но я впал в глубокую апатию. Даже выведи меня сейчас в расход с обещанием непременного костра, и то, наверное, никак бы не отреагировал. (обратно)Глава 4
Они выехали в поле ранним зимним утром. Всё было как в песнях поётся и говорится в сказках. Из засыпанной снегом рощицы появлялись один за другим конные гайдамаки. Заросшие, давно не мывшиеся и подавно одежды не стиравшие они были похожи на лесных чудищ из бабкиных сказок. Такими только детей пугать. Но лошади и оружие у всех пребывали в идеальном состоянии. О себе они могли не заботиться вовсе, зарастая коростой грязи, покрываясь вшами по всему телу, однако никто не забывал вычистить коня и до блеска наполировать шашку, перебрать и смазать винтовку, карабин или револьвер. Ведь от этого зависела жизнь и смерть гайдамацкая. — Сегодня нам смерть принимать! — крикнул так, чтобы услышали все, кто рядом стоит, полковник Козырь. — Смерть нашу, правильную, гайдамацкую! Дрались мы за свободу, за правду, за вольность нашу. Да ничего не вышло. Теперь осталось нам только смерть принять! Он перевёл дух и во всю мощь лужёной глотки выкрикнул: — Гойда! — Гойда! — стогласно подхватили гайдамаки. — Гойда! — понеслось над заснеженным полем. — Гойда! — куда тише донеслось до командиров трёх соединений, что готовились ударить по врагу. — Орут, — усмехнулся Будиволна. — Они всегда перед боем орут. — Подбадривают себя, — кивнул Бессараб. — Не думал, что их так много осталось после побоища в городе. — Оставшихся мы сегодня добьём, — решительно заявил Будиволна. — Никто от нас живым не уйдёт. В весёлой перепалке не принимал участия только комкор Ветран – командир молодогвардейской кавалерии, за которыми уже закрепилось именование народных гусар. Уж очень они были похожи на лихих всадников – шнурами на куртках и полушубках да узкими бриджами – чакчирами. — Тебе, гусар, — обратился к нему Будиволна, — по центру идти, пробивать дорогу нашей пехоте. Берегись артиллерии Болботуна. Его пушки пока молчат, но сам знаешь, в нужный момент шрапнели с понюшку табаку хватит, чтобы рассеять целый полк. Ветран только кивнул в ответ на эти не слишком нужные поучения. Он давно уже привык, что для отцов-командиров, какими чувствовали себя в его присутствии Будиволна с Бессарабом, он мальчишка, которого ещё учить и учить военной науке. — Вот ничего в тебе гусарского нету, — махнул на него рукой Будиволна. — Ну да, поглядим, каков ты, гусар, в бою будешь. Он выхватил тяжёлую свою шашку, протянул её вперёд. Его примеру тут же последовал Бессараб. Две шашки скрестились прямо перед грудью Ветрана. Тот быстро сориентировался, поняв чего от него хотят. Сам обнажил оружие, скрестив теперь уже три клинка. — Ну, товарищи народные конники, — провозгласил Будиволна. — В бой! И они с Бессарабом разъехались на свои фланги. Как раз в этот момент по громогласное «Гойда!» гайдамаки пошли в атаку. Большая часть молодогвардейской пехоты в ночь перед боем была спешно погружена в два состава, которые под прикрытием бронепоездов и небесного крейсера отправились по железной дороге прямиком на город. Так что вместе с конницей против гайдамаков вышли только основательно потрёпанные в боях дивизии Бессараба да те немногие, что имелись в Конной армии Будиволны. В общем, бой с Болботуном вести должна была почти исключительно кавалерия. Главной задачей её было не просто уничтожить или рассеять по округе конницу Козыря, но и вывести из строя пушки, которыми в изрядном количестве обладал Болботун. До того он с их помощью успешно отбивал атаки народников, теперь же они грозили железной дороге. Разбей Болботун залпами в нескольких местах полотно, и весь грандиозный план стремительной атаки на город окажется под угрозой срыва. Именно поэтому на конницу Козыря обрушивалась такая невероятная масса народной кавалерии. Две набравших силу конных лавы врезались друг в друга. Это была схватка жестокая и первобытная. Тут с человека слетает весь налёт цивилизованности, он снова обращается в дикаря, едва оседлавшего лошадь. Шашки и сабли уже не рубят и не колют – они пластают. Пластами нарубают ещё живое миг назад мясо. Летят отсечённые головы и конечности. Невероятным, чудовищным криком заходятся кони. Выстрелов почти не слышно – тут нет времени, чтобы достать револьвер или даже передёрнуть затвор карабина. Удары сыплются градом со всех сторон, главное первым рубануть врага, опередить его – пускай хоть на мгновение, но быть быстрее него. Он валится под копыта коня, а ты живешь дальше. Ровно до следующего удара. Мало было гайдамаков, слишком мало. Их попросту смяли напором лавы народной кавалерии. Лишь вокруг Козыря собралась невеликая группка самый отчаянных рубак, кто ещё держался против вражеского прилива. Страшны были эти люди, залитые кровью – кто чужой, кто своей, да и не разобрать уже где чья. Шашки их выщерблены о чужие клинки, лица перекошены злобой. Той самой, что разгорается только в обречённых. Никто не собирается бросать оружие на землю, полагаясь на милость народников. Знают – не дождаться её. Потому дерутся до последнего, и умирают один за другим. Самых верных людей, последних, терял сейчас полковник Козырь. Тех, кто ещё в банде с ним был, кому он жизнь свою доверял безо всяких-яких. А теперь они умирали рядом с ним. Но сам Козырь, будто заговорённый, всякий раз успевал упредить врага. Он бил первым, и перед ним валились на землю народники, разваленные его тяжёлой шашкой едва ли не до пояса. Выстрел, столь редкий в этой битве, сразил отбивающегося рядом гайдамака. Второй заставил самого Козыря дёрнуться в седле – пуля угодила в прочный наплечник. Правую руку на миг сковала ледяная боль. И тут же по левому наплечнику прошлась вражья шашка, выбив из него тучу искр. Козырь, почти не глядя, ударил ближайшего врага – клинок его шашки угодил в чью-то плоть. Но удар вышел скверный, выдернуть оружие тут же полковник не сумел. Клинок прочно засел, застряв между рёбер. Полковник Козырь не видел своей смерти, она обрушилась на него откуда-то сбоку. Тяжёлый клинок раскроил ему череп – кровь обильно хлынула на грязный красный жупан, наплечники с вытертой позолотой и крепкую кольчугу, не раз спасавшую ему жизнь. В этот раз она его не спасла. Никто не примчался на батарею полковника Болботуна. Не было ни единого гонца от Козыря. Все гайдамаки, что ушли с ним, сгинули в схватке с народниками. Теперь пришла очередь Болботуна с его артиллерией. — Все орудия на прямую наводку, — велел полковник. Он стоял рядом с простыми командирами расчётов, и командовал не по полевому телефону. Всякое слово его тут же уходило по живой цепи. — Первый залп шрапнелью – дальше, у кого что осталось. Расстрелять все снаряды. Он рассчитывал, что первый залп, смертоносной для пехоты и конницы шрапнелью, затормозит вражеский вал, а после можно будет бить уже фугасами. Главную задачу артиллерия выполнит – нанесёт врагу наибольший ущерб. Вот на этом-то он и попался. Никто не ожидал, что конницу Козыря сомнут так стремительно, что прямо из рощицы и обтекая её с обеих сторон помчится неудержимая лава народной кавалерии. Вроде и орудия заряжены, и прицелы выставлены, и все ждут только приказа, и приказ есть. — Огонь! — кричит Болботун, как будто хочет, чтобы его услышал каждый командир орудия. — Огонь! — без нужды повторяет он. Но слишком поздно. Как будто вид несущейся конной лавы парализует волю артиллеристов. Ни одно орудие не успевает выстрелить – выплюнуть во врага шрапнельный стакан, наполненный мелконарубленой смертью. Сухо щёлкают редкие винтовочные выстрелы, почти на головы замерших в оцепенении артиллеристов обрушиваются сабли. Не проходит и десяти минут, как с артиллерией Болботуна покончено. Сам же полковник застрелился, прежде чем до него добрались враги. А в это время, стуча колёсами по стыкам рельс, два состава под прикрытием бронепоезда мчались к ничего не подозревающему городу. Громада небесного крейсера «Народная слава» скользила в небесах над железной дорогой. На капитанском мостике его было тихо и спокойно. Матросы молодогвардейцы, одетые в форму, мало отличающуюся от царской, небесный флот всё-таки оставался закрытой кастой, которой слабо касались преобразования военной формы, несли вахту по обычному расписанию. Да и для чего вводить боевое, если в небе даже аэропланов вражеских нет. Ни один из них в то утро не поднялся с аэродрома, оборудованного на окраине города. Даже патрульные полёты отменили. — К началу операции всё готово, — доложил маркизу капитан «Народной славы». — Прикажите начинать? — Нет-нет, — вскинул руку Боргеульф, — пока рано. Давайте дадим генералу Хладу насладиться своим триумфом. Будьте любезны, дать максимальное увеличение на приборах и навести все линзы на город. Я желаю видеть всё, что там происходит. Я хочу видеть их лица, когда мы начнём. — Слушаюсь, — кивнул капитан «Народной славы». «Народная слава» был не просто крейсером, но крейсером флагманским. С его борта адмирал должен следить за ходом всего небесного сражения. А потому он был оборудован куда лучшими системами наблюдения, чем обычная модель той же серии. Перед лицом маркиза Боргеульфа опустился широкий раструб перископа. Он приложился к его линзам – и перед его глазами появилась чёткая картина происходящего внизу, так, словно он находился не далее, чем пяти метрах над железной дорогой. — Отлично, — произнёс маркиз, отрываясь от прибора. — Не желаете взглянуть? — обратился он к Сигире. — Воздержусь, — ответила та. В последнее время она больше следила за самим Боргеульфом, нежели за развитием ситуации. Ей вовсе не нравилось то, что делает маркиз. Вроде бы всё в рамках полученного от генерал-кайзера, и что намного важнее, адмирала Адельгара, приказа. Вот только за действиями его, казалось, скрывались мотивы далёкие от полученных приказов. Никаких доказательств, даже косвенных, у Сигиры на руках не было, всё оставалось на уровне чувств, ощущений, инстинктов опытного следователя дивизии «Кровь», но именно им, а вовсе не доказательствам привыкла доверять Сигира. — Сейчас, и правда, смотреть особо не на что, — согласился Боргеульф. — Дымят себе паровозы да дымят. Но очень скоро внизу развернётся просто замечательное действо, обещаю вам. На него обязательно надо взглянуть, хотя бы одним глазком. К адмиральскому креслу, которое занимал маркиз, подошёл профессор Бодень. На лице его было написано присущее, наверное, только светилам науки особое нетерпение. — Чего мы ждём? — резко спросил он у Боргеульфа. — Большая часть образцов расположена компактно и можно начинать эксперимент. Или вы ждёте, пока они разбредутся по городу, будто стадо баранов? Тогда за результаты я лично отвечать отказываюсь, и снимаю с себя всю ответственность. — Профессор, — тоном, каким обычно разговаривают с маленькими детьми, ответил ему Боргеульф, — ответственность в любом случае лежит на мне, и только на мне. И потому выбор наилучшего момента для начала наших активных действий лежит на мне. Давайте мы больше не станем возвращаться к этой теме? Иначе я вспомню, что доктор Коробуд тоже сначала задавал вопросы, а после отказался работать на нас. Надеюсь, вы, профессор, не повторите его ошибки. Бодень опустил голову. Он чувствовал себя сейчас студентом-первокурсником, которого показательно отчитали перед всей аудиторией. Да что там отчитали – высекли! Однако аудитория оказалась на редкость неблагодарной. Всем просто не было никакого дела до разговора профессора с маркизом. Матросы и офицеры на мостике продолжали заниматься своими делами, неся вахту, и никто не спешил отвести глаза или продолжить работать с нарочитой деловитостью. Телохранитель Боргеульфа Озо стоял с обычным невозмутимым видом, а Сигиру, похоже, занимал один только маркиз. Она буквально не сводила с него глаз, особенно когда тот не обращал на неё внимания. — Но поверьте мне, профессор, — добавил Боргеульф, сменивший гнев на милость так же быстро, как это обыкновенно происходило с ним, — очень скоро мы начнём подготовленный вами грандиозный эксперимент. Я возлагаю все свои надежды на его результаты, профессор. — Я постараюсь оправдать их, — выдавил из себя Бодень. — Я верю в вас, — покровительственно заявил маркиз, всегда привыкший оставлять последнее слово за собой.После победы оба командарма вернулись в штабную избу. Кавалерия и те несколько дивизий пехоты, чтобы остались при армии, потихоньку стягивались обратно в лагерь. Трофейные команды занимались захваченной у врага артиллерией. Похоронные – тем, что хоронили убитых народармейцев, среди которых оказалось удивительно мало бойцов Молодой гвардии, хотя они были на самом острие атаки. Гайдамаков же свалили в общий ров, который пришлось долго рыть в схваченной заморозком земле. С ним провозились даже дольше, чем с могилами для народармейцев. С ними ведь помогали боевые товарищи убитых, а вот пленных в этой битве не было, и с мёртвыми гайдамаками пришлось возиться похоронщикам. — Славная была рубка, Бессараб! — хлопнув ладонью по столу, выпалил Будиволна. — Надо обмыть её! — Не торопись с этим делом, — покачал головой тот. — Нам надо для начала разобраться с теми, кто на гауптвахте сидит. — Да пошли они… — отмахнулся Будиволна. — До завтра не околеют. Не хочу сегодня на них время тратить. Мы такую победу одержали. Разгромили последних сиверцев. Нету больше в нашем Прияворье гайдамаков – мы с тобою всю их гадючью породу вывели. — Не без помощи врага, — снова вернул его с небес на землю Бессараб. — Большая часть гайдамаков погибла при штурме города. Мы только добивали оставшихся. — Ну вот что ты за человек такой? — возмутился Будиволна. — Хуже моего уполномоченного, право слово. Я уже Вершилу услал подальше, чтобы не наводил тень на такой день, так ведь нет же. Ты теперь принялся за это дело. Вот уж от тебя, товарищ Бессараб, я такого не ожидал. — Не нравится мне то, что в лагере происходит, — неожиданно произнёс Бессараб. — Как будто перед облавой. Ни для кого не было секретом, что отчаянно храбрый командарм Бессараб до революции был славным налётчиком и грабителем. Он вырывался из десятков засад, устроенных на него царской стражей, уходил от погонь и бежал с каторги, откуда никто не возвращался. И чутьё у него было развито просто звериное. — Ставь на стол четверть первача, — велел он Будиволне, словно тот был его подельником, а вовсе не товарищем, равным по званию и заслугам перед родиной. И что самое удивительное тот послушался. — Разливай, но пить – не пей. Будем ждать. Они сели за стол, на который вместе с четвертью местного самогона Будиволна выставил ещё нехитрой снеди. В стаканах булькала мутноватая жидкость, а в глазах двух командармов плескался азарт, как перед боем. Оба ждали. Теперь уже и Будиволне передалось нервное напряжение Бессараба. Он бы выложил на стол кобуру с имперским пистолетом, да делать этого было нельзя. Не надо настораживать врага преждевременно. Ждать долго не пришлось. Дверь избы слетела с петель после одного могучего удара – внутрь ворвались несколько молодогвардейцев с револьверами в руках. Командовал ими, конечно же, Кудряй. — Руки на стол! — гаркнул он. — Вы арестованы! — Но обычного в таких случаях «именем Революции» добавлять не стал. Выкрик его стал командой для обоих командармов. Будиволна молниеносно выхватил из кобуры пистолет – и трижды выстрелил в сторону дверного проёма. Особой меткостью он никогда не отличался, предпочитая работать шашкой. Но промахнуться в тесноте избы было практически невозможно. Пули пробили тела молодогвардейцев, но те словно и не обратили на это внимания. Тут же открыли ответный огонь. — В окно! — рявкнул Бессараб. Он сразу понял, что отбиться от молодогвардейцев в избе не получится никак. Их слишком много, да и на улице, скорее всего, ждёт подкрепление. А потому решил сразу бежать. Выстрелив дважды через плечо из револьвера, скорее для острастки, он рванулся к окну. Остановить его никто не успел. Всем своим массивным телом он высадил окно вместе с рамой и вывалился в сугроб, наметённый прошлой ночью под стену избы. В это время внутри Будиволна перевернул стол, чтобы укрыться за ним от вражеских пуль. Тем самым, правда, отрезав себе единственный путь к отступлению. Но бежать бравый командарм и не собирался. Вместо этого он пошёл на прорыв. Перехватив левой рукой пистолет, Будиволна открыл из него беспорядочный огонь, укрываясь за толстой столешницей, которую не брали револьверные пули врагов. Патронов в обойме имперского пистолета было предостаточно – стрельба Будиволны заставила-таки молодогвардейцев притормозить. Один из них поймал пулю прямо в лоб и повалился на пол избы. Вот уж не повезло – так не повезло. Воспользовавшись этой заминкой, Будиволна ринулся в атаку сам. Никто из его врагов и подумать не мог, что он пойдёт на такое. Ведь форменное самоубийство же! Однако именно такое поведение дало ему вполне заслуженную славу отчаянного сорвиголовы ещё на фронтах Первой войны, а после сделало одним из самых опасных командиров Гражданской. Первый же удар шашкой свалил молодогвардейца – он рухнул на тело своего товарища, обильно поливая его кровью. Тяжёлый клинок сокрушил его рёбра, распластав до середины груди. Будиволна рванул вперёд, будто вихрь. Он рубил направо и налево, как в сражении, в самом центре конной рубки. Полетела отрубленная рука с ещё зажатым в ней револьвером. Затрещал чей-то раскраиваемый череп. Кто-то пытается удержать в животе выпущенные кишки. Будиволна уже почти вырвался из дома, подскочил в двери, когда его нагнал Кудряй. Вместе они вывалились из избы, обмениваясь страшными по силе ударами. Они сошлись на утоптанном снегу перед входом в избу. Они танцевали сложный танец – танец смерти. Они рубили друг друга, подставляли под удары шашки. Клинки сыпали пучками искр. Оба были быстры и умелы. Оба прошли суровую школу войны. Оба были готовы убивать. И ни один не дал бы другому пощады. Они вертелись в смертельном танце, казалось, снег под их ногами давно должен растаять, а земля – задымиться. Но он лишь скрипел, утаптываемый всё сильнее двумя парами сапог. Удара Будиволны Кудряй просто не заметил, так быстр тот оказался. Невысокий, жилистый, но при этом невероятно сильный Будиволна был не просто отменным фехтовальщиком. Он умел главное – видеть, когда и куда надо бить. А в таком поединке, как шёл сейчас на снегу перед избой, это самое главное. Тяжёлый клинок шашки буквально вскрыл грудь Кудряя, залив его шинель потоками крови. Начдив упал на колени, однако каким-то невероятным образом он был ещё жив. Лишь нанеся этот смертельный вроде бы удар своему врагу, Будиволна огляделся. Оказывается его окружали молодогвардейцы. Они наблюдали за поединком, но и не думали двинуться с места, хотя вполне могли навалиться все вместе, повалить, скрутить или прикончить. Однако не сделали этого. — Взять, — прохрипел у ног Будиволны Кудряй. — Взять… живым. И тут же на Будиволну навалились все молодогвардейцы. Он отбивался, словно зверь, круша всех вокруг шашкой, и на снег пролилось ещё немало крови. Но вырваться у командарма не вышло. Его повалили на снег, скрутили ремнями, да так и оставили лежать, пока не подошёл Кудряй. Начдив едва держался на ногах, опираясь на плечо молодогвардейца, но, несмотря на смертельную рану, умирать явно не собирался. — Разоружить, — уже более твёрдым голосом приказал он, — и на гауптвахту. Так командарм Будиволна оказался в одной компании с остальными заключёнными сырого погреба.
По тому, как маркиз прильнул к окуляру, стало ясно, — внизу начинается что-то интересное. Поезда миновали без единого выстрела все кордоны, окружавшие город, и блицкриговские, и бывшие гетманские, и недавно выставленные добровольческие. Они двигались на предельной скорости, давление пара в котлах поддерживалось на самом высоком уровне. Стрелки манометров прочно обосновались в «жёлтой» зоне, танцуя на самой грани опасной «красной». Кочегары не жалели спин, то и дело отворяя двери топок и подкидывая туда лопатами уголь. Машинисты же следили за безумно дёргающимися стрелками манометров, кляня про себя начальство, заставляющее гнать с такой скоростью. — Будто на пожар опаздываем, — бурчали они. Да и виданное ли дело – нестись, будто оглашенные, да ещё вечерней порой и без семафоров. Одно слово – война. Она всё спишет, даже грандиозную железнодорожную аварию. Но вот уже впереди видны, несмотря на вечерний полумрак руины спалённых гайдамаками слободок. Но оттуда не спешит палить вражеская артиллерия, хотя момент – удобнее не придумать. Слободки на сумасшедшей скорости пролетают мимо – впереди пригороды. Там тоже славно погуляли гайдамаки – редкий дом не носит на стенах следы от пуль и кровавые пятна. Они же украшали и мостовую вокруг вокзала, но их тщательно отмыли к прибытию высоких гостей. Бронепоезда затормозили ещё когда впередизамелькали первые дома пригородов. Они отстали от десантного состава – прикрывать тот всё равно было не от кого. А вот состав нёсся на пределе едва не до самого вокзала, и лишь почти перед ним начал сбрасывать скорость. Он мгновенно окутался клубами пара, будто призрак саваном. Перед перроном заскрежетал тормозами, разбрасывая из-под колёс тучи искр. Но остановился чётно там, где нужно. Там, где его встречали. — Началось, — прокомментировал маркиз Боргеульф. — Сигира, вам стоит взглянуть на это. Сейчас вы своими глазами узрите маленькое, но весьма эффектное предательство. Но и в этот раз следователь отказалась. Она даже говорить ничего не стала, ограничившись энергичным и весьма красноречивым жестом. — Не будьте грубы, — усмехнулся маркиз, — вам не идёт образ уличной девицы. Не хотите смотреть – воля ваша, но вы много пропускаете. А в это время внизу, действительно, разыгрывалось преинтереснейшее действо. Из здания вокзала на перрон выходили люди в серых шинелях и чекменях. Среди них хорошо видна была высоченная фигура князя Росена. На его фоне остальные смотрелись не слишком впечатляюще, даже кандидат в урдские цари, возглавлявший эту делегацию. Он был одет в полковничий френч, поверх которого была наброшена генеральская шинель с красными отворотами. Из поезда, набитого молодогвардейцами, вышел генерал Хлад. Он был одет в точно такую же, как на кандидате в цари шинель, на плечах красовались золотые погоны из сплошного галуна с тремя небольшими звёздочками. — Приветствую ваше величество, — первым поздоровался генерал. — Я прибыл, чтобы сообщить вам, что все полки, которые называются Молодой гвардией, теперь переходят на вашу сторону. — Я рад, что именно вы, названный когда-то последнею надеждой Урда, а после несправедливо оклеветанный, привели под моё начало столь сильную армию, — ответил претендент на царский трон, и протянул генералу руку для поцелуя отработанным, эффектным жестом. Хлад опустился перед ним на колени и, взяв обеими руками протянутую ладонь, поцеловал её. — Предательство совершилось! — воскликнул на мостике небесного крейсера маркиз Боргеульф. — Вы не откроете огня по городу? — удивился стоявший тут же профессор Бодень. — Ведь ваши союзники нынче потеряли лучшие свои части? — Профессор – мне плевать на Урд, — рассмеялся Боргеульф. — Более того, мне и на империю наплевать, и очень скоро будет наплевать на всех. Готовьтесь, профессор, скоро мы начнём ваш эксперимент! Ждать вам осталось всего-ничего. Я просто хочу дать им – там внизу – насладиться последними часами триумфа. Завтра утром, профессор. Завтра утром мы перевернём весь мир. Ведь вы желали именно этого, не так ли? Профессор кивнул, но при этом спрятал глаза. Ему вовсе не хотелось испытывать на себе взгляд маркиза. Слишком уж проницателен тот был – и вполне мог бы углядеть в глазах Боденя тени сомнений, что терзали сейчас его душу. А вот от следователя дивизии «Кровь» Сигиры скрыть свои эмоции настолько просто ему не удалось. (обратно) (обратно)
Эпилог
Откровенно говоря, собратья по несчастью, угодившие на гауптвахту немногим позже моего, к концу первой ночи, проведённой в сыром погребе начали околевать. Пускай мы и собрались в кучу, усевшись спинами друг к другу и накинув шинели сверху, чтобы хоть как-то согреться, помогало это плохо. Холодная земля жадно тянула тепло наших тел, которого к утру второго дня уже почти не осталось. Гневомир, Готлинд и командарм Будиволна даже зубами не стучали. Мы молчали, тупо уставясь в одну точку, не разговаривали, чтобы сберечь те оставшиеся крохи тепла, что ещё оставались в нас. Меня холод убить не мог, как и все остальные ощущения, я только отмечал его, а вот соседям моим по сырому погребу приходилось туго. Все понимали – ещё одной ночи нам не пережить. Двери погреба отворились в середине второго дня нашего заключения. Мы невольно прищурились от яркого света, хлынувшего в темноту подвала. Наши тела настолько свело от холода и почти непрерывного сидения, что молодогвардейцам пришлось буквально выволакивать нас наружу. Мы не упирались – все только рады были покинуть опостылевший подвал – однако суставы наши гнуться отказывались категорически. Более того, молодогвардейцам пришлось поддерживать нас, чтобы мы не попадали на снег – на ногах мы тоже едва держались. И только гордость не позволяла совсем уж виснуть у них на плечах. Перед нами стоял в окружении не менее чем взвода таких же молодогвардейцев, как те что помогали нам, Хлад. Я отлично узнал его, несмотря на то, что он уже успел сменить шинель на генеральскую с золотыми погонами и красными отворотами. На груди его красовались несколько орденов, полученных за Первую войну. — Сволочь ты, — попытался плюнуть в его сторону Будиволна. — Гад и предатель. Он, наверное, хотел бы выкрикнуть эти оскорбления ему в лицо, но голос его совсем осип от сидения в подвале. — Никогда не доверял тебе. Надо было тебя, сволочь такую, пристрелить, когда была возможность. — Лучше стрелять надо было тогда, — усмехнулся благодушно Хлад. — А насчёт предателя, да, вы правы, командарм, я вас вульгарно предал. И всё ваше Народное государство – тоже. Я перешёл на сторону законного урдского царя, как только узнал о его появлении в городе, бывшем гетманской столицей. Для этого напросился сюда из Академии – перевёлся в действующую армию, пройдя горнило всех проверок. Я был чист перед вашей властью, но только на бумаге. В душе же – я вас предал. И при первой же возможности предложил свои услуги царю. — Подлец ты всё-таки, Хлад, — без сил повис на руках молодогвардейцев Будиволна, больше сил у него не осталось. Из бравого командарма будто вынули внутренний стержень. Казалось, ещё немного и он окончательно сползёт на снег, не удержи его молодогвардейцы. — Одного тебя маловато, чтобы вся Молодая гвардия на сторону царя переметнулась, — заметил Гневомир. Вот он как раз держался молодцом – казалось, ничто в нашем мире не может сломить его. Ни долгое заключение в ледяном подвале, ни крах всех планов, ни предательство лучших частей Народной армии. — А вот за это надо благодарить союзников царя в вашем же Народном государстве, — рассмеялся Хлад. — Их оказалось намного больше, чем вы себе представляете. Это какой-то заговор или тайное общество, будто спрут опутавшее всю систему. Уверен, в комитетах и в самом Конвенте полно их представителей. Все части Молодой гвардии, что отправились со мной в город, уже переодевают в нормальную форму. Я же прибыл за оставшимися. Не пройдёт и месяца, как мы войдём в столицу, да не просто, а с песней! И гарнизон не сделает ни единого выстрела в нашу сторону. Кончилась ваша власть, и время ваше подходит к концу! — Ах ты, сволочь! — рванулся из рук молодогвардейцев Будиволна. К нему разом вернулись силы. Будто не просидел он с нами ночь в ледяном подвале. Он легко скинул с себя молодогвардейцев – и обрушился на Хлада. Но натиск его генерал Хлад встретил хладнокровно и расчётливо. Не двинувшись с места, он врезал Будиволне под дых, заставляя бравого командарма согнуться. Второй удар – в челюсть – повалил Будиволну на снег. — Ни стрелять не умеешь, — презрительно усмехнулся Хлад, — ни драться. Разве что шашкой махать горазд, да и то на коне. А без шашки и коня, гляжу, ты ничего из себя не представляешь. Молодогвардейцы подняли Будиволну. Тот уже не рвался из их рук – остатки сил окончательно покинули его. Он мешком повис на них. — Ты нас вытащил из подвала для того, чтобы перед Будиволной покрасоваться, верно? — обратился к Хладу Гневомир. — Ты унизил его, отомстил за Гражданскую и за свой позор, а что будешь делать теперь? — К стенке поставлю, — честно ответил Хлад. — Оставлять вас тут – слишком опасно. Да и наши союзники, из числа герметистов, или как они там себя называют, настаивают на вашем уничтожении. Особенно упирают на тебя, — Хлад кивнул в мою сторону. — Чем ты так насолил им, что надобно тебя обязательно сжечь, а просто прикончить – недостаточно. — Спроси у того, кто за твоей спиной стоит, — бросил я, указывая на Духовлада. Командир чоновцев держался среди молодогвардейцев, однако чёрный кожаный плащ его слишком сильно выделялся на фоне их шинелей. — Ведь он ещё тогда, на поляне, хотел сжечь меня. Вот пускай и ответит. — Он уже кое-что рассказал о тебе, — усмехнулся Хлад. — Хочу проверить его слова. Он выхватил револьвер – и я понял, что сейчас последует. Подготовиться, конечно, к такому невозможно, но я попытался сделать это. Хлад расстрелял в меня весь барабан, всаживая в грудь патрон за патроном. Молодогвардейцы отпустили меня, и я повалился к их ногам. Я ничего не чувствовал, только щекотали кожу вялые струйки крови, вытекающие из моего тела. — Он жив, — авторитетно заявил Хлад. — Пяти пуль недостаточно, чтобы прикончить такого как он. Верно, Духовлад? Я не мог видеть его. Сейчас я был вынужден глядеть вверх – в затянутое тучами небо, как ни коси глаза, ничего кроме него не увидишь. Хорошо ещё не ничком повалился, а то пришлось бы вовсе в землю глядеть и «есть» её. Я сознательно не шевелился, что давалось мне просто. Я даже не дышал. — Похоже, ты ошибся насчёт него, — снова раздался голос Хлада. — Кто-нибудь проверьте – дышит он там вообще? Надо мной склонился молодогвардеец, поднёс к моим губам клинок сабли, подержал пару секунд, чтобы удостовериться. — Не дышит, — выпрямившись, сказал он. — Ему и не надо, — услышал я голос своего злого гения Духовлада. — Он труп, которому вернули подобие жизни в комплексе на Катанге. — Что-то с каждым твоим объяснением дело становится всё сложнее и сложнее, — заявил Хлад. По тону его стало ясно – он вовсе не доверяет Духовладу, да и тем, кого назвал герметистами, тоже. Я услышал, как снег скрипит под сапогами. Вот уже в поле зрения появилась знакомая фигура в серой шинели с красными отворотами. В руке его мелькнул воронёный ствол револьвера. Он нацелил его мне прямо в лоб. Не знаю, смог бы я пережить несколько пуль в голову, однако ставить на себе подобные эксперименты я не стал. Пальцы мои сомкнулись на длинной поле шинели. Я дёрнул изо всех сил вниз. Генерал Хлад покачнулся, более сбитый с толку, нежели в результате моих усилий. Он нажал на курок, но только раз, — пуля вошла в снег в двух вершках от моей головы. Я не стал подскакивать, подставляясь, вместо этого покрепче ухватил Хлада уже обеими руками за шинель, и дёрнул снова. Он повалился на меня, прикрывая от других врагов. Я отпустил полы его шинели и попытался вырвать из пальцев генерала револьвер, но не тут-то было. Хлад оказался силён. Да и он не сидел почти двое суток в ледяном подвале – холод его ещё не до конца отпустил меня. Всё же мне удалось победить в этом коротком единоборстве. Я буквально вдавил ствол револьвера в живот Хлада – и нажал на курок. Дважды. После второго выстрела генерал содрогнувшись в страшной конвульсии, откатился от меня. Теперь уже он лежал лицом вверх, загребая пальцами стремительно краснеющий от его крови снег. Я вскочил на ноги, хотя в револьвере, отнятом у Хлада, оставалось всего три патрона. Однако не валяться же и дальше, изображая мертвеца. Молодогвардейцы уже надвинулись на нас, как вдруг откуда-то раздался молодецкий свист. И почти следом лагерь заполнили конные фигуры. Несколько десятков кавалеристов ворвались в него. Они обрушились на не готовых принять бой молодогвардейцев. Те были без винтовок, лишь у некоторых имелись шашки или револьверы. Они стойко приняли бой, несмотря ни на что. Но не прошло и нескольких минут, как все молодогвардейцы лежали на покрасневшем снегу. Почти у всех оказались раскроены головы – шлемы-богатырки не спасали от тяжёлых клинков шашек. Бой закончился так быстро, что мы, стоявшие только что в окружении врагов, не сразу поняли, что теперь нас окружают друзья. И командует ими не кто иной, как Бессараб.Осторожный стук в дверь каюты мгновенно поднял Сигиру на ноги. Можно сказать, что в дверь даже поскреблись, таким тихим был этот звук. Однако тренированное ухо следователя мгновенно выделило его из остального привычного шума, не умолкающего на небесном крейсере. Не прошло и минуты, как полностью одетая Сигира стояла на пороге каюты. В поясной кобуре – пистолет, в левой руке свёрнутый в кольцо кнут. Она всегда была готова к нападению – ведь за дверью может ждать враг. И не важно, что находится следователь вроде бы на корабле, чей экипаж полностью подчинён воле её непосредственного командира. Ведь в командире-то – маркизе Боргеульфе – она сомневалась, и сомневалась очень сильно. Увидев в коридоре жалко жмущегося к переборке профессора Боденя, Сигира сразу поняла – всё пропало. Она и сама хотела навестить медицинское светило, но сделать это попозже ночью, когда большая часть матросов и офицеров небесного крейсера будет спать. И к тому же тщательно проверив, не следят ли за ней. Уж что-что, а рубить хвосты Сигира умела отлично. Это едва ли не первое, чему учат всех кадеток, претендующих на место следователя дивизии «Кровь». Но профессор-то и близко не обладал подобными навыками, а значит, выследить его мог, наверное, любой матрос. Тем более что в коридорах крейсера было ещё достаточно людно, как раз менялись вахты. — Профессор? — изобразила искреннее недоумение Сигира. — Зачем вы явились ко мне, да ещё и среди ночи? Желаете скомпрометировать даму? — она сделала нарочито игривый жест. Лицо Боденя тут же побурело, став похожим на свеклу, он опустил глаза. Голос его, когда он заговорил, был каким-то совсем жалким и едва слышным. — Мне надо срочно поговорить с вами – это насчёт маркиза. Вы позволите войти к вам в каюту? Говорил он столь быстро и невнятно, что предложения сливались чуть ли не в одно длинное слово. — Нет, — отрезала Сигира. — Говорите тут. Мне не нужна компроментация. Отвечала она нарочито резко, пытаясь вывести профессора из равновесия, заставить уйти, окончательно смутившись. А после уже самой заявиться к нему без лишнего и ненужного совершенно риска, хотя его и так будет уже слишком много. В то, что за профессором сейчас не следят, и что Боргеульфу уже не известно, что тот встречался с Сигирой на пороге её каюты, следователю верилось слабо. Да нет, такого просто быть не могло, и точка. — Но дело не терпит отлагательств, — внезапно начал настаивать профессор. — Времени у нас слишком мало. Боргеульф готовит предательство – подлинное. Вы слышали, что он говорил об Урде и империи. Но я знаю, вы все из Блицкрига, вас разоблачили ещё на Катанге. Так вот и на Блицкриг Боргеульфу наплевать – он хочет власти для себя, и только для себя. Он много раз рассуждал при мне, что он, рождённый в древнем роду, который некогда соперничал даже с нынешними кайзерами империи, — он часто любил это повторять! — он достойней дворянина в первом поколении. Я знаю, Боргеульф намекает на вашего правителя, генерал-кайзера, верно? Он сам хочет править Блицкригом, а возможно и всем Континентом. И я, я вложил в его руки оружие, с помощью которого он может добиться своей цели! — Для чего вы это мне высказываете? — ещё более притворно удивилась Сигира. — Это что, какая-то провокация? — Да нет же! — вскипел профессор, становясь похожим теперь уже на разъярённую свеклу. — Это – предупреждение об опасности! О той опасности, что грозит всем! Вы знаете, что замыслил сотворить маркиз? Нет! А вот я – знаю! — И знанием этим лучше не делиться ни с кем, — раздался голос Боргеульфа, — особенно с нашей очаровательной спутницей. Его долговязая фигура в вечном чёрном кожаном плаще и высокой фуражке появилась в конце коридора. За ним шествовал Озо, пригибаясь, когда надо было проходить под рёбрами шпангоута. Его массивная фигура занимала почти всё пространство. В коридоре разом стало как-то темнее. Сигира отступила на полшага внутрь каюты. Она поняла, что визит профессора не просто спутал ей все карты, он обрёк её на смерть. Боргеульф теперь уничтожит её, хотя бы для того, чтобы быть спокойным за свой тыл. А это значит лишь одно – опыт и чутьё следователя не подвели Сигиру. Маркиз предал Блицкриг, и готовится начать собственную игру. — Простите, милая следователь, — улыбнулся маркиз, подойдя достаточно близко, но не настолько, чтобы его можно было достать кнутом, — но мне придётся вас убить. Это жестоко, понимаю, но склонять к предательству вас попросту глупо. Вы ни за что не перейдёте на мою сторону целиком и полностью, потому что вас с детства воспитывали в преданности правителю, кем бы он ни был – императором ли или внуком торговца колбасой, как наш генерал-кайзер. А я таковой не имею, и, честно вам говорю, не желаю более служить внуку какого-то колбасника. Вперёд выступил Озо, потеснив Боргеульфа. Он левой рукой оттолкнул профессора, так что тот рухнул на палубу, прокатившись по ней ещё добрых пять футов. — Осторожнее с профессором, — тут же осадил телохранителя Боргеульф. — Он нужен мне живым и здоровым. Ни в коем случае он не должен пострадать. — Так точно, — кивнул Озо, и в следующий миг началась схватка. Продлилась она не дольше нескольких мгновений, как всегда и бывает, если дерутся опытные профессионалы. А такими были и Сигира, и Озо. Телохранитель Боргеульфа только выхватывал из кобуры свой длинный пистолет, как ноги его оплёл хвост кнута Сигиры. Это только кажется, что для него нужно много места – настоящий мастер-кнутобоец, каким была Сигира, может орудовать им даже в узких коридорах небесного крейсера. И орудовать весьма эффективно. Рывок на себя – и Озо валится на палубу, бритый затылок его врезается в переборку. Но крови нет, хотя он вроде и должен серьёзно рассадить его о металл. И оружие он выхватил всё равно раньше Сигиры. Это было немыслимо, невозможно, но это было. Все отточенные долгими годами тренировок в академии, а после и практикой во время множества выполненных или проваленных заданий, навыки не спасли Сигиру. Тело Озо было чудовищно преображено Владыками Нижних миров, как и тела жутких штурмовиков из личной гвардии Боргеульфа, которые до поры нигде не появлялись. Лишь одного он отправил в погоню похищенным образцом с комплекса на Катанге. Сигира только выдёргивала массивный пистолет из кобуры, когда Озо уже нажал на курок. Он стрелял не целясь, казалось бы наугад, но попал точно, как всегда. Три выстрела – три смертельных ранения. Два – грудь, и одно – в голову. Сигира дёрнулась на месте и повалилась навзничь. Умерла она ещё до того, как тело её коснулось палубы. Озо же быстрым движением вытащил левой рукой нож и разрезал опутывающий его ноги кнут. Маркиз спокойно переступил через него, ещё не начавшего подниматься, склонился над лежащим на палубе профессором Боденем. — Не стоило вам делать этого, — покачал головой Боргеульф. — Я бы убил вас за это маленькое предательство, но вы слишком важны для моего предприятия. Однако в следующий раз прикажу Озо сломать вам обе ноги, чтобы вы уже точно никуда не пошли без моего ведома. Голова ваша останется на плечах, а помогать мне вы сможете и сидя в инвалидном кресле. Вы всё поняли, профессор? — Да-да, — торопливо закивал Бодень. — Простите, маркиз, это не повторится… — Озо, уведи это светило мировой науки, — выпрямился Боргеульф, — и проследи, чтобы завтра утром он был на палубе. — Так точно, — ответил Озо всё той же казённо-уставной фразой, будто иных и не знал.
Забавная вышла история – мы с Духовладом сидели, привязанные к соседним стульям. Сидели мы в жарко натопленной избе – единственной уцелевшей на всём хуторе, на месте которого был разбит лагерь Народной армии. Допрашивать нас пока не начинали. В этот момент командарм Бессараб рассказывал пришедшему в себя Будиволне и Гневомиру с Готлиндом заодно историю своего чудесного появления. — Почти все эти, — он кивнул на нас с Духовладом, — подались по чугунке в город, да там и сгинули. — Будиволна ещё не успел сообщить о том, что убитый мной генерал Хлад сам сознался в предательстве и о том, что почти вся Молодая гвардия фактически перешла на сторону претендента на престол. — Гусары следом подались, но прежде напали в казармах на наши кавдивизии. Не успей я людей об измене предупредить, куда больше бы вырезали. Нападали прямо на спящих, резали как свиней, не давали шашек из ножен достать. Но это только сначала – после мы им отпор дали, нас всё-таки намного больше. Славная рубка была, скажу я тебе, товарищ Будиволна, давно я так не рубился. Почти все пешие, но никто не стреляет, дерёмся шашками – только звон по всей округе стоит. Многих они наших положили, всё равно, крепкие ребята эти гусары и злые. А как почуяли, что не одолеть им нас – прорвались к коням и ходу! Мы – за ними. Ещё в сёдлах кое-кого порубали, но не многих, тут нечем похвастаться. Утекли они, наверное, тоже в город клятый подались. — Предали они нас – вся Молодая гвардия скопом, — бросил Будиволна. — Это как так – предала? — даже растерялся Бессараб. — Видимо, сразу, — встрял Гневомир. — Посудите сами, части без уполномоченных, без проверенных командиров, почти весь личный состав – молодёжь откуда-то из глубинки, которых никто не знает. А части формируют в столице, значит, главный удар готовят именно там. — А ты умён, — рассмеялся со своего стула Духовлад. — Со дня на день в столице грянет очередной переворот, только теперь монархический, а отсюда как раз подойдут свежие части, сразу с готовым царём. Не пройдёт и недели, как они с песней войдут в столицу и царя снова усадят на трон. А после Урд не просто выйдет из войны, а переметнётся на сторону Блицкрига, но это уже совсем далёкие планы. — А нас со счетов вы уже списали, — хищно осклабился Бессараб. — Не рановато ли? — Сколько вас тут? — отмахнулся Духовлад. — Две, максимум три потрёпанных кавдивизии и ещё дивизия пехоты, и то неполного состава. Вас просто сметут и не заметят. В этих словах была не просто доля правды. Это и была правда – жестокая правда войны. Двум командармам нечего было противопоставить объединившимся против них блицкриговцам вместе с их наёмниками, добровольцам и перешедшим на сторону врага молодогвардейцам. У них просто не было для этого достаточно сил. И это если не вспоминать о небесном крейсере, который запросто может перемешать с землёй все пехотные и кавалерийские дивизии Будиволны и Бессараба в считанные минуты. — Мы разберёмся, что нам делать, — резко бросил Бессараб. — И сейчас надо разобраться с вами двумя. Вы кто такие будете? — Расскажи им, товарищ Гневомир, — рассмеялся, как ни в чём не бывало Духовлад. — Мне доподлинно известно, что вы с Готлиндом отлично посвящены во многие наши тайны. Наши люди в столице Котсуолда и особенно на Катанге оказались очень уж болтливы. Я мало что могу добавить к тому, что они уже выдали вам. — А ты чего молчишь? — напустился на меня Бессараб. — Тебя я вообще не пойму – кто ты таков будешь. И нашим, и вашим, что ли, играешь? — Если скажу, что только нашим, вряд ли вы мне поверите, — мрачно усмехнулся я. — Выходит, ты мне тогда не всё рассказал, — прищурившись, глянул на меня Гневомир. — Надо было пристрелить тебя в том переулке, а после избавиться от тела. Меньше проблем было бы. — Сволочной генерал не смог его пятью пулями убить, — заметил Будиволна. — У нас было побольше, — заверил его Гневомир, запросто общавшийся с бравым командармом. — Так ведь и ты, товарищ Гневомир, — сказал я, — далеко не всё мне рассказал. Например, о болтливых агентах наших врагов в Котсуолдской столице и на Катанге – предпочёл умолчать. У тебя остались от меня секреты, так чем я хуже, а? Крыть тут Гневомиру было нечем. Потому он промолчал, а вот Духовлад неожиданно проявил благородство. — Ратимир – результат исследований доктора Коробуда и профессора Боденя, проводимых на Катанге. Коробуд сбежал от нас, прихватив и находящегося без сознания Ратимира, хотел поведать всем, что творится на комплексе. Его перехватили и прикончили, а вот Ратимир не вовремя очнулся. Он отбился от моего отряда и скрылся от меня. Я преследовал его до самого Бадкубе, где потерял след, а после был очень сильно удивлён, когда он сам попал мне в руки. Можно сказать, с неба свалился. Духовлад рассмеялся, и смех его отдавал хохотом безумца. — А я очень сильно удивлён, что вы повязали беднягу Ратимира, после того, как его столько раз пытались убить мы. — Откуда такое благородство? — удивился Бессараб, явно игравший теперь первую скрипку в этом небольшом оркестре. — Тупость мне ваша надоела! — взорвался Духовлад. — Непроходимая тупость и подозрительность. Все вы одинаковые – варвары. Вы только и заслуживаете, что быть нашими рабами. Жаль ничего не вышло с массовым применением вещества, над которым мы так бились. Обратили б вас с громадное стадо баранов и пасли бы да стригли. Идеальное общество для варваров вроде вас. Как же я вас презираю! — Эк его проняло-то, — усмехнулся Бессараб. И тут уже «проняло» меня. Не знаю, что это было такое, но я почувствовал как странное, неведомое доселе чувство ледяными когтями вцепилось в меня изнутри. Не знаю, почему на Духовлада оно подействовало раньше и намного сильнее чем на меня, но и мне досталось очень сильно. Как будто изнутри всего меня скрутили в тонкий жгут и отпускать не желают. Каждый вдох и выдох давались с огромными усилиями. И всё же я каким-то чудом справился с этим, размотал чудовищный жгут, в который скрутилось всё внутри меня. А после обмяк на стуле и потерял сознание.
Маркиз Боргеульф наблюдал за тем, что творится в городе прямо под днищем его небесного крейсера, всё ещё украшенного флагом Народного государства. И результатом он остался более чем доволен. — Похоже, профессор, вы превзошли самого себя, — произнёс он, не отрываясь от оптики. — Воздействие вашей установки ударило не только по молодогвардейцам, но по всем, кто связан с Нижними мирами. Как скоро прошедшие обработку энергиями Нижних миров бойцы будут снова готовы к бою? — Расчётное время пять минут, — каким-то тусклым голосом ответил профессор Бодень. Он вообще выглядел каким-то погасшим после инцидента около каюты Сигиры. — Но интенсивность излучения моей установки оказалась сильнее, значит, и время на восстановление уйдёт больше. Сколько точно – сказать не могу. У нас просто нет приборов, замеряющих активность энергии Нижних миров. — Но полное подчинение мне и только мне, вы по-прежнему гарантируете? — Как только бойцы придут в норму вы можете отдать им приказ через встроенный в установку микрофон, — пожал плечами с отменным равнодушием Бодень. — Я именно так и сделаю, — кивнул Боргеульф, принимая у Озо эбонитовую трубку, витой шнур от которой уходил куда-то под палубу. В помещение, выделенное под пресловутую установку профессора Боденя. — Я отдам приказ, профессор, и этот приказ запомнится всем. Тонкие, бескровные губы маркиза Боргеульфа растянулись в улыбке. Профессор Бодень пожалел, что его не застрелили вчера вместе с Сигирой, чьё тело, наверное, уже отправилось в полёт с борта крейсера. А вокруг них замерли истуканами, поражённые излучением установки матросы и командиры «Народной славы». Неестественно выпрямился капитан крейсера, в креслах застыли вахтенные матросы. Но пройдёт совсем немного времени и они оживут, полностью подчинённые воле одного человека. Того самого, что улыбался сейчас, сидя в адмиральском кресле. (обратно) (обратно)
Александр Гедеон У оружия нет имени
Глава 1
Планета Гефест. Пустыня
Корабль погибал. Поражённые «подсаженным» преследователями вирусом бортовые системы отказывали одна за другой. Мигнув, пропало освещение. Тьму разгоняли лишь мерцающие красные аварийные огни на переборках. Затем настал черёд системы жизнеобеспечения: тихий шелест вентиляции сменился пугающей тишиной. А мгновением позже по натянутым нервам ударил вой аварийной сирены. Пилоты сотворили чудо, направив гибнущее судно в атмосферу планеты. Теперь оставалось справиться с удержанием от неконтролируемого вращения, чтобы безопасно покинуть обречённый корабль. Корпус затрясся, словно в дикой скачке по ухабам. Захлопали аварийные переборки, и по отсекам распространился самый страшный в космосе запах – запах горящего пластика. – Возгорание правого двигателя! – доложил второй пилот. Его напарник молча кивнул, ни на миг не отрываясь от пульта управления. – Восемь-пять! – позвал он. Сидевший за его ложементом солдат-репликант РС-355085 вскинул защищённую глухим шлемом голову, демонстрируя внимание. – Обеспечить безопасность пассажиров! – приказал пилот. – Усадите их в капсулу и катапультируйтесь. Встречаемся на поверхности. – Сэр, а как же вы? – Солдат неуверенно взялся за замок, не решаясь оставить командира. – Мы следом! Выполнять! – Сэр! Репликант расстегнул страховочные ремни и, держась за переборку, покинул мостик. Пилоты испытали невольное облегчение. Спокойный, лишённый страха искусственный солдат вызывал бессознательное отторжение у людей. Сам репликант, с трудом удерживая равновесие на ходящей ходуном палубе, сумел добраться до люка пассажирской палубы. – Блайз, подъём, – сказал он напарнику, распластанному в ложементе. – Садж?[328] – Второй репликант поднял голову. – Приказано эвакуировать пассажиров. Сержант поймал момент между рывками корпуса и броском преодолел расстояние, отделявшее его от напарника. – Это я с удовольствием, – рассмеялся тот. – Я же любимец всех девиц этого сектора! Сержант недовольно поморщился: манера Блайза трепать языком по поводу и без иногда вызывала раздражение. – Это первые девицы, которых мы с тобой видим, – безжалостно напомнил Блайзу сержант. – Пошли, упакуем в капсулу. – А как же майор и капитан? – Блайз расстегнул ремни и встал, держась за подголовник. – Они идут следом. – Сержант хлопнул по сенсору замка каюты. Блайз пристроился позади, приноравливаясь к качке, и старался не врезаться в сержантскую спину. Едва люк раскрылся, пассажирки синхронно повернули ко входу одинаковые, будто у самих репликантов, лица. Обе находились в приемлемом состоянии. Надежно зафиксированные ложементами, девушки перенесли болтанку без травм. – Мэм, – искажённый динамиками шлема голос сержанта звучал абсолютно спокойно. Репликант будто находился не в отсеке гибнущего корабля, а любовался закатом на парковой аллее. – Следуйте за нами, мэм. Мы покидаем корабль. Сержант принялся расстёгивать замки страховочных ремней на ближайшей к нему пассажирке. Бросив взгляд на её обувь, репликант раздосадованно цыкнул. Гражданские туфли на тонком и высоком каблуке были сейчас как раз самым подходящим вариантом для получения сложного перелома ног. – Извините, мэм. – Сержант в два рывка сдёрнул обувь с ног девушки, безжалостно порвав тонкие ремешки. Повторив эту процедуру со второй пассажиркой, репликант занялся страховочными ремнями ложементов. Процедура была достаточно сложной – приходилось балансировать на уходящей из-под ног палубе, одной рукой держась за поручень ложемента, а другой – орудовать замками. Справившись с задачей, репликант подловил нужный момент, выдернул пассажирку из кресла и прижал к себе. Блайз стоял рядом на страховке, держась за переборку, и с любопытством разглядывал девушек. Он как-то пытался расспросить об их роли в операции, но был безжалостно осажен сержантом, сообщившим, что это секретная информация, допуска к которой у них, простых солдат, нет. – Блайз, принимай, – услышал репликант голос сержанта в наушниках. Чимбик перехватил пассажирку за руку, сказав: – Мэм, РС-355090 вас подстрахует. – Идите ко мне, мэм! – дурашливо крикнул Блайз, протягивая руку. – Заткнись, Блайз! – ответил вместо девушки сержант. Девица судорожно вцепилась в протянутую Блайзом руку и неуверенно шагнула, пытаясь сохранить равновесие на ходящей ходуном палубе. Блайз бережно обнял девушку за талию – для страховки от падения – и медленно двинулся к обведённому чёрно-жёлтыми полосами люку спасательной капсулы. Сержант, высвободив вторую пассажирку, перехватил её таким же образом и сказал: – Не бойтесь, мэм. Я не дам вам упасть. – Господин капитан был прав, – раздался в его наушнике голос Блайза. – Надо было брать корабль Консорциума. Сержант заблокировал вокодер, чтобы наружу не вылетало ни единого звука, и ответил: – Тогда нас точно ссадили бы ещё на Тиамат. – А сейчас что, лучше? – хмыкнул Блайз. И услышал привычное: – Заткнись, Блайз. Сержант умолк и сконцентрировался на доставке подопечной к капсуле в целости и сохранности. Небольшая заминка возникла возле люка спасательной капсулы. Полутораметровый круглый вход с высоким комингсом не позволял пассажиркам миновать его без риска переломать ноги. Пришлось сержанту рискнуть и, прижавшись спиной к переборке, удерживать уже обеих девушек, пока Блайз нырнул в люк и протянул руку помощи. Справившись с погрузкой, репликанты пристегнули пассажирок к ложементам, уселись сами, и Блайз ударил по кнопке запуска. Хлопок пиропатронов, секундное ускорение, и капсула, стабилизировавшись в полёте, устремилась к земле. Заработали маневровые двигатели, снижая скорость падения. Рядом промелькнула вторая капсула, и репликанты облегчённо перевели дух – оперативникам удалось спастись. Словно подтверждая это, ожил сержантский коммуникатор, и голос майора поинтересовался: – Восемь-пять, как там наши пассажиры? – В норме, сэр, – ответил репликант, бросив быстрый взгляд на бледных пассажирок. – Немного нервничают. – Добро. Встретимся на земле, – ответил майор и отключился. Столкнувшись с вынужденным бездельем, сержант украдкой изучал загадочных пассажирок. Женщин репликант видел только в учебных фильмах, а потому не был знаком с принятыми у людей канонами красоты. Но ему девушки показались красивыми. Стройные, гармонично развитые, кожа покрыта золотистым загаром. Особенно репликанта поразили неуставные длинные светлые волосы, спускавшиеся до самых бёдер. А ещё – покрытые цветными рисунками ногти. Их длина не позволяла даже сжать кулак для удара, и сержант так и не сумел придумать дело, для которого требовалось нечто подобное. Яркая, абсолютно не функциональная гражданская одежда совсем не походила на привычную сержанту униформу. Зато, подобно репликантам, пассажирки были одеты одинаково, что подчёркивало их безупречное сходство. В какой-то миг у сержанта возникла мысль, что перед ними часть секретного подразделения. Особая модель репликантов для специальных операций. Но страх в глазах девушек заставлял серьёзно усомниться в этой теории. Разве что для лучшей интеграции с гражданскими им сохранили базовые эмоциональные реакции… Если бы майор счёл необходимым пояснить репликантам статус и значение взятых на Тиамат пассажиров, не пришлось бы строить догадки. Но майор решил, что для выполнения задания дополнительная информация им не нужна. В шлеме сержанта раздался ехидный смешок Блайза. – Садж, вот только не говори, что тебе не понравилось, – произнёс он. – Не понравилось что? – не понял сержант. – Обнимать девушку, – подсказал его напарник. Сержант уже открыл было рот для отповеди, но тут же захлопнул его и задумался. А действительно, понравилось ли? К собственной досаде, сержант просто не обратил на это внимания. Он был слишком собран на задаче эвакуации пассажиров с гибнущего корабля. – Заткнись, Блайз, – вместо ответа рявкнул он. Блайз иронично хмыкнул, но умолк. Сержанту даже не требовалось подключаться к тактическому блоку его шлема, чтобы понять, что брат таращится на девушек. Но поскольку в данную минуту никаких задач перед репликантами не стояло, сержант решил не вмешиваться и уставился в иллюминатор. Те, кому хоть раз довелось совершать посадку в спасательной капсуле, если это падение с потугами на контроль за ситуацией со стороны бортового компьютера можно назвать посадкой, пронесут с собой эти впечатления через всю жизнь. – Ненавижу такие посадки, – подал голос Блайз, когда затих гул тормозных двигателей. И тут же услышал привычное: – Заткнись, Блайз. Сержант выпутался из кресла и с тревогой взглянул на пассажирок. Норма. Девушки хоть и выглядели напуганными, но травм не получили. Репликант удовлетворённо улыбнулся и попытался вызвать командира, но тщетно: тот не отвечал. Улыбка исчезла. Сержант нахмурился и повторил вызов, но опять с нулевым результатом. – А погодка-то хреновая, – опять подал голос Блайз, наблюдая, как крупные капли дождя барабанят по акриловому пластику носового иллюминатора. Сержант, отметив не соответствующую погодным условиям одежду пассажирок, подошёл к люку. – Блайз, остаёшься, – приказал он напарнику по внутренней связи. – Я к майору, он на связь не выходит. Видимо, помехи из-за дождя. – Странно, – ответил тот, скосив глаза на карту тактического блока, – а обозначение его капсулы вижу чётко. – Вот и проверю. – Сержант отдраил люк и выскочил наружу, сразу же по щиколотку погрузившись в красновато-коричневую грязь. Не обращая внимания на барабанящий по шлему и броне дождь, репликант повертел головой, отыскивая капсулу оперативников. Обнаружив её менее чем в сотне метров, побрёл, с натугой вытягивая увязающие в грязи ноги. Каждый шаг давался с трудом: земля словно старалась засосать его, как неведомый хищник, а налипающие на ботинки комья весили, казалось, центнер. Наконец добравшись до капсулы, сержант вновь активировал комлинк: – Майор, сэр, это РС-355085. Я возле капсулы, сэр. Ответа не было. Сержант постоял секунд пять, а затем решительно нажал на клавишу замка и влез в капсулу. Оперативники были мертвы, и для понимания этого не требовался диплом медика. При посадке капсула зацепила скальный выступ, и отколовшийся кусок камня оторвал обоим офицерам головы, после чего застрял в обшивке. Репликант посмотрел на покойников, вышел из капсулы и задраил люк. Гибель руководящих операцией офицеров означала лишь то, что теперь командование перешло к сержанту. И отданный ими последний приказ должен быть выполнен. Любой ценой. – Ну что? – полюбопытствовал Блайз, когда сержант вернулся. – Холодные. Оба, – двумя словами обрисовал ситуацию сержант. – При посадке, похоже, задели скалу, и им оторвало головы. – Наши действия? – Доставить пассажиров на Эльдорадо, – пожал плечами сержант. Тут до него дошло, что со стороны их разговор выглядел как пантомима. Обернувшись к девушкам, он включил вокодер и сказал: – Мэм, майор и капитан погибли. Руководство операцией перешло ко мне. Я сержант РС-355085, это, – он указал на Блайза, – РС-355090. Прошу вас, сохраняйте спокойствие и не поддавайтесь панике. Он замолчал, стараясь подобрать подходящие слова, но почему-то на ум ничего не приходило. Общаться с гражданскими репликант не умел, а стандартный набор команд для действий при спасательных операциях в зоне техногенных катастроф и стихийных бедствий к данной ситуации не подходил. Действия при подавлении массовых беспорядков – тем более. Вряд ли бы девушки оценили команду «Лечь лицом вниз, руки за голову!», щедро сдобренную рекомендованной инструкцией ненормативной лексикой. После непродолжительных раздумий сержант решил продолжить иначе: – Мы находимся на враждебной территории – планете Гефест, поэтому прошу вас не вступать в контакт с местным населением и не отходить далеко от нас, мэм. Вопреки опасениям паники среди гражданских не было. С момента удачного приземления пассажирки быстро взяли себя в руки и сейчас выглядели скорее растерянными, чем напуганными. После слов о гибели оперативников близнецы молча обменялись взглядами, внимательно выслушали репликанта, и одна из них спросила: – И что вы собираетесь делать дальше? Репликанты, впервые услышавшие голос пассажирки, невольно восхитились красотой и мелодичностью звучания. До этого момента единственным женским голосом – не считая испуганных криков при подавлениях бунтов, – который они слышали, был голос тактического блока. И он серьёзно уступал настоящему. Сержант осознал, что стоит, отвесив челюсть, и ожидает продолжения. Закрыв рот, он стыдливо покосился по сторонам, словно кто-то мог увидеть его лицо сквозь забрало шлема. Убедившись, что никто ничего не заметил, репликант ответил на поставленный вопрос, стараясь, чтобы его голос звучал по-прежнему безэмоционально: – Выполнить поставленную задачу и доставить вас на Эльдорадо, мэм. Оба солдата проверяли снаряжение и оружие, плавными, отточенными движениями рождая ассоциацию с боевыми механизмами – такими же одинаково-безликими и целеустремлёнными. Сержант, закончив проверку, распахнул лючок отсека с аварийным комплектом и вынул из него стопку лёгких защитных костюмов ярко-жёлтого цвета. – Выбирайте, мэм, – предложил он, протягивая упаковки девушкам. – Вам не кажется, что в этом мы будем слишком заметны? – деловито уточнила одна из близнецов. – И вы в своей броне будете вызывать нервозность у местного населения. Это не помешало им изучить бирки на упаковках. Выбрав себе комплекты, они распаковали их и теперь задумчиво разглядывали, будто впервые видели подобную экипировку. – Мэм. – Видя их затруднения, сержант взял один из костюмов, развернул и показал, как открываются застёжки. – Что вы имели в виду под заметностью? – Вы сами сказали, что местные враждебны, – вступила в разговор вторая девушка. – Своего корабля у вас больше нет. Значит, логичнее всего переодеться во что-то менее приметное, купить билеты до Эльдорадо и просто улететь туда. Сержант кивнул, показывая, что принял её доводы к сведению, и продолжил объяснять: – Мэм, Гефест контролируется силами Союза Первых. Сообщения с Эльдорадо нет, поэтому мы захватим передатчик, отправим сигнал и будем ждать помощи. – А если помощи не будет? – недобро предрекла одна из девиц, воюя с застёжками на платье. – Кому мы нужны, чтобы вытаскивать нас из враждебного мира? Надёжнее улететь отсюда своим ходом. Есть же сообщение с какими-то нейтральными планетами? – Мэм? – искреннеудивился сержант. Сейчас он был в той ситуации, к которой его готовили всю жизнь: на вражеской территории, в глубоком тылу, где следовало таиться, прятаться и наносить удары по противнику. Слова девушки шли вразрез с привычным миром сержанта. В его голове никак не могло уложиться осознание того, что можно просто пойти и купить билет до Эльдорадо. – Если помощи не будет, мэм, – всё же продолжил он, – мы захватим корабль с пилотом. – Блеск, – мрачно подытожила его собеседница. Представиться девушки то ли забыли, то ли не сочли нужным. – Разделимся, – предложила альтернативный вариант вторая пассажирка. – Мы летим с пересадками, как рядовые туристы, а вы ждёте помощи, захватываете корабли и делаете что хотите. На Эльдорадо и выясним, чей путь быстрее и проще. Идёт? – Нет, мэм, – не уловил иронии сержант. – Ваш план не подходит. Переодевайтесь быстрее – мы уходим. Нужно успеть до темноты отойти как можно дальше. – А командиры? – поинтересовался Блайз. – Я позабочусь. – Сержант снова вылез под дождь. Пару минут спустя он пристраивал плазменную гранату в капсуле. Закончив с этой работой, сержант уже собрался было выставить таймер и режим растяжки, как его осенила идея – забрать жетоны погибших оперативников и сдать их в штабе по возвращении. Каждый такой жетон, помимо корпоративного удостоверения личности, представлял из себя венец высоких технологий – многофункциональный микрокомпьютер с огромными возможностями. Репликант отцепил оба жетона с тел, бережно упаковал в ранец и уже собирался уходить, но тут его взгляд зацепился за сумку на поясе старшего оперативника. Решив, что в их положении лишним ничего не будет, сержант снял сумку и осмотрел содержимое. Сумка оказалась забита монетами – марками Союза, чеканить которые начали перед самым началом войны. Хмыкнув, сержант уже хотел было вернуть бесполезный груз на место, но по зрелом размышлении пришёл к выводу, что за потерю крупной суммы казённых денег его накажут. То, что эти деньги уже списаны с баланса Консорциума, в голову репликанту не пришло, так что он рачительно спрятал казённое имущество в ранец. После сержант покинул импровизированную усыпальницу, выставив гранату в режим растяжки. – Готовы? – поинтересовался он, возвращаясь в «свою» капсулу. – Можно и так сказать, – мрачно отозвались его новые подопечные. Костюмы для выживания из тонкой микрокапиллярной ткани защищали от перепадов температур, влажности и давления, что позволяло выжить и в менее дружелюбной среде, чем грязь и дожди Гефеста. Несмотря на то что комбинезоны оказались великоваты девушкам, система микроклимата функционировала исправно, что позволяло без натяжки назвать данную экипировку удовлетворительной. Уж всяко более подходящей в текущих условиях, чем гражданские наряды пассажирок. Но последние, очевидно, так не считали, то и дело отпуская негромкие, но содержательные комментарии относительно новой одежды. Репликанты понимали через слово, но общее недовольство уловили. – У вас есть карта? – спросила одна из девушек, с сомнением вертя в руках лёгкий шлем. – Тут поблизости есть города или оживлённые трассы? – Да, мэм, – кивнул сержант. – Вот к ним и нужно двигаться, – вновь удивила репликанта собеседница. Он не ожидал получить от пассажирок взвешенного и разумного решения: на всех инструктажах в головы репликантов старательно закладывалась мысль, что штатские, угодив в критическую ситуацию, превращаются в склонных к панике беспомощных существ, требующих неустанной опеки и контроля. Паники он не наблюдал. Вместо неё пассажирки проявляли инициативу и подавали здравые идеи. Если девушки действительно принадлежат к разведке – стоит по меньшей мере выслушать их план. Что делать в мирном городе и как себя вести, чтобы не привлекать излишнего внимания, репликанты не имели ни малейшего представления. А вот девушки, похоже, не сомневались, что могут слиться с толпой гражданских. Сержант тоже склонен был верить в успех подобного внедрения. Безобидный и привлекательный облик должен ввести в заблуждение любого гражданского. Сам же репликант всё больше склонялся к мысли, что перед ним агенты Консорциума. В пользу этой теории говорило их полное равнодушие к наготе. На занятиях инструктор упоминал о целом пласте разнообразных табу и добровольных ограничений гражданских, одним из которых являлось прилюдное обнажение. Но девушки совершенно спокойно переодевались при репликантах. Да и агенты Консорциума явно не просто так лично занимались их эвакуацией с территории противника. РС-355085 взял в руки планшет и перекинул на него карту местности со своего шлема. – Вот, мэм, – сказал он, протягивая планшет девушке. – В восьмидесяти километрах на юг есть город, Стратос-сити. – А я тебе говорил, что они из разведки, – по закрытой связи подал голос Блайз, пришедший к тем же выводам, что и сержант. – А дорога… – не обратив внимания на реплику брата, продолжал сержант, – вот ближайшая, от рудников. От текущей точки примерно пятнадцать километров, мэм. Девушки вновь обменялись взглядами. Будь на них глухие шлемы, сержант бы думал, что они советуются друг с другом, но лица девушек он видел, и их губы оставались неподвижными. И всё же сержант мог поклясться, что близнецы друг друга поняли. Работа передовых имплантатов, как у самих репликантов? – Как насчёт разжиться транспортом? – предложила та, что держала в руках планшет. – Зачем, мэм? – не понял сержант. – Захватить транспорт не проблема, но это привлечёт лишнее внимание и облегчит противнику работу по нашему обнаружению. Он протянул девушкам небольшую коробочку и пояснил: – Комлинки, мэм. Настройте их на нашу частоту. Нам пора, мэм. – Он махнул рукой напарнику, и репликанты вышли под проливной дождь. Помедлив пару секунд, девушки надели шлемы и вышли следом. Одна из них сделала пару неуверенных шагов по грязи и вытянула руку, подставляя затянутую в перчатку ладонь под хлещущие струи воды. А потом сняла шлем и, щурясь, весело посмотрела в небо. Репликанты озадаченно наблюдали за её действиями, гадая, типично ли такое поведение для людей. Сами репликанты видели настоящий дождь впервые в жизни. На космической станции, где десять с половиной лет назад начались их жизни, никаких атмосферных явлений не было по вполне понятным причинам. А в каменных пустошах Хель, где состоялось первое сражение этой войны, дожди не предвиделись в ближайшую пару сотен лет. Сержанту тоже очень захотелось снять шлем и узнать, каково это – стоять под дождём? Но намертво вбитые инструкции запрещали подобное легкомыслие. В голове каждого репликанта на уровне инстинктов отложились все опасности, что может нести незнакомая планета: от непригодной для дыхания атмосферы до множества вирусов и бактерий, способных за считаные часы погубить рискнувшего пренебречь техникой безопасности. Броня – их вторая кожа. Символ безопасности. Собственный мирок, даривший иллюзию уединения. От размышлений репликантов отвлекла вторая девушка. Повертев в руках комлинк, она подошла к бойцам и задала самый нелепый вопрос из возможных: – Как их настраивать? – Мэм? – удивился такому вопросу сержант. Решив, что девушка просто не имела опыта обращения с данной моделью, он взял комм из её рук и быстро произвёл настройку на нужную частоту. – Теперь наушник в ухо, мэм, а микрофон… – сержант отогнул воротник костюма девушки и аккуратно налепил полоску микрофона ей на шею, – сюда, мэм. Завершив процедуру, он отошёл на пару шагов и активировал свой комм: – Мэм, это РС-355085. Как слышите меня? – Прекрасно, – раздался женский голос в наушнике. – А теперь можешь сделать то же самое для Ри? – кивнула она в сторону так и замершей под струями воды сестры. Ту настолько захватил вид дождя, что она даже не сразу обратила внимание на подошедшего репликанта. – Мэм, – обратился тот. – Разрешите, я помогу вам с настройкой вашего комлинка. – А? – рассеянно перевела на репликанта взгляд та, которую назвали Ри. – Да, конечно. Она безропотно позволила нацепить на себя гарнитуру и, украдкой вздохнув, надела шлем на мокрую голову. – А что делать, если я захочу отключить комм? – спросила она уже по каналу связи. – Просто снимите наушник или микрофон, мэм, – последовал ответ. Сержант подошёл к напарнику, и репликанты обменялись слышными только им фразами. – Двигаемся, – наконец скомандовал сержант. – Надеюсь, к дороге? – поинтересовался непривычный женский голос в наушнике. Девушки пристроились чуть позади и несколько неловко зашагали следом, то и дело оскальзываясь в грязи. – Появились мы достаточно эффектно, чтобы нас начали искать, – продолжила девушка, – а на машине мы могли бы быстро свалить от капсулы как можно дальше. Потом бросим транспорт, и ищи ветра в поле. Сержант задумался. В принципе, будь они вдвоём с Блайзом, к моменту появления поисковой группы противника лёгким бегом успели бы удалиться довольно далеко, но в текущей ситуации… Сержант оглянулся на девушек, ноги которых скользили по грязи, вздохнул и неохотно согласился: – Да, мэм, согласен с вами. Направление – трасса. Репликанты сразу взяли максимально возможный темп, стремясь успеть уйти как можно дальше от места приземления. Глядя на то, с какой скоростью они двигались под грузом ранцев, сложно было поверить, что это действительно существа из плоти и крови. – Скоро прибудем, мэм, – сообщил сержант девушкам на коротком привале в скальной расщелине. Вопреки опасениям новые спутницы выдержали темп марш-броска. Сержант мысленно отметил: физическая подготовка у девушек отличная, соответствует нормам ряда силовых структур Консорциума. – Ещё примерно пять километров, и мы у цели, – произнёс он вслух. – Есть хотите? – Разживёмся машиной, тогда и поедим, – ответила та девушка, что присела на край крупного камня. Вторая, которую сестра назвала Ри, молча отмахнулась и принялась соскребать подобранным камнем налипшую на подошвы грязь. – Кстати, а как вы планируете тормознуть тачку? – спросила она. – Тачку, мэм? – озадачился Блайз. – Автотранспорт, – разъяснила Ри, не прекращая своего занятия. – Уничтожим экипаж, мэм, – ответил сержант, а Блайз за его плечом кивнул и легонько похлопал ладонью по стволу карабина. – Гражданские машины не несут бронезащиты, как правило, потому проблем с этим не возникнет. Используемые в стрелковом оружии Консорциума реактивные боеприпасы позволяли довольно эффективно поражать и легкобронированные цели, но репликант не стал распространяться на эту тему. Девушки снова переглянулась. – А может, не будем оставлять за собой след из трупов? – внесла необычное предложение Ри. – Трупы спрячем. – Сержанта несколько оскорбило предположение, что он способен допустить промашку, оставив за спиной свидетеля или не спрятав трупы. Заметать следы репликантов начали обучать едва ли не с раннего детства. Задолго до того, как приступили к натаскиванию на «манекенах» – преступниках со стёртой личностью. – Трупы спрячете, – не стала спорить девушка, – но пропавших будут искать. И без труда отследят путь автотранспорта пропавшего гражданина. Наш путь. – Оставлять свидетеля нельзя, – упрямо гнул свою линию репликант. – Можно замаскировать одно преступление другим, – вмешалась в разговор вторая девушка, которую репликанты мысленно обозначили «не-Ри». – Парализатор есть? – Да, мэм. – Сержант вынул из подсумка чёрный прямоугольник и с щелчком разложил его, открывая пистолетную рукоятку. Сам он считал парализатор не слишком полезным: маломощный энергетический пистолет, способный на короткое время вырубить не защищённую ничем живую цель. Даже стекло машины было для парализатора уже непреодолимой преградой. – Тогда всё просто, – продолжила «не-Ри». – Вы прячетесь, а мы с сестрой снимаем шлемы, выходим к дороге и тормозим машину. Стреляем в водителя из парализатора, забираем всё ценное, чтобы походило на ограбление, и уезжаем. Сержант задумался. Предложение выглядело резонным. Сам он, к своему стыду, имел довольно поверхностные знания о криминальных действиях. А вот познания девушки вызывали уважение. Репликант пришёл к выводу, что охраняемые объекты всё же являются агентами СБ Консорциума. – И какова вероятность успеха? – поинтересовался он. – Стопроцентная, – рассмеялась Ри. – Что может пойти не так? Сержант с сомнением покосился на неё, но промолчал. Сам он подобной уверенности не испытывал – проверенный способ с уничтожением свидетелей, по мнению репликанта, был куда надёжнее. – Делаем, – наконец решился он, передавая парализатор девушке. – Вот и отлично, – довольно заключила та, забирая оружие. – Теперь дело за малым.Дождь за всё время пути так и не прекратился. Менялась лишь его интенсивность – от слабой мороси до сплошной стены из воды. К тому времени, как группа достигла дороги, дождь поутих, и видимость позволяла проезжающим мимо водителям заметить стоящих на обочине девушек. – Вам пора скрыться, – напомнила Ри репликантам и направилась к широкой полосе шоссе, рассекающей безбрежный океан грязи. Её сестра зашагала следом. На ходу она сняла шлем и спрятала в нём парализатор. Репликанты синхронно кивнули и, активировав фототропный камуфляж, буквально растворились среди скал, подступающих вплотную к дороге. Оглянувшись, девушки не увидели ни единого признака присутствия двух вооружённых людей. Трасса, связывающая рудник со Стратос-сити, была довольно оживлённой. Вот только большую часть трафика составляли автоматические грузовики, перевозящие руду из шахт прямиком на металлургические предприятия. Сестры простояли четверть часа, прежде чем перед ними остановился ярко-красный спортивный автомобиль и сидящий за рулём человек крикнул: – Эй, туристы! Вам до города? Садись, подвезу! Сержант напрягся. – Приготовиться, – скомандовал он брату. Близнецы сели в машину, видимо, чтобы без риска выстрелить в упор, двери закрылись, и… Транспорт тронулся с места, быстро набирая скорость. – Счастливо оставаться, – раздался в наушнике столь приятный голос одной из сестёр. В следующее мгновение раздался неразборчивый шум – по всей видимости, девушка снимала микрофон с шеи. В эфире раздался жизнерадостный голос её сестры, с тем же звуковым сопровождением: – Выбрались с приятелями поиграть в войнушку. Это весело первые два часа, но быстро утомляет. Кому охота месить грязь?.. Остатка разговора репликанты не услышали – один за другим раздались характерные щелчки, которые сопровождают выключение комма абонента. Связь оборвалась. – Ты что-нибудь понял, садж? – спросил Блайз, растерянно наблюдая, как две зелёные точки на тактическом блоке удаляются в сторону города. – Кажется, да, – медленно произнёс сержант, чувствуя, как становятся дыбом волоски на шее. – По-моему, ты был прав: мисс действительно разведчики, брат. Только не наши, а вражеские, понятно? И я, дефектный, только что их отпустил. Ох… Он уткнулся шлемом в камень, за которым лежал, и с силой врезал кулаком по жадно чвакнувшей грязи. – И что теперь делать? – Блайз осторожно приподнялся из укрытия. – Найти и захватить, – мрачно объявил сержант. – Нам приказано доставить их на Эльдорадо любой ценой, и наша задача – выполнить приказ. Уходим. Он встал, закинул за спину ранец и принялся поудобнее подтягивать его лямки. – Чимбик, не вини себя. – Блайз впервые за день назвал брата по имени. – Ты не виноват. Командиры не сочли нужным уведомить нас о статусе пассажиров. А теперь некому провести инструктаж. – Брат. – Чимбик положил руку ему на плечо. – Они не знают, как пользоваться нашим оборудованием, ты заметил? Я должен быть понять! Он вздохнул и указал направление: – Двигаем. Скоро обнаружат место крушения. Репликанты молча канули в быстро сгущавшиеся сумерки. Полчаса спустя в пятнадцати километрах от дороги возле покинутых капсул опустился вертолёт. Распахнулись створки десантного отсека, и по аппарели бегом спустились ополченцы, возглавляемые человеком в мундире офицера таможни. – Осмотреть капсулы, – приказал он. От основного отряда отделились две группы по три человека и кинулись к спасательным аппаратам. Остальные разошлись широким кольцом, образуя защитный периметр. Первая группа достигла капсулы и распахнула люк. В следующее мгновение грянул взрыв. (обратно)
Глава 2
Планета Гефест. Стратос-сити
До Стратос-сити репликанты доехали почти с комфортом, удобно устроившись в кузове грузовика, среди пустых пластиковых ящиков из-под поглотителей углекислоты. В кузов бойцы спрыгнули со скалы, удачно нависающей над крутым поворотом дороги. На этом повороте водители – как живые, так и электронные – сбрасывали скорость, чтобы не вылететь на встречную полосу. – Вот чёрт, – прошептал Чимбик, осторожно высовываясь из кузова, когда грузовик притормозил на ровном участке дороги. – Пост. Блайз вскинулся и поудобнее перехватил карабин. Сержант успокаивающе поднял ладонь: – Рано. Только если нас засекут… Опасения репликантов не оправдались: несущие на посту службу солдаты даже не высунулись из караулки. Лишь один из них махнул рукой водителю, разрешая проезд, и продолжил разговор с сослуживцем. Автоматы горе-вояки небрежно прислонили к стене. – Кретины, – резюмировал Блайз, глядя на это раздолбайство. Сержант хмыкнул: – Нет, брат, это не кретины. Это наш пропуск в город. За мной, – и первым махнул через борт, пока грузовик не успел набрать скорость. Следом спрыгнул Блайз, слегка подавшись вперёд под тяжестью ранца. – Будем брать? – спросил он. – Да. Репликанты ушли с дороги и принялись обсуждать детали нападения на пост. Ранцы, захваченные из капсулы, решили спрятать тут. Чимбик забрал только жетоны агентов и сумку с деньгами, понимая, что сейчас эти монеты могут облегчить выполнение задания. Главное – суметь разобраться в тонкостях гражданской жизни. Замаскировав ранцы и заминировав тайник, разведчики активировали фототропный камуфляж, превративший их в едва заметное марево.Дежурные Квигли и Фаго наслаждались жизнью настолько, насколько это вообще возможно, находясь на службе в Силах Самообороны Гефеста. Приятелям достался отдалённый парный пост, служба на котором была если не синекурой, то чем-то близким к ней. Всего-то делов – иногда выходить на дорогу и проверять идущие со стороны рудника машины. Если инспекции и совали сюда нос, то приятели, дежурившие в штабе, всегда успевали оповестить о приближении нежелательных визитёров, так что оба солдата расслаблялись по полной. На столе стояла бутыль с дефицитным в нынешние военные времена импортным ромом и тарелка с нехитрой закуской. В качестве приятного дополнения за отворотом воротника формы Фаго был спрятан в потайном карманчике пакетик с «ангельской пылью», коего как раз должно было хватить до конца наряда. Приятели выпили по паре стопок, расслабились и завели приличествующую такому случаю беседу. – Ну а я что, тормозить буду? – рассказывал Квигли об очередной интрижке. – Она мне начинает жаловаться на мужа: мол, гад, не любит, внимания не обращает, смотрит как на мебель… А я такой думаю: ага, родная, тут-то ты мне и дашь. Ходи, говорю, моя сторона, и руки ей под майку запускаю. Она такая… Что «она такая», Квигли договорить не успел – дверь распахнулась, словно от пинка. Дежурные подскочили, ожидая увидеть неожиданно подъехавшего проверяющего, но узрели лишь сплошную стену дождя. Затем в дверь проникло смутное марево. Затуманенный алкоголем разум незадачливых вояк пытался разгадать этот феномен, и промедление стоило им жизни. Хрустнули шейные позвонки, и оба ополченца выпали из кресел на пол. – Как «манекены», – презрительно фыркнуло «марево», превращаясь в закованного в броню репликанта. – Заткнись, Блайз, – раздражённо отозвалось «марево номер два». Сержант отключил камуфляж и перевернул покойника. – Живее, – поторопил он Блайза и принялся расстёгивать на том, что ещё секунду назад было Квигли, бронежилет. Блайз огляделся, нашёл выключатель, и в комнате воцарился мрак, не мешавший разведчикам в оснащённых ноктовизорами шлемах. Именно из-за формы репликанты решили рискнуть и брать противника голыми руками. В противном случае одиннадцатимиллиметровый реактивный патрон бесшумного пистолета ставил перед Чимбиком и Блайзом вопрос с отстирыванием трофеев. – Великовата, – с сожалением констатировал переодевшийся Блайз. Местный кирпично-красный камуфляж и лёгкий бронежилет смотрелись мешковато на поджаром теле репликанта. А вот шлем и защитные очки оказались впору. Из своего снаряжения репликанты оставили только обувь. Остальные детали брони и шлемы они аккуратно сложили в стоявший тут же ящик из-под индивидуальных рационов питания. – Сойдёт, – отмахнулся Чимбик, подгоняя под себя трофейную ременно-плечевую систему. Блайз хмуро отмолчался. Сержант прекрасно понимал и полностью разделял его настроение: в сравнении с новейшим снаряжением Консорциума экипировка гефестианцев выглядела полным убожеством. Боевая экипировка репликантов включала в себя комбинезон-скафандр из баллистической ткани, сквозь рукава и штанины которого проходили похожие на канаты мускульные усилители. Комбинезон обеспечивал защиту от агрессивной среды, вакуума, осколков мин и снарядов, а также некоторых видов боеприпасов к стрелковому оружию. Поверх комбинезона крепились элементы брони, изготовленные из композитного соединения. Шлем, выполненный из того же материала, был снабжён множеством сенсоров и тактическим компьютером, отвечающим за боевое информационное управление. Он обеспечивал круговой обзор, контролировал обстановку на поле боя, следил за состоянием самого солдата, действуя в связке со встроенным в снаряжение автодоктором. Завершал список фототропный камуфляж, в буквальном смысле превращавший в невидимку своего носителя. Всё это торжество технической мысли прекрасно справлялось со своей задачей, делая репликантов самыми опасными и смертоносными солдатами в этой части космоса. И вот теперь им пришлось сменить своё прекрасное снаряжение на убогое барахло гефестианских ополченцев. Репликанты заминировали трупы, подхватили ящик и выбежали из домика, направившись к внедорожнику, приданному посту на случай преследования нарушителей. Погрузив снаряжение в багажный отсек, Чимбик запрыгнул на место стрелка, а Блайз уселся за руль. Внедорожник с репликантами тронулся с места и бодро покатил к городу.
Планета Гефест. Пустыня
Лейтенант свежеобразованной Службы Контрразведки Гефеста Грэм Нэйв немного нервничал: это было его первое самостоятельное задание, и он, как и все новички, боялся его провалить. – Значит, плазменная граната? – уточнил он у сапёра, изучающего обломки спасательной капсулы. – Угу, – буркнул тот. – Примитивная ловушка: её просто выставили в режим растяжки, и, когда боец распахнул люк, произошла сработка. Сапёр кивнул в сторону второй капсулы, скрытой пеленой дождя. Возле неё колдовал его коллега. – Примитивно, но эффективно, – заключил подрывник, подкидывая в ладони оплавленный кусок металла, некогда бывший деталью обшивки спасательной капсулы. – Взрыв спровоцировал подрыв остатков топлива в баках. Этого хватило, чтобы разнести к чертям капсулу и всех, кто стоял вокруг. – Кретин был этот покойный, – поморщился Нэйв, глядя на тело таможенника, упакованное в мешок для трупов. – Надо же было соваться наобум… Идеи есть, кто мог это сделать? – Точно сказать не могу, – отозвался подрывник, – но предполагаю, что это сделали люди, прошедшие спецподготовку. Подобные ловушки любят военные. Да и террористы и прочие любители криминала никогда ими не брезговали. – Ясно, – сказал Грэм, хотя на самом деле ему ничего не было ясно. Наоборот, список подозреваемых ещё больше расширился, включив в себя широчайший спектр представителей самых разных профессий – от вояк корпораций, наёмников и работорговцев до обыкновенных контрабандистов, заметающих следы. – Готово, – доложил в этот момент второй минёр. – Капсула-два чиста, можно осматривать. Грэм кивнул, хоть собеседник и не мог его видеть. С трудом вытягивая ноги из вязкой, липкой грязи, следователь побрёл к капсуле. У распахнутого люка, грозно выставив автоматы, застыли два ополченца. Они бдительно оглядывали окрестности, словно опасаясь, что хозяева капсулы вернутся, чтобы забрать своё имущество. Нэйв откинул капюшон дождевика, тщательно соскрёб грязь с обуви о порожек, натянул бахилы и проник в капсулу, в которой продолжал возиться сапёр. Внимание лейтенанта тут же привлекли две бесформенные кучки одежды, валяющиеся на полу, рядом с креслами. – Интересно, правда? – вяло полюбопытствовал сапёр, изучающий пульт управления. – Ага, – согласился лейтенант, аккуратно расправляя ближайший комок одежды, оказавшийся… женским платьем. Нэйв оглядел его и зачем-то понюхал. Едва уловимо пахло парфюмом. Запах показался Нэйву мужским. Озадаченно хмыкнув, лейтенант сложил платье и убрал находки в мешки для улик. – И что тут было? – поинтересовался он у подрывника. В ответ сапёр показал плазменную гранату производства Консорциума. – Стояла в режиме растяжки, – пояснил он. – Как и в первой капсуле… – задумчиво протянул лейтенант. За его спиной раздался деловитый обмен репликами, и в капсулу влезли эксперты его следственной команды. Стало тесно. Нэйв вышел, позволив команде изучить каждый сантиметр внутреннего пространства в поисках следов, способных вывести на таинственных пассажиров развалившегося в атмосфере корабля. Сам лейтенант направился к фургону следственной группы, где пара техников возилась с фрагментами разбитой аппаратуры. – Думаю, тебе это будет интересно, – сказал один из них, едва лейтенант, оставляя за собой лужицы, влез в салон. Не дожидаясь ответа, техник развернул монитор и пояснил: – Это с тактического блока таможенника, которому за доли секунды до взрыва пришло изображение с камеры ополченца, открывшего люк. Любопытно, ты не находишь? Нэйв молча кивнул, разглядывая картинку: в ложементах лежали два мужских трупа с размозжёнными головами. Кто-то очень не хотел, чтобы эти тела попали к правоохранителям Гефеста. Интересно… Отметив этот факт, лейтенант перешёл в отсек связиста и вызвал Управление Контрразведки. – Соедини с шефом, – попросил он дежурного лейтенанта. Три часа спустя Нэйв сидел в своем кабинете и тщательно изучал собранные материалы. Получалось весьма интересно… Двое неизвестных переоделись в оранжевые «костюмы-выживатели» (найдены стопка таких же в отсеке капсулы и две пустые упаковки) и двинулись в неизвестном направлении. Анализ найденных образцов волос показал, что неизвестные – женщины фертильного возраста, крашеные блондинки. Самое примечательное – образцы принадлежали двум практически идентичным генетически существам, что наводило на мысли о репликантах. О них Нэйв знал немного, главным образом то, что выведены они были искусственно с изменением человеческого ДНК. О репликантах женского пола Грэм не слышал, но это не значило, что алчные корпораты не наштамповали несколько модельных рядов для своей армии. Эту версию косвенно подтверждало и отмеченное экспертом присутствие незнакомых ему отклонений в генотипе. Деталь в равной степени могла указывать как на искусственное происхождение, так и на принадлежность к одному из народов Союза. Дроны-разведчики не обнаружили никаких подозрительных перемещений в радиусе пятидесяти километров, из чего Грэм сделал логичное предположение, что неизвестные направились к трассе по кратчайшему маршруту и там обзавелись транспортом. Младшие оперативники как раз проводили проверку заявлений об угоне или пропаже в том районе водителей или автоматических грузовиков. Не исключал лейтенант и версию, что сообщник на машине встретил неизвестных в оговоренном месте. Но проверить эту догадку не представлялось возможным ввиду отсутствия съёмки местности со спутника. Электрические возмущения в атмосфере, вызванные непрерывными дождями с грозами, и плотная облачность исключали возможность применения орбитальных средств наблюдения за поверхностью. Нэйв поручил двум младшим сотрудникам анализировать записи камер видеонаблюдения городской системы безопасности Стратос-сити в поисках подходящей парочки. Но было ли неизвестных двое? Судя по показаниям бортового компьютера, нагрузка на систему жизнеобеспечения вдвое превышала норму для двух женщин среднего роста. Даже если учесть нервное напряжение и учащённое дыхание, всё равно получалось, что лёгкие этих женщин вдвое больше, чем у обычных людей. Единственное разумное объяснение – в капсуле находились минимум ещё двое, не оставившие никаких следов, кроме записи в бортовом журнале. Грэм ещё раз перечитал отчёт экспертов, затем данные системы противокосмической обороны и в пятый раз за последние три часа просмотрел входящие сообщения. И на этот раз не зря: с Тиамат пришло сообщение, что патруль Союза преследовал грузовой корабль типа «Бизон», бортовой номер 1560/4510. Кораблю удалось оторваться от преследователей, несмотря на внедрённый системой РЭБ вирус, сменить опознавательные коды и совершить прыжок в систему Гефест через Врата. Грэм налил кофе, вывел полученные данные на монитор и углубился в изучение присланного коллегами с Тиамат дела. По мере чтения лейтенанта охватывало предчувствие крупных неприятностей. Тиаматские контрразведчики перехватили эстафету по преследованию агента Консорциума, шпионившего в системе Феррума. Тот смог ускользнуть от группы захвата, с боем прорвавшись через оцепление, и на некоторое время скрылся в столице планеты. Но буквально через час его труп был обнаружен в одном из номеров дорогого столичного ночного клуба. Поиск по горячим следам привёл оперативников к грузовому кораблю типа «Бизон», но тот сумел удрать от преследователей. И вот теперь его обломки и трупы пилотов найдены на Гефесте. Нэйв в очередной раз просмотрел все имеющиеся данные, попутно запустив поиск известных материалов по операциям СБ Консорциума. От этого занятия его отвлёк звонок. – Сэр, – доложил дежурный. – На въезде в город с трассы Е-11 уничтожен пост. Нэйв взглянул на карту, схватил фуражку и опрометью выбежал из кабинета.Планета Гефест. Стратос-сити
Приметный внедорожник репликанты припарковали в тёмном переулке возле здания, в котором, по показаниям тактического блока, находились обе девицы. На их счастье, беглянки то ли не вспомнили о встроенных в электронику костюмов маячках, то ли не умели пользоваться не только средствами связи Консорциума, но и другой техникой. С учётом отставания Союза в технологическом развитии последняя теория выглядела правдоподобной. – Наши действия? – поинтересовался Блайз, одёргивая непривычную куртку. – Действуем по обстановке, – пожал плечами Чимбик. Сержант опустил на глаза очки-визор и нацепил дыхательную маску, скрыв лицо. Блайз повторил его действия, и оба солдата двинулись по улице, старательно изображая деловитых служак. К вящему их удивлению, искомое здание оказалось магазином готовой одежды. – Чёрт, – буркнул сержант, оглядывая фасад. – Берём, кто там, и потрошим. – Стой! – Блайз ухватил сержанта за плечо. Чимбик остолбенел, поражённый столь открытым нарушением субординации, и пугающе-медленно повернулся к брату. Но прежде чем он успел задать оборзевшему солдату заслуженную взбучку, Блайз зачастил: – Мы и так наследили, сержант. Ещё и тут начать – тихо уже не получится. Придётся уходить с боем. А куда? Мы на территории противника! И вообще не факт, что сумеем уйти. И тогда провалим задание! Сержант почувствовал, как уходит гнев. Его непутёвый братец в кои-то веки оказался прав: велик риск засыпаться. – Идеи есть? – уже окончательно остыв, буркнул сержант. – Да, – кивнул Блайз. – В книжке читал. Может, сработает. Сержант привычно нахмурился. Чтение художественной литературы репликантам запрещалось как бесполезная трата времени. Равно как и несанкционированный доступ в инфосеть. Блайз не признавался, как добывал контрабанду, и плевал на молчаливое неодобрение Чимбика, прекрасно зная, что тот его никогда не сдаст. Так и было: сержант ворчал, злился, гонял брата по нарядам, но никогда никому и словом не обмолвился. – Пробуем, – вздохнул Чимбик. Предчувствия у него были самые скверные: как бы убедительно ни звучали слова Блайза, но план, базирующийся на почерпнутой из беллетристики информации, был, мягко говоря, авантюрой. Блайз сурово сдвинул брови и, толкнув двери, ворвался в магазин. – Две девицы в костюмах для выживания! – рявкнул он на продавца за прилавком. – Где они? За его спиной Чимбик поводил по сторонам стволом карабина, создавая, как ему казалось, соответствующую ситуации атмосферу. Продавец побледнел, задрал руки к потолку и испуганно зачастил: – Господа, господа, пожалуйста, я ни в чём не виноват! Я всего лишь обменял им костюмы на гражданские платья! С доплатой, естественно… – Обменял? – заорал Блайз. – А ты хоть понимаешь, что это казённое имущество, а? Так, быстро говори, какую одежду они взяли, о чём говорили? Живо! Генные инженеры с далёкой Земли смело могли гордиться своими изделиями: репликанты умели не только быстро приспосабливаться к обстановке, но и обладали художественным мышлением и способностью к обучению. Вот и сейчас Блайз успешно развивал наступление, имея в качестве образца лишь вычитанный в детективе эпизод. – Я не помню… – замялся продавец, испуганно косясь на Чимбика, стоявшего с оружием наперевес. – В камере вспомнишь, – зловеще пообещал Блайз. Эти слова живо подстегнули мыслительный процесс торговца. – Запись! В магазине ведётся видеозапись! – воскликнул он, донельзя обрадованный своей предусмотрительностью. – Показывай! – приказал Блайз, жестом подзывая Чимбика. Продавец торопливо закивал и включил терминал, торопясь угодить представителям закона и кляня девок, втянувших его в неприятности. Пять минут спустя репликанты выехали к космопорту, имея на руках изображения беглянок в новой одежде и описание купленных ими вещей.Планета Гефест. Космопорт
В космопорте было многолюдно. С началом военных действий поток туристов практически иссяк, да и Гефест в культурном плане мог похвастаться разве что нескончаемыми дождями. Но торговцы, наёмники и прочий деловой народ, наоборот, активизировались, и недостатка в пассажирах не наблюдалось. Проникнуть на территорию космопорта под видом местных ополченцев, вопреки опасениям репликантов, оказалось несложно. Достаточно было напустить на себя деловой вид и промаршировать мимо полицейского патруля из человека и антропоморфного робота, шагавших вдоль фасада здания. – Про нас пока не знают, – довольно шепнул Блайз. – Не расслабляйся, – ответил Чимбик, оглядывая забитый людьми зал. В окружении толпы, без привычной брони он чувствовал себя голым. Хорошо хоть, массивный шлем скрывал одинаковые лица репликантов и «особые приметы» сержанта. Нужное лицо Чимбик заметил быстро. Одна из девиц свободно беседовала с охранником космопорта, передав тому парализатор, столь простодушно отданный ей репликантами. – Чёрт, – пробормотал Блайз, машинально опуская руку на карабин. – Садж, похоже, она нас сдала… – Спокойно. – Сержант положил руку на плечо брата. – Нас пока не заметили. Вопреки ожиданиям охранник не потянулся к комлинку, не поднял тревогу, а продолжал глупо улыбаться собеседнице. Он рассеянно рассмотрел оружие, выкинул батарею из рукояти, после чего вернул парализатор и батарею девушке. Та обрадованно улыбнулась, чмокнула расплывшегося в улыбке верзилу в щёку и понесла оружие к стойке, где упаковывали багаж. Служащий космопорта принял парализатор, уложил в специальный контейнер, опечатал крышку и поставил на ленту транспортёра. – Ты что-нибудь понял? – поинтересовался Блайз, неосознанно выдыхая и отпуская оружие. – Только то, что с М-255 они дела не имели, – ответил Чимбик. – Ни шпионка, ни местные вояки. – И что теперь? Берём? – шепнул Блайз. – Нет, слишком много местных вояк и полиции, – отрицательно качнул головой Чимбик. – Без шума не уйдём. И мы не знаем, где вторая. Проследи за этой, а я пойду посмотрю там, – кивнул он в сторону очереди. – Принял, – кивнул Блайз и скользнул следом за девушкой. Та, спрятав квитанцию в сумочку, зашагала к третьему посадочному терминалу, где шла посадка на рейс до Нового Плимута. Вторая беглянка уже дожидалась там с двумя билетами в руке. Свободная рука девицы вальяжно возлежала на сгибе локтя неизвестного репликанту дородного мужчины в гражданском костюме. Подошедшая к ним шпионка обворожительно улыбнулась и пристроилась по другую руку довольного таким вниманием спутника. Чимбик остановился у кассы, внимательно оглядывая толпу. На него косились, но без особого любопытства – гражданские успели привыкнуть к реалиям военного времени, поэтому солдаты, патрулирующие места большого скопления людей, уже не вызывали того интереса, что в первые дни. Внимание репликанта привлекли двое мальчишек лет семи, самозабвенно возившихся с игрушечными космолётами, пока их матери беседовали. Дети так отличались от маленьких репликантов, что Чимбик невольно задумался: а как это – расти в человеческой семье? Родителями сержанта были кувез и управляющий им техник, детский сад и школу он прошёл под присмотром инструкторов, а игрушками ему служили оружие и взрывчатка. Полигон заменил двор для игр, койка в казарме – люльку в детской, а выпускным экзаменом в жизнь стала битва на Хель. Ни он, ни его братья не имели даже смутного представления о том, как растут обычные дети. Разве что Блайз вычитал что-то в своих книгах. Чимбик смотрел на увлечённых игрой малышей, а перед глазами у него стоял застывший посреди огромного белого зала строй из абсолютно одинаковых мальчишек, одетых в одинаковую серо-зелёную униформу, неподвижных и сосредоточенных. Они старались не смотреть в сторону контрольного дрона с электрошокером, готового в любую секунду покарать дерзнувшего пошевелиться. Из вмонтированных в стены динамиков звучал голос, вещающий: «Выполнение приказов – долг и главная функция солдата. Ничто и никто не должны быть препятствием для выполнения поставленной задачи…» – Садж, – вывел его из оцепенения голос Блайза. Чимбик вздрогнул, возвращаясь к реальности, и повернулся к брату: – Да? – Они летят на Новый Плимут с каким-то мужчиной, – доложил тот. Сержант нахмурился и потёр рукой подбородок. – Возможно, это их командир или сопровождающий, – сказал он и вновь задумался. Требовалось проникнуть на лайнер и желательно протащить с собой снаряжение. Но как это сделать, Чимбик не знал. Вариант бросить броню и оружие он не рассматривал. Бережное отношение к экипировке инструкторы буквально вбили в репликантов на уровне подсознания, так что разведчики просто не пришли к решению, способному серьёзно облегчить им жизнь. Как ни странно, сейчас репликанты могли пойти по пути, предложенному одной из шпионок – купить билеты на лайнер. Но всё опять упиралось в снаряжение, которое как-то надо протащить на борт. Чимбик вздохнул и пришёл к выводу, что проблему нужно решать по частям: сперва приобрести билет на рейс, а затем размышлять, как поступить со снаряжением. – Через сколько вылет? – спросил он у Блайза. – Через час, – ответил тот, и Чимбик горько вздохнул. Не так много времени, чтобы придумать план. – Возьми деньги… – Он вытащил сумку оперативника и отсчитал пять сотен марок. – Купи нам гражданскую одежду и два рюкзака, а я приобрету билеты. – А почему я за одеждой? – удивился Блайз, машинально принимая монеты. – Потому что ты из нас единственный, кто хоть что-то знает про гражданскую жизнь, – объяснил Чимбик. – Я в ней ноль. Действуй. Стоп. По билетам: что и как брать? – А говорил, что я впустую трачу время! – Блайз гордо выпятил грудь и подмигнул брату. – Бери первый класс: я читал, что его пассажиров не досматривают. – Почему? – опешил сержант. – Дворняги считают, что богатые люди не могут быть преступниками, – пояснил Блайз. – Потому личного досмотра не будет. Только автоматическое сканирование. А его обманет жетон. Оружие не обнаружат. – Богатые люди не могут быть преступниками? Странный вывод… – удивился Чимбик. – Ладно, беги. Стой! Дай ай-ди. Блайз порылся в карманах, достал документы убитого Квигли, отдал брату и скрылся в толпе. Сержант, отойдя в сторонку, вынул жетон оперативника и с его помощью взялся за подделку документов. Примитивный ключ не был препятствием для куда более высокотехнологичного прибора, и пару минут спустя Чимбик стал обладателем документов на двух братьев – Джорджа и Леона Стьюгенботтхэдов. Фамилию умный прибор выбирал специально – чтобы труднее было запомнить на слух. Чимбик глубоко вздохнул, словно собираясь прыгнуть с вышки, и направился к кассе. – Мэм, – вежливо обратился он к сидевшей там девушке, – два билета на Новый Плимут. – Каким классом? – осведомилась та, оценивающе окидывая взглядом форму Чимбика. – Первым, мэм, – вежливо ответил репликант. – Сколько стоит? – Три сотни за билет, – ехидно улыбнулась кассир. – Денег хватит? – Да, мэм, – облегчённо кивнул Чимбик, не понимая причины такого поведения собеседницы. – Два билета, пожалуйста. Мэм, простите, вам какими монетами? – Какими угодно, – опешила девушка, по-новому глядя на солдата. Если раньше она видела в нём вояку, впервые вылетающего за пределы планеты, то теперь Чимбик казался ей богатеем, случайно угодившим в ополчение. «Видимо, патриот», – решила она, принимая деньги. – Ваши документы, сэр, – куда любезнее улыбнулась кассир, протягивая ладонь. Чимбик отдал ей поддельные ай-ди. – Пожалуйста, мистер Стьюгенботтхэд, – лучезарно улыбнулась кассир, возвращая репликанту документы с двумя яркими билетами в первый класс. – Спасибо, мэм, – поблагодарил Чимбик и вышел на улицу. Блайз появился минут через двадцать, когда Чимбик уже всерьёз начал беспокоиться за него. – А вот и я, – оповестил он, демонстрируя покупки. Репликанты торопливо отошли в проулок к внедорожнику. – Как прошло? – Чимбик немного расслабился и принялся упаковывать броню и оружие в один из новеньких тёмно-зелёных рюкзаков с логотипом какой-то местной компании. – Отлично. – Блайз устроился рядом, занятый тем же делом. – Сказал, что мне нужна одежда, в которой можно показаться в столице. Я такое в книге читал. Продавцы всё сами подобрали. Правда, – немного виновато добавил он, – я всё потратил. – Ничего, деньги ещё есть, – утешил его сержант. – Потом сумму скажешь, я в отчёте укажу. – Есть, – кивнул заметно повеселевший Блайз. Закончив сбор, репликанты быстро переоделись в новые вещи, оставшиеся аккуратно уложили поверх брони в рюкзаки. – Пошли, – скомандовал сержант. Подхватив багаж, репликанты спрятали лица за зеркальными массивными визорами и зашагали к терминалу. Сгрузив багаж на ленту автоматического транспортёра, сержант с некоторой нервозностью наблюдал за его путешествием под лучи сканера. Сейчас произойдёт сбой, жетоны оперативников, закреплённые на рюкзаках, не сработают и раздастся тревожный зуммер… Обошлось. Сканер приветливо моргнул зелёным, и багаж попал в руки расторопного служащего космопорта. – Сдадите в багаж или доставить в каюту? – с блеклой дежурной улыбкой поинтересовался тот у репликантов. – Сами донесём, – отмахнулся Блайз и взвалил рюкзак на спину. – Как пожелаете, – равнодушно согласился служащий и снял с ленты цветастый чемодан. – Это точно, – кивнул Блайз, и репликанты, минуя личный досмотр, с прочими пассажирами первого класса отправились за очередным работником космопорта. Справились жетоны и со сканером отпечатков пальцев, не нашедшего ничего странного в совершенно идентичных папиллярных узорах обладателей разных ай-ди. Система послушно выдала разрешение и совершила регистрацию на рейс. Затем безупречно вежливый стюард провёл репликантов к их местам в салоне первого класса. Проходя через бизнес-класс, репликанты увидели беглянок. Девушки восседали по обе стороны от своего спутника, беззаботно щебеча и не обращая внимания на окружающих. – Это так летают дворняги? – не сдержался Блайз, осторожно опуская поджарый зад в кресло, обтянутое белоснежной кожей. – Бесполезная трата ресурсов и пространства, – поделился мнением сержант, оглядывая салон со смесью любопытства и пренебрежения во взгляде. – Забили отсек бесполезным грузом и гордятся. – Дворняги, одним словом. – Блайз затянул страховочные ремни и уставился в иллюминатор. Их путешествие началось. (обратно)Глава 3
Планета Гефест. Здание Службы Контрразведки
– Ох, давно меня так не песочили, – выдохнул, выходя из кабинета командующего вооружёнными силами Гефеста, старый майор Ло Прек. Нэйв уважительно покосился на ветерана, начавшего службу ещё в Корпусе Защиты Конституции Гефеста, и согласно кивнул: – Да, отодрали не слабо. Нагоняй за взорвавшуюся капсулу, гибель ополченцев и таможенника получили все – от командующего войсками ПВО Гефеста до командира роты ополчения, отправившего своих солдат с таможенником без должного инструктажа. А самыми пострадавшими оказались контрразведчики, которых и сделали крайними. Грэм воспринимал общий провал и на свой счёт, несмотря на то что как раз лейтенанта Нэйва похвалили. Грэм единственный установил связь между аварией корабля и убийством солдат на посту. Его и назначили ответственным по делу. Ко всеобщему удивлению, сопляк не расстроился по поводу назначения и активно взялся за работу. Даже выбил допуск в святая святых полицейского управления – центр обработки информации общегородской системы безопасности. Обосновавшись в операторской, неутомимый лейтенант заставил полицейских прогнать через систему распознавания все въехавшие с трассы Е-11 в город машины. Его усердие вознаградилось. Сначала в поле зрения одной из камер попал угнанный с КПП внедорожник, а затем оператор-полицейский засёк двух ополченцев, входящих в магазин женской одежды в пяти кварталах от космопорта. Внимание полицейского привлекло полное боевое облачение ополченцев и наличие оружия. Данных о спецоперациях военных в этом районе не было, а значит, либо вояки не удосужились уведомить смежников, либо ополченцы крутили свои делишки. Эти выводы бдительный страж порядка изложил Нэйву. Грэм почувствовал, что вот-вот ухватится за кончик ниточки, ведущей к клубочку, и попросил просмотреть запись с этой камеры за предыдущие несколько часов. О потраченном времени он не пожалел. За пару часов до необычных ополченцев в магазин вошли две поразительно похожие друг на друга девушки в ярко-жёлтых костюмах для выживания. Блондинки. Нэйв широко улыбнулся, поблагодарил полицейского, попросил дежурного сержанта отправить патруль в магазин и доставить продавца в участок. На допросе продавец рассказал, что ополченцы Фаго и Квигли – фамилии он прочитал на касках – учинили ему допрос, интересуясь близнецами-блондинками. Теми самыми, что ранее обменяли дорогие спецкостюмы производства Консорциума на местное шмотье. Ополченцы изъяли запись с камеры магазина и ушли. – Надо же, какие активные нынче покойники, – пошутил Нэйв, беря в руки комлинк. Лейтенант отправил снимок девушек в космопорт и был осчастливлен информацией, что эти самые девушки – близнецы Эйнджела и Свитари Лорэй – приобрели билеты на Новый Плимут. Повинуясь наитию, он поинтересовался, не брали ли билеты ополченцы Фаго и Квигли, но получил отрицательный ответ. – Интересно… – Нэйв побарабанил пальцами по столу. За девицами охотились те, кто убил ополченцев на посту. Но кто? Нужно идти на узел связи и вызывать коллег с Нового Плимута – предупреждать, что к ним летит новая работа.Борт лайнера «Королева Солнца»
– Что это? – задал самый популярный за последние сутки вопрос Чимбик. В руках сержант держал снабжённую мундштуком гибкую трубку, идущую к высокому металлическому сосуду. Блайз с видом эксперта оглядел непонятный предмет и солидно изрёк: – Не знаю, садж. Может, в него дуть надо? Или пить через трубку? – Высоковато расположено заборное отверстие, – усомнился в гипотезе сержант. Блайз молча сделал снимок загадочного объекта и полез в информационную сеть за справкой. – Эта штука называется «кальян», садж, – полминуты спустя проинформировал он сержанта. – Используется для курения. Среди дворняг пользуется популярностью, так как считается признаком утончённого вкуса. Так написано в статье. – Глупость. – Чимбик брезгливо отбросил трубку. – Сигары, сигареты, теперь эта штука… Дворняги словно специально выдумывают новые способы наносить вред своим телам. Сержант оглядел каюту, заставленную подобными странными предметами, о назначении которых приходилось узнавать с помощью информационной сети. Например, полотенце. Репликанты всю жизнь сушились в кабине, расположенной за водоэмульсионным душем. Использование куска ткани для сушки их удивляло. Ещё большее удивление вызвал факт, что этих кусков, оказывается, несколько и каждый – для определённой части тела. Почему нельзя вытираться одним куском, так и осталось для репликантов загадкой. Непонятным, но очень приятным предметом была «ванна» – ёмкость для мытья, позволяющая погрузить в воду практически всё тело. Необходимость её пребывания в санузле при работающем душе вызывала вопрос, но, пожалуй, это был единственный непонятный предмет, вызвавший полное одобрение репликантов. Они поочерёдно проводили в ней большую часть времени, не занятого наблюдением за беглянками или изучением гражданского быта. А изучать приходилось много. Деревянная пожароопасная мебель; разнообразные сосуды из металла и древесины, названные «элементами декора»; деревянный ящик с алкоголем – всё это порядком озадачило репликантов. Для определения назначения этих предметов им постоянно приходилось пользоваться помощью информационной сети. И полученная информация в большинстве случаев поражала абсурдностью. Вторым неожиданно приятным открытием стало меню. Привыкших к однообразной пище репликантов ошеломило обилие блюд. Наверное, это были первые пассажиры, пришедшие в полный восторг от всех без исключения блюд местных поваров. Неизбалованные репликанты воспользовались возможностью погрузиться в мир вкусовых ощущений. Отсутствие ограничений на количество потребляемой еды, её вид, вкус, запахи – всё это очаровало солдат. Первые блюда, вторые блюда, десерт, закуски – эти новые термины они изучали с восторженным рвением. Всё, что ни попадало на стол, они встречали с одобрением и сметали без остатка. Чимбик слышал о религиозной концепции рая от одного из сотрудников корпорации. По мнению репликанта, странная фантазия. Но теперь сержант думал, что если бы существовал рай для репликантов, то он представлял бы собой ванну и стоящий рядом с ней поднос с едой. Негативные впечатления вызвал лишь переход через Врата – огромное высокотехнологичное сооружение в космосе, позволяющее кораблям совершать прыжки в подпространство и выходить либо через другие Врата, либо в заданных координатах. В последнем случае точность прыжка оставляла желать лучшего, а дальность зависела от затраченной Вратами энергии. Именно система Врат приблизила друг к другу разбросанные по Галактике человеческие колонии и косвенно стала катализатором войны между первопроходцами и поселенцами второй волны. Репликанты не впервые совершали переход через Врата и ощутили привычную тошноту и лёгкое головокружение в момент прыжка. Сержант вспомнил один из пунктов инструкции сопровождения гражданских: у обычных, неподготовленных, людей переход через Врата иногда провоцирует рвоту и обморок. Но, судя по начавшемуся после прыжка столпотворению на палубах, люди оказались куда крепче, чем описывалось в методичках. Оценив обстановку, сержант отрядил Блайза на разведку, а сам предпочёл остаться в каюте. Его лицо в силу особых примет не годилось для скрытного наблюдения. Блайза такой расклад устраивал. Получив приказ, он едва ли не выбежал из каюты, чтобы с головой погрузиться в изучение нового, яркого и интересного мира. Без ущерба выполнению приказа, конечно же. Близняшек Блайз нашёл легко: при посадке в шаттл репликанты запомнили класс салона и места, соответствующие номерам каюты, которыми летели беглянки. Без труда Блайз выяснил имена и фамилию сестёр – Свитари и Эйнджела Лорэй. Гражданские, к его удивлению, вообще охотно трепали языками и не считали нужным утаивать информацию. Тот факт, что Лорэй приобрели билеты в экономкласс, не помешал им провести большую часть полёта на палубе первого класса, что существенно облегчало наблюдение. Лиц репликантов сёстры не видели, а потому не узнали Блайза, случайно столкнувшись с ним на обзорной палубе. Но после этого случая репликант удвоил осторожность, увеличив дистанцию, с которой вёл наблюдение, до максимально возможной. В отличие от Блайза в обществе пассажиров первого класса Лорэй чувствовали себя комфортно. Они легко находили общий язык с незнакомцами, предпочитая общество мужчин. Девушки шутили сами и охотно смеялись над шутками собеседников, отчего те становились всё более словоохотливы. Очень скоро практически в каждой беседе близнецы лишь изредка вставляли слово-другое, а их новые знакомые говорили, говорили и говорили… Репликант невольно поразился мастерству, с которым Лорэй выуживали информацию из людей, что знакомы менее часа. Теория о принадлежности сестёр к разведке выглядела всё более правдоподобной. Несколько раз мисс Лорэй принимали приглашение посетить каюту того или иного знакомого, и Блайзу оставалось только гадать, о чём шёл разговор за закрытыми дверями. А ещё репликант никак не мог привыкнуть к тому, что едва знакомые люди постоянно касаются друг друга. Мужчины при встрече пожимали руки, а женщины вообще прижимались губами к щеке собеседника в знак приветствия. Блайз, как ни старался, не смог придумать объяснения столь странному поведению. Обнюхивали они друг друга, что ли? Лорэй и вовсе прикасались к другим при каждом удобном случае. Это казалось странным репликанту, чьи жесты носили сугубо практичный характер. Блайз подолгу задумчиво наблюдал за близнецами, пытаясь вникнуть в смысл происходящего. Вот Свитари ненавязчиво коснулась руки собеседника жестом сочувствия и поддержки. А вот Эйнджела, идущая под руку с богато одетым мужчиной средних лет, рассмеялась и потёрлась щекой о его плечо. Даже в те редкие моменты покоя, когда Лорэй просто сидели на обзорной палубе и смотрели на звёзды и туманности, они тянулись и ластились друг к другу, как зверьки, ищущие тепла. Создавалось впечатление, что прикосновения для них столь же естественны и необходимы, как и дыхание. – Они странные, – заметил Чимбик, когда Блайз вернулся с очередным докладом. Блайз кивнул. – Они чего-то боятся, садж, – сказал он. – В смысле? – удивлённо уставился на него Чимбик. Блайз замялся, подыскивая правильные слова, а потом медленно, старательно подбирая выражения, развил мысль: – Помнишь, мы боялись в детстве дронов с шокерами и осмотров? В Лорэй есть что-то похожее. Может, они всё-таки репликанты? – Они – враги! – жёстко обрубил его Чимбик. – И не забывай об этом! Блайз вздохнул и кивнул: – Да, сержант, я помню… Поднявшись со своего места, он положил руку на плечо брату и повторил: – Помню… – после чего ушёл в свою спальню. Чимбик проводил его долгим взглядом, почесал переносицу, вздохнул и вернулся к анализу данных наблюдения. До самого конца полёта они не возобновили этот разговор.Планета Новый Плимут
Покидать лайнер Чимбику и Блайзу пришлось совсем не как респектабельным пассажирам, а скорее как мелким воришкам. Опасаясь изменения правил таможенного досмотра в точке прибытия, оба репликанта проникли на грузовой шаттл. После приземления шаттла репликанты прокрались на техническую территорию порта, где натолкнулись на группу техников. Чимбик только собрался решить вопрос привычным способом – просто убив нежелательных свидетелей, как выручил Блайз. Рядовой умело изобразил заплутавшего пассажира, и техники показали «разиням» дорогу, посоветовав на будущее не лениться и скачать план космопорта. Они так и не узнали, что на волосок разминулись со смертью. И теперь оба солдата сидели на скамейке в сквере напротив здания космопорта и вели наблюдение за выходом из пассажирского терминала в ожидании Лорэй. – Новый сопровождающий? – недоумённо поинтересовался Чимбик, глядя, как Лорэй выходят из дверей в компании одного из пассажиров первого класса. Не того тучного дворняги, под руку с которым шли в космопорте Гефеста. Поведение шпионок ставило репликантов в тупик. Мужчины рядом с Лорэй менялись, как мишени на полигоне при выполнении упражнений повышенной сложности. Понять, что это означает, репликанты так и не смогли. – Не знаю… О, смотри! – Блайз кивнул на машину, в которую погрузили скромный багаж Лорэй и их нового компаньона. Пассажиры уселись на заднее сиденье, и окна салона потеряли прозрачность, слившись по цвету с корпусом. – А вот это уже интересно… Запускай! Блайз огляделся, вынул из рюкзака стандартного дрона-разведчика и подкинул в воздух. Миниатюрный – сантиметров двенадцать в диаметре – дрон взлетел, тихо гудя турбиной, и устремился вслед за такси, в котором уехали сёстры. Совершенно неприметный в потоке гражданских дронов, мельтешивших над улицей во всех направлениях. Если репликанты и ожидали увидеть нечто важное, то их ждало разочарование. Троица доехала до гостиницы в деловом центре и заселилась в четырёхкомнатный люкс. А где-то через час Лорэй, переодетые и посвежевшие, уже без сопровождения покинули здание. Репликанты, удобно устроившись в арендованной (Чимбик теперь готов был сам добывать Блайзу книги, из которых тот почерпнул так много полезных сведений о жизни «за забором») машине, терпеливо наблюдали за сёстрами, составляя план захвата. – Если вернутся в гостиницу, – решил Чимбик, – будем брать их там. – Сложно, – не согласился Блайз. – Слушай, а зачем им столько одежды? Близнецы уже не первый час прогуливались по магазинам, торгующим готовой одеждой, и количество пакетов в руках девушек угрожающе росло. – Не знаю. Может, специфика работы такая, что нужно постоянно переодеваться? – предположил Чимбик. – Так, может, дождёмся, когда они выйдут со своим… Кем им приходится тот мужчина?.. И тогда хлопнем? – Да, так лучше, – подумав, согласился Блайз. – Доставим уже трёх пленников. Может, тогда и не накажут. – Может, – с сомнением произнёс Чимбик. – О, в машину сели. Езжай за ними. К удивлению репликантов, накупив кучу одежды, Лорэй не успокоились. Они больше часа провели в странном заведении под названием «Лунная тень», где их ногти подпиливали и покрывали цветной эмалью, волосы расчёсывали и укладывали в замысловатые причёски и делали что-то ещё, чего репликанты с занятой точки уже не видели. Подобраться поближе они не решились, поскольку за всё время наблюдения в заведение входили только женщины. Лезть внутрь без дополнительной информации репликанты сочли неоправданным риском. Когда сержант уже начал волноваться, нет ли в этой самой «Лунной тени» подземного хода, через который близнецы благополучно эвакуировались, Лорэй наконец-то вышли. И продолжили изматывать наблюдателей бесконечными прогулками по магазинам. На этот раз их больше интересовали ювелирные изделия. – Я уж думал, что это никогда не закончится, – пробормотал Чимбик, наблюдая, как девушки наконец садятся в такси. Блайз кивнул. – Если они опять будут что-то покупать, меня можно сдавать в ремонт, – пошутил он. – Потому что моя психика этого не выдержит. На их счастье, такси с вражескими агентами припарковалось у гостиницы, и Лорэй поднялись в номер. А когда они спустя какое-то время вышли в сопровождении своего спутника, репликанты с удивлением узрели произошедшую с близняшками метаморфозу. Улыбчивые смешливые девицы превратились в величественных строгих леди. Репликанты видели таких в учебных фильмах, когда их обучали устранять правящую верхушку потенциального противника. Элегантные строгие наряды, сдержанные улыбки на лицах, гордо вскинутые подбородки – весь облик Лорэй один в один ложился в образ из учебного фильма. Как будто они проходили обучение по точно такому же, но с иными задачами. Оба репликанта в который раз задумались: а не наладил ли Союз собственную программу производства репликантов? – Красивые… – подал голос Блайз, надевая шлем. – Слушай, садж, как ты думаешь: если бы они не были врагами, мы могли бы… – Не могли, – обрубил его Чимбик. – Мы – собственность Консорциума. Реальность – твой номер. Остальное – недопустимые фантазии. Уяснил? А теперь займёмся делом. Сержант замолчал и надел шлем, ставя в разговоре точку. – Есть, садж, – глухо произнёс Блайз, деактивировал автопилот автомобиля и вырулил на улицу, пристроившись за машиной с целями. Они проехали кварталов пять, когда лимузин свернул на тихую улочку и притормозил, пропуская переходящих дорогу людей. Чимбик скомандовал: – Начали. Когда расстояние достаточно сократилось, Чимбик опустил окно и швырнул «попкорн» – так репликанты называли ЭМИ-гранату, наглухо вырубавшую всю незащищённую электронику в радиусе десяти метров. Машина репликантов осталась вне радиуса действия ЭМИ-гранаты, а вот чёрный лимузин получил электромагнитный «удар» и заглох намертво. – Пошли! – Блайз выкрутил руль и нажал на тормоз, поставив машину поперёк проезжей части, точно за кормой лимузина. Перепуганные пешеходы едва успели отпрыгнуть, а Чимбик швырнул дымовые гранаты в обе стороны улицы и устремился к лимузину. Блайз бросился следом, бдительно высматривая желающих поиграть в героев. Таковых не нашлось. И без того напуганные происшествием прохожие, увидев фигуры в броне, в ужасе разбегались, вопя о вторжении, пиратах и бандитах, чем только усиливали панику. Роли репликанты оговорили заранее, так что в словах нужды не было. Прострелить замок, распахнуть дверь, закинуть внутрь дымовую гранату, захлопнуть дверь. Подождать две секунды, вновь распахнуть дверь, ухватить за волосы отчаянно кашляющую девицу, двинуть коленом под дых, уронить, добавить мыском ботинка в область почек, окончательно лишая способности к сопротивлению. Выдернуть следом мужчину, повторить процедуру… С другой стороны схожие действия совершал Блайз. Чимбик закинул карабин за спину и рывком поднял одну из Лорэй и её сопровождающего. Раздав им ещё по оплеухе, поволок к машине, где бесцеремонно свалил кучей друг на друга. Блайз приволок вторую из сестёр и столь же небрежно уложил поверх остальных. Оглядевшись, репликанты и сами залезли в машину: Блайз за руль, а Чимбик, протоптавшись по пленным, устроился на заднем сиденье. Раздался гул двигателя, и машина с репликантами и их добычей рванулась прочь. Похищенные даже не пытались оказать сопротивление: Лорэй сжались в комочки, держась руками за отбитые животы, и кривились при каждом покашливании и резком повороте машины. Их сопровождающий неразборчиво выругался и попытался поднять голову. – Какого чёрта происходит? – выдавил он, ещё не до конца поверив в реальность происходящего. – Что вам нужно? Ответом ему была звучная оплеуха, от которой голова пленного мотнулась так, что казалось, будто она сейчас оторвётся. Не удовлетворившись этим, Чимбик так же молча добавил всем тумаков из серии «куда дотянулся», после чего вновь откинулся на спинку сиденья. Блайз вёл машину окраинами, ориентируясь по карте и держа курс на лесной массив за городом. Он завёл машину в чащу леса, надёжно укрыв от воздушных наблюдателей густыми кронами деревьев. Лишь после этого репликанты приступили к осмотру добычи. Чимбик по очереди выкидывал пленных Блайзу, а тот, отвесив превентивную оплеуху, быстро обыскивал, после чего с помощью репа связывал «корзинкой». Когда все трое лежали в рядок, Чимбик выпрыгнул из машины, встал перед пленными и сказал: – Добрый день, мисс Лорэй, мэм. Рад вас видеть, мэм. Голос сержанта звучал так же ровно и спокойно, как и в тот день, когда девушки сбежали от репликантов на Гефесте. К и без того пугающему голосу вокодера добавлялся небольшой штрих – инфразвук, ещё одно оружие, встроенное в шлем репликантов. Выставленный на нужную мощность, он вызывал у людей неосознанный страх, помогая сломить волю. Близнецы, от роскошного великолепия которых остались одни воспоминания, осторожно скосились на ботинки сержанта и вжали головы в плечи. Для репликантов, имевших одно лицо на весь модельный ряд, различать близнецов не составляло труда. Выросшие среди сотен идентичных братьев, они умели подмечать неуловимые для обычных людей различия в движениях и мимике. – Волнующая встреча, – сдавленно прохрипела Свитари. И тут же получила удар в болевую точку на плече, отчего тихо взвыла. – Я не разрешал говорить, – укоризненно покачал головой Чимбик, забыв, как недавно любовался грацией и красотой сестёр. Сейчас перед ними находился враг. Враг, которого нужно сломить, чтобы получить нужную информацию. – В следующий раз я отрежу тебе ухо, – продолжил он. – И, кстати, я давал тебе свой парализатор. Где он? Отвечай, разрешаю. – Так вам нужны эти шлюхи? – со смесью облегчения и удивления спросил сопровождающий Лорэй мужчина. В следующий миг он зашёлся в вопле: Чимбик наклонился и отхватил ему мочку уха ножом, неизвестно когда появившимся в руке. – Я предупреждал, – так же спокойно произнёс репликант, отбрасывая окровавленный комочек плоти. – Заткнись, а то отрежу язык. Мужчина всхлипнул и уткнулся лицом в палую листву, глуша стоны. Эйнджела болезненно дёрнулась и испуганно замерла, как и её сестра. – Оружие в багаже, багаж в гостиничном номере, – торопливо ответила Ри, едва носки ботинок репликанта вновь обратились к ней. Рассмотреть его выше мешала неудобная поза и упавшие на лицо волосы. – А комлинки? – подал голос Блайз. – То, что казённые костюмы вы отдали противнику, мы знаем. А коммы где? Отвечай! – Комлинки мы выбросили из окна машины, – обречённо призналась Ри. Похоже, до неё только сейчас дошло, что эти репликанты – те самые, которых сёстры оставили на Гефесте. – Хватит врать, – усмехнулся Чимбик. – Кому вы передали их? Своему начальству? Отвечай, разрешаю. – Это правда, – поспешно ответила Ри, и репликанты отчётливо слышали тихую панику в её голосе. – Мы не знали, как их отключить, а потому сняли и выбросили в окно. И я не знаю, о каком начальстве вы говорите. – О вашем, – ответил сержант, не поверив её словам. Собственно, если они и отдали комлинки разведке Союза, то только на Гефесте в то время, пока репликанты нагоняли их. А здесь, на Новом Плимуте, у них просто не было для этого времени. Разве что они передали его спутнику или агенту в одном из магазинов. Но выкинуть в окно комлинки, зная, что с их помощью можно вскрыть коды переговоров войск Консорциума… Вывод напрашивался сам собой: его пытаются выставить дураком. – Врёшь. – Сержант обнажил нож. Нежно, словно лаская, он провёл боковой частью клинка по щеке Эйнджелы. Та словно окаменела. Казалось, она даже перестала дышать. На побледневшем лице жили только глаза, неотрывно следящие за угольно-чёрным куском металла. – А ты ничего рассказать не хочешь? Разрешаю говорить. – Мы выбросили коммы, – едва слышно выдохнула Эйнджела. – Не знаю, как доказать. – Вот, значит, как… Выкинули. Допустим. А кто он? – Чимбик убрал нож от лица девушки, спрятал в ножны и мыском ботинка указал на постанывающего мужчину. – Разрешаю говорить. – Ларст Твид, – коротко сообщила Эйнджела. – Бизнесмен с Гефеста, приехал в деловую командировку. Он нанял нас в качестве эскорта на всё время пребывания на планете. – Эскорт? Охрана? Отвечай! – Не охрана, – на краткий миг удивление перекрыло даже страх в глазах Эйнджелы. – Куртизанки. Мы изображаем его подружек на светских мероприятиях и спим с ним за деньги. – Куртизанки? – недоуменно переспросил Чимбик, после чего отключил динамики и потребовал разъяснения у брата: – Так, знаток, что такое «куртизанки»? – Не знаю, садж, – обескураженно ответил Блайз. – Мне этот термин не встречался. – А зачем они спят за деньги с бизнесменом? Какой в этом смысл? – Не знаю, садж, – повторил Блайз и, подумав, выдвинул гипотезу: – Может, он мёрзнет во сне? – Тогда почему климат-контроль не активирует? – Да я откуда знаю? – возмутился Блайз. – Кто их поймёт, дворняг этих? Может, это модно или престижно. Как кальян. Вот ты бы, садж, отказался с ними поспать, а? Репликанты внимательно посмотрели на девушек, затем сержант присел и положил ладонь на обнажённое плечо одной из сестёр. Считал показания сенсоров, повторил процедуру со второй. Девушки были тёплыми – как и положено млекопитающим – и мягкими. И странным образом привлекательными. Последнее сержант определил без помощи сенсоров. – Не знаю… – неуверенно протянул Чимбик, выпрямляясь. – Наверное, не отказался бы… – Ну вот, и он тоже не отказался! И вообще, они куртизанки – у них и спрашивай! – завершил обсуждение Блайз. Чимбик, решив последовать совету брата, вновь включил внешние динамики и присел перед Эйнджелой на корточки. – Что такое «куртизанка» и зачем вы спите с ним? Отвечай. От столь необычного вопроса брови Лорэй приподнялись, но уже в следующее мгновение Эйнджела покладисто, без тени насмешки пояснила: – Куртизанка – это профессия. Женщинам платят деньги за то, чтобы они дарили удовольствие мужчинам. Занимались сексом, развлекали, сопровождали. Спать с мужчинами – часть работы куртизанок. Чимбик молча встал, переваривая поступившую информацию и чувствуя, как мир уходит из-под ног. Секс за деньги, развлечения, куртизанки… Приказ доставить любой ценой… Бред, нелепость. Зачем отдавать такой приказ в отношении двух куртизанок? Какой в этом смысл? Почему тогда оперативник СБ запретил задавать о девушках вопросы и общаться с ними? Ответов Чимбик не находил. Может, Лорэй врёт? Легко. Но это просто проверить. – Закинь мужчину в машину и закрой дверь, – распорядился он. – Не хочу, чтобы он спятил от страха, глядя на нашу беседу. Позже я задам ему пару вопросов. Блайз кивнул, подхватил ойкнувшего от боли в вывернутых суставах бизнесмена и закинул в салон автомобиля, захлопнув за ним дверь. – Теперь вы. – Чимбик вновь присел перед девушками. – Кто из вас будет со мной говорить? Отвечайте. – Я, – поспешно отозвалась Эйнджела. – Возвращаемся к вопросу о коммуникаторах. – Чимбик ненадолго отключил динамики, моргнул на иконку связи и сказал брату: – Пугаем. – Принял, – односложно отозвался Блайз. Сержант вновь включил вокодер: – Для сговорчивости вырежь её сестричке глаз… Левый. Чимбик замолчал, внимательно наблюдая за реакцией Лорэй, а Блайз кивнул и шагнул к сёстрам, доставая нож. В следующее мгновение произошло нечто необъяснимое – репликантов объял ужас. Неразрывно переплетённый с отчаянием, он сковал тела и незримым ледяным прикосновением отнимал силы. Не телесные – душевные. В сочетании с отчаянной, звенящей надеждой ужас создавал оглушающий эффект, заставляя поверить, что мир вот-вот рухнет. На фоне потрясения репликанты даже не сразу расслышали отчаянный крик Эйнджелы: – Нет! Не надо! Стой!!! – Что это? – выдавил из мгновенно пересохшего горла Чимбик. В тщетной попытке осмыслить происходящее он не заметил, что произносит это вслух через вокодер. Испытанные ощущения доселе не были знакомы репликантам. Даже в бою никто из них никогда не испытывал такого страха. Талантливые генетики заменили репликантам обычный страх смерти на страх перед бессмысленной гибелью. Сержанту был знаком страх, но нахлынувший сейчас ужас был чем-то непостижимым. – Не знаю, – прохрипел Блайз. Он с усилием продолжал начатое движение и вздернул за волосы голову Свитари. Ударивший по репликантам шквал отчаяния туманил разум, лишил возможности ясно мыслить. Блайз, на рефлексах продолжая выполнять полученный приказ, поднёс к глазу Свитари клинок и замер, остановленный жестом сержанта. Его жертва не шевелилась, с ужасом глядя на замершее совсем близко острие ножа. – Прошу тебя, остановись. – Теперь Эйнджела не кричала, а практически шептала мольбы в надежде успокоить, умиротворить палача. – Режь лучше меня… В это мгновение отчаяние и почти безумная надежда затмили весь мир, заставив души репликантов натянуться тонкими струнами, готовыми вот-вот оборваться на высокой ноте. Чимбик мотнул головой, пытаясь избавиться от этого ощущения. Сердце гулко билось в груди, пальцы дрожали. – Что за?.. – с трудом просипел он и болезненно сморщился. Любой звук вонзался в мозг раскалёнными иглами, словно после контузии. Чимбик обнаружил, что стоит на коленях, мотая головой, будто пропустил сокрушительный удар в спарринге. Репликант упёрся ладонями в землю и с трудом выпрямился. Голова гудела, ноги дрожали, во рту пересохло, как после дневного перехода без глотка воды. В горло будто запихнули моток колючей проволоки. Махнув рукой брату, чтобы тот отошёл, сержант приник губами к трубочке гидратора и сделал несколько жадных глотков. Вода прокатилась по горлу, но затруднённость речи не пропала. Зато нахлынувший ужас ослабел, и репликант ощутил отчаянную надежду, отражавшуюся во взгляде Эйнджелы. – Что ты такое? – хрипло спросил у неё Чимбик. В том, что странное воздействие оказывает Эйнджела, сержант почти не сомневался. Чимбик ещё не понимал, как она это делает, но собирался выяснить. Блайз всё ещё держал в руке нож, и сержант ни секунды не сомневался, что брат пустит его в ход не задумываясь, стоит только отдать приказ. Да и без приказа – тоже, если увидит угрозу или попытку повторить пси-атаку. – Где тебя сделали? – продолжил Чимбик. – Номер, серия, место производства. Живо! Последнее слово он проорал, что раньше было для сержанта недопустимым. Репликантов учили всегда сохранять спокойствие и хладнокровие, повышая голос лишь тогда, когда это действительно необходимо. Но сейчас все настройки полетели к чертям: ни в одном наставлении, ни на одном занятии ничего подобного не описывалось. Теперь репликанты ощущали опустошённость, какая наступает после особенно сильных потрясений. К ней примешивались приглушённые чувства облегчения и страха. – Я эмпат. – Голос Эйнджелы едва заметно дрожал. – Меня нигде не сделали. Моя мать была эмпатом. Это нормально на моей родной планете. Побочный эффект натурализации. Не убивайте нас. Мы сделаем всё, что вы прикажете. Репликанты знали, что «натурализацией» дворняги называли изменения, которым подвергались колонисты, чтобы лучше приспособиться к новым условиям обитания. Проводимые на генетическим уровне, они зачастую приводили к довольно неожиданным результатам. – Натурализация… – повторил Чимбик и подошёл к эмпату. По мере его приближения безотчётный страх, заставлявший сердце холодеть, усиливался. Чимбик прилагал немало усилий, чтобы отделить себя от чужеродного воздействия. Наклонившись, он оттянул девушке нижнее веко и придирчиво изучил слизистую, включив увеличение сенсоров шлема на максимум. У репликантов его модели клеймо располагалось на глазном яблоке, под радужкой. Но у Эйнджелы клейма не было ни на глазах, ни на веках. Сержант полоснул ножом по верёвке, связывающей девушку, и приказал: – Встать. Раздеться, руки поднять. Эйнджела с болезненным видом распрямила затёкшее тело и неловко поднялась. Одежду она снимала поспешно и неуклюже, глядя на репликанта полными ужаса глазами. – Нижнее бельё тоже, – приказал тот. Когда девушка выполнила приказ, сержант внимательно изучил её тело, проводя рукой со встроенным в перчатку сканером. Клейм не было. Ни пигментарных, ни чипа – ничего. Зато у основания черепа обнаружился имплант производства Консорциума. И что интересно – заблокированный кодом, доступа к которому не было даже в армейском тактическом блоке репликанта. Озадаченный сержант освободил вторую девушку и повторил процедуру осмотра. Результат оказался таким же: никаких клейм и заблокированный имплант в основании черепа. Зато эмпатическое воздействие прекратилось. То ли способность черпала какой-то внутренний ресурс и выдохлась, то ли Лорэй успела успокоиться. Трясущихся теперь уже от холода девушек Чимбик оставил под присмотром брата. Приказать им одеться сержант попросту забыл, погружённый в мысли. Всё так же задумчиво сержант выудил из машины бизнесмена. – Я с этими шлюхами никак не связан! – заорал тот, едва репликант швырнул Ларста на землю. – На корабле подцепил, содрали втридорога! Знал бы… Репликант разрезал его путы и молча пнул в живот. Когда Твид смог восстановить дыхание, Чимбик сказал: – Ты говоришь тогда, когда я разрешаю. Итак, говоришь, на корабле… Сержант обернулся к сёстрам. – С какой целью вы знакомились? Отвечай. – Деньги, – коротко ответила Ри, стуча зубами. – Мы раскрутили нескольких толстосумов на хорошую оплату. С этим заключили контракт на неделю. Чимбик повернул голову к Ларсту. Испачканный собственной кровью бизнесмен заскулил и вжался спиной в борт машины. Держался он, к удивлению репликанта, с куда меньшим самообладанием, чем девушки. – Чем ты занимаешься? Отвечай, – не скрывая презрения к трясущемуся слабаку, спросил сержант. – Нижним бельём, – поспешно выпалил тот. – Моя фирма занимается продажей нижнего белья. – Армии? – насторожился сержант. – Отвечай. – Нет. – Даже ужас не смог скрыть разочарования от упущенной выгоды в голосе бизнесмена. – Тендер мы проиграли. Так что только гражданское. Зато дорогое и качественное. – Ясно. – Теперь разочарование проскользнуло уже в голосе сержанта. Он рывком свернул бизнесмену шею и переключил внимание на сестёр. Те наблюдали за ним с настороженным вниманием. Внезапная смерть недавнего спутника, похоже, не слишком опечалила Лорэй. Чимбик, глядя на них, обдумывал дальнейшие действия. Куртизанки, секс за деньги… Как это увязывается с необходимостью доставки этих «куртизанок» на Эльдорадо? Вопрос вертелся на языке сержанта, и от озвучивания его удерживали лишь дисциплина и намертво вбитая привычка не лезть не в своё дело. К тому же его настораживало, что девушки вели себя куда спокойнее покойного продавца трусов. Но как увязать этот факт с прочими, репликант не понимал. Сержант почувствовал растущую злость. Злость на себя, неспособного решить этот ребус, на покойных эсбэшников, не удосужившихся объяснить хоть что-то, на этих «куртизанок», заставивших гоняться за собой едва ли не через весь Союз… Чимбик ухватил покойника за воротник костюма, легко поднял и отшвырнул в сторону, словно тряпичную куклу. А потом шагнул к сёстрам, вытянув руку. Свитари отшатнулась, наткнулась спиной на Блайза и вздрогнула. Эйнджела осталась на месте, не сводя взгляда с приближающегося репликанта. Сержант молча схватил её за руку и повёл к машине. – Садитесь, – глухо приказал он, распахивая заднюю дверцу. Инфразвуковой динамик репликант отключил. – Вы тоже, мэм. – Он поманил Ри пальцем, и Блайз дружелюбно пихнул её в спину, придав подобающее случаю ускорение. Девушки всё так же молча забрались в салон машины и притихли, ожидая дальнейших указаний. Сержант молча собрал их вещи и одним комком закинул в салон. – Одевайтесь. И уже Блайзу: – Заводи. На базу. В этот момент в голову сержанту пришла ещё одна мысль. Быстро подойдя к трупу бизнесмена, он вывернул его карманы и, найдя туго набитый кошель, сунул трофей в подсумок. – Пригодится, – объяснил он свои действия брату. Усевшись рядом с Блайзом, сержант обернулся к пленницам. – Я надеюсь, вы не будете больше создавать нам проблем, мэм? – спросил он. – Ни одной, – заверила его Эйнджела. Чимбик секунду разглядывал её, а потом отвернулся. – Поехали, – приказал он брату. Автомобиль выехал на дорогу и направился к городу. (обратно)Глава 4
Планета Новый Плимут. Управление Службы Контрразведки
К радости Нэйва, после передачи данных на Новый Плимут от дела его не отстранили. Более того – пришёл приказ командировать лейтенанта в помощь коллегам в столицу свежеобразованного Союза. Мотивировали командировку тем, что Нэйв лучше всех успел вникнуть в материалы дела, но Грэм понимал, что жест этот больше символический, должный обозначать укрепление Союза. Понимал, но всё равно радовался предстоящей командировке. Старшие коллеги, глядя на восторг молодого лейтенанта, понимающе переглядывались, вспоминая себя в его годы. Грэм вылетел скоростным курьером, изучая в полёте все собранные данные по Лорэй. Увы, информации нашлось мало: близнецы словно вынырнули из ниоткуда на Тиамат около года назад. Девушки устроились работать танцовщицами в одном из дорогих столичных клубов. Оказывали эскорт-услуги по очень высокому прайсу. Всё. Ни откуда они прибыли, ни как жили до этого, записей не нашлось. Единственной зацепкой стал ночной клуб, в котором работали близнецы. Именно там отдал концы раненый шпион Консорциума. И аккурат в тот день, когда работали Лорэй. Ничего больше раскопать не удалось: ни кредитной истории, ни банковских счетов за пределами Тиамат, ни медицинской страховки, ни сведений об образовании, ни записей о приводах в полицию. Призраки. По всему выходило, что Лорэй – это оперативные личины без глубокой работы с историей и базами данных Союза. Или новые личности тех, кто желает скрыться от закона. Собственно, это и приводило лейтенанта к мысли, что Лорэй вполне могут быть вражескими агентами, скрывающимися под безобидной личиной продажных девок. Могут, но… Зачем тогда было срывать их с места? Да и что за место для внедрения – ночной клуб? Сбор информации через постель? Вполне возможно. А может, просто явка? Тогда зачем эвакуировать их после смерти шпиона? Разумнее и безопаснее оставить, чтобы не привлекать лишнего внимания. Может, просто дорогие шлюшки, случайно узнавшие что-то, интересное Консорциуму? Но тогда зачем они сбежали от бойцов корпоратов? И что за изменённый генотип? Просто потомки первопоселенцев или разработка генной лаборатории Доминиона Земли? Вопросы, вопросы… И ни одного ответа. Единственное, что Нэйв мог уверенно сказать – мёртвый шпион, покойные пилоты разбившегося корабля и убитые солдаты связаны с Лорэй. Осталось только узнать как. И именно за этим Нэйв летел на Новый Плимут.В отличие от большинства земляков, Грэм не понимал благоговения перед столицей Союза. Ну большая, заселённая планета. Ну сидит там власть. И? Чего тут такого? Ах, сосредоточение всей жизни, центр цивилизации и культуры? А вы никогда, господа воздыхатели, не интересовались у тех, кто охраняет порядок и закон, что такое на самом деле жизнь в столице? Для копов и безопасников любой из крупных планет – неважно, Союза, Консорциума или полумифического Доминиона Земли – блеск столичной жизни сводился к бесконечному параду уродства душ разумных существ. Убийцы, наркодилеры, работорговцы, маньяки, сутенёры, контрабандисты, террористы всех мастей и направлений – вот что такое столица для любого правоохранителя. А культура и цивилизация… Они где-то там, наверху и далеко, отсель не видать. – Добро пожаловать в клоаку, – поприветствовал лейтенанта встречавший его контрразведчик с капитанскими «шпалами» на воротнике светло-голубого мундира. – Я капитан Карл Монт. Для вас, коллега, просто Карл, и желательно на «ты». – Лейтенант Нэйв, сэр… – привычно начал было Грэм, но наткнулся нанасмешливый взгляд, смутился и, отвечая на рукопожатие, представился уже без официоза: – Грэм. – Приятно познакомиться. Контрразведчики зашагали к ожидавшей их машине. – К сожалению, мы опоздали: данные пришли уже после того, как лайнер совершил посадку, – сообщил Карл. – Мы опросили экипаж и обслугу и выяснили любопытную деталь: эти твои Лорэй перетоптали самых состоятельных представителей мужского поголовья первого класса. – В смысле – перетоптали? – не понял местного жаргона Нэйв. – В смысле, перетрахали, – охотно пояснил капитан. – Улетали они с мистером Седриком Буллитом, исполнительным директором строительной фирмы, а сошли уже в сопровождении Ларста Твида, владельца крупной компании по продаже нижнего белья. В полёте у них были интрижки с совладельцем фруктового бизнеса, производителем рыбных консервов и чемпионом Гефеста по лёгкой атлетике. – Бессмыслица какая-то, – пробормотал Грэм, изучая переданный коллегой планшет с информацией. – Если они агенты, то на кой им легкоатлет? – Не знаю, – пожал плечами Карл. – Но денег они подняли столько, что на сумму даже смотреть больно. И, что самое интересное, все как один «клиенты» твоих девок утверждают, что оно того стоило. Видимо, какое-то секретное земное искусство… Он хохотнул и хлопнул Грэма по плечу. – Наши ребята выехали за Твидом, так что скоро привезут и его, и обеих Лорэй, – продолжил Карл. – И крути их, как душа пожелает. Не спорь, это твоя заслуженная добыча, – улыбнулся он, едва молодой лейтенант открыл рот для протеста. Грэм закрыл рот, кивнул и торопливо опустил голову, чтобы старший коллега не увидел расползающуюся по лицу довольную улыбку. – Сейчас заселим тебя и поедем крутить этих дамочек. И не забудь расспросить, что они выделывали за такие-то деньжищи! Весь отдел настаивает на следственном эксперименте! Нэйв несколько смутился и помолчал, подыскивая ответ. – Лучше сразу допрашивать поехали, – наконец выдавил он. – Я и так в дороге выспался. – Понимаю, – с серьёзной миной кивнул Карл. – Таких искусниц надо изучать по принципу «чем раньше, тем лучше». Отец Грэма, горный инженер, часто говорил сыну: «Не говори заранее – сглазишь». В мудрости этой поговорки лейтенант Нэйв убедился, едва перешагнув порог плимутского Управления. Словно мешком по лбу его ошеломили известием, что бизнесмен Твид и сопровождавшие его близнецы Лорэй похищены в центре города. Кем – пока точно неизвестно: свидетели путаются в показаниях, указывая нападавшими то бандитов, то работорговцев с Эдема, то – что вообще ни в какие ворота не лезло – репликантов Консорциума. – Срань господня! – озвучил мнение лейтенанта вошедший следом Карл.
Планета Новый Плимут. Трущобы
Идея снять номер в гостинице на окраине, в одном из неблагополучных районов, принадлежала Блайзу. Не стоит и говорить, что почерпнул он её всё из тех же книг, которыми зачитывался в свободное время под неодобрительное ворчание Чимбика, считавшего это бесполезной тратой времени. Теперь сержант изменил мнение на этот счёт. Гостиницу репликанты выбрали в районе, помеченном в туристическом путеводителе красным цветом и отметкой повышенной опасности. Автор путеводителя предостерегал гостей города от посещений подобных мест, особенно упирая на то, что даже полиция предпочитала не соваться в эти кварталы без особой надобности. Всё это как нельзя кстати подошло репликантам, которым требовалась надёжная база. В гостинице «Берлога» действительно не задавали вопросов. Требования управляющего умещались в два коротких пункта: платить вперёд и не устраивать перестрелок в помещении. Репликанты выбрали номер, выходящий окнами на пожарную лестницу, что давало им дополнительные возможности незаметно покидать временную базу и возвращаться. К гостинице шли пешком: репликанты бросили машину на окраине, задав автопилоту сложный маршрут к противоположной границе города. Сестёр заставили надеть плащи, которыми раньше маскировали свою броню, и повели тёмными вонючими переулками, будто нарочно выбирая самые грязные пути. Сами репликанты словно растворились в воздухе. Их броня обеспечивала такой уровень маскировки, что обнаружить их можно было лишь по лёгкому мареву, сопровождавшему движение. Добравшись до особенно вонючего, заваленного мусором и нечистотами переулка, Блайз, шедший первым, огляделся, подпрыгнул и, ухватив лестницу за нижнюю перекладину, опустил её вниз. – За мной, мэм, – позвал он, вскарабкавшись на один пролёт. Близнецы с одинаково обречёнными выражениями на лицах посмотрели вверх, молча разулись, повесили испорченные босоножки на запястья и полезли по лестнице. Номер, снятый репликантами, состоял из двух комнат, неимоверно загаженной кухни и санузла. Большая комната громко именовалась «гостиной» и в подтверждение этого была меблирована раскладным диваном и парой облезлых кресел. Малая – «спальня» – являлась гордым обладателем столь же облезлой двуспальной кровати, бельё на которой, похоже, не меняли со времён колонизации планеты. – Присаживайтесь, мэм. – Чимбик указал на диван, едва только вся компания через окно пробралась в гостиную. Репликанты отключили камуфляж, но снимать броню или шлемы не собирались. Лорэй всё с той же мрачной покорностью выполнили приказ. От их прежнего лоска не осталось и следа: грязная одежда порвана в нескольких местах, в спутанных волосах застряли мелкие веточки и палая листва. Свитари откинулась на спинку пахнущего пылью и чем-то гадким дивана и едва заметно поморщилась, когда жёсткая обивка коснулась свежей ссадины на руке. Сёстры вообще то и дело морщились при каждом движении: адреналиновый всплеск прошёл, и теперь о себе напомнили полученные от репликантов побои. Сержант уселся напротив девушек, машинально вертя в пальцах нож. Мысли его крутились в такт клинку: спросить Лорэй о том, чем они так ценны СБ, или не лезть в это дело? Контрразведка не любит, когда посторонние суют нос в её дела. Но, с другой стороны, сейчас на кону выполнение задачи. И, может, есть возможность выполнить её, не волоча на себе эти два источника неприятностей? Например, если дело в имплантах – отрезать головы и погрузить в заморозку. Или выдрать сам имплант, а тела носителей утилизировать. К сожалению, показания сканера красноречиво демонстрируют место производства имплантатов – Консорциум. Значит, любая попытка вмешательства без соответствующего кода доступа автоматически влечёт за собой уничтожение данных. Жаль. Головы было бы куда удобнее и безопаснее транспортировать, нежели этих двух «куртизанок». Спят они за деньги, чтоб их… А ему, сержанту, ломать голову в попытках просчитать маршрут к пункту постоянной дислокации через весь Союз Первых. Да и надо ли вообще тащить? Может, ценность не в имплантах, а в информации, которой владеют дворняги? Тогда проще выбить необходимое и устранить носителей, чтоб не болтали? Значит, придётся рискнуть и всё же сунуть нос в дела СБ. Чимбик крутанул нож и нацелил острие на ту из сестёр, которую звали Эйнджелой. – Мэм, чем вы так заинтересовали Службу Безопасности Консорциума? – спросил он. – В наших имплантах сохранена какая-то важная информация, – без промедления и даже намёка на сопротивление ответила Эйнджела. – Какая – не знаю. Репликанты машинально отметили, что именно эта дворняга обычно шла на контакт. Вторая предпочитала молчать. Чимбик обдумал полученную информацию. Злость ушла, и мысли вновь вернулись к поиску пути домой. Отделить ценные сведения от носителей не представлялось возможным, и статус Лорэй изменился в глазах сержанта. Они стали не то чтобы союзниками, но как минимум охраняемыми персонами, владеющими ценной информацией. С соответствующим к ним отношением. О доверии к близнецам, понятное дело, речи быть не могло. Репликант встал и убрал нож. При этом движении Свитари отпрянула и тут же скривилась от боли. Чимбик на секунду озадачился, но вспомнил, что люди куда более хрупкие существа, чем репликанты. И хотя удары, которыми он так щедро награждал девушек, были нанесены с точно отмеренной силой, всё равно могли причинить ряд нежелательных повреждений. Сержант снял с пояса пластину медицинского сканера. – Сидите спокойно, мэм, – предупредил он, начиная осмотр. Девушки не то что сидели спокойно – они окаменели, опасаясь даже пошевелиться. Чимбик провёл сканером вдоль тел Лорэй и, удостоверившись, что, кроме ссадин, ушибов и кровоподтёков, повреждений нет, раскрыл медицинский подсумок. – Вам придётся раздеться, мэм, – сказал он, вскрывая упаковку ампул биопластыря. – Нужно обработать ушибы на теле. У вас есть противопоказания к каким-либо медикаментам? Девушки отрицательно покачали головами и принялись безропотно раздеваться, стараясь не беспокоить свежие ссадины. Они двигались безэмоционально, словно качественно собранные андроиды, а не живые люди. – Садж, ты их совсем запугал, – отключив вокодер, укорил его Блайз. Движения девушек напомнили репликанту его собственное детство. Ежедневные медицинские осмотры, безжалостные и бесчувственные руки врачей, перспектива оказаться дефективным, годным лишь для подсобных работ в хозяйственном блоке… Или вовсе негодным. И братья, двигающиеся так же безжизненно, как сейчас Лорэй. – Заткнись, Блайз, – рыкнул сержант. – Дай инъектор. И займись второй. «И он детство вспомнил», – понял Блайз. Подав брату требуемое, он с удовольствием приступил к оказанию помощи обнажённой Лорэй. Причём, в отличие от сержанта, Блайз снял перчатки и словно заправский хирург, протёр кисти гигиенической салфеткой. – У них кожа как шёлк! – восторженно сообщил он брату, впервые прикоснувшись к девушке без перчаток. Эту часть беседы дворняги не слышали – шлемы позволяли репликантам свободно общаться в своём замкнутом мирке. – Откуда ты знаешь, какой шёлк на ощупь? – огрызнулся сержант. – Делом займись, а то погоню санузел ремонтировать. Блайз заткнулся и занялся делом, украдкой от брата всё равно пользуясь каждой возможностью дотронуться до Эйнджелы. Чимбик же был далёк от неуставных мыслей – его волновало лишь состояние подопечных. Завершив обрабатывать ссадины и ушибы Свитари, сержант для верности ещё раз обвёл её сканером и, удостоверившись в отсутствии угрозы здоровью, ушёл в другую комнату. Вернулся он уже с рюкзаком, как раз к моменту, когда его братец закончил оказывать медпомощь Эйнджеле. – Мэм, – сержант поставил рюкзак на пол и отошёл, – выберите, что надеть. Позже добудем вам одежду по размеру. Рыться в импровизированном гардеробе девушки не решились. Просто взяли первые попавшиеся цветастые рубахи, столь не вязавшиеся ни с репликантами, ни с обстановкой. Одевались они со сдержанной поспешностью, стараясь не смотреть на неподвижную фигуру Чимбика. Что любопытно – Блайз не вызывал у них такого страха. – Мне иногда кажется, что тебе нравится быть злобным, – поделился наблюдениями Блайз. – Я читал, что дворняги пугают своих детей чудищами, что живут в шкафах и под кроватями. Вот тебе бы подошла эта работа, садж. Сержант вскинул голову. Шесть сенсорных колец – по три с каждой стороны забрала, там, где у людей располагаются глаза, – сверкнули, словно настоящие глаза неведомого монстра. – А я и есть чудовище, – холодно сообщил он брату. – Урод с жуткой рожей. – Да я не… – начал было Блайз, но сержант уже его не слушал, занявшись упаковкой медицинского подсумка. Старую одежду девушки отправили в утилизатор, сохранив лишь бельё. Штаны, шорты и обувь репликантов оказались велики, и Лорэй предпочли ограничиться лишь рубахами, выполнявшими роль коротких халатиков. Блайз молчаливо одобрил выбор, а Чимбик отметил, что, одевшись, девушки почувствовали себя уверенней. Перемена читалась в движениях, взглядах, позах. – Займись этой помойкой, – приказал брату Чимбик, – сесть некуда без риска подхватить инфекцию. И хватит таращиться на дворняг. Блайз вздохнул и вытащил из рюкзака заранее приобретённые моющие средства, комплекты постельного белья и ремонтный комплект. Требования к чистоте в расположении в репликантов вбили крепко, на бессознательном уровне. А раз вонючий номер был признан пусть временным, но жилищем, его требовалось привести в соответствие. Первым делом Блайз сменил бельё на кровати в спальне, без всякого почтения к историческим ценностям выкинув старое в утилизатор. После он занялся диваном, бесцеремонно согнав сестёр. Закончив, Блайз удовлетворённо оглядел дело рук своих и повернулся к сержанту, ожидая распоряжений. – Мисс Лорэй, мэм. – Чимбик взял в руку купленный у космопорта гражданский коммуникатор. – Ужинать будете? Девушки уставились на него одинаково недоверчиво. – Вы решаете, будем ли мы ужинать, – странным, бесцветным голосом произнесла Эйнджела. Чимбик и так пребывал не в самом лучшем расположении духа. Ситуация, к которой никого из репликантов не готовили, туманное задание, повисшие гирей на шее гражданские – всё это сплелось в клубок, который требовалось быстро распутать. Единственным помощником был Блайз со своими неожиданно ценными знаниями, почерпнутыми из художественной литературы. Тот ещё «надёжный источник», но лучшего просто нет. Лорэй? Пока что они доставили лишь неприятности и вряд ли собирались изменить свою позицию. Поэтому пустяк, на который он ещё вчера бы не отреагировал, сейчас вызвал вспышку злости. Сержант направил на Эйнджелу палец, словно пистолет, и прорычал: – Если я сочту необходимым уморить вас голодом – сделаю. Молча. Понятно? Эйнджела кивнула: – Да. Сержант отметил, что в отличие от неё, ни на мгновение не спускавшей с него взгляда, Свитари вела себя иначе: часто смотрела на сестру, будто ожидая её решения. Репликант пришёл к выводу, что главенство в группе принадлежало Эйнджеле. – А теперь повторяю: ужинать будете? – унимая гнев, переспросил он. – Было бы неплохо, – неуверенно, будто изучая границы дозволенного, улыбнулась Свитари. Тусклая и едва обозначившаяся, эта улыбка разительно отличалась от тех, которыми девушки одаривали незнакомцев на лайнере. – Займись, – приказал Блайзу сержант. Перекинув ему комм, Чимбик взял комплект для ремонта и ушёл в санузел. Несколько секунд спустя из душевой послышалась его возня. – Простите саджа, – тихонько сказал Блайз. – Он иногда бывает… резок. Это для нас первое неформальное общение с людьми. Девушки удивлённо уставились на него. – Вы – не люди? – с опаской спросила Эйнджела. – Тогда кто? – Репликанты, мэм, – ответил Блайз. – Модель «Арес Марк-пять». Биороботы, если так понятнее. – Биороботы? – повторила Свитари и уставилась на репликанта внимательнее, чем позволяла себе раньше. – Ты внутри металлический? И у тебя микросхемы вместо мозга? – Внешне и внутренне мы почти идентичны людям. Репликанты оснащены рядом необходимых имплантатов, но в остальном мы продукт генной инженерии. Материал закладывается в кувез и развивается как обычный человеческий плод – девять месяцев. Затем наше развитие ускоряется вдвое и вновь возвращается к нормальному для людей лишь по достижении нами хронологического возраста в десять стандартных земных лет. Биологический возраст на тот момент равен двадцатилетнему человеку. Он замолчал, изучая реакцию собеседниц. Вопреки ожиданиям он не заметил ни брезгливости, ни презрения. Только задумчивость с оттенком недоумения. – Почему тогда биороботы? – уточнила Эйнджела. – Если в вас нет ничего от роботов? – Не знаю, мэм, – честно признался Блайз. – Не мы выбирали этот термин. Так нас называют люди, и так мы фигурируем в служебной документации и в списках имущества. Вот теперь на лица Лорэй стоило посмотреть. На какой-то миг растерянность в их глазах сменилась такой злобой, что репликант невольно положил руку на рукоять пистолета. Но мгновение миновало, и бешеная злоба исчезла, будто её и не было. – Имущества? – тихо повторила Свитари. – И чьё же вы имущество? – Да, мэм, – осторожно отозвался Блайз, не понимая, чем вызвана такая реакция. Но руку с оружия убрал. – Имущество Службы Безопасности Консорциума, отдел физической защиты. – Да здравствует высокоразвитый Консорциум, – со странной интонацией произнесла Свитари, но, к некоторому разочарованию Блайза, умолкла. Он украдкой вздохнул. Жаль. Это было первое подобие нормальной беседы со дня аварийной посадки на Гефесте. Репликант включил комм и нашёл список служб доставки готовой еды. И замер, растерявшийся от казавшегося бесконечным выбора. В книгах всё было проще – герои просто заказывали еду в номер. Кто же знал, что поставщиков так много? Блайз наугад ткнул пальцем в первую попавшуюся строку списка и озадаченно уставился на перечень незнакомых названий. – Э… – Репликант воровато покосился в сторону душевой и признался: – Мэм, нужна ваша помощь. Девушки украдкой разглядывали Блайза, когда думали, что тот их не видит. Кем бы Лорэй ни были, о возможностях шлема репликантов, дающего полный круговой обзор благодаря совершенной системе сенсоров, они не знали. – И чем же мы можем тебе помочь? – странно изменившимся, но неожиданно приятным голосом спросила Свитари. Блайз отметил, как расслабились девушки, едва Чимбик вышел. Оно и понятно: брат умел навести ужас даже на себе подобных, не то что на дворняг. Ему не требовалось даже угрожать – сержант сам был ходячей угрозой. Особенно после того, как получившего страшный шрам на лице Чимбика люди из контрольной группы стали открыто называть уродом. – Научите заказывать еду, мэм, – попросил Блайз. – И одежду. Ответом ему были удивлённые взгляды. – Ты никогда не пользовался виртуальными магазинами? – наконец озвучила вопрос Эйнджела. – Ты что, на незаселённом астероиде живёшь? – Планетоиде, мэм, – уточнил Блайз, не понявший шутки. – Я научу, – пообещала Свитари после продолжительной паузы и осторожно, словно к опасному хищнику, подошла к репликанту. – С едой всё просто: настрой фильтр на время и стоимость доставки. Ты же не хочешь ждать ужин с другого конца города? Теперь… Репликант впитывал информацию как губка. Система доставки оказалась проста и очевидна – Блайз справился бы с ней уже в двухлетнем возрасте. Куда больше затруднений вызвала гражданская одежда. Всё обмундирование репликантов было одинаковым, начиная от размера и заканчивая функциональным назначением. Тут же в глазах рябило от маркировок, обозначающих размеры, производителей, использованные при изготовлении материалы… Часто Блайзу не удавалось даже отличать женские модели от мужских. В конце концов он просто попросил Лорэй самих выбрать что-то подходящее. Те нерешительно переглянулись и заказали несколько пар одинаковых глухих платьев, скрывавших тела от шеи до щиколоток. Репликант, украдкой покосившись на обилие ссадин и кровоподтёков, покрывавших открытые участки кожи Лорэй, мысленно согласился с разумностью выбора. Доставка еды нравилась Блайзу куда больше. От одного вида меню в животе урчало, но перед репликантом встала проблема выбора. Совет Свитари «не уверен – заказывай что-то знакомое» не помог. Рацион репликантов не отличался разнообразием: на базе, расположенной на планетоиде Эгида, и на транспортных кораблях они получали по миске супа-пюре три раза в день. Блюдо содержало необходимый набор витаминов и питательных веществ, но не имело никакого вкуса. Во время боевых действий репликанты ели тот же суп, но уже из термосов, закреплённых на броне, или кубики индивидуального рациона питания. Тоже безвкусные. Блайз заметил несколько блюд, которые они с Чимбиком пробовали на лайнере, но смолчал. Репликанту очень хотелось попробовать что-то новенькое. Блайз давно мечтал заказать что-то из вычитанных в книгах названий – типа «хот-дог» и «бургер», но не был уверен, что Чимбик одобрит подобный критерий выбора пищи. – Вы пробовали что-то из этого, мэм? – обратился он за помощью к девушкам. – Выбирай с нужным содержанием калорий и витаминов, – послышалось от дверей. Чимбик прошёл в комнату и сообщил: – Душевая работает, мэм. Если хотите, можете воспользоваться. Она с настоящей водой. В последней фразе отчётливо слышался восторг. Для репликантов, привыкших к водоэмульсионному душу – подаваемой в кабину под давлением водно-воздушной смеси, обычный душ казался небывалой роскошью. Но, конечно, не шёл ни в какое сравнение с ванной. – Иди первая, я помогу с заказом, – обратилась Эйнджела к сестре. Та кивнула и ушла, оставив репликантов познавать тонкости заказа готовой еды. (обратно)Глава 5
Планета Новый Плимут. Гостиница в трущобах
Ужинать сели втроём: Лорэй и Блайз. Чимбик молча забрал свою порцию и ушёл в другую комнату, не желая становиться объектом повышенного внимания. Блайз огорчённо посмотрел вслед брату, но ничего говорить не стал – без толку. Он не мог понять, почему Чимбик так болезненно относится к реакции людей на свою внешность. Но спрашивать бессмысленно – сержант, как всегда, или уйдёт от темы, или прикажет заткнуться. Блайз взялся за шлем и на пару секунд помедлил, наблюдая за реакцией девушек. Репликанту было интересно, как они отреагируют на его собственное лицо. Вспомнят случайную встречу на борту лайнера? Испугаются звериных глаз? Жуткое «шестиглазое» забрало шлема разошлось, являя миру лицо молодого человека. Почти человека. Ничего примечательного: обычный парень лет двадцати, с тёмными волосами, подстриженными армейским «ёжиком». Отличались лишь глаза: зелёные, с вертикальными зрачками и необычно крупной радужкой, позволяющей увидеть белки глаз, лишь когда их владелец смотрит вверх или в сторону. Но в этом тоже не было ничего особенно выдающегося: похожая натурализация отличала жителей планеты Тиамат. Репликант покосился на Лорэй и спросил: – Что тут перед едой говорят? В книгах пишут, что везде по-разному… – Он неожиданно для себя стушевался под взглядами девушек и замолчал, уставившись в тарелку. В этот момент Блайз искренне жалел, что не пошёл с сержантом, поддавшись любопытству и желанию пообщаться с гражданскими. Те разглядывали его уже открыто, как он сам совсем недавно рассматривал их наготу. Но теперь обнажённым чувствовал себя репликант, оставшийся без привычной защиты шлема. – Красивые глаза, – наконец произнесла Свитари и, к тихому облегчению Блайза, переместила внимание на контейнеры с едой. – Похож на тиаматца. Видишь по-особенному? Вторая девушка тоже сосредоточилась на ужине, избавив репликанта от непривычного внимания. – Ночное зрение, мэм, – неохотно ответил Блайз. – Аналог глаз крупных кошачьих с Земли. Обоняние, слух тоже улучшены. Он пододвинул поближе коробку со своей порцией. Ложку репликант держал в кулаке, как ребёнок, игнорируя прочие столовые приборы. Его манера есть вызвала у Лорэй куда больше интереса, чем глаза. Они несколько секунд удивлённо таращились на Блайза, но от комментариев благоразумно воздержались. – Как тебя зовут? – спросила Эйнджела. – Эр-Эс-Три-Пять-Пять-Ноль-Девять-Ноль, мэм, – ответил Блайз и вновь набил полный рот. – Это номер твоего ай-ди? – удивилась Свитари. – Серийный номер. – Сержант вошёл в комнату. В отличие от Блайза, шлем Чимбика был наглухо закрыт. – У нас нет имён, – продолжал сержант. Даже вокодер не мог скрыть его злость. Блайз виновато засопел и опустил глаза, понимая, кто в этот раз послужил причиной плохого настроения сержанта. Чимбик взял бутылку воды, изучил надпись на этикетке и пояснил: – Мы не должны отождествлять себя с людьми, потому что ими не являемся. Потрясение девушек было столь велико, что они впервые за вечер открыто посмотрели на Чимбика. – Даже у рабов и домашних животных есть имена, – хрипло проговорила Эйнджела. «Шестиокое» забрало сержантского шлема повернулось к ней. – У оружия – только номер, – проговорил Чимбик. Девушка отвернулась, не в силах глядеть на пугающую личину. Сержант хмыкнул и, подбрасывая на ладони бутылку, ушёл к себе. – Блайз! – раздался секунду спустя его голос. – Садж? – Во время ужина лучше жевать, чем говорить. – Есть, садж, – виновато отозвался Блайз. Стараясь не смотреть на сотрапезниц, он вновь старательно заработал челюстями. Остаток ужина прошёл в молчании. Доев последний кусок, Блайз с облегчением надел шлем и больше за остаток вечера не произнёс ни единого слова.Для сна сёстрам выделили кровать в спальне. Сами репликанты развили бурную деятельность, отдраив номер от многолетних наслоений грязи. Позаботились они и о мерах безопасности, установив на подоконники плазменные мины. Так что утром, к пробуждению Лорэй, на пол можно было вставать без опаски подцепить букет местных болезней, а вот к окну подходить, наоборот, не рекомендовалось. Разумеется, никто Лорэй без присмотра не оставлял: за спящими они наблюдали с помощью миниатюрного дрона, дежурившего над кроватью дворняг. По завершении уборки Чимбик отправил брата спать на диван в гостиной, а сам остался дежурить. Сна у него всё равно не было, что называется, ни в одном глазу: голова сержанта гудела от попыток найти оптимальный выход из сложившейся ситуации. Силовой вариант захвата судна исключался. Никого из репликантов его модели управлению космическими кораблями не обучали, и в космической навигации они не разбирались. Да и как провести угнанный корабль через контроль на Вратах, сержант не представлял. На Лорэй надежды не было: им и армейский коммуникатор оказался не по зубам. Как ни крути, оставалось лишь найти аппаратуру связи, дать сигнал своим и дожидаться либо эвакуации, либо дальнейших инструкций. То есть следовало залечь на дно в этом городе и не выделяться среди местных. – Будем учиться гражданской жизни… – задумчиво пробормотал сержант. Для этой цели он собирался отправить Блайза в компании одной из сестёр за покупками. Куда проще было заказать одежду удалённо, но Чимбик хотел одним действием решить две задачи – дать Блайзу попрактиковаться и получить дополнительные знания о гражданской жизни. А заодно понять, как Лорэй будут действовать порознь. Он помнил отчаянный крик Эйнджелы, умолявшей покалечить себя вместо сестры. Эта готовность к самопожертвованию нравилась сержанту – он точно так же готов был отдать жизнь за братьев. В то же время эта привязанность давала сержанту рычаг управления, который он собирался проверить в деле. Если им придётся передвигаться среди гражданских, нужно пресечь возможные попытки побега или неповиновения. Чимбик не слишком разбирался в гражданской жизни, но догадывался, что публичные угрозы оружием или меры физического воздействия не найдут понимания у окружающих. Значит, требовалось психологическое давление. К немалому облегчению репликантов, утро началось идиллически-спокойно. Девушки отошли от вчерашних потрясений и выглядели вполне довольными жизнью. Даже улыбались и пожелали доброго утра. Как время суток может быть «добрым» или «злым», репликанты не поняли, но всё же сочли пожелание позитивным фактором. Мирная обстановка и покладистое поведение сестёр способствовали некоторому расслаблению. Блайз так вообще самозабвенно чесал языком, позабыв про вчерашний нагоняй. Немного сонный сержант, вполуха слушая его трёп, заказал завтрак и уставился в окно, заворожённый невиданным ранее зрелищем – восходом солнца в атмосфере. Всю жизнь репликанты проводили под куполом и в подземных сооружениях военной базы на Эгиде. Атмосферу и Блайз, и Чимбик видели лишь дважды: на Гефесте, где пробыли неполный световой день, и тут, на Новом Плимуте. На Тиамат они ни разу не покинули борта корабля. И теперь вид поднимающегося над домами местного светила заворожил сержанта. Чимбик даже раскрыл забрало шлема, чтобы ничто не мешало наслаждаться необыкновенным зрелищем. За его спиной продолжали трепаться ни о чём. Ухо сержанта уловило незнакомое словосочетание, и он спросил, не отрываясь от созерцания восхода: – Что такое «приватный танец», мэм? Концепция танца как такового была знакома репликантам. В их тренировки входили гимнастические комплексы упражнений, выполняемые под музыку. За время путешествия на лайнере он успел познакомиться с гражданской трактовкой танцев, но не понял смысла в бессистемном ритмическом движении толпы под музыку. Посовещавшись, они с Блайзом пришли к выводу, что это какая-то разновидность социальной активности. Но словосочетание «приватный танец» не вписывалось ни в одну из известных репликанту концепций. – Это непросто объяснить, – буквально промурлыкала Свитари своим чарующим голосом. – Лучше я покажу… Через секунду сержант почувствовал, как что-то мягко коснулось его шеи, прикрытой воротом нательного костюма. И мир взорвался. Не стало больше ни яркого солнца над домами, ни ласкового утра. Вновь был зал для занятий, боль в вывернутых суставах и рык инструктора: – Допустил, чтобы тебе зашли за спину – ты труп! В реальность сержанта вернул сдавленный крик Эйнджелы. Чимбик взглянул на скорчившуюся от боли Свитари, убрал нож от её шеи и зло рыкнул: – Никогда больше так не делай. Утро утратило очарование. Репликант закрыл забрало и спрятал нож в ножны. – Скачай толковый словарь из инфосети, псих! – неожиданно зло прошипела Свитари, отползая от него. Гулявший в крови репликанта адреналин требовал жестоко подавить этот акт неповиновения. Чимбик медленно сделал шаг, нависая над сжавшейся в ожидании удара Свитари. – Что? – переспросил он. В этот раз искажённый динамиками безжизненный голос прозвучал особенно страшно. И тем больше было удивление репликанта, когда кто-то осмелился вклиниться между ним и жертвой. – Простите её, – тихо попросила Эйнджела. – Ри просто испугалась. Сержант понял, что даже забрало, за которым он привык прятаться всю свою жизнь, не является препятствием для мольбы, что читалась в глазах Эйнджелы. Чимбик глубоко вдохнул и с некоторым удивлением обнаружил, что не хочет поднять руку и смести с дороги непрошеную защитницу. В следующую секунду он осознал, что сделал. Это для него прикосновение Свитари было угрозой. Но не для неё, жительницы иного мира. Мира, существующего параллельно с миром репликантов и никак с ним не соприкасающегося. Ровно до этих пор. – Я… – Чимбик совершил третье открытие за полминуты, когда понял, что не может подобрать слов для выражения мыслей. Но объясняться и не понадобилось. Эйнджела едва слышно выдохнула: «Спасибо…» – и помогла сестре подняться. Чимбик хотел извиниться, объяснить, что он отреагировал рефлекторно, но… Командир не должен показывать слабость, нерешительность, сомнения. Это в него вбили намертво. Для подчинённых командир – это образец для подражания, непререкаемый авторитет. Для начальства – не знающий страха и сомнения, готовый ко всему боец. Ну а всё остальное… Всё остальное держи в себе. Сержант развернулся и вышел из комнаты. Усевшись в кресло, он подпёр подбородок кулаком и глубоко задумался. Репликанта обуревали невесёлые мысли: даже сейчас он ухитрился ошибиться на пустом месте. Что будет, когда они окажутся в толпе? О какой маскировке может идти речь, когда простое прикосновение вызывает у него негативную реакцию? Сержант вспомнил поведение людей на лайнере и почувствовал, как по спине пробежал холодок ужаса. Он провалит задание. Стоит кому-то похлопать его по плечу – и маскировке конец. Ни он, ни брат не обучены работе под прикрытием. А раз так – требуется самостоятельно заполнить пробелы в подготовке. Приняв решение, Чимбик позвал: – Мисс Эйнджела, мэм! Зайдите. Девушка появилась с такой поспешностью, будто опасалась, что промедление будет жестоко наказано. Это настолько разнилось с нормальным поведением Лорэй, что сержант лишь утвердился в принятом решении. Он обязан научиться мимикрировать под гражданского. – Присаживайтесь. – Репликант указал на свободное кресло. – Мисс Эйнджела, вы с сестрой должны научить нас правилам поведения в гражданском обществе. Девушка покорно села и с явным сомнением посмотрела на Чимбика. – Это… непростая задача. – Необходимая, – поправил её сержант. – Что вам потребуется для её выполнения? Собеседница задумалась. – Вы должны позволить нам вести себя как нормальным людям, – наконец сказала она. – А сейчас вы как себя ведёте? – не сдержал удивления сержант. – Как рабы, – тихо ответила Эйнджела. Чимбик задумался. Про рабовладение он знал: проходил краткий учебный курс о планете Эдем с рабовладельческим феодальным обществом. Но что, собственно, из себя представляют рабы, каковы особенности их поведения, сержант не знал. Учебный курс делал упор на оборону и военный потенциал планеты. – А как себя ведут рабы? – на всякий случай уточнил сержант. Ответом ему был недоверчивый взгляд. Но задавать встречные вопросы Эйнджела не решилась. – Рабы лишены права выбора, – пояснила она. – Они делают то, что приказывает хозяин. Им запрещено иметь собственное мнение или распоряжаться своей жизнью. И тело, и жизнь раба принадлежат хозяину. Чимбик недоверчиво уставился на девушку. – Но ведь они же люди? – спросил он. – Некоторые приравнивают их к вещам. – Человек не может быть вещью, – убеждённо заявил сержант. – Вещи – это биороботы. – Вот тебе первый урок гражданской жизни, – невесело пошутила Эйнджела. – На каждой планете свои законы. Чимбик, пребывая в некотором шоке, попытался переварить полученную информацию. Получалось, что «рабовладельческое общество» подразумевает владение людьми как имуществом. Как репликантами. Немыслимо. – У них не развита робототехника? – спросил Чимбик, пытаясь подвести под это открытие логическое обоснование. – Во многих мирах первой волны колонизации произошёл регресс технологий, – покорно принялась объяснять девушка. – Кто-то выправился после появления Консорциума, кто-то развивал отдельные направления науки. Есть планеты, где до сих пор не все граждане обеспечены даже электроэнергией. Робототехника развита на единичных планетах Союза. Репликант понял, что вновь невольно сравнивает этих самых рабов с собой. Сходство разительное. И почему-то очень неприятное. – А почему вы считаете, что находитесь в положении рабов? – задал он следующий вопрос. Эйнджела отвела взгляд. – Нам запрещено свободно говорить и выражать своё мнение. Мы ограничены в передвижении и связи. Вы можете в любой момент избить, покалечить или убить нас. – Ваше поведение соответствует поведению враждебных элементов. А нас обучали именно так поступать с врагом, – отозвался сержант. – Вы вынудили довести допрос до третьей стадии. – Обычные люди так себя не ведут. Закон запрещает людям пытать, увечить и убивать друг друга. Похищать и держать взаперти – тоже. Если тебе кто-то не нравится – это твои проблемы. Если он нарушил закон – заяви об этом в полицию. Применение силы – исключительное право государства. – Что вы подразумеваете, спрашивая разрешение вести себя как гражданские? – вернулся к изначальной теме разговора Чимбик. – Говорить и делать то, что хотим и как хотим. В разумных пределах, – уточнила Эйнджела. – Если вы хотите научиться вести себя неприметно, вы не должны реагировать на шутки, хамство или оскорбления силой. Вы должны научиться понимать шутки и освоить нормы поведения. – А почему нам должны хамить и оскорблять? Это что, норма поведения? – изумился сержант. – Такое поведение в порядке вещей, – кивнула девушка. – Это считается неприличным, но встречается повсеместно. Для людей вообще типично улыбаться в лицо и ненавидеть друг друга. – Как вы сейчас ненавидите меня? – уточнил Чимбик. – Разве я улыбаюсь? – задала встречный вопрос Эйнджела, неожиданно прямо посмотрев на репликанта. Тот хмыкнул и ненадолго задумался. – Хорошо, – наконец согласился он. – Ведите себя, как принято у гражданских. А мы с Эр-Эс-Три-Пять-Пять-Ноль-Девять-Ноль будем у вас учиться. – Если вы обещаете не срываться на побои, едва вам что-то не понравится, – поставила условие Эйнджела. – Обещаю, – согласился сержант. И рискнул пошутить: – Сразу убью. Быстро и безболезненно. Судя по тому, как напряглась девушка, юмор она не оценила. – Так шутить плохо, да? – немного огорчённо спросил сержант, которому шутка показалась вполне удачной. – Учиться придётся многому… – обречённо вздохнула Эйнджела.
Планета Новый Плимут. Управление Службы Контрразведки
Бизнесмен Ларст Твид был найден спустя три часа после похищения. Вернее, найден его труп, вычисленный по сигналу коммуникатора. Там же эксперты обнаружили следы шин автомобиля и участки со следами борьбы. Лорэй и след простыл. – Ну и что ты думаешь? – поинтересовался Карл у Грэма, когда они возвращались в Управление. – Искать Лорэй, – заявил тот. – Подаём их в розыск. Грэм замолчал и уставился в окно. Голова трещала от вопросов, ответы на которые могли дать лишь Лорэй. И их таинственные похитители. – Падальщиков привлекать будем? – уточнил Монт. – Да, – кивнул Нэйв. – Пусть на всех каналах протрубят, что злодейски убит честный предприниматель и похищены несчастные девицы. Публика любит девиц в беде. (обратно)Глава 6
Планета Новый Плимут. Трущобы
Как и ожидал сержант, Блайз с энтузиазмом воспринял новость об обучении тонкостям гражданской жизни. Чимбик застал брата сидящим на диване рядом со Свитари и весело что-то ей рассказывающим. Шлем Блайз открыл, и сержант видел его жизнерадостную улыбку. Сама Свитари на появление сержанта отреагировала испуганным взглядом. И даже услышанная новость не изменила недоверие, с которым она смотрела на Чимбика. Заказанные вещи уже доставили, и девушки наконец смогли переодеться. Строгие тёмно-синие платья в пол скрывали следы вчерашнего захвата и последовавшего за ним допроса. В таком виде можно было выбираться в город без риска привлечь внимание полиции и излишне бдительных граждан. А вот с «обыкновенным» общением почему-то не складывалось. Девушки отмалчивались, ограничиваясь только ответами на вопросы репликантов. Точнее, Блайза: сержант просто слушал, а когда привезли горячую еду, и вовсе забрал свою порцию и убрался в спальню. Удобно устроившись в кресле, Чимбик уставился в окно и приступил к трапезе – неторопливо, наслаждаясь как непривычной едой, так и самой возможностью есть медленно, никуда не торопясь. Увы, долго наслаждаться одиночеством ему не позволили. Дверь открылась, и голос одной из Лорэй осторожно спросил: – Можно войти? – Стой! – Сержант торопливо закрыл забрало и разрешил: – Входи. Та кивнула, но осталась стоять на пороге, не горя желанием находиться в одной комнате с Чимбиком. – Мы хотим знать, что дальше. Так и будем жить в этом клоповнике, пока не состаримся и не умрём в один день? – Не получится, – отозвался Чимбик. – Нас спишут и утилизируют задолго до вашей старости. А почему вообще мы должны умереть в один день? Это такая шутка или идиома? Повисла долгая пауза. – Идиома, – наконец ответила девушка. – Типичный финал детских сказок. – Сказок? Что это? – полюбопытствовал сержант. Ещё одна пауза. – Неважно. Что вы собираетесь делать? – Вообще – хотел поесть. – Чимбик с огорчением оглядел остывающую пищу. – Но вижу, что не получится. Пойдёмте к остальным, мэм. В гостиной их встретила практически идиллия: Блайз со Свитари мирно беседовали, попивая кофе. Но стоило Чимбику перешагнуть порог, Свитари моментально замолчала и настороженно уставилась на него. – Мисс Свитари, – начал сержант. – Вы с Эр-Эс… – Со мной то есть, – перебил его Блайз. И тут же заткнулся, сообразив, что позволил себе лишнее. – Именно, – от тона сержанта, казалось, даже окна покрылись инеем. – Итак, вы идёте по магазинам, докупить всё необходимое. Я займусь планированием дальнейших действий. Мисс Эйнджела мне поможет. Да, мисс Эйнджела? Та кивнула без особого энтузиазма. – Отлично. Тогда собирайтесь и сделайте одолжение: дайте спокойно завершить приём пищи. Хорошо? Сержант развернулся и убрался в другую комнату. – Что-то он не в духе… – пробормотал Блайз. – А бывает иначе? – удивлённо посмотрела на него Ри. – Ага. Иногда он даже улыбается. – Блайз встал и принялся рыться в своём рюкзаке, выбирая, что надеть. – Мисс Эйнджела, я очень надеюсь по возвращении застать вас в добром здравии. – Я всё слышу, – раздался голос сержанта в наушнике. – Блайз, отнесись к заданию серьёзно. И не стесняйся напоминать мисс Свитари, что в случае чего за неё понесёт наказание мисс Эйнджела. Отметь реакцию на угрозу, потом доложишь.Свобода преобразила Свитари. Стоило им с Блайзом выйти из трущоб и влиться в толпу праздношатающихся граждан, как Лорэй ожила. Глаза заблестели, губы чаще и чаще расплывались в улыбке, и даже движения изменились, утратили скованность. Блайз поймал себя на том, что в таком виде девушка нравится ему куда больше. Намного. И с некоторой грустью подумал, что по возвращении присутствие сержанта вновь превратит её в запуганного зверька. – Скажи, как мне тебя называть? – спросила Свитари, когда поблизости не было посторонних. – Я, конечно, хотела бы посмотреть на лица людей, когда назову тебя длинным номером, но очень хочу вернуться к сестре. – Блайз, – охотно отозвался репликант. – Так меня называют братья. – Значит, всё же есть имена, – хмыкнула она. – Да, – кивнул Блайз. – Но не для людей. Это нарушение. Сержанту не говорите. – Это будет нашей маленькой тайной, – подмигнула девушка и, не дожидаясь ответа, зашагала к торговому центру. Репликанту ничего не оставалось, как последовать за ней. Сам «шопинг», как обозвала это занятие Свитари, прошёл относительно гладко. Ри попутно объясняла репликанту тонкости поведения, считающегося нормой в гражданском обществе. От полученного объёма информации голова бедолаги гудела, как тревожный набат, но Блайз старательно пытался усвоитьмножество бессмысленных, на его взгляд, условностей. Поглощённый сражением с собственным мозгом, репликант не обратил внимания, что тащится вслед за Свитари к двери с незнакомой пиктограммой, состоящей из круга, венчающего треугольник. За дверью обнаружилась общественная уборная, ничем особенным не отличавшаяся от виденных репликантом ранее. Те же ряды закрытых кабинок, те же зеркала над рукомойниками. Разве что запах чистящего средства приятнее, чем он привык. О том, что у гражданских с посещением уборных устроено несколько иначе, чем в казармах родного батальона, загруженный полученной информацией Блайз как-то не подумал. Свитари бросила на репликанта, устроившегося у стены в позе терпеливого ожидания, насмешливый взгляд и скрылась в одной из кабинок. Зато почти сразу открылась соседняя дверца, из-за которой вышла строго одетая тучная женщина, на ходу разглаживающая подол юбки. Подняв голову и завидев репликанта, она густо покраснела и гневно воскликнула: – Да что вы себе позволяете?! А ну, марш отсюда, извращенец! Полиция! Полиция! Последняя часть вопля звучала не слишком убедительно – полицейских в туалете не наблюдалось. Расчёт был скорее на страх, который, по убеждению женщины, это слово вызывало у нарушителей порядка. Со стороны кабинки, в которой скрылась Лорэй, послышался сдавленный смешок, а из остальных раздались взволнованные женские голоса. – Мэм… – растерялся Блайз. – Прошу прощения… Мэм… Это же общественный туалет? – Он у меня ещё спрашивает! – возмутилась такому нахальству дворняга. – А на что это похоже? На музей? Убирайся немедленно! Ещё из двух кабинок почти одновременно появились две молодые женщины. Одна из них неодобрительно поцокала языком и направилась к рукомойнику, а вот вторая присоединилась к скандальной тётке. – Как вам не стыдно? – укорила она репликанта. – Немедленно выйдите за дверь! – Прошу прощения, мэм, – смутился тот. – Мэм, я думал, что тут разграничение по кабинкам, мэм… Простите, мэм… – и торопливо вымелся за дверь, чувствуя, что сейчас сгорит от стыда за свой промах. Сержант обязательно взгреет его за невнимательность. Хуже всего было то, что покинуть место своего позора Блайз не мог – ему требовалось дождаться Свитари. Та, будто нарочно, не спешила выходить. Репликант то и дело наталкивался на неодобрительные взгляды покидавших туалет дам и слышал осуждающие шепотки у себя за спиной. Когда Свитари всё же соизволила выйти, вид у неё был просто сияющий. Она успела не только сполна насладиться этим маленьким шоу, но и нанести макияж приобретённой косметикой. – Детка, – злорадно промурлыкала девица репликанту, когда они покинули место его позора, – это было просто великолепно. Давно так не смеялась. Видел бы ты своё лицо… – Зачем вы это сделали, мэм? – со всем доступным спокойствием спросил Блайз. – Ну так вы сами сказали обучать вас поведению обычных людей, – состроила невинную физиономию Свитари. – Так вот, люди иногда подшучивают друг над другом. Или тебе не понравилась шутка? Она с широкой улыбкой уставилась на репликанта. – Да, и сержанту тоже понравилась. – Блайз с лучезарной улыбкой продемонстрировал коммуникатор. – Теперь осталось узнать, какие впечатления останутся у твоей сестры. Озорная улыбка моментально исчезла с лица Свитари. Она перевела испуганный взгляд с Блайза на коммуникатор и обратно. – Видела бы ты своё лицо, – расхохотался репликант, но Лорэй даже не улыбнулась. Блайз начал подозревать, что шутку смог оценить только он. Прекратив смех, он осторожно поинтересовался: – Э… Не смешно? – Обхохочешься, если тебя радуют угрозы побоев, – мрачно ответила девушка. – От вас, психов, чего угодно можно ожидать… Особенно от твоего братца-садиста. Блайз уставился в глаза Свитари и прошипел: – Не смей его так называть. – А как мне его называть? – неожиданно зло процедила девушка сквозь зубы. – Добрым господином? Милосердным хозяином? Если бы взглядом можно было убить, испепелённого Блайза уже развеял бы порыв ветра. – Не смей оскорблять саджа, – едва ли не прорычал репликант, с трудом сдерживая желание придушить обнаглевшую девицу. – Он мне жизнь спасал, и не раз. Уяснила? Если такая смелая, давай в лицо ему выскажи. – Была бы смелая – заложила бы вас властям ещё на Гефесте, – зло ответила Свитари и отвернулась, явно не желая продолжать разговор. Блайз тоже не рвался к общению. Если раньше, среди братьев, он считал себя балагуром и душой компании, то теперь начал подозревать, что для людей он не лучший собеседник. Наверное, не зря инструкции запрещали репликантам общение с гражданским населением… Неприятное открытие. Недолгое непринуждённое общение со Свитари позволило Блайзу на некоторое время забыть о том, что он не человек, а продукт военной промышленности. Внешнее сходство с людьми создавало иллюзию и внутреннего сродства. И когда Блайз уже почти уверовал в это, реальность жёстко развеяла заблуждение, напомнив репликанту его место. И это оказалось неожиданно больно. Блайз, не глядя на девушку, выдавил: – Извините, мэм. Мы не обучены шутить. И разговаривать с людьми. Мы изготовлены для боевых действий, а не общения, мэм. Он украдкой покосился на Свитари, оценивая результат неуклюжей попытки примирения. Девушка смотрела на него удивлённо и немного печально. «Похоже, не получилось», – с грустью подумал репликант. – Пообещай, что будешь выражать недовольство словами, а не угрозами мне или моей сестре, – к его удивлению, миролюбиво предложила Свитари, – и ты прощён. – Если не будете оскорблять саджа, – выставил встречное условие Блайз. – Принимается, – легко согласилась Ри. Слишком легко. Репликант, подозревая подвох, посмотрел на девушку. Та, в свою очередь, разглядывала его. – Я не силён в примирениях, – наконец признался Блайз. – Я должен сказать или сделать что-то ещё? Лорэй весело хмыкнула и неожиданно подмигнула репликанту: – Виноватая сторона обычно угощает девушку чем-то сладким. И запомни: виноватая сторона всегда – мужчина. Это нелогичное утверждение она проговорила серьёзно, но Блайз опознал шутку и осторожно улыбнулся. Условие выглядело безобидным и весьма привлекательным. – А чем угостить? – уточнил он. – Ты когда-нибудь пробовал мороженое?..
Чимбик коротал время за терминалом. Требовалось узнать реакцию местных правоохранителей на проведённую репликантами операцию по захвату целей, и поэтому сержант взялся просматривать новости. То, что Чимбик увидел, ему очень не понравилось. Просмотрев для верности ещё несколько новостных сайтов, он заглянул в официальную сводку пресс-службы городской полиции и сказал: – Мисс Эйнджела, мэм. У нас неприятности. И указал на голоэкран со страницей новостного портала. Городской сенсацией номер один стало убийство неизвестными бизнесмена Ларста Твида и похищение его компаньонок. Портреты Лорэй занимали главные полосы всех новостных ресурсов и сопровождались душещипательными историями о двух беженках из Консорциума. Кто бы ни выдумал эту легенду, постарался он на славу. Даже Эйнджела растрогалась, читая подробности своей несуществующей биографии. От ресурса к ресурсу детали истории менялись, но едва ли не каждая статья заканчивалась словами поддержки сёстрам, просьбами не падать духом и заверениями в скором освобождении. А какие-то шустрые ребята даже сляпали фонд помощи Лорэй и собирали пожертвования на лечение и реабилитацию, которые, несомненно, понадобятся заложницам после освобождения. – Не очень понимаю, почему неприятности у нас? – поинтересовалась Эйнджела, когда закончила чтение. – Мы с сестрой жертвы, сам видишь. Так что неприятности только у вас. Сержант молча вывел на экран сводку преступлений. Убийства, изнасилования, ограбления – вся мерзость человеческих душ, сжатая в сухие строчки отчёта. – Из всего этого списка происшествий за последние сутки, мэм, – начал объяснять сержант, – таким вниманием отмечены только вы. В прессе – разговоры только о вашем похищении. Налицо скоординированная информационная кампания. Причём прессе кто-то выдаёт факты о вашей биографии. Значит, источник точно не городская полиция: они просто не успели бы за это время собрать столько информации. Насколько она соответствует реальности, уже вам виднее, но то, что абсолютно все СМИ цитируют одно и то же – факт. У них один источник. Это контрразведка Союза. Значит, информация в ваших имплантатах действительно важна. А это, в свою очередь, означает, что вы с сестрой теперь действительно в смертельной опасности. Куда более реальной, чем та, которую вы видите во мне. Расслабленная до того Эйнджела напряглась и внимательно посмотрела на репликанта. – Почему? – Ваши с сестрой импланты заблокированы, мэм. Информацию, заложенную в них, не смогли извлечь даже оперативники Консорциума, – объяснил сержант. – Иначе они не стали бы тащить вас с собой на Эльдорадо, мэм. Это означает, что расшифровать код сможет лишь установленное в штаб-квартире СБ оборудование. У Союза такого оборудования нет, и любая их попытка извлечь информацию однозначно приведёт либо к вашей смерти, либо к такому повреждению мозга, что гуманнее будет вас убить. Мне очень жаль, мисс Эйнджела, но я говорю правду, – совершенно искренне сказал сержант. Эйнджела нахмурилась: – Откуда они вообще узнают об имплантатах? – Обнаружить их наличие позволяют даже технологии Союза, – пояснил репликант. – Вам обязательно прикажут открыть полный доступ к хранящейся там информации. Вы ведь не сможете сделать это? Чимбик затаил дыхание в ожидании ответа. Может, он ошибался и Лорэй могут самостоятельно разблокировать данные? Тогда у него появится шанс доставить информацию на Эльдорадо даже в случае потери гражданских. – Не смогу, – разочаровала его девушка. – У меня вообще потерян доступ к нему. Будто импланта и нет. Сержант вздохнул. – А когда вы не согласитесь добровольно дать доступ к информации, её извлекут в принудительном порядке. – Чёрт… – тихо прошептала Эйнджела, села на стул и обхватила голову руками. – Чёрт… Чимбик молча наблюдал, ожидая решения Лорэй. Если она поймёт необходимость добровольного сотрудничества, это серьёзно облегчит выполнение задачи. – Ладно, – спустя некоторое время произнесла Эйнджела. Она выпрямилась и посмотрела на сержанта: – Неприятности «у нас», а не «у вас». И что «мы» будем делать? Сержант украдкой облегчённо выдохнул и даже пожалел, что у репликантов нет религии, а то непременно вознёс бы благодарственную молитву. – Как и планировали, мэм, – вслух сказал он. – Выбираться к своим безопасным маршрутом, если такой отыщется. Или выйти на связь с Консорциумом и затаиться до эвакуации. Но задача усложнилась: теперь ваши голограммы мелькают на каждом новостном ресурсе. – Надо добыть новые документы и изменить внешность, – тут же предложила Эйнджела. Скорость ответа насторожила Чимбика. Он мог поспорить, что преследование контрразведкой не является рядовым для гражданского лица событием, но Эйнджела даже не особенно задумалась над решением. – Мне нужно связаться со Свитари, – тем временем обратилась к нему девушка. – Пусть расширит список покупок… Когда Эйнджела завершила разговор с сестрой, вкратце изложив возникшую проблему, сержант вновь завладел её вниманием. – Мисс Эйнджела, – задумчиво произнёс он. – Каждый раз, как только я начинаю верить в то, что вы обычные гражданские, невольно угодившие в переплёт, тут же появляются поводы в этом усомниться. Вы быстро нашли выход из сложившейся ситуации, из чего я вынужден сделать вывод, что что-то подобное в вашей жизни уже было. Кто же вы на самом деле? – Никто, – ответила девушка, и в её голосе Чимбику послышалась горечь. – Просто пара невезучих шлюх… – Не называйте себя так, – неожиданно для самого себя потребовал сержант. – Я посмотрел в словаре – это оскорбление. Ответом ему был удивлённый взгляд. Сержант отвернулся к терминалу и вывел список ближайших рейсов с Нового Плимута в нейтральные миры. – Думаете, мы сможем покинуть планету, изменив внешность и получив новые документы? – спросил Чимбик. – Шанс есть, – поразмыслив, ответила девушка. – Давайте подберём оптимальный маршрут отхода, мэм. Чимбик подвинулся, освобождая место для Лорэй. Та села рядом, отчего репликант почувствовал себя… странно. Ощущение было новым, абсолютно незнакомым, не попадающим ни под одно из знакомых сержанту определений, но приятным. – Не годится, – вынесла вердикт Эйнджела, изучив список. Она сбросила настройки и вывела все доступные рейсы. – На месте властей я бы в первую очередь ловила нас при попытке улететь в нейтральный мир. – Предлагаете перелёт на союзную планету? – удивился такому решению Чимбик. Резон в этом был. Неочевидное решение. Действительно, в этом случае шансы несколько увеличивались. – И снова нет, – отрицательно покачала головой девушка. – Там будут искать во вторую очередь. – Тогда что? Переждать на планете? – Существуют туристические и коммерческие маршруты внутри системы. – Эйнджела ткнула пальцем в несколько пунктов списка. – Стартуют на Плимуте, останавливаются в паре точек и возвращаются на Плимут. О них могут и забыть, потому как маршрут Плимут – Плимут. – Но в чём смысл? – не понял репликант. – Нам нужно убраться с планеты, а не возвращаться на неё. – А мы и не вернёмся, – улыбнулась Лорэй. – Смотри, этот круизный лайнер останавливается на Вулкане. Мы просто потеряемся во время одной из экскурсий и останемся на планете. А на Вулкане нас не ищут. И оттуда можно улететь в два нейтральных мира, на выбор. – Принимаем, – решил сержант. – А что про изменение внешности? – Поскольку ты вряд ли вынешь из кармана пластического хирурга, обойдёмся классическими способами… Эйнджела критически оглядела репликанта и добавила: – Но в этом шлеме ты вряд ли смешаешься с толпой. – Я могу включить режим маскировки… – буркнул сержант, прекрасно понимая, как жалко звучит этот довод. Но продолжал цепляться за любую возможность оттянуть неизбежное – снять шлем и показать лицо. – Если под шлемом не две головы – его лучше снять, – посоветовала Эйнджела. – Мне лучше его не снимать, – признался Чимбик. – Так, во всяком случае, говорят люди из группы контроля. Я урод. Его признание не произвело на Лорэй особого впечатления. – Значит, не сложно будет смешаться с толпой, – пожала она плечами. – Уродство в мире встречается чаще, чем красота. Сама жизнь уродлива. Её слова заставили Чимбика задуматься. До сих пор он воспринимал уродство как оскорбление, а не как описание действительности. И не как распространённое явление, своеобразную норму, данность жизни. Чимбику по-прежнему не нравилось быть уродом, но мысль о том, что даже среди людей это обыденность, немного утешала. Он задумался, сколько из встреченных им людей обладали качествами, которые можно счесть уродством, и не нашёл ответа. Он встречал людей, чей внешний вид был противен репликанту: ожиревшие, лишённые нормальной подвижности, явно нездоровые. Но их облик не вызывал яркой негативной реакции у окружающих. Значит, то, что он сам считает уродством, не воспринимается таковым гражданскими. Так может, и его представление об уродстве не корректно? Но почему тогда люди из контрольной команды называли его уродом? Возможно ли, что дело в их субъективной оценке и желании оскорбить лично его? Ответов не было, а способ проверить – лишь один, и тот неизбежен. Лорэй права – он не может слиться с толпой в боевой броне. Выбрав нужную иконку меню, Чимбик моргнул, и шлем разошёлся, открывая лицо. Сержант машинально дёрнул подбородком к правому плечу, но остановился и взглянул в глаза Эйнджеле. Та спокойно разглядывала его, как когда-то Блайза. Разве что чуть дольше, чем брата. Но в глазах девушки не было и намёка на отвращение. Лицо сержанта не отличалось от лица Блайза ровно до того дня, как разорвавшийся рядом снаряд оставил жуткую отметину. Правая сторона лица репликанта походила на грубую карту речного русла из-за багрового келоидного рубца. Один «рукав» начинался на середине лба, дугой шёл к углу рта. От него на уровне виска отходил второй Г-образный «рукав», заканчивающийся над ухом. Роль «притоков» досталась сетке узких борозд на скуле, виске и над верхней губой. – Столько беспокойства из-за шрамов?.. – растерянно спросила Эйнджела спустя несколько секунд. – Ты ничего не знаешь о настоящем уродстве. Сказав это, она вернулась к изучению информации о Вулкане, потеряв всякий интерес к лицу репликанта. Впервые за время их знакомства Чимбик испытал искреннюю благодарность. И впервые за долгое время не испытывал желания отвернуться от собеседника, чтобы скрыть шрам. – Нам понадобятся новые документы, – через какое-то время напомнила Эйнджела. – О, это не проблема, – ответил сержант. – Жетоны СБ помогают подделать практически любой… Он осёкся, глядя на протянутый девушкой предмет. Плоский прямоугольный кусок пластика, с фото и данными владельца. Всё. Никаких чипов, никаких защитных кодов – голый пластик и краска. – Это что? – заранее зная ответ, спросил сержант. – Паспорт гражданина Тиамат. – Эмпат иронично покосилась на репликанта. – Твой чудо-жетон сможет это подделать? Чимбик ещё раз оглядел «паспорт» и признался: – Нет, мэм. Я ума не приложу, что с такой штукой делать. Это примитивные технологии… – Всё гениальное – просто, – заступилась за свой паспорт Лорэй. – Зато такой документ не взломать электроникой. Ну и заказать подделку не так дорого, как чип. Репликант отметил, как обыденно Эйнджела говорила о подделке документов. Гражданская жизнь, и без того казавшаяся сержанту сложной, на глазах превращалась в нечто совсем уж запутанное и неразрешимое. Вздохнув, он зачем-то изучил паспорт с обратной стороны и вернул владелице: – Может, и верно, мэм. Но теперь у нас на одну проблему больше – надо искать, кто на Новом Плимуте сможет сделать для вас поддельные документы. – Слона едят по кусочкам, – вздохнула Эйнджела. – Есть такая поговорка. У нас столько проблем, что одной больше, одной меньше – роли уже не играет. – Да, мэм. А что такое «слон»?.. (обратно)
Глава 7
Планета Новый Плимут. Трущобы
К возвращению Блайза и Свитари начался дождь. В номер они вбежали мокрые и смеющиеся, что вызвало у сержанта определённые подозрения и опасения. Но разговор с нарушителем дисциплины Чимбик решил отложить на потом. Никто не надеялся, что Свитари не опознали во время прогулки. Вероятнее всего, о ней уже сообщили местной службе безопасности, а те рано или поздно выйдут на их убежище. Значит, его необходимо сменить. Тщательную маскировку пришлось отложить до лучших времён, ограничившись купленными париками и бесформенными пёстрыми дождевиками с капюшонами. Дождь пришёлся как нельзя кстати, и беглецы не упустили удобного момента сменить район обитания. Точнее, перебраться из одной клоаки в другую. – Номер снимем мы, – безапелляционно заявила репликантам Свитари, когда они остановились неподалёку от дешёвого клоповника, гордо именуемого «отелем». Возражений не последовало. – Нужна наличка. – Ри требовательно протянула руку. – Зачем? – подозрительно осведомился Чимбик. – Чтоб ты спросил, – раздражённо ответила Свитари. Чимбик нахмурился, но дерзость спустил. В конце концов, он сам просил разговаривать с ними как с людьми. Теперь оставалось лишь терпеть. После прогулки с Блайзом Свитари начала вести себя куда свободнее, то и дело проходя по самой грани дозволенного. – Все ищут бедных заложниц, а не шлюх, снимающих номер для встречи с клиентами, – объяснила она. Тут девушка была права: в разноцветном парике, с ярко и вульгарно накрашенным лицом узнать её было практически невозможно. Да и её сестра изменилась. На вкус репликантов – не в лучшую сторону. Ярко-рыжий парик Эйнджелы с длинной чёлкой и растрёпанными локонами достаточно хорошо скрывал лицо, а насыщенно-красные губы девушки ярким пятном привлекали взгляд, невольно отвлекая от всего остального. – Сколько? – сдался Чимбик. Он обменялся взглядами с братом и достал сумку. – Примерно марка в час за однокомнатный номер с кроватью, – прикинула Свитари. – Двухкомнатный обойдётся где-то в две – две с половиной в час. Больше трёх часов на все дела нам не понадобится, так что давай десятку, сдачу верну. Сержант молча выудил из сумки требуемую сумму и протянул девушке. А вот Блайз удивил всех, выдав: – Но вы же не шлюхи! – Оу, – в наигранном восхищении уставилась на него Свитари. – А ты, лапушка, успел заглянуть в словарик и прочитать, кто такие шлюхи? – Ну да… – смутился репликант. – Блайз, заткнись! – не выдержал Чимбик. То, что он сам недавно сказал нечто подобное, не делало заявление Блайза уместней. – Потом знаниями щеголять будешь, читатель! Лорэй неизвестно почему рассмеялись, после чего Ри сгребла монеты в руку. – Постарайтесь вести себя естественно, – попросила она и осеклась, видимо, сообразив, что под словом «естественно» репликанты могут подразумевать нечто совершенно иное, нежели она. – Представьте, что вы только что приехали в город, ещё даже не успели обзавестись жильём и оставить там вещи, – предложила она. – Возможно, ждёте следующий транспорт через несколько часов и решили скоротать часок-другой в приятной компании. Вы не хотите терять время и спешите уйти в номер. Ясно? – Да, – кивнул Блайз. Чимбик, не разделяя уверенности брата, помедлил, но всё же повторил его жест. – Мы постараемся, мэм, – уточнил он. – Можете вообще молчать, – внесла коррективы Свитари, после чего обратилась к Блайзу: – Ты, начитанный, знаешь, что такое «облапать»? – Знаю. – Репликант покосился на иронично поднявшего бровь сержанта и признался: – Но только теоретически, мэм. – Ну, докторскую для этого защищать точно не надо, – весело хмыкнула Ри. – Облапаешь Эйнджи, она поможет. Эйнджела подошла к Блайзу и ободряюще ему улыбнулась. – Ты, – продолжила Ри уже с Чимбиком, – стой с недовольным и нетерпеливым видом. Недовольный вид тебе удаётся особенно хорошо, – подмигнула она. – Когда я освобожусь, повторяй за братцем, и все вместе идём в номер. По- нятно? Чимбик на подколку не отреагировал, ответив коротко: – Да, мэм. Вид у обеих Лорэй был такой, словно они серьёзно сомневались в актёрских способностях репликантов, но от продолжения инструктажа воздержались. Вместо этого близнецы подошли ближе к спутникам, и Свитари, памятуя вчерашнюю реакцию, предупредила Чимбика: – Надо обняться. Не покалечь меня в процессе. Сержант оглядел её и неуверенно кивнул. Блайз неумело, но с готовностью положил руку на талию Эйнджелы и расплылся в глупой улыбке. Свитари пару секунд разглядывала замешкавшегося Чимбика и с обречённым вздохом устроила его ладонь пониже своей талии. В отличие от брата сержант остался предельно серьёзен. – Сделай лицо попроще, попробуй улыбнуться, что ли… Она натянула капюшон дождевика пониже, чтобы скрыть лицо сержанта по самый кончик носа. Репликанту очень не понравилось уменьшение обзора, но с этим неудобством пришлось смириться: в данном случае казалось куда важнее скрыть особые приметы. – Шагай так, чтобы при этом прижимать меня к себе, – устало проинструктировала его Свитари и неторопливо зашагала ко входу в ночлежку. Сержант из-под капюшона покосился на Блайза, обхватившего рукой спутницу. Вроде ничего сложного. Сержант тихо выдохнул, натянул капюшон ещё глубже и постарался расслабиться, «выглядеть естественней». К его удивлению, получилось. Во всяком случае, скучающий портье за забранной решёткой стойкой ничем не выдал удивления или нервозности при виде посетителей. Наклонившись вперед, он спросил неожиданно скрипучим голосом: – Господа желают номер? – На две кровати. – Не теряя времени, Свитари продемонстрировала монеты. – И поживее, мы торопимся! Она глупо хихикнула и прижалась к Чимбику так тесно, что тому хотелось одновременно обнять её покрепче и оттолкнуть, гоня прочь незнакомые, пугающие и совершенно неуместные чувства. – Три марки за час, – проскрипел портье и выхватил деньги из пальцев девушки с ловкостью, не соответствующей сонному виду. – На сколько часов записывать? – уточнил он, пряча монеты в ящик под стойкой. – Три часа, – промурлыкала Свитари, глядя на своего спутника, а не на портье. – Второй этаж, номер двести пять. Девять марок, плюс пять – залог. Свитари пихнула Чимбика локтем и выразительно покосилась на кассу. Сержант, поняв, что от него хотят, торопливо полез в карман. Выудив монету в десять марок, он положил её на стол. Портье проворно смахнул деньги в кассу и неторопливо принялся отсчитывать сдачу, выбирая самые мелкие монеты. Оглядев кучку замусоленных медяшек, Чимбик брезгливо скривился, а вот Блайз сориентировался в ситуации и ввернул вычитанную в книге фразу: – Не надо сдачи. Принесите вина в номер! Игристого! – и двинулся к лестнице, тесно прижимая к себе Эйнджелу. Чимбику ничего не оставалось, как повторить его действия. Вышло у него гораздо менее убедительно: сержант пытался сохранять хоть какую-то дистанцию между собой и спутницей. – Могло быть и хуже, – безжалостно оценила их старания Свитари, едва Блайз запер дверь. Номер представлял собой общую мечту археолога и энтомолога. Первого – за счёт многолетних наслоений грязи, под которыми можно было отыскать следы первопоселенцев. А второго – ввиду обилия разнообразных насекомых, ползающих по стенам, потолку и, не исключено, гнездящихся в кроватях. – Кто из вас ловок с ремонтом? – поинтересовалась Эйнджела, переходя на деловой тон и отстраняясь от «кавалера». – Нам нужен работающий душ или хотя бы кран с водой. Чимбик молча достал мультитул и двинулся в санузел. – Садж не особо разговорчив, – извиняющимся тоном произнёс Блайз, крайне неохотно отлипая от Эйнджелы. А внизу портье, проводив компанию, ухватил комлинк и отыскал нужный контакт…Беглецы предпочли не тратить времени даром и сразу приступили к созданию новых образов. Точнее, приступили к созданию Лорэй, а репликантам оставалось только покорно терпеть всё, что с ними делают, поскольку их познания касались маскировки совсем другого рода. Девушки перекрасили свои волосы в чёрный цвет, укоротили роскошные длинные локоны и спрятали высокие лбы под чёлками, сразу потеряв изрядную часть сходства с фото в прессе. Репликанты получили парики. Чимбику досталась копна чёрных волос, заплетённых Свитари в типичную для уроженца планеты Тиамат причёску из множества длинных косичек, собранных в хвост. Особое плетение было «фирменным знаком» охотников на крупного зверя, промышляющих в сельве этого мира-смерти. Блайз получил тщательно растрёпанную копну каштановых волос. Теперь он растерянно покрутил парик в руках, недоумевая, кто, будучи в здравом уме, станет носить на голове столь негигиеничное, непрактичное и бесполезное волосяное покрытие. Причём отрастив его самостоятельно. У самих репликантов волосы росли только на голове – их наличие разработчики обусловили «психологическим комфортом» человеческого персонала. На всех других частях тела волосяной покров отсутствовал из соображений гигиены. Следующим шагом стали модные среди молодёжи Плимута склеральные контактные линзы для Блайза. Они скрыли всю видимую часть глаза, превращая его в подобие маленького солнца в черноте космоса. За время недавней прогулки Блайз видел по меньшей мере трёх молодых людей и одну девушку, использовавших такие же линзы. На вопрос репликанта Свитари молча ткнула пальцем в сторону афиши кинотеатра, на которой могучий герой с такими глазами повергал многочисленных противников. – Дикари, – проворчал Блайз. – Какие же тут примитивные технологии… Линзы вызывали дискомфорт и вдобавок снижали возможности его улучшенного зрения. Но с задачей маскировки справлялись, и репликант смирился с неудобствами. В довершение образа на нос Блайзу нацепили популярный в студенческой среде крупный визор-многофункционал в оправе «под бронзу», а на голову водрузили тот самый растрёпанный парик, завершивший превращение в рассеянного книжного червя, выбравшегося погулять в нелепой цветастой рубахе. – Научись сутулиться, – посоветовала ему Эйнджела, с неудовольствием отметив, что непривычно прямая спина и чуть разведённые в стороны руки Блайза разрушают созданный образ. Свитари, натягивающая на голову разноцветный парик со множеством косичек, бусинок и прочей ерунды, согласно кивнула. Чимбик хотел спросить, почему девушка предпочла использовать парик, а не сразу выкрасить волосы в нужные цвета, но задать вопрос не решился. Он и так слишком часто выставлял себя некомпетентным. Блайз тем временем честно попытался последовать дельному совету и ссутулился, отчего стал похож на сбежавшего от врача больного остеохондрозом. – Так? – поинтересовался он. За его спиной Чимбик закрыл глаза ладонью и молча покачал головой. Эйнджела тяжело вздохнула, пытаясь сообразить, как объяснить репликанту, что от того требуется. Ри на мгновение нахмурилась, потом щёлкнула пальцами и уселась за терминал. – Вот! – торжественно заявила она, запуская популярный комедийный сериал про друзей-ботаников. – Сиди и изучай. Тебе нужно производить примерно такое впечатление. Блайз покорно кивнул и отправился учить «матчасть», а взгляды близнецов упёрлись в Чимбика. – Как ты относишься к татуировкам? – спросила его Эйнджела, копаясь в косметичке. Вид у неё при этом был такой, будто она прямо сейчас выудит оттуда компактный тату-салон с мастером-рисовальщиком. – Неуставные обозначения и изображения запрещены, – сообщил сержант. – Но если это необходимо для успешного выполнения задания… Он задумался, и Эйнджела поспешила успокоить репликанта: – Не волнуйся, эту краску можно свести нейтрализатором, который продаётся в любом косметическом магазине. Безопасна для кожи и волос. – Временная маскировочная окраска допустима, – расслабился Чимбик. – Сперва нужно добавить немного загара, – сообщила Эйнджела и вытащила из косметички какой-то баллончик с распылителем. Репликант с подозрением уставился на незнакомое вещество, ожидая подвоха. – Автозагар, – пояснила девушка и сунула баллончик инструкцией к сержанту. – Краска для кожи, имитирующая загар. Чимбик кивнул, но инструкцию внимательно прочёл. Не найдя ничего подозрительного, вернул баллончик Эйнджеле. – Сними рубашку, закрой глаза и не дыши секунд двадцать, – попросила девушка и взяла из косметички что-то маленькое и мягкое. – Я обработаю тебе лицо и шею. Репликант одарил её новым подозрительным взглядом. Блайз повернул к нему голову и кивнул, без слов сообщив, что присмотрит. Только после этого Чимбик закрыл глаза и задержал дыхание. Он ощутил струю влажной взвеси на коже и быстрые, почти неощутимые прикосновения мягкого влажного предмета. – Шаг в сторону, и можно дышать, – сообщила Эйнджела. – Глаза пока не открывай, пусть краска застынет. Теперь разведи руки в стороны. Репликант подчинился и ощутил, как она оборачивает его руку чуть ниже локтя чем-то гладким и плотным. Сержант едва заметно приподнял веки и с интересом скосился, наблюдая, как Эйнджела закрепила плёнку на одной руке и взялась обматывать вторую. – Что вы делаете, мэм? – У тиаматских охотников загар ложится полосами, – пояснила Лорэй. – Чаще всего участки рук до локтя у них открыты и загорают сильнее всего. Плечо открыто реже, там загар светлее. – Понял, – отозвался репликант, отметив наблюдательность девушки. – Поэтому вы окрашиваете меня фрагментарно? – Да, – подтвердила его догадку Эйнджела. – Лицо, шея до ворота, руки. Остальное часто остаётся бледным – пляжи на Тиамат не пользуются популярностью. Сержант с интересом наблюдал, как девушка распыляет автозагар на его руку, корректируя неровно лёгшую краску выверенными движениями той мягкой штуковины. – Что это? – поинтересовался сержант. – Предмет у вас в руке. – Губка, – отозвалась Эйнджела. Других вопросов сержант не задавал, предпочитая наблюдать за работой девушки. Он усвоил, что пригодиться могут любые, даже самые бесполезные на первый взгляд знания. Когда Эйнджела закончила работу над имитацией загара, она выудила из косметички тонкую кисточку для теней, взяла протянутую сестрой пластиковую миску с краской для волос и вновь подошла к сержанту. Взгляд девушки задумчиво блуждал по лицу репликанта так, что тот внезапно ощутил себя неодушевлённым предметом, холстом для требовательного художника. – Теперь надень это, сядь и не шевелись, пока я не закончу. Она кивнула на сложенную синюю рубашку, лежавшую поверх стопки новой одежды. – Да, мэм. – Репликант натянул рубаху, уселся на стул и подставил лицо под кисточку. – Ждать он умеет, – хихикнул Блайз, на секунду оторвавшись от экрана, на котором разворачивалось очередное, совершенно непонятное ему событие из студенческой жизни. – Мисс Свитари, мэм, а говорить я должен так же, как и они? Он указал на терминал с забавной смесью брезгливости и недоумения на лице. – В идеале ты должен молчать, – озвучила пожелание Ри. – Тебе отлично подойдёт образ замкнутого, необщительного, социально неадаптированного ботаника, витающего где-то в своих книжках. Можешь говорить мало, нескладно, мямлить, да хоть заикаться, но, я тебя умоляю, никому не говори «сэр» или «мэм». Она как раз закончила накладывать яркий кричащий макияж. В отличие от предыдущего, не менее яркого, этот девушке шёл и как будто делал её моложе, больше похожей на подростка. Образ завершил ворох разноцветных бус всевозможных цветов и форм, придав Свитари легкомысленный и глуповатый вид. Изменился и язык её тела. Движения утратили грациозную плавность, стали резче, развязнее. Сержант отметил лёгкость, с которой сёстры меняют облик, и занёс этот факт в копилку странностей, водящихся за Лорэй. Странностей, которым он хотел найти объяснение. – А «мисс» можно? – уточнил между тем Блайз. – Лучше помалкивать, – напомнила Ри. – Но если не выйдет, то говори «подруга» или «сестрёнка». Хамовато, но типично для студентов. – Да, мэм, – кивнул репликант и вновь вернулся к просмотру. Чимбик в приступе любопытства скосил глаза на экран и презрительно скривился: персонажи комедии не протянули бы и дня на Эгиде. А потом перевёл взгляд на Эйнджелу и ощутил странное волнение от её близости. Репликант напомнил себе, что Лорэй сбежали бы при первой подходящей возможности, наплевав на интересы Консорциума и их с братом задание. Что эти дворняги без всякого сожаления обманули его и Блайза, оставив посреди Гефеста. Что они совсем недавно смотрели на репликантов с ненавистью и страхом. Ничто не помогало… Руки горели, едва Чимбик вспоминал недавнее прикосновение к женскому телу. Ноздри репликанта щекотал приятный запах Эйнджелы, который не могла перебить даже вонь краски. А если закрыть глаза… Если закрыть глаза, можно было представить, что это не кисточка скользит по его лицу нежными касаниями, а женские пальцы. Во всяком случае, именно так сержант представлял себе касание этих пальцев. Но вряд ли когда-нибудь появится шанс выяснить, насколько он прав в своих предположениях. «Игристое вино», всё же доставленное ворчащим портье в номер, оказалось дешёвой бражкой местного розлива, пузырившейся исключительно благодаря активным процессам брожения. Понюхав этот шедевр виноделия, Ри скривилась и вылила содержимое бутылки в унитаз. Это действие она сопроводила тихой руганью, в которой Блайз услышал несколько незнакомых слов, и тут же начал расспрашивать об их значении. Свитари, смеясь, пустилась в объяснения. Вскоре смеялся и Блайз. Чимбик слушал их вполуха, чувствуя себя непривычно расслабленно и умиротворённо. Так, как никогда до этого. Он даже не отреагировал на то, что Блайз озвучил своё имя. Сержант едва заметно нахмурился, оценивая своё состояние и ища причину столь странного благодушия. Эйнджела недовольно шикнула, и Чимбик вновь расслабился, списав всё на последствия нервного напряжения и обманчивое чувство безопасности. Придя к выводу, что подобное состояние недопустимо, сержант попытался собраться. Тщетно. Глаза Эйнджелы завораживали, притягивая к себе взгляд, словно магнитом. Чимбик попытался убедить себя, что смотрит ей в глаза, выискивая ложь или подвох, но быстро сдался. Даже он сам не верил этому вранью. Хуже того – Эйнджела вдруг улыбнулась ему и заговорщицки подмигнула. Сержант вспомнил, что перед ним эмпат и метания его души для неё так же очевидны, как и движения тела. Этот факт смутил и одновременно разозлил репликанта, заставив его мобилизовать все силы для того, чтобы обуздать эмоции и вернуться к насущным проблемам. К немалому облегчению Чимбика, ему это удалось. Вопрос лишь – надолго ли? И, желая избежать рецидива, репликант просто закрыл глаза и сосредоточился на решении текущих проблем. Как назло, Эйнджела, то ли устав стоять, то ли просто из шалости, уселась ему на колени. Репликант замер, не открывая глаза и чувствуя, как всё сильнее и сильнее трещит по швам его самоконтроль. Сержант стиснул зубы и попытался прогнать ненужные и опасные мысли. Это было сродни упражнению на турнике, когда сил уже не осталось, но надо выполнить ещё несколько подтягиваний. Мышцы гудят, в ушах звенит от перенапряжения, но ты с рычанием всё равно заставляешь тело подчиняться. Из глотки Чимбика вырвался низкий, вибрирующий рык. Сидящая у него на коленях Эйнджела вздрогнула и замерла, боясь шевельнуться. – Только не кусаться, – тихо попросила она, и сержант не понял, было ли это шуткой. – Потерпи, осталось совсем немного. – Прошу прощения, мэм, – неожиданно хрипло отозвался Чимбик. – Садж, ты чего это? – обернулся Блайз. – Всё в порядке? – Норма, – просипел тот. Блайз недоверчиво оглядел брата, но от дальнейших расспросов благоразумно воздержался. Сам сержант пытался понять, по какой причине его самоконтроль ослаб до опасно низкого уровня. Чимбик чувствовал себя одновременно расслабленным и странно возбуждённым. Приятное, но совершенно недопустимое состояние. Сержант собрал в кулак остатки воли и попытался вновь сосредоточиться на выполнении задачи. – Перерыв, – приказным тоном заявил он. – Мисс Эйнджела, позвольте, я встану. Блайз раскрыл было рот для комментария, но, напоровшись на свирепый взгляд сержанта, быстро отвернулся к монитору. Чимбик задумался: показалось ему или нет, что в этот момент Свитари придвинулась к его брату поближе? Сержант отвёл глаза и тут же напоролся на прямой взгляд Эйнджелы. И снова не мог от него оторваться. А ещё ему остро хотелось вновь ощутить её прикосновения. «Да что со мной?!» – едва не взвыл Чимбик. С трудом отвернувшись, репликант зло процедил: – Мне. Надо. Встать. Мэм. – Конечно, – ответила Эйнджела, и от её голоса у сержанта перехватило дыхание, словно он с разбегу прыгнул в ледяную воду тренировочного полигона. Девушка встала и отошла, любуясь делом своих рук. Для Чимбика это стало ещё одним новым впечатлением. Впервые им любовались. Ну не совсем им, но сейчас сержант не хотел быть точным. Репликант просто позволил себе насладиться моментом. – Постой спокойно ещё полминуты – я закончу, – попросила Эйнджела. – Да, мэм, – покладисто кивнул сержант. Выпрямившись, он повернулся к зеркалу. Оттуда на Чимбика смотрел смуглый незнакомец. Шрамов больше не было видно – их маскировал популярный на Тиамат орнамент, больше всего напоминающий линии лицевого камуфляжа. Имитация татуировки замаскировала лицо репликанта не хуже маски. В сочетании с загаром и париком вид у сержанта получился грозный и совершенно неузнаваемый. Но самому Чимбику нравилось другое: рисунок хоть на какое-то время скрыл его уродство. А ещё ему нравилось украдкой наблюдать через отражение в зеркале за Эйнджелой, поправляющей какие-то видные ей одной огрехи в узоре. Её близость всё сильнее волновала сержанта. – Готово, – объявила девушка, не спеша отходить от него. – Минут пять не касайся рисунка – краске нужно просохнуть. – Да, мэм, – повторил сержант и с усилием отошёл от Эйнджелы. Оглянувшись, он поспешно схватил сложенную стопкой одежду и пулей вылетел в соседнюю комнату. – Мисс Эйнджи, – недоуменно таращась вслед брату, спросил Блайз. – Вы с ним провели инструктаж о нормах морали и поведения в гражданском обществе? – С чего ты взял? – приподняла бровь Эйнджела. – А почему он ушёл переодеваться в другую комнату? – Блайз почесал переносицу. – Это чисто человеческая норма. У репликантов отсутствует стыдливость. – Я тоже теперь читаю книги! – раздался из соседней комнаты голос Чимбика. – А теперь – заткнись, Блайз! – Есть, садж, – послушно отозвался Блайз. И шёпотом добавил: – Ну форменная диктатура… Сержант вышел несколько минут спустя, одетый в мешковатые «тактические» брюки, заправленные в высокие ботинки, синюю рубаху и шнурованный кожаный жилет. На талии красовался широченный пояс с гнёздами для снаряжения и огромной металлической пряжкой в виде морды дракона. Типичный наряд тиаматского охотника. – Если бы я тебя не знал, садж, – не удержался от подначки Блайз, – то решил бы, что у тебя комплекс неполноценности. Что за «комплекс», сержант не понял, но про «неполноценность» уловил. Сержант грозно посмотрел на брата и заметил взгляд, которым тот смотрит на девушек. Странный, голодный взгляд. А ещё Блайз стоял неоправданно близко к Свитари и украдкой обнюхивал девушку. – Блайз, заткнись, – рыкнул сержант. – И займись делом! Недовольно дёрнув уголком губ, Блайз отошёл от девушек и нехотя вернулся к просмотру сериала. Лорэй ничего странного, казалось, не заметили. Они придирчиво осмотрели Чимбика с ног до головы, после чего Свитари объявила: – Мы – гении! Эйнджела согласно кивнула и хлопнула её по подставленнойладони. Блайз не оборачиваясь кивнул, соглашаясь со столь высокой оценкой талантов Лорэй. Пальцы сержанта легли на пустующие гнёзда для снаряжения, и в голову ему пришла идея. Он сунул руку в рюкзак. – Кое-чего не хватает, – пояснил он и выудил энергетический хлыст, который выдали ему оперативники на Тиамат. Традиционное для планеты оружие использовалось и для дрессировки животных, составлявших основу самообороны Тиамат и служивших одной из статей экспорта. Повертев рукоять, репликант нажал на кнопку активации, отошёл в сторонку, чтобы случайно никого не задеть, и, покосившись на своё отражение, ловко прокрутил хлыст в пальцах, как учил когда-то инструктор. Сухо треснул разряд, на мгновение осветив комнату. – Ну хоть учебным пособием тебя ставь, – одобрил действия сержанта Блайз. И лишь повернув голову заметил, как разительно переменились Лорэй. Их лица будто выцвели и посерели, в одно мгновение лишившись крови. В глазах появился такой дикий ужас, что недавнее падение на Гефест по сравнению с этим выглядело аттракционом в парке. – Мэм? – растерянно произнёс Блайз. Чимбик обернулся. Увидев застывшую на лицах сестёр маску ужаса, сержант спросил, машинально поигрывая оружием: – Мэм, что-то не так? Вы выглядите нездоровыми. – Он перекинул хлыст из руки в руку и шагнул к Свитари. Та выглядела так, будто готова рвануть с места и бежать, но при этом не решалась пошевелиться. Казалось, она даже перестала дышать. И не она одна. Обе сестры словно окаменели. Жили лишь глаза, неотрывно следящие за сиянием нейрохлыста. Поняв, куда смотрят девушки, Чимбик отключил нейрохлыст и повесил его на пояс. – Я не собирался причинять вам вред, мэм, – на всякий случай пояснил он. – Это оружие в ходу на Тиамат и добавит достоверности маскировке. – Убери хлыст подальше. – Голос Свитари заметно дрожал и звучал умоляюще. Даже в лесу, связанная, она не выглядела настолько напуганной. Репликанты не понимали причин, но сержант уяснил, что нейрохлысты сёстры Лорэй не любят. – Простите, мэм, я не хотел вас напугать, – искренне произнёс Чимбик. Он отцепил от пояса хлыст и, держа его на раскрытой ладони, протянул Свитари: – Вот, мэм. Не бойтесь, возьмите его. В глазах девушки вновь застыл ужас. – Не бойтесь, – подбодрил сержант. – Это просто кусок углепластика. Рука Свитари неуверенно потянулась к хлысту, робко коснулась его и тут же, будто обжёгшись, снова отдёрнулась. – Не надо. – Голос Свитари почти пришёл в норму, а она сама выглядела так, словно только что вернулась в реальный мир. Девушка попыталась отстранить руку сержанта. – Просто спрячь его подальше. Чимбик тихо вздохнул, но хлыст не убрал. – Возьмите, мэм, – уже настойчивее повторил он. – И выкиньте в утилизатор. Я всё равно плохо им работаю, сами же видели. Пусть репликанты практически не испытывали страха, их учили справляться с ним. Власть над источником страха, возможность контролировать пугающий фактор возвращали храбрость. Сержант счёл, что, уничтожив хлыст, Лорэй если не перестанут бояться его, то хотя бы почувствуют себя увереннее. А уверенность очень нужна беглецам. Рука Свитари вновь двинулась к хлысту и замерла совсем рядом. Сердце девушки бешено колотилось, а пальцы дрожали так, будто ей предстояло взять в руки не рукоять деактивированного оружия, а живую ядовитую змею. Эйнджела наблюдала за сестрой, широко раскрыв глаза и доверчиво прижимаясь к довольному таким поворотом Блайзу. Чимбик хотел рявкнуть на зарвавшегося брата, но опасался спугнуть Свитари. Наконец пальцы Ри накрыли хлыст и вновь замерли, будто она не могла поверить, что способна на подобную дерзость. Ладонь сержанта мягко, почти ласково легла поверх её руки и помогла сжать рукоять. – Пойти с вами, мэм? – спросил он. Свитари подняла на него затравленный взгляд и молча кивнула. Она держала хлыст, будто тот был средоточием всего зла и страха в мире, и одновременно с этим начинала осознавать, что прикасается лишь к шероховатому пластиковому цилиндру. Чимбик подвёл её к утилизатору и открыл люк. Дождавшись, когда Ри бросит туда хлыст, словно опасную гадину, сержант активировал систему сжигания отходов и сказал: – Это, мэм, сгорел ваш страх. Свитари молча вцепилась пальцами в руку Чимбика, и смотрела на обшарпанный утилизатор, как будто в том скрывалось нечто важное. Её сестра молча наблюдала за происходящим из-за спины Блайза. И не требовалось эмпатии, чтобы ощутить, как ослабло напряжение сестёр, едва кнут исчез в зеве утилизатора. – Спасибо, – наконец тихо прошептала Свитари. Её пальцы всё так же сжимали локоть Чимбика, и тот неожиданно для себя ощутил, что ему это приятно. Чувствовать себя кем-то, к кому хотят прикасаться. От кого ждут поддержки и защиты. Кем-то, кого не боятся. – Я рад, что хоть чем-то смог вам помочь, – тихо сказал он. В ответ Свитари едва ощутимо погладила пальцами его руку и ответила благодарным взглядом. В этот момент пискнул дверной комлинк. (обратно)
Глава 8
Планета Новый Плимут. Трущобы
Из комлинка донёсся незнакомый голос с хозяйской интонацией: – Хоп, господа, прощения просим за прерванный тет-а-тет, но у нас пара вопросов к вашим барышням по поводу работы в нашем районе. Блайз бесшумно метнулся к рюкзаку и спрятал под рубаху пистолет, а Чимбик вопросительно посмотрел на сестёр, ожидая подсказки. Те растерянно моргнули, явно пребывая не в том состоянии, чтобы решать жизненно важные вопросы, и непонимающе уставились на дверь. Сейчас они мало напоминали тех собранных девиц, которые всегда знали, что сказать. Чимбик понял, что сейчас всё зависит лишь от него и брата. Он кивком указал девушкам на дверь в спальню, а сам уселся в засаленное кресло рядом с рюкзаком. Как только Лорэй вышли, сержант взял пульт и нажал на клавишу, отпирающую дверной замок. – Войдите! – крикнул он, положив пульт на столик. Дверь отъехала в сторону, и в номер развязно вошла живописная компания, состоявшая из трёх молодых парней крепкого телосложения. Все трое были одеты в одинаковые ярко-жёлтые куртки и чёрные брюки, а на головах красовались фиолетовые банданы с надписью «Гвозди». Двое разошлись в стороны, контролируя помещение, а третий повертел головой и спросил: – А девки где? – А в чём дело? – в тон поинтересовался Чимбик, цепко оглядывая троицу. Самым опасным в этой компании выглядел бородатый здоровяк, но и остальные тоже не были хлюпиками – самый мелкий из них по телосложению не уступал репликантам. Сидевший за терминалом Блайз вскинул голову, оглядел визитёров, сдвинул визор на нос и с явной неохотой отлип от просмотра комедии. – Разговор к ним есть, – пояснил главарь. – Не волнуйтесь, уважаемые, нам лишь надо выяснить пару вопросов насчёт работодателя этих шлюшек, а потом мы свалим. Потраченное на разговор время не войдёт в оплаченное вами. Пока репликанты судорожно соображали, что происходит и что нужно этим незнакомцам от Лорэй, дверь в спальню открылась, и на пороге показалась Свитари. Её одежда пребывала в некотором беспорядке, будто она спешно одевалась. Вульгарно виляя бёдрами, она подошла к главарю и заискивающе заглянула ему в глаза. Весь её облик стал неуловимо-униженным и жалким. Этот контраст с ехидной девицей, которую часто хотелось заткнуть и везти до самого Эльдорадо в качестве багажа, почему-то неприятно царапнул репликантов. Блайз прищурился, а Чимбик едва заметно поёрзал в кресле, сдерживая неуместное желание встать между Свитари и незнакомым дворнягой. – Мы всего пару часов как приехали в город, сразу встретили клиентов, а потому ещё не успели представиться местному бугру, – с извиняющимися и заискивающими интонациями обратилась Свитари к незваным гостям. – Скажите, куда нам подойти, и как только закончим здесь, сразу же явимся познакомиться, сладкий. С платой, само собой, – добавила она всё с той же виновато-раболепной улыбкой. – Всегда приятно иметь дело с разумными людьми. – Человек шагнул вперёд и покровительственно похлопал Ри по щеке. Та покорно приняла этот унизительный жест. – А уж слышать глас разума от шлюхи… – Она не шлюха! – внезапно воскликнул Блайз, вскакивая на ноги. – И не смей её так называть! Наверное, если бы заговорил надкусанный сэндвич, бандиты и то удивились бы меньше. – А? – Главный от изумления даже забыл про Свитари. – Это кто там у нас такой пылкий? Ты что, мать твою, сраный рыцарь? Хутч, а ну, объясни юноше, что нельзя хамить взрослым дядям при деловом разговоре. Бородач коротко кивнул и двинулся к Блайзу, угрожающе набычившись. Введенные в заблуждение внешним видом Блайза, дворняги не сочли его угрозой. Охотник с Тиамат казался им гораздо опаснее. Поэтому Хутч допустил фатальную ошибку, решив, что сопляку хватит даже не затрещины, а лишь демонстрации силы. Он распахнул полу куртки и продемонстрировал Блайзу рукоять заткнутого за пояс пистолета. – Ты, сопляк… – грозно начал бородач, но репликант перебил его, воскликнув удивлённо-радостным тоном: – О, пушка! Хутч, который ненавидел, когда его перебивают, разгневанно зарычал, но Блайз плавным и в то же время неимоверно быстрым движением протянул руки и свернул бородачу шею. Хрустнули позвонки, и туша бандита грузно рухнула на ветхий журнальный столик. За время его падения Блайз успел завладеть оружием покойника, а расслабленно сидевший в кресле Чимбик выпрямился и выстрелил из непонятно откуда взявшегося в его руках пистолета в голову второму бандиту. Следующими двумя выстрелами сержант аккуратно прострелил обе ноги не успевшему ничего предпринять главарю. Всё произошло настолько быстро, что Свитари сначала даже не поняла, что, собственно, случилось. А когда наконец осознала масштаб катастрофы, было уже поздно. – Дверь, – бросил сержант Блайзу, бросаясь к корчащемуся на полу главарю. Дворняга попытался было выхватить из-под куртки пистолет, но меткий пинок в голову отправил смельчака в нирвану. Чимбик сноровисто обыскал раненого, кинул в кресло выроненный им пистолет и принялся вязать пленному руки его же ремнём. – Чисто, – доложил Блайз, осмотрев коридор, и принялся обшаривать убитых. – Дураки… – с чувством произнесла Свитари, когда к ней вернулся дар речи. Странно, но она не выглядела напуганной происходящим. Скорее её это разозлило. И злой Свитари нравилась репликантам куда больше, чем испуганной. – Зачем вы вообще влезли? – спросила она. – Они бы ушли через минуту! За её спиной показалась Эйнджела. Вид у неё был болезненный. – А кто они такие, чтобы оскорблять? – возмутился Блайз. Чимбик лишь сокрушённо вздохнул и продемонстрировал ему «козу» из чуть согнутых пальцев: жест, означавший «баран». Так в их группе обозначали высшую степень кретинизма чьего-либо поступка. Блайз нахмурился и отвернулся. Чимбик перевернул пленного на спину и потыкал мыском ботинка. – Кто они и чего хотели? – спросил Чимбик. – О какой работе шла речь? Пленный застонал, приходя в себя, и сержант вновь вырубил его коротким ударом. – Шестёрки местного бугра, – ответила Свитари и, натолкнувшись на непонимающие взгляды репликантов, пояснила: – Подчинённые криминального авторитета, который держит власть в этом районе. Если такие, как мы, хотят работать на его территории, то должны сперва получить разрешение, а потом выплачивать оговоренную плату за защиту. – Защиту? – удивился Чимбик. – От кого, если они сами криминал? – От полицейских, если они мешают работать. – Голос Эйнджелы звучал тихо, но девушка явно быстро возвращалась в норму. – От клиентов, если те распускают руки и портят товарный вид девушек. Но главным образом от себя самих и защищают. Если ты приносишь меньше, чем договаривались, будут проблемы. По первой напугают и дадут затрещину, потом изобьют, а дальше – как повезёт. – То есть ничего хорошего от них не жди, – по-своему истолковал её слова сержант. За его спиной Блайз стаскивал трупы в санузел. Предварительно репликант опустошил их карманы – не ради наживы, а по вбитой годами обучения привычке добывать информацию из всех доступных источников. Правда, у покойных бандитов ничего интересного не нашлось: несколько монет, аляповатые перстни, цепочки с массивными кулонами и обшарпанные пистолеты. – Этот отброс нам нужен? – поинтересовался сержант, брезгливо разглядывая пленника. Рассказ Эйнджелы о реалиях тёмной стороны гражданской жизни немного приоткрыл завесу тайны над образом жизни сестёр. Чимбик потихоньку начинал понимать мотивы, которые двигали Лорэй в их желании избежать участия в разборках между воюющими сторонами. Если их могли легко обидеть падальщики вроде этих уличных бандитов, то что уж говорить о силах, перемалывающих в своём споре пехотные дивизии и эскадры кораблей? Сёстры Лорэй для них даже не помеха – так, досадное недоразумение. Как насекомое, налипшее на лобовое стекло машины. Чимбик почувствовал себя так, словно не на Эльдорадо их вёз, а тащил на расстрел. «Да что со мной? – удивился он. – Что происходит? С каких пор я стал сомневаться в полученных приказах?» Репликант мотнул головой, перекинул свой пистолет Блайзу и, подняв пленного за шиворот, ударом по лицу привёл того в чувство. Бандит замычал, открыл глаза и завращал ими, пытаясь понять, где находится и что происходит. Секунду спустя на его лице промелькнуло понимание, и он с ненавистью уставился на Чимбика. Сержант удовлетворённо хмыкнул, прислонил раненого к стене, отошёл на шаг и спросил: – Как вы нас нашли? Играть в героя не советую… – Репликант протянул руку, и Блайз вложил в его ладонь пистолет. – Ребята, – скрывая за наглой улыбкой страх, проговорил пленный. – Вы даже не представляете, какую могилу себе только что вырыли. Босс… А-а-а-а-а-а-а! – Он зашёлся в вопле. Чимбик, сунувший палец в рану на его ноге, спокойно вытер руку о куртку жертвы и сказал: – Ты говоришь, только когда я разрешу, и только то, что мне нужно. Понятно? – Урод, – сообщил свое мнение о сержанте бандит. – Я твою маму… А-а-а-а-а-а-а! Каждый вопль отражался едва уловимой гримасой боли на лице Эйнджелы, и Чимбик запоздало вспомнил, что она эмпат. Вспомнил и неожиданно для себя устыдился боли, которую невольно причинил ей сейчас. – У меня нет матери, – всё так же ровно, словно беседовал за чашечкой кофе, сообщил сержант бандиту. – Ты расскажешь всё, что мне нужно. Выбор лишь в том, сам ты это сделаешь или мне придётся тебе помочь. – Ну помоги, – кривясь от боли, продолжал бравировать бандит. Сержант молча сдернул дворнягу на пол лицом вниз, содрал с него обувь и носки. Проблему с эмпатией он решил просто. – Блайз. – Сержант отошёл к столу и взял стилос. – Уведи мисс Лорэй так далеко, как ей нужно. А мы тут пообщаемся с нашим гостем. Гость, лежа лицом на замызганном полу, рассказал сержанту всё, что о нём думает, используя при этом краткие, но крайне образные выражения. – Да, садж, – охотно откликнулся Блайз и тут же охотно положил руку на плечо Эйнджелы, намереваясь увести девушку. Чимбик неодобрительно покосился на него, но промолчал. – Я должна остаться, – покачала головой Эйнджела. – Я, скорее всего, смогу понять, лжёт он или говорит правду. – Эмпатия, – напомнила Свитари в ответ на непонимающие взгляды репликантов. – Вы же не хотите, чтобы он солгал и каким-то образом подставил? – Нет, мэм, – отрицательно покачал головой сержант. – Не надо вам смотреть на это. Поверьте – мне, – Чимбик выделил слово «мне», – он не соврёт. – Мэм, садж дело говорит, – поддержал его Блайз. – Допрос… выглядит неприглядно. – Об этом стоило подумать раньше, – неожиданно холодно ответила Эйнджела. – До того как вы заставили меня пережить две смерти подряд, а теперь балуете пытками. Чимбик отвернулся, успев прожечь в Блайзе дыру взглядом. О том, что эмпат ощутит на собственной шкуре всё то, что успели испытать их гости, они как-то не подумали. Но дело было уже сделано, так что сержант молча кивнул, соглашаясь с аргументами Лорэй. Предполагаемая польза перевешивала возможный вред. – Если почувствуете себя хуже, скажите, – попросил он Эйнджелу. Взяв пленного за волосы, репликант рывком усадил его к стене, взял за мизинец ноги и повторил: – Как вы нас нашли? – По запаху, – осклабился бандит. – Ваши шлюхи воняют так, что весь район чует. Чимбик молча повернул руку, и остряк зашёлся в вопле. Эйнджела, к удивлению репликантов, выглядела безразличной к происходящему. Лишь изредка морщилась и крепко сжимала руку сестры. – Не надумал? – поинтересовался репликант, когда бандит восстановил дыхание. – Да пошёл ты… На этот раз сержант сломал ему большой палец. Свитари смотрела на всё это удивительно спокойно, только иногда бросала сочувственные взгляды на сестру, которая едва уловимо кривила губы каждый раз, когда Чимбик причинял боль пленнику. – Эй, – окликнула бандюка эмпат, ещё недавно бывшая на его месте. – Мы не хотим знать никаких секретов твоего босса, вашей банды или ещё кого-то. Нам просто нужно знать, как вы на нас вышли и не придут ли тем же путём копы. А заодно нам пригодятся новые ксивы. Скажи, как нашёл нас, где можно достать ксивы, и мы просто исчезнем, как дурной сон. Репликанты отметили, что на этот раз Лорэй использовала слово «мы». Эта перемена пришлась им по душе. – Ксивы? – Бандит отдышался, внимательно оглядел своих мучителей. – Да кто вы, мать вашу, такие? – Те, кто хочет свалить с этого комка грязи, – ответила Свитари. – А ты и два твоих придурка нам помешали. Бандит задумался. С одной стороны, он не обольщался насчёт своего будущего. Мало кто из бойцов уличных банд доживал до старости, и смерть их трудно было назвать приятной. С другой – пожить ещё хотелось. И если эта сука не врёт, то почему бы и не воспользоваться шансом? Что он теряет? – Чёрт с вами. Через два квартала, проспект Первопроходцев, дом девяносто, – наконец выдавил бандит. – Спуститесь в подвал и три раза стукните в чёрную металлическую дверь. Спросите Моцаха, скажете, что Чёрный Бес рекомендовал. Моцах – блинопёк… – Нас не интересуют блины, – оборвал сержант. – Нам нужны документы. И услышал за спиной вздох одной из Лорэй. – Блинопёк – это жаргонное слово. Обозначает человека, подделывающего деньги или документы, – устало, словно отчаявшись объяснять прописные истины, произнесла Свитари. – А, – только и смог сказать сержант. Бандит скосился на него. – Вот теперь я точно вижу, чё вы не местные, – резюмировал он. – И не фараоны – те по-человечьи понимают. В общем, Моцах ксивы классно мастырит. Дерёт, правда, дорого, но его ксивы ещё ни разу не палились. – Моцах, значит? – Чимбик оглянулся на Эйнджелу. Та кивнула, показывая, что верит сказанному, а потом сжала зубы и отвернулась, видимо понимая, что неизбежно должно произойти дальше. – Как вы на нас вышли? – напомнил первый вопрос сержант. – Портье внизу, – буркнул бандит. – У нас договор: как появляются не наши шлюхи, он сигналит нам. – Понятно, – Чимбик протянул руку брату. – Дай обезболивающее. Всё ещё лежавший лицом вниз бандит удивлённо следил за ботаником, доставшим из рюкзака инъектор и ампулу. Во взгляде раненого забрезжила надежда. Если собираются колоть обезболивающее, вместо того чтобы пристрелить, значит, собираются отпустить. Чимбик вколол пленному полную ампулу и отошёл, позволяя тому двигаться. Бандит с трудом перевалился на спину и прикрыл глаза ожидая, когда подействует обезболивающее. Через полминуты на его лице появилась блаженная улыбка, а ещё через минуту он перестал дышать. Чимбик вынул пустую ампулу и метко закинул в утилизатор. Как он и рассчитывал, мощный препарат, предназначенный для репликантов, в полной дозе оказался смертелен для более хрупкого человеческого организма. – Разберись внизу, – приказал сержант, убедившись, что пленный мёртв. Блайз кивнул и выскочил из номера, радуясь возможности хоть немного реабилитироваться за свою промашку. Чимбик посмотрел ему вслед и приказал Лорэй: – Собирайтесь. Мы уходим. Близнецы синхронно кивнули и начали собирать немногочисленные вещи – спешно, но без суеты, выдавая немалый опыт в подобных делах. Сборы проходили в молчании. Лишь один раз эмпат подняла взгляд на Чимбика и коротко произнесла: «Спасибо», без труда догадавшись, почему репликант подарил бандиту тихую и безболезненную смерть. – Я и так причинил вам достаточно неприятностей, мэм, – ответил тот. В этот момент вернулся Блайз и продемонстрировал блок памяти системы видеонаблюдения отеля. – Чисто, чисто, – ответил он на немой вопрос сержанта. – Хвоста нет. – Принято. Доставай горшок и сделай снимки, – распорядился Чимбик. – За документами пойду я один, вы подождёте меня на улице. – Почему? – удивился Блайз. – Потому что разыскивают близнецов и двух девушек скорее опознают, – пояснил сержант. – А если я буду один, скажу, что подруга попала в неприятности. Чимбик оглянулся на Лорэй и спросил: – Так ведь можно будет сказать, мэм? Свитари подняла вверх оттопыренный большой палец: – Самое то, красавчик. Заодно выдумайте себе имена, они пригодятся для общения с людьми. – Вам тоже нужны новые имена, мэм, – кивнул Чимбик, впервые после ранения проигнорировав шутку о своей внешности. – Я буду Блайз! – заявил Блайз. – А фамилия… – Балаболтус, – подсказал Чимбик. – Тебе подойдёт. – А тебе какая? – вскинулся тот. – Господин Брутальный Профи? – Сингх, – спокойно ответил сержант. – Распространённая на Тиамат фамилия. Асто Сингх. – Тогда я буду… Дэрил, – объявил Блайз, покопавшись в справочнике. – Дэрил Саммерс. А вы, мэм? Близнецы ненадолго задумались, перебирая варианты. Первой определилась Свитари. – Лаура Лесс, – представилась она новым именем. – Услышала где-то, мне нравится, как звучит. Эйнджела тем временем заплела волосы в строгую замысловатую косу, придавшую ей серьёзный вид. Сейчас коса едва доставала до лопаток, хотя ещё утром болталась где-то в районе талии. Весь облик Эйнджелы неуловимо изменился, стал серьёзнее. Она даже выглядела старше, чем раньше. – Тира Гарм, – сообщила она репликантам. – Я встречала эти имя и фамилию на Тиамат. – Тира – это водоносная лиана! – объявил Блайз. – Я читал… – Ботаник, – вздохнул сержант, наблюдая, как его брат настраивает тактический блок шлема. – Мэм, что ещё требуется для документов? – Пообещай доплату за срочность, – посоветовала ему Свитари, отвлёкшись от цепляния многочисленных разноцветных браслетов на руки. – Обязательно поторгуйся, иначе вызовешь подозрения. Не торгуется тот, кто не собирается платить. Судя по этой фразе, Лорэй догадывались, что платить репликанты не собираются. Не то чтобы им было действительно жаль денег, но оставлять в живых того, кто знает их новые имена, было бы… опрометчиво. – Да, мэм, – спокойно кивнул репликант. – Какие ещё детали следует указать? – Возраст, место рождения и прописки. Эйнджи и себе укажи Тиамат, меня сделай местной, с электронным ай-ди. А Блайз… Она критически осмотрела новоиспечённого «студента» и решила: – Пусть будет с Гефеста. Вы там побывали, представление о планете имеете. По возрасту – тебе, Зануда, – она ткнула пальцем в сторону Чимбика, – нужно накинуть несколько лет. Чимбик повернул голову. – Зануда? – Это тот, кто вечно поучает других, любит следовать правилам и прочей скукотище, – пояснила она. – Я знаю, что это такое, – спокойно отозвался репликант. – Просто удивлён, что этот термин вы применили ко мне, мэм. – Ой, скажи ещё, что ты не зануда, – весело прищурилась Свитари. В её глазах больше не было страха. – Зануда, – не стал отрицать очевидное репликант. – Просто удивлён, что вы отметили эту часть моей натуры. Приятно удивлён, если быть точным. Ожидал другого. Свитари весело рассмеялась. – Теперь я знаю, что в глубине души ты добряк, – сквозь смех сообщила она и мыском туфли отодвинула мешающую пройти руку покойника. – И вы бы прибрали за собой… Сержант смутился, ухватил покойника за ноги и поволок в ванную, к остальным трупам. – Это вы чего с ним сделали? – полюбопытствовал Блайз. – Он даже заткнуться не приказал… – Заткнись, Блайз! – донеслось из ванной. – О, всё – пришёл в норму, – успокоился Блайз. – Так, а что по мне? – Гауптвахта плачет, – уведомил его сержант, возвращаясь в комнату. – Продолжайте, мисс Лорэй. Извините, что перебил. – Блайз у нас студент, – всё ещё улыбаясь, продолжила Свитари, – его возраст нужно уменьшить. Мне впиши лет девятнадцать, а Эйнджи… Ри вопросительно посмотрела на сестру, та равнодушно пожала плечами и произнесла: – Лет двадцать пять, я думаю, вполне правдоподобно. – Принял, – кивнул Чимбик. – Мэм, а от какого возраста скидывать? – уточнил Блайз. – В смысле? – удивилась Ри. – Биологически нам двадцать, – напомнил Блайз. – Хронологически – десять. – Десять… – почему-то тихо повторила Эйнджела, но смысла этой констатации факта репликанты не уловили. – Тогда Блайзу оставить двадцать лет, – после паузы решила Свитари. – А мне… тридцать, да? – неуверенно спросил Чимбик. Девушки оценивающе осмотрели сержанта с ног до головы: – Да, под рисунком всё равно не разобрать, сколько тебе – двадцать или тридцать, – решила Эйнджела. – Да, мэм, – кивнул тот. – Мэм, снимок, – напомнил Блайз. Быстро сделав голоснимки, он скинул их на планшет сержанта. – Отлично, – изучив результат, резюмировал Чимбик. Отдав брату пистолет, сержант закинул на плечо рюкзак, активировал карту города на коммуникаторе и поставил метку: – Встречаемся в сквере по этим координатам. Блайз, без фокусов, – предупредил он и многозначительно показал глазами на девушек, возле которых Блайз ненавязчиво отирался. Тот напустил на себя выражение оскорблённой невинности и отошёл в угол, занявшись сбором. Сержант оглядел свое воинство, вздохнул и вышел за дверь. – Предлагаю и нам сваливать отсюда побыстрее, – высказалась Свитари, выразительно косясь в сторону санузла, в котором репликанты устроили импровизированный морг. Особой нервозности по поводу произошедших убийств Лорэй не испытывали, что возвращало Блайза к невесёлым предположениям относительно их настоящей профессии. В книгах репликант читал, что, как правило, убийства вызывают бурную реакцию у гражданских лиц. А у женщин нередко и истерику. Лорэй же были подозрительно спокойны, если не считать реакции эмпата. Да и та казалась невероятно сдержанной для того, кто буквально сопереживал жертве пыток. – Да, мэм, – вслух сказал репликант, доставая зажигательную гранату и заботливо пристраивая её в углу комнаты. – Трёх часов нам хватит, думаю… – задумчиво произнёс он, выставляя таймер. Навьючившись поклажей, Блайз распахнул дверь номера. – Дамы вперёд, – вежливо сказал он, копируя одного из книжных персонажей. (обратно)Глава 9
Планета Новый Плимут
До условленного места встречи добрались без приключений, если не считать встречи с полицейским патрулём. Идущий мимо в сопровождении киборга коп как-то слишком пристально приглядывался к ним. Блайз уже мысленно прикидывал, как его обезвреживать, вздумай патрульный проверить документы, которых у них ещё не было, когда вмешалась Эйнджела. Она широко улыбнулась и направилась прямо к копу, заставив сердце репликанта бешено колотиться в предчувствии недоброго. Несмотря на начавшие налаживаться отношения, ничто не мешало Лорэй просто заложить его патрулю. А потом ещё и подсказать, где искать брата. Но, к немалому облегчению репликанта, девушка представилась туристкой с Тиамат и начала выспрашивать дорогу к музею. Как назывался музей? Это она запамятовала, зато точно помнила, что там проходит какая-то выставка. По ходу беседы Эйнджела охотно смеялась каждой шутке копа и то и дело ненавязчиво касалась его, водя пальцем по развёрнутой голографической карте города. Распрощались они весьма тепло. Лорэй даже чмокнула дружелюбного полицейского в щёку, прежде чем вернуться к своим спутникам. Документы у них так и не проверили. Чимбик появился спустя два часа. Молча сунул девушкам новые паспорта и скомандовал: – Уходим. Быстро. Блайз распахнул было рот для вопроса, но, заметив, как сержант прижимает к боку сумку, молча пошёл за ним. – Пришлось двоих отработать, а потом и пачкаться, – на ходу объяснил сержант. – Оказывается, у криминала есть своя система паролей. – Сильно зацепило? – Блайз взглядом указал на прижатую к боку сумку. К его удивлению, сержант смутился. – Да если бы… Сам, уходя, поскользнулся. Зацепился за угол стола, рубашку порвал и вдобавок выпачкался. Сейчас зайдём куда-нибудь, переоденусь. – В магазин одежды, – предложила Свитари. – Заваливайся сразу в примерочную, я тебе новые шмотки принесу. Через полчаса компания беглецов сидела в ресторане. Главным критерием выбора заведения стало наличие закрытых кабинетов с терминалами выхода в инфосеть. Когда все расселись вокруг стола, сержант достал из рюкзака увесистый мешочек. – Затрофеил у этого… блинопёка, – пояснил он в ответ на немой вопрос брата. – Ему они ни к чему, а нам пригодятся. – Может, открыть счёт на предъявителя в банке? – предложила Свитари, глядя на позвякивающий мешок. – Исключено, мэм, – покачал головой сержант. – Помимо риска попасться системам безопасности банка, мы свяжем себе руки при межпланетных перелётах. Несовершенство связи увеличивает срок ожидания до нескольких суток. Я изучал вопрос. Наличные в ходу на всей территории Союза, включая отсталые миры. Равно как и на территории Консорциума. – Тогда хоть заведи себе нормальный кошелёк, а не свети всем подряд мешок налички, – посоветовала ему Ри. – Кошелёк? – не понял сержант. – В нём носят деньги, – коротко пояснила девушка и для наглядности вывела на терминал изображение соответствующего товара в виртуальном магазине. – Учту, мэм, – абсолютно серьёзно ответствовал Чимбик. – Спасибо, мэм. И высыпал содержимое мешка на стол. – Мисс Эйнджела, предлагаю разделиться, – сказал он. – Блайз и мисс Свитари полетят одним рейсом, а мы – другим. Близнецы переглянулись и с явной неохотой кивнули. – Ищут двух похищенных, – вздохнула Эйнджела. – Если разделимся, меньше шансов попасться. – Как нам лучше лететь? – Сержант достал сумку погибших оперативников и присоединил её содержимое к «наследству» покойного Моцаха. – Мне кажется, внутрисистемные развлекательные круизы проверят в последнюю очередь, – взяла слово Эйнджела. – Не уверена даже, что купленные через турфирму билеты регистрируются в общем порядке. В любом случае вряд ли кто ждёт от бандитов с заложниками интерес к туристическим маршрутам. – Звучит разумно, – согласился Блайз. Лорэй углубились в изучение предложений туристических фирм, а сержант принялся делить монеты на равные кучки. – Если мы хотим вылететь сегодня и на разных рейсах, – через пару минут сказала Эйнджела, – то одна группа прилетит быстрее. Среди доступных круизов один пролетает Вулкан на третий день, другой на шестой. – Блайз с мисс Свитари – летите на шестидневном, – распорядился Чимбик. – Мисс Эйнджела – мы с вами на трёхдневном. – Бронирую билеты, – кивнула эмпат и ввела данные новых документов. – Оплата наличными не менее чем за два часа до окончания регистрации. Ри, Блайз, у вас меньше трёх часов до отмены брони. – Броня? – запутался Блайз и растерянно посмотрел на брата. Тот пожал плечами. – Я тебе по дороге объясню, – пообещала Ри. Чимбик тем временем закончил с дележом и подсчётами: – Мэм, этих ресурсов хватит для реализации плана? И показал на заваленную деньгами скатерть. Девушки только вздохнули. – Вам нужно научиться относиться к деньгам бережнее, – сказала Эйнджела. – Хотя бы делать вид, что они для вас имеют значение. А то распихаете по карманам платину, так что монеты будут на ходу сыпаться, тут нас и накроют. – Кстати, хорошая идея, – щёлкнула пальцами Ри, после чего выудила из кучи несколько мелких монет и сунула в карман. – Что? – возмутилась она, глядя на неодобрительно нахмурившегося Чимбика. – Мне надоело просить всякий раз, когда нужна мелочь на какую-то ерунду. – Я не посчитал, – объяснил тот. – Надо же сумму указать в рапорте. Тут Чимбик замолчал и глубоко задумался. – Чёрт… – потерянно пробормотал он. – А как мне всю эту шваль указывать? Продавец трусов этот, местный криминал… Они не «живая сила противника». Репликант оглядел сестёр, словно ожидая подсказки, затем перевёл взгляд на Блайза. Тот молча развёл руками. – А зачем тебе вообще их указывать? – осторожно поинтересовалась Свитари. – Потому что это отчёт о проведённой операции, – с нескрываемым удивлением ответил Чимбик. – Обязательно указывать всё, любую мелочь. Вдобавок мы первые репликанты нашей модели, попавшие в подобную ситуацию. На основании наших рапортов и отчётов могут разработать инструкцию, которая убережёт от повторения совершённых нами ошибок. Поэтому важна каждая, даже самая незначительная деталь. Уже заканчивая пламенную речь, сержант сообразил, что девушки удивлённо уставились на него и ловят каждое слово. И слова репликанта их почему-то забавляют. – Ты император зануд, – подвела итог Свитари. – Это необходимо, – стушевавшись, буркнул репликант. – Имей мы подобную инструкцию, возможно, удалось бы избежать ситуации, в которой мы сейчас находимся. – Предлагаю составление инструкций и отчётов отложить до прибытия на Эльдорадо, – подала голос Эйнджела. – Если всё закончится плохо – проблема решится сама собой. Убедившись, что понимания от сестёр не дождаться, Чимбик вздохнул: – Ладно, разберусь… Задумчиво оглядев результат своих трудов на ниве распределения финансов, он резюмировал: – Мисс Лорэй, думаю, будет лучше, если финансовыми расчётами будете заведовать вы. Вы лучше в этом понимаете, мэм. – Мне нравится ход твоих мыслей, Зануда, – просияла Свитари и с хитрой улыбочкой подгребла к себе горку монет. Надо сказать, что получилось это не сразу – валюта примитивных миров весила немало. – Вы всерьёз хотите, чтобы мы волокли на себе эту гору металла? – Взгляд Эйнджелы выражал скепсис, понятный даже репликантам. – Лично я согласна! – тут же вставила Ри. Чимбик изучил обеих сестёр, затем кучки металла на столе, перевёл взгляд на брата, подумал и решил: – Хорошо. Потащим мы. Блайз… – Сержант подбородком указал на горку, поверх которой уже уютно расположились ладони Свитари. Блайз кивнул и ссыпал деньги в карман своего рюкзака, игнорируя разочарованный вздох девушки. – Не забудь купить кошелёк, – вспомнив совет Лорэй, сказал Чимбик. – Лучше два или три. Один отдашь мисс Лорэй на оперативные расходы. Сумму внесёшь в отчёт. – Есть, – отозвался брат. Сержант сгрёб оставшиеся деньги в сумку оперативников и приказал: – Расходимся. Блайз, ты и мисс Свитари идите первыми. Блайз кивнул и встал. – Где встречаемся на Вулкане, садж? – спросил он, влезая в лямки рюкзака. Чимбик взглянул на Эйнджелу. – Что посоветуете, мэм? – Там точно есть гостиницы, – пожала плечами та. – Выбирайте какую-то из туристического каталога. Блайз и Ри углубились в каталог. – Вот, – наконец сказал Блайз, демонстрируя выбор. – «Пряничный домик», – прочитал сержант. – Хорошо, значит, там. Всё, действуй. – До встречи, садж. – Блайз подмигнул брату. – Не хмурься, Эйнджи, – с весёлой улыбкой сказала Свитари. – Скоро встретимся! – Будь осторожна, – попросила её сестра. – Я всегда осторожна! – рассмеялась Ри и вместе с Блайзом покинула кабинет. Эйнджела и Чимбик одинаково мрачно смотрели им вслед.Планета Новый Плимут
До вылета лайнера «Комета Галлея» оставалось ещё шесть часов, так что Чимбик и Эйнджела решили не испытывать судьбу и переждать в ресторане. Тем более что репликант успел зверски проголодаться, а запахи, долетавшие из общего зала, будоражили аппетит и воображение. Пока в очередной раз обалдевший от обилия доступной пищи сержант формировал заказ, Эйнджела углубилась в изучение информации о Тиамат и Вулкане. – Мы с тобой оба родом с Тиамат, – начала инструктаж Эйнджела. Куда больший, нежели у Чимбика, жизненный опыт позволял ей взять старшинство в данной ситуации. При полном согласии сержанта, запоминающего каждое слово. – Живём в столице, Азимове. Успел посмотреть город? – Нет, мэм, – мотнул головой сержант. – Только читал, смотрел справочные материалы. И был в сельве, но не на Тиамат. У нас на полигоне был участок джунглей, мы там отрабатывали навыки ведения боя. Но вживую не был. Вы же сами видели, что мы с Блайзом находились на корабле, когда вас привезли. – Может, вы там месяц уже жили, откуда мне знать? – удивилась девушка. – Но это неважно. Живём в этом районе, там же арендуем офис. Она развернула перед репликантом карту города и отметила нужные здания. – Ты снимаешь квартиру тут, но большую часть времени проводишь в сельве, в своём поместье. Изучи район в туристическом режиме карты, прикинь, где обедал, гулял, отдыхал. Запомни названия заведений и улиц. Чимбик послушно углубился в изучение указанного материала, попутно отметив тщательность, с какой Лорэй прорабатывала их легенду. – Ты охотник на диких животных. Основал небольшую, но вполне успешную фирму, поставляющую деликатесное мясо, а также сувениры из шкур и прочих потрохов богатым пижонам на Новом Плимуте. Подумываешь заняться разведением одомашненных и генетически модифицированных видов местной фауны. Вот каталог товаров, изучай. Ссылки на видео со зверьём под каждым товаром. Вникай, запоминай. В дверь постучали, и официант начал сервировать стол. Кабинет наполнился аппетитными ароматами, вызвавшими у сержанта активное слюноотделение. Но репликант усилием воли подавил желания тела и дисциплинированно продолжил изучение материалов. – Можно одновременно есть и читать, – подсказала Эйнджела, когда дверь за официантом закрылась. Подавая личный пример, она наколола на вилку кусочек мяса и отправила в рот. Сержант подобными изысками не заморачивался. Собственно, даже пожелай он, всё равно ничем другим, кроме ложки, из столовых приборов пользоваться не умел. Но так как ложкой есть получалось не всё, Чимбик воспользовался руками, не особо заботясь об эстетической составляющей. Став похожим на готовящегося к зимовке хомяка, репликант заработал челюстями. – А интересная работа у охотников, – прожевав, сделал он неожиданное заявление. – Наверное, это здорово – целый день в лесу… Мне нравится в сельве. Лучше, чем просто под куполом, а то и вовсе в дерьме каком вместо воздуха. Облизав пальцы, сержант ухватил следующую порцию. Эйнджела наблюдала за ним с живым интересом. – Позволишь пару советов о том, как не выделяться из толпы во время еды? – Умгу, – промычал сержант и для вящей доходчивости кивнул. Не особо активно, так как загружал в рот следующую партию еды. – Для начала, – осторожно начала девушка, – существует ряд правил поведения за столом. К примеру, не нужно говорить о дерьме и прочих неприятных темах, способных испортить аппетит. Тут она перехватила непонимающий взгляд репликанта и сообразила, что вряд ли существует тема, способная испортить его аппетит. – Попробую проще… Избегай тем дефекации и всех сравнений, с ней связанных. Не упоминай болезни и их проявления. Этого должно хватить для начала. Репликант, не переставая жевать, кивнул. – Следующее… – Она продемонстрировала Чимбику вилку. – Существуют разные столовые приборы. Чтобы прокатить за дикаря из сельвы, тебе достаточно освоить вилку. Попробуй есть ложкой только жидкое, а с остальным справляться вилкой. Частности со временем откорректируем. В следующие полчаса Чимбик старательно пытался освоить азы хороших манер. – Да что же вы, гражданские, всё так усложнить норовите?! – горестно возопил он, в очередной раз уронив кусок с вилки. – Тут пока поешь – и война закончится, а то и сам к списанию подойду. Зачем это всё? – Репликант обвёл рукой разложенные столовые приборы. – В чём практический смысл? – Смысла нет, – пожала плечами Эйнджела. – Есть условности. Как код, который нужно послать системе, чтобы тебя приняли за своего и открыли доступ. Этот набор умений – условный сигнал, что ты человек определённого круга. У каждой социальной ячейки свой набор таких кодов. Но если прижмёт, все, от сенаторов до олигархов, будут жрать и руками, и рядом с нужником. Последние слова она произнесла неожиданно жёстко и холодно. – То есть смысл всего этого – демонстрация социального статуса? – уточнил Чимбик. – По большому счёту – да, – ответила девушка. – И если ты не хочешь вызывать подозрений, осваивай вилку. В ответ послышался тяжёлый вздох. Процесс приёма пищи потерял для Чимбика изрядную долю прежней привлекательности. Краем глаза он следил за Эйнджелой. Та пробовала понемногу от разных блюд. Каждый кусочек она долго, с наслаждением смаковала, чем-то напоминая сержанту его самого. Вот только он жадно поглощал всё, до чего мог дотянуться, в то время как девушка ограничивалась пробами. Как можно добровольно ограничивать себя во вкусной и доступной пище, Чимбик не понимал, но задать вопрос не решился, опасаясь получить новый набор ограничений. – Ты изображаешь тиаматского охотника. – разговор вернулся к теме новых личностей. – Я твоя помощница. Ты не особенно разговорчив и общителен, так что для ведения переговоров нанял меня. Ты принимаешь решения и в случае необходимости вносишь коррективы в мою работу. Глядя на растерянное лицо репликанта, Лорэй сжалилась. – Я буду болтать со всеми, а ты в любой момент можешь вмешаться, если с чем-то не согласен. Понятно? – Да, мэм, – кивнул репликант. – Я успею прочитать необходимый минимум и запомнить. У нас эйдетическая память, и мы способныимпровизировать. Нужен только инструктаж и пример. И уже куда более умело подцепил вилкой кусочек овоща. Но Эйнджела поглядывала на него всё с тем же сомнением. – Устройство нашей маленькой фирмы предельно просто: я занимаюсь общением с клиентами и ведением сделок, ты обеспечиваешь охрану и контролируешь расходы, потому расплачиваешься сам. Вместе мы ведём дела где-то месяца три, так что знаем друг друга в основном с деловой стороны. Вопросы? – Нет, мэм, тут всё ясно. А с каких ещё сторон могут знать друг друга работающие вместе люди? Сержант отложил вилку и взял чашку с кофе показанным ему способом – ухватив кончиками пальцев за ручку. Сделал глоток, поморщился и, щедро сыпанув в чашку из сахарницы, принялся размешивать ложкой. Кабинет огласился звуками настраивающегося джазового оркестра. – С личных. Они могут быть друзьями или родственниками. Старыми приятелями. Любовниками. Девушка задумчиво посмотрела на репликанта, будто мысленно примеряла на него каждую личину. – К примеру, когда мужчина нанимает себе в помощницы красивую женщину, очень часто негласным условием получения работы становится секс. – Не подходит, – с ходу отказался сержант. – Дальше. – Почему? – удивилась Эйнджела. – Почти все и так будут уверены, что мы спим друг с другом. – Потому что я не человек, мэм. – Сержант посмотрел ей в глаза. – Это раз. И то, что вы описываете – это принуждение. Это два. Девушка хмыкнула, и на миг её лицо стало злым и жёстким: – Вся наша жизнь – принуждение. И ты, кажется, изображаешь человека? Так учись принуждать и использовать. – В разумных пределах, мисс Эйнджела, – не отводя взгляда, ответил репликант. – То, что вы предлагаете – уже лишнее. А принуждать при необходимости я умею и так. Вы с сестрой имели возможность в этом убедиться, мэм. Неприязненное выражение в глазах девушки мелькнуло и исчезло, оставив после себя вежливое равнодушие. – Как пожелаешь, – покладисто согласилась она. – Но у окружающих может вызвать недоумение, что молодой одинокий мужик не трахает хорошенькую сотрудницу. Для людей это нормально. Мир людей оказался полон сюрпризов. И почему-то почти все из них оказались неприятными. Репликант представил описанную девушкой ситуацию и гадливо поморщился. – В таком случае я рад, что не человек. Чимбику показалось, что во взгляде Эйнджелы мелькнуло удивление. Он отпил кофе, словно стараясь избавиться от противного привкуса во рту. Сержант вспомнил одного из инструкторов – бывшего сотрудника полиции с Земли. Инструктор отзывался о людях крайне негативно, с нескрываемыми злобой и презрением. Тогда это отношение вызывало у репликантов вопросы, но теперь, столкнувшись с гражданской жизнью воочию, Чимбик начал понимать того земля- нина. – Как правильно вести себя при посторонних, мэм? – нарушил он затянувшуюся паузу. – Недружелюбно, – посоветовала Эйнджела. – Ты дикий мужлан из сельвы, ты умеешь убивать и потрошить зверьё. Тебе не нужно быть душой компании. Для общения ты нанял меня. – Это будет просто, мэм. – От улыбки сержанта в ужасе завизжала бы и белая акула. – Люди нравятся мне всё меньше и меньше. Физическое воздействие разрешено? – Нет, – разочаровала его спутница. – Это вызовет вопросы полиции или службы безопасности лайнера. Но вот пригрозить, что дашь в морду – запросто. От тебя этого ждут. – А если не поверят? – уточнил сержант. – Или будут угрожать вам? – Тебе-то какое дело? – удивилась Эйнджела. – С неприятностями я сама разберусь. Не станут же меня убивать посреди туристического круиза. – Не хочу это проверять, мисс Эйнджела. Вдобавок ваша защита на данный момент является приоритетной задачей. Я обязан защищать вас, мэм. – Надо же, – улыбка Лорэй сочилась ядом, – какая трогательная забота. А не ты ли вчера приказывал вырезать глаз моей сестре? – Я, – спокойно признался Чимбик. – Возникни в этом реальная необходимость – так бы и сделал. Это не обусловлено вопросами личного отношения. Мои действия направлены на максимально эффективное выполнение поставленной задачи. Вы допускаете ошибку, пытаясь оценивать мои действия с точки зрения человеческой морали, мисс Эйнджела. Я не человек. Девушка смерила его неприязненным взглядом: – Хорошо, что у меня богатый опыт общения с нелюдями… Произнеся это, она мило улыбнулась и как ни в чём не бывало приступила к десерту. Чимбик подумал, что в свете всего, что он узнал о людях, «нелюди» звучит как похвала. Но говорить этого не стал, опасаясь, что будет неверно понят. А вот лёгкость, с которой Эйнджела с сестрой перестраивались с ненависти на деловой тон, мимикрировали от полного равнодушия до внешнего обожания, всё больше и больше настораживала сержанта. Слишком легко и правдоподобно лгали эти женщины, чтобы доверять их словам и даже поступкам. Оставалось надеяться, что куда более легкомысленный Блайз не попадётся на ложь Свитари. Сержант взял комм и отправил брату сообщение. «Не расслабляйся и не вздумай ей доверять!» – гласил текст. Полминуты спустя пришло короткое: «Есть, садж. Не подведу». Чимбик вздохнул: ему оставалось лишь верить в то, что написал Блайз. (обратно)Глава 10
Планета Новый Плимут. Управление Службы Контрразведки
Лейтенант Нэйв и его коллеги пребывали в скверном расположении духа: похищенные Лорэй как сквозь землю провалились. Усиленные патрули и рейды по злачным местам и притонам ни к чему не привели. Это если не считать солидного улова мелких уголовников на радость полиции, разом повысившей процент раскрываемости преступлений. Утро принесло первые плоды: Нэйв получил сообщение от коллег с Гефеста. Они отследили передвижения тех «ополченцев», что интересовались Лорэй. Они приобрели билеты в первый класс до Нового Плимута. Стоит ли говорить, что тем же рейсом, которым летели Лорэй? Ни кассир, ни владелец магазина описать ополченцев не смогли: те были в полной боевой экипировке, с пристёгнутыми дыхательными масками. Но зато в базе данных космопорта нашлись паспортные данные этих необычно состоятельных ополченцев. И фото. – Ну и фамилия, – проворчал Нэйв. – Стьюген-бот-тхэд… Язык сломаешь. – Оба? – отозвался из-за своего стола Карл. – Будешь смеяться – да, – кивнул Грэм. – И самое убойное – тоже близнецы. – Братцы-акробатцы, – буркнул Карл, подойдя. Посмотрел на снимок молодого парня и обалдело выдал: – Да ну на хрен! – Что? – Грэм удивлённо уставился на своего коллегу. Вместо ответа Карл уселся за терминал. – Вот, – несколько секунд спустя сказал он. Нэйв глянул на изображение, найденное Карлом, и остолбенел. То же самое лицо, что и у братьев Стьюген… как их там, в общем. Только искажённое гримасой ненависти, навечно застывшей на мёртвом лице. – Кто это? – Это, брат, репликанты, – мрачно хмыкнул Монт. – Похоже, дерьма нам прибавилось. Грэм смог лишь молча кивнуть, переваривая новость. Репликанты. Искусственные солдаты Консорциума, выращенные с одной целью – убивать. Именно они устроили войскам Союза, высадившимся на контролируемый Консорциумом планетоид Хель, кровавую мясорубку. Но что они делают тут? – Что мы про них знаем? – спросил Нэйв, влезая в базу данных. – Да ни черта, по сути, – откликнулся Карл. – Выскочили на Хель, как черти из табакерки, практически перемололи сводную группу наших войск. Живыми никого не удалось взять – лишь несколько покойников. Знаем лишь, что это – результат евгенической программы, вдобавок щедро напичканный имплантатами. Всё. Чёртовы корпораты свою технику сделали так, что, не получив правильный ответ на сигнал «свой-чужой», вся электронная начинка тут же самоликвидируется. Даже импланты этих тварей – и те не изучить. – Дерьмо, – с чувством сказал Нэйв. – Давай и их в розыск. С грифом «особо опасны». И пусть опросят персонал и экипаж «Королевы Солнца» – может, кто-нибудь заметил что-то необычное. День прошел в напряжённом ожидании, а вечером появился неожиданный результат: в кабинете, выделенном оперативной группе, раздался звонок из полицейского участка. – Простите, мне нужен лейтенант Нэйв. – Это я, – отозвался Грэм. – Чем могу служить, мистер… – Лейтенант Фальк, – представился полицейский. – Нам поступило указание докладывать обо всех необычных преступлениях. – И? – подобрался Грэм. – Что-то есть? – Да, сэр. Мне кажется, вам стоит взглянуть на эти отчёты. Сейчас перешлю на ваш терминал, сэр. Нэйв кликнул по иконке первого отчёта и уткнулся глазами в текст. Первым его желанием было вежливо поблагодарить копа и оборвать связь, но, пробежав глазами пару абзацев, он напрягся и дальше читал уже гораздо внимательнее. Заинтересовал его отчёт о пожаре в дешёвой гостинице, судя по всему, призванном уничтожить следы разборки между соперничающими бандами. В одном из номеров обнаружили три трупа членов уличной банды «Гвозди», а этажом ниже – убитого портье. Казалось бы, обычное в трущобах дело. Вот только опытных полицейских сразу насторожило то, что один из босяков был убит точным одиночным выстрелом в голову, второму свернули шею, а третий был ранен. И, судя по отсутствию обуви и сломанному пальцу на ноге, последнего пытали. В довершение на тот свет он отправился от ударной дозы армейского обезболивающего, подаренного миру фарминдустрией Консорциума. Причиной пожара стала зажигательная граната – и угадайте, чьего производства? Правильно, Консорциума. Расположение закладки указывало на то, что работал специалист, точно знающий, чего хочет добиться. Портье был убит выстрелом в голову, после чего убийца разломал подключённый к системе видеорегистрации компьютер и изъял блок памяти. Полицейский, составлявший рапорт, не поленился отметить, что для перестрелок уличных банд характерно гораздо большее количество промахов. Как правило, оружием бандиты пользуются из рук вон плохо, беспорядочно паля куда-то в направлении цели. А в гостинице чувствовалась работа подготовленных профессионалов. Оружие, из которого убили жертв, также было произведено в Консорциуме, что могли позволить себе далеко не все представители преступного мира. Нэйв заинтересованно хмыкнул и открыл второй файл. Тоже пожар, только на этот раз уже в подвале жилого кондоминиума в нескольких кварталах от гостиницы. И тоже трупы – фальшивомонетчик и его охранники. Цви Моцах, специализация – подделка документов, погиб от того, что кто-то свернул ему шею. Причины смерти охранников: у одного сломана шея, второй убит из пистолета своего коллеги. – Они получили новые документы, – сделал вывод Грэм. – Спасибо, лейтенант, вы нам очень помогли. Если найдёте что-то ещё по этому делу или похожее, немедленно сообщите нам, хорошо? – Обязательно, сэр. – Судя по ободрившемуся голосу полицейского, он сам не был до конца уверен, что поступает правильно, отнимая время контрразведчиков. Зато теперь можно рассчитывать на благодарность и «плюсик» в личное дело. Когда коп отключил связь, Грэм подошёл к карте города и отметил район, в котором произошли эти преступления. – Трущобы, – задумчиво огласил он прописную истину. – И репликанты… Может, им помогают эти Лорэй? Карл весело рассмеялся: – Помилуй, друг мой! Ну откуда дорогущим шлюхам с Тиамат знать местных босяков? Скорее они грабили бы элитные ночные клубы. Капитан подошёл к кофемашине, выверенным движением стукнул по корпусу, привычно «починяя» заедающий механизм. Аппарат возмущённо загудел, но порцию горячего напитка выдал. – Даже если Лорэй работают в упряжке с репликантами, – продолжил мысль Карл, – всё равно слишком легко и чётко у них получается. Понимают, куда пойти за документами… Нет, тут ищи рыбу покрупнее. Бьюсь об заклад, их ждал резидент корпоратов. Но… Карл всыпал в чашку три ложки сахара, размешал и с наслаждением пригубил: – Но тогда всё упирается в тот же вопрос: что за птицы эти Лорэй, что ради них такую карусель закрутили? Нэйв только вздохнул и вернулся за терминал, взявшись за просмотр свежих отчётов от групп в портах и на выездах. Среди прочего ему на глаза попался очередной звонок от бдительных граждан. Увы, как и всегда в таких случаях, полицию завалили сообщениями от городских сумасшедших, охотников за вознаграждением (хоть его никто и не обещал) и просто скучающих горожан, уверенных, что их сосед – вражеский шпион. Но делать нечего, работа требовала проверки каждого поступившего сигнала, и Грэм, вздохнув, включил воспроизведение записи. Она относилась скорее к разделу «курьёзы»: очередная домохозяйка сообщала, что видела репликанта в женском туалете торгового центра «Серебряный город». По заверениям сей сознательной гражданки, «этот извращенец» подыскивал себе очередную жертву для похищения, не иначе. Отсмеявшись, Нэйв прокрутил запись повеселившимся от прослушивания коллегам, любопытства ради запросил адрес торгового центра и замер, таращась на экран. «Серебряный город» находился аккурат в районе, где произошли два подозрительных пожара. Лейтенант затаил дыхание, запросил доступ к архивам системы безопасности торгового центра и начал просматривать записи с камер наблюдения у парадного входа. Его усердие вознаградилось: на записи одна из Лорэй покидала торговый центр в сопровождении репликанта. Причём девушка не выглядела испуганной или подавленной, наоборот, весело смеялась над недовольно насупившимся спутником. – Они разделились? – удивился Карл, когда Грэм показал ему запись. – А мы ищем четверых… – Лейтенант ухватился за комлинк. – Возможно, остальные ждали их на улице, – резонно возразил Карл. – Всё равно, пусть ищут парочки, и не именно эти, а всех похожих, – настойчиво произнёс Грэм. – Дежурный? Связь с командирами групп…Новый Плимут. Космопорт
Чимбик уже не первый раз передвигался под открытым небом без брони, но никак не мог свыкнуться с этим ощущением. Репликант чувствовал себя голым и беззащитным под чужими взглядами. Но постепенно дискомфорт ослабевал и окончательно исчез, когда сержант осознал, что любопытные взгляды прохожих притягивают не его шрамы, а новая личина. И шедшая рядом девушка. Этот аспект особенно заинтересовал репликанта, и он решил при возможности подробно обсудить его с Лорэй. Например, почему взгляды многих мужчин иначе как завистливыми не назовёшь? А женщины, наоборот, смотрят зачастую враждебно, и не на сержанта, а именно на Эйнджелу? Странные они, дворняги… Несмотря на статус столичного, коспоморт Нового Плимута не отличался многолюдностью: война внесла коррективы, прервав сообщение с планетами и станциями, находящимися под контролем Консорциума. Также часть стартовых площадок мобилизовали под нужды свежесозданного Военно-Космического Флота Союза, из-за чего отправку на многие внутрисистемные рейсы перевели в другие порты планеты. Внимание сержанта привлекла компания ярко одетых молодых людей в зале ожидания первого класса, куда привела его Лорэй. Прихлёбывая из бутылок, молодые дворняги пьяно и нескладно орали песню. Один из них стоял на столе, изображая дирижера и рискуя свалиться – так его качало от выпитого. Узрев Эйнджелу, парочка парней попыталась двинуться на перехват, но одного поворота головы сержанта хватило, чтобы они отказались от своих намерений. Чимбик смерил их жёстким взглядом и, убедившись, что угроза миновала, сел рядом со спутницей. – И это – цивилизованные люди? – пробормотал себе под нос репликант. С этими словами он подтянул к себе яркий журнал, отпечатанный на самой настоящей бумаге, и попытался вникнуть в его содержание. Но как репликант ни старался, большая часть смысла ускользала от его сознания. Отдельно знакомые слова, составленные в предложения, превращались в бессмыслицу. «Высокий мир моды», «костюмы от-кутюр» заставляли мозги репликанта искрить и плавиться. Чимбик мог задать вопрос Эйнджеле, но хотел сам, опираясь на накопленный опыт, разобраться в смысле странных статей. От чтения сержанта отвлекла вошедшая в зал колоритная процессия. Возглавляли её два суровых мордоворота в красно-чёрной кожаной униформе, украшенной неимоверным количеством декоративных застёжек, молний и замков. А за ними шло нечто, что в первое мгновение Чимбик принял за андроида. Приглядевшись внимательнее, репликант сообразил, что перед ним человек, тело которого снабжено декоративными платиновыми имплантами. Что-то похожее сержант видел в одном из журналов и принял за фантазии дизайнера. Но теперь, глядя на подобное воочию, Чимбик гадал о мотивах, побудивших проделать такое со своим телом. Вживлённые в надбровные дуги платиновые пластины искусно повторяли природную форму бровей. Лишённые мочек уши украшала имплантированная в кожу платиновая вязь, зрительно удлиняющая и заостряющая уши. Платиновые импланты также поблёскивали на висках и обрамляли нижнюю челюсть мужчины. Создавалось впечатление, что человек носит элемент небывалой брони, которая в любой момент скроет лицо сверхсовременным силовым полем. Но если бы такие технологии существовали, репликанты узнали бы о них первыми. Чимбик оценил обилие прочих украшений и пришёл к выводу, что лицевые импланты всё же носили чисто декоративную функцию. На вкус сержанта, внешний вид дворняги от этого не выигрывал. Но репликант мало понимал в человеческих канонах красоты. Будучи прагматиком до мозга костей, он не мог понять смысла подобных манипуляций с телом. Лишь платиновые импланты, заменявшие ногти, могли иметь практическую пользу, если бы не их размер и форма. Длинные, выполненные в форме звериных когтей, они не годились ни для какой работы. Вообще весь вид странного человека красноречиво говорил о том, что физическим трудом он пренебрегает. Репликант попытался на глазок прикинуть вес всех браслетов, перстней, цепей и прочих побрякушек. Выходило никак не меньше десяти килограммов. Внушительная ноша для дворняги. За переносчиком богатства в почтительном отдалении шествовала группа схожих с ним людей. Форма ушей и вживлённые в них имплантаты также повторяли уши предводителя. Одежда мужчин расцветкой и покроем повторяла одеяния очевидного лидера, за исключением количества украшений. У каждого из подчинённых декоративных деталей набиралось едва ли на килограмм. Все женщины в группе носили богато украшенные оплечья с неизвестными репликанту гербом и вензелем под ним. В остальном – всё то же характерное обилие перстней, браслетов и декоративных имплантов на теле. Разнилось лишь их количество от особи к особи. Державшаяся подчёркнуто-равнодушно Эйнджела неожиданно подсела поближе к репликанту. Сержант удивлённо покосился, но от вопроса о причине столь резкой перемены поведения воздержался. – Это что за стратегические залежи драгоценных металлов? – вместо этого поинтересовался он, показывая взглядом на карнавальную процессию. – Остроухие, – с ненавистью выдохнула Эйнджела. Она смотрела в сторону, будто сам вид процессии вызывал у неё неприязнь. – Это я вижу, что остроухие. – Чимбик, порядком озадаченный реакцией девушки, теперь изучал разряженных чудиков с куда большим вниманием. – А кто они? Откуда? – Выродки с Эдема. Странно, что без рабов. – А, так вот они какие… – протянул Чимбик. – Мы изучали их строй в общих чертах, упор делался на вооружённые силы. А чего они такие… разукрашенные? – Они поклоняются богатству, – даже не сказала, а прошипела девушка. Её красивое лицо перекосилось от смеси ненависти и презрения, отчего на миг стало уродливым и отталкивающим. – Точнее, они делают вид, что поклоняются богу, но любовь их бога выражается в богатстве. Если ты беден, бог тебя не любит. А раз бог тебя не любит, тебе прямая дорога в рабы. Чимбик удивлённо отметил отчётливую злость Эйнджелы. Эта реакция вызывала у репликанта недоумение: на ту пару молодых людей, что попытались к ней пристать, девушка даже не посмотрела. – Что с вами, мисс Эйнджела? – поинтересовался он. – Просто не люблю остроухих, – не сказала, а будто сплюнула она. – Как и все нормальные люди. Репликант оглядел зал ожидания. Подавляющее большинство граждан не обращали особого внимания на процессию эдемцев. Лишь несколько человек брезгливо поджали губы и пересели в противоположный от остроухих край зала. – Никто больше так не реагирует, – заметил он. – Потому что мы в первом классе, – холодно бросила Эйнджела. Успокоилась она столь же стремительно, как и вспылила. Теперь её вид выражал лишь сдержанное недовольство, не более того. Но от репликанта она так и не отсела, что оказалось неожиданно приятно Чимбику. – Богатые люди редко отличаются сочувствием к менее удачливым собратьям. – А вы? – не удержался от вопроса репликант. Насколько он успел понять, в деньгах близнецы Лорэй нужды не испытывали. – А я эмпат, – напомнила ему Эйнджела. – Я сочувствую даже тем, кого ненавижу. – То есть вы постоянно ощущаете чужие эмоции? – заинтересовался сержант. – Или это поддаётся контролю? Есть что-то вроде функции отключения? К своему стыду, в свете навалившихся забот он не придавал особого значения этому свойству Лорэй. Оно не мешало и не помогало, а значит, не стоило внимания. До сих пор сержант воспринимал это как индивидуальную реакцию организма, вроде слабости от вида крови. Но теперь Чимбик начал понимать, что в эмпатии может заключаться ключ к пониманию Эйнджелы. И решил получить максимум информации, с прицелом использовать дар девушки в интересах выполнения поставленной задачи. – Это один из органов чувств. Ты же не можешь отключить, к примеру, слух? Перестать осязать? Сержант попытался представить, каково это – постоянно ощущать чужие эмоции. А потом – что Эйнджела чувствует, находясь рядом с ним. Наверное, ничего хорошего. А если прибавить к этому окружающую их толпу… Эмоциональный хаос. Чимбик пришёл к выводу, что эмпат постоянно должна находиться в состоянии сильнейшего стресса. Психика для того, чтобы выдержать подобное, должна быть просто стальной. – Даже не представляю, насколько это тяжело, – тихо сказал он. – Скажите… Тогда, на поляне… Мы ощутили ваши чувства? Когда я приказал Блайзу вырезать Свитари глаз. Почему вы больше так не делали? Эмпат одарила его долгим взглядом, значение которого репликант не сумел интерпретировать. – А тебе очень хочется повторения? – наконец ответила девушка. – Нет, – честно признался сержант. И неожиданно – в первую очередь для самого себя – добавил: – Простите, мэм. Брови Эйнджелы удивлённо приподнялись: – За что? – За то, что мы не умеем поступать по-человечески. Я бы хотел, чтобы мы тогда решили проблему иначе. Чувствам, которые сейчас испытывал Чимбик, в его ограниченном словарном запасе определения не нашлось. Как и понимания, что с ними делать. И это вызывало злость на самого себя. Репликант одновременно понимал всю разумность и правоту принятого решения захватить и запугать предполагаемых агентов противника и стыдился этого. Ненормальное, нездоровое противоречие. Как и не было нормальным желание извиняться за свои поступки. Правильные поступки. Но стоило Чимбику увидеть потеплевший взгляд Эйнджелы, как все сомнения исчезли. – Признать ошибку и попросить прощения… – произнесла она после паузы. – Да ты и впрямь не человек. Чимбик растерянно моргнул, не понимая, как истолковать эту фразу. Он опять сделал что-то не то или это одна из тех шуток, которыми обмениваются люди? – Люди так не делают? – осторожно уточнил сержант. – Не знаю. – Эйнджела весело прищурилась и пожала плечами. – Сама не видела, но ходят легенды… Тут уже улыбнулся и репликант. (обратно)Глава 11
Планета Новый Плимут. Космопорт – лайнер «Комета Галлея»
– Может, ты выкинешь к чёрту эту броню? – в очередной раз негромко предложила Эйнджела. – Она очень приметная, а нас ищут. Запросто могли сменить правила и начать досматривать даже пассажиров первого класса. В ответ сержант молча помотал головой. Броня была для него второй кожей, неотъемлемой частью жизни любого из репликантов. В броне они жили, в броне воевали, в броне и погибали. Идея выкинуть её казалась Чимбику даже не кощунственной, а попросту недопустимой. Как выбросить свою ногу или руку. – Всё в порядке, мэм, – успокоил её репликант. – Багаж пассажиров первого класса досматривается автоматическим сканером. У меня есть оборудование, способное его обмануть. Проблем не возникнет. – Досмотр проходим порознь, – мрачно пригрозила Лорэй репликанту. Продолжить разговор об излишне привлекающей внимание броне эмпат не стала: помешал прошедший мимо патруль – офицер в сопровождении трёх киборгов. Обычная картина для колониальных миров. Создание киборгов в своё время стало ответом на потребность колонистов компенсировать ветшание роботов, привезённых с Земли. Далеко не все колонии сохранили достаточно знаний и специалистов для развития сложной робототехники, а достаточно простые в производстве киборги стали настоящим спасением. Сражающиеся за выживание колонисты быстро пересмотрели принципы гуманизма и с преступниками не церемонились. Не хочешь добровольно работать на создание нового счастливого мира? Ничего, поработаешь принудительно. Процедура получила название «принудительной социализации». Признанных опасными или вредоносными для общества индивидуумов перерабатывали в киборгов. И уже в новом качестве недостаточно добросовестные поселенцы работали на благо молодого общества. Поначалу такие «социализированные» преступники трудились во всех отраслях: убирали улицы, работали на производствах, опасных для людей, и служили основой пехотных подразделений в армиях. Ограниченно киборги применялись и в правоохранительных органах: тяжелобронированные машины эксплуатировал спецназ, применяя их при штурмах. Срок эксплуатации киборга зависел напрямую от возраста и состояния тела приговорённого. При исчерпании ресурса органической составляющей её выкидывали, а заботливо сохранённый корпус получал нового «хозяина». С годами ситуация изменилась. Где-то в силу технической деградации, где-то по иным причинам производство киборгов сошло на нет. Массово в Союзе их производили лишь на Гефесте и Новом Плимуте – наиболее развитых планетах. Контакт с Консорциумом, давший колониям доступ к дешёвой и современной робототехнике, поставил вопрос об окончательном упразднении института «принудительной социализации» и эксплуатации киборгов. Но начавшаяся война внесла свои коррективы. Чимбик знал, что на фоне грядущих сражений в Союзе приняли решение о развёртывании новых подразделений, поскольку киборги-пехотинцы отвечали всем текущим требованиям военных. Сыграли роль солидная огневая мощь и высокая живучесть киборгов на поле боя. И главное, всё это обходилось относительно недорого и не зависело от поставок из Консорциума. Достаточно продвинутое по меркам Союза программное обеспечение позволяло киборгам продолжать выполнение задачи даже при выходе из строя «оперативных управляющих модулей» – так назывались киборги-сержанты, осуществлявшие непосредственное управление в бою. Именно они должны были стать первыми целями репликантов в случае боестолкновения. ОУМ оснащались более продвинутым программным обеспечением, более совершенными средствами защиты, связи и наблюдения, но ради этого пришлось пожертвовать вооружением и боекомплектом. При производстве ОУМ единственным критерием отбора было физическое состояние приговорённого: предпочтение отдавалось молодым и крепким людям. В отличие от репликантов киборгов не требовалось растить и обучать. Киборгу не требовались зарплата, страховка, медицинское обслуживание, отпуск и выходные, как солдатам-дворнягам. У киборга не было родни, которой полагались компенсации в случае гибели или увечья бойца. Ну а то, что интеллект киборгов уступал полноценному человеческому – не беда. Имеющегося вполне хватало для пехотинца, предназначенного к «действиям в общевойсковом бою». И теперь киборги составляли основу пехотных подразделений Союза. Репликанты слышали, что «поставки» из тюрем не могли удовлетворить потребности армии Союза в человеческом материале, так что на Гефесте и Новом Плимуте предприняли попытку организовать поточное производство киборгов с выращиванием органической основы в кувезах по технологии клонирования. Но, судя по увиденному Чимбиком биологическому материалу, даже столичных киборгов пока изготовляли из дворняг. Глядя в пустые, ничего не выражающие глаза киборга, Чимбик поморщился. – Ну у меня и родственнички, – сказал он. – Почему родственнички? – не поняла Эйнджела. – Они, как и я, по сути биороботы, – объяснил сержант. – Органическая основа и кибернетические имплантаты. Только если у нашей модели имплантаты призваны улучшить боевую эффективность в связке со снаряжением и вооружением, то у этих изменили всё – от мозга до конечностей. Вместо рук – манипуляторы с модульной компоновкой. Мозги обрезаны и напичканы электроникой. Самостоятельное мышление – минимальное. Они даже пищу принимать сами не могут. Варварство, примитивизм. Сержанта невольно передёрнуло. Киборги вызывали у него неприязнь. – Как у вас говорят? В семье не без урода, да? – попытался пошутить репликант. – У вас столько же общего, как у меня с киберманекеном вон в той витрине. – Эйнджела указала на танцующую человеческую фигуру за прозрачным стеклом фирменного магазина одежды. – У него нет эмоций. Нет души. – Душа? – переспросил Чимбик. Термин был ему знаком. Даже репликанты использовали в разговорах фразы вроде «душа ушла в пятки» или «душа вон», но сам сержант никогда не задумывался об истинном значении этого слова. – А разве душа может быть у изделия? – наконец спросил он. – Если я верно понимаю значение термина, то душа – это атрибут человека. Верующего. Потому что человек, по версии множества религиозных учений, создан Богом, и Бог наделил душой своё создание. А мы созданы людьми. Эйнджела невесело улыбнулась: – Я знаю немало людей, у которых души определённо нет. Так почему бы душе не появиться у тех, кто создан искусственно? В противовес бездушным людям. Чимбик растерянно развёл руками. – Не знаю, мэм. Вам виднее. Но на той самой душе, о которой шла речь, у него потеплело. Слова девушки оказались неожиданно приятны, и репликант задумался: может, у него и правда есть настоящая душа? Размышлений на эту тему сержанту хватило до самой посадки в шаттл. Когда объявили рейс на Вулкан, Лорэй глубоко вдохнула, унимая волнение. Вопреки обещаниям, досмотр она всё же проходила вместе с Чимбиком. Тощий мрачный человек с землистого цвета лицом так долго разглядывал их ай-ди, что милая улыбка, казалось, намертво приклеилась к лицу Эйнджелы. Обошлось. Документы успешно прошли проверку, а багаж – сканирование. К моменту взлёта шаттла, доставляющего пассажиров на лайнер на орбите планеты, Лорэй изрядно перенервничала. Едва пассажирам сообщили о выходе из атмосферы планеты и разрешили перемещения по салону, она сообщила Чимбику, что намерена смешать себе пару коктейлей для успокоения нервов. Отказавшись от предложенной стюардессой помощи, Лорэй направилась к бару. Чимбик настороженно наблюдал за ней, пока не убедился, что ни угрозы, ни возможности к побегу не наблюдается. Анализируя поведение Эйнджелы, репликант пришёл к неутешительному выводу: она просто хотела побыть подальше от него. Сержант её не винил. Даже он сам не считал себя приятной компанией. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, сержант решил заняться чтением. Опыт Блайза показал, что бессмысленное на первый взгляд занятие позволяет лучше понять гражданский мир, в котором репликанты невольно оказались. Чимбик даже выбрал книгу и уже предвкушал новые открытия, когда его грубо прервали. Сидевший в соседнем кресле молодой человек в яркой одежде развязно обратился к Чимбику: – Приятель, ты где такую красотку себе оторвал? – Хлыщ небрежно ткнул пальцем в сторону Эйнджелы. Чимбик недовольно уставился на непрошеного собеседника, соображая, что тому нужно. Затем во взгляде репликанта мелькнуло понимание, и он буркнул: – Это мой торговый представитель, сэр. И вновь уткнулся в планшет, давая понять, что разговор окончен. Увы, намёк остался без внимания – сосед оказался удивительно навязчивым. – Просто торговый представитель? – переспросил он, недоверчиво глядя на Чимбика. – Хочешь сказать, она свободна? Чимбик, не отрываясь от чтения, кивнул: – Да, сэр, мисс Гарм – свободная женщина. Репликант не понимал смысла расспросов. Может, дворнягу тоже взволновало появление эдемцев в космопорте и он хочет поговорить о проблеме рабства? Но незнакомец ещё раз оглянулся через плечо в сторону бара, обшарил взглядом Эйнджелу и небрежно поинтересовался: – Что, уже надоела? – Сэр? – недоуменно посмотрел на него репликант. – В каком плане надоела, сэр? – Ну раз она всё ещё твой торговый представитель, приятель, – панибратски подмигнул сосед, – то в профессиональном смысле устраивает. Тут репликант заподозрил, что речь идёт о тех странных отношениях между людьми, что упоминала в инструктаже Эйнджела. Но малопонятные и едва увязывающиеся друг с другом фразы не позволяли уточнить тему разговора. – Сэр, но торговый представитель – это и есть её профессия, – на всякий случай пояснил сержант. – И она мне не надоела. Мы ведём дела уже три месяца, сэр, – добавил он, припомнив легенду. К сожалению, на этом полезные воспоминания заканчивались – репликант продолжал привычно «сэркать», несмотря на совет Лорэй. – А-а-а… – понятливо протянул пижон и доверительно понизил голос: – Значит, время от времени просто устраиваешь ей проверки на служебное соответствие во время долгих командировок? – Не понимаю вас, сэр. – Удивление Чимбика перерастало в раздражение непонятными намёками собеседника. – Поясните, что вы хотите сказать фразой про проверки на служебное соответствие? Дворняга посмотрел на него так, будто впервые увидел. Оглядел варварскую одежду и, очевидно, пришёл к выводу, что нужно выбирать слова попроще и попонятнее. А также говорить простыми и короткими предложениями. – Ты с ней спишь? – прямо спросил он. Сержант убедился, что его подозревают в том гнусном принуждении, о котором рассказывала Эйнджела. – Нет, сэр. – Подлокотник жалобно хрустнул, сжатый ладонью репликанта. Чимбик представил, что это хрустит шея наглеца, и ему немного полегчало. – Мисс Гарм – только мой деловой представитель, сэр, – уже спокойно сказал он. – Только деловой представитель. И всё. Если раньше дворняга сомневался в умственных способностях соседа, то теперь явно уверился в его дремучем идиотизме. – Ты что, серьёзно? Дать работу такой цыпочке и ничего не получить взамен? Хочешь сказать, что за все три дня ты не собираешься ни разу её уложить? Человек даже не догадывался, что «дикарь» сейчас мечтает уложить его самого. Так, чтобы тот больше никогда не поднялся. – Нет, сэр. И не мешайте мне читать. Сэр. – Сержант вложил жалкие остатки вежливости в кивок собеседнику и уставился в планшет. – Не вопрос, – ухмыльнулся дворняга, – у меня появились куда более интересные планы. И он вновь бросил взгляд на Эйнджелу, как раз возвращавшуюся с двумя коктейлями. Слои разных цветов в них не перемешивались, благодаря чему напиток выглядел маленькой радугой, помещённой в стакан. Усевшись на своё место, она предложила один коктейль Чимбику. – Не желаешь попробовать? Чимбику понравился вид напитка, но репликант учуял запах алкоголя и отрицательно качнул головой: – Нет, м… Тира. Спасибо. – Он покосился на мужчину в соседнем кресле и добавил: – Охотнику нужна трезвая голова. Настаивать Эйнджела не стала, очевидно, согласная с мнением, что нетрезвый репликант может повести себя… неадекватно. Зато его сосед не стал упускать случая и лучезарно улыбнулся девушке: – А я вот не охотник и с удовольствием попробую столь чудный напиток. – Угощайтесь, – улыбнулась Эйнджела и протянула высокий стакан дворняге, чуть наклонившись при этом к сидящему между ними репликанту. – Из ваших рук, миледи, я приму хоть яд, – изменившимся голосом ответил столь раздражающий Чимбика человек и принял напиток. Его пальцы при этом будто случайно коснулись пальцев Эйнджелы, причём прямо под носом у репликанта. – Кстати, меня зовут Ланс. Ланс Таллон. А как ваше имя, несравненная? Эйнджела улыбнулась комплименту и ответила чарующим голосом: – Тира. Тира Гарм. Чимбик буквально испепелил соседа взглядом, но тот этого даже не заметил, поглощённый беседой с Эйнджелой. Сержант покосился на девушку и решил пока не вмешиваться. Как бы Чимбика ни раздражало происходящее, он рассудил, что мисс Лорэй гораздо лучше разберётся, как действовать в сложившейся ситуации. В конечном итоге, решил сержант, на большом корабле полно укромных уголков, где можно при необходимости устранить этого дворнягу. – Тира. – Тем временем Ланс, сам себе разрешивший называть девушку просто по имени, продолжал двигаться к намеченной цели. – Очень красивое имя, под стать его владелице. Скажите, оно что-то означает? Эйнджела пригубила коктейль и с явным удовольствием ответила: – Так называется водоносная лиана на Тиамат, – отдала она должное пристрастию Блайза к ботанике. – А ваше имя что-то означает? – полюбопытствовала Лорэй, одаривая Ланса заинтересованной улыбкой. Чимбик, удерживая рвущееся наружу желание удушить разодетого дворнягу, неожиданно почувствовал ещё что-то. Что-то новое и неприятное. Словно проволочное заграждение, режущее лезвиями запутавшегося в нём недотёпу. Сержант от удивления даже перестал злиться, сосредоточившись на новом ощущении. Репликант удивился ещё сильнее, когда понял, что причиной этого нового ощущения стала Эйнджела. Точнее, то, с каким удовольствием она общалась с дворнягой, минуту назад говорившим про неё мерзости. Угасшая было злость вспыхнула с новой силой. Репликант не знал, что это чувство люди называют «ревностью», но и поддаваться ему не собирался. Уткнувшись в планшет, он попытался абстрагироваться от происходящего. Получалось плохо. Совсем не получалось, если быть точным. Каждая улыбка Эйнджелы, которой она одаривала дворнягу, причиняла Чимбику почти физическую боль. Буквы расплывались перед глазами, не желая собираться в слова. Сержант мог думать лишь о том, как холодно Эйнджела говорила с ним и как весело и нежно щебетала с едва знакомым ублюдком. – Да, моя милая леди, – заливался между тем Таллон. – Это переводится с родного языка моего мира как «идти в атаку». Также этим словом названо длинное копье, которое использовали в дуэльных боях аристократы ещё на Земле. Чимбик представил, что мог бы сделать с «господином Атакующее Копьё», выпади сейчас удача остаться с ним один на один. Даже будь этот человек вооружён – неважно, древним копьём своих предков или современным автоматом, – шансов у него не было. Сержант словно в реальности увидел, как, качнув «маятник», уходит с линии огня, рывком сокращает дистанцию, обезоруживает врага и проламывает Таллону висок прикладом его же автомата. А лучше схватить за горло. Чтобы видеть ужас в глазах дворняги. Видеть, как гримаса отчаяния стирает с лица эту мерзкую самодовольную ухмылочку… К реальности сержанта вернуло нежное касание. Замерев, он скосился на свою руку и увидел, что его предплечья касаются пальцы Эйнджелы. Прикосновение было настолько приятным, что злость отступила. На какой-то миг Чимбик позволил себе всецело отдаться наслаждению этим чувством, а потом невероятным усилием воли вернулся в реальный мир. Касание словно разбудило его, напомнив об истинной цели путешествия. Сержант снова стал собой: собранным, сдержанным, целеустремлённым. Наблюдавшая за ним эмпат едва заметно кивнула, почувствовав перемену, и вернула свою руку на подлокотник кресла. К немалой досаде Чимбика. – Знаете, Тира, мне кажется, мы своими разговорами мешаем вашему начальнику. – В Таллоне вдруг проявилась тактичность, коей не наблюдалось всего несколько минут назад. – Быть может, вы составите мне компанию и по прибытии на борт мы прогуляемся по лайнеру? Нужно ведь узнать, чем можно развлечься в ближайшие дни. Взгляд у него при этом был такой, что не оставалось сомнений – со своими развлечениями он уже определился. – Мисс Гарм, у нас работа, – сухо произнёс репликант, не отрывая взгляда от планшета. Сержант убеждал себя, что его слова обусловлены лишь соображениями безопасности. Но на самом деле притихший червячок ревности никуда не делся и продолжал грызть репликанта, вынуждая срываться на всё и вся. Особенно неприятно Чимбика кололо то, что Эйнджела с этим «Атакующим Копьём» разговаривала голосом, от которого сердце сержанта заходилось бешеным стуком. С Чимбиком её голос звучал совсем иначе… – Так что в другое время, сэр, – добавил он, на секунду подняв взгляд от книги и посмотрев на ухажёра Лорэй так, словно прикидывая, как половчее избавиться от тела. – Может, чуть позже мой босс сменит гнев на милость, и мы с вами всё же выберемся на совместную прогулку, – тут же добавила Эйнджела и подмигнула заметно ободрившемуся Таллону. Этот ответ намекал на продолжение знакомства, причём с совершенно неопределёнными пока перспективами. Жесты, взгляды, тон, улыбка – весь облик Эйнджелы говорил об искренней симпатии и заинтересованности. Точно такими Лорэй были во время предыдущего перелёта, когда крутились среди пассажиров первого класса. – Буду ждать с нетерпением, – пообещал девушке довольный Таллон, откидываясь на спинку кресла и смакуя полученный коктейль. Чимбик уткнулся в планшет, но с чтением опять не сложилось. Репликант пытался осмыслить произошедшую сцену, но тонкости человеческих взаимоотношений не поддавались анализу. Часом позже шаттл причалил к лайнеру – огромному трёхкилометровому монстру, больше похожему на снабжённый двигателями район мегаполиса, чем на средство передвижения по космосу. Пассажиров встретили безупречновежливые стюарды и роботы-носильщики, которые забрали багаж и развели «источник дохода» по каютам. – Она больше, чем наш кубрик, – благоговейно прошептал Чимбик, перешагивая порог каюты вслед за Эйнджелой. Это были его первые слова после беседы с «мистером Атакующее Копье», как мысленно окрестил наглого дворнягу сержант. Вошедший следом стюард указал роботу, куда поставить багаж, и замер у двери в ожидании чаевых, чем немедленно вызвал у репликанта приступ здоровой паранойи. – Дай ему пару марок, – шепнула на ухо Чимбику пришедшая на помощь Эйнджела. – Потом объясню. Чимбик кивнул и не глядя сунул руку во внутренний карман жилета, где хранил деньги на срочные расходы, нащупал монету и сунул стюарду золотой. Тот, не изменившись в лице, вежливо поклонился, выразил надежду, что господам понравится путешествие, и покинул каюту, оставив беглецов наедине. – Я правильно сделал? – деловито поинтересовался сержант оценкой своих действий, едва дверь отсекла их временное обиталище от остального корабля. – Да, только монету надо было взять номиналом помельче… раз в десять. Видно, ты очень щедрый и удачливый охотник, – подмигнула ему заметно повеселевшая Лорэй. Она скинула туфли, села на диван, расслабленно откинулась на спинку и положила ноги на журнальный столик. Репликант же ещё раз огляделся и полез проверять своё драгоценное снаряжение, попутно задав один из интересующих его вопросов: – Мэм, закажем поесть в каюту? Репликанты ели гораздо больше, чем обычные люди их телосложения. Причиной тому были усовершенствованные тела, нуждающиеся в куда большем количестве энергии, нежели человеческие. – Ты босс. – Эйнджела с блаженным видом закинула руки за голову. – Сделаем всё, что ты пожелаешь. Чимбик вздохнул. – Вы опять за старое, мэм, – попрекнул он спутницу. – Или это шутка и я опять не понял? – Это констатация факта, – ответила девушка. – Или ты хочешь сказать, что я вольна уйти, куда пожелаю? – Нет, мэм, – вынужден был признать репликант. – Этого вы сделать не можете. – Жизнь состоит из разочарований, – с едва уловимой издёвкой уведомила его Эйнджела. После этого она потеряла к репликанту всякий интерес, сосредоточив внимание на содержимом мини-бара. На этот раз Лорэй смешала себе что-то попроще той многослойной радуги, а резкий запах, ударивший в нос репликанту, подсказал, что новый напиток на порядок крепче предыдущего. – Мэм, а вы уверены, что стоит напиваться? – предпринял осторожную попытку воззвать к рассудку Эйнджелы сержант. – В нашей ситуации нужна ясная голова. – Я оказываю себе медицинскую помощь, – ответила та, вновь усаживаясь с бокалом на диван. – Дезинфицирую душевные раны, лапуля. Подняв бокал в издевательском салюте, она сделала несколько жадных глотков, поморщилась и расслабленно откинулась на спинку дивана. – Лапуля? – удивился сержант. – Что это означает? – Поищи в словарике, – посоветовала ему девушка, делая внушительный глоток из бокала. Чимбик недовольно прищурился, но совету всё же последовал. Но то, что он прочитал, совершенно не вязалось с тоном, которым это слово произнесла Эйнджела. Репликант вспомнил, как девушка едва ли не пела, разговаривая с «Атакующим Копьём», и на душе у него стало совсем кисло. – Душевные раны, мэм? – решил не оставлять места недопониманию Чимбик. – Это вы про нашу ситуацию или про что-то другое, мэм? – Это не твоё дело, – с фальшиво-любезной улыбкой, совсем не похожей на ту, что предназначалась Лансу, ответила Лорэй. Чимбик дёрнулся, словно от пощечины, и вновь уткнулся в планшет, буркнув: – Как хотите, мэм. Воцарилась тишина: Эйнджела вдумчиво накачивалась «лекарством от душевных ран», а репликант штудировал меню местных ресторанов, не зная, что выбрать. Глаза буквально разбегались от обилия блюд и щедрых описаний их вкусовых качеств. Вдобавок Чимбика отчего-то зацепила за живое резкость Эйнджелы, и он не хотел вызывать повторения неосторожными расспросами. – Вам что-то заказывать, мэм? – наконец рискнул прервать затянувшуюся паузу репликант. – Я не голодна, – ответила та заметно более расслабленным тоном. То ли благодаря выпитому, то ли по каким-то иным причинам, но взгляд Лорэй стал чуть менее колючим. В какой-то момент в нём проступило любопытство, и Эйнджела нарушила молчание. – Слушай, лапуля, а тебя вообще с членом изготовили? – с вызовом во взгляде спросила она. – Или кукольная анатомия больше отвечает требованиям работорговцев Консорциума? Вопрос звучал откровенной издёвкой. Чимбик зло прищурился, на миг став похожим на прижавшего уши кота, а потом с удовольствием вернул Эйнджеле её же слова: – Не ваше дело, мэм. Продолжайте лечение. На миг сержанту показалось, что Лорэй понравился ответ, но определить точно он затруднялся. Возможности и способности репликантов предназначались для совершенно других мест и обстоятельств. Попытка угадать, что скрывается за маской расслабленности сидящей перед Чимбиком девушки, напоминала лотерею, которой так увлекались люди. Вдобавок сёстры меняли эти маски со скоростью и непредсказуемостью опытных оперативников СБ, переводя задачу из разряда трудновыполнимых в невозможные. – И что мне нужно сделать, чтобы ты ответил? – со странными, чарующими интонациями поинтересовалась Эйнджела, глядя ему в глаза. Сержант начал узнавать этот тон. Примерно так Лорэй разговаривали с теми мужчинами на лайнере. Схожим тоном Эйнджела говорила с Таллоном. И что-то подсказывало, что стоит захотеть, и мисс Лорэй будет так же ласкова с Чимбиком, как и с теми дворнягами. В первый момент мысль показалась репликанту соблазнительной. А почему нет? Раз она занимается сексом за плату, то чем он хуже? Не человек? Так ведь она сама, со всей очевидностью, предлагает ему свои профессиональные таланты. И деньги у него есть. Чимбик даже на миг представил, как его касается женщина. Представил её полный обожания взгляд. Представил ощущение тёплого мягкого тела, прижимающегося к нему. А потом пришла ярость. Если он согласится на подобное, то встанет в один ряд с теми, про кого сама Эйнджела отзывалась с нескрываемыми ненавистью и презрением. Да, Чимбик не был человеком. Но даже репликанту не чужды понятия гордости и чести. Сержант зло ощерился. Зрачки расширились от нахлынувшего гнева, и репликант инстинктивно подался вперёд, готовясь к броску. Не ожидавшая подобного Эйнджела вжалась в спинку дивана, расплескав содержимое бокала. Это отрезвило сержанта. – Извините. – Чимбик выпрямился. – Не хотел вас напугать. Злость угасала, а на смену ей пришло понимание: у него появился хороший шанс узнать о Лорэй немного больше. Чимбик глубоко вздохнул, окончательно успокаиваясь, затем откинулся на спинку кресла и сказал: – Хотите честного разговора, мисс Эйнджела? Хорошо. Но моё условие – честность в обмен на честность. Устраивает? Выражение испуга на лице девушки сменилось удивлением. Какое-то время она внимательно разглядывала репликанта и наконец снизошла до ответа. – Любопытные у тебя желания, солнышко. Давай так: ты отвечаешь на мой вопрос, я отвечаю на твой. Если кому-то из нас покажется, что оно того не стоит, игра прекращается. По рукам? – И без «лапуля», «солнышко» и прочего, – дополнил список условий сержант. – Начинайте, мэм. Лорэй не спешила с первым вопросом. Неторопливо подошла к бару, смешала напиток и вновь вернулась к дивану. Критически осмотрела мокрое пятно, накрыла его подушками и уселась сверху на эту гору. Чимбик терпеливо ждал повторения вопроса об устройстве репродуктивной системы репликантов, но вместо этого Лорэй спросила: – Как ты развлекаешься? – Развлекаюсь? – чувствуя себя дураком, переспросил сержант. – У нас нет развлечений, мэм. Всё наше время, от подъёма до отбоя, проходит в занятиях и работах. Кроме тех дней, когда мы стоим в нарядах или патрулируем территорию. Свободного времени нет. Если же в нашем присутствии длительное время нет необходимости, то во избежание лишних трат ресурсов нас погружают в анабиоз, мэм. За ничем не примечательными словами стоял единственный настоящий страх сержанта. Все прочие его чувства являлись генетически запрограммированным гормональным всплеском – во всяком случае, так утверждали разработчики модели «Арес». Чимбик не боялся ни огня, ни бездны космоса, ни смерти. А вот холодная тьма искусственного забвения вызывала у него чувство, близкое к ужасу. В глазах Эйнджелы на миг отразился его подавленный страх, и она сделала очередной глоток коктейля. – Детки убирают солдатиков в ящик, когда наиграются, – потрясённо прошептала она. Чимбик сделал вид, что не услышал. Так было проще: значение фразы он понял, а вот контекст – нет. Уточнять, теряя уникальную возможность задать важные вопросы, не хотелось. – Моя очередь. Откуда вы с мисс Свитари так хорошо знаете про криминальные структуры, мэм? – спросил он. Ответила Эйнджела коротко и несколько отстранённо, будто её всё ещё занимало сказанное Чимбиком. – Сталкивались по работе. Сержант ненадолго задумался, сопоставляя ответ Лорэй с собственными наблюдениями и теми оговорками, что допускали сёстры. – Это та «защита», о которой говорили те придурки, что ввалились к нам в номер? – уточнил он. – Это что, всегда так? Перед тем как ответить, Лорэй одним жадным глотком допила коктейль и уже не так грациозно поднялась с дивана. Подойдя к бару, Эйнджела смешала себе новую порцию пойла и тут же сделала глоток. – Всегда по-разному, но примерно так. Наёмники, преступники и прочий сброд – самые частые клиенты в дешёвых районах и на нижних уровнях крупных городов. На средних их тоже хватает, только выглядят они респектабельнее и зовутся иначе: предпринимателями, представителями служб безопасности, консультантами по проблемным вопросам… Лица Лорэй репликант в этот момент не видел, но голос её был… смирившимся. Так рассказывают о неизбежных неприятностях, вроде удушающей жары на улице. – Что творится на верхних, знаю только по слухам, – произнесла Эйнджела и сделала очередной глоток. Теперь настала очередь репликанта замолчать. Судя по всему, несмотря на ум, красоту и умение манипулировать мужчинами, сёстры Лорэй не понаслышке знали об угрозах, насилии и не самой привлекательной стороне гражданской жизни. Да что там, Чимбик лично внёс свою лепту… Но теперь сержант по-новому посмотрел на Лорэй. На их поведение с резкими переменами настроения. Вспомнил, как вели себя сёстры при захвате, как молча сносили побои… А затем задал себе вопрос: а не стало ли их умение очаровывать и втираться в доверие способом защиты от агрессивного окружения? Нет, на профессионалов вроде репликантов или тех же оперативников СБ такое прямолинейное обольщение не подействует… Тут сержант вспомнил Блайза и свой недавний порыв и засомневался в верности оценки. Но в любом случае против примитивов вроде тех же уличных бандитов обольщение должно работать вполне эффективно. Да и не только на них – достаточно вспомнить поведение того же «мистера Атакующее Копьё». А ведь парень явно не придурок из трущоб. – Мэм, а почему вы не обратитесь в полицию? Это разумное предложение почему-то вызвало сдавленный смешок и кривую ухмылку на лице Эйнджелы. Она вернулась на диван с вновь наполненным бокалом и закинула ногу на ногу. – По многим причинам. Первая – копам часто приплачивают, чтобы они покрывали подобные делишки. Всегда есть риск, что не нарвёшься на того, кто тебя и сдаст. Вторая – кому есть дело до нас? Побили? Значит, сама нарвалась, пошла вон, без тебя работы хватает. А если вдруг и повезёт нарваться на идейного копа, то нужно давать показания. А за это тебя грохнут друзья тех, на кого ты решишь настучать. Настала очередь репликанта молча переваривать услышанное. – Ваша очередь, мэм, – спустя какое-то время тихо сказал он. – Ты хотел заказать поесть, – буднично, будто разговор шёл о погоде, напомнила Эйнджела. Репликант кивнул и, практически не вчитываясь, ткнул в несколько пунктов электронного меню. Девушка дождалась, пока он закончит, и задала очередной вопрос: – Ты говорил, что вам десять лет и вы росли быстрее обычных людей. Расскажи, на что похоже такое детство? Как это происходит? Чимбик подпёр кулаком подбородок и, тщательно взвешивая каждое слово, начал рассказывать: – Ну нас готовили стать солдатами, мэм. С двух лет нас начали обучать базовым навыкам, с трёх мы перешли к обучению с боевым оружием, а с шести – к подготовке в условиях, максимально приближенных к боевым. В семь лет нас начали привлекать для проведения полицейских операций: подавление беспорядков, ликвидация лидеров протестных движений, принуждение к порядку. Невинные на первый взгляд формулировки полностью отражали политику корпораций по отношению к имевшим глупость подписать с ними контракт рабочим-мигрантам. Любое неповиновение жестоко каралось. «Подавление беспорядков» означало расстрел бастующих шахтёров. Ликвидация лидеров проводилась показательно, превращаясь в акты устрашения, жертвами которых становились не только сами активисты, но и их семьи. Доминион равнодушно закрывал глаза на любые нарушения закона. Землю в первую очередь интересовала производимая корпорациями продукция, и пока поставки идут бесперебойно, всем плевать, что творится на частных территориях. Собственно, Доминион и предоставил в распоряжение Консорциума батальон репликантов, созданных для нужд Сил Специальных Операций Доминиона, выделив специалистов для обслуживания живого оружия. Самим репликантам выпала незавидная участь пу́гала. Рабочие рассказывали детям про невидимок в темноте и сами жили в страхе перед безмолвными, наполненными холодной жестокостью фигурами в серо-чёрной броне. Страх порождал слухи, в которых репликанты то становились помилованными серийными убийцами, то одичавшими потомками колонистов. Кое-кто вообще намекал на договор верхушки Консорциума с дьяволом, посылающим чертей за невинными душами. Для репликантов чужой кошмар был лишь рутинным выполнением поставленных задач. Тех, ради которых их создали. А нравилось им это или нет, никого не интересовало. Руководство и Консорциума, и Доминиона волновала лишь прибыль, и искусственные солдаты стали превосходным инструментом для её получения. – Два месяца назад цикл взросления завершился, наши тела перешли с ускоренного роста на обычный ритм жизни. И как раз началась война с Союзом, мэм, – закончил рассказ Чимбик, невольно удивляясь тому, какой короткой на самом деле оказалась его жизнь. Эйнджела слушала его внимательно, на время забыв даже о выпивке. – И вам это нравится? – спросила она, когда репликант умолк. – То, как и чему вас учат? – Мэм? – Сержант вскинул голову. – Нравится? Вопрос действительно выбил его из колеи. Нравится… Чтобы это понять, нужно иметь, с чем сравнивать. Репликанты не знали другой жизни. С самого первого дня их готовили только к войне. Одиннадцать лет, с утра до ночи, Чимбик и его братья занимались лишь одним – подготовкой. – Нас не спрашивали, мэм. Никогда. Мы всегда знали, что всё правильно. Тех, кто не соответствовал стандартам – оказался медленным или проявил другие дефекты, выбраковывали и утилизировали. – Дефекты? – глухо повторила девушка, и Чимбик заметил, что бокал в её руке слегка подрагивает, будто Эйнджелу пробил озноб. – Звучит так, будто вы вещи, которые можно просто выбросить, а не люди. – Мэм, мы репликанты, – терпеливо пояснил Чимбик. – Нас изготовили для ведения боевых действий. Мы модифицированы и обучены быть максимально эффективными при выполнении боевых задач. Дефекты недопустимы. Некачественный репликант может не только погибнуть сам, но и погубить всё подразделение, мэм. – Ты хочешь сказать, – медленно, будто слова давались ей с трудом, проговорила Эйнджела, – что с вами обращаются как с имуществом, у вас в руках оружие и вы не перестреляли там всех к чёртовой матери? – А в кого нам стрелять? – изумился сержант. – Инструкторы учили нас выживать, люди из службы матобеспечения обеспечивали питанием и снаряжением, группа контроля следит за состоянием тел и отсутствием дефектных особей. Они не враги, мэм. Насчёт последних он заученно солгал – людей в белых халатах сержант ненавидел. Но ненависть к работникам Консорциума – дефект, и Чимбик не проявлял истинных чувств. Вообразить себя поднявшим оружие даже на контрольную группу репликант не мог. Под взглядом Эйнджелы сержанту вдруг стало неуютно. Появилось ощущение, что он сказал или сделал что-то не так, но что именно, понять не мог. А собеседница молчала. – Мы солдаты, мэм. Понимаете? – попытался объяснить Чимбик. – Наша задача – выполнять приказы командиров, защищать пространство Консорциума и его жителей. Стрелять мы должны во врага, мэм, а огонь по своим – дефект. – А я бы стреляла, как только представилась возможность, – неожиданно зло заявила Эйнджела. – Видимо, я дефектная, по вашим меркам. Она вновь приложилась к бокалу. Движения девушки постепенно утрачивали точность. Она плеснула немного напитка на себя, выругалась сквозь зубы и принялась оттирать одежду взятой со стола салфеткой. – Твой вопрос, – раздражённо напомнила Эйнджела, отшвыривая скомканную салфетку в сторону. Пока репликант обдумывал вопрос, стюард принёс заказ. Завершив сервировку, он замер, вежливо ожидая традиционных чаевых. Эйнджеле пришлось растормошить впавшего в задумчивость Чимбика. Получив монету, стюард величественно отвесил поклон и удалился. Сержант же кинул кошель на диван и скользнул безразличным взглядом по накрытым серебристыми термоизолирующими колпаками тарелкам и блюдам. Впервые за короткую жизнь репликант не заинтересовался едой. Он встал, подобрал с пола брошенную Эйнджелой салфетку и выкинул в утилизатор. Потом подошёл к столу и принялся накладывать на тарелку понемногу с каждого блюда. – Наш сержант Симс, когда пил, то всегда закусывал, мэм, – сказал Чимбик, возвращаясь и протягивая тарелку Эйнджеле. – Говорил, что иначе утром будет плохо. Девушка покачала головой. – Если закусывать, то нужно больше времени и выпивки, чтобы надраться. А именно в этом и заключается моя цель, сладкий. Чимбик нахмурился, но настаивать не стал. Просто поставил тарелку на журнальный столик и вернулся в своё кресло. – Я же просил обойтись без подобных слов, – напомнил он. Эйнджела с наигранно-виноватым видом развела руками. Сержант вздохнул и задал следующий вопрос: – Мисс Эйнджела, как вышло, что важная для Консорциума информация оказалась на ваших имплантатах? Судя по тому, что девушка вновь приложилась к бокалу, выбранная Чимбиком тема ей не понравилась. Сержант уже подумал, что Лорэй не ответит, но она заговорила. – Мы с сестрой работали в одном клубе, – начала она медленно, с явным усилием выговаривая слова. – Поступил вызов из люксового номера. Предоплаченный. Мы поднялись, вошли, и дверь сразу закрылась. А в нас целился из парализатора какой-то урод. При этом слове Чимбик рефлекторно отвернулся, скрывая шрам. И только потом понял, что впервые на его памяти один человек назвал «уродом» не его, а другого человека. Это было… непривычно. – Перед тем как он выстрелил, я успела заметить следы крови у него на животе, – продолжала рассказ Эйнджела. – Когда очнулись, урод лежал мёртвый, с дырой в брюхе, а импланты будто отключились. Ну и твои любимые командиры нарисовались, проверили наши импланты, а потом потащили на борт того корабля. Чимбик вздохнул. Впервые в жизни он начал сомневаться в правильности происходящего. Никогда до этого сержант сомнений не испытывал. Ни когда расстреливал забастовщиков, ни когда отрезал головы их лидерам. Даже когда по приказу руководившего операцией оперативника СБ юные репликанты забросали зажигательными гранатами подвал, где прятались члены семей восставших, Чимбик твёрдо верил в правильность своих действий. Потому что те, кто отдаёт приказ, не ошибаются. А сейчас он, вынужденно погрузившись в гражданскую жизнь, открывал для себя всё новые и новые грани этой жизни. И каждое открытие подтачивало казавшиеся незыблемыми устои, на которых покоилось мировоззрение сержанта. Он примерял полученные данные на сложившуюся ситуацию и понимал, что на самом деле можно было поступить иначе. Например, дать сёстрам Лорэй денег – и они сами, добровольно, полетели бы с оперативниками. Или нет? Чимбик мгновение поколебался, прежде чем спросить: – Скажите, мисс Эйнджела, сумма, которой мы располагаем, насколько значительна, по вашим меркам? – Пара месяцев работы, – после паузы ответила Эйнджела. Эти паузы становились всё продолжительнее, а речь девушки всё менее чёткой, так что репликант понял, что времени на вопросы осталось мало. – Если бы вам предложили эту сумму, вы согласились бы полететь на Эльдорадо добровольно, чтобы там извлекли хранящуюся у вас информацию? Чимбик заинтересованно наклонил голову, ожидая ответа. – Нет, – твёрдо, тщательно выговаривая слово, ответила Лорэй. Она выглядела одновременно расслабленной и одурманенной. Нездоровой. Репликанту не нравилось видеть её такой. – Почему? – Корпорации… – неприязненно ответила девушка. – Одной рукой дают, другой отнимают. Выкрутят из башки импланты… И будем мы со Свитари пускать слюни со спёкшимися мозгами. И платить нам не потребуется. Всем плевать, что с нами будет… Последние слова она произнесла горько и осушила бокал до дна. «Мне не плевать». Почему-то именно эти слова едва не сорвались с языка сержанта. Чимбик сомкнул челюсти и, переждав этот неожиданный порыв, сказал: – Ваш вопрос. – М-м-м… – задумчиво протянула Лорэй. – А если бы ты мог выбирать, чем бы занялся? Ещё утром сержант не смог бы даже понять вопрос, не то что дать на него ответ. Сейчас же он без запинки ответил: – Стал бы охотником на Тиамат, мэм. – Почему? – удивилась Эйнджела и вытянулась на диване, глядя на репликанта мутными сонными глазами. – Это здорово, – с жаром произнёс сержант. – Можно покидать купол, когда пожелаешь, никакого скафандра, никакого переработанного воздуха… Иди куда хочешь, дыши вволю, никто тебе не указ. Лес, небо, много воды, можно убить кого-нибудь и вкусно поесть – красота же. Что ещё надо? Ответа он не дождался. Девушка спала. Пустой бокал стоял рядом с так и не тронутой тарелкой, туфли валялись на полу, а сама Эйнджела обнимала влажную от пролитой выпивки подушку. Репликант вздохнул. Залитый алкоголем диван, с его точки зрения, мало годился для сна. Во всяком случае, для Эйнджелы. Сам репликант мог спать в любом месте и любой позе, не обращая внимания ни на сырость, ни на запахи. Бережно подняв девушку на руки, репликант на миг остановился, прислушиваясь к ощущениям. Было… приятно. И даже резкий запах алкоголя не портил впечатлений. Сержант подумал, что будет о чём рассказать Блайзу. А может, и нет. Лучше просто сохранить это в памяти, ни с кем не делясь. Аккуратно перенеся Эйнджелу в постель, он накрыл её одеялом и ненадолго задержался, залюбовавшись спящей девушкой. Сон смягчил черты лица, согнав с них гримасу недоверия и презрения. Сержант оглянулся, словно опасаясь, что кто-то увидит его постыдный поступок. Конечно же, в каюте больше никого не было. Никого, кроме него и спящей девушки… Аккуратно, чтобы не разбудить, репликант провёл пальцами по щеке Эйнджелы. Блайз был прав: кожа оказалась поразительно нежной на ощупь. Жаль, не было шёлка, чтобы сравнить… Сержант, бесшумно пятясь, вышел из комнаты, прикрыл двери и уселся в кресло – осмыслять и упорядочивать новые впечатления. (обратно)Глава 12
Планета Новый Плимут. Управление Контрразведки
– Есть! Есть контакт! – завопил младший оперативник, врываясь в кабинет. Задремавший за столом Грэм вскинулся, опрокинул на себя остывший кофе и выругался. – Что за контакт? – спросил он, пытаясь салфеткой оттереть с формы коричневые пятна. – Вот. – Оперативник выложил на стол несколько снимков. Нэйв взял один из них и озадаченно уставился на изображение тиаматского охотника. Обычный головорез из сельвы, с копной волос на голове, звериными глазами и традиционной татуировкой на лице. – И? – соизволил спросить лейтенант. – Один из репликантов! – торжественно возвестил опер. – А вот… Он показал снимок брюнетки в деловом костюме: – …одна из Лорэй. – Точно? – прищурился Грэм, не веря, что наконец-то сел на хвост беглецам. – Точно, – заверил оперативник. – Мы подумали: как можно без особых проблем спрятать лицо? В общем, пристально изучили всех мужчин с густыми бородами, татуировками и перебинтованными лицами. Особенно пристально изучали тех, кого сопровождали женщины. Вчера вечером они купили билеты. – И почему мы узнали об этом только сегодня? Оперативник немного стушевался: – Приказано было в первую очередь проверять пассажиров, вылетающих за пределы системы. Внутрисистемные рейсы не проверялись. А потом Фрэнк… Извините, второй лейтенант Гарибальди увидел рекламу внутрисистемных туристических круизов и отметил, что их пассажиров как раз почти никто не проверяет, кроме полиции и корабельной службы безопасности. Мы применили тот же алгоритм поиска, что и к внешним рейсам, ну и вот, нашли. – Когда они вылетели? – требовательным тоном спросил Нэйв. – И каким рейсом? – Вчера вечером. – Оперативник положил перед Нэйвом планшет. – Рейс номер 224—05, лайнер «Комета Галлея» компании «Плимут Стар Лайн». Два билета первым классом, двухместная каюта. – Ого! – не удержался от удивлённого восклицания лейтенант. – А деньги? – Я же говорил, что у них тут резидент. – Карл вошёл в кабинет с двумя кружками кофе. – А вторая парочка? – Пока не нашли. – Младший оперативник виновато развёл руками. – Связь с лайнером есть? – Грэм схватил комлинк. – Разумеется, – даже удивился Карл. – Просто пока сигнал дойдёт… Лучше сделаем так: мы проинструктируем персонал лайнера, а ты бери группу спецназа и седлай курьера. Перехвати их… – Монт поставил кружки на стол и принялся возиться в планшете. – Так. Вот – у Вулкана. Как раз успеешь – там суточная стоянка, туристов возят на вулканы посмотреть и прочее. – Договорились! Нэйв метнулся к шкафчику, в котором лежал его рюкзак. Азарт погони захватил молодого лейтенанта, и он уже предвкушал, как схватит свою законную добычу.Лайнер «Комета Галлея»
Чимбик просидел наедине со своими мыслями почти до самого утра. Лишь когда корабельный хронометр пробил четыре, сержант решил поспать. Разбудили его звуки невнятного мычания, будто кому-то заткнули рот, и подозрительный шорох из соседней комнаты. Сержант взметнулся с постели и, как был, в одних трусах, выскочил в зал, готовый отбивать Лорэй от банды похитителей. Увы, всё оказалось гораздо прозаичнее. Посторонних в каюте не было. Бледная, с зеленцой Эйнджела с умеренной поспешностью брела к санузлу, то и дело опираясь на стену. Когда она наконец добралась до цели путешествия, сдавленный стон сменился совершенно неаппетитными звуками желудка, по старинке справляющегося с алкогольной интоксикацией. – Вот это и подразумевал сержант Симс, когда говорил, что нужно закусывать, – наставительно произнёс сержант. Надев штаны, он высыпал пакетик детоксина в чистый стакан, залил водой из графина и отнёс «пугающей тигров» (по выражению всё того же сержанта Симса) Эйнджеле. – Мэм, выпейте, полегчает. – Сержант остановился у открытой двери туалета, обозрев девушку во всей её похмельной красе. От вечернего строгого облика не осталось и следа. Кожа Эйнджелы приобрела зеленовато-бледный, как у водоросли, цвет, под глазами залегли глубокие тени, волосы спутались и висели неопрятными прядями. А ещё от неё очень неприятно пахло. Как от сержанта Симса после очередного запоя. Репликанту не нравилось, что такое прекрасное, благоухающее создание, коим ещё вчера была Эйнджела, может вонять не хуже прожжённого сержанта-инструктора. Девушка тем временем опёрлась одной рукой на унитаз, а второй взяла протянутый стакан и поставила рядом с собой на пол. Освободившаяся рука указала сержанту в сторону зала. – И вам доброе утро, мэм… – пробормотал Чимбик, послушно оставляя Эйнджелу наедине с похмельем. Усевшись в облюбованное кресло, он включил канал новостей. Попутно репликант размышлял над непонятной тягой людей к саморазрушению. В голове Чимбика не укладывалось, как можно добровольно травить себя алкоголем и наркотиками. Какое удовольствие можно получать, теряя над собой контроль и нанося вред собственному организму? Воровато оглянувшись на дверь туалета, он открыл одну из тех бутылок, что вчера использовала при изготовлении коктейлей Эйнджела. Понюхал, брезгливо скривился и поставил на место, не рискнув даже попробовать столь отвратно пахнущую жидкость. Прошло не менее часа, прежде чем дверь в санузел открылась, явив миру отмытую и посвежевшую Лорэй. Судя по почти здоровому цвету лица, детоксин она всё же выпила. – А твой сержант Симс не говорил, что есть моменты, когда нравоучительные лекции не слишком уместны? – спросила она, плотнее укутавшись в халат. – Нет, мэм. – Репликант отвлёкся от новостей, поставив их на паузу. – Лекции он читал нам всегда, независимо от погоды и физического состояния. Вам что на завтрак заказать? Эйнджела прошагала босыми ногами по ковру, снова уселась на злополучный диван, но, едва уловив запах пролитого вчера спиртного, снова позеленела и поспешно пересела в свободное кресло. – Фруктовый сок, – решила она. – Он, по крайней мере, выходит легко. – А может, тогда винегрет? – припомнив одну из шуток сержанта Симса, елейным тоном спросил сержант. – Он и выходит легко, и выглядит эстетично. Только я не знаю, что это, – честно признался он. – Я смотрю, у тебя хорошее настроение с утра. В голосе Лорэй не слышалось прежней неприязни или яда, но причиной тому могла стать слабость после отравления. – Ты меня отнёс на кровать или я сама дошла? – спросила девушка. Из её слов репликант сделал вывод, что воспоминания о прошлом вечере частично выветрились из головы Эйнджелы. Вот только сержант не смог определиться, радует это его или печалит. – Я отнёс, мэм, – не стал отпираться он. – Диван сырой и воняет спиртным. – Спасибо, – неожиданно произнесла Эйнджела и с нескрываемым любопытством уставилась на репликанта. – А почему не раздел? – Думал, что вас это может разозлить, мэм, – признался Чимбик. – А тебе есть дело, буду ли я злиться? – заинтересовалась девушка, продолжая откровенно разглядывать собеседника. – Да, мэм, – кивнул он. И впервые в жизни соврал: – Это негативно сказывается на психологической ситуации в нашей группе, что может привести к неоправданным срывам и повлечёт провал задания. В ответ на эту тираду девушка весело хмыкнула. Судя по насмешливому виду, Эйнджела сержанту не поверила. Но, к облегчению репликанта, тему развивать не стала, а просто спросила: – Какие у нас планы на день? Чимбик озадаченно уставился на девушку. – Планы, мэм? – переспросил он. – Какие планы? Зачем? – Ну ты же не собираешься просто просидеть эти два дня в каюте? – в свою очередь изумилась Лорэй. Судя по недоумению, отчётливо написанному на лице, именно это сержант и собирался делать. – А в чём проблема, мисс Эйнджела? – Чимбик оглядел каюту, словно выискивая недостатки. – Что-то не так? Или вас раздражает запах от дивана? – Аж выворачивает, – призналась Лорэй. – Но эта проблема решается вызовом горничной. Я говорю о досуге. – Горничной, мэм? – оторопело переспросил Чимбик. – Досуге? Зачем? Эйнджела помяла пальцами лицо и устало произнесла: – Иногда я забываю, какой ты дикий… Горничная – это обслуга, которая убирает номер, пока клиенты развлекаются. А досуг – свободное время, которое обычно тратят на развлечения. – Я не дикий, мэм, – оскорбился сержант. – И я уже провожу досуг. Просто не знал определение. И показал на застывшее изображение ведущего на экране. – И убрать могу сам. Зачем кого-то вызывать? Девушка уставилась в потолок и сделала пару глубоких вдохов. – Хочешь, чтобы о тебе заговорили на борту лайнера? Станешь местной легендой. – Это почему? – тут же напрягся сержант. – Кто узнает, если мы находимся тут, без посторонних? – Потому что ты не пустишь в номер горничную и при этом оставишь его чистым, – терпеливо пояснила Эйнджела. – А зачем мне посторонние в расположении? – возмутился сержант. – Что ей тут делать? Нет. Никаких горничных! И решительно включил новости, давая понять, что разговор окончен. Наивный. – Мы летим первым классом, – явно не сочтя разговор оконченным, напомнила Эйнджела. – Если будем двое суток торчать в каюте, точно привлечём внимание. Она подошла к репликанту и встала между ним и экраном. – Разве что ты готов разыграть для персонала убедительную сцену, что мы всё это время не вылезаем из постели, – весело промурлыкала она и всё с тем же нездоровым любопытством уставилась на Чимбика. Тот вновь поставил новости на паузу и задумался. – Если это будет соответствовать нормам поведения… – Сержант поскрёб подбородок. – Возможно, так будет лучше. Объяснять, что у нас секс и потому мы не выходим. Отойдите, пожалуйста, – вы мне загораживаете экран. Эйнджела весело сощурилась, наклонилась к репликанту и заговорщически сообщила: – Ты в курсе, что не принято объяснять обслуге, что «у нас секс»? Нужно устроить достаточно достоверное зрелище… – Не вижу сложностей, – равнодушно отозвался Чимбик, вытягивая шею в попытке заглянуть за спину Эйнджеле. – Мне придётся прилюдно тебя касаться, – подмигнула та. Ухмылка на лице девушки не особенно соответствовала произносимым словам. – Я буду полуголая висеть у тебя на шее, а ты должен страстно лапать меня в ответ… И всё это на глазах у обслуги, что доставит завтрак. Справишься? Или опять устроишь шоу с укладыванием лицом в пол? – Справлюсь, – наклоняясь в другую сторону, кивнул сержант. – Пару раз отрепетируем, отработаем слаженность, обговорим нужные фразы – и всё получится. Пожалуйста, не мешайте мне проводить досуг! Отойдите! Поджав губы, Эйнджела смерила репликанта взглядом и прошествовала к бару. – Значит, буду развлекаться как могу. Поторопи доставку соков! – крикнула она Чимбику. – Если это – моё развлечение до самого вечера, нужно начать с чего-то послабее. С другой стороны… Она задумчиво покрутила в руках бутылку виски и произнесла: – Есть шанс очнуться уже к моменту прилёта. – Вы опять будете употреблять алкоголь? – напрягся сержант, вновь остановив выпуск новостей. Его поразил тот факт, что девушка, минуту назад зеленевшая от запаха спиртного, вновь собирается его пить. – О, детка, ещё как буду… – пробормотала Эйнджела, перебирая богатый арсенал бутылок. – Я запрещаю! – В голосе Чимбика лязгнул металл. – Отойдите от… Тут сержант понял, что не знает название предмета мебели, у которого обосновалась его спутница. Эта заминка свела на ноль первоначальный эффект, позволив девушке справиться с испугом. – Запрещаешь? – со смесью злости и удивления переспросила Эйнджела. – И что будешь делать? Снова бить? И тут же сама себе ответила: – А что, хорошая мысль! Потому что когда я полуголая буду разыгрывать горячую страсть к тебе перед стюардом, он как раз будет гадать о происхождении всех этих синяков на моём теле. Сделаем вид, что ты из тех, кого возбуждает насилие. Тебя ведь оно возбуждает? Последнюю фразу она произнесла с вызовом, глядя в глаза репликанту. – Нет! – почти выкрикнул задетый за живое сержант. И замолк, удивлённый собственной реакцией. – Отойдите от бутылок, – уже куда тише попросил он, пытаясь понять, почему ему не наплевать на происходящее. С каких пор его начали задевать слова этой странной девушки? По какой причине? Почему он начал беспокоиться о её состоянии? Сержант осознал, что дело не в сохранности информации в её импланте. Дело в самой Эйнджеле. «Что со мной?» – Репликант отвернулся к стене. Из глубины лакированной деревянной панели на него потерянным взглядом уставился татуированный незнакомец. «Может, я дефектный? – Незнакомец подпёр кулаком подбородок. – Или на корабле мой имплант тоже поймал вирус, вызвавший эти сбои?» Вопросы, вопросы… И ни одного ответа. Даже ненавистная сержанту контрольная группа, проводившая еженедельные осмотры репликантов, осталась далеко и не сможет провести диагностику. – Почему вы считаете, что мне доставляет удовольствие причинять боль? – спросил он. К его немалому удивлению, Эйнджела оставила бутылки в покое, подошла и осторожно присела на подлокотник его кресла. – Извини, – негромко попросила она. – Я знаю, что это не доставляет тебе удовольствие. Я помню, что в эти моменты ты равнодушен. Просто… Она закусила губу, вздохнула и вымученно улыбнулась: – Я ненавижу быть запертой в каюте. – Алкоголь помогает это перенести? – не глядя на неё, спросил репликант. – Он помогает вычеркнуть из жизни пару дней, – безразлично пожала плечами Лорэй. – И не чувствовать себя в клетке. – Тогда пойдёмте проводить досуг, – репликант вздохнул. – И горничную вызовем. Только, пожалуйста, не нужно больше алкоголя, мэм. Наградой за это нелёгкое решение стала озарившая лицо Эйнджелы счастливая улыбка. – Правда? – переспросила она. – Да, мэм. – Репликант наконец-то взглянул ей в глаза. – Что хотите. Только не надо больше себя травить. – Спасибо. – Пальцы девушки мимолётно коснулись руки сержанта, отчего у него на миг перехватило дыхание. – Ты, кажется, хотел научиться вести себя естественно среди людей, – вспорхнув с кресла, радостно заговорила Лорэй. – Это отличная возможность! Никаких патрулей, никаких копов. Я научу тебя не выделяться из толпы. Чимбик только кивнул, не в силах оторвать от неё взгляд. Улыбка девушки словно зажгла в сержанте костёр, согревающий душу. Или что там у репликантов вместо души? Эйнджела упорхнула «приводить себя в порядок», что бы это ни значило. В это время доставили завтрак, и репликант, дождавшись, когда стюард закончит сервировать стол, уже без напоминаний вручил тому чаевые. Оставшись наедине с многочисленными тарелками, Чимбик на миг «завис», разглядывая четыре различные вилки. Почему они отличаются и в чём их назначение, он не понимал. Как и наличие трёх ложек. Во время первого рейса они с Блайзом пришли к выводу, что это обусловлено антропометрическими и возрастными данными людей. Дети, подростки, женщины, старики – ввиду их достаточно скромных физических возможностей небольшие столовые приборы вполне могли предназначаться для этих групп населения. Но теперь, лично познакомившись с «демонстрацией социального статуса», сержант заподозрил, что пришёл к неверному выводу. Появление Эйнджелы отвлекло его от размышлений. Чимбик с удивлением отметил, как девушка похорошела. Она делала с собственным лицом что-то, сходное с маскировкой его шрама. Только совершенно незаметное. С лица Эйнджелы исчезли последние следы недавнего отравления, а краска на веках и губах подчёркивала её красоту. Длинное закрытое платье скрывало синяки и ссадины и придавало Эйнджеле строгий вид, тут же разбитый вдребезги жизнерадостной улыбкой девушки. – Не знаю, что за волшебный порошок ты мне дал, – весело сказала она, – но я чувствую в себе силы поесть и не выблевать завтрак. Усевшись напротив Чимбика, она наставительно подняла вверх палец: – И блевание – неприличная и совершенно неподходящая тема для разговора за столом. – Детоксин, мэм, – просветил её сержант. – Обычное средство от алкогольной интоксикации. Входит в штатную комплектацию аптечки. – М-м-м, – хихикнула она, – препараты Консорциума. Пользуются большим спросом в определённых кругах. В чём состояла шутка, сержант не понял. Очевидно, что продукция фармацевтической промышленности Консорциума, превосходящего в технологическом развитии Союз Первых, представляет ценность для жителей менее развитых миров. Он пододвинул тарелку и, поколебавшись, попросил: – Покажете, как правильно всем этим… – сержант кивнул на арсенал столовых приборов, – …работать? Их должно быть так много? Ответ Эйнджелы его ужаснул: – Бывает и больше. Тебе оно точно надо? Для легенды охотника куда лучше, если ты ошибёшься в выборе вилки. – Надо, – заупрямился репликант. – Для себя, мэм. – Ну раз так… Девушка взяла в руку трёхзубую короткую вилку: – Эта вилка называется «кокотная»… Последовавшее обучение показалось сержанту самым сложным в его жизни. К концу завтрака Чимбик всерьёз уверился, что, если бы не эйдетическая память, ему бы в жизни не удалось запомнить все приёмы, способы удержания и применения разнообразных ложек, вилок и ножей. Когда наконец урок подошёл к концу, сержант чувствовал себя так, словно не завтракал, а марш-бросок совершал. – Уф, – выдохнул сержант, осознавая, что завершился самый мучительный процесс питания в его жизни. – Вроде запомнил. Мэм, а вы сами где этому научились? – Дома, – не задумываясь ответила Эйнджела и лишь после этого осеклась и покосилась на репликанта. – В детстве мама нас с сестрой учила. – Это общее для всех гражданских воспитание? – поинтересовался Чимбик, не заметив, что зашёл на запретную территорию. Лорэй немного помедлила с ответом, потом покачала головой: – Нет, нормальные люди обходятся одной ложкой, одной вилкой и ножом. Хотя нет, некоторые едят десерт чайной ложкой. А всё это, – она кивнула на столовые приборы, – развлечение для богатых снобов и любителей выделиться среди прочих. Они чаще всего и путешествуют первым классом. Сержант добавил очередной штрих к описанию жизни сестёр. Проанализировав реакцию собеседницы, Чимбик пришёл к выводу, что тема ей не очень приятна. Он хотел перевести разговор в другое русло, но не смог подобрать подходящего предлога. Зато он нашёлся у Эйнджелы. – Во время подобныхпутешествий и развлечений обычно много треплются обо всём подряд. Хвастаются, кто что видел и знает, легко отвечают на вопросы малознакомых людей. А в круиз из столицы первым классом летит немало самых разных шишек. Уверена, если мы покрутимся среди них, то услышим много интересного о внутренней кухне Союза. Тебе, наверное, это пригодится? – Вы хотели провести досуг, – напомнил сержант. Будь рядом Блайз, он неминуемо бы раскрыл рот от удивления. Чимбик – эталон служебного рвения – вдруг отодвинул на задний план интересы Консорциума! Ради дворняги, каких он ещё полгода назад пачками ликвидировал во взбунтовавшихся рабочих городках! Эйнджелу его ответ тоже удивил. Она какое-то время молча разглядывала сержанта, будто видела впервые. А потом неуверенно улыбнулась: – Тогда как насчёт того, чтобы научить тебя отдыхать? – Я не устал, мэм! – инстинктивно ответил сержант. Усталость была недопустима. Как бы ни выматывался репликант, он обязан демонстрировать готовность продолжать действовать. Никакого намёка на слабость. Слабость – удел дефективных. А дефективных списывают. За десять лет этот постулат настолько прочно въелся в сознание Чимбика, что тело отреагировало до того, как до репликанта дошёл смысл произнесённой Эйнджелой фразы. И лишь выдав привычный ответ, Чимбик понял всю его неуместность в данной ситуации. – Только проснулся же… – сконфуженно добавил он. – Не хватает только лучезарной улыбки… – пробормотала под нос девушка. Смысла фразы репликант не понял. Какая улыбка? Зачем ему улыбаться? Но уточнить не успел: Эйнджела встала из-за стола и протянула ему руку. – Пойдём, покажу, как отдыхают люди. В этой простой на первый взгляд фразе сержанту почудился скрытый смысл, но понять его он не сумел. Чимбик мгновение смотрел на протянутую руку, соображая, что надо сделать. Поняв, что от него хотят, репликант осторожно положил ладонь на ладошку девушки и спросил, вставая: – Какая форма одежды? – Вчерашняя. Рука Эйнджелы на миг задержалась в ладони репликанта и выскользнула, оставив кожу гореть, будто от ожога. – Ты тиаматский охотник, – весело пояснила Лорэй. – Ты вообще можешь игнорировать требования этикета и моду. Надевай то, что удобно – всё равно тебя посчитают дикарём. Главное – спрячь подальше всё барахло, что может нас выдать, в сейф. Уборку номера обычно проводят, когда тот пустует. – Да, мэм, – кивнул сержант. Украдкой покосившись на ладонь, репликант полез в шкаф за рубашкой. (обратно)Глава 13
Система «Новый Плимут». Борт лайнера «Комета Галлея»
Толпа развлекающихся пассажиров ошеломила репликанта. До сих пор сержант постоянно был собран на какой-то конкретной задаче, позволявшей отсекать всё лишнее. Он воспринимал людей как цели, как детали окружения и при этом находился в стороне от бурлящей жизни. Но теперь, когда задачей стал этот самый загадочный «отдых», Чимбику стало не по себе. Репликанту казалось, что все взгляды направлены на него и каждый смешок, каждая долетающая до его ушей фраза касаются именно его поведения и внешности. Вдобавок обострился дискомфорт, вызванный отсутствием брони. Чимбик настолько сроднился с её тяжестью и возможностями, что ощущал себя полуслепым и беззащитным. Мир вдруг стал враждебным и опасным. Никто не прикрывал спину, никто не делился информацией. Чимбик остался один. Безжалостный хищник на глазах превращался в затравленного зверя. Сержант нервничал, вертел головой, опасаясь пропустить угрозу, и неосознанно выбирал самые безлюдные места. Помогла ему Эйнджела. Она увела репликанта в кафе на втором уровне галереи. Сверху открывался неплохой вид на праздных гуляк, а спину Чимбика прикрывала надёжная переборка, декорированная цветочным орнаментом. Посреди людского моря он снова был в стороне. И не один. Эйнджела устроилась рядом. Странно, но именно её близость окончательно успокоила сержанта. Когда девушка приближала губы к его уху, чтобы прокомментировать что-то из увиденного, Чимбик замирал, боясь неосторожным движением вновь вызвать её страх и разрушить странную близость. Лорэй же безжалостно обличала всё, увиденное Чимбиком. Оказывалось, что в гражданской жизни едва ли не каждое простое событие имело по меньшей мере один скрытый смысл. Её объяснения были полны пугающей откровенности и ядовитого цинизма, для разнообразия направленного не на Чимбика, а на окружающих. Вряд ли кто-то из пассажиров первого класса при взгляде на улыбающуюся Эйнджелу, шепчущую что-то на ухо своему спутнику, мог представить, с какой жестокостью она препарирует их образ жизни и незаметные неопытному глазу привычки. А Чимбик то и дело ловил себя на том, что прикосновения этой женщины и тихий шёпот у самого уха стягивают на себя всё его внимание. Репликанту приходилось прикладывать усилия, чтобы уловить суть очередного комментария, вместо того чтобы просто раствориться в звучании женского голоса. Несмотря на все изъяны, обличённые безжалостной Эйнджелой, сержант никак не мог отделаться от навязчивой мысли, что не отказался бы так пожить. И дело не в изобилии и хорошей пище, которой он отдавал должное при каждом удобном случае, а в бесконечных возможностях стать кем угодно. Он и его братья были лучше, умнее и сильнее большинства тех, кого Чимбик видел. Сержант никак не мог отделаться от мысли, что репликанты распорядились бы всем этим с большим толком. Без ненужных скрытых смыслов, пыли в глаза и ложных слов. Они бы достигли… Чего могли или хотели достичь его братья, Чимбик не знал. Но был уверен, что уж они бы распорядились временем и ресурсами с куда большим толком. Если бы только у них появился шанс… Проводив взглядом тучного мужчину, которого сопровождали сразу две ослепительные красотки, сержант задал неожиданный вопрос: – Мэм, простите, а в чём смысл вашей профессии? Ну… Он замялся, стараясь наиболее корректно сформулировать мысль. – Я вижу состоятельных – если правильно понимаю – людей, у которых много денег и власти, недостатка женщин не наблюдаю… Зачем куртизанки, мэм? Что им мешает жениться? Вопрос Эйнджелу не смутил. Она лишь пожала плечами, привычным уже движением приблизила губы к уху репликанта: – Кому что. У кого-то нет времени на серьёзные отношения. Много нервной работы, постоянные разъезды и большие деньги – плохое сочетание. Нет времени узнать друг друга получше, много желающих получить мужа ради его денег. Чимбик честно пытался вникнуть в смысл сказанного, но недостаток опыта не позволял осознать всё в полном объёме. Знания репликанта в области института брака ограничивались лишь инструкциями и методичками. В них сообщалось о сильной эмоциональной связи между членами семьи. При подавлении бунтов репликанты использовали этот фактор для достижения максимального эффекта психологического воздействия на противника. – С куртизанками всё просто, – продолжала негромко говорить Эйнджела, касаясь плечом плеча сержанта. – Ты платишь, они приходят и уходят, когда тебе удобно. Никаких претензий, никаких капризов, никаких обид, никаких сложностей. Чистое удовольствие. Звучало просто и в достаточной мере ясно. Сержант – как и любой репликант – имел базовые знания о рыночных отношениях и понимал принцип «оплата услуг». Но тогда вставал вопрос: если подобные услуги являются нормой, то почему существует оскорбительный термин «шлюха», которым обозначают представителей данной профессии? Чимбик не заметил, как перевёл взгляд с толпы на лицо Эйнджелы. Просто в какой-то момент понял, что сидит, молча уставившись в её глаза. – Прошу прощения, мэм, – смущённо пробормотал он, отворачиваясь. – Задумался… Чтобы хоть чем-то отвлечься, он схватил со стола чашку и поднёс к губам. Чашка оказалась пустой, причём сержант не мог вспомнить, когда её выпил. Хвалёная эйдетическая память дала сбой. Досадливо крякнув, репликант вернул чашку на стол, выученным у девушки жестом подозвал официанта и, пока тот торопился к клиенту, спросил: – Мисс Эйнджела, если услуга представителей вашей профессии является нормой, то почему тогда постоянно всплывает термин «шлюха»? – О-о-о, милый, – со странной улыбкой ответила ему Лорэй. – Для этого необходим экскурс в историю. Ты знаешь, что проституцию называют древнейшей профессией? – Нет, мэм, – признался сержант, проникаясь уважением к столь древнему и почётному ремеслу. – История не входила в наше обучение. Получается, что оскорбления вызваны завистью к высокому статусу? В ответ на это предположение Эйнджела оглушительно расхохоталась, вызвав удивлённые взгляды окружающих. – Ты неподражаем, – аккуратно утерев выступившие от смеха слёзы, выдохнула девушка. – Зависть к статусу… Нет, милый, шлюха – это оскорбление, обозначающее того, кто продаёт себя за деньги. Причём, помимо очевидного значения, есть и другое. Любой, кто идёт против своих убеждений, гордости или чести ради платы, шлюха. – Не понимаю, – признал поражение репликант. – Если пользоваться услугами – норма, то почему тогда оскорбляют того, кто их оказывает? Если же это аморально, то зачем тогда пользоваться? А воспользовавшись – оскорблять? Простите, мисс Эйнджела, я совсем запутался… Либо я что-то упустил, либо люди… лгут? Но зачем? – Людям нравится думать, что дурны не их желания, а те, кто их исполняет, – пожала плечами Эйнджела и перемешала соломинкой остатки коктейля в бокале. – Им так проще. Сержант попытался как-то увязать услышанное в логическую цепочку, но потерпел крах. – Не понимаю, – наконец признал поражение репликант. – Почти ничего не понимаю. Это бессмысленно. Ведь от этого у них ничего не изменится. У действия должны быть цель и смысл. А тут их нет. Или я опять что-то не так понял? – Не ты один, – неожиданно утешила его Эйнджела. – Мир вообще странное, противоречивое, безумное и несправедливое место. Понимать его нужно ровно настолько, чтобы выжить. Слова прозвучали пугающе-цинично из уст молодой красивой женщины, которой следовало радоваться жизни. – Знаете, мисс Эйнджела, – после долгой паузы произнёс сержант. – Чем больше вы рассказываете про этот мир, тем меньше он мне нравится. Здесь кругом ложь и бессмыслица. От мрачных мыслей сержанта отвлёк голос, радостно провозгласивший: – Мисс Гарм! Какая встреча! Сержант вскинулся и рукой попытался закрыть Эйнджелу, вспоминая все крепкие выражения, подхваченные у инструкторов. Расслабился, дефектный, перестал ситуацию контролировать… По возвращении загонят на тестирование и спишут к чёрту. Если вообще возвращение состоится с той частотой промашек, которые он стал допускать в последнее время. Мысли о дефектности выдуло напрочь, стоило увидеть, кому принадлежал голос: господин Атакующее Копьё во всей красе стоял, сияя улыбкой. Несмотря на демонстрируемое дворнягой дружелюбие, у сержанта зачесались кулаки – так захотелось подойти и двинуть по этой самодовольной роже. Чтобы только зубы веером разлетелись. – Господин Таллон, – выпрямившись, кивнул Чимбик. – Добрый день, сэр. Репликант схватил чашку, чтобы занять руки – так велико было желание убить этого человека. Причина этой ненависти ускользала от понимания Чимбика. Ведь если подумать – что Ланс сделал? Ничего. Начал человеческий обряд ухаживания, или как там у дворняг это правильно называется. А судя по тому, как говорила с ним мисс Лорэй, Атакующее Копьё ей интересен. Наверное, она считает его красивым. Не то что искусственного урода с отметиной на роже. Поднявшееся было настроение вновь рухнуло куда-то к нижним палубам лайнера. Репликант бросил быстрый взгляд на Эйнджелу и с горечью увидел расцветающую на лице девушки улыбку. – Ланс! – нежно проворковала она, вызывая зубовный скрежет у Чимбика. – Рада видеть вас в добром здравии. Развлекаетесь или заняты делами? – Решил немного развеяться. – Ланс холодно-вежливо кивнул репликанту и без спроса занял свободный стул. – Вы, я вижу, тоже решили не сидеть в номере? Вежливый вопрос предназначался Чимбику, но взгляд Таллона не отрывался от девушки. – Да, мисс Гарм любезно согласилась вывести меня в свет, – неохотно произнёс Чимбик, как нельзя кстати вспомнив услышанную от Блайза фразу. – Я больше к лесам привычен, – ничуть не соврав, добавил он. – Какие у вас планы на день? – поинтересовался Ланс у них обоих, но смотрел по-прежнему только на Эйнджелу, вполне прозрачно обозначив круг своих интересов. Учитывая вчерашнее заявление «охотника», что видов на помощницу тот не имеет, никто не мог бы его за это укорить. Лорэй бросила быстрый взгляд на спутника и едва заметно пожала плечами. – Неопределённые, – призналась она. – Мне бы хотелось познакомиться с другими пассажирами, возможно, найти новых деловых партнёров для бизнеса. Иногда мне кажется, что если просто летать из конца в конец Союза первым классом, то этого вполне достаточно, чтобы бизнес пошёл в гору. Говорила она так естественно, что репликант на мгновение даже забыл о том, что её «работа» – это всего лишь игра, легенда, придуманная накануне. Чимбик не мог определиться, радует или огорчает его умение Эйнджелы столь виртуозно лгать. Помимо воли, в душе вновь зародились чёрные подозрения об истинной профессии мисс Лорэй. – Вы позволите составить вам компанию? Я знаю немало влиятельных персон как на борту, так и на Вулкане, – между тем принялся развивать наступление Ланс, тут же углядевший шанс. – Смею надеяться, что моя компания не отяготит вас и даже в чём-то окажется полезной, – с намёком произнёс он. Лорэй сделала вид, что всерьёз обдумывает предложение. – Если вы пообещаете рассказать, чем занимаетесь, и введёте меня в круг своих знакомых, – наконец ответила она изнывающему Таллону, – то мой босс не сочтёт, что я просто трачу время впустую на красивого мужчину. И, быть может, благословит на деловую встречу. «Красивый мужчина» засиял от её слов так, что Чимбик затосковал по светофильтрам родной брони. Репликант слушал их разговор, сохраняя на лице каменную неподвижность, хотя внутри у него словно что-то оборвалось. Сержант прекрасно понимал, что на самом деле у него ничего нет и не может быть ничего общего с Эйнджелой. Что они вместе лишь по стечению обстоятельств и это «вместе» означает лишь совместное путешествие к цели. Лорэй – нормальный человек, который желает жить своей жизнью. Ей нравится отдых в толпе, нравится пить коктейли, нравятся ухаживания этого… Атакующего Копья. И всё это у неё отбирает он – Чимбик. – Отдыхайте, мисс Гарм, – словно со стороны услышал он свой голос. – У нас ещё два дня до Вулкана. Господин Таллон, прошу прощения, но я дам мисс Гарм некоторые инструкции, если всё же представится привлекательный вариант по работе. – Разумеется. – Обрадованный Ланс встал из-за столика и вежливо отошёл в сторонку, изучая кондитерскую витрину. – Вам понадобятся деньги на отдых, мисс Эйнджела. – Чимбик под столом передал ей кошелёк с предназначенными «на проведение досуга» монетами. – Ты здоров? – Голос Эйнджелы звучал ошарашенно, но на лице при этом застыла милая улыбка. – Что происходит? Сержант хотел придумать правдоподобную ложь, а потом подумал – зачем? Она эмпат. И самое главное: ложь поставит его на один уровень с теми, кого Эйнджела так презирает. Да, Лорэй и без этого считает его почти что врагом. Но хотя бы тут можно остаться чистым. – Потому, что я хочу порадовать вас, мэм, – глядя ей в глаза, признался репликант. – Вы хотели отдохнуть. Пару секунд Эйнджела испытующе смотрела ему в глаза, затем взяла под столом кошелёк и тихо сказала: – Спасибо. Одолжи мне комм. На таких прогулках принято обмениваться номерами. Будет странно, если у меня не окажется коммуникатора. Чимбик молча вложил прибор ей в ладонь. – Я могу отправить сообщение Ри? – Разумеется, – удивился такому вопросу сержант. – Она же ваша сестра. Вы, должно быть, скучаете по ней, мэм. Девушка кивнула, благодарно улыбнулась, выпорхнула из-за стола и подошла к своему кавалеру. Репликант стиснул зубы и проводил её взглядом. В груди Чимбика разверзся космический холод. Будто его снова запихнули в ненавистную криокамеру, но не погрузили в сон, а заставили смотреть на жизнь, что проходит мимо. Он наблюдал, как Таллон с улыбкой поцеловал руку Эйнджелы, а затем оба пропали в яркой праздничной толпе. Сержант уныло огляделся, пытаясь понять, что делать дальше. Мир вокруг, и до этого не особенно приятный, теперь и вовсе казался омерзительным. Одновременно хотелось выть, рычать и убить кого-нибудь за то, что жизнь устроена так, а не иначе. Не желая испытывать судьбу, сержант вернулся в каюту. Включил новости, заказал обед и принялся ждать возвращения Лорэй, стараясь побороть новое и непонятное для него чувство. Чувство ревности. В попытке справиться с наваждением сержант представил, что он неисправный пистолет, и, закрыв глаза, принялся разбирать себя по винтикам, тщательно обдумывая и анализируя каждую деталь в поисках неполадки. Толку не было: проблемы Чимбика явно лежали за пределами того, что можно обнаружить с помощью ручного диагноста и отвёртки. Каждый раз, когда казалось, что проблема устранена, Чимбик вспоминал предназначенную Атакующему Копью улыбку Эйнджелы, и всё начиналось заново. Особенную боль доставляла мысль о том, что произойдёт, когда Эйнджела и её ухажер останутся наедине. Сержант вскочил, содрал через голову рубашку и приступил к отработке приёмов рукопашного боя, представляя, что бьёт в ненавистное лицо Таллона. Удары следовали один за другим, репликант выкладывался, словно в настоящем бою, доводя себя до изнеможения. Упав от усталости, он лежал несколько секунд, а потом вставал, и всё начиналось заново. Но навязчивые мысли не уходили. Тогда сержант встал перед переборкой и принялся бить в неё, ссаживая кулаки в кровь. В реальность его выдернул писк дверного замка. Репликант рывком обернулся, впервые за всю жизнь надеясь, что его обнаружили враги. Это решило бы все проблемы. И плевать на поставленную задачу. Но врагов не было. На пороге стояла Эйнджела с небольшим свёртком в руке. Она ошарашенно смотрела на перекошенного от ярости Чимбика, на его окровавленные кулаки и словно прислушивалась к чему-то. – Мэм? – удивлённо-недоверчивым тоном произнёс сержант. – Я не думал, что вы вернётесь так скоро. – Я помешала чему-то? – осторожно спросила девушка. – Мне уйти? – Нет! – едва не закричал сержант. Его захлестнуло новое, ещё более странное чувство. Но времени на анализ не было: Чимбик опасался, что Эйнджела сейчас развернётся и вновь уйдёт. К другому. – Я… занимался, мэм. – Сержант сцепил руки за спиной и отставил ногу. – Прошу прощения. Я не хотел вас напугать, мэм. Всё ещё поглядывая на репликанта, Эйнджела переступила порог и заперла за собой дверь. Из свёртка она вынула весёленькую цветастую коробку, поставила её на стол и неуверенно улыбнулась сержанту: – Ты, кажется, любишь сладкое. Мне попались отличные пирожные. Купила для тебя. Чимбик едва не сел на пол от удивления. Впервые в его короткой жизни кто-то сделал ему… Да, наверное, это и был подарок. Следовало что-то сказать, отблагодарить, но сержант стоял и молча пялился на коробку. – Для меня? Чимбик медленно подошёл к столу, опустился на корточки и зачарованно уставился на подарок. Яркая упаковка не несла никакой смысловой нагрузки, но отчего-то смотреть на неё было приятно. А запах, что доносился до чуткого носа репликанта, подсказывал, что Эйнджела угадала с выбором. Пахло до одурения вкусно. Репликант протянул к коробке руку. С ладони скатилась капля крови и звонко шлёпнулась на лакированную поверхность. Чимбик раздосадованно шикнул и, схватив салфетку, принялся оттирать столешницу. Рассаженные костяшки его не волновали: с раннего возраста репликанты не обращали внимания на такие мелочи. Боль была постоянным спутником жизней искусственных солдат. – Давай помогу, – предложила Эйнджела. – У тебя была аптечка, я помню. – Поможете? – недоумённо переспросил сержант. Перехватив взгляд девушки, он миг таращился на ссадины, а потом рассмеялся: – Не стоит, мэм. Это пустяк. – Ну так и обработать их вроде недолго, – обезоруживающе улыбнулась Эйнджела. – Заодно объяснишь мне, как это делается. – Зачем тратить препараты на это? – изумился Чимбик. – Нам даже в детстве такие царапины не лечили. – Будем считать, что я не хочу, чтобы ты заляпал пирожные кровью, – предложила девушка. – Или что мне интересно научиться пользоваться аптечкой. Последний довод был самым весомым. Чимбик вскочил и поспешил к спрятанному в шкафу рюкзаку. – Вот, мэм. Вернувшись, он протянул девушке чёрно-серую коробочку с красным крестом. Размерами прибор едва превосходил пачку сигарет. В другой руке репликант держал подсумок, также помеченный медицинской эмблемой. – Это – автодоктор, мэм, – подняв коробочку, объяснил репликант. – Он диагностирует повреждение или болезнь и вводит необходимые препараты. Если препарата нет в картридже или травма превышает его возможности, автодоктор начинает инструктировать пользователя. Например, вот ссадина. Нужно взять автодоктор и приложить его к ране сканирующей поверхностью. Это чёрная полоса внизу, мэм. Эйнджела взяла явно незнакомый прибор, с любопытством рассматривала пару секунд, а затем приложила к ране так, как сказал репликант. – Незначительное повреждение кожного покрова кистей рук, – сообщил прибор приятным женским голосом. – Возьмите в медицинском подсумке тюбик дезинфицирующего средства и тюбик синтеплоти. Над прибором возникло голографическое изображение нужных предметов. – Промойте рану дезинфицирующим средством. Нанесите на рану синтеплоть, – продолжал автодоктор. – Впечатляет, – призналась Лорэй и нерешительно протянула руку к подсумку. Сержант ободряюще кивнул, и девушка углубилась в поиск требуемых препаратов. – И с пулевым ранением оно так может? Эйнджела наконец отыскала дезинфицирующее средство, и они прошли в ванную. – В зависимости от степени тяжести, мэм. – Чимбик, подчиняясь жесту Эйнджелы, протянул руку. – В конечности и касательные – да, – продолжал он, держа руку над раковиной и глядя, как девушка неумело, но старательно обрабатывает ссадины. – Что-то серьёзное – нет. Максимум – ввести ряд препаратов и поставить диагноз. Или вколоть «Берсеркер». – Судя по названию, это какой-то стимулятор? – Так точно, мэм, – кивнул сержант. – Применяется в исключительных ситуациях, так как в большинстве случаев приводит к летальному исходу. Даже репликантов. Но под его действием даже умирающий способен встать и продолжить выполнение поставленной задачи. При этих словах взгляд Эйнджелы наполнился жалостью. Взяв тюбик синтеплоти, она выдавила немного массы телесного цвета на ссадину, размазала и завороженно смотрела, как она срастается с кожей, запирая рану. А Чимбик стоял, не в силах шелохнуться. Пальцы девушки обжигали и одновременно дарили блаженство. Этому феномену не было объяснения, но репликант и не стремился его искать. Он наслаждался моментом. – Мэм, – когда Эйнджела принялась за вторую руку, спросил репликант. – А почему вы вернулись так рано? Я думал, вам понравился отдых с господином Лансом. – С этим самовлюблённым индюком? – хмыкнула она и, заметив непонимание в глазах Чимбика, пояснила: – Индюк – это такая птица. Раздувает перья, задирает голову, но годится только в качестве обеда. – Но… – Сержант замялся, подыскивая нужные слова. – Мэм, я же видел, что вам нравится его общество. Ещё в шаттле, когда вы угощали его… Той штукой, которую смешивали. – Коктейлем, – подсказала Эйнджела и, к разочарованию сержанта, отпустила его руку. Самая приятная в жизни репликанта медпомощь была оказана, и препараты вернулись в подсумок. Вернувшись в гостиную, девушка взяла коробку с пирожными и протянула Чимбику. – Ешь. Глядя на улыбающуюся Эйнджелу, сержант с непонятным ему самому трепетом открыл коробку и уставился на аппетитные пирожные. Поколебавшись, вынул одно и надкусил под весёлым взглядом Лорэй. То была самая вкусная еда, которую Чимбик пробовал в жизни. И дело было не в мастерстве кондитера. – Спасибо, – доев пирожное и облизав пальцы, сказал репликант. – Очень вкусно. Хотите? Эйнджела улыбнулась шире и кивнула: – Если только немного. Она выбрала кремовый конус, откусила вершину и протянула остальное репликанту: – Попробуй. Тот осторожно принял угощение из её рук и сунул надкушенное пирожное в рот. Почему-то оно показалось Чимбику даже вкуснее предыдущего. – Вы так и не ответили на мой вопрос, – напомнил сержант, достав из коробки последнее пирожное. – Почему вы согласились провести время с мистером Лансом, если считаете его… индюком? Поколебавшись, Чимбик протянул пирожное девушке, и та, к его молчаливому восторгу, откусила кусочек, коснувшись губами пальцев репликанта. От этого прикосновения по телу сержанта прошла горячая волна, и он поспешил скрыть смущение поеданием десерта. – Я всего лишь играла роль Тиры Гарм, – пояснила Эйнджела. – Молодой девушки с провинциальной планеты было бы лестно внимание такого кавалера. А мы должны выглядеть достоверно. Её слова одновременно обрадовали и опечалили Чимбика. – А я надеялся сделать вам приятное, мэм, – вздохнул он. – Ты и сделал, – тепло улыбнулась Эйнджела. – Ты меня отпустил. Для меня ещё никто ничего подобного не делал. – Если бы я мог, мэм, – внезапно признался Чимбик, – я бы отпустил вас с мисс Свитари по-настоящему. Совсем. От того, как в этот момент смотрела на него Эйнджела, репликанту хотелось… Он не понимал, чего именно. Всего и сразу. Прыгать, бежать, драться хоть со всем миром, орать во всё горло, прыгнуть со скалы в бушующее море… – Ты можешь, – тихо сказала она и ласково коснулась пальцами плеча репликанта. – Никто в Консорциуме не знает, что мы выжили на Гефесте. Никто не будет искать. Ни нас, ни тебя, ни твоего брата. Можно просто улететь и затеряться на какой-нибудь планете. – Нет, мэм. – Чимбик ответил даже раньше, чем успел обдумать слова Эйнджелы. Да и о чём тут думать? Выполнение поставленной задачи – основа существования репликанта, а не повод для лишних размышлений. Сержант знал это с момента создания. – Задание должно быть выполнено, – отчеканил он. – Любой ценой. Это мой долг, мисс Эйнджела. Я знаю: вы ненавидите меня. Но поступить иначе не могу. Сержант молча уставился в пол. Он ненавидел погибших оперативников, из-за которых оказался в такой ситуации, ненавидел создателей, но сильнее всего ненавидел себя. – Ты не виноват. – Эйнджела осторожно положила руку ему на плечо. – Я тебя не виню. От её слов холодный ком в груди репликанта растаял, а в сознании воцарился покой. Зачем-то кивнув, девушка убрала руку с плеча Чимбика, отодвинулась и с видимым удовольствием сняла с ног туфли на очень высоком каблуке. – Спасибо, что разрешил отправить сообщение Ри, – сказала Эйнджела. – Когда придёт ответ, даже если среди ночи, скажи мне, хорошо? И протянула Чимбику коммуникатор. – Да, мэм. Я понимаю, что вы чувствуете. – Сержант сунул комм в карман. Проблема скорости передачи сигнала сохранилась с момента первых космических путешествий. Если передачу сигнала меж звёзд удалось частично решить с появлением Врат, то внутри системы скорость передачи сообщений так и оставалась чуть выше миллиарда километров в час. – Скучаешь по брату? – сочувственно спросила Лорэй. Она забралась на диван с ногами, подтянула колени к груди и оперлась на них подбородком. – Да, мэм. Блайз… последний из тех, с кем мы выросли, мэм. – Последний? – тихо повторила Эйнджела. – Мне казалось, вас много. Сотни. – Нет, мэм, – качнул головой сержант. – Самые близкие – это те, с кем мы растём. Группа в шесть репликантов, две боевые тройки. Остальные тоже наши братья. Но внутри группы отношения… Простите за неуместное сравнение, но как у вас с мисс Свитари, мэм. Эйнджела не обиделась. – Это называется семья, – подсказала она. – Что с ними случилось? – Вышли из строя, мэм, – ровно отозвался сержант, – получив фатальные повреждения. – Не говори так, – помолчав какое-то время, тихо попросила Эйнджела. – Вышли из строя… Как будто речь идёт о поломанном коммуникаторе. Это же твоя семья… – Иные формулировки запрещены, мэм. И в бланке рапорта указаны только установленные термины. На миг он запнулся, ощутив смутно знакомое воздействие. Вновь чужие чувства, но теперь тихие, мягкие, печальные. Смесь горечи и скорби – отражение его собственных чувств. Это походило на прикосновение к чужой душе. Значило ли это, что в нём есть чего коснуться?.. – Плевать на запреты, – голос Эйнджелы дрожал. – Как их звали? Чимбик замер. Имена репликантов были их единственным достоянием, и назвать их кому-то, не входящему в семью, оказалось очень сложно. Знать имена могли лишь свои. Человек не мог быть своим, но то, что Чимбик чувствовал… То, что открыла ему Эйнджела сейчас… Она понимала. Не была одной из них, но понимала. Сержант посмотрел на девушку, вздохнул и принял решение. – Гепард, Скай, Вольт и Дрон. На миг Чимбик почувствовал тёплую волну нежности, но эмпатический контакт оборвался, не дав насладиться моментом. – На планете, откуда я родом, – негромко сказала Эйнджела, – верят, что после смерти тела душа вновь рождается на одной из планет. Снова живёт, учится чему-то, совершенствуется и вновь умирает. И так раз за разом до тех пор, пока не будет готова двигаться дальше. Сержант хотел ответить, что у репликантов нет душ, но передумал. Какого чёрта? Почему не верить, что погибшие братья вернутся? От этой мысли Чимбику стало легче. – Спасибо, мэм, – искренне поблагодарил он. Девушка ответила ему грустной улыбкой. Потом покосилась в сторону двери и уверенно произнесла: – Кто-то пришёл. Репликант молниеносно, словно большой кот, перетёк из одного положения в другое, приготовившись к прыжку. Пискнул дверной интерком, на экране появилось изображение стюарда с тележкой. – Господин Сингх, госпожа Гарм, – раздался его вежливый голос. – Ваш заказ. Стюард говорил с забавным, неизвестным сержанту акцентом, произнося «о» как «а», и «и» как «ы». Репликант расслабился и протянул руку к пульту, чтобы открыть дверь. – Гаспадын Сынгх… – внезапно хихикнул он. – Обязательно Блайзу расскажу. Когда за стюардом закрылась дверь, репликант посмотрел на стол и от души порадовался, что его психика гораздо устойчивее к стрессам, нежели человеческая. В противном случае у него начал бы дёргаться глаз от вида разнокалиберных столовых приборов, в безукоризненном порядке разложенных у тарелок. – Знаете, мисс Эйнджела, – грустно глядя на всё это сияющее полированным серебром великолепие, сказал он. – Иногда мне кажется, что все эти сложности с едой потому, что у людей слишком много свободного времени. – Это ты ещё никогда не заполнял бланки и декларации, – своеобразно утешила его девушка. – Что в твоём положении хорошо – никакой налоговой отчётности. – Даже не хочу это пробовать! – в притворном ужасе воскликнул репликант. И тут же замолчал, сосредоточенно нахмурясь. Такое поведение было для него внове, и Чимбик всерьёз заподозрил у себя сбой. – Мэм, – осторожно спросил он, – вам моё поведение не кажется… странным? – Сейчас или вообще? – Начиная с утра, мэм, – уточнил сержант временной отрезок. – А что считать нормой? – весело прищурилась Эйнджела. – Норма, знаешь ли, у каждого своя. С чем сравнивать? С тобой вчерашним или с людьми? – Мной вчерашним, мэм, – не разделяя её веселья, отозвался сержант. – Ну, – Лорэй коснулась украшенным цветной эмалью ногтем губ, – ты не угрожаешь мне, не убил сегодня ни одного человека… Она весело покосилась на напряжённого Чимбика и совершенно серьёзно произнесла: – У всех бывают неудачные дни. Ешь. Сержант с сомнением покосился на девушку, но решил всё же отложить анализ на потом, когда соберёт больше информации о нормах гражданской жизни и сможет сопоставить со своим поведением. Ведя сражение с ложкой, Чимбик вспомнил, что хотел спросить. – Мэм. – Репликант взглянул на Эйнджелу. – Ваша эмпатия. Какой у неё радиус действия и преграды из какого материала являются для неё непреодолимыми? – В среднем – метров десять, – буднично ответила девушка, накладывая на тарелку скромную порцию жаркого. – А если вдруг отыщешь неодолимую преграду для моей эмпатии, скажи. Я построю себе дом из этого волшебного вещества. – Так плохо? – сочувственно поинтересовался сержант. – Не могу представить, как это – ощущать чужие эмоции и не иметь возможности от них оградиться. – Примерно как пытаться выспаться посреди орущей толпы, – пожала плечами Эйнджела и приступила к еде, ясно дав понять, что не хочет развивать тему. – Мэм. – Сержант вспомнил ещё одну её фразу, которая не давала теперь ему покоя. – Вы сказали, что вас никто ещё никогда не отпускал. Что это значит, мэм? Девушка как-то очень долго и тщательно пережёвывала пищу, прежде чем дать ответ: – Долго объяснять. Просто человеческая идиома. Ешь, обед остывает. Сержант понял, что опять вступил на одно из тех минных полей условностей, которыми так любят окружать себя люди. – Извините, мэм, – вздохнул он и вернулся к войне со столовыми приборами. Какое-то время Эйнджела наблюдала за ним, один раз указала на неверное использование ножа и, наконец, сжалилась. – Ты освоился даже лучше, чем требуется выходцу с Тиамат. Не мучай себя, ешь нормально. И, неожиданно для репликанта, отложила в сторону вилку, ухватила кусочек мяса пальцами и отправила в рот. – Но… – растерялся сержант. – А как же правила, мэм? Но вилку с удовольствием отложил. – К чёрту правила, – провозгласила Эйнджела и подняла стакан с соком в шутливом салюте. Впервые в жизни предложение послать к чёрту правила вызвало у сержанта восторг и полное понимание. (обратно)Глава 14
Планета Новый Плимут. Столица, ресторан «Первопроходец»
Ресторан «Первопроходец» славился на весь Новый Плимут. Не столько кухней – хотя здесь она была выше всяких похвал, – сколько обществом, что собиралось под его крышей. Поход в «Первопроходец» являлся своего рода визитной карточкой, первым шагом на пути в клуб самых богатых и влиятельных людей Союза. Очередь на столик расписывалась на много месяцев вперёд, по совершенно заоблачным ценам. Но о каких деньгах может идти речь, когда цель – нечто гораздо большее? Войти в клуб, стать одним из тех, кто вершит судьбы мира! Это стоит любых трат. Но были и те счастливчики, для кого обед в «Первопроходце» давно стал обыденностью. Заехать перекусить в своём личном кабинете ресторана для них казалось такой же обыденностью, как для рядового клерка – забежать в фастфуд. Трое таких счастливцев сидели в одном из кабинетов. Несмотря на тарелки с заказом и графин с баснословно дорогим вином на столе, вид у них был крайне озабоченный. – Я пригласил вас сюда, чтобы обсудить одну нашу проблему, – произнёс господин в деловом костюме. – Да уж понятно, что не винишком угостить, – хмыкнул второй, одеждой и поведением больше смахивающий на преуспевающего фермера или лесоруба, нежели на мультимиллионера. – Что за проблема? – спросил третий, облачённый в генеральский мундир. Вместо ответа первый господин извлёк из внутреннего кармана крошечный голопроектор и положил на стол. Возникло изображение двух девушек, похожих друг на друга как две капли воды. – Так это ж девки, про которых на каждом углу талдычат! – удивился «лесоруб». Военный же наклонился вперёд и сосредоточенно засопел, изучая изображение. – Не видел их никогда, – наконец сказал он, откинувшись на спинку стула. – И почему это НАША… – он выделил слово «наша», – …проблема, а не твоя лично? – Потому что мы все в одной лодке, – холодно заметил хозяин кабинета. – Это раз. И самое главное – эти девицы слишком много знают. Это два. – Вот даже как, – задумчиво пробормотал «лесоруб». – И насколько? – На высшую меру для нас всех. – При этих словах военный невольно вздрогнул. Хозяин кабинета обвёл собеседников взглядом и, удостоверившись, что необходимый эффект достигнут, продолжил: – Я был уверен, что они сдохли около года назад. Сглупил – поверил на слово и успокоился. Каюсь – моя вина. Потому все расходы беру на себя. От вас требуется лишь небольшая помощь – некоторые связи. – А ты уверен, что это именно они? – уточнил военный. – Времени прошло немало. Мог и обознаться. – Нет, – отрезал хозяин кабинета. – Это они. Ты забыл, что у меня абсолютная память на лица и имена? Военный кивнул. «Лесоруб», раскуривая трубку, издал звук согласия и продолжил занятие, словно не происходило ничего важного. – Это они, никаких сомнений. – Что известно? – перешёл к делу военный. – Их дело ведёт контрразведка. «Лесоруб» закашлялся, поперхнувшись дымом, военный молча вперился взглядом в хозяина кабинета. – Убедились, что я не нагнетаю? – Хозяин кабинета сложил руки на груди, разглядывая собеседников прищуренными глазами. – Да уж… – прокашлявшись, выдавил «лесоруб». – Обратись сам знаешь к кому. – Военный не разменивался на лишние слова. – Он решает такие вопросы. – Он в длительной командировке, – скривился хозяин кабинета. – Без понятия куда, но связи с ним нет. И перед отъездом ОН выразил надежду, что мы не вляпаемся в какое-то дерьмо за время его отсутствия. – Да уж… – протянул военный. – Он не обрадуется. – Мы и сами в состоянии решить проблему, – не согласился хозяин кабинета. – Я заглянул к главному редактору «Недели»… Военный презрительно скривился и пробормотал про писак, которые за медяк мать родную продадут. – Да, – не стал спорить с очевидным хозяин кабинета. – Именно это их свойство особенно полезно. Если направлено в нужную сторону, разумеется. Итак, главный падальщик тут же рассказал, что информацию по Лорэй получал от некоего лейтенанта Грэма Нэйва. А мой… хороший знакомый с базы флота сообщил, что этот самый лейтенант внезапно заполучил в своё распоряжение корвет, отряд спецназа и вылетел в сторону Вулкана. – Это уже хорошо. – На лице военного отразилось облегчение. – У меня есть там надёжный человек, который сможет решить вопрос радикально. Или они нужны тебе живыми? – Нет, – отрубил хозяин кабинета. – Только их головы. На этот раз не хочу верить на слово.Система «Новый Плимут». Борт лайнера «Комета Галлея»
К радости Чимбика, Эйнджела не стала вновь тащить его из каюты, а предложила другой способ отдыха – просмотр фильма. Выбранная ею картина относилась к жанру «криминальная комедия» и, по словам девушки, должна была «в доступной форме донести азы жизни по ту сторону закона». Сержант охотно согласился. Следующие четверть часа репликант находился на вершине блаженства: обедал, сидя рядом с Эйнджелой, и старательно вникал в происходящее на экране. К счастью, девушка давала доходчивые пояснения каждый раз, когда кто-то из персонажей фильма произносил нечто, сержанту непонятное. – А что плохого в массаже стоп? – в очередной раз спросил Чимбик. – Почему криминальный босс выкинул в окно подчинённого? Что тот сделал плохого, массируя ноги жене босса? – В каждой культуре существует своё понимание приличий. Как правило, прикосновение к женщине, не связанное с разумной необходимостью, считается ухаживанием. Демонстрирует желание сблизиться. И вызывает ревность. Но есть миры, где совершенно нормальным считается секс с несколькими партнёрами одновременно. В культуре этого мафиози прикосновение считается признаком интереса к его женщине. Помимо ревности, такое поведение расценивается как неуважение к мафиози лично. Покушение на его лидерство. – Сложно, – вынес вердикт сержант. – А в вашей культуре, мисс Эйнджела? – А в моей массаж стоп вызывает острое чувство благодарности. – Она весело поболтала в воздухе босыми ногами. – Потому что вашими стараниями у меня только новые туфли. Девичьи ножки зависли над коленями репликанта и замерли, будто Эйнджела спрашивала разрешение на подобную вольность. Сержант бережно взял в ладонь маленькую ступню и на всякий случай уточнил: – А не будет ли это неприличным, мэм? – Да ладно! – рассмеялась Эйнджела, расслабленно вытягивая ноги на коленях сержанта. – Ты меня похищал, избивал, раздевал, а теперь задумался о приличиях? – Мои действия… – завёл было привычную пластинку репликант, но его безапелляционно прервала Лорэй: – …в прошлом. А ноги у меня болят здесь и сейчас. Она выразительно пошевелила стопами, напоминая о делах насущных. Чимбик неумело улыбнулся. А потом накрыл её ступню своими жёсткими пальцами и принялся осторожно массировать, забыв про происходящее на экране. В отличие от большинства знакомых Чимбику людей, Эйнджела ничего не имела против прикосновений репликанта. Больше того, Лорэй открыто ими наслаждалась, и ей, похоже, было совершенно наплевать, что кое-кто считал ошибочным даже сравнивать репликантов, продукт военной промышленности, с людьми. Она просто нежилась от прикосновений и рассеянно улыбалась Чимбику время от времени. За этим занятием сержант не заметил, как закончился фильм. Лишь когда заиграла музыка и на экране возникли финальные титры, Чимбик сконфуженно признался: – Что-то я всё пропустил, мэм… – Не скажу, что я особенно огорчилась, – довольно потянулась девушка, и репликант смущённо отвёл взгляд, чтобы не таращиться. – Кстати, о зрелищах… Она высвободила ступни, встала с дивана и прошлась по каюте. – Меня тут Ланс приглашал на голоспектакль, – произнесла она, и сердце репликанта замерло, а затем ухнуло в район живота. – Представляешь, тут есть голозал! С детства в таком не бывала… На Тиамат технологий Консорциума почти нет. Чимбик ясно понял значение термина «воздушный замок». Это та конструкция, элементыкоторой сейчас посыпались ему на голову. – Ну… Идите, мэм, – голос сержанта звучал, как сквозь вокодер: сухо, безэмоционально и безжизненно. Чимбик хотел съязвить, напомнив, как девушка сравнивала Таллона с птицей-индюком, но понимал, что это просто жалко. Скорее даже ничтожно. Потому, чтобы сохранить хоть какие-то остатки достоинства и самоуважения, репликант натянул на лицо маску каменного спокойствия, напрочь упустив из вида тот факт, что имеет дело с эмпатом. Эйнджела обернулась, сложила руки на груди и притворно-недовольно произнесла: – Не поняла, ты меня конвоируешь или как? Я уже отказала этому индюку, сославшись на то, что обещала вывести «босса» на культурное мероприятие. Чтобы приобщить к цивилизации. Я приличная девушка, не превращай меня в лгунью! И для пущего эффекта топнула босой ножкой. Сержант недоверчиво уставился на Эйнджелу, подозревая очередной подвох. – Что вы хотите сказать, мэм? – спросил он, не решаясь поверить в услышанное. – Что мне будет очень приятно, если ты составишь мне компанию, – просто ответила Лорэй. Сияние лица Ланса Таллона несколькими часами ранее в сравнении с лицом репликанта сейчас было, как красный карлик рядом со сверхновой. Как Эйнджела не получила загар, осталось тайной. – Рубашку надену! – Репликант вскочил на ноги. – Нет. Сначала душ приму. И едва ли не бегом припустил в ванную под смеющимся взглядом Эйнджелы.– Не понимаю я этих аристократов, – говорил Чимбик четыре часа спустя, выходя из театра в сопровождении Лорэй. – Их вражда бессмысленна. Предок одних когда-то давно оскорбительно высказался про предка другой семьи. Допустим, это начало вражду. Но почему вражду продолжили потомки? Зачем? Джульетта выпила препарат, который погрузил её в сон. Сон от смерти отличить легко. Даже если её родители поддались эмоциям – там должен был присутствовать врач. Неужели он не смог определить её состояние? Ромео. Тоже – простите, мисс Эйнджела, – дурак. Не провёл осмотр, произнёс много бесполезных слов вместо вменяемых действий. В итоге – два «холодных» без всякого смысла. Мне только Меркуцио понравился. Он на Блайза похож. На последних словах сержант смутился и покосился на Эйнджелу. Вдруг её возмутило сравнение героя «великой трагедии», как значилось на афише, с репликантом. – Да, сходство с Блайзом есть, – развеселилась девушка, и уголки губ Чимбика едва заметно приподнялись. – Понимаешь, милый, – в очередной раз взялась за объяснения Эйнджела, приблизив губы к самому уху репликанта. Это так ему нравилось, что он готов был просить разъяснений по любому поводу. – Если бы всё решала логика, то большая часть искусства прекратила бы существование. Искусство призвано трогать души. Рассудочный разум не способен его воспринять. Скажи, ты всегда поступаешь исключительно целесообразно и логично? – Да, – кивнул сержант. – Нельзя поддаваться эмоциям. Нужно всегда мыслить логически, искать оптимальный выход из сложившейся ситуации. Он искоса взглянул на спутницу и с огорчением подумал, что такой подход далеко не всегда самый приятный. – А вот и лжёшь, – весело зацокала языком Лорэй. – Исходя из сложившейся ситуации, у тебя нет ровно никаких оснований оставаться верным… – Она умолкла, очевидно, не решаясь вот так, среди толпы чужаков, поминать Консорциум. – В общем, ты понял, о ком я. Рассудочно было бы сделать им ручкой и строить свою жизнь так, как ты считаешь нужным для себя. Но ты остаёшься верен им, и это совершеннейшая глупость, на мой взгляд. Тут она лукаво прищурилась и добавила: – Но именно о такого рода глупостях принято слагать песни и рассказывать легенды. – В чём глупость, мэм? – опешил сержант. – Что я делаю неправильно? – Я не говорила «неправильно», – поправила его улыбающаяся Эйнджела. – Я говорила «нелогично». Логично и правильно – зачастую далёкие друг от друга понятия. – Хорошо, мэм. В чём нелогичность моих действий? Эйнджела мягко увлекла его за собой в сторону коридора, ведущего к обзорной палубе. Чимбик, выросший на военной базе, расположенной на необитаемом планетоиде, воспринимал космический пейзаж как нечто само собой разумеющееся. Но, познав красоту рассвета, он начал понимать людей, с благоговением и восторгом смотрящих на буйство красок Вселенной. В отличие от большинства зевак, взгляд Эйнджелы не наполнился восхищением небывалым пейзажем. Она провела репликанта до одной из свободных голокабинок. – Желаете наслаждаться видами или предпочитаете уединение? – спросил вежливый мужской голос. «Комета Галлея», спущенная со стапелей меньше года назад, была гордостью своей компании. Лайнер оснастили по последнему слову техники, закупленной у Консорциума. Именно небывалые по меркам Союза технологии обуславливали куда более высокие, по сравнению с прочими круизами, цены на билеты. – Уединение, – выбрала Эйнджела. – Активирован режим голопроекции, – отозвалась система. Корабль исчез. Репликант и девушка словно падали в открытый космос – компьютер проецировал в кабинку пространства за бортом. Сержант кисло огляделся. Подобные виды надоели ему до ломоты в скулах. Без малого десять лет, с перерывами на учения и операции, мир Чимбика состоял из «психологически комфортных» светлых тонов военной базы, серых переборок десантных шаттлов да такого вида над головой. А сейчас у него появилась возможность любоваться самым красивым видом в его личной Вселенной – Эйнджелой. И совершенно не хотелось тратить эту возможность на какой-то космос. Репликант подождал, пока девушка усядется, и тоже пристроился на противоположном краю дивана, с трудом сдерживая желание сесть ближе и ощущать тепло её тела. – Итак, в чём нелогичность моих действий? – повторил он вопрос. – Во-первых, скажи, что ты получаешь от… – Лорэй всё ещё избегала прямо говорить о Консорциуме и обошлась заменой, – …работодателя за службу? – Всё необходимое, мэм, – без запинки ответил репликант. – Меня обеспечивают всем необходимым для бесперебойного и эффективного функционирования. – Рабов тоже снабжают всем необходимым, – провела безжалостную аналогию Эйнджела. – И они тоже не вправе распоряжаться своими жизнями так, как им вздумается. И чем ты отличаешься от раба, Чимбик? – Тем, что я не человек, мисс Эйнджела, – ответит тот. – Я создан Консорциумом. – А чем ты так отличаешься от человека? Взгляд Эйнджелы, казалось, проникал куда-то глубоко, ища что-то. Может, душу? – Помимо того, что я уже называл? Многим, мэм. Моралью, чувствами, эмоциями. – Я без труда найду дюжину человек с отличными друг от друга моралью, чувствами и эмоциями, – парировала девушка, переведя взгляд на величественный космический пейзаж. – И все они считаются людьми. – Не в этом дело, мэм, – мотнул головой сержант. – Всё, что вы чувствуете, переживаете – настоящее. У меня – только генетически запрограммированные гормональные всплески. Если быть честным, я не уверен, что сейчас у меня нет сбоя. – А для меня твои эмоции неотличимы от человеческих… Чимбик криво ухмыльнулся. – Чем больше я узнаю людей, тем меньше хочу на них походить, – признался он. – Люди бывают разными, – пожала плечами Эйнджела и заглянула в глаза репликанта. – Я тоже человек. Я так тебе противна? – Нет, мэм, – честно признался сержант. – Вы… Не могу сформулировать. Он уставился в голографическое пространство, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. – Я никогда не сожалел о том, что делаю. – Слова репликанта звучали осторожно, словно шаги на минном поле. – Но сейчас… Мне жаль, что всё так получилось. Неприятно вспоминать о позавчерашнем дне, хотя все мои действия кажутся верными. Прошу прощения, не могу изложить так, чтобы вам было понятно, мэм. Ему показалось, что Эйнджела поняла. Во всяком случае, она грустно улыбнулась, вновь отвела взгляд и тихо сказала: – Все мы делаем не то, что хотим… – Мэм? – вскинулся сержант. – Я вас опять огорчил? – Дело не в тебе. – Девушка успокаивающе положила руку на плечо репликанту. Чимбик посмотрел на её ладошку и еле сдержал вздох. Всё скоро закончится. Эйнджела передаст в СБ информацию, а Чимбик… Кто знает? Может, опять заткнут на Эгиду, может, отправят воевать. А может, прогонят через тестовые задания и спишут. Сейчас это казалось лучшим выходом. – Мир так устроен, – продолжила Лорэй. – У каждого свой рабский ошейник. – У нас нет ошейников, мэм. – Сержант говорил, стараясь не шевелиться. – Только импланты. – Они заставляют тебя подчиняться? Взорвутся, если ты ослушаешься? Причинят боль? – Нет, мэм, – изумился такому предположению репликант. – Я только сказал, что у нас нет ошейников в составе оборудования и снаряжения. – Значит, ты волен уйти и стать охотником на Тиамат, как хотел? – Нет, мэм. Я должен доставить вас и мисс Свитари на Эльдорадо. – Вот видишь, – печально произнесла девушка, – степень своей несвободы? У тебя есть оружие. Есть деньги. Ты даже можешь управлять самым быстрым звездолётом в галактике, но всё равно прочно сидишь на поводке у хозяев. На тебе нет цепей, но ты не свободен. Твой ошейник вот тут, – девушка на миг коснулась пальцами виска репликанта, – и он настолько прочен, что даже с оружием и кораблём ты не сможешь сбежать. У раба есть ошейник, который он ненавидит, есть клетка, из которой мечтает выйти. А у тебя нет и этого. Нет осознания собственной несвободы, понимания собственной рабской участи. Она виновато и печально улыбнулась репликанту, как бы говоря, что не хотела для него подобной судьбы. Сержант задумался. – Нет, мэм, – наконец сказал он. – Может, в чём-то вы и правы. Но это – мой мир, и другого я не знаю. Та жизнь, что я вижу сейчас… Она мне неприятна, мэм. Здесь лишь ложь и притворство. А мои братья не лгут. И, как бы то ни было, я их не предам и не брошу. Мы вместе жили, росли, учились – вместе и погибнем. Или выживем, тут уж как повезёт. Во взгляде девушки репликанту почудилась искорка теплоты. – Это и есть одна из тех нелогичностей, о которых рассказывают в песнях и представлениях вроде сегодняшнего. – Не бросать своих? – уточнил сержант. – Одна из них, – согласно склонила голову Лорэй. – Список подобных людских глупостей довольно велик, а потому и сюжеты произведений искусства весьма разнообразны. Но, если подумать, сводятся всегда примерно к одному и тому же. Пьесы, баллады, романы, легенды, сказки и песни большинства народов с самых разных планет рассказывают одни и те же сюжеты на разные лады. – Я ни одной не знаю, – признался Чимбик. – Только строевые… Песни, в смысле. Мимолётное удивление на лице Эйнджелы сменилось предвкушением: – Мне кажется, я знаю, как мы проведём остаток этого вечера… – Как? – с забавной смесью жадного любопытства и опасения спросил Чимбик. Эйнджела только загадочно подмигнула репликанту, активировала терминал на столе и углубилась в изучение карты магазинов лайнера. После нескольких поисковых запросов она победно улыбнулась и неожиданно спросила сержанта: – Сделаешь мне небольшой подарок? – Конечно! Репликант искренне обрадовался возможности сделать для Эйнджелы хоть что-то приятное и одновременно сожалел, что не додумался до идеи подарка самостоятельно. – Тогда пойдём со мной, выберем подходящий. – Девушка улыбнулась ему и взяла под руку. Чимбик, нахмурясь, осторожно высвободился. – Мэм, не надо так. – Тебе неприятно? – Вы так брали господина Таллона, мэм. А потом выяснилось, что он индюк. Или я опять не так истолковал? Весёлый смех Эйнджелы подтвердил догадку репликанта – он снова чего-то не понял. – Это традиционный для большинства культур жест, – отсмеявшись, пояснила Лорэй. – Берёт начало с тех времён, когда дамы носили длинные неудобные платья, весившие как иное военное обмундирование. И чтобы перемещаться и не падать, они держались за руку кавалера. Одежда с тех времён стала удобнее, но традиция поддерживать даму на прогулках осталась. Репликант внимательно уставился ей в глаза. – Вы меня сейчас не разыгрываете, мэм? Но руку всё же предложил. – Найди статью в энциклопедии, если не веришь мне, – предложила девушка. – Или вспомни, как прогуливались многие пассажиры. – Помню, мэм. И ваши комментарии про них – тоже, – уточнил репликант. Голограмма погасла, выпустив их в гуляющую толпу. Сержант привычно огляделся, выискивая угрозу, и с изумлением обнаружил, что накрывает своей ладонью ладонь Эйнджелы. Жестом странным, неосознанным, практически инстинктивным. Но среди своих инстинктов и рефлексов Чимбик не мог отыскать ничего похожего. И если его эмоции лишь суррогат, генетически запрограммированные гормональные всплески, то кто и зачем заложил в его модель подобное? Или это сбой? Ответа не было. Зато были необъяснимые радость от прикосновения и ощущение тепла. Спокойного и умиротворяющего тепла костра в холодную ночь, как на занятиях по выживанию. Репликант шёл, увлекаемый спутницей, и украдкой посматривал на девушку. Сержант вдруг подумал, что было бы здорово, если бы командование приняло решение оставить Эйнджелу со Свитари на Эгиде и поручило им с Блайзом охрану девушек. Несмотря на то что репликант не был знаком с понятием «мечта», она у него появилась. (обратно)
Глава 15
Система «Новый Плимут». Корвет «Буревестник», Военно-Космический Флот Союза Первых
Нэйв, сидя в выделенном ему закутке, претенциозно именуемом «каютой», раз, наверное, в десятый изучал те скудные данные, что имелись у Союза по репликантам. Слухи о новых, безжалостных солдатах Консорциума, возникающих из ниоткуда и исчезающих в никуда, достигли разведки Союза три года назад. Поначалу сочли, что это новое спецподразделение карателей, оснащённое лучше линейных частей. Затем появились съемки с мест, где корпораты задействовали новый спецназ. Контраст с привычными действиями карательных «полицейских» батальонов Консорциума был разительный. Спецназовцы действовали, словно роботы – с хирургической точностью и математическим расчётом. Они не отвлекались на гражданских, не ошибались в выборе места для нанесения удара и не оставляли после себя никого, способного оказать сопротивление. И никто из агентов Союза ни разу не увидел ни одного из этих солдат. Словно призраки, они появлялись из ниоткуда и уходили в никуда после устроенной бойни. Все их действия укладывались в холодную, безжалостную логику войны в видении Консорциума. Войны, которой не знали в Союзе. Войны, где потери гражданского населения не учитывались. Кто эти люди, где проходили подготовку, чем оснащены и вооружены, долгое время оставалось тайной для Генерального Штаба Союза. Все старания заснять хотя бы одного спецназовца или момент высадки или ухода отряда закончились полным провалом. Даже сделанная с огромным риском для жизни агента короткая запись атаки спецназовцев на баррикаду бунтовщиков ничего не дала. Ни один солдат не попал в кадр – только погибающие или в панике бегущие рабочие. Не увенчались успехом и попытки найти спецназовцев среди отдыхающих вояк Консорциума. Ни в барах, ни в борделях, ни в других местах проведения досуга ни один спецназовец не засветился. Единственное, что удалось нарыть агентам, – байки про неких полулюдей, полуживотных, выведенных где-то на секретной базе и натасканных на убийство. Естественно, воспринимать этот бред всерьёз никто не собирался. А затем произошла неудачная высадка экспедиционного корпуса Союза на планету Хель, принадлежавшую Консорциуму. Там впервые и произошла первая и пока что единственная встреча с репликантами. Впечатления от неё у выживших в той резне остались самые страшные. Фототропный камуфляж искусственных солдат превращал их в невидимок – жутких и беспощадных, наносящих удары из ниоткуда. Репликанты казались практически неуязвимыми – удалось заполучить лишь несколько тел разной степени сохранности. Именно их изучение привело к выводу, что загадочные бойцы корпораций – не люди, а продукты генной инженерии, недоступной учёным Союза. Оставалось лишь надеяться, что таких тварей у Консорциума немного. Грэм выключил планшет, посмотрел на висевший на переборке хронометр и поспешил в кают-компанию, временно превращённую в зал для инструктажа. Бойцы спецназа ждали его, уже полностью экипированные и вооружённые. Нэйв вышел в центр помещения и начал: – Через полчаса мы будем на точке рандеву с лайнером «Комета Галлея». Наша цель – захват двух лиц. Первая… Лейтенант нажал на клавишу пульта. Рядом с ним появилась голограмма одной из сестёр Лорэй. – Это мисс Лорэй, – объяснил Грэм. – Её необходимо взять живой и максимально целой. В случае сопротивления с её стороны – применять нелетальные средства либо открывать огонь по конечностям. Но сопротивление с её стороны маловероятно: предположительно, мисс Лорэй… работает в сфере эскорта. Посыпались шуточки на тему Лорэй, её работы и вероятной причины задержания. – Цель вторая… – появилось изображение охотника с Тиамат. – Репликант Консорциума. Веселье как ножом отрезало. Слухи про выведенных Консорциумом монстров разлетелись по всем силовым структурам Союза сразу после сражения на Хель. Но никто из бойцов отряда не мог сказать, насколько они соответствовали истине. У страха глаза велики, и выбравшиеся из той мясорубки зачастую наделяли врага едва ли не мистическими способностями. И вот теперь спецназовцам предстояло самим убедиться в достоверности бродящих по армии и флоту баек. – Его желательно взять живым. – Грэм обвёл вверенных ему людей взглядом. – Но… Если будет сопротивление – не рискуйте. Помните: перед вами – нелюдь.Система «Новый Плимут». Борт лайнера «Комета Галлея»
Целью их короткого путешествия оказался не магазин одежды и даже не бутик с ювелирными украшениями, как подумал сперва Чимбик. Эйнджела привела его в магазин, полный непонятных предметов. Металлические и деревянные трубы, какие-то ящики с натянутыми вдоль одной из плоскостей рядами проволоки, костяные рога… Сержант недоумённо озирался, пытаясь понять назначение этих вещей, пока его взгляд не наткнулся на знакомый предмет. «Мандолина», – вспомнил он название. Музыкальный инструмент, на котором играл один из эпизодических персонажей в спектакле. Репликант пришёл к выводу, что остальные предметы в магазине также имеют отношение к музыке. Осталось узнать, какое отношение к ним имеет Эйнджела. В отличие от него, Лорэй ориентировалась во всём многообразии достаточно уверенно. Внимание она уделяла в основном инструментам со струнами и вскоре остановила выбор на чём-то отдалённо схожем с мандолиной. Только у этого оказалось два грифа и двадцать восемь струн. А ещё узор, сходный с теми, что носил на лице Чимбик. Инструмент притягивал взгляд репликанта, даже не издавая ни единого звука. Пальцы Эйнджелы легонько коснулись струн нижнего ряда. Тихие печальные звуки наполняли деревянный корпус, заставляя того резонировать и придавать звучанию новые оттенки. – Этот. – Девушка подняла взгляд на Чимбика, ожидая его решения по поводу покупки. Репликант кивнул и, с трудом оторвав взгляд от инструмента, жестом подозвал продавца. – Вы будете на нём играть, мэм? Это, пожалуй, был один из самых глупых вопросов, заданных Чимбиком за всю его сознательную жизнь, но и удержаться от него сержант не смог. – Нет, я его сломаю и разведу посреди каюты уютный костерок, – фыркнула в ответ Лорэй. – Конечно, я буду на нём играть. Чимбик кивнул, бесстрастно глядя на инструмент, но в душе он уже сгорал от любопытства, нетерпения и непривычного ожидания чего-то хорошего. Кажется, дворняги называли это словом «предвкушение». – А где вы научились играть на этом инструменте, мэм? – спросил он. Девушка любовно погладила инструмент по корпусу. – В некоторых семьях детей обучают не только правильно вести себя за столом, но и многим другим бесполезным навыкам, милый. Но с завелем я подружилась на Тиамат. Эйнджела вновь взяла сержанта под руку, и на этот раз жест не вызвал у него протеста. – Вечер будет долгим, – пообещала ему девушка и посоветовала: – С твоим аппетитом лучше сразу заказать ужин. По возвращении в каюту сержант зачарованно наблюдал, как Эйнджела настраивает завель. Девушка сбросила туфли и устроилась на диване, умостив нижний гриф завеля на согнутой ноге. Холёные тонкие пальцы проворно пробежались по струнам, коснулись ладов и потянулись к колкам. Это занятие настолько отличалось от всего, что когда-либо видел Чимбик, что казалось принадлежащим другому миру. Стюард, доставивший ужин, с любопытством поглядывал на девушку и так медленно расставлял блюда, что вызвал недовольство Чимбика. Репликант быстро переместил оставшиеся тарелки на журнальный столик, всучил опешившему стюарду монету и едва не вытолкал за порог. Лишь после того, как запер дверь, репликант покосился на девушку, опасаясь увидеть осуждение на её лице. Ничего подобного. Эйнджела одобрительно улыбнулась, отложила в сторону завель и взялась за настройку миниатюрного голопроектора. Обыденные для Консорциума, в Союзе они считались предметами роскоши и непременно присутствовали в интерьере дорогих гостиниц и кают. – Погаси свет, – попросила девушка, к некоторому удивлению сержанта. Не видя в этом смысла, Чимбик провёл рукой по сенсору, погружая каюту в темноту. Нет, не в темноту. Мрак освещал голографический огонёк старинной, оплывшей воском свечи. Зрачки Чимбика расширились, приспосабливаясь к новому освещению. – Для чего это, мэм? – Доверься мне, – попросила Эйнджела, снова беря в руки завель. Довериться… Чимбик пробовал слово на вкус, заново познавая его смысл. До этого он доверял лишь братьям. Даже командирам он лишь беспрекословно подчинялся, но не доверял. Доверие – это для людей. Как может доверять или не доверять имущество, предмет снаряжения? Равными репликанты были только друг другу, а значит, и доверять могли только братьям. Опасности в происходящем сержант не видел, а потому молча сел на диван рядом с девушкой. Довериться? Он готов довериться. Впервые в жизни. Ей. – На Тиамат есть легенда, – тихо, с вкрадчивыми интонациями заговорила Эйнджела, – что объятые горем души людей не могут обрести покой и селятся в деревья зинда. Умелый мастер чувствует такое дерево и превращает его в завель, через который мятежная душа может поведать свою печальную историю. Нужно только уметь слушать… Голос Эйнджелы приобрёл особую глубину, завлекая доверчивого слушателя за собой, в иллюзорный мир сказки. Это был обман, но обман желанный. Обман того сорта, что называют волшебной сказкой. Чимбик слушал её голос и ощущал нечто странное, чему не знал названия. Полученная от Лорэй информация не могла быть правдой. Обман или в лучшем случае дикарское верование. Но то, как она это говорила… В этом крылось что-то большее. Зазвучала музыка. Пальцы Эйнджелы начали прихотливый путь по многочисленным струнам, то ударяя их, то щипая, то едва касаясь. Чимбик тут же отметил разницу между её движениями и движениями актёра в голоспектакле: если актёр просто водил рукой по струнам, то Эйнджела демонстрировала прекрасно развитую мелкую моторику и точность. Но тут она запела, и мысли покинули голову репликанта. Это было так непохоже на бравурные марши и бодрые строевые песни, что сержант поначалу опешил. Он просто слушал, замерев и не издавая ни единого звука. Казалось, он даже не дышал. Звук проникал в самую его суть, минуя сознание. Так музыка зачаровывает диких зверей. Сержант просто слушал волшебное сплетение тихой нежной музыки и самого прекрасного голоса. Когда первое потрясение миновало, Чимбик начал осознавать, что в словах песни есть смысл. Поначалу он ускользал от репликанта: мешало обилие неизвестных понятий и идиом. Но мысль о том, чтобы задать вопрос и тем самым оборвать пение, вызывала резкое отторжение, несмотря на всю её логичность. Чимбик упрямо пытался самостоятельно вникнуть в смысл песен, опираясь на небогатый жизненный опыт. И у него получилось. Пусть и не сразу, но восхитительный мир сказок понемногу открывался репликанту, позволяя увидеть красоту легенд. В эту ночь Чимбику довелось отчасти наверстать то, что обычные дети получают в изобилии. Эйнджела знала великое множество песен, длинных баллад и самых разных историй. Когда её пальцы уставали, она откладывала в сторону завель, делала глоток вина и рассказывала чарующие и волшебные сказки. Чимбик слушал, напрочь позабыв про накрытый стол и остывающие блюда. Всё его существо было поглощено новыми впечатлениями. Герои сказок, как постепенно начал осознавать репликант, проходили через одни и те же испытания в разных декорациях. Все истории, каждая на свой лад, рассказывали о любви, дружбе, верности, преданности, долге, мужестве, милосердии и самопожертвовании. Герои всех историй оказывались перед непростым выбором, который позволял им стать кем-то большим, чем до этого. Сделать шаг за пределы самих себя, за пределы возможного. И от этих сказок на душе становилось теплее. – Это… Я навсегда это запомню… – тихо проговорил Чимбик, когда уставшая Эйнджела в очередной раз отложила инструмент. – Спасибо. Он осторожно сжал её ладошку своими загрубевшими пальцами. Вместо ответа Эйнджела передвинулась к нему под бок и доверчиво прижалась, не отнимая руки. В этот момент репликант уже не верил, что перед ним хитрый и коварный шпион, настолько искренне и открыто улыбалась ему Эйнджела. Чимбик неумело обнял её и проговорил: – Нелогичность действий персонажей спектакля стала мне понятна, мэм. – Да? – Эйнджела устроила голову на плече репликанта, отчего его сердце забилось с утроенной скоростью. – Что помогло тебе понять? – Вы, – просто ответил сержант. – А я помогла тебе понять, что ты тоже герой сказки? – спросила девушка, глядя ему в глаза. Чимбик открыл было рот, чтобы дать отрицательный ответ, но задумался. А почему нет? Каждая сказка начиналась с какой-то беды или нужды. Этого у него в избытке. Затем герои проходили сквозь испытания, встречали других существ и менялись на этом пути. Он изменился? Репликант покосился на сидящую в его объятиях девушку и улыбнулся. Ещё как. А в финале герой совершал подвиг и достигал цели уже другим человеком. Лучшей версией прежнего себя. – Нет, мэм, – с трудом выговорил он. Слова словно застревали в горле, но он пропихивал их, подавляя малодушное желание выдать фантазию за действительность. – Герой отпустил бы вас с сестрой, мэм, – всё же смог закончить сержант. Вопреки его ожиданиям Эйнджела не ушла. Не отняла руки. Просто смотрела на него своими бездонными серыми глазами. – Ты просто ещё в середине своего пути, – тихо сказала она и крепче прижалась к Чимбику. От этих слов в душе у репликанта будто солнце взошло. Он осторожно положил подбородок на макушку Эйнджелы и замер. В каюте воцарилась тишина. Слов сегодня прозвучало больше чем достаточно. Казалось, даже воздух пресытился ими и теперь смаковал тёплое уютное молчание. В какой-то момент репликант заметил, что Лорэй уснула, так и не отпустив его руки. Тот миг, когда сон поглотил и его, Чимбик уже не заметил. Репликанту снились герои древних легенд и нежная тёплая ладошка в его руке.Система «Новый Плимут». Борт лайнера «Комета Галлея»
Лейтенант Грэм Нэйв шел по коридору в сопровождении бойцов спецназа, величественно-грозных в боевом снаряжении. Трусивший рысцой впереди стюард остановился у двери каюты и неуверенно посмотрел на контрразведчика. – Тут? – одними губами спросил Нэйв. Стюард молча кивнул, протягивая в дрожащей руке свою служебную карточку-ключ. Лейтенант дал отмашку командиру спецназа, и операция захвата началась. Спецназовцы бесшумно рассредоточились по сторонам дверей каюты. Старший вставил карточку в прорезь, и едва дверь отъехала в сторону, в помещение влетела светошумовая граната. Оглушительно грохнуло, голубовато-белое сияние вырвалось в коридор, ослепив на секунду даже защищённые визором глаза Грэма. В следующий миг спецназовцы уже влетели в каюту, крича: – На пол! На пол, падла! Руки за голову! Нэйв и командир отряда остались в коридоре, ожидая докладов. – Объекты нейтрализованы, – пару секунд спустя доложил бесстрастный голос в наушнике. Лейтенант обрадованно улыбнулся и вошёл в каюту. Тактический блок его шлема переключился в режим ночного видения, дав чёткую монохромную картину. Первое, что увидел Нэйв – это придавленного к палубе сразу пятью штурмовиками репликанта. Тот зло, совершенно по-звериному рычал, напрягая мускулы и пытаясь вырваться из захвата. Нэйв отметил необычные глаза существа – с вертикальным зрачком, сейчас сузившимся до толщины нити, и крупной радужкой, занимающей всё видимое пространство глаза. Репликант замер, втягивая ноздрями воздух. Контрразведчик осознал, что тварь принюхивается, словно настоящий хищник, и по запаху оценивает ситуацию и количество напавших. Светошумовая граната не смогла полностью нейтрализовать существо. Человек, попав под воздействие этого боеприпаса, напрочь лишался возможности к сопротивлению, будучи оглушённым, ослеплённым и дезориентированным. Даже содержимое кишечника и мочевого пузыря оказывалось в штанах. Репликант же не только сохранил рассудок, но и частично боеспособность. Лорэй лежала на ковре, контролируемая двумя бойцами. В отличие от репликанта она мелко дрожала от ужаса и сопротивления не оказывала. Это удивило и насторожило Грэма: по его прикидкам, она должна была лежать без сознания в луже собственных нечистот. Но нет – лежит, слепо моргает и тихо подвывает от ужаса. Настоящего или притворного? Как бы то ни было, лейтенант Нэйв укрепился в подозрении, что сёстры Лорэй тоже репликанты. Просто отличная от беснующегося бойца модель. Грэм опустился перед девушкой на корточки, пальцами раскрыл веки пленной и осмотрел глаза. Обычные человеческие, с расфокусированными от действия гранаты зрачками. – В каком состоянии взяли? – уточнил лейтенант. – Сонными, – отозвался командир группы. – Репликант успел среагировать – спихнул девку на пол и накрыл собой. Всё, больше ничего не успел. В голосе офицера сквозило неприкрытое облегчение. Всё же он готовился идти на захват едва ли не мифического монстра. – Ага, – немного разочарованно протянул Нэйв, выпрямляясь. Получалось, что репликант просто смог частично компенсировать эффект гранаты, накрыв Лорэй собой. Вот и всё объяснение столь чудесному иммунитету девушки к светошумовым боеприпасам. Ещё раз оглядев задержанных, Нэйв подошел к шкафу и распахнул дверцы, не обращая внимания на предупреждающий оклик спецназовского сапёра. Достав рюкзак, Грэм откинул клапан и извлёк на всеобщее обозрение шлем производства Консорциума. – Классическое снаряжение охотника с Тиамат, да? – иронично спросил он у спецназовцев. В ответ раздался смех людей, сбрасывающих накопившееся напряжение. – Куда их? – отсмеявшись, поинтересовался командир группы. – Пусть пока полежат, – отмахнулся Нэйв. – И включите свет. Кто-то из спецназовцев хлопнул по сенсору, и под подволоком зажглась яркая хрустальная люстра. Взгляду контрразведчика открылась идиллическая картина: на столе голопроекция горящей восковой свечи, остатки ужина. На кресле лежит тиаматский завель, неизвестно как уцелевший в этой заварушке. Нэйв осторожно поднял инструмент, зачем-то потренькал струнами, прислушиваясь к звуку, а затем положил завель рядом с рюкзаком. – Закройте дверь, – распорядился он. – Нечего лишний раз пассажиров пугать. Спецназовцы не возражали. Закованных в магнитные кандалы пленников растащили по спальням, уложив на палубу и приставив к ним охрану. Остальные спецназовцы под руководством Нэйва принялись методично прочёсывать каюту. Под ногой лейтенанта что-то хрустнуло. Нэйв наклонился и понял, что изучает раскрошенный гражданский коммуникатор. «Репликант, – с досадой подумал лейтенант. – Успел-таки сломать, сволочь». От более экспрессивного выражения досады Нэйв воздержался, рассудив, что могло быть и хуже. К примеру, репликант мог начать пальбу, и тогда живым бы его не взяли. А ещё он мог свернуть шею Лорэй, лишив Грэма шанса допросить девушку. Ну а комлинк… Что ж, бывает. – Интересно, а почему они одеты? – поинтересовался один из бойцов. – Не успели приступить, – мрачно отозвался Грэм. Ещё раз оглядев крошево, в которое превратился комм, лейтенант испытал горячее желание как следует влепить по морде клятому репликанту. Сволочь, теперь из-за него надрывайся, вторую парочку ищи. А ведь могли и вторых взять тёпленькими… Оставался шанс, что спецы смогут вытащить какую-то информацию из обломков, но надеяться на это всерьёз Нэйв не мог. – Сейф заперт, лейтенант, – отвлёк Грэма от размышлений голос одного из бойцов. Тот стоял у типового сейфа, спрятанного в нише. – Сходи возьми ключ у стюарда, – приказал Нэйв. Пока боец выполнял распоряжение, лейтенант заглянул в каюту к Лорэй. Та уже вполне пришла в себя и со страхом косилась на ботинки застывшего рядом спецназовца. Задравшееся до пояса платье открывало на обозрение точёные ноги и попку девушки, но лейтенанта заинтересовало совершенно иное. На щиколотках Лорэй отчётливо виднелись следы тонкой верёвки, а на бедре сиял внушительного вида синяк. Мелкие ссадины покрывали голени, колени и видимую часть рук девушки. Создавалось впечатление, что Лорэй связывали и допрашивали с применением силы. Но кто? Репликанты? Тогда почему это существо закрывало девушку собой? Защищало важную персону или руководствовалось иными мотивами? Существовал лишь один способ узнать это. – Мисс Лорэй. – Лейтенант зашёл в каюту и уселся на кровать. – Вы меня слышите? – Д-да. – Зубы девушки стучали, а голос звучал жалко. – Разрешите представиться. Меня зовут Грэм Нэйв, я лейтенант Вооружённых Сил Союза Первых, контрразведка. С кем именно из вас двоих имею честь общаться? Спецназовец притопнул, опустив мысок ботинка буквально в миллиметре от лица Лорэй. Та испуганно вскрикнула. Ненавязчивый намёк на возможное развитие событий, вздумай задержанная поиграть в молчанку, был понят правильно. – Эйн… – голос девушки сорвался, она прочистила горло и кое-как сумела продолжить: – Эйнджела Лорэй. И вы только что убили мою сестру, лейтенант. – Вот как? – удивлённо вскинул брови Грэм. – И как, позвольте спросить, у меня это получилось? К некоторой его растерянности, девушка заплакала – неслышно, глотая рвущиеся наружу всхлипы. – Эти безумные… – с трудом произнесла она, – существа… Устройства… Нэйв с интересом наблюдал за её реакцией. Плечи Лорэй сотрясались от беззвучных рыданий. Лейтенант всерьёз начал подозревать, что вот-вот станет свидетелем женской истерики. – Подними. Спецназовец молча ухватил девушку за наручники и рывком поставил на ноги, игнорируя её болезненный вскрик. – Продолжайте, мисс Лорэй, – подбодрил её Грэм. Девушка с нескрываемым страхом покосилась на него, а затем опустила взгляд. – Они сказали делать как приказано, или Ри умрёт, – кое-как уняв слёзы, сказала Эйнджела. – Если нас поймают – Ри умрёт. Если этот… – она мотнула головой в сторону двери, – не будет звонить второму, Ри умрёт… Закусив губу, она вновь затряслась от беззвучных рыданий. Вид у неё был подавленный и жалкий: косметика на лице смазалась, под глазами образовались тёмные пятна. – А где находится второй и ваша сестра, вы, разумеется, не знаете? – поинтересовался Грэм, уже заранее зная ответ. Лорэй лишь отрицательно помотала головой и задрожала всем телом. – Угу. – Лейтенант задумался. Убедительно ломает комедию или говорит правду? Вероятны оба варианта. – Тогда почему вы спали с этим… существом в обнимку, мисс Лорэй? – задал он вопрос. – Как-то не вяжется с вашими словами. – А похоже, что у меня был выбор? – глухо спросила девушка. – Узнаем. – Грэм побарабанил пальцами по колену, изучая задержанную. – Вопрос: что в вас заинтересовало Консорциум, мисс Лорэй? Ну, раз уж вы тут жертва. – Один урод использовал нас с сестрой как долбаные инфочипы, – с нескрываемой ненавистью ответила та. – Записал на импланты какие-то данные, что очень нужны Консорциуму. И издох. В последних словах слышалось скрытое торжество, будто это было маленькой победой самой Лорэй. – Потом пришли какие-то мужики, пытались снять блокировку с имплантов. Не сумели. Потом долго решали, пострадают ли данные, если вырвать импланты из нас… Тут её снова начало потряхивать, но Эйнджела продолжила срывающимся голосом: – Решили, что данные сотрутся. Потому нас не убили, а потащили с собой. Нэйв задумчиво потёр подбородок. Рассказ походил на правду. Но чтобы проверить, нужно было добраться до места, где есть необходимое для сканирования сестёр оборудование. – На Гефесте, получается, вы смогли убежать от похитителей? – элементы головоломки щелкнули, складываясь в общую картину. – Да. Эти… штуки, они туповаты. Плохо понимают людей. Мы были уверены, что больше их не увидим, но они как-то нашли нас на Плимуте. – Значит, не так уж и туповаты, – констатировал Нэйв. – Скажите, мисс Лорэй, откуда у вас импланты? Удовольствие не из дешёвых. – Для работы. – Эта тема заметно успокоила девушку. – Для того чтобы подготовить хорошее шоу, нужно синхронизировать голопроекции, звук и много чего ещё. – Шоу? Что за шоу, мисс? Во взгляде Эйнджелы на миг проскользнуло удивление. – Разные, в зависимости от формата клуба и требований клиентов. Чаще – танцы. Иногда – полноценные приватные представления в голокубе. Постановка шоу, воплощающего чью-то фантазию, требует работы со сложным оборудованием Консорциума. Спецназовец за её спиной выдал комментарий про шлюх и высокие технологии. Слов при этом он не выбирал, искусно оперируя обсценной лексикой. Лорэй лишь едва заметно пожала плечами, никак иначе не реагируя на оскорбления. Привыкла, наверное, за годы работы. Нэйв, недовольно глянув на болтливого бойца, задал следующий вопрос: – Полагаю, что заказать такое шоу могли лишь состоятельные люди? Не так ли? – Приватное – да, – кивнула девушка, – но любой посетитель клуба мог видеть такой номер и на сцене. – Тогда за время работы вы имели возможность… завести связи среди влиятельных людей. – Нэйв не спрашивал, а утверждал. Лорэй горько хмыкнула и с некоторой опаской покосилась на спецназовца: – Ваш коллега озвучил типовое отношение к представителям моей профессии. С тем же успехом можно сказать, что официант в дорогом ресторане оброс связями среди влиятельных людей. Мы такая же обслуга, не больше. Грэм оценил искренность ответа. Как бы цинично ни звучало, девушка говорила правду. В противном случае она бы уже сыпала именами влиятельных дружков, грозя лейтенанту их гневом. Сам он не имел предубеждений против представительниц секс-индустрии. В силу юного возраста и не зачерствевшей за годы службы души лейтенант считал их несчастными людьми, жертвами обстоятельств, вынужденными зарабатывать на жизнь столь унизительным способом. Скрупулёзно занеся слова Эйнджелы в протокол допроса, Нэйв взглянул на неё уже с толикой сочувствия. Похоже, Лорэй и правда были случайными людьми, против своей воли втянутыми в передрягу. Но оставалась ещё одна шероховатость, портящая рассказанную Эйнджелой гладкую историю. – А кто вам помогал на Новом Плимуте, мэм? Как вы вышли на мастера, подделывающего документы? – Случайно. Ответ немало удивил Нэйва. В такие случайности он не верил. – Какие-то придурки из местной банды решили, что мы с сестрой работаем с клиентами на их территории и не платим. Пришли разбираться… А репликанты их убили. Одного пытали, узнали, где делают документы… – Что, вот так просто? – театрально удивился он. – Ну надо же, какое везение. А деньги на покупки в магазинах тоже они вам подкинули? Бандюки эти? – Нет. – Почувствовав недоброе, Лорэй опустила голову и старалась не смотреть на следователя. – Деньги у нелюдей были. Много. Не знаю откуда. – Нелюди… Забавно. А почему тогда на кадрах, где вы или ваша сестра совершаете покупки в супермаркете, то имеете вид абсолютно довольных жизнью? А, мисс Лорэй? Может, вы всё же что-то хотите добавить к вашим показаниям? – Нам приказали вести себя так, чтобы не привлекать внимание, – едва заметно пожала плечами та. – Это наша работа – делать вид, что нам нравится всё, что происходит. Грэм пожевал губу, обдумывая услышанное. Всё выглядело правдоподобным – особенно на фоне ссадин и синяков на теле девушки. Но Нэйв служил в контрразведке не для того, чтобы верить всем на слово. Особенно когда дело касается безопасности Союза. Из зала послышались голоса – вернулся посланный за ключом-карточкой стюарда спецназовец. Минуту спустя солдат зашёл в спальню, неся в руке туго набитые кошели. – Вот, сэр, – сказал он, протягивая находку лейтенанту. Грэм принял увесистые мешочки. Дёрнул завязки на одном и уставился на кучку платиновых монет. – Значит, говорите, никто не помогал, да, мисс Лорэй? – протянул он. – А откуда тогда эта роскошь? Лейтенант вздохнул и махнул рукой. По этому сигналу спецназовец швырнул девушку на пол и, ухватив за волосы, рывком задрал ей голову. – Кто вам помогал? – прорычал он. – Отвечай, потаскуха! По кускам буду резать, падла! И продемонстрировал устрашающего вида нож. – Я не знаю! – в истерике закричала Лорэй, не сводя полного ужаса взгляда с ножа. – Не трогайте меня, я всё сделаю! – Врёшь. – Спецназовец коснулся кончиком ножа её уха. – Последняя попытка. Потом твои расходы на серьги упадут вдвое. Девушка бессмысленно забилась в оковах, пытаясь то ли порвать их, то ли уползти прочь, но её безжалостно придавил тяжёлый ботинок. Нэйв наблюдал за этим действом со смесью жалости и профессионального любопытства. Как человек он искренне жалел эту девушку. Как контрразведчик хотел узнать от неё правду. – Я всё рассказала… – едва расслышал он сквозь рыдания. Разобрать что-то ещё в истерических всхлипах и завываниях не представлялось возможным. – Реалистично, – высказал мнение Нэйв, жестом давая команду прекратить издевательства. Спецназовец беспрекословно отошёл в сторону, пряча нож в ножны. – Мисс Лорэй, может, всё же что-то вспомните? – вежливо поинтересовался Грэм. – А то я могу уйти, оставив вас наедине с вашим новым другом. Как вам такая идея? – Я – за! – пробасил «новый друг». – А потом, мисс Лорэй, – продолжал Нэйв, искренне надеясь, что выглядит убедительно, – я суну вас в камеру, где сидят милые ребята из банд. Они там уже месяца полтора живут без женской ласки. И очень оценят ваше появление. От этой перспективы допрашиваемую затрясло так, что лейтенант на миг даже подумал об эпилептическом припадке. Но девушка подняла на него красные от слёз глаза и начала торопливо, взахлёб умолять. В бессвязной речи она то обещала ему все земные наслаждения, то служить ему до конца жизни, то сделать всё, что он хочет… В срывающемся голосе было столько сумасшедшей надежды, что Нэйву на миг стало стыдно. Но только на миг. – Заткни этот фонтан, – приказал Грэм. Спецназовец молча наклонился и отвесил девушке пощечину. – Заткнись. Эйнджела болезненно вскрикнула. В следующую секунду вторая спальня взорвалась шумом. Злые, встревоженные, удивлённые крики спецназовцев служили фоном совершенно нечеловеческому рычанию. Позабыв про Лорэй, Нэйв кинулся на шум, выхватив из кобуры пистолет. То, что он увидел, потрясло лейтенанта до глубины души. На полу, держась за горло, отползал к стене спецназовец. Его соратники, собравшись полукругом, били шокерами репликанта. Именно его рык и испугал контрразведчика. Нелюдь, словно чудовище из легенд, пытался встать под градом сыплющихся на него разрядов и не переставая рычал. Но с каждой секундой его рык становился всё тише, а движения – слабее. Наконец он упал на ковёр и затих. – Наденьте ему кандалы на ноги, – приказал старший отряда заметно севшим голосом. Двое спецназовцев крайне осторожно приблизились к неподвижному телу и сковали его ноги. – Тварь… – просипел сидящий на полу боец. – Взбесился. Сшиб меня подсечкой и с размаху ногой по горлу. Если бы не горжет, убил бы к чёрту… Вот же гад… Поднявшись с помощью товарищей, он вышел в другую комнату. – Сутки будут весёлыми, – прокомментировал командир отряда. – Так, у твари дежурим по трое. Возражений не последовало – после столь впечатляющей демонстрации прониклись даже видавшие виды бойцы спецназа. – А чего он взбесился? – поинтересовался Грэм. – Да как та сука заорала, – пояснил один из спецназовцев, – так эта сволочь сшибла Мигеля и давай бушевать. Нэйв вскинул брови. Репликант явно пытался прийти на помощь Лорэй. Но почему? Защита носителя важной информации, о которой говорила Эйнджела? Или личное? – Мисс Лорэй, – вернувшись в комнату, сказал Нэйв, – вы продолжаете утверждать, что являетесь жертвой похищения? Девушка сжалась в комочек и дрожала. – Оно… не придёт за мной? – вместо ответа прошептала Эйнджела. – Очень этого хочет, – не стал врать Нэйв. – Настолько, что плевать хотел на собственное выживание. В первый раз вижу такое рвение защитить пленного. Особенно учитывая, что нас тогда он должен воспринимать как ваших союзников. – Они не такие, как мы… – В голосе девушки слышался неподдельный ужас. – Они постоянно твердят, что должны выполнить приказ… Доставить на Эльдорадо… Как роботы… Она снова всхлипнула и осмелилась посмотреть на Нэйва. – Они временами почти как люди… Но как только думают, что приказ будет нарушен, звереют. Когда мы со Свитари сбежали и они нас нашли… Она закусила губу, но из глаз всё равно хлынули слёзы. – Мы думали, они нас убьют… Но они только избили и всё повторяли, что у них приказ доставить нас на Эльдорадо. Если мы будем чинить препятствия, они доставят нас без конечностей. – То есть вы считаете, что это существо стремилось не вас защитить, а сделать что-то иное? – В голосе Нэйва отчётливо слышалось недоверие. – И что же, например? – Выполнить приказ… – горько сказала Эйнджела. – Плевать им на нас. Всем плевать… Грэм понял, что испытывает перед девушкой совершенно нелогичное, иррациональное и откровенно неуместное чувство вины. – Синяки и следы верёвок на ваших конечностях – тоже репликанты? – Да. После этого они убили нашего клиента и пообещали за новую попытку побега отрезать руки и ноги. И перевозить как груз… Она попыталась сдвинуться, чтобы посмотреть в лицо Нэйву, но, лёжа на полу, такой номер проделать непросто. – Пожалуйста, найдите мою сестру. Умоляю… Он же её искалечит… – Этим мы и занимаемся. – Грэму почему-то захотелось отвести взгляд, но он не позволил жалости взять верх над долгом. – Скажите, мисс Лорэй, у этих… штук есть имена? – Номера! Длинные номера. У одного заканчивался на ноль, а у того, которого вы поймали, на пять. И ещё второй называл его сержантом. Говорила Лорэй поспешно, взахлёб, радуясь возможности рассказать Нэйву то, что он хочет. – Значит, сержант. – Грэм невольно оглянулся в сторону спальни с репликантом. – И это он руководил всей операцией? – Не сразу, – всё так же торопливо ответила девушка. – К нам в клуб пришли два обыкновенных мужика. Люди. Они притащили нас на корабль. И там были эти штуки. А когда вторая спаскапсула разбилась, начал командовать этот, сержант. – Вы говорили, что они туповаты. В чём это выражается? – Они как дикие животные, попавшие в город, – привела неожиданную аналогию Лорэй. – Мало что понимают, теряются, первая реакция на всё незнакомое – агрессия. Я так поняла – они впервые оказались среди людей без хозяев. Когда мы с сестрой им во всём помогали, становились спокойнее. Мы решили, что они приучены выполнять приказы людей. Стоило убедить, что какое-то действие поможет выполнить их приказ, – слушались и нас. Мы так в общественных местах и поступали – говорили, что делать, чтобы не привлекать внимание. – Почему тогда не позвали на помощь? Не обратились в полицию? – поинтересовался Грэм. Девушка невесело хмыкнула и отвела взгляд: – Мы почему-то думали, что где-то так и будет… Нас в итоге и посадят. Да и эти твари пообещали, что успеют убить раньше, чем сдохнут сами, в случае чего. Грэм, пару минут назад воочию наблюдавший возможности репликанта, не мог не согласиться с девушкой. Эти существа вполне могли успеть убить и обеих сестёр, и спешащих им на помощь патрульных. Да и в остальном… Если Лорэй и правда жертвы – а это очень быстро выяснится, – то остаётся ещё скрытая в их имплантах информация. И Грэм сомневался, что имеющееся в распоряжении Союза оборудование сможет справиться с этой задачей, не превратив сестёр в безмозглые овощи. Скорее всего, Лорэй тоже это понимали и не рвались обращаться к властям. Лейтенант посмотрел на девушку с искренним сочувствием. В сложившейся ситуации вряд ли найдётся место гуманизму. Сестёр просто принудительно подвергнут процедуре взлома имплантов, а потом или отправят на переделку в киборгов, или без затей усыпят. И даже если процедура извлечения информации пройдёт удачно и вреда организму не будет, всегда есть шанс, что контора на всякий случай решит избавиться от нежелательных свидетелей. Но тут уже Нэйв решил, что будет бороться до последнего. Закон должен защищать невиновных! – Сними наручники. – Грэм говорил, делая вид, что поглощён занесением слов девушки в планшет. Спецназовец молча расстегнул «браслеты» и отошёл в сторону. Не очень далеко – чтобы задержанная не расслаблялась и помнила о неизбежности наказания за малейшее неповиновение. – Мы постараемся найти вашу сестру как можно быстрее, мисс Лорэй, – не отрываясь от планшета, сказал Грэм. – Пожалуйста, напрягите память – может, вспомните ещё какие интересные детали? Эти штуки при вас ни с кем не контактировали, не выходили на связь? Эйнджела осторожно встала, то и дело испуганно косясь на спецназовца, и принялась растирать запястья. – Нет. Они говорили что-то о возможности захватить корабль или что-то там для связи с Консорциумом. Но потом мы убедили их, что покупка билетов и вылет в нейтральный мир – более простой путь. Последние слова она произнесла опустив голову и не глядя на лейтенанта. – Кто подал им идею сделать фальшивые документы? – задал Грэм следующий вопрос. Лорэй красноречиво втянула голову в плечи, так что лейтенант догадался, каким будет ответ. – Мы. Сказали, что по старым нас будут искать, если уж в новостях показали. – А устранить изготовителя подделки и его подручных тоже ваша идея? Эйнджела вскинула голову, и взгляд у неё был неподдельно-шокированный. – Он сказал, что просто заплатил… Хотя… чему я удивляюсь? – Кто именно «сказал, что заплатил», мэм? – уточнил Нэйв. Покойного «блинопёка» и его сявок лейтенант не жалел. И в мирное время Моцах получил бы лет десять каторги где-нибудь на Вулкане, а сейчас, когда законы ужесточились, однозначно бы встал к стенке. Но монополия на насилие – право государства. И должно им оставаться. Потому преступники или нет – значения не имеет. Репликант совершил убийство граждан Союза. Причём не одно. И должен понести за это наказание. Девушка осторожно, будто опасаясь, что репликант увидит её сквозь переборки, кивнула в сторону соседней комнаты. – Этот. Со шрамом. – То есть он сам пошёл за документами и сам додумался ликвидировать свидетелей? – Грэм потянулся почесать переносицу и ткнулся пальцами в забрало шлема. – А вы говорите – туповаты… – Дай ему волю – он бы всех «ликвидировал», – буркнула девушка. – Это у него вообще первый вариант действий… Грэм, вспомнив кадры с мест подавления бунтов, мысленно согласился с таким выводом. Вслух же спросил: – Мисс Эйнджела, как вы объясните интимную обстановку, в которой находились в момент задержания? Завель, голограмма свечи, сон в обнимку с… репликантом? Девушка подняла на него взгляд: – Я пыталась найти к нему подход, – призналась она. – Искала способ задобрить, чтобы позволил поговорить со Свитари. Я боюсь, что с ней случилось что-то непоправимое… Лейтенанта тронуло то, с какой заботой Эйнджела относилась к своей сестре. – Получилось задобрить? – с искренним интересом спросил он. Лорэй растерянно пожала плечами: – Я так до конца и не поняла. Оно вроде как успокаивается от музыки. Даже позволило сесть рядом. Обычно они нервно реагируют, когда кто-то близко или пытается дотронуться. – Они не терпят физического контакта? – удивился Нэйв. – Это злит их, пугает или что? – Скорее вызывает агрессию, – подумав, ответила девушка. Она украдкой вытирала лицо рукавом, отчего пятна под глазами размазались в равномерно-серый тон. – Они терпят, если этого требует выполнение их драгоценного приказа. Но очень неохотно. – Вот как… – задумчиво пробормотал Нэйв, размышляя, как лучше использовать это неожиданное знание. – Мисс Эйнджела, – задал он ещё один немаловажный вопрос, – как выглядели второй репликант и ваша сестра, когда вы расставались? Во что они были одеты? Может, вы слышали, как репликанты договариваются о месте встречи? Лорэй с сожалением покачала головой: – Они почти всегда сидели в своей броне, и разговоров мы не слышали. Может, какие-то записи сохранились у них в костюмах? В голосе Лорэй звучала слабая надежда, которой Грэм не разделял. Слишком велик был разрыв в технологиях с Консорциумом, чтобы надеяться на скорое извлечение данных. Если это вообще возможно. – А выглядели… Когда второй увёл Ри, она выглядела как я. Волосы перекрашены в чёрный. Репликант носил обычную одежду: цветастую рубаху, шорты. Глаза прикрывал визором. – Как они поддерживали друг с другом контакт? Или с момента расставания действовали без связи? – Коммуникатор! – встрепенулась Эйнджела, и в глазах её вспыхнула надежда. – Вы же можете отследить коммуникатор! Там должен был сохраниться номер! – К сожалению, ваш заклятый друг успел превратить его в кучу мусора, – сообщил Нэйв. – Но… – взгляд у девушки был растерянным, – вы ведь можете найти где-то данные с его номера… Куда он звонил, когда… – Можем, мэм. Но это займёт очень много времени, – вздохнул лейтенант. Мороки действительно было много: одноразовые коммуникаторы не регистрировались и не имели системы истории вызовов. Сетевые операторы просто полагали излишеством тратиться на хранение дополнительного объёма информации из-за десятка звонков, на которые хватало батареи аппарата. Взгляд девушки потух. – Значит, без шансов? – тихо спросила она и посмотрела на Нэйва так, что тому стало не по себе. – Ну почему? – неожиданно для себя попытался успокоить её Грэм. – Не переживайте, мисс Эйнджела. У нас есть снимки вашей сестры и второго репликанта, их антропометрические данные. Мимо контроля космопорта они уже точно не пройдут. Особенно теперь, когда благодаря полученной от вас информации мы знаем об этих тварюшках Консорциума куда больше. – Если я смогу вспомнить что-то ещё – как мне сообщить вам? Я хочу помочь найти сестру… Лорэй смотрела на него с мольбой и надеждой, понятной каждому, кто хотя бы раз в жизни беспокоился о родном человеке. – У нас ещё сутки пути до Вулкана, мисс Эйнджела. – Нэйв встал и спрятал планшет в подсумок. – Вас поместят на гауптвахту военного корабля. Вспомните что-то – скажите конвойному, он отведёт вас ко мне. Примерно та же схема по прибытии на Вулкан: вы будете находиться под… стражей… – Грэм избегал слова «арест», не желая ещё больше травмировать девушку, – …до окончательного завершения дела. При желании что-то сообщить – просто зовите конвой и доводите до них вашу просьбу. – А оно… будет где-то рядом? – с непередаваемым ужасом в голосе прошептала девушка. – Нет, мэм, – успокоил её лейтенант. – ЭТО будет далеко от вас и под надёжной охраной. Хотя, будь моя воля, я предпочёл бы пристрелить эту штуку и изучать уже тушу. – Пожалуйста, не убивайте его, пока не отыщете Свитари. – Глаза Эйнджелы снова влажно заблестели. – Только он знает, где искать второго и мою сестрёнку… (обратно)Глава 16
Система «Новый Плимут». Борт лайнера «Комета Галлея»
Сержант открыл глаза и понял, что его куда-то несут. Шесть фигур в чёрной броне выволокли его в зал, и Чимбик невольно бросил взгляд на диван. Ни завеля, ни голосвечи он не увидел. Будто прошлый вечер был лишь сном. Следом пришло воспоминание о полном боли и страха крике Эйнджелы. Чимбик дёрнулся и зарычал от душившей его бессильной злобы. Не справился. Не помог. Подвёл. Не защитил ту, что доверилась ему. Оказался слаб. Никчёмный, дефектный… – Заткнись, урод, – прошипел один из тащивших Чимбика и для доходчивости пнул коленом. Оскалившийся репликант моментально повернул к нему голову, дав возможность полюбоваться перекошенным от ярости лицом и расширившимися зрачками. Человек вздрогнул. Удовлетворённый мелкой местью, сержант замолк, обдумывая, как выбраться из этого дерьма и узнать, что с Блайзом и Свитари. И вытащить Эйнджелу. Репликант даже не рассматривал варианты уйти без девушки. Пока жив, он её не оставит. И тут он увидел её. Все мысли в голове репликанта дисциплинированно построились и эвакуировались в неизвестном направлении, не оставив даже прощальной записки. Глаза репликанта жадно следили за Эйнджелой. А она стояла, спрятавшись за спину очередного дворняги в чёрной броне, и смотрела на сержанта со смесью брезгливости и страха. Так, словно перед ней был не Чимбик, а какой-то… нелюдь. В голове репликанта щёлкнуло, и всё встало на свои места. Сказки, пение, свеча, прогулки, разговоры – всё ложь. Талантливая манипуляция профессиональной лгуньи. Введение противника в заблуждение. Его, Чимбика. Идиота, поверившего той, что уже раз обманула их с братом. Первым побуждением сержанта было вырваться из рук пленителей и размозжить свою глупую голову об угол стены. Помимо того, что Чимбик страстно желал этого после взгляда на Эйнджелу, таково было и требование инструкций. Репликант обязан предпринять все меры, чтобы не попасть к врагу живым. В бою тактический блок обязан вколоть репликанту дозу яда, чтобы исключить попадание в плен. А вне боя… Никто не предполагал, что репликант может встретиться с противником в иной обстановке. И теперь враг заполучил нетронутый комплект брони с тактическим блоком и жетоны оперативников. А с ними – коды переговоров и огромный массив иной секретной информации. Сохранившая трезвость часть сознания репликанта смогла обуздать нерациональный порыв. Нет, никакой самоликвидации. Игнорировать все несущественные факторы. Он должен найти способ вернуть оборудование до того, как им воспользуется враг. После он вернётся к выполнению основного приказа – доставит эту… дворнягу на Эльдорадо. В душе сержанта воцарился холод – тот самый, что так его пугал перед заморозкой. Но сейчас не было ни страха, ни боли. Лишь холодное спокойствие. Сержант РС-355085 «Чимбик» превратился в глыбу льда. Опасную и смертоносную.Система «Новый Плимут». Корвет «Буревестник»
Практически весь полёт до Вулкана Нэйв вынужден был провести в компании задержанной. Мисс Лорэй до дрожи боялась оставаться в камере гауптвахты по соседству с репликантом. На тесном военном корабле не было другого места для содержания пленных, потому опасную тварь разместили в соседней с Эйнджелой камере. Стоило тому издать хоть какой-то звук, как Лорэй начинало трясти от ужаса. Даже усиление охраны не смогло успокоить бедняжку. Ничего удивительного, что она использовала любой предлог, лишь бы покинуть гауптвахту. Поначалу она взахлёб рассказывала обо всём, что видела, а когда поток малополезной информации иссяк, просто молчала и тоскливо смотрела на Нэйва, обречённо ожидая момент, когда лейтенант вновь отправит её в камеру. Не в силах выносить этот затравленный взгляд, Нэйв плюнул на правила и разрешил задержанной переночевать в выделенной ему каюте. Сам лейтенант перебрался в кают-компанию, к спецназовцам, где и провёл ночь, играя в карты и травя анекдоты. При выходе на орбиту Нэйв сопроводил Эйнджелу в шаттл. Там девушке пришлось пережить не самые приятные полчаса своей жизни: по центру десантного отсека установили носилки с привязанным к ним репликантом. Тварь не произнесла ни слова за всё время полёта. Просто молча буравила девушку взглядом своих жутких буркал, не реагируя ни на угрозы, ни на приказы. Молчал репликант и тогда, когда шаттл опускался на посадочную площадку подземного города. И пока за челноком задраивали ворота ангара и атмосферу планеты заменяли на пригодную для дыхания, репликант не издал ни звука. Лишь когда спецназовцы вынесли носилки и сунули в прибывший за ценным пленным бронетранспортёр, девушка расслабилась и отпустила руку лейтенанта, которую сжимала на всём пути с орбиты. – Вы опять посадите это существо рядом со мной? – тихо спросила Эйнджела, с тоской глядя на Нэйва. – Нет. – Грэм ободряюще похлопал её по руке. – Успокойся. Всё, больше ты его не увидишь. Его увезли в здание гарнизонной тюрьмы, а оттуда, скорее всего, перевезут в лабораторию на местной военной базе. А тебя поселят в комендатуре, на офицерской гауптвахте. Прости, но это единственное место, где ты будешь под надёжной охраной. И лишь замолчав, лейтенант понял, что перешёл с задержанной на «ты». Но сделать что-то было уже нельзя, а извиняться – откровенно глупо. К его облегчению, девушку так захватила новость о «разлуке» с репликантом, что она просто не заметила его оплошности. – Спасибо, лейтенант, – искренне поблагодарила его Эйнджела и внимательно посмотрела в глаза. – Скажите честно, у нас есть шанс найти Свитари? Это «у нас» слетело с её губ столь же неосознанно, как обращение на «ты» вылетело у Нэйва несколько секунд назад. – Разумеется, – улыбнулся лейтенант. – Не переживайте, мисс. С вашей сестрой всё будет в порядке. Он чуть помялся и добавил: – Если хотите, я могу заходить к вам, сообщать, как идёт поиск. На губах девушки появилась робкая благодарная улыбка. – Обещаете? – Даю слово, – очень серьёзно ответил лейтенант. И, глядя в полные благодарности глаза Эйнджелы, понял, что просто не сможет нарушить обещание.Вулкан. Тюремный уровень здания Управления Контрразведки
Сержант РС-355085 лежал на спине, мрачно глядя в потолок, и размышлял о собственной дефектности. Времени для этого было в избытке: после первого же допроса от него отстали, убедившись в полной тщетности попыток вытащить из сержанта хоть слово. К удивлению репликанта, его ни разу даже не ударили. Единственный допрос провёл тот сопливый лейтенант Нэйв, за спиной которого пряталась Эйнджела. И за одно это РС-355085 хотелось свернуть лейтенантику шею. Нэйв спросил его имя, звание, номер и часть, в которой служил репликант. Сержант отмолчался, представляя, как разрывает этого дворнягу на куски и горочкой складывает останки у ног Эйнджелы. Зачем? Он и сам не понимал. Просто хотел увидеть лицо Лорэй в этот момент. Нэйв, удостоверившись в нежелании задержанного сотрудничать, приказал увести его в камеру и повторных попыток допроса не предпринимал. Зато за дело взялись те, кого сержант ненавидел больше всего. Учёные. С самого детства сержант и его братья испытывали страх перед этими всемогущими существами. Люди в белых халатах карали и миловали, решая, кто достоин жить и выполнять приказы, а кто уйдёт на выбраковку. В кошмарах к маленьким репликантам приходили фигуры в белом. А теперь они пришли за сержантом в реальности. Молчаливые учёные в белых комбинезонах, с лицами, скрытыми защитными масками. Они касались его холодными, затянутыми в перчатки руками, вызывая ассоциации с андроидами. Такие же безликие, не интересующиеся ничем, кроме исследований. Сперва они тоже пытались задавать вопросы, но РС-355085 молчал. Он знал, что им нужно. Изучить его. Узнать болевой порог и возможности репликантов, чтобы найти способ брать в плен и пытать его братьев. Поэтому его не истязали на допросах и не пытались накачать развязывающей язык химией – из опасения вызвать аллергическую реакцию. Не хотели потерять единственный живой образец. Образец же с трудом удерживал себя от самоликвидации. Ему требовалось сперва уничтожить захваченные врагом броню и жетон, затем – лабораторию и всю полученную от него информацию, не забыв мучителей в белых халатах. И лишь потом – себя. Потому сержант был покорен и тих, усыпляя бдительность тюремщиков. Так он жил уже второй день. Вставал по побудке, заправлял койку и умывался. Затем объявлялся дневальный и просовывал в окошко поднос с пайкой. Сержант безропотно съедал принесённое, ставил поднос на полочку перед смотровым окошком и усаживался ждать, когда шесть киборгов прикатят носилки с кандалами для его транспортировки в лабораторию. Идти самостоятельно репликанту не позволяли – боялись. И правильно делали. В лаборатории сержант молча раздевался и укладывался на холодный стол под пустыми взглядами киборгов и учёных. Едва тело репликанта стягивали удерживающие оковы, его обступали люди в белых халатах, а сам РС-355085 уходил в себя, отключаясь от происходящего. Он пытался осмыслить произошедшее. Почему он доверился Эйнджеле? И почему так болезненно переживает её предательство? Да и было ли это предательством? Насколько сержант успел понять, мир, в котором жили Лорэй, был ненамного мягче его собственного. Всей разницы, что в сестёр стреляли реже да кормили лучше. Он должен был просчитать, что Эйнджела легко продаст его ради спасения себя и сестры. И сержант даже в чём-то её понимал. В конце концов, кто он для неё? Нелюдь. Ресурс, которым она распорядилась для достижения цели. Стоит ли её винить? Ведь РС-355085 и был ресурсом. Как и его брат. С мыслями о брате пришла тревога. Прошло два дня с того момента, как Эйнджела сдала Блайза, но о нём нет вестей. Не было ни живого репликанта для исследований, ни тела в лаборатории. Ушёл? Или просто группа захвата ещё не вышла на точку встречи с лайнером? А ведь Блайз – последний шанс на успешное выполнение задания. Задание… Вероятность провала приводила сержанта в ужас, но мысли всё равно упрямо возвращались к Эйнджеле. Репликант анализировал собственное поведение, выявляя сбой. Предательство Лорэй казалось вероятным, но в какой-то момент он перестал опираться на факты и утратил контроль над происходящим. Почему? Репликант час за часом, минута за минутой воспроизводил в памяти общение с Эйнджелой. Он искал первоначальную точку, момент первого сбоя. И раз за разом терпел неудачу. С момента гибели командиров происходило слишком много событий за пределами понимания репликанта. Тогда сержант попытался подойти к анализу с другой стороны. Он пытался понять, почему так болезненно воспринял страх и ненависть, с которыми смотрела на него Эйнджела из-за спины того лейтенантика? Почему её слова причиняли почти физическую боль? Память услужливо воскресила голос мисс Лорэй, произнёсшей «в одной комнате с… ЭТИМ». Сердце вновь сжали ледяные пальцы обиды. Почему? Он ведь и был «этим». С самого момента создания. Почему он, РС-355085, вдруг ожидал чего-то иного? Репликант вспомнил тепло женской руки в своей ладони и понял. Потому, что Эйнджела убеждала его в другом. Обращалась как к человеку, интересовалась личным мнением, прикасалась чаще, чем того требовала необходимость. День за днём она укрепляла его заблуждение о равенстве с людьми. И эта ложь была так желанна, что он и сам начал имитировать человеческое поведение. Совершал нерациональные поступки, чтобы вызвать симпатию Эйнджелы. Он даже отдал ей то единственное, чем владел – имя. Будучи имуществом, репликанты не имели ничего, кроме имён. И это немногое сержант отдал. Своё имя и имена павших братьев… Впервые в жизни РС-355085 испытал странное чувство. Он почувствовал, будто его обокрали. Украли нечто важное только для того, чтобы тут же бросить в грязь, как безделицу. Из глотки репликанта вырвалось рычание, и учёные на миг отпрянули, испуганные такой реакцией. Дежурившие у дверей киборги вскинули оружейные модули, но сержант лежал смирно, не делая попыток освободиться, и киборги вернулись в режим ожидания. Старший учёный убедился, что угрозы нет, и дал команду сотрудникам продолжать работу. Безликие существа подчинились, возобновив изучение репликанта. А сам РС-355085 продолжил препарировать свои эмоции и поступки. Эйнджела была очень убедительна. Особенно сильное воздействие на сержанта оказала эмпатия. Впрямую почувствовать то, что чувствует другой… Почему он принял на веру то, что воздействие не может быть ложным? Не потому ли, что ему так хотелось, чтобы всё было по-настоящему? Точно дефектный… Чёрт! Он ведь сам дал в руки Эйнджелы коммуникатор и оставил без контроля! Подарил возможность связаться с врагом и выдать их местоположение. Тупое, дефектное изделие! И всё, что было позже: театр, её песни, сказки… Всё служило единственной цели – ослабить его бдительность, дождаться группы захвата! Сквозь пелену обиды и гнева прозвучал голос разума, напомнивший о последующем допросе. Так своих агентов не поощряют. Значит ли это, что Лорэй не работали на Союз? Тогда на кого? Слишком мало информации. А добыть больше можно единственным способом – сбежать. Осталось понять как.Вулкан. Гауптвахта для офицеров
Жизнь Эйнджелы Лорэй в последние два дня крутилась исключительно вокруг визитов лейтенанта Нэйва. Время между посещениями занимали мысли о предстоящей встрече и составление подходящих сценариев для неё. Наблюдателям, которые могли следить за поведением задержанной через скрытые камеры, она демонстрировала подавленное состояние, сменявшееся периодами беспокойства, беспричинного страха и тихими истериками человека, пережившего серьёзную эмоциональную травму. Эйнджела достаточно насмотрелась на подобное, чтобы безупречно изобразить каждую деталь. Вся её жизнь последние девять лет была оттачиванием искусства обмана и чередой смены масок. Наконец раздался деликатный и старомодный стук в дверь. Грэм старался не пугать её лишний раз и предпочитал стук резкому зуммеру местного интеркома. Строго говоря, он мог просто входить в любой момент, однако считал необходимым предупреждать о своём появлении. Хороший человек. Добрый. Жаль, что всё так сложилось. – Войдите. Это была ещё одна маленькая традиция, сложившаяся за эти дни. Нэйв поддерживал иллюзию, что камера была её личной территорией, убежищем, в которое Эйнджела вольна не впустить нежеланного гостя. Она всегда позволяла ему войти. Дверь открылась, явив лейтенанта Нэйва, изо всех сил старающегося изобразить исключительно деловой интерес. Карман кителя лейтенанта слегка оттопыривался, скрывая очередной пакетик со сладостями или другую мелкую контрабанду, припасённую для Лорэй. – Есть новости о Свитари? Ещё один обязательный ритуал – начать разговор не с приветствия, а с новостей. Это позволяло поддерживать иллюзию целесообразности встречи и уменьшить неловкость, которую испытывал Грэм, каждый раз ища повод для визита. – Нет, мэм, – как всегда отрицательно ответил лейтенант, выуживая из кармана шоколадку. Он смущённо помялся, уселся на единственный стул в помещении и достал планшет, старательно изображая деловитость. За его спиной в дверном окошке мелькнуло лицо караульного, затем прошипел уплотнитель, задраивая дверь, и в комнате стало тихо. – Я сниму китель? – поинтересовался лейтенант, вызвав ещё одну улыбку Эйнджелы. Несмотря на жару, с которой с трудом справлялась система климат-контроля, Нэйв даже воротник не расстёгивал, не спросив разрешения. Жара стала настоящим бичом единственного города планеты. Вулкан – молодой мир, с формирующейся атмосферой с высоким содержанием азота, отличался высокой сейсмической активностью. Средняя температура на поверхности составляла пятьдесят-шестьдесят градусов по Цельсию. В городе и вахтовых посёлках шахтёров усилиями систем жизнеобеспечения поддерживались приемлемые условия обитания, но всё равно ниже двадцати пяти градусов температура не опускалась. – Конечно. Эйнджела улыбалась следователю робко, неуверенно, жадно ловя каждое изменение его чувств. Все эти дни она тщательно и кропотливо усиливала его привязанность к себе, неторопливо идя веками проторенной дорожкой от жалости до притяжения. И судя по тому, что она ощущала в его душе, настало время перейти к следующему этапу. – Хотите сока? Хочет или нет, он не откажется, Лорэй это знала. Привычное дело, способ занять руки и заполнить паузы в разговоре. Всё это успокаивало лейтенанта, безуспешно убеждающего себя, что он приходит к ней три-четыре раза в день только для того, чтобы узнать, не вспомнила ли мисс Лорэй что-то новое о своих похитителях и их планах. Она всегда старалась придумать какую-нибудь незначительную деталь, дарившую ему повод зайти ещё. – Если вас не затруднит. Он всегда отвечал так, как будто у неё тут было множество дел и забот. – Вы мой единственный гость. Она никогда не торопилась. Подходила к ящику, наполненному пакетиками с сублимированным соком, неспешно выбирала, вскрывала упаковку и насыпала порошок в пластиковый стакан. Наклонялась к крану с водой чётко выверенным движением – целомудренным, но волнующим. И снова маленькая традиция – коснуться пальцев Нэйва, передавая стаканчик. На этот раз касание продлилось чуть дольше, чем того требовали приличия, и лейтенант смущённо прочистил горло, прежде чем задать набивший оскомину вопрос: – Вам удалось вспомнить ещё что-нибудь? Нет, сегодня она не будет сочинять небылицы про репликантов и упоминать ничего не значащие мелочи. Сегодня они будут говорить о другом. – Что со мной будет? Лейтенант едва заметно вздрогнул, не ожидая встречного вопроса. Эйнджела чувствовала сожаление, неуверенность и чувство вины. Значит, ты не знаешь, Грэм. Или это зависит не от тебя. – Когда следствие закончится и ваша версия событий подтвердится, вы будете свободны, – не слишком убеждённо произнёс лейтенант Нэйв. Вот так – не «если», а «когда». «Ты сам веришь мне, даже если и пытаешься изображать из себя беспристрастного следователя. Осталось совсем чуть-чуть. Главное – не торопиться». – А если оно не закончится? Если вы не найдёте второго репликанта? Если не будет способа подтвердить мои слова? Если… – она позволила голосу задрожать, – …если я никогда не увижу сестру? На мгновение Эйнджела представила, что действительно никогда больше не увидит Ри, и позволила слезам беспрепятственно катиться по щекам. Растерянное бессилие Нэйва ощущалось ясно и отчётливо. Лейтенант поднялся со стула, не представляя, как её успокоить, и Лорэй порывисто обняла его, прижавшись мокрой щекой к плечу. – Мисс… – Грэм неуклюже коснулся её рукой. – Эйнджела… Успокойтесь, всё будет хорошо. Он был полон такой нежности и искреннего желания помочь, что эмпат невольно ощутила острый укол совести за то, как поступает с этим неиспорченным человеком. Но выбора не оставалось: Грэм был единственной доступной ей ниточкой, способной вывести на свободу. Упускать этот шанс Эйнджела не собиралась. – Не оставляй меня больше одну, – тихо прошептала она и заглянула в растерянные глаза лейтенанта. Удержать взгляд – целое искусство, которым она владела в достаточной мере. – Свяжи, закуй в кандалы, что угодно – только не оставляй в одиночестве… Буря противоречивых чувств захлестнула Нэйва, уничтожив те стены, что он старательно возводил каждую их встречу. Пора. Эйнджела коснулась его губ своими. Сперва неуверенно, будто не знала, правильно ли поступает, потом порывисто и отчаянно, будто этот поцелуй был её единственным спасением. Да так оно и было. Грэм, замерший в первое мгновение, прижал её к себе и ответил на поцелуй. Его эмоции, такие яркие и сильные, подсказали Эйнджеле, что лейтенант не слишком избалован вниманием женщин. Наверное, по этой причине он далеко не сразу смог взять себя в руки. – Простите, мисс… Эйнджела… Мы не должны этого делать. Вам нужно успокоиться. В его голосе не было убеждённости, а сердце в груди колотилось так, что эмпат ощущала каждый его удар. Наконец лейтенант сообразил, что его речь возымеет больший эффект, если при этом не обнимать подозреваемую, и смущённо опустил руки. – Я не могу так больше… – Эйнджела подпустила в голос немного истеричных ноток. – Когда я остаюсь одна, мне мерещится… разное. Мне постоянно слышатся звуки тяжёлых шагов за дверью и кажется, что в камеру в любую секунду ворвутся репликанты. Ночью мне снятся кошмары, и я просыпаюсь от каждого шороха… Она задрожала всем телом и попыталась снова прижаться к Нэйву, но тот со всей возможной решимостью удержал её на расстоянии. – Вы в шоковом состоянии, мисс. Сейчас я принесу для вас успокоительное. Умойтесь, выпейте воды. Всё будет хорошо. Чувства лейтенанта говорили совершенно о других желаниях, и Эйнджела восхитилась его выдержкой. На неё она и рассчитывала. Грэм усадил всхлипывающую девушку на кровать, а сам вышел из камеры на поиски успокоительных препаратов. Эйнджела вытерла слёзы, пошла в ванную комнату, включила воду и… Достала из кармана коммуникатор лейтенанта Нэйва, который вынула из подсумка во время поцелуя. Не теряя ни секунды, Лорэй набрала номер Блайза, который заучила во время прогулки с Лансом, когда Чимбик доверил ей комм. Рискованный поступок, которым Эйнджела ставила на кон не только свою судьбу, но и свободу сестры и Блайза. Но другого выхода она не видела. – Блайз, это Эйнджела. – Она наговаривала сообщение так быстро, как только могла. – Нас взяли на борту лайнера. Мы на Вулкане. Насколько я знаю, Чимбика держат в лаборатории на военной базе, я на офицерской гауптвахте комендатуры. Я стащила комм следователя, лейтенанта Грэма Нэйва, и сейчас же верну на место, так что даже не думай на него перезванивать. Смени номер. Не ходи на точку встречи. Вытаскивай брата. Я могу ждать. Нэйв верит, что я случайная жертва. Не трогайте его. Пискнул дверной замок, Эйнджела прервала запись, нажала кнопку отправки и удалила из журнала звонков информацию о переданном сообщении. Сунув комм в карман, Эйнджела плеснула пару раз водой в лицо, небрежно утёрлась полотенцем и открыла дверь. Её встретил встревоженный, полный участия взгляд лейтенанта Нэйва. – Мне страшно, – тихим, дрожащим от волнения голосом призналась Эйнджела. Украденный коммуникатор, будто раскалённый, обжигал кожу. – Побудешь со мной немного?.. (обратно)Глава 17
Система «Новый Плимут». Борт лайнера «Туманность». День отлёта с планеты
Блайз старался сохранять спокойствие, хоть это удавалось с трудом. Впервые за свою короткую жизнь он оказался в подобной ситуации: один и в абсолютной неизвестности. Несмотря на то что репликантов готовили к возможности действий в отрыве от основных сил, подразумевалось нахождение в зоне боевых действий. И возможность если не выйти на связь, то вернуться к своим. Жизнь сложилась совершенно иначе. Единственным, что с натяжкой можно было отнести к отрабатываемым ситуациям, – это глубокий тыл противника. Всё. Не было ни вражеских солдат, ни агрессивной среды, ни даже самого слабого огневого воздействия. Не требовалось даже просчитывать максимально скрытный маршрут отхода. И не было связи с Чимбиком. Это угнетало Блайза больше всего. Для него сержант значил гораздо больше, чем для остальных в их группе. Чимбик был не только командиром. Для Блайза сержант был символом защиты и спокойствия. Он прикрывал мелкие проступки Блайза и вставал на защиту, когда репликанты из других групп подшучивали над болтливым и мечтательным, по их меркам, солдатом. Даже на Хель Блайз остался жив лишь благодаря сержанту. Когда их отделение попало под бомбово-штурмовой удар, Чимбик вынес раненного в живот Блайза. Единственного, кого успел. Четверо других братьев из их группы навсегда остались на перепаханной бомбами и снарядами ледяной равнине. А теперь Блайз даже не знал, что с братом. Смог ли он сесть на корабль? Прошёл контроль или их с Эйнджелой обнаружили? Если обнаружили, то смогли ли уйти или садж погиб при прорыве? Неизвестность угнетала. Ещё одно новое впечатление, без которого Блайз с удовольствием смог бы обойтись. Не было возможности даже связаться с командиром в реальном времени из-за всё растущего расстояния между ними. По этой причине Блайз сидел и злился. У репликантов его модели любые негативные эмоции моментально становились своеобразным топливом, подстёгивающим разум и агрессию солдата. Мозг Блайза рассчитывал варианты развития событий, а всё существо прирождённого убийцы требовало одного – действия. Репликант походил на запертого в клетке тигра – разъярённого, смертоносного и точно так же не способного выплеснуть ярость единственным известным способом. Даже компания Ри не могла успокоить Блайза. Наоборот, будучи единственным живым существом на обозримом пространстве, она рисковала послужить громоотводом ярости репликанта. Как назло, девушка уселась рядом, и её запах волновал Блайза больше обычного. С момента полового созревания репликантов автодоктор брони подавлял их сексуальную активность: гормональные всплески положительно сказывались на агрессивных качествах искусственных солдат, а вот посторонние мысли, наоборот, могли привести к печальным последствиям. Однако в броню Блайз не облачался уже два дня и теперь ощущал странное беспокойство рядом с девушкой. Ему хотелось дотронуться до неё, ощутить мягкую кожу под пальцами, почувствовать близость тела, и одновременно репликант понимал недопустимость подобных желаний. Она – человек, а он – изделие. Исправное изделие не должно испытывать желание коснуться человека без необходимости. И это злило ещё больше. Он вскочил и начал мерить каюту шагами, пытаясь выплеснуть напряжение в движении. Получалось плохо. Репликанту хотелось бежать или драться, но ни то ни другое не представлялось возможным в замкнутом пространстве лайнера. Во всяком случае, если он не хотел привлечь к себе внимание. Поэтому Блайзу оставалось только метаться, словно зверю в клетке, и стараться не смотреть на Свитари. Та, напротив, с интересом наблюдала за ним, улыбаясь всё шире и шире. – Чего смешного?! – потеряв терпение, рявкнул Блайз. – Разве я смеюсь? – насмешливо изогнула бровь Свитари и с вызовом посмотрела на репликанта. – Да! – Блайз шагнул к ней, пытаясь применить привычную тактику запугивания: нависнуть над жертвой сверху и уставиться в глаза. До этого момента способ срабатывал безотказно. Особенно у Чимбика: тому вообще хватало поворота головы, чтобы Лорэй в доли секунды теряли всё нахальство. Но в этот раз что-то пошло не так. Сокращение расстояния усугубило проблему: в ноздри ударил одуряющий аромат женского тела, а глаза Свитари превратились в два магнита. Блайз застыл, как загипнотизированный, не в силах даже глубоко дышать. – Ты что делаешь? – просипел репликант. Горло словно сдавило обручем, каждый вдох давался с трудом, а в висках пульсировало так, словно внутри черепной коробки маршировал полк в полном снаряжении. Прилив крови к паху резко снизил подвижность репликанта, в момент превратив брюки и нижнее бельё в тесную ловушку. – Ничего, – невинно улыбнулась Свитари и поднялась со своего места, неожиданно оказавшись лицом к лицу с Блайзом. – Может, мне просто нравится смотреть на тебя? Блайз судорожно сглотнул. Ноздри репликанта раздувались, жадно втягивая неописуемо приятный, манящий запах девушки. Ему хотелось прикоснуться к ней, но намертво вбитые дисциплина и самоконтроль требовали изолировать себя и провести диагностику с помощью автодоктора. – Мэм, – слова давались Блайзу с таким трудом, словно он находился в безвоздушном пространстве, с почти исчерпавшими ресурс патронами-регенераторами, – отойдите. У меня сбой. Но Свитари осталась на месте. – Заткнись, Блайз, – прошептала она и прижалась к нему обжигающе-горячим телом. – И поцелуй меня. И Блайззаткнулся. Он помнил, как выглядят целующиеся люди, но не слишком понимал механику процесса, а потому неумело коснулся губами губ Свитари. К счастью, та явно знала, что делать. Репликанты обучались всему очень быстро, так что Блайзу не понадобилось много времени, чтобы освоить столь приятный и возбуждающий навык. Агрессия репликанта стремительно трансформировалась в нечто иное, не имеющее определения в словаре Блайза. Всё, что он мог – прижимать к себе гибкое женское тело и целовать, ощущая горячее нетерпение. Репликант знал из курса анатомии, как происходит половой контакт между людьми, но что предшествует этому самому контакту, оставалось для него загадкой. Зато это со всей очевидностью хорошо знала Свитари. Её руки скользнули под одежду репликанта. Впервые чужие прикосновения не вызывали у Блайза дискомфорта. Он зарычал от удовольствия и повторил то же, что делала девушка, сочтя подобную тактику действий оптимальной. Вот только между телом Свитари и его руками образовалось неожиданное препятствие. Длинное закрытое платье не давало возможности легко просунуть под себя руки, а на поиски застёжки у Блайза уже не хватало терпения. Сильные пальцы репликанта легко разорвали мешавшую одежду. Треск рвущейся материи породил в сознании Блайза смутную мысль, что он делает что-то неправильное. Но Свитари, не отрываясь от его губ, небрежно сбросила остатки платья на пол, и все мысли из головы репликанта испарились. Способность соображать вернулась к Блайзу через несколько часов и множество приятных открытий. Теперь он осознал, насколько скудно и неполно курс анатомии описывал зачатие. И хоть репликантов создали стерильными, сам процесс Блайз оценил в полной мере. А потом пришло осознание содеянного. Блайз рывком сел в постели и сказал: – Я совершил недопустимый поступок, мэм. Свитари лениво поднялась и уселась на колени Блайзу. – И не один раз, – мурлыкнула она ему на ухо. – Мне понравился каждый. – Изделие не должно вступать в контакт с человеком, за исключением служебной необходимости, – отчеканил Блайз. – Ну так изделие пусть и не вступает, – пожала обнажёнными плечами девушка. – Ты-то тут при чём? – При том, что изделие – это я. Репликант модели «Арес», пятое поколение. – Блайз вздохнул. – Биоробот, квазиживой организм. – А ты можешь дать гарантию, что я не репликант? – неожиданно весело ухмыльнулась девушка. – Или что каждый из пассажиров лайнера рождён естественным образом? – Даже если с помощью маточного репликатора – всё равно человек, – отмёл аргумент Блайз. – С нормальным генетическим кодом вида «хомо сапиенс сапиенс». – Пф! – фыркнула Свитари. – Большая часть Союза с генетическими отклонениями в результате натурализации. И кого это волнует? – И что? Они рождаются, живут, умирают сами. Их никто не создаёт в лабораториях. Я изделие военной промышленности. Создан для выполнения строго определённых задач по утверждённому техническому заданию. Не более того. То, что сейчас происходит, – в лучшем случае оплошность. В худшем – у меня действительно произошёл сбой. Ласковые пальцы Свитари погладили его по щеке, скользнули на шею и остановились на плече. – Мне кажется, за последние дни ты вышел далеко за пределы строго определённых задач, милый, – тепло улыбнулась ему девушка. – Я мало что понимаю в репликантах, но многое знаю о людях. Поверь, ты лучший человек, которого я встречала. – Хреновая, видать, у тебя была жизнь, – процитировал Блайз вычитанную в одной из книг шутку. Свитари рассмеялась и повалила его на кровать. Репликант не сопротивлялся. За ночь он совершил немало открытий, включая самое приятное: купание в ванне в компании Ри в несколько раз лучше одиночного. А ещё он с удивлением понял, что, устав физически, как-то ухитряется при этом чувствовать себя отдохнувшим, как никогда в жизни. Спали они до полудня, и впервые Блайз проснулся не по сигналу побудки, не по тычку брата, а от теплого, щекочущего шею дыхания прижавшейся к нему девушки. Это было необычно – проснуться не в одиночестве. Блайз с детства привык к индивидуальным кроватям-боксам, очень похожим на капсулы заморозки, и спать, прикасаясь к кому-то, казалось странным. Но оттого не менее приятным. Ему вдруг захотелось, чтобы Чимбик тоже испытал, каково это – спать с девушкой. Когда холод кошмаров отгоняет тепло женского тела рядом. В памяти всплыл вопрос сержанта: «А зачем они спят за деньги?» Теперь Блайз видел в этом смысл. Репликант осторожно пошевелился и потянулся за коммуникатором. Это движение разбудило Ри: она открыла глаза, мгновение сонно разглядывала Блайза, а потом улыбнулась. От этой улыбки репликанту стало тепло, словно на солнечной стороне Эгиды. – Доброе утро, – промурлыкала Свитари, потягиваясь. Это тоже казалось необычным репликанту – не вскакивать сразу после подъёма. – Уже день, – проинформировал её Блайз. – Утро доброе, когда оно днём. Эта фраза на короткое время поставила Блайза в логический тупик. Поняв, что столкнулся с очередной то ли идиомой, то ли шуткой, то ли пословицей, репликант отложил её разбор на потом, предпочтя решить куда более срочный вопрос. Он сел и взял коммуникатор. – Они на корабле, – облегчённо выдохнул Блайз и показал девушке полученное сообщение. Та жадно схватила коммуникатор и прочла текст, словно не поверила словам Блайза. А затем счастливо рассмеялась и повалила репликанта обратно в постель. И ни один из инстинктов Блайза не протестовал против подобного обращения. Обняв девушку, репликант замер, упиваясь ощущениями. – Это надо отпраздновать! – объявила Свитари и ласково поцеловала Блайза. – Уверена, даже твой зануда-братец сейчас отмечает успешный побег с планеты. – Нет, – улыбнулся тот. – Садж засел в каюте и расписывает дальнейший план действий. И график пользования ванной. – Ванной очень даже приятно пользоваться совместно, – напомнила ему Свитари. – Без всяких графиков. Блайз внезапно замолчал. А потом сказал очень серьёзным голосом: – Знаешь… Я теперь боюсь за твою сестру. Ластившаяся к нему Свитари мгновенно напряглась. – Почему? – Потому что, если Эйнджела попробует сделать с Чимбиком то же, что и ты со мной, он может её сломать. Он сержант. Их учили отдельно от нас. Они злее, выносливее, жёстче. Беспощаднее. Манекены, охота – их везде пускали первыми, чтобы потом они нам показывали, как верно действовать. Ты сама видела, как садж работает. А ведь вы его даже не раздражали. – А что стало с теми, кто раздражал? – спросила девушка, крепче прижимаясь к Блайзу, словно желала спрятаться. – Зависело от степени значимости, – ответил тот. – Если не представляли ценности, он их ликвидировал. Если были нужны командованию, оставлял возможность говорить. Не более того. – Тогда я рада, что мы его не разозлили своим побегом, – после долгой паузы сказала Свитари. – Он был зол на себя, – счёл нужным объяснить Блайз. – Посчитал, что вы агенты врага, которых он не смог распознать. А то, что вас взяли на борт целыми и приказали оберегать, поставило запрет на нанесение вреда. Не получи сержант этого приказа… Тут Блайз представил последствия подобного и с такой силой обнял девушку, что та сдавленно ойкнула. – Прости… – Репликант ослабил объятия. – Просто осознал, что с тобой могло случиться в таком случае. Ри положила голову ему на плечо и тихо спросила: – Ты ведь защитишь меня? – Да, – ни секунды не колебался Блайз. – Даже от саджа. Он не видел, как губы Свитари изогнулись в довольной ухмылке.Планета Новый Плимут. Управление Контрразведки
– Есть вторая пара! – В кабинет ворвался лейтенант из числа неудачников, сортирующих отобранные системой снимки пассажиров внутрисистемных рейсов. Тотальная проверка документов ничего не дала: каждый имел ай-ди, номер страховки, слал налоговые декларации, имел отметку о получении паспорта в базе. Увы, после отказа от программного обеспечения Консорциума в государственных органах подделка документов упростилась в разы. Но правительство разумно посчитало, что со своими преступниками как-нибудь справится по старинке, а оставлять госучреждения уязвимыми ко взлому со стороны государства, ставшего врагом, – плохая идея. По той же причине отказались и от большей части систем сканирования и распознавания лиц, вернувшись к более примитивным версиям. Откат происходил медленно и неохотно. «На местах» войну всерьёз не воспринимали. Одна битва на богом забытом планетоиде… Эка невидаль! Через месяц-другой там, наверху, помирятся, а им, простым смертным, заново перестраивать жизнь. Рядовые губернаторы и мэры искренне сомневались, что, скажем, городская автоматическая система канализации станет мишенью для хакеров Консорциума. Так и жили, где-то заменив передовые технологии своим старьём, а где-то всеми силами оттягивая этот момент. В столице за безопасностью следили строже, а потому сотрудники полиции и СБ остались без следящих дронов и весьма эффективной системы распознавания лиц. Отставание в технологии компенсировали ударным трудом: сотрудники лично изучали всех хоть сколько-то похожих на беглецов пассажиров. Только на второй день один сообразительный малый из свежей смены догадался сузить круг поисков по дате покупки билетов. Вряд ли, рассудил он, репликанты планировали вылет до прибытия Лорэй на Плимут. Эта простая мысль позволила отсечь больше восьмидесяти процентов пассажиров, и оставшихся изучали день и ночь. И поиски, похоже, дали результаты. Гордый собой лейтенант положил перед капитаном планшет. С экрана на Карла смотрели два молодых лица типичных представителей молодого поколения: парень со всклокоченными каштановыми волосами и модными линзами, компанию которому составляла девушка с забавной причёской. Программа распознавания лиц дала семьдесят шесть процентов сходства. – Точно? – усомнился он. – Уверен! – едва не подпрыгивая от нетерпения, воскликнул лейтенант. – Нет аккаунтов в соцсетях. Ни в одной. Нет игровых аккаунтов. Нет приводов. Нет данных о поступлении в вузы. Нет данных о работе, хотя налоговые декларации в базе числятся. – Где они? – Монт вернул планшет лейтенанту. – Лайнер «Туманность», внутрисистемный круиз, – отрапортовал тот. – Первый класс, как у второй пары. – Пулей к связистам, – приказал Нэйв. – Затребуй связь со штабом флота. Ты ещё тут? – Есть связь со штабом флота! – радостно проорал лейтенант и бегом выскочил из кабинета. – Вот молодо-зелено, – поглядев ему вслед, покачал головой Карл. В свои тридцать он чувствовал себя едва ли не стариком рядом с этими полными служебного рвения лейтенантами. Покосившись на кофейник, капитан скривился – от кофе уже вязало во рту, – но всё же налил чашку. У кого как, а его рабочий день заканчиваться не торопился. (обратно)Глава 18
Система «Новый Плимут». Борт лайнера «Туманность»
Следующие дни принесли Блайзу немало приятных открытий. И каждую минуту он проводил в компании Свитари. «Бери от жизни всё, пока есть возможность» – такова была её нехитрая жизненная философия, и Блайз всецело её разделял. Днями Ри учила репликанта веселиться, перепробовав с ним всё, что могла предложить индустрия развлечений лайнера, а ночами… Ночами Блайз не уставал поражаться головокружительному разнообразию любви. Свитари охотно рассказывала ему о самых причудливых её проявлениях. Репликант слушал об удовольствиях без обязательств, о семьях и о «лебединой верности». Особенно ему запомнились истории о планете, где считалось нормальным иметь столько возлюбленных, сколько ты сам желаешь, и где всем глубоко наплевать, был он рождён естественно или выращен в маточном репликаторе. К удивлению и восторгу репликанта, Свитари не ограничилась рассказами. Она охотно учила его знакомиться и общаться с другими женщинами и при этом не считала себя обделённой вниманием. Она искренне радовалась его успехам в общении с другими и объясняла причины неудач. На четвёртый день полёта репликант уже так уверенно общался с другими пассажирами, что вполне мог рискнуть пригласить малознакомую женщину к себе в каюту. Вот только делать ему этого не хотелось. Ни одна из них не могла сравниться с его Свитари. Репликант поймал себя на мысли, что больше не думает о Лорэй как о задержанной. Она была его девушкой. Кажется, так это называется у людей? А он, Блайз, больше не чувствовал себя чьим-то имуществом. Он был человеком, пусть и произведённым на свет неестественным путём. Блайзу очень хотелось поделиться радостью с Чимбиком, но репликант подозревал, что садж не разделит его эмоций. И хорошо, если просто «не разделит». Блайз всерьёз опасался, что сержант прикажет отставить самообман и выполнять поставленный приказ – доставить Лорэй на Эльдорадо. Расстаться с Ри. Забыть настоящую жизнь и вернуться к функционированию. От этих мыслей Блайза передёрнуло. – Что случилось, радость моя? – Свитари приподнялась в постели и заглянула ему в глаза. Блайз обнял её и какое-то время молчал, не представляя, какими словами выразить беспокойство. – Задумался о будущем, – наконец произнёс он. – О!.. – удивлённо протянула девушка, и тревога в её глазах сменилась интересом. – Будущее? А разве оно не заключается в выполнении строго определённых задач по приказу вышестоящего начальства? Свитари так умело передразнила его собственные интонации, что Блайз невольно рассмеялся. Но даже смех получился не особенно весёлым. – Боюсь, что мне не позволят до окончания срока эксплуатации осуществлять твоё сопровождение, – вздохнул репликант. – Это самое романтичное, что мне говорили в жизни, – с улыбкой сообщила Свитари. – Но разве тебе нужно чьё-то разрешение, чтобы быть со мной? В мире много планет, где ни тебя, ни меня никто не знает. Мысль о дезертирстве не всколыхнула в репликанте волну возмущения. Не показалась невообразимой. Он просто видел ряд препятствий. – Садж никогда не согласится, – мрачно ответил Блайз. – А тебе так нужно его разрешение? – Не разрешение, – так же мрачно отозвался Блайз. – Саджа я не оставлю. – А он тебя? – задала неожиданный вопрос Ри. Блайз повернулся и посмотрел ей в глаза. – А он меня на себе из-под огня вынес. И не бросил. И ни разу не выдал, когда мы росли. Его наказывали, самого могли в брак записать как не способного справляться с должностными обязанностями. Но он никогда меня не сдавал. И я его тоже не брошу. Ри кивнула, будто правда поняла, о чём он, и сказала: – Значит, убедим его уйти с нами. Блайз отвернулся и уставился в переборку так, словно она могла дать ответ на мучающий репликанта вопрос. – Если он согласится, это будет чудо. Без прикрас, – наконец сказал он. – Но я попробую. Может, даже ему что-то понравилось в этой жизни. – Согласится, – мурлыкнула ему на ухо Ри и ласково обвила руками. – Ты же видел сообщение от Эйнджелы. С прогулочной палубы, не из каюты. Может, и он переоценил своё отношение к жизни? Тут Блайз не мог поспорить. Вид Эйнджелы, спокойно разгуливающей по кораблю без сопровождения брата, да ещё и со средством связи, вверг Блайза в самый настоящий шок. По крайней мере, репликант ненадолго потерял дар речи. В его понимании подобное явление можно было сравнить с природным катаклизмом: чтобы сержант вдруг поступил вопреки уставам и инструкциям – такого просто быть не могло. Эйнджеле полагалось находиться в комнате, покидая её лишь для приёма пищи, отправления естественных потребностей и гигиенических процедур. Всё. – Может… – неуверенно улыбнулся Блайз. – Было бы здорово… – И будет, – шепнула ему на ухо Свитари. Её губы коснулись шеи репликанта, и тот блаженно прикрыл глаза. – Вот увидишь… Надежда на лучшее росла и крепла в репликанте с каждым часом. До тех пор, пока не пришло очередное сообщение от Эйнджелы… «Нас взяли на борту лайнера», – слова будто зациклились в сознании Блайза, пока он методично вынимал из рюкзака броню и оружие. Только сейчас он осознал, как непозволительно расслабился. Открытые репликанту радости жизни настолько затуманили голову, что Блайз напрочь забыл об угрозе захвата. Пришла пора вспоминать, костеря себя подхваченными у Свитари словами. Блайз придирчиво осмотрел оружие и, надев перчатку со сканером, принялся быстро, но без излишней торопливости изучать скафандр и броню. Привычное занятие помогло успокоиться и начать думать трезво. – Если озвучишь план, я смогу помочь, – напомнила о себе Свитари. Услышав дурные вести, она, подобно репликанту, собралась и посерьёзнела. – Надо выбираться. – Блайз отложил нагрудник и полез в рюкзак. Достав жетон погибшего безопасника, он передал его Свитари. – Положи, пожалуйста, рядом с терминалом, – попросил он и принялся облачаться в комбинезон. Девушка без споров выполнила просьбу и спросила: – Думаешь, за нами тоже придут? – Да, – коротко отозвался Блайз. С помощью импланта он связался с жетоном. Получив подтверждение полномочий, встроенный в жетон микрокомпьютер принялся за работу. Без труда взломав разработанную в Консорциуме систему безопасности лайнера, он вывел на сетчатку глаза репликанта план корабля, расположение постов и график вахт. Со стороны выглядело так, словно Блайз потерял разум: с безучастным лицом репликант продолжал облачаться в броню, будто древний рыцарь, поводя при этом головой из стороны в сторону. Блайз, изучив схему, выбрал наиболее подходящий маршрут. Моргнув, он вывел голограмму на обозрение девушке. – Пойдём так, – сказал он, указывая пальцем на зелёную ломаную линию, прочертившую путь от верхней палубы лайнера к ангарам грузовых шаттлов. – Придётся идти, а местами ползти через тоннели магистралей жизнеобеспечения. – Мы угоним шаттл? – удивилась его решению Ри и вынула из сумки удобные штаны и футболку. – И куда мы на нём, такие красивые, денемся? – Не угоним, а спрячемся там, – объяснил Блайз. – В одном из грузовых отсеков. Бортовой компьютер обмануть несложно: он по-прежнему будет получать информацию от системы жизнеобеспечения о том, что мы с тобой в каюте. Санузел шаттла автономен, так что там не придётся ничего взламывать. – А при чём тут санузел? – уточнила Ри. Она успела скинуть платье и теперь прыгала на одной ноге, пытаясь попасть другой в штанину. – Каждый наш вдох, каждое движение фиксирует система жизнеобеспечения. И передаёт на центральный бортовой компьютер. Соответственно, пока мы на корабле, обнаружить нас проще простого. Достаточно просто сверить данные бортового журнала с показаниями систем жизнеобеспечения. Потому нам так важно иметь доступ к центральному бортовому компьютеру лайнера. – И как его получить? – Он у нас уже есть. Жетон агентов СБ даёт нам многие возможности. – Репликант продолжил облачаться. – А ты не можешь махнуть им, чтобы мы просто прошли в грузовой шаттл? – спросила девушка. Она успела переодеться и теперь собирала в хвост чёрные волосы, отбросив в сторону бесполезный цветастый парик. – Нет. – Блайз развёл руками. – Вахтенные не имеют права никого пропускать без сопровождения вахтенного офицера либо его заместителей. Это у них в должностной инструкции прописано. И зачем нам лишние свидетели? – Тогда командуй, мой генерал, – шутливо козырнула Ри, но взгляд её был непривычно серьёзен.Система «Новый Плимут». Лайнер «Туманность» – планета Вулкан
Проникнуть в технические коридоры корабля оказалось достаточно просто: Блайз провёл девушку в один из глухих закоулков прогулочной палубы и, пользуясь скачанными паролями, вскрыл замок люка. Дальше – проще. Узкие коридоры позволяли достаточно свободно передвигаться, в том числе и между палубами. Даже Блайзу в его амуниции с рюкзаком за плечами было достаточно просторно. Фототропный камуфляж репликант не включал, экономя ресурс батарей. Шедшая налегке Лорэй и вовсе без труда прошла бы и коридором в два-три раза уже. Неожиданно Блайз остановился и выругался. – У нас проблемы, – сообщил он Свитари. – К лайнеру пристыковался шаттл с местными военными. Лорэй нервно обернулась, будто ожидала увидеть незваных гостей прямо тут. – Ты говорил, что изменишь данные системы жизнеобеспечения и нас не смогут вычислить. Что-то поменялось? – Да, – кивнул Блайз. – Они будут прочёсывать отсек за отсеком, пока не найдут нас. Надо менять план действий. Хмурый взгляд Ри упёрся в репликанта. – А какие у нас варианты? Не перебьёшь же ты их всех? Сколько их, кстати? – Взвод. Тридцать человек, – отозвался Блайз. – Так… Мы на орбите Вулкана… Он замолчал, обдумывая варианты побега. Вступать в бой со спецназом? Будь он один, можно было бы рискнуть. Но вдвоём с не защищённой ничем девушкой… Репликант оставил силовой вариант как самый крайний, когда не будет иного выхода. – Двигаемся на шлюпочную палубу, – неожиданно решил он. – Пробуем проверенный способ – спасательную капсулу.На мостике лайнера вахтенный офицер обнаружил, как кто-то вскрыл люк технического коридора на правом борту шлюпочной палубы. Никаких работ в это время по графику не значилось, потому офицер вывел на монитор изображение камер. То, что он увидел, вахтенному не понравилось: фигура в серо-чёрной броне, в сопровождении легко одетой девицы, возилась с замком люка спасательной капсулы. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: это те самые бандиты, за которыми прибыл спецназ. – Они на шлюпочной палубе, сэр, – обратился вахтенный к капитану. – У капсул правого борта. Те, за кем вояки прибыли. – Связь с командиром группы, – среагировал капитан. – И заблокировать все люки на шлюпочной палубе. – Есть, сэр, – вахтенный вернулся к работе. – О чёрт… – Ну, что там? – с раздражением поинтересовался капитан. – Капсула отстыковалась, сэр, – услышал он в ответ. – Да твою же ж мать… – выругался капитан. – Сообщи спецназу, и связь с поверхностью – пусть ловят подарочек. Надеюсь, капсулу не попортят…
Планета Вулкан. Орбита – поверхность
Пилот шаттла решил побить все рекорды по спуску на поверхность. Так, по крайней мере, казалось Нэйву, распластавшемуся в ложементе. Проклятый репликант мог ускользнуть и увести с собой вторую Лорэй. Когда Грэм получил известие от Монта, что вторая парочка нашлась и приближается к планете, лейтенант возликовал. Всё обещало пройти как в первый раз – чистый захват без жертв. На деле всё оказалось сложнее. Каким-то образом репликант узнал о прибытии группы захвата и сумел улизнуть из каюты, прихватив с собой пленницу. Нэйв настроился на методичное прочёсывание отсеков громадного корабля и уже хотел вызвать с Вулкана расквартированный там пехотный батальон, но чёртов искусственный солдат избавил его от этой проблемы. Зато добавил другую: проникнув на шлюпочную палубу, репликант сумел завладеть спасательной капсулой и покинуть корабль. Теперь они спешили оказаться на планете одновременно с капсулой и не дать беглецам скрыться в подземном городе. Потому пилот выжимал из шаттла всё возможное. От перегрузок темнело в глазах, во рту ощущался вкус крови, но Нэйв и не думал жаловаться. Им овладел охотничий азарт. Догнать, схватить! Скорее, пока жертва не смогла далеко уйти! Посадка выбила из лейтенанта дух. Придя в себя, Грэм увидел, что спецназовцы уже покидают свои места. – Лорэй нужна живой! – напомнил лейтенант, выбираясь из кресла. Старший группы молча кивнул. Теперь это было их дело, и Нэйв из командира превратился в помеху – неучтённую единицу, выпадающую из слаженной команды. Лейтенант это понимал, потому безропотно занял указанное командиром спецназовцев место в строю. Люк шлюза распахнулся, впуская жаркую атмосферу Вулкана. Датчики брони указали температуру воздуха – свыше пятидесяти градусов по Цельсию – и состав атмосферы. Абсолютно непригодной для дыхания из-за высокого содержания азота. – Прохладно сегодня, – пошутил кто-то из солдат, выпрыгивая в люк. – Да и азота не так много, – отозвался второй. – Ещё пара миллионов лет – и мама разрешит гулять без скафандра. Несмотря на напряжение, Нэйв улыбнулся шутке. Терраформирование Вулкана никто и не думал начинать, потому его эволюция шла своим естественным путём. А потом посторонние мысли покинули голову лейтенанта: он увидел цель. Пилот посадил шаттл менее чем в пятидесяти метрах от капсулы с беглецами. Автопилот капсулы выбрал наиболее подходящее место для приземления: на плоскую, как стол, равнину в паре километров от города. Группа Нэйва приземлилась с минимальным отрывом по времени, и если бы беглецы выбрались наружу, заметить их не составило бы труда. Вернее, Лорэй: девушке пришлось бы облачаться в оранжевый скафандр из аварийного комплекта капсулы. Но выжженная каменистая поверхность оказалась пуста. Спецназовцы рассыпались цепью и двинулись к капсуле, настороженно поводя стволами. То, что они узнали о репликантах, вызывало уважение и заставляло относиться к ним максимально серьёзно. Солдаты двигались осторожно, прикрывая друг друга, готовые в любой миг открыть огонь. Но ни малейшего признака врага обнаружить не удалось. Равнина вокруг была тиха и мертва, как и миллионы лет до этого. Подобравшись к капсуле, спецназовцы взяли её в кольцо, образовав защитный периметр. Двое солдат собрали маленького робота и пустили вперёд: никто не желал совершить ошибки гефестианских ополченцев, нарвавшихся на растяжку в почти такой же ситуации. Робот подкатился к капсуле и замер, «ощупывая» её сенсорами. Не обнаружив ничего подозрительного, электронный разведчик выпустил щуп, «присосавшийся» к замку люка капсулы. Пара секунд – и люк отъехал в сторону. В тот же миг из установленного на «спине» робота гранатомёта в капсулу полетела светошумовая граната. А следом кинулись трое солдат, прячась за пуленепробиваемым штурмовым щитом. Нэйв, глядя на них, прикусил губу и плотнее сжал в ладонях автомат. Светошумовая граната не могла вывести из строя защищённого совершенной бронёй репликанта. Максимум – на пару секунд лишить его зрения. Но и эти две жалкие секунды могли спасти чью-то жизнь. Но стрельба так и не началась. Спецназовцы беспрепятственно пересекли открытое пространство и скрылись в люке. – Пусто, – услышал Нэйв голос одного из них. Лейтенант понял, что его обвели вокруг пальца. – К шаттлу! – скомандовал он. И, выйдя на связь с оставшимися на борту лайнера спецназовцами из второго взвода, сказал, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно: – Не расслабляйтесь. Они на борту. Капсула пуста. То, что он услышал в ответ, заставило лейтенанта вспомнить всю когда-либо слышанную площадную брань. – У нас проблема, – сообщил командир второго взвода. – Только что отстрелились абсолютно все капсулы лайнера. Лейтенант задрал голову и увидел, как спускается рой светлячков. Капсулы падали на поверхность планеты, казалось, прямо Грэму на голову. Две с половиной сотни спускаемых аппаратов. Нэйв понял, что очень скоро на равнине станет куда жарче, чем сейчас. – Все на борт! – заорал он. (обратно) (обратно)Александр Гедеон У оружия нет имени Книга 2
Глава 1
Система Новый Плимут. Борт лайнера «Туманность». День отлёта с планеты
Блайз старался сохранять спокойствие, хоть это удавалось с трудом. Впервые за свою короткую жизнь он оказался в подобной ситуации: один и в абсолютной неизвестности. Несмотря на то, что солдат готовили к возможности действий в отрыве от основных сил, подразумевалось нахождение в зоне боевых действий. И возможность если не выйти на связь, то вернуться к своим. Здесь же всё было совершенно иначе. Единственным, что с натяжкой можно было отнести к отрабатываемым ситуациям — это глубокий тыл противника. Всё. Не было ни вражеских солдат, ни агрессивной среды, ни даже самого слабого огневого воздействия. Даже не требовалось просчитывать максимально скрытный маршрут отхода. И не было связи с Чимбиком. Это угнетало Блайза больше всего. Для него сержант значил гораздо больше, чем для остальных в их группе. Чимбик был не только командиром. Для Блайза сержант был символом защиты и спокойствия. Он прикрывал мелкие проступки Блайза и вставал на защиту, когда репликанты из других групп подшучивали над болтливым и мечтательным, по их меркам, солдатом. Даже на Хель Блайз остался жив лишь благодаря сержанту. Когда их отделение попало под бомбово-штурмовой удар, Чимбик вынес раненного в живот Блайза. Единственного, кого успел. Четверо других братьев из их группы навсегда остались на перепаханной бомбами и снарядами ледяной равнине. А теперь Блайз даже не знал, что с братом. Смог ли он сесть на корабль? Прошли контроль или их обнаружили? Если обнаружили — то смогли ли уйти или садж погиб при прорыве? Неизвестность угнетала. Ещё одно новое впечатление, без которого Блайз с удовольствием смог бы обойтись. Не было возможности даже связаться с командиром в реальном времени из-за всё растущего расстояния между ними. По этой причине Блайз сидел и злился. У репликантов его модели любые негативные эмоции моментально становились своеобразным топливом, подстёгивающим разум и агрессию солдата. Мозг Блайза рассчитывал варианты развития событий и его дальнейшие действия, а всё существо прирождённого убийцы требовало одного — действия. Репликант походил на запертого в клетке тигра — разъярённого, смертоносного и точно так же не способного выплеснуть свою ярость единственным известным способом. Даже компания Ри не могла успокоить Блайза. Наоборот — будучи единственным живым существом на обозримом пространстве, она рисковала послужить громоотводом ярости солдата. Как назло, девушка уселась рядом и её запах волновал репликанта больше обычного. С момента полового созревания репликантов автодоктор брони подавлял их сексуальную активность: гормональные всплески положительно сказывались на агрессивных качествах искусственных солдат, а вот посторонние мысли — наоборот, могли привести к печальным последствиям. Однако в броню Блайз не облачался уже два дня и теперь ощущал странное беспокойство рядом с девушкой. Ему хотелось дотронуться до неё, ощутить мягкую кожу под пальцами, почувствовать близость тела, и одновременно репликант понимал недопустимость подобных мыслей. Она — человек, а он — изделие. Исправное изделие не должно испытывать желания коснуться человека без необходимости. И это злило ещё больше. Он вскочил и начал мерять каюту шагами, пытаясь выплеснуть напряжение в движении. Получалось плохо. Репликанту хотелось бежать или драться, но ни то, ни другое не представлялось возможным в замкнутом пространстве лайнера. Во всяком случае, если он не хотел привлечь к себе внимание. Поэтому Блайзу оставалось только метаться, словно зверю в клетке, и стараться не смотреть на Свитари. Та, напротив, с интересом наблюдала за ним, улыбаясь всё шире и шире. — Чего смешного?! — потеряв терпение, рявкнул Блайз. — Разве я смеюсь? — насмешливо изогнула бровь Свитари и с вызовом посмотрела на репликанта. — Да! — Блайз шагнул к ней, пытаясь применить привычную тактику запугивания: нависнуть над жертвой сверху и уставиться в глаза. До этого момента такой способ срабатывал безотказно. Особенно у Чимбика: тому вообще достаточно было поворота головы, чтобы Лорэй в доли секунды теряли всё нахальство. Но в этот раз что-то пошло не так. Сокращение расстояния усугубило проблему: в ноздри ударил одуряющий аромат женского тела, а глаза девушки превратились в два магнита. Блайз застыл, как загипнотизированный, не в силах даже глубоко дышать. — Ты что делаешь? — просипел репликант. Горло словно сдавило обручем, каждый вдох давался с трудом, а в висках пульсировало так, словно внутри черепной коробки маршировал полк в полном снаряжении. Прилив крови к паху резко снизил подвижность репликанта, в момент превратив брюки и нижнее бельё в тесную ловушку. — Ничего, — невинно улыбнулась Ри и поднялась со своего места, неожиданно оказавшись лицом к лицу с Блайзом. — Может, мне просто нравится смотреть на тебя? Блайз судорожно сглотнул. Ноздри репликанта раздувались, жадно втягивая неописуемо-приятный, манящий запах Свитари. Ему хотелось прикоснуться к ней, но намертво вбитые дисциплина и самоконтроль требовали изолировать себя и провести диагностику с помощью автодоктора. — Мэм, — слова давались Блайзу с таким трудом, словно он находился в безвоздушном пространстве, с почти исчерпавшими ресурс патронами-регенераторами, — отойдите. У меня сбой. Но Свитари осталась на месте. — Заткнись, Блайз, — прошептала она и прижалась к нему обжигающе-горячим телом. — И поцелуй меня. И Блайз заткнулся. Он помнил, как выглядят целующиеся люди, но не слишком понимал механику процесса, а потому неумело коснулся губами губ Свитари. К счастью, та явно знала, что делать. Репликанты обучались всему очень быстро, так что Блайзу не понадобилось много времени, чтобы освоить столь приятный и возбуждающий навык. Агрессия репликанта стремительно трансформировалась в нечто иное, не имеющее определения в словаре Блайза. Всё что он мог — прижимать к себе гибкое женское тело и целовать, ощущая горячее нетерпение. Репликант знал из курса анатомии, как происходит половой контакт между людьми, но что предшествует этому самому контакту, оставалось для него загадкой. Зато это со всей очевидностью было хорошо известно Свитари. Её руки скользнули под одежду репликанта. Впервые чужие прикосновения не вызывали у Блайза дискомфорта. Он зарычал от удовольствия и повторил то же, что делала девушка, сочтя подобную тактику действий оптимальной. Вот только между телом Свитари и его руками образовалось неожиданное препятствие. Длинное закрытое платье не давало возможности легко просунуть под себя руки, а на поиски застёжки у Блайза уже не хватало терпения. Сильные пальцы репликанта легко разорвали мешавшую одежду, и треск рвущейся материи породил смутную мысль, что он делает что-то неправильное. Но Свитари, не отрываясь от его губ, небрежно сбросила остатки платья на пол, и все мысли из головы репликанта испарились. Способность соображать вернулась к Блайзу через несколько часов и множество приятных открытий. Теперь он осознал, насколько скудно и неполно курс анатомии описывал зачатие. И хоть репликанты были стерильны, сам процесс Блайз оценил в полной мере. А потом пришло осознание сделанного. Блайз рывком сел в постели и сказал: — Я совершил недопустимый поступок, мэм. Свитари лениво поднялась и уселась на колени Блайзу. — И не один раз, — мурлыкнула она ему на ухо. — Мне понравился каждый. — Изделие не должно вступать в контакт с человеком, за исключением служебной необходимости, — отчеканил Блайз. — Ну так изделие пусть и не вступает, — пожала обнажёнными плечами девушка. — Ты-то тут причём? — При том, что изделие — это я. Репликант модели «Арес», пятое поколение, — Блайз вздохнул. — Биоробот, квазиживой организм. — А ты можешь дать гарантию, что я — не репликант? — неожиданно весело ухмыльнулась девушка. — Или что каждый из пассажиров лайнера рождён естественным образом? — Даже если с помощью маточного репликатора — всё равно человек, — отмёл подобное предположение Блайз. — С нормальным генетическим кодом вида «хомо сапиенс сапиенс». — Пф! — фыркнула Свитари. — Большая часть Союза с генетическими отклонениями в результате натурализации. И кого это волнует? — И что? Они рождаются, живут, умирают сами. Их никто не создаёт в лабораториях. Я — изделие военной промышленности. Создан для выполнения строго определённых задач по утверждённому техническому заданию. Не более того. То, что сейчас происходит — в лучшем случае оплошность. В худшем — у меня действительно произошёл сбой. Ласковые пальцы Свитари погладили его по щеке, скользнули на шею и остановились на плече. — Мне кажется, за последние дни ты вышел далеко за пределы строго определённых задач, милый, — тепло улыбнулась ему девушка. — Я мало что понимаю в репликантах, но многое знаю о людях. Поверь, ты — лучший человек, которого я встречала. — Хреновая, видать, у тебя была жизнь, — процитировал Блайз вычитанную в одной из книг шутку. Свитари рассмеялась и повалила его на кровать. Репликант не сопротивлялся. За ночь он совершил немало открытий, включая самое приятное: купание в ванной в компании Ри в несколько раз лучше одиночного. А ещё он с удивлением понял, что, устав физически, как-то ухитряется при этом чувствовать себя отдохнувшим, как никогда в жизни. Спали они до полудня, и впервые Блайз проснулся не по сигналу побудки, не по тычку брата, а от теплого, щекочущего шею дыхания прижавшейся к нему девушки. Это было необычно — проснуться не в одиночестве. Блайз с детства привык к индивидуальным кроватям-боксам, очень похожим на капсулы заморозки, и спать, прикасаясь к кому-то, казалось странным. Но от того не менее приятным. Ему вдруг захотелось, чтобы Чимбик тоже испытал, каково это — спать с девушкой. Когда холод кошмаров отгоняет тепло женского тела рядом. В памяти всплыл вопрос сержанта: «А зачем они спят за деньги?». Теперь Блайз видел в этом смысл. Репликант осторожно пошевелился и потянулся за коммуникатором. Это движение разбудило Ри: она открыла глаза, мгновение сонно разглядывала Блайза, а потом улыбнулась. От этой улыбки внутри репликанта стало тепло, словно на солнечной стороне Эгиды. — Доброе утро, — промурлыкала она, потягиваясь. Это тоже казалось необычным репликанту — не вскакивать сразу после подъёма. — Уже день, — проинформировал её Блайз. — Утро доброе, когда оно днём. Эта фраза на короткое время поставила Блайза в логический тупик. Поняв, что столкнулся с очередной то ли идиомой, то ли шуткой, то ли пословицей, репликант отложил её разбор на потом, предпочтя решить куда более срочный вопрос. Он сел и взял коммуникатор. — Они на корабле, — прочитав сообщение брата, облегчённо выдохнул Блайз и показал девушке полученное сообщение. Та жадно схватила коммуникатор и прочла текст, словно не поверила словам Блайза. А затем счастливо рассмеялась и повалила репликанта обратно в постель. И ни один из инстинктов Блайза не протестовал против подобного обращения. Обняв девушку, репликант замер, упиваясь ощущениями. — Это надо отпраздновать! — объявила Свитари и ласково поцеловала Блайза. — Уверена, даже твой зануда-братец сейчас отмечает успешный побег с планеты. — Нет, — улыбнулся тот. — Садж засел в каюте и расписывает дальнейший план действий. И график пользования ванной. — Ванной очень даже приятно пользоваться совместно, — напомнила ему Свитари. — Без всяких графиков. Блайз внезапно замолчал. А потом сказал очень серьёзным голосом: — Знаешь… я теперь боюсь за твою сестру. Ластившаяся к нему Свитари мгновенно напряглась. — Почему? — Потому что если Эйнджела попробует вот так с ним сделать — он может её сломать. Он — сержант. Их учили отдельно от нас. Они злее, выносливее, жёстче. Беспощаднее. Манекены, охота — их везде пускали первыми, чтобы потом они нам показывали, как верно действовать. Ты сама видела, как садж работает. А ведь вы его даже не раздражали. — А что стало с теми, кто раздражал? — спросила девушка, крепче прижимаясь к Блайзу, словно желала спрятаться. — Зависело от степени значимости, — ответил тот. — Если не представляли ценности — он их ликвидировал. Если были нужны командованию — оставлял возможность говорить. Не более того. — Тогда я рада, что мы его не разозлили своим побегом, — после долгой паузы сказала Свитари. — Он был зол на себя, — счёл нужным объяснить Блайз. — Посчитал, что вы — агенты врага, которых он не смог распознать. А то, что вас взяли на борт целыми и приказали оберегать — поставило запрет на нанесение вам вреда. Не получи сержант этого приказа… Тут Блайз представил последствия подобного и с такой силой обнял девушку, что та сдавленно ойкнула. — Прости… — репликант ослабил объятия. — Просто осознал, что с тобой могло случиться в таком случае. Ри положила голову ему на плечо и тихо спросила: — Ты ведь защитишь меня? — Да, — ни секунды не колебался Блайз. — Даже от саджа.Планета Новый Плимут. Управление контрразведки
— Есть вторая пара! — в кабинет ворвался лейтенант из числа неудачников, сортирующих отобранные системой снимки пассажиров внутрисистемных рейсов. Тотальная проверка документов ничего не дала: каждый имел ай-ди, номер страховки, слал налоговые декларации, имел отметку о получении паспорта в базе. Увы, после отказа от программного обеспечения Консорциума в государственных органах подделка документов упростилась в разы. Но правительство разумно посчитало, что со своими преступниками как-нибудь справится по-старинке, а оставлять госучреждения уязвимыми к взлому со стороны государства, ставшего врагом, — плохая идея. По той же причине отказались и от большей части систем сканирования и распознавания лиц, вернувшись к более примитивным версиям. Откат происходил медленно и неохотно. «На местах» войну всерьёз не воспринимали. Одна битва на богом забытом планетоиде… Эка невидаль! Через месяц-другой там, наверху, помирятся, а им, простым смертным, заново перестраивать жизнь. Рядовые губернаторы и мэры искренне сомневались, что, скажем, городская автоматическая система канализации станет мишенью для хакеров Консорциума. Так и жили, где-то заменив передовые технологии своим старьём, а где-то всеми силами оттягивая этот момент. В столице за безопасностью следили строже, а потому сотрудники полиции и СБ остались без следящих дронов и весьма эффективной системы распознавания лиц. Отставание в технологии компенсировали ударным трудом: сотрудники лично изучали всех хоть сколько-то похожих на беглецов пассажиров. Только на второй день один сообразительный малый из свежей смены догадался сузить круг поисков по дате покупки билетов. Вряд ли, рассудил он, репликанты планировали вылет доприбытия Лорэй на Плимут. Эта простая мысль позволила отсечь больше восьмидесяти процентов пассажиров, и оставшихся изучали день и ночь. И поиски, похоже, дали результаты. Гордый собой лейтенант положил перед капитаном планшет. С экрана на Карла смотрели два молодых лица типичных представителей нового поколения — парень с всклокоченными каштановыми волосами и модными линзами, компанию которому составляла девушка с забавной причёской. Программа распознавания лиц дала семьдесят шесть процентов сходства. — Точно? — усомнился он. — Уверен! — едва не подпрыгивая от нетерпения, воскликнул лейтенант. — Нет аккаунтов в соцсетях. Ни в одной. Нет игровых аккаунтов. Нет приводов. Нет данных о поступлении в ВУЗы. Нет данных о работе, хотя налоговые декларации в базе числятся. — Где они? — Монт вернул планшет лейтенанту. — Лайнер «Туманность», внутрисистемный круиз, — отрапортовал тот. — Первый класс, как у второй пары. — Пулей к связистам, — приказал Нэйв. — Затребуй связь со штабом флота. Ты ещё тут? — Есть связь со штабом флота! — радостно проорал лейтенант и пулей вылетел из кабинета. — Вот молодо-зелено, — поглядев ему вслед, покачал головой Карл. В свои тридцать он чувствовал себя едва ли не стариком рядом с этими полными служебного рвения лейтенантами. Покосившись на кофейник, капитан скривился — от кофе уже вязало во рту — но всё же налил чашку. У кого как, а его рабочий день заканчиваться не торопился. (обратно)Глава 2
Система Новый Плимут. Борт лайнера «Туманность»
Следующие дни принесли Блайзу немало приятных открытий. И всегда рядом с ним была Свитари. «Бери от жизни всё, пока есть возможность», — такова была её нехитрая жизненная философия, и Блайз всецело её разделял. Днями Ри учила репликанта веселиться, перепробовав с ним всё, что могла предложить индустрия развлечений лайнера, а ночами… Ночами Блайз не уставал поражаться головокружительному разнообразию любви. Свитари охотно рассказывала ему о самых причудливых её проявлениях. Репликант слушал об удовольствиях без обязательств, о семьях и о «лебединой верности». Особенно ему запомнились истории о планете, где считалось нормальным иметь столько возлюбленных, сколько ты сам желаешь, и где всем глубоко наплевать, был он рождён естественно или выращен в маточном репликаторе. К удивлению и восторгу репликанта, Свитари не ограничилась рассказами. Она охотно учила его знакомиться и общаться с другими женщинами и при этом не считала себя обделённой вниманием. Она искренне радовалась его успехам в общении с другими и объясняла причины неудач. На четвёртый день полёта репликант уже так уверенно общался с другими пассажирами, что вполне мог рискнуть пригласить малознакомую женщину к себе в каюту. Вот только делать ему этого не хотелось. Ни одна из них не могла сравниться с его Свитари. Репликант поймал себя на мысли, что больше не думает о Лорэй как о задержанной. Она была его девушкой. Кажется, так это называется у людей? А он, Блайз, больше не чувствовал себя чьим-то имуществом. Он был человеком, пусть и произведённым на свет не естественным путём. Блайзу очень хотелось поделиться радостью с Чимбиком, но репликант подозревал, что садж не разделит его эмоций. И хорошо, если просто «не разделит». Блайз всерьёз опасался, что сержант прикажет отставить самообман и выполнять поставленный приказ — доставить Лорэй на Эльдорадо. Расстаться с Ри. Забыть настоящую жизнь и вернуться к функционированию. От этих мыслей репликанта передёрнуло. — Что случилось, радость моя? — Свитари приподнялась в постели и заглянула ему в глаза. Блайз обнял её и какое-то время молчал, не представляя, какими словами выразить беспокойство. — Задумался о будущем, — наконец произнёс он. — О!.. — удивлённо протянула девушка, и тревога в её глазах сменилась интересом. — Будущее? А разве оно не заключается в выполнении строго определённых задач по приказу вышестоящего начальства? Свитари так умело передразнила его собственные интонации, что Блайз невольно рассмеялся. Но даже смех получился не особенно весёлым. — Боюсь, что мне не позволят до окончания срока эксплуатации осуществлять твоё сопровождение, — вздохнул репликант. — Это самое романтичное, что мне говорили в жизни, — с улыбкой сообщила Свитари. — Но разве тебе нужно чьё-то разрешение, чтобы быть со мной? В мире много планет, где ни тебя, ни меня никто не знает. На этот раз мысль о дезертирстве не всколыхнула в репликанте волну возмущения. Не показалась невообразимой. Он просто видел ряд препятствий. — Садж никогда не согласится, — мрачно ответил Блайз. — А тебе так нужно его разрешение? — Не разрешение, — так же мрачно отозвался Блайз. — Саджа я не оставлю. — А он тебя? — задала неожиданный вопрос Ри. Блайз повернулся и посмотрел ей в глаза. — А он меня на себе из-под огня вынес. И не бросил. И ни разу не выдал, когда мы росли. Его наказывали, самого могли в брак записать, как не способного справляться с должностными обязанностями. Но он никогда меня не сдавал. И я его тоже не брошу. Ри кивнула, будто правда поняла, о чём он, и сказала: — Значит, убедим его уйти с нами. Блайз отвернулся и уставился в переборку так, словно она могла дать ответ на мучающий репликанта вопрос. — Если он согласится — это будет чудо. Без прикрас, — наконец сказал он. — Но я попробую. Может, даже ему что-то да понравилось в этой жизни. — Согласится, — мурлыкнула ему на ухо Ри и ласково обвила руками. — Ты же видел сообщение от Эйнджелы. С прогулочной палубы, не из каюты. Может, и он переоценил своё отношение к жизни? Тут Блайзу сложно было спорить. Вид Эйнджелы, спокойно разгуливающей по кораблю без сопровождения брата, да ещё и со средством связи, вверг Блайза в самый настоящий шок. По крайней мере, репликант ненадолго потерял дар речи. В его понимании подобное явление было сродни природному катаклизму: чтобы сержант вдруг поступил вопреки уставам и инструкциям — такого просто быть не могло. Эйнджеле полагалось находиться в комнате, покидая её лишь для приёма пищи, отправления естественных потребностей и гигиенических процедур. Всё. — Может… — неуверенно улыбнулся Блайз. — Было бы здорово… — И будет, — шепнула ему на ухо Свитари. Её губы коснулись шеи репликанта, и тот блаженно прикрыл глаза. — Вот увидишь… Надежда на лучшее росла и крепла в репликанте с каждым часом. До тех пор, пока не пришло очередное сообщение от Эйнджелы… «Нас взяли на борту лайнера», — слова будто зациклились в сознании Блайза, пока он методично вынимал из рюкзака броню и оружие. Только сейчас он осознал, как непозволительно расслабился. Открытые репликанту радости жизни настолько затуманили голову, что Блайз напрочь забыл о нависшей над ними угрозе захвата. Пришла пора вспоминать, костеря себя подхваченными у Свитари словами. Блайз придирчиво осмотрел оружие и, надев перчатку со сканером, принялся быстро, но без излишней торопливости изучать скафандр и броню. Привычное занятие помогло успокоиться и начать думать в трезвом русле. — Если озвучишь план — я смогу помочь, — напомнила о себе Свитари. Услышав дурные вести, она, подобно репликанту, собралась и посерьёзнела. — Надо выбираться, — Блайз отложил нагрудник и полез в рюкзак. Достав жетон погибшего безопасника, он передал его Свитари. — Положи, пожалуйста, рядом с терминалом, — попросил он и принялся облачаться в комбинезон. Девушка без споров выполнила просьбу и спросила: — Думаешь, за нами тоже придут? — Да, — коротко отозвался Блайз. С помощью импланта он связался с жетоном. Получив подтверждение полномочий, встроенный в жетон микрокомпьютер принялся за работу. Без труда взломав разработанную в Консорциуме систему безопасности лайнера, он вывел на сетчатку глаза репликанта план корабля, расположение постов и график вахт. Со стороны выглядело так, словно Блайз потерял разум: с безучастным лицом репликант продолжал облачаться в броню, будто древний рыцарь, поводя при этом головой из стороны в сторону. Блайз, изучив схему, выбрал наиболее подходящий маршрут. Моргнув, он вывел голограмму на обозрение девушке. — Пойдём так, — сказал он, указывая пальцем на зелёную ломаную линию, прочертившую путь от верхней палубы лайнера к ангарам грузовых шаттлов. — Придётся идти, а местами ползти через тоннели магистралей жизнеобеспечения. — Мы угоним шаттл? — удивилась его решению Ри и вынула из сумки удобные штаны и футболку. — И куда мы на нём, такие красивые, денемся? — Не угоним, а спрячемся там, — улыбнувшись, объяснил Блайз. — В одном из грузовых отсеков. Бортовой компьютер обмануть несложно: он по-прежнему будет получать информацию от системы жизнеобеспечения о том, что мы с тобой в каюте. Санузел шаттла автономен, так что там не придётся ничего взламывать. — А причём тут санузел? — уточнила Ри. Она успела скинуть платье и теперь прыгала на одной ноге, пытаясь попасть другой в штанину. — Каждый наш вдох, каждое движение фиксирует система жизнеобеспечения. И передаёт на центральный бортовой компьютер. Соответственно, пока мы на корабле — обнаружить нас проще простого. Достаточно просто сверить данные бортового журнала с показаниями систем жизнеобеспечения. Потому нам так важно иметь доступ к центральному бортовому компьютеру лайнера. — И как его получить? — Он у нас уже есть. Жетон агентов СБ даёт нам многие возможности, — репликант продолжил облачаться. — А ты не можешь махнуть им, чтобы мы просто прошли в грузовой шаттл? — спросила девушка. Она успела переодеться и теперь собирала в хвост чёрные волосы, отбросив в сторону бесполезный цветастый парик. — Нет, — Блайз развёл руками. — Вахтенные не имеют права никого пропускать без сопровождения вахтенного офицера либо его заместителей. Это у них в должностной инструкции прописано. И зачем нам лишние свидетели? — Тогда командуй, мой генерал, — шутливо козырнула Ри, но взгляд её был непривычно серьёзен.Система Новый Плимут. Лайнер «Туманность» — планета Вулкан
Проникнуть в технические коридоры корабля оказалось достаточно просто: Блайз просто провёл девушку в один из глухих закоулков прогулочной палубы и, пользуясь скачанными паролями, вскрыл замок люка. Дальше было проще: узкие коридоры позволяли достаточно свободно передвигаться, в том числе и между палубами. Даже Блайзу в его амуниции с рюкзаком за плечами было достаточно просторно. Фототропный камуфляж репликант пока что не включал, экономя ресурс батарей. Шедшая налегке Лорэй и вовсе без труда прошла бы и коридором в два-три раза уже. Неожиданно Блайз остановился и выругался. — У нас проблемы, — сообщил он Свитари. — К лайнеру пристыковался шаттл с местными военными. Лорэй нервно обернулась, будто ожидала увидеть незваных гостей прямо тут. — Ты говорил, что изменишь данные системы жизнеобеспечения и нас не смогут вычислить. Что-то поменялось? — Да, — кивнул Блайз. — Они будут прочёсывать отсек за отсеком, пока не найдут нас. Надо менять план действий. Хмурый взгляд Ри упёрся в репликанта. — А какие у нас варианты? Не перебьёшь же ты их всех? Сколько их, кстати? — Взвод. Тридцать человек, — отозвался Блайз. — Так… Мы на орбите Вулкана… Он замолчал, обдумывая варианты побега. Вступать в бой со спецназом? Будь он один — можно было бы рискнуть. Но вдвоём с незащищённой ничем девушкой… Репликант оставил силовой вариант как самый последний, когда не будет иного выхода. — Двигаемся на шлюпочную палубу, — неожиданно решил он. — Пробуем проверенный способ — спасательную капсулу. На мостике лайнера вахтенный офицер обнаружил, как кто-то вскрыл люк технического коридора на правом борту шлюпочной палубы. Никаких работ в это время по графику не значилось, потому офицер вывел на монитор изображение камер. То, что он увидел, вахтенному не понравилось: фигура в серо-чёрной броне, в сопровождении легко одетой девицы, возилась с замком люка спасательной капсулы. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: это те самые бандиты, за которыми прибыл спецназ. — Они на шлюпочной палубе, сэр, — обратился вахтенный к капитану. — У капсул правого борта. Те, за кем вояки прибыли. — Связь с командиром группы, — среагировал капитан. — И заблокировать все люки на шлюпочной палубе. — Есть, сэр, — вахтенный вернулся к работе. — О, чёрт… — Ну, что там? — с раздражением поинтересовался капитан. — Капсула отстыковалась, сэр, — услышал он в ответ. — Да твою же ж мать… — выругался капитан. — Сообщи спецназу, и связь с поверхностью — пусть ловят подарочек. Надеюсь, капсулу не попортят…Планета Вулкан. Орбита — поверхность
Пилот шаттла решил побить все рекорды по спуску на поверхность. Так, по крайней мере, казалось Нэйву, распластавшемуся в ложементе. Проклятый репликант мог ускользнуть и увести с собой вторую Лорэй. Когда он получил известие от Монта, что вторая парочка нашлась и приближается к планете, лейтенант возликовал. Всё обещало пройти, как в первый раз — чистый захват без жертв. В реальности всё оказалось сложнее. Каким-то образом репликант узнал о прибытии группы захвата и сумел улизнуть из каюты, прихватив с собой пленницу. Нэйв настроился на методичное прочёсывание отсеков громадного корабля и уже хотел вызвать с Вулкана расквартированный там пехотный батальон, но чёртов искусственный солдат избавил его от этой проблемы. Зато добавил другую: проникнув на шлюпочную палубу, репликант сумел завладеть спасательной капсулой и покинуть корабль. Дело теперь было за тем, чтобы оказаться на планете одновременно с капсулой и не дать беглецам скрыться в подземном городе. Потому пилот выжимал из шаттла всё возможное. От перегрузок темнело в глазах, во рту ощущался вкус крови, но Нэйв и не думал жаловаться. Им овладел охотничий азарт. Догнать, схватить! Скорее, пока жертва не смогла далеко уйти! Посадка выбила из лейтенанта дух. Придя в себя, Грэм увидел, что спецназовцы уже покидают свои места. — Лорэй нужна живой! — напомнил лейтенант, выбираясь из кресла. Старший группы молча кивнул. Теперь это было их дело, и Нэйв из командира превратился в помеху — неучтённую единицу, выпадающую из слаженной команды. Лейтенант прекрасно это понимал. Потому он безропотно занял указанное командиром спецназовцев место в строю. Люк шлюза распахнулся, впуская внутрь жаркую атмосферу Вулкана. Датчики брони моментально указали температуру воздуха — свыше пятидесяти градусов по Цельсию — и состав атмосферы. Абсолютно непригодной для дыхания из-за высокого содержания азота. — Прохладно сегодня, — пошутил кто-то из солдат, выпрыгивая в люк. — Да и азота не так много, — отозвался второй. — Ещё пара миллионов лет — и мама разрешит гулять без скафандра. Несмотря на напряжение, Нэйв улыбнулся шутке. Терраформирование Вулкана никто и не думал начинать, потому его эволюция шла своим естественным путём. А потом посторонние мысли покинули голову лейтенанта: он увидел цель. Пилот посадил шаттл менее чем в пятидесяти метрах от капсулы с беглецами. Автопилот капсулы выбрал наиболее подходящее место для приземления: на плоскую, как стол, равнину в паре километров от города. Группа Нэйва приземлилась с минимальным отрывом по времени, и если бы беглецы уже выбрались наружу — заметить их не составило бы никакого труда. Вернее — Лорэй: девушке пришлось бы облачаться в оранжевый скафандр из аварийного комплекта капсулы. Но выжженная каменистая поверхность была пуста. Спецназовцы рассыпались цепью и двинулись к капсуле, настороженно поводя стволами. То, что они узнали о репликантах, вызывало уважение и заставляло относиться к ним максимально серьёзно. Солдаты двигались осторожно, прикрывая друг друга, готовые в любой миг открыть огонь. Но ни малейшего признака врага обнаружить не удалось. Равнина вокруг была тиха и мертва, как и миллионы лет до этого. Подобравшись к капсуле, спецназовцы взяли её в кольцо, образовав защитный периметр. Двое солдат собрали маленького робота и пустили вперёд: никто не желал совершить ошибки гефестианских ополченцев, нарвавшихся на растяжку в почти такой же ситуации. Робот подкатился к капсуле и замер, «ощупывая» её сенсорами. Не обнаружив ничего подозрительного, электронный разведчик выпустил щуп, «присосавшийся» к замку люка капсулы. Пара секунд — и люк отъехал в сторону. В тот же миг из установленного на «спине» робота гранатомёта в капсулу полетела светошумовая граната. А следом кинулись трое солдат, прячась за пуленепробиваемым штурмовым щитом. Нэйв, глядя на них, прикусил губу и плотнее сжал в ладонях автомат. Светошумовая граната не могла вывести из строя защищённого совершенной бронёй репликанта, максимум — на пару секунд лишить его зрения. Но и эти две жалкие секунды могли спасти чью-то жизнь. Но стрельба так и не началась. Спецназовцы беспрепятственно пересекли открытое пространство и скрылись в люке. — Пусто, — услышал Нэйв голос одного из них. Лейтенант понял, что его обвели вокруг пальца. — К шаттлу! — скомандовал он. И, выйдя на связь с оставшимися на борту лайнера спецназовцами из второго взвода, сказал, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно: — Не расслабляйтесь. Они на борту. Капсула пуста. То, что он услышал в ответ, заставило лейтенанта вспомнить всю когда-либо слышанную площадную брань. — У нас проблема, — сообщил командир второго взвода. — Только что отстрелились абсолютно все капсулы лайнера. Лейтенант задрал голову и увидел, как спускается рой светлячков. Капсулы падали на поверхность планеты, казалось, прямо Грэму на голову. Две с половиной сотни спускаемых аппаратов. Нэйв понял, что очень скоро на равнине станет куда жарче, чем сейчас. — Все на борт! — заорал он. (обратно)Глава 3
Планета Вулкан. Лайнер «Туманность» — диспетчерская «Вулкан-1»
— Капитан, у нас проблема, — встревоженно воскликнул вахтенный офицер. — Что ещё? — мрачно осведомился капитан. Для плохого настроения командира корабля были все основания: рутинный рейс неожиданно превратился в парад неприятностей. Сначала на борту обнаружилась парочка то ли диверсантов, то ли террористов, то ли просто бандитов. Затем объявился прибывший для их поимки спецназ. Затем преступники, спасаясь от погони, сумели обойти шифр замка, вскрыть люк спасательной капсулы и покинуть корабль. Капитан уже предвкушал нагоняй, который получит от руководства компании за потерю дорогостоящего спускаемого аппарата. И вот, словно этого мало, появилась новая напасть. — Бортовой компьютер, — офицер повернул к капитану побледневшее лицо. — Он… взломан. Все системы корабля находятся под чужим контролем. На лбу капитана выступила испарина. Все прошлые проблемы разом показались мелкими и незначительными на фоне этой новости. — Связь с Вулканом, — сдерживаясь, чтобы не заорать, просипел он. — Нет связи, — убито отозвался со своего поста связист. — Управление перехвачено. Мы сами по себе… Мысли капитана корабля заметались в панике. Это катастрофа. Жизни тысяч людей на борту теперь зависели от прихоти взломщика центрального бортового компьютера лайнера. Двигатели, системы жизнеобеспечения, связь — всё находилось в чужих руках. Возжелай этот неизвестный — и трёхкилометровая туша космолёта рухнет на лежащий внизу город. Эта мысль заставила командира корабля собраться. От него сейчас зависели и те, кто доверил ему свою жизнь, взойдя на борт, и люди в ничего не подозревающем городе. — Вестовой, — капитан обернулся к застывшему у входа на мостик матросу. — Пулей к командиру сухопутов. Передай, что управление лайнером захвачено. Только ему, понял? Не вздумай никому проболтаться. Мне только паники на борту не хватало. — Есть, — матрос явно проникся серьёзностью ситуации. — Сэр, — обратился к капитану старший связист. — Разрешите, я попробую выйти на обшивку и просигналить на поверхность световым семафором. — А вы его помните? — уточнил капитан. — Разумеется, — криво ухмыльнулся связист. — Пять лет в училище… — Потом о молодости понастольгируете. — грубо оборвал его капитан. — Выход в космос разрешаю. Передавайте, что бортовой компьютер взломан неизвестными, управление лайнером утеряно, угроза теракта. Выполнять. — Есть, — связист метеором вылетел с мостика. Капитан посмотрел ему вслед и вознес небесам беззвучную молитву. Всё, что он мог — сделал. Теперь оставалось только ждать и надеяться на чудо. В диспетчерской центрального космопорта царила обычная рабочая атмосфера. Дежурные диспетчеры развлекались, гадая какая муха укусила вояк, ломанувших на своём корыте к только что прибывшему лайнеру. — Плимутского серийника вычислили на корабле, — не отрывая взгляда от экрана поделился мнением один из диспетчеров. — А я говорю — учения, — гнул свою линию его напарник. Разговор прервал писк тревожного зуммера. — Что там? — недовольно скривился старший смены. — От лайнера отстрелили спасательную капсулу! — доложил один из его подчинённых. — Сообщение с «Туманности» — говорят, что преступники, за которыми охотятся вояки, захватили капсулу. — Траектория проходит рядом с маршрутами? — уточнил диспетчер. — Нет. — Ну, на всякий случай всё же объяви тот квадрат закрытым, — старший смены взял кружку. — И пусть дальше вояки развлекаются. — Ага… — диспетчер забубнил в микрофон. — Ты гля, как вояки за ними ломанули! — воскликнул второй диспетчер. Смена дружно уставилась на его монитор, наблюдая, как военный шаттл мчится в погоню. — Они не сгорят нахрен? — спросил кто-то. Ответа не последовало. Вся смена, не дыша, наблюдала за отчаянными манёврами военного корабля. В какой-то момент показалось, что пилот потерял управление, но в следующий миг шаттл выровнялся и, заложив лихой вираж, пошёл на посадку. По диспетчерской пронёсся вздох облегчения. — Ну всё, теперь вояки отыграются, — злорадно сказал кто-то из диспетчеров. Старший смены раскрыл рот для ответа, но тут по ушам ударил визг тревожной сирены. — Сообщение с «Туманности»! — доложил диспетчер, контролировавший лайнер. — Угроза теракта, эвакуация пассажиров и экипажа… На глазах остолбеневшего старшего смены от туши лайнера мошками брызнули огоньки спасательных капсул и устремились к планете. — Объявляй тревогу! — заорал он, бросаясь к своему месту. — Всем! Полная отмена полётов над городом! Всем покинуть районы… — дальше посыпались цифры координат. Диспетчерская превратилась в растревоженный улей. Дежурная смена наперебой корректировала маршруты, сообщала координаты опасных районов, давала указания сотрудникам спасательных служб, полиции и военным. На смену рутине пришла тревожная горячка, и никого из диспетчеров это не радовало. У военных дело обстояло ничуть не лучше. Хотя, в отличие от своих гражданских коллег, диспетчеры военного космопорта были в курсе происходящего, ничего поделать они не могли: все полёты пришлось срочно отменить из-за угрозы столкновения со спускающимися с орбиты капсулами.Орбита планеты Вулкан. Мостик лайнера «Туманность»
— Что у нас с внутренней связью? — спросил капитан «Туманности». — Работает, — со смесью удивления и облегчения сообщил вахтенный. — Объявляй учебную тревогу, — приказал капитан. — Всем пассажирам надеть скафандры… — Они будут недовольны, — справедливо заметил вахтенный. — Насрать на их недовольство! — взорвался капитан. — Если нам разгерметизируют корабль — вот тогда они и будут недовольны! А сейчас — по закону военного времени! Инструкцию забыли? Офицеры понимающе переглянулись. Полученная от министерства обороны инструкция о проведении регулярных учений с пассажирами и экипажем по отработке аварийных ситуаций была прочитана и тут же забыта как несущественная. Действительно, чёрт знает, что там за война такая: три месяца, как прошло единственное сражение в богом забытом закоулке галактики, а вояки никак не утихомирятся. Им лишь бы изобразить бурную деятельность, обозначая собственную важность и необходимость. А жалобы пассажиров будут иметь самые печальные последствия для экипажа лайнера, но не для министра обороны или кого-то из генералов. И вот сейчас внезапно эта бесполезная, казалось бы, писулька стала спасением. — Пассажирам и экипажу — учебная тревога, — распорядился капитан. — Всем, кто не наденет скафандр или будет препятствовать работе экипажа, — штраф. Разрешаю применять силу для принуждения к подчинению членам экипажа. Согласно полученной инструкции. Пусть жалуются в министерство обороны. Мостик вновь превратился в центр управления кораблём. Оцепенение, вызванное шоком, прошло. У офицеров и матросов корабля появилась работа, и все посторонние мысли были отброшены прочь. Взвыла тревожная сирена и по коридорам забегали стюарды и матросы, успокаивая обеспокоенных пассажиров. Экипаж, облачившись в скафандры, торопился к своим постам по аварийному расписанию, гадая, какая муха укусила капитана. А капитан, стиснув зубы, смотрел на хронометр. Каждая секунда казалась ему вечностью. В любой момент уроды, завладевшие управлением лайнера, могли превратить его в братскую могилу. Или падающую на планету бомбу. — Капсулы! — крикнул бортинженер, уже одетый в скафандр. — Что — капсулы? — раздражённо рявкнул капитан. — Все капсулы отстыковались, — отрапортовал инженер. — Шлюпочные палубы пусты… Куда вести пассажиров? — К шаттлам, — тут же среагировал капитан. — Пилотам шаттлов — стартовать по заполнению. На посадку не идти — внизу и так сейчас будет чёрт те что. Пусть покатают пассажиров, покажут им планету. Главное — подальше от корабля.Планета Вулкан. Окрестности города Вулкан — нижние уровни
Виновники переполоха мчались к поверхности в одной из капсул. Судёнышко периодически рыскало, когда бортовой компьютер вносил корректировки курса, и разговаривать было просто невозможно. Даже у Блайза периодически темнело в глазах от перегрузок, что уж говорить о куда менее приспособленной к подобным посадкам Свитари. Когда капсула приземлилась, репликанту пришлось помогать спутнице покинуть кресло. Она вытерла дрожащей рукой капающую из носа кровь и со второй попытки произвела герметизацию шлема. — Ну, больше шести единиц в момент посадки, что уж тут, — без какой-либо нужды объяснил ей Блайз. Выглянув в иллюминатор, он обозрел безжизненную каменную пустошь, унылое однообразие которой нарушали лишь приземлившиеся капсулы. — Скучное местечко, — поделился наблюдениями репликант и, удостоверившись в герметичности скафандра Свитари, открыл шлюз. Ри едва переставляла ноги: девушку шатало, и, судя по слегка расфокусированному взгляду, мир перед её глазами плыл. Но дожидаться, пока она восстановится, Блайз не мог. Время уходило с катастрофической скоростью: вскоре устроенный репликантом «капсулопад» прекратится, небо расчистится и вновь станет безопасным для полётов. И тогда в воздух поднимут всё, что только можно, чтобы разыскать беглецов. А до города было больше трёх километров… Взвалив девушку на плечи, Блайз перехватил карабин и припустил к ближайшей капсуле. Репликант развил максимально возможную в текущих условиях скорость. Сначала он двигался перебежками от капсулы к капсуле, укрываясь от возможного наблюдения за их корпусами, но когда миновал последний аппарат в этой группе приземлившихся — отбросил осторожность и помчался со всех ног. Укрытий больше не было — на многие километры вокруг простиралась равнина, усыпанная мелкими камнями. Тут и там над поверхностью вздымались конструкции систем жизнеобеспечения, но, к досаде репликанта, ни одна из них не могла послужить укрытием. «— Хоть бы один бункер возвели» — мысленно попрекнул градостроителей Блайз, срываясь на бег. Репликант нёсся со всех ног, ожидая в любой миг услышать свист турбин преследователей. Его целью был «грибок» шлюза, которым пользовались сотрудники коммунальных служб для выхода на поверхность. К радости Блайза, шлюз не имел внешнего замка с кодом. Разумное решение, позволявшее людям, попавшим в критическую ситуацию на поверхности, не тратить время на возню с набором шифра, которого могли и не знать. Шлюз защищался лишь от случайного выхода наружу, но не от проникновения внутрь. Ввалившись в технический коридор, Блайз и не подумал остановиться. Не снижая темпа, он уходил в глубину города, используя жетон для взлома кодов технических коммуникаций. Но чем ниже он уходил, тем примитивнее становились запоры. В одном месте репликант с изумлением узрел механический кодовый замок с потемневшей от времени панелью. Замок Блайз выбил пинком без всякого почтения к археологическим ценностям и, злобно ругнувшись, продолжил путь. Лишь забравшись в глубину, где гладкие стены сменились грубо вырубленными в породе лазами, репликант остановился и бережно опустил девушку на пол. — Как ты? — спросил он. — Бывало и лучше, — вяло отозвалась Свитари, пододвигаясь к стене и опираясь на неё спиной. — Тут можно дышать? — Да, атмосфера пригодна для дыхания, — кивнул Блайз. — Только жарковато — тридцать два градуса по Цельсию. Усевшись рядом, он снял шлем, вдохнул воздух, сморщил нос и чихнул. — И попахивает серой, — репликант повертел головой. — Думаю, с очисткой воздуха тут туго. — Жарко и пахнет серой, — вяло улыбнулась Свитари. — А меня ведь пугали, что я сюда попаду. — На Вулкан? — удивился Блайз. — Не забивай голову, — отмахнулась девушка. — Лучше скажи, что будем делать дальше. — Осмотримся, проведём разведку, — изложил Блайз порядок действий. — Надо узнать возможности преследователей и выбрать место для временной дислокации. Затем провести разведку объектов, где держат наших и, планировать операцию по освобождению. Он едва слышно вздохнул. — Зря ты не дала мне то корыто разгерметизировать — сейчас бы им точно не до нас было. А лучше — ещё и двигатели запустить, чтобы догонять веселее было. Блайз даже мечтательно прищурился, представив последствия подобного шага. И напрягся лишь заметив пристальный взгляд Свитари. Взгляд, обозначавший, что он опять сказал или сделал что-то не то. — И как бы тебе спалось, зная, что ты угробил шесть тысяч человек? — Лорэй внимательно вглядывалась в его лицо. — Как обычно, — недоумевая ответил Блайз. — Успешно проведённая диверсия разом лишила бы противника единицы транспорта и более шести тысяч единиц живого ресурса. И, главное, это отвлекло бы внимание от группы. Наверное, я за такое даже благодарность получил бы. Не, точно благодарность бы получил перед строем. То, что он собрался дезертировать, репликант в этот момент забыл — так его захватила мечта о самой желанной для любого из «Аресов» награде. Торжественное построение под звуки гимна, а затем командир называет номера счастливчиков, и они выходят из строя, сделав два чётких строевых шага и поворот кругом. Блайз мечтательно улыбнулся, представив себя на этом месте, и с сожалением вернулся к реальности. — А причём тут сон? — спросил он. Ри глубоко вдохнула, выдохнула и сняла шлем скафандра. Поморщилась от неприятного запаха, села поближе к Блайзу и спросила: — А ты никогда не видишь за «единицами живого ресурса» людей? Некоторых ты даже знаешь по именам. Вера, Джунг, Кристи… Память репликанта послушно воскресила образы девушек, с которыми он знакомился на лайнере под чутким руководством Свитари. Серьёзная русоволосая студентка юридического факультета, робкая кареглазая красавица из обслуги, весёлая любительница пострелять в тире… Он помнил их лица, улыбки, голоса. Они были живым ресурсом врага, но Блайз видел в них нечто большее, чем раньше. Они больше не были просто целями, или бесполезными статистами. Это было странно и ново, но… Но ничего не меняло. — Знаю. Но необходимость часто заставляет приносить что-то в жертву. Себя, друзей. Так нас учили, — сказал Блайз. — Да, мне было бы неприятно знать, что они, скорее всего, погибнут. Наверное, неприятно… — он на миг нахмурился, оценивая верность своих рассуждений. — Но, тем не менее, они — враги. Потенциальный ресурс. Мобилизационный, рабочий. Так нас учили. — Я — тоже ресурс, — тихо произнесла Свитари. — Ресурс, который ты должен доставить тем, кто его выработает и вышвырнет остатки. — Нет! — возмущённо воскликнул Блайз. — Это не так! — А в чём разница? — Лорэй уставилась на него с болезненным любопытством. — Ну… Я люблю тебя, — привёл Блайз неоспоримый, с его точки зрения, аргумент. Несколько секунд Ри молчала, глядя на него со смесью горечи и удивления. — Их тоже кто-то любит. Это не считается? Блайз глубоко задумался. Понятие ценности чужой жизни было ему чуждо: репликантов создали для войны и готовили только для неё. Люди в концепции войны Консорциума могли быть лишь командирами, союзниками, целями, ресурсом, или средством воздействия на противника. Всё зависело от ситуации. Даже жизни собственных граждан — точнее, сотрудников — зависели от степени их значимости для эффективной работы Консорциума. Теперь Блайз пытался встроить слова Свитари в привычный образ мира, но раз за разом терпел неудачу. — Ну, любит, — наконец, сдался он. — Какое это имеет значение? Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. — Может, когда-нибудь поймёшь, — сказала Свитари, и Блайзу на миг послышалась нотка сомнения в её голосе. — А пока будем считать, что это был подарок для меня. Большой подарок. Она погладила репликанта по руке. Несмотря на то, что сквозь броню Блайз не почувствовал прикосновения, жест девушки был ему приятен. Репликант постепенно всё лучше понимал как прелесть тактильных контактов, так и человеческую потребность в них. — Думаю, я готова идти. Блайз поднял ладонь. — Подождём ещё. Я скачал из инфосети план города, предлагаю изучить и разработать маршрут движения, а также подобрать оптимальные точки для временного пункта дислокации. С этими словами он включил голопроекцию. В разрезе Вулкан напоминал кондоминиум мегаполиса, помещённый под землю. Весь состоящий из ровных линий жилых блоков, складывающихся в улицы и районы, с прямыми лучами тоннелей монорельса, убегающих к шахтам и заводам, город выглядел торжеством технологии над силами природы. Ряд секторов репликант выделил алым цветом. — М-м-м… — улыбнулась Свитари, разглядывая карту. — Подбираем хороший район для уютного семейного гнёздышка? Как романтично… А что отмечено красным? Районы без школ и парков? Блайз не понял шутку, но её наличие уловил безошибочно. Концепцию «романтизма» Лорэй не донесла до него, как ни старалась. Не помогли даже словари. Так что репликант удовлетворился тем фактом, что спутница пришла в норму настолько, чтобы снова начать шутить, и вернулся к понятной части вопроса. — Объекты инфраструктуры, которые лучше всего уничтожить для нанесения максимального ущерба, — охотно пояснил Блайз. Лорэй окинула голопроекцию уже более осмысленным взглядом. — Вот водный резервуар, — репликант указал на красный цилиндр. — С его помощью можно затопить весь расположенный под ним жилой блок. Если повезёт и не сработают аварийные переборки, поток воды понесётся вниз, до самых нижних уровней. Конечно, он будет терять силу, но в начале пути эффект получится что надо. А вот тут — системы очистки воздуха. У этих дураков не хватило мозгов заменить программное обеспечение Консорциума на собственные разработки. Заблокирую им сектор и вызову перегрузку. Приток воздуха прекратится, будут дышать тем, что осталось. А тут… — репликант указал на целый ряд алых кубиков, — …медицинский блок. Они всю медицину в один район собрали, представляешь? Вызову аварию — и придётся ещё и туда людей посылать, чтобы спасать пациентов. И на наше преследование у них не останется ни времени, ни ресурсов. Здорово, правда? Он повернул сияющее лицо к Свитари. Восторженной его планом девушка не выглядела. Ри переводила взгляд с голограммы на Блайза, а затем снова на голограмму, будто видела какой-то изъян в стройном плане репликанта. — А у нас есть вариант без массовых убийств? — после продолжительного молчания спросила она. — Пока нет, — признался Блайз. — Чем этот плох? Смотри: поднимаемся на три яруса вверх, там стоит одна из контрольных панелей. Я подключусь и уже оттуда смогу отдавать команды ряду систем. К резервуарам с водой, правда, придётся идти и взрывать. Но я выставлю время так, чтобы все сбои начались одновременно. В больницах отключу энергию и подачу воздуха. Оптимальнее всего — роддом и детская больница. Это вызовет наибольший шок и максимальное отвлечение сил, как учили инструкторы. Садж бы так и сделал. Только, скорее всего, он бы ещё что-нибудь придумал. Пожары вызвал или столкновения поездов в тоннелях. Точно! Надо в систему транспорта влезть! Блайз обрадованно потёр ладони, довольный идеей. И натолкнулся на полный ужаса взгляд Свитари. — Ты правда меня любишь? — она непривычно-серьёзно посмотрела в глаза репликанту. — Да, — кивнул тот, недовольный, что его чувства могли вызвать какие-то сомнения. — Тогда пообещай хотя бы не трогать детей. Об остальных мы можем спорить, но наносить вред детям ты не будешь. Никогда. Блайз обдумал её слова и кивнул. Медленно, словно его шея превратилась в конструкцию из заржавевших шарниров. — Обещаю, — выговорил он. Вздохнул и с отчаянием выпалил: — Не понимаю. Почему этого делать нельзя? Нас учили наносить максимальный вред врагу всегда и везде. Но я вижу, что мои действия вызывают у тебя страх. Значит, я делаю что-то не так. Что-то, связанное с моралью, или социальным устройством, или ещё чем-то неизвестным мне. Но что — понять не могу. Он ткнул пальцем в плечо девушки: — И вообще, советоваться с тобой — нелогично. Ты некомпетентна в боевых действиях. Садж просто делал бы, что должно. Он не советуется, а приказывает. А я почему-то не могу тебя игнорировать. Не хочу пугать. Ри, я совсем запутался… Он откинулся на стену, глядя в потолок. Мысли о закравшемся дефекте вновь начали одолевать репликанта. Сейчас, когда близость девушки уже не туманила разум так, как это было на лайнере, он начал сомневаться в верности собственных решений и выводов. Медблок брони не выявил отклонений — только необычный гормональный всплеск, и уже привёл тело в норму. Но сомнений не убавилось. Свитари неловко обняла Блайза, непривычно-неуклюжая в своём скафандре, стащила перчатку и коснулась мягкими пальцами его лица. — Это нормально для людей — сомневаться, не понимать, запутываться, — попыталась утешить она. — Это и есть жизнь. Выбирать, не понимая до конца, правильно ли поступаешь. Или тебе больше нравится, когда всё просто и решено за тебя? Репликант повернулся к ней. — Если так надо, чтобы быть с тобой… — сказал он, — …значит, буду учиться выбирать. Хватит, за меня уже достаточно решали. Алые метки на карте исчезли. Нарисованный город светился успокаивающим бело-голубым светом, словно кто-то погасил пожар. Или стёр нарисованные брызги крови. — Так надо, чтобы стать человеком, — шепнула Свитари и поцеловала Блайза. Это ненадолго примирило его с происходящим. В конце концов, ему слишком нравилось быть человеком. (обратно)Глава 4
Планета Вулкан. База Вооружённых Сил Союза Первых — мэрия города Вулкан
Остаток дня превратился в персональный ад лейтенанта Грэма Нэйва. Падающие с неба капсулы стали лишь предвестниками грядущего апокалипсиса. Пока лейтенант сыпал указаниями и пытался как-то скоординировать работу поисковых групп, на связь вышли диспетчеры гражданского космопорта и сообщили, что неизвестные захватили управление лайнером «Туманность». Это известие повергло Нэйва в шок. Мысль о том, что тысячи людей на борту корабля находятся во власти созданной корпоратами безумной машины уничтожения — а в том, что «неизвестным» является репликант, Грэм ни секунды не сомневался, — ужасала. Лейтенант прекрасно помнил кадры хроники и был уверен, что репликант способен устроить массовое уничтожение гражданских. Ему даже не придётся напрягаться физически: достаточно дать команду бортовому компьютеру, и лайнер превратится в огромный морг. Оставалась слабая надежда, что проклятое изделие пойдёт на переговоры. Но связи с лайнером не было. Грэм нервничал и кусал губы. Стройная операция превратилась в кошмар с заложниками, захваченным кораблём и полной неизвестностью в перспективе. Путь на орбиту прошёл в напряжённом молчании. И те, кто находился в десантном отсеке, и те, кто управляли шаттлом, осознавали серьёзность ситуации. Лейтенант подумал, что если переговоры сорвутся и репликант начнёт действовать, единственным для него, Грэма Нэйва, выходом будет застрелиться. Потому что даже если лейтенант чудом избежит ответственности, то всё равно не сможет жить с грузом вины за смерть невинных людей. Он даже незаметно расстегнул кобуру, словно уже собирался достать пистолет и приложить к виску холодный ствол. Лишь на орбите, увидев отлетающие от туши лайнера огоньки челноков, Грэм почувствовал робкую надежду на лучшее. Капитан лайнера стоял на мостике. Нэйва до глубины души поразила произошедшая с ним перемена: лихой космический волк в белоснежном мундире, словно сошедший с рекламного плаката, постарел на добрых два десятка лет. На мостике он оставался единственным, кто не надел скафандр. Глядя на него, Грэм понял, что не ему одному пришла мысль о единственно достойном офицера уходе, случись непоправимое. Попытки выйти на связь с репликантом не увенчались успехом — он хранил молчание. Нэйв нервничал, грыз ногти, глядя на монитор терминала связи, и мысленно слал на голову искусственного солдата самые страшные из известных проклятий. — Управление восстановлено! — радостный крик вахтенного офицера заставил Нэйвавздрогнуть. Мостик оживился. Экипаж проверял работу и сохранность систем, координируя действия с аварийными командами. — Э… — к Грэму подошёл один из спецназовцев. — Там это… Переговорщик прибыл. Остаток дня превратился в беготню по отсекам лайнера в поисках укрывшихся репликанта и его пленницы. Ту же работу проделывали солдаты гарнизона Вулкана, но только с приземлившимися капсулами. Результат был околонулевым. Единственное, что удалось узнать точно — репликант и его пленница проникли в город. Выяснили это обнаружив, что в одной из капсул не хватает скафандра. Версию подкрепил сигнал о срабатывании шлюза № 128, пришедший на пульт дежурного районного отдела коммунальной службы. Дежурный посчитал, что в город проник кто-то из спасшихся с корабля пассажиров и направил к шлюзу бригаду спасателей, но никого не удалось обнаружить. Легче Грэму не стало. Дамокловым мечом над головой контрразведчика повисла угроза перехвата репликантом управления системами жизнеобеспечения города. Требовалось срочно решить эту проблему, но мэр и его помощники не захотели даже слушать какого-то лейтенанта, предпочтя вместо этого вывалить целую гору претензий командиру расквартированного на Вулкане батальона. В таком раздёрганном состоянии застал молодого коллегу прибывший с Вулкана Монт. Выслушав Нэйва, капитан хищно улыбнулся: — Успокойся. Нам дан карт-бланш. Наверху наконец-то расчухались и наделили нас широкими полномочиями Так что умойся, побрейся, и пойдём наводить порядок. Только к командиру части заглянем на пару минут… В мэрию Нэйв и Монт вошли в сопровождении взвода пехотинцев в полном боевом снаряжении. Вскочивший с места секретарь мэра получил удар прикладом и улетел в угол — полежать и подумать над своим поведением. — Жаль, тут двери пинком не распахнёшь, — ухмыльнулся Монт, хлопая по сенсору замка. При виде вооружённых людей мэр разом потерял всю спесь. — П-позвольте… — начал было он, но был перебит Монтом. — Мэр города Вулкан, господин Джакомо Висконти? — спросил капитан. — Ну, разумеется я, — первоначальный испуг миновал, и к чиновнику возвращался прежний гонор. — А кто вы… — Вы обвиняетесь в саботаже и пособничестве врагу, — сообщил Монт. — Три месяца назад вам был отправлен приказ о переходе всех городских служб с программного обеспечения производства Консорциума на продукт производства Союза. Распоряжение не было выполнено. — А, вы об этом, — облегчённо выдохнул чиновник. И замер, вытаращившись в дуло направленного на него пистолета. — По закону военного времени саботаж и пособничество врагу караются смертной казнью, — отчеканил Монт, направив оружие в лоб мэру. Тот покрылся бисеринками пота и перестал дышать, осознав, что шутки кончились. — Властью, данной мне Союзом Первых, я, капитан Карл Монт, признаю гражданина Джакомо Висконти виновным в преступной халатности, пренебрежении служебными обязанностями, саботаже и пособничестве врагу. Гражданин Джакомо Висконти, вы приговариваетесь к смертной казни. Мэр раскрыл рот для крика, но поздно — Монт нажал на спуск. Голова Висконти разлетелась облаком брызг, часть которых попала на Карла и Нэйва. — К… круто ты… — просипел Нэйв, глядя на практически обезглавленный труп уже бывшего мэра. — По мощам и елей, — зло прорычал Монт. — Где заместитель этой гниды? Солдаты втолкнули в кабинет перепуганного мужчину лет сорока. Узрев труп начальника, он заскулил и закатил глаза, но Карл, отвесив ему пощёчину, в момент пресёк попытку обморока. — Слушай сюда, мразота, — задушевным голосом начал он, сунув под нос перепуганному чиновнику ещё горячее дуло пистолета. — Ты сейчас поднимаешь всех своих коммунальщиков и переводишь системы в режим ручного управления. Понял? Заместитель мэра кивнул, таращась на Карла выпученными от ужаса глазами. — Собираешь всех — я сказал всех! — программистов и сажаешь их за работу. Все городские службы должны перейти на старый софт. Мне насрать, как ты будешь изворачиваться, где искать людей, но чтоб через два часа максимум всё, что возможно, перешло под контроль операторов. У вас, тварей, было три месяца на то, чтобы выполнить приказ и отказаться от программ Консорциума. Вы их провели, вылизывая задницы друг дружке. Время вышло. Теперь у тебя одна надежда — доказать, что ты ещё не законченный кретин. Ясно? Дождавшись кивка, Монт продолжил: — Если ты не поставишь на ноги всех, кого нужно и можно привлечь к работе, то я поставлю тебя к стенке. Понял? — Д-да… — наконец смог выдавить из себя заместитель мэра. — Город переходит на военное положение и управление передаётся армии, — Монт говорил, не отводя пистолет от носа чиновника. — Обязанности мэра города принимает полковник Смирнов. Ответственным за работу гражданской инфраструктуры назначаешься ты. А теперь пшёл прочь, мокрица. Работать! Карл разжал руку, и его жертва пулей вылетела из кабинета, на ходу доставая комм из кармана изрядно подмоченных штанов. — Так, — Монт перешагнул через покойника и осмотрел карту города. — Блокпосты выставлены, полиция — на ушах. Патрули удвоены, мобилизация ополчения объявлена. Никуда они, голубчики, от нас не денутся…Город Вулкан. Блок торговых представительств
Блайз лежал в шахте вентиляции, изучая вход в торговое представительство планеты Эдем. Оно располагалось недалеко от космопорта в жилом блоке с примыкающим к нему складом. Тихое, безлюдное место в удалении от оживлённых улиц. Как раз то, что нужно парочке беглецов. Спуск к жилым уровням превратился для Свитари и репликанта в серьёзное испытание сил и нервов. Блайз не терял ни минуты: местные власти вот-вот должны были опомниться и бросить на поиски беглецов все силы. Ни он, ни Ри не знали, что именно в этот момент лейтенант Нэйв безуспешно пытался достучаться до рассудка градоуправителя. Напрягая все силы, беглецы двигались к выбранной Свитари точке. Именно девушка предложила захватить торговое представительство планеты Эдем и обосноваться в нём. Блайз не возражал. Ему годилось любое уединённое убежище. На путь ушла почти вся ночь — пробираться пришлось техническими коридорами и вентиляционными шахтами, что позволяло передвигаться скрытно, но очень медленно. Теперь репликант лежал в тесной — полтора на полтора метра — шахте и изучал объект захвата. Свитари лежала за ним и вела наблюдение с помощью планшета, транслировавшего изображение с тактического блока репликанта. — Зашевелились, — проворчал Блайз. Причиной его недовольства стал усиленный патруль, прибывший аж на двух машинах: полицейские и военные работали вместе. Значит, период неразберихи закончился, а вместе с ним — и фора беглецов. Патрульные вышли из машин и собрались в кучу, вызвав презрительное фырканье репликанта. Один из них — полицейский — подошёл к двери жилого модуля и нажал на клавишу вызова. Дверь отъехала в сторону, являя миру мордоворота в белом мундире, щедро увитом серебряными галунами. Блайз настроил сенсоры шлема и прислушался к разговору. — Чем могу быть полезен, сержант? — высокомерно поинтересовался мордоворот. Полицейский, проигнорировав тон эдемца, ответил: — В город проник диверсант Консорциума, проводятся поисковые мероприятия. Диверсант вооружен, с ним заложница, — полицейский достал планшет и продемонстрировал изображения Блайза и Свитари. — Заложница — Свитари Лорэй… — Симпотная девка, — перебил полицейского мордоворот. — Я запомнил, сержант. Не переживайте — если что… — он многозначительно похлопал по висящей на боку кобуре. — У него заложница, — сухо напомнил полицейский. — И здесь Вулкан, а не Эдем. Помните об этом. И, не попрощавшись, пошёл к машине. Блайз выпустил из специального подсумка несколько «любопытных мух» — крохотных, всего в три миллиметра длиной, нанодронов ближней разведки. Электронные шпионы прошмыгнули в закрывающуюся дверь торгпредства и занялись своим непосредственным делом — сбором и передачей информации. — Вы называете это реалити-шоу, да? — усмехнулся Блайз, выводя трансляцию на планшет Свитари. Мордоворот, закрыв двери, уселся за стоявшую в коридоре конторку, рядом с которой возилась с роботом-уборщиком девочка-подросток в коротеньком бело-серебристом платье. На шее подростка поблескивал металлический ошейник. Детина походя запустил лапу ей под юбку и заржал, когда девчонка испуганно шарахнулась в сторону. Охранник подмигнул и произнёс короткую фразу на незнакомом репликанту языке. Тактический блок опознал искажённый английский — один из прото-языков Земли, на котором говорили в ряде колоний. И тут же дал дублированный перевод, используя запись голоса говорившего. — Не ссы, не обижу, — сказал охранник. — Ну, если господин не прикажет. Подросток втянула голову в плечи и, захлопнув крышку робота, поспешила убраться из коридора. — Это преступление или норма для данного общества? — поинтересовался Блайз. Мордоворот не понравился репликанту с первого момента. Он напоминал старшего их группы контроля — такой же напыщенный говнюк, не видящий ничего за блеском собственного самодовольства. — Для этих… — последнее слово Ри процедила сквозь зубы, — такое, считай, верх обходительности. — Милые ребята, — Блайз начинал понимать неприязнь, с которой коп беседовал с охранником. — Ты говорила, что у эдемцев одежда и украшения обозначают социальный статус. То, что мужчина в мундире — охранник, понятно. А подросток? Младший служащий? — Рабыня, — подсказала Свитари. — Ошейник видишь? Как на собаках, только дороже. Собак Блайз видел. В подразделениях Консорциума использовались генетически модифицированные представители крупных пород псовых. Напичканные имплантами звери, одним своим видом внушали ужас самым отпетым бунтовщикам. Тем удивительнее для Блайза стало открытие существования так называемых «декоративных пород», во множестве встречавшихся на лайнере. Как правило, их владельцами были женщины, но мужчина с такой «собакой» тоже не был из ряда вон выходящим явлением. Репликантов озадачили эти бесполезные существа: мелкие, истерично лающие по поводу и без, они не могли выполнять сколь-либо значимую функцию. Ясность внесла Свитари, объяснившая, что такие собаки давно стали своего рода аксессуаром, подчёркивающим статус владельца. Как сумочка, или запонки. Сопоставив сделанное Свитари сравнение с полученным опытом, Блайз озвучил вывод: — Подросток — декоративное украшение, призванное подчеркнуть высокое положение хозяина? — Когда как. Есть несколько пород рабов. Девчонка или домашняя прислуга, или наложница. Скорее, первое. Но это не мешает хозяину спать с ней время от времени. Лёжа в вентиляционной шахте, Блайз не мог видеть лица Ри, но голос девушки звучал зло. — Только хозяин? — уточнил Блайз. — Мне показалось, действия охранника носили сексуальный характер. — С разрешения хозяина можно всё. Секс, насилие, хоть расчленение. За проступок её могут отдать хоть всем охранникам разом. Раб — предмет. Имущество. Если тебе разрешил хозяин вещи — ты можешь ею пользоваться. Блайз попытался осмыслить эту концепцию. Репликанты изучали разные способы психологического давления, включая угрозу сексуального насилия над представителями любого пола. Психологи отмечали такую угрозу как наиболее эффективную при воздействии на определённые социальные группы населения. Но осуществляли подобные меры воздействия группы зачистки, идущие следом за отрядом репликантов. До этого момента Блайз воспринимал подобного рода акции столь же равнодушно, как и другие способы воздействия на объекты. Но теперь, неожиданно для себя, репликант сопоставил полный удовольствий и радости мир секса, открытый ему Свитари, и совершенно не похожие на него меры психологического давления, которым его обучали инструкторы. Два разительно отличающихся мира сошлись в одной точке, в одном действии, заключившем в себе, казалось бы, несовместимое. Непривычно-нежные прикосновения, сладостные поцелуи, слитные движения тел, дарившие удивительную близость и наслаждение, чувство глубочайшей привязанности, которое принято называть «любовь»… И уродливым отражением этого были унижение, грубые травмирующие касания, крики боли, слёзы, страх, отчаяние. В сознании Блайза эти явления соприкасались и отталкивались друг от друга, как однополярные магниты. С трудом репликант сумел нащупать грань: целью секса была близость, а целью насилия, творимого группами зачистки в зоне высадок, — устрашение и подавление. Это внесло какую-то стройность в расползающийся образ мира Блайза. Не вписывалось туда только поведение эдемца. Он не подавлял бунт, не выпытывал информацию, не запугивал. И совершенно точно не испытывал любовь к этой рабыне. Этому насилию репликант не находил объяснения. Пообещав себе разобраться позже, Блайз прогнал посторонние мысли и вернулся к наблюдению. Вот только на эдемцев он теперь смотрел с крепнущей неприязнью. Потянулось томительное ожидание. Репликант фиксировал передвижения обитателей представительства, их взаимоотношения, манеру речи, поведение, распорядок жизни. Кроме мордоворота и девочки, в блоке обитали ещё четверо — главный эдемец, ещё один охранник и две женщины достаточно высокого статуса. По крайней мере, в их адрес не допускались физические и словесные оскорбления со стороны остальных сотрудников торгового представительства. А вот они — наоборот, охотно демонстрировали власть над рабыней. К полудню Блайз счёл, что можно действовать. Репликант накопил достаточный массив информации для создания достоверной имитации работы представительства: образцы голосов, манеры речи и ведения разговоров, даже сексуальные и гастрономические предпочтения пятерых из шести эдемцев. Рабыня говорила мало, ограничиваясь лишь устным подтверждением полученных приказов. Блайз даже не смог узнать её имени — к девочке обращались не иначе, как «Эй, ты!». Даже в разговорах между собой эдемцы называли её «мелочь», «соплячка» и «маленькая дрянь». Но репликанта это не интересовало. Необходимый объём данных набран и судьба обитателей торгпредства предрешена. Оставались две мелочи: дождаться подходящего момента для атаки объекта и уточнить у Ри: рабыня подпадает под определение «дети» или её тоже можно устранять? Эдемцы, не подозревая об уготованной им участи, спокойно продолжали заниматься делами. Старший — высокий, темноволосый мужчина, атлетическую фигуру которого не могли скрыть даже свободные одежды, — позвал к себе одну из женщин. — Амбер, распорядись насчёт обеда и подготовь грелку, — сказал он. Женщина поклонилась и, пятясь, покинула хозяйский кабинет. — Зачем ему грелка в такую жару? — удивился Блайз. Ответ на вопрос репликант получил через несколько минут: Амбер обменялась парой фраз с подругой и подозвала рабыню. — Тебе выпала честь, — торжественно, словно зачитывая приказ о награждении, произнесла Амбер. — Греешь хозяину ложе. Девочка, похоже, торжественности момента не оценила: всхлипнув, она опустила голову и затряслась от беззвучного плача. — Прекрати реветь, маленькая дрянь! — зашипела вторая женщина. Ухватив девочку за подбородок, она заставила её поднять лицо и продолжила: — Господин не любит сырость! Заткнись и радуйся! — Послеобеденный сон, — Блайз хищно усмехнулся. — Ещё часок — и можно брать. Сознание репликанта привычно абстрагировалось от всего, что не касается непосредственной задачи. Издевательства над подростком, жара, даже замершая позади Ри — всё отошло на второй план. Блайз размечал цели в порядке приоритета уничтожения: охрана, начальник, женщины, рабыня… В этот момент в сознании щелкнул заранее выставленный «предохранитель». Блайз повернул голову и спросил: — Ри, рабыня — цель или ребёнок? — Рабов не трогай, — невпопад отозвалась девушка, но репликант кивнул, получив необходимые вводные. Мозг Блайза превратился в коллективный разум. Он был собой и каждой из «мух» одномоментно. Он видел замершую позади Ри, «улицу» и каждого из обитателей дома. Репликант и его снаряжение стали единым целым, превратив улыбчивого Блайза в несущий смерть снаряд. Мозг легко усваивал потоки данных, вычленяя самое необходимое, глаза фиксировали даже самые незначительные детали, обострённое обоняние улавливало мельчайшие оттенки запахов. Блайз шевельнулся, словно готовящийся к прыжку кот, и вновь замер, перейдя в режим ожидания. Пусть обречённые разойдутся по своим спальням и уснут. Спящие создают меньше мороки, когда их приходят убивать. — Блайз, — тихо позвала его Свитари. Репликант немного повернул голову, обозначив, что слышит. — Ты можешь убить их прямо сейчас? — всё так же тихо спросила она. — Всех, кроме девчонки. Блайз хотел напомнить, что лучшее время для атаки ещё не наступило, но внимательно присмотрелся к Свитари и передумал. Дыхание девушки участилось, зрачки расширились, пальцы, сжимающие планшет, побелели от напряжения. Для Лорэй почему-то было важно начать действовать сейчас. Это решило для Блайза всё. Он вскинул карабин. Моргнув на нужную иконку, репликант поставил реактивные патроны в режим максимальной мощности. Повинуясь его командам, тактический блок пометил цели, находящиеся в коридоре, введя все необходимые поправки. Три силуэта обрели алые контуры — головки самонаведения пуль захватили цели. Код замка Блайз успел узнать и просто подал с такблока команду. Дверь отъехала в сторону, и репликант три раза нажал на спуск. Алые росчерки «умных» пуль пронеслись через улицу и скрылись в дверном проёме. Голова охранника разлетелась фонтаном крови, ошмётков кожи, волос, частиц мозга и костей. Ведущие рабыню эдемки даже не успели осознать увиденное, как разделили его участь. Поражённые цели ещё падали на пол, а Блайз уже вывалился из укрытия, на ходу активируя фототропный камуфляж. Глухо стукнув в бетон ботинками, репликант бросился к двери. Шаг, ещё шаг, и вот под ногой знакомо хлюпнуло. Блайзу не нужно было даже смотреть вниз — звук, который издаёт угодившая под подошву лужа свежей крови, был знаком ему с детства. Раздражённо зашипев, Блайз пробежал по коридору. Забрызганная содержимым черепных коробок своих мучительниц рабыня в ужасе закрыла рот ладошками и тихо подвывала, не в силах пошевелиться. Просто стояла и расширившимися от ужаса глазами смотрела, как нечто практически невидимое вломилось в коридор и пронеслось мимо. Репликант даже не взглянул в её сторону. Помеченная белым контуром фигурка у стены — вот чем была сейчас для него девчонка. Алый силуэт обозначился справа. Блайз чуть повернул карабин и прошил двери и стоящего за ними человека короткой очередью, развалившей того надвое. Такблок погасил пиктограмму, обозначавшую второго охранника. Остался лишь хозяин. Старший эдемец не заставил себя искать: «муха» показала, как он вскакивает из-за обеденного стола. Это было его последнее осознанное движение — в следующий миг грудная клетка любителя живых грелок практически испарилась под ударами пуль. Блайз проследил за падением тела и, убедившись, что контроль не нужен, взглянул на хронометр. На уничтожение пяти целей у него ушло шесть секунд. Никто из обитателей дома даже не успел подать голос, не то что поднять тревогу. Хороший результат, но Блайз был уверен, что садж точно нашёл бы повод для придирки. Не из вредности, а просто чтоб подчинённые не расслаблялись. Репликант вынул парализатор и пошёл к выходу. При виде шагающего по лужам крови призрачного силуэта девчонка дернулась было бежать, но запнулась о руку покойницы и растянулась на полу. Блайз выстрелил ей в затылок и равнодушно прошёл мимо распростертого детского тела в луже чужой крови. — Чисто, — привычно доложил он, хоть и знал, что Ри всё видела на планшете. — Объект зачищен, цели нейтрализованы. Завершив доклад, Блайз хотел было выйти на улицу встречать Лорэй, но задумался и огляделся. Коридор напоминал кадр из триллера, что так любили дворняги: залитый быстро подсыхающей кровью пол, забрызганные красными и серыми каплями стены и лежащие вповалку тела, три из которых лишились голов. Запах стоял соответствующий: пахло кровью, свежим мясом, фекалиями, мочой и резкой вонью сгоревших твердотопливных элементов реактивных патронов. Ничего особенного для репликанта, но Блайз усомнился, что Свитари понравится это зрелище. Но выбора не было — время поджимало. Блайз перешёл улицу и встал под отверстием вентиляционной шахты. — Кидай рюкзак и прыгай, — сказал он. На бетонное покрытие тут же упал заплечный мешок с их пожитками, а следом из вентиляционной трубы выскользнула Свитари, тут же пойманная Блайзом. Не тратя ни секунды, репликант поставил девушку на ноги, подхватил рюкзак и бросился обратно, держа Ри за руку. — Не смотри по сторонам, — посоветовал он. — И дыхание задержи. Конечно же, Свитари не послушалась. Едва Блайз втолкнул её в коридор, Лорэй вдохнула наполненный запахом бойни воздух и прикрыла рот ладонью, сдерживая рвотный позыв. Репликант машинально сделал шаг в сторону, чтобы не заляпаться рвотными массами, но Лорэй сдержалась. Несколько секунд девушка тяжело дышала, затем сглотнула и широко открытыми глазами уставилась на последствия недавней бойни. Впервые в жизни Блайзу отчего-то стало неловко от вида собственной хорошо выполненной работы. Словно он опять сделал что-то неуместное, что опять напугает или расстроит Свитари. Странное чувство, особенно учитывая то, что сама Ри и попросила его поторопиться с устранением целей. Но девушка не выглядела расстроенной и напуганной. Она медленно шла по комнате, переступая через лужи крови и нечистот, жадно рассматривая обезображенные трупы. Её губы тронула улыбка. Блайз следил за ней с облегчением и нарастающим удивлением. На его памяти дворняги реагировали на подобное зрелище иначе. Совсем иначе. Гражданские орошали окрестности рвотной массой, рыдали от ужаса, теряли сознание, стояли столбом. Инструкторы и офицеры были деловито-равнодушны, трупы интересовали их ровно в границах поставленной задачи. Разве что люди из группы зачистки, бывало, радостно улыбались при виде подобного зрелища. Это воспоминание несколько успокоило репликанта. Люди, похоже, по-разному реагировали в силу индивидуальных особенностей характера. — Девчонку перенеси, — попросила Свитари. Блайз выудил рабыню из кровавой лужи, наскоро оттёр ей лицо и руки подолом платья лежавшего рядом трупа и перенёс в комнату, отведённую невольнице под жильё. Крохотная каморка, где едва помещались узкая койка и тумбочка с вещами. Пожалуй, единственным примечательным предметом в помещении был крюк, вмонтированный в потолок рядом со светильником. Репликант уложил девочку на койку, вернулся к Ри и отвёл её в спальню старшего — там было чисто и закрытая дверь преградила путь неприятным запахам. — Лучше подожди тут, пока я приберу, — сказал Блайз, беря девушку за руку. Та крепко, так что он хорошо почувствовал даже сквозь баллистическую ткань перчаток, сжала его пальцы. Взгляд Свитари заметался по «шестиглазому» шлему, и репликант раскрыл забрало. — Спасибо, — шепнула она, глядя ему в лицо. Расширенные от возбуждения зрачки делали глаза Ри почти чёрными. — За что? — удивился репликант. — Мне никогда ещё не делали таких подарков, — сказала она с той особенной интонацией в голосе, что так нравилась Блайзу. И поцеловала. Свитари целовала его долго, страстно, будто они снова вернулись к началу круиза, а не стояли посреди захваченного объекта, заваленного изуродованными трупами. Ноздри репликанта затрепетали, руки привычно прижали к себе горячее гибкое тело. Автодоктор тревожно замигал пиктограммой, сообщая о гормональном сбое. Кожу проколола игла инъектора в попытке привести «тактическую единицу № 355090» в нормативное состояние. Тщетно. С каждой минутой кровь репликанта вскипала всё сильнее, требуя пересмотра приоритетов. — Сейчас… — с трудом выдавил он в перерыве между жадными поцелуями, — …не лучшее… время. Опасно. — Но ведь твоя броня снимается частями, — напомнила Ри, стаскивая с себя штаны. — Снимается, — радостно согласился Блайз и отстегнул паховый щиток. Разумных возражений у него больше не осталось. (обратно)Глава 5
Планета Вулкан. Торговое представительство планеты Эдем
Через полтора часа ничто не напоминало о случившейся бойне. Трупы были замотаны в реквизированную на складе упаковочную плёнку и перенесены на тот же самый склад. Блайз задраил люк импровизированной усыпальницы, сменил код на замке и отключил вентиляцию, исключив распространение трупного запаха за пределы помещения. Тем временем роботы-уборщики отмывали коридор и комнаты от крови и потрохов убитых эдемцев. Блайз, подключившись к компьютеру, с помощью жетона состряпал убедительную имитацию деятельности прежних обитателей. Единственной угрозой оставались патрули, знавшие каждого из эдемцев, но тут надежда была на благоразумие и помощь бывшей рабыни. Репликант рассчитывал посылать общаться с патрульными именно её: Ри подсказала, что с высокомерных эдемцев вполне станется отправить на разговоры с теми, кого они считают ниже себя, кого-то из младших слуг, а то и вовсе раба. Свитари вообще знала неожиданно много об устройстве общества работорговцев — их быт, религию, взаимоотношения с другими людьми. В ответ на вопрос Блайза о происхождении столь обширных познаний она буднично пояснила, что куртизанка должна знать особенности культуры и поведения жителей разных планет, чтобы ненароком не нарушить принятые на родине клиента нормы поведения. Объяснение удовлетворило репликанта, и больше он вопросов на эту тему не задавал. Взглянув на хронометр, Блайз направился в комнатушку к девчонке — той пора уже было прийти в себя. И узнать о переменах, произошедших за время её отключки. Разумеется, мелочами вроде стука в дверь или иного предупреждения своего визита репликант не заморачивался. Попросту хлопнул по сенсору дверного замка и предстал перед бедняжкой во всём ужасающем великолепии боевой брони. При виде возникшего в дверном проёме монстра и без того зарёванная девчонка испуганно вскрикнула, забилась в угол и обхватила голову руками. — Не надо бояться, мэм, — заученно, как он делал сотни раз до этого на учениях, сказал Блайз. — Я не причиню вам вреда. Пожалуйста, не шевелитесь и позвольте себя осмотреть на предмет полученных повреждений. Он отцепил от пояса аптечку и шагнул в комнату, разом заняв всё свободное пространство. Девчонка заплакала в голос и умоляюще заговорила сквозь слёзы на смеси искажённого английского и французского. Из-за невнятности речи такблок сумел перевести лишь несколько слов: «чудовище», «не надо» и «дьявол». — Ты себя в зеркало видел? — раздался укоризненный голос из-за спины репликанта. — Не пугай ребёнка. — И в мыслях не было, — откликнулся Блайз, пятясь назад. Другим способом покинуть эту клетушку, не задев её обитательницу, было невозможно. — Не пойму, что она бормочет, — продолжил он. — Переводу поддались только отдельные слова. Она меня что, приняла за какое-то мифическое существо? Репликант наконец выбрался в коридор, освобождая дорогу Свитари, и снял шлем. Лучше не стало. Девчонка снова суматошно забормотала, озадачив такблок Блайза. Как связать воедино слова «зверь», «душа» и «украсть»? — Она считает тебя злым духом, пришедшим из ада за её душой, — пояснила Ри и проскользнула в клетушку мимо репликанта. — Она с Акадии, отсталой колонии. Я с ней поговорю. К немалому удивлению Блайза, Лорэй заговорила на французском. На этот раз такблок легко переводил её слова репликанту: — Милая, не бойся. Он пришёл не за твоей душой, а за душами хозяев. Он убивает хозяев и делает рабов свободными. Эта неожиданная трактовка его деятельности порядком удивила репликанта. Уж что-что, а освобождение от оков рабства и сбор душ рабовладельцев в его должностных обязанностях не значились. Да и чисто технически он не представлял, как осуществить процесс извлечения души из тела. Если такое вообще возможно. Поразмыслив, Блайз пришёл к выводу, что Свитари просто объясняет предназначение искусственных солдат в доступной представителю примитивной культуры форме. Оставалось понять, с какой целью Лорэй так уцепилась за жизнь этой девчонки. Никакого реального толка, кроме дезинформации полицейских, репликант от неё не видел. Девчонка тем временем подняла на Ри зарёванное лицо. Блайз уже достаточно хорошо ориентировался в человеческом возрасте и дал девчонке лет пятнадцать. Тощая, угловатая, затравленная — она совсем не походила на виденных на лайнере подростков. Золотисто-рыжие волосы, стянутые в хвост, слиплись от перепачкавшей их крови. Лорэй присела рядом с ней и улыбнулась. — Он тебя не обидит, — успокаивающе сказала Свитари, а затем обернулась к Блайзу. — Твой переводчик способен перевести фразу на французский? — спросила она на всеобщем. Репликант коротко кивнул. — Скажи: «Я клянусь, что не причиню тебе вреда», — попросила Ри. Блайз улыбнулся девочке с максимальным дружелюбием и шлем в его руке произнёс требуемую фразу на французском. Губы репликанта при этом остались неподвижными. Глаза девчонки снова расширились от ужаса, и она попыталась спрятаться за Свитари. Та успокаивающе обняла рабыню и бросила на репликанта укоризненный взгляд. — Что? — не понял тот. — Не заморачивайся, всадник без головы, — отмахнулась Свитари. — Какой всадник без головы? Ты о чём? У меня голова на месте, — репликант перевёл взгляд на новую подружку Лорэй. — Объясни, зачем тебе этот примитив? Что она нам даст, кроме расхода ресурсов и необходимости контролировать её поведение? Или я опять что-то упустил? — Мало родиться человеком, — не особенно понятно ответила Ри, успокаивающе поглаживая девочку по голове. — Нужно суметь им остаться. — Хорошо, — кивнул Блайз. — Это очередная идиома, мудрость или что ещё из человеческих отношений. А толк нам какой? Зачем лишняя обуза? Что нам с ней дальше делать? Информации она нам никакой не даст, поддержки не окажет. Балласт. Может, всё же я и её? Садж бы так и сделал. Свитари ободряюще улыбнулась притихшей рабыне и тихонько пообещала, что скоро вернётся. Затем она поднялась на ноги, вышла из тесной комнатушки, оказавшись лицом к лицу с Блайзом. Ри хлопнула ладонью по сенсору, и дверь за её спиной закрылась. — А может, и меня — того? — неожиданно зло предложила она. — Отрежешь голову с имплантом, сунешь в холодильник и отвезёшь на Эльдорадо? Заодно обесточишь и затопишь город, разгерметизируешь пару лайнеров… Садж бы так и сделал, правда? Она с вызовом уставилась в глаза репликанта. — Такой план садж рассматривал, — спокойно признался Блайз. — Но травматическая ампутация уничтожила бы ваши импланты вместе с информацией. И — да, устроить диверсии было бы эффективно. Но, чёрт подери, как это связано с этой… — он ткнул рукой в закрытую дверь. — Нас ищут, — продолжил репликант. — У нас задача вытащить наших из плена. Пожалуйста, прекрати злиться и объясни мне внятно: зачем нам балласт? Ты хуже саджа! Он хотя бы объясняет, если спросить. А ты только злишься, но не говоришь ничего, что хоть немного прояснит твои действия. Свитари успокоилась так же быстро, как и вспылила. Она обняла Блайза и виновато проговорила: — Просто я плохо понимаю, как тебе объяснить. У Эйнджи это получилось бы лучше. Репликант ткнулся носом в волосы девушки. — Я правда не понимаю, — сказал он. — Пытаюсь мыслить, как человек. Но не получается. Меня учили быть рациональным, чтобы каждое моё действие оказывалось максимально эффективным. А тут… Я не испытываю потребность убить эту девочку. Правда. Просто мой опыт говорит, что это оптимальный выход для нас. Но по-человечески, наверное, нет. — Оптимальный — не всегда лучший, — негромко сказала Ри. — Представь, что Эйнджи сбежала, и ты можешь доставить нас обеих на Эльдорадо. Выполнить приказ. Оптимально и рационально будет бросить Чимбика, так? — Да, — ни секунды не колеблясь, кивнул Блайз. Мысль о выполнении задания так захватила репликанта, что он мгновенно забыл о решении дезертировать и стать хозяином своей жизни. С самого рождения выполнение поставленной задачи было его наивысшей целью, смыслом существования, верхом доблести. И сейчас единственного напоминания хватило, чтобы желание выполнить поставленную задачу возобладало над личностью Блайза. — Приоритетной является задача доставить вас в штаб-квартиру Службы Безопасности, — он уже не говорил, а рапортовал. Даже голос изменился, утратил индивидуальность, а лицо уподобилось безжизненной маске. Блайз вздёрнул подбородок и сцепил за спиной руки: — Даже если гибель группы, задействованной в операции, будет стопроцентной, но вы окажетесь в пункте назначения — операция будет считаться успешной. Он хотел продолжить, но Свитари коснулась пальцем его губ, и репликант озадаченно умолк. Прикосновение тёплых пальцев словно пробудило Блайза. Он моргнул, посмотрел в серые глаза подруги, и черты лица репликанта смягчились. — А тебе хочется вот так? — спросила она. — Оптимально и рационально? Хочется жить, зная, что мог спасти брата, но не стал этого делать из рациональных расчётов? Наморщив лоб, репликант погрузился в размышления. Ответа на вопрос Свитари у него не было. Всю жизнь его мнение спрашивали лишь в случаях обсуждения плана выполнения очередной боевой задачи. Никто никогда не спрашивал, чего хочет Блайз. Мир репликанта был рационален и лишён каких-либо чувств, кроме необходимых для эффективного достижения поставленной цели. Только приказ имел значение. Всё остальное было или сопутствующим фактором, или помехой, которую следовало устранить. Личные переживания, желания, мечты — это всё было словами из параллельного мира, с которым мир репликантов не должен был пересекаться. И вот вышло так, что эти два мира с треском столкнулись в точке по имени Блайз. В привычном мире садж вообще не должен был попасть в плен. Невозможная ситуация. В боевых условиях потерявшую эффективность единицу, попавшую к врагу, уничтожал медблок брони. А вне боевых условий репликанты пребывали только в пунктах временной или постоянной дислокации. Но мире новом и непонятном садж попал в плен. Возникла ситуация, которая, по мнению разработчиков, никак не могла произойти. Что уже нарушало стройную картину мира Блайза. Привычный, вколоченный в него на протяжении каждого дня жизни образ мыслей требовал оставить саджа, освободить вторую Лорэй и доставить объекты на Эльдорадо. Либо уничтожить Эйнджелу, не допуская возможной утечки хранимых в её импланте данных. Так бы и поступил старый добрый РС-355090. Но не Блайз. Блайз хотел спасти Чимбика. Хотел сделать Свитари счастливой, а для этого требовалось спасти её сестру. Хотел начать новую жизнь, в которой его желания имели значение. — Меня раньше никогда не спрашивали, чего хочу я, — признался репликант. — Это странно — решать самому. И сложно. Приказы, инструкции — там всё просто. Я всегда знал, что правильно, а что нет. Как самому понять, какой поступок верен, а какой — нет? Свитари, внимательно смотревшая ему в глаза, растерянно моргнула. Задумалась. Блайз молча обнял её, с непонятным волнением ожидая ответа. — Я пытаюсь представить, какими будут мир и моя жизнь после какого-то поступка, — произнесла девушка какое-то время спустя. — И решаю, а хочу ли я жить так? В таком мире? Ты хочешь жить в мире, где мог спасти брата, но обрёк его на смерть? — Нет, — без колебаний ответил репликант. Предложенный способ понравился Блайзу. В нём было место и разумному анализу, и собственным желаниям. — А хочешь жить в мире, где тебе не приказывают, как поступить? На этот раз репликант помедлил с ответом. Сложно просто так отказаться от всего того, что составляло само его существо. Смысл его жизни. Блайз посмотрел на прижавшуюся к нему Свитари и представил мир, в котором ему приказано быть всегда рядом с ней. Идеальный мир. Стройный, логичный, правильный, привычный, совершенный благодаря присутствию в нём Ри. В таком мире он хотел бы жить. Недостижимая мечта. Следующим Блайз представил мир, где он подчиняется приказам. Свой мир. Привычный и по-своему уютный, где РС-355090 не был отягощён принятием морально-этических решений. Простой и понятный мир, в котором он был хорош. В этом мире у него больше не будет брата. Не будет Ри. Где-то в груди поселился холод, и этот мир утратил для Блайза привычную привлекательность. Затем он попытался представить мир без приказов. В голове репликанта воцарилась звенящая пустота. Мысли расползались, будто лишённое фундамента здание, будто координатная сетка, лишённая осей. Блайз мог представить мир, в котором он нарушает некоторые приказы ради собственных желаний. Сейчас он и жил в таком мире. Но мир вовсе без приказов репликант вообразить не мог. Лишённый стройности и цели, непонятный и мутный образ не формировался в сколько-то жизнеспособную модель. Блайз не мыслил себя без служения и выполнения приказов. Но те, кто отдают приказы, не позволят ему остаться со Свитари, не сочтут рациональным спасение брата. В отчаянии Блайз утробно зарычал и заметался по коридору, зло сжимая кулаки от бессилия. В голове пронеслась сумасшедшая мысль, невысказанная мечта. Если бы ему отдавал приказы кто-то, кому он был дорог… Блайз остановился, будто налетел на стену. Два мира сошлись в одной точке, и взгляд репликанта упёрся в Свитари. — Я хочу, чтобы ты приказывала мне, — сказал он, прекратив бесцельные метания. — Это мир, в котором я хочу жить. Потерявшая дар речи Лорэй стояла и смотрела на репликанта. Вид у неё был едва ли не более потрясённый, чем в момент памятного падения спасательной капсулы на Гефест. — Я не тот человек, приказы которого стоит слушать, — после долгого молчания глухо ответила Свитари. — И я точно не тот человек, который хочет приказывать. Если тебе так необходим командир — отдавай приказы сам себе. На лице Блайза отразилась целая гамма чувств — от удивления до задумчивости. Усевшись на пол у ног Ри, он уставился в стену и надолго замолчал. — Я никогда так не делал… — признался он. — Не думаю, что у меня получится. Умение отдавать приказы в меня не закладывали — для этого есть сержанты. — Но ведь вы — одной модели, — напомнила ему Свитари, присевшая напротив репликанта. — Просто обучены по-разному. Может Чимбик — сможешь и ты. Просто нужно научиться. — Я способный, — к Блайзу возвращалась его обычная жизнерадостность. — Это даже садж говорит. Ты только подсказывай, если буду что-то делать не так, договорились? — Конечно, — Свитари придвинулась и наградила его долгим поцелуем. — Каким будет первый приказ, мой генерал? Блайз недобро улыбнулся. — Встряхнём как следует эту яму и вытащим наших.Планета Вулкан. Исследовательский центр на территории военной базы
Впервые с момента приземления на Вулкан Эйнджелу куда-то перевозили. Дурной знак. Её вывели из здания и усадили в маленький фургон без окон. Конвоиры хранили молчание, но Эйнджела чувствовала их нервозность, приправленную страхом и тревожным ожиданием. Место, в которое её привезли, напоминало растревоженный муравейник. Вооружённые люди в форме носились по коридорам, что-то поминутно выясняя, уточняя, сыпя на ходу цифрами и непонятными аббревиатурами. И над всем этим бедламом повисло гнетущее предчувствие беды. В комнате, куда привели Эйнджелу, единственными предметами мебели были стол с терминалом и три офисных кресла, на двух из которых восседали Нэйв и незнакомый офицер. Незнакомец был старше лейтенанта и являлся гордым обладателем шикарных усов пшеничного цвета. — Присаживайтесь, мисс Лорэй, — усатый указал на стул. — Разрешите представиться — капитан Карл Монт. Кофе, чай или что покрепче? Грэм же просто молча улыбнулся Эйнджеле. Вид у лейтенанта был такой, что краше в гроб кладут: бледный, под глазами тёмные круги, на лбу пролегла глубокая складка, щёки запали. Что бы ни случилось за минувшие сутки, здоровья и душевного равновесия молодому контрразведчику оно не принесло. Монт выглядел бодрее и в отличие от коллеги явно успел принять душ. Эйнджела перевела взгляд с одного уставшего офицера на другого и приняла решение: — Судя по вашим лицам, лучше что-то покрепче чая. — Это верно, — Монт достал из-под стола бутылку с прозрачной жидкостью. — Рекомендую: вараги, фруктовый джин с Эдема. Он налил стопку и протянул девушке. — Госпожа Лорэй, у нас серьёзная проблема. И мы рассчитываем на вашу помощь, — сказал он. — Всё, что в моих силах, — заверила Эйнджела, принимая выпивку. — Не знаю, правда, что я могу сделать недоступного вам. — Спасти город и почти полмиллиона жизней, его населяющих, — без тени иронии сказал Монт. — Репликант, у которого ваша сестра, смог сбежать. Выяснилось, что он способен проникать в программное обеспечение, созданное в Консорциуме, и перехватывать управление. Сначала он захватил лайнер «Туманность», на борту которого было шесть с лишним тысяч человек… При этих словах Эйнджела залпом осушила стопку. — К счастью, обошлось без жертв, — продолжал Монт. — Он просто лишил лайнер управления и связи, а потом отстрелил все спасательные аппараты. И у нас в связи с этим ряд вопросов, в решении которых вы можете помочь. Скажите: вам удавалось как-то удерживать репликанта от агрессии? На лице Эйнджелы отразилась целая гамма эмоций — от ужаса до надежды. — А моя сестра… Она в порядке? — Мы точно не знаем. Известно лишь, что на момент отлёта с лайнера она была жива, — честно признался Монт. При этих словах Нэйв виновато потупился, словно был в чём-то виноват. — Что по моему вопросу? — напомнил Монт. — Вам ещё плеснуть, госпожа Лорэй? Вы что-то побледнели. Вам нехорошо? Девушка молча протянула опустевшую рюмку. Монт понятливо налил ещё выпивки. — Репликанты, словно роботы, добиваются выполнения приказа, — тихо проговорила Эйнджела, и взгляд её помертвел. — Все, кто стоят между ними и целью, — просто помеха. Нам удалось пару раз отговорить их от агрессии, только предоставив более эффективный способ решения задачи. — Например? — подался вперёд капитан. — Они хотели захватить корабль и пилота на Новом Плимуте. Мы предложили сменить личности и купить билет на лайнер. Надеялись, что нас обнаружат… — Ваши надежды сбылись, — кисло улыбнулся Монт. — Пусть и частично. Скажите, по вашему мнению, они способны на диверсию, результатом которой станет гибель гражданского населения? — Если это поможет им в выполнении задания — без колебаний, — тихо, но твёрдо ответила Лорэй. — Они — чудовища. Рюмкой подрагивала, пока девушка подносила её к губам. — Чёрт, — выдохнул Нэйв. И добавил непонятное: — Жаль, нельзя эту суку второй раз пристрелить… Монт, проигнорировав реплику коллеги, задал следующий вопрос: — Как вы считаете: может то, что люди на лайнере не пострадали, быть результатом воздействия вашей сестры на это существо? Эйнджела задумалась, прежде чем ответить: — Скорее всего. — А каким образом — может, есть догадки? — Каким-то образом убедила, что это усложнит ему выполнение приказа, — пожала плечами Эйнджела. — К примеру, что в случае гибели пассажиров их будут искать вообще все, а не только военные. Или что-то вроде этого. Монт наморщил лоб, а вот Нэйв спросил: — Скажи… те, госпожа Лорэй — насколько репликанты привязаны друг к другу? Если у них вообще есть подобные чувства. Ответом ему было очередное пожатие плечами. — Я не разобралась. Сержант часто ругался на второго, недовольный его действиями. И отдавал приказы. Ни разу не слышала, чтобы они просто общались. Даже когда учились имитировать людей — говорили только с нами. — То есть пытаться воззвать к дружбе — без толку… — вздохнул Карл. — А что для них вообще важно? — Выполнение приказа, — мрачно ответила Эйнджела и уставилась в пол. — Если бы им не приказали доставить нас живыми — мы бы с вами сейчас не разговаривали. Монт посмотрел на неё, а потом его взгляд неожиданно прояснился. — Простите, госпожа Лорэй, — виновато сказал он, и Эйнджела насторожилась. — У меня просто нет выбора. ТЕ-пять-семь-семь, проведите госпожу Лорэй в допросную. Один из массивных боевых киборгов отошёл от стены и положил тяжёлую руку на плечо девушки. — Пройдёмте, госпожа, — прозвучал безжизненный голос. Чимбик лежал, распластанный на каталке, и глядел в потолок. Прошло уже несколько часов с того момента, как его забрали из лаборатории и доставили в это здание. Комната, в которую его привезли, представляла собой металлический куб, на одной грани которого висело большое зеркало. Точнее, окно с односторонней зеркальной поверхностью, за которым, очевидно, находились наблюдатели. Наконец начался допрос. Безликий голос звучал из динамиков под потолком, и вопросы, которые он задавал, привели репликанта к состоянию близкому к ликованию. Блайзу удалось бежать, оставив преследователей «ловить конский топот», как говорил один из инструкторов. Как понял сержант, его брат сумел каким-то образом понять, что за ним пришли, и эвакуироваться с лайнера вместе со второй Лорэй. Но каким образом он смог вычислить опасность? Чимбик хорошо знал своего брата и был уверен, что если уж он сам не смог избежать соблазнов, коими изобиловала гражданская жизнь, то Блайз тем более не стал себя сдерживать. В их учебной роте Блайз выделялся легкомыслием и неуёмным интересом к жизни дворняг. Сержанту стоило огромных трудов покрывать грешки брата, спасая от гнева инструкторов и сотрудников группы контроля. Иногда Чимбику казалось, что у Блайза был дефект, но не настолько серьёзный, чтобы думать об утилизации. Достаточно просто не давать брату заходить слишком далеко в мелких нарушениях правил, и всё будет хорошо. Так что если сам сержант расслабился настолько, что пропустил атаку, то от Блайза тем более сложно ожидать повышенной бдительности. Тогда как? Случайность? Недоработка группы захвата? Может, Свитари определила опасность?.. Или?.. Сержант едва заметно нахмурился, не смея поверить собственному предположению. Эйнджела. Она могла найти способ предупредить сестру и Блайза. Слишком оптимистичная и неправдоподобная теория. Скорее уж служба безопасности допустила ошибку. Но мысль о помощи Эйнджелы была столь приятной и пленительной, что репликант невольно продолжал обдумывать её. Что если девушка не предавала его? Что если её действия были направлены исключительно на обман противника? Что если полный страха и ненависти взгляд предназначался не ему, а наблюдателям? Он так много раз видел, как искусно лгут Лорэй, что и сам не мог отличить правду от лжи. Как бы то ни было, доверять ей он не может. Один раз поверив, сержант был больно за это наказан. И теперь не желал повторять болезненный, но поучительный урок. От мыслей его отвлекло шипение открывшейся двери. Подняв голову, Чимбик узрел перепуганную Эйнджелу. За её спиной глыбой громоздился угловатый боевой киборг Союза: двухметровый сплав электроники, оружия и плоти, скрытый за композитной бронёй. Оружейный модуль твари был направлен в потолок, но это не успокаивало — обычное походное положение не помешает киборгу выстрелить в ту же секунду. Мысли Чимбика заметались, словно вспугнутые лабораторные мыши. Что случилось? Неужели он прав и Эйнджела его не предавала? Или это просто очередной ход её изуверской игры: заставить теперь уже репликанта верить в образ несчастной жертвы? — Время вышло, — раздался голос из-под потолка. — Если я не получу ответов на свои вопросы — можете окончательно распрощаться с надеждой на успешное выполнение задания… сержант. Киборг навёл модуль в затылок девушки. Сержант поймал направленный на него умоляющий взгляд. По щекам Эйнджелы беззвучно текли слёзы. Исчезли мысли о предательстве, собственная душевная боль вдруг стала незначительной, не стоящей внимания. В ушах сержанта вновь звучали струны и нежный женский голос, поющий о героях давно забытых времён. Неважно, что его вновь использовали в своих интересах, — таков удел всех репликантов. Важно лишь то, что только она смогла показать ему, Чимбику, что мир — это нечто большее, чем прицельная панорама, снабжённая строчками данных. Осталось лишь выбрать путь: остаться бездушным изделием или пусть недолго, но побыть человеком. Даже если это некому оценить. — Задание должно быть выполнено, — услышал сержант собственный голос. — Спрашивайте. Киборг всё с тем же безразличным видом вскинул оружейный модуль стволами вверх, а Эйнджелу мелко затрясло от пережитого ужаса. — Ваш напарник. Где его искать? — Не могу знать, — тут Чимбик не кривил душой. — Но могу сказать одно: у вас серьёзные неприятности. Он взглянул на запуганную девушку. Они любят пугать? Теперь пусть как следует испугаются сами. — Минули сутки с момента, как мы не явились на точку сбора, — продолжил сержант, наслаждаясь возможностью хоть чем-то навредить врагу. — Значит, вторая мисс Лорэй, скорее всего, ликвидирована. Чимбик отметил, как дёрнулась от этих слов Эйнджела. — Ликвидирована? — даже электроника не смогла полностью заглушить удивление допрашивающего. — Скорее всего, сэр, — подтвердил сержант, мысленно прося прощения у Эйнджелы. Репликант понимал, что она сейчас переживает, но на кону стояло нечто большее, чем её страхи. — Мисс Лорэй представляют собой ценность, лишь будучи вдвоём. Комплект. Информация разбита и закодирована таким образом, что расшифровка данных с одного импланта ничего не даст, если нет второго. Раз мисс Эйнджела у вас — мисс Свитари перестала представлять ценность, превратившись в балласт. А от балласта избавляются. Но это не должно вас волновать, сэр. Сержант хищно улыбнулся. — А что должно волновать? — не разочаровал его допрашивающий. — Ваши гражданские службы эксплуатируют оборудование и программное обеспечение, произведённые в Консорциуме, — наудачу сказал репликант. Полученные за время перемещения по территории Союза данные позволяли предположить, что на Вулкане тоже не спешили отказаться от более совершенного ПО Консорциума. Или просто не успели разработать собственное. — За прошедшие сутки системы жизнеобеспечения города были взломаны, — продолжил излагать он самый вероятный сценарий действий Блайза. — Сначала будет хаос — разрозненная цепь мелких аварий, призванная вызвать панику среди населения. Толпы паникующих гражданских забьют коммуникации, лишив вас возможности оперативно реагировать и перебрасывать силы. А затем одномоментно сработает то, что подготовил мой… напарник. Не знаю, что именно: подрыв резервуаров с водой, вывод из строя систем очистки воздуха, взрыв генераторов, всё это вместе или что-то ещё. Но это произойдёт в тот момент, когда население города будет наиболее уязвимо и лишено возможности быстро покинуть зону бедствия. Но у вас есть плюс. — Какой? — раздался голос из динамика. — Город подземный, — улыбнулся сержант. — Не придётся тратиться на рытьё могил. Просто поставите сверху монумент, как вы, дворняги, любите. И Чимбик весело расхохотался, подмигнув бледной, как смерть, Эйнджеле. Хотя на самом деле больше всего на свете ему хотелось странного: обнять её и утешить. Сделать то, что они никогда не делал и даже не помышлял о подобном. На краткий миг ему показалось, что взгляд девушки потеплел, но стоило моргнуть — наваждение прошло. Чимбик не мог понять, было это реальностью или самообманом. — Вы поможете нам его остановить, — это был не вопрос, а приказ. Сержант гнусно усмехнулся. — Нет, — ответил он. — Даже пожелай я это сделать — ничего не получится. Мы не идём на переговоры. Для своего напарника я мёртв. Репликант не должен попадать в плен. Попытка выйти на связь будет воспринята как деятельность противника. Вы можете начать меня пытать, вновь угрожать убить мисс Лорэй, но ничего не изменится. Если репликант-солдат принял решение — оно будет реализовано. — Сержант, вы же солдат. В городе полмиллиона гражданского населения. — Тогда вам понадобится очень много мешков для трупов, — серьёзно отозвался Чимбик. Повернул голову к зеркальной перегородке он вновь захохотал. По ту сторону зеркала молодой лейтенант Нэйв и опытный капитан Монт смотрели на хохочущего биоробота с одинаковым выражением ужаса на лицах. Заверещал комм Карла. Капитан поднёс аппарат к уху, и лицо его вытянулось. — В секторах с А-5 по А-8 на всех уровнях самопроизвольно опустились аварийные переборки и отключилась ровно половина систем очистки воздуха. — сипло сказал он. — Участок полностью отрезан от города, попытки активировать управление ни к чему не привели. — Началось… — побелевшими губами прошептал Грэм. (обратно)Глава 6
Планета Вулкан. Торговое представительство Эдема
Блайз с довольным видом потирал руки, наблюдая учинённый им хаос. Как он и рассчитывал, взломать защиту городских коммунальных служб оказалось проще простого. Репликант ещё по пути вскрыл первый же терминал коммунальной службы и с помощью жетона безопасников заполучил все пароли. Дальше — проще: Блайз завладел компьютером покойного эдемца, вышел в инфосеть города и уже через неё взламывал системы коммунальных служб. В течение часа репликант-солдат РС-355090 превратился в единоличного вершителя судеб более чем полумиллиона человек. Не возьми Свитари с него слово обойтись без лишних жертв — тут бы и настал конец истории славного города Вулкан, что на одноимённой планете. Во всяком случае, ещё неделю назад Блайз не колебался бы ни секунды. Но сейчас всё изменилось и репликант тщательно выбирал место для нанесения первого удара. Сектор, выделенный для проживания людей с уровнем дохода выше среднего, показался ему лучшей целью. Во-первых, по какой-то причине именно этот класс населения пользовался наибольшим расположением и заботой властей. Во-вторых, район располагался достаточно близко к поверхности, и эвакуация населения в случае выхода ситуации из-под контроля была куда проще, чем с нижних уровней. В-третьих, почему-то именно этих людей больше всего не любила Ри, отзываясь о них исключительно обсценной лексикой. Определившись с целью, Блайз обдумал оптимальный план действий и приступил к его реализации. Сперва он выключил половину систем очистки воздуха, расположенных в районе-цели: по данным центрального компьютера их количество превышало необходимый минимум в несколько раз. Гибель от удушья людям не грозила, зато горящие тревожным рубиновым светом индикаторы состояния аппаратуры должны были удручающе действовать на психику. Ну а завершающим штрихом должны были стать аварийные переборки, изолирующие район от остального города. Подключившись к камерам наблюдения, репликант с хищной улыбкой разглядывал забитые перепуганными людьми коридоры-улицы подземного города. Всё его существо требовало продолжать симфонию разрушения, но Блайз твёрдо намеревался сдержать данное Свитари обещание. Никаких бессмысленных — с её точки зрения — жертв. Но веселья хватало и без убийств. Люди метались в панике, пытаясь найти выход из ловушки, в которую вдруг превратились их уютные жилища. По ту сторону переборок аварийные команды тщетно пытались «разбудить» отключённую вентиляцию и поднять переборки. В скором времени к ним подключились полиция и военные. По мнению репликанта, суеты в их действиях могло бы быть поменьше раза в три, а вот эффективности — во столько же раз больше. Ещё раз глянув на паникующее стадо штатских, Блайз отключился от камер и вывел схему систем жизнеобеспечения Вулкана. К вящей его досаде, ряд объектов успели отключить от сети и перевести на ручное управление. Но и оставшегося с лихвой хватало для продолжения веселья. Репликант бросил мимолётный взгляд на уснувшую прямо на диване Свитари. Она честно пыталась помочь ему, но нервный вечер и последовавшая за ним бессонная ночь дали о себе знать. Девушка свернулась калачиком, устроила голову у него на коленях и провалилась в тревожный, но глубокий сон. С точки зрения Блайза, его нога, скрытая под бедренным щитком, была всё же не самым удобным местом для сна. Репликант подтянул одну из маленьких диванных подушек и плавно, без резких движений, подсунул под голову девушке. Убедившись, что операция прошла успешно, репликант отключился от городской сети и пошёл искать плед, чтобы укрыть Свитари. В коридоре он наткнулся на рабыню, что последний час подглядывала за ними из-за двери. Блайз делал вид, что не замечает наблюдения, в надежде, что Амели, как звали девчонку, привыкнет к его виду. Сработало. Впервые рабыня при виде репликанта не убежала в слезах, а просто сделала вид, что шла мимо, на кухню. — Проголодалась? — спросил Блайз. Шлем продублировал вопрос на французском, полностью повторив тембр и интонации репликанта: Блайз запомнил, что уроженку мира с примитивной цивилизацией пугали возможности высоких технологий. Поэтому он настроил динамики на воспроизведение своего собственного голоса и стал выговаривать слова, а не отсылать на перевод с импланта. Расчёт оказался верным. — Мне госпожа Свитари разрешила брать еду, господин, — поспешно, будто Блайз собирался попрекнуть её тратой провизии, проговорила Амели. — Я же не запрещаю, не надо оправдываться, — улыбнулся ей репликант, открывая забрало шлема. — Просто спросил. Скажи, а зачем нужен крюк на потолке твоей комнаты? — Для наказания, господин, — ответ прозвучал гораздо тише, а в глазах вновь появился страх. Блайз посмотрел на забитое существо перед собой и задумался, как лучше поступить. Он замечал, что запуганный вид спасённой дворняжки печалит Свитари, и ему это не нравилось. — Пошли, — сказал он и направился к обиталищу девочки. Та судорожно сглотнула, втянула голову плечи и поплелась за ним. Войдя в комнату, Блайз поднял руку, поудобнее ухватился за крюк и под тихий гул мускульных усилителей выворотил его из потолка с куском бетона и обшивочного пластика. — Выброси эту дрянь, — сказал он, протягивая погнутый кусок металла Амели. — Пока я рядом — тебя никто не будет наказывать. Рабыня потрясённо смотрела на Блайза, не веря глазам. Затем робко протянула руку, сжала пальцы на металле, хранящем вмятины от пальцев репликанта, и уставилась уже на него. Блайз удовлетворённо кивнул и ушёл искать плед, прокручивая в мозгу планы следующих акций устрашения. Когда Свитари проснётся, у неё будет много поводов для улыбки.Планета Вулкан. Военная база — комендатура
Эйнджелу повели не обратно к контрразведчикам, как она ожидала, а в комнату отдыха дежурных офицеров. Киборг завёл девушку в овальный зал и замер у входа, предоставив самой выбирать занятие. На комфорте для своих военных в Союзе не экономили: мебель тёмных тонов вполне годилась для гостиниц классом не ниже четырёх звёзд. В углу поблескивал хромом автоматический буфет, предлагая желающим широкий выбор напитков — в том числе алкогольных — и закусок. — Эйнджи, прости, — услышала она голос Нэйва. Лейтенант стоял у входа, нервно комкая в руках форменное кепи, и смотрел на девушку взглядом побитой собаки. — Нам нужно было попытаться уговорить его пойти на сотрудничество, — объяснил он, осторожно подходя ближе. — На самом деле никто не причинил бы тебе вреда. Просто всё должно было выглядеть достоверно. — Достоверней некуда, — тускло отозвалась Эйнджела, не глядя на безопасника. Она чувствовала, как его мучает чувство вины, и терпеливо усиливала его пустым взглядом в пол. — Какой следующий номер в этом шоу? Отдадите меня ему для сговорчивости?.. Она больно закусила губу и умолкла. — Нет! — воскликнул Нэйв с такой горячностью, что верилось: он скорее костьми ляжет, но не допустит, чтобы девушка угодила в лапы монстру Консорциума. Монстру… Эйнджела с неожиданной теплотой вспомнила те чувства, что захлестнули Чимбика при взгляде на неё. Он понял. Или был близок к пониманию мотивов её поступков. Во всяком случае, ей хотелось в это верить. — Не смей даже думать так! — продолжал лейтенант. — Никто тебя не даст в обиду. Он повернулся к кофемашине и занялся приготовлением кофе, чтобы скрыть свои эмоции, ясно отпечатавшиеся на лице. — Что теперь будет? — тихо спросила Лорэй. — Они действительно в состоянии уничтожить город? В такой исход она не верила. Не хотела верить. Не чувствовала в Чимбике ни кровожадного предвкушения, ни действительной угрозы. Хотя репликанты даже убивали равнодушно, так с чего она решила, что массовое убийство вызовет у сержанта особые чувства? С того, как он слушал её сказки?.. — Вполне, — честно ответил ей Грэм. — Пока всё идёт так, как сказала эта тварь: в нескольких районах города уже началась паника, вызванная диверсиями в системах жизнеобеспечения. Пока жертв удалось избежать, но кто знает, долго ли у нас получится противостоять второму зверю. Лейтенант передал чашку с приготовленным кофе Лорэй. — Но есть и хорошая новость: я тебя забираю с гауптвахты. Будешь жить в офицерской гостинице, со мной по соседству. Потянувшаяся за чашкой Эйнджела замерла, коснувшись пальцев лейтенанта своими, и удивлённо уставилась на него. — В гостинице? Но почему? — Оставаться в комендатуре уже небезопасно, — ответил лейтенант, не отнимая руки. — Центр города, минимальная охрана. Она же для содержания пьяниц и прочих болванов в форме, а не для обороны от врага. Гостиница — в центре военного городка, под надёжной охраной батальона пехоты. Ну и я… В смысле — мы с Карлом рядом. От вида благодарной улыбки Эйнджелы на душе у Грэма потеплело. А вот сама Лорэй пребывала в тихой панике. Сестра не будет знать, куда её перевезли. И нет никакой возможности сообщить о неожиданных переменах… Но для Нэйва эти метания остались тайной. — Спасибо, — тихо выдохнула Эйнджела, и от её взгляда лейтенанту казалось, что он сейчас голыми руками справится хоть с десятком репликантов разом. Лишь бы она продолжала так смотреть на него. — Заедем в комендатуру, я проверю их готовность к возможному визиту репликанта, и повезу тебя в новый дом, — улыбнулся Грэм и нехотя всё же передал чашку девушке. — Заодно возьмём твои вещи. Часть багажа, прихваченного с лайнера вместе с пленниками, по приказу лейтенанта Нэйва вернули Эйнджеле. Барахло не представляло интереса для следствия, а смена арестантской робы на привычные вещи благотворно повлияла на психологическое состояние задержанной. Эйнджела кивнула и осторожно пригубила горячий напиток. Запах кофе смешался с лёгким ароматом мужского парфюма девушки. Память Грэма воскресила мелкую странность, что озадачила его ещё на Гефесте, когда он изучал оставленную беглецами спаскапсулу. — Скажи, почему ты пользуешься не духами, а мужским парфюмом? — не занятый ничем разум контрразведчика требовалось чем-то занять, а вопрос позволял Нэйву сохранить видимость рабочей обстановки. — Привычка, — пожала плечами Эйнджела и подула на горячий кофе. — Многие клиенты женаты, или у них есть подружки. Если унюхают женские духи — будут проблемы. А к нам приходят, чтобы расслабиться. Грэм хмыкнул, признавая разумность такого решения, и посмотрел на хрономер. — Поехали, допьёшь в машине. Выделенный лейтенанту автомобиль был детищем местного автопрома: невзрачный куб на четырёх колёсах, выкрашенный в стандартный серый армейский цвет и украшенный эмблемой Вооружённых Сил Союза. Высокую скорость на улицах подземного города всё равно не развить, зато небольшая машина не занимала много места и удобно парковалась. Лейтенант помог Эйнджеле устроиться на переднем сиденье и сел за руль. Тихо засвистел двигатель, и кар шустро покатил по улице. — В гостинице хорошая столовая, — лейтенант улыбнулся. — Хотя ты, наверное, привыкла к заведениям куда более высокого класса. — Я не привередливая, — тихо ответила Лорэй, всё ещё пребывавшая в подавленном состоянии после встречи с репликантом. — Я рассказывала о своём детстве. Доводилось и с пола есть. Она опустила взгляд и одним глотком допила остатки кофе. Грэм пожалел, что невольно поднял болезненную тему. Уже на втором допросе нашлась разгадка отсутствию данных о сёстрах Лорэй. Уроженки отсталой колонии Акадии, близнецы рано потеряли родителей и попали в детский дом. Наверное, ни один детдом нельзя назвать хорошим местом, но быть сиротой в бедном примитивном мире — редкая неудача. Правительство Акадии, не брезгуя никакими источниками дохода, спокойно торговало собственными гражданами. Преступников и должников продавали совершенно легально работорговцам с Эдема, а сирот… Сирот продавали с выдумкой и в полном соответствии с законом. Красивых детишек отправляли на учёбу по обмену на другие планеты, платившие за каждого «перспективного ученика». Там детей обучали всему, что должны знать и уметь работники индустрии удовольствий. Дорогие, профессиональные работники. По достижении совершеннолетия сирот принуждали подписывать трудовые контракты с кабальными условиями и колоссальными штрафами за досрочное расторжение. И уже эти контракты, а не самих людей, перекупали дорогие бордели по всему Союзу. Да и в Консорциуме тоже ценили обученных, дешёвых и замотивированных по самое не могу работников. Освободила сестёр Лорэй счастливая случайность. Счастливая для них, но не для прочих жителей промышленного города на одной из лун Нового Бейджина. Два грузовых корабля из-за навигационной ошибки столкнулись при швартовке в док и рухнули на купол, прикрывающий жилые районы. В тот день погибло почти всё население города. Близнецам повезло в этот момент находиться на борту корабля клиента, стоявшего в порту с задраенным шлюзом. Уроженец Тиамат, мира смерти, всегда перестраховывался. Это их и спасло. С тиаматцем сёстры и покинули ставшую столь негостеприимной луну. Остальное — дело техники. Новые документы, новые личности, не связанные никакими контрактами… Боковым зрением лейтенант заметил движение и вывернул руль раньше, чем понял, что на них несётся оранжевый фургон коммунальной службы. Реакция Грэма почти спасла от столкновения: бампер фургона лишь скользнул по боку армейского кара. Машину закрутило, и только водительские навыки Нэйва позволили остановиться в считанных сантиметрах от стены дома. — Да что за идиот, — заорал Грэм, оборачиваясь. Фургон остановился на противоположной стороне улицы. Из кабины выпрыгнул человек в красном форменном комбинезоне и низко надвинутой на глаза оранжевой бейсболке. В руках он держал короткий дробовик.Планета Эльдорадо. Штаб-квартира Службы Безопасности Консорциума
Отдел внешней разведки гудел, как растревоженный улей. Начальник отдела суперинтендант Хосе Морильо орал на своего заместителя так, что тряслись стены кабинета. — Какого чёрт там делают штамповки? — суперинтендант хлопнул на стол гибкий экранный лист с отчётом агента, обосновавшегося на Вулкане. — Продолжают выполнять поставленную им задачу, — спокойно отозвался первый заместитель начальника. — Мы проверили данные. Это определённо РС-355085 и РС-355090, задействованные в операции по эвакуации нашего агента с Тиамат. — Спасибо, — желчно отозвался Морильо, но уже гораздо более спокойным тоном продолжил. — И как это отвечает на мой вопрос? Где Тиамат и где Вулкан? — Согласно последнему докладу майора Сингха, — замначальника активировал голограмму с докладом, — им пришлось совершить прыжок в систему Гефеста. После этого связь с группой прервалась. Нам удалось установить, что оба наших оперативника погибли… — Да, спасибо, я в курсе, — окрысился Морильо. — Мне предоставили отчёт, что группа погибла в полном составе, вместе с двумя шлюхами, которым за каким-то чёртом закачали информацию. Ближе к делу. — Судя по всему, часть группы выжила. Очевидно, шлюхам удалось бежать, и репликанты действуют, исходя из полученного последним приказа — пытаются их поймать, — коротко доложил замначальника. — Разнося к чертям город вместе с населением? — взорвался суперинтендант. — Чья вообще была идея привлекать штамповок? Мы пытаемся создать нужный образ, склоняем на свою сторону общественное мнение, выкидываем миллиарды на информационную кампанию — и всё ради того, чтобы две бесконтрольные куклы разом это всё похерили? — Может, хватит орать? — не повышая голоса, спросил зам. — Чёрт, Хосе, ты же сам в курсе, что штамповки иначе не умеют. Их и брали исключительно на случай боестолкновения. Ты сам давал «добро» на операцию. Что сейчас воздух сотрясаешь? Морильо сжал челюсти и зло уставился на зама. А потом как-то разом сдулся и тяжело опустился в кресло. — Извини, дружище. Что-то я вспылил… Но как же это всё не вовремя… Надо как-то их унять, пока информация не ушла наверх к нашим воякам. Иначе не отмоемся. — Надо, — зам подтянул к себе кофейник и наполнил кружку. — Давай отправим на Вулкан опергруппу. Штамповки, по идее, исправны, значит уймутся и перейдут в подчинение. Ну а если нет… Он развёл руками. — Вояки будут недовольны, если узнают, — вздохнул Хосе. — Сам знаешь, сколько одна такая тварь стоит — их из платины отливать дешевле было бы. — Не узнают, — уверенно заявил зам. — Я позабочусь. В случае неудачи никто ничего не будет знать. Штамповки потеряны на Гефесте. Хосе помял пальцами лицо и кивнул: — Хорошо. Прорабатывай операцию. (обратно)Глава 7
Город Вулкан. Жилой сектор — военная база
Время для Нэйва замедлилось, растягиваясь, будто кровоостанавливающий жгут. Он смотрел, как мужчина вскидывает дробовик. Хлопнуло, и в корму машины словно сыпанули галькой. Наваждение сошло. События понеслись со скоростью пикирующего на цель бомбардировщика. Нэйв рывком пригнул Эйнджелу, не обращая внимания, что та стукнулась лбом о приборную панель. Второй выстрел разбил заднее окно, и по лицу лейтенанта словно кошка когтями полоснула. А из фургона уже выпрыгивали новые люди, сразу вскидывая оружие. Лейтенант нажал на педаль, и автомобильчик сдал назад. Стрелок попытался отпрыгнуть, но не успел и с отчаянным криком скрылся под машиной. Автомобиль подбросило так, что лейтенант с трудом удержал руль. Оставшиеся убийцы на миг растерялись. Это спасло жизнь Нэйву и Эйнджеле: лейтенант успел развернуться, морщась от доносящегося из-под колёс влажного хруста, и рванул в переулок, не обращая внимания на знак, запрещающий проезд. Опомнившиеся убийцы открыли стрельбу, но серая коробочка стремительно уносилась прочь. В корму машины дважды стукнуло картечью, и всё стихло. — Ты как? — крикнул Грэм, закладывая вираж. Под визг покрышек автомобиль встал на два колеса и, чудом не перевернувшись, выскочил на центральную магистраль. — Больно, — коротко, со всхлипом ответила Лорэй, зажимая рукой кровоточащее плечо. Из разбитого носа струилась кровавая юшка, но на более подробную оценку повреждений у Нэйва не было времени. — Потерпи, — попросил он, срывая с пояса комм и до хруста вдавливая тревожную кнопку. В эфир понёсся призыв о помощи с передачей данных о местоположении. Уронив комм, Нэйв дёрнул крышку медицинского подсумка и наощупь отыскал тюбик с биопластырем. — Выдави на рану! — приказал он, кинув тюбик на колени Эйнджеле. Камера заднего вида приказала долго жить, и Нэйв по старинке вынужден был постоянно оглядываться назад, отыскивая взглядом преследователей. Но, к его облегчению и некоторому изумлению, оранжевый фургон не появлялся. Не особенно надеясь на удачу, лейтенант продолжал гнать к военной базе, лавируя между машинами и не обращая внимания на сигналы клаксонов и несущуюся вслед ругань. В таком виде они и подлетели к воротам военной базы — на изрешечённом автомобиле и перемазанные кровью.Город Вулкан. Жилой блок В-5 — военная база
Инженерно-сапёрная разведывательная машина заняла весь тротуар. Но горожане не роптали, с надеждой поглядывая на угловатую бронемашину, похожую на юркую ящерку с гусеницами вместо лапок. Слухи о произошедшем на верхних уровнях распространялись с бешеной скоростью, обрастая всё новыми и новыми подробностями, одна страшнее другой — в зависимости от фантазии рассказчика. И солдаты штурмового инженерно-сапёрного батальона, ещё недавно воспринимавшиеся шахтёрами и рабочими с заводов как непонятный придаток к горно-спасательной службе, неожиданно превратились в символ надежды. Жители подземного города понимали, что случись авария — их судьбы целиком будут зависеть от скорости и оперативности спасателей. А жизненный опыт простых работяг говорил, что спасать в первую очередь будут жителей верхних уровней — директоров, топ-менеджеров и прочих захребетников. Простых людей вспомнят, лишь убедившись, что драгоценные мягкие задницы профессиональных перекладывателей бумаги целы и доставлены в безопасное место. Потому редкие прохожие не ворчали и не возмущались, вынужденно обходя броневик по проезжей части. Сами сапёры начинали скучать. Первоначальная горячка боевой тревоги схлынула, и оба солдата, составляющие экипаж, постепенно расслаблялись. Капрал и его напарник убивали скуку болтовнёй, тестированием систем машины и хранящихся в грузовом отсеке роботов. Других занятий попросту не было. Не удавалось даже строить глазки проходящим мимо девушкам: машина стояла по-боевому, с опущенными «ресничками» — броневыми крышками — окон. За окружающим миром экипаж наблюдал с помощью камер и сенсоров, выводящих данные на мониторы слежения и лицевые пластины шлемов. Аварийным способом — на случай выхода из строя сложного оборудования — оставались старые добрые перископы, практически без изменений перешедшие в эру космических полётов. — Зацени на семь часов, — капрал ткнул напарника локтем в бок. Тот переключился на нужную камеру и обнаружил загорелую подтянутую красотку из тех, что часами торчат в спортклубах и соляриях. Одета девушка была соответственно, чтобы продемонстрировать результат трудов: короткие шорты и топ, подчёркивающие красивые формы, да крошечный рюкзачок за спиной. Эта «фитоняша» активно позировала для голо-картинок летающему вокруг селфи-боту. — Что она тут забыла? — поинтересовался водитель. Капрал пожал плечами: — Чёрт знает. Обычно такие лапочки отсюда сразу прыгают наверх — в тёплую постельку к денежным дядям. — Может, за приключениями потянуло? — предположил водитель. — На свою… — Ага, поностальгировать, сталагмиты посмотреть, — поддержал капрал. — Кожаные. Как раз в это время девушка повернулась к камере, порадовав симпатичной мордашкой в дополнение к прочим достоинствам, и задумчиво осмотрела бронемашину. — Нет, папик тебе такую не купит, — покачал головой капрал под хохот водителя. — Даже и не проси. С непосредственностью и нахальством, присущим только идиотам и молодым красивым девицам, рыжая подошла к инженерно-сапёрной машине, скинула сандалии, повесила их на запястье и полезла на броню. Селфи-бот послушно следовал за хозяйкой, готовый запечатлеть её на столь экзотическом фоне. А вот это уже был перебор. Капрал дёрнул рычаг запора, толкнул люк, высунул голову и рявкнул: — Брысь! Его рык пришёлся точно в пятую точку наглой девицы, изучающей оружейный модуль броневика. К его разочарованию, нахалка и не подумала убраться восвояси. Она с любопытством повернулась к капралу, оглядела его с весёлым блеском в глазах и сказала: — Мяу. Капрал на секунду опешил от такого ответа, а потом приказал: — Немедленно сойти с машины! — Ой, да ладно, — девица уселась на броню, открыв капралу чарующие виды на декольте топа, и состроила обиженное личико. — Я вам что, так мешаю? — Да, — капрал был непреклонен. — Это боевая машина, а не сцена стриптиз-клуба. Сойдите с машины и отойдите в сторону. В противном случае я буду вынужден применить силу. — Звучит неплохо, — промурлыкала девка и вытянула перед собой сведённые в запястьях руки. — А наручники наденешь? — Просто прикладом тресну, — внёс коррективы капрал, старательно игнорируя откровенные намёки. — А теперь — живо вниз! — Вниз — это к тебе? — весело спросила девица и приблизила личико к шлему капрала. — Всегда хотела побывать в такой штуковине. — Хотеть не вредно! — отбрил капрал. Эффект, правда, был подпорчен тем, что бравый сапёр увлечённо изучал открывшийся ему вид на содержимое топика. — Я тоже так думаю, — обрадовалась непонятно чему рыжая. Её улыбка была шальной, какая бывает у отчаявшихся, решившихся выйти за привычную грань людей. — А ещё я думаю, что мы все тут сдохнем, — сообщила она. — Слышал, что недавно было на верхних уровнях? А теперь ещё и вы торчите посреди улиц. Творится какое-то дерьмо. Так что я решила выполнить свой список предсмертных желаний. И одно из них — трахнуться в танке или такой вот машинке с парнями в форме. Желательно с тремя сразу. У тебя есть друзья, которым это интересно? — Я! — радостно заорал снизу водитель, прислушивавшийся к разговору. — Ты мне не друг, а подчинённый, — осадил его капрал. — А теперь заткнись и займись делом! Водитель обиженно засопел, но послушно в который уже раз запустил программу тестирования машины. Капрал удовлетворённо хмыкнул и переключился на девицу. Тема разговора снизила его служебное рвение, но всё же не настолько, чтобы забыть о должностных обязанностях. — Никто не сдохнет, что за бред, — он попытался успокоить девицу. — Мы тут для этого и торчим, чтобы ничего не случилось. — Ну, значит, у меня будет время составить новый список, — ухмыльнулась та и провела языком по губам. — Так что, служивый, дашь номера друзей или сам впустишь меня покататься? Капрал огляделся. Улица была практически пуста, лишь на перекрёстке торчал передвижной лоток продавца уличной снеди, спугнуть которого не смог бы даже реальный потоп. — Залезай, — капрал нырнул обратно в люк и отодвинулся в сторону, освобождая место. Из люка свесились стройные ножки, а затем девица приземлилась прямо на колени капралу. Следом с тихим жужжанием в люк залетел селфи-бот и, повинуясь приказу хозяйки, потушил огоньки и замер в режиме энергосбережения. Сама девица небрежно скинула сандалии с запястья на пол и огляделась. Изнутри машина оказалась ещё более тесной и низкой, чем снаружи. В заброневом пространстве, заполненном оборудованием и панелями управления, едва нашлось место для кресел экипажа. Высота от пола до потолка была едва ли не меньше, чем в легковых гражданских карах. Два сапёра в своих громоздких скафандрах вынуждены были сидеть практически вплотную друг к другу. — Привет, — водитель откинул забрало и подмигнул пассажирке, пока его командир задраивал люк. — Привет, — улыбнулась ему рыжая, перегнулась через рукоять управления вооружением и попыталась поцеловать довольного таким развитием событий сапёра. Стукнувшись лбом о поднятое забрало, девица капризно скривила губки, и водитель понятливо стянул шлем с головы. Наградой ему был жаркий поцелуй. Капрал между тем, не теряя времени, сбросил шлем, отстегнул паховый щиток, снял перчатки и запустил руки под топик любвеобильной девицы. То, что он там обнаружил, вполне соответствовало ожиданиям. Сапёр задрал ставший помехой топ, ухмыльнулся и откинул спинку кресла в горизонтальное положение. — А ты не такой зануда, каким хочешь казаться, — промурлыкала рыжая, целуя теперь уже капрала. От умелых движений губ и языка, от движений гибкого горячего женского тела у того стало тесно в штанах. Из головы улетучились все мысли, не относящиеся к сидящей у него на коленях красотке и вариантов перепихона в тесной кабине. — Как насчёт повторить через часика полтора? — в перерыве между поцелуями спросил капрал. — У нас как раз через час смена, можно уже спокойней и в нормальной обстановке. — Мне нравится ненормальная обстановка, — рассмеялась рыжая и игриво укусила его за губу. — Погоди, а то твой друг совсем заскучал. Она снова перегнулась к водителю для поцелуя, предоставив капралу возможность стянуть с себя шортики. — А контрацептивы есть? — лапая обнажённую грудь рыжей поинтересовался водитель. — А ты что, заразный? — фыркнул капрал, восхищённо глядя, как изгибается под его руками женская фигурка, обнажая подтянутую попку. — Нет… — после особенно долгого поцелуя выдохнул водитель. — Но как-то… — Какие предпочитаешь? — от голоса рыжей девицы у мужчин отчего-то захватило дух. Она стянула с себя рюкзачок, запустила пальцы в его недра и вывалила на колени водителя целый ворох презервативов на любой вкус. Он невольно проследил взглядом за яркими обёртками, не заметив, как рыжая сунула руку глубже в рюкзак. А если бы и заметил — не придал значения. Что она может оттуда достать? Лубрикант? — М-м-м… — развратно простонала рыжая, когда капрал стянул с неё бельё и провёл пальцами между обнажёнными бёдрами. За этим стоном тот не услышал тихое жужжание выстрелившего парализатора. И тем более не заметил, как обмяк в соседнем кресле напарник. Его сознание было поглощено иным зрелищем и совсем другими мыслями. Он всё же заметил нечто знакомое в руке повернувшейся девки, но потерял сознание до того, как осмыслил увиденное. Рыжая сдула с глаз чёлку и довольно промурлыкала отключившимся сапёрам: — Мальчики, вы были великолепны. Затем весело помахала рукой с зажатым в ней парализатором селфи-боту и произнесла: — Блайз, готово. Дай мне время разобраться, как открыть люк. — Рукоять по центру крышки, — подсказал встроенный коммуникатор бота голосом репликанта. Из тени подворотни выплыло марево и в секунду оказалось у машины. По крыше мягко простучали шаги, и в люк змеёй скользнул Блайз. Без жалости усевшись прямо на капрала, он задраил крышку, и отключил камуфляж. Репликант старался не смотреть на полуобнажённую, счастливо улыбающуюся Свитари. Блайз не знал, что означает «ревность», поэтому и не мог понять обуявшее его чувство. Очень неприятное чувство. — Подвинься, — буркнул он и принялся переворачивать бессознательного водителя, перекидывая его на капрала. В течение нескольких минут кабина броневика напоминала подготовку эквилибристов к выступлению: в рассчитанном на двух человек объёме старались уместиться четверо. При этом двое были без сознания, а одна пыталась одеться. Если раньше Блайз с упоением любовался наготой подруги, то сейчас старался не смотреть на неё. — Ждём, — кратко сказал Блайз, закончив укладывать сапёров одного на другого. Сияющая от гордости Свитари устроилась на коленях репликанта и весело спросила: — Что, даже не похвалишь? Кто в одиночку захватил эту штуковину? — А? — задумавшийся над своими переживаниями репликант не сразу понял, что от него хотят. — А. Да, отлично сработала. Молодец. Блайз замолчал, радуясь, что за забралом не видно его лица. Он справедливо опасался, что на нём отразится далеко не гордость за хорошо проведённую операцию. Увы, Свитари каким-то образом почувствовала его состояние. — Милый, всё в порядке? Репликант и сам не знал. План он утверждал лично и в тот момент его смущали только вероятность неудачи и беспокойство за жизнь Свитари. Но когда он наблюдал за происходящим через объектив селфи-бота… Внутри всё будто перевернулось. То, как Ри смотрела на этих союзовцев, как целовала, с какими удовольствием принимала ласки… Блайз готов был поклясться, что ей это нравилось. Чертовски нравилось. И от этого хотелось кричать, драться, убивать… — Скажи, — хрипло произнёс он, силясь подобрать слова, — то, что мне неприятно было видеть, как эти двое тебя трогают… Это нормально? Взгляд девушки потеплел. Она улыбнулась ему и ответила: — Это называется ревность, милый. Но тебе не нужно ревновать, это был просто спектакль. — Ну, выглядело так, будто это тебе нравится, — с трудом подавляя гнев, произнёс Блайз. В мгновенно заледеневшемвзгляде Свитари репликанту почудилась обида. — Это и должно было выглядеть так, словно мне нравится, — холодно напомнила Лорэй. — В этом и состояла моя задача — притворяться. — А со мной? — с болезненным любопытством спросил репликант. — Со мной ты тоже притворяешься? В следующий миг Блайз ощутил, что Свитари отстранилась от него. Это было невозможно физически: в тесном пространстве салона некуда было отодвигаться, а он сам не ощущал её прикосновения сквозь броню, но… Репликант не мог дать этому разумное определение, но чувствовал ясно и чётко. Вот девушка была с ним вместе, а вот она в один миг стала чужой и холодной, будто бездушный киборг. Пустая оболочка. Гримаса обиды и злобы исказила красивое лицо Свитари, превратив его в уродливую маску. Эта перемена не понравилась Блайзу. Ему вообще не нравилось происходящее. То, что делала Ри с этими мужчинами. То, какой гнев это рождало в нём. То, что он не мог, как ни старался, найти отличия между собой и этими лопухами, легко очарованными и столь же легко преданными Свитари. — Может, хотя бы снимешь своё ведро и повторишь этот вопрос, глядя мне в глаза? — сквозь зубы процедила Ри. — И в меня хочешь выстрелить? — фраза выскочила раньше, чем Блайз успел её обдумать. А потом его понесло: — У тебя это тоже неплохо получается. Интересно, а где и зачем ты этому научилась? Ты ничего о себе не рассказывала. — А ты особенно и не спрашивал, — с языка Свитари слетали не слова — чистый яд. — Тебя ничего не интересовало, пока это было удобно. Ты знал, что я — шлюха. Всегда знал. И что-то тебя это не волновало до сих пор. Тебя всё устраивало, когда я лезла в эту драную тачку вместо тебя и делала твою работу. А теперь — сама оскорблённая невинность. Она скривилась, оглядывая «шестиглазое» забрало шлема репликанта. — Какой же ты всё-таки… Человек… Бросив это странное оскорбление, она приподнялась, открыла люк бронемашины и вылезла из неё, мстительно потоптавшись по голове Блайза. Репликант дёрнулся было вслед — продолжить разговор, но передумал. Сейчас приоритетной являлась задача по освобождению саджа и Эйнджелы, а все личные дела — потом. Машина есть, экипировка — есть, Ри выдвинулась на ПВД — всё идёт по плану. Так что сначала — дело, а остальное подождёт. Вездеход проскрежетал по скалобетону гусеницами, сорвался с места и исчез за поворотом. (обратно)Глава 8
Военная база «Вулкан». Медсанчасть — офицерская гостиница
— Как ты? — спросил Нэйв, влетая в бокс к Эйнджеле. Лейтенант походил то ли на молодого тигра, то ли на зебру — весь в полосках царапин, оставленных мелкими осколками пластика. Лорэй встретила его такой счастливой улыбкой, что у Грэма в душе словно запели птицы. — Ничего серьёзного, — успокоила его Эйнджела. — Пара ушибов и порезы стеклом. Врачи сказали, что через пару дней и следа не останется. — Прости, — лейтенант осторожно уселся на край койки и взял её за руку. — Это я перестарался — вылетело из головы, что машина тесная такая. Хотя, если честно, у меня в тот момент вообще всё из головы вылетело… Пальцы Эйнджелы ласково погладили ладонь Нэйва, и он невольно улыбнулся. — Ты спас мне жизнь, — очень серьёзно сказала девушка. — Я этого не забуду. Лейтенант смутился. Кашлянув, чтобы скрыть неловкость, он отвёл взгляд и пошутил: — Да если бы. Это я с перепугу просто сам ноги уносил, ну а ты просто со мной за компанию. Ладонь Эйнджелы скользнула по его руке к плечу. Девушка приподнялась и осторожно, будто опасалась сделать что-то неправильное, поцеловала лейтенанта. Нэйв ответил на поцелуй, а потом шепнул: — Не надо. Увидеть могут. Словно в подтверждение его слов, в коридоре простучали торопливые шаги и мужской голос требовательно спросил про медикаменты для пунктов эвакуации. — Все на ушах стоят, — виновато улыбнулся Грэм. — Что-то серьёзное? — с тревогой спросила Эйнджела, вновь откидываясь на койку. — Надеюсь, что нет, — вздохнул лейтенант. — Просто готовимся эвакуировать город. Главное — сделать это без паники и так, чтобы до урода не сразу дошло, что его планы раскрыты. При упоминании репликанта лицо Лорэй помрачнело. — Думаешь, это он пытался нас убить? — тихо спросила она. — Маловероятно, — отрицательно качнул головой лейтенант. — Судя по тому, что нам о них известно — репликант выполнил бы работу сам. И куда более эффективно, как ни грустно это признавать. А убить хотели именно тебя, Эйнджи: первый стрелок бил под углом, хотя ему куда проще было подстрелить меня. И оба попадания нам вдогон были произведены в правую часть машины. То есть по пассажирской стороне. К счастью, нам подвернулись откровенные неумехи — судя по почерку, мелкоуголовная шпана с нижних уровней. К сожалению, пока ничего большего о них не известно — с места преступления они скрылись, прихватив и того, которого мы с тобой так лихо затоптали. Шутку Лорэй не оценила и лейтенант смущённо кашлянул. — Нет догадок, кто ещё хочет тебя убить? — поинтересовался он. — Я никогда прежде не бывала на Вулкане, — растерянно сказала Эйджела. — И кто вообще мог знать, что ты куда-то меня повезёшь? — Кто-то знал, — вздохнул Нэйв. — Эйнджи, подумай: кто ещё может желать тебе смерти? Мы перебираем все варианты, но репликант, к сожалению, не самый очевидный. Моё мнение — у тебя появился враг в Союзе. Не обязательно на Вулкане. Лейтенант замолчал, сжав её ладонь. — Но ты не бойся, — он посмотрел в глаза девушке. — Пока я жив — тебя никто не тронет.Планета Вулкан. Торговое представительство Эдема
Свитари трясло от бешенства и обиды. Она ворвалась в здание торгового представительства, уже не заботясь об осторожности. К чему она теперь? Скоро в городе начнётся форменный ад. В душе Свитари ад уже царил. Слова Блайза жгли огнём, заставляли кровь кипеть и выжигать сердце. Лорэй зло усмехнулась рождённому в сознании образу. Сердце… Ей всегда казалось, что этот орган атрофировался у неё ввиду полной ненадобности. Усох и сморщился, потеряв чувствительность. Оказывается, нет. Хватило восторга в наивных глазах неиспорченного… человека? Да, человека, судя по тому, с какой скоростью Блайз впитал всё худшее, что есть в людях. Ещё вчера он боготворил её. Ловил каждое слово. Любил… Свитари зло запустила в стену жужжащего рядом селфи-бота, и тот, хрустнув, упал на пол и затих. Девушка несколько раз с силой опустила на него ногу, кроша пластиковый корпус и электронику внутри. — Сука! Сука! Сука! Пинком ноги она отправила россыпь обломков в короткий полёт и зло уставилась на испуганно наблюдающую за ней Амели. — Уйди, — сдерживая клокочущую в душе ярость попросила её Свитари. — Просто уйди… Повторять не пришлось — девчонку как ветром сдуло. Не сдерживаясь больше, Свитари дала волю гневу. Схватив стул, она с криком расколотила голопроектор на стене. Не удовлетворившись содеянным, Ри отшвырнула ставший ненужным предмет мебели в крупную декоративную вазу, расколов ту на куски. Потом пришла очередь посуды, оставшейся после их с Блайзом завтрака. Её девушка колотила с особым остервенением. Финальным штрихом Свитари перевернула стол и, тяжело дыша, упала на диван. Бедро тут же что-то оцарапало. Лорэй грязно выругалась, нащупал керамический осколок и швырнула тот на пол, поцарапав теперь уже ладонь. Боль отрезвила, а вместе с силами исчерпалась и ярость. Свитари машинально слизнула кровь с ладони и задумалась, как теперь быть. Тупая вредоносная иллюзия, что Блайз её любит, развеялась, оставив после себя чёткое понимание: надеяться на репликанта нельзя. Он походил на хищника с Тиамат: сколько такого ни приручай, любой неосторожный поступок — и он вспомнит о собственной природе. И совсем уж глупо ждать, что ударенный на всю голову сержант позволит им избежать посещения Эльдорадо. Если раньше она надеялась, что Блайз не даст Чимбику притащить их в пасть к корпоратам, то теперь надежд не осталось. Свитари давно поняла, что ни один человек не сможет полюбить такую, как она. Но Блайз не был человеком. Он был убийцей, ручным чудовищем, видевшим мир не так, как люди. Видевшим её не так, как люди. Лорэй вспомнила полный обожания и восхищения взгляд звериных глаз и горько усмехнулась. Иллюзия. Самообман. Она так преуспела в искусстве плетения паутины лжи, что обманула саму себя. Не было никакой любви. Не было никакого обожания. Просто нестандартный эффект идиллийских феромонов. Убойная биохимия жителей колонии-курорта, причудливое последствие натурализации. Как и эмпатия. Они с сестрой были полукровками: мать-идиллийка, отец — человек, доминионец. В результате появившиеся на свет близнецы не отличались от людей внешне и при этом разделили типичные для идиллийцев свойства: Эйнджеле досталась эмпатия, а Свитари — феромоны. Ими-то она и воспользовалась в первый же вечер на лайнере. Улыбалась, наблюдая, как мечется по каюте ничего не соображающий репликант, попавший под действие сильнейшего афродизиака. Ликовала, лишив конвоира способности здраво мыслить и думать о чём-то, кроме близости с ней. Позаботилась, чтобы он оценил по достоинству прелести вольной жизни. Наблюдала, как эмоционально неопытный, наивный Блайз открывает для себя мир. И неожиданно привязалась к этому странному существу, не похожему на лживых и лицемерных людей. И он ни разу с момента заключения их странного союза ни словом, ни делом не обидел её. И никому не позволял обидеть. До сегодняшнего дня. Мальчик-репликант повзрослел и понял, чего стоят такие, как она. Иллюзия любви, вызванная действием феромонов и новизной ощущений, рассеялась, оставив после себя презрение и недоверие. И на кой чёрт она прекратила его дурманить? Поверила, что он привязался к ней так же, как она к нему? По-настоящему? Свитари горько усмехнулась и на миг пожалела, что под рукой нет автодоктора репликантов. Может, он и у неё смог бы выявить сбой? Что-то же заставило её отбросить весь жизненный опыт и вообразить, что на этот раз будет иначе. Может, репликанты слишком сильно стукнули её головой при задержании? Пустые вопросы. Единственным настоящим был лишь один. Что теперь делать? Но стоило иллюзиям развеяться, как в сознание ворвался привычный спасительный ответ на все вопросы. Бежать. Жизнь раз за разом с завидным упорством продолжала учить Свитари, что она не нужна никому в этом мире. Никому, кроме сестры. Значит, нельзя надеяться на слово Блайза. Нужно вытаскивать Эйнджи самой. А репликанты пусть катятся в свой Консорциум, где им самое место. План Лорэй придумала быстро. Рискованный и ненадёжный, но другого не было. Как и времени. Свитари выгребла всю имеющуюся наличку, выбрала монеты большего достоинства и сунула неприметную горстку в рюкзак. Остальное ссыпала обратно в сумку, вихрем ворвалась в рабскую каморку и сунула в руки обалдевшей Амели. — Ты свободна, — коротко сказала Свитари удивлённой и испуганной рабыне, отпирая ошейник электронным ключом покойного эдемца. — Бери деньги и иди поближе к космопорту. Когда начнётся эвакуация города — просто беги вместе со всеми на корабль. Поняла? Девчонка растерянно смотрела на неё, и Свитари неожиданно зло рявкнула: — Ты получила свой шанс. Используй или сдохни! Развернувшись, она зашагала к выходу, набирая на коммуникаторе заученный номер.Военная база «Вулкан». Офицерская гостиница
— Вот твоё новое обиталище, — Нэйв открыл дверь и отошёл, пропуская Эйнджелу. Однокомнатный номер не поражал размерами или вычурностью обстановки. Вообще, гостиничный комплекс на шесть номеров мог спокойно уместиться в каюте, которую Эйнджела делила с Чимбиком. В подземном городе просторные квартиры были привилегией богачей, всем прочим же приходилось довольствоваться куда более скромными жилищами. — Тихо, уютно, — Грэм улыбнулся и положил ладонь на плечо Эйнджелы, — и главное — безопасно. Тут до тебя точно никто не доберётся, даже если линкор на орбиту пригонит. Та посмотрела на него доверчиво и благодарно. На душе у лейтенанта потеплело. Разве не ради этого он в своё время пошёл на службу? Чтобы стать тем, кто оградит от опасности. Защитником. Рядом с Эйнджелой он ощущал своё призвание особенно остро. — Спасибо, — шепнула она, продолжая смотреть в глаза Грэму. — Ты останешься?.. Нэйв очень хотел ответить «да», но разум взял верх над чувствами. Как бы ему ни нравилась Эйнджела, как бы ни влекло к ней — в первую очередь Грэм оставался офицером. И не мог позволить себе дать повод для слухов про контрразведчика, прыгнувшего в постель пусть и дорогой, но всё же шлюхе. Не здесь и не сейчас. А пока… — Я буду рядом, — сказал он, легонько сжав её плечо. — Вот за этой стеной. И указал на стену смежного номера. Девушка хотела что-то сказать, но её прервал звонок коммуникатора Нэйва. Он снял аппарат с пояса, с трудом подавив желание от души выругаться. За минувшие сутки лейтенант уже отвык от того, что звонок принесёт что-то, кроме очередных неприятностей. — Лейтенант Грэм Нэйв? — спросил странно знакомый женский голос. — Да, — Грэм напрягся. — С кем я говорю? — Свитари Лорэй. Грэм удивлённо округлил глаза, а потом перевёл комм на громкую связь. — И как вы можете это подтвердить? — спросил он. Голос действительно был похож на голос Эйнджелы. Но помимо схожих голосов есть ещё и современные технологии, позволяющие их легко подделать. А вот Эйнджела, прекрасно знающая сестру, обман вычислит легко. — Могу включить голо, — предложила звонившая, и после небольшой задержки над коммуникатором Нэйва сформировалась не особенно качественная картинка. Рыжие волосы, визор на пол-лица — сходство, особенно с учётом плохой связи, улавливалось плохо. — Ри? — с такой отчаянной надеждой выпалила Эйнджела, что Грэм почти поверил. — У нас мало времени, — постоянно озираясь, зачастила Свитари. — Репликант отправился за вторым. А потом они придут за тобой. Бегите из комендатуры, пока не поздно! — Откуда вы знаете про комендатуру? — вскинулся Нэйв. Озвученная девушкой информация полностью меняла расклад дела. Утечка информации, причём на довольно высоком уровне. В таком свете под вопрос ставилась и безопасность нахождения Эйнджелы в офицерской гостинице. — Слышала, как этот урод говорил с кем-то, — поспешно ответила Свитари. — Что второй нелюдь на какой-то военной базе, а Эйнджи в комендатуре. Туда он придёт сразу после того, как вытащит второго. Надо убираться с планеты! — Где вы находитесь? — требовательно спросил Грэм. — Да чтоб я знала! — зло, с истеричными нотками в голосе крикнула Свитари. — Как только я выбралась из той норы — минут десять бежала, боялась остановиться! Она снова обернулась, будто опасаясь увидеть преследователя. — Попробую загрузить навигатор… Изображение качнулось, пальцы Свитари коснулись сенсорной панели. — Сектор В-15, уровень минус пять, улица Шахтёрская, дом пятнадцать, — сказала она. — Откуда у вас мой номер? Нэйв открыл карту города. Получалось, что репликант забрался достаточно глубоко — в районы, заселённые в основной своей массе чернорабочими с довольно низким уровнем дохода. Достаточно разумное решение: народ там власть не любит и за вознаграждение легко предоставит убежище беглецам. — Подслушала, говорю же, — торопливо ответила Свитари. — Тот, что говорил с уродом, назвал ваше имя, фамилию, должность и номер коммуникатора. Сказал, что вас тоже желательно убрать. Я потому и звоню — вы точно не с ними. Помогите нам! Её голос звучал на грани истерики. Грэм посмотрел на Эйнджелу и увидел в её глазах отчаянную мольбу. — Спокойно, мисс Лорэй, — сказал он. — Мы вас… Что — «вас» — лейтенант договорить не успел: прогремел взрыв.Военная база «Вулкан»
Несмотря на принятое решение действовать по плану, Блайз не мог отделаться от мыслей о Свитари. Репликант сомневался во всём — в ней, в собственной правоте, в сказанных словах. За всю свою жизнь ему доводилось по-настоящему спорить только с братьями. Но с ними всё было просто и понятно. А вот реакцию Свитари он едва ли понял. Его сомнения были обоснованы и озвучены, а она как с цепи сорвалась… Снова и снова прокручивая в памяти разговор, репликант небрежно сгрузил бессознательных сапёров в присмотренный загодя пустующий склад. Избавленные от формы и брони, связанные по рукам и ногам, они всё же были живы. Как он и обещал Ри. В душе снова шевельнулось неприятное чувство. Сомнение. Свитари попросила сохранить им жизнь из морально-этических соображений или потому, что ей нравилось, как её трогали? Кровь снова вскипела от бешенства, но рассудок взял верх. Договорённость не убивать Лорэй озвучила ещё на этапе согласования плана. Собственно, он сам этот план и утверждал. Со всеми деталями, включая проникновение в бронемашину под предлогом группового секса. В тот момент план казался отличным. Идиот… Репликант запер склад и на всякий случай выставил на электронном замке ворот таймер. Через двенадцать часов створка поднимется, гарантируя обнаружение людей. Хотя в этот момент Блайзу очень хотелось пристрелить союзовцев, ставших невольной причиной его ссоры с подругой. Теперь, когда непривычные эмоции схлынули, Блайз вынужден был признать собственную неправоту. План он утвердил. Свитари сделала ровно то, что обещала, обеспечив его необходимым для освобождения брата оборудованием. А то, что ей, возможно, нравилось происходящее… Строго говоря, а почему нет? Ри ведь рассказывала о самых разных формах любви, включая отношения без обязательств. И она никогда не обещала ему ничего. Обидно, но факт. И он сам никогда не задавал вопросов о природе их отношений. Да, Блайз не раз говорил Свитари, что любит её. Но ни разу не слышал ничего подобного в ответ. Вздохнув, репликант пообещал себе трезво разобраться в ситуации после того, как освободит саджа. Просто попросит Ри объяснить ему простым языком, как называется то, что она к нему испытывает. И испытывает ли вообще. В груди опять шевельнулось нечто неприятное, нашёптывающее, что Ри может солгать. Что с ним она притворяется так же, как с теми союзовцами. На душе стало пакостно, но Блайз утешил себя неоспоримым аргументом: стреляла Лорэй в солдат Союза, а не в него. Хотя шансов у неё было предостаточно. А это говорит в пользу её искренности. Успокоившись, Блайз наконец сумел сосредоточиться на предстоящем задании. Репликант дождался пересмены. С радиопереговорами проблем не возникло: Блайз записал образцы голосов экипажа и успешно справился с ролью капрала. Дождавшись сменщика, Блайз немедленно тронулся к точке сбора, проигнорировав обиженно-недоумённое: — Э! А потрындеть? — Делать мне нечего — трындеть с тобой, — проворчал себе под нос репликант. — Болтун — находка для врага! На точке сбора вездеход встал на указанное место в колонне таких же машин. Командир подразделения провёл перекличку, и колонна тронулась, увозя сменившихся сапёров на отдых. Заехав на территорию базы, репликант задумался. Сержанта — это аксиома любой армии — держали в закрытом охраняемом блоке, для проникновения в который требовался специальный пропуск. Соваться туда внаглую — самоубийство. Значит, надо сделать так, чтобы враг на объекте оказал минимальное сопротивление. Загнав машину в бокс, репликант не торопился выходить. Блайз отрегулировал окрас своей брони так, чтобы он соответствовал союзовскому, и прикрепил часть затрофеенного снаряжения прямо поверх неё. При беглом взгляде сойдёт, особенно учитывая тот факт, что наступила ночь и в связи с этим часть освещения на территории базы отключили. Приметный шлем пришлось снять и спрятать в сумку для оборудования, заменив трофейным. Затем настала очередь хранящихся в грузовом отсеке роботов — так называемых «мобильных многоцелевых инженерно-сапёрных комплексов». Три небольшие, в полметра длиной, платформы на гусеничном ходу, снабжённые манипуляторами и блоком сенсоров. Открыв люк, Блайз опустил аппарель и принялся за работу. Заглянувший в бокс дежурный офицер увидел идиллическую для военного человека картину: добросовестный солдат, вместо того, чтобы уйти спать, возился с вверенным ему оборудованием. Офицер одобрительно хмыкнул, сделал в планшете пометку о проводимом в боксе техобслуживании и отправился дальше, даже не подозревая, что был на волосок от смерти. Раскрой он рот — и репликант тут же пустил бы ретивому дежурному пулю в лоб. Облегчённо выдохнув, Блайз задал маршрут каждому из роботов, ориентируясь по захваченному в вездеходе плану базы. Затем настала очередь автопилота вездехода. Тут репликант себя не сдерживал. Ри говорила о недопустимости бессмысленного уничтожения гражданских, а на базе находились вражеские солдаты, которые, скорее всего, должны были уйти в бой. И убивать тех, с кем вырос Блайз. Его единственную семью. — Начали, — скомандовал сам себе репликант. Вездеход сдал задом, выехал из бокса и бодро покатил в заданном направлении. Блайз услышал удивлённый вскрик, сменившийся предсмертным воплем: очевидно, какой-то ротозей не успел отпрыгнуть с дороги. Или наоборот — кто-то излишне добросовестный попытался остановить машину. Вездеход, набирая скорость, нёсся к штабу. Проломившись сквозь декоративную ограду, боевая машина въехала в помещение дежурного, едва на задавив находившегося там майора, пробила стену и завязла, бессильно ворочаясь в обломках. — Что за… — успел сказать майор, прежде чем сдетонировали топливные элементы и сложенные в грузовом отсеке брикеты взрывчатки. Сила взрыва была такова, что помещение дежурной части просто перестало существовать. Верхние перекрытия обрушились, и штаб превратился в груду обломков, погребя под собой отделение киборгов-пехотинцев. Тем временем роботы шустро расползлись по базе и замерли в указанных точках. Взвыла сирена тревоги. Из казарм посыпались проснувшиеся сапёры, а навстречу им из своих боксов тяжеловесно топотали боевые киборги-пехотинцы. Военная база превратилась в растревоженный муравейник: люди и машины разбегались по боевым постам, действуя по намертво вколоченным в них инструкциям. Грянул второй взрыв: это запрограммированный Блайзом робот вкатился в толпу солдат и активировал зажатую в манипуляторах взрывчатку. Вопли раненых наложились на вой сирены, давя на нервы оставшимся на ногах и заставляя их чувствовать себя хрупкими и уязвимыми. Практически сразу же прогремели третий и четвёртый взрывы, усиливая сумятицу и создавая впечатление атаки с разных направлений. Лишённые руководства солдаты растерялись. Кто-то с перепугу полоснул очередью по подозрительной тени, в ответ раздался выстрел, и по всей территории базы поднялась заполошнная пальба. Солдаты стреляли в любом направлении, где им чудился враг, зачастую попадая в своих же товарищей. На показания такблоков почти никто не смотрел: байки про чудовищных репликантов, невидимых и неуязвимых для союзовских средств обнаружения, докатились и сюда, и каждый из стрелков, нажимая на спуск, верил, что стреляет в противника. Островками спокойствия оставались лишь киборги. Застыв на своих постах, они лишь поводили стволами, силясь понять причину охватившего людей безумия. Пользуясь суматохой, Блайз, перебегая от укрытия к укрытию, проскользнул в нужное здание. — Сюда не… — поднялся ему навстречу человек в форме. Репликант вскинул руку с пистолетом, увенчанным массивным глушителем, и дежурный завалился на спину с дырой в груди. Вторая пуля досталась его помощнику, успевшему поднять автомат. Блайз забежал в дежурку, столкнул с терминала безжизненное тело и заблокировал входные двери. Бросил взгляд на висящий на стене план эвакуации и бегом влетел в лифт. Хлопнув по клавише нужного этажа, он сорвал с головы союзовский шлем, уронил его на пол и достал из сумки свой. А затем принялся избавляться от трофейной экипировки: сейчас она только мешала. Едва дверь открылась, Блайз метнул «слепыша» — световую гранату, напрочь ослепляющую сенсоры противника на несколько секунд, — и пригнулся, спасаясь от вспышки. Ярко полыхнуло, словно разом зажгись несколько солнц. Репликант вскинул карабин и прошил очередью грудь застывшего в коридоре киборга. Добавив для верности пару пуль в голову, Блайз упал на живот и чётко, словно на стрельбище, расстрелял вторую машину. Больше в коридоре никого на было. — Садж! — позвал он. — Здесь! — послышалось из камеры в глубине коридора. Блайз бросился к нему, на бегу подготавливая вышибной заряд. Прилепив к замку чёрную полусферу, Блайз моргнул на иконку активации, выставил таймер на полторы секунды и отпрыгнул, крикнув: — Взрыв! Хлопнуло, и в двери на месте замка образовалась дыра, остро пахнущая сгоревшей взрывчаткой, нагретым металлом и горелым пластиком. Блайз распахнул двери и нос к носу столкнулся с сержантом. К его немалому облегчению, тот выглядел вполне здоровым. — Пошли, — не тратя время на разговоры, скомандовал Чимбик. — Надо уничтожить их лабораторию. Где Свитари? — Ждёт на ПВД, — отозвался Блайз. — Эйнджела? — В комендатуре, — Блайз перекинул на имплант сержанта план города с отмеченной комендатурой. Чимбик замер, изучая и усваивая поступившую информацию. — Идём её эвакуировать? — Сначала разберёмся с лабораторией, — непреклонно отозвался сержант, протягивая руку. Блайз молча вложил в ладонь командира пистолет. — За мной, — скомандовал Чимбик, и бросился к лифту. — Сильно нашумел? — Изрядно, — отозвался Блайз. — Скоро поймут, где мы, и полезут. — Тогда лестницей, — скомандовал сержант, сворачивая по указателю «аварийный выход». — Лифт могут заблокировать. Блайз понимал это и сам, но дисциплинированно промолчал. К счастью для репликантов, переполох снаружи продолжался, хотя и шёл на спад. Сержантам и офицерам удалось организовать взвинченных солдат, и с минуты на минуту следовало ожидать вдумчивого и методичного прочёсывания базы и её окрестностей. Время утекало быстрее, чем вода сквозь пальцы. На этаж, где располагалась лаборатория, репликанты входили со всеми предосторожностями, выпустив «мух» и держа оружие наготове. Но никакого усиления не наблюдалось, лишь какой-то мужчина в белом комбинезоне терзал панель терминала внутренней связи, пытаясь дозвониться до поста дежурного. При виде белого комбинезона сержанта обуяла ярость. Мир вокруг стал монохромным и приобрёл невероятную чёткость. Зрение и обоняние обострились. Чимбик услышал низкий горловой звук и понял, что рычит он сам. Мужчина испуганно вскрикнул, услышав этот полный злобы рык. Ничего больше он не успел — прыгнувший репликант проломил ему череп рукоятью пистолета. Брызнула кровь, заливая лицо сержанта, но тот не обратил на это никакого внимания. Схватив убитого за одежду, Чимбик легко поднял его над головой и, удерживая одной рукой, хлопнул по сенсору замка. Дверь в лабораторию открылась, и перед изумлёнными учёными предстал залитый кровью репликант с трупом их коллеги в руках. — Ну, привет, — оскалившись в страшной пародии на улыбку, сказал сержант и швырнул свою ношу. Жуткий «снаряд» пролетел через помещение и смёл двух «научников», застывших у одного из аппаратов. А следом, рыча от ярости, уже бежал сержант. Ошеломлённый Блайз застыл на пороге, глядя, как его брат расправляется с пытающимися спастись дворнягами. Уравновешенный, каменно-спокойный Чимбик исчез — вместо него появилось ревущее чудовище, сеющее смерть и разрушение. Сержант словно обезумел: забыв про пистолет, он убивал мечущихся в панике учёных руками, ногами и подручными предметами, не останавливаясь ни на секунду. Блайз не пытался ему помешать, холодно отслеживая перемещения людей. Так или иначе — ни один из них не должен уйти живым. А Чимбик упивался возможностью выместить боль и ярость на тех, кто причинил ему столько страданий. Эти визжащие от смертного ужаса люди стали для сержанта олицетворением всех обид, нанесённых ему и его братьям такими же безликими существами в белом. Их крики и мольбы о пощаде звучали для сержанта слаще любой музыки. Он сворачивал людям шеи, забивал насмерть ногами, раскраивал головы учёных их же собственным оборудованием… И при этом не переставал реветь, словно разъяренный хищник с Тиамат. В реальность сержант вернулся, когда в лаборатории не осталось ни одного живого дворняги. Чимбик уронил на пол изломанное тело последней жертвы, огляделся, и лицо его расплылось в хищной улыбке. — Хорошо, — поделился он своими ощущениями с Блайзом. Лаборатория напоминала скотобойню. Пол, стены, потолок, раскуроченное оборудование — всё залито и заляпано кровью. На полу и перевёрнутых столах в причудливых позах застыли изуродованные трупы в некогда белых комбинезонах и оторванные разъярённым сержантом части тел. Хлюпая по лужам крови, Чимбик направился к выходу, пинком отбросив с дороги чью-то оторванную руку. — Нам на уровень выше, — сказал он Блайзу. — Там моё снаряжение. — Откуда знаешь? — ошеломлённо глядя на учинённое сержантом побоище, спросил Блайз. — Подслушал, как один урод… — сержант произнёс это слово с неописуемым удовольствием, — …другого туда посылал за автодоктором. Чимбик обернулся и помахал мертвецам: — Пока, ублюдки. Вытолкнув брата в коридор, сержант вышел сам и закрыл дверь. А потом вскрыл висящий на стене красный ящик с надписью «Аварийная термическая стерилизация помещения. Не входить, опасно для жизни» и вдавил расположенную там кнопку. Над дверью вспыхнул красный предупредительный сигнал. Блайз тем временем раскрыл створки шахты лифта и налепил на стену плазменную мину — сюрприз для тех, кто рискнёт прокатиться на лифте. Репликанты вернулись на пожарную лестницу и продолжили путь наверх. На следующем уровне охрана присутствовала: у лестничной площадки застыли два киборга. Одна из машин, видимо, что-то засекла чувствительными сенсорами, потому что внезапно пришла в движение и затопала к лестнице. Сержант упал навзничь, а Блайз, вскинув карабин, дважды выстрелил из подствольного гранатомёта. Первым выстрелом вышибло дверь, створка которой врезалась в киборга, на миг лишив его обзора. Вторая — бронебойная — вошла в живот машины, пробив брюшную пластину. Киборг споткнулся и рухнул, заливая пол резко пахнущей бурой жидкостью, заменявшей ему кровь. Вторая машина вскинула оружейный модуль, но меткая очередь разнесла череп киборга и прошила ему грудь. Боевая машина грузно осела на колени и так и осталась стоять, уперевшись в пол стволами. Репликанты выскочили в коридор и нос к носу столкнулись с перепуганной молодой женщиной в военной форме, сжимающей автомат в руках. При виде покрытого подсыхающей кровью сержанта она испуганно вскрикнула и выронила оружие. — Не стрелять! — приказал Чимбик. Блайз послушно убрал палец со спуска. — Откройте хранилище и лягте на пол, если хотите жить, — произнёс сержант, пинком отправив автомат дежурной к дальней стене. Блайз чуть не уронил карабин. Что с саджем? То он срывается, словно псих, и крошит голыми руками дюжину почти что штатских, безоружных, а тут вдруг запрещает убивать солдата врага? Может, пытки повредили его рассудок? Блайз невольно сделал шаг назад, чтобы выиграть время на размышления в случае новых странностей саджа. — Не сопротивляйтесь, и мы не причиним вам вреда, — продолжал сержант. Бледная, как мел, женщина молча кивнула. Она нащупала на поясе ключ-карту и, не делая резких движений, подошла к металлический двери, возле которой стояла застеклённая будочка поста. Попав кое-как по сенсору замка, женщина опустилась на пол и послушно сложила руки на голове. Чимбик молча оглушил её кулаком и вошёл в хранилище. Блайз, всё ещё удивлённо поглядывая на оставшуюся живой дежурную, последовал за ним. Первое, что бросилось в глаза, — это снаряжение сержанта, аккуратно разложенное на полках и снабжённое поясняющими бирками. Тут же лежала и сумка с деньгами, к которой также заботливо прикрепили бирку с указанием суммы и количества монет каждого достоинства. Чимбик обрадованно улыбнулся, сорвал с себя залитый кровью арестантский комбинезон и принялся одеваться. Норматив в четыре минуты он перекрыл вдвое, как раз успев к тому моменту, когда внизу раздался взрыв. — Это первый, — флегматично прокомментировал Блайз. — Кто-то сунулся на тюремный уровень. Сейчас начнётся. Чимбик спрятал в подсумок жетон агента, схватил сумку с монетами, признанными ценным ресурсом, и выбежал в коридор. — Пути отступления есть? — спросил он у брата, запихивая деньги в малый ранец на пояснице. — Да, садж, — кивнул Блайз. — Выход на поверхность. Верхний коридор тянется к поверхности и снабжён шлюзом. — Пошли! Словно призывая поторопиться, внизу раздался ещё один взрыв — гулкий, вязкий хлопок сработавшей плазменной мины. Репликанты молча бросились бежать. До шлюза добрались без происшествий: в ночную пору научно-исследовательский блок практически вымирал. В эту ночь, благодаря сержанту и Блайзу, блок вымер буквально. Репликанты неслись по коридорам и лестничным пролётам, а за ними следом, но куда уже более осторожно и неторопливо — преследователи. Выигранное время дало репликантам возможность воспользоваться шлюзом, а не прокладывать себе дорогу взрывом, тратя ещё одну драгоценную в их условиях мину. Оказавшись на поверхности планеты, репликанты отбежали в сторону и легли за короб вентиляционной шахты, замаскированный под валун. Они готовившись встречать погоню. Ночная тьма не была помехой для репликантов, даже случись им воевать без шлемов: модифицированные генными инженерами глаза позволяли видеть и при куда более низком уровне освещения. Куда большую проблему создавала непригодная для жизни атмосфера. Текущая конфигурация брони репликантов была рассчитана на действия в условиях атмосферы земного типа, а потому оснащена лишь патронами-поглотителями углекислоты. Всего в комплект входило четыре патрона, каждый на шесть часов работы, что давало репликантам максимум сутки пребывания на поверхности Вулкана. Зато можно было не беспокоиться о жаре: системы жизнеобеспечения брони проектировали под гораздо более высокие температуры, нежели обычные для Вулкана семьдесят градусов по Цельсию в полдень. Преследователи чувствовали себя куда комфортнее: помимо собственно скафандров, они располагали обширным парком наземной и воздушной техники, адаптированной к условиям планеты. Вдобавок в роли оружия поддержки выступали киборги — тупые, но хорошо защищённые, вооружённые и живучие. Поэтому следовало сразу сбить азарт погони, заставить замедлиться, чтобы получить жизненно важную фору во времени. Едва люк шлюза отъехал в сторону, как репликанты открыли огонь. Росчерки реактивных пуль втыкались в угловатые фигуры киборгов, отлично видимые в освещённом кессоне. В тесном пространстве образовалась восхитительная груда из композитных пластин и изуродованной плоти. Сержант швырнул в кессон гранату, окончательно выводя его из строя, и приказал: — А вот теперь пошли. Репликанты короткими перебежками, прикрывая друг друга, отступали к постройкам города, делая широкую дугу, чтобы сбить с толку преследователей. Союзовцы, наученные горьким опытом, больше не лезли напролом. Вместо этого из замаскированных шахт вылетели дроны-разведчики и принялись нарезать круги, выискивая врага. И словно этого было мало, на поверхность вырвались гусеничные вездеходы-разведчики и механическими сороконожками разбежались в стороны. Эти броневики были куда опасней беспилотников: от обнаружения сенсорами и камерами дронов репликантов защищала броня, а вот от гусениц наехавшей сослепу машины защита не гарантирована. Чимбик вздохнул: лёгкой прогулки не предвиделось. А ведь мало было ускользнуть от облавы — предстояло ещё преодолеть защитный периметр базы, несомненно утыканный автоматическими и обитаемыми огневыми точками с раскинутой перед ними сетью минных полей. Репликанты угодили из огня да в полымя. (обратно)Глава 9
Военная база «Вулкан»
Эйнджела едва успела осознать происходящее, когда лейтенант Нэйв сбил её на пол и накрыл своим телом. Жизнь — странная штука. Совсем недавно репликант так же спасал её от безопасника, а теперь СБ-шник спасает от репликанта. Когда же её просто оставят в покое?.. Взвыла тревожная сирена, в номере погас свет, а снаружи — наоборот, включилось всё освещение. В коридоре загомонили, затопали. Чей-то уверенный бас сыпал приказами, рассылая прикомандированных офицеров по постам, и в этот момент снаружи вновь один за другим прогремели три взрыва. Тут же началась бешеная стрельба. Лёжа на полу, Эйнджела отчётливо слышала стук пуль по стенам гостиницы. Страх сменился странным, на грани сумасшествия, возбуждением. Сейчас что-то будет! И было уже не так важно — что именно. Убьёт её шальная пуля, появится на пороге Чимбик или Нэйву принесут его тело… Практически при любом исходе она — труп. Раньше, позже — велика ли разница? Выжгут ей мозг в Союзе или в Консорциуме? Хотя последние могут утрудить себя бережным изъятием данных, а потом догадаться, откуда она сбежала, и останется только мечтать о хорошо прожаренном мозге… Единственный шанс на спасение — сестра. Только Ри никогда её не оставит, не предаст и не продаст. Её голос урывками доносился из упавшего неподалёку коммуникатора, но разобрать слова сквозь шум не удавалось. Стрельба перемежалась громкими хлопками, от которых вздрагивали прикрывавшие окна броневые крышки. Казалось, база атакована множеством врагов, ухитрившихся незамеченными проникнуть за защитный периметр. — Лежи! — крикнул в ухо Лорэй лейтенант. Откатившись в сторону, он встал на колено, вынул из кобуры пистолет и замер, настороженно прислушиваясь. Нервно облизнув губы, Нэйв достал из кармана гарнитуру и пришлёпнул за ухо. Прислушался к переговорам, склонив голову, и озадаченно нахмурился. — Лежи, — повторил он, не глядя на девушку. Дверь отъехала, и в комнату ввалился Монт. — Срань господня, — сообщил он, перекидывая лейтенанту автомат и подвесную с подсумками. — По ходу, грёбаный звиздюк то ли банду нанял, то ли сам такой шухер поднял, то ли я ни хрена не понимаю. — А что вообще творится? — поинтересовался Грэм, влезая в амуницию. — Судя по воплям в эфире — там едва ли не полк на нас напал. — Вот в душе не колышу, — отозвался Монт. — Так, а это что? Капитан кивнул на комм, отброшенный в сторону. Голограмма Ри встревоженно вертела головой, пытаясь понять, что происходит. Точно под окном басовито взревело нечто тяжёлое и явно смертоносное. Да так, что затряслись стены. — Вторая Лорэй нашлась, — Грэм передёрнул затвор. — Ой, как вовремя, — хохотнул капитан. Сунув в рот сигарету, он прикурил от дешёвой одноразовой зажигалки и, глубоко затянувшись, спросил, перекрикивая пальбу: — Мисс Лорэй! Та, которая по комму. Вы нас слышите? — Убирайтесь… — доносилось из коммуникатора сквозь звуки выстрелов. — Он… убьёт… — Да что все нас так убить-то хотят? — Монт подмигнул Эйнджеле. — Мисс, ваша популярность вышла на новый уровень. Можно, я возьму у вас автограф? Та смотрела на него, как на сумасшедшего. Надо сказать, Грэм тоже поглядывал на коллегу с тревогой. Стрельба снаружи начала затихать. Эйнджела протянула руку, судорожно сжала в ладони комм, гася голограмму, и приложила тот к уху, силясь расслышать слова. — Расчухиваются, — Монт щёлкнул ногтем по гарнитуре. — У страха глаза велики. Он замолчал, слушая переговоры, а потом нахмурился. — Взорван штаб, погибли помдеж и дежурный. Потери в личном составе. Репликант пока не обнаружен. Так, Грэм… Лейтенант вскинул голову, обозначая внимание. — Внизу стоит вездеход. Бери нашу красавицу в охапку, прыгай в него и дуй за второй. Мисс Лорэй! Скажите сестре, чтобы оставалась на месте — сейчас за ней приедут! — На базе «крот», — мрачно сообщил Нэйв. — Кто-то слил репликанту всю информацию. — Откуда дровишки? — мгновенно напрягся Карл. — Свитари Лорэй слышала, как репликант разговаривал с кем-то, кто знает весь расклад. Даже номер моего комма. — Вот дерьмо-то, а… — с чувством протянул Монт. — Так… Ты с обеими дамами оставайся в городе до моего сигнала. Деньги есть? Нэйв кивнул. — Сними номер на сутки где-нибудь. Не говори — где. Просто будь на связи, понял? Ещё один кивок. — А я разгребусь тут — что-то мне не нравится, как организована эта вечеринка. Всё, работаем, — Монт в две затяжки докурил сигарету и метко закинул окурок в стоящую на столе пепельницу. Нэйв молча поставил Эйнджелу на ноги. Полутёмный коридор, освещённый лишь плафонами аварийного освещения, спокойствия не прибавил. Каждая тень могла обернуться атакующим репликантом, и лейтенанту стоило большого труда идти спокойно, не тыча стволом во все стороны. В стоявший у входа броневик грузились по очереди: сначала Эйнджела, а потом, под прикрытием Карла, залез Нэйв. Захлопнув люк, лейтенант махнул рукой напарнику и спросил у Лорэй: — Ты как? Та в ответ счастливо улыбнулась и продемонстрировала лейтенанту зажатый в руке коммуникатор.Планета Вулкан. Нижние уровни
В ожидании машины безопасника и без того пребывавшая не в самом спокойном расположения духа Свитари совсем извелась. Она нервно поглядывала на опасного вида компанию работяг, разглядывающих её с нездоровым интересом. В их глазах она видела хорошо знакомую застарелую ненависть к тем, кому по жизни повезло чуть больше. Ри зло усмехнулась. Да уж, они с сестрой — редкие везунчики. Но работягам плевать. Они видели невесть зачем забравшуюся вниз девку с верхних уровней и явно прикидывали каким из способов продемонстрировать, что ей тут не рады. Сейчас их ещё останавливало то, что девушка заняла столик в дешёвом уличном кафетерии, но работяги понимали, что когда-то ей придётся оттуда уйти. В ожидании они заняли столик у выхода и теперь разглядывали Лорэй с недвусмысленным интересом. Под этими взглядами Ри пожалела, чтооставила парализатор на столике, рядом с посланием для Блайза. Перестраховалась. В то, что она сбежала, прихватив с собой деньги, безопасник ещё может поверить. А вот то, что репликант бросил оружие на видном месте, вызвало бы куда больше вопросов. — Поторопитесь, — в который раз прошептала она в комм. Голосвязь пришлось отключить ради экономии заряда. Одноразовые коммуникаторы, которые разрешал использовать Блайз, расходовали энергию очень быстро. — Скоро будем, — пообещала Эйнджела. — Просто оставайся на месте. — Э, цыпа! — окликнул Свитари грубый голос. Компания аборигенов явно устала выжидать и решила перейти к активным действиям. Парни поднялись со своих мест, подошли ближе и взяли Свитари в полукольцо. — Ты откуда такая красивая? — поинтересовался один из них — очевидно, лидер группы, — одетый в штаны и куртку из грубой ткани. Попыхивая дешёвой сигареткой, он разглядывал Свитари, словно уже прикидывая, как будет её пользовать. Работники заведения поглядывали в их сторону с интересом, но без особого сочувствия. Нет, они, конечно, вызовут полицию, но чуть позже, когда туристку с верхних уровней как следует напугают местным колоритом. Чтобы не шлялась тут больше и не мозолила глаза честным труженикам. В очередной раз прокляв себя за оставленный парализатор, Свитари глубоко вздохнула, выкрутила звук комма в ладони на минимум и дружелюбно посмотрела в лицо лидеру группы. В конце концов, она имела дело с куда более грубыми и жестокими людьми и осталась цела. А эти обиженные на жизнь работяги — милые котятки рядом с тем же Чимбиком. С сержантом Ри, может, и не совладала бы, но потянуть время в компании аборигенов не представлялось сложной задачей. — Из жуткой задницы, — искренне сказала Ри и подвинулась, освобождая место на диванчике за своим столиком. — Составишь компанию? Удивлённый таким поворотом работяга на секунду опешил, растеряв агрессию. Так бывает, когда старательно накручиваешь себя, а в результате не встречаешь ожидаемого страха или сопротивления. Оглянувшись на приятелей, вожак секунду подумал, как лучше отреагировать, чтобы не уронить свой авторитет. Ни подвоха, ни насмешки в голосе девицы не было, поэтому он развёл руками и сказал: — Да чо бы и нет? Махнув рукой подельникам, он уселся рядом с Лорэй. Остальная компашка тут же перетащила выпивку со своего столика и расселась кружком, с любопытством разглядывая Свитари. Агрессия уступила место интересу: девушка выбивалась из привычных им шаблонов. Она не была похожа ни на местную модницу — недостаточно яркий макияж и отсутствие броских украшений, — ни на забредшую в поисках приключений жительницу верхних уровней — те ведут себя не так уверенно. — Ты не вулканская, — озвучил наблюдения вожак. — Говор не наш. Даже шишки так не говорят, как ты. — Я с Тиамат, — привычно солгала Свитари. — У нас там почти всё пытается тебя убить и сожрать, едва выходишь из-под купола города. Дивное местечко. Комары с ладонь размером, — она продемонстрировала невольно увлёкшимся работягам размер насекомого, — паразиты на любой вкус. А тут — красота. Ни комаров, ни паразитов. Ну, если не считать тех, что на верхних уровнях скучковались. Она усмехнулась и мотнула головой вверх, тем самым проведя незримую черту между собой и жителями богатых районов. Судя по лицам парней, в плане подхода к среде обитания они были в корне не согласны со Свитари. Зато полностью разделяли мнение о власть имущих. — Мы лес тока на картинках и видали, — вздохнув, признался вожак. — Вживую там круто, наверно. И налог на воздух не платить. — О, гля, опять вояки, — пихнул его под локоть один из дружков. — Чёт они разъездились прям. Не скажи, правда будет что. — Сплюнь, — серьёзно посоветовал вожак и сам же последовал своему совету. — У бати друг наверху работает, в коммунальщиках, — подал голос другой парень, отхлебнув из стакана. — Грит — у мягкожопых обсёр был эпичный. Там переборки сами падали и половина вентиляции вырубилась к гребеням собачьим. Пересрали все — страсть, едва не потоптали друг дружку с перепугу. — И военное положение ввели… — напомнил плечистый детина. Диспут прервал остановившийся рядом вездеход, моментально ставший объектом всеобщего внимания. Из машины вылез молодой офицер, подошёл к столику и спросил: — Мисс Лорэй? Работяги покосились на военного, но промолчали: злой, напряжённый взгляд офицера, обильно украшенное ссадинами лицо и — главное — автомат на боку действовали угнетающе. — Про жуткую задницу я не шутила, — сказала Свитари работягам, поднимаясь с места. Те переглянулись уже с нескрываемой тревогой. Кивнув хмурому Нэйву, Ри молча последовала за ним в машину, очень похожую на злополучный броневик сапёров. Грузовой отсек этой машины был существенно больше, что позволило разместить позади мест водителя и командира ещё два кресла, в одном из которых сидела Эйнджела. — Ри! — она с такой искренней радостью вскочила при виде сестры и бросилась её обнимать, что Нэйв невольно улыбнулся. Привязанность к семье — чувство, близкое и понятное каждому. — Пристегнитесь, — сказал лейтенант. Вездеход уехал, провожаемый мрачными взглядами притихших работяг. — Ох, чую, говном несёт… — с чувством сказал вожак и сплюнул. — Айда по домам, пацаны. Надо аварийные запасы проверить…Номер Нэйв снял в неприметном трёхзвёздочном отеле на среднем уровне. Такой вряд ли станет лакомой целью при погромах. Да и среди постояльцев, отправленных на Вулкан в командировку скромных представителей инопланетных производств, опасных персон быть не должно. — Переждём тут, — сказал лейтенант, то и дело отводя взгляд от девушек. — Итак, мисс Лорэй, которая Свитари. Как вам удалось бежать, можете рассказать подробнее? Рассказывать подробнее Свитари не желала, а потому её тело начало вырабатывать феромоны ещё в закрытом пространстве броневика. Оттого-то бравый лейтенант и избегал слишком часто смотреть на неё, обуреваемый далекими от служебных мыслями и желаниями. Но, надо отдать должное его выдержке, не подавал вида и даже пытался провести допрос. — Нас точно не найдут? — Свитари совершенно искренне вздрогнула, представив, что будет, если Блайз застанет её в такой компании. Безошибочно угадав намерения сестры, Эйнджела подошла к лейтенанту и взяла его за руку. — Скажи, что их убили, — умоляюще попросила она, отчего-то страшась услышать, что так и есть. — Или поймали… — Шансов у них нет, — уверенно заявил Нэйв. Для уверенности у лейтенанта были все основания: даже если второму репликанту удастся освободить сержанта, выбраться они уже не смогут. Скорее всего, утром Нэйву предстоит писать рапорт с прикреплённым к нему отчётом о вскрытии двух биороботов. Грэм накрыл пальцы Эйнджелы ладонью и невольно покосился на её сестру. Она избавилась от рыжего парика и нелепого визора, и теперь сходство с Эйнджи было поразительным. Раньше Нэйв только посмеивался над друзьями, весело обсуждавшими фантазии о групповушках или близняшках в постели, но сейчас… Отчего-то воображение то и дело подкидывало постыдные, но невероятно желанные образы, а тело предательски бурно реагировало на совершенно неуместные мысли. — Спасибо, — шепнула ему Эйнджела и поцеловала. Грэм, не в силах сдерживаться, прижал её к себе и жадно ответил на поцелуй. Рассудок твердил, что нельзя делать ничего подобного со свидетельницей, тем более в присутствии её сестры. Тем более когда коллеги на базе находились в смертельной опасности. Но голос рассудка был непривычно тих и слаб, а поцелуи возбуждали, будто Грэм снова превратился в переполненного гормонами подростка. — И от меня спасибо, — горячее дыхание Свитари ожгло ухо лейтенанта огнём. В сознании безопасника отчаянно билась мысль о недопустимости происходящего. Что это неправильно. Что офицер не должен совершать подобных поступков. Но Эйнджела уже уступила место Свитари, и та ласкала его губы поцелуями, от которых разум лейтенанта напрочь отключился. Грэм не знал, что полученная через воздух доза феромонов не шла ни в какое сравнение с убойной концентрацией в слюне Свитари. Он целовал её и жадно шарил руками под одеждой свидетельницы, не думая уже ни о долге, ни о морали, ни о собственных принципах. Все мысли Грэма занимал один-единственный вопрос: как снимается её чёртова блузка? Руки Свитари блуждали по его телу, даря острое удовольствие простыми прикосновениями. Едва соображающий Нэйв не заметил, как девушка расстегнула его кобуру и передала табельный пистолет, а за ним и парализатор сестре. Та сняла парализатор с предохранителя и практически в упор, без риска промахнуться, всадила иглу с транквилизатором в шею лейтенанту. Нэйв вздохнул, закатил глаза и сполз на пол, бережно поддержанный Эйнджлелой. — Все они одинаковые, — презрительно скривилась Свитари и сплюнула на пол. — Все, как один. — Ты несправедлива, — возразила Эйнджела, с сожалением глядя на бесчувственного лейтенанта. — Он искренне обо мне заботился. В отличие от Свитари, на которую, как и на всех идиллийцев, собственные феромоны действовали слабо, она получала полное воздействие. Сейчас ей несравнимо больше хотелось оказаться в постели с Нэйвом, чем возиться с парализатором и думать о делах. Но она годами училась усмирять одурманенное тело, так что отложила оружие в сторону и помогла сестре усадить безопасника в кресло. — Сколько эта дурь продержит его в отключке? — спросила Ри. В отличие от лучевой модели Консорциума, парализатор Союза работал за счёт механического введения иглы с сильным транквилизатором. — Молодой, здоровый, — прикинула Эйнджела, окидывая блудливым взглядом безопасника. — Думаю, за час очнётся. — Так, соберись! — посоветовала Свитари. — Умойся, проветрись. Надо сматываться. Последовав её совету, Эйнджела сходила в ванную и несколько раз ополоснула лицо ледяной водой. Не сказать, что стало намного лучше, но с мыслями она всё же собралась. — Сматываться… — запоздало докатились до неё слова сестры. — А Чимбик и Блайз? Вопрос прозвучал с удивившей и саму Эйнджелу тревогой. — Или сдохли, или опять создадут нам проблемы, — зло ответила Ри, но Эйнджела почувствовала глубокую обиду и боль сестры. — Что случилось? — Ничего особенного, — вновь сплюнула Ри, не щадя гостиничный пол. — В очередной раз убедилась, что мы для всех либо подстилка, либо товар. Или и то, и другое сразу. Или скажешь, что Чимбик отказался доставить посылку своим хозяевам? Слова попали в точку. Эйнджела с горечью вспомнила слова сержанта: «Герой бы отпустил вас с сестрой». Эмпат горько усмехнулась. Она лучше всех знала, что в мире нет героев. Они либо рано умирают, либо — тут она покосилась на Нэйва — быстро матереют, черствеют и ожесточаются, становясь неотличимыми от злодеев. Мир, по мнению Лорэй, состоял из злодеев и статистов, коим уготованы роли жертв. Быть жертвами Лорэй надоело, и они всё чаще пробовались на роли злодеев. — Не отказался, — с тоской в голосе призналась Эйнджела. Душу согревали воспоминания о тех ярких, неподдельных чувствах, что жили в душе репликанта. Но даже они не могли заглушить зов его долга. А долг велел сержанту выполнить приказ. Но так уж сложилось, что жертве плевать, ведёт её на казнь влюблённый или равнодушный палач. Финал всё равно один. Если бы всё сложилось иначе… Если бы они не были теми, кем их сделали… — Ну вот и валим, пока они разбираются между собой, — поторопила Свитари впавшую в рефлексию сестру. — В идеале — поубивают друг друга и оставят нас в покое. За злыми словами Ри эмпат почувствовала скрытую боль и беспокойство. — Погоди, — Эйнджела посмотрела на бесчувственного безопасника, — я хочу поговорить с Грэмом. Ри подозрительно уставилась на неё, будто не уверенная в здравом рассудке сестры. — И на кой? Рассказать ему печальную историю жизни? — Я ему должна, — твёрдо сказала Эйнджела. — Он мне жизнь спас. Хочу объясниться. — Ну офигеть теперь, — раздражённо буркнула Свитари, но от дальнейших возражений воздержалась. Мнению сестры она доверяла с самого детства. Лишённая дара эмпатии, Ри всегда восхищалась умением Эйнджелы проникать в души и головы людей. И если сестра считает, что поговорить с безопасником будет правильно — значит, это правильно. Точка. Пока Эйнджела вскрывала упаковку с антидотом, входящим в базовую комплектацию игольных парализаторов, Ри надёжно зафиксировала лейтенанта в кресле. Одну руку она пристегнула к подлокотнику его же наручниками, вторую привязала ремнём. Тоже, кстати, принадлежавшим безопаснику. Очнувшийся лейтенант не кричал, не ругался. Просто окинул всё ещё мутным взглядом комнату, оценил своё положение и уставился на сестёр: — Полагаю, это не эротическая игра, а часть какого-то плана? Было видно, что собранность стоит ему огромных волевых усилий: антидот не мог полностью нейтрализовать действие транквилизатора. Даже сидел лейтенант в основном за счёт привязанных рук, едва не сползая на пол. При этом феромоны всё ещё будоражили кровь мужчины и того одолевали разом злость и возбуждение. Оба чувства он достаточно успешно подавлял. — Поверь, красавчик, мы бы с большим удовольствием покувыркались с тобой в постели и разошлись, довольные друг другом, а потом ещё и присылали открытки на Рождество, но… — Ри развела руками. — Твоё начальство хочет спалить нам мозги. — Откуда дровишки? — невольно процитировал Грэм своего старшего коллегу. — Вам даже ещё ничего не предъявляли. Считали свидетелями. А теперь вы — как минимум, каторжане. За нападение на военнослужащего, находящегося при исполнении. — Да, исполнял ты знатно, — усмехнулась Ри и задумчиво провела пальчиком по табельному оружию Нэйва, лежащему на столе. — Слушай, Эйнджи, а может, пристрелить его? Спишут на репликантов. Его убили, нас похитили… Она гаденько улыбнулась безопаснику, дав волю дурному настроению и бурлящей в душе злости. — Это лучший выход для вас, — неожиданно сказал Нэйв. — Обеих. Лорэй посмотрели на него, как на сумасшедшего. — Предлагаю его послушать, — пистолет лёг в руку Свитари. — Он же от нас уже не отстанет. — Мы не убийцы, — твёрдо сказала Эйнджела. — Хватит. Свитари зло скривилась, но вернула пистолет на стол. Её сестра присела рядом с Нэйвом, чтобы тому не приходилось задирать голову. — Прости за это, — виновато попросила она. — Но у нас нет выбора. Скажи, ты правда считаешь, что власти пожалеют никому ненужных шлюх, когда на кону возможность получить важную для Консорциума информацию? Да нас грохнут просто ради того, чтобы эти данные снова не попытались забрать корпораты. И у вас, и у них нам крышка. Понимаешь? Эйнджела искренне хотела, чтобы он понял. Почему-то это было важно. Может, потому, что этот человек был честен и добр с ней. Редкое качество в дрянном мире. Нэйв уставился ей в глаза. Контрразведчик в нём победил обманутого и разгневанного юнца, и теперь в голове лейтенанта шла напряжённая работа мысли. Головоломка с сёстрами обрела ряд недостающих элементов и стала куда понятней. Информация, нужная и Консорциуму, и кому-то, облечённому некоторой властью в Союзе. Причём такая, что в ход пошли наёмные убийцы. Судя по тому, что сёстры готовы повесить на себя тяжелейшую уголовную статью, но рискнуть и удрать — дело для них действительно серьёзное. — Может, тогда вы расскажете мне? — предложил лейтенант. — А я вам помогу скрыться, получить новые личности. Эйнджела только вздохнула: — Нечего рассказывать. Импланты заблокированы. Мы не знаем, что там. Всё, что мы хотим — найти хорошую клинику, способную вытащить их из нас, не спалив мозги. Получится — пришлю почтой, и делайте с ними что хотите. Или у тебя есть спецы корпоратовского уровня под рукой? — с надеждой спросила она. — К сожалению, нет, — честно признался Грэм. — Помимо специалистов необходимо ещё и оборудование. Но откуда-то же вы знаете, что за эту информацию вас убьют и в Консорциуме. — В Консорциуме нас не ждёт ничего хорошего по другим причинам, — хмуро буркнула Ри. — Но тебя это не касается. — Ошибаешься, — неожиданно мягко ответил Нэйв. — С того момента, как мне поручили ваше дело — меня касается всё. Иногда — даже в прямом смысле. Но это мелочи, мисс Свитари. Важно другое. Понимаете, если вы сейчас сбежите — охоту за вами начнут уже все. Контрразведка, Служба безопасности Союза, полиция, Консорциум и наёмники тех, кто желает вашей смерти. Даже без наёмников найдётся немалое количество доброхотов, готовых сдать вас за деньги, причём небольшие. — Что за наёмники? — к удивлению лейтенанта напряглась Свитари. — У сестры спроси, — пожал плечами тот. — Я подозреваю, что она знает куда лучше. Стреляли-то в неё. Встревоженный взгляд Свитари метнулся к Эйнджеле. Та лишь пожала плечами. — Понятия не имею. Ри грязно выругалась и окинула безопасника взглядом, будто оценивая. — Охоту за нами уже начали все, — в её голосе звучала сумасшедшая, отчаянная бесшабашность человека, которому нечего терять. — А ты сейчас так красочно перечислял, что я чётко осознала — нихрена ты не потянешь против всего этого дерьма. Ты — такая же букашка под сапогами больших людей. Расцветка только построже. Да нас цельный адмирал из такого дерьма не вытащит. Единственный выход — найти нору поглубже и сидеть в ней, не отсвечивая. Эйнджела мрачно кивнула, соглашаясь с сестрой. Нэйву она верила. Тот действительно приложил бы все силы, чтобы помочь им. Но много ли тех сил у жалкого лейтенанта? Ему отдадут приказ и он, точь-в-точь как репликанты, сам принесёт их головы на блюдечке. — Да, я не всемогущий волшебник, — согласился лейтенант. — Но выбранная вами стратегия ещё хуже. Вы как лисы. Это небольшие хищные животные с Земли. Красивые, хитрые звери. В старину среди людей благородного сословия было модно на них охотиться. Беда лис была в том, что они тоже считали лучшей стратегией отсидеться в норе. Не подозревая, что ищейки по следу находят нору, а охотники, заткнув запасные ходы соломой, подожгут её и пустят дым. И тогда у лисы лишь два выхода: задохнуться или выбежать под выстрел. Я предложил единственный вариант, который позволит сохранить вам жизнь. Думайте сами. Но если вы сбежите — я приложу все усилия, чтобы как можно быстрее вас вернуть. Не ради данных. А просто чтобы у вас осталась возможность выжить. Он замолчал, глядя в глаза Эйнджеле. Та какое-то время смотрела на него, обдумывая сказанное, потом отвела взгляд. — Хочешь пить? Я закажу уборку номера через шесть часов. Тебя найдут. — Меня найдут гораздо раньше, — отозвался Нэйв. — И лучше для вас, чтобы первым вас нашёл тоже я. Решили бежать — дело ваше. Но помните: забившаяся в нору лиса становится добычей охотника. — Можно подумать, покорно стоящие в стойле коровы не превращаются в стейки, — усмехнулась Свитари и сноровисто соорудила кляп из гостиничной наволочки. Лишив безопасника возможности позвать на помощь, она заботливо послушала, дышит ли тот носом, и кивнула сестре. — Порядок, пошли. Она вновь нацепила рыжий парик, кинула сестре бейсболку и визор, и Лорэй покинули номер. На его двери активировался режим «Не беспокоить». — И как мы уберёмся с планеты? — спросила Эйнджела. Она старалась, чтобы голос не дрожал, но получалось плохо. Ей овладел страх. — Твой дружок говорил очень правильные слова про выкуривание лис из норы. Подожжём весь лес и сбежим с полумиллионом других животных. Она вытащила из рюкзака планшет, активировала программу, как учил Блайз, и ввела код. По всему городу зазвенели сигналы тревоги. На улицах отключалось освещение, падали аварийные переборки, а операторы вентиляционных установок, генераторных станций, центров очистки воды и водных резервуаров с ужасом обнаружили, что потеряли управление объектами. На терминалах загорались сигналы один страшнее другого. «Критическая перегрузка», «Сброс излишков воды», «Выброс отравляющих веществ» — неполный перечень того, что видели операторы. Город стремительно погружался в панику. (обратно)
Глава 10
Военная база «Вулкан». Поверхность
Репликанты лежали за россыпью камней. Их положение с каждой минутой становилось всё хуже: противник бросил на поиски диверсантов все наличные силы. Пока репликантов выручали темнота и несовершенство систем обнаружения Союза, но везение не могло продолжаться вечно. Если до рассвета им не удастся выбраться за периметр — шансов выжить нет. Бдительный солдат заметит странное марево, и Чимбику с Блайзом останется лишь принять безнадёжный последний бой. И то не очень долгий: боеприпасов у них немного, да и мест, где можно вдвоём закрепиться и держать оборону, в обозримом пространстве не наблюдалось. Сколь бы ни отставал Союз в технологиях, в мозгах отставания точно не было: вся территория на поверхности, над подземной базой, являла собой плоскую пустошь, над которой редкими бугорками возвышались замаскированные элементы инфраструктуры. Сержант наблюдал за вражеской суетой, мрачнея с каждой секундой. А Блайз наоборот — весело мурлыкал себе под нос какой-то мотивчик. — Какой план, солист? — поинтересовался у него сержант. — Сейчас противнику станет «кюхельбекерно и тошно», — с удовольствием щегольнул знаниями Блайз. — Чего-чего? — сержант настолько удивился новому слову, что даже на секунду отвлёкся от слежки за перемещениями вражеских солдат. — Это что за «кюхельбекерно» такое? — Это слова древнего поэта, с Земли! — гордо заявил Блайз. — Пушкин звали. — Ты поэзией увлёкся? А детективы? Хрустнул гравий под гусеницами. В пяти метрах от репликантов остановился вездеход, и оружейный модуль на его крыше медленно, словно принюхиваясь, начал поворачиваться. Чимбик и Блайз инстинктивно попытались вжаться в землю, словно это могло спасти от очереди двадцатимиллиметровых снарядов. Ствол орудия навёлся точно на их укрытие, помедлил мгновение и двинулся дальше, выискивая цель. Несколько секунд спустя, показавшихся репликантам вечностью, вездеход поехал дальше. Чимбик облегчённо выдохнул. — Не я. Ри, — машинально перейдя на шёпот, продолжил разговор Блайз. — Знаешь, сколько она стихов и песен знает? Я… — Заткнись, Блайз, — привычным способом заткнул фонтан красноречия Чимбик. — По делу. — По делу. Ри скоро должна устроить в городе панику. — Ты всё же перехватил управление жизнеобеспечением, — догадался сержант. — Да, садж, — радостно кивнул Блайз. — Паника будет знатной. Правда, Ри попросила, чтобы никто не погиб, поэтому тревога будет ложной. Но если не сработает — придётся запускать второй план и устраивать всё по-настоящему. — Если сработает — хватит и этого, — успокоил его сержант. — А почему именно она? Сам что, не можешь? — РЭБ, — коротко ответил Блайз. Сержант молча кивнул, признавая правоту брата — средства радиоэлектронной борьбы Союза сбрасывать со счетов было глупо. Брат поступил правильно, избежав ненужного риска. — Дальше, — потребовал сержант. — Как только начинается паника — мы сразу выдвигаемся к комендатуре отбивать Эйнджелу. Ри туда ещё в самом начале подвела один из наших дронов, и он ведёт наблюдение. Войдём в город — дрон сразу скинет всю накопленную информацию. Эйнджелу обязательно будут эвакуировать — вот по пути и перехватим. Нет — придётся штурмовать комендатуру, но там ничего серьёзного: объект совершенно не пригоден для обороны. — Рисково, — резюмировал Чимбик. — Но делаем. Вскоре суета вражеских солдат изменилась: и наземные машины, и люди кинулись к шлюзам. Через несколько минут поиски продолжали лишь воздушные дроны-разведчики да несколько отделений киборгов. — Ри, умница, как почувствовала, — Блайз в порыве эмоций хлопнул сержанта по плечу. — Обожаю её. — Вот вернёмся — ей это и скажешь, — недовольно буркнул Чимбик, окончательно уверовав в обоснованность своих опасений. Блайз не удержался от соблазна. Осталось узнать — насколько далеко это зашло, и как это скажется на дальнейших действиях брата. — А пока — заткнись, Блайз. Идём за Эйнджелой, — сержант перехватил оружие и развернулся на животе, выбирая направление. Репликанты поползли к границе базы.Город Вулкан. Жилой сектор
Даже вечный скептик Чимбик вынужден был признать, что в этот раз Блайз выполнил работу мастерски. Транслирующиеся из динамиков и дублируемые уличными экранами жуткие сообщения ложились на слухи о происшедшем днём, вызывая страх даже у самых отпетых оптимистов. Люди вспоминали давно забытые инструкции по пользованию аварийными скафандрами и действиям при катастрофах, хватали в охапку домочадцев и бежали прочь из своих ставших такими ненадёжными жилищ. Полиция и войска с трудом удерживали население от паники, не стесняясь использовать при этом любые доступные средства. Лучше забить одного паникёра, чем допустить давку, в которой могут погибнуть сотни. Сапёры без оглядки на стоимость вскрывали переборки, заблокировавшие кварталы. Перед лифтами, лестницами и эскалаторами выстроились тонкие цепочки людей в форме. Любое неповиновение или попытка прорваться силой немедленно пресекались жесточайшим образом. На верхних уровнях спасатели и полицейские разбивали живой поток на ручейки, текущие к подземным и наземным взлётно-посадочным площадкам. Мобилизовали абсолютно все летательные аппараты, способные принять на борт больше двух человек. Несколько владельцев шикарных космических яхт, попытавшихся возмутиться «произволом военщины», были показательно расстреляны, после чего никаких возражений со стороны остальных судовладельцев не поступало. Шаттлы, лёгкие космолёты, конвертопланы, туристические и грузовые дирижабли забивались под завязку и тут же уходили в небо, освобождая место следующей машине. Репликанты наблюдали за всей этой суетой с помощью «мух», пробираясь к комендатуре техническими тоннелями. — Чёрт! — внезапно воскликнул Блайз. — Ты чего? — напрягся Чимбик, предчувствуя недоброе. — Дрон, — ответил Блайз убитым голосом. — Что у комендатуры. — Что дрон? — теряя терпение, рявкнул сержант. — Комендатура эвакуирована. — доложил Блайз. — Дрон проник в гараж и наблюдал, как идёт погрузка. Эйнджелы там нет. — А откуда вообще информация, что она там? — спросил Чимбик. — Эйнджела смогла выкрасть комм некоего лейтенанта Нэйва и отправить нам сообщение. Так мы и узнали, где держат тебя, а где — её. Это она попросила спасать тебя первым, — ответил Блайз. Чимбик на миг прикрыл глаза. Всё же он ошибался: Эйнджела его не предавала. И поставила его безопасность выше своей. Впервые в жизни Чимбик оказался кому-то важен не из-за высокой стоимости, а просто… по-человечески? И чем он отплатил за это? Упустил шанс спасти ту единственную, для кого он был дорог. Сержант стиснул зубы, чтобы не зарычать от бессилия. — Звони Свитари, — процедил он. — Уже, — голос Блайза звучал напряжённо. — Абонент не отвечает или временно недоступен. — На базу, — Чимбика охватило предчувствие беды. — Бегом!Город Вулкан. Торговое представительство планеты Эдем
Первое, что бросилось в глаза открывшему двери торгпредства Блайзу, — усыпанный битой керамикой пол коридора. Отпрянув назад, репликант прижался к стене, взяв карабин наизготовку. С другой стороны двери прижавшийся к стене сержант выпустил «мух». Нанодроны стайкой влетели в коридор и разлетелись по комнатам, выискивая противника. Глазам репликантов предстала картина разрушения. Пол в большой комнате устилали осколки, столы и стулья перевёрнуты, один из терминалов расколочен. Двери в остальные комнаты открыты нараспашку, словно кто-то торопливо обыскивал торгпредство, не заботясь о скрытности. И никаких признаков засады. Зато в дальней комнате обнаружилась забившаяся в угол Амели. — Это кто? — озадаченно поинтересовался сержант, изучая данные. Но Блайз его уже не слушал. Закинув карабин за спину, он вихрем ворвался в помещение, пронёсся по коридору и вытащил девчонку из убежища. Встряхнув её за плечи, репликант рявкнул: — Где Свитари?! Девчонка пролепетала в ответ нечто малопонятное, и репликанту пришлось ещё пару раз тряхнуть её, чтобы наконец получить ответ. Он был прост и ужасающе правдоподобен. — Ушла. Блайз выпустил девочку и отшатнулся. Ушла… — Блайз, — сержант стоял в коридоре. — Зайди в большую комнату. Блайз тупо уставился на сержанта, пытаясь понять, чего тому надо. В ушах звенело, словно после контузии, мысли разбегались, и репликанту понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное. С трудом переставляя ставшие вдруг ватными ноги, Блайз вошёл в зал и уставился на заботливо установленный в центре комнаты и странным образом уцелевший голопроектор. Над ним застыла голограмма Свитари. — Воспроизведение, — скомандовал из-за спины Блайза сержант. Голографическая копия Свитари зло искривила губы и полным презрения голосом произнесла: — Поздравляю, ты стал таким же ублюдком, как и все люди. Можешь и дальше думать, что мне всё это нравится. Теперь это не мои проблемы. Блайз беспомощно оглянулся на сержанта, словно ожидая, что он, как в детстве, придёт на помощь и решит все проблемы. Чимбик склонил голову к плечу и спросил: — Блайз, что случилось? — Мы… — слова застревали в горле Блайза битым стеклом, — …поссорились. Я когда увидел её с теми дворнягами, будто разум потерял… — Стоп! — выставил ладонь сержант. Войдя в комнату, он поставил на ножки один из стульев, уселся и потребовал: — Начинай по порядку. С того момента, как вы сели на лайнер. И что за дворняга сидит в дальней комнате — тоже объясни. Блайз снял шлем и сел на диван, не обращая внимания на хрустящие под бронёй осколки стекла и пластика. Чимбику он рассказал всё, без утайки. Если раньше он подумывал умолчать кое о чём, то после ухода Свитари всё потеряло смысл. Даже если Чимбик сейчас пристрелит его за решение дезертировать — вряд ли ему, Блайзу, станет хуже. Сержант же обдумывал и анализировал услышанное, сопоставляя с собственной историей. То, что Эйнджела украла коммуникатор у того лейтенанта, меняло всё. Теперь Чимбик видел чёткую цель за каждым ранящим словом, сказанным девушкой. «В одной комнате с… этим» — всего лишь выверенная ложь, введение противника в заблуждение. Единственное, чему он не нашёл объяснения, — это просьбе Эйнджелы вытаскивать его первым. Природная подозрительность заставляла предположить, что Лорэй каким-то образом сумели спрогнозировать текущую ситуацию, но даже сам Чимбик не верил в подобную прозорливость. Невозможно. Слишком много случайных факторов, отсутствие связи между Лорэй… Выходит, Эйнджела позаботилась о нём? От этого понимания в душе сержанта что-то навсегда изменилось. Единственная забота, которую репликант видел от людей до этого дня, заключалась в рачительной заботе о дорогостоящем имуществе. Но для Эйнджелы он не был полезным ресурсом, ценной тактической единицей. Скорее, он был помехой на её пути к свободе. Она вообще могла не сообщать Блайзу о том, что сержант жив. Но сообщила. И поставила его свободу выше в шкале приоритетов, чем собственную. Чимбик не мог понять причину этого поступка, пока не вспомнил их разговор на лайнере: «— Это и есть одна из тех нелогичностей, о которых рассказывают в песнях и представлениях вроде сегодняшнего. — Не бросать своих? — Одна из них.» Выходит, он для неё — «свой»? Тогда почему Свитари ушла?.. — Я пришёл к выводу, что сказал что-то недопустимое для Ри, — глухо произнёс Блайз и растерянно посмотрел на брата. — Но если всё то, что было между нами, правда — почему она сбежала? Из-за одного ошибочного предположения?.. Первого же промаха? — Думаю, дело не в тебе, — помедлив, ответил сержант. — Блайз, мисс Лорэй с самого начала делали всё, чтобы не попасть на Эльдорадо. Им представилась возможность сбежать от нас — они ей воспользовались, вот и всё. У нас с ними разные задачи. Наша — доставить в указанную точку. Их — избежать этого. Блайз какое-то время обдумывал гипотезу брата. — Получается… — произнёс он мрачно, — они всё же враги? Чимбик задумался. Да, у них и Лорэй взгляды на данную ситуацию были диаметрально противоположны. Но мотивом действий сестёр была не верность Союзу, не желание навредить Консорциуму или Доминиону, а желание спастись от угрозы, которую представляли для них обе стороны конфликта. Чимбику до конца не понимал, чем так пугают Лорэй сотрудники СБ Консорциума, но полученной в наблюдениях за Эйнджелой информации хватало, чтобы понять: для них это опасность едва ли не выше, чем от неумелых технарей Союза. Так что сразу причислять сестёр к врагам неразумно. Но и дружественными их действия он не мог назвать при всём желании. Сержант перевел взгляд на брата. Такблок тут же подсветил его зелёной рамкой дружественной единицы и заботливо сообщил, что РС-355090 физически здоров… Стоп. Чимбик замер, вдруг осознав казавшийся незначительным факт: всё время союзовцы обращались к нему только по званию. И ни разу — по имени! Как он мог упустить то, что было на поверхности? Эйнджела не отдала врагу единственную доверенную ей ценность репликанта — имя. — Нет, Блайз, — покачал головой сержант. — Они нам не враги.Город Вулкан. Жилой сектор
Панику в городе удалось подавить в зародыше. Как и ожидал Монт, наибольшие проблемы создали респектабельные жители верхних уровней, перепуганным стадом ломанувшиеся к стартовым площадкам. Лишь дубинки, шокеры да показательный расстрел особо неадекватных смогли образумить перепуганную толпу. Жители нижних уровней, состоящие преимущественно из шахтёров и заводских рабочих, вели себя гораздо спокойнее. Они, привыкшие к угрозе обрушения штолен, лучше прочих знали, насколько опасна паника. Потому работяги с семьями шли спокойно, беспрекословно подчиняясь командам солдат и полицейских, с удивлением обнаруживших себя в роли героев. Патрульным копам особенно непривычно было слышать слова поддержки и благодарности от тех же самых людей, что вчера ещё орали с заднего сиденья полицейской машины про душителей свобод и сатрапов, не дающих отдохнуть честному рабочему человеку. Эвакуация проходила с минимальными проблемами, гораздо меньшими, чем ожидал Карл. Контрразведчик умудрялся разом делать несколько дел — руководить поисками репликантов на поверхности, выслушивать отчёты о попытках вернуть управление городскими системами, и решать проблемы с транспортом для эвакуируемых. Хотя в последнем случае справлялись и без него: получившие приказ солдаты и полицейские не церемонились, и некоторые толстосумы, пытавшиеся качать права, завершили свой жизненный путь у ближайшей стены. Убедившись, что процесс налажен, Монт набрал номер своего молодого коллеги. Комм Нэйва не отвечал. Опыт службы приучил капитана сразу подозревать худшее, поэтому он не стал тратить время на повторный вызов, а запряг в работу дежурных операторов роты радиопеленгации. Вычислить местоположение лейтенанта было делом двух минут, и вскоре Карл наблюдал, как спецназовцы врываются в гостиничный номер. — Быстро вы, — хмуро поприветствовал их Нэйв. — Не прошло и полгода. Лейтенант отошёл от действия транквилизатора и успел освободить одну руку. Теперь он с креслом на буксире странствовал по комнате, разыскивая ключ от наручников. — Сбежали, — констатировал Монт, перекидывая молодому коллеге свой ключ. — Угу, — сычом отозвался Нэйв, пряча глаза. — Свитари выудила мой парализатор, пока я, разиня, уши развесил. Что было на самом деле, лейтенант старался не вспоминать. Уши горели от стыда, и, самое обидное, Грэм не мог взять в толк: как так вышло, что он полностью потерял контроль над собой? Да, с личной жизнью у него не очень складывалось: служба отнимала всё время. Но не настолько же, чтобы слетели все предохранители от пары поцелуев? — Бывает, — утешил его Карл, жестом выпроваживая спецназовцев в коридор. — Меня эта прошмандовка тоже обула, если что. Так убедительно изображала бедную овечку, сука, что хоть премию за лучшую женскую роль ей выдавай. Он щелчком забросил в рот сигарету, закурил и, стряхивая пепел прямо на пол, обошёл комнату, заглядывая в каждый угол. Что он там хотел найти — неизвестно, но судя по удовлетворённому хмыканью, осмотром Карл остался удовлетворён. — Ты не совсем прав, — хмуро сказал Нэйв. Карл поднял бровь, обозначая одновременно удивление и внимание. — Они правда жертвы, — Грэм снял наручники и протянул напарнику ключ. — Ты, часом, головой не ударялся, мил человек? — удивился Монт. — Или это у тебя аллергия на транквилизатор? Так, ладно, пошутили — и хватит. Остальное в дороге расскажешь. Бегом к машине, пока тут всё не рухнуло к такой-то матери. (обратно)Глава 11
Город Вулкан. Космопорт «Вулкан-2», грузовой терминал
В огромном помещении, в обычное время предназначенном для хранения контейнеров с грузами, собралось множество людей, в большинстве своём — жителей нижних уровней. Солдаты и полицейские формировали очереди, направляя их к застывшим в ожидании кораблям. Погрузка проходила под контролем членов экипажей, дающих сигнал, как только количество принятых на борт людей достигало максимума. Процесс проходил чётко, слаженно и без эксцессов, но в страшной спешке. Никто не проверял докумены, не лез в сумки — любого замешкавшегося едва ли не пинками гнали на борт. — Сюда, — пожилой коп указал сёстрам на формирующуюся очередь. — Не задерживаться, экипажу не перечить. И пошёл дальше, даже не посмотрев на напряжённо замерших Лорэй. Корабль, куда их определили, оказался небольшим грузопассажирским судном. Плохо выбритый черноволосый мужчина в оранжевой форме торгового флота провёл сестёр на верхнюю палубу. Его состояние поставило Эйнджелу в тупик: мужчина ликовал. Его переполняли радость и предвкушение, будто не было срыва планов, принудительной эвакуации жителей города… Причин радости Эйнджела не понимала, а потому нервничала. Может, у торговца случилось нечто настолько радостное, что даже промышленная катастрофа не могла испортить ему настроение? А может, он опознал беглянок и уже предвкушает награду от местных властей за их выдачу… В другой ситуации осторожная эмпат предпочла бы уйти. Сколько раз в жизни ей встречались нормальные с виду люди, на поверку оказывавшиеся то опасными психопатами, то безобидными городскими сумасшедшими, а то и просто не теми, за кого себя выдают. Иметь с ними дело всегда рискованно. Но сейчас выбора не было. Оставалось надеяться, что этот тип просто выиграл в лотерею накануне объявления тревоги. Лорэй определили в каюту, где уже находились две девушки. — Пристегнуться, до разрешения командира корабля ремни не расстёгивать, с коек не вставать, — проинструктировал пассажирок торговец и вышел, предоставив им разбираться с койками самостоятельно. Люк за его спиной закрылся, мигнув зелёным огоньком. — Кажется, пронесло, — улыбнулась Свитари, ещё не веря до конца, что авантюра удалась. Она привычно поискала взглядом Блайза, но опомнилась, и улыбка увяла сама собой. — Сплюнь, — посоветовала Ри соседка по койке — молодая азиатка в форме официантки. — Ещё взлететь надо. Вдруг раньше рванёт… — Умолкните! Без вас тошно! — с истеричными нотками в голосе потребовала смуглая женщина с наполовину завитыми густыми волосами цвета воронова крыла. Судя по виду, эвакуация застала её дома в процессе подготовки к свиданию. Почему-то соседки не понравились Эйнджеле. Нет, с их эмоциями всё было в норме: страх, взвинченные нервы, надежда. Но что-то было не так. Что-то, что Лорэй не могла объяснить самой себе. Что-то неприятно, до судорог в животе, знакомое. Больше всего Эйнджеле хотелось уйти, чтобы унять дурное предчувствие. Но пути назад не было. Оставалось надеяться, что всё это просто последствие нервного напряжения и накопившейся усталости. Гул двигателей проник даже сквозь переборки. Палуба накренилась, навалилась тяжесть, в иллюминаторе мелькнула и пропала серо-коричневая поверхность Вулкана. Корабль набирал высоту, уходя от опасности. Несколько минут спустя тяжесть исчезла, и в иллюминаторе чернота космоса сменила серость вулканского неба. Корабль вышел на орбиту. — Получилось, — улыбнулась азиатка. — Завтра, если повезёт, будем на Плимуте. — Это же не курьер, — возразила смуглая, — дня полтора лететь. Интересно, поесть дадут? Я не обедала… — Фу! — перебила её азиатка, зажав нос. — Ну и вонь… Неприятный запах шёл из вентиляции, но, к счастью, не имел ничего общего с запахом гари. И был хорошо знаком Лорэй. — Песочник… — потрясённо выдохнула Свитари, прежде чем сонный газ сделал своё дело.Город Вулкан. Торговое представительство планеты Эдем
Блайз в очередной раз окинул взглядом разгромленную Свитари комнату. Отличная метафора его жизни. Одни осколки, из которых вряд ли получится восстановить утраченное. — Какие будут приказы, садж? — глухо спросил он. Принятие самостоятельных решений привело ко всему этому, и Блайз почувствовал острую потребность выполнять приказы брата. Как в старые добрые времена, когда мир был прост и понятен. — Найти Лорэй, — без колебаний ответил Чимбик. — Задержать и возобновить сопровождение на территорию Консорциума. — Есть, садж. Блайз повернулся к терминалу и взялся за дело. Разработанный план побега, помимо имитации техногенных катастроф и создания картины гибели города, включал в себя ослепление противника. Местные вояки потеряли доступ к городским системам наблюдения и распознавания лиц. Блайз не стал сразу запускать вирус, способный уничтожить эту сеть. Рассудил, что данные могут понадобиться, если с уточнением местонахождения Эйнджелы не всё пройдёт гладко. Теперь он активировал систему распознавания лиц и загрузил со своего шлема все хранящиеся там изображения Лорэй, включая прощальную запись Ри. От одного вида перекошенного злобой лица подругив душе образовалась пустота. Блайз снял шлем и уставился невидящим взглядом в стену. Сержант наблюдал за его действиями и пытался понять, как поступить. Впервые в жизни Чимбик не был уверен в брате. Что бы ни произошло за дни автономного функционирования РС-355090… Тут плавное течение мысли застопорилось от острого чувства неправильности. Блайз. Его брат — Блайз, а не только РС-355090. Но как его ни называй, за время самостоятельной жизни Блайз переменился. Он присвоил собственным желаниям высший приоритет. Хуже всего — он решил дезертировать. Чимбик потерянно разглядывал пистолет в своей руке. Репликанта за четверть проступков, что совершил Блайз, признавали дефективным и отправляли на списание с последующей утилизацией. В боевых условиях списание засбоившего образца ложилось на плечи сержанта. На его, Чимбика, плечи. Решение было верным, он не сомневался. Но что-то в сержанте восставало против такого исхода. Не это ли Эйнджела называла душой? Одного воспоминания о девушке хватило, чтобы Чимбик убрал пистолет обратно в кобуру и запустил автодоктор в режим диагностики. С детства Чимбик знал, что при внешнем сходстве имеет мало общего с людьми. Он — биоробот, созданный служить интересам сперва Доминиона, а затем, после передачи в пользование Консорциуму, службе безопасности корпораций. Он исправно выполнял свою функцию, гордясь показателями эффективности и поощрениями офицеров. И до недавнего времени у него не возникало мыслей о неправильности подобного положения дел. До встречи с Эйнджелой. Именно тогда начались сбои в его работе. Чимбик всерьёз обдумывал предположение, что существует техника взлома таких, как он. Биороботов. И мисс Лорэй такой техникой владеют. Но автодоктор закончил диагностику и вынес вердикт: сбоев в работе РС-355085 нет. Гормональный фон в пределах нормы. Репликант какое-то время тупо смотрел на диагноз. В пределах нормы. Если все его эмоции были имитацией, генетически запрограммированным гормональным всплеском, то почему ему сейчас так плохо? Взгляд Чимбика вновь упал на пистолет. В его обязанности входит ликвидация вышедшей из строя тактической единицы. Пальцы сержанта привычно сомкнулись на рукояти оружия. За годы пистолет стал продолжением тела, частью самого сержанта. Одно движение — и ствол смотрит в затылок Блайза. Перед глазами появился прицельный маркер, и зелёный контур вокруг головы брата сменился на красный. «Цель захвачена. Предупреждение: оружие заблокировано, цель является дружественной тактической единицей. Подтвердите ваши полномочия». Движением глаза Чимбик сместил нужную иконку. «Подтверждение получено. Оружие разблокировано». Прицельный маркер сменил цвет на зелёный. Руку Чимбика будто заблокировало, как пистолет за секунду до этого. Ликвидация РС-355090 — единственно правильный в данной ситуации, абсолютно логичный поступок. Но что-то внутри противилось такому исходу больше, чем мысли о невыполнении инструкций. Чем мысли о провале задания. Изделие он или человек, но Блайз был самым дорогим существом для Чимбика. И больше всего в жизни сержанту хотелось поступить не логично, а правильно. Как настоящему герою из сказки. Тому, что в ходе испытаний менялся и становился лучше. Герой никогда не убил бы брата. Он никогда не убьёт брата. Ещё одно движение глазом. «Отмена действия». Чимбик медленно опустил руку, а потом одним движением вернул пистолет в кобуру. — Спасибо, — произнёс он вслух. — За что? — удивлённо спросил Блайз. — За то, что нарушил правила и вытащил. — Я думал, ты будешь в гневе, что я не последовал инструкциям. Но я просто не мог. И Ри сказала, что это правильно — не бросать своих. Последние слова теперь прозвучали издёвкой, и Блайз замолчал с мрачным выражением на лице. — Она права. Скорее всего, Свитари так и поступила, — предположил сержант. — Отправилась за сестрой. Так бы поступили герои сказки. — Сказки? — не понял Блайз. — При чём тут сказки? Сержант оставил вопрос без ответа. Вместо этого он сказал: — Надо решить вопрос с девчонкой. — С дворнягой? — Блайз потёр виски. — Ри запретила её ликвидировать. И я… Понимаешь, я дал ей слово. Им обеим. И Ри, и Амели… Прости, садж, — тихо, но решительно сказал он. — Я не позволю её убрать. Чимбик с интересом взглянул на брата и покачал головой. — Блайз, — сержант хмыкнул. — А если я прикажу? Или сам это сделаю? Блайз облизнул резко пересохшие губы. Невыполнение приказа его не останавливало. Впервые в жизни. А вот встать против сержанта… Это было равносильно крушению мира. — Я… не позволю, — с трудом проталкивая слова сквозь высохшее горло, выговорил Блайз. — Я дал слово, понимаешь? — Понимаю, — кивнул сержант. — И поддерживаю. Чимбик действительно понимал брата. Для репликантов данное слово имело особенное значение: в жизнях, целиком зависящих от воли командования, практически не оставалось места для самостоятельных решений и следования им. И если уж репликант дал слово, то не сдержать его казалось предательством по отношению к самому себе. — Только, на будущее, — сержант навёл на Блайза палец, — продумывай свои действия. И оценивай — сможешь ты сдержать данное слово или нет. — Есть, садж, — обрадованно вскинулся Блайз. — Виноват, садж! От дальнейших проявлений ликования его отвлёк писк терминала. Программа нашла совпадения. Блайз быстро просмотрел информацию и сообщил: — Есть контакт, садж. Лорэй погрузились на борт корабля «Рабах», следующего на Новый Плимут. Пункт прибытия — посадочная площадка № 215/1, космопорт имени Нила Армстронга. — Отлично, — Чимбик усмехнулся, а потом выбрал нужный язык перевода и позвал: — Амели! Подойди! Девчонка так быстро ворвалась в комнату, что не оставалось сомнений — сидела в коридоре и пыталась услышать, о чём говорят «демоны». — Что вы хотите, господин? — еле слышно пролепетала рабыня. — Сержант, — поправил Чимбик. — Не называй нас господами. Девочка кивнула и потёрла шею. — Не бойся, я сниму шлем, — предупредил сержант. Забрало раскрылось, и девчонка испуганно ойкнула. Чимбик тут же закрыл шлем и досадливо вздохнул. Похоже, только Лорэй не пугались его вида. — У всех демонов одно лицо? — взгляд Амели метался от Блайза к Чимбику. — Мы не демоны, — улыбнулся ей Блайз. — Просто… братья. Солдаты. Ты знаешь, что такое «солдат»? — на всякий случай поинтересовался он. Из описания Свитари он понял, что основная часть населения Акадии представляет собой подобие религиозной секты амишей[329], населяющих одну из планет Консорциума. — Знаю, — девчонка ссутулилась, но всё же посмотрела на Блайза. — Но вы не как солдаты. Вы добрый. От этих слов Блайз гордо расправил плечи. — Почему ты так думаешь? — поинтересовался он. Сержант метнул на него злой взгляд, но из-за закрытого забрала попытка невербального воздействия на болтуна провалилась. Но вопрос заинтересовал и его, особенно в свете того факта, что Блайз ликвидировал пять человек на глазах у Амели, а её саму пощадил лишь по просьбе Свитари. — Я видела, как вы заботились о госпоже Свитари, — Амели вновь опустила взгляд в пол. — Вы — добрый. И вы убили хозяина и освободили меня. Сержант хмыкнул. Крюк, вывороченный из потолка Блайзом, красноречивее всяких слов говорил о том, что пришлось пережить девочке. К такому крюку наказанного — или пытаемого — подвешивали за руки или за ноги. Или за руки и ноги, связанные вместе за спиной «корзинкой». А ещё сержант позавидовал Блайзу. Ведь в глазах девчонки его непутёвый братец выглядел настоящим героем. — Расскажи про уход мисс Свитари, — вернул Чимбик разговор в первоначальное русло. Рассказ Амели ясности не добавил: Ри вернулась взбешённая и принялась крушить всё, что попадалось под руку. А потом сняла с рабыни ошейник, сунула той сумку с деньгами и велела эвакуироваться вместе со всеми, когда начнётся переполох. Но девочка слишком испугалась сирен и людских толп. Она слабо представляла, как себя вести и что делать с такой уймой денег. А потому сочла за лучшее остаться и дождаться доброго охотника за душами хозяев. — Как ты вообще тут оказалась? — поинтересовался сержант. Биография Амели оставалась репликантам неизвестной, и лишь со слов Свитари было ясно, что в рабство девочка попала относительно недавно. — Как все, — пожала плечами девчонка и украдкой вытерла рукавом слезинку. — Нашу семью продали за долги на Акадии. Привезли на Эдем, выставили на рынке, продали. Хозяин привёз сюда. Она умолкла, явно не понимая, что ещё можно рассказать. — Надо отправить тебя домой, — решил сержант. — На Акадию. — Домой нельзя, — тоскливо протянула Амели. — Меня снова продадут. Я же из семьи должников. А если назваться другим именем — всё равно продадут. Сироты, без родителей, никому не нужны. Блайз сочувственно посмотрел на дворнягу, но от комментариев благоразумно воздержался. А вот сержант задумался. Простейшее, казалось бы, решение проблемы по имени «Амели» на поверку оказалось совершенно неподходящим. Тащить девочку с собой? Опасно. Оставить тут? Ещё хуже: её могут найти местные безопасники. И получить информацию о взаимоотношениях внутри группы, особенно про Блайза и Свитари, что даст им дополнительные рычаги воздействия в случае поимки. Чимбик вздохнул, снял шлем и предложил: — Куда бы ты хотела попасть? Планета, город? Девчонка лишь растерянно пожала плечами. Ответа у неё не было. — Если хочешь — полетели с нами на Новый Плимут, — предложил Чимбик. — Там мы тебе сделаем документы и отправим на нейтральную планету. «— Садж, — Блайз отправил сообщение на имплант сержанта. — Почему ты спрашиваешь её мнение?» «— Потому что это её жизнь. Заткнись, Блайз», — ответил Чимбик, напрягая голосовые связки так, как если бы он говорил эту фразу вслух. Имплант считывал напряжение мышц, трансформировал в текст и отправлял адресату. Для девочки это выглядело так, будто «демон» с изуродованным лицом просто держит паузу, ожидая её ответа. — А почему госпожа Свитари ушла? — после непродолжительной паузы спросила Амели у Блайза. Репликанты не представляли, что творится в голове у подростка, но догадались, что ответ повлияет на её решение. — Потому что я её обидел, — честно признался Блайз. — И теперь хочу всё исправить. Амели понимающе кивнула и робко улыбнулась: — Я хочу лететь с вами. (обратно)Глава 12
Планета Вулкан. Военная база
— Тогда считать мы стали раны… — пробормотал Монт, просматривая данные на планшете. Грэм согласно хмыкнул. Стихотворение, культовое для жителей планеты Китеж, он слышал не раз. Безумная ночь подошла к концу, и оба контрразведчика не могли поверить, что дожили до утра и город цел. Репликанты всё же оказались не настолько чудовищами, чтобы хладнокровно уничтожить мирный город. Учинённый ими переполох оказался всего лишь операцией прикрытия, позволившей ускользнуть из-под носа у врага. «Оставив нас с носом», — мысленно скаламбурил Грэм. Вслух говорить не хотелось, чтобы не привлекать к себе внимание. Лейтенанту казалось, что после эпичного провала с Лорэй над ним потешаются даже дроны. Потому он старался сидеть тихо и лишний раз не отсвечивать, прикидываясь по уши загруженным работой. Благо притворяться особенно не требовалось. В результате нападения на базу погибли пятеро военнослужащих, двенадцать человек гражданского персонала (Нэйв невольно сглотнул, вспомнив обугленные останки в выжженной лаборатории), уничтожены восемнадцать боевых киборгов и три робота-сапёра. В возникшей суматохе ещё четверо солдат получили ранения от «дружественного огня», семнадцать — от взрывов «камикадзе», в который репликанты превратили роботов-сапёров, и один солдат нуждался в протезах, угодив под гусеницы вездехода. Среди гражданского населения были расстреляны сорок пять человек — за мародёрство, неподчинение приказам и паникёрство. Тринадцать человек скончались от инфарктов, ещё девять — от инсультов, двадцать три — преимущественно пожилые люди и дети — затоптаны в давке. Несколько сотен получили повреждения различной степени тяжести. Число пропавших без вести пока не выяснили, но оба контрразведчика знали, что такие непременно будут. Ущерб, нанесённый инфраструктуре, оценивался, но уже по предварительным данным был крайне незначителен. В основном виновниками стали сами спасатели, без церемоний взламывавшие, резавшие или взрывавшие упавшие аварийные переборки, или проламывавщие проходы в стенах тоннелей для ускорения эвакуации. На данный момент единственным, к чему могли приложить руку репликанты, была наглухо заблокированная система видеонаблюдения города. Доступ к ней не мог получить никто, даже контрразведчики. Монт собрал всех доступных программистов и дал задачу любым способом восстановить доступ к системе. Нэйв, упустивший сестёр, винил во всём этом себя. Не дай он улизнуть Лорэй — может, репликанты и не отважились бы на диверсию. Немного утешало лишь то, что Нэйв был не единственным, кого облапошили сестрички. Вездеход, на котором один из репликантов проник на территорию военной базы, был захвачен… Свитари Лорэй. Оба сапёра, бывшие в экипаже, в один голос утверждали, что «эта (далее следовало нецензурное определение представительницы древнейшей профессии) обхерачила нас какой-то химией». Анализ крови обоих пострадавших ничего не дал, а более тщательная проверка выявила применение парализатора производства Консорциума. И ничего больше. Но Грэм, вспоминая собственную реакцию, верил капралу и его подчинённому. Какая-то химия была. Иначе как получилось, что он, обладая куда большим самоконтролем, нежели двое нижних чинов, совершенно потерял голову? Неизвестный наркотик, который не может выявить аппаратура Союза? Возможно. Фармацевтическая отрасль корпораций безнадёжно превосходила колониальную. В пользу этой версии говорили и описываемые обоими солдатами впечатления от встречи с Лорэй. Они один в один совпадали с тем, что испытал Нэйв. Необъяснимое возбуждение, утрата контроля над собой… Единственный вопрос, который беспокоил Нэйва: как Свитари Лорэй оказалась в бронемашине? Но вопрос скорее из ряда риторических — достаточно взглянуть на пунцовые рожи разинь, чтобы понять всё без слов. Воистину, члены экипажа… Нэйв отметил факт, что оба страдающих спермотоксикозом болвана оказались живы и невредимы. Как и он сам. Значит, ни Лорэй, ни репликанты не собирались причинять вред людям. Но как это сочетается с тем, что репликанты устроили на базе? Или захват бронемашины прошёл без участия репликантов? Но тогда как хрупкая девушка смогла в одиночку вытащить через люк двух мордоворотов в полном снаряжении? Даже с учётом пустых голов вес каждого переваливал за центнер. Значит, репликант всё же был. Но убивать никого не стал, хотя это и был действенный способ устранить свидетелей. Загадка, получить ответ на которую можно, лишь поймав сестричек с их ручными монстрами. А в том, что они опять работают вместе, Нэйв почти не сомневался. А пока суд да дело, контрразведчики считали ущерб и пытались прогнозировать дальнейшие действия репликантов и Лорэй. — Ушли они, — в очередной раз уверенно заявил Монт. — Иначе какой смысл затевать этот переполох? — Может, чтобы мы в это поверили? — привёл контраргумент Грэм. — Успокоились, сняли усиление, прекратили прочёсывать наиболее вероятные места их нахождения. И как только мы это сделаем — они сбегут. Карл задумчиво потеребил ус. — Вариант, — признал он. — Отправлю отдохнувшую смену прочесать район складов и нижние уровни. — Представительства тоже пусть проверят, — порекомендовал Грэм. — Персонал оттуда эвакуировали, так что наши засранцы могли залечь там. Вряд ли Лорэй упустят шанс побыть в комфорте — зря, что ли, только первым классом путешествовали. Карл кивнул и ушёл инструктировать выбранное для проведения рейда подразделение.Система Новый Плимут. Борт неизвестного корабля
Жизнь полна злой иронии. Сестры Лорэй пришли в себя закованными в магнитные кандалы, практически повторив недавнее пробуждение лейтенанта Нэйва. Только они были не одиноки в своём несчастье: в тесную каюту набилось семь человек. Связанные, с мутными после «песочника» — излюбленного сонного газа пиратов и работорговцев — взглядами. В тусклом освещении Эйнджела смогла рассмотреть ещё четырёх девушек и одного крепкого молодого парня, скорее даже подростка. В каждом она ощущала болезненную муть и растерянность. Рядом тихо и зло выругалась Свитари, но эмпат ощутила леденящий ужас, сковавший сестру. Отражение её собственного ужаса. Одного взгляда на кандалы хватило, чтобы понять, в какую глубокую задницу в очередной раз угодили близнецы. Если, унюхав знакомый запах, они всё ещё надеялись, что это всего лишь разгневанные побегом репликанты проникли на борт, то теперь сомнений не осталось. Работорговцы. Улучили удачный момент паники и неразберихи, загрузили полный борт беженцев с нижних уровней и теперь отсортировали перспективные экземпляры. А сколько там из сотни жителей трущоб не доедет до Плимута — кто будет разбираться? Спонтанная массовая эвакуация — хаос, в котором легко потеряется десяток-другой человек. Новоиспечённые рабы тяжело дышали и заторможенно разглядывали кандалы на запястьях. Система вентиляции гудела, надрываясь от повышенной нагрузки, но воздуха всё равно едва хватало. Из-за кислородного голодания и остаточного воздействия газа мысли ворочались в головах медленно. — Что происходит? — с трудом спросила серокожая девушка с характерными для жителей планеты Новый Бейджин лишёнными пигмента волосами. Её желтые миндалевидные глаза с вертикальным зрачком мягко светились в полумраке каюты. Эйнджела мысленно посочувствовала бедняжке. Рабыни с такой натурализацией пользовались большим спросом у работорговцев. И использовались в основном для ублажения новых хозяев. — Нас продадут в рабство, — без жалости и приукрашивания жестокой правды ответила Свитари. На Эйнджелу волна за волной накатывали чужие эмоции. Слова Свитари доходили до будущих рабов постепенно и ужас от осознания произошедшего усиливался с каждой секундой. Сперва заплакала азиатка, затем слёзы заволокли жёлтые глаза бейнджинки. Парень только испуганно моргнул, но Эйнджелы коснулся его липкий холодный страх. Кошмары каждого смешивались в её душе в болезненный мучительный коктейль с хорошо знакомым привкусом безысходности. Ощущение, сопровождавшее эмпата на протяжении большей части её жизни. — Нас будут искать! — уверенно сказала красивая блондинка. Единственная, не поддавшаяся панике. — Я звонила коллегам, они знают, на каком корабле я улетела! Её отчаянная надежда вызывала глухое раздражение Эйнджелы. Эмпат привычно отделила себя от чужого горя, сковав душу ледяным панцирем отстранённости. И тонкая нотка сопротивления зудела, будто вошь под глухим бронекостюмом. Эйнджела подавила неуместное желание помочь и посоветовать блондиночке помалкивать. Болтливые, ищущие справедливости всегда плохо заканчивают. Хуже заканчивают только доброхоты, лезущие с помощью к дуракам. Урок, который они с сестрой усвоили очень давно. Их ждала дорога в ад. А в аду добрые и сердобольные не выживают. Потому идиллийцы и не выживали в рабстве. Эмпатия не позволяет оставаться глухими к чужим страданиям или жестокости, и обладатели этого причудливого дара быстро сходили с ума или угасали. Иногда Эйнджела размышляла: было её выживание исключением или следствием безумия? — Меня будут искать! — продолжала твердить, как заклинание, блондинка. — Коллеги, жених… — Тебя, может, и будут, — характерным жёстким говором жителей нижних уровней Вулкана буркнул парень, — а про меня если и вспомнят, то дальше вулканской полиции не обратятся. А те отпишут чё-нить типа «уехал искать лучшей жизни». Кому мы нужны — нищеброды нижних уровней? Близнецы молчали. Их, наверное, тоже будут искать. Репликанты, если остались живы. Нэйв, если сумеет отследить путь их эвакуации. Вот только неясно, какой исход хуже — Союз, Консорциум или Эдем? Дверь с шипением открылась, в каюту проник свежий воздух, а глаза резануло яркое освещение. Но свет тут же заслонили две плечистые фигуры. — Эту, — деловито приказал один, указывая пальцем на блондинку. Второй, сноровисто распинывая с дороги сидящих на полу людей, подошёл к болтливой пленнице, отстегнул от общей связки и потащил к выходу. — Я… — попыталась крикнуть она, но тащивший заткнул ей рот ладонью. — Найдут тебя, найдут, — успокаивающе проговорил второй, вынимая из кармана крохотный баллончик. — Меньше проблем будет. Хэнк, рот ей открой. Названный Хэнком убрал руку, и едва блондинка открыла рот в гримасе зарождающегося крика, как мужик проворно сунул ей баллончик в лицо и прыснул чем-то на язык. Хэнк тут же снова закрыл лапищей рот блондинки. Глаза той сперва расширились, а затем помутнели и начали закатываться. — Ты ж говорил, что она не звонила, — укорил мужик с баллончиком напарника. — Не доглядел, — виновато пробасил тот. — Ладно, тащи к беженцам, пока не успела окочуриться. Последнее, что Лорэй услышали перед тем, как дверь закрылась, был истошный басовитый вопль Хэнка: — Тут есть доктор? Девушке плохо! Пленники потрясённо молчали. Растерянность, густо замешанная на страхе, липла к эмпату, грозя утянуть в болото отчаяния. Ри молча обняла сестру в жалкой и тщетной попытке защитить от всего мира. Детский наивный жест, бессильный в противостоянии жестокости. И то единственное, что позволяло Эйнджеле не сойти с ума. Не прошло и часа, как дверь каюты вновь открылась. На пороге стояла уже знакомая пара громил. — Ну чо, кого опробуем? От мужчин веяло азартом и жестокой похотью. Взгляды неспешно обшаривали каждую девушку в камере и надолго задержались на Лорэй и бейджинке. — Я б желтоглазую натянул. Никогда таких не имел. — Э! — возмутился второй, Хэнк. — Ты тут не один. Я тоже хотел попробовать. Бери близняшек. Гля, какие сочные! — Сказал, серую хочу, — паскудно улыбнулся первый и пошёл к выбранной девушке, пинком заставив азиатку убраться с дороги. Серокожая в ужасе завыла и попыталась отползти. Мужик сноровисто схватил её за волосы, вздёрнул на ноги и прижал к себе спиной, этой же рукой зажимая рот. Девушка попыталась вырваться, но расчётливый удар по почкам тут же прекратил сопротивление. — Хочешь — сам этих бери, — сообщил он напарнику, свободной рукой отстёгивая кандалы жертвы от общей цепи. — Хочешь бейнджинку — жди очереди. Ну, или вдвоём натянем. Я не жадный. Оставшийся у порога Хэнк задумчиво поскрёб щетину на щеке и махнул рукой: — А, на пару разложим. С двумя сразу возни больно много, а ребята все заняты. — Ну, и норм, — заключил тот, что выволакивал скрючившуюся от боли девушку из каюты. Он повернул к себе заплаканное лицо серокожей и весело поинтересовался: — Ты как, любишь групповушки? — На Эдеме полюбит! — хохотнул Хэнк и хлопнул ладонью по сенсору двери. В полумраке каюты незримо плескался человеческий ужас, грозящий утопить эмпата. Эйнджела комочком сжалась в объятьях сестры и сосредоточилась на пустой и бесчеловечной мысли: на пятерых воздуха будет достаточно.Планета Вулкан. Грузовой порт
В грузовом порту кипела жизнь, словно его и не коснулись события, поставившие на уши весь город. Обманчивое впечатление: вынужденное ночное бездействие из-за обысков территории порта и грузовых барж нанесло ощутимый ущерб всем заинтересованным сторонам — от шахтёров до бизнесменов. Потому погрузка шла активнее, чем обычно: все торопились наверстать упущенное и компенсировать простой. Баржи садились вереницей, и малейшая задержка вызывала шквал брани у докеров. Выстроившиеся на орбите баржевозы спешили — за срочность полагалась солидная надбавка, и никто в экипажах не хотел потерять ни монеты. Время — деньги! Порт напоминал развороченный муравейник. Люди, роботы, погрузчики, грузовики носились во всех направлениях, и со стороны казалось, что эвакуация продолжается. Погрузку проводили «открытым» способом: над баржей состыковывались отрезки разводного моста монорельса, подавался состав и в раскрытые на «спине» космического аппарата люки высыпалась руда. Опустевший состав уходил, его место занимал следующий, и так до наполнения трюмов. Люки задраивали, мост разводили и баржа стартовала, уступая место следующей. Участие людей практически не требовалось — всё делала автоматика, человеку оставалось лишь проверить люки трюмов. За этой суетой внимательно следили трое незваных гостей. Репликанты вели наблюдение, привычно уже расположившись в одной из вентиляционных шахт посадочной площадки. За их спинами сосредоточено сопела Амели, скрывающая страх перед предстоящим тестированием своего новенького скафандра. За скафандром для подростка сержант предпринял отдельную вылазку на склад профильного магазина. Чимбику понравилась ответственность, с которой маленькая дворняга подошла к освоению нового для неё оборудования. И то, что, находясь в непригодной к жизни атмосфере Вулкана, Амели не ленилась лишний раз проверить скафандр, прибавляло ей очков в глазах сержанта. Проникнуть на территорию порта оказалось достаточно просто. Союзовцы перекрыли единственный ведущий из города тоннель и взяли под контроль технические коридоры, но на оцепление космопорта по поверхности им уже не хватило ресурсов. Беглецы совершили небольшой переход по ночному Вулкану, затем влезли в шахту вытяжной вентиляции и ползком пробрались к посадочной площадке, представлявшей собой громадную круглую яму с дном и стенами из скалобетона. Целью стала одна из барж, оснащённая обитаемым отсеком для пилотов. Такие аппараты — так называемые «флагманы» — использовались при прокладке маршрутов для караванов беспилотников при внутрисистемных перелётах. Пилоты проводили караван до пункта назначения и обратно, после чего за дело брался бортовой компьютер. Подобный подход позволял в дальнейшем обходиться без экипажей, экономя на зарплате и ресурсе систем жизнеобеспечения. Для Чимбика и Блайза интерес представляли именно обитаемые отсеки. Сами репликанты могли провести двое суток в трюме, не вылезая из скафандров, но сомневались, что подобное испытание выдержит неподготовленная психика Амели. Именно из-за неё было решено проникнуть на борт баржи, оборудованной отсеками для пилотов с набором необходимых удобств — каютой и гальюном. — Пошли, — скомандовал Чимбик, увидев, как ответственный за погрузку бригадир возвращается кабинет. Сержант отметил, что этот человек не горел желанием задерживаться в атмосфере родной планеты дольше необходимого минимума, предпочитая скафандру комфорт служебного помещения. Блайз выпустил пару «мух». Нанодроны облетели площадку, не обнаружив ничего, даже отдалённо напоминающего вражеское присутствие. Тогда Блайз поддел решётку и первым выскользнул наружу. — Чисто, — доложил он. По этому сигналу спрыгнул сержант, поймал вытолкнутый Амели рюкзак и помог спуститься самой девочке. Избегая участков, освещённых прожекторами, беглецы обогнули площадку. Оказавшись в тени моста, они бегом пересекли открытое пространство и по носовой посадочной опоре полезли в баржу. В тесном закутке отсека шасси сержант достал жетон и разблокировал замок технического люка, через который беглецы проникли на корабль. На борту было проще. Проникнуть в обитаемый отсек не составило труда, а затем Блайз аккуратно подтёр все записи бортового журнала, удалив упоминания о вскрытии люков. Сержант нашёл и включил системы жизнеобеспечения, после чего беглецы забрались в каюту и улеглись в противоперегрузочные койки. Впереди были двое суток полёта до Нового Плимута. (обратно)Глава 13
Город Вулкан. Торговое представительство планеты Эдем
Рейд принёс неожиданно полезный результат: один из патрулей насторожила отсутствующая решётка вентиляции напротив торгпредства. Бдительные копы не поленились проверить подозрения. Открыв с помощью служебной карточки двери, копы узрели натуральную разруху и немедленно вызвали подмогу. К тому моменту, как Монт и Нэйв прибыли к месту происшествия, трупы эдемцев нашли и передали судмедэкспертам. Контрразведчикам открылась картина, больше подходящая для боевика или детектива: по уставленному служебными машинами переулку бродили копы и солдаты, сжимающие в руках автоматы и тычущие стволами на любой подозрительный шорох. Не обращая внимания на эту неврастению, флегматичные судмедэксперты и их роботы колдовали над трупами и в помещениях, собирая улики. Карл равнодушно оглядел останки эдемцев и вошёл в здание торгпредства. Под ногами захрустели осколки битой посуды и декоративных украшений. — Странно, — капитан оглянулся на напарника. — Зачем бить посуду и переворачивать мебель? Он показал на перевёрнутый стул. — Если бы не жмуры — я бы решил, что семейная ссора, — поделился наблюдениями Нэйв. — Приходилось на стажировке с копами ездить. — Ага, — Монт зашагал дальше. Контрразведчики изучили пробитые пулями двери и вошли в маленькую комнату в конце коридора. — Интересно, кто тут жил? — удивился Грэм, оглядывая клетушку. То, что это жилое помещение, доказывала аккуратно застеленная койка. Карл наклонился и вытащил из-под кровати ящик с вещами. Достав лежащий сверху свёрток, капитан развернул его и показал напарнику бело-серебряное платьице. Судя по небольшому размеру, носила его девочка-подросток или миниатюрная девушка. — Рабыня, — резюмировал Монт. — А с чего ты взял, что рабыня? — спросил Нэйв, вспоминая, есть ли среди трупов снаружи такой маленький. Почему-то ему было страшно выйти и увидеть завёрнутое в плёнку тельце. Монт молча ткнул в потолок. Лейтенант задрал голову и осмотрел уродливую дыру рядом со светильником. — И? — не понял он. Капитан пошарил под койкой и протянул Нэйву перекрученный стальной крюк со следами раствора у основания. — Наши милые ушастые союзники используют эту штуку для наказания рабов, — объяснил он. — Подвешивают, а дальше уже от фантазии зависит — просто висеть оставят, как колбасу в коптильне, или придумают что-то эдакое, чтоб даже самого ярого последователя Спартака до печёнок продрало. Грэм сглотнул и покосился через плечо. — Тела рабыни там нет, — верно истолковав причину бледности напарника, успокоил его Монт. — Две взрослые женщины и трое мужчин. Более чем уверен — персонал. Девочка, по всей очевидности, «грелка». — Кто? — не понял Нэйв. — Молодая рабыня, как правило — девственница, согревающая постель хозяину, — просветил его Карл. — Видишь — запечатано? Он показал на небольшой флакон ароматического масла, стоявший на полочке над койкой. — Ну? — Вот тебе и «ну», — Карл похлопал напарника по плечу. — У эдемцев процесс дефлорации — это целый обряд. Даже для рабыни. Этим маслом её должны были натереть перед тем, как хозяин сочтёт её пригодной для того, чтобы сделать женщиной. Пузырёк запечатан, значит, обряд не состоялся. Говоришь, Лорэй были шлюхами-контрактницами на Бейджине? — На одной из его лун, — уточнил Грэм. — Начинаю в это верить, — хмыкнул Монт. — Вот тебе и причина разгрома. И отсутствие рабыни. Похоже, для наших дамочек это личное. — А с чего ты решил, что это именно Лорэй? — полюбопытствовал Грэм. — Нет, я понимаю, что других кандидатур у нас нет, но всё же? Карл молча кивнул на крюк. — Женщине такое не под силу. Да и взрослый мужчина тоже не всякий справится. Значит, выворачивал кто-то сильный и скорее всего — с помощью мускульных усилителей. Эдемцы убиты винтовочными реактивными пулями производства Консорциума или выпущенными у нас по лицензии — дырки в двери соответствуют калибру восемь миллиметров, а не наш «семь и семь». К тому же, убиты быстро. Из пяти человек никто не успел поднять тревогу. Убийца, судя по всему, ненавидит работорговцев и забирает с собой освобождённую рабыню. В сочетании получаем быстрого, умелого убийцу в броне с мускульными усилителями. То есть… …репликанта, — завершил за него Грэм. — Но они вряд ли испытывают ненависть к работорговцам. — Но слушаются тех, кто эту ненависть испытывает. Вот тебе ещё одно доказательство того, что эти милые шлюшки и уродцы корпоратов — одна шайка-лейка. Подождём, конечно, что судмедэксперты скажут, но ставлю золотую марку против пенса, что это наши клиенты. — Но почему тогда Лорэй бежали от репликантов? — озадачился Нэйв. — Точно могут сказать лишь они, — пожал плечами Монт. — А так — вариантов несколько. Например, всё это сделано, чтобы отвлечь нас от чего-то серьёзного. Или они тебе навешали лапши на уши. Или шлюхи забили дуралеям баки, дав пару раз, и те теперь стали их верными собачёнками. Или ещё что-то в этом духе. Факты — упрямая вещь, мой друг. А они говорят, что Лорэй и штамповки корпоратов — одна шайка. Контрразведчики вышли на улицу. Монт кивнул на решётку вентиляции: — Туда они и ушли. И не удивлюсь, если оттуда и вышли, когда эдемцев жмурили. Первоначальный опрос патрульных полицейских, служивших в этом районе, подтвердил выводы капитана: у эдемцев действительно была рабыня. Подросток, рыжеволосая, зеленоглазая, лет четырнадцати-пятнадцати, франкоязычная. Ничего больше узнать не удалось: репликанты, а может и Лорэй, не поленились раскурочить все информационные носители эдемцев, причём так, что о каком-либо восстановлении информации и речи быть не могло. Ещё полицейские обнаружили обломки селфи-бота, произведённого на Новом Плимуте. Эксперты пытались извлечь изображения с его карты памяти — в отличие от всего остального, по дрону «всего лишь» от души то ли потоптались, то ли прошлись чем-то тяжёлым. — Поймаем — первым делом узнаю, кто додумался систему видеоконтроля угробить, и кэ-э-эк дам ему по хрюслу, — мечтательно произнёс Монт. — Прям по наглому репликантскому хрюслу. Нэйв только вздохнул: угробленная репликантами система видеоконтроля изрядно прибавила контрразведчикам работы. Сволочные штамповки не только перехватили управление системой, так ещё и стёрли всю базу данных и программное обеспечение. Из-за этого поиски беглецов пришлось вести по старинке — разослав по всем постам и полицейским участкам портреты беглецов. Так что Нэйв полностью разделял желание старшего товарища. — Да, в морду — это неплохо, — в животе лейтенанта заворчало, и он запоздало вспомнил, что в последний раз ел прошлым утром. — О, у меня тоже кишка кишке лупит по башке, — услышав это ворчание, воскликнул Монт. — Поехали, покишкоблудствуем. — А тут? — Грэм кивнул на трупы. — А что — тут? — вскинул брови Карл. — Жмуры уже никуда не уйдут, а специалистов и без нас хватает. Нам лишь дождаться результатов их работы. Всё, поехали. И контрразведчики зашагали к своей машине.Планета Новый Плимут. Столица, трущобы
— Выходим на орбиту, — сказал сержант. Он закончил ввод новых посадочных координат, удалил следы внешнего вмешательства в бортовой компьютер и обернулся к своей команде. Блайз и Амели уже лежали в койках, пристёгнутые ремнями. По движению глаз девочки Чимбик догадался, что она в очередной раз тестирует системы скафандра. Сержанту такой подход нравился и укладываясь на койку, Чимбик показал девочке большой палец в знак одобрения. И получил в ответ тот же жест и робкую улыбку. Баржи одна за другой раскрыли плоскости и нырнули в атмосферу планеты. Перейдя на атмосферные двигатели, караван направился к столичному грузовому порту. Но в десяти километрах от городских окраин суда вдруг нарушили строй, разойдясь веером. В первые секунды в диспетчерской началась самая настоящая паника. Что может натворить рухнувшая на дома баржа, представляли все. Караван был слишком близко, чтобы поднятые по тревоге истребители успели добраться до него раньше, чем баржи долетят до города. Но, ко всеобщему облегчению, суда держали курс за пределы населённых районов, окружая город полукольцом. Диспетчеры действовали по инструкции, дав сигнал тревоги и оповестив всех, кого полагалось в подобных случаях, в том числе и владельцев компании, которой принадлежали баржи. Дальше им оставалось лишь наблюдать за происходящим. Баржи тем временем одна за другой совершили посадку.Район Восточный в народе прозвали «Бесильней», что как нельзя лучше отражало его сущность. Построенный полвека назад как дешёвое жильё для малоимущих слоёв населения, Восточный быстро превратился в самую настоящую клоаку, служащую прибежищем для отбросов общества. Нищета, разбой, проституция и наркоторговля шли здесь рука об руку, покольку второе, третье и четвёртое были единственными доступными средствами для местного населения, чтобы избавиться от первого. Ночью заросшие грязью и воняющие нечистотами улицы превращались в каменные джунгли, населённые хищниками, готовыми разорвать любую забредшую на их территорию жертву. Компания таких молодых «хищников» веселилась у залитой скалобетоном площадки, давным-давно задуманной под автостоянку. О тех грандиозных планах напоминали лишь пеньки, оставшиеся от парковочных счётчиков. Машина для большинства жителей Восточного оставалась роскошью, и те, кто мог себе такое позволить, не рисковали своим имуществом, предпочитая держать его на охраняемых парковках. Айк, Эр-Джей и их подруги Люси и Бэйв уже дошли до состояния, когда всё по плечу, а прежние проблемы кажутся мелкими и незначительными. Пить они начали вечером — Айку удалось разжиться монетами, отжав бумажник у залётного лоха. Лох отправился в больничку, а Айк — в паб. Там он встретил Эр-Джея с девчонками, и веселье началось. Из паба они покатили в центр — прошёл слух, что с Вулкана везут каких-то беженцев и есть возможность поживиться. Увы, там их ждал облом по всем фронтам: район плотно оцепили легавые и солдатня — мрачные, скупые на слова и щедрые на зуботычины. Пришлось возвращаться домой несолоно хлебавши, и продолжать прерванное веселье. Компания затарилась бухлом, «ангельской пылью», и вечеринка продолжилась. К утру все четверо оказались на окраине района, в окружении пустых бутылок из-под выпивки и пакетиков из-под «пыли». Эр-Джей и Айк как раз в очередной раз сцепились из-за какой-то давней обиды, когда с неба раздался гул. Люси подняла голову и узрела самый настоящий космический корабль, садившийся на раскинувшийся за автостоянкой пустырь. — Гля, — толкнула она локтем подружку. Бэйв, пребывавшая в стране грёз, лишь улыбнулась и пробормотала что-то невнятное. Между тем дерущиеся расцепились и, покачиваясь, разглядывали в буквальном смысле свалившееся с небес на голову зрелище. Пузатый, похожий на вытянутый мусорный ящик аппарат приземлился метрах в трёхстах от компании, обдав их жаром и клубами поднятой пыли. — Походу, это грёбаные землерои, — оскалился Эр-Джей. — С Вулкана. Смекаешь, Айк? — А то, — Айк, покачиваясь, сунул руку под куртку, нащупывая пистолет. — Ну всё, звиздец им, говноедам. Будь он трезв, то, скорее всего, задумался: а какого хрена, собственно, тут вообще делает это корыто? Но затуманенный алкоголем и наркотиками мозг соображал плохо, поэтому Айк достал пистолет, щёлкнул предохранителем и свирепо уставился в поднятую кораблём пыль. Узрев там движение, Айк вскинул оружие, но больше ничего сделать не успел: четырежды прожужжал парализатор, и оба босяка с подружками растянулись на скалобетоне. — Уходим, — скомандовал Чимбик, опуская парализатор и прислушиваясь к нарастающему гулу голосов на улицах. — Блайз, головным. Схватив Амели за руку, сержант побежал за братом, выдерживая дистанцию. За их спинами всё громче шумела толпа местных жителей, разбуженных гулом двигателей и спешащих поглядеть на причину своего пробуждения.
— Вовремя успели, — сказал сержант, слыша приближающийся вой сирен. — Угу, — согласился Блайз. — Садж, почему мы их не убили? — Трупы однозначно укажут на нас, — объяснил сержант, сворачивая в вонючую тёмную подворотню. Идущая рядом Амели вздохнула, глядя на заляпанные грязью ботинки новенького скафандра, но последовала за Чимбиком. Девчонка вообще набирала очки в глазах сержанта дисциплинированностью и ответственностью, с которыми подходила к любой поставленной ей задаче. — Сюда, — позвал Блайз, исполняющий обязанности головного дозора. Репликант свернул к едва заметной на фоне разрисованной граффити стены двери чёрного хода, запертой на навесной замок. Механический. Блайз вздохнул и сбил запор кулаком, выворотив вместе с ним и петлю. Металлическая дверь со скрипом приоткрылась, и беглецы проникли в тёмный, лишённый освещения тамбур. Воняло здесь ещё гадостнее, чем на улице. — Мы будем переодеваться здесь? — спросила Амели. — Кто там? — раздался сверху мужской голос. Судя по произношению и дребезжащему звучанию, вопрошавший был нетрезв и довольно пожилого возраста. — Сукин ты сын, проваливай… — бурчал голос. Щёлкнул выключатель, и на фоне света отчётливо проступили перила верхней лестничной площадки. — Я легавых вызову! — пригрозил старик, шаркая к лестнице. Блайз молча достал нож, но сержант перехватил его руку и прошептал: — Попробуем иначе. Блайз кивнул. Чимбик, хорошо помнивший рассказы Эйнджелы о значении денег для дворняг, достал из сумки серебряную монету достоинством в марку и подбросил её. Монета блеснула в свете ламп и звонко упала на пол уровнем выше. Шарканье затихло. — А ещё есть? — голос заметно подобрел. Чимбик, надеясь, что поступает правильно, достал и бросил ещё одну монету. — Ладно, чёрт с тобой, засранец, — совсем благодушно сказал старик. — Гони ещё монету за замок, и в расчёте! Сержант молча выполнил и это требование. — Если ты с той колымаги, — старик закряхтел, очевидно, нагнувшись за монетами, — то лучше шустрее шевелись. Шаги зашаркали в обратном направлении, и свет на площадке погас. Беглецы перевелидух. Поднявшись на пролёт вверх, где было почище, они торопливо переоделись, чутко прислушиваясь к происходящему на улице. Уже в новой одежде троица тем же путём выскользнула на улицу и быстрым шагом двинулась прочь, в глубину трущоб. Припозднившиеся ночные охотники приглядывались к ним, недобро посверкивая глазами из темноты переулков, но выработанное годами чутьё удерживало босяков от опрометчивых действий. Беглецы, держась самых тёмных улиц, добрались до трёхэтажного здания, над входом в которое слабо светилась вывеска: «Пансионат „Монте-Кассино“». Что такое «Монте-Кассино», никто из них не знал, и ничуть не переживал по этому поводу. За стойкой дремала администратор — молодая черноволосая девушка, на вид едва старше Амели. Рядом на скамейке сидел лысый детина звероватого вида, все открытые части тела которого, включая голову, покрывали татуировки. В руках мордоворот баюкал короткоствольный дробовик. Услышав звон дверного колокольчика, детина недобро прищурился, а девица сонно воззрилась на пришельцев, зевнула и пробормотала: — Однокомнатный — восемь марок в день… — А на три комнаты есть? — поинтересовался Чимбик. В глазах девицы мелькнул интерес. Оглядев троицу, она без тени стеснения спросила: — Кровати отдельные? — Да, — кивнул сержант. — Если есть — с работающим холодильником. — И терминалом инфосети, — внёс свою лепту Блайз. Администратор посмотрела на Амели, и репликантам показалось, что в её глазах промелькнула зависть. Детина, убедившись, что клиенты не собираются буянить, расслабился, но бдительности не терял. — Пятнадцать марок сутки плюс залог, — сказала администратор. — На сколько… — Трое суток, — перебил её сержант, доставая сумку. — Шестьдесят марок, — девица с интересом наблюдала, как Чимбик отсчитывает деньги. — Ваши документы, господин… — Де Вильяр. Мигель де Вильяр, — сержант положил на стойку лишнюю монету в десять марок. — Мой брат Хосе и сестра Химена. — Как скажете, — монета исчезла, словно по волшебству. — Второй этаж, номер двести пять. Администратор уже куда доброжелательнее улыбнулась, подмигнула и добавила: — Легавые здесь не в чести. Если чё — зови. Я — Джуди, тутошний администратор. — Спасибо… Джуди, — буркнул сержант из глубины надвинутого на лицо капюшона. Джуди посмотрела вслед клиентам, внесла их данные в журнал и вновь задремала. Номер опасений сержанта не оправдал — чистый, светлый, обставленный дешёвой, но достаточно прочной и практичной мебелью, с исправным терминалом. Окна выходили в захламлённый переулок, но как раз вид Чимбика волновал меньше всего. А вот высота, позволяющая без риска выпрыгнуть в окно и отступить, вполне его устраивала. Пока Чимбик с Амели инспектировали номер, Блайз уселся за терминал, вошёл в сеть и с помощью жетона подключился к сети гражданского космопорта. Проникнув в архив диспетчерской службы, он нашёл данные о посадке грузопассажирского корабля «Рабах» и прогнал запись, сделанную камерами посадочной площадки, через систему распознавания лиц. То, что он увидел, репликанту не понравилось. Блайз, нахмурившись, запустил запись снова, с того момента, как «Рабах» открывает люк, выпуская пассажиров. Затем репликант дотошно изучил записи с остальных камер, установленных по периметру нужной площадки и возле неё. Убедившись, что зрение его не подводит, Блайз окликнул Чимбика: — Садж! Лорэй не покидали корабля! Сержант моментально появился рядом. Блайз, не дожидаясь приказа, прокрутил ему запись. — На остальных камерах — тоже пусто, — сообщил Блайз. Чимбик задумчиво прикусил губу, а потом распорядился: — Попробуй узнать — не совершали они посадку ещё где-то? Или, может, во время перелёта стыковались с другим бортом? Блайз, втихаря досадуя, что не сообразил сам, полез шерстить базу данных диспетчерской службы. — Садж, — доложил он полчаса часа спустя. — «Рабах» нигде больше посадок не совершал. Стыковок — тоже. Но на посадку он заходил со стороны пояса астероидов и на четверть часа был скрыт от радаров наземной службы. И ещё, я посчитал, сколько людей поднялись на борт и сколько сошли. Не хватает шесть человек, садж. С корабля сошли двадцать четыре человека, и одна пассажирка погибла в полёте от сердечного приступа. Так сказано в отчёте. — Ищи данные на капитана этого корабля, — тут же отреагировал сержант. — Будем потрошить его. — Есть, садж. (обратно)
Глава 14
Система Новый Плимут. Поле астероидов, борт корабля «Рабах»
— Шевелись! — распоряжался рыжий верзила Хэнк, поигрывая скотобойным шокером. Невольники понуро брели мимо него к люку шлюза, у которого стояли двое эдемцев в чёрных с золотом мундирах и смуглый бородач в оранжевом мундире торгового флота с нашивкой капитана корабля «Рабах». Для опознания уроженцев планеты работорговцев не требовалось знаний антрополога — достаточно взглянуть на их подрезанные «на эльфийский манер» уши, украшенные кафами. Эйнджеле не требовалось даже смотреть. Пропитанных презрением к «низшим тварям» эдемцев она узнавала с закрытыми глазами. Узнавала, боялась и ненавидела. Цепочка новоявленных рабов медленно двигалась к шлюзу. Один из ушастых сноровисто диагностировал каждого новеньким медицинским сканером и, убедившись, что раб здоров, велел проходить в шлюз. Второй эдемец хранил высокомерное молчание, с презрением глядя на живой товар. Лорэй послушно двигались в короткой цепочке не поднимая голов и не глядя на новых хозяев. — Ну, пока, сладкая, — ухмыльнулся Хэнк бейджинке, хлопнув её по заду. Та даже не вздрогнула, глядя перед собой пустым, ничего не выражающим взглядом. — Опять пользовали? — недовольно поинтересовался старший эдемец, повернув голову к капитану «Рабаха». — А мне следить, чтоб руки на себя не наложила… Пойдёт в половину цены. И то переплачиваю… Капитан «Рабаха» лишь развёл руками и кивнул — мол, дешевле, так дешевле, что уж тут поделаешь, — и грозно посмотрел на рыжего. Тот ухмыльнулся без малейшего раскаяния на лице. Эдемец со сканером завершил осмотр последнего раба и кивнул начальнику. Тот вынул из поясной сумки увесистый кошель и принялся отсчитывать платиновые монеты в протянутую руку капитана «Рабаха». Рассчитавшись, оба эдемца, не прощаясь, нырнули в шлюз. Чавкнул уплотнитель люка. Капитан «Рабаха», ссыпал выручку в кошель, повернулся к Хэнку и сказал: — Разницу вычитаю из твоей и твоего дебильного дружка долей. Задрали товар портить. — Да не вопрос, шкип, — ухмыльнулся рыжий. — Уж больно девка сладкая, грех такую упускать. Капитан раздражённо поморщился и зашагал в рубку. Он даже не догадывался, что недоплатили ему не только за серокожую рабыню.Едва шлюз эдемского корабля закрылся, сёстры Лорэй склонились в традиционном поклоне почтительного обращения и Эйнджела заговорила на староанглийском. — Хозяин позволит ничтожной рабыне говорить? Оба эдемца остановились и с интересом уставились на девушку. Они никак не ожидали от вчерашней свободной знания господского языка и порядка обращения к хозяину. — Говори, — милостиво позволил старший работорговец. Прочие рабы, не считая равнодушной ко всему бейджинки, непонимающе уставились на сокамерницу. — Мы с сестрой — не варвары, господин, — быстро проговорила Эйнджела. — Мы — обученные наложницы, выращенные господином Томасом Батлером для продажи во внешние миры. Наш хозяин вёл дела по всему Союзу и мы повсюду следовали за ним. Но варвары с Китежа убили его и команду, и… Тут её голос дрогнул, выдавая внутреннее напряжение и весь ужас от пережитого. Ровно настолько, чтобы продемонстрировать горе, но не прослыть истеричкой, не способной держать себя в руках перед господами. — …и освободили всех рабов. Нас тоже. Они не пожелали стать нашими новыми хозяевами и сказали отныне самим решать, как жить. В эдемцах взыграли гнев и возмущение, с диссонирующими нотками одобрения. Эйнджела нервно сглотнула и продолжила: — Мы как раз направлялись в торговое представительство Эдема, когда началась паника. Завыли сирены, все куда-то побежали… Нас отправили на эвакуацию и мы попали на корабль, откуда вы нас и купили. Как только мы поняли, что нас собираются продать просвещённым господам, то решили не называть свою настоящую цену. Надеюсь, господин доволен приобретением и будет так милостив, что продаст нас с сестрой по хорошей цене заботливому хозяину. Лорэй склонились ещё ниже, всем своим видом выражая покорность и смирение перед волей новых хозяев. Они хорошо знали, что значит быть рабами на Эдеме. И что хуже этого могло быть только одно — стать дешёвыми рабами на Эдеме. — Место! — приказал лучащийся от нежданно свалившейся удачи остроухий. Эйнджела ощутила пробирающий до костей детский ужас сестры, эхом отразивший её собственный. Парализующий, лишающий сил страх сковал тела, как в их первый день на Эдеме много лет назад. Опытные, изощрённые лгуньи в один миг превратились в испуганных затравленных детей. Но вслед за страхом пришла злость. Настолько сильная и яркая, что страх сгорел в испепеляющем пламени дикой, уже нечеловеческой злобы. Именно злость Свитари все эти годы питала волю Эйнджелы, даря силы и надежду. Надежду на месть. Для эдемцев, наблюдавших за Лорэй, всё это осталось незамеченным. Рабыни, как и положено обученным наложницам, улыбнулись и заняли место чуть позади и по сторонам от нового хозяина. — Хорошие девочки, — похвалил их старший эдемец и широко улыбнулся. — Отличная сделка.
Планета Вулкан. Военная база «Вулкан»
С узла связи Грэм и Карл вышли взъерошенными: начальство изволило гневаться. И было за что: эвакуация города в полмиллиона человек, остановка работы грузового порта и ряда стратегически важных предприятий. Ущерб в миллионы марок — и всё из-за двух грёбаных репликантов. Всего два засранца смогли нанести урон, как полноценная пехотная бригада. Даже один, если принять во внимание тот факт, что второй до недавнего времени находился в руках у контрразведки и никак не мог принять участия в планировании операции. Контрразведчики вернулись в гостиницу и зашли в номер к Карлу. Капитан достал из шкафчика бутылку бренди, плеснул в два стакана и, протянув один Грэму, признался: — До сих пор не могу поверить, что обошлось. Хер с ним, нагоняем — главное, город цел. — Угу, — сычом отозвался Грэм, принимая стакан. Чокнувшись с Карлом, он сделал глоток и бездумно уставился в стену. Монт уселся на диван, включил для фона новости и сказал: — Странно всё это. — Что? — встрепенулся Нэйв. — Война эта, — объяснил Карл, глядя, как симпатичная дикторша рассказывает об очередной победе героических фермеров Акадии над водной стихией. — По сути, корпоратам ничего не стоило начать первыми, просто обрушив нам всю инфраструктуру. Наши дурачки же радостно закупали всё у них — от кораблей до подштанников. Ты же сам видел, что одна-единственная штамповка сумела перехватить контроль сперва над лайнером, затем практически над целым городом. Корпораты одними взломами купленных у них же систем могут уничтожить целую прорву народа. Но не сделали этого. Даже эти два мудосранца в итоге практически никого не убили. Возразить Нэйву было нечего. Войну ждали, о ней шептались и говорили громко. Но никто и вообразить не мог, что она будет проходить… так. Вся история человечества развивалась циклично, менялись только масштабы. Колониальные войны за независимость в Северной Америке, Марсианское восстание при освоении Солнечной системы, а затем и «Первая волна экспансий», начатая в 2052 году с запуска «Ковчега» — первого «корабля поколений». «Ковчег» стал логичным завершением работ Джерарда О’Нила, предложившего ещё в далёком 1975-м году проект подобного судна — полностью самодостаточного, автономного корабля для колонизации других планет. Разница заключалась лишь в том, что колонисты на его борту не сменялись поколениями, а находились в анабиозе, просыпаясь лишь для заступления на вахту, длившуюся два-три года. Вслед за «Ковчегом» последовали и другие подобные суда, строившиеся как на деньги государств, так и на средства различных сообществ или даже частных лиц. Колыбель человечества покидали лихие авантюристы, искатели приключений, этнические и религиозные группы. Всего до открытия межпространственных путешествий было запущено более сотни «кораблей поколений». Сколько из них достигло — и достигло ли вообще — конечных целей маршрутов, долгое время оставалось для Земли загадкой. Часть кораблей с колонистами действительно затерялась в глубинах пространства, но многие смогли добраться до конечных точек маршрутов. Оставшиеся — сознательно, или вынужденно — без связи с метрополией колонисты образовывали новые сообщества и культуры с разным уровнем технического развития. Кто-то мог позволить себе полёты в космос, а для кого-то уже через пару поколений казался чудом персональный компьютер. Какие-то колонии наладили контакты с соседними системами, но большинство долгое время пребывали в изоляции. Всё изменилось с разработкой технологии межпространственных переходов. Громоздкий и дорогостоящий двигатель позволял крупным кораблям создавать так называемую «кротовину» — прокол в пространстве. Корабль нырял в «кротовину», совершал мгновенный гиперпрыжок и выходил уже в другой точке пространства. Увы, у этого способа передвижения нашлось немало минусов. Первый и главный — цена корабля с установкой для гиперперехода. Второй — дальность прыжка и точность выхода из кротовины. Дальность перехода ограничивал энергозапас корабля, а автоматика учитывала десятки факторов при создании выхода их кротовины, чтобы корабль не вынырнул в звезду, планету или иную опасную зону, но разброс точек выхода от желаемых координат оказывался огромен. Всё изменили Врата. Устройства создания кротовин монтировали прямо в космосе, позволяя судам любого размера совершать гиперпереходы. Прыжок от одних Врат к другим был точен настолько, что позволял выстроить удобные торговые маршруты между обитаемыми планетами Доминиона. Дальность таких переходов была выше, чем у кораблей-пробойников, и в большинстве случаев для перехода к соседней обитаемой системе хватало одного прыжка. Все Врата охраняли силы правопорядка Доминиона, так что нелегальное использование устройств перехода практически сошло на нет. Врата сохраняли возможность совершить прыжок по заданным координатам, без выхода в других Вратах, но точность такого прыжка всё ещё оставляла желать лучшего. Немало судов погибли, выброшенные где-то на окраине обитаемой системы. Топлива не хватало для перелёта к точке назначения, а на операцию спасения не все желали тратить ресурсы. Не хочешь прыгать между Вратами? Выкручивайся сам. Скоро Доминион объединил свои территории в единую транспортную сеть и сосредоточился на наведении порядка среди собственных колоний. Сторонники новой экспансии образовали альянсы корпораций, заключивших с правительством Доминиона контракты на освоение новых планет. Корпорации обеспечивали безопасность колоний, строительство инфраструктуры, а взамен получали право на разработку полезных ископаемых и природных ресурсов, а также относительную автономию от метрополии. Именно корпорации в конце концов обнаружили колонии первой волны экспансии. Миры, населённые первопроходцами, стали приятным и неприятным открытием одновременно. Приятным — потому что это были новые рынки сбыта и уже функционирующие ресурсные базы. Неприятным — потому что колонисты не торопились встречать Доминион с распростёртыми объятиями и плясать под его дудку. Одним из таких альянсов корпораций был и Консорциум, наладивший контакт с будущим Союзом Первых. Поначалу местные охотно обменивали ресурсы на новые технологии. Даже продали Консорциуму несколько лун и поясов астероидов, пригодных для промышленной разработки. Но Консорциум всё настойчивей наращивал влияние на колонии, и попытки влиять на привычный уклад жизни встретили у первопроходцев жёсткое сопротивление. «Худой мир» продлился половину столетия, но все понимали, что дело неуклонно движется к конфликту. Последней каплей стало добровольное присоединение одной из колоний первопоселенцев — Идиллии — к Доминиону. Жаждущие независимости колонисты первой волны осознали, что поодиночке их просто сожрут, планету за планетой. Итогом политического и торгового противостояния стало образование Союза Первых — федеративного государства, состоящего из планет первопоселенцев. Целью Союза было противостояние политике Консорциума, а значит и Доминиона, и сохранение собственной независимости. Консорциум с таким положением дел мириться не собирался, и меньше чем через год после образования Союза грянула война. Первый удар нанёс, как ни странно, Союз. Грамотная операция спецслужб Консорциума привела к провокации, вынудившей Союз высадить экспедиционный корпус на планету Хель, принадлежащую Консорциуму. А там их уже ждала отлично подготовленная ловушка. Разгром был страшный — с Хель смогла выбраться лишь десятая часть отправленных туда войск. Случилось это три месяца назад. После поражения на Хель активизировались оппозиционные политики, призывающие к миру с Консорциумом и клеймящие позором действующую власть. Часть из них прямо призывала «вернуться к истокам, в семью человечества». Контрразведка подозревала, что громкость их воплей прямо зависит от ширины финансового потока, бегущего из пространства Консорциума. Но доказательств не было. Сами же корпораты и их войска сидели тише воды и ниже травы, словно позабыв о существовании Союза. До того момента, пока на территории Союза не объявились репликанты. — Войны так не ведут, — выдернул лейтенанта из размышлений голос Монта. — Не, я понимаю, почему нас вынудили начать первыми. Выставить Союз агрессорами, чтобы граждане Доминиона не бухтели. Развязать руки Консорциуму. Но корпораты просто сидят и ждут. Чего? Три месяца прошло, а от корпоратов — ни гу-гу. Тишина. Только эти два мудосранца резвятся, как танки в посудной лавке. Капитан закурил, положил на столик сигареты и зажигалку, отхлебнул бренди и продолжил: — Не к добру эта тишина. Пятой точкой чую — такая каша заварится, что забодаемся расхлёбывать… Нэйв молча кивнул. Оба контрразведчика уставились в монитор, где витийствовал очередной кандидат в сенат Союза, выборы в который должны были начаться в этом месяце. Алвин Шарон, кандидат от Нового Плимута, рассказывал о бессмысленной трате ресурсов на войны и обещал в случае избрания приложить все силы для прекращения конфликта с Консорциумом. «Занимайтесь торговлей, а не войной», — призывал кандидат в сенаторы, обещая рост достатка каждого избирателя после своей победы.— Срань господня, они что, имена специально выбирают? — поморщился Карл. — Алвин, Руперт, Альберт… Как модельный ряд, одной фабрикой выпущенный. Ладно, чёрт с ними, политиканами. Иди отдыхай. Если будут новости о Лорэй или репликантах, я тебя разбужу. — Ладно, — мрачно согласился Нэйв. Его обуревали недобрые предчувствия.
Новый Плимут. Столица
Почтенный Вафик Сахим, капитан и владелец трампа[330] «Рабах», возвращался домой с чувством глубокого удовлетворения. Неделя прошла на удивление успешно, принеся весьма недурственный доход владельцу и команде. Сахим давно понял, что обычным, «честным трудом» много не заработаешь. Конечно, слушать муллу, обещающего рай для праведников, приятно, но Вафик предпочитал небесному раю земной — с вином, уютным домом, садом, жёнами и наложницами. А это стоило денег. Потому Вафик не чурался браться за любое дело, приносящее мало-мальский доход, — от контрабанды наркотиков до работорговли. Если люди готовы платить за свои желания, то почему не подставить свой карман для их денег? Особенно когда есть хорошие, надёжные партнёры по бизнесу. Не болтливые, не жадные и со связями в таможне и портовой полиции. Такие, как партнёры с планеты Эдем. Именно им Вафик сбывал живой товар — как правило, молодых женщин и парней из трущоб, поверивших в речи агента о работе на других планетах. Агент умел говорить красиво, и молодёжь, которой осточертело беспросветное существование в бедных кварталах, охотно подписывала контракты для «работы на фешенебельных курортах». О том, что их обманули, простофили узнавали уже в трюмах эдемского рабовоза. Сам Вафик особо не жадничал, предпочитая скромный, но безопасный кусочек большому куску, которым можно подавиться так, что тюремный срок за счастье станет. Ибо за работорговлю на Плимуте превращали в киборга без разговоров и сантиментов. А Вафику очень не хотелось провести остаток дней, взирая на мир оптическими имплантами. Весело насвистывая, Сахим открыл дверь в квартиру, арендованную в хорошем районе столицы, шагнул в тёмную прихожую и скомандовал: — Свет! Включилось освещение, открыв взгляду опешившего работорговца страшную фигуру с шестью глазами. Прежде чем перепуганный Вафик успел открыть рот, фигура взмахнула рукой. Из глаз Сахима посыпались искры, и свет померк в глазах славного судовладельца. В сознание Вафика привело ведро воды, самым бесцеремонным образом вылитое ему на голову. Сахим застонал, чувствуя, что голова вот-вот взорвётся от боли, и разлепил веки. Головную боль как ветром сдуло: перед Вафиком стоял… стояло… Над работорговцем нависала мрачная фигура в боевой броне. Увидев, что Сахим очнулся, фигура взяла со стола стальную скобу, приставила к колену торговца и замахнулась молотком. Вафик попытался заорать, но обнаружил, что рот заклеен куском липкой ленты. Такой же, мотками которой примотан к стулу. — Поговорим? Услышав голос, которым был задан вопрос, Вафик самым позорным образом обмочился. Бездушный, неживой, словно говорил не человек, а демоническое существо из фильмов ужасов, что так любил смотреть механик «Рабаха». Вафик замычал и закивал, выражая жгучее, прямо-таки переполняющее его желание пообщаться. Пришелец отложил инструменты и рывком отодрал липкую ленту от лица Сахима. Тот даже не почувствовал боли от вырванных из усов и бороды волос — настолько был велик его страх. — Скажу! — завопил Сахим, едва обрёл голос. — Всё скажу! — Хорошо, — пришелец сцепил руки за спиной. — Ты взял на Вулкане людей. — Да! — закивал Вафик. — Вы из полиции? — с облегчением спросил он. И тут же зашёлся в вопле боли: пришелец без церемоний ткнул его в болевую точку. — Ты говоришь тогда, когда я разрешаю, — услышал Сахим голос мучителя. — Ещё раз откроешь рот без разрешения — отрежу ухо. Понял? Вафик закивал, морщась от боли. Мозг торговца заработал на полную мощность, пытаясь найти выход из ситуации. Понятно, что перед ним не коп. Но кто? Чей-то наёмник? Но кому перешёл дорогу бедный торговец? Да так перешёл, что некто не пожалел нанять головореза? — Шесть человек пропали. Где они? Говори. — Продал! — завопил торговец. — Я их продал! Эдемцам! Захлебываясь, он торопливо выкладывал все подробности своего бизнеса. Сахим не был героем, зато обладал отличным чутьём и прекрасно понимал, когда можно и нужно держать язык за зубами, а когда — выкладывать всё, что знаешь. Сейчас был именно второй случай, потому информация лилась из Вафика фонтаном, вместе со слезами и соплями. Он рассказал всё, без утайки, с потрохами сдав всех подельников — эдемцев, агента, работающих в доле таможенников и копов. Вспомнил даже имя водителя микроавтобуса, на котором привозили очередную партию. Шайтан с ними всеми, главное — выбраться живым из этой передряги. — Вафик, хочешь жить? — спросил жуткий гость, когда Сахим наконец замолчал. Вафик яростно закивал. — Тогда собирай свою команду. Немедленно, — гость срезал удерживающую Сахима ленту. — Летим на Эдем. И доставай всю наличность. Компенсируешь расходы. Удивительно, но у Сахима не возникло ни единого возражения на это требование.Наблюдая, как работорговец открывает сейф, Чимбик связался с Блайзом. — Сворачиваемся, — приказал он. — Выдвигайтесь ко мне. — Есть, садж, — отозвался тот. — Форма одежды? — Гражданская, — приказал сержант. — Сахим на допросе рассказал, что часть портовой полиции и таможенников подкуплена. Притворимся очередными его жертвами. Не забудь сделать всем нам документы. — Принял, — коротко сказал Блайз. — Конец связи, — сержант отключил комм. — Чего возишься? — спросил он работорговца. Тот съёжился и забормотал что-то невнятное, затравленно глядя на Чимбика. Репликант испытал жгучее желание свернуть шею этому мерзкому существу в человеческом обличье. Острое настолько, что пришлось сжать кулаки, чтобы унять позыв к убийству. Ещё не время. (обратно)
Глава 15
Новый Плимут. Столица
Вафик приводил мысли в порядок. Первоначальный испуг прошёл, и работорговец начинал мыслить в конструктивном русле. Ситуация складывалась для него не самым лучшим образом, но то, что он пока жив, уже вселяло надежду. Больше всего печалила потеря всех наличных сбережений. Всё, что было накоплено непосильным трудом, пришлось отдать захватчикам. Мородоврот был не один: не прошло и часа с допроса, как в квартиру ввалился второй ухорез, волокущий на буксире рыжую соплюху. Зачем этим убийцам девчонка — Вафик не понял, но и спрашивать не рискнул, помня про данное ему обещание отрезать ухо. А вот рожа ухореза показалась Вафику смутно знакомой. Торговец принялся вспоминать, где мог видеть этого парня: может, получится отыскать каких-то общих знакомых, упоминание которых позволит хоть как-то минимизировать ущерб? Но тут второй головорез снял свой жуткий шлем. Взглянув на его лицо, Вафик понял, что влип серьёзней некуда. Сахим вспомнил, где видел «смутно знакомого». Вернее — обоих головорезов. Это их лица уже который день не сходили с первых полос новостей. Репликанты Консорциума. Но что головорезам корпоратов нужно от несчастного человека, тяжким трудом зарабатывающего себе на безбедную старость? И где две девки, которых разыскивали вместе с репликантами? И тут Вафику стало действительно страшно. До одури. Торговец понял, что — а точнее, кто — нужен этим монстрам. Те две сестры из последней партии. О, как же Вафик был теперь рад, что придурочный ирландец Хэнк и его дружок Марли польстились на бейджинку! Сахим мысленно взмолился, чтобы его сбережений хватило на откуп. Шайтан с ними, с деньгами — тут бы жизнь сохранить. Соплюха, приглядевшись к Вафику, что-то зашептала на ухо головорезу с изуродованной рожей. Вафик похолодел, решив, что рыжая — одна из тех, кого он в своё время продал. Хотя сам торговец — вот хоть убейте, — не помнил случая, чтобы связывался с детьми. Не тот товар — слишком специфический, в отличии от молодых девах. Вафик закрыл глаза и мысленно взмолился, чтобы Аллах отвёл от него беду. Завершив молитву, он поклялся, что если сможет выйти из этой беды сухим, то станет самым правоверным из правоверных и завяжет с ремеслом работорговца. А то вместо дома с садом и гаремом получит адские подземелья задолго до времени естественной кончины. И шайтан с ними, с деньгами.Планета Вулкан. Военная база «Вулкан»
Хотя Нэйв и скептически относился к идее Карла искать Лорэй по старинке — рассылкой снимков по полицейским участкам и опросу дежуривших во время эвакуации у посадочных площадок патрульных, она принесла плоды. Один из копов уверенно опознал Свитари Лорэй в рыжем парике. — Она с сестрой была, очевидно, — рассказывал он. — Только та чёрненкая была, но личико очень похоже. Я ещё подумал, что старшая сестра, видимо: взрослее выглядела. — Вы уверены, что это они? — уточнил Нэйв. Присутствующий при разговоре Карл душераздирающе зевнул и поплёлся к кофеварке. Полицейский проводил его понимающим взглядом и ответил на вопрос лейтенанта: — Уверен. У меня на лица память отличная. — Может, даже запомнили, куда они сели? — насторожился лейтенант. — А чего вспоминать? — удивился коп. — Трамп тогда стоял, с Нового Плимута, «Рабах» называется. Запомнить легко — в моём секторе обычно одни и те же суда садятся, а этот новый, залётный, я его впервые видел. Капитана то ли Сахим, то ли Сахиб фамилия, вот тут каюсь, не помню точно. Смуглый, среднего роста, бородатый, подтянутый такой. Они вроде как на Новый Плимут и должны были людей переправить. – «Рабах», — задумчиво пробормотал Нэйв. — Это что означает? – «Барыш», — ответил Карл, колдуя над чашкой. — Это по-арабски, один из протоязыков с Земли. На Новом Плимуте большая община этнических арабов, я когда службу начинал — в том районе работал, — объяснил он источник своих неожиданных знаний. — Так у них часто магазин называют или торговый корабль — типа, на удачу, чтобы доход приносил. — Угу… — глубокомысленно отозвался Нэйв, почёсывая переносицу стилом. — Так, сержант, что-то ещё, может, вспомните? Может, с ними были ещё кто-то? Например, пара парней, с глазами, как у выходцев с Тиамат? Или просто пара парней? — Нет, — полицейский отрицательно качнул головой. — Это точно. В той группе в основном были женщины, дети, подростки, взрослых мужчин немного совсем. Это же с нижних уровней люди были, там в основном мужики — работяги, они либо на смене были, либо их на заводы да шахты и увезли, чтоб производство не останавливать. Он замолчал и посмотрел на лейтенанта, всем своим видом показывая желание уйти на заслуженный отдых. — Жаль, — вздохнул Нэйв. — Тогда не смею вас больше задерживать. Спасибо за помощь, сержант. — Всегда рад помочь, — полицейский пожал руки контрразведчикам и вышел. Дверь за ним ещё не успела закрыться, а Нэйв уже держал в руке коммуникатор, выясняя маршрут трампа «Рабах». Монт тем временем запросил данные на его владельца. — Ну что? — поинтересовался Монт, когда Нэйв завершил разговор. — Да, на Новый Плимут он отправился, — Нэйв положил коммуникатор. — По идее — уже там. Чёрт, упустили… Теперь ждём, что по камерам найдут в точке его посадки. — Я пока насчёт борта на Плимут договорюсь, — заявил Монт. — Чёрт, задолбало мотаться, как туристы какие, ну право слово… Два часа спустя оба офицера уже поднимались на борт корвета «Оди Мёрфи», получившего имя в честь героя давно минувшей войны, чтобы лететь на Новый Плимут. Ловля беглецов продолжалась.Планета Эдем. Борт «Рабах» — сельва
То был странный рейс. Экипаж «Рабаха» за пять лет работы перевидал и перевозил многое и многих, но подобные пассажиры на борту были впервые. Два бородатых головореза и рыжая соплюха лет пятнадцати, ни на шаг от них не отходившая. При этом и девчонка, и оба ухореза шастали в скафандрах, с шлемами на поясе, будто в любой момент ожидали какой-то пакости типа разгерметизации. Или сонного газа в каюту, как любил делать капитан с очередными неудачниками. Эта троица на неудачников не походила. Вернее, два головореза в боевой броне. С определением их статуса проблем не возникало — уж кого-кого, а душегубов всех мастей экипаж на своём веку перевидал немало. Так и эти тиаматцы — оба хоть и носили бороды, но по глазам с вертикальными зрачками планета их происхождения угадывалась легко — были душегубами записными. Рыжий Хэнк за обедом в кают-компании говорил остальным членам экипажа: — Эти двое не зря рожи в бороды прячут. Новости механик, суперкарго и второй пилот «Рабаха» не смотрели уже неделю. Не до того им было — сначала подвернулся рейс на Вулкан, не успели сесть и разгрузиться — грянула эвакуация, с эвакуацией подвернулся приработок, ну а там посадка на Новом Плимуте и гулянка. Потому они пребывали в блаженном неведении об истинной сущности своих пассажиров. — Голову даю — наворотили чего-то такого, что житья им в нормальных мирах не будет, только на Эдеме или на Акадии какой, — продолжал Хэнк. — Видали — постоянно в броне и при оружии? — Угу, — поддакнул механик Поль. — И вечно один из них в рубке торчит. Сука, как вахту отбывают. — Да так и есть, — Хэнк оглянулся, словно опасаясь быть подслушанным, и добавил: — Следят, чтоб мы им гадость не сделали какую. Говорю же — что-то совсем грязное сотворили, что бегут так. — И кэп нас сдёрнул, не дал толком отдохнуть, — приятель Хэнка, лысый верзила Марли, исполнявший на борту должность суперкарго, недовольно скривился. — Я только одну отодрать толком и успел. — А чё так слабо? — удивился Хэнк, моментально переключившись на куда более интересную для него тему, нежели странные пассажиры с тараканами в голове. С Марли они сдружились на почве неуёмного интереса к противоположному полу. На женщин оба и спускали большую часть заработков. — Да подцепил одну, а она как давай ломаться, — Марли почесал затылок. — Но уж больно хороша, жаль было упускать. — Ну и как? — жадно поинтересовался Хэнк. — Стоило оно того? — Ага, — довольно осклабился Марли. — Я б на второй день её оставил, да кэп сдёрнул… — Да задрали вы про баб всё! — не выдержал Поль. — Вы видали, как кэп этих двух боится? Тут он не преувеличивал: страх, который испытывал Вафик перед пассажирами, все видели ясно. — Да и я их тоже… не очень, — честно признался Марли. — Я ж в Бесильне рос, там сами знаете — не рай. Так таких вот убивцев у нас «волками» кличут — им человека порешить, что высморкаться. Тот, со шрамом, как глянул на меня — я враз всё просёк. Ну его нахрен, с такими бодаться. Он зябко повёл плечищами и продолжил: — Мой совет: как высадим — забудьте про них. Целее будете. — А чё ж тогда кэп их взял? — озадачился Поль. — Поручился кто надёжный, — предположил Хэнк. — Ты нашего Вафика знаешь: он осторожный, что та лиса. Абы кому не поверит. Его многие ссыковатым считают, а я вот что скажу: мы потому шестой год спокойно и ходим, что кэп наш фишку рубит и сто раз проверит, куда ногу ставит. Вон, мы с Марли ещё с ирландцем Денни ходили. Да, бабосов за рейс могли поднять прям не слабо, но Денни вечно урвать кусок побольше норовил. Мы как чуяли — ушли к Вафику. А Денни через пару недель погорел и теперь где-то киборгом трудится. Так что хоть гостюшки наши и того, с душком, но кэп знает, кого брать. — А девка эта? — поинтересовался механик. — Чёт на убийцу не похожа. — Чёрт знает, — Марли отхлебнул чая. — Может — пользуют, может — из-за неё и буча, от которой ноги делают, а может — родня ихненская. Наше-то какое дело? Меньше знаешь — крепче спишь. — И то верно, — согласился с этим аргументом Поль. — Платят — и ладно. — А девка знатная, — потянувшись, как сытый кот, прищурился Хэнк. — Сопля ещё, тощенькая, но это так, на первый взгляд. — Это ты как рассмотреть-то под скафандром успел? — удивился механик. — Да в порту ещё, в рубку шёл, а девка как раз из каюты чё-то выглянула, в шортиках да маечке, — объяснил Хэнк. — Так что ты, Поль, рожу-то не кривь, я в бабах разбираюсь. Сиськи, может, ещё и малы, зато попец прям зачётный. Видно, что следит за собой, такую в руки возьмёшь — ух, прям аж жар пробивает. Ещё годик-другой, и эти полвесла такой секс-бомбой станут — держите меня семеро. Да и мордашка симпотная, даром что рыжая. — А ты чё, рыжих не любишь? — удивился Поль. — Не особо. Мне больше брюнеток или вон как та, с Бейджина. Блин, зря мы её всё ж выбрали, Марли. Лежала бревно бревном, даже не подмахнула ни разу. — Да и хрен с ней, — отмахнулся Марли. — А эту мелкую я б и сейчас помял… Он осёкся на полуслове, уставившись за спину Хэнка испуганными глазами. Хэнк медленно повернул голову и уткнулся взглядом в угольно-чёрную бронепластину, прикрывающую живот пассажира. — Забудь, — сказал пассажир, глядя на Марли. От этого взгляда и голоса температура в кают-компании будто упала до абсолютного ноля. — Да я… Извините, — пробормотал Марли и уткнулся носом в чашку. Пассажир обвёл взглядом Хэнка и Поля. Удостоверившись, что совет услышали, он, как ни в чём не бывало, достал из холодильника три коробки с саморазогревающимися супами и ушёл, оставив экипаж приходить в себя. — Да, ты прав, Хэнк, — несколько секунд спустя сказал механик. — Ну их к чёрту. Я на вахту. Вылив недопитый чай в раковину, он воткнул чашку в мойку и заторопился к себе, в машинное отделение. Хэнк и Марли, не глядя друг на друга, тоже вылезли из-за стола и разошлись по своим постам. До конца полёта больше тему пассажиров не поднимали. На Эдеме сели без проблем: такие понятия, как контроль воздушного пространства и таможня, здесь отсутствовали. Космопорт был всего один — в столичном городе Блессед, и стоянка в нём стоила совсем уж неприличных денег. Потому те из визитёров, кто победнее или поприжимистее, садились на самодельные площадки в сельве, за пределами городской черты. Пассажиры передали хмурому Вафику объёмистый кошель, погрузились в вездеход, выкаченный им Хэнком из трюма и уехали, оставив экипаж «Рабаха» облегчённо переводить дух. — А что наш вездеход? — полюбопытствовал Поль, глядя вслед машине. — Шайтан с ним! — едва не провизжал Вафик. — Взлетаем! Быстро взлетаем! И первым бросился вверх по трапу. «Рабах» стартовал на пределе возможностей, словно за ним черти гнались. Глядя вслед кораблю, Чимбик поинтересовался у сидящего за рулём Блайза: — На какую высоту сюрприз выставил? — Сорок километров, — отозвался тот. — Отключатся двигатели и разгерметизируется корпус. — Связь отключил? — для проформы поинтересовался сержант, отворачиваясь от обречённого корабля. — Да, — ответил Блайз, лавируя меж деревьев. Сельва возвращала отвоёванное людьми с бешеной скоростью, и проложенная предшественниками дорога едва проглядывала под буйной растительностью. — И как тебе удалось проделать это незаметно? — Чимбик раскрыл рюкзак, выбирая, что надеть. Светить приметной броней во вражеском городе было бы в высшей мере глупо. — Сахим сам предоставил доступ, — пожал плечами Блайз. — Я спросил, где могу скачать информацию по Эдему, Сахим предложил бортовой компьютер. Я через жетон им все команды и ввёл, даже консоль трогать не потребовалось. Сержант посмотрел вверх и успел увидеть яркий росчерк, летящий к земле. Корабль работорговцев падал в сельву. Чимбик не было незнакомо чувство страха смерти, но он не раз видел это выражение на лицах своих жертв. И если раньше его мимика людей совершенно не волновала, то сейчас сержант пожалел, что не может полюбоваться на лица работорговцев и услышать, как дворняги воют от ужаса за свои никчемные жизни. Жаль только, что из-за разгерметизации корпуса смерть их наступит раньше, чем «Рабах» врежется в землю. — Союзовцы должны нам благодарность, — пошутил Блайз. — За сокращение преступности. Да, садж? — Наверное, — отозвался тот. — Остановись — переоденемся. (обратно)Глава 16
Планета Эдем. Космопорт
Близнецы Лорэй замерли на краю трапа, охваченные иррациональным ужасом. Они будто вернулись в прошлое, вновь превратились в испуганных детей, жизнь которых разрушилась в один день. И стоит шагнуть на проклятую землю Эдема, как чудовищный круг замкнётся. — Чего встали? — раздражённо поинтересовался эдемец-перекупщик. — Шагайте на осмотр. Причина его дурного настроения безвольно шла впереди, безразличная к происходящему. Бейджинка так и не приходила в себя, несмотря на хорошее обращение, изоляцию и покой. Девушка ела, только если её кормили с ложки, и то с каждым днём всё меньше. А кому нужен бесполезный раб, который вот-вот отдаст концы? Повезёт, если удастся сбыть на убой любителям кровавых развлечений. Лорэй знали таких куда лучше, чем хотели. Пальцы Свитари крепко сжали руку сестры, и близнецы вместе сделали пугающий шаг в ад. Теперь всё будет иначе. Теперь они взрослые, опытные и хитрые бестии, способные выжить в любом пекле. Ад — лучшая школа лжи и лицемерия. Одно его название — Эдем — лучшее тому подтверждение. — Шевелись, тупое стадо! — подгонял скованных в одну цепочку рабов эдемец. Те послушно шли, звеня кандалами и бросая затравленные взгляды по сторонам. С другой посадочной площадки к медблоку шла ещё одна вереница невольников на дюжину голов. Преимущественно дети и подростки. Эйнджела сделала несколько глубоких вдохов, отстраняясь от происходящего. В такие моменты её душа словно умирала, теряя способность чувствовать и сопереживать. Как у бейджинки. Но, в отличие от сломленной бедняжки, разум эмпата не угасал, решая задачи выживания. Эта двойственность сводила с ума и постепенно омертвляла душу, кусочек за кусочком. Иногда Эйнджела размышляла: что будет с её эмпатией, когда душа окончательно вымерзнет и превратится в мёртвую холодную пустоту в груди? Утратит ли она способность сопереживать? Превратится ли в одного из тех монстров, что творят вокруг себя ад? И обретёт ли, наконец, счастье в этом тупом равнодушии к чужим жизням? Пронзительный детский плач резанул уши, а чужой страх пробился сквозь сковывающую душу защитную корку. Но пальцы Свитари крепче сжали руку Эйнджелы, а безграничная злоба сестры дала силы удержать на лице улыбку. Каждый должен спасать себя сам. Это — основа выживания. А остальные… Не Эйнджела придумала закон «выживает сильнейший», не ей его оспаривать. За прошедшие годы карантинная зона изменилась. Место длинного барака, крытого пластиком, занял мобильный полевой госпиталь — комплекс из пяти легкобронированных модулей, оснащённых полным комплектом оборудования от медицинских сканеров до операционной. В госпитале рабов раздели, отмыли, продиагностировали и привили, после чего на каждого выдали сертификат, необходимый для торговли живым товаром. После Лорэй отделили от основной группы и в сопровождении одного из перекупщиков отправили в новое место пребывания — аукционный дом мастера Хендрикса. Элитный аукцион с дорогими лотами для самой взыскательной публики. По мере приближения к аукционному дому раздражение эдемца таяло, сменяясь радостным предвкушением. Ещё бы, практически задарма получить обученных экспортных наложниц — так везёт не каждый день. — Скоро у вас будет новый хозяин, как вы имечтали, — подмигнул он близняшкам. Те ответили безупречно-счастливыми улыбками. Следующие дни превратились в монотонную череду проверок и тестов. Уважаемый аукционный дом гарантировал клиентам достоверную информацию о каждом лоте, а потому близнецов отправили на повторное медицинское обследование, а затем передали профильному «воспитателю». Старый седой эдемец с неизменным выражением брезгливого недовольства на лице дотошно проверял каждый навык, которым должна владеть обученная наложница. Оценщики учитывали всё: от умения подбирать подходящие наряды для посещения в свите будущего господина планет с разной культурой, до следования этикету. Отдельно оценивалось знание языков и умение поддержать беседу, если господин позволит своему имуществу говорить. И, безусловно, главную роль играла искусность в плотских утехах. Под изучающим высокомерным взглядом эдемца Лорэй послушно выполняли всё то, чему были обучены, служа наградой отличившимся гладиаторам. Свитари щедро расточала феромоны, разжигая страсть в партнёрах, сестре и себе самой. Стимулятор, позволявший жгучему желанию во взгляде скрыть холодную злобу в душе. Иногда Свитари ловила себя на том, что закрывает глаза и представляет рядом Блайза. Его робкие прикосновения, его обожающий взгляд. От воспоминаний кровь кипела от обиды и злости, принуждая гнать прочь образ репликанта. Но он упрямо возвращался снова и снова. Эйнджела старалась не думать ни о чём, кроме эмоций оценщика. Она позволяла одурманенному феромонами телу жить собственной жизнью. Она не представляла рядом с собой Чимбика. Почему-то вмешивать его во всё это казалось грязным и неправильным. Эйнджеле хотелось сохранить хотя бы одно воспоминание чистым и нетронутым. Воспоминание о её руке в ладони Чимбика. И тех чувствах, что ласкали душу эмпата так, как ни один мужчина не сможет ласкать её тело. Наблюдавший из соседнего помещения оценщик сухо кивал, делал очередную пометку в планшете и переходил к следующему из множества пунктов списка.Система Новый Плимут. Корвет «Оди Мёрфи»
Нэйв и Карл сидели в каюте, коротая время за игрой в покер и травлей баек. — Ну вот, приходит вызов, — продолжал Карл рассказ о своей стажировке. Как и все курсанты-контрразведчики, на последнем курсе училища Монт провёл полтора месяца в одном и подразделений военной полиции, отвечающей за безопасность в колониях. — Ювелирный грабят. Приезжаем, — тихо, без сирен и мигалок, пускаем дрона, видим: а этот баран ещё там, — Монт заглянул в карты и разочарованно цыкнул. — Пас. Раздавай. Ну вот, мы ж все такие в образе — в касках-масках-бронежилетах, с пушками в руках, врываемся внутрь, а этот придурок стоит и цацки по пакетикам фасует! Колечки — к колечкам, серёжки — к серёжкам, причём не абы как, а золотые — к золотым, серебряные — к серебряным. Представляешь? Нэйв, тасуя колоду заржал. — Это что ж за кретин такой был? — спросил он. — Да хрен какой-то сопливый, откинулся с малолетки и решил деньжат поднять, — Монт вытряхнул на стол ещё несколько зубочисток, служивших «ставками» в игре. В люк постучали. Монт и Нэйв синхронно закатили глаза и вздохнули: приверженность флотских к традициям иной раз граничила с маразмом. Там, где можно было обойтись обычным сообщением на коммуникатор или звонком, флотские посылали вестового. Тот обязательно сначала стучал в крышку люка и ждал ответа через интерком. Маразм, но флотские гордились своими традициями, уходящими глубоко в историю Земли, во времена, когда корабли ходили лишь по воде единственной планеты. — Да, — активировав интерком, отозвался Монт. — Вестовой! Матрос Брандт! Разрешите войти? — бодро отбарабанили из коридора. — Войдите! — тоже обязательная фраза. Если её не сказать, то матрос так и останется торчать в коридоре, даже если люк открыт. Традиции-с… Люк отъехал, пропуская матроса в безупречно чистом белоснежном скафандре, с повязанным вокруг шейного кольца воротником-«гюйсом» и в обязательной фуражке-бескозырке, на ленте которой золотом было выписано название корабля. Шлем матрос по-уставному закрепил на поясе слева, а справа висела сумка для конвертов с депешами — ещё один флотский шик. — Господин майор! — вскинув ладонь к виску, обратился матрос к Карлу. Тоже флотская традиция: капитан на корабле может быть только один, командующий этим самым кораблём. Потому любой сухопутный офицер в звании капитана на борту автоматически повышался на одну ступень. Сами флотские таких сложностей не имели — у них звание «капитан» было заменено на «капитан-лейтенант». — Р-разрешите обратиться к господину лейтенанту! — браво продолжал матрос. — Р-разрешаю, — в тон отозвался Карл. Вестовой, не опуская руки, повернулся к Нэйву. — Господин лейтенант! Вам сообщение! Две минуты назад поступило с Нового Плимута! — Давайте, — протянул руку Нэйв. Матрос достал из сумки запечатанный пакет, отдал лейтенанту и вновь вскинул руку к виску: — Р-разрешите идти? — Идите, — кивнул Нэйв. Вестовой чётко, как на плацу, развернулся и с грохотом впечатал подошву до блеска надраенного ботинка в палубу. — Позёры, — хмыкнул Карл, когда за матросом захлопнулась крышка люка. — Зато красиво, — не согласился Грэм. — Да и имеют право: случись что — смерть примут такую, что врагу не пожелаешь. — Это точно, — Монт ткнул зубочисткой пакет. — Вскрывай, глянем, что нам с далёкой родины прислали. Нэйв вскрыл пакет и вытряхнул на ладонь инфочип. Вставил в планшет и запустил воспроизведение. — Да что ж за гадство-то, а! — в сердцах выругался Карл, дочитав сообщение до конца. Лорэй с корабля «Рабах» на землю Нового Плимута не сходили. Вообще. Зато меньше чем через сутки после приземления трампа караван из пяти автоматических барж, везущих добытую на Вулкане руду, при входе в атмосферу сбился с курса. Все пять судов совершили посадку в разных точках вокруг столицы, максимально близко к окраинам. А несколько часов спустя «Рабах» стартовал с Нового Плимута, взяв курс на Эдем. Пассажирам на борту были заявлены некие Саади — два брата и сестра. Прилагались и кадры с камер наблюдения, не внёсшим обосой ясности: под низко надвинутыми капюшонами братьев можно было разобрать лишь густые чёрные бороды. Их сестру скрывал традиционный для некоторых культур хиджаб так, что торчали только нос и здоровенные очки-визор, модные среди подростков. Документы прилагались, но Нэйв и Карл даже не стали их особо изучать, прекрасно зная, что столкнутся с очередной фальшивкой. Ибо паззл сложился. — Опять нас поимели, — огласил общее мнение Монт. — Ага, — Нэйв зачем-то вновь пробежал взглядом по отчёту. — Сестрички под шумок смылись на «Рабахе», явно заплатили капитану и остались ждать своих дружков. А те прошмыгнули на грёбаной барже, вместе с мелкой. Добрались до условленного места и смылись на Эдем. Остались открытыми два вопроса: капитана… — лейтенант вывел досье владельца «Рабаха», — …Вафика Сахима они на Вулкане вербанули или просто так лихо всё срослось? И на хрена им эта рабыня? А, нет, ещё третий вопрос: куда смотрели копы и таможня? — Либо на лапу получили, либо есть обходной путь. Скинем нашим — пусть займутся этим вопросом. Про рабыню — не скажу, а Вафика однозначно на Вулкане, — убеждённо заявил Монт. — Спонтанно такой координации действий они бы не добились. Так что всё было просчитано заранее. Сестрички убыли с эвакуацией, а репликанты — автоматическими бортами. За ними контроля меньше: ну какой идиот полезет в гроб без систем жизнеобеспечения? А мы — лошары: не учли, что флагман у этих шаланд всегда оснащён отсеком для экипажа. Пока научимся — чую, нас ещё не раз по носу хлестанут. Ладно, хватит причитать — айда, с нашими свяжемся, а потом пойдём к капитану на поклон, чтобы курс менял. Заодно и развлечёшься с их романтикой. Как там правильно? «Разрешите подняться на мостик?» — прогундосил Монт, вскидывая руку к виску. Нэйв хохотнул и потянулся за фуражкой.Планета Эльдорадо. Штаб-квартира Службы Безопасности Консорциума
В кабинете суперинтенданта царила звенящая тишина, и самое громкое и выразительное молчание принадлежало хозяину кабинета. Морильо смотрел в текст рапорта, составленного сотрудником наблюдательного пункта на Вулкане, и слышал тихий похоронный звон: это рушилась его карьера. — Нам не удастся это скрыть, — сказал он заместителю. — Это точно, — кивнул тот. — Штамповки устроили… не слабый такой кавардак. Но это не всё, шеф. — Что ещё? — кисло поинтересовался Хосе. По его мнению, всё самое страшное уже случилось. Информация об уцелевших репликантах теперь неминуемо дойдёт до вояк Доминиона, курирующих проект искусственных солдат. Официально репликанты являлись собственностью Вооружённых Сил Доминиона. Экспериментальную партию биороботов произвели и вырастили на территории Консорциума для проведения испытаний в обстановке, максимально приближенной к боевой, — на сотрясаемой регулярными бунтами территори корпораций это было проще всего. Искусно спровоцированный агентами Консорциума вооружённый конфликт позволил испытать репликантов в реальном бою, но одновременно привлёк нежелательное внимание разведки ВС Доминиона к деятельности Консорциума. Ну а незаконное привлечение двух единиц биороботов к спецоперации Службы Безопасности уже совершенно выходило за рамки дозволенного. Что будет дальше — представить несложно: обвинение в превышении полномочий, потере двух комплектов секретного новейшего снаряжения и двух столь же секретных единиц биороботов. В сумме уже тянет минимум на солидный срок, но могут подвести и под «вышак». Особенно если репликанты и их барахло попадут в лапы союзовцам. — Прибыли вояки Доминиона, — со вздохом сообщил заместитель. — Быстро они… — мрачно резюмировал Хосе. — Ладно, иди. Разберёмся. Дождавшись ухода заместителя, Морильо велел секретарю никого не впускать и запер дверь кабинета. Усевшись за стол, Хосе принялся методично скармливать утилизатору экранные листы, инфочипы и планшеты. В том, что его ждёт, суперинтендант не сомневался. Вояки прилетели не просто так. Рапорт с Вулкана только пришёл, и даже перехвати армейцы передачу — всё равно не могли прибыть на Эльдорадо с такой скоростью. Значит, получили информацию ещё до того, как репликанты устроили большой шум на Вулкане. Вывод: кто-то из сотрудников Хосе стучит доминионцам. Учитывая тот факт, что на фоне истинной работы Морильо операция с репликантами выглядела невинной мелочью, нужно было тщательнейшим образом уничтожить любой намёк, ведущий к другим людям. Расправившись со всеми носителями информации, Хосе вынул из сейфа резной деревянный ящик, размером чуть больше шахматной доски. Открыв крышку, он со вздохом уставился на его содержимое, секунду помедлил, а потом решительно протянул руку.Сотрудники СБ Консорциума с удивлением и некоторым страхом таращились на идущих по коридору военных. Нет, к периодически появляющимся офицерам высокого звания в управлении привыкли, а вот к офицерам в сопровождении отделения десантников в полном боевом — нет. Процессия подошла к кабинету суперинтенданта. — Суперинтендант Морильо у себя? — поинтересовался у бдительно вскинувшегося секретаря офицер с полковничьими звёздами на погонах. — Он не… — начал было секретарь, но был прерван резким: — У меня ордер на его арест. Полковник шлёпнул перед секретарём экранный лист. Из кабинета донёсся резкий хлопок. — Ломайте дверь! — приказал полковник солдатам. Хлипкая офисная дверь вылетела от первого же пинка облачённого в силовую броню солдата. Из кабинета донёсся запах сгоревшего пороха и свежей крови. Полковник заглянул в дверной проём и досадливо протянул: — Опоздали… Хосе Морильо сидел в кресле, сжимая в руке реплику револьвера «Кольт Миротворец» образца 1873 года — дорогую игрушку, до сих пор пользующуюся бешеной популярностью. Верхняя часть черепной коробки суперинтенданта отсутствовала, выбитая пущенной в рот мягкой свинцовой пулей сорок пятого калибра. — Пригласите его заместителя, — приказал побледневшему секретарю полковник. — Сержант, экспертов сюда и выставьте оцепление. (обратно)
Глава 17
Планета Эдем. Город Блессед
— Да уж… — только и сказал Чимбик, когда вездеход покинул протоку и вышел в устье реки Виктории. Акватория была запружена множеством судов самого разного вида, назначения и размера — от громадных океанских сухогрузов до утлых лодочек-долблёнок. Никакого видимого соблюдения правил судоходства не наблюдалось: каждый шёл тем курсом, который считал оптимальным, зачастую даже не считая нужным предупреждать идущих впереди или на пересечение рёвом сирены. Как удавалось обходиться без катастроф и жертв — тайна. Видимо, всё же сказывался наработанный годами опыт. Видимая часть города тоже восхищения не вызывала. Никакого планирования застройки не было и в помине. Лендлорд, достаточно богатый, чтобы купить участок земли в столице, в первую очередь возводил свой особняк-крепость. Затем строились дома его вассалов, прислуги, бараки рабов, казармы дружины, производственные складские сооружения, а уже вокруг всего этого возводила свои домишки беднота, прибежавшая под руку «владетельного господина». Высота, размер домов, а также материал, из которого их строили, зависели от толщины кошелька и вкусов домовладельца. Жилища побогаче возводили из завезённых с более развитых планет стройматериалов, средний класс обходился камнями и бетоном, беднота же ютилась в лачугах из кое-как ошкуренных брёвен, крытых пальмовыми листьями. На вездеход с репликантами и девчонкой никто не обратил внимания — подобных машин в городе было множество, а уж подобных компаний — ещё больше. Встреченный на берегу патруль стражи лорда, которому принадлежал район, даже не посмотрел в сторону выезжающего из воды вездехода. — Налево, — сверившись с картой города, приказал Чимбик. Блайз молча свернул в указанную сторону. А вот Амели, притихшая с момента появления города на горизонте, вдруг решительно поднесла к губам пластинку комма: — Месье сержант, — дешёвый аппарат воспроизводил перевод монотонно, без сохранения интонаций. — Не надо тут называть меня сестрой. Называйте вашей рабыней. — Почему? — опешил от подобного предложения Чимбик. — Эдемцы не обращают внимания на рабов, — пояснила Амели. — Это для них вещи. Когда меня… — она на секунду запнулась, но, справившись с волнением, продолжила, — … учили, я это заметила. Только если что-то не так сделать или им что-то надо — тогда заметят. Обычно даже внимания не обращают. Я умею вести себя, как раб. Смогу подслушать, что-то узнать. Сержант взвесил все «за» и «против» и кивнул: — Хорошо. — Нужен ошейник, — Амели для вящей доходчивости показала на свою шею. — Рабу нельзя без ошейника. На рынке можно купить. Когда нас продавали — я видела. Много где продают. Чимбик развернул скачанный на «Рабахе» план Блесседа, изучил и разочарованно цыкнул: в отсутствие нормальной спутниковой сети ориентироваться в городе можно было либо по компасу и приметным деталям вроде шпилей и башенок, либо расспрашивая аборигенов. Ибо хаотичная застройка города превратила его в настоящий лабиринт, улицы которого извивались и меняли направления самым причудливым образом. — Направо, — скомандовал он Блайзу. Так, где самостоятельно, где с помощью прохожих они доехали до рабского рынка. Он, вопреки тому, что нарисовало воображение сержанта, не имел ничего общего с рынком скота, когда-то виденного Чимбиком на одной из планет Консорциума, где репликанты подавляли очередной мятеж. Не было загонов, платформ для демонстрации, крикливых зазывал, щёлкающих хлыстов и прочей атрибутики. Рынок представлял собой ряды добротных магазинов с яркими витринами, в которых с приветливыми улыбками вертелись образцы предлагаемого товара, принимая привлекательные позы. Остроухие работроговцы прекрасно знали, в каких условиях нужно содержать и продавать столь хрупкое имущество, как человек. Репликанты припарковали вездеход на прилично оборудованной стоянке, заплатив бдительному охраннику в жёлто-зелёном мундире, и прошли на территорию рынка. Амели шла с ними, как-то враз растеряв остатки храбрости. Сержант, заметив её состояние, ободряюще положил ладонь на плечо девчонки. Та вздрогнула, подняла глаза, и внезапно прижалась к Чимбику, словно ища у него защиты. Сержант едва не споткнулся от неожиданности и едва сдержался, чтобы не отшвырнуть дворнягу. Вбитая с детства нелюбовь к прикосновениям вступила в конфликт с непривычным желанием защитить, как это сделал бы герой. Оглянувшийся Блайз узрел немую сцену и подмигнул: — Не бойся, Амели. Я же обещал, помнишь? Девчонка сглотнула и, кивнув, пошла дальше. От сержанта она не отходила ни на шаг. Едва троица вошла в первый магазин, как им навстречу выскочил угодливый приказчик в бело-красной ливрее. Торчащие в стороны усы делали его похожим на суетливого тропического жука. — Ошейник на нашу… — показав на девочку, начал Блайз и запнулся, подбирая слово. К его счастью, расторопный приказчик счёл, что дикарь с Тиамат плохо знает эсперанто, и подсказал: — Любимицу? Я видел в окно, как вы с ней обращаетесь. Давно приобрели? — Не особо. Подарили, — ответил Блайз, заработав одобрительный кивок от брата. — У вас есть ошейники с переводчиком? — Ну разумеется, — всплеснул руками приказчик. — Вот, извольте. Он едва ли не подбежал к витрине, демонстрирующей ошейники всех видов, цветов и размеров — от утилитарных колец из углепластика с биркой для имени до настоящих ювелирных украшений из драгоценных металлов. По желанию владельца ошейник можно было оснастить нейроразрядником, маячком, указывающим местоположение раба, инфочипом для записи данных о живом имуществе и его владельце, либо всем этим вместе. Пока Блайз определялся с выбором, сержант оглядывал местность — больше по привычке, чем по необходимости. Его внимание привлекла яркая голограмма, вспыхивающая над одним из магазинов. «Магазин мастера Иегуды Хендрикса. Свежая партия!» — гласила она. Иегуда Хендрикс… Тот самый эдемец, которому Вафик продавал захваченных людей. «Наблюдаю магазин Хендрикса, — просигналил сержант через имплант. — Написано, что выставлена свежая партия». «Принял», — коротко отозвался Блайз, глядя, как приказчик сноровисто снимает мерку с шеи Амели. Эдемец работал быстро, демонстрируя недюжинный опыт. Взяв выбранный покупателями мягкий ошейник, больше похожий на бархотку с фигурной бляшкой для имени, он установил в специальные кармашки инфочип и маячок. — Предпочитаете наказывать по старинке? — с ноткой одобрения поинтересовался приказчик, когда Блайз отверг предложенный нейроразрядник. — Она не создаёт проблем, — репликант отсчитал требуемую сумму. — Мы ею довольны. Тут он не соврал: поведение Амели и проявленная ей разумная инициатива действительно нравились репликантам. — Вам исключительно повезло, — улыбнулся приказчик. — Надевать здесь будете или дома? — Здесь, — Блайз взял покупку в руки и застегнул на шее девочки. Распрощавшись с приказчиком, троица направилась в магазин Иегуды Хендрикса. При входе в магазин сразу стал ясен прагматичный и обстоятельный подход эдемцев к работорговле. Едва потенциальные покупатели перешагнули порог магазина, как к ним навстречу устремился эдемец в чёрно-золотой ливрее, сияя так, будто узрел горячо любимого друга. — Добрый день, уважаемые господа. Что-то желаете приобрести? — поинтересовался он. — У нас богатейший выбор… Чимбик взглядом указал Блайзу на заливающегося певчей птицей остроухого. — Нам бы девушек, уважаемый, — сообразив, что от него требуется, начал Блайз. — Вам подобного типа? — поинтересовался продавец, показывая на Амели, жмущуюся к сержанту. Магазин окончательно превратил её в запуганного подростка, шарахающегося от каждой тени. — Постарше, — откликнулся Блайз. — Примерно лет до… скажем, двадцати пяти. Найдётся? — У нас как раз новый завоз. Прошу за мной, — продавец, не переставая улыбаться, приглашающе махнул рукой. «Спроси про близнецов», — передал по импланту Чимбик. «Знаю», — ответил Блайз. — Кстати, у вас отличный вкус, — польстил покупателям эдемец, показывая на Амели. — Девочка чудо, как хороша. Качественный образец. — Благодарю… — улыбнулся в ответ Блайз. — Друг с Эдема подарил, на память о себе. — У вас щедрые друзья, — отметил продавец. Сержант, по достоинству оценив юмор Блайза, едва заметно ухмыльнулся. Репликанты внимательно осмотрели зал, в котором были выставлены два десятка молодых женщин, одетых в одинаковые топы и шорты, призванные показать все достоинства тел. Глаза у всех испуганные, некоторые блестели от слёз. Под взглядами потенциальных покупателей девушки сжимались и старались выглядеть как можно незаметней. Среди них выделялась серокожая беловолосая уроженка Нового Бейджина. На красивом лице выражение вселенского безразличия, а взгляд пустой и бессмысленный, как у киборга. На серой коже бёдер и плеч проступали чернушные синяки, некоторые из которых имели форму, подозрительно похожую на человеческие пальцы. Лорэй среди них не было. — Скажите, уважаемый, а близняшки у вас есть? — поинтересовался Блайз. — Нам бы с братом хотелось близняшек. Ну, вы понимаете… — он многозначительно подмигнул. — Да, это действительно стоящая задумка, — согласился продавец. — Но… К сожалению, в этой партии близнецов нет. — Жаль… — искренне огорчился Блайз, но продавец и не думал упускать клиента: — Если вас интересует — у нас есть две обученные наложницы-близняшки. Брюнетки, буквально пару дней назад приобрели. Цена, не буду вам врать, высокая, но они того стоят. Сержант вскинулся, словно учуявший добычу охотничий пёс. Брюнетки. Наложницы. — А здесь товар, как понимаю, не обучен? — не моргнув глазом, продолжал Блайз. — Да, свежак. Ими в первую очередь интересуются профессиональные заводчики: обучают и потом продают уже втридорога. — А близняшек где можно посмотреть? — Блайз подмигнул продавцу. — Я так и думал, что вы заинтересуетесь, — обрадовался тот. Выудив из кармана серебряную визитницу, эдемец достал из неё визитную карточку и протянул Блайзу. — В понедельник мастер Хендрикс устраивает аукцион, на котором выставят наиболее ценных обученных рабов. Близняшки будут среди них. Вот, взгляните… Продавец достал из кармана голопроектор и развернул каталог аукциона. Выбрав нужный снимок, эдемец продемонстрировал его Блайзу. Репликанты переглянулись: на снимке были Лорэй. — Просто великолепно, — вслух сказал Блайз и даже смог изобразить похотливую улыбку. — Знал, что вам понравится, — улыбнулся эдемец. — Но предупреждаю: цены на такой товар ох какие кусачие. — Деньги — не проблема, — пренебрежительно фыркнул Блайз, подражая персонажу виденного на лайнере фильма. — Очень приятно такое слышать. Кстати, у нас сегодня спецпредложение, — радушно улыбнулся эдемец. — Есть рабыня для особых развлечений. Знаете, для любителей ломать игрушки. Он кивнул на безразличную ко всему бейджинку. — Прекрасно подойдёт для развлечений большой компанией. Не кричит, не сопротивляется. Но если начать резать — реагирует. На нейрохлыст тоже неплохой отклик. Долго не протянет, предупреждаю честно, но для вечеринки ценителей — самое то. И недорого. Бейджинку вы так дёшево нигде не возьмёте. — Вы имеете в виду отработку навыков рукопашного боя? — уточнил Блайз, вспомнив преступников-«мозгостёров», на который репликанты учились убивать. «Манекены» — так их называли инструкторы. Бейджинка действительно напоминала тех людей со стёртым разумом: такая же тихая и ко всему безучастная. — Ну, если пожелаете — то можно и так, — продавец посмотрел на него несколько удивлённо. — Но для этого проще взять немолодых, покалеченных рабов. Выйдет в разы дешевле. Неправильно расходовать молодое красивое тело для подобного, когда она создана для самых изысканных развлечений. — Развлечений? — опешил Блайз. За его спиной зло сжал челюсти Чимбик, машинально заслонивший собой испуганно вздогнувшую Амели. В сознании репликантов не укладывалось — как можно получать удовольствие от причинения боли? Для них боль была всего лишь инструментом, средством достижения цели: получения информации, принуждения к сотрудничеству. Не более того. Никому из искусственных солдат и в голову бы не пришло пытать просто для удовольствия. Подобные действия однозначно являлись признаком брака, психический нестабильности. Образцы с подобными отклонениями утилизировали. А тут человек с воодушевлением — предлагает мучить другого человека просто ради развлечения. — Вас подобное не интересует? — продавец разочарованно цыкнул. Он торопился сбыть бейджинку: чёртова серорожая неженка в любой момент могла отдать концы от стресса или наложить на себя руки. Вопреки надеждам, бейджинка так и не оправилась после дебилов Хэнка и Марли. Товар они портили каждый рейс, но обычно девки успевали отойти от их «ласк» и уходили за полную стоимость. Но с бейджинкой не повезло, а потому требовалось успеть вернуть хотя бы потраченные на неё деньги. Из-за этого цену занизили практически до покупной. — Внешность интересная, — просто чтобы не молчать, ответил Блайз. Наклонив голову, он ещё раз осмотрел бейджинку, и в его мозгу словно что-то щёлкнуло. Блайз узнал девушку: это была та самая беловолосая, что села на один корабль с Лорэй. Удивительно, как после стольких просмотров записи репликанты не узнали её сразу. Блайз смотрел на бейджинку и старался не думать о том, что где-то сейчас его Ри точно так же безучастно смотрит в стену. Бледная, погасшая, с уродливыми синяками на теле, оставленными руками насильников. Репликант тряхнул головой, отгоняя тяжёлые мысли. Взглянул на девушку и понял, что не может оставить её здесь. — Сколько стоит? — услышал он голос сержанта. В первый миг Блайз решил, что Чимбика прельстили слова продавца о насилии. Моментально вспомнились залитая кровью лаборатория и безумно рычащий сержант, руками разрывающий на куски мечущихся в панике людей. Неужели всё же сбой? Блайз осторожно покосился на брата. Тот стоял с каменным лицом, но по тому, как Чимбик заслонял собой Амели, Блайз понял: сержант испытывает те же эмоции. — Две с половиной тысячи, — заторопился продавец, боясь, что клиент передумает и уйдет. — Но я могу… — Берём, — отрубил сержант, не дав продавцу завершить предложение сбросить цену. «Это бейджинка, что была на борту с Лорэй, — передал сержант Блайзу. — У неё может быть ценная информация». «Да, садж», — ответил тот. Но истинную причину покупки знали оба. Эдемец же не стал испытывать фортуну и расторопно принялся оформлять купчую. — Не изволите сигару, пока я оформляю документы? — предложил он, открывая стоящую рядом с ним деревянную резную шкатулку. — Нет, спасибо, — вежливо отказался Чимбик, оглядев лежащие в ней металлические цилиндры. Такие они с Блайзом видели в каюте на лайнере — в каждом лежали сигара и тонкая деревянная палочка. С помощью поисковика репликанты узнали, что палочку следует поджигать и прикуривать сигару от неё — «чтобы не испортить вкус», — а цилиндр-контейнер обеспечивал лучшую сохранность. С точки зрения Чимбика — глупость: сохранять вещество, которым затем травить собственный организм, да ещё и получать от этого удовольствие. Но дворняги этого мнения, похоже, не разделяли. Хотя на Эдеме, как пояснила Амели, именно курение не особо популярно. Сигары и трубки курят богачи, и то не часто — в основном после приёма пищи. Основная масса населения предпочитает табак жевать, или нюхать. — Близнецов, к слову, стоит приобрести, — отвлёк сержанта от мыслей о странных пристрастиях дворняг. — Изумительный товар. Послушные, дисциплинированные, практически предугадывают желания. А как хороши в постели… Он мечтательно цокнул языком. Эдемец даже не подозревал, что от смерти его спасло лишь самообладание сержанта, трещащее по всем швам. Чимбику стоило невероятных усилий удержаться от того, чтобы не свернуть поганцу шею. Услышать хруст позвонков, увидеть, как в глазах недоумение сменяется ужасом перед неизбежным. По мнению репликанта, этот эдемец был куда хуже всех типов врага, с которыми его сталкивала жизнь. Лидеры бунтовщиков, солдаты Союза, даже лейтенант Нэйв действовали, руководствуясь идеями и принципами, защищая то, во что верят. Этот же походя творил поступки, способные вогнать в ступор даже такого, казалось бы, хладнокровного, обученного убийцу, как Чимбик. И рассказывал о своих действиях, явно гордясь ими. — Оставил бы себе, но не хочется упускать такой гонорар, — продолжал эдемец. Экспортные рабы вдвойне ценны. Не всякую наложницу можно смело возить с собой вне Эдема, а эти прекрасно подходят для людей, ведущих дела по всему Союзу. Не откроют рта без приказа, не подадут вид, что они рабыни, на планетах, где подобное не приветствуется. Чимбик отметил, что Лорэй не потеряли самообладания и тут же использовали свою излюбленную тактику, втёршись в доверие. Горечь и гнев в душе репликанта смешались со злорадством. Можно было не сомневаться: нового хозяина Лорэй ждёт множество неожиданных открытий. «Садж, я его убью?» — пришло сообщение от Блайза. «Отставить. Позже, — ответил Чимбик. — Сначала разведаем обставновку». «Есть. Но он — мой». «Хорошо», — Чимбик взглянул на увлечённо сопящего живого мертвеца. Тот завершил заполнение купчей и передал документы Чимбику: — Вот, подпишите… Репликант взял стилос и старательно нарисовал в указанной графе фальшивые инициалы и фамилию, под которыми действовал на Эдеме. — Поздравляю с удачным приобретением, господин… — продавец глянул в купчую, — …де Вильяр. Вот краткая инструкция по содержанию уроженцев Бейджина. Эдемец протянул Чимбику распечатку и небольшой свёрток. — Бейджинцы большую часть жизни проводят в подземных городах, а потому их кожу требуется покрывать защитными кремами и предпочтительно использовать накидку с капюшоном. Заодно и глаза от солнца прикрывает. Ваша покупка уже обработана, а накидка и тюбик с кремом прилагаются к инструкции. Сержант молча развернул тонкую светлую накидку и сунул в руки брату. Тот прикрыл ею безразличную к происходящему рабыню. — Также бейджинцы часто подвержены страху перед открытыми пространствами, но… Он посмотрел на таращившуюся в пустоту девушку и улыбнулся: — Но вас эта проблема вряд ли коснётся. Желаю приятно провести время с вашим приобретением. — Благодарю, — холодно кивнул Чимбик. Усадив бейджинку в вездеход, репликанты переглянулись. — Что мы знаем о помощи жертвам сексуального насилия, садж? — поинтересовался Блайз. — Ничего, — отозвался тот. — Шок — это форма стресса… — задумчиво протянул Блайз. — А Ри говорила, что лучшее средство от стресса — это секс. Сержант немного позавидовал тому, с какой лёгкостью его брат рассуждал о столь деликатной сфере человеческих взаимоотношений. Чимбику почему-то казалось сложным говорить подобное, причём не из ложного чувства стыда, а из-за чего-то иного, того, чему он не мог подобрать внятного объяснения. Блайз тем временем заглянул в окно, разглядывая бейджинку, которую держала за руку Амели, и резюмировал: — Но, видимо, не в данном случае. — Найдём место под отдых и там разберёмся, — решил сержант. — Поехали. Усевшись рядом с Блайзом, Чимбик повернулся к бейджинке и сказал: — Мэм, не переживайте, мы не причиним вам вреда. Я — сержант РС-355085, он — рядовой РС-355090, Первая бригада Сил Специальных Операций. Мы выполняем задачу по… освобождению двух захваченных работорговцами лиц. Вы их видели: сёстры-близнецы по фамилии Лорэй. Видели, мэм? Бейджинка продолжала смотреть перед собой. Сержант вздохнул, потёр переносицу и добавил: — По завершении операции мы отправим вас домой, мэм. Серокожая неожиданно перевела взгляд на Чимбика. Всё такой же пустой и безучастный, но это была первая реакция за всё то время, что репликанты видели девушку. Сержант счёл это хорошим знаком. (обратно)Глава 18
Планета Эдем. Город Блессед, гостиница «Приют пилигрима»
Базой выбрали кемпинг на берегу реки. Чистые, уютные на вид домики, скрытые буйной зеленью, приглянулись репликантам сразу. Точку в выборе поставила Амели, выдохнувшая «Пляж!» с такими интонациями, что проняло даже Чимбика. Вселение не составило проблем. Администратор сдал домик с двумя спальнями и двумя «помещениями для имущества», как здесь называли комнаты для рабов. В домике сержант оглядел своё воинство и скомандовал: — Блайз, Амели, возвращаетесь к рынку. Ведите за наблюдение за уродом, у которого мы купили… — тут он понял, что так и не удосужился узнать имя бейджинки. — Мэм, — обратился он к ней. — Как мы можем вас называть? Не то чтобы Чимбик всерьёз надеялся на ответ, но всё же испытал разочарование, натолкнувшись на тот же пустой безразличный взгляд. — Как ваше имя? — повторил он попытку. — Я — Эр-эс… Чимбик. Сержант Чимбик. Почему-то назвать имя этой дворняге оказалось легко. Рабы напоминали сержанту репликантов — тоже имущество, лишённое права выбора. А бейджинка и вовсе больше походила на киборга, при котором можно общаться без опасений, что он выдаст группе контроля. — Блайз, Амели, — назвал он остальных. — А вы? — Садж, может, она не понимает эсперанто? — предположил Блайз. — Должна. На занятиях говорили, что эсперанто Союза — основной язык на Бейджине. Только ряд общин консервативно настроенного национального меньшинства бейджинцев — ханьцев — говорят на родном языке. — Точно. Но ханьцы ниже, и у них ярко выраженные монголоидные черты лица, — вспомнил Блайз. — Они же не признают смешанных браков. Амели, прислушиваясь к их дебатам, подсела к бейджинке и вновь взяла её за руку. — Мэм, вы понимаете, что я говорю? — переключился на девушку Чимбик. Ноль реакции. — Если бы я мог убить этих ублюдков с «Рабаха» второй раз — я бы сделал это куда медленнее, — с чувством сказал сержант. Бейджинка медленно повернула голову к Чимбику. Всё такой же пустой, как у мертвеца, взгляд. Она будто смотрела сквозь сержанта, а на сером лице не появилось и тени эмоций. — Мэм? — вновь позвал репликант, но реакции так и не дождался. Отчаявшись добиться ответа, Чимбик перешёл к более насущным вопросам: — Так, Блайз, Амели, ведёте наблюдение за тем уродом. Замаскируете покупками. — А что покупать? — поинтересовался Блайз. — Провизию, — сержант оглянулся на бейджинку. — И вещи для неё. — Что конкретно высматриваем? — Как он хранит выручку. Сдаёт, оставляет в магазине, или забирает с собой. — Будем брать? — догадался Блайз. — Да, — кивнул сержант. — Нам нужно больше ресурсов. Всё, действуйте. — Есть, садж. Амели, пошли. Девчонка неуверенно глянула на бейджинку, но всё же отпустила её руку и вышла вслед за репликантом. Сержант проследил, как они уселись в вездеход, а потом обернулся к бейджинке. — Мы доставим вас домой, мэм, — пообещал он. — И там вас вылечат.Планета Новый Плимут. Столица, ресторан «Первопроходец»
В кабинете элитного заведения за сервированным столом вновь собрался узкий круг людей, вершащих судьбы. Аперитивом перед основным блюдом под названием Союз Первых служили сёстры Лорэй. — На Вулкане мы потерпели фиаско, — хозяин кабинета посмотрел на военного. Тот выдержал взгляд и спокойно ответил: — С теми исполнителями, что удалось набрать на скорую руку, можно считать везением, что нас уже не крутит контрразведка. Дешёвки с нижних уровней этой мусорной ямы, не способные даже попасть в упор. — Наша общая недоработка, — резюмировал «лесоруб». — Нужна команда грамотных ликвидаторов. — Уже есть, — хозяин кабинета отпил из бокала. Посмаковав изысканный букет вина, он продолжил: — Летят на Эдем. Лорэй точно там? — Да, — кивнул полковник. — Во всяком случае корабль, выделенный контрразведке, резко сменил курс и направился туда. — Интересный маршрут, — заметил «лесоруб». — С Эдема проще выбраться незамеченными, — пояснил военный. — Чёртовы сквалыги плевать хотели на контроль — главное, чтоб деньги шли. Начни им что-то предъявлять — будут разводить руками и ныть про дороговизну и сотню других причин, мешающих им создать таможенную службу. — Но там же наша военная база? — уточнил хозяин кабинета. — В процессе строительства, — развеял его иллюзии военный. — Так что ещё месяца с три ни о каком внятном контроле за пространством Эдема речи быть не может. Кстати, ликвидация этих шлюх на Эдеме не помешает нашим планам? — Нет, — отрицательно покачал головой хозяин кабинета. «Лесоруб» налил себе полный стакан бренди, залпом опорожнил и, занюхав рукавом, хмыкнул: — Да, не хотелось бы всё испортить из-за пары проституток… — …слишком много знающих, — оборвал его военный. — Да, кстати. Скажите вашим головорезам, чтобы постарались взять живыми кого-нибудь из контрразведчиков. У меня есть спецы, которые быстро выяснят, что сёстры успели им рассказать и куда эта информация ушла. Хозяин кабинета кивнул. — Да, это хорошая идея. Так и сделаем. Кстати, как вам жаркое? Главные вопросы были решены, и обедающие охотно сменили тему разговора.Планета Эдем. Сельва, пятнадцать километров от города Блессед
Бесплотные хищные тени беззвучно скользили по ночному лесу. Ни одна веточка не шелохнулась при их движении, ни один лист не прошуршал под ногой, предупреждая беспечную жертву о приближении опасности. Репликанты вышли на охоту. Их добыча даже не подозревала, что жить ей осталось всего ничего. На оборудованной среди леса площадке кипела работа: в трюмы небольшого грузового корабля загружали контейнеры с урожаем эдемских плантаций. Табак и кофе, весьма ценившиеся на промышленных мирах Союза, приносили хороший доход торговцам. Особенно тем, кто прилетал на Эдем тоже не с пустыми трюмами. Как те, кто сейчас деловито покрикивали на погрузочную команду. Идея атаковать этот корабль принадлежала Блайзу. Проводя разведку на рабском рынке, он отметил высокую эффективность и хорошее вооружение стражи. Атаковать магазин, в котором они купили бейджинку было рискованно. Если репликантов обнаружат, враг мобилизуется и освобождение Лорэй будет под угрозой срыва. Недопустимый риск. Решение пришло неожиданно: в магазин привезли очередную партию невольников. Подпустивший «муху» Блайз стал свидетелем расчёта эдемца с продавцом — капитаном торгового корабля. Наношпион расположился крайне удачно, позволив рассмотреть содержимое сейфа, из которого эдемец доставал деньги для оплаты. Большая часть выручки ушла капитану торгового судна. Репликант временно потерял интерес к эдемцу: оставшаяся в его распоряжении сумма относительно невелика. За время наблюдения наплыва покупателей не наблюдалось и Блайз решил, что за оставшееся до закрытия магазина время эдемец вряд ли серьёзно пополнит кассу. Но зато можно было проследить за теми, кто привёз рабов. Блайз выпустил дрон и отправил вслед за уезжающим вездеходом. Торговцы поехали к рядам, торгующим табаком. Репликант рискнул подвести дрона поближе и услышал, как они договариваются с владельцем табачной лавки о перевозке его товара на Новый Плимут. Эдемец вручил капитану торговцев кошелёк с авансом, после чего вездеход покатил к набережной. Оттуда инопланетники съехали в воду и направились в сельву, к своему кораблю. Дрон проследил за ними до самого трапа, после чего Блайз вышел на связь с сержантом и изложил план. Чимбик идею одобрил и похвалил за проявленную братом инициативу. Репликанты успели к концу погрузки. Обосновавшись в кустарнике за границей освещаемого прожекторами пространства, они выпустили «мух» и начали собирать информацию о цели. Контейнеры с товаром споро уходили в трюм под надзором зафрахтовавшего корабль эдемца и одного из членов экипажа, нашивка на груди которого гласила: «Суперкарго». Погрузку проводила команда эдемцев в ярких жёлто-красно-белых робах, прибывших на корытообразной барже такой же окраски. Завершив погрузку, «полосатые» эдемцы вместе с торговцем погрузились на своё корыто и отчалили, оставив экипаж корабля задраивать трюм. «Берём?» — отправил сообщение Блайз. «Ждём», — лаконично отозвался сержант. Одна из «мух», повинуясь его команде, проскользнула в люк вслед за суперкарго. Суперкарго прошёл в рубку и отдал планшет сидящему там капитану корабля. — Ты тоже в город? — поинтересовался тот, бегло — явно из чистого формализма — проглядывая коносамент. — Да, чуть развеюсь, а то уже дети в яйцах пищат, — кивнул суперкарго. — Заодно и прослежу, чтоб наши никуда не встряли. Так что будете с Денаром вдвоём тут куковать. — Мы с ним люди семейные, — ухмыльнулся капитан. — Зачем выбрасывать бабло на то, что у тебя дома? — А что, диету разнообразить никак? — усмехнулся суперкарго, беря стоящий на пульте управления графин, наполненный янтарной жидкостью. — Нахрена? — удивился капитан, глядя, как суперкарго наполняет стакан. — Что, где-то женская анатомия иначе — щель поперёк? Чокнувшись с приятелем, он продолжил: — Дома всегда лучше. Как-то своё, родное. Вот женишься — поймёшь. — Я в неволе не размножаюсь! — хохотнул суперкарго и залпом опустошил стакан. — Ладно, зови остальных свободолюбивых, — капитан достал из кармана кошелёк. — Выдам аванс и инструктаж. За Филиппом проследи, чтоб опять с легавыми местными не замахался. — Сделаю, шкипер, не переживай, — успокоил его суперкарго. Экипаж собрался быстро. Вместе с супекарго «на берег» — так почему-то эти люди называли поход в город — уходили трое. Четвёртый — седой, бородатый мужчина — оставался скапитаном на корабле. Репликанты дождались, пока весело гомонящая компания гуляк погрузится в вездеход и отправится на поиски развлечений. У трапа остался только один — тот самый седой бородач, по всей вероятности — Денар, упоминавшийся в разговоре капитана с суперкарго. Денар уселся на ступеньку трапа, положил на колени дробовик и закурил. Со вкусом, неторопливо, выпуская из глубин бороды кольца дыма. «Работаем», — скомандовал сержант. Сто метров, разделяющие корабль и сельву, репликанты преодолели ползком, за несколько минут, держась на границе освещённых прожекторами участков, за пределами видимости вахтенного. Двигались они осторожно, несмотря на то, что выжженный двигателями при посадке участок был лишён даже вездесущей палой листвы: намертво вбитая наука — не пренебрегать мерами предосторожности. Никакой — даже самый совершенный — камуфляж не является абсолютной панацеей от обнаружения. Потому репликанты двигались так, словно не подкрадывались к беспечному дуралею, а действовали на территории, напичканной самыми совершенными охранными системами. Денар закурил третью сигарету, подкурив от предыдущей. Бородач даже не подозревал, что курит последний раз в жизни. Он так и не понял, что его убило. Блайз ударил ножом, когда Денар затягивался, угодив точно в сердце. Бородач на миг выгнулся дугой, глядя перед собой быстро стекленеющими глазами, и обмяк. Репликант отпустил воротник его формы, и Денар уткнулся лицом в колени, словно заснул. Блайз и Чимбик быстро проскочили мимо покойника и вошли в шлюз. Сейчас важно было не нашуметь, переполошив капитана корабля. «Муха» исправно продолжала трансляцию с мостика. Капитан смотрел местный спортивный канал, закинув ноги на пульт и потягивая из стакана. Смерть вахтенного он не заметил. Появление на мостике двух закованных в броню фигур стало для него полной неожиданностью. — Разрешите подняться на борт? — поинтересовался один из пришельцев, разглядывая замершего капитана поверх автоматного ствола. Капитан икнул и молча поднял руки, не обращая внимания на льющийся из стакана на его штаны янтарный напиток.Планета Эдем. Город Блессед, гостиница «Приют пилигрима»
Утро репликанты встретили у ворот кемпинга. Высунувшийся на сигнал сонный администратор оглядел постояльцев, и спросил без какого-либо интереса: — Как погуляли? — Отлично! — с радостной улыбкой отозвался Блайз. Чимбик молча кивнул и даже изобразил улыбку. Администратор равнодушно кивнул, открывая ворота. Было видно, что ему абсолютно плевать и на мимические шедевры сержанта, и на то, где, с кем и как отдыхали постояльцы. Дождавшись, когда машина въедет на территорию кемпинга, администратор закрыл ворота, закинул в рот очередную порцию жевательного табака и продолжил смотреть порнушку, коротая время до конца смены. Едва Блайз распахнул дверь домика, как в нос ударил манящий аромат свежесваренного кофе. — Чего не спите? — спросил Блайз у высунувшейся из кухни Амели. — Рано же ещё… Он узрел влажные волосы девчонки и сам себе ответил: — В реке купалась. Чимбик вслед за Блайзом прошёл на кухню и сел за стол напротив бейджинки. Судя по остаткам каши в тарелке, Амели кормила их нечаянное приобретение с ложки. Блайз, не особенно рассчитывая на ответ, поздоровался с серокожей. Ноль реакции. По виду бейджинки вообще сложно было сказать, спала она или бодрствовала всю ночь. Иногда репликантам и вовсе казалось, что девушка постоянно находится в полусне, просто глаз не закрывает. Амели гордо указала на мокрую плетёную корзину, полную крупных раковин местных моллюсков: — Я нам завтрак наловила! Репликанты с интересом посмотрели на улов девчонки. Шипастые раковины с острыми краями выглядели больше похожими на навершия моргенштернов, чем на будущий завтрак. Тем не менее никакого отторжения вид моллюсков не вызывал: во-первых, на занятиях по выживанию репликантам доводилось есть и не такое, а во-вторых, оба уже успели узнать, что в чём-чём, а в еде люди толк знают. — Она спала? — Чимбик показал на бейджинку. Состояние серокожей беспокоило сержанта. Если к её апатии добавится и бессонница, то придётся прибегнуть к помощи медикаментов, которые, скорее всего, придётся вводить под принуждением. Чего сержант очень хотелось избежать. Дополнительное насилие, пусть и для её блага, вряд ли положительно скажется на психике бейджинки. Вдобавок она уже являлась обузой ввиду своей недееспособности. В бессознательном состоянии она превратится в балласт, помеху к выполнению задания. И что-то подсказывало, что Амели не понравится привычное для репликантов решение этой проблемы. Чимбику и самому оно уже не нравилось. — Недолго, — отозвалась Амели. Не подозревая о мрачных перспективах, она высыпала часть улова в раковину и принялась сноровисто вскрывать створки. Одна створка отправлялась в мусорку, а вторую, с моллюском, Амели тщательно промывала и выкладывала на блюдо. Сержант вздохнул и устало потёр лоб. Внезапно его осенило. — Мэм, — обратился он к бейджинке. — Может, вы хотите отправить сообщение домой? Передать что-то родным? Блайз, услышав это предложение, саркастически хмыкнул. По его мнению, основанному на прочитанных в сети статьях о помощи жертвам насилия, сержант тратил время впустую. Здесь нужен был профильный специалист-психолог, а то и не один. Но говорить об этом саджу бессмысленно — в некоторых случаях Чимбик включал феноменальное упрямство, достойное лучшего применения. И сейчас, похоже, был как раз такой случай. — Зря тратишь время, — всё же сказал Блайз. — Нужен врач. Чимбик молча зыркнул в его сторону и вновь сконцентрировался на безмолвной бейджинке, когда Амели ойкнула и сдавленно всхлипнула. Одна из створок раковины неудачно раскололась и глубоко распорола ладонь девочки. Из раны брызнула кровь, а из глаз Амели — слёзы. — Не вздумай водой промывать! — приказал Чимбик, перехватывая руку девочки. — Блайз… — Уже, — отозвался тот, выскакивая в комнату, где было сложено их снаряжение. — Буйный какой-то моллюск, — попробовал пошутить Чимбик. — Осколочно-фугасный… — Я этого гада сама съем, — сквозь слёзы улыбнулась девочка. Чимбик усадил её за стол, подстелив под руку салфетки, и оглянулся, выискивая взглядом Блайза с автодоктором. А когда снова взглянул на Амели — замер от удивления. Бейджинка с вполне осмысленным взглядом встала, подошла к примитивной аптечке, закреплённой на стене рядом с огнетушителем, вынула оттуда медикаменты и положила их на стол. Не желая спугнуть её, Чимбик жестом остановил вошедшего Блайза и приложил палец к губам. Блайз понятливо кивнул и молча положил автодоктор рядом с бейджинкой. Бейджинка же обработала руки антисептиком, смыла им кровь с ладони поражённо таращившейся на неё Амели, промыла рану и вколола местное обезболивающее аптечным инъектором. Заметив автодоктор, бейджинка вызвала на его терминал список препаратов и вновь отложила в сторону. Репликанты не вмешивались, молча наблюдая, как бейджинка развела края раны и пинцетом вынула оттуда осколок раковины. Ещё раз промыв рану, бейджинка свела её края и приложила к ладошке замершей Амели автодоктор, споро срастивший края синтеплотью. Закончив оказание помощи, бейджинка положила автодоктор на стол, вымыла руки и вернула медикаменты в стационарную аптечку. Блайз на пару с Амели изучали обработанную рану так, словно это был не заурядный порез, а как минимум медицинская сенсация, тянущая на серьёзную научную работу. — Вы врач, мэм? — осторожно задал вопрос сержант. К его удивлению, бейджинка коротко кивнула. Смотреть на Чимбика она избегала. — Спасибо, мэм, — поблагодарил её сержант, перекидывая автодоктор Блайзу. Тот поймал прибор и, потрепав Амели по голове, понёс обратно в комнату. Бейджинка молча смотрела на свои руки, но теперь её взгляд выглядел более осмысленным. Чимбик задумался, не попытаться ли ещё раз спросить девушку о Лорэй, но подумал и отказался от этой затеи. Во-первых, они с Блайзом и так уже знали, где искать близнецов. А во-вторых, вряд ли воспоминания о корабле работорговцев — это то, что нужно для выздоровления. — Кто-то обещал завтрак, — напомнил он Амели и кивнул в сторону уже очищенных моллюсков. — Да! — понятливо поддержал его вернувшийся Блайз. — Нужно же узнать, ради чего Амели тут кровь проливала. Девчонка тут же нарезала на куски местный кислотно-зелёный цитрус, полила моллюсков его соком и гордо поставила блюдо с неаппетитного вида содержимым. — Это едят вот так, — пояснила девочка, поднесла к губам створку раковины и втянула в себя моллюска с лужицей резко пахнущего сока. Пока Блайз изучал поданное блюдо, сержант повторил действия Амели. — Вкусно, — поделился он мнением, прислушиваясь к ощущениям. — Блайз, помнишь, что в зоне сельвы ели? Это в сто раз вкуснее. — Забудешь такое, — усмехнулся Блайз, расправляясь с содержимым раковины. — Мне потом казалось, что эти штуковины продолжают извиваться у меня в желудке. — Попробуйте, мэм, — сержант подвинул блюдо поближе к бейджинке. — Правда вкусно. Та всё так же смотрела в стол, и Чимбик уже подумал, что на сегодня чудеса исчерпаны, когда серая рука осторожно потянулась к блюду. Репликанты с преувеличенным интересом разглядывали опустевшие ракушки у себя в руках, самым краем зрения наблюдая за бейджинкой. Та повторила действия Амели, прожевала моллюска и выплюнула того обратно на створку раковины. — Не всем они нравятся, — не обиделась девчонка, искренне обрадованная переменами. Бейджинка не ответила, вновь сложив руки перед собой. Разговорить её так и не удалось. Решив, что всему своё время, репликанты вернулись к завтраку и решению главной задачи — освобождению Лорэй. (обратно)Глава 19
Планета Эдем. Город Блессед
После завтрака сержант обратился к бейджинке: — Мэм, нужна ваша помощь. Чимбик осознанно применил просьбу, а не приказ. Иллюзия собственной необходимости, права выбора и возможности помочь должны были благотворно повлиять на бейджинку. Во всяком случае сержант на это надеялся. — Проведите ревизию оставшихся у нас медикаментов. Составьте список того, что нужно доукомплектовать. Помимо болезней высока вероятность ранений различного типа и степени тяжести в результате боестолкновений с противником. Учитывайте и этот факт. Этот простой тест должен был не только помочь бейджинке, но и показать степень адекватности неожиданного приобретения. Наличие квалифицированного врача в команде становилось существенным подспорьем. При условии, что врач способен выполнять обязанности даже в состоянии сильного стресса. Бейджинка так долго смотрела омертвевшим взглядом на протянутые медицинские подсумки, что Чимбик решил, что придуманный им способ реабилитации не сработал. Но девушка наконец кивнула и взяла оборудование. Сержант положил рядом с ней планшет и отошёл в сторону, подозвав Блайза. — Два часа на отдых. Потом бери Амели и езжай в город. Докупите медикаменты и ищите нам новую цель. Желательно — с большими накоплениями. Блайз кивнул. Ночной рейд принёс им двенадцать тысяч — сумма крупная, но, судя по каталогам работорговцев, недостаточная для покупки разом двух обученных наложниц. Цена на такой товар достигала пятидесяти тысяч марок, а репликантам требовалось гарантированное отсутствие конкурентов на грядущем аукционе. Силовое решение проблемы оставили на крайний случай — боестолкновение несло угрозу потери Лорэй, абсолютно не прикрытых средствами защиты. — Нужна субмарина, — неожиданно сказал Блайз. — Малая, я видел такие у причалов. Сержант кивнул — он тоже видел эти небольшие подводные аппараты, весьма популярные среди эдемцев. — Можно будет подбираться ближе и уходить без лишнего внимания, — развил мысль Блайз. — Мы не умеем водить такие аппараты, — сержант с сожалением вздохнул. — Я умею, — неожиданно подала голос Амели. Под удивлёнными взглядами репликантов она смутилась и пояснила: — Ну, одну модель. «Дениза». У нас такая была, на водных фермах. Родители в кредит купили. А потом шторм всё разрушил и мы просрочили выплаты. И… — голос её упал почти до шёпота: —…нас продали за долги. Она тихо всхлипнула и ссутулилась. — Не разводи сырость, — жёстко одёрнул её Чимбик. Блайз укоризненно взглянул на брата, но промолчал, не встревая в процесс воспитания личного состава. Несмотря на граничившую с чёрствостью резкозть, Чимбик действовал, исходя из лучших побуждений. Просто иначе сержант вразумлять не умел. — Ты хочешь найти своих родителей, — между тем продолжал Чимбик. — Это хорошо. Но слезами тут не поможешь. Нужно действие, понимаешь? У тебя есть их данные: имена, даты рождения, дата продажи. Это уже огромный плюс. Надо просто сесть и начать их разыскивать, а не плакать. Понятно? — А мы поможем, — всё же влез Блайз. — Да, садж? — Это даже не обсуждается, — серьёзно ответил тот. Амели глубоко вдохнула, выдохнула и с надеждой уставилась на репликантов: — А когда я их найду — мы их увезём? — Разумеется, нет, — с каменным лицом ответил сержант. — Мы их отдадим твоей новой подруге, — он кивком указал на занятую делом бейджинку, — на опыты. — Вторая шутка за день, — удивился Блайз. — Садж, не боишься, что тут снег пойдёт от таких перемен? — Остроухие тут живут — вот пусть они и боятся, — отмахнулся сержант. — Блайз, дополнение: ищи субмарину модели «Дениза». — Есть, садж. Блайз кивнул и ушёл в комнату. Сержант же, оглядев Амели, добавил: — Главное — никогда не сдаваться.Планета Эдем. Город Блессед
Правила уличного движения в Блесседе если и существовали, то никто об этом не знал. Каждый водитель двигался как заблагорассудится, считая проезжую часть чем-то вроде теста на смелость и креативность. Особенно отличались мотоциклисты — глядя на их манеру езды казалось, что они пребывают в святой уверенности: перед апостолом Петром надо представать или собранным в собственный шлем, или в жабо из чужого ветрового стекла. Посильную лепту в дорожный хаос вносили пешеходы, перебегающие проезжую часть в самых неожиданных местах. Да и водители общественного транспорта без зазрения совести поворачивали свои тарантасы через две-три полосы в погоне за очередным пассажиром. Блайз, впервые узрев это столпотворение, поначалу впал в состояние, близкое к ступору. Но затем он распробовал все прелести бесконтрольного вождения и вошёл во вкус. Репликанту пришлось по душе сочетание отсутствия ограничений с возможностью проверки собственной реакции и водительского мастерства. Так что в этом хаосе Блайз чувствовал себя превосходно, ведя вездеход так, словно всю жизнь прожил в Блесседе. — Наконец-то у саджа достойная компания — бейджинка, — говорил он, обгоняя колонну скотовозов. — Тоже слова не допросишься. Репликант ударил по тормозам, пропуская метнувшегося под гусеницы шального мотоциклиста, и запустил ему вслед залп подхваченной у Ри брани. Точно также поступали и прочие участники дорожного движения. В отличие от Блайза, провинциальную Амели это буйство пугало. Девчонка сидела, упёршись в приборную панель обеими руками, и вертела головой, силясь предугадать очередную опасность. — Думаете, она поправится? — спросила Амели у Блайза. — Когда садж что-то вбил себе в голову, то лучше ему не возражать, — отозвался Блайз, выворачивая на встречную полосу, чтобы обогнать лениво плетущийся автобус. — Так что у неё нет выбора, кроме как срочно приходить в порядок, — продолжил он. — Иначе садж просто задолбает своими попытками. О, аптека! Репликант лихо развернул вездеход на гусенице и ринулся поперёк транспортного потока к обочине, не обращая внимания на визг тормозов, протестующие гудки и отборную ругань. Едва вездеход замер у тротуара, как рядом, словно владея секретом телепортации, возник один из вездесущих малолетних попрошаек. — Щедрый господин, — заныл он, протягивая руку, — подайте на… Блайз молча зыркнул на него злобным взглядом. Попрошайка поперхнулся на полуслове и исчез точно так же незаметно, как и появился. — У тебя дома тоже так? — спросил репликант у Амели, с лёгкостью выпрыгнувшей из вездехода. — Избыток асоциальных элементов, ведущих паразитический образ жизни? — Нет, — та опустила взгляд. — У нас все заняты на морских фермах. А если ты не работаешь и не платишь налоги — тебя продают в рабство. — Почти как в Консорциуме, — отметил Блайз. — Там тоже асоциалов не любят. Правда, и рабства нет. Просто дают тюремный срок и отправляют на астероиды, в рудники. Он посторонился, пропуская выходящих из аптеки людей. Первым шёл крепкий, мускулистый парень, одетый в красный комбинезон с обрезанными рукавами. Нашивки на груди комбинезона сообщали, что сего господина зовут Дж. Эббот и он — помощник механика на торговом корабле «Флёр де Лиз», планета приписки — Акадия. За ним шла вереница из шести немолодых мужчин в жёлтых робах и рабских ошейниках. Замыкал процессию вальяжный господин в тёмно-бордовом с золотыми кантами комбинезоне. Золотистые нашивки на его груди уведомляли окружающих, что перед ними не кто иной, как сам капитан «Флёр де Лиз» — месье Сэми д’Анкур. Больше всего в облике капитана д’Анкура репликанта заинтриговала длиннющая шпага, висящая на богато вышитой перевязи. Блайз силился понять зачем таскать такую железяку, абсолютно бесполезную в современном бою. Разве что где-то есть отсталая колония, жители которой вернулись к дульнозарядным гладкоствольным ружьям и линейной тактике. От исторической ретроспективы репликанта отвлекла Амели. Она судорожно схватила его за руку и сжала так, что плохо остриженные ногти впились в кожу Блайза. — Папа! Там мой папа! — глотая слова проговорила она и ткнула пальцем в сторону удаляющейся вереницы рабов. — Где? — поначалу не понял Блайз, а сообразив, крикнул: — Сэр! На минуту! — У меня нет минуты, — не оборачиваясь, процедил владелец шпаги, усаживаясь в вездеход. Блайз повернулся скомандовать Амели лезть в машину, но девочка сорвалась с места и без его подсказок. Вездеход с «Флёр де Лиз» успел практически затеряться в автомобильном потоке, и Блайз пустил ему вслед дрон. Только так удалось не потерять цель в транспортном хаосе столицы Эдема. Преследуемая машина съехала с набережной в воду и направилась к одной из многочисленных проток. Блайз озадаченно сдвинул брови. Стало быть, господин пафосный капитан, несмотря на всю показушность, всё же предпочёл бесплатную самодельную посадочную площадку. Почему? Экономит средства или не желает лишний раз привлекать внимание? Но если желает оставаться незаметным — тогда зачем одевается ярче, чем рекламный плакат? Эти мысли крутились в голове Блайза, пока он управлял вездеходом, на ходу докладывая сержанту о сложившейся ситуации. К его облегчению, Чимбик не стал выказывать недовольство, ограничившись приказом не конфликтовать без крайней нужды. Вездеход репликанта выехал на берег, как раз когда невольники поднимались по трапу на борт корабля. Капитан стоял внизу, отставив ногу и положив ладонь на эфес своей дурацкой шпаги, и что-то говорил помощнику механика, вооружённому коротким дробовиком. При виде выезжающей на берег машины д’Анкур крикнул что-то по-французски. Для того чтобы понять его крик переводчика не требовалось: помощник механика вскинул оружие. — Ложись! — рявкнул Блайз, рывком сбрасывая девочку на пол. Это движение спасло им жизни. Лобовое стекло разлетелось с резким хлопком, и в левое плечо словно вонзились раскалённые иглы. Репликант выкрутил руль, одновременно выхватывая из-под рубашки пистолет. Вездеход развернулся на месте, встав боком к врагу, и Блайз чётко, будто в тире, всадил две пули в грудь громилы с дробовиком, уже успевшего передёрнуть цевьё. Тот выронил оружие и откинулся назад, под ноги своему капитану. Д’Анкуру досталась следующая пуля, угодив в живот. Капитан сложился вдвое, держась за рану и крича во всю мощь лёгких. В голове Блайза заработал счётчик с двумя делениями — одно показывало количество оставшихся в магазине патронов, другое — число поражённых целей. Осталось двенадцать патронов, три потрачены на две цели. Плохо — с собой у Блайза лишь один запасной магазин, и если так неэкономно расходовать боеприпасы, то при грамотном сопротивлении экипажа патронов может не хватить. Застывшие на трапе рабы взирали на побоище круглыми от страха глазами, не зная, что им делать. — Лежи тут! — приказал Блайз перепуганной Амели, выпрыгивая наружу. Мир вокруг обрёл невероятную чёткость. Звуки и запахи для Блайза словно обрели зримую форму, давая возможность обнаружить врага до его появления. Боли от ранения репликант не чувствовал — повышенный, по сравнению с обычными людьми, болевой порог позволял действовать, не теряя эффективности, с куда более тяжёлыми травмами, а повышенная свёртываемость крови гарантировала быстрое «закупоривание» поверхностных ран. Мелькнуло мимолётное сожаление, что не прихватил «мух» — нанодроны сейчас пришлись бы как нельзя кстати, — и тут же пропало. Держа пистолет нацеленным на входной люк корабля, Блайз перебежал к трапу. Капитан прекратил кричать и попытался отползти, умоляюще протягивая к репликанту перемазанную кровью руку. Блайз добил его выстрелом в голову и глянул на помощника механика. Удивительно, но получивший две экспансивные крупнокалиберные пули в грудь парень был ещё жив — лежал на спине и пускал изо рта кровавые пузыри, вцепившись в комбинезон скрюченными пальцами. Пришлось потратить патрон и на него — не из милосердия, а по намертво вбитой привычке не оставлять за спиной живых врагов. Блайз замер, прислушиваясь, а потом вскинул пистолет. Рабы, испуганно крича, попадали на ступеньки трапа, закрывая руками головы. Из люка на трап выпрыгнул вооружённый автоматом человек, получил пулю в голову и покатился по ступеням. Репликант метнулся вверх по трапу, безжалостно протоптавшись по лежащим на ступенях рабам. Возник соблазн подобрать оружие убитого, но Блайз отказался от этой затеи: автомат мог быть снабжён чипом-блокиратором, а поднимать и осматривать времени не было. Пинком отправив оружие убитого на землю, репликант посмотрел на бывшего владельца автомата. Убедившись, что правки не требуется, Блайз перешагнул через труп и, миновав шлюз, оказался в ярко освещённом коридоре. — Ману? — услышал он встревоженный мужской голос, доносящийся с кормы. — Ману… Далее последовала короткая фраза на французском. Голос доносился из распахнутого люка, сопровождаясь запахами пота, одеколона, нагретого металла и смазки. Блайз хищно оскалился и пошёл на голос, беззвучно ступая по палубе. — Ману? — в голосе звучал испуг, близкий к панике. По палубе затопали ноги в тяжёлых ботинках с магнитными подошвами. Блайз замер и нацелил пистолет на проём люка. Через секунду там появился перепуганный мужчина, вытирающий руки ветошью. Увидев репликанта, он успел лишь открыть рот для крика. Хлопнул выстрел, и тело завалилось на спину. Ботинки убитого проскребли по палубе в последний раз, и наступила тишина. Блайз настороженно прислушался и принюхался. На борту было тихо, лишь со стороны трапа доносился испуганный шёпот лежащих на ступеньках рабов и резко пахло свежей кровью. Репликант постоял пару секунд и двинулся дальше. У него ушло почти пятнадцать минут на тщательную проверку отсеков корабля. Убедившись, что больше никого на борту нет, Блайз завершил осмотр, вышел наружу и скомандовал рабам: — Спуститься! Встать на колени, руки на затылок, ноги скрестить! Рявкнул он по привычке, а не по необходимости, но насмерть перепуганные люди этого не знали. Стараясь не смотреть на окровавленного репликанта, они вскочили на ноги и бегом спустились на выжженную землю. Передний споткнулся о труп автоматчика, но идущий сзади успел подхватить товарища под локоть, предотвратив падение. Спустившись вниз, рабы послушно попадали на колени и положили руки за затылки. Блайз оглядел короткую шеренгу, подошёл к вездеходу и спросил: — Ну, и кто из них твой папа? Амели только этого и ждала: выскочила из машины и бегом кинулась к шеренге рабов. На Блайза девчонка даже не посмотрела — её взгляд переходил с одного бледного лица на другое. Радость и нетерпение на лице Амели сменялись растерянностью. — Среди вас был другой человек, — то ли спрашивая, то ли убеждая рабов сказала она. — Мой папа. Где он? Невольники переглянулись, и один из них, с неровно обрезанной бородой, покачал головой: — Тут все, девочка. Никого больше не было. Блайз, изучавший раненое плечо, удивлённо уставился на Амели, затем оглядел учинённое побоище и резюмировал: — Садж будет недоволен… Девочка вжала голову в плечи, уставилась на носки своих ботинок и едва слышно выдавила: — Я обозналась… Простите… — Это ты кому? — поинтересовался Блайз. — Если капитану, то он тебя не слышит — скончался. В этот момент один из рабов упал на четвереньки и шумно вывернул на землю содержимое желудка. Его товарищи по несчастью с ужасом уставились на бедолагу. — Что с ним? — насторожился Блайз. Не хватало ещё подцепить какую-то местную заразу. Репликант вспомнил, откуда выходили рабы, и преисполнился самых мрачных подозрений. — Амели, бегом в машину! — скомандовал он. — Но… — возразила было девочка и тут же получила мощный толчок в спину, придавший ей требуемое ускорение. Ещё не понимая, в чём дело, Амели всё же добежала до вездехода и нырнула в салон. — Что с ним? — повторил вопрос репликант, убедившись, что девочка далеко от источника возможной заразы. — Видимо, капсула… — быстро заговорил тот самый бородач, что отвечал Амели. — Капсула, месье. С наркотиком. — Что — капсула с наркотиком? — прикрикнул Блайз. — Раскрылась, — объяснил бородатый. — Нас в той аптеке заставили проглотить по полтора десятка капсул, месье… Между тем раб, которого тошнило, упал на землю в лужу собственной рвоты и забился в судорогах. — Помогите ему, месье! — вскричал бородач. — Вызывай саджа! — крикнул Блайз Амели. — Пусть… — Скорее, месье! — крикнул бородач, глядя на бьющегося в судорогах товарища. Тот выгнулся дугой, скребя руками землю, а потом резко обмяк и рухнул неопрятной кучей тряпок. — Месье! — бородач повернул к Блайзу испуганное лицо. Репликант подбежал и проверил пульс. Затем приложил к руке пострадавшего автодоктор, считал данные и огласил диагноз: — Смерть от интоксикации неизвестным веществом… — Месье, — заметно нервничая, сказал второй раб. — Позвольте нам избавиться от груза. — Почему в вас наркотик? — не обращая внимания на его слова, спросил Блайз. — Контрабанда, месье, — зачастил бородатый. — «Пыльца фей» стоит дорого. Даже тут хозяин д’Анкур заплатил за эту партию около ста тысяч марок. Теперь это ваше, месье! Только разрешите нам это, pardon, выблевать. — Пардон? Это что? — не понял Блайз. — О, прошу прощения, месье. Это просьба простить, по-французски, — бородатый сглотнул и умоляюще уставился на Блайза. — Позвольте избавиться, месье. Пожалуйста. Репликант на миг задумался, и тут его осенило. Сто тысяч марок. Эта сумма с уже имеющимся у репликантов капиталом позволит гарантированно приобрести Лорэй на аукционе! Надо только найти покупателя на такой товар. — Избавляйтесь, — кивнул он. — А… — бородатый неуверенно указал на тело умершего. — И из него — тоже, — развеял сомнения Блайз. Судя по лицам рабов, идея энтузиазма у них не вызывала. Но они беспрекословно подняли труп и потащили вверх по трапу. Блайз посмотрел им вслед и перевёл взгляд на раненное плечо. Картечь нужно было доставать быстрее, пока не начались отёк и воспаление. — Больно? — виновато спросила подошедшая Амели. — Нет, — не кривя душой, сказал Блайз. — Я сделан с высоким запасом прочности. Зато освободили твоих земляков. Будет с кем поговорить. Виноватое выражение лица девочки сменилось гадливым: — Не о чем с ними говорить, — буркнула она. — Это потомственные рабы. Они ничем не лучше эдемцев. Молятся на хозяев, наказывают других рабов — вроде меня. Которые свободными были. Помолчав секунду, она выдохнула одними губами: — Уроды. Блайз сделал вид, что не расслышал. Но мысли его приняли иное направление: если эти рабы — потомственные и преданы своим хозяевам, то доверять им нельзя. Значит, нужно ликвидировать потенциальный источник угрозы. — А за что наказывали? — спросил он, прикидывая лучший вариант ликвидации. Блайзу почему-то не хотелось, чтобы расправу видела Амели. Иррациональное, не свойственное логичному миру репликантов желание, но именно этим оно и понравилось Блайзу. Потому что так, наверное, мыслят люди. — За то, что счастья своего не понимали, когда нас продали, — ответила Амели, явно не желая развивать тему. — Пошли, поможешь, — Блайз направился к кораблю. — Там медицинский отсек. После услышанного репликанту не хотелось оставлять Амели без присмотра. Незачем проверять, как отреагируют «примерные» рабы мужского пола на одинокую молодую девчонку в рабском ошейнике. Может, захотят воспитать, а могут и использовать как заложника. Едва заглянув в медсанчасть, репликант понял, что зря позвал с собой Амели: вокруг операционного стола толпились рабы, неумело потроша покойного товарища. Зато, как отметил Блайз, у этого зрелища был неоспоримый плюс: проблем с «извлечением груза» из собственных желудков у начинающих патологоанатомов не возникало. Отсек то и дело оглашался звуками рвоты. — Лучше, если мою рану обработает профессионал, — прежде чем Амели успела заглянуть внутрь, объявил Блайз, сдавая назад. — Пошли, снаружи подождём. Воздухом подышим. И заторопился к трапу, подталкивая перед собой недоумевающую девчонку. (обратно)Глава 20
Планетоид Эгида. Военная база «Эгида», ВС Доминиона
Шестисоткилометровый серый, с чёрными прожилками, шар выглядел абсолютно безжизненным. Жизнь кипела в стороне — на орбите газового гиганта, вокруг которого описывал круги планетоид. Там на низкой стационарной орбите висели газоперерабатывающие заводы, бесконечной чередой принимающие танкеры, везущие драгоценное сырьё в прожорливую утробу Доминиона. Планетоид казался чужим на этом празднике жизни, но лишь на первый взгляд. Внимательный наблюдатель при приближении отметил бы наличие спутника связи на орбите планетоида. А при ещё большем приближении с удивлением обнаружил, что взят на прицел совершенными системами противокосмической обороны, которым, по идее, нечего делать на этом куске камня. Планетоид назывался Эгида и на нём располагалась секретная военная база Доминиона. По всем документам она проходила как один из объектов Службы безопасности Консорциума, а служащий на ней персонал носил униформу и знаки различия сотрудников СБК. Под поверхностью планетоида раскинулся подземный город с собственной инфраструктурой, ангарами для кораблей и учебными полигонами. Здесь обкатывались все перспективные оружейные новинки, перед тем как поступить на вооружение войск Доминиона. Здесь же в условиях, максимально приближенным к боевым, проходили проверку и репликанты. В кабинете начальника особого отдела, скрытого на глубине в километр под поверхностью планетоида, речь шла не только о репликантах. Вырисовывалась ещё одна серьёзная проблема, и не исключено — куда большего масштаба, нежели утеря двух секретных биороботов. — Наши специалисты изучили всё, — докладывал сидящему в кресле крепкому седовласому человеку с полковничьими погонами стоящий перед ним майор. — Но ничего не нашли. Морильо уничтожил абсолютно все носители информации. Дома у него также ничего не обнаружено — только личные вещи, коллекция старых фильмов и небольшая библиотека раритетных бумажных книг. Всё. — Не мог же он разнести себе башку из-за банального превышения полномочий, за которое его даже в самом худшем случае лишь сняли бы с должности, — полковник побарабанил пальцами по столу. Повернувшись к окну, он понаблюдал за сменой караула у входа в штаб. Солдаты в парадной форме безукоризненно выполняли сложные движения церемониала, жонглируя автоматами с примкнутыми штыками так, словно те были сделаны не из металла и композитных материалов, а отлиты из мягкого пластика. — Да, сэр, — кивнул майор. — Но нам пока не удалось найти никакой зацепки, позволяющей понять в чём он замешан. Полковник тяжело вздохнул. То, что Консорциум затеял какую-то свою игру, в Доминионе заподозрили давно. Корпорации всегда тяготели к независимости от метрополии, сковывающей их жёсткими рамками законов, и потому находились под неусыпным наблюдением контрразведки. Вот и сейчас косвенные признаки указывали на то, что лидеры корпораций в очередной раз задумали нечто, по их мнению, способное если не избавить от ярма Доминиона, то в значительной степени его ослабить. Одной из ниточек, способной распутать клубок, должен был стать Хосе Морильо, но он успел обрубить все концы, связующие его с возможным заговором. Теперь контрразведчикам предстояла трудная работа по поиску новых зацепок. — Продолжайте копать, — наконец сказал полковник. — Держите меня в курсе расследования, доклады — дважды в сутки, утром и вечером. Свободны. Майор вскинул руку к козырьку фуражки и вышел, оставив хозяина кабинета наедине с мыслями.Планета Эдем. Посадочная площадка в сельве, пятьдесят километров от города Блессед
Блайз вернулся из леса один, хотя уходил с рабами, помогая тем уносить покойников. Усевшись в вездеход рядом с Амели, он молча включил двигатель и развернул машину к воде. — Едем за нашими, — сказал он, когда вездеход, подняв облако брызг, въехал в реку. — Садж, наверное, злится, что мы задерживаемся. То, что Чимбик недоволен, Блайз слышал по голосу, когда докладывал о ситуации. Ранение одного из репликантов снижало боевые возможности группы, ставя под вопрос продолжение операций по добыче ресурсов. Оставалось надеяться, что продажа затрофеенных наркотиков принесёт ожидаемую выручку. Ну, и что Чимбик согласится на проведение подобной сделки. Амели вела себя тихо и, к некоторому облегчению репликанта, не спрашивала, куда делись рабы. Опасения подтвердились — сержант не пришёл в восторг, услышав доклад. Чимбик пребывал в состоянии, наиболее близком к определению «зол, как чёрт». Блайз никогда не видел чёрта — равно как и любое другое мифическое существо, но, по его мнению, сержант сейчас как нельзя лучше соответствовал этому образу. Чимбик не ругался, не кричал, но его молчание было столь красноречивым, что проняло даже Амели. Едва взглянув на плечо брата, сержант повернулся к бейджинке и спросил: — Вы сумеете обработать рану и провести операцию по извлечению картечи, мэм? На притихшую парочку он демонстрантивно не обращал внимания. — На захваченном борту есть медсанчасть с операционной, садж, — встрял Блайз. Чимбик медленно повернул к нему голову и холодно сказал: — Спасибо, Блайз. — Садж… Блайз украдкой перевёл дух: гроза миновала. Сержант, ясное дело, ещё злился, но раз снизошёл до ответа — значит, уже отходит. Чимбик между тем вернулся к разговору с бейджинкой: — Мэм, придётся ехать. Девушка только кивнула — говорить она так и не начала. — Значит, собираемся, — решил сержант. — Блайз, там есть где разместиться? — Так точно, садж, — по-уставному доложил Блайз. — В наличии пять кают и двухместный бокс в медсанчасти. Чимбик оценил приобретение: оплошность Блайза и Амели принесла неплохое место под новую базу. Удалённую от города, скрытую от посторонних глаз и подходящую для проживания. — Меняем пункт дислокации, — сержант подумал, что есть ещё один положительный момент: не придётся платить за проживание в кемпинге. — Собирайте имущество. Блайз и Амели сочли за благо убраться с глаз Чимбика и ушли собирать вещи. Сержант почесал переносицу и задумчиво уставился на бейджинку. Надевать на неё ошейник не хотелось — Чимбик опасался, что это опять заставит девушку впасть в шоковое состояние, из которого она едва начала выбираться. Везти без ошейника? Собственно, почему нет? Никаких чипов с данными девушке не имплантировали, единственный зримый показатель её социального статуса — ошейник. Вопросов никто задавать не будет, ну а если вдруг начнёт — сам и напросился. Чимбик бегло перебрал оптимальные варианты и крикнул в дом: — Блайз! Принеси ту штуку, в которую мы Амели одевали на Новом Плимуте! Блайз материализовался рядом через несколько секунд, держа в руках аккуратно сложенный хиджаб. Чимбик кивком поблагодарил его и передал одежду бейджинке. — Это нужно надеть, мэм. Покойный Вафик, помимо денег, сделал ещё одно полезное дело, кратко рассказав о нормах поведения женщин в арабской культуре. От него репликанты узнали, что арабским женщинам не позволено разговаривать с незнакомыми мужчинами и показывать лицо. Этот приём покойный Вафик не раз использовал для неприметного перемещения рабынь, и сейчас его наука пошла репликантам на пользу. Вопреки опасениям, бейджинка равнодушно примерила новый предмет гардероба. Только когда она скрыла лицо, оставив открытыми лишь глаза, Чимбик сообразил, что для проведшей всю жизнь под поверхностью планеты девушки привычно прятать тело от солнца. — Амели, принеси солнцезащитные очки! — крикнул сержант и, получив требуемое, протянул их бейджинке. — Наденьте мэм, чтобы солнце не слепило. До нового жилья добрались быстро. По прибытии на место Чимбик оглядел неожиданное приобретение и скомандовал Блайзу: — В медсанчасть. Мэм, — сержант повернулся к бейджинке. — Вы с ним. В операционной Блайз сам разделся до пояса и уселся на операционный стол. — Я готов, мэм, — сообщил он бейджинке. Та уже успела сменить хиджаб на стерильный комбинезон и защитную маску, продезинфицировала руки и приступила к обработке ран репликанта. Сейчас девушка уже не напоминала ходячий труп, но и до нормального человека ей было ещё далеко. Под местной анестезией Блайз не чувствовал боли, а потому предавался посторонним размышлениям. Он вообще любил думать о постороннем, что вызывало вечное недовольство сержанта. Размышлял Блайз о будущем. Теперь, когда Лорэй найдены и их освобождение — дело ближайших дней, требовалось принять решение. А в этом Блайз был пока ещё слаб. Ссора со Свитари и её последующий побег изрядно пошатнули веру в прелести свободной жизни. С появлением брата и привычных боевых задач Блайз нашёл спасение в знакомой с детства модели поведения — подчинении старшему по званию, но теперь… Теперь он должен раз и навсегда решить, какую жизнь выберет. В медблок зашёл сержант. Прорентгенив брата взглядом, Чимбик отчеканил: — Завтра состоится аукцион, Блайз. От тебя требуется беспрекословное подчинение, без самодеятельности. Мы выполним приказ. Тот с вызовом уставился на сержанта: — У тебя, может, в жизни нет других желаний, кроме выполнения приказов, а я поговорю со Свитари и приму решение. Сам. Может, и ошибочное, но сам. Привыкай. Сержант недобро сузил глаза. Блайз по старой памяти было съёжился, но тут же вновь гордо вскинул голову. — Ты не «примешь решение», — прорычал Чимбик. — Ты поставишь под угрозу всю операцию, поддавшись на очередную ложь Лорэй. А они солгут. Они так устроены. Это не хорошо и не плохо — это просто нужно понимать. Мы для них — полезный ресурс. Как тот лейтенант, как те сапёры, как те мужчины на лайнере. А ресурсы используют. Прекрати ставить себя в один ряд с людьми и мысли в конструктивном русле. Бейджинка не реагировала на их слова, продолжая методично вынимать картечь из плеча Блайза. — Ри относится ко мне, как к человеку, а не как к ресурсу, — попытался достучаться до Чимбика Блайз. — Потому что мы и есть люди. Мы сами должны решать, что нам делать и как! — В первую очередь мы должны выполнить поставленную задачу! — холодно ответил Чимбик. — Мы — солдаты, у нас есть долг. Или ты уже забыл это? — Долг? — переспросил Блайз. — Перед кем? Кому я что должен? Всю жизнь лить кровь за тех, кто считает, что мы вещи? Инвентарь, который даже имени не заслуживает? Сержант смерил его долгим взглядом. — В этом ты весь, Блайз, — вздохнул он. — В первую очередь думаешь о себе. — А что не так? — с вызовом спросил тот. — С чего ты взял, что думать о себе — плохо? — В том, что эгоизм — человеческая черта, Блайз, — пояснил сержант. — Любовь — тоже человеческая, — хмыкнул тот. — И она прекрасна. Может, и эгоизм тебе понравится, брат? Попробуй. — Обойдусь, — хмуро отозвался сержант. — И тебе приказываю перестать подражать людям. Ясно? — Нет, — упрямо покачал головой Блайз. — Не ясно. И что ты сделаешь? Признаешь меня дефектным и деактивируешь, как велит инструкция? Он скривился и зло сплюнул. Робот-уборщик тут же выехал из ниши и с неодобрительным жужжанием вытер слюну. — Ты прямо как она, — Блайз кивнул на бейджинку, с невозмутимостью андроида продолжающую работать с его плечом. — Только дело и ничего кроме. Вы, кстати, отличная пара. Без эмоций, без личных устремлений. Ты будешь подставляться под пули ради чужих интересов, а она тебя штопать без вопросов. Только она когда-нибудь вылечится, а ты так и мечтаешь остаться вещью. Оружием в чужих руках! — Это гораздо лучше, чем быть человеком, — Чимбик сцепил руки за спиной. — Я в этом убедился. Значит, так. Продолжаем выполнять поставленную задачу, хочешь ты этого или нет. И Лорэй летят на Эльдорадо. Обе. — Нет, — упрямо заявил Блайз. — Я исправлю свою ошибку и извиняюсь перед Свитари. И мы снова будем вместе. Она не хочет лететь на Эльдорадо, и я позабочусь о том, чтобы она туда не полетела. И плевать на твой приказ. Бейджинка завершила накладывать на рану биопластырь и отошла в сторону, все такая же безразличная к происходящему. — Не вздумай мешать мне выполнять задание, Блайз, — сержант говорил спокойно, но отэтого спокойного тона делалось жутко. — Ты бы и так его не выполнил, если бы не Эйнджела, — напомнил ему брат. — Она тебя спасла. Не должна была, но спасла. И этим ты собрался ей отплатить? Это был удар ниже пояса. Чимбик стиснул зубы, мысленно досчитал до десяти, а потом сказал: — Да. Потому что это — мой долг. И она это понимала. «Понимала, но всё равно вытащила», — мысленно добавил он. Причин этого поступка Чимбик не понимал до сих пор. И это лишало репликанта покоя. — Может, она ждала от тебя чего-то большего, чем следование дурацкому приказу? — тихо и очень серьёзно спросил Блайз. «Ты просто ещё в середине своего пути», — воскресила память голос Эйнджелы. Но вслух сержант процитировал другие слова девушки: — Возможно. Но жизнь полна разочарований. Развернувшись на каблуках, сержант вышел, оставив за спиной растерянного брата.Планета Эдем. Военная база «Эдем-1», двести километров от города Блессед
Военную базу «Эдем-1» расположили в сельве, подальше от населённых районов. Сделано это было по двум причинам: чтобы в случае орбитального удара не пострадало гражданское население и — на данный момент самое актуальное — обезопасить личный состав от соблазнов, щедро представленных на Эдеме. Базу строили по образцу, подсмотренному в Консорциуме — автономный военный городок со всей положенной инфраструктурой и развлекательными комплексами, минимально связанный с населёнными пунктами планеты. Но до завершения базы было ещё далеко и пока она представляла собой лишь необходимый для несения службы набор строений. По реке курсировали десантно-штурмовые катера, отвозившие по пятничным вечерам личный состав на отдых в город и привозившие похмельные тела в понедельник утром. Укомплектовали «Эдем-1» инженерно-строительным батальоном, занимавшимся собственно возведением базы и прокладкой шоссе к Блесседу, дивизионом противокосмической обороны, дивизионом речных катеров, вертолётной эскадрильей, батальоном обеспечения, батальоном киборгов-пехотинцев и ротой военной полиции, следившей за тем, чтобы это могучее воинство от скуки не разнесло к чертям всю планету. Служба на базе шла по накатанной колее, и появление на орбите корвета «Оди Мёрфи» внесло в рутину некоторое разнообразие. В первую очередь оживился начальник особого отдела, начинающий уже тихо звереть от безделья. На обед он давно уже выходил по пояс сверху мокрым, потому как, придя утром на службу, заваливался на диван и начинал плевать от скуки в потолок, и к полудню на майора начинало капать в ответ. Появление коллег он воспринял как дар свыше и тут же развил бурную деятельность, беззастенчиво припахав и командира роты военной полиции. Которому, к слову, как раз скучать не приходилось. К тому моменту, когда фрегат встал на геостационарную орбиту, начальник особого отдела уже изучил личные дела всех более-менее значимых людей Эдема, так или иначе связанных с разного рода махинациями, и прошерстил каталоги работорговцев, «на всякий случай» загруженные военным полицейским. Так что когда Нэйв и Монт вышли из шаттла, у трапа их уже ожидал результат проведённой работы. — Они? — небрежно ответив на приветствие, майор сунул лейтенанту планшет, над которым висела голограмма близняшек. В том, что это именно Лорэй, сомнения не возникало. Легкомысленно одетые сёстры замерли в соблазнительных позах и призывно улыбались. — Они! — хором сказали Грэм и Карл. — Тогда нам стоит поторопиться, — начальник особого отдела взглянул на часы. — Это каталог Иегуды Хендрикса, владельца одного из лучших рабских аукционов Эдема, и распродажа представленного товара как раз началась. Минуту спустя контрразведчики уже бежали к вертолётной площадке, сопровождаемые двумя взводами киборгов-пехотинцев. На что способны репликанты — лейтенант знал прекрасно, потому предпочитал перестраховаться. Единственное, что занимало сейчас его ум, это вопрос: что задумали Лорэй и репликанты? В то, что сёстры оказались в рабстве и репликанты допустили это, Нэйв не верил. Полминуты спустя четыре полностью загруженных многоцелевых ударных вертолёта взмыли над сельвой и взяли курс на город. (обратно)Глава 21
Планета Эдем. Посадочная площадка в сельве, пятьдесят километров от города Блессед
Чимбик сидел на ступенях трапа и мрачно таращился в лесные заросли. Мысли сержанта не отличались жизнерадостностью. Возникшую конфликтную ситуацию требовалось срочно решать и Чимбик видел лишь один вариант, лишавший его последнего брата. Но Блайз не оставлял выбора. Если он не одумается — сержанту ничего не останется, кроме как использовать командный шифр для критических ситуаций и отдать приказ автодоктору в броне Блайза на принудительное введение препарата. От чёрных мыслей Чимбика отвлекло осторожное шевеление за спиной. Обернувшись, он увидел Амели, несущую исходящую ароматным паром чашку. — Кофе, — робко сказала она. Репликант бережно принял чашку. Он успел изрядно привыкнуть к гражданской жизни, но до сих пор подобные мелкие проявления внимания и заботы оставались значимыми для Чимбика. — Спасибо, — сержант принюхался к напитку, а потом похлопал по ступеньке рядом с собой. — Садись. Амели неуверенно посмотрела на репликанта, но всё же села рядом. — Не ругайте Блайза, — тихо попросила она. — Это я виновата. Мне показалось, что там мой папа… Чимбик на мгновение задумался, подбирая слова. — Твоя ошибка, — начал он, — не в том, как ты действовала, а в том, как оценила ситуацию. Надо руководствоваться умом, а не эмоциями, понимаешь? Сержант сделал небольшой глоток. На его вкус, напиток был сварен отлично. — Никогда не ошибается тот, кто ничего не делает. Так говорил один из наших инструкторов, — продолжил он. — Мы все ошибаемся. Главное — не бояться своих ошибок, а учитывать их в будущем. — А вы? — Амели осторожно покосилась на Чимбика. — Вы тоже ошибались? — Разумеется, — сержант даже улыбнулся вопросу. — А есть такая, о которой жалеете больше всего? Чимбик вздохнул. Оглянулся через плечо, словно рассчитывая увидеть Блайза сквозь обшивку корпуса и переборки, и признался: — Да. Ту, которую собираюсь совершить. — А почему вы хотите совершать то, что заранее считаете ошибкой? — удивлённо распахнула глаза девочка. — Потому что должен, — Чимбик грустно усмехнулся. Воцарилось молчание. Девочка и репликант сидели на ступеньке трапа, и каждый думал о своём. — Спасибо за кофе, — наконец сказал сержант, возвращая опустевшую чашку Амели. Встав, он на миг замер, а потом решительно шагнул в проём люка. Чимбик чувствовал, что идёт на заранее проигрышный бой, уклониться от которого не имеет права. Блайз сидел в санчасти, наблюдая за работающей бейджинкой. Та, оказавшись в знакомой обстановке, словно проснулась и теперь методично изучала свою новую вотчину. Молча, не глядя на репликанта, но и не сидя безжизненной куклой. Чимбик тихонько подошёл к брату и мотнул головой, предлагая выйти. Блайз мрачно нахмурился, но всё же пошёл вслед за братом. — Сейчас не время для разногласий, — сразу перешёл к делу Чимбик. — Что бы ты ни решил — наши цели совпадают: собрать достаточно ресурсов для выкупа Лорэй, улететь на нейтральную планету. А когда выберемся с территории Союза — решим, кому что делать дальше. Тем более что один из нас, а то и оба могут не дожить до этого дня. Блайз невесело хмыкнул и кивнул: — Согласен. — Тогда ищи покупателя партии наркотиков. У нас мало времени.Планета Эдем. Город Блессед, поместье Хендрикса
Поместье заводчика рабов, «мастера» Хендрикса, — как на Эдеме принято называть уважаемых членов общества, располагалось на рукотворном острове, на самой окраине города. Амели на трофейной подлодке пришвартовалась к причалу и, ювелирно отработав двигателями, с шиком подвела рубку точно к центру трапа. Субмарину репликанты прихватили у своего «клиента», польстившегося на заманчивое предложение о продаже наркотиков. На свою беду, покупатель оказался жадным: назначил встречу за городом, не желая платить десятипроцентный налог, положенный при купле-продаже наркотических веществ. Этим необдуманным поступком он сократил себе и охране жизнь, а репликантам — облегчил задачу по уничтожению наркоторговца и подарил субмарину типа «Дениза», в аккурат такую, какой умела управлять Амели. Приятным дополнением стала затрофеенная с охранников лёгкая броня производства Консорциума — экспортная версия снаряжения полицейских частей корпоратов. На пирсе репликантов встретил чопорный слуга в чёрно-золотой ливрее, украшенной умопомрачительным количеством галунов, пуговиц и прочих предметов платяного декора. Под ярким солнцем Эдема это одеяние сияло так, что репликанты невольно прищурились, а их зрачки превратились в узкие вертикальные чёрточки. За спиной слуги бдительно маячили стражники, ничуть не похожие на раздобревших от безделья увальней, какими их коллег описывали в любимых Блайзом книгах. Сверившись с планшетом, эдемец проводил Чимбика и Блайза к трёхэтажному круглому строению со множеством входов и выходов. Репликанты обратили внимание, что многие приехавшие на аукцион прятали лица за масками и лицевыми экранами, и пришли к выводу, что эти люди родом с планет, на которых рабство запрещено законом. Чимбик улучил момент и выпустил две двойки «мух». Крохотные дроны затерялись в весёлом хороводе местной мошкары, невидимые взглядам. О наличии у работорговца современных средств радиоэлектронной борьбы, способных обнаружить разработанные для спецназа нанодроны, сержант не беспокоился. Собственно, на всём Эдеме вряд ли нашлось бы такое оборудование. Территорию перед зданием патрулировали шестеро охранников в чёрной с золотом пластинчатой броне местного производства. Судя по уверенности, с которой они держали автоматы и дробовики, на своей безопасности «мастер» Хендрикс не экономил. Слуга дождался, пока репликантов досмотрит вооружённый сканером и электрошокером охранник, и отвёл в ложу в большом полукруглом зале, напоминающем крытый амфитеатр. Куполы с односторонней зеркальной поверхностью над ложами позволяли гостям наблюдать шоу и при этом оставаться невидимыми для чужих глаз. В центре располагалась сцена с голопроекторами — шиком по меркам технически отсталого Эдема. До начала шоу зрителей развлекал ролик с выборкой лучших рабов, проданных в аукционном доме Хендрикса. К некоторому удивлению репликантов, в подборке, помимо людей, присутствовали ещё и хищники с разных планет Союза. — Странное место, — произнёс Чимбик, озираясь. Пару «мух» он пустил в облёт здания, а вторую направил внутрь — изучать обстановку в коридорах и, по возможности, служебных помещениях. Особенно сержанта интересовали посты охраны и комнаты для предназначенных к продаже рабов. — Похоже на древние земные амфитеатры, — коротко пояснил Блайз. Против обыкновения, развивать мысль и щеголять неуставными знаниями он не стал. Со времени того разговора в медчасти брат стал необыкновенно молчалив и закрыт, лишний раз утверждая сержанта в правильности принятого решения. Блайз не оставлял иного выхода. Если брат откажется возвращаться на Эльдорадо, Чимбик доставит туда его тело. Чимбик исполнит свой долг, а там — будь что будет. — Значит, этот «мастер» Хендрикс честолюбив и хвастлив, — вслух произнёс Чимбик. Блайз коротко кивнул и молча уселся в кресло, не сводя взгляда со сцены. За неприметной дверью купола появилась молодая рабыня. Дождавшись разрешения войти, вкатила столик с напитками и закусками. — Господа желают, чтобы я осталась? — с завлекающей улыбкой спросила она. Полупрозрачное белое платье едва скрывало молодое стройное тело, на загорелой шее выделялось массивное колье, заменявшее рабыне ошейник. На нём значилась цена особи — десять тысяч марок. — Нет! — в один голос рявкнули репликанты. Рабыня поклонилась и вышла, но Чимбику показалось, что в её взгляде мелькнули разочарование и обида. Сержант, уставший разбираться в особенностях человеческой психологии вообще и женской — в частности, раздражённо дёрнул щекой и уселся в кресло. И без того не радостный Чимбик мрачнел с каждой минутой, предвкушая встречу с Эйнджелой. Не нужно обладать даром предвидения, чтобы понять — его решение следовать приказу не обрадует девушку. И её сестру. И Блайза. И он, Чимбик, останется один посреди вражеской территории, без союзников и уверенности в собственной правоте. На сцену вышел эдемец, одетый в простыню. Во всяком случае, выглядело это одеяние именно как чёрно-золотая простыня, наброшенная на голое тело. На голову эдемца почему-то был водружён венок из золотых листьев. Раскинув руки, человек заговорил, и его голос транслировали динамики в ложе. — Дамы и господа! — говорил он. — Достопочтенный мастер Иегуда Хендрикс имеет честь представить вашему взыскательному взору свой скромный товар! Лот первый… Чимбик откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Лорэй по списку шли седьмыми, потому сержант не видел смысла сидеть и таращиться на сцену. Первым лотом оказалась молодая смуглая красавица с таким дивным, чарующим голосом, что Чимбик всё же открыл глаза, чтобы взглянуть на его обладательницу. Несмотря на яркие внешние отличия, она чем-то напомнила ему Лорэй. Молодая, красивая, грациозная, с прекрасным голосом и чем-то неуловимо-чарующим в облике. И, вероятно, столь же искусная в притворстве. Потому что выглядела смуглянка так, словно продажа с аукциона была пределом её мечтаний. Она с озорной улыбкой сидела на голографическом берегу озера, неспешно омывала точёные ножки и пела будто в полном одиночестве. Сержант отвёл взгляд от сцены и всмотрелся в текст на терминале ложи. На нём высветилась подробная информация о лоте: начальная стоимость, имя, место рождения, возраст, физические данные, специализация и полезные навыки. Среди последних было много незнакомых терминов и репликанту пришлось обращаться к словарю. Почти все неизвестные слова относились к сексу. Сержант отстранённо подумал, что даже не подозревал о подобном обилии проявлений полового влечения людей. Потом представил такой же список напротив имени Эйнджелы и отвёл взгляд от экрана. Смуглая рабыня ушла за двадцать пять тысяч марок. Следующим лотом был уже молодой парень. Наверное, красивый — тут ни один из репликантов не мог сказать наверняка. Указанная специализация — «наложник». Несмотря на различие пола, список навыков мало чем отличался от проданной ранее рабыни. И, вопреки данным из курса физиологии, подходил такой наложник и мужчинам, и женщинам. Как, впрочем, и первый лот. Когда на сцену вывели следующую девушку, Чимбик уже без подсказки терминала определил наложницу. Приученный читать язык тела, репликант начал улавливать сходство между разными группами рабов, отмечать закономерности в их поведении. Раньше, на Новом Плимуте и во время перелёта, он замечал отличия Лорэй от прочих людей. Девушки выделялись красотой тренированных тел, грацией движений и чем-то необъяснимо-пленительным в поведении. Тут же они легко сумели бы смешаться с толпой, потому что почти все увиденные сержантом рабы обладали перечисленными качествами. Как репликанты, прошедшие один курс подготовки — только разных моделей. Такое же бесправное имущество. Сержант уже не сомневался, что Лорэй проходили подготовку на этой планете или в схожем месте. Он вспоминал сказанные сёстрами слова, небрежно брошенные фразы, и всё больше убеждался в собственной правоте. Их широкие познания о рабах, агрессия и неприятие репликантов, фактически вернувших их в этот статус, — всё укладывалось в его теорию. Сержант невольно вспомнил, как Эйнджела раз за разом сравнивала его, Чимбика, с рабом. На миг ему захотелось узнать, было ли это поводом склонить его к дезертирству ради собственного спасения или Лорэй искренне сочувствовала ему, видя некое родство? Вряд ли он когда-то получит правдивый ответ. Блайз, обычно с удовольствием таращившийся на красоток, взирал на очередную наложницу с мрачным видом. — Ты тоже заметил сходство? — прервал он молчание. Чимбик коротко кивнул и задал неожиданный даже для себя вопрос: — Интересно, а сколько стоим мы? Брат не ответил и мрачно уставился на сцену. — А сейчас, дамы и господа! — объявил конферансье, — Для любителей острых ощущений — наш следующий лот! Порождения джунглей Тиамат! Голографические декорации превратили сцену в дикую сельву мира смерти, а по периметру из пазов в полу поднялось прочное сетчатое ограждение. На сцену выкатилась самоходная платформа с клеткой, в которой злобно орал серо-зелёный зверь, напоминающий земного тапира, отрастившего рог на лбу, два длинных бивня и ярко-красный гребень. Репликанты без подсказки узнали тиаматского лесного рогача — на редкость агрессивное травоядное, без раздумий атакующее любого, воспринятого как угрозу. Причём размеры и намерения жертвы рогача не волновали: он с одинаковой яростью кидался и на человека, и на вершину пищевой цепочки Тиамат — «хозяина леса». Появление рогача потенциальные покупатели встретили с интересом: на мониторе одна за другой загорались отметки желающих участвовать в торге. С другой стороны сцены стражники, одетые в комплекты для подавления беспорядков, вывели закованного в кандалы невысокого, жилистого крепыша, всё снаряжение которого составляли лишь короткие бриджи. Столь скудное одеяние позволяло потенциальным покупателям рассмотреть крепкое, тренированное тело человека. Над терминалом в ложе репликантов возникли два объёмных голографических изображения — стилизованные фигурки человека и рогача. Ниже предлагалось сделать ставки на победителя — ушлые эдемцы и тут ухитрялись получать выгоду. — Они оба — порождения мира смерти! — конферансье выдержал драматическую паузу и продолжил: — Оба дики, необузданы и свирепы! Оба живут, чтобы сражаться! И сейчас они сойдутся в бою за право стать собственностью кого-то из вас! Конферансье раскланялся и торопливо покинул сцену. Стражники, дождавшись его ухода, расковали крепыша и отошли, держа строй и прикрываясь щитами. Репликанты, привыкшие читать язык тела, с интересом отметили, что действия стражи лишены наигранности. Они действительно опасались этого коротышку. Стражники пятились до тех пор, пока из пола не поднялись решётки, превращая сцену в арену для боя. Лишь тогда они немного расслабились, но всё равно продолжали зорко следить за рабом. Коротышка тем временем массировал натёртые кандалами запястья, хмуро оглядываясь исподлобья. К решётке подошёл охранник и кинул ему копьё с широким листообразным наконечником и крестообразной перекладиной под ним. Коротышка продемонстрировал эдемцу средний палец, неторопливо подобрал оружие и повернулся к клетке с рогачом. Это послужило сигналом к началу поединка. Передняя стенка клетки упала, и рогач прыжком выскочил наружу. Издав злобный рёв, зверь зафыркал, оглядываясь по сторонам и, удостоверившись в отсутствии других врагов, кинулся на человека. Коротышка и его копьё показались маленькими и жалкими на фоне несущихся на них четырёх центнеров злобы. Казалось, что рогач даже не заметит, как стопчет противника. Но коротышка считал иначе. Когда уже казалось, что рогач вот-вот насадит человека на бивни, тот плавным, даже несколько ленивым движением скользнул в сторону. Сверкнуло копьё, и амфитеатр огласился воплем, в котором в равных пропорциях смешались ярость и боль. Рогач, споткнувшись, перекувырнулся через голову. Вскочив, он вновь атаковал, не переставая орать и орошая сцену кровью из глубокой раны на передней лапе. Коротышка играючи ускользнул от удара бивнями и вновь ткнул копьём, на этот раз метя в бок зверя. Вновь брызнула кровь, и рогач взревел ещё яростнее. Раз за разом озлобленный зверь пытался достать мучителя, но тот легко уходил от ударов, продолжая украшать шкуру рогача глубокими порезами. Репликанты понимающе переглянулись. Сами они в схожей ситуации выбрали бы такую же тактику: максимально ослабить зверя потерей крови, а потом добить, не встречая особого сопротивления. Так и случилось: рогач поскользнулся в луже собственной крови и тяжело рухнул на брюхо. Бока животного судорожно вздымались, копыта дёргались в попытке нащупать опору, но было ясно — это агония. Коротышка подошёл ближе, и рогач мотнул башкой в отчаянной попытке хоть раз достать своего убийцу. Тщетно — человек отпрыгнул, а потом в последний раз ударил копьём, метя за ухо зверя. Рогач дёрнулся и замер, на этот раз — навечно. Коротышка молча воздел копьё, салютуя павшему сопернику. А потом отбросил оружие в сторону и, скрестив на груди руки, с вызовом уставился на зрителей. Изображение рогача над терминалом окрасилось в алый цвет и исчезло. А вот фигурка человека наоборот — увеличилась, превратившись из схематичного изображения в голографический портрет. — Садж! — глухо воскликнул Блайз. Но Чимбик уже видел сам: на арене стоял репликант модели «Деймос» — биоробот, сконструированный для нужд флота. Этим и объяснялся невысокий рост репликанта — небольшие размеры позволяли экономить пространство и ресурсы, столь необходимые на военных кораблях. Созданные для Сил специальных операций «Аресы» контактировали с «Деймосами» лишь во время десантных операций и учений по штурму кораблей. Поэтому Чимбик и Блайз не сразу узнали в загорелом заросшем незнакомце своего собрата, пусть и из другого модельного ряда. — Откуда у него борода? — вслух удивился Блайз. Вместо ответа сержант молча вдвое перебил стартовую цену — удивительно низкую, к слову, особенно на фоне предыдущих лотов. Кроме него нашлось всего трое желающих приобрести бойца, да и те отстали практически сразу, едва Чимбик подкинул всего три сотни марок. Объяснялось это, скорее всего, тем, что никто не горел желанием тратить большие деньги на товар, который годен лишь для кровавых смертельных схваток. Сколько боёв он выдержит? Вряд ли больше десятка. Послушные невольники прослужат не одно десятилетие, а этот покорным не выглядел. Необычное, но недолговечное приобретение. Так что торги получились недолгими и чисто символическими. — Прикажете отвести покупку к вашему транспорту? — принимая деньги, поинтересовался принесший купчую эдемец в неизменной для персонала аукциона чёрно-золотой ливрее. — Сюда приведите, — внёс коррективы сержант. — Он может быть опасен, — счёл нужным предупредить эдемец. — Пожелаете оставить с ним стражу? — Сами справимся, — ухмыльнулся молчавший до этого Блайз. На лице эдемца отразился скепсис, но он оставил своё мнение при себе и, с достоинством поклонившись, вышел. Несколько минут спустя четверо стражников ввели ухмыляющегося коротышку, закованного в кандалы. — Ну что, с геморроем вас, засранцы! — весело провозгласил он с порога на эсперанто. — Снимите кандалы, — потребовал у стражников Чимбик, одновременно активируя свой имплант и отправляя запрос на подтверждение личности купленному пилоту. Тот удивлённо вздрогнул и вытаращился на своих покупателей. «Мичман РП-2154» — имплант снабдил фигуру пилота зелёным «дружественным» контуром и пояснительной надписью. А вот вместо данных о месте службы была надпись «Выбыл из строя» и дата списания. — Вас прислали за мной? — хмуро поинтересовался мичман, едва посторонние покинули ложу. — Нет, сэр, — отозвался Чимбик. Хоть они и принадлежали разным родам войск, мичман флота по званию стоял выше сержанта ССО. — Сержант Чимбик, рядовой Блайз, — представился сержант так, как было принято среди репликантов в отсутствие людей — опуская номер и называя имя. — Мичман Блиц, — отозвался флотский и с наслаждением содрал наклеенные бороду с усами. — Всё лицо чешется, — скидывая парик, сказал он и аж застонал от наслаждения. — У нас тоже, — признался Блайз. Сержант молча кивнул. Накладные бороды и усы, которые репликанты вынужденно носили всё это время, заставляли кожу под ними немилосердно зудеть. — Как вы здесь оказались, сэр? — поинтересовался Чимбик. — Так вы ж сами меня сюда и пригласили! — с наигранным удивлением воскликнул «деймос». Поняв, что шутка не нашла отклика у слушателей, Блиц махнул рукой: — Да как… Твари из СБК меня просто бросили. — Как бросили? — заинтересовался сержант. — В бою? То, что репликанта оставили на враждебной территории, удивления не вызывало — ситуации на войне бывают разные, и не всегда есть возможность эвакуировать личный состав полностью. А вот обстоятельства уточнить не помешает. — Молча! — зло огрызнулся Блиц. — На Тиамат, три месяца тому назад, сразу после того, как вся эта веселуха на Хель случилась. Получил задачу: идти вторым пилотом на малом дальнем разведчике. Полёт прошёл штатно, сели тоже без проблем. Дворняги отправились своего какого-то хрена встречать, а меня в лес на вахту запихали. Не знаю, что там у них не так пошло, но угораздило их напороться на патруль тиаматцев. Вот с ним на хвосте они к кораблю и примчались. Ну а пока я с патрулём бодался, эти уроды запустили двигатели и были таковы, представляете? Он замолчал, возмущённо глядя на своих сухопутных собратьев. Те молча смотрели на него, ожидая продолжения. — От патруля я отбился кое-как, — продолжил мичман. — Сутки шатался по сельве, потом вышел к строению, в котором обосновались местные охотники. Двое, на моё появление отреагировали агрессией. В ходе боестолкновения обе цели были ликвидированы, строение занял я. Стал искать способы выйти на связь со своими и подать сигнал бедствия. В трофеях нашлись денежные средства и гражданская одежда. Это позволило проводить кратковременные вылазки в ближайший населённый пункт. Глазами я похож на местных, так что удалось слиться с толпой. Средств дальней связи обнаружено не было. Месяц там проторчал, думал уже переносить базу, как во время очередного выхода подошёл человек и предложил рейс в Консорциум — сказал, что собирает желающих удрать от войны. Я ж, дурак, и поверил. А это оказалось корыто остроухих. Едва на орбиту вышли, как они нас всех сонным газом вырубили. И на Эдем. Ну, тут я в первый день отличился — надрал зад ораве холуёв хозяйских. Удрать не удалось, зато этот засранец Хендрикс тут же из меня гладиатора сделал. Считай, два месяца я тут с разной живностью воевал, толпу развлекал. Правда, были и плюсы. — Какие? — удивился Блайз. — Ну, например, девки, — охотно поделился приятными воспоминаниями Блиц. — После каждого боя мне девку в постель приводили. Как я краем уха услышал — этот дурачина Хендрикс у кого-то из своих конкурентов способ воспитания рабов подсмотрел, через потомство, и всё надеялся, что кто-то из его девах от меня залетит. — Куда залетит? — опешил Чимбик. — Забеременеет, — объяснил Блиц. — Жаргонное выражение. У них медблоки выявляют заболевания и повреждения, а врождённую стерильность, так что он мне всё время тёлок гонял. Класс. Чимбик недовольно нахмурился — пренебрежительное слово «тёлка» по отношению к женщине неприятно резало его слух. Сержант представил, как кто-то называет так Эйнджелу, и сжал кулаки. Следом пришла мысль, что Эйнджела и могла быть одной из тех, кого «приводили» Блицу. Или обеих Лорэй сразу. — А близнецов? — опередил его вопрос Блайз. — Не приводили? За эти три дня? Что бы он сделал в случае положительного ответа, Блайз не знал и сам. Скорее всего — ничего. В конце концов, вины Блица в происходящем не было. Но какое-то зудящее чувство внутри требовало внести ясность. — Не, — Блиц как-то по-особенному улыбнулся. — Я эти три дня с одной провёл. Маленькая черноволосая бестия, Агата. Из потомственных рабов. Зараза, я после неё еле ноги волочил, еле дождался этого грёбаного аукциона. А то б точно доконала. Блайз хохотнул с пониманием и облегчением. — Что, только это полезным и было? — бросив на брата косой взгляд, спросил Чимбик. — Не, — тут Блиц крякнул и потёр ладонью шею. — Понимаешь, сержант, тут, в бараках, люди разные собрались. Послушал я их — про жизнь, про то, как в ней устроиться можно. Про нормальную жизнь, понимаешь? Не от отбоя до подъёма и от тревоги до осмотра, а обычную человеческую жизнь. Слушал и думал сам, что буду делать, если сбегу. — И что? — жадно поинтересовался Блайз. — И то. Обратно в Консорциум я не вернусь! — завершил своё повествование Блиц. — К чертям их. Я как раб — и то лучше пожил, чем в этой срани. Сержант хмуро посмотрел на него, затем — на многозначительно ухмыляющегося Блайза и кивнул: — Как скажете, сэр. — Что, вот так просто? — удивился Блиц. Вместо ответа Чимбик молча указал на брата и отвернулся к сцене. — Я тоже остаюсь, — объяснил Блайз. — А наш служака возвращается к хозяевам, преданно виляя хвостом. Сержант стиснул зубы, но промолчал. — А вы тут каким ветром оказались, сухопуты? — в свою очередь заинтересовался Блиц. — Не знал, что вы не только глотки и уши резать умеете. — Да так… — Блайз с вызовом глянул на сержанта и без разрешения полностью, со всеми подробностями изложил Блицу историю их с Чимбиком путешествия. Когда он замолчал, Блиц смерил взглядом его, потом — сидящего к нему спиной Чимбика и резюмировал: — Тогда нам лучше держаться вместе. Вдвоём всегда проще. — Замётано! — обрадовался Блайз. Победно взглянув на сержанта, добавил: — У Ри как раз сестра свободна. Может, ты ей приглянешься. Показное спокойствие давалось сержанту с трудом. Блайз делал всё возможное, чтобы вывести его из себя. Договор с Блицем, обещание ему Эйнджелы — по сути, фраза Блайза выглядела именно так — накладывались поверх всего остального, навалившегося на сержанта в последние дни. И сейчас Чимбик ясно осознал, что возненавидел брата. Настолько, что хочет его убить. Его и этого мерзко ухмыляющегося флотского недомерка. — Чёрт, ты их расписал так, что мне аж интересно на этих красавиц глянуть, — оживился Блиц. — Они особенные, — с искренним восхищением в голосе сказал Блайз. — Эйнджела тебе точно понравится. Она мягкая, умная и всегда гасит конфликты. А ещё она эмпат и… Что именно он собирался поведать об эмпатии в целом и Эйнджеле в частности так и осталось загадкой. — Заткнись, Блайз, — ледяным тоном оборвал его Чимбик. — И ты, крыса флотская, тоже. Слова Блайза послужили толчком, переключившим внутренний предохранитель сержанта в боевое положение. Чимбик с демонстративной неторопливостью обернулся к собеседникам. — Лорэй летят со мной, — обманчиво-спокойно заговорил он. — Ты, Блайз, можешь проваливать на все четыре стороны вместе с этим болтливым недомерком. Ты всё равно уже не солдат, размазня. Нравится любить? Так любите друг друга. Я слышал у дворняг так можно. Но про Лорэй — забудьте. — Ты чего завёлся? — спросил Блиц, удивлённый таким поворотом. А вот Блайз ожидаемо взбесился. — И кто же так решил? Ты, служака? — голос репликанта перешёл на рык. К счастью, закрытый купол не позволял звуку проникнуть за пределы ложи. — Да кто ты такой, чтобы распоряжаться чужими жизнями? Это на Эгиде ты сержант. А тут ты — никто! Хочешь прислуживать дворнягам — твоё дело. Жил, как ничтожество, без собственного мнения, и сдохнешь так же! Я обещал Свитари, что защищу её, и сдержу слово! Даже если защищать придётся от тебя! И Эйнджелу заодно, пока ты её не угробил из тупого желания выслужиться! Сержант молча вскочил, готовясь вколотить в глотку Блайза его слова вместе с зубами. Всё существо прирождённого убийцы заполнило одно желание — нести смерть. Блайз вскочил навстречу зеркальным отражением. Его глаза тоже светились жаждой убийства. — Стоп! — с храбростью, граничащей с безумием, между ними встал Блиц. — Отставить! Он казался маленьким и хилым между готовыми вцепиться друг другу в горло «аресами», но голос его звучал удивительно ровно. — Я думал, ваш модельный ряд иногда включает мозги, — едко заговорил он. — Но, видимо, переоценил умственные возможности сухопутов. Вы, два кретина, вместе росли, воевали, а теперь готовы прибить друг друга из-за пары баб. Да оглянитесь вокруг — их полно! Нужны конкретно эти для выполнения приказа? Ну так найдите решение, от которого все будут в выигрыше. Вас же, вроде, конструировали разумными существами. Видимо где-то ошиблись с расчётами. А может, так и задумали… Он картинно почесал затылок: — Действительно, на редкость удачная модель, истинная пехота: без мозгов, зато с лужёными глотками и вечно чешущимися кулаками. Чимбик и Блайз слушали его, чувствуя, как ярость отступает, уступая место стыду. Годы обучения самоконтролю, и они вдруг сорвались, как дефективные образцы на первом тестировании. — Как вас вообще выпускать рискуют? — удивился Блиц. Убедившись, что братоубийства не будет, он вернулся в кресло и покачал головой: — Вы же поубиваете друг друга до выхода на цель. «Аресы» обменялись мрачными взглядами и расселись по своим креслам. — Наш лот, — холодно сказал Чимбик. Блайз ничего не ответил и уставился на сцену. Блиц же подтянул к себе столик с закусками и, довольно крякнув, принялся воздавать должное трудам эдемских поваров. На сцену тем временем вынесли реквизит и за минуту рабочие расторопно соорудили сложную зеркальную конструкцию. Освещение над сценой на несколько секунд угасло, а затем ярко вспыхнуло голографическое пламя. Его неверный свет выхватил женский силуэт, многократно отражённый в зеркалах. Старый чернокожий раб ударил мозолистой рукой в крупный бубен, и фигурка ожила. Удар, ещё удар, и девушка в компании отражений пустилась в пляс под грозный глубокий ритм, в который вплетался нежный перезвон бубецов. Белые одежды наложницы взмывали и опадали в такт первобытному ритму, она плыла в огне, словно богиня из древних преданий. Одно за другим зеркала тускнели, погружая во тьму пляшущие отражения. И лишь когда поверхность последнего зеркала потемнела, зрители поняли, что плясуний на сцене две. Совершенно неотличимые, они двигались с поразительной синхронностью, а бубенцы на их запястьях и щиколотках дополняли ритм бубна звонкой весёлой мелодией. Репликанты с мрачным вниманием наблюдали за происходящим. На сцене танцевали Лорэй. Они вновь осветлили волосы, превратившись в блондинок, как во время знакомства с репликантами. Чимбик готов был поспорить, что Блайз в своих мечтах уже помирился со Свитари и даже наладил ту самую «нормальную жизнь», о которой вещал Блиц. Наивный дурак. Девушки тем временем покинули сцену и разошлись по амфитеатру, продолжая пляску на ступенях между куполами лож. — А ничего так, симпатичные девочки, — заметил Блиц, на секунду отлипнув от закусок. — Хотя там в бараках есть и получше, как по мне. Я люблю, чтоб было, за что ухватиться… Мичман руками изобразил женскую фигуру, которая, в его понимании, стоила самого пристального внимания. Сержант проигнорировал его реплику и напряжённо всмотрелся в информацию на терминале. Стартовую цену в сорок тысяч тут же перебили, и стоимость Лорэй возросла на пять тысяч марок. Чимбик упрямо сжал челюсть и поднял цену сразу на десять тысяч. Тратил репликант без сомнений и сожалений. Деньги не представляли для него ценности. Они были лишь ресурсом, таким же, как пища или боеприпасы. По мнению сержанта, лучше сейчас потратить больше монет, чтобы потом сэкономить патроны. — Я смотрю вы правильно поняли, что на таких девочек нужно много тратить, — хмыкнул Блиц. — Заткнитесь, мичман, — рыкнул сержант. Причиной его злости стала новая ставка, поднявшая цену на близняшек до шестидесяти тысяч марок. Это, и мысль о том, что Эйнджела может захотеть улететь с этим трепливым пустоголовым коротышкой. — Ставь всё, что есть, садж, — подал голос Блайз. Чимбик увеличил ставку до семидесяти тысяч. Если они получат Лорэй — плевать, что денег не останется. Добудут ещё. А если нет… Если нет — решат привычным силовым путём. Тем более, что сержанту всё ещё очень хотелось кого-нибудь убить. Он хищно прищурился, словно уже наблюдал силуэты жертв сквозь панораму прицела. Обратный отсчёт подходил к нулю, а новых ставок не было. — Похоже, вам повезло, — хмыкнул Блиц. Его слова будто спугнули удачу. Таймер остановился, а на дисплее появилась надпись: «Лот снят с продажи по техническим причинам. Приносим свои извинения». К Лорэй подошли два охранника и увели за пределы амфитеатра. — Какие, на хрен, технические причины? — яростно взревел Блайз, и тут же был осажен хлёстким: — Заткнись, Блайз. К бою! Блайз моментально подобрался, глядя на сержанта. — Думаешь, из-за нас? — спросил он Чимбика. Тот кивнул: — Не исключаю. Пока не наблюдаю иных причин. Моргнув, сержант вызвал изображения с «мух». Теперь он был и в ложе, и вне её. Зрение стало фасеточным, как у настоящего насекомого, транслируя изображение из пяти разных источников. Чимбик видел Блайза и Блица, одновременно наблюдая, как в коридоре эдемец распекает нерадивого слугу, этажом ниже двое стражников курят у открытого окна, а их коллеги снаружи лениво беседуют о чём-то. Никаких признаков тревоги от обнаружения репликантов. Тут сержант увидел Лорэй: какой-то человек вёл девушек к застывшему у причала роскошному судну. — Есть контакт, — сказал сержант. — Лорэй, идут к гражданскому речному судну. — За ними! — вскочил Блайз. Чимбик нашёл иконки имплантов Блайза и Блица, моргнул, подключая их к трансляции «мух», и скомандовал: — Блайз, головным. Блиц, сэр, вы со мной. (обратно)Глава 22
Планета Эдем. Окрестности поместья Хендрикса
Поместье Хендрикса близнецы покинули довольно скоро — покупатель не стал дожидаться окончания аукциона и приказал сразу же переправить покупки к нему на борт. Здоровенный корабль больше напоминал передвижной особняк, чем транспортное средство, но Лорэй было не до любования шедеврами местной технической мысли. Они преданно пожирали взглядами нового хозяина — человека средних лет с невыразительным лицом. Вопреки ожиданиям, дорогих наложниц он игнорировал, глядя на них с равнодушной деловитостью. Обеспокоенная этой странностью Эйнджела потёрла мочку правого уха, подав сестре условный знак начать обработку феромонами. Ри встретилась взглядом с сестрой и уголки её губ едва заметно приподнялись. Для воздействия феромонов требовалось время, особенно при отсутствии физического контакта, но повышенный интерес к Свитари обычно проявлялся уже через минуту. Но сейчас эмпат не ощущала никакой реакции. Человек кивнул рабыням на сходни, прошёл следом и неспешно направился вглубь надстройки. Ни следа сексуального интереса. Встревоженные происходящим близнецы обменялись напряжёнными взглядами и последовали за странным покупателем. Тишину нарушал лишь тихий перезвон бубенцов — наложниц продавали в тех же нарядах, в которых выставляли на торги. Охранники с энергетическими хлыстами на поясах провожали рабынь ленивыми взглядами. — Господин желает расслабиться? — мягко проворковала Свитари, пытаясь привести ситуацию к привычной и управляемой схеме. — Можете не стараться, — равнодушно ответил на это предложение человек. — Я использую носовые фильтры, чтобы избежать воздействия феромонов. Просто следуйте за мной. Небрежно брошенные слова заставили сестёр похолодеть. С самого момента побега с космической станции они не говорили о своём происхождении. Только репликанты знали об эмпатии, но и они не подозревали о феромонах. Но этот незнакомец знал. Откуда? Мысли судорожно заметались в головах полукровок, но объяснения происходящему не находилось. Вопросы отпали сами, стоило достичь пункта назначения. В просторной каюте в удобном кресле расселся эдемец, увешанный платиной с головы до ног в знак высокого социального статуса. Синие глаза, холодные, как вечные льды Хель, надменное и властное лицо с острым треугольным подбородком. Лицо, год за годом появлявшееся в самых мучительных кошмарах близнецов. Перед сёстрами Лорэй сидел Томас Батлер, их первый владелец и инструктор. Стройный и продуманный план побега рухнул, погребённый под обломками нахлынувших воспоминаний и таящихся в них ужасов. Хладнокровие и расчётливость, струящиеся по жилам близнецов вместе с кровью, в одно мгновение испарились, оставив после себя леденящий ужас, парализующий страх и осознание собственной беспомощности. Выработанная за годы неволи выдержка изменила Лорэй, их лица перекосило от страха при виде своего мучителя. — Я смотрю, вы меня не забыли, — поделился выводом Батлер и, не меняя выражения лица, активирова блестящими платиновыми когтями пульты нейроошейников, переданных ему «покупателем». Нейроошейник — изобретение гуманного садиста — не повреждал тело, воздействуя напрямую на нервную систему. В зависимости от интенсивности сигналов тело испытывало всю гамму ощущений от лёгкой кратковременной боли до жестокой агонии. Эдемец выбрал агонию. Тела близнецов пронзила невыносимая, ни с чем не сравнимая боль, девушки с криками рухнули на колени и вцепились скрюченными пальцами в ожерелья. Полные боли и страдания крики заполнили комнату, вызывая улыбку на лице эдемца. И с каждой секундой улыбка становилась всё шире. Наконец, хозяин удовлетворился увиденным и прекратил наказание. К этому моменту Лорэй безвольными куклами валялись на полу и время от времени по их телам пробегали судороги. — Это чтобы вы помнили, что рабам запрещено лгать, — пояснил Батлер, когда в залитых слезами глазах его жертв снова появилось осмысленное выражение. — Сегодня произошло счастливое совпадение, мои дорогие. Один из помощников рассказал душещипательную историю. На днях с ним связался представитель аукционного дома с запросом по истории продаж. Его интересовало, воспитывал ли я неких близнецов — Селену и Диану Лоу. Мой помощник сверился с архивами, подтвердил, что особи, подходящие под описание, действительно прошли обучение у меня. Эдемец склонил голову набок, презрительно наблюдая, как дрожащие девушки пытаются подняться с пола. — Мойпомощник отличается любопытным нравом. Он поинтересовался, с чем связан запрос о продаже десятилетней давности. Ему рассказали удивительную историю о преданности моих воспитанниц Лоу, которые, даже получив свободу, мечтали вернуться под милостивую руку эдемских господ. Его губы сложились в умилённой улыбке. — Где-то час назад помощник пересказал этот занимательный случай мне. Я воспитал немало близнецов и не утруждаю себя запоминанием их имён, но на глаза попалось фото из запроса. А вы знаете, что лица я помню безупречно. Вспомнил и вас. Полукровки, мать идиллийка. Одной сестре достались феромоны, второй — эмпатия. Говоря откровенно, я был уверен, что вы сдохли в первый же год после продажи, как и все идиллийцы. Но вы выжили. И выросли. И получили свободу. Умильная улыбка пропала, губы эдемца сжались в тонкую нить. — И были так преданы хозяевам, что не рассказали продавцу о происхождении, повышающем вашу цену в несколько раз. Я ломал голову, пытаясь понять, как же так произошло… Батлер неубедительно изобразил удивление и продолжил: — …и пришёл к неутешительному выводу. Вы собрались бежать от нового хозяина, задурив ему голову феромонами и ложью. Я, как ваш дрессировщик, уязвлён до глубины души. На кону моя репутация. Товар Батлера не лжёт, не сбегает и не перечит хозяевам. Новое нажатие кнопок — и новый приступ агонии, более продолжительный, чем первый. Не выдержав боли, близнецы просто отключились. Баттлер недовольно скривился и кивнул слуге, что привёл Лорэй из аукционного дома. Тот немного поколдовал с автодоктором и привёл близнецов в чувства. Исполнив задачу, слуга с глубоко равнодушным видом отошёл в сторону и вновь застыл у двери, ожидая распоряжений Баттлера. — Я не закончил, — укоризненно сообщил заводчик рабов и негромко, но угрожающе приказал: — Встать! Исполнить это простое действие оказалось невероятно сложно, но Лорэй слишком хорошо знали, что последует за ослушанием. Медленно, преодолевая слабость во всём теле, они всё же сумели принять вертикальное положение. — Неплохо, — сдержанно похвалил Батлер, — но кое-чего не хватает. Вспоминайте, чему я вас учил? Желудок Свитари скрутил спазм, и она едва сдерживала рвотный позыв. Эйнджела и вовсе готова была снова вырубиться — к собственному плачевному состоянию эмпатия прибавляла и мучения сестры. «Улыбайтесь, — годами звучали в ушах слова мучителя. — Никому не нужны хмурые хнычущие рабыни». Сглотнув, Ри растянула губы в улыбке, молясь всем богам, которым было до неё дело, чтобы та выглядела достаточно убедительно. Парой секунд позже Эйнджела тоже справилась с собой и придала лицу требуемое выражение. — Вот теперь я вижу, что вы тоже рады встрече, — удовлетворённо заключил остроухий и пригубил вина из стоящего на подлокотнике кресла бокала. — Рад вам сообщить, что отныне мы не будем расставаться надолго. Сказать честно, я удивлён и заинтригован тем фактом, что вы дожили до зрелого возраста. Первые идиллийки, пусть и полукровки, выжившие в неволе. Это открывает простор для исследований с перспективой выработать методику для дрессировки граждан Идиллии. Последнее было недостижимой мечтой всех работорговцев. Раса миролюбивых, красивых людей, чьи феромоны способны свести с ума любого. Не переносящие насилие, возведшие всевозможные удовольствия, включая искусство любви, в культ, идиллийцы были бы идеальными рабами. Но чёртова эмпатия… Идиллийские неженки не привыкли к боли и унижениям, а в окружении других невольников и вовсе сходили с ума или умирали от болевого шока. Изоляция тоже не спасала: эмпаты отказывались от воды и пищи, а то и просто угасали и умирали без видимой причины. Хищный взгляд Батлера упёрся в Лорэй. — Так что я позвонил моему доброму другу Хендриксу и выкупил вас в частном порядке, без аукциона. Каждое слово, вылетавшее из поганых губ эдемца, звучало, как стук молотка по гробу, в котором заживо хоронили близнецов. Томас Батлер слишком давно занимался работорговлей, чтобы можно было надеяться сбежать от него. И обе сестры прекрасно понимали, что довольная улыбка дрессировщика сулит им жизнь на коротком поводке. Столь коротком, что на нём даже удавиться не получится. Но реальность оказалась много хуже предположений. Улыбка Батлера стала пугающе-ласковой, и Лорэй буквально парализовало от страшных предчувствий. — Я решил оставить вас для селекционной работы, — сообщил им эдемец. — Найти идиллийца для оплодотворения не проблема, а вы больше не подумаете бежать и будете искренне заинтересованы в выживании собственного потомства. Лет через пятнадцать я впишу своё имя в историю Эдема благодаря вам и вашим малышам. Первый заводчик, добившийся успехов в дрессировке идиллийцев! Целая планета безупречных и безумно дорогих рабов. Можете гордиться причастностью к великому событию, девочки. Лорэй потрясённо молчали, инстинктивно продолжая улыбаться. Самый страшный кошмар становился явью, и единственное, что они могли сделать, чтобы остановить его — повеситься при первом же случае. Близнецы знали, что одной из коммерческих тайн мастера Батлера была методика управления рабами, наделёнными относительной свободой. Личные слуги и экспортные образцы должны быть безупречно преданы хозяину. Батлер нашёл элегантное и эффективное решение — заложники. В награду за примерное поведение и победы в бою гладиаторам отдавали наложниц для получения потомства. Дети оставались у «заводчика», служа гарантией безупречного поведения производителей. Во всяком случае, на матерей действовало безотказно, и наложницы, воспитанные Батлером, никогда не смели перечить хозяевам. Эдемцу же доставались отличные детишки от лучших производителей, из которых со временем получались превосходные рабы. К счастью, Лорэй продали, когда им ещё не исполнилось и четырнадцати. Они были слишком молоды для деторождения, да и Батлер не верил, что полукровки проживут так долго, а потому постарался сбыть горячий товар поскорее. Но и без потомства он отыскал идеальный рычаг для воспитания Лорэй. Дрессировщик использовал привязанность сестёр друг к другу и за провинность одной жестоко наказывал другую. Очень скоро поведение близнецов стало безупречным, и они были проданы клиенту для какого-то борделя. До сего дня Батлер был уверен, что полукровки загнулись в первый же месяц работы, но они умудрились выжить, и теперь работорговец смотрел на близнецов совсем другими глазами. Как на крайне ценный актив. В кармане секретаря зазвонил комм, бесцеремонно прервав беседу. Молчаливый человек бросил вопросительный взгляд на Батлера и, получив в ответ кивок, вышел прочь. Вернулся он спустя несколько минут. — Прошу прощения, господин, но офицер Службы Контрразведки Союза требует у Вас аудиенции. Эта новость заставила сердца Лорэй биться быстрее. Сейчас перспектива ареста союзовцами казалась сёстрам пределом мечтаний. Что угодно, какая угодно дыра, тюрьма, лишь бы подальше от Батлера и его селекционных планов. — Пригласите его ко мне, — распорядился эдемец и властно рявкнул притихшим Лорэй. — Место! Герои какого-нибудь голофильма плюнули бы ему в лицо. Но полукровки лишь вздрогнули от давно забытого чувства глубокого унижения и раньше, чем успели осознать, послушно уселись на пол по обе стороны от хозяйского кресла.Планета Эдем. Река Виктория, десять километров от города Блессед
Хаусбот — Амели назвала репликантам класс судна, — нового хозяина Лорэй шёл вверх по течению со скоростью едва ли десять узлов в час. Амели вела субмарину, ориентируясь по корме судна, отчётливо видимой сквозь прозрачную воду. Поднимать перископ запретил сержант, опасаясь, что глазастый наблюдатель заметит погоню или наоборот — кто-то сослепу протаранит перископ. Из-за интенсивности движения вблизи города Амели вела субмарину в трёх метрах от дна. Блиц, поначалу смотревший на девочку с пренебрежением, теперь относился к ней с куда большим уважением. Особенно его впечатлила короткая лекция об управлении малыми подводными аппаратами в пресной воде с плавным переходом к особенностям воды морской. Когда же наступила ночь и Амели перешла на управление по показаниям сонара, заносчивый «деймос» окончательно сдался, признав её мастерство. — Объект остановился, — коротко, почти по-военному, доложила Амели, без приказа отрабатывая задний ход и переводя двигатель на самый малый ход, чтобы компенсировать силу течения. — Становятся на якорь. — Можем поднять перископ? — спросил сержант. Амели, сверившись с показаниями сонара, кивнула и подняла лодку на перископную глубину. Репликанты уставились на монитор. Ноктовизор перископа давал достаточно чёткую картину, и потому рассмотреть причину остановки хаусбота труда не составляло. Над кормой судна висел вертолёт, из которого на тросах спускались на палубу массивные фигуры боевых киборгов. — Вот дерьмо, — с чувством высказался Блайз. — Уходим! — скомандовал Чимбик. (обратно)Глава 23
Планета Эдем. Река Виктория, десять километров от города Блессед
— Вот они! — пилот вертолёта указал на ползущее по реке судно. Хаусбот напоминал громадный торт на блюде. Надстройка, декоративные элементы которой будто сделали из нежного сливочного крема, резко контрастировала с угольно-чёрным корпусом судна. — Шикарная посудина, — заметил Монт. — Аж жаль топить… — А что, придётся? — спросил пилот. — Не исключаю, — весело отозвался Карл. Нэйв молча смотрел, как приближается цель. Ему даже не верилось, что наконец-то он сможет схватить беглянок. Судьба, казалось, смеялась над ним, позволяя коснуться желанной цели, а потом выхватывая ту из смыкающихся пальцев. В поместье Хендрикса они опоздали буквально на пять минут. К счастью, сам «мастер Хендрикс», узрев грозный мандат с полномочиями контрразведчиков, не стал тянуть резину, а живо выдал, кто забрал близнецов, и указал направление, в котором двигался хаусбот покупателя. И вот, наконец, цель в поле зрения. Нэйв активировал служебный комм, вызвал на связь капитана хаусбота и передал тому приказ остановить судно, подтверждая служебные полномочия спецкодом. Хаусбот послушно замедлил ход и остановился, а на его корме зажглись огни посадочной площадки. — Этот говнюк что, летает на сраном колибри? — вслух поинтересовался пилот, зависая над кормой судна. Три других вертолёта заложили вираж, облетая хаусбот по кругу. Посадочная площадка, к досаде лётчиков, оказалась слишком мала для ударной машины. — Спускаемся на лебёдках, — Карл словно обрадовался этой перспективе. Второй стрелок молча распахнул люк и проверил карабины тросов, зацепленных за лямки подвесных систем десанта — и людей, и киборгов. — Там позади какое-то местное корыто, — сообщил пилот. — Малая подлодка, здесь на них много кто ходит. — Следит за хаусботом? — тут же напрягся Нэйв. Пилот отрицательно качнул головой: — Нет. Уходит вверх по течению. — Всё равно не расслабляемся! — Карл отстегнул страховочные ремни и первым прыгнул на палубу судна. У площадки контрразведчиков встретил безукоризненно вежливый слуга в белом с зелёными лацканами фраке. О том, что это именно слуга, а не раб, говорило отсутствие ошейника. Не обращая внимания на свист турбин вертолёта и разбегающихся по кораблю киборгов, он отвесил контрразведчикам вежливый поклон и прокричал: — Следуйте за мной, господа! Хозяин Батлер ожидает вас! Шагая вслед за слугой по коридорам хаусбота, Нэйв не уставал поражаться любви эдемцев к кричащей, вульгарной роскоши. Богатство Батлера, казалось, не демонстрируется гостям, а буквально вываливается на них из каждой щели. Вымощенная паркетом палуба с уложенной поверх ковровой дорожкой, деревянные панели переборок, картины, громоздкие люстры — всё это вызывало у Нэйва не уважение к состоянию хозяина корабля, а презрение к безвкусице. Слуга остановился перед инкрустированной самоцветами дверью. Трижды постучав, он распахнул тяжёлую даже на вид створку и торжественно объявил: — Господин Батлер! Капитан Монт и лейтенант Нэйв, сэр! — Просите! — раздался голос хозяина судна. Под поднятым забралом Монта зло зашевелились усы. Грэм давно заметил, что его товарищ относится к эдемцам с неприязнью. Хотя, мало у кого работорговцы вызывали симпатию. Едва войдя в кабинет, лейтенант увидел хозяина судна. Роскошно одетый, увешанный платиновыми имплантами эдемец восседал в кресле, больше похожем на трон из реквизита киностудии. Но всё внимание Нэйва приковали сидящие у его ног девушки. Лорэй. В своих откровенных белых одеждах они напоминали скорее порномоделей на съёмках, чем разыскиваемых преступниц. От их вида лейтенанта захлестнула злость. Он, как идиот, гонялся за ними по всему Союзу, а они… Они сидят тут и изображают преданных наложниц из ночного порношоу. Особенно Грэма выбесили их улыбочки. Будто его появление не значило ровным счётом ничего. Будто он даже сейчас бессилен разрушить их планы. Лейтенант стиснул зубы. О, как ему хотелось что-нибудь разрушить сейчас… Но прежде, чем он успел придумать, как поступить, заговорил Карл. — Господин Батлер, сэр, — капитан незаметно ткнул кулаком в спинную пластину Нэйва, призывая того к молчанию. — Как я понимаю, эти молодые дамы являются вашей собственностью? Нэйв с трудом удержал на лице бесстрастное выражение. Меньше всего он ожидал такой обходительности от Монта. — Вы совершенно правы, — спокойно отозвался работорговец. — Могу предположить, что моя собственность чем-то заинтересовала вас, капитан Монт? — Не меня лично… — Монт шагнул вперёд и раскрыл перед эдемцем голограмму объявления Лорэй в розыск, затем продемонстрировал ордер на их арест и под конец — мандат с полномочиями. — Эйнджела и Свитари Лорэй обвиняются в шпионаже в пользу Консорциума, а также терроризме, соучастии в убийстве, и покушении на убийство, — сообщил он. За его спиной Нэйв сверлил близняшек злым взглядом, обещавшим расплату за всё. Те улыбались, не сводя с него глаз. В какой-то момент лейтенанту даже почудилась мольба во взглядах Лорэй, но он счёл это очередным проявлением актёрских талантов девушек. Нет уж, второй раз его на жалость не разведут! — Свитари и Эйнджела Лорэй? — удивлённо переспросил эдемец. — Я знаю их под другими именами. — Какими же? — оживился Монт. — Селена и Диана Лоу. Безопасники с одинаковым интересом посмотрели на близнецов. — У них в последнее время хобби — менять имена, — хмыкнул Монт. — Боюсь, господин Батлер, что мы вынуждены изъять ваше приобретение. — Данные особи представляют для меня определённую ценность, — всё так же благодушно ответил эдемец, но глаза его хищно сузились. — Это долгосрочное вложение, научный проект, если желаете. Вы можете получить к ним полный доступ, допрашивать, снимать показания. Если пожелаете, всю оставшуюся жизнь они проведут в тюрьме. Но в моей, — жёстко подчеркнул он это слово, — тюрьме. — Они проведут остаток жизни в той тюрьме, которую им определит суд. Тон Карла был вежлив, но вот взгляд… Взгляд живо напоминал об указанных в мандате полномочиях, боевых киборгах, контролирующих судно, и четырёх барражирующих вокруг ударных вертолётах. А также о том, что хаусбот — это не бронекатер и хватит одной-единственной ракеты, чтобы превратить его в роскошный погребальный костёр. — Но… — он бросил внимательный взгляд на девушек, — умные люди всегда могут договориться. Слова произвели эффект волшебного заклинания: эдемец заметно расслабился, откинулся на спинку кресла и понимающе улыбнулся, а вот Лорэй, наоборот, замерли и вперили в Монта затравленные взгляды. Растерянный взгляд Нэйва капитан чувствовал затылком. Батлер же кивнул слуге и приказал: — Принеси господам стулья и… Он вновь посмотрел на Монта и уточнил: — Желаете перекусить, а заодно пояснить, чем мы можем оказаться полезны друг другу? Несмотря на очевидную слабость позиции, эдемец не растерял высокомерия. Когда десятилетиями ломаешь чужую психику и заставляешь подчиняться — сложно изменить привычки даже при откровенно проигрышном раскладе сил. Но Томас Батлер был деловым человеком и твёрдо знал, что практически в любой ситуации есть удовлетворяющий все стороны выход. — Сперва я бы попросил вас дать указание начальнику вашей стражи удвоить посты и усилить наблюдение за местностью. В ответ на вопросительный взгляд эдемца Монт продемонстрировал голограмму с изображением репликантов в броне. — Это те, кто разыскивается вместе с Лорэй. Репликанты Консорциума, боевые биороботы. На их счету убийства гражданских, нападение на военную базу Союза, в результате которого погибли военнослужащие, гражданские специалисты, уничтожены боевая техника и научное оборудование, разрушен ряд строений. Также среди убитых — весь штат торгового представительства планеты Эдем на Вулкане. Сёстры Лорэй принимали во всём этом активное участие, господин Батлер. И то, что вы заполучили эту парочку, скорее всего, означает одно: всё это было частью их плана. Глаза работорговца сузились. Мысль о том, что кто-то из его бывших воспитанников вдруг вернётся, чтобы отомстить, казалась ему революционной, но не безумной. Он со злостью вдавил пальцы в сенсоры пультов, и каюта наполнилась криками. Лорэй бились в агонии у ног зло оскалившегося эдемца. Бубенцы, украшавшие их запястья и щиколотки, весело звенели, добавляя происходящему нотки безумия. Ещё недавно Нэйв рисовал в своём воображении самые разные кары, коим подвергнет вероломных беглянок, но сейчас… Сейчас он смотрел на пытку и испытывал чувство гадливости и стыда от участия в подобном деле. Поморщившись, лейтенант отвёл взгляд и с преувеличенным интересом принялся изучать картину на стене. Пасторальный пейзаж расплывался перед глазами Грэма, а в сознании смешались крики агонии и перезвон бубенцов. В отличие от него, капитан Монт бесстрастно наблюдал за мучениями Лорэй, и лишь зелёные глаза капитана выдавали его с трудом сдерживаемое бешенство. — Не сломайте их раньше времени, господин Батлер, — сказал он. — Разве вам не интересно узнать, что задумало ваше очаровательное приобретение? Эдемцу понадобилось несколько мучительно долгих секунд, чтобы принять решение. Мучительных для Лорэй и долгих для тех, кто слышал их крики. Наконец, дрессировщик прекратил «воспитательный процесс» и кивнул безопасникам. На Нэйва он при этом поглядывал с плохо скрываемым презрением, будто уже представлял, как будет ломать эту мягкосердечную слабую особь. — Я весь в нетерпении, — всё ещё недобро щурясь, ответил Батлер. Он легко пнул ногой ближайшую рабыню и приказал: — Встать! Грэм, наконец, собрался с духом и вновь перевёл взгляд на близнецов. И тут же пожалел об этом. Те пытались подняться, опираясь на непослушные руки, и при этом улыбались. И чёртовы бубенцы… Проклятые украшения весело звякали при каждом движении девушек. Выглядело жутко, словно сёстры снимались в фильме про зомби, которые так любят подростки. Вот только происходило всё это в жизни, а настоящий монстр сидел в роскошном кресле и брезгливо кривил губы. — Пока ваше имущество приходит в себя, мы с коллегой свяжемся со штабом и обрисуем ситуацию, — уведомил Монт эдемца —. И ещё: мы бы хотели провести первичный допрос вашего имущества. В вашем присутствии, разумеется. Если мы с вами придём к пониманию, — тут он двусмысленно ухмыльнулся, — то я приложу все усилия, чтобы убедить начальство оставить сестёр Лорэй у вас. Уверен, вы сможете обеспечить им достойное наказание за их преступления. А пока мы с лейтенантом Нэйвом вас ненадолго оставим. Нэйв вышел вслед за коллегой на палубу. — Чёрт, вот же… — Грэм выругался. — Как эту мразь земля носит? — Да как и остальных, — равнодушно отозвался Карл. — Их тут целый заповедник. Он облокотился на планширь и уставился в темноту, с трудом рассеиваемую светом корабельных прожекторов. Грэм устроился рядом и какое-то время молчал, не решаясь задать вопрос. — Ты же не всерьёз собрался заключить с ним сделку? — За кого ты меня принимаешь? — возмутился Монт. — Я просто хочу воспользоваться гостеприимством столь радушного хозяина и провести какое-то время на Эдеме. — Будем ждать репликантов? — догадался Нэйв. — Думаешь, они выйдут на покупателя? — Именно, — Монт выудил из подсумка мятую пачку сигарет и зажигалку. — Я слишком ленив, чтобы гоняться за ними. К тому же, предпочитаю, чтобы в процессе они разнесли Эдем, а не Плимут. Грэм кивнул, соглашаясь с позицией коллеги. — Ну, у тебя и выдержка, — позавидовал лейтенант. — Я с трудом удержался, чтобы не упороть этого Батлера по роже. — Будет ещё возможность, — пообещал Монт, закуривая. — Я этих гнид ненавижу. Он протянул раскрытую пачку лейтенанту. Нэйв, секунду поколебавшись, вытянул сигарету и неумело прикурил от протянутой зажигалки. Сделав затяжку, лейтенант закашлялся, но всё же упрямо продолжил истязать тело. — Слушай, — сказал он. — Всё понимаю, но в чём смысл плана Лорэй? Или Лоу, или как их там? Ты ж видел, как они на нас смотрят? — Видел, — кивнул Монт. — Напомнить, чем заканчивается вера в их артистические способности? — Спасибо, сам помню, — открестился от предложения Грэм. — Вот и не забывай, — Монт повернулся посмотреть, как трое эдемцев в бело-зелёной форме устанавливают на палубе крупнокалиберный пулемёт. Батлер внял совету и решил не испытывать судьбу. — Что до плана, — вернулся к теме разговора Карл, — то можем лишь гадать. На допросе, надеюсь, расскажут. Нэйв кивнул. Карл в три жадные затяжки добил сигарету, спрятал окурок в карманную пепельницу и спросил: — Ну что, идём? — Идём, — Нэйв вышвырнул окурок за борт. Тут же раздался громкий плеск: крупная рыбина повелась на потенциальное угощение. Вернувшись в каюту, контрразведчики узрели новые лица: помимо Батлера и Лорэй теперь тут же присутствовали четверо вооружённых охранников. — Я смотрю, вы предусмотрительный человек, мистер Батлер, — усмехнулся в усы Карл. — Если вы позволите, то приступим к допросу. Монт кивнул на пульты в руке эдемца: — Позволите? Готовность безопасника воспользоваться нейроошейниками явно пришлась по душе эдемцу. — Конечно. Взгляды сидящих у кресла Лорэй ни на мгновение не отрывались от неброских коробочек, перекочевавших в руки Монта. — Ага… — капитан повертел приборы в руках. — Так? Он тронул сенсор на одном из пультов, выставив мощность на средний уровень. Одну из девушек затрясло от проходящих по телу волн боли, но она стиснула зубы и молчала, время от времени прерывисто выдыхая. Грэм сглотнул и уткнулся взглядом в планшет. Почему-то он чувствовал вину за происходящее и за то, что даже не может понять, кого пытают — Эйнджелу или Свитари. — Господин Батлер, — Монт отключил пульт, пару секунд с нездоровым интересом наблюдал, как на лицо девушки возвращается улыбка, и перевёл взгляд на эдемца. — Во избежание причинения непоправимого вреда вашему имуществу, подскажите: максимальная мощность ошейника способна привести к летальному исходу? — Нет, — буднично отозвался Батлер. — Мы не приветствует напрасный расход ресурсов. Ни в чём себе не отказывайте, выставляйте на максимум. — Великолепно, — Карл занял один из предложенных стульев и переключил внимание на сестёр. — Итак, приступим. Это предварительный допрос, так что я сразу перейду непосредственно к вопросу, который, полагаю, интересует всех присутствующих. Свитари и Эйнджела Лорэй, или Селена и Диана Лоу, с какой целью вы проникли на корабль господина Батлера? И было бы неплохо пояснить, кто из вас кто, — добавил он. — Я — Эйнджела, или Селена, господин, — ответила та из сестёр, что последней получила разряд нейроошейника. Она вновь улыбалась. — Называйте, как пожелаете. Мы не проникали на корабль хозяина Батлера. Нас сюда привели. Грэм слушал её голос, смотрел на счастливую улыбку и пытался избавиться от навязчивого ощущения нереальности происходящего. Он вновь уставился в планшет, старательно изображая, что изучает данные. — Не люблю ложь, — с притворной грустью вздохнул Карл. — Лейтенант, вот почему нам всегда пытаются врать? — Не знаю, — не поднимая глаз от планшета, отозвался Нэйв. — Видимо, считают, что мы — легковерные дурачки, способные повестись на женские слёзы, — не удержался он от самоиронии. Странно, но вместо Лорэй, обманувших и унизивших его, Грэм всё больше ненавидел эдемца. И в планшет лейтенант смотрел, чтобы не сорваться, глядя на самодовольную рожу Батлера. Перед Нэйвом сидела тварь, по прихоти крючкотворов-законодателей являвшаяся полноценным гражданином Союза, защищать которых было долгом лейтенанта. Но лейтенант видел не респектабельного бизнесмена, а мразь, получающую прибыль на чужих страданиях. И если для Грэма и Монта пытки были необходимостью — да, грязной и подлой, ставящей контрразведчиков на один уровень с допрашиваемым контингентом, — то для Батлера они были скучной обыденностью. — Видимо, да, — капитан уставился на пульты. — Так, я уже забыл какой из них от чьего ошейника. А, была не была… — он поднёс палец к сенсору пульта и посмотрел на близняшек. — Не передумали говорить правду? От затравленных взглядов близнецов даже видавшему виды Монту стало не по себе. — Мы говорим правду, господин, — поспешно проговорила Свитари. — Мы не могли знать, кто купит нас на аукционе. Спросите хозяина. Безопасники перевели взгляд на эдемца. Тот задумчиво кивнул: — Думаю, тут они не лгут. Я узнал об их продаже случайно, и рабынь сняли с аукциона в последний момент. Вряд ли у них была возможность предвидеть это, или повлиять на моё решение. Помедлив, он не удержался от презрительной фразы: — …и мозгов на это не хватит. — Напрасно вы так думаете, — покачал головой Монт. — Мы подозреваем, что они — обученные агенты Консорциума. При этих словах Батлер искренне расхохотался. — Они?.. Обученные агенты? Я сам когда-то купил и обучал эти особи, ещё в детском возрасте. И продал далеко не агентам Консорциума… Безопасники переглянулись. — Красный-лидер — жёлтому-лидеру, — раздался в наушнике Монта бесстрастный голос Оперативного Управляющего Модуля: киборга-командира отделения. — Прошли периметр объекта «поместье Батлера», — доложил ОУМ-сержант. — Наблюдаю скопление союзной живой силы. Наблюдаю восстановление целостности периметра. — Принял, — коротко ответил Монт, едва заметно улыбнувшись формулировке, применённой киборгом для описания закрывающегося за хаусботом боносетевого заграждения. — Будьте моими гостями, — гостеприимно улыбнулся работорговец. (обратно)Глава 24
Планета Эдем. Поместье Томаса Батлера, сорок километров от города Блессед
Репликанты наблюдали, как неуклюжий хаусбот подплывает к пристани у острова и за ним из воды поднимается конструкция, похожая на ворота из мелкоячеистой решётки, увенчанной витками колючей проволоки. Капли воды на крохотных лезвиях зловеще посверкивали в свете прожекторов, намекая любому дерзнувшему перелезть на крупные неприятности. — Ворота? — удивился Блиц. — Боносетевое заграждение, — объяснил сержант. — Видишь — на поплавках укреплено. И вниз сетка уходит, чтоб никто не мог поднырнуть. — Ты гляди, как бережётся, — хмыкнул мичман. Собственно, наблюдение вёл выпущенный дрон, а сами репликанты и Амели сидели в субмарине, в пяти километрах от цели. Ближе они подходить не рисковали, опасаясь обнаружения. К вящей досаде Чимбика и Блайза, помимо штатной охраны объекта в поместье расположилось четыре десятка боевых киборгов Союза, причём в самой опасной — штурмовой — модификации. — Ну, хоть вертолёты убрались, — нашёл положительный момент оптимист Блайз. — И то хлеб, — на секунду отвлёкшись от разговора с Амели, вставил Блиц. Убедившись в умении подростка управлять подлодкой, он немедля начал учиться столь полезному навыку и уделял этому каждую свободную минуту. — А хлеб причём? — не понял Чимбик. Блиц вздохнул и выдал очередное объяснение: — Выражение дворняг, означает «и то хорошо». Откуда пошло — не спрашивай, не знаю, сам в бараке услышал. — Зачем им столько выражений для обозначения одного и того же? — в очередной раз озадачился Блайз. Чимбик покосился на болтуна, но промолчал. Пустив дрон полетать над поместьем, сержант изучал объект, на котором предстоит проводить операцию по захвату Лорэй. Батлер, обустраивая владения, не стал изобретать велосипед и экспериментировать с дизайнерскими решениями. Остров, на котором обосновался рабовладелец, представлял из себя прямоугольник со сторонами в три и полтора километра. Центральную часть острова занимал П-образный особняк в три этажа, а у дальнего от репликантов края располагались казармы охраны, хозяйственные постройки и бараки с рабами. По периметру остров защищала стена со сторожевыми вышками, установленными через каждые пятьдесят метров. Чимбик отметил, что охрана на вышках больше сосредоточена на происходящем внутри поместья, а не за периметром — очевидно, для предотвращения побега рабов. Причал располагался на «торце», омываемом рекой, и тоже охранялся часовыми на вышках и надёжно запирался боносетевым заграждением. Небольшая крепость, одинаково хорошо защищённая как от проникновения извне, так и от побега с территории во внешний мир. Сейчас поместье напоминало растревоженный муравейник: бегали бело-зелёные фигурки охранников, устанавливающих тяжёлое вооружение в колпаках ДОТов, щедро натыканных по территории и замаскированных под клумбы и декоративные конструкции. Собственно, если бы не суета охраны — сержант ничего бы и не заметил, так хорошо сработали маскировку. Окончательно портили настроение киборги, группами по четыре машины расходившиеся по оборонительному периметру. — Будет сложно, — вслух подвёл итог наблюдениям сержант. — Вы всерьёз собрались туда лезть? — не поверил Блиц. — Ребят, вы психи. — Выбора нет, — сержант, пользуясь темнотой, опустил дрон пониже. — Иначе Лорэй увезут на орбиту или на военную базу. Тогда мы точно уже их не достанем. «Деймос» перевёл взгляд на сосредоточенно сопящего Блайза и покачал головой: — Точно — психи. Вы вдвоём туда собрались? Сержант, не отрываясь от наблюдения, молча кивнул. — Значит, втроём, — непреклонно заявил Блиц. — Ствол мне найдёте? Чимбик с сомнением посмотрел на «деймоса». — При всём уважении, ты всё же флотский, — сказал он. — Слышь, землерой, я хоть и флотский, но не пальцем же деланный! — возмутился Блиц. — Пальцем? — переспросил Блайз. Блиц закрыл глаза ладонью и покачал головой. — Дворняги так говорят. Знаешь, чем они детей делают? — Ну, — не понял Блайз. — Гну! Вот и означает, что тип нормально зачат, а не пальцем! Уяснил? Блайз кивнул, а вот Чимбик, не оглядываясь, заметил: — В нашем случае как раз вернее про палец… «Деймос» на мгновение замер, а потом заржал. — Чёрт, садж… Слышь, Блайз, он всегда такой юморист? — Иногда, — мрачно глянув на брата, отозвался Блайз. Обида не утихала, как Блайз ни старался от неё избавиться. Он понимал, что сейчас это глупо, эмоции лишь мешают делу, но ничего не мог с собой поделать. — Блайз! — как назло, сержант не уставал напоминать о себе. — Выдай мичману трофейное снаряжение. — Садж, — глухо буркнул Блайз и полез на корму за трофеями. — Амели, подведи лодку вот сюда, — сержант указал на заросли на левой стороне острова. Девочка молча взялась за штурвал. — Когда мы выйдем — погружайся и жди сигнала. Если связь прервётся и мы не вернёмся — уходи на базу, — инструктировал её сержант. — Бери… — Чимбик вспомнил, что так и не знает имя бейджинки, — …нашего врача, деньги и езжайте в космопорт. Мы зафрахтовали судно, называется «Буцефал», владелец — некто Харви Бенсон. Скажешь, что фрахт господина Мондрагона. Запомнила? — Как говорят дворняги — «это безумие», — хихикнул Блиц, подгоняя снаряжение. — Вы же в курсе, что, скорее всего, там и останемся? Чимбик протиснулся мимо него и принялся облачаться в броню. — В курсе, — сказал он. — Но выбора у нас нет. Это наш долг. И с щелчком вогнал магазин в горловину автомата, ставя точку в обсуждении.Планета Эдем. Поместье Томаса Батлера
Несмотря на позднюю ночь, поместье почтенного заводчика, мастера Томаса Батлера, пребывало в состоянии, больше подобающем захолустному гарнизону в момент проверки, чем дому респектабельного дельца. По дорожкам сновали стражники в шлемах и бронежилетах, разбегающиеся по боевым постам. Клумбы и газоны открывали спрятанные под ними колпаки ДОТов и окопы, в которых торопливо устанавливали тяжёлое вооружение. Прибывшие с контрразведчиками киборги с величественной неторопливостью расходились по точкам, указанным им ОУМ, качественно усиливая оборону поместья. — Прям ностальгия по курсантским годам пробила, — умилился Монт, разглядывая эту суету. Они с Нэйвом шли к низкой бетонной постройке, скрытой среди декоративного кустарника, — карцеру. Туда стражники Батлера отвели Лорэй. — Слушай, ты чего такой весёлый? — поинтересовался Нэйв. — Нас, может, скоро убивать придут, а ты как на пикник вышел. — Ну не плакать же? — отозвался Монт, пропуская эдемцев, волокущих миномёт и ящики с минами. — Делу это не поможет, а настроение испортит. — Тоже верно, — признал Нэйв. Помолчав, лейтенант задал интересующий его вопрос: — Что насчёт Лорэй думаешь? — Пока — ничего, — Монт бросил взгляд на планшет с личным делом сестёр, переданным им Батлером. — Но должен признать, что они меня интригуют. — Чем? — В первую очередь — живучестью, — признался Монт. — Полукровки от отца-землянина и матери-идиллийки, родились на Идиллии. Эти неженки мрут в неволе, даже в тюрьмы их не сажают больше, чем на пару недель — экстрадируют. Эмпатия, восприимчивость к чужим страданиям, все дела. — У одной эмпатии нет, — напомнил Нэйв. — Свитари, или Диана — хрен разберёшь. — Тоже странность, кстати. Обычно потомство от смешанных браков или целиком наследует натурализацию одного из родителей, или не воспринимает её вовсе. А тут у одной идиллийские феромоны, а у другой — эмпатия. Эмпат точно должна была окочуриться в таком-то милом местечке. Но выжила. Уже интересно. Нэйв кивнул. По статистике, если попавший в рабство, на рудники или в другое говёное местечко идиллиец сразу не накладывал на себя руки, то точно загибался где-то в течение нескольких месяцев. Истощение нервной системы, психические заболевания, отказ от приёма пищи… Именно поэтому Батлер постарался как можно скорее продать сестёр, сбыв их некоему бейджинцу по имени Ду Вэйминь. — Зато теперь ясно, как вышло, что ты без штанов оказался, — хохотнул Монт, дружески похлопав лейтенанта по плечу. — Феромоны. Может, они и репликантов трахали? — Могли, — мрачно сказал Грэм, задетый напоминанием о своём провале. — Как думаешь, на киборгов наших подействует? — продолжил Карл. — У них там вообще эту часть отчекрыживают или нет? Может, поставим опыт, так сказать, для науки? Мне кажется, эти шустрые девки и перед такими клиентами не спасуют. Шутки коллеги злили Нэйва главным образом тем, что в них была лишь доля шутки. Если смотреть трезво, то для Лорэй он был таким же инструментом достижения цели, как бездушные репликанты или даже тупые киборги. И его поимели, пусть и не в прямом смысле. Былая злость к Лорэй, угасшая было после встречи с Батлером, вновь разгорелась, подстёгивая разум Грэма в нужном направлении. — Раз они выжили после продажи, — предположил лейтенант, — может, их в более комфортные условия поместили? Скажем, обучали в Консорциуме для последующего шпионажа. Эмпатия и феромоны вкупе со светлой кожей — отличные задатки. Монт одобрительно кивнул, довольный сменой состояния напарника. — Вот и я так думаю. В силу особенностей натурализации и условий планеты кожа идиллийцев с момента колонизации сменила цвет на светло-лиловый, аметистовый и более насыщенные оттенки фиолетового. Благодаря этому признаку желающие могли обойти стороной источник сильнодействующих феромонов. Но, надо сказать, желающих испытать на себе их действие было куда больше. Полукровки, лишённые характерного цвета кожи, но сохранившие расовые особенности идиллийцев, могли заинтересовать спецслужбы в качестве потенциальных агентов. Идиллия вообще была самым дорогим и популярным курортом как в Союзе, так и в Консорциуме. Да что там, испытать на себе соблазны планеты удовольствий прилетали гости из самого Доминиона. Несмотря на пережитое унижение, Нэйв вынужден был признать, что не отказался бы вновь испытать воздействие феромонов при иных обстоятельствах. Крышу они сносили основательно. Увы, Идиллия давно и совершенно добровольно легла под Доминион, так что подобный отпуск для контрразведчика Союза был под запретом. — Надеюсь, скоро мы завершим этот цирк с беготнёй с планеты на планету, а то как-то поднадоело уже это путешествие, право слово. Как кочевники какие… — Кочевники космоса, — хмыкнул Грэм. — Романтично. — У меня на эту романтику скоро аллергия будет, — желчно откликнулся Монт. — Хорошо, дочки уже соображают, а то будет опять: «Мама, а кто этот дядя?» — А что, реально было? — Ага, — кивнул Монт, выуживая из подсумка сигареты. — Младшей два года только исполнилось. Вернулся из командировки и получил. Чёрт, три штуки осталось… — Карл со вздохом спрятал пачку обратно. Они прошли мимо застывших у входа в карцер киборгов. Карл посмотрел на них и протянул: — Да… С такими помощничками и враги не нужны. Не хватает только вывески «Здесь содержат Лорэй». Ну, или как их там? Капитан забубнил в микрофон, отдавая распоряжение киборгу-капралу. Караул снялся с места и грузно зашагал прочь, занимать новую позицию. Нэйв, глянув на туши бывших людей, от которых осталась едва ли треть, поёжился. Наверное, лучше всё же смерть, чем такая «жизнь» по приговору суда. — Пойдём, — Монт кивнул на дверь, — пообщаемся с милыми дамами. (обратно)Глава 25
Планета Эдем. Поместье Томаса Батлера
Карцер не поражал воображение: сухая тёплая комната три на три метра и крошечный закуток с унитазом и раковиной. Под потолком узкое зарешёченное окошко, а в потолке крюк. Точно такой же Нэйв уже видел на Вулкане. Из мебели в комнате нашлись лишь два тонких матраса, брошенных прямо на пол. На них, прижавшись друг к другу, сидели Лорэй. Их не переодели после аукциона, и близняшки походили на столичных красоток, по ошибке заселившихся в деревенский хлев. Или, что ближе к правде, запертых в хлев психопатом. — Да, не пять звёзд, — резюмировал Карл, оглядев карцер. При появлении безопасников Лорэй встали. К некоторому удивлению Нэйва у сестёр не было обуви. — Добро пожаловать в наш мир, — мрачно поприветствовала гостей одна из рабынь. — Чёрт, надо их хоть маркерами пометить, — проворчал Монт, — чтобы различать. Грэм озадаченно рассматривал небольшое углубление в полу. — А это зачем? — вслух спросил он. — Провинившиеся едят с пола, — спокойно пояснила одна из девушек. — Если вообще едят. Повисла пауза, прерванная Монтом: — Ложку хоть дают? Ответом ему была злая усмешка. В отсутствие Батлера Лорэй выглядели куда уверенней и спокойней. Монту это не понравилось. Несмотря на жалость, для продуктивной работы куда больше подходил всепоглощающий страх Лорэй перед эдемцем-хозяином. Карл даже пригласил бы этого мерзкого типа для создания подходящей атмосферы, но это значило стопроцентную утечку информации. Пока он размышлял, слуги в бело-зелёной униформе принесли безопасникам два массивных деревянных стула и молча удалились, оставив следователей наедине с рабынями. Капитан сел, вынул из подсумка пульты от ошейников девушек, открыл защитные крышки и, под взглядами разом побледневших близняшек, выставил силу воздействия на треть от максимума. Нэйв бросил на него короткий взгляд и уже привычно уткнулся в планшет, в очередной раз просматривая архивные данные работорговца о Лорэй. — Сразу продемонстрирую, что будет в случае неудовлетворительных ответов на мои вопросы, — сообщил Монт и коснулся сенсоров на пультах. На этот раз девушки не упали. Они стояли, сотрясаемые волнами боли, и лишь крепко сжимали зубы. И улыбались мёртвыми, искусственными улыбками. Бубенцы на их браслетах дребезжали, въедаясь в мозг Нэйва. — Мы друг друга поняли? — спокойно поинтересовался Монт после того, как отключил нейроошейники. — Предельно ясно, господин, — хрипло ответила одна из Лорэй. Капитан удовлетворённо кивнул. — Отлично. Господ и улыбочки оставьте вашему хозяину. Если вы не будете мне полезны — они вам ещё пригодятся, ибо я не стану портить отношения с правительством Эдема, покушаясь на их священное право собственности. Даже закрою глаза на ваш нелегальный захват. В конце-концов, какая разница, где именно вы проведёте остаток дней, изолированные от законопослушного общества? Нэйв сидел молча, понимая, что вряд ли сможет сейчас сохранить то же хладнокровие, что и коллега. Пожалуй, не знай он Эйнджелу лично, у него бы получилось, но после пережитого выдержка время от времени изменяла лейтенанту. Профессиональное спокойствие то и дело нарушала то жалость, а то и мстительная злость. Оба чувства были непозволительными для человека его профессии и Нэйв всеми силами старался успокоиться. Понимание того, что перед ним стоит эмпат, не делало задачу проще. Лицом Нэйв владел неплохо, но скрывать чувства от живого детектора… Такому его в академии не обучали. — Слушай, нам надо как-то их различать, — обратился к Грэму капитан. — Не вопрос, — Грэм оглядел девушек и активировал сканер служебного планшета. — Вашу руку. Ближайшая рабыня протянула руку, звякнув браслетом с бубенцами. Лейтенант поморщился от звука исчитал сканером папиллярный узор на её пальцах. Там, где пасовал ДНК-тест, хорошо работала более древняя методика. Отпечатки пальцев различались даже у близнецов. — Свитари, — сообщил он, не обнаружив отпечатки в базе. — Эйнджела, — на всякий случай он отсканировал пальцы второй. Отпечатки совпали с теми, что он внёс в базу после первого задержания девушки. Не отпуская руки, Грэм нащупал замок на раздражающе звякающем браслете и снял его с руки Эйнджелы. Поймав на себе насмешливый взгляд коллеги, он сообразил, что ему совершенно не обязательно самому трогать подозреваемую, и раздражённо буркнул: — Снимайте остальные, мисс Эйнджела, — приказал он, радуясь, что мерзкого звона будет вполовину меньше. — Или правильней называть вас Селена? А может, ни одно из имён не настоящее? — Эйнджела и Свитари — настоящие имена, — ответила эмпат уже без улыбки. Монт кивнул, демонстративно закрыл защитные крышки на пультах и убрал их в нагрудный подсумок. Заодно проверил индикатор работы глушилки «жучков». — Продолжаем беседу, — сказал капитан сёстрам. — Раз одна из вас эмпат, то уже сообразили: мне на вас, по сути, наплевать. Мне нужны правдивые ответы на вопросы. Но так как я даром эмпатии, телепатии и прочим подобным не обладаю, то задаю вопрос: вы говорите мне правду или нам помогут эти маленькие друзья? Капитан небрежно похлопал по подсумку с пультами. — Мы будем говорить правду, — Эйнджела, снявшая последний браслет, ответила капитану прямым взглядом. — И я могу, пусть временно и ущербно, одарить вас эмпатией, чтобы вы убедились в моей искренности. Безопасник только собирался спросить, как же Лорэй собирается его «одарить», как почувствовал… нечто. Подавленный, но от того не менее леденящий страх с нотками отчаяния. Чужие чувства, столь же явные и понятные, как и речь. Оба контрразведчика потрясённо замерли. Так, наверное, ощущает себя слепой с рождения, вдруг обретший зрение. Или глухой, впервые услышавший звук. Собственные, привычные, чувства смешивались с чужими, и потребовалось время, чтобы осознать это и попытаться хоть немного разделить их. — Это… — после продолжительной паузы произнёс Карл, — …необычно. Растерянность капитана уступила место предвкушению. Монт уже представлял, насколько полезно будет иметь при себе такой детектор чувств на допросах и разработке подозреваемых. Поразмыслив, Карл решил, что, невзирая на результат беседы, не видать господину Батлеру сестёр, как своих дурацких ушей. Как говорят жители Китежа, «такая корова нужна самому». Осталось лишь склонить Лорэй к сотрудничеству. Что, учитывая сложившиеся обстоятельства, будет довольно просто. — Итак, начинаем с самого начала, — Карл сунул в рот сигарету, прикурил и, выпустив облако дыма, добавил: — Как и договаривались — честно и откровенно. Словно на исповеди. Ходили хоть раз исповедаться? Нет? Ну, тогда считайте, что это исповедь и есть. Помятую сигаретную пачку капитан оставил лежать на столе, словно намекая этим жестом, что разговор будет долгим. И он таким был. К удивлению безопасников, Эйнджела очень внятно и стройно пересказала всю историю, начиная с Тиамат. Как оказалось, на прошлых допросах она всё же поведала большую часть правды: случайная встреча в клубе, в результате которой импланты сестёр оказались заблокированы. Настойчивое предложение корпоратов полететь с ними, аварийная посадка на Гефесте, побег от репликантов… Только на этот раз без слёз и давления на жалость. Но каждую секунду контрразведчики ощущали подавляемый, неотступно преследующий их страх. Страх, ставший, казалось, фундаментом жизни Лорэй. Расхождения в истории начались только с Нового Плимута. Тут Лорэй вновь удивили следователей, подробно и скрупулёзно сообщив обо всех нарушениях закона и содействии репликантам. Подделка документов, соучастие, пусть и невольное, в убийствах. Свитари дополнила версию сестры собственными приключениями на лайнере, а затем и на Вулкане. Рассказала она и о том, как соблазнила репликанта и убедила того не превращать в братскую могилу сперва лайнер, а затем и весь подземный город. На этом моменте Грэм и Карл переглянулись. — Ответьте на вопрос, — перебил повествование Карл. — Репликант действительно был готов убить тысячи ни в чём неповинных людей, только чтобы отвлечь наше внимание? То есть это был не блеф, не попытка запугать, а именно удар на поражение? Растерянность эмпата, очевидная для всех присутствующих, заставила контрразведчиков внимательно уставиться на Свитари в ожидании ответа. До этого момента они надеялись, что создания корпоратов всё же наделены хоть какими-то рудиментами таких чувств, как жалость и сострадание. Косвенным подтверждением тому служили действия репликантов на Вулкане, но теперь, в свете новых фактов, всё виделось совершенно иначе. — Они мыслят иначе, — ответила Свитари. — Не как мы. Я пыталась объяснить, что так поступать нельзя. Он даже пытался понять. Честно пытался. Но для него существовали только цель и эффективные способы её достижения. Потому я попросила найти другой выход, для меня. Феромоны оказались очень действенным средством управления столь неопытными существами, как репликанты. — Это характерно для всех особей, или у них есть некая градация? — предположил Нэйв, вспомнив сержанта. — Как у тех же муравьёв — солдат, рабочий. Так и тут: рядовые — агрессивные беспредельщики, сержантский состав — более адекватен и может пойти на поиск компромисса? — Сержант? На поиск компромисса? — губы Свитари изогнулись в злой усмешке, а плечи нервно дёрнулись. По карцеру разлился весёлый звон колокольцев. Нэйв поморщился — звук отозвался головной болью. — Да он злее рядового раз в десять, — продолжила Ри. — Не уверена, что рискнула бы применить феромоны к нему. Боюсь, что он бы разорвал меня на части в порыве страсти. От этих слов эмпату и всем вокруг стало неприятно. Нэйву вдруг захотелось уточнить у Эйнджелы причину, узнать, что же на самом деле сержант делал с ней, но мешало присутствие Монта. — Понятно, — Карл тяжело вздохнул. Репликанты и так были головной болью армии Союза. Коммандос, возникающие ниоткуда, безжалостные и неуязвимые, уже сами по себе стали пугалом для личного состава, от генералов до рядовых. А осознание того, что они без тени сомнения способны обрекать на гибель целые города, приводило в ужас. В составе Союза было несколько миров, жители которых целиком зависели от систем жизнеобеспечения, и теперь ни один из них не мог чувствовать себя в безопасности. В любой момент не приемлющие законов цивилизованной войны штамповки могли уничтожить искусственный человеческий мирок. Просто так, ради того, чтобы тихо пробраться мимо, пока все силы союзовцев брошены на спасение погибающих гражданских. — Продолжайте, мисс Лорэй, — прервал затянувшуюся паузу Нэйв. Ри без утайки поведала и другую сторону истории: активное содействие в уничтожении сотрудников эдемского торгового представительства, помощь в планировании нападения на военную часть и комендатуру, соблазнение сапёров… Этих признаний с лихвой хватило бы на несколько пожизненных заключений или актов о переработке в киборга, но Свитари не умолкала. Она рассказала и о том, как обманула лейтенанта Нэйва, подвергла того воздействию феромонов и завладела его личным оружием. Грэм готов был провалиться сквозь землю, но к его молчаливой благодарности коллега тактично не стал заострять внимание на этой части повествования. — Мисс Лорэй, — Карл наставил на сестёр зажатую меж пальцев сигарету. — Вы понимаете, что ваши признания — это как минимум пожизненное заключение? А, вероятней всего, ввиду нужд армии, «принудительная социализация»? Чёрт, я бы не отказался от служебных киборгов на базе ваших тел. Будет хоть на что посмотреть в минуты тягостного ожидания. Но почему-то мне кажется, что не таким вы хотите видеть ваше будущее. А, собственно, чего вы хотите? Оба контрразведчика с интересом уставились на девушек. — Убраться с Эдема или умереть. Убейте нас, — неожиданно попросила Свитари, и шокированные контрразведчики ощутили отчаянную надежду её сестры. — Прямо здесь. Мы подпишем признания. Если желаете — нападём на вас. Только убейте. От смеси отчаяния и надежды во взглядах близнецов да и в самом пространстве карцера контрразведчикам стало не по себе. А от заполнившего комнату звона бубенцов в голове Нэйва гулко застучала кровь. — Ну-ну, зачем же такие перегибы? — справившись с замешательством, проговорил Карл. — Тем более, что у нас к вам ещё остались вопросы. Да и чем Эдем плох? Неужели лучше смерть или лоботомия, чем жизнь здесь? — Всё лучше, чем жизнь здесь, — тихо ответила Эйнджела. А Свитари посмотрела в глаза Монту и с циничной откровенностью спросила: — А не хочешь оставить нас себе? Хоть собакой на коврик у двери, лишь бы подальше от Эдема. От Батлера… Прозвучавшее имя усилило подавляемый до того страх. Грэму остро захотелось обернуться, чтобы проверить, не стоит ли за его спиной чудовище из кошмаров. — Меня жена с такими собаками на улицу выгонит, — не поддавшись влиянию жёстко усмехнулся Карл. — Да и дочки тоже, боюсь, не тому от вас научатся. Капитан видел, что сёстры уже полностью созрели для вербовки. Оставалось лишь немного дожать, чтобы у них не возникло и мысли о непокорности. — Тогда подари нас своему коллеге, — всё так же цинично продолжила Свитари, указывая пальцем на Нэйва. — Он будет рад. Нежный голос сопровождался треклятым звоном бубенцов, и лейтенант понял, что просто ненавидит этот звук. — Грэм, ты будешь рад? — поинтересовался Карл. — Упаси меня от таких питомцев! — зло отозвался тот. Наглая, прямолинейная попытка соблазнения воскресила угасшую было злость Нэйва. Лейтенант на секунду поддался соблазну, представив, как может отплатить Лорэй за пережитые унижения, но тут же отбросил эту мысль. Он — офицер, а не остроухий ублюдок. И не полный идиот, чтобы второй раз купиться на один и тот же приём. Лорэй наказали себя сами, угодив в свой самый страшный кошмар. Пусть наслаждаются по полной. — У них есть хозяин, — не удержался лейтенант от мелкой мести. — Подберёт им пары, они наплодят потомство. Как по мне — отличная идея, Карл. Тем более, что они не сказали нам ничего стоящего. Чистосердечное признание того, что и без них известно. Ненависть эмпата опалила его буквально физически. Горячая и яркая, как вспышка. И столь же мимолётная. Огонь погасил леденящий ужас, сковывающий каждую частичку души. — Вот видите? — Карл лишь на миг потерял самообладание, после чего усилием вернулся себе бесстрастное выражение лица и картинно развёл руками. — Никому вы не нужны. Нэйв же посмотрел в глаза Эйнджелы и отвёл взгляд, чувствуя, как сгорает от стыда за свою подлую и откровенно детскую выходку. Не офицер, а щенок сопливый. Ему вспомнились слова отца: «Легко пинать беззащитных, сынок. Легко, абсолютно не страшно и очень подло». Лейтенант тихо выдохнул и буркнул: — Дадим им ещё шанс. Ужас, шевеливший волосы на голове, ослаб, сжался до привычного страха, которым, похоже, большую часть жизни дышали Лорэй. — Дадим, — охотно согласился Карл. — Так, чистосердечные, а где сейчас ваши штампованные приятели? И зачем вы полетели на Эдем, если так его не любите? — Мы ничего не знаем о репликантах, — тихо ответила Эйнджела. — С тех самых пор, как сбежали от них и от вас на Вулкане. Началась эвакуация. Мы последовали за потоком людей и сели на один из кораблей. «Рабах», кажется. Нам не повезло. Часть беженцев отобрали в одну каюту, усыпили газом и продали эдемцам. Мы не знаем, чем закончились дела репликантов на Вулкане и живы ли они. Помимо подавленного волей страха и понятной досады безопасники уловили едва ощутимые сожаление и вину. — Интересно, — прищурился Монт, привыкший подмечать и придавать значение самым маленьким и незначительным деталям. И пусть общение с эмпатом было ему в новинку, он успешно приспособился к такому способу допроса. — Создаётся впечатление, что вы, как минимум, привязались к этим тварюшкам. Монт нарочно назвал репликантов уничижительным термином — его интересовала реакция Лорэй. Нэйв тоже уставился на них с неожиданно болезненным любопытством. — Да, — не стала отрицать Эйнджела. — Мне их жаль. Несмотря на жестокость, они честней и лучше многих людей. При этих словах Свитари невольно покосилась на стену, будто могла увидеть сквозь неё Батлера. — И так же не вольны распоряжаться своими жизнями, — добавила Эйнджела. Теперь безопасники ощутили жгучую горечь и злость. — Только жаль? — недоверчиво хмыкнул Монт. — Кто ещё может желать вам смерти? — подал голос Нэйв. Несмотря на актуальность вопроса, истинной его причиной послужило острое нежелание Нэйва услышать правдивый ответ на вопрос коллеги. Почему-то лейтенанту не хотелось знать, что Эйнджелу и того репликанта с изуродованной мордой связывает что-то большее, чем обстоятельства. И ещё неприятно цепляла данная репликантам характеристика — Нэйва словно поставили на один уровень с Батлером и прочей мерзостью. Впрочем, может, это и справедливо, если учесть его недавнюю малодушную месть и этот допрос. Но если Грэму и удалось сохранить свои чувства в тайне от Монта, то с эмпатом номер не прошёл. Чужое чувство сожаления усилилось, когда Эйнджела посмотрела прямо в глаза Нэйву. То было самое странное извинение, которое лейтенант получал в жизни. И самое искреннее. Грэм ошеломлённо моргнул, а потом едва заметно кивнул в ответ. Злость утихла, оставив лишь ощущение неправильности, несправедливости происходящего. — Кроме корпоратов? — уточнила Эйнджела, вновь переведя взгляд на Монта. В карцере вновь будто похолодало. — Бывшие хозяева, если знают, что мы остались живы. — А вот с этого момента подробнее, — хором потребовали контрразведчики. Они подозревали, что, скорее всего, зуб на Лорэй заимел кто-то из их бывших клиентов. И обоим офицерам — в особенности Нэйву — хотелось узнать имя этого человека. — И начните с момента вашей первой продажи отсюда, — обозначил временной отрезок Монт. — Выкладывайте всё от и до. Холодивший спину страх дополнился ощутимым сопротивлением. — Я гарантирую полную сохранность тайны, если это не касается безопасности Союза, — по-своему истолковал её состояние Карл. — В случае, если эта информация будет представлять интерес для контрразведки, гарантирую также безопасность. Не исключаю также включения вас в программу защиты свидетелей. Гарантировать не могу, но сделаю всё, что от меня зависит. Нэйв молча кивнул, поддерживая товарища. Контрразведчики, начавшие привыкать к общению с эмпатом, ожидали вспышки радости, но получили лишь сожаление и жалость. — Вас раздавят, — недобро предрекла Свитари. — Убьют или чего похуже. Вы и себя защитить не сможете. — Убивалка не выросла, — зло фыркнул Грэм. — Слова не мальчика, но мужа, — одобрительно кивнул Монт. — Так, красавицы, вы или принимаете предложение, или счастливо упархиваете к заботливому хозяину. Ну, если до вас к тому моменту всё же не доберутся репликанты. А они, как я заметил, парни упорные. Так что? Да? Нет? — Если вам не жаль жену и дочерей — мы всё расскажем, — тихо сказала Эйнджела. Её слова сопровождало болезненное ощущение где-то в груди, будто там прокручивали что-то острое. И если слова девушки не произвели на Монта ровно никакого впечатления, то от этого чувства он на миг напрягся. — Нет, ну какие заботливые, а? — хмыкнул он, отбрасывая сомнения. — Прям идеальные жёны. Так, моя семья вас не касается. Давай, рассказывай. Грэм, которого не отягощало беспокойство о семье, ухмыльнулся со свойственной молодости уверенностью в собственной неуязвимости. Он уже видел себя героем, преодолевшим все трудности и раскрывшим сложное и опасное дело. — Как хотите… — тускло ответила эмпат. Болезненность ушла, сменившись чем-то, что контрразведчики затруднялись описать. Наверное, как-то так чувствовали бы себя покойники, если бы они были способны что-то чувствовать. Некое душевное онемение, граничащее с полной бесчувственностью. Губы Свитари при этом скривились в неприятной гримасе, а взгляд Эйнджелы утратил живость, омертвел. Эта перемена поразила Нэйва. Он даже украдкой ущипнул себя за бедро убеждаясь, что с его ощущениями всё в порядке. Монт впечатлился куда меньше молодого коллеги. Его расстроило ставшее совершенно невыразительным эмпатическое «сопровождение», серьёзно уменьшавшее контроль за достоверностью информации. — Когда нам исполнилось по тринадцать лет, Батлер закончил наше обучение и продал перекупщику. Тот доставил нас на космическую станцию… — Секунду, — перебил Монт. — При каких обстоятельствах и в каком возрасте вы попали к… господину Батлеру? Было видно, что слово «господин», адресованное работорговцу, больно режет капитану губы. Он, конечно же, читал данные о легальной покупке детей у поставщика, но в этом вопросе Монт не доверял эдемцам ни на грош. У остроухих что ни раб — куплен легально, если верить документам. А с верой у Карла всегда не очень-то складывалось. — Когда нам было по двенадцать лет, круизную яхту родителей захватили, — всё с тем же тупым равнодушием и пустотой во взгляде ответила эмпат. — Отец погиб при абордаже, мать — в пути на Эдем. Нас и других пассажиров продали перекупщику, у которого нас выкупил Баттлер. Контрразведчики разочарованно переглянулись. Они рассчитывали подловить поганца и, как любил выражаться Монт, — «устроить ему шикарную жизнь». Ту, что ведут киборги. Но с точки зрения закона Батлер выступал в этой ситуации добросовестным приобретателем, введённым в заблуждение продавцом живого товара. — Вы помните вашу настоящую фамилию и данные родителей? — уточнил Карл. — Название корабля? — Лорэй и есть наша настоящая фамилия, — ответила Свитари. — Работорговцы клепают поддельные документы с новыми именами. Отсюда Селена и Диана Лоу. Она скривилась, будто само звучание этих имён причиняло боль. — Когда мы освободились, то заказали документы на имена, что дали нам родители. Можете считать это глупой ностальгией. При этих словах губы Свитари изогнулись в злой усмешке. — Корабль принадлежал отцу, — монотонно продолжала Эйнджела, — Дориану Ламберту. Круизная яхта «Скиталец», порт приписки — Земля. Мать — гражданка Идиллии, Алма Лорэй. Нэйв старательно записал данные, запустил поиск и зло произнёс: — Грёбаная дыра…. Ответ аж завтра будет…. Он не понимал почему, но услышанное злило. Может, причиной была та будничность, с которой Лорэй рассказывали о пережитом ужасе, а может, его собственное бессилие наказать тварей, что творили подобное. Творили до сих пор, под вежливо отведённым взглядом Союза. И одна из таких тварей владела поместьем, в рабском карцере которого он, лейтенант Нэйв, сейчас комфортно рассиживался. И сам творил то, чем не гордился. — Ничего, подождём, — Карл посмотрел на смиренно стоявших близнецов и задумался. История зацепила и его — несмотря на приобретённый за годы службы цинизм, Монт оставался живым человеком. Но профессионал в нём всегда доминировал над романтичным парнем с окраин, тринадцать лет назад решившим, что его долг — устанавливать справедливость. Вот и сейчас он жалел Лорэй, но, в отличие от Нэйва, Карл не забывал и о том, с каким мастерством сёстры манипулировали людьми. Капитан не был уверен, могут ли обманывать эмоции эмпата, а потому не позволял сочувствию брать верх над холодным рассудком. — Итак, мисс Лорэй, вас продали, — подвёл итог сказанному Монт. — Почему, получив свободу, вы не обратились в правоохранительные органы Доминиона? Почему остались в пространстве Союза? — В Доминионе и Консорциуме сложней с подделкой документов. В Союзе проще затеряться, особенно на Тиамат. Там очень нелюбопытные люди. — Но зачем? — удивился Нэйв. — Вы же граждане Доминиона, вам даже не нужно никаких документов для подтверждения личности — достаточно обычного ДНК-теста. А Доминион крайне нервно относится, когда кто-то причиняет вред его гражданам. Кроме самого Доминиона, естественно. Сквозь тупое равнодушие вновь явственно проступил страх. — Не хотели, чтобы бывшие хозяева нашли нас, — глядя куда-то в сторону, ответила Свитари. — Уверена, что как только наш ДНК-маркер всплывёт в каком-то деле, они узнают. А покойникам не важно, как проходит расследование по их делу. Нам просто хотелось жить. Контрразведчики насторожились. — Хозяева — тоже граждане Доминиона? — уточнил лейтенант. — Скорее всего, — Свитари переступила с ноги на ногу и Нэйв поморщился от раздражающего звона бубенцов. — Думаю, кто-то из корпоратов. — Как вы можете не знать, кто был вашим хозяином? — удивился Монт. — Нас продали на космическую станцию развлечений — «Иллюзию», построенную на богом забытом планетоиде. Ни названия, ни координат мы не знаем. Система, насколько мы поняли из разговоров, не заселена. Обслуживающий персонал станции — наёмники из разных уголков обитаемой галактики. Никакой видимой привязки к какому-либо государству. Никто не знает, чья эта станция. По слухам, она принадлежит толстосуму из Союза. Мы с сестрой уверены, что это станция кого-то из корпоратов, или властей Доминиона. — Откуда такой вывод? — поинтересовался Нэйв. — Всё оборудование — новинки Доминиона или Консорциума. Всем рабам ставят импланты, — Свитари приподняла волосы, демонстрируя, куда именно их устанавливали. Нэйв почувствовал, как от звона браслета у него вновь начинает болеть голова. — Станция построена в выработанной шахте в пустующем секторе. Кем-то, кто мог позволить себе оставить действующие врата в никому не нужной системе ради одной только «Иллюзии». Как по-вашему, кто-то из Союза в состоянии организовать нечто подобное ради нелегальных развлечений? Они бы просто выкупили землю на Акадии или Эдеме под такие цели. — Полагаю, у создателей этого милого местечка были веские аргументы затевать дорогостоящий проект с услугами, которые есть на любой планете? — уточнил Карл. — Гарантия сохранения тайны личности клиентов. Полная безопасность. Большим людям не хочется, чтобы их видели посещающими сомнительные места. Они готовы много заплатить за абсолютную вседозволенность и безнаказанность. На «Иллюзии» доступно всё — от банальных азартных игр и борделей без возрастных ограничений работников до жестоких истязаний и убийств. Хотите — вам приготовят свежеосвежёванного раба, как рыбу в дорогом ресторане. Или по вашему приказу накормят этим другого раба. Всё, что вы можете вообразить и даже больше. Контрразведчики ощутили рвотный позыв, но ни один из них так и не смог понять — была то их личная реакция, или эхо эмоций эмпата. — Какое милое местечко, — пробормотал Карл, ожидавший услышать нечто подобное. Зато Нэйв вид имел порядком обалделый — даже пять лет учёбы не смогли его подготовить ко встрече со всей той мерзостью, на которую способны люди по отношению друг к другу. — Что вы можете рассказать о клиентах этого заведения? — капитан с повышенным интересом смотрел на сестёр. — Что они от вас мокрого места не оставят, — тихо ответила Свитари. — Мы все — пыль под их ногами. Её слова выглядели бы излишне театрально, если бы не холодок, вновь пробежавший по спинам от эмоций Эйнджелы. — Ёмко, — признал Карл. — Но всё же хочется больше конкретики. Вы видели их лица? Может, знаете имена? — На «Иллюзии» в ходу маски, но мы проводили много времени с клиентами и видели много лиц. Больше, чем хотелось бы, — призналась Свитари. — Я могу узнать большинство постоянных клиентов при личной встрече, даже не видя лица, — добавила Эйнджела. — Эмоциональный образ людей при определённых обстоятельствах сложно спутать. — Вы встречали этих людей после работы на станции? — подал голос Грэм. Лейтенант всё ещё пребывал под впечатлением от услышанного. Маньяки, серийные убийцы, каннибалы — в обычной жизни это были отщепенцы, бешеные животные, подлежащие быстрой поимке и ликвидации. Вот только клиенты «Иллюзии», судя по всему, относились к сливкам общества. Нищеброд вряд ли удостоится приглашения на оборудованную по последнему слову техники станцию. Но хуже всех Нэйву казались владельцы «Иллюзии», сумевшие извлечь выгоду из фантазий психопатов. Лейтенанта замутило от отвращения и немыслимой концентрации человеческого уродства в одном-единственном месте. — К счастью, нет, — Свитари передёрнуло и проклятый перезвон сверлом вонзился в издёрганное сознание лейтенанта. — Но одного мы время от времени видим в предвыборных роликах по ящику. Кандидат в президенты Союза Дуглас. Любит прижигать раскалённым прутом. Долго, со знанием дела. И любит, когда на это смотрят. И мне почему-то кажется, что если вы осмелитесь что-то ему предъявить, следующими он будет прижигать вас. — А вот это уже чёрта с два, — зло усмехнулся Карл. Капитан чувствовал себя, как кот, отыскавший стаю крыс: и добыча «вкусная», и сразу кидаться опасно. Им овладел азарт тиаматского охотника, настигающего рогача, — радость и злость, обузданные осторожностью. В такой погоне главное — не допустить слабины или неосторожного движения, иначе разъяренный рогач в момент выпустит неудачнику потроха острыми бивнями. Карл потянулся к сигаретам, которые обычно хранил в нагрудном подсумке, рассеянно похлопал по нему и с удивлением почувствовал всколыхнувшийся страх на грани паники. Лорэй дёрнулись, оглашая карцер звоном, и Монт запоздало вспомнил, что положил в подсумок пульты от ошейников. Этот самый звон стал последней каплей, переполнивший воспалённый разум Нэйва. Лейтенанту хотелось закрыть уши, чтобы не слышать этот высокий, всверливающийся в уши звук. Измотанный противоестественным прикосновением к чужой душе, переполнявшему её страху и мыслями о всевозможных проявлениях бесчеловечности, Грэм вскочил со стула, шагнул к отпрянувшей Свитари и несколькими резкими движениями разорвал ненавистные браслеты. Их перезвон каким-то образом переплёлся в его сознании со всей той мерзостью, болью и страданиями, о которых он узнал за этот бесконечный день. В себя Нэйв пришёл, когда последнее украшение отлетело в стену, звякнуло и затихло на полу. Прижавшиеся к стене девушки ошарашенно смотрели на него, и он всем существом чувствовал страх и замешательство Эйнджелы. — Голова уже раскалывается от этого дребезга, — буркнул он, наклоняясь за валявшимся на полу планшетом. Когда он его туда бросил, Грэм вспомнить не мог. — Не хочу слушать это весь допрос. Несколько удивлённый странной выходкой Монт молча кивнул и никак не прокомментировал произошедшее, за что Грэм был ему благодарен. Лорэй тоже молчали. Лейтенант уселся на своё место, и Карл как ни в чём не бывало продолжил: — Можете в точности назвать количество клиентов, которых вы можете опознать? Свитари бросила на Нэйва опасливый взгляд, отлипла от стены и неуверенно ответила: — Не знаю. Никогда не пыталась подсчитать. Но на вашем месте я бы начала с изображений начальства. Вполне может быть, что руководители вашей службы — завсегдатаи «Иллюзии». — Вот и проверим, — Карл потянулся за планшетом лейтенанта и замер: снаружи донесся приглушённых грохот, а затем — треск, который не мог быть ничем иным, кроме как пулемётными очередями. (обратно)Глава 26
Планета Эдем. Поместье Томаса Батлера
Подлодка с репликантами затаилась в канале, превращающем поместье в остров, надёжно укрытая от любопытных глаз пеленой эдемской ночи. Судя по глубине, позволяющей субмарине двигаться «под перископом», эдемцы просто «доработали» природную притоку под свои нужды, прорыв Г-образное ответвление, выходящее обратно в речное русло. На этом оборудование береговой зоны поместья закончили — не контролировали даже рост кустарника, оккупировавшего всё пространство между водой и стенами поместья. Но особое удивление у репликантов, привыкших с жёстким требованиям устава караульной службы, вызывали эдемские часовые. Находясь на посту, они позволяли себе курить, перекусывать и отвечать на сообщения коммов. Не то чтобы эдемцы относились халатно к выполнению служебных обязанностей, просто, с точки зрения репликантов, такое несение службы не обеспечивало надлежащий контроль за периметром. — Ну и какой план, мой генерал? — полюбопытствовал Блиц. Сержант промолчал. Признаваться в том, что толкового плана он ещё не составил, не хотелось, а сотрясать воздух впустую, как болтливый мичман, Чимбик не любил. Если до сего дня сержант считал самым большим болтуном Блайза, то теперь должность главного сотрясателя воздуха окончательно и бесповоротно перешла Блицу. По стандартам «аресов», рот у мичмана не закрывался. Сержант даже задумался — было это личной чертой характера Блица или общей для всего его модельного ряда? Точному определению мешало то, что до сего дня контакты с «деймосами» у репликантов-коммандос носили исключительно служебный характер. Как бы то ни было, Блиц задал вопрос, игнорировать который сержант не мог. — Наблюдаем, — наконец ответил Чимбик. Блиц, к радости сержанта, замолчал — то ли удовлетворился ответом, то ли просто не счёл нужным продолжать разговор. Дрон продолжал облёт объекта. Троица репликантов уже изучила едва ли не каждый сантиметр поместья, но к решению задачи это не приближало. Не будь на территории киборгов, Чимбик и Блайз могли вдвоём попытаться незаметно пробраться на объект: бдительность эдемцев неминуемо упадёт если не в эту ночь, то в следующую. Но сейчас проникновение на территорию врага однозначно будет бесполезным самоубийством. В то же время промедление пиведёт к провалу: в любой момент мог вернуться вертолёт или спуститься шаттл для транспортировки Лорэй. Неожиданно дрон передал сообщение о приближении ещё одного «малого воздушного объекта». Далее шли данные о направлении, скорости и высоте полёта неизвестного дрона, а затем возникло и его изображение. Чимбик немедля увёл своё дрон выше, чтобы избежать обнаружения, и продолжать наблюдение. Пришелец шёл над самыми верхушками деревьев. Репликанты опознали экспортную модель малого дрона-разведчика «Скарабей», пользующуюся популярностью среди частных военных компаний Союза. Государственные силовые структуры предпочитали аппараты собственной сборки, пусть и с применением импортных деталей. Репликанты замолчали, напряжённо наблюдая за действиями незваного гостя. «Скарабей», выскочив из-за деревьев, понёсся прямо к поместью и принялся описывать над ним круги. Сержанта, наблюдающего за действиями охраны, поразила их беспечность — ни один эдемец ни разу не взглянул вверх. Видимо, сказывалась пресловутая инертность мышления: местные не привыкли к угрозам с неба. Даже контакт с более развитыми мирами ещё не внёс вклад в изменение тактики клановых войн эдемцев. Зато владельцы «Скарабея» с тактикой затруднений не испытывали. Из-за деревьев вылетела пара лёгких вертолётов «Онагр», оснащённых подвесным вооружением. Из-под пилона ведущей машины сорвалась ракета и ударила в караульную вышку, буквально испарив её вместе с куском стены. Ведомый не стал тратить ракет, а попросту обработал оказавшиеся в его зоне поражения вышки пулемётным огнём из установленной на носу турели. Не ожидавшие воздушного нападения стражники бестолково засуетились, пытаясь организовать сопротивление. Выходило плохо: на ярко освещённом дворе их бело-зёленая форма служила отличной мишенью для напавших, в то время как вертолёты, кружащие за пределом света прожекторов, оставались невидимыми. Для стражи, но не для боевых киборгов Союза. Те несколько секунд, которые вертолёты расправлялись со сторожевыми вышками, киборги бездействовали — их командир собирал данные. Но на следующем боевом заходе пилотов встретил горячий и неожиданный сюрприз: головная машина буквально уткнулась в трассы крупнокалиберных пулемётов. Пилот попытался выйти из-под обстрела, но тщетно: вспыхнули оба двигателя, и вертолёт рухнул в реку. Гибель ведущего не обескуражила ведомого: обнаружив серьёзное сопротивление, он ушёл за деревья и заложил круг, рассчитывая за это время получить побольше данных с продолжавшего наблюдение дрона. Эти действия вызвали у Чимбика презрительную гримасу: пилоты Консорциума ни за что не полезли бы в атаку без детальной разведки. Разве что по крайней необходимости и прямому приказ командования. В поместье попытались воспользоваться паузой для организации обороны, но времени не хватило: вертолёт набрал высоту, делая «горку», и отработал по меняющим позицию киборгам ракетами с осколочно-фугасной боевой частью. Вспухли султаны взрывов, во все стороны полетели осколки, комья земли и куски киборгов, а вертолёт уже скрылся за верхушками деревьев, уклоняясь от ответного огня. Обороняющиеся оказались в крайне невыгодном положении: их средства борьбы с летающим врагом ограничивались крупнокалиберными пулемётами киборгов, которые, в свою очередь, могли обнаружить вертолёт лишь в момент его выхода для очередной атаки. А пилоты вертолёта наблюдали за перемещениями противника с безопасного расстояния через разведывательный дрон. Репликанты с тревогой вглядывались в происходящее. Особенно их волновал низкий бетонный куб, практически скрытый в густом кустарнике: строение, в которое увели Лорэй. Но пока что это здание не интересовало нападающих. Вертолёт вновь открыл огонь. В этот раз пилоты не стали жадничать и запустили сразу две самонаводящиеся ракеты, выбрав цели по данным дрона-разведчика. Взрывы разметали группу киборгов и ввергли охрану поместья в панику. «Бело-зелёные» уже не помышляли о сопротивлении — не слушая приказов командиров, стражники бросились к причалам. — Трусы, — презрительно бросил Блайз. Чимбик молча вскинул ладонь, призывая к молчанию — болтовня над ухом раздражала. Над подводной лодкой промелькнули туши двух транспортно-боевых вертолётов «Мул». Уцелевшие киборги открыли огонь по новому врагу, но выскочивший из-за деревьев «Онагр» оперативно подавил выявленные позиции, заставив уцелевших отступить для перегруппировки. «Мулы», не встречая сопротивления, распахнули аппарели, и вниз посыпались бойцы в лёгкой броне, опознанной репликантами как одна из экспортных версий экипировки мобильной пехоты Консорциума. Четыре десятка бойцов, единообразно вооружённых и экипированных изделиями военной промышленности корпораций. Десантники, демонстрируя отличную выучку и слаженность, быстро рассыпались по территории для её зачистки. И вот тут неожиданно выяснилось, что далеко не все стражники поддались панике: молчавшие до сего момента ДОТы взорвались шквалом огня. Репликанты видели, как заметались нападавшие, теряя людей и пытаясь отыскать укрытие на ровном, как стол, дворе. «Мулы» открыли шквальный огонь из пулемётов, «Онагр» выпустил ещё две ракеты, но и сами вертолёты угодили под обстрел перегруппировавшихся киборгов. Именно в этот момент Чимбик отчётливо понял: вот он, шанс. Пока враги заняты друг другом, можно, пользуясь совершенными системами маскировки, незаметно проскочить за спинами нападающих, проникнуть в здание, где держат Лорэй, и уйти обратно. Главное — не нарваться на шальную пулю, или осколок. — Всплываем, — скомандовал сержант, захлопывая забрало. — И к берегу.Планета Эдем. Поместье Томаса Батлера
Впервые в жизни звуки выстрелов вызвали у Эйнджелы ликование. Сумасшедшее нетерпеливое предвкушение сестры ярко контрастировало с напряжением и беспокойством контрразведчиков. То не было предвкушением спасения. Лорэй давно уяснили, что никто и никогда их не спасёт. То было нетерпеливое ожидание смерти. Возможно, даже случится невероятное — близнецам повезёт и смерть будет милосердна. Заберёт из этого ада одним коротким, почти безболезненным касанием. Пуля в голову. Пуля в сердце. В мире так много прекрасных и быстрых способов умереть… Смерть — единственное милосердное существо во вселенной. Смерть всегда рядом и никогда о тебе не забудет. И близнецы надеялись, что хоть она будет милостивей людей. Смерть избавит от рабства, от селекционных планов Батлера, от всего того безумия, что представляла собой пародия на жизнь сестёр Лорэй. На пороге смерти Эйнджела задалась странным вопросом: а почему они с сестрой вообще все эти годы цеплялись за изрядно переоценённую, полную боли и унижения жизнь? Потому, что боялись умереть? Но ведь на «Иллюзии» они пережили немало того, что казалось хуже смерти. Тогда что заставляло их цепляться за жизнь? Любовь? Да, определённо, любовь к сестре была той слабостью, что превращала Эйнджелу в послушную марионетку. Ещё Батлер подметил нерушимую привязанность сестёр и их отчаянный страх потерять друг друга. Он выработал безупречный способ дрессировки — за поступок одной Лорэй наказывал другую. Ни одна из девочек не желала стать причиной увечья или смерти сестры. И Эйнджела знала, что стоит убить себя — и Свитари останется одна в руках остроухого монстра. Одна будет расплачиваться за её «побег». Потому она продолжала жить. Потому жила и Свитари. Но со временем у них появлялось немало возможностей уйти вместе. Прекратить бессмысленные мучения раз и навсегда. Почему же они до сих пор этого не сделали? Наверное, слишком привыкли за эти годы зубами цепляться за жизнь. Вредная привычка, если вдуматься. А от вредных привычек нужно избавляться. Эмпат закрыла чувства от окружающих. Контрразведчики, казалось, даже не заметили этого. Они о чём-то волновались, с кем-то переговаривались, и не поняли, что близнецы наконец-то обрели покой. Раздался странный гудящий звук, за ним оглушительный взрыв, и земля ощутимо качнулась под ногами. Оба офицера выругались, стряхивая с себя посыпавшийся с потолка мусор. А вот Лорэй засмеялись. Они смеялись так искренне и безудержно, как могут только сумасшедшие или люди, что наконец избавились от самой тяжёлой ноши в жизни. — Ага, согласен — та ещё веселуха, — пробормотал Карл, пока Нэйв обалдело таращился на сестёр. — Давай, цепляй их на буксир, и рвём когти. Капитан захлопнул забрало шлема и перекинул на грудь короткий автомат. Долю секунды спустя его действия повторил и Нэйв, первоначальные страх и удивление которого сменились азартом и нездоровым, горячечным предвкушением. Капитан полез в нагрудный подсумок, достал пульты от нейроошеников и сунул их в руку Эйнджелы. — Ваша судьба — в ваших руках, — непривычно серьёзно сказал он и первым шагнул в коридор. — Держитесь за мной, — лейтенант повернул к сёстрам безликую маску, скрывшую его лицо. Эйнджела растерянно смотрела на источник страданий, заключённый в небольшую коробочку в ладони, и ощутила мимолётную благодарность за это маленькое проявление заботы. И пусть без голосового кода снять ошейники нельзя даже с пультом, но всё равно приятно ощутить что-то хорошее напоследок. Ещё бы увидеть Чимбика… Зачем? Ответа у Эйнджелы не было. Просто хотелось ещё раз ощутить те странные чувства, что иногда переполняли репликанта. Она молча передала второй пульт сестре и, всё ещё улыбаясь, последовала за Нэйвом. Контрразведчики осторожно, пригнувшись, выскользнули наружу и присели по обе стороны от входа, настороженно поводя стволами. Эйнджела беспечно шагнула мимо них в темноту, расцвеченную яркими росчерками выстрелов и чадящим пламенем на остове рухнувшего вертолёта. Свитари встала рядом, раскинула руки, будто желая обнять исходящую криками и выстрелами ночь, и звонко прокричала: — Стреляйте сюда! Крик утонул в какофонии боя. Пропахший гарью и кровью ветер трепал белые одежды девушек, будто заранее примеряя на близнецов роли призраков. Рука в перчатке ухватила Эйнджелу за шею, швырнув на землю. Рядом упала Ри, закашлявшись от попавшей в нос пыли, а злой голос прорычал: — Хрен тебе, деточка! Грэм, контролируй их! Ладонь лейтенанта неожиданно мягко легла на плечо эмпата. — Мы вытащим вас отсюда, — услышала Эйнджела голос Нэйва, искажённый динамиками шлема. Она лениво, будто прилегла на траву во время пикника, перевернулась на спину и посмотрела на склонившегося к ней лейтенанта. В броне он выглядел совершенно иначе — чуждо и незнакомо. Безликое забрало с окулярами визоров, скрывшее лицо контрразведчика, почему-то напомнило Эйнджеле о репликантах. — Ты можешь вытащить нас отсюда прямо сейчас, — с улыбкой сказала эмпат и положила пальцы на автомат в руках лейтенанта, наклоняя тот дулом к себе. — Это будет легко и быстро. Ты нам должен за Вулкан, помнишь? Она смотрела на Нэйва с надеждой, в нетерпеливом ожидании. — Хрен тебе, — неожиданно зло отозвался лейтенант. — И твоей сестре. Он спихнул её ладонь с автомата и пообещал: — Я позабочусь, чтобы вы пережили эту ночь. От него веяло такой уверенностью, что эмпат невольно рассмеялась. Такой честный и такой наивный. Ещё не понял, как устроен мир. Не понял, что никто и ничто не в силах изменить жизнь к лучшему. Кроме смерти. Каким-то чудом среди пальбы и грохота Эйнджела расслышала печальный вздох сестры и полные сожаления слова: — Надо было позволить мне пристрелить его. Нэйв взял Эйнджелу за плечи, приподнял и с неожиданной силой встряхнул: — Да что с вами такое?! Ответом ему были две одинаково безумные улыбки на лицах близнецов. — Они просто так свыклись со статусом рабов, что и сдохнуть мечтают, как рабы, во дворике у хозяина, — ядовито предположил капитан. — Могу поспорить, тут и кладбище питомцев есть. Где-нибудь под клумбой. Мне вот любопытно: их закопают прямо с ошейниками, как собачек? Слова Монта породили злость, волной смывшую сумасшедшую эйфорию обречённости. Свитари оскалилась и рывком села. — Заткнись, урод! — Может, и урод, — не стал спорить капитан, — зато сдохнуть предпочту по-человечески. И точно не на этой проклятой планете. Слова упали на благодатную почву. Мысль о том, что даже после смерти они в каком-то смысле навсегда останутся здесь, в этом чудовищном месте, неожиданно показалась невыносимой. Эйнджела отпихнулаНэйва, и тот отпустил её. Охваченная злостью Свитари встала, подошла к Монту, наплевав на звуки выстрелов и свист пуль, и уставилась в забрало шлема сверху вниз. Монт тут же рывком заставил её пригнуться. Свитари не противилась. — Дай слово, что пристрелишь нас, когда мы улетим с Эдема, — чётко чеканя каждое слово, произнесла она. — Как только запишу ваши показания, — уточнил Карл. — И если к тому времени не передумаете. Свитари требовательно уставилась на сестру: — Врёт? Эйнджела неуверенно покачала головой: — Не похоже. — Тогда по рукам, — от недавней сумасшедшей радости не осталось и следа. Свитари была зла, собрана и полна решимости обрести другую могилу. — По рукам, — ответил Монт и коротко пожал протянутую руку девушки. — А теперь следуйте за Нэйвом и выполняйте все указания. Лейтенант протянул руку и рывком поднял Эйнджелу на ноги. Свитари тенью следовала за сестрой. — Держитесь за мной, — приказал он и контрразведчики шагнули в подсвеченную заревом пожаров темноту. Всполохи взрывов то и дело выхватывали из темноты отдельные фрагменты боя, и ночь празднично сверкала огненными цветами выстрелов. С разных сторон доносились крики, ругань, звуки боя, но Эйнджела шла среди этого ада с безмятежной улыбкой. Она точно знала, что умрёт сегодня, и теперь лишь гадала с нетерпеливым предвкушением, как именно это случится. Хотелось бы подальше от Эдема… Но стоило эмпату приблизиться к людям, как иррациональное умиротворение исчезло без следа. Мир сузился до ощущений — своих и чужих. Собранность и азарт контрразведчиков, злая решимость сестры и боль. Боли больше всего. Чужие страдания сокрушительным толчком вошли в сознание, застряли в горле комом криков и стонов. Монт повёл стволом автомата и выстрелил в вынырнувшего из темноты врага. Тот будто споткнулся на бегу и упал, а грудь Эйнджелы пронзила острая боль. Эмпат почувствовала, что не может вдохнуть. По губам потекло, и Эйнджела рефлекторно утёрлась. Крови нет, лишь очередной взрыв выхватил из темноты харкающего кровью наёмника. В следующую секунду Эйнджела умерла. Краткий миг освобождения от боли и прикосновения к чему-то чуждому. Босую ступню обожгло, но сестра не позволила упасть. Эйнджела опустила взгляд и увидела под ногами дымящийся осколок металла. Настоящая боль. Своя. В следующий миг голова эмпата будто взорвалась, а броню Монта густо заляпала кровь, смешанная с ошмётками мозга и клочками волос. Эйнджела одновременно видела это и умирала вместе с неизвестным, обезглавленное тело которого оседало на траву. Отчаянно хотелось кричать, но горло сковал въевшийся с годами запрет. Нельзя показывать, что она всё чувствует. Нельзя проявлять эмпатию без разрешения. Крик комом стоял в горле, мешая дышать. Пальцы судорожно сжимались на пульте от нейроошейника, грозя сломать прочный пластик контейнера. — Держись, — зло выдохнула Свитари, помогая сестре идти. — Соберись на мне. Злость… Именно её злость всегда поддерживала Эйнджелу, став чем-то вроде экзоскелета для хрупкого разума. Заёмная злость, заёмная сила. Ненависть и злоба — то единственное, что могло служить прочным фундаментом жизни сестёр, вытесняя даже страх. Ненависть и злоба — вот то, что было всегда и останется до конца мира. Из темноты вылетела верхняя половина тела киборга, пролетела в полуметре от девушек и упала на клумбу, взрывая землю. Сейчас Эйнджела испытывала к киборгу нечто сходное с любовью. Он был одним из немногих, кто не делился с ней болью. Свитари чертыхнулась и рывком заставила сестру ускорить шаг. За свободную руку её неожиданно потянул Грэм: — Идём на соединение с группой Батлера, — сообщил он. — Слушаетесь меня, не его. Ясно? Девушки кивнули — Ри сразу, Эйнджела с некоторым запозданием. Мысль о том, что они снова окажутся рядом с воплощённым, кошмаром вызывала у эмпата слабость в коленях. Нэйв почувствовал её состояние, словно и сам был идиллийцем: — Я буду рядом. Из темноты появилась группа людей в бело-зелёном. Батлер собственной персоной, окружённый телохранителям. Выглядел работорговец не лучшим образом — одежда испачкана и местами порвана, волосы всклокочены, лицо злое и напряжённое. При виде Лорэй его глаза хищно блеснули. По спине Эйнджелы пробежал холодок, будто посреди этого ада вдруг появилась настоящая опасность. Злобный и жестокий хищник, питавшийся чужими страданиями. Стрельба начала утихать. В общей какофонии уже можно было различить несколько очагов боя. Невидимый в темноте, кричал раненый, щедро одаривая эмпата болью в оторванных ногах. Нэйв рывком бросил близнецов на землю и упал на них сверху. Над головой что-то грохнуло, и один из телохранителей эдемца рухнул, поливая окружающих кровью из отсечённой головы. Эйнджела ещё судорожно ощупывала свою шею, когда Нэйв поднял её на ноги и потащил куда-то сквозь чужие страдания и смерти. Много, много смертей. От обилия и разнообразия боли сознание эмпата плыло. Она уже не могла различить, что происходит с ней, а что с другими. Могла ли она раз за разом умирать, оживать и снова бежать навстречу новой гибели? Эйнджела уже не могла ответить, в очередной раз опасно приблизившись к грани, за которой ждало безумие. Когда к эмпату вернулась способность мыслить, она обнаружила себя на причале у рабских бараков. Нэйв хромал, припадая на простреленную ногу, но когда его ранили, Эйнджела не могла вспомнить. Она даже не была уверена в собственном состоянии — в этом хаосе уже не удавалось отделить чужую боль от собственной. На причале столпились выбравшиеся из бараков рабы, судя по всему, из свежих партий. Около двух десятков растерянных испуганных людей, лишившихся последней надежды на спасение. Лодок не было. Все захватили и угнали запаниковавшие слуги и стражники. Да и им всем мест не хватило: берег усыпали тела в бело-зелёной форме — погибшие в драке за место. При виде хозяина рабы напряглись и притихли, но Батлеру было не до имущества — он целеустремлённо шагал к длинному эллингу, построенному в стороне от прочих зданий. Внутри оказалась подводная лодка серо-зелёного цвета — небольшое, с рубкой, похожей на плавник хищной рыбы, судно. Один из телохранителей взбежал по сходням и, взобравшись на рубку, принялся возиться с люком. Холодок у хребта Эйнджелы превратился в арктический мороз от жестокого предвкушения Батлера. Ноги подкашивались от накативших слабости и страха. Эмпат крепко вцепилась в руку Нэйва и, когда он повернул голову узнать, в чём дело, произнесла одними губами: — Он вас убьёт. Сомнение и тревога лейтенанта подсказали Эйнджеле, что Грэм понял. — На борт! — один из телохранителей ухватил Свитари за руку. Двое его коллег отошли в сторону, на первый взгляд — чтобы не мешать погрузке, но направленные на контрразведчиков напряжённые взгляды выдали намерения эдемцев. В следующий миг Эйнджела уже падала на бетон от сильного толчка лейтенанта, и угол пульта больно врезался в ладонь. Ухвативший Свитари эдемец упал, получив от Монта жестокий пинок в промежность, отозвавшийся неестественной болью в теле эмпата. Упавшая рядом с эдемцем Свитари неумело, но от души колотила того босыми ногами, силясь вырвать руку из ослабевшей хватки. Нэйв встал на колено и вскинул автомат. Короткая очередь — и телохранители Батлера упали, перечёркнутые строчками пуль. Каждый выстрел Эйнджела будто принимала в себя. Вспышки боли, снова выстрелы, несколько касаний смерти и всё наконец стихло. В наступившей тишине оглушительно прозвучал стук последней упавшей гильзы. В ушах стоял лёгкий, на грани слышимости, звон. — Замри, гнида, — прошипел Нэйв, наведя ствол на работорговца. Эйнджела слышала его приглушённо, будто из-под воды. А вот Батлер, похоже, слышал лейтенанта громко и чётко. Он уставился на контрразведчика так, словно не мог поверить в случившееся. Затем посмотрел на неопрятные кучи тряпья, ещё секунду назад бывшие его личной охраной, и поднял руки. — Спятили?! — холодно поинтересовался он. Надо отдать Батлеру должное — со страхом он справился мгновенно. Выросший среди нескончаемой клановой вражды, привыкший ломать чужую волю хищник столкнулся с хищниками посильнее и отступил, ища достойный выход из ситуации. — Вы напали на моих людей, — Батлер зло нахмурился. — И я не… Нэйв молча шагнул и врезал эдемцу по зубам прикладом. Голова Батлера мотнулась, брызнула кровь, пачкая подбородок рабовладельца. Эту боль Эйнджела приняла с радостью и ликованием. Она осторожно села, неосознанно пытаясь беречь неполученные раны, и жадно уставилась на сплёвывающего кровь хозяина. В этот момент она почти любила Нэйва. — Ты пожалеешь, сопляк… — гримаса ненависти исказила окровавленное лицо Батлера. — Да вали его… — начал Монт, наклоняясь к Свитари и протягивая той руку. Больше он ничего не успел сказать. Эллинг вновь наполнился грохотом выстрелов, ноги Эйнджелы ожгло болью. Капитан молча повалился на Свитари, плеснув на неё неожиданно яркой в свете прожекторов, кровью. Рядом глухо вскрикнул и упал Нэйв. В эллинг один за другим проникли люди в броне, похожей на экипировку контрразведчиков. Эйнджела ошарашенно смотрела, как Нэйв попытался дотянуться до упавшего автомата, и дёрнулась, когда короткая очередь пробила его плечо. Рука в перчатке ухватила её за волосы, заставляя запрокинуть голову. — Они, — услышала она приглушённый забралом голос. Ни голос, ни эмоции незнакомцев не выражали практически ничего. Ни ненависти, ни злости, ни особой радости. Спокойная деловитость и едва ощутимое удовлетворение. Один из безликих рывком поднял Батлера и поинтересовался у кого-то: — Берём? — Да, — послышалось из-за спины Эйнджелы. — Всех к вертолёту. Там выпотрошим и завалим. Сестёр, обоих контрразведчиков и Батлера подтащили к вертолёту. Один из наёмников — судя по повадкам, командир — схватил стоявшую на коленях Эйнджелу за волосы, заставляя запрокинуть голову, и поднёс к её лицу нож. — Кому вы рассказали про станцию? — спросил он, перекрикивая свист турбин. Эйнджела не видела, как дёрнулся истекающий кровью Нэйв, но ощутила его бешенство, отчаянье и бессилие. Губы эмпата сами собой расплылись в улыбке. Редкое и, надо сказать, приятное проявление заботы. И без того истерзанное сознание с готовностью проваливалось в ласковые объятия безумия. Желание умереть вновь вернулось, обрело небывалую силу. Эти люди знали о станции, а значит, они могут вернуть её туда. Лучше уж сдохнуть в ошейнике, как собака, на проклятой земле Эдема. — Режь, — с безумным блеском в глазах предложила Эйнджела. Слова прозвучали тихо и тут же затерялись в шуме винтов, но наёмник понял. То ли прочёл по губам, то ли сам сообразил по ухмылке с сумасшедшинкой. — Вырежи второй шлюхе глаз. Левый, — равнодушно бросил её мучитель, даже не подозревая, что почти дословно повторил сказанное когда-то Чимбиком. Эйнджела дёрнулась, но пятерня наёмника всё ещё крепко держала её за волосы. Один из бойцов пинком сбил Ри наземь и, ухватив за лицо пятернёй, занёс нож. Хлопнул выстрел. Наёмник, державший Свитари, кулем рухнул под ноги товарищам. А Эйнджела не могла поверить глазам: на освещённом единственным уцелевшим прожектором пятачке земли стоял репликант. Искусственный солдат повёл автоматом, и на кончике ствола расцвёл огненный цветок. Ещё двое наёмников сложились, будто сломанные куклы, а репликант, показав оскорбительный жест средним пальцем, растворился в воздухе. Открытый выжившими наёмниками шквальный огонь пришёлся в пустоту, зато из темноты захлопали частые выстрелы, выкашивающие столпившихся у вертолёта бойцов — в первую очередь тех, кто был ближе к Свитари. — Дымы! — заорал командир, первым швыряя дымовую шашку. Стоявший перед ним боец завалился набок, суча ногами в агонии. Командир наёмников рывком за волосы поставил Эйнджелу на ноги, заслоняясь ей, словно щитом. — Все в вертолёт! — надсаживаясь, заорал он, пока его подчинённые расшвыривали по сторонам дымовые шашки, скрываясь от губительного огня. — Сейчас может быть очень больно, — пятясь, прорычал командир Эйнджеле на ухо. — Будет, — неожиданно для него произнесла Эйнджела, цепляя ногтем пластиковую крышку коробочки, что всё ещё сжимала в руке. — Что будет? — голос наёмника, не ожидавшего ответа, прозвучал удивлённо. — Очень больно, — зло оскалилась Эйнджела. Одним движением она выставила регулятор пульта нейроошейника на максимум и вдавила пальцем сенсор. Долгие годы Эйнджелу дрессировали, обучали не проявлять эмпатию без разрешения. И каждый раз, когда боль всё же прорывалась вовне, проецировалась на окружающих, наказывали Свитари. И то было самой страшной пыткой. Со временем Эйнджела научилась контролировать эмпатию настолько, что могла удержать в себе агонию нейроошенийка. Но сегодня… Сегодня она решила поделиться если не со всем миром, то с каждым, кто оказался поблизости. Ночь наполнилась криками. (обратно)Глава 27
Планета Эдем. Поместье Томаса Батлера. Несколькими минутами раньше
Сержант опустил автомат и пожалел, что не умеет ругаться как Свитари Лорэй. Наёмники опередили репликантов и теперь выволакивали девушек из эллинга. «Подходим ближе», — приказал он через имплант. Блиц и Блайз молча двинулись вслед за сержантом, бесплотными тенями скользя в темноте. Сестёр и союзовских контрразведчиков в компании какого-то остроухого дотащили до вертолёта, мужчин начали усаживать в кресла. Сержант уже прикидывал, как вывести машину из строя, когда наёмник опустил на колени одну из стоящих рядом с вертолётом девушек и занёс нож. «Отвлекаю», — не раздумывая, Чимбик выбежал на освещённый прожектором участок. Сержант отключил камуфляж и привлёк к себе всеобщее внимание выстрелом в наёмника, замахивающегося на коленопреклонённую девушку. Тот выронил нож и упал. Дружки убитого на краткое мгновение пришли в замешательство, обнаружив противника у себя за спиной. Чимбик на миг испытал чувство мстительной радости, представив шок этих вояк, осознавших, что их враг невидим для дронов и такблоков. Сержант показал дворнягам средний палец, вовремя вспомнив этот оскорбительный жест, и полоснул очередью от бедра, выкосив ещё двоих. Репликант мог быть доволен собой — всеобщее внимание он привлёк. Осталось суметь воспользоваться этим фактом. Репликанту опытные наёмники казались медлительными и неторопливыми. Пока они вскидывали оружие, Чимбик вновь активировал камуфляж и прыгнул в спасительную темноту, укрываясь от обстрела. За его спиной загрохотало, воздух наполнился свистом пуль, но сержант уже ползком перебирался на другую позицию. Натренированное ухо уловило, как в бой вступили Блиц и Блайз, работающие одиночными выстрелами, а «мухи» и дрон исправно транслировали общую картину сражения. И она сержанту не нравилась. Обстановка ухудшалась с каждой секундой. Наёмники раскидывали дымовые шашки, укрываясь за непроницаемой пеленой. К досаде репликанта, шашки были или производства Консорциума, или свежей разработкой местных — наглухо «слепящие» даже продвинутые сенсоры брони репликантов. Всё, что сержант успел увидеть до того, как поле боя заволокла пелена, — наёмники стягиваются к вертолёту. И один из них прикрывается Лорэй, как живым щитом. Но хуже всего то, что к берегу спешило подкрепление, вышедшее из боя с киборгами, и «Онагр» — вертолёт поддержки. Чимбик судорожно перебирал варианты развития событий, но не видел ни одного, гарантирующего безопасность заложниц. И тут в дыму раздался многоголосый крик агонии, будто там разверзлись врата в Ад, в который верили дворняги. И услышанное заставило Чимбика задуматься — а нет ли в этом веровании правдивого основания? Кричали все и сразу. Страшно, надрывно, как кричат от невыносимой боли. Стрельба практически прекратилась, лишь один из бортстрелков полосовал небо длинной очередью, бессистемно мотая стволом по сторонам. Едва не натолкнувшийся на пули «Онагр» шарахнулся в сторону и заложил вираж. Пилот явно пытался понять, что происходит в клубах дыма. К «Онагру» немедленно потянулись щупальца пулемётных очередей киборгов, воспользовавшихся ситуацией. Вертолёт резко набрал высоту и скрылся за деревьями, чтобы выскочить с другой стороны. Что бы ни произошло в дымовой завесе, это дало репликантам шанс. «Прикрывайте», — скомандовал сержант, бросаясь в дым. Только Чимбик ворвался в густую пелену завесы, как едва не упал от скрутившей его чудовищной боли. Казалось, каждая клетка тела горит изнутри, словно наполненная огнесмесью. Боль была такой, что с ней едва справлялся модернизированный организм репликанта. Чимбику стоило неимоверных усилий продолжать действовать. Понадобилась целая секунда чтобы понять и узнать. Это не новое, неизвестное до того оружие, это эмпатия. Эйнджела. Сержант заставил себя сделать шаг. Потом ещё, и ещё. Каждое движение усиливало боль, перед глазами вспыхивали цветные круги, но Чимбик упрямо двигался вперёд, пытаясь рассмотреть хоть что-то в густой серой взвеси. Эйнджела подарила ему шанс, и он обязан им воспользоваться. Крики один за другим затихали. Хрупкие человеческие сознания не выдерживали агонии и отключались одно за другим. Чимбик даже немного завидовал им, но заставлял себя идти, преодолевая боль. Боль, источником которой была Эйнджела. Дымзавеса закончилась резко, словно обрезанная ножом. Сержант вывалился на устланный слабо шевелящимися, кричащими телами пятачок перед вертолётом и огляделся. Белая, пусть и порядком испачканная одежда Лорэй сразу привлекла внимание репликанта. Девушки лежали рядом, окружённые телами наёмников. Чимбик подавил неожиданный порыв броситься на помощь Эйнджеле и вскинул оружие. Захлопали одиночные выстрелы, уменьшая число врагов. Когда Чимбик опустил автомат, в живых у вертолёта, кроме него самого, остались шестеро — Лорэй, союзовские контрразведчики, командир наёмников и эдемец, опознанный как хозяин поместья. С последними четырьмя репликант планировал поговорить по душам. И тут чужая боль ушла, будто кто-то дёрнул рубильник. За облегчением мгновенно пришёл страх. Эйнджела… Чимбик похолодел. В горле пересохло. Репликант рывком преодолел расстояние, отделяющее его от Лорэй. Взгляд сержанта остановился на ошейниках и устройстве, лежащем в ладони одной из девушек. Он достаточно узнал об эдемских методах контроля рабов, когда покупал ошейник для Амели, и безошибочно опознал пульт. Сенсор горел тревожным алым светом, сигнализируя о наивысшей силе разряда. Чимбик коснулся сенсора, отключая ошейник Эйнджелы. Сейчас он не сомневался, что перед ним именно она. Снять ошейник при помощи пульта не удалось — тот требовал голосовой код. Возиться со взломом не было времени, а потому он просто спрятал пульт в подсумок. «Ко мне», — коротко приказал сержант Блайзу и Блицу, а сам склонился над Эйнджелой, нащупывая на поясе аптечку. Девушка лежала, не подавая признаков жизни. Сержант ощутил странное, доселе неизвестное чувство. Очень неприятное, грозящее поглотить рассудок, заставить отбросить здравый смысл. Рука, открывающая медицинский подсумок, задрожала, и репликант на долю секунды замер, поняв, что впервые в жизни испытывает собственный страх. Не за себя — за Эйнджелу. Это было дико, неправильно — «аресы» не должны испытывать ничего подобного. Даже в случае смертельной опасности, грозящей братьям, их эмоции можно было охарактеризовать как «переживание», но не страх. Но сейчас сержант боялся. Несгибаемый, бескомпромиссный РС-355085 «Чимбик» боялся. Репликант представил, как наклонится и не нащупает пульса, а бесстрастный автодоктор выдаст холодное «Смерть от разрыва сердечной мышцы». И тогда… Что — «тогда», Чимбик не знал. Он даже не понимал, почему ему так важна жизнь этого человека. Почему весь смысл существования сержанта теперь состоял не в выполнении приказа, а в том, чтобы Эйнджела выжила. И продолжала жить. Чимбик собрался и преодолел охватившее его оцепенение. Никаких эмоций. Эмоции — смерть. В первую очередь — для Эйнджелы, которой нужна его помощь, а не бессмысленные метания. Уняв дрожь, репликант прижал автодоктор к шее девушки. Плечи сержанта на миг безвольно поникли, и он упёрся ладонью в землю, будто удерживая себя от падения. Жива. Автодоктор выдал развёрнутый диагноз, из которого сержант вычленил лишь список и дозировку рекомендованных препаратов. Больше всего Чимбику хотелось лечь и не подниматься ближайшие несколько часов, но ситуация не располагала даже к секундному расслаблению. Дрон по-прежнему передавал изображение приближающегося вертолёта, а дымзавеса грозила вот-вот рассеяться. Разум репликанта напряжённо искал выход из сложившейся ситуации, одновременно контролируя обстановку, оценивая степень угрозы и планируя оборону. «Осмотри эллинг», — приказал он Блайзу. Блайз дисциплинированно ринулся выполнять приказ, совсем как раньше. Чимбик на миг понадеялся, что его брат отбросил бредовые мысли о дезертирстве, но тут же вернулся к текущей ситуации. Теперь сержант понимал смысл услышанного на лайнере анекдота про охотника, забравшегося в логово хищника под названием «медведь». «— Я медведя поймал! — Тащи сюда! — Не могу! Он не пускает!». Сейчас в положении незадачливого охотника оказались репликанты. Да, они нашли Лорэй. И оказались отрезанными на острове, окружённые хорошо вооружёнными наёмниками при двух вертолётах, и ещё лучше вооруженными боевыми киборгами Союза. И никаких путей к отступлению сержант не видел. Вертолёт — очевидный выход — был ловушкой. Уязвимый для киборгов на земле и «Онагра» в воздухе, он стал бы просто братской могилой для пассажиров. «Здесь подводный аппарат», — пришёл доклад Блайза, подкреплённый изображением с такблока. Сержант мгновение тупо разглядывал изображение хищных очертаний субмарины, а потом его мысли понеслись галопом. Выхватив дымовую шашку, он швырнул её в сторону, не позволяя дымзавесе развеяться, и подозвал к себе Блица. «Поведёшь субмарину», — Чимбик наклонился, подбирая пульт от ошейника начавшей шевелиться Свитари. Мичман молча кивнул и прокричал: — Два вертолёта. Не дадут нам уйти. Садж, есть идея… — Действуй, — не дожидаясь предложения, разрешил сержант. Время поджимало, шансы выжить уменьшались с каждой секундой, потому следовало хвататься за любую соломинку. И если у мичмана есть идея — пусть воплощает. Хуже уже всё равно не будет. Блиц запрыгнул в вертолёт, сорвал с убитого пилота шлем и выпрыгнул обратно. Надев захваченный шлем на голову, репликант замер. Свист турбин сменил тональность. Вертолёт подпрыгнул и пошёл вверх, закрывая на ходу бортовые люки. Его взлёт вызвал среди нападающих лёгкий переполох. Пилот лёгкого вертолёта явно растерялся, не зная, что делать — преследовать уходящую машину или поддержать огнём свою пехоту, чтобы дать ей возможность выйти из боя и погрузиться на оставшуюся транспортную машину. — Готово, садж! — весело прокричал Блиц. — Ри, — услышал сержант подошедшего Блайза. То, каким жалким голосом это было сказано, встряхнули Чимбика, окончательно возвращая к обычному состоянию собранности. — Заткнись, Блайз! — прорычал он. — Быстро осмотри мисс Свитари и неси в субмарину. Но Блайз и сам уже приложил автодоктор к руке девушки. Через несколько секунд та хрипло застонала, открыла глаза, посмотрела на Блайза и повернула голову, ища взглядом сестру. — Она?.. — голос Свитари звучал прерывисто и слабо. — В норме, мэм, — отозвался Чимбик. Лицо Свитари расслабилось, уголки губ едва заметно дрогнули. Блайзу она не сказала ни слова. — Надо доставить их на субмарину! — рявкнул сержант растерянному брату. Тот коротко кивнул, осторожно поднял девушку на руки и помедлил, ожидая Чимбика. Тот взглянул на пленных. Все четверо лежали без сознания, только у эдемца почему-то сжимались и разжимались пальцы на руке, словно он пытался вцепиться в кого-то. Впечатление усиливали платиновые импланты-когти. Внимание сержанта привлекло происходящее в усадьбе. Дрон транслировал, как наёмники бежали к транспортному вертолёту, прикрывшемуся от огня киборгов особняком Батлера. «Онагр» прикрывал отход пулемётным огнём — то ли израсходовал все ракеты, то ли приберёг их для погони за взломанным Блицем вертолётом. Но преследовать нужды не было — угнанный вертолёт возвращался. Тяжелая транспортно-боевая машина неслась прямо на «Онагра». Пилот «Онагра», заметив угрозу, постарался уйти от столкновения, но слишком поздно: «Мул» на всём ходу врезался в своего лёгкого соперника. Взрыв на миг осветил всё поместье. Полыхающий клубок столкнувшихся машин распался на град обломков, посыпавшийся на последний уцелевший вертолёт. Пилоты «Мула» предприняли отчаянную попытку увести свою машину, но тщетно. Вспыхнула правая турбина, вертолёт закрутило и швырнуло на особняк. Стон сминаемого металла наложился на вой уцелевшего двигателя и грохот осыпающейся каменной кладки. А потом, второй раз за несколько секунд, прогремел взрыв. Для киборгов и выживших стражников Батлера это послужило сигналом. Выбравшись из укрытий, они атаковали уцелевших наёмников, враз растерявших пыл. Чимбик довольно улыбнулся. План Блица превзошёл все ожидания, избавив репликантов минимум от одной проблемы. Осталось решить остальные. — Блиц, контролируй пленных, — приказал Чимбик. — Я вернусь для допроса. Мичман издал невнятный звук, истолкованный сержантом как подтверждение приказа. Чимбик же осторожно просунул руку под голову Эйнджелы, бережно поднял её и тут обнаружил, что болтливый мичман куда-то пропал. «Блиц…» — позвал он через имплант. В этот миг веки Эйнджелы дрогнули, она открыла глаза и с трудом сфокусировала взгляд. Несколько мгновений девушка сонно смотрела на лицевую пластину шлема сержанта, потом её губы расплылись в счастливой улыбке, а веки снова опустились. Чимбик понимал, что это, вероятней всего, просто последствие поступившего в кровь Эйнджелы коктейля лекарств, но в груди словно разгорелся огонь. Тёплый огонёк, разгоняющий царящие там холод и мрак. Сержант шагнул к брату, когда заметил за спиной движение, но, обременённый ношей, среагировал слишком поздно. — Это наши задержанные, — зло просипел лейтенант Нэйв. Медблок союзовской брони сработал на удивление хорошо, и лейтенант успел прийти в себя. В единственной здоровой руке он сжимал гранату, вытащенную из подсумка лежащего рядом покойника. Чека гранаты валялась на земле. Странно, но в первый момент Чимбик испытал чувство уважения к упрямому лейтенанту. Сержант увидел в нём и усатом капитане родственные души — такие же следующие зову долга, преодолевая любые препятствия. Разница лишь в том, что выполнение приказов было главной функцией репликанта, целью его создания, а эти двое… Для них выполнение задания любой ценой было собственным, свободным выбором среди сотен возможностей. Чимбик лишь не мог понять, роднит это дворняг с ним или его с дворнягами? В следующий миг вернулся чуждый иррациональный страх. И снова не за себя. Броня должна защитить его от взрыва гранаты, а вот беззащитной девушке у него на руках хватит единственного поражающего элемента, разогнанного до скорости триста метров в секунду, чтобы никогда не проснуться. Репликанты замерли. Замер и очнувшийся командир наёмников, уставившись на гранату в руках молодого контрразведчика. Только усатый капитан, дёрнул головой, приходя в себя, огляделся и, откинув забрало, довольно ощерился: — Съели? Он подпёр плечом «плывущего» от медикаментов и полученных ран лейтенанта, и положил ладонь поверх гранаты, подстраховывая от непроизвольного разжатия. — Съели, — кивнул Чимбик, медленно поворачиваясь к контрразведчикам спиной. Блайз в точности повторял его действия. — И куда собрались? — зло поинтересовался Монт. По голосу было слышно, что капитану плохо, но усатый держался. — Стоим, сэр, — откликнулся Чимбик, повернувшись спиной к контрразведчикам. Рядом застыл Блайз, плеча к плечу с сержантом. Круговой обзор шлемов позволял как и прежде наблюдать за союзовцами, зато теперь Лорэй хотя бы частично защищали тела и броня репликантов. Так себе защита, учитывая разделяющие их и контрразведчиков жалкие три метра. Монт облизнул губы. — Опустите Лорэй на землю, — потребовал он. — Нет, — отрезал сержант. — Мы уходим. Нэйв тихо застонал и обмяк, навалившись на плечо Монта. Капитан встревоженно покосился на него, а потом рявкнул: — Замри! Последнее было адресовано командиру наёмников, пытавшемуся незаметно завладеть автоматом. Наёмник замер, а потом медленно поднял вверх руки. — Э, успокойся, — сказал он. — Мои люди… — Сдохли, — завершил за него Монт. — Вякнешь что ещё — отправлю вслед за ними. Наёмник явно сомневался, будет ли союзовец гробить себя и напарника ради него, но проверять всё же не стал. — Так и будем стоять? — Чимбик решил перехватить инициативу. — Сэр, вам нужна медицинс… — Заткнись, — оборвал его Монт. — Без сопливых скользко. Положи… Топот множества ног заставил его замолчать и обернуться к предполагаемой угрозе. Сквозь остатки дымзавесы виднелись фигуры бегущих людей. Рабы, толпившиеся на пирсе, спешили к эллингу, а вёл их…. — Блиц, — мрачно произнёс Блайз. «Я убью этого болтливого недомерка» — отправил ему сообщение Чимбик. «Конечно, брат» — пришёл ответ. — «Что делаем сейчас?» — О-па… — Блиц остановился, разглядывая открывшуюся картину. Люди за его спиной тоже остановились и начали испуганно перешёптываться. А вот усатый капитан заметно растерял решимость. Осколки не разбирают, кто перед ними. Солдат, гражданский, взрослый, ребёнок — осколку всё равно. А в толпе было несколько маленьких детей, которых несли на руках матери. Самая уязвимая часть человечества. Сержант словно считывал мысли контрразведчика: усатый без размышлений готов был положить себя, репликантов, наёмников — даже Лорэй, которые были его целью, — но стать причиной гибели невинных людей… Эта мысль его тревожила. Слабость дворняг, которой надо воспользоваться. — Мы уходим, — непреклонно заявил Чимбик, делая маленький шаг. С запозданием в долю секунды за ним шагнул и Блайз, сохраняя живую стену в целости. — Стоять! — рявкнул Монт. Но в этот раз в его крике было куда меньше уверенности. — Да пусть идут… — тихо проговорил Нэйв. — Мы… мы узнали… что хотели… Голос лейтенанта прерывался, но он упрямо продолжал: — Заберём этого ублюдка, — Грэм шевельнул рукой, указывая на наёмника. — Он… расскажет… Возникла пауза. — Хорошо, — наконец, согласился Монт. Раздался слитный вздох облегчения. Рабы радостно загомонили, а вот Блиц, сообразив, кто послужил виновником происшествия, поник. — Блиц, бери эдемца, — приказал сержант. — А он вам зачем? — прищурившись, спросил капитан. — Допросить, — не стал скрывать правду сержант. Чимбик ожидал сопротивления Монта, но, к его удивлению, на лице усатого расцвела улыбка. Недобрая, из чего сержант сделал вывод о неприязни офицера к рабовладельцу. — Забирайте эту гниду, — подтвердил догадку репликанта Монт. — И ни в чём себе не отказывайте. Блиц легко поднял пребывающего в бессознательном состоянии работорговца и закинул на плечо. — Пошли? — спросил он. Чимбик кивнул. Толпа рабов под предводительством мичмана направилась к эллингу, а сержант спросил: — Капитан, сэр, разрешите задать вопрос вашему пленному? — Задавай, — на лице Монта мелькнул интерес. — Благодарю, сэр, — сержант перевёл взгляд на наёмника. — Кто ваш наниматель и какова цель? — Отхреначить бошки этим потаскухам и тем, с кем они говорили, — неохотно ответил наёмник. — Сколько подразделений задействовано в операции? — Насколько мне известно — только наше, — наёмник едва заметно пошевелил руками, явно устав держать их на весу. — За что хотят убить Лорэй? — Чтобы не проболтались про какую-то станцию. Потому в заказе пункт, что следует убирать тех, кому они всё же сболтнули про это местечко. Вот как этих, — наёмник мотнул головой в сторону контрразведчиков. — Что за станция? — В душе не колышу, чел, — наёмник пожал плечами. — Сказано — станция. А что да как — не наше дело. Меньше знаешь — крепче репутация. Сержант молча зашагал к эллингу. Эйнджела у него на руках беспокойно вздрагивала в медикаментозном сне. Из длинной царапины на щеке всё ещё сочилась кровь. Сейчас репликант жалел, что не может снять броню, или хотя бы перчатки, и ощутить прикосновение к телу девушки. Возможно, ему больше не представится случая коснуться Эйнджелы до самого окончания срока функционирования. Вряд ли она вновь возьмёт его за руку, когда узнает, что он намерен выполнить приказ и доставить их с сестрой на Эльдорадо. Сержант вошёл в эллинг. Следом юркнул выполнивший свою задачу дрон. Пару минут спустя загруженная людьми субмарина погрузилась и вышла в канал. (обратно)Глава 28
Планета Эдем. Поместье Томаса Батлера
— Не шевелись, — Монт рыкнул на командира наёмников, попытавшегося опустить руки. Сказывалось состояние капитана, иначе он бы уже уложил пленного мордой в землю со сложенными на затылке руками. — Руки затекли, — огрызнулся наёмник. — Терпи, — капитан сжал ладонь Грэма. Нэйв уже откровенно «плыл», и если бы не Карл — не факт, что смог удержать гранату в ладони. Да и сам Монт держался на усилии воли и лошадиной дозе препаратов, введённых автодоктором. Если бы не он и «умная» ткань, пережавшая кровеносные сосуды в местах ранений, всё было бы гораздо хуже. Но и так уже у капитана перед глазами плыло, в ушах звенело, к горлу подкатывала тошнота и очень хотелось закрыть глаза и спать, спать… Карл мотнул головой, отгоняя сонливость. — Ты б чеку вставил, от греха-то подальше, — посоветовал наёмник. — Без сопливых скользко, — огрызнулся Карл, косясь на показания такблока. Киборги и уцелевшие стражники окончательно сломили сопротивление врага. Жалкие единицы красных точек, обозначающие уцелевших наёмников, были собраны в одно место — пленные. А к контрразведчикам торопилось отделение киборгов. Собственно, точно такую же картину наблюдал и командир наёмников, разве только цветовая гамма тактических обозначений была иной. Потому и сидел, не дёргаясь. Но Монт позволил себе расслабиться, лишь когда из темноты вышла первая туша киборга-пехотинца. — Связь с штабом, — не дожидаясь доклада, потребовал Монт. — Пленного — к остальным. Время утекало — репликанты удалялись с каждой секундой, направляясь к месту, где их, несомненно, ждал готовый к старту корабль. А в том, что корабль есть, капитан не сомневался. — Дай чеку, — сказал он Нэйву. Ответа не последовало. Капитан посмотрел на показания такблока и увидел, что лейтенант потерял сознание. Монт с трудом наклонился, сам нащупал чеку и с пятой или шестой попытки смог вставить обратно в запал. Это отняло у него почти все оставшиеся силы. Капитан не помнил, как связывался со штабом военной базы, как выходил на связь с корветом и передавал приказ его капитану занять позицию у Врат и досматривать все отлетающие корабли. Сознание окончательно покинуло Монта, когда его и лейтенанта заносили в вертолёт.Планета Эдем. Посадочная площадка в сельве, пятьдесят километров от города Блессед
— Причаливаем, — крикнул в люк сержант. Трофейная субмарина послушно изменила курс, следуя за управляемой Амели «Дениз». Чимбик позволил себе немного расслабиться. Опасный путь подошёл к концу, и сержант запоздало удивился, что им удалось дойти до конца, не утонув и не задохнувшись. Малую подлодку Батлер покупал на случай бегства — бесконечные клановые войны эдемцев заставляли думать о путях отступления. Поэтому работорговец приобрёл коммерческую версию судна, разработанного для нужд армии. В комплект входили и дроны-имитаторы — одноразовые торпеды, испускающие сигналы, полностью соответствующие сигнатуре двигающейся на полной скорости субмарины. Блиц выпустил имитаторы, чтобы сбить с толка возможных преследователей, но Чимбик всё равно каждую секунду ждал появления вражеского вертолёта на радаре. Ни уйти, ни обороняться они не могли. Да что там, под грузом трёх десятков набившихся в неё пассажиров перегруженная подлодка едва слушалась руля. Системы жизнеобеспечения едва справлялись и если бы не совет Амели, пассажиры попросту начали бы задыхаться. Или, куда вероятней, сержант перестрелял бы часть дворняг, освобождая место и ресурсы. К счастью, Амели посоветовала поднять шнорхель — трубу для поступления воздуха при движении лодки в подводном положении. Этого оказалось достаточно, чтобы обеспечить кислородом всех пассажиров. Увы, от перегруза это не спасало. Лодка под управлением поругивающегося Блица едва ползла на скорости десять узлов. И если бы не помощь Амели — ещё неизвестно, как бы всё закончилось. Девочка на малой субмарине шла впереди и не только корректировала их курс, но и подсказывала Блицу в сложных ситуациях. Собственно, всех этих проблем можно было избежать, не вздумай Блиц изобразить из себя освободителя рабов. Сержант не мог понять причин, побудивших «деймоса» проявить заботу о посторонних дворнягах, поставив под угрозу выполнение задачи. Но мичман наотрез отказался оставить рабов даже после полученного от сержанта нагоняя за оставление без контроля опасных пленных. В итоге сержант плюнул на попытки достучаться до разума дефектного коротышки, предпочтя направить энергию в конструктивное русло. Крепко спящих под действиями транквилизаторов близнецов Чимбик не покидал ни на минуту. Первым делом он осмотрел девушек на предмет повреждений. К счастью, они практически не пострадали: с несколькими неглубокими порезами от осколков и ожогом на ступне Эйнджелы репликант справился без труда. Настала очередь ошейников, и Чимбик замешкался. Почему-то ему очень хотелось, чтобы Эйнджела видела этот момент. Понимала, что именно он избавляет её от источника страданий, без слов извиняясь за то, что сам причинил раньше. Странное, иррациональное желание. Сержант тряхнул головой, отгоняя наваждение, и взялся за взлом электронного замка. Обращаться за голосовым ключом к хозяину поместья он не стал — мало ли какую подлость тот решит устрить напоследок? Вдруг существуют несколько голосовых ключей и один из них активирует взрывное устройство? Репликант помнил, что в комплектацию ошейников иногда включали и подобные средства сдерживания. Жетон оперативника не подвёл, оба ошейника Чимбик снял без осложнений. Поразмыслив, он приказал Блайзу проделать то же самое с остальными рабами. Раз уж Блиц притащил гражданских, с ними нужно было что-то делать. Собственно, решение напрашивалось самое простое: у них есть захваченный корабль и пилот, желающий позаботиться об этих самых рабах. Поработать жетонами, сделать Блицу новую личность, оформить на него корабль — и пусть себе летит, отвлекает силы союзовских контрразведчиков. В том, что они на какое-то время перекроют Врата, сержант не сомневался. И чем больше кораблей придётся досматривать с высадкой на борт — тем быстрее дворняги откажутся от этой провальной тактики. О судьбе Блица Чимбик не волновался. Модель «Деймос» ещё нигде не засветилась, и мичмана примут за тиаматца-работорговца, везущего живой товар за пределы системы. Обычный груз для Эдема, как успел понять сержант. А они с Лорэй выждут, пока поиски поутихнут, и улетят на зафрахтованном судне. В этом месте планирование откровенно проседало, но варианта лучше Чимбик не видел. В конце-концов, не могут союзовцы затормозить торговлю целой планеты на недели ради нескольких беглецов. Ощутив под ногами надёжную землю, сержант окончательно успокоился. Теперь осталось решить проблему размещения штатских на космолёте, а также взломать бортовой компьютер, сменить данные на нового владельца, и толпы нежелательных свидетелей не станет. Репликанты перенесли спящих Лорэй в жилой модуль, врытый покойными владельцами площадки на опушке. Импровизированный бункер был оборудован жилой комнатой на пять мест. В ней и расположили девушек. — Ты гля, какая цыпа! — услышал сержант вопль Блица. — Интересно, кого он там углядел? — поинтересовался Блайз. — Похоже, бейджинку, — забеспокоился Чимбик, выскакивая наружу. Сержант опасался, что поведение «деймоса» вновь заставит девушку замкнуться, вернуться в прежнее состояние сомнабулы, из которого она едва начала выходить. Его догадка подтвердилась: Блиц уже успел подняться по трапу и теперь, лихо подбоченясь, стоял на верхней площадке. — Сладкая, какие планы на ночь? — поинтересовался коротышка у замершей в люке бейджинки, кутающейся в плащ. Сержант заметил, как побелели пальцы девушки, судорожно стиснутые на ткани. — Мичман! — злобно рявкнул Чимбик, приближаясь. — На минуту! И уже бейджинке, совершенно другим, куда более мягким тоном: — Мэм, пожалуйста, осмотрите штатских. Возможно, кто-то из них нуждается в медицинской помощи. Та стояла на месте, не сводя взгляда со стоящего перед ней Блица. Сержанту показалось, что она попросту боится идти мимо мичмана. А тот стоял и улыбался, не понимая, что сделал не так. Время, проведённое в рабских бараках, привило ему далёкие от общепринятых нормы культуры. «При всём уважении, мичман, сэр, вы — придурок!» — протиснувшись мимо Блица, сообщил Чимбик по импланту. — «Она — жертва сексуального насилия». Улыбка Блица угасла. Виновато опустив голову, он спустился по трапу и отошёл к подлодкам. Чимбик открыл забрало и медленно, не делая резких движений, подошёл к бейджинке. — Мэм, — позвал он. — Не бойтесь. У мичмана Блица… своеобразные повадки, но он не причинит вам вреда. Он — ваш пилот, мэм. Отвезёт вас и этих штатских домой. Бейджинка отрицательно покачала головой, не сводя глаз с Блица, а затем подошла к сержанту и встала так, чтобы тот заслонял её от пилота. — Мэм, он непричинит вам вреда, — повторил Чимбик. — Он — репликант, как мы с Блайзом, только другая модель. Пилот. Блиц доставит вас на Бейджин. Девушка снова отрицательно качнула головой и показала пальцем на Чимбика. — С нами, мэм? — догадался сержант. — Но, мэм, это опасно. Понимаете? Одновременно сержант соображал, как поступить. Собственно, а чего решать? Ничего не меняется. По плану, Амели и бейджинка изначально летели с ними. Блиц попался им по чистой случайности, пусть и крайне удачной. Ну, почти — выходка с оставлением пленных без надзора до сих пор вызывала у сержанта раздражение. Чимбик поймал себя на мысли, что ему будет спокойнее, если бейджинка останется с ним. Блицу он доверял, но не был уверен, что тот найдёт подход к едва начавшей приходить в себя девушке. Почему-то её судьба, в отличие от прочих спасённых дворняг, волновала сержанта. Не потому ли, что бейджинка позволила ему почувствовать себя тем героем, что в сказках помогает беззащитным? И не потому ли, что, в отличие от Лорэй, она хотела лететь с ним? Видела в нём защитника, и не палача? Как бы то ни было, медик группе не помешает. А на Китеже Чимбик лично отведёт её к посольству Бейджина. — Хорошо, мэм, — сказал сержант. — Вы летите с нами. И… не бойтесь, мэм. Пока я рядом — вас никто не посмеет тронуть. Девушка кивнула и осталась стоять в тени Чимбика, явно не желая попадаться на глаза пилоту. — Пойдёмте, надо осмотреть эвакуируемых, — сержант осторожно протянул ей руку ладонью вверх. Бейджинка молча, разглядывала его руку, и когда Чимбик уже решил, что так и не дождётся реакции, серая ладошка накрыла его пальцы. Репликант мимолётно отметил, что ощущения были совсем не такими, как от прикосновений Эйнджелы. Чимбик провёл бейджинку мимо Блица, словно тот был опасным хищником, сидящим на цепи. — Вот, мэм, — сказал сержант, останавливаясь рядом с освобождёнными рабами. Их — уже бывший — хозяин сидел, сжав губы в тонкую нить, и мрачно таращился перед собой. Вид у него был, как у сказочного персонажа — вампира: бледный, волосы всклокочены, лицо в засохшей крови. Острые уши и платиновые когти лишь усиливали сходство. Чимбик молча вздёрнул его за воротник и оттащил в сторонку, чтобы вести допрос, одновременно наблюдая за бейджинкой — на всякий случай, мало ли как «ветер свободы» ударит в голову освобождённым. Толкнув связанного Батлера на землю, Чимбик присел перед ним на корточки и сказал: — Я задаю вопросы — ты отвечаешь. Но рот открываешь только тогда, когда я тебе это разрешаю. Понял? Отвечай. Эдемец презрительно усмехнулся и кивнул: — Понять не сложно. — Расскажи всё, что знаешь про Лорэй. Отвечай. Эдемец скривился, будто съел что-то кислое, и начал рассказывать. Говорил он спокойно и деловито, словно не валялся связанным в траве, а обсуждал сделку. Подробно поведал о том, как купил сестёр-полуидиллиек, как нашёл подход к их дрессуре, продал перекупщику и забыл до недавнего времени… Чимбик слушал, не перебивая. И чем больше узнавал о прошлом Лорэй, тем сильнее удивлялся тому, какие диковинные формы принимает уродство человеческих душ. Этот дворняга с нелепо подрезанными ушами был своего рода квинтэссенцией эдемца. Существо, живущее по звериным законам, но пребывающее в полной уверенности собственного превосходства над остальными людьми. Зато мотивы и поступки Лорэй стали понятней репликанту. Желание бежать, страх неволи, сопротивление навязанным решениям… Чимбик задумался: а так ли он отличается от эдемца в глазах близнецов? Он лишил их свободы. И не важно, что сержант при этом исполнял чужой приказ. Он угрожал Лорэй физической расправой в случае неподчинения. Он рассматривал их не как живых людей, а как имущество, которое следовало доставить хозяевам. Его хозяевам. Их новым хозяевам. И если бы не приказ доставить девушек в добром здравии, он, Чимбик, без колебаний искалечил бы «груз», пресекая дальнейшие попытки побега, да так, что эдемцам и не снилось. От мысли, что так его, сержанта, обучали с детства, Лорэй легче бы не стало. Чимбик молча разглядывал Батлера, бывшего своеобразным отражением его самого. Уродливым отражением. И дело было не в шрамах или лицевых имплантах, а в поступках. Вся разница — Чимбик не получал от содеянного удовольствия или выгоды, а следовал чужим приказам. Но для их жертв различие ускользающе-ничтожное. Сравнение с эдемцем вызвало в душе сержанта чувство омерзения. Чимбик презирал себя за то, что делает с Лорэй. И все его рассуждения о долге и приказе — жалкая попытка уйти от ответственности. Это ведь так удобно — тебе приказали, а ты вроде как не при чём. Чимбик отвёл Батлера в комнату к спящим Лорэй, заставил эдемца сесть на пол и привязал к опорной стойке одной из двухъярусных коек, прикрученных болтами к полу и потолку. Проверив, что работорговец надёжно зафиксирован, сержант затолкал ему в рот кляп, чтобы тот не вздумал орать и будить сестёр. Бросив взгляд на спящих девушек Чимбик вернулся на берег. Блайз стоял у воды, глядя на встающее над вершинами деревьев солнце. Шлем репликант держал в руках. — Слышал? — поинтересовался сержант, словно не сам транслировал допрос брату. — Слышал, — мрачно отозвался тот. Чимбик встал рядом с братом и открыл забрало шлема, подставляя лицо прохладному утреннему ветерку. — Уверен, что твоя влюблённость — это не результат биохимического воздействия феромонов? — спросил Чимбик несколько минут спустя. Блайз долго молчал, прежде чем глухо признался: — Не уверен. Он сглотнул подступивший к горлу ком и тихо добавил: — Она будто не заметила меня. Свитари. — Она тобой манипулировала, — безжалостно припечатал Чимбик. — Ты же видишь этот мир не хуже меня. Все используют всех. Чем это отличается от нашей жизни? Командование по крайней мере делает это открыто и прямо. Без обмана. Блайз промолчал. — Для Лорэй и ты, и я — всего лишь инструменты для выживания. И я их за это не виню. Но ты должен осознавать, что останешься на гражданке один. Чимбику не нравились слова, которые он произносил, но ещё меньше ему нравилась мысль, что брат жаждет дезертировать из-за внушённых ложных мыслей. — Я тебя услышал, — безэмоционально ответил Блайз. — Хорошо, — кивнул сержант. — Займись бортовым компьютером и документами для Блица. Союзовцы не знают, кто он. Оформи на него корабль и купчую на рабов. Работорговцы привлекают мало внимания в этих местах. — Ты отпускаешь мичмана? — в голосе Блайза обида смешалась с удивлением. — Да. — Но не хочешь отпустить ни меня, ни Лорэй? Чимбик промолчал. Блайз сплюнул на траву, надел шлем и зашагал к кораблю.Планета Эдем. Посадочная площадка в сельве, пятьдесят километров от города Блессед
Это были напряжённые часы работы. Репликанты, ежесекундно ожидая появления военных Союза, лихорадочно готовили корабль к старту. Пока Блайз с помощью жетона взламывал бортовой компьютер судна, подделывая данные о регистрации и владельце, Блиц и Чимбик метались как угорелые к складу и обратно к кораблю. Облегчило подготовку количество противоперегрузочных коек, установленных в каютах — их с лихвой хватило на всех освобождённых. Фиксирующие ремни и «браслеты» для конечностей ясно объясняли столь необычное число пассажирских мест: покойные владельцы судна не гнушались и работорговлей. Но сейчас это лишь добавляло достоверности легенде Блица. Мичман, отвлёкшись на некоторое время от погрузочных работ, занялся подлодкой Батлера. Взломав бортовой компьютер, он изменил пройденный маршрут, указав противоположное направление, а затем переключил управление на автопилот. Поставив конечной точкой маршрута эллинг в поместье Батлера, Блиц поставил таймер запуска двигателей на одну минуту и перебежал в малышку «Денизу». Там он повторил практически те же манипуляции, что и в подлодке Батлера. Посмотрев вслед уплывающим лодкам, «деймос» вернулся к предстартовой подготовке. Чимбик и Блиц с помощью бывших рабов меняли фильтры и поглотители углекислоты, таскали коробки с провизией, проверяли состояние обшивки — и всё предельно быстро, ежесекундно ожидая нападения. Наконец, подготовка к старту завершилась. Был вкручен последний фильтр, проверены все системы, люди распределены по каютам. У трапа остались лишь трое репликантов и Амели. Девочку было решено отправить с Блицем, чтобы не подвергать дальнейшему риску. Она попробовала возражать, но сдалась, когда мичман пообещал помочь с поиском родителей. — Вот данные о твоей семье, — Блайз передал ей планшет. — Мы обещали помочь, помнишь? Я воспользовался личным паролем Батлера и вошёл в общую базу данных купли-продажи рабов. Отца продали на рудник в поясе астероидов системы Новый Плимут, а мать — на один из спутников Бейджина. Он протянул ей увесистый мешочек с монетами. Амели смотрела на репликантов полными слёз глазами. — Там достаточно, чтобы выкупить их и продержаться какое-то время. — А дальше мы что-нибудь сообразим, — подмигнул всхлипывающей девчонке Блиц. — Обучу тебя на пилота — задатки неплохие. — Новые документы для тебя и родителей, — Чимбик протянул взломанные карточки, принадлежавшие некогда покойному экипажу корабля. Амели, в одной руке сжимавшая кошелёк, а в другой планшет, растерянно моргнула. Репликант едва заметно улыбнулся и сунул документы в карман куртки девочки. — Теперь ты сама должна за себя отвечать. Справишься? Слёзы побежали из глаз Амели ручьями. К некоторой растерянности замерших от неожиданности репликантов, она обняла каждого на прощание и кивнула. — Справлюсь. — И не разводи сырость, — шутливо напомнил Блайз. — Ну, бывай, пехота, — Блиц широко улыбнулся. Вместо ответа оба «ареса» синхронно вытянулись по стойке «смирно» и отсалютовали мичману. Блиц на миг замешкался, а потом зеркально повторил их движения. — Удачи, сэр, — за двоих пожелал ему Чимбик, опуская руку. — И вам, — Блиц улыбнулся, а потом кивнул на стоящую в отдалении бейджинку. — Уверен, что ей лучше с вами? — Да, сэр, — кивнул сержант. Блиц секунду смотрел ему в глаза, затем молча кивнул и пошёл вверх по трапу, увлекая за собой шмыгающую носом Амели. «Аресы» молча стояли и смотрели, как их друзья скрываются в проёме люка. Махнула на прощание узкая девчачья ладошка, и массивная стальная пластина люка разделила улетающих и остающихся. А Чимбик неожиданно для себя осознал, что отпускать близких людей — это довольно просто. И неожиданно приятно. — Ты не прав, — неожиданно произнёс Блайз, отвлекая сержанта от его мыслей. — В чём? — не отрывая взгляда от корабля, спросил Чимбик. — В том, что я всего лишь инструмент для Свитари. Сержант непонимающе уставился на брата. — Я… — Блайз замялся, понимая, как брат воспримет его слова, — …предложил Свитари заменить мне командование. Чимбик почувствовал растущую злость. — Чем было вызвано твоё решение? — холодно поинтересовался сержант. Тот печально ухмыльнулся и отвёл взгляд: — Мне хотелось выполнять приказы человека, которому на меня не наплевать, понимаешь? Для которого я — Блайз, а не ресурс. — И? — сержант внимательно посмотрел на брата, предчувствуя дурное. Тот посмотрел ему в глаза и ответил: — Она отказалась. Чимбик растерянно моргнул. Такой ответ не вписывался в прогнозируемую модель поведения Свитари. — Почему? — Сказала, что она не тот человек, приказы которого стоит слушать, — глухо проговорил Блайз. — И не тот, кто хочет приказывать. Она ведь говорила об этом, да? Он кивнул в сторону жилого блока, говоря то ли о связанном Батлере, то ли о планете в целом. — Она не хотела, чтобы я был рабом, да? — спросил Блайз, глядя в глаза брату. — И не хотела стать, как они. Может, она и применяла биохимию, но точно не хотела сделать меня своим инструментом. — Ну, что же, — Чимбик задрал голову, глядя на наползающую с востока тучу. — Радует, что я ошибался в оценке мисс Свитари. — И я, похоже, ошибся, — глухо произнёс Блайз, — там, на Вулкане. Простит она меня или нет, но я о ней позабочусь. О них обеих. Они не полетят туда, куда сами не захотят. Он уставился на Чимбика без вызова, но с решительностью, которой тот раньше не замечал за братом. Странно, но Блайз, казалось, повзрослел. Не бредил несбыточным, не лелеял обиды, не думал о себе, а собирался позаботиться о чьём-то благополучии, не ожидая ничего взамен. Почти как сам сержант заботился о нём. Это окончательно укрепило веру Чимбика в правильность принятого решения. — Пошли в укрытие, — сказал он. — Блиц взлетает. Словно в подтверждение его слов раздался гул запускаемых турбин. — Мэм! — сержант окликнул бейджинку. — В укрытие! И указал на врытый в землю модуль. Едва сержант перешагнул порог тамбура, как в ноздри ударил запах свежей крови. Сознание ещё только начало рисовать пугающие картины, а тело уже рывком преодолело расстояние, отделявшее репликанта от жилой комнаты. Чимбик едва не вышиб дверь и замер, ошеломлённо глядя на открывшуюся картину. Блайз врезался ему в спину, заглянул в комнату и выругался. — Блайз, заткнись, — проверенным способом призвал его к молчанию сержант, осторожно входя внутрь и не обращая внимание на мерзкое чавканье под ногами. Бесчисленные раны на теле Батлера всё ещё сочилась алым, но уже едва заметно. Кровь была повсюду: она покрывала пол, окропила стены, и даже на потолке алели долетевшие туда брызги. На теле остроухого работорговца не было живого места — всё оно было изрезано и исколото, будто кто-то задался целью выяснить, сколько ранений может поместиться на столь ограниченной площади. Лицо работорговца зияло пустыми глазницами, а все платиновые импланты, составлявшие предмет гордости эдемцев, были выдраны с кусками плоти. Изо рта покойника свисала цепочка, на которой, как вспомнил репликант, тот носил кулон в виде космического корабля. Отделённые от тела фрагменты валялись на палубе, и в один из них как раз вляпался вошедший первым Чимбик. Близнецы сидели на полу, забившись в угол. Они перемазались кровью настолько, будто купались в ней, на манер дикарей-каннибалов какого-нибудь отсталого мирка. Рядом с Эйнджелой валялась окровавленная отвёртка, а саму девушку трясло. В руках Свитари алел кухонный нож, с которого девушка не сводила лихорадочно блестящих глаз. Глядя на них, Чимбик запоздало подумал, что оставлять работорговца с его бывшим имуществом в одной комнате — не слишком умное решение. Нет, он ни на миг не пожалел о смерти Батлера, но… Репликант окинул профессиональным взглядом труп и убедился, что умирал эдемец долго и мучительно. И эмпат, похоже, прочувствовала всё на собственной шкуре. Зачем она это сделала, Чимбик не понимал, пока не вспомнил собственную ярость, заставившую рвать учёных голыми руками. Поступил бы он так же, если бы пришлось разделить их боль? Не раздумывая. Снаружи взвыли турбины идущего на взлёт корабля. Модуль мелко задрожал, с потолка посыпалась пыль. Блайз отодвинул сержанта в сторону и вошёл в комнату. Чимбик же успел перехватить бейджинку до того, как она заглянула в залитый кровью блок. — Мэм, вам лучше подождать здесь, — сказал он и открыл соседнюю дверь в порядком опустевший склад. Бейджинка безразлично уселась на ближайший ящик, а сержант поспешил вернуться на место бойни. Блайз стоял напротив Свитари. Шлем он успел снять и теперь растерянно смотрел на девушку. Та какое-то время разглядывала Блайза и со злой издёвкой спросила: — Ну что, всё снова выглядит так, будто мне нравится? Кривая сумасшедшая улыбка перечеркнула лицо Ри, уродуя его до неузнаваемости. — Ты даже не представляешь, насколько мне нравится… — прошептала она, глядя в глаза Блайзу. Тот молчал. — Что, милый, уже не любишь? — она скорчила огорчённо-невинную гримасу, но кровь на лице и труп неподалёку несколько подпортили впечатление. Блайз, не обращая внимания на кровавую лужу, присел напротив Свитари. — Люблю, — просто сказал он. — Прости. Его слова вызвали злую усмешку. — Простить? — Свитари тянула слово медленно, будто то принадлежало к незнакомому языку. — За что? Ты, в конце-концов, прав. Я всего лишь шлюха. Губы её кривились и подёргивались, будто сведённые судорогой. Блайз смотрел на неё, мучительно подбирая слова, и не справлялся. Понимал, что нужно что-то сказать, что-то правильное, но не представлял, что именно. — Прости, — повторил он. Взгляд Блайза остановился на ноже, который девушка всё ещё сжимала в руке, и предложил: — Хочешь — ударь. Лихорадочно блестящие глаза Ри удивлённо расширились, а затем зло сузились. На миг Чимбику показалось, что она нанесёт удар, и сержант плавно шагнул вперёд, готовясь в любой миг прыгнуть. Но тут рука Эйнджелы легла на плечо сестры. Ри перевела на неё полный злости взгляд и эмпат покачала головой. — Он сожалеет, — тихо сказала она. Бледная, с усталым и потухшим взглядом, она мало напоминала ту обольстительную красавицу, что прогуливалась с сержантом по лайнеру. Но почему-то сейчас ему ещё больше хотелось быть рядом с ней. — Плевать мне на его сожаления, — сквозь зубы прошипела Ри и швырнула нож в стену. Не метнула, а именно швырнула, как бросала скомканную одежду или салфетку. Нож плашмя ударился о стену и свалился в лужу крови рядом с покойником. Сержант проследил взглядом за куском железа, ещё секунду назад бывшим угрозой, и облегчённо выдохнул. — На всё плевать… — тихо проговорила Свитари. Из неё будто вытащили опоры: она опустила плечи и злой блеск в глазах угас, уступая усталости. Свитари подобрала колени к груди, обняла их руками и едва слышно прошептала: — Делайте, что хотите. Убейте сами или везите к своим хозяевам — плевать. Теперь и сдохнуть не жаль. Блайз несколько секунд молча изучал её лицо, затем встал и твёрдо произнёс: — Пока я жив, никто не заставит тебя делать то, что ты не хочешь. Простишь ты меня или нет, но я о тебе позабочусь. О тебе и твоей сестре. Пообещал и развернулся, встав между Лорэй и сержантом. Чимбик, глядя на его преисполненную решимости фигуру, не удержался от грустной усмешки. Блайз изменился, но кое-что осталось прежним: переоценка собственных возможностей. У сержантов был доступ к медицинским блокам рядовых. Достаточно одного приказа — и в кровь Блайза поступит смертельная доза медикаментов или доза снотворного. Собственно, до недавнего времени Чимбик и планировал проделать этот трюк: добраться до нейтральной планеты совместными усилиями, затем погрузить Блайза, а за ним и Лорэй в сон. А там уже подать сигнал в Консорциум и дождаться тихой спокойной эвакуации. Но сегодняшний день изменил планы сержанта. — Выдохни, Блайз, — усмехнулся Чимбик. — Вы все свободны. Летите, куда хотите. Развернувшись, он вышел из комнаты, не дожидаясь ответа порядком ошарашенного брата. (обратно)Глава 29
Планета Эдем. Госпиталь военной базы «Эдем-1»
Контрразведчики лежали в палате и тихо беседовали. — Дёшево отделались, — с видом первооткрывателя констатировал очевидный факт Монт. — Угу, — сычом отозвался Нэйв. Лейтенант мрачно таращился в потолок палаты, словно надеялся там разглядеть нечто увлекательное. — А ты будто не рад, — заметил Карл. — Рад, — вяло откликнулся Грэм. — Просто… Карл, мы же обещали им, что защитим. А сами просто отдали… Кому — «им» — пояснять не требовалось. Сёстры Лорэй, вновь попавшие в руки репликантам. Карл понятливо усмехнулся, прекрасно понимая всё то, что терзало душу его молодого коллеги. Только капитан смотрел на это иначе. — А вот и нет, — улыбнулся он. — Что-что, а наши потеряшки теперь точно как у Бога за пазухой. — Это с чего ты решил? — лейтенант оторвался от созерцания потолка, переключив внимание на коллегу. — А с того, — Карл подмигнул ему. — Ты ж сам видел, как эти хреновины сестёр поднимали. — Ну, — не понял Нэйв. — Вот тебе и «ну», — капитан вздохнул: курить хотелось страшно, до зубовного скрежета. — Так вот, — продолжил он. — Штамповки несли Лорэй на руках. Бережно так, словно сломать боялись. Обрати внимание — не на плечи закинули, как раненых при переноске, а именно на руки, как женихи невест носят. Если бы у них руки были свободны — чёрта с два бы твой номер с гранатой прокатил. На ноль враз нас бы помножили и не чихнули. А так у них мало что руки заняты были, так ещё и внимание всё ушло на девок. Так вот: я ставлю свои погоны против ржавого гвоздя, что эти самые репликанты скорее сдохнут, чем дадут причинить Лорэй вред. Ну, или я впал в маразм и перестал понимать людей. — Репликанты — не люди, — заметил Нэйв, переваривая полученную информацию. — Именно, — серьёзно кивнул Монт. — Потому ещё и не научились врать. К слову: им ничего не стоило отойти на безопасное расстояние и положить по нам пару презентов из подствольников. Но не сделали. Соблюли, так сказать, условия сделки. Грэм замолк. Репликанты предстали перед ним в совершенно ином свете. Получается, что у этих безжалостных убийц, готовых уничтожать города, есть какое-то понятие чести? — Ну, и не забывай, что та, которая Свитари, с репликантом спала, — продолжил рассуждать Монт. Капитан плевать хотел на личные отношения Лорэй и штамповок корпоратов: пусть хоть трахаются, хоть плодятся, лишь бы угрозы не представляли. А вот Нэйва не мешало встряхнуть, а то молодой лейтенант если ещё не перевёл, то точно нацелился перевести отношение к этим шлюхам в нечто личное. — И что? — встрепенулся Грэм, оправдав подозрения друга. — Ну а ты как сам думаешь? — фыркнул Карл. — Убойная доза феромонов, ударный перепихон — и всё, в наличии обожатель, готовый рвать за свою любовь всякого, бросившего неосторожный взгляд. Старый, как мир, приём — привязать к себе через постель. Та, что эмпат, второго тоже к себе явно привязала. Не знаю, как, но гарантирую — сержант полностью под её контролем. Грэм опустил глаза, чувствуя, как горят уши. Уж он-то хорошо представлял, как Эйнджела могла привязать к себе репликанта. Так же, как совсем недавно самого лейтенанта, — чётко отмеренным сочетанием беззащитности, ласки и доверчивости. Лейтенанту было очень обидно осознавать, что он оказался простодушным лопухом, купившимся на столь простой трюк. — И если нам удастся их поймать… — Карл мнгозначительно подмигнул задумавшемуся коллеге. — То что? — не понял занятый переживаниями Нэйв. — Да я из шкуры вывернусь, но агентами сделаю, — заявил Карл. — Ты представь, как они людьми вертеть смогут. Это же, чёрт подери, клад, а не девчонки! Им будут всё в клювиках приносить и умолять, чтобы разрешили сообщить что-нибудь ещё! — А начальство… — засомневался Грэм. — Согласится, — безапелляционно отрубил Карл. — Чёрт, нам даже стараться не придётся, чтобы что-то доказывать. Лорэй, как ни крути — жертвы. Максимум — соучастницы по принуждению в ряде эпизодов. Сам знаешь, на сделки идут и не с такими. А если эта самая Свитари на самом деле спасла лайнер и город — так её хоть к медали «За гражданскую доблесть» представляй. Ну и, в конце-концов, шеф к моему мнению прислушивается. А уж как с сестричками повстречается лично — пыль с них сдувать будет. — Вот в этом не сомневаюсь… — кисло улыбнулся Нэйв. От дальнейшего диспута их отвлёк звонок дверного интеркома. Оба контрразведчика замолчали, настороженно уставившись на двери. — Войдите! — крикнул Карл. В палату как-то бочком, по-тихому, проскользнул начальник особого отдела военной базы. — О, Андрэ! — обрадовался Монт. — А мы думаем: кого чёрт принёс? — Помяни лукавого — он и объявится! — отшутился майор, доставая из сумки коробку сигар. — Прячь живее, чего разлёгся? — Ох ты, — восторг не помешал Карлу шустро спрятать контрабанду в прикроватную тумбочку. — Круто живёте! — Эдем, — пожал плечами майор, перекидывая лейтенанту бутылку местного рома. Бутылка испарилась столь же быстро, как и сигары. — Должно же быть в этой дыре хоть что-то хорошее, — продолжал майор, извлекая на свет уже вполне «законные» фрукты. — Кстати, кашу вы заварили не слабую. — В смысле? — насторожился Карл. — В прямом, — майор хихикнул. — Я впервые командующего гарнизоном увидел хоть чем-то озадаченным. Там на него жалобного воя выливается — прям водопад нытья. Ваш корвет же встал у Врат и всех досматривает, причём главный его аргумент — противокорабельные ракеты. Торгаши воют и причитают, их подельники на планете — тоже визгом заходятся. Жалоб и угроз в суд подать — счёту нет. — Хер с ними! — зло бросил Нэйв. — Утрутся, нытики… И добавил пару непечатных выражений, выставляющих объекты обсуждения в крайне негативном свете. — Именно, — поддержал его Карл. — Идёт война. И проводится спецоперация по поиску диверсантов. Точка. — Да кто ж спорит-то, — хмыкнул майор. — Я б только за, но вот в чём дело: тут же полно старья летучего, с ограниченными возможностями по двигателям и системам жизнеобеспечения. И что самое обидное — оно в основном честным торговцам и принадлежит. Тем, кто продукты возит и табак. Табак — ладно, но свежие фрукты — сами знаете, на Вулкане, Бейджине и его лунах ох как ценятся. Народ там и так не жирует. — Ну и? — мрачно спросил Карл, понимая, куда клонит майор. — К вечеру блокаду надо снимать, — Андрэ подошёл к окну и распахнул его настежь, впуская в палату ароматы эдемского утра. — Самое позднее. И ещё вопрос: почему вы решили, что репликанты уже улетели? — Потому что они всегда так делали, — заявил Карл, и замолчал, поняв, какую глупость натворил. — Чёрт, — озвучил мысли капитана Нэйв. — Штамповки знают, что мы знаем их обычные действия. Значит… — Могли залечь на дно в городе, — подхватил майор. — Или окрестностях. — Чёрт… — Монт потёр голову руками. — Как же я так лопухнулся-то, а? — Ничего страшного, — успокоил его майор. — Народ на базе один чёрт ходит, хреном деревья околачивает. Вот пусть и займутся поиском. Космопорт под контроль возьмут, осмотрят площадки в лесу. Глядишь, и найдём под какой корягой этих неуловимых. — Замётано, — ни секунды не раздумывая, согласился с предложенным планом Монт.Планета Новый Плимут. 12:30 — Здание Генерального Штаба Вооружённых Сил Союза Первых. 20:00 — ресторан «Первопроходец»
Заместитель начальника службы тыла Генерального штаба полковник Эдвин Бана откинулся на спинку кресла и устало потёр лицо ладонями. День у него выдался тяжёлый: переброска войск и закладка новых военных баз и космических станций стали серьёзным испытанием для служб тыла. Логистика всегда оставалась ахиллесовой пятой любой армии, вне зависимости от времени и места действия. Задачу усложняло то, что пункты отправления и назначения зачастую находились в различных звёздных системах. Составлять конвои, а затем пропихивать их сквозь игольное ушко Врат так, чтобы грузы доставлялись вовремя и по назначению, стало для тыловиков настоящим мучением. И полковник Эдвин Бана был тем, кто отвечал за всю эту круговерть. В кармане полковника пискнул личный комм. Эдвин вздохнул, подозревая, что это одна из его любовниц прислала откровенное фото или предложение встретиться. Полковник любил женщин, — причём очень, — но сейчас чувствовал себя слишком вымотанным для амурных похождений. Но в карман всё же полез. Он ошибся — сообщение не имело отношений к личной жизни, но зато принесло новости, взбодившие и обрадовавшие полковника. Бана включил на комме режим конференции и набрал два номера. — Господа, — высокопарно произнёс он, едва собеседники ответили на вызов. — Предлагаю вместе поужинать — есть что отметить. — В «Первопроходце»? — спросил один из собеседников. — Конечно. — Договорились. Во сколько? — В восемь вечера устроит? — Меня — да, — подал голос третий участник разговора. — Тогда в восемь, — резюмировал второй, и, не прощаясь, отключился. Вечером в кабинете ресторана «Первопроходец» собрались те же трое. — Ну, и что за повод? — после обмена приветствиями поинтересовался хозяин кабинета. — Твоя проблема решена, — ухмыльнулся полковник Бана, передавая комм с заранее выведенным на экран сообщением. Хозяин кабинета прочитал, хмыкнул и передал комм заинтересованно скосившему глаза «лесорубу». Тот, пробежав взглядом по тексту, вернул комм владельцу и сказал: — Ну, выпить я всегда не прочь. Тем более что повод есть. — Не успокоюсь, пока не увижу головы этих подстилок, — хозяин кабинета открыл графин с виски и наполнил стаканы. — Я ещё задам пару неудобных вопросов их хозяевам. Они гарантировали полную приватность развлечений. Он протянул наполненный стакан мужчине в форме: — Эдвин, насколько компетентен этот наёмник? — Вполне, — ответил полковник. — Уж поверь: если он сказал, что отрезал головы этих твоих девок, то так и есть. И обоих контриков успокоил. Хотя вот тут мне жаль. — Это почему? — без особого интереса спросил «лесоруб». Бана вздохнул: — Таких упёртых лучше на свою сторону перетаскивать. Грех кадрами разбрасываться… — Да и чёрт с ними, — прервал его хозяин кабинета. — Главное, что проблема решена. — Решена, решена, — успокоил его Эдвин. — Кстати, а почему именно головы? Чем тебя снимки не устраивают? — Хочу лично убедиться, что в этот раз они точно мертвы, — последовал ответ. — Так, а что со вторым делом? «Лесоруб» бросил взгляд на дорогой наручный хронометр, задумчиво прищурился, будто высчитывая что-то, и сказал: — Скоро должны начать. По идее, носитель уже выходит на орбиту Эдема. Хозяин кабинета позволил себе удовлетворённую улыбку. — Да, день удачный. Эдвин прав — есть, за что выпить.Планета Эдем. Посадочная площадка в сельве, пятьдесят километров от города Блессед
Выйдя из жилой комнаты, Чимбик прикрыл за собой дверь и заглянул в складское помещение. — Пойдёмте, мэм, — позвал он бейджинку. Снаружи шёл мелкий тёплый дождь. Капли шипели, падая на выжженные круги, оставленные на земле турбинами корабля, барабанили по листьям деревьев, весело шлёпали по речной глади и словно смывали с души сержанта скопившуюся горечь. Бейджинка откинула капюшон и зачарованно уставилась в небо, щуря жёлтые глаза всякий раз, когда в них попадала вода. В этот момент она казалась совершенно нормальной и даже счастливой. Чимбик остановился неподалёку, стянул шлем и тоже подставил лицо дождю, с наслаждением ощущая на коже тёплые капли. Впервые в жизни он стоял без брони под самым настоящим дождём. Он вообще видел дождь всего дважды. Тогда, на Гефесте, в день аварийного приземления, сержант с тихой завистью смотрел на девушку, подставившую лицо тугим струям воды. Ему очень хотелось поступить, как она: почувствовать на коже дождь. Но тогда его сковывали инструкции и нежелание показаться непрофессионалом. Теперь ничто не сдерживало Чимбика. Он вдыхал полной грудью наполненный запахами воздух и ощущал небывалый покой. — Вы полетите с Блайзом и Лорэй, мэм, — сказал он. Бэйджинка кивнула, не прерывая странного занятия. Чимбик облегчённо выдохнул. Ещё одной заботой меньше. Теперь дело за малым — обеспечить безопасный отлёт группы. Оставив бейджинку, сержант направился к реке. Под подошвами хрустела оставшаяся после взлёта корка обожжёной почвы. Чимбик устроился на берегу и замер, глядя на бегущую воду. Рядом, захлопав крыльями, приземлилась белая птица размером с земного голубя — эдемский вилохвост. Сержант уже видел таких в Блесседе: эти птицы абсолютно не боялись людей, став на Эдеме неизменными жителями практически всех человеческих поселений. Вилохвост наклонил голову и уставился на сержанта круглым жёлтым глазом. Вода стекала по его перьям, но птице, казалось, это не доставляет никакого дискомфорта. Чимбик плавно протянул руку и схватил вилохвоста до того, как тот сообразил, что происходит. Какое-то время репликант рассматривал птицу, а потом осторожно погладил по голове и разжал пальцы. Вилохвост, расправив крылья, тут же взлетел, оставив сержанта задумчиво смотреть вслед удаляющемуся белому силуэту. На душе у репликанта было легко и… пусто. Он словно отрешился от всего мира, забот и напастей. Не стало волнений, терзаний, ушли на задний план все мучившие его вопросы. Всё было решено. — Ты сегодня всех отпускаешь? — раздался голос Эйнджелы. Она подошла неслышно в шуме дождя и стояла неподалёку, глядя на Чимбика. Девушку заметно пошатывало, и она оперлась рукой о ствол дерева. Капли дождя соприкасались с её кожей и теряли чистоту, окрашиваясь розовым. Сержант поднялся и молча смотрел на Эйнджелу, желая лучше запомнить. — Вам необходимо смыть кровь, мэм, — наконец сказал он. — Зачем? Теперь мой облик куда больше соответствует сути, — Эйнджела странно улыбнулась, широко развела руки и крутанулась, будто демонстрируя себя всему миру. При этом она пошатнулась от накатившей слабости, и Чимбик едва успел удержать девушку от падения. Он бережно усадил Эйнджелу на широкий древесный корень, выпиравший из земли подобием арочного моста. Сам репликант опустился перед ней на колено и полез в подсумок за автодоктором. — Всё ещё считаешь, что уродство — это жалкая отметина на лице? — тихо спросила Эйнджела. Её пальцы потянулись к лицу репликанта медленно, будто девушка сомневалась, позволит ли Чимбик прикоснуться к себе. Он позволил. Эйнджела улыбнулась уголками губ и нежно провела подушечками пальцев по шраму, оставляя на коже репликанта кровавый след. Ощущение оказалось приятней, чем он когда-то представлял. — Нет, мэм, — ответил тот, наслаждаясь лаской с лёгкой примесью безумия. Сержанту странно было смотреть на это идеальное лицо и осознавать, что девушка считает себя куда большим уродом, чем он сам. — Сама жизнь уродлива, — повторил репликант сказанное когда-то Эйнджелой и приложил автодоктор к её шее. Девушка печально усмехнулась и отвела руку от лица Чимбика: — Ты запомнил… — У репликантов эйдетическая память, мэм. Согласно показаниям автодоктора, вам необходимы покой и сон, мэм. Рекомендуется ввод небольшой дозы транквилизатора. Вы можете поспать в машине, мэм, — возвращаясь к привычной манере речи, предложил сержант. Странно, но близость Эйнджелы сейчас не волновала, как прежде. Будто Чимбик сделал шаг за некую грань, надёжно отделяющую его от девушки и всего, что их связывало. — Не хочу, — упрямо покачала головой эмпат. — Я так давно не видела дождь, не ощущала столько запахов… На Тиамат мы не покидали городского купола. — Понимаю, — Чимбик выпрямился и отряхнул прилипшую к наколеннику грязь. Бейджинка стояла всё также — подставив лицо дождю. Глядя на неё, сержант подумал, что в эту минуту слова Блайза о его, Чимбика, сходстве с серокожей были близки к истине. Сейчас он ощущал в душе пустоту, сходную с той, что часто видел в глазах бейджинки. Почему-то сейчас это совсем не волновало сержанта. — Не сердись на брата, — неожиданно попросила Эйнджела. — У нас ведь нет никого ближе семьи. И никому больше мы не нужны. — Я не сержусь, мэм, — криво улыбнулся сержант. — Наиболее точным определением будет «переживаю». Блайз склонен… Он замялся, подбирая подходящее определение. — Мечтать, — наконец нашёлся Чимбик. — Он не знает мира, в котором хочет жить. Его представления серьёзно расходятся с реальностью. Эйнджела едва заметно пожала плечами: — Жизнь это лечит. Я присмотрю за ним, научу трезво смотреть на мир. — Спасибо, мэм, — искренне поблагодарил репликант. Почему-то он сразу и безоговорочно поверил, что Эйнджела сдержит обещание и Блайз не останется один на один с едва знакомой гражданской жизнью. — Думаете, ваша сестра его простит? — осторожно спросил он. — Не знаю, — вздохнула девушка. — Мы со Свитари не сильны в прощении. Сержант невольно бросил взгляд на врытый в землю модуль, словно мог увидеть сквозь стены изуродованный труп работорговца. Репликант задумался: а умеет ли он сам прощать? Сложный вопрос, учитывая то, что обидеть подобных ему могли лишь близкие. До недавнего времени список этот был ограничен только братьями-репликантами, обид на которых сержант никогда не держал. Теперь же… Взгляд Чимбика вернулся к Эйнджеле. Все его обиды основывались на мысли о её предательстве и развеялись, едва сержант понял, что ошибался. Но, глядя на неё, Чимбик осознал, что простил бы ей многое. — Блайз точно не безразличен Ри, — как могла, ободрила сержанта Эйнджела. — Иначе она бы сделала вид, что всё в порядке, и использовала его. Чимбик едва заметно кивнул, успокоенный этими словами. Может, они прозвучали не особенно лестно по отношению к Свитари, но были честны. — Не переживай за брата, — мягко улыбнулась Эйнджела. — Он освоится и осознает, что в мире много других женщин. И, скорее всего, забудет о Свитари. Чимбик на миг задумался, а потом отрицательно качнул головой: — Не забудет, мэм. Девушка едва заметно пожала плечами. — Время покажет… Сержанту хотелось сказать, что такое попросту невозможно, потому что он никогда не забудет Эйнджелу. Но промолчал. Шумела река, вторя весёлой песне дождя. Чимбик настороженно прислушался — показалось, что слышен свист турбин вертолёта, но это был всего лишь ветер. Успокоившийся сержант отвернулся к реке и замер, глядя на бегущую воду. — Почему ты нас отпустил? — нарушила молчание Эйнджела. Сержант задумался над ответом. Его решение противоречило приказу и строилось на иррациональных побуждениях, которые он затруднялся облечь в слова. — Принял оптимальное решение, мэм, — произнёс он, наконец, привычным ровным тоном, хотя секундой раньше хотел сказать совершенно иное. То, что в своей сказке дошёл до момента, когда происходит превращение в героя. Но передумал в последний момент, когда слова уже вот-вот готовы были слететь с языка. Зачем? Ведь ничего уже не изменить. — Хватит с вас одного Батлера, мэм, — добавил он. От упоминания покойного хозяина Эйнджела вздрогнула, а затем медленно покачала головой: — Ты — не такой. Совсем. — Я так не считаю, мэм, — отрезал сержант. Обернувшись, Чимбик посмотрел девушке в глаза и задал давно мучивший его вопрос: — Мэм. Почему на Вулкане вы сказали Блайзу в первую очередь идти за мной? Девушка молча смотрела на него, а затем произнесла: — Ты был добр ко мне. Добрее, чем большинство людей. Я не хотела, чтобы тебя изучали и резали, будто животное. Эти слова вызвали горький смешок репликанта. Он был добр… Хвалёная эйдетическая память услужливо воскресила всё то «доброе», что он творил с близнецами. С Эйнджелой. Следом пришли воспоминания о рабском рынке, аукционе, рассказе Батлера и обо всём том, что он успел увидеть за время пребывания среди людей. Репликант со всей ясностью осознал, что он — искусственно созданное для войны, насилия и убийств существо — при сравнении с «цивилизованными людьми» и впрямь мог показаться этой девушке добрым. — Спасибо, мэм, — произнёс он. — Что спасли меня и не отдали им имя. Все имена. Эйнджела грустно улыбнулась ему. — Кем я буду, если заберу последнее у раба? Они снова умолкли и какое-то время сидели, глядя на реку. — Раз ты сегодня отпускаешь всех на волю, — нарушила молчание Эйнджела, — может, освободишь ещё одного человека? Чимбик на миг нахмурился, пытаясь понять, кого она имеет в виду: — О ком идёт речь, мэм? — О тебе. — Я — репликант, мэм, — поправил её Чимбик. — Биоробот. Не человек. Эйнджела устало прикрыла глаза, то ли вымотанная последними сутками, то ли уставшая спорить с сержантом о его природе. — Пусть так. Неважно. Ты ведь хотел стать охотником на Тиамат. Ты можешь улететь с нами. С Блайзом. Она заглянула в глаза Чимбику и добавило тихо: — Со мной. Эти слова смогли проникнуть даже сквозь броню отрешённости сержанта. Он представил, что каждый день будет видеть небо над головой, вдыхать полный запахов воздух… И сможет видеть Эйнджелу, слышать её голос и те чарующие сказки. Рядом будет брат… Один брат. Последняя мысль отрезвила Чимбика. Он со всей ясностью осознал, что просто не сможет наслаждаться жизнью, что рисовало воображение, когда остальные братья не живут, а функционируют. — Мне бы хотелось этого, мэм, — сержант говорил медленно, словно каждое слово весило тонну. — Но у меня есть долг. — Перед кем? — в голосе Эйнджелы послышалась горечь. — Перед людьми, что считают тебя вещью без имени, с инвентарным номером? — Нет, мэм. Перед оставшимися на Эгиде братьями. У нас ведь нет никого ближе семьи, — он грустно улыбнулся девушке. — И никому больше они не нужны. Не бросать своих, помните? Старый мотив сказок. Во взгляде Эйнджелы появилась растерянность: — И как ты им поможешь? — Ещё не знаю, мэм, — признался Чимбик. — Но придумаю. Такой уж сегодня день, что мне хочется всех отпустить. Эйнджела молчала, а он просто любовался ею. Не украдкой, как раньше, а просто и прямо. Сейчас это давалось удивительно легко. — Ты ведь будешь знать способ связи с Блайзом? — спросила она. — И сможешь присоединиться к нам позже? Я буду ждать… Простые, казалось бы, слова, но они прозвучали обещанием. — Пройдёт время, и вы осознаете, что в мире много других мужчин, мэм, — немного перефразировал её слова сержант. — И забудете меня. — Я слишком хорошо знаю других мужчин, — губы Эйнджелы скривились, — чтобы когда-то забыть тебя. — Время покажет, мэм, — вновь повторил её же слова Чимбик. Ему показалось, что Эйнджела хотела сказать что-то ещё, но появился Блайз со спящей Свитари на руках. В ответ на два вопросительных взгляда он отрицательно покачал головой и понёс девушку к вездеходу. — Вам тоже нужен сон, мэм, — напомнил Чимбик, наблюдая за тем, как его брат устраивает Свитари на заднем сиденье. Эйнджела какое-то время смотрела на сержанта, затем перевела взгляд на окровавленные руки: — Наверное, я всё же дойду до душа. Или реки. Но… разве нам не нужно бежать? И почему мы не улетели на том корабле? — Корабли будут досматривать, мэм, — объяснил сержант. — Мыслишком нашумели. Поэтому лучше переждать. А мичман Блиц и остальные — вне внимания противника, мэм. — И… — она вновь подняла взгляд на Чимбика, — ты ещё будешь тут, когда я проснусь?.. — Да, мэм, — кивнул сержант. — Мне нужно обеспечить безопасный отход группы. Девушка тепло улыбнулась и попыталась встать. Слабость в ногах никуда не делась, и эмпата шатало, будто пьяную. Чимбик молча поддержал её и помог дойти до душевой в жилом блоке. Там воняло, как на скотобойне. Чимбик с неудовольствием подумал, что эти запахи привлекут всех окрестных падальщиков. Мелькнула было мысль выкинуть покойника и провести уборку, но тут же пропала: девушки могут спать и в вездеходе, а тратить время и силы на уборку, чтобы сразу после неё навсегда покинуть это место — глупо. Эйнджела, придерживаясь за дверной косяк, вошла в душевую. — Зовите, если понадобится помощь, — сказал Чимбик, проверяя уровень воды в баке. Сказал без задних мыслей и скрытых намерений. Репликант не хотел, чтобы девушка свалилась без сознания на скользком полу. Эйнджела улыбнулась чему-то и кивнула: — Обязательно. Дверь за ней закрылась, и сержант прислонился спиной к стене. Надев шлем, он контролировал периметр с помощью рассредоточенных снаружи «мух». Одна показала, как Блайз, устроив спящую Свитари на разложенном кресле, возвращается в блок. Чимбик вздохнул: меньше всего ему сейчас хотелось разговаривать. Но придётся: во-первых, надо обсудить планы отхода и эвакуации, а во-вторых — он просто не представлял долго молчащего Блайза. Но этот день был особенным. Брат встал рядом с сержантом, лицом к двери залитого кровью жилого блока, и не произнёс ни слова. Чимбик даже проверил показания медблока брони Блайза, когда тот, наконец, открыл рот. — Спасибо. Чимбик не знал что ответить. — Постарайся не попасть, как Блиц, — наконец, сказал он. — Не попадусь, — пообещал брат. — И позабочусь, чтобы с ними ничего не случилось. С кем «с ними» — он не уточнял, но оба репликанта прекрасно понимали о ком речь. Чимбик кивнул и развернул перед братом голографическую карту Блесседа и окрестностей. — Пойдём так… — начал он. К тому моменту, когда Эйнджела вышла из душа, репликанты успели детально обсудить план и действия на случаи различных вариантов негативного развития событий. — Мэм, — сказал Чимбик, когда окутанная облаком пара Эйнджела шагнула в коридор. — Вам нужно поспать. Я помогу вам дойти до вездехода. — Не думаю, что смогу уснуть, — покачала головой девушка и ставшим неожиданно-привычным для Чимбика жестом оперлась на его руку. — Автодоктор рекомендует покой и сон, — напомнил сержант. — Я введу небольшую дозу транквилизаторов. К его облегчению, эмпат не стала спорить. Просто кивнула и позволила вывести себя под дождь, немного умеривший удушающую дневную жару. Бейджинка устроилась на одном из брошенных во время скорой погрузки ящиков и всё так же мокла под дождём. И улыбалась. Глядя на неё, Эйнджела едва заметно свела брови и спросила: — Она… с того корабля? Который забрал нас с Вулкана? — Да, мэм, — кивнул сержант. — Купили, когда вас искали. Я посчитал, что она может указать ваше местоположение, — выдал он привычную ложь, стыдясь признаться в том, что поддался жалости. Но эмпат, очевидно, поняла всё без слов и улыбнулась ему. — Подержишь меня за руку, пока я буду засыпать? — неожиданно попросила Эйнджела. — Это… успокаивает. — Да, мэм, — не раздумывая, кивнул сержант. Устроив Эйнджелу на переднем пассажирском кресле, Чимбик накрыл её одеялом из аварийного комплекта, снял перчатку и взял девушку за руку. Наверное, надо было что-то сказать, но что — сержант не знал. Память воскресила их последний вечер на лайнере. Тогда он погрузился в сказку, а происходящее сейчас не так очаровывало, но было обнадёживающе-настоящим. И, пожалуй, нравилось Чимбику больше. — Укол, мэм, — сержант поднёс автодоктор к запястью девушки. Тихо прошипел инъектор, введя небольшую дозу транквилизатора. Пальцы Эйнджелы крепче сжали его руку, но через пару минут расслабились и безвольно разжались. — Может, останешься с нами? — раздался в наушнике негромкий вопрос Блайза. Сержант взглянул на спящую Эйнджелу, провёл пальцем по её щеке и ответил: — Нет. (обратно)Глава 30
Планета Эдем. Город Блессед, космопорт
Несмотря на вечернее время, солнце жарило вовсю. Чимбик почесал кожу под накладной бородой, нацепил на нос солнцезащитный визор и затонировал задние окна вездехода. Климат-контроль сержант запрограммировал на комфортную температуру в двадцать два градуса, но всё равно при взгляде на улицу ему становилось жарко. А вот праздничную толпу пекло не пугало. День Основания — главный праздник планеты, и эдемцы отмечали его с размахом, отрываясь по полной. Живая река запрудила улицы, выплеснувшись и на проезжую часть. Водителям приходилось прилагать максимум усилий, чтобы не задавить никого из беспечных гуляк. Чимбик то и дело вынужден был жать на тормоза и давить клаксон, чтобы не переехать через очередного упавшего под гусеницы пьянчугу, либо пугнуть зазевавшуюся компанию. Всё это задерживало движение, вызывая раздражение и возрастающее беспокойство сержанта. Разрабатывая план, он не учёл такой помехи движению и маневрам. Отступление сквозь такую толпу замедлит движение, даже если ехать прямо по гулякам. Наконец, впереди показался установленный на скорую руку примитивный, но прочный шлагбаум, перекрывающий дорогу к космопорту. По обе стороны от него стояло по бронетранспортёру с эмблемами Вооружённых Сил Союза на бортах. Оружейные модули бронемашин смотрели на дорогу, на корню гася возмущение водителей в скопившейся перед шлагбаумом очереди. В довесок к бронетранспортёрам на импровизированном блокпосту находились два десятка киборгов-пехотинцев и едва ли не взвод охраны космопорта. Серьёзность подхода впечатлила даже Чимбика, заставив задуматься над вариантами отхода под огнём такого количества стволов. Оставалось надеяться, что союзовцы и эдемцы не станут открывать огонь сквозь гражданских, как это сделали бы на их месте бойцы полицейских батальонов Консорциума. Вдоль очереди из транспортных средств шли трое охранников. Один грамотно становился у задней пассажирской двери и что-то спрашивал у водителя, а двое других бдительно страховали товарища. Чимбик бросил взгляд на сидящих на заднем сиденье, ухмыльнулся и демонстративно положил руки на руль, так, чтобы их видели охранники. Новые документы способны пройти местную проверку. Когда настала его очередь проходить досмотр, репликант медленно, без резких движений, нажал на клавишу стеклоподъёмника и небрежно положил локоть на дверь. — Прошу прощения за беспокойство, — заученно обратился к нему охранник. — Поднимите, пожалуйста, визор и покажите глаза. Глаза. Репликант напрягся, ясно осознавая, что эту простую проверку он провалит. И если он в одиночестве ещё мог попытаться сыграть в уроженца Тиамат, то стоит проверяющим взглянуть на пассажиров, как маскарад провалится. — Да не проблема, — подражая местной манере разговора, протянул Чимбик. Неторопливо сняв визор, он с вызовом уставился в скрытое забралом шлема лицо охранника. — Пожалуйста, выйдите из машины… — начал тот и осёкся, когда репликант схватил его за пояс и швырнул в автоматчиков, сбив тех, словно кегли. Одновременно с этим Чимбик сдал назад и развернул вездеход «на пятках», безжалостно смахнув в кювет набитую людьми малолитражку. Позади заорали, хлопнул выстрел и что-то стукнуло по корпусу вездехода. Репликант сдал вперёд, но поздно: зарокотал пулемёт, по вездеходу пробежала дрожь от множества попаданий, и на щёку сержанта плеснуло чем-то тёплым и мокрым. Чимбик ругнулся сквозь зубы, но оглядываться и смотреть, кого зацепило, смысла не было. Близкая опасность будоражила репликанта. Ощерившись, он свернул в переулок, не обращая внимания на бросившихся в стороны гуляк. Отшвырнув в сторону ставшую бесполезной бороду, сержант сражался с управлением, одновременно надевая шлем и кусками обрывая на себе скрывающий броню саронг. Позади засвистели двигатели вражеских бронетранспортёров, но Чимбика больше волновала угроза с воздуха: ещё на подъезде к городу он заметил двойки патрулирующих ударных вертолётов. В отличии от неповоротливых броневиков, воздушным машинам не составит труда выследить и уничтожить цель. Как всегда, сбылись худшие опасения: в воздухе промелькнули две угловатые тени. Чимбик выкрутил руль, и вездеход с треском проломился сквозь магазинчик зеленщика. По корпусу застучали обломки, на стекле размазался неизвестный репликанту фрукт, но сержант лишь включил стеклоочистители и направил машину сквозь дворы. Ему удалось выиграть у преследователей совсем немного времени. До джунглей оставались жалкие две сотни метров, когда над головой прогремел усиленный динамиками голос: — Остановите машину и выходите с поднятыми руками! Сержант молча высунул в окно карабин. Имплант передал изображение с прицела оружия. Чимбик переключился на подствольный гранатомёт, навёл прицельную марку на головной вертолёт и нажал на спуск. Реактивный снаряд устремился к цели, заставив обе машины шарахнуться в стороны. Репликант выиграл немного времени, но на этом запас удачи исчерпался. Зарокотал пулемёт ведущего вертолёта. Вездеход вздрогнул и развернулся поперёк улицы, размотав разбитые выстрелами гусеницы. Чимбик успел лишь толкнуть двери и рывком выбросить себя на улицу, когда по неподвижной машине отработал ведомый. Сержант активировал камуфляж и пополз к дорожной канаве. Позади жарко пыхнули взорвавшиеся топливные элементы, на землю посыпались обломки взорвавшегося вездехода и куски тел пассажиров. Перед сержантом в пыль упала обугленная кисть, похожая на раздавленного паука из-за скрюченных, обгоревших до костей пальцев. Чимбик оглянулся на полыхающие останки машины и продолжил путь к джунглям. Из горящего вездехода больше никто не выбрался.Планета Эдем. Госпиталь военной базы «Эдем-1»
Карл и Грэм коротали время в ожидании результатов облавы, обсуждая дальнейшие пути развития операции. В двери постучали, а затем в палату вошёл начальник особого отдела базы. Вид у него был хмурый и несколько виноватый. — Андрэ, — обрадовался было Карл, но, видя лицо товарища, напрягся. — Что-то случилось? Нэйв же просто замолчал, нутром чувствуя, что произошло что-то серьёзное. — Обнаружили ваших убегунов, — майор протянул Карлу планшет. — Пытались проехать на территорию космопорта, были опознаны. Они оказали сопротивление, едва не сбили один из вертолётов… В общем, трое погибли, остальных — или одного оставшегося, точно не ясно пока — преследуют в джунглях. Грэм стиснул зубы и отвернулся к стене. — Чего скис? — прикрикнул на него Карл, изучая данные с планшета. — Так… Трупы на опознание. — Зачем? — не понял Грэм. — Затем, — Монт вернул планшет майору. — Пока не удостоверюсь, что это они — ни за что не поверю. Слишком просто. — Это точно они, — убеждённо заявил майор. — Водитель одной левой — в прямом смысле, — швырнул охранника в его сослуживцев. Ухватил за лямку снаряжения и швырнул здоровенного детину в броне, то есть без малого центнер. — Они могут разделиться, — напомнил ободрённый Грэм и вспомнил собственную погоню за пустой капсулой. — Да и обманные маневры им тоже отлично удаются. Майор кивнул и вытащил из кармана служебный комм. — Придётся погоняться за местными, — заметил он. — Зачем? — не понял лейтенант. — Да они ж как падальщики, — брезгливо поморщился майор. — Всё в трущобах произошло, а там народ… не брезгливый. Еле поймали пацанёнка, который с оторванной руки кольца дёргал, говнюк. — Фу, — Нэйв аж передёрнулся, представив описанную картину. — Привыкай, — Монт выудил из-под койки бутылку и вопросительно посмотрел на майора. — Не, — махнул рукой тот. — Побегу дальше присматривать, чтоб наши орлы в азарте планету к гребеням не разнесли. — Невелика потеря, — буркнул Нэйв. — Не в тот момент, когда я тут! — отшутился майор. — Всё, держу вас в курсе дела! И вышел из палаты. — Думаешь, правда обман? — с надеждой спросил Нэйв. Монт посмотрел ему в глаза и серьёзно посоветовал: — Меньше эмоций. Иначе сгоришь нахрен года за два. Будешь сидеть в комнате с мягкими стенами и птичкам в окно рожи корчить. А что до наших бегунов… — капитан плеснул в рюмки. — Как я уже сказал: пока лично не удостоверюсь, что жмуры — они, не поверю.Планета Эдем. Город Блессед
Среди праздных гуляк ничем особенным не выделялся полный бородатый мужчина, ведущий за собой трех рабынь в традиционных хиджабах. Как водится, чемоданы несли женщины, а хозяин озаботился самой сложной работой — ловил такси. Несмотря на доступность электронных приложений и разного рода сервисов, в праздничном хаосе работало право сильного и наглого. Бородач не стал разбираться, чьё такси остановилось у обочины, а просто отпихнул с дороги спешащего к нему бледного инопланетника и открыл багажник, поругивая рабынь за нерасторопность. — Шевелитесь, лентяйки, а то продам кому-то менее терпеливому! Женщины покорно сложили чемоданы в багажник и разместились на заднем сиденье машины. Бородач обложил руганью попытавшегося качать права инопланетника, занял место рядом с водительским, поправил зеркальный визор на лице и скомандовал: — В космопорт! И побыстрее, не хочу опоздать. Водитель флегматично пожал плечами, вдавил клаксон, разгоняя гуляк с пути, и поехал в сторону космопорта. Машина успела выехать на улицу, ведущую к пассажирскому терминалу, когда на блокпосту, закрывающему подъезд к космопорту, поднялась стрельба, а затем в воздухе промелькнули хищные силуэты ударных вертолётов. Мимо такси, едва не сметя его на обочину, промчался бронетранспортёр и скрылся за поворотом, походя снеся навес закусочной. Издалека донёсся треск одиночного выстрела, к вертолёту с земли метнулся яркий росчерк, заставив обе машины разойтись в стороны. Вертолёты синхронно заложили вираж и вновь пошли на цель с разных сторон. Было видно, как на пулемётных установках заплясали яркие язычки пламени, а потом раздался приглушённый расстоянием грохот взрыва, и над крышами домов вспух огненный шар. — Охренеть… — выдохнул таксист, на что получил от пассажира жёсткое: — Потом охренеешь! Рули давай, мы опаздываем! Надувшийся таксист послушно погнал машину к шлагбауму, удачно воспользовавшись сумятицей. У шлагбаума за перекрытиями из мешков с песком засели охранники, воинственно выставившие стволы в сторону потенциальной угрозы. Подъехавшее такси удостоилось беглого взгляда, после чего шлагбаум поднялся, пропуская машину. — Чё за хрень…, — задумчиво пробурчал водитель, подруливая к входу в терминал. — Всё, господин, дальше сами. С вас… Он замолк, уставившись квадратными глазами на золотую монету в своей ладони. — Без сдачи, — холодно бросил бородач, выходя из машины. Всю обиду таксиста словно ветром сдуло. — Спасибо, господин! — обрадованно заорал он, но пассажир уже захлопнул дверцу. Под нетерпеливые окрики тучного бородача женщины вытащили из багажника чемоданы, и вся процессия поспешила в недра космопорта. Внутри терминала творился самый натуральный кавардак. Толпы пассажиров осаждали сотрудников космопорта, требуя объяснить причину задержки. Сотрудники космопорта честно объясняли, что все графики рейсов сбились из-за военной операции, но тщетно — недовольство не унималось. Просьбы, посулы, угрозы сливались в общий гам, от которого дрожали армированные стёкла здания. У билетных касс невозмутимыми утёсами среди бури эмоций стояли киборги-пехотинцы Союза, усиленные военной полицией. Копы бдительно всматривались в каждого покупающего билет, особое внимание уделяя молодым мужчинам. Бородач, брезгливо скривив губы, огляделся и решительно направился к дверям, ведущим на стоянку машин, развозящих пассажиров к взлётным площадкам. — Уважаемый господин изволил зафрахтовать корабль? — остановил его эдемец в ярко-жёлтой форме служащего космопорта. Бородач молча сунул ему договор фрахтования частного корабля. — Паспорт, купчие проверять будете? — скаредно осведомился он, запуская руку в висящую на боку сумку. — Если можно, — извиняющимся тоном попросил сотрудник. — Чрезвычайные меры безопасности… — Да вижу, — бородач с презрительным фырканьем махнул рукой в сторону военных Союза. — Не могли бы вы снять очки, господин? — кисло попросил эдемец, явно тяготящийся новыми правилами. — Может, ещё и штаны снять? — недружелюбно осведомился толстяк, но очки всё же приподнял, продемонстрировав тёмно-карие, почти чёрные глаза. — Не надо, — поспешно произнёс служащий, — благодарю за содействие. Толстяк недовольно скривился и вернул визор на нос. Эдемец повертел в руках пластинку паспорта, вернул пассажиру и неуверенно покосился на рабынь. Мысли служащего понять было несложно: с одной стороны, на него давили союзовские вояки, а с другой — очень не хотелось перегибать палку и злить явно не бедного пассажира, который потом запросто мог пожаловаться начальнику. А начальник всегда примет сторону обиженного клиента и урежет зарплату. Да и пассажир никак не тянет на тех, кого ищут вояки: в ориентировке указаны два молодых парня-близнеца с Тиамат, один из которых шрам на роже прячет. И с ними опять же две девки-близняшки и рыжая сопля. А тут — вон, толстый, явно за тридцатник, глаза чёрные, и с тремя взрослыми бабами. И бабы — не близнецы: вон, глаза по цвету разные, одна — так вообще явная бейджинка, этого и хиджаб не скроет. — Приношу свои извинения, господин, — служащий с поклоном вернул бородачу документы. — Может, машину прикажете к дверям подать, чтобы по жаре не идти? — Подавайте, — брюзгливо бросил пассажир. Служащий отошёл и забормотал в микрофон гарнитуры. Настроение его, и без того не самое радужное из-за дежурства в праздничный день, испортилось совершенно. Бородатый козёл однозначно нажалуется боссу, а тот воспользуется случаем урезать зарплату. Ему ж, говнюку, самый кайф: пятьдесят процентов урезанного падают в его карман. Политика компании, мать её так. Потому протянутая бородачом марка стала для эдемца полной неожиданностью. — Спасибо, господин! — зачастил он, запихивая подачку в карман и чувствуя, как поднимается настроение. Бородач лениво отмахнулся и, отдуваясь, важно прошествовал к подъехавшей машине. Корабль, к которому подвезли пассажиров, представлял собой обычный люггер — небольшой грузо-пассажирский корабль, похожий на жука, снабжённого четырьмя короткими плоскостями с гондолами атмосферных двигателей. У трапа, прячась в тени от вечернего зноя, болтали эдемец в униформе сотрудника порта и средних лет мужчина, одетый в оранжевый комбинезон торгового флота. Верхняя часть комбинезона была завязана вокруг пояса, давая возможность полюбоваться татуировками, украшающими мускулистый торс космонавта. — И ещё этот грёбаный баржевоз! — услышал бородач слова эдемца. — Сейчас баржи садиться будут, а площадок под них ни черта нет! Эй, там! Давайте живее! Крик предназначался грузчикам, лениво копошившимся у соседней площадки. Те даже не соизволили отреагировать, продолжая перекидывать багаж пассажиров с площадки грузового кара на ленту транспортёра, ведущего в трюм корабля. — Мне нужен Харви Бенсон, — бесцеремонно вклинился в разговор бородач. Три его рабыни молча стояли позади, выставив перед собой чемоданы, словно щиты. — Ну, я Бенсон, — лениво отозвался космонавт, глядя не на бородача, а на женщин. — А вы, типа, господин Мондрагон? — Он самый, — бородач проследил за взглядом космонавта и недовольно нахмурился. — Ну, добро пожаловать на борт и всё такое, — изобразил улыбку Бенсон. — Сейчас дождёмся разрешения на вылет и взлетаем. — А его ещё нет? — возмутился бородач. — Я же звонил больше четырёх часов назад! — Приносим свои извинения, мастер Мондрагон, — вклинился эдемец. — Из-за операции войск Союза у нас все графики слетели. Но я даю гарантию, что в течении этого часа вы покинете нашу гостеприимную планету. — Хотелось бы верить, — фыркнул Мондрагон, доставая из кармана платок и вытирая им пот со лба. — Поверьте, нам самим очень неловко, — развёл руками эдемец, ухитряясь одновременно смотреть и на собеседника, и на копошашихся у соседней площадки грузчиков. — Столько причинённых неудобств почтенным пассажирам и экипажам кораблей… — он сокрушённо поцокал языком. — Военные кого-то ловят…. — И как, успешно? — бородач спрятал платок обратно в карман. — А чёрт их знает, — вздохнул эдемец. — Вроде, стреляли совсем недавно на въезде, но что, кто и в кого — не знаю. Может, поймали кого, а может — опять наши бандюганы что не поделили. — Делом бы занялись, — недовольно буркнул Мондрагон. — Это у вас бейджинка? — бесцеремонно поинтересовался Бенсон. — И? — набычился бородач. — Да интересно, — ничуть не стушевался космонавт. — Всё думаю тоже такую прикупить. Чё-как в постели? Стоит того или бревно? Желтоглазая отступила на шаг, будто опасалась, что её прямо сейчас перепродадут или «отдадут на пробу». Одна из товарок схватила её за руку и покачала головой, без слов укоряя за недостойное поведение. — А что, это от места рождения зависит? — натурально изумился вопросу бородач. — Чёрт, тоже верно, — Бенсон почесал грудь. — Неохота просто монету впустую выкинуть. В кармане его комбинезона раздался писк комма. Харви достал аппарат, прочёл надпись и расплылся в улыбке. — Старт через сорок минут, — сообщил он. — Пойду, подготовлю малышку ко взлёту. Чёрт, Фэттс так не вовремя с горячкой свалился… Вы как, со мной или пока тут? — Тут постоим, — почему-то оглянувшись на бейджинку, решил бородач. — Успеем ещё. — Счастливого полёта, — эдемец пожал руку Бенсону, раскланялся с пассажиром и поспешил к грузчикам, решившим побить все местные рекорды на самую медленную погрузку. — Я тогда крикну, как минут пять до старта останется, — Бенсон высморкался в два пальца, вытер их о штанину и пошёл по трапу, оставив пассажиров наслаждаться последними минутами на твёрдой земле. — Занесу пока чемоданы в каюту, — сообщила одна из рабынь и без труда взяла и багаж бейджинки. Носить пустые чемоданы, купленные только ради отвода глаз, труда не составляло. Весело насвистывая, Свитари поднялась по трапу и скрылась в недрах корабля. Блайз почесал накладную бороду, моргнул. Склеральные линзы страшно раздражали репликанта, но снять их он не рисковал. Взгляд его следовал за Свитари. С того самого момента, как она увидела парализованные тела эдемцев на заднем сиденье вездехода Чимбика, девушка заметно повеселела. Узнала того ублюдка, что купил их с сестрой у капитана «Рабаха». Надо сказать, что репликантам пришлось потратить какое-то время, объясняя Ри, почему она не может «прикончить эту гниду своими руками». Зато девушка снова начала улыбаться. И, главное, она вновь улыбалась ему, Блайзу. Репликант рассеянно подумал, что надо будет время от времени дарить Свитари похищенных по случаю эдемцев. Блайз успел усвоить, что девушки любят получать подарки. А вот Эйнджела выглядела встревоженной. — Он в порядке? — негромко спросила она Блайза. — Да, мэм, — успокоил её репликант. — Убивалка у них не отросла на саджа. Даже жаль, что улетаем — смерть как интересно узнать, сколько он ещё накрошит, — с нескрываемым удовольствием щегольнул подхваченными жаргонными словами Блайз. — Так что вы не беспокойтесь, мэм, — он ободряюще подмигнул и уже бейджинке сказал: — И вы не беспокойтесь, мэм. Если этот размалёванный на вас хоть посмотрит косо — я ему живо объясню, что пилотировать он может и со сломанными ногами. Бейджинка коротко кивнула, но руку Эйнджелы не отпустила. Эмпат вообще на удивление быстро нашла подход к молчаливой попутчице, и та теперь старалась держаться поближе к Эйнджеле. — Он сможет последовать за нами, если передумает?.. — Да, мэм, — репликант поправил норовящее сползти накладное пузо, сооружённое из сменной одежды. — Мы создали защищённый канал связи. Сам Блайз серьёзно сомневался, что Чимбик передумает, но в последнее время он всё меньше понимал брата, а потому сохранял надежду. Он вообще не понимал, почему сержант не остался с ними. С Эйнджелой. Слепому ясно, что Чимбик ей дорог. Кто его знает, как его братец-служака вдруг завоевал симпатии девушки, но это произошло. И то, как садж держал Эйнджелу за руку, пока та засыпала… В тот момент Блайз был уверен, что Чимбик изменит решение и останется. Не изменил. Не остался. И теперь Блайз надеялся, что осознание ошибки накатит на саджа позже и он нагонит их в пути к новой, лучшей жизни. От мыслей его отвлёк знакомый звук, которого здесь просто не могло быть. Репликант вскинул голову, приложив ладонь козырьком ко лбу, и всмотрелся в пронзительно-синее небо. Над взлётным полем завис угловатый силуэт шаттла-баржи, от которого в стороны разлетались… штурмовые десантные боты. Блайз озадаченно замер, пытаясь понять, какого рожна союзовцы устроили учения над гражданским космопортом, когда из-под плоскостей одного из ботов вырвались ракеты и понеслись к взлётной площадке. Репликант толчком сбросил Эйнджелу и бейджинку с площадки, а потом земля с грохотом ушла у него из-под ног. Тело репликанта ударилось о трап и изломанной куклой свалилось на бетон. (обратно)Глава 31
Планета Эдем. Город Блессед, пригород
Сержант лежал в зарослях и наблюдал, как преследователи готовятся к облаве. Глядя на то, как союзовцы подвозят войска, Чимбик с оттенком гордости подумал, что они с братом смогли привить противнику должное уважение к репликантам. Тем временем на опушке скопилось уже до роты одних только киборгов. Чимбик с неудовольствием отметил, что все машины были в штурмовой модификации, усиленные навесной бронёй, неуязвимой даже для бронебойных пуль. Живые солдаты грамотно прятались за домами и бронетехникой, не желая становиться мишенями. В воздухе замелькали дроны, а среди бронетранспортёров появилась машина радиоэлектронной борьбы с крышей, утыканной антеннами. Но сержанта больше беспокоили барражирующие в небе вертолёты и три двуствольных самоходных миномёта, занявшие позиции между домами. Каждая такая машина могла разом забросить две стодвадцатимиллиметровые мины на дистанцию до двадцати километров, что при скорострельности десять выстрелов в минуту давало внушительную огневую мощь. Глядя на них, Чимбик подумал, что задача усложняется. Если союзовцы обработают джунгли из миномётов, то не спасёт даже совершенная броня репликанта. А в том, что враг будет применять артиллерию, Чимбик ни секунды не сомневался: никто не станет тащить тяжёлую технику только ради того, чтобы дать возможность обывателям на неё полюбоваться. Между тем сосредоточение войск закончилось и цепь киборгов двинулась к лесу. Мельтешение вражеских дронов усилилось, и Чимбику пришлось не идти, а медленно отползать, чтобы не привлечь внимание летающих шпионов неосторожно задетой веткой или вздрогнувшим кустарником. Но несмотря на все неурядицы, сержант был доволен. Отметка Блайза на карте соответствовала координатам посадочной площадки с зафрахтованным кораблём. В отдалении послышался взрыв, за ним — ещё один, а потом грохот разрывов слился в один непрекращающийся гул. Опешивший Чимбик рефлекторно развернулся к городу и увидел встающие над космопортом столбы чёрного дыма. Репликант перевёл взгляд на такблок и увидел, как точка, обозначающая Блайза, сменяет спокойный зелёный цвет на тревожный оранжевый. Чимбик замер, пытаясь осознать увиденное. Первой пришла мысль, что союзовцы пошли на беспрецедентные меры, не пожалев жизней собственных граждан, лишь бы уничтожить столь досаждающих им репликантов. Или информация в имплантах Лорэй оказалась настолько важна? Но миг спустя сержант отмёл эту мысль: подобным образом могли действовать сотрудники СБ Корпорации, но не союзовцы, не трогавшие даже такую записную мразь, как эдемцы. Над космопортом пронеслись силуэты, безошибочно опознанные Чимбиком как ударные беспилотники «Рихтгофен» и десантно-штурмовые боты «Мистраль». Это на какой-то миг привело репликанта в замешательство: ни один из этих типов летательных аппаратов не состоял на вооружении Союза. Насколько помнил Чимбик, ограниченное число «Рихтгофенов» и «Мистралей» в экспортном варианте были проданы ряду частных военных компаний Союза, а так они состояли на вооружении полицейских частей Консорциума и в самой продвинутой модификации — ВС Доминиона. Репликант скосился на такблок. Отметки беспилотников и ботов горели синим цветом — обозначение неопознанных вооружённых сил, не предпринимающих враждебных действий. Странно. Объединённая боевая информационная система Доминиона, в которую входили и подразделения Консорциума, должна была уже давно опознать репликанта как своего и прислать пакет вводных данных. Но этого не произошло. Такблок молчал. Чимбик моргнул на нужную иконку и сам послал запрос. Тишина. Между тем преследователи сержанта потеряли к нему интерес, переключившись на новую угрозу. Следить за джунглями остались четыре киборга и с десяток беспилотников, остальные развернулись для отражения новой угрозы. Репликант, наблюдая за ними, попытался вызвать брата на связь. Тщетно. Отметка Блайза не двигалась — значит, или вынужден лежать неподвижно, или без сознания. Чимбик облизал пересохшие губы. Все четверо близких ему людей вместе. Значит, вместе и попали под удар. Блайз — ранен. И ранен серьёзно — автодоктор переслал пакет данных с полным отчётом полученных его носителем повреждений. Но почему Лорэй и бейджинка не отнесут его в укрытие? Тоже ранены? Или… Чимбик стиснул зубы и быстро пополз обратно к городу. Сержанту предстояло преодолеть четыре километра, отделяющих его от атакованного космопорта. А в городе разгорался бой.Планета Эдем. Военная база «Эдем-1», командный пункт дивизиона противокосмической обороны
— Наблюдаю цели! — разорвал сонную тишину командного пункта крик оператора поста дальнего радиолокационного обнаружения. — Три единицы, направление… Он ещё договаривал фразу, когда в действие пришла автоматика. Взвыли сигналы тревоги, навстречу падающим с орбиты гиперзвуковым ракетам устремились ракеты-перехватчики. Люди расширившимися от нервного напряжения глазами смотрели, как одна за другой гаснут отметки враждебных целей. Одновременно с этим шёл расчёт траекторий для поражения выпустившего ракеты вражеского судна-носителя. К удивлению дежурной смены, противником оказался… мирный баржевоз «Малышка Гретхен», совершающий еженедельные рейсы от Бейджина к Эдему и обратно. — Что за… — бормотал оперативный дежурный, пока руки сами совершали привычные манипуляции. Тревога объявлена. Оперативный дежурный отчётливо представлял, как личный состав разбегается по боевым постам и укрытиям, следуя вбитым множеством тренировок рефлексам. Некстати вспомнилось, как в офицерском клубе посмеивались над командиром базы, умучившим всех своими причудами: учебными тревогами в ночное время, внезапными проверками и бесконечными учениями. До сего момента всё это воспринималось как способ занять рядовой и сержантский состав, но сейчас… Сейчас всё резко изменилось. Данные цели разошлись на командные пункты батарей. Откинулись крышки замаскированных в джунглях ракетных шахт. Противокорабельные ракеты наземного базирования получили целеуказания и теперь ожидали разрешения разорвать врага в клочья, словно рвущиеся с цепи волкодавы. — Первая батарея! Пуск разрешаю! — злобно оскалившись, скомандовал оперативный дежурный. Теперь настала очередь экипажа «Малышки Гретхен» отражать атаку. Ну а если это им удастся — что ж, отработает вторая батарея.Планета Эдем. Военная база «Эдем-1», командный пункт
Командир базы бригадный генерал Макгрегор влетел на КП, на ходу застёгивая броню. — Доклад! — отмахнувшись от уставного рапорта, потребовал он. — Предварительно — мы атакованы войсками Доминиона, — доложил дежурный по командному пункту. — Нанесён удар по гражданскому космопорту в Блесседе, противник приступил к высадке десанта в город. — Доминиона? — опешил Макгрегор, выводя на экран полученные данные. — Так точно, — без нужды подтвердил дежурный, словно полковник и сам не видел разлапистый пятиугольник «Рихтгофена» с отчётливо видной эмблемой ВВС Доминиона — вписанным в алую пятиконечную звезду стилизованным изображением Земли — и тактическими обозначениями. Макгрегор глубоко вдохнул, а потом разразился гневной тирадой, в которой обсценными были, казалось, даже знаки препинания. — Во даёт старик, — восхищённо выдохнул лейтенант-связист. — Сбить это грёбаное корыто, а выпавших из него уродов затоптать в землю по макушку! — завершил спич генерал. — Связь! Срочно сообщение командующему! Остальным… Бригадный генерал принялся сыпать приказами. Столбняк первых секунд миновал, настало время действовать.Планета Эдем. Город Блессед. Космопорт
Эйнджела подняла голову, скривилась от боли и огляделась, пытаясь понять, что творится вокруг. Много рассмотреть не удалось — мешали бетонные стены импровизированного окопа и чёртов хиджаб. Девушка раздражённо сорвала с головы скособочившуюся тряпку и осмотрелась. Её и бейджинку спасло то, что Блайз столкнул их в окаймлявшую площадку дренажную канаву, надёжно прикрывшую от ударной волны и осколков. Тем, кто не успел укрыться, повезло куда меньше. В сантиметре от руки Эйнджелы валялся форменный белый ботинок грузчика, из которого торчал кусок голени его бывшего владельца. А чужая боль и крики раненых красноречиво говорили о том, что дело плохо. В попытке понять по ней ли пришёлся удар или дело в эмпатии, Эйнджела ощупала голову. В ушах звенело, звуки стали приглушёнными, будто она слышала их из-под воды. Рядом растерянно рассматривала исцарапанную в кровь руку бейджинка. Вид у неё был скорее ошалелый, чем испуганный. Голову Эйнджелы будто набили ватой, через которую медленно пробирались мысли. Взрыв. Авария? Взрыв… Сознание прояснилось рывком. Ри! Блайз! Привстав, эмпат выглянула над краем дренажного канала. То, что она увидела, мало напоминало аварию — скорее, поле боя. За доли секунды участок космопорта превратился в филиал ада. Чадным костром полыхал на соседней площадке транспортный корабль, который загружали багажом неторопливые рабочие космопорта. То, что он них осталось, разбросало на десятки метров вокруг. Пришельцем из иного мира выглядел грузовой кар, с которого сгружали багаж, — легкая машина, на первый взгляд, не пострадала, словно прикрытая куполом защитного поля. Болезненный комок в груди Эйнджелы распустился, стоило ей увидеть, что корабль, на борт которого взошла Ри, не пострадал. Нелепое на фоне всего происходящего везение: стоящие на соседних площадках суда закрыли люггер своими корпусами. Только рядом с трапом валялась неопрятная куча тряпья, словно выпавшая из чемодана. Эйнджеле понадобилось несколько секунд, чтобы узнать в этой куче репликанта. Никакой боли, никаких эмоций, как от покойника. В груди противно заныло от дурного предчувствия, а в сознании бессмысленно бился извечный вопрос: «Ну почему мы?!» Иногда сёстрам казалось, что они прокляты. Серьёзно и основательно, с выдумкой. Иначе почему всё дерьмо мира стекается к ним и заливает по горло? При этом проклятье заботится о том, чтобы они выжили и жили в этом дерьме. А все сколько-то хорошие люди рядом с ними в нём захлёбывались. Нетвёрдым шагом эмпат подошла к Блайзу и с трудом нащупала жилку у него на шее. Жив. Просто без сознания. — Взлетаем! — резкий окрик заставил Эйнджелу вздрогнуть. Из корабля выглянул Бенсон. Всю браваду с него как ветром сдуло. Даже собранные на затылке в жидкий хвостик светлые волосы стояли дыбом. — На борт, быстро! — крикнул он Эйнджеле. — Давайте живее… О чёрт… Харви замер, глядя на тело у трапа. Сложно сказать, что шокировало пилота больше: вид неподвижного тела нанимателя или боевая броня, бросавшаяся в глаза под задравшимся саронгом. — Помоги занести его на борт, — хрипло попросила капитана Эйнджела. Она не представляла, что с Блайзом, но разбираться предпочитала убравшись подальше от космопорта. — Да ну на хер! — вздыбился Бенсон. — Чёрт, а не из-за вас ли вся эта шумиха, а? Броня, маскировка под жиртреста… Так! Валите отсюда нахер! Он подался назад, явственно намереваясь захлопнуть люк. Харви даже позабыл, что девушек должно быть три. Напрасно. Ему в спину упёрлось что-то, подозрительно напоминавшее ствол пистолета. — Выходи и помоги занести его на борт, — прозвучал очень злой женский голос. — Мы все вместе улетим отсюда и будем жить долго и счастливо. Или ты сдохнешь здесь и сейчас. Бенсон замер, а потом медленно поднял руки. — Ты понимаешь, что у меня не госпитальное судно, деточка? — осведомился он. — Если твой дружок сдохнет — если уже не сдох, то будет лежать и вонять до посадки. Устраивает? Пистолет в руке Свитари на миг дрогнул. — Ты медленно и осторожно уведёшь своё корыто на одну из площадок в джунглях. А там разберёмся. Или так, или все остаёмся тут. — Ты тупая? — не выдержал Бенсон. — В небе летают говнюки, а у меня не сраный истребитель грёбаного капитана Спитфайра из дебильного сериала, чтобы в атмосфере кувыркаться! Если мы не уйдём на орбиту — мы трупы, понятно? Говорил он, послушно спускаясь по трапу. В это же время из дренажного канала выбралась бейджинка. Она растерянно огляделась, увидела лежащего Блайза и поспешно подбежала к нему, путаясь в хиджабе. Серокожая сорвала мешавший предмет маскировки, как совсем недавно Эйнджела, и присела рядом с репликантом. Жестом раскрытой ладони она остановила пилота и Свитари. — Н-нельзя, — впервые на памяти Лорэй заговорила бейджинка. Слова звучали прерывисто и неуверенно, будто девушка вспоминала, как говорить. — Осмотр. — Жди, — тут же приказала Свитари открывшему было рот пилоту. Бейджинка вытащила из сумки Блайза автодоктор и пристроила тот к шее репликанта, не обращая внимание на лужицу крови, натёкшую из глубокой ссадины на его голове. — Закрытая черепно-мозговая травма, — озвучила бейджинка диагноз. — Можно переносить. Нельзя лететь. Нужен медотсек. Эмпат ощущала произошедшие с бейджинкой перемены. До сих пор потерянная и заторможенная, та преобразилась: собранная, целеустремлённая и искренне переживающая за Блайза. — Ну, блин, — всплеснул руками космонавт. — Я как жопой чуял. Короче, надо валить. Слышали сами — ему лететь нельзя! Сволоките его в канаву, а там врачи подберут, как всё затихнет. — Заткнись! — зло рявкнула Свитари, но эмпат прекрасно чувствовала растерянность сестры. При виде лежащего без движения Блайза все обиды Ри мгновенно улетучились. Забылись его злые слова, забылась собственная решимость отомстить. Остался лишь нечеловек, с которым её связывало куда больше хорошего, чем со всеми прочими людьми. Не считая сестры. И теперь вбитая годами привычка бежать от опасности боролась в сознании Свитари с желанием помочь репликанту. Но чем она могла помочь?.. В стороне раздался рёв турбин взлетающего корабля. Угловатый, смахивающий на гигантское зубило транспортник взмыл над полем и задрал нос, набирая высоту. В тот же миг откуда-то со стороны города к нему протянулся дымный след зенитной ракеты, уткнувшейся в борт взлетающего судна. Грохнуло, и корабль, надсадно воя двигателями, накренился и заложил крутую дугу. Экипаж обречённого транспортника ещё сражался, но тщетно. Взревев, словно умирающий слон, судно рухнуло наземь, скрывшись в чёрно-алом облаке взрыва. Лорэй, провожавшие взглядами весь недолгий путь корабля, вздрогнули и обречённо уставились на объявший обломки огонь. — Кабздец, — вид крушения словно вернул космонавту самообладание. Харви вытер со лба пот и повернулся к Свитари. — Ну, твое желание сбылось. Ни хрена мы никуда не полетим, подруга. Вон, ясно намекнули. Пистолет в руках девушки уже не слишком впечатлял пилота. Он уселся на бетон рядом с Блайзом и невесело хохотнул: — Чёрт, а как день-то шикарно начинался… — Ты ещё мне пожалуйся, как плохо тебе живётся, — раздражённо рявкнула Свитари от бессильной злобы. Она металась туда-сюда по площадке, будто надеялась отыскать подсказку, найти выход. — Ты, — она ткнула пальцем в пилота, — на каком-то из этих кораблей есть медблок для транспортировки раненых? Она неопределённо махнула рукой, указывая сразу на весь космопорт. — Да я колышу? — удивился тот. — Я вообще не знал, что тут такое у кого будет. Это ж не военная база, тут всё больше народ, кто крутится, монету зашибает. Медблок — это ищи или чисто пассажирский корабль, или трамп. Ну, кто мотается туда, докуда зафрахтуют. Там ещё может быть. — Где-то есть база таких кораблей? Как-то их регистрируют? Может, кто-то из техников знает? От отчаяния Свитари генерировала идею за идею, одна несбыточней другой. Эйнджела ей не мешала. Нервному напряжению Ри требовался выход, да и, чем чёрт не шутит, может, она и додумается до чего-то дельного. У самой Эйнджелы идей не было. Она села рядом с бейджинкой и тихо спросила: — Я могу чем-то помочь? Та отрицательно покачала головой и в который раз проверила показания давления репликанта. — Да чё ты докопалась? — не выдержал Харви. — Я, блин, трахаю, где тут что куда записывают? Мне, блин, срать на всё, чё меня не касается, так ясно? Я, мать твою, хожу от Эдема к Китежу и обратно! По чёткой таксе! Всё! Я не вожу сраных престарелых говнюков, готовых откинуть копыта, беремчатых баб и прочих полудохлых! Мне в пень не тарахтел медблок! Тебе надо — звиздуй вон в диспетчерскую и трахай мозг им! Вперёд! Он махнулрукой, предлагая Ри пробежаться по задымлённому и заваленному обломками взлётному полю. Та зло сверкнула глазами, а Эйнджела ощутила, что сестру от убийства удерживает только мысль, что без пилота они точно никуда не улетят. — Скорая, — вслух произнесла Свитари. — Мы можем угнать машину скорой помощи. — И что мы будем с ней делать? — невесело уточнила эмпат. — В больницу его повезём? В лапы к местным? — Ты! — Ри указала на тихую бейджинку. — Ты сможешь ему помочь в машине скорой помощи? Та отрицательно покачала головой: — Госпиталь. В воздухе послышался странный звук. Приближающийся воюще-шелестящий свист давил на нервы, нагнетая ощущение тоски и безысходности, а затем на взлётном поле вспухли фонтаны разрывов. Через несколько секунд всё повторилось — воющий свист и разрывы, на этот раз накрывшие один из уцелевших кораблей. — Приплыли… — разом севшим голосом резюмировал Харви. Поразив цель, невидимые миномётчики усилили обстрел. Цепочка разрывов выросла перед зданием терминала и двинулась к площадкам кораблей. Человек десять из уцелевших при первом обстреле попытались прорваться к зданию, но были выкошены градом осколков. Людей просто смело, словно крошки со скатерти. Даже те, кто залёг, услышав свист подлетающих мин, не поднялись, пробитые кусочками металла. Но самым страшным был свист мин — воющий предвестник смерти. — Вниз, — синхронно произнесли близнецы, и Ри для вящей убедительности махнула пистолетом в сторону пилота. — Помоги стащить его в канал. Осторожно! Тот, уже не столь впечатлённый угрозой, пожал плечами и взял репликанта под руки: — Тяжёлый, скотина! Ри сунула пистолет за пояс и спрыгнула в дренажный канал, а Эйнджела и бейджинка подняли Блайза за ноги. Общими усилиями они сумели перетащить репликанта в укрытие и напряжённо затихли, прислушиваясь к жуткому завыванию летящих мин. (обратно)Глава 32
Планета Эдем. Город Блессед, прилегающие к космопорту кварталы
Чем дольше Чимбик наблюдал за развитием событий, тем навязчивей становилось ощущение неправильности происходящего. Десант «доминионцев» действовал откровенно безграмотно. Вместо того, чтобы захватить и удерживать плацдарм, часть высаженных войск убыла в центр города, а оставшиеся завязли в бестолковом бою с союзовцами и эдемской стражей. Образовался классический «слоёный пирог» из смешавшихся войск и мечущихся в панике гражданских. Чимбик готов был поклясться, что атакующие не ждали особого сопротивления и растерялись. Во всяком случае их действия выглядели именно так — попыткой импровизировать, когда первоначальный план потерпел крах. Похоже, вся операция строилась в расчёте на праздничный день, когда внимание дежурных смен ПКО притуплено, а основная масса личного состава гарнизона находится в увольнении. Тогда внезапная высадка десанта на голову ничего не подозревающему, расслабленному врагу однозначно принесла бы успех. Но Чимбик стал невольной причиной сбоя столь удачно разработанной операции. Вместо расслабленных, пьяных гуляк десантников встретили готовые к бою, отлично вооружённые киборги-пехотинцы и военные полицейские, поддержанные бронетехникой, артиллерией и ударными вертолётами. Примыкающий к космопорту квартал превратился в поле боя. В небе беспилотники и штурмовые боты напавших противостояли четырём вертолётам союзовцев. Пилоты Союза, оказавшись в меньшинстве, не отступили. Моментально сориентировавшись, вертолётчики серьёзно проредили беспилотники, увлёкшиеся расстрелом стоящих в космопорту кораблей. Нанеся удар, вертолётчики тут же ушли на предельно малых высотах. На земле часть высадившихся «доминионцев» сковала боем вояк, до того преследовавших Чимибка. Союзовцы без проблем сломили бы сопротивление врага, но мешали толпы гражданских… Репликант в который раз отметил непривычно бережное отношение силовиков Союза к населению, совсем не похожее на тактику сотрудников СБ Консорциума. Зато нападавшие не испытывали к штатским никакой жалости. Наличие живого щита шло им на пользу, сдерживая напор киборгов и военной полиции. К удивлению Чимбика, копы оказались вполне грамотными бойцами. Их возможности снижало отсутствие современных средств разведки, позволяющих эффективно контролировать действия противника. Аналог «мух» Союз до сих пор не разработал, а их дроны оказались слишком уязвимы для обнаружения и уничтожения, что и продемонстрировал десант противника. Несмотря на техническое превосходство врага, союзовцы уверенно теснили его к космопорту, где заняли оборону остатки местной охраны. Чимбик уже решил, что на этом вторжение и закончится, но выяснилось, что он серьёзно недооценил нападающих. Послышался свист турбин, и в небе показалась вторая волна десанта, включающая транспортёры техники. Транспортники сбрасывали боевые машины десанта, лёгкие бронетранспортёры, самоходные артиллерийские системы и комплексы ПВО, которые вступали в бой сразу после приземления. Положение резко изменилось. Получив подкрепление, десантники прекратили отступать. Вдобавок у них нашёлся толковый командир. Он сумел организовать оборону, используя полученное тяжёлое вооружение и ударные беспилотники. Союзовцы, скованные гражданскими в зоне боя, такого себе позволить не могли. Их миномёты бесполезно торчали позади боевых порядков, ожидая своего часа. Чимбика нападавшие заинтересовали. Это определённо не были войска Доминиона. Сержант удостоверился в этом окончательно, получив возможность рассмотреть вблизи технику нападающих. Да, машины несли все положенные тактические обозначения Доминиона Земли, но на этом сходство заканчивалось. Мобильная пехота доминионцев не использовала данные модели. Внешне отличий между этими машинами и теми, что реально стояли на вооружении ВС Доминиона, было немного, но намётанный глаз сержанта безошибочно их обнаружил. И то, что Чимбик видел, заставляло задуматься. Вся техника нападавших представляла собой экспортные образцы Консорциума. Но все мысли о странных десантниках исчезли, едва сержант увидел сбитый зенитными ракетами гражданский корабль, и миномётную батарею, начавшую обстрел лётного поля. Чимбик с тревогой скосил глаза на такблок. Отметка Блайза оставалась на месте, без изменений. Плохой признак. Нет никого, кто может эвакуировать брата в безопасное место. Хотя… Может, наоборот, Блайз с девушками нашли укрытие, и потому нет движения? Как бы то ни было — узнать истину можно лишь одним способом: увидеть лично. Репликант выпустил «мух» и осторожно двинулся к выходу из переулка. Дрон сержант выпускать не решался, помня о машинах радиоэлектронной борьбы. Им ничего не стоило найти маленького дрона-шпиона, а при должных навыках операторов — ещё и вычислить местоположение его оператора. «Мухи», обладая куда более скромным радиусом действия, являлись для средств обнаружения и подавления гораздо более сложной целью. Но и «мух» можно было обнаружить, стоило им попасть в зону действия современной аппаратуры. Так и случилось. Первых двух «мух» сержант потерял, пересекая улицу. Крохотных разведчиков засёк дрон и немедленно накрыл подозрительный район ракетой с осколочно-фугасной боевой частью. Сержанта спасло то, что он лежал в сточной канаве, выслав «мух» на максимальную дистанцию. Но и так стук поражающих элементов, впивающихся в стену дома над головой, заставили Чимбика утроить осторожность. Теперь он двигался, выстроив из оставшихся «мух» цепочку. Для этого ему пришлось потратить единственный имеющийся выстрел к подствольному гранатомёту, снаряжённый нанодронами, но зато сержант получил возможность заглядывать вперёд почти на триста метров. «Мухи» позволили сержанту рассмотреть, как действуют союзовцы в условиях превосходства РЭБ врага. Среди завалов, бывших некогда маленьким базарчиком, он смог разглядеть затаившегося военного копа, ведущего наблюдение за миномётной батареей «доминионцев». Сержант с сожалением отметил, что бронированные машины не по силам имеющимся в его распоряжении средствам. Даже относительно слабо защищённые крыши самоходных миномётов были неуязвимы для выстрелов подствольного гранатомёта. Миномётчики «доминионцев», прикрытые пехотой, зенитчиками и РЭБ, очевидно, считали себя в безопасности, потому что вопреки всем наставлениям продолжали давать залп за залпом, даже не пытаясь менять позицию. Союзовцы продемонстрировали, что бывает с зазнайками, что считают врага глупее себя. Коп замигал фонариком, передавая сообщение неизвестным Чимбику кодом. Несколько секунд спустя раздался свист мин, и на позиции увлёкшихся обстрелом беззащитного космопорта врагов встали столбы взрывов — наконец подала голос миномётная батарея союзовцев. Для «доминионцев» это стало очередным сюрпризом. Прекратив стрельбу, они попытались уйти из-под обстрела, но тщетно: следующий залп накрыл батарею. Когда дым рассеялся, сержант увидел три горящие самоходки, из экипажей которых смогли катапультироваться лишь пятеро бойцов. Чимбик не выдержал и методично, словно в тире, расстрелял все пять капсул. С каждой выпущенной пулей он будто избавлялся от частицы странного, непривычного репликанту страха за близких. Сержант вскочил и бросился к развалинам, меняя позицию. Поздно. Выскочивший словно из ниоткуда ударный беспилотник «Рихтгофен» выпустил по выявленной позиции вражеского снайпера ракету и вновь исчез за домами. Чимбика швырнуло на груду обломков. Живот пронзило острой болью, словно в него вонзили раскалённую спицу. Перед глазами пробежали сухие строчки о полученных повреждениях, ставшие сержанту приговором. Проникающее в живот, пробит желудок. Если в течении ближайшего часа он не получит квалифицированную медицинскую помощь — даже усовершенствованный организм репликанта не справится с начавшимся сепсисом. Помощи — ни квалифицированной, ни какой другой — не предвиделось. Сержант дал приказ автодоктору ввести стимуляторы в количестве, необходимом для продолжения действий в полном объёме, и мысленно похвалил себя за то, что не ел со вчерашнего дня. Иначе содержимое желудка сейчас вывалилось бы в брюшную полость и усугубило ситуацию. Медблок выдал предупреждение о серьёзном вреде организму, что нанесёт запрошенная доза стимуляторов, но сержант просто отмахнулся. Уже неважно. Главное — добраться до своих и дать им возможность эвакуироваться с поля боя. Умная ткань скафандра уже затянула дыру. Чимбик достал баллончик ремонтного комплекта и выдавил немного герметика на дырку в броне. А потом продолжил движение к цели.Планета Эдем. Город Блессед, космопорт
Получи сейчас сержант приказ описать этот день одним словом, он, не задумываясь, ответил бы: «Страх». Чимбик боялся. Не должен был в силу конструктивных особенностей, но всё же боялся. Мысль, что дорогие ему люди могут оказаться мертвы, вызывала у сержанта состояние, наиболее близким определением которого было «ужас». Во всяком случае, при виде разбомбленного пассажирского терминала и горящих кораблей на лётном поле репликант счёл, что испытывает именно это чувство. Сержанту стоило невероятных усилий не перейти на бег, а двигаться плавно, настороженно, как его учили всю жизнь. Дым пожаров не был препятствием для сенсоров брони, и у сержанта не возникло проблем с обзором местности. И впервые в жизни он об этом жалел. Эйнджела, Ри, оставшаяся безымянной бейджинка — каждый раз, заметив очередное тело, Чимбик боялся узнать одну из них. И каждый раз облегчённо вздыхал, убедившись, что это не они. Вдобавок, ослабевало действие стимуляторов и потихоньку начинала накатывать боль. Вверх от живота поднималась жгучая волна, грозящая захлестнуть сознание, но Чимбик усилием воли отгонял дурноту и продолжал идти. Шаг, еще шаг… Нужно торопиться, пока боль не стала невыносимой даже для его усовершенствованного тела. Если же не получится добраться к цели до этого момента, то придётся использовать «Берсеркер». Но тогда у него останется всего-навсего полчаса жизни… Когда из дыма проступили очертания посадочной площадки с уцелевшим кораблём, Чимбик ускорил шаги, перейдя почти на бег. Усиливающуюся с каждым шагом боль в животе он старался игнорировать. На заплетающихся ногах Чимбик доковылял до опущенного трапа и ухватился за перила. Стиснув зубы, он замотал головой, отгоняя накатившую слабость. Осталось совсем немного. Жалкие метры, превратившиеся в марафонскую дистанцию. Репликант закусил губу и сделал шаг. Потом ещё и ещё, пока не добрался до дренажной канавы. Целую жизнь назад, когда Эйнджела рассказывала ему сказки, Чимбика озадачило выражение — «разрыдаться от облегчения». Тогда репликант пытался понять, каким образом можно сочетать плач — выражение боли — и радость. А теперь, заглянув в бетонный жёлоб, сержант понял. И даже в какой-то момент пожалел, что он не человек и не может так выражать эмоции. Но сейчас не время для чувств. Чимбик буквально видел, как выкатываются на позицию подоспевшие миномёты, наводят стволы, как вылетают дроны-корректировщики в расчищенное от вертолётов небо… И как мины падают на уцелевший корабль, и на засевших в дренажном канале людей. Наверное, Эйнджела почувствовала его приближение, потому что первым, что репликант увидел, когда склонился над краем жёлоба, был её ошарашенный взгляд. И уже мгновением позже он понял, что прямо сейчас она разделяет его боль. Но сил отползти подальше уже не было. — Улетайте, — просипел он, оседая на бетон. — Быстрее… — А…. — Харви мотнул рукой, намекая на миномётный обстрел и вражеских зенитчиков. — В любой момент продолжится, — правильно истолковал его жест Чимбик. — Понял, — Харви пулей вылетел из укрытия и кинулся к кораблю. — Давайте живее! — Вам нужно торопиться, мэм, — Чимбик сглотнул и попытался унять боль, но тщетно. В животе словно развели костёр и щедро подбрасывали в него дрова. Сержант опять мотнул головой, отгоняя накатившую дурноту, и спросил: — Медотсек в корабле есть? — Нет, — коротко мотнула головой Ри. — Блайза везти нельзя. — Помоги Чимбику, — сдавленно прохрипела Эйнджела глядя на бейджинку полным боли взглядом. — Отставить, — отрубил Чимбик. — Улетайте. Оставьте нас с Блайзом, мэм. Он сглотнул, пытаясь смочить слюной пересохшее горло, но тщетно. — У меня проникающее в живот, мэм, — сообщил Чимбик безжалостную правду. — Перегрузка убьёт раньше, чем сепсис. Улетайте. Больше шанса не будет. Вот-вот… — Чимбик замолчал, пережидая вспышку боли, и услышал прерывистое дыхание эмпата. — Вот-вот продолжат обстрел… — завершил он мрачный доклад. Близнецы обменялись полными отчаяния взглядами. Выбора, по сути, не было. Сбежать, как всегда, и спастись хотя бы самим, или всем бессмысленно сдохнуть. Любой идиот скажет, что тут и думать не о чем. И ещё пару недель назад Лорэй бы с ним согласились. Да что там, тогда они смылись бы при первой возможности, оставив репликантов умирать. И вряд ли вспомнили бы об этом поступке уже через пару часов. Но сейчас… Эйнджелу мутило от боли, но почему-то хотелось подползти к Чимбику на ставших ватными ногах, а не убраться подальше, за пределы действия эмпатического дара. Свитари отчаянно шарила взглядом по сторонам, в очередной раз пытаясь найти хоть какой-то выход. Какой-то разумный предлог остаться. Шанс на спасение. Безысходность душила не хуже рабского ошейника. Рабского… Свитари вскочила на ноги и, наплевав на безопасность, оглядела раскуроченную территорию космопорта. — Рабский терминал! — едва не крикнула она, указывая на уцелевшее здание. — Там же есть медблок! Тот, для осмотра рабов! Бейджинка кивнула, соглашаясь, села рядом с Чимбиком и растерянно оглядела броню, не понимая, куда приладить автодоктор для диагностики. — Да улетайте вы! — в отчаянии заорал сержант. — Я приказываю! Бегом! Из люка высунулся Харви. — Взлетаем! — крикнул он. Чимбик застонал от бессилия и попытался схватить Эйнджелу за руку, но едва не свалился в канаву. — Успокойся, — попросила эмпат осипшим голосом и повернулась к бейджинке. — Ты как, улетаешь? Собственно, не бог весть какой план Лорэй держался на бредовой идее, что медик останется с ними. То, что бейджинка медик, они уже не сомневались. Но вот в том, что она захочет умирать тут… — Нет, — твёрдо ответила желтоглазая, ввергнув Чимбика в ступор. — Осмотр. Операция. Сними. Она ткнула серым пальцем в шлем репликанта. Вбитый намертво рефлекс подчинения медику сработал и сейчас. Репликант послушно раскрыл забрало и стянул шлем с головы. Бейджинка тут же приладила автодоктор к его шее. — Вы заговорили, мэм, — слабо улыбнулся сержант. — Я же говорил, что поправитесь… Краем глаза он заметил, как Свитари выбралась из дренажного канала и куда-то убежала. — Да вы рехнулись? — заорал Бенсон, сбегая по трапу. — Чё вы тут возитесь? — Мы… остаёмся, — сквозь застилавшую мир пелену чужой боли произнесла Эйнджела. Она указала рукой в сторону терминала для приёма рабов: — Там есть медблок. Мы доставим их туда. — Вы рехнутые, — убеждённо заявил Харви. — Грёбаные шизофреники. Обернувшись к бейджинке, он спросил: — Ты тоже с ними? Та проигнорировала вопрос. Шипение инъектора прозвучало удивительно громко. Чимбик вздрогнул, недоумённо оглянулся на бейджинку и завалился набок. Глухо стукнул выпавший из его руки карабин. Эйнджела пошатнулась, едва не последовав за ним: сперва от чужого чувства потери контроля над телом, а затем от облегчения — боль ушла. — Анестезия, — коротко пояснила бейджинка. — Оперировать. — Да где его оперировать? — всплеснул руками Харви. — Каналья, дамочки, да головой думайте! Это, мать его, сраный Эдем! Не гадский Плимут, не гребучий Вулкан, даже не твой Бейджин! Здесь одна сраная больница на весь город, и та платная! Даже в моей дыре их и то три! Космонавт потёр пальцами переносицу и нервно оглянулся в сторону города. — Терминал для осмотра рабов, — Эйнджела указала рукой в сторону уцелевшего здания. — Там медблок со встроенной операционной. — Да ну нахрен, — опешил Харви. — Чё, реально? Он наклонился, поднял руку сержанта и вздохнул: — Тяжёлые они, падла. Задолбаемся мы их тащить. Что характерно — космонавт сказал «мы», а не «вы». Эмпат ощутила странное состояние пилота, нечто среднее между истерическим возбуждением, страхом, и тем тёплым чувством, что охватывает при мысли о правильном поступке. Шмыгнув носом, Бенсон огляделся. — Машину бы… — задумчиво протянул он. — А куда та истеричка сквозанула? Долго размышлять над ответом не пришлось. Что-то громко лязгнуло и стоявший до того неподвижно погрузчик медленно покатился в сторону корабля. Управлявшая им Свитари сосредоточенно тянула поочерёдно все рычаги, разбираясь в устройстве. Грузоподъёмник с остатками багажа сперва приподнялся, а затем опустился к самой земле, подцепив чей-то обугленный торс с выпавшими наружу внутренностями. Ри брезгливо сморщилась, грузоподъёмник пошёл вверх и отвратительный груз упал на бетон. — Да блин… — пилот побежал навстречу машине. — Тормози! — крикнул он, запрыгнув на подножку. От резкого нажатия на педаль тормоза погрузчик дёрнулся, и Бенсон едва не слетел на бетон. — Уйди, — Харви подвинул Свитари и сам уселся за руль. — Вот правда: неизвестно, кто хуже за рулём — амиш или баба. Подрулив к своей площадке, космонавт выпрыгнул из кабины и подбежал к сержанту. — Нахер я с вами связался… — бурчал он, цепляя Чимбика за плечевые ремни. — Да уйди ты! Последнее адресовалось сунувшейся помочь бейджинке. Бенсон ухватился поудобнее и поволок сержанта к погрузчику, бормоча под нос ругательства. Свитари за это время без всякого почтения скинула с погрузчика остатки багажа, и серый бетон расцветился пёстрыми развалами одежды из открывшихся чемоданов. — Такмля… — Харви опустил сержанта на бетон, выпрямился и вытер пот с лица. — Айда за вторым, а потом обоих на платформу закатим. И первым спрыгнул в канал. Общими усилиями Блайза вытянули наружу. Затем Харви залез в кабину, опустил грузовую платформу и помог закатить на неё бессознательных репликантов, поминутно оглядываясь на звуки боя. Они явно стали громче. — Да уйди ты… — остановил он сунувшуюся было к кабине Ри. — Я поведу. И уселся на место водителя. Дорога к терминалу для приёма рабов оказалась неожиданно длинной: пришлось искать путь среди полыхающих остовов кораблей, а в одном месте безбожно матерящийся Харви вынужден был заложить большой крюк, объезжая самое настоящее море огня — горел разлившийся из разбитого шаттла-танкера спирт. Прибыв, наконец, к месту назначения, они обнаружили пустующий терминал со следами поспешного бегства персонала. — Вот умные люди, — пропыхтел Бенсон, затаскивая внутрь Блайза. — Не то что вы… Мимо проскользнула бейджинка. Она молнией пробежала через тамбур, открыла дверь в операционный блок, осмотрелась и начала включать какие-то приборы. — А чего ж… — просипела от натуги Ри, вместе с сестрой тащившей за плечи сержанта, — ты остался? — А я чё, говорил, что доктор наук? — огрызнулся космонавт. — Да ни хрена, такой же долботрахнутый мудотряс, что и вы… Он замолчал и принялся укладывать Блайза во встроенный реанимационный блок, пыхтя при этом не хуже паровоза из исторического фильма. Кое-как справившись с задачей, Харви помог Лорэй уложить на операционный стол сержанта. — Снять, — бейджинка ткнула пальцем сперва в броню Чимбика, потом на реанимационный блок. — Ну охренеть теперь… — Бенсон озадаченно почесал затылок, разглядывая снаряжение репликанта. — Это, мать-перемать, не броня, а грёбаная головоломка. — Я умею снимать, — отодвинула его в сторону Свитари и показала, где расположены замки и крепления. Поругиваясь, Харви помог Ри освободить сержанта от деталей брони и нательного костюма. — Хреново дело, — констатировал Бенсон, узрев отверстие в животе сержанта. — Слышь, док, там же у него в потрохах сейчас такое дерьмище творится, что сам чёрт ногу сломит. Бейджинка, не обращая внимания на его слова, молча готовилась к операции. Установив над столом медицинского робота, похожего на механического паука из триллера, девушка проверила его комплектацию, затянула фиксаторы на руках и ногах репликанта, а затем облачилась в стерильный комбинезон. Робот тем временем опустил один из манипуляторов, оснащённой ультрафиолетовой лампой для стерилизации, и начал обрабатывать тело сержанта. Эйнджела же поспешно стаскивала броню и нательный костюм Блайза. — Удачи вам, — пробормотал Харви, пятясь к выходу из операционной. — Куда собрался? — возмутилась Свитари, вытащила пистолет из-за пояса и прицелилась в пилота. — А мы на чём улетать будем? Ладонь Эйнджелы легла на ствол и мягко опустила его вниз: — Точно не на его корабле. Нужен медблок, помнишь? Да он и так помог больше, чем должен был. Он вообще ничего нам не должен. Ри скривилась, но нехотя кивнула и убрала оружие. Говоря откровенно, она совершенно не была уверена, что попадёт в Бенсона даже с такого расстояния. Стрелок из неё неважный. — Спасибо, — поблагодарила Эйнджела раздражённо закатившего глаза пилота. — И тебе удачи. — Чё за трахнутая привычка размахивать скобяными изделиями? — в ответ фыркнул тот. — Ты приглядывай за своей сестрёнкой припадочной, а то ей точно её же ствол не скажу куда сунут. Да и ты под раздачу попадёшь. Свитари зло скривила губы, но промолчала. Вместо разговоров она подошла к реанимационному блоку и продолжила стаскивать с Блайза остатки амуниции. Пилот полез в карман и кинул Эйнджеле небольшой кошель. — Остатки аванса, — объяснил он. — Раз уж не летите. Извини, часть потратил, когда к полёту готовился. Кошелёк тут же полетел обратно: — Спасибо, — повторила Эйнджела. — Надеюсь, у меня ещё будет возможность пожалеть об этих деньгах. Пилот посмотрел на неё, затем — на операционный стол, а потом вздохнул: — Вернусь за вами, как эта срань утихнет. Извини, но моя малышка — всё, что у меня есть, и я не хочу, чтобы какой-то говноед её как мишень использовал. Где моя стоянка помните? Вот как утихнет — вернусь. До этого поболтаюсь на орбите. Только это… Если ты, — он ткнул пальцем в Ри, — опять за пушку хвататься будешь, то полетишь в трюме. Ответом ему была очередная злая гримаса Свитари. К ней, равнодушная к беседе, подошла бейджинка. Она деловито подключила обнажённого Блайза к системам жизнеобеспечения и закрыла крышку реанимационного отсека. — Вот чё все классные бабы другим достаются? — ухмыльнулся Харви. — А мне — одни местные шмары. Чёт не так делаю, видать. Так, ладно. Машину вам оставлю эту на всякий пожарный. Комм мой знаете. Если что — напишите сообщение, я на орбите получу… Ну, если вышку связи не завалят. Лады? — Лучше сделай вид, что нас не знаешь, — посоветовала Эйнджела, проводив встревоженным взглядом бейджинку. Та вернулась к операционному столу и явно готовилась приступить к хирургическому вмешательству. — Нам всё равно нужен борт с медотсеком. Только подставишься зря. — Вы оптимисты, — Харви невольно посмотрел на обнажённого репликанта, с которого бейджинка обтирала кровь. — Если эти парни выживут — придумаем что. На край — перекантуетесь где за городом день-другой. Один чёрт всем не до вас будет — вон что в городе творится. Пальба даже в квартале, где все шишки живут. А это серьёзно. Я, конечно, не сраный спец по войне, но если херачат траханых власть имущих — это ни хрена не шуточки. Это или грёбаный, мать его, переворот, или сраная войнючка. Но однохерственно ваша компашка сейчас всем похрен. — Нам так повезти не может, — мрачно хмыкнула Эйнджела. — Чтобы о нас просто забыли… — Точно! — неожиданно для всех воскликнула Ри. — Это же хорошо! Сестра уставилась на неё непонимающим взглядом. Харви тоже молча смотрел на Свитари с выражением удивления на лице. — Нэйв! Он нас вытащит! Всех! Он хотел наши показания? Пусть обеспечит им помощь, — она кивнула в сторону операционного стола и упрямо скрестила руки на груди, будто уже спорила с лейтенантом. Несколько секунд Эйнджела обдумывала эту мысль, но докатившийся издалека звук мощного взрыва придал решимости. — Звони. Варианта лучше нет. И, не тратя больше времени, подошла к бейджинке: — Чем я могу помочь? Ри дрожащими от волнения руками достала комм и мотнула головой в сторону выхода: — Тебе лучше сваливать. И извини, если что. — Я буду ждать, как вернусь, — напомнил Харви и выбежал наружу. Сёстры услышали, как пилот выругался, поскользнувшись на ступеньке, а потом топот его ботинок с магнитными захватами затих вдали. (обратно)Глава 33
Планета Эдем. Город Блессед. Космопорт
Шум боя усиливался. Над терминалом пролетело что-то большое, судя по рёву двигателей, а потом пол ударил по ногам, одновременно со звуком мощного взрыва, прогремевшего где-то рядом. Приблизился и перестук автоматных выстрелов, среди которого периодически слышалось басовитое взрыкивание автоматических пушек. Хуже того — личный комм Нэйва не отвечал. Сломал его безопасник, сменил номер или сидел в какой-нибудь заднице без связи — Свитари не знала. Недолго думая, она отыскала в местном справочнике номер военной базы, но и там ей ответил только автоответчик. Не таясь, Ри назвала своё имя и просила сообщить лейтенанту Нэйву или капитану Монту, что хочет сдаться. Оставалось только гадать, когда кто-то из сотрудников прослушает запись. Судя по происходящему в столице, им сейчас не до обращений граждан. В это время бейджинка, имени которой сёстры так и не спросили, приступила к операции. Развернув вокруг стола прозрачный изолирующий полог, она надела хирургический визор и киберперчатки. Манипуляторы робота пришли в движение, повинуясь жестам оператора. Разумом Эйнджела понимала, что это просто умный помощник хирурга, но не могла отделаться от мысли, что над Чимбиком навис огромный механический паук и в предвкушении шевелит лапками, готовясь впиться в живую плоть. И он впился. Лазерный скальпель вскрыл брюшную полость Чимбика и сразу несколько лапок «паука» погрузились в нутро репликанта и начали зловещее копошение. Бейджинка сосредоточенно шевелила пальцами, будто потусторонний кукловод, злая ведьма, натравившая механического фамилиара на беззащитную жертву. Эйнджела тряхнула головой, отгоняя странные мысли. Она чувствовала, что бейджинка хочет спасти Чимбика не меньше, чем она сама. И, в отличие от Эйнджелы, может это сделать. Чувство собственной беспомощности сводило с ума. Всё, что могла эмпат — стоять, смотреть и ждать. Или не всё? Повинуясь внезапному порыву, Эйнджела взяла ладонь Чимбика и крепко сжала в своих руках. Ему ведь это нравилось, так может, и сейчас репликант почувствует её прикосновение? Но он не чувствовал. Отсутствие привычных эмоций Чимбика пугало эмпата. Разумом она понимала, что и не должна ничего ощущать, пока репликант без сознания, но не могла отделаться от мысли, что он умер. Пальцы Эйнджелы крепче сжимали обмякшую руку, будто удерживая по эту сторону последней черты. Внезапно раздался страшный грохот, всё заходило ходуном. Посыпались на пол незакреплённые предметы, по крыше застучали обломки, а сквозь неплотно прикрытые двери влетело облако пыли и мелкого мусора, поднятого взрывной волной. По счастью, полупрозрачный полог вокруг операционного стола защитил пациента, а автоматика робота отсекла излишне резкий взмах рук оператора, не позволив разрезать Чимбика по диагонали в момент падения бейджинки. Сама Эйнджела удержалась на ногах только потому, что крепко вцепилась в руку сержанта, надёжно зафиксированного на операционном столе. Мелькнула безумная мысль, что даже сейчас он сумел ей помочь. Свитари подтащила к стене найденный в соседнем блоке контейнер, взобралась на него и выглянула в узкое оконце под потолком. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо, — зло прошипела Свитари. Увиденное напугало её. — Взорвался топливозаправщик, — сглотнув, сообщила она. — Начался пожар. Выглядит хреново. Я не пожарный, но с нашим везением предположу, что огонь доберётся сюда. — Изолированный блок, — невпопад ответила бейджинка, поднимаясь на ноги. — Что? — непонимающе спросила Эйнджела. — Изоляция, — лаконично ответила серокожая. — Дверь, вентиляция. Нет дыма. Механический паук вновь пришёл в движение, продолжая операцию. — Поняла! — откликнулась Свитари. Она спрыгнула с ящика и попыталась закрыть дверь. Дверь выехала до середины и встала. Ри, яростно чертыхаясь, попробовала закрыть её вручную, но тщетно. Дверь выла сервомотором, но закрываться отказывалась. Догадавшись, что что-то мешает, девушка наклонилась и увидела застрявший в пазе камень, заброшенный, видимо, взрывной волной. Пришлось потратить несколько секунд, чтобы открыть дверь, выковырнуть помеху и закрыть снова. На этот раз дверь сработала как надо, отгородив операционную от остальных помещений. Ри нашла пульт системы жизнеобеспечения и, немного повозившись, перевела блок операционной в автономный режим.Планета Эдем. Город Блессед, космопорт
Группа зачистки двигалась по лётному полю, внимательно глядя по сторонам, чтобы не упустить нежелательного свидетеля. — На кой хер мы сюда лезли? — брюзжал Кислый Хэнк. Прозвище полностью отражало его натуру: никто из знакомых Кислого не помнил ни дня, чтобы Хэнк не нашёл повода побрюзжать. Даже Валид по прозвищу Чокнутый Араб, знавший Кислого со времён первой их отсидки на зоне для малолетних преступников, не мог похвастаться подобными воспоминаниями. Кислый брюзжал всегда. Точка. К счастью, это было единственным его недостатком, что мирило сослуживцев по карательному отряду с источником вечного недовольства под боком. Кислый не праздновал труса, не стучал, не лизал зад начальству, не крысил у товарищей и всегда отстёгивал на общак даже сверх положенного. Если бы не брюзжание и манера вечно перечить командирам — быть бы ему сержантом. Но Кислого кое-как произвели в младшие капралы, а сержантом назначили Валида. Сейчас их отделение пробиралось по захламленному и задымлённому лётному полю, зачищая его от выживших. Валид радовался, что зачищать пассажирский терминал выпало другому взводу: там полно народа и, несмотря на возможность хапнуть богатый хабар, есть все шансы проморгать недобитков. А начальство такого не любит и за прохлопанного живчика, способного раскрыть рот, по головке точно не погладит. Так что хрен с ним, с хабаром. Зато нервы целее, да и поспокойнее тут. Валид оглянулся на город и невольно поёжился, вспоминая ад, в который они угодили на грязных улочках. Откуда-то в зоне высадки оказалась едва ли не вся местная армия, вцепившаяся в десантников не хуже бульдога. Бешеный Араб не бывал в таком бою ни разу за всю службу в Консорциуме, хотя служил уже десятый год и прошёл не одну кампанию по «замирению» бастующих. Но такого, как на улицах Блесседа, он не видел ни разу. После этого даже каторга на Хель покажется раем. Хлопнул выстрел. Валид подпрыгнул от неожиданности. — Да не ссы, кореш, — хохотнул Кислый. — Я жмура проконтролировал. — Дамля, после этой срани нервы ни к чёрту, — сконфуженно признался Валид. — О, а это чё за хибара? Сержант указал на комплекс, составленный из типовых для Союза армейских модулей. Насторожившись, каратели подкрались к зданию. Кислый махнул рукой одному из бойцов, посылая на разведку. Тот трусцой подбежал к строению и заглянул в окно. — Чё за тупарь? — осведомился Валид. — Он чё, «мухами» пользоваться не умеет? — Да хрен с ним, — отозвался Кислый. — Ты как нашего Тютюню впервые видишь, в натуре. Мне аж интересно — когда его зажмурят, кретина. — Как бы нас из-за его тупости не зажмурили, — заметил Валид. Тем временем Тютюня замахал рукой. — Там бабы! — доложил он. — Две точно. — А что они там делают? — напрягся Валид. — В душе не ё-ё, — отозвался Тютюня. — Там больничка какая-то. Лепилы, видать. — Лепилы? Валид махнул рукой, давая команду отделению. Каратели окружили строение, и сержант заглянул в оконце, на которое показывал бестолочь Тютюня. Внутри действительно оказалась операционная. И в ней — три бабы, две из которых возились под прозрачной фигнёй вроде палатки, потроша какого-то неудачника. Третья девка — довольно приятная на морду, — таращилась на Валида так, будто привидение узрела. — Ничо так, — прокомментировал Кислый. — Жаль, времени нет, а то б я вдул. — Увы, — Бешеный Араб отошёл от окна. — Так, Тютюня, Малой и Джафар. Зачистить эту хату, и двигаем дальше. — Погодь, садж! — Кислый хохотнул. — Чё боеприпасы тратить? Вон, гляди. Он указал на медленно расползающееся море огня. — Это что за дерьмо горит? — озадачился сержант. — Жидкое топливо, — объяснил Кислый. — Араб, ты чё, в натуре промухал, чё нам на инструктаже про местных затирали? Типа, тут у многих на кораблях атмосферные двигатели стоят жидкотопливные. — Да чёт эту фишку промухал, — признался Валид. — Кабздец они тут примитивы. А чё не эти… как их… паровозы, во! — Говорят, тут ещё где-то бегают, — пожал плечами Кислый. — А чё. Дров, вон, дохерища, не выкидывать же? — Да… — протянул Валид. — Грёбаная дыра. Слышь, так чё ты надумал-то? — Закрыть их там, и всё. Сами зажарятся, — огласил задумку Кислый. — Ща, сек. Он положил автомат на землю и с помощью прицела проверил наклон. — Да, есть небольшой уклончик. Минут двадцать — и сюда доползёт. Бешеный Араб на мгновение задумался, а потом кивнул. — Точно. Тютюня! Заблокируй им двери! — Блин, Валид, а прикинь, как у них хрюсла вытянутся, когда они поймут, чё ща будет? — заржал Кислый. — Давай тут «муху» оставим, чёб позырить? А потом и пацанам в кайф глянуть будет! — Давай, — легко согласился сержант и помахал выглянувшей в окно девушке. Та в ответ радостно улыбнулась, тоже махнула ладошкой и исчезла, спрыгнув вниз. — Ага, маши, маши, — Кислый раскрыл забрало и закинул в рот кусок жевательного табака. — Ща на всю жизнь намашешься. — Слышь, а взводный нам не настучит, что возимся? — поинтересовался Араб. — Да щаз… — Кислый сплюнул струю тягучей, коричневой от табачного сока слюны. — Ты чё думаешь — раз он богатенький мальчик, так серит цветами? Да вот хрен там. У него нутро гнилое, хуже, чем у нас с тобой, Араб. Ты в курсе про Электрика? — Который с третьей роты капрал? А чё он? Кислый скривился. — Да чё. Он с собой шнурок тягает: как на очередной акции бабу симпотную видит, так её тем шнурком душит и снимает всё это дело. А взводный у него потом по полтине за каждый такой фильмец берёт и лысого у себя в квартире гоняет. Электрик божился, чё так оно и есть всё, типа, сам даже раз увидел. — Фу, — Араб презрительно скривился. — Чёт даже по мне — перебор. — Ну, вот потому ты — сержант, а он — лейтенант, — Кислый похлопал друга по плечу. — Вот увидишь: сами с него за это монету слупим. Чё мы, не люди?Планета Эдем. Город Блессед. Космопорт
Свитари в очередной раз вскарабкалась на ящик, чтобы выглянуть в окошко, и чуть не упала. С той стороны на неё смотрел человек в броне, жутко напоминающую ту, что носили репликанты. Разве что светящихся «глаз» два вместо шести. — Там, снаружи!.. — Ри обернулась к операционной, но поняла, что её не слышат. Она спрыгнула с ящика, поскользнулась, едва не рухнула и практически вкатилась под полог операционной. — Там корпораты! Сейчас мысль о Консорциуме уже не казалась такой уж плохой. Во всяком случае, они точно подлатают репликантов, а что до остального… Счастливого исхода не гарантировал никто и никогда, беги или не беги. — Уверена? — Эйнджела оглянулась в сторону окна, но никого не увидела сквозь муть операционного полога. — Броня почти один в один! Похоже, Консорциум атаковал Эдем! Эта догадка вызвала у Свитари бурю ликования. И сложно сказать, что обрадовало её больше: то, что репликантов теперь спасут, или то, что эдемцев раскатают такие добряки, как сержант. — Бывает в жизни справедливость, — Эйнджела улыбнулась неподвижному репликанту и крепче сжала его руку. — Зови их, только осторожно. Знаешь, какие они бывают… Ри кивнула и бросилась к выходу. К её удивлению, дверь в терминал оказалась закрыта, хотя девушка точно помнила, что никто вход в сам терминал не закрывал. В глаза бросился алый огонёк дверного замка, сигнализирующий о неисправности. Ри выругалась, сообразив, что панель дверного замка разбило осколками с внешней стороны, из-за чего, видимо, дверь и закрылась. Найдя лючок ручного управления, она откинула крышку и принялась крутить рукоятку. Точнее, попыталась — сделав половину оборота, рукоять встала намертво. Ри навалилась всем телом, но тщетно. Чертыхнувшись, девушка огляделась в поисках предмета, пригодного к использованию в качестве рычага. Тут её внимание привлекло появившееся на стыке двери и дверного косяка алое пятнышко размером с ноготь. От него исходил ощутимый жар. Пожар? Нет, слишком быстро и слишком точечно. Озадаченная Ри подтащила к дверям стул, на котором обычно восседал охранник, взобралась на него и осторожно выглянула в окошко над дверью. Её радость сменилась недоумением: снаружи возился солдат корпоратов. Ри поначалу решила, что он пытается разблокировать дверь, но, разглядев его манипуляции, поняла, что ошибалась. Серьёзно ошибалась. Корпорат заваривал двери, превращая терминал в замурованный склеп. Происходящее было настолько странным и диким, что Свитари сперва не поверила собственным глазам. Зачем кому-то заваривать дверь? Бессмыслица. Нет, она точно что-то не правильно поняла. Ри заколотила кулаком по бронестеклу, пытаясь привлечь внимание корпората. Тот раскрыл шлем, продемонстрировав украшенное затейливыми татуировками лицо, и улыбнулся. А потом провёл пальцем поперёк горла. По спине Свитари пробежал холодок. Незнакомое лицо, не репликант. И не было похоже, что он собирается им помогать. Скорее, наоборот. Будь Ри на «Иллюзии», она бы сказала, что перед ней любитель жечь заживо. Но они сбежали с проклятой станции, так почему же подобное дерьмо тянет к ним, как магнитом? От накатившего отчаяния Свитари хотелось молотить руками по стеклу и кричать, но Ри подавила порыв. Зачем? Татуированный урод явно продемонстрировал намерения, а мольбы таких только распаляют. Губы Свитари изогнулись в кривой презрительной ухмылке. Последняя гадость ближнему. Он не увидит её страха. Пусть подавится, гнида! Девушка спрыгнула на пол, постояла несколько секунд, глядя перед собой, а потом схватила стул и со злым криком швырнула тот в стену. Продавленная сидушка отвалилась от металлического каркаса и укатилась в угол. Ри проводила её взглядом, а затем вернулась в операционную. На движущийся по шву дверного люка огонёк она больше не смотрела. Первое, что Свитари увидела в операционной, — встревоженный взгляд сестры. Эйнджела по-прежнему сжимала пальцами ладонь репликанта, будто боялась, что тот куда-то уйдёт. Ри невесело хмыкнула и без сил опустилась на ящик. Уйдёт… Отсюда уже никто не уйдёт, и плевать, как пройдёт операция. Скоро все они дружно отправятся одной дорогой. — Что?.. — коротко спросила эмпат, силясь понять причины странного состояния сестры. — Сворачивайте операцию, мы все скоро сдохнем, — зло сообщила Свитари. — Эти уроды заваривают дверь. Не знаю, что случится раньше: мы задохнёмся, выработав резерв системы жизнеобеспечения, сгорим или нас укокошит очередной взрыв. — Заваривают дверь? — неверяще повторила Эйнджела. — Но зачем? — А я откуда знаю? — огрызнулась Свитари. — Может, им весело. А может, у них стояк на такие дела. Один хрен нам хана. Эйнджела прикрыла глаза, осознавая услышанное. И лишь бейджинка продолжала управлять многоруким монстром, копошащимся во внутренностях Чимбика. — Ты меня слышала? — окликнула её Ри. — Можешь прекращать. — Нет, — коротко ответила та. — Помогу. Он помог. Свитари как-то странно всхлипнула, то ли впопытке рассмеяться, то ли расплакаться и подняла блестящие от влаги глаза на бейджинку. — Как хоть звать тебя, помощница? — Расмира, — отозвалась та. — Не мешай. Температура в блоке поднялась. Или это Свитари так только казалось? Она потратила какое-то время, разглядывая пистолет, затем нашла защёлку и неумело вынула магазин. Пересчитала патроны. Шесть. На всех хватит, даже с избытком. Магазин со щелчком вернулся на место, Ри сунула пистолет за пояс и подошла к сестре. Та молча обняла её свободной рукой.Планета Эдем. Город Блессед. Космопорт
Отделение продолжало зачистку, одновременно наблюдая за неторопливо ползущим к медицинскому блоку языком огня. Кислому вспомнился виденный им когда-то документальный фильм про морских звёзд — те точно так же неторопливо подползали к жертве, чтобы сожрать. — Чёт долго, — зевнул Араб, пинком отбрасывая в сторону обгорелую руку. — А ты чё, торопишься куда? — отозвался Кислый. — Нас не дёргают — и ладно. Ходим, постреливаем, кино вот смотрим. Глядишь, вообще до эвакуации тут проторчим. Лично я не против — чёт навоевался на сегодня, аж до самой жопы. — Чёт девки не суетятся. Может, из подствольника им положить рядом? — Да нахрен, — не согласился Кислый. — Пусть посидят, подумают. Вот увидишь — как огонёк поближе подтянется, забегают, что твои крыски, когда их нору раскапывают… Чё за… Каратели задрали головы, глядя на падающее с неба судно. Маленький, метров в сорок длиной, кораблик, заходил на посадку, нацелившись на пятачок рядом с госпиталем. — За мной! — скомандовал Араб, разворачиваясь к незваному гостю. — Подствольные кумулятивными заряжай! Больше он ничего не успел: в бортах корабля открылись порты и выдвинувшиеся пулемёты шквальным огнём смели отделение карателей, превратив их в разбросанные по бетону куски мяса и композитных материалов. Оказавшийся неожиданно зубастым корабль сел. Двигатели ещё работали, когда по откинувшейся аппарели сбежали прозрачные силуэты и исчезли в дыму. Двое «невидимок» подбежали к заваренной двери. Возиться с резкой никто не стал: просто налепили по периметру похожую на двухцветную верёвку пластиковую взрывчатку и отбежали в сторону. Прошипело, пыхнуло, и прорезанная термичеким зарядом дверь ввалилась в модуль. «Невидимки» метнулись внутрь и вновь застыли, прижавшись к стене у входа в операционную. Две секунды. Ровно столько понадобилось старшему репликанту сержанту РС-355045 для внимательного изучения обстановки. С такблоком и имплантом повреждённого сержанта РС-355085 удалось установить устойчивую связь уже при заходе на посадку. Сенсоры и камеры шлема сержанта исправно передавали всё, что происходило в операционной. Данные полностью подтверждались показаниями тепловизоров прибывшей группы, что исключало хитроумную засаду. В помещении находилось три человека женского пола: неустановленный медик и идентичные особи, обозначенные в базе данных как Свитари и Эйнджела Лорэй. Одна из них держала в руках пистолет и неловко целилась в сторону входа в операционную. Проанализировав её навыки обращения с оружием, репликант пришёл к выводу о низкой боевой подготовке дворняги. А вот поведение её сестры анализу не поддавалось. Дворняга держала получившего повреждение сержанта за руку и смотрела в его, РС-355045, сторону. Не на вход, а на него. Игнорируя переборку и включенный режим маскировки. Пообещав себе обязательно отразить странность в рапорте, РС-355045 приступил к выполнению поставленной задачи: эвакуации раненых и сопровождающих лиц. — Мэм, — заговорил старший. — Я — сержант РС-355045. Пожалуйста, положите оружие! Мы не причиним вам вреда. Выстрел из примитивного оружия не мог повредить броню репликантов, но РС-355045 опасался, что в случае неточного выстрела или рикошета повреждения могут получить сами гражданские или не защищённые бронёй раненые. Прошла секунда, другая и Лорэй бросила пистолет на пол. — Я вхожу! — репликант отключил камуфляж, выпрямился и шагнул в операционную, держа карабин стволом вверх. Помедлив, репликант раскрыл забрало шлема, вспомнив о том, что гражданских успокаивает вид человеческого лица. Радость, отразившаяся на лицах Лорэй, на короткий миг привела сержанта в замешательство: до этого дня никто из штатских так на него не реагировал. Поразмыслив, репликант решил, что проявление радости вызвано мысль о спасении от верной смерти в огне. Оглядевшись, сержант спросил: — Мэм, сколько времени нужно для завершения операции? — Немного, — отозвалась медик. — Пятнадцать-двадцать минут. Нужны реанимационные капсулы для транспортировки. — Данное оборудование в наличии, мэм, — отозвался сержант. Полученную информацию он передал руководящему операцией офицеру через имплант. Ответ пришёл сразу. — Мэм, оставайтесь тут, — сержант закрыл забрало. — Снаружи может быть опасно. С вами останется РС-355014. Убедившись, что гражданские поняли приказ, репликант выбежал наружу, руководить обороной периметра. Первый натиск противника репликанты отразили с лёгкостью: до взвода живой силы, бестолково бегущей через лётное поле, были уничтожены огнём стрелкового оружия. Воздушная поддержка противника завязла в бою с подоспевшими ВВС Союза и не смогла помочь своей избиваемой пехоте. В следующий раз через поле двинулись боевые машины десанта, но практически сразу попали под удар вертолётов Союза. Три БМД были уничтожены, остальные отошли под прикрытие здания. Третью волну уже не дождались: пришёл доклад о готовности раненых к транспортировке. Ещё две минуты, и получен приказ оставить позиции и подниматься на борт корабля. Сержант шёл последним. Убедившись, что все подчинённые на борту, он прошёл к своему месту и уселся в противоперегрузочное кресло. (обратно)Глава 34
Корабль «Кусачий», Силы Специальных Операций ВС Доминиона Земли
Майор Савин позволил себе облегчённо выдохнуть, лишь когда «Кусачий» совершил прыжок. Это был тот самый редкий случай, когда вызванная переходом тошнота обрадовала майора. Он с самого начала не верил, что авантюрная операция увенчается успехом. С того самого момента, как неделю назад прибыл на военную базу «Эгида», чтобы с ходу получить задание, порядком его озадачившее. Савину предстояло совершить рейд в пространство Союза Первых, чтобы найти двух репликантов, задействованных оперативниками корпоратов в какой-то мутной операции. То, что корпораты незаконно использовали для своих делишек насквозь секретных биороботов, Савина не особенно удивило. На их месте он поступил бы также, подвернись возможность усилить своё подразделение чем-нибудь серьёзным, пусть даже и секретным. Собственно, это нарушение могло остаться незамеченным, если бы оперативников СБ не пришили, вынудив репликантов действовать автономно. Что те радостно и начали делать в меру своего разумения. То есть наломали дров, да так, что хруст на весь Союз Первых стоял. Читая рапорты с наблюдательных пунктов на планетах Союза, майор только хмыкал, крякал, да разводил руками — так ему понравились действия искусственных солдат. Немного опыта и тонкости в работе — цены бы им не было. Уничтоженный пост на Гефесте, захват на людной улице Нового Плимута — ошибки, давшие зацепку преследователям репликантов. Опытные агенты действовали бы совершенно иначе, но «аресов» обучали как армейских коммандос, а не «рыцарей плаща и кинжала». Репликанты показали неплохие темпы обучения и уже на Вулкане сработали куда лучше. С Нового Плимута они вообще удрали так, что если бы не корвет «Оди Мёрфи», задействованный контрразведкой Союза для погони, то доминионцы вполне могли потерять след биороботов. Лишь благодаря агенту, заметившему резкую смену курса корабля контрразведчиков, удалось обнаружить биороботов. Хороший потенциал у пятого поколения репликантов, нечего сказать. Главное, чтобы на этот раз мозгоправы не налажали, а то эксперимент может закончиться плохо, как уже не раз бывало в прошлом. При мысли об этом этом Савин вздрогнул и отхлебнул остывший кофе из чашки. Оставалась неясной роль неких сестёр Лорэй: на Гефесте и Новом Плимуте они считались жертвами репликантов, но уже на Вулкане были объявлены в розыск как их пособницы. Откуда у биороботов могли взяться пособницы, майор не представлял, но жаждал узнать. В системе Эдем группу Савина ожидал сюрприз в виде переоборудованного в десантный корабль баржевоза, устроившего работорговцам филиал Армагеддона. Майор поначалу даже не сомневался, что это какие-то местные разборки. Кто, кроме союзовцев с их примитивной школой кораблестроения, мог додуматься переоборудовать в боевой корабль четырёхкилометрового неповоротливого монстра? Корабли такого класса годились только на роль транспортов, но никак не боевых десантных. Вдобавок, корабельный вариант чудовища Франкенштейна действовал без всякого прикрытия, что наводило на мысль о даже не военной, а сугубо частной операции. Видимо, остроухие всерьёз рассердили кого-то, чьи финансовые возможности и влияние позволяли нанять небольшую армию, усадить на переоборудованный космолёт и отправить объяснять обидчику всю пагубность его поступков. Несколько озадачили спускаемые аппараты нападавших: экспортные версии десантно-штурмовых ботов и транспортёров техники, состоящих на вооружении Доминиона и Консорциума. Крайне дорогое удовольствие для союзовцев, тем более — для частных военных компаний. Чутьё опытного разведчика подсказывало, что дело тут нечисто. Савин приказал задействовать всю имеющуюся в распоряжении «Кусачего» разведывательную аппаратуру и вести наблюдение за боем. Первый шок вызвало наличие всех положенных опознавательных знаков ВКС и ВС Доминиона на судах нападавших. Савин с удивлением узнал, что сляпанная на скорую руку каракатица принадлежит Шестому флоту Доминиона, невероятным образом состоя в третьем дивизионе тяжёлых крейсеров, а десантируется из него Двадцать восьмая гвардейская пехотная дивизия. Девизия, которой нечего делать даже близко к Союзу, поскольку она расквартирована на Земле. Дело отчётливо запахло той самой субстанцией, которую научно именуют «фекалиями». Савин отдал приказ подойти ближе, чтобы запустить один из разведывательных зондов для изучения ситуации на планете. И тут один из пеленгаторов поймал слабый сигнал тактического блока репликанта. Майор не знал, что это был один из тех сигналов, которые подавал Чимбик, пытаясь связаться с высадившимися на планету лже-доминионцами, но тут же воспользовался представившейся возможностью. Дальше всё походило на сюжет боевика. Не будь Савин одним из участников этой эскапады — не поверил бы в правдивость случившегося. «Кусачий» смог проскочить мимо переоборудованного в большой десантный корабль баржевоза, затем — благополучно миновать ПКО Союза, принявшие его за один из гражданских кораблей. На этом чудеса не закончились: корабль смог найти сигнал такблока репликанта-сержанта, запеленговать и выйти к месту нахождения биороботов. «Кусачему» удалось сесть в разгромленном космопорту и избежать обнаружения летательными аппаратами лже-доминионцев. Десант репликатов отбил атаку — пусть и бестолковую, — пехоты, и, самое главное, — забрал раненых биороботов, обеих Лорэй и в довесок к ним — молчаливую девушку-бейджинку. Для разведки, которую несомненно заинтересует «каракатица из Шестого флота», майор прихватил несколько трупов лже-доминионцев. Вообще Савин хотел сдать разведке «языков», и репликанты захватили этих людей живыми, но такблоки скафандров пленных дали команду автодокторам на инъекцию смертельного яда. Но даже трупы в снаряжении могли пролить свет на происходящее, потому майор не особо унывал. Есть специалисты, для которых и покойник — отличный источник информации. Когда же безумная гонка к Вратам завершилась, первыми словами Савина было: — Вернёмся — свечку поставлю… — Одну? — отозвался командир «Кусачего». — Что-то слабо ты, кап-три[331]. Савин устало улыбнулся в ответ и выбрался из кресла. Жестом подозвав вестового, он сказал: — Проверьте состояние пассажирок. Если они в норме, то пригласите — именно пригласите — их в кают-компанию. Матрос молча откозырял и бегом умчался выполнять полученное распоряжение. Флот с его вечными традициями: до кубрика, в который опередили девушек, было метров тридцать, но матрос всё равно бежал, топоча по палубе подкованными башмаками скафандра. Савин посмотрел ему вслед и, сделав два шага, протиснулся в тесную кают-компанию корабля. Парой минут позже в сопровождении вестового прибыли сёстры Лорэй. Даже переодетые из своего окровавленного тряпья в скафандры, выглядели они не слишком хорошо: кровь и грязь на лицах небрежно и без усердия вытерты гигиеническими салфетками, да и сами лица усталые, осунувшиеся. — А ваша подруга где? — спросил майор. — Отказалась уходить из медотсека, — отрапортовал за Лорэй вестовой. — Ничего страшного, — майор жестом пригласил сестёр присесть. — Мисс Лорэй, позвольте представиться: майор Савин, Вооружённые Силы Доминиона Земли. Если вы не возражаете, то я хотел бы задать несколько вопросов. Вестовой, благодарю вас. Можете быть свободны. Матрос лихо вскинул ладонь к виску и вышел из кают-компании, закрыв за собой люк. Лорэй молча сели с противоположного края стола и уставились на майора настороженными взглядами. — А если мы против? — с болезненным любопытством поинтересовалась одна из близнецов. — Ваше право, — выставил ладони Савин. — Отдыхайте, приводите себя в порядок. Если что-то понадобится — обращайтесь к вестовому. Это матрос, он постоянно дежурит в коридоре. Ему показалось, во взглядах близнецов промелькнуло удивление. — Так просто? — недоверчиво переспросила та, что сидела по левую руку майора. — Отдыхайте и никаких вопросов? — Да, — кивнул майор. — Вопросы вам всё равно будут задавать, но это уже вне моей компетенции. Так что отдыхайте. Единственное — это военный корабль, поэтому в ряд отсеков вам вход воспрещён. В утешение могу сказать, что и мне — тоже. Какие-либо пожелания будут? — Нам можно в медблок? — тут же спросила та, что сидела справа. — Разумеется. Но при условии, что вы не будете создавать помех врачу, — кивнул майор. Савин решил отметить в рапорте эту необычную просьбу. Ему и самому было интересно понаблюдать, что Лорэй собрались делать в медицинском отсеке. К счастью, там тоже располагались камеры системы видеонаблюдения, так что не придётся даже запускать «муху». Девушки молча переглянулись и, кажется, немного расслабились. — Вы из Доминиона, — подала голос «правая». — Доминион решил уничтожить Эдем? Вопрос прозвучал жадно, а глаза девушки лихорадочно горели. — Нет. Подозреваю, что это провокация с целью стравить Союз с Доминионом, — разочаровал её Савин. — Доминион никогда не стал бы проводить столь… глупую операцию. Глаза той, что задала вопрос, угасли, а на лице промелькнуло выражение глубокого разочарования. — Но ведь Союз и так воюет с Консорциумом, а Консорциум — часть Доминиона. Вы уже воюете. — Насколько мне известно, это Союз попытался атаковать территорию Консорциума и потерпел поражение, после чего боевые действия прекратились, — внёс коррективы Савин. — Силы безопасности Консорциума справились с вторжением без помощи регулярной армии и иных государственных силовых структур. С точки зрения Доминиона, инцидент исчерпан. Войну выдумал Союз для решения своих внутриполитических вопросов. Какое-то время близнецы молчали, переваривая услышанное. Майор мог их понять: в рамках жителей этой окраины события казались грандиозными. Им сложно представить, что для Доминиона, занятого куда более важными делами, этот конфликт был лишь незначительной вознёй. — Что с нами будет? — вновь заговорила «левая». — Если вы не нарушали законов Доминиона и не являетесь разыскиваемыми уголовными преступниками в Союзе Первых или Консорциуме, то ничего, — честно ответил Савин. — Вас опросят на предмет последних событий и отпустят. Майор отметил необычную расстановку приоритетов Лорэй. Первое, что их волновало — посещение медотсека. Затем — возможность уничтожения Эдема. И лишь после — собственная судьба. Необычно, что и говорить. Но вопросы сестёр несли так много ценной информации о них самих, что майор мысленно похвалил себя за верно выбранную тактику. Расспросить их он ещё успеет. — А если являемся? — уточнила «левая». — Ну, разыскиваемыми преступниками. — Это уже вне моей компетенции, — развёл руками майор. — Такими вопросами занимаются сотрудники министерства внутренних дел и дипломаты. От этих слов девушки словно подобрались. — Нас разыскивают из-за ваших репликантов, — спокойно, без претензий сообщила «левая». — Что можно сделать, чтобы это было в вашей компетенции, а не законников? Савин посмотрел ей в глаза: — Мисс. Если вы заинтересуете… моё начальство, то этот вопрос решится автоматически. — И чем обычно можно заинтересовать ваше начальство? — без обиняков поинтересовалась его собеседница. Вторая Лорэй слушала, молчаливо признавая право сестры говорить за обеих. — Информация. Или умение её доставать, — прямо сказал Савин. — Корпораты закачали нам в импланты какие-то данные и очень хотели доставить на Эльдорадо, — сообщила «левая». — Интересует?..Система Тиамат. Корабль «Кусачий», Силы Специальных Операций ВС Доминиона Земли
Реанимакапсула, в которую поместили Блайза, напоминала сказочный хрустальный гроб. И как в той сказке, репликант не был ни жив, ни мёртв. Медик ввёл его в искусственную кому, но не мог гарантировать, выйдет ли из неё пациент. Оставалось лишь ждать и надеяться, что усовершенствованное генетиками тело справится с полученными повреждениями. Свитари сидела рядом с капсулой и таращилась перед собой бессмысленным взглядом. Не было способа на что-то повлиять, как-то помочь. Не было возможности даже разбить что-то со злости — в медотсеке каждый предмет был ценностью, способной спасти жизнь. Свитари даже не молилась. Она давно и твёрдо убедилась, что высших сил либо не существует, либо они — равнодушные ублюдки, не расположенные помогать кому-либо. Всё что ей оставалось — сидеть и таращиться в никуда. В боксе, где разместили Чимбика, дела шли не намного лучше. На койке метался в бреду сержант, зафиксированный широкими мягкими ремнями, а рядом с ним сидела Эйнджела и крепко сжимала пальцами ладонь репликанта. Заезженный мелодраматичный штамп, от которого веяло напыщенной театральностью, сейчас скорее напоминавший вялотекущий психоз. Возможно, то было эхом состояния Чимбика, но эмпату казалось, что с сержантом всё будет хорошо, пока она держит его руку в своих ладонях. Эта иррациональная уверенность дарила иллюзию контроля над ситуацией, в которой от Эйнджелы ровным счётом ничего не зависело. Сержант же снова сражался. Рождённый для боя, он и теперь не желал сдаваться на милость заждавшейся смерти. А она стояла очень близко и, казалось, с усмешкой наблюдала за жалкими попытками вырвать жертву из её холодных когтей. Самым страшным оказалось не ранение, а последствия от принятых репликантом стимуляторов. Подключённая аппаратура чистила ему кровь, выводила токсины из внутренних органов, но объём принятых сержантом препаратов оказался слишком велик даже для его тела. Эмпат едва не уплыла по волнам дурмана, туманящего разум Чимбика, и с усилием разделила его чувства от своих. А тот в очередной раз сфокусировал бессмысленно блуждающий взгляд на Эйнджеле и глупо улыбнулся. Эта одурманенная улыбка так разнилась и с обычной замкнутостью Чимбика, и с его неловким искренним выражением радости, что Эйнджеле становилось не по себе от этого зрелища. — Ты не ушла, — в который раз за последние несколько часов удивился репликант. — Осталась. Почему? По какой-то злой прихоти все разговоры он забывал уже через несколько минут, и раз за разом задавал одни и те же вопросы. Сперва Эйнджела тщательно взвешивала ответы, опасаясь навредить неосторожным словом, но с каждым новым повторением она всё чаще отвечала искренне, уверенная, что сержант не вспомнит её слова в следующем витке бреда. — Потому, что не могла оставить тебя умирать, — в который раз ответила она. — Но… — слабо возразил Чимбик и замолчал на несколько секунд. Эйнджела подумала, что сейчас он снова отключится, но репликант сумел собрать разбредающиеся мысли и с трудом продолжил. — Бежать. Вы хотели бежать. Блайз… Оставить… Бежать… Репликанта завертел головой в поисках Блайза, а Эйнджелу захлестнула его тревога. Плохой признак. При мысли о брате сержант начинал буйствовать, порывался освободиться и отправиться на поиски. — Тише, тише, с ним всё в порядке, — пальцы Эйнджелы осторожно погладили Чимбика по лицу. Безотказный, как она успела выяснить, способ ненадолго увести затейливую цепочку мыслей сержанта от беспокойства о брате. Уловка сработала и на этот раз. Тревога сменилась робкой радостью. Репликант замер, прикрыл веки и замолчал, будто опасаясь спугнуть её. — Приятней, чем я представлял, — в третий или четвёртый раз за последние несколько часов признался Чимбик. Какое-то время он лежал, отстранённо глядя в подволок, и Эйнджела уже решила, что он снова потерял связь с реальностью, как вдруг сержант прошептал: — Наклонись, пожалуйста… Это было чем-то новым, и Эйнджела решила, что это хороший знак. Почему? Да просто потому, что сейчас ей отчаянно не хватало чего-то хорошего. Девушка склонилась к Чимбику и замерла в ожидании. Резкий неприятный запах каких-то медикаментов, казалось, пропитал его кожу. Сержант поднял руку, насколько позволяли ремни, и провёл ладонью по щеке Эйнджелы тем же жестом, каким это делала она. — Не надо было этого делать, — прошептал он. — Теперь вас не отпустят… На миг его сознание будто прояснилось, но тут же вновь «поплыло». Эйнджела улыбнулась, положила пальцы на ладонь Чимбика и крепче прижала её к своему лицу. — Оно того стоило. Всё будет хорошо. Пустые слова, в которые она сама не верила. Но спутанное сознание репликанта утратило критичность. — Хорошо… — бессмысленно повторил сержант. Взгляд его вновь расфокусировался и «поплыл». Репликант чуть сильнее прижал ладонь к щеке Эйнджелы, словно опасался, что если отпустит — она исчезнет, как и другие его видения. Эмпат ощущала, как его одновременно одолевают нездоровое лихорадочное возбуждение и сонливость. Несколько минут сержант плавал где-то на грани сна, но затем снова встрепенулся. Он с некоторым удивлением воззрился на свою руку, всё ещё прижатую к щеке девушки, и неожиданно сообщил: — Уродство… Я понял. Не права… Прекрасна. Непонимание в глазах Эйнджелы, пытавшейся уследить за рваной цепочкой мыслей Чимбика, сменилось благодарностью и нежностью. — Ты просто плохо меня знаешь. — Знаю, — упрямо возразил сержант. — Сейчас… настоящая. Сознание репликанта вновь пыталось уплыть куда-то в иллюзорные миры, но он упорно цеплялся за этот момент, не желая его покидать. Эйнджела растерянно смотрела на сержанта, не представляя, что сказать. Она не знала, что хочет ему ответить. И что может ответить, не причинив лишнего вреда. Но сознание Чимбика вновь затуманивалось, и эмпат решила, что уже через несколько минут её слова не будут иметь никакого значения. Сержант в очередной раз забудет, что она вообще была тут и разговаривала с ним. Пальцы репликанта погладили скулу Эйнджелы, а затем Чимбик осторожно потянул её лицо к своему. Поколебавшись мгновение, эмпат подалась вперёд. Пересохшие, болезненно-горячие губы Чимбика коснулись её губ в трогательно-неумелом поцелуе. В этот миг девушка осознала, что этот невинный жест значит для неё несравнимо больше всех поцелуев в жизни. — Прости, — виновато и удивительно связно прошептал сержант. — Не хотел умереть, так и не узнав, каково это. Он смущённо убрал руку от её лица, а Эйнджела ощутила, как к глазам впервые за очень и очень долгое время подступают искренние слёзы. — Я тебя люблю, — неожиданно даже для себя прошептала она. — И ты не умрёшь. Эйнджела и сама не понимала, чем вызвано это признание. Любовь была для Лорэй чем-то запретным, напрямую угрожающим выживанию. Любовь делала людей управляемыми и зависимыми. Все эти годы любовь к сестре одновременно была её опорой и оковами. Ниточками, за которые дёргали хозяева, желая добиться нужного поведения. Любить означало добровольно стать уязвимой. Любовь была чем-то настолько страшным, что Лорэй не хотели признаваться в подобных чувствах даже себе самим. Но страх потерять этого едва знакомого, но ставшего таким близким репликанта оказался сильнее страха уязвимости. Запретные слова прозвучали, стали пугающе-реальны, почти осязаемы. И теперь оставалось лишь надеяться, что через несколько минут Чимбик снова впадёт в забытье и не вспомнит о них. Потому что любовь и его сделает уязвимым. Сержант выбрал другой путь и будет лучше, если Эйнджела останется для него всего лишь приятным далёким воспоминанием. — Как в той сказке… — слабо улыбнувшись, прошептал репликант. Сглотнув, он с трудом сосредоточил взгляд на Эйнджеле и попросил: — Расскажи ещё раз… Пожалуйста… Лорэй не поняла, которую из рассказанных ею легенд и историй вспоминает сейчас Чимбик, но ощутила, как его снова захватывает круговерть болезненных образов. Подумав, она выбрала ту, что рассказывала о любви и заканчивалась счастливо. Губы сержанта растянулись в едва заметной улыбке, но Эйнджела не могла поручиться, была тому причиной верная догадка, звук её голоса или действие очередного лекарства, поступившего в кровь репликанта через капельницу. Наблюдающий за ними через корабельные камеры Савин многозначительно хмыкнул и пробормотал: — Это может стать проблемой… Не только майора интересовало происходящее в медотсеке. Сержант РС-355045 по прозвищу Стилет внимательно следил за пассажирами, жадно ловя каждое движение, каждое слово. И всё отделение, как подсказывали показатели их шлемов, занималось тем же самым. «Что она сделала, садж?» — через закрытый канал отделения спросил Волк. Общаться через импланты на внеслужебные темы репликанты привыкли с детства. Это был единственный канал, недоступный службам контроля. — «Зачем она коснулась Чимбика губами?» «У людей это называется поцелуй», — пояснил Сыч. — «Мне Блайз рассказывал». «Какой-то социальный ритуал? Вроде обнюхивания у собак?» «Блайз утверждал, что это проявление любви или сексуального влечения между мужчинами и женщинами». «Не похоже на попытку вступить в половой контакт», — после паузы заметил Волк. «А ты что, большой знаток половых контактов?» — осведомился Сыч. «Тогда это — проявление любви?» — вопрос Волка поставил всех в тупик. Стилет собрался ответить, что у Блайза, вечно травившего неправдоподобные байки о жизни за периметром, слишком богатая фантазия, но задумался и промолчал. Сержант прокручивал в памяти увиденное в медотсеке и примерял к словам Волка. Анализу мешало то, что Стилет ничего не знал о любви людей. Любовь репликантов к братьям заключалась в преданности и заботе друг о друге. Они прикрывали братьев от врагов в бою и от группы контроля на базе. Стилет переоценил события последних часов. Эти женщины определённо прикрывали Чимбика и Блайза на Эдеме. Не оставили раненых, пытались оказать медицинскую помощь. Теперь они практически не покидали медицинский отсек. И этот «поцелуй»… «Заткнулись все!» — применил он универсальное сержантское решение. В эфире воцарилась тишина. «Нас это не касается» — отрезал Стилет. Рядовые подчинились, но сержант понимал, что на самом деле это касалось каждого из них.Планета Эдем. Военная база «Эдем-1», госпиталь
— Ублюдки, — выругался Нэйв, откладывая планшет. Смотреть на снимки было больно. В голове лейтенанта не укладывалась бессмысленная жестокость, с которой десантники Доминиона уничтожали людей. Казалось, им попросту наплевать кто по ту сторону прицела: солдат или штатский, мужчина или женщина, старик или ребёнок. Доминионцы не делали различий, с одинаковой безжалостностью убивая всех. Раненых добивали зачастую даже не выстрелами, а самыми разными способами, демонстрируя чудовищную, нечеловечески извращённую фантазию. Грэм не мог поверить, что всё это могут творить люди. Такие же, как он — с двумя руками и ногами, одной головой. Имеющие свои привычки, слабости. Может, даже, как и он, любящие пиво с копчёными рёбрышками. Для людей подобное просто невозможно. Проще было верить, что это всё — дело рук чудовищ. Например репликантов. Но истина беспощадна: всё, что видел Грэм, сотворили самые обычные люди. Доказательством тому были тела погибших солдат врага, лежащие в моргах. Хотя какие они, к чертям, солдаты? Солдат — защитник, а это… мразь, нелюдь. — Сопли вытри, — раздался жёсткий голос Монта с соседней койки. — Я… — оскорблённо вскинулся Нэйв, но был остановлен властным взмахом руки капитана. — Ты — офицер, — Монт нацелил палец в лоб лейтенанту. — И твоя задача — не сопли на кулак наматывать, а думать, что можно сделать, чтобы избежать повтора такого. Понятно? Лейтенант нахмурился, обидевшись на грубость друга, но, поразмыслив, признал его правоту. Всё же он — офицер контрразведки, а не мягкотелый студент, истерично заламывающий руки при виде синяка под глазом у товарища. — Угу, — выдавил Нэйв. — То-то же, — Монт вновь переключился на свой планшет. — Ты мне лучше вот что скажи: почему убили не всех лордов Эдема? — Не нашли, времени не было… — начал перечислять версии Нэйв, но Монт упрямо мотнул головой. — Ублюдки не поленились убить всех, кто был в космопорту. Полностью его зачистить, заглянув в каждый закоулок, — капитан постучал пальцем по планшету. — То есть весь грёбаный здоровенный комплекс. А сраную Палату Лордов с архитектурой и планировкой шатра странствующего цирка — не нашли времени прочесать? Бред. Получается, что куда важнее убивать простых людей, чем членов правительства? Нэйв задумался. Действительно, получалось странно. А всё, что странно — то подозрительно. — Посмотрю список выживших, — решительно заявил лейтенант. — Изучи всех, — внёс коррективы Монт. — Особенно удели внимание их политическим взглядам. — Думаешь, причина в этом? — Не исключаю. Это, конечно, может быть просто акт устрашения, но как-то… дерьмецом попахивает, — завершил мысль Монт и, свесившись с койки, воровато полез в тумбочку за бутылкой вараджи. — Ещё репликант в джунглях, — напомнил Нэйв, наблюдая, как капитан наполняет стаканы. — Думаешь, удрал с остальными? — Мог. А может, сраный говнюк ещё тут, — Карл передал ему стакан. — Получил задачу и сидит под корягой в лесу, очередную кучу дерьма нам готовит. А у нас сейчас некого послать лес прочёсывать… — Лорэй не нашли? — мрачно поинтересовался Грэм, боясь услышать «да». — Нет, — к вящему облегчению лейтенанта, сказал капитан. — Медблок для рабов, откуда они звонили, пуст. Дверь вскрывали направленным взрывом снаружи. Есть следы крови и признаки того, что там кого-то оперировали. Ничего больше. Их кто-то забрал: видели посадку и взлёт корабля как раз в том секторе порта. — Корпораты? — Не знаю, — Монт нахмурился. — Как бы то ни было, надо спешить. Ты, дружище, разгребай тут, а я дуну в столицу. — Хорошо, — согласился Нэйв так, словно у него был выбор. И вновь уткнулся в планшет, внимательно вчитываясь в данные. (обратно)Эпилог
Планета Новый Плимут. Ресторан «Первопроходец»
В отдельном кабинете ресторана сенатор Алвин Шарон и хозяин «Индепендент-банка» Кристофер Поунд собрались, чтобы отметить без преувеличений самое значимое событие в их жизнях. В компании не хватало лишь полковника Бана. — Ну и где наш защитник Отечества? — лениво полюбопытствовал Поунд, наливая себе виски. Глядя на этого человека, манерами и одеждой напоминавшего лесоруба, трудно было поверить, что он является учредителем самого крупного и влиятельного банка Союза. Тем не менее именно он держал в руках львиную долю финансовых потоков государства и именно от него зачастую зависели судьбы множества значимых проектов. — Не отвечает, — сообщил сенатор. — Опять с какой-то бабой завис, трахтельман, — вздохнул Поунд. Шарон лишь пожал плечами, но мысленно согласился с банкиром: полковник Бана действительно не пропускал ни одной юбки. Обычно это не вредило делам. Ну а что до слабостей — так у кого их нет? Сам Шарон, правда, считал любовные похождения слишком вульгарными, предпочитая проводить досуг более утончённо. Сенатор с наслаждением вспомнил последнее посещение станции «Иллюзия» и решил, что на днях возьмёт недельку отпуска. Он заслужил отдых. — Надеюсь, этому солдафону с его казарменным чувством юмора не приспичит заявиться прямо сюда с головами этих твоих шлюшек, — оторвал сенатора от приятных мыслей голос собеседника. — Не, он не настолько любит шутки, — Шарон взял было в руки комм, чтобы перезвонить полковнику, но передумал. — Надеюсь, — банкир налил ему немного бренди. — Давай, выпьем за успешное завершение нашего мероприятия! — Согласен, — Шарон чокнулся с собеседником. — Наши друзья из Консорциума довольны. Надеюсь, они выполнят свою часть соглашения. — Да, вышло даже лучше, чем мы предполагали, — ухмыльнулся банкир и одним глотком опустошил стакан. — На всех каналах воют о коварных доминионских сволочах, устроивших резню на Эдеме, — переведя дух, продолжил он. — Словно не они ещё пару дней назад гневно вопрошали, доколе Союз будет поддерживать бесчеловечное рабовладельческое общество. — Все любят жертв, — равнодушно озвучил древнюю истину сенатор. — А ублюдки корпоратов накрошили там немеряно штатских. — Обязательно было столько гасить? — спросил банкир, почёсывая бороду. В его голосе не было сожаления — только любопытство. — Гасить… Ты как заправский гангстер заговорил, — заметил сенатор. — С кем поведёшься… — не остался в долгу банкир. — Просто… Не перестарались ли? Весь Блессед трупами завален. — Если ты хочешь спрятать труп — прячь в куче других трупов, — добродушный взгляд сенатора стал жёстким. — Зато мы убрали тех строптивцев из их Палаты Лордов, что противились союзу с Консорциумом. И никого не насторожат их смерти на фоне бойни, что устроили «доминионские ублюдки». Понятно? — Да уж, — Поунд вновь потянулся к графину, но тут дверь в кабинет распахнулась от могучего пинка и внутрь влетели жуткие чёрные силуэты. — Лежать! Мордой в пол! — загремели усиленные динамиками голоса. Обоих мужчин выдернули из-за стола и швырнули на пол без всякого пиетета перед статусом. — Что… — начал было Поунд и тут же зашёлся в крике боли: один из «чёрных» всадил банкиру приклад в район печени. — Молчать! — рявкнул «чёрный». Шарон осторожно скосил глаза вверх и понял, что дело плохо: «чёрные» оказались солдатами со сфинксами — эмблемой контрразведки — на наплечниках. А если контрразведка, то значит… Значит, их связь с Консорциумом и недавняя операция раскрыты? Мысли сенатора заметались, словно вспугнутые мыши. Разум лихорадочно просчитывал варианты, позволяющие выбраться из ситуации с минимальным ущербом. А в следующий миг из головы Шарона выдуло всё: в кабинет, тихо лязгая медицинским экзоскелетом вошёл… капитан Монт. По словам блудливого полковника — мертвец уже трое с лишним суток, как и сопливый лейтенант. — Добрый день, — вежливо поздоровался «мертвец». Шарон сглотнул, осознав, что всё куда хуже, чем он представлял поначалу. — Сожалею, но… — Монт с улыбкой развёл руками, — …посылочки не будет.Система Деспина, планетоид Дике, пространство Доминиона. Военная база «Форт-Реприв», жилой модуль
В жизни Лорэй словно качнулся незримый маятник, сменив калейдоскоп безумных и опасных событий на череду безликих серых дней. Казалось, весь планетоид, на который их доставили доминионцы, состоял из серого цвета. Серый безжизненный пейзаж, безликие серые строения военной базы, серый утилитарный жилой модуль и серое существование в нём. Сразу после того, как местные спецы взломали блокировку имплантов Лорэй и изъяли информацию, сестёр допросили и заперли в этой безликой серости. Ни связи, ни доступа к голосети, ни живой души, чтобы ответить на мучившие близнецов вопросы. Лорэй могли бы подумать, что о них забыли, если бы не регулярная кормёжка. Пресная еда из сублимированных продуктов, что приносили безликие молчаливые люди в форме Доминиона Земли, тоже казалось серой. Девушки пытались задавать вопросы неразговорчивым военным, но те отвечали на всё одной и той же надоевшей до зубовного скрежета фразой: «Не могу знать». Покой и безопасность, о которых недавно так мечтали сёстры, превратились в пытку. Пытку, прерванную звонком дверного интеркома. Лорэй встрепенулись. Обед приносили совсем недавно и неурочный посетитель мог означать лишь одно: в однообразном существовании наметились перемены. Близнецы вскочили на ноги в нетерпеливом ожидании и уставились на дверь. Визитёром оказался молодой офицер, чем-то напомнивший им Нэйва. Может, честным и немного наивным лицом, может, неловкостью, которую испытывал при взгляде на запертых в модуле девушек. — Мэм, — неестественно казённым голосом начал он. — Полковник Хоар просил передать лично вам: корабль, эвакуировавший вас с Эдема, был уничтожен боевым кораблём Консорциума. Все на его борту погибли. Несколько секунд близнецы неверяще смотрели на офицера, не в силах осмыслить его слова. Этого не могло случиться. Просто не могло. Не должно. Они ведь не сбежали — впервые в жизни. Остались. Спасли. Дождались помощи. Выбрались. Победили. Всё должно было закончиться иначе. Пусть не сказочным «жили долго и счастливо», но хотя бы шансом на что-то лучшее. На будущее, в котором было что-то кроме ненависти и страха. Но это будущее походя уничтожил безликий человек, выполнявший приказ. Равнодушно и рутинно, одним касанием сенсора пуска ракеты, предал огню то немногое, что было дорого Лорэй. И нарисованное в воображении будущее вспыхнуло и прогорело до основания, оставив после себя лишь пепел. Серый, как весь этот мир. — Все? — глухо переспросила Свитари. Доминионец растерянно пожал плечами и уже нормальным голосом произнёс: — Полковник сказал, что сообщение только что пришло с Эгиды. Он растерянно посмотрел на близнецов и спросил: — С вами всё в порядке, мэм? — Да, — рефлекторно ответила Эйнджела. Ответ был невыразимо далёк от правды. Ничто не было в порядке. И уже не будет. Эмпат ощутила свирепую злобу сестры, растерянность офицера и с омерзением осознала, что её собственные губы растянулись в улыбке. В той самой счастливой улыбке, с которой рабам полагалось переносить боль. От некоторых привычек сложно избавиться. Улыбка исчезла с лица Эйнджелы. Осталась только боль от сгоревшей дотла мечты. От неё остался лишь пепел, серый, как весь этот мир. — Вам нужна помощь, мэм? — неуверенно спросил молодой офицер. — Нет, — резко выпалила Свитари, и от кипящей в ней злобы эмпату почему-то стало легче. Жизнь в очередной раз выбила опору из-под ног Эйнджелы и обжигающая ненависть сестры ко всему миру вновь стала основанием, позволившим не упасть. Продолжать жить. Зачем? Вопрос, который сёстры всё чаще задавали себе. И не находили ответа.Система Деспина, планетоид Дике, пространство Доминиона. Военная база «Форт-Реприв», штаб Восьмого сектора
В кабинете командующего сектором собрались все высшие офицеры и гражданские специалисты. — Насколько можно доверять полученным данным? — спросила командующий Восьмым флотом вице-адмирал Саглара Загерликова. — Целиком и полностью, — ответил полковник Хоар, начальник особого отдела сектора. — Информация предназначалась генштабу Консорциума, — продолжал он. — Союз обнаружил одну из потерянных когда-то колоний и строит там флот. Если бы не перехваченные данные — Доминион не узнал бы о реальных силах Союза до того, как тот нанесёт удар. — Да уж, — Саглара в очередной раз изучила снимки орбитальных верфей с пристыкованными к ним тушами практически достроенных судов. Профессиональный взгляд мгновенно выхватил нужное: ракетные шахты, платформы под установку боевых лазеров и орудий Гаусса, массивные системы охлаждения, ангары для беспилотных истребителей. — Внушает уважение, — вице-адмирал потёрла подбородок. — Но откуда у них комплектующие и целые блоки производства Консорциума? Такое вооружение запрещено к экспорту. — Очевидно, от самого Консорциума, — произнёс Хоар. — Похоже, корпораты заключили договор с союзовцами, передали им часть технологий и своих сборочных линий. — И при этом Союз официально воюет с Консорциумом? — уточнила вице-адмирал. Несмотря на то, что корпорации Консорциума были частью Доминиона Земли, в самой метрополии об этой «войне» знали лишь те, кому полагалось по должности. — Очевидно, мелкий конфликт затеяли для отвода глаз, — предположил особист. — Сложно заподозрить в тайном сговоре воюющие стороны. Были признаки мелких сделок, но мы списали их на обыкновенную жадность и грызню корпораций внутри Консорциума. — У меня один вопрос, — произнесла вице-адмирал, — как они смогли так быстро наладить сборку верфей в найденной колонии и наша разведка это проморгала? — Им не нужно было ничего налаживать, — командующий генерал-полковник Арджит Раджастан устало потёр переносицу. — На Гагарине уже было вполне современное — особенно по меркам Союза — производство кораблей. Они даже заселили свою систему и готовились к колонизации соседних. Достаточно поставить на верфи готовые современные блоки и узлы, провести модернизацию и можно строить вполне боеспособные даже по нашим меркам суда. — Но если Союз действует в спайке с нашими корпорациями, то к чему вся эта чехарда сданными по верфям в имплантах этих… — командующий скосился на планшет, — …Лорэй? Если бы мы не перехватили курьеров с этой информацией — верфи Гагарина так и остались бы тайной для нас. — Скорее всего, местоположение системы было тайной для корпоратов, — изложил свою точку зрения особист. — Мы пока не владеем точными данными об истинных взаимоотношениях Союза и Консорциума, но зная человеческую природу… Предположу, что стороны не до конца доверяют друг другу и Союзовцы скрывают координаты Гагарина от корпоратов. А корпорации, в свою очередь, передают не технологии, а только готовые детали. Зуб даю, что аборигены всеми силами пытаются спереть технологии корпоратов, а те — получить координаты Гагарина. — Похоже на правду, — кивнул командующий. — Есть шанс сыграть на этом и стравить их друг с другом. — Что ещё нам известно по этой новой колонии? — спросил начальник инженерной службы генерал-майор Аббас Сахим. — Гагарин… Русские? — Не только, — Майкл Хоар отрицательно качнул головой. — Судя по собранным корпоратами данным — совместный проект. Русские, азиаты, латиноамериканцы и индусы. Стартовали с Земли в 2114-м, проект «Возрождение». — Вот как… — Сахим скривил губы в подобии улыбки. О проекте «Возрождение» слышали все. Самый крупный проект Первой волны, состоявший из восьми кораблей-ковчегов. Амбициозная цель — создать общество, близкое к канувшему в Лету Советскому Союзу — гремела на всю Землю. С тех пор минуло более полутора веков, и до сих пор считалось, что экспедиция потерпела неудачу. — Тот случай, когда меня не радуют ни успех их мероприятия, ни достигнутые результаты, — пробормотал Аббас. — Да уж, — согласился командующий. — Не вовремя всплыли потерянные ковчеги. По самым пессимистичным прогнозам, на участке Союза Первых у нас не должно было возникать серьёзных конфликтов ещё лет семьдесят. За это время мы бы отработали стандартный сценарий мягкого присоединения Союза к Доминиону. Бархатная революция, свои люди во власти — как обычно. Но… Корпораты решили иначе. — Молодые да жадные, — буркнул особист. — Хотят свою кашу варить и в одиночку наворачивать. Решили, что раз нет активов в Доминионе — то и терять нечего. — Да, корпорации с историей и имуществом на территории Доминиона на такое бы никогда не решились, — вздохнула вице-адмирал. — Надо думать, свои семьи они в Доминионе не оставили? — Никого, годного на роли рычагов давления, — подтвердил особист. — Больше того, Консорциум перенял наш опыт и, похоже, воспитал своё поколение политиков в Союзе. Они со всех экранов убеждают избирателей, что после выборов заключат мирный договор с Консорциумом и наладят взаимовыгодное сотрудничество. Ну, сами знаете: высокие технологии в каждый дом, рынок сбыта сырья, всеобщее процветание. И рейтинги у них высокие. А после провокации, совершённой головорезами корпоратов на Эдеме, мы в глазах союзовцев выглядим сущими дьяволами. Пресса пестрит заголовками типа «Доминионские каратели устроили кровавую бойню на Эдеме». — Это точно были корпораты? — уточнил командующий. — Не местные постарались? — Точно, — без тени сомнения заявил особист. — Один из трупов, привезённых группой Савина, опознан как некий Жерар де Саган. Уроженец Новой Каледонии, отбывал пожизненное заключение на рудниках Цереры за изнасилование и убийство. Выкуплен Службой Безопасности Консорциума и зачислен в 36-ю полицейскую дивизию. — Хреново, — резюмировал командующий. — Значит, имеем свершившийся факт смычки корпоратов и Союза. Союз предоставляет ресурсную базу, а Консорциум — технологии. И получаем на выходе здоровенный геморрой. — Думаете, будем форсированно присоединять Союз силовым путём? — Куда? — удивился командующий. — У Доминиона ресурсы не бездонные. Три колонии присоединились добровольно — кучу денег вбухивают в их инфраструктуру, подгоняя под наши стандарты. На двух других — мирно присоединить не вышло, воюем. Тоже деньги, деньги, деньги. Всё по заветам Макиавелли, будь он неладен. Так что первыми нам всерьёз сцепиться с Союзом вряд ли разрешат. Только вернуть планеты корпоратов. В остальном — диверсии, короткие ответные рейды. Но это так — мои мысли. На деле — что на Земле решат, то и сделаем. А пока наша первостепенная задача — оборона Идиллии. — Да, Идиллию сожрут при первой возможности. Она как доминионский прыщ посреди территории Союза, — согласилась вице-адмирал. — Значит, нужно отвлечь их внимание от Идиллии, пока мы укрепляем оборону планеты. Подставим им Эгиду, и пока они обламывают об неё зубы — превратим Идиллию в крепость, — предложил командующий. Совещание вернулось в деловое русло. Командиры подразделений и начальники служб получали задачи и тут же уходили претворять их в жизнь. В итоге в кабинете остались лишь сам командующий Раджастан, начальник особого отдела Хоар и зампотыл — подполковник Ямасита Томоюки. — Кстати, об успехах, — командующий переключился на Хоара. — Что по «аресам»? Время отправлять отчёт. В генштабе требуют данных по нашей группе штамповок. — В целом — неплохо, — Хоар задумчиво потёр подбородок. — Переданный под управление Консорциума 102-й батальон специального назначения показал неплохие результаты при подавлении восстаний и ликвидации лидеров бунтовщиков. Режим полной изоляции позволяет сохранять надёжный контроль над особями, однако последние события показали ослабление контроля при длительном контакте с внешним миром. С одновременным увеличением эффективности автономных действий. — Опасность бунта? — скривился Раджастан. — Опять? — Где есть свобода воли, там всегда будет тяга к этой самой воле, — пожал плечами особист. — Я говорил, что на этих двух стульях разом не усидеть. Спорить с этим никто не стал — история наглядно подтверждала правоту Хоара. Первое поколение «аресов» в конечном итоге пришлось уничтожить. Обладавшие не уступающим человеческому интеллектом репликанты работали в постоянном контакте с людьми и в итоге взбунтовались. Разумные существа не захотели оставаться бессловесным имуществом. Крови тогда пролилось немало, и проект закрыли на долгие пятнадцать лет. Второе и третье поколение пытались сделать более управляемыми, ограничив умственные способности и заменив некоторые участки мозга имплантами-протезами. Результат оказался куда ближе к киборгам, чем к биороботам, а полевые испытания не выявили какого-либо превосходства подобных единиц над уже имеющимися на вооружении роботами и киборгами. Идею забраковали. Чётвертое поколение репликантов попытались лишить креативного мышления, что тоже привело к провалу. Безынициативные и прямолинейные, они уступали высокотехнологичным андроидам по прочности и ряду показателей, но оказались сопоставимы по стоимости. При создании пятого поколения вернулись к идее репликантов без ограничений интеллекта и мышления, но с применением всех достигнутых научных достижений в области генетики, психологии и высоких технологий. Несмотря на общепринятый термин «биоробот», учёные отказались от замены человеческого мозга на его электронный аналог. Причин тому было несколько. Во-первых, несмотря на серьёзные вычислительные мощности микрокомпьютера в голове, во многих аспектах он уступал человеческому мозгу. Интуиция, неожиданные, непредсказуемые решения, разумная трактовка приказов в соответствии с обстоятельствами — всё это лучше удавалось человеку. Во-вторых, командование всерьёз опасалось возможного взлома, или вирусной атаки. В случае с роботами такие инциденты случались, хоть и крайне редко. Новые «аресы» стали попыткой соединения лучшего от человека и машины: в генетически усовершенствованные тела внедрили ряд имплантов, в том числе и в мозг. Пятое поколение «аресов» показало себя наиболее перспективным, и Вооружённые Силы заказали для войсковых испытаний десять батальонов по три сотни единиц, которые были разбросаны по секторам и помещены в различные условия для выявления наиболее благоприятных факторов содержания и эксплуатации. Один из этих батальонов и был передан Консорциуму. — В других группах наблюдаются признаки недовольства? — уточнил командующий. — Да, — кивнул Хоар. — Пока ещё слабо выраженные, единичные случаи, но динамика общая. Попытки взлома систем для доступа к информации о внешнем мире, случаи нестабильного поведения при длительном небоевом контакте с гражданскими. На лицах присутствовавших явственно читалось разочарование. Они не хотели терять столь эффективные боевые единицы, но куда меньше жаждали получить новое восстание. — Самое парадоксальное, — продолжил особист, — что лучшие показатели у группы охраны стратегических объектов и особо важных персон. Для них контакт с внешним миром — норма и условия содержания приближены к человеческим. Разрешены имена, мелкое личное имущество, некоторое разнообразие внешнего вида, открыт доступ к гражданской инфосети. Недовольство копится, но крайне медленно и ещё ни у одной особи не достигло критических показателей. Куратор этой группы рекомендует дать им «морковку», за которой репликанты будут дисциплинированно идти много лет. Статус подданных Доминиона через десять лет службы и полноценное гражданство через тридцать. За этот срок они с лихвой окупят себя и практически выработают ресурс. — Приравнять штамповки к людям? — недовольно поморщился командующий. — Не слишком? Как по мне — лучше доработать системы подавления и контроля. — Тигры и газетка, — пробормотал Ямасита. — Что? — не понял Хоар. — Тигры и газетка, — уже громче повторил зампотыл. — Поясните, если не трудно, — попросил Хоар. — На Земле есть буддийский храм. Он так и называется — Тигриный, — сказал Томоюки. — Там монахи выращивают ручных тигров. Методика в своё время меня поразила: пока тигрёнок растёт — его хлопают по голове свёрнутой газетой, добиваясь подчинения. — Бумажной? — удивился Хоар. — Не знал, что такое ещё где-то есть. — Сувенирная продукция храма, — пояснил Томоюки. — Туристическая зона, экзотика. Но не суть. Смысл в том, что у тигра вырабатывается условный рефлекс — страх перед газетой. Даже когда животное вырастает и шлепок свёрнутой бумагой уже не причиняет боли — для тигра газета остаётся источником страха. Но действует он ровно до того момента, пока тигр не сообразит: газета — это безобидный кусок бумаги в руке куска мяса, а он сам — машина смерти весом в четверть тонны. Так и наши репликанты: они позволяют такое отношение к себе ровно до тех пор, пока не поймут, что они мало отличаются от людей. И что у них в руках оружие, способное дать полную свободу. — И как же монахи в итоге добиваются того, чтобы тигры не пересмотрели своё отношение к газете? — заинтересовался командующий. — Кормят досыта и балуют приятными мелочами, — ответил зампотыл. — И не отдают команд, которые тигр заведомо не будет выполнять. — Предлагаете ослабить режим всем контрольным группам? — догадался Хоар. Несмотря на занимаемую скромную должность, к мнению Ямаситы в штабе прислушивались. — Да, — кивнул тот. — Не сразу и не полностью. Дайте им мелкие вольности. Разрешите имена и личные вещи, как группе охраны. Ямасита налил воды из графина, выпил и продолжил: — В отчёте упомянуты две единицы, подлежащие списанию. Рядовой-дезертир и сержант, закрывший на это глаза. Их ещё не ликвидировали? Зампотыл посмотрел на командующего. — Да, есть такие, — сверившись с планшетом, подтвердил Раджастан. — Изолированы, ждут нашего решения. — Оставьте их в живых и верните в группу, — предложил Ямасита. — Чтобы они взбаламутили остальных? — иронично осведомился особист. — Нет, — зампотыл даже не улыбнулся. — Это покажет реакцию единиц с уже накопившимся недовольством на послабление. Рано или поздно мысли о дезертирстве появятся и у других особей. Лучше начать поиск решения заблаговременно. Особист задумчиво хмыкнул, помолчал пару секунд и кивнул: — Есть у меня одна мысль по их мотивации…Система Деспина, планетоид Дике, пространство Доминиона. Военная база «Форт-Реприв»
Прошло не так много времени с вести о гибели репликантов, как Лорэй вызвали на допрос. Местный особист — полковник Хоар, — совсем не походил ни на идеалиста Нэйва, ни на циничного балагура Монта. Сухой, деловитый, абсолютно безразличный ко всему, что не касалось текущих дел. — Мои соболезнования, мисс Лорэй, — сказал он, когда сёстры вошли в кабинет. При этом ни капли сожаления ни в его голосе, ни в душе эмпат не уловила. Пустая формальность, дань вежливости. — Я вызвал вас по делу, — полковник выложил на стол два инфочипа. — Вот ваши новые документы. С данного момента вы — полноправные подданные Доминиона Земли. Поздравляю. Вы вправе выбрать любую из планет государства для проживания, помимо Земли или Марса. Там проживают только полноправные граждане. По понятным вам причинам, пространства Консорциума и Союза Первых для вас тоже закрыты. Надеюсь, вы не очень огорчены этим фактом. Он внимательно посмотрел на сестёр. Близнецы переглянулись, и одна из них пожала плечами: — Огорчайся, не огорчайся — выбора нет. — Очень трезвый взгляд на жизнь, — одобрил полковник. — И чем нам заниматься в Доминионе? — спросила вторая, явно ожидая подвох. — Понятия не имею, — ответил особист. — Попробуйте себя на гражданском поприще. В описи ваших личных вещей при эвакуации значилась вполне приличная сумма. Вам хватит на первое время. Он умолк, демонстрируя, что дальнейшее — личные сложности самих Лорэй. Те молча кивнули. Рассказывать, что те деньги принадлежали репликантам, сёстры не стали. Покойникам деньги не нужны. — У меня будет к вам напоследок единственная просьба, — полковник активировал голоэкран. — Командование заинтересовала информация о станции «Иллюзия», на которой вы работали. Полковник отметил, как подобрались и напряглись Лорэй. — Получено разрешение на розыск и ликвидацию этого объекта. Одна проблема — у нас нет координат станции. Сможете опознать хоть кого-нибудь из клиентов? А мы попытаемся подобраться, захватить его и узнать, каким образом он попадает на станцию. — Откуда вы знаете об «Иллюзии»? — вопросом на вопрос ответила одна из сестёр. — У репликанта РС-355085 находился трофейный планшет, захваченный у офицера контрразведки Союза, — сказал полковник, не считая нужным скрывать раздражение необходимостью что-то объяснять. — Среди прочей информации там обнаружена запись вашего допроса. Близнецы вновь переглянулись, прокручивая в памяти всё то, что было сказано на том допросе. По всему выходило, что полковник знал и об их идиллийском происхождении, и о связи Ри с Блайзом, и о том, как та склонила репликанта к дезертирству… Но его интересовала только станция. Не они. Приятное разнообразие, если вдуматься. Наконец-то их собираются оставить в покое. — После того как мы опознаем клиентов, мы свободны? — на всякий случай уточнила Эйнджела, внимательно анализируя эмоции доминионца. Всё, что она ощущала — смесь раздражения и нетерпения. — Вы уже свободны, — напомнил полковник. — Можете отказаться от опознания — я пойму. Это ваше право. Только решайте побыстрее: у меня много дел. Он демонстративно посмотрел на наручный хронометр. — Мы это сделаем, — поспешно, будто опасаясь, что Хоару надоест ждать, ответили девушки. Хором, словно репетировали заранее. Полковник кивнул, изображая благодарность, а потом провёл сестёр в соседнее помещение, где усадил за терминал. — Изучайте. Если что… — он указал на сидящего за соседним столом пожилого военного, — …старшина Гашек вам поможет. И вышел, оставив сестёр любоваться лицами значимых людей Союза. В коридоре его ожидал помощник — молодой лейтенант, полгода тому назад выпустившийся из училища. Полковник взялся натаскивать его, как матёрый волк натаскивает молодняк, превращая неуклюжего щенка в опасного молодого хищника. — Почему вы не предложили им поработать на Доминион, шеф? — удивился он. — Вы же говорили, что собираетесь их завербовать. — Я и вербую, — пожал плечами Хоар. — Но вы не предложили им работу. Вы же фактически их послали, — удивился лейтенант. Хоар снисходительно посмотрел на него и поинтересовался: — Ты просматривал запись допроса? Читал рапорт психолога? — Да. Я что-то упустил? — Они сопротивляются любому принуждению и несвободе, — полковник нашёл нужный отрывок отчёта в своём планшете и продемонстрировал коллеге. — Во всём видят попытку себя использовать. Весь жизненный опыт учит Лорэй избегать подобного. Я дал им то, чего они добивались. Свободу. — Так они должны ухватиться за неё, — озадачился лейтенант. — И уйти. — Это первая реакция, — полковник спрятал планшет в полевую сумку. — Но по мнению психологов, милые мисс Лорэй очень мстительны. Помнишь перехваченные с Эдема сообщения? Контрразведчики Союза, что занимались поимкой репликантов, нашли временную базу в сельве. А там останки бывшего хозяина мисс Лорэй. Ему нанесено более двух сотен колющих и режущих ран, большая часть посмертно. Репликанты так не работают. — Думаете, это работа Лорэй? — уточнил лейтенант. — Психолог не сомневается, — кивнул Хоар. — Как только сёстры свыкнутся с мыслью, что их никто не держит, они зубами вцепятся в возможность остаться и отомстить. Лично. И уже Лорэй будут обрабатывать меня, чтобы получить эту работу. Я для вида поломаюсь, но в конце-концов позволю себя убедить. Надеюсь, что пойдут в ход феромоны и секс, — полковник хохотнул и подмигнул коллеге. — И что характерно — в итоге Лорэй останутся в полной уверенности, что это они умнее всех и работа на меня — целиком их идея. — Хитро, — восхитился лейтенант, — но… Одна из них эмпат. Разве она не почувствует подвох? — Я человек занятой, большую часть бесед буду вести через коммуникатор, — ухмыльнулся Хоар. — Ну, а к решающей встрече подготовлюсь. Мы уже работали с идиллийцами, даже их можно обмануть, если знать как. — И как? — жадно поинтересовался лейтенант. — Мотай на ус, — Хоар хлопнул его по плечу. — Нужно всего лишь настроиться на мыслях, которые вызовут необходимые эмоции. Для встречи с эмпатом мне понадобятся лишь сомнения. А сомневаться во всех и во всём — моя работа. И твоя, к слову, тоже. Лейтенант согласно кивнул, показывая, что принял науку должным образом, и задал следующий вопрос: — Но почему вы велели сообщить, что репликанты погибли? Разве привязанность к штамповкам не ставит Лорэй на нашу сторону? — Они ассоциируют репликантов с собой. Психологи считают, что это — основа их симпатии к штамповкам. А мы в этой ассоциации — рабовладельцы. Я же дал им куда более явный объект для ненависти и мести — Консорциум, который уничтожил штамповок. Сперва Лорэй захотят помочь в уничтожении станции. Когда этот обидчик будет наказан, их несложно будет переключить на Консорциум. Посмотрим, как они поработают при поиске станции, и там решим, продолжать ли сотрудничество. — Понятно… — задумчиво протянул лейтенант. — А если они провалятся? — Невелика потеря, — фыркнул майор. — Две потаскушки, которым и так, и эдак на роду написано сдохнуть. Так лучше пусть сдохнут в интересах государства. — Жестоко, — отметил лейтенант. — А в нашей работе вообще нет места бессмысленной гуманности. Равно как и бессмысленной жестокости, — поучающе сказал Хоар. — Мы — антитела, убивающие болезнетворные микробы. И в нашей работе хороши все средства, что позволят организму оставаться здоровым. Лейтенант кивнул и последовал за шефом, украдкой бросая на того восхищённые взгляды.Планетоид Эгида. Военная база «Эгида», ВС Доминиона
— Можешь вернуться в строй, — озвучил вердикт человек в комбинезоне с эмблемой медицинской службы. — Спасибо, сэр, — сухо поблагодарил репликант. — Да не за что, — добродушно отмахнулся медик и предложил. — Могу свести твой шрам. Через неделю лицо будет как новенькое. Чимбик задумался. Ещё месяц назад он, ни секунды не колеблясь, с радостью согласился бы на это предложение, но теперь… «Всё ещё считаешь, что уродство — это жалкая отметина на лице?» — всплыли в памяти слова Эйнджелы. Чимбик машинально вскинул руку и дотронулся до шрама. — Я бы не хотел его сводить, сэр, — услышал он свой голос. Лицо медика вытянулось от удивления: — Но почему? Это же уродство! — Никак нет, сэр, — сержант надел китель. — Шрам — это просто зажившая рана. «Уродство — это то, что у вас в душах, дворняга», — подумал он, застёгивая липучки непривычной зелёной формы, сменившей прежнюю — чёрно-серую. Надев кепи, сержант спросил: — Разрешите идти? — Идите, — кивнул порядком озадаченный врач. Репликант вышел в приёмную, где его ожидал Блайз, и натолкнулся на вопросительный взгляд человека с майорскими погонами на такой же, как на самом Чимбике, форме. Сержант узнал офицера, руководившего операцией по эвакуации с Эдема, и насторожился. Полторы недели в полной изоляции, без каких-либо вестей «снаружи» заставили его с Блайзом разувериться в счастливом исходе заключения. Но реальность разительно отличалась от того, к чему готовились репликанты. — Майор Савин, — представился офицер. — Ваш новый командир батальона. Собирайтесь, вы возвращаетесь на службу. — Сэр, — вскинул ладонь к виску Чимбик, не удивившись смене командования. Каждый из репликантов знал о приоритетности приказов офицеров Доминиона перед приказами агентов СБ Консорциума и о мобилизационных планах, по которым их батальон переходил в подчинение армии. Об этом запрещалось упоминать при сотрудниках корпораций и даже обсуждать между собой, но Чимбик нет-нет, да позволял себе задуматься: а что будет в таком случае? Теперь ему представилась возможность проверить на собственной шкуре. А вот то, что комбат явился за ними лично, удивляло и настораживало. Зачем этот человек шёл сам, если мог отправить приказ врачам, передать его на имплант или, максимум, прислать командира взвода? Зато у Чимбика появился шанс узнать о судьбе Лорэй и бейджинки. Хоть что-то Савин должен знать. — Разрешите вопрос, сэр, — сказал Чимбик. — Задавайте, сержант. — При эвакуации с нами были женщины. Трое: сёстры-близнецы и уроженка Бейджина. Что с ними? Чимбик впился взглядом в лицо офицера, опасаясь услышать привычное «не ваше дело, сержант». — Бейджинка — Расмира Ломи, — вполне спокойно ответил майор, — в данный момент проходит курс реабилитации. Что же до сестёр Лорэй… Он сделал паузу. — Что с ними? — встрял Блайз, заработав гневный взгляд брата. Не сработало: тот попросту проигнорировал сержанта, глядя на майор так, словно готов был взять офицера за воротник и вытрясти всю правду. Удивительно, но майор не отреагировал на столь вопиющее нарушение субординации. — Мисс Лорэй участвуют в спецоперации Доминиона. Поэтому для Консорциума и Союза и они, и вы оба считаетесь погибшими. Понятно? — Так точно, сэр! — хором выкрикнули репликанты. Неожиданно хорошие новости взбодрили не хуже стимуляторов. Лорэй живы. Репликантов не списали. И, самое главное, у них остаётся шанс найти девушек, задействованных в спецоперации Доминиона. Следы деятельности Лорэй можно будет обнаружить в оперативных сводках или в новостях, которыми обмениваются между собой репликанты. — Но надо что-то делать с вашим шрамом, — Савин указал на лицо сержанта. — Шрамом, сэр? — переспросил сержант. — Да, — кивнул майор. — Он очень приметный, и есть шанс, что вас кто-либо увидит без шлема и опознает по нему. А опознав — размотает цепочку до Лорэй. Чимбик понимал всю разумность приведённой аргументации, но отчего-то избавиться от шрама теперь казалось неправильным. Будто он собрался уничтожить часть себя. — Я бы не хотел его сводить, сэр, — услышал он свой голос. — Могу ли я замаскировать его? В глаза человека мелькнуло удивление. Мелькнуло и пропало. — Замаскировать? — без тени гнева переспросил Савин. Чимбик пытливо взглянул ему в глаза, а потом осторожно, прощупывая границы дозволенного, спросил: — Разрешите татуировку, сэр? — Татуировку? — майор на миг задумался, а потом сказал: — Хорошо. Рисунок выберете сами? — Да, сэр! — не скрывая радости, откликнулся Чимбик.Спустя несколько часов Чимбик стоял перед майором, а тот разглядывал покрытое свежей татуировкой лицо сержанта. — Вылитый тиаматец, — одобрил Савин. — Может пригодиться в случае работы на территории Союза. И шрама практически не видно. Ваша идея? — Мисс Лорэй предложили такую маскировку во время работы на территории Союза, — выверяя каждое слово, ответил Чимбик. — Она показала себя очень эффективной. — Не сомневаюсь, — хмыкнул майор. — Я смотрю, вы неплохо сработались с гражданскими? Сержант внутренне напрягся, ощущая, будто ступает по тонкому льду. Неизвестность давила. Репликанты не представляли, какую версию произошедшего рассказали доминионцам Лорэй и сошлись ли их показания. Да и вернувшаяся к бейджинке способность говорить тоже не особенно радовала в этом ключе. — Поначалу были проблемы, но со временем мы научились совместной работе, — нейтрально ответил Чимбик. Он легко вскинул на спину рюкзак с выданным ему новеньким имуществом, всем своим видом выражая готовность приступить к выполнению служебных обязанностей. — Это хорошо, — майор хлопнул его по плечу. Сержант едва сдержался, чтобы не перехватить руку человека, останавливая опасное движение. Теперь Чимбик лучше понимал принятые у людей жесты одобрения и поддержки, но старые привычки вернулись, стоило сержанту вновь оказаться на Эгиде. Савин, явно не понимая всю опасность излишней жестикуляции, довольно улыбнулся: — Пойдём, познакомлю с новым личным составом. — Новым, сэр? — эта новость удивила Чимбика ещё больше, чем поведение командира. — Да, — отозвался тот. — Нас объединили с бывшим сто пятым батальоном. Специалисты по борьбе с диверсантами. — Люди, сэр? — Репликанты, — майор пошёл к выходу, вынуждая сержанта последовать за собой. Чимбик замолчал, обдумывая произошедшие в его судьбе изменения. Навстречу шла взводная колонна репликантов. То, что это новоприбывшие, Чимбик понял сразу. Не по лицам — лицо у них было одно на всех. То же, что у самого сержанта. А в остальном они были абсолютно разные. Взгляд Чимбика цеплялся за татуировки на видимых частях тела, брелки на поясах, разнообразные значки с неуставными изображениями на форме. Это были репликанты и в то же время — нет. Слишком много черт появилось в них от дворняг. Чимбик смотрел на них и гадал: а только ли внешние черты они переняли от людей? — Как видите, правила немного поменялись, сержант, — ухмыльнулся Савин. — Добро пожаловать в армию Доминиона Земли. — Спасибо, сэр, — машинально отозвался тот, не отрывая взгляда от вновь прибывших. В кубрике сержанта встретил Блайз. — Видел новых? — спросил он. — Да, — сержант поставил рюкзак на пол и откинул крышку. — И как они тебе? — Не похожи на нас, — и Чимбик раскрыл свой шкафчик для снаряжения, ставя в разговоре точку.
Планета Новый Плимут. Столица
— Заряжай! Цельсь! Пли! Залп из древних винтовок хлестнул по ушам. Грэм Нэйв стоял, вскинув ладонь к козырьку, и смотрел, как гроб с телом его друга опускается в могилу. — Заряжай! Лязгнули затворы. — Цельсь! Пли! Свёрнутый флаг передали плачущей пожилой женщине — матери Монта. Жена принять его не могла: рядом с гробом Карла опускали ещё три гроба: супруги и дочерей. Трагическая случайность: сбой программы автоматического грузовика, в результате которой тот смёл машину, в которой Карл вёз семью к родителям. Случайность, в которую Грэм не поверил ни на секунду. — Заряжай! Нэйв смотрел, как гробы исчезают в тёмном зеве могилы, и вспоминал всё, что произошло сразу после смерти Карла. Едва миновал первый шок от новости о смерти капитана Монта, как Грэм с упрямством вгрызся в работу. Карл не одобрял «наматывание соплей», и лучшей данью памяти другу Нэйв посчитал завершение начатого ими дела. Коллега бы одобрил. Но стоило лейтенанту попытаться открыть файл дела о станции «Иллюзия», как на мониторе высветилась надпись «Дело закрыто. Обратитесь в архив». Тогда он счёл это канцелярской ошибкой, путаницей при передаче дел покойного капитана. Но когда Грэм отправил запрос в архив, то получил равнодушный ответ: «Уровень доступа недостаточен». Вот тогда-то Грэм и начал понимать, что дело, как говаривал Монт, «попахивает дерьмецом». Лейтенант затребовал все прочие документы, проходящие по делу о преследовании репликантов и Лорэй. Результат окончательно утвердил Грэма в уверенности, что смерть друга — не несчастный случай. Пропала почти половина рапортов и докладов, сделанных самим Нэйвом. Сохранились лишь те, в которых не упоминались ни сёстры Лорэй, ни станция «Иллюзия». А в рапортах, составленных Монтом, лейтенант Нэйв либо не фигурировал вообще, либо упоминался в незначительных эпизодах, не связанных с поимкой Лорэй. Создавалось впечатление, что дело вёл только Карл, а Грэм время от времени выполнял мелкие поручения, как бесполезный сопливый стажёр. В другое время Нэйв бы посчитал, что Карл затирает молодого коллегу, чтобы снять все сливки, но сейчас лейтенант со всей ясностью понимал: друг сделал всё, чтобы защитить его. Жаль, Карл не успел защитить собственную семью… Нэйв наклонился, чтобы подобрать горсть земли и вслед за матерью Монта бросить ту на гроб. Наклонился и на миг замер, заметив в траве мелкого суетливого жучка. В памяти всплыли слова Лорэй: «Ты — такая же букашка под сапогами больших людей». Букашка… Грэм зачерпнул пальцами рыхлую, слегка влажную землю и выпрямился. Нет, Карл и его семья не были букашками. Они были людьми, которым в подмётки не годилось то дерьмо, что посчитало себя в праве распоряжаться чужими жизнями. Грэм рванул воротник мундира, словно это могло облегчить душившую его ярость. — Букашка… — тихо произнёс он. — Ну уж нет… Дождавшись очереди, Нэйв шагнул к могиле, замер на миг и бросил горсть земли на крышку гроба. Пусть он похоронил друга, но сумеет найти способ, чтобы не похоронить его работу. Как бы этого ни добивались сильные мир сего. Память воскресила события прошлого вечера. Нэйва неожиданно вызвал начальник управления. — Я понимаю, что момент… неудачен, — седой полковник встал из-за стола, держа в руке алую бархатную коробочку. — Вы с Монтом сдружились, и тебе сейчас хреново, сынок, но… Поздравляю с присвоением внеочередного звания, капитан Нэйв. И вручил ошеломлённому Грэму коробочку, внутри которой лежали два алых капитанских прямоугольника. — К сожалению, со званием пришло и твоё новое назначение, — полковник протянул гибкий экранный лист. — В войсках нехватка толковых особистов. — В войсках? — эхом повторил Нэйв. Злость душила, распирала изнутри, и новоиспечённому капитану стоило огромных усилий изображать удивление. В войсках значит… Подальше от расследования, поближе к смерти. Даже не поскупились на сладкую морковку — в два маленьких прямоугольника рубинового цвета — для молодого осла. Капитан Нэйв сухо поблагодарил начальника и вышел из кабинета, задыхаясь от злости. Какая-то тварь из властьимущих, к которой подобрался Монт, решила себя обезопасить. Если бы не старания Карла, то Нэйва ждала бы не почётная ссылка на фронт, а похожий грузовик. Или каменный блок, готовый сорваться с верхушки старого здания. Или случайный наркоман, раздобывший ствол и пошедший на грабёж. Но никаких следов участия лейтенанта в расследовании не сохранилось, и некто властный решил не искушать судьбу лишними трупами. Проще убрать потенциальную угрозу подальше. Тем более что война — дело непредсказуемое и опасное. И теперь Нэйв стоял, глядя, как гроб с телом друга засыпают землёй, и едва не рычал от злого бессилия. — Капитан Нэйв? — спросил мужской голос за спиной. Грэм обернулся и увидел пожилого мужчину — одного из тех, кто пришёл проводить Карла в последний путь. — Карл про вас рассказывал, — мужчина протянул руку. — Да? — машинально отвечая на рукопожатие, глупо спросил Нэйв. И осёкся, почувствовав в ладони некий предмет. — Отзывался очень хорошо, — сказал пожилой. — Мои соболезнования. Он был хорошим парнем… И, разжав пальцы, исчез среди друзей и родственников семьи Монтов. Вернувшись домой, Нэйв нашёл старый комм. Убедившись, что прибор отключен от сети, капитан достал из кармана то, что передал ему старик на кладбище. Инофочип. Капитан вставил чип в комм, открыл первый файл и бегло просмотрел его содержимое. Затем вынул чип и зло улыбнулся. — Букашки, значит… — проговорил он. Инфочип в его руке хранил все собранные Карлом данные по станции «Иллюзия», посланных на Эдем наёмниках и их хозяину. Крошечное зёрнышко в ладони. Зёрнышко, которому Грэм обязательно позволит взрасти.Планета Эльдорадо. Зал заседаний Совета Корпораций
Голоэкран транслировал выпуск новостей Союза, репортаж о результатах выборов в парламент с прогнозом на предстоящие через полгода президентские выборы. — Поздравляю, господа, — сказал один из восьми сидящих за круглым столом людей. — Практически все наши лошадки пришли к финишу. — Да, удачно, — согласился второй. — С учётом того наш кандидат в президенты Дуглас лидирует по всем опросам — можно смело говорить о том, что Союз упал нам в карман. — Не торопитесь, господа, — подал голос третий. — У нас проблемы с Эгидой. Доминионцы отозвали всех репликантов на базу, наши сотрудники на Эгиде перестали выходить на связь. Так же, как и наши газодобывающие заводы, расположенные в этой системе. — А что насчёт агентов? — Мертвы. Доминионцы вскрыли нашу агентурную сеть и подчистую уничтожили. Последнее, что нам удалось узнать, — на Эгиду перебрасывают ещё один батальон репликантов. В зале воцарилась тишина — собравшиеся обдумывали услышанное. — Чёрт, — наконец раздался голос. — Придётся форсировать события. — Понесём убытки, — возразили ему. — Крупные… — Промедлим — убытки покажутся мелочью. Император шутить не любит. — Тогда начинаем? — Да. Надо как можно скорее уничтожить Эгиду. Быстро, пока там нет серьёзных систем противокосмической обороны.Система Эгида. Крейсер «Генуя», флагман флота Консорциума
Флаг-адмирал Андреа Дориа смотрел на изображение Эгиды. Планетоид висел в пространстве, похожий на шар из серого с чёрными прожилками мрамора. Адмирал вспомнил, как в детстве любил играть с друзьями такими мраморными шариками. Древняя, но увлекательная игра на точность и меткость: выбить шариком-битой как можно больше шаров соперника. А теперь ему предстоит выбить всего один шарик. Даже не интересно: практически незащищённый объект, против которого брошено шесть боевых кораблей — лучших в Консорциуме. — Мы достигли оптимального рубежа атаки, — доложил капитан «Генуи». — Прикажете открыть огонь? Дориа бросил взгляд на положение эскадры. Корабли расположились полумесяцем, выгнутым «рогами» к планетоиду. — Действия противника? — спросил он. В скафандре адмирал, привыкший за годы тихой службы в Консорциуме к сшитому на заказ мундиру, чувствовал себя неудобно, но ничего не мог с этим поделать. В боевом положении из всех отсеков откачивали воздух, создавая вакуум — стандартный метод борьбы с ударной волной и вероятными пожарами. Тут мундиром не обойтись. — Никаких, — доложил командир «Генуи». — Наблюдается лишь некоторая активность их радаров и сканеров, но ничего нового — всё та же аппаратура, что и ранее. — Они не успели, — Дориа почувствовал некоторое разочарование. Как и большинство офицеров с реальным боевым опытом, он жаждал схватки и одновременно боялся её. Адмирал помнил, как, будучи ещё молодым мичманом флота Доминиона, участвовал в покорении Альты. Память услужливо воскресила заляпанные бурой кровью переборки, прошитые обломками обшивки тела боевых товарищей и леденящий тоскливый ужас, который наводил писк в наушниках, сигнализируя о вражеских ракетах. — Подойдём ближе, — решил он. — Меньше провозимся. — Есть, — отозвался капитан «Генуи». Вновь потянулось время ожидания. Крейсеры маневрировали, занимая новые рубежи атаки. Адмирал, сидя в кресле, жалел, что приказал подготовиться к бою по всем правилам: оборонительные системы Эгиды рассчитаны лишь на противодействие корытам Союза, а не современным судам. Но отменять приказ было глупо. Дориа оставалось только ждать, когда его корабли уничтожат цель и настанет время сыграть отбой боевой тревоги. — Мы на позиции, — доложил командир крейсера. Адмирал вздохнул и уже хотел отдать приказ открыть огонь, как по ушам полоснул крик оператора ДРЛО, заглушённый воем тревожной сирены: — Многочисленные пуски с поверхности! Тяжелые противокорабельные ракеты класса «Кали»! Время подлёта… Дориа побледнел, поняв, в какую ловушку его заманили. Проклятые доминионцы успели-таки привезти и смонтировать на планетоиде системы противокосмической обороны. А потом сидели смирно, дожидаясь, пока потерявший осторожность от самоуверенности противник подойдёт поближе, любезно подставляясь под выстрел в упор. По космическим меркам, разумеется. На мостике звучали команды, автоматика рассчитывала маневры уклонения и раздавала целеуказания системам обороны, но адмирал ясно понимал, что это — агония. Эскадра обречена. (обратно) (обратно)Александр Гедеон Когда устанет даже смерть
Глава 1
Планета Новый Плимут. Столица, зал торжеств «Король Георг V»
Нэйв стоял, подпирая стену, и мрачно разглядывал веселящуюся толпу из-под поднятого забрала. Зал был забит под завязку — политики, высокопоставленные чиновники и военные, магнаты, их жёны, любовницы и любовники, многочисленные подхалимы и подпевалы, просто честолюбивые пройдохи, ухитрившиеся достать пригласительный билет, а также вездесущие журналисты. Вся эта публика, облачённая в смокинги и вечерние платья, собралась отметить двойной праздник — День Основания и подписание договора о вхождении Консорциума в состав Союза Первых. Средства массовой информации преподносили это как победу: вчерашний враг осознал, что находится на неправильной стороне, и примкнул к силам добра — Союзу. Но Грэм прекрасно понимал, что Консорциум просто завершил начатое давно — взял Союз под контроль. И плевать, кто к кому присоединился официально. Торжества запланировали на целую неделю, а потому меры безопасности усилили беспрецедентно. Столицу наводнили войска и сотрудники правоохранительных органов, на окраинах и у стратегических объектов развернули системы ПВО, а в небе стало тесно из-за обилия дронов. Капитан Нэйв был одним из тех, кому не посчастливилось провести большую часть праздников на службе. Или повезло. По крайней мере сам Нэйв считал, что повезло: он мог беспрепятственно продолжать то, чем втайне занимался уже три месяца — сбором информации о клиентах станции «Иллюзия». Грэм уподобился старателю, кропотливо промывающему в ручье породу в надежде узреть блеск золотой крупицы. Всё свободное время капитан изучал колоссальные массивы информации, выуживая нужные сведения. День за днём, час за часом Грэм складывал мозаику, которая должна была привести его к загадочной станции. Праздники подарили капитану возможность присмотреться к некоторым фигурантам поближе. При виде первого из них капитан захлопнул забрало и зло ощерился, словно цепной пёс при виде непрошеного гостя. Полковник Эдвин Бана собственной персоной. Одна из тех мразей, кто приговорил Монта и его семью к смерти, чтобы прикрыть свои собственные задницы. А то, что полковник Бана — один из этих людей, Нэйв не сомневался. Именно Бана нанял наёмников, приказав им убить Лорэй и обоих контрразведчиков. Именно Бана выдал своих подельников. И именно их дела пропали сразу после гибели Карла. Грэм на миг позволил себе представить, как завизжит эта самодовольная свинья в парадном полковничьем мундире, почувствовав на своём холёном теле пыточный инструмент. Как будет молить о пощаде, стоя на коленях и захлёбываясь в соплях и слюнях. Представил и улыбнулся. А потом переключил внимание на более доступную цель — советника губернатора Нового Плимута по финансовым вопросам. Альберт Шпее, респектабельный мужчина тридцати семи лет от роду. Ничего особенного: подворовывает, но без размаха, скромно. Активно пользуется услугами эскорт-служб. Чиновник как чиновник, если не знать больше. А Грэм знал. Школьный приятель Нэйва нынче работал в службе безопасности столичного губернатора, и молодой капитан воспользовался случаем возобновить дружбу. Пара весёлых вечеров, много выпивки — и Грэм услышал много интересных подробностей о трудовых буднях слуг народа. От Шпее, к примеру, шлюхи уходили с синяками на шеях. Невинная страстишка, щедро оплачиваемая господином советником. Но стоило Грэму копнуть, как обнаружилась пара задушенных шлюх, выброшенных прибоем далеко за пределами города. Тоже ничего особенного — профессия из группы риска. Вот только осторожные расспросы товарок покойниц по цеху открыли интересную деталь: обе девушки упоминали щедрого клиента откуда-то из администрации губернатора. А советник обожал кататься на яхте в компании молодых девушек. Но самое главное — господин Шпее периодически летал в отпуск за пределы планеты, но Грэм не сумел отследить, где же отдыхал слуга народа. И теперь очень хотел это выяснить. Господин Шпее между тем увлечённо болтал с красивой бейджинкой в синем вечернем платье. По отсутствию кавалера и готовности, с которой девушка шла на контакт, Грэм решил, что она либо из нанятых на вечер элитных эскортниц, либо просто «охотница», вышедшая на поиски богатого любовника, а то и мужа. Советнику девушка явно приглянулась. Грэм не слышал, о чём они беседуют, но даже со своей позиции виделнетерпеливое возбуждение, охватившее Шпее. Он уже без стеснения прижимал к себе девицу, а та весело нашёптывала что-то кавалеру, касаясь его уха губами. Грэм мысленно посочувствовал охотнице за толстыми кошельками и на всякий случай сделал несколько снимков. Кто знает, может, завтра море выбросит труп этой вот красотки? Или она пропадёт без вести — течение порой уносит тела далеко от обжитых территорий. Доказательства никогда не бывают лишними. Тактический блок, связавшись с базой данных о гостях, моментально вывел информацию о девушке: Хелен Ли, модель, место работы — модельное агентство «Экзотик», возраст — двадцать три года. Приглашение — одно из выданных для сотрудниц агентства. Очевидно, девушки занимались не только фотосессиями и работой на модных показах. И судя по тому, как Альберт Шпее едва не выпрыгивал из штанов от нетерпения, профессионализм Хелен достигал высокого уровня. Девушка вновь шепнула что-то на ухо советнику, и тот, просияв, подхватил её под локоть и повёл к выходу. — Центр — двадцатому, — Грэм вышел на связь со старшим группы. — Отойду подышать. — Принял. Особо не спеши, — отозвался старший. Нэйв понимал его расслабленность: помимо армейской контрразведки, на этот раут нагнали всех, кого можно — от полиции до частной охраны. И это без учёта холуев каждого из гостей. Нэйв шёл за парочкой, не в силах отделаться от мысли, что уже где-то видел эту девушку. Проходила по делу? Нет, исключено — тогда точно бы запомнил. Да и по какому делу могла проходить модель у армейских контрразведчиков? В городе сталкивались? Уже вероятнее, но тоже слабо верится. Может, просто в толпе гостей заметил, а теперь кажется, что видел и до этого? Дзынь… Браслет на руке девушки издал мелодичный звон, когда она поправляла причёску. Звук заставил Грэма вздрогнуть. Перед глазами снова встал бетонный карцер на Эдеме и бьющиеся в агонии Лорэй. Нэйв попытался отогнать наваждение, но в этот момент бейджинка отвернулась от своего кавалера и ухмыльнулась, зло скривив губы. Капитан замер. Молнией его разум пронзило узнавание. Свитари Лорэй. Серокожая, беловолосая, желтоглазая, но совершенно точно Свитари. Точно так же она кривилась на слова Эйнджелы «мы не убийцы». Грэм хорошо это запомнил, потому что в этот самый миг Свитари целилась в связанного лейтенанта из его же табельного оружия. Ещё не до конца осмыслив увиденное, контрразведчик фильтровал базу данных гостей в поисках Эйнджелы. Если нашёл одну Лорэй — где-то рядом обязательно отыщется и вторая. Но никаких совпадений среди гостей не нашлось. Нэйв ускорил шаг и открыл было рот, чтобы сообщить старшему группы о потенциальной опасности, но, поразмыслив, промолчал. Собственно, поговорить с мисс Лорэй он хотел приватно. Что-то подсказывало, что стоит Свитари засветиться в официальном отчёте службы безопасности — и проживёт она недолго. Да и её внимание именно к Альберту Шпее наводило на мысли, что Лорэй копает в том же направлении, что и Грэм. Нэйв вспомнил отчёт о найденном в сельве теле работорговца Батлера и ухмыльнулся. Если его догадка верна, то господина Шпее ждёт действительно незабываемая ночь. Можно смело утверждать, что советник будет смертельно удивлён тем, на что способна его новая подружка. Проследовав за парочкой до самой парковки, Грэм открыл забрало шлема и подпёр плечом стену, демонстративно дыша свежим воздухом. Взглядом он провожал воркующую с советником девушку. Да и не он один. Скучающие охранники тоже дали глазам отдохнуть на приятном зрелище. То ли почувствовав, что за ней наблюдают, то ли по каким-то иным причинам девушка обернулась. Её улыбка поблекла, едва их с Грэмом взгляды встретились. Но капитан беспечно махнул рукой в ответ и весело отсалютовал. Со стороны, наверное, казалось, что молодой офицер заигрывает с красоткой, на которую можно только смотреть. Кто осудит за столь незначительное нарушение дисциплины? Тем более что красотка улыбнулась ему в ответ, прежде чем сесть в машину.Планета Новый Плимут. Столица
Свитари смотрела на ненавистную рожу Альберта и сладко улыбалась ему. Руки советника уже обшаривали её тело. Особое внимание он уделял шее, лаская её сперва нежно, затем всё грубее и грубее. Свитари помнила, как эти пальцы смыкаются на горле. Как жадно эти карие глаза наблюдают за судорожными попытками любовницы вдохнуть. Одна- единственная ночь, врезавшаяся в память на многие годы. Администратор борделя на «Идиллии» был очень недоволен самоуправством клиента. Для грубых, травмирующих забав предназначались совсем другие рабыни, а не полуидиллийка с её бесценными феромонами. Кажется, Альберт даже заплатил хозяевам какой-то штраф. Свою компенсацию Свитари собиралась получить чуть позже. И не деньгами. — А большая у тебя яхта? — тяжело дыша, спросила она, стаскивая с мужчины пиджак. — Тебе понравится, — пообещал советник, задирая подол её платья. — У меня есть подружка, которой тоже захочется прокатиться на твоей яхте, — блудливо улыбнулась Свитари и обвила мужчину ногами. — Втроём веселее. — Подружка? — хрипло повторил Альберт, стаскивая с неё трусики. — Ну, пусть едет к пирсу. Свитари представила, как совсем скоро её нож погрузится в тело этого урода, и сладко застонала. Скоро, скоро она получит свою порцию удовольствия… Осторожным движением пальца Свитари отодвинула подвижную пластинку на массивном перстне. Показалась крошечная игла инъектора. Альберт из-за охватившего его возбуждения не обратил внимания на крошечную царапину и уже через несколько секунд безвольной тушей скатился на дно собственного лимузина. Свитари брезгливо скривилась, подняла безвольную руку мужчины и поднесла ту к сенсору. Сканирование прошло успешно и автопилот принял команду Ри о смене курса. Роботизированный лимузин притормозил у обочины вне зоны ближайшей городской камеры наблюдения. В салон быстро нырнула фигура в приталенном чёрном плаще с капюшоном. Машина тронулась. — Всё прошло гладко? — уточнила Эйнджела, без церемоний протоптавшись тяжёлыми ботинками прямо по распластанному телу. Сейчас сторонний наблюдатель вряд ли распознал бы в девушках сестёр. Мешковатая тёмная одежда, нарочито неровно остриженные чёрные волосы, высветленные практически до невидимости брови. Глаза густо подведены чёрным, на открытых участках серой кожи видны татуировки. Сейчас Эйнджела напоминала андрогина из тех, что можно встретить на тусовках фриков. Машина тронулась, продолжая прерванный путь к порту. — Когда всё проходило гладко? — вздохнула Свитари, заканчивая приводить в порядок одежду. — Встретила Нэйва. Он видел, как я сажусь в машину с этим дерьмом. Эйнджела, начавшая было обшаривать карманы советника, напряжённо уставилась на сестру: — Нэйв тебя узнал? — Ага, — беспечно улыбнулась Свитари и вытащила коммуникатор из кармана валявшегося рядом пиджака советника. — Даже ручкой помахал на прощание. Похоже, ему что-то от нас нужно. Мне почему-то кажется, что это не любовь и ласка. — Дерьмово… — резюмировала Эйнджела. — Десмонд точно прикажет его убрать, чтобы не завалить всё дело. — Не обязательно, — успокоила её сестра. — Нэйв явно дал понять, что не станет меня закладывать. Возможно, мы будем друг другу полезны. Убеди Деса, что я смогу склонить его к сотрудничеству. Общие интересы, немного феромонов и секса… Во взгляде Эйнджелы читалось сомнение, но она кивнула: — Сделаю, что смогу. Клонируй комм. Она протянула Свитари пудреницу, на которую та положила коммуникатор советника. Высокотехнологичное устройство доминионского производства, скрытое за зеркальцем, скопировало все данные коммуникатора и создало виртуальную копию прибора. Теперь в случае необходимости Лорэй могли без труда имитировать активность Альберта, совершать звонки с его номера, получать предназначенные ему сообщения. Следом она проделала то же самое с бортовым компьютером автомобиля, открыв доступ к системам управления удалённому оператору. В его задачу входило подчистить маршрут автомобиля, удалив подозрительные остановки. — Давай звонок, — сказала Свитари. — Не рановато? — засомневалась Эйнджела. — В самый раз. Семнадцать минут прошло. Сама знаешь, что каждому второму хватает и двух минут. Сестра кивнула, отправила сообщение оператору, и через пару секунд на комме советника высветился входящий звонок с неопределяемого номера. Ри приняла звонок, удержала фиктивного собеседника на линии секунд двадцать, имитируя разговор. Минутой позже автомобиль советника вновь изменил маршрут. Новым местом назначения стал ближайший ночной клуб. — Пойду обеспечивать себе алиби, — с беспечной улыбкой объявила Свитари, когда машина затормозила на парковке клуба. — Напомни Десу, что он обещал оставить мне сладенькое. Она кивнула на распластанное тело, и Эйнджела в ощутила жестокое предвкушение сестры. — Напомню, — пообещала она. — Будь осторожна. Сестра лишь подмигнула ей в ответ, взъерошила белые волосы и вылезла из машины, помахала рукой на прощанье. На ходу поправляя причёску, она направилась ко входу в клуб. У одной из камер Ри остановилась, достала зеркальце и принялась поправлять размазанный поцелуями Альберта макияж. Кто бы ни просматривал потом записи — у него не возникнет сомнений, чем пустоголовая красотка занималась несколько минут назад. На коммуникатор пришло входящее сообщение от любвеобильного советника: «Повторим завтра?» Свитари капризно скривила губки, сфотографировалась и отослала фото с припиской: «Чтобы ты опять бросил меня ради срочных дел?» Ответ пришёл быстро. Фото яхты советника и слова: «Я решу все дела. Покатаемся. С меня бутылка идиллийского». Снова фото, но на этот раз вид сверху на улыбку и декольте: «Ты прощён. Жду звонка». Довольная Свитари небрежно кинула коммуникатор в сумочку и направилась в клуб, предвкушая скорое веселье.Планета Новый Плимут. Промышленный район столицы
Неприметный среди десятков собратьев фургон службы доставки одного из сетевых магазинов притормозил у пакгауза. Автоматические ворота поднялись, пропуская фургон, и вновь опустились. Из кабины легко выпрыгнул светловолосый детина атлетического сложения. Бугры мышц перекатывались под форменным комбинезоном, выдавая недюжинную силу человека. Оглядевшись, детина распахнул боковую дверь фургона и церемонно протянул руку, помогая выйти Эйнджеле. — Иви, подготовь пока всё для беседы, — здоровяк ткнул лапищей, больше похожей на гибрид манипулятора лесовоза с экскаваторным ковшом, в глубину пакгауза. Настоящие имена Лорэй он перестал использовать с той самой минуты, как они получили новые документы. И себя разрешал называть только Гуннаром. Здоровяк между тем по пояс скрылся в фургоне. — О, а вот и наша Спящая Красавица проснулась! — пробасил он, вытаскивая на свет связанного Шпее. Альберт задёргался, словно выброшенная на берег рыбина, протестующе мыча сквозь слои липкой ленты, служившие кляпом. — Иви, ты иди, иди, — Гуннар оглядел трепыхающегося чиновника взглядом медведя, выловившего лосося. — Я сейчас. Только с господином Шпее поговорю о нормах поведения на нашем рауте. — Не перестарайся только, — попросила эмпат и зашагала вглубь пакгауза. Гуннар подождал, пока она отойдёт подальше, и молча ткнул дёргающегося чиновника согнутым указательным пальцем в солнечное сплетение. Шпее подавился очередным мычанием и отчаянно зафыркал, таращась в пол выпученными глазами. — Ещё звук — будет больнее, — предупредил Гуннар. Советник кивнул, глядя на него с мольбой и ужасом во взгляде. Гуннар перехватил его за пояс брюк и легко понёс к служебным помещениям, насвистывая бравурную мелодию. Несмотря на то, что здоровяк разменял пятый десяток, восемьдесят пять килограммов сенатора не представляли для него серьёзной нагрузки. В небольшой, четыре на четыре метра, комнате Эйнджела уже прилаживала наручники к массивному металлическому стулу, привинченному ножками к бетонному полу. При виде этой картины Шпее снова задёргался, заслужив укоризненный взгляд Гуннара. — Не надо дёргаться, — наставительно сказал здоровяк, пристёгивая Альберта за руки и ноги. Убедившись, что конечности чиновника надёжно зафиксированы, Гуннар отступил в сторону, и к креслу шагнула Эйнджела. В пальцах с выкрашенными в чёрный цвет ногтями тускло поблёскивал нейроошейник. Эмпат ощутила ужас пленника. Узнал. Не её, ошейник. Ещё бы, ведь это главное украшение «персонала» Иллюзии. — Тебе не нужно объяснять, что будет, если я коснусь сенсора? — застёгивая пыточный инструмент на шее советника, мягко спросила Эйнджела. Странное сочетание злорадства, брезгливости и стыда не давало как следует насладиться местью. Этому умению стоило поучиться у Ри. Сестра вообще делала пугающие успехи в сфере причинения боли другим людям. Эйнджеле происходящее нравилось много меньше, но главным образом в силу эмпатии. Боль — приемлемая плата за возможность оценить состояние собеседника и поймать его на лжи. Увы, советник Шпее не лгал. Он просто не владел нужной информацией. Поначалу он пытался отпираться и делать удивлённое лицо на вопрос о станции запретных удовольствий, но слабого разряда нейроошейника и короткого экскурса в прошлое от Эйнджелы хватило, чтобы он заговорил. Станцию он посещал давно и регулярно, но лишь в качестве спутника старого друга с ещё более своеобразными вкусами. Поездки всегда организовывал друг, и ни координат станции, ни ведущих к ним Врат Шпее не знал. Друг уже около полугода находился в длительной командировке где-то на Акадии, а потому сенатор от безысходности начал искать развлечения самостоятельно. Трупы жертв прятал без затей — топил в море после развлечений на яхте. — Бесполезный кусок дерьма, — раздосадованно подвела итог Эйнджела. Гуннар кивнул, глядя не на неё, а на захлебывающегося в слюнях и соплях чиновника. Взгляд у здоровяка при этом был такой, что впору в триллерах показывать — чтобы зрителей посильнее напугать. Но голос оставался спокойным. — Жаль, — пробормотал он, усаживаясь на край жалобно скрипнувшего офисного стола. — Не убивайте, — прохныкал Шпее. — Я правда ничего не знаю… — И в мыслях нет тебя убивать, — утешил его Гуннар. — Иви, больше тебя не задерживаю. А я ещё чуть с господином Шпее посижу. Господин Шпее ведь не против? Советник переводил затравленный взгляд с верзилы на девушку-фрика, что буднично расспрашивала его об Иллюзии, и, очевидно, никак не мог решить, какая компания ему нравится меньше. — Только не обижай его, а то Хелли огорчится, — хмыкнула эмпат, злорадно ощутив накатившее на советника облегчение. Гуннар улыбнулся и понятливо кивнул. В отличие от Шпее он знал, что во время встречи с «Хелен» чиновник начнёт неистово скучать по этому допросу. (обратно)Глава 2
Планета Новый Плимут. Офис модельного агентства «Экзотик»
Шумный, полный весёлых и красивых молодых людей холл здания, арендуемого агентством, Эйнджела пересекала быстрым шагом, ссутулившись и вжав голову в плечи. Модели всегда зубоскалили вслед фигуре в бесформенном тёмном плаще с капюшоном. Ещё бы: новенькая, странная, нелюдимая, да ещё и из «гик-отдела». Как тут удержаться? Тем более что в офисе айтишница появлялась редко, основную часть времени работая удалённо. Ни один работник агентства ни разу не заметил сходства между фриком неопределёного пола с Бейджина и весёлой общительной Хелен оттуда же. Слишком разное впечатление они производили. Куда больше общего у Иви было с её соседкой по кабинету — темнокожей эникейщицей, занятой чем-то невнятным — то ли какой-то работой в соцсетях, то ли наполнением сайта контентом, то ли ещё чем. На самом деле Пич была тем самым удалённым оператором, что увёл машину Шлее по ложному маршруту к парковке у пирса. Предусмотрительный советник не устанавливал камер от парковки до самой яхты, чтобы не оставлять следов своих развлечений с девушками, так что главной версией исчезновения Альберта Штее будет затянувшаяся морская прогулка. — Играешь на рабочем месте? — хмыкнула Эйнджела. Со стороны создавалось впечатление, что Пич гоняет в какой-то симулятор, но взломщица как раз уводила яхту советника по одному из его обычных маршрутов. — Разносчице вирусов слова не давали, — как всегда, грубо ответила Пич. Близнецов она невзлюбила с первой встречи, и за месяц знакомства её отношение мало поменялось. Разве что из «бесполезных тупоголовых кукол» Лорэй эволюционировали в «полезных тупоголовых кукол». О причинах этой неприязни Эйнджеле оставалось только гадать. Ни осторожные расспросы, ни попытки наладить отношения не дали никакого результата. В конце концов эмпат плюнула и просто использовала Пич как объект для изучения. Большую часть повадок для образа фрика она беззастенчиво скопировала с нелюдимой грубой айтишницы. Теперь Эйнджела раздражала Пич ещё больше обычного. — С яхтой всё нормально прошло? — игнорируя пренебрежительное обращение спросила Эйнджела. Пич презрительно хмыкнула в ответ, всем своим видом демонстрируя, что завалить подобную задачу мог бы только клинический идиот. Ну, или Лорэй, что в понимании Пич было синонимами. Эйнджела никогда не возражала и не препиралась. Бессмысленная трата времени. Сейчас её занимал предстоящий разговор с куратором. Что-то подсказывало, что простым он не будет. Подхватив со стола графический планшет, Эйнджела направилась в кабинет одного из фотографов агентства — Десмонда Рида. Дверь, как водится, оказалась заперта. Как и все творческие личности, Десмонд не терпел вмешательства в творческий процесс. — Мистер Рид, — буркнула Эйнджела в интерком кабинета, — вы вызывали по поводу дизайна портфолио. — Пять минут, — после непродолжительной паузы ответил мужской голос, и связь отключилась. Эйнджела равнодушно пожала плечами, подпёрла спиной стену и уставилась в яркий голоплакат на стене. С него томно улыбалась звероглазая красотка с Тиамат. Агентство «Экзотик» специализировалось на моделях с экзотическими натурализациями. Конечно же, среди них было немало подделок, вроде Свитари. Немного краски, линзы — и вот ты уже не рядовая провинциальная девчонка, а востребованная бейджинка или даже идиллийка. Эйнджела встречала пару таких — эмпатией там и не пахло. Но на голоснимках они выглядели вполне достоверно, а большей части желающих познакомиться с идиллийкой хватало и природного обаяния девушек без всяких феромонов. Мимо прошёл высокий красивый тиаматец — тоже модель — и весело подмигнул Эйнджеле. Та отвела взгляд, ссутулила плечи и ниже натянула капюшон плаща. Парень ухмыльнулся, довольный произведённым эффектом, и скрылся за углом. Дверь открылась, из кабинета выпорхнуло прекрасное создание с амарантовой кожей — одна из крашеных «идиллиек». — Мистер Рид ждёт, — бросила она и умчалась в сторону лифта. Эйнджела отлипла от стены, перехватила поудобней планшет и вошла в просторный кабинет с окном во всю стену. Прочие стены занимали работы фотографа: обложки модных журналов, удачные рекламные проекты, пара видов ночного города. Сам хозяин кабинета сидел за столом и листал голограммы, отмечая годные для портфолио «идиллийки» и отметая в сторону те, в которых он видел изъян. — Как прошло? — буднично поинтересовался он, едва дверь за спиной Эйнджелы закрылась. — Удачно, но бесполезно. Он не владеет информацией. И… Десмонд Рид приподнял бровь, ожидая продолжения. — Хелен встретила капитана Нэйва. Он её узнал, но не поднял шума. Помахал рукой на прощанье. Эмпат ощутила охвативший Рида гнев и едва сдержалась, чтобы не попятиться. — И она продолжила операцию? — тихо, но полным угрозы голосом спросил он. — Не сообщила мне? По спине Эйнджелы прошёл холодок. Несмотря на безобидный облик модника и повесы, Рид был расчётливым, жёстким и безжалостным человеком. И хоть Лорэй формально ничто не связывало с разведкой Доминиона, они прекрасно понимали, что никто не даст им просто уйти. Что бы они ни говорили. — Она уже садилась в машину с советником, переигрывать было поздно, — Эйнджела попыталась выгородить сестру. — Если Нэйв не задержал её сразу, значит, ему что-то от нас нужно. Глухое раздражение Рида сменилось холодной яростью: — Или он разрабатывает вас, идиоток, чтобы отследить всю цепочку! Об этом вы подумали?! Почему сразу не связались со мной? Почему не свернули операцию? Правильные, совершенно справедливые вопросы, на которые у неё не было ответов. Работа в команде давалась близнецам с трудом. Они слишком привыкли рассчитывать только на себя и мгновенно принимать решения, полагаясь только на интуицию и чутьё. Чутьё подсказывало, что Нэйв их не сдаст, но Рида такой ответ не удовлетворит. — Если бы Нэйв хотел нас пасти, он бы не показался Ри, — заметила Эйнджела. — Не подал бы вида, что узнал её. Несколько секунд куратор сверлил её взглядом. — Ладно, что сделано, то сделано. Вопрос с Нэйвом нужно решать. И быстро. Выясните, что ему нужно. И дайте это. Если он хочет чего-то незаконного — прекрасно, замажем его по уши, чтобы не выбрался. Нужны деньги? Они у нас есть. А если ему приспичило потрахаться по старой памяти — вы уж его не разочаруйте. — Мы разберёмся, — пообещала Эйнджела. — Попрошу Пич отследить его комм.Планета Новый Плимут. Столица, бар «Обитель истины»
Бар нравился Грэму не только близостью к служебному общежитию, но и названием. В последнее время он часто искал истину на дне бутылки. Точнее, старательно убеждал в этом окружающих. Маска спивающегося неудачника должна была убедить любых наблюдателей, что он не представляет угрозы. Каждый раз, прибыв на Новый Плимут в отпуск или в командировку, Нэйв проводил свободные вечера в этом баре, разыгрывая спектакль одного актёра. Офицер, топящий в выпивке горечь неудач и разочарование в собственной жизни, — что может быть банальнее? Должность в гарнизоне на отшибе, минимальные перспективы повышения, личной жизни нет — самое то, чтобы начать спиваться. И Нэйв старался соответствовать образу. Пару раз он действительно напивался вдрызг, причём в одном случае дело даже закончилось дракой с завсегдатаями бара. Когда кто-то из коллег сунул ему брошюру клуба анонимных алкоголиков, Грэм окончательно убедился, что создал нужную репутацию. И вот теперь, едва торжество по поводу Дня Основания завершилось и нормальные люди отправились спать, Нэйв завалился в «Обитель». Несмотря на предрассветный час, любителей выпить хватало, и Грэм не выделялся среди завсегдатаев. Он неспешно потягивал пиво и размышлял о сегодняшней встрече. Никаких тревожных известий об Альберте Шпее не поступало, но Грэм готов был биться об заклад, что если советник где-то и объявится, то только в морге. Отхлебнув пенный напиток, он махнул рукой в ответ кому-то из завсегдатаев бара и задумался, как выйти на Свитари. И почему она вообще влезла в дело, от которого они с сестрой так упорно бежали? Варианты напрашивались один другого печальней. Месть за погибшую сестру. Эйнджела в заложниках у некоей заинтересованной в станции стороны… — Вы в порядке? — голос над головой выдернул капитана из пучины размышлений. — М? — старательно изображая пьяного, Грэм вскинул голову и сделал вид, что фокусирует взгляд на подошедшем официанте. — Норма, дружище. Ещё пару пива, и домой. Официант, убедившись, что клиент вменяем и при памяти, записал заказ и отошёл к стойке. Грэм посмотрел ему вслед и вернулся к размышлениям. Как бы то ни было, Ри нужно найти. Причём раньше, чем её найдут те, кто связан с «Иллюзией». Вряд ли Лорэй за три месяца стала асом тайной войны, способной заметать следы лучше земной лисицы. Вернулся официант, принеся высокий бокал с пивом. — Вы сегодня везунчик, — сказал он, ставя пиво перед Нэйвом. — Подарок от красивой бейджинки у стойки. Он повернул голову, но девушки у стойки не увидел. Озадаченно сведя брови, официант положил перед Нэйвом свёрнутую пополам салфетку. Капитан нетерпеливо развернул её и уставился на кусок мягкой бумаги, словно легендарное парнокопытное на новые ворота. «Встретимся, милашка?» Ниже — адрес всё тем же почерком и сочный алый отпечаток губ вместо подписи. Нэйв бросил взгляд на хронометр и полез в карман за бумажником. — Счёт! — нарочито пьяным голосом крикнул он. Официант моментально подскочил к столику. — Такси вызвать? — принимая деньги, спросил он. Записку он, очевидно, прочёл и теперь смотрел на Нэйва с молчаливым одобрением. Капитан расплылся в сальной пьяной улыбке. Любопытство официанта играло ему на руку: если кто-то спросит, тот расскажет, что подвыпивший офицер радостно поскакал на случку к подружке. — Вызывай, — махнул рукой Грэм. — Сей момент, — официант многозначительно подмигнул и отошёл к стойке. Грэм видел, как он возится у стационарного коммуникатора, стилизованного под старинный телефонный аппарат докосмической эпохи. Такси доставило Нэйва к роботизированному мотелю «Привал», расположенному на окраине города, у хайвея. Популярное местечко среди дальнобойщиков и любителей быстрого перепихона. Удалённость от людных мест лишь добавляла мотелю популярности среди любителей адюльтера. Пьяно дошагав до входа в нужный номер, капитан опёрся о стену, переводя дух. Неразборчиво бормоча ругательства, он полез во внутренний карман кителя и незаметно вынул из потайной кобуры компактный пистолет. Сняв оружие с предохранителя, Нэйв спрятал его за спину и нажал клавишу дверного интеркома. Дверь открылась, явив за собой улыбающуюся Лорэй. Вероятно, Свитари. — Какой ты, оказывается, доступный, — весело ухмыльнулась она и посторонилась, приглашая Грэма войти. — Только для тебя, дорогая, — в тон ответил капитан, перешагивая порог с пистолетом наготове. Быстро оглядевшись и убедившись в отсутствии угрозы, Грэм заглянул в санузел и лишь потом вернулся к разговору. — А ты изменилась, Свитари, — сказал он, внимательно следя за реакцией девушки. Пистолет, что характерно, капитан не спешил убирать в кобуру. — Не напоминай, — вздохнула та, непринуждённо плюхнулась на кровать, выгнулась и с наслаждением почесала между лопаток. — Зудит уже всё от этой краски. — Как Эйнджела? — Нэйв сунул пистолет за пояс. Странно, но он действительно не хотел услышать, что эмпат погибла или пострадала. — Передавала пламенный привет, — подмигнула ему Ри. Склонив голову набок, она пару секунд рассматривала Нэйва, а потом спросила: — Почему ты не сдал меня вчера? Нэйв замаскировал облегчённый выдох усмешкой. — Понравилось, как вы расписали Батлера, — ответил он, усаживаясь в неудобное жёсткое кресло. — Захотел посмотреть на следующий шедевр. Принятый в такси детоксин окончательно разогнал хмель, оставив лишь неприятный привкус во рту. Капитан покосился на графин с водой, но решил перестраховаться и не пить — мало ли что туда могла подмешать Лорэй. Её мотивы — и её возможные работодатели — неизвестны, поэтому лишний раз не стоит искушать судьбу. — Понравилось? — мурлыкнула Свитари с такой мечтательной улыбкой, что Грэму стало не по себе. — А мне казалось, ты у нас за закон и всё такое. — Закон — как дышло: куда повернул — туда и вышло, — процитировал Нэйв древнюю поговорку, некстати вспомнив, как пришлось лезть в словарь, чтобы узнать значение слова «дышло». — Труп хорошо спрятали? — Трупом люди поумнее меня занимаются, — буднично, будто речь шла о сданной на вторичную переработку бутылке, сообщила Свитари. — Не думаю, что он станет твоей проблемой. — Зато запросто — твоей, — Грэм пожевал губу. — Так, значит, дней шесть у нас есть. Потом праздники заканчиваются, и говнюка будут искать, причём всерьёз — всё же не уличный бродяжка пропал. Ты ведь тоже выход на «Иллюзию» ищешь? Ри кивнула и без тени улыбки произнесла: — Жаль твоего друга. Грэм молча кивнул, а потом сказал тусклым голосом: — Эти твари даже его дочерей не пощадили. Смели, как букашек. Как вы и предупреждали… Ри с виноватым видом пожала плечами, будто стыдилась собственной правоты. — Да вы-то при чём, — вздохнул Нэйв. — Карл просто был настоящим офицером. Не смог пройти мимо такого, что творится на этой грёбаной «Иллюзии». Вот они его и достали, суки. Помолчав, он спросил: — А репликанты, что вас вытаскивали? Мы нашли операционную со следами крови. Эксперт сказал, что кровь принадлежала им. Кого-то из них ранили? Или… Грэм замолчал, вопросительно глядя на девушку. Та помрачнела и отвела взгляд. — Оба мертвы. Нэйв грустно хмыкнул. — Мои соболезнования, — искренне сказал он. — Хорошие были парни, хоть и нервов нам убили немерено. — Лучшие, — губы Свитари тронула тень улыбки. — Представляешь, они нас отпустили. Просто взяли и отпустили… Она вновь умолкла, будто до сих пор испытывала потрясение от поступка репликантов. — Так их корпораты за это… — догадался Грэм. — Вот же твари. — Не совсем, — покачала головой девушка. — Их серьёзно ранили в той бойне на Эдеме. Не знаю, выжили бы они или нет, но их корабль взорвали корпораты парой дней позже. — А как вы вообще выбрались с Эдема? — поинтересовался Грэм. — Добрые люди помогли. Ответ Свитари показал капитану невидимую грань, за которую не следовало переступать. — На которых вы теперь работаете? — уточнил Грэм. — Не то чтобы работаем… Скорее, сотрудничаем с целью уничтожить «Иллюзию» и её хозяев. — Какие гарантии, что уничтожить? — напрягся Грэм. — Никаких, — со вздохом призналась Свитари. — Но кто в наше время даёт хоть какие-то гарантии? Это — шанс. Большего у нас не будет. Нэйв молча пожевал губами, мысленно соглашаясь с девушкой. Действительно — какие гарантии? Никаких. Обман — оружие спецслужб. — Я так понимаю, покойный говнюк ничего не сказал? — уточнил контрразведчик. — Иначе ты не стала бы звать меня в гости. — С тобой я бы встретилась в любом случае, — лицо Свитари вновь приобрело нахально-игривое выражение. — Мне показалось, вчера между нами проскочила искра. — Увы, храню верность твоей сестре, — отшутился Нэйв. — Её дар гарантирует счастливую семейную жизнь и удерживает от хождений на сторону. Посмотрев в глаза Свитари, капитан подумал, тщательно взвешивая все «за» и «против», а потом решительно сказал: — Давай планшет или комм. — Сделаешь неприличную фотку на память? — весело предположила та, но комм перекинула ему в ладонь без возражений. Капитан вынул из кармана брелок в виде эмблемы ВС Союза, откинул потайную крышку и вытряхнул на ладонь заветный чип. — Смотри, — сказал он, вставляя чип в комм. — Я сюда скину данные по трём ублюдкам. Один — полковник Бана, тот козёл, что заказал нас. Отребье, что едва не пришило нас на Эдеме, — его работа. Второй — сенатор Алвин Шарон. Конкретно он требовал ваши с Эйнджелой головы и, скорее всего, был вашим клиентом. Третий — Кристофер Поунд, банкир. Не знаю, был ли он на «Иллюзии», но в другом дерьме замаран по уши. Пока это всё, что есть из точной информации. И ещё одно: уверенно брать их можно в течение шести дней. Потом, напоминаю, праздники заканчиваются и начинается шухер. Он вынул чип и перекинул комм девушке. Та поймала его и облизнулась. — Умеешь ты делать девушкам подарки, милашка. — Для тебя — хоть звезду с чужого погона, дорогуша, — подмигнул Грэм. — Вот только что мне сказать добрым людям, когда они спросят, откуда у меня эта информация? Да и наши встречи долго секретом не останутся. — Добрым людям с бело-синими кокардами скажи, что иногда даже хищники разных видов объединяются. Сейчас — именно такой случай. Так что особо губу пусть не раскатывают. Попробуют перегнуть палку — получат по лбу. Больно. Как только гробанут мразей вместе с их вертепом — наши дорожки разбегаются и перемирие заканчивается. — Что-то ещё им передать? Нэйв кивнул. — По поводу красавцев, что я тебе слил. У них есть «крыша» в нашем управлении. Я не знаю ещё, кто это, но однозначно высокий чин. — Так я их арестовывать не собираюсь, — плотоядно ухмыльнулась Свитари. Нэйв вздохнул и покачал головой. — Ри, ты не поняла. Как только вскроется первый труп, связанный с «Иллюзией», этот чин приложит все усилия, чтобы найти тех, кто этот труп сделал. И уж поверь — он тоже не будет никого арестовывать. Потому прошу: будьте осторожнее. Если понадоблюсь — звони или пиши что-то в духе того, что маешься в томленье нежном. Номер я тебе сейчас дам. Подвыпивший кобель, бегущий перепихнуться, — самое то с репутацией, что я себе создал. И то до первого подозрения. Теперь понятно? Свитари кивнула, поднялась с кровати и с хитрой улыбкой подошла к Грэму. — Нужно тебе хоть воротник помадой испачкать да пару засосов оставить. Ну, для правдоподобия. — Можно, — не стал ломаться капитан. — Засосов — не надо, а воротник — да, без проблем. И, сняв китель, торжественно вручил его девушке. Пару секунд Свитари непонимающе рассматривала предложенный предмет гардероба, а затем расхохоталась. — Что, ещё дуешься за тот раз? — Бережёного бог бережёт, — ухмыльнулся Грэм. — Ну и как я уже сказал: храню верность твоей сестре. Давай, пачкай китель, да пойду дальше в алконавта играть. — Не поверят, — хмыкнула Свитари. Она сделала ещё шаг, едва не коснувшись колена сидящего Нэйва. — Ты бы от меня так быстро не ушёл… — Не смог по пьяной лавочке. Бывает, — пожал плечами тот. — Не подрассчитал силёнок. И, мягко положив ладонь на живот девушки, отстранил её от себя. — Не надо, Ри, — добавил капитан. — Со мной такие номера не проходят. — Ещё как проходят, — подмигнула она. — Дай мне полминуты, и одежда будет перепачкана помадой как надо. Не бойся, я тебя не съем. — Попробуешь провернуть какой-нибудь номер — хана нашему сотрудничеству, — предупредил Нэйв. — И пистолет не трогай. — Не волнуйся, — Свитари уселась на колени капитану. — Я буду трогать твой пистолет только тогда, когда ты сам этого захочешь… Она потянула Грэма, вынуждая того прижаться к себе, и с невинным видом набросила китель ему на плечи. — Его тоже нужно испачкать, — пояснила она. — Для достоверности. — Не вопрос, — Грэм с трудом оторвал взгляд от двух тесно прижатых к нему округлостей под блестящей тканью топа. Профессионализм профессионализмом, но против природы не попрёшь. Свитари озорно ухмыльнулась и облизнула шею Нэйва горячим влажным языком. Тот невольно подался навстречу — тело само реагировало на ласку. Капитану стоило огромного труда удержаться от ответа. Он отчётливо понимал, что это было бы большой ошибкой. А губы Ри сомкнулись на мочке его уха, пропутешествовали по шее к ключице, оставляя следы помады на коже, воротнике кителя, футболке. Последним штрихом Ри всё же не удержалась и поставила Грэму на память засос, окаймлённый алым отпечатком губ. — Ну вот, выглядишь как свежеоттраханный, — заключила Свитари и дисциплинированно слезла с колен капитана. — До встречи, детка! И, не дожидаясь ответа, накинула красный плащ с капюшоном и выскользнула за дверь. Нэйв, шумно сглотнув, ошалело смотрел ей вслед. С трудом сдержав порыв кинуться следом, капитан прошёл в санузел и жадно приник к крану. Сердце колотилось, словно пошедший в разнос двигатель древнего автомобиля, в паху жарко пульсировало, эхом отдаваясь в висках. Отчаянно хотелось догнать Ри и… Нэйв сунул голову под холодную воду, пытаясь привести мысли в порядок. — Чёртова девка, — вслух сказал он, кое-как успокоившись. Способность соображать постепенно возвращалась, и капитан сообразил, что Ри не удержалась и применила идиллийские феромоны. Из желания напакостить или инстинктивно — непонятно, но чёрт подери, как же это было… прекрасно. — Чёртова девка, — повторил Нэйв, но в его голосе звучало лишь восхищение. Вернувшись в ванную, он ополоснул лицо и шею, стараясь смыть остатки слюны, в которой могли содержаться феромоны. От более тщательного мытья капитана удерживала необходимость сохранить образ удачливого любовника. Смазанная помада отлично вписывалась в портрет, создавая впечатление, будто Нэйв не слишком успешно попытался её отмыть перед возвращением в общежитие. Так оно и оказалось. На проходной его встретил дежурный — знакомый лейтенант, с которым Грэм пару раз сидел в баре. — Вижу, — ухмыляясь, заметил дежурный, — что вечер удался. Что хоть за девка? — Огонь, — ничуть не кривя душой, признался Нэйв. — Билли, без прикрас: сам из штанов выскочишь, даже раньше, чем сообразишь, что их расстегнуть надо. — И где ж ты такую оторвал? — с завистью спросил Билли. — Вчера на вечеринке познакомились, — Нэйв зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью. — Мы там оба работали. Правда, в разных плоскостях. — Она, полагаю, в горизонтальной? — хохотнул лейтенант. В ответ Нэйв лишь многозначительно улыбнулся. В кармане коммлинк пиликнул входящим сообщением. Фото с незнакомого номера, зато с уже знакомыми видами. Начиналось фото с искривлённых в издевательской ухмылочке губ, далее следовало серокожее тело с задранным до середины груди топом, и заканчивалось на бёдрах с расстёгнутой верхней пуговкой штанов. Сообщение для стороннего наблюдателя выглядела извинением, но капитан понимал, что это — мелкая издёвка. «Прости, что пришлось уйти так рано». Грэм хмыкнул. — Вот, сам оцени, — сказал он, показывая снимок лейтенанту. — О-бал-деть, — Билли присвистнул. — Чёрт, вот тебе свезло-то. — Кому повезётся — у того и петух снесётся, — ответил поговоркой Грэм, набирая ответ. «Ничего страшного, сладкая. Было здорово». Поразмыслив, капитан дописал: «С нетерпением жду следующего раза». И добавил сердечко и целующий смайлик. Отправляя сообщение, Грэм подумал, что даже в курсантские годы он не подумал бы написать такое придурошное сообщение. Сейчас, видимо, пришло время получить этот бесценный опыт. Заодно столь высокоинтеллектуальная переписка укрепит у следящего за ним веру в окончательную деградацию капитана. Эта мысль вызвала у Грэма улыбку, истолкованную дежурным по-своему. — Судя по твоей лыбе, скоро повтор? — с завистью спросил он. — Ну так, — не стал отрицать Грэм, с удивлением отметив, что он на самом деле не против повтора. Только более серьёзного и вдумчивого. — Ладно, пойду я дрыхать. Выжала она меня досуха, — Нэйв хлопнул дежурного по плечу и отправился в свой номер. Уже засыпая, капитан запоздало подумал, что зря отказался от предложения Ри. Это должно было быть действительно незабываемо. (обратно)Глава 3
Система Колумбия. Планетоид Боливар, город Боливар-1
Восход Колумбии всегда собирал много зрителей. Оранжевый шар звезды, медленно выползающий из-за горизонта, превращал серый купол города в драгоценный камень, когда в лучах света начинали сиять бесчисленные иллюминаторы, панели солнечных батарей и разметки посадочных площадок. Зрелище являлось, пожалуй, главной достопримечательностью планетоида, взглянуть на которое считал своим долгом каждый из обитателей города. Люди бросали дела, надевали скафандры и покидали город ради поразительного зрелища. Потому на время восхода безжизненная пустошь оживала, наполненная восторженными горожанами, наблюдающими величественную картину восхода. Но, полностью соответствуя законам мирового равновесия, восход, для одних служивший источником приятных впечатлений, являлся источником неприятностей для других. А именно для комендантского батальона, ответственного за охрану завода, выпускающего боевых киборгов. Сияние купола на долгие полминуты слепило оптические приборы, затрудняя наблюдение в этом направлении. Проблема легко решалась установкой дополнительных светофильтров, но тут в дело вступала безжалостная экономика: начальство сочло, что идти на дополнительные траты ради тридцати секунд «слепоты» части приборов — непозволительно. Завод и без того обошёлся Консорциуму в круглую сумму. А с учётом того, что подобных предприятий в разных секторах Союза было развёрнуто более десятка, то желание сэкономить выглядело оправданным. Полминуты слепоты в целом секторе очень сильно напрягали коменданта, прекрасно осведомлённого о возможностях репликантов. Фототропный камуфляж и индивидуальные средства РЭБ хорошо маскировали диверсантов, но вот мелкодисперсная пыль, облака которой те могли поднять при движении, служила прекрасным ориентиром. Особенно учитывая тот факт, что при гравитации в восемь раз ниже земной пыль оседала гораздо дольше. Проблему решили выведением в пустошь дополнительных дозоров, которым предписывалось вести наблюдение за местностью, стоя спиной к восходу. Паранойя военного человека — самая здоровая паранойя в мире. Но в данном случае подвело прогнозирование: репликанты нанесли удар с противоположной стороны. Чимбик лежал, распластавшись в пыли, накрывшись маскировочной накидкой из «умной» ткани, и внимательно следил за объектом сквозь прицел. У группы ушло трое суток на то, чтобы преодолеть четыреста метров искусственно созданного пустыря вокруг защитного периметра завода. Ползти приходилось медленно, плавно, рискуя неосторожным движением привлечь внимание охранных систем и вызвать шквал огня на свою голову. Сержант бросил взгляд на хронометр, и подал сигнал остальным диверсантам. «Приготовиться». В ответ пришло пять сигналов о готовности. Чимбик знал, что сейчас Диего и Блайз, плавно соединив свои накидки, собирают «Дракошу» — систему разминирования, с помощью которой проделают проход в минном поле. До этого собирать её было нецелесообразно: довольно громоздкая конструкция с высоким силуэтом затрудняла маскировку и передвижение. «К пуску готов», — доложил Блайз. — Начали! — скомандовал Чимбик, нажимая спуск. Выстрел подствольного гранатомёта, мерцая жёлтым огоньком двигателя, впился в броню пулемётного гнезда. Взрыв выглядел совершенно неэффектно: просто на колпаке ДОТа вспухло пыльное облако, и ствол пулемёта застыл,уставившись в зенит. «Дракоша» выстрелил, подняв тучу пыли. Шнур со взрывчаткой упал на минное поле, и миг спустя земля ощутимо ударила Чимбика — произошла детонация. В минном поле и проволочном заграждении образовался затянутый пылью проход, к которому устремились репликанты. Над их головами проносились яркие кометы реактивных гранат — второе отделение, выполнявшее в операции роль группы огневой поддержки, выбивала автоматические огневые точки. К Чимбику кинулась самоходная интеллектуальная мина и тут же замерла, нерешительно перебирая педипуляторами. Сержант мысленно поблагодарил создателей новой индивидуальной системы РЭБ. Пусть новая станция и весила килограмм, занимая драгоценное место на снаряжении, но зато эффективно выполняла свою задачу, сбивая с толку вражеские системы обнаружения. Сверчок и Брауни уже лепили на стену жгут термического заряда, похожий на чёрно-белую верёвку. Чимбик, Блайз, Диего и Запал рассыпались полукругом, прикрывая товарищей. И сразу же открыли огонь по подоспевшему к месту прорыва патрулю киборгов. Сенсоры боевых машин, сбитые с толку активными помехами и пылью, не смогли должным образом обеспечить целеуказание, что позволило репликантам безнаказанно уничтожить весь патруль. За спиной Чимбика сверкнула вспышка активированного термического заряда. Кусок обшивки ввалился внутрь цеха, и в образовавшийся проём вырвался воздушный вихрь, несущий с собой разнообразный мусор. Репликанты дождались, пока остатки атмосферы покинут помещение, и Диего закинул внутрь плазменную гранату. Пыхнуло, и Блайз первым кинулся в проём. Помещение оказалось складом, заполненным штабелями пластиковых коробок с краской. — Ну вот почему не боеприпасы, а? — буркнул Блайз и тут же услышал привычное: — Блайз, заткнись! Отделение живо пробралось в пробоину и двинулось дальше. Чимбик подумал, что дальше так легко продвигаться не получится: узкие коридоры и заставленные оборудованием цеха сильно уменьшат преимущества фототропного камуфляжа в пользу теории больших чисел. Проще говоря, плотность огня обороняющихся и отсутствие пространства для маневра сильно осложнят жизнь репликантам. Сержант как в воду глядел. Проблемы начались сразу, как только репликанты вышли в коридор: наглухо отказали «мухи», попавшие в зону действия РЭБ противника. Группа Чимбика осталась без дронов. Не смертельно, но неприятно — теперь не было возможности заглянуть на пару-тройку коридоров вперёд. Сержант сверился со схемой завода. По плану операции, группа должна была находиться в корпусе, отвечающем за производство «биологических компонентов». То есть живых тел. Отсюда до их конечной точки — генераторной — по прямой было метров триста. По коридорам и переходам — гораздо дальше и дольше. В коридор втянулась группа Стилета, волокущая на спинах громоздкие вьюки с блоками тяжёлой плазменной мины «Блик». Мину следовало заложить в генераторной станции завода, расположенной в подвальном помещении. Сложная задача, учитывая тот факт, что между репликантами и их целью находилась усиленная рота боевых киборгов. Чимбик заметил шевеление. Изнутри к окошку двери, помеченной знаком биологической опасности, приник человек, одетый в защитный комбинезон. Он силился что-то рассмотреть в мельтешении аварийных огней. Сержант зло ощерился, подбежал к двери, откинул щиток аварийной высокотермичной стерилизации помещения и дёрнул рычаг. Взвыла тревожная сирена. С необычной для себя жадностью Чимбик наблюдал за происходящим. Он успел увидеть, как глаза человека за защитными очками расширились от ужаса. В следующее мгновение корпората поглотила багровая вспышка. От жара, испепелившего всю органику в цеху, потеплело даже в коридоре. Сержант ещё несколько секунд с улыбкой смотрел на почерневшее окошко. Он даже ненадолго дал волю воображению, представив, что когда-то этот человек в белом халате работал на Эгиде. В контрольной группе. Скрестившиеся на нём взгляды солдат он не увидел — ощутил. Все они, кроме Блайза, впервые видели проявление сильных эмоций от обычно спокойного и рассудительного Чимбика. — Не патроны же тратить, — ответил он на немой вопрос. Репликанты дисциплинированно промолчали, но сержант не сомневался, что по возвращении именно он станет основной темой пересудов отделения. «Плевать», — подумал Чимбик. Сейчас его больше занимал поиск оптимального маршрута к цели. Сержант ещё раз посмотрел на план завода, и его осенило. Завод был собран из готовых модулей по стандартной для Консорциума схеме — ещё одна дань удешевлению. Выжженный цех примыкал к соседнему модулю противоположной от двери стеной. Между стенами находился узкий — шириной не более метра — технический коридор для обслуживания коммуникаций, проходящий над своим собратом. Тот, в свою очередь, примыкал к помещениям генераторной станции. Если прожечь стену цеха, а затем — пол коридора, то можно спрыгнуть вниз. Высота в пять метров для репликантов не препятствие. «За мной», — скомандовал Чимбик через имплант, вскрывая двери и скидывая свой план группе. Изнутри пахнуло жаром. Сенсоры услужливо передали вонь горелого пластика, металла и характерный горьковатый запах сожжённой органики. Температура в помещении стояла на уровне ста градусов по Цельсию. «Блайз, Диего, — за мной. Стилет — твои следом. Сверчок, Запал, Брауни — замыкающими», — скомандовал Чимбик. И шагнул в проём. Первые киборги подоспели к тому моменту, когда репликанты добежали почти до середины сожжённого цеха. «Контакт», — передал бегущий замыкающим Брауни, одновременно стреляя из подствольника. Массивная туша киборга, получив кумулятивную гранату, вздрогнула, на миг застыла, а потом открыла бешеный огонь из роторного пулемёта. Репликанты кинулись врассыпную, прячась от огня за остовами оборудования. Трассирующие пули пролетали сквозь помещение роем тиаматских разъярённых огненных мух, выбивая из обломков оборудования и стен облачка пепла. Чимбик, лежа на полу, осторожно высунул голову из укрытия. Получивший гранату киборг стоял на месте, наглухо загородив своей тушей дверной проём и бесприцельно заливал помещение огнём. За его спиной обозначилось нехорошее шевеление: очевидно, повреждённую машину собирались затащить обратно в коридор, освобождая проход. — Живучая скотина, — вслух сказал Стилет. — Ага, — согласился Чимбик, разглядывая массивную броню киборга. — Новая модель. Блайз тоже осторожно выглянул и тут же разразился потоком нецензурной брани, подхваченной у Свитари. — Блайз, заткнись, — машинально оборвал его Чимбик, решая, что делать. Оставлять за спиной угрозу нельзя. Оставаться на месте — тоже: в любую секунду к врагу могло подойти подкрепление. — Блайз, кумулятивным. Я бью в голову, ты — в грудь, — скомандовал сержант, меняя магазин в подствольном гранатомёте. Два выстрела слились в один. Киборг дернулся и застыл, уронив манипуляторы с вооружением. — Пошли, — Чимбик выметнулся из укрытия. Позади скрежетнуло. Повреждённого киборга вытягивали обратно в коридор, освобождая проход. Брауни и Сверчок, пятясь, дождались, пока бронированная туша сдвинется в сторону, и спокойно, словно мишень в тире, расстреляли «буксир». Это дало репликантам фору ещё в несколько секунд, позволив добежать до противоположной стены цеха. — Запал, Брауни, Сверчок, Диего — со Стилетом, обеспечить прикрытие, — скомандовал Чимбик. — Блайз, держим оборону. С той стороны тоже дураков не водилось. Потеряв две машины, корпораты сменили тактику. По стене прошла цепочка взрывов, и в образовавшиеся проломы шустро влетели дроны-разведчики. — Огонь! — скомандовал Чимбик, нажимая спуск. Двое репликантов повторили его действия. Вспышки выстрелов выдали их позицию, и по остовам аппаратуры защёлкали ответные пули. Пока враг сосредоточил внимание на стреляющей троице, остальные репликанты с помощью термического заряда прожгли в стене дыру на уровне пола и один за другим покинули сожжённый цех. Чимбик удовлетворённо улыбнулся. Теперь осталось удерживать внимание врага на себе как можно дольше, отвлекая от группы Стилета. Следующие несколько минут превратились для сержанта в череду непрерывной стрельбы и перебежек. Выстрелил — перебежал — укрылся. Выстрелил — перебежал — укрылся. Сменил магазин. Красных точек, обозначающих единицы противника, становилось всё больше и больше, словно каждый подстреленный враг распадался на двух новых. Самоходные мины, малые комплексы огневой поддержки, летающие дроны-охотники лезли непрерывным валом, прикрывая огнём киборгов. Чимбик полез в подсумок за очередным магазином, стараясь не думать о том, что подсумки показывают дно. Проклятые новые штурмовые киборги оказались на редкость хорошо бронированы и живучи, и для гарантированного вывода их из строя требовалось либо попасть в голову кумулятивной или бронебойной гранатой, либо два-три попадания в торс. А гранат этих запас далеко не бесконечный и вот-вот подойдёт к концу. Хорошо ещё, что мелочь вроде дронов и мин уязвима для пуль. Главное — следить, чтобы мины не подобрались близко. Даже с учётом работы РЭБ, забивающей сенсоры, «мозг» мины ориентировался по выстрелам и инициировал подрыв, если засекал вспышку в зоне поражения. Одна из зелёных «союзных» точек зажглась оранжевым. Брауни получил тяжёлое ранение — травматическую ампутацию руки. Чимбик скрипнул зубами от бессильной ярости. Неизбежное всё же случилось — репликанты начали нести потери. Чимбик высунулся и выстрелил в мину, целенаправленно бегущую к его укрытию. «Мозг» мины инициировал подрыв в тот же миг, как «увидел» вспышку выстрела. Рой смертоносных шариков, разогнанных до скорости двести метров в секунду, пронёсся рядом. Правое плечо ожгло болью: один из поражающих элементов пробил-таки наплечник и застрял в мышце. «Умная» ткань скафандра моментально затянула пробоину, автодоктор вколол набор необходимых препаратов, выдав рекомендацию удалить посторонний предмет в ближайшие часы. Упав в укрытие, Чимбик мысленно выругался. Ещё максимум минута — и придётся уходить вслед за группой Стилета. Если доживут, конечно. В заунывный вой тревожной сирены добавилась новая тональность. Киборги моментально прекратили сжимать кольцо окружения и попятились, продолжая обстреливать позиции репликантов. — Чего они, садж? — поинтересовался Блайз. — Не знаю, — признался порядком озадаченный такой сменой тактики Чимбик. За его спиной в дыру просунулся Запал. За ним неловко протиснулся однорукий Брауни и тут же привалился к стене. Его броня сработала исправно, моментально пережав культю и затянув дыру, чем спасла репликанту жизнь. Впрыснутый автодоктором «коктейль» и усовершенствованный организм дали Брауни возможность хоть и ограниченно, но продолжать выполнение задачи ещё несколько часов. — Задание выполнено, — сообщил Запал, но сержант уже сам видел остальных диверсантов, пролезающих обратно в цех. Сразу стала ясна причина изменения поведения киборгов: очевидно, комендант завода, получив сигнал о мине, не стал рисковать и объявил эвакуацию. Чимбик оказался прав: на обратной дороге никто репликантам не встретился. Но лёгкой обратную дорогу назвать было нельзя: комендант заблокировал двери на маршруте диверсантов и оставил мины. Приходилось терять время, прожигая двери или стены, затем пережидать подрывы сбежавшихся на вспышку мин, достреливать их оставшихся товарок и бежать к следующему препятствию. Снаружи веселье продолжалось. Выбравшиеся из здания корпораты угодили под слаженный обстрел групп прикрытия. Оказать помощь избиваемым уже никто не мог: выдвинувшаяся по тревоге из города бронегруппа угодила в грамотно организованную засаду и полегла полностью. Остовы их машин виднелись в километре от завода. Но комендант доказал, что должность получил не зря. Сориентировавшись в обстановке, он разбил свою часть на три группы — прорыва, сопровождения гражданских специалистов и арьергард. Группа прорыва, состоящая из штурмовых киборгов, была уничтожена полностью, но свою задачу выполнила, пробив коридор в жидкой цепи репликантов. В прорыв тут же устремились бронетранспортёры, набитые штатскими. Оставшиеся киборги продолжали атаковать позиции доминионцев, не давая тем добраться до уходящих машин и уничтожить ценных специалистов. Группы Чимбика и Стилета подоспели к развязке боя, когда преследовать уходящую колонну было уже поздно. С досадой поглядев вслед замыкающему бронетранспортёру, Чимбик приняся отдавать распоряжения: — Блайз, головным. Запал, Сверчок — несёте Брауни… — Садж, я могу идти… — запротестовал было раненый, но был оборван жёстким: — Заткнись! Диего — замыкающим. Легко бегом, марш! Группа двинулась к точке сбора, а вдали уже виднелись огни дюз спешащего за репликантами транспорта. (обратно)Глава 4
Система Колумбия
Уход диверсантов с Боливара вошёл во вторую фазу. Эвакуация с поверхности планетоида прошла ровно, теперь оставалось лишь пересадить солдат с одного корабля на другой. Сцепленные репом репликанты выстроились в шлюзе. На спине у каждого висел массивный «горб» реактивного ранца с дополнительными баллонами с воздушной смесью. Стоящий первым Чимбик вскинул руку. По этому сигналу каждый репликант осмотрел себя и соседа, после чего доложил о готовности. Получив пять докладов, сержант нажал рычаг люка. Металлическая плита отъехала в сторону, открывая выход в пустоту. «Ненавижу космос», — подумал Чимбик, делая шаг. Отделение последовало за ним. Сержант бросил тревожный взгляд на Брауни, но тот держался молодцом, вися посреди «гирлянды» репликантов. Опустевший автоматический транспортник откорректировал курс и теперь быстро удалялся от летящих по инерции репликантов. Обречённый кораблик нагонят и уничтожат корпораты, уверившись в гибели диверсионной группы. Репликантов же через пару часов должен подобрать корабль китежской торговой компании. Если всё пройдёт по плану. Репликантов готовили к такому, но впервые всё происходило по-настоящему. Чимбик просмотрел показания такблоков солдат. Немного нервничали все, включая самого Чимбика: одно дело — учения и совсем другое — когда всё происходит на самом деле. Корабль-эвакуатор может опоздать из-за ошибки штурмана или неполадки оборудования. Его может задержать для проверки сторожевой корабль. В конце концов, его просто могут задержать в порту, пока не уляжется поднятый репликантами шум. — Делаем всё, как на учениях, — вслух сказал Чимбик. — Брауни, ты как? — В норме, садж, — откликнулся тот. — Рука немного болит. Ну, то, что осталось. Чимбик дал приказ автодоктору Брауни сделать раненому укол обезболивающего. Рана самого сержанта тоже болела, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что должен был испытывать перенёсший травматическую ампутацию солдат. Будь на месте репликанта обычный человек, в лучшем случае, он пребывал бы в бессознательном состоянии, по уши напичканный препаратами. В худшем — умер от болевого шока. Но несмотря на браваду Брауни, сержант решил не оставлять его без контроля. Шок от ранения может наложится на шок от болтания в пустоте, и тогда неизвестно, что может произойти. — Садж, — Брауни перешёл на приватный канал. — Я не облажался? — Нет, — ответил Чимбик, прекрасно понимая причину вопроса. Брауни опасался списания. Тяжёлое ранение могло быть воспринято контрольной группой как ошибка, вызванная дефектом изделия. Брак. А брак списывают. — Ты всё сделал правильно, — не кривя душой, продолжал сержант. Да, рядовой действовал грамотно. И не его вина, что сбитый вражеским выстрелом кусок стенной панели сыграль роль гильотины, отрубившей Брауни руку. Но как на это посмотрят при разборе операции? И не сочтут ли нерентабельным лечение повреждённого репликанта? — Тебя подлатают и вернут, — убеждённо заявил Чимбик. А сам решил, что не позволит списать Брауни. Даже если для этого придётся выжечь и сотрудников контрольной группы. Как тех тварей совсем недавно. — Принял, — в голосе Брауни звучало неподдельное облегчение. В эфире воцарилась тишина. Репликанты плыли сквозь пространство, и каждый из них боролся со страхом перед пустотой по-своему. Кто-то читал, кто-то смотрел предусмотрительно скачанное из сети видео, кто-то слушал музыку, а кто-то просто молча думал о своём. Как сержант. «Звёзды — холодные игрушки». Чимбик читал эту книгу древнего земного писателя. Сержант вообще много читал с того момента, как репликантам предоставили неограниченный доступ к информации. Эта книга Чимбику не понравилась: фантастика седой старины представала в нынешнее время глуповатой и наивной. Но вот образ, подобранный писателем, бил в самую цель. Звёзды действительно казались сержанту холодными ледяными кристаллами, разбросанными на ткани пространства. Колючие, неживые, тянущие душу. Душу, которая была даже у репликантов. Во всяком случае так его убеждала когда- то Эйнджела, а ей Чимбик верил. Мысли сержанта невольно вернулись к смутным обрывкам воспоминаний трёхмесячной давности. Рука Эйнджелы, сжимающая его пальцы, странный поцелуй, слова о любви… Обрывочные образы, неверные миражи. Чимбик списал бы их на свою буйную фантазию, если бы не осторожные расспросы Стилета. Лорэй и бейджинка не бросили репликантов на Эдеме, сумели спасти Чимбика… Словам близнецов сержант не слишком доверял, но поступки… Поступки оказались красноречивей любых слов. Эйнджела его любит. И теперь в холодной пустоте космоса это знание грело душу Чимбика. Пискнул зуммер. Сержант моргнул, выводя изображение на максимум, и увидел изображение корабля корпоратов. Сканировать пространство он не решился, опасаясь выдать местоположение группы сигналом, так что траекторию прикидывал, что называется, «на глазок». Перехватчик Консорциума преследовал недавно покинутый репликантами борт, стремясь настигнуть беглеца раньше, чем тот скроется в кольцах газового гиганта. Перехватчик навели на цель с поверхности, отслеживая полёт корабля доминионцев с момента эвакуации группы диверсантов. Преследователи торопились — стоит беглецу достигнуть колец, как шансы на удачный побег увеличатся. Автоматика борта-беглеца имитировала стандартную тактику побега: при подлёте к газовому гиганту выпустить ракеты, имитирующие сигнатуру корабля, а сам корабль спрятать в тени одного из спутников. А там — выждать время, сменить коды и документы корабля на заранее подготовленные и спокойно идти к ближайшим Вратам под новой личиной. Вряд ли автоматическому кораблю удастся уйти от быстроходного перехватчика Консорциума, так что вскоре преследователи доложат об уничтожении цели. А если случится чудо и борт уцелеет — он совершит прыжок в систему Эгиды, имитируя бурную деятельность на покинутой базе репликантов. Эгида, превращённая в роботизированную крепость, по планам командования должна была отвлекать на себя силы Консорциума. Контрразведка Доминиона провела блестящую операцию по дезинформации противника и разведка корпоратов пребывала в уверенности, что именно Эгида является ключевой опорной базой противника. Переброска спецназа с планетоида на Идиллию прошла незаметно, и теперь репликанты действовали с новой, секретной базы. Расположение развернули в незаселённой зоне планеты, укрыв базу от любопытных глаз лесной чащей. Снабжение и переброску личного состава осуществляли по воздуху. На самой Эгиде шла имитация бурной деятельности. Флот Консорциума, потеряв эскадру Дориа, предпринял ещё одну попытку уничтожить планетоид, но понёс большие потери и отступил. При отступлении корпораты уничтожили Врата в потерянной системе и сосредоточились на охране собственного пространства. На этом фаза активных действий прекратилась — Консорциум ограничивался лишь заброской зондов в систему Эгиды. Системы противокосмической обороны Доминиона шпионов обнаруживали и уничтожали быстро, но кое-какую информацию зонды передать успевали. На основании этих данных в штабе Консорциума продолжали считать, что Эгида является стратегически важным форпостом Доминиона, который следует поскорее уничтожить. И именно с Эгиды, по их мнению, действовали группы репликантов, регулярно совершавшие диверсии на объектах Консорциума. Для достоверности этой легенды ССО1 Доминиона время от времени забрасывала автоматические корабли в пространство врага, давая возможность его флоту поупражняться в стрельбе. Командиры сторожевых кораблей докладывали об успешном уничтожении судна диверсантов, в штабе Консорциума делали пометку об очередной уничтоженной ДРГ2, а ССО Доминона заказывала новый корабль-робот, переоборудованный из гражданского торгового судна. На самом деле репликанты попадали в пространство Консорциума на специально оборудованных кораблях, принадлежащей одной китежской торговой компании. Зарегистрированная на нейтральной планете, компания имела дела и с Доминионом, и с Союзом, и с Консорциумом. Репликанты-коммандос выступали в роли членов экипажа или пассажиров. Грим и поддельные документы позволяли не вызывать особых подозрений, а приметное снаряжение перевозили в потайных отсеках. Перед операцией данные корабля меняли, не позволяя отследить Врата, через которые тот прибыл в систему. Пока что маскарад срабатывал, но никто не мог с уверенностью спрогнозировать, сколько ещё удастся водить корпоратов за нос. Перехватчик прошёл далеко в стороне, и Чимбик позволил себе расслабиться. Маскировка брони и в этот раз сработала штатно, не позволив сканерам на борту судна Консорциума обнаружить столь мелкие цели. Потянулись минуты ожидания. Наконец, в наушниках раздался долгожданный сигнал, и спустя час репликантов втягивали на борт подоспевшего судна.Планета Новый Плимут. Столица
Свитари медленно обходила по кругу привязанного к стулу советника, глядя на него голодным, полным предвкушения взглядом. Теперь, когда вопрос с Нэйвом решился, настало время поразвлечься. — У меня есть деньги, — отчаянно, уже практически потеряв надежду на счастливый исход, проблеял Шпее. — Много денег. Я заплачу, если вы меня отпустите. Вы знаете про «Иллюзию», в моих интересах никому о вас не рассказывать. Гуннар, за ночь не раз слышавший это предложение, устало вздохнул. Вот ведь люди — ни ума, ни фантазии. Не в состоянии предложить ничего, кроме денег, будто на них свет клином сошёлся. Другое дело Хелли. Девочка знает толк в веселье. В отличие от сестры. Через распахнутые двери Гуннар бросил взгляд на сидящую в отдалении, в смежном пакгаузе, Иви. Ту происходящее интересовало мало. Она время от времени бросала взгляды на Шпее через открытую дверь и вновь утыкалась в графический планшет. Гуннар догадался, что она, как обычно, рисует странного парня с уродливым шрамом на полхари. — Что вам нужно? — продолжал скулить советник. — Я всё рассказал! — Не волнуйся, — промурлыкала Свитари, остановившись напротив лица пленника. — Я просто хочу провести с тобой время. Она улыбнулась, скользнула на колени мужчине, нежно обняла за плечи и обвила ногами его спину, надёжно примотанную клейкой лентой к спинке стула. — Когда-то тебе нравилось развлекаться со мной… Ты забыл? Под растерянным взглядом советника она похотливо улыбнулась и провела языком по потной шее мужчины. Концентрация феромонов в слюне идиллийцев в несколько раз выше, чем они способны выделить в воздух. И действуют быстрее. — Это… какой-то розыгрыш? — обалдело спросил Шпее, ощущая совершенно немыслимое ещё минуту назад возбуждение. — Тупая шутка Васкеса? Конечно, его, только он знает о станции… В голосе чиновника послышалось непередаваемое облегчение. Свитари улыбнулась шире. Васкес — тот самый друг, что возил Шпее на «Иллюзию». С ним она тоже планировала встретиться, когда тот вернётся на Плимут. — Я обижена тем, что ты меня не вспомнил, — капризно надула губки Ри. Она разомкнула кольцо ног, и каблуки звонко стукнули об пол. — Я вот хорошо тебя помню, сладкий. Помню твои руки на моей шее… Пальцы девушки нежно скользнули по груди советника и сомкнулись у него на горле. Свитари жадно смотрела в его расширившиеся от страха зрачки и усиливала хватку. Вопреки ожиданиям, это не было весело. Ещё час назад она мечтала, как придушит этого урода, отплатит его же монетой, но происходящее мало походило на фантазии. Придушить человека оказалось не так-то просто, пальцы свело от напряжения, а жертва лишь сдавленно сипела, по- рыбьи дёргаясь и открывая рот. Никакого удовольствия. Нахмурившись, Свитари разочарованно вздохнула и разжала пальцы. Советник хрипло и часто задышал. — Гуннар, одолжишь нож? — попросила девушка у мордоворота. — Я свой дома оставила. — Ты же знаешь: для тебя — что угодно, — с улыбкой пробасил тот, передавая ей нож-финку. Едва пальцы Свитари сомкнулись на рукояти, в крови забурлило знакомое возбуждение. Да, это нравилось ей больше. С того самого дня, как они с сестрой выпотрошили бывшего хозяина, ей хотелось повторять это снова и снова. Искромсать каждого урода, который обидел её или Эйнджи. Всех до единого. Там, в джунглях ненавистного Эдема, Свитари обрела новую веру. Святыней её стал нож, а смерть — причастием. — Не… — хрипло просипел Шпее, — …надо. — Тебя самого такое когда-то останавливало? — с искренним любопытством поинтересовалась Свитари и вонзила нож в плечо пленника. Тот пронзительно заорал. Эйнджела оторвала взгляд от планшета, понаблюдала за кричащим мужчиной и вновь вернулась к рисованию. — Ну кто ж так делает… — скривился Гуннар. Спрыгнув со стола, он взял Ри за вооружённую руку и поднёс к локтю жертвы. Шпее выпучил глаза и отчаянно задёргался, тонко воя на одной ноте. — Итак, смотри, — Гуннар щелкнул ногтем по кончику ножа. — Так глубоко погружать не надо… И бывший горный егерь принялся объяснять внимательно слушающей девушке очередные тонкости медленной казни. Та, как всегда, слушала внимательно, с горящим взглядом. Дурная девка. На всю голову дурная. Но такие Гуннару нравились. Честная месть и неприкрытое приличиями желание причинить боль обидчику он понимал куда лучше беспокойства о моде, богатстве, статусе и прочих иллюзиях цивилизованного мира. Наигралась Свитари меньше чем за час. От шока и кровопотери Шпее в очередной раз обмяк и вырубился, да так, что все попытки привести его в чувство не дали результатов. Он ещё открывал глаза, моргал мутными красными глазами, но на боль уже не реагировал. Разочарованно скривившись, Ри воткнула нож ему в горло и с почти детским любопытством наблюдала, как из жертвы толчками выходит кровь, а с ней и жизнь. Эйнджела вновь отвлеклась от рисования и посмотрела на сестру с грустью и лёгким неодобрением. Но ничего не сказала. — Молодец, — сдержанно похвалил Гуннар. — На двадцать минут дольше, чем в прошлый раз. И почти не заляпалась. Он бросил Ри упаковку влажных салфеток. Девушка поймала её, довольно улыбнулась и принялась оттирать руки. — Ты — хороший учитель, — промурлыкала она, отбрасывая грязную салфетку на пол. Шаг, ещё шаг. Стук каблучков отражался от стен. Свитари приблизилась к Гуннару, обняла седеющего великана за шею и запечатлела на его губах страстный поцелуй. Эта её черта особенно нравилась бывшему егерю. После кровавых развлечений девушку тянуло на другие, а идиллийские феромоны вновь заставляли Гуннара чувствовать себя озабоченным подростком. — Тебя приятно учить, — ухмыльнулся он, легко подхватил девушку на руки и вышел из похожего на скотобойню помещения в смежный склад, где на одном из ящиков сидела Иви. — Ненавижу вонь потрохов, — смущённо улыбнулся он и хлопнул ладонью по сенсору, закрывая дверь между пакгаузами. Прижавшуюся к нему девушку он легко удерживал и одной рукой. Оглядевшись, Гуннар подошёл к подходящему ящику и усадил на него улыбающуюся Свитари. Та обвила его ногами, как совсем недавно делала это с покойным Шпее, но егеря эта ассоциация не смутила. Он без суеты, наслаждаясь каждым мгновением, провёл рукой от колена до бедра Ри и с интересом покосился на её сестру. Говоря откровенно, он был совершенно не прочь, если она решит присоединиться. Но та без особого интереса посмотрела на возбуждённую парочку, молча спрыгнула с ящика и перебралась к противоположной стене пакгауза, за пределы восприятия эмпатического дара. Облюбовав контейнер с каким-то барахлом, она вновь активировала планшет и потеряла всякий интерес к происходящему. Всё её внимание занимал незавершённый портрет человека с уродливым шрамом. 1ССО — силы специальных операций 2ДРГ — диверсионно-разведывательная группа (обратно)Глава 5
Планета Эльдорадо. Штаб ВС Консорциума
Вид разрушенной базы ничуть не соответствовал ожиданиям тех, кто изучал снимки. Несмотря на повреждения, нанесённые продравшимися сквозь слои армированного пенобетона боеголовками, оценка реальной ситуации не заняла много времени. — Они водили нас за нос, — озвучил общее мнение адмирал Густав Фокс — главнокомандующий войск Консорциума, разглядывая снимок развороченных взрывом пусковых установок. — Три чёртовых месяца они водили нас за нос… — Зато стало ясно, как у них получилось так быстро оборудовать батареи ПКО, — начальник разведки Консорциума указал на помещение с перекрученными стеллажами для ракет. — Они эвакуировали личный состав и превратили базу в одну сплошную артиллерийскую позицию. Люди прилетали, подвозили боеприпасы, проводили техобслуживание, и всё — опять работает автоматика. — Наши потери? — спросил Фокс. — Плановые, — начальник генерального штаба взглянул на планшет. — Безвозвратно потеряны все восемнадцать тяжёлых автоматических ракетных батарей. Тяжёлые повреждения получили крейсера «Лондон», «Триполи», «Дюнкерк» и «Ваза», эсминцы «Кресси» и «Пик». Ремонт займёт до трёх месяцев. На крейсерах «Хог» и «Кёнигсберг» вышли из строя носовые орудия Гаусса — при интенсивной стрельбе системы охлаждения не справляются с работой. Потери в экипажах: безвозвратные потери — сто тридцать один человек. Ранены, но вернутся в строй ещё двести пятнадцать. — Хорошо, — Фокс помассировал переносицу. — И плохо. Значит, репликанты наносят удары из другого места. Откуда? — Идиллия, — уверенно заявил начальник разведки. — Самый удобный пункт для размещения коммандос. Планета имеет атмосферу, прекрасный климат, развитую инфраструктуру, сельское хозяйство и вместе с тем — слабо заселена. Это позволяет развернуть базу вдали от населённых пунктов, одновременно не заморачиваясь с системами жизнеобеспечения и прочими сложностями, неизбежными при строительстве в агрессивной среде. Развитое сельское хозяйство даёт возможность не испытывать проблем с продовольствием. Все эти факторы делают Идиллию отличным опорным пунктом для Доминиона. Особенно теперь, с потерей Эгиды. — Тогда почему Доминион до сих пор не построил там никаких новых военных объектов? — поинтересовался командующий. — Собирает силы, — твёрдо заявил разведчик. — Доминион все три месяца ограничивается лишь рейдами коммандос, используя Эгиду как отвлекающий маневр. Учитывая, что войска Доминиона заняты в ряде пограничных конфликтов, можно утверждать, что сил для активных действий против нас у него нет. Пока что нет. Обманный манёвр позволил им выиграть время — мы все силы бросили сначала на охрану собственных границ и создание ударного кулака для ликвидации Эгиды. Сейчас надо срочно форсировать операцию по захвату Идиллии, иначе доминионцы успеют превратить её в крепость. Фокс кивнул, задумчиво глядя на собравшихся офицеров. — Что по строительству флота? — спросил он. — В течение месяца сходят со стапелей последние корабли, — доложил начштаба. — Гагаринцы уложились раньше запланированного времени. — Отлично, — адмирал впервые за время совещания улыбнулся. — Начальник штаба… Тот вскинул голову, демонстрируя внимание. — В течение недели разработать операцию по захвату Идиллии, — приказал Фокс. — В двух вариантах — исключительно нашими силами и с привлечением союзников. — Есть.Система Деспина, планетоид Дике, пространство Доминиона. Военная база «Форт-Реприв», штаб Восьмого сектора
Схожая картина наблюдалась в штабе Восьмого сектора, с той лишь разницей, что обсуждалась оборона Идиллии. Собравшиеся офицеры внимательно слушали начальника штаба, излагавшего план обороны. — С полученными из Центрального сектора войсками мы всё равно не сможем предотвратить высадку войск противника на Идиллию, — говорил он. — По данным разведки, Союз и корпораты сосредоточили сильную группировку для захвата. Флот усилен полученными с верфей Гагарина судами, включая большие десантные корабли и тяжёлые ракетные платформы для орбитальных бомбардировок. Сухопутные подразделения перевооружены по стандартам Консорциума. То есть почти равны нашим. Незначительное техническое преимущество наших войск нивелируется численным перевесом противника. Если они нанесут удар в течение трёх недель — Идиллию мы не удержим. — Потерять Идиллию мы не имеем права, — заметил генерал Раджастан. Начштаба кивнул и сказал: — Потому я предлагаю принять предложение полковника Хоара и ввести врага в заблуждение относительно истинной численности наших войск. Атаку это не предотвратит, но хотя бы есть шанс, что союзовцы отложат операцию, чтобы ещё больше усилить свои войска. А за это время к нам придёт подкрепление из метрополии. Командующий подумал и кивнул: — Хорошо. Принимается. Что по той станции, полковник? «Иллюзии», да? — Так точно, — Хоар привстал, но, остановленный жестом командующего, продоложил сидя: — Мои люди продолжают искать выходы на неё. К сожалению, первая попытка оказалась неудачной. Но у нас появилась новая зацепка, которую мы проверим в течение недели. — Поторопитесь, полковник, — Раджастан вздохнул. — Может, скандал в их высших кругах тоже поможет отсрочить атаку на Идиллию. — Есть, — коротко сказал Хоар, делая пометку в планшете. Совещание продолжилось.Планета Идиллия. Военная база Доминиона «Охотничья заимка»
«Вуп-вуп-вуп»… Свист вертолётных турбин бесцеремонным образом ворвался в сон. Чимбик открыл глаза и уставился в потолок своей комнаты. Хоть с момента перехода в войска Доминиона и прошло три месяца, сержант до сих пор не мог привыкнуть к новым бытовым условиям. Теперь ему полагалась отдельная комната во взводной казарме, как и двум другим сержантам. И хоть комната не шла ни в какое сравнение с каютами первого класса, в которых довелось пожить Чимбику, она ему нравилась. Потому что это была его комната. Глянув на настенный хронометр, традиционно для армии стилизованный под механические часы, Чимбик досадливо цыкнул: стрелки показывали без пятнадцати семь утра. Чёртов вертолёт лишил сержанта пятнадцати минут сна. Чимбик вылез из-под простыни — ещё одно непривычное новшество. На лишённом атмосферы планетоиде репликанты спали в герметичных индивидуальных капсулах, что позволяло выжить в случае аварийной ситуации. На Идиллии же все спали в нормальных постелях, на обычных — даже не противоперегрузочных — койках. Сержант оделся и пошёл в курилку. Курилка была ещё одним необычным для репликантов с Эгиды явлением. То, что место для курения положено оборудовать по противопожарным нормам в обязательном порядке, сержант знал. Но лично никогда с таким не сталкивался: репликанты просто не видели ни сигарет, ни алкоголя. А если и видели у кого-то из людей — им запрещалось употреблять подобные вещества. Запрет действовал до сих пор, но, парадокс, места для курения присутствовали у каждой казармы. Репликанты, впервые попавшие на планету с мягким климатом, моментально оценили достоинства крытых беседок, сделав из любимым местом сбора. Вообще слово «растерянность» лучше всего характеризовало быт последних месяцев. После перехода под командование вооружённых сил Доминиона жизнь репликантов изменилась. В правах с людьми их, конечно, не уравняли, но впервые с момента создания искусственные бойцы получили свободное время, право на мелкое личное имущество и небольшие изменения внешнего вида. Как этим распорядиться репликанты не представляли. Получить личное имущество, пусть даже и мелкое, на небольшом планетоиде было попросту неоткуда. Некоторые подбирали использованные одноразовые магазины, кольца от гранат, и камни, а потом носили те с собой просто для того, чтобы ощутить каково это — иметь что-то ненужное, не предусмотренное уставом. Как правило, весь этот хлам отправлялся в утилизатор уже на второй день владения. С личным временем дело обстояло ещё хуже. Репликанты, чей день всегда был расписан поминутно, не представляли, на что можно потратить целый час перед отбоем. Большинство решили проблему просто — увеличили за его счёт время сна. Некоторые использовали личное время для дополнительных тренировок или внеплановой диагностики снаряжения. Кто-то изучал информацию из разрешённого с недавних пор списка книг и фильмов. В основном документалистика и справочная информация о разных планетах и населяющих их народах. Единицы шли на контакт с новичками, передислоцированными из пространства Доминиона. Репликанты и так не были самыми дружелюбными и общительными существами в этой части галактики, а тут ещё и странности новеньких. Подозрительные от природы, репликанты присматривались друг к другу, не спеша сближаться. Чимбик и Блайз проводили личное время за самым необычным для репликантов делом — планировании будущего. Получалось не слишком хорошо. С момента зачистки Эгиды от персонала Консорциума они не покидали планетоид. Связи с внешним миром тоже не было. А если бы и была — что толку? Где и как искать сестёр Лорэй они не представляли. Даже если бы Блайзу представилась идеальная возможность для побега — что толку? Уходить в неизвестность он не хотел. В паре с Чимбиком может и рискнул бы, но один… Со дня изготовления Блайза окружали братья. Единственный эпизод жизни, когда поблизости не было других репликантов, его поддерживала Свитари. Жизни в одиночестве Блайз не желал, а потому пытался по мере сил помочь Чимбику в реализации его планов. Собственно, планы сержанта тоже оставляли желать лучшего: пробудить в братьях недовольство, поднять мятеж и убраться как можно дальше от Доминиона. Куда? Это предстояло решить. Первым делом сержант подумал о Союзе. Власти какого-то технически отсталого мира, вроде Акадии, возможно согласятся принять группу хорошо подготовленных и оснащённых репликантов. Но… Этих самых «но» оказалось слишком много. Разрешат ли опасным чужакам свободно перемещаться по планете, или они окажутся в тех же условиях, что и сейчас? Не захотят ли власти планеты просто избавиться от репликантов ради их брони и оружия? Впишутся ли искусственные солдаты в местные законы? Если бы рядом оказались Лорэй, с их нюхом на неприятности… Но их не было и всё, что оставалось Чимбику и Блайзу — анализировать информацию в поисках мира, способного приютить репликантов. Затем случился перевод на Идиллию и жизнь репликантов переменилась окончательно. Чимбик неспешно — ещё одно новшество — шёл к курилке и вдыхал чистый, наполненный запахами воздух Идиллии. Планета приводила его в восторг, хотя и совершенно не годилась в качестве будущего дома для репликантов. Принадлежность Доминиону и неприятие аборигенами насилия — не лучшее сочетание в их случае. В курилке уже сидел Стилет и пил натуральный сок из местных фруктов. Невиданная роскошь для жителей большинства миров, а уж для репликантов… Сержант вспомнил, как впервые открыл для себя человеческую кухню, и мысленно порадовался за братьев. Несмотря на то, что репликанты не видели планету за пределами базы, она им нравилась. Натуральная пища, небо над головой, зелень под ногами, да ещё и вода без ограничений. Спорткомплекс даже оборудовали бассейном, один вид которого приводил репликантов в благоговейный трепет. Естественно, тут же было составлено расписание смен для плавания, скоропостижно скончавшееся под давлением обстоятельств: репликантов отправляли на боевые задания без оглядки на графики посещения бассейна. — Тоже вертолёт разбудил? — поинтересовался Чимбик, усаживаясь напротив. — Нет, — Стилет откинулся на спинку скамейки. — Просто люблю раннее утро. Совсем не так, как на Эгиде. Чимбик кивнул. Утро на Идиллии действительно заслуживало того, чтобы им любовались. Репликанты молча смотрели как солнце медленно поднимается над верхушками деревьев под приветственную песнь птиц. Мимо курилки прошли сменившиеся с поста дворняги из комендантской роты, шапочно знакомые обоим сержантам. Чимбик и Стилет на секунду отвлеклись, чтобы приветственно махнуть знакомцам, и вновь вернулись к медитативному созерцанию восхода. — Как Брауни? — поинтересовался Стилет. — В норме. Врачи ещё пару дней подержат его в койке, а потом начнут вживлять протез. Говорят — будет как новенький. Недели через три вернётся в строй. — Хорошо. Стилет допил сок и выкинул упаковку в урну, вспугнув ночевавшую там ярко-жёлтую ящерку. Он откинулся на скамейке и мечтательно уставился на розовеющий горизонт. — Интересно, мы когда-нибудь увидим местных? Вопрос удивил Чимбика. — А тебе зачем? — спросил он. Стилет пожал плечами: — Любопытно. Я читал о них. Общество эмпатов. Без насилия, без войн, без преступлений. Мир счастья и радости, вечный праздник. Не могу представить. Вообще не думаю, что такое возможно. Чимбик ненадолго задумался. Он прекрасно помнил поведение Эйнджелы с момента их первой встречи. Любви ко всему человечеству эмпат не испытывала, насилие над другими людьми хоть и переносила тяжело, но тоже без особой жалости к пострадавшим. Но, с другой стороны, всё это являлось результатом многолетнегонасилия над самой Эйнджелой. Неизвестно, как бы вели себя сёстры Лорэй, сложись их жизнь иначе. Например, продолжай они жить и путешествовать с родителями. Или если бы обосновались тут, на Идиллии. — Они напишут что угодно, чтобы привлечь туристов и обогатиться, — ответил он Стилету. — Все дворняги лгут. Особенно, если это приносит им выгоду. — А Эйнджела… — осторожно, чтобы не бередить больную тему, спросил Стилет. О случившемся во время судьбоносного задания Чимбик говорил только с ним и Блайзом. И Стилет старался не злоупотреблять вопросами. Чимбик вздохнул и посмотрел в глаза собеседнику. — Эйнджела меня этому и научила, — сказал он. — Всё, что пишут и показывают, — витрина. Приманка для туристов. Нескончаемые праздники, красотки, радушие — всего лишь реклама. Заманить побольше дворняг и обобрать их карманы. Эмпатия, феромоны — кто вообще решил, что это гарантирует миролюбие? Всё это сказки, брат. Правду можно выяснить только самому. Стилет, выслушав отповедь, огорчённо вздохнул и откупорил вторую упаковку сока. — Жаль. Я бы хотел увидеть такой мир, о котором читал, — сказал он. Чимбик кивнул. Планета интересовала и его. Из всех колоний, о которых он успел прочесть, Идиллия стала, пожалуй, самой необычной в истории человечества. В период крупного конфликта Земли и Марса население целой лунной колонии снялось с насиженного места и улетело на срочно выкупленном корабле поколений, спасаясь от уничтожения. То был период между двумя волнами колонизаций, когда спал первый ажиотаж, а до открытия технологии Врат оставалось чуть больше столетия. К тому моменту люди уже научились с большей вероятностью определять пригодные для жизни системы с землеподобными планетами, так что колонисты летели с мечтами о создании нового, лучшего мира. Идиллии. Вооружённые передовыми на тот момент технологиями, колонисты два поколения, что длился полёт ковчега, работали над созданием нового, идеального общества без болезней и конфликтов. Уровень развития генетики позволил исключить не только наследственные заболевания, но и вовсе избавить потомство от изъянов. Новое человечество в мечтах поселенцев должно было стать прекрасным и душами, и телами. Многие верили в неизбежную гибель населения Солнечной системы в результате нескончаемых войн, а потому серьёзно подошли к вопросу возрождения человечества. Немало добровольцев пошли на генетическое вмешательство для увеличения либидо и фертильности, создавали внутри общины большие полигамные семьи. И без того мультикультурное общество колонистов как никакое другое подходило для смелого социального эксперимента. Увы, людская природа брала своё. Несмотря на попытки создать новый мир без войн, конфликты вспыхивали с завидной регулярностью. Генетики не могли избавить от ревности, зависти, эгоизма и прочих людских пороков. И новый идеальный мир с новыми, лучшими людьми вряд ли бы состоялся, если бы не причудливый побочный эффект натурализации. О природе феномена учёные спорили до сих пор, но уже на второй год пребывания на Идиллии у части колонистов проявился эмпатический дар. Помимо этого, у всех, прошедших процедуру стимуляции либидо, с годами развилась новая железа, способная вырабатывать сильнодействующие феромоны. На фоне этих перемен смену цвета кожи на лиловый, фиолетовый или амарантовый население восприняло довольно спокойно. Каждый рождённый в новом мире ребёнок обладал эмпатическим даром. В результате смешанных браков уже к третьему поколению практически всё население колонии обладало и эмпатией, и способностью вырабатывать феромоны. Это определило будущее планеты. Обречённые на невольное сочувствие и разделение чужой боли идиллийцы быстро забыли о силовых конфликтах, агрессии и насильственных преступлениях. Да и лгать, живя в обществе эмпатов, оказалось затруднительно, так что криминальную сводку колонии составляли несчастные случаи да подростковые шалости. К моменту контакта с Союзом и Доминионом на Идиллии уже не было ни армии, ни даже полиции. Общество эмпатов прочно встало на путь созидания. Ничего удивительного, что идиллийцы предпочли добровольно пойти под сильную руку Доминиона. Метрополия, в свою очередь, в ускоренном порядке обеспечила новую колонию системами орбитальной защиты и расположила на поверхности Идиллии системы противокосмической обороны. С началом войны к дивизии ПКО добавились несколько новых воинских частей, одной из которых была бригада специального назначения с репликантами. Искуственных бойцов в силу секретности расположили в чаще тропического леса, вдалеке от населённой зоны планеты. Снабжение и ротация производились по воздуху, силами полка армейской авиации, расквартированного вблизи Эсперо — столицы Идиллии. — Господа сержанты, — из модуля вышел Блайз и отвесил шутовской поклон. — Дозвольте простолюдину… — Блайз, заткнись! — рассмеявшись, хором отозвались «господа сержанты». Согласно распорядка, Блайзу полагалось до подъёма находиться в своей койке, так что его появление вне казармы было нарушением. Но контрольные группы на Идиллии не работали, дворнягам на базе было глубоко наплевать на такие пустяки, а сам Чимбик с некоторых пор закрывал глаза на мелкие нарушения. Он молча похлопал по лавочке рядом с собой, предлагая брату садиться. — Слушаюсь и повинуюсь, — Блайз шмякнулся на предложенное место. Сорвав крышечку с одноразового термостакана, он с наслаждением втянул ароматный пар. — Ты бы хотел посмотреть на местных, Блайз? — поинтересовался Стилет. — Конечно, — расплылся в улыбке Блайз. — Особенно на местных девчонок. Ри говорила, что никто во всей галактике не обучит искусству любви лучше идиллийцев. Эмпатия позволяет партнёрам чувствовать друг друга. Да, садж? И подмигнул Чимбику. Тот на миг сжал челюсти, а потом процедил: — Не знаю. — А я хочу узнать, — Блайз поставил стаканчик на скамейку и закинул руки за голову. — Ри говорила, что тут есть специальные места для обучения тонкостям секса. Стилет переглянулся с Чимбиком и спросил: — Ты будешь изменять своей девушке? — А с чего ты решил, что изменять? — удивился Блайз. — Я хочу научиться доставлять удовольствие своей девушке. И вообще, у идиллийцев нет понятия измены. Свитари на лайнере сама учила меня знакомиться с другими женщинами. И, посерьёзнев, добавил: — И вообще, садж, ревность — это плохо. По себе знаю. Чимбик ничего не ответил. Просто подумал, что убьёт любого, кто посмеет прикоснуться к Эйнджеле. Медленно и мучительно убьёт. — Всё равно в город не выпустят, — Стилет встал и с хрустом потянулся. — Разве что сюда выкинут вражеский десант и нас отправят с ним разобраться. Надо думать о чём-то реальном. Пойду на стрельбище — от тренировок больше толка, чем от мечтаний. Махнув рукой на прощание, Стилет ушёл. — Впервые я захотел, чтобы сюда скинули десант, — негромко сказал Блайз. Сержант хотел приказать ему заткнуться, но благому намерению помешал пришедший на имплант приказ срочно явиться на инструктаж к комбату. Чимбик поспешил к командирскому модулю. Ничего хорошего от внезапного вызова ждать не приходилось. В лучшем случае его отправят на очередное задание. Он почти угадал. — Получен приказ, — сказал майор Савин, оглядывая собравшихся офицеров и сержантов батальона. — Бригада передислоцируется в столицу, Эсперо. Это первое. Второе: приказано имитировать присутствие на Идиллии куда большего количества войск. Поэтому всему личному составу, включая рядовых и сержантов нашего батальона, предписано проводить вечера в городе… Чимбику с трудом удержал на лице бесстрастное выражение. Комбат только что сказал, что репликантам предоставят увольнительные! Как людям! Выход в город, общение с местными… — …инструктаж по правилам поведения и особенностям менталитета коренного населения будет проведен. — Майор, сэр, разрешите обратиться, — неожиданно поднялся Стилет. — Сержант РС… — Говори, — поторопил Савин. — Чем это вызвано? — прямо спросил репликант. Савин посмотрел ему в глаза: — Ожидается вторжение. Есть надежда, что разыгранный спектакль заставит врага сдвинуть сроки операции на более поздние, что позволит нам лучше подготовиться. — Спасибо, сэр, — Стилет сел на место. По окончании инструктажа Чимбик вошёл в кубрик и сказал Блайзу: — Ну что, радуйся: сбылись обе твои мечты. — Это какие, садж? — моментально насторожился Блайз. — Ты познакомишься с местными и противник сбрасывает сюда десант. (обратно)Глава 6
Новый Плимут. Столица
Взрыв смеха вспугнул сидящих на карнизе птиц, с щебетаньем устремившихся к соседней крыше. — Чёрт, Шнегельбергер, ну ты выдал… — вытирая с глаз слёзы, простонал Нэйв. Сидящей на соседнем кресле невысокий плотный лейтенант прищурился, довольный произведённым его рассказом эффектом. — Гамбургер, расскажи ещё что-нибудь, — попросил капитан Мортон, протягивая руку за бутылкой. Офицеры собрались в «комнате психологической разгрузки» их этажа общежития на импровизированное застолье: нечасто им доводилось получить выходной в одно время. — Да что, — лейтенант Шнегельбергер улыбнулся. — Я ещё курсантом был, на третьем курсе. Кто тут учился — знаете же Шлюшкин треугольник? Мортон и ещё трое офицеров закивали. Даже Грэм был наслышан об этом месте: перекрёсток, на котором стояли три женских общежития — медицинского, торгового и художественного колледжей. Прозвище перекрёсток получил как раз благодаря большому количеству доступных особей женского пола из числа обитательниц общежитий, охотно помогающих курсантам скрасить досуг. — Ну вот… Грэм слушал, то и дело поглядывая на коммуникатор в ладони. Ри не звонила и не писала с того момента, как прислала своё фото, и капитан не знал, что и думать. Приняли ли её «работодатели» предложение капитана? Если нет — то как распорядятся полученной информацией? И не решат ли избавиться от него для перестраховки? — Что, динамит? — насмешливо поинтересовался Билли — тот самый лейтенант, что дежурил прошлой ночью. — Видно, протрезвела твоя красотка, сообразила, что не в ту кровать упала, — хохотнул Мортон. О его «ночном улове» судачила вся общага — Билли постарался, не поскупившись на детали, выдуманные на ходу. Грэм ничего не отрицал и даже пару раз показал фото, закрепляя легенду о новом увлечении. — Завидуйте молча, — посоветовал Нэйв и демонстративно сунул коммуникатор в карман. Ровно в эту секунду коммуникатор пиликнул входящим сообщением. Грэм поспешно вытащил прибор под насмешливыми взглядами коллег и прочёл сообщение. «Как насчёт встретиться через часик в том же месте? Я соскучилась». Под текстом, как и в прошлый раз, красовалось фото: улыбающиеся губы, обнажённые плечи, неприлично ослабленная шнуровка корсета. — Не, ну ты глянь, а! — раздался над ухом Нэйва восторженно-завистливый голос Шнегельбергера. Лейтенант, возбуждённо сопя, висел над плечом Грэма и едва не ронял слюни на экран комма. — Ну, теперь я знаю, кого ты будешь представлять, трахая кулак, — осклабился Нэйв и показал фото собутыльникам. Над столом раздались одобрительные возгласы. — Да, повод уйти уважительный, — резюмировал Мортон. — Слушай, а у неё нет подружек сговорчивых, а? — Спрошу, — пообещал Грэм, вылезая из-за стола. На этот раз, стоя на пороге того же номера мотеля, Нэйв не хватался за пистолет. Во-первых, это испортит образ нетерпеливого любовника. А во-вторых, он не сомневался, что при желании Лорэй придумают что-то позатейливей вооружённого мордоворота в номере. Настало время испытать на прочность свою веру в людей. Дверь распахнулась практически сразу. Свитари, к некоторому удивлению Нэйва, повисла у него на шее и начала жарко целовать. Мысль о возможных наблюдателях не оставляла особого выбора и Грэм ответил на поцелуи, подхватил девушку на руки и внёс в номер. — Не знала, что ты такой романтичный, — со смехом прошептала Свитари, когда капитан пинком захлопнул дверь. Нэйв кинул девушку на кровать, с трудом сдерживая желание упасть рядом и какое-то время не думать о делах. Пришлось напомнить себе, чем это кончилось на Вулкане. Выдохнув, Грэм поправил одежду и неожиданно для самого себя улыбнулся: — Будешь смеяться, но будучи курсантом я часто представлял себе подобную картину. Увы — мечты имеют привычку сбываться самым неожиданным образом. Капитан уселся в кресло и со всей возможной холодностью уставился на Свитари. — Ну, что решили добрые люди? — М-м-м… — промурлыкала она, потягиваясь. Синее платье с корсетом и без того обнажало плечи и большую часть груди, а теперь задравшийся подол открыл взгляду и точёные ножки Свитари. От этого зрелища у капитана пересохло во рту, и он сообразил, что чёртова полукровка таки одарила его порцией феромонов при поцелуе. Возбуждение смешалось со злым раздражением. Шалость на прощание он ещё мог понять, но то, что Ри делала сейчас — просто осложняло работу. Или она считает, что секс сделает из него послушного болванчика, как из того репликанта? — Добрые люди решили, что мы с тобой станем очень, очень хорошими друзьями, — соблазнительно улыбнулась Свитари, поднимаясь с кровати. — И будем помогать друг другу во всём. Она неспешно и очень соблазнительно приблизилась к Нэйву и сладко спросила: — Тебе чем-нибудь помочь, Грэмми? — Я видел порно, которое начиналось так же, — буркнул «Грэмми», вжимаясь в спинку кресла. — Нет, спасибо, от твоей… — он особенно выделил слово «твоей», — …помощи я воздержусь. Девушка, соблазнительно извиваясь, повернулась к нему спиной. Не глядя, она провела рукой у самого носа капитана и разжала пальцы. Ему на колени упал маленький сложенный лист белой бумаги. Грэм озадаченно взял его в руки и уже открыл было рот, чтобы поинтересоваться, какого хрена она творит, как Ри сладким голосом произнесла: — Тс-с-с, не нужно слов. Просто посмотри, от чего отказываешься. Не поворачиваясь, Свитари начала неспешный танец из тех, что девушки в клубах исполняют за деньги. А озадаченный капитан развернул листок и прочёл: «Запись через глаза на имплант. Приказ». Грэм скатал бумажку между пальцами и сунул получившийся комочек в карман. Теперь он со всей ясностью осознавал, зачем Свитари дразнит его вместо того, чтобы перейти к делу. «Добрые люди» решили подстраховаться, попутно заполучив возможность поймать на крючок своего коллегу из другой конторы. И какие бы договорённости ни существовали между Лорэй и доминионцами, девушки не хотели подставлять Нэйва. И он был им искренне благодарен. — Ну, как? — промурлыкала Свитари, всё ещё не поворачивая головы. — Тебе понравилось то, что ты увидел? В свете открывшихся обстоятельств слова звучали двусмысленно и при этом предельно понятно. — Не то слово, — искренне признался Нэйв. — Ты просто восхитительна. Ри весело рассмеялась, повернулась к нему и продолжила приватный танец уже на коленях капитана. А тот, стараясь не отвлекаться на девушку, размышлял, как поступить. «Глушилка» в кармане спасала от прослушки и вносила помехи в работу записывающей техники, но против имплантов Консорциума она бессильна. Прибора, который мог бы выручить в этой ситуации, у Грэма с собой не было. И теперь ему нужно или уйти, вызвав подозрения доминионского начальства Лорэй, или подставиться по полной разговором о делах. Или… Восхитительная попка Свитари потёрлась о бёдра Нэйва, и тот вцепился в подлокотники кресла, едва сдерживаясь, чтобы не прижать её к себе ещё теснее. Ри дарила ему повод отложить разговор по вполне понятным причинам. И всё существо молодого капитана требовало им воспользоваться. Даже если он рискует вновь оказаться связанным и обезоруженным. Будто услышав его мысли, Ри прошептала: — Я задолжала тебе за ту историю на Вулкане. Её бедра тесно прижались к паху Нэйва, и тому показалось, что штаны не выдержат и треснут по шву. — Мне кажется, для совместной работы этот долг лучше отдать, — продолжила шептать Свитари. Соображал Грэм уже с трудом, опьянённый то ли феромонами, то ли близостью красивой женщины, столь откровенно демонстрирующей своё желание. В этот момент ему было уже плевать, насколько она искренна. Но он всё же собрал в кулак остатки воли и произнёс: — Это совсем не обязательно. Я не в обиде. — Не скромничай, — прошептала Свитари, потянув за шнурок корсета. — Тебе понравится. Возражать у Грэма не было ни сил, ни желания.Планета Новый Плимут. Столица
Парк Семи холмов располагался у восточной окраины города и пользовался популярностью как среди самих жителей, так и у туристов. Спроектированный талантливыми ландшафтными дизайнерами, он представлял собой череду лесополос и прудов, связанных между собой разветвлённой сетью каналов с каскадами водопадов, а климатические установки обеспечивали постоянные комфортные температуру и влажность. Благодаря этому парк являлся одним из излюбленных мест отдыха горожан, измученных теснотой и толкотнёй мегаполиса, благо укромных уголков среди прудов и рощиц имелось в избытке. Нэйв стоял у назначенного ему места встречи на самых задворках парка, куда редко заглядывали даже самые выносливые из гуляющих. Эти координаты передала ему на бумажке Свитари, и капитан, пока нашёл нужное место, едва не опоздал к назначенному времени. Он приехал сюда прямиком от Свитари и до сих пор не мог толком прийти в себя после того, что ему устроила чёртова полукровка. Капитан вообще был уверен, что рассказы о многочасовых секс-марафонах — плод буйного воображения людей с заниженной самооценкой. Оказалось — такое бывает, по крайней мере когда в дело идут идиллийские феромоны. Сейчас, когда их действие сошло на нет, Нэйв испытывал странную смесь стыда и восторга, невольно снова и снова возвращаясь мыслями в номер мотеля. А ещё он размышлял, как бы вёл себя, случайно познакомившись с такой девушкой. Не знай он о феромонах, прошлом Свитари и её работодателях — ушёл бы с головой в такой роман, утратив всякую бдительность. Он и до этого прекрасно знал об опасностях любовных связей — не одной Мата Хари жила разведка, но теперь имел возможность убедиться лично, насколько сильным может быть это оружие. Именно оружие, способное при грамотном применении натворить беды больше, чем орбитальная бомбардировка. Не относись Свитари к Нэйву с приязнью — кто знает, какие секреты он уже бы выболтал. — Вот так паранойю на моей работе и получают, — пробормотал Грэм, поймав себя на мысли, что впредь следует проверять всю подноготную своих потенциальных подружек. — И анекдоты про контрразведчиков, ведущих досье на бродячих кошек… До того момента, пока блаженно прикрывшая глаза Свитари не выудила из-под кровати ещё одну записку, он даже не задумался, под каким благовидным предлогом уйти из мотеля, так и не начав разговор о делах. Опять выручили Лорэй, продумавшие всё за него. В записке говорилось, что скоро ему позвонят якобы по служебным делам и ему нужно уходить. Эйнджела встретит его в парке у старого дуба. Звонок с незнакомого номера действительно поступил, незнакомый мужской голос сообщил, что нужна его консультация по делу с контрабандой оружия с Гефеста. Всё, что оставалось сделать самому капитану, — извиниться перед Ри и пообещать вернуться к делам уже вечером. По дороге в парк Грэм действительно заехал на службу и прихватил из сейфа две глушилки имплантов — одна из многочисленных новинок от корпоратов. И теперь капитан то и дело поглаживал коробочку с приборами в кармане. Мимо то и дело проходили праздные гуляки, решившие провести выходной на свежем воздухе. Какой-то фрик, вроде женщина, но тут Грэм не был уверен до конца, остановился неподалёку и уставился на него. Жёлтые глаза на безбровом лице исподлобья разглядывали капитана. — Я могу вам чем-то помочь? — раздражённый непонятным вниманием, спросил Нэйв. Не будь он в форме, фраза прозвучала бы куда грубее и не в виде вопроса, а предложения идти по одному известному маршруту. — Что, не нравлюсь? — несмотря на грубый тон, голос у фрика оказался женский и даже приятный. И чем-то смутно знакомый. Грэм прищурился, вглядываясь в черты лица, практически скрытого капюшоном, и брови его удивлённо поползли вверх. — Эйнджи? — всё ещё сомневаясь, спросил капитан. — Теперь меня зовут Иви, — ответила та и кивнула в сторону одного из прогулочных терренкуров. — Пойдём, разомнёмся, поговорим. — Капюшон сними, пожалуйста, — попросил Нэйв. — Зачем? — спросила девушка, но капюшон всё же сняла. Взгляду Грэма открылась серая кожа, неровные пряди коротких чёрных волос, край татуировки, скрытой одеждой. — Не подумай ничего лишнего… — Грэм на миг обхватил её за шею. Плоский, похожий на круглую чёрную пуговицу прибор моментально прилип к коже девушки. Имплант Нэйва получил сигнал о начале работы «глушилки», и капитан уже открыто, не боясь записи, пояснил: — Твой имплант заглушил на всякий случай. — Новые игрушки от новых хозяев? — искривила чёрные губы эмпат, машинально потерев затылок. — Теперь, наверное, и импланты моего типа взламывать умеете? — Теперь — да, — кивнул Нэйв, старательно игнорируя шпильку про «новых хозяев». — Жаль, поздно для тебя и Ри. Кстати, что хоть у вас было-то записано? Эйнджела накинула капюшон, спрятав лицо в тени, нацепила солнцезащитный визор и пожала плечами. — Нам не сказали. — К лучшему, — честно признал Грэм. — Кстати, спасибо. Что не сдали своим. — Нет у нас своих, — негромко ответила Эйнджела и указала на вымощенный камнем склон у пруда. По всему берегу в отдалении друг от друга сидели самые разные люди. Многие кормили изрядно растолстевших уток, безбоязненно подплывавших к людям. Девушка сняла визор, села у самой воды, подогнула колени и обняла их руками. — Нужно обсудить план с учётом того, что доминионцы могут нас кинуть в любой момент. — Вот за что я вас люблю, — вздохнул Нэйв, усаживаясь рядом, — так это за ваше постоянство. Вы постоянно ухитряетесь найти ситуацию, из которой нет никаких гарантий выбраться целыми. — Тебя судьба коллеги тоже ничему не научила, — напомнила Эйнджела. — А у меня перед ним долг, — неожиданно оскалился Грэм. — Не прикрой меня Карл — тоже был бы сбой программы у очередного грузовика. Или ещё какой рояль упал на мою башку — ну, мало ли роялей в окна во время семейных ссор выкидывают? — У всех свои долги, — согласилась Эйнджела. Три утки обратили внимание на новых пришельцев и поспешили к берегу — собирать дань. Стоило птицам подплыть, девушка отсела чуть дальше и подобрала ноги. Не сводя с крякающих комков перьев настороженного взгляда, она вытащила из кармана пакетик с кормом, что продавали у входа в парк. Зачерпнув горсть злаков, она швырнула их подальше, словно откупаясь от птиц. — Это ж утки, а не собаки, — удивился Нэйв. — Что ты так швыряешь, словно палку? — Я не очень люблю животных, — ответила Эйнджела, продолжая наблюдать за пирующими птицами. Грэм тоже посмотрел на крякающих обжор и поинтересовался: — А чего не любишь-то? Ладно, если б пауки какие или змеи. Но утки… Они, как по мне, весьма симпатичные с этими своими клювами: мордочки довольные, словно улыбающиеся. Эйнджела пожала плечами и промолчала. Нэйв уже решил, что ответа не дождётся, когда она всё же сказала: — Я видела не так много животных. Детские посещения зоопарков и землеподобных планет почти стерлись из памяти. А на станции не было безопасных зверей. Всех использовали либо для боёв, либо для травли, либо для наказания. Одних наказывали, других заставляли смотреть. Она вновь швырнула корм приближающимся уткам. — Я не очень люблю животных, — повторила девушка. Теперь Нэйв иначе посмотрел на гомонящих уток. — Тогда зачем выбрала это место? — удивился капитан. — Пытаюсь сжечь страх, — невесело улыбнулась эмпат. — Хороша я буду, если посреди важного задания начну шарахаться от какой-нибудь кошки. Грэм кивнул и признался: — После Вулкана и Эдема я никогда бы не подумал, что тебя способна напугать безобидная птица. — Ты вообще не много обо мне знаешь, — усмехнулась эмпат. — С каждым днём узнаю всё больше, — улыбнулся ей Грэм. — Например, сегодня я узнал, что тебе можно доверить спину. Эйнджела хмыкнула и насмешливо посмотрела на капитана: — А Ри — не только спину? Надеюсь, теперь без обид за Вулкан? Мы в расчёте? Грэм дёрнул щекой. Подколка вышла неожиданно обидной: получалось, что он таким вот образом вроде как компенсацию получил за тот случай. — Спокойно можно было бы обойтись и без этого, — резче, чем хотел, сказал Нэйв. — Можно было, — кивнула Эйнджела. — Но тогда сохранилось бы некоторое напряжение в группе. Да и Ри хотелось поразвлечься. Эмпат подмигнула хмурому Нэйву. — Кроме того, было бы странно, не используй сестрёнка столь сильный инструмент для манипуляций. Теперь можешь время от времени поступать вопреки логике, просто потому, что Ри тебя уломала. Может пригодиться. — Ну, радует хоть то, что она по собственному желанию, — оттаивая, буркнул Грэм. То, что Эйнджела считала их одной группой, внушало умеренный оптимизм. И насчёт напряжения она оказалась права: после свидания со Свитари капитан чувствовал себя гораздо спокойней, чем вчера. Окончательно прошли неловкость и постоянное ожидание подвоха. Теперь при воспоминании о дразнящей его Свитари больше не приходилось прикладывать усилия, чтобы удержать мысли в деловом русле. Да и чисто практически теперь ему было гораздо легче изображать встречи с любовницей. Хмыкнув собственным мыслям, Грэм неловко пошутил: — А ты ей, значит, компанию составить не захотела? Ну, чтобы снять напряжение в группе. Эйнджела вновь пожала плечами и уставилась на водную гладь: — Не захотела. Я люблю другого. — И кто этот счастливчик, если не секрет? — Чимбик, — ответила эмпат, не поворачивая головы. — Тот репликант. — Но… — растерялся Грэм, — Ри сказала, что он погиб. Девушка повернула голову и посмотрела в глаза капитану: — Разве это что-то меняет? — Нет, — Грэм грустно улыбнулся. — Это вот… — он показал на мрачные одежды девушки, — …тоже из-за него? — Нет, просто маскировка, — спокойно ответила та, будто ничего особенного не произошло. — Как думаешь отыскать крысу у себя на службе? Нэйв растерянно моргнул и вернулся к делам: — Заставить суетиться. Ри тебе фигурантов показала? Крыса за ними присматривает. Как только Карл их прижал — начала дёргать за ниточки и спасать подопечных. Вот с помощью этой же троицы несвятых негодников крысу в панику и ввергнем. И посмотрим, какие ниточки пришли в движение. Эмпат согласно кивнула. — Если мы тронем одного — остальные два урода усилят охрану, и хрен мы до них доберёмся, — добавила она. — Нужно решать, кого берём. — Оптимально — политикана, — Грэм с сомнением посмотрел на девушку. — Но… Чёрт, много факторов, которые против. Смотри. Точно известно, что заказал вас он. Что знают остальные двое — неизвестно. Собственно, не будь «крысы» — можно было бы брать всех троих по очереди. Но так есть шанс, что после пропажи сенатора «крыса» просто устранит остальных двух. Обрубит концы. Нэйв замолчал, глядя на уток, упорно ожидающих продолжения банкета. — Надо брать всех троих, — неожиданно заявил он. — Если не в одном месте, то с минимальным разрывом по времени. — Опасно, — возразила Эйнджела. — Взять тихо и чисто одного — та ещё задача. А разом троих… Силовики на уши встанут и весь город поднимут. — Опасно, — не стал отрицать Грэм. — Зато получаем всех троих и находим «крысу». Если даже ни один из троих не знает имени прикрывающего их человека, «крыса» однозначно влезет во все три расследования и на этом попадётся. Ну а фараонам можно подкинуть ложные следы — тоже фора дополнительная. Эйнджела какое-то время молчала, обдумывая план. — В любом случае нам нужно будет быстро валить с планеты. Получится или нет, но всегда есть риск, что на нас выйдут. И на тебя тоже. Готов попрощаться с работой и прошлой жизнью в случае чего? — А да и хрен с ней, — неожиданно зло отозвался Грэм. — Мало того, что психопаты лезут управлять Союзом, так ещё и корпораты крепко держат их за яйца. Не успеем оглянуться, как весь Союз превратится в один сплошной Эдем, поставляющий бессловесных рабов на рудники корпоратов. Эйнджела кивнула и швырнула последнюю горсть корма в воду. — Сможешь достать списки приглашённых на каждое из торжеств?.. (обратно)Глава 7
Идиллия. Город Эсперо, столица
Репликанты расположились в курилке, коротая время перед занятиями обсуждением недавнего прохождения через город. Чимбик, вспоминая этот марш, признавал, что минимум самих идиллийцев впечатлить удалось. Улицы города запрудили восторженные толпы, наблюдающие за бесконечными рядами бронетехники и воздушных аппаратов. Вертолёты, танки, беспилотники, многочисленные и разнообразные машины поддержки, артиллерийские системы — казалось, им нет числа. Пройдя ворота военной базы, бронетехника въезжала в замаскированную сеть туннелей, проложенных сапёрами ещё до войны для скрытной переброски мобильных пусковых ПКО. Пройдя тоннелями вокруг города, техника выбиралась на поверхность и вновь входила в Эсперо, сменив тактические обозначения на броне. Этот манёвр предназначался для соглядатаев Союза, подсчитывающих численность доминионцев. Бесконечная колонна техники должна была создать впечатление присутствия большого количества войск, в три раза превышающего истинные размеры контингента. «Раздувать» больше не рискнули — у противника мог возникнуть закономерный вопрос: как разведка проморгала столь крупную передислокацию сил противника? Оставалось надеяться, что шпионы врага купились на спектакль. Тем более что для придания достоверности велась активная работа служб радиоэлектронной борьбы и радиоэлектронной разведки, максимально затруднивших использование дронов и записывающей аппаратуры. — Садж, а чего все дома круглые? — поинтересовался Диего особенностью местной архитектуры. — Не знаю, — равнодушно отозвался Чимбик. — Тут всё круглое: что дома, что планировка города. Мне нравится — светлые и просторные дома. Совсем не похоже на жилые блоки Эгиды. — Оборонять их неудобно, — заметил подошедший Стилет. — Простреливаются насквозь. — Садж, ты вот взял и всё испортил, — вздохнул Блайз. — Сразу напомнил, зачем мы здесь. — А ты и не должен забывать, — одёрнул его Стилет. Блайз молча развёл руками, признавая поражение. — Туземное ополчение уже видели? — сменил тему Стилет. — Нет, — за всех ответил Сверчок. Речь шла об идиллийцах, вступивших по призыву своего правительства в спешно создаваемые подразделения территориальной обороны. На ополченцев возлагалось материально-техническое обеспечение войск и охрана правопорядка в прифронтовой зоне. — Я как раз в боксы собирался, — Чимбик встал и с хрустом потянулся. — Ты со мной? — Ага, — охотно согласился Стилет. — А я… — начал было Блайз. — …остаёшься тут, — завершил за него Чимбик. — Ясно? — Да, садж, — Блайз демонстративно насупился, изображая смертную обиду. — Вот и отлично, — заключил сержант, на которого мимические шедевры брата не произвели ровно никакого впечатления. В боксах с техникой царила привычная суета. В рембате никогда не бездельничали — как бы ни было спокойно, механики всегда находили себе работу. А сейчас, после переброски, техника требовала обязательной проверки. Особенно новенькие багги батальонов коммандос. Оба сержанта встали у открытых ворот крайнего бокса и наблюдали за работающими рембатовцами. — Слышал поговорку дворняг про то, на что можно смотреть вечно? — спросил Стилет. — Нет, — мотнул головой Чимбик. — Бесконечно долго, — поделился Стилет, — можно смотреть на три вещи: бегущую воду, огонь и работающего человека. Чимбик расхохотался: шутка показалась ему очень смешной. Особенно учитывая текущую ситуацию: два бездельничающих репликанта наблюдали за работающими людьми. — Местные, — Стилет подбородком указал на группу людей в новеньких серо-зелёных танковых комбинезонах. Идиллийцы стояли у самоходки, внимая сержанту-технику, объяснявшему им что-то. Что именно репликанты не слышали из-за царившего в боксах шума. От рембатовцев местные отличались разительно: шумные, активно жестикулирующие, с замысловатыми причёсками, татуировками и пирсингом. У репликантов создалось впечатление, что идиллийцы просто не в состоянии стоять спокойно: они постоянно вертелись, показывали друг другу на заинтересовавшие их предметы и, казалось, совершенно не слушали проводящего занятия дворнягу-сержанта. За недолгое, но полное событий путешествие в компании Лорэй Чимбик успел повидать много разных людей. Он видел обеспеченных пассажиров лайнеров и жителей трущоб, видел дорогих красивых рабов и их хозяев. Идиллийцы не походили ни на кого. Их всех роднили красота и хорошая физическая форма, но при этом каждый выглядел уникальным, чем-то выделялся среди других. А ещё идиллийцы совершенно не скрывали эмоций. Выразительная мимика, интонации — всё это никак не вязалось в сознании Чимбика с близнецами Лорэй. Насколько сложно сержанту давалось понимание настроения сестёр, настолько просто оказалось уловить настроение их соплеменников. Беспечных, счастливых и совсем не похожих на Эйнджелу. Стилет, не обременённый жизненный опытом друга, просто молча изучал новых «оруженосцев», как в шутку называл рембатовцев майор Савин. Красота идиллиек притягивала взгляд, но Стилет не мог выбросить из головы слова Чимбика про витрину для чужаков. — Ух ты, это местные? — удивился подошедший Саймон — репликант-рядовой из их роты. Саймон первоначально служил в сто пятом батальоне, с которым объединили бывших корпоратовских репликантов, и имел достаточно большой опыт общения с дворнягами. — Мы как-то охраняли одного министра, — негромко сообщил он. — Так он как раз вернулся из отпуска на Идиллии. Недели две не затыкался, всё рассказывал о местных. Я тогда и не думал, что сам сюда попаду. — И что рассказывал? — заинтересовался Стилет. — Ну, в основном, что у него в жизни не было такого секса, — ухмыльнулся Саймон. — А ещё о местной культуре. У них тут культ красоты и здоровья, и все выглядят так, что хоть сейчас в голофильмах снимай. Я тогда ещё подумал, что преувеличивает, а сейчас смотрю на этих, — он кивнул в сторону новых техников, — и начинаю верить. Сержанты синхронно кивнули. — А ещё они тут обожают новые впечатления, — продолжил Саймон. — А поскольку сами уже всё перепробовали, новизну им обеспечивают туристы. Эмпаты рядом с ними вроде как заново всё переживают, а потому с гостями отрываются по полной. А нас тут, вроде, в увольнение собрались отпустить. Он весело ухмыльнулся и бросил многозначительный взгляд на девушек: — Я вообще из его рассказов понял, что аборигены тут только веселятся и трахаются. — Высадится противник — ты тоже и повеселишься, и потрахаешься, — в лучших сержантских традициях «ободрил» Стилет. — Не получается, — неожиданно заявил Чимбик. — Что? — не поняли собеседники. — Что только веселятся и трахаются, — Чимбик ткнул за спину большим пальцем, указывая на город. — Кто-то должен обеспечивать работу инфраструктуры, выращивать и подвозить продовольствие, добывать ресурсы. Даже если почти всё свалить на роботов — им тоже кто-то должен проводить тестирование и техобслуживание. Саймон смутился. — Ну… Не знаю. Я-то только рассказы слышал. — Говорил же — ширма, — Чимбик презрительно скривил губы. — Картинка для туристов. Обернувшись к собеседникам, он хотел развить мысль, но заметил то, чего на Идиллии не могло быть: белый комбинезон научника из группы контроля. Чимбик умолк и подобрался, подавляя вспыхнувшую ненависть. Лицо Стилета окаменело, утратив всякий намёк на эмоции. Даже с лица Саймона ушла мечтательная полуулыбка, сменившись уставным безразличием. И лишь через секунду репликанты отметили небывалый для сотрудника контрольной группы фиолетовый цвет кожи. Стоило осознать этот факт, как они сообразили, что перед ними всего лишь одна из местных, по случаю жары одетая в лёгкий белый комбинезон. При ближайшем рассмотрении он даже не слишком походил на спецодежду научников. Во всяком случае, будь у тех столь же изящное телосложение и бюст, вид на который открывало глубокое декольте, может, репликантам и понравилось бы тестирование. Хотя куда с большей вероятностью они бы возненавидели декольте. — Крис, опаздываешь! — окликнул новенькую один из местных техов. Та в ответ виновато развела руки и скорым шагом прошла мимо репликантов, сверливших её взглядами. На ходу она обернулась и растерянно посмотрела на них. Заплетённые во множество мелких косичек длинные синие волосы разметались по обнажённым плечам. — Потом познакомишься, Схема! — весело поторопил её всё тот же тех, и идиллийка поспешила в сторону раздевалки. — Это кто? — мрачно поинтересовался Чимбик, чувствуя, как ненависть к «белым комбинезонам» переходит в злость на эту сиреневую куклу. Хорошее настроение улетучилось, не оставив даже прощальной записки. — Идиллийский техник, — осторожно озвучил очевидное Саймон. — Р-разгильдяй она, а не техник! — лязгнул Стилет. Репликанты, злобно напрягшись, смотрели, как девушка, на ходу расстёгивая комбинезон, скрылась в раздевалке. — Глядя на это, мысль привлечь на службу туземное население уже не кажется мне здравой, — сообщил Чимбик. — Да, — согласился Стилет. — Создаётся впечатление, что вреда от них будет больше, чем пользы. Саймон переводил взгляд с одного обозлённого сержанта на другого, но благоразумно держал своё мнение при себе, прекрасно понимая, кто может стать громоотводом командирского гнева. Объект сержантской злости за пару минут успел переодеться в форменный комбинезон и выпорхнуть из раздевалки. Подойдя к своим землякам, она обменялась с ними приветствиями, а затем отошла к позвавшему её капралу- рембатовцу. Чимбик и Стилет насторожились: рота капрала Хомайера была закреплена за батальоном репликантов- коммандос, в котором служили оба сержанта. Словно в насмешку, Хомайер повёл идиллийку к багги Чимбика. Сержант зло стиснул зубы и двинулся следом. — Кто это, сэр? — игнорируя приветствие, спросил Чимбик, подойдя к своей машине. — Э… — Хомайер бросил быстрый взгляд на идиллийку. Как и большинство дворняг, он побаивался репликантов, слухи о которых ходили один другого страшнее. Масла в огонь подливали неразговорчивость и замкнутость большинства искусственных солдат. Чимбик же вдобавок входил в число тех, кого особенно боялись. — Ополченец-ремонтник, сержант, сэр, — наконец выдавил капрал. — Прислали на обучение. Чимбик развернулся на каблуках и вперился в идиллийку бешеным взглядом. Казалось, воздух вокруг него сгустился и потрескивал, словно наэлектризованный сержантской яростью. — Ремонтник, значит, — прошипел репликант. Идиллийка смотрела на него удивлённо, но не испуганно. В отличие от тех же Лорэй, она явно не воспринимала Чимбика как угрозу. Да и вряд ли вообще в своей жизни сталкивалась со смертельной опасностью. — Я Кристал, — представилась она и протянула сержанту руку. — Но можешь звать меня Схемой. — А я спросил, как вас зовут? — сержант перевёл взгляд на сиреневую ладошку. — Руку протягивать за воротами будете, а здесь — отдают воинское приветствие. Ненависть и злоба, рождённые болезненным воспоминанием о контрольной группе, требовали выхода, но репликант не мог и пальцем тронуть кого-то без приказа. Он был живой смертью, посаженной на короткий поводок строгим хозяином. Но с каждым днём ему всё больше хотелось проверить поводок на прочность. — Что происходит? — раздался требовательный голос. Чимбик стиснул зубы. Обладателя голоса он знал хорошо. Даже лучше, чем хотелось. Лейтенант Алер Дюран, командир взвода ремонтников, репликантов ненавидел и не считал должным свою ненависть скрывать. И пользовался любым поводом, чтобы указать искусственным солдатам их истинное — по мнению лейтенанта — место. Чимбика лейтенант Дюран ненавидел особенно сильно за нехарактерную для репликантов привычку огрызаться. Чимбик отвечал ему взаимностью. — Я против взаимодействия идиллийцев с нашим батальоном, лейтенант, сэр, — сержант неторопливо повернулся и нарочито небрежно отсалютовал. — А тебя никто не спрашивает, штамповка! — прошипел Дюран, нависая над сержантом. Лейтенант Дюран при росте в метр девяносто восемь обладал комплекцией чемпиона-тяжеловеса, и сухой, поджарый Чимбик смотрелся на его фоне несерьёзно. — Лейтенант, сэр, — стараясь говорить ровно, сержант предпринял попытку достучаться до здравомыслия лейтенанта. — Я был свидетелем, как одна-единственная идиллийка с помощью эмпатии вывела из строя отделение обученных пехотинцев. При эвакуации подбитых машин с поля боя идиллиец может получить ранение, и его боль ощутят все, кто находится рядом. Точно так же, как идиллийцы сами ощутят боль ближайших раненых. — То есть ты считаешь, что в штабе сидят тупорылые придурки, не способные к здравомыслию? — в отличие от Чимбика, Дюран и не думал говорить тихо. — Нет, сэр. Я всего лишь озвучиваю факт… — …на который всем насрать, штамповка! — рявкнул лейтенант. Идиллийка перевела растерянный взгляд с одного на другого и с наивностью, граничащей с идиотизмом, спросила: — Зачем вы ссоритесь вместо того, чтобы найти выход? Заговори один из багги — это вызвало бы меньше удивления. Спорщики на миг замолчали и, переведя взгляд на неожиданно подавшего голос ополченца, хором рявкнули: — Заткнись! Идиллийка смотрела на них, как на буйнопомешанных, начавших ни с того, ни с сего биться головами о стены. На еёвыразительном лице сочувствие явно мешалось с жалостью. Хомайер ухватил её под руку и уволок за машину, подальше от начальственных глаз. — Не смей орать на моего курсанта! — вновь переключился на Чимбика Дюран. — Ваш курсант нарушил субординацию! — рявкнул в ответ сержант. — Да твоё какое дело, штамповка? Обучение ополчения — моё дело. Твоё — скакать с автоматом. Тебе не нравятся идиллийцы? Так есть такая вещь, как рапорт, если ты забыл, — Дюран ревел, словно медведь. — Не устраивает что-то — пишешь и отправляешь своему командиру. Вспомнил? — Да, сэр, — выплюнул сержант, сгорая от бешенства. Незримый поводок натянулся и душил жаждавшего крови репликанта. «Ну, давай, ударь, — взгляд сержанта словно подстрекал Дюрана. — Ударь, чтобы я мог свернуть твою шею, бык тупой». — Вот там и излагай свои нахрен никому не нужные мнения! Пшёл вон, урод, — прошипел лейтенант. — Вы хотели сказать «Свободны, сержант»? — уточнил Чимбик. — Не может же офицер нарушать устав, да, сэр? Лицо лейтенанта исказилось от ненависти. Дюран в бешенстве огляделся. На нём скрестилось множесто взглядов. В том, что все присутствующие слышали перепалку, можно было не сомневаться. Как и том, что любой из подчинённых лейтенанта тут же сдаст «горячо любимого» командира, подтвердив, что это Дюран первым нанёс оскорбление младшему по званию. Пусть и репликанту. — Свободны, сержант, — если бы взглядом можно было убивать, то от Чимбика не осталось и мокрого места. — Есть, сэр, — Чимбик отсалютовал и пошёл к воротам бокса, чувствуя, что вот-вот взорвётся от переполняющей злобы. — Ненавижу этого дворнягу, — процедил Чимбик, подойдя к ожидающим его Стилету и Саймону. — Ты в этом не одинок, садж, — ухмыльнулся Саймон, а Стилет согласно кивнул. Чимбик выдохнул, унимая злость. — Время завтрака — напомнил Стилет. Чимбик кивнул. Тихо разговаривая, троица репликантов направилась к столовой, перед которой уже выстроились пришедшие на завтрак подразделения. — И тут они… — тихо прорычал Чимбик, перешагнув порог зала. За стойкой раздачи вместо привычных роботов хозяйничали идиллийки. Красивые, приветливые девушки в бордовых с белым униформах наполняли подносы репликантов сногсшибательно пахнущими кушаньями, ничуть не похожими на прежнюю простую пищу. Именно эти ароматы заставили сержанта примириться с новшеством. Взяв поднос, он пристроился в конец очереди. — Ты ещё крикни: «Окружают!», как в том анекдоте у дворняг, — пошутил вставший за ним Стилет. — Если на вкус так же, как на запах, то я только за такое окружение, — добавил Саймон. Чимбик молчал, пытаясь унять всё ещё клокочущую злобу. Получалось плохо. Дюрану удалось вывести сержанта из себя настолько, что он был на волосок от нападения на старшего по званию. И это злило ещё больше: Чимбик понимал, что не должен поддаваться на провокации дворняги. Он — элитный солдат, плод труда лучших умов генной инженерии, созданный сеять смерть и добывать победу. Он и был смертью. А Дюран — просто генная помойка, возомнившая о себе слишком много. Стоило Чимбику приблизиться, как весело перешёптывающиеся идиллийки уставились на него. Сочувственные взгляды окончательно испортили Чимбику настроение. Особенно раздражало то, что местные открыто демонстрировали свою осведомлённость. Эйнджела, хоть и была эмпатом, никогда не позволяла себе подобного. Она просто понимала Чимбика, практически не подавая вида, насколько очевидно то, что сержант пытался скрыть. И никогда не давала окружающим и намёка о его состоянии. — Вам нужна помощь? — с раздражающей прямотой спросила Чимбика одна из идиллиек. Чимбик уставился ей в глаза, подбирая максимально грубый ответ из услышанных от Свитари. — Как дверца в заднице, — наконец вспомнил он подходящую фразу. — Я здесь для приёма пищи, а не ответов на глупые вопросы. Понятно? Ответом ему стали растерянные взгляды — также совсем недавно смотрела на него Схема. — Простите, если обидела вас, — примирительно улыбнулась идиллийка. Чимбик молча отобрал у девушки половник и принялся наполнять поднос, игнорируя удивлённые взгляды идиллиек и недоумённые шепотки репликантов, гадавших, какая муха укусила обычно спокойного сержанта. Закончив, Чимбик швырнул половник на стойку и пошёл к свободному «сержантскому» столику. — Садж сам не свой, когда голодный, — пояснил за его спиной Саймон. Усевшись, Чимбик мрачно оглядел выбранные им блюда. Аппетит пропал. Сержант зачерпнул ложкой рагу, сунул в рот и принялся жевать, не чувствуя вкуса. Перед глазами стояла ненавистная морда Дюрана, а в ушах звенело презрительное «штамповка». — Выкини из головы, — посоветовал Стилет, усаживаясь рядом. «Сержантские» столики были одним из непривычных репликантам нововведений. На Эгиде они ели все вместе, но в армии Доминиона существовало чёткое разделение по чинам. Столики для рядового, сержантского и офицерского составов стояли отдельно. — Стараюсь, — отозвался Чимбик. — Дюран — скотина, — Стилет с аппетитом принялся за еду. — Он и своих унижает по поводу и без. Набив полный рот, он некоторое время молчал, активно работая челюстями. На лице его появилось блаженное выражение. — Вся еда дворняг такая вкусная? — восхитился Стилет. Чимбик молча кивнул, разглядывая происходящее в обеденном зале. Похоже, он единственный воспринял идиллиек в штыки. Остальные репликанты оживлённо перешёптывались, обсуждая нововведение. Судя по долетающим до ушей Чимбика фразам, самым приятным, после изменений в рационе, его братья считали появление женского персонала. За соседним столиком двое рядовых из третьей роты активно делились наблюдениями. — Интересно, а с ними заговорить разрешено? — поинтересовался Анубис, сидящий лицом к сержанту. — Не знаю. Но хотелось бы, — отозвался его товарищ. Оба репликанта повернули головы, глядя на одну из раздатчиц. Та, словно почувствовав их взгляды, на миг оторвалась от работы и весело подмигнула. Анубис удивлённо моргнул и пронёс ложку мимо рта. Идиллийка рассмеялась приятным мелодичным голосом. Наклонившись к уху подруги, она что-то зашептала, без стеснения показывая на репликантов. — Вполне, — Чимбик отложил ложку. — Смотри. Рядовые удивлённо уставились на него, и даже Стилет перестал жевать. Сержант обратился к идиллийкам: — Вы что, в зоопарк пришли? — Садж, ты чего? — зашипел Анубис, но Чимбик лишь отмахнулся. Его злость наконец-то нашла выход, и теперь сержант напоминал пошедший в разнос от перегрузок генератор. — Сюда приходят есть, а не вас развлекать, — Чимбик понимал, что перегибает, но остановиться уже не мог. — Но вам же на это наплевать, верно? Вам же интересно на штамповок посмотреть. Посмотрели? Довольны? Теперь на сержанта смотрели все, кто находился в столовой. Одна из идиллиек перевела растерянный взгляд на ближайшего репликанта и спросила: — Простите, мы делаем что-то не так? — Не знаю, мэм, — честно признался тот, обалдело глядя на Чимбика. — Раньше он так себя не вёл. Стилет положил руку на плечо Чимбика и попросил: — Остынь. Тот метнул на друга злой взгляд, но вовремя сообразил, что уж Стилет точно не виноват в происходящем. — Извини, — Чимбик выдохнул. — Да что с ним такое? — спросил Блайз. — Дюран, — односложно пояснил Саймон. — А, — Блайз замолчал. То, что лейтенант Дюран из всех репликантов больше всех ненавидит Чимбика, знали все. И невнятное для стороннего объяснение Саймона исчерпывающе объясняло поведение сержанта. Чимбик же метнул на раздатчиц последний злобный взгляд, встал и произнёс: — Не собираюсь развлекать дворняг. Сержант вышел из столовой, спиной чувствуя направленные на него взгляды. (обратно)Глава 8
Планета Новый Плимут. Столица. Квартира Свитари
Жилой комплекс «Вавилон» располагался всего в получасе езды от центра города, в спокойном районе, а потому идеально подходил командировочным, временным работникам и прочим приезжим. Собственно, одну из высоток застройщик определил под аренду приезжим, и реклама «Вавилона» встречала гостей планеты ещё в космопорте. Некоторые компании снимали целые этажи под жильё временных сотрудников, и модельное агентство «Экзотик» не стало исключением. Временное жилище Свитари располагалось в самом конце коридора, аккурат рядом с квартирой Эйнджелы. Небольшая студия отражала жизнерадостный характер бейджинки Хелен: яркая мебель, мелкие безделушки, собственные студийные фото на стенах. Типичное жильё молодой амбициозной модели. Нетипичными были лишь разговоры, что велись в этих стенах. — Способ применения? — в очередной раз за день пробасил Гуннар. В руке он держал обыкновенную ампулу для инъекций, а на журнальном столике ждали своего часа порошки, капсулы, мази и пульверизаторы. Для стороннего наблюдателя они показались бы стандартным содержимым аптечки: спазмолитики, жаропонижающие, противовоспалительные и прочие безобидные упаковки таили в себе жидкую, твёрдую и газообразную смерть. — Наносится на предметы, с которыми должна контактировать жертва, — дисциплинированно ответила Эйнджела. — Обязателен контакт с незащищённым участком кожи. Она практически обнажённая лежала на диване, пока Свитари наносила на её кожу рисунок, имитирующий змеиную чешую. Компактный арт-принтер тихо жужжал, распыляя краску согласно заданной программе. Для предстоящей работы от образа мрачного гика пришлось отказаться, так что эмпат вернула себе человеческий облик и теперь готовилась примерить новую личину. — Время до смерти? — краем глаза следя за преображением, педантично уточнил Гуннар. — Индивидуально, от трёх до пяти часов. При контакте яда со слизистой — от часа до трёх. — Катализаторы? — Физическая активность, стимуляторы, алкоголь. — Ингибиторы?.. Сейчас Гуннар мало походил на битого жизнью громилу, скорее он напоминал опытного лектора, экзаменующего студента. Так, в общем-то, и было. В отличие от Свитари, Эйнджела так и не открыла для себя вкуса к насилию, однако ясно осознавала его неизбежность. Мир так устроен: ты или хищник, или жертва. Быть жертвой Эйнджеле надоело. Добрые люди из Доминиона подсказали выход — яды. Отложенное убийство как нельзя лучше подходило эмпату да и любому шпиону. Нервно-паралитические вещества, развязывающие язык наркотики, седативные препараты — фарминдустрия Доминиона предлагала широкий выбор инструментов на все случаи жизни. Нужно только уметь ими пользоваться. И Эйнджела училась. Училась прилежно и старательно. Сперва под руководством специалистов военной базы, затем с помощью Гуннара. Интенсивный углублённый курс химии помог понять азы и общие принципы действия разных групп препаратов, но этого хватало лишь на применение готовых веществ. Изготовить что-то собственноручно Эйнджела не сумела бы при всём желании. — Слушай, Гуннар, ты откуда такой умный взялся? — весело поинтересовалась Свитари, хотя ответ знала давно. В юности их новый друг был тщедушным ботаником и получил диплом магистра химического машиностроения в одном из престижных вузов Доминиона. А вот как он пришёл к тому, что имел сейчас, Свитари не знала — каждая новая байка Гуннара отличалась от прежней. — А, да что-то стало скучно мне на гражданке, — махнул рукой здоровяк. — Тоска: от дома до лаборатории и обратно, ну, пятничные пьянки с такими же ботаниками. Вот как-то иду по городу и вижу вербовочный ролик. Крепкие ребята в крутой снаряге скачут по пустыне, врываются в горящие дома… Романтика, приключения, не то что моё существование. Вот я и… Он улыбнулся и многозначительно замолчал. — А в прошлый раз ты рассказывал, что влюбился в стриптизёршу и устроился вышибалой в клуб, чтобы её впечатлить, — подозрительно прищурилась Свитари. — Да? — наигранно удивился Гуннар. — Чёрт, старею. Память стала совсем никудышная… Он демонстративно взглянул на хронометр и спросил: — Скоро этот твой гроза шпионов явится? — Скоро, убирай арсенал, — Ри проверила, высохла ли краска на плечах и шее сестры, и кинула той футболку. — Одевайся, а то наш бравый капитан начнёт смущаться и отворачиваться в лучших традициях рыцарских романов. Гуннар, убирая в аптечку коллекцию смертоносных препаратов, замаскированных под безобидные медикаменты, хмыкнул: — Надо же. А я думал, что романтики и джентльмены все повымирали, один я такой остался. — Тогда где серенады под моим окном? — возмутилась Свитари. Гуннар виновато развёл руки: — Прости, моя леди, но до семидесятого этажа я не доорусь. Эйнджела натянула футболку, села поудобней, взяла у сестры арт-принтер и принялась наносить рисунок на ногу. — Как думаешь, — не поднимая головы, спросила она, — Нэйв купится на то, что ты — босс? — Ни разу, если есть мозги, — покачал головой Гуннар. — А судя по всему, он не из тупарей. Другое дело, что правила игры примет, раз это в его интересах. По-хорошему, — продолжил он, — мне бы вообще не стоило свой прелестный лик ему показывать. Но… Увы, обстоятельства. Кстати, Иви… то есть, Клео — выглядишь просто сногсшибательно. Эмпат лишь вздохнула. Привыкать к каждому новому имени становилось всё сложнее. А имена менялись слишком часто. Она уже с трудом вспоминала, чью личину носит теперь, и то и дело крутила новое имя в уме, повторяя его снова и снова. — Эй! — картинно возмутилась Свитари. — Я начну ревновать! — Свет души моей! — Гуннар прижал к груди ладони в нарочито театральном жесте. — Ты же знаешь, что для меня нет никого прекраснее! Здоровяк прекратил паясничать и, вынув из кармана колоду игральных карт, принялся их ловко тасовать. — И вообще, ревновать тут должен я, — заметил он. — К твоему контрику. Наверное… И весело подмигнул Свитари. Та послала ему воздушный поцелуй и озорно улыбнулась: — Хочешь, в знак извинения я уроню в твою постель любую, на выбор? — Увы, я старомодно моногамен, — Гуннар с притворной грустью вздохнул. — Так что останусь верным тебе рыцарем. Как Айвенго. Разложив пасьянс, бывший егерь оглядел расклад и добавил: — Но карты говорят, что отказываться от такого предложения — грех и глупость несусветная. Так что договорились. Так и быть, нашу Иви-Клео просить не буду. — Премного благодарна, — скорчила гримасу Эйнджела, отвела в сторону руку с арт-принтером и отвесила шутовской полупоклон. — О, а вот и мой новый парень явился, — объявила Свитари. Домофон послал сигнал и изображение прямо на имплант хозяйке квартиры. Минутой позже через порог квартиры перешагнул Нэйв, вооружённый букетом цветов и бутылкой идиллийского розового. Контрразведчик скользнул взглядом сперва по мужчине в кресле, потом по эмпату, и та ощутила его мимолётную озадаченность. Очевидно, он ожидал увидеть её в другом образе. Чмокнув Ри в щечку, Нэйв вручил ей цветы и с укоризной сказал, показав взглядом на Эйнджелу и Гуннара: — Ты не сказала, что намечается вечеринка. Представишь меня гостям? От Эйнджелы не ускользнуло, как внутренне напрягся капитан. — Гуннар курирует наше небольшое мероприятие, — представила напарника Свитари. — Можешь свободно разговаривать в его присутствии. — Минуту, — Грэм вынул из кармана небольшую коробочку из серого пластика. Вытряхнув на ладонь три чёрных диска, он протянул их присутствующим. — Налепите себе на шею сзади, пожалуйста. — Что это? — поинтересовалась Свитари, с интересом покрутив в пальцах прибор. — Глушилка имплантов, — пояснил Грэм. — Ты нам не доверяешь? — оскорбилась Свитари, но диск к шее прикрепила. — И этому человеку я отдаю лучшие годы… Эйнджела молча выполнила просьбу, а Гуннар, взяв прибор, проворчал: — Самая здоровая паранойя — это паранойя военного человека. Но, парень, ты не особо увлекайся — так и до реальной психушки недолго допараноиться. Но «глушилку» всё же налепил. — Давно не виделись, — улыбнулась эмпат. — Ты почти не изменился, разве что теперь не такой доверчивый. — Работа такая, — вернул ей улыбку Грэм. Усевшись в свободное кресло, он посмотрел на троицу доминионских агентов и задал совершенно неожиданный вопрос: — Ри, а как у тебя с подружками, не чурающимися хорошего перепиха с цветом офицерского корпуса? — А ты подался в сводники? — удивлённо уставилась на него Свитари. — Ребята интересовались, — ответил Грэм. — А это может нам помочь. — И чем же нам это поможет? Вместо ответа капитан положил на стол свой комм и включил голограмму помпезного здания. — Это — здание Дворца Основателей. Послезавтра там состоится бал-маскарад, на который соберутся все шишки с прихлебателями. Мероприятие из серии неформальных, потому все старательно будут изображать простых людей, без излишнего официоза и телохранителей за плечами. Проще говоря, вся охрана лежит на нас и полиции, холуёв — минимум, да и то в основном водилы. Троица наших приятелей — в числе гостей маскарада. Вариант их разом и накрыть. Но их надо как-то вывести из здания. И вот тут неплохо было бы отвлечь моих сослуживцев амурными похождениями. Тем более что ваше агентство в числе обеспечения мероприятия. Свитари обошла по кругу голограмму и неуверенно протянула: — Идея интересная. Нужно только как-то заинтересовать девчонок… — А цвет офицерского корпуса может провести подружку на этот маскарад? — спросила Эйнджела. — Если да — девчонки, что не попали в списки на вечер, будут рады отплатить услугой за услугу. — Провести — легко, — кивнул Грэм. — Если они на территории Нового Плимута легально и ранее не привлекались — проблем не будет. — А что насчёт отмазать от мелких правонарушений, если что? Ну, там, попалась девочка с лёгким клубным наркотиком в сумочке или ещё какие ошибки молодости? — Ну, это уже я гарантировать не могу, — развёл руками Нэйв. — Тут уже от взаимоотношений зависит. — Тогда особо принципиальных с собой на вечеринку не зови, — предупредила Свитари. — На какую вечеринку? — не понял Грэм. — На вечеринку, на которой ты познакомишь своих сослуживцев с моими подружками, — подмигнула ему Ри. — Там точно будут девочки под веществами. — М-да, чую, мой рейтинг в общаге пробьёт потолок, — пошутил Грэм. — Ну, пока этого не случилось и звёздная болезнь не ухватила тебя цепкой хваткой, давай займёмся делом, — Гуннар придвинулся к голограмме. Грэм увеличил изображение и начал: — Стоянка для транспорта гостей — вот тут…Планета Новый Плимут. Столица. Служебное общежитие
Вечером в холле общежития собрались идущие на вечеринку. — Ну, как я? — в сотый раз, наверное, спросил Артур Шнегельбергер, вертясь перед зеркалом. — Как гамбургер в зелёной упаковке, — елейным голосом протянул Билли под общий хохот. Шнегельбергер нахмурился и показал ему средний палец. — Так, а где Хауэр? — поинтересовался Грэм, оглядывая товарищей. — Обзванивает всех, с кем можно махнуться сменами, — Шнегельбергер одёрнул полы мундира. — С твоей подачи дежурство на маскараде стало охрененно престижным, дружище. Вот наш блондинчик и ищет, кто ему позволит постоять на маскараде. — М-да… — протянул Грэм. — Вот это я понимаю — трахаться человеку хочется. — Предохраняйтесь, трахтельманы, — посоветовал вышедший из своего номера майор Китчинер. Будучи верным семьянином, майор отклонил приглашение на вечеринку. Но не смог отказать себе в удовольствии подшутить над молодыми коллегами. — А то от экзотических девочек не только экзотические позы, а ещё и экзотические болячки подцепить можно, — тоном проповедника возвестил майор, тыча в потолок пальцем. — Это ты когда таким правильным стал? — поинтересовался Грэм. — Эм… — Китчинер закатил глаза, изображая попытку вспомнить. — Слушай, то ли после второго ребёнка, то ли после третьего… В коридоре послышался топот, и на площадку вылетел здоровенный светловолосый детина, на ходу застёгивающий китель. — Поменялся! — радостно заорал он. — Молодца, — хлопнул его по плечу Шнегельбергер. — Ну что, все в сборе? — А нас прям ну так много, — хмыкнул Нэйв, оглядывая семерых товарищей. — Так, пошли. И это — к моей девочке не приставать! Последнее замечание вызвало швкал острот, не прекращавшихся до того момента, как Нэйв позвонил в двери заветной квартиры.Планета Новый Плимут. Столица. Квартира Свитари
Что бы ни пообещала «коллегам» Свитари, девчонок на вечеринке хватало. В отличие от места. Небольшая студия оказалась не в состоянии вместить два десятка человек, и часть гостей переместилась в одну из соседних квартир. Двери в коридор по этому поводу не закрывали, и постепенно к импровизированной вечеринке присоединилась добрая половина этажа, напоминавшего теперь общагу на дюжину комнат. Контрразведчики быстро влились в компанию, демократично игнорируя мелкие правонарушения типа контрабандного алкоголя или лёгких наркотиков. Говоря откровенно, их больше интересовали девушки, охотно флиртующие с офицерами. Уже испытавший действие феромонов Нэйв быстро сообразил, что без них не обошлось. Слишком знакомыми взглядами провожали Свитари сослуживцы капитана и некоторые из девушек. Слишком быстро образовывались жадно целующиеся по углам парочки. Слишком наэлектризованной и жаркой становилась атмосфера в тех местах, куда заходили они со Свитари. Предвидя нечто подобное, Грэм озаботился носовыми фильтрами и старался дышать только через нос, но даже с этими мерами предосторожности он всё чаще и чаще ловил себя на мыслях, далёких от деловых. Ситуацию усугубляло то, что Ри со всей ответственностью подошла к роли его подружки и то и дело утаскивала его в свободный угол целоваться. — Твоя работа? — тихо спросил Нэйв, указав взглядом на парочку, юркнувшую в спальню. Они стояли у открытого окна, но несмотря на приток свежего воздуха, близость девушки всё сильней волновала Грэма. И его руки жадно скользили по восхитительному телу спутницы вовсе не из желания выглядеть естественно. — А ты как думал? — весело ухмыльнулась она, бесстыдно прижимаясь к капитану. — Эффект, конечно, слабый — очень уж большая площадь, но много ли надо молодым и одиноким? Грэм кивнул, соглашаясь. Лично ему хватало одного вида девушки и воспоминаний о незабываемом сексе. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и попытался отвлечься от неуместных фантазий. — Кстати, а почему ты запретила пить пунш? — поинтересовался Грэм севшим голосом. Ответ Свитари его шокировал. — Я туда плюнула. И не один раз. Видя ошарашенное лицо Нэйва, она пояснила: — Самая высокая концентрация феромонов в слюне. Ты же хочешь, чтобы твоим друзьям сегодня обломилось? — Ну, твоими стараниями обломилось не только им, — усмехнулся Грэм. Тут он оказался прав — случайные гости вечеринки тоже ударились во все тяжкие. Нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на целующуюся парочку. Нэйва разбирало любопытство: будь гостей поменьше, чтобы они оставались в замкнутом помещении, дошло бы дело до оргии? От мысли, что он увидит коллег голыми, Грэма передёрнуло. К чёрту такой опыт. В облюбованный парочкой закуток заглянул один из гостей, и капитан с энтузиазмом прижал Ри к стене, изображая бурную страсть. Собственно, особых усилий эта актёрская игра не потребовала. Гость хмыкнул и тактично удалился, оставив «влюблённых» развлекаться. — Извини, — Грэм отодвинулся, поймав себя на том, что делать это совершенно не хочет. — Смущённый девственник? — восторженно ухмыльнулась Свитари. — Обожаю ролевые игры! — Меня больше полицейская форма возбуждает, — Нэйв включился в игру. — Знаешь, которая в секс-шопах продаётся? С такой коротенькой юбочкой… — Никогда бы не подумала, — раздался знакомый голос у него за спиной, — что тебе нравятся женщины в форме. Несколько увлёкшийся Грэм не заметил, как к ним подошла Эйнджела. В новом образе сложно было уловить её сходство с сестрой: прихотливый узор змеиной чешуи на загорелой коже, длинная, до колен, густая золотая коса, золотистые же глаза с вертикальными, как у рептилий, зрачками. Взгляд невольно цеплялся за покрытые имитацией чешуи участки лица, останавливался на выкрашенных в золото губах и совершенно не улавливал знакомых черт. — Символично, — оценил её новый облик Нэйв. — Временами ты та ещё змея. Свитари звонко рассмеялась. — Знала, что оценишь, — подмигнула Эйнджела капитану и перевела взгляд на диван. Там Артур Шнегельбергер как раз оживлённо беседовал с одной из моделей, ненавязчиво устроив руку на спинке дивана аккурат за её плечом. Грэм понятия не имел, в чём причина, но Артур оказался одним из немногих, кто до сих пор не обзавёлся парой. — Твой друг знает, что флиртует с парнем? — буднично поинтересовалась Эйнджела. — Ничего не имею против, просто уточняю. Нэйв проследил за её взглядом. Никаких признаков, подтверждающих правоту эмпата, он не заметил, но мнению её доверял. — Грёбаный бомонд… — тихо ругнулся он. — Не думаю, что Артур в курсе. — Спокойно, — улыбнулась Эйнджела. — Пойду спасать твоего приятеля. Глядя на изменившееся лицо Артура, когда присевшая рядом Лорэй шепнула ему на ухо, Грэм мысленно посочувствовал лейтенанту. Шутить по поводу его ошибки будут ещё долго. Лично он, Грэм, об этом и позаботится. Как истинный товарищ, он просто не имеет права позволить пропасть столь замечательной истории. — Кстати о ролевых играх, — Грэм не удержался и снова прижал к себе девушку. — Что ты тогда на Вулкане вытворила, чтобы в машину к сапёрам попасть? Внутри уже сработали феромоны, но до этого как? Воспоминания заставили Свитари криво ухмыльнулась. В памяти невольно воскресла ссора с Блайзом, в конце концов приведшая всех к тому, что они имели на сегодняшний день. — А что они рассказали? — поинтересовалась она, запустив пальцы в короткие волосы кавалера. — Свалили всё на неизвестный препарат, которым ты их обдолбала, — зажмурившись от удовольствия, ответил тот. — Но какого хрена они вообще вступили в контакт — объяснить затруднялись. — Ну да, — хмыкнула Ри и волнующе прижала губы к уху Грэма. — Ты же слышал о списке последних желаний?.. К окончанию истории Нэйв поймал себя на том, что его руки поглаживают Свитари ниже спины. Смущённо кашлянув, он отстранился от девушки. — Мы можем где-то переговорить? — тихо спросил он. — У меня есть новые подробности о маскараде. Времени у нас не так много, не будем его терять. На публику поиграли достаточно. Ри кивнула и хитро улыбнулась: — Подыграй мне. Она взяла Грэма под руку, увела в коридор и, отыскав в толпе Эйнджелу, поманила её пальчиком. Когда та подошла, Свитари шепнула ей что-то на ухо. Эмпат кивнула, взяла капитана под свободную руку, и вся троица под завистливыми взглядами коллег Нэйва ушла в спальню Ри. — Ну всё, Шнегельбергер мне не простит, — усмехнулся Нэйв. — Возглавит делегацию, требующую подробностей. — Сам придумаешь или тебе рассказать, как это бывает? — ехидно спросила Свитари. — Фантазии хватит, — отшутился капитан. — Мы для достоверности ещё пару голоснимков сделаем, — пообещала Эйнджела, усаживаясь в кресло. — Так что там с маскарадом?.. — Гости выслали изображения костюмов для облегчения пропускного режима… — Грэм полез в карман за коммуникатором. За обсуждением прошло больше часа, пока Ри не объявила перерыв. Все успели проголодаться и заказали еду в ближайшем ресторане с доставкой. Курьера, правда, Свитари пришлось стеречь у лифта — шансов отыскать клиента в этой кутерьме у него практически не было. Оставшись наедине с Эйнджелой, Грэм замолчал, не зная, о чём говорить. Почему-то в её присутствии Нэйв чувствовал странную неловкость. Чтобы занять себя, он осмотрелся. Ничего особенного или привлекающего внимание. Разве что… На глаза ему попался графический планшет — крайне необычная для прежних Лорэй вещь. — Вы начали рисовать? — поинтересовался Грэм. — Мы и не заканчивали, — пожала плечами эмпат. — У идиллийцев музыка, изобразительное искусство и танцы входят в школьную программу. Просто раньше как-то не до того было. Вот вспоминаю детское увлечение. — Разрешишь посмотреть? Эйнджела помедлила с ответом, но всё же кивнула, разблокировала планшет и протянула Нэйву. — Спасибо, — капитан бережно взял прибор в руки и открыл галерею работ. С первой на него хмуро смотрел парень с жутким шрамом на лице. Лице, которое он уже видел. Репликант-сержант РС-355085. Грэм вспомнил, как в парке Эйнджела упоминала имя «Чимбик», и пришёл к выводу, что так зовут репликанта по-настоящему. Звали. Капитан бросил на наблюдавшую за ним Эйнджелу быстрый взгляд и вывел на экран следующий рисунок. Рука, вложенная в другую руку. Избитый донельзя символ. Вот только одна ладонь на рисунке принадлежала женщине, а вторая, гораздо больше, была затянута в штурмовую перчатку. Третий рисунок — вновь репликант, но теперь уже сидящий под дождём на берегу реки. Грэм смущённо кашлянул и вернул планшет эмпату, отчего-то не желая смотреть остальные картины. — Хорошо рисуешь, — нейтрально сказал Нэйв, испытывая острое чувство неловкости. Будто подсмотрел что-то, не предназначенное для чужих глаз. Ответом ему был прямой, даже вызывающий взгляд эмпата. В отличие от Грэма, она не смущалась и не пыталась спрятать то, что творилось на душе. Она словно гордилась своей одержимостью. — Это единственный способ увидеть его снова, — спокойно сказала она. — Где бы он сейчас ни был, я надеюсь, что ему там хорошо… (обратно)Глава 9
Система Акадия. Орбита планеты Акадия, станция-тюрьма «Бастилия»
Чимбик лежал в ложементе штурмового бота, перечитывая вводные. Судёнышко неслось сквозь пространство, отстреливая тепловые ловушки и ракеты-имитаторы, легко обманывающие примитивные системы наведения ракетных установок и лазеров станции-тюрьмы. Оборона «Бастилии» никогда не рассчитывалась на противостояние боевым кораблям Доминиона. Её задачей являлась оборона от судов контрабандистов и прочего криминального сброда, решившего освободить своих подельников, ждущих очереди на переработку в киборгов. Создателям станции и в голову не приходило, что она может стать объектом атаки коммандос — уголовники всё же не оружейный завод и не судостроительная верфь, и уж тем более не штаб. Сержант представил, что сейчас творится на командном пункте атакованной станции. Службы РЭБ и РЭР на борту переоборудованного грузового судна исправно глушили связь «Бастилии», передавая от её имени на Акадию привычную, рутинную информацию. Это на некоторое время должно было сбить с толку наземные службы контроля, выиграв время для штурмовых групп. Бот развернулся, отработав тормозными двигателями, и перегрузка на миг вдавила Чимбика в ложемент. По корпусу прошла вибрация от стыковки со станцией, а затем бот вздрогнул, когда направленные вышибные заряды, расположенные у люка абордажного шлюза, пробили дыру в обшивке «Бастилии». — Пошли! — скомандовал сержант, хлопнув по замку страховочных ремней. Люк абордажного шлюза распахнулся, и Блайз со Сверчком, идущие в авангарде, швырнули внутрь светошумовую и ЭМИ-гранаты. И тут же кинулись вперёд. Сержант — за ними. В коридоре обнаружился одинокий киборг-охранник старой модели. Блайз и Сверчок обошлись с раритетом без всякого почтения к древностям, всадив в него по паре двенадцатимиллиметровых пуль. Новое оружие репликанты получили сразу по возвращении с Боливара — оказывается, низкая эффективность прежних автоматных патронов против новых моделей боевых киборгов не стала открытием для Доминиона. Оружие под новый патрон крупного калибра разрабатывалось давно, только командование ВС Доминиона не могло определиться с требуемыми характеристиками, потому дальше экспериментальных образцов дело не заходило. Война, начавшаяся с противником, получившим продвинутые технологии, встряхнула генералитет. По опыту первых столкновений были наконец определены требуемые параметры оружия. Конструкторы и промышленность оперативно отреагировали на заказ, и новые стрелковые комплексы поступили в войска уже на третий месяц войны. Устаревшей машине, не предназначенной для общевойскового боя, четыре пули нанесли фатальные повреждения, практически разорвав надвое. Бурая жидкость, заменявшая киборгам кровь, влажно поблескивала в свете аварийных огней, напомнив сержанту пролитый кофе. Новая, непривычная ассоциация из новой жизни. — Контакт, — сообщил Блайз. Сверкнула вспышка выстрела, и ещё один киборг прекратил функционирование. Чимбик глянул на такблок. Пока что всё шло по плану: высадившиеся группы легко сломили слабое сопротивление немногочисленной охраны и приступили ко второй части операции. Лишь одно отделение заблокировало командную палубу, на которой засели оставшиеся киборги и немногочисленный живой персонал. Сержант подошёл к терминалу охраны. Откинув защитную крышку на левом наруче, он извлёк штекер, мысленно удивляясь приверженности союзовцев к архаичным технологиям, и воткнул в порт терминала. Программа-взломщик легко справилась с примитивным защитным кодом, и Чимбик отдал команду на разблокирование камер с заключёнными. Диего и Запал проскочили мимо сержанта и принялись выводить ошарашенных людей в коридор. Чимбик убрал штекер на место и с интересом рассматривал дворняг в оранжевых комбинезонах, пытаясь понять: что же в них важного, раз для их освобождения задействовали разом два взвода репликантов? Люди казались одинаковыми — не только из-за одежды, а ещё потому, что у них полностью отсутствовал волосяной покров, удалённый из соображений гигиены. На шеях поблескивали массивные ошейники, содержащие — как знал из инструктажа Чимбик — заряды взрывчатки, активируемые по сигналу с пульта управления. Работа станций РЭБ надёжно блокировала все каналы станции, но ошейники оставались угрозой: если «мозг» устройства в течение десяти минут не получал сигналы от центрального компьютера, то инициировал подрыв. — Подойдите ко мне, сэр, — скомандовал Чимбик ближайшему заключённому. Тот, глядя на репликанта исподлобья, сделал неуверенный шаг. Раздражённый его медлительностью репликант схватил человека за плечо, проигнорировав испуганный вскрик, и сунул в замок ошейника чип-ключ, выданный сержанту офицером разведки. — В шлюпку, сэр, — Чимбик, отшвырнув ошейник в сторону и подтолкнул дворнягу к ярко-жёлтому люку спасательной шлюпки. Тот повернулся и с улыбкой спросил что-то по-французски. «Как твоё имя?» — перевёл такблок. — РС-355085, — машинально отозвался сержант, уже занимаясь ошейником следующего заключённого. — Ну и имя, — задавший вопрос хлопнул сержанта по плечу. — Я напишу его кровью своей следующей игрушки, брат. И поспешил к шлюпке. Чимбик озадаченно нахмурился, недовольный качеством перевода. Откуда у игрушек кровь? Может, дворняга изъяснялся на одном из многочисленных наречий или использовал жаргонные выражения? — Следующий… — Чимбик посмотрел, как Диего и Запал снимают с людей ошейники. Эта возня сильно тормозила процесс эвакуации, но другого выхода не было. Если ошейники сдетонируют в шлюпке, то до поверхности планеты доберутся лишь обезглавленные трупы. Конечно, при условии, что взрывы не повредят обшивку аппарата. К вою тревожной сирены добавился новый звук. Чимбик насторожился, вскинув автомат. Но неприятность пришла откуда не ждали. По коридору пронёсся ветер. Невозможное природное явление на космической станции. Если только… «Они откачивают воздух!» — сообразил сержант. Его догадку подтвердили сенсоры брони. В следующий миг Чимбик осознал, что произойдёт дальше: люди впадут в панику и бросятся к спасательному средству, напрочь позабыв про свои ошейники. Тех, кто сохранит рассудок, просто затопчут. А если заключённые с ошейниками прорвутся в шлюпку, то на операции можно смело ставить крест: детонирующая взрывчатка погубит тех немногих, кого успели погрузить репликанты. Даже если отдать ключи дворнягам — они не успеют избавиться от опасной ноши. — Не пускай их в шлюпку! — приказал Чимбик Диего, наводя оружие на людей. — Назад! — крикнул он. — Буду стрелять! Впустую. Дворняги тоже сообразили, что происходит, и обезумевшая от ужаса толпа перла на репликантов, стремясь прорваться к спасительному люку. — Запал, пуск! — скомандовал сержант. Запал тут же стукнул по алой кнопке пуска шлюпки. Хлопнули пиропатроны, отстыковывая аппарат. Вот только люк стыковочного узла станции, служащий для сохранения герметичности при отстыковке шлюпки, остался распахнутым. Чимбика словно ударила исполинская рука. Такблок брони тут же отреагировал на изменение и активировал магнитные захваты подошв, удерживая репликанта на палубе, но сержанту всё равно пришлось несладко. Мощный поток воздуха просто выдувал его в космос. Голоса командиров групп, зазвучавшие в эфире, ясно показали, что подобное происходило на всех палубах станции. Отлично начавшаяся операция разом пошла наперекосяк, лишний раз подтвердив мудрость, что так любили цитировать инструкторы на Эгиде: если всё идёт ровно — это не к добру. Единственное, что радовало — обошлось без потерь среди коммандос. Никого не ранило, не выкинуло в космос. Судьба прочих волновала сержанта куда меньше. Чимбик равнодушно смотрел, как мимо него проносятся визжащие от смертного ужаса люди и вылетают в открытый люк. Один из заключённых ухватился за плечевой ремень сержанта и принялся бить репликанта по броне то ли в приступе бессильной ярости, то ли в поисках спасения. Чимбик отработанным движением сломал ему руку, отрывая от снаряжения, но человек, казалось, этого не заметил. Намертво вцепившись в репликанта, заключённый смотрел на него вытаращенными глазами, судорожно разевая рот в попытке вдохнуть ещё хоть немного воздуха. Удары, которыми он осыпал сержанта, становились всё слабее и слабее, пока, наконец, не прекратились совсем. Чимбик оттолкнул труп и с досадой огляделся. Задание, поначалу довольно лёгкое, обернулось провалом. Процент эвакуированных ничтожно мал, особенно на фоне погибших, и сержант вполне обоснованно подозревал, что командование этому факту не обрадуется. Сами покойники Чимбика не волновали — всего лишь очередная партия дворняг, для сержанта ничем не отличающаяся от тех, кого он всего полгода назад уничтожал по приказам Консорциума. Несколько камер оказались закрыты — очевидно, некоторые заключённые смогли забраться в них, тщетно надеясь на спасение. Репликант не стал даже заглядывать внутрь, предпочтя вместо этого вернуться к терминалу охраны. Вновь воткнув штекер в разъём, Чимбик принялся скачивать базу данных по заключённым, содержавшихся на этой палубе. — Садж, ты что делаешь? — полюбопытствовал Блайз. — Хочу узнать, чем эти люди были так ценны, что их предпочли уничтожить, но не дать сбежать, — ответил сержант. — Но приказа на это не было… — неуверенно протянул Запал. — Запрета — тоже, — ответил Чимбик. — Всё, уходим. Блайз и Сверчок снялись с позиции и побежали к боту.Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1»
— Брат, я же обещал, — прозвучал голос над ухом сержанта. Чимбик проснулся и рывком сел на койке. — Как ты сюда попал? — спросил он у человека в оранжевом комбинезоне. Точнее, у Камиля Идо, серийного убийцы, известного под прозвищем «Каллиграф». Он любил оставлять полиции послания, написанные на стене аккуратным, каллиграфическим почерком. Только вместо краски Камиль использовал кровь жертв — девушек в возрасте от четырнадцати до двадцати четырех лет. — Да пропустили, — беспечно отмахнувшись, ответил убийца. — Я же тебе подарок принёс. Смотри. Протянув руку, Камиль картинным жестом показал связанных женщин, уложенных в ряд на полу. Эйнджела, Свитари, бейджинка Расмира и рыжая Амели молча смотрели на Чимбика потухшими, безжизненными глазами. — Я обещал написать твоё имя кровью новой игрушки, — поигрывая неизвестно откуда взявшимся ножом, улыбнулся Камиль. — Выбирай, чьей. Репликант рванулся к злобному дворняге. Убить, разорвать на куски голыми руками! Вот только тело отчего-то не подчинялось сержанту. Зарычав от ярости, Чимбик напряг мышцы… И проснулся. Вскочив с койки со сжатыми кулаками, готовый к драке, Чимбик огляделся. Ни тел, ни крови, ни Камиля Идо. Сон. Просто сон. Шумно выдохнув, Чимбик опустил руки и сел на мокрую от пота кровать. — Сон… — глухо произнёс он и задумался. Никогда раньше ему не снились подобные сны. Репликанты видели кошмары о контрольной группе, о криокапсулах, но не о людях. Странное ощущение, которое сержант не мог облечь в слова. Оно походило на то, что он испытал на Эдеме, когда невольно искал взглядом Блайза и девушек среди трупов и пожаров в космопорте. Страх за близких. Чимбик потряс головой, стараясь прогнать воспоминания о странном сне. Напрасно. Будто что-то холодное и липкое засело в груди, мешая сердцу биться в привычном размеренном ритме. Эйдетическая память услужливо воспроизвела всё, что репликант успел прочитать об освобождённых им дворнягах. Убийцы, насильники, торговцы наркотиками и прочие преступники, приговорённые к переработке в киборгов. Командование сочло полезным не уничтожать их вместе со станцией, а выпустить на волю, любезно доставив на поверхность Акадии в спасательных шлюпках. Ещё три месяца назад сержант оценил бы решение руководства занять ресурсы противника поимкой сбежавших опасных преступников. И единственное, что волновало бы Чимбика, — провал операции. Но теперь, когда в его жизни появились люди, судьба которых волновала сержанта… Теперь симпатии Чимбика оказались на стороне командира станции, разгерметизировавшего отсеки. Окажись на месте командующего станцией-тюрьмой дворняги сам сержант — он поступил бы точно так же. И перед смертью, глядя на приближающиеся ракеты, жалел бы лишь о том, что разгерметизация не убила ирепликантов. Спать больше не хотелось. Одевшись, сержант вышел на улицу — посидеть в курилке, надеясь, что свежий воздух развеет воспоминания нелепого сна. Несмотря на глубокую ночь, в курилке над шахматной доской сидели Стилет и Блайз. Очередное нарушение, казавшееся Чимбику немыслимым ещё три месяца назад. Сейчас сержант плевать хотел на нарушенный распорядок. Глядя на братьев, Чимбик понял, что ему необходимо побыть рядом с кем-то настоящим и живым. Воспоминания и сны в последнее время приносили лишь странные мысли и смутную тревогу. Коротко кивнув братьям, сержант сел на свободное место и с наслаждением глубоко вдохнул. Пряный идиллийский воздух до сих пор вызывал у Чимбика, да и у остальных репликантов, благоговейный восторг. Все они молча радовались уничтожению Эгиды — это увеличивало шансы на постоянную дислокацию здесь, на Идиллии. Если бы устав позволял спать за пределами казармы — репликанты устраивались бы прямо под открытым небом, подальше от осточертевших стен и переборок. — Чего не спишь? — поинтересовался Блайз, двигая шахматную фигуру. Доску ему подарил Саймон, который получил ей от одного из охраняемых людей. Он же, как подозревал сержант, подкидывал Блайзу и новые книги, выходящие за рамки разрешённого командованием списка Поколебавшись, Чимбик всё же решился рассказать о недавнем сне. Если он и готов был поделиться творившимся в душе, то только Блайзу и Стилету. И Эйнджеле. Но вряд ли ему когда-то выпадет шанс сказать ей хоть что-то. — Да приснилось странное… Стилет и Блайз слушали внимательно, позабыв даже про игру. Когда Чимбик замолчал, они переглянулись, и Стилет осторожно сказал: — Мне кажется, дворняги называют это совестью. Мы не должны сожалеть о выполнении приказа. Это сочтут дефектом. Не рассказывай дворнягам. Никому. Особенно — контрольной группе. Блайз согласно кивнул. — Яйцеголовые всё хорошее в нас считают дефектом. Цепным монстрам не нужны ни сомнения, ни сожаления, ни совесть. — Сам додумался или Ри подсказала? — с интересом посмотрел на него сержант. — Ри, — широко ухмыльнулся Блайз. — Я тогда ни о чём не сожалел. — А сейчас? — спросил Чимбик. — Только о том, что её нет рядом. От казармы к курилке двинулась ещё одна фигура со стаканом сока в единственной уцелевшей руке. — Чего не спите? — спросил Брауни, подойдя. Его выписали сразу, как только врачи признали раненого ограниченно годным к выполнению служебных обязанностей. Пока не был готов протез, однорукий репликант дежурил по казарме или ходил в наряд по штабу посыльным: атавизм, сохранившийся в армии на случай отказа средств связи. — А ты? — ответил вопросом на вопрос Чимбик. — Я в госпитале на год вперёд выспался, — Брауни несколько неуклюже сел на лавочку. Выглядел он не очень весело. — Ты чего такой хмурый? — поинтересовался Блайз. — Да… — однорукий вздохнул и признался: — Не хочу завтра в город идти. Даже Блайз не задал вопрос — почему? И так ясно: Брауни стыдился увечья. В столовой он всегда становился так, чтобы раздатчицы не видели пустой рукав, приколотый к плечу, а в остальное время сторонился идиллийцев, огрызаясь на любую попытку завязать разговор. — Я тоже не хочу идти, — нарушил тишину Чимбик. — Как говорят дворняги: к чёрту. — Что — к чёрту? — не понял Блайз. — Ширму, которую нам покажут, — объяснил Чимбик. — Все эти кварталы для туристов и прочий камуфляж. Но у нас приказ. Сам слышал: надо создать видимость присутствия большого количества войск. А раз приказано отдыхать — придётся отдыхать. — Да, садж, — уныло отозвался Брауни. (обратно)Глава 10
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1»
В кабинете командующего объединённой группировкой проходило импровизированное совещание, инициатором которого стал Айвен Тайрел — представитель корпорации «Глоботек», создавшей репликантов. Контрольная группа постоянно мониторила состояние и действия искусственных солдат, составляя скрупулёзный отчёт для своего и армейского руководства. Причиной волнений господина Айвена Тайрела стало решение выпустить репликантов в город. Едва узнав об этом, он тут же побежал к командующему, держа перед собой планшет с данными, словно древнеримский легионер — свой щит-скутум. Выслушав сбивчивую речь учёного, командующий недовольно поморщился и вызвал к себе командира бригады коммандос и командиров обоих батальонов репликантов. — Репликантов нельзя выпускать в город! — горячился Тайрел. — Эти изделия… — Солдаты, — поправил его полковник Стражинский, командующий бригадой. Это сбило корпората с толку. Запнувшись, он несколько секунд недоумённо таращился на полковника, а потом спросил: — Простите, что? — Солдаты. Не изделия. Впредь будьте добры называть моих подчинённых именно так, — обманчиво мягко сказал полковник. — О… — Тайрел почесал подбородок. — Хорошо. Итак, эти солдаты созданы исключительно для боевых действий. От и до. Выпускать их в город, где они могут воспринять как агрессию любое резкое движение в их сторону, — огромный риск! — Ну, сломают пару грабель, — равнодушно пожал плечами майор Савин. — Остальным наука будет. Я, к примеру, тоже не люблю, когда в мою сторону руками машут. Так что теперь — в город не выходить? Судя по тому, как изменилось лицо Тайрела после слов майора, учёный склонялся именно к такому варианту. Савин, не скрывая удовольствия, полюбовался на его гримасы и махнул рукой: — Да успокойтесь вы, право слово. Отдадим приказ, и репликанты станут избегать насилия даже в случае прямой угрозы жизни. — Да как вы не понимаете! — всплеснул руками Тайрел. — Вот, смотрите! Изделие РС-355085…. — Сержант Чимбик, — ледяным голосом перебил его Савин. — Хорошо, будь по-вашему, — Тайрел сунул планшет под нос комбату. — Вот, смотрите, тут полностью все данные мониторинга его состояния. Обратите внимание вот сюда… — Ну, сжёг кучку яйцеголовых в их же лаборатории, — равнодушно пробежал взглядом по данным майор. — Крайне эффективно избежав траты боекомплекта. И что? — Вот, — Тайрел ткнул в ряд цифр. — В этот момент ваш сержант испытал удовольствие. — Он просто любит свою работу, — мрачно пошутил Савин. — Вы издеваетесь?! — возмутился Тайрел. — Вы сами их так запрограммировали, — напомнил командир второго батальона майор Хилл. — Репликанты испытывают удовольствие от хорошо проделанной работы. Что вас не устраивает? — То, что сержант — единственный из группы, у кого в тот момент возникли данные эмоции! — Потому, что он был единственным, кто сделал это, — парировал Стражинский. — Тайрел, что вам не нравится? Те, кого вы называете «изделиями», действуют согласно заложенной в них программе, если так уместно говорить. И тут вы начинаете возмущаться результатом работы ваших же коллег. Лично меня действия сержанта Чимбика, как и он сам устраивают полностью. — А его поведение в ангаре и столовой? — напомнил Тайрел. — У вас было бы точно такое же, — отмахнулся Стражинский. — Сержанта спровоцировал на скандал лейтенант Дюран, пользуясь своим служебным положением. Не удивительно, что у Чимбика испортилось настроение. И, к слову, я полностью поддерживаю выговор, сделанный им туземной обслуге: личный состав приходит в столовую для того, чтобы спокойно поесть, а не служить развлечением. Что-то ещё, господин Тайрел? Учёный тяжело вздохнул, без слов дав понять, что отчаялся доказать что-то дубоголовым солдафонам. — Нет, — он забрал планшет у Савина. — Но я подам вам, господин командующий, два рапорта — о том, что возражаю решению выпускать репликантов в город, и о том, что сержант Чимбик рекомендуется к списанию в связи с нестабильным психическим состоянием. И оповещу об этом своё руководство. — Хорошо, — командующий, до сего момента молча следивший за перепалкой, кивнул. — Господа офицеры, проведите с личным составом тщательный инструктаж по поведению в городе и недопущению актов насилия в отношении гражданских. Господин Тайрел, я благодарен вам за ваши внимательность и серьёзное отношение к должностным обязанностям. Всё, все свободны.Планета Идиллия. Город Эсперо
Бронетранспортёр замер, откидывая кормовую аппарель. — К борту! — скомандовал Чимбик, хлопая по замку страховочных ремней. Репликанты дисциплинировано ссыпались на землю, с ходу формируя строй. — Равняйсь! Смирно! — машинально командовал Чимбик, одновременно оглядывая местность. Колонна остановилась у парка на окраине жилого района, где коммандос должны были встречать гиды из числа идиллийцев. Буйная растительность парка напомнила сержанту инженерные заграждения — настолько плотно рос кустарник между деревьев. Чимбик машинально прикинул, что продраться сквозь такую природную «ограду» без помощи инструментов среднестатистическому человеку проблематично, если вообще возможно. Проложенные сквозь растительность пешеходные дорожки выглядели тоннелями, уходящими в таинственную полутьму. От размышлений о причудах местной флоры сержанта отвлекла группа идиллиек, идущих к репликантам. — Они тут и правда все красотки! — не удержался от восторженного комментария Блайз. — Блайз, заткнись! — автоматически рыкнул Чимбик, крайне недовольный нарушением дисциплины. — Разговорчики в строю! И, круто развернувшись, замер в ожидании. Облачённые в броню репликанты недвижимыми статуями стояли у боевых машин. Лишь отсутствие личного оружия и боекомплекта подсказывало, что это не войсковая операция, а увольнение. Шедшие идиллийки удивлённо рассматривали необычных туристов и растерянно переговаривались между собой. Чимбик недовольно поморщился и посмотрел на указания выданного часом ранее гражданского коммуникатора. Активированное приложение для туристов указывало направление и расстояние до комма гида, приставленного к его группе. Согласно показаниям, аборигенка не спешила, сокращая расстояние прогулочным шагом. Её неторопливость раздражала Чимбика. Ему не нравилась эта идиллийка и затея командования. Он хорошо помнил их с Блайзом знакомство с гражданским миром и предвидел множество плохих и очень плохих исходов вечера. Но его, Чимбика, никто не спрашивал, а потому он со всё нарастающим раздражением ожидал не слишком спешившего гида. Несмотря на то, что репликантам приказали провести в городе строго определённое время, сержант неосознанно торопился поскорее выполнить задачу. Как можно в ускоренном темпе имитировать отдых личного состава он, правда, не представлял. Опыта в этом деле Чимбику недоставало. Сержант гадал, всем ли достались такие нерасторопные сопровождающие, или не повезло только ему? Судя по беспечному виду местных — всем. Дворняги, будто сговорившись, прогулочным шагом неспешно расходились по своим группам. Наконец Чимбик заметил идущую в его направлении идиллийку. Ничего примечательного: та же сиреневая кожа, что и у остальных. Разве что волосы бледно-розовые, заплетены в сложную причёску, названия которой репликант не знал. При виде длинного платья и обуви на каблуках сержант пришёл к неутешительному выводу, что скорость передвижения отделения будет крайне невысокой. — Весёлого вечера, — очевидно, поприветствовала его идиллийка. — Я — Талика Варес, ваш гид. — Да, будет весело, — недружелюбно отозвался сержант. Открыть забрало Чимбик и не подумал. Тщательно отрегулированный уровень инфразвука превратил его фразу в пугающее обещание. К некоторому удовольствию сержанта, идиллийка инстинктивно отшатнулась. Вскинув ладонь к виску, Чимбик представился: — Сержант РС-355085, мэм. На скрытом забралом шлема лице репликанта играла злорадная улыбка. Всё это благополучное стадо непуганых гражданских вызывало у Чимбика необъяснимое раздражение. И то, что стоящая перед ним женщина чувствовала это, почему-то особенно радовало сержанта. Несколько секунд Талика растерянно рассматривала выстроившихся перед ней репликантов и, вероятно, уже жалела, что вообще пришла. Чимбик подспудно ожидал очередной тупой вопрос в стиле местных: «чем вам помочь?» или «что вас так разозлило?», но гид сумела его удивить. — Куда вы хотите пойти, сержант РС-355085? — спросила идиллийка. — Достаточно просто «сержант», — Чимбик немного повысил уровень инфразвука. — Если позволите, мэм, мы хотели бы поужинать. Тут Чимбик был искренен: репликантов отправили в увольнение до ужина. На инструктаже майор Савин сообщил, что поесть они могут в городе, в любом заведении туристической зоны. Оплата — безналичная, достаточно приложить выданный гражданский браслет-коммуникатор к сенсору кассового аппарата или комму официанта. — Тогда нам в ту сторону, — указала Талика на одну из вымощенных цветной плиткой дорожек. — Следуйте за мной. Реакции на инфразвук, к некоторому разочарованию сержанта, она больше не выказывала. — Напра-во! — словно на плацу, скомандовал сержант. — Правое плечо вперёд! Шагом марш! — Вы предпочитаете, чтобы я сама рассказала что-то об Идиллии, или у вас уже накопились вопросы? — спросила гид, всё также раздражающе-неспешно шагая рядом с Чимбиком. — Сами, мэм, — отозвался Чимбик, отключив инфразвук. Отсутствие видимой реакции идиллийки испортило развлечение. — Интересующие меня вопросы находятся вне вашей компетенции. Он перехватил её взгляд, направленный на обрубок руки Брауни, прикрытый лишь наплечником и верхней частью рукава, и спросил, не скрывая злости: — Вас смущает раненый, мэм? Ответом ему был спокойный взгляд идиллийки. — Нет. А вас, сержант? — Меня злит, когда на него пялятся, — прямо заявил Чимбик. В этот момент ему было глубоко наплевать, что скажет командир, если идиллийка сообщит о неподобающем поведении репликанта. Им приказано имитировать увольнение, а не строить из себя забаву для аборигенов. Никто не смеет безнаказанно таращиться на раненого брата Чимбика. И он об этом позаботится. Он уже мысленно прикидывал, как можно запугать местную без применения мер физического воздействия, как идиллийка ответила: — Меня бы подобное тоже злило. И, как ни в чём не бывало, продолжила путь. Готовый ко всему, кроме согласия, Чимбик от неожиданности растерялся. — Рад, что мы друг друга поняли, — справившись с удивлением, сказал он. — За этим я тут, — едва заметно улыбнулась Талика. — Мне объяснили, что у вас… мало опыта общения как с идиллийцами, так и с людьми. Собственно, это практически всё, что мне рассказали. Если захотите, я по мере сил расскажу о принятых на нашей планете нормах поведения. Чимбик покосился на отделение. Репликанты шли молча, дисциплинированно не встревая в разговор сержанта. Даже Блайз соблюдал тишину. А это немалый подвиг с его стороны. — Мы на отдыхе, — заблокировав шлем, Чимбик вышел на канал отделения. — Можете говорить. — Садж, а ты с ней не слишком круто? — ожидаемо первым подал голос Блайз. — Нет, — отрубил сержант. — Дворнягам надо сразу указывать границы дозволенного. Идиллийка обернулась, будто могла слышать их разговор, чем неожиданно напомнила Эйнджелу. Это вызвало новый приступ злости сержанта. Злился он в основном на себя. Как он может сравнивать Эйнджелу с этой дворнягой? Эйнджелу, прошедшую череду кошмаров. Эйнджелу, всегда понимавшую Чимбика. Его Эйнджелу… С этой… В словарном запасе репликанта не нашлось походящего эпитета, но тут он вспомнил, как Савин называл гидов «говорящие головы». Оскорбительное прозвище как нельзя лучше подходило сопровождающей. — Культура и уклад Идиллии довольно серьёзно отличаются от прочих, так что для удобства как горожан, так и гостей планеты гостиницы и основные туристические объекты удалены от жилых кварталов. Перемещение по городу гостям никто не ограничивает, но по крайней мере первое время рекомендую за пределы туристической зоны не выходить. Информация не несла особой ценности — репликантам и так запретили покидать туристический квартал. Сержант не сомневался, что в случае выхода за разрешённую территорию дежурная группа получит тревожный сигнал. А сам нарушитель — дозу транквилизатора от медблока брони. — Для удобства разные зоны города отделены друг от друга скверами и парками, — продолжила гид. — Разумно, — одобрил Чимбик. — При бомбёжке такая планировка сильно затруднит распространение пожаров. Сорвав с дерева лист, репликант размял его в пальцах и продолжил: — Растительность с высоким содержанием жидкости, трудно зажечь. Сыграет роль дополнительного барьера. — Плюс строения довольно далеко друг от друга отстоят, — подал голос Брауни. — Жаль только, что простреливаются насквозь, — добавил Запал. Оглянувшаяся идиллийка смотрела на них растерянно и удивлённо. — Возможно, это тоже играло роль при планировке, — сказала она. — Но речь скорее об удобстве гостей планеты, которые могут случайно покинуть пределы туристической зону. Людям первое время не слишком уютно в обществе эмпатов. — Ну, скоро прибудут гости, в присутствии которых будет не слишком уютно уже эмпатам, — мрачно пошутил Сверчок. Блайз бросил на него короткий взгляд и поспешил перевести тему, спросив: — Мэм, а разве туристами занимаются не эмпаты? — Эмпаты, — кивнула Талика. — Только прошедшие подготовку для общения с инопланетниками. — Какую подготовку? — преисполнился подозрений Чимбик. — В основном по сглаживанию культурных различий, — улыбнулась Талика. К примеру, мы учимся контролировать мимику. Сами понимаете, у идиллийцев выражение лица всегда соответствует чувствам. Зачем притворно улыбаться, если все и так знают, каково тебе на самом деле? У туристов это тоже первое время вызывает дискомфорт. Чимбик невольно сравнил железный самоконтроль Лорэй и то, с каким откровенным любопытством таращились на репликантов идиллийки в столовой. Вспомнил лица техников-ополченцев. Контраст разительный. В отличие от прочих собратьев, Талика вела себя достаточно спокойно и сдержанно. Приятная перемена. Стоило признать, что к организации туристического бизнеса идиллийцы подошли толково. — Ещё нас обучают, например, контролировать эмпатию, — продолжила идиллийка. — Неподготовленных людей часто шокирует и пугает эмпатический контакт. — Разумно, — признал Чимбик, вспомнив собственное знакомство с эмпатией. Сержант не мог предсказать, как поведут себя его братья при незнакомом воздействии. С учётом того, что живое оружие по природе своей отвечало на всё агрессией, проверять не хотелось. Да и сам Чимбик три месяца назад чудом не убил Лорэй. Если бы не приказ доставить пассажирок живыми, он бы принял самое простое и очевидное решение — ликвидировать источник неизвестного воздействия. Это стало бы самой большой ошибкой в жизни Чимбика. Нет. Это стало бы самой большой ошибкой за всё время его функционирования, ибо жизни у РС-355085 никогда и не было. Вслед за воспоминаниями пришла мысль, что он может быть слишком предвзят и опять лишает сам себя чего-то нового и хорошего? Сержант оглянулся на своё подразделение. Братья шли строем, с закрытыми забралами шлемов. Образцовые отдыхающие, ничего не скажешь. — Расслабьтесь, — посоветовал братьям Чимбик. — Если уж нам приказали отдыхать — нужно ловить момент. — Ты здоров? — участливо поинтересовался Блайз. — Сверься с показаниями медблока, мне кажется у тебя жар. — Хорошо, — губы сержанта едва заметно дрогнули в тени улыбки, надёжно скрытой забралом шлема. — Все отдыхают, а Блайз заступает на дежурство. — Эй, так не честно! — возмутился Блайз под общий смех. Даже Талика, не слышавшая разговор по закрытому каналу группу, улыбалась. — Садж, — отсмеявшись, спросил Запал. — А как это — отдыхать? Что мы должны делать? — То, что сами хотите, — встрял Блайз. Ни один из репликантов не повернул головы, но Блайз почувствовал, как на нём скрестились взгляды собратьев. — Что хотим? — шокировано повторил Запал. После рассказов Блайза мысль о том, что репликант может делать что-то, выходящее за рамки приказов и служебных обязанностей уже не казалась такой революционной. Да и недавние послабления подготовили психику искусственных солдат к выходу за привычные рамки, но… Но до сих пор ни Запал, ни остальные репликанты из отделения Чимбика не примеряли на себя столь странную мысль — делать то, что хочешь. Большинство из них до сих пор так и не нашли применение «личному времени», а тут целый вечер и непонятный приказ имитировать дворняг в увольнении. Знать бы ещё, чем они в этом самом увольнении заняты… — Я бы поел, — в гробовой тишине канала подал голос Сверчок. Остальные согласно угукнули, радуясь знакомому и очень приятному времяпрепровождению. — Никого не напоминает, а садж? — весело спросил Блайз. — Заткнись, — привычно отозвался сержант, хорошо понимавший растерянность братьев. — Поедим, осмотримся и решим, что делать дальше. Слона едят по кусочкам. — Садж, а что такое слон?.. Плотный, напоминающий лабиринт кустарник сменился ухоженным газоном и репликантам открылся вид на туристический сектор. В сгущающихся сумерках ярко горели огни увеселительных заведений, по цветной брусчатке гуляли люди самого разного вида. К некоторому удивлению Чимбик заметил и серокожих бейджинцев, и жителей Тиамат с их татуированными лицами. Несмотря на начавшуюся войну союзовцы выглядели довольными жизнью. — Мэм, — Чимбик прервал гида, как раз начавшую перечислять увеселения, что могла предоставить гостям туристическая зона столицы. — Я вижу представителей враждебных планет. Это в порядке вещей? Вопрос удивил идиллийку, но сержант не был уверен, что именно послужило причиной растерянности Талики. Может, она не обращала внимания на представителей Союза в этой мешанине чужаков, а может для жителей мирной планеты слово «враждебный» вызывало ту же растерянность, что и слово «слон» у репликантов. — У нас всегда было много гостей из других колоний, — пожала плечами гид. — Думаю, если им разрешили посетить планету, то они не представляют угрозы. А может это граждане Идиллии, переехавшие сюда задолго до начала конфликта. Объяснение удовлетворило Чимбика, но замеченных представителей Союза он на всякий случай отметил в такблоке как условно-враждебные цели. — Получается, людям тоже не рекомендуют покидать пределы туристической зоны? — оглядывая разношёрстную толпу спросил идиллийку Блайз. — Первое время — да, — ответила та. Некоторые особенности нашей культуры шокируют неподготовленного человека, — продолжала Талика. — Какие именно, мэм? — полюбопытствовал Запал. На его неискушённый взгляд идиллийцы ничем особенно не выделялись среди толпы прочих дворняг. — В нашем обществе всё просто и открыто, — с улыбкой пояснила гид. — Меньше условностей и окольных путей. К примеру, если идиллиец испытывает сексуальное влечение к кому-то и ощущает взаимное желание, то просто подойдет и предложит провести вместе время. Представителям других культур это кажется диким и аморальным. Для того же самого на разных планетах существуют самые причудливые ритуалы, хотя все они направлены на реализацию того же самого сексуального желания. Поэтому для посещения туристического квартала идиллийцам нужен пропуск. Получить его можно, сдав небольшой тест на знание принятых в разных культурах норм приличий, чтобы случайно не оскорбить гостя. — Забавно, — сказал Брауни на общем канале отделения. — Дворнягам тоже нужно учиться общаться друг с другом. — Какие ещё различия между туристическими и жилыми кварталами, мэм? — спросил Чимбик. — На этот вопрос сложно ответить. Туристическая зона неоднородна и делится на кварталы. Туристический квартал для семейного отдыха, как и деловой не слишком отличаются от обычных городских кварталов. Допуск в них получают только прошедшие аттестацию идиллийцы. А вот в квартал удовольствий вход свободный, запрет только для несовершеннолетних. — Почему? — любознательно уточнил Запал. Ответом ему стал растерянный взгляд Талики. Ей понадобилось время, чтобы понять, что очевидное для людей могло быть тайной для искусственных солдат. — Потому что до определённого этапа взросления им нужны другие развлечения, — попыталась объяснить идиллийка. — Почему? — озадачился Запал. — Существуют некие ограничения досуга по возрастам? — Что-то вроде того, — помедлив, кивнула гид. — Наш биологический возраст составляет десять земных лет, — забеспокоился Запал. — Наше пребывание здесь не нарушает никаких законов? Ошарашенный вид идиллийки вновь напомнил Чимбику Эйнджелу. Её тоже когда-то поразила эта информация, но сержант до сих пор не понял почему. И не стал упускать шанс заполнить пробел. — Что вас так удивило, мэм, — спросил он. Кто бы ни учил гидов владеть мимикой, до работорговцев Эдема им было далеко. Чимбик без труда видел потрясение на лице Талики. — Вы же ещё совсем дети… — прошептала она, переводя взгляд с одного шестиокого забрала шлема на другое. — Мы — полностью сформировавшиеся взрослые особи, — с оскорблёнными нотками в голосе возразил Сверчок. — Мы на пике физической формы, и признаны годными к несению службы, мэм. Судя по лицу Талики, аргументы её не убедили. — Почему эта информация вызывает у вас такую реакцию? — повторил попытку понять сержант. — Потому что нельзя так поступать с детьми! — впервые за время их знакомства Талика повысила голос. — Нельзя! — Мы не дети, мэм, — напомнил Чимбик. — И даже не люди. Мы — имущество Доминиона Земли, мэм. Идиллийка закусила губу и сглотнула. Наблюдавшему за ней сержанту показалось, что Талика испытывает чувство вины. Не понял только за что. — Мэм, мы собирались поужинать, — напомнил он. — Да, конечно, — тихо выдохнула идиллийка, повернулась и зашагала в сторону ярких вывесок. — Садж, — Запал вышел на приватный канал. — Меня всё интересует: если дворняги так берегут своё потомство, прописывают неприкосновенность детей в войнах, то почему нас учили делать всё наоборот? Приоритетные цели — места скопления детей, беременных? — Потому что штатские дворняги — лжецы, — зло скривился Чимбик, вновь вспомнив, как Эйнджела умело обличала притворство и враньё пассажиров лайнера. — Говорят одно, думают другое, делают третье. Они пишут законы и сами же придумывают, как их нарушать. Они вообще много врут. — Принял, — Запал замолчал, обдумывая услышанное. Отделение репликантов монолитным инородным телом рассекало пёструю толпу. И местные, и туристы с интересом смотрели на бойцов в броне, а те, в свою очередь, разглядывали праздношатающихся дворняг. — Существуют ещё какие-то ограничения в туристической зоне? — задал вопрос идиллийке Диего. — В семейном квартале запрещено применение феромонов, — ответила та, но уже без прежней улыбки. — В деловом и оздоровительном кварталах — только с предварительного согласия туристов. Наркотические вещества разрешено использовать только в квартале удовольствий. В семейный квартал запрещено проходить в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения. — У вас отсутствует запрет на изготовление, распространение и употребление наркотических веществ? — уточнил Диего. Служа в противодиверсионном батальоне, он получил познания в законодательстве Доминиона, потому подобная вольность в одном из миров государства его озадачила. — Запрета нет — только ограничения, — пояснила Талика. — Мы считаем, что каждый волен распоряжаться своей жизнью так, как пожелает. Запретное становится лишь желанней. Ограничение оборота наркотиков повышает их цену, они становятся выгодным бизнесом, наркоторговцы стремятся подсадить на свой товар как можно больший процент населения. У нас наркотические вещества продаются в специальных магазинах, где можно получить исчерпывающую консультацию. Тяжёлые наркотики, наносящие непоправимый вред здоровью, продают после прохождения небольшого информационного курса, разъясняющего последствия приёма препарата. Принимать их разрешено в специальных зонах или у себя дома. — И они пользуются популярностью? — Не особенно, — пожала плечами Талика. — На Идиллии принято заботиться о здоровье, так что лёгкие наркотики в основном пробуют в молодости, когда ищут всё новых и новых впечатлений. — Разве не понятно и так, что наркотики наносят вред организму? — вслух удивился Брауни. — Одно дело — слышать об абстрактном вреде, а совсем другое — видеть голограммы с последствиями, получить описание собственной жизни с конкретными диагнозами. Мы специально платим наркоманам из реабилитационных клиник, чтобы молодёжь могла испытать рядом с ними состояние ломки. Мало кто после инфокурса решается на что- то, кроме лёгких стимуляторов и органических препаратов. — Умные учатся на чужих ошибках, а дураки — на своих, — процитировал услышанную недавно поговорку Чимбик. — Да, — согласился Запал. — Умными этих дворняг назвать сложно. Заблокировать шлемы в этот раз репликанты не сочли нужным. — Дворнягами вы называете людей? — покосилась на них идиллийка. — Да, мэм, — кивнул сержант. — Почему? — Потому что вы получаетесь в результате неконтролируемого спаривания, — объяснил Чимбик. — А как вы называете тех, кто рождается в результате строгой селекции, к примеру, на планетах работорговцев? В памяти сержанта всплыл Эдем. Рабский аукцион, безжизненные глаза бейджинки, рассказ Батлера о «воспитании» Лорэй. Перемазанные кровью Эйнджела и Свитари. «Ты всё ещё считаешь, что уродство — это отметины на лице?» Вслед за воспоминаниями пришла ярость. Дикая, безрассудная. Какое право эта «говорящая голова» имеет рассуждать о том, чего никогда не видела? Она, всю жизнь проведшая в сытом, благополучном мирке? — Рабы, — вслух сказал Чимбик, сдерживая рвущийся наружу рык. — Таких людей называют рабы. Я прав, мэм? Последние слова он буквально выплюнул, сдерживая желание ударить идиллийку, чтобы та хоть немного прочувствовала несправедливость и боль, наполнявшие мир. Настоящий мир, а не эту витрину для богатых идиотов. Талика отшатнулась и одновременно репликанты ощутили страх. Чужой страх. Не знакомые с проявлениями эмпатии братья Чимбика растерянно замерли, осмысливая необычные ощущения, а сам сержант на миг будто вернулся в прошлое. Он словно наяву увидел лес и перепуганную связанную Эйнджелу. И её ужас перед фигурой в броне. Плечи сержанта опустились. Злость стремительно отступала, оставляя после себя ощущение пустоты и горечи. — Похоже, это типичная реакция эмпатов на меня, — тихо сказал он. — Брат, успокойся, — раздался в наушниках голос Блайза. — Ты чего? Сержант молча мотнул головой. — Мы собирались поесть, — напомнил он странным, словно надтреснутым голосом и пошёл прочь, вынудив остальных нагонять. — Это что было? — потрясённо спросил Брауни. — Эмпатия, — тоном знатока пояснил Блайз. Репликанты мгновение молчали, переваривая новые впечатления, а затем Сверчок сказал: — Да, теперь я понимаю разумность ограничения эмпатии в туристической зоне. Я как контуженный. — Не ты один, — отозвался Диего. — А чего садж сорвался? — Не знаю. Но если сержант будет и дальше так себя вести, то мы останемся без гида, — глубокомысленно заметил Запал. — И без увольнений, — добавил Блайз. — И без сержанта, — вставил Брауни. — Это меня куда больше беспокоит. Блайз расстроено вздохнул. Он хотел помочь брату, но не понимал как. — Это всё Дюран, — неожиданно заявил Сверчок. — Садж такой после той ссоры с лейтенантом в ангаре. — Точно, — согласился Блайз. — Надо как-то успокоить саджа, — задумчиво произнёс Брауни. — Но как? — Придумаем, — уверенно заявил Блайз. Подхватив под локоть толком не пришедшую в себя идиллийку, он сказал: — Простите, мэм. Для саджа тема работорговли неприятна. Лицо идиллийки вновь приобрело виноватое выражение: — Простите. Я не должна была вступать в эмпатический контакт. Это недопустимо и непрофессионально с моей стороны. Если захотите, я вызову кого-то на замену себе. — Не надо! — поспешно возразил Блайз. — Да и сержант тоже будет против. Вы ему явно понравились. — Я ощутила что угодно, кроме симпатии, — грустно призналась Талика. — Для первой встречи с саджем это нормально, — успокоил её Блайз. — Ага. Главное, что вы её пережили, — пошутил Диего. — Значит, точно понравились. — Может, вы расскажете мне о темах, которые не стоит поднимать в вашем присутствии? — попросила идиллийка. — Увы, мы практически ничего не знаем о вашей культуре. — У нас нет никакой культуры, мэм, — несколько удивился Блайз. — Вам разве не сказали? — Так не бывает, — покачала головой Талика. — Любые разумные, образующие сообщество, перенимают чужую культуру или порождают собственную. К примеру, то, что вы называете людей дворнягами. Это — часть вашей культуры. Рассуждения идиллийки озадачили репликантов. До этого момента никто из них даже не задумывался о таком явлении, как собственная культура. — Я всегда считал, что живу по уставу и правилам внутреннего распорядка, — задумчиво протянул Запал. — Аналогично, — кивнул Сверчок. — А устав считается за культуру? — полюбопытствовал Брауни. — В каком-то смысле — наверное, — неуверенно протянула идиллийка. — Но разве слово «дворняги» — уставное? — Никак нет, мэм. Это жаргон, — ответил Диего. — Подобные термины и сокращения облегчают передачу данных, сокращая время переговоров и повышая их информативность. — Это и есть часть культуры, — пояснила Талика, время от времени бросавшая взгляды на идущего в отдалении сержанта. — Язык и жаргон отражают особенности культуры. Вы, к примеру, не отождествляете себя с рождёнными естественным образом. Судя по презрительности слова «дворняги» — даже противопоставляете, ставите себя выше. — Ну, так и есть, — с ноткой самодовольства подтвердил Блайз. — Мы — результат работы генетиков, выбравших лучшее для того, чтобы мы идеально соответствовали своему назначению. — Это и есть часть вашей культуры, — резюмировала Талика. — Нам туда. Она указала рукой в сторону небольшого двухэтажного здания с кольцевой галереей по внешнему краю. — Подходящее место, чтобы поужинать. Встретившая репликантов у входи идиллийка-администратор и глазом не моргнула при виде шести фигур в броне, словно подобные посетители заявлялись в ресторан ежедневно. Пока она говорила с Таликой, Чимбик и Блайз кратко объяснили братьям правила поведения в пунктах общественного питания. Особо они отметили, что нужно заказывать двойные порции, поскольку стандартные рассчитаны на дворняг и слишком малы. Улыбчивый официант провёл репликантов в кабинет на галерее, откуда открывался прекрасный вид на квартал и парковую зону. С интерфейсом электронного меню репликанты освоились быстро, а вот разнообразие блюд ввергло их в растерянность. Блайз, раздувшийся от чувства собственной важности, давал пояснения и рекомендации менее опытным братьям. Чимбик же смотрел на веселящуюся толпу внизу и вспоминал проведённый с Эйнджелой вечер на лайнере. Воспоминание согревало душу и сержанту казалось, что над ухом вот-вот раздастся её голос. Он задумался, что бы Эйнджела сказала об этой планете. Да, Лорэй и сами родом с Идиллии, но даже скромного жизненного опыта Чимбика хватало, чтобы понять — он видит ложь и притворство. Репликант успел узнать жизнь достаточно, чтобы понимать — так не бывает. Не бывает всеобщего счастья и вечного праздника. Где-то скрыта грязная изнанка, спрятанная от глаз туристов: трущобы, преступники, тюрьмы. Мысли вновь вернулись к прошлой операции. Исправившееся было настроение мгновенно испортилось. Сон никак не желал забываться, вновь и вновь заставляя сержанта задумываться о содеянном. И словно этого мало, Чимбика угораздило сесть рядом с Таликой. Вышло это случайно: сработала многолетняя привычка, выработанная на Эгиде, где место сержанта за общим столом находилось у прохода. Потому Чимбик пропустил вперёд солдат и лишь потом заметил, что свободные места за непривычным круглым столом остались лишь рядом с идиллийкой. Соседство не радовало. Чимбик мрачно подумал, что плохое настроение в последнее время стало его привычным состоянием. Казалось, что те крохи радости, что были в его жизни, остались в тёплой ладошке Эйнджелы. И сержант уже не особенно надеялся, что когда-то снова окажется рядом с ней. Как они с Блайзом не старались, им не удалось обнаружить и следа Лорэй. Ни в одном из доступных им отчётов, ни в одном подслушанном разговоре не упоминали никого похожего. Ни сестёр-близнецов, ни агента-эмпата, ни случаев применения феромонов. Блайз даже наладил контакт с некоторыми дворнягами-военнослужащими, но и тут его ждало разочарование. Сержант вздохнул и посмотрел на идиллийку. По её лицу Чимбик видел, как мучительна для эмпата его компания. Да, её мимика действительно была не столь выразительна, как у прогуливающихся мимо идиллийцев, но репликанты читали её легко. Талике явно приходилось нелегко в обществе Чимбика, но она старательно делала вид, что всё в порядке. Как Эйнджела когда-то. Разве что Лорэй куда лучше скрывала чувства. От воспоминания на Чимбика нахлынула тоска. Неужели он и впрямь превращается в чудовище, рядом с которым невыносимо находиться? Тоска, как и все прочие чувства, тут же трансформировалась в злость, и сержанту отчаянно захотелось кого-нибудь убить. Талика вздрогнула и едва заметно покосилась на него. — Мэм, — Чимбик вздохнул. — Я знаю, какое впечатление произвожу на эмпатов. Для нас всех будет лучше, если вы перестанете сдерживать свои привычные реакции и эмоции. В том числе и вербально. — Вы уверены? — полным сомнения тоном спросила идиллийка. — Я бы не хотела обидеть вас неосторожным словом. — Не волнуйтесь, мэм, — успокоил её сержант, решивший, что Талика боится физической расправы. — Нам запрещено причинять вред гражданским, находясь в увольнении. Судя по удивлению на лице Талики, мысль о возможности физического насилия до этого момента она даже не рассматривала. — Я имела в виду возможность ещё больше испортить вам настроение, — призналась она. — Но этот приказ, признаюсь, успокаивает. — Эффективней меня самого никто мне настроение не испортит, — чистосердечно ответил Чимбик. В сопровождении робота-тележки вернулся официант. — Простите, — начал он и похлопал ближайшего репликанта по плечу. Что он хотел сказать так и осталось загадкой, потому что Запал уже схватил тронувшую его руку и вывернул в болевом захвате. В тот же миг все ощутили острую боль в кисти, а из глаз Талики брызнули слёзы. — Отставить! — рявкнул сержант. Ошеломлённый произошедшим Запал подчинился раньше, чем осознал что произошло. А осознав растерянно спросил по закрытому каналу: — Разве я поступил не верно, садж? Чимбик помедлил с ответом. Он смотрел на баюкающего пострадавшую руку идиллийца, на плачущую Талику и размышлял. Эмпатический контакт прервался, но сержанту всё ещё чудилась боль в собственной руке. — Не совсем, Запал. У дворняг принято касаться друг друга. Нужно научиться отличать обыденные жесты от опасных. Но если не уверен — не рискуй. Пусть учатся не трогать нас без нужды. В конце-концов, это часть нашей культуры, — хмыкнул он. Официант, тем временем, присел на колено рядом с Таликой и обнял, успокаивающе поглаживая по плечу здоровой рукой. Странное поведение. Чимбик не замечал раньше подобного у других дворняг. Или этот идиллиец — знакомый Талики? — Запал, если ты и дальше будешь ломать руки официантам, то мы останемся голодными, — укорил брата Блайз. Он встал, подошёл к роботизированной тележке и принялся самостоятельно перекладывать тарелки на стол. — Вы лучше идите, — посоветовал он официанту. — Мы сами справимся. Извините. — Это вы должны извинить меня, — к немалому удивлению репликантов сказал идиллиец. — Я не знал, что вы не терпите прикосновений. Я сообщу всему персоналу, этого больше не повторится. Чимбик невольно скривился. Там, на лайнере, во время прогулки он спросил Эйнджелу, почему вся обслуга улыбается ему, будто один вид сержанта дарит им невыразимое счастье. Даже когда он говорит или делает что-то не так. Лорэй ответила короткой, но ёмкой фразой «клиент всегда прав». Похоже, эти слова были девизом Идиллии. Во всяком случае её туристического квартала. — Вы тоже можете уйти, мэм, — сообщил Чимбик гиду. — С приёмом пищи мы справимся сами. — Ничего страшного, — утерев слёзы салфеткой грустно улыбнулась Талика. — Просто недоразумение. Они случаются время от времени. — Уверена? — спросил у неё официант. Идиллийка кивнула и улыбнулась уже уверенней: — Да, всё будет хорошо. Официант, стараясь не беспокоить повреждённую руку, покинул кабинет. Неловкую тишину нарушил Блайз. Он снял шлем и, будто ничего особенного не произошло, вгрызся зубами в ароматный кусок мяса. Глядя на него, остальные репликанты тоже приступили к трапезе. Их вид напомнил сержанту его первое знакомство с гражданской жизнью: тогда он точно так же использовал единственный знакомый столовый прибор — ложку. С соответствующим звуковым сопровождением. Ели молча, чувствуя неловкость и растерянность от произошедшего. Зато Чимбик задумался об этом аспекте жизни планеты-курорта. — Скажите, а что вы — не вы конкретно, а идиллийцы вообще — предпринимаете в случае прямой агрессии? — спросил он. — Как и все — вызываем полицию, — ответила Талика. Она достала зеркальце и вытирала тёмные пятна краски под глазами знакомым Чимбику предметом — маленькой губкой. Или чем-то очень на неё похожим. — А до её приезда? — уточнил он. Идиллийка задумалась, будто описываемая ситуация не была чем-то привычным и повседневным. — Сложно сказать. Если объектом агрессии стал идиллиец, то применивший насилие и сам ощутит боль. Вы сами могли в этом убедиться. Мало кто хочет намеренно причинить себеболь. Диего опустил взгляд в тарелку и заработал челюстью особенно активно. А перед глазами Чимбика встала картина: вхолостую работающий турбинами вертолёт, вокруг которого корчатся и орут от боли тела в чёрной броне. И он, собравший в кулак всю волю, чтобы сделать шаг, а за ним следующий, и ещё один. Не потерять сознание. Добраться до Эйнджелы, что щедро делилась своей болью. — Да, подобных мало, — согласился Чимбик, снимая шлем и беря в руки вилку. Талика ела мало, всё больше разглядывая репликантов. Не брезгливо, не навязчиво, а примерно с тем же интересом, с каким они сами смотрели на незнакомый мир вокруг. Её взгляд ненадолго задержался на лице Чимбика, но сержанта это мало заботило. Куда большее его интересовали ароматы еды и полузабытое ощущение ножа и вилки в руках. Чимбик попытался представить, что ужинает с Эйнджелой. Такие мечты позволяли ему ненадолго уйти от реальности и унять тоску. Но вместо улыбающейся Лорэй перед внутренним взором сержанта вновь встала кривая ухмылка убийцы из сна. И мёртвая Эйнджела. Аппетит пропал, а драгоценная натуральная еда утратила вкус, став неотличимой от стандартного рациона. Чимбик представил, как союзовцы ответной услугой отправят на Идиллию пару дюжин таких же ублюдков. Представил и задался вопросом: много ли это отребье успеет причинить вреда? — Мэм, получается, у вас насильственные преступления практически отсутствуют? — спросил Чимбик гида. — Грабители, убийцы, насильники и прочие им подобные? Та кивнула: — Эмпатам претит насилие. Наше общество не порождает убийц. Сержант хмыкнул. Расчленённый работорговец на Эдеме поспорил бы с Таликой, но, увы, не мог. С другой стороны, Идиллия породила лишь Лорэй, а в убийц они переродились за её пределами. Внизу тучный подвыпивший турист, которого сержант рассматривал какое-то время, пытался сесть в такси, не ударившись при этом головой. Ему пытался помочь администратор ресторана, но из-за разницы в росте и массе старания идиллийца пропадали впустую. Наконец, администратору удалось поймать удачный момент и усадить пьянчугу в салон до того, как тот в очередной раз стукнется лбом в двери. Зрелище вызвало отвращение у сержанта. Его и братьев изготовили, растили и тренировали ради того, чтобы это стадо могло спокойно жрать в три горла. Он с братьями уподобились злодеям из сказок, выпуская на волю монстров в человечьем обличье. Монстров, которые должны творить кошмары в другом месте, чтобы здесь жирные толстосумы напивались до скотского состояния. На душе стало совсем погано. Рассудком Чимбик понимал, что это — реалии войны. Что живая сила, которую отправят на поиск и поимку тех заключённых, не попадёт на передовую, не будет пытаться убить сержанта и его братьев. Ещё три месяца назад сержант бы радовался нанесённому врагу ущербу, но сейчас… Сейчас он предпочёл бы лицом к лицу в одиночку встретиться с бригадой киборгов, чем раз за разом вспоминать ночной кошмар. Чимбик задумался — чем этот пьяный дворняга лучше живущих на той же Акадии? Только тем, что он — гражданин Доминиона, а не Союза? Лично сержант особой разницы не видел. Окажись он перед выбором убить с десяток таких красномордых ради одной Амели — убил бы, не колеблясь. Возобновившийся разговор отвлёк Чимбика от опасных размышлений. — А как у вас дела с другими преступлениями? — спросил Диего. — Кражи из домов, уличная преступность? — Единичные случаи, шанс — примерно как у крупного выигрыша в лотерею, — задумчиво поглядывая на Чимбика ответила Талика. — Все идиллийцы получают безусловный доход от государства, так что преступления с целью наживы лишены смысла. Хочешь больше денег — есть множество способов заработать. А инопланетники… Единовременный туристический налог при посещении планеты достаточно высок, так что мелкой шпане просто не по карману. Но даже если они найдут нужную сумму и прилетят на Идиллию — сложно постоянно находиться в окружении эмпатов и скрыть злые намерения. Единицы, которым подобное под силу, относятся скорее к городским легендам и не размениваются на уличные кражи. Такие крадут раз в год и ещё год об этом рассказывают в прессе. — Ложь, — неожиданно заявил Чимбик. — Сказки для туристов. Так не бывает. Люди везде одинаковы. Талика улыбнулась ему мягко, почти как Эйнджела. — Вы можете посмотреть на Идиллию своими глазами и убедиться. Вы решили, куда хотите направиться этим вечером? Чимбику хотелось на базу. Пойти на стрельбище, изрешетить мишени, воображая вместо ниж освобождённого убийцу и лейтенанта Дюрана. А потом уснуть без сновидений. Но с сержантом были его братья и им явно хотелось посмотреть на незнакомый, но такой интересный гражданский мир. И кем он будет, если отберёт у них эту возможность? «Куда хотите сходить?» — спросил он через имплант у остальных. «В квартал удовольствий!» — тут же заявил Блайз. «Броню запрещено снимать,» — охладил сержант его пыл. — «Другие предложения?» Остальные четверо репликантов растерянно молчали. «Садж, решай ты,» — наконец подал голос Запал. — «Мы не знаем». Чимбик на миг задумался, а потом его осенило. — Мэм, — повернувшись к Талике, спросил он. — У вас тут есть театр? (обратно)Глава 11
Планета Новый Плимут. Промышленный район столицы
Рид внимательно осмотрел разложенное на столе оборудование и кивнул Гуннару. То, что куратор снизошёл до личного визита на склад, красноречиво говорило о важности предстоящей операции. — Итак, дамы, смотрите, — Гуннар взял со стола чёрную горошину, практически исчезнувшую в его пальцах. — Газовая граната. Её нужно подбросить в салон. Далее… Положив гранату на место, он показал на чёрный пластиковый диск, очень похожий на «глушилку», которой пользовался Нэйв для нейтрализации имплантов. — С «угонщиком» вы знакомы. Закрепить как обычно, и когда машина покинет охраняемый периметр, Пич активирует гранату, перехватит управление и отвезёт спящих красавцев в точку сбора. Пич мрачно кивнула, уткнувшись в монитор. Ни на Гуннара, ни на Лорэй она даже не смотрела. Самое странное — взломщица за всё утро ни разу не наградила близнецов унизительным эпитетом, а вместо обычного презрения Эйнджела ощущала неожиданную смесь стыда, злости и возбуждения. Зато Ри то и дело ухмылялась, бросая на Пич весёлые взгляды. Эйнджела лишь вздохнула, не желая гадать, что на этот раз учудила сестрёнка. — План настолько прост, что в нём практически нет места для ошибки, — продолжал инструктаж Гуннар. Несмотря на то, что план все знали, экс-егерь считал нужным проговорить его ещё раз. Для надёжности. — На глаза сенатору не лезете, близко не подходите, — с нажимом произнёс он и поочерёдно посмотрел на каждую из сестёр. Те очень серьёзно кивнули. Одного того, что они окажутся рядом с Алвином Шароном, хватило, чтобы всякие посторонние мысли выветрились, уступив место страху. Гуннар убедился, что его слова восприняли со всей серьёзностью, и продолжил: — Клео переодевается и уводит генерала. При необходимости Хелен помогает феромонами. Пич позаботится, чтобы на камерах это не отобразилось. Грузишь генерала в машину, дальше работа Пич. Вопросы? Вопросов не последовало. — Следом Хелен меняет костюм, обрабатывает банкира и ведёт в машину. Повторяем предыдущую схему. Дальше разводите водителя сенатора, ставите «угонщик», подкидываете гранату, переодеваетесь в свои костюмы и возвращаетесь на маскарад. Говорите со всеми, мелькайте перед камерами, обеспечивайте себе железное алиби. Как только сенатор с охраной сядет в машину и покинет мероприятие — можете расслабиться, дальше мы всё сделаем сами. Вопросы? — Что делаем с Нэйвом после того, как получим координаты? — поинтересовалась Свитари. — Он с нас не слезет, будет рыть, пока не раскроет всю сеть. Записать ничего особенно компрометирующего не удалось, сотрудничать за рамками «Иллюзии» он упрямо не желает. — Уберём, как только получим координаты, — буднично сообщил Рид, поднимаясь из-за стола. — Так что если хочешь трахнуть его напоследок — времени у тебя не так много. Пич неосторожно дёрнула рукой и уронила кружку с остатками кофе на пол. Тихо ругнувшись, она тряхнула забрызганной ногой и активировала робота-уборщика. — Я подумаю, — хмыкнула Свитари, вызывающе глядя при этом на мрачную взломщицу. — Если вопросов нет — готовьтесь к маскараду, — махнул в сторону выхода Рид. — Гуннар, займись планом Б. — Так ведь план настолько прост, что в нём практически нет места ошибке, — прищурилась Свитари. — Всегда должен быть план Б, — назидательно поднял палец Гуннар. — Всё, не тратим время. Выйдя на улицу Эйнджела открыла приложение заказа роботизированного такси. — Что происходит с Пич? — спросила она у сестры, оформляя вызов машины. — Ни одного лестного эпитета про безмозглых шлюх, спутанные чувства. Ничего не хочешь рассказать? — Ой, да что там рассказывать? — небрежно отмахнулась Свитари. — Она меня достала и я её трахнула. Заметь, сработало — она заткнулась. Обречённый вздох Эйнджелы был ей ответом. — А чего такого? — фыркнула Ри. — Надеюсь, с её стороны это было добровольно? — С феромонами всё добровольно, — зло ухмыльнулась Свитари. — Если сейчас подъедет такси и вдруг повезёт нас в неизвестном направлении — виновата ты, — предупредила Эйнджела.Планета Новый Плимут. Столица, Дворец Основателей
Нэйв и капитан Кларк, ожидавшие у служебного входа, откровенно сочувствовали коллегам у входа парадного. Там под неослабевающим вниманием репортёров по красной ковровой дорожке важно шествовали богатые и знаменитые. Всех прочих, включая полицейских, безопасников и контрразведчиков, они считали пылью под ногами, так что добиться от подобного контингента досмотра или ответов на вопросы было непростой задачей. И если сканер показывал наличие чего-то потенциально опасного у одного из гостей, — охране предстоял геморрой вселенского масштаба. Здесь же, у служебного входа для обслуги, атмосфера сложилась непринуждённая и праздничная. Официанты, повара и прочие необходимые для функционирования любого мероприятия специалисты уже несколько часов как прибыли на рабочие места, так что теперь полицейский у рамки сканера со скучающим видом читал что-то в коммуникаторе. Контрразведчики ждали прибытия девушек из агентства «Экзотик», чтобы выдать тем обещанные служебные пропуски на маскарад. Естественно, разговоры крутились вокруг недавней вечеринки. — В общем, я до сих как выжатый лимон — так она меня отработала, — на темнокожем лице Кларка ослепительно блеснула улыбка. — Это натуральный чёрт, а не девка. Они там точно модельное агентство, а не эскортное? — Одно другому не мешает, — заметил Грэм. — Можно и на стенде с новой моделью авто в бикини постоять, а потом с владельцем салона покувыркаться. Лично мне кажется, что они не называются эскортом исключительно для сохранения видимости приличий. В смете мероприятия услуги модельного агентства смотрятся лучше, чем эскортного. Хотя нафига модели на маскараде — ума не приложу. — Рекламируют работу пластических хирургов, — предположил Кларк. — Как вариант, — согласился Грэм. — Но должен признать, что на результаты их работы хоть посмотреть приятно, — вновь белозубо улыбнулся Кларк. — Колись, ты своих девок нагишом заснял? — Будешь хорошо себя вести — узнаешь, — самодовольно хмыкнул Грэм. — Ой, да не жмоться старому другу! — возмутился Кларк. — А ты своей сделал? А? Кларк скорчил виноватую гримасу и потянулся почесать затылок, но наткнулся на шлем и опустил руку. — Да забыл, — признался он. — Эта ж кобылка так меня упахала, что я вообще не помню, как в общагу вернулся. — Лошара, — насмешливо бросил Грэм, скрывая за весельем нервозность. Несмотря на кажущуюся простоту плана, всё что угодно могло пойти не так. Слишком много людей, слишком много случайных факторов, слишком сложно унять дрожь в пальцах. Нэйв в очередной раз жизнерадостно улыбнулся и сказал: — Моя подъехала. Он указал на лимузин с фирменным логотипом «Экзотик» по всему борту. Из него с весёлым смехом выбирались девушки в маскарадных костюмах. Полицейский на посту тоже оживился, спрятал коммуникатор в карман, встал со стула и одёрнул китель. — А твоя прям класс, — Кларк показал на бейджинку в образе героини классической серии комиксов доколониальной эпохи. Кроссовки, драные колготки-сеточки, облегающие шортики и дырявая футболка выделялись на фоне окружающего блеска и великолепия прочих костюмов. Довершали образ двухцветный макияж, бейсбольная бита и волосы, собранные в два «хвостика» — розовый и голубой. — Это ж эта… — Кларк щёлкнул пальцами, силясь вспомнить имя персонажа. — Долбанутая Королева которая. Ну, того психопата из комиксов и кино подружака! Как же его… — Джокера. Классику знать надо! — усмехнулся Грэм. — А подружка его — Харли Квин. — Так ты у нас что, Джокер? — радостно заржал Кларк. — Почему нет? — наигранно удивился Грэм. — Мне этот парень нравится своим безумием. — И как ты психолога проходишь? — ещё больше развеселился Кларк. Грэм подмигнул ему, и переключил внимание на девушку. — Привет, дорогуша, — он заступил бейджинке дорогу. — Прости, но с дубиной нельзя. — Ну Пу-у-удинг, — скорчила умильную гримасу Свитари. — Она такая красивая… В подтверждение своих слов девушка махнула битой, на которой Грэм успел прочесть надпись «Доброй ночи». — От одного её вида половина присутствующих штаны в коричневый изнутри перекрасит, — Грэм мягко перехватил «модный аксессуар». — А вторая — попадает с инфарктами. Решат, что пролетариат восстал. Ты же не хочешь, чтобы планета без руководства осталась? — Ой, да кто заметит разницу? — отмахнулась Свитари, но биту всё же отдала. — Верну после вечеринки, — пообещал Грэм, обнимая девушку за талию. — Чёрт, а ты раньше этот костюмчик надеть не могла? Когда мы были в менее людном месте? — Чтоб ты его порвал? — фыркнула Ри, жарко поцеловала, а затем шутливо оттолкнула кавалера. Грэм ощутил, как её пальцы на миг скользнули в нагрудный подсумок. Вряд ли девушку интересовали сложенные там полоски одноразовых наручников, так что оставался лишь один вариант — Ри что-то передала ему, избегая лишнего внимания. — Ладно, пойду работать. Не скучай. Чмокнув Грэма на прощанье, она подошла к рамке сканера и ожидавшему её копу. Продемонстрировав браслет- пропуск, выданный сотрудницами в агентстве, она подмигнула полицейскому и прошла через сканер. Нэйв мысленно напрягся, подсознательно ожидая услышать тревожный сигнал. Тишина. Из чего бы доминионцы ни делали газовые гранаты, сканеры Союза не восприняли их как опасные устройства. Чёртовы доминионцы… Подавив раздражение, Нэйв махнул «подружке» рукой и та упорхнула в служебный вход. Он магическим образом уравнивал представителей разных социальных слоёв — и простого копа, и контрразведчиков, и гламурных красоток, демократично сводя до статуса «обслуги». — И что она в тебе нашла? — удивился Кларк. — Вторая — понятно, на пропуск работала, но у этой-то он уже был. — Версию большой и чистой любви ты не рассматриваешь? — хмыкнул Грэм. Ответом ему стал полный скепсиса взгляд коллеги. — Просто я хорош в постели, — скромно признался Нэйв. В подземный гараж въехало два городских роботакси из которых тоже выбрались девушки в маскарадных костюмах. — О, а вот и наши дамы, — потёр руки Кларк. Грэм кивнул, глядя на неспешно идущую к нему Эйнджелу. Точнее, Клео. Она осталась верна змеиному образу, разве что лицо скрывала золотая чешуйчатая полумаска, да на теле заметно прибавилось украшений. — Привет, — игриво улыбнулась она, подойдя к Нэйву. — Обыскивать будешь? Она подняла руки и грациозно крутанулась на месте, предлагая кавалеру то ли оценить вид, то ли начать тот самый обыск. — Привет, — Грэм вернул улыбку, причём совершенно искренне. Несмотря на всю запутанность их прошлого, Нэйву нравилась Эйнджела. Нет, он уже не питал на её счёт каких-то иллюзий — и Вулкан, и Эдем развеяли их до основания. Но чисто по-человечески он наслаждался её присутствием. — Увы, в этот раз право обыска злостно похищено у меня нашей доблестной полицией, — с прискорбием сообщил он, но не удержался и притянул девушку к себе. Лёгкий укол вины и воспоминание о рисунках с репликантом заставили Грэма воздержаться от поцелуя. Чёрт с ней, с легендой. И так вполне правдоподобно. Ответом ему был благодарный взгляд и та самая ласковая улыбка, что заставляла капитана завидовать покойному РС-355085. — Свою безопасность я готова доверить только тебе, — проворковала она и нежно провела мягкими пальцами по щеке Грэма. Ему показалось, что за сказанными на публику словами Эйнджела спрятала нечто настоящее. Доверие. Нервозность необъяснимым образом исчезла, ей на смену пришла уверенность. Уверенность в том, что, как не повернётся дело, он, капитан Грэм Нэйв, не подведёт ни Эйнджелу, ни её сестру. Как всегда чутко уловив перемену, эмпат с улыбкой отстранилась и протянула Грэму запястье. — Ты обещал пропуск. — Тебе нужно подойти к сканеру, — Нэйв бережно взял её за вытянутую руку и подвёл к коллеге. — Кларк… — Чего? — Кларк отвлёкся от флирта со своей пассией — огненно-рыжей красавицей с Тиамат. — А, да… Милые дамы… «Милые дамы» с хихиканьем и шутками собрались возле него, приступая к процедуре оформления пропусков. Полицейский только хмыкнул, наблюдая эту картину, но от комментариев благоразумно воздержался. Эйнджела, среди прочих приложила руку к сканеру, послушно прикусила одноразовую пластину тестера, показывающую содержание наркотиков и алкоголя в организме и, дождавшись, когда Кларк внесёт её в базу гостей, получила заветный браслет-пропуск на запястье. — Пожелай мне хорошей охоты, — подмигнула она Нэйву. — О, я уверен — тебе сегодня сказочно повезёт, — преувеличенно-серьёзно заявил Грэм. — В твои силки попадёт действительно серьёзная добыча. — Ты будешь очень занят сегодня или найдётся минутка-другая для меня? — Эйнджела одарила его похотливым взглядом. — Хочу немного поднять себе настроение перед работой. — Для тебя я всегда найду время, — широко улыбнулся Нэйв. — Просто звякни — и я тут как тут. Эйнджела послала ему воздушный поцелуй, вслед за другими девушками прошла через рамку сканера и исчезла в здании. — Начинаю верить твоей брехне про постель, — глядя ей вслед, сказал Кларк. — Я надеюсь, проверять не будешь? — ехидно уточнил Грэм, поглядывая на здоровяка в шофёрской форме, вылезшего из-за руля лимузина агентства «Экзотик». Этого светловолосого мордоворота Грэм знал как «босса» Лорэй, но ни на секунду не верил в то, что сколько-то значимый офицер разведки способен так засветиться. Тем более что в здоровяке за парсек чувствовался кадровый вояка. Такого куда проще представить в полной выкладке на поле боя, чем в закулисных хитросплетениях агентурной работы. Потому Нэйв резонно полагал, что на деле Гуннар — просто боевик группы. Грэм из любопытства просканировал громилу, ничуть не удивившись наличию у того пистолета в оперативной кобуре. Чип оружия доложил, что зарегистрирован за Гуннаром Юханссоном, сотрудником отдела физической защиты модельного агентства «Экзотик». Снимок владельца оружия полностью соответствовал человеку, которого наблюдал Нэйв. «Кто бы сомневался», — иронично подумал капитан. Знать бы ещё, где сидит реальный босс близняшек… — Это к Гамбургеру — он у нас спец по мужикам оказался! — голос Кларка оторвал капитана от размышлений. — Ладно, пойду на пост. Давай дубину, в камеру хранения закину. — О, спасибо, — Грэм протянул ему биту. — А то лень крюк делать. — Ну, тогда с тебя бутылка, — хохотнул Кларк и ушёл, весело помахивая трофеем. Грэм осмотрелся и, убедившись в отсутствии любопытных глаз, развернул клочок бумаги, что сунула ему в подсумок Свитари. «Тебя уберут, как только получат координаты. Думай, как сматываться». Нэйв смял бумажку и выкинул в утилизатор. Мелькнула мысль, что у него с запиской есть общая черта — утилизация по выполнении своей задачи. Собственно, вполне ожидаемо. Было бы странно, реши босс Лорэй оставить в живых вражеского контрразведчика, которого не удалось завербовать. И который знает часть агентурной сети. Ожидаемо, но в животе всё равно неприятно похолодело. И помимо страха за собственную жизнь Нэйв ощутил беспокойство за Лорэй. Никто не гарантировал, что сестёр не сочтут отработанным материалом по окончании операции. Особенно если узнают, что девушки предупредили его. В голове с бешеной скоростью проносились варианты отступления. Ни один не гарантировал безопасности даже ему, чего уж говорить о возможных спутницах. Происходи всё на Вулкане, он мог бы задействовать старых друзей, но тут, в столице, у него был один друг. И того недавно похоронили. Варианта бросить сестёр Лорэй капитан даже не рассматривал. В конце концов, он их должник. А долги Грэм привык выплачивать. Но это дело будущего. Сейчас нужно следовать плану. Пройдя в служебные помещения, Нэйв свернул в узкий коридорчик и помахал рукой у камеры над дверью операторской. Дверь приглашающе открылась. — Что, скучаешь? — весело спросил Нэйв у развалившегося в кресле Шнегельбергера. — Есть немного, — отозвался тот, поворачиваясь к приятелю. — А что, зашёл повеселить? — Скорее, поиздеваться, — подмигнул Грэм. — Там твой дружок приехал. Которого ты чуть не склеил. — Чёрт, не напоминай, — лейтенант закрыл глаза ладонью. — Это же надо было так встрять… — Не, — Грэм ухмыльнулся. — Тебя от встревания уберегли. Хотя я об этом жалею: до смерти интересно было бы глянуть на твою морду, утащи ты этого трапа в кровать. — Отвали, а, — беззлобно огрызнулся Шнегельбергер. — На, позавидуй, — Нэйв вынул из подсумка гражданский комм. Нажатием на сенсор он отправил доминионскому хакеру команду начинать взлом, а затем вывел снимок двух обнажённых девушек, позирующих на постели. — Да, тёлочки класс, — Шнегельбергер жадно уставился на снимок. — На, там ещё есть, листай, — Грэм отдал ему комм. Лейтенант углубился в просмотр, красочно комментируя каждый снимок. Занятие увлекло его настолько, что короткое мигание мониторов, сигнализирующее о том, что хакер внедрился в систему, прошло вне лейтенантского восприятия. Командные частоты ещё вчера слил сам Нэйв. — Слушай, — Грэм подпёр плечом стенку. — Ты так слюни на моих девок пускаешь, словно твоя хуже. — Мою я уже трахнул, — отозвался лейтенант. — Этих — нет. Разницу улавливаешь? — М-да… — Грэм удивлённо покрутил головой. — Чреслобесие тебя когда-нибудь погубит, Гамбургер. — Зато умру, вволю натрахавшись, — парировал Шнегельбергер. — Так сказать, натрахаюсь вусмерть, и не со службой, будь она неладна, а с кайфовой цыпочкой. В идеале — помру на ней. Ну, или под ней. На, забирай, а то я точно не выдержу и убегу свою искать да пользовать. — Ага, так она и пошла, — осклабился Нэйв. — Она не для того пропуск на этот маскарад отрабатывала, чтобы и тут тебя ублажать. Спорим, она уже какого-нибудь папика себе нашла? — А твоя, думаешь, ещё не нашла? — Которая из? — Обе. — Да как-то плевать, — безразлично пожал плечами Грэм. — Я свадьбу и не планировал. Они мне — я им. А всё, что за пределами этого бартера, меня не касается. Бывай, я на пост. — Передавай привет подружкам, — махнул Гамбургер, вновь обратив внимание на мониторы. — Если что — я тоже всегда открыт для бартера. — Обломишься. Да и мои девочки любят стройных, — Нэйв похлопал лейтенанта по плечу и вышел. Едва за спиной закрылась дверь операторской, капитан перевёл дух. Первая часть плана прошла успешно. Пора приступать ко второй. Грэм достал гражданский комм и набрал номер. — Детка, если желание не пропало — у меня как раз есть немного времени, — промурлыкал он, проходя мимо группы официантов. Те, не прекращая разговора, проводили молодого офицера понимающими взглядами. — А ты знаешь какое-нибудь укромное местечко? — задала встречный вопрос Эйнджела. — Разумеется, — Нэйв добавил чуть виноватые интонации. — Правда, там не особенно развернёшься. — Тогда тебе придётся очень тесно ко мне прижиматься, — произнесла Эйнджела тоном, от которого в горле капитана отчего-то пересохло. — Где встречаемся? — Стой у входа в служебные помещения, — изменившимся голосом ответил Грэм. — Там на стене рядом огромная картина с пучеглазым усачом в допотопном мундире. Шагая к месту встречи, капитан пытался понять, почему не может оставаться спокойным, даже слыша голос Лорэй. Может, дело было в подсознании, тесно связавшим голос с пережитым головокружительным воздействием феромонов, а может, в собственных наивных мечтах Грэма, не выветрившихся окончательно даже после событий на Вулкане. Воспоминание о том, как он очнулся связанным, отрезвило и выбило из сознания лишние мысли. Дело и только дело. Эйнджелу в условленном месте он отыскал без труда. Подхватив её под локоть, Грэм повёл спутницу в глубину служебных коридоров, рассказывая той забавный случай с одним из гостей маскарада. Распахнув дверь одной из бытовок, капитан втащил внутрь беззаботно смеющуюся девушку. — Во мне погиб актёр, — сказал Грэм, закрыв электронный замок и заблокировав тот для верности служебным жетоном. — Главное, чтобы им дело и ограничилось, — пробормотала Эйнджела, поворачиваясь спиной к Нэйву. — Помоги с застёжкой. Капитан расстегнул замок на костюме эмпата и деликатно отвернулся. — Что после мероприятия… — обтекаемо обозвал их операцию Грэм, — …делать будете? Перспективы всё же туманны. — По обстоятельствам, — платье с шуршанием упало на пол и девушка, толкая капитана локтями, осторожно упаковала его в кофр. — Если они сложатся не очень — мы с удовольствием составим тебе компанию в любом безопасном месте. Эйнджела сняла со стены второй кофр, заранее принесённый Нэйвом, и проворно влезла в новый костюм. — Буду только рад такой компании, — совершенно искренне ответил Грэм. — Есть пара идей, где можно довольно приятно провести время. Помня о возможной записи на импланты девушек, капитан вынужденно прибегал к эвфемизмам. — Помогай, — деловито скомандовала Эйнджела и Грэм осторожно, чтобы ненароком её не зацепить, повернулся. Новый облик эмпата копировал одну из гостий вечера, избравшую образ Шехерезады. Грэм знал, что главным критерием выбора была возможность быстрого перевоплощения, но всё же оценил иронию. Змея, прячущаяся за обликом невинной жертвы, вынужденной рассказывать сказки для собственного спасения. Новый костюм прикрывал все те части тела, что украшал рисунок змеиной чешуи, а переливающийся под светом лампы расшитый никаб скрывал большую часть лица и волосы. Эмпату оставалось лишь сменить парик, линзы и поправить макияж на веках. Капитану досталась непростая задача застегнуть на её руках и лодыжках многочисленные украшения. При виде ножного браслета у Нэйва дёрнулся глаз и он лишь мысленно порадовался, что на этот раз обошлось без бубенцов. Свет в подсобке мигнул раз, другой. Сигнал от хакера, перехватившего контроль над незначительными узлами здания, означал, что сейчас можно выйти и вернуться в зал, не опасаясь встретить кого-то из персонала. Нэйв поспешно застегнул последний браслет и посмотрел на Эйнджелу. Та кивнула и они, не тратя времени, вернулись в зал. Где-то в операторской Шнегельбергер наблюдал на камерах пустой служебный коридор. У самого зала капитан деликатно взял девушку за локоть и открыл дверь, говоря: — Нет, мэм, дамская комната в другой стороне. Вон там. Он указал рукой направление и его спутница раздражённо вырвала локоть из пальцев Грэма. — Хам! — заявила она и с гордым независимым видом ушла прочь. Официант, ставший невольным свидетелем сцены, бросил сочувственный взгляд на Нэйва. Тот равнодушно пожал плечами и вернулся на свой пост. Свитари наслаждалась маскарадом. Чувство опасности в последнее время дарило ей кураж и ни с чем не сравнимое ощущение власти. Власти над собственной судьбой и над судьбами других. Пьянящее чувство. Ри весело смеялась шутке какого-то человека в костюме императора Доминиона и краем глаза поглядывала на сестру в образе восточной красавицы. Некая Гвинет Роузмонт, пришедшая на маскарад в точно таком же костюме, уже минут двадцать блевала в сортире, гадая, чем могла отравиться. Обследование в медицинском пункте покажет алкогольную интоксикацию — следов препарата, который Ри подкинула в шампанское несчастной, сканер не обнаружит. Мимо прошёл официант с подносом, полным пузатых бокалов идиллийского коньяка. Ри ловко подхватила парочку и подошла к сестре. — Справишься? — тихо спросила она и пригубила напиток. Незаметно для окружающих она прополоскала коньяком рот и сплюнула приправленный феромонами напиток обратно в бокал. — Как всегда, — ответила Эйнджела. — Не перепутай, — предупредила Ри, передавая сестре оба бокала. Та коротко кивнула и направилась в сторону просторного балкона, к мужчине в костюме героя-первопроходца из нашумевшего боевика. Бутафорская броня удачно утягивала выпирающий животик полковника Баны, и тот выглядел моложаво и мужественно. Это, а может, люксовый коммуникатор «первопроходца» привлекло пару красавиц. Они буквально цвели от умелых комплиментов, коими щедро сыпал полковник, и явно были не прочь продолжить знакомство. Бокал полковника как раз опустел и он оглянулся в поисках официанта, когда Эйнджела протянула ему один из своих: — Угощайтесь. Мой спутник, похоже, уже не приедет. — Благодарю, — улыбнулся полковник, но Эйнджела, больше не обращая на него внимания, вышла на балкон. Она облокотилась на высокие перила, глубоко вдохнула вечерний воздух и постаралась отделить эмоции Бана от чувств его спутниц. Да, он заинтересовался. Если характеристика, выданная Грэмом, верна, полковник отдаст предпочтение более сложной задаче. Такие, как он, любят не столько секс, сколько предваряющие его игры в покорение и завоевание. Не слишком долгое и утомительное завоевание, конечно. — И кто тот болван, что совершил немыслимую глупость и оставил столь дивную красавицу в одиночестве? — поинтересовался мужской голос. Попался. Эйнджела спиной чувствовала взгляд полковника, неспешно гуляющий по её телу. Оборачиваться она не спешила. Пусть получит достаточно времени, чтобы оценить все изгибы тела под игриво просвечивающей материей костюма. Теперь важно пойти на контакт, но не выказать особенной заинтересованности. Это, вкупе с феромонами в коньяке, заведёт Бану лучше откровенной готовности его спутниц. Те как раз звали полковника потанцевать, но тот выказал желание подышать свежим воздухом и остался на балконе. — Я успела забыть его имя, — не поворачивая головы, холодно ответила Эйнджела. Игра в злую недотрогу определённо заинтересовала Бану. — Тогда мне повезло, — улыбнулся полковник, опершись локтем на перила рядом с Эйнджелой. — Потому что в вашей памяти освободилось место для моего имени. Эдвин. А как зовут вас, прелестное видение? Эйнджела повернула голову и посмотрела на собеседника. Холёный, довольный жизнью мужчина грел в ладони бокал с дорогим коньяком, предвкушая приятный вечер. А Эйнджеле вспомнились сумасшедшая гонка по подземному городу, выстрел из дробовика и жгучая боль в плече. Следом память воскресила пропахшую дымом эдемскую ночь, свист турбин и нож наёмника у лица. По данным Нэйва, всё это были люди полковника Баны. Мысль, что скоро этот подонок окажется игрушкой сестры, позволила остаться спокойной. — Разве моё имя имеет значение? — наконец, ответила эмпат собеседнику. — Таинственная незнакомка — это так романтично, — Бана вновь продемонстрировал безупречную работу столичных стоматологов. — Что заставляет вас скрывать своё имя? — Разве не для этого нужны маскарады? — Эйнджела, наконец, соизволила повернуться к собеседнику. — На один вечер стать кем-то другим. Может, совершить какую-то глупость, оставшись неузнанной… Она подняла бокал и легонько стукнула им о бокал полковника. Раздался приятный хрустальный звон. — За приятные глупости, — сказала Эйнджела и, ненадолго открыв лицо, пригубила коньяк. Позволив мужчине оценить, что собеседница хороша не только телом, Лорэй вновь скрыла лицо. — И за тех, с кем их приятно совершать, — добавил полковник, делая щедрый глоток. Эмпат перевела дух. Не узнал. — А какую глупость вы хотели бы совершить сегодня, прекрасная незнакомка? — облизнув губы, спросил Бана. Возбуждение полковника росло, и Эйнджела поправила браслет, давая наблюдающей за ней Ри сигнал готовиться к следующей фазе операции. — А есть предложения?.. — Хватит спать, — Нэйв хлопнул по плечу Кларка. — Да тут поспишь, — буркнул тот, с неохотой отлипая от стены у дверей лифта. — Чёрт, я хренов капитан военной контрразведки — и кукую в долбанном коридоре у грёбанного лифта, словно сраный патрульный коп первого года службы! — Умерь свой пыл, друг мой, — Нэйв протянул ему чашку кофе, сдобренного «особой приправой» от Свитари. — На вот, взбодрись. — О, спасибо! — Кларк обрадованно схватил чашку. Пригубив напиток, он блаженно зажмурился. — Восхитительно! Уверен — не синтетика! — Если не врут — тиаматский, — сообщил Нэйв. — Красиво жить не запретишь, — вздохнул Кларк. — Охренеть, это у меня сейчас добрая четверть зарплаты в чашке. А эти скоты литрами хлещут. — Увы, — Нэйв облокотился о стену напротив сослуживца. — Как сменимся — в картишки перекинемся партеечку? Гамбургер пылает жаждой реванша. — Всю зарплату же просадит, болван сопливый, — Кларк сделал ещё глоток. — Ну и хрен с ним, раз такой балбес. Давай, если совсем уж не буду вымотан. У кого? — Да хоть у меня, — пожал плечами Грэм. — Никому мешать не будем воплями. Выпивка есть — Бауэру с Декстером кухонные владыки презентовали несколько бутылок, чтобы закрыли глаза на мелкие грешки. В общем, живём. — Чёрт, если тут и куревом получится разжиться — я вообще готов до завтрашнего вечера сидеть! — объявил Кларк. Створки лифта разъехались, выпуская смеющуюся Свитари в компании огненно-рыжей коллеги в костюме ведьмочки — той самой, с которой завязал интрижку чернокожий капитан. — А мы пришли развеяться, — объявила Ри и пьяно повисла на шее Грэма. Нэйв обхватил её за талию и легонько, чтобы ненароком не сломать спину мускульными усилителями брони, прижал к себе. — Как вечеринка? — весело поинтересовался он. — Пока скучновато, — призналась Свитари. — Пока все поздороваются, спросят о здоровье, семье, делах… Вот через часок, когда как следует выпьют и расслабятся, начнётся самое интересное. — Например? — заинтересовался Кларк, приобняв рыжую. — Как-то раз на корпоративе биржевых брокеров после изрядного подпития один кадр предложил пять штук за любительскую фотосессию. — Охренеть, это что же за снимки такие? — удивлённо поинтересовался Кларк. — Как я целуюсь с его женой, — заговорщическим шепотом призналась Свитари. — Прикинь? — И как? — заинтересовалась рыжая. — Ой, да проще простого, — отмахнулась Свитари. — На съёмках какой только хрени делать не приходится, а тут просто поцеловаться. — Я бы тоже не отказался от такого снимка, — придерживаясь заранее обговоренного сценария, мечтательно протянул Нэйв. — Да влёгкую, — хмыкнула Ри и хитро посмотрела на капитана. — Но в обмен ты сделаешь то, что я просила. Грэм пару секунд помялся для вида, но затем кивнул и достал коммуникатор: — По рукам. — Эй! — возмутилась рыжая. — А меня спросили? — А ты мне должна, — напомнила ей Ри. Кларк, скалясь во все тридцать два зуба, смотрел на девушек в ожидании зрелища, о котором потом не стыдно будет рассказать сослуживцам. Нашлемную камеру он также не забыл включить, чтобы подтвердить слова доказательством. — Только без языка, — предупредила тиаматка. — О, а мой язык тебе чего-то не мешал, — не удержался от подначки Кларк. — Хоть в чём-то прок от того, что он у тебя длинный и как помело, — фыркнула рыжая. — Ну, девочки, не томите, — попросил Нэйв с коммуникатором наизготовку. Ри подмигнула мужчинам, притянула к себе тиаматку и впилась в её губы под восхищенный свист Кларка. Просьбу «без языка» она, конечно же, проигнорировала. Нэйв мысленно посочувствовал и одновременно позавидовал рыжей. Головокружительный возбуждающий эффект от идиллийского поцелуя мало с чем мог сравниться. Но теперь капитан скорее из профессионального интереса отсчитывал минуты до момента, когда либидо победит разум. Рыжей хватило на четыре минуты, после чего она прижала Кларка к стенке и тот попросил Грэма сменить его на посту на полчасика. — Не вопрос, дружище, — подмигнул Нэйв, обнимая вновь прильнувшую к нему Ри. Кларка с подружкой словно ветром сдуло. — С учётом времени на съём брони у нас никак не меньше двадцати минут, — тут же посерьёзнел Грэм. Ри уже строчила на своём коммуникаторе сообщение Эйнджеле: «Чем занимаешься?» — Ждём, — выдохнула она и победно улыбнулась. — Ну что, всё по плану? — Сплюнь, — серьёзно сказал Грэм. Эйнджела прочла сообщение и сунула комм в сумочку. Путь к машине чист, свидетелей из контрразведки не будет. А водилы вряд ли обратят внимание на очередного высокопоставленного гостя, подцепившего девку и предпочёвшего уехать прямо из гаража. Журналисты-то от парадного входа никуда не делись. Теперь дело за малым — намекнуть полковнику на продолжение вечера в другом месте, оцарапать его в лифте иглой с алкалоидом и под видом пьяного сдать водителю, попутно установив «угонщик». Даже если кто-то вспомнит, с кем уходил без вести пропавший Бана — ничто не укажет ни на Клео, ни на Нэйва. — Ещё бокал? — галантно предложил полковник. Эйнджела растерянно посмотрела на практически пустой бокал, одним глотком выпила остатки и подошла к полковнику неприлично близко. — Может, уедем отсюда и сделаем какую-нибудь глупость? Только уговор — не пытайся узнать моё имя. — Желание прекрасной незнакомки — закон для меня, — полковник галантно предложил ей руку и Эйнджела, привычно подавив отвращение, взяла кавалера под руку. Никто не обращал на них особого внимания — в пёстрой шумной толпе такие парочки были сущей обыденностью. Отдав бокалы встреченному официанту, они вошли в пустую кабину лифта. Створки практически закрылись, когда между ними встрял мужской ботинок. Встретив препятствие, двери разъехались в стороны, демонстрируя плечистого крепкого мужчину в костюме. — Вот ты где, — раздался голос, от которого Эйнджеле захотелось провалиться сквозь землю. Голос, который внушал ей ужас на протяжении многих лет. Голос, что приходил к ней в кошмарах. Голос, вещавший с каждого голоэкрана о светлом будущем нового Союза. Охранник посторонился и в кабину лифта вошёл сенатор Алвин Шарон. Костюм инквизитора, маска и благодушная улыбка ни на миг не обманули эмпата. Она чувствовала холодную жестокость хищника, не оставлявшую сенатора даже на светском рауте. Сердце Эйнджелы пропустило удар, когда взгляд сенатора скользнул по ней. Скользнул безразлично, мимолётно. Не узнал. — Есть дело, — коротко сказал сенатор полковнику. — Вообще-то я уже составил планы на вечер, — недовольно буркнул тот. — Я тебе их немного скорректирую, — тоном, не терпящим возражений, заявил Шарон. Он кивнул охраннику и тот, убрав блокирующую створку ногу, вошёл в кабину. — Вот что там у тебя опять случилось? — скорчил кислую гримасу Бана. — Чёрт, у всех нормальных людей праздники, отдых. Один ты работу находишь. — Увы и ах, — без тени сожаления вздохнул сенатор. — Бери свою даму и поехали ко мне. Джакузи, бассейн, бильярд, вирт-комната — скучно не будет. — Как ты на это смотришь? — повернулся к девушке полковник. Больше всего Эйнджеле хотелось отказаться. Да что там, ей хотелось кричать «Нет!!!», пока не прибежит охрана. Но трезвая мысль, что сейчас они упустят две цели из трёх, заставила сказать иное: — Я же собиралась совершить какую-нибудь глупость… Стоя у дверей лифта, Грэм и Ри показательно флиртовали. Нэйв опустил забрало шлема, чтобы не быть узнанным кем- либо из фигурантов, а Ри встала спиной к лифту с той же целью. Когда показалась Эйнджела в сопровождении полковника, сенатора и сенаторского мордоворота, Нэйв осознал, что планы пошли наперекосяк. И лишь безмятежное поведение Эйнджелы удержало капитана от необдуманных действий. Под ручку с полковником эмпат прошествовала к лимузину сенатора и уселась в салон. Следом погрузились сенатор с полковником, а мордоворот, закрыв за ними дверь, устроился рядом с водителем. Глаза Свитари расширились от ужаса. Она дёрнулась было вслед за сестрой, но Нэйв жёстко ухватил её за руку и прижал к себе. Лимузин, мигнув стоп-сигналом, выехал из гаража. (обратно)Глава 12
Планета Новый Плимут. Столица, «Дворец Основателей»
— Спокойно, — капитан притянул Ри к себе. Забрало шлема разъехалось в стороны, открывая лицо Нэйва. — Стой и не дёргайся, — сказал он, наклоняясь, словно для поцелуя. — Эйнджела подавала какой-нибудь сигнал? — Нет, но… — Значит, ситуация под контролем, — твёрдо сказал Нэйв. — Прекрати паниковать. Уж кто-кто, а Эйнджела прекрасно знает, чего ждать от ситуации. Если никакой тревоги — значит, всё под контролем. Вот, смотри… Он показал глазами на шоферов, собравшихся в сторонке и ржущих над очередным анекдотом. Гогочущий едва ли не громче всех Гуннар полез в карман, достал комм и досадливо скривился. — Охренеть, долбоклюи! — долетел до Ри его полный праведного гнева голос. — У меня, оказывается, датчик заряда батареи в машине сбоит, и мне только сейчас говорят об этом! Говорят, чтобы возвращался в гараж! Не, а если бы я воттак на дороге встал? Зашибись у нас механики, я в восторге! «Коллеги» здоровяка сочувственно загомонили, на все лады костеря «рукожопых механиков, которым лень зад лишний раз почесать». Гуннар, тыча пальцем в панель комма, быстро попрощался и направился к своей машине. В кармане шорт Ри пискнул комм. Она нервным движением вытащила его и жадно вчиталась: «Работай, детка, у меня всё под контролем». Спокойствие и уверенность Гуннара немного погасили нервозность Свитари. Она попыталась убедить себя, что есть ещё «план Б» и сестре ничего не угрожает, но от одной мысли о сенаторе по телу пробежала предательская дрожь. Девушка молча показала капитану сообщение и сунула комм в карман. — Ну вот, я же говорил, — улыбнулся Нэйв, но от Ри не укрылось облегчение в его взгляде. — Всё, не нервничай. Что у нас по плану? — Да какой теперь, в задницу, план? — нетерпеливо прошипела Ри. — Там Эйнджи с этим уродом! Я звоню Гуннару, надо ехать следом… — И что делать? — вопросительно поднял бровь Нэйв. — Ну, вот ты поехала. И? Ты имеешь опыт штурма зданий, Ри? Или, может, просто богатый боевой опыт, который позволит тебе не быть лишней проблемой Гуннару? А? Ри сдвинула брови и открыла рот для гневного ответа, но аргументов в свою пользу найти не сумела, а потому просто выругалась. Отведя душу, она ненадолго умолкла и спросила неожиданно-жалобно: — Но я же не могу просто стоять тут и ничего не делать?.. Грэм осторожно погладил её по щеке и сказал: — У нас есть незаконченная работа. Вот её и будем делать. Или ты без биты не справляешься? Смех у Свитари вышел нервный, но искренний. — Дай слово, что мы поедем к Эйнджи, как только это будет возможно, — потребовала она. — Обещаю, — без колебаний ответил ей капитан. — Закончим с банкиром, и я попытаюсь отпроситься. Уверен, ребята поймут и прикроют. Ри пару раз глубоко вдохнула и выдохнула, вернула на лицо привычную нахальную ухмылочку и беспечным тоном поинтересовалась: — Можешь начинать отпрашиваться. Спорим, я закончу дело меньше чем за час?..Планета Новый Плимут. Охотничий домик за городом
Страх. Одних он мобилизует, других — лишает сил и способности к сопротивлению. Эйнджелу страх заставлял улыбаться. Нет, то не было лихое и бесшабашное безумство храбрых, а лишь крепко вбитое в подсознание правило поведения рабов. Сейчас ненавистный рефлекс помогал Эйнджеле выглядеть весело и беззаботно. Она заняла место рядом с полковником, ненавязчиво прильнув к нему боком, сунула в уши наушники и уткнулась в коммуникатор. Оставалось надеяться, что мужчины купятся на образ умницы, решивший не мешать срочному деловому разговору. Тем более что Бана без усилий мог видеть кадры из популярной мелодрамы на её коммуникаторе. Больше всего Эйнджела боялась, что сенатор попросит её снять никаб или завяжет беседу и узнает голос. Но выбранная тактика сработала. Мужчины скоро перестали обращать на неё внимание и углубились в обсуждение каких-то поставок армейского оборудования. Тема мало волновала эмпата, но на всякий случай она убавила звук в наушниках и включила запись на имплант. Занятие насквозь незаконное: ради сохранения личной тайны граждан сама возможность передачи изображения от глаз к имплантам, равно как и запись такой информации запрещены на всей территории Союза и Доминиона. Кому хочется жить в мире, где любой человек с имплантом — ходячая скрытая камера? Никому. Потому производители имплантов блокировали такую возможность на аппаратном уровне. Но для невольников «Иллюзии» корпораты расщедрились на особую партию без подобных ограничений и с возможностью внешнего управления. На счастье Лорэй, люди с кодами доступа внешнего вмешательства остались на Иллюзии, а вот возможность ведения записи сохранилась. Жаль, переслать её можно только при физическом подключении к импланту — мощности прибора не хватало на удалённую пересылку такого объёма информации. Гуннар и Пич обрадовалась бы прямой трансляции. Мысль о команде успокаивала. Немного потянуть время — и Гуннар организует захват целей за городом. В том, что Пич уже отслеживает её коммуникатор, Эйнджела не сомневалась. Сенатор построил охотничий домик в живописной лесной местности, вдали от столицы и фермерских посёлков. От шоссе отходила неприметная узкая дорога, ведущая к небольшому двухэтажному особняку, окружённому высокой каменной стеной. Выбор материала и стиля подчеркивал дикость этого места, отсылая к истории освоения планеты. Лишь огоньки современной охранной системы на стене да антенны систем связи на крыше особняка отличали его от домов первопроходцев. При приближении лимузина ворота отъехали в сторону, освобождая проезд. Из будки выбежал охранник и склонился в почтительном поклоне, приветствуя хозяина. — Ты гляди, — удивился Бана. — Праздник, а этот вроде даже трезв. Выдрессировал ты их. — И в мыслях не было, — фыркнул сенатор. — Просто моя программа помощи неимущим слоям населения и реабилитации бывших заключённых приносит свои плоды. — Ну мне хоть не заливай, — засмеялся полковник. — Я же не твой избиратель. Сенатор едва заметно наморщил нос, недовольный панибратством в присутствии посторонней, но всё же снизошёл до более пространного ответа: — Им есть что терять. Потому он лучше посидит трезвым, чем вылетит с работы и вернётся в трущобы. — Всегда завидовал твоей прозорливости, — с ноткой уважения признал полковник. Алвин кивнул, принимая похвалу, и отвернулся к окну, давая понять, что разговор закончен. Лимузин объехал роскошную клумбу и замер перед крыльцом, у которого уже стоял навытяжку второй охранник. В отличие от своих коллег в машине, те, кто стерегли поместье, носили чёрную униформу с эмблемой охранной компании сенатора. Едва машина остановилась, как охранник распахнул дверцу, выпуская пассажиров, и поклонился. — Добрый вечер, господин сенатор, — сказал он. — Добрый, — неожиданно приветливо улыбнулся Шарон и похлопал парня по плечу. — Я с гостями. — Да, сэр, — охранник выпрямился и перевёл взгляд на выходящую из салона машины девушку. Эйнджеле он напомнил пса: такая же полная преданность и готовность впиться в глотку любому, на кого укажет хозяин. Даже вид девушки в соблазнительном полупрозрачном одеянии не вызывал у телохранителя особых эмоций. Полковник выбрался из машины и галантно протянул спутнице руку. Та с благодарностью приняла помощь и, выйдя из лимузина, огляделась. Наверное, все, впервые попавшие сюда, так же восторженно вертели головами. Но вряд ли вид надёжных высоких стен вызывал у кого-то из них чувства страха и обречённости. — Ещё раз прошу прощения за нарушенные планы, — вежливо улыбнулся Эйнджеле сенатор. — В вашем распоряжении гостевая комната, бассейн, бар, бильярдная и прочие развлечения. На последнем слове он машинально пошевелил пальцами в знакомом жесте, от которого эмпат непроизвольно дёрнулась. Мгновение слабости, обернувшееся кошмаром. Холодное равнодушие сенатора сменилось растерянностью, а затем хищным интересом. — Мы раньше не встречались? — спросил он. Молчать нельзя, говорить — тоже. Больше всего Эйнджеле хотелось провалиться сквозь землю, желательно в запертое изнутри бомбоубежище. — Возможно, — она, как могла, изменила тембр голоса. — На каком-то празднике. — Возможно, — задумчиво согласился Шарон. — Так, ты свободен… Охранник в униформе кивнул и, не оглядываясь, быстрым шагом направился к воротам. Телохранитель и водитель вышли из машины и встали у крыльца, ожидая распоряжений хозяина. — Разожги камин, Хорхе, — приказал Алвин. Водитель молча скрылся в доме. — Лесли, приготовь нам с полковником кофе, как обычно, а даме… — Шарон вопросительно взглянул на гостью. А той меньше всего хотелось открывать лицо для распития напитков. — Может, позже. С вашего позволения, я бы осмотрела это чудесное место. Оно удивительно. — О, вы мне льстите, — улыбнулся сенатор. — Но… Желание гостя — закон. Дом в вашем распоряжении. Внутри особняк Шарона лучше всего описывали слова «неброская роскошь». Эйнджела переходила из комнаты в комнату, делая вид, что любуется то картинами известных мастеров с изображениями на тему охоты, то коллекцией оружия, то чучелами животных, которым не посчастливилось попасть на прицел сенатору и его дружкам. Всё что угодно, чтобы потянуть время вдали от хозяина особняка. Время… С каждой минутой её беспокойство нарастало. Гуннар уже должен был появиться, что-то предпринять, вытащить её, но ничего не происходило. Больше всего Эйнджеле хотелось позвонить сестре, но она опасалась хоть чем-то привлечь к себе лишнее внимание. Коридор со звериными чучелами привел её к лестнице, ведущей вниз. — Там подвал, госпожа, — вежливо уведомил её водитель Хорхе, бесшумно возникший рядом. — Хотите взглянуть? — Если можно, — не стала упускать возможность продлить экскурсию Эйнджела. — Следуйте за мной, госпожа, — и Хорхе первым спустился вниз. Щёлкнув старомодным замком, он распахнул перед девушкой дверь, приглашая войти. Спустившись с лестницы, эмпат замерла, не в силах сделать больше ни шага. Подвал напоминал гибрид средневековых пыточных с логовом маньяка, как их любят изображать киношники. Каменный мешок без единого оконца с проложенными по полу желобами для стока крови и свисающими с потолка цепями, на которых зловеще поблескивали крюки для подвешивания туш. В этой средневековой обстановке совершенно неуместно смотрелся современный ленточный транспортёр с мясорубкой в конце ленты. Он стоял у дальней стены, словно осознавая свою чужеродность, и робко помигивал оттуда огоньком панели управления. К горлу Эйнджелы подкатил ком. Перед глазами встал особый отсек на «Иллюзии» с такими же крюками для подвешивания рабов. И человек с перчаткой, каждый из пальцев которой венчал маленький острый нож. — Здесь освежёвывают и разделывают добычу, — без нужды объяснил Хорхе тоном заправского гида. Отойдя к стоящему в сторонке стеллажу, водитель указал на ассортимент жутковато выглядящих инструментов, разложенных на полках. — Вот этими штуками, госпожа. Эмпат вдавила ногти в ладони, как всегда, когда старалась сдержать рвотный позыв. Собственная боль действовала отрезвляюще, помогала отделить настоящее от прошлого, а свою боль от чужой. Эмпат давила и давила, пока тошнота не отступила, а страх утратил парализующий эффект. Сверху раздались шаги. Эйнджела почувствовала чужую недоверчивую радость раньше, чем увидела сенатора. — Кажется, я вспомнил, где вас видел, — с дружелюбной улыбкой сообщил он. Не в силах ни ответить, ни шевельнуться, эмпат бессильно смотрела, как сенатор приближается к ней и с сочувственным выражением на лице смыкает пальцы на её руке. — Что с вашей ладонью? — спросил он, разглядывая следы ногтей на её коже. Нужно было ответить что-то вразумительное, но Эйнджела смотрела на старого мучителя, как кролик на удава. — Позволите? — спросил Шарон и, не дожидаясь разрешения, сорвал скрывающую лицо девушки материю. Пару секунд он вглядывался в её лицо, а затем расплылся в широкой улыбке. — Надо же, как тесен мир. А я и не надеялся на новую встречу. — Вы знакомы? — из-за спины сенатора показался полковник Бана. Судя по бокалу с тёмно-бордовой жидкостью в одной руке и бутылке — в другой, полковник старательно компенсировал недобранное на маскараде. — И довольно давно, — пояснил сенатор и к полному обалдению друга одним движением швырнул оцепеневшую Эйнджелу на каменный пол. — Ты, кстати, тоже должен её помнить. — Да? — глуповато помаргивая, удивился полковник. В три глотка опустошив бокал, Бана наклонился к девушке, пристально вглядываясь в её лицо. — Нет, — наконец заявил он, выпрямляясь. — Я её точно не знаю. Ты что-то путаешь, старина. — Исключительная память на лица и голоса — мой хлеб, — сообщил сенатор, неспешно обходя сжавшуюся на полу девушку. — Я никак не мог вспомнить, откуда её знаю. Меня всегда беспокоит подобное. Кто знает, может, это излишне ловкая журналистка, которую я видел на одном из интервью? Потому и присматривал за ней через систему видеонаблюдения. — Так вот куда ты пялился весь разговор! — Честно говоря, я ожидал, что она начнёт вынюхивать и рыться в бумагах, но она вела себя, как обычная гостья. Пока не вошла сюда. Он поднял руку и весело качнул один из крюков. — То, как она одеревенела, как смотрела, как сжала кулак… Это я видел так много раз, что просто не мог забыть. Да, Диана? Или Селена? — Твою мать! — ахнул полковник. — Это одна из шлюх, из-за которых весь этот дерьмоворот разбурлился? — Именно, — подтвердил сенатор. — Хорхе, подвесь её. Водитель буднично, будто ничего особенного не происходило, вывернул руки Эйнджелы за спину и связал её запястья верёвкой. Закончив, он стянул ей локти, накладывая верёвку хитроумным способом. Затем, легко подняв девушку, Хорхе зацепил узел на её запястьях за крюк, заставив жертву закричать от боли в вывернутых суставах. В тот же миг её боль разделили все в комнате. — Чёзанах?! — завопил Хорхе, уставясь на свои руки выпученными от страха глазами. Бана выронил бокал и бутылку. Не обращая внимания на звон разбитого стекла, полковник принялся трясущимися от чужого страха руками растирать суставы, тихо поскуливая от боли. — Эмпатия, — объяснил Шарон, которого, казалось, необычное явление обошло стороной. — Наша гостья — эмпат. Лишь едва заметное подрагивание губ указывало на боль, испытываемую сенатором. Ухватив девушку за волосы, он рывком наклонил её к себе и приказал: — Прекратила! Живо! Вопреки ожиданиям, эмпат не подчинилась. Сенатор досадливо скривился. Рядом не было её сестры, служившей безотказным рычагом управления. С другой стороны… Он по-новому посмотрел на девушку. Теперь никто не запрещает ему поиграть с самой Селеной. Или как там её теперь зовут?.. — Выключи это! — потребовал полковник. — Двинь ей по башке! — Экселенц1? — Хорхе сумел пересилить боль и достать из кармана телескопическую дубинку. — Нет, — сенатор отпустил волосы Эйнджелы. Отойдя к стеллажу, Шарон выдвинул потайной ящик. — У нас с ней есть нечто общее. Да? — он подмигнул Эйнджеле и показал ей перчатку, каждый палец которой заканчивался когтем-лезвием, острым даже на вид. Безотчётный страх эмпата перерос в животный ужас. — Т-ты, — кое-как сумела выговорить она. — Т-ты т-тоже… На с-себе… Сенатор непонимающе нахмурил брови, но через несколько секунд лицо его разгладилось: — А, ты думаешь, что я не решусь играть с тобой, пока ты применяешь свою эмпатию? Нет… Я давно хотел поиграть с тобой, — доверительно, словно сообщая о беременности жены, сказал Шарон девушке. — Мне интересно, каково это — ощущать погружение лезвия в плоть? Он подошёл к жертве и нежно погладил её по щеке. По спинам присутствующих пробежал холодок. — Ты псих, — выдохнул Бана, глядя на сенатора с неподдельным ужасом. — А ты… — продолжал разговаривать с девушкой Шарон, не обращая внимания на полковника. — Ты позволишь мне получить этот уникальный опыт… — Без меня, — неожиданно дрогнувшим голосом заявил Бана и достал коммуникатор. — И ты не торопись. Меня больше интересует, что эта сука хотела от меня. Она же тёрлась с репликантами. Я в это не полезу, пусть разбирается Халлек. — О, не переживай. К приезду Халлека моя куколка будет вменяема и общительна, — пообещал сенатор. — Правда, малышка? И почти нежно провёл лезвием по щеке Эйнджелы, оставляя узкий, быстро набухающий кровью надрез. 1(Ваше, Его, Их и т. д.) Превосходительство (калька лат. excellentia) — почётный титул и обращение к аристократам или лицам исключительно высокого положения. (обратно)Глава 13
Планета Новый Плимут. Охотничий домик за городом
Работать в личной охране сенатора Союза — прибыльно и почётно. Плюс, в отличие от государственной службы охраны, нет толпы начальников, никто не выносит мозг инструкциями и уставами и зарплата в разы выше. Да, работа порой нервная, особенно если в толпе, но получаемые за неё преференции с лихвой покрывают все минусы. Главное — держать ушки на макушке, знать предпочтения шефа и уметь держать язык за зубами о его делах. А уж шеф по достоинству оценит верность. Праздничные дни для телохранителей сенатора Шарона идеально описывались фразой «то спячка, то горячка». Им то приходилось выворачиваться из шкуры на массовых мероприятиях, оберегая шефа от потенциальных опасностей типа террористов, киллеров, психопатов, нищебродов с их проблемами и журналюг с каверзными вопросами, то бездельничать целыми днями. Нельзя сказать, что безделье сильно угнетало натуру сенаторских телохранителей — скорее, радовало. Кто против оплачиваемого ничегонеделанья? Особенно ничегонеделанья в комфорте охотничьего домика сенатора, где к услугам охранников практически все прелести жизни — разумеется, в разумных пределах. Дураков, рискнувших напиться на работе или приволочь на дежурство девок, среди охраны сенатора не водилось. — Чего экселенца принесло? — лениво поинтересовался один из сидящих в будке КПП охранников. Это дежурство обещало стать для него с напарником одним из череды беспечных дней за городом. Среди телохранителей Шарона охрана охотничьего домика босса называлась «пикник» и пользовалась популярностью. Сутки беспечного существования на свежем воздухе, с набитым деликатесами холодильником, бильярдом и бассейном воспринимались бывшими обитателями трущоб как оплачиваемый выходной. Шарон набирал в охрану исключительно выходцев из неблагополучных районов столицы с мелким криминальным прошлым. Иному политику подобная кадровая политика могла стоить карьеры, но Шарон развернул громкую кампанию по реабилитации бывших заключённых и помощи неимущим слоям населения. Симпатии народа оказались на его стороне, а редкие попытки немногочисленных журналистов-правдолюбов докопаться до истины немедленно вызывали волну гнева в подконтрольных сенатору СМИ. На самом деле Шарону импонировали опыт, бестрепетная жестокость и полная беспринципность бывших уличных бандитов. Вдобавок, получив шанс выбраться из клоаки, эти парни становились по-настоящему благодарны и верны хозяину и любого осмелившегося вызвать гнев или недовольство сенатора ждала печальная участь. И самое главное — эти люди умели держать язык за зубами и никогда не задавали лишних вопросов: жизнь в бандах быстро и наглядно демонстрировала смертельную опасность длинного языка и любопытства. С точки зрения Шарона — бесценное качество. — Да по делам, — столь же лениво отозвался второй охранник. Почесав украшенную татуировками шею, он вынул из переносного холодильника банку сладкой газировки и продолжил: — Видел же, что с полканом этим тупорылым и баба всего одна. И та явно полкана — видать, на пьянке этой ихней склеил. — А чё тупорылый-то? — не согласился напарник. — Как по мне — нормальный мужик. Мне он ин… им… Ща, — парень полез в карман пиджака. Достав планшет, он нашёл нужный раздел и по слогам прочитал: — Им-по-ни-ру-ет, во. — Чё делает? — татуированный едва не поперхнулся газировкой, услышав странное слово. — Это чё такое-то? — Нравится, — с превосходством пояснил напарник. — Не в смысле, что как педик, а, типа, когда тебе кто-то по кайфу. Вот, типа, как ты мне, кореш. Татуированный замолчал, осмысливая услышанное, а потом осторожно поинтересовался: — Слышь, ты вот нахрена себе башку и язык ломаешь? — В люди выйти хочу, — пояснил напарник. — Вон, как экселенц. А для этого учиться надо. От разговора их отвлёк сигнал охранной системы. Дрон засёк белый фургон с логотипами центральной телекомпании, подъезжающий к дому. — Экселенц им назначал? — спросил тауированный. Его напарник отрицательно покачал головой: — Нет. — Пронюхали, труполюбы, — досадливо поморщился татуированный. — Видать, засекли, как экселенц уехал, теперь мозги трахать будут, чтоб на интырь… энтырь.. — Интервью, — подсказал напарник, неохотно вылезая из кресла. — Пойду, шугану. Ничего необычного в визите представителей СМИ телохранители Шарона не заметили: для них давно стало привычно, что журналисты всеми правдами и неправдами стараются задать боссу несколько вопросов. Особенно сейчас, когда на каждом углу трубят о войне с Доминионом и объединении с Консорциумом. Телохранитель вышел из будки и встал по центру дороги, вскинув руку. Фургон послушно остановился, и из него выскочила светловолосая девушка в спортивном костюме. На её шее болтался шнур с пластиковым прямоугольником журналистского удостоверения. — Здравствуйте, — девушка ослепительно улыбнулась. — Я — Ингрид Сай, канал «Плимут Ньюс». Сенатор назначил нам встречу… Телохранитель лишь вздохнул. Журналюги не могли изобрести ничего умнее избитого приёма в надежде, что охрана купится и пропустит их к шефу. — Мне ничего об этом неизвестно, — максимально вежливо отозвался телохранитель. Его татуированный напарник тоже вышел из будки и с интересом наблюдал за развитием событий. — Но… — журналист растерялась. — Фрай! Из фургона высунулся парень в кепке с логотипом канала. — Там договор в папке! Принеси! Фрай кивнул и исчез. Пару секунд спустя он выпрыгнул из фургона, неся в руках папку. Телохранители переключили внимание на него и это стоило им жизни: в руку девицы буквально прыгнул спрятанный в рукаве двуствольный бесшумный пистолет. От бедра она выстрелила в голову стоявшему перед ней охраннику, а затем, змеёй крутнувшись на месте, послала пулю татуированному. Убитые ещё оседали, как из фургона посыпались вооружённые люди, возглавляемые светловолосым громилой. — Умничка, — похвалил он девушку, передавая ей автомат с массивным глушителем. Та улыбнулась в ответ и, схватив оружие, вбежала в будку КПП, перепрыгнув через агонизирующего охранника. — Пич, что там? — поинтересовался в гарнитуру здоровяк. — Один стоит на крыльце, — ответила хакерша. — Остальных не наблюдаю. Дом защищён от всех типов сканирования. — Принял, — Гуннар — а это был именно он, — оборвал связь. — Работаем, — приказал он команде. — Не расслабляемся. И постарайтесь на задеть Клео. И первым побежал через двор. Стоящий на крыльце телохранитель, увидев вооружённых незнакомцев, не колебался ни мгновения, сразу потянувшись к кобуре. За спиной Гуннара едва слышно хлопнуло, и телохранитель кулём рухнул на ступени, расплёскивая содержимое черепной коробки. Ворвавшись в особняк, нападавшие рассыпались, зачищая помещения, а Гуннар остановился у терминала системы «Умный дом». — Так… — убедившись, что система заблокирована, здоровяк вернулся на крыльцо и, ухватив покойника за ногу, втащил его в дом. Убедившись, что оба глаза целы, Гуннар одной рукой легко поднял мертвеца за шиворот и, разведя ему пальцами веки левого глаза, поднёс лицом к сканирующей поверхности. Компьютер просканировал сетчатку и затребовал отпечатки пальцев, вызвав у здоровяка раздражённую ругань. Перехватив труп поудобнее, он шмякнул на панель его ладонь. Терминал активировался. Гуннар отбросил страшную ношу и принялся изучать показания системы. — Пич, принимай управление… — Гуннар продиктовал код системы, ткнув в соответствующую иконку меню. — Приняла, — отозвалась Пич и добавила недовольным тоном: — Всё на меня повесили… — Ну, вот такая ты у нас незаменимая, — отозвался Гуннар. — За что и любим… — Они в подвале, — перебила его Пич. — Принял, — коротко отозвался Гуннар. — «Зелёные» и «Красные» — в подвал. Две двойки тут же метнулись в указанном командиром направлении. — И ещё один человек в дальней комнате, — добавила хакер. — По ходу, в дупель пьян. — Вот что бы мы без тебя делали, — умилился Гуннар. И оборвал связь. Снизу послышался приглушённый вскрик и хлопки выстрелов. — Красный-один. Цель захвачена, — мгновение спустя последовал доклад в наушнике Гуннара. — Принял, — коротко отозвался здоровяк. — Командир, — «синяя» двойка кинула ему под ноги благоухающего свежим перегаром мужчину, одетого в подобие старинной формы космонавтов. Стыковка с полом вызвала у пребывающего в полной отключке пьяницы лишь неразборчивое мычание. Перевернув его ногой, Гуннар опознал полковника Бана. — Тоже в подвал его. Боевики молча подхватили полковника под руки и поволокли к ведущей в подвал лестнице. Подвал походил на декорации фильма ужасов: разделочный стол, изрешечённый пулями труп рядом, крюки на цепях и окровавленное женское тело на одном из них. Образ дополнял мужчина в костюме инквизитора. Его правую руку украшала перчатка с укреплёнными на пальцах окровавленными лезвиями. — Хороший костюмчик, — Гуннар шагнул вперед и, перехватив дробовик, вбил приклад в живот садиста. Сенатор охнул и свалился на бетон, приняв позу эмбриона. Гуннар добавил пинок в печень, вызвавший стон у жертвы, перешагнул через скорчившегося мужчину и подошёл к Эйнджеле. Девушка не подавала признаков жизни. Остатки искромсанного костюма висели на ней клочьями, словно в жуткой пародии на «лохматую» маскировочную накидку. По всему телу сочились кровью неглубокие, но множественные порезы. Лицо девушки и вовсе превратилось в сплошную кровавую маску. Не отличавшийся особой душевной мягкостью Гуннар захотел вдумчиво познакомить свои ботинки с рожей сенатора, но сдержался. Не время. Он коснулся пальцами шеи Эйнджелы. Пульс есть. Бережно сняв девушку с крюка, Гуннар уложил её на пол и полез в медицинский подсумок. — Подготовьте этих, — приказал он, доставая автодоктор. В дополнительных объяснениях боевики не нуждались. Не прошло и минуты, как сенатор и полковник висели рядышком на крючьях, избавленные от большей части одежды. Сенатор орал и сыпал угрозами, в отличие от своего приятеля, так и не соизволившего проснуться. Гуннар склонился над Эйнджелой. Срезав и отшвырнув прочь окровавленные лохмотья, он занялся её ранами, демонстрируя немалый опыт. Гуннар тщательно промывал порезы, а затем либо накладывал на них синтеплоть, либо — если рана оказывалась глубокой — соединял её края медицинским степлером, после чего закрывал серебристым тампопластырем. Заключённые в нём наноботы тут же принимались за работу, удаляя мёртвые клетки. Всё это происходило под непрекращающийся ливень площадной брани и угроз, извергаемых подвешенным политиком. — Не шумите, господин Шарон, — вежливо попросил утомлённый угрозами сенатора Гуннар. Просьба вызвала новый шквал грязной ругани вперемешку с обещаниями самых страшных кар, на которые только способна фантазия сенатора. Гуннар недовольно нахмурился, и по этому сигналу один из боевиков заткнул сквернослова ударом в живот. Шарон поперхнулся криком и принялся шумно извергать на пол содержимое желудка. — Нельзя ругаться в присутствии дамы, господин Шарон, — укоризненно сказал Гуннар. — Вас разве не учили? Сенатор злобно зыркнул на него из-под упавших на лицо волос, но промолчал. — Вот видите, воспитанию поддаётесь. Значит, не всё потеряно, — похвалил его здоровяк, не отрываясь от работы. В подвале воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим шипением автодоктора, выдавливающего очередную порцию синтеплоти на порез, позвякиваниями цепей да скрипением зубов сенатора. Наконец, Гуннар обработал последнюю рану на теле девушки и, пряча автодоктор обратно в подсумок, сказал: — Ну что, господин Шарон, поговорим? У меня к вам есть несколько вопросов.Планета Новый Плимут. Столица, «Дворец Основателей»
— Чёрт, время тянется, как сопля по унитазу, — в очередной раз недовольно сообщил сам себе Кларк, мусоля во рту незажжённую сигару. На данный момент лишь неторопливый бег стрелок по циферблату старомодных часов отбрасывал тень на безмятежное существование чернокожего капитана. Кларк и не отрицал, что в эти дни его жизнь удалась, и всё благодаря Нэйву. «Хорошо, когда есть такие ребята», — с благодарностью подумал Кларк о своём новом приятеле. Служба в контрразведке быстро превращает человека в недоверчивого циника, зачастую не имеющего даже близких друзей. Потому честность, человечность и бескорыстие в свой адрес ценят особенно дорого. Нэйв же показал себя именно таким, за что Кларк был ему благодарен. И даже не за вечеринку со сговорчивыми девками, а за незначительные, казалось, моменты — типа принесённой чашки горячего кофе или того получаса, что пришлось торчать у лифта, пока Кларк с рыжей грохотали стеллажами в подсобке. Нэйву ничего не стоило самому слинять с повисшей на шее девицей, как поступили бы многие из коллег и знакомых Кларка. Но нет, тот благородно предоставил товарищу возможность тоже порадоваться жизни. Можно, конечно, заподозрить во всём этом некую корысть, но Кларк даже при тщательном анализе не мог её обнаружить. Жаль, что после праздников служба вновь разбросает их по разным уголкам Союза. Его мысли прервал сигнал прибывшего на этаж лифта. Из разъехавшихся в стороны дверей показалась серокожая подружка Грэма в компании, очевидно, подцепленного толстосума в костюме, стилизованном под старинную военную форму докосмической эпохи. Правда, состояние кавалера ордена пустой бутылки явно не подходило для свиданий: ноги мужчины заплетались и спутнице пришлось буквально тащить его на себе. Это, впрочем, не мешало тому пытаться облапить спутницу, но выпитое не позволило справиться даже с этим нехитрым делом. — Помоги, а? Тут где-то его тачка… — попросила бейджинка, и Кларк подставил пьянчуге плечо. — Уже уезжаешь? — с сомнением покосился на уже невменяемого мужика Кларк. По его мнению, самым романтичным, на что был сейчас способен пьянчуга — наблевать мимо дамы. — А смысл? — вздохнула та, явно пришедшая к тому же выводу. — Сдам водиле, оставлю номерок и голограмму. С утра обещал перезвонить. Кстати, подержи его минутку… Она беззастенчиво влезла в карман мундира, вытащила коммуникатор и разблокировала отпечатком пальца пьяно улыбающегося владельца. — Так он точно найдёт голограмму, — пояснила девушка обалдевшему от такой наглости Кларку. В иной ситуации контрразведчик и не подумал бы помогать нахальной девке, но на волне благодушия по отношению к Нэйву решил проявить великодушие и удерживал пьянчугу от падения, пока Хелен позировала для голоснимков. — Ты просто душка, — девушка наконец вернула коммуникатор в карман маскарадного мундира и послала Кларку воздушный поцелуй. — Осталось выяснить, где его машина и есть ли у неё водитель. — А чего искать? — удивился Кларк и рявкнул во всю глотку: — Э, рули! На этот рёв обернулись не только водители лимузинов, но и все, кто был в гараже. — Чей? — Кларк показал на несостоявшийся улов бейджинки. — Мой, — с тяжёлым вздохом признался молодой светловолосый парень в белой ливрее. Подбежав к хозяину, он подставил плечо: — Пойдёмте, господин. — Давай помогу, — расщедрился Кларк, подхватывая пьяницу с другой стороны. — Первый раз его таким вижу, — признался водитель. — Праздники, — отозвался Кларк. — Вот человек и оттянулся. Бывает. Хоть не буянит. — Это да, — согласился водитель. — О, спасибо, мэм… Последнее адресовалось бейджинке, перехватившей пьяного, пока водитель открывал дверь лимузина. — Так, теперь усадить… — Кларк и водитель уставились на покачивающегося богатея. Тот открыл глаз, огляделся и, узрев девушку, зачмокал губами. — Инстинкт размножения — самый надёжный, — захохотал Кларк. — Кто бы говорил, — ухмыльнулась модель и нырнула в салон лимузина. — Сейчас прикину, как его уложить, и подавайте. Мужчины не видели, как она быстрым движением вытащила из-за широкого кожаного браслета крохотный «угонщик» и закрепила тот на бортовой компьютер. Следом закатилась под сидение маленькая горошинка газовой гранаты. — Медленно и осторожно… — скомандовала девушка. В её руки пьяный сдался сам, безропотно позволив уложить себя на разложенном заднем сиденье. — Спасибо, — искренне поблагодарил водитель. — С меня шеф голову снимет, если что-то не так. — Тогда не забудь завтра рассказать ему, какая милая красотка его провожала, — не упустила возможность бейджинка, выбираясь из машины. — Обязательно, — пообещал водитель. Он уселся за руль и поехал к выходу из гаража. — Вот потому я ушёл в армию, — неожиданно сказал Кларк. — Иначе тоже вот так бы сейчас перед кем-нибудь пресмыкался. Покосившись на бейджинку, он сочувственно сказал: — Не расстраивайся. Там ещё полный зал таких. — Попытаю счастье с этим, — отмахнулась та. — Завтра. Крупный банкир. Вряд ли он оценит, если я начну клеить кого- то из его друзей. Она выставила перед собой руку и задумчиво склонила голову на бок: — Мне кажется, на одном из этих пальчиков отлично будет смотреться обручальное колечко с большим бриллиантом. Как думаешь? — Лучше с идиллийским камушком. Которые цвета меняют, — поддержал идею Кларк. — Только с чего уверенность, что оно будет? — В жизни ни в чём нет уверенности, но у каждого должна быть мечта, — подмигнула ему бейджинка. — Кстати, о мечтах. Где мой Джокер? Вопрос вызвал у Кларка смех. — Чёрт, убила, — признался он, смахивая слёзы. — Хана теперь твоему приятелю — хрена с два от нового погоняла отвертится. Будет теперь Джокером. Ой… — Кларк выдохнул. — Так. Он на втором этаже. Вернись в зал, найди витую лестницу и поднимись по ней. Там своего Джокера и найдёшь. Ну, если его никакой Бэтмен не спёр. И Кларк вновь захохотал. Нэйв старался сохранять спокойствие, но с каждой минутой это давалось всё труднее. Воображение услужливо рисовало картины одну страшнее другой, чему немало способствовал рассказ самих Лорэй о сенаторе Шароне. Избранник народа в очень узких кругах слыл большим любителем резьбы по живой плоти. На «Иллюзии» ему для «развлечений» предоставляли в основном молодых необученных рабынь, и сёстрам Лорэй не пришлось бы познакомиться с Шароном, если бы не эмпатия. Пресытившегося обычными развлечениями садиста вдохновила мысль мучить разом двоих, и Эйнджелу заставляли смотреть на пытки, разделяя боль жертв. А чтобы простимулировать лучший контроль и предотвратить проецирование боли на клиента, рядом сажали Свитари. Стоило эмпату потерять контроль, как сестра получала наказание нейроошейником. Именно сенатора Шарона Эйнджела могла «поблагодарить» за исключительный контроль эмпатического дара. И ночные кошмары. От мысли, что Эйнджела сейчас в руках этого садиста, беспокойство Грэма о собственном будущем превратилось в нечто незначительное. Следом пришло осознание, что ему действительно безразлично, что с ним может произойти. Страх смерти уступил место страху перед смертью бессмысленной. Если бы Нэйв знал, что этим невольно приблизился к репликантам, то, пожалуй, от души посмеялся такой иронии судьбы. Когда из зала в коридор вошла Ри, Грэм с трудом подавил желание кинуться к ней с расспросами. Справившись с собой, капитан достаточно натурально изобразил блудливую ухмылку и спросил: — Не меня ищешь? — Тебя, — Свитари подошла и подмигнула. — Подумываю уехать с этой вечеринки. Хочешь составить мне компанию? — Спрашиваешь, — Нэйв обхватил её талию. — Я отпросился. Пришлось, правда, перед шефом едва ли не об пол лбом стучаться, но отпустил. Благо, нас тут понатыкано едва ли не больше, чем гостей, и ребята сказали, что прикроют. Так что сдаю барахло, и валим. Беспечный вид слетел со Свитари, стоило им сесть в машину и выехать за пределы гаража. Она нетерпеливо вытащила из кармана коммуникатор и набрала номер Пич. — Есть новости? — выпалила она, едва установилась связь. — Не волнуйся. Весь путь до загородного дома она смотрела фильм. Очевидно, её не раскусили. Гуннар с командой уже рядом. Нэйв прислушивался к разговору, занятый сменой носовых фильтров. Разумная предосторожность, когда имеешь дело с идиллийскими феромонами. Не хватало ещё в ответственный момент превратиться в озабоченного идиота. Завершив процедуру, он вопросительно посмотрел на спутницу в ожидании названия пункта назначения. Ри заметно расслабилась, но голос всё ещё звучал взволнованно: — Куда ехать? — Ты там зачем? Гуннар справится. — Просто назови адрес, — сквозь зубы прошипела Свитари. Видя, как зло сузились её глаза, Нэйв забрал у неё коммуникатор и спокойно сказал неизвестному абоненту: — Это наше общее дело. Я тоже хочу знать адрес и понимать, что происходит. Незримый собеседник замолчал, и когда Грэм уже решил, что говорить с ним не собираются, грубый женский голос ответил: — Диктую координаты… — Очешуеть гребеня, — пробормотал Грэм, вбивая в навигатор полученные данные. Задав координаты автопилоту, капитан откинулся в кресле и прикрыл глаза. — Лучше подремать чуток, — посоветовал он девушке. — Ночь будет длинная. Планы капитана на сон нарушил пискнувший комм Ри. Та, в отличие от Грэма, ни на минуту не сомкнула глаз и тут же ответила на звонок. — Гуннар на связи, — коротко оповестил тот же женский голос и пропал. — Мы на точке, объект захвачен, — раздался голос здоровяка. — Клео… получила незначительные повреждения. Ничего серьёзного, мы вовремя успели. Мысли о сне словно выдуло из головы Грэма. Выпрямившись в кресле, он напряжённо уставился на комм, словно ожидая увидеть Эйнджелу. — Что за повреждения? — требовательно спросил он. Гуннар на миг замешкался, но всё же с крайней неохотой ответил: — Порезы. Ублюдок раскусил её и успел чуть-чуть поиграться… Свитари закусила губу и молча уставилась в темноту за окном. А вот капитан молчать не мог. Если фразу Нэйва перевести на цензурный, то капитан спрашивал: как так получилось, что выехавший следом Гуннар умудрился опоздать, и какой тогда вообще смысл в подобной группе прикрытия? — Вот не надо на меня орать! — огрызнулся Гуннар. — Пробка грёбанная, всё перекрыто из-за сраных праздников, а у меня не траханный членовоз с мигалкой и сраным приоритетом на дороге! Умный? Вот обеспечь мне такое — тогда и будешь орать! А сейчас завали спермоприёмник, сопляк. Нэйв открыл рот для резкого ответа, но сообразил, что вот сейчас не то время, когда надо затевать скандал. Тем более что Гуннар, как ни крути, прав. — Извини. Погорячился, — буркнул он. — Бывает. Тоже извини, — отозвался здоровяк. — В общем, Клео в норме. Шок на фоне нервного истощения и кровопотери. — Мы едем, — Грэм посмотрел на навигатор. — Расчётное время прибытия — тридцать минут. — Принял. — Ты же оставишь его мне? — голос молчавшей до того Свитари прозвучал пугающе-холодно. — А ты сомневаешься? — хмыкнул Гуннар. — Для тебя, моя кошечка, я всегда оставлю живую мышку. Конец связи. Комм замолк. Грэм накрыл ладонь Свитари и сказал: — Я тебе покажу пару приёмов с ножом. Ну, если ты не против. — Люблю учиться, — сквозь зубы ответила та. (обратно)Глава 14
Новый Плимут. Охотничий домик сенатора Шарона
— Итак, — Гуннар обошёл висящего сенатора. — Господин Шарон, вы сильно облегчите мне работу, а себе — жизнь, если честно, как на исповеди, ответите на все вопросы. Сенатор детально и в красках описал маршрут, коим нужно проследовать Гуннару вместе с его вопросами, продемонстрировав удивительное для воспитанного человека знание площадной брани. Гуннар сокрушённо поцокал языком. — Жаль… Он указал в угол, где на принесённой сверху трофейной шкуре сидела мрачная Эйнджела. Она куталась в плед и смотрела на висящих на цепях мужчин с лихорадочным блеском в запавших глазах. — Я, пожалуй, попрошу нашу милую даму покинуть помещение и применю кое-что из ваших приёмов на вас. Для очистки совести я даже сделаю аллергопробу на «Болтунишку», но уверен, что вы аллергик, как и все остальные из вашей милой компании извращенцев со станции. Шарон презрительно скривился, и эмпат почувствовала кипящую в нём злобу. Злобу, отражающую её собственную. Вот только злоба Эйнджелы густо мешалась на страхе: события последнего часа наложились на воспоминания прошлого и девушка не могла унять трясущиеся руки. Она одновременно хотела оказаться как можно дальше отсюда и хотела видеть, как этот урод будет наказан. Побеждало второе желание, тем более что сил встать у неё просто не было. Казалось, болело всё тело. — Вы как, господин сенатор, только других резать любите или сами иногда балуетесь? Услышать ответ ему не довелось. — Контакт! — ворвался в эфир крик одного из оставленных на КПП бойцов. Следом Гуннар услышал хлопок бесшумного подствольного гранатомёта и стрёкот автоматных очередей. Липкий холодный ужас сжал сердце Эйнджелы. Бежать. Бежать и прятаться — в тот момент в её больном сознании поселилась только эта мысль. Она попыталась встать, но лишь едва не завалилась набок. — Сиди, — коротко бросил ей Гуннар. — Все за мной. И выбежал из подвала. Шарон, покачиваясь на крюке, прислушивался к происходящему снаружи, а Эйнджела обшаривала взглядом подвал в поисках оружия. Увы, даже если бы оно нашлось, ей вряд ли хватило бы сил его поднять. В раскрытую дверь доносился шум боя, но понять, кто с кем сражается и каков итог, не представлялось возможным. Тут на глаза Эйнджеле попался коммуникатор Гуннара. Всего несколько минут назад она говорила по нему с сестрой, уверяя ту, что всё в порядке. Рано, выходит, радовалась. Дрожащим пальцем она выбрала из списка номер Пич. — Что там? — тихо выдохнула эмпат. — Дерьмо, — коротко бросила хакер и отключилась. В следующую секунду коммуникатор подвис и отключился. Не требовалось много ума, чтобы понять, что Пич уничтожает информацию на нём, как ранее поступила с её собственным. Лучшее доказательство, что дело плохо. Казалось, прошла вечность, прежде чем на лестнице зазвучали шаги. Эмоции не походили на Гуннара, но Эйнджела до последнего надеялись, что этокто-то из его людей. В подвал ворвались двое в сером городском камуфляже и бронежилетах. В лоб Эйнджеле уставился автоматный ствол, увенчанный толстой трубой глушителя. — Чисто, — сообщил один из них. По этому сигналу в подвал вошёл седовласый мужчина, одетый в серую форму охранника. — Халлек, — облегчённо выдохнул сенатор. — А ты что, ожидал кого-то другого? — осведомился вошедший. — Снимите их. Эмпат больше не питала иллюзий по поводу незнакомцев и своего будущего, а потому больше не сдерживалась. Каждый в комнате в один миг ощутил парализующий страх, невероятную слабость и боль от многочисленных ран. Уже не разрывающую на части боль, но и той, что не сумели снять обезболивающие, хватало, чтобы усилить страх. Хлестнула короткая очередь, выбивая искры из боковой панели мясорубки — один из бойцов рефлекторно нажал на спуск. В металле появилась строчка круглых отверстий, и все, включая стрелка, попадали на пол. — Что это? — заорал второй боец, не скрывая испуга. Ствол его автомата ходил ходуном, словно стрелок был пьян. Седовласый Халлек молча вырвал из его подсумка аптечку и подполз к эмпату. По мере его приближения чужеродный ужас нарастал. Халлек упрямо сжал челюсти, продолжая своё движение. Добравшись до девушки, он вынул из подсумка инъектор, большим пальцем выбрал нужный режим и ткнул иглу в ногу Эйнджелы. Навязанная эмпатом слабость усилилась, мужчинам нестерпимо захотелось спать, сознание спуталось и… Через пару секунд всё прекратилось. Халлек облегчённо выдохнул и поднялся на ноги. За его спиной, сконфуженно переговариваясь, вставали боевики. — Что это было? — поинтересовался один из них. Кто именно — Халлек, стоя к ним спиной, не видел. Да это его и не волновало — полковнику было абсолютно плевать, какие имена носит его пушечное мясо. — Знаменитая идиллийская эмпатия, — ответил он. — Снимите сенатора и господина полковника. — Есть, — боевики отошли к висящим. Наклонившись, полковник с любопытством вгляделся в лицо спящей девушки. — Значит, это и есть Лорэй… — Да… Ох, осторожнее! — последнее восклицание сенатора относилось к бойцам, снявшим его с крюка. — И ты не мог не поиграть, — хмыкнул Халлек. — Нетерпячка, да? — Хотел допросить, — сенатор, морщась от боли, принялся растирать руки. — Допросить… Мне хоть не ври… — Ну так всем, связанным со станцией, провоцируют аллергию на «Болтуна», — вяло оправдывался Шарон. — А протестировать автодоком тебе религия не позволяет? — раздражённо бросил Халлек. — Рабам-то зачем аллергия? Они вообще не должны покидать станцию. Он достал автодоктор и приладил тот к руке Эйнджелы. Анализ занял меньше минуты и показал отсутствие аллергической реакции на «сыворотку правды». Халлек протянул руку: — Дай «Болтуна». Один из бойцов тут же вложил в ладонь Шермана одноразовый шприц-тюбик белого цвета. — Вот и весь допрос, — сказал Халлек, показав тюбик сенатору. — Через максимум сорок минут спящая красавица проснётся и будет ласковая и податливая. Без всякого насилия. Шарон лишь сморщился, будто хлебнул уксуса, но от комментария воздержался, предпочтя вместо этого спросить: — А те? — и показал глазами на вход. — Живых взять не удалось, — вздохнул Халлек. — А жаль… Он подобрал коммуникатор Эйнджелы, но включить не смог: прибор оказался девственно чист, лишённый даже операционной системы. — Принесите коммы погибших, — потребовал он у одного из бойцов, а затем посмотрел на Шарона. — Так, любитель допросов, что она хоть рассказать успела? Сенатор презрительно сплюнул: — В основном орала и умоляла отпустить. Чёртова эмпатия, впервые мне приходилось делать перерывы, чтобы передохнуть. Сказала, что в той заварушке с репликантами убили её сестру и она теперь мстит всем виновным. — Одна? — на лице полковника скепсиса хватило бы на десятерых. — Говорит, наняла хакера и пару наёмников в помощь. Комм пустой, так что насчёт хакера я верю. — Шеф, — окликнул полковника вернувшийся боец, — коммуникаторы. Увы, и тут Халлека ждало разочарование: каждый найденный прибор связи кто-то добротно вычистил, не оставив надежды определить связи группы. — Не похоже на дилетантскую самодеятельность, — заключил полковник. — Как она вообще на тебя вышла? Сенатор мотнул головой в сторону пьяно бормотавшего что-то сквозь сон Баны. — Эд подцепил очередную бабёнку на маскараде. У меня было к нему срочное дело по теме обеспечения — сам знаешь, началось движение по Идиллии. Там наклёвывалась хорошая возможность задержать одну важную поставку и под это дело снять с должности неудобного человека. Ну, Бана и прихватил подружку. Сам знаешь, он если под новую юбку не залезет — считает, что день прожит зря. Я ещё подумал, что есть в ней что-то знакомое, но мало ли у меня знакомых… Халлек только покачал головой, разглядывая валявшегося на полу героя-любовника. И взгляд его не предвещал ничего хорошего. — Начинаю склоняться к мысли, что Бана будет куда полезней, если его кастрировать, — поделился он соображениями с Шароном. — Сколько ему ни говори пользоваться бабами из проверенных списков — его всё тянет на подвиги и завоевания. Кобельеро хренов. Полковник перевёл взгляд на Эйнджелу и присел на край разделочного стола: — Ничего, скоро мы всё узнаем…Планета Новый Плимут. Загородная дорога. Двадцатью минутами ранее
Автомобиль свернул на неприметное ответвление дороги. Если бы не знак, грозно извещающий о границе частных владений, поворот вообще можно было не заметить — так удачно его закрывала растительность. — Уже решил, куда денешься, когда получим координаты станции? — Свитари искоса посмотрела на Грэма. — Не волнуйся, приказа на запись не было. С того момента, как Гуннар дал ей перекинуться парой слов с Эйнджелой, девушка заметно успокоилась и даже немного повеселела. — На фронт, — коротко отозвался Грэм. — Скоро отправка Экспедиционного Корпуса на помощь Консорциуму. А до отправки придётся пожить нервной жизнью, не высовывая без нужды нос из общаги. — И с нами лучше не пересекайся, — предупредила Ри. — Мало ли что ещё прикажут… Хотя… Если мы сегодня получим координаты — Эйнджи подумывает завершить сотрудничество. Грэму показалось, что в голосе девушки прозвучало сожаление. — А ты против такого решения? — уточнил он. Свитари неопределённо пожала плечами и провела пальцем по стеклу. — Мне нравится. Мы наконец можем что-то изменить. У нас появились сила, ресурсы. Это приятно. — А то, что ты сама — ресурс, не подумала? — хмыкнул Грэм. — Как и все мы в этой игре. Будет надо — спишут и не поморщатся. И вас самих, и тех, кто вам дорог. Как Карла. Так что Эйнджи права. Он замолчал, глядя в окно на стену леса. — Мы все — ресурс, — безжалостно припечатала Свитари. — Вопрос только в ценности и востребованности. Лучше быть хорошей убийцей, чем хорошей шлюхой. — А третьего варианта нет? Ри вновь пожала плечами. — С тем, как к нам липнет всё возможное дерьмо, я не верю в домик у озера и тихую жизнь. Да и чем заниматься? Всё, что мы умеем — пудрить мозги. — Не зарекайся, — ухмыльнулся Грэм. — Вы дохрена ещё чего другого полезного умеете. С тобой, например, классно время проводить. Не в плане секса… ну, в смысле — не только… А, чёрт… — под ироничным взглядом Свитари он поскрёб затылок, подбирая правильную формулировку. — Короче — ты весёлая, сама не киснешь и другим не даёшь. Плюс вы обе начитанные, есть о чём поговорить… — И единственный способ заработать на этом называется «эскорт», — хмыкнула Ри. — Чушь, — решительно отбрил Грэм. — Вы дохрена чем можете зарабатывать. Просто чуть с другой стороны на жизнь взглянуть. Вот встретишь нормального парня — поймёшь, что я прав. Ри скорчила физиономию и передразнила капитана: — Встретишь нормального парня… И что скажет твой нормальный парень, когда увидит какую-нибудь порнушку со мной? На Иллюзии желающие могли записывать видео на память. Обстановка нейтральная, лица клиентов изменяют… — Если нормальный — то разберётесь без лишней драматургии, — пожал плечами Грэм. — Неважно, что было до того, как люди сошлись вместе. Важно то, что у них сейчас. А скелеты в шкафу — да у кого их нет? Он взглянул на изогнувшую в скептической ухмылке губы девушку и осторожно спросил: — Разрешишь вопрос личного характера? — О, после всего, что между нами было, ты ещё спрашиваешь? — издевательски промурлыкала она. Грэм шутки не принял. — У всех есть темы, которые не хотелось бы затрагивать, — сказал он. — Можешь дальше кривляться, но вне службы я вопросов никому не навязываю. — Задавай уж, — махнула рукой Ри. — Как вам удалось выбраться с «Иллюзии»? — не стал тянуть Нэйв. Повисла тишина, Свитари снова уставилась в окно, разглядывая лес вдоль дороги. — Случайно, на самом деле, — спустя какое-то время ответила она. — Проводили какие-то работы по расширению, что- то пошло не так и случился взрыв. Начался сильный пожар, огонь добрался до одного из топливохранилищ, там тоже взорвалось. Часть жилых отсеков получила пробоины, разгерметизировалась. Мы с Эйнджи как раз проходили восстановление в медицинских капсулах после… одного случая. И когда отсек разгерметизировался — мы оказались единственными выжившими. Часа через четыре нас нашёл один из ремонтников. К тому моменту всех, находившихся в тех отсеках, сочли погибшими, и техник решил подзаработать. Я так поняла, он взял в долю знакомого охранника и нас вывезли в одном из контейнеров с оборудованием, требующим ремонта. Сами мы этого не помним — техник погрузил нас в анабиоз. Слова звучали отстранённо и без особых эмоций, будто речь шла о незначительном жизненном эпизоде. — Очнулись мы на одной из лун Бейджина, где он разбудил нас для продажи кому-то. Но техников не допускают к рабыням, так что он не знал о том, что мы полукровки. Немного феромонов — и я его убила. Грэм ожидал увидеть кровожадную улыбку, но Ри выглядела, скорее, растерянной. — В книгах, что я читала, людей всегда мучает первое убийство. Их тошнит, им снятся кошмары. А я только радовалась и одновременно боялась, что за это накажут сестру. Это нормально? Нэйв, слушая её рассказ, вспоминал, что рассказали Лорэй о себе ранее, и ему невольно становилось жутко. Сёстры — словно персонажи из легенд, живыми угодили в ад, прошли все его круги и выбрались обратно. Вот только частичку этого ада они теперь несли в себе. И иногда он прорывался наружу. Самое страшное — всё это происходило под носом у властей Союза. И происходит до сих пор с одобрения и при участии ряда власть имущих. А что до убийства… На глазах Лорэй годами мучили и убивали, заставляя одну чувствовать боль и агонию жертв, а вторую — наблюдать за страданиями сестры. Странно было ожидать, что её тронет собственноручно убитый мерзавец. — Вполне, — без колебаний ответил Грэм. — И что вы делали дальше? — Мы не очень понимали, что делать и как быть. Плохо помнили даже, как устроена жизнь на воле. Не понимали, как сделать документы, к кому вообще можно обратиться, чтобы нас при этом не отправили обратно. Технически мы были беглыми рабами, совершившими убийство. Добрели до космопорта, и тут случилась та авария. Грузовик рухнул на купол и мёртвый техник затерялся среди целого города трупов. Вокруг нас всегда происходит какое-то дерьмо. Даже странно, что мы прожили столько времени на Тиамат и с планетой ничего не случилось. Может, нам просто подходят только «миры смерти»? Грэм не удержался от усмешки. Планета Тиамат получила название не просто так: огромное количество населяющих её живых организмов несли смерть друг другу и людям. Наиболее подходящим сравнением из истории Земли для Тиамат являлась мезозойская эра с её обилием смертоносных существ. Гибель подстерегала неосторожных на каждом шагу — даже обычные растения таили опасность, выработав за миллионы лет эволюции эффективные средства защиты от желающих пообедать. На фоне сельвы Тиамат джунгли Эдема казались парковой зоной, оборудованной всеми удобствами. Потому население планеты большей частью проживало в хорошо укреплённых городах под куполами. Ввиду пригодной для дыхания атмосферы Тиамат куполы возводили для защиты от разнообразной фауны. — На волне паники и хаотичной эвакуации, — продолжала рассказ Свитари, — никто не интересовался документами и не задавал вопросов. Мы попали на корабль к одному тиаматцу и уговорили взять с собой… Осели там, освоились на воле. А дальше ты знаешь. Грэм молча кивнул и разговор завершился. Машина миновала очередной поворот, выехав на прямой отрезок, ведущий к усадьбе. — Ваши? — спросил Грэм, указывая на угловатый силуэт броневика, перегородивший дорогу. Бронемашина стояла, перегородив проезд и накренившись на левую сторону, словно при повороте отлетело колесо, не дав полностью завершить манёвр. — Местный, наверное, — неуверенно ответила Ри и вытащила из кармана зазвонивший коммуникатор. Высветился дежурный номер Пич. — Пич, ты на громкой, — предупредила Свитари, принимая звонок. — Поворачивайте! — в голосе хакерши слышалась паника. — Гуннар мёртв, кто-то напал. Грэм посмотрел на броневик. Машина подъехала уже достаточно близко, позволяя рассмотреть два тела на дороге и вооружённого человека, стоящего за капотом броневика. Целился он точно в лобовое стекло автомобиля. (обратно)Глава 15
Автомат, направленный в лоб, казался Грэму гаубицей. Капитан понял, что ни повернуть, ни сдать назад, ни даже притормозить возможности нет: автоматчик тут же превратит машину в решето. Решение пришло внезапно. Безумное, ненадёжное, но другого у Нэйва не было. — Ни звука обе! — скомандовал он, вынимая пистолет и направляя на Ри. — Свет! Водительское стекло опустить! Стоп! Последние приказы предназначались автопилоту. Машина замерла, не доехав до броневика метров пять. Вспыхнуло освещение, давая стрелку снаружи возможность рассмотреть пассажиров машины. Стрелок, не сводя оружия с Грэма, осторожно вышел из-за укрытия и приблизился к замершей машине. Нэйв поднял левую руку, демонстрируя пустую ладонь. — Я привёз вторую девку. Скажи шефу, — спокойно сказал он. Спокойствие и уверенный тон капитана подействовали: стрелок на миг отвёл автомат. Грэм тут же развернул своё оружие и нажал на спуск. Бесшумный пистолет производства Консорциума негромко хлопнул, посылая полудюймовый гостинец в прикрытую бронежилетом грудь врага. Пластиковый цилиндрик гильзы стукнул в лобовое стекло и скатился под ноги Грэму. Автоматчика швырнуло наземь. Он застонал и попытался вскинуть оружие, но Грэм, рыча нечто матерное, высунулся в окно и ещё дважды нажал на спуск. Первая пуля выбила искры рядом с головой автоматчика, а вот вторая с противным чмокающим звуком угодила точно в лицо. На землю брызнуло тёмной жидкостью. Враг выгнулся, словно желая встать на «мостик», и обмяк. — Сиди тут! — Грэм повернул перекошенное от ярости и адреналина лицо к оторопевшей Свитари. Вывалившись из машины, Нэйв сунул опустевший пистолет за пояс и схватил оружие убитого. Осмотрев автомат, капитан вынул из кармана гарнитуру гражданского комма и нацепил на ухо. — Дай мне Пич! — потребовал он у Ри. Та моргнула, осознавая произошедшее, и без вопросов подключила Грэма к конференц-связи. — Есть данные, сколько их ещё? — без предисловий спросил Грэм, настороженно вертя головой. — Двое в доме, с автоматами, — голос Пич взволнованно подрагивал. — Третий в подвале. Без оружия. Вероятно, босс. Я контролирую «Умный дом». Там везде скрытые камеры, так что я вижу все перемещения. — Отлично, — Грэм рывком переместился обратно к машине. — Ри, дай гранату и налепи «угонщик» на панель. — Какой план? — спросила та, с лихорадочным блеском в глазах следуя указаниям Нэйва. — Есть оружие для меня? — Сейчас… — Грэм сунул шарик газовой гранаты в карман. — Пару секунд… Отойдя от машины на шаг, он попросил: — Пич, возьми машину под контроль. — Есть, — отозвалась та. Нэйв мысленно понадеялся, что Пич верно оценит ситуацию и выполнит приказ: — Блокируй двери, подними стёкла. Глядя, как злая решимость на лице Свитари сменилась растерянностью, Грэм виновато улыбнулся. — Прости, Ри. Пич, увози её в безопасное место. — Даже не думай, Пич! — зло крикнула Ри, но уже в следующую секунду голос оборвался. Хакер отключила её комм. Машина тронулась и поехала обратно по дороге, а Грэм побежал к будке проходной. Счёт шёл на секунды. Нэйв не знал, как оснащены враги. Если есть тактические блоки, пусть самые примитивные, то смерть товарища не осталась для них незамеченной и преимущество Грэма во внезапности исчезло. Всё, что у него есть — это три магазина к автомату и три гранаты в магазине подствольного гранатомёта. И козырь в виде Пич. — Пич, что противник? — спросил он. Под ногу попал труп, и Грэм едва не кувыркнулся через голову. Выругавшись, он присел на колено и осторожно высунулся, оглядывая двор, заваленный неподвижными телами. Некстати вспомнилась китежская поговорка про прыжок на ежа голым задом, идеально подходящая к ситуации. Нэйв нервно хихикнул и облизал губы. Первый азарт боя схлынул, и начал подступать страх. — Пока в подвале, — голос Пич подрагивал. — Нет, один пошёл наверх. Грэм сорвался с места и бросился к дому со всей возможной скоростью. — Идёт ко входу! — громче, чем требовалось, воскликнула Пич. — Уже у двери. Нэйв на бегу вскинул автомат. Дверь дома распахнулась, и капитан вбил в тёмный проём длинную очередь. Хлопал глушитель, сгорающие донца гильз веером сыпались на гравий, а Нэйв продолжал жать на спуск, словно удерживая строчкой трассеров скатывающуюся по ступеням крыльца фигуру. — Второй тоже бежит к тебе! — хлестнул по ушам крик Пич. На ходу меняя трясущимися руками магазин, капитан сломя голову кинулся к крыльцу. Мелькнула мысль, что не подсказывай Пич перемещения врага — конец карьере Нэйва настал бы ещё на проходной. Ибо пока он водил жалом, изучая местность, или крался через двор, наёмник без помех пристрелил бы капитана, заняв удобную позицию. — Идёт к окну. Для тебя — правое от двери. Грэм вломился в дом и рухнул на пол, угодив в лужу крови. За его спиной прошуршала приглушённая глушителем очередь, выбивая искры из ступеней крыльца. Нэйв перекатился набок, прицелился в дверной проём комнаты, в которой засел враг, и выстрелил из подствольника, молясь, чтобы граната оказалась чем-нибудь поэффективнее дымовой. Повезло. В лицо пахнуло горячим воздухом, когда плазменная граната разорвалась с характерным булькающим звуком, превращая помещение в филиал ада. Хлестнул по ушам и тут же затих дикий визг сгорающего заживо человека.. — Ты камеры сжёг, я его не вижу, — беспомощно сказала Пич. Не обращая на неё внимания, Нэйв ворвался в пышущую жаром комнату. Кожу на лице стянуло, в глазах защипало от жары и дыма. Грэм закашлялся. Переступив через обугленную груду, недавно бывшую человеком, он настороженно огляделся и спросил: — Где подвал? — Слева двери в комнату с чучелами, там вход. Искать долго не пришлось — вниз вела освещённая лестница, заканчивающаяся распахнутой дверью. — Пич, ты их видишь? — спросил Грэм. — Да. Один валяется, второй говорит по комму, у третьего пистолет, целится на вход. — Эйнджела? — Лежит на полу. — Жива? — Без понятия. Грэм заставил себя не думать об этом. Не сейчас. — Сможешь активировать гранату Ри? — спросил он Пич. — Да. Заодно могу и отвлечь. Там автоматическая транспортная лента. — Действуй, — приказал Грэм, швыряя чёрную горошину газовой гранаты вниз. Из подвала послышался лязг запустившегося транспортёра, затем удивлённо-испуганный вскрик заглушил звук выстрела. — М-мать… — Грэм ругнулся сквозь зубы и бросился вниз, надеясь, что носовые фильтры справятся с доминионским газом. Рывок чуть не стоил капитану жизни. Стоило ему показаться в дверном проёме, как пуля свистнула рядом с ухом, настолько близко, что Нэйв почувствовал горячий ветерок на щеке. Уже падая на пол, он понял, что второго выстрела можно было не опасаться: сенатор, как и второй человек, оседали безвольными куклами. Выпавший из обессилевшей руки пистолет гулко ударил по плитке пола. Поднявшись на ноги с автоматом наизготовку, Нэйв увидел лишь устилающие пол тела — живые и мёртвые. Мрачности зрелищу придавали ползущие под потолком цепи с полированными крючьями. — Сенатор с перепугу пристрелил Бану, — голос Пич раздался так неожиданно, что Грэм сам чуть не повторил подвиг сенатора, нажав на спуск. — Г-говном меньше стало, — дрогнувшим голосом выдавил Нэйв. Тут в его голове словно щёлкнул переключатель: комм. Один из них говорил по комму. Вряд ли им повезло и он прощался с любимой тётушкой. Скорее всего, вызывал помощь. Значит, счёт идёт на минуты. Не тратя драгоценное время, он нашёл взглядом Эйнджелу. Девушка безвольно раскинулась на небрежно брошенной шкуре какого-то зверя. Лицо и всё тело эмпата покрывали серебристые нашлёпки тампопластыря и розовые полосы синтеплоти. Сглотнув вставший в горле ком, Грэм подошёл к девушке и коснулся шеи. Тёплая, с чётко ощутимым пульсом. Капитан облегчённо выдохнул и попросил: — Пич, соедини со Свитари. Пока хакер выполняла его просьбу, Нэйв перевернул тело мужчины в серой форме охранного предприятия и выдохнул: — Ах ты, гнида… На полу лежал начальник отдела внутренней безопасности военной контрразведки Нового Плимута полковник Оливер Халлек собственной персоной. Нэйв не сдержался и впечатал ботинок в пах лежащему. — Приятного пробуждения, говноед, — прорычал он. — Ты, урод, что с моей сестрой?! — разорвал барабанную перепонку крик Свитари из гарнитуры. — Прекрати орать, — рявкнул в ответ Грэм. — А то сейчас скажу Пич, чтобы увезла тебя нахрен на другой конец города. И будешь сидеть в машине, пока мозги не включишь! Из гарнитуры доносилось злое шипение, но криков больше не было. — Что с Эйнджи? — уже гораздо спокойней спросила Свитари. Капитан подобрал валявшийся в углу плед, укрыл им девушку, легко поднял на руки и уже спокойней сказал: — Спит. Сейчас осмотрю с автодоктором. Поднявшись по лестнице, Нэйв бережно уложил ношу на пушистый ковёр. Больше ничего подходящего не нашлось: помещение заполняли охотничьи трофеи сенатора. Соседнюю комнату, пострадавшую от взрыва плазменной гранаты, устилал толстый слой противопожарной пены, воняющей кислятиной. Нэйв потянулся за автодоктором и запоздало вспомнил, что сдал всё снаряжение. — Я — кретин, — вслух сказал он, забыв о висящей на линии Свитари. — Полностью согласна, — тут же сообщила та. — Разворачивайте машину! — И я тебя тоже люблю, солнышко моё злобное, — отозвался Грэм. — Пич, правда, вези её обратно. Надо поскорее отсюда сваливать. Зуб даю, что кто-то из поганцев вызывал помощь. — Мне нужны коммуникаторы сенатора и его друзей, — сказала Пич. — Найди вещи Эйнджелы, в них должен был остаться угонщик. Поставь его в машину сенатора. В её косметичке пудреница. Сперва положи коммы на неё, потом в машину. Попробую увести подмогу. — Есть, — Грэм буквально скатился в подвал. Сумочка Эйнджелы попалась на глаза сразу же — кто-то высыпал её содержимое на разделочный стол и бросил рядом. Грэм, стараясь не суетиться, подобрал коммы пленных и убитого охранника и в точности следовал указаниям хакера. — Один комм цирика, — предупредил он. — Странно, если шишки без него уедут. Плоский диск «угонщика» пришлось искать дольше. Среди вещей его не было. Нэйв выдохнул, и принялся тщательно осматривать каждый из предметов. Упаковка влажных салфеток, тюбик с помадой… пусто. — Что с Эйнджи? — требовательно спросила Свитари. — Нашёл автодоктор? — Займусь сразу, как только найду «угонщик», — огрызнулся Нэйв, лихорадочно перебирая раскиданные по столу предметы. — Широкий золотистый браслет на левой руке, он разъёмный, — подсказала Ри. — Замок хитрый, просто разломай. Украшение лежало в куче с прочими вещами. Грэм нетерпеливо дёрнул руками массивный браслет, и тот с хрустом разломился, а из полого кольца на пол упал маленький диск «угонщика». Чертыхнувшись, Нэйв поднял его, сгрёб со стола трофейные коммы и кинулся наружу. Лимузин стоял в гараже. К счастью, никто не стал закрывать ворота, подарив тем самым Нэйву бесценные секунды. Взмолившись, чтобы машина оказалась открыта, Грэм дёрнул водительскую дверцу. — Слава богу! — вслух сказал он, когда дверь распахнулась. Слова прозвучали настоящей молитвой. — Пич, просто налепить на панель? — спросил Грэм, сунувшись в салон. — Да, — коротко отозвалась та. Нэйв пришлёпнул «угонщика» поближе к тому месту, где располагался бортовой компьютер, вывалил на пол коммуникаторы и вылез из машины. — Готово, — доложил он. — Коммы положил? — уточнила Пич. Мотор машины загудел, фары осветили участок каменной стены. — Да. — Закрывай двери и вали. Грэм захлопнул дверцу, и побежал к покойнику, валяющемуся у сожжённой клумбы. Красивые, под старину, фонари освещали мягким жёлтым светом поле недавнего боя. Грэм, старательно не обращая внимания на пачкающую руки липкую жидкость, содрал с мертвеца подвесную с подсумками и кинулся к дому. Позади в ворота выехал лимузин сенатора. Пробегая сожжённую комнату, Нэйв поскользнулся на пене и упал, разразившись бранью. Скользкие, мерзко пахнущие хлопья моментально оказались под одеждой, холодя и раздражая кожу. — Да чтоб тебя… — Грэм вскочил, чудом удержавшись от повторного падения, и буквально ввалился в зал с чучелами. В голове мелькнула совершенно идиотская и неуместная мысль о том, что теперь тут на одно чучело больше. Нэйв нервно хихикнул, потроша медицинский подсумок. Найдя автодоктор, Грэм откинул с девушки плед и приступил к осмотру. К вящему его облегчению, автодоктор помимо очевидных порезов, кровопотери и шока обнаружил лишь присутствие в крови некоего наркотического вещества. Капитан вспомнил валявшийся на полу в подвале белый шприц-тюбик и догадался, что «наркотическое вещество» — введённая Шерманом «сыворотка правды». — Никогда больше так не делай! — Грэм никогда бы не подумал, что Свитари может так громко и злобно шипеть сквозь зубы. — Не решай за меня! — А мы не платье выбираем! — огрызнулся Нэйв. — Получи ты пулю — сильно бы сестре помогла? Через широкое окно он видел, как девушка бежит через освещённый двор. По трупам она скользила деловитым взглядом, в котором не было и капли жалости. — Вылитая Харли Квин, — усмехнулся Нэйв. — Поищи наручники, — не дав ворвавшейся в комнату Ри раскрыть рта, приказал Грэм. — Где я их?.. — возмутилась было та и умолкла, едва увидев сестру. Пожалуй, впервые Грэм видел Свитари такой растерянной и беспомощной. Она опустилась на колени рядом с Эйнджелой, протянула к ней руку, но так и не решилась коснуться. Капитан порадовался, что большую часть ран скрывает плед. — Эй, — мягко окликнул девушку Грэм. — С ней всё будет в порядке. Теперь нам надо шевелиться, пока дружки дерьмецов не нагрянули. Слышишь? — Что делать? — всё ещё несколько отстранённо спросила Свитари. — Наручники, — напомнил Нэйв. — У жмуров, одноразовые. Взгляд Ри приобрёл осмысленное выражение. Она кивнула. — Сколько? — уже вставая спросила девушка. — Два комплекта, — ответил Нэйв. — И поживее. Он сделал шаг к подвалу, но остановился и, поколебавшись, сказал: — Извини, что запер. Но… иначе было нельзя, понимаешь? — Иди в жопу, — почти без злобы ответила Ри и зашагала к двери на улицу. Из её уст это звучало почти примирением. — Давай завтра, а? — вяло улыбнулся Грэм и пошёл вниз. Через несколько минут они уже выезжали с пленниками на фургоне Гуннара. Перед отъездом Грэм оставил потенциальным преследователям сюрприз: собрав с убитых плазменные и зажигательные гранаты, он раскидал их по дому, выставив некоторые в режим растяжки. Для пущего эффекта капитан разлил на ковёр в зале жидкость для розжига. Об отказе системы пожаротушения позаботилась Пич. Теперь ворвавшихся в дом ожидал в буквальном смысле жаркий приём: сдетонировавшие гранаты неминуемо вызовут пожар, тушить который будет нечем. Тело Гуннара, по настоянию Свитари, взяли с собой. Решение она объяснила нежеланием навести следствие на них с сестрой, но Грэм не особенно ей поверил. Слишком грустным и задумчивым становилось её лицо, когда Ри смотрела на труп здоровяка. — Как думаешь, почему вокруг нас постоянно умирают хорошие люди? — спросила она то ли Нэйва, то ли спящую сестру. Микрофоны коммуникаторов они отключили, не желая отвлекать Пич от мониторинга обстановки. — Ну, то, что я ещё жив, либо опровергает твою версию, либо доказывает, что я — говнюк, — попробовал отвлечь Свитари от мрачных мыслей капитан. Он устало привалился к борту фургона и с некоторым удивлением смотрел на свои трясущиеся руки. Нервное напряжение отпускало неохотно, а на смену ему пришла усталость. — Или что ты тоже скоро умрёшь, — недобро предрекла Ри. — Хотя воняет от тебя, как от несвежего покойничка, уже сейчас. — Ну, надо же подготовиться, — мрачно отшутился Грэм, невольно подумав, что пророчество Лорэй может сбыться в ближайшие дни. — Тебя нужно высадить где-то на окраине города, — помолчав какое-то время, сказала Свитари. — У одного из тех мотелей. Помойся и возвращайся в общагу. И найди способ куда-то свалить. — Нет, — Грэм устало прикрыл глаза. — Если нас догонят — нужно, чтобы кто-то прикрыл. А если повезёт и доедем — помогу с допросом. Там, — он покосился на Халлека, — есть нюансы. — Очень удобная ситуация, чтобы тебя грохнуть, — в голосе Свитари слышалось куда меньше беспокойства, чем хотелось Грэму. — Предупреждён — значит, вооружён, — процитировал древнюю мудрость Нэйв. — Буду держать уши и глаза широко раскрытыми. А там… Как повезёт. — Ты же понимаешь, что я не стану подставляться ради тебя? — предельно прямо уточнила Ри. — Если бы я этого хотел — то взял бы с собой ещё в особняке, — выдавил улыбку Грэм. — Из тебя получился бы прекрасный пулеуловитель. — Это ты так назвал меня тупой или толстой? — хмыкнула девушка. Они посмотрели друг на друга и расхохотались в приступе запоздалой истерики. Под ногами завозился, просыпаясь, Халлек. — О, господин Халлек, — отсмеявшись, поприветствовал его Нэйв. — С пробужденьицем. Халлек замер. Вывернув шею, он уставился на Грэма, и капитан с удовольствием наблюдал, как на холёном лице полковника калейдоскопом проходит смена выражений от удивления до страха. Впечатление немного подпортила скорость, с которой Халлек взял себя в руки. — Немедленно освободите меня! — потребовал он. — Иначе… — Иначе что? — недобро прищурился Грэм. — Харли, мне кажется или эта крыса нам угрожает? — Мне тоже так показалось, — зло оскалилась девушка. Она занесла ногу для удара, но оглянулась на сестру и передумала. — Мы с тобой позже познакомимся поближе, — пообещала она полковнику. — Ближе, чем тебе бы хотелось… Полковник замолчал, играя желваками на лице. — Заодно узнаем, из чего у тебя яйца, — добавил Нэйв. — Ты же понимаешь, что меня будут искать? — уточнил полковник. — Не все же мозги по кабакам пропил? Грэм молча наклонился и постучал пальцем по глушилке импланта, прилепленной к шее Халлека. — Надо было убрать тебя вместе с Монтом, — прорычал полковник, с ненавистью глядя на капитана. — Надо было, — согласился Нэйв. — Знаешь, одна умная женщина как-то сказала, что я — букашка, которую можно раздавить, даже не заметив. Но некоторые букашки чертовски ядовиты. И злопамятны. — Ты скорее клоп-вонючка с Тиамат, — фыркнул Халлек. — А эти две потасканные шлюхи — отличная для тебя компания. — Что ж вы все такие однообразные, — закатил глаза Грэм. — И на твоём месте я не стал бы называть их шлюхами. Во- первых — это оскорбление. А во-вторых… Его перебила Свитари: — А во-вторых, я всё слышу и могу отрезать тебе яйца. Вид у неё был такой, что ни у кого не возникло сомнений. Может. — И я даже не стану препятствовать, — улыбнулся Грэм. — Ты не представляешь, мразь, как я хочу услышать твой визг. Долгий, очень долгий. Хочу услышать, как ты будешь захлёбываться в соплях, умоляя пощадить. Как будешь вопить и вспоминать, что сделал с ними, — Нэйв положил руку на плечо Свитари, — с Карлом, его женой и дочками. — А кто он вообще такой? — спросила Лорэй. — Какой-то наймит Шарона? — Ага, только охеренно дорогостоящий, — зло фыркнул Нэйв. — Знакомься: полковник Оливер Халлек, начальник отдела собственной безопасности военной контрразведки Нового Плимута. А форму нацепил, чтобы лишний раз не светиться. Гнида… Это он, говно, Карла сдал… Сука… На! Нэйв, не сдержавшись, впечатал мысок ботинка в бок полковника. За первым ударом последовал второй остервенелый, полный злости и ужаса от пережитого. От продолжения его удержал болезненный стон и тихое: — Больно… Одновременно с её пробуждением на всех накатили слабость, тела заныли приглушённой болью множества порезов, а в головах сделалось легко, как при опьянении. Нэйв порадовался, что машина едет на автопилоте по безлюдной дороге, иначе проявление эмпатии могло спровоцировать аварию. И точно привлекло бы ненужное внимание. — Ох… — Грэм опустил уже занесённую для удара ногу. — Прости… — Слабак, — просипел снизу полковник. — Вот так тебя и возьмут, соплежуй. — А ты у нас, значит, из несгибаемых? — нехорошо прищурилась Свитари. Она активировала микрофон и попросила Пич: — Можешь достать мне информацию о близких родственниках и друзьях полковника Оливера Халлека? Меня интересуют те, кто ему особенно дорог. На лице полковника на миг мелькнула растерянность вперемешку со страхом. В этот раз ему понадобилось гораздо больше времени, чтобы вернуть самообладание. Ри наклонилась к Халлеку и весело оскалилась. Её лицо в этот момент больше походило уродливую звериную морду. — Благодаря тебе и твоим друзьям я стала очень злой шлюхой. И, боюсь, тебя одного мне будет мало, чтобы получить достаточно удовольствия. Посмеявшись собственной двусмысленной шутке, она с наслаждением рассматривала лицо полковника. Тот перевёл взгляд на эмпата, но она смотрела на него равнодушно. Лёгкое сожаление, что почувствовали все, стало единственным проявлением человеческого в ней. И тут Грэм склонялся к мысли, что адресовано оно скорее Свитари, чем Халлеку. Нэйв достал из подсумка инъектор и, тщательно отмерив дозу, сделал полковнику укол снотворного. — Пусть тебе приснится приятный сон про то, как разделывают твою семейку, — пожелал он. Халлек посмотрел на него мутнеющим взглядом и уронил голову. Грэм перегнулся через колени Свитари и вколол вторую дозу сенатору. — И без его вони дерьма хватает, — пояснил он в ответ на недоумённый взгляд Свитари. — А то глаза продерёт и тоже пасть раскроет. Грэм перевёл взгляд на Эйнджелу. — Может, поспишь? — неуверенно спросил он. — Куда мы едем? — невпопад спросила Эйнджела. — У нас получилось? Взгляд Свитари скользнул по телу Гуннара, затем по телам пленников. — Похоже на то. Скоро узнаем точно. На губах эмпата появилась слабая улыбка, а сознание окружающих снова поплыло. Хотелось беспечно расслабиться и ни о чём не задумываться. Мысли стали поверхностными, сосредоточиться на чём-то становило сложно и совершенно не нужно. — А это даже приятно, — Свитари прикрыла глаза и блаженно откинулась на сидении. — Есть у тебя ещё такое ширево? — У меня его и не было, — отозвался Грэм. — Ей этот дерьмец вколол, видимо, — капитан показал на Халлека. — А чем вообще её накачали? — странно-неспешно спросила Свитари. — Это может стать проблемой. — «Болтун». Ну, «сыворотка правды», — объяснил Грэм. — Шарон?.. — вопрос эмпата сопровождала волна страха и отвращения. Свитари села рядом с сестрой и взяла её за руку. Страх ослаб. Свитари виновато улыбнулась, глядя на иссечённое лицо сестры. — Взяли. Если захочешь — перевяжу его красной лентой. Или вырежу на нём. — Что, похожа на Чимбика? — с пьяной улыбкой на губах спросила эмпат. Грэм ожидал чего угодно: отчаяния, страха, обиды, гнева, но не веселья. — Зануда просто красавчик рядом с тобой, — ободряюще улыбнулась Свитари сестре. Мутная пелена мешалась с пьяным весельем. — Тебе надо поспать, — с усилием возвращаясь к делам, сказала Ри. — Думать сложно. И тебя почувствует любой, кто проедет мимо. В городе без вариантов. — Спать… — Эйнджела мечтательно улыбнулась. — Когда спишь — не больно… Нэйв показал ей инъектор. — Я вколю снотворное, — сказал он. — Отдыхай. — Тебя убьют, — грустно сообщила эмпат. В какой-то мере Грэму приятно было ощутить, что сей факт действительно печалит Эйнджелу. — Мне сегодня везёт, — улыбнулся он и вколол ей дозу снотворного. Накатила невыносимая, неодолимая сонливость и Нэйв едва не клюнул носом прежде, чем всё прекратилось. Грэм встряхнулся, словно вылезший из поды пёс, и, глядя на спящую девушку, сказал: — Дерьмово, наверное, вот так — чувствовать всех, кто рядом. — Ага, — расслабленно прикрыв глаза, ответила Свитари. — Иное дерьмо даже видеть не хочется, не то что чувствовать… — Кстати, о дерьме… — Грэм полез в набедренный карман. — Я тут небольшой трофей прихватил. Та открыла глаза и вопросительно посмотрела на Нэйва, а он положил ей на колени нечто, завернутое в обрывок инквизиторской мантии. — Подумал, что тебе понравится, — пояснил он в ответ на недоумённый взгляд девушки. Развернув ткань, Грэм продемонстрировал снятую с сенатора ещё в подвале перчатку с лезвиями на пальцах. Сверкающий металл покрывали бурые пятна — кровь Эйнджелы. На лице Свитари отразилось глубокое отвращение. Она посмотрела на перчатку, сенатора, снова на его перчатку и протянула было руку, но передумала. — Забери эту погань. Нэйв молча завернул перчатку обратно в ткань и сунул в карман. — Прости. Дурацкая была идея. Та почему-то пожала плечами и склонилась к телу Гуннара. Пошарив у пояса, она отстегнула ножны с небольшим узким кинжалом. Грэм узнал легендарный нож коммандос. Разработанные на Земле в докосмическую эру, во время войны, названной Второй мировой, эти ножи не потеряли популярности и три столетия спустя благодаря своей эффективности. Изменения коснулись лишь материалов, из которых изготавливали нож, но сама конструкция этого прекрасного инструмента уничтожения себе подобных осталась прежней. — Он всегда охотно мне его одалживал, — пожала плечами Свитари в ответ на не прозвучавший вопрос. — Думаю, он бы не возражал. — Я бы на его месте не возражал, — согласился Нэйв. — Лучше оставайся на своём месте и постарайся на сдохнуть, — буркнула Ри. (обратно)Глава 16
Планета Новый Плимут. Промышленная зона столицы
Фургон затормозил у одного из бесчисленных однотипных пакгаузов промышленной зоны. Нэйв, оглядевшись, признал, что место выбрано удачно: кроме однотипности, способной сбить с толку не особенно подготовленного преследователя, любой пакгауз имел минимум три аварийных выхода. — Это свой, — предупредила Ри, указывая на силуэт вооружённого человека в дверях. Нэйв кивнул и машинально проверил, на месте ли пистолет, уже спасший ему жизнь сегодня. — Посиди с Эйнджелой, — сказал он, выпрыгивая наружу. Боевик бдительно следил за его движениями, удерживая капитана на мушке. Нэйв ничуть не оскорбился недоверию: фургон не имел окон в задней части кузова, где запросто могли укрыться от глаз бойцы врага. Грэм демонстративно закинул трофейный автомат за спину и показал ему пустые ладони. — Я открываю двери, — предупредил Нэйв. Боевик кивнул, но ствол не опустил. Грэм подчёркнуто плавно открыл заднюю дверь фургона и отошёл, демонстрируя пленных и обеих Лорэй. Наступал один из самых опасных для капитана моментов: доминионцы вполне могли устранить его сейчас, увидев свою добычу. Грэм настороженно следил за движениями боевика, надеясь успеть упасть под прикрытие машины, если тот откроет огонь. Боевик молча разжал руки, оставив автомат висеть на груди, и пошёл к машине. Нэйв украдкой выдохнул, но расслабляться не спешил. — За мной, — подал голос боевик. Грэм ухватил сенатора под мышки и поволок за доминионцем. Пленного заволокли в тамбур и бросили на пол. — Присмотришь? — коротко спросил Нэйв у боевика. — Есть кому присмотреть, — отозвался тот. Грэм сделал зарубку, что в пакгаузе есть ещё минимум один доминионец. Вернувшись к фургону, боевик ухватил Халлека за воротник формы, неожиданно грубо оттолкнув мешавшие ему ноги Свитари. — Хочешь — неси шлюху, — предложил боевик Грэму. — А меня с ними нянькаться не нанимали. — Интересно, чем они такое обхождение заслужили? — поинтересовался Грэм. Если это провокация, то смысл её ускользал от капитана. Убить его могут и так, без придуманного повода. Разозлить сестёр? Но зачем? — Мои друзья полегли все! — звенящим от злости голосом отчеканил боевик. — Викинг… — он ткнул рукой в труп Гуннара, — … погиб! А эти сосалки… Так, пара царапин. Тьфу, — и, сплюнув, поволок Халлека в пакгауз. Свитари промолчала, но Грэм заметил недобрый взгляд, которым она провожала мужика. — Он может стать для вас проблемой? — спросил Нэйв, как бы невзначай поправляя висящий на плече автомат. Мелькнула мысль: а может, попробовать ударить на опережение? Завалить этого в спину, прыгнуть в фургон и… и что дальше? Сидеть с полученной информацией, как пресловутая собака на сене, и шарахаться от каждой тени, ожидая убийц Доминиона? Да и Лорэй — как они отреагируют? Где гарантия, что та же Ри не сунет ему нож в бок? Хороших вариантов Грэм не видел, как ни крутил текущую ситуацию. Мелькнуло дажемалодушное сожаление, что зря не воспользовался предложением Свитари и не покинул фургон на городской окраине. Но менять что-то было поздно, и потому капитан поднял на руки Эйнджелу и понёс в пакгауз. Просторное хорошо освещённое помещение примерно на треть было заставлено контейнерами и коробками. В углу стоял небольшой погрузчик, а на полу тут и там валялись крупные куски упаковочного материала. В закутке за перегородкой ютились пара столов, несколько стульев и невзрачный терминал. Если бы Грэм не знал, что пакгауз используют доминионцы, решил бы, что там ведут складской учёт и гоняют чаи в свободное время. На разболтанном столе сидел молодой — вряд ли старше Грэма на вид — парень. Меньше всего он походил на бойца: худой, легкокостный, нарочито небрежная одежда придавала ему инфантильный вид. Дольше всего взгляд Нэйва задержался на копне длинных, до плеч, волос парня. На Гефесте мужчины традиционно стригли волосы коротко или сбривали их вовсе — эхо былой жизни под куполами, когда пресная вода отпускалась по нормам и мытьё пышной шевелюры превращалось в бессмысленное расточительство. Несмотря на легкомысленный вид, жёсткий взгляд «инфантила» и то, как рядом с ним держался боевик, яснее ясного выдавали начальника. Вероятно — реального командира группы доминионских агентов. Ну а молодость… Техники омоложения — обыденность даже по меркам развитых миров Союза. Парень задержал равнодушный взгляд на Эйнджеле, которую Грэм бережно нёс. — Жива? — уточнил доминионец, спрыгивая со стола. Нэйв коротко кивнул. — Неси туда, — он указал по направлению к одной из дверей, — положи в одну из медицинских капсул. Тон «инфантила» подразумевал полное и безоговорочное послушание окружающих. На этом его интерес к раненой исчерпался — вниманием доминионца всецело завладели пленники, второго из которых как раз вносил в пакгауз боевик. В тесном закутке у стены выстроились шесть новеньких медицинских капсул, окружённых кусками упаковочного материала. Грэм видел, что устанавливали их в лихорадочной спешке, с расчётом на быструю эвакуацию. В одной из капсул уже лежал без сознания мужчина в маскарадном костюме. Страховочные ремни плотно и надёжно охватывали его тело, лишая возможности пошевелиться. Грэм без труда узнал Кристофера Поунда — финансового воротилу и друга сенатора. Тут же на куске упаковочного пластика лежало тело молодого парня в окровавленной белой ливрее — водителя. Нэйв невольно пожалел бедолагу, ставшего одной из «побочных» жертв операции. Уложив Эйнджелу в капсулу, Грэм повернулся к доминионцу. — Рид, — соизволил представиться тот. — Тебя я знаю. — Хорошо. Её нужно увезти отсюда, — Нэйв кивком указал на Эйнджелу. — Зачем? — удивился Рид. — Она нужна при допросе. — Нет, — упрямо мотнул головой Грэм, отметив вопросительный взгляд боевика, брошенный им на Рида. — Ей хватило на сегодня. Справимся сами. — Мы? — иронично поднял бровь Рид. — Мы, — спокойно подтвердил Нэйв. — Или ты знаешь болевой порог, при достижении которого наши импланты просто выжигают мозг носителя? По взгляду Рида капитан понял ответ. — Нет, — мгновением позже подтвердил его догадку доминионец. — Не знаю. Грэм мысленно перевёл дух. Сейчас он одержал маленькую победу, выиграв немного времени. Осталось использовать его с толком и остаться в живых. — Справимся без Эйнджелы, — заключил Грэм. — Ты точно из контрразведки, Айвенго? — ехидно поинтересовался Рид. — Или, может, у вас там кружок сердобольных волонтёров, помогающих сирым да убогим? Ау, капитан! Мы не в игрушки играем, если ты вдруг забыл. Каждый, — он обвёл рукой всех присутствующих, — из нас знает, на что подписался. И даже если твоя Ровена спятит от переизбытка чувств — она тоже прекрасно знала, на что шла? Понятно? А эмпат нам тут нужен. — Нет, — Нэйв услышал, как боевик раздражённо зашипел и пробормотал что-то про «сопливого рыцарёнка» и «чёртовых потаскушек». — Других слов нет? — Грэм презрительно оглядел сквернослова. Терять капитану было нечего: то, что живым его отсюда не выпустят, Грэм знал и так. Потому причин деликатничать с врагом — а доминионцы оставались для него врагами — не наблюдал. Боевик зло прищурил глаза и качнулся было к капитану, но был остановлен властным: — Осади. Рид бросил это слово коротко и словно небрежно, но боевик тут же замер. Ещё одно наблюдение в копилку Нэйва: дисциплина в отряде железная. Хотя как это знание могло ему помочь — Грэм не представлял. — У Эйнджелы сильная кровопотеря, — Нэйв продолжал гнуть свою линию. — Это не проблема, — фыркнул Рид. — Ри охотно поделится с сестрой. Правда? — Я идеальный донор для неё, — согласилась Свитари. — Займись, — Рид указал на капсулу Эйнджелы.. — И живее, — неприязненно добавил боевик. — Как с клиентом. Ри ничего не ответила, но капитан заметил злую презрительную улыбку, что она спрятала от бойца. — Ты к ним что, подкатывал яйца и получил отлуп? — не выдержал Грэм. — Выглядит именно так. Боевик повернул голову и смерил капитана ненавидящим взглядом. Нэйв в ответ лучезарно улыбнулся и чуть развёл руками — мол, извиняй, пошутил чуть, что тут злиться? — Она никому не отказывает, — прорычал боевик. — Да? — Грэм вздёрнул брови, изображая удивление. — А по тебе и не скажешь… — Капитан, ты бы заканчивал судьбу за причинное место дёргать, — посоветовал Рид. — У нас с Фредом друзья сегодня погибли. Как-то, знаешь, нет настроения шутить. — Виноват, — без тени раскаяния произнёс Грэм. — Хотел наоборот — взбодрить парой солёных шуточек. Свитари, игнорируя разгорающуюся перепалку, приступила к настройке аппаратуры для переливания крови. Это удивляло и настораживало: на памяти Нэйва злой язык Ри мог унять только нейроошейник. И это заставляло относиться к Риду со всей серьёзностью — причиной молчания Ри мог быть только он. А человека, которого она боялась, стоило опасаться. — Хватит, — Рид выставил ладонь. — Капитан, предлагаю прекратить бессмысленную болтовню и заняться делом. Пообщаемся с господином сенатором. — Принято, — Грэм улыбнулся, давая понять, что не желает ссоры. На деле же Нэйв старательно прокачивал обоих своих противников. Наиболее опасным всё же выглядел боевик Фред, но Рида ни в коем случае не стоило сбрасывать со счетов. Слабаки в разведке не служат. То, что Рид предложил начать с сенатора, было абсолютно логичным: Шарон вряд ли обладал навыками, позволяющими противостоять силовому допросу. Это позволяло обойтись без помощи эмпатии Эйнджелы. Ну и плюс информация, которой располагал сенатор, вряд ли могла сильно приблизить к разгадке местоположения станции. Максимум — указать, как связываться с представителем организаторов «экзотического отдыха» и, если совсем повезёт, назвать пункт отправления и название корабля. Так оно и оказалось. Сенатор заговорил сразу, стоило Нэйву надеть перчатку, которая недавно красовалась на руке самого Шарона. Опытный политик мгновенно оценил ситуацию и принял единственно правильное в его положении решение. На этом везение закончилось. Как и ожидал Грэм, сенатор знал совсем немного. Представитель станции выходил на него сам, каждый раз — с нового номера. Называл кодовое слово, которое гости станции получали при отбытии, и договаривался о дате следующего «отдыха». В назначенную дату сенатор вылетал на Акадию. Там его встречали люди со станции, каждый раз другие. В закрытой машине перевозили к посадочной площадке в лесу, где ожидала космическая яхта. Ни названия судна, ни имён кого-либо из экипажа Шарон тоже не знал. Как и пункта назначения, где яхта состыковывалась с другим кораблём, на который переходили пассажиры. На «Иллюзию» доставлял уже он. Единственное, что полезного сообщил сенатор — это то, что во время пути от Акадии до «Иллюзии» совершалось два прыжка. — В люльку его, — скомандовал Рид, убедившись, что ничего больше от сенатора не добиться. Фред молча уколол Шарону снотворного, закинул на плечи и понёс к медицинским капсулам. — Не густо, — потёр подбородок Грэм. — Но ожидаемо. — Думаешь, седой знает больше? — Уверен, — Нэйв зло улыбнулся, предвкушая разговор с Халлеком. — Пошли, — скомандовал Рид. — По идее, твоя Ровена уже пришла в себя. — Почему — Ровена? — не удержался от вопроса Грэм. — А ты книгу почитай, «Айвенго» называется, — хмыкнул Рид. — Классика литературы, к слову. Стыдно не знать. — Почитаю, — пообещал Грэм. «А вот это вряд ли», — прочёл он в глазах Рида. — Веселитесь без нас? — преувеличенно бодро поинтересовалась Свитари. Она шла, поддерживая сестру. Эйнджелу заметно шатало, но лицо утратило признаки счастливого идиотизма, а эмпатия вновь была под контролем. — Готова? — игнорируя вопрос, Рид уставился на эмпата. — Видно же, что нет, — раздражённо ответил за неё Нэйв. — Куда ей в таком состоянии при допросе? За спинами девушек боевик Фред картинно закатил глаза и постучал себя пальцем по лбу. Рид задумчиво поджал губы, разглядывая сестёр. — Мне он не соврёт, — усилил нажим Нэйв. Главный агент доминионцев потёр подбородок и решительно заявил: — Нет. Слишком многое на кону. — Да куда ей? — запротестовал Грэм, показывая на Эйнджелу. — Это я сама решу, — неожиданно жёстко ответила эмпат. — Можем начинать. Сестра поставила стул напротив пленников и Эйнджела, болезненно поморщившись, села. На лице Рида отразилось некоторое сомнение. Ещё раз оглядев сестёр, он сказал: — Работаем. Капитан, ты с нами или продолжаешь тратить время впустую? Грэм ещё раз посмотрел на измождённую Эйнджелу, на Свитари, явно поддерживающую решение сестры, и вздохнул: — С вами. Но капитан не мог отделаться от ощущения неправильности происходящего. Будто своим согласием он приравнял эмпата к полезному ресурсу. — Хорошо, — Рид приглашающе взмахнул рукой в сторону Халлека. — Прошу. Присев перед полковником на корточки, Нэйв достал инъектор и ввёл нейтрализатор снотворного. Когда полковник открыл глаза, Грэм выждал несколько секунд, давая жертве возможность полностью вернуться к реальности, и спросил: — Ну что, господин полковник, выдаёте всё, как на духу, или попробуете отпираться? — Ты о чём, придурок? — злобно выдохнул Халлек. — О станции «Иллюзия», если ты ещё не понял сам, — Грэм недобро оскалился. — Видишь ли, сволочь, у меня нет ни времени, ни желания выслушивать твоё вранье. Ты сейчас или говоришь всё, как есть, или… — Или что? — издевательски спросил Халлек. — Или мы начнём с твоей внучки, — спокойно отозвался Грэм. — Твоей ненаглядной Лили. Сколько ей? Двенадцать, если не ошибаюсь? Информацию о семье полковника успела достать Пич. И лично Нэйва напугало то, как много за столь короткое время она узнала о близких офицера контрразведки Союза. — Ты этого не сделаешь! — Халлек заметно побледнел, но сдаваться не спешил. — Я прекрасно помню твой психопрофиль… — Я — нет, — признал Грэм. — Харли, милая, — повернулся он к Свитари. — Как думаешь — раз господин полковник спокойно отправлял чужих дочерей и внучек на смерть под пытками, не стоит ли воздать ему по заслугам? — У меня есть идея получше, — на губах Ри заиграла жестокая кривая улыбка. Она подошла к полковнику, почти ласково провела рукой по плечу, прошлась пальцами по его седеющей шевелюре и приблизила губы к уху пленника. — Я её продам, — доверительно прошептала она. — Знаю отличных заводчиков, что воспитывают девочек для борделей. Уровень борделя зависит от внешних данных, конечно, так что тут как повезёт. Может, ещё поживёт, а может, загнётся за пару недель, принимая по тридцать мужиков за смену. Она у тебя как, хорошенькая? — Очаровашка, — ответил за полковника Грэм. — Уже видно, что вырастет красавицей. — Повезло, — мурлыкнула Свитари. — Я помню торговца, у которого закупались рабами для «Иллюзии». Того, через которого перепродали нас. Пожалуй, подкину ему перспективное мясо. И такие, как твой приятель Шарон, будут воплощать свои фантазии с малюткой Лили. Глядя на Ри в этот момент, Грэм не испытывал уверенности, что она просто играет, выдумывая этот кошмар для Халлека. И от этого на душе сделалось особенно паскудно. Он невольно покосился на эмпата, ожидая увидеть выражение глубокого отвращения на её лице, но Эйнджела выглядела совершенно равнодушной. Знает, что это лишь слова? Или одобряет подобный способ мести? — Вы не знаете, где она живёт, — криво усмехнулся полковник, хотя было видно, что самообладание даётся ему огромным трудом. — Уже знаем, — разочаровал его Нэйв. — Отличный район, частная школа. Я опасался, что ты отправил её учиться куда- нибудь подальше, но если начнёшь отпираться — привезём в течение получаса. Решай быстрее. Тридцать секунд на размышления. Полковник посмотрел на него, затем скосился на стоящую за его плечом Ри и отвёл взгляд. — Чёрт с вами, — тихо сказал он. — Я всё скажу. — Мне это не нравится, — капризно надула губки Свитари и отошла от полковника. — Я с ним даже не поиграла. — Я тебе сенатора отдам, — утешил её Рид и переключил внимание на Эйнджелу. — Врёт? — Не похоже, — помедлив, ответила та. — Но точнее скажу, когда заговорит о станции. — Какая разница? — зло оскалилась Свитари. — Если информация не подтвердится — девочку можно взять в любой момент. Грэм в очередной раз понадеялся, что Ри просто запугивает полковника. — Говори, — приказал Рид. Халлек вздохнул и заговорил. На изложение всех деталей у него ушло больше часа. Нэйв даже не сомневался, что Лорэй записали всю исповедь на импланты, не упустив ни слова. — Всё, — завершив рассказ, вздохнул Халлек. — Больше я ничего не знаю. Делайте что хотите, но не впутывайте мою семью. — Хорошо, — Грэм в очередной раз бросил взгляд на эмпата, выверяя по её реакции искренность полковника. Но в этот раз Эйнджела поймала его взгляд своим. И в глазах девушки читались вина и сожаление. Грэм со всей ясностью осознал, что дело сделано и сейчас его будут убивать. — Есть где умыться? — спросил он, просто чтобы потянуть время. — Провожу, — Рид приглашающе взмахнул рукой и иронично добавил. — Ты так с автоматом и пойдёшь? Грэм напрягся. Уловив его состояние, Рид приказал: — Фред, тушу в стойло. Боевик Фред на миг прищурился, но демонстративно забросил автомат за спину и наклонился к полковнику. — Пойдём, пора поспать, — сказал он, взваливая пленника на плечо. — Впереди долгий перелёт. «Значит, не пристрелят, — подумал Грэм. — Или отвод глаз?» Но нет, боевик действительно пошёл в комнату с капсулами. — Я тоже в капсулу, — произнесла Эйнджела. Она тяжело поднялась, опираясь на сестру. — Надеюсь, к вечеру она поставит меня на ноги. Нэйв вздохнул, демонстративно кинул автомат на пол и пошёл вслед за доминионским агентом. Свитари, помогавшая сестре идти, молча проводила его взглядом. — Вот, — Рид указал на пластиковую кабинку передвижного санузла. — Спасибо, — Грэм протиснулся в узкую дверь. В следующую секунду его мозг буквально взорвался от высокого воя. Нестерпимо заболело левое ухо. Нэйв схватился руками за голову и краем глаза заметил движение. Что-то маленькое упало рядом. Чёрный шарик газовой гранаты. Но предпринять что-то Грэм не мог: вой сверлил мозг, мешая думать. Лишь пару секунд спустя капитан понял, что источником адского звука стала его собственная гарнитура. Газ быстро наполнял санузел и капитан успел только сорвать с уха предательский прибор прежде, чем осел на пол. Рид, прижав дверь, услышал шум падения тела. Выждав положенное время, он вынул из потайной кобуры пистолет и распахнул дверь кабинки, оставаясь вне зоны видимости. Тихо. Рид качнулся в сторону и заглянул в санузел. Капитан Нэйв лежал ничком, уткнувшись лицом в пол и подвернув под себя руки. Доминионец удовлетворённо улыбнулся и, держа контрразведчика на прицеле, крикнул: — Фред! Твой выход! Тащи этого недоделанного Айвенго в машину, Пич устроит ему несчастный случай. Боевик, затягивая ремни на бессознательном Халлеке, улыбнулся. Гонористый капитанишка раздражал Фреда неимоверно, даже хуже, чем две потаскухи, из-за которых погибли его соратники. Проходя мимо Свитари, Фред не удержался и позлорадствовал: — Вот и хана твоему рыцарёнку. Смотри, чтобы вы не стали следующими… К его разочарованию, шлюшку эта новость не впечатлила. — Я буду смотреть, — сладко улыбнулась ему Свитари. — Внимательно. Фред презрительно скривился и поспешил к ожидавшему его Риду. — Можно было просто пристрелить, — буркнул Фред, недовольный тем, что ему не доверили избавиться от союзовца. — Чтобы его смерть связали с пропавшими и скорее вышли на нас? — Рид бросил снисходительный взгляд на подручного. — Имитировать несчастный случай всегда лучшее решение проблемы. Пара секунд, что он смотрел на Фреда, оказалась фатальной. Лежащий на полу капитан перевернулся набок и выстрелил. Первая пуля позорно пролетела мимо, а вот вторая угодила в голень доминионца. Рид, заорав от боли и неожиданности, упал, успев дважды нажать спуск. Пули пробили пластик над головой Нэйва, и капитан откатился в сторону. События понеслись со скоростью снежной лавины. Фред кинулся на помощь шефу, нашаривая болтающийся за спиной автомат. Распластанный на полу Рид, рыча от боли, вскинул пистолет, но ствол ходил ходуном в трясущихся руках, не позволяя прицелиться. Грэм приподнялся на локте и выпустил в доминионца две оставшиеся пули. Первая ударила Рида в живот. Короткий вскрик оборвался, когда вторая пуля пробила ему грудь. Доминионец обмяк, глядя в потолок навсегда остановившимся взглядом. Отбросив опустевший пистолет, Нэйв пополз за оружием врага. Поздно. Поняв, что враг безоружен, Фред перестал нашаривать автомат и с яростным рёвом рванул вперёд. Грэм попытался дотянуться до пистолета Рида, но боевик оказался быстрее. Ботинок Фреда с гулким звуком впечатался в грудь контрразведчика. В Нэйва словно врезался грузовик. Капитана отшвырнуло в сторону, и он упал на пол, раскинув руки. — Ох… — Нэйв с трудом сглотнул и попытался отползти. — Лежать, сука, — Фред пинком перевернул его и поставил на грудь подошву. Облизнув губы, боевик уже неторопливо вытянул из-за спины автомат и продолжил: — Хана тебе, защитник потаскух. — До пошёл ты… — с трудом просипел Нэйв. Грудь болела, перед глазами плыло, но на фоне ствола, смотревшего ему в лицо, всё это казалось досадной мелочью. А ведь ему почти удалось… — Пойду, — согласился Фред. — Только тебя… И тут его осенило. Улыбнувшись, Фред вдавил ствол в лоб капитану и почти пропел: — Нет. Я сначала пришью этих сучек. А своим скажу, что это ты их завалил, вместе с шефом. — Беги! — попытался заорать Грэм, но боевик с силой вдавил ногу ему в грудь. Рёбра затрещали, крик перешёл в бессильный хрип. — Не надо кричать, — ухмыльнулся Фред, вскидывая автомат стволом вверх. — Пусть для них будет сюрприз. — Пожалуйста, не надо, — Грэм заглянул ему в глаза в попытке отыскать что-то человеческое. — Они тебе ничего не сделали. Вот я — убей и успокойся. — А я и не нервничаю, — подмигнул ему Фред. — Просто восстанавливаю справедливость. — Справедливость? — Нэйв ухватился за последнюю попытку задержать убийцу. Пусть он говорит, дольше говорит. Может, Ри захочет узнать, что тут творится, и услышит его слова. Услышит и успеет сбежать. Но тут Грэм вспомнил о спящей в медицинской капсуле Эйнджеле и со всей ясностью осознал: не сбежит. Но, может, ей удастся одурманить убийцу феромонами? — О какой справедливости ты говоришь? — Грэм быстро огляделся в поисках хоть чего-то, что может сойти за оружие. На глаза попадались лишь куски упаковочного пластика и обрывки липкой ленты. Нэйв едва не зарыдал от бессильной злобы. — Ты собираешься убить своих только потому, что твои дружки знали, на что шли, — срывающимся голосом продолжал он. — Это ты называешь справедливостью? Убить тех, кто на одной стороне с тобой? Почему их? Почему не этих тварей, что мы привезли? — Они нужны моим нанимателям, — сквозь зубы процедил Фред и сильней надавил ногой. Грэма охватила паника когда он осознал, что не может вдохнуть. Перед глазами поплыли круги. — А шлюхи… — как ни в чём не бывало продолжил бугай, с интересом глядя на контрразведчика, похожего на выброшенную на берег рыбу. — Ясно было сказано, что если сдохнут при штурме — не беда. Вот пусть и сдохнут. На том свете будет кому отсасывать у Викинга и моих ребят. — Вот ты этим и займись, — раздался злобный голос Свитари. В ту же секунду давление на грудь исчезло и Грэм сипло вдохнул и заморгал. Фред гневно развернулся и затопал к пятящейся к стене девушке. Нэйв хотел крикнуть, чтобы она бежала, но выдавил из себя только невнятные хрипы. Бежать Свитари было просто некуда — она бездумно отступала в угол. Фред не спешил, неумолимо приближаясь к ней. Но каждый следующий шаг оказывался неуверенней предыдущего. Фреда качнуло, будто пьяного, и он рухнул на колени, тряся головой. В следующую секунду Свитари оказалась рядом и нож Гуннара вонзился в шею мужчины. Фред захрипел и вцепился в руку Свитари. Но это была уже агония. Нэйв увидел, как пальцы наёмника разжались, а потом он завалился набок и остался лежать, поджав ноги. Хрип перешёл в слабое сипение, а потом и вовсе затих. Свитари брезгливо переступила через разрастающуюся лужу крови, вытащила нож и вытерла его об одежду Фреда. Нэйв ещё пару секунд смотрел на покойника, а потом уронил голову и прикрыл глаза. Захотелось остаться вот так, лёжа на грязном полу и даже не шевелиться. Но, к сожалению, это было невыполнимое желание. Кое-как перевернувшись на живот, Грэм со второй попытки принял вертикальное положение. — Ох… — он помассировал грудь. — Спасибо, Ри… Что-то защитник из меня… ох… хреновый. Капитан опёрся рукой на стену и добавил: — Я теперь дважды твой должник. Разубеждать его она не стала. Закрыв полость в кольце, с помощью которого отравила банкира на маскараде, Ри вздохнула: — Понять бы, как теперь из этого дерьма выбираться…Планета Новый Плимут. Промышленная зона
Грэм отлип от стены и проковылял к кабинке санузла. Отыскав свой пистолет, он заменил магазин, и спрятал оружие обратно под китель, после чего взялся обыскивать трупы. Найденные коммуникаторы и свой собственный капитан разбил рукоятью пистолета, а затем старательно потоптался на обломках, превращая их в крошево. — Где твой комм? — требовательно спросил он у Свитари. — Эйнджи оставила, — ответила девушка и тяжело опустилась на ближайший ящик. Только теперь Грэм заметил, что её потряхивает. — Она хотела обсудить с Пич эвакуацию, — продолжила Ри. — Видок у неё сейчас привлекающий внимание, так что покидать планету придётся в капсуле. Пич займётся увольнением Иви, расторжением договора аренды и прочими формальностями. Грэм посмотрел ей в глаза. — Нужно порешить Пич, — неожиданно сказал он. — И тогда всё будет гладко. Выдохнув, капитан помассировал ладонями лицо, словно прогоняя сон. — Уберём ненужного свидетеля, — развил он мысль. И внимательно уставился на Свитари. Согласится — значит, им действительно по пути. Нет — значит, Грэму придётся самому решать возникшую проблему. И хороших решений он не видел… К его немалому облегчению, Ри не начала возмущаться или заниматься морализаторством. Она задумалась. Крепко задумалась. Сидела, рассеянно потирая ранку от иглы на руке, и думала. Грэм уже было решил, что девушка впала в шоковое состояние, когда она заговорила. — Сперва Пич должна закончить заметать следы и подготовить эвакуацию, — голос Свитари звучал спокойно, будто речь шла о планах на вечер, а не о человеческой жизни. — Когда капсулы отправятся в космопорт, а мы все, — она кивнула головой в сторону трупов, — возьмём отгулы, отпуска или переведёмся работать на другие планеты, можешь её убрать. Я честно скажу руководству, что сопровождала груз и не в курсе, что случилось с Пич. — В капсуле поедет только Эйнджи, — непреклонно заявил Грэм. — Этих двух уродов кончим тут. Ты хотела поиграть? Вот, развлекайся. А вот теперь на лице Свитари появилось недовольство. — Мы с тобой договаривались о другом. Мы с Эйнджи влезли во всё это ради координат станции. Ты уверен, что твой Халлек сказал правду? Даже эмпат не может гарантировать, что он не солгал. Я не могу так рисковать. — Да, — кивнул Грэм. — Но его тогда однозначно раскрутят и на другое. Служебная информация. С уровнем допуска этой скотины доминионцы будут танцевать от счастья. Да и Эйнджи сказала, что он не врёт. Так что… Он замолчал, предоставив Ри самой додумать окончание фразы. Та сложила руки на груди и смерила капитана взглядом: — Тогда у меня один вариант. Съездим за внучкой Халлека, покажем ему и предложим подумать, всё ли верно он сказал. И девчонку я беру с собой. Пусть Халлек сдохнет с мыслью, что его обожаемая малышка будет мучительно умирать в случае, если он солгал. Согласен? Как Грэм ни старался, он не мог прочесть по лицу Лорэй, блефует она или говорит серьёзно. Он искренне, всей душой надеялся, что блефует. Надеялся, но уверенности не испытывал. — Нет, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Ребёнок ни в чём не виноват. — Ни один ребёнок на «Иллюзии» тоже ни в чём не виноват, — парировала Свитари. — Или ты отдашь мне её или Халлека. — Ни тебе, ни кому ещё я её не отдам, — отрезал Грэм. — Если хочешь — можем допросить его ещё раз. Два упрямых взгляда встретились и скрестились, как древние шпаги. — И Халлек ещё раз соврёт, — безжалостно припечатала Свитари. — Нельзя влезть в это дерьмо и остаться чистеньким, Грэмми. Решай, кого из них ты отдашь мне. Я на многое пошла, чтобы добраться до станции, и не остановлюсь в шаге от цели. Нэйв задумался. Всё же по-своему Ри права — шанс, что Халлек соврал, есть. И весьма большой, если уж говорить прямо. Но и отдавать его… Нет, нельзя. Зато можно успокоить Свитари, а потом просто выбрать момент и расстрелять обоих пленных. Вряд ли девушка его простит, но отдавать полковника доминионцам нельзя. — Ладно, забирай Халлека, — после долгой паузы с видимой неохотой Грэм. — И сенатора, если он тебе так нужен. Вряд ли он скажет что-то, чего не знает полковник. В этот момент Нэйв искренне радовался, что рядом нет эмпата. — Вот и ладушки, — довольно улыбнулась Свитари, встала с облюбованного ящика и, не меняя выражения лица, пнула ногой труп Фреда. Злобно пнула, от души. — Терпеть не могу, когда меня кидают. — Кстати, чем ты его? — полюбопытствовал Нэйв, радуясь возможности перевести тему разговора. Что сделает Свитари, когда он пристрелит ценных пленников, Грэм старался не думать. — Та же дрянь, что вырубила банкира, — сообщила Лорэй, махнув рукой с кольцом. — Честные драки — не моё. Капитан посмотрел на труп здоровяка, затем на Свитари и мысленно согласился. Грудная клетка болела при каждом вздохе, и Нэйв осознал, что он и сам не фанат честных поединков. — Звони Пич, скажи, что я уложил твоих друзей и ты меня добила. Пусть начинает процесс эвакуации и подчищает за нами. — Ага, — Ри критически осмотрела его с ног до головы. — А ты пока вымойся. Мне понадобится твоя помощь. К моменту прибытия хакерши Грэм успел кое-как отмыть от кожи засохшую кровь и противопожарную пену, в которой вывалялся в доме сенатора. Контрастный душ взбодрил капитана, так что когда Ри сказала о приближении грузовика Пич, Грэм почти без усилий смог встать со стула. — Быстро… — начала было вбежавшая в пакгауз Пич. Больше ничего она сказать не успела — сухо хлопнул выстрел бесшумного пистолета, и хакерша повалилась наземь, расплескивая содержимое своей умной головы. — Вот и всё… — Грэм устало уронил руку с оружием. — Обыщу грузовик, а ты готовь капсулы к погрузке. Ри как раз заканчивала упаковку капсул в контейнеры для транспортировки. Грэм не уточнял, как она собирается обмануть сканеры в космопорте, но был уверен, что доминионцы придумали что-то на этот случай. В конце концов, пройдёт не один год, прежде чем новые власти Союза в связке с корпоратами проведут тотальную замену устаревшего оборудования на новое. — Помоги сперва упаковать и опломбировать груз, — попросила Свитари. Грэм молча кивнул, подошёл к рядам контейнеров и посмотрел на ближайший. Погружённая в медикаментозный сон Эйнджела выглядела бледной, как покойница. На ум пришла детская сказка о принцессе, лежащей в хрустальном гробу. Даже имитация змеиной кожи на теле не портила картину. Была, вроде, у китежцев сказка о принцессе в образе то ли лягушки, то ли змеи. Вот только множественные надрезы по телу Эйнджелы напоминали о том, что жизнь способна уничтожить любую сказку. Руки зачесались прямо здесь и сейчас пристрелить скотину-сенатора и его приятеля Халлека. Останавливало капитана только присутствие Свитари. Если сделать всё правильно, она и не заметит потери важных пленников. Отослать её за чем-нибудь на пару минут, открыть капсулу, всадить по паре пуль в животы, закрыть контейнеры и опломбировать. Или ввести смертельную дозу какого-нибудь медикамента. Внешне покойник мало будет отличаться от спящего, Ри не заметит разницы. Грэм как раз собирался попросить девушку выйти и спустить аппарель грузовика, как его плечо что-то царапнуло. Когда утомлённый капитан осознал это и сопоставил с известными фактами, тело уже не слушалось. Голова закружилась, Грэма качнуло, и он грузно завалился на контейнер, символично обняв спящего сенатора. Губы Нэйва шевелились. Он сам не понимал, хочет что-то спросить, возмутиться или выругаться, но из непослушных губ вылетало невнятное мычание. — Не хочу рисковать ценным грузом, лапушка, — услышал он голос Свитари. — Уж очень ты принципиальный… Нэйв попытался ответить, но едва ощутил новый укол, и сознание капитана померкло. Очнулся он, лёжа в машине. Во рту пересохло, голова раскалывалась, мысли плыли, словно в вязком липком киселе. Он с трудом вспомнил последние события и горестно застонал. «Вот зараза, траванула-таки!» — догадался Грэм, с трудом поднимаясь на сиденье. Роботакси в режиме ожидания было припарковано у знакомого капитану пакгауза. Предчувствуя недоброе, он вышел из машины и открыл ворота. В нос ударил букет резких химических запахов, среди которых Грэм безошибочно опознал «харибду» — вещество для растворения органики, применяемое спецслужбами. Пол, поверхности контейнеров и погрузчик ещё не успели просохнуть. Ни трупов, ни капсул, ни следов пребывания доминионцев. «Зачистила!» — догадался Нэйв, тоскливо оглядывая пакгауз. Он обошёл все помещения и убедился, что Ри — а в том, что это её рук дело, сомнений не было — подошла к вопросу уничтожения улик со всей серьёзностью. Обработке вонючей химией подверглась даже кабинка санузла. Грэм не сомневался, что транспорт, на который так торопилась Свитари, уже покинул Новый Плимут и совершил прыжок через Врата. — Придушу заразу! — грохнув кулаком по стенке кабины, задушевно пообещал Нэйв. Мысль, что он своими руками отдал доминионцам ценных пленников, вызывала жгучую злость. Грэм злился на Свитари за предательство, на себя за то, что доверился ей. И в этот момент его не волновало собственное намерение обмануть Лорэй. Но злость утихла и следом за ней пришла мысль, что он сам остался жив и здоров. Ну, относительно, учитывая полученные за последние несколько часов ссадины и ушибы. Хотя Ри вполне могла убить его и растворить тело вместе с прочими. Наверное, он должен быть благодарным. Определённо должен. Но вместо благодарности капитана вновь обуяла злость. Уже второй раз его использовали и поимели в самом плохом смысле слова. Бормоча под нос ругательства, Грэм пошёл к ожидавшему его такси, попутно ощупывая карманы висящей мешком одежды. Переоделся он после душа в единственную смену мужской одежды, что нашлась в пакгаузе. Судя по габаритам, когда-то она принадлежала Гуннеру. Собственная безнадёжно испорченная форма Нэйва пропала вместе с прочими уликами. Пистолет, жетон, карта, бумажник — всё оказалось на месте. И даже кое-что новенькое. Нэйв достал из кармана дешёвый одноразовый комм и удивлённо уставился на экран. «Не хотела проверять что ты выберешь — здравый смысл или долг. Вы с Хелен отдыхали в клубе „Полночь“ — ваши коммы и твоя карта засветились там. В клубе Хелен встретила старого состоятельного знакомого. Он позвал её лететь с ним в круиз, она согласилась. Билеты куплены, регистрацию на рейс Хелен прошла. Ты надрался, сломал коммуникатор и уснул. Бутылка в бардачке. Надеюсь, ещё долго не увидимся». — Не зарекайся, Ри, — Нэйв удалил сообщение и повторил. — Не зарекайся… Сев в такси, он достал из бардачка полупустую бутылку бренди и сделал щедрый глоток. Легенде нужно соответствовать. Да и нервы успокоить тоже не повредит. — За вас, дорогие сестрёнки, — вслух сказал Нэйв, салютуя бутылкой. — Ещё увидимся. (обратно)Глава 17
Планета Идиллия. Город Эсперо
С заданием имитировать отдых отделение Чимбика справилось вполне успешно. Ни один дворняга больше не пострадал, а сами репликанты совершили множество приятных открытий. Сперва Чимбику пришлось приложить немало усилий, чтобы объяснить братьям концепцию театрального представления, но, увидев всё своими глазами, они поняли. И потом ещё долго обсуждали странные, не поддающиеся пониманию действия героев пьесы. Ещё одним открытием стало внимание со стороны аборигенов. Особенно идиллиек. На репликантов они смотрели с куда большим интересом, чем на сцену. И, судя по их виду, от более близкого знакомства их удерживал лишь эмоциональный фон сержанта. В чём Блайз его и укорил, получив в ответ неизменное: «Заткнись, Блайз!» В отличие от неуёмного Блайза, Чимбика местные красавицы не интересовали. Несмотря на ошеломительную привлекательность, ни одна из них не могла сравниться с Эйнджелой. В чём заключается разница, сержант объяснить не мог, но ощущал её ясно и чётко. Утро принесло новую радость: Брауни поставили протез. Покрытие для него ещё росло в чане с питательной культурой, и репликант щеголял рукой из тёмно-серого сплава и углепластика. Теперь Брауни должен был два часа в день проводить в реабилитационном отделе госпиталя, восстанавливая координацию и моторику. Хорошая, воодушевляющая обязанность. Ещё немного, и брат вернётся в строй. В непривычно-хорошем настроении Чимбик пробыл до самого утреннего построения. По его завершении личный состав расходился по местам несения службы, и лейтенанта Дюрана угораздило столкнуться с Брауни. Чимбик готов был поклясться, что лейтенант сделал это намеренно. — Посторонись, урод! — прорычал Дюран, отпихивая репликанта с пути. Брауни зло сжал челюсти и повернулся боком, пряча искусственную руку. — А вы что, красавец, сэр? — глядя ему в глаза, поинтересовался Чимбик. — Что?! — тут же взъярился лейтенант. — Сержант, ты что себе позволяешь? — Всего лишь вопрос, сэр, — сохраняя абсолютно спокойное выражение лица, ответил Чимбик. На скандал начали оборачиваться остальные солдаты и офицеры. — Я не знаком с человеческими стандартами красоты, сэр, — продолжал Чимбик. — Потому и уточняю. Дюран смерил его полным ярости взглядом, развернулся и ушёл, пихнув плечом попавшегося на пути Запала. К счастью, репликант видел приближение злобного дворняги и толчок не стал неожиданностью. Последней неожиданностью в жизни Дюрана. Скованный субординацией Запал сдержал рвущуюся наружу агрессию и ответил лишь злобным взглядом. — Видимо, нет, — резюмировал Блайз, глядя вслед удаляющемуся лейтенанту. — Не красавец. И это его травмирует. Реплика вызвала смех у большинства окружающих, разряжая обстановку. Чимбик признал, что иногда болтливость брата приносит пользу. — К психологу пусть сходит, дворняга неврастеничная, — зло посоветовал Запал. — Пихаться вздумал. — Это он так отсутствие другого перепиха компенсирует, — авторитетно пояснил Блайз. — Какого? — не понял Брауни. Вместо ответа Блайз красноречиво покачал взад-вперёд бёдрами, вызвав новую бурю смеха. Не смеялись лишь Чимбик и подошедший Стилет. — Дюран нарывается, — мрачно заметил Чимбик. Стилет кивнул. Пусть дворняга-лейтенант был человеком, а они, репликанты, всего лишь дорогостоящим армейским имуществом, но поведение Дюрана раздражало и злило. — Он в своём праве, — сказал Стилет. — Мы не можем ничего сделать. — До занятий ещё двадцать минут. Пойдём в курилку у боксов, — предложил Чимбик. — Зачем туда? — удивился Стилет. — Туда редко ходят, — пояснил Чимбик. — Маслопупым не до этого — работы валом, а наши предпочитают у казармы сидеть. — Пошли. В беседке обнаружился Брауни. Солдат сидел, погружённый в мысли, и отрешённо разглядывал протез. — Ты чего? — настороженно спросил его Чимбик. — Это правда уродство, садж? — ответил вопросом на вопрос Брауни, поднимая протез. — Это тупость Дюрана, — Чимбик зло оскалился. — Уродство, солдат, оно внутри. В душе. А то, что у нас с тобой, — он коснулся скрытых татуировкой шрамов на лице, — это так, боевые травмы. А вот лейтенант Дюран — самый настоящий урод. Моральный. Считает, что может говорить с нами, как с низшими. Пользуется защитой офицерского звания. Будто мы роботы или безмозглые киборги, которым плевать на всё, кроме дружественной метки в такблоке. Брауни кивнул, но по его хмурому лицу было видно, что слова сержанта утешают слабо. — Мы и есть биороботы, — напомнил Стилет. — Да ни черта! — горячо возразил Чимбик. — Кто нам такое говорит? Дворняги? Эти генные мусорки? При этих словах и Брауни, и Стилет огляделись по сторонам, желая убедиться, что никто не слышал слов сержанта. — Мы — такие же живые существа, как они. Даже лучше! Да, мы не были рождены, как они, но во всём превосходим людей. Мы выполняем самые сложные задачи! Мы — элита! Тогда почему такие, как Дюран, имеют право оскорблять нас? Мне это осточертело! Он обвёл слушателей горящим взглядом. Брауни молча разглядывал носки своих ботинок, а Стилет хмуро смотрел в сторону. Но Чимбик видел, что его слова заставили братьев задуматься. — Ты бы потише говорил, — наконец произнёс Стилет. — До дворняг дойдёт — спишут сразу. Это дефект. — А кто им скажет? — прищурился Чимбик. — Сам знаешь, как за нами наблюдают. В курилке стало тихо. — Ладно, — Стилет взглянул на хронометр. — Пора на тактико-специальную. Эту тему они больше не поднимали, но мыслями то и дело возвращались к словам Чимбика. Вечером отделение вновь готовилось идти в город. Говоря откровенно, Чимбика приказ продолжать имитацию увольнительных удивил. Сержант слышал, что не только у его отделения случилось «недоразумение» с аборигенами. Переломы, ушибы, несколько сотрясений — такой ценой туристическая зона заплатила за контакт репликантов с людьми. До летальных исходов не дошло, но пару раз сержантам пришлось отдать команду медицинским блокам рядовых на введение транквилизаторов. Но самое удивительное во всём произошедшем — никого не наказали. Провинившихся даже не отстранили от выхода в город. Единственной разумной причиной такой беспечности Чимбик счёл давление командования на местную власть. А командование желало как можно дольше вводить шпионов врага в заблуждение относительно числа доминионцев на Идиллии. В каком-то смысле это порадовало Чимбика. Теперь они с братьями могут гулять по туристическому кварталу, посещать интересные места и при этом избегать навязчивого внимания аборигенов. После вчерашнего они вряд ли будут по-прежнему гореть желанием познакомиться поближе. Жаль, Блайз расстроится. А ещё Чимбик был уверен, что гидов-аборигенов заменят программами-гидами, но к его немалому удивлению отделение встретила Талика. Гид уже ожидала их в точке сбора и радушно улыбалась. Туфли на каблуке сменила спортивная обувь. Сержант хмыкнул. Эмпат вчера сумела не только почувствовать его раздражение, но и догадалась о причине? Чимбик не смог решить, нравится ему проницательность Талики или нет. С одной стороны, группа будет передвигаться быстрее, а с другой… С другой это болезненно напоминало желание услужить — расчётливое и лицемерное. — Рада снова вас видеть, — раздражающе-дружелюбно улыбнулась им гид. — Садж, — спросил Запал по закрытому каналу, — а почему она рада нас видеть? — Она не рада, — пояснил Чимбик. — Это такой обычай. — Обычай лгать? — удивился Запал. — Да. Называется «вежливость», — пояснил Чимбик. — Мы тоже рады вас видеть, — за всех ответил идиллийке Блайз. — Садж, — не унимался Запал на канале группы, — нам тоже нужно так делать? Вежливо врать, как Блайз? — Лично я был совершенно искренен! — встрял в разговор тот. — Мне приятно для разнообразия посмотреть на красоток, а не на кислую рожу саджа. — Заткнись, Блайз, — приказал Чимбик. — Кстати, — подал голос Сверчок, — а сегодня тут не только женщины. Только после его слов репликанты заметили, что, в отличие от вчерашнего вечера, среди гидов преобладали мужчины- идиллийцы. Накануне Чимбик счёл, что дело в местных традициях. На многих планетах профессии традиционно делились на женские и мужские, и сержант решил, что болтовня с туристами — как раз такой случай. Но сейчас заподозрил, что дело в чём-то другом. — Мэм, — обратился сержант к Талике. — У многих групп гиды сменились на мужчин. Почему? Талика проследила за его взглядом и виновато улыбнулась: — Вчера произошло несколько случаев… недопонимания… Запал переступил с ноги на ногу, выказывая смущение. — Мужчины решили, что сопровождение репликантов лучше предоставить им, — продолжила идиллийка. — Почему? — не понял сержант. На его взгляд, такая перемена не влияла ровным счётом ни на что. — Потому, что они волнуются и хотят защитить нас, — мягко улыбнулась Талика. Ответ ясности не внёс. Мужчины-идиллийцы, на взгляд сержанта, необладали ни навыками, ни снаряжением, способными представлять препятствие для репликанта. Если бы вдруг кто-то из его братьев решил применить силу. — Они не способны остановить кого-то из нас, — поделился наблюдениями Чимбик. — И мы не несём угрозы при соблюдении простой техники безопасности. — Они и не собираются никого останавливать, — попыталась объяснить идиллийка. — Просто не хотят подвергать нас излишнему риску. Чимбика эти слова неприятно задели. А затем пришло чёткое осознание одного простого факта: этот мир точно не подходит его братьям. Как ни старайся — для местных ты никогда не станешь ровней. Может, перестанешь быть имуществом, но человека здесь ни в ком из репликантов не увидят. Только источник опасности. Почему-то эта мысль уняла зарождающуюся обиду. Всё верно. Они и есть опасность. Живое воплощение Смерти. А значит, нужно искать то место, где навыки репликантов будут востребованы и с радостью приняты. Ну а пока он ищет это место, ему и братьям надо учиться самостоятельной жизни. И Идиллия — далеко не самый плохой полигон для такой учёбы. В то же время идиллийцев Чимбик в чём-то понимал. Он хорошо помнил данные отчёта о вчерашней «прогулке» репликантов. Да и в его отделении случился неприятный случай с Запалом. На этом фоне решение аборигенов оградить своих женщин от контактов с потенциально опасными гостями выглядело вполне обоснованным. — В таком случае почему изначально все гиды, которых я видел, были женщинами? — поинтересовался Блайз. Взгляд идиллийки скользнул по ровному строю репликантов в боевой броне. — Наш опыт контактов с военнослужащими показывает, что в обществе женщин они менее склонны к конфликтам. Для репликантов её слова выглядели сущей бессмыслицей. Какая разница, дворняга какого пола стоит перед ними? Какая тут связь с конфликтами, никто их них не понял. — Мы не делаем различий по половой, расовой или иной принадлежности, мэм, — счёл нужным пояснить Сверчок. — Есть только дружественные, нейтральные и враждебные единицы. Во взгляде идиллийки Чимбику почудилась жалость. — А почему вы остались, мэм? — удивился Блайз. Несколько секунд идиллийка молчала, будто сама до сих пор не задавалась этим вопросом. — Вам нужна помощь, — наконец ответила Талика. — И мне кажется, что именно я сумею помочь лучше всех. «Она в курсе, что её способен заменить электронный гид?» — пришло сообщение от Брауни на импланты отделения. «Понятия не имею, — отозвался Блайз. — Но точно знаю, что задать этот вопрос ей будет невежливо». Блайз ощутил, что на нём скрестились взгляды братьев. Концепцию «вежливости» они только начали постигать и способность брата ориентироваться в этой абстрактной среде вызывала у них уважение. — Тогда начнём прогулку с ужина, мэм, — предложил сержант. На этот раз обошлось без несчастных случаев с персоналом. Чимбик заметил, что теперь идиллийцы тщательно выдерживали расстояние между собой и репликантами. Не шарахались, не держались на почтительном расстоянии, а просто вели себя так, чтобы не провоцировать искусственных солдат. Точно так же, как он сам спокойно сидел у огня, но никогда не пересекал границу, за которой тот начинал обжигать. Чем дольше сержант наблюдал за аборигенами, тем больше подозревал, что те успели пройти какой-то инструктаж касательно контактов с репликантами. Не только официанты и прочий персонал ресторана держали дистанцию, но и весёлые компании идиллийцев ненавязчиво обтекали группы репликантов, будто река острые скалы. Но при этом девушки всё так же весело махали руками фигурам в броне, а некоторые компании зазывали странных гостей за свои столики. Блайз жаждал принять приглашение, но сержанту более близкий контакт с аборигенами не показался хорошей идеей. Рано. Сперва братьям следует понять принципы гражданского общения и уяснить, что дворняги практически всегда врут. Общепринятые нормы поведения — враньё по негласному договору, вежливость — враньё из желания наладить отношения, готовность помочь — враньё для привлечения туристов… Вся гражданская жизнь, по мнению Чимбика, была лишь сменой одного вранья на другое с редкими вкраплениями правды. Почти всегда — неприятными. Но, как говорила Эйнджела, другого мира у него нет. И Чимбик собирался использовать те ресурсы, которыми располагал, для подготовки братьев к будущей жизни без поводка. — Мэм, — отложив в сторону вилку, с которой научился худо-бедно обращаться, спросил Диего, — почему тут так много туристов? Они не понимают, что вероятность атаки на Идиллию почти стопроцентная? — Люди склонны верить в лучшее, — промокнув губы салфеткой, ответила идиллийка. Ела она немного, вновь невольно напомнив Чимбику Лорэй. Это сходство будило в Чимбике недовольство. Недавно он узнал новое понятие — кощунство. Религиозным сержант так и не стал, но слово оказалось на удивление близко репликанту. Само сравнение Эйнджелы с другими идиллийками казалось Чимбику кощунственным, словно он сомневался в уникальности, неповторимости своей живой святыни. Словно каждая черта, которую он находил и в других уроженцах Идиллии, обесценивалась в Эйнджеле. Смутные мысли свились в странный клубок в голове сержанта. Симпатия к местным начала отдавать изменой, а любое узнавание рождало неосознанную злость. На себя, на идиллийцев, на весь этот чёртов мир. — Верить в лучшее, мэм? — озадачился Сверчок. — Игнорируя данные разведки и общеизвестные факты? Как это? — Жизнь часто непредсказуема, и нам нравится верить, что беды обойдут нас стороной, — по лицу Талики сержант не понял, всерьёз ли она городит эту чушь. — Что правительства заключат мир, что не станут тратить ресурсы на разрушительные войны. Что Союз не решится напасть… — И что, все эти люди верят в лучшее? — Сверчок обвёл взглядом людную улицу туристического квартала. Талика проследила за его взглядом. — Не все. Кто-то, наоборот, спешит успеть до начала войны. Побывать на планете до того, как такая возможность исчезнет навсегда. Закупить больше товара, который скоро вырастет в цене из-за дефицита. Увезти семью прочь с планеты. Пройти курс лечения в единственном месте, где колонистам доступны технологии Доминиона. Но и те, и другие искренне считают, что именно с ними ничего не случится. На террасе стало тихо, лишь ложки ритмично стучали о тарелки. Концепцию «успеть и проскочить» репликанты понимали, а вот «вера в лучшее»… По их мнению, верить в лучшее можно начинать лишь тогда, когда сделано всё от тебя зависящее для этого самого лучшего исхода. Но лететь навстречу вероятной гибели с «верой в лучшее»… Дворняги непостижимы. — А вы сами, — нарушил молчание Чимбик. — Вы тоже верите, что всё обойдётся? Шесть пар звериных глаз с любопытством уставились на идиллийку. Та медлила с ответом. — Мне бы очень хотелось верить в это, — через какое-то время сказала Талика. — Но я предпочитаю делать хоть что-то, чтобы помочь защитить свой мир. Пусть это даже такая малость, как обеспечить вам хороший отдых. — Мы не устали, — хором отозвались все, кроме Чимбика и Блайза. Сержант лишь вздохнул. — Куда пойдём сегодня? — жизнерадостно поинтересовался Блайз, отодвигая опустевшую тарелку. — А куда вы хотите? — в тон ему спросила гид. — Через полтора часа запланирован фестиваль фейерверков, сопровождаемый уличными концертами. Репликанты углубились в изучение справочной информации. Ни о фейерверках, ни о концертах они не имели представления. А Чимбик задумался, какую пользу можно извлечь из этого «увольнения». Фейерверки он видел в кино и счёл фестиваль удачным совпадением. Увидеть, как реагируют дворняги на безопасные взрывы над головой, лишним не будет. Насколько сержант понял, такое развлечение сопровождало многие праздники людей. Но и оставшиеся полтора часа следовало провести с пользой. — Мэм, поблизости есть торговый центр? — спросил Чимбик. — Есть, — вопрос явно удивил идиллийку. — Вы хотите что-то купить? — Нет, мы прогуляемся по нему в ожидании праздника. «Садж, зачем нам торговый центр? Мы же не можем торговать», — на имплант пришло сообщение от Брауни. «Может, лучше в кинотеатр?» — предложил Блайз. «Идём в торговый центр, — повторил сержант. — Дворняги любят отдыхать в таких комплексах, их много в каждом городе. Возможна ситуация, что нам придётся работать в толпе паникующих дворняг. Или выбивать противника из подобного здания. Не мешает составить представление». Братья посерьёзнели. Все, кроме Блайза. «Кто о чём, а садж о службе…» «Блайз лично пояснит вам концепцию общественных туалетов и их раздельного пользования», — добавил Чимбик. Блайз задумчиво хмыкнул и кивнул. Поход в торговый центр, как и полагал Чимбик, вызвал немало вопросов. Один из главных — почему при наличии инфосети дворняги не заказывают товары удалённо, а предпочитают тратить время на посещение торговых центров или магазинов? Талика пыталась объяснить, но всё, что поняли репликанты — поход в магазин был древней формой социальной активности дворняг. Бессмысленной и беспощадной, как почти всё в гражданской жизни. Наличие площадки для приёма пищи и аппетитные запахи примирили репликантов с необходимостью пребывать в столь странном месте, и дальнейшие обсуждения проходили за дегустацией местной пищи. Занятие, которое никогда не надоедало прожорливым бойцам. — А это что? — спросил Сверчок, указывая на голографическую рекламу. На ней некто в странной экипировке палил из оружия каким-то красным лучом. — Не слышал, чтобы проблему рассеивания лазерных лучей в атмосфере решили и кто-то принял на вооружение лучевое оружие. — Экипировка странная, — поддержал брата Запал. — Нижняя часть лица открыта. Или потеря части головы не является проблемой для дворняг? — Даже если они ею не думают, — засомневался Диего, — они точно в неё едят. Но это игровое снаряжение, не боевое. — Игра? — озадачился Сверчок. — Вроде игровой формы тренировки для младшей возрастной группы? — Вроде того. — Но они не похожи на детей, — засомневался тот. — В чём смысл? — Форма социальной активности, — подсказал Диего. — Они так развлекаются и учатся работать в команде. — А почему не учиться работать в команде на снаряжении для взрослых? — Брауни озадаченно разглядывал рекламу, наклонив голову к плечу. В СБ Консорциума и ВС Доминиона тренировки проходили в полном боевом, но с одной особенностью: при попадании пулей с краской встроенный на время учений нейроразрядник вызывал в «поражённой» части тела боль, соответствующую реальному ранению. — Не для эмпатов, — объяснил Чимбик очевидную причину. Заинтересованные репликанты подошли ко входу в аттракцион, наблюдая за экипирующимися идиллийцами. Опытный взгляд репликантов моментально распознавал мелочи, с головой выдающие неподготовленных людей: манера держать оружие, слишком долгий подгон амуниции, толкотня при распределении по командам. Помимо аборигенов среди игроков присутствовали и инопланетники. При виде бейджинки, сражающейся с застёжками жилета, Чимик подался было вперёд: показалось, что это Расмира. Но девушка подняла голову, и сержант разочарованно шагнул обратно. Не она. — Мэм, если эта игра для слаживания команды — что тогда там делают инопланетники? — спросил Сверчок у Талики. — Или эти люди служат… Виноват. Работают вместе? — Не знаю, — едва заметно пожала плечами гид, — может, и работают. На Идиллии живёт немало выходцев с других планет. Но, скорее всего, компания решила весело провести время и поиграть. У нас любят активные, подвижные игры. Чимбик, не отводя взгляда от бейджинки, весело фыркнул. — Игра будет недолгой, — пояснил он причину веселья. — Эти люди сами себя перестреляют. — Садж, у них оружие не настоящее, — напомнил Запал. — В игровом смысле перестреляют, — Чимбик отвёл взгляд от бейджинки. Почему-то захотелось узнать, что с Расмирой. Савин рассказывал, что она прошла курс реабилитации и выразила желание поступить на службу в Инопланетный Легион Доминиона, и сержанту искренне хотелось в это верить. — Я хочу на это посмотреть, — заявил Брауни. — Да, должно быть смешно, — поддержал его Диего. — Садж? — Мэм, — Чимбик повернулся к Талике. — Мы можем посмотреть на игру или это запрещено? — Вы можете даже поиграть, если захотите, — заверила его идиллийка и указала рукой в направлении второй двери. — Там обзорная площадка. — За мной, — коротко скомандовал Чимбик. Репликанты дисциплинированно расселись и уставились на полигон. Лабиринт из перегородок живо напомнил им Эгиду: почти таким же был их первый полигон, на котором будущие коммандос начинали отрабатывать тактику городского боя. Тогда они достигли биологического возраста в шесть лет, и занятия проводились в режиме игр, без болевых ощущений. Одно из немногих воспоминаний, доставляющих репликантам с Эгиды удовольствие. Дворняги оправдали ожидания репликантов. Искусственные солдаты, поначалу сдержанные и серьёзные, наблюдая за нелепыми с точки зрения профессионалов действиями игроков, развеселились. Глядя, как братья то и дело разражаются хохотом, Чимбик вынужден был признать, что развлекательный эффект «игры в войну» дворняг превосходит даже театральное представление. Когда же один из игроков, споткнувшись, выстрелил в спину своему товарищу, смех искусственных солдат, казалось, услышали на орбите. — Ой, садж, — сквозь смех выдавил Запал. — Ты как знал… — Они реально друг друга перестреляют, — веселился Сверчок. — Ну, зато понятно, почему им не доверяют оружие, — резюмировал Брауни. — А ты ждал от дворняг чего-то иного? — поинтересовался Чимбик, наблюдая за бейджинкой, за которую начал украдкой болеть. За её спиной из-за препятствия выскочил парень из команды противника. Сержант едва удержался от предостерегающего крика, наблюдая, как тот вскидывает оружие. Выстрел, и девушка, раздосадованно взмахнув руками, пошла на базу к остальным выбывшим. — Эти хоть стараются, тренируются, — продолжил Чимбик. — Не то что остальные… — Кто открывает огонь, когда на линии огня дружественные единицы?! — не выдержав, крикнул Сверчок. Идиллиец, которому адресовался крик, вздрогнул и недоумённо уставился на репликантов. — Сместиться в сторону надо! — Сверчок для доходчивости качнулся вбок. — Или скомандовать пригнуться! Прости, садж, перебил. Но продолжить Чимбику не дали. Идиллиец, которому столь щедро раздавал советы Сверчок, махнул рукой и прокричал в ответ: — Умный? Иди сюда и покажи класс! — Садж? — Сверчок обернулся к Чимбику. — Разреши? — Иди, — Чимбик довольно улыбнулся, предвкушая развлечение. — Шлем только сними, а то нечестно. — Да я сам догадался, — с ноткой недовольства отозвался Сверчок. — А чего один? — крикнули снизу. — Идите все! — Мэм, — Чимбик повернулся к Талике. — Это разрешено? — Да, если вы не станете бить вторую команду, — весело подмигнула ему гид. — Было бы что там бить, — Чимбик оглядел дворняг. — Им и щелчка хватит… Спускаемся. Отделение репликантов, на ходу снимая шлемы, подошло к своим будущим противникам. Взгляды людей заскользили по одинаковым лицам искусственных солдат. Девушки весело зашептались, и острый слух репликантов без труда уловил живое обсуждение внешних данных солдат в броне. К некоторому удивлению репликантов, девушки нашли их привлекательными и «милыми». Значения последнего слова применительно данной ситуации искусственные солдаты не знали, а запрашивать в словаре при посторонних не сочли правильным. Разве что Блайз засиял, как начищенный ботинок. — Вы уверены в своём решении? — стараясь не смотреть на бейджинку, спросил у людей Чимбик. — Можно подумать, от него зависит что-то, кроме планов на вечер, — весело рассмеялась серокожая и, как назло, с любопытством уставилась на сержанта. При ближайшем рассмотрении она разительно отличалась от Расмиры. В первую очередь весёлой жизнерадостной улыбкой и открытым лучистым взглядом. Репликант подумал, останется ли она такой, если на Идиллию высадится Союз. Если на планету придут эдемцы… Пальцы сержанта крепко сжали рукоять протянутого лучевого ружья. Он посмотрел на озорную улыбку бейджинки, оглянулся на Талику, и та ободряюще кивнула. Этот кивок словно щелкнул неким переключателем в Чимбике. Да, этот мир — не для репликантов. Да, им здесь не стать равными с дворнягами. Но это не значит, что его не стоит защищать. Никто не заслужил участи живого имущества. И он, сержант РС-355085 «Чимбик», выполнит свой долг до конца для того, чтобы эти золотистые глаза продолжали сиять. Может, даже случится так, что для кого-то и он станет героем. Как в сказке. Игра закончилась, едва начавшись. Успевшие рассмотреть лабиринт репликанты не оставили оппонентам ни единого шанса. Не помогли ни численное превосходство противника, ни даже эмпатия аборигенов — искусственные солдаты успешно противопоставляли ей свои улучшенные нюх и слух. — Проще, чем «манекены», — резюмировал Блайз, наблюдая, как последний «убитый» идёт к точке сбора. Расстроенными дворняги, впрочем, не выглядели. Оживлённо переговариваясь, они подошли к репликантам и восторженно уставились на репликантов. — Как вы это сделали? — спросил один из идиллийцев, тот самый, что позвал Сверчка на поле. — Молча, — лаконично отозвался Чимбик. В «бою» репликанты действительно не проронили ни звука, общаясь исключительно жестами — задача была настолько простой, что им даже не понадобилось координировать действия с помощью имплантов. — Вы шумите, не согласовываете действия, мешаете друг другу, — продолжил сержант. — А многие даже не запомнили план полигона. — Давайте ещё раунд, — попросила одна из идиллиек. — Только теперь смешанными командами, чтобы игра не закончилась так быстро. Предложение ничуть не озадачило репликантов. Для них подобного рода учения были в порядке вещей, в том числе и когда отделение разбивалось на две тройки, отходящие разным командам. Чимбик оглядел отделение, задержав взгляд на Брауни. Даже с неосвоенным протезом репликант превосходил любого из дворняг, но не мог действовать наравне со своими неповреждёнными братьями. Поэтому лучше взять его в свою команду. — Хорошо, — сержант кивнул. «Запал, бери Диего и Сверчка, — передал он через имплант. — Блайз, Брауни — со мной». Отделение молча разошлось на две группы. — Теперь вы, — Чимбик оглядел дворняг. Те разделились на команды без какой-то видимой системы, учёта сильных и слабых сторон членов группы. Талика вернулась на обзорную площадку и теперь наблюдала за ними с возвышения, словно инструктор на тренировке. Но, в отличие от инструктора, взгляд её был тёплым. «Брауни — оборона, — начал раздавать задачи Чимбик. — Отбери, кого считаешь нужным». Брауни кивнул и стал молча указывать на тех, кто, по его мнению, соответствовал необходимым для обороны объекта критериям. «Блайз, на тебе — правый фланг. Я зайду слева». Руководить дворнягами оказалось куда сложнее, чем Чимбик мог представить. Военная терминология ставила их в тупик, слаженность групп отсутствовала вообще, а когда дело доходило до контакта с противником, то с трудом созданное подобие порядка моментально превращалось в хаос. «Садж, мы для них выглядим столь же тупыми в гражданской жизни?» — спросил Брауни. Чимбик, в очередной раз объясняющий дворнягам порядок действий, лишь тяжело вздохнул. «Не исключаю, что ещё тупее», — честно ответил он. Лишь с третьего раза начало получаться что-то вменяемое. По крайней мере, никто не подстрелил своего и не забрёл в зону действия соседней группы. Чимбик, уже всерьёз подумывавший применить обсценную лексику, немного воспрял духом. К пятому раунду игра приобрела привычную репликантам структуру. Поле боя уподобилось шахматной доске, фигурами на которой стали люди, а игроками — искусственные солдаты. Чимбику удалось оголить фланг противника, заманив в ловушку группу излишне азартного Диего. Запал, учтя эту ошибку, в свою очередь ощутимо потрепал отряд Блайза, которого спас от разгрома лишь вовремя выдвинувший резерв Брауни. Игра привлекала всё больше и больше зрителей. В какой-то момент Чимбик понял, что смотровая площадка и галереи вокруг полигона забиты людьми, жадно наблюдающими за сражением. Полчаса спустя сержант смог-таки нащупать слабое место в обороне противника. Проведя ложную атаку, он заставил Запала ввести в бой резерв, после чего фланговым ударом опрокинул оставленный заслон и захватил штаб, потеряв при этом «убитыми» всю группу Блайза. Со смотровой раздались аплодисменты, как в театре, куда репликанты ходили накануне. Люди всех цветов кожи рукоплескали озадаченным бойцам. «Садж, чего они? — удивился Брауни. — Это же традиция для завершения театрального представления». «Ещё это выражение восхищения», — пояснил Блайз и, к удивлению братьев, отсалютовал зрителям. «Восхищения? Нами?..» — имплант не передавал эмоций, но Чимбик ясно видел удивление и растерянность Сверчка. Он и сам чувствовал себя… странно. До сих пор его действия оценивали лишь инструкторы, командиры, и враг. Первых и вторых интересовала лишь эффективность живого оружия и любую победу первые воспринимали как должное, а последние… Последним репликанты казались живой смертью и внушали лишь страх. И никто никогда не восхищался ими. До этого дня. Новое, но неожиданно приятное ощущение. Но самым приятным для Чимбика стал взгляд бейджинки. Сержант не мог выразить словами то, что видел в этом взгляде, но очень хотел, чтобы когда-нибудь на него так же посмотрела Эйнджела. Братья выглядели растерянными и лишь Блайз открыто наслаждался вниманием. Дворняги из их команд и вовсе не сдерживали восторга. Они радостно прыгали, обнимались, хлопали друг друга по спинам. Одна из идиллиек со смехом обняла довольного Блайза, но к остальным подойти явно не рискнула. Может, что-то в эмоциях других репликантов заставляло её осторожничать, а может, просто слышала о вчерашних «несчастных случаях» и лишь Блайз показался готовым на контакт. — Это надо отпраздновать! — заявил Йован, тот самый идиллиец, что пригласил репликантов в игру. — Вместе! Как понял сержант, он был неформальным лидером компании. — Да! — оживились остальные члены команды. — Мы угощаем! «Не понял, садж — что они хотят отпраздновать?» — спросил Брауни. «Игру, — объяснил сержант. — Привыкай: у дворняг много поводов для праздничных мероприятий». Сверчок и Запал настороженно огляделись. «Дворняги приглашают нас на равных? Почему?» — поинтересовался Запал. «Большинство местных лишено предрассудков», — объяснил Блайз. «Мы принимаем приглашение?» — Диего с надеждой взглянул на командира. «Сейчас узнаю, разрешено ли нам», — Чимбик достал комм. Им вновь овладела досада. Зависимость от чужих решений всё больше и больше злила сержанта, заставляя в очередной раз ощущать собственную неполноценность. Как хищный зверь в неволе, только вместо намордника — скорлупа брони и коммуникатор-поводок. Мелькнула мысль просто отказаться, но… Сержант посмотрел, как бейджинка Нали, смеясь, рассказывает что-то растерянному Сверчку, как Блайз с широкой улыбкой позирует для голоснимка с идиллийками, и задумался. Почему он, только что злившийся на незримый поводок, сам держит на таком же братьев? Стоит и привычно принимает решение за всех? «Всех устраивает приглашение?» — спросил он. Пять положительных откликов слились в один. Чимбик молча выбрал в коротком списке контактов имя Талики. В конце концов, прямого запрета на подобный вид отдыха не поступало. Ну а если что — гнева командования Чимбик не боялся. — Мэм, мы идём праздновать, — поставил он в известность гида. — Как скажете, — и не подумала возражать Талика.Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1»
— Ещё раз, полковник, — медленно, словно не веря услышанному, произнёс Тайрел. — Вы хотите отпустить репликантов в город без контроля? — Нет, господин Тайрел, — терпеливо повторил командир бригады коммандос. — Я хочу выпустить солдат, не проявивших во время прошлых увольнительных агрессии, без комплектов брони. По форме одежды номер четыре. — Э… — озадачился незнакомой формулировкой представитель корпорации. — Простите, как? — В полевой форме, — пояснил присутствующий тут же Савин, для вящей доходчивости ткнув пальцем в свой китель. — И кто сказал, что они будут без контроля? Импланты вполне обеспечивают наблюдение за всеми единицами. — Не вижу разницы, — раздражённо всплеснул руками Тайрел. — Это как выпустить в город стаю леопардов, аргументируя тем, что они раньше не нападали на человека. — Господин Тайрел, — напомнил Стражинский, — нам всё равно придётся в скором будущем этих, по вашему выражению, «леопардов» выпускать. Причём в реальной боевой обстановке. Репликанты с Эгиды не имеют никакого представления о жизни гражданского населения. Случись им действовать без брони, маскируясь под штатских, — противник вычислит их сразу. Они не смогут смешаться с толпой. Даже среди обычных людей им будет чертовски сложно не выделяться. Уровень социализации большинства репликантов — в минусовых величинах. И первый же патруль врага немедленно вычленит их из людской массы. Им нужна тренировка, понимаете? Тайрелл вновь вздохнул. На лбу учёного собрались складки, выдавая внутреннюю борьбу, причину которой понимали оба офицера. Напряжённая работа мысли Тайрелла шла приблизительно минуту, а затем он слабо улыбнулся и сказал: — Знаете… Я всю жизнь старался держаться как можно дальше от войны и прочих подобных приключений. Ирония: теперь сижу в гуще событий и от моего решения зависят другие люди… И нелюди — тоже. Хорошо, полковник. Я поддержу ваше предложение перед командующим.Планета Идиллия. Город Эсперо
Впервые Чимбик предвкушал увольнение. Плевать, что командование дало им немного свободы только ради введения противника в заблуждение, плевать, что их ограничили лишь витриной туристического квартала. Радость, которую он и его братья получили вчера, была настоящей и принадлежала только им. Не великое богатство для людей, но репликантам она казалась настоящим сокровищем. — Вы сегодня налегке, — отметила Талика, разглядывая полевую форму репликантов. В броне остались лишь Запал, проштрафившийся в первый день, Брауни, не желавший демонстрировать протез, и сам Чимбик — просто из солидарности с братьями. Остальные репликанты отправились в увольнение в полевой зелёной форме. Единственным предметом их снаряжения остались лишь медицинские подсумки на поясных ремнях — необходимость, вызванная военным положением. Сержант видел, что Сверчок и Диего чувствуют себя неуютно без привычной брони, ставшей для них второй кожей. А вот Блайз просто лучился предвкушением, как прожектор на сторожевой вышке. — День стирки, — неуклюже пошутил Чимбик. — Композитные материалы долго сохнут. — Гигиена — это важно, — с улыбкой согласилась Талика. — Где вы хотели бы побывать сегодня? По случаю жары предлагаю пойти к воде. Вы любите купаться? Вопрос вызвал оживление. Сержант вспомнил ванну в каюте первого класса и едва сдержал мечтательную улыбку. — Очень, мэм, — признался он. — В центре туристической зоны есть озеро, — сообщила Талика. — Не очень большое, но можно поплавать. Идея Чимбику понравилась. Даже учитывая то, что половина отделения оставалась в броне, даже вид большого количества воды нравился репликантам. Оглянувшись на возбуждённо перешёптывающихся братьев, сержант кивнул: — Пойдёмте. — Можно с вами? — вскинулся Стилет. Идея купания вызвала оживление и в его отделении. У них обошлось без «штрафников». — Конечно, — кивнул Чимбик. Гид отделения Стилета обрадовалась решению пойти к озеру и теперь в компании Талики шла по мощёной дорожке, время от времени рассказывая что-то о туристическом квартале. Теперь, когда новизна происходящего немного померкла, Чимбик уделял внимание не только потенциальным источникам опасности и укрытиям, но и незначительным деталям. К примеру, он заметил не характерное для планет Союза обилие произведений искусства. Во всяком случае за них он принял скульптуры, рисунки на фасаде и прочие детали, на первый взгляд, не несущие полезных функций. Столь нерациональное использование ресурсов и человеческих ресурсов озадачило сержанта. — Мэм, — спросил он, — такое количество декоративных объектов характерно только для туристической зоны или это общая черта вашей культуры? Талика выглядела приятно удивлённой. — Не думала, что вы обратите внимание, — призналась она. — Да, это общая черта для всех идиллийских поселений. Мы считаем, что искусство стимулирует разностороннее и наиболее полное развитие человека. Дети в школах помимо точных наук изучают музыку, танцы, живопись и скульптуру. — Лучше бы изучали военную подготовку, — заметил Стилет. — Актуальнее. Чимбик, вспомнив пение Эйнджелы, отрицательно качнул головой: — Нет. Стилет воззрился на него с таким удивлением, словно Чимбик заявил о том, что планеты имеют форму диска. — Почему? — Потому что культура — тоже оружие, — объяснил Чимбик. — Его просто надо уметь применять. Стилет замолк, обдумывая услышанное. — Ваш друг совершенно прав, — голос второго гида был низким и волнующим. Звали её, как успел узнать Чимбик, Илона. Небольшого роста, по плечо Талике, она приковывала взгляды змеиной пластикой тела. Длинная чёрная коса при ходьбе постукивала о бёдра идиллийки, и взгляд Блайза да и многих других репликантов почти не отрывался от этого чарующего метронома. — Вы знаете, как Доминион присоединил большую часть колоний? — спросила Илона. — Разумеется, — синхронно отозвались оба сержанта, вспомнив материалы, что давали на занятиях по истории Доминиона. — В основном — дипломатическими методами, но ряд колоний предпочёл вооружённый конфликт. — Культурным влиянием, — продолжила идиллийка. — Голофильмы, развлечения, мода, книги — всё это формирует сознание. Доминион десятилетиями поставляет в колонии яркие, поражающие воображение продукты культуры. В результате формируются целые поколения, ассоциирующие себя скорее с Доминионом, чем с родным миром. И чаще всего после небольшого толчка население целых миров выбирает добровольное присоединение к Доминиону. Чимбик оглянулся через плечо. Судя по выражению лиц большинства солдат, культура предстала перед ними в неожиданном свете. Едва завидев озеро, Чимбик понял, как ошибался в своих представлениях об этом месте. Он ожидал пусть и не дикую местность с крутыми склонами, что имитировали учебные полигоны, но нечто близкое к водоёмам Эдема. Дикий пляж на поросшем растительностью берегу, может, чьё-то плавсредство или нечто подобное. Действительность оказалась иной. Просторный песчаный пляж пестрел шезлонгами, яркими цветными зонтами, матерчатыми куполами летних кафе и, главное, людьми. И практически на всех дворнягах из одежды присутствовало только яркое нижнее бельё. Воздух наполняли аппетитные ароматы еды, часть из которой готовили прямо на пляже, на открытом огне в специальных каменных, глиняных и металлических конструкциях. От обилия представителей самых разных планет рябило в глазах. Многие последствия натурализации репликанты видели впервые. К примеру, костяные наросты вместо волос, наличие среднего века или зелёную кожу. За время существования Доминион поглотил не одну дальнюю колонию. — Вот это да… — с благоговейным восторгом выдохнул Блайз. Чимбик заподозрил, что восторг брата — как и большинства остальных репликантов — вызван не открывшимся видом, а количеством практически обнажённых особ женского пола. — Мне тут нравится, — объявил Блайз и первым подтащил шезлонг из стопки к свободному зонту. Остальные репликанты тоже с весёлым оживлением принялись занимать лежаки, бесцеремонно подтаскивая их поближе друг к другу. Чимбик огляделся, пытаясь самостоятельно определить нормы поведения в подобном месте, не прибегая к помощи гидов. На каждом из отдыхающих мужчин присутствуют минимум трусы. Некоторые — в основном бейджинцы — и вовсе носили нечто, напоминающее «мокрый» гидрокостюм из ткани. «Форма одежды — номер один, голый торс, — приказал Чимбик через имплант. — Все, кроме Запала». По этой команде трое репликантов быстро скинули форму, оставшись в одних трусах. Отделение Стилета тут же повторила их действия, с восторгом поглядывая на воду. Наказанный репликант с завистью наблюдал за своими удачливыми товарищами, а вот Брауни молча отошёл в сторону и сел на песок. Чимбик не стал ничего говорить. Даже вчерашний праздник — Чимбик никак не мог привыкнуть к малопонятному слову «вечеринка», — не смог избавить Брауни от чувства неполноценности из-за покалеченной конечности. При всём том, что никого из дворняг это не смущало — когда Брауни снял перчатку, то протез удостоился лишь нескольких любопытных взглядов, но не более того. Но сам покалеченный репликант упорно продолжал считать иначе. Сержант лишь мог надеяться, что хоть протез избавит брата от переживаний. «Запал — первая смена дежурства. Остальные — отдыхать». — Их-ха! — завопил Блайз и первым кинулся в воду. Чимбик посмотрел вслед брату, затем с сомнением оглядел шезлонг. Конструкция выглядела слишком хрупкой, чтобы выдержать центнер веса облачённого в броню репликанта. Оглядевшись по сторонам, Чимбик обнаружил, что шезлонги выдерживают куда большую нагрузку. По крайней мере, на вид несколько лежащих дворняг весили гораздо больше ста килограммов. Сержант аккуратно, готовясь вскочить при первом подозрительном скрипе, умостил свой зад на лежаке. Конструкция выдержала. Чимбик выждал секунду, а потом лёг, закинув руки за голову и открыв забрало. Появление дюжины одинаковых людей в форме и броне вызвало оживление как среди туристов, так и среди аборигенов. Кто украдкой, а кто и без всякого стеснения глазел на плещущихся репликантов. Чимбику, Запалу и Брауни тоже досталось куда больше внимания, чем они желали, но поделать с этим сержант ничего не мог. Приказ «не пялиться» дворняги вряд ли исполнят. А жаль. Илона, к немалому восторгу Блайза, отправилась купаться вместе со всеми, а Талика куда-то ненадолго отошла, так что никто не мешал Чимбику молча наслаждаться видом солнечных бликов на водной глади. На гражданский коммуникатор пришло сообщение от Йована. Вчерашняя компания выражала желание снова встретиться с репликантами. Поразмыслив, Чимбик не стал ничего говорить братьям и просто выслал в ответ координаты текущего местонахождения. Пусть будет «сюрприз». Значение этого слова репликанты слышали, но в их мире оно означало не то, что у дворняг. Сюрпризы в мире Чимбика оказывались либо смертоносными, либо неприятными. Пусть для разнообразия неожиданность будет приятной. Через пару минут выяснилась причина отлучки Талики. Она вернулась с небольшим термоконтейнером, от которого веяло прохладой. — Не знала, какое мороженое вы любите, а потому набрала всего понемногу. — Спасибо, мэм, — Чимбик внимательно изучил ассортимент мороженого, выбрал себе порцию и передал контейнер Брауни. — Попробуй, это вкусно. Чимбик понадеялся, что новое блюдо сможет отвлечь Брауни от мрачных мыслей. По крайней мере, в своё время мороженое неплохо поднимало настроение самому сержанту и Блайзу. Брауни открыл забрало, с интересом принюхался и взял первую попавшуюся упаковку. — Садж, его как-то размораживают перед употреблением? — Нет, употребляют так, — ухмыльнулся Чимбик. — Приятные вкусовые ощущения и одновременно способ охлаждения организма. Подошедший Запал с сомнением оглядел сладости. — Они похоже на замороженные пирожные, — поделился он своими наблюдениями. — А эта вот похожа на пайковый шоколад из нашего нового ИРП… Он поднял эскимо в шоколаде и показал командиру. — О, эта вкусная. Попробуй, — посоветовал сержант. Запал, всё ещё сомневаясь, развернул обёртку и осторожно откусил кусочек. Чимбик с удовольствием наблюдал за сменой эмоций на лице брата. — И правда вкусно! — с восторгом сообщил он. Глядя на него, рискнул попробовать свой рожок и Брауни. — Действительно, как крем с пирожного, — улыбнулся он. — Только как по мне — вкуснее. Талика устроилась в соседнем шезлонге, скинула обувь, погрузила ступни в песок и молча наблюдала за плещущимися репликантами. Молчание нравилось Чимбику куда больше разговоров. А ещё ему нравилось повеселевшее лицо Брауни, быстро прикончившего первую порцию мороженого и принявшегося за следующую. Он отметил, что улыбка Талики чем-то похожа на улыбку самого Брауни. И чуть позже сообразил, что эмпат разделяет радость брата от нового лакомства. — Сколько мы вам должны за мороженое, мэм? — вспомнил о деньгах Чимбик. Талика продемонстрировала ему браслет. Точно такой же, какой выдали самим репликантам для расчётов с местными. — Ваш отдых оплачен короной. — Это по договору с армией, мэм? — заинтересовался Чимбик. Он знал, что у людей существуют сложные экономические связи, в которые входило и финансирование Вооружённых Сил Доминиона. И Чимбик знал, что каждый грамм продовольствия для репликантов, каждый глоток воды оплачивается из государственной казны. — Нет. Корона ценит тех, кто пришёл защитить наш мир от вторжения и желает оказать всю возможную помощь, включая и обеспечение должного отдыха военнослужащим. Чимбик молча обдумал услышанное. С одной стороны — такая неожиданная забота была приятна. С другой — он помнил науку Эйнджелы. Да и собственный опыт подсказывал, что подобное внимание в высшей мере подозрительно. Допустим, Талика симпатизирует репликантам, хоть сержант и не видел к тому оснований. Но почему «корона» идёт на расход продовольствия и других ресурсов сверх необходимого? — Прошу прощения, мэм, — осторожно начал сержант. — Но это странно. Армия и так снабжает нас всем необходимым. Зачем вашему правительству дополнительно тратить ресурсы? — Вы прибыли защитить нашу планету. Разве этого не достаточно для благодарности? Голос Талики звучал так удивлённо, будто сержант объявил одну из двух идиллийских лун кусками сыра, приколоченными к небесной тверди. — А разве бывает благодарность заранее? — отозвался Чимбик. — Прошу прощения, мэм, но я в такое не верю. Мой опыт говорит обратное. — Вы будете удивлены, насколько часто ваш прежний опыт окажется бесполезен на Идиллии, — покачала головой Талика. — Не думаю, мэм, — возразил Чимбик. — Как раз благодаря идиллийке я его и… Сообразив, что сболтнул лишнее, он прикусил язык, мысленно отвесив себе подзатыльник. Молодец — сам ругался на Блайза за длинный язык и тут же распустил сам. К облегчению Чимбика, вернулись купальщики, прервав разговор. Многие девушки на пляже провожали их заинтересованными взглядами, смеялись и перешёптывались между собой. Это заставило репликантов напрячься. Кому нравится быть объектом насмешек? Но Блайз с широкой улыбкой пояснил, что это — одно из проявлений симпатии со стороны женщин, и настроение бойцов тут же исправилось. — Мороженое, — лаконично пояснил Чимбик в ответ на вопросительный взгляд Стилета, направленный на контейнер. — Подарок короны. Последнюю фразу он произнёс с изрядным сомнением. — Ваш друг, похоже, не привык к подаркам, — вздохнула Талика. Чимбик вспомнил единственный подарок, полученный в жизни — коробку пирожных, что принесла ему Эйнджела на лайнере. Счастливое воспоминание почему-то породило острую тоску в душе сержанта. Солнечный свет словно померк, превратив день в серую, унылую картину, лишённую красок и жизни. Наверное, что-то отразилось на его лице. Блайз подошёл к брату и тихо спросил: — Садж, ты чего? — Перегрелся, — хмуро отозвался Чимбик, снял броню, отдал Запалу и пошёл к берегу. — Искупаюсь, охлажусь. Ему вслед растерянно смотрели Талика и Блайз. (обратно)Глава 18
Планета Идиллия. Город Эсперо
Чимбик злился. Люди, что сконструировали его и братьев, позаботились об этом. Все негативные чувства репликантов быстро трансформировались в агрессивность, которая требовала выхода в бою. Но боя не было. Не было даже противника, на которого можно было стравить переполнявшую сержанта злость. А потому Чимбик сражался с водой. Он переплыл озеро четыре раза, прежде чем почувствовал, что тоска отступила, скрывшись в тёмном уголке души. Приятно утомлённый Чимбик выбрался на берег и устроился на лежаке. К братьям уже присоединились вчерашние знакомцы, и компания разрасталась с пугающей скоростью, вбирая в себя аборигенов и туристов с пляжа. Сержант нашёл взглядом Блайза. Тот как раз оживлённо болтал с расположившейся неподалеку троицей местных девиц, явно приглашая тех присоединиться к веселью. — Хорошо тут, — заметил Диего. — Да, — согласился Сверчок. — Лучше, чем на Эгиде. Остальные согласно закивали. — Вот бы нас тут подольше задержали, — размечтался Запал. — На пляже? — с ухмылкой осведомился Стилет. Запал смутился, а вот Блайз за словом в карман не полез. — Да хоть и на пляже, садж, — с жизнерадостной улыбкой отозвался он. — Классно же: вода, солнце, полно еды под боком… — Как командование решит, — вслух сказал Чимбик. — Но согласен с Запалом — на самом деле было бы неплохо сделать Идиллию нашим ППД. — ППД? — не поняла Талика. — Что это? — Пункт постоянной дислокации, мэм, — пояснил Чимбик. Порыв ветра принёс слабый, но совершенно неуместный тут запах. Чимбик и ещё пара репликантов озадаченно принюхались. Любая странность могла означать опасность, и сержант встал и завертел головой, высматривая источник запаха. — Животными пахнет, — озвучил Брауни. — Откуда тут звери? Талика сперва озадаченно свела брови, а затем её лицо разгладилось. — Тут недалеко контактный зоопарк, на самой границе с семейной зоной, — пояснила она. — Что такоезоопарк? — спросил Брауни. — И почему он контактный? — Зоопарк — это место, где можно посмотреть на животных, — пояснила гид. — А в контактном зоопарке их можно гладить, кормить, а на некоторых даже кататься. — Зачем? — не понял Чимбик. — Что «зачем»? — переспросила Талика. — Зачем трогать животных? И разве гужевой транспорт нужен при наличии высокотехнологичного? Сама идея содержать животных только ради развлечения казалась сержанту бессмысленной. В упорядоченном мире репликантов звери были или служебными единицами — как генномодифицированные собаки, или источником опасности, или средством пропитания. В мире людей, как узнал Чимбик во время перелёта на лайнере, животные могли указывать на статус и материальное положение хозяина. Те представители декоративных пород соба, своей бессмысленностью и нежизнеспособностью ничего, кроме омерзения, у Чимбика не вызывали. Но он ощущал запахи многих животных. Вряд ли в этом «зоопарке» присутствовали только собаки. Подумав ещё, сержант озвучил разумное предположение: — Это для преодоления страха перед животными, мэм? Идиллийка немного помедлила перед ответом: — Это для игр, радости и счастья. Ответ скорее запутал, чем внёс ясность. Радости и счастья… от чего? От контакта с животным? Репликант не видел в этом ни радости, ни счастья, ни даже практической пользы. Разве что он вдруг проголодается, а рядом не отыщется другого источника пищи. Но тут Чимбик вспомнил театр. И пение Эйнджелы. В них, если задуматься, тоже не было практической пользы, но сержант испытывал радость от столь непродуктивного времяпрепровождения. Может, чтобы понять зоопарк, на него нужно посмотреть поближе? — Я хочу побывать в зоопарке, мэм, — сообщил он гиду. — Смотреть на животных? — удивился Стилет. — Зачем? Остальные братья тоже явно не разделяли интерес Чимбика. Их куда больше увлекало наблюдение за дворнягами. Особенно за девушками. — Хочу понять, почему местные на них смотрят, — ответил Чимбик. — Присмотришь за моими? — Нам нельзя уходить без гида, — напомнил Стилет. — Так у нас их два, — хмыкнул сержант и потянулся за бронёй. — Я тоже пойду, садж, — встал с лежака Брауни. Броню он так и не снял. Чимбик коротко кивнул и вопросительно посмотрел на Талику. Лично ему гид не требовался: даже в случае сбоя навигатора сержант легко отыщет нужное место по запаху. Но командование рассудило, что репликанты должны перемещаться в компании местных. Нарушить прямой приказ Чимбик не мог. Точнее — не хотел. Пока. — Ведите нас, — попросил Чимбик. Идиллийка не тронулась с места. — Не хочу вас обидеть, но в зоопарке обычно много детей, — сказала она. — Я должна быть уверена, что вы понимаете нормы поведения рядом с ними. — Нам запрещено причинять вред гражданским, — напомнил он идиллийке. — Даже в случае прямой агрессии с их стороны. Вчера не произошло ни одного несчастного случая. — Дело не в причинении вреда, — уверила его Талика. — Вы когда-нибудь имели дело с детьми-эмпатами? Брауни озадаченно переглянулся с сержантом. — Нет, мэм, — признался Чимбик. — Только со взрослыми. А есть разница? Идиллийка задумалась и после непродолжительной паузы задала ещё один вопрос: — А вы вообще когда-нибудь имели дело с детьми? Общались с ними? Играли? Брауни отрицательно качнул головой. — Нет, мэм, — Чимбик хотел добавить, что только ликвидировал во время спецопераций по наведению порядка, но рассудил, что вряд ли идиллийка после такого ответа поведёт его в зоопарк. Отношение людей к детям оставалось для сержанта загадкой. Репликанты с самого детства проходили жёсткий отбор. Дефектные экземпляры отбраковывались, пресекая лишнюю трату ресурсов на содержание бесперспективных особей. У людей дело обстояло в точности до наоборот: в молодняк, особенно больной, вбухивали прорву ресурсов, чтобы потом естественный отбор сделал своё дело. Сержант даже не осознавал, что считал правильной и разумной систему выбраковки, за которую люто ненавидел людей из контрольной группы. — Я видел детей всего несколько раз, но не контактировал, — уточнил Чимбик, решив не упоминать Амели. Вряд ли подросток с Акадии походил на идиллийских детей. Талика только вздохнула. — Дети, в особенности идиллийские, очень непосредственны в своих чувствах, — сообщила она. — И сила таких чувств велика. Дети совсем не умеют сдерживать порывы и эмпатию, а потому могут шокировать резкой сменой настроений. Кроме того, ваши собственные чувства могут напугать детей и стать причиной паники. Я успела понять, что вы можете быть довольно сдержанными, когда хотите. Если дадите слово беспрекословно выполнять мои указания и уйти, как только я попрошу — мы можем попробовать посетить зоопарк. Сержант задумался. С одной стороны, ему не нравилась мысль о выполнении указаний идиллийки. С другой, ему стало любопытно увидеть этих самых детей. Пожалуй, даже больше, чем зверьё в зоопарке. Да и то, что Талика попросила его слова, словно оно что-то значило для неё… — Хорошо, — решил Чимбик. — Я обещаю выполнять ваши инструкции или покину этот зоопарк. Брауни коротко кивнул: — Я тоже обещаю. Идиллийка кивнула, но сержант увидел задумчивый взгляд, которым она оглядывает его и Брауни. — Что-то не так, мэм? — Ваша броня… — помедлив, ответила гид. — Для детей она станет настоящим магнитом. Боюсь, что зрелище захватит их настолько, что они облепят вас, как муравьи — леденец. — Что такое «леденец», мэм? — озадачился Брауни. — Насекомое? — Вид кондитерского изделия, — ответил за Талику Чимбик. — Изготавливается различной формы и цвета, но всегда твёрдый. Активируй камуфляж. Со стороны казалось, что репликанты растворились в воздухе. Марево, исходящее от нагретого солнцем песка, окончательно скрывало обоих солдат. — Подойдёт, мэм? — спросил у идиллийки Чимбик. Та удивлённо моргнула и прищурилась, приглядываясь к ставшим практически невидимыми репликантам. Она даже протянула руку к сержанту, но опомнилась и отдёрнула её. — Как бы теперь мне не потерять вас, — растерянно улыбнулась она. — Мы не собираемся нарушать обещание, мэм, — успокоил её сержант. И добавил: — Тем более что вы всегда чувствуете, рядом мы, или нет. — Это всё прекрасно, но вряд ли поможет мне или прохожим не натолкнуться на вас, — ответила гид. — Это наши проблемы, мэм. Лавировать в толпе оказалось совершенно несложно, а вот то, как иногда реагировали на «невидимок» эмпаты, заставило Чимбика задуматься. В скоплении дворняг проблем не возникало, а вот стоило пройти мимо стоящих в стороне идиллийцев, как те начинали удивлённо озираться. Очевидно, вид одиноко идущей Талики не вязался в их головах с эмпатической картиной мира. В перспективе привычный способ маскировки мог оказаться неэффективным из-за фактора эмпатов. Они, конечно, дружественные живые единицы, но вид пялящихся в одну точку заложников может провалить операцию. Или привлечь внимание патруля при попытке проникновения в населённый пункт. Сержант пообещал себе поставить перед командованием вопрос о разработке тактики действия на территории Идиллии и вернулся мыслями к цели прогулки. Чем ближе Чимбик подходил к зоопарку, тем чаще вспоминал виденный на Эдеме рынок. Тот же странный шум, издаваемый множеством людей и животных. Неприятное воспоминание. Сержант был готов увидеть ряды клеток, между которыми с надменными лицами прогуливаются покупатели, но действительность оказалась иной. Зоопарк напоминал просторный парковый комплекс, разделённый на зоны ограждениями, не позволяющими животным покинуть свои участки. А ещё заполнявшие его люди совсем не походили на эдемцев. Никаких рабов в ошейниках, никаких надменных лиц. И очень много детей с разных планет. Они веселились, радостно вопили, обнимали пушистых обитателей зоопарка, валялись с ними на траве, бегали наперегонки и даже боролись. Судя по тому, что взрослые не выражали беспокойства от соседства детей с хищниками, Чимбик пришёл к выводу, что звери — либо продукт работы генетиков, либо результат строгой селекции. Но стоило репликантам приблизиться к маленьким эмпатам, как мыслей просто не осталось. И сержанта, и Брауни ошеломили поразительно яркие и незнакомые чувства. Радость. Искренняя всепоглощающая радость чем-то напоминала боевой азарт репликантов, но при этом была напрочь лишена агрессии. Странное, неправильное, ощущение. Неведомое, но очень приятное. Практически все сильные эмоции репликантов преобразовались в агрессию — даже в детстве. Их игры всегда были боем — друг с другом или общим условным противником. Всегда содержали практическую пользу. И радость приносило лишь успешное выполнение приказа. Идиллийцы же просто радовались процессу. Бессмысленному, но захватывающему с головой. Чимбик растерянно моргнул и попятился, желая разорвать эмпатический контакт. Ему пришлось отойти дальше обычного, чтобы сделать это. Сержант потянул Брауни за руку, призывая отступить. — Что это было? — придя в себя, спросил сержант у Талики. — Дети, — просто ответила та. — Обыкновенные радостные дети. Брауни потряс головой и недоверчиво покосился на бегающих маленьких дворняг. — Вы хотите сказать, что они всегда такие? Как они функционируют в таком состоянии? Лицо идиллийки приобрело странное выражение. Чимбику показалось, что это сочувствие, но уверен он не был. — Они не функционируют, а живут, — ответила Талика. — Конечно, дети не всегда пребывают в столь возбуждённом состоянии. Иногда они устают, спят, играют в спокойные игры. Но вообще то, что вы испытали, совершенно нормально. Дети напоминают нам, как нужно радоваться жизни. — Радоваться жизни? — озадаченно повторил Брауни и беспомощно посмотрел на сержанта. Тот ничем не мог помочь. В понимании Чимбика он вполне умел радоваться жизни. Хорошо выполненное задание, отсутствие ранений у братьев, вкусная еда, пригодная для дыхания атмосфера, возможность полежать в воде — всё это и составляло радости жизни. Но привычное ему чувство радости не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытал, приблизившись к детям. Даже то, что он чувствовал рядом с Эйнджелой, было чем-то другим — спокойствием, умиротворением… Счастьем?.. Наверное. Но даже это не походило на детскую радость. Талика указала на одну из скамеек в тени дерева, в стороне от шумной толпы, и первой присела на неё. Погружённые в себя репликанты молча сели рядом. — А на что похоже ваше детство? — спросила идиллийка. Задай она этот вопрос в другое время, Чимбик бы промолчал. Но сейчас… Сейчас ему хотелось уложить в сознании шокирующий опыт, и он с радостью ухватился за привычную и понятную частичку мира. Он сухо, упуская составляющие военную тайну детали, описал типовой распорядок для разных возрастных групп репликантов, рассказал о тестировании и выбраковке. О жизни, совсем не походившей на то, что он видел вокруг. В словах сержанта звучали одновременно превосходство над менее совершенными дворнягами и непонятное ему самому недовольство. Брауни слушал краем уха — для него в словах Чимбика не было ничего нового. Куда больше его интересовало происходящее вокруг. А вот Талика слушала внимательно, не перебивая, не задавая глупых вопросов. Почти как Эйнджела когда-то. Невольное сравнение вызвало у Чимбика глухое раздражение. Общество Эйнджелы научило Чимбика не доверять тем, кто неожиданно добр к тебе без видимой причины. Но если для Лорэй обман был единственно возможной тактикой выживания, то идиллийцы превратили доброту и дружелюбие в достопримечательности для привлечения туристов. А настоящая жизнь… Она другая. Чимбик успел на неё насмотреться. — А как живёте вы? — в лоб задал он вопрос Талике. — Вы же сами видите, — растерянно ответила она. — Нет, я имею в виду на самом деле. Это как в магазине. Есть красивая витрина для покупателей, а есть настоящая жизнь. С губ идиллийки сорвался тяжёлый вздох. — Как мне убедить вас, что это и есть наша жизнь? Ответ Чимбик знал давно. — Я хочу выйти в город. Не в туристическую зону. Увидеть. — Нам запрещено покидать этот квартал, садж, — напомнил Брауни. Это Чимбик тоже знал. — Я попробую получить для вас такое разрешение, — неожиданно для репликантов сказала Талика. — Если вы сумеете провести какое-то время среди детей тут, то я считаю, что вы вполне готовы выйти в город. Сержант смерил её недоверчивым взглядом. — Зачем это вам? — прямо спросил он. Идиллийка какое-то время медлила с ответом, будто сама его не знала. — Я просто хочу сделать что-то хорошее для вас, — наконец сказала она. — А что взамен? — насторожился Чимбик. — Наверное, взамен я немного успокою свою совесть, — опустила взгляд Талика. — У вас не было детства, так пусть хоть сейчас что-то изменится к лучшему. Ответ сержант не понял. Какая связь между чувством вины, которое дворняги называли «совестью», с процессом роста репликантов? Почему идиллийка, не имевшая к этому отношения, испытывает вину? Почему она считает, что у него не было детства? Он прошёл все положенные этапы взросления. Но тему развивать он не стал, опасаясь спугнуть удачу. Кто знает, может, Талика и правда сумеет договориться о пропуске в город? — Я… буду благодарен, если вам удастся, — ответил Чимбик. Брауни выход за пределы туристической зоны не волновал. Он встал со скамейки и настороженно, будто передвигался по минному полю, шаг за шагом приближался к группе играющих детей, среди которых мелькала и ребятня с фиолетовой кожей. Чимбик его понимал: ему и самому было любопытно ещё раз испытать эмпатию на себе. До сих пор его знакомство с этим воздействием относилось скорее к негативному опыту. Если не считать молчаливого понимания Эйнджелы, он испытывал на себе в основном страх и боль эмпатов. А ведь они, наверное, могли поделиться и чем-то хорошим. Как эти дети. Чимбик с интересом и лёгким беспокойством считывал телеметрию брони Брауни. Тот как раз остановился, разглядывая детишек, валявшихся в траве с крупными рысями. Сержант обратил внимание на специальные насадки на когтях кошек. Как местные решили проблему с зубами хищника, оставалось только гадать, но несчастными животные не выглядели. Ни обилие людей, ни повышенный уровень шума не волновали животных, охотно игравших с детьми. Они прыгали на мелких дворняг, толкали мягкими лапами, валили на траву и ловко выворачивались из ручек. Совершенно бессмысленное занятие, на взгляд Чимбика, но дети выглядели счастливыми. Талика негромко спросила: — Хотите погладить или покормить какое-то животное? У каждого вольера стоит автомат с лакомствами для зверей. — Может, в другой раз, — ответил Брауни. Изображение с камер его шлема сместилось на Талику. — А как вы живёте? — полюбопытствовал однорукий репликант. — Постоянно испытывая множественные воздействия на психику? Это… выводит из равновесия. В этот момент один из идиллийских детей неудачно упал и расплакался. Брауни ощутил незначительную боль и просто невероятную, всепоглощающую обиду, густо замешанную на разочаровании. Будто рухнул целый мир. Репликант потрясённо умолк и лишь через несколько секунд осознал, что по щекам текут слёзы. Невероятное, невозможное событие. Репликанты не плакали с раннего детства, лет с двух. Воздействие слезоточивого газа и иную стимуляцию слёзных каналов Брауни в расчёт не брал. Но сейчас… Сейчас слёзы вызвала незнакомая, всепоглощающая детская обида за испорченную игру. Рядом с рыдающим малышом плакали инопланетные дети и даже кое-кто из взрослых. Даже звери проявляли беспокойство, хотя на них эмпатия явно действовала слабее или вовсе иначе. Талика осторожно нащупала руку растерявшегося репликанта и отвела его в сторону, разрывая эмпатический контакт с ребёнком. — Мы привыкли и научились с этим жить, — ответила она на заданный, казалось, вечность назад вопрос. — Это как слух. Поначалу резкие громкие звуки рядом пугают, шум города оглушает, но со временем ты неосознанно фильтруешь то, что слышишь. Обращаешь внимание на приятное, прислушиваешься к тому, что кажется опасным, и не замечаешь фоновый шум. Брауни открыл забрало шлема, предусмотрительно отвернувшись от площадки. В мареве появилась часть лица, словно призрак из фильма, которыми дворняги любят щекотать свои нервы. Вытерев пальцами здоровой руки слёзы, он какое-то время озадаченно рассматривал влагу на пальцах. — Пожалуй, я рад запрету на выход в город, — сказал он, закрывая забрало. — Не думаю, что готов к такому. Наблюдавший за ним Чимбик вспомнил пронзающую всё тело боль и скорчившихся вокруг эмпата вооружённых людей. Вспомнил предельное усилие, позволившее сопротивляться эмпатической атаке, двигаться, несмотря на чужую боль. Он определённо был готов к выходу в город.Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1»
Полковник Стражинский и майор Савин молча изучали документ, полученный от командующего. — Странная просьба, — резюмировал полковник. — Вывести в город репликанта. — Ещё и РС-355085, — недовольно сказал присутствующий в кабинете Тайрел, игнорируя недовольный взгляд Савина. — С ним были проблемы? — сухо поинтересовался командующий. Тайрел пожевал губами и с явной неохотой ответил: — Нет. Реакци сержанта несколько отличаются от основной массы репликантов, но в целом укладываются в общую статистику. — Статистику чего? — командующий едва заметно нахмурился, раздражённый манерой Тайрела недоговаривать. — Статистика накопления недовольства, — пояснил Тайрел. — Репликанты при тесном контакте с обычными военнослужащими и гражданским населением постепенно начинают проявлять недовольство своим положением. Вынужден признать, что на данный момент наиболее острые углы удалось сгладить улучшением их содержания и выходами в увольнение. — Ну так в чём проблема? — осведомился командующий. — Тайрел, ваши слова не вяжутся с вашей мимикой — ясно видна озабоченность вопросом. Тайрел вздохнул: — Видите ли, предыдущие выходы в город репликанты совершали организованно, под надзором гидов, обученных общаться с представителями различных культур. И маршрут проходил исключительно по туристической зоне, где действует запрет на эмпатию и феромоны. А госпожа… — он заглянул в планшет, — … Талика Варес просит разрешения вывести репликанта в город. За пределы туристической зоны. Причём именно РС-355085. Я не знаю, чем ей приглянулся этот агрессивный экземпляр, да и не хочу знать. Хуже то, что поведение сержанта, окунувшегося в повседневную жизнь идиллийского города, непредсказуемо. Его манера воспринимать всё в штыки хороша на поле боя, но в обществе эмпатов это может стать причиной чрезвычайной ситуации. — Перегибаете, Тайрел, — фыркнул Савин. — Сержант вполне адекватен, за три посещения туристической зоны ни одного конфликта. Да и проанализировать поведение репликантов в жилых районах не помешает. Риск считаю допустимым. — Поддерживаю, — Стражинский выключил планшет. — Для гарантии оденем его в броню и прикажем оператору непрерывно мониторить показания. И если сержант действительно выйдет из-под контроля и попробует учинить что- то в духе массовой резни — просто его тут же ликвидируем и спишем, как и советует господин Тайрел. Слова комбрига несколько примирили представителя корпорации с перспективой выпустить репликанта в город. — Господин Стражинский прав, — Тайрел сделал пометку в своём планшете. — Если же эффект окажется положительным, то это позволит разработать новые методики по эксплуатации репликантов данной модели. — Тогда решено, — командующий хмыкнул. — А забавная ситуация, господа: собирать совещание ради обсуждения выхода в город одного-единственного сержанта, не находите? Незамысловатая шутка окончательно разрядила обстановку. — Пусть госпожа Варес ожидает сержанта РС-355085 у пятнадцатого КПП в восемнадцать ноль-ноль по местному времени, — распорядился командующий. — Всё, все свободны. (обратно)Глава 19
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1»
— Равняйсь! Сми-ирна! Р-разойдись! Безупречные «коробки» батальонов распались на отдельные группы и фигуры, вновь сбивающиеся в ручейки и потянувшиеся в разных направлениях. Служебное время закончилось, и почти весь свободный от дежурств персонал базы торопился в город. — Опять ты, калека? — раздался знакомый рёв. Чимбик оглянулся и ощетинился. Ну, конечно — Дюран. И опять столкнулся с Брауни. Сержант знал, что дворняга сделал это специально, просто чтобы в очередной раз отвести душу после полученной от зампотеха выволочки. Собственно, как всегда: если Дюран пребывал в дурном расположении духа, то срывался на любом нижестоящем по званию. Как правило, громоотводом служили его подчинённые, но они уже давно научились распознавать начальственное настроение и ретироваться. И Дюран нашёл новую мишень — репликантов. Чимбик зло зашипел, но прежде, чем успел сделать шаг, Дюран переключил внимание на него. — А, Восемь-пять! — с преувеличенной радостью воскликнул лейтенант. — Что, уродец пробирочный, хочешь снова поговорить о красоте? Свободен! И зашагал прочь. Его провожало множество ненавидящих взглядов. — Опять Дюран нарывается, — недобро прищурился Блайз. — Заболеть хочет, — поразительно спокойно отозвался Чимбик. — Чем? — удивился подошедший к ним Стилет. — Ножом под лопатку, — Чимбик едва заметно улыбнулся. — Я в Блайзовой книжке вычитал про такую болезнь у дворняг. Блайз и Стилет поражённо уставились на Чимбика. Его слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Сама идея убить вышестоящего офицера, да ещё и человека, вызывала шок. Как бы ни хамил Дюран — он всё же офицер и человек доминионской армии и в иерархии стоял несоизмеримо выше репликантов. Даже для готового дезертировать Блайза такая идея казалась слишком революционной. — Потише, — Блайз невольно огляделся. — Он же лейтенант! — Стилет невольно повторил его движение. — За такие слова спишут, как дефектного! — А я тихо, — Чимбик посмотрел, как Дюран сворачивает за угол казармы. — Не переживай. Чимбик огляделся в поисках Брауни. — Брауни к боксам пошёл, — правильно истолковал его телодвижения Блайз. — Поговорю с ним, — Чимбик поправил кепи. — А ты готовься к выходу в город. — Лады, — покладисто согласился Блайз. — Значит, мы сегодня без тебя? — Вы со мной, — напомнил Стилет таким тоном, что сразу стало ясно: Блайз находится на особом контроле. Чимбик подмигнул брату и зашагал к курилке у боксов. Там он увидел привычную уже картину: Брауни сидел на скамейке и метал нож в самодельную мишень из кусков упаковочного пластика. Мишень репликанты без затей прикрепили прямо к поддерживающему кровлю столбу. Брауни всегда говорил, что тренируется использовать протез, но Чимбик видел, что брат нашёл свой способ стравить гнев и злость на Дюрана. Сержант даже задумался, представляет ли Брауни дворнягу-лейтенанта на месте мишени или не осмеливается даже в мыслях? — Не обращай внимания на эту генную помойку, — посоветовал Чимбик, присаживаясь на скамейку. Брауни неопределённо хмыкнул и вновь послал нож в мишень. — Вот бы Дюрану в рожу так, — неожиданно сказал он. — А лучше — в брюхо. И посмотреть, как завоет. Дворняги — они такие хрупкие… Ненавижу их. Встав, Брауни в два шага пересёк курилку и выдернул нож из разлохмаченного пластика. Пальцы из композита ловко закрутили стальное лезвие, и нож словно зажил своей жизнью, то сливаясь в сверкающий круг, то замирая, словно змея перед атакой. Глядя на эти упражнения, сержант с удовлетворением отметил практически полное восстановление моторики и координации повреждённого собрата. — Ты был прав, садж, — вернувшись, продолжил он. — Им нельзя верить. Можно лишь ненавидеть. Щёлк! Нож с хлёстким звуком вновь впился в пластик. — Ну, не все они такие… — опешил от подобной категоричности Чимбик. — Может, — не стал спорить Брауни. — Савин тот же. Да и комбриг. Вроде… И то не уверен. А, ещё госпожа Талика Варес, но у неё такая работа. Да и аборигены ничего, но они вообще странные и живут своим мирком. В общем, не хочу вот так, наугад тыкать, чтобы потом убеждаться в своей правоте. Лучше уж сразу их всех считать одинаковыми. Он вновь сходил за ножом. — А ну, покрути как следует, — потребовал Чимбик больше для того, чтобы отвлечь Брауни от мрачных мыслей. — Да, садж, — охотно откликнулся тот. Нож в его руке заплясал с удвоенной скоростью. Он то крутился меж пальцев, то замирал, балансируя на ладони, то вновь закручивался в танце. — Если тут начнётся по-настоящему, — не прекращая крутить нож, очень тихо сказал Брауни, — я убью Дюрана. Чимбик удивлённо уставился не него, но Брауни это не смутило. — Война ведь всё спишет, да, садж? — ухмыльнулся он. — Тем более невелика потеря, — улыбнулся в ответ Чимбик. — Его и свои ненавидят. Нож Брауни вновь совершил стремительный полёт и воткнулся в пластиковую мишень. — Потрясающе! — раздался женский голос. Вышедшая из-за угла казармы Схема восхищённо смотрела на Брауни. Точнее, на его протез. Репликанты недружелюбно уставились на идиллийку, но та с обыкновенной для местных непосредственностью уже шла к ним с восторженным видом. — Простите, вы могли бы повторить бросок для меня? Совершенно поразительное владение бионической рукой. — Цирк находится в городе, — загородив злобно оскалившегося Брауни, процедил закипающий Чимбик. — При чём тут цирк? — не поняла Схема, но тут же осеклась. Она приблизилась достаточно, чтобы почувствовать злость репликантов. Идиллийка поражённо остановилась и какое- то время молчала, осмысляя открывшееся эмпатическому чутью. — Я вас разозлила? — на выразительном лице девушки репликанты ясно видели растерянность и вину. — Я не хотела. Просто ваш бионический протез — совершенно потрясающий! И вы великолепно им владеете! Выражение лица идиллийки при взгляде на Брауни сменилось на искренний восторг. — А что в этом такого? — озадачился Чимбик. В том, что восторг девушки неподдельный, он почти не сомневался. А вот причину понять не мог. Для него подобные бионические импланты являлись обыденностью, равно как и совершенное владение ими. Злость сержанта утихла, уступив любопытству. Брауни молча встал, выдернул нож из мишени и сказал, не глядя на идиллийку: — Ничего необычного. Курс реабилитации. Но, не удержавшись, ещё раз прокрутил нож в руке. Бурлящая злоба сменилась глухим раздражением с лёгкой примесью смущения. Ему не нравилось внимание к протезу, но идиллийку он почему-то приводил в восторг и это приятно отличалось от комментариев других дворняг. — Очень даже необычно! — не унималась Схема. — Это же технология последнего поколения, превосходящая обычные бионические протезы. Она подошла к Брауни и горящим взглядом смотрела на механическую руку. — Вы позволите посмотреть? Пожа-а-алуйста, — протянула она, глядя на репликанта так, что тот невольно почувствовал себя несколько неловко. А ещё его никогда не просили дворняги. Только приказывали. — Садж? — Брауни вопросительно посмотрел на Чимбика. — Покажи, — разрешил тот, заинтересованный поведением идиллийки. Та едва не подпрыгнула от восторга, когда Брауни закатал рукав, практически полностью обнажив протез. Скрытым осталось лишь место соединения, где композит переходил в живую плоть. Идиллийка коротко выдохнула, захваченная зрелищем. Глядя на восторженный взгляд техника, Чимбик задумался, всё ли в порядке с головой у этой идиллийки. Чего прекрасного она могла найти в механической руке? Но Схема явно что- то нашла. На её губах играла улыбка, а пальцы осторожно, словно опасаясь повредить сверхпрочный сплав, коснулись локтя Брауни. — Совершенство… — прошептала Схема. Брауни, как и многие из репликантов не привыкший к чужим прикосновениям, отдёрнул искусственную руку. Самого касания он не чувствовал, но хватало и осознания этого факта. — Не надо трогать, — грубо сказал он. — Простите, — идиллийка с нескрываемым сожалением отвела руку от репликанта. — Просто это очень красиво. Вы такой счастливчик… После этой фразы Чимбик всерьёз заподозрил идиллийку в наличии психических отклонений, а Брауни со злой ухмылкой предложил: — Могу отрезать вам руку. Тоже оставят протез. Вопреки ожиданиям репликантов идиллийка не обиделась. Она задумчиво посмотрела на свою руку, на руку Брауни и спросила: — А поставят такую же модель? Вид у неё был такой, словно Схема на полном серьёзе размышляла о подобном обмене. — Мэм, вы в порядке? — не выдержал сержант. — Зачем вам протез? — Да она просто дефектная дворняга! — потеряв терпение, рявкнул Брауни и от ярости вбил нож в мишень рядом с собой с такой силой, что вздрогнула крыша. Идиллийка вздрогнула и в страхе отшатнулась. В Брауни клокотало ядовитое варево из пережитой при потере руки боли, унижения и злости на Дюрана и людей, рассматривавших однорукого репликанта, словно диковинную зверюшку, и мучительного ожидания списания. Всё это выплёскивалось из репликанта, словно обжигающая лава из проснувшегося вулкана. И Схема пятилась от него, опалённая этим жаром. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но лишь судорожно всхлипнула, сморгнула слёзы, развернулась и убежала. Брауни шумно выдохнул, глядя вслед идиллийке. Чимбик смотрел на него и молчал. Брауни потянулся за ножом, завязшим в древесине столба, и задумчиво прикусил губу. — Я поступил как Дюран? — через какое-то время спросил он у Чимбика. — Сорвал злость на том, кто ни при чём? Кто не ответит? — Да, — не стал отрицать очевидного Чимбик. — Она, конечно, странная, но вряд ли заслужила это. — Плохо, — Брауни убрал нож в ножны. — Не хочу быть похожим на Дюрана. Репликант задумчиво посмотрел на свой протез, спустил рукав и поднял взгляд на Чимбика. — И что теперь делать, садж? Как исправить? Чимбик вздохнул: — Я бы на твоём месте нашёл её и попробовал извиниться. Он криво ухмыльнулся, вспоминая их с Блайзом опыт по этой части. Во всяком случае Брауни не нужно выслеживать идиллийку по всему Союзу для того, чтобы исправить ошибку. — А как у дворняг принято извиняться? — растерянно спросил Брауни. — Думаю, для начала не нужно называть её дворнягой, — подумав, ответил сержант. — А в остальном… Она эмпат. Наверное, достаточно того, что ты действительно сожалеешь. — Попробую, садж, — неуверенно сказал Брауни и пошёл вслед за убежавшей идиллийкой. Чимбик взглянул на циферблат хронометра и поспешил в казарму — до выхода в город оставалась всего четверть часа, а ему ещё нужно получить броню.Планета Идиллия. Город Эсперо
На контрольно-пропускной пункт сержант пришёл в задумчивом настроении. Талика сдержала слово и запросила разрешение на экскурсию в жилую часть столицы. К удивлению Чимбика, разрешение ему дали. И как ни старался репликант, понять мотивов Талики так и не смог. И это напрягало. Странные слова идиллийки про успокоение совести лишь запутывали. А то, чего Чимбик не понимал, внушало ему подозрение. К некоторому удивлению сержанта, Талика вполне комфортно чувствовала себя на КПП. По крайней мере, так показалось Чимбику, услышавшему её разговор с дежурными. Он даже не понял, что удивительней: способность идиллийки адаптироваться к столь непривычной для местных обстановке или то, что мордовороты из военной полиции снизошли до разговора. При самом сержанте они если и открывали рот, то лишь для команды или ругани. А сейчас его улучшенный слух не уловил ни единого слова из обсценной лексики. Дежурные копы смерили Чимбика скучающе-равнодушными взглядами. Искусственные солдаты давно перестали быть для них чем-то необычным, а разрешение на выход в город, полученное сержантом, исключало и служебный интерес. Капрал молча кивнул Чимбику, то ли приветствуя, то ли подтверждая его право на увольнение, то ли и то, и другое, и разблокировал турникет. Увольнение началось. Гид, вопреки ожиданиям репликанта, не воспользовалась услугами такси, а приехала на собственном автотранспорте. Чимбик понял это по наличию многочисленных личных вещей и наличию конструктивных особенностей. К примеру, на одном из сидений восьмиместного автомобиля крепился маленький ложемент для перевозки в полулежачем положении. Если бы не размер, сержант мог бы предположить, что это устройство для перевозки раненого. Но раненый даже с оторванной половиной тела вряд ли разместился бы в столь крохотном ложементе. Прочие кресла были оборудованы регулируемыми ремнями безопасности, а пара — сидячими ложементами побольше. Ещё сержант заметил несколько предметов, в которых опознал игрушки. Не такие, как у репликантов. Яркие весёлые фигурки животных из материи, набитой чем-то мягким, модель космического корабля, не существующего в реальности, миниатюрная женская фигурка существа со странной, невозможной натурализацией — крыльями бабочки. Игрушки, которыми играли в детстве репликанты, не имели с этими странными предметами ничего общего. Будущих солдат сразу приучали к тому, с чем им придётся иметь дело — оружие, снаряжение, военная техника, пригодные в пищу или агрессивные формы жизни. Единственное исключение составляли конструкторы и головоломки, развивающие интеллект и воображение юных репликантов. Потому Чимбик не понимал сути идиллийских игрушек. Что может развить мягкий зверь, не имеющий ничего общего ни с одним из известных репликанту видов животных? Или женщина с крыльями? Может, она имеет какое-то культовое значение? — Мэм, это что? — не выдержав, спросил репликант, показывая на крылатую фигурку. — Кукла, — ответила идиллийка. — Игрушка. — И что она обозначает? — Чимбик аккуратно взял фигурку и осмотрел со всех сторон. — Это что-то из вашей религии? Или проект имплантов? — Это персонаж из мультфильма, который любит моя дочь. Тон идиллийки подразумевал исчерпывающее объяснение. Может, для дворняги и так, но репликант озадачился ещё больше. С мультипликацией он успел познакомиться на лайнере, но всё равно смысл игрушки остался для Чимбика непонятным. — И как ей играть? — попробовал зайти с другой стороны сержант. — Воображать, — улыбнулась Талика. — Представлять, что сказочный персонаж попал в твой мир или ты — в мир сказочного персонажа. Переживать удивительные приключения вместе с любимыми героями. — Вы разрешаете детям принимать психотропные препараты? — изумился Чимбик. Другой причины, объясняющей слова идиллийки, он придумать не смог. Но по её хохоту Чимбик догадался, что последнее предположение ошибочно. — Никаких веществ, — всё ещё смеясь, ответила идиллийка. — Для детей нормально — воображать. Чимбик промолчал, не став говорить, что в его мире воображающий репликант считался дефектным. Он вспомнил, каких усилий ему стоило прикрывать Блайза, и невесело ухмыльнулся под шлемом. Жизнь показала, что именно тяга Блайза к воображению и мечтам зачастую оказывалась полезнее прагматизма Чимбика. Поставив фигурку крылатого существа на место, сержант уставился в окно, глядя на стену леса, отделяющего город от военной базы. Вопреки ожиданиям, столица не слишком отличалась от туристического квартала. То же преобладание в архитектуре округлых форм, то же обилие зелени и непрактичных украшений. Разве что концентрация общественных заведений в разы меньше, чем жилая застройка. И Чимбик почти не видел высотных зданий. Идиллийцы тяготели к малоэтажным домам и небольшим приусадебным участкам. — Что именно вы хотите посмотреть? — уточнила Талика. — Выбирайте место сами, а то снова скажете, что я вас обманываю. — В жилой район, мэм, — тут же отозвался сержант. Идиллийка выделила на навигаторе жилые районы города. По сути, ими оказался практически весь город. — Укажите район сами, — попросила она. Чимбик машинально попытался связаться с бортовым компьютером машины через имплант, но вовремя вспомнил о разнице частот. Пришлось выбирать вручную. Сперва он хотел просто ткнуть в ближайший жилой район, но решил, что такой выбор слишком предсказуем. — Сюда, — репликант ткнул в совершенно случайную зону на карте. И тут же задал занимавший его вопрос: — Мэм, скажите: зачем вы это сделали? Выполнили мою просьбу? — Гиды нужны, чтобы помогать гостям понять культуру Идиллии, — ответила Талика. — Вы хотели увидеть столицу за пределами туристического сектора. Вполне нормальное желание. Этот ответ полностью удовлетворил Чимбика, прекрасно понимающего, что такое «добросовестное выполнение должностных обязанностей». А предоставленная возможность выбрать пункт назначения самостоятельно гарантировала, что ему не подсунут очередную картинку для туристов. — Спасибо, мэм, — поблагодарил он. Первым отличием от туристического квартала стало отсутствие праздной толпы. В разгар рабочего дня улицы пусть и не пустовали, но прохожие встречались в разы реже. И очень скоро Чимбик обрадовался этому обстоятельству. Закованный в броню репликант привлекал внимание. Много внимания. Идиллийцы с ненормальной даже для дворняг непосредственностью разглядывали необычного гостя. И если бы только разглядывали. Чимбик ощущал весёлое любопытство подростка, менявшего проколотое колесо мопеда. С удивлением осознал, что его вид привлекателен для шедшей мимо девушки. — Эй, милашка, а сними шлем, — подмигнула она сержанту. Чимбик с весёлым злорадством выполнил её просьбу. Створки забрала разъехались, открывая татуированное лицо с зелёными кошачьими глазами. Он ожидал испуга, отвращения, но интерес идиллийки только возрос. И к нему ощутимо примешивалось возбуждение. — Какой ты необычный, — промурлыкала она, неторопливо оглядывая его с головы до ног. Талика с улыбкой наблюдала за разговором, не делая попытки вмешаться. — Штатная единица, — буркнул в ответ смущённый репликант, захлопывая забрало. — О, — теперь он ощущал чужое весёлое изумление и возрастающее желание близости. — Как ты мило стесняешься. Хочешь пойти ко мне? Я тебя не обижу, обещаю. — Мэм, вы работаете в службе эскорта? — поинтересовался Чимбик, вспомнив поведение Лорэй в самом начале их знакомства. Сёстры точно так же без стеснения заигрывали с мужчинами, когда летели с Гефеста на Новый Плимут. — Служба эскорта? — девушка удивленно приподняла брови, но в следующий миг весело рассмеялась. — А, эта инопланетная ерунда с сексом за деньги? Нет, милашка, ты мне просто нравишься. Очень нравишься… Она подошла ближе и лукаво улыбнулась: — Ну хоть поцелуй… Перед глазами сержанта всплыло оповещение о присутствии в атмосфере некоего вещества органического происхождения, имеющего отношения к афродизиакам. «Феромоны», — без подсказки такблока догадался Чимбик. То, что природное «оружие» идиллийцев проникнет сквозь броню, Чимбик не опасался — даже без полной герметизации фильтры шлема надёжно отсекали любые посторонние примеси в атмосфере. — Прошу прощения, мэм, — сержант отодвинул от себя девушку. — Никаких физических контактов. Всего доброго. И зашагал прочь, торопясь покинуть область поражения феромонами. Поведение идиллийки обескураживало. Её прямота не соответствовала ни одному из обрядов ухаживания, известных репликанту. И тот факт, что она, не зная ничего о Чимбике, желала чисто физического контакта, обескураживал ещё больше. Выходит, он привлекателен для женщин? Проходя мимо качающегося на установленных во дворе качелях ребёнка, репликант ощутил всепоглощающий восторг. Эмпатический контакт смешал мысли. Чимбик остановился, пытаясь отделить собственные чувства от чужих, но не сумел. К восторгу ребёнка прибавилось острое любопытство. Он спрыгнул с качели и без всякого страха подбежал к репликанту. Чимбик машинально отметил, что Талика тут же приблизилась к ребёнку на расстояние вытянутой руки. — Ты кто? — с горящими восторгом глазами спросил пацан. — Я — Ингвар. А тебя как зовут? — РС-355085, — репликант, глядя на готовность Талики защитить мальчишку, развеселился. Даже без брони ни один из обычных людей не являлся для сержанта соперником в рукопашной схватке. А в броне Чимбику не нужно было даже напрягаться — достаточно одного взмаха рукой на минимальной мощности мускульных усилителей, чтобы превратить обоих идиллийцев в покойников. — Я же говорил про запрет на причинении вреда штатским, мэм, — напомнил он Талике. — У тебя смешное имя, — сообщил мальчишка. — Можно я буду звать тебя Эрэс? А кто такие штатские? Талика виновато улыбнулась, но от ребёнка не отошла. — Вы поймёте, когда у вас появятся дети, — пообещала идиллийка. — Мы стерильны, — буднично сообщил Чимбик и переключил внимание на маленького идиллийца. — Номер надо называть полностью, сэр. Но можете говорить просто «сержант». — Круто! — восхитился Ингвар и хотел взять Чимбика за руку, но его ладошку перехватила Талика. — Дядя не любит, когда его трогают. Он с другой планеты. Ты ведь знаешь, что люди с других планет отличаются от нас? И почему ты не в детской зоне? — Мы собрались поехать за город с друзьями, — отмахнулся малец. — Скоро за нами заедут и мы отправимся к водопадам. Почесав затылок, Ингвар предложил: — А если я не буду его трогать? Он любит печенье? У меня есть печенье! Он задрал голову и сообщил Чимбику: — Сержант, пойдём есть печенье! — Благодарю, сэр, — Чимбик невольно улыбнулся. Открытость и искренность маленького идиллийца были ему странно приятны. Гораздо приятнее, чем недавние чувства идиллийки, прямо предлагавшей половой контакт. — Но не сейчас, — продолжил он. — Госпожа Варес показывает мне город, и посещение вашего жилья нарушает план экскурсии. — Экскурсии это скучно! — попытался переубедить его мальчик. — А у меня есть робо-паук! Хочешь поуправлять? — Спасибо, сэр, — искренне поблагодарил Чимбик,начиная задумываться над способом избавиться от докучливого внимания. — Но у меня нет соответствующего допуска. И экскурсия мне нравится. Надежда мгновенно сменилась разочарованием и горькой обидой. Репликант с изумлением ощутил, как увлажнились глаза. Талика присела и обняла всхлипнувшего ребёнка. — Мы не всегда можем получить всё, что хотим. Но ты ведь всё равно скоро едешь к водопадам, — напомнила она. — Так что долго поиграть с сержантом в любом случае не получится. А к водопаду ему никак нельзя. Зато можно попросить его сделать голоснимки с тобой, и ты покажешь их всем друзьям. Обида и разочарование утихли, сменившись задумчивостью. — И правда, — вздохнул мальчик и посмотрел на Чимбика. — Можно сделать голоснимок с тобой? Ты классный. Репликант растерянно моргнул, осознавая, что он «классный». От голоснимка он поначалу хотел отказаться, но вспомнил, что режим секретности частично снят, даже более того — рекомендуется как можно чаще привлекать к себе внимание, имитируя присутствие большего числа войск. — Снимок — можно, — кивнул репликант. Вопреки ожиданиям, одним снимком он не отделался. И, попрощавшись с Ингваром, репликант со всей ясностью осознал, что это будет длинный вечер… (обратно)Глава 20
Планета Идиллия. Город Эсперо
— Мэм, зачем вы пытаетесь защищать несовершеннолетних от несуществующей угрозы? — спросил Чимбик, когда они отошли от дома гостеприимного Ингвара. Действия Талики с точки зрения репликанта являлись бессмысленными. Во-первых, сержант не собирался никому причинять вреда, а во-вторых — вздумай Чимбик проявить агрессию, то его бы не остановили все жители квартала. Даже с применением оружия. Но идиллийка уже второй раз проявляла бессмысленную храбрость. Это удивляло Чимбика. — Простите, — к удивлению репликанта, Талика смутилась. — Те, у кого есть дети, делают это совершенно неосознанно. Инопланетники нередко совершают странные, непредсказуемые поступки. Особенно если впервые покинули туристический квартал. Чимбик вспомнил увиденную на Эдеме картину: взрослый мужчина абсолютно буднично избивал малолетнего попрошайку при полном равнодушии прохожих. Это шло вразрез со словами идиллийки. Или, может, ни у кого из тех людей не было своих детей? Но память тут же услужливо подсунула рассказ Стилета о подавлении очередного бунта на одной из планет Консорциума. Группа едва вооружённых дворняг встала насмерть, стараясь не пропустить репликантов к запертому подвалу. Группа Стилета прошла сквозь этих людей, едва заметив, только для того, чтобы вместо чего-то действительно важного обнаружить толпу перепуганных женщин и детей. Сержант тогда ещё подумал, что скажи эти дворняги Стилету, кто в том подвале — остались бы живы. Ну, по крайней мере до подхода полицейского батальона — для самих репликантов толпа бесполезных штатских никакого интереса не представляла. Опять же курс биологии, в обязательном порядке входивший в программу обучения, указывал, что забота о потомстве — залог выживания вида. Но если животные действуют инстинктивно, то разумное существо должно руководствоваться логикой и умением трезво оценивать ситуацию. Или этот инстинкт настолько силён, что даже у людей доминирует над рассудком? Но тогда как объяснить торговлю детьми на том же Эдеме? Или у эдемцев натурализация вызвала нарушение данного инстинкта? — Но вы же понимаете, что это бессмысленно? — уточнил Чимбик. — Ваши физические возможности не позволят оказать мне хоть какое-то сопротивление. С этими словами репликант поднял горсть гальки, устилающей пятачок перед одним из домов, и легко раскрошил в ладони, демонстрируя возможности мускульных усилителей. Идиллийка удивлённо моргнула и проследила взглядом за осыпающимся каменным крошевом. — Боюсь, что это не имеет значения, — несколько грустно улыбнулась она. — Если взрослый видит тонущего ребёнка, то бросится в воду, даже не умея плавать. Чимбик вынужден был признать, что его попытка понять отношение людей к детям потерпела крах. — Мне этого не понять, — озвучил он свой вывод. — А что за «детская зона», о которой вы упоминали, мэм? — Что-то вроде круглосуточного детского сада, школы и лагеря, — ответила Талика, но умолкла, очевидно почувствовав растерянность репликанта. — Вам, наверное, не знакомы эти понятия? — В общих чертах, — ответил Чимбик. — Образовательные учреждения, дающие несовершеннолетним необходимый базовый набор знаний. Следующей ступенью являются среднеспециальные и высшие учебные заведения. Это в общих чертах, но образовательная система может разниться от планеты к планете из-за целого ряда факторов. Насколько я понял, у вас все типы образовательных учреждений собраны в одном месте? Прошедшая мимо идиллийка одарила репликанта долгим взглядом и заинтересованностью, приправленной сексуальным возбуждением. Столь открытая, даже навязчивая демонстрация чувств сбивала Чимбика с толка. Казалось, что у аборигенов вообще не принято ничего скрывать. — Детская зона чем-то напоминает туристический квартал, — тем временем попыталась объяснить Талика. — Это закрытый район, где расположено всё необходимое для детей. Там можно жить, лечиться, обучаться, играть — и всё это под присмотром квалифицированных работников. Так повелось ещё со времён лунной колонии. Каждое внеземное поселение в те времена обходилось минимально возможным числом специалистов, и каждый был жизненно важен для колонии. А потому колонисты не имели возможности сидеть дома, круглосуточно занимаясь детьми. Заботой о несовершеннолетних занимались централизованно. Такая система помогает и при освоении планет, когда каждый колонист занят работой. А поскольку у среднего идиллийца старше пятидесяти в среднем четыре-пять детей, без детских зон работать было бы довольно сложно. — Разумно, — одобрил такой подход Чимбик. — А укрытия там есть? — Укрытия? — озадачилась Талика. — Для чего? Чимбик уставился на неё так, словно у идиллийки выросли крылья, как на той кукле. — Укрываться от обстрелов и бомбово-штурмовых ударов, — наконец пояснил он. Следом пришла другая мысль, которую репликант тут же озвучил: — У вас в городе вообще есть подобного рода сооружения? — В районе старого города остался действующий бункер со времён колонизации, — подумав, ответила идиллийка. — В промышленных городах, наверное, есть укрытия на случай техногенных катастроф. Что до остального — мы не воюем. У нас никогда не было бомбёжек и укрытий на этот случай. — Плохо, — констатировал Чимбик. Его самого не волновали потери гражданского населения. Служба в Консорциуме приучила репликантов относиться к гражданским как к помехе или инструменту воздействия на противника. Определённую ценность могли представлять лишь отдельные личности, отмеченные в инструктаже при постановке задачи. В армии Доминиона порядки отличались. Сержант поначалу даже опешил от количества запретов на действия в отношении гражданского населения, причём даже на территории врага. Нерациональность такого подхода удивляла репликанта, но у командования была своя точка зрения, спорить с которой Чимбик не собирался. Раздражало лишь то, что из-за недальновидности аборигенов значительную часть времени и ресурсов, необходимых для укрепления обороны, придётся потратить на обеспечение их безопасности. Инженерные подразделения, ПВО — всё, что жизненно необходимо на передовой, будет отнимать город. Вслух этого Чимбик говорить не стал. Его внимание привлекла разношёрстная компания идиллийцев в компании нескольких инопланетников. Последние выглядели счастливо-обалдевшими. Парень-идиллиец обнимал разом двух девушек, нисколько не возражавших против подобного. А три идиллийки, весело говорившие о чём-то, завидев репликанта, заговорщицки переглянулись и направились к нему. Чимбик с интересом наблюдал за их приближением. Как и все встреченные ранее аборигены, девушки были хороши собой и находились в отличной физической форме. Сержант попытался вспомнить, видел ли хоть одного старого или некрасивого идиллийца, но не сумел. Ещё одна загадка странной планеты. — Привет, — махнула сержанту рукой одна из подошедших девушек — высокая красотка с длинной светлой косой. Озорное веселье аборигенов на миг захватило Чимбика, и он осознал, что улыбается под забралом шлема. Вслед за осознанием улыбка пропала с лица сержанта. Он не впечатлительная дворняжка, чтобы так легко попасть под действие эмпатии. — Я могу вам чем-то помочь, мэм? — холодно поинтересовался сержант. — Уверена, что можешь, — улыбка на лице идиллийки стала шире, а за весельем всё отчётливей чувствовался сексуальный интерес. — И не ей одной, — подмигнула Чимбику вторая девушка. В отличие от подруги, она напоминала скорее военнослужащую Доминиона — короткая стрижка, удобная одежда и обувь. Но цвет кожи и грациозные движения не оставляли сомнений, что от армии идиллийка переняла только приглянувшиеся внешние атрибуты. — Ты ведь доминионец? — поинтересовалась третья девушка с огненно-рыжей шевелюрой. — Отдыхаешь после службы? Мы как раз идём на вечеринку. Хочешь с нами? Их возбуждение походило на инфекцию, проникая в сознание репликанта. Не контролируй автодоктор брони его гормональный фон и не подавляй сексуальное желание, возможно, Чимбик ощутил бы настойчивое желание согласиться. Но сейчас сержант ощущал лишь глухое раздражение от попытки навязать ему что-то. — Нет, — грубо ответил он. Его ответ вызвал удивление и обиду. — Почему? — капризно надула губки рыжая. Сейчас она чем-то напоминала Чимбику Свитари, изображавшую дурочку. Ему даже захотелось замахнуться на идиллийку, чтобы увидеть, изменится ли её взгляд на злой и затравленный, как у Лорэй, или она и есть дурочка? Талика, похоже, почувствовала недоброе и вмешалась: — Идите на свою вечеринку, детишки, и не мешайте гостю. Он же сказал, что не хочет идти. — Многое теряешь, — фыркнула рыжая, и компания к немалому облегчению репликанта ушла прочь. — Не принимайте близко к сердцу, — примирительно улыбнулась Талика. — Молодежь. Гормоны ударяют в голову и мысли только об удовольствии. — Почему вы назвали их детишками? — озадачился Чимбик. — Они выглядят, как взрослые особи. Завидев ещё одну компанию идиллийцев, сержант со всей ясностью понял, что его ждёт повторение недавнего эпизода. — Мы можем пойти куда-то, где мне не будут предлагать вступить в половой контакт и не станут оказывать на меня эмпатическое воздействие? — спросил он. Талика тихо рассмеялась. — Говорят, туристический квартал — как раз такое место, — с улыбкой сообщила она. Сержант нахмурился. Да, наверное, это казалось идиллийке забавным: репликанту не нравилось пребывание в специально созданном для чужаков месте и он потребовал показать ему жилой район аборигенов. А теперь он недоволен местными порядками и хочет попасть в комфортную для чужаков среду. Зато теперь Чимбик лучше понимал устройство туристического квартала с его разграничениями по зонам и ограничениям на применение феромонов и эмпатии. И полностью одобрял такое решение проблемы. Чимбик с немалым удовольствием вернулся бы туда, но только после достижения цели: он хотел изучить и понять Идиллию, отыскать ту ложь, что местные скрывают за красивой витриной. — А прямо в городе есть места, где нет такого навязчивого внимания? — спросил он. — Можем отправиться в деловой центр, — предложила Талика. — Там меньше несдержанной молодёжи, больше инопланетников и не приветствуются излишнее внимание и навязчивость. — Хороший вариант, — подумав, согласился сержант. Деловой центр тоже был частью настоящего города. И Чимбику хотелось посмотреть на то, как идиллийцы работают. Все эти разговоры про планету удовольствий и нескончаемого праздника не учитывали такую часть жизни, как работа. Талика вызвала оставленную на соседней улице машину. Сержант хмыкнул: прогулка по жилой зоне оказалась непродолжительной. — Вы не ответили на вопрос про «детишек», мэм, — напомнил он Талике, когда они устроились в машине. — Это не характеристика возраста, а скорее обозначение эмоциональной незрелости, — пояснила Талика. — Когда тела уже выросли, а в голове гуляет ветер. Чимбик ненадолго задумался над её словами. Эсперанто имел свои наречия, разнящиеся даже на одной планете, поэтому слова идиллийки могли быть как идиомой, так и прямым смыслом. — Мэм, это ведь идиома? Или данные граждане действительно пережили трепанацию черепа? — уточнил он. Его слова вызвали новый приступ смеха у идиллийки. — Нет, это выражение означает легкомыслие и переменчивость. В силу нашей натурализации с момента полового созревания и где-то до тридцати — тридцати пяти лет сексуальное желание крайне сильно. Потому молодёжь вечно в поисках приключений и новых впечатлений. Обычно они проводят время в квартале удовольствий, в клубах и на вечеринках. Но ваша броня и необычный вид будут привлекать молодёжь в любой части города. Репликант обдумал услышанное. Физиологические особенности аборигенов объясняли навязчивое внимание, но не прибавляли понимания устройства общества. Да и сама Талика не проявляла к нему сексуальный интерес. — А вы сами, мэм? — решил внести ясность Чимбик. — Вы не проявляли ко мне непрофессиональный интерес. Разве ваша физиология чем-то отличается? Идиллийка весело рассмеялась, ничуть не смущённая вопросом. — Я в своё время уже перебесилась. Заметив непонимающий взгляд репликанта, гид пояснила: — Перебеситься — это что-то близкое к «воплотить желания и исчерпать их», — пояснила она. — Нагуляться. Сопоставив ответ идиллийки со сказанным выше, Чимбик задал новый вопрос: — Каков ваш биологический возраст, мэм? — Сорок три года. Репликант мысленно вздохнул: определить на глаз возраст дворняг оказалось сложнее, чем подсчитать количество киборгов в ротной колонне. При одинаковом возрасте дворняги могли выглядеть совершенно по-разному. К примеру, Талика — на взгляд Чимбика — выглядела ненамного старше идиллиек, приглашавших его на вечеринку. Может, это тоже особенности натурализации? И этим объясняется отсутствие пожилых людей на улицах — они просто не выделяются среди прочих? — Мэм, а почему в городе не видно людей пожилого возраста? — Что вы подразумеваете под «пожилым возрастом»? В неразвитых мирах, как я слышала, люди уже после сорока могут считаться «пожилыми». Или вы говорите о дряхлости тела? Вопрос поставил репликанта в тупик. Насколько он знал, возраст определяется хронологически, но и биологическая составляющая тоже важна. На Идиллии, видимо, придавали значение лишь биологическому старению. — О дряхлости тела, мэм, — ответил репликант. Шлем позволял ему сидеть лицом к собеседнице и одновременно наблюдать за жизнью улицы. Репликант фиксировал всё: полицейского робота на перекрёстке; стайку детей, столпившихся у фургончика с надписью «Кондитерские изделия» на борту; компанию взрослых — точнее определять их возраст сержант уже не брался — идиллийцев в открытой машине; небольшую сцену, на которой выступали музыканты. Запоминал и старался составить собственную картину этого мира. — У нас, на Идиллии, сложилась особая культура полноценной жизни, — ответила Талика. — Сами понимаете, что в силу эмпатии мы невольно разделяем боль и страдания окружающих, их плохое настроение, тоску, горе и даже немощь. Один больной способен снизить качество жизни сотен здоровых, дряхлый и немощный отравляет жизнь эмпатов. Да и кому хочется продолжать жизнь в страданиях и боли? Жалкое подобие рассвета, мучительное угасание. Бледная тень себя прошлого. Большинство идиллийцев выбирает добровольный уход на закате жизни. А те, у кого остались незавершённые дела, предпочитают уединение. Или отправляются в путешествие за пределы Идиллии. Чимбик погрузился в размышления. Для него, молодого, находящегося на пике физических возможностей, дряхлость и немощность были абстракцией. Он знал, что через определённый срок его тело тоже ослабнет и перестанет соответствовать установленным производителем стандартам, после чего последует списание. Но всё это представлялось бесконечно далёким и совершенно несущественным. И уж тем более не подходящим людям. Но у идиллийцев, похоже, существовал свой взгляд на жизненные циклы. И достигнув порога, после которого их тела переставали соответствовать местным нормам, они просто списывали себя сами. В этой концепции была даже некая извращённая справедливость, когда дворняги самостоятельно совершали над собой то, к чему приговорили его братьев. На миг губы Чимбика растянулись в злой усмешке. Но в следующую секунду он представил, что когда-то Эйнджела тоже решит, что уже не соответствует заданным стандартам и спишет себя. Мысль вызвала в сержанте протест. — Родственники одобряют их решение? — хмуро поинтересовался он. — А разве наше неодобрение может остановить разрушение тела и упадок сил? — удивилась идиллийка. — Каждый решает для себя, учитывая мнение близких. Чимбик кивнул, принимая объяснение. Для его осмысления требовалось куда больше времени. Неожиданно сержант ощутил странную, шальную радость и жадное предвкушение. То, что это не его эмоции, репликант понял сразу — научился распознавать за то небольшое время, что провёл с идиллийцами. Покосившись в окно, Чимбик увидел ярко раскрашенный микроавтобус, набитый гомонящими аборигенами. Постоянные эмпатические вторжения заставили Чимбика задуматься, каково приходилось Эйнджеле. Даже чужие радость и любопытство вызывали у репликанта нервозность, а что можно ощутить в тех же трущобах Нового Плимута? От одной мысли сержант гадливо скривился, а затем встрепенулся. Трущобы, конечно! Если по чему-то и можно судить скрытую подноготную планеты, то именно по местам скопления бедняков. — Скажите, какие районы столицы считаются неблагополучными? — спросил он у гида, активируя голографическую карту города. Ответом ему был непонимающий взгляд идиллийки. — У нас таких нет. Относительно опасным, в принципе, можно счесть лишь туристический район, но его вы уже видели. — Так не бывает, — тут же напрягся сержант. Если он что-то и понимал в дворнягах, так это то, что социальное и экономическое неравенство были основой их общества. — Всегда есть богатые и бедные, элитные районы и трущобы, — сказал Чимбик. — Это не единственная возможная модель социума, — возразила Талика. — На Идиллии есть более обеспеченная часть населения и менее обеспеченная, но бедняков в привычном инопланетникам понимании нет. Корона обеспечивает каждому гражданину Идиллии безусловное обеспечение: жильё, питание, предметы первой необходимости, медицинское обслуживание, небольшое денежное пособие, бесплатную профессиональную подготовку. Талика продемонстрировала браслет, очень похожий на тот, что выдали Чимбику. — Это браслет гражданина. По нему вы можете получить социальное питание в любом заведении. Не дорогие блюда, конечно, но полноценный натуральный рацион для здоровой жизни. По нему же вы можете получить необходимое лечение в любой государственной клинике. Одежду, обувь и бытовые предметы можно заказать на социальном портале. Корона, в свою очередь, закупает всё это у местных производителей, стимулируя экономику планеты. Всё это в каком-то смысле напоминало Чимбику жизнь репликантов: их тоже обеспечивали необходимыми ресурсами для нормального функционирования. Вот только они и сами были полезным ресурсом, отрабатывающим вложения Доминиона. А какую выгоду правительство Идиллии получало от своих граждан? Этот вопрос он и задал Талике. — Идиллийское государство существует для обеспечения жизни граждан, а не наоборот, — ответила гид. — Люди — не ресурс. Не на Идиллии. Сержант криво ухмыльнулся. — Не ресурс? — он вспомнил всё, что читал о типах общества и наблюдал сам. — Термин «человеческий ресурс» придуман задолго до начала освоения космического пространства, мэм. И развитие общества напрямую зависит от этого ресурса. Или вы хотите сказать, что ваша промышленность, торговля и сельское хозяйство не зависят от участия населения? — Зависят, — согласилась Талика. — Но уже в докосмическую эпоху технологическое развитие позволяло десяти процентам населения прокормить девяносто. И сейчас мы силами немногого населения колоний в состоянии реализовать проекты, для которых когда-то понадобилось население всей Земли. Просто раньше полученные ресурсы распределялись между малочисленными элитами со сверхдоходами, а население нищенствовало. — Разве что-то изменилось? — удивился Чимбик. Он хорошо помнил бунты рабочих-контрактников, вызванные недовольством условий содержания. Тогда у сержанта не хватало знаний о внешнем мире, чтобы понять мотивы, толкнувшие людей к нарушению закона. Но теперь, взглянув на мир своими глазами, репликант начинал их понимать. И в то, что на Идиллии существует некая совершенная форма общества, устраивающая абсолютно всех, Чимбик не верил. — Всё, что я видел, мэм, говорит об обратном. Люди были, есть и остаются ресурсом. Ресурс вырабатывается, а власть остаётся. Так устроены корпорации, государства, планетарные власти, Доминион. Для любой власти население — ресурс для достижения целей и обогащения элиты. Талика задумчиво покрутила на запястье браслет гражданина и неожиданно спросила: — А если бы вы сами стали правителем? Получили полную власть над всеми братьями и могли распоряжаться их жизнями — вы бы использовали их как ресурс, умножая собственное богатство? Или попытались обеспечить им хорошую счастливую жизнь? — Я не трачу время на бесполезные фантазии, — сухо ответил Чимбик. Сержант подозревал, что его выход в город станет предметом анализа контрольной группы, и не хотел дать им повод для беспокойства. — Это не бесполезная фантазия, а абстрактная модель, необходимая для понимания идиллийского общества, — не отстала Талика. — Прошу, ответьте. Чимбик сделал вид, что задумался. — Нет, — наконец сказал он. — Я бы не смог использовать братьев для собственного обогащения и поддержания власти. Я бы обеспечивал приемлемые условия существования личного состава. Такие, какими обеспечивает нас армия Доминиона. «Я бы дал им возможность самим выбирать свою судьбу», — мысленно ответил Чимбик. Идиллийка так долго смотрела на него, словно могла прочесть мысли. От этого сержанту стало неуютно. — Но репликанты — не люди, — добавил Чимбик. — У нас всё иначе. — Идиллийцы — тоже не совсем люди, — напомнила Талика. — Из-за эмпатии наше общество тоже устроено иначе. Мы не можем быть счастливы, когда часть из нас страдает или нуждается. Сержант вспомнил вечно печальный взгляд Эйнджелы и снова попытался представить, каково ей приходилось в трущобах, криминальных районах и на Эдеме. Вспомнил слова рабовладельца о том, что идиллийцы не выживают в неволе. Посмотрел на город за окном автомобиля, на Талику, сидящую напротив, и впервые подумал о том, что Идиллия может быть такой, какой кажется. Особенным миром в силу особенности его населения. Машина остановилась в деловом квартале столицы, и задумчивый сержант вышел и огляделся. На смену подозрениям и предубеждённости пришли растерянность и любопытство. Репликанту хотелось понять этот странный мир. Деловой квартал выделялся обилием высотных зданий. Офисы небольших фирм соседствовали с представительствами крупных компаний и доминионских корпораций. В этом же районе располагались здания посольств планет Союза, пустующих по случаю войны. А вот над стоящим особняком, за небольшим сквером, зданием посольства Китежа реял голографический флаг — алое полотнище с хищным белым силуэтом космического корабля. Представителей других планет тут было никак не меньше, чем в квартале развлечений, но праздные гуляки встречались куда реже сосредоточенных, уткнувшихся в коммуникаторы и планшеты людей. На репликанта смотрели с интересом, но с навязчивыми предложениями, к немалому облегчению сержанта, подходить не спешили. Да и эмпатические прикосновения практически сошли на нет: аборигены заботились о деловых партнёрах в меру сил. Сколько Чимбик ни всматривался — так и не сумел увидеть ни попрошаек, ни бездомных, ни уличных проституток, ни прочих примелькавшихся на Новом Плимуте обитателей дна. Идиллия казалась настолько благополучной, что сержант заинтересовался, за счёт чего всё это куплено. — Чем зарабатывает ваша планета? — спросил он у Талики, когда они устроились на скамейке в тени цветущего дерева. — В основном натуральной едой, как и все землеподобные миры, — озвучила очевидное идиллийка. — Но, в отличие от многих, мы выращиваем не примитивные культуры для сублимации, а дорогие, экологически чистые продукты. Хранить и транспортировать их в десятки раз сложнее и дороже, чем сублиматы, но корона вложилась в этот бизнес и теперь идиллийские продукты ценят во всём Доминионе. Чимбик, на собственном опыте ощутивший «прелести» питания субпродуктами, прекрасно понимал дворняг, закупающих натуральное продовольствие. Ценообразование, правда, ещё оставалось для репликанта тайной, но даже его знаний хватило для понимания доходности подобной торговли. — Я читал, что у вас добывают драгоценные камни, — вспомнил он ещё одну статью экспорта Идиллии. — Идиллийский янтарь, — Талика продемонстрировала репликанту кулон с крупным камнем нежно-зелёного цвета. — Это не минерал, а окаменевшая смола, как земной янтарь. На взгляд Чимбика, ничего особенного в этом камешке или куске смолы не было. — И чем он ценен? — разглядывая камешек, спросил репликант. — Используется в промышленности? — Нет, ничего такого, — покачала головой Талика. — Мы используем его в ювелирных украшениях. А что до ценности… Она весело прищурилась, сняла цепочку с камнем и протянула Чимбику. — Снимите перчатку и возьмите янтарь в руку. Сержант с подозрением осмотрел камень, просканировал его и, не обнаружив ничего подозрительного, стянул перчатку. Согретое теплом чужого тела украшение опустилось в ладонь и камень, к некоторому удивлению Чимбика, сменил цвет сперва на зеленовато-жёлтый, затем на медовый с искрами багрянца. Репликант заворожённо смотрел в глубь янтаря. — Это эффект от нагрева? — наконец сумел оторвать взгляд от чудного камешка Чимбик. — Многие называют его камнем-эмпатом, — задумчиво глядя на мерцание искр в янтаре, сказала Талика. — Он меняет цвет в зависимости от настроения и состояния носителя. Причём у каждого по-своему. Учёные до сих пор пытаются отыскать то, что дарит янтарю такие свойства. Возможно, это же подарило эмпатию всем жителям Идиллии. Но пока безуспешно. Чимбик переложил кулон в другую руку. Цвет сменился на тускло-жёлтый. Репликант посмотрел на показания брони. Температура его тела на данный момент составляла ровно тридцать шесть и шесть десятых градуса по Цельсию. — Какая у вас сейчас температура тела, мэм? — спросил он у Талики. — Дело не в температуре, — попыталась донести мысль идиллийка. — Янтарь реагирует на вас так же, как эмпаты. Очевидно, что-то в эмоциях сержанта подсказало, что объяснять бесполезно. Она осторожно, без резкий движений, положила руку на пальцы Чимбика и мягко сжала их. — Понаблюдайте сами. Это подарок. Может, когда-нибудь вы встретите девушку, которой захотите его передарить. Сержант напрягся. Идиллийский янтарь стоил дорого. Чимбик не брался оценить точно стоимость предложенного ему в подарок украшения, но понимал, что много. Наверное, как билет первого класса на лайнере. А может, и больше. Но зачем почти незнакомый человек делает ему такой подарок? — Не могу принять, мэм, — казённым голосом произнёс Чимбик, возвращая кулон Талике. Что идиллийка прочла в его душе, осталось загадкой, но спорить Талика не стала. Просто предложила: — Тогда я одолжу его вам, просто чтобы у вас была возможность самому изучить свойство янтаря. Это вы можете? Чимбик задумался. С одной стороны — непонятное поведение идиллийки настораживало. С другой — ничего опасного или запрещённого она не предлагала. Камень он может вернуть в любой момент, а посмотреть, какой цвет он примет в руках братьев — интересно. В ходе непродолжительной внутренней борьбы победило любопытство. — Могу. Спасибо, мэм, — Чимбик аккуратно спрятал украшение в нагрудный подсумок. — Не за что, — улыбнулась идиллийка. — Куда вы бы хотели пойти?.. (обратно)Глава 21
Планета Китеж. Столица
Китеж совсем не походил на Идиллию, оставленную репликантом четыре дня назад. Ледяной мир в процессе терраформирования. Когда-то тут будет много воды, а с ней и жизни. Но сейчас планета была неуютной ледяной пустыней, жизнь на которой теплилась лишь под рукотворными куполами. Зато у Чимбика появилось новое развлечение — изучать каждый новый город, сравнивая с виденными ранее. Столица Китежа имела свой, ни на что не похожий вид. Город под куполом переливался и сиял всеми цветами радуги, резко контрастируя с окружающей его снежной равниной. Горожане старались компенсировать скудность красок своей суровой планеты, переживающей ледниковый период. — Зима нынче тёплая, — пошутил кто-то за спиной сержанта. Установленный на площади голоэкран как раз показывал температуру за городскими стенами — минус шестьдесят градусов по Цельсию. И это — днём. Ночью температура могла упасть до минус семидесяти — семидесяти пяти. Сержант невольно поёжился, представив этот холод, и обхватил руками стакан с горячим сбитнем — одним из популярных у местных напитком. Ему тоже понравился этот горячий сладкий отвар, вкусно пахнущий травами и мёдом. Запах сбитня почему-то стойко ассоциировался у репликанта с эдемским лесом, умытым утренним дождём. И если закрыть глаза, можно было представить, что он вновь сидит в салоне вездехода, держа за руку спящую Эйнджелу. Увы, обстановка не располагала к мечтаниям. Несмотря на статус нейтрального мира, расслабляться здесь не стоило. Службе контрразведки Китежа вряд ли понравятся доминионцы, прокручивающие тайные делишки. Потому Чимбик, расположившись на скамейке в сквере перед космопортом, вёл наблюдение за местностью. Операция отличалась от привычных: репликант обеспечивал охрану ценного груза с Нового Плимута. Группа, в состав которой включили Чимбика, встречала груз на Китеже, перегружала на свой корабль и доставляла на Идиллию. Сейчас старший группы как раз убыл на встречу со своими коллегами с Нового Плимута, поручив репликанту наблюдать за обстановкой вокруг терминала. Особенно много внимания Чимбик уделял толпе, собравшейся перед зданием вербовочного пункта. Наёмники являлись одной из немаловажных статей дохода Китежа, и случалось, что даже подразделения регулярной армии «сдавались в аренду» мирам, не способным создать самостоятельные вооружённые силы. Всё это Чимбик знал из программ обучения, но всё равно не мог оторвать взгляда от людей, записывающихся в очередь, чтобы убить его. Потому что над вербовочным пунктом сияло голографическое объявление: «Набор добровольцев в Вооружённые Силы Союза Первых». Объявление иллюстрировали кадры учинённой доминионцами бойни на Эдеме и изображение репликанта в полном боевом. Чимбика это откровенно коробило — получалось, что репликантов ставили в один ряд с карателями Консорциума, которые и были истинными исполнителями Блесседской резни. Внимание репликанта привлекла группа людей с необычными ярко-синими глазами. В вербовочный пункт они шли организованными группами с решимостью на мрачных лицах. Чимбик вспомнил приметную натурализацию жителей приграничного мира Дорсай. Милитаризированный мир, жители которого отказались добровольно присоединиться к Доминиону. И не просто отказались, а достаточно эффективно сопротивлялись несколько месяцев, пока терпению императора не пришёл конец. Наземную операцию свернули, и на города Дорсая с орбиты обрушился град термобарических и плазменных бомб. Все населённые пункты планеты — будь то города, или шахтёрские посёлки — были уничтожены вместе с непокорным населением. Некогда процветающая колония в один страшный день превратилась в пепелище. От полного уничтожения дорсайцев спас корабль-пробойник, заказанный когда-то для исследовательских миссий. Он открыл врата, через которые остатки дорсайской флотилии и горстка гражданских судов бежали из осаждённой системы. И пылающие жаждой мести повстанцы обрели новый дом на Китеже, охотно принявшем беженцев. Те, в свою очередь, поделились с китежцами продвинутыми военными технологиями, попутно обеспечив планете небольшую, но зубастую по меркам колоний флотилию с великолепно обученными экипажами. Теперь у дорсайцев появился шанс отомстить Доминиону, и Чимбик замечал новые и новые группы синеглазых добровольцев у вербовочного пункта Союза. Репликант с интересом изучал будущих противников. Сержант поймал себя на мысли, что предпочёл бы видеть на своей стороне их, а не идиллийцев. Взгляд Чимбика скользнул по невысокой молодой дорсайке и та, словно почувствовав взгляд репликанта, обернулась. Её движение невольно восхитило сержанта хищной грацией, неожиданной для дворняги. Незнакомка жёстко и изучающе уставилась ему в глаза. Чимбик поспешно опустил взгляд в стакан со сбитнем, не желая привлекать ненужное внимание. Ну, посмотрел тиаматец на симпатичную девушку. Нормальная для дворняг ситуация. Хотя лично Чимбик мог лишь посочувствовать дворняге, что рискнёт заигрывать с этой дамочкой. И мысленно пожалел, что тут нет Блайза: дорсайка казалась ему способной обломать зубы даже заигравшемуся в великого сердцееда репликанту. Девушка между тем, смерив репликанта взглядом, вернулась к разговору со своим спутником — желтоглазым мужиком постарше. Как и остальные в очереди, оба они носили китежский бело-чёрно-серый «арктический» камуфляж без опознавательных знаков. Сержант украдкой продолжил наблюдать за толпой. Он знал, что право на ношение формы имеют лишь те, кто официально входит в военизированные формирования Китежа — Инопланетный Легион и Гвардию. Инопланетный Легион представлял собой иррегулярное формирование, занимающееся выполнением контрактов на других мирах. Гвардия же состояла из регулярных элитных подразделений, несущих службу по охране системы. И Легион, и Гвардия имели на вооружении бронетехнику, артиллерию, авиацию и космические корабли различного назначения. Среди колоний Китеж являлся несомненным лидером по производству и качеству высокотехнологичного вооружения, что превращало Легион в серьёзную силу. Настолько серьёзную, что даже Доминиону, вздумай он напасть на Китеж, придётся потрудиться, взламывая оборону. «Выдвигаемся к точке сбора». Пришедшее на имплант сообщение отвлекло репликанта от изучения городской жизни. Чимбик встал, в два глотка допил сбитень и, вышвырнув стакан в утилизатор, неторопливо направился к грузовому терминалу космопорта. У въезда к стартовым площадкам ожидала роботизированная машина «скорой помощи» одной из частных клиник. Возле неё стояли сотрудник таможни и тепло одетый тиаматец. К тому моменту, когда Чимбик подошёл к машине, таможенник успел изучить поданные ему документы, осмотреть груз и убраться восвояси. — Займись погрузкой, — распорядился тиаматец и скрылся в дверях терминала. — Да, сеньор капитан, — Чимбик залез на пассажирское сиденье. Створки ворот разъехались, освобождая проезд. Машина, следуя командам Чимбика, подрулила к небольшому медицинскому кораблю с опознавательными знаками Идиллии. У грузового люка уже ожидали медик, солдат пограничной стражи и робот-погрузчик. Репликант быстро огляделся, тщательно принюхиваясь и прислушиваясь. Никаких признаков засады. Неужели операция пройдёт гладко и тихо? Эта мысль заставила Чимбика напрячься. В везение он не верил. Но дотошный пограничник проверил груз, убедился в его соответствии сопроводительной документации и ушёл. Расслабился Чимбик только после того, как капсулы установили в специально оборудованном отсеке и кораблю дали добро на вылет с планеты. Самая мирная операция за всю карьеру сержанта. Он с любопытством покосился на капсулы. Судя по показаниям на контрольных панелях, в двух из них лежали мужчины, в одной — женщина. Интересно, кто эти люди? Ценные агенты или наоборот — важные пленные? Репликант пожалел, что нет возможности выяснить, ради каких дворняг устроили всё это представление. Всё, что сержант знал, — это что капсулы с людьми вывезли с Нового Плимута: слышал разговор курирующего операцию контрразведчика. Из этого же разговора сержант узнал, что из столицы Союза капсулы вывезли под видом пустых, попросту обманув сканирующее оборудование таможни. А вот на Китеже подобное уже не повторить — китежцы придерживались куда более серьёзного подхода к контролю за грузами и пассажирами, практикуя примитивный визуальный осмотр. Нетрудно догадаться, что последовало бы после того, как в «пустых» капсулах обнаружились люди. Переброска больных, требующих высококвалифицированной медицинской помощи, из миров Союза на Идиллию через Китеж в последние месяцы стала нормой. С объявлением войны прямое сообщение с доминионской планетой запретили, а Консорциум не спешил строить высокотехнологичные медицинские центры в мирах Союза. Естественно, больных не вытаскивали из капсул на каждой границе, чем и воспользовались агенты Доминиона. В перелёте обязанностью Чимбика стало дежурство в медицинском отсеке. Бессмысленное по сути занятие при наличии врача на борту, но древняя мудрость гласила, что бездельничающий солдат — уже потенциальный преступник. Потому Чимбик исправно нёс службу, старательно фиксируя показания систем жизнеобеспечения капсул и меняя при необходимости картриджи с питательными растворами и медикаментами. Дежурства оставляли много свободного времени, и в моменты безделья репликант позволил себе помечтать. Он представил, что в одной из капсул спит его Эйнджела. И как только они совершат прыжок к Идиллии, старший агент откроет капсулу и Чимбик увидит знакомое до последней чёрточки лицо. Увидит её мягкую улыбку. Услышит голос… Что будет дальше? Об этом сержант думать не хотел. Он всё ещё не принадлежит себе. Он всё ещё не нашёл способа освободить братьев. Хуже того, он лишь недавно, во время той прогулке по Идиллии, понял, что не думал о последствиях. Его мечта была сродни наивной сказке, заканчивающейся «они жили долго и счастливо». В жизни жить нужно где-то, а для «долго и счастливо» требуются ресурсы. Сержант бросил последний взгляд на капсулы и вернулся к реальности. Он и так непозволительно много мечтал. Мысли репликанта вернулись к поиску подходящего дома для его братьев. Китеж. Милитаризованное общество, простая бесхитростная жизнь, открытая для всех желающих карьера наёмников. Да и беженцев всех мастей они принимали охотно, лишь бы те проявили себя полезными обществу. Чимбик не был уверен, примут ли они искусственных людей, но шансы были. И сержант не сомневался, что его братья с лёгкостью приживутся в этом суровом мире. При условии, что удастся освободиться. Единственное, что несколько озадачивало репликанта, это религия китежцев. Собственно, сама по себе религия Чимбика тоже озадачивала. Казалось, дворнягам жизненно необходимо верить в какую-то недоказуемую абстракцию. Китежцы не стали исключением. Вот только верили они в нечто ещё более странное, чем все прочие. В воинский дух. Как понял сержант, это не было некой высшей силой или абстракцией вроде «колеса сансары». «Воинский дух» был набором качеств характера, возведённых китежцами в культ. Он включал в себя «доблесть», «честь» и ещё целый ряд бесполезных для репликанта понятий. Служить в Легионе и Гвардии Китежа имели право лишь те, кто доказывали наличие у себя чести и доблести. И это вызывало у репликанта вопросы. Он не сомневался, что любой из его братьев без проблем заткнёт за пояс самого умелого из вояк-дворняжек. Но достаточно ли умений и храбрости для того, чтобы китежцы признали репликантов достойными службы? Или необходимо знание неких условностей, которыми так любят окружать себя люди? Или вовсе для этого требовалось быть дворнягой? Сержант открыл энциклопедию и углубился в изучение вопроса, запретив себе бесполезные мечты. Об Эйнджеле он больше не думал.Планета Новый Плимут. Орбита, большой десантный корабль «Санта Мария»
Висящий на орбите флот вторжения вызывал уважение одним видом. Несокрушимая мощь, воплощённая в миллионах тонн смертоносной стали и композитных материалов. Лавина, способная смести любого, дерзнувшего встать на её пути. Ударные крейсеры, эсминцы, авиаматки, большие десантные корабли, корабли-базы, буксиры со спускаемыми баржами-модулями заводов выстроились на орбите Нового Плимута, готовые к броску. Полковник Костас Рам отвернулся от иллюминатора. Разумеется, разглядеть корабли он не мог — слишком велико расстояние между ними, но воображение услужливо дорисовало недостающие детали картины. Вздохнув, полковник вернулся к разбору текущих дел. Принятый им 134-й полк военной полиции представлял собой сборную солянку, основной костяк которой составил прежний контингент из «полицейских» частей Консорциума. Едва взглянув на это отребье, Рам ощутил малодушное желание отказаться от должности. И если бы не финансовая сторона дела, он, скорее всего, так бы и поступил. Но плату за контракт назначили щедрую, и Костасу пришлось стискивать зубы и идти в штаб — выбивать для полка нормальных солдат, чтобы хоть как-то разбавить гнусные хари уголовников. Так под началом полковника Рама оказались представители практически всех миров Союза — акадианцы, плимутцы, гефестианцы, эдемцы, бейджинцы, тиаматцы. И китежцы, как и сам Костас. Увеличение армии и флота Союза выявило проблему нехватки квалифицированного командногосостава и специалистов. Не хватало абсолютно всех — от сержантов до высших офицеров. Союз не был готов к войне такого масштаба, как начавшийся конфликт с Доминионом. Существующих уже армии и флота даже после объединения с Консорциумом не хватало для наступательных операций, поэтому шло лихорадочное увеличение всех родов войск. Имеющееся количество резервистов оказалось недостаточным — сказалось комплектование войск на добровольной основе. И наёмники Китежа оказались самой настоящей манной небесной. Да, они обходились в круглую сумму, и в иное время Союз ни за что не пошёл бы на такие траты. Но сейчас основное финансирование взял на себя Консорциум, чей бюджет позволял пойти на наём дорогостоящих специалистов. Так и получилось, что китежцы возглавили ряд новых подразделений регулярных войск Союза. Эти назначения не вызвали никакого неприятия среди кадровых военных Союза: китежцы давно и прочно заслужили самую лучшую репутацию. Их крайне жёсткий кодекс запрещал самостоятельно нарушать контракт, и тех, кто пошёл наперекор запрету, ждал суд. И если суд не принимал оправдания виновного, того ждала скорая и очень жестокая казнь. Костас завершил разбор полковых документов и перешёл к изучению сводок произошедшего за сутки. Прочитанное заставило полковника скривиться, словно от зубной боли. — Эти чёртовы репликанты — самая настоящая заноза в заднице, — сказал он своему адъютанту, передавая ей планшет с выведенной на экран страницей. — Дерьмово, — согласилась лейтенант Дёмина минутой позже. — Это уже который срыв поставки киборгов? Шестой или седьмой? — Седьмой, — посчитав, сказал Рам. — Это не считая диверсий на верфях, уничтоженных складов и прочих сюрпризов. Чёртовы твари, они как тараканы — вылезают оттуда, откуда в принципе невозможно. Действия коммандос Доминиона наносили огромный ущерб. Репликанты возникали из ниоткуда, наносили удар и исчезали, оставляя после себя хаос и разрушения. Военные заводы, верфи, склады с боеприпасами и снаряжением, топливохранилища, конвои снабжения, высокопоставленные военные и чиновники — никто и ничто не мог чувствовать себя в безопасности. Рам подозревал, что недавняя шумиха вокруг пропажи сенатора, контрразведчика и известного банкира, а также убийства заместителя начальника службы тыла — тоже дело рук репликантов. Хуже всех приходилось Консорциуму. Ещё вчера бывшие их собственностью, репликанты хорошо знали уязвимые места обороны и проблемные точки корпораций. Ничего удивительного, что основная масса точечных ударов пришлась на небольшие заводы Консорциума, производившие высокоточные детали, без которых останавливалось производство на более крупных и важных объектах. Но из-за всего этого появился неожиданно положительный побочный эффект: меры по усилению контроля за пространством и досмотром кораблей привели к резкому сокращению поголовья контрабандистов и нелегальных торговцев людьми. — Что-то наш новый «молчи-молчи» задерживается, — заметил Костас. — Шаттл уже минут десять как пристыковался. — Лин слышала, что он пьяница и бабник, — презрительно скривила губы Ракша. Её ярко-синие глаза гневно сверкнули. — Чего ещё ты ждал от такого? Дисциплины и пунктуальности? Костас едва заметно улыбнулся. Прозвище девушки отражало её натуру как нельзя лучше: Дана действительно была импульсивна и абсолютно бесстрашна, как волчица из книги древнего земного писателя. Причём с детства. Уж кто- кто, а Костас знал это лучше всех. Ответить Рам не успел — дверь отсека, отведённого ему под кабинет, отъехала в сторону. — Разрешите, — через комингс перешагнул неожиданно молодой для своего звания капитан с рюкзаком на плече. Вскинув ладонь к виску, он представился: — Капитан Нэйв, начальник особого отдела полка. Рам смерил его взглядом. После слов Ракши он ожидал кого-то вроде виденных в штабе группировки офицериков: в пошитых на заказ мундирах, благоухающих парфюмерией, с ухоженными руками, не знающими грязной работы. Нэйв от них отличался так же сильно, как и сам Рам. Контрразведчик был похож на кого угодно, только не на хлыща, бабника и выпивоху. Серьёзный, немного настороженный взгляд, обычная полевая форма, лицо без малейших признаков увлечения алкоголем. Всё имущество — в стандартном армейском рюкзаке. Да и с бабником тоже как-то… не клеится. Костас прекрасно знал, какой эффект на мужчин производит Ракша с её точёной фигурой и огромными синими глазами. Так вот, вошедший удостоил её всего лишь одним мимолётным взглядом. Просто обозначил, что заметил присутствие Даны. — Прошу прощения, задержался, — продолжал Нэйв. — Флотские не могли внятно указать, где вас найти. — Ничего страшного, — Рам протянул руку. — Добро пожаловать в наш полк, капитан. Пожатие Нэйва ему понравилось — твёрдое, без дурацкого сжатия в попытке продемонстрировать собственное превосходство. — Мой адъютант — лейтенант Дёмина, — представил Костас Ракшу. В этот раз рукопожатие контрразведчика было заметно мягче, но без каких-либо намёков на заигрывание. И опять же — никакого интереса во взгляде. У полковника мелькнула шальная мысль: может, источники Ракши соврали, и новый «молчи-молчи» не бабник, а как раз наоборот, совсем по другой части? — Я бы хотел ознакомиться с личными делами военнослужащих полка, — с ходу перешёл к делу контрразведчик. Рам оценил его слова: Нэйв имел уровень допуска даже выше, чем сам Костас, однако предпочёл поставить полковника в известность о своих намерениях, пусть и оформив их в виде просьбы. — Я распоряжусь предоставить вам все необходимые материалы, — ответил Костас. — Благодарю. Разрешите идти? — Да, располагайтесь. Где ваша каюта, знаете? — Флотские показали, — Нэйв улыбнулся, вскинул руку к виску и, чётко выполнив разворот кругом, вышел. Рам посмотрел на закрывшуюся дверь и резюмировал: — Либо твоей Лин навешали лапши на уши, либо этот тип очень хорошо маскируется. Ракша равнодушно пожала плечами: — Кто их знает? Но живописали в красках и с подробностями. Он каких-то барских подстилок снял, причём сразу двух. И сослуживцев с их подружками познакомил. Это ж у них из-под носа увели тех сенатора, тыловика и банкира. Головы не полетели только потому, что вся эта троица вроде как сама мероприятие покинула и пропала уже в городе. Но вели их явно ещё оттуда. — О как, — Костас взглянул на дверь, будто надеясь разглядеть сквозь неё контрразведчика. — Тогда чего он на тебя даже не взглянул? — Почуял, что у меня яйца больше, — грубо хохотнула Ракша. — А остальные не замечали? — не принял шутки Костас. Линдси — подруга детства Ракши — служила в строевой части и была в курсе абсолютно всех слухов Экспедиционного Корпуса. И весь этот бесценный ворох информации она тащила Дёминой. Несмотря на нелюбовь Ракши к разного рода сплетням, она вынуждена была признать, что собранная Линдси информация чаще всего оказывалась достоверной. Костас бессовестно пользовался доступом Даны к столь ценному источнику информации о личном составе, но на новом контрразведчике рабочая схема дала сбой. Человек, которого только что видел Костас, меньше всего напоминал описанного «пьяницу и бабника». И это напрягало полковника. — Скорее всего, на Плимуте его отодрали так, что он теперь еще долго на баб смотреть не будет, — предположила лейтенант. — Телок с залысиной всю жизнь таким и будет, — ответил ей древней пословицей Костас. — Если бабник — это уже на уровне инстинкта. Безусловный рефлекс. Не люблю подобные нестыковки… Но зато есть и плюс. Бровь Ракши вопросительно приподнялась. — Нет нужды переживать, что ты сломаешь руку офицеру контрразведки, — улыбнувшись, пояснил Рам. — Ничего я никому не ломала, — обиделась Ракша. — Он сам неудачно упал. Что и подтвердил военной полиции. Костас только хмыкнул. — Кстати, дошли слухи, что капитан де Грасси тебе стихи посвятил. И как тебе акадийская поэзия? — Без понятия, — хмыкнула та. — Поисковик сообщил, что задолго до капитана эти стихи посвятил какой-то актрисульке один уроженец Марса. — Какие чувства — такие и стихи, — Рам картинно вздохнул. — Или акадиец нам попался бракованный: другой бы расстарался сам написать. Ракша, а ты попроси Линдси навести справки о нашем контрике. По максимуму. А то не хочу узнать, что за всеми этими странностями окажется какая-то комбинация грёбаных рыцарей плаща и кинжала. Каюта Нэйву неожиданно понравилась. По крайней мере, она оказалась куда просторнее его первой комнаты в курсантском общежитии. Кинув рюкзак со своими немногочисленными пожитками в рундук под койкой — реликт из незапамятных времён, не потерявший актуальности и в эру космических полётов, капитан уселся за терминал и отправил Раму запрос на получение доступа к личным делам солдат и офицеров полка. Назначение в полк Грэм получил спустя неделю после «исчезновения» сенатора Шарона и полковника Халлека. Никто не связал с этим делом загулявшего с подружкой капитана, так что Нэйв отделался лишь миллионами погибших нервных клеток. Ну, и выговором в личное дело, как и все те, кто охранял злополучный маскарад. К удивлению Нэйва, Ри не пропала бесследно: уже на следующий день она прислала ему снимок из своего «путешествия», поддерживая тем самым легенду капитана. За что Грэм был ей от души благодарен, хоть и мечтал придушить за кидалово. Пискнул личный комм. Грэм взглянул на аппарат и растянул губы в кривой усмешке: Свитари, словно подслушав его мысли, прислала очередной снимок в кружевном белье. Нэйв от души посмеялся, представив, как обрадовался дежурный оператор отдела собственной безопасности, в обязанности которого входило просматривать все входящие и исходящие сообщения с коммов контрразведчиков Экспедиционного корпуса. Именно так называлось соединение, собранное для захвата Идиллии. Крупнейшая войсковая группировка, когда-либо собранная в Союзе, вооружённая и оснащённая по последнему слову техники благодаря поставкам Консорциума. И если данные разведки верны, то у войск Доминиона, собранных на Идиллии, почти нет шансов отразить нападение. Даже спешно переброшенные туда две бригады репликантов вряд ли смогут сыграть какую-то роль в предстоящем сражении: командование Союза учло их присутствие, нарастив количество наземных войск. Хотя тут Нэйв сомневался. Консорциум располагал всего тремя сотнями репликантов, устроившими войскам Союза на Хель настоящую бойню. На Идиллию же, по данным разведки, перебросили до полутора тысяч этих суперсолдат. И даже если учесть то, что войска Союза теперь не уступают по оснащению армии Доминиона, всё равно репликанты остаются страшной и довольно непредсказуемой силой. Грэм ещё раз посмотрел на изображение Свитари и подумал, что надо будет показать фото кому-нибудь из офицеров полка для поддержания репутации легкомысленного вертопраха. На мониторе терминала появилось подтверждение запроса. Нэйв ввёл пароль и открыл папку с делами вояк Консорциума. Первый же открытый файл ясно дал понять капитану, что эти «бывшие полицейские» должны болтаться на виселице, а не служить в военной полиции. Даже в качестве киборгов. Нэйв принялся за работу, нехотя признавая, что она приносит всё меньше и меньше удовольствия. Когда-то он мечтал защищать честных людей от всякой мрази, а в итоге… В итоге, чтобы справиться с настоящей мразью, ему пришлось пойти на сделку с врагом и испачкать руки по самые плечи. А теперь он, Грэм Нэйв — маленький винтик в армии вторжения на мирную планету. Да, фактически Идиллия была плацдармом Доминиона. Да, со стратегической точки зрения планету следовало захватить. Но Грэм никак не мог отделаться от мысли, что пострадают в результате те самые простые честные люди, которых он мечтал защищать. И от этого на душе капитана становилось особенно пакостно. Утешало лишь то, что в его силах сделать так, чтобы отребье Консорциума оказалось как можно дальше от мирного населения. Полковник Рам производил впечатление адекватного офицера, и Нэйв понадеялся, что китежец примет его рекомендации. В противном случае придётся задействовать свои полномочия, напрямую обратившись к командованию Корпуса. После чего, конечно, о каких-либо хороших отношениях с офицерами полка можно забыть напрочь. Но Грэма это не волновало. (обратно)Глава 22
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1»
Полная запахов ночь ласкала обоняние репликанта. После стерильного мёртвого воздуха Эгиды эта особенность землеподобной планеты до сих пор приводила сержанта в восторг. Пряный запах прогретой за день земли и местных трав мешался с уютными и привычными запахами оружейной смазки, топливных элементов и обильно потеющих в жаркую ночь дворняг. Время от времени репликант чуял собратьев, отдыхавших небольшими группами. Такблок сержанта исправно показывал номера отдыхающих боевых единиц. Чимбик уже запросил сводку потерь и знал, что в его отсутствие потерь среди братьев не было, но всё равно ощущал тихую радость при виде каждого знакомого номера. Идиллийский янтарь в его ладони приобрёл прозрачную синеву. Почему-то именно этим цветом откликался чудо-камешек на радость Чимбика. А в руках счастливого Блайза янтарь превращался в молочно-белый сгусток, будто кто-то собрал в горсть туман и придал тому плотность. Всем отделением они гадали, с чем связаны эти перемены, нагревали и охлаждали украшение, но закономерности так и не обнаружили. В руках каждого репликанта идиллийский янтарь менялся по-своему, приводя простодушных, не избалованных маленькими чудесами бойцов в тихий восторг. Отчасти он был связан с тем, что по местным легендам камень отражал перемены в душе носителя, а это наводило на мысли, что у репликантов тоже есть душа. И у каждого она особенная, не штампованная. Словно сама планета признала их право на индивидуальность. Ветер бросил в лицо сержанта очередную пригоршню запахов, и репликант с наслаждением вдохнул полной грудью. А потом остановился и принюхался внимательней. Брауни. Из-за протеза запах бойца разительно отличался от прочих репликантов, но в этом не было ничего необычного. Необычным Чимбику показался второй запах, смешавшийся с первым. Рядом с Брауни находился кто-то из местных. Знакомый запах. Сержанту понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, кому он принадлежал. Благодушие Чимбика испарилось, янтарь в руке приобрёл тёмно-серый цвет. Схема. Раздражающая идиллийка-техник, что умудрилась вывести из себя терпеливого и спокойного Брауни в их последнюю встречу. Воображение сержанта одну за другой рождало картины устранения дворняги братом. Если Брауни дошёл до мысли об убийстве Дюрана, то может избавиться и от тронутой идиллийки. На такблоке появилась точка Брауни. Сержант хотел послать брату сообщение, но решил не рисковать. Кто знает, что произошло за время отсутствия Чимбика? Не решится ли Брауни закончить задуманное раньше, чем до него доберётся сержант? Сейчас же у Чимбика был шанс подобраться незамеченным: сержант заходил с подветренной стороны, а его такблок на базе был «невидим» для рядовых. Стандартная практика, позволяющая нагрянуть с неожиданной проверкой. Сержант сунул кулон в карман и неслышно помчался к брату. Выбежав из-за декоративной живой изгороди рекреационной зоны сержант остановился, поражённый увиденным. Схема неподвижно лежала на траве, устремив лицо к небу. Рядом с ней лежал Брауни. Пальцы его механической руки сплетались с пальцами девушки. Оба улыбались, глядя на яркую россыпь звёзд сквозь просветы в древесных кронах. Сержант моргнул раз, другой и неслышно попятился. Что бы ни происходило с Брауни, он должен сам в этом разобраться. И не ему, Чимбику, вмешиваться. Нарушения в происходящем не было: у репликантов появилось личное время и не было ни единого формального запрета на физический контакт с людьми. А если бы и был… Сержант вспомнил женскую руку в своей, тепло её прикосновения и зло усмехнулся. К чёрту запреты. Оставшийся путь до казармы он прошёл в задумчивости, вертя в руке одолженный Таликой кулон. Теперь он медовой желтизной напоминал настоящий земной янтарь. В казарме его встретило непривычное оживление. Отсутствовавший четверо суток сержант явственно заметил перемены. Обычно хмурые и сдержанные братья улыбались. Пусть неумело, пусть улыбки слетали с губ, едва раздавались чьи-то шаги, но Чимбик за пару часов видел у братьев больше радости, чем за год жизни на Эгиде. — Садж! — обрадованно воскликнул Блайз, стоило сержанту войти в кубрик. Четверо репликантов обступили Чимбика, не скрывая радости от его возвращения. — Что я пропустил? — полюбопытствовал сержант, усаживаясь на свободный табурет. — Ну, смотря что тебя интересует, — широко улыбнулся Блайз. — По службе — ничего. Готовимся. Вернулся Ратель со своими, без потерь. А в остальном… Он пихнул локтем Сверчка. — Нали мне тактический браслет подарила, — признался тот. Вид у репликанта при этом был обрадованный и одновременно растерянный. — Нали? — Чимбик вспомнил бейджинку, с которой они познакомились на игровом полигоне в торговом центре. — Да, садж, — Сверчок продемонстрировал браслет, сплетённый из парашютной стропы. — Я должен подарить ей что- то в ответ? Чимбик взял браслет и повертел в руках. Стропа цвета хаки, замок со встроенными компасом, хронометром и простым, но надёжным медицинским сканером — всё это несколько озадачило Чимбика. Зачем нужна такая вещь, если в снаряжении уже есть всё необходимое и куда более совершенное? Но в то же время было приятно видеть зримый признак заботы о брате. Бейджинка явно старалась, выбирая полезную, по её мнению, для коммандос вещь. — С этим сложно, — возвращая браслет, вздохнул Чимбик. — Нужно узнать, что ей нравится. — А зачем Сверчку этот браслет? — подал голос Запал. — У нас же всё в комплекте есть. — У дворняг есть пословица: «Запас карман не тянет», — заступился за подарок Чимбик. — И подарок дарят, чтобы сделать приятное. Это в первую очередь — знак внимания. Означает, что ты не безразличен дарителю. Понятно? — Да, садж, — кивнул Запал, с завистью глядя на Сверчка. Слова сержанта вызвали переоценку ценностей в сознании репликантов, придав значимость не слишком полезному, казалось, предмету. А сам Чимбик нащупал в кармане кулон и задумался о значении этого подарка. Пусть он его и не принял, кулон был подарком. Почему-то казалось неправильным хранить его и дальше. Неправильным по отношению к Эйнджеле. Словно он пустил чужака за незримую черту, которую разрешено пересекать только ей. Словно прочитав его мысли, Запал попросил: — Садж, дашь на минуту кулон? Чимбик молча протянул украшение, думая, что солдат ещё раз хочет полюбоваться на эффект изменения цвета. Но Запал, отвечающий в отделении за минно-взрывное дело, поднёс янтарь к пластине инженерного сканера. — Через два дня учения, — пояснил он на немой вопрос сержанта. — Отрабатываем высадку на побережье. Необитаемые земли, на пляже может быть такой янтарь. Помогу Сверчку сделать подарок Нали. — Спасибо! — просиял Сверчок. Чимбик забрал кулон. Прежде чем убрать его обратно в подсумок, репликант не удержался и посмотрел на цвет камня. Багровый, с золотистыми всполохами, похожими на молнии в грозовом небе, он как нельзя лучше отражал сумятицу в душе сержанта. — Нам ещё разрешены выходы в город? — уточнил он. — Да, — кивнул Диего. — А что? — Мне нужно завтра выйти, — Чимбик встал. — Пойду, посплю. Спокойной ночи. Усевшись на койку в своей комнате, он включил терминал и написал рапорт на увольнение в город. Несмотря на отсутствие замечаний к прошлому выходу в город, без сопровождения Чимбика не выпустили. Броню тоже пришлось надеть. И на этот раз сопровождала его не Талика. Как объяснил сержанту улыбчивый гид-идиллиец по имени Лукас, она взяла выходной. Достав гражданский комм, сержант набрал номер Талики. — Мэм, добрый день, — вежливо начал он, едва идиллийка ответила на вызов. — Сержант РС-355085. Я хочу вернуть вашу собственность, мэм. — Рада вас слышать, — с уже привычной, но всё ещё необъяснимой радушностью ответила Талика. — Мы можем встретиться часа через четыре, или, если хотите, я сброшу адрес и вы подъедете ко мне. Как вам удобней? Сержант поймал себя на том, что ему интересно увидеть, как живёт Талика. Насколько он успел понять, большинство дворняг трепетно относится к своей личной жизни, крайне неохотно демонстрируя её посторонним, но полученное приглашение означало, что он не нарушит никаких негласных запретов приехав к дому. — Лучше, если подъеду к вам, — Чимбик замер, ожидая ответа. — Жду. Робот-такси остановилось у нужного дома. — Это не займёт много времени, сэр, — сказал Чимбик, выходя из машины. — Тогда я вас подожду тут, сержант, — Лукас поудобнее устроился на сиденье и открыл голочат с какой-то смуглой красоткой. Насколько понял сержант, его новый гид относился к тем, кого Талика называла «детишками» — молодой особью, мысли которой крутились в основном вокруг секса. К радости Чимбика, ему лично гид не досаждал предложениями «пойти развлечься», сосредоточившись на общении с новой подругой откуда-то из Доминиона. Чимбик остановился, разглядывая жилище Талики. Двухэтажный дом словно спрятался среди густой зелени, выставив лишь часть фасада с большими круглыми окнами и крышу, похожую на широкополую шляпу. Отдельно на дереве располагалась странная конструкция — шар метров трёх в диаметре с выпуклым окном-иллюминатором. К шару вела винтовая лестница, из чего Чимбик сделал вывод, что это — жильё кого-то из членов семьи или нечто вроде карантина для больных. Два идиллийских мальчишки — четырёх и восьми лет на вид — катились по выделенной дорожке на нелепых, на взгляд сержанта, механизмах докосмической эпохи — велосипедах. Как он успел понять, дворняги испытывали иррациональное чувство сопричастности с далёкими генетическими предками, пользуясь их изобретениями в практически неизменном виде. В велосипеде Чимбик хотя бы видел практический смысл: катание на нём развивало мускулатуру и вестибулярный аппарат. Судя по младшему мальчишке, он только осваивал двухколёсное изобретение земных инженеров: велосипед ехал зигзагами и опасно кренился то в одну, то в другую сторону. У дома Талики случилось ожидаемое — младший дворняга не удержал равновесие и рухнул на брусчатку, рассадив колено до крови. Округу заполнил громогласный рёв, вызвавший у Чимбика презрительную гримасу. Повреждение незначительное, от такого никто из его братьев в этом возрасте и не моргнул бы. Промыть, обеззаразить, наложить немного синтетической плоти и хоть сейчас в строй. Но ребёнок размазывал пальцами слёзы по лицу и рыдал, будто ему оторвало ногу взрывом. Старший дворняжка затормозил, оглянулся, бросил велосипед и побежал к, очевидно, брату. Чимбику понадобилось несколько секунд, чтобы сопоставить внешнее сходство мальчишек и то, что братья у людей могут быть разных возрастов. Стоило старшему мальчишке приблизиться к пострадавшему, как лицо исказилось от боли, а на глаза навернулись слёзы. Сержант мысленно готовился увидеть второго беспомощно ревущего дворнягу, как пацан упрямо стиснул зубы, смахнул рукавом выступившие слёзы и двинулся на помощь брату. Глядя на него, Чимбик невольно вспомнил, как сам пробирался сквозь боль Эйнджелы, шаг за шагом преодолевая сопротивление собственного тела, протестующего против насилия над ним. Да, боль от разбитого колена вряд ли можно было сравнить с агонией от нейроошейника, но ведь и маленький идиллиец не был обученным репликантом. И его готовность помочь брату, разделив с ним тяготы, неожиданно сроднила жёсткого, битого искусственного солдата и изнеженного маленького жителя Идиллии. В памяти всплыл тренировочный полигон: маленький Чимбик, забыв о собственных ранах и боли, склонился над получившим осколочное ранение Скаем. Только Скай не плакал. Дети-репликанты быстро отучаются плакать. Не особенно понимая, допустимо ли это, Чимбик подошёл к детям, на ходу вынимая автодоктор. Боль в колене он даже не заметил, а вот непривычный коктейль растерянности, разочарования, страха и обиды на миг выбил сержанта из колеи. — Слёзы — удел проигравших, — повторил репликант вбитую с детства истину. — Победители действуют. Старший мальчишка вытер рукавом мокрое лицо и кивнул, принимая автодоктор из рук репликанта. Вопроса, сможет ли малец воспользоваться прибором, у Чимбика не возникло. В его мире оказывать первую помощь репликанты учились едва ли не раньше, чем полноценно разговаривать. А в возрасте этого мальчишки Чимбик с братьями уже убивали «манекены» — преступников со стёртой личностью. Хотя теперь сержант, пожалуй, не поручился бы, что те дворняги на самом деле были преступниками. Благодаря круговому обзору шлема Чимбик видел, что к детям бежит выскочивший из машины гид. Видел, как выскочившая из дома Талика замерла, как её взгляд мечется от детей к репликанту и обратно. Он внутренне готов был к тому, что она снова побежит и опять встанет между ним и детьми, как в его первый выход в город, но она этого не сделала. Просто быстро подошла и остановилась в паре шагов, не вмешиваясь. Жестом идиллийка остановила подбежавшего коллегу, и тот остановился, явно не представляя, что предпринять и нужно ли вообще-то предпринимать что-нибудь. Беспокойство на лице Талики соседствовало с гордостью во взгляде. Наверное, в её глазах происходящее значило нечто большее, чем для Чимбика. Он выпрямился, сделал шаг к Талике и протянул ей кулон. — Спасибо, мэм. Янтарь действительно удивительный. — Спасибо, что помог, — поблагодарила идиллийка, принимая украшение. — И что позволил Майку сделать всё самому. Для него это важно. Наверное, нужно было что-то ответить на благодарность идиллийки, но что — сержант не мог придумать. Ритуальные фразы дворняг, которые проходили под термином «этикет», для Чимбика всё ещё оставались малопонятными, и репликант избегал применять их без крайней необходимости. Старший из мальчишек, Майк, если сержант верно понял, поднялся на ноги и помог подняться всё ещё всхлипывающему брату. Поддерживая младшего, они неуклюже доковыляли до Чимбика. Сержант отметил, что Талика напряжённо следит за детьми, но не пытается помочь в деле, с которым те явно способны справиться сами. Майк протянул Чимбику автодоктор и очень серьёзно и искренне поблагодарил: — Спасибо тебе! — Ты теперь мой друг! — шмыгнув носом, объявил младший. — Мам, можно мой друг зайдёт к нам в гости? Ты же зайдёшь, да? У нас есть пирог. И колония муравьёв. Я тебе покажу. Столь же самозабвенно, как недавно плакал, мальчонка смотрел на Чимбика сияющими глазами, полными обожания и восхищения. Его чувства, проецирующиеся вокруг столь же ярко, как недавно боль и обида, словно погрузили репликанта в тёплую ласковую воду. Чимбик буквально тонул в необъяснимой, незнакомой, но переполнившей всё его существо детской любви. Этот эмпатический контакт ошеломил сержанта едва ли не сильнее, чем агония Эйнджелы на Эдеме. Но если сержант хорошо знал, как поступать с болью, то перед любовью и обожанием оказался совершенно безоружен. — Конечно, ты можешь пригласить гостя в дом, — с улыбкой сказала Талика и предложила Чимбику. — Погости у нас немного. Ты ведь хотел посмотреть, как на самом деле живут идиллийцы. На сержанта снизу уставились два умоляющих, полных надежды взгляда. — Я… — растерянно произнёс Чимбик, сбитый с толку детскими эмоциями, — …могу ненадолго остаться, если это разрешено… (обратно)Глава 23
Планета Идиллия
Идиллия угнетала Эйнджелу. С того самого дня, как её вывели из искусственной комы, она хотела лишь одного — сбежать. С некоторым удивлением Эйнджела осознала, что её раздражает присутствие эмпатов. Идиллийцы были добры и полны сочувствия, но понять… Понять её они не смогли бы, даже если Эйнджела попыталась рассказать. Она и не пыталась. Эйнджела смотрела сквозь оконное стекло на город в зелёных кружевах парков и ощущала неясную тревогу. Здания, идиллийцы и даже сам запах планеты будили в ней смутные детские воспоминания. Они всплывали неохотно, словно намекая, что прошлое не вернуть и лучше его не ворошить. Но прошлое окружало Эйнджелу, преследовало и мучило вязкими ночными кошмарами. В оконном стекле отразилось изрезанное тёмно-красными полосами лицо. Оконная рама придавала отражению сходство с портретом, испорченным каким-то вандалом. Идиллийские врачи обещали вскоре избавить Эйнджелу от уродующих отметин, но чем больше она вглядывалась в отражение, тем меньше хотела этого. Казалось, что внутреннее уродство просто вырвалось наружу, расплескавшись по телу багряными мазками. Губы девушки изогнулись в злой усмешке. Пожалуй, такой она нравилась себе больше. Хоть что-то настоящее для разнообразия. Больничная роба упала на пол, и Эйнджела неспешно оделась. Открытое белое платье вызывающе демонстрировало яркие росчерки лезвия на светлой коже. В некоторых местах порезы складывались в грубый узор: сенатор тоже был творцом. И психопатам не чуждо чувство прекрасного. Такси Эйнджела вызвала практически к самым дверям госпиталя, а вот в космопорте позволила себе неспешно пройтись по зоне прибытия под взглядами сотен идиллийцев и гостей планеты. Своё уродство она несла, как знамя — гордо и с поистине королевским достоинством. Окружающие за редким исключением отводили взгляды от неприглядного фрагмента настоящей жизни в обрамлении искусственного рая Идиллии. — О, решила сменить имидж? — раздался жизнерадостный голос Свитари. — Эпатажненько, мне нравится. Но в чёрном с кружевами было бы лучше. Всё ещё под личиной бейджинки она сейчас меньше всего походила на сестру. — Жарко, — пожала плечами Эйнджела, и идиллийцы поблизости болезненно сморщились. Это почему-то вызвало приступ злорадства у обеих Лорэй. Так голодные без особых причин радуются бедам сытых, бедные — неудачам богатых. — Как насчёт прогуляться? — предложила Ри, забрасывая за плечо рюкзак с немногочисленными пожитками. — Я задолбалась неделю мариноваться с этим придурком в каюте. Ощущавшая на себе сотни косых взглядов Эйнджела молча кивнула. Рядом с сестрой она ощущала себя готовой встретиться с родным миром без защиты больничного окна. Мастерски раскрашенные вагоны монорельса домчали сестёр из космопорта в туристический квартал, где они планировали снять гостиницу. Дальше жить в госпитале у Эйнджелы не было ни малейшего желания. И в туристическом квартале они со своей светлой кожей не будут выделяться из толпы. Лорэй и чувствовали себя туристами. Идиллия выглядела чужой, незнакомой, нереально беспечной. Даже патрули доминионских военных, охранявших станцию монорельса, казались куда понятней и привычней улыбающихся идиллийцев. Ровно такие же патрули уже стали нормой на Новом Плимуте. Отличалась разве что форма, и не было безразличных ко всему киборгов. Зато тут были репликанты. Вид знакомого до последней чёрточки лица застал Эйнджелу врасплох. Она глупо моргнула, споткнулась и едва не упала. — Ты чего? — удивилась поддержавшая её Свитари. А затем она тоже увидела его. Их. Репликант шёл к пятерым братьям, один из которых был облачён знакомую броню. В первую секунду Свитари хотела крикнуть что-то, побежать, обнять… Но наваждение миновало и память подсказала, что это не Блайз. И под шлемом не может прятаться угрюмое лицо с уродливым шрамом. Они мертвы, а их братья — другие, совершенно незнакомые им люди. Или не люди, как считают сами репликанты. Свитари крепко сжала руку сестры. Пальцы Эйнджелы ощутимо тряслись, а взгляд не отрывался от репликанта в броне. Ри догадывалась, что в голове сестры бьётся безумная мысль: сейчас забрало шлема разойдётся в стороны и… Репликант пододвинул к себе тарелку, раскрыл шлем и принялся с аппетитом уплетать жаркое. Шрама не было. Его и не могло быть. Видно, почувствовав на себе взгляды, репликант с интересом посмотрел на Лорэй, особенно пристальное внимание уделив Эйнджеле. Повернувшись к братьям, он спросил что-то и теперь все шестеро с присущим им прямодушием разглядывали необычную туристку. Эйнджела представила, что кто-то из них попытается удовлетворить любопытство и подойдёт к ней, чтобы узнать, где она «получила эти повреждения». Она услышит знакомый голос, принадлежащий незнакомому человеку… Представила и поняла, что лезвия, медленно разрезающие плоть, — ещё не самая страшная пытка. — Поехали отсюда, — хрипло выдохнула Эйнджела. Ри, уже открывшая приложение местного робо-такси, кивнула. Пункт назначения на навигаторе она выбрала, не задумываясь, и лишь когда машина остановилась, Лорэй поняли, что знают этот район. Здесь прошла немалая часть их детства: отцовская яхта частенько заходила на Идиллию, где он познакомился с будущей женой. — Едем в гостиницу? — на всякий случай уточнила Свитари. Эйнджела отрицательно покачала головой, открыла дверь и, поколебавшись, вышла из машины. Сестра последовала за ней, как всегда, без вопросов и сомнений. На знакомые с детства места Лорэй смотрели сторонними наблюдателями. Между ними и миром словно некое злое божество развесило прозрачную плотную плёнку: чего ни коснись — почувствуешь лишь безжизненную гладь незримого кокона. Будто они уже умерли и теперь скитались в мире живых неприкаянными душами. Ноги сами собой вывели сестёр на знакомую с детства улицу. Взгляды близнецов то и дело цеплялись за врезавшиеся в память детали: старый вяз с верёвочными качелями, винтажный кованый флюгер в виде летящей на метле ведьмы, запах свежей выпечки из кондитерской на углу. Фасад дома, в котором они росли… Лорэй переглянулись и замерли. В высоких светлых окнах мелькали силуэты, из сада донёсся весёлый переливчатый смех. Стоило открыть калитку в невысокой декоративной ограде, пройти по мощёной тропинке, подняться по четырём ступеням — и они вернутся домой. Наверное, там живёт их родня. Наверное, им будут рады. Наверняка. На Идиллии рады всем. Но близнецы так и стояли, не сделав ни единого шага. С каждой новой минутой, проведённой на Идиллии, они всё ясней чувствовали, что родной мир всеобщего счастья стал для них чужим. Лорэй всегда знали, что не смогут вернуться. Не после того, что пережили. Не теми, в кого превратились. Потому предпочли чуждый мир смерти родной Идиллии. Дом остался в прошлом дивной счастливой сказкой. Мечтой. А Лорэй лучше всех знали, что мечты достигнуть нельзя. В ней можно только разочароваться. И теперь они убедились в этом. Глядя на свой дом, они со всей ясностью осознали, что вернулись на Идиллию только телами. А душами… Их души осталась где-то в мрачном и холодном месте, выброшенные хозяйками за ненадобностью. Дом, старый вяз, запах выпечки, счастливые лица идиллийцев — всё причиняло боль. Всё превращалось в болезненное воспоминанием об утраченном рае, частью которого Лорэй уже не способны стать. Разочарование, обида и жалость к себе захлестнули близнецов с такой силой, что шедшие мимо идиллийцы вздрогнули, поражённые столь неуместными на этой планете чувствами. Не желавшие непрошенного участия и расспросов сёстры поспешно, едва не срываясь на бег, покинули злосчастную улицу. Но куда бы они ни пошли — их преследовали всё те же шокированные эмпаты. И каждый взгляд, каждое эмпатическое касание будто говорило Лорэй: вы не такие, как мы. Сёстры чувствовали себя траурными кляксами на ярком праздничном полотне. Осколками восхитительного витража, несущими лишь отблеск, смутное воспоминание о прекрасной сказке. Неполные, ущербные осколки с острыми ранящими краями. Только на пороге своего старого дома Лорэй впервые почувствовали себя по-настоящему бездомными.Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1», отдел Службы внешней разведки
Полковник Хоар в очередной раз перечитал отчёты сестёр Лорэй и вздохнул. Будучи лицами сугубо гражданскими, факты они излагали своеобразно, но картинка всё же складывалась непротиворечивая. На первый взгляд. Случайная встреча со старым знакомым контрразведчиком Нэйвом, провальная попытка вербовки, налаживание временного сотрудничества, план похищения с маскарада. До этого момента версию Лорэй подтверждали и другие агенты на Плимуте. Но после чёртова маскарада всё, как водится, пошло кувырком и подтвердить версию сестричек пока не удалось. Группа опытных агентов потеряна, а два новичка и вражеский контрразведчик при этом остались живы. Это, мягко говоря, настораживало полковника. Да, версии сестёр звучали гладко. Смерть Гуннара и его бойцов, помощь от лейтенанта Нэйва, в итоге захватившего ценных пленников… Какого чёрта он вообще в одиночку рванул на выручку Эйнджеле? Так жаждал отыскать крысу в своём управлении или обаяние сестричек сработало? Возможно, и то, и другое. За окном громыхнуло, и полковник распахнул окно. Прохладный порыв ветра принёс свежесть, но мысли так и не прояснились. Хоар смотрел на лес невидящим взглядом, постукивая стилом по подоконнику, и пытался разгадать получившуюся головоломку. По словам Лорэй, после доставки пленных на склад Рид дал команду Пич сворачивать операцию и запускать план отхода. Эйнджелу в силу повреждений пришлось отправлять в одной из капсул вместе с пленниками, а Свитари по заготовленной легенде отправилась в путешествие на круизном лайнере, подцепив какого-то толстосума. Поддерживая личину, она до сих пор продолжала отсылать легкомысленные голоснимки своему «любовнику» из контрразведки. И обе сестрички очень натурально удивились, когда Хоар сообщил им о гибели остальных членов группы. Изображать печаль и рвать на себе волосы, правда, не стали. Говорят правду или лгут? В двери, будто прочитав мысли, показался помощник Хоара. — Доклад с Нового Плимута, сэр. Выслушав до обидного короткую речь подчинённого, полковник констатировал: — Значит, ничего накопать не удалось. — Нет, сэр, — ответил тот. И уточнил: — Пока не удалось. Всё, что мы знаем — группа погибла почти в полном составе. Кроме Лорэй. Мы продолжаем наблюдать за ними, но пока ничего подозрительного. Эйнджела проходит реабилитацию, Свитари постоянно находится рядом с ней. Хоар устало помассировал виски и ещё раз пробежал взглядом по экрану планшета. Получив печальное известие, он отправил ближайшего агента на проверку, но тот обнаружил лишь пакгауз, воняющий жидкостью для растворения трупов. Ничего больше. После суток, ушедших на обмен сообщениями, искать какие-либо следы было бессмысленно. Если опираться строго на факты, Лорэй сработали хорошо. Несмотря на неопытность, они добрались до всех намеченных целей, не завалили операцию, встретив Нэйва, и даже уговорили его сотрудничать для поимки высокопоставленных чинов Союза. И главное: они добыли не только информацию о станции, но и привезли в руки Хоара ценного пленника — полковника контрразведки Союза, по уши замазанного ещё и в делах Консорциума. Настоящий джек-пот. Сотрудничай они с Нэйвом за пределами необходимого — в жизни бы не привезли такой подарок. И это перевешивало все сомнения. Но вставал вопрос: как союзовский контрразведчик смог уничтожить Рида, его боевика, а затем заманить в пакгауз и убить хакера? Если с Ридом и наёмником ещё укладывалось в картину — союзовец застал их врасплох или сами агенты просчитались, то хакер выпадала напрочь. Или её опрометчиво вызвал сам Рид, ещё не ликвидировав союзовца? Хоар задумался. Допросить Лорэй с применением наркотика? Можно. Но в случае их невиновности Хоар гарантированно теряет перспективных агентов с уникальными качествами. Где ещё он найдёт светлокожих идиллийцев, способных мастерски лгать и убивать? Желающих убивать. Вспомнив об условии, что поставили ему Лорэй, полковник хмыкнул. После того как люди Хоара вытащат всю полезную информацию из пленников, их отдадут близнецам. Впервые у него требовали подобные «премиальные». С другой стороны, чего ещё он ждал, вербуя пару социопатов? После того, что устраивала на Плимуте Свитари при молчаливом согласии сестры, в диагнозе Хоар не сомневался. Оно и к лучшему: правильно мотивированные социопаты — прекрасные агенты внедрения. Так или иначе, торопиться ему некуда. Близнецы ждут свою «премию» и получили приказ оставаться на Идиллии до дальнейших указаний. Достаточно продолжить держать их под колпаком, отслеживая все контакты и звонки. Если Лорэй сотрудничают с контрразведкой Союза — они себя выдадут. Пусть не сразу, но обязательно. — Продолжайте наблюдение, капитан, — Хоар отложил планшет, давая понять, что разговор закончен. — Один вопрос: вы действительно отдадите пленных Лорэй, как обещали? — Разумеется, — Хоар хмыкнул. — Как только выдоим их досуха — отдадим сестричкам. Это оговоренная с Лорэй плата за операцию. Пусть девочки развлекаются. Помощник кивнул, делая пометку в планшете. Ничего предосудительного в словах своего начальника он не видел: плата есть плата. Служба в разведке не даёт возможности человеку остаться чистым, и капитан не был исключением. Для него решение Хоара означало лишь заполнение очередного формуляра и одновременно — минус одна проблема. Ибо командир роты военной полиции был крайне недоволен необходимостью выделять своих людей ещё и для охраны отдельного блока, в котором разместили пленных. — Разрешите идти? — помощник вопросительно взглянул на шефа. — Свободны. — Есть, — капитан вышел, оставив начальника размышлять над сложившейся ситуацией. Оставшись в одиночестве, Хоар подошёл к окну. Солнце садилось, окрашивая кроны деревьев в золотистый цвет. В любое другое время Хоар с удовольствием бы понаблюдал закат — деформация человека, слишком много времени проводящего в закрытом помещении, но сейчас красоты природы его не интересовали. Требовалось на основании неподтверждённых данных составить план действий по захвату «Иллюзии». И быстро. Очень захотелось закурить. Полковник, решивший завязать с пагубной привычкой, с трудом преодолел соблазнприказать помощнику принести сигарет. Вместо этого он достал из кармана пакет с леденцами, закинул один в рот и вернулся к невесёлым мыслям. Союзовский контрразведчик Нэйв сидел тихо. По последним данным, капитан перевёлся в Экспедиционный Корпус и сейчас безвылазно находится на одном из транспортов. Его коллеги рыли носом землю в поисках пропавшего сенатора, но, похоже, связь молодого капитана с исчезновениями не установили. Но долго ли продлится удача? Спешка… Как он ненавидел спешку! Ещё бы хоть пару дней — до конца расхлебать заварившуюся вокруг группы Рида кашу, свести все концы и уже спокойно планировать дальнейшие действия. Увы. Мечтать не вредно, а реальность безжалостно диктует свои условия. Хоар с отвращением выплюнул леденец в утилизатор и набрал из кулера воды — запить противную сладость во рту. — Надо было брать мятные, — хмыкнул он, возвращаясь к столу. Перечитав в очередной раз все материалы по делу, полковник пару минут молча смотрел в пространство, а потом принял решение. — Или грудь в крестах, или голова в кустах, — вслух процитировал Хоар китежскую поговорку. И оттянул пальцем воротник, словно подставляя шею под удар палача. (обратно)Глава 24
Планета Идиллия. Город Эсперо
В гражданском жилище Чимбик оказался впервые. Нет, он, конечно, вламывался в чужие дома во время штурмов, арендовал жильё на Эдеме, но никогда раньше не оказывался гостем в подобном месте, живущем привычным укладом. Дом Талики не походил ни на казарму, ни на гостиничный номер, ни на каюту лайнера. Просторное и светлое, уязвимое настолько, что репликант чувствовал бы себя неуютно в подобном месте без брони, идиллийское жилище будоражило любопытство. Чимбик невольно представлял, что в подобном месте росла Эйнджела: сидела за таким же столом, гуляла в похожем саду, играла с подобными игрушками. Всё вокруг было для сержанта окошками в чужое прошлое, которое он силился понять. Попытка хоть так прикоснуться к той, что прочно поселилась в мыслях Чимбика. И теперь, глядя на идиллийских детей, он пытался представить, каким было родное отделение Эйнджелы. Какой была её семья? Детей у Талики оказалось четверо: уже знакомые ему Майк и Ник (так звали младшего), старшая дочь Динара и годовалый младенец, пол которого Чимбик определить не сумел, а уточнить посчитал неуместным. И все они, включая ползающего младенца, были в восторге от нового гостя. Сержант подозревал, что главной причиной повышенного внимания стала броня. Чимбик застыл истуканом, боясь неосторожным движением нанести вред облепившей его детворе. Он стоял настолько неподвижно, что, наверное, поставь на его место стойку с бронёй — никто из детей не заметил бы разницы. К его немалому облегчению, младенца унесла в соседнюю комнату Талика. Как взаимодействовать с неразумным, хрупким и приставучим дворняжкой — репликант не понимал. Дети поочерёдно демонстрировали ему предметы своей гордости: колонию муравьёв, кукольный дом, электропроводку в котором Майк и Динара спроектировали и смонтировали сами с помощью детского конструктора, любимые игрушки, тиаматского карликового грифона, наполовину собранного робота-уборщика из набора юного робототехника… Сержант смотрел на счастливых, увлечённых детей и никак не мог сопоставить увиденное с собственным детством. В маленьких идиллийцах не развивали агрессивность, не прививали хладнокровие и расчётливую жестокость. Чимбик с удивлением отметил отсутствие среди детского имущества даже самого простого набора для выживания. С точки зрения сержанта — глупость. Окажись кто из этих детей в чрезвычайной ситуации, их жизнь и здоровье будут целиком зависеть от посторонней помощи. Идиллийцы настолько уверены в профессионализме своих экстренных служб? Преступная самонадеянность. Или всё же есть, просто сложены в одном месте на случай возникновения чрезвычайной ситуации? — Мэм, — Чимбик обратился к вернувшейся Талике. — У вас принято хранить аварийные наборы в одном месте? — Аварийные наборы? — растерянно переспросила идиллийка. — Мы же не на космической станции, тут не бывает разгерметизации. — Мэм, я имею в виду наборы для выживания, разработанные для условий вашей планеты, — пояснил репликант. — Автодоктор, аптечка с медикаментами, лангеты, принадлежности для рыбалки и охоты, средства для очистки и обеззараживания воды, палатки, спальники и другое. — У нас есть палатка! — встрял в разговор Майк. — И спальники, — добавила Динара, тут же встав рядом с братом. Они не походили друг на друга, но при этом казались сержанту одного возраста. — И ещё мы умеем разводить костёр! — похвастался Ник. — Хорошо, — одобрил Чимбик, мысленно добавляя баллы к образу идиллийского общества. Как минимум, базовым навыкам выживания детей обучают. — А очищать воду? — поинтересовался он. — Её можно кипятить, — радуясь, что знает правильный ответ, выпалил Ник. — Но проще набрать из крана в бутылку. — Кипятят для обеззараживания, сэр, — поправил сержант. — А если вода содержит примеси? Ил, песок. И где вы в лесу найдёте кран, сэр? — А чем тогда её нужно очищать? — удивилась Динара. Чимбик не подозревал, что бросил камень, инициировавший лавину. Следующие часы он вместе с ребятнёй занимался заказом и составлением аварийных наборов для каждого, инструктажем и к вечеру обнаружил себя посреди маленького палаточного городка в саду объясняющим, как правильно рыть и оборудовать перекрытую щель — простейшее из полевых укрытий. Дети, к которым присоединились и все соседские, тут же принялись применять полученные знания на практике уже без участия сержанта. Зато с деятельным участием отцов, которых оказалось двое — идиллиец и смуглый доминионец, взявший на себя непоседливого младенца. К недоумению сержанта, работали они с едва ли не большим энтузиазмом, чем их дети. Чимбик невольно вспомнил, что Талика называла «детьми» и взрослых идиллийцев, считая взросление не физической, а моральной величиной. Может, оба мужчины в её понимании — тоже дети? Сама Талика с удивительным спокойствием отнеслась к разорению сада. Больше того, она попросила Чимбика вынести на улицу стол-трансформер и теперь расставляла на нём угощение. — Извините, мэм, — оценил нанесённый ущерб Чимбик. — Я не думал, что они решат устроить учения прямо в саду. — Ничего, — улыбнулась идиллийка, налив сок в стакан подбежавшему мальчишке. — Это же дети. Не успокоятся, пока не реализуют новую идею. Пацан залпом выпил сок, поблагодарил и снова умчался к растущей куче земли. А Чимбик молчал, усваивая информацию. В его детстве ничего подобного не было — репликанты действовали строго по команде инструктора. — Надо ещё глубже, сэр, — заметил он взрослому идиллийцу, утаптывавшему дно щели. — Зачем? — не понял тот. Сержант молча наклонился к ящику с инструментами. Взяв ломик, Чимбик перехватил его на манер метательного копья и с силой запустил в землю перед щелью. Стальной стрежень прошил грунт, выйдя практически над дном укрытия. — Осколки, сэр, — объяснил он замершему дворняге. — При глубине в сто восемьдесят сантиметров вы выживете, лёжа на дне укрытия. А у вас, сэр — полтора метра. И, отвернувшись от мужчины, задал заинтересовавший его вопрос: — Мэм, в вашей культуре полигамные семьи? — Чаще всего, — кивнула Талика, отрезала большой кусок ещё горячего пирога и поставила тарелку перед Чимбиком. — Ещё со времён лунной колонии перед колонистами стояла проблема обновления генофонда. Сохранилась она и в период перелёта, и в период колонизации Идиллии. Потому мы охотно смешиваем кровь с инопланетниками — это оздоравливает новые поколения. Сержант, повинуясь её приглашающему жесту, сел за стол, раскрыл забрало шлема и, вооружившись ложкой, принялся за пирог. Вкус и аромат свежей выпечки невозможно было сравнить ни с чем, что Чимбик пробовал до этого, и репликант блаженствовал от этих ощущений. — Отец Миры, — Талика кивнула в сторону доминионца с младенцем, — хирург-травматолог с Марса. Прилетел сюда в отпуск и не захотел улетать. Сами понимаете, в силу эмпатии наши экстренные службы сталкиваются с рядом сложностей в работе и поэтому квалифицированные медики могут получить статус гражданина Идиллии. — Разве Идиллия — не часть Доминиона Земли? Статус гражданина Доминиона и гражданина Идиллии — не одно и то же? — За пределами Идиллии — одно, — сказала Талика, присаживаясь рядом. Странно, но её близость не раздражала сержанта, но и не волновала, как близость Эйнджелы. Идиллийка просто воспринималась «своей», как любой из братьев, севший рядом в столовой. — У нашей планеты довольно широкая автономия, которую мы получили на этапе добровольного вступления в Доминион, — пояснила идиллийка, с улыбкой наблюдая за перепачканной ребятнёй, самозабвенно возившейся в грязи. — Не знаю, чего это стоило Короне, но мы сохранили право отказывать в посещении планеты нежелательным элементам и высылать тех, кого сочтём опасными или вредоносными. Естественно, у властей Доминиона есть возможность отменить любое решение Короны, однако таких прецедентов практически не случалось. Ну и отдельные категории гостей планеты просто неподвластны нашему правительству. Вы, например. — Репликанты, мэм? — Чимбик с огорчением обнаружил, что тарелка опустела. — Или вы про военнослужащих? — Военные, ряд учёных и вообще любые люди, имеющие соответствующую пометку в документах. Чимбик подумал, что дар эмпатии гарантирует идиллийцам безопасность от разного рода гнуси вроде «любителей утончённого досуга», которым хотели продать Расмиру. Или рыжего урода с корабля «Рабах», вслух мечтавшего о сексе с Амели. Воспоминания вызвали секундную вспышку злости и удивление в глазах Талики. Чимбик повёл плечами и вернулся к разговору. — А на чём основывается перечень профессий, признанных необходимыми на Идиллии? — задал он очередной интересующий вопрос. — Идиллии присвоен статус фронтира, — охотно объяснила Талика, перекладывая на тарелку Чимбика ещё один кусок пирога. — Несмотря на то, что у нас вполне развитая планета даже по меркам Доминиона, формально мы считаемся миром на начальном этапе колонизации. Поэтому для желающих переселиться существует ряд критериев, среди которых — специальность потенциального переселенца и уровень его профессионализма. Даже, к примеру, попавший к нам по распределению выпускник медицинской академии сможет получить гражданство, лишь доказав делом свою компетентность. — Разумно, — вслух признал сержант. — Уф… — на стул рядом рухнул тот самый хирург-травматолог с Марса. Тело мужчины блестело от пота, но лицо сияло. Налив стакан лимонада, он сделал маленький глоток и сказал Чимбику: — Спасибо, сержант. Давно я так не расслаблялся… — и, обернувшись, крикнул идиллийцу: — Ты копай, копай! Бери больше, кидай дальше, а пока летит — отдыхай! Тот сверкнул улыбкой на чумазом лице и передал сыну ведёрко с землёй. — Я уже и забыл, — продолжил доминионец, — когда в последний раз лопату в руки брал. Сделав ещё глоток, он неожиданно сказал: — Мой тебе совет, сержант: как выслужишь пенсию — оставайся тут. Лучшая из планет. И, поцеловав Талику, поспешил обратно, неся в руке кувшин с лимонадом. «Нам не положена пенсия», — хотел сказать Чимбик, но не успел. Глядя, как врач передаёт лимонад идиллийцу, репликант задумался над словами дворняги. Жить на Идиллии… Прекрасный климат, дружелюбное население… и никаких полезных для фронтира навыков ни у кого из его братьев. Только умение убивать. — Вот это я сходила на работу… — раздался изумлённый голос от калитки. У ограды стояла идиллийка в комбинезоне с логотипом «Иди-роботс» и растерянно оглядывала земляные работы. Руки у неё были заняты коробкой, из которой торчала хвостовая часть малого дрона. — Мама вернулась! — радостно завопили Майк с Динарой и побежали помогать новоприбывшей. Чимбик удивлённо моргнул и повернулся к Талике, ожидая объяснений. — Мэм… — он взглядом указал на обнимающую детей идиллийку. — Разве это не ваши дети? — Мои, — широко улыбнулась Талика. — И соуль. Объяснение поставило Чимбика в тупик. Он ещё мог бы предположить, что дети созданы из генетического материала Талики и второй идиллийки, но мужчины были представлены как отцы… — Соуль — это её имя? — уточнил репликант, пытаясь разобраться в совершенно непонятном ему социальном статусе новоприбывшей. — Соуль — это идиллийское слово, обозначающее примерно то же, что муж и жена в других культурах, — пояснила Талика. — Произошло от словосочетания «родная душа» на эсперанто, но со временем видоизменилось и сократилось до «соуль». На Идиллии нет традиционного для других планет института брака. Мы просто живём семьями — большими и маленькими. И вместе воспитываем детей, чьи бы они ни были. Динара с Майком уже тащили коробку с дроном в дом. Чимбик проследил за ними взглядом и решил, что сейчас будет уместным уточнить ещё одну деталь: — Я не слишком хорошо разбираюсь в возрастах детей, но мне показалось, что Майк и Динара одного возраста. — Да, они родились с разницей в полтора месяца, — Талика поставила рядом с собой ещё одну тарелку и принялась чистить какой-то местный фрукт, название которого сержант узнать не успел. — Значит, вы не можете быть биологической матерью обоим, — сделал логичный вывод Чимбик. — Биологическая мать Майка погибла, когда ему не было двух лет, — негромко сказала Талика. — Несчастный случай, её дельтаплан закрутило воздушными потоками и она не справилась. Но Майк мой сын, и не важно, кем он был рождён. На Идиллии нет чужих детей. Взрыв смеха, донёсшийся от «укрепрайона», на секунду отвлёк сержанта от разговора. Обернувшись, Чимбик успел застать момент, когда слишком высоко наваленный бруствер сполз на не успевшего отскочить идиллийца. — Вот и польза от вашего фильтра, сержант! — отряхнув голову, крикнул пострадавший и, вылезя из щели, пошёл к ведру с отфильтрованной водой. Ведро сержант подвесил на верёвке, выбрав место с максимально интенсивным ветром — показывал, как можно охлаждать воду, обходясь без холодильника. — То есть у вас отсутствуют заведения для осиротевших детей? — вернулся к разговору репликант. За его спиной шумно заухал идиллиец, окативший себя прохладной водой. — Ребёнок без родителей — это ужасающая дикость, — серьёзно сказала Талика и посмотрела на Чимбика странным взглядом, значения которого он не понял. — Для нас не важно кровное родство, в семью может быть принят любой. Мы называем таких детей «зелар», дитя души. Чимбик, в последнее время очень много читавший о человеческом обществе, вспомнил, что подобное практикуется в ряде примитивных культур, подчёркнуто сторонящихся прогресса. Это помогало им выживать, сохраняя количество рабочих рук. Высокоразвитые же общности, как правило, использовали специализированные учреждения, в которых воспитывались сироты. Не все, если вспомнить Эдем. Чимбик не раз видел там малолетних асоциальных элементов, промышляющих попрошайничеством и воровством. Идиллийцы, при их высоком уровне развития, предпочли забирать сирот в свои семьи. И, глядя на приёмного сына Талики, репликант пришёл к выводу, что этот вариант крайне удачный. Наверное. Дать точное определение мешало отсутствие полной информации о семейной жизни дворняг. — Боюсь спросить, — из дома появилась та самая «соуль», успевшая переодеться в шорты и короткий топ, — вы разгромили все душевые в доме? Она уселась за стол, с интересом оглядела Чимбика и протянула тому руку: — Я Мидж. А вы, наверное, сержант? Чимбик удержался от того, чтобы покоситься на свои знаки различия, чётко выделяющиеся на наплечниках. Запоздало вспомнив, что дворняги не разбираются в подобных вещах, он ответил на рукопожатие. — Да, мэм. Сержант РС-355085, мэм. Чимбик заметил взгляд, который Мидж бросила на свой браслет гражданина при рукопожатии. Озадаченный взгляд. — Что-то не так, мэм? — Браслет не реагирует, — пояснила Мидж. — Вам ведь выдали гостевой браслет? Выглядит точно так же. — А на что он должен реагировать, мэм? — напрягся Чимбик. — На вашу ДНК, — пояснила Мидж. — У идиллийцев часто рождаются дети от туристов, многие не знают отцов, братьев и сестёр. При контакте браслетов кровных родственников они уведомляют о родстве и его степени. Позволяет избежать случаев кровосмешения. Но о вас данных нет. Это странно. На смену подозрительности пришло удивление. — Мэм, разве вам не говорили, что я — не человек? Я — репликант, биоробот модели «Арес» пятого поколения, заказ Министерства Обороны. Наш генный код является секретной информацией. И мы полностью стерильны, мэм. — Ну да, тогда кровных родственников вы не встретите, — не придав особого значения прочей информации, успокоилась Мидж. — Вы уже пробовали клубнику? Дети сами собрали небольшую гидропонную установку и вырастили урожай!.. Когда стемнело, сержант показал маленьким идиллийцам ещё одну полевую премудрость — разведение костра с помощью огнива. Это примитивное устройство уже которое столетие верой и правдой служило людям: лёгкое, прочное, не требующее заправки. Просто два куска металла для высекания искр. Дети слушали сержанта восторженно и внимательно, жадно впитывая новые и такие интересные знания. Эмпатический фон радости, счастья и восхищения буквально пронизал Чимбика, позволяя в буквальном смысле почувствовать себя ребёнком. Впервые в жизни, несмотря на то, что он прошёл все положенные человеку фазы взросления тела. Он смотрел на обнимавших детвору Талику и Мидж и пытался представить, каково это — иметь мать? Взрослого, который любит и заботится, а не требует и оценивает. Представить это умозрительно репликант не смог, но зато сумел почувствовать невозможное в его жизни чувство защищённости и ощущения, что в жизни просто не может случиться ничего дурного. Когда все расселись у костра, Мидж вытащила из цилиндрического футляра флейту и заиграла тихую приятную мелодию. А Талика оглядела притихшую детвору и начала рассказывать сказку. Голоса идиллийки и флейты причудливо сплетались, рождая незримое волшебство. То самое, что когда-то подарила Чимбику Эйнджела. И, глядя на сонно улыбающуюся Динару, сержант представлял себе маленькую Эйнджелу, которой мать когда-то рассказывала сказки. Сказки, которые она спустя много лет подарила лишённому детства живому оружию. (обратно)Глава 25
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1»
Вертолёт раскрыл борта, и отделение посыпалось наружу, роняя на покрытие площадки куски засохшей грязи. После трёх суток в джунглях репликанты походили на глиняных големов из сказок. Да и не только они — все, кому выпало счастье участвовать в учениях, имели точно такой же вид. Кирпично-красная корка уравняла всех — от командиров бригад до последнего рядового из роты матобеспечения. — РС-355085, подойдите, — раздался в наушниках голос комбрига. Чимбик моментально насторожился. То, что его вызвали по номеру, а не по имени, ясно показывало недовольство комбрига. Но из-за чего? Полковник Стражинский стоял в стороне, обивая ошкуренной веткой грязь с поножей. — Господин полковник… — начал было подбежавший Чимбик, но был остановлен вопросом: — Объясните, сержант, что за чертовщину вы устроили перед отбытием? Что это за идиотские игры в «золотую лихорадку» на пляже? Чимбик напрягся. Отделение потратило свободное время перед отправкой на базу, стараясь отыскать в песке пляжа куски янтаря. За час труда они смогли найти два куска, которые решено было отдать подружке Сверчка и Схеме. Вдобавок Чимбик специально изучил закон, касающийся добычи янтаря, и знал, что такая находка не является нарушением. Тогда из-за чего недоволен комбриг? — Господин полковник, я читал, что по закону… — и опять Чимбику не дали договорить. — По какому, нахрен, закону, сержант? — Савин говорил, не повышая голоса, но репликант разом почувствовал себя со всех сторон не правым. — Закон, сержант, это для мирняка. Штатских, понимаете? — полковник сбил очередной ком грязи. — Которые могут шляться по пляжам, ковыряясь в песке, как грёбаные птички-песчаники. Для нас же существует Устав! А вы, Чимбик, находились на учениях. На службе, чёрт подери! И то, что в этот час вам не поступало приказов — не повод для бестолковых шатаний в поисках куска смолы! Понятно? — Так точно! — гаркнул Чимбик, вытягиваясь во фрунт. Стражинский смерил его взглядом и уже куда более дружелюбно поинтересовался: — Зачем вам янтарь, сержант? Чимбик помедлил с ответом. Говорить правду не хотелось, но и врать тоже смысла не имеет. Полковник всё же отличался от большинства дворняг, относясь к своим подчинённым с куда большим уважением. Во всяком случае сержант никогда не слышал от него и большинства других офицеров — за исключением Дюрана — пренебрежительных фраз в адрес репликантов. Тем не менее он — тоже дворняга. Значит, надо суметь не сказать ему всю правду и обойтись без откровенной лжи. — Подарок, сэр, — наконец, решившись, ответил Чимбик. — Подарок? — Стражинский улыбнулся. — Вы завели подружку, сержант? Сержант напрягся. Неуставные отношения с человеком, даже касания сверх необходимого раньше считались дефектом. А дефектным не место в строю. Несмотря на послабления и прямой приказ налаживать контакт с дворнягами, репликанты справедливо подозревали, что «заведший подружку» экземпляр будет передан контрольной группе. И вряд ли вернётся к несению службы. И дружелюбная улыбка Стражинского не делает вопрос менее опасным. — Никак нет, сэр! — Чимбик преданно пожирал глазами начальство. — Господин полковник, сержант посчитал, что подобного рода действия необходимы репликантам для лучшего понимания гражданских! Репликант намерено загрузил фразу максимальным количеством официоза, надеясь таким образом сбить человека с толку. — Что? — опешил полковник. — Для лучшего взаимодействия… — взмах руки Стражинского в очередной раз прервал сержанта. — Пробуете социализироваться? — перевёл на общечеловеческий язык Чимбиковы канцеляризмы Стражинский. — Так точно, господин полковник! — рявкнул сержант. — Похвальное стремление, — сухо заметил полковник. — Но оно не должно отвлекать вас от выполнения служебных обязанностей. Я считаю вас компетентным младшим командиром. Не разочаровывайте меня. — Виноват! Больше не повторится! — с облегчением рявкнул Чимбик. — Надеюсь, сержант. Свободны, — полковник жестом подозвал своего адъютанта. — Лейтенант, где этот гондон, возомнивший себя дирижаблем? — Лейтенанта Дюрана к командиру бригады! — услышал уходящий сержант голос адъютанта.Идиллия. Военная база «Эсперо-1»
В боксах рембата жизнь кипела, несмотря на позднее время. Учения в джунглях обошлись бригаде во множество разбитых фар и прожекторов, сломанных антенн, помятых бамперов и сломанную стрелу БРЭМ — эвакуатора на базе танка. Стрелу сломал лейтенант Дюран, решивший доказать подчинённому, что препятствие, за которое зацепился кран, «всего лишь сраная веточка, капрал». «Сраная веточка» оказалась частью корпуса одного из первых колонизационных кораблей. Таким образом Дюран совершил разом два открытия — археологическое и антропологическое. Ибо командир рембата, глядя на покалеченную машину, заявил, что в лице Дюрана нашлось недостающее звено между обезьяной и человеком, до сего момента каким-то чудом избежавшее внимания учёных. Естественно, полученная выволочка не прибавила Дюрану любви к окружающим. Лейтенант окончательно закусил удила, в итоге к концу учений достав всех настолько, что по возвращении на базу за него взялся уже лично комбриг. Дюран после второго нагоняя притих, но все понимали, что это ненадолго. Но вполне удовлетворялись тем, что лейтенант засел в ротной канцелярии и не мешал подчинённым приводить в порядок повреждённую технику. Чимбик и Стилет зашли в боксы принять отремонтированные машины: обоих сержантов назначили в приёмную комиссию, свалив на репликантов всю возню с приёмом-передачей. Офицеры-люди же радостно свалили в город — компенсировать перенесённые в джунглях лишения. С собой Чимбик захватил Брауни. Формально — для помощи в проверке техники. На деле — позволить брату лишний раз встретиться со Схемой. Кивком отпустив Брауни, Чимбик в сопровождении Стилета занялся поиском старшего смены. Работающие люди и идиллийцы провожали фигуры репликантов взглядами. Среди людей оба сержанта имели дурную репутацию отмороженных ухорезов, а эмпаты, ощущая настороженную недоверчивость репликантов, разумно предпочитали не лезть без дела. — Заметил — туземцы перестали в ногах путаться? — негромко спросил Стилет. Чимбик кивнул. Действительно, бестолковая суета первых дней обучения прекратилась, идиллийцы втянулись в работу, и рембат вновь стал единым организмом. Взгляд сержанта то и дело обращался к Брауни, вместе со Схемой забравшегося в один из отремонтированных багги для проверки системы управления оружейным модулем. Проходившие мимо идиллийцы косились на модуль и неумело скрывали улыбки. Но молчали, ничем иным не выказывая осведомлённости. Чимбик недовольно дёрнул щекой. То, что идиллийцы пытались сохранить отношения Брауни и Схемы в тайне, вызывало благодарность. Только вот делали они это столь неумело, что даже самый тупой из дворняг с лёгкостью мог сообразить, в чём дело. Просто взглянув на эти вот самые улыбки. «Это не болтун — находка для шпиона, — подумал Чимбик. — Находка для шпиона — хранящий тайну идиллиец». — Рядовой! — гаркнул он, перекрикивая шум работ. Брауни вздрогнул и с недоумением уставился на командира, соображая, зачем тот орёт, вместо того, чтобы просто использовать имплант. — Выгоните машину из бокса и прогоните по парку, — приказал Чимбик. — Протестируйте поведение оборудования в движении! Тщательно проверьте, без спешки! На последних словах сержант сделал особое ударение. Брауни молча кивнул. Перебравшись на водительское сиденье, он захлопнул дверь, отсекая пассажиров от посторонних взглядов. «Спасибо, садж», — пришло на имплант его сообщение. Оба сержанта проводили машину бесстрастными взглядами. — Двигается вроде нормально, — вслух заметил Стилет. Но Чимбик знал, что он, как и все остальные репликанты, внимательно следит за развитием отношений своих удачливых братьев. «Слышал, что Сверчок рассказывал?» — через имплант поинтересовался Стилет. Чимбик отрицательно качнул головой: он весь день проторчал в штабе, готовясь к проверке отремонтированной техники. Его отделение в это время блаженствовало в городе: командование щедро выделило выходной день, позволив репликантам провести его за пределами части. Само собой, Сверчок встретился с бейджинкой Нали. Чимбика немного удивляло то, что девушка, не будучи эмпатом, тем не менее явно привязалась к репликанту. «Нали сказала Сверчку, что ей с ним спокойно», — сообщил Стилет. Чимбик замер. «Подержишь меня за руку, пока я буду засыпать? Это… спокойно». Память воскресила шум реки, аромат леса и тепло ладошки, лежавшей в его руке.Планета Идиллия. Город Эсперо
Несмотря на яркий солнечный день в комнате царил полумрак. Опущенные жалюзи позволяли Эйнджеле вообразить, что мир вокруг исчез и её, наконец, оставили в покое. Батарея пустых бутылок идиллийского вина выстроилась у журнального столика. Вино — единственное, что нравилось Эйнджеле на Идиллии. Она потянулась к бокалу и сделала неторопливый глоток. Спешить было некуда. Майор Хоар милостиво разрешил близнецам «отдыхать», при этом запретив покидать Идиллию. И теперь Эйнджела застряла на планете, которую не хотела видеть, совершенно без дела. И безделье сводило её с ума. Пустые дни наполняли счастливые и мучительные воспоминания о Чимбике. Счастливые потому, что сержант был первым после сестры существом, поставившим её интересы выше собственных. Первым, кто её отпустил. Первым, кто по-настоящему любил её и ничего не требовал взамен. А мучительными они были по той простой причине, что Чимбика больше не было в живых. Бокал опустел, и Эйнджела потянулась за бутылкой. Из горлышка скатилось лишь несколько жалких капель, и девушка поставила опустевшую тару в длинный ряд таких же. Рассеянно подумав, что надо как-нибудь их выбросить, она вынула из практически опустевшего ящика новую бутылку и откупорила её. Красное вино полилось в бокал, оживляя в памяти дурные воспоминания. Рука дрогнула, и вино пролилось на руку, столик, забрызгало ковёр. На миг показалось, что зажившая рана на запястье открылась и снова кровоточит. Девушка поднесла руку к лицу и принюхалась. Вино, просто вино. Какое-то время Эйнджела молча пила, разглядывая потолок. Так себе зрелище, но получше многих в её жизни. Экран коммуникатора тускло засветился уведомлением о входящем звонке. Идиллиец-доктор, что занимался ею в госпитале, снова пытался поговорить. Наверное, он искренне беспокоился за неё. Палец Эйнджелы коснулся сенсора. Счётчик непринятых звонков увеличился, дойдя до семнадцати. Подумав, девушка просто вырубила коммуникатор. Если что, Ри знает, где её искать. Свитари тоже пыталась вразумить сестру, но особых успехов не достигла. В конце концов она заявила, что даёт сестре три дня, чтобы в одиночестве топить горе в бутылке, а потом примет меры. Шёл второй день. Свесив руку с кресла, Эйнджела нащупала гриф завеля и потянула тот вверх. Инструмент она купила уже на Идиллии, и теперь его тоскливое звучание резонировало с её настроением. Перебирая струны, Эйнджела подумала, что хочет, чтобы её похоронили в плодородной земле и посадили на могилу дерево зинда. А когда то вырастет — мастер создаст из него завель. Может, тогда она сумеет рассказать всё то, что сейчас спрятано глубоко в душе? Мысли самым грубым образом прервал звонок в дверь. Кто-то очень настойчивый терзал сенсор интеркома, явно не понимая молчаливого намёка идти нахрен. Наконец звонок замолчал. Когда Эйнджела уже решила, что её оставили в покое, замок пискнул и дверь распахнулась, впуская майора Хоара. Эмпат успела заметить консьержа, удаляющегося по коридору. Понятно. Майор воспользовался служебными полномочиями, абсолютно наплевав на желания самой Эйнджелы. Как и все остальные. — Я в отпуске! — безо всякого дружелюбия заявила хозяйка номера. — Заметил, — игнорируя её настроение, ответил майор. Оглядев ряд пустых бутылок, Хоар поинтересовался: — Решила посмотреть, какого цвета черти на Идиллии? — А вы вдруг решили подружиться? — в тон ему спросила девушка. Она хорошо чувствовала раздражение майора, но сейчас ей было глубоко наплевать на него. Презрение, с которым майор посмотрел на неё, разом напомнило Эйнджеле её место в глазах большинства людей. Хоар не исключение — для него и она, и её сестра были всего лишь шлюхами. Полезными, но всё же шлюхами. Говорящий инструмент в арсенале. Как репликанты. — В мыслях не было, — майор без приглашения уселся в свободное кресло. — Просто пришёл посмотреть, в каком ты состоянии. — Посмотрели? — недружелюбно поинтересовалась Эйнджела и с вызовом подняла на Хоара изрезанное рубцами лицо. — Нравлюсь? — Нет, — ухмыльнулся тот. — И не должна. Единственное — интересует, какого чёрта ты эту всю резьбу по дереву не сведёшь? — Мне так больше нравится, — лицо Эйнджелы неестественно искривилось в ухмылке. Длинный шрам на щеке исказил мимику девушки. — Решила примерить образ Гуинплена? — майор взял бутылку и посмотрел на этикетку. Очевидно, выбор Эйнджелы ему не понравился — Хоар брезгливо скривил губы и поставил бутылку на место. — Сходила бы в туристический район, — посоветовал он. — Зацепила бы кого из штамповок, раз уж у тебя тоска такая. Они один чёрт все одинаковые. Может, тогда полегчает? — А может, вы себя в задницу трахните, сэр? — не оригинально, но зато от души предложила Эйнджела. К её разочарованию, майор не отреагировал на грубость. — Для этого у меня есть начальство, — отмахнулся он. — А вот твою задницу я трахнуть могу. Во всех смыслах. И пока я всерьёз над этим не задумался — объясни причину своего… — Хоар кивнул на шеренгу бутылок, — …тоскливого досуга. — Жизнь — дерьмо, и мы в него вляпались, — сообщила древнюю, как само человечество, истину Эйнджела и снова приложилась к бокалу. — Лорэй, — в голосе Хоара прорезались опасные нотки. — Я задал вопрос, на который хочу получить конкретный ответ, а не дурацкие отговорки в духе дневника девочки-подростка. — Не нравятся девочки-подростки? — гнусно ухмыльнулась Эйнджела. — Уважаю. Майор уже хотел залепить ей пощёчину-другую для ясности ума, но девушка посерьёзнела и отвернулась. — Не могу тут оставаться, — медленно, будто речь давалась ей с трудом, выговорила Эйнджела. — Эти жизнерадостные идиоты с их вопросами, что со мной, и репликанты. Как будто вижу покойника. Она почувствовала, как утихает раздражение майора, уступая место чему-то, очень похожему на понимание. — Не думал, что он тебя так зацепил, — Хоар вынул из кармана платок и промокнул лоб. — Я вообще в какой-то момент решил, что ты в того союзовского капитанишку втрескалась. Хоар сказал это не из желания позлить Эйнджелу. Майор очень хотел разгадать загадку: какого чёрта союзовец ринулся под пули, спасая эмпата из лап сенатора и его дружков? Ведь, согласно отчёту, Эйнджела не то что не спала с Нэйвом, а и контактировала до операции всего два раза. Но союзовец поступил вопреки логике: вместо того, чтобы пристрелить Ри — как поступил бы на его месте сам Хоар, обрубая концы и смыться, Нэйв ринулся в практически безнадёжную атаку. Нет, майор уважал храбрость, но, с его точки зрения, сопляк совершил глупость. Которая, тем не менее, привела к победе. Ну, и таинственную гибель остатков группы Рида от рук Нэйва тоже не надо сбрасывать со счетов. Так что пока эмпат пьяна — есть шанс докопаться до истины. — Нэйв — хороший человек, — несмотря на добрые слова, тон Эйнджелы был безразличным. — Он либо сдохнет от своей доброты, либо станет как все. Но он не понимает… А Чи… Она на миг запнулась и продолжила, задумчиво ведя пальцем по длинному рубцу: — РС-355085 понимал. «И отпустил», — хотела добавить девушка, но промолчала. Возможно, факт прямого нарушения приказа поставит под угрозу братьев Чимбика. Кто знает уродов, командующих маленькой армией рабов? — И что же он понимал? — поинтересовался Хоар. Мелькнула мысль подсыпать в бутылку «болтуна». Мелькнула — и тут же пропала. Девушка довольно пьяна и есть все шансы вместо нужной информации получить бессвязный бред, включающий старые обиды и детские секреты. Чёрт, надо было прийти пораньше… Майор подавил досаду и уставился на собеседницу, ожидая ответа. — Он понимал меня, — медленно произнесла Эйнджела и подняла бокал. — Пусть он переродится тиаматским охотником и будет счастлив! Провозгласив этот странный тост, она осушила бокал и потянулась за бутылкой. Хоар задумчиво наблюдал за её манипуляциями. Похоже, эмпат всё глубже и глубже погружалась в депрессию, при этом наотрез отказываясь от помощи психологов. Это плохо. Если состояние ухудшится — Эйнджелу придётся списать. А второго такого же агента найти будет сложно, если возможно вообще. Глядя, как Эйнджела подрагивающей рукой подносит бокал к губам, майор размышлял: стоит или нет, говорить, что её РС-355085 жив? Репликант — как джокер в руке: непонятно, станет он козырем или погубит игру. Хоар не мог спрогнозировать действия сестёр, узнай они, что репликанты живы. И потому не хотел без крайней нужды открывать им эту информацию. — Вокруг полная планета эмпатов, — напомнил он. — Миллионы красавчиков, которые всегда знают, что у тебя на душе. Да все бабы Доминиона и Союза мечтают о таком! Сведи шрамы, выйди на улицу, и жизнь наладится. Слова майора вызвали у Эйнджелы горькую усмешку. Идиллийцы… Сказочные жители сказочного мирка, оторванного от реальности. Ни один из них не мог сравниться с Чимбиком. И никто не сможет. Смерть сержанта навсегда подняла его на недосягаемую для живых высоту. Хотя бы потому, что он уже не мог ничего испортить или разрушить. Течение времени сгладило острые углы и шероховатости в образе сержанта, оставив лишь счастливые до щемящей тоски воспоминания. Иногда Эйнджела уже не могла поручиться, помнит она Чимбика или идеализированную фантазию. И ни один живой мужчина не мог соперничать с мёртвым идеалом. Вечным, совершенным, недосягаемым. — Ему я бы нравилась и со шрамами, — вслух сказала девушка и долила вино в бокал. — У тебя всё ещё есть возможность отплатить тому, кто их нанёс, — напомнил Хоар. Месть была одной из движущих сил сестёр. Хоар, читая отчёты с Нового Плимута, с интересом отмечал то, с какой свирепой радостью Свитари расправлялась со своими бывшими мучителями. Она и сейчас часами торчала в тире, упражняясь в стрельбе из пистолета, а в арендованной квартире поставила манекен из баллистического геля, на котором отрабатывала удары ножом. Согласно отчётам покойного Гуннара, Эйнджела всегда присутствовала при допросах и казнях, но не выказывала ни сочувствия, ни жалости. А значит, и для неё месть ещё не утратила ценности и может мобилизовать, заставив вернуться к работе. — Я отплачу, — мутные до того глаза Эйнджелы прояснились и зло сузились. — А потом брошу всё это дерьмо. Начну новую жизнь. — И чем займёшься? — полюбопытствовал Хоар, ободрённый реакцией девушки. — А то твоя сестра горит желанием продолжать работу. Тренируется днями напролёт, приятно меня удивляя: думал, она тоже войдёт в штопор, как ты. Эйнджела нахмурилась. Наверное, впервые в жизни их с сестрой желания разошлись. — У Свитари горячая кровь. Ей это нравится. Вопрос о будущем она оставила без ответа. Главным образом потому, что сама его не знала. (обратно)Глава 26
Планета Идиллия. Город Эсперо
Каждый раз, когда Чимбик думал, что на Идиллии его уже ничем не удивишь, жизнь преподносила очередной сюрприз. То, что Талика пригласила его домой, уже особого удивления не вызывало. А вот то, зачем она это сделала, сержанта изумило — семейный поход в парк развлечений. Что такое «парк развлечений», Чимбик знал. И восторга у него этот способ проведения досуга не вызывал. Репликант просто не понимал, как можно получать удовольствие от максимально упрощённых и безопасных подобий армейских тренажёров и кабин виртуальной реальности. Но желание получше изучить жизнь идиллийцев пересилило скепсис. Оно и странное, новое, непонятное чувство: Чимбику почему-то не хотелось огорчать Талику и её многочисленное семейство отказом. Ещё удивительнее было то, что отдых сержанту… понравился. Это не походило ни на что, испытанное Чимбиком. Даже на прогулку с Эйнджелой по лайнеру. Абсолютно иное ощущение веселья, радости и вместе с тем — полной расслабленности. Настолько, что сержант за всё время отдыха всего раз испытал негативные эмоции — когда в открытом кафе сидящий за соседним столиком инопланетник в разговоре со своим товарищем назвал Динару «куколкой». Чимбик, помнивший, что так дворняги называли понравившихся им женщин, немедленно напрягся, но, изучив лица мужчин, пришёл к выводу, что слово может иметь и иное значение. Потому что дворняги смотрели на Динару так же, как её родители. Сержант сделал себе зарубку в памяти изучить данный вопрос и успокоился. Обратно возвращались пешком. Вернее, пешком шли взрослые, а детвора посменно ехала на сержанте, причём сразу по трое-четверо: кого-то Чимбик сажал на плечи, а остальные цеплялись за лямки снаряжения. Почему-то Чимбику это тоже понравилось, несмотря на нестандартное использование амуниции. А ещё это был первый раз, когда репликанту не хотелось уходить. Сидя в такси, увозящем его на базу, Чимбик подумал, что у них с Эйнджелой тоже может быть вот так. Но сначала ему нужно освободиться. Перестать быть имуществом. И тогда… Что «тогда» — Чимбик продолжать не стал, отогнав бесполезные мечтания.Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1»
— Разрешите обратиться, — нагнал идущего к столовой Савина Чимбик. — Слушаю, — майор остановился, с интересом глядя на сержанта. Репликанты крайне редко обращались к нему напрямую. А Чимбик был одним из тех, кто вообще не открывал рот без крайней необходимости. И раз угрюмый сержант даже не стал дожидаться окончания обеденного перерыва — значит, ему действительно что-то нужно. То, что майор услышал, повергло его в шок. — Я хочу подать рапорт, — сказал Чимбик. — На разрешение провести экскурсию по части, господин майор. — Экскурсию? — обалдело переспросил Савин. — Сержант, какую экскурсию? Ты что, подружку себе завёл? — Никак нет. Детскую экскурсию, господин майор, — окончательно добил комбата репликант. — Детскую… — зачем-то повторил Савин, таращась на Чимбика ошалелым взглядом. — Сержант, объясните подробнее. Чимбик подробно изложил историю своих взаимоотношений с семейством Талики и о просьбе детей показать им бронетехнику. — Разумеется, только те образцы, что не являются секретными, господин майор, — уточнил репликант. Савин задумался. В принципе, сержант не просил ничего крамольного — «Дни открытых дверей», когда в воинские части приглашаются гражданские, чтобы посмотреть на мощь армии, широко практиковались в Доминионе. Другое дело, что всё это оговаривалось заранее, вставлялось в расписание части. И не во время военного положения. Но… Савину очень хотелось посмотреть на рожу Тайрелла, когда корпорат узнает о просьбе «агрессивного экземпляра». — Я передам вашу просьбу командиру бригады, сержант, — улыбнулся майор. — Но ничего не могу обещать — сами понимаете, военное положение. — Спасибо, господин майор! — обрадованно воскликнул Чимбик. — Разрешите идти? — Свободны, — Савин ответил на салютсержанта. Глядя вслед репликанту, майор хмыкнул и удивлённо покачал головой. — Детская экскурсия, — тихо сказал он. — Надо же… Час спустя Савин и Стражинский сидели в кабинете командующего, с интересом наблюдая за отчаянно жестикулирующим Тайреллом. — Вы должны разрешить эту экскурсию! — горячился корпорат. — Это же уникальный случай социализации репликанта! Господин генерал, пожалуйста! — А как же «агрессивный экземпляр»? — не удержался от подначки Стражинский. — Именно! — не понял шутки Тайрелл. — В этом-то и суть! Почему из всех шести сотен единиц только РС-355085 подаёт такую просьбу? Как… — он взглянул на экран планшета, — …эта Талика Варес смогла найти к нему подход? — Так же, как Скотт нашёл подход к Белому Клыку, видимо, — впервые за весь разговор подал голос командующий. — Кто? — растерялся Тайрелл. — Старая классика литературы, не обращайте внимания, — махнул рукой генерал. — Значит, Тайрелл, вы поддерживаете идею с экскурсией? — Да! Этот случай нужно подробно изучить! — корпорат принялся что-то записывать в планшет. — Неожиданный поворот в психике репликантов. При проектировании не закладывалась такая модель поведения. Нужно изучить реакцию остальных единиц! Офицеры переглянулись. После продолжительного личного общения с репликантами они уже не воспринимали тех биороботами, не способными выйти за рамки заложенной в них программы. Да, репликанты были эффективным и удобным инструментом для решения боевых задач. Да, они совершенно точно не были людьми и воспринимали мир иначе. Но это не мешало им познавать окружающую действительность и расширять собственные горизонты. Иногда весьма неожиданным образом. — Хорошо, — командующий повернулся к Стражинскому. — Полковник, выберите дату, когда в расположении бригады можно устроить «день открытых дверей». Есть у меня подозрение, что одним идиллийским семейством визитёры не ограничатся. Ну и раз уж ваш сержант такой инициативный — его сопровождающим и поставьте. Инициатива, знаете ли, наказуема.Планета Эсперо. Военная база «Эсперо-1»
По мнению Чимбика, экскурсия уже была отличной идеей только из-за лиц военных копов на КПП. Общительные открытые идиллийцы щедро делились радостью с окружающими, и дети не были исключением. Потому помимо собственно семейства Талики прибыли одноклассники и дети родни и соседей. Больше полусотни единиц несовершеннолетних дворняг, и не думающих сдерживать свои эмоции. — Обалдеть… — только и смог выдавить дежурный по КПП. Чимбик, с превосходством глянув на ошеломлённого дворнягу, подошёл к Талике. — Добрый день, мэм, — поприветствовал он её. И вернул фразу, с которой началось их знакомство: — Куда вы хотите пойти, мэм? — Если думаешь, что я тут что-то решаю… — она показала взглядом на гомонящих детей. Комментарий совершенно излишний: от радостного возбуждения и любопытства, буквально рвущегося из детей, все оказавшиеся поблизости ошалело хлопали глазами и неосознанно улыбались. — Тогда начнём со стрелкового оружия, — решил Чимбик. — А потом можно, — если кто захочет, и в спортгородок. Он чувствовал себя немного непривычно: в честь такого дня к полевой униформе добавили элементы парадной — зелёный берет коммандос и белый пластрон, закрывающий шею. Репликанту нравилось, как он выглядит, и вместе с тем он немного опасался, что его праздничный вид покажется гостям нелепым. Он провёл радостно гомонящую толпу к спортивному городку, перед которым стояли столы с разложенным на них вооружением и элементами экипировки. У каждого стола стоял репликант, отвечающий на вопросы экскурсантов и следящий за сохранностью имущества. И, в отличие от уже худо-бедно адаптировавшегося Чимбика, совершенно не готовые к цунами детских эмоций. Поначалу вид одинаковых репликантов привёл детвору в восторг. Они бегали от одного к другому, спрашивали, как тех зовут, а потом дружно заучивали услышанные номера. Задача усложнялась тем, что у солдат отсутствовали нагрудные планки с именами, но, ко всеобщему удивлению, ребятня довольно скоро начала отличать бойцов, практически не ошибаясь. Репликанты старались не подать вида, что их захватывает неистовая детская радость, но Чимбику хватало ничтожно малых изменений в мимике, чтобы понять: братьям нравится происходящее. Но с виду они оставались серьёзными и собранными, терпеливо объясняя и демонстрируя назначение того или иного предмета из представленного смертоубийственного ассортимента. Талика в компании пары взрослых идиллийцев стояла в стороне и наблюдала за происходящим, весело щуря карие глаза. В руке она держала игрушечный звездолёт, оставленный на хранение Динарой. Игрушку выиграл для неё Чимбик в парке развлечений: едва узнав, что в этом странном месте можно заработать предметы демонстрацией навыков, не имевший денег репликант с лёгкостью добыл игрушки для каждого из сопровождавших его детей. Сержант даже собрался выиграть вообще все представленные в парке призы, но его отговорила Талика, предложив представить дом, до самой крыши заваленный игрушками. Репликант согласился, что у идеи есть недостатки, и ограничился только большим плюшевым медведем, загадочно сообщив, что отдаст того одному из братьев «для социального эксперимента». — Госпожа Варес? — оклик вернул Талику к действительности. К идиллийцам подошли двое военных в компании штатского. — Разрешите представиться, — высокий военный вскинул руку к берету. — Полковник Стражинский. — Майор Савин, — представился второй — невысокий, жилистый, словно высушенный и выдубленный на солнце. — И доктор Тайрелл. Он взглядом указал на штатского, увлечённо надиктовывавшего на планшет свои наблюдения. Услышав свою фамилию, доктор вскинул голову и огляделся, словно вспоминая, где находится. Узрев Талику, Тайрелл воодушевленно вскинулся и протянул руку: — Госпожа Варес! Чертовски рад знакомству! Позволите задать вам несколько вопросов? Проигнорировав остальных идиллийцев, он подхватил Талику под локоть, отводя в сторону. Военные, виновато улыбнувшись, вынуждены были идти следом. — Доктор Тайрелл — представитель корпорации «Глоботек», — объяснил нагнавший их Стражинский. — Один из создателей репликантов. — Многодетный отец, значит? — с улыбкой спросила Талика. На высокие чины она смотрела с непосредственностью человека, не разбирающегося в званиях и прилагающихся к ним полномочиях. На лицах военных отразилась борьба с душившим их смехом, а вот Тайрелл шутки не понял. — Э… Не совсем корректно, — озадаченно протянул он. — Я отвечаю за наблюдение и контроль данных двух групп биороботов. Учитываем положительный и отрицательный опыт эксплуатации, чтобы внести поправки в следующую серию. Почесав переносицу, учёный продолжил: — Признаюсь — я удивлён. Прошлый владелец эксплуатировал репликантов своеобразно, и мы считали, что эта группа вообще не способна к социализации. Однако на Идиллии они показали неожиданно хорошие результаты. Как вы считаете, с чем это связано? Он уставился на Талику взглядом, от которого всем стало не по себе. Будто Тайреллу не терпелось разобрать её на кусочки и разобраться, в чём заключается причина. Будто почуяв неладное, Чимбик бросил недобрый взгляд на учёного. Тайрелла сержант не переваривал на дух, а то, что представитель корпорации-изготовителя стоит рядом с Таликой, Чимбику особенно не нравилось. — Может, дело в том, что мы относимся к ним не как владельцы к имуществу, а как радушные хозяева к дорогим гостям? — успокаивающе улыбнувшись Чимбику, ответила Талика. К Чимбику подошёл репликант с такими же треугольными нашивками на плече и что-то спросил. Получив ответ, неизвестный приглашающе махнул рукой детворе и в компании трёх товарищей повёл маленьких идиллийцев к полосе препятствий. — Очень зря, — сказал Тайрелл. На лице Савина появилось выражение смертной скуки, какое появляется при повторе одной и той же темы. Стражинский же наоборот — с интересом наблюдал за разговором. — Не стоит забывать, что «Арес-пять» — военная модель, — продолжал учёный. — Живое оружие. У них совершенно иная, если можно так выразиться, мораль. Особенно у батальона с Эгиды, куда входил РС-355085. Консорциум использовал их для подавления беспорядков. Говоря понятным языком, они — детоубийцы в самом прямом смысле слова. Идиллийка моргнула и почему-то прижала к груди игрушечный звездолёт. Савин и Стражинский уже готовились к панической попытке увести детей, но Талика перевела полный жалости взгляд на репликантов и покачала головой. — Оружие не убивает само по себе, — голос Талики дрогнул. — Им управляют люди. Как по мне — изготовитель оружия виновен куда больше. Осуждающий взгляд идиллийки открыто вперился в Тайрелла. Тот, совершенно не смущённый её реакцией, ответил: — Заказчик требовал высокий уровень агрессивности. Платой стала вероятность сбоев. Как у РС-355085: оказавшись в нестандартной ситуации, сержант, до этого демонстрировавший хорошие показатели, по неизвестной причине стал излишне агрессивен. Этот образец часто сознательно идёт на конфликт, даже когда есть возможность его избежать. У меня создалось впечатление, что он возненавидел всех, кто не репликант или его командир. Воплощённая смерть, как сказал про него один из моих сотрудников. Да, на поле боя это полезный показатель, но в остальное время РС-355085 стал непредсказуем и потому опасен. Его АК слишком высок при крайне низком уровне ряда других показателей. За его спиной «воплощённая смерть» заботливо поддерживал взобравшегося на брус Майка. Майор и полковник молча наблюдали за этой сценой, воздерживаясь от комментариев. — Образец? АК? — медленно переспросила Талика. Тайрелл вздохнул, и идиллийка почувствовала его лёгкое раздражение, словно у учителя, старающегося донести информацию до разума не особо старательного ученика. — РС-355085, — доктор для вящей доходчивости ткнул рукой в сторону Чимбика, — репликант. Искусственно созданное существо, биоробот военной модели. Один из трёх тысяч экземпляров опытной партии, переданной заказчику для испытаний. Талика окинула взглядом толпящуюся вокруг репликантов детвору. Чимбик и Стилет, стоя на краю ямы с грязью, страховали детей, барахтающихся там вместе с веселящимся Блайзом. — АК — агрессивные качества, — продолжал пояснение Тайрелл. — Так вот, как я сказал — у РС-355085 этот показатель крайне высок. Я рекомендовал этот экземпляр на списание и утилизацию, но… — Тайрелл кивнул на военных, — …меня не поняли. Представители заказчика утверждают, что эта единица их устраивает. Он тяжело вздохнул, не скрывая досады. — И теперь у меня, госпожа Варес, есть к вам ряд вопросов. Несмотря на опыт гида, лицо Талики было более чем красноречивым. Она смотрела на доктора Тайрелла, как на людоеда, пришедшего с «ланчем» в кафе-мороженое. Особенно её поразило то, что в учёном не было ни жестокости, ни злобы, ни упоения властью. Он действительно увлечённо рассказывал о своих исследованиях. И это было бы даже интересно, упоминай он подопытных крыс, а не людей. Идиллийка глубоко вдохнула, выдохнула и сказала Тайреллу. — Попытаюсь помочь вам понять. — Спасибо, — обрадовался учёный. Идиллийка то и дело поглядывала на проходящих полосу препятствия детей и их добровольных инструкторов. Стоящий рядом с ямой Чимбик нагнулся и опустил туда руку. Выпрямившись, он поставил рядом с собой на землю что-то коричневое, с трудом опознанное Таликой как ребёнок. Чей и какого пола — под слоем грязи разглядеть не удалось. Зато счастливый заливистый смех грязевого монстрика слышали, наверное, даже на проходной базы. — Мне известно, что при первой встрече с вами РС-355085 вёл себя в привычной манере, то есть довольно агрессивно, — начал Тайрелл. — Почему вас это не испугало и не оттолкнуло? Многие ваши коллеги попросили о замене после контакта с гораздо более… э… дружелюбными образцами. Идиллийка разглядывала Тайрелла, словно диковинного пришельца, представителя абсолютно чуждой людям инопланетной расы. Пришельца, с которым она должна наладить контакт. — Вы знаете, что я чаще всего провожу экскурсии для детей и подростков, пока их родители проходят лечение или развлекаются? Так вот, ваш «агрессивный образец» напомнил мне заброшенного родителями нелюбимого подростка. Встречали таких? Обозлённые на весь мир, который их не понимает. Одинокие и не находящие себе места. Тайрелл задумчиво сдвинул брови. — Интересная концепция… — пробормотал он. — Но неверная: как раз своё место репликанты знают. Они — живое оружие, смерть на службе Доминиона. «Смерть на службе Доминиона» собрала консилиум из коллег, обсуждая, можно ли отмывать детей из пожарного шланга. Дети радостно прыгали вокруг и заверяли, что такой способ мытья для них — нормальное дело. Засомневавшись, репликанты отправили Чимбика советоваться со взрослыми идиллийцами. Тайрелл же заваливал Талику вопросами, не придавая значения сухому тону её ответов. Наконец, оставив идиллийку в покое, корпорат умчался пытать репликантов, общающихся с детьми. — А мы поначалу считали, что Чи… РС-355085 нашёл подружку, — глядя ему вслед, сказал Савин. — Я знаю, что за пределами Идиллии бытует мнение, что мы тут день и ночь занимаемся сексом, — с грустной улыбкой вздохнула Талика. — Но это не так. Эти люди нравились ей куда больше ушедшего доктора. Несмотря на долгие годы в профессии, далекой от идиллийских идеалов, они ощущались понятными и «живыми». — Ещё за пределами Идиллии бытует мнение, что вы легко увлекаетесь и так же легко забываете о своих увлечениях, — заметил Стражинский. — Мы склонны менять любовников, — не стала отрицать Талика и покрутила в руке игрушку, — но никогда не бросаем детей. (обратно)Глава 27
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1»
— Мы выяснили, что корабль, доставляющий припасы на станцию «Иллюзия», стартует с Китежа, — докладывал полковник Хоар. — Грузопассажирский корабль «Мэйфлауэр», производства Консорциума, принадлежит бейджинской компании «Галактик Стар Лайн». Экипаж — двенадцать человек: капитан, его помощник, штурман, механик, медик, два кока и пять стюардов. Груз не вызывает подозрения: продовольствие, системы жизнеобеспечения, одежда, предметы быта и медикаменты. Всё оформлено как груз для шахтёрской колонии в системе Тринити, куда и совершается первый прыжок. — А зачем столько коков и стюардов? — озадачился полковник Стражинский. С разрешения командующего идиллийской группировкой Хоар собрал в зале для совещаний всех офицеров бригады коммандос. — На корабле каюты только первого класса, — ответил разведчик. Увидев недоумение на лицах собравшихся, Хоар объяснил: — «Мэйфлауэр» берёт три десятка пассажиров, готовых выложить за рейс очень, очень круглую сумму. Примерно в пять раз больше стоимости каюты президентского класса на самом роскошном из лайнеров. — А в чём смысл? — не понял Савин. — Если верить рекламе, то смысл — в романтике трампового путешествия, когда следующий пункт назначения неизвестен, — пояснил разведчик. — Капитан корабля оглашает его только перед отправкой. На борт принимаются пассажиры, прошедшие самый тщательный отбор. Правда, в чём он заключается — не указано. Но зато пассажиры на протяжении всего путешествия окружены просто невероятной роскошью и находятся в компании сливок общества. То есть себе подобных. Никаких папарацци и журналистов, никаких простолюдинов и нуворишей. Никаких дамочек, ищущих богатого папика. И никаких банальных развлечений типа казино, театров и прочего. — Что-то как-то… странно, — с сомнением в голосе произнёс майор Хилл. — Нет, у богатых, конечно, свои причуды, но, на мой взгляд, всё это выглядит очень странно. — Тем не менее компания процветает, — ухмыльнулся Хоар. — Фамилии пассажиров не разглашаются, но на сайте очередь расписана на год вперёд. Пассажиры прибывают на Китеж, поднимаются на борт трампа и отправляются веселиться. — Хитрожопые ублюдки, — неожиданно хохотнул Стражинский. — Как извернулись. Кого попало не возьмут — отбор у них и очередь большая. Официальная отговорка на случай, если кто-то им не нужный возжелает совершить круиз. Заодно объяснение роскошным каютам и прочим странностям для такого судна. Китежцы к роскоши равнодушны, так что с их стороны нежелательных гостей ждать не стоит. А груз — вполне укладывается в легенду. Плюс Китеж нейтрален — можно набрать тех же идиллийских вин и прочего импорта. Так, полковник, но я полагаю, что вы нас собрали не ради оглашения успехов. — Именно, — улыбнулся Хоар. — Полученных данных не хватает для проведения операции. Мы выяснили и проверили координаты врат, но план самой станции и её точное расположение нам до сих пор неизвестны. Станция расположена на планетоиде, не имеющем атмосферы. Группе придётся действовать в условиях агрессивной среды. Пленный также сообщил, что на «Иллюзии» существует инструкция, предписывающая при угрозе захвата ликвидировать гостей и персонал. То есть при начале штурма из отсеков просто откачают воздух. Расположение командного пункта станции, откуда производится контроль, пленному неизвестно. Также существуют секретные изолированные отсеки для особо важных гостей. Их расположение тоже неизвестно. Цель операции — захватить живыми и гостей, и рабов, и по возможности — максимум персонала. Без плана станции шансы на успех равны даже не нулю, а величине минусовой. — Нужны репликанты, — тоном, подразумевающим некую очевидность, сказал Стражинский. — Да, — подтвердил слова командира бригады Хоар. — Нужно скрытно проникнуть на объект и провести разведку за крайне сжатый срок. В любой момент корпораты могут сообразить, куда делись их люди, и усилить охрану «Иллюзии». Присутствующие помрачнели. При плохом сценарии хозяева станции могли демонтировать и переместить врата, а заодно сменить способ доставки гостей. — Это ещё не всё, — продолжил Хоар. — У группы не будет возможности выйти на связь: на станции работает своя служба радиоэлектронной борьбы. Оборудование и специалисты для неё предоставлены Консорциумом. Собственно, вся станция построена ими. Это усложняет задачи разведчиков. Помимо собственно разведки, им предстоит по нашему сигналу захватить командный пункт станции и удерживать его до прибытия штурмового отряда. А затем — брать на себя руководство штурмом. Кто-то из офицеров присвистнул. — Да, непросто, — резюмировал Хилл. — Непросто, — не стал отрицать очевидного Хоар. — Операция требует чёткой координации действий. Разведка объекта должна быть проведена в сжатые временные рамки. В отсутствие связи мы начнём вторжение в систему в оговорённый срок. К этому времени автономная группа должна завершить разведку и начать захват командного пункта станции. Свои слова полковник сопровождал демонстрацией голокарты района нахождения Врат. От них вела красная пунктирная линия, упирающаяся в точку пространства с вопросительным знаком вместо координат — предполагаемое местонахождение станции. Офицеры изучали скудную информацию с неприкрытым скепсисом на лицах: по их общему мнению, операция выглядела чистой воды авантюрой с минимальными шансами на успех. Но, в конце концов, именно для того и существовали Силы Специальных Операций — превращать авантюру в блестящий успех. — По нашим оценкам, с момента захвата врат до высадки штурмовой группы пройдёт около двух часов. Всё это время разведгруппа должна удерживать командный пункт и не позволить ликвидировать персонал и рабов. Состав группы для выполнения такой задачи — три единицы. Два репликанта и технический специалист. Понятно, что специалист не сторонний, а из спецназа. — Не маловато? — усомнился один из командиров рот. — Больше — рискованно, — вздохнул Хоар. — Велика вероятность обнаружения — станция надёжно охраняется, вплоть до патрулирования прилегающей местности. Чем больше группа — тем легче её засечь. — Кто бы сомневался, — пробормотал Хилл. — А что, нас когда-то посылали на курорт? — куда громче удивился Савин. Незамысловатая шутка вызвала общий смех, разрядив обстановку. — Если в задачу группы входит управление штурмом, то логично отправить двух сержантов, — дождавшись, когда утихнет хохот, подал голос командир роты. — Штурм проведут их отделения. — Хорошо, — согласился Хоар. В этом вопросе он полностью доверял офицерам, лучше знающим личный состав. Репликанты доказали свою эффективность, превратившись в настоящее пугало для союзовцев. — А почему не отправить обычных коммандос? — поинтересовался начальник штаба бригады подполковник Мур. — Репликанты эффективнее, — ответил Хоар. Стражинский понимающе усмехнулся. — Есть у меня две кандидатуры, — подал голос Савин.Планета Идиллия. Город Эсперо
Впервые в жизни Чимбик шёл прощаться с дворнягами перед отправкой на задание. Нет, не с дворнягами. С людьми. С семьёй, которая стала ему неожиданно близка. И это было одновременно прекрасно, странно и… бессмысленно. Зачем вообще сообщать о своём отсутствии? Зачем делать это лично? И почему он при этом не предупредил о своём появлении? В глубине души Чимбик даже надеялся, что семейства Талики не окажется дома. Идиллийцы часто выбирались за город на все выходные. Тогда он просто бросит прощальный взгляд на дом, где испытал столько радости, и вернётся в часть — готовиться к заданию. Что нужно сказать и сделать, если Талика окажется дома, Чимбик не знал, но ноги всё равно принесли его к знакомой калитке. Высокие окна мягко светились в сгущающихся сумерках. До чуткого слуха репликанта доносились голоса и весёлый смех. Это так не походило на привычные звуки Эгиды и даже местной военной базы, но почему-то казалось Чимбику правильным. Так должна звучать жизнь. Нормальная жизнь, а не его, Чимбика, функционирование. Мысль неожиданно причинила боль. Ту самую, с которой не могли справиться совершенные анестетики Доминиона. «У боли есть огромный плюс, — всплыли в памяти слова одного из инструкторов по медицинской подготовке. — Боль даёт понять, что ты ещё жив». Жив. Чимбик с трудом удержался от горькой усмешки. Всё чаще и чаще сержант задумывался над смыслом собственного существования. Целую вечность назад он даже слово «жизнь» в отношении себя не смел произнести — репликанты функционировали. Во имя службы и ради неё. А потом он встретил Эйнджелу, и привычный надёжный мир репликанта перевернулся. Несокрушимое прежде основание дало трещину, породив сомнения. И эти сомнения до сих пор не оставляли Чимбика в покое. Он смотрел на чужой дом, на отблески чужой жизни и ловил себя на желании стать частью этого. Странная, неуместная, неосуществимая мечта. «Надо уходить», — решил Чимбик. Но почему-то остался на месте. — Ди, Ник, сержант пришёл! — раздался восторженный детский голос, наполняя душу необъяснимой радостью. Эти маленькие бесхитростные человечки казались сержанту его противоположностью: не знавшие приказов и принуждения, лишённые сдержанности и жестокости. Но они почему-то искренне любили его, Чимбика. Любили так, как он сам любил братьев, с которыми вырос. И объяснения этому сержант не находил. Да и не слишком-то хотел, говоря откровенно. Чимбик просто наслаждался вихрем жизнелюбия, захватившим его с приближением детей. А те радостно прыгали вокруг, пытались повиснуть на руках и весело, счастливо смеялись, взахлёб рассказывая новости последних дней. Талика тоже оказалась дома. — Добрый вечер, мэм, — поприветствовал он вышедшую ему навстречу идиллийку. — Прошу прощения, что без приглашения. Просто пришёл сообщить, что буду отсутствовать некоторое время. Обязанности командира отделения выполняет Запал, коммуникатор я передал ему. Произнося эти слова, Чимбик чувствовал, сколь жалок выбранный для встречи предлог. Он мог уведомить Талику, связавшись по коммуникатору, или не уведомлять вовсе, но… Но ему хотелось попрощаться. И услышать в ответ, что его здесь будут ждать. — Когда ты вернёшься? — Я сам не знаю, мэм, — ответил Чимбик. «Если вернусь». Невысказанные слова повисли в воздухе. — Не уезжай! — хором попросили дети, взяв сержанта в окружение. «Если бы я мог решать…» — мысленно ответил Чимбик. — Это мой долг, — произнёс он вслух. Три детских взгляда уставились на Талику с необъяснимой для репликанта надеждой. Будто мама была тем волшебным существом из сказок, что способно творить чудеса и менять мир. Но Талика не владела магией. Во всяком случае не той, что могла изменить отданный Чимбику приказ. Зато она присела, обняла погрустневших детей и тихо сказала: — Разве ваши любимые герои в сказках и мультиках отказываются совершать подвиги? Подумав, дети отрицательно покачали головами. — А сержант — супергерой? — по-новому посмотрел на Чимбика Майк. — Самый настоящий, — серьёзно подтвердила Талика. — И сейчас где-то кому-то требуется его помощь. «Я не герой, — мрачно подумал Чимбик. — Герои сами решают, какие поступки совершать. А я — просто оружие. Смерть, которую спускают с поводка хозяева по одним им известным причинам». — Но ты останешься с нами хоть ещё немного? — потянула его за руку Динара. — Мамы скоро будут рассказывать сказки. Спроси это Талика — Чимбик бы отказался. Но Динаре от отказать не смог. Почему — он и сам не понимал. — Да, мэм, — вслух сказал он. И уже сидя у костра, Чимбик вдруг осознал, что отправился бы на это задание даже без приказа. Просто для того, чтобы ни Динара, ни Талика, ни кто-либо ещё не попал на ту станцию. И чтобы когда-нибудь сказать Эйнджеле, что за её кошмарами пришёл другой, куда худший кошмар.Планета Китеж. Космопорт имени Фиделя Кастро
Если у дворняг и есть что одинаковое — это космопорты. К такому выводу пришёл Чимбик, наблюдая за суетой китежского порта. Хаотичное движение вокруг посадочных площадок, непонятным для стороннего наблюдателя образом превращающееся в упорядоченную деятельность. Чимбик, Стилет и возглавляющая их группу капитан Йонг Мин Юн затаились в ложементах, размещённых в потайном отсеке грузового контейнера с воздушными фильтрами. Снаряжение занимало большую часть крохотного помещения, из-за чего диверсанты лежали вплотную друг к другу. Но даже Блайз вряд ли нашёл бы простор для шуток о близости с женщиной: облачённые в одинаковую броню, они едва умещались в тесном убежище. Если бы не миниатюрные габариты капитана, отсек пришлось бы расширять, тем самым увеличивая вероятность обнаружения, либо уменьшать состав и без того маленькой группы. А это — дополнительный риск. Операция и так балансировала на лезвии. Любой сбой, незначительный для другого случая, сейчас означал провал. Окончательный, без возможности заброски новой группы. Потому от всех участников операции требовалась филигранная координация действий. Доставить спецконтейнер на Китеж, устроить так, чтобы он оказался в нужное время в нужном месте, погрузить в него диверсантов, и всё это под носом у китежских спецслужб и соглядатаев Союза. Повторить всё это в случае провала первой группы уже не удастся. Потому к безопасности диверсантов на этапе отлёта с Китежа подошли со всем тщанием. За окружающим пространством диверсанты наблюдали с помощью сложной системы пассивных сенсоров, замаскированных на внешней оболочке убежища. Голопроекция позволяла контролировать происходящее вокруг контейнера, но в случае сбоя всё, что им останется — наблюдать за собственным провалом в высоком разрешении. Китеж — не то место, откуда группа диверсантов сможет прорваться с боем. — Внимание, — раздался в наушниках репликантов голос Йонг. К погрузчику, перемещавшему контейнер с диверсантами, подлетел таможенный дрон. Описав круг, он тщательно «принюхался» к содержимому контейнера сенсорами. Доминионцы, не шевелясь, следили за движениями дрона. Заметит или нет? Китежские технологии отставали от земных, но всегда что-то может пойти не так. Вот как сейчас: проклятый дрон будто примагнитился к контейнеру, не желая завершать проверку. Чимбик уже начал прикидывать, что делать при появлении охраны, но в этот момент дрон отлетел в сторону под облегчённый вздох дворняги. «Интересно, долго нам так будет везти?» — спросил через имплант Стилет. «Надеюсь, что да, — отозвался Чимбик. — Но особо не рассчитывай». То, что везение рано или поздно закончится, понимали все. Китежцы — тоже не дураки и ни секунды не сомневаются, что их планета используется обеими сторонами в качестве перевалочной станции. Чимбик помнил слова комбата, сказанные на инструктаже: положение дел сохраняется ровно до тех пор, пока выгодно самим китежцам. Как только их правительство сочтёт, что, по выражению Савина, «пора прикрывать лавочку», так и закончится время относительно лёгкого пути в пространство Союза. Пока сержант предавался размышлениям, дворняга принялась за работу. Перехватив управление роботом, она приказала погрузчику поставить контейнер в нужное место. Затем капитан взломала бортовой компьютер корабля и откорректировала коносамент, чтобы у суперкарго не возникали вопросы по поводу неожиданных изменений в размещении груза. Потянулось время ожидания перед стартом. Наконец крышка люка отсекла трюм от внешнего мира. Чимбик видел, как двое дворняг в форменных комбинезонах проверили крепления контейнеров, затем освещение погасло, а контейнер мелко завибрировал: корабль запустил двигатель. Операция по захвату станции «Иллюзия» началась. (обратно)Глава 28
Неустановленная система. Планетоид № 35557, станция «Иллюзия»
— Время. Голос дворняги вывел сержанта из состояния полудрёмы. — Начинает маневрировать, — предупредила капитан. Вопреки ожиданию, перегрузка оказалась куда ниже, чем при десантировании. Пилот «Мэйфлауэра» берёг своих пассажиров, плавно заходя на посадку. Даже когда включились тормозные двигатели, гася ускорение, перегрузка едва достигла 3g. Едва корабль замер и заглушил двигатели, Чимбик хлопнул по замку страховочных ремней и вскочил на ноги. Отцепив от ранца небольшой баллончик, он — как и остальные два диверсанта, — принялся распылять реагент по поверхности своего ложемента. Несколько секунд спустя ничего не напоминало о присутствии непрошенных гостей. Йонг хлопнула Чимбика по плечу и показала на шлем. Сержант вынул из гнезда над правым ухом тонкий шнур из мономолекулярных нитей и воткнул разъём на его конце в шлем дворняги. Та, в свою очередь, соединила свой шлем со Стилетом. Примитивная проводная связь исключала обнаружение средствами РЭБ, которые, как знал Чимбик, на станции работали весьма эффективно. Насколько эффективно — проверять дураков не было, поэтому во избежание лишнего риска диверсанты даже не использовали импланты для связи друг с другом. Диверсанты уставились на голограмму происходящего в трюме судна. Репликант непроизвольно положил ладонь на рукоять автомата, ожидая, что в трюм ворвутся боевые машины Консорциума. Бессмысленный жест: роботы просто изрешетят зажатых в тесном отсеке диверсантов, не обращая внимания на потери. Бездушные машины войны, управляемые операторами, или оснащённые подобием интеллекта, но схожие в одном — отсутствии страха смерти. «Как мы», — подумал Чимбик. Если вдуматься, между ними не так много отличий. Всего годом раньше репликанты, подобно тем самым роботам без сомнений и вопросов служили интересам Консорциума. Чимбик задумался, а как бы он относился к происходящему в подобном месте, прикажи ему охранять станцию? И пришёл к неутешительному выводу, что до конца исполнял бы свой долг. Без тени сомнения в правильности происходящего. От мрачных мыслей Чимбика отвлёк влетевший в трюм маленький дрон-разведчик. Диверсанты замерли, напряжённо глядя, как крохотный шпион медленно облетает отсек в поисках незваных гостей. Добравшись до контейнера, в котором прятались доминионцы, дрон мгновение повисел, сканируя пространство, и двинулся дальше. Репликант напряжённо смотрел вслед маленькому шпиону. Лишь когда дрон вылетел, и в трюм вкатился первый робот-погрузчик, Чимбик перевёл дух. — Глянем, что в ангаре, — тихо, словно кто-то мог услышать сквозь шлем и стены контейнера, сказала Йонг, доставая из рюкзака маленького робота. Вопреки названию, «Геккон» больше походил на краба, чем на юркую земную ящерку, давшую роботу имя. Сходство с ракообразным усиливали две камеры на гибких штангах, установленные в передней части корпуса. В задней части корпуса крепился маленький барабан с кабелем управления и передачи данных — такой же тонкой паутинкой из мономолекулярных нитей, какую использовали диверсанты. Повинуясь команде Йонг, «геккон» активировал фототропный камуфляж и выбежал из отсека через специальный лючок. Шустро сбежав по стенке контейнера на палубу грузового отсека «Мейфлауэра», робот припустил к аппарели, по которой сновали погрузчики. Капитан следила за тем, чтобы кабель ложился на палубу, с небольшим запасом, чтобы его случайно не оборвал робот-погрузчик. На посадочной площадке царила темнота, едва рассеиваемая светом с верхней палубы. Ориентирующимся с помощью сенсоров роботам-погрузчикам освещение не требовалось. Как и диверсантам. Прежде, чем робот юркнул под корабль, сержант успел увидеть протянувшуюся к верхней палубе прозрачную трубу-переход, по которой состоятельные пассажиры сходили на станцию. «Идите, твари» — Чимбик хищно оскалился. Точно такие уроды — а может, и эти же самые, — мучили Лорэй. Не по необходимости, а просто так, для удовольствия. И теперь они вновь шли развлекаться, уверенные в своей безопасности и безнаказанности. Очень, очень зря. Да, репликантам запретили их убивать. Но сержант знал множество способов превращения человека в говорящий овощ. Причём без всякого волшебного зелья из сказок, которые рассказывала детям Талика. Сержант сохранил кадр с пассажирами в памяти такблока. Зачем — он ещё толком сам не знал. Но ему очень хотелось увеличить изображение, чтобы рассмотреть и запомнить каждого из них. И лично передать горячий привет от Лорэй, хоть они его об этом и не просили. — «Октопус», — отвлёк его от мыслей голос Йонг. На тактическом блоке сержанта красным контуром обозначилась круглая тумба с торчащими из неё пулемётными стволами. Стационарная автоматическая огневая точка получила название благодаря восьми креплениям для вооружения. Та, которую видели коммандос, ограничивалась всего тремя крупнокалиберными пулемётами, но и этого вполне хватало для диверсантов. От очередей в упор не спасала бы и броня штурмовика, не то что гораздо более лёгкая экипировка коммандос. «Плохо» — подумал Чимбик, разглядывая электронного стража. Йонг погнала «геккона» дальше. Коммандос увидели ещё три «Октопуса», контролирующих корабль с кормы и бортов. Получалось, что чёртовы электронные стражи полностью простреливали пространство вокруг судна. Мертвых зон не существовало. Чимбик с сомнением разглядывал «Октопусы». Корпораты, конечно же, знали все характеристики брони репликантов, но вряд ли устанавливали на станции прицельное оборудование, разработанное против собственных цепных псов. Но сержанта никогда не учили рассчитывать на удачу. Технари Доминиона доработали броню диверсантов, но никто не мог дать гарантий, что за это время корпораты не усовершенствовали системы сканирования. И способ проверить лишь один — подставиться под сканирование турели. И в случае обнаружения операция завершится, едва начавшись: первый же рискнувший вылезти диверсант мгновенно превратится в дуршлаг. А прихлопнуть остальных, зажатых в тесном трюме — дело времени. Ничтожно малого времени. Но не всё складывалось плохо: на соседней площадке стояла яхта типа «Нинья». Источник не соврал — судно для эвакуации персонала на станции действительно было. Чимбик из инструктажа знал, что яхта стоит в полной готовности, но без экипажа, лишь техники проводят регулярные проверки систем. Отличное укрытие для группы на первом этапе операции. При условии, что до неё удастся добраться. Капитан Мин Юн попыталась взломать местную охранную систему, но ожидаемо потерпела неудачу. При планировании операции никто и не надеялся на халатность корпоративных спецов, так что в удачное проникновение в сеть станции на этом этапе никто не верил изначально. Зато «Геккон» под чутким управлением Стилета добрался до цели — резервного пульта управления погрузчиками. Забравшись на панель управления, маленький робот вставил коннектор в разъём, обеспечивая Мин Юн доступ к системе управления погрузчиками. Система, рассчитанная на оперативное подключение работников в случае сбоя, не имела значительной защиты и капитан уже через минуту получила доступ к маршрутам движения погрузчиков и плану небольшой части станции. Пока заранее созданная программа анализировала отснятую «Гекконом» схему посадочной площадки и расположения турелей, Чимбик с нарастающим напряжением следил за разгрузкой. Каждая потерянная минута уменьшала шансы группы на успех: именно в движении под прикрытием погрузчиков и состоял план отхода с «Мэйфлауэра». В случае, если они упустят время, останется только на удачу выбрать одно из помещений на полученном плане и скомандовать погрузчику везти контейнер туда. И надеяться, что в выбранной части станции охрану осуществляют роботизированные системы, а не люди. «Выдвигаемся», — скомандовала Мин Юн и группа, рассоединив шлемы, покинула потайной отсек, тщательно замаскировав брошенное убежище. Система дополненной реальности в шлеме сержанта нарисовала бледно-голубую линию — траекторию движения, позволявшую группе пройти среди мельтешащих погрузчиков в динамической «мёртвой зоне» турелей. Короткий отсчёт завершился и Чимбик шагнул вслед за двинувшемуся по заданной траектории кругу, за которым он должен успевать с опозданием не более полутора секунд. Рядом с ним по видимым им траекториям двинулись Стилет и капитан Мин Юн, подхватившая по пути «Геккона». Все инстинкты Чимбика сопротивлялись идее не таясь выйти из трюма «Мэйфлауэра» и просто пройти вслед за пятнышком света мимо смертоносных турелей. Но репликант усилием воли отбросил прочь сомнения и мягко двинулся по виртуальному маршруту, каждую секунду ожидая выстрелов или столкновения с погрузчиком. Это странным образом походило на причудливый старинный танец, которые так любили идиллийцы. Шаг вперёд, два назад, шаг в сторону, несколько шагов вперёд, поворот… Рядом, иногда на расстоянии нескольких сантиметров от сержанта, грохотали роботы-погрузчики, скрывая своими тушами непрерывно движущуюся группу диверсантов. Шаг, шаг, остановка, поворот, ещё шаг… Мир Чимбика сузился до светящегося пятна в грохочущем хаосе посадочной площадки. Репликант потерял счёт времени и лишь оказавшись на борту «Ниньи» скосился на хронометр. Их путешествие, показавшееся Чимбику вечностью, длилось всего три с половиной минуты. Быстро осмотрев корабли, диверсанты убедились, что он пуст. «Как в вирт-игре», — натянуто пошутила Мин Юн, когда диверсанты вновь соединили шлемы проводной сетью. Репликанты синхронно пожали плечами: виртуальность для них была ещё одним видом симуляции боя, а не игрой. Укрывшиеся в трюме среди контейнеров с продовольствием, они занимались делами: Йонг, подключившись к контрольной панели, пыталась взломать бортовой компьютер, а репликанты обеспечивали боевое охранение. Чимбик разом вспомнил все нецензурные слова, что знал, когда люк, за которым он следил, отъехал в сторону и в трюм вошли четверо вооружённых людей в броне. Охрана! Что они здесь делают? Просто внеплановая проверка, или группа обнаружена? Мысли вихрем проносились в голове сержанта, а тело уже приготовилось к бою. Чимбик замер, наблюдая за противником. Если группа захвата, то их будет много, и со средствами усиления — чтобы гарантированно справиться с вторгнувшимся противником. Но к четвёрке охранников так никто и не присоединился. Впрочем, хватит и одного чтобы поднять тревогу одним фактом своей внезапной смерти. Если даже случится чудо и зажатую в трюме яхты группу не уничтожат за пару минут, сотрудники на командном посту просто уничтожат всех возможных свидетелей согласно инструкциям, коими любезно поделился с доминионцами неизвестный Чимбику источник. А потому сержант сдержал естественный порыв уничтожить охранников станции и лишь пристально следил за ними. Те же неторопливо осмотрелись и двинулись прямо к контейнеру, за которым укрывался сержант. Репликант мысленно выругался подхваченными у Свитари словами. Что делать в подобной ситуации он не представлял, а «сидеть и надеяться на лучшее» не входило в привычку репликанта. Но ничего больше ему не оставалось. Судя по поведению охранников, от рутинного осмотра они не ждали ничего дурного. Ни намёка на тщательное обследование всех помещений яхты, ленивые спокойные походки. Но вряд ли даже столь убеждённые в собственной безопасности дворняги ничего не заподозрят споткнувшись о закамуфлированного репликанта. В паре шагов от Чимбика охранники остановились и огляделись. То, что они вынуждены поворачивать головы, подсказало сержанту, что корпораты экипировали боевиков не по последнему слову техники. Вероятно главной задачей службы охраны станции был контроль за рабами и решение проблем с особо буйными гостями. На случай серьёзного вторжения существовали иные протоколы. Один из охранников замер, глядя точно на Чимбика. Фототропный камуфляж не подвёл, но сержант отвёл взгляд, зная на собственном опыте, что его можно почувствовать. «Идите, проваливайте» — мысленно подгонял он дворняг. — «Всё спокойно, корабль пуст. Нечего вам тут делать.» Красные отметки на такблоке застыли на одном месте, словно насмехаясь. Несколько секунд неподвижности, и все четыре точки сместились на несколько метров ближе к сержанту. В горле Чимбика пересохло.Он сглотнул и подобрался, готовясь к бою, но охранники не выказывали никаких признаков тревоги. Просто подошли ближе и остановились. Дворняга, таращившийся на сержанта, вновь повернул голову в его сторону, словно чувствовал чужое присутствие. «Проваливай!» — мысленно зарычал Чимбик. Охранник наклонил скрытую шлемом голову, приглядываясь. Затем повернулся к остальным, явно что-то говоря. «Тварь!» — Чимбик плавно вскинул автомат, беря человека на мушку. Похоже, провал. Мелькнуло горькое разочарование: он не успел отомстить мучителям Эйнджелы. Возможно, её утешит то, что согласно аварийному протоколу в космос выкинут всех, включая сотрудников? Додумать Чимбик не успел. Один из охранников хлопнул своего бдительного товарища по плечу. Тот явственно вздрогнул, едва не выронив оружие. Судя по движениям остальных дворняг, испуг сослуживца их порядком развеселил. Во всяком случае, выглядело так, будто люди смеются над слишком нервным патрульным. Тот отвечал яростными жестами, то ли что-то объясняя, то ли ругаясь на весельчаков. Затем один из охранников махнул рукой, и все четверо потянулись обратно к люку. Сержант облегчённо выругался и опустил автомат, ощущая, как уходит напряжение. Дворняги покинули борт яхты и потянулись долгие минуты ожидания. Наконец, Мин Юн мигнула фонариком, подзывая репликантов. — У нас есть их частоты связи, коды опознания и пароли от внешних шлюзов, — сообщило капитан, когда диверсанты вновь соединили шлемы. — И карта прилегающей к станции территории. На такблоке Чимбика появилось изображение плато. Синяя линия отметила маршрут к месту, которое дворняга выбрала для лагеря. Старая шахта, окружённая отвалами пустой породы. Судя по данным, шахту забросили лет пятнадцать назад, полностью выбрав то, что там добывалось. Но зато сержант понял, откуда корпоратам известно о планетоиде, и как тут появились Врата — станцию попросту построили на месте старой выработки. Выждав ещё два часа, диверсанты окончательно убедились, что их высадка прошла незаметно и, покинув гостеприимный корабль, прокрались к шлюзу, ведущему на поверхность планетоида. Мин Юн не стала использовать полученный код: дежурный на командном пункте станции мог заинтересоваться, почему открылся шлюз в пустом уже ангаре. Вместо этого капитан пошла по гораздо более сложному пути, взломав систему простых датчиков и изменив их показания. Теперь диверсанты могли при желании использовать этот шлюз без риска вызвать подозрения оператора на командном пункте. Выбравшись на поверхность диверсанты вжались в пепельно-серую пыль планетоида и начали осторожное сканирование окружающего пространства. К удивлению Чимбика, внешний периметр станции был абсолютной противоположностью того, что сержант видел в ангаре. Никаких автоматических огневых систем, никаких роботов, даже в пыли ни одного следа машины или человека. Пусто. Диверсанты осторожно двинулись к цели. Чимбик ежесекундно ожидал подлянки: минного поля, засады, замаскированной огневой точки, но путь оставался чист. Сержанту хотелось спросить у капитана о причинах подобной беспечности хозяев станции, но группа всё ещё соблюдала режим радиомолчания, а сложный ландшафт не позволял двигаться с проводной сетью между шлемами. Группа беспрепятственно дошла до первого террикона и начала восхождение. Чимбик поднимался первым тщательно проверяя, куда ставит ногу. За ним след в след шла Мин Юн, и замыкал Стилет. Прохождение усложнялось гравитацией в восемь раз ниже земной. Неосторожный шаг превращался в прыжок, с непредсказуемыми последствиями приземления. Поэтому Чимбик двигался плавно, рассчитывая каждое движение. Увы, капитан Мин Юн явно больше времени проводила за взломом сложных систем, чем на тренировочных полигонах. Не рассчитав силу толчка она подпрыгнула слишком высоко и при приземлении по бёдра ушла в грунт, провалившись в не замеченную каверну. Стилет моментально оказался рядом. Пока Чимбик страховал группу, он выдернул дворнягу из ямы, уложил на грунт и осмотрел её скафандр. Затем Стилет отцепил аптечку и обследовал ноги капитана. Чимбик отошёл к ним. Сев рядом с Стилетом, он уже привычно соединил проводом шлемы. — Вывих, — коротко сказал Стилет. Чимбик достал из шлема Йонг её провод и подсоединил к своему. — Я вас понесу, — коротко сказал репликант. — Рюкзак возьмёт РС-355045. Мин Юн молча сжала его предплечье, подтверждая что услышала. Движение группы значительно замедлилось и репликанты всё с большей тревогой смотрели на таймер, неумолимо ведущий обратный отсчёт. Выход на связь приравнивался к обнаружению и провалу, так что синхронизация действий флота и диверсионной группы попросту отсутствовала. Через девяносто шесть часов с момента прыжка «Мэйфлауэра» доминионцы захватят врата, получат координаты точки выхода и вторгнутся в систему. Если к этому моменту диверсанты не сумеют взять под контроль командный пункт, автоматика уничтожит всё живое на станции, попросту разгерметизировав отсеки. А вместе с сотрудниками, рабами и клиентами погибнет и надежда посеять такую смуту в Союзе, что колонистам ещё долго будет не до захвата Идиллии. Эта мысль странно беспокоила Чимбика. Он вперился взглядом в спину шедшего впереди Стилета, подвесившего рюкзак дворняги горизонтально на грудь, и размышлял. Ещё несколько месяцев назад ему, РС-355085 было бы глубоко наплевать на потерю Идиллии, ровно также, как было плевать на уничтожение Эгиды. Но теперь… Теперь для Чимбика планета стала чем-то большим, чем временной базой, или безликой точкой на координатной сетке. Он помнил восходы и закаты, птиц в синем, с аметистовыми прожилками небе, помнил наполненный запахами воздух и самих идиллийцев. Талику, Майка, Динару, Ника, Схему и многих-многих других. Людей, ставших для сержанта кем-то большим, чем просто «дворняги». И Чимбик намеревался сделать всё, чтобы сооружение укрытий так и осталось для них весёлой игрой. Когда они добрались до входа в заброшенную шахту, Мин Юн активировала «Геккона» — осмотреть вход на предмет неприятных сюрпризов. Убедившись, что всё чисто, диверсанты вошли внутрь. Наклонный тоннель, по которому когда-то ходили составы с дежурной сменой, привёл их на административный уровень, от которого, по большей части, остались одни воспоминания. Практически всё, что не демонтировали при закрытии шахты, пришло в негодность. К счастью для диверсантов сами штреки и технические коридоры в массе своей сохранились в приличном состоянии, что внушало надежду не попасть под обвал. Под толщей земли вражеская РЭБ не могла запеленговать переговоры коммандос друг с другом, и каналы связи с разведывательными дронами. «Мухи» разлетелись по штрекам, а тактический блок на основании полученных данных составлял подробную схему шахты. Вскоре нашли и подходящее под лагерь помещение, где Чимбик опустил Йонг на пол и, оставив дворнягу в охранении, вместе со Стилетом занялся установкой палатки. Это простое герметичное устройство позволяло отдыхать в относительном комфорте, хоть ненадолго выбираясь из скафандров. Затем Чимбик занялся установкой охранного периметра. Система пассивных датчиков должна была предупредить о приближении незваных гостей, дав группе возможность сбежать, или приготовить достойную встречу. — Четыре часа на отдых, — услышал сержант голос Йонг. — Я дежурю. Затем вы отправляетесь вести наблюдение за станцией. — Есть, — откликнулся Чимбик и в который уже раз бросил взгляд на таймер. (обратно)Глава 29
Планета Новый Плимут. Орбита, большой десантный корабль «Санта Мария»
Далеко не у всех вид замершего в готовности флота вызывал положительные эмоции. К примеру, среди пассажиров шаттла, перевозящего личный состав с планеты на корабли, были и те, кто совершенно не радовался лицезрению боевой мощи Союза. Главным образом потому, что близость флота означала скорое начало настоящих боевых действий. Шаттл состыковался с бортом транспорта, и пассажиры направились к выходу. Лейтенант Джозеф Хукер проследил, чтобы денщик и трое солдат из взвода собрали весь его багаж, и во главе маленькой колонны пошёл искать свою каюту. Настроение у лейтенанта было не самым радужным: несмотря на то, что в этот раз ему обещали привычную службу карателя в тылу, вдали от передовой, он прекрасно помнил высадку на Эдем. Помнил… Хукер едва сдержался, чтобы не передёрнуть плечами. Такое не забывается. Мясорубка, ад, из которого он чудом выбрался живым. Он, его денщик и три ублюдка, что плетутся следом. Все, кто остался от пятидесяти человек его взвода. И чёрт бы с ними всеми. Отбросы для того и существуют, чтобы подыхать за Консорциум. В отличие от самого Хукера. Джозеф считал себя выше прочих по праву рождения. Коренной землянин, из Массачусетса, сын высокопоставленного сотрудника корпорации «Интерсолар», он с детства рос уверенным в своем превосходстве даже над другими людьми, не говоря уже о всяких мутантах из колоний, которых и в приличное общество можно пускать разве что для потехи. Отец учил его, что низшие классы и мутанты существуют лишь для того, чтобы работать на более успешных настоящих людей. Джозеф поступил в Гарвард, где с возмущением обнаружил присутствие целой толпы чёртовых мутантов из дыр типа Новой Джорджии и прочих ей подобных мест. Правда, некоторые самки — язык не поворачивался назвать их «женщинами» — были вполне ничего, даже человекообразны. Одну из таких мутанток Хукер с приятелями и затащили на свою вечеринку. Вволю позабавившись с уродкой, они ввели ей убойную дозу наркоты и выкинули далеко за городом, надеясь, что там она и загнётся. К сожалению, самка оказалась живучей. И злопамятной. Хукер с дружками оказались за решёткой быстрее, чем успели позвонить родителям. К ярости Джозефа, судья приравнял мутанта к человеку. Не помогли ни деньги родителей, ничего — правосудие Доминиона оказалось бесчестным и безжалостным. Хукер и его подельники получили по двадцать пять лет каторги без права амнистии и досрочного освобождения. Но отец Джозефа доказал, что человек отличается от мутанта тем, что всегда сможет найти выход. Пока стая недобитой сучонки радовалась «справедливости», Хукер-старший поднял свои связи и смог добиться выкупа сынка в Консорциум. Да, лет на тридцать и речи быть не могло о возвращении в пространство Доминиона. Да, это фактически рабство, прикрытое фиговым листком «социализации в общество». Но это куда лучше, чем впахивать на шахте в изношенном скафандре. Тем более что Джозефу вообще жаловаться было грех: папаша подсуетил ему удобное местечко в «полицейских» частях Консорциума, где никто не оспаривал превосходство Хукера-младшего над презренными работягами и нелюдью. Здесь вообще не водилось грёбаных мутантов среди руководящих кадров. Зато вонючие трущобы были забиты мигрантами из дыр и нор, про которые Хукер до начала службы и не слыхивал. И вонючки, вместо того, чтобы лизать обувь людям в благодарность за то, что вытащили из навоза, смели поднимать хвост. Джозефу нравилось забивать мутантов на место. Так, чтобы потом ни у одной твари не возникало мысли о непокорности. Воевать было легко и приятно: бунтовщики почти не имели оружия, а если впереди карателей пускали грёбаных биороботов-репликантов, то операция вообще превращалась в курорт. Людям Хукера оставалось лишь собирать выживших бунтовщиков и давать волю своей фантазии. Для большей эффективности Джозеф стал изучать опыт карательных частей прошлого и с интересом обнаружил, что его бригада носит ту же эмблему, что и древняя карательная часть «Дирлевангер»: две перекрещенные гранаты с длинными ручками на чёрном щите. Правда, до этого момента Хукер был уверен, что на эмблеме изображены дубины. Ну а то, что в статье называли древних карателей «нацистами» и «расистами» — лишь прибавляло им шарма в глазах Хукера. Его самого так обзывали шакалы пера и прочие дерьмоеды, не понимающие истинного бремени настоящего человека. Хукера заинтересовало: откуда в его бригаде такая эмблема? И вот тут выяснилось, что Джозеф попал в подразделение не случайно: корпораты подбирали сюда убеждённых расистов. Ну а эмблема — сугубо неофициальна: кто-то из прежних служак низового звена увлекался историей и, вычитав про карателей Дирлевангера, провёл параллель и повесил себе на плечо вот такой шеврон. Идея понравилась остальным, ну а начальство на подобные выходки контингента смотрело сквозь пальцы, а то и поощряло, если это повышало эффективность. Лейтенанту стало ясно, почему руководство Консорциума абсолютно не возражало против воззрений Хукера. Даже периодически отсыпало премию за эффективную службу. Это и возможность ставить мутантов на место окончательно примирили Хукера с теми ограничениями, что накладывала служба. Ибо части хоть и считались «полицейскими», но вместе с тем и штрафными, так как набирались исключительно из уголовников. Штрафникам вне зависимости от званий запрещалось без разрешения командира бригады покидать пределы расположение части. К счастью, Консорциум заботился о своей боевой скотине, в том числе и о досуге. Особенно для офицеров. Так что Хукер считал себя везунчиком ровно до того дня, как их бригаду высадили на Эдем. Там Хукер испытал самый настоящий ужас, не идущий ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал, слушая приговор суда. Шесть часов ада. Иначе Джозеф это назвать не мог. Даже забитые в косморпорту этой занюханной планетёнки мутанты не избавили Хукера от чувства гнетущего ужаса. Неприятности на этом не закончились. Едва Джозеф отстирал штаны от коричневой субстанции и принял пополнение во взвод, как Консорциум объявил сначала о своей независимости, а затем — о вступлении в Союз, вызвав у лейтенанта рвотные спазмы от мысли, что теперь придётся служить бок о бок с мутантами. Видимо, чтобы окончательно довести лейтенанта до инфаркта, Консорциум объявил войну Доминиону. Хукер едва не дезертировал, боясь, что его пошлют на передовую, но, к его облегчению, война пока что свелась лишь к операциям флота да отражению рейдов коммандос. Бригаду, в которой служил Хукер, вообще не трогали. До того момента, пока Союз не решил вторгнуться на Идиллию. Карательную бригаду разбили на батальоны и раскидали по «сводным полкам военной полиции», состоящим, к ярости Джозефа, не только из людей, но ещё и из грёбаных мутантов, населяющих Союз! И что хуже — начальником Хукера оказалось желтоглазое ущербище с Китежа. Мутант будет командовать им, чистокровным землянином! Человеком! Это было даже хуже передовой. И вот теперь, идя к каюте, Хукер мрачно размышлял о своих перспективах. Единственное, что немного радовало — это присутствие ублюдков, выживших на Эдеме. Грёбаные уроды считали, что это лейтенант вывел их из пекла, и клялись ему в верности до гроба. Само собой, попади они в реальный бой, полагаться на ублюдков Хукер бы не стал. А вот в мирное время иметь под рукой верных «ракет», готовых решать проблемы босса, не стесняясь в средствах, полезно. Потому Джозеф милостиво принял клятвы и даже стал оказывать своим подручным поддержку и покровительство, защищая от остальных офицеров и сержантов и периодически подбрасывая им «взгрев» бухлом и наркотой. — Херово, что далеко, босс, — заметил один из его «бойцов». — Наши кубрики на три палубы ниже. — Ничего, — успокоил его Хукер. — Буду просто… Он замолчал, не договорив, и уставился взглядом в появившуюся в коридоре женскую фигурку. Хоть это и оказалась самка мутанта, но вполне вдувабельная. Даже можно принять за человека, если бы не большие льдисто-синие глаза. Не бывает таких у людей. Но в остальном — вполне годная соска, всё при ней. Узрев на воротнике мутантки лейтенантские «кубики», Хукер осатанел: хватит и желтоглазого дерьма в командирах полка, чтобы ещё терпеть рядом эту вот самку, которая ещё небось и ровней себя считать станет. — А что, нормальных людей уже нету? — повернувшись к своим головорезам, спросил он. — Ладно, если мутантов в рядовые набирать — кто-то же должен расчищать для людей проходы в минных полях и бежать под пули. Но офицеры — это перебор. — Союз, — старательно делая вид, что не замечает объект разговора, отозвался денщик. — Они тут через одного мутанты, где им столько нормальных взять? Очевидно, приближающаяся девка услышала если не весь разговор, то по меньшей мере его финал. Мутантка смерила его, Джозефа Хукера, презрительным взглядом и криво ухмыльнулась. — Не нравятся натурализованные люди, корпорат? — без тени страха, будто перед ней стояли не пятеро «социализированых» Консорциумом преступников, а группа туристов, поинтересовалась она. — Мутанты уже люди? — удивлённо спросил у своих солдат Хукер, подчёркнуто не глядя на охамевшую нелюдь. Лейтенант пребывал в уверенности, что подразделения Консорциума находятся на привилегированном положении — как и должно быть, — а потому не помешает лишний раз указать мутантке её место, попутно показав пропасть, что отделяет её от настоящего человека. — Ну, тут вроде да, — ухмыльнулся заросший черной щетиной коротышка по прозвищу Сом. — Это же не ваша Земля, босс. — На Земле таких тоже стали в приличные места пускать, — зло скривился Хукер. — Даже в университеты принимают. Видимо, надеются людьми сделать. Подчинённые подобострастно заржали. К удивлению Джозефа, мутантка тоже ухмыльнулась, а затем внезапно оказалась близко, на расстоянии вытянутой руки, и в следующую секунду в лицо лейтенанта Хукера будто врезался кусок рельсы. Причём торцом. В голове разом вспыхнула сверхновая, подволок и палуба поменялись местами, а потом Хукер обнаружил, что висит на руках у обалдело уронившего челюсть денщика. «Эта мразь посмела меня тронуть!» — сообразил лейтенант. Он уже собрался приказать своим «ракетам» разобраться с охреневшей сукой, но удача в этот день отвернулась от Хукера. — Что здесь происходит? — требовательно спросил возникший в коридоре капитан. В отличие от бешеной суки, он хотя бы был человеком. Но, к сожалению, союзовец — лишь они говорят на таком дебильном варианте эсперанто. Как вообще можно заключать договор с этими полуприматами, не способными даже говорить по-человечески? К сожалению Джозефа, этого дебила даже послать было нельзя — мало что старше по званию, так ещё и грёбаный контрик. Вон, сфинкс в петлицах. Хранитель тайн хренов, чтоб ему пусто было. И, мать его, чёрт бы со сфинксом — четверо его «ракет» порвут и мутантку, и этого недоноска, вздумай он её защищать. Но у засранца пистолет на поясе. Грёбаные флотские правила, разрешающие оружие лишь патрульным копам, вахтенным да вот этим вот уродам из контрразведки. Джозеф оглядел своих подручных и по их угрюмым харям понял, что они думают — если к этим дебилам применимо такое слово — в том же направлении. — Я жду ответа, — поторопил контрик, причём с такой рожей, будто имел на это право. — Лейтенант родом с Земли и считает ниже своего достоинства служить на одном корабле с колонистами, — с вызовом глядя на контрика, ответила мутантка. — Я пыталась оказать посильное содействие и выпнуть его на родину. Не получилось… Она сокрушённо вздохнула и развела руками. — У вас проблемы со знанием анатомии или устной речью, лейтенант? — осведомился контрик. — Если я всё верно помню, то для придания ускорения пинают ногой под зад, а не кулаком в челюсть. Про нарушение дисциплины и драку на борту я вообще молчу. Выпрямившийся Хукер злорадно ухмыльнулся, решив, что нашёл единомышленника. Но следующие слова капитанишки разом стёрли ухмылку с его лица. — Так, столичная штучка, — контрик едва повернул голову к лейтенанту, словно перед ним стоял не коренной землянин из влиятельной семьи, а привычный этому уроду мутант. Да что вообще взять с имбецила, не знающего, что столица Доминиона не Земля, а Марс? — Объясняю в первый и последний раз, — продолжал контрик. — Судя по тебе, разумная жизнь в колыбели человечества решила вернуться к питекантропам, причём ударными темпами. Мне глубоко насрать, что творится в твоей черепной коробке, но если ты, недоумок, не сунешь свои замашки в свою расово чистую задницу — это сделаю я. А потом выкину нахрен в шлюз без скафандра. Глаза капитана скользнули по шеврону карателя, и он презрительно выплюнул: — Понял, мразь уголовная? Заруби это на носу и отребью своему вбей в бошки. Свободен. И кивнул на каюту Хукера. Джозеф, смерив обоих недочеловеков ненавидящим взглядом, кивнул подручным и переступил комингс. И лишь когда створка люка отсекла его и «ракет» от коридора, прошипел: — Сучку надо наказать! — А этого гондона? — осведомился Сом. — Позже, — Хукер сел на койку. — Сначала — её. Будет урок остальным мутантам. Чтобы смотрели на то, что осталось от их подружки и понимали — так будет с каждым, кто посмеет поднять руку на человека. А контрик… С ним решим позже. Пусть пока считает, что отмазался. Оставшийся в коридоре Нэйв сделал пометку в планшете. Капитан с момента прибытия знал, что корпораты и особенно штрафники станут главным источником неприятностей полка. И так подразделение представляло собой сборную солянку из представителей разных культур, но они хотя бы имели понятие воинской дисциплины и взаимоуважения. Штрафники же понимали только силу, живя вдобавок по своим уголовным законам. — Для решения проблем существует корабельная полиция, лейтенант, — сухо напомнил он Ракше. — И патрули нашего полка. — Лейтенант нарушил дисциплинарный устав, нанеся мне оскорбление по расовому признаку, — как по писаному ответила лейтенант Дёмина, наведя Нэйва на невесёлые мысли, что дорсайка достаточно часто цитирует эту часть устава. — Я воспользовалась своим правом на защиту чести. Если вы считаете мои действия противоправными, то подайте рапорт моему командиру, полковнику Раму. — Если бы я так считал — то уже сдал бы вас наряду, лейтенант. Ответом Грэму стал красноречивый взгляд, ясно говорящий: «Ну, и чего ты тогда до меня докопался, упырь?» Нэйв спрятал планшет в полевую сумку. — Просто не забывайте, что это дерьмо… — он ткнул пальцем в коридор, в котором скрылись корпораты, — …самая настоящая нелюдь. Им насрать на всё и вся, они способны на любую мерзость. И вы сейчас нажили минимум пятерых ублюдков во враги, лейтенант Дёмина. Предупреждение Ракшу явно не впечатлило. — Когда-нибудь мы сделаем с Землёй то же, что она сделала с Дорсаем, — глаза девушки блеснули синим льдом. — Так что одним землянином больше, одним меньше. — Марс, — поправил её Нэйв. — Столица у них, может, и на Марсе, — пожала плечами лейтенант, — но сердце — на Земле. — И кишка у нас пока тонка на такое замахиваться. — Пока, — согласилась Ракша. — А пока мы собираем силы, сойдут и ублюдки корпоратов. Так что я жду не дождусь, когда они придут поквитаться. Разрешите идти, капитан? — Свободны, лейтенант, — отпустил её Нэйв. И подумал, что проблем прибавилось. Теперь придётся ещё следить, чтобы дорсайцы и ублюдки корпоратов не перерезали друг друга ещё до начала военных действий. И пока у Грэма не было ни единой мысли, что с этим делать. Вернувшись в каюту, он открыл личные дела Дёминой и Хукера, а также информацию о погибшей колонии Дорсай. К некоторому удивлению Нэйва, Дорсай был не планетой колонистов первой войны, а корпоративной территорией, арендованной у Доминиона по стандартному контракту на освоение и добычу ресурсов. Гигант военной промышленности «Нова» решил не отставать и взялся за освоение новых территорий, а заодно вынести заводы, сборочные линии и верфи поближе к местам добычи ресурсов. Дела у «Новы» шли отлично. Управляющий, назначенный советом директоров корпорации, был фанатом древнего писателя Гордона Диксона. Именно он дал планете название «Дорсай» и за короткое время сумел превратить дикий мир в процветающую колонию. Запущенная им рекламная кампания призывала профессиональных военных и юных мечтателей вступать в ряды частной военной компании «Нова Дорсай» и обеспечивать охрану и процветание новой колонии. Ставку он сделал на бывших служащих силовых структур Доминиона. И многие отставники откликнулись на призыв. Знакомая работа, просторное жильё, чистый воздух и натуральная еда для членов их семей… Очень скоро Дорсай обзавёлся небольшой профессиональной армией, обеспечившей надёжную охрану заводов и верфей «Новы», а их семьи прошли обучение и получили работу на высокотехнологичных производствах и в службах обеспечения. Со временем дорсайцы стали оказывать услуги охраны и защиты для всех окрестных колоний, получая бесценный боевой опыт и тестируя новые образцы вооружения от «Новы» в самых разных условиях. Дорсай стал крепостью, оплотом фронтира в этой части Доминиона. Как это часто случается в колониях, со сменой поколений изменился и менталитет. На Дорсае, населённом уже потомственными военными, сложилась особая культура. Привычка бывших сослуживцев держаться друг друга привела к формированию клановой системы, в которой объединяло не только кровное родство, но и принадлежность к роду войск. Советы кланов заняли нишу местного самоуправления, выполняли полицейские и судебные функции. Шло время, и дорсайцы всё меньше ассоциировали себя с «Новой». В какой-то момент это сыграло против корпорации. Около двадцати лет назад «Нова» получила контракт на силовое присоединение упрямых независимых колоний в секторе «Дорсай» к Доминиону. Несложная задача, учитывая то, что именно Дорсай и заменял большинству станций и колоний собственные вооружённые силы. Но кланы Дорсая отказались выполнять приказ, ссылаясь на то, что уже подписали контракты на защиту соседних планет и не собираются идти против собственной чести. В результате переворота колония Дорсай освободилась от власти корпорации и объявила себя независимым миром. С учётом военных заводов, бесперебойных поставок ресурсов от соседей, небольшого флота и собственной верфи на орбите — у них были все основания рассчитывать на победу в конфликте. Уже в тот момент силы Доминиона были порядком растянуты на несколько пограничных конфликтов, а ставку в регионе Марс делал именно на войска Дорсая. Поначалу шло всё так, как планировали дорсайцы: пока Доминион наскребал войска, пока перебрасывал их в неожиданно ставший проблемным регион, пока разрабатывал план боевых действий, восставшие успели приготовить тёплую встречу. Но они допустили серьёзную ошибку: предполагая, что противник станет действовать традиционными методами, дорсайцы подготовились к наземной войне. Никому не нужны выжженная пустыня с отравленной атмосферой вместо цветущего мира и набитые трупами руины на месте городов. Потому дорсайцы защитили города и военные объекты мощной эшелонированной системой ПВО и создали внушительную наземную группировку войск, в разы превосходящую то, что смогли в короткий срок собрать доминионцы. В космосе восставшие полагались на свой достаточно мощный флот, по численности не сильно уступающий эскадре вторжения. Дорсайцы полагали, что, нанеся врагу поражение, они смогут выторговать мир на выгодных для себя условиях. Как же они ошибались… Когда императору Альбору Пятому принесли доклад с выводом Генштаба о необходимости прекращения боевых действий на Дорсае из-за недостаточного количества сил, необходимых для подавления бунта, он пришёл в ярость. За этой битвой Давида и Голиафа с интересом следили все колонии, и допустить поражения Доминион не мог. Это означало крах колониальной политики: почуяв слабость метрополии, миры с сильным сепаратистским движением восстанут вслед за Дорсаем. Разъярённый Альбор приказал преподать бунтовщикам жёстокий урок, не пожалев выделить для карательной экспедиции половину Первого флота, прикрывающего центральные миры Доминиона. Читающий сухие строчки Нэйв даже не мог представить, что испытали уже чувствовавшие себя победителями дорсайцы, когда на подмогу врагу пришли новые силы. Когда их и без того уже потрёпанный флот оказался практически уничтожен новейшими мощными кораблями Доминиона. Когда над орбите повисли ракетные платформы, обрушив на города смертоносный град. Только ракеты и бомбы. Никакого десанта, никаких точечных ударов. Доминионцы просто уничтожали всё, что построили колонисты. Вместе с ними. Успевшие укрыться в бомбоубежищах лишь ненадолго отсрочили гибель: после недели бомбардировок доминионцы высадили десант, состоящий исключительно из роботов. Самоходные интеллектуальные мины, дроны-камикадзе, комплексы огневой поддержки, роботы-снайперы, имеющие лишь одну задачу — убивать всех увиденных внизу людей. Вне зависимости от пола и возраста. Живых солдат на планету не отправили — люди склонны к жалости, а император желал, чтобы на Дорсае не осталось никого живого. Дана Дёмина была одной из тех, кому повезло. Её мать умерла почти сразу после рождения Даны, и отец девочки — офицер противокосмической обороны — возил дочь с собой. Когда началась война, Дана с отцом жили на станции, защищавшей орбитальную верфь. Когда стало ясно, что Доминиону нужно лишь уничтожение всех дорсайцев, военные провели последнюю операцию, эвакуировав всех, кого успели спасти, на уцелевшие транспортные корабли. Остатки флота сгруппировались вокруг единственного корабля-«пробойника», закупленного дорсайцами незадолго до войны. Часть эскадры кинулась в самоубийственную атаку, прикрывая беглецов от кораблей Доминиона, а уцелевшие совершили прыжок в неизвестном направлении. Спустя несколько месяцев остатки мятежников объявились у границ Союза Первых, и после непродолжительных переговоров дорсайцы решили осесть на нейтральном Китеже. Китежцы приняли беженцев с распростёртыми объятиями. Дорсайцы прилетели не с пустыми руками, успев прихватить часть оборудования по производству вооружения и технологии производства. Плюс большую часть беженцев составляли военные с семьями и разного рода специалисты. Гражданских практически не было — дорсайцы не могли и подумать, что Доминиона пойдёт на драконовские меры, потому планы эвакуации населения целой планеты никто не разрабатывал. При мысли о том, что Доминион так же поступит с планетами Союза, Грэма прошиб пот. Ещё несколько показательно уничтоженных планет — небольшая цена за спокойствие метрополии. Доминион может просто растоптать наглую моську, посмевшую укусить исполина. Капитан залпом выпил стакан воды и, с усилием отогнав дурные мысли, продолжил чтение. На Китеже отец Даны сдружился с Костасом Рамом. Настолько, что когда Дёмин-старший погиб, Рам удочерил девочку. Дане на тот момент было десять лет, а Костасу — двадцать пять. «Интересно», — подумал Грэм, — «Рам вырастил такую фурию или родной папаша? Натуральная Ракша, прозвище ей дали точно». Судя по личному делу, Дана сделала поиск приключений на пятую точку своим хобби. Все пять лет учёбы в военном училище и год службы девушка только и делала, что нарывалась на неприятности, ухитряясь при этом оказаться правой. Как та волчица из древней земной сказки про выросшего в лесу мальчика. В детстве Нэйв любил эту книгу, хотя лично ему больше нравился Багира[332]. Теперь сам Нэйв стал персонажем сказки, больше похожей на триллер: на борту имелось шесть сотен шакалов — уголовников-расистов, из которых минимум пять уже точили зуб на Ракшу, и примерно по столько же уроженцев других планет Союза, имеющих разнообразные признаки натурализации. Те ещё джунгли. Всё это обещало сделать путь до Идиллии незабываемым. «Собственно, а чего я-то парюсь?» — подумал Грэм. — «Моя работа — ловить шпионов, а об остальном пусть у командира голова болит. В том числе и за доченьку». От мыслей его отвлёк звонок по служебной линии. Нэйв напрягся — вызов по засекреченному каналу означал что-то серьёзное. Но, к его удивлению, на экране появилось лицо Кларка. Грэм улыбнулся, узрев приятеля: — Здорово, дружище. — Привет, старина, — чернокожий капитан был неожиданно серьёзен. — Я на минуту. В общем, тут говнюки из внутренней безопасности носом роют из-за тех пропавших козлов. И очень настойчиво интересуются тобой. Молчи, — вскинул он ладонь, едва Нэйв раскрыл рот для ответа. — Я в курсе, что случилось с Монтом. Ты нормальный парень, старик. Просто береги задницу. Удачи. И оборвал связь. Грэм с минуту молча таращился на погасший монитор. «А вот об этом голова должна болеть у меня», — подумал он. (обратно)Глава 30
Планетоид № 35557. Заброшенная шахта к северу от станции «Иллюзия»
Лет двадцать назад в шахте кипела жизнь. Стены штреков содрогались от вгрызающихся в них буров, громадные ковши транспортёра поднимали породу и вываливали в вагонетки, которые тут же увозили добычу на переработку. Теперь же репликанты лишь изредка обнаруживали признаки человеческого присутствия — то рубчатый след ботинка в пыли, то кусочек ярко-жёлтой пломбы глот-патрона скафандра, а на стене одного из штреков Стилет обнаружил что- то, подозрительно похожее на выбоину от пули. Объяснение этому было простым: для постройки «Иллюзии» использовали часть опустевшей шахты. На этом и базировался рискованный план проникновения. Со времён строительства между станцией и шахтой осталось множество тоннелей, используемых как для технического обслуживания, так и для развлечения гостей. Если верить полученным от пленного данным, хозяева станции устраивали сафари на двуногую дичь, выпуская рабов в примитивных скафандрах в заброшенную шахту. Охотники же получали современную боевую броню и оружие, позволявшие им развлекаться без риска для собственных жизней. И даже если бы случилось чудо и рабу удалось отыскать и уничтожить маячок слежения в скафандре, запаса кислорода хватало на восемь часов относительной свободы. Выбраться с необитаемого планетоида шансов попросту не было. Увы, самый очевидный путь проникновения не подходил диверсантам. Шлюзом для сафари, очевидно, часто пользовались и если не охраняли, то держали под плотным контролем систем безопасности. Оставалось отыскать другие шлюзы и выбрать среди них тот, который позволит максимально незаметно проникнуть на станцию. От слившейся с окружающими камнями палатки разлетелись четыре маленьких дрона под управлением капитана Йонг. Сама дворняга лежала в палатке, используя каждую минуту физического покоя для восстановления повреждённой ноги. Противодействия местного РЭБ под толщей горной породы диверсанты уже не опасались. Для связи с дронами они использовали новейшую технологию Доминиона — связь, основанную на интерференции минимальных гравитационных колебаний. Окружающая толща камня служила проводником сигналу, обеспечивая надёжную и неотслеживаемую связь. Задачей репликантов была доразведка обнаруженных входов на станцию и их окрестностей. Стилет и Чимбик, разделившись, двигались к уже обнаруженным точкам входа — старому, заваленному камнями шлюзу и активно используемому коридору, очевидно, для проведения сафари. Приближаться к последнему Чимбик не рисковал, ограничившись размещением собственных датчиков и камер слежения. Кто знает местных, вдруг их патрули выходят поразмяться за пределы станции? Сержант как раз закончил маскировку последнего датчика, как царящую в покинутой шахте темноту прорезал луч света из открывающегося шлюза. Чимбик затаился и вывел изображение с миниатюрного дрона, закрепившегося у потолка неподалёку от входа на станцию. В коридор вытолкнули дюжину людей в ярко-жёлтых скафандрах. Чимбик рассмотрел полустёртые эмблемы корпорации на шлемах — видимо, скафандры остались после шахтёров ещё со времён активной добычи ресурсов. Очередная партия двуногой дичи на убой. Репликант поморщился — никакого удовольствия в загоне беззащитных он не видел. Интересно, когда добыча огрызается, имея все шансы поменяться с охотником ролями, а тут… Тут налицо все признаки дефекта у охотников — наслаждение от убийства и страх за собственную шкуру. «Ничего, — подумал сержант. — Недолго вам осталось веселиться. Акт на ваше списание подписан». Тем временем обречённые рабы разбежались по коридорам. «Мясо», — презрительно подумал Чимбик. Никто из рабов даже не сделал попытки организовать засаду на преследователей. Люди в жёлтых скафандрах вспугнутыми мышами неслись по тоннелям, объятые страхом за свои жизни. Будь на их месте репликанты — охотничкам бы не поздоровилось. Даже несмотря на кажущееся неравенство сил. Чимбик сходу отметил несколько мест, подходящих для засады. Залечь, дождаться преследователя и либо разбить ему забрало шлема метко брошенным камнем, либо столкнуть в штольню. Но для этого нужно включить рассудок, чего охваченные смертельным ужасом дворняги явно делать не собирались. Значит, туда и дорога. Подыхайте. Бросив последний взгляд на разбегающихся трусов, Чимбик двинулся к лагерю. Мелькнула мысль: а если бы Эйнджи и Свитари так выгнали — стали бы те убегать? Память воскресила застывших от ужаса при виде нейрохлыста девушек, не способных не то что бежать — даже двинуться с места. На смену этой картине пришёл заляпанный кровью кубрик, изуродованный труп Батлера и безумные улыбки сестёр, затем корчившиеся от боли дворняги вокруг включившей нейроошейник Эйнджелы. Возможно, решил Чимбик, совместное путешествие изменило не только их с Блайзом, но и Лорэй. И теперь сержанту казалось, что близнецы не стали бы бессмысленно метаться по штольням. Они бы отыскали способ забрать с собой кого-то из охотников. Эта мысль породила приятное тепло в груди репликанта, и он продолжил путь к лагерю, едва заметно приподняв уголки губ. Камера исправно транслировала изображение ведущего к станции коридора. Дав фору рабам, из шлюза появились охотники, при виде которых Чимбик презрительно скривился. По его мнению, лучшим выходом для этих дворняг было сложить оружие на пол до того, как они по дурости перестреляют друг друга. Но самим людям, видимо, казалось, что они выглядят превосходно. По крайней мере, позы друг перед другом они принимали самые горделивые, подражая героям идиотских фильмов жанра «боевик». «Дефективные кретины, охотящиеся на трусов», — усмехнулся Чимбик. Да уж, по хищникам и добыча. Репликант притаился за кучей обломков, оставшихся от оборудования подъёмника, раскрытый зев которого напоминал пасть доисторического чудовища. Охотники, закончив выпендриваться друг перед другом, наконец разошлись в поисках жертв и вышли за пределы видимости камеры. Жаль. Чимбик веселился от души, глядя на их нелепые телодвижения, и был не прочь понаблюдать за процессом. Люди словно пытались играть роли киногероев, двигаясь на полусогнутых ногах и тыча стволами во все стороны. Лучи нашлемных и подствольных фонарей метались из стороны в сторону, словно спятившие огненные мурены с Акадии. Почему никто из загонщиков не использовал ноктовизоры — сержант так и не понял. Скорее всего, считали, что с фонарями охота будет интересней. Чимбик сосредоточил внимание на оставленном охотниками шлюзе. Оставшиеся у люка два охранника расположились в столь расслабленных позах, что репликант не сомневался: неприятностей тут не ждут. И были правы: прорываться в этой точке диверсанты не собирались. А вот использовать шанс получить информацию Чимбик не упустил. Получив команду, дрон с помощью полученного на «Нинье» ключа подключился к каналу связи охранников и в шлеме сержанта раздался скучающий мужской голос. — Сиди, жди хрен знает сколько, пока эти скоты наиграются. — Как ты так можешь говорить про наших уважаемых клиентов? — шутливо возмутился второй охранник. — Ртом, — не принял шутки первый. — Что-то эти три месяца вахты тянутся, как сопля по унитазу. Видеть уже рожи эти не могу. Хочу снять грёбаное бунгало на берегу моря и дышать нормальным воздухом. — Да, я бы тоже не отказался, — вздохнул второй. — Тут и клаустрофобию заработать недолго. — Клаус-чего? — не понял первый. — Клаустрофобия. Ну, когда боятся там в тесный лифт входить или в маленькую комнату. — Ну и говори по-людски! — психанул первый охранник. — И так настроение ниже ноля, и ты ещё тут умничаешь! — Э, остынь, бро! Ты чего такой нервный? — удивился его начитанный коллега. — Задолбался, — послышалось в ответ. — И эти примитивы союзовские достали. Особенно гомик акадийский этот. Зараза, достал ныть — и то ему не так, и то не эдак. Чимбик мысленно присвоил охранникам прозвища Нытик и Умник. — А ты при каких? — не понял Умник. — Твоё дело — сторона. Стой да охраняй. — Так он же едва не в ухо мне ныл! Пока в чёртов скаф одели — я уже сам его пристрелить был готов. То ему ботинки жмут, то складка где-то там давит, то патронташ не так, то он другое ружьё захотел… Мне аж интересно: он сколько своим холуям платит, что они всё это терпят да ещё и лыбятся в ответ? — Спроси, — пожал плечами Умник. Чимбик видел, как он пересел на другой камень, положив автомат на колени, и вытянул ноги. — Но не думаю, что много, — продолжил он. — Это ж хренова Акадия. Если есть место, которое можно назвать дыркой в жопе, то Акадия очень к нему близко. У меня бывший сослуживец туда на отдых мотался с год тому назад. Говорит, средневековье, почти как на Эдеме. Графы, бароны, замки с долбаными стенами и башнями. Туземцы за местную серебряную монету едва не всем семейством тебе остасывать будут. — Долбаные дикари, — проворчал Нытик. — Весь тот их Союз — дикари. Если бы не Консорциум — до сих пор бы бегали с копьями и мушкетами да друг дружку жрали. Ну их к чёрту, давай о чём другом поговорим. — Давай, — легко согласился Умник. — Там новые туши привезли, видал? — Ага, — кивнул Нытик. — Пара баб даже ничо так, я б вдул. — Идиллийку видал? — полюбопытствовал Умник. — Ага. Обдолбанная в хлам, — Нытик протяжно зевнул. — Сдохнет скоро. Жаль, симпотная. Говорят, они в постели — чума, вытворяют такое, что слов нет. В Чимбике зародилась злость. Если раньше он слушал разговор охранников равнодушно, то упоминание идиллийки напомнило Лорэй и Талику. И чужое вдруг стало личным для репликанта.Настолько, что сержант едва сдержал порыв пойти и свернуть болтунам шеи, а потом открыть шлюз и учинить внутри побоище. Такое, чтобы впереди всё взрывалось и разбегалось, а позади — пылало и рыдало. — Врут, наверное. Иначе бы половину шлюх на сиреневых сменили, — продолжил Нытик. — Не выживают они тут, — со знанием дела пояснил Умник. — Эмпатия, чтоб её. Ревут и трясутся так, что рядом с ними так тоскливо, что аж башка болеть начинает. Какие тут развлечения? Говорят, раньше была пара полукровок, что несколько лет продержались, но сдохли при аварии третьего блока с парой десятков ценных рабов. Драли виновных во все щели… Чимбик жадно прислушивался. Услышанное породило в душе репликанта странное сочетание радости и бешенства. Радости от хоть какого-то упоминания об Эйнджеле и бешенства от мысли, что с ней происходило в этом месте. А ещё он задумался о третьем блоке. Среди вводных операции было упоминание о произошедшей на станции аварии, в результате которой несколько блоков оказались повреждены. Без схем, без подробностей. Кто мог предоставить такую информацию? Не сами ли Лорэй? Не вела ли сейчас его, Чимбика, незримая рука Эйнджелы? Неожиданная мысль подарила сержанту покой. Он сделает всё правильно. Она будет им гордиться. — Потому новые туши — и её, и мужиков обоих — под дурью держат, — продолжал Умник, даже не подозревая о незримом слушателе. — Им хорошеет — и тем, кто рядом, кайф. Слушай, всё хочу спросить: ты за что и где чалился? Татухи у тебя клёвые, не видал таких. — Да это дома ещё набил, — Нытик хмыкнул. — В банде нашей. «Гроверы», на Фландрии. Там же и замели на мокрухе. Лярва одна старая кэш отдавать не хотела, легавых звать начала — я её и упокоил. Наповал. А спетлять не успел. Ну, там же на шахты и спровадили. А ты? — На Амальтее, — отозвался Умник. — Тоже за мокруху замели… Вибрация почвы отвлекла сержанта от подслушивания разговора. Ритмичные удары по полу сигнализировали о приближении бегущего человека. Репликант перевёл автомат на огонь одиночными и приготовился к встрече незваного гостя. В штрек, ведущий к лагерю диверсантов, неуклюже вбежала фигура в жёлтом скафандре. Сержант опустил оружие. Тут он справится и без стрельбы. Беглец спрятался за выступом у пустующей шахты лифта, устало прислонился к стене и выглянул из укрытия, очевидно, пытаясь понять, удалось ли ему оторваться от преследователей. Штрек был пуст, и беглец ненадолго опустился на корточки, давая отдых ногам. А когда выпрямился — увидел перед собой лёгкое марево, будто в жаркий летний день. Чимбик успел увидеть растерянность на лице немолодого мужчины, прежде чем толчок репликанта отправил раба полетать. Тот ухнул прямо в темноту шахты, нелепо размахивая руками в тщетной попытке уцепиться хоть за что-то. Наверное, дворняга кричал во время длительного падения, но звук не выходил за пределы скафандра. Зато встроенный в него маячок сигнализировал, что беглец стремительно переместился на несколько уровней ниже, резко остановился в нижней точке шахты лифта и больше не двигался. Сержант удовлетворённо улыбнулся. У охотников больше нет причин идти в этот штрек. На имплант пришло короткое сообщение от Стилета: «10». Код, обозначающий, что брат нашёл проход в станцию. Чимбик попятился, готовый встретить огнём любого, сунувшегося вслед за неудачливым рабом. И лишь когда площадка лифта скрылась за изгибом коридора, репликант повернулся и перешёл на лёгкий бег. Дворняга уже сворачивала лагерь. Чимбик с подоспевшим Стилетом помогли упаковать снаряжение и, уже привычно подхватив на руки рюкзак Йонг и её саму, канули в темноту тоннеля. — Спуск только тут, — объяснил Стилет, указывая на шахту лифта. — Ход, что вёл вниз, завален. — Хорошо, — отозвалась Йонг. — Значит, незваных гостей ждать не придётся хотя бы отсюда. Чимбик, не разжимая губ, издал звук согласия. Действительно, без спецснаряжения по шахте никто не спустится, что исключает очередной визит спасающегося раба или преследующего его охотника. — Вы сами спуститесь? — вслух поинтересовался он у Йонг. — Да, — коротко ответила та. Поставив её на пол, Чимбик полез в подсумок за вакуумными присосками. Тщательно закрепив их на локтях, коленях и ладонях, коммандос начали спуск. Восемь метров заняли у диверсантов почти пять минут. Пришлёпнуть присоску к стене. Подождать, пока на такблоке загорится зелёный огонёк, подтверждающий закрепление. Проверить. Осторожно отключить присоски на руке и ноге. Опустить их вниз, прижать к стене, активировать присоски. — Как ваша нога? — первым делом спросил Чимбик, выбравшись из шахты в очередной туннель. — Мешает, — натянуто пошутила Йонг. — С другой стороны, хоть где-то меня носят на руках. Чувствую себя ценным специалистом. — Вы и есть ценный специалист, — напомнил Стилет, явно не понявший шутки. «Это был юмор», — передал ему на имплант Чимбик. «Странный юмор. Что смешного в очевидном?» — ответил Стилет. «Дворняги же что-то находят», — Чимбик деловито подхватил Мин Юн на руки и мимолётно отметил, что не испытывает ровным счётом ничего. Ничего, даже отдалённо напоминающего удовольствие от прикосновения к Эйнджеле. Мысль мелькнула и исчезла, уступив место более практичным. Проход, найденный Стилетом, оказался дырой в стене тоннеля. Чудовищной силы взрыв проломил полутораметровый слой камня, разметав обломки по тоннелю и частично обрушив его. Диверсантам пришлось несколько раз протискиваться в зазоры между грудами камня и потолком, прежде чем они добрались до цели. Два года назад здесь были медицинский блок и зона реабилитации. Теперь же глазам диверсантов предстала картина тотального разрушения, больше похожего на результат работы бетонобойного боеприпаса. Перекрученные взрывом элементы конструкций и остатки проводов свисали с потолка техногенными лианами; стены топорщились измочаленными кусками обшивки; усыпанный обломками пол превратился в готовую ловушку для ног… И среди всего этого хаоса чужеродным организмом светился зелёный огонёк шлюза. Видимо, его установили сразу после аварии для прохода спасателей и техников, собирающих уцелевшее оборудование, да так и оставили. Чимбик даже понимал ход мысли хозяев станции: из-за аварии деньги уже потеряны, так зачем тратиться ещё и на демонтаж временного шлюза и замену его полноценной переборкой? Воистину — нет ничего более постоянного, чем временное. Сержант огляделся. Взрыв произошёл под полом отсека, примыкающего к стене шахты, потому основной удар пришёлся на него и помещение, в котором стояли диверсанты. Что здесь было раньше — сказать уже невозможно. Может, смотровая, а может, пост дежурного врача. От него в сторону вёл короткий коридор, выходящий в просторное и на удивление почти не пострадавшее помещение. Остатки креплений на полу подсказывали, что тут стояли медицинские капсулы. Видимо, задраенный люк защитил или частично смягчил действие ударной волны, подарив находившимся тут людям шанс выжить. А по окончании спасательных работ рачительные технари ободрали отсюда всё, что можно, включая большую часть обшивки. Пока Чимбик осматривался, Йонг успела подключиться к шлюзу. — Рабочий, — удовлетворённо хмыкнула она. — Раз в месяц проверяют, судя по электронному журналу. Чимбик кивнул. Враг, сам того не подозревая, облегчил группе доступ на станцию. И было бы весьма неплохо, чтобы удача и дальше оставалась на стороне доминионцев. — Разбиваем лагерь, — скомандовала Йонг. Чимбик кивнул и скосил глаза на хронометр. До начала штурма оставалось восемьдесят часов. (обратно)Глава 31
Планетоид № 35557. Станция «Иллюзия»
Лагерь оборудовали в наименее пострадавшей части медицинского отсека — там, где раньше стояли медицинские капсулы. Чимбику не нравилось отсутствие резервного пути отступления, но зато этот участок не просматривался от шлюза, что уберегало от случайного обнаружения техниками при внеплановой проверке. К разочарованию диверсантов, все кабель-каналы технического уровня оказались пусты, а сам уровень надёжно изолирован от станции намертво заваренными аварийными переборками. Варианта подключиться к локальной сети из пострадавшего отсека не было. Йонг, прихрамывая, доковыляла до шлюза, сняла панель сенсора и теперь подключала миниатюрный взломщик. Открыть шлюз можно было и без него, но сигнал несанкционированной активации поставит на уши службу безопасности станции. Репликанты в это время нашпиговывали коридор сенсорами, предупреждающими в случае появления незваных гостей. К сожалению Чимбика, от мин пришлось отказаться: потолок тоннеля и без того, как говорят дворняги, «на ладан дышал», так что любое сильное сотрясение могло окончательно его обрушить, заживо замуровав и самих диверсантов. Завершив работу, Чимбик и Стилет вернулись в разрушенный медотсек, успев к моменту, когда Йонг поставила панель на место. Та на пару секунд погасла и вновь подсветилась мягким зелёным сиянием. Дворняга жестом приказала Чимбику идти на разведку. Первый люк отъехал в сторону, открывая тамбур шлюза. Чимбик шагнул внутрь, держа оружие наготове. Лёгкая вибрация под ногами подсказала, что шлюз задраен. Полминуты тишины, и зелёный огонёк на панели второго люка возвестил о том, что в кессоне восстановлена атмосфера. Репликант хлопнул по рычагу замка и мягко, перекатом, покинул шлюз. Чимбик осторожно двинулся по коридору. Несмотря на все технологические изыски Доминиона, всегда оставался риск обнаружения, и репликант меньше всего хотел оказаться в числе тех неудачников, что провалили задание, понадеявшись на совершенство своего оборудования. Потому репликант избегал выпускать «мух» или использовать активные сенсоры шлема. Лишённый освещения П-образный коридор, охватывавший аварийный отсек, пустовал. Лишь там, где когда-то были люки других отсеков, желтели аварийные щиты, залитые по контуру герметиком, застывшим уродливыми потёками. Рядом с каждым темнели прямоугольники информационных панелей, вроде виденных Чимбиком на орбитальной тюрьме Акадии. Сержант подошёл поближе, заинтересовавшись неожиданным сходством. Вынув из наруча разъём, он вставил его в порт панели, надеясь, что в той сохранилась хоть крупица информации. Броня репликанта послала импульс в обесточенную панель, оживляя ту на несколько секунд. К удовлетворению Чимбика, встроенная «память» прибора не пострадала. Сержант вывел добытую информацию на такблок. «Помещение биологического инвентаря № 6. Содержимое: шесть единиц. Статус: выведены из строя». В первый миг Чимбик удивился: зачем на станции биороботы? В полученной от разведки информации не значилось наличие подобных единиц на «Иллюзии». А затем сержант сообразил, что речь идёт о рабах. Таких же, какой была Эйнджела. И, наверное, её так же списали, как «выведенную из строя». Чимбика захлестнуло жгучее, практически неодолимое желание уничтожить это место. Настолько сильное, что репликант с трудом унял охватившую его жажду убийства. Успокоившись, он вернулся к шлюзу и мигнул в иллюминатор дальномером. Минуту спустя Йонг и Стилет были рядом. Дворняга немедленно занялась шлюзом, ведущим непосредственно в помещения станции. Диверсанты вновь соединили шлемы проводами, справедливо опасаясь быть обнаруженными службой РЭБ, от которой уже не было защиты в виде толщи грунта. К сожалению, блок гравитационной связи был предназначен исключительно для управления дронами и вдобавок требовал довольно много времени на развёртывание. — Судя по журналу, — сказала капитан, — весь аварийный отсек проверяют раз в месяц, по графику. Чимбик посмотрел под ноги. То, что он увидел, заставляло задуматься: никакой пыли, кусков породы или обломков конструкций. Идеальная чистота, больше соответствующая палубе корабля военного флота, чем неиспользующемуся коридору, примыкающему к аварийному отсеку. — Кому могло понадобиться наводить здесь порядок? — вслух поинтересовался он. — Наказание для проштрафившихся? — предположил Стилет. — Возможно, мера психологического давления на рабов, — выдвинула теорию капитан Йонг, возясь с креплениями фальшпанели. — Вроде того, когда копают себе могилу. А тут могут сказать, что требуется привести в порядок будущее место обитания. После барак с койкой покажется раем. «Когда я доберусь до этих „воспитателей“, — мрачно подумал Чимбик, — им раем пыточная СБ Консорциума покажется». Вслух же он сказал совершенно другое: — Скорее всего, так. И замолчал, представляя, что будет делать с хозяевами станции. ЕГО, сержанта РС-355085, бывшими хозяевами. И в этом ещё одно сходство между ним и Лорэй: они вместе служили одним и тем же людям. Против своей воли. — Бинго! — в шлеме раздался довольный голос Йонг. Она сняла фальш-панель технического яруса и вскрыла кабель-канал. Всё на месте. Очевидно, техники отказались от идеи прокладывать новые силовые и коммуникационные кабели в обход буферной зоны, ведь даже в случае аварии разгерметизация не нарушит их работу. Капитан прикрепила небольшой прибор к коммуникационному кабелю и устроилась рядом. В тесноте технического яруса ни репликант, ни средний человек не повторили бы подобное, но миниатюрная Йонг при желании могла бы даже проползти вдоль кабель-каналов под фальшпанелями. Сержант подозревал, что при отборе на задание именно скромные размеры хакера послужили одним из главных критериев отбора. — Есть доступ в сеть, — отрапортовала дворняга. — Камеры, переговоры, терминалы, вся хозяйственная часть. Ни управления системами безопасности, ни допуска к аварийным системам, ни следа реактора. Всё жизненно важное, похоже, вынесено в изолированную сеть. Схема станции неполная. Перед глазами Чимбика возникла обновлённая схема станции. Весьма подробная, с отметками многочисленных камер, линий коммуникаций и метками, которые репликант не понимал. Зато он понял, почему станция соприкасалась с шахтой. «Иллюзию» без затей построили, используя ставшими ненужными площади. В расположении коридоров и шахт лифтов легко угадывались переоборудованные и расширенные треки и штольни. Внимание сержанта привлекли отмеченные красным зоны в центре станции. Данных о них, как и доступа из общей сети, не было. Нетрудно догадаться, что там расположены реактор и центр управления станцией. — Командный пункт не отмечен, — заметил Стилет. Чимбик молча прокручивал план станции, изучая его со всех сторон. Где-то в этом красном пятне спрятаны цели их группы. Но где? Жилые кубрики персонала, столовые, технические отсеки — всё скрывалось под покрывалом красного цвета. И группе диверсантов нужно было в кратчайшие сроки убрать этот «туман войны». — Полагаю, командный пункт и его охрану осуществляют агенты СБ корпоратов, а не рядовые бойцы, — сказала дворняга. — Но могу поспорить, они покидают свою зону и развлекаются в свободное время. Я отметила все камеры в пограничной зоне. Нужно понять, какую пропускную систему они используют, и продумать варианты проникновения. Чимбик молча снял рюкзак. Минуту спустя первый «геккон» юркнул в шахту вентиляции. Следующие двое суток диверсанты анализировали жизнь станции «Иллюзия» и составляли план захвата командного пункта. Главным образом их интересовали передвижения и распорядок дня охраны, все посещения «красной зоны» и перечень лиц, имевших туда доступ. Волей-неволей они наблюдали повседневную жизнь «станции развлечений» во всех неприглядных подробностях. О каких-то аспектах происходящего Чимбик уже слышал от Лорэй или наблюдал на Эдеме, но и для него открылось немало нового. К примеру, он с удивлением обнаружил, что жизнь рабов во многом походила на жизнь репликантов. Как уродливое отражение в кривом зеркале, что смешили дворняг в парке развлечений. Всё не занятое работой и сном время рабы тратили на тренировки и обучение. Они учились имитировать персонажей из голофильмов, воссоздавая для клиентов требуемую фантазию, работали с голокубом для проектирования подходящей для представления обстановки, танцевали, пели, учили языки Союза… Увиденное оказалось неожиданно болезненным для Чимбика. Он видел занятия рабов, а вспоминал голосвечу, завель и пение Эйнджелы. То, что было для него чудом, оказалось лишь набором необходимых для развлечения клиентов станции навыков, полученных под строгими взглядами дрессировщиков с энергохлыстами. Но вскипевшую злую обиду погасили слова, когда-то сказанные Стилетом. «Она не отходила от твоей койки, брат. И держала тебя за руку». Следом память воскресила игру Мидж на флейте и сказки Талики, окончательно успокаивая репликанта. Тот вечер был частичкой дома Эйнджелы, приветом из детства, а не…. этим. Репликант глубоко вздохнул, выдохнул и уже спокойно вернулся к наблюдению за жизнью станции. Это место не отнимет у него лучшие воспоминания. Всё было правдой, даже если это место сделано из лжи. — Почему мужчины вступают в половой контакт с мужчинами? — спросил Стилет у дворняги. — Это ведь не обусловлено инстинктами размножения. — Всё, что тут происходит, мало связано с инстинктами размножения, — напомнила капитан, и репликанты вынуждены были согласиться. Творящееся на «Иллюзии» не походило на любовь и душевную близость или на безудержный круговорот удовольствия молодых идиллийцев. Большая часть «развлечений» гостей станции была сопряжена с насилием в той или иной форме. Иногда «игры» ограничивались психологическим доминированием и запугиванием беззащитных рабов, чаще — нанесением травм и увечий, а иногда и убийствами. Причём далеко не всё происходящее носило сексуальный характер. Некоторым доставляли видимое удовольствие мучения жертв, их унижение и избиение. Сторонников более «традиционных» развлечений окружали красавицы, готовые выполнить любой каприз гостя. И даже когда разозлённые чем-то клиенты станции одаривали девушек крепкими затрещинами, те продолжали улыбаться. Эйдетическая память воскресила сказанные Эйнджелой слова: «Не хватает только лучезарной улыбки». Тогда Чимбик не понял её слов, но теперь, глядя на беспрекословное подчинение рабов, запоздало понял, с кем сравнила его Лорэй. С этими самыми рабами, с улыбками принимавшими всё, что творят хозяева. И пусть устав не требовал от репликантов улыбаться или подвергаться сексуальному насилию, в остальном сравнение казалось Чимбику уместным. Чем дольше он наблюдал за творящимся на «Иллюзии», тем лучше понимал сестёр Лорэй. Чтобы выжить тут, требовалось мгновенно приспосабливаться к каждому новому «гостю» и при этом не привлекать внимания охранников, от скуки поигрывающих энергохлыстами. Последние тоже не гнушались развлечениями. Используя служебный допуск, охранники и прочие работники станции развлекались с любыми рабами, не занятыми развлечением гостей. И, глядя на это, Чимбик скрипел зубами от бессильной ярости. Воображение рисовало отвратительные картины всего того, что творили тут с Эйнджелой. Привычная каждому репликанту ярость трансформировалась в нечто новое. Чимбику вдруг захотелось не просто ликвидировать этих скотов, но сделать это не торопясь. Просто за то, что они имели возможность когда-то коснуться Эйнджелы. Теперь он хорошо понимал счастливые улыбки Лорэй над изуродованным телом их бывшего хозяина. Пока Чимбик в приступе бессильной злобы скрежетал зубами, Стилет задавал капитану множество вопросов в попытке понять происходящее. А когда ему это удалось, сделался задумчив и мрачен. — Брат, дворняги могут быть дефектными? — через какое-то время спросил он у Чимбика в приватном канале. — Иногда мне кажется, что большинство из них дефектные, — сквозь зубы процедил тот. Особенно сильное впечатление на репликантов произвела судьба идиллийцев. Одна из камер вела трансляцию из круглой комнаты, по периметру которой были расставлены кресла. В них в расслабленных позах расположились гости станции. Ещё одно кресло с ремнями для стягивания конечностей стояло в центре комнаты. В него и усадили одурманенного, растерянно оглядывавшегося идиллийца, надёжно зафиксировав ремнями. Работник станции вынул из коробки одноразовый инъектор и вколол пленнику неизвестный препарат. Через минуту лицо идиллийца приобрело счастливый, блаженствующий вид. Словно в кривом зеркале, блаженные улыбки появились и на лицах окружавших его людей. — Что происходит, мэм? — задал очередной вопрос Стилет. В других обстоятельствах он предпочёл бы заткнуться и не досаждать расспросами старшему по званию, но сейчас от каждого члена группы требовалось полное понимание ситуации. — Они дают идиллийцам смертельный наркотик — «Поцелуй вечности», — пояснила Йонг. Зло сверкавшая глазами в первые сутки, теперь она выглядела выжатой и пустой, как выгоревшая оболочка. — Он стимулирует центры удовольствия в мозгу, даря, как говорят, невероятное блаженство. В то же время «Поцелуй вечности» убивает в течение нескольких минут. Изобретение самих идиллийцев, их способ эвтаназии. Как видите, находятся желающие испытать подобное прижизненно благодаря эмпатии умирающих. Репликанты потерянно смотрели на одурманенного, счастливо улыбающегося идиллийца, превращённого в одноразовый инъектор удовольствия. Расходный материал, вроде пластикового стаканчика из-под сока. — Как они получили идиллийцев? — после продолжительного молчания Стилет задал новый вопрос. — Они — граждане Доминиона. Даже по законам Союза их нельзя продать в рабство. — Их никто не продавал и не покупал, — ответила Йонг. — Похитили где-то при случае и привезли на станцию. Используют и утилизируют тела. Очередные без вести пропавшие, которых годами будут разыскивать родственники. После паузы она добавила: — В каком-то смысле им повезло больше, чем всем остальным. Они пробудут тут недолго и умрут быстро, переполненные блаженством. Какое-то время репликанты осмысливали её слова. — А что будет с другими рабами, когда мы захватим станцию? — неожиданно для Чимбика задал вопрос Стилет. Йонг молчала, и репликанты уже решили, что капитан не одобряет излишнее любопытство, когда дворняга всё же ответила: — Попадут на реабилитацию, чтобы были в состоянии дать показания. Но реабилитация тут особо не поможет. Нормальными из такого места не выходят.Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1», расположение 816-го батальона военной полиции
Эйнджела смотрела на своё отражение в зеркальном окне КПП и улыбалась. Ей нравился новый облик. Он дарил свободу. Больше не нужно быть красивой. Выживание больше не зависит от того, насколько она хороша собой и соблазнительна. Никакой косметики, никаких украшений, никаких высоких каблуков, сложных причёсок и неудобных нарядов. С небрежно собранными в хвост волосами, в бесформенной футболке, свободных шортах и потертых кроссовках она впервые за последнее время ощущала себя довольной жизнью. Бронированная дверь приглашающе отъехала в сторону. — Проходите, мэм, — раздался из динамика лишённый эмоций голос дежурного. Эмпат сквозь толщу стен ощущала его оторопь и ухмыльнулась. Что, за время пребывания на Идиллии успел отвыкнуть от уродов? — Спасибо, — мило промурлыкала стоявшая рядом Свитари и первой шагнула в дверной проём. Эйнджела молча последовала за сестрой. К некоторому удивлению Лорэй, их встретил лично полковник Хоар. Красные глаза, под которыми красовались тёмные мешки, и общая нервозность разведчика подсказали Эйнджеле, что последнее время босс мало и плохо спал. Но, несмотря на это, Хоар не только сдержал слово отдать сенатора в полное распоряжение Лорэй, но и нашёл время сделать это лично. Особых иллюзий по поводу симпатий полковника Эйнджела не испытывала. Скорее всего, Хоар хотел посмотреть, как его ручные шлюшки поступят с жертвой. Она была уверена, что полковник будет наблюдать за ними, уплетая завтрак и попивая крепкий кофе. — Рад видеть тебя трезвой, — не пытаясь изобразить любезность, поприветствовал Эйнджелу разведчик. Его грубость и прямота даже нравились Эйнджеле. Во всяком случае, они выгодно отличались от надоевшей лицемерной вежливости. — Хочу запомнить этот день во всех деталях, сэр, — криво улыбнулась она в ответ. Свитари поприветствовала босса куда теплее. Она, в отличие от Эйнджелы, обожала новую работу и связанные с ней возможности. В том, что сегодняшняя премия особенно хороша, сёстры были совершенно солидарны. Хоар провел сестёр к низкому бетонному кубу, воскресившему в памяти Лорэй карцер в поместье Батлера. Сходство заставило близнецов замедлить шаг и крепко подумать, хотят ли они туда войти. Но Хоар решил всё за них, приложив ладонь к панели сканера у двери. Щёлкнул замок, и стальная плита бесшумно отъехала в сторону, пропуская визитёров внутрь. — Гости или очередные постояльцы? — мрачно пошутил дежурящий в тамбуре военный коп. — Сотрудники, за премией, — в тон отозвался полковник. — В двести пятую. Коп молча протянул Хоару планшет. Полковник поднёс к нему жетон, и коп кивком указал на двери лифта. Размерами военная тюрьма разительно отличалась от карцера покойного Батлера. Лифт опустился на два уровня вниз, где троицу встретил очередной коп, проведший их к отдельной камере. — Дальше мы сами, — сказал Хоар. Коп молча вскинул руку к виску и ушёл. — Наслаждайтесь, — полковник открыл дверь и сделал приглашающий жест рукой. За дверью оказалось помещение, больше похожее на прозекторскую морга: ярко освещённая белая комната с металлическим столом для вскрытия тел по центру. На столе лежал обнажённый сенатор Шарон, привязанный нарядными красными лентами, кокетливо завязанными в банты. Лишь приглядевшись, Лорэй заметили под лентами прочные фиксаторы. На стойке рядом со столом сверкали инструменты самого зловещего вида. — Как мило, — расплылась в улыбке растроганная Свитари и звонко чмокнула Хоара в щёку. — Всё, чтобы вы улыбались, — подмигнул тот. — С Халлеком ещё общаются, но как выпотрошат до дна — презентую в лучшем виде. Не особенно вслушиваясь, Эйнджела обходила стол, жадно впитывая отчаяние и ужас жертвы. Сейчас Алвин Шарон уже не походил на того лощёного, уверенного в своей безнаказанности властного садиста, каким она его помнила. Волосы всклокочены, в вытаращенных от ужаса глазах читалась мольба, какая бывает лишь у осознающего приближение смерти человека. При виде хищного оскала на иссечённом шрамами лице Эйнджелы сенатор забился, словно выброшенная на берег рыба, и попытался что-то крикнуть сквозь кляп. — Именно это я и подразумевал, когда сказал, что у меня на тебя другие планы, — сообщил ему Хоар. — Ты же сам говорил, что обожал развлекаться с мисс Лорэй. Вот вы снова наедине. Эйнджела, пойдём, пусть Свитари развлекается. Как он и ожидал, эмпат отрицательно покачала головой. — Я останусь. Хочу прочувствовать каждый момент. — Ну, раз ты так решила… — Хоар развёл руками, — то не буду настаивать. Приятного отдыха, сенатор Шарон. Не забудьте оставить отзыв в нашей гостевой книге. И, подмигнув завывшему в смертном ужасе сенатору, вышел из камеры. — Где операторская? — спросил он у дежурного копа. — По коридору направо, господин полковник, — подсказал тот. Хоар кивнул, закинул в рот леденец и направился в указанном направлении, задумчиво напевая «Марш полковника Боуги». Камеру подземной тюрьмы наполняли крики, воскрешая в памяти кошмары прошлого. Но судьба причудливо поменяла роли, превратив мучителя в агонизирующую жертву. Свитари не торопилась. Каждое движение ножа Гуннара словно перечёркивало болезненные воспоминания, смывая одно за другим кровью мучителя. Каждое движение клинка было утверждением собственной силы, сокрушительной победой над полным унижения прошлым. Теперь она, Свитари, карала и миловала. Она стала самой смертью: беспощадной и мстительной. Она решала, кому жить, а кому умирать. И как умирать… Иногда Ри передавала нож сестре и та вонзала клинок в тело Шарона с болезненным наслаждением. Она тоже стала смертью: мучительной и очищающей. Боль, что причиняли руки Эйнджелы, отражалась в ней самой. Боль огнём проходила сквозь эмпата, выжигая страхи прошлого и тоску настоящего. Омертвевшая часть души выгорала в пламени свершившейся мести, развеивалась невесомым пеплом, уступая место чему-то новому. Боль рвалась из эмпата очищающим криком, подобным крику новорожденного. Сидя в операторской, Хоар задумчиво наблюдал за разворачивающейся экзекуцией. Горячий кофе обжигал горло, но полковник всё же сделал очередной глоток. С момента старта операции по захвату «Иллюзии» он практически не спал, снедаемый дурными предчувствиями. Всё, что мог, Хоар уже сделал, и теперь всё зависело от других людей. И нелюдей. На экране монитора нож в девичьей руке очередной раз погрузился в тело союзовского сенатора, а полковник сделал очередной глоток из чашки. Забавно всё же складывается жизнь. Иногда — когда случайно, а когда и осознанно — Хоар всё же осуществлял мечту, с которой поступал в военное училище: вершить правосудие. Пусть и методами, от которых забьётся в истерике любой правозащитник. А в том, что Лорэй вытворяли с бывшим мучителем, полковник видел именно справедливость. И пользу. От былой апатии Эйнджелы не осталось и следа. Её глаза зло сверкали, и даже разделённая с жертвой боль не останавливала эмпата. Истина, старая, как мир: самые безжалостные убийцы получаются из вчерашних жертв. Если он, Хоар, всё верно просчитал, сведённые счёты могут встряхнуть Эйнджелу, вернуть в строй перспективного агента. Стоит лишь подбирать задания, в которых близнецы увидят нечто личное, и они возьмутся за дело с тем же рвением, с которым сейчас кромсают Шарона. Тело сенатора уже не реагировало на удары, но сёстры продолжали уродовать его до тех пор, пока не иссякли силы. А затем в изнеможении опустились на окровавленный пол. В куске мяса на столе уже сложно было угадать человека. Полковник лишь покачал головой и уже собрался уходить, как Эйнджела посмотрела в камеру и произнесла: — Я готова вернуться к работе. Если нужно — сводите шрамы. Губы Хоара расплылись в довольной ухмылке. (обратно)Глава 32
Планетоид № 35557. Станция «Иллюзия»
Окончательный план захвата контрольного пункта станции составили за несколько часов до начала штурма силами Доминиона. План рискованный, без гарантии успеха, но лучшего у них просто не было. Прямой штурм диверсанты исключили сразу. Инструкция, по словам «языка», в случае открытого боестолкновения предписывала дежурной смене командного пункта запустить процесс уничтожения свидетелей. На маскировку брони особых надежд тоже не возлагали: коридоры станции освещены круглосуточно, а средства наблюдения, — как выяснила Йонг, — настроены на распознание косвенных признаков снаряжения репликантов. То, что при разработке программного обеспечения корпораты ориентировались на броню прошлого поколения, в которой репликанты воевали за Консорциум, роли не играло: незначительное отставание от Доминиона в сфере высоких технологий делало вероятность обнаружения группы крайне высокой. Диверсанты обсуждали план за планом, каждый раз отбрасывая их как бесперспективные. А таймер неумолимо отсчитывал оставшееся до атаки время. Подсказка пришла от самих врагов. Диверсанты заметили, что один из операторов КП всегда ходил покурить в ответвление коридора, примыкающее к аварийному сектору. Коридор находился вне служебной зоны, и сам курильщик вёл себя настороженно, из чего Йонг сделала вывод, что курит он нечто запретное — какой-то лёгкий наркотик. Небольшой рост нарушителя дисциплины, а так же то, что весь персонал станции, выходя в гостевую зону, надевал скрывающие верхнюю половину лица полумаски, подсказали диверсантам план. Захватить курильщика, после чего переодетая в его форму Мин Юн пройдёт на КП и ликвидирует вахтенных. Вряд ли расслабленные неделями спокойствия охранники успеют среагировать на нападение изнутри. Оборона станции строилась в первую очередь на противодействие атаки из космоса, и потому охрана уделяла куда больше внимания контролю за рабами, чем шлюзам и коридорам. Зачем напрягаться, если есть пост ДРЛО, операторы которого поднимут тревогу сразу, как только засекут непрошеного гостя? Самым слабым местом плана было удержание захваченного контрольного пункта силами одной дворняги. Репликантам при самом оптимистичном сценарии понадобится около семи минут на преодоление расстояния от убежища до КП. Если Йонг сумеет быстро перехватить управление системами станции — задача упростится, но в случае неудачи… В случае неудачи охрана успеет связать репликантов боем и вскрыть контрольный пункт с засевшим там противником. По этой причине диверсанты решили начать операцию за десять минут до начала атаки флота. Даже в случае провала попытки захватить системы «Иллюзии» весть об атаке из космоса внесёт сумятицу и панику, оттянув внимание от контрольного пункта. Ну а репликанты сумеют воспользоваться хаосом с пользой. Утвердив план, группа приступила к подготовке. Йонг, будучи единственной, кто способен перемещаться в тесноте технического уровня, проползла по нему так далеко, как могла, и установила несколько взрывных устройств. Не особенно мощные, они должны были имитировать пожары и задымление в нескольких отсеках. Небольшие отвлекающие факторы, способные отвлечь охрану и техников в случае необходимости. Ожидавшие возвращения командира репликанты мониторили обстановку на станции в целом и в коридоре у аварийного отсека в частности. Всё проходило штатно ровно до того момента, как шлюз открылся, осветив лежащую в неположенном месте фальшпанель Репликанты на миг замерли, глядя на вошедшего в коридор человека с полумаской на лице. Техник, судя по тёмно- синему комбинезону, остановился, удивлённо глядя на дыру в полу, а затем шагнул посмотреть поближе. Прямо навстречу кулаку Стилета. Чимбик метнулся к шлюзу. Убедившись, что коридор пуст, он хлопнул по клавише замка. — Твою мать… — услышал он голос Йонг без всяких средств связи. Капитан, как раз завершившая минирование, вылезла на палубу и стояла, раскрыв забрало шлема и изучая неожиданный трофей репликантов. — Обыщи, — приказала она Стилету, а сама направилась к шлюзу. Мысли Чимбика лихорадочно метались в черепной коробке. Откуда взялся этот чёртов дворняга? Почему камеры не показали его приближение? Что он тут вообще делает? И без того ненадёжный план полетел к чёрту. До атаки на врата оставалось чуть больше часа и начинать захват контрольного пункта было самоубийством. Если Йонг не сумеет перехватить управление — охрана станции совершенно точно успеет отбить контрольный пункт или уничтожить свидетелей. А возможно, и то, и другое. Долбаный дворняга, явившись вне графика технических проверок, сам того не зная, похоронил единственный перспективный план диверсантов. И теперь срочно требовалось придумывать другой, пока не хватились пропавшего техника. — Он обошёл журнал регистрации, — зло бросила Йонг, изучая данные замка шлюза. — Капитан, — Стилет кинул на пол несколько прозрачных пакетиков с ярко-голубым порошком. — У него в карманах нашёл. Мин Юн подошла к нему. Наклонившись, она брезгливо подцепила двумя пальцами один из пакетиков и посветила на него фонариком. Содержимое пакета ярко засияло, словно крошечная сверхновая. — «Нова-флэш», — Йонг кинула пакет обратно на пол. — Стимулирующий наркотик. Похоже, парень — «Санта». — Санта? — репликанты недоумённо переглянулись. — Вы его знаете? Йонг нервно хихикнула, нахмурилась, пару раз глубоко вдохнула и выдохнула. — Нет, — сказала она уже спокойно. — «Санта» — производное от «Санта Клаус». Дух религиозного зимнего праздника — Рождества. Он приносит людям радость. Эти вот… Йонг легонько пнула бесчувственное тело: — … тоже, вроде как, радость приносят в строго отмеренных дозах. Четыре-пять, ну-ка, разбуди нашего разносчика подарков. Стилет привёл дворнягу в чувство. Едва тот открыл глаза, репликант сунул ему под нос нож и выразительно прижал палец к губам. «Санта» икнул и закивал, едва не насадившись подбородком на лезвие. — Я спрашиваю — ты отвечаешь, — Йонг присела на корточки рядом со Стилетом. — Если понял — кивни. Техник, шумно сглотнув, кивнул. Выкладывал он всё без утайки. Репликантам, поднаторевшим в допросах, это было ясно по тому, с какой скоростью пленный отвечал на вопросы — сразу, не задумываясь. Йонг оказалась права: Азиз — так звали теха — был «Сантой». При всём богатстве нелегальных развлечений «Иллюзии», сотрудникам запрещался приём наркотических и психотропных препаратов. Большинство относилось к ограничению с пониманием, но некоторые, глядя на ни в чём не отказывающих себе гостей станции, не выдерживали. Им на помощь и приходил добрый «Санта». Наркотики ему поставлял старый друг, пилотирующий «Мэйфлауэр» и доставлявший помимо обычных грузов и мелкую контрабанду для сотрудников. Товар Азиз сбывал страждущим с помощью системы «закладок» — тайников, куда торговец прятал товар. Покупатель подходил, забирал наркотик и оставлял взамен наличку. Вопрос с системой наблюдения «Санта» решил достаточно просто: один из операторов систем безопасности за долю в бизнесе день за днём понемногу перенаправлял камеры рядом с тайниками. Скоро все места закладок и подходы к ним оказались в мёртвых зонах. Аварийный коридор был одним из таких мест. А затаривался здесь, среди прочих, тот самый коротышка, что курил у шлюза. Азиз совершал плановый обход своего участка, совмещая служебные обязанности с бизнесом. И у диверсантов оставалось меньше получаса до того, как техника хватятся. И чуть больше часа до запланированной атаки из космоса. Диверсанты синхронно посмотрели на таймеры обратного отсчёта. — Вызывай клиента. Коротышку, — неожиданно приказала Йонг. И уже репликантам: — Начинаем прямо сейчас. Чимбик кивнул, брезгливо наблюдая за перепуганным «Сантой». Тот дрожащими руками набрал сообщение и, заискивающе улыбаясь, протянул комм Йонг. Та прочла сообщение и указала Стилету на пленного. Репликант взмахнул зажатым в руке ножом, и неудачливый торговец захрипел, стараясь вдохнуть воздух в перерезанное горло. Стилет привычно увернулся от карминовой струи, бьющей из раны, и ногой спихнул умирающего на пол. Прямо в лужу его собственной крови. Несколько минут спустя шлюз вновь открылся, впуская очередную жертву. Дворняга даже не успел ничего понять, когда Чимбик сломал ему шею и тут же принялся раздевать труп, перекидывая снятые вещи Йонг. Та, без стеснения скинув скафандр, быстро переодевалась в трофейную форму, лишь раз брезгливо скривившись при виде влажных потёков на внутренней поверхности штанин. Переодевшись, Йонг сказала: — Мне понадобится кое-что ещё…. Несколько минут спустя капитан шагнула в шлюз, опоясанная сумкой убитого техника. Репликанты следили, как она прошла к служебной зоне, с помощью жетона покойного охранника открыла двери и скрылась в коридоре. Теперь оставалось лишь ждать условленного сигнала. Йонг шла по коридору, опустив голову и стараясь копировать походку убитого оператора. Мелькнула неуместная мысль о том, что идея подстричься «под мальчика» оказалась удачной. Неожиданно обросший шевелюрой оператор вызвал бы массу вопросов. Она и так уже поймала на себе пару удивлённо-задумчивых взглядов отдыхающих охранников. Очевидно, те пытались понять — какого чёрта ходить в полумаске, находясь в собственном расположении? Хорошо хоть не нужно блуждать, разыскивая дорогу: на стенах были заботливо нарисованы стрелки, снабжённые поясняющими надписями. Капитан от души оценили заботу о новичках, заступивших на вахту. Йонг остановилась перед дверью в коридор, ведущий к командному пункту. Глубоко вздохнув, достала жетон убитого оператора и прислонила тот к сканеру. Секунда ожидания показалась вечностью. Капитан затылком ощущала направленные на неё взгляды. Без всякой телепатии она слышала мысли в расслабленных от безделья мозгах персонала: какого хрена понадобилось этому хмырю на КП до пересменки? Дверь отъехала в сторону, и Йонг с трудом подавила жгучее желание перейти на бег. Никакой спешки. Никаких резких движений. Плавный, немного ленивый шаг. Как и все тут, она никуда особенно не торопится. Ей не о чем волноваться… За поворотом коридорау двери скучал детина в броне. Забрало откинуто, позволяя любоваться рожей охранника, похожего на гориллу, непонятно зачем отрастившую усы и бороду. Йонг запустила руку в сумку, нащупав рукоять пистолета. Охранник ещё не успел открыть рот для вопроса, как девушка вскинула руку и нажала на спуск. Сухо хлопнул выстрел, и во лбу детины появилось аккуратное круглое отверстие. Корпорат уронил автомат, упал на колени и завалился набок, под ноги перешедшей на бег Йонг. Перепрыгнув через убитого, девушка остановилась перед контрольной панелью двери. И не сдержала улыбки, радуясь своей догадливости: помимо жетона требовалось пройти сканирование отпечатков пальцев и радужки глаза. Йонг достала из сумки отрубленную кисть охранника и шлёпнула её на панель. К обрубку крепился прибор, имитирующий деятельность здоровой конечности. Пульс, температура, даже лёгкие подрагивания — всё соответствовало жизненным ритмам человека. К нему же крепилось и глазное яблоко. Время словно замедлилось, превратившись в вязкую патоку. Девушка буквально видела, как за массивной дверью всполошённые операторы поднимают тревогу и хватаются за оружие. Наконец мигнул зелёный огонёк подтверждённого допуска. Мин Юн вскинула пистолет и ворвалась в операторскую. Три человека обернулись к ней с одинаковыми выражениями удивления на лицах. Их кресла стояли перед одним монитором, на котором какого-то несчастного потрошила здоровенная тиаматская рептилия. Йонг торжествующе усмехнулась и трижды нажала на спуск. — А теперь пошалим, —пробормотала она, спихивая труп с ближайшего кресла. К счастью, используемая корпоратами система была знакома капитану. Её пальцы порхали над пультом, словно Йонг играла на футуристическом фортепиано. Первым делом Йонг надёжно заблокировала вход на КП, не желая повторять судьбу прежних операторов. Выведя на ближайший экран подходы к коридору, где остался труп «гориллы», она углубилась в изучение системы жизнеобеспечения станции. Сообщать раньше времени о захвате станции внештатными действиями Йонг не хотела, но как только персонал обнаружит труп — начнётся активная фаза операции. И чем позже это случится — тем лучше. Увы, лимит удачи оказался исчерпан: обезвредить людей с помощью системы жизнеобеспечения не удалось. Каждый отсек был оборудован автономной аварийной системой, включающейся при критических показаниях атмосферы. Варианты с понижением или повышением содержания кислорода в атмосфере станции отпадали. План с сонным газом признали бесперспективным ещё на начальном этапе планирования операции: диверсанты просто не утащили бы необходимый для всей станции объём. В это время к переставшему отвечать охраннику направился его товарищ. Ещё до того, как он обнаружил труп, Йонг опустила аварийные переборки, изолируя все отсеки станции друг от друга. Следом она перевела все автоматические огневые точки на ручное управление, лишила противника связи и — чтобы окончательно шокировать растерявшихся корпоратов — отключила по всей станции освещение. — Управление станцией наше, — выйдя на нужный канал, сообщила она репликантам. Теперь оставалось продержаться до прибытия корабля с штурмовой группой. Что, имея в руках всё управление станцией, казалось не так уж и сложной задачей. Убедившись, что в ближайшее время ей ничто не угрожает, Йонг открыла репликантам доступ к подробной схеме станции и ограниченный доступ к системе управления, а сама углубилась в изучение программного кода систем безопасности станции. И спустя несколько минут поняла, что группа угодила в глубокую задницу. Когда за Йонг закрылась дверь в служебные помещения, репликанты вновь переключились на наблюдение за гостевой зоной. Пока капитан не захватит КП — другого источника информации и происходящем на станции не было. А по поведению персонала в гостевой зоне быстро станет понятно — удалось дворняге задуманное, или план рухнул, и придётся импровизировать. Минута текла за минутой, а жизнь на станции шла своим чередом. Дефектные дворняги веселились, охрана бдила — если так можно назвать неприкрытое одурение от скуки дежурящих в коридоре — обслуга сновала взад-вперёд, удовлетворяя капризы постояльцев… В общем, всё без изменений. Внимание Чимбика привлёк коридор, по которому двое охранников несли обмякшую женскую фигурку с сиреневой кожей. Репликант увеличил изображение и злобно рыкнул: идиллийка. Сержант понимал, что будет дальше. Потому что уже видел и этот коридор, и охранников, несущих безвольного идиллийца днём раньше. Жертву занесут в комнату, где в креслах уже развалились в предвкушении удовольствия дефектные уроды, зафиксируют и введут «поцелуй вечности». От этой мысли в груди разгоралась злость. Не отрываясь, репликант смотрел, как идиллийку усаживают в кресло и затягивают ремни на её руках. По сравнению со многим, виденным на «Иллюзии», зрелище казалось почти невинным. Всего лишь ещё одна смерть. Для разнообразия даже не мучительная. Инъекция, непродолжительная эйфория и тихий уход из жизни. Но Чимбику происходящее казалось невыносимым. На месте незнакомой идиллийки он то и дело видел Талику. Ту, что была добра к нему без всяких на то причин. Ту, что позволила Чимбику почувствовать, что такое «семья». Не родное отделение, не крепкая связь между братьями, а нечто более сложное. Нечто важное. Желание помочь, спасти вскипало внутри, выплёскиваясь из Чимбика жаждой убийства. Репликант мечтал войти в ту комнату и подарить смерть дворнягам, что так желали новых необычных впечатлений. О, Чимбик с наслаждением подарит им новый, уникальный опыт… Сердце гулко билось в груди, но сержант лишь крепко, до скрежета, сжимал зубы, наблюдал и ждал. Личные желания не должны ставить под угрозу операцию. — Управление станцией наше, — раздался в наушниках голос Йонг. — Открываю доступ. Тактические блоки репликантов ожили, принимая огромный массив информации. Чимбик и Стилет жадно впитывали данные, запоминая каждую мелочь. — Проблемы, — через несколько минут раздался напряжённый голос Йонг. — Генераторная заминирована, до взрыва — двадцать восемь минут. Кода, отменяющего взрыв, у меня нет. И в ангаре экипаж «Ниньи» готовится к вылету. Видимо, есть резервный пульт, открывающий створки ангара. Репликанты переглянулись. Хозяева станции постарались сделать всё, чтобы не оставлять доказательств её существования. Система самоуничтожения работала по принципу, названному «мёртвой рукой». Активация происходила не по команде оператора, а при её отсутствии: если сотрудник вовремя не вводил код — следовал взрыв. Древняя, но надёжная система, призванная нанести удар по противнику в случае гибели защитников объекта. — Я на разминирование, — откликнулся Чимбик. — Беру «Нинью», — Стилет даже не пытался скрыть радость от окончания вынужденного бездействия. — Принято. Прокладываю маршрут, — ответила Йонг. На такблоке Чимбика схему станции прочертила ломаная зелёная линия. Репликант перехватил автомат и побежал к шлюзу. Первый коридор — пусто. Ярко-жёлтая аварийная переборка отъехала вверх, открывая доступ к люку. Благодаря Йонг, подключившей репликантов к системе слежения станции, Чимбик видел дворнягу с автоматическим дробовиком, застывшего в блокированном отрезке коридора. Несмотря на хорошо знакомый репликанту шлем с круговым обзором, человек рефлекторно вертел головой. Сержант узнал снаряжение: такое носили полицейские части Консорциума, которые в армии Доминиона, да и в Союзе, без затей называли «карателями». Чимбик мстительно улыбнулся. Год назад то, что вытворяли дворняги-каратели, казалось ему чем-то малопонятным, но само собой разумеющимся. Наверное, на Гефесте так воспринимают бесконечный ливень, а на Тиамат — смертельно опасную флору и фауну. Но сейчас… Сейчас Чимбик искренне радовался возможности убить этих дефективных дворняг. Когда люк распахнулся, охранник успел лишь повернуть голову, удачно подставив лоб под пулю. Чимбик огляделся, убеждаясь, что дворняга действительно был один, и никто не прячется за элементами декора. — Чисто, — доложил сержант. — Двигаюсь дальше. К его разочарованию, до самого зала с генераторами стычек больше не было. Маршрут проходил в обход гостевой зоны станции, по техническим коридорам. Единственным встреченным человеком оказался насмерть перепуганный мужчина в форме технического персонала. Его Чимбик попросту оглушил ударом кулака. Реакторный зал пустовал. Лишь троица роботов неторопливо курсировала заданным маршрутом, проверяя работу систем. Чимбик огляделся. — Где заряд? — спросил он у Йонг. — Не знаю, — напряжённым голосом ответила та. — Я ещё не получила доступ к этой части системы. — Принял, — Чимбик огляделся, прикидывая, куда оптимальнее заложить заряд. Самое логичное — разместить взрывные устройства по периметру реактора, подключив к единому таймеру. Просто и одновременно сложно: взрыв всех зарядов должен произойти одновременно с максимальным расхождением в тысячные доли секунды, в противном случае вместо детонации ядерного топлива реактора произойдёт просто разрушение конструкции. Одна из тех причин, по которой нельзя собрать ядерную бомбу «на коленке». Сержант выпустил всех своих «мух» обследовать реактор. Вряд ли хозяева станции стали изобретать какие-то специальные заряды — куда дешевле и практичнее использовать штатные, уже состоящие на вооружении. Опытный взрывотехник всегда подходит к работе творчески, и то, что приходится оперировать стандартным набором, для него не проблема. Таким, можно сказать, художником был инструктор, обучавший репликантов искусству обращения с взрывчатыми веществами. Одна из «мух», нырнувших под внешний кожух реактора, показала закреплённый на стене тандемный заряд типа «Альшпис». Чимбик осмотрел заряд и довольно хмыкнул: взрывник, занимавшийся минированием, даже не стал особо утруждаться, действуя, как говорил инструктор сержанта, «квадратно-гнездовым методом». То есть без фантазии, по шаблону. Собственно, понять его можно: пока противник доберётся до командного пункта, пока разберётся, что к чему, пока вышлет команду разминирования реактора — настанет пора думать о собственной эвакуации, а не об обезвреживании заряда. Всего по периметру реактора сапёр корпоратов установил двенадцать «Альшписов», завязанных на единый таймер. Несмотря на внешнюю простоту, Чимбик не спешил радоваться: кажущийся примитивизм вполне мог оказаться ловушкой для дурачка, с довольным видом взявшегося за обезвреживание. Спешка в военном деле вообще явление вредное, особенно когда дело касается взрывчатки. Поэтому Чимбик прогнал «мух» ещё раз, тщательно осматривая внутреннюю поверхность кожуха. Вроде чисто. Сержант достал набор инструментов и осторожно снял секцию панели, скрывающей таймер. Следы на металле показывали, что эту панель снимали довольно часто — видимо, техники во время обслуживания и осмотра реактора. Вероятно, на это время таймер останавливали. Теорию подтверждал разъём под чип-ключ в корпусе устройства. Чимбик зло скрипнул зубами. Ключ точно хранится у кого-то из техников, вероятнее всего — у начальства, но бегать и искать его просто нет времени. Как говорят дворняги — «близок локоть, а не укусишь». Таймер соединялся с зарядами проводами — просто и надёжно, исключая подавление сигнала средствами РЭБ. И обеспечивая увлекательную викторину «угадай нужный провод» тому, кто решит обезвредить устройство. Чимбик, стараясь не смотреть на табло таймера, стремительно отсчитывающее время, подогнал «мух» поближе, чтобы разглядеть провода в увеличении. Ловушка всё же нашлась. За проводом, соединяющим таймер с системой синхронизации подрыва, затаился тоненький, толщиной с волос, проводок. Если растяпа-сапёр его не заметит и перекусит провод, радуясь удачной работе — произойдёт взрыв. К тому моменту, как сержант детально разобрался в конструкции устройства, на таймере оставалось меньше десяти минут. Чимбик достал кусачки и принялся за работу. Отсоединив таймер, репликант ещё раз внимательно осмотрел все заряды. Нет, больше ничего похожего на резервную систему не наблюдается. Значит, работа выполнена. — Обезврежено, — доложил Чимбик. В наушниках раздался облегчённый вздох Йонг. — Отлично, сержант, — сказала она. — Рад стараться, — автоматически отозвался репликант. Произнося заученную фразу, он уже выводил перед собой изображение отсека, в который привели идиллийку. Её судьба почему-то интересовала сержанта намного больше благодарности капитана. Неслыханно для репликанта, высшим удовольствием для которого была похвала командира. Но в последнее время Чимбик серьёзно пересмотрел приоритеты и ценности. Перешедшие на «ночной» режим камеры позволяли во всех подробностях наблюдать происходящее по всей станции. Идиллийка была ещё жива. Очевидно, сыграла роль распространяемая эмпатом спутанность сознания от приёма наркотиков. И клиенты, и охранники выглядели вялыми и сонными. Лишь охранник снял техническую панель и, то и дело тряся головой, копался в механизме двери. А вот на остальных участках станции персонал уже вполне справился с первоначальной растерянностью. В служебном секторе охрана и техи подтащили резаки и домкраты, взявшись разблокировать переборки. И, к неудовольствию сержанта, справлялись с этим вполне успешно. В паре заблокированных коридоров другие охранники, лишённые связи с коллегами, сообразили самостоятельно, что ситуация критическая и методично ликвидировали рабов и гостей, которым не повезло оказаться рядом. Зато у Стилета всё было в норме. Зачистив ангар и яхту от беглецов, он на всякий случай заминировал двигатель «Ниньи» и теперь двигался к служебным отсекам. — Мэм, — Чимбик связался с Йонг. — У нас приказ сохранить живыми как можно больше свидетелей. Разрешите приступить к спасательной операции. Последовала непродолжительная пауза, и Чимбик уже мысленно готовился к отказу, когда капитан ответила: — Если без фанатизма и серьёзного риска. Начнёшь с соседнего отсека? — Нет, мэм, — сказал ободрённый Чимбик. — Жизнь граждан Доминиона приоритетна. Я видел в одном из отсеков гражданку Идиллии, а с ней порядка десятка клиентов станции. С ними медик и охранник. Он может ликвидировать гражданку Доминиона и множество ценных свидетелей. Считаю цель приоритетной. — Действуй, — к тихой радости сержанта разрешила капитан. — Я проложу оптимальный маршрут. Зло оскалившись, Чимбик двинулся к цели. Сержант умело пользовался преимуществом, которого были лишены его враги: доступом к системе видеоконтроля станции. Благодаря Йонг репликант знал расположение каждого противника. Репликант превратился в отлаженную боевую машину — хладнокровную, беспощадную и смертоносную. В саму смерть. Сержант двигался, как отлаженный, смертельно опасный механизм с точно выверенным алгоритмом действий. Распределить цели в отрезке коридора. Выбрать средство их уничтожения. Дать команду Йонг поднять аварийную переборку и разблокировать люк. Ликвидировать цели. Обычно Чимбик не церемонился: повиснув с помощью присосок, прикреплённых к локтями и коленям, над люком, он закидывал в него гранату или стрелял из подствольника. Лишь один раз пришлось перейти на «умные» пули, когда в помещении помимо двух охранников находился официант. Его сержант оглушил и сковал наручниками, изъятыми у убитого охранника. Везение закончилось практически у самой каюты с идиллийкой. Едва люк пополз в сторону, как с той стороны разом выпалили два подствольника. Грохнуло, и мир перед глазами репликанта завертелся с бешеной скоростью. Правая сторона тела горела, словно сержант прислонился к раскалённой плите. Коридор горел. «Плазменная» — осознал Чимбик, нажимая на спуск. «Умные» пули разъяренными светляками унеслись в темноту коридора в поисках жертв, а сержант откатился за переборку, изучая полученные повреждения. Не виси Чимбик под подволоком — был бы уже мёртв. Но ему повезло — корпораты выставили гранаты на подрыв по касанию, рассчитывая, что враг засядет за одним из многочисленных элементов декора. Но даже так Чимбик получил ожоги второй и третьей степени на спине, руках и шее. Но что было гораздо хуже — из-за многочисленных повреждений брони отключился фототропный камуфляж. — Восемь-пять, ты как? — послышался в наушниках встревоженный голос Йонг. — Продолжаю движение, — просипел репликант, поднимаясь. Автодоктор впрыснул обезболивающее. Сержант взглянул на такблок: оба шустрых корпората, получив по пуле, валялись неопрятной кучей в коридоре. — Ур-роды, — тихо прорычал Чимбик, перешагивая через трупы. Боль подстёгивала ярость, вызывая жгучее желание убивать. В каюту с идиллийкой и окружающими её дефективными дворнягами Чимбик ворвался, словно смерч. И без того одурманенные люди закричали при виде дымящейся угловатой фигуры, без затей пристрелившей не успевшего среагировать охранника. Крики дворняг подстегнули ярость репликанта. Окончательно впасть в кровавое безумие Чимбику не дал полученный приказ: не убивать гостей станции. Но «не убивать» не означает «никаких повреждений». Чимбик зарычал, закидывая автомат за спину. Этот звук привёл людей в ещё больший ужас, заставил в панике метаться по просторной каюте. Напрасно. Сержант без труда ловил мечущихся по каюте людей и ломал им конечности, наслаждаясь криками боли и хрустом костей. — Вы же любите боль! — рычал он. — Наслаждайтесь! Искалеченные люди выли и стонали, пытаясь отползти от беспощадного репликанта. Чимбик оглядел их и оскалился. — Вы ведь любите новые ощущения? Я их вам обеспечу. Наклонившись, он отцепил от пояса медика энергохлыст. Тот, догадываясь, что произойдёт дальше, завыл ещё громче, умоляюще глядя на репликанта сквозь прорези полумаски. — Приятных впечатлений, — усмехнулся Чимбик, активируя хлыст. Треск разрядов, крики и плач заполнили каюту. Репликант бил покалеченных людей, не обращая внимания на их мольбы и посулы. Это были те твари, что мучили его Эйнджелу. Те, кто наслаждался чужой смертью. Те, кому вполне могли попасть Талика или её дети. Дефективные твари в человеческом обличье, не заслуживающие пощады. Они любят смерть? Так она к ним пришла! С дарами! Лишь когда кровавая пелена спала с глаз, сержант понял, что в какофонии наполнивших каюту криков громче всех звучит голос идиллийки. В охватившем его безумии Чимбик не осознавал, что, калеча и карая мучителей, он сам превратился в такового для эмпата. Его ярость выжгла всё, заглушив транслируемые эмпатом ужас и боль. Одурманенная, обезумевшая от увиденного и перенесённого, идиллийка рвалась из оков, глядя на Чимбика широко раскрытыми, чёрными от боли глазами. А он чувствовал лишь ярость. Чимбика словно посыпали льдом. Кровавое безумие отступало от осознания того, что из спасителя он едва не превратился в палача. — Мэм, — репликант отбросил хлыст. — Успокойтесь. Теперь ужас эмпата волной накрыл репликанта, мешая сосредоточиться, но Чимбик, напрягая волю, преодолевал этот эмоциональный шквал. — Я — сержант РС-355085, — говорил он, прикладывая к руке девушки чудом уцелевший автодоктор. Кажется, идиллийка его даже не слышала. Он, Чимбик, вызывал в ней лишь ужас. Всепоглощающий, безграничный ужас. Словно она смотрела на репликанта, а видела лишь смерть. Отражённое в её глазах чудовище не понравилось Чимбику. До сих пор репликанту было наплевать, что думают о нём дворняги. Все, кроме Эйнджелы. Для неё он хотел быть героем. Но сейчас Чимбик не был уверен, что Эйнджела увидит в нём героя. Что Талика и её семья вообще увидят в нём что-то хорошее. Смерть страшит всех. Она не способна внушить любовь и симпатию. А он и был смертью. Руки репликанта жили собственной жизнью, завершив диагностику идиллийки и введя ей дозу снотворного. Взгляд девушки поплыл, веки опустились, и она обмякла в кресле. Одновременно с этим исчезло давящее чувство чужого страха. Сержант спрятал автодоктор и оглядел орущих и рыдающих дворняг. Оказать и им медицинскую помощь? Нет, обойдутся. Пусть наслаждаются новыми, свежими ощущениями. Он поочерёдно вышвырнул их в коридор и запер спящую идиллийку в каюте, в полном одиночестве. — Сержант, у меня проблема, — голос Йонг прозвучал будто из иного мира. — Нужна помощь. Чимбик моргнул на иконку, вызывая изображение КП и прилегающих к нему коридоров. В одном из них группа охранников уже почти вскрыла переборку. Репликант перехватил автомат и бросился на подмогу, устало подумав, что это будет долгий день. Так и было. Два репликанта метались по коридорам, то отбивая контратаки охраны, то купируя их попытки добраться до рабов или гостей, то не позволяя подобраться к реактору. Наконец прибыл корабль с штурмовой группой на борту, и обоим сержантам пришлось руководить зачисткой помещений. Когда всё закончилось, Чимбик не сразу понял, что можно отдохнуть. Ему постоянно казалось, что вот- вот придётся куда-то бежать, чтобы оборвать чью-то жизнь. Кровавая жатва без начала и конца. Вечное колесо смерти. Но когда один из братьев усадил Чимбика на пол и принялся обрабатывать ожоги, сержант наконец прикрыл глаза и расслабился. В утомлённом сознании пульсировала странная мысль: если он — одно из миллионов воплощений смерти, то значит ли это, что она тоже способна устать? И что будет с этим миром, когда устанет даже смерть? Наступит конец войнам и жестокости или конец самого мира? Эта мысль не давала ему покоя до самого возвращения на Идиллию. (обратно)Глава 33
Планета Новый Плимут. Орбита, большой десантный корабль «Санта Мария»
Разглядывая строчки отчёта, Нэйв всерьёз подумывал предложить Раму устроить публичные казни. Полк даже ещё не закончил погрузку на транспорты, а потери ужё понёс такие, словно нёс службу в прифронтовой полосе, нашпигованной партизанами. Пятнадцать трупов за сутки. Это не считая ещё полусотни раненых разной степени тяжести. Полк, представляющий собой сборную солянку представителей всех планет Союза, испытывал огромные проблемы с взаимопониманием солдат и офицеров. И, словно этого мало, грёбаные корпораты подсунули подразделение, набранное из уголовников, осуждённых за преступления на расовой почве. По всему кораблю происходили стычки между отребьем корпоратов и солдатами Союза. Драки, переходившие в поножовщины, причём в трёх случаях — с участием офицеров. Семь покойников стали последствием стычки штрафников с тиаматцами. Не сумев одолеть уроженцев «мира смерти» честно, уголовнички схватились за ножи. На что тиаматцы просто спустили фамильяров — так они называли своих питомцев, генетически усовершенствованных под военные нужды. К моменту прибытия патруля семеро любителей колюще-режущих предметов оказались разобранными на запчасти, а остальные смирно лежали на полу, и даже боялись глубоко дышать. Грэм пожалел, что тиаматцы — вопреки расхожему мнению, — не разрешают своим питомцам есть человечину. А то батальон уголовной швали смог бы принести хоть какую-то пользу, послужив запасом продовольствия для тиаматских зверюшек. Но с точки зрения Нэйва, как контрразведчика, самым большим минусом штрафников было значительное число наркоманов среди личного состава. Консорциум, одним из главных требований которого к карателям были беспощадность и жестокость, не видел ничего плохого в наркозависимых неадекватах. Но в условиях войны против другого государства наркоманы становились лёгкими мишенями для вражеских агентов-вербовщиков. Оказавшись в армии Союза, отбросы корпоратов и не подумали оставить свои привычки. Наркотики на борт «Санта- Марии» поступали бесперебойно, и Нэйв задался целью вскрыть канал, по которому опасный груз попадал на корабль. Взвыли сирены, возвещая о начале учений. Нэйв убрал планшет в подсумок, и уставился на колонны солдат, бегущих к десантным ботам. Учения по высадке проводили с целью слаживания[333] полка, одновременно занимая личный состав делом. То, что «бездельничающий солдат — потенциальный преступник» в присутствии корпоратского отребья из пословицы превратилось в непреложную истину. Грэм взглянул на хронометр. Погрузка завершилась гораздо быстрее, чем в первые разы, но всё равно гораздо медленнее норматива. — Уже лучше, — вслух сказал капитан, обращаясь к Раму. Офицеры стояли на технической площадке, наблюдая за ходом учений. — Ползают, как беременные мандавошки по мокрому херу, — ответил Костас. — У нас детсадовцы и то шустрее. Выгоняй на исходную. Последнее адресовалось флотскому старшине, ответственному за подачу сигналов. Сирена взревела вновь, и солдаты потянулись к выходу из ангара. Грэм видел, как Дёмина яростно жестикулирует, то ли объясняя, то ли распекая взвод, отданный ей на обучение. А потом заметил взгляд лейтенанта Хукера, обращённый ей в спину. Корпорат шёл с открытым забралом, сверля дорсайку ненавидящим взглядом и что-то говорил одной из своих шестёрок. А потом резко сжал кулак и сунул под нос бойцу. Со стороны могло показаться, что лейтенант устроил выволочку недостаточно расторопному подчинённому, но Нэйв, изучивший язык жестов доминионских уголовников, знал, что это означает приказ закончить какое-либо дело. Что в сумме с направленным на Ракшу взглядом приводило к крайне неприятному выводу: Хукер решил отомстить девушке за унижение. Нэйв задумался. Сказать об этом Раму? Нет. Ракша с её вспыльчивостью сочтёт это оскорблением и у Нэйва на борту станет одним недоброжелателем больше. Значит, надо предупредить лично. Хотя и тут велик вариант, что Дёмина опять встанет в позу самоуверенного героя боевика. Нэйв переключился на приватный канал с Ракшей. — Лейтенант, — спокойно сказал он. — Не хочу расстраивать, но ваш любимчик Хукер задумал гадость. — Это аксиома, капитан, — отозвалась Дёмина. — Пока он дышит — думает о какой-нибудь мерзости. Или вы о чём-то конкретном? — О ком-то, — поправил её Грэм. — Точнее — о вас. — Мы не в драмкружке, чтобы интригу нагнетать, — нетерпеливо сказала Дёмина. — Ближе к сути, капитан. — Как минимум — вас хотят избить, — объяснил Грэм. — Но не исключаю убийство. Причём в ближайшее время. Он ожидал чего угодно, но не очередного нетерпеливого вопроса, будто речь шла о чём-то не стоящем траты времени. — И что? — Предупреждаю, — несколько удивлённо ответил Нэйв. — Спасибо. Что-то ещё? — Нет, — Грэм оборвал связь. Самоуверенность дорсайки его неожиданно разозлила. Не офицер, а самодовольная и самоуверенная девчонка. На кой вообще чёрт Рам её с собой на реальную войну взял? Нэйв ещё мог понять родителей, что пытаются протащить детишек на тёплые места, но тут — не тыловая синекура. Чёртова клановость… Рявкнула сирена, и зелёные колонны солдат вновь потянулись к ботам. «Придётся присмотреть» — мысленно резюмировал Грэм, глядя на хронометр.Новый Плимут. Орбита, станция «Новая луна»
Каждый житель Союза, имеющий доступ к Инфосети, знал о «Новой луне» — символе технологической мощи Нового Плимута. Огромный комплекс, похожий на перенесённый в космос замок великана из сказки про Джека и бобовый стебель, сиял тысячами огней, словно исполинская драгоценность. К пирсам «Новой луны» пристыковывались гигантские баржевозы и пока тысячи роботов и технических специалистов обслуживали корабли, их экипажи кутили на всю катушку в многочисленных развлекательных заведениях станции. И не только они: многие граждане и гости планеты тоже торопились спустить деньги в столь необычном для жителей Союза месте. Отдых на «Новой луне» был престижным для многих туристов и представителей среднего класса Нового Плимута. Проведённые на станции выходные символизировали достаток, принадлежность к людям, способным позволить себе больше банального выезда за город, или похода в парк аттракционов. Война внесла коррективы, добавив станции новый источник дохода: военных. Солдатам и офицерам Экспедиционного Корпуса, запертым в тесных отсеках транспортных кораблей в ожидании приказа, требовалось спускать пар. Никаких развлекательных комплексов на борту военных кораблей не предусматривалось, гонять шаттлы, сначала спуская желающих отдохнуть с орбиты, а затем вновь поднимая из гравитационного колодца планеты, было дорого, а потому выбор командования пал на станцию. К великой радости её владельцев и персонала. К неудовольствию большинства офицеров сводного полка, штрафников тоже отпускали гульнуть на «Новой луне». Под присмотром их офицеров, конечно же. Штаб полка во главе с Рамом от таких новостей встал на дыбы, но командование Корпуса популярно объяснило, что данная мера призвана «упрочить узы воинского братства между Союзом и Консорциумом». Пришлось подчиниться, и радоваться, что хотя бы планета защищена от уголовного сброда. В остальном же пришлось полагаться на профессионализм службы безопасности «Новой луны», местное отделение гражданской полиции и утроенные наряды полиции военной, патрулирующей зоны отдыха военнослужащих. Грэм оказался в числе счастливчиков, которым выпало отдохнуть на станции после учений. Хотя в его случае везение было не при чём: Нэйв, узрев в списке фамилию Ракши, а также Хукера с его прихлебателями, воспользовался своим уровнем допуска и внёс себя в число отпускников. Теперь он сидел в ресторане китежской кухни, наслаждаясь холодным компотом — напитком из ягод. На столе исходила ароматным паром тарелка с традиционным китежским супом под названием «борщ». По мнению Нэйва, тот являл собой скоре полноценный комплексный обед, поместившийся в одну ёмкость. Количества продуктов, которое повар пустил на это «первое блюдо», любому гефестианцу хватило бы на обед из первого и второго, да ещё и на ужин бы осталось. Нэйв не представлял, как после тарелки этого самого «борща» сможет съесть хоть что-то из остального заказа. — Ещё компота, пожалуйста, — попросил Грэм пробегающего мимо официанта. Образ спивающегося неудачника порядком достал Грэма. Как и все гефестианцы, Нэйв не особо дружил с выпивкой: на его родной планете с её скудными продовольственными ресурсами алкоголь считался роскошью и попадал на стол лишь по большим праздникам. Не зря в Союзе говорили «трезв, как гефестианец» — алкоголики среди уроженцев этой планеты попадались крайне редко. И хоть Грэм знал, что находится под следствием и велика вероятность негласного наблюдения, всё равно решил рискнуть и хоть на время избавиться от осточертевшей маски пропойцы. Ну а если кто-то всё же обратит внимание на неожиданно ставшего трезвенником капитана — всегда можно оправдаться желанием получше зарекомендовать себя на новом месте. Место Нэйв выбрал не столько из любви к китежским блюдам, сколько из-за того, что со своей позиции мог наблюдать за входом в бар, выбранный Хукером и его лизоблюдами. Грэм не сомневался, что эта шайка воспользуется моментом, чтобы отомстить Ракше. Только на станции у них есть шанс застать девушку врасплох и избежать всевидящего ока корабельной системы видеонаблюдения. А значит — и наказания. Но Хукер и его банда не учли один фактор: Нэйва, который вовсе не собирался сидеть сложа руки и наблюдать за их выходками. Неожиданно Грэм усмехнулся, поймав себя на мысли о том, что спасение неблагодарных девиц становится его хобби. Прямо горе-рыцарь эпохи высоких технологий. Рид был прав: самый натуральный Айвенго, впору даже дерево без корней в качестве фамильного герба рисовать. Грэм всё же внял совету ныне покойного доминионца, и прочитал роман Вальтера Скотта. Правда, почему Айвенго предпочёл Ровену Ребекке — Грэм так и не понял. К удаче контрразведчика, рестораны располагались на одном уровне станции, полукругом огибая открытые зоны со столиками, и с выбранной Нэйвом позиции просматривались практически все. Сама ещё не спасённая, но уже заранее неблагодарная девица в компании китежской подруги, знакомой Грэму по визиту в отдел кадров, зашла в ресторан акадийской кухни. Предсказуемый выбор: сложные в перевозке морепродукты на покрытом снегами Китеже были в дефиците. Внимание Грэма не осталось незамеченным: синие глаза Ракши перехватили взгляд Грэма и дорсайка нахмурилась. Зато её подруга весело рассмеялась и пихнула Дёмину локтем в бок. Очевидно, они по-своему истолковали повышенное внимание молодого капитана с репутацией бабника и повесы. На самом деле — неприятная слава. Совсем не то, чего хотелось капитану, но увы — он сам старательно создавал этот образ. К чему теперь жаловаться на удачную игру, в которую все охотно поверили? Даже те, кто сам ничего не видел. Грэм отвёл взгляд и принялся за еду. Основное внимание он теперь сосредоточил на баре, в котором пьянствовали Хукер и его люди. Нэйв не сомневался, что штрафники также наблюдают за Ракшей и понадеялся, что на него они внимания не обратили. Иначе они просто сменят план, заставив контрразведчика тратить время на слежку. — Ваше второе, — официант поставил на стол тарелку, накрытую прозрачным термоколпаком. Грэм взглянул на поданное и едва не застонал: котлета по-киевски с гарниром из картофельного пюре размерами напоминала бронетранспортёр в окопе. Наверное, впервые в жизни капитан досадовал на большую порцию. Ведь дойди дело до драки, набитое брюхо станет помехой. Но кто же знал, что чёртовы китежцы в процессе натурализации завели в желудках чёрную дыру и едят каждый больше, чем целая семья гефестианцев? Хорошо хоть Ракша с её подругой никуда не торопятся, так что можно есть не спеша. Ибо плох тот гефестианец, что оставляет еду на тарелке. Особенно если деньги за неё уже уплачены. Грэм бросил быстрый взгляд на Ракшу и вздрогнул: та запихивала в рот целого головоногого моллюска. Не исключено, что живого. С точки зрения Нэйва, добровольно есть подобную штуку можно только изрядно оголодав. Но, судя по стоящему перед Дёминой блюду с горкой ожидающих своей участи моллюсков, такой точки зрения придерживался только он. К счастью Грэма, девушки действительно не торопились. Когда они наконец вышли из ресторана, Нэйв уже чувствовал себя достаточно бодрым. И не только он: стоило Ракше с подругой дойти до поворота, из бара вывалилась пятёрка штрафников, возглавляемая Хукером. Старательно делая вид, что прогуливаются, они последовали за девушками. Нэйв выскользнул из-за стола, и пошёл за ними. С местной военной полицией он переговорил сразу по прибытии на станцию. Объяснив ситуацию, Грэм договорился о взаимодействии на случай, если банда Хукера действительно решится на нападение. Штрафники дошли до угла и свернули следом за Ракшей с подругой. К ангарам с шаттлами, на пути к которым хватало коридоров и глухих закутков, в которых так удобно напасть сзади. Грэм достал комм и нажал на клавишу тревожного вызова. С этого момента оперативный дежурный отслеживал его перемещения, направляя высланный на помощь наряд. Из ресторана, мимо которого проходил Грэм, вывалилась толпа гомонящих штатских. Капитан потратил несколько бесценных секунд, лавируя между ними, и едва не потерял Хукера из вида. Встревоженный Нэйв перешёл на бег, на ходу доставая из кармана складную дубинку. Спешащего на подмогу наряда видно не было, но Грэма это не останавливало: контрразведчиков обучали рукопашному бою на совесть, и капитан имел все шансы продержаться в одиночку против пятерых до прибытия помощи. Не обращая внимания на удивлённые взгляды, Нэйв проталкивался сквозь толпу, стараясь не упустить из виду белобрысый затылок Хукера. Корпорат свернул в коридор, направление которого Грэм не знал, но готов был поклясться, что к посадочным площадкам тот не ведёт. Куда понесло этих чёртовых девок? Свернув за угол, Грэм выругался. Ну конечно, из всех коридоров станции Ракше с подружкой нужно было выбрать этот — безлюдный и еле освещённый. Как будто специально напрашиваются… Откуда-то спереди послышались крики и характерные звуки ударов. — Ну где этот хренов наряд? — выдохнул Грэм, срываясь на бег. Звуки избиения доносились из ответвления коридора. Нэйв, мысленно посылая на голову самоуверенной дорсайки громы и молнии, почти добежал до поворота, когда ему навстречу вылетел один из штрафников. Вид у него был совершенно ошалевший: китель распахнут, глаза навыкат, рот перекошен от ужаса. Узрев Грэма, штрафник взвизгнул нечто матерное и взмахнул рукой, метя в голову капитана самодельным кистенём. Нэйв пригнулся, пропуская над собой прикреплённый к шнурку металлический шар и впечатал дубинку в солнечное сплетение нападавшего. Тот охнул, выронил оружие и свалился на пол, приняв позу эмбриона. Грэм вырубил его чётко выверенным ударом и кинулся за угол. — Ну ни хрена себе… — протянул он, оглядывая поле боя. Трое штрафников разной степени побитости валялись на полу в отключке. Голова четвёртого была зажата подмышкой у подружки Ракши и ритмично врезалась макушкой в переборку. Сама Дёмина держала в одной руке кочергу в подарочной упаковке, а в другой — коммуникатор. Бам! Башка неудавшегося мстителя в очередной раз врезалась в переборку. Девушка, убедившись, что корпорат в отключке, разжала руки и горе-вояка кулем рухнул на замызганный пол. — О, капитан Нэйв! — кокетливо улыбнулась кадровичка, заметив Грэма. Ракша коротко кивнула в знак приветствия и от души пнула попытавшегося отползти Хукера. Тот охнул и понятливо замер, глядя на Грэма умоляющим взглядом. Расстроенными или напуганными девушки не выглядели. Нэйв заподозрил, что на самом деле в засаду угодили не они, а Хукер и его шавки, купившись на безобидный вид жертв. Грэм оглядел постанывающие на полу тела, затем — Ракшу. Та ответила невинным взглядом, ещё больше укрепив Грэма в подозрениях. — Это все кадровики так лихо руками-ногами машут, или просто ты — уникум? — чтобы хоть что-то сказать, спросил он у второй девушки. — Это Китеж, детка, — заразительно рассмеялась та, перешагнула через лежащего без сознания и дружелюбно протянула руку в интернациональном жесте приветствия. — Кстати, меня зовут Линдси. — Грэм, — отвечая на рукопожатие, представился Нэйв. — Скажите, капитан, — сдув упавшую на глаза чёлку поинтересовалась Линдси, — а почему вас прозвали Джокером? — У меня на редкость дурацкое чувство юмора, — с вежливой улыбкой ответил Грэм. В коридор с шумом и топотом ввалился наряд военной полиции, не дав разговору свернуть в опасное для Нэйва русло. — А вот и кавалерия из-за холма, — пробормотал контрразведчик. — И где вас носило? — Лифт застрял, — пристыженно отозвался возглавляющий наряд капрал. — Лифт застрял, — передразнил Нэйв, убирая в карман сложенную дубинку. — Ладно, вяжите этих… — он кивнул на штрафников, — … и в шаттл. — Не положено, — возразил капрал. — Сначала — в комендатуру, потом… — Да чёрт с вами, бюрократы, — махнул Нэйв. — Давайте в комендатуру. На вызов бы прибывали с такой оперативностью, с какой про протокол вспоминаете. — Лейтенант, — старательно делая вид, что не расслышал последних слов Грэма, обратился к Ракше капрал. — Вы использовали кочергу при обороне? — Не помню, возможно, — Ракша посмотрела на красиво упакованную кочергу, заметила на той кровавый след и протянула её капралу. — Похоже, использовала. Обидно, хотела подарить кое кому… — По окончании следствия подарите, — утешил её капрал, забирая несостоявшийся подарок. — Придётся нам тут задержаться, — резюмировал Грэм, наблюдая за устроенной копами суетой. — Я не против, — оживилась Линдси и выразительно стрельнула глазками в сторону Грэма. Нэйву это не понравилось. Память услужливо подкинула воспоминания о поведении Свитари, что в сочетании с причастностью Грэма к пропаже сенатора и полковника контрразведки наводило на нехорошие мысли. Линдси вполне может оказаться коллегой Нэйва, только из отдела собственной безопасности. Ну а добыча информации через постель стара, как мир. Правда на роковую красавицу Линдси не походила: ширококостная, чуточку полноватая, с милым веснушчатым лицом и смеющимися карими глазами. Но подозрений Грэма это не уменьшило. — Так совпало, что в момент нападения мы с Лин записывали голооткрытку общему другу, — Ракша небрежно помахала зажатым между пальцами коммуникатором. — Давняя традиция. И эти… столичные как раз напали. Она активировала запись и на голограмме за спинами улыбающихся девушек отчётливо проступили фигуры корпоратов. «Что, суки мутантские, не ждали? Смерть ваша пришла.» — отчётливо произнёс Хукер на записи. Последние детали головоломки встали на место. Нэйв невольно восхитился умением Ракши продумывать свои действия. А заодно он понял, как ей удавалось все эти годы выходить сухой из воды. Дело было не в заступничестве Рама, как поначалу считал Грэм, а в расчётливом планировании. Дёмина всё просчитывала заранее, запасаясь железными доказательствами своей невиновности. Вот и сейчас: две гуляющие подружки записывают послание другу. То, что они гуляют по пустынным коридорам — разве доказывает их вину? Свернули не туда, бывает. Заблудились. Да и тот факт, что бедные девочки запросто раскатали в блин здоровых мужиков — так на то они и в армии служат, да ещё и обе с Китежа. В общем, с какой стороны не посмотри — Хукеру и его уродам корячится «вышак». Что Грэма устраивало целиком и полностью. Осталось лишь договориться с Рамом о публичном проведении этого мероприятия, чтобы донести даже в самую тупую голову штрафного отребья: так будет с каждым, кто посмеет жить не по Уставу, а по своим шакальим законам. Пока копы выволакивали задержанных, Нэйв подошёл к Ракше и, глядя ей в глаза, тихо сказал: — Удивите меня, лейтенант: скажите, что всё это у вас получилось случайно. Ответом ему был прямой, без тени смущения или вины, взгляд ярко-синих глаз. — Вы меня в чём-то обвиняете, капитан? — спокойно спросила Дёмина. — Скажем так: не хочу, чтобы всплыла досадная мелочь, способная испортить торжество правосудия, — ответил Нэйв. — Мы шли по своим делам, — отчеканила Ракша. — Они напали. Других значимых для дела обстоятельств нет. Она даже не пыталась делать вид, что ей не плевать на подведённых под трибунал корпоратов. Врать Дёмина или не любила, или не умела. Несмотря на полное одобрение этих качеств, Нэйв не хотел, чтобы из-за её прямоты дело развалилось, позволив корпоратовским ублюдкам избежать смерти. А такое возможно, если, например, кто-то из персонала ресторана слышал, как девушки прорабатывают план действий. В таком случае защита может заявить, что Ракша и Линдси сами спровоцировали штрафников на агрессию. — Лейтенант, — Грэм говорил тихо, так, чтобы слышала только Ракша. — Если защита этих ублюдков начнёт расспрашивать персонал ресторана, в котором вы с подругой сидели, то что услышит? — Что Лин гадала, правда ли вы пропойца, как поговаривают, или всё же перспективный холостой капитан, — пожала плечами Дёмина. — Только не говорите ей, что я сказала, она будет ворчать. — Не скажу, — сообщил Нэйв. — Но для справки: пропойца. Просто у меня сегодня разгрузочный день. Оставив Ракшу в покое, Грэм отошёл к старшему наряда. Остаток дня утонул в оформлении уголовного дела и передаче его в трибунал. На «Санта Марию» троица вернулась глубоко за полночь по корабельному времени. Прощаясь с девушками, Грэм перехватил заинтересованный взгляд Линдси и пожалел, что позволил себе хоть на день, но отойти от образа пьянчуги. Укладываясь на койку, капитан сделал себе пометку — купитьнесколько бутылок выпивки и полоскать спиртным рот. Если эта Линдси кому-то докладывает — пусть поработает на поддержание его легенды. Ракше же сон пришлось отложить. Едва она сошла с шаттла на палубу ангара, как на комм пришло сообщение от Рама: «Пулей ко мне». Устало подняв взгляд вверх, Дёмина тяжело вздохнула и повернула в сторону каюты отчима. Костас сидел за столом, подперев кулаками подбородок. Черные круги под глазами резко контрастировали с жёлтой радужкой и бледной кожей, выдавая утомление полковника. — Рассказывай, — едва Ракша перешагнула порог, потребовал он. Дана подпёрла спиной переборку и пожала плечами: — Тебе уже доложили. Самооборона. Ничего особенного. — Мне-то хоть не ври про «ничего особенного», — вздохнул Костас. — Вот скажи: что я упустил в твоём воспитании? Почему узнаю о том, что произошло, не от тебя, а через десятые руки? Почему ты с выпуска никогда ничего не рассказываешь мне о своих неприятностях? Чёрт, да что говорить, если грёбаный «молчи-молчи», алкаш и потаскун, оказывается первым там, где на тебя напали? Долбаный алкоголик, а не я! Махнув рукой, Рам потянулся к кофейнику. — Ну так мне и не десять лет, чтобы бегать за помощью тогда, когда она не требуется, — снова пожала плечами Ракша. — А твой «алкаш и потаскун», к слову, был трезв и на подкаты Лин реагировал, как выпускник духовной семинарии. Рука полковника замерла на полпути к кофейнику. — С этого момента подробнее, — потребовал он. — Даже без запаха? — Не свежего, ни вчерашнего, — подтвердила Ракша. — А ещё он был столь любезен, что ещё на учениях обеспокоился моей безопасностью. И даже предупредил о недобрых намерениях, капитан Очевидность. — Вот как? — недобро прищурился Рам. — То есть мне он ничего не сказал, а тебя предупредил. Кому из вас первому голову отрывать? — А что бы ты сделал, если бы знал? — скосила на него синие глаза Ракша. — Доказательств нет, оснований нет. — Как минимум — знал бы, что происходит у меня в полку! С моей, чёрт подери, дочерью! Рам вскочил и принялся ходить из угла в угол, живо напомнив Ракше мечущегося по клетке тигра. — Почему ты никак не поймёшь: мне важно знать, что с тобой происходит? — на секунду остановившись, сказал он. — Я знаю, что ты уже взрослая, что ты — офицер с боевым опытом. Я не лезу в твою жизнь. Но почему даже когда ты рядом, я последним узнаю о том, что ты в опасности? — Не было опасности, — скрестила руки на груди Дана. — Я знаю, что делаю. А если бы ты узнал — чёрта с два ты бы ограничился тем, что «знал, что происходит у тебя в полку». А так — никаких проблем. Проблема решена. Ты не при чём. Технически, всё произошло даже не в расположении полка. Мысленно Рам признал её правоту почти по всем пунктам. Особенно насчёт своих действий. Скорее всего, Хукер и его банда вылетели бы в шлюз через пять минут после того, как Рам узнал об их намерениях. — И как, по-твоему, я должна была поступить? — почувствовав сомнения отчима продолжила Ракша. — Они бы всё равно напали. Вопрос — на чьих условиях. Сам учил: лучше решать такие вопросы сразу, а не ждать пулю в затылок посреди боя. — Не спорю! Но вдвоём против пятерых — риск, серьёзный, — Рам схватил со стола планшет и сунул под нос Ракше, давая полюбоваться снимками самодельного арсенала Хукера и его молодчиков. — Это ты учла? — Ага, — кивнула девушка. — Купила тебе в подарок шикарную кочергу. Она пока в вещдоках, но когда вернут — торжественно подарю. — И зачем мне седьмая кочерга, если в доме ни одного камина? — осведомился Костас. — В сувенирных сетях не так много подходящих для боя предметов, — виновато развела руки Дана. — Подари кому- нибудь, или возьми паяльник и сделай пафосную спинку стула. — Мне иногда куда больше хочется сделать ремнём сетку на твоей заднице, — окончательно остывая, буркнул Рам. — Давай теперь о другом герое дня. Контрик, получается, следил за тобой? — Примчался на помощь, как супергерой древности, только без трусов поверх треников, — ухмыльнулась Ракша. — А до этого пас то ли меня, то ли корпоратов, то ли всех сразу. И местные примчали вслед за ним. Их явно заранее предупредили. Неплохо для алкаша. — Это меня и напрягает, — Рам потёр подбородок. — За все дни на борту я даже запаха от него не чувствовал. Ладно, это можно было бы списать на то, что он хочет хорошо себя зарекомендовать. Или включил мозги и начал с чистого листа. Или хотя бы просто потому, что он — человек дела и бухал тупо от вынужденного бездействия. Даже то, что ни грамма на станции не выпил, понятно — не отдыхал, а считай по работе там был. Но вот то, что его слава бабника тоже на подтверждается — этим уже не объяснишь. Зачем создавать о себе дурную репутацию? Ты никаких странностей за ним не замечала? — Мы с ним особенно не пересекались, — Ракша явно не разделяла тревогу отчима. — Успокойся: слухи на то и слухи, чтобы врать о людях. У тебя к его работе претензии есть? — Кроме того, что он не считает нужным сообщать о том, что моя дочь в опасности? — хмыкнул Рам. — Пока нет. Мне куда больше интересно, как он об этом узнал. Его работа — всякие шпионы и прочие рыцари плаща с кинжалом. Ладно, будет день — будет пища. Иди спать, Льдинка. Извини, что накричал. Он вернулся за стол и вновь уставился в планшет. — Меньше волнуйся обо мне и больше о себе, — с улыбкой посоветовала Ракша, отлипая от переборки. — И не забывай спать. Говорят, полезно для здоровья. Махнув на прощанье, она покинула каюту. Костас отложил планшет и уставился в переборку. Он всё никак не мог свыкнуться с мыслью, что его приёмная дочь выросла, став взрослым, самостоятельным человеком. Маленькая синеглазая Льдинка превратилась в бесстрашную Ракшу, и Рам никак не мог вспомнить момент, в который произошло это превращение. (обратно)Глава 34
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1», расположение 816-го батальона военной полиции
Майк Хоар напоминал кота, которому щедрый хозяин предоставил неограниченный доступ к содержимому холодильника. Разве то усами не шевелил и не урчал от удовольствия. — Джек-пот! — дочитав протокол допроса одного из захваченных гостей «Иллюзии», воскликнул он. Пленные пели заливаясь, на зависть идиллийским птахам. Особенно старались те, кому «повезло» близко пообщаться с Чимбиком — пережитого ужаса хватило, чтобы союзовские политиканы и толстосумы прониклись до глубины своих мерзких душонок, полностью настроившись на сотрудничество. Единственное, что немного портило вкус победы — осознание того, что всю ту мразь придётся оставить в живых до конца войны. Если разработанные в развдуправлении планы сбудутся полностью, то пленники станут первым подарком от Доминиона Союзу в рамках налаживания отношений. Если нет — публичная казнь тоже станет неплохим подспорьем, прибавляя симпатий Доминиону в глазах простых союзовцев. Полковник читал допрос за допросом, привычно абстрагируясь от нелицеприятных подробностей вроде любимого способа проведения досуга у допрашиваемого. Отдельно шли протоколы допроса выжившего персонала станции и рабов. Последних даже не нужно было просить — люди сами горели жаждой мщения. Полковник выделил из них несколько человек, пригодных для вербовки. Не Лорэй, конечно, с их природными особенностями, но тоже ничего, сойдут для работы. Например, из одного аккадийца получится прекрасный оратор, а при должной подготовке — и организатор. Самое то для создания партизанского движения на Акадии, с её феодальным строем. Выжившие корпораты тоже не особо упрямились. Взятые с поличным, с уголовным прошлым за плечами, они не питали особых иллюзий в отношении своего будущего. Особенно зная, что расскажут бывшие рабы. Потому тоже вполне охотно давали показания, надеясь заработать снисхождение суда добровольным сотрудничеством. Всё это в сумме представляло собой информационную бомбу огромной мощности. Такой, что её «взрыв» грозил смести всю правящую элиту Союза, а то и развалить сам Союз. Ну а то, что прикормленные журналисты ряда ведущих союзовских СМИ максимально эффективно используют попавшим им в руки материал, Хоар не сомневался. Доминион не зря вкладывал серьёзные деньги, обеспечивая карьерный рост этих людей. Да, корпораты тоже задействуют все рычаги, распространяя версии об информационной атаке противника, подлоге и фальсификации показаний. Многие даже поверят им, но тут настанет очередь главного калибра — видеозаписей. Ушлые корпораты кропотливо записывали и сохраняли все «маленькие шалости» своих марионеток. Вздумай кто из клиентов станции взбрыкнуть и не выполнить приказ хозяев — в полиция и пресса тут же получили бы убойный компромат на упрямца. Свежие записи уже попали в руки Доминионцам, но дешифровка архивов прежних лет могла занять неделю, а может и несколько. Ожидая эти данные они рисковали опоздать, прозевав атаку на Идиллию, а потому руководство приняло решение действовать в два этапа: свидетели, а уже затем записи. Хоар перекинул материалы помощнику с приказом передать нужным лицам. Из текущих дел полковника оставалось ещё одно. Он в очередной раз изучил побоище, устроенное Чимбиком в каюте с идиллийкой. Что это: сбой, чётко рассчитанная акция устрашения, или штамповка действительно настолько привязался к идиллийцам, что воспринимает агрессию против них как личное? Для сбоя действия репликанта были слишком расчётливыми. Переломы, удары нейрохлыстом, а затем — оказание первой помощи идиллийке и последующий бой с противником. Полковник ещё раз прогнал запись с шлема репликанта. Анализу мешали показания медицинского блока брони: ожоги и введёные препараты стимулировали дополнительный выброс адреналина в организм репликанта. Может, в этом и есть основная причина всплеска ярости? Тем более что в бою и после него Чимбик вновь превратился в дисциплинированного, выдержанного коммандос. Стоит ли говорить об этом Тайреллу? Возможно. Но сейчас не до возможного сбоя штамповки. Впереди финальный этап операции.Планета Эльдорадо. Штаб-квартира Консорциума
За столом царила мёртвая тишина. Собравшиеся переваривали новость о захвате «Иллюзии». Шкатулка секретов Консорциума оказалась вскрыта ловким вором, и теперь украденное грозило многими бедами как самом корпоратам, так и их союзникам. — Как это получилось и кто виноват — разберёмся потом, — председатель Совета Корпораций на корню пресек попытку членов совета отыскать виновного. — Сейчас главное — минимизировать потери. Если ввести в Союзе военное положение, у нас есть шанс оставить своих людей на местах до конца войны. А там — заменить на других, не успевших замазаться. — Многих придётся менять, — сухо заметил начальник СБ. — Очередные крупные траты. — Мы может потерять ещё больше, — отмахнулся председатель. — Вплоть до наших собственных голов, если останемся без союзников и сырьевой базы. Поэтому предлагаю форсировать события. Экспедиционный Корпус готов? — Почти, — начальник СБ. взял планшет. — Есть некоторые недостатки… — Они критичны? — перебил его председатель. — Нет. В основном — слаженность подразделений, и небольшой некомплект личного состава. — Где именно? — Боевая группа «Атилла», отвечающая за оккупированные территории. — Которую возглавляет генерал Александр Прокофьев? — уточнил председатель. — Да. — Тогда не проблема. Прокофьев — отличный организатор. Справится. Председатель оглядел собравшихся и завершил: — Предлагаю немедленно начать операцию. Нужно успеть до раскручивания скандала. Голосуем. Посмотрев на поднятые руки, он резюмировал: — Единогласно.Орбита Нового Плимута. БДК «Санта-Мария»
— Равняйсь! Смирн-а! Рам оглядел замершие на ангарной палубе коробки батальонов. — Ввести приговорённых! При этих словах лицо командира штрафного батальона скривилось так, словно корпорат целиком разжевал лимон. «Ничего», — мстительно подумал Костас, глядя на эти гримасы. — «Ты у меня ещё не так скривишься, пока будешь учиться сброд в кулаке держать». Караул вытолкнул на палубу пятерых смертников. Хукер и его шайка старались держаться вызывающе, но было видно, что им страшно до чёртиков. Особенно денщику лейтенанта — рядовой периодически нервно сглатывал и вздрагивал. — Интересно, — услышал Рам негромкий голос Нэйва. Контрразведчик стоял за его плечом, среди других офицеров штаба, и разглядывал приговорённых с брезгливым интересом. — Почему, — продолжал капитан, — вся эта мразь убивает по своей прихоти, но как только дело доходит до них самих — тут же пытается давить на жалость? — Не знаю и знать не хочу, — также негромко отрезал Рам. Активировав гарнитуру, он начал: — Господа офицеры, сержанты и солдаты! Усиленный динамиками голос раскатами разнёсся по ангару, слышимый даже в самых глухих его уголках. — За покушение на убийство по предварительному сговору лейтенант Хукер, рядовой первого класса Денвер, рядовой первого класса Анджело, рядовой первого класса Юпп, рядовой первого класса Гомес решением трибунала приговорены к смертной казни через выкидывание в шлюз. Караул затолкал приговорённых в шлюзовую камеру. Рядовой Юпп, потеряв от страха рассудок, попытался выскочить наружу, но получил в лицо прикладом и растянулся на палубе. Люк закрылся, но камеры и микрофоны, установленные в шлюзовой камере, транслировали происходящее внутри на установленные перед строем голопроекторы. Весь полк видел, как открывается люк и истошно орущих приговорённых выносит в открытый космос. А наружные камеры заботливо транслировали смерть преступников. — Так будет с каждым, забывшим о том, что он — солдат, — отчеканил Рам. — Мне насрать, кто вы и с какой планеты, мне плевать на ваши личные убеждения. На формулировке речи настоял представитель от Консорциума. По его мнению, нельзя указывать исключительно на штрафников — те окончательно обозлятся, решив, что из них делают козлов отпущения. На эти аргументы обозлился было Рам, но, немного подумав, вынужден был признать правоту корпората. Сброд действительно мог взбунтоваться, а это было нужно Костасу меньше всего. Поэтому, поскрипев зубами, он принял предложение. — В первую очередь вы — солдаты Союза, — продолжал Рам. — Мы все — солдаты Союза, выполняющие наш общий воинский долг. И среди нас нет места преступникам. Прошу всех уяснить это раз и навсегда. Нэйв, слушая его речь, внимательно осматривал строй. Взгляд капитана задержался на Ракше. Дёмина стояла в идеальной строевой стойке, а на её лице читалось чувство удовлетворения от хорошо проделанной работы. Грэм покосился на Рама, заподозрив, что всё произошедшее не было личной инициативой его приёмной дочери. — А теперь — р-разойдись! — закончилсвою речь Костас. Ряды распались на отдельные фигуры, сливающиеся в ручейки, потянувшиеся к выходам из ангара. Грэм бросил последний взгляд на плывущие в вакууме трупы и пошёл к своей каюте. Включив терминал, капитан в очередной раз перечитал пришедший утром приказ явиться на допрос на Новый Плимут, в отдел собственной безопасности. Вот и всё. Конец карьеры и — скорее всего, — короткого жизненного пути капитана Грэма Нэйва. Созданная с помощью Лорэй легенда не выдержит тщательной проверки. Слишком много недочётов, слишком много нестыковок. Вариантов выкрутиться нет. Нет ни единого свидетеля. Похоже, это действительно конец. Рёв тревожной сирены отвлёк капитана от мрачных мыслей. — Экипажу и десанту разойтись по местам и приготовиться к старту! — прогремело из динамиков. Нэйв заученно рухнул на койку и пристегнулся. Что за чёрт? Куда старт? Судно меняет положение на орбите? Долго гадать не пришлось. Едва закончились перегрузки, как на служебный терминал пришло уведомление. Грэм, ожидая увидеть очередное послание от отдела собственной безопасности, изумлённо вытаращился на боевой приказ. Какого чёрта? До назначенного срока больше недели. Не веря в собственное счастье, капитан ввёл пароль и уставился в строчки приказа. Операция началась раньше намеченного срока. Экспедиционный Корпус выдвигался к Идиллии. (обратно) (обратно)Александр Гедеон. Ад идет с нами
Глава 1
Планета Эльдорадо. Штаб-квартира КонсорциумаПредседатель совета директоров Консорциума отложил планшет и устало помассировал веки, словно налитые расплавленным свинцом. Голова болела от недосыпа и вороха всё прибывающих проблем, требующих немедленного решения. На ум поневоле приходило сравнение с Гераклом, пытающимся победить Лернейскую гидру: стоило отрубить гадине одну голову, как на её месте сразу вырастали две новые. А началом лавины, грозящей похоронить его под собой, стал захват Доминионом “Иллюзии”. Точнее, репортажи о станции, разом вышедшие на всех крупных новостных ресурсах Союза и тут же подхваченные ресурсами помельче. И не только Союза: на нейтральном Китеже тоже вовсю крутили сюжеты о секретной станции для развлечения извращенцев. Союз взорвался. Репортажи были подготовлены грамотно, не оставляя и тени сомнений в их достоверности. И это сработало. По Гефесту, Вулкану, Новому Плимуту и Новому Бэйджину прокатилась волна беспорядков. По всему Союзу запылали офисы и представительства Консорциума, охрана которых имела глупость открыть огонь по осаждающей их толпе. Те из показанных в репортажах политиков и бизнесменов, что не успели — или по глупой самонадеянности не захотели, — сбежать под охрану полиции, были линчёваны в собственных домах и офисах. Оппозиционные политики и журналисты подливали масла в огонь, требуя отставки правительства, разрыва отношений с Консорциумом и прекращения боевых действий против Доминиона. И их требования находили всё большую поддержку населения. Война с Доминионом, изначально воспринятая в Союзе как борьба за свою свободу, теперь представала в совершенно ином свете. Оппозиция прямо называла Консорциум виновником конфликта, обвиняя в попытке обманом заставить Союз проливать кровь ради интересов корпораций. Консорциум нёс колоссальные убытки, но это казалось мелочью на фоне пугающе реальной угрозы остаться один на один с Доминионом. Весь план войны строился Консорциумом на сложной системе взаимных договоренностей с купленными политиками Союза и лидерами сепаратистских движений Доминиона. Несмотря на всю мощь, Доминион не потянул бы войну против поддержанного Союзом Консорциума, начнись у него в тылу череда восстаний. Более того, стратеги Консорциума разработали план на случай повторения “дорсайского сценария” и наглядной демонстрации мощи уничтожением одного из миров Союза. Все аналитики сходились во мнении, что мишенью станет Новый Плимут. Потеря землеподобной планеты, столицы, будет достойным “уроком” непокорным колонистам. Консорциум не собирался мешать Доминиону в этом начинании. Во всяком случае, не сразу. Бой где-то в космосе, на границе системы, будет для большинства обывателей лишь строкой в новостной ленте. Но когда флот Доминиона сомнёт планетарную оборону и сотрёт с лица Плимута пару столичных кварталов, флот Консорциума союзовцы встретят как спасителей. И превращённые в руины городские кварталы надолго станут свидетельством зверств Доминиона и самоотверженной верности Консорциума. После такого никто не заикнётся о прекращении войны, превратившейся в священную защиту родной земли. Ради этой комбинации Консорциум безжалостно ободрал эскадры, прикрывающие второстепенные рубежи. Отозванные оттуда боевые корабли тайно сосредоточили в одной из принадлежащих корпорациям систем в одном прыжке от Плимута. Но теперь плану грозил крах. Союз сотрясался в лихорадке протестов. Власти вынуждены были реагировать, отстраняя от должностей и отправляя под арест всех упомянутых в репортажах. Правительство Китежа вообще закрыло все представительства Консорциума и пригрозило уничтожать любое судно корпоратов, рискнувшее показаться в их пространстве. Восстание на новоприобретённых колониях Доминиона тоже не торопилось разгораться. Сепаратисты сидели тихо, ожидая результатов начавшихся боевых действий. Союзнички… С такими союзниками и врага не нужно. Будут сидеть, дрожа за свои шкуры и подадут голос лишь тогда, когда окончательно удостоверятся в безопасности этого шага. Но других союзников, к сожалению, нет. Представители мегакорпораций Доминиона, прочно инкорпорированные с властью, прямым текстом заявили в своей заинтересованности покончить с мятежным Консорциумом. Под угрозой оказалось само существование Консорциума. Оставалось надеяться, что спешно начатая атака на Идиллию сможет отвлечь на себя внимание граждан Союза. И спровоцировать карательную акцию Доминиона.
Система Идиллия
Житель Земли сравнил бы увиденное с северным сиянием. Гефестианец — с электрической бурей. Но явление носило искусственный характер. Безмятежное пространство озарило мерцание раскрывшейся “кротовины”, пропускающей в систему вражескую армаду. Командующий флотом Союза счёл выход через Врата Идиллии дурной затеей. Боевая автоматическая станция Доминиона могла уничтожить несколько судов, вынужденных перемещаться поочерёдно и тратить время на маневрирование, освобождая место для следующих кораблей флотилии. Удобные мишени, как в ярмарочном в тире. Слепой прыжок тоже нёс немало рисков, начиная от неудачной точки выхода и заканчивая уязвимостью рассеянного по системе флота. Но возможные неприятности всегда лучше неприятностей гарантированных. Стальные громады кораблей Союза появлялись в хаотичном порядке, разбросанные по системе волей слепого случая. Увы, Фортуна не спешила проявлять благосклонность и одна из автоматических ракетных платформ угодила в гравитационный капкан звезды. Построенный по принципу “дёшево и сердито” корабль-робот по сути был неповоротливым средством доставки ракет из одной точки в другую. Оснащённый дешёвым оборудованием и маломощными двигателями, он не сумел преодолеть притяжение звезды и стал первой потерей Союза в этой операции. Остальным повезло больше и вскоре корабли Экспедиционного Корпуса пришли в движение, собираясь вместе. Сбор длился больше десяти часов, хотя суда шли по кратчайшему курсу, стремясь занять своё место в строю эскадр. Буксиры со спускаемыми модулями заводов, десантные суда и авиаматки ещё выстраивались позади боевых кораблей и автоматических ракетных платформ, а к обречённой планете уже мчались лёгкие разведчики, похожие на злобных металлических ос. Экспедиционный Корпус прибыл в систему Идиллии.
Планета Идиллия. Штаб объединённой группировки войск Доминиона
В голофильмах враг из космоса внезапно вываливается на головы ничего не подозревающим защитникам планеты, используя фантастические технологии невидимости. В реальности всё иначе: человечество давно освоило способы наблюдения за космосом, замечая даже самые незначительные объекты. Что уж говорить об армаде численностью за сотню вымпелов? Штаб объёдинённой группировки оперативно воплощал разработанный ранее план, детали которого командующий изложил на спешно собранном селекторном совещании. Помимо военных, в обсуждении участвовали все представители планетарной администрации во главе с королём Дариусом. Когда командующий замолчал, король вежливо кашлянул. — Генерал-полковник, — обратился он к командующему. — Корона желает оказать всё возможное содействие, но для этого необходимо понимать то, о чём вы говорите здесь и сейчас. Вы не могли бы коротко и в понятных гражданским терминах повторить суть? — Попробую, — коротко кивнул командующий. — Мы так хорошо вводили врага в заблуждение касаемо нашей численности, стараясь оттянуть время атаки, что перестарались. Даже учитывая то, что союзовцы сейчас пытаются с помощью имитаторов навешать нам лапши на уши по по поводу уже своей численности, их, один чёрт, много. По самым скромным прикидкам наземные части Союза превосходят наши раз в восемь. — А флот… — король вопросительно поднял бровь. — Сил недостаточно для победы над врагом, — не стал скрывать генерал-полковник. — Только понесём бессмысленные потери в кораблях. Наш флот проредит корабли с вражеским десантом, затем оставляет автоматические ракетные платформы, минирует орбиту и уходит на соединение с идущими на помощь кораблями Доминиона. Так что какое-то время нам придётся справляться своими силами. Король ненадолго задумался, а потом коротко спросил: — Справимся? — Должны, — командующий помассировал переносицу. — Если нам удастся ликвидировать первую волну десанта, то получим ещё немного времени, пока они подготовят вторую высадку. Не получится — перейдём ко второму плану: отведём войска на оборудованную линию обороны между столицей и занятым союзовцами плацдармом. Пусть они бьются лбами о наши укрепления, теряя людей и технику, пока мы ожидаем подкрепление из метрополии. — Как скоро прибудет помощь Доминиона? — В среднем — неделя, — прикинул командующий. — Кораблям придётся совершить серию прыжков от центральных миров к нам. — Когда мы узнаем более точное время прибытия флота? — Когда они появятся в системе, — вздохнул генерал-полковник. — Связи мы лишимся в ближайшие сутки. Противник либо захватит, либо уничтожит Врата. В обоих случаях наши сигналы некому будет пересылать через кротовины к следующим Вратам. Дариус помрачнел. — Что помешает врагу просто обойти, или перелететь нашу линию обороны? — спросил он. — Подземные оборонительные сооружения, — мы называем их “фортами”, — расположены, грубо говоря, кольцом диаметром в тысячу километров, в центре которого — столица, — упростил генерал. — Форты связаны между собой сетью тоннелей, позволяющей оперативно доставлять боеприпасы и перебрасывать подкрепления, вдобавок могут оказывать друг другу поддержку артиллерийским огнём и вызывать авиацию. От воздушных и орбитальных ударов врага гарантированно защищает наша противовоздушная и противокосмическая оборона. В случае прорыва на каком-либо участке мы обладаем достаточным резервом, чтобы его купировать. В общем, силы врага не безграничны и сидение в обороне играет только нам на руку. — Почему вы считаете, что враг пойдёт на защищённую столицу? — продолжил расспросы монарх. — Зачем им “биться лбами” о ваши укрепления, когда они могут захватить любой незащищённый город планеты? — Потому что пока мы тут — подкрепления Доминиона могут высаживаться беспрепятственно, под защитой наших систем противокосмической обороны, — пояснил генерал. — В то же время флот Союза будет постоянно находиться под угрозой наших ракет. — Значит, боевые действия будут вестись на земле, на укреплённых позициях… — резюмировал Дариус. — Чем мы можем помочь войскам? — Объявите набор добровольцев в службы спасения. Проведите экспресс-курсы по оказанию экстренной помощи среди медиков всех специализаций. Проверьте запасы медикаментов и продовольствия — у вас не больше суток на пополнение. Потом поставки в столицу могут заблокировать. И начинайте проводить среди населения учения по гражданской обороне.
Планета Идиллия. Военная база “Эсперо-1” У китежцев есть старая пословица: шила в мешке не утаишь. Идиллийцы — не очень хорошие хранители тайн, и то, что происходило между Брауни и Схемой, недолго оставалось секретом. И едва информация об отношениях между штамповкой и человеком дошла до ушей Дюрана, тот немедленно уведомил командира бригады Стражинского, проигнорировав майора Савина, в чьём непосредственном подчинении находились репликанты. Доклад заставил комбрига задуматься. Стражинский хорошо знал, чем заканчивались прошлые попытки создать “универсального солдата” и меньше всего хотел получить новый мятеж репликантов. А в прошлом к восстания приводило как раз желание штамповок уподобиться людям. Лично Стражинскому было глубоко наплевать на то, чем репликанты занимались в свободное от службы время, пока они исправно исполняли возложенные на них функции. В настоящий момент его, как командира, репликанты устраивали полностью. Исполнительные, дисциплинированные, готовые выполнить приказ ценой собственной жизни. Идеальные бойцы. В отличие от обычных солдат, с репликантами практически не возникало проблем. А те проблемы, что иногда случались, носили совершенно иной характер и, по мнению офицеров, непосредственно командующих репликантами, происходили исключительно по вине разработчиков, усиливших природную агрессию модели “Арес”. Но сейчас… Сейчас речь шла о прямом нарушении запрета на внеслужебные отношения с людьми. Дисциплинарный проступок для человека, для репликанта это могло стать первым шагом на пути неподчинения. Пути, в конце которого все они умоются кровью. С другой стороны, в происходящем была изрядная вина командования. Они сами отдали репликантам приказ выходить в город и наладить общение с местным населением. Штамповки могли трактовать противоречие в пользу ослабления или отмены старого запрета. Да и Идиллия — не лучшее место для спуска репликантов с поводка. Местные, как в старой шутке, трахали всё, что движется, а что не движется — расшевеливали и трахали. Чего греха таить, Стражинский и сам не отказывал себе в удовольствии проводить свободное время в объятьях местных “спутниц”. Если идиллийка-тех применила на штамповке феромоны — у того практически не было шансов сохранить дистанцию. Первым порывом комбрига было разогнать к чёртовой матери всех идиллийцев, пока их тяга к забавам не привела к беде. Но рассудок удержал Стражинского от неразумного поступка. Во-первых, несмотря на слабую дисциплину, идиллийцы были высококлассными специалистами, которых всегда не хватало. Во-вторых, что толку выгонять аборигенов с базы, когда репликанты ежедневно разгуливали по туристическому кварталу? Комбриг налил в стакан фруктовый сок и подошёл к окну. “За окном шёл дождь и пехотная рота” — некстати вспомнилась ему древнейшая шутка при виде солдат, марширующих на обед под ласковым идиллийским дождиком. Настроение, правда, от этого не поднялось. Нужно было как-то разобраться в сложившейся ситуации и, если это стало реально проблемой, как-то её решить. Стражинский сделал глоток, задумчиво глядя поверх крыш жилых модулей. “А в чём, собственно, проблема?” — подумал он. — “Идиллийка затащила в постель штамповку. Предсказуемо. Но были ли у этого события негативные последствия?” Для решения этого вопроса комбриг вызвал к себе Тайрелла и Савина. Майор Савин сообщил, что замечаний к РС-355420 не имеет, служебные обязанности репликант выполняет без нареканий. Ну а чем тот занимается в свободное время — майору откровенно пофиг, если в этом нет ничего криминального. О чём Савин прямо заявил начальству. И добавил, что гораздо больше его интересует какого рожна личинка офицера, — этот недоразвитый эмбрион славы, ещё вчера на экзаменах в училище трясшийся от ужаса, — прыгает через голову командира батальона. А вот корпората событие крайне заинтересовало. Он до того утомил комбрига вопросами о деталях отношений репликанта с идиллийкой, что был послан к Дюрану, как склонному собирать сплетни о чужой личной жизни. Идею поговорить с лейтенантом Тайрелл воспринял с таким энтузиазмом, что впору было посочувствовать Дюрану. — На самом деле я наблюдаю положительную динамику как всех единиц, составляющих вашу бригаду, в целом, так и рядового РС-355420 в частности. После травматической ампутации руки он демонстрировал состояние, близкое к посттравматическому синдрому, однако недавно вернулся к норме за короткий срок. — Хотите сказать, что общение с местными пошло на пользу штамповкам? — уточнил комбриг. — На первый взгляд да, — подтвердил корпорат. — Но во что это выльется в будущем… Для прогноза не хватает данных. Предлагаю оставить эту, и другие выявленные особи, под наблюдением. Мне необходимо изучать ситуацию в динамике для построения точного прогноза. При любой угрозе неподчинения или мятежа мы сразу же утилизируем дефектные особи. — Если раньше нас всех не утилизируют союзовцы, — усмехнулся Савин. — Тогда проблема потенциального восстания репликантов решится сама собой, — хмыкнул комбриг. Отпустив корпората и майора, Стражинский устроил нахлобучку Дюрану за то, что тот вместо выполнения своих обязанностей лезет в штаны репликантам. Затем настала очередь Чимбика — ему полковник “вкрутил фитиль” для профилактики, чтобы сержант получше следил за личным составом, который начал забывать своё место. Но если Чимбик отделался нотацией, то для Дюрана всё закончилось куда плачевнее. Савин, разъяренный тем, что лейтенант подал рапорт напрямую комбригу, внаглую проигнорировав существование командира батальона, в котором служил репликант, не стал спускать подобную наглость. Выловив лейтенанта у боксов, майор провёл с ним краткую воспитательную беседу, после которой Савин отправился попить кофе в столовую, а Дюран — в медсанчасть: вспоминать о субординации, лёжа на койке. На утреннем разводе Стражинский, оглядев выстроившиеся на плацу подразделения, сказал: — А теперь о технике безопасности. Все знают, что случилось с лейтенантом Дюраном? Для тех, кто не знает: лейтенант Дюран пренебрёг элементарными мерами безопасности в жарком климате, передвигаясь по расположению части без головного убора, вследствие чего получил солнечный удар и упал. При падении лейтенант Дюран получил вывих руки, перелом нижней челюсти и носа. Поэтому напоминаю: по солнцепёку без головного убора не шастать! Во избежание травматизма! По рядам прокатился сдавленный смех. О том, каким образом Дюран получил “солнечный удар” на самом деле, вся бригада благодаря “солдатскому радио” узнала едва ли не раньше, чем пострадавшего доставили в медсанчасть. Огромный лиловый фингал на лице лейтенанта, формой подозрительно соответствующий кулаку Савина, указывал, что солнце поразило Дюрана прямо в глаз. Сам Савин, слушая шепотки сослуживцев, понял, что от прозвища “Солнышко” ему теперь не отделаться до самой пенсии. Да и не факт, что и на пенсии избавится. Армейские прозвища имеют привычку прилипать намертво. Не до смеха было лишь репликантам. Каждый думал о том, чем всё это закончится для Брауни и Сверчка, если тот тоже попадётся. В их судьбах репликанты видели отражение собственного будущего. — Я убью Дюрана, — ровным, безэмоциональным голосом тихо произнёс Брауни. Так, что слышать его могли только те, кто стоял рядом. — Как только представится возможность. Никто не возразил. — Я в деле, — тихим ровным голосом сообщил Стилет. Он хотел добавить ещё что-то, но по ушам ударил низкий, басовитый рёв тревожной сирены. На Идиллию пришла война. – Уважаемые читатели, помните, что ваши лайки и комментарии помогают книге попасть в топ) (обратно)
Глава 2
Система Идиллия. Орбита планеты ИдиллияБой в космосе не имеет ничего общего с тем, что показывают в боевиках. Нет ни лихих пилотов космических истребителей, ни громадных бронированных монстров, обстреливающих друг друга с пистолетных дистанций. Бой в космосе — это высокотехнологичная шахматная партия, ставка в которой — жизнь. Прикрывающая Идиллию эскадра Доминиона маневрировала, стараясь занять наиболее выгодное положение для обстрела атакующих. Тем же занимались боевые корабли Союза. Ещё не было сделано ни одного выстрела, а посты радиоэлектронной борьбы уже воевали, стремясь подавить или обмануть вражеские средства наведения. Уступающие в силе доминионцы сосредоточились на уничтожении как можно большего числа транспортов противника. Даже если они не сумеют полностью сорвать десант на поверхность планеты, то хотя бы облегчат работу наземным частям. Авиаматки выпустили рои беспилотных истребителей, артиллерийские корабли произвели первые пристрелочные пуски. Сражение началось.
Система Идиллия. Орбита планеты Идиллия, большой десантный корабль “Санта-Мария”
“Санта-Мария” находилась в третьем эшелоне десантных кораблей. В первой волне десанта шли штурмовые части, которые должны были захватить и удержать плацдарм. Сразу за ними следовали пехота, танковые и артиллерийские части — перед ними стояла задача сокрушить оборону врага и пойти в прорыв. И лишь за ними наступала очередь подразделений обеспечения, военной полиции и полковых штабов. Времена, когда командир лично возглавлял атаку, миновали ещё в докосмическую эпоху. Развитие вооружения привело к тотальному перелому в военном деле, заставляя командира перемещаться всё глубже и глубже в тыл, за пределы досягаемости противника. Ушли в прошлое блистательные военачальники, с шпагой наголо ведущие солдат на ощетинившиеся штыками вражеские шеренги. Штабная работа превратилась в сложную шахматную партию, где ценой ошибки становилась не потеря фигуры, а сотни или тысячи жизней. Развитие средств связи позволило разворачивать штаб и осуществлять эффективную работу вдали от передовой, вне досягаемости артиллерии врага. Когда война вышла за пределы одной планеты — то безопаснее оказалось осуществлять управление войсками с борта корабля, высаживаясь лишь тогда, когда враг будет отброшен на достаточное расстояние от плацдарма. Те же, кто пренебрегал этим простым правилом, очень быстро осознавали всю пагубность своей ошибки. Зачастую очень поздно, чтобы успеть её исправить. История пестрит именами военачальников, жестоко поплатившимися за то, что поддались соблазну и развернули командные пункты в опасной близости от передовой. В армии Союза подобных дураков не наблюдалось, поэтому штабы высаживались в последнюю очередь, на гарантированно зачищенную и защищённую от неприятных сюрпризов территорию. Причисленный к штабу полка Нэйв входил в число счастливчиков, высаживающихся в последнюю очередь. И час высадки настал. Грэм двигался в колонне младших штабных офицеров, бегущих к своему шаттлу. Старшие офицеры грузились с противоположного борта: предосторожность на случай попадания в один из ангаров. Мелькнула шальная мысль, что для него, Грэма, подобный исход был бы не самым плохим. Героическая гибель в бою вместо позорного разоблачения следственной группой, что нетерпеливо ожидает его на Новом Плимуте. Внезапное начало военной кампании подарило Грэму нежданную отсрочку. Пока он на фронте — может чувствовать себя в относительной безопасности. Но и тут велик шанс, что следователи раскопают его связь с Лорэй и роль в недавних событиях. И тогда начальник контрразведки Экспедиционного Корпуса получит приказ арестовать Нэйва невзирая на боевые действия. Грэм безуспешно пытался найти выход из сложившейся ситуации, но никакого решения не нашёл. Это Лорэй хорошо: они — художницы не местные, поработали и уехали. А ему разгребать последствия… Додумывал Грэм уже на лету, глядя, как меняются местами палуба и подволок ангара. В забрало шлема плеснуло тёмной жидкостью, а в следующий миг палуба с силой ударила его по голове. От удара Грэм на миг потерял сознание. Очнувшись, капитан несколько секунд лежал на спине, приходя в себя и осознавая случившееся. Перед глазами пестрело от данных, поступающих на такблок. “Санта-Мария” напоролась на мины — висящие на орбите планеты дроны-камикадзе, представляющие собой противокорабельные ракеты с примитивным ИИ и дополнительными маневровыми двигателями. Множество обломков и активная работа вражеской РЭБ не позволили экипажу БДК вовремя заметить угрозу. Эта заминка подарила трём минам бесценные секунды для выхода на позицию и отстрела боеголовок, начинённых тысячами шариков из высокопрочного сплава. Часть боеголовок удалось перехватить расчётам лазеров ближней обороны судна, но остальные разорвались на уровне ангарной палубы левого борта, превратив её в филиал ада. Разогнанные до скорости нескольких сотен метров в секунду поражающие элементы с одинаковой лёгкостью прошивали как высокопрочные сплавы корабельных конструкций, так и податливую человеческую плоть, превращая отсеки в кошмарное месиво плоти и металла. Грэм пальцами протёр визор от чужой крови и огляделся. Ангар выглядел жутко. Часть десантных ботов сорвало со стартовых катапульт, и теперь они валялись на палубе, словно выброшенные на берег туши морских животных. Над ними чудовищными техногенными джунглями нависали искорёженные шлюп-балки, мостики, перебитые трубопроводы и кабели. А между всем этим… Нэйву понадобилось несколько секунд, чтобы понять: неопрятные кучи на палубе — это то, что осталось от его товарищей, получивших попадания. Ноги капитана придавила чёрная, клочковатая масса, в которой Грэм с трудом. опознал тело, получившее в грудь стальную “дробину”. Сквозь дыру в теле несчастного была видна палуба ангара. Грэм сглотнул и спихнул страшный груз в сторону. Глупые фантазии о героической гибели сменили ужас и неодолимая, на грани сумасшествия, жажда жить. За свои двадцать три года он уже несколько раз успел заглянуть в глаза смерти, разминувшись с ней вплотную. Но что в поместье работорговца Батлера, что в загородном доме извращенца-сенатора, что в пакгаузе с доминионцами у Нэйва оставался шанс повлиять на ситуацию. А здесь, запертый в стальной коробке, капитан полностью зависел от совершенства автоматики и навыков экипажа корабля. Зарождающуюся панику прервал хлопок по шлему. — Соображаешь? — услышал Нэйв голос Ракши в наушнике. — Да, — с трудом проскрипел Грэм, неимоверным усилием воли отгоняя слепой, животный ужас. Мимо них пробежал ремонтный робот, похожий на огромного краба, а за ним тяжело протопали матросы аварийно-спасательной бригады. — Идти можешь? — спросила Дёмина. На её плече висела однорукая фигура, в которой такблок опознал одного из помощников зампотеха полка. Только сейчас Нэйв сообразил вывести на такблок список выживших. И с трудомсдержал горький стон: попадания пришлись на оба борта лётной палубы. По сути, штаб полка военной полиции перестал существовать. Из старших офицеров в строю остался только Рам, из младших — шестеро, ключая Ракшу и Нэйва. — Могу, — Грэм встал, стараясь не смотреть на то, что осталось от товарищей. Подоспевшие медики забрали раненого у Ракши. Один из врачей повернулся к Нэйву, но капитан отрицательно качнул головой, показывая что всё в порядке. На такблоке появилась новая вводная: выжившим офицерам штаба собраться в наименее пострадавшем ангаре левого борта, погрузиться в один из уцелевших шаттлов и продолжить десантирование. Потери, понесёные полком Рама, были признаны не настолько катастрофическими, чтобы менять график высадки.
Планета Идиллия. Окрестности города Арбаро
Отделение Чимбика расположилось в лесу, километрах в двадцати от города Арбаро — одного из промышленных центров планеты. Второй по величине космопорт Арбаро в штабе резонно сочли наиболее вероятной целью врага. С высоты, занятой репликантами, открывался прекрасный вид на город, но сейчас он мало их интересовал. Затаив дыхание, группа следила за ракетным обстрелом столицы. Гражданские объекты Эсперо врага не интересовали — целью орбитальной атаки стали военные объекты. В первую очередь установки ПКО по периметру города. Но отклонения от цели и ошибки наведения могли привести к попаданиям в жилые районы и репликанты замерли, боясь пропустить хоть слово из сообщений системы управления боем. Враг усиливал обстрел, всё увеличивая и увеличивая число пусков. В какой-то момент сержант понял, что налёт на город отражают абсолютно все наличные силы противокосмической и противовоздушной обороны доминионцев. Если у врага остались резервы для усиления обстрела — ПКО может не справиться. Стиснув зубы, Чимбик старался не думать о Талике и её домочадцах. Не получалось. Воображение, словно издеваясь, подсовывало красочные картины разбитого взрывом боеголовки дома с раскиданными на лужайке окровавленными телами. За своими переживаниями Чимбик едва не пропустил очередное сообщение системы управления боем: враг начал высадку. Более чем в тысяче километрах от местоположения группы, в окрестности города Зелар. — Вот зачем они город обстреливали, — догадался Брауни. Сержант угукнул. Остервенение, с каким союзовцы долбили столицу, объяснялось просто: враг обезопасил собственный десант, заставив ПКО домининцев сосредоточиться на защите. Тот самый случай, когда хитрец перехитрил себя самого: доминионцы так хорошо врали о своём мнимом численном превосходстве, что враг купился. И собрал столько кораблей для обстрела планеты, что доминионских зенитчиков уже физически не хватило сил для отражения десанта. Сейчас основную угрозу для высаживающихся войск составляли висящие на орбите мины, да истребители-перехватчики в атмосфере. Получив новый приказ, Чимбик повел отделение к точке сбора. Наземные силы спешили прибыть к Зелару до того, как противник закрепится на плацдарме.
Планета Идиллия. Военная база “Эсперо-1”, штаб объединённой группировки войск Доминиона
— Зелар? Точно? — командующий упёрся взглядом в голографическую карту. — Кто у нас там? — Триста восьмой полк мобильной пехоты, четыреста пятый гвардейский артиллерийский полк, — доложил начштаба, словно командующий и сам не видел тактические обозначения подразделений, раскиданные вокруг города, словно фишки из настольной игры. — Мало, — генерал-полковник подвигал челюстью, словно пережёвывая слова перед тем, как их произнести. — Начинайте переброску войск, находящихся поблизости. Не дайте врагу захватить плацдарм. И… — Да? — начштаба замер, вопросительно глядя на командующего. — Если в течении часа уничтожить десант не получится — отводите войска на линию фортов, — после долгой паузы приказал командующий.
Планета Идиллия. Военная база “Эсперо-1”, часом позже
У взлётно-посадочных площадок царило сонное ожидание. Медики безмятежно расселись у стены ангара, в тени и потягивали сок из запотевших банок. Глядя на них Схема, пережившая несколько неприятных минут в бомбоубежище, окончательно успокоилась. Ни одна ракета не достигла города. Ни один идиллиец или сотрудник базы не пострадал. Разве это не знак, что всё закончится хорошо? Что Брауни скоро вернётся и расскажет, как они выдворили войска Союза с Идиллии? Резкий звук стер мечтательную улыбку с губ девушки. — Медицинскому персоналу приготовиться к приёму раненых! — прогремело из динамиков. Врачи, только что блаженствовавшие в тенёчке, засуетились переполошеными муравьями, раскрывая борта своих машин и вынимая оттуда носилки и аппаратуру. От них исходило спокойствие профессионалов и волнение идиллийки отступило, едва зародившись. Один из офицеров-медиков вскинул к глазам бинокль. Схема посмотрела в том же направлении, но увидела лишь чистое, безоблачное небо, в котором несколько секунд спустя появился рой точек, больше похожих на мошкару, чем на санитарные вертолёты. Наконец уже и невооружённым глазом можно было различить быстро приближающиеся силуэты с характерными “бочонками” турбин на фюзеляжах. По ушам резанул крик: — Летят! Тёмные силуэты, превратились в бешено несущиеся вертолёты с эмблемами медицинской службы на бортах. Одна из машин дымила, виляя хвостом, и с явным трудом удерживалась в воздухе. Схема поразилась их количеству. Она ожидала один, ну может два медицинских борта и теперь, холодея, невольно умножала количество машин на количество мест внутри. Жуткая, пугающая математика войны. Один из врачей оглянулся и, сердито нахмурясь, махнул рукой, отгоняя непрошенного зрителя. Идиллийка беспрекословно отошла, понимая, что может стать помехой. Но что-то словно удерживало девушку, не позволяя уйти. Устроившись в стороне, у самой стены ангара, Схема вперила взгляд в силуэты вертолётов и невольно обхватила себя руками в предчувствии беды. Первый вертолёт опустился на площадку, распахивая борта. Замершая в напряжении Схема ожидала увидеть что-то похожее на сцены из голофильмов: раненые герои с ослепительно-белыми повязками сходят по трапу, опираясь на плечи товарищей. Или их вынесут на носилках фонтанирующие шутками врачи. В худшем случае ей представлялись бледные бесчувственные тела, которые спешно переправляют в медицинские машины для транспортировки в операционную. Реальность оказалась иной. Перемежая мат с диагнозами и указаниями, врачи принимали от санитаров и перекладывали на носилки жутко исковерканные, окровавленные тела. Во всяком случае относились они к раненым именно как к телам — обезличенным орудиям с набором повреждений, подлежащих возвращению в строй или утилизации. Санитары сноровисто и равнодушно освобождали раненых от остатков брони и нательных костюмов, бесцеремонно кидая детали под ноги. Брошенные вещи тут же подбирали юркие роботы и уносили в боксы — на сортировку и ремонт. Армия всегда бережно относилась к своему имуществу. Иногда даже бережнее, чем к людям. Орущих, мычащих от боли или блаженно улыбающихся в наркотическом бреду тоже сортировали с утилитарной безжалостностью. — Холодный, — один из врачей оттолкнул безвольное тело солдата, тут же переходя к другому, пускавшему кровавые пузыри изо рта. Убитого деловито оттащили в сторону, к другим трупам, и принялись готовить к упаковке в мешок с инертным газом, не обращая внимания на суету роботов, подбирающих содранные детали экипировки — ценное имущество, которое ещё послужит новым владельцам. Война временно уравняла людей и репликантов, превратив и тех, и других, в куски ещё живого мяса, терзаемые болью. Болью, которая волнами захлёстывающими Схему. В отличие от привыкших ко всему медиков, идиллийка просто не могла отгородиться от затопившего её океана чужих страданий. Схема даже не заметила, как оказалась лежащей на грязном бетоне. Она кричала от боли множества ранений и выхватывала взглядом отдельные сцены чудовищного зрелища, навсегда сложившегося для неё в калейдоскоп кошмаров. Она видела, как матерящиеся санитары перекладывали на медицинский матрас солдата, обожжёного настолько, что плоть кусками сползала с костей под пальцами медиков. Ноздрей девушки коснулась страшная, ни на что не похожая вонь сгоревшей плоти, и чего-то ещё, такого, что она потом долго не могла заставить себя прикоснуться к жареному на углях мясу. Девушка закрыла нос ладонью, её вывернуло смесью кофе и желчи. Недалеко от корчившейся Схемы сидел солдат, державший в левой руке свою оторванную правую, и сбивчиво объяснявший врачу, что руку ещё можно пришить обратно. Он ругался до тех пор, пока врач не отвесил раненому оплеуху, от которой оторванная конечность вылетела из ослабевшей руки, стукнула о покрытие площадки, и тут же была подхвачена роботом, который содрал с неё остатки рукава и поволок к контейнеру с надписью “хирургические отходы”. — Уберите её! — заорал кто-то из медиков, указывая на идиллийку, и тут же отвернулся к очередному пациенту. Кто-то ухватил Схему под руки, бесцеремонным рывком поднял на ноги и поволок прочь от этого чистилища, где вырванных из пекла уносили на алтарь возрождения ангелы в заляпанных кровью одеждах. Схема плелась, словно сомнабула, а перед глазами стояли скрюченные, обугленные пальцы обожжёного солдата, словно вцепившиеся в улетающую жизнь. Наконец, сознание милосердно покинула измученное чужой болью тело. Сколько длилось беспамятство — Схема не знала. Она приподнялась, обнаружив, что лежит на раскатанной солдатской плащ-накидке. Солнце уже начало клониться к горизонту, но жара не спала. В раскалённом воздухе витал густой, тошнотворный, ни на что не похожий запах, от которого девушку вновь скрутил приступ рвоты. Наверное, именно так воняло в аду. Схема утёрла рукавом испачканные рвотой губы и попыталась встать. Вышло не с первой попытки — ноги дрожали, тело охватила болезненная слабость. Каждый шаг давался с трудом, но идиллийка упрямо шла к цели. Кто-то пытался ей помочь, но Схема не глядя отмахнулась. В замутнённом сознании не было даже понимания, зачем возвращаться. Нечто необъяснимое толкало её вперёд, к посадочной площадке. Раненых уже не было. Место врачей заняли техники и их роботы, торопливо готовившие вертолёты к следующему вылету. Щелкали вставляемые в медицинских дроидов кассеты с медикаментами, оружейники с хэканьем вставляли ракеты в гнёзда пусковых установок. Но всё это Схема едва рассмотрела. Её взгляд приковал робот с садовым шлангом в руках. Обыденная картина, вот только поливал он не газон перед домом, а смывал скопившуюся на площадке и в десантных отсеках кровь. Та стекала под ноги пилотов и медиков, спешивших занять свои места в машинах, собиралась в яркие розовые ручейки и исчезала в канализационном стоке. А Схема стояла и смотрела, видя не грязную воду, а сотни жизней, обыденно спущенные в канализацию.
(обратно)
Глава 3
Планета Идиллия. Округ Зелар, тридцать километров от города ЗеларТолько маршевая колонна В обманчивой тишине Внушительно и непреклонно Шагающая по стране.
Именно эти строки из стихотворения древнего земного поэта, прочитанного в доме у Талики, пришли на ум Чимбику. Сержант лежал за деревом, наблюдая за колоннами вражеской техники, тянущимися по шоссе. Действительно величественное зрелище, разве что ничуть не тихое. Колонна гремела, грохотала, рычала и свистела, словно чудовище из книжек, что так любит Блайз. Колёсные и гусеничные бронемашины, танки, артиллерия, зенитные установки, инженерно-сапёрная техника, разномастные роботы, авиация производили впечатление даже на репликантов. А с небес на землю спускались всё новые и новые шаттлы Союза, выпуская из трюмов очередные партии захватчиков и казалось, что этот конвейер бесконечен. Репликанты наблюдали за высадкой уже пятый час, с того момента, как войска Доминиона отошли на подготовленные рубежи обороны. И за эти пять часов ветераны сражения на Хель смогли воочию увидеть изменения, произошедшие с армией Союза. Практически вся техника захватчиков была произведена в Консорциуме. Новейшие образцы, ненамного уступающие тем, что стояли на вооружении Доминиона. Именно по этой причине репликанты наблюдали за врагом сами, не используя дроны: корпораты слишком хорошо знали частоты, на которых работали “мухи” коммандос. Хотя при переходе в войска Доминиона репликанты получили новое, усовершенствованное снаряжение, Чимбик не хотел рисковать, испытывая удачу. Лучше пройти лишние несколько километров, чем получить на голову снаряд, наведённый по запеленгованному сигналу такблока. — Что-то их дохрена, — мрачно подытожил Блайз. Чимбик даже не стал отвечать на эту очевидность. То, что сражение за Идиллию не будет лёгкой прогулкой, репликанты знали с момента переброски к Эсперо. И теперь, глядя на растянувшуюся вдоль дороги вражескую колонну, сержант осознал это особенно чётко.
Планета Идиллия. Округ Зелар, фермерские хозяйства близ города Зелар
Ещё несколько часов назад здесь цвели сады и зеленели поля фермерских хозяйств. Разгоревшееся сражение превратило большую часть из них в перепаханные воронками и заваленные чадящими обломками пустоши. Дымы пожаров расчертили небо уродливыми ломаными линиями, похожими на скрюченные пальцы тварей из ночных кошмаров. На фоне апокалиптического пейзажа город на горизонте казался выходцем из другого мира. Зелар не пострадал вообще: силы Союза сумели отсечь доминионцев, избавив себя от кошмаров затяжных городских боёв. Да и сами доминионцы не стремились к этому: поняв бесплодность попыток ликвидировать плацдарм врага, защитники Идиллии отступили, проутюжив на прощание зону высадки артиллерией. Бой ещё не успел отгреметь, а инженерные подразделения уже работали — тушили пожары, растаскивали подбитую и сгоревшую технику, убирали обломки, ремонтировали дорогу. Костас приметил даже санитарные машины, направляющиеся к горящим фермам. “В духе Прокофьева”, — подумал полковник. Насколько он успел изучить корпората, назначенного ответственным за оккупированные территории, тот был прагматиком до мозга костей. Ничего лишнего, никакой пустой траты ресурсов. Естественно, едва затихли последние выстрелы боя, генерал Прокофьев немедленно выделил силы для устранения ущерба, нанесённого источникам продовольствия. В другой день Костас Рам искренне порадовался бы такому подходу руководства, но сегодня… Пережитое на орбите трансформировалось в злобу, требующую выхода. И туземцы казались наиболее подходящими кандидатами на роль громоотвода. Доминионские шавки, преданно припавшие к ботинкам хозяев, стоило тем просто появиться и строго цыкнуть. С идиллийцами Костас сталкивался всего пару раз, и его мнение о жителях этой планеты не намного превышало высоту декоративного плинтуса. Развращенные, пресыщенные гедонисты, думающие лишь об удовольствиях — такими он видел жителей планеты-курорта. До контакта с Доминионом эти мягкотелые ублюдки блаженствовали в своём мирке, и Рам даже в чём-то их понимал — всё же идиллийцы действительно смогли выстроить едва ли не идеальное для бездельников общество. Но Врата полностью изменили картину мира, открыв идиллийцам глаза на одну неприглядную истину: это друг для друга они — уважаемые члены общества, а для хищников вроде эдемцев — просто легкая добыча. Не удивительно, что осознав своё истинное место в пищевой цепочке, идиллийцы даже не стали вертеть головой в поисках союзника, а сразу спрятались под крыло к гегемону космоса — Доминиону. С одной стороны, это было разумно — вояки из идиллийцев не лучше, чем из дерьма — пуля, но с другой, Рам, выросший в культуре воинов, презирал тех, кто даже не пытается защитить свой дом. Вот и сейчас за этих болванов сражались и гибли другие. А сами туземцы наверняка наслаждались зрелищем, совсем как в 18–19 веках на Земле докосмической эпохи, когда праздная публика валила посмотреть на сражение двух армий. Упиваться зрелищем чужих смертей и страданий, наслаждаясь напитками и закусками в полной безопасности. — Грёбаный курорт, — зло выдохнул сидевший рядом с Рамом контрразведчик. Грэм снял шлем и поднял “ресничку” броневой крышки, прикрывающей окно. — Пасторальный пейзаж, прям как на чайном сервизе рисуют, — продолжил он, наблюдая, как голова колонны втягивается в город. Ударные беспилотники, с такого расстояния похожие на мошкару, брызгами разлетались по сторонам, бдительно оберегая войска от возможных засад и нападений. — Не хватает только мирно пасущихся овец и трахающих их пастухов, — Нэйв приподнялся, распахнул люк и сплюнул на дорогу. — А с чего пастухи будут их трахать? — слегка обалдев от подобного описания, поинтересовался Рам. — А кого им ещё трахать? — люк негромко лязгнул, возвращаясь на место. — Только тех, кого пасут. Ну, или друг друга. Это Идиллия, не забыли? Тут все кругом трахаются, даже пастухи с овцами. Уродская планета, полная моральных уродов… Выдохнув, он провёл руками в перчатках по голове и уже тише сказал: — Извиняюсь. После высадки потряхивает, вот и сокращаюсь… Костас понимающе кивнул, а Ракша с преувеличенным весельем, выдающим нервозность, сказала: — Главная опасность впереди, капитан, сэр. Теперь мы — комендантский полк на секс-курорте. Будьте бдительны, иначе могут затрахать насмерть. — Благодарю за предупреждение, лейтенант, — сухо отозвался Грэм, надевая шлем. Рам переключился на приватный канал и сказал Ракше: — Не нарывайся. Та демонстративно отвернулась к окну, а Рам вывел данные о полученных городской инфраструктурой повреждениях.
Жители городка даже не подозревали, как им повезло, что Зелар не стал полем боя. Обманный манёвр с имитацией высадки десанта в различные населённые пункты планеты с космодромами, предпринятый союзовцами, удался полностью. Доминионцы в попытке ликвидировать вражеские плацдармы вынуждены были разделить войска, благодаря чему высадившиеся у Зелара союзовцы получили численное преимущество. Командующий Доминиона, трезво оценив ситуацию, после короткого боя отвёл свои подразделения, подарив Союзу фору. Но Рам не сомневался, что враг сейчас активно ведёт разведку и прорабатывает ответные действия. В космосе победа безоговорочно осталась за Союзом. Эскадру, прикрывающую Зелар, разгромили за считанные часы. Та же участь постигла Врата и защищавшую их станцию. Союз всеми возможными средствами пытался затруднить доставку подкрепления силам Доминиона. Разгромив врага, флот Союза занялся устранением полученных в бою повреждений и подготовкой к новому боевому вылету. Исход операции на Идиллии теперь решали наземные силы. Мощное ПКО Доминиона не позволяло ударом с орбиты разбомбить вражеские позиции, и помощь от Флота заключалась только в прикрытии наземной группировки. Для этого на орбите оставались лёгкий авианосец “Лун” и две роботизированные ракетные платформы. А остальные корабли Союза отправлялись выполнить свою главную в этой операции задачу. В Союзе отлично понимали, что стоит Доминиону отправить к Идиллии ударный флот и планета будет потеряна. Да что Идиллия? Союз при таком раскладе мог лишиться собственных миров. Единственным решением, ведущим если не к победе, то к миру на условиях Союза Первых, было тянуть время. С помощью двух судов-”пробойнков” флот колонистов должен был совершить рейд в пространство Доминиона и уничтожить как можно больше Врат, связывающих его с мирами Союза. Без Врат переброска подкреплений из метрополии Доминиона затруднялась в разы. Корабли-”пробойники” имели куда меньшую пропускную способность, чем стационарные Врата. Вдобавок, после каждого прыжка им требовались сутки для накопления энергии для открытия новой “кротовины”. По плану Генштаба Союза, за время, что враг потратит на сбор и переброску войск, в тылу Доминиона полыхнут восстания на недавно завоёванных мирах. И противник, имея — по данным разведки Консорциума, — довольно незначительные резервы, окажется перед выбором: продолжать войну с Союзом, или заняться наведением порядка в собственных владениях. Были в этом плане и существенные минусы. Без Врат время обмена сообщениями Идиллии с ближайшими мирами увеличилась до двух месяцев и до возвращения флота Экспедиционный Корпус оставался сам по себе, без связи с остальным Союзом, на полном самообеспечении. Именно поэтому генерал Прокофьев на селекторном совещании с командирами подчинённых ему подразделений особенно отметил важность сохранения и своевременного устранения повреждений объектов инфраструктуры. Для высадившихся войск каждый такой объект был жизненно важен. По крайней мере, пока инженерные подразделения не развернут дублирующие системы. И теперь сохранность городской инфраструктуры и раскинувшихся вокруг сельхозугодий стала непосредственной головной болью Рама. Причём вместе с квалифицированным обслуживающим персоналом. Нет, конечно, людей можно было заменить роботами или привезёнными специалистами, но это всё означало трату времени и серьёзные материальные потери. За окном машины показались улицы Зелара. Просторные светлые коттеджи, окружённые садами, казались невероятной роскошью выходцам из более суровых миров. Свежие фрукты, в изобилии растущие на деревьях, огромное озеро с пресной водой, чистый ароматный воздух… Казалось невероятным, что идиллийцы не собираются стоять насмерть за свой мир. Но аборигены с интересом разглядывали ползущую по улице колонну бронетехники, не делая попыток спрятаться, или проявить агрессию. Не раздалось ни единого выстрела, и даже жалкий камень не ударился о броню в знак протеста против вторжения. Наоборот, многие идиллийцы беспечно подходили к самому краю дороги, словно желали дотронуться до массивных туш боевых машин. — Зажравшиеся придурки, — озвучил Костас общее мнение. Но едва штабная машина приблизилась к аборигенам, как полковник ощутил непривычную для себя растерянность, густо смешанную с любопытством и чем-то тёплым, чему китежец не сумел подобрать определение. — Что за?.. — завертела головой Ракша. — Эмпатия, — Нэйв был единственным, кто остался спокоен. — Местные чувствуют нас и могут сделать так, что мы будем чувствовать их. — Так это оно и есть? — несколько ошалело спросил Рам. — То, о чём говорили на инструктаже? Нэйв кивнул. — А если я не хочу, чтобы они лезли мне в голову? — голос Дёминой звучал зло. — Они лезут не в голову, лейтенант, — поправил её Грэм. — Они лезут в душу. Не подпускайте их близко — это единственный вариант. И не забывайте про феромоны. Он постучал пальцем по своему шлему, намекая на сенсоры брони, сигнализирующие о посторонних примесях в атмосфере. Все не сговариваясь проверили герметичность шлемов и исправность работы фильтров. — По мордасам бить — тоже плохой вариант, — заранее зарубил на корню излюбленный Даной вариант решения проблем Грэм. — Это как самому себе тумака влепить. Я… был свидетелем того, как один-единственный эмпат своей болью вывел из строя отряд подготовленных наёмников. — И каково это? — жадно поинтересовалась Ракша. Она подалась вперёд, заинтересованная познаниями контрразведчика. — Правда не понять где твоё, а где внушённое? — Да, — коротко ответил Грэм. Подумал и добавил: — Я видел всего одно живое существо, сумевшее справиться с этим… поражающим фактором и продолжать действовать. — И кто он? — Репликант, — лаконично пояснил Нэйв. Над головами просвистели турбины ударных вертолётов, и люди на улице дружно задрали головы, разглядывая хищные угловатые силуэты, кружащие в небе. Дёмина явно хотела продолжить расспросы, но полковник Рам поднял руку и указал на трёхэтажное здание, украшенное флагом Доминиона и голографической вывеской “Мэрия”. — Прибыли, — сказал полковник. Штабная машина подъехала к прекрасному особняку из розового камня, окруженного великолепным садом. Правда, великолепие это было подпорчено тяжеловооружённым киборгом, раскорячившимся аккурат посреди клумбы с желтыми акадийскими лилиями. Перед зданием застыл бронетранспортёр, грозно уставивший стволы орудийного модуля вдоль улицы, а у входа расположился пулемётный расчёт. Рам, выбравшись из машины, бросил на пулемётчиков короткий взгляд и поспешил внутрь. В первое мгновение китежцу показалось, что он ошибся и вломился в музей, а не в муниципальное здание. Мраморная мозаика на полу была прекрасна даже на его дилетантский взгляд. Полковник на мгновение замер, не решаясь коснуться этой красоты ногами. Но мгновенное помешательство миновало, и китежец уверенно прошествовал к широкой лестнице, мельком оглядывая украшавшие стены картины. Куда ни падал его взгляд, всё утопало в роскоши, заставлявшей привычного к суровой жизни воина презрительно кривить губы. Замени идиллийцы хоть десятую часть этого хлама системами защиты, он бы не вышагивал сейчас, не встречая никакого сопротивления. Богатый беззащитный мир был подобен спелому сочному плоду — протяни руку и просто сорви. Кабинет мэра Костас отыскал без труда. Там его ждала вполне обыденная картина: под прицелом киборга на мягком ковре с замысловатым орнаментом лежали трое: представительного вида идиллиец, идиллийка в светлом летнем платье, и, неожиданно, бейджинец. Но если у последнего вид был крайне испуганный, то местные мужчина и женщина смотрели на китежца с весёлой растерянностью. Будто подозревали, что стали объектами не слишком удачного дружеского розыгрыша. Вооружённую машину они явно не воспринимали как реальную угрозу жизни. — Мы бы предложили вам прохладительные напитки, но в ваших киборгах отсутствует программа, отвечающая за хорошие манеры, — сообщила идиллийка таким тоном, будто возглавляла торжественную делегацию, а не лежала в классическом положении “мордой в пол”. — Кстати, — подхватил её сородич, — если вы пожелаете, то наши специалисты с удовольствием установят дополнительное программное обеспечение на ваших киборгов. Совершенно бесплатно. Бейджинец благоразумно молчал. — Назовите себя, — Рам проигнорировал совершенно сюрреалистические комментарии идиллийцев. — Начнём с Вас, мэм, потом продолжат господа. Итак? Китежец, игнорируя кресла, уселся на угол стола. — Арора Зара, — глядя на него всё с той же растерянной улыбкой, представилась идиллийка. — Мэр этого города. Костас недоверчиво оглядел женщину. Красивое лицо, длинные, едва не до колен, тёмно-красные волосы, заплетённые в косу, приветливая улыбка… Меньше всего она напоминала кабинетного бюрократа. Скорее — его любовницу. — Бокр Кох, заместитель мэра, — сообщил второй абориген. — Проверить, — приказал Рам Нэйву. Контрразведчик наклонился к включенному терминалу на столе. — Они, — сообщил он минуту спустя. Рам хмыкнул. Ну надо же. На Идиллии даже мэра выбрали исходя из эстетических соображений. — А вы кто? — обратился Рам к торговцу. — Мингли Да Линь, простой торговец, — поспешно, едва не перебив Костаса, выпалил бейджинец. Похоже, из присутствующих он один осознавал всю серьёзность положения. — Полковник Костас Рам, Вооружённые силы Союза Первых, — в свою очередь, назвался Костас. — С этого момента — военный комендант города, в связи с чем принимаю ваши соболезнования и, в свою очередь, поздравляю вас с отставкой. Господин Линь, вы являетесь гражданином Союза? — Да, — сглотнув, признался торговец. — И каким образом оказались на территории Доминиона? — полюбопытствовал Рам, догадываясь, каким будет ответ. Война-войной, а кушать хочется всегда. Особенно на мирах вроде Бейджина и Гефеста, зависимых от импорта продовольствия. И далеко не весь ассортимент могли предоставить Акадия и Эдем. — Закупал продукты питания, — полностью подтвердил его догадку Да Линь. — документы на столе леди-мэра. — Эти? — Грэм взял с одного из столов планшет, украшенный гербом Бейджина. — Да, — кивнул торговец. — Он не заблокирован, смотрите сами, господин офицер. Нэйв хмыкнул и быстро просмотрел файлы. — Так и есть, — по приватному каналу сказал он Костасу, протягивая планшет. Рам тоже просмотрел договоры и накладные, после чего отложил планшет и сказал: — Приношу свои извинения за сорвавшуюся сделку. Хотя на самом деле контакты с врагом в военное время… — он сделал многозначительную паузу. Серое лицо торговца мгновенно покрылось бисеринками пота. — Но я понимаю причину, побудившую вас на подобные действия, — дав воображению бейджинца разгуляться, представляя самые изощрённые казни, продолжил полковник. — Поэтому ограничиваюсь предупреждением на будущее. — Простите, но почему покупку пищи для своих людей вы считаете проступком? — спросила идиллийка. — И не могли бы мы беседовать сидя, или хотя бы стоя? Совершенно неподходящее для разговора положение. — Молчать! — прикрикнула на неё Ракша. Рам, проигнорировав туземку, продолжил допрос: — Где вы остановились? — В деловом квартале, — не скрывая облегчения, выпалил Да Линь. — Гостиница “Дева озера”. — Оставьте точный адрес дежурному внизу и можете быть свободны, — махнул рукой Костас, одновременно через такблок подавая команду киборгу осбоводить задержанного. Бейджинец не заставил себя ждать. Раму показалось, что серокожий ухитрился перейти на бег, ещё лежа на ковре. — Теперь вы, — Костас переключился на идиллийцев. Будь на его месте кто из корпоратов — судьба сотрудников администрации была бы решена. Рам хорошо знал методы работы Консорциума: истребить прежнее руководство, дабы лишить вероятных бунтовщиков лидеров. Будет бунт, или нет — корпоратов не волновало. Они действовали, исходя из соображений максимальной эффективности. На Китеже такой “подход” назывался “военными преступлениями” и карался смертной казнью через обливание холодной водой на морозе. Но и вариант с организацией подполья тоже никогда не стоит сбрасывать со счетов. Поэтому Костас решил действовать иначе. — Мне нужны все пароли и ключи от систем управления городом, — Костас оглядел идиллийцев. — Конечно, — не стала играть в героя леди-мэр. — Но будет сложновато заняться передачей дел лёжа. — Вставайте, — разрешил Костас, отдавая через такблок команду киборгу. — Оба. Массивная туша сместилась в сторону и идиллийцы поднялись с лёгкостью, присущей скорее атлетам, нежели управленцам. — Этого — вон, — скомандовал Костас, показывая на заместителя мэра. — Проваливайте домой, господин Кох. Киборг вытолкнул идиллийца за дверь прежде, чем тот успел раскрыть рот для протеста. Мэр проводила его взглядом и подошла к своему рабочему месту. — Для передачи полномочий мэра требуется подтверждение из столицы, — сообщила Зара, под бдительным оком Нэйва усаживаясь за служебный терминал. — Но практически все функции дублируются уровнем доступа заместителя. Она приблизила глаз к сканеру и терминал ожил. — Комендант, будьте любезны подойти, я внесу вас в систему. — Мне нужны не “практически”, а все функции, — не торопясь выполнять её просьбу, холодно заметил Рам. — Это вне моей компетенции, — вздохнула Зара. — Должность мэра после выборов подтверждает королевский префект. Как только восстановится связь со столицей, я могу переговорить с ним о досрочной передаче полномочий. Костас задумался как определить искренность идиллийки, как на помощь неожиданно пришёл Нэйв. — Госпожа Зара, — голос контрразведчика был сух и вежлив. — У меня к вам просьба. Откройте, пожалуйста, свои эмоции. И отвечайте на мои вопросы. — Вы уверены? — с некоторым сомнением покосилась на вооружённых людей мэр. Грэм коротко кивнул и в следующую секунду союзовцы ощутили доброжелательное внимание идиллийки, густо замешанное на растерянности. Будто она не понимала, чем помочь странным посетителям. — Благодарю, — Грэм кивнул. — Вы действительно не можете передать полный доступ? — Нет, должность мэра утверждается из столицы, — Зара покачала головой и тяжёлая коса змеёй скользнула по её спине. — Но рабочий аккаунт заместителя отличается ограничением полномочий в очень узком круге вопросов. В основном они касаются бюджета и принятия ряда решений по назначениям на ключевые должности в службе спасения и администрации космопорта. Рам не почувствовал фальши. — Хорошо, — он слез со стола и, сдвинув на лоб визор шлема, наклонился к сканеру, давая возможность снять рисунок сетчатки. Завершив процедуру, Костас уселся за терминал и вошёл в систему. И понял всю глубину поглотившей его задницы: на китежца обрушился водопад самых разных данных, с большей частью которых он сталкивался впервые. “Справимся” — подумал Рам. Вслух же он сказал: — Благодарю. Ваше присутствие здесь больше не требуется. — Но… — к растерянности мэра отчётливо примешался протест. — Вам требуется передать дела, обучить… — Дела я принял, обучусь сам. Всего доброго, госпожа Зара, — и Рам указал уже бывшей леди-мэру на дверь. — Вы не осознаёте, насколько ваше появление нарушило отлаженный порядок городской жизни, — к некоторому удивлению Костаса упрямо возразила мэр. — Вы не справитесь без нас! — Мне помогут мои друзья: массовые расстрелы и геноцид, — мрачно отшутился Рам, хотя мысленно признал правоту идиллийки. — Ракша, будь любезна — вышвырни её отсюда. В дверь! — уточнил он, сообразив, что с Даны станется катапультировать чинушу в окно. Не то, чтобы Костаса беспокоило здоровье теперь уже бывшего мэра, просто не хотелось начинать первый день на должности с бессмысленного членовредительства. — Шевели каблуками, — ухмыльнулась Ракша и едва не вытолкала растерянную идиллийку из кабинета. Вскоре эматический контакт прекратился и Костас облегчённо выдохнул. — Как вообще к этому дерьму можно привыкнуть? — вслух спросил он. — М? — Грэм, оторвавшись от изучения документов, вопросительно уставился на китежца. — Эмпатия, — одним словом объяснил Рам. — А чёрт знает, сэр, — пожал плечами Нэйв. — У меня времени не было привыкнуть, но те, кто сюда переехал — как-то же справляются. Но… Может, стоило всё же воспользоваться помощью местных сотрудников мэрии? Никого из нас не готовили к такой работе. — Тех, кого готовили, до сих пор наверное от переборок отскребают, — криво ухмыльнулся Рам. Комендантом он стал внезапно, после того, как выяснилось, что в результате атаки “Санта-Марии” погиб офицер, назначенный на эту должность изначально. Причём погиб вместе с замами. Костас, получив назначение, едва не схватился за голову: мало того, что от штаба полка остались рожки да ножки, так ему на шею ещё и вешают гирю в виде целого города. Рам, как и любой китежец, привык выполнять работу качественно, без халтуры и теперь соображал, как исхитриться, чтобы ошмётками своего штаба заткнуть все образовавшиеся кадровые дыры. Управлять полком, управлять городом — и на всё это у него людей меньше, чем пальцев на руках у невнимательного токаря. — Нахрен местных, — вслух сказал Костас. — Лучше самим попотеть, чем потом разгребать те пакости, что они у нас под носом наворотят, пока мы ушами хлопаем. — Тоже верно, — не стал спорить с очевидным Грэм. И вновь уткнулся в монитор. — Надо найти место, где можно собрать народ, — Костас задумчиво постучал пальцем по столешнице. — Зачем? — вскинулся Грэм, от удивления забыв даже добавить “сэр”. — Объясню новые правила, — туманно поведал Рам. — Так есть же городская инфосеть, — Нэйв развернул монитор к командиру, показывая нужный пункт в меню. — Спасибо, кэп, — с издёвкой отозвался Костас. — Не надо считать меня дуболомом, какими нас в комедиях изображают. Просто хочу посмотреть на контингент лично. Ощутить настроение толпы. — Это рискованно, сэр, — заметил Грэм, активируя голопроектор. Изучив карту города, капитан указал на место, показавшееся ему подходящим: — Вот, сэр. Площадь Двух Лун. Вместительная, и довольно легко контролировать толпу. — Объявляйте сбор… — Рам бросил взгляд на наручный хронометр, — … чрез час. — Есть, — Грэм послушно набрал нужный текст в системе городского оповещения. ––—––—––– Использованы строки стихотворения Редьярда Киплинга, Два пригорка в переводе Евгения Витковского (обратно)
Глава 4
Планета Идиллия. Город Зелар. Первый день оккупации.Командно-штабная машина неторопливо катила по улицам захваченного города. Только теперь, когда первоначальное напряжение покинуло Рама, он смотрел на Зелар другими глазами — не выискивая затаившуюся опасность, а как обычный человек, попавший в новое место. Первое, что бросилось в глаза полковнику — ненавязчивая, но повсеместная роскошь. Тротуары вымощены разноцветной узорчатой брусчаткой вместо более дешёвых и практичных материалов, никаких безликих типовых построек — каждое здание явно создавалось по индивидуальному проекту. Многочисленные статуи, фонтаны и украшения, названий которых китежец не знал, уместней смотрелись бы в музее, а не на улице рядового города. Рам разглядывал всё это со снисходительной брезгливостью человека, чуждого роскоши. Для него эта красота выглядела бессмысленной тратой ресурсов, которыми можно было распорядиться с большей пользой. Например, потратить на оборону. Командно-штабная машина выехала на площадь, забитую народом. Помимо идиллийцев, собралось и немало инопланетников — туристов, и тех, кто решили осесть на Идиллии, не смутившись сумасбродства её коренных обитателей. А именно сумасбродами аборигены и выглядели. На выехавшую командно-штабную машину идиллийцы смотрели без страха, с любопытством на молодых красивых лицах. Толпа выглядела собравшейся на праздник, в руках у многих Костас заметил бутылки и бокалы. Особенно полковника поразило то, что аборигены приветственно махали руками оккупантам и улыбались, будто встретили старых дорогих друзей. Дамочки вовсю флиртовали с бойцами оцепления, обалдевшими от такого развития событий. На некоторых участках от оцепления осталось одно название: вместо шоковых дубинок и щитов в руках “отважных воинов Союза Первых” оказались местные красотки. При всём при этом, аборигены не воспользовались идеальными условиями для атаки. Они даже не делали попыток пересечь изрядно поплывшую линию оцепления. “Выдеру всех”, — мрачно решил Костас, разглядывая своих расслабившихся подчинённых. В оцепление он отправил две роты бейджинцев, которые демонстрировали достаточно высокий уровень дисциплины. А теперь выяснилось, что этой самой дисциплины хватило до первой ладной женской попки. “Удолбанцы”, — раздражённо подумал Рам. Он и сам не понимал, кто злит его больше: расслабившиеся на вражеской территории бейджинцы, или местные, охотно “лёгшие” под завоевателей без намёка на сопротивление. “Что за народ?” — презрительно подумал Костас и едва сдержался, чтобы не сплюнуть. В следующую секунду его машина словно пересекла незримую границу, и на Рама обрушился шквал совершенно не свойственных ему чувств: веселье и радостное предвкушение переполняли его приятным щекочущим нетерпением, какое бывает перед интересным и долгожданным мигом. Столь же неуместное чувство теплоты, открытости и дружелюбия странно перемешивалось с сексуальным возбуждением, звавшим забыть к чертям всю эту никому ненужную чепуху с оккупацией и, наконец, как следует отдохнуть и развлечься. Костас словно вернулся в прошлое, в полузабытые дни, когда он был жизнерадостным пацанёнком, бегавшим с друзьями по улицам родного города. Когда отец по возвращению домой, первым делом вёз маленькую, но дружную семью в парк развлечений. И маленький Костас едва не подпрыгивал на заднем сидении машины в ожидании чуда. Следом нахлынули чувства из поры горячей юности, когда от поцелуя кругом шла голова, и хотелось петь и плясать от счастья, а вид обнажённого женского тела вызывал неудержимое желание… Неожиданный рывок вернул полковника в реальность. Тяжелая бронемашина резко развернулась, скрежеща гусеницами по брусчатке и замерла. Встряхнувшись, Костас огляделся. Эмпатическая атака накрыла всех: связист тряс головой, словно схлопотал хук в спарринге; водитель вцепился в штурвал так, будто от этого зависела его жизнь, а Ракша, сняв шлем, смотрела перед собой подёрнутыми поволокой глазами, с застывшей на губах блудливой улыбкой. — Кого трахать собралась? — Рам щелкнул у неё перед носом пальцами. Девушка вздрогнула и огляделась с таким видом, будто пыталась вспомнить, кто она и где находится. — Никого, — вяло отозвалась Дана и надела шлем, прячась от глаз приёмного отца. — Собрались! — рявкнул Костас, пытаясь злостью выжечь чуждое воздействие. — Водитель, отведи нас дальше от толпы. Как на инструктаже говорил? Десять-пятнадцать метров от эмпатов. Штабная машина откатилась на указанное расстояние, но эмпатический контракт не исчез, хоть и изрядно ослаб. Губы Костаса изогнулись в злой усмешке: долбаные яйцеголовые из разведки не могут даже нормально проверить данные, что вписывают в инструкции. Полковник собрался было приказать отъехать дальше, но передумал. Теперь он мог совладать с ослабленным воздействием, а ощущать настроение толпы — бесценно. — Шлемы не снимать, — на всякий случай напомнил Рам, указывая на монитор, показывающий состояние атмосферы за бортом машины. — Не хватало ещё надышаться феромонами. Водитель, конечно, включил систему защиты от ОМП, создающую избыточное давление в обитаемом отделении машины, но чёрт знает, как на деле это поможет от феромонов. Если даже с эмпатией хреновы умники не смогли толком определиться. — Есть подключение к городской сети, — сообщил связист. Полковник выбрался на броню и,выпрямившись во весь рост, заговорил. — Я — полковник Костас Рам, Вооружённые Силы Союза Первых. С этого дня исполняю обязанности коменданта города. Прежняя администрация уволена, поэтому по всем вопросам обращайтесь ко мне. Многократно усиленный голос китежца разносился над площадью и метался эхом среди стен домов на примыкающих улицах. Костас знал, что сейчас его речь транслируется по всем городским информационным каналам, чтобы все жители Зелара были в курсе произошедших в их жизни изменений. — В городе вводится военное положение, — сообщил он аборигенам. Особых эмоций, кроме лёгкого недоумения, это не вызвало. Похоже, идиллийцы просто не знали, что это такое. — Установлен комендантский час, — развил мысль Костас. — После десяти вечера и до шести утра вам запрещено находится на улице. Нарушившие этот приказ будут расстреляны. И вновь его слова не вызвали страха. Похоже, местные не воспринимали слова коменданта всерьёз и у Костаса зачесались руки продемонстрировать новые жёсткие правила жизни. Но повода никто не давал, а китежец был не из тех, кто наказывает невиновных. Жители захваченного города до этой минуты проявляли исключительную лояльность и, несмотря на презрение к ним коменданта, заслуживали поощрения, а не репрессий. — Вы обязаны сдать всё имеющееся у вас оружие, — продолжал комендант. — Тот, кто не выполнит этот приказ, будет расстрелян. К солдатам Союза вам следует обращаться “господин” или “сэр”, вне зависимости от их звания. Идиллийцы смотрели на него с интересом, как на заезжую знаменитость, почтившую город приветственной речью. — Все продуктовые склады города объявляются собственностью армии Союза, выдача продуктов населению будет производиться централизованно. Подробности вам сообщат завтра по инфосети. Вопросы есть? Рам оглядел слушателей и невольно поразился тому, что в толпе нет ни одного старика. Сплошь молодые или среднего возраста идиллийцы разглядывали полковника, как диковинную зверушку. Или — что гораздо точнее — нового, и потому интересного, клоуна. Детей в толпе тоже не было и Костас решил, что их, как и стариков, оставили дома, в безопасности. Первый проблеск разума среди аборигенов. — Запасы пищи и напитков в магазинах, ресторанах и увеселительных заведениях, — тут же раздался сильный, уверенный женский голос, — считаются продуктовыми складами и подлежат изъятию? С некоторым удивлением Костас обнаружил, что вопрос озвучила уже знакомая ему дамочка — экс-мэр города. — Нет, — отрицательно качнул головой полковник. — Под охрану берутся только продуктовые склады. Это предотвратит мародёрство и грабежи. На лицах многих аборигенов возникло озадаченное выражение, будто они припоминали значение этих диковинных слов. — А что насчёт коммерческих складов с подготовленными к продаже пищевыми товарами, сэр? — тоном, который больше подходил деловому совещанию, чем общению с оккупантами, продолжила уточнять бывшая леди-мэр. — Под охрану берутся абсолютно все крупные склады, — Рама начала раздражать эта позёрка, явно работающая на публику. “Политики, — мысленно фыркнул китежец. — Тунеядцы и пустобрёхи, думающие только о своём рейтинге. Что ей война, склады; главное — не упустить барыши. Знали бы горожане, с какой лёгкостью их мэр передала в его руки управление городом”. На миг Костас испытал неуместное желание просветить жителей славного Зелара о недавнем поступке экс-мэра, но сдержался. Ещё не хватало разбираться с линчевателями. — С этого момента все склады являются собственностью Союза. Понятно? И, чёрт вас всех подери, прекратите транслировать на меня свои эмоции! — раздражённо рявкнул он. Атмосфера непринужденного веселья, царившая на площади, сбивала китежца с толку, заставляя контролировать каждое слово, каждый жест. Говоря откровенно, ему сейчас хотелось поменяться местами с бейджинцами из оцепления, на каждом из которых уже висели местные красотки. Несмотря на прямой запрет, идиллийцы не оборвали эмпатический контакт. Требование Костаса лишь вызвало лёгкую волну удивления и снисходительного веселья. Открытое неповиновение вызывало ярость полковника. Окончательно его добил сидевший на ступенях ближайшего дома идиллиец. Безмозглый абориген беспечно наигрывал на флейте, явно увлечённый этим занятием куда больше, чем речью нового коменданта. Костас выругался и, выхватив из кобуры пистолет, выстрелил в воздух. Вторую пулю он всадил в опасной близости от ноги назойливого дударя. — Следующей будет твоя башка, — рыкнул Рам. — Ну, до кого из вас, придурки, ещё не дошло, что шутки кончились? Костас со злорадством ощутил шокированное состояние толпы. "Начало доходить, — удовлетворённо подумал он, убирая оружие. — Может, они и не такие законченные дебилы, какими кажутся". Он оглядел идиллийцев, выискивая на ком сорвать злость и раздражение. К его удивлению, доброволец отыскался. Точнее, отыскалась. Всё та же бывшая градоначальница Арора Зара, стоявшая в первом ряду, подала голос: — Не все это умеют, сэр. Скрывать эмоции. — Значит, пришло время научиться, — не скрывая злости, отрубил Костас, которого уже экс-мэр порядком начала доставать. — Иначе поголовье ваших избирателей стремительно сократиться. Я понятно объяснил? И полковник красноречиво положил ладонь на кобуру. — Мы организуем поголовное обучение, — к его удивлению и не подумала затыкаться Зара. — Но вы должны понять, что это не мгновенный процесс. Наша физиология отличается от вашей, сэр. — Мозги из черепа по иной траектории вылетают? — усмехнулся Рам. — Хорошо. Сколько времени надо для обучения? — Индивидуально, — не улыбнулась шутке Зара. — От трёх месяцев до года. — Даю три дня, — полковник для вящей доходчивости показал ей три пальца. — Кто не успеет — пусть сидит дома, пока не научится. Понятно? — Конечно, — отозвалась экс-мэр. — Но это вызовет ряд сложностей, если в их число войдут работники ряда городских служб. По хорошему, тут бы Раму задуматься о последствиях, но его уже порядком достали и зануда-мэр и аборигены с их эмпатией. — Незаменимых не бывает, — неосмотрительно заявил он. — Кадры — моя проблема. А если ещё раз забудете сказать “сэр” — я попрошу моих эдемских друзей вбить в вас уважительное обращение нейрохлыстом. Тут Костас не шутил. Политиков всех мастей он и так ненавидел истово, и указать место в пищевой цепочке очередному потерявшему всякий страх трибунному оратору было для него одним из лучших развлечений. К тому же, эта дамочка успела достать его до самых печёнок. Увы, к разочарованию и удивлению полковника, назойливая экс-мэр и не думала отставать. На её красивом лице Рам неожиданно для себя увидел не страх, а спокойный интерес. Обычно власть предержащие иначе реагировали на прямые угрозы, но через мгновение китежец сообразил, что женщина, вероятней всего, не имела никакого опыта, связанного с насилием, а потому так спокойна. — Простите, сэр, — раздражающе-дружелюбно улыбнулась она. — Урожаи ферм, садов и теплиц подлежат изъятию? — Да, он тоже подлежит изъятию, — Костас говорил, словно сплёвывал. — Вы удовлетворены? — Не совсем, сэр, — последнее слово леди-мэр произнесла с тёплой иронией, граничившей с лёгкой дружеской издёвкой, какую позволяют себе хорошие приятели, а не находящиеся по ту сторону нескольких десятков стволов. — Если я сорву фрукт с дерева в своём саду, это будет считаться преступлением? — Будет считаться преступлением, если вы сопрёте его со склада, — сдерживаясь, чтобы не сорваться, отозвался Костас. — Пока урожай не собран в ящики… или во что вы там его собираете? В общем, после сбора прибудет наш представитель, взвесит, опишет и заберёт. До этого — хоть в задницы друг другу позапихайте, мне плевать. Понятно? — Вполне, сэр, благодарю за разъяснения. Теперь, что касается других вопросов, — продолжила испытывать судьбу идиллийка. — Коллекционное, спортивное и холодное оружие тоже требуется отдать вам, сэр? — Всё, что стреляет, — внёс ясность Рам. — Хоть музейный мушкет докосмической эпохи. “Нет, она точно напросится”, — мрачно подумал Рам. Занудство Зары напомнило ему таможенного чиновника на Новом Плимуте, заставившего китежца шесть раз заполнять одну и ту же форму на привезённое оружие и снаряжение. И каждый раз, когда Костас, пыхтя, справлялся с задачей, чинарик находил к чему придраться, и всё начиналось заново. — Кто этого не сделает — будет расстрелян. Ещё вопросы? — Безусловно, — словно не чувствуя скрытой угрозы в его голосе, продолжила Зара. — Требуется ли сдавать холодное оружие, сэр? Кухонные ножи? Роботов-садовников с секаторами и пилами? — Это оставьте, — сквозь зубы процедил Костас, начиная подозревать, что над ним издеваются. — Сельскохозяйственный инвентарь — тоже. Будут ещё вопросы? — Каким образом сдавать огнестрельное оружие, сэр? В какой срок? Если ко мне домой, к примеру, сейчас пожалуют ваши люди и увидят музейный мушкет, что случится? Вы заблокировали связь, — она помахала бесполезным теперь коммуникатором, — и просто позвонить для сообщения о хранящемся оружии я не могу. Явиться лично и сразу могут далеко не все, да и как отреагируют ваши люди на прохожего с оружием? — Я Вас понял, — перебил её Рам, подняв ладонь. — Проблемы с связью будут решены уже к утру, как только наши специалисты разберутся с вашим оборудованием и совместят с нашей сетью. До завтрашнего дня, во избежание эксцессов, оружие из дома не выносить. О порядке приёма оружия придёт оповещение, едва заработает связь. С каждым словом полковник буквально физически ощущал, как его заживо погребает огромная гора никчёмных мелких дел. Да уж, занятие, достойное офицера. Вершина карьеры — стать комендантом городишки, населённого бестолковыми потребленцами, и следить, чтобы их не вырезали в первый же день корпоратские ублюдки, по уровню развития поднявшиеся чуть выше австралопитеков. Прямо тема для сочинения “Как я отдохнул на Идиллии”. Невольно Рам в который уже раз задался вопросом: кто вообще додумался набрать в военную полицию, призванную следить за порядком, эдемцев и корпоратских штрафников? Что у одних, что у других напрочь отсутствовало такое понятие, как “воинские преступления”. Изнасилования, мародёрство и прочие “прелести” уголовники Консорциума воспринимали как личные привилегии, а эдемцы — как священное право победителя. При этом эдемцы, будучи пуританами, ухитрялись сочетать всё это с фанатичной набожностью, отражавшейся даже в их официальных документах. “Это же простор для падальщиков, а не город”, — мрачно подумал Костас, разглядывая нарядную толпу. Он помнил, с какой жадностью наёмники с Эдема грабили убогие лачуги акадийских рыбаков в прибрежной деревеньке, которой не повезло оказаться на землях мятежного барона. Эдемцы грызлись из-за каждой драной тряпки, из-за каждого найденного медяка, не гнушаясь поножовщин. Что они устроят тут, дай им волю — лучше не думать. Рам сдержал тяжёлый вздох и продолжил: — Если солдаты Союза попытаются забрать вашу собственность… Тут он замялся, не зная, как правильно преподнести навязанное ему отребье. Подумав пару секунд, Костас решил не скрывать правды, надеясь, что предупреждённые аборигены смогут избежать неприятностей в общении с карателями. — Не оказывайте сопротивления. Эдемцы и солдаты штрафных частей Консорциума на любую попытку сопротивления могут ответить агрессией. И не будут выбирать средства пресекая её. Просто запомните их личные номера — они указаны на шлемах, — и сообщите в комендатуру. “И я наконец смогу спокойно перевешать этих тварей”, — мысленно завершил речь Костас. Рам замолчал, предоставив горожанам время переварить информацию. Те реагировали по-разному: некоторые озадаченно переглядывались, кого-то больше интересовали совсем разомлевшие от эмпатического фона и женского интереса бейджинцы, ну а большинство по-прежнему улыбались с тем самым весёлым предвкушением в глазах, что полковник видел, едва въехав на площадь. — Сэр, — вновь раздался голос Зары, решившей, видимо, всерьёз достать Костаса, — я могу переговорить с вами или с кем-то из уполномоченных лиц касательно некоторых важных аспектов жизни города? Есть объекты, остановка работы которых пагубна для всех горожан, и ряд вопросов, решение которых облегчит наше с вами… сотрудничество. — Переговорю, — охотно кивнул Рам. — С начальниками этих самых объектов и переговорю. Сразу после того, как закончу распинаться перед вами. В ответ на столь откровенное пренебрежение к своей персоне Зара одарила нового коменданта насмешливым взглядом, но наконец-то заткнулась. — Ещё вопросы? — искренне обрадовавшись этой незначительной победе, поинтересовался Рам. — Можно поехать с вами, сэр? — с обольстительной улыбкой и обескураживающей прямотой спросила у него одна из идиллиек. Она шагнула за уже практически несуществующую линию оцепления и жадно оглядела Костаса с головы до ног. Полковник по достоинству оценил её красоту. Дело было даже не во внешности, а в движениях грациозного и полного совершенно животной притягательности тела. Рама не часто баловали женским вниманием, а уж такие, словно сошедшие с обложки журнала, красавицы, и подавно. Таких он видел только в фильмах или хрониках светских новостей. Сказать, будто Раму было неприятно её внимание — значит, соврать. Но, чёрт подери, он — офицер на службе, а не плейбой в загуле, чтобы прыгать в постель к первой поманившей пальчиком. Хотя… Костас с сожалением отвёл взгляд от роскошной идиллийки, со всей очевидностью жаждущей провести вечер в его компании. Нет. Он — комендант города, и это он будет выбирать, кого тащить в постель, а не наоборот. И не в служебное время. — Нет, — отрубил Рам тоном, напрочь пресекающим любые попытки продолжить этот разговор. — Вопросы по существу будут? Вопросов не последовало. Рам облегчённо вздохнул и нырнул в уютное нутро бронемашины, быстро захлопнув за собой люк, словно опасаясь, что озабоченные аборигены ринутся следом. — Снять оцепление, пока их тут насмерть не затрахали, — приказал он под насмешливым взглядом Ракши. Самому Раму было не до смеха. Если так себя вели относительно стойкие бейджинцы прямо при своём командире, то лучше не думать, что будут делать патрули, удалившиеся от начальственного взора. Костас припал губами к трубке гидратора, сделал жадный глоток и откинулся на спинку кресла. Ночь обещала быть долгой и тяжёлой. ––—–– ОМП — оружие массового поражение. Общее определение для химического, биологического и ядерного оружия. (обратно)
Глава 5
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура. Первый день оккупацииПо возвращению в мэрию, ставшую ныне комендатурой, Костас отправил Ракшу проверять блок-посты на въездах в город, а сам нога за ногу поплёлся в кабинет, мечтая о стакане крепкой выпивки. Эмпатия аборигенов выбила его из колеи, оставив после себя ощущение чудовищной эмоциональной усталости, какая бывает после недельного загула. Войдя в кабинет, Костас застал Нэйва, с помощью своих подчинённых устроившего по служебной линии видеоконференцию с теми самыми начальниками объектов и служб, о которых говорила Зара. Коммунальщики, персонал электростанций, космопорта, ремонтных служб, медики, пожарные, спасатели — все, без кого немыслимо существование города. Помимо них Грэм связался с руководителями многочисленных складов, элеваторов и морозильников. Как-никак, Зелар был перевалочным пунктом, через который шёл экспорт сельхозпродукции и генерал Прокофьев требовал полной сохранности этой инфраструктуры. Никто не собирался терять бесценную натуральную еду, которую после возобновления сообщения отправят в Союз. Политики хорошо знали людскую натуру, способную простить власти немало промахов за кусок послаще и подешевле. Раму предстояло исхитриться и сохранить в целости как можно больше фермерских хозяйств, полей, и обслуживающего его населения посреди начавшихся боевых действий. Сохранить, и заставить работать без сбоев и перерывов. Костас попытался было вникнуть в хитросплетение незнакомых терминов и структур, но не преуспел в этом деле. Он и в нормальном-то состоянии ни черта не смыслил в сельском хозяйстве, а после эмпатического контакта с толпой идиллийцев голова всё ещё шла кругом. Потому полковник не стал пресекать самоуправство контрразведчика, попытавшегося взять на себя эту часть работы. Сам китежец подошёл к бару, внимательно изучил этикетки на бутылках и остановил выбор на местном бренди — единственно знакомом ему идиллийском напитке. Налив в рюмку янтарной жидкости, полковник залпом опрокинул её в рот. Бренди ухнул в желудок, подарив приятное ощущение тепла. — Как встреча с электоратом, сэр? — завершив разговор с идиллийцами, поинтересовался Грэм. — Жопа, — кратко, но ёмко отозвался Рам. Налив ещё бренди, он уселся в кресло, сделал маленький глоток и уже подробней поделился впечатлениями. — Такое ощущение, что местные в большинстве своём думают лишь о потрахушках. Причём норовят не откладывать дело в долгий ящик и воплотить задуманное в реальность. А об остальном пусть у мэра голова болит. Чёрт, я ей готов был личный гуманитарный коридор до самого Эсперо сделать, чтобы она своему королю мозги полоскала, а не мне. До печёнок задрала. Устроила натуральное выступление перед избирателями, словно я её на грёбаные дебаты пригласил. Не удивлюсь, если она и при Союзе на тёплом месте пристроится. — Политики, — хмыкнул Нэйв и отвернулся к вновь запищавшему терминалу. — Чёрт, вот кому опять не живётся спокойно? Да, слушаю! Рам отхлебнул из рюмки и едва не поперхнулся от вопля Нэйва: — Да чёрт подери, уважаемый! Я даже до этого момента не знал и слова такого, а Вы спрашиваете, кто будет отвечать за хранение этой фиговины! Да мне чихать, что это фрукт! Сейчас… — Грэм забарабанил по клавиатуре — … попросите связать вас с этим номером, вам ответит офицер ответственный за этот склад. А я вам не кладовщик! Нэйв с яростью врезал по терминалу, обрывая связь. — Легче выявлять вражескую агентуру, чем понять кто, где и как хранит свои грёбаные овощи и почему подходит именно этот склад, а не любой другой. А этот склад мы уже заполнили конфискованной продукцией и опечатали. И теперь нужно освобождать места под хранение этой срани и отправлять излишки на другой склад. Который, не исключено, тоже скоро понадобится под какие-то особо редкие корнеплоды. Чёрт, я не для того на службу шёл, чтобы узнавать, как хранить грёбаные овощи… — Фрукты, — поправил его Рам. — Да какая разница, — отмахнулся Нэйв. Он хотел добавить что-то ещё, но отвлёкся на бормотание наушника в ухе. — Дайте изображение, — раздражённо потребовал капитан, включая голопроектор. — Охренеть, — тихо выдохнул он секунду спустя, разглядывая голограмму крылатого зверя, похожего на гибрид земного волка с летучей мышью. — О, — Рам тоже с любопытством уставился на зверя. — Тиаматский степной летучий волк. Вон, шерсть рыжая. Мало кто в Союзе и Доминионе не слышал о самом крупном летучем млекопитающем из известных человечеству. Первый местный вид, одомашненный колонистами. В период изоляции летучих волков, размах крыльев которых достигал пятнадцати метров, использовали в качестве воздушного транспорта. Взрослые особи могли перевозить груз до полутора центнеров, что серьёзно выручило тиаматских колонистов на этапе освоения планеты. После установления контакта с Консорциумом и другими колониями, летучие волки приобрели популярность среди любителей экзотической живности. Но летающее хищное животное такого размера требовало больших затрат и особых условий содержания, из-за чего даже не каждый зоопарк мог позволить себе такого питомца. Перед частниками вдобавок вставала проблема приручения и дрессировки: чем взрослее особь, тем сложнее она шла на контакт с человеком. Взрослые летучие волки не приручались вообще, видя в человеке лишь приятное дополнение к рациону. У Костаса с летучими волками были связаны одни из самых приятных воспоминаний. Тринадцать лет назад, едва получив опекунство над Ракшей, он подписал контракт с правительственными войсками Акадии, гонявшими по островам очередного взбунтовавшегося барона. Дану по ряду причин пришлось взять с собой, благо в контракте был соответствующий пункт, гарантирующий содержание семей наёмников. Правда, Костас резонно опасался, что деятельный характер приёмной дочери не даст ей спокойно усидеть в сонном акадийском захолустье, и Дану потянет на приключения. Ладно, когда он рядом, но во время рейдов против партизан кто будет смотреть за девчонкой? Решение проблемы пришло с неожиданной стороны: шевалье Д’Анкур, хозяин поместья, где расквартировали роту Рама, был фанатом летучих волков. Денег у этого аристократа куры не клевали, потому он отгрохал питомник на шесть особей и приступил к разведению крылатых хищников. Дана, едва увидев величественных гигантов, была покорена. Рам и глазом не успел моргнуть, как его подопечная сдружилась с хозяйской дочерью и с её помощью проникла в святая святых Д’Анкура — питомник. Костаса едва удар не хватил, когда по возвращении из рейда он узрел Дану, под присмотром шевалье вычёсывающую Гаргантюа — самого крупного из волков в питомнике. Так что все четыре года, пока Рам пропадал в мангровых зарослях островов, Ракша пропадала в вольерах с летучими волками. — Красавец, — восхищённо выдохнул Нэйв, любуясь на изображение. — Никогда их вживую не видел. — А на кой чёрт он вам, капитан? — поинтересовался Рам. — Да патруль питомник с ними нашёл, — Грэм озадаченно почесал переносицу. — Дрессированные, верховые. Чёрт, что с ними делать? Как-то… жаль мочить. Они же не виноваты ни в чём. — А мочить-то зачем? — опешил Костас от такой кровожадности. — Можно для боевых действий использовать, — со вздохом пояснил Грэм. — Набери запас ручных гранат — и вперёд. Летит бесшумно… — …сбивается одним метким выстрелом, — перебил его Рам. — Я понимаю, что паранойя контрразведчика — самая здоровая паранойя с мире, но это уже перебор. Пусть себе и дальше живут. Просто запретите им полёты, раз уж так опасаетесь партизан. Последние слова Костас произнёс с насмешкой: представить местных изнеженных трахарей в качестве партизан мог только законченный параноик. — Ну и выставить там пост, чтобы следили, — добавил полковник. — Вот тот патруль, что их нашёл и отряди в награду за труды. А утром их сменим, как с остальным разгребёмся. Грэм облегчённо улыбнулся. — Спасибо за подсказку, сэр, — сказал он и забубнил в микрофон указания старшему патруля. Рам отвернулся к окну и залпом допил бренди. Первый день на должности коменданта города проходил совершенно не так, как он представлял перед высадкой.
Планета Идиллия. Военная база “Эсперо-1”, штаб
Очередное совещание в командном бункере проходило в атмосфере сдержанного оптимизма. Да, отбить десант врага не удалось, но зато получилось минимизировать собственные потери и наладить разведку оккупированных территорий. К сожалению, ненадолго — противник быстро разворачивал прибывающие войска, расширяя плацдарм и укрепляя оборону. Но пока время есть — нужно использовать его по полной. — Зелар и прилегающие населённые пункты захвачены, — докладывал начальник разведотдела. — Противник активно строит укрепления, проводит разведку местности. К сожалению, работа служб РЭБ у них поставлена отлично, поэтому связь с разведгруппами возможна только тогда, когда разведчики выходят за пределы действия “глушилок”. Разведчик указал на карте области “мёртвых зон” для связи. Удручающе большие, с точки зрения присутствующих. — Это несколько затормаживает получение и оперативную обработку информации, — продолжал докладывать офицер. — В самом городе, по нашим данным, спокойно, но надолго ли — неизвестно. По агентурным каналам удалось выяснить, что командующим оккупированных территорий назначен один из офицеров Консорциума, генерал Прокофьев. Он известен как эдакий “кризисный менеджер”, способный в кратчайшие сроки восстановить работу зачищенного карателями района. В отличие от открытых и искренних идиллийцев, мимика их монарха была сдержанной. — По-вашему, какие варианты вероятней всего? — спросил Дариус, осматривая голографическую карту местности, по которой расползалась алая клякса захваченных врагом территорий. — Сложно сейчас сказать точно, — разведчик задумчиво потёр подбородок. — То, что без нужды Прокофьев не станет разбрасываться таким ценным ресурсом, как уже подготовленные кадры из местного населения — факт. Но его зам, отвечающий за комендантские подразделения — полковник Филип Шеридан. При этих словах командующий досадливо сморщился, но промолчал, давая подчинённому договорить. — Бывший командир 55-й полицейской дивизией оперативного назначения, — пояснил разведчик специально для монарха. — “Оперативными” в Консорциуме называют карательные части. Шеридан руководил репликантами, приданными в своё время Консорциуму для испытаний. Методы Шеридана столь же эффективны, сколь безжалостны. В целом это означает, что при необходимости Прокофьев спустит Шеридана с цепи. В разумных, с точки зрения самого Прокофьева, пределах. Любимую тактику Шеридана провести, надеюсь, не позволят, но гарантировать не могу — зависит от того, что Прокофьев сочтёт наиболее выгодным для работы. — Любимую тактику? — в голосе короля звучали тревожные нотки. — Тактика выжженой земли, — объяснил разведчик. — С поправкой на максимальную сохранность инфраструктуры. Сначала отряды репликантов лишают восставших командования и взламывают оборону. Сейчас эту задачу выполняют обычные спецподразделения Консорциума. За ними следуют ударные части карателей, ликвидирующие оставшиеся очаги сопротивления. Затем следует зачистка, в ходе которой всех выживших сгоняют в так называемые “фильтрационные пункты”. Якобы для проверки на лояльность Консорциуму. Сами “фильтры”, как их коротко называют — попросту огороженные пустыри. Продовольствие туда завозят по минимуму и нерегулярно, предметы первой необходимости и медикаменты не завозят вообще. Охрана из карателей творит, что угодно и абсолютно безнаказанно. Смертность в этих “фильтрах” достигает восьмидесяти процентов. Разведчик глотнул воды, смачивая пересохшее от долгого разговора горло и давая королю время переварить информацию. Тот какое-то время молчал. — И что мы предпримем для спасения наших граждан? — наконец спросил Дариус. — Всё, что мы можем — выиграть войну. Иногда лучше пожертвовать малым, чем потерять всё, — ответил командующий. — Сейчас, пока отсутствует единая линия фронта, мы проводим заброску агентов на оккупированную территорию. Если это удастся — будем с их помощью удерживать за штаны особо рьяных желающих попартизанить. Таким образом сведём к минимуму риск карательных акций. Ну а желающих бороться с оккупантами перенаправим на сбор информации. Пустим их энергию, так сказать, в мирное русло. — И много у нас агентов? — задумчиво окинул карту Зелара монарх. — Мы как раз работаем над этим.
Город Зелар. Гостиница в туристическом секторе
Близнецов Лорэй не оставляло гнетущее ощущение, что они снова застряли в западне. И хоть на этот раз западня была размером с планету, легче не становилось. На Идиллию пришла война и когда она докатится до столицы — лишь вопрос времени. Увы, выбраться с планеты сёстрам не светило. Помимо прямого приказа полковника Хоара ждать распоряжений, Лорэй удерживала блокада планеты, отсутствие Врат и связи. Свитари коротала время в голотире военной части, а Эйнджела сходила с ума от безделья. Процедуры по сведению шрамов завершились и теперь о ранах напоминали лишь светлые полоски новой кожи. Несколько походов в солярий или на местный пляж уничтожат и эти следы на теле. Как бы хотелось Эйнджеле также просто избавиться от болезненных воспоминаний… Каждый выход за пределы гостиницы грозил встречей с репликантами и навязчивым вниманием собратьев-эмпатов, так что Эйнджела предпочла затворничество. В поисках уединения она арендовала вирт-капсулу, дорогую игрушку развитых миров Доминиона, и часами пропадала в цифровой реальности, творя трёхмерные образы. Она вновь рисовала Чимбика. Живого. Цифровую копию, к которой можно прикоснуться. Программы-имитаторы придавали её созданию подобие жизни, послушно повторяя заданные алгоритмы поведения, но даже добившись поразительного сходства в мимике и жестах Эйнджела видела перед собой лишь пустоту. Пустоту, облачённую в знакомое тело, как в броню. Это не было Чимбиком. Это не было человеком. Возможно обычные люди могли спутать виртуальность с реальностью, но для эмпата цифровой мир был лишь звенящей пустотой, лишённой души. Наверное поэтому идиллийцы не были подвержены бичу многих развитых планет — виртуальной зависимости. Но в этой поддельной жизни была неоспоримая прелесть — Эйнджела не чувствовала чужих эмоций. Как бы не работала технология виртуального погружения, чувства других людей не отражались в душе эмпата. Непривычно пустое, но оттого странно-притягательное общение. Вызов коммуникатора застал Эйнджелу за созданием имитации Тиаматских джунглей. За основу она взяла уже созданный дизайнером шаблон и теперь терпеливо меняла его на свой вкус, наполняя деталями. Ей казалось, что именно такое место понравилось бы Чимбику. — Добрый день, мисс Лорэй, — вежливо поздоровался собеседник. — Позвольте представиться: капитан Чопра, заместитель начальника разведки. Я знаю, что вы подчиняетесь непосредственно полковнику Хоару, но он убыл в штаб сектора, а у нас… довольно серьёзное положение. Поэтому я хотел бы встретиться с вами и вашей сестрой. “Хотел бы встретиться”, — мысленно отметила Эйнджела. Просьба, не приказ. Дань вежливости, или Хоар и впрямь устроил работу так, что они подчинялись только ему? — Вас устроит виртуальная конференция? — уточнила Эйнджела, не горя желанием возвращаться в полный чужих чувств мир. — Я свяжусь с сестрой, она подключится через вирт-очки. — Встречаемся через десять минут, я установлю защищённый канал с вашим сегментом, — ответил капитан и отключился. Из-за гигантского папоротника вышел репликант, похожий на тиаматского охотника. Он не делал попытки приблизиться, просто стоял и смотрел на Эйнджелу. Он никогда не подходил близко, чтобы ощущение пустоты, отсутствие даже намёка на живую душу не разрушило иллюзию. Ей нравилось видеть его иногда и представлять, что Чимбик обрёл свободу и живёт так, как мечтал. А прикосновение… Чёрт с ним. Мечту нельзя трогать руками. Репликант вновь исчез в джунглях, а вскоре на каменистом холме, граничащим с опушкой джунглей, стояли трое. Виртуальные аватары Свитари и капитана Чопры без затей повторяли их внешний вид в реальности. Облачённый в броню разведчик казался уместным среди пейзажа мира смерти, а вот девушки в обычной гражданской одежде казались чуждыми этому месту. Чопра оглядёлся, но мнение о месте встречи предпочёл оставить при себе. — Итак, у нас к вам просьба, — с ходу перешёл к делу капитан. — Я знаю, что вы ещё не до конца прошли реабилитацию, потому не настаиваю. Но всё же попрошу понять всю серьёзность ситуации. Он по очереди посмотрел в глаза обеим девушкам, словно виртуальные образы могли отображать реальные эмоции собеседников. Взгляд капитана чуть задержался на светлых пятнах, оставшихся от сведённых шрамов на лице Эйнджелы. Чопра явно сделал какие-то свои выводы, которые тоже остались при нём. — Противник оккупировал весь округ Зелар, — продолжил он, неторопливо переведя взгляд на Свитари. — Мы начинаем разворачивать там агентурную сеть, но нам не хватает людей. Катастрофически. Поэтому я пришёл предложить вам поработать на оккупированных территориях. Задачу обрисую точнее в случае вашего согласия. Чопра замолчал, ожидая ответа девушек. Между деревьев у подножия холма обозначилось движение, но капитан даже не моргнул глазом, зная, что к защищённому каналу невозможно подключиться постороннему. Ну а личные фантазии автора виртуального леса Чопру занимали куда меньше, чем проблемы в реальности. Сёстры недоверчиво переглянулись, а затем поражённо уставились на Чопру. — Вы предлагаете нам добровольно отправиться в этот ад? — уточнила Свитари. — Вы представляете, что там будет твориться? — Вот вы и нужны для того, чтобы ничего подобного не произошло, — терпеливо пояснил капитан. — Нужно свести к минимуму поводы для карательных акций. — А им нужен повод? — удивилась Свитари. — Корпоратским уродам? Эдемцам? Они могут спалить целый квартал просто ради развлечения. Вы когда-нибудь видели, как кого-то сжигают живьём? Взгляд Чопры был красноречивей слов. Видел, вполне возможно, что горел, а может и жёг сам. Ри запоздало вспомнила, что в приютившей их с сестрой конторе ангелов не держат. Скорее — ручных демонов, спускаемых с поводка по мере необходимости. И Лорэй, если вдуматься, уже стали частью этой своры. Мгновение миновало, и перед Лорэй вновь стоял дружелюбный и немного усталый человек. Маленькое напоминание о том, что не только сёстры умеют с лёгкостью менять личины. — Там не только корпораты и эдемцы, — уточнил Чопра. — Они — лишь часть контингента войск Союза. То, что он убеждал, а не приказывал, придало Эйнджеле решимости. — Нет — отрезала она. — Лезть под пули — не наша работа. Пусть этим занимаются другие. Свитари молча кивнула, полностью согласная с сестрой. — Мисс, — предпринял очередную попытку Чопра. — Подумайте. Ведь Идиллия — ваш дом. — У нас нет дома, — тихо ответила Эйнджела. (обратно)
Глава 6
Планета Идиллия. Зелар, комендатураПервая ночь в Зеларе осталась в памяти Нэйва как череда бесконечных звонков и решений проблем, с которыми капитан не то что никогда не сталкивался, а даже в страшном сне представить не мог. Контрразведчика готовили к противостоянию агентам врага, партизанам и прочим подобным элементам, а не к работе, которой должны заниматься службы обеспечения тыла. Но как раз с тыловиками был напряг: ракетная атака на “Санта-Марию” унесла множество жизней штабных офицеров, в том числе и служб матобеспечения. Поэтому выжившим пришлось спешно осваивать новые специальности, чтобы работать “за себя и за того парня”, как метко выразился Рам. Когда, наконец, Грэм разделался со всеми делами, свалившимися на него за этот неимоверно длинный день, то обнаружил, что уже начало четвёртого утра, в кабинете — никого, а небо за окном начинает светлеть. — Надо было сдаться внутренней безопасности, — мрачно пробурчал Грэм. — Лежал бы сейчас на койке в камере, мирно готовился к принудительной социализации… Вспомнив, что у него с позапрошлого уже утра во рту маковой росинки не было, Грэм выдвинул из-под стола коробку сухих пайков и принялся перебирать её содержимое. Достав пакет яичницы со шпинатом и банку кофе, капитан дёрнул язычки разогревающих элементов и, выждав необходимое время, приступил к еде. — Господи, как это можно есть? — услышал он голос Рама. Полковник стоял в дверях и разглядывал пакет в руках Грэма с выражением суеверного ужаса на лице. Нэйв, посчитав, что сейчас последует очередная идиотская шуточка про еду и гефестианцев, которыми он и так уже был сыт по горло, молча набил рот. Ибо с набитым ртом очень сложно хамить старшему по званию. — Я после Акадии на яичницу смотреть не могу, — продолжал Рам, подходя к своему столу. — Придурки из снабжения что-то там у себя намудрили и прислали нам только грёбаный “Рацион № 3”, где основным блюдом как раз эта чёртова яичница со шпинатом. И мы полторы недели жрали её, пока по гребучим зарослям шарахались. Десять лет прошло, а я до сих пор не могу даже упаковку видеть. Грэм молча жевал, думая о том, что на Гефесте очень многие с радостью бы согласились пожить те же полторы недели даже на пайковой яичнице со шпинатом. Вслух, разумеется, он ничего не сказал: не в тех ещё чинах, чтобы говорить полковнику “да вы зажрались”, пусть и завуалировано. Для него самого до поступления в военное училище даже порошковая яичница считалась деликатесом. — Хефе, у нас проблема, — раздался в наушнике голос дежурного. Грэм закатил глаза: привычка тиаматцев называть “хефе” любого из своих начальников искоренению не поддавалась. Вот хоть в лоб им стучи, хоть по лбу. В следующий миг все мысли об особенностях менталитета вылетели у Нэйва из головы, ибо дежурный продолжал: — Местные патруль привезли… О, уже второй. — Какой патруль?! — едва не заорал Грэм. — Наш, — абсолютно пофигистично отозвался дежурный. — Все пьяны в слюни. О, третий везут… — Твою мать, — выругался Грэм, отшвыривая пакет с едой. — Что стряслось? — Рам уже стоял наготове, с автоматом в руках. — Местные патруль наш привезли, — коротко отозвался Грэм, перепрыгивая стол. — Все в говно пьянючи…. Рам в ответ разразился сложносочинённой матерной тирадой, завершившейся только при выходе из здания. На газоне рядком лежали слабо шевелящиеся тела, благоухающие свежим перегаром. Часть элементов брони отважные бойцы армии вторжения где-то потеряли, как и человеческий облик. Рядом с анатомической свалкой стоял помдеж, занятый пересчётом снаряжения пьянчуг, а в сторонке группка идиллийцев — что характерно, тоже в элементах брони, — объяснялась с дежурным. Фамильяры тиаматцев — у дежурного и помдежа это были гигантские тиаматские ягуарунди, — бдительно следили за аборигенами, дабы разодрать их на лоскуты при малейшей угрозе хозяевам. Грэм, глядя на обманчиво-ленивые движения громадных кошек, в который уже раз восхитился их красотой и грацией. Вообще тиаматские фамильяры — генетически усовершенствованные животные, насмерть преданные своему хозяину, — являлись страстной мечтой всех любителей экзотических животных. Но тиаматцы никогда не продавали фамильяров инопланетникам. В их сложной для сторонних людей религии — ответвлении католицизма, — души фамильяра и его хозяина были связаны между собой и душой самой планеты. Поэтому продажа фамильяра на сторону приравнивалась к святотатству и каралась погружением в гнездо жуков-телоточцев. — Это что за срань господня? — вопросил Грэм, налюбовавшись ягуарунди. В следующие пятнадцать минут вырисовалась совершенно сюрреалистическая картина. Доблестные сыны Эдема и Бэйджина, уже хапнувшие дозу местного гостеприимства в оцеплении, предсказуемо забили болт на свои обязанности и пустились во все тяжкие, стоило местным красоткам игриво подмигнуть и звякнуть стаканом о бутылку. Причём так, что через какое-то время тупо перестали выходить на связь, допившись до положения риз. А дальше началось невообразимое: жители оккупированного города, вместо того, чтобы нахрен вырезать удолбанцев и скрыться с их снаряжением и оружием, бережно погрузили пьяные тела вместе с их скарбом в машины и отвезли в комендатуру. А какие проблемы? Такблоки вместе с живыми носителями — вот, а уж завести броневик и поехать на нём не сможет разве что амиш. Патрули и посты не реагировали на машину, подающую нужные сигналы, и Грэм готов был провести ночь в благодарственных молитвах, что всё завершилось нелепым анекдотом, а не налётом на комендатуру. В итоге у Грэма и Костаса ушёл час на то, чтобы разобраться в ситуации, вышелушить не шибко трезвых аборигенов из деталей брони, подаренных собутыльниками, объяснить, почему нельзя погладить фамильяров, выписать им пропуска для обратной дороги, найти транспорт и отправить восвояси. А самим остаться разглядывать пьяных идиотов. — Расстрелять их к грёбаной матери, чтоли? — задумчиво протянул Рам, глядя на встающее над домами солнце. — У нас и так людей — раз-два и обчёлся, — безжалостно обломал его мечты Грэм. — Даже использовать в качестве одноразовых средств разминирования — и то не можем. — И что прикажешь с ними делать? — осведомился полковник. — В коечку, а рядом рюмочку на опохмел? — Никакого опохмела, — отозвался Грэм, отметив изменение стиля общения китежца. Кажется, налаживаются нормальные отношения с командиром. — Я бы предложил дождаться, когда продерут глаза, а потом построить свободный личный состав и выпороть дебилов перед строем. И на “губу”, суток на трое, — Грэм попинал по ноге счастливо улыбающегося во сне бейджинца. Тот что-то забормотал на кантонском и перевернулся на бок, приняв позу эмбриона. — Хватит и суток, — внёс коррективы Рам. — Нехер прохлаждаться, пока за них остальные службу тянут. Как отблюются с бодуна — так и дальше впахивать. Не забыть только засувенирить их в самые гребеня, куда даже самый долбанутый туземец не полезет. Дежурный! Раскидайте этот навоз по камерам! Как продерут глаза — сообщите! — Хефе, так камер пока нет, — развёл руками дежурный. — Так сделайте, лейтенант! — потеряв терпение, рявкнул Рам. — Или у меня должна обо всём голова болеть? Выполнять! Развернувшись на каблуках, он в сопровождении контрразведчика промаршировал обратно на второй этаж. В кабинете Нэйв грустно осмотрел остывший пакет. “Зря я Рама от расстрела отговорил”, — подумал он, жуя холодную яичницу. Глоток холодного кофе только укрепил капитана в этом мнении. Никакого снисхождения к засранцам, из-за которых приходится давиться остывшим завтраком! — Хорошо, что шваль корпоратовскую по ВОПам раскидали, — зевнув, сказал Костас. — А то ночка прошла куда менее… идиллически. — Воистину, — закивал Грэм, в красках представив, устроили бы в городе каратели. – “Центр” — “Сто второму”, — неожиданно раздалось из наушника. Не переставая жевать, Нэйв взглянул на таблицу позывных. “Сто второй” — патруль, нашедший летучих волков и оставленный их караулить. Что там могло случиться? – “Центр”, слушаю, — торопливо проглотив кусок, ответил Грэм,преисполнившись дурных предчувствий. Воображение тут же нарисовало картину перебитых патрульных и нагруженных гранатами идиллийцев, верхом на волках улетающих в закат. Точнее, восход. “Господи, какой же бред в башку с недосыпу приходит” — подумал Грэм. — Тут господин Алис Тарн хочет с вами поговорить. — Что за Алис Тарн? — удивился Грэм. — Владелец питомника, — ответил старший патруля. — И какого чёрта ему надо в такую рань? Ладно, давай его. В наушнике раздался шорох, а затем мужской голос пробасил: — Господин капитан, ваши солдаты не дают нашим волкам взлететь. — Нашим — это чьим? — не понял Грэм. — Моим и остальных владельцев, — терпеливо пояснил собеседник. — У меня в вольерах волки и других людей, понимаете? — Понимаю. А вот зачем им летать — не понимаю совершенно, — моментально преисполнившись подозрений, ответил Грэм. — О. Видите ли, летучим волкам для испражнения необходимо отлететь от логова на значительное расстояние, — в голосе Тарна проскользнули те самые нотки, что появляются у человека, оседлавшего любимого конька. — Этот инстинкт выработан в процессе эволюции, чтобы не выдавать местоположения логова. Они даже погадки детёнышей уносят из… — Что за бред! — не выдержав, перебил его Нэйв. — Впервые слышу, чтобы кому-то требовалось взлететь, чтобы посрать. Даже чёртовы птицы — и те гадят, когда и где приспичит. Не заливайте мне баки, уважаемый, мне и так забот хватает. Если у вашего питомца проблемы с животом — вызовите ветеринара, а меня больше не беспокоить! Всё, пока-пока! И оборвал связь. — Хрень, — зло буркнул Нэйв, зачёрпывая из пакета. Но аппетит пропал. Тон идиллийца выдавал знатока, и теперь Грэм отчётливо представлял летучего волка, с жалобным стоном завернувшегося в крылья. — Что такое? — полюбопытствовал Рам. — Да звонил хозяин питомника летучих волков, говорит — им, чтоб гадить, летать нужно, — ответил Грэм. — Я что-то такое слышал, — Костас наморщил лоб. — Погоди, сейчас у специалиста спросим. Нацепив гарнитуру, полковник сказал: — Дана, зайди. Нужна консультация. Дёмина прибыла парой минут позже и с порога зло рявкнула: — Если мне придётся ехать разыскивать ещё одного потерявшегося в чьей-то постели трахаря, я его на ближайшем столбе за беспокоящий орган и вздёрну! Вид у неё был уставший и Грэм понял, что бессонная ночь выпала не только на его долю. — Летучие волки правда могут гадить только в полёте? — спросил Рам. — Вам делать нехрен?! — взорвалась Дёмина и, опомнившись, добавила, — Сэр? Покосившись на контрразведчика, который со всей очевидностью и был причиной уставного обращения, она сказала: — Тиаматские волки — в отличие от нашего обожаемого личного состава, — не гадят там, где живут. — То есть они действительно гадят лишь в полёте, — уточнил Грэм. — Чёрт… Он побарабанил пальцами по столу, пытаясь найти выход из ситуации. — В городе нашлась компашка твоих крылатых друзей, — пояснил недоумевающей Ракше полковник. — Сейчас звонил их хозяин, просил пустить полетать и покакать. — И в чём проблема? — не поняла Дана. — Пусть летят. — А где гарантия, что вместо дерьма нам на головы не полетит что похуже? — осведомился Грэм. — Типа гранат? — Гранаты? — переспросила Ракша со злой усмешкой. — После сегодняшнего? Да местные вырожденцы даже в дюпель пьяных кретинов пальцем тронуть не рискнули, куда им оседлать летучего волка и наносить удары? Я больше опасаюсь, что весь личный состав сшоркается в этом грёбаном оккупированном борделе! — Мне бы вашу уверенность, — вздохнул Грэм. — Одолжите запасные ошейники у тиаматцев, — посоветовала Дёмина. — У них есть с датчиками на самых разных тварей. Будем контролировать не только перемещения волков, но и сердцебиение, скорость и прочую биометрию. Если волк с наездником или грузом, его показатели изменятся. — Отличная мысль! — вскинулся Грэм. — Сейчас свяжусь с этим Тарном, уточню, сколько у него волков в питомнике. — Я могу отвезти ошейники и проконтролировать установку на всех волков, — предложила помощь Дёмина и её усталое лицо при этом прояснилось. Не нужно было обладать даром эмпатии чтобы понять: работа с тиаматскими волками нравилась Ракше куда больше возни с пьяной солдатнёй. Да и не только ей. Нэйвом овладело совершенно мальчишеское желание посмотреть на настоящих летучих волков вживую. В отличии от Эйнджелы Лорэй, капитан любил животных, но с его службой даже поход в зоопарк не представлялся возможным. Грэм со злостью вспомнил Новый Плимут. Сколько всего он упустил, вынужденный изображать алкаша! И всё из-за кучки продажных засранцев. Нэйв от души пожелал, чтобы близняшки Лорэй отыгрались на сволочах и за него тоже. — Лучше это сделаю я, — вслух сказал он. — Хочу посмотреть на их хозяев, провести инструктаж. Вы, лейтенант, отдыхайте, а то вижу, что ночка для вас выдалась та ещё. — Да возьми её с собой, — прежде, чем Ракша успела открыть рот, вклинился полковник. — Ты ж этих волков в глаза не видел, а Дана про них знает больше, чем сами волки. — Вы правы, — согласился Нэйв. Действительно, с его познаниями о фауне Тиамат хорошо, если получится взрослого волка от волчонка отличить. А раз Дёмина такой знаток — будет, кому проконтролировать действия хозяев животных.
**** У ворот питомника броневик встретил скучающий солдат. — Этот тип нас уже достал, сэр, — сообщил он, помогая Дане и Грэму выгружать ошейники, сделанные из ремней устрашающих размеров. — Мозги вынул своими зверюгами. Я как в передачу про дикий мир Тиамат попал. — Ну, человек любит своё хобби, — ответил Грэм. — Пошли, покажешь дорогу. Солдат провёл их через ухоженный садик и свернул за дом. — Ох ты ж… — только и смог сказать Нэйв. Прямо на него из-за решётки таращились льдисто-голубые глаза громадного зверя, резко контрастирующие с его охряного цвета шкурой. Вживую летучий волк выглядел куда внушительнее, чем на голокартинке. Восхищённый капитан таращился на исполина, напрочь позабыв о цели приезда. Волк же, шумно выдохнув, принялся с грохотом скакать по клетке, ударяя мордой в крышу вольера и всем своим видом выражая нетерпение. — Где хозяин? — включив внешние динамики, громко спросил Нэйв. — Да тут! — послышался голос сержанта, командующего патрулём. Двое патрульных выволокли и кинули под ноги Нэйву скованного одноразовыми наручниками идиллийца. Во рту аборигена торчал тряпичный кляп. — И нахрена? — осведомился Грэм. — Да затрахал своим нытьём, — отозвался сержант. — Ладно, когда просто про этих зверюг байки травил — хоть интересно было. А с утра как заело: им надо летать, чтобы срать. Затрахал этим своим сральником. Я его три раза предупредил, что если не заткнётся — я ему сам пасть заткну. Да? Он наклонился к идиллийцу. Тот ответил мрачным взглядом, в котором явственно читалось желание разнообразить рацион своих питомцев минимум одной конкретной личностью. — Проблема сральника решена, — усмехнулся Грэм и Ракша за его плечом демонстративно тряхнула ворохом ремней. — Развязывайте страдальца. Один из солдат перекусил наручники кусачками и отошёл в сторону, предоставив идиллийцу самостоятельно вставать и избавляться от кляпа. — Доброе утро, господин Тарн, — поприветствовал Грэм хозяина питомника. — С Днём рождения. И торжественно вручил ему ремни с датчиками. Тот, разминая челюсть, озадаченно уставился на ошейники. — Вы хотите сказать, что запрещали волкам летать только потому, что на них не было ошейников? — удивлённо спросил идиллиец. Холёный красавец в прыжковом костюме из “умной” ткани — хоть сейчас снимай в рекламе идиллийских курортов — сразу вызвал у капитана подсознательную неприязнь. Слишком уж напоминал ухоженных упырей, рассказывающих с экранов головизоров о новых политических курсах, беспроигрышных инвестиционных проектах и новых веяниях моды. Эти люди были Грэму странны, непонятны, а после расследования дела “Иллюзии” — априори неприятны и подозрительны. — Да, я пользуюсь служебным положением, продвигая продукцию фирмы друга, — желчно отозвался Грэм. — Делаю его монополистом на вашем рынке. Ещё дурацкие вопросы будут, или займётесь делом? Он показал на беснующегося в клетке волка. Идиллиец озадаченно моргнул, не поняв то ли слов капитана, то ли причину его неприязни, но продолжать разговор не стал. Просто набросил связку ошейников на руку и поспешно, явно опасаясь, что Нэйв передумает, пошёл к вольеру. Едва дверь открылась, как мечущийся в нетерпении волк бросился на идиллийца, свалил того и прижал лапами к земле. Грэм рефлекторно схватился за автомат и лишь затем осознал, что лохматая зверюга не терзает, а радостно облизывает идиллийца. Тот с видимым усилием отпихнул морду волка в сторону и начал прилаживать ему ошейник. — Можно? — Нэйв не заметил, как Ракша проскользнула в вольер и застыла на входе. Волк подозрительно прижал уши и обнажил клыки при виде чужака. — Спокойно, Рогалик, спокойно, — успокивающе проговорил Тарн и издал странный щёлкающий звук. — Это наши гости. Грэм знал, что владельцы живности часто дают своим питомцам необычные клички. Например, карликового пинчера могли звать Убийцей. Но летучий волк по имени Рогалик… Нэйву даже стало интересно, чем руководствовался идиллиец, выбирая имя животному. Волк, кажется, понял хозяина и успокоился, но следить за Ракшей не перестал. А та приблизилась на шаг и разразилась серией мурлыкающих и щёлкающих звуков. К удивлению капитана, волк, уже получивший свой ошейник, соизволил слезть с хозяина и подошёл к Дёминой, обнюхивая новую знакомую. Та сняла перчатку и, к ещё большей растерянности Нэйва, положила руку на протянутую ладонь идиллийца. — Чё ваще происходит? — услышал капитан вопрос патрульного. — Да хрен его знает, — отозвался сержант. Идиллиец, тем временем, поднёс сомкнутые руки к морде зверя, а затем переместил ему на лоб. И когда Ракша начала чесать волка, Грэм мог поклясться, что у того на морде явственно проступило блаженное выражение. — Всё, малыш, можно лететь, — потрепал его по шее Тарн и волк, радостно рыкнув, выскочил из вольера. На глазах обалделого Грэма “малыш”, размером чуть уступающий ударному беспилотнику, подпрыгнул, распахнул крылья и за считанные секунды исчез в утреннем небе. — Абзац… — выдохнул один из патрульных, опуская автомат. — Чёрт, предупреждать надо! Я чуть не усрался, когда эта траханина из клетки сиганула! — Заткнись, Крис, — оборвал его сержант, но по его голосу Грэм понял: этот Крис был не одинок в желании накидать в штаны. Идиллиец взглянул на патрульных так, что Нэйв сразу понял: прыжок Рогалика был маленькой местью за пережитое унижение. И судя по всему, Тарн остался ей вполне доволен. — Поможете с остальными? — обратился он к Ракше и тряхнул связкой ошейников. — Я познакомлю. — Без проблем, — отозвалась Дёмина и пошла вслед за идиллийцем к следующему вольеру. Вдвоём они за считанные минуты нацепили ошейники на остальных хищников и выпустили их полетать. Наблюдавший за действом Грэм признал, что Дёмина если не эксперт, то минимум знаток тиаматских волков. Она ещё пару минут говорила о чём-то с Тарном, разглядывая голографическую карту окрестностей, затем кивнула и вернулась к броневику. — Можем ехать, сэр, — сообщила Ракша Нэйву. — Спасибо вам, — поблагодарил идиллиец с такой искренней улыбкой, что Грэм на миг позабыл о неприязни. — Приезжайте в гости в любое время, — повернулся Тарн к Дёминой. — Вы понравились Рогалику. — Возможно, — отозвалась Ракша. Грэм, услышав это, проверил атмосферу на наличие феромонов, а броню Даны — на герметичность. Нет, всё в норме: броня задраена наглухо, а феромонами и не пахнет. Затем Нэйв, вспомнил, как загорелись глаза Даны при первом упоминании питомника и понял, что Тарна ждёт разочарование: если Дёмина и приедет сюда, то к Рогалику, а не к его хозяину. А дай ей волю — так вообще поселится в вольере. — Буду ждать, — улыбнулся идиллиец. Грэм подумал, что сейчас последует попытка поцеловать даме ручку и уже нацелился измерить расстояние, на которое Дана катапультирует придурка. Но, к разочарованию капитана, Тарну оказался не чужд инстинкт самосохранения. То ли эмпатия помогла, то ли сказалось общение с патрульными. А жаль — Нэйв с удовольствием посмотрел бы на рожу этого хлыща после знакомства с маленьким, но злым кулаком Ракши. — Кормовой пруд, — Дёмина сунула Нэйву планшет с голокартой. — Там волки ловят рыбу. Нужно оповестить личный состав, а то со страху перестреляют зверюшек. Грэм молча кивнул, сделав зарубку в памяти обязательно выбраться на этот пруд и посмотреть, как рыбачат летучие волки. А сейчас его ждали куда менее увлекательные и приятные дела. ––—––– ВОП — взводный опорный пункт, часто используется в качестве блок-поста (обратно)
Глава 7
Планета Идиллия. Три километра от Зелара, штаб генерала ПрокофьеваВ кабинете штабного модуля было накурено так, что хоть топор вешай. Дым пластами кружил под потолком, но полковник Шеридан, просматривая рапорты подчинённых, продолжал смолить сигару за сигарой. Текущая ситуация ему нравилась. На захваченных территориях тихо, за сутки — всего одна стычка с разведгруппой противника, обнаруженной патрулём. Долбаные репликанты, сообразив, что их засекли, подбили патрульный бронетранспортёр и удрали в лес. Патруль отделался контуженным водителем. По сравнению с тем, что могли натворить хреновы штамповки — мелочь. Хотя, наверное, контуженный водитель эту точку зрения не разделял. Хуже то, что долбаные засранцы так просто не угомоняться — уж кто-кто, а Филип, покомандовав репликантами, прекрасно знал их натуру. Упорные говнюки, хуже бойцовых псов, которые если вцепятся — не отпустят. Шеридан сделал отметку удвоить число патрулей и перешёл к рапортам от сапёров. Тут тоже радовали успехи. Вокруг Зелара установили минные поля и инженерные заграждения, оборудовали взводные опорные пункты и уже ведут строительство долговременных укреплений. Полковник взглянул на карту захваченных территорий. ПВО ещё слабовато, много “мёртвых зон” — почти все силы зенитчиков брошены на прикрытие колонн техники. Доминионцы воспользуются этой слабостью, едва узнают. Значит, нужно прикрыть важные объекты от их атак. Но где его взять при его ограниченных ресурсах? Против любого другого противника Шеридан знал отличный способ, не раз выручавший корпората за долгую карьеру. Живой щит из гражданских останавливал любые атаки и в личном рейтинге полковника занимал почётное первое место по соотношению доступность-эффективность. Но репликанты… Теперь по другую линию фронта были те самые штамповки, которыми он, Шеридан, командовал ещё полгода назад. И тогда репликанты на мирняк обращали меньше внимания, чем на мусор под ногами. Хоть новорожденными обложи — всё равно долбанут. Но теперь ими командуют доминионцы и есть шанс, что биороботы получили приказ не трогать гражданских. Он с сомнением пожевал сигару и прикрыл глаза. В принципе, что он теряет? Объекты и так и эдак прикрыть больше нечем. В худшем случае пару десятков местных разбросает по окрестностям. Так их, местных, ещё много и выжившие может даже пересмотрят верноподданические чувства к Доминиону, идущему к победе по их трупам. Беспроигрышный вариант. Шеридан ухмыльнулся и вызвал командира батальона охраны, состоящего из киборгов: — Ларри, отправьте два взвода в город. Наберите в домах всякой шушеры — баб там, можно брюхатых, мелюзги, — и распределите у строящихся укреплений. Майор, служивший с Шериданом не первый год, уточнил: — Живой щит? — Именно, старина. — Принял, — майор оборвал связь. Шеридан довольно улыбнулся и сделал глубокую затяжку. Главную на данный момент проблему он решил.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура
Новый день — новые проблемы. Эту простую истину Рам усвоил давным-давно, в первый год службы. В этот раз проблемы шли одна за другой, бесконечным потоком, не дожидаясь нового дня. Косяками перелётных птиц прибывали всё новые и новые вусмерть пьяные патрульные, выволоченные за шиворот из постелей новых подружек, или домов новых друзей. Рам уже даже не выходил для обозрения очередной привезённой партии выпивох, приказав дежурному просто сгружать тела в подвал, спешно переоборудованный в гауптвахту для рядового и сержантского состава. Радовало, что всякие инциденты с аборигенами ограничились пьянками и потерей снаряжения. Никаких нападений на солдат, обстрелов или засад. Всех проявлений агрессии — несколько инопланетных туристов, также набравшихся до полного изумления, сцепились с патрульными. Рама такое положение дел радовало и настораживало одновременно. Весь опыт китежца говорил, что подобное миролюбие на войне невозможно. И если в первое время — тихо, то потом, когда враг опомнится, начнётся партизанщина. Так было на Акадии, так было на Эдеме и Костас не видел причины, почему на Идиллии должно быть иначе. Пацифизм — пацифизмом, но даже среди таких записных непротивленцев злу насилием, как амиши, в своё время нашлось немало желающих взять оружие в руки. А на Идиллии осело много инопланетников, прекрасно знающих, с какой стороны приклад у автомата. Рам не сомневался, что в скором времени они найдут последователей среди аборигенов и примутся упоённо пакостить захватчикам. Но шло время, а кроме сообщений о новой партии пьянчуг в форме Союза, ничего не происходило. И это нервировало. В довесок на Костаса свалились вопросы по хозяйственной деятельности города, которые до этого разгребал Нэйв, слинявший вместе с Даной к крылатым волкам. Костас уже после второго звонка понял, почему контрик с такой радостью ухватился за предлог свалить к чертям от этого дурдома. Склады, фрукты, овощи, рефрижираторы, элеваторы — всё это сплелось в клубок, постепенно заполняющий сознание китежца. Апофеозом этого сельскохозяйственного абсурда стали пьяные птицы. Чёртовы пернатые наклевались забродивших ягод, которые владелец не успел доставить на склад, и пришли к выводу, что раз люди не дают отпор агрессору — это бремя ложиться на птичьи плечи. И со всем пьяным пылом устроили партизанщину, нападая на патрульных солдат и гадя им на головы. Костас поначалу от души веселился, слушая разъяренные вопли потерпевших, но после десятого или пятнадцатого доклада понял, что с пернатыми вояками надо что-то делать, иначе они обосрут весь личный состав. Пришлось обращаться к тиаматцам, у которых нашлись ультразвуковые отпугиватели. Птицы улетели, громогласно обещая вернуться и как следует наподдать наглым захватчикам. Героически отбив птичью атаку, Рам вздохнул: — Грёбаная планета. Даже птахи — и те здесь закладывают за воротник… Вновь ожил наушник служебного комма. — Полковник, с вами хочет поговорить некая Арора Зара, — сообщил дежурный. — Назойливая, хуже мухи. Раза три к чёрту посылал — не понимает. Ходит вокруг и зудит. Разрешите применить силу? “Пристрели её!” — мысленно приказал Костас. Увы, мечты — мечтами, а в реальности докучливая чинуша пока ещё не заработала расстрел. Хоть и стремилась к этому всеми силами. — Ладно, давай её сюда, — вслух сказал Рам, приготовившись выслушать очередной бред про фрукты, овощи и просроченный сенокос. Одного взгляда на лицо экс-мэра хватило, чтобы понять — дело посерьёзней разорённого поля. — Прикажите вашим киборгам отпустить людей! — едва ворвавшись в кабинет потребовала Зара. Терпеть подобный тон в свой адрес Костас не собирался и в мирное время. Сейчас же требование от побеждённого, да ещё и чиновника, разозлило ещё больше. — Я же обещал массовые расстрелы — вот, выполняю, — процедил он. Измученный бессонницей и сумасшедшей ночью мозг реагировал медленно, и Раму потребовалось несколько секунд, чтобы переварить услышанное. “А когда я приказал гражданских задерживать и нахрена?” — озадачился Рам. Не обращая внимания на разразившуюся гневной тирадой идиллийку, он вызвал файл с отданными за ночь приказами, решив, что в этой кутерьме попросту проморгал смысл подписанного текста. Нет, ничего подобного не было. Ни сапёры, ни тыловики запросов на набор рабочей силы не присылали. Что тогда происходит? Почему киборги задерживают гражданских? Жестом велев идиллийке заткнуться, Рам вывел на монитор карту города с отметками своих подчинённых и сверил с графиком нарядов. Все на местах, выделенные в патрули киборги исправно движутся по указанным маршрутам. Никаких неучтённых действий. Чертовщина какая-то. Может, идиллийка закинулась чем-то для снятия стресса и теперь выдаёт свои глюки? Костас покосился на умолкшую Зару. Вроде не похоже, реакция нормальная. Или всё же вызвать медиков? Для очистки совести Костас вывел на карту обозначения всех союзных единиц. И вот тут его брови поползли вверх: обнаружилась группа киборгов из батальона охраны штаба генерала Прокофеьва, сопровождающих группу штатских к пятому ВОПу. Через несколько минут выяснилось, что киборги действуют по приказу полковника Шеридана. Это привело Рама, и без того пребывающего не в самом лучезарном настроении, в состояние, близкое к бешенству. А узнав истинную цель Шеридана, Костас взбеленился окончательно. Мало того, что корпорат влез без спроса в зону ответственности Костаса, так ещё и исподволь делал китежца соучастником преступления. Ибо то, что собрался сделать Шеридан, иначе, как “военное преступление”, в Союзе не трактовали. А на Китеже за соучастие в подобном бесчестье просто увольняли с позором, без права ношения формы и с соответствующей отметкой в документах, что для профессиональных военных было хуже смерти. Костасом овладело жгучее желание поехать и нахрен пристрелить сволочного корпората, до сих пор не въехавшего, что он уже не сраный каратель, а офицер армии Союза. Рам сделал глубокий вдох, успокаиваясь. До Шеридана он доберётся потом, а сейчас нужно увести людей из-под вероятного удара. — Я решу проблему, — сообщил он напряжённо смотрящей на него Заре. Взяв шлем, Костас вышел из-за стола и остановился, вспомнив свой опыт общения с толпой аборигенов. Нужен тот, кто умеет управлять чёртовыми эмпатами. Рам оглядел непривычно-серьёзную идиллийку. По идее, будучи мэром, она должна была научиться руководить людьми. И кто-кто, а она куда лучше Костаса знает и понимает своих соплеменников. “Хоть какая-то польза от этой куклы”, — подумал Костас. — Поедете со мной, — бросил он Ароре, надевая шлем. К его немалому облегчению, та не стала толкать речи, а коротко кивнула и последовала за ним. В дежурке Рам столкнулся с вернувшейся Ракшей. — Давай за руль, — скомандовал он, не дав девушке и рта раскрыть. — К пятому ВОПу.
Планета Идиллия. Зелар, пригород
Работа военных строителей Союза внушала уважение. К моменту, когда репликанты добрались до окраины Зелара, инженерно-строительные части оккупантов уже успели отрыть разветвлённую сеть окопов, оснащённую стандартными бронеколпаками ДОТов и автоматическими огневыми точками, раскинуть сеть минных полей и растянуть проволочные заграждения. И приступить к возведению полноценных взводных опорных пунктов, сеть которых превратит город в крепость. Работали строители чётко, без единой заминки. Экскаватор отрывал котлован, специальная машина уплотняла почву, вбивала сваи, тут же из подъехавшей бетономешалки лился быстрозастывающий раствор и в готовый фундамент устанавливался модуль укрепления. Наблюдающий за ними Чимбик наносил положение точки на карту такблока, зная, что уже следующим утром здесь ничего не будет указывать на присутствие вражеского укрепления. Всё тщательно замаскируют, так, что даже пройдись кто случайный по крыше бункера — не догадается, что у него под ногами. Солдаты противника тоже не расслаблялись. Из окопов без нужды никто не высовывался, лишь дроны да моторизованные патрули на бронемашинах сновали по окрестностям. Но Чимбик знал, что прорехи во вражеской обороне, дающее репликантам возможность находиться в трёх сотнях метров от первой линии, просуществуют недолго. С каждым часом плотность патрулей и постов-”секретов” будет возрастать. Враг изучит территорию, раскинет сеть датчиков, заминирует наиболее вероятные пути подхода развед-диверсионных групп, оптимизирует маршрут патрулей и даже репликантам придётся из шкуры вывернуться, чтобы проникнуть в город. А значит, надо максимально затруднить противнику возведение укреплений. — Сверчок, принимай, — скомандовал сержант, отправляя связисту данные со своего такблока. Как и при высадке на “Иллюзию”, разведчики использовали проводную связь. — Принял, отправляю, — отозвался Сверчок. Станция связи “выстрелила” сжатым пакетом информации, не поддающимся перехвату и пеленгации. После того, как враг уничтожил все спутники и высотные беспилотники связи Доминиона, до которых смог дотянуться, оставив от единой информационной сети жалкие ошмётки, сообщение со штабом разведгруппы поддерживали только таким способом. Теперь информацию примет один из уцелевших высотных дронов в пространстве, контролируемом ПВО Доминиона, и переправит в штаб. А там уже примут решение, которое определит дальнейшие действия разведчиков. Ответ пришёл быстро. Ожидать удар дронов-камикадзе, доложить о результатах. Чимбик мысленно согласился с выбором средства атаки. Пока ПВО врага достаточно “рыхлое”, летучие роботы эффективней ракет, пусть и несут меньший заряд взрывчатки. Они маневренны, их интеллект позволяет самостоятельно определять приоритетность целей, уклоняться от ПВО и истребителей врага. Низкая — по сравнению с гиперзвуковыми ракетами, — скорость дронов обеспечивает лучшую маневренность по горизонтали, что важно при штурме наземных целей. И главное — способны атаковать малоразмерные движущиеся цели. Такие, как инженерно-строительная техника, потеря которой осложнит возведение укреплений. Теперь разведчикам предстояло ждать около часа, пока дроны доберуться до Зелара. И то при условии, что те не отклонятся от маршрута, уворачиваясь от ПВО союзовцев. — Садж, — окликнул его Блайз. — Дворняги. Чимбик повернулся к сектору наблюдения брата и увидел толпу штатских, идущих к ВОПу под конвоем киборгов. Сначала сержант решил, что их гонят на работы, но затем заметил в толпе множество женщин и детей. Вспомнив методы “работы” Консорциума, сержант напрягся. Ничего хорошего появление гражданских не сулило. Память услужливо подсунула разного рода “воспитательные мероприятия”, с помощью которых Консорциум добивался подчинения бунтовщиков. Показательный расстрел; закапывание живьём; “фильтрационный лагерь”, в котором жёны и дети восставших рабочих умирали от голода — всё то, зачем ещё год назад Чимбик наблюдал с холодным равнодушием, воспринимая как нечто обыденное. Насколько же простой и понятной была его жизнь тогда. И насколько пустой… Киборги подогнали гражданских к возводимому укреплению и киборги выстроили людей в цепь. “Живой щит” — понял Чимбик. Раньше подобное зрелище не вызывало у сержанта особых эмоций. Человеческая плоть — слабое заграждение от пуль, куда эффективней бетонные блоки, древо-земляные укрепления или обыкновенные мешки с песком. Женщины и дети для Чимбика были всего лишь дворнягами разных социальных групп, одинаково ничего не значащих для репликантов. Когда всё успело так перемениться? Глядя на идиллийцев, сержант видел не живые единицы, не досадную помеху, а людей. Таких же, как Эйнджела, Талика, Схема… Людей ставших ему почти столь же близкими, как родное отделение. Людей, для которых он и его братья были чем-то большим, чем эффективная боевая единица, или ценный ресурс. Кем-то большим. А ещё Чимбик видел будущее, которое ждёт его близких, если Консорциум получит Идиллию. Если он и его братья не сумеют защитить планету. — Теперь я осознал, почему нас учили использовать женщин и детей для воздействия на противника, — сипло признался Брауни. Остальные репликанты согласно кивнули. До прибытия на Идиллию в их образе мира попросту не было беззащитных близких. Только братья, функция которых — убивать и умирать. Идиллия подарила искусственным солдатам возможность взглянуть на жизнь с другой стороны. И теперь настала очередь репликантов посмотреть в глаза бездушным монстрам по ту сторону линии фронта. — Что делаем, садж? Глядя на “живой щит”, сержант отчётливо вспомнил минус дронов-камикадзе: в отличии от продвинутого интеллекта ударного беспилотника, дрон не придаёт значения присутствию штатских. Робот-самоубийца должен быть максимально дешёвым, поэтому при его создании экономили на всём, в том числе и программном обеспечении. В конце-концов, есть оператор ведущей машины стаи, обученный реагировать на нештатные ситуации. Но при потере контакта с центром управления дроны действуют по заложенной программе. И сейчас, попав в зону действия “глушилок”, они продолжат выполнять полученную задачу. Надо предупредить штаб. — Сообщи, что корпораты приготовили живой щит, — приказал Чимбик. Сверчок склонился над станцией связи. — Садж, — напряжённым голосом окликнул он Чимбика несколько секунд спустя. — Нет контакта. Мы в зоне действия “глушилок” врага. Чимбик невольно чертыхнулся. Быстро работают, сволочи. Ну да, кто бы сомневался. И Союз и корпораты прекрасно знают, с кем имеют дело и сделают всё, чтобы максимально затруднить врагу жизнь. В другое время Чимбик бы только посмеялся над этим, но сейчас… Сейчас он не мог оторвать взгляд от девочки, немногим старше Ника, беспечно игравшую с блестящим синим звездолётом. Таким же, какой он выиграл для Динары на ярмарке в Эсперо. Внутренности сержанта сворачивались в тугой, холодный ком. — Пробуй другие каналы! — едва не заорал он на Сверчка. — Делаю, садж! Чимбик глубоко вдохнул, успокаиваясь. Войны выигрывает холодный рассудок. Он, Чимбик, найдёт выход. К киборгам, выстроившим идиллийцев вокруг возводимого опорного пункта, подбежал сапёр в характерном угловатом бронекостюме и начал яростно размахивать руками перед носом киборга-сержанта. Репликант понадеялся, что дворняга возмущен наличием заложников, а не помехой работе. Пока сапёр орал на киборга, к ВОПу подъехал лёгкий броневик, из которого вышли двое в броне и идиллийка в гражданской одежде. Военные — явно начальники, — тут же взяли в оборот киборга-сержанта и командира пехоты, а идиллийка принялась созывать сограждан, явно намереваясь увести их прочь. “Быстрее”, — мысленно торопил её сержант. Время утекало. До подлёта дронов оставались считанные минуты, а толпа штатских так и не покинула опасную зону, две стороны которой огораживала “колючка” периметра, третью — окопы и недостроенные укрепления ВОПа, а с чётвертой сгрудиласть инжерная техника. Роботы, узрев помеху в виде живого щита, остановились кто где, из-за чего гражданским теперь приходилось протискиваться в узкие щели между бронированных туш. Дети приняли это за весёлую игру и с весёлым смехом пробирались между необычными препятствиями. Медленно. Слишком медленно. Командир сапёров и подъехавшие офицеры попытались устранить затор, но огромные машины едва могли маневрировать в узком пространстве. Идеальная мишень для дронов-камикадзе. Чимбик даже не сомневался, что именно в этот затор они и долбанут. Несколько дронов атакуют автоматические установки ПВО, отвлекая на себя их внимание, а остальные кинутся на сгрудившуюся строительную технику. Сержант со всей ясностью осознал, что за оставшееся до удара время людей увести не успеют. Выхода не было, следовало отменить удар. — Что со связью? — спросил он. — Ничего. Глушат все наши частоты, — мрачно отозвался Сверчок. Значит, остаётся последнее — сигнал с земли, отменяющий атаку дронов. Понятное дело, что в штабе не придут в восторг, но сержанту было плевать на мнение командования. Сейчас его занимал куда более важный вопрос: как незамеченным подползти впритык к строящимся укреплениям и кинуть фальшфайры нужного цвета. Вопрос — выживет ли он сам после этого, Чимбика не волновал. — По моей команде выбивайте киборгов, — скомандовал сержант. — Ты что задумал? — вскинулся Блайз. — Отменяю удар, — откликнулся Чимбик и отсоединил провод. Тяжелее всего было ползти медленно, не создавая лишней вибрации. Интеллектуальные самоходные мины, затаившиеся в густой траве слева от сержанта, реагировали на колебания почвы, создаваемые человеком. Неважно, как он двигается — ползком, шагом, бегом, — мина всё равно среагирует. Установленные на броне репликанта демпферы искажали производимые им колебания, но всё равно двигаться приходилось медленно и плавно, тратя бесценное время. Наконец сержант выбрался на дорогу. Теперь угроза со стороны мин ослабла, но взамен появился риск преждевременного обнаружения сидящими в окопе солдатами. К счастью, все они таращились на неожиданный спектакль с участием идиллийцев и инженерной техники, но репликант не расслаблялся. Медленными, плавными движениями Чимбик подползал к цели. Когда до линии укреплений оставалось меньше двухсот метров, сенсоры шлема уловили слабый, но с каждым мгновением усиливающийся свист двигателей дронов-камикадзе. К чёрту осторожность! — Огонь! — скомандовал отделению Чимбик и, вскочив, помчался к цели. Отключив фототропный камуфляж, репликант активировал инфракрасные опознавательные маячки на шлеме и наплечниках, давая дронам возможность визуально опознать союзную единицу. За его спиной кустарник взорвался шквалом огня. Хлопнул подствольник, посылая дымовую гранату на фланг вражеских позиций. Чимбик мчался, видя, как очереди выкашивают киборгов. Как суетятся в окопе вражеские солдаты, которым толпа штатских намертво перекрыла сектор обстрела. Как обманчиво-неторопливо шевелится в поисках цели пулемётный ствол автоматической огневой точки. А позади нарастал свист турбин, словно предвестник смерти. Чимбик развернулся, дёрнул чеки и вскинул полыхнувшие зелёным пламенем фальшфайры над головой. Но выскочивший из-за вершин деревьев треугольный силуэт дрона уже пикировал на цель. (обратно)
Глава 8
Планета Идиллия. Город Зелар, северная окраина, ВОП № 5Рам выпрыгнул из машины, не дожидаясь полной остановки, и с ходу налетел на командира сапёров. — Что здесь происходит, капитан? — заорал он. — Херня! — рявкнул в ответ сапёр. — Этот ответ вас устроит? Сэр. Пока Рам вспоминал пункт устава, разрешающий хамить старшим по званию, сапёр продолжил: — Этот корпоратовский угрёбок мало что подставляет мою сраку под трибунал за использование заложников, так ещё и срывает сроки строительства! — Так хера стоите? Гоните мирняк отсюда! — А я, ять, что делаю? — тиаматской ягуарунди взревел сапёр. — А эта, ять, стоеросина… — он ткнул в киборга-сержанта, — … гудит, что у меня недостаточный уровень для отмены приказа и тычет мне в рожу, ять, своими пукалками! Вызываю штаб — все на совещании, хрен кого поймаешь. Рам огляделся. Пехотинцы в окопах — корпоратовские штрафники, — в открытую наслаждались бесплатным представлением, забив болт на наблюдение за лесом. Сделав зарубку накрутить потом хвост их командиру, Костас сказал уже гораздо более спокойным тоном: — Я решу эту проблему, капитан. — Спасибо, сэр, — сапёр отошёл в сторону и, открыв забрало, закурил. Рам, с завистью на него покосившись, подошёл к сержанту-киборгу: — Сержант, я забираю штатских. Возникла пауза, в ходе которой киборг выяснял положение Костаса в командной иерархии. Убедившись, что комендант города в зоне своей ответственности имеет право на подобные приказы, киборг прогудел: — Есть, сэр. И отошёл в сторону, вскинув оружейный модуль в походное положение. Его подчинённые повторили движения командира, застыв высокотехнологичными столбами. Рам вернулся к броневику. — Гоните всех отсюда нахрен, — скомандовал он идиллийке. К молчаливой радости коменданта, та обошлась без вопросов и речей, а просто выскочила из машины и на удивление резво для бюрократа побежала к растярянным согражданам. В этот момент Рам понял, что за ним наблюдает враг. У всех, кто был и выжил на войне, развивается шестое чувство, помогающее уловить приближение опасности. И Костас не был исключением из правил. Сейчас его “чуйка”, как называли такое чувство на Китеже, буквально вопила о том, что надо как можно скорее убираться из этого места. Рам огляделся. Лесная опушка миролюбиво помахала ему ветками, но полковник был уверен: где-то тут, совсем недалеко, засел враг. Костас шкурой чувствовал направленный на него недобрый взгляд. Есть, есть тут кто-то, замаскировавшийся и наблюдающий за союзовцами. “Надо в темпе сваливать”,— решил Рам. А лес обязательно надо прочесать пехотой — в этих долбаных зарослях летающие дроны абсолютно неэффективны. Как назло, все старания Зары побыстрее увести соплеменников угробил затор из сгрудившейся инженерной техники. Протискиваться между корпусами могли по одному, максимум вдвоём, что не способствовало высоким темпам движения. Идиллийцы сообразили пустить вперёд детей, но мелкота тут же устроила из этого состязание “кто первый прошмыгнёт”. В результате, пробравшись через затор, они оставались неподалёку, болея за товарищей и обсуждая “чистоту” прохождения через препятствия. Несколько ребятишек и вовсе отказались отходить от родителей. Напуганные происходящим, они сидели на руках у взрослых, а те что-то успокаивающе им говорили. Стояли они при этом достаточно далеко от основной группы, очевидно чтобы страх не передался остальным детям. Глядя, как молодой идиллиец кружит на руках шестилетнюю дочку, прижимающую к себе игрушечный космолёт, Костас задумался, что в его жизни пошло не так. Почему он, китежец, оказался по одну сторону фронта с тварями, которые способны устроить живой щит из гражданских? Из детей. Как так вышло, что борьба колониальных миров за свою свободу вдруг вылилась в захватническую операцию совместно с бывшими доминионскими корпорациями? Пара взрослых идиллийцев наконец-то сумели увлечь детей новым соревнованием — бегом наперегонки к “вон той машине”. Когда малышня со смехом и гиканьем пронеслась мимо коменданта, тот испытал нечто невероятное. Давно забытое, но такое яркое и настоящее чувство… Имени ему Костас не знал. Всепоглощающее чувство счастья, азарт, ощущение собственной всесильности и, одновременно, полной защищённости. И нечто неназываемое, что заставляет смотреть на мир полным восторга взглядом. Тряхнув головой, китежец попятился, намереваясь прекратить эмпатический контакт и, одновременно, не желая терять это потрясающее ощущение детства. Но стоило избавиться от наваждения, как к Раму вернулось дурное предчувствие. — Капитан, отгоните технику! — приказал он сапёру. — Прям по толпе? — скаредно осведомился тот, подкуривая новую сигарету от предыдущей. Костас чертыхнулся и обратился к Заре: — Прикажите своим людям отойти к линии окопов, чтобы не мешали отходу техники. И вновь покосился на безмолвную опушку леса. Нет, там точно сидит вражеский соглядатай. Успел гад навести удар до того, как врубили сеть “глушилок”, или нет? В том, что доминионцев не остановит вид гражданских, Рам не сомневался. После уничтожения Дорсая никто не мог убедить Костаса в гуманности имперских палачей. Внезапно заросли кустарника в трёхстах метрах от ВОПа взорвались огнём. Голова киборга-сержанта разлетелась, получив крупнокалиберную пулю, заляпав платье леди-мэра ошмётками мозгов и брызгами крови. Рам ухватил Арору за плечо и швырнул в недоделанный окоп для танка. В следующий миг полковник увидел репликанта. Тот словно выпрыгнул из пустоты, как-то разом появившись на только что совершенно пустом шоссе и кометой нёсся к шлагбауму. В том, что это именно репликант, Рам не сомневался ни секунды: человек с такой скоростью бежать не может. Мелькнула мысль, что нелюдь сам себе подписал смертный приговор, вот так подставившись под огонь нескольких десятков стволов. Мелькнула — и тут же пропала: мозг полковника сопоставил нарастающий из-за леса тихий свист с тем, что репликант держал в руках. — Все в укрытие! — во всю глотку заорал Рам, прыгая в окоп, прямо на успевшую раньше него Ракшу. И небо рухнуло на землю… За несколько секунд Костас испытал больше, чем за все годы службы. В спину китежца вонзилось что-то острое, руку ожгла резкая невыносимая боль, удар в голову едва не выбил сознание прочь… А затем Костас умер. Вслед за смертью ему довелось гореть заживо, умереть ещё раз и потерять обе ноги. Лёжа в яме, щедро присыпанный землёй вперемешку с камнями и осколками, Костас одновременно выл от боли в распоротом брюхе, захлёбывался от идущей горлом крови, трясся от невыразимого ужаса, окаменел от шока и где-то среди этого хаоса оставался собой. Где-то на границе сознания билось понимание, что эти чувства — не его. Это — чужая боль. Боль тех, кто действительно пережил всё это. Но разуму сложно взять верх над такими яркими чувствами. Сработал автодоктор брони: не обнаружив физических повреждений, он определил состояние Костаса как шоковое и вколол дозу стимуляторов. Голова полковника немного прояснилась и он усилием воли сосредоточился на собственных ощущениях. Мысли путались и Рам всё же осознал, что засыпан землёй. На миг им овладела паника — Костас не мог сориентироваться в пространстве. Собравшись, китежец взглянул на такблок и понял, что лежит лицом вниз, под ссыпавшимся на него бруствером. Выбравшись на свет, Костас первым делом отыскал на такблоке отметку Ракши. Её значок горел успокаивающим зелёным цветом, сигнализируя, что девушка в полном порядке. Костас облегчённо выдохнул и сдержал желание вытащить Дану из-под земли. Броняне даст задохнуться, а с остальным дочь должна научиться справляться сама. Вместо этого Рам посмотрел под ноги в поисках идиллийки. Из кучи земли торчал край платья леди-мэра, разделившей с китежцем участь заживо похороненных. Только у неё, в отличие от китежцев, не было брони с системой жизнеобеспечения. Костас погрузил руки в рыхлую землю и выдернул идиллийку из несостоявшейся могилы в мир живых. К счастью, Зара потеряла сознание. Вряд ли воспоминание о прижизненном погребении стало бы самым счастливым в её жизни. Убедившись, что идиллийка дышит и не ранена, Костас осторожно высунулся из окопа. И его глазам предстал ад. Китежец со всей ясностью осознал, почему на Идиллии нет войн. Дело было даже не в изуродованных и обожжённых телах, совсем недавно бывших красивыми молодыми и полными жизни людьми, — такого Костас успел навидаться и достаточно очерстветь. Дело было в выживших. Те из идиллийцев, кто каким-то чудом остался невредим, или отделался лёгкими ранениями, орали во весь голос и катались по земле от боли, что невольно транслировали их искалеченные соплеменники. Им вторили солдаты в окопах, попавшие в зону эмпатического удара. Один из штрафников, с воем вскинувшись над бруствером, приставил к подбородку дуло автомата и нажал на спуск, избавляясь от нахлынувшего на него безумия. Костас с трудом вытянул своё ставшее вдруг непослушным тело из окопа. И… наткнулся взглядом на репликанта. Нелюдь стоял на коленях, словно молясь неведомым богам. Вот он повернул голову, и Рам, несмотря на разделяющее их расстояние и два забрала, понял, что они оба испытывают одно и то же чувство — ужас от свершившегося. Репликант не пытался укрыться, не активировал маскировку, но в него никто не стрелял — хватало иных забот. Хлопнул подствольник и окопы заволокло дымовой завесой, но Костас успел увидеть, как к репликанту подбегает его собрат и, ухватив за лямки ранца, утягивает с дороги. Рам моргнул на пиктограмму связи и, с трудом проталкивая слова сквозь пересохшее горло, просипел: — Медиков на пятый ВОП. Привлеките местных… — он оглядел побоище и добавил: — Не менее десяти бригад. Армейские медики прибыли одновременно с идиллийскими экстренными службами, но оказались совершенно не готовы к тому, что их ожидало. Привычно бросившись на помощь пострадавшим, они сами присоединились к ним, разделив агонию идиллийцев. Костас послал киборгов вытащить недееспособных медиков за пределы эмпатического удара и задумался, как местные вообще справляются с чем-то подобным. Ответ буквально прошагал мимо. Больше всего робот напоминал приземистого паука: благодаря гибким многосуставчатым “ногам” устройство пробиралось через завал и зависло над истекающим кровью из оторванной руки идиллийцем. Заработали манипуляторы поменьше, заливая культю синтеплотью и вкалывая коктейль лекарств. Скоро раненый прекратил кричать и уснул, а в “брюхе робота” открылся отсек, куда робот осторожно переместил раненого. Подобные устройства расползались по ещё дымящейся земле и постепенно крики стихали. В открытом кузове грузовика экстренной службы Костас заметил отсеки, из которых операторы управляли мобильными медицинскими платформами. С каждой минутой работы медиков Костасу становилось легче. Идиллийцы, одного за другим, забирали своих раненых и вскоре к работе присоединились пришедшие в себя медики Союза. Когда всех тяжелораненых отправили в больницы, а остальных переместили из пострадавшей зоны, идиллийские спасатели начали прочёсывать территорию, как ищейки выискивая находящихся в сознании под завалами. Эмпатия позволяла сделать это в считанные секунды, без тщательного сканирования и иных сложностей, с которыми сталкивались спасательные службы других планет. По их наводкам киборги разбирали завалы, а когда всех раненых, которых сумели отыскать с помощью эмпатии, извлекли из-под обломков, дошло дело и до сканеров. Поиск с их помощью был долгим и кропотливым занятием, но лишившихся сознания эмпаты почувствовать не могли. Несмотря на это, идиллийцы образовали что-то вроде живой сети, стоя друг от друга на расстоянии, позволявшем коллективно охватить всё место побоища на случай, если кто-то под завалами придёт в себя. Это время словно выпало из жизни Рама. Он отваливал обломки, накладывал повязки, что-то командовал, не слыша своего голоса… Даже говорил о чём-то с помогавшей разбирать завалы Ракшей, но слов вспомнить не мог. Часть китежца жила своей жизнью, словно сама по себе действуя по заложенному алгоритму. А другая… Другая его часть навсегда осталась там — под завалами разрушенного опорного пункта. Вопреки законным опасениям, к месту трагедии не набежали ни вездесущие журналисты, ни многочисленные обезумевшие родственники пострадавших, мешающие работе решительно всех служб. Точнее, местных пришло много, но они оказались неожиданно вменяемыми, а под руководством пришедшей в себя Зары ещё и полезны. Экс-мэр вообще удивила Костаса. Он ждал, что после пережитого Зара проваляется в госпитале неделю, раздавая интервью местным телеканалам, но она, едва оправившись от потрясения, взялась помогать пострадавшим. Не суетливо мешаться под ногами у спасателей, раздавая бессмысленные распоряжения, как это любят делать чиновники, а реально координируя добровольцев и спасателей. Странные на Идиллии политики. И не только они. Местные журналисты вместо охоты за сочными кадрами взялись за информационное сопровождение пострадавших, собирая и упорядочивая данные о том, кто в какое медицинское учреждение поступил и в каком находится состоянии. Кто-то развозил родственников по больницам, кто-то помогал с разбором завалов, а кто-то уводил прочь излишне впечатлительных доброхотов, своими переживаниями мешавшими работать остальным. На Идиллии затасканная фраза “чужой беды не бывает” обрела реальный смысл. Не было вспышки ненависти, не было агрессии местных к союзовцам. Была общая беда и одно дело — спасение выживших. А после настала очередь тех, кому повезло меньше. Лишь когда последнего убитого запаковали в мешок с инертным газом, Костас повернулся к Ракше. — Остаёшься за старшего, — приказал он. — Госпожа Зара — до моего возвращения по всем вопросам обращаться к лейтенанту Дёминой. А я съезжу, навещу господина полковника Шеридана. Да и к господину генералу загляну. Развернувшись на каблуках, Рам промаршировал к броневику, чувствуя, как начинает трясти от бешенства. Будь Шеридан рядом — Костас не колеблясь убил бы эту сволочь. Даже не оглядываясь на трибунал.
Планета Идиллия. Три километра от Зелара, штаб генерала Прокофьева
Когда дверь кабинета отъехала в сторону, являя взору Шеридана фигуру в заляпанной грязью и бурыми разводами засохшей крови броне, полковник только успел спросить: — Это что за грёбаный голем? В следующую секунду он обнаружил, что висит в воздухе, ухваченный за грудки. Рам впечатал корпората в стену и прорычал: — Назови мне хоть одну причину оставить тебя в живых, угрёбище. — Что вы себе позволяете… — начал было Шеридан, опознав в “големе” коменданта Зелара, но его бесцеремонно прервали. — Я позволяю тебе, урод, сказать слова в своё оправдание! — Рам встряхнул жертву. Зубы Шеридана лязгнули, а в голове полковника теннисными мячиками заскакали панические мысли. В то, что чёртов китежец выполнит угрозу, полковник ни секунды не сомневался. — Это стандартная практика, — несмотря на испуг, голос Филипа звучал спокойно. — Добро пожаловать на войну, полковник Рам. — Войну?! — в голосе китежца проскользнули опасные нотки. — Войну, — кивнул Шеридан. — И поставьте меня на пол, пожалуйста. Здесь не кабак. Напомню также об уголовной ответственности за неуставные взаимоотношения, полковник. — О да, — Рам хмыкнул, разжимая руки. — Как речь о собственной шкуре — так сразу вспоминаем про уголовную ответственность. Да, полковник? — Именно, — Шеридан, поняв, что прямо сейчас его никто не убьёт, принялся отвоёвывать инициативу. — А что тогда про воинские преступления, полковник? — осведомился Костас. — А их нужно доказать, — ухмыльнулся Шеридан. — Не думаю, что кто-то станет портить сладкий вкус победы из-за кучки дохлых туземцев. — Тактика… — Рам похлопал его по плечу. — Знаете, Шеридан… Мы же на войне. А тут… Тут случается всякое. Например, за грехи воздаётся куда быстрее и справедливее, чем в мирное время. Так быстро, что военной прокуратуре остаётся лишь закрыть дело и передать в архив. — Вы угрожаете, полковник Рам? — процедил Филип. — И в мыслях не было, — заверил его Костас. — Так… Философские размышления. До встречи, полковник Шеридан. — До встречи, полковник Рам, — процедил корпорат. Когда китежец вышел, Филип дрожащей рукой открыл тумбочку, достал бутылку виски и, скрутив пробку, сделал долгий глоток. А потом с ненавистью уставился на закрытую дверь. Пережитые страх и унижение требовали мести. А месть — это блюдо, которое подают холодным. (обратно)
Глава 9
Планета Идиллия. Военная база “Эсперо-1”Для Чимбика эвакуация и последующие несколько часов прошли, словно в тумане. Он не помнил, как докладывал Савину о выполнении задачи, не помнил, как и что ел в столовой — да и ел ли вообще, — не помнил, о чём говорил в боксе со Схемой. Перед глазами стояла одна и та же картина — синий игрушечный звездолёт, заляпанный алой, сверкающей на утреннем солнце кровью. В сознании болезненно билась мысль: не успел. Он не смог, не спас беззащитных идиллийцев. Детей. Сержант не мог с уверенностью сказать когда его начали волновать потери среди дворняг. Когда женщины и дети превратились из приоритетных для создания паники целей в тех, кого он хотел защитить? Когда допустимые потери среди гражданского населения стали для него, Чимбика, недопустимыми? Возможно, это произошло в тот момент, когда он начал узнавать людей ближе? Когда за пустыми цифрами статистики проступили имена и лица, голоса и улыбки? Когда он перестал быть только РС-355085? В груди репликанта что-то болезненно сжималось, но автодоктор не выявил никаких сбоев в работе тела. Жаль, эта новость не прогнала боль. Может, так у людей болит душа? И это значит что у него, РС-355085, она тоже есть? Почему-то это открытие не обрадовало сержанта. Он ощущал лишь тупую, лишающую сил боль в груди и не представлял, что с ней делать. Без особой надежды на успех Чимбик дал команду автодоктору брони ввести дозу обезболивающего. Не помогло. Внутри будто ворочался невидимый для сканеров и диагностов ком колючей проволоки. Сержант со всей ясностью ощущал, что больше не сможет смотреть в глаза Эйнджеле. Не сможет смотреть в глаза Талике, Динаре, Майку, Нику. Он, Чимбик, никакой не герой, а просто дефектное никчёмное изделие, не способное как следует выполнять свою функцию. Ведь стоило ему отбросить сомнения и начать действовать раньше — дроны могли бы успеть разглядеть огни, и ничего этого бы не случилось. Ничего… Сержант тоскливо оглядел свою комнату. Стены давили, обычно восхитительно-свежий воздух казался густым и спёртым. Не находя себе места, Чимбик взялся за привычное, успокаивающее действие — чистку оружия. Репликант двигался, словно автомат: бездумно и размеренно. Робот, действующий по заранее заложенной программе. Даже не глядя на руки, сержант совершал ставшие привычными за годы практики движения. Восхитительно-бездумное, пустое состояние, где нет ни боли, ни мыслей, ни воспоминаний. Наверное так чувствуют себя киборги. В реальность Чимбика вернул щелчок вставленного магазина. Опустив взгляд, репликант осознал, что рассматривает свой пистолет — “ИнтерАрмс Мк 5”, грубый и надёжный, как молоток. Чимбик смотрел на него, словно видел впервые. Рассматривал риски на щечках рукояти, царапины и потёртости на корпусе, вытертую до белизны кнопку защёлки магазина. А потом повернул пистолет к себе и заглянул в ствол. Казалось, что верное оружие подмигнуло, будто говоря — нажми на спуск, сержант! Нажми, и всё закончится! И не будет больше этого горького, всепожирающего чувства вины и бесполезности! Одно движение пальцем. Ты ведь уже делал так тысячи раз — сначала в учебном классе, затем — на стрельбище, потом — уже на настоящей войне. Нажми! Одно крошечное усилие и странная боль уйдёт. — Брат, — услышал сержант неестественно тихий голос Блайза. Тот стоял в дверях напряжённо смотрел на Чимбика. — Не глупи, — Блайз протянул руку. — Отдай пистолет, пожалуйста. Чимбик огляделся и заметил Стилета, замершего за Блайзом, и понял, что его мысли для них не были тайной — Вы чего? — с наигранной бодростью спросил сержант и перекинул оружие Блайзу. Раздался двойной вздох облегчения, а потом Блайз подскочил и влепил Чимбику затрещину, от которой сержант слетел с койки и растянулся на полу. — Идиот! — Блайз швырнул пистолет обратно на койку. — Считаешь, что это ты виноват в том, что там случилось? Да ни хрена подобного! Мы сделали всё что могли, понятно? Чимбик сидел на полу, мотая головой, чтобы прогнать из ушей звон после братской оплеухи. Реальная боль немного отрезвила, заглушив ту странную, что не поддавалась диагносту и обезболивающим. Но надолго ли? Молчащий Стилет кинул быстрый взгляд на Блайза, вышел из казармы, достал коммуникатор и набрал номер.
Стоило Блайзу уйти, как к сержанту вернулись воспоминания и тянущая боль в груди. Чимбик лежал на койке, глядя в потолок и всерьёз размышляя, не запросить ли у группы контроля внеплановую диагностику. Мысль о возможной утилизации казалась странно-заманчивой. В конце-концов, зачем функционировать такому дефектному образцу, как он? Сержант даже не сразу почувствовал, что в комнате посторонний — ещё один признак скрытого дефекта. Он ощутил чужой, неуместный в казарме запах и тело отреагировало до того, как включился разум. Чимбик вскочил, схватил пистолет и, уже вскидывая его, сообразил что это за чужой запах. Духи. Сержант моргнул и понял, что целится в Талику. Она стояла в дверном проёме, настолько же чуждая и неуместная тут, как цветок на танковой броне. За ней Чимбик заметил Стилета. Тот поднял сжатый кулак — знак поддержки — и ушёл, оставив брата наедине с гостьей. — Вы? — растерянно и, одновременно, беспомощно спросил сержант, опуская оружие. — Мэм, я… Репликант отложил пистолет и опустил голову, не в силах встретиться взглядом с Таликой. — Вам лучше уйти, мэм, — наконец глухо произнёс репликант, глядя в пол. — Я не справился с задачей. Мой провал повлёк много жертв. Чимбик и раньше не понимал, чем вызывает симпатию этой идиллийки, зато теперь он точно знал, почему не заслуживает её. С самого детства сержант привык быть лучшим, добиваться успеха, не терпеть неудач. Это был не вопрос абстрактной гордости, а требование к выживанию. Если ты не достаточно хорош, то ты никому не нужен. Ты — дефектный. А дефектных списывают. Сержант повзрослел, но заложенная с детства система ценностей осталась прежней. И сегодня он проиграл. Из-за него погибли десятки ни в чём не повинных идиллийцев. Таких же, как Талика. И когда она узнает об этом, то поймёт, что он не заслуживает ни уважения, ни любви, ни принятия в семью. Как можно любить того, кто не способен защитить своих близких? По мнению самого Чимбика, ему и в армии теперь не место. Слабак с не диагностированным сбоем — угроза для всех, пустая трата ресурсов. Мир репликантов был жесток, но прост и ясен. И сержант ясно понимал, что сейчас Талика уйдёт прочь, навсегда унеся с собой тепло и уют дома, который он в мечтах называл своим. Но, вопреки его словам и здравому смыслу, идиллийка не ушла. Она молча подошла к опустившему голову репликанту и обняла его, с головой погрузив в чувство всепоглощающей любви. Эта любовь вобрала в себя тысячу оттенков: теплоту и нежность материнских объятий, не знакомых сержанту, искреннее беспокойство и безмерную радость от того, что Чимбик жив и здоров, безоговорочную поддержку, и иррациональное желание защитить его, прирождённого убийцу. Это всепоглощающее чувство в одно мгновение смело казавшуюся несокрушимой стену, что сержант возвёл между собой и миром, оставив усталую опустошённую душу беспомощно болтаться где-то между небом и землёй. И вдруг стало не важно, что он не был лучшим. Что он не справился. Что он виновен в смертях тех гражданских. Что он вообще не заслуживает ничего подобного. Все знания и сомнения сержанта бессильно разбились о безграничную, немыслимую любовь, исходящую от Талики. Она бережно обнимала и баюкала живое оружие и странная боль в груди Чимбика таяла, растворяясь в немыслимой теплоте. Сколько они простояли так, Чимбик не знал. Ему казалось, не меньше пары суток. Но за стеной всё так же стояла тихая ночь, нарушаемая лишь привычными звуками армейской жизни, да где-то далеко шумел город, словно морской прибой у скал. — Пойдём домой, зелар, — прошептала Талика, мягко увлекая репликанта за собой.
Майор Савин проводил задумчивым взглядом странную пару: идиллийку и репликанта. Почему странную? Потому что хрупкая нежная женщина бережно вела послушного и удивительно умиротворённого сержанта, одного из самых злобных и жёстких искусственных солдат базы. Репликанта, что вызывал тревогу группы контроля и, в последние часы, нервозность и беспокойство самого Савина. Корпоратский умник Тайрелл с самого возвращения РС-355085 твердил о критическом сбое и необходимости изолировать изделие для тщательной диагностики. Савин и сам заметил перемену: обычно жёсткий и предельно собранный сержант после возвращения с задания переменился. Будь на его месте человек, майор решил бы, что дело в трагической гибели гражданских у Зелара, но РС-355085 не был человеком. Савин читал “послужной список” репликантов и знал, что те с полным равнодушием устраивали такое, от чего у нормальных людей волосы дыбом становились. Так с чего бы сейчас его обеспокоила гибель гражданских? Как бы то ни было, когда другой репликант-сержант РС-355045 обратился к нему со странной просьбой выписать разовый пропуск в расположение бригады для Талики Варес и увольнительную для РС-355085, Савин не отказал. В конце-концов, Тайрелл сам рассказывал ему о неожиданном позитивном влиянии идиллийцев на психическое состояние репликантов. Может и теперь хвалёная идиллийская эмпатия поможет и репликанту обрести душевное равновесие? Савину нравился толковый и исполнительный сержант, и терять ценную боевую единицу посреди войны он не собирался.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура
Давно Костас Рам не чувствовал себя так погано. Хотелось опустошить бутылку чего-то крепкого, а потом вернуться и размазать корпоратского ублюдка по полу. Тонким ровным слоем. Но здесь не Китеж. Это на родине Костас мог не ждать правосудия, а взять его в свои руки, вызвав засранца на дуэль. В Союзе же за подобное его самого поставят к стенке. Так что остаётся только набраться терпения и дождаться славного момента, когда Прокофьев отправит Шеридана под трибунал. А он, Рам — так уж и быть, — добровольно вызовется привести приговор в исполнение. От этой мысли Костасу полегчало и массивную деревянную дверь теперь уже своего кабинета он распахнул почти успокоившимся. Внутри Рама ожидал сюрприз. — А вы что тут делаете? — спросил он, оглядывая сидящую в одном из кресел для посетителей Зару. Идиллийка была похожа на ведьму из детских сказок: грязная, всклокоченная, в драном буром балахоне, в который превратилось её платье. Судя по всему, сил у Зары хватило только на умывание. Собственно, из четверых присутствующих в кабинете чистым можно было назвать лишь контрразведчика. Рам Ракша и Зара же выглядели, как начало рекламного ролика чистящих средств. Капитан что-то писал в своём планшете, чёркая стилом так, словно вспарывал ножом вражью глотку. — Я хотела поговорить… — тихим, осипшим голосом произнесла Зара, прочистила горло и сделала солидный глоток вина из бокала. Выглядела она хреново, впервые на памяти Костаса. Дело было даже не в грязи, а в состоянии. Шокированная, потрясённая, она смотрела на китежца как растерянный ребёнок, столкнувшийся с чем-то немыслимым, невозможным ранее. — Я не смогла отказать, — призналась по закрытому каналу связи Дана. Она рассеянно рассматривала мэрский бар, пестрящий дорогой выпивкой и не менее дорогой посудой. Очевидно из этих запасов Заре и выдали “смазку для расшатанных нервов”. Рам мысленно согласился с решением Ракши. После всего произошедшего то презрение, которое он испытывал к экс-мэру, ушло, уступив место уважению. Очень немногие гражданские — да и не все военные, — угодив в схожую ситуацию смогли бы действовать так, как эта женщина. А уж для представителя власти богатой планеты такая самоотверженность и вовсе казалась немыслимой. — Слушаю, — вздохнул Костас. Меньше всего ему сейчас хотелось говорить, но китежцы никогда не бегают от своих обязанностей. — То, что было сегодня… — Зара подняла на него красные от усталости и слёз глаза. — … Повторится? Взгляд идиллийки, казалось, проникал прямо в душу и Костасу сделалось неуютно. Будто это он был в ответе за произошедшее. — Если вы про живой щит — то пока я на своём посту и жив, то — нет, не повторится, — твёрдо ответил комендант. — Если про удар по гражданскому населению — то тут я бессилен что-то обещать. — Почему? — спросила идиллийка. Вопрос звучал без претензий, она просто пыталась понять новые реалии. — Разве не вы командуете в городе? — Я не могу отдавать команды войскам противника, — Костас невесело хмыкнул. — Есть множество факторов, которые приводят к подобным трагедиям. Ошибка оператора или наводчика, атмосферные явления вроде ветра, сбой или недостаток программного обеспечения… “Равнодушие доминионских ублюдков к жертвам среди мирняка”, — хотел добавить он, но одного взгляда на измученную женщину хватило, чтобы промолчать. Сегодня для неё достаточно открытий и потрясений. — В общем, множество причин с печальным итогом, — завершил он и замолчал, давая идиллийке время переварить услышанное. — Но вы можете отпустить горожан, — подумав, предложила Зара. — Оставьте себе город и воюйте, сколько желаете. — Не могу, — с искренним сожалением развёл руками Костас. Будь его воля — он бы действительно выгнал весь мирняк нахрен под крылышко к королю, или как тут называют местного царька. Это разом снимало множество проблем. Но… Мнения Костаса никто не спрашивал. А с военной точки зрения повода для депортации населения не наблюдалось: глубокий тыл, никаких проявлений враждебности, полная лояльность. Ну а произошедшее утром — по безжалостной логике войны даже не трагедия, а удача: отделаться всего одной атакой, потеряв пару единиц техники. И с десяток бесполезных гражданских, а не дорогостоящих обученных солдат. Этого он, впрочем, тоже не стал произносить вслух. Почему-то Зара сразу ему поверила. Наверное, дело в эмпатии. — А кто может? — просто спросила она. — Кто решает такие вопросы? Я хочу с ним встретиться. Наивное желание идиллийки вызвало смех, пусть и немного нервозный, всех присутствующих. — Вас никто не то что слушать, а даже принимать не станет, мэм, — Грэм отложил планшет и повернул к Ароре скрытое забралом лицо. — Для командования вы — никто. В лучшем случае вас просто не пустят дальше первого поста. В худшем — пристрелят. Просто чтобы не докучали и не мешали работать. — А вы? — идиллийка поставила на столик опустевший бокал и бесстрашно уставилась на Костаса. — Вы можете передать мою просьбу? Если невозможно отпустить всех, то выпустите хотя бы детей. Костас раздражённо дёрнул щекой, порадовавшись, что лицо скрыто шлемом и идиллийка не видит его гримас. Арора так и не поняла произошедших в жизни города изменений, упорно цепляясь за некие иллюзии о гуманности. Вообще, по-хорошему, пора гнать её отсюда, а самому сдать амуницию в чистку, принять душ, поесть, выхлебать пару стаканов горячительного да завалиться спать. Полковник даже принялся подбирать вежливые слова для прощания, но был прерван сообщением из штаба. Генерал Прокофьев вызывал его на совещание. “А что я теряю? — подумал Рам. — Дети аборигенов для корпората — иждивенцы, тратящие ресурсы. Попробую сыграть на этом, глядишь и прокатит убрать их от греха подальше.” — Я передам вашу просьбу, госпожа Зара, — вслух сказал он. — Но ничего не обещаю. Идиллийка благодарно склонила голову и озвучила ещё одну просьбу: — Вы разрешите провести похоронную церемонию, сэр? Людям нужно проститься. Боюсь, это нарушит приказ не покидать дома тем, кто не способен обуздать эмпатию. Рам отключил внешние динамики и спросил у Нэйва: — В городе какая обстановка? — Тихо, — отозвался тот. — Мирняк в шоке, но агрессии нет. Для местных это катастрофа, сэр. Ещё долго отходить будут. — Объяви усиление на всякий случай, — распорядился Костас. И уже Заре: — Я сейчас убываю на совещание. Предоставьте капитану Нэйву данные о месте и времени проведения церемонии, он проработает маршруты движения для граждан. — Спасибо, — искренне поблагодарила его идиллийка. (обратно)
Глава 10
Планета Идиллия. Три километра от Зелара, штаб генерала ПрокофьеваСовещание началось с прилюдного полоскания полковника Шеридана в помоях. Прокофьев не орал, не матерился, оперируя исключительно литературным языком, но при этом ясно дал понять, что Шеридан — кретин с единственной извилиной, да и та от фуражки. Выволочку генерал завершил словами: — Полковник, чтобы окончательно внести ясность, поясняю: лояльное население — такой же ценный ресурс, как инфраструктура и накопленное на складах продовольствие. И не смейте даже смотреть в их сторону без моего разрешения. Вам ясно? — Так точно, — процедил Шеридан, едва не прожигая ненавидящим взглядом дыру в своём планшете. — Отлично, — Прокофьеву было явно плевать с высокой колокольни на задетые чувства карателя. — Переходим к другим вопросам. “Как так?!” — едва не заорал Рам. Он до последнего ждал, что Прокофьев вызовет караул и прикажет арестовать Шеридана за военное преступление, но у корпоратского генерала на этот счёт мнение явно сходилось с мнением Шеридана. “Рука руку моет”, — мрачно резюмировал Костас. Собственно, понятно: для Прокофьева Шеридан хоть и сукин сын, но свой и сдавать его генерал не собирался. Война всё спишет, а в случае победы — тем более. Значит… Значит, неплохо напомнить господам корпоратам, что принцип “война всё спишет” работает в обе стороны. Как спишут Шеридану — так спишут и самого Шеридана. Китежец бросил взгляд на обречённого корпората и до поры вымел его из памяти. Всему своё время. Обстановку в городе Костас излагал в своей обычной манере — сухо и по существу. — Будут предложения? — поинтересовался Прокофьев, когда Рам завершил доклад. — Предлагаю организовать гуманитарный коридор и вывезти из города на территорию, контролируемую противником, матерей с несовершеннолетними детьми и беременных, — отозвался Рам. — Это успокоит население и попутно избавит нас от огромного количества иждивенцев. Заодно противнику хлопот прибавим на их размещение и снабжение. — Не получится, — с сожалением вздохнул Прокофьев. — Наступление развивается успешно, войска за сутки проходят до ста километров, не встречая сопротивления. Командующий просто не станет сбивать темп: любая наша заминка играет на руку врагу. Тут Костас был полностью согласен. Тем более, что чем дальше уходила линия фронта от города — тем безопаснее становилось. Ну а скоро завершится строительство укреплений и развёртывание сил ПВО, превращая Зелар в практически неприступную крепость и сводя к минимуму повторы утренней трагедии. Только… Костас бросил взгляд на бледного от злости Шеридана. Вряд ли после полученной выволочки этот ублюдок рискнёт что-то предпринимать без ведома начальства, но зато у самого Костаса под началом целый батальон таких вот шериданов. Привыкших к вседозволенности и безнаказанности на покорённых территория, от рядового до офицера. Лучше всего было бы, конечно, сплавить этот сброд на передовую в качестве пушечного мяса, но не позволят. Ублюдков сунули в сводный полк сугубо по политическим мотивам, как “символ единства и многообразия Союза”. По крайней мере, именно так с пафосом объяснил Костасу начальник агитационного отдела штаба Корпуса, когда китежец заявился выражать своё возмущение. О том, что отмороженные каратели насимволизируют так, что потом вовек не отмоешься, никто из авторов этого кретинизма, само собой, не подумал. Как и о том, что больше всего в дерьме будет заляпана честь командира сводного пока. То есть Костаса. Рам постучал по столу стилом, размышляя над сложившейся ситуацией. Оптимальный вариант — продолжать держать их на периметре до окончания операции. Пусть торчат на ВОПах, стерегут поля с лесами и в город носа не суют. Пока он, Костас Рам, комендант города — не будет ни грабежей, ни погромов, ни столь любимого корпоратскими выродками “веселья”.
Планета Идиллия. Военная база “Эсперо-1”
День, казавшийся бесконечным, всё же подходил к концу. Командующий завершил очередное — и последнее на сегодня, — совещание и откинулся в кресле. Виски ломило от недосыпа, в глаза как песка насыпали, а желудок красноречиво напоминал, что есть надо чаще, чем раз в двое суток, и делать это лучше не на бегу. — Принесите поесть, — по селектору приказал генерал своему адъютанту. В ожидании ужина командующий налил кофе, закурил и расслабленно прикрыл глаза. Сознание мягко заволокло сонной дымкой и генерал едва не опрокинул на себя кружку, когда истошно заверещал сигнал входящего звонка. На экране мигал код короля Дариуса. Генерал тоскливо посмотрел в темноту за окном и задумался, что могло стрястись. Вопреки опасениям военных, глава планетарной администрации оказался высококлассным управленцем, возглавившим команду профессионалов. И командующий уже привык, что король если раскрывает рот — то строго по делу. Потому звонок в неурочное время ничего хорошего не сулил. — Слушаю, — преисполнившись самых мрачных предчувствий, ответил генерал. — Я хочу провести переговоры с представителями Союза для вывода моих подданных из Зелара, — без предисловий сказал Дариус. Этим он тоже выгодно отличался от знакомых генералу политиков. Никаких долгих расшаркиваний и приветствий, сразу к делу, без потери ценного времени. При этом с людьми, ценившими обходительность, король Идиллии рассыпался в пустых комплиментах и строго следовал всем принятым условностям. Первым позывом командующего, осознавшего, что все его опасения оказались ложными, было как следует пропесочить идиллийца, отыгравшись за миллионы погибших нервных клеток. Генерал набрал побольше воздуха, дабы не прерывать моментально родившуюся в голове речь… и замер эдаким голубем-дутышом, вышедшим на тропу войны. “Долбаная инерция мышления”, — подумал генерал, выдыхая. Привыкнув, что подобные переговоры ведут военные, командующий даже не стал заикаться о гуманитарном коридоре. Союзовец ни за что не станет сбивать темп наступления, а любое обращение противника истолкует как попытку выторговать немного времени в свою пользу. И будет прав. Но это правило действовало до вливания в Союз Консорциума. Корпораты же привыкли оперировать понятием убытков и прибылей, соответственно, обратись к ним не военный, а гражданский — могут среагировать иначе. Гражданский чиновник — тем более идиллиец, — не ассоциируется с угрозой. А вот с источником дополнительного дохода — вполне. Мысли генерала направились в конструктивное русло. Да, сыграть на привычках корпоратов. Связать короля с генералом Прокофьевым, отвечающим за оккупированные территории. Если Дариус сможет заинтересовать корпората — тот, в свою очередь, сможет надавить на командующего Экспедиционным Корпусом и тогда доминионцы получат ещё немного бесценного времени на укрепление позиций. Главное — грамотно провести переговоры. Ну а если удасться вывести из зоны оккупации хоть кого-то — отлично, отдел пропаганды тут же использует этот успех. — Я пришлю к вам связистов и офицера-консультанта, — генерал затянулся и затушил сигарету в пепельнице. — Слушайтесь его советов.
Планета Идиллия. Город Эсперо, королевский дворец
В просторном кабинете правителя планеты было тесно. Связисты возились со своим оборудованием, загромоздившим практически всё свободной пространство, переговариваясь терминами, казавшимися непосвящённому человеку колдовским языком. Капитан Чопра, не обращая внимания на их возню, инструктировал Дариуса. — Никаких просьб, — с нажимом произнёс капитан. — Просят слабые. Изображайте циничного, прожённого политикана, которому насрать на всё, кроме собственных интересов. Если они поймут, что люди для вас действительно важны — то никогда не отдадут такой рычаг давления. Если же вы продемонстрируете, что население для вас просто ресурс, как и для корпоратов, они начнут торг. Чопра не сомневался, что королевские советники уже выработали стратегию для переговоров, но Дариус не стал отмахиваться от ещё одного мнения и слушал внимательно. — Я дам понять генералу Прокофьеву, что не верю в победу скудных сил Доминиона в этом регионе и готов поспособствовать мирному переходу Идиллии под протекторат Союза, — с несвойственным идиллийцам хладнокровием сообщил король. — За это я хочу получить роль наместника планеты после смены власти. Чопра испытывал смешанные чувства. С одной стороны, выбранная линия разговора выглядела очень правдоподобно. Политик, стремящийся лишь сохранить власть, — картина привычная и понятная. С другой… С другой это выглядело настораживающе-правдоподобно. И в самом деле, так ли Идиллия лояльна Доминиону? Не примут ли они протекторат Союза также легко и непринуждённо, как когда-то приняли власть Доминиона Земли? — Не волнуйтесь, — будто прочитав его мысли усмехнулся Дариус. — Я достаточно давно веду переговоры с представителями Консорциума, чтобы допустить мысль, что они расположены делиться властью и ресурсами. Тут сложно было поспорить, но тревога Чопры не улеглась окончательно. — Гуманитарный коридор сыграет на руку и мне, и Прокофьеву, — продолжил король. — Союзовцы продемонстрируют добрые намерения относительно граждан планеты, а я покажу себя миротворцем, пекущемся о благе граждан. Осталось сторговаться о цене такой услуги. — Говорите экивоками, — напомнил Чопра. — Всё же по легенде переговоры с санкции командования. — Поверьте, у меня богатый опыт скользких бесед, — вздохнул король. — Всё будет выглядеть как выкуп за граждан Идиллии. Чопра кивнул и перевёл взгляд на образцы того, что король собрался предложить за подданных. Шкатулка с идиллийским янтарём у капитана интереса не вызвала, а вот реликвии из королевской сокровищницы заставляли контрразведчика смотреть на Дариуса под другим углом. Каждая из побрякушек была произведением искусства немалой исторической ценности. Профессиональным искусствоведом и ювелиром Чопра не был, но за годы службы всё же поднаторел в подобных вопросах и с уверенностью мог заявить, что самый дешёвый из разложенных на столе предметов по цене может соперничать с новейшим беспилотным истребителем. Капитан знал множество вполне респектабельных на первый взгляд людей, способных убить даже за сотую часть такой суммы. Дариус же без колебаний опустошил фамильную сокровищницу, чтобы выкупить жизни по сути посторонних ему людей. — Не жалко? — поинтересовался Чопра, кивая на украшенную крупными кусками идиллийского янтаря диадему. — Это всего лишь вещи, — пожал плечами король и взял в руки венец. Янтарь в нём сменил цвет на жемчужно-белый. — Вещи и немного истории. Мы можем создать новые вещи и новую историю. Воскрешать людей мы не можем.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура
Ещё при въезде в город Рам обратил внимание на кипучую деятельность своих подчинённых. Перед шлагбаумом ВОПа скопилась очередь разномастных гражданских транспортных средств, ожидающих проверки и разрешения въехать в город. На улицах Зелара прибавилось патрулей, а на ключевых мрачно темнели угловатые корпусы бронетранспортёров и роботизированных комплексов огневой поддержки. На всё это Рам наблюдал будто со стороны. Теперь, когда все неотложные меры приняты, разговор с начальством состоялся, на него навалился отходняк от пережитого. Как и многие люди его профессии, Костас нет-нет, да задавался вопросом: а какой будет его собственная смерть? И сегодня утром жизнь предоставила ему возможность сполна вкусить ответ на этот вопрос, во множестве вариаций. Никакой радости это открытие полковнику не принесло, лишний раз подтвердив справедливость пословицы про знания, что умножают скорбь. Теперь Костаса всё больше занимали другие вопросы. Как воевать в этом мире? Как вообще тут могут жить люди, когда чувствуешь даже малейший ушиб абсолютно незнакомого тебе человека? И как тут нести службу? Идиллия совершенно не вписывалась в привычные полковнику рамки. Этот мир казался ему всё более и более чуждым, словно некое сообщество расы чужих из фантастических фильмов. И ему, полковнику Костасу Раму, предстояло научиться в этом мире жить и выполнять работу. Перед комендатурой Костас узрел колонну броневиков и множество солдат, в полном боевом отдыхающих в тени деревьев. Характерно — бейджинцев и эдемцев среди них не было. Что и понятно: прошедшая ночь поставила под серьёзное сомнение их способность противостоять местным соблазнам. — Усиление, хефе, — на немой вопрос Рама пояснил дежурных. — Капитан Нэйв объявил, сказал — по вашему приказу. — Всё верно, — одобрил Костас, довольный расторопностью контразведчика. Признаться, поначалу Рам ожидал, что “белая кость армии” в лице Нэйва встанет в позу оскорблённой невинности, едва услышит предложение заняться делами не по профилю. Даже когда капитан дал согласие, китежец всё равно подспудно ожидал если не саботажа, то откровенного пренебрежения к работе. И был приятно удивлён энтузиазмом и компетентностью гефестианца. По крайней мере — по мнению Рама, — с сельхозпроблемами Нэйв справлялся куда лучше, чем сам полковник. В кабинете Костас застал милую для сердца военного человека рабочую обстановку. Идиллийка — к облегчению Рама, — отсутствовала, а контрразведчик и успевшая принять душ и переодеться Дана занимались очередной проблемой. — Что такое “кумкват”, не в курсе? — поинтересовался Нэйв у Ракши. Оба напоминали вампиров из популярных ужастиков: бледные, осунувшиеся, с красными от недосыпа глазами. — Тебе доступ в поисковую сеть закрыли? — раздражённо поинтересовалась Дана. Судя по открытой голокарте города с отметками сети патрулей, баррикад на перекрёстках и белыми обозначениями автоматических грузовиков, Ракша пыталась встроить поставки сельхозпродукции в новые городские реалии. Но её взгляд то и дело останавливался, и Костас догадался, что дочь тоже снова и снова возвращается к пережитому утром. — Уже хамим старшему по званию? — устало пошутил Костас, отметивший неформальный стиль общения своих помощников. Ответом ему были два взгляда, яснее ясного указавшие полковнику маршрут, которым его с удовольствием бы отправили вслух, не существуй в армии такой вещи, как “субординация”. — Уставное обращение снижает информативность и бессмысленно удлиняет сообщение, — сухо отозвался Грэм. — При всём уважении, сэр, но мы с лейтенантом Дёминой пытаемся разгрести хренов завал, а не занимаемся строевой подготовкой с подходом-отходом к старшему по званию. — Аминь, — добавила Ракша. — Так деликатно меня ещё никто нахрен не посылал, — хмыкнул Костас. — Что по обстановке? — Тихо, — Грэм чёркнул стилом в планшете. Костас, мельком взглянув на экран, узрел там список наименований продуктов сельского хозяйства и пищевой промышленности с пояснениями к ним. — В городе траур, — продолжал контрразведчик. — Ничего подобного — даже в меньших масштабах, — здесь никогда не случалось, за всю историю. В жилые районы хоть не суйся — тут же депресняк схлопочешь. Я туда только киборгов отрядил — людей эмпатия тут же выводит из строя. Для пробы отправил патруль тиаматцев с фамильярами — проняло даже зверьё. Лейтенант Дёмина проработала маршрут для траурных процессий, вдоль него тоже выставили киборгов и роботов. Бейджинцев с эдемцами отправил в усиление штрафникам, акадийский батальон — к космопорту, полностью его оцепить на всякий пожарный. Здесь только гефестианцы с китежцами, но… я бы не рекомендовал без крайней нужды подпускать их близко к местным. Костас даже не стал возражать: уж на что способны эмпаты, он прочувствовал на собственной шкуре. — А в остальном? — Задница настолько глубокая, что даже эхо слышно, — устало сообщила Ракша. — Тут несколько десятков видов растительности, и у каждого свои особенности хранения и транспортировки. Мы забили первые попавшиеся склады под завязку, а теперь оказывается, что только в них можно хранить какие-то там ягоды коджи. Часть складов попали в закрытые для гражданских зоны, но при этом обслуживать их может только идиллийский персонал. Они там вручную что-то проверяют, перебирают, просушивают. Самое хреновое в том, что для проверки каждого утверждения, что “иначе нельзя” мне приходится вникать в статьи по всей этой растительной тряхомундии и будь я проклята, если понимаю хоть половину. Если бы не предписание из штаба, требующем сохранить “ценные продовольственные ресурсы”, я бы развернула их в сторону доминионцев. Пусть мучат врага своими нормами хранения и транспортировки. — Ну и до кучи ряд мелких проблем с городскими службами: то им нужен пропуск на въезд в закрытую зону при космопорте для ремонта коммуникаций, то “скорая” проехать не может из-забаррикад, то бронетехника гидрант свернёт, — добавил Грэм. — В общем, кто как, а я уже начинаю тихо сходить с ума от этого дурдома. Ракша погасила голограмму и потёрла красные от недосыпания глаза. — Может имеет смысл вернуть часть старой администрации? — глядя в потолок задумчиво протянула она. — Зара, вроде, нормальная для чинуши. И сегодня справилась получше многих. Пусть предлагает проекты решений, а мы будем контролировать. Костас посмотрел на неё, затем — на контрразведчика и понял, что если не предпримет каких-либо решительных шагов по снижению нагрузки на свой куцый штаб, то имеет все шансы вместе с помощниками загреметь в госпиталь с диагнозами “переутомление” и “нервный срыв”. — А не получим диверсию? — Рам взглянул на контрразведчика. — Будь у местных желание нам нагадить… — отозвался тот, — …ещё ночью бы вырезали пьяных недоумков и с их оружием устроили нам веселье по полной. Ну а с этой зеленью… Думаю, что пару тонн гнилых кумкватов мы как-нибудь переживём. Сэр. — Сейчас позвоню Заре, — наконец решился Рам. — Предложу вернуться. — Надеюсь, согласится, — с надеждой отозвался Нэйв. Он с хрустом потянулся и вылез из-за стола, объяснив: — Спущусь в нашу тошниловку, пожрать наберу. Кому чего принести? — Что угодно горячее, и не из пайка, пожалуйста, — попросила Ракша. — Посмотрю, что там есть, — кивнул Грэм. — Но особых деликатесов не обещаю. Дождавшись, когда за контрразведчиком закроется дверь, Рам повернулся к Ракше. — Не очень наш “молчи-молчи” соответствует своей репутации бабника и бездельника, — сказал полковник, ища в терминале номер экс-мэра. — Слухи на то и слухи, чтобы не соответствовать реальному положению дел, — пожала плечами Дана, закрыла глаза и с наслаждением улеглась на диван, свесив ноги с подлокотника. — Может оттоптал кому-то любимую мозоль и тот начал болтать всякое. Сам знаешь как оно бывает. — Ага, — согласился Рам, усаживаясь за свой терминал. Воцарилась тишина: Ракша наслаждалась минутами покоя, а Костас углубился в чтение пересланного с орбиты пакета информации. Флот уходил дальше — громить вражескую сеть Врат, — оставляя Экспедиционный Корпус на самообеспечении, без связи с Союзом. И напоследок столичное начальство озаботилось очередной порцией сверхценных указаний для подчинённых. Костас бегло просмотрел несколько архиценных указаний по поддержанию морального духа в полку и нормам свежих овощей в суточном рационе солдат, раздражённо фыркнул и перешёл к шифровке от контрразведки. Уже само наличие этого документа вызывало вопросы: как правило, “молчи-молчи” варились в собственном котле, крайне редко снисходя до простых вояк. И в большинстве случаев ничего хорошего это не сулило. Предвкушая очередной ушат неприятностей, Рам ввёл свой личный код и замер, озадаченно уставясь в короткие строчки сообщения. — Бред какой-то, — вслух сказал он, перечитывая шифровку. — Опять сверхважные изменения в форме одежды? — не открывая глаз поинтересовалась Ракша. В ответ Рам молча развернул монитор так, чтобы девушка могла прочитать депешу. Та нехотя открыла глаза и вчиталась в текст под стандартной “шапкой” заголовка. По мере чтения глаза Дёминой открывались всё шире. “Командиру сводного полка военной полиции полковнику Костасу Раму. Капитан Грэм Нэйв подозревается в нелояльности Союзу Первых. Приказываю: установить за капитаном Нэйвом постоянное наблюдение. При подозрении, либо установленном факте работы капитана Нэйва на спецслужбы противника заключить капитана Нэйва под стражу до возобновления сообщения с Союзом. В случае сопротивления со стороны капитана Нэйва применять летальные средства запрещается. Начальник особого отдела ВС СП генерал-полковник Р. Веллингтон” — Вот тебе и бабник-потаскун, — кисло усмехнулся Рам. Приказ был странен донельзя. Если Нэйва подозревали в предательстве — то почему сразу не взяли под арест? Что за формулировка — “установить постоянное наблюдение”? Эти должны заниматься коллеги гефестианца, а не командир полка. Понятно, что контрразведчикам тоже досталось при высадке, сократив их поголовье до четверти от первоначального состава, но всё же могли бы разобраться сами, а не сваливать на и без того раскалывающуюся от вороха проблем голову Рама. А так получается, что вроде как подозревают, но в то же время и не очень. Так что, господин полковник, последи за ним, а ежели что — арестуй. А там мы приедем и заберём. Ну, как время появится. — Тебе не кажется это каким-то бредом параноика? — поинтересовался Костас у приёмной дочери. — Мне кажется, что нам не до слежки и подозрений посреди всего этого бардака, — отозвалась Ракша, нехотя принимая вертикальное положение. — Если мы не можем ему доверять — нужно сунуть на “губу” и пусть “сфинксы” между собой сами грызутся. Костас задумался. Контрразведчик ему нравился своими трудолюбием, компетентностью и отсутствием страха перед незнакомым делом. Но терпеть под боком потенциального предателя Костас тоже не собирался. Опять же — дурацкая формулировка “подозревается в нелояльности Союзу”. Как это понимать? Реально замаран в работе на врага, или просто по пьяной лавочке прилюдно прошёлся по правительству Союза? — Сама что о нём думаешь? — Рам задумчиво побарабанил пальцами по кобуре. — Я не то чтобы спец по поведению шпионов, — заметила Ракша, — но пока он показал себя как человек дела. От работы не бежит, с плеча не рубит. Как по мне — расспроси его напрямую, кому он на хвост наступил. Не понравятся ответы — отправляй на “губу” и пусть с ним свои возятся. У нас впереди похороны и потенциальный бунт. Разговор прервал вернувшийся объект обсуждения. — Сегодня тиаматцы дежурят, — сообщил Грэм, демонстрируя Ракше термоконтейнер. — На первое — суп эстофадо, на второе — паэлья. На всякий случай взял и то, и другое… Он замолчал, озадаченно разглядывая уставившихся на него Ракшу и Рама. — Что-то не так? — осторожно поинтересовался Грэм. Костас молча повернул к нему монитор. “— Ну вот и конец”, — подумал Нэйв, прочитав короткий текст. — И? — спросил он вслух. Капитаном овладело странное ощущение веселья и необычной лёгкости. Всё, прошло время бояться — самое страшное уже случилось. И пошло всё к чёрту — что бы не орали про предателей и прочее дерьмо, он, капитан Грэм Нэйв, поступил правильно. Теперь остался последний штрих: успеть выхватить пистолет и выстрелить себе в висок до того, как его скрутят. — И отдай мне суп, если ты его не отравил по дороге, — протянула руку Дёмина. — Хотя… Если даже отравил — всё равно давай. Сдохнуть готова за горячее. Грэм молча поставил перед ней свою ношу и расслабленно опустил руки.
— Что ты натворил. Только честно, — Костас не сделал ни одного угрожающего движения, но Грэм достаточно хорошо знал язык тела, чтобы распознать готовность китежца к действиям. Нэйв на секунду задумался. “А что я теряю?”, — мысленно плюнув, спросил себя он. — Я залезу в подсумок, — предупредил Грэм, медленно поднимая левую руку к нагрудному подсумку. Рам молча кивнул, положив ладонь на кобуру. Ракша же распаковала контейнер и принялась за суп. Но её показная беззаботность не обманула Грэма — капитан прекрасно понимал, что Дёмина следит за ним. И не стоит вычёркивать её из списка угроз. Нэйв плавно достал брелок, продемонстрировал полковнику, а затем также медленно открыл тайник и вытряхнул на ладонь чип. — Вот, — коротко сказал он, протягивая чип китежцу. Вся добытая им информация по станции “Иллюзия”, включая допрос сенатора и предателя-особиста перекочевала в руки Рама.
— И что это? — хмуро полюбопытствовал Костас. — Это то, что подведёт под расстрел убийц моего друга, — сжато пояснил Грэм. — Подозреваю, что дома сейчас из-за этого материала начался не слабый такой дерьмоворот. — А если я попрошу сдать оружие? — поинтересовался Рам. Грэм молча достал пистолет из кобуры и положил на стол. Шагнув назад, капитан сцепил руки за спиной и с вызовом уставился на китежцев. Рам подозрительно глянул на него, но всё же вставил чип в порт. (обратно)
Глава 11
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатураВ детстве Рам обожал ходить в зоопарк, чтобы полюбоваться на акадийских древесных носух. Забавные зверушки, похожие на белок с волчьими головами, всегда устраивали в вольере невообразимый кавардак, бегая и прыгая разве что не по потолку. Сейчас такой же кавардак творился в голове полковника, только роль носух играли мысли. То, что он увидел на экране, не укладывалось в рассудок китежца. Сюжет сериала про маньяков, непостижимым образом перекочевавший в реальную жизнь. Нет, Костас и раньше считал, что политики и корпораты одним дерьмом мазаны и вскормлены, но информация на чипе контрразведчика открывала просто чудовищную правду. “Дерьмоворот”, — полковник открыл следующий файл. — “Нет, это хуже. Это, мать его, дерьмопокалипсис”. Больше всего китежца поразило не то, насколько глубоко Консорциум запустил руки в правление Союза, а то, какими методами это было сделано. Корпораты перешагнули все границы морали, сделав ставку даже не на примитивных продажных тварей, а на самых настоящих чудовищ. Монстров, на фоне которых даже репликанты казались невинными младенцами. И не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы сложить два и два, получив неутешительный результат: внезапное поспешное начало операции по захвату Идиллии было вызвано вовсе не боязнью утечки, не попыткой застать врага врасплох, а желанием отвлечь внимание общественности от грядущего скандала. А заодно атака стала отличным способом убрать как можно дальше военных, вполне способных штыками проголосовать за смену правительства. — Ты слил это доминионцам, — Рам поднял взгляд на контрразведчика. — Нет, — глядя ему в глаза ответил Грэм. — Я помог им это добыть. И, подозреваю, они уже распотрошили станцию и сделали горячий репортаж с места событий. Уверен, что спешка с атакой на Идиллию связана с тем, что они вбросили данные в СМИ Союза. И дома сейчас нехилое бурление говн. Тут Рам мог только догадываться. С момента получения приказа о начале операции флот шёл в режиме радиомолчания, почти не имея никакий связи с внешним миром. Лишь в установленное время происходил сеанс связи с Генштабом, да изредка происходил обмен служебной информацией внутри эскадры. Гражданские каналы связи обрубили наглухо, так что о происходящем на планетах Союза никто из участников операции ничего не знал. Лицо Ракши, просматривавшей данные из-за спины Костаса, словно судорогой свело в гримасе отвращения. — И почему ты не отдал информацию своему командиру? — спросила она. — Этих дерьмецов взяли бы за задницы по-тихому. Зачем делать такой подарок Доминиону?
— Долгая история… — вздохнул Грэм. — А мы не торопимся, — намекнул Рам. Дана согласно кивнула и выжидательно уставилась на контрразведчика. Нэйв развёл руками — мол, раз так, то я не против, — и начал рассказ о своих похождениях с самого начала. С того момента, как получил приказ выехать к месту посадки капсул с неопознанного корабля. Он рассказал всё — о погоне за Лорэй, о том, как узнал от них про станцию, о том, как был свидетелем нападения на поместье работорговца. Рассказал, как их с Карлом хотели убить наёмники полковника Баны. О гибели Карла, “крысе” в Управлении, попытке выбить самого Грэма подальше комбинацией “пряника” в виде повышения в звании и “кнута” в виде отсылки в дальний гарнизон. Рассказал, как тайком начал собирать информацию о клиентах станции, как встретил Лорэй и с их помощью смог найти и захватить “крысу”, которой оказался не кто иной, как сам начальник отдела собственной безопасности контрразведки. — В руководстве Управления я больше никому не доверяю, — завершил свой рассказ Нэйв. — Да и список фамилий невелик, к тому же большую часть фигурантов уже ухайдокали. Вот такая вот история. Позволите, а то в горле пересохло? Он указал глазами на графин с водой. — Да, пей, — разрешил Костас, переводя взгляд на свою приёмную дочь. Та невпопад покачала головой, явно всё ещё переваривая услышанное. — Ты знаешь, я не пылаю любовью к Доминиону, — после паузы произнесла Ракша, — но его поступок понимаю. Лучше так, чем подобные скоты укрепятся в верхушке Союза. — Да кто б спорил… — вздохнул полковник. Встав, Костас принялся мерить шагами кабинет, ломая голову над поиском оптимального решения. Сейчас нельзя предавать огласке эту информацию. Дело даже не в том, что офицеры корпоратов моментально попытаются ликвидировать всех, имевших несчастье узнать про эту информацию, а в том, что Корпус начнёт уничтожать себя сам. Если бы не нападение Доминиона на Эдем, граждане Союза никогда бы не поддержали атаку на Идиллию. Именно тот “акт агрессии” стал толчком, повлиявшим на общественное мнение. И сейчас бойцы Союза хоть и смотрели на корпоратов косо, но считали союзниками, поддержавшими в неравной борьбе с Доминионом. Как там говорили в вербовочных пунктах? Сегодня Эдем, завтра Плимут, а послезавтра и Китеж. Защитим свои дома от доминионской нелюди, не щадящей ни женщин, ни детей! Если солдаты и офицеры узнают, что на самом деле воюют не за свои дома, а за это дерьмо — начнётся бойня, которой немедленно воспользуются доминионцы. И тогда бойня на Хель покажется Союзу детским праздником. Ибо уж чем-чем, а благородством доминионцы не страдают и не упустят случая уничтожить врага, занятого внутренними склоками. Рам посмотрел на опустошавшего уже второй стакан контрразведчика. С одной стороны — парень молодец. Даже жаль, что не китежец — такие кадры очень пригодились бы дома. С другой — долбаный упрямый осёл. Деятельный сопляк, заваривший такую кашу, что сейчас хрен расхлебаешь. Следом пришла другая мысль. — Чёрт, вот так вот из защитников мы превратились в оккупантов, — с горечью констатировал полковник. — Грёбаных корпоратских шестёрок. Для китежцев, в культур которых честь стояла на первом месте, это было серьёзным ударом. Одно дело — удар на опережение во имя защиты родины, и совершенно другое — когда этот удар нанесён во имя защиты горстки ублюдков. Просто ради того, чтобы прикрыть их дерьмо. — До Суда Чести не дойдёт, — проявил неожиданное знание китежской культуры контрразведчик. — Боевые действия начались до огласки информации, никто из участников о скандале ни слухом, ни духом. — И обратного хода тоже нет, — вздохнул Рам. — Попала собака в колесо — пищи, да беги… Он посмотрел на судок с остывшим супом так, словно надеялся найти там решение всех проблем. Суп подмигнул блёстками остывающего жира, давая понять, что искать выход придётся самостоятельно. — А если, — подала голос Ракша, — чисто теоретически, убрать Прокофьева с его людьми и доложить обо всём этом дерьме в штаб Корпуса? — Ты уверена, что там нет никого из корпоратовских шестёрок вроде этих вот… — полковник ткнул пятернёй в монитор, — … мразей? Ракша задумчиво пожевала губу и перевела взгляд на Нэйва. — Нет никакого варианта проверить, выяснить? Доминионцы, надо думать, забыли тебе отчитаться о результатах работы по станции? — Доминионцы едва меня не пришили, — ухмыльнулся Нэйв. — Чудом удалось прибить ликвидаторов и удрать. Так я здесь и оказался. В Корпусе. Чтобы дружки покойных не нашли. — Ты умеешь заводить друзей, — усмехнулся Костас. — Работа такая. Сэр, — в тон отозвался Грэм. — Работа… — Рам взглянул на Ракшу. Собственно, Дана и была основной причиной его переживаний. За свою шкуру Костас не боялся уже давным-давно, а вот приёмную дочь искренне любил и не хотел, чтобы она стала жертвой корпоратов, устраняющих свидетелей. Может, по-тихому прибить самого Нэйва? Доложить, что попал в засаду, или подорвался на мине. Как говорит древняя земная поговорка? “Нет человека — нет проблемы”. И нет чести. Даже если никто не узнает — перед самим собой не оправдаешься. Будешь всю жизнь ходить с клеймом на душе. — Суп остывает, — брякнул Рам, просто чтобы сказать хоть что-то. — Аппетит пропал, — Дана с отвращением посмотрела на еду. Да, просмотренные данные аппетит не пробуждали, это точно. Рам взял со стола пистолет контрразведчика и протянул владельцу. И тут его осенило. — Чёрт, доминионцы точно начнут распространять это дерьмо среди солдат, — воскликнул полковник. — Само собой, — спокойно отозвался Грэм, пряча оружие в кобуру. — Я думал об этом, сэр. На такие случаи есть ряд действий, надо лишь адаптировать их под текущую ситуацию. С вашего разрешения, я задействую отдел пропаганды? — Действуй, — махнул рукой Костас. Достав чип, полковник вернул его Нэйву и жестом отправил вон из кабинета. — Вот тебе и бабник-алкоголик, — Рам посмотрел на дверь, словно там ещё стоял контрразведчик. — Правду говорят: в тихом омуте черти водятся.
Планета Идиллия. Три километра от Зелара, штаб генерала Прокофьева
Генерал Александр Прокофьев пребывал в задумчивости. Только что завершился разговор с королём Дариусом — пока ещё главой планетарной администрации Доминиона. Король ясно дал понять, что желает сохранить свой пост при новой власти, изъявив готовность встать в любые позы Камасутры, при условии, что это не приведёт к преждевременному расстрелу за предательство. Образ простой и понятный. Эгоист, пробравшийся к власти и трясущийся лишь за собственные интересы. Это-то Прокофьева и настораживало. В своё время генерал Александр Прокофьев даже не думал о военной карьере. Престижный университет на Марсе открывал своим выпускникам широчайшие возможности, на фоне которых служба в силовых структурах не казалась особо привлекательной. Поэтому Прокофьев ещё до выпуска подписал контракт с одной из корпораций, входящих в Консорциум. Но тут вмешался случай в лице старого товарища, выпустившегося на три года раньше. Ахига Паркер — так звали того парня, — посоветовал начать карьеру именно в силовых подразделениях Консорциума. Этот старт давал куда более лучший толчок в развитии карьеры. К примеру, сам Паркер, отслужив два с половиной года в батальоне авиационно-технического обеспечения, в звании инженера третьего ранга — тогда ещё Консорциум не настолько обнаглел, чтобы вводить для своих силовиков “настоящие” воинские звания, — получил приглашение на должность начальника технической службы космопорта. И всё благодаря полученному за время службы опыту. Прокофьев, тщательно взвесив все “за” и “против”, решил внять совету. И через три месяца, получив должность командира инженерно-технического взвода, надел новенькую форму с узким галуном младшего техника на рукаве. В первую же служебную командировку, разглядывая апокалиптическую картину разрушения, из которой, словно феникса из пепла, предстояло вновь воскресить наполненный жизнью город, Прокофьев отчётливо понял: это его стезя. И дело было не в карьере — просто Прокофьеву понравилось то, что он делал. Решать задачи, которые с первого взгляда казались нерешаемыми, расплетать клубки, перед которыми пасуют другие, принимать вызов за вызовом. И у него это получалось. Через десять лет уже подполковник Александр Прокофьев стал широко известен в войсках консорциума, как отличный “кризисный менеджер”, способный справиться с любым хаосом, устроенным карателями на “замирённых” территориях. Он налаживал логистику, восстанавливал инфраструктуру, решал проблемы рабочей силы и запускал производства, руководствуясь критериями максимальной эффективности. Любые помехи — неважно, продолжающие пакостить остатки бунтовщиков, или просто нерасторопные подчинённые, — Прокофьев устранял без колебаний, не заморачиваясь понятиями “гуманность” или “сочувствие”. И попутно подбирал себе команду компетентных специалистов. К моменту вступления Консорциума в Союз Прокофьев получил генеральское звание и популярность. Энергичный, прагматичный, не склонный к бессмысленной жестокости, с великолепным штабом из профессионалов, с готовностью берущийся за самые безнадёжные дела, не склонный к интригам, он полностью устраивал руководство. Так что не удивительно, что когда встал вопрос о назначении на должность управляющего оккупированными территориями Идиллии, кандидатура генерала Прокофьева была принята без каких-либо возражений. В корпорациях его слава гремела уже давно, а вот союзовцы, ознакомившись с послужным списком, в особый восторг не пришли. Но признали, что для поставленной перед Корпусом задачи Прокофьев подходит больше, чем другие кандидаты. Сам Прокофьев принял новое назначение с воодушевлением. Единственной ложкой дёгтя, портившей всё удовольствие от предвкушения новых задач, стал Шеридан. Для генерала не было секретом, что его путь к вершинам был устлан оттоптанными мозолями корпоратовских шишек: невозможно достичь высот, не нажив врагов. Прокофьев же, не терпевший некомпетентных дураков, плевать хотел на то, кто родители очередного придурка с офицерским патентом, поступившего под его командование. Отпрыски именитых пап и мам, понадеявшиеся на синекуру в тыловых службах, пачками вылетали в родные пенаты, оглашая окрестности печальным воем. Родители обиженных чад в ответ засыпали руководство Прокофьева потоком гневных жалоб на произвол и самодурство. Александр даже коллекционировал особенно приглянувшиеся шедевры эпистолярного жанра, сетуя, что прошло время бумажных носителей, а то бы он непременно завёл библиотеку в сортире — для поднятия настроения чтением и последующим использованием по назначению. Полковник Шеридан оказался единственным удачным ходом злопыхателей Прокофьева. Дело в том, что подбирая команду, Александр упустил вопрос комендантских подразделений. И враги генерала немедленно воспользовались этой промашкой, добившись перевода Шеридана под начало Прокофьева. Так генерал получил стукача. Но нет худа без добра: куда лучше знать, кто работает на врага, чем заниматься его поисками. Сам Прокофьев полковника Шеридана знал ещё с тех времён, когда тот был капитаном и не испытывал к нему никаких тёплых чувств. С точки зрения генерала, каратель был типичным висельником, куда больше подходящим на пиратов эпохи парусного флота, чем офицера современности. Необразованный, алчный, бессмысленно жестокий, по-звериному хитрый и абсолютно беспринципный Шеридан вызывал у Прокофьева брезгливость и омерзение. Как ведро для вычёрпывания дерьма — мерзко, но при необходимости незаменимо. Шеридан же был именно таким ведром для грязных работ, к которым ни в коем случае нельзя привлекать нормальных солдат — только выродков из штрафных батальонов. Полковник отвечал полной взаимностью, в беседах с приятелями называя генерала “зазнавшимся белоручкой” и “говёным чистоплюем”. И, по закону подлости, надо же было случиться так, что весь тщательно подобранный Прокофьевым штат высококлассных специалистов погиб при высадке. Все, кроме Шеридана, в полном соответствии пословице “Кому суждено быть повешенным — тот не утонет” не получившим ни малейшей царапины. И как бы не злила такая несправедливость, изменить ничего нельзя. Оставалось лишь соответствовать репутации и работать с тем, что есть. Увы, это исключало возможность коллективного “мозгового штурма”, так как экстренно назначенные на новые должности младшие офицеры ещё не заслужили доверия Прокофьева. Сейчас, после разговора с королём, Александр сожалел об этом особенно сильно. Его теперь уже бывшие помощники помогли бы рассмотреть ситуацию со всех сторон, в мельчайших подробностях, просчитав все возможные последствия. Теперь предстояло сделать это в одиночку. Не приглашать же для разговора этого тупицу Шеридана. Прокофьев задумчиво потёр подбородок. Собственно, на данный момент никакой ловушки для себя он не видит. Наоборот, результаты в его пользу и сулят выгоду. В первую очередь не теми ценностями, что король выплатит за гражданских — для генерала это просто приятный бонус, так как десять процентов от суммы сделки шли ему лично, — а перспективой заполучить по окончании боевых действий штат знающих местные реалии специалистов. Это куда важнее для немедленного начала поставок в Союз и, соответственно, подтверждения репутации Прокофьева. Решено. Прокофьев протянул руку к терминалу и набрал личный код командующего Экспедиционным Корпусом. (обратно)
Глава 12
Идиллия. Столица, дом Талики ВаресНесмотря на эйдетическую память, Чимбик не мог с точностью вспомнить как добирался до дома Талики. Весь мир сержанта в эти часы сузился до одного существа, чья иррациональная любовь стала единственным мостиком, соединявшим его с жизнью. Незнакомая ни одному из репликантов материнская любовь окружила сержанта, словно защитный купол, позволив измученной, искалеченной душе согреться и исцелиться. Впервые в жизни Чимбик почувствовал себя в безопасности. И впервые в жизни он позволил себе поддаться чуждому и опасному для любого репликанта покою. Лишь постоянное напряжение, вечная готовность действовать, драться позволяла сержанту выживать. Но сейчас в нём была слишком сильна готовность расстаться с никчемной жизнью, чтобы продолжать цепляться за необходимость выживания. Чимбик словно умер. Он будто шагнул за незримую грань, вышел за привычные границы мира, оставив за спиной правила и ограничения. К чему они мертвецу? Но при этом необъяснимая любовь и забота более слабого существа удерживала репликанта на призрачной границей между старой жизнью и… Чем? Смертью? Новой жизнью? Чем-то совершенно иным? Кажется, в сказках у дворняг такое называлось чистилищем. Наверное, это всё же был сбой. Фатальный сбой, за которым обязательно последует списание. Но Чимбику было наплевать. Единственное, о чём он жалел, что так и не увидит Эйнджелу. Не ощутит её руку в своей. Почувствовав его горечь, Талика ласково обняла репликанта и погладила его по голове. — Всё наладится, зелар. Ты не один. Зелар. Слово проникло в сознание сержанта и, кажется, заняло собой всё пространство. Зелар. Дитя души, не родное по крови. Его, репликанта, приняли в семью. После всего, что он сделал. Вопреки всему, что он сделал. И сержанта прорвало. Впервые в жизни Чимбик рассказал кому-то обо всём, что скопилось у него на душе. То, о чём не знал даже Блайз. Все страхи, сомнения, чувство вины и собственной никчемности — всё это репликант вывалил на Талику. Он рассказывал о погибших братьях, о Блайзе, обо всей своей жизни, идущей от боя до боя. И об Эйнджеле, ставшей якорем, удерживающим рассудок на краю пропасти, полной тёмного безумия. Талика лишь молча обнимала его, слушала, и каждое сказанное слово было подобно гранитному валуну, падавшему с плеч Чимбика. Вопреки опасениям сержанта, по мере его рассказа чувства идиллийки не менялись. Кошмары сержанта не имели власти над Таликой, и те самые, незнакомые репликанту чувства беспричинной любви и заботы стали сказочным волшебным эликсиром, живой водой, исцелявшей самые жуткие раны. Неожиданно Чимбик осознал, что его принимают таким, какой он есть: несовершенным, сомневающимся, совершающим ошибки. Что не нужно быть лучшим, сильнейшим, безупречным, эффективным — достаточно просто быть собой. И это понимание принесло покой. Первый раз в своей короткой жизни Чимбик был действительно спокоен. Не собрано-деловит, как перед боем, не опустошён, как после него, — этот покой был совершенно иного рода. Сержант вернулся домой. Туда, где не нужно быть несгибаемым лидером для подчинённых и компетентным сержантом для командиров, а можно жить. Чимбик не заметил, как уснул, опустошённый, обновлённый, убаюканный теплом и любовью Талики. Разбудили его радостные детские голоса, когда Майк, Динара и Ник шумным вихрем влетели к нему в комнату. И случилось небывалое: ещё не проснувшийся толком сержант не потянулся к оружию, не попытался укрыться от опасности, а просто улыбнулся разбудившим его сорванцам, а потом умылся и пошёл завтракать, не чувствуя себя лишним среди шумного большого семейства. А когда по возвращении на базу Чимбика отправили на тестирование, тот впервые не испытал ровным счётом никакого волнения. Какая разница, что скажет группа контроля? Он уже прошёл единственное по-настоящему важное тестирование и был признан достойным стать частью семьи.
Планета Идиллия. Военная база “Эсперо-1”
— Как-то они легко согласились, — командующий задумчиво смотрел на карту. Алое пятно захваченной врагом территории, похожее на чудовищное одноклеточное, прекратило расползаться. Словно пожирающая организм зараза, получившая антидот. — Ожидаемо, — хмыкнул начальник штаба. — Они шли в тепличных условиях, теперь у них создалась иллюзия нашей немощности. После боя при высадке мы произвели один налёт дронами — и всё. Похоже, нам удалось провернуть финт ушами и сделать вид, что сидим в глухой обороне, боясь высунуть нос. Затушив в пепельнице окурок сигареты, он продолжил: — Признаюсь, я поначалу скептически отнёсся к предложению дать врагу несколько спокойных дней, но признаю свою неправоту. Разведка доносит, что ряд подразделений — в основном эдемцы и акадийцы, — стал грубо нарушать собственный боевой устав, не окапываясь на привалах. Расслабились. — Это хорошо, — недобро ухмыльнулся командующий. — С них и начнём. Как закончим эвакуацию из Зелара. Кстати, неплохо бы забросить к городу группу репликантов, раз есть возможность. — Поездом? — с сомнением протянул Стражинский. Таково было условие создания гуманитарного коридора: эвакуация проводилась с вокзала Зелара, исключительно пассажирскими поездами, в сопровождение — не вооружённый медперсонал. Воздушный транспорт обе стороны отмели сразу: слишком велик риск неоправданных потерь среди эвакуируемых. Сбой системы опознавания, ошибка пилота патрульного истребителя или оператора дрона союзовцев, случайное отклонение с маршрута борта с эвакуируемыми — и всё, готова ещё куча покойников. Крупных водных артерий вблизи Зелара не было, а вывозить автобусами — даже не смешно. Оптимальным обеим сторонам виделись лишь скоростные поезда, движущиеся с помощью магнитной левитации. Союзовцам они казались привлекательными ещё и потому, что на скорости в тысячу километров в час невозможно сбросить группу диверсантов, не угробив её при этом. Точнее, так считали союзовцы, привыкшие иметь дело с диверсантами-людьми, а вот доминионцы на этот счёт имели диаметрально противоположное мнение. И совершенно иных солдат. — Дроны будут сопровождать поезда на всём протяжении пути, — продолжал полковник, изучая маршрут поезда. — Сброс капсулы не пропустят.. — А если так, как мы собираемся забросить агентуру? — спросил начштаба. — Тогда придётся отложить заброску на несколько дней, — пожал плечами Стражинский. — Спецтранспорт этого класса у нас в одном экземпляре, так что пока пройдёт и вернётся… — Чёрт, — командующий досадливо цыкнул. — А так было бы неплохо заиметь репликантов рядом с Зеларом. — Разрешите, — подал голос Савин. Встав с места, майор подошёл к карте, уменьшил масштаб и вгляделся в линию магнитки. — Здесь, — палец Савина упёрся в отрезок маршрута. — Поезд ныряет в тоннель, летающие дроны за ним не последуют — тесно, от поезда слишком сильные завихрения. Можно сбросить капсулы. — Не побьются? — с сомнением протянул командующий. — Люди — да. Репликанты — нет, — уверенно заявил Савин. — Максимум — ушибы. В этом наш плюс. Корпораты никогда не практиковали такой способ доставки групп — не было необходимости. И тем более сбрасывать в тоннеле, где есть все шансы размазаться об стену. — А почему вы уверены, что наши не размажутся? — поинтересовался командующий. Савин убрал карту и вывел голограмму конструкции самого тоннеля. — Первые триста метров тоннеля идеально прямые, — пояснил он. — Капсулы успеют остановиться до того, как начнётся поворот. — Все шесть? — уточнил командующий, прекрасно зная численность развед-диверсионной группы репликантов. — Никак нет. Только две — по одной с каждого борта, — твёрдо заявил Савин. — Иначе действительно побьются друг о друга. — Они смогут при необходимости работать в городе? — задал далеко не праздный вопрос начальник разведки. То, что репликанты плохо, — а точнее, совсем никак, — приспособлены к агентурной работе, знали все. Искусственные солдаты выделялись в любой толпе, как акадийский левиафан в океанариуме. И опасения разведчика были понятны и обоснованы. — О да, — улыбнулся в ответ Савин. — У меня есть как раз две отлично подготовленные для такой работы кандидатуры.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура
Костас не заметил, когда и как заснула Ракша и когда успел придремать он сам. Полковнику снилось, что он не спит и решает очередную проблему, когда писк зуммера беспощадно выдернул его из объятий Морфея. Рам вздрогнул, просыпаясь и едва не вывалился из кресла. Помотав головой, чтобы разогнать остатки сна, китежец вставил наушник в ухо. — Полковник, — услышал он сухой и деловитый тон Прокофьева. — Достигнута договорённость о гуманитарном коридоре, который вы просили. Высылаем из города женщин с детьми возрастом до десяти лет, беременных и пригодных к транспортировке больных. Подготовьте список эвакуируемых, их число и количество необходимого транспорта. Вернее, пассажирских составов. И составьте график отправки. К утреннему совещанию жду рапорт. — Есть, сэр, — не веря услышанному ответил Костас. На миг чувство глубокого облегчения прогнало усталость. Теперь на его совести не будет хотя бы детей. Но мгновение радости миновало и Рам обречённо уставился на монитор, понимая, какая бездна перед ним раскрылась. Если с составлением графика и расчётом транспорта проблем не было, то с остальным… С остальным — полная, беспросветная задница. Ибо весь наличный состав в лице Ракши, отмороженного “сфинкса” и собственно Рама и без того загружен по самую маковку. Нужно смотреть правде в глаза — в части, касающейся городского быта он потерпел полнейшее фиаско. Значит, придётся всё же “идти на поклон” к бывшей хозяйке кабинета. Покосившись на тихо посапывающую Дану, полковник неохотно взял комм, вызвал старшего патруля в квартале, где жила Зара и приказал организовать с ней сеанс связи. — И не забыть раздать подсрачников грёбаным связюкам, — пробурчал Рам, завершив разговор. — Ползают, как мандавошки по мокрому хрену, за сутки так ни черта ума не дали. Утром сеть не заработает — будут на крышах флажками и фонариками семафорить. Через пятнадцать минут ожил комм. Старший патруля отвратительно жизнерадостным голосом отбарабанил о выполнении задания и передал гарнитуру идиллийке. — У меня для вас две новости, одна — хорошая, вторая — очень хорошая, — вместо приветствия сообщил Рам, едва услышав сонный голос Зары. — Хорошая: мы договорились о гуманитарном коридоре для детей до десяти лет вместе с матерями, беременных и тех больных, кто перенесёт дорогу. Очень хорошая: список этих людей составите вы. Из голоса экс-мэра пропала всякая сонливость. — Правда? Это прекрасно! Когда я могу приступить? — Сейчас, — ответил Костас. — Я прикажу патрулю привезти вас в комендатуру. — Десять минут на сборы и я выезжаю! — не скрывая радости ответила идиллийка и оборвала связь. Насчёт сбора в десять минут китежец искренне сомневался, но готовность леди-мэра заняться делами немедля внушала осторожный оптимизм. Оставалось надеяться, что она окажется компетентным работником. На диване завозилась Ракша. — Извини, разбудил, — повинился Костас. Дана сонно воззрилась на него, затем наклонилась и, повозившись в коробке с пайками, завладела банкой кофе. — Объясни, — дёрнув язычок разогревающего элемента, сказала Ракша, — какого рожна мы, сидя жопой на куче охрененных харчей, давимся пайковым дерьмищем? — Ну, наш “молчи-молчи” паёк дерьмищем не считает, — не удержался от подколки Рам. — Так он гефестианец, — напомнила Ракша. — Они там и опилками питаться могут, да ещё и нахваливать. Но я-то нормальная. И есть хочу нормальную еду, раз она под рукой. — Клизьматологи на яды завершат проверку — и будем жрать по-человечески, — успокоил её Костас. — То-то они не торопятся, — проворчала девушка. — Небось после исследований сидят и жрут за обе щёки, пока мы пайком давятся. Если к вечеру не закончат — простимулирую… Выражение лица Ракши не оставляло сомнений, что стучать она будет не в дверь, а в печень. — Вот откуда в тебе такая агрессивность? — вопрос этот Костас задавал уже не одну сотню раз. — Вот воистину: мал клоп, да вонюч. И с улыбкой взъерошил приёмной дочери шевелюру — жест, допустимый только в отсутствии посторонних. — Да, папа-клоп, — ухмыльнулась Дана и зевнула. — А где “молчи-молчи”? — Да он как к нашим пустобрёхам из отдела пропаганды свинтил — так и не вернулся ещё, — отозвался Рам. — Видать, борется с вражьей агитацией. Если нигде по пути рожу об подушку не приплющил. Полковник замолчал, обдумывая внезапно посетившую его идею. Посмотрел на приёмную дочь, ответившую честнейшим взглядом поверх банки кофе и сказал: — Присмотри за ним по возможности. Один раз с имперцами он снюхался, может и второй. — Если что — решить вопрос на месте? — хищно прищурилась Ракша. — Да. Как ты умеешь — чтобы комар нос не подточил, — ответил Костас. Ответить Дана не успела — за дверью послышались шаги и вскоре на пороге Арора Зара собственной персоной. Похоже, насчёт десяти минут на сборы она не шутила: простое платье, никаких украшений и косметики, длинные, до колен, волосы небрежно стянуты заколкой. Но на усталом лице идиллийки радостно сверкали карие глаза. — Вы сумели! — она с таким восхищением посмотрела на Костаса, что тому стало не по себе. — Вы добились вывода детей из города! — Не я, а командующий, — не стал примазываться к чужим достижениям китежец, выбираясь из-за стола. — Присаживайтесь, принимайтесь за работу. И, посмотрев на увлечённо хлюпающую Ракшу, тоже завладел банкой кофе. — Раз так, я пошла досыпать, — объявила Дана, встала и подхватила брошенный на одно из кресел спальный мешок. — Разбуди, если будет что-то срочное, или вернётся капитан. Нужно быть в форме к вечеру. Что будет вечером Костасу не требовалось напоминать. Похороны. Событие, способное стать толчком к массовым беспорядкам. — Иди, я разбужу, — охотно отпустил её Рам. Зара, успевшая занять место за своим прежним рабочим местом, проводила Дёмину взглядом. — Вы любите спать под открытым небом? — уточнила она, активируя городскую базу данных. — Где угодно и в какой угодно позе, если вообще есть возможность поспать, — фыркнул Костас. — А с чего такой вопрос? — Спальный мешок ассоциируется у меня с семейными походами в лес и пикниками, а не с тем, что происходит сейчас, — пояснила Зара. Разговор не мешал её пальцам порхать над клавиатурой, задавая параметры поиска в базе данных. — Ну вот у нас и есть семейный поход с пикником, — мрачно пошутил Рам. — Ибо армия — это одна большая семья. Долив в кофе ложку бренди, Костас сделал глоток и пояснил: — У тыловиков были большие потери при высадке, потому всё, что не касается первостепенных задач, отложено на потом. В том числе и оборудование спальных расположений. — Почему не разместиться в ближайшей гостинице? — искренне удивилась идиллийка. — В связи с последними событиями поток туристов упал и мы без труда разместим их в домах отдыха и частных пансионатах. — Это после войны, — поняв, что сейчас бессмысленно объяснять идиллийке реалии армейского быта, отозвался Рам. — А пока будем обитать в комендатуре. Оборудуем кубрики, ну а душевые и столовая тут уже есть. Будет получше гостиницы. Он с омерзением вспомнил, как на Акадии во время рейдов по мангровым болотам приходилось ночевать под проливными дождями. От сырости не спасало ничего, даже совершенные скафандры. А о том, чтобы разбить палатку, не приходилось и мечтать — спали, угнездившись на торчащих из болотной жижи корнях гигантских деревьев. Даже есть приходилось не ложкой, а отрывая уголок пакета и выдавливая его содержимое в рот, иначе он тут же набирался дождевой водой. Но зато было вдвойне приятнее возвращаться в замок Д’Анкура и сидеть с Даной перед ни черта не греющим камином, накрывшись вдвоём одной шкурой. — Если вам некогда этим заниматься, я могу организовать спальные места, — предложила Зара. — Как только закончу со списками и срочной работой. Скажите, сколько человек вы планируете разместить и я решу вопрос. — Спасибо, но для таких задач у нас есть соответствующие службы. Называются “Батальон материального обеспечения”, — поспешил откреститься от щедрого предложения Костас. О том, что в данный момент потрёпанные остатки этого самого батальона героическими усилиями пытались наладить нормальное снабжение полка предметами первой необходимости, Рам скромно умолчал. — Не могу даже вообразить, почему вы не готовы доверить мне такую малость, — искренне удивилась идиллийка. — Или вы считаете, что я подложу в кровати капканы? Или какие-то смертоносные устройства? Это ведь просто кровати! Рам вылупился на неё так, словно идиллийка на его глазах превратилась в крылатого волка. Полковник навскидку мог перечислить с десяток людей, что ложились спать в “просто кровать”, а потом просили апостола Петра подождать, пока до Чистилища долетят их остальные части тела. — Идиллийцы, — наконец фыркнул Рам. — Госпожа Зара, вы угадали: именно этого я и опасаюсь. Пару мгновений мэр рассматривала его, словно ожидая, когда Костас рассмеётся собственной шутке. И, поняв, что он не шутит, покачала головой: — Вы живёте в странном мире… — В реальном, — поправил её Костас. — И вы теперь тоже в него угодили. Извините, но “добро пожаловать” не скажу — это будет выглядеть издёвкой. Онотсалютовал идиллийке банкой и отпил ещё горячей жидкости, имеющей к нормальному кофе такое же отношение, как сам Костас — к научной деятельности. — И, собственно, вам-то какое дело — как и на чём мы спим? — поинтересовался полковник. — Мне хочется хоть как-то отблагодарить вас за это, — она улыбнулась, указывая на монитор с формирующимися списками граждан, подлежащих эвакуации из города. Костас ответил ей скептическим взглядом, но от комментариев воздержался. А ещё он отметил, что идиллийка нарушает его же приказ, пропуская “сэр” при обращении, но решил, что за помощь Зара заслуживает некоторых поблажек. Тем не менее, предложение мэра казалось Раму всё заманчивее и заманчивее. “Амбарные хищники” из БМО чёрт знает когда справятся со своими проблемами, а понежить зад и всё, что к нему прилагается, в нормальной постели хотелось побыстрее. Туземцы и так показали себя безобидными растяпами — вон, даже местные пичуги куда активнее сопротивлялись, обосрав едва не роту, — так что не стоит совсем уж впадать в паранойю. Нет, бдительность терять не стоит, но ничего такого, с чем бы не справились бойцы инженерно-сапёрной роты, которых Рам приставит обследовать койки, аборигены не соорудят. — Но при зрелом размышлении, — огласил своё решение китежец, — я принимаю ваше предложение. (обратно)
Глава 13
Планета Идиллия. Город ЗеларНевзирая на мрачные прогнозы, беспорядки в Зеларе так и не начались. С лиц горожан исчезли приветливые улыбки, в глазах поселилась печаль. Идиллийцы скорбели, распространяли вокруг гнетущее чувство, но агрессии по-прежнему не чувствовалось. Город переживал трагедию, не ища виноватых. Зара, к удивлению Костаса, предложила провести общую церемонию и для идиллийцев, и для погибших солдат Союза. От этой идеи комендант отказался, не желая давать ни единого повода для беспорядков. Кто знает, как отреагируют родственники погибших на подобное соседство? Успевший вернуться Нэйв идею совместных похорон тоже не поддержал. Контрразведчик отказался от предложения разместить раненых союзовцев в городской клинике, но уже из опасения, что там их могут убить. Привыкший видеть во всем подвох Грэм не мог свыкнуться с мыслью, что всё, предложенное местными, идёт от чистого сердца. Для контрразведчика было и привычнее и, что самое главное, полезнее считать, что местные пытаются втереться в доверие, чтобы избежать жестокостей со стороны оккупационных властей. Зара в ответ на недоверие Нэйва лишь качала головой, но настаивать не стала. Ограничилась предложением помощи в организации похорон союзовцев, а также предоставления необходимого медицинского оборудования для раненых в критическом состоянии. Но и тут идиллийка получила вежливый отказ — лечить своих бойцов в Союзе предпочитали без посторонней помощи. Сами похороны состоялись на закате. Контрразведчик вполне обоснованно опасался стихийного бунта и приложил максимум усилий для того, чтобы избежать подобного развития событий. К месту проведения церемонии были стянуты усиленные патрули солдат и киборгов, а на ключевых перекрёстках разместили бронетехнику при поддержке пехоты на случай, если всё же толпа вырвется за пределы оцепления и дело дойдёт до боя. Нэйв даже выбил у Шеридана роту киборгов с ранцевыми огнемётами и усилил ими блок-посты, прекрасно зная, какой жуткий психологический эффект производит это оружие на живую силу противника. Особенно если эта “живая сила” — взбунтовавшиеся гражданские. Но к удивлению и Костаса, и Грэма, толпа не казалась ни озлобленной, ни агрессивной. Аборигены шли с горящими свечами в руках, многие несли охапки цветов. Издалека они напоминали скорее прогуливающихся в выходной день обывателей, но вблизи… Печальные лица, блестящие в неверном свете слёзы. Несмотря на запрет эмпатического воздействия, от толпы исходило гнетущее, тоскливое ощущение. Растерянность и печаль, оттенённые вкраплениями незамутнённого горя, подавляющее чувство потери и тоски — всё это хоть и не било по мозгам подобно агонии раненых, но безостановочно давило на психику. — Долбаные ретрансляторы, — недовольно проворчала Ракша. — Да, к этому сложно привыкнуть, — отозвался контрразведчик, нервно постукивая пальцами по цевью. Грэм облизнул губы, чувствуя острую необходимость напиться. Чем-нибудь убойным, вроде эдемского вараджа, чтобы вырубиться с двух стаканов и избавиться наконец от этого давящего чувства скорби. Схожее ощущение испытывал и Рам, с той лишь разницей, что к чужой скорби примешивалось собственное чувство вины. Те минуты, что он потратил на выяснение обстоятельств — их ведь можно было избежать. Сразу сесть в машину и уже по пути разобраться в ситуации. Не факт, конечно, что удалось вообще бы избежать жертв, но то, что их было бы меньше — точно. — Что-то мэра не видно, — чтобы разбить повисшую в отсеке гнетущую тишину, сказал Рам. — Вон она, — Грэм перегнулся с переднего сиденья и ткнул пальцев бронированное окно, показывая полковнику на идущую среди толпы Зару. Экс-мэр шла одна, без какого-либо видимого сопровождения. Нэйв мысленно хмыкнул, оценив её простоту: большинство союзовских политиков не преминули бы устроить балаган с репотрёрами, интервью и прочувствованными речами, стараясь выжать из трагедии всё возможное в свою пользу. Но привитый в училище и опытом работы цинизм гаденько хихикнул, подсказывая, что как раз эта вот подчёркнутая скромность — часть шоу, продолжение которого состоится после похорон. Может, без репортёров — просто выдаст толпе пламенную речь, после которой разъяренные люди пойдут мстить оккупантам. Чего допускать нельзя. Грэм моргнул на пиктограмму, вызывая снайпера, контролирующего сектор, в котором двигалась Зара и определил её как приоритетную цель. Несмотря на впечатляющие размеры толпы, не возникало никаких проблем, традиционно сопровождающих людское скопление. Ни толкотни, ни ругани, ни драк. Даже идти в этом море разумных существ можно было в любом направлении — неплотно движущаяся толпа безропотно пропускала сквозь себя одиночек, будто единый разумный организм. Нэйв невольно задумался, ограничивались ли возможности идиллийцев только эмпатией. Слишком уж слаженно они действовали большими группами для малознакомых и не подготовленных существ. — Мне одной кажется, что они скорее похожи на сработавшуюся команду, а не на толпу гражданских? — тихо проговорила Ракша, с подозрением оглядывая толпу через камеры парящих в небе дронов. — И нет ни стариков, ни детей… — Я вообще тут стариков не наблюдал, — ответил Грэм. — Ни одного. — Местные, конечно, по-своему с придурью, — добавил Костас, запуская руку в нагрудный подсумок, — но мне показалось, что как раз о детях они заботятся. Вытащив пачку сигарет, полковник закурил, стараясь отвлечься от чужой скорби, бившей не хуже кулака. Грэм промолчал: на Гефесте похороны до недавнего времени вообще представляли собой процесс, больше похожий на производственный. Покойника просто перерабатывали на удобрения для гидропоники. Всё. О таких явлениях, как панихида, или поминальный банкет, даже речи не шло. И лишь несколько лет назад, когда процесс терраформирования наконец завершился, на родине Грэма появилась традиция сажать деревья, давая им имена умерших. Именно так поступил сам Нэйв, чтя память отца. И собирался посадить ещё четыре — за Карла и его семью. Память о погибшем друге вновь отозвалась болью в сердце. Капитан отвернулся от спутников и уставился в окно, пытаясь наблюдением за толпой избавиться от тоскливых воспоминаний. Вдобавок почему-то заныли раны, хотя погода стояла отличная. Настроение Грэма испоганилось окончательно и он, чтобы хоть как-то отвлечься, достал упаковку пайковых галет. — Будет кто? — спросил Нэйв. Ответом ему были одинаково-мрачные взгляды. Вечерние сумерки сменились ночной тьмой и процессия горожан с высоты полёта дронов казалась живой огненной рекой, впадающей в парк на окраине города. Просторная поляна вокруг искусственного озера вместила траурную процессию, что наводило на мысли, что место специально создано для подобных церемоний. Ракша, пристроившись в конце колонны катафалков, выехала на берег озера и остановила броневик среди людей. Ощущение скорби и печали усилилось в разы, так, что даже Грэм перестал хрустеть галетой. — Господи, как же… тоскливо, — пробормотал он. — Они их топить собрались? — проигнорировав его слова спросила Ракша. — Сжигать, — коротко ответил Грэм, перед высадкой ознакомившийся с краткой выжимкой по культуре Идиллии. — Скорее бы, — едва слышно выдохнула Дёмина. Находиться среди толпы эмпатов было мучительно, но полковник Рам приказал расположиться именно тут. Ощущать на своей шкуре настроение толпы — лучший способ контролировать ситуацию и предсказать возможные неприятности. Кроме того, им следовало учиться выполнять обязанности несмотря на идиллийскую… специфику. Закрытые саркофаги повторяли тела покойных, какими они были при жизни. Разумное решение, учитывая то, как выглядят человеческие останки после взрыва. Взгляд Костаса невольно остановился на страшно маленьком саркофаге. Табачный дым сделался неожиданно горьким, мерзким, словно полковник не сигарету курил, а резину. Рам отвёл глаза и с силой вмял окурок в пепельницу, представляя, что это рожа Шеридана. Не помогло. Даже злость не сумела прогнать опустошающее чувство потери. Эмоции Рама вплелись в общий эмпатический фон, добавив в него новые оттенки, невольно объединяя с толпой чужаков. Китежец мог поклясться, что чувствует всех и каждого в этом людском море, растворяясь в нём, одновременно теряя себя и становясь несоизмеримо больше, чем был до этого. В броневике царила тишина. Саркофаги уложили на подобие просторных деревянных носилок и горожане оставляли на них цветы. Так много цветов Грэм не видел, наверное, за всю жизнь. И носилки, и саркофаги буквально погребли под благоухающими грудами растительности. Самой поразительной была царившая тишина. Многотысячная толпа людей должна была шуметь, как море, но идиллийцы молчали. Не слышалось ни звуков шагов, ни шелеста одежды, ни хруста ветки под ногой. Лишь шелест ветра в деревьях и стрёкот насекомых. Пламя свечей выхватывало из темноты неверные образы, превративших идиллийцев в призраков, пришельцев из иного мира. Не прощавшихся с мёртвыми, а встречавшими их за незримой чертой. А потом тишину нарушило пение. Несколько голосов в поразительном единстве затянули одну мелодию и ту вскоре подхватили тысячи. Воздух наполнился густым, вибрирующим звуком, пробирающим до самого нутра. Ни в этой странной бессловесной песне, ни в эмпатическом фоне не было и намёка на агрессию, но Рам чувствовал, как по его спине бегут мурашки. Не от страха, или тревожного ожидания перед боем, а от чего-то совершенно иного. Той незримой силы, что касается каждого, прощавшегося навсегда с родными людьми. Каждый в броневике ощущал скорбь сотен живых существ. И сам был частью этой скорби. Несколько идиллийцев отделились от толпы и подошли к саркофагам. Костас растерянно наблюдал за молодой женщиной, со странным, пугающим спокойствием в глазах улёгшейся на деревянные носилки, где покоились два саркофага: мужской и детский. Она с нежностью обняла их и закрыла глаза, словно решила уснуть на горе цветов. Через несколько секунд Раму почудилось, будто в симфонии чужих чувств что-то оборвалось. Словно умолк один из голосов хора. Ещё несколько мужчин и женщин заняли места рядом с покойными и каждый раз китежцу чудилось, что что-то уходит из мира. Или кто-то. Идиллийцы подхватили носилки и перенесли их на воду, будто маленькие плоты со скорбным грузом. Толчок и первый плот неспешно поплыл прочь от берега. Глядя, как поразительно стройно уплывает похоронная флотилия, Костас размышлял какие устройства обеспечивают столь выверенное движение. Почему-то думать об этом было легче и приятней, чем смотреть на плывущие прочь тела. В следующий миг эмпаты задули свечи. Все, как один, будто репетировали это годами. Берег погрузился в темноту. — Зачем на плотах люди? — тихо спросила Ракша у Нэйва. — Ты ведь говорил, что тела сжигают… И тут над озером словно вспыхнули маленькие солнца. Доплывшие до центра озера плоты вспыхнули ярким золотом химического пламени, уподобившись огненным цветам. Кремация завершилась за считанные минуты и по мере того, как угасал огонь, затихало и хоровое пение. Тоска и скорбь сменились умиротворением и покоем. В душах рождалось нечто новое. Светлое, незамутнённое чувство нового начала, надежды. Что-то закончилось, что-то началось. И лишь Ракша поражённо смотрела в центр озера, а затем распахнула дверь и молча нырнула в темноту идиллийской ночи. Костас вылез следом, услышав, как над головой ожил оружейный модуль: Нэйв страховал товарищей. Приёмную дочь Рам нагнал уже в гуще толпы, двинувшейся прочь от озера. Накопленный опыт кричал об опасности, но инстинкты молчали. Что-то в душе китежца знало, что идиллийцы не нападут, не растерзают тех, кто невольно послужили причиной массовых похорон. Ракша успела разыскать Зару, неспешно шедшую в потоке горожан в компании идиллийки с выкрашенными в разные цвета волосы. Не было похоже, чтобы леди-мэр собиралась толкать речи, или каким-то иным способом зарабатывать политические очки. Она просто шла, крепко сжимая ладонь спутницы, и взгляд Зары скорее смотрел внутрь себя, чем на мир вокруг. — Они сгорели! — прошипела возникшая перед ней Ракша. — Те люди на плотах! Обе идиллийки остановились и растерянно воззрились на Дану. — Да, — коротко ответила Арора, явно не понимая что так взбудоражило стоящую перед ней девушку. — Вы их убили? — Дана не повышала голоса, но в нём клокотал гнев. — Это какое-то ритуальное жертвоприношение? Шедшие мимо идиллийцы удивлённо оглядывались, но вмешиваться не спешили. Только Костас стоял, готовый перехватить дочь, вздумай та действовать привычным для неё методом. — Они решили уйти, — спокойно, будто речь шла о загородной поездке, ответила Зара. — Каждый идиллиец сам решает, когда приходит его время. Они захотели уйти с любимыми в новую жизнь, а не горевать долгие годы. Я хорошо их понимаю. Не хочу знать что чувствует родитель, переживший собственное дитя. С одной стороны, Рам понимал, о чём говорит идиллийка. Он и в страшном сне не мог представить, что когда-нибудь станет хоронить Дану. С другой — отрицал подобное смирение и отказ от дальнейшей борьбы. Для китежца добровольный уход из жизни считался оправданным лишь для того, чтобы смыть с себя позор, но никак иначе. А уйти вот так, даже не попытавшись отомстить… Это просто плюнуть на память погибших. Отключив внешние динамики, Костас вышел на приватный канал и сказал: — Пойдём, Льдинка. Пусть сами решают, как им жить и умирать. Несколько секунд Ракша стояла, сжав кулаки, и пыталась найти подходящие слова, а потом молча развернулась и лёгким бегом направилась к броневику. Арора со спутницей провожали её взглядами. — Госпожа Зара, если ваше предложение о сотрудничестве ещё в силе, то жду вас завтра утром, — включив динамики, сказал Рам. О том, чтобы продолжать работу, теперь не могло быть даже мысли. Костас ощущал себя выжатым досуха, желая лишь одного: вернуться в комендатуру, выпить чего-нибудь крепкого и забиться в тихий угол. — До завтра, — он вежливо кивнул идиллийкам и пошёл к машине. Костас даже не нашёл сил удивиться, когда Арора нагнала его. — Нужды города не могут ждать, — устало произнесла экс-мэр и китежец молча помог ей забраться в броневик. Рам уселся на соседнее сиденье и уставился в окно. Из головы никак не выходили слова о родителях, похоронивших собственных детей. Да, Ракша не была его родной дочерью, но для Костаса это не имело значения. Дана навсегда осталась для него худенькой малышкой в перешитой отцовской форме, смотрящей на мир взглядом взрослого человека. Костас сам не заметил, как вошёл в запароленную папку своего такблока и начал просматривать фотоархив их маленькой семьи. Вот десятилетняя Дана впервые входит в море на Акадии. Вот она, сияя улыбкой на чумазом личике, демонстрирует собственноручно выловленную болотную щуку. А вот Дана в седле, верхом на летучем волке Гаргантюа. Дана на первом курсе, Дана на полигоне… И вот Дана и Костас стоят на плацу училища, оба в парадной форме, и дочка гордо демонстрирует только что полученные погоны и офицерский кортик. Но самым любимым фото у Рама было другое. Наверное, почти у каждого отца есть схожее: дрыхнущий на диване папаша с чадом на руках. Только когда сослуживец Костаса сделал снимок, Дане было двенадцать. Она умудрилась подхватить акадийскую мангровую лихорадку, пока Рам в очередной раз лазал по болотам в поисках партизан. Костас навсегда запомнил пережитый им страх, когда по возвращении врач барона, разводя руками, объяснял: — Бури, месье капитан, суда ходят плохо, а у нас вакцина кончилась. Но девочка сильная, справится…. “Месье капитан” в те четыре дня, что ждали судно из столицы, опроверг все штампы о суровом китежском воспитании детей. Всё это время он не отходил от мечущейся в горячечном бреду дочери, боялся спать, и когда наконец пришёл корабль с вакциной, доктор сделал укол и сказал, что опасность миновала, Рам просто вырубился там, где сидел. С завёрнутой в одеяло Даной на руках, впервые за четыре дня заснувшей нормальным сном. Тогда же его и заснял один из сослуживцев. Но ценность фото была не в этом, а в приписке, сделанной самой Даной: “С папой”. Из воспоминаний в реальность его вернул тихий голос Даны в наушниках: — Папа Кос, спишь? Рам вздохнул, разглядывая фасад комендатуры. Как сказала идиллийка “нужды города не могут ждать”. (обратно)
Глава 14
Планета Идиллия. Военная база “Эсперо-1”Рука, сжимающая пистолет, казалась чужой. Тонкие пальцы, словно созданные творить музыку и картины, обнимали широкую “эргономичную” рукоять оружия. Странное зрелище к которому Эйнджела начала привыкать. Эмпатам чужды орудия убийства. Рабам запрещено прикасаться к оружию. Обывателям оно попросту не нужно. Для военных оружие — словно часть тела, привычная и естественная. Эйнджела не чувствовала принадлежности ни к одной из этих групп. Она смотрела на оружие в руке и пыталась понять, кто она теперь? Два военных копа пососедству такими вопросами не задавались. Негромко переговариваясь, они обращались со своим оружием с небрежной уверенностью профессионалов, давно и прочно осознавших свой жизненный выбор. Даже лежащие перед ними автоматы, казалось, излучали такие же уверенность и спокойствие, словно домашние питомцы, с ленцой наблюдающие за своими хозяевами. На таких, нашедших своё место в жизни, Эйнджела смотрела с завистью. Как и на сестру. За прозрачной звукоизолирующей перегородкой Свитари на огневом рубеже методично расстреливала мишень из пистолета. Даже за пределами эмпатического восприятия Эйнджела буквально ощущала злой азарт и восторг сестры. Ри ласкала оружие пальцами с любовью, которой не удостоился ни один мужчина. Пистолет был проводником её воли, заёмной силой, превратившей вчерашнюю бесправную вещь в повелительницу жизни и смерти. Свитари, похоже, тоже нашла своё место в жизни. И оно ей нравилось. Эйнджела отработанным уже движением вогнала магазин в рукоять и щёлкнула предохранителем. На душе почему-то было тоскливо и пусто. — Вовремя сменились, — услышала она голос одного из копов. — Не нам на похоронах в городе торчать. Убрав пистолет в кобуру, Эйнджела начала снаряжать второй магазин. — Да, — отозвался второй. — И так на душе херово от всей этой мути, а тут ещё местные со своей эмпатией… От такого впору в бутылку нырнуть, или в петлю полезть. Отложив снаряженный магазин, он взял со стола следующий. — Слышал, — под тихие щелчки вставляемых патронов, продолжил коп, — местные репликантов хоронить будут? — А наши что? — удивился его товарищ. — Сами не справятся? — Наши? — коп усмехнулся. — Как оказалось — наши штамповок не хоронят. Их утилизируют с отходами. — Даже собак хоронят как положено… — второй коп распихал снаряжённые магазины в подсумки и оба военных полицейских ушли к рубежу, продолжая негромкий разговор. Эйнджела смотрела им вслед, растерянно вертя в пальцах патрон, словно позабыв, зачем вынула из коробки этот зелёный пластиковый цилиндр. В сознании, словно зацикленная запись, бились слова “утилизируют с отходами”. Мусор… Чимбик, Блайз и все их братья были для Доминиона, Консорциума, для всего долбанного мира просто отработавшим ресурс имуществом. Пальцы свело судорогой, и выпавший патрон звонко стукнул по столешнице. Вахмистр бдительно вскинулся но увидев, что это всего лишь выпавший патрон, а не нарушение техники безопасности, вернулся к своим делам. Эйнджеле понадобилось несколько секунд, чтобы вернуть самообладание. Собственно, чего ещё она ожидала? Репликанты были имуществом при жизни, оставались им и в смерти. В каком-то смысле Чимбику и Блайзу повезло остаться в братской могиле посреди космоса. Всё лучше, чем быть сожжёнными с прочим мусором. — Ты чего тут застряла? — спросила Ри, просунувшись через приоткрытую дверь. — Прогуляемся в город? — тихо спросила её сестра.
Планета Идиллия. Город Эсперо, окраина
Похороны проходили на окраине столицы и Свитари с некоторым цинизмом размышляла был ли выбор места обусловлен нежеланием тревожить обывателей неприятным зрелищем. Но увидев сколько идиллийцев приехали проститься с погибшими и почувствовав их состояние, Ри, впервые за долгое время, устыдилась своих мыслей. Прибыла даже королевская семья. Лорэй ожидали увидеть цепочку охранников, кордон, или прозрачные перегородки из пуленепробиваемого стекла, но ничего подобного не было. Члены королевской семьи просто влились в толпу подданных, ничем особенным не выделяясь среди рядовых идиллийцев. Они не произносили речей, не раздавали интервью и вообще вели себя странно — как нормальные люди. Пришли на церемонию и репликанты. Чуть меньше полусотни искусственных солдат привычно выстроившись в две шеренги. Неподвижные фигуры с лицами, скрытыми за “шестиокими” забралами, истуканами застывшие в неправдоподобно чётком строю, резко выделялись в толпе штатских. Вставшая неподалёку Эйнджела чувствовала растерянность и странную смесь горечи и благодарности репликантов. Наверное странно наблюдать подобную церемонию после того, как твоих братьев раз за разом просто утилизировали, словно отработавшие своё и не подлежащие восстановлению механизмы. Неожиданно на левый фланг строя репликантов встали солдаты-люди. Всё больше и больше их подходило к месту похорон, вставая в строй. Пехота, егеря, коммандос, сапёры, танкисты, артиллерия, выжившие флотские, лётчики, военные полицейские — все, кто смог и посчитал нужным, пришли сюда, вставая плечом к плечу с теми, кто для командования оставался лишь имуществом. С теми, кого не считали нужным даже хоронить. С теми, кого своим появлением возвели до статуса людей. В какой-то миг Эйнджеле нестерпимо захотелось встать рядом с ними, но порыв мгновенно угас. Она не была частью этого мира. Она вообще не была частью какого-либо мира. Они с сестрой даже стояли наособицу — в стороне и от идиллийцев, и от доминионцев, сами по себе. От размышлений об этом Эйнджелу отвлекло появление носилок с телами. Два десятка идиллийцев — операторов дронов, чьи машины управления вычислил и сжёг враг, — и семерых репликантов уложили в траву ровными рядами. Трупов других доминионцев, погибших в бою, не было — они лежали в морге на военной базе, дожидаясь отправки домой. Тела, часть из которых заключили в пластиковые саркофаги, лежали рядами без какого-либо разделения. Мужчины и женщины, репликанты, идиллийцы — между ними больше не было различий. Взгляд Эйнджелы беспомощно метался между лицами погибших репликантов. Словно в кошмаре она снова и снова видела мёртвого Чимбика. Невыносимое зрелище, но закрыть глаза или отвести взгляд казалось предательством. Пальцы сестры крепко сжали руку Эйнджелы. В её душе царили всё те же беспомощность и скорбь. Идиллийцы возлагали цветы на тела погибших, и совсем скоро последние различия между покойными идиллийцами и репликантами растворилось в пёстрой благоухающей россыпи. Загорелись свечи в руках идиллийцев и в тишине раздался слитный топот марширующих ног. Из темноты вышла группа вооружённых солдат, возглавляемая офицером с саблей наголо. Тускло поблескивали примкнутые штыки, отражая огоньки свечей и со стороны казалось, будто смертоносное железо скорбит вместе с людьми. — Равняйсь! — прокатилось над шеренгами. — Смирно! Короткое, слитное движение прошло по рядам, словно ещё больше сплачивая их в единое целое. Салютная группа замерла у тел павших. Офицер поднял саблю: — Заряжай! Лязг затворов в тишине прозвучал особенно громко. — Цельсь! Увенчанные штыками стволы взлетели к небу. Сверкнула, опускаясь, сабля: — Пли! Грохнуло и огненные светляки трассирующих пуль унеслись к звёздам. — Заряжай! После третьего залпа вновь наступила тишина. — Головные уборы! Снять! Под слитный щелчок замков солдаты — и люди, и репликанты, — сняли шлемы, обнажая головы. И в тишине зазвучал горн, сигналящий отбой. Последний отбой для покидающих этот мир. Едва горн утих, как к ночному небу вознеслись голоса идиллийцев. Над рядами тел пролетели небольшие дроны, распылявшие невесомую серебристую пыль. Она засверкала рукотворной метелью и осела на телах и траве переливающимся покрывалом. Лорэй удивлённо потёрли между пальцами невесомую пыль, а в следующий момент обработанные для химической кремации тела вспыхнули и засияли серебристым светом. Распахнув глаза, Эйнджела наблюдала, как тела репликантов превращаются в пепел быстро и ярко — словно отражение жизни искусственных солдат. На месте каждого тела идиллийцы поместили небольшой голопроектор, и сгустившуюся тьму рассеяли столбы света, уходящие в небеса. Пение умолкло. — Головные уборы! Надеть! — разнеслось над шеренгами военных. Вновь слитное движение, превращающее живых существ в безликие орудия войны. Королевская чета выступила вперёд, к самой границе света, и оглядела толпу. — Отныне это — мемориальный парк защитников Идиллии, — слова королевы разнеслись в тишине, обозначив окончание церемонии. Строй доминионцев распался, смешиваясь с толпой идиллийцев, а Эйнджела и Свитари так и стояли, разглядывая новый мемориал. Это прощание подарило покой, уняло что-то в душе Эйнджелы. А вид десятков одинаковых, знакомых до последней чёрточки лиц, породил в душе новое чувство. Рука Свитари коснулась плеча сестры. — Знаешь, — тихо сказала она, не отводя взгляда от кажущихся бесчисленными столбов света, пронзающих сгущавшуюся темноту, — я хочу согласиться на то задание. — Какое задание? — растерянно посмотрела на неё Эйнджела. — Поехать в тот захваченный город. Зелар. Это заявление заставило Эйнджелу ошарашенно поглядеть на сестру. — Зачем? Там эдемцы, корпораты… — Знаю… — сглотнув подступивший к горлу ком, Свитари посмотрела в глаза сестре. — Мне надоело сбегать. Надоело вечно всё бросать и начинать с начала. Надоело видеть подобное, — она одним взглядом указала на так и не нарушивших строй репликантов, — и понимать, что я могла бы что-то сделать, но не сделала. Надоело быть бессильной. Голос её был полон той злой решимости, что Эйнджела всё чаще и чаще слышала с того самого мига, как они убили своего прежнего “владельца”. Но теперь это была не бессильная злоба. Лорэй многому научились и теперь им представился шанс направить полученные знания на что-то настоящее, что-то несравнимо большее собственной выгоды или мести. — У нас впервые есть шанс что-то изменить, — словно прочитав её мысли, продолжила Ри. — Сделать что-то важное. Не просто отомстить, а спасти кого-то. — Спасти… — эхом повторила Эйнджела и оглянулась на репликантов. Те по-прежнему стояли на месте, заворожённо глядя на павших братьев, впервые обратившихся не в мусор, а в свет, разгоняющий тьму.
Планета Идиллия. Сто километров от Зелара
Путь магнитной дороги, пролегающий сквозь лес, напоминал пересохшее русло реки. Точнее, рукотворный канал. Обитатели леса, успевшие привыкнуть к огромным длинным монстрам, десятки раз в день со свистом проносящимся мимо них, теперь настороженно посматривали на опустевшее полотно, не понимая и пугаясь столь радикальной перемены. Иногда кто-нибудь из наиболее смелых подходил, или подлетал к ограждению и тут же сматывался в лес, сопровождаемый свистом и рёвом автоматического отпугивателя живности. Когда же наконец по каналу пронеслась длинная бело-зелёная “змея” поезда, живность испытала что-то вроде облегчения: жизнь вернулась в накатанную колею. Поезд шёл на максимальной скорости, сопровождаемый ударными беспилотниками Союза. В какой-то момент дроны брызнули в стороны, облетая возникшую на пути гору, а поезд нырнул в тоннель, будто змея, спасающаяся в норе от стервятников. Едва плоский пятнадцатиметровый “нос” локомотива оказался в темноте, как из него вверх и в стороны выстрелили две трёхметровые “сигары”. Всё это произошло в сотые доли секунды, так, что в глухой, лишённой окон кабине машиниста почувствовали лишь едва заметный толчок. Помощник машиниста глянул на монитор и показал напарнику большой палец. Сброс диверсантов прошёл удачно, автоматика сработала чётко и теперь всё зависело от того, насколько прочны капсулы и их содержимое.. Несмотря на сработку тормозных стабилизирующих двигателей, приземление капсул мягким не назвал бы даже законченный оптимист. Удар с последующим скольжением был таким, что находись внутри человек — в лучшем случае гарантированно получил бы переломы, превратившие его из диверсанта в пациента травматологии, а то и реанимации. Или вообще в покойника. Но и репликантам мало не показалось — когда капсулы, наконец, замерли, Чимбик и Блайз чувствовали себя так, словно их прокрутили с камнями в бетономешалке. Едва капсула остановилась, Чимбик откинул крышку люка и вывалился наружу, облепленный амортизирующим гелем. Подавив приступ тошноты, сержант достал из грузового отсека рюкзак и автомат, после чего открыл панель на корпусе капсулы и провернул рукоять, запуская процесс ликвидации. — Требую повышения зарплаты и отдых в лучшем санатории, — раздался в наушнике голос Блайза. — Ну, или просто зарплаты для начала. — Заткнись, Блайз, — привычно одёрнул брата сержант, оглянувшись на распадающуюся в пыль капсулу. У Чимбика болело всё, даже то, что по идее болеть не должно. Сержанту казалось, что его тело сейчас представляет собой один сплошной ушиб. Но он жив, без переломов, Блайз — тоже (хотя перелом языка ему бы не помешал), а значит, всё отлично. Теперь всего лишь надо выбраться из тоннеля и добраться до Зелара. Живыми, а не в мешках для трупов, брошенных на пол десантного отсека бронетранспортёра.
Планета Идиллия. Река Лунная, шестьсот километров от Зелара
Гладь реки едва заметно поблескивала во мраке ночи, и если бы не крохотная рябь на воде, то вполне можно было бы подумать, что и не река это вовсе, а шоссе шириной в пару километров. Сходство с шоссе усиливали ходовые огни патрульных катеров, охраняющих территорию от непрошенных гостей. В толще воды тем же самым занимались подводные дроны, бдительно “ощупывая” чуткими сенсорами любой подозрительный объект. Но как не старались сторожевые собаки, лиса всё же нашла лазейку. У берега, в тени гигантского дерева, вода пошла рябью, выпуская нечто бесплотное. Крохотная подводная лодка, покрытая фототропным камуфляжем, замерла на поверхности, словно настоящая лисица, чутко принюхиваясь и прислушиваясь к происходящему вокруг. И, убедившись, что всё спокойно, продолжила своё дело. Из низкой, похожей на горб кита, рубки одна за другой выскользнули четыре тени и бесшумно нырнули в воду. Минуту спустя на берегу моргнул огонёк, видимый только в инфракрасном спектре. По этому сигналу лодка погрузилась и лишь круги на воде напоминали о непрошеной гостье.
На берегу, в полной темноте, четверо агентов с лихорадочной быстротой освобождались от гидрокостюмов. Сброшенные костюмы тут же опрыскивали специальным составом, превращающим их в невесомую пыль. Вместо них агенты надевали маскировочные комбинезоны из баллистический ткани, от которых, в свою очередь, тоже предстояло скоро избавиться — на первом “перевалочном пункте”. — Десять километров до точки, — сверившись с картой, сообщила Йонг Мин Юн. И, поправив на плече короткий бесшумный автомат, скомандовала: — Я первой, Лорэй — в центре, Грэг — замыкаешь. Идиллиец коротко кивнул. К удивлению Лорэй, среди агентуры оказался и их сородич — Грэгуар Азил. После расспросов сёстры узнали удивительный факт: среди идиллийцев тоже рождались социопаты. Благодаря эмпатии их выявляли в раннем детстве и не пытались “лечить”, как на других планетах, а встраивали в общество с учётом личных особенностей и пристрастий. Если проще — они становились палачами на службе Короны. Мысль о том, что даже в столь миролюбивом обществе есть убийцы на службе у властей, неожиданно примирила Лорэй с Идиллией. Казавшееся до того приторно-правильным, неправдоподобное общество вдруг обрело глубину и реальность. Розы растут из дерьма, это близнецы усвоили давно. У мира-утопии были свои тёмные делишки, о которых скромно умалчивали местные правители. Печально, но лишь касаясь дна близнецы Лорэй чувствовали под ногами надёжную опору. (обратно)
Глава 15
Планета Идиллия. Город Зелар, железнодорожный вокзалКостас стоял на платформе зеларского железнодорожного вокзала и наблюдал за вереницей идиллийцев, рассаживающихся по вагонам. Помотавшись по “горячим точкам” практически всех планет Союза, Рам множество раз участвовал в операциях по эвакуации гражданского населения и всегда наблюдал одно и тоже: бестолковая сутолока, плач, крики, попытки пролезть без очереди, упирая на своё происхождение, должность, знакомство с важными людьми или просто “а чо нельзя?!”, шныряющие в толпе любители поживиться на чужой беде. Странно было ожидать, что на Идиллии дело пойдёт иначе. Для обеспечания порядка Рам задействовал все свободные силы, включая свой “ударный кулак” из роты китежцев. Собственно, почти вся рота состояла из выходцев с погибшего Дорсая. Едва начался найм бойцов для войны с Доминионом, движимые жаждой мести дорсайцы двинулись на вербовочные пункты Союза. И его Дана в первых рядах. Если бы не дочь, Костаса бы не было на Идиллии. Не испытывая никакой — мягко говоря, — симпатии к Доминиону, Рам жаждал оказаться под стенами императорского дворца на Марсе, а не захватывать галактический бордель. Но на пути к Марсу следовало сделать много шагов, пусть не особенно приятных и героических. И его, Костаса, задача — выполнить свою часть работы. Вопреки ожиданиям Костаса, идиллийцы вели себя поразительно спокойно и дисциплинированно. Никаких попыток влезть без очереди, подкупить охрану, чтобы выбраться из захваченного города, выдать себя за кого-то другого. Даже груднички в переносках вели себя удивительно тихо. И согнанная комендантом рать со своими щитами, шокерами и прочими атрибутами наведения порядка смотрелась дико и инородно. Густая, почти физически ощутимая атмосфера грусти, тоски, тихой радости и надежды, пронизывала китежца насквозь. Очень знакомое Костасу ощущение. То же самое он испытывал, когда покидал родной дом, чтобы поступить в военное училище. И когда в училище поступала Дана. Грусть расставания и радостная надежда встречи. Костас словно наяву увидел дочь, уходящую к зелёному автобусу, собирающему абитуриентов. — Впервые вижу таких спокойных младенцев, — произнёс Рам, чтобы отвлечься от воспоминаний. — Всем дали лёгкие снотворные препараты, — пояснила стоявшая рядом Зара. — Пара младенцев с кишечными коликами или режущимися зубками станут проблемой для других детей в ограниченном пространстве вагона. — Даже не подумал о таком, — признался Рам. Действительно, о младенцах он знал очень мало. Точнее — вообще ничего. В жизни Костаса груднички появлялись либо вот так — на руках у родителей в очередной зоне боевых действий, — либо в семьях женатых друзей. В первом случае о состоянии младенцев Раму по понятным причинам не докладывали, а во втором режущиеся зубки и прочее упоминалось как нечто весёлое и ненапряжное. Сам же Костас стал отцом, когда вопрос мокрых пелёнок, режущихся зубок и кишечных колик у Даны уже не стоял. Главной заботой было следить, чтобы деятельное чадо в процессе поиска приключений на пятую точку не свернуло себе шею. — Вообще мало знаю о детях, — Костас усмехнулся. — Ко мне они попадают уже более взрослыми и на горшок и в столовую ходят по команде. И кивнул на солдат оцепления. Идиллийка улыбнулась и с интересом посмотрела на полковника. — А мне почему-то казалось, что та девушка с синими глазами — ваша дочь. Вы очень заботитесь о ней, сэр. Успевшая выспаться Зара вернула себе тот лоск, что запомнился Костасу по первому дню знакомства. Да уж, политики Идиллии серьёзно отличались от коллег из Союза. Где-нибудь на Новом Плимуте или Вулкане так выглядели любовницы мэров, а не сами градоправители. Но в свете последних событий у полковника не осталось сомнений в компетенции Зары. — Дочь, — не стал отрицать Рам, чувствуя необъяснимую теплоту при упоминании Даны. — Приёмная. Мы с её отцом дружили. Неожиданно для него идиллийка тепло улыбнулась. — Мы зовём таких детей “зелар”, дитя души. — Дитя души, — повторил Рам. — Да, пожалуй, это точное определение. И довольно странное название для города, как по мне. И, оглядев людей на перроне, спросил: — А у вас дети есть? — Своих пока нет, но в некотором смысле все горожане для меня — “зелар”. Она обвела гордым взглядом заполненный идиллийцами перрон. Леди-мэр лично организовала создание электронной очереди, так что горожане просто дожидались появления на табло своих номеров и шли к указанному вагону. Подобную координацию и дисциплинированность Рам видел всего раз, когда ещё сопливым лейтенантом участвовал в распределении выживших дорсайцев. Но дорсайцы — воины, а тут представители расы, известной в обитаемом пространстве в первую очередь беспечностью и тягой к неумеренному веселью. Идиотский, не соответствующий действительности стереотип. Рам покосился на стоящую рядом Зару и хмыкнул: в беспечности и бестолковости экс-мэра не обвинишь. В наивности — да, но это характерная черта всех аборигенов, привыкших к своему благостному мирку. Который, положа руку на сердце, не так уж плох. Из грузового вагона вышел инопланетник в незнакомой Раму белой с золотом униформе и уверенно направился прямо к Костасу. — Полковник Рам? — спросил он и, получив утвердительный кивок, вскинул руку к виску. — Ричард Ким, смотритель Королевского музея. Мне поручено передать вам груз. Рам заинтересованно оглядел “смотрителя”. Непрактичная униформа с яркими галунами нисколько не обманула китежца — уж что-что, а обученного вояку он узнал бы в любом обличии. А этому Киму явно привычнее тяжесть брони и снаряжения, чем яркая униформа.. — Рад знакомству, — Костас снял перчатку и протянул смотрителю руку. Тот абсолютно спокойно ответил на рукопожатие. Как и ожидал Рам, ладонь “смотрителя” оказалась твёрдой, с характерными мозолями. Костас готов был положить свою зарплату против медяка, что этот Ким, может, и не имеет большого боевого опыта, но при случае обидит качественно. С учётом обстановки скорее всего этот “смотритель” совершенно из другой конторы. Например, военной разведки Доминиона. Но Рама это не волновало. Наоборот — теперь его старания по обеспечению порядка работали во благо союзовцам: доминиоский соглядатай видел чёткую, скоординированную работу, говорящую о том, что на захваченных территориях никто не расслабляется. Ни идиллийское гостеприимство, ни знойные красотки не в силах отвлечь солдат Союза от выполнения своего долга. Так что пусть смотрит, будет потом, чем разочаровать своё родное начальство. — Список, — Ким протянул китежцу чип. Рам вставил чип в свой планшет и сказал: — Начинайте разгрузку. Смотритель музея повернулся к вагону и махнул рукой. По этому сигналу на платформу выехала колонна самоходный контейнеров. Пятьдесят два бронированных короба размером полтора на полтора метра, в которых уместились жизни проходящих мимо Костаса женщин и детей. Разглядывая безжизненные серые коробки с гербом королевского дома на крышках, Рам в который раз за службу пытался понять: как можно обменять жизнь на вещь? Для китежцев подобное было дикостью. Заложники, выкуп — для воинов Китежа оба термина были чужды. Трофеи берут в бою, а не требуют, трусливо крича из-за спин беззащитных людей. — Янтарь — в контейнерах с первого по двадцать девятый, — сообщил Ким. — А что в остальных? — спросила Зара. Спросила спокойно, без алчного блеска в глазах. Скорее, она по привычке прикидывала куда определить груз в текущих условиях забитых доверху складов. Рам молча показал ей планшет. Зара заслужила немного доверия, тем более в вопросе, никаким боком не касающемся служебных тайн. Поэтому Костас без каких-либо колебаний дал идиллийке возможность прочитать выведенную на экран часть списка передаваемых ценностей. А вот теперь в глазах леди-мэра появился интерес. — Скажите, я могу взглянуть на предметы из королевского музея? — Почему нет, — не стал отказывать Костас. — Завершим эвакуацию — и посмотрим. Любите украшения? — Это не просто украшения, — печально улыбнулась Зара. — Это частица истории моей планеты. Возможно у меня больше не будет шанса прикоснуться к истории. Костаскивнул, прекрасно понимая идиллийку. “Народ без истории — дерево без корней”. С той лишь разницей, что для него самого драгоценности являлись не более чем ресурсом для приобретения необходимого. Например, станков для заводов, или пищевых синтезаторов. Эвакуация завершилась во второй половине дня, ближе к вечеру. Рам, рассчитывавший провозиться до глубокой ночи, был приятно удивлён расторопностью горожан. Можно было отправляться в комендатуру, но прежде надо было разобраться с финальным делом. По-хорошему, вообще можно было обойтись без ковыряния в побрякушках. Контейнеры были осмотрены, просканированы и обнюханы ещё в момент пересечения линии фронта, так что Костасу оставалось лишь проследить за их погрузкой в грузовики. Но он пообещал Заре своего рода музейную экускурсию. Ничтожная плата за то, что идиллийка сделала за минувшие сутки, если подумать. Контейнеры ждали погрузки в отдалённом пакгаузе, охраняемом китежцами — единственными, кому полностью доверял Костас в деликатном вопросе охраны сокровищ. Миновав пост на въезде в пакгауз, Костас остановил броневик, помог Заре выбраться и оглядел приготовленные к погрузке ценности. Унылые серые короба контейнеров вызывали у китежца ассоциацию с дешёвыми мусорными баками-утилизаторами на Новом Плимуте, а не с несметными сокровищами. Даже герб королевского дома выглядел логотипом коммунальной службы. Сложно было поверить, что внутри, под бронёй, хранится материальное подтверждение цены человеческих жизней. — Никогда не понимал ценности камней, — сообщил Рам. — Что может быть особенного в куске булыжника, пусть и цветного? — Это не булыжники, — тихо рассмеялась Зара. С того самого мига, как последний состав с детьми отбыл из города, губы Ароры не покидала счастливая улыбка. Идиллийка буквально лучилась неподдельным счастьем и, говоря откровенно, Костасу нравилось находиться рядом. Даже без эмпатии чувство было заразительным и приятным. — Вы позволите открыть один из контейнеров? Рам молча поднёс чип-ключ к замку. Серая поверхность контейнера разошлась, открывая взгляду содержимое. Вопреки подспудным ожиданиям китежца, янтарь не был свален грудой, как в фильмах про сокровища — каждый кусочек лежал в гнезде, словно на витрине ювелирного магазина. — Пожалуйста, — сказал полковник, отходя на шаг в сторону. Зара подошла к контейнеру и положила руку на камни. — Снимите перчатку и положите свою руку рядом, — попросила она. Рам недоумённо покосился на неё, но тем не менее снял перчатку и положил ладонь на янтарь. — Вы знаете, что до сих пор нет ни одного внятного научного объяснения нашей эмпатии? — спросила идиллийка. — Выдвинуто немало теорий о воздействии излучения нашей звезды, особых полей планеты, наличие неустановленных микроорганизмов и много-много других. Но все они разбиваются об это… Она подняла руку и продемонстрировала разнокалиберные камни, приобретшие травянисто-зелёный цвет от касания идиллийки. — Это не реакция на температуру, а нечто большее. Идиллийский янтарь — живая часть планеты и она реагирует на нечто, что не способны измерить существующие приборы. Пальцы Зары ласково коснулись руки Костаса и отвели её в сторону. Его камни окрасились в тёплый медовый цвет, став похожими на настоящий янтарь. А в месте, где их пальцы соприкасались, цвета причудливо смешались и мягко перетекали один в другой. — Мы верим, что в этой окаменевшей смоле заключена крошечная частичка души планеты. Та самая, что наделила нас эмпатией. Та самая, что позволяет прикоснуться к чужой душе. Костас задумчиво хмыкнул, взял один из кусков янтаря и покрутил в пальцах. Представил восторг в глазах маленькой Даны, получи она когда-то в подарок такой “волшебный камешек”. Янтарь в пальцах полковника сменил цвет на сапфирово-синий и синеглазая девчонка в воображении Костаса восторженно рассмеялась. Жаль, эта безделица не попалась ему на глаза много лет назад. Теперь Дана выросла, а эти камни — не детская забава, а выкуп за тысячи жизней. Века развития цивилизации, колонизация космоса, а люди, подобно древним дикарям, продолжают ценить яркие побрякушки больше жизней сородичей. Янтарь окрасился в болотисто-зелёный прежде, чем Костас брезгливо бросил его обратно в ячейку. Полковнику никак не удавалось отделаться от мысли, что он испачкал руки, прикоснувшись к выкупу. Китежец ощущал себя замаранным, невольно оказавшись соучастником работорговли, прикрытой фиговым листком гуманности. — Вам не нравится янтарь, или дело в чём-то другом? — с непривычной прямотой спросила Зара, отходя от контейнера. — Способ, которым он получен, — Рам захлопнул крышку и заблокировал замок. — Я не аккадийский герцог, чтобы менять людей на вещи. — Людей на вещи меняли другие, — покачала головой идиллийка. — Вы помогали спасать тысячи жизней. И, к слову, я вас так и не поблагодарила. Могу я угостить вас ужином? Не обижайтесь, но еда, которой вы питаетесь… Она виновато улыбнулась и развела руками, словно извиняясь то ли за качество союзовских рационов, то ли за неспособность подобрать им подходящее определение. — Не вздумайте сказать это при капитане Нэйве, — усмехнулся Костас, вспомнив взгляд контрразведчика после шутки про пайковую яичницу. Ужин. Собственно, почему нет? Вариант, что Зара решит его отравить, ничтожно мал: во-первых, она не дура и представляет, что последует за убийством коменданта города, а во-вторых — не настолько Костас важная персона. И в-третьих, пообщавшись с идиллийцами, полковник сомневался, что они вообще способны на убийство. Удивительно, что местные вообще не перешли на вегетарианство. — Но ваша мысль мне нравится, — заключил Рам. — Тогда сегодня празднуем! — провозгласила экс-мэр, достала коммуникатор и отправила сообщение. — Кому пишете? — моментально преисполнился подозрений китежец. Сеть для гражданских возобновила работу ночью и связисты божились, что контролируют каждый бит информации, но Рам дураком не был и отлично понимал, что из себя представляет агентурная сеть. Только в дурацких фильмах шпионы и террористы треплются открытым текстом, или с использованием примитивных эвфемизмов. — Соуль, — не отрываясь от коммуникатора сообщила Зара. — Прошу её заказать ужин в любимом ресторанчике. У вас есть особые пожелания? — Соуль… — Рам вспомнил девушку, сопровождавшую экс-мэра на похоронах. — Интересное имя. Больше похоже на тиаматское. Родственница? — В некотором роде, — кивнула Арора. — Соуль — не имя. Самым понятным вам значением будет слово “супруг”, или “брачный партнёр”. Зара вывела на коммуникатор голограмму, на которой её и ту пёстроволосую девушку обнимал довольный жизнью идиллиец. И Рам прекрасно понимал этого типа: на его месте полковник тоже вполне был бы доволен жизнью. — Супруг? — на всякий случай уточнил он, показывая на идиллийца. Зара кивнула с улыбкой, породившую лёгкую зависть к везучему сукину сыну на голограмме. — Он отбыл по торговым делам в один из центральных миров Доминиона. Боюсь, какое-то время мы не увидимся. “Если увидитесь вообще” — едва не брякнул Рам, но вовремя прикусил язык. Неизвестно, чем и как закончится война и кто доживёт до её конца. Не надо лишний раз попусту расстраивать человека. — После войны вернётся, — вежливо произнёс он. — Обязательно, — беспечно улыбнулась идиллийка. — Так что насчёт пожеланий к ужину? Рам, за время службы привыкший жрать всё, что не слишком извивается, можно прожевать и не пытается сожрать его самого, на подобные вопросы обычно отвечал в духе “тащи, что есть, а там разберёмся”. Так же он хотел ответить и сейчас, но вовремя вспомнил про Дану. — Местных морепродуктов, желательно — свежих, — попросил он. Заказывать что-то для Нэйва полковник не посчитал нужным, резонно полагая, что мнение гефестианца относительно еды совпадает с его собственным.. — Если только вы прикажете пропустить транспорт с побережья в Зелар, — вздохнула идиллийка. — Но возможно в каком-то из ресторанов ещё не опустошили аквариумы с живой рыбой. Танцующей походкой Зара прошлась вдоль контейнеров и оглянулась на Костаса, ожидая когда тот начнёт обещанную демонстрацию музейных экспонатов. Рам сверился с планшетом и раскрыл блажайший контейнер с королевскими сокровищами. Как по заказу, первое, что он увидел — роскошное ожерелье из драгоценных камней. Китежец едва удержался от смеха, подумав: “Ну точно, дикари — меняем людей на бусы”. То, что этот, без прикрас, шедевр неизвестных мастеров стоил баснословную сумму, не прибавляло ожерелью ценности в глазах полковника. Китежцам вообще была чужда бессмысленная роскошь — их милитаризованное общество по прагматизму и бытовому аскетизму вполне составляло конкуренцию гефестианцам. Для жителей Китежа ценность представляло лишь то, что имело практическое значение, а не то, что годилось лишь на ювелирные поделки или сбор пыли в качестве “элемента декора”. Рам в этом плане исключением не был. Единственным произведением искусства, которое ценил полковник, являлась полутораметровая бронзовая скульптура “Танцор” работы новомодного плимутского скульптора-авангардиста. Сам Костас в переплетении бронзовых полос никакого сходства с танцующим человеком не наблюдал, но зато предмет имел то ли в начале, то ли в конце очень удобную для хватания дырку. Именно это оказалось ценно, когда на Новом Плимуте в офис каршеринговой фирмы, где Рам брал в прокат машину, ворвались нанятые конкурентом мордовороты: успевший схватить “танцора” китежец раскроил черепа двоим из нападавших, а остальных заколотил в подсобку к роботам-уборщикам, где продержал до приезда полиции. Вооружённые парализаторами, шокерами, битами, обрезками арматурных прутов и ножами налётчики просто не могли противостоять убойной силе искусства. Спасённый бизнесмен на радостях подарил скульптуру Раму, так что теперь “танцор” торчал в прихожей полковника, веселя гостей своим нелепым видом и попутно служа вешалкой. Этим опытом и ограничивалось короткое приобщение Костаса к миру высокого искусства. Зато Арора со всей очевидностью ценила искусство. Она с восторженно распахнутыми глазами переходила от одного контейнера к другому, рассматривая статуэтки, картины, ювелирные украшения и, к удивлению Костаса, даже холодное оружие. Его вообще многое удивило. Идиллийское искусство несколько отличалось от знакомого Костасу. Не будучи большим поклонником разного рода художеств, он простодушно делил музейные экспонаты на “унылое нечто, древнее, как окаменелое дерьмо мамонта”, “невнятная бессмысленная мазня”, “очень натуралистично нарисованные портреты и пейзажи, немногим уступающие голограммам” и “о, а такое я бы повесил дома, будь ценник не как у крейсера”. Как бы то ни было, большая часть музейных экспонатов, виденных китежцем, была либо пафосной, либо нарочито-целомудренной, либо скучной, либо излишне оригинальной. Точнее, до отвращения оригинальной: некоторые экспонаты выглядели так, что никто ничего не понимал, но старательно восхищался, чтобы казаться умнее остальных. Идиллийское искусство, как правило, было вполне понятно всем и каждому без получасовых пояснений гида. На этой планете воспевали красоту, любовь и веселье. Откровенные, полные страсти полотна могли с равным успехом украшать стены столичных музеев и обложки эротических (а то и порнографических) изданий. Красота обнажённого тела подавалась с таким мастерством, что картины, скульптуры и статуэтки в равной степени вызывали благоговейный трепет, восхищение и вполне человеческое желание. Обнажённая танцовщица, чей горящий взор, такой живой и полный желания, приковывал взоры зрителей; влюблённая парочка, со смехом кувыркающаяся посреди цветущего поля, заражала молодым задором; спящая на берегу реки девушка, изваянная настолько правдоподобно, что казалось вот-вот проснётся и откроет глаза… При всей откровенности изображений Костас вынужден был признать, что с привычной порнухой у них довольно мало общего. Но и с обнажённой натурой на виденных в картинных галереях полотнах — тоже. — Рай малолетних онанистов, — резюмировал Костас. — Никогда не думал, что порнуха — тоже искусство. Полковник невольно задумался: а повесил бы он такую картину у себя дома? С одной стороны — да. В спальне ей самое место, даже не смотря на обязательные шуточки друзей про рукоблудство перед сном. С другой — не при наличии дома детей. На Идиллии, как успел понять Костас, нагота не считалась чем-то постыдным. Подобно древним грекам, идиллийцы воспевали красоту человека и дети воспринимали подобные статуи и картины как нечто совершенно нормальное. На Китеже придерживались более консервативных взглядов. Мастерство художника, нарисовавшего это, было очевидно даже Раму, но он сомневался, можно ли считать подобное искусством. Этого полковник не брался определить, но зато мог поклясться, что картина составила бы отличную компанию “Танцору”. Они смотрелись бы рядом просто бесподобно, как самые натуральные Красавица и Чудовище. — Никогда не понимала, чего постыдного многие народы находят в плотской любви, — пожала плечами Арора, любуясь картиной. Мысль о том, что вполне возможно она — последний представитель Идиллии, рассматривающий это полотно, делало его ещё прекрасней в глазах Зары. — Личная жизнь называется “личной” как раз потому, что не выставляется на всеобщее обозрение, — парировал Рам. Его слова вызвали искренний смех идиллийки. — Для эмпатов “личное” — скорее абстракция. Когда твоя душа обнажена для окружающих, так ли важно скрывать тело? Полковник задумчиво хмыкнул. Он попытался было представить — каково это, жить открытой книгой для окружающих? Практически без личного пространства, не в силах скрыть чувства и отношение к чему-либо. Попытался и не сумел. Слишком чуждый образ просто не умещался в сознании китежца. — Почему же вы не бегаете по улицам голышом? — вслух поинтересовался Рам. — Одежда, помимо практической пользы, ещё и красива. Помогает подчеркнуть индивидуальность, играть с образами. Костас снова хмыкнул и окинул идиллийку оценивающим взглядом с головы до ног. За подобный откровенный взгляд на Китеже запросто можно было получить вызов на дуэль. Даже представительницы других планет восприняли бы подобное разглядывание как оскорбление, во всяком случае если дело было в рабочей обстановке, а не где-то на солнечном пляже. Экс-мэр Зелара восприняла его взгляд как нечто само собой разумеющееся. Похоже, на Идиллии профессионализм не противопоставляли сексуальности, как в большинстве других миров. Любопытный народ. Слабый, нежизнеспособный, странный, но любопытный. — И если я попрошу, вы свободно снимите одежду? — с любопытством посмотрел на Зару полковник, подсознательно ожидая получить в ответ оскорблённый взгляд. — Это не слишком уместно на работе, — рассмеялась Арора. — Но если хотите, можем поплавать в бассейне спортзала обнажёнными. Мне тоже любопытно увидеть вас без этой брони. Теперь уже идиллийка окинула полковника оценивающим взглядом, от которого закованный в броню китежец отчего-то почувствовал себя неловко. Собственное неожиданное смущение вызвало недовольство Костаса, а понимание того, что для эмпата это не осталось секретом — глухое раздражение. — Обойдёмся без этого, — сухо отозвался Рам, на всякий случай проверив герметичность брони и работу фильтров. Не хватало ему ещё получить дозу феромонов. Как там говорил капитан Нэйв? “С идиллийцами легко можно остаться без штанов, личного оружия и репутации”. Он так и не мог с уверенностью сказать, было предложение Зары шуткой, или сказано совершенно всерьёз. — На Китеже подобное не допустимо для замужней женщины, — добавил он. Его ответ повеселил Зару: — Нам сложно понять культуры, в которых самое прекрасное чувство в мире стремятся сковать столькими ограничениями и условностями. Она неспешно зашагала вдоль рядов открытых контейнеров, возобновляя частную экскурсию. Полковник молча шёл следом, пытаясь прогнать образ обнажённой Ароры в бассейне. Получалось плохо и это злило Костаса. — А у вас тут что, кроме порнухи и эротики ничего больше не рисуют? — раздражённо спросил он. — А то у меня впечатление, что это не сокровища короны, а свежая поставка в секс-шоп. — Много всего, — идиллийка покосилась на него и широко улыбнулась. — Но так уж вышло, что за пределами Идиллии больше всего ценятся такие работы, а ваш командир, похоже, ориентировался на рыночную стоимость. Напоминание о способе, которым были получены эти ценности, окончательно испортило настроение Костаса и он раздражённо заметил: — Я слышал, что ценят ещё и ваших жриц любви, или как вы их тут называете правильно. Хотя удивлён, как при вашем образе жизни они умудряются зарабатывать. — Спутники, — сообщила ему Зара. — Мы называем их спутниками и спутницами. И вы, похоже, путаете их с теми, что на других планетах называют проститутками. Вы задали верный вопрос: зачем на Идиллии нужны проститутки, когда любой легко найдёт себе нужное количество партнёров? Одно ваше желание рождает в эмпатах ответное чувство, и многие с удовольствием примут приглашение доставить друг другу удовольствие. — Совмещать приятное с полезным, — привёл контрдовод Рам. — Одним перетрахом сыт не будешь, да и государству тоже приток в казну не повредит. — Да, есть те, кто иногда и совмещает, но только с инопланетниками, — согласилась Зара без тени осуждения в голосе. — Чаще этим промышляет молодняк, путешествуя по другим планетам. Называют себя спутниками, и инопланетники простодушно верят, поскольку для непросвящённого даже малоопытная идиллийская молодёжь кажется потрясающими любовниками. Но в Идиллии это не распространено — даже для туриста найти партнёра по вкусу не составляет труда, особенно если он просто направится в кварталы удовольствий, куда стекаются те, кто в данный момент ищет себе пару. Кто будет платить за фрукты, находясь посреди сада? — Те, кто не нравится другим, — предположил Рам. — Есть много уродств и увечий, при одном взгляде на которые все желания сводятся к одному — убраться куда подальше. Это я ещё не упоминаю любителей всякой экзотики, среди которой избиения — ещё самое невинное увлечение. — Всегда найдутся те, кому нравится внешность с серьёзными изъянами, или желающие получить необычный опыт. В крайнем случае, логичней один раз потратить деньги на коррекцию тела, чем всю жизнь платить за любовь, не так ли? Что до экзотических пристрастий — кварталы удовольствий полны клубов для любителей тех или иных необычных техник, а если увлечение настолько странное, что отталкивает даже идиллийцев… То тут прямая дорога к спутникам. — Ага, то есть проституция всё же есть, — торжествуя от факта собственной правоты, подытожил Костас. — Спутники — это не те, кто занимается сексом за деньги, — терпеливо пояснила Арора. — Они… что-то среднее между психологом и религиозным деятелем, пожалуй. — У аристократов с Акадии это называют модным словом “куртизанка”, — не полез за ответом в карман Костас. — Деньги спутница берёт? Берёт. Трахается? Трахается. Значит — шлюха. А что она там в промежутках лепечет — уже дело десятое. — Следуя Вашей логике, и Вы, и киборги — просто устройства для стрельбы. А чем вы там в промежутках занимаетесь — дело десятое. — Ну, для большинства обывателей так и есть, — Рам невольно усмехнулся. Оглянувшись на картину, послужившую поводом для начала диспута, китежец неожиданно даже для самого себя добавил: — Но обещаю выбрать время и лично убедиться в том, кто из нас двоих прав. — Обязательно поделитесь впечатлениями, — совершенно серьёзно попросила его идиллийка. Костас лишь покачал головой, осознавая, что никогда не поймёт этот мир. (обратно)
Глава 16
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатураГлядя на ломящийся от еды стол Костас невольно вспомнил лазарет, забитый уроженцами Гефеста и Эдема. Что в буквальном смысле выбравшиеся из голодного края гефестианцы, что эдемская голытьба, завербовавшаяся ради пайки и койки в казарме, пали жертвами чревоугодия. Ибо, получив неограниченный доступ к пищевому изобилию, потеряли чувство меры, из-за чего треть эдемского и гефестианского батальонов дружно заработали расстройства желудков. Врачи обещали выпнуть обжор на службу уже через день-другой, но пока “рать засранцев” — так их окрестил Нэйв, — вместо оккупации Зелара занималась оккупацией госпитальных сортиров. Доставившая ужин супруга Зары — Костас никак не мог привыкнуть к термину “соуль”, присоединиться к пирушке отказалась. Формулировка “У меня другие планы на вечер” — звучала вежливо, но комендант ненадолго задумался, не было ли это знаком презрения к оккупантам? Впрочем, сейчас Костаса не особенно волновало отношение местных. Разве что Зары, да и то исключительно из-за её бесценного содействия. — Это на сколько дней? — осторожно поинтересовался Рам, обходя заставленный блюдами стол по кругу. Такое он видел лишь на пирах в замках акадийских аристократов. Не хватало только гигантских блюд с тушами морских тварей, приготовленными целиком. Их с успехом заменяли горы других произведений поварского искусства. — Мы не знали, что вы любите, а потому набрали всего, — обезоруживающе улыбнулась Зара. С того самого мига, как поезд с последней группой детей отбыл из Зелара, экс-мэр не переставала улыбаться. Она лучилась счастьем столь явно, что Костас даже подумывал разрешить идиллийке эмпатический контакт. Им всем не помешал бы такой заряд оптимизма. — Угостите коллег, — предложила Арора, без спроса направившись к мини-бару. В своём старом кабинете она всё ещё чувствовала себя хозяйкой. — Вы очень плохо питаетесь. — Они уже угостились, — мрачно сообщил Костас, вновь вспомнив полные палаты засранцев. — Впору диетологов нанимать, иначе я без войны весь полк по сортирам растеряю. — У нас есть прекрасные диетологи, — обернувшись, сообщила Зара. — Можем организовать приём. Вам налить вина? — Бренди, — Рам показал на бутылку, в которой его стараниями за последние два дня осталась едва половина содержимого. — А вот насчёт диетологов, чую, придётся подумать, если мои жруны не включат мозг. — Первая заповедь управленца, — сообщила Арора, наполняя бокал золотистым бренди, — это разумное делегирование полномочий. И, к слову о делегировании… Она вновь уселась на диван и протянула бокал Костасу: — Я распорядилась насчёт кроватей для вас и ваших людей, но требуется ваше разрешение для пребывания грузчиков и сборщиков мебели в здании мэрии. И мне нужен мой заместитель. Мы не можем всё время работать в авральном режиме без сна и отдыха. — Хорошо, — легко согласился Костас. Он вообще подумывал вернуть прежних работников мэрии на их места. Пусть занимаются гражданской частью, а он полностью сосредоточится на своей службе. Это будет в десятки раз эффективнее того изображения бурной деятельности, которым Рам занимается сейчас. — Составьте список необходимых вам сотрудников, — Рам отпил бренди, — и укажите время, когда прибудет мебель, чтобы я предупредил сапёров. — Вы доверите мне вернуть прежних сотрудников, но всё равно подозреваете, что я подложу вам в постель капкан? — развеселилась Зара. — Вы — очень странные люди. Такое ощущение, что вы не расстаётесь с оружием ни во сне, ни даже в смерти. Вспомнить хоть количество солдат и военных машин на вчерашних похоронах. Я слышала о том, что милитаризированные народы провожают умерших парадами с оружием и военной техникой, но для Идиллии это кажется несколько… излишним. — Мой дом — мои правила, — мрачно отшутился Рам, напоминая, кто тут “правит бал”. — Но вообще это на случай, если бы ваши, миссис Зара, соплеменники, решили устроить… проблемы. — Проблемы? — искренне изумилась Арора, пригубив странного вида серебристое вино. — Какие проблемы? И разве оружие годится для решения большинства проблем? — Зачастую — да. — Вы живёте в странном мире… — покачала головой идиллийка, сделала ещё глоток вина и отправила в рот синюю ягоду с небольшого блюдца. “Вот кто б говорил”, — мысленно усмехнулся Рам. — И всё же, какого рода проблемы вы ждали от церемонии прощания? — через некоторое время продолжила расспросы Зара. — Это же не весенний фестиваль, полный хулиганистой молодёжи, способной перевернуть город кверху фундаментом просто ради забавы. Костас героическим усилием удержался от тяжелого вздоха, предпочтя вместо этого отпить ещё бренди. “Травоядность” туземцев не переставала изумлять полковника. — Ну, например, толпы, жаждущей мести, — ровно ответил Рам. — Это как минимум. Ну а так… доминионские диверсанты, повторный авианалёт или удар с орбиты… Хватит для начала? Ответом ему был непонимающий взгляд карих глаз. — Месть? Авианалёт? Удар с орбиты? Для чего? Если бы не этот взгляд, Костас подумал бы, что над ним издеваются. Но Зара выглядела по-настоящему растерянной. — Эм… Какой красноречивый ответ, что тут сказать. Но Костасу ничего не могло прийти в голову лучшего — так его удивили растерянность и искреннее недоумение идиллийки. Забыв про выпивку, китежец пытался подыскать наиболее краткое и в то же время понятное описание прописных — для любого военного — истин. — Потому что это война, — наконец выдал он и замолчал, злясь на самого себя за то, что так и не смог разродиться на что-то более внятное. — Похоже, что война — это самое бессмысленное занятие во вселенной, — сделала вывод Арора. В этот момент распахнулась дверь и в кабинет ввалились Нэйв и Ракша. — Полк неврастеников! — с порога заявил Грэм. — Объявили, на картах отметили: вот, чёрт подери, озеро, в котором кормятся летающие волки. В обязательный инструктаж даже ввели. И нет, блин, каждая каналья, проезжая мимо, начинает оглашать эфир истерическими воплями об “охрененно огромных тварях с вот такими зубищами!”. Причём так, словно это его уже из броневика выцарапывают, а не рыбу из озера! О, а это что? — контрразведчик недоумённо уставился на заваленный харчами стол. — Жратва, — сдвинув его с пути сообщила Ракша. — Я понимаю, что вы с Гефеста, капитан, но хоть на картинках-то должны были видеть. Она уселась в кресло у заставленного едой журнального столика, сняла шлем, стащила перчатки и поспешно протёрла руки гигиенической салфеткой. Глазами Дёмина уже пожирала каждое блюдо. Костас ожидал, что гефестианец в ответ выдаст шутку, на которую Ракша прямо напрашивалась: про кандидата в командиры “рати засранцев”. Но к его удивлению, Нэйв промолчал, и вряд ли из-за того, что не додумался. — В общем, — вернулся к прежней теме гефестианец. — Пришлось собирать заступающую смену и как грёбаную школоту вести на экскурсию к озеру. И наглядно объяснять, что там, да как. — Помогло? — полюбопытствовал Костас. — Вроде бы да. Ну, по крайней мере, пока никто в эфир не верещал, — ухмыльнулся Грэм. — Уже хорошо. Бренди? — щедро предложил Костас. — Нет, благодарю, — поспешно отказался капитан. — А, и сейчас дежурный доложил: у нас ещё прибавление в засранцах. Опять голытьба из диппля. — Что за “дипля” такая? — переспросила Ракша, накидывающая на тарелку всего понемногу под смеющимся взглядом идиллийки. — Трущобы Блесседа, — объяснил Нэйв. — Понимае…те, лейтенант, на Эдеме по сути один город — Блессед. Это единственный населённый пункт, где есть именно горожане, которые не вассалы или рабы конкретного лорда. И они платят налог городу. Так вот, городская беднота живёт в дипплях — это трущобы по окраинам Блесседа, на отшибе. Он вынул комм и продемонстрировал Дане, а заодно и остальным, голограмму, больше похожую на кадр исторического фильма про Землю докосмической эпохи. Скопище невообразимого вида лачуг, построенных и крытых как и чем попало. Куски металла, корявые брёвна, листья вместо кровли, завешенные тряпками дверные и оконные проёмы, а между всем этим — лужи и кучи мусора. — Там нет ни коммуникаций, — продолжал Грэм. — Ни даже полов — просто утоптанная земля. Смертность зашкаливающая. Преступность — тоже. Десятилетняя проститутка или четырнадцатилетний главарь банды там — норма. — Какой ужас… — прошептала идиллийка, глядя на голограмму. — Как можно творить такое со своими людьми? — Ну, официально говоря, это они сами, — Грэм отключил голограмму и убрал комм. — Их никто не заставляет там жить. А вот вынуждает — да. Люди, живущие в диппле, не являются вассалами лендлорда, поэтому должны сами заботится о себе. Ну а эдемское общество такого, что бедняк там — существо низшего сорта, который каждый волен помыкать так, как ему заблагорассудится. В рамках эдемского законодательства, само собой. Вот и получается, что те, кому удаётся найти работу, получают гроши, которых с трудом хватает на налоги и пропитание. И то поесть досыта удаётся крайне редко. В эдемском батальоне треть солдат были с недобором веса, пришлось на двойной паёк сажать. Про образование — и речи нет, оно банально беднякам не по карману. Соответственно, о какой-то карьере, чтобы выбраться из нищеты, речи нет. Улететь с планеты — опять же, деньги. Девушки, которым удаётся подписать контракт на другую планету — пусть даже и в бордель, — считаются счастливицами. Для парней — только армия. И как бы смешно не звучало, но война стала для них благом — набор в войска позволил многим вырваться из этой дыры. — Если бы правительства думали о благе граждан — не было бы войн и желающих вырваться из родного мира, чтобы разграбить чужой, — в голосе идиллийки впервые на памяти Нэйва звучали гневные нотки. — Если бы всё было так просто, — улыбнулся её наивности Грэм. — Воистину, — отсалютовал бокалом Рам. — Политика, госпожа Зара, это как сбор каннибалов: пока в комнате горит свет, все сидят и улыбаются друг другу. Но стоит ему погаснуть — раздаются хруст, чавканье, и когда свет загорается вновь, то за столом опять улыбающиеся морды, а под столом — обглоданные кости самого слабого. Словно иллюстрируя неприглядное описание, Ракша набила полный рот еды и начала шумно пережёвывать. Идиллийка же горестно вздохнула и повторила: — Вы живёте в странном мире… — Тут можно спорить бесконечно, а у нас еда стынет, — ухмыльнулся Костас. — Давайте уже жрать, пока Дана всё сама не уплела. Капитан, вам что, особое приглашение нужно, с герольдом и фанфарами? Нэйв смущённо улыбнулся и уселся на ближайший стул. — А с чего тут начинать? — осторожно поинтересовался он, изучая незнакомые кушанья. — С того, что призывно смотрит, — просветил его Костас. — Берите пример с Ракши. Та, явно стремясь пополнить ряды счастливых обжор в госпитале, активно работала челюстями. Грэм взглянул на неё и тоже приступил к еде. Глядя на него, Рам лишний раз удостоверился в правильности тезиса: обычаи, в которых мы выросли, всю жизнь будут с нами. Так и с Нэйвом — училище и служба не смогли выбить из него привычку есть по-гефестиански: неторопливо, неся ложку или вилку над кусочком хлеба, чтобы ни капли не упустить. И молча. Гефестианцы крайне редко говорили во время еды, делая исключение лишь для чего-то действительно важного. Конечно, со стороны это казалось чопорным снобством — особенно на фоне Ракши, в словаре которой слова “этикет” и “этикетка” занимали одну позицию, — но любой, хотя бы поверхностно знакомый с жизнью на Гефесте, знал, что это не так. Идиллийка ела мало, больше отдавая предпочтение вину и синим ягодам. И лишь когда все утолили первый голод, вновь заговорила о делах. — Полковник, через три-четыре дня перед нами встанет проблема переполненных складов. Наша логистика рассчитана на экспорт, но в связи с начавшейся войной космопорт не работает, транспортники не вывозят товар и скоро нам негде будет хранить продукцию. — Срань господня, — выругался Рам. Проблема действительно серьёзная. Если зерновые культуры в жарком климате Идиллии можно было хранить на открытом воздухе, лишь избегая сырости, то с остальной продукцией так не поступишь. Фрукты, овощи, мясо, рыба — им нужны холодильники. — Консервные заводы, — подал голос Грэм. — Что— консервные заводы? — не понял Рам. — Вновь запустить, — пояснил капитан. — Снимут львиную долю проблем с хранением. Попутно упростит продовольственное снабжение войск на передовой. — Вы запретили жителям покидать границы города, — напомнила Зара, — а производства вынесены за пределы Зелара. Заводы по консервации продукции пришлось закрыть. — Запускайте, — скомандовал Костас. — С утра. Пусть руководство заводов пришлёт списки работников, сделаем им пропуска. — Я займусь этим, — пообещала Арора. — Спасибо, — Рам отложил вилку и задал давно мучивший его вопрос. — Почему вы продолжаете помогать нам, госпожа Зара? Та пригубила вино и открыто посмотрела в глаза полковнику: — Я помогаю городу, сэр. Моя задача — сделать так, чтобы ваше пребывание в Зеларе принесло как можно меньше беспокойства его жителям. — Спасибо за честность… — слова Рама прервал писк комма контрразведчика. Нэйв поднёс прибор к уху и тут же подскочил, словно ужаленный. — Шеридан своих уродов в город выпустил, — выпалил он. — Патруль задержал уже троих на мародёрке. Без жертв. — Твою мать… — тоскливо протянул полковник. — А как вечер хорошо начинался. Поехали. А ты отдыхай, — последнее адресовалось вскочившей Ракше. Грэм уже бежал к дверям, на ходу надевая шлем. Рам поспешил следом. Побегая холл, Костас через открытую дверь узрел в комнате отдыха наряда супругу Зары, весело болтающую с синеглазым дорсайцем-помдежем. Интересно, а Зара в курсе таких “планов на вечер” у своей супруги? Впрочем, это её дело. Полковник прогрохотал ботинками по ступеням мэрии и запрыгнул в броневик.
Рам смотрел, как скованных мародёров грузят в машину. Штрафники из полка Шеридана, решившие, что их близость к штабу дарует привилегии вроде права на безнаказанное мародёрство. Хорошо, обошлось без смертоубийств и прочих “прелестей”, которыми славились консорциумовские “специальные полицейские части” — мародёры просто вломились в дом и принялись сгребать всё, что по их мнению представляло ценность. Хотя куда вероятнее, что получивший призыв о помощи патруль успел до того, как ублюдки перешли ко второму пункту в плане развлечений. — Как думаешь, что с ними делать? — хмуро поинтересовался Костас у контррразведчика. — Повесить, — безапелляционно заявил тот. — Будь это нормальные солдаты, я бы ратовал за порку и неделю на хлебе и воде. Но с этой мразью — только виселица. Костас с удивлением повернулся к капитану. — Откуда такая ненависть к нашим новым братьям по оружию? — последние слова китежец произнёс с нескрываемым презрением. Нэйв посмотрел вслед уезжающему бронетранспортёру с арестованными, затем — на веранду дома, где сбилось в кучку перепуганное семейство, вокруг которого уже хлопотали местные спасатели. В этот раз повезло: мародёры упустили тот факт, что гражданская связь вновь работает, потому отец семейства успел поднять тревогу. Но долго ли продлится такое везение? — Упаси боже от таких родственничков, — Грэм злобно прищурился. — Налёт на Эдем — тоже их работа, а не Доминиона. — Уверен? — тут же насторожился Костас. Слухи о том, что Блесседская резня (такое название получило нападение Доминиона на Эдем) — дело рук Консорциума, ходили давно. Но это были именно слухи, как говорили на Китеже — “от агентства ОБС: одна бабка сказала”, — так что скажи Грэм такое пару дней назад, Рам попросту бы пропустил это мимо ушей. Но сейчас, после рассказа про “Иллюзию”, Костас воспринимал заявления гефестианца всерьёз. — Да, — Нэйв быстро огляделся и, убедившись в отсутствии посторонних ушей, продолжил: — Во время налёта на Блессед мы с Карлом находились там. Вернее, недалеко от города, на военной базе, — о том, что оба валялись в госпитале, Грэм умолчал. — Так вот, после налёта Карл улетел на Новый Плимут, а меня оставил собирать информацию об этом нападении. Странное оно было, сэр, много нестыковок. Например, почему-то погибли именно те ленд-лорды, кто протестовали против союза с Консорциумом, и не пострадал ни один из сторонников. Ну и тупость самих “дминионских” вояк. Слишком они хреново сражались, зато мирняк кошмарили только в путь. И ни одного пленного: все, кто не успел удрать, сдохли по команде с орбиты — медблоки ввели им яд. Костас кивнул, закуривая: перечисленные капитаном странности не были чем-то сверхсекретным и именно благодаря им и циркулировали толки про лапу корпоратов во всём этом деле. — Тогда я приказал патологоанатомам собрать у жмуров отпечатки пальцев, слепки зубов, образцы ДНК, — рассказывал Нэйв. — И уже на Новом Плимуте прогнал через все базы данных. Полиции, армии, медиков. Он замолчал и полез за флягой. Рекомендованные Ракшей отварные моллюски по-идиллийски действительно оказались чертовски вкусны, но пить после них хотелось зверски. Сделав глоток, капитан продолжил: — И нашёл пять совпадений. В полицейском архиве. Все пятеро — бывшие граждане Союза, уголовники. Убийства, изнасилования, похищения людей, разбой — в общем, милейшие люди, тяжким трудом заработавшие себе кто “вышак”, а кто — каторгу. И всех их — сюрприз! — несколько лет назад выкупил Консорциум. Рам затянулся, кисло поморщившись. Корпортаская манера скупать всякое человекообразное дерьмо для службы в карателях, прикрываемая словоблудием о гуманности и “втором шансе для оступившихся”, бесила его неимоверно. — Но уже к вечеру их дела испарились из архива, — Грэм вновь глотнул из фляжки. — И из базы данных, и с полок. Сохранились только копии у меня на чипе, а в остальном — этих людей никогда не существовало. Даже свидетельства о рождении и всё остальное подтёрли, суки. Видимо, заметили, что кто-то интересовался, или просто подстраховались. В общем, всех доказательств — только то, что у меня на чипе. — Доминионцам слил? — полюбопытствовал Рам. — Нет, — отрицательно качнул головой контрразведчик. — Это дело Союза. А я надеюсь собрать ещё доказательств. Таких, чтобы уже не отвертелись. Полковник оценивающе оглядел Нэйва. Парень уже своей бурной деятельностью нарвался на неприятности, но останавливаться на достигнутом не собирался. Прям брат-единомышленник Даны. — Допрашивать будем? — перевёл Костас тему, показывая на пострадавших идиллийцев. — Завтра, или послезавтра, как оклемаются, — после секундной паузы отозвался Грэм. — Куда их сейчас? Вон, трясутся так, что отсюда видно. — Тогда поехали, посты объедем, — развернувшись на каблуках, китежец пошёл к броневику. (обратно)
Глава 17
Планета Идиллия. Блок-пост № 53, восемьдесят километров от ЗелараАвтомобиль доминионцев послушно замер перед опущенным шлагбаумом. На каждом посту происходило одно и тоже: пара вопросов, пара-тройка комплиментов и сальностей в адрес девушек, затем робот или собака обследовали машину и шлагбаум поднимался, разрешая проезд. Так было на всём протяжении пути от фермы, служившей первым перевалочным пунктом группы на пути в оккупированный Зелар. На ферме Лорэй и их спутники оставили всё военное снаряжение, переодевшись в гражданскую одежду. Из захваченного с собой оставили лишь кое какую-мелочевку, спрятанную в косметике и украшениях, да станцию гравитационной связи у Мин Юн. Секретный прибор спрятали в потайном отсеке ярко-жёлтого седана, на котором предстояло преодолеть всё оставшееся до Зелара расстояние. Для полноты образа туристов, волею судьбы угодивших в зону оккупации и ищущих самое безопасное место, в багажнике валялись четыре дорожные сумки с пожитками, собранными всё на той же ферме. Перед отправкой на вражескую территорию кожу сестёр Лорэй перекрасили “под местных”, подкрепив легенду документами со столичной пропиской. А вот Мин Юн маскировать не стали — её актёрских способностей не хватало для имитации идиллийской открытости и чувствительности эмата. Но и без этого маскарад работал безотказно. Ни у солдат на блок-постах, ни у пару раз останавливающих машину патрулей вопросов не возникало. Кто воспримет как угрозу троицу безобидных идиллийцев и маленькую хрупкую Йонг? Эйнджела начала верить, что они доберутся до Зелара без приключений, когда к их машине подошёл боец в броне. На этот раз в проверяющем не чувствовалось ни деловитости, ни ленивой скуки. Хищный азарт, предвкушение и похоть. Чувства, не предвещавшие ничего хорошего. Как и эмблема в виде двух перекрещенных гранат, гнусно прославившаяся задолго до войны. Каратели Консорциума. — Значит, туристы? — ухмыляясь, поинтересовался каратель. Забрало шлема он, вопреки инструкциям, не закрывал, очевидно не страшась попасть под действие феромонов. Кожа зеленоватого оттенка и глаза с оранжевой радужкой выдавали в карателе уроженца одной из планет первой волны экспансии. Узкое скуластое лицо и тонкогубый рот придавали его облику что-то змеиное, не хватало только беспокойно мечущегося раздвоенного языка и тихого шипения. Чип-карты документов он возвращать не торопился. — Что там? — лениво поинтересовался второй каратель, с красной от жары рожей, подпирающий плечом стену поста. Над его головой тихо прошипела система приводов роботизированой турели на вышке: в отличии от людей, автоматика бдила. — Три туземца и девка-турист, — абсолютно не стесняясь присутствия объектов обсуждения, сказал зеленокожий. — Хорошо, — послышалось из здания поста и на улицу вышел третий персонаж: здоровенный детина, плечи которого с трудом вписывались в дверной проём. На наплечниках мордоворота красовались капральские “уголки”. — Ты можешь ехать, — опёршись на крышу машины, капрал оглядел Грега. — А девки пусть выходят. Конечная. Эйнджела бросила быстрый взгляд на сестру и та понятливо ухмыльнулась. Чем всё кончится никто не сомневался, осталось лишь пройти через это с наименьшим ущербом. — О, так ты не такой, какостальные зануды? — промурлыкала Свитари, высунувшись из открытого окна машины так, что весёленькая цветастая маечка бесстыдно оголила живот. — Мы с сестрёнкой хотели повеселиться, но они нудели про правила и прочую скуку. Она состроила рожу, изображая несуществующего радетеля дисциплины, и весело уставилась в оранжевые глаза корпората. Тот жизнерадостно осклабился в ответ, воскликнув: — Капрал, кажется, у меня уже есть подружка! — Нам свыше завещано делиться с близкими, — откликнулся здоровяк. — Так что не будь эгоистом. — В мыслях не было, — клятвенно заверил зеленокожий. Капрал оглядел девушек и скомандовал: — Вылезайте. Все три. — Поможешь, красавчик? — спросила Ри, змеёй выбираясь прямо из окна машины в объятья довольного таким развитием событий зеленокожего. Тот с готовностью подхватил девушку, абсолютно не обращая внимания на то, что болтающийся на плече автомат оказался в опасной близости от её рук. Свитари почувствовала практически непреодолимое желание завладеть оружием и выстрелить. Увидеть выражение удивления в угасающих глазах корпоратов. Услышать, как с влажным хрипом дыхание вырывается из окрашенных кровью губ. Наблюдать, как вместе с кровью их тела покидает сама жизнь. Наслаждаться увиденным, сохраняя момент в памяти. Картина была столь пленительной, что Свитари горячо прижалась к довольному карателю, изнывая от нетерпения. Теперь он практически нравился ей. Жаль, что стрелять нельзя. Последнее, что сейчас нужно группе — перестрелка на одном из блокпостов. Но, может, позже они ещё встретятся?.. Эйнджела, покинувшая машину более традиционным способом, с некоторым беспокойством покосилась на сестру. Жажда крови Свитари всё больше волновала Эйнджелу, но пока сестра держала желания под контролем. Оставалось надеяться, что так и продолжится. Открыв багажник машины, она под бдительным оком капрала вытащила оттуда две дорожные сумки. — У вас ведь есть душ? — Эйнджела весело подмигнула капралу. — Мы целый день в дороге. Свитари, бросив взгляд на сжавшуюся Мин Юн, поморщилась. — Отправьте Джунг в город, а то она нам всё настроение испортит. Вы её пугаете, а я хочу весёлую вечеринку. В подтверждение слов она бесстыдно поцеловала зеленокожего, щедро источая феромоны. — Она испортит всё веселье, — подтвердила Эйнджела, бесстыдно разглядывая капрала. — Поверь, даже одна идиллийка стоит дюжины инопланетниц, а нас двое. Но работает это только если мы в хорошем настроении. Ухмыляющийся капрал сально оглядел её, будто уже стащил с девушки платье, и поинтересовался: — А вас, значит, мы не пугаем? — А нас… — неспешно подходя к нему промурлыкала Эйнджела, — вы привлекаете. Такие грубые, такие сильные. Совсем не похожи на наших мужчин. Мы любим пробовать что-то новое. — А вы вдвоём шестерых вывезете? — с сомнением протянул капрал. — Ты ведь никогда не был с идиллийками, да? — весело прищурилась Эйнджела и сунула оторопевшему от такого нахальства капралу дорожные сумки. В её душе царило мертвецкое равнодушие к происходящему. Подобно чёрной дыре она вбирала в себя чужие эмоции, что растворялись в ледяной пустоте там, где положено быть душе. — К тому же, разве мы куда-то торопимся? Я люблю долгие развлечения… — Ну тогда хорошо, — расплылся в улыбке капрал. Из блокпоста, привлечённые весёлым говором, высунулись ещё две морды, одна паскудней другой. Не столько видом, а теми эмоциями, что исходили от них. — Сегодня нам дадут, — гыгыкнул краснорожий. Морды переглянулись и, расплывшись в одинаковых дебильно-радостных улыбках, втянулись обратно в кондиционированную прохладу здания. Эйнджела проводила их взглядом и задумалась: а может ну её, скрытность и незаметность? В её сумке спрятано достаточно ядов, чтобы эти уроды сдохли в мучениях раньше, чем сообразят что что-то пошло не так. Йонг подчистит показания охранной системы, а сама Эйнджела с огромным удовольствием сожжёт к дьяволу блокпост вместе с трупами и уликами. И пусть потом союзовцы копаются в выгоревших бетонных кубах соображая, что послужило причиной пожара. Пока она размышляла, капрал махнул рукой сидевшему за рулём Грэгу. — Проваливайте, — великодушно разрешил он. “Новый друг” Свитари небрежно швырнул на сиденье машины чип-карты. Мин Юн, не поднимая головы, поспешно нырнула в салон. — Эй, я тоже люблю вечеринки! — напомнил о себе идиллиец, явно не желавший оставлять Лорэй одних. — Вали отсюда, дуполюб! — отшатнувшись от машины, рявкнул капрал. — Ещё мне тут извращенцев не хватало! — Сказал человек, регулярно нас вздрючивающий, — вроде тихо, но так, чтобы слышали все, пробормотал красномордый каратель, подпиравший стену под турелью. Капрал метнул на него свирепый взгляд, но видно было, что не всерьёз — все его мысли занимало предстоящее веселье, а не воспитание личного состава. — Вы, инопланетники, такие скромники, — весело рассмеялась Свитари и махнула Грэгу. — Езжай. Я звякну, если понадобится нас забрать. Или мальчики нас потом до города подбросят. Она провела пальчиком по нагруднику зеленорожего и игриво поинтересовалась: — Подвезёте нас потом до города? — Легко, — кивнул тот. — Посадим на проходящую машину. Вали, чего встал? Последнее адресовалось Грегу. Тот с сомнением оглядел Лорэй и, получив одобряющий кивок, стронул машину с места. Чтобы ударить по тормозам, едва не влепившись в нос броневика, неслышно подъехавшего, пока все были поглощены болтовнёй. — Твою же ж мать… — тоскливо вздохнул капрал, глядя на выбирающегося из бронемашины офицера. Капрал бросил сумки Лорэй на землю и попытался вскинуть ладонь к виску, но был остановлен рыком: — Это что за дерьмо тут творится, капрал? Из-под поднятого забрала на Эйнджелу свирепо уставились жёлтые глаза. Каратели разом скисли и даже их капрал уменьшился в размерах: только что рядом с стояла самоуверенная живая башня, а затем — раз! — и на желтоглазого снизу вверх смотрит испуганная шавка, поджимая хвост и боясь подать голос. — Разрешите, полковник, сэр, — из броневика вылез второй офицер. — Капитан Нэйв, — желтоглазый ухмыльнулся. — Работайте. И отошёл в сторону, чтобы не мешать. О, с каким удовольствием Эйнджела бы последовала его примеру… Или просто провалилась сквозь землю. Нэйв. Чёртово невезение! Она предпочла бы десять раз покувыркаться с этими корпоратскими ублюдками, а не встретить тут старого знакомого. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Она испуганно опустила голову, подобрала с земли сумки и попятилась к сестре, прижимая их к груди. Не смотри, не смотри, не смотри! Свитари понятливо перехватила переданную ей сумку, и тоже обняла её, опустив лицо. Всевышний услышал мольбы безбожниц: Нэйв прошёл мимо девушек, даже не удостоив их взглядом. Эйнджела услышала, как вздохнул капрал и, осторожно скосившись, успела увидеть, как здоровяк, понурившись, покорно идёт за Нэйвом к зданию поста. Желтоглазый тем временем отобрал у застывшего соляным столбом зеленокожего карателя чип-карты девушек, бегло просмотрел и сунул Свитари в руку, рыкнув: — Проваливайте. Опасаясь подать голос, сёстры молча поспешили к ожидавшей неподалёку машине Грэга. Она буквально шкурой ощутила взгляд Нэйва. Капитан оглянулся и знакомо нахмурил лоб — как всегда, когда над чем-то задумывался. — Чур, я первый! — из блокпоста с воплем вылетел ещё один картель и, узрев начальство, замер, испуганно выпучив глаза. — Похвально, — к радости Эйнджелы, моментально переключился на него Нэйв. — Вот первым плетей и получишь. Садясь в машину, Эйнджела успела увидеть, как капитан пинком под зад зафутболивает капрала в здание. — Валим отсюда, быстро! — Ри с нервным хлопком закрыла дверь и толкнула Грэга в плечо. — Если Нэйв решит присмотреться — нам хана! Уговаривать идиллийца не пришлось. Он с умеренной поспешностью, что пристала испуганным властями гражданским, уводил машину подальше от злосчастного блокпоста. — Вы его знаете? — сверкнула глазами Мин Юн. — Лучше, чем хотелось бы, — кивнула Свитари. — А он хорошо знает нас и наших работодателей. — Везучие вы, — ухмыльнулся Грэг. Эйнджела ощущала в нём весёлый азарт. Ни следа страха или беспокойства об их судьбе. Даже если разумом “палач Короны” был на стороне Лорэй и даже не хотел оставлять их на блокпосте, в душе социопата не было места для сочувствия другим. Поразительный, невозможный парадокс: эмпат, не способный к сочувствию. Как всецелое восприятие чужих чувств могло оставлять идиллийца равнодушным к этим самым чувствам Эйнджела не понимала, но чем дольше наблюдала за Грэгуаром, тем больше ему завидовала. — Как покойницы, — нервно хохотнула Свитари. — Спасибо, — помолчав, сказала Мин Юн. — Я уже думала, что придётся их убрать. Без шума бы не получилось. — Могла бы просто расслабиться и получать удовольствие, — гадко ухмыльнулась Ри, испытывающая иррациональную неприязнь к “техническому специалисту ССО Доминиона”. Просто потому, что той простили бы выбор в пользу стрельбы, а не группового изнасилования. А ей, Свитари, сказали бы что-то в духе: “И что тебя смутило в этом предложении?”. Неразумное гадкое чувство, основанное лишь на том, что жизнь Мин Юн сложилась иначе, лучше, чем у Ри. — Она шутит, — поспешила пояснить Эйнджела и, чтобы сменить тему, хмыкнула. — Зато у этих ребят теперь будет очень жёсткий секс с начальством. — Хоть у кого-то интересный досуг, — рассмеялась Свитари и расслабленно откинулась на сидении. — Сколько нам ещё до города? — Около часа, — обрадовал её Грэг. До города они не доехали. Минут через двадцать после отъезда от поста машину нагнал бронетранспортёр. Вспыхнули проблесковые маячки и по ушам ударил рёв сирены. — Что за… — Грег послушно прижался к обочине. — Нэйв… — обречённо выдохнула Эйнджела. Всё же сообразил, кого ему напомнили две идиллийки? Дерьмо… Броневик остановился перед ними, перекрывая дорогу. Стволы орудийнго модуля уставились точно в лобовое стекло машины. Откинулась кормовая аппарель и на дорогу сбежали трое в броне. Все трое — с эмблемами карателей. Ни Грэма, ни желтоглазого. Лорэй облегчённо выдохнули и заученно нацепили на лица приветливые улыбки. Несколько часов унижений — всяко лучше, чем попасться контрразведке Союза. Но стоило карателю подойти ближе, как надежда на благоприятный исход истаяла, как снег под идиллийским солнцем. В корпорате больше не ощущалось желания развлечься — в нём кипела жажда крови, густо замешанная на пережитом унижении. И они, ставшие невольными свидетелями этого унижения, должны заплатить за произошедшее. — Ребята… — начал было Грэг, приветливо улыбаясь. — Заткнись, педрила, — идущий впереди вскинул автомат и нажал спуск. Из плеча идиллийца выбило фонтанчик крови. Грэг вскрикнул и боль ожгла каждого, кому не повезло оказаться рядом. Мгновение замешательства, и обе Лорэй сжались и закричали от боли, имитируя нормальную реакцию идиллийцев на подобное. Мин Юн скорчилась на заднем сидении, мысленно матеря командование, запретившее брать с собой оружие. — Дебила кусок! — заорал один из карателей на стрелка, рефлекторно хватаясь за плечо. — Добей его! — Стоять! — проскрипел третий. Вытащив парализатор, он выстрелил в раненого идиллийца, милостиво избавляя его и окружающих от боли. Затем настала очередь кричащих идиллиек и Мин Юн. Но прежде, чем тело перестало слушаться, капитан успела активировать аварийный маячок. — С собой педрилу возьмём, — пояснил каратель. — Вместе с девками. — Ты чё? — шарахнуся от него товарищ. — По заднеприводным?! — Ща кэ-э-эк влуплю по роже, — пообещал желающий забрать Грэга. — Чтоб не тупил. Я просто фишку одну придумал. — А… — успокоился каратель. — Извиняй, я уж решил что ты того… — и повертел пальцем у виска. — Чё придумал-то? — Эта ж их эмпатия метров на десять-пятнадцать лупит, так? — ублюдок убрал парализатор в подсумок. — Привяжем гомика к столбу в поле. Как девки надоедят — кинем их рядом. Будем в педика ножи метать, а сучки будут воем отмечать попадание. Главное — не кокнуть педрилку быстро. — А прикольно! — загорелся идеей третий каратель. — Машину с собой забирай, там в лес загоним, — распорядился “парень с фантазией”. — Педику дыру залепите, чтоб не сдох раньше времени. В плече, ять, а не в дупе! — под гогот товарищей добавил он. — Слушай, — отсмеявшись, один из карателей откинул забрало, демонстрируя миру зелёную рожу с свежим фингалом под глазом. — А комендант… — …идёт на хрен, — злобно отозвался “фантазёр”. — Полковник Шеридан обещал забрать наш батальон к себе и разобраться с этим китежским дерьмом. Вяжи девок, харэ языками чесать. Через пару минут желтый автомобиль в сопровождении броневика поехал обратно к блокпосту. (обратно)
Глава 18
Планета Идиллия. Лес, восемьдесят километров от ЗелараОбитатели леса настороженно следили за непрошенными гостями, засевших под выворотнем — упавшим деревом-исполином. Две едва различимые фигуры вроде и не проявляли агрессии к окружающей фауне, но выработанный эволюцией инстинкт безошибочно подсказывал животным: эти двое — беспощадные хищники. Звериное чутьё не ошибалось: репликанты действительно были хищниками, только нацеленными на совершенно иную добычу — двуногую и наделённую разумом. — У меня до сих пор всё болит, — поморщившись, шёпотом сообщил Блайз. Высадка не прошла бесследно даже для усовершенстованных организмов репликантов. И хоть повреждения искусственных солдат заживали в разы быстрее, чем у обычных людей, полученные ушибы и растяжения всё равно доставляли сильный дискомфорт. Путь к городу проходил куда медленнее запланированного. Лес прочёсывали патрули тиаматцев, чья выучка вызывала уважение даже у репликантов. Один раз Чимбик и Блайз чудом не напоролись на патруль, залёгший у края поляны. Тогда их спасло лишь то, что сержант заметил краем глаза резкое движение, из-за чего решил переждать и понаблюдать за подозрительным местом. И не зря: через несколько минут словно из земли поднялись призрачные силуэты. Сержант с долей зависти отметил, с каким искусством тиаматцы дополняли свой мимикрирующий камуфляж местной растительностью. Даже репликанты с их совершенным оборудованием не замечали уроженцев мира-смерти и неизвестно, чем бы всё закончилось, не дёрни ягуарунди одного из тиаматцев ухом, отгоняя насекомое. Именно это движение засёк Чимбик. Дальше репликанты двигались с утроенной осторожностью, что сказалось на и без того не быстром темпе. — Заткнись, Блайз, — привычно одёрнул брата Чимбик, изучая лес. Чёртовы тиаматцы. Собственно, ничего удивительного — для тех, кто чувствует себя как дома в смертельно опасной сельве, лес планеты, едва вступившей в эпоху, примерно соответствующую раннему земному миоцену, должен казаться городским парком. Вершина местной пищевой цепочки — двухметровая нелетающая хищная птица, похожая на гибрид орла со страусом, — на Тиамат вообще за безобидную курицу сойдёт. Только вот репликантам от этого ничуть не легче. До города — восемьдесят километров. Группа, которую должны прикрывать репликанты, прибудет в Зелар уже через пару часов. И как так извернуться, чтобы подойти к городу хотя бы к утру, минуя плотную сеть патрулей — непонятно. Чимбик задумчиво уставился на карту. В трёх километрах южнее от их нынешнего местоположения проходило шоссе, по которому в город свозили сельскохозяйственную продукцию с ферм. Доставка — за редким исключением, — производилась роботизированными грузовиками. Автомобильный парк оккупантов был представлен исключительно армейскими образцами, значит, поставки в город и дальше будут производиться гражданскими машинами. Останутся они в собственности своих владельцев или будут реквизированы — не важно, главное, что оккупанты продолжат использовать автопарк аборигенов. Вот он — шанс проникнуть в город. Подобраться к шоссе и забраться в кузов грузовика, оптимально — с зерновыми культурами или корнеплодами: их просто насыпают в кузов, а не укладывают по ящикам. Можно будет закопаться в груз и в относительной безопасности миновать посты. Риск обнаружения остаётся, но куда ниже, чем в путешествии по напичканному тиаматскими патрулями лесу. — Выдвигаемся к шоссе, — огласил Чимбик своё решение. — Сядем в грузовик. Как тогда, на Гефесте. — О да, — блаженно вздохнул Блайз. — Да здравствуют блага и достижения цивилизации. Мне, пожалуйста, билет в первый класс, каюту с ванной. — Заткнись, Блайз! Сержант первым вылез из-под древесного ствола и медленно, плавными движениями, двинулся к шоссе. Лес закончился неожиданно быстро: ещё минуту назад репликанты шли по густой чаще, а вот уже впереди сквозь просветы между деревьями маячит поле, засеянное высоченной кукурузой. Чимбик вздохнул. С одной стороны, кукуруза обеспечивала скрытный выход к шоссе, так что ползти не придётся. С другой — в этих дебрях можно спрятать хоть полк киборгов, не то что тиаматский патруль, и узнаешь об этом, лишь столкнувшись с врагом нос к носу. Полтора километра кукурузного поля репликанты преодолевали больше часа. Каждое шевеление могло оказаться солдатом, или тиаматской зверюгой, потому сержант предпочитал перестраховаться. Как говорят дворняги, “тише едешь — дальше будешь”. Так что к шоссе Чимбик и Блайз подобрались, когда солнце уже почти касалось горизонта. — Ждём колонну, — скомандовал сержант, оглядывая пустующую полосу скалобетона с флюоресцирующими полосами разметки. — Ждать мы умеем, — вздохнул Блайз. Чимбик раздражённо покосился на брата. То ли Идиллия так подействовала, то ли ещё что-то, но и без того не очень молчаливый Блайз становился всё болтливее. И сержанту это не нравилось: потеря контроля всегда смертельная опасность. Значит, придётся провести с братом серьёзный разговор. Сейчас, пока есть время и возможность. — Блайз… — начал сержант, но был прерван писком в наушниках. На такблоке замерцала алая точка с пиктограммой группы агентов, которую должны были прикрывать репликанты. Чимбик моргнул на иконку, раскрывая карту. Тревожный маячок оказался на шоссе, рядом с которым залегли репликанты. Недалеко — всего в километре, но быстро удалялся в обратном направлении. От города. Странно: захвати агентов враг, логичнее было бы везти их в Зелар. Тогда почему наоборот? Впрочем, сейчас это не основной вопрос. Главное — вытащить из дерьма Йонг Мин Юн и её группу. Жаль только, что разговор с братом придётся отложить до лучших времён. — Меняем планы, — скомандовал сержант. — Да я уже понял, — отозвался Блайз. — Ждём попутку в обратном направлении? — Именно, брат. Именно.
Планета Идиллия. Поле у блокпоста № 53, восемьдесят километров от Зелара
Блокпост расположили толково — среди перепаханных полей, в трёх километрах от леса. Чимбик не знал, зачем нужно было так вспахивать землю — сплошняком, а не рядами под посевы, — да его это и не интересовало. Для сержанта куда большей головной болью были мины, которые на таком вот перекопанном поле и маскировать не нужно. Минному заградителю достаточно отстрелять по указанным квадратам, а рыхлая почва сама спрячет следы падения мин. Хорошо, что границы минных полей вокруг поста заботливо обнесли мотками “спирали Бруно” и снабдили табличками с предупреждающими надписями. Но всё равно, пересечение заминированного пространства обещало стать для репликантов увлекательным приключением. Которое делало увлекательным вдвойне наличие автоматических огневых точек на вышках по углам поста. Четыре необитаемых боевых модуля производства Консорциума с автоматическими пушками, пулемётами, автоматическими гранатомётами, тубусами реактивных огнемётов и противотанковых и зенитных комплексов. Всё это великолепие управлялось продвинутым ИИ с полным набором сенсоров. Одно неверное движение — и даже броня штурмового сапёра не спасёт от сорокамиллиметровых снарядов в упор. Сложности на том не заканчивались. Репликанты не знали, сколько всего солдат противника внутри блокпоста. На площадке за бетонными блоками стояли бронетранпортёр и квадроцикл. Если считать по максимуму, выходило, что гарнизон состоит из четырнадцати человек: двенадцать — в бронетранспортёре и двое — на квадроцикле. Могло быть и меньше, но сержант решил исходить из предположения, что врага по максимуму. Лучше так, чем начать бой и обнаружить, что противника куда больше, чем рассчитывал. Сам пост являлся стандартным сооружением производства Консорциума: прямоугольник основного здания с вышками на углах и установленной рядом с шлагбаумом “таблеткой” ДОТа, в которой полагалось дежурить пулемётному расчёту. Сейчас вместо пулемётчиков в ДОТе торчал одинокий каратель, грубо нарушающий устав караульной службы непрерывным курением. Зеленорожий тип с внушительным фингалом смолил одну за одной, прикуривая новую сигарету от окурка предыдущей. После чего выкидывал окурок в бойницу, даже не думая потушить. Из задней двери появились ещё два карателя, волокущие за ноги тело мужчины-идиллийца в окровавленной одежде. Труп, или просто без сознания? Не разглядеть. Нет, скорее, всё же жив — вон, каратели уселись рядом с жертвой на землю и закурили, о чём-то переговариваясь и периодически толкая идиллийца. Видимо, вырубили, чтобы раненый не глушил их своей болью. Но кто этот абориген? Один из группы, или просто неудачник, чем-то не понравившийся карателям? Репликанты, неоднократно бывшие свидетелями действий “специальных полицейских подразделений”, отлично знали непредсказуемость штрафников по отношению к мирным жителям. Так что идиллиец мог оказаться как агентом, так и обычным штатским дворнягой. Но пока не известно точно, кто этот парень — считать, что один из группы Йонг и постараться, чтобы он остался в живых. К посту подъехал броневик. Зеленомордый, едва завидя машину, выкинул окурок и поднял шлагбаум, взяв под козырёк, когда броневик проезжал мимо него. А затем каратель опрометью кинулся в блокгауз — видимо, сообщить своим о том, что высокое начальство уехало. В том, что в броневике ехал именно высокий начальник, догадаться было нетрудно — поведение карателя выдавало с головой. У Чимбика даже руки зачесались влупить в борт бронемашины из РПГ, принайтованного к рюкзаку. Но сегодня союзовскому офицеру повезло. Несказанно повезло. Ибо не будь у репликантов другой задачи — полыхать бы броневику весёлым костром, вместе со всем содержимым. Проводив взглядами броневик, Чимбик и Блайз вновь переключились на пост. Зеленомордый вернулся в ДОТ и опять закурил, а вот двое, вытащившие идиллийца, развили бурную деятельность. Один метнулся к навесу, под которым стоял броневик и вернулся, волоча трёхметровый Т-образный столб для антенны дальней связи и с помощью приятеля взялся его устанавливать. Репликанты сразу поняли, зачем ублюдкам это нужно: подвесить жертву. Для чего и как — уже зависело от фантазии карателей. Но Чимбика куда больше интересовало происходящее внутри блокгауза. “Мух” репликанты применять опасались — РЭБ союзовцев наглядно продемонстрировала свою эффективность, а Чимбику совсем не улыбалось привлекать к себе внимание всех окрестных солдат врага. Поэтому у репликантов выбор был не богат: торчать в поле, теряя время в ожидании, пока рак на горе свистнет (Чимбик так и не смог понять, какая связь между ракообразным, горой, свистом и бесплодным ожиданием, но сама поговорка ему понравилась), либо рискнуть. Ибо капитан Йонг могла просто не дожить до прихода помощи. Чимбик предпочёл рискнуть. Хлопнув брата по макушке, сержант тихо сказал: — Контролируй этих двоих. Я зайду с фронта. Снимешь их по моей команде. — Принял, — коротко отозвался Блайз. Сержант пополз к дороге, замирая каждый раз, когда стволы огневых точек разворачивались в его сторону. Добравшись до обочин, Чимбик так же плавно и неторопливо пополз к посту. Оказавшись в мёртвой зоне орудийных установок, сержант достал из бедренной кобуры пистолет и взял на мушку нарушителя устава. Дворняга не подозревал, что жить ему осталось всего ничего — продолжал смолить свои вонючие сигареты, постоянно оглядываясь на здание поста с выражением зависти на залёной роже. И это очень не понравилось Чимбику, прекрасно знающему способы развлечения карателей.
Планета Идиллия. Блокпост № 53, восемьдесят километров от Зелара
Очнувшиеся после выстрелов из парализаторов Лорэй продолжали лежать без движения, изучая обстановку. Эйнджела чувствовала, что Йонг занята тем же самым, а Грэгуара она не ощущала. Убит? Без сознания? Эйнджела едва приподняла веко и осмотрелась. Сквозь прозрачную “витрину” камеры из пластика просматривался только пульт дежурного с мониторами контроля периметра. Правда, толком его рассмотреть мешали пятеро молодчиков в броне, рассевшиеся вокруг придвинутого к пульту столика. Грэг лежал неподалёку, но определить жив ли он эмпат не сумела. — Когда уже этот козёл в комендатуру поедет, — капрал тасовал колоду карт, поглядывая на мониторы. — Житья от него нет… — Угу, — закивал краснорожий каратель. — И капитанишка этот с ним… — капрал сунул в рот зубочистку и принялся раздавать карты. — Странно, что мутантку свою не припёр. — Это из-за которой лейтенант Хукер с его парнями разорвали контракт досрочно? — поинтересовался третий — смуглый, гладко выбритый парень. Эмпат припомнила, что “разорвать контракт досрочно” на жаргоне корпоратских уголовников означала “смерть”. Единственный для них способ “уволиться” у выкупившей их из пожизненного заключения корпорацией. Бесценное знание, которое вряд ли поможет Лорэй. Злоба карателей буквально пропитала всё вокруг и не требовалось дара прорицания чтобы сказать, на ком эту злобу сорвут. Свитари пришла к тому же выводу и без эмпатии, начав выработку ударной дозы феромонов. Главное, чтобы хватило времени переплавить злость в похоть и “развлечение” решили начать не с избиений. — Ага, — кивнул капрал собеседнику. — Надо бы ту мутантку саму того… заставить контракт разорвать. Только не быстро. Отловить, пустить по кругу, или ещё что придумать. Ять, мало что нас сунули к этим примитивам, так ещё и мутанты да дикари нами помыкают. Наш тупарь зеленорожий… — здоровяк подбородком указал куда-то в сторону, — … и то на их фоне человеком кажется. На хрен нам сдались такие, мать их так, союзнички? Мы, ять, Консорциум! На Хель весь этот сраный Союз и в рот и в зад поимели! Мы ими рулить должны, а не они нами! Он закончил раздачу и продолжил, глядя на доставшиеся ему карты: — А почему-то нами рулят эти тупари. Хера они навоюют, примитивы? Даже туземцев к ноге поставить не могут, в жопу им дуют, как родным! Три меняю… — Политика, — хмыкнул краснорожий. — Две меняю. — А что с педрилой-то придумали? — поинтересовался молчавший до этого каратель. — А, Тим с Саифом… — капрал кивком указал на краснорожего и сидящего рядом с ним смуглого карателя, — … его на десерт оставят. Прикольно придумали: подвесить педрилку к столбу у колючки, где мин нет. Как сучки нам наскучат — кинем их рядом с ним. Будем в гомика ножи кидать, а сучки — выть, если попали. Эмпатия типа, будет им херачить. А мы, значит, вне пределов досягаемости. — О, класс! — одобрил пятый. — Как на Джеронимо-Три? — Ага, только там грёбаной эмпатии не было, — капрал ухмыльнулся. — А классно мы там оттянулись… Помнишь, как ты ту семейку замуровал? — Да, — каратель улыбнулся воспоминаниям. — С неделю подыхали. Мы уходили — вроде даже кто-то там ещё скрёбся. — А помните этого альбиноса, как же его звали-то… — красномордый прищёлкнул пальцами. — Ну, он ещё с этими штамповками клоунаду устроил, когда объяснял красоту пирамиды из отрезанных бошек? — Да, я чуть со смеху не уссался, когда они на эту хрень повелись, — заржал капрал. — Ять, ну страшные черти вроде, а тупые, как пробки. Эх… Классно мы там оттягивались. Ту сучку рыжую помните, что с пушкой нам попалась? Хорошо по кругу шла, вроде даже подмахивала. — Да я бы и сейчас не отказался влупить кому, — краснорожий перевёл взгляд на камеру. — Уже яйца зудят. Как этих-то пользовать будем? Всех разом, или по очереди? — Вот да… — капрал задумчиво нахмурился. — Ять, всё же хочется трахнуть задорную чику, а не уссавшееся от страха бревно. Рам, сука такая, вот хрена его принесло? Всё ж нормально было, девки сами на хрен прыгали… Кинув карты на стол рубашкой вверх, он встал из-за стола, перешагнул через валяющегося на полу бессознательного Грэга и подошёл к камере. — Говорят, что местные бабы, когда сами дают, то кайф охеренный, — похотливо разглядывая девушек, сказал капрал. — Ять, зря я психанул — надо было их обратно заманить, гулянку пообещать. Чё сразу-то не сообразил? И уже потом бы их кончили. — Да Рам, сын осла и собаки, нас всех раздраконил, — подал голос Саиф. — Может, как очухаются, попробуем уболтать их по-хорошему, чтоб сами дали? Интересно всё же, врут про туземок, или нет? — Попробуем, — без особой уверенности кивнул капрал. — Так, тогда пока не прочухались — Тим, Саиф, выволакивайте гомика, как задумали. Сучки оклюкаются — натрём им в уши, что типа обознались, гомосек ваш у лепил в больничке, мы тут все покаяные такие… Ясно? Всё, в темпе. Тим и Саиф ухватили Грэга за ноги и поволокли наружу, загоготав, когда затылок идиллийца врезался в порог. Остальные продолжили игру, поглядывая на мониторы и проклиная деятельного коменданта, так некстати решившего объехать посты. — Ммм… — глухо промычала Свитари и открыла глаза, растерянно глядя в потолок. — Что случилось? Она осторожно села, оглянулась и потрясла сестру за плечо. — Лин, вставай. Ты как? Эйнджела дёрнула плечом, затем приподнялась, огляделась и растерянно моргнула. Капрал моментально натянул на рожу виновато-заискивающее выражение и бочком подошёл к камере. В нём явно погиб хороший актёр: если бы не эмоции, то легко было бы поверить в искреннее раскаяние ублюдка. — Да это… — он развёл руками. — Обознались. Жёлтая тачка, три девки и парень… Ориентировку спустили такую, наркотой типа банчат, вот мы вас и того… Гоми… Э… Дружбан ваш уже в больничке, вот… Извините, что так вышло. А вы нам тут нужны, надо показания ваши взять и это… отказ от претензий. Мы ж не со зла, служба такая. Эйнджела растерянно кивнула, села, опершись на стену и растёрла руками лицо. А вот Свитари тряхнула головой, встала на ноги и посмотрела на капрала сквозь пластиковое заграждение. — Отказ от претензий? Серьёзно? С вас как минимум ужин и выпивка! — заявила она. Возможно ещё минут двадцать назад такая беспечность девушки вызвала бы подозрения, но феромоны изрядно притупляют критическое восприятие. — Это мы щаз, это мы в момент! — обрадовано вскинулся капрал. — Так, братва, свистните в доставку, пусть хавки сообразят и бухлишка. Вы чё будете? Похотливое предвкушение буквально загустело в воздухе, так что эмпату казалось, что вязкое чувство смолой липнет к коже. — Розовое идиллийское вино и что-нибудь перекусить, — решила Свитари, после чего наклонилась и “растолкала” Йонг. — Подъём, соня, ужин проспишь. — Ужин? Какой ужин? Что случилось? Где мы? — Случилось печальное недоразумение, Грэг в больнице, а нам нужно задержаться и дать показания, — беспечно прощебетала Ри. — Заказы на ужин будут? Кореянка растерянно моргнула, покосилась на пялящихся корпоратов, и опустила взгляд: — Я бы выпила кофе, если есть. — Это мы в момент, — капрал, не оборачиваясь, протянул руку, в которую один из подчинённых моментально вложил банку кофе. — Пока только такой, — виновато сказал капрал, отпирая камеру и передавая банку девушке. — Чуть попозжа нормальный привезут, мы вот заказ оформляем. — Комендант проехал обратно! — доложил вбежавший в комнату зеленорожий каратель. Капрал лениво повернул к нему морду и процедил: — У тебя что, связь не работает? — Работает… — зеленорожий постучал себя по шлему. — Тогда хера ты припёрся, дурбалай зелёный?! — рявкнул капрал. — Опять за косяки в хрюсло прописать, удолбанец?! — Да я… — зеленорожий попятился. — Свалил на пост, на раз-два, — капрал цыкнул зубом. — По графику сменят. А сейчас — сдрыстни. — Есть, — зеленомордый неохотно вышел, напоследок через плечо бросив на девушек похотливый взгляд. — Долбоящера кусок, — проворчал ему вслед капрал, но уже без какой-либо злобы. — Извините, рабочие моменты, — и подмигнул девушкам. — У вас всё так строго… — восхищённо произнесла Свитари, подошла к двери и остановилась перед загородившим проход капралом. — Чтобы выйти — нужно пройти обыск, да? Она подняла руки и весело посмотрела на капрала. Тот охотно принял игру, с довольной рожей запустив руки под одежду “задержанной”. — Ничего запрещённого не обнаружено, — резюмировал капрал, не убирая рук с талии Ри. — Теперь моя очередь, — заявила Эйнджела, встав рядом с сестрой. — Помнится, ты обещал мне душ… — Я всегда выполняю обещания, — осклабился капрал, отпуская Свитари. Та протиснулась мимо него, покидая камеру. Игриво улыбающаяся Эйнджела с полнейшим равнодушием в душе позволила себя облапать. Ощущения притупились, словно её от мира отделяла плотная защитная плёнка. Даже идиллийские феромоны, заставлявшие тело трепетать от прикосновений корпората, не затронули разум. Эйнджела словно смотрела занятный фильм, осознавая, что всё это происходит не с ней. — Потрёшь мне спинку? — промурлыкала она к нескрываемому восторгу капрала. Каким бы хорошим актёром не был каратель, Лорэй превосходили его в разы. Не было у капрала той школы обмана, которую пришлось пройти сёстрам, где экзамены принимали монстры не чета корпоратовоскому ублюдку, а оценкой была жизнь. Да и вызванное феромонами возбуждение исказило восприятие, сменило акценты и приоритеты. — Ага, — только и смог выдавить каратель, шумно сглатывая слюну. Сопровождаемый завистливыми взглядами подчинённых, капрал легко поднял девушку на руки и унёс в душевую, кинув по пути на стол свой автомат. Эйнджела проводила взглядом оставшееся без присмотра оружие и неспешно, со вкусом поцеловала капрала. — Снимай свою броню и присоединяйся ко мне, — шепнула она, когда тот спустил её на пол. Эйнджела огляделась: небольшая раздевалка с индивидуальными шкафчиками и двумя просторными душевыми кабинками. Удобное место, в таком труп не сразу бросится в глаза, если правильно его спрятать. — Я быстро, — каратель ухватился за замок “подвесной”, не отводя глаз от раздевающейся “подруги”. Лёгкое летнее платье упало на пол, вслед за ним отправилось бельё. Получив шлепок по заднице от поспешно освобождавшегося от брони капрала, эмпат шагнула в дальнюю кабинку и включила воду. Эйнджела стояла под струями воды и рассеяно рассматривала свои руки. Они не дрожали. Страха, бывшего основой её жизни, больше не было. И дело было не в проснувшейся вдруг отваге, а в холодной пустоте внутри. Старый фундамент, замешанный на боли, страхе и злобе, разрушился, а построить новое Эйнджела не сумела и теперь ощущала внутри лишь равнодушие и пустоту. В каком-то смысле ощущение было даже приятным: её не особенно трогало происходящее. Расчёт, и никакого отвращения, страха, жалости, голоса совести. Но вместе с тем ей было уже не особенно важно собственное выживание. Происходящее больше напоминало игру, в которой хочется выиграть, но и поражение вызовет всего лишь мелкое огорчение, не больше. — Заждалась? — обнажённый капрал вошёл в душевую и деловито зашарил руками по мокрому телу девушки. Кончиком ногтя Эйнджела активировала механизм в массивном кольце с малахитом и из-под камня показался кончик иглы. Жадно впившись в губы капрала поцелуем, она прижалась к нему и впилась ногтями в плечи так, что укол иглы остался незамеченным. — Ты обещал шестерых, — напомнила она, послушно выгибаясь в руках корпората. — Когда остальные присоединятся к нам? — Такая ненасытная? — ухмыльнулся тот, по-хозяйски разворачивая девушку спиной к себе и упирая в стенку душевой. — Ничего, скоро со всеми успеешь хорошенько познакомиться. Станете лучшими друзьями… Договорить он не успел: тело отказалось слушаться, ноги подкосились и каратель, не успев осознать что происходил, кулем осел на мокрый пол душевой. Эйнджела повернулась и небрежно отпихнула мешавшу выйти руку капрала. Мощный паралитик сработал так, как и обещал доминионский снабженец. Конечно можно было вырубить капрала сразу, но у неё просто не хватило бы сил доволочь тушу в броне до душевой и запихнуть в кабинку. Теперь же любой вошедший увидит запотевшую стенку душевой, шум воды и её, вылезшую из воды чуть раньше любовника. Вполне достаточно времени, чтобы предложить присоединиться к веселью и вновь использовать паралитик. Эйнджела вышла из кабинки и с некоторым разочарованием обнаружила, что никто не пришёл поглазеть на чужое развлечение. Жаль, это бы упростило задачу сестре. Завернувшись в банное полотенце девушка отжала волосы и собиралась выглянуть из душевой и попросить кого-нибудь принести ей сумку с чистой одеждой, когда услышала выстрелы. ––—––—– “Спираль Бруно” — вид инженерных заграждений. Противопехотное заграждение в виде винтовой линии диаметром 70–130 см, свитой из нескольких пересекающихся нитей колючей или обычной проволоки и растянутой на опорах поперёк вероятного движения противника. (обратно)
Глава 19
Планета Идиллия. Блокпост № 53, восемьдесят километров от Зелара— Счастливчик, — один из двоих оставшихся карателей, — рыжий, покрытый веснушками здоровяк, — проводил завистливым взглядом капрала, скрывшегося в душевой с Эйнджелой. Он взял брошенный на стол автомат начальника и поставил в пирамиду у пульта, отпихнув один из стоящих на полке шлемов. Подумав, каратель повторил эту процедуру со своим оружием. А вот его приятель, острыми чертами лица смахивающий на куницу, просто кинул автомат на свободный стул, даже не озаботившись разрядить его. Зачем? Лишние телодвижения совершать лень, а если кто-то из девах сдуру протянет к оружию руки, — а бабы почему-то любят фоткаться с пушками, — то всегда можно хлопнуть по затылку, чтоб не лезла, куда не надо. — Да ладно, мы и тут неплохо проведём время, — подмигнула им Свитари и неспешно прошлась по помещению. — У вас тут всё так круто, так серьёзно. — Ну так армия же, — сидящий за столом не отводил взгляд от округлостей под шортами девушки. Ри обошла по кругу оружейную пирамиду, восхищённо цокая языком. Увы, тут ей не повезло: автоматы, связанные с тактическими блоками карателей системой опознавания, были заблокированы. И разблокировать их может лишь правильно ответивший на запрос “свой-чужой”. — Дадите мне пострелять из этих штуковин? — игриво поинтересовалась она, подходя к сваленным у одного из столов дорожным сумкам. Девушка наклонилась, открыв карателям чарующий вид на едва прикрытую шортиками задницу, и начала выкладывать на стол барахло в поисках косметички. И, пока корпораты за её спиной жестами спорили, кому с ней перепихнуться первым, незаметно достала из тайника в тюбике губной помады “чип-взломщик”, вроде того, что использовался в жетонах агентов спецслужб Консорциума и Доминиона. Спрятав чип между пальцами, Свитари открыла пудреницу. Глядя в зеркальце она неспешно подкрасила губы и подмигнула наблюдавшим за ней мужчинам. — Не, оно на нас завязано, — отозвался один из карателей, подходя к Ри. — Ну хоть подержать можно? — с улыбкой попросила она и поцеловала рыжего ублюдка, от чего тот “поплыл” окончательно. Сорвав перчатки, рыжий деловито запустил руку ей под майку и с силой стиснул грудь. В ответ Ри легонько куснула его за губу и промурлыкала: — Не жмись, порадуй меня. — Да ладно, Пак, пусть подержит, — подал голос “куница”, жадно глядя на обжимающуюся парочку. — А я хочу, чтобы она подержала другой мой ствол, — отозвался Пак, сделав ударение на “другой”. “Куница” хохотнул, оценив шутку. Взяв со стола свой автомат, он, повинуясь намертво вбитым рефлексам, вынул магазин и протянул оружие Ри. — Держи, — щедро предложил каратель. — Мужчина моей мечты, — подмигнула та, развернувшись спиной к рыжему и мимоходом потеревшись попкой о его паховую пластину. Тот понятливо ухмыльнулся и принялся избавляться от мешающих деталей экипировки. Свитари взяла в руки протянутый автомат, едва не уронила от “непривычной тяжести” и неловко перехватила двумя руками так, что “чип-взломщик” лёг аккурат на блок управления оружием. Теперь нужно обеспечить десять-двенадцать секунд контакта для удачного взлома. — Любишь втроём, красавчик? — Я и вчетвером не прочь, — осклабился тот, задирая её топ. — Твоя подружка так и собирается сидеть в камере? Скажи ей, что мы не кусаемся. — Она у нас скромница, — ухмыльнулась Свитари, лаская свободной от чипа рукой ствол автомата. — Но любит смотреть. Глядя на нас разогреется и присоединится чуть позже. Она насмешливо посмотрела на Йонг. Судя по ошалевшему виду, капитан под дозой феромонов действительно уже подумывала присоединиться к “вечеринке”. Но пока кореянка разумно отсиживалась в незапертой камере, не желая путаться под ногами Лорэй, игравших “на своём поле”. — Так чего мы ждём? — “куница” стащил с рук перчатки, мешавшие как следует насладиться попавшей в руки девицей. “Ждём взлома автомата”, — мысленно ответила Свитари, отсчитывая оставшиеся секунды. Она приподняла оружие и неспешно провела язычком по стволу, выигрывая время. Во рту появился неприятный привкус, но Лорэй подавила желание сплюнуть и похотливо улыбнулась. За её спиной послышалось сдавленное рычание. Рыжий Пак, окончательно потеряв голову, сражался с замками брони, поднявшими бунт против своего владельца. — А со мной так? — сипло поинтересовался каратель. Выхватив у девушки автомат, штрафник машинально вставил магазин и швырнулоружие на стол, наплевав на разлетевшиеся в стороны карты и сброшенную кружку. Куда больше его занимала задача в рекордные сроки снять паховую и бедренные пластины брони и спустить штаны. — С тобой будет лучше, — пообещала ему Свитари, усаживаясь на край стола и притягивая почти справившегося с одеждой рыжего. — Только сперва разденься. Она притянула к себе Пака, обвила ногами, потёрлась о няпряжённый член и жадно поцеловала. Тот уже даже не пытался снять с неё шорты, просто рванул в стороны, ломая застёжки. Рука Свитари страстно скользила по его нагрудной пластине. — А когда придут остальные? Я люблю чтобы мужиков было трое сразу. — Скоро, с минуты на минуту, — выдохнул рыжий. Ладонь Ри скользнула к ножу, рукояткой вниз висевшего на груди Пака. Тот не замечал уже ничего, казалось — начнись артобстрел, рыжий не заметил бы и его. Лорэй большим пальцем отщёлкнула кнопку замка, ухватила нож и вбила лезвие в горло карателя. В лицо Лорэй плеснуло тёплой, солоноватой жидкостью. Этот привкус во рту Ри любила. Пак страшно захрипел, хватаясь за торчащий из раны нож. Ри упёрлась ногами в живот умирающему и с силой отпихнула, прямо на застывшего со спущенными штанами “куницу”. Оба штрафника свалились на пол, давая Свитари возможность схватить лежащий на столе автомат. Увидев это, “куница” спихнул на пол хрипящего и фонтанирующего кровью рыжего и вскинул руку в нелепом, инстинктивном защитном жесте. Лицо Свитари исказилось от злобы и она нажала спуск. Штрафник вскрикнул, когда восьмимиллиметровые пули прошили его тело, выбивая кровавые фонтанчики и обмяк, глядя в потолок стекленеющими глазами. Свитари спрыгнула со стола и едва не запуталась в сползших на щиколотки порванных шортах. Она переступила с ноги на ногу, раздражённо пнула в сторону мешающую тряпку и, не отрывая взгляда от дверного проёма, переместилась за угол. Так себе защита от пуль, но лучше, чем ничего. Ри рывком поправила задранную майку и навела автомат на дверной проём, ожидая обещанных дружков покойников. Едва дверь открылась, Лорэй послала туда очередь.
Несколькими минутами ранее Блайз наблюдал за веселящейся парочкой штрафников. Подобные сцены он наблюдал не один десяток раз и теперь лишь прикидывал, что в итоге задумали каратели: устроят пыточную, тир, мишень для ножей или шанцевого инструмента или просто будут смотреть, как их жертва медленно умирает от жары, голода и жажды? Раньше подобное зрелище не вызывало у Блайза вопросов. Большинство действий дворняг оставалось за гранью его понимания. Теперь, после общения с Лорэй и проведённого на идиллии времени он чётко осознавал, что происходящее не нормально. Нет, он так и не проникся пониманием безусловной ценности человеческой жизни, но и “забавы” карателей больше не воспринимал как нечто естественное. Вид корпоратов, привязывающих тело аборигена к столбу, вызывал у Блайза неодобрение. Один штрафник придерживал идиллийца, не давая тому сползти вниз, пока другой привязывал ноги жертвы куском страховочного репа. Затем настала очередь рук. Автоматная очередь, прогрохотавшая в здании поста, застала врасплох всех. Кроме идиллийца: пока каратели удивлённо таращились на здание, словно пытаясь сквозь стену узреть происходящее внутри, а Блайз ожидал команды саджа, абориген внезапно пришёл в себя, выхватил свободной рукой нож из нагрудных ножен ближайшего мучителя и всадил ему в глаз, точно под легкомысленно распахнутое забрало. Блайз аж хрюкнул от удивления. Идиллиец-убийца? Как говорит Ри — да ну нахрен. Скорее, просто перекрашенный под туземца агент из группы Йонг. Причём Блайз готов был поспорить на что угодно, что для идиллийца это не первое убийство — слишком уж отточенными были его движения. Мёртвый каратель кулем свалился наземь, толкнув своего приятеля. Тот обернулся и с воплем отскочил от внезапно опасной добычи, нашаривая за спиной автомат. Теперь у идиллийца шансов не оставалось — с привязанной рукой и ногами он мог лишь смотреть за приближением смерти. — Пли! — прозвучала в наушниках команда сержанта. Блайз с готовностью нажал на спуск и голова карателя исчезла в кровавом облаке.
Пророкотавшая в блокгаузе автоматная очередь для Чимбика послужила сигналом к действию. Неважно — открыт огонь намеренно, или просто кто-то случайно нажал на спуск. Факт, что внутри Йонг и её группа, находящиеся в смертельной опасности. — Пли! — скомандовал сержант Блайзу, одновременно выбирая холостой ход спускового крючка. Зеленокожий каратель, как раз подкуривающий очередную сигарету, оторвался от своего занятия и удивлённо уставился на дверь, даже не думая потянуться за оружием. Стреляя, Чимбик даже пожалел, что не сможет уже спросить о причинах такой безалаберности. На лице карателя словно расцвёл жуткий кровавый цветок. Взмахнув руками, зеленокожий завалился на спину, пропав из поля зрения репликанта. — Минус один, — услышал он доклад Блайза. — Второго идиллиец отработал. Удивляться этому феномену времени не было. — Принял, — коротко отозвался Чимбик, выпуская “мух” и задавая им маршрут. — Вхожу. Контролируй тыл. — Принял. Стрельба внутри не возобновлялась. Репликант выставил акустические сенсоры на максимум, но услышал лишь тихую возню, никак не похожую на звуки ожесточённой рукопашной. Что же там такое? Перекатившись к двери, сержант дотянулся до сенсора замка. Едва дверь отъехала в сторону, как изнутри вновь прогремела очередь и над головой репликанта пронесся рой пуль. Если бы не демпферы акустической системы — ходить бы Чимбику пару дней оглохшим: стрелок находился метрах в десяти от репликанта с его выставленными на максимум сенсорами. Но и так хватило, чтобы сержант на секунду потерял слух. Избавившись от звона в ушах, репликант запустил внутрь “мух”, одновременно скидывая на имплант Йонг сообщение “Здесь сержант РС-355085” и замер, изучая обстановку. Помещение дежурного выглядело как поле боя. На полу, в стремительно расширяющейся луже крови, валялись два штрафника. Один, прошитый пулями, не подавал признаков жизни, зато второй активно скрёб ногами, хрипя и пуская кровавые пузыри. Штаны обоих корпоратов почему-то были спущены до колен, но сержанта сейчас куда больше интересовало местонахождение стрелка, чем причуды гардероба врага. А ещё — причина молчания Йонг. Прошло несколько секунд, а капитан так и не ответила на сообщение. Чимбик запустил внутрь ещё трёх “мух”, отправив их осматривать остальные помещения поста. Стрелок обнаружился — точнее, обнаружилась, — за углом отсека для камер задержанных. Заляпанная кровью идиллийка стояла, наведя автомат на дверь. Причём оружие аборигенка держала довольно умело. Что-то в ней показалось репликанту знакомым, но сейчас это не имело значения. Йонг, сидящая одной из камер, выглядела так, словно употребила что-то из списка запрещённых веществ. Она тяжело дышала и выглядела заторможенной, не способной трезво оценивать ситуацию. В любую секунду сержант ожидал подкрепление противника. Возможно стрельба подняла тревогу и от соседних “блоков” уже мчатся на выручку набитые солдатами бронетранспортёры. А тут — офицер в неадекватном состоянии и отстреливающаяся от спасателей идиллийка. Ещё одна, завернутая в полотенце, наблюдала за происходящим через приоткрытую дверь душевой. Времени на разговоры и выяснения не было. Чимбик вскинул автомат, выдохнул и метким выстрелом обезоружил девушку. Автомат ещё не упал на пол, а Чимбик уже ворвался внутрь и, в два прыжка добравшись до идиллийки, сбил её с ног. — Лежать, — сказал он, ногой прижимая девицу к полу и отключая камуфляж, чтобы дать возможность опознать себя. И уже Йонг: — Капитан, мэм, вы в порядке? — Да, — со странной интонацией произнесла Йонг и к удивлению сержанта отвесила себе несколько пощёчин. — Отпусти её. — Мэм, — убрав ногу со спины идиллийки, Чимбик шагнул в сторону. И только сейчас взглянул на показания датчика атмосферы. Уровень феромонов в воздухе зашкаливал, проясняя причину состояния Мин Юн. А также почему оба покойника — раненый в горло наконец затих, — валяются со спущенными штанами. Осталось понять: как идиллийка сумела справиться с двумя штрафниками. — И где ты, такой грозный, был десять минут назад? — раздражённо поинтересовалась идиллийка, поднимаясь на ноги. Чимбику хотел огрызнуться, но замер на полуслове, опознав наконец голос девушки. Протянув руку, сержант отбросил с лица идиллийки волосы и потрясённо замер, не в силах сказать что-либо внятное. Свитари Лорэй. Перемазанная чужой кровью, растрёпанная, но тем не менее — она. Ри с опаской покосилась на него и медленно шагнула в сторону, подальше от так и оставшейся вытянутой руки репликанта. Вышедшая из душевой Эйнджела с озадаченным лицом рассматривала замершее существо в броне. Самообладание Чимбика дало трещину. Настолько, что впервые в своей жизни он позволил себе лишнее в присутствии офицера. — М… — в глотку Чимбика словно напихали колючей проволоки. Много раз он воображал себе встречу с Эйнджелой и слова, которые скажет ей. Но всё, что он мог делать сейчас — это стоять и смотреть на неё. — Отключи систему обороны! — услышал он умоляющий голос Блайза. Это вернуло сержанта к реальности. Сообразив, что брат всё это время следил за боем и сейчас жаждет оказаться тут, Чимбик прошёл к пульту и отключил огневые точки — Чисто, — сказал он, стараясь не смотреть на Эйнджелу. А та продолжала озадаченно смотреть на него, очевидно не понимая причину странного состояния пришедшего на помощь репликанта. — Двое корпоратов унесли куда-то идиллийца, — напомнила Свитари. — Вы его видели? Он жив? Чимбик молча кивнул. — Как всегда — само красноречие, — хмыкнула Свитари, затем наклонилась к сумке в поисках штанов, посмотрела на свои окровавленные руки и выругалась. — Умойся холодной водой и выйди подышать, — посоветовала Эйнджела всё ещё осоловело мотающей головой Йонг. Та кивнула и скрылась в душевой. Блайз покрыл все нормативы по бегу по пересечённой местности. Не прошло и десяти секунд, как он вломился в дежурку и заорал, срывая с головы шлем: — Ри! — Шлем надень! — рявкнул на него Чимбик, но Блайз проигнорировал приказ. Подбежав к Свитари, репликант подхватил перепачканную в крови девушку на руки и с хохотом закружил. Ри пару секунд ошарашенно смотрела на него, а затем неверяще спросила: — Блайз? — Да, если ты меня простила, — широко улыбнулся репликант и поставил подругу на пол. — А если нет — мэм, позвольте с вами познакомиться. — Заткнись, Блайз, — рассмеялась она. — И поцелуй меня. Сержант от души позавидовал умению брата никогда не задумываться над последствиями поступков. У Блайза всё было просто, а Чимбик… Чимбик старался не смотреть на Эйнджелу. Мечта сержанта сбылась, осталось лишь понять — что теперь с этим делать. — Вам надо одеться, мэм, — стараясь, чтобы голос звучал ровно, сказал он Эйнджеле. — Нужно как можно скорее уходить. Та подтянула полотенце повыше, отвела взгляд и негромко сказала: — В кабинке душа ещё один. Жив, но парализован. Она подхватила сумку с вещами и скрылась в душевой. Чимбик проводил Эйнджелу взглядом. Он сам не понимал, чего ждал от неё, но почувствовал укол разочарования. Но времени на посторонние мысли не было и сержант рявкнул брату: — Блайз, за мной — надо эвакуировать раненого. И, не оборачиваясь, пошёл к выходу. — Да, садж! — дурашливо проорал Блайз. Ещё раз поцеловав Ри, он поспешил за братом, едва не подпрыгивая от радости.
Эйнджела одевалась и растерянно слушала, как сестра весело напевает в одной из кабинок, смывая с себя кровь. Застёжка штанов никак не поддавалась и эмпат посмотрела на свои руки. Они дрожали. Сейчас ей было по-настоящему страшно. Сколько раз в своих мечтах она воскрешала Чимбика? Сколько раз воображала, как бы они встретились? Она придумала много вариантов, но ни в одном из них он не видел её за работой. Не видел выходящей из комнаты, где валяется голый ублюдок, который со всей очевидностью совсем недавно лапал её в душе. Не видел со всей отчётливостью, что она не стала лучше. Что их встреча ничего не изменила. Она вспомнила растерянность Чимбика, его разочарование. Он воскрес только для того, чтобы увидеть её настоящей. Лживой. Продажной. Уродливой. Эйнджела позволяла себе несбыточные мечты о встрече лишь потому, что знала — её не будет. Потому, что реальность никогда не совпадает с мечтами. И теперь больше всего Эйнджела боялась выйти и увидеть лицо Чимбика. Увидеть, как её уродство отражается в его глазах. Наконец-то сладив с застёжкой, Эйнджела собрала мокрые волосы в хвост на затылке и глубоко вдохнула. В конце-концов, что изменилось? Чимбик ещё на Эдеме отказался остаться с ней, с чего ему сейчас менять решение? А вот лживому ублюдку Хоару Эйнджела хотела задать пару вопросов. (обратно)
Глава 20
Планета Идиллия. Ферма, шестьдесят километров от ЗелараПереход ускоренным маршем по лесу с грузом под девяносто килограмм за спиной не доставлял сержанту особого дискомфорта. Чимбик привычно взял темп, не забывая об осторожности — патрули тиаматцев должны были уже начать стягиваться к этому району, чтобы поймать “дезертира”. План придумали Йонг и Лорэй. Сержант собирался просто подпалить блокпост, чтобы скрыть следы их пребывания, но девушки предложили другой план. Шитый, как говорят дворняги, белыми нитками, но всё же позволяющий запутать врага куда лучше обычного поджога. Хотя бы на первое время, даря доминионцам фору в сутки-двое, пока союзовцы не сведут воедино все нестыковки. Поэтому сейчас Чимбик в одиночестве пробирался по лесу, неся за спиной в рюкзаке труп рыжего карателя, заколотого Свитари. Воспоминания об увиденном в блок-посте заставили сержанта улыбнуться. Лорэй изменились. Они больше не были испуганными и беспомощными — безоружные сёстры без предварительной подготовки уничтожили захватившую их группу вооружённых карателей Консорциума. Не рядовая задача даже для подготовленных бойцов. Но вместе с радостью за Лорэй Чимбика глодало дурное предчувствие. Сержант подозревал, что привязанность Эйнджелы к нему была лишь следствием поиска защитника. Кого-то достаточно сильного, способного оградить её от жестокости мира. Теперь же она вполне справлялась сама и он, сержант, вряд ли ей нужен. От этой мысли сделалось тоскливо. Отбросив посторонние мысли, Чимбик продолжил путь к цели. Побоище на блокпосту, по плану, представили как результат ссоры карателей, в ходе которой один перебил остальных и удрал, устроив пожар в попытке скрыть следы. Рыжего выбрали по простой причине: размер его обуви совпадал с размером репликантов. Обувь коммандос выдали из старых запасов — производства Консорциума, — чтобы патруль, наткнувшись на их следы, посчитал, что здесь проходили свои. Всё это позволяло достоверно изобразить подавшегося в бега дезертира, скрывающегося от правосудия. Сержанту предстояло запутать следы, избавиться от трупа и прибыть на точку сбора — ферму в сорока километрах от уничтоженного блокпоста. Там его будут ожидать Блайз и Лорэй. Йонг и раненый идиллиец Грэг двинулись иным маршрутом, оглашать который капитан не сочла нужным. Зато Йонг смогла проникнуть в базу данных через терминал дежурного: раззявы-каратели даже не удосужились заблокровать его, то ли по собственной безалаберности, то ли благодаря ударной дозе феромонов в воздухе. И теперь у доминионцев появились данные по всей системе постов и патрулей вокруг города и в самом Зеларе — от графика смен до состава и вооружения групп. Имея на руках такие данные пропадал смысл терять время на допрос оставленного живым капрала, так что его отдали Свитари. Что она с ним сделала — Чимбик уже не видел, поскольку с трупом за спиной уезжал на квадроцикле. Такое начало “побега дезертира” выбрали с расчётом на возможных свидетелей-идиллийцев: при беглом взгляде — особенно неопытному человеку, — сложно отличить броню репликантов от брони карателей, а на голову Чимбик надел затрофеенный шлем. К сожалению, большая часть систем в нём — включая такблок, — самоликвидировались, не получив отзыва на запрос “свой-чужой”, но Йонг смогла реанимировать визор, чего сержанту для выполнения задачи хватило с головой. Проехав с десяток километров по шоссе, Чимбик свернул на просёлок. Остановился он всего раз — дать пару очередей поверх голов работавших в поле идиллийцев и подбить из подствольного гранатомёта робот-комбайн, чтобы закрепить образ пошедшего в разнос отморозка. Полюбовавшись на спины разбегающихся аборигенов, репликант двинулся дальше. Квадроцикл он бросил на опушке леса, километрах в десяти от обстрелянных фермеров. Дальше путь его лежал через лес, к небольшому озерцу — там сержант решил избавиться от покойника. На пути к озеру, Чимбик старался действовать так, как действовал бы на его месте пустившийся в бега каратель. Как бы он избавился от идущих по следу собак? У репликантов для этого в снаряжение входил специальный спрей, отбивающий ищейкам нюх. У карателя корпоратов такого не было, но сержант быстро нашёл заменитель, распотрошив сигареты покойника и смешав табак с перцем и солью из сухпайка. Этой смесью Чимбик периодически посыпал землю за собой. Помимо этого, репликант всячески петлял, стараясь имитировать действия неподготовленного к лесной войне дворняги. Добравшись до озерца, Чимбик выбрал подходящее место и зашёл по колено в воду. Выставив таймер на плазменной гранате, он сунул её в рюкзак к покойнику и, раскрутившись, зашвырнул свою ношу подальше в озеро. И тут же выбрался на здоровенный валун на берегу. В озере булькнуло, выбив фонтан кипятка и пара. От рюкзака с телом не осталось даже пепла. Удовлетворившись результатом, сержант отправился к точке сбора. Перепрыгивая с камня на камень, чтобы не оставлять следов, сержант добрался до опушки и мощным, невозможным для обычного человека прыжком канул в чащу. Теперь, когда репликант избавился от груза за плечами, на него снова навалился груз тяжёлых мыслей. Чимбик вспоминал встречу с Эйнджелой и размышлял, как быть дальше. Сержант никогда не был крупным специалистом в области долгожданных встреч, но даже его скромных познаний хватало, чтобы понять — Эйнджела не особенно ему обрадовалась. Собственно, а почему должна была? Он, Чимбик, ещё на Эдеме принял решение оставить Эйнджелу и вернуться на Эльдорадо. Обозначил приоритеты. И даже если она в тот момент не бросила его, помогла дождаться помощи, это больше не имело значения. Она жила дальше. Жила без него. Свитари успела рассказать Блайзу, что командование уведомило Лорэй о смерти репликантов. Обычная практика для спецслужб — утаивать информацию, обрывать связи агентуры. Эйнджела уже вычеркнула Чимбика из жизни. Наверное потому, она и смотрела на него, как на призрак. Как бы то ни было — Чимбик всё равно поговорит с ней. Расскажет всё, что творится на душе. Даже зная, что больше не нужен. Он сделает это для себя, чтобы больше не было недомолвок, догадок и неясности. Репликант криво ухмыльнулся. Он тоже изменился. Теперь для него нормально делать что-то для себя, без практической пользы. Но на душе всё равно было тоскливо и даже концентрация на выборе безопасного маршрута и уклонения от тиаматских патрулей, спешащих к месту недавней бойни, не могли прогнать тоску. Чимбик действовал как автомат — бездумно, по заложенной программе. А перед его внутренним взором стояло отстранённое лицо Эйнджелы, смотревшей на него, как на чужака. К нужной ферме Чимбик вышел на рассвете, сделав изрядный крюк и несколько раз проехав в кузовах роботов-грузовиков в разных направлениях, чтобы окончательно сбить возможных преследователей со следа. Брат, к его облегчению, исправно нёс караульную службу, а не кувыркался в постели с Ри, чего сержант резонно опасался. Блайз успел надышаться феромонами в здании блокпоста и мог пренебречь прямыми обязанностями. — Сменяю, — коротко сказал брату Чимбик. — Отдыхай. Блайз только вздохнул. Этот тон он хорошо знал. Спорить и что-то доказывать в подобных случаях бессмысленно — проще остановить танк, ухватившись руками за гусеницу. — Принял, — отозвался Блайз. Когда Блайз ушёл, Чимбик подключился к сети запущенных братом “мух”, улёгся у мансардного окошка амбара и мрачно уставился на зелёную стену леса, над которым медленно поднимался золотистый шар местного светила. Даже после трёх месяцев пребывания на Идиллии восход и закат продолжали завораживать сержанта. Но сегодня его внимание всецело занимали мысли о предстоящем разговоре. Он объяснится с Эйнджелой, как только подберёт правильные слова. Вот только для сержанта эта задача казалась посложнее штурма вражеского укрепрайона. Свитари Чимбик увидел сразу, едва она вышла из дома и направилась к наблюдательному посту сержанта: “мухи” бдительно контролировали происходящее на ферме. То, что Лорэй идёт прямиком к нему, сержанта не удивило — язык Блайза часто бежал впереди него самого. Интересно только, зачем сержант понадобился Свитари. — Мэм, — сказал Чимбик, едва Ри показалась из чердачного люка. Отключив на несколько секунд камуфляж, репликант дал Лорэй возможность определить его местоположение. — Ты, я смотрю, не меняешься, Зануда, — ухмыльнулась Свитари, забираясь в мансарду. Пригнувшись под низким скатом крыши, она подошла к репликанту и уселась напротив. — Зато вы поменялись, мэм, — ответил Чимбик, удивившись странному началу разговора. — Обе. — И как тебе перемены? — с нахальным любопытством уставилась на него Ри. Вид у неё был ещё более наглый и самоуверенный, чем прежде. — Нравятся, мэм, — честно признался Чимбик, наблюдая за дроном, опрыскивающим виноградник. — Вы пришли узнать моё мнение об этом? — Вообще-то я шла сообщить, что ты — идиот, — с ухмылкой сообщила Свитари. Чимбик не удержался от усмешки. Да уж, самое верное определение. Только идиот мог жить бессмысленными мечтами. — Это не новость, — спокойно ответил репликант. — Мне это с детства говорят. — О, я смотрю тебя чувством юмора доукомплектовали, — делано удивилась Свитари. — Есть надежда, что скоро и мозги поставят. Ты какого чёрта тут сидишь вместо того, чтобы увидеться с Эйнджи? — Это называется “охрана периметра”, мэм, — просветил Лорэй сержант. — А мисс Эйнджеле вряд ли жаждет меня видеть. — Вы прямо как два уха от одного осла, — безнадёжно вздохнула Ри. — Сестрёнка тоже сидит и думает, что ты не жаждешь её видеть. Что она не достойна тебя. Что ты в ней разочарован. Я даже пересказывать всю эту хрень отказываюсь. Репликант хмуро покосился на девушку, приняв её слова за неудачную шутку. Та смотрела на него абсолютно серьёзно. — Сестрёнка медленно сходит с ума с того момента, как узнала о твоей “смерти”, — сообщила сержанту Свитари. — Рисовала тебя неделями, торчала безвылазно в номере, заливая воспоминания бухлом. Недавно отказывалась сводить шрамы считая, что тебе бы понравилось. Чимбик слушал её, всё ещё подозревая злой розыгрыш, но где-то в груди беспокойно шевелилось и толкало нечто, заставившее сержанта беспокойно заёрзать и сесть. Свитари смотрела на него с таким выражением лица, будто ожидала какой-то иной реакции. — Блин! — в сердцах рявкнула Ри. — Да Эйнджи в Зелар решила ехать только для того, чтобы помочь твоим братьям! Потому, что ты бы этого хотел! А ты сидишь тут на бронированной жопе ровно и выдумываешь какую-то хрень! Чимбик молча встал и спрыгнул в чердачный люк.
Сон не шёл к Эйнджеле. Казалось, после всего пережитого она должна была обессиленно рухнуть на кровать и проспать часов двенадцать, но вместо этого эмпат до самого рассвета не сомкнула глаз. Её объял страх. Не тот животный ужас, что заставляет зубами и когтями цепляться за жизнь, не тот парализующий волю кошмар, что заставляет подчиняться. То был страх совсем иного сорта, полный сомнений и неуверенности. Она боялась, что Чимбик снова исчезнет, не вернётся после запутывания следов. Она боялась, что он вернётся и не захочет её видеть. Она боялась, что он вновь придёт и принесёт с собой разочарование. Что она увидит своё отражение в его глазах. Грязное, отвратительное отражение. Не в силах уснуть, Эйнджела оделась и тихо выскользнула из комнаты. Подобно призраку, она бродила по опустевшему дому. По легендам призраки чаще всего обитают в развалинах и Эйнджела невольно начала видеть вокруг руины. Руины счастливой жизни, разрушенные вторжением Союза Первых. Пустые детские, брошенные игрушки, яркие цветные рисунки на стенах — всё служило молчаливым напоминанием о жизни, наполнявшей дом совсем недавно. К счастью, это были скорее развалины покинутого жилища, а не мрачное кладбище. Матерей с детьми эвакуировали в столицу совсем недавно, а фермой занималось пятеро мужчин — отцы и старшие сыновья. Эйнджела слышала, как они собираются в поле — в жарком климате предпочитали работать по утренней прохладе — и гадала, каково жить вот так? Создавая, а не разрушая. Любя, а не боясь и ненавидя. Заботясь, а не используя и убивая. Пальцы девушки скользнули по деревянной лошадке-качалке. Вырезанная кем-то из взрослых, она казалась овеществлённым проявлением любви, воплощённой в куске дерева заботе. Заботе, составлявшей, казалось, фундамент этого дома. С кухни донёсся запах свежесваренного кофе и Эйнджела тихонько спустилась по широкой лестнице на первый этаж. За столом в просторной кухне заканчивал завтракать молодой идиллиец. Он с любопытством оглядел гостью, но вопросов задавать не стал. Обитатели фермы вообще не задавали вопросов, удовлетворившись королевским приказом оказать полное содействие. Иделлиец отложил в сторону надкушенный бутерброд, взял чистую кружку со стойки, сунул в кофемашину и нажал на сенсор. Когда кружка наполнилась, он всё так же молча протянул её гостье. Ещё одно проявление заботы, дух которой, казалось, наполнял этот дом. Эйнджела благодарно кивнула, взяла кофе и вернулась в отведённую ей комнату. Небо за окнами окончательно посветлело, разогнав ночную тьму. Жаль, с темнотой в душе не так просто справиться. Выйдя на веранду, Эйнджела села на деревянную скамейку и пригубила ароматный напиток. Горячий кофе согревал в прохладе утра. А, может, это согревала простая человеческая забота? Пожалуй, больше всего Эйнджеле сейчас хотелось оказаться рядом с Чимбиком и протянуть ему бодрящий напиток. Даже если его душа всё ещё полна разочарования. В конце-концов, оно заслуженно. И не всё ли равно, любит её репликант, или нет? Ей просто хотелось увидеть его и подарить немного заботы, которой пропитан весь этот дом. Подарить, не ожидая ничего взамен. Просто радуясь тому, что Чимбик жив. Раздавшийся неподалёку резкий звук заставил девушку вздрогнуть. В заторможенное сонное сознание ворвался шквал ярких, сильных эмоций. Через перила перемахнуло марево, на лету превращаясь в фигуру репликанта. Подошвы ботинок искусственного солдата неожиданно мягко стукнули в пол и он замер, не делая попытки приблизиться. Это было схоже с виртуальным мирком, что Эйнджела создала. Только виртуальный Чимбик не подходил настолько близко, чтобы не выдать пустоту там, где должна быть душа. Но этот репликант не был пустышкой. Он напоминал натянутую струну, готовую взять чистую ноту или оборваться, не выдержав напряжения. Фигура в броне хранила молчание, как в виртуальности. И как там Эйнджела боялась прикоснуться к репликанту, не желая разрушать иллюзию. Мечту нельзя трогать руками. Девушка подвинулась, освобождая место рядом с собой. Репликант помедлил мгновение и сел рядом. Деревянная скамья жалобно скрипнула под бронированным телом и этот простой звук заставил Эйнджелу поверить в реальность происходящего. Чимбик жив и он рядом с ней. А остальное… Остальное не так уж и важно. Кружка грела руки и девушка протянула её сержанту, объятая желанием поделиться теплом. Поделиться заботой, кроха которой досталась и ей. Тот молча принял угощение и лицевые пластины шлема разошлись в стороны, обнажая покрытое татуировкой лицо Чимбика. Сержант никогда не любил кофе — горький напиток проигрывал вкусным ярким сокам, но сейчас он показался едва не божественным нектаром. Пожалуй, протяни Эйнджела стакан огнесмеси, что используют для заправки огнемётов, Чимбик и её выпил бы с наслаждением. Что угодно, лишь бы просто быть рядом. Наверное, нужно было что-то сказать. Наверняка нужно, но сержанту никогда особенно не давались разговоры. Он просто взял руку Эйнджелы в свою и, казалось, прикосновение жгло даже сквозь бронированную перчатку. Чимбик мучительно пытался найти слова, но Эйнджела молча прижалась щекой к его плечу и сержант понял, что тишина бывает ничуть не хуже правильных слов.
Вскарабкавшись на чердак, Блайз увидел Свитари, сидевшую у окна с трофейным ножом в руке. Репликант вспомнил, как она этим самым ножом с нескрываемым наслаждением резала парализованного карателя, прежде чем его прикончить. Для искусственного коммандос такой акт бессмысленного насилия считался дефектом, но у дворняг с их нестабильной и непонятной психикой всё было иначе. Но Блайзу было наплевать что считается нормальным, когда дело касалось Ри. Если ей нравится резать корпоратских ублюдков — репликант готов был сам таскать на убой столько засранцев, сколько она пожелает. В конце-концов, мир точно ничего не потеряет от смерти этих дворняг. Усевшись рядом Блайз спросил: — Ты что саджу сказала, что он так ломанул, даже пост бросил? — Правду, — с самым серьёзным выражением лица ответила Свитари. — Что он идиот. — Не думал, что его это стимулирует, — усмехнулся Блайз. Стянув с головы шлем, он обнял Ри и замер, уткнувшись носом ей в шею. Запах её тела приятно щекотал ноздри, но не одурял — верный признак, что Ри не использовала феромоны. — И что будем делать? — тихо спросил Блайз спустя несколько минут. — Теперь так просто не свалишь: вы работаете на контрразведку. От них особо не убежишь. — Да некуда уже бежать, — вздохнула Свитари, доверчиво прижимаясь к жёсткой броне репликанта. — В Союзе нам не рады, в Доминион не сунуться, и даже на Китеже вряд ли будут в восторге от нашего прибытия. Да и чем мы будем там заниматься? Задницы на холоде морозить? У нас с сестрой нет полезных для общества навыков. — Садж говорил, что там принимают всех, — неуверенно возразил Блайз. — Главное — соответствовать их религии. Ну, или чему-то в этом роде, я толком не понял, если честно. Садж, подозреваю, тоже, но не подаёт вида. Воинам там точно рады и любой, кто умеет держать в руках оружие, найдёт работу. Вон, как эти, с Дорсая. — Ну мы-то с Эйджи не воины, — вздохнула Свитари. — Не умеем мы ходить строем и вот это вот всё. — Но вы умеете убивать, — усмехнулся Блайз, взглядом указав на нож, который девушка задумчиво вертела в пальцах всё это время. — Ты — даже неплохо. — Боюсь, мой стиль работы не вписывается в, как ты выразился, “религию” Китежа, — печально усмехнулась Свитари и всадила нож в деревянную стену. — И вообще мало куда вписывается, кроме текущей работы. Она уселась на колени репликанту, обняла и крепко поцеловала. Блайз мечтал об этом моменте. Даже не смотря на обстановку, ему нравилось то, что происходило сейчас. Плевать, что они в тылу у врага и неизвестно, что будет завтра — главное, что он рядом со Свитари и она снова улыбается ему. Автодоктор брони привычно просигнализировал о гормональном сбое и Блайз пообещал себе отыскать способ изменить настройки. Тем более, что инъекции всё равно не справлялись с эффектом идиллийских феромонов. Вздохнув, Блайз надел шлем и проверил показатели контролирующих периметр “мух”. — Как тебе новое место службы? — поинтересовался он, изучая переданные “мухами” данные. — На удивление хорошо, — призналась Свитари. — Всегда хотела приличную уважаемую работу с перспективами карьерного роста. Опять же, путешествия, знакомства с интересными людьми… Ухмылка Лорэй в этот момент больше напоминала оскал и Блайз понял, что эти знакомства вряд ли заканчивались благополучно для всех сторон. — И много интересных людей повстречала? — уточнил репликант, вновь снимая шлем. — Ещё как. Даже нескольких старых знакомых. Никогда не думала, что буду рада снова увидеть ублюдков с “Иллюзии”, но жизнь иногда преподносит и приятные сюрпризы. Её глаза горячечно сверкали и Блайз внимательней пригляделся к подруге. Она изменилась. Если раньше в глазах Свитари он замечал бесшабашную сумасшедшинку, то теперь в них всё чаще проглядывало холодное злое безумие. Будь она репликантом, Блайз с уверенностью указал бы на наличие серьёзного дефекта. Но теперь Свитари выглядела гораздо счастливей, чем раньше, да и те дворняги заслуживали смерти. Самой мучительной смерти. И чего плохого в том, что Ри получала удовольствие от процесса. Блайз поймал прядь волос девушки и с наслаждением пропустил их между пальцами. — Ты участвовала в сборе информации об “Иллюзии”? — спросил он. — Ага, — Ри подалась навстречу пальцам репликанта и прикрыла глаза от удовольствия, когда те глубоко зарылись в её волосы. — С нашим старым знакомым Нэйвом. Помнишь такого? — Конечно, — усмехнулся Блайз. — Упрямый засранец, едва нас с саджем не угробил. Не подхвати его тогда усатый — точно бы всех положил. И что, Нэйв вам помогал? И даже своим сдать не попытался? — Как сказать… “Свои” устранили его усатого друга, что сунул нос в историю со станцией… Блайз слушал, не перебивая, и не задавая лишних вопросов. Даже когда Ри упомянула, как изображала подружку Нэйва ради достоверной легенды, он подавил укол ревности и не задал ни одного вопроса. Ревность ни к чему хорошему не приводит — это он усвоил крепко. В конце-концов, не всё ли равно, если то была работа, а Свитари сейчас тут, рядом с ним? Ну а Нэйва он всегда успеет грохнуть при удобном случае. Когда Ри умолкла, настала очередь Блайза делиться новостями. Рассказывая о штурме “Идиллии” всё, что услышал от обоих сержантов, репликант видел, как лицо девушки застывает в хищном оскале. В глазах Свитари плескалась такая лютая смесь ненависти и злобы, что Блайз невольно задумался: есть ли предел, на котором его возлюбленная насытится местью? — Хотела бы я это видеть, — с искажённым от ненависти лицом проговорила Ри. — Вспороть брюхо каждому ублюдку, а потом сжечь дотла это место! Она оскалилась в злобной уродливой гримасе и Блайз поймал себя на мысли, что смотрит на Свитари, как на незнакомого человека. Уже не совсем человека. Не замечая тревоги в глазах репликанта, Ри судорожно скрючила пальцы, словно вцепившись в чьё-то горло. — Надеюсь, Доминион решит преподать урок Союзу и разбомбит в пепел Эдем. Чтобы их рынки и аукционы превратились в пыль и грязь. Чтобы ни одна ушастая тварь не выбралась. Чтобы они гнили там, как мусор… Она уже не говорила — хрипела, задушенная ненавистью. А Блайз вспоминал, как когда-то на Вулкане Свитари пыталась втолковать ему разницу между людьми и “живыми ресурсами”, как взяла слово не причинять вред детям… Может, он так до конца и не понял о чём она тогда говорила, но одно Блайз осознал ясно и чётко: у его Ри сбой. Серьёзный сбой. — А как же дети? — осторожно спросил репликант. — И рабы? Ты сама учила меня не трогать детей и рабов. — Чем-то приходится жертвовать, — жёстко ответила Лорэй. — Тем более, что для рабов быстрая смерть часто лучше, чем то, что творят эдемцы. А их мелкие ублюдки — такие же, как и взрослые. Они с рождения считают себя лучше других! — Ри… — Блайз осторожно накрыл её ладонь своей и замолчал, впервые за долгое время не зная что сказать. — Что? — резко и зло рявкнула та. — Думаешь, эти твари заслуживают чего-то лучшего? Блайз смотрел на её перекошенное лицо и чувствовал потерю чего-то важного. Чего-то, что нельзя увидеть или потрогать, но без чего нельзя обойтись. — Думаю, ты заслуживаешь чего-то лучшего, — тихо сказал репликант. Свитари открыла было рот для ответа, выдохнула и вновь закрыла. Искажённое злобой лицо девушки разгладилось, а ненависть в глазах сменилась задумчивостью. Ри так ничего не произнесла, но Блайз ощущал, что её взгляд будто обратился вспять и девушка смотрит куда-то вглубь себя самой. Репликант крепко обнял её и прижал к себе. (обратно)
Глава 21
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура— Хефе, кровати привезли, — флегматично доложил дежурный, едва Рам с Нэйвом вошли в холл. У Грэма возникло стойкое подозрение, что флегматизм и пофигизм тиаматцы передают друг другу при сдаче дежурства. Иначе непонятно: как эти сорвиголовы, известные всему Союзу своим темпераментом, умудряются сохранять спокойствие рептилии в ситуациях, когда закипает даже видавший виды Рам? — Сапёры проверили? — уточнил полковник. — Си, хефе, — дежурный улыбнулся. — Проверили, занесли, собрали. Кровати — о, Мадре диос! — просто великолепны! — Рад это слышать, — Рам украдкой вздохнул. Проблемой меньше. Хотя бы у личного состава комендатуры появились нормальные места для сна, так что не придётся ютиться на полу в спальниках. Проходя мимо комнаты отдыха дежурных, китежец в открытую дверь узрел самозабвенно целующуюся парочку, в которой опознал помдежа-дорсайца и супругу Зары. — Ну прекрасно, — пробормотал полковник, даже не зная, что его удивляет больше: помдеж с личной жизнью на дежурстве или то, что эта “личная жизнь” — вообще-то чужая жена. Причём не просто чужая, а конкретного человека, приносящего огромную пользу как Костасу лично, так и всей комендатуре вообще. И неизвестно, как Зара отреагирует на такие вот “планы на вечер” своей “соуль”, или как там правильно. Заглянувший вслед за полковником в комнату отдыха Грэм только многозначительно пошевелил бровями но, ничего не сказав, пошёл наверх, в кабинет. Костас, решив, что отодрать помдежа успеет всегда, а вот сложившаяся щекотливая ситуация требует разбирательства немедленного, пошёл следом, на ходу пытаясь придумать начало разговора с экс-мэром. В кабинете Рам и Нэйв застали Ракшу, в одиночестве восседавшую за терминалом с таким видом, будто размышляя: испепелить мир в труху, или всё же дать ему последний шанс на исправление?. — Ну, что у нас плохого? — глядя на лицо дочери, процитировал полковник персонажа из любимой детской книги Даны. В том, что что-то опять стряслось, Рам не сомневался: чёртов город буквально выкашивал личный состав такими способами, которые ещё несколько дней назад и в голову бы китежцу не пришли. Нэйв протиснулся мимо китежца на к столу со снедью и с интересом принюхался к пузатому чайнику. Пахло вкусно — словно эдемские джунгли ранним утром, когда ещё на листве лежит роса. Прислушиваясь к разговору, капитан налил в чашку этого напитка и с интересом попробовал. Отвар чем-то напоминал тиаматский матэ, тоже составленный из сложной смеси различных растений и в целом Нэйву понравился. — Несколько пьяных драк и очередной патруль в загуле, — отчиталась Ракша. — Нет, это не полк военной полиции на службе, — Костас в сердцах швырнул шлем на кресло. — Это, мать-перемать, грёбаная Тортуга! — Кто? — не понял Грэм, крайне плохо знакомый с историей старой Земли. — Пиратский остров на Земле, в докосмическую эпоху, — объяснил Костас, отбирая у капитана чашку. — На нём пираты отдыхали. Примерно такая же грёбаная обстановка: пьянки, драки, поножовщины, шлюхи. О, неплохой чаёк. Спасибо, капитан. — Не за что, сэр, — ничуть не расстроенный начальственным произволом Нэйв подтянул к себе вторую чашку. — Да, похоже на эту самую Тортугу. И как там решали вопросы с особо буйными? — Виселицей, — ответил Рам. — Ну, это у нас завтра будет, — недобро ухмыльнулся гефестианец. Мысль о том, что есть возможность отправить на тот свет компашку корпоратовских ублюдков, несказанно грела капитану душу. Попавшиеся на мародёрстве висельники полковника Шеридана хоть немного удовлетворяли жажду мести Нэйва, которую он испытывал к Консорциуму. — Ну, этих-то ублюдков — да, — ответил Рам, усаживаясь напротив. — Шеридан, правда, на дерьмо изойдёт, но мне это по нраву. А вот с остальными что делать? Прилюдная порка, как я погляжу, не помогает. — Есть идея, — широко ухмыльнулась Ракша. — Кто покинул пост и пошёл по бабам — отправляется на принудительную свиданку с местными, но уже с мужиками. Уверена, любители среди аборигенов найдутся без труда. — Отличная идея! — одобрил Грэм. — Туземцы в этом плане удивительно неприхотливы. Даже корпоратовской швали предложения делают. Так почему бы не пойти навстречу пожеланиям населения? — Капитан, откуда столько жестокости? — наигранно удивился Рам. — Не я такой — жизнь такая, — отшутился Грэм цитатой из культового китежского фильма. — Так, а где госпожа Зара? — поинтересовался Костас. У полковника мелькнула малодушная надежда, что идиллийка ушла и неприятный разговор можно будет отложить до утра. — Принимает работу сборщиков мебели, а заодно оценивает свободное пространство и перспективы расширения штата. Рам только вздохнул: после превращения мэрии в комендатуру здание стало походить на гибрид тюрьмы с казармой: бывшие кабинеты сотрудников переоборудовали в служебные помещения, комнаты хранения оружия, камеры гауптвахты и жилые кубрики. Несмотря на разрешение вернуть старый штат сотрудников, на практике провернуть это будет не просто. — Разве что на улице, в палатках разместить, — Костас почесал затылок. — И нахрен угробить работу, — закивал Грэм. — Мы, значит, залётчиков наших кнутом по задницам воспитываем, а туземцы сидят рядом и делают вид, что ничего не происходит. Да они же от первого удара по чужой дупе все в осадок выпадут и нас прихватят. — Тоже верно, — вновь вздохнул полковник. — Вы есть вообще собираетесь? — поинтересовалась Дёмина. — Я для кого отважно держала оборону? Тут стаи тиаматских хищников, пришедших на запах, кружили вокруг стола. Я отделаласьмалой кровью и раздала половину. Всё равно столько не съедим. Костас окинул взглядом изрядно поредевшее, но всё равно впечатляющее изобилие. — Вся надежда на вас, капитан, — пафосно провозгласил он, — и ваш гефестианский аппетит. — Если бы мне платили серебряную марку каждый раз, когда слышу шутку про еду и гефестианцев, — спокойно отозвался Грэм, усаживаясь за стол, — то я уже мог бы купить небольшое баронство на Акадии и нанять вас, господин полковник, в личную дружину. — Неплохой план, — одобрила Ракша. — Осталось подготовить и протолкнуть подходящий закон и баронство у тебя в кармане. — Нам и без законопроектов канцелярской работы хватает, — вздохнул Костас. — Одна надежда — восстановить работу старого штата мэрии, чтобы они занимались всей той ерундой, что не касается нас. Выделить им, что ли, какое-то здание в городе?.. — Что-то мне подсказывает, что Зара найдёт выход, — поделилась мнением Ракша. — На редкость эффективный управленец, не ожидала увидеть такое в этом галактическом бардаке. — Тут вообще много неожиданного, — кисло произнёс Рам, прикидывая чем обернётся встреча леди-мэра с дражайшей супругой в объятьях бравого помдежа. Выкинуть её, что ли, из комендатуры, пока Зара не увидела? А потом это будет не его проблемой. Увы, воплотить дельную мысль Костас не успел: идиллийка с хозяйским видом вошла в кабинет, приветливо улыбнулась присутствующим и подошла к Ракше. — Вы не могли бы ненадолго уступить мне место? Дана вопросительно посмотрела на Костаса. Полковник едва заметно кивнул. Терминал был местным, не служебным, так что никакой военной тайны идиллийка не смогла бы узнать при всём своём желании. Максимум — музыкальные пристрастия Дёминой и её увлечение летучими волками. Под взглядами военных Зара с увлечённым видом принялась составлять какие-то списки, схемы и таблицы. Оставшаяся без дела троица офицеров атаковала оставшиеся на столе блюда. В сражении победила еда, перед количеством которой спасовал даже аппетит Нэйва. Через несколько минут Арора победно улыбнулась и откинулась на стуле с удовлетворённым видом. — Комендант, сэр, поскольку разместить тут даже урезанный штат сотрудников не получится, я предлагаю такой порядок удалённой работы мэрии. Она крупно вывела схему отделов и полномочий, переданных той или иной группе. Рам и Нэйв углубились в изучение информации, подспудно ожидая подвоха. Но его не было. По крайней мере даже контрразведчик не нашёл к чему придраться. По плану Ароры все гражданские терминалы работников мэрии подключали в единую сеть, контролируемую из комендатуры. Идиллийцам делегировали все местные вопросы, не касающиеся доминионцев: от работ с базами недвижимости до учёта заявок на компенсацию нанесённого вторжением ущерба. Последнее особенно заинтересовало Костаса. Оказалось, что Корона оплачивает жителям оккупированного города все понесённые убытки, начиная от уничтоженного имущества и заканчивая простоем бизнеса. Это отчасти объясняло и щедрость местных рестораторов: кормёжку оккупантов тоже возмещало государство. — У вашего короля что, бездонный бюджет? — не удержался от вопроса Рам. По самым скромным подсчётам одно только продовольствие, съеденное союзовцами за день, уже выходило в астрономическую сумму. А уж про недвижимость и прочее не стоило говорить. — Да, господин монарх в тратах нескромен, — добавил Нэйв, ловко уводя из-под носа Ракши булочку. — Впервые вижу человека, содержащего свои и чужие войска. — Вы в любом случае возьмёте все, что вам нужно, — заметила Арора, подходя к мини-бару. — Вопрос только в том, лягут убытки на планетарный бюджет, или на плечи рядовых идиллийцев. Что до бюджета, то он наполняется не так, как на других планетах. Мэр налила бокал уже знакомого Костасу серебристого вина и с наслаждением пригубила. — У нас… иные приоритеты. Нет сверхдоходов. Существует очень условная верхняя планка прибыли для граждан и предприятий. Всё, что её превышает, попадает в резервные фонды. Деньги из резервных фондов можно вкладывать в развитие бизнеса, инвестировать в Идиллию, запросить для реализации проекта — вариантов очень много. Но если желаете спустить всё на купание в коллекционном шампанском, яхты и прочее — у вас не получится. — И идиллийцы терпят, что кто-то распоряжается заработанными ими деньгами? — недоверчиво спросил Грэм. — Мы находим эту систему разумной, — Зара с непосредственностью хозяйки, а не гостьи кабинета, уселась на диван и закинула ногу на ногу. — Планка предельной прибыли достаточно высока, чтобы вести достойную жизнь, а любители бессмысленной траты ресурсов могут просто отказаться от гражданства и жить как им вздумается, платя налоги на общих основаниях с инопланетниками. — И многие отказываются? — полюбопытствовал Рам. — Единицы. В силу наших особенностей мы предпочитаем комфортный для всех мир, а не соседство дворцов и трущоб. Эмпатам сложно жить счастливо, когда несчастны окружающие. Нэйв выглянул в окно, оглядывая ярко освещённые улицы города. Да, Зелар разительно отличался как от городов Нового Плимута, так — особенно, — от эдемского Блесседа, где роскошные дворцы лордов окружали убогие лачуги дипплей. В Зеларе же не было ни шикарных особняков, ни хижин размером с собачью будку. Все виденные Грэмом жилища идиллийцев были построены для комфортного проживания, даже бюджетные квартирки для молодёжи, живущей на “безусловный доход” — неработающей голытьбы, по меркам Идиллии. Местные строители создавали для людей, а не для своего кармана, как на том же Новом Плимуте. А уж с жильём гефестианцев — вообще никакого сравнения. Грэм нормальную душевую кабину и сидячий унитаз увидел во время стажировки на Новом Плимуте — на его родной планете душевая совмещалась с напольным унитазом, играющим роль стока. — Вот ещё один плюс эмпатии, — вслух сказал он. И невольно задумался: что случится после победы Союза? Особенно если Консорциум сумеет сохранить свои позиции? Да ничего хорошего. Скорее всего аборигенов сгонят в “места компактного проживания”, заменив их дешёвой рабочей силой с отсталых миров. Местных же заставят развлекать туристов, работая буквально за еду, как в борделях Эдема или Акадии. И не переносящие насилия эмпаты начнут массово умирать. Через полгода останутся считанные единицы аборигенов — лишь те, кто смог приспособиться и выжить. Как Лорэй. Следом за кислыми мыслями пришли горькие воспоминания. Бетонный каземат с выемкой в полу — “наказанные едят с пола”. И треклятый звон бубенцов. Почему-то в кошмарах Грэму снился именно он. Не освещённая пламенем пожаров эдемская ночь, когда Грэм лежал с простреленными ногами, истекая кровью, не зажатая в руке граната с выдернутой чекой, не давящий ногой на грудь убийца, а чёртов звон бубенцов на браслетах танцовщицы. На его плечо легла рука Зары. — Вы в порядке? — участливо спросила она. — Хотите вина? Грэм передёрнуло. После трёх месяцев активного изображения алкоголика даже на пиво он смотреть не мог — во рту сразу возникал мерзкий привкус дешёвого пойла, разбавленный детоксином. — Нет, спасибо, — поспешно отказался капитан. — Просто переел, видимо. Судя по виду, идиллийка ему не поверила, но продолжать расспросы не стала. Зато Ракша похлопала себя по карманам, выудила из одного серебряную марку и вручила Грэму. — Капитан просто стремится к карьерному росту и практически готов возглавить нашу “рать засранцев”. Грэм вернул монету обратно. — Ваш юмор, лейтенант, настолько тонкий, — холодно сказал он, — что мне, ограниченному гефестианцу, его даже не видно, так что платить не за что. Проклятый звон бубенцов не думал уходить. Грэм покосился на запястья Зары, представив такие же звенящие украшения на экс-мэре. На ней и остальных её соплеменницах. Настроение испортилось вконец и впервые за долгое время действительно захотелось выпить чего-нибудь крепкого. — Пойду воздухом подышу, — пробормотал капитан, вставая. — Рать засранцев пока пусть обойдётся без командира… Взяв шлем и автомат, капитан вышел из кабинета и спустился вниз. На ступеньках сидел дежурный и курил сигару. — Табачку, хефе? — щедро предложил он Грэму. Нэйв принюхался. В отличии от сигаретного, запах сигары ему понравился, но сама мысль о том, что в его лёгкие попадёт продукт горения, вызывала у Грэма, — как и почти любого гефестианца, — тихую панику. В замкнутом мирке Гефеста запах дыма всегда означал опасность и даже сейчас, когда города вышли из-под куполов, курящего гефестианца можно было встретить немногим чаще, чем зубы у утки. — Нет, спасибо, — вежливо отказался Нэйв. — Не курю. — А зря, хефе, — белозубо улыбнулся дежурный. — Табачок тут отличный, почти как дома. На этом разговор закончился. Тиматец молча курил, почёсывая за ушами дрыхнущего рядом фамильяра — здоровенную, похожую на увеличенную раза в три овчарку зверюгу, названия которой капитан не знал, — а Нэйв просто таращился в пространство, стараясь избавиться от так некстати накативших воспоминаний. — Я перегнула с шутками, да? — спросила подошедшая Ракша. — Ты прости, моё желание пошутить обычно превосходит умение. — Нет, что ты, — Грэм слабо улыбнулся. — Просто… Неприятные мысли, а там и воспоминания некстати подоспели. Тиматец, покосившись на них, бережно погасил окурок и с неожиданной деликатностью убрался в дежурку вместе с фамильяром. — Переживаешь из-за того… про что нам рассказал? — тихо уточнила Дана. — Нет, тут я как раз спокоен, — ничуть не покривив душой, сказал Грэм. — Просто представил, что тут начнётся, если корпораты удержат позиции и влезут сюда своими лапами. Местные вымрут за пару-тройку месяцев. Да и без корпоратов — тоже. Разве что не за пару месяцев, а за пару лет. Останутся единицы, который впору будет в музеях показывать. Дёмина вздохнула и ковырнула газон носком бронированного ботинка. — Думаешь, не приспособятся? — Единицы, у которых будет стимул, — Грэм кисло усмехнулся. — Как те сёстры, что мне помогали. Но таких — единицы. Если вообще не уникальный случай. Помнишь, как на похоронах себя от тоски по погибшим сжигали? Вот так же, только целыми городами. Ракша помрачнела и аккуратно разровняла подошвой вырытую ямку. — Никогда бы не поверила, что целый народ может “лечь и умереть”, — сказала она и покосилась на балкон, где Зара о чём-то говорила с Костасом. — Но они тут все не от мира сего. Может не просто так Доминион оставил эту колонию почти без своего присутствия и оставил местные законы? Может и Союз отстроит отдельные базы и города, а местным оставит что есть сейчас? — Сюда хлынет толпами вся голытьба Союза, — отрицательно покачал головой Грэм. — Дешёвая рабочая сила. Выгоднее местных. А чтобы эмпатия не мешала — выселить. В гетто, резервации — называй как хочешь. Прозвучит цинично, но для Союза вымирание местных тоже на пользу: когда Доминион вернётся, то даже отбив Идиллию, получит мир с агрессивно настроенным населением из новых поселенцев. И столкнётся с проблемой подавления очередной партизанщины с вытекающими дальнейшими проблемами. Траты на войну, траты на заселение, траты на восстановление производства… Так что… — Нэйв тоже оглянулся на балкон, — … у местных шансов нет. — Дерьмово… — мрачно сказала Дёмина. — Я всё это себе иначе представляла. Что мы будем воевать с Доминионом, защитим Союз, а потом и Китеж от завоевания… Что не допустим нового Дорсая. А выходит, сами делаем нечто подобное… — Я читал высказывание одного древнего военачальника, ещё с Земли, — отозвался Грэм. — Что для войны нужны три вещи: деньги, деньги и деньги. Вот тем мы и занимаемся — лишаем врага ресурсов, заставляем выбрасывать деньги, изматывая собственную экономику. А сами деньги выкачиваем из отвоёванных у него территорий. А люди… Как сказала одна моя знакомая — мошки. Ничто. Разменная монета. Ракша презрительно сплюнула. — В такой войне нет чести! — Ни в какой войне чести нет, — глухо отозвался Грэм.
Арора проводила взглядом вышедшую Ракшу и сказала: — Вашему капитану нужен отдых. Или это неприлично — говорить такое? Она виновато улыбнулась китежцу: — Никак не привыкну что у вас принято озвучивать, а что — скрывать. — Ему нужно иногда задумываться перед тем, как пнуть медведя по яйцам и остаться у него в берлоге, — проворчал Рам. Сообразив, что едва не ляпнул лишнего, полковник добавил: — Он взвалил на себя слишком много. Не удивительно, что нервишки шалят от переутомления. Дам завтра выходной обоим — и ему и Дане. — Всем не помешает отдых. Зара поднялась с дивана, распахнула ведущие на балкон двери и приглашающе махнула рукой Костасу. Тот налил себе бренди, подхватил бокал и последовал за идиллийкой. Идиллийская ночь приняла полковника в свои мягкие, тёплые объятия. Рам вдохнул напоённый ароматами цветов воздух и невольно улыбнулся. Встав рядом с идиллийкой, он опёрся на перила и перешёл к самой неприятной части разговора. — Скажите, — осторожно начал он, — как на Идиллии относятся к супружеской измене? — Измене? — озадаченно повторила Зара. — Напомните, это что-то связанное с запретом секса вне брачного союза? Ответ подарил Костасу надежду, что всё может закончится благополучно. — Что-то связанное, — кивнул Костас, отпивая бренди. — Вы в курсе, чем сейчас занята ваша жена в комнате отдыха дежурных? — Насколько я знаю, она проводит время с тем синеглазым дорсайцем… — она нахмурила брови, вспоминая, но успеха не добилась. — Не запомнила имени. А что? Она нарушила какие-то правила? — Ну, что до дисциплины — то скорее, нарушает помдеж, — справившись с удивлением, сказал Рам. — Тот самый синеглазый дорсаец. А что касается семейной жизни — я так понял, что не нарушает ничего? Или понятие “супружеская верность” у вас трактуется более свободно? Судя по взгляду Ароры, она не понимала что так взволновало Костаса. — Вы об этих ваших моногамных традициях? — уточнила она. — А у вас что, иначе? — вскинулся Рам, в этот миг даже не задумываясь об очевидности ответа на этот вопрос. — У нас верность супругов друг другу незыблема. Измену не прощают. Идиллийка повернулась, чтобы лучше видеть лицо коменданта, и задала неожиданный вопрос: — А что такое измена? От такого вопроса Рам на миг потерял дар речи и уставился на Зару так, словно узрел на её месте мину с тикающим таймером. — Вы это серьёзно? — вновь обретя способность говорить, поинтересовался он. — Ну, я в общих чертах представляю, что в это слово вкладывают инопланетники, но сама понимаю его иначе. Ответьте, что для вас и вашего народа измена? — Предательство, — не задумываясь, выпалил Рам. — Согласна, — улыбнулась ему идиллийка. — А как можно предать в любви? — Перестать любить, — последовал ответ. — Не любить, но говорить, что любишь. — Вот видите, вы почти идиллиец, — искренне рассмеялась Арора. — А теперь скажите: любите ли вы своих родителей, братьев, сестёр, детей? — Родителей любил. Очень. Дану… — он посмотрел на дочь, о чём-то говорившую с контрразведчиком и вновь почувствовал необъяснимую теплоту, — …наверное, ещё больше. Только к чему вы это? Рам говорил открыто, впервые в жизни не обращая внимания, что перед ним — едва знакомый человек. Зачем пытаться скрыть чувства от того, кто буквально их разделяет? — Разве кто-то из ваших родителей чувствовал себя преданным от того, что вы любили их обоих, а не кого-то одного? Разве Дана будет возражать, если вы будете любить всех своих детей, сколько бы их ни было? — Нет, но это же совершенно разные понятия! — возмутился Рам. — Как можно сравнивать любовь к родителям, к детям, с любовью к жене? — Почему нет? — изумилась идиллийка. — Любовь всегда любовь. Просто иногда к ней примешивается страсть, а иногда — нет. Часто страсть вспыхивает без любви. Телесная любовь — всего лишь малое и частное проявление любви. И вы сами чувствуете, что предательство в лишении любви, а не в том, чтобы любить кого-то ещё. — Да, но… — Рам замолчал, не зная, что возразить в ответ на такую пусть и своеобразную, но в целом верную логику. — Меня не волнует, с кем соуль проводит время, и любит ли она этого мужчину, — Зара поставила точку в разговоре, — меня волнует, любит ли она при этом меня. Понимаете? — А если вы полюбите кого-то, кроме неё? — с любопытством уставился на идиллийку Костас. — Она порадуется, что кто-то ещё делает меня счастливой, — глядя ему в глаза ответила та. — Точно также, как порадуется и наш муж. Любовь должна приносить радость, в этом её природа, её суть, её назначение. — Никогда не пойму этот ваш безумный мир, — улыбнулся Костас, чокнувшись с Зарой. — Но не могу не признать некую правоту вашей логики. — Чтобы понять — нужно узнать получше, — та отсалютовала ему бокалом и допила вино. — Может отправимся на прогулку и я покажу вам город? Познакомитесь с жителями, поймёте как мы живём. Рам посмотрел на хронометр: до начала комендантского часа оставалось совсем немного. — Может, в другой раз, — вздохнул он. — А пока вы можете рассказать, каково это — жить на Идиллии?… — Для этого одного бокала маловато, — рассмеялась Зара и Костас понятливо выудил бутылку из бара. — О чём именно вы хотите узнать?.. За неспешной беседой время пролетело незаметно. К немалому удивлению Рама, он прекрасно провёл время, отдохнул и отвлёкся от мыслей о мародёрах, ублюдках Шеридана и предстоящих делах. Скажи ему кто ещё пару месяцев назад, что он будет искренне смеяться над шутками “лощёной чинуши” с “планеты-борделя”, то Рам бы сообщил, что даже самый щедрый наниматель не сможет выплатить сумму, за которую полковник выполнит подобный пункт в контракте. Но сейчас Костас всё чаще ловил себя на мысли, что ему нравится эта идиллийка. Странное, казавшееся невозможным сочетание женственности и силы, мягкости и упорства, ответственности в деле и искренней беспечности в общении. И даже странные по меркам Китежа понятия о семейных отношениях казались вполне логичными для мира, в котором зародились. Распрощавшись с Зарой, Костас отправился спать и по пути размышлял, как бы всё сложилось, встреться они при иных обстоятельствах. Не придя к определённому выводу, он распахнул дверь в свою комнату и замер на пороге. — Данунахрен, — выдохнул он Две трети помещения занимала… занимало… занимал… В памяти полковника всплыло слово “траходром”. И именно такой траходром выполнял роль койки в комнате полковника: огромное сооружение, величественное, словно океанский корабль. Старый спальник китежца был аккуратно сложен на самом краю кровати. Удивляться или возмущаться у Рама сил уже не было. Протиснувшись между кроватью и стеной, полковник разделся и рухнул на белоснежные простыни. Казалось, Костас только прикрыл глаза, как в его мозг буром ввинтился сигнал тревоги. (обратно)
Глава 22
Планета Идиллия. Блокпост № 53, восемьдесят километров от ЗелараЗапах гари и жжёного мяса не перебивался даже химической вонью противопожарной пены, покрывшей сгоревший блокпост подобно снегу. Среди “сугробов” пены суетились роботы и люди, собирая обгорелые человеческие останки и отыскивая улики, способные пролить свет на произошедшую трагедию, а вокруг, грозно уставив стволы в ночь, застыли солдаты и бронетехника оцепления. Грэм заикнулся было в бессмысленности отправлять целую роту, но собаку съевший на борьбе с разного рода партизанами Рам пояснил, что если блокпост уничтожен диверсантами, то велика вероятность того, что поджог — всего лишь приманка, чтобы дождаться приезда тревожной группы и спасателей и уничтожить уже их. Тут Грэму возразить было нечего. Вдобавок полковник поднял по тревоге тиаматский батальон и приказал всему личному составу прочёсывать лес в радиусе полусотни километров от места происшествия. — Пять трупов, — доложил Грэму сержант медицинской службы, протягивая опознавательные жетоны погибших. — Пятеро, — зачем-то повторил Нэйв, изучая жетоны и сверяя со списком дежуривших на блокпосту солдат. Не хватало рядового первого класса Берака О’Нолана по прозвищу “Пак”. Сбежал, перебив сослуживцев, или захвачен диверсантами? Пока Грэм думал, подоспели новости. Не успели ему доложить, что со стоянки поста пропал квадроцикл, а среди имущества не хватает снаряжения и личного оружия пропавшего карателя, как на связь вышел дежурный и сообщил о фермерах, обстрелянных солдатом Союза. Причём обстрел вёлся не прицельно — на ходу с квадроцикла. Понятное дело, что идиллийские фермеры вряд ли смогли сами отличить прицельную стрельбу от бесприцельной — это за них сделал дежурный, — но зато безошибочно опознали в стрелке солдата карательного батальона. Возникал вопрос: почему тогда перемещение союзной единицы не отмечено дежурным? Дезертир испортил такблок? Вероятно. — Дежурный, передать коменданту и всему личному составу полка: разыскивается дезертир, рядовой первого класса Берак О’Нолан, — приказал Нэйв. — Дезертир вооружён и особо опасен. Ещё через минуту сообщили о первом пострадавшем — идиллийце, получившем в плечо пулю. Раненого везли в город, в больницу. — Поехали, — скомандовал Грэм Ракше. — Поговорим с потерпевшим. — Думаешь, твои дознаватели не справятся с допросом идиллийца? — хмыкнула та. — Не такое это и сложное дело — опросить тех, кто врёт хуже, чем я умею быть вежливой. Нэйв посмотрел на искорёженную внутренним взрывом боеприпасов автоматическую турель. Опалённые жаром стволы смотрели в землю, придавая установке схожесть с понурившимся Пиноккио. Те самые стволы, что сейчас должны были лежать внутри поста, ожидая чистки — именно так было отмечено у дежурного, зафиксировавшего отключение автоматических огневых средств поста. То есть погибшие использовали официальный предлог, чтобы отключить следящие системы, чтобы что-то — или кто-то, — не попался на глаза начальству. — Я встречал идиллиек, которые врут куда лучше, чем ты — хамишь, — без тени шутки ответил Грэм. И, наклонившись к Ракше, тихо сказал: — Дезертир прослужил с четырьмя из пяти убитых больше пяти лет, наворотив кучу дел. И внезапно грохнул их, на ровном месте. Заметь — не зеленокожий новичок, который явно был аутсайдером у этих расистов, а именно один из спаянной компашки. Ну и… — капитан глазами показал на сгоревшие турели, — … что они хотели скрыть? — Баб или грабёж, — уверенно предположила Ракша. — Или всё вместе. — И перебили друг друга? — Я как-то видела побоище старых приятелей-алкашей. Так вот они перерезали друг друга из-за того, кому должны налить первому. При этом у них стоял ещё ящик пойла и хватило бы всем с избытком. Если эти, — она кивнула на пепелище, — нажрались в лучших своих традициях — всё могло быть. — Нет, — Грэм вновь взглянул на турель, словно та могла ожить и рассказать правду. — Во-первых, для это шоблы подобное — уже не в первый раз. У уголовников строгая иерархия, которую они перетянули с собой в карательные отряды из тюрем. Очерёдность, доля каждого — всё давно разложено по полочкам. Во-вторых — положим, они нажрались до полного изумления. Не находишь, что для пьяного в сопли наш убегун слишком трезво мыслит и действует? Убирает тела внутрь, чтобы раньше времени на глаза не попались, открывает шлагбаум, чтобы не создавать затор и ставит таймер заряда так, чтобы получить побольше форы. Но при этом зачем-то устраивает по дороге пальбу, словно хочет привлечь внимание. — Думаешь, кто-то из местных грамотно и незаметно их пришил, спалил блокпост и имитировал побег дезертира? — с сомнением в голосе спросила Дёмина. — Не знаю, — честно признался Нэйв. — Сами местные — очень сильно врядли. Даже обычному человеку нужна подготовка и опыт, чтобы провернуть подобное, а уж эмпату… — он с сомнением покачал головой. — Конечно, может ты права и всё же дело в банальной пьяной поножовщине. Но… вот чую, что здесь очень нечисто. Потому лучше опрошу пострадавшего сам. Поехали. И сел в броневик, на ходу доставая из подсумка галету.
Планета Идиллия. Ферма, шестьдесят километров от Зелара
Чашка кофе в руке репликанта дрогнула. — Патруль, — сказал Чимбик Эйнджеле. — Блайз сказал — идут к дому. Договаривал он уже на ходу, надевая шлем и активируя камуфляж. Вбежав в комнату, окна которой выходили к лесу, сержант уселся на пол и аккуратно выставил над подоконником окуляр компактного перископа. Мастерство тиаматцев в очередной раз восхитило сержанта: патруль выглядел так, словно ожила часть леса. Тиаматцы шли перекатом, двумя группами, поочерёдно прикрывая друг друга: пока одни идут — вторые прикрывают, скрываясь в высокой траве. Фамильяры тенями следовали за хозяевами, лишний раз напоминая, что тоже являются грозной силой, по смертоносности не уступающей самому современному оружию. — Разом не накрыть, — посетовал Блайз, через “мух” наблюдающий за патрулём со своего поста. Чимбик промолчал, оценивая ситуацию. То, что патруль двигался в готовности к бою, не означало, что доминионцы раскрыты. Разумная предосторожность, когда имеешь дело с вооружённым и готовым убивать человеком. А ищут именно такого. Но если дойдёт до стрельбы — доминионцам придётся отступать в лес, по насквозь простреливаемому пространству. И если у репликантов есть все шансы, то у лишённых брони Лорэй варианты выжить под огнём близки к нулю. Значит, остается лишь надеяться, что группу не обнаружат. А если не повезёт… Чимбик оглянулся в сторону веранды. Что ж, тогда он сделает всё, чтобы увести погоню за собой, дав остальным шанс уйти. Тем временем группа патрульных подошла к дому и грамотно рассредоточилась. Вторая группа оставалась на месте, страхуя товарищей. Из дома вышел старший идиллиец и уверенно направился к патрульным. Сержант выставил сенсоры на максимум, чтобы слышать каждый долетающий с улицы звук. — Буэнос диас, сеньор, — сказал один из патрульных — видимо, старший. — Извините за беспокойство, но мы ищем опасного дезертира, сбежавшего с оружием. Может, вы видели его… — патрульный показал фермеру голограмму. Сержант ухмыльнулся: похоже, что союзовцы купились-таки на спектакль и ищут покойника, пепел которого плавает в озере. Спокойствие, с которым фермер изучал голограмму, заставило сержанта задуматься, а всегда ли идиллиец занимался земледелием, или в молодости имел иную профессию? Почему-то же группу направили к нему в дом. — Нет, впервые вижу, — покачал головой фермер. — С вами как-то связаться, если кто-то из нас его заметит? — Си, — кивнул патрульный, отключая голограмму. — Наберите номер вашей экстренной службы и попросите соединить с комендатурой. Только, сеньор, помните: этот человек — убийца и очень, очень опасен. Ваша семья тут, или эвакуировалась? — Женщины с ребятнёй уехали, — сказал идиллиец, — а сыновья и соуль тут, куда им деться. Не хотите зайти, позавтракать? У меня гостят старые подруги, они меня не простят, если я позволю таким интересным гостям уйти так быстро. “Не соглашайся!” — буквально взмолился сержант. Он понимал, что подобное приглашение — норма для Идиллии, но если патрульные согласятся — риск обнаружения возрастёт в разы. Да, собравшихся в одном месте врагов будет легче уничтожить, но всё равно — если не удасться убить всех до того, как они успеют подать сигнал тревоги, то задание считай что провалено. Не говоря уже о том, что в случае ответного огня могут пострадать Лорэй и фермеры: собранные из лёгких материалов стены и перекрытия дома не защита от пуль. Словно не осознавая опасности, беспечно облокотившаяся на перила балкона Эйнджела помахала рукой стоявшему неподалёку тиаматцу и игриво поманила пальчиком. Тот кивнул в ответ и продолжил наблюдать за своим сектором. “Зачем она это сделала?” — озадачился Чимбик. И тут же вспомнил, как идиллийская молодежь реагировала на него самого, облачённого в броню. Всё верно: для местных человек в броне — занятная диковина, нечто новое и привлекательное. И Эйнджела действует верно, полностью соответствуя образу ветренной идиллийки, ищущей новых впечатлений. — Грасиас, сеньор, — услышал сержант голос старшего патрульного. — Но в другой раз. Нам надо найти этого хихо де пута до того, как он натворит беды. Адьос, сеньор. Старший поднял вверх сжатый кулак и патруль всё так же бесшумно и настороженно двинулся дальше. Чимбик проследил, как они исчезают в зарослях и спрятал перископ. — Ушли? — услышал он вопрос брата. — Ждём, — коротко ответил сержант. — Не расслабляйся. То, что тиаматцы убрались в лес, не означало, что опасность миновала. Патрульные могли что-то заподозрить и теперь вести наблюдение из леса, искусно замаскировавшись. — Вот почему в книгах враги всегда тупые? — вслух посетовал Блайз. — Ну, у тиаматцев, говорят, с грамотностью плохо, — отозвался Чимбик. — Потому они не читают таких книг и не знают, что им положено тупить. — Ты пошутил? — удивился Блайз. — Садж, я отмечу этот день как праздничный и… — Заткнись, Блайз, — привычно оборвал его сержант. — … ты всё взял и испортил, — оставил за собой последнее слово болтун. Сержант ещё раз изучил опушку в перископ, выискивая признаки вражеского присутствия. Ничего не обнаружив, Чимбик рискнул отправить дрон на разведку в лес, дав ему команду начинать трансляцию лишь при обнаружении чего-либо подозрительного: так шансы быть обнаруженным средствами РЭБ врага снижаются в разы. — И что теперь? — тихо спросила Эйнджела, входя в комнату. — Теперь ждём сигнал от капитана Йонг и выдвигаемся в Зелар двумя группами, — глядя на неё снизу вверх, ответил Чимбик. Дрон исчез среди деревьев, вспугнув стаю ярко-красных птиц. — Как закончится усиление — проберёмся в город и обоснуемся в каком-нибудь тихом местечке, — продолжил репликант, отключая камуфляж. Эйнджела села рядом и это было приятно. — Сними шлем, — попросила она. Сержант помедлил, не желая терять контроль над дроном. После секундной борьбы с самим собой он переключил канал связи с летучим роботом на Блайза и стянул шлем с головы. Глядя на девушку, репликант подумал, что ему не помешал бы инструктаж на такой случай. Потому как сам Чимбик понятия не имел, что нужно сказать или сделать. — Приляг, — попросила Эйнджела и похлопала себя по ноге. Странное предложение, бессмысленное, но репликант улёгся спиной на пол и устроил голову на коленях Эйнджелы, не отрывая взгляд от лица девушки. Кажется, он даже не моргал. Что бы ни задумала Эйнджела, сержант ей доверял. Когда девушка чуть склонила голову, разглядывая репликанта, мягкие волосы невесомо коснулись его лица. Не удержавшись, Чимбик поймал пальцами локон и поразился, насколько тонкими и мягкими они были. Казалось — стоит сжать пальцы чуть сильнее и они порвутся, как растянутая меж деревьев паутина. В памяти всплыло непрошеное воспоминание о женщине, что один из штрафников карательного батальона Консорциума волок по полу, намотав на кулак длинные волосы. Тогда зрелище не вызывало у сержанта особых эмоций — лишь профессиональную оценку эффективности такого способа запугивания и транспортировки. Но теперь… Теперь Чимбик представил, что чья-то рука вцепится в эти волосы и в крови вскипела жажда убийства. Эмпат вздрогнула, но в следующий миг осторожно приблизила руку к лицу репликанта и коснулась его. Нежные пальцы скользили по коже Чимбика, даря незнакомое наслаждение. То было не мимолётное касание, не случайное прикосновение, а настоящая ласка. Как у людей. Лучше, чем у людей, ведь для дворняг прикосновения давно обесценились. Кипевшая в крови ярость утихла, улеглась. Женские пальцы прошлись по колючему ёжику волос на макушке Чимбика и тот прикрыл глаза. Хищник внутри сержанта гневно взвыл, протестуя против потери контроля за обстановкой, но репликант хотел как можно лучше прочувствовать происходящее. Чем бы оно ни было. Странное ощущение — позволять касаться себя не контролируя каждое движение, не выискивая опасность, не ожидая удара. Тело, воспитанное жестокими тренировками, одновременно напрягалось, протестуя против беспомощного состояния, и ждало каждого нового прикосновения, дарившего блаженство. Очень скоро скопившееся напряжение заставило Чимбика открыть глаза и сесть. Пальцы Эйнджелы скользнули по его щеке и она опустила руку, уютно устроив её в ладони репликанта. — Ты ведь не уйдёшь со мной? — спросила девушка, глядя ему в глаза. В них не было грусти. Эйнджела как будто уже знала ответ и смирилась с ним. — Я не могу, — со вздохом произнёс сержант. — Не бросать своих, помнишь? Но теперь дело не только в братьях. И Чимбик рассказал ей о Схеме и Брауне, о Талике и её семье. О его новой семье. О доме, в котором его приняли. О доме, который он намерен защитить. Эйнджела слушала молча, не отпуская его руки. Репликант наслаждался каждым мгновением и от осознания того, что это может никогда не повториться, блаженство ощущалось только острее. — Я бы хотел навсегда остаться с тобой, — тихо сказал он. — Как в сказке, где они жили долго и счастливо. Но ты сама говорила, что жизнь полна разочарований. — Сказки, если вдуматься, тоже, — печально улыбнулась Эйнджела. — Далеко не у всех счастливый конец. — Я знаю, — ответил Чимбик. Поймав удивлённый взгляд девушки, с некоторым смущением пояснил: — Я прочёл немало с нашей последней встречи. Мне особенно запомнилась одна, где смертный полюбил луну. Не спутник планеты, а женщину из другого, небесного мира. Но они принадлежали разным мирам и всё, что ему оставалось — это наблюдать за ней ночами, касаться её отражения в воде. Сержант чуть крепче сжал руку Эйнджелы и подумал, что ему повезло больше, чем герою той сказки. У него хотя бы была возможность прикоснуться к своей мечте. — Похоже, что я герой такой сказки. — Всё можно изменить, — тихо сказала девушка. — Ещё не поздно дезертировать. Где-то в груди неприятно кольнуло. Сержанту казалось, что Эйнджела его понимает и не станет уговаривать и настаивать. У мысли, что он ошибался, был горький привкус. — Я не могу, — резче, чем хотел, произнёс Чимбик. Внутренне он был готов, что после его слов Эйнджела встанет и уйдет. Но она лишь тепло улыбнулась ему. — Зато я могу. Странные слова, смысла которых сержант не понял. В ответ на его растерянный взгляд Эйнджела улыбнулась шире. — Если подумать — я тоже героиня сказки, пусть и не особенно счастливой. А в сказках свои законы. Не бросать своих, помнишь? И раз ты не можешь “отправиться в мой мир”, почему мне не попытаться попасть в твой? Решение, подходящее для сказки. Увы, она имеет не так много общего с жизнью. — Ты не репликант, — напомнил Чимбик. — И не можешь им стать. Подумав, он добавил: — И я этому рад. — Но в твоём мире хватает людей, не так ли? — спросила Эйнджела. — Вас выпускают на прогулки в город, разрешают проводить время с местными. Мы сможем видеться. Мысль понравилась Чимбику. Видеть Эйнджелу почти каждый вечер, познакомить её с братьями, с идиллийской семьёй. — Это ненадолго, — вздохнул он, гоня прочь пленительные видения. — Как только кризис на Идиллии разрешится — нас снова перебросят на какую-нибудь удалённую базу, или погрузят в сон. От мысли, что его вырвут из жизни и засунут в криокамеру сержанта пробил озноб. Но мысль, что он больше не увидит Эйнджелу, Талику и домочадцев неожиданно оказалась куда болезненней. — Но скорее всего перебросят, — глухо продолжил сержант. — В Доминионе множество очагов напряжения. — Куда бы вас не отправили — вы всё равно будете работать с людьми. Они вас обеспечивают, обслуживают, участвуют в одних с вами операциях. — Только спецназ, — вздохнул Чимбик, чувствуя, как ускользает счастье. — Как капитан Йонг. Там совершенно иной уровень спецподготовки. Не пойдёшь же ты из разведки в батальон матобеспечения. Да и не верю, что отпустят. — Всегда найдётся способ, — упрямо сверкнула глазами Эйнджела. — Правильное время, правильные люди. В конце-концов, может я сумею пройти нужную подготовку. Чимбик задумался. Может, правда получится? Если смогла Йонг — почему не сможет его Эйнджела? Физподготовка у неё на уровне. Психологическая подготовка — получше, чему оперативников Консорциума. Ну а остальному научат. — А как же твоя сестра? — осторожно поинтересовался он. — Ри нашла себя, своё место в жизни и больше во мне не нуждается, — сложно было сказать, чего в улыбке Эйнджелы было больше — гордости, или грусти? — Если понадобится — она справится без меня. Да и она как раз всерьёз настроена стать очень ценным сотрудником. Может, это правильный путь и к моей цели. — Садж, — вышел на связь Блайз. — Лес чист. И мы получили разрешение выдвигаться в город. — Принял, — ответил сержант. И уже Эйнджеле: — Приказали выдвигаться в город. Та кивнула, на миг прижалась к сержанту и поцеловала. Тот на миг растерянно замер, не понимая что должен делать, но вскоре прижал к себе девушку и расслабился, решив, что с этим как-нибудь разберётся и без предварительной подготовки. (обратно)
Глава 23
Планета Идиллия. Военная база “Эсперо-1”Работа в боксах шла днём и ночью. Правда, время суток здесь отмечали лишь по хронометру: после перехода на военное положение практически вся жизнь базы перешла под землю. Брауни наблюдал за Дюраном. Верный своей привычке лейтенант в очередной раз возился на месте механика-водителя БРЭМ — бронированной ремонтно-эвакуационной машины, бывшей его личным транспортом. Выглядело так, словно усердный офицер не чурается марать руки вместе с рядовыми, но даже репликанты знали, что на самом деле Дюран искренне считает всех своих подчинённых никчемными идиотами, за которыми надо всё проверять. Оглядевшись, Брауни вышел из тени и направился к машине Дюрана. — Хрена надо, штамповка? — высунувшись из люка, заорал лейтенант, узрев приближающегося репликанта. — Заняться нечем? — Никак нет, сэр! — Брауни замер рядом с машиной, вскинув ладонь к виску. — Согласно распорядка дня занимаюсь техобслуживанием техники, сэр. Разрешите взять два гаечных ключа, сэр? В шуме ремонтных мастерских приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Но в голосе репликанта не было злобы — Брауни на самом деле был спокоен. Он уже всё для себя решил, а эта бешеная дворняга… да пусть лает. Теперь не важно. — Бери и проваливай, не отвлекай! — рявкнул Дюран, скрываясь в машине. — И не забудь вернуть, а то шкуру спущу! — Спасибо, сэр! — проорал репликант, беря с верстака два длинных накидных ключа. Быстро осмотревшись, Брауни убедился, что все ремонтники заняты своими делами и резким движением выбил ключом стопор распахнутого люка мехвода, удерживающий его от непроизвольного захлопывания. Обернулся и наткнулся на взгляд Драко — репликанта из третьего взвода их роты. Мысль о том, что брат сейчас доложит о его поступке, вызвала в Брауни лишь горечь от разлуки со Схемой. Меньше всего он хотел причинить ей боль известием о своём списании. Ни о чём другом Брауни не жалел. Драко перевёл взгляд с Брауни на БРЭМ Дюрана, затем обратно, а потом отвернулся и спокойно занялся оружейным модулем своей машины. Брауни удивлённо моргнул и пошёл к своему багги. Похоже, вечером он увидит Схему. Репликант успел пару минут повозиться с ремонтом, когда за спиной засвистел запущенный двигатель БРЭМ. Репликант оглянулся и увидел, как Дюран, “по походному” высунув голову из люка, страгивает шестидесятитонную махину с места. БРЭМ выкатилась из бокса и лихо развернулась на месте. На глазах у множества людей и репликантов лишённая стопора крышка люка захлопнулась и размозжила лейтенанту Дюрану голову.
Планета Идиллия. Три километра от Зелара, штаб генерала Прокофьева
Шеридан пребывал в бешенстве. Грёбаный китежский чистоплюй прислал откровенно издевательское уведомление о том, что трое солдат Шеридана пойманы на мародёрстве и будут вздёрнуты поутру “как Денни Дивер”. Почему-то отсылка к поэме древнего земного писателя взбесила полковника больше всего. Может потому, что никогда не интересовавшемуся художественной литературой Шеридану пришлось сначала искать это имя в рапортах и отчётах о смертных приговорах в Экспедиционном Корпусе, а потом — лезть в поисковик, чтобы узнать, кто такой этот самый Денни Дивер. Поняв издёвку, Шеридан взбеленился окончательно. Первым его порывом было отправить дежурный взвод к комендатуре Зелара и забрать своих солдат силой, но здравомыслие взяло верх. Во-первых, это было бы откровенной уголовщиной, за которую запросто можно самому лишиться головы. А во-вторых — можно сыграть куда тоньше. И в этом в кои-то веки поможет этот чёртов белоручка Прокофьев. Шеридан выпил стопку виски, чтобы успокоиться и, выждав некоторое время, набрал личный код генерала. — Сэр, — начал он, едва на экране появилось лицо Прокофьева. — Прошу прощения за беспокойство, но у меня сложилась неприятная ситуация с полковником Рамом. Видите ли, трое моих солдат, будучи в увольнении, немного не поняли текущую ситуацию и… — Я ясно сказал чтобы ваши люди не смели трогать местных, — ледяным тоном отозвался генерал. — Нет, сэр, местных они не тронули, — с честными глазами сообщил Шеридан. — Только их барахло. Но полковник Рам имеет на меня зуб после того… неприятного инцидента с местными. И вместо порки решил повесть моих солдат. — И я его понимаю, — Прокофьев пригубил кофе. — Ваши висельники, полковник, понимают только подобные воспитательные меры. — Не без того, сэр, — не стал отрицать очевидного Шеридан. — Но видите ли, среди наших… — он специально выделил слово “наших”, напоминая генералу, что тот тоже ставленник Консорциума, — … подразделений уже зреет недовольство. Части Союза занимают куда более привилегированное положение и даже наказания, которым их подвергают, куда мягче, чем по отношению к… нашему контингенту. И я могу смело утверждать, что смертная казнь за преступление, закоторое союзовцы отделываются поркой, приведёт к бунту. Прокофьев задумался. — Хорошо, — сказал он минуту спустя. — Я прикажу полковнику Раму в этот раз заменить виселицу поркой. Но — только в этот. И оборвал связь. Шеридан удовлетворённо улыбнулся. — Денни Дивер, говоришь? — прошипел он, наливая виски. — Ну, мы ещё посмотрим, кто кого, грёбаный мутант. И, отсалютовав невидимому собеседнику, опрокинул рюмку в рот.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура
Треугольники, кружки и квадраты на голограмме соединялись чёрточками, ведущими к вопросительному знаку. Грэм уже с час сидел и рисовал одну ему понятную схему, ломая голову над странностями, всплывшими при изучении дела об уничтоженном блокпосте. Выглядело действительно странно: солдат, прослуживший со своими товарищами больше пяти лет, внезапно перебил их и сбежал, прихватив с собой всё, что может пригодиться дезертиру, вставшему на путь преступника. Дезертир доезжает до леса, зачем-то по пути обстреляв машину на дороге, а затем — работающих в поле фермеров. После чего бросает квадроцикл и убегает в лес. Вполне объяснимая картина, если убийца находится под воздействием каких-либо препаратов, вызывающих вспышки насилия. Но дальше всё становится ещё страннее: поначалу убийца идёт по лесу, как и положено человеку, всю жизнь прожившему — и провоевавшему, — в городе. Ровно до того момента, когда достигает озера: по утверждениям тиаматцев, там беглец избавился от груза. А дальше Пака словно подменили. Штрафник, видевший лес лишь на учебных полигонах, внезапно превратился в мастера перемещения по лесистой местности. Тиаматцам стоило большого труда вновь напасть на его след. Чтобы окончательно потерять на трассе, к которой вышел беглец. Поиски в озере, по его берегам и даже на окружающих деревьях ничего не дали. Таинственный груз, от которого избавился беглец, словно испарился. Но то, что от груза Пак избавился — факт: глубина его следов стала едва ли не вдвое меньше. Опрос раненого идиллийца тоже ничего особенного не дал. Это оказался водитель того самого жёлтого седана с компанией, которую Рам и Нэйв прогнали с поста парой часов ранее. По словам идилилйца и его спутницы, они отвезли своих подружек на ферму к приятелям и уже ехали в город, когда их догнал и обстрелял солдат на квадроцикле. Рану идиллиец до прибытия врачей с помощью подружки обработал сам — сказался опыт работы в столичной службе спасения. На вопрос, как раненый оказался в зоне оккупации, последовал вполне ожидаемый ответ: всей компанией приехали погостить к друзьям. Даже список этих самых друзей представил без разговоров, по первому требованию Грэма. Нэйв вздохнул, стёр свою “живопись” и уставился в окно, на розовую полосу восхода. Он нутром чуял что в данном случае дело нечисто и все эти странности с дезертиром — постановка. Но никаких конкретных доказательств этого Нэйв не имел. Пока не имел. Тяжелая деревянная дверь в кабинет распахнулась так, словно в неё врезали тараном. Точнее, ураганом по имени Костас Рам, влетевшим в помещение не хуже штурмовой группы. — Ты хрена тут делаешь? — рявкнул он на капитана. — Я же ясно приказал отдыхать! Или тебя мои приказы не касаются? Полковник разве что огнём не плевался от ярости. И явно не из-за того, что Нэйв не убыл на выходной. — Что-то случилось, сэр? — поинтересовался Грэм вместо ответа на вопрос. Костас яростно уставился на него и Нэйв уже приготовился к очередному разносу, но полковник с шипением выдохнул и уже нормальным голосом сказал: — Извини. Ублюдков Шеридана приказано не вешать. — Что?! — теперь уже настала очередь Грэма взреветь тиматаской зверюгой. — Почему?! — Приказ Прокофьева, — Костас распахнул окно и закурил. Сделав пару затяжек, полковник добавил: — Сказал, что есть угроза бунта штрафных подразделений. Нэйв зло стиснул зубы. Если угроза бунта и правда есть — хотя сам контрразведчик таких признаков не наблюдал, — то генерал прав. Отребье вооружено, и без потерь его не остановишь. Но как Грэм мог пропустить признаки подобного недовольства? Завербованные в “барабаны” штрафнички стучат исправно — мутная история с сожжёным постом не в счёт, в каждое отделение стукача не сунешь, — и уж что-что, а назревающий бунт Нэйв бы точно не проморгал. Значит, Шеридан врёт, прикрывая своих и намеренно сгущая перед генералом краски. — Что, выпускать их теперь? — спросил капитан. — Выпороть и отправить Шеридану, — полковник в две затяжки докурил сигарету и нацелился вышвырнуть окурок в сад, но замер с занесённой рукой и после секундной паузы всё же кинул его в утилизатор. — Но у нас в полку среди корпоратовского отребья признаков бунта нет, — уверенно заявил Грэм. — Ручаюсь. Недовольство — да, есть, но не в угрожающем масштабе. — У нас — нет, — Рам закрыл окно и сел за свой стол. — А у Шеридана, видимо, есть. Да и у нас не исключено, что этих признаков нет пока что. — Проедусь по постам, — Грэм взял со стола свой шлем. — Стоять, — вскинул ладонь Рам. — У нас есть, кому этим заняться. А ты — дуй отдыхать. Чтобы до утра я тебя тут не наблюдал. Разве что сам вызову. Понял? — Да, — неохотно выдавил Нэйв. — Ну вот и отлично, — Рам отвернулся к терминалу, давая понять, что разговор окончен.
Планета Идиллия. Город Зелар, бар-тапасерия “Сан Мигель”
Несмотря на ранний час, зал был полон: тиаматцы отдыхали после суток блужданий по лесу. Привычная кухня и обстановка оказались выходцам мира-смерти куда приятнее экзотики других планет, щедро представленной в Зеларе. Не удивительно — таписерией владел выходец с Тиамат, отлично знающий, что нужно его землякам для отдыха. В утренний час вернувшиеся из леса солдаты традиционно предпочитали безалкогольные напитки — кофе, матэ, орчату, — с выпечкой и бутербродами, оставляя место для второго завтрака. Разговоры велись под стать — тихо (для тиаматцев, то есть жестикуляция клиентов не позволяла отключить вентиляцию для экономии энергии, а официантам не приходилось напрягать слух, принимая заказ), на отвлечённые темы. Многие уже успели обзавестись подружками, чьи яркие наряды приятно разбавляли однообразие военной формы. Рядом с хозяевами лежали, сидели — а иногда висели над головой, — их фамильяры. Кто-то просто спал, расправившись со своей порцией, кто-то прихорашивался, чистя шёрстку или перья, а кто-то — как тиаматская кошка-летяга, устроившаяся на коленях хозяина, — с жалобным видом выпрашивал ещё кусочек. Своим появлением в жизни тиаматцев фамильяры обязаны природному катаклизму: землетрясение с последующим извержением вулкана уничтожили основное поселение тогда ещё молодой колонии, лишив их промышленности. Уцелели лишь небольшие поселения, занимающиеся в основном сбором информации о своём новом доме. Среди уцелевших осколков высоких технологий оказалась и генная лаборатория. На тот момент биологи накопили достаточно данных о флоре и фауне мира-смерти. На деле Тиамат, конечно, не соответствовала заезженному штампу — люди просто вторглись в сложившуюся экосистему, не будучи должным образом подготовленными к встрече. Зато экосистема приняла гостей с распростёртыми челюстями — обильная фауна породила множество хищников, с удовольствием принявших дополнение к меню. Ну а то, что это дополнение считает себя венцом эволюции и вершиной пищевой цепочки — так то у себя дома, а тут, на Тиамат, человек — всего лишь крайне удачно подвернувшийся лакомый кусочек. От хищников не отставали и остальные обитатели планеты, выработавшие в процессе эволюции средства защиты друг от друга: травоядные — от хищников, растения — от травоядных и так далее. С учётом того, что на Тиамат не было массового вымирания, как на Земле, то рыбы, амфибии, высшие рептилии, птицы и млекопитающие вынуждены были конкурировать за место под солнцем. Всё на планете стремилось выжить любой ценой и людям пришлось платить страшную цену, устраиваясь на новом месте. Катаклизм поставил выживших на край гибели. Без современной техники нельзя было расчищать пространства под посевы, строить города под куполами для защиты от облаков мигрирующих спор, передвигаться между поселениями без риска оказаться сожранным. На помощь пришли биологи и генетики. Да, то, что они предложили, не могло полноценно заменить машиностроение, но это был шанс на выживание. Благо, что задача упрощалась самой природой: набор геномов на всех землеподобных планетах оказался одинаков. Учёные спорили до хрипоты, объясняя причину такого однообразия, но факт оставался фактом: природа манипулировала одним и тем же набором, строя из него, как из конструктора, различные организмы. Так, к примеру, тиаматский лесной змей — громадный хищный безногий ящер, — оказался родичем безобидного земного желтопузика. Учёные предложили заменить технику животными. Это был хоть какой-то, но шанс, пусть и отбрасывающий колонию вниз по лестнице технологий. К моменту, когда три столетия спустя Тиамат вновь “открыли” для остального человечества, на планете успела сложиться сложная и своеобразная культура, густо замешанная на католицизме и достижениях генной инженерии. Глазам прибывшей экспедиции открылась цивилизация, словно сошедшая с экранов фантастических фильмов: замки и города под защитными куполами, и их обитатели, с помощью своих животных-фамильяров вырывающие у смертоносной планеты необходимые для существования ресурсы. Полстолетия спустя тиаматцы практически не изменились. Да, они оценили прелесть робототехники, научились пользоваться компьютерами, овладели космическими перелётами, но всё равно остались верны прежнему образу жизни. И своим фамильярам. Рауль Торес, хозяин тапасерии, будучи истинным тиаматцем, теперь испытывал двойственные чувства. С одной стороны, он успел искренне полюбить Идиллию и не мог не переживать за новый дом. С другой — его душа радовалась землякам и их питомцам. Благодаря наплыву клиентов из контингента оккупационных войск, таписерия работала круглосуточно, в три смены. Молодые идиллийки, жадные до знакомств с экзотическими инопланетниками, охотно нанимались на работу официантками и зал таписерии всегда был полон веселья. Но не сегодня. Девушки были подавлены и растеряны, вызывая закономерные вопросы союзовцев. — Что-то случилось? — хозяин летяги, спихивая питомицу на пол и усаживая на её место девушку. — Вас кто-то обидел? Только скажи. Ничуть не обескураженная таким обхождением кошка ловко свистнула с бутерброда хозяина шмат ветчины и с добычей в зубах лихо сиганула на специальную полку-лежак под потолком. Идиллийка покачала головой и негромко спросила: — Это правда? То, что показывали в новостях из Союза? — В каких новостях, красавица? — рассмеялся Леандро. — Врата взорваны, связи нет не то что с Союзом, даже с вашей столицей. Девушка не разделила его веселье. — Новости Союза, как раз за пару дней до того, как вы оборвали связь. — Что бы там ни было — это подделка. Информационная война, амадо, — обнимая её, вздохнул Леандро. — Врага нужно показать как можно хуже — эй, смотрите, эстос демониос живьём жрут детей! Покажи, что там такого страшного, горазон, посмеёмся вместе. Идиллийка положила на стол перед Леандро коммуникатор, активировала голозапись и отвернулась, не желая видеть запись снова. Сам Леандро и его сослуживец, молча слушавший разговор, заинтересованно придвинулся поближе. Тиаматцы — как и остальные солдаты полка, — были в курсе того, что враг попытается закинуть какую-нибудь гнусность в информационную ленту, стремясь перессорить между собой союзников. Об этом на каждом инструктаже напоминали офицеры, да и сами солдаты прекрасно помнили, как дома смотрели выпуски новостей, в которых Доминион выставлялся порождением дьявола. Нечто подобное они ожидали и тут. Увиденное оказалось совершенно иным. В новостном выпуске одного из центральных каналов Нового Плимута рассказывали о закрытой “станции удовольствий”, созданной Консорциумом для элит Союза. Сложно сказать что поражало больше: записи с камер станций, откровения выживших рабов, или списки фамилий и должностей, что занимали клиенты космического борделя. — Мерзость какая, — слушая показания спасённых с “Иллюзии”, резюмировал Леандро, невольно прижимая к себе девушку. — Ложь о враге должна быть страшной, но это уже перебор… — Значит, это не правда? — робко улыбнулась девушка. — И тобой не командуют… такие чудовища? — Конечно не правда, — ободряюще улыбнулся Леандро и пощекотал подругу под подбородком. А вот его приятель не выглядел столь жизнерадостным. — Пойдём, покурим? — предложил он другу. — Я ненадолго, — Леандро чмокнул девушку и встал из-за стола. — А эту гадость просто удали и забудь. Идиллийка кивнула и задумчиво посмотрела вслед выходящим солдатам. Она чувствовала, как напрягся Густаво во время просмотра записи, но так и не поняла причину. Оба тиаматца вышли из тапасерии и остановились у утилизатора, выполненного в виде старинной бронзовой урны. — Что скажешь про этот репортаж? — по-испански спросил Густаво, протягивая другу сигарету. — Да как и говорили, — равнодушно пожал плечами тот, щёлкнув зажигалкой. Дав подкурить Густаво, он закурил сам и продолжил: — Говорили же, что нам будут вкидывать дерьмо. Вот, началось. Хотя я не ожидал прям такого дерьма. Не предупреди нас на инструктаже — я бы сам поверил. — Это очень похоже на правду, — глухо сказал Густаво. От неожиданности Леандро поперхнулся дымом. Прокашлявшись, он изумлённо уставился на друга. — Дружище, ты спятил? — поинтересовался он. — Нет, — Густаво затянулся. Выпустив кольцо дыма, он несколько секунд наблюдал за его полётом, а потом сказал: — Та девушка с Тиамат, Бланка Перес. Я её знаю. Это дочь нашего алькальда. Она пропала в прошлом году, вместе с подругой, когда полетела поступать в институт на Новом Плимуте. — Ты понимаешь, что это может быть грамотно сделанная “утка”? — попытался образумить друга Леандро. — Увидели в новостях и смастерили сюжет. Дружище, ты же знаешь — у них техника не чета нашей, сделают картинку так, что кто угодно поверит. — Может, — не стал спорить Густаво. — Но я сомневаюсь, что доминионцы мониторят новости о пропавших без вести, чтобы сделать правдоподобный ролик. Да и выглядит она не так, как на голо о пропаже. Изменилась стрижка, лицо куда более худое, и взгляд… Не уверен, что такое можно подделать. — Подделать можно всё, — покачал головой Леандро. — Не стоит пока шуметь… Вернётся флот, возобновит связь и всё прояснится. — Тоже верно, — согласился Густаво, выбрасывая выкуренную едва на половину сигарету в утилизатор. Стоило им распахнуть двери, как по ушам ударил гвалт, экспрессивный даже по тиаматским меркам. Тапасерия превратилась в растревоженный улей: тиаматцы ходили между столами от компании к компании, тараторя с пулемётной частотой и жестикулируя. словно спятившие богомолы. Их фамильяры тенями следовали за хозяевами: чувствуя возбуждение людей, но не чувствуя агрессии, животные силились понять происходящее. В итоге зал превратился в бурлящий водоворот, в котором смешались военная форма, шерсть и перья. Бланку Перес опознал не один Густаво. (обратно)
Глава 24
Планета Идиллия. Ферма, шестьдесят километров от ЗелараКаменно-спокойное выражение лица давалось Чимбику с трудом. Губы так и норовили расплыться в счастливой улыбке от воспоминаний о поцелуях и словах Эйнджелы. Она хочет остаться с ним. Она. Хочет. Остаться. С ним. Даже в самых смелых мечтах репликант не мог вообразить подобного. И пусть в реализацию плана Чимбик рассматривал как маловероятную, само намерение грело душу. Сожалел он лишь о том, что не мог снять броню и ощутить объятия. — Блайз, хватит прохлаждаться! — рявкнул сержант брату. — Да, садж! Блайз виновато улыбнулся сидевшей на подлокотнике его кресла Свитари и вскочил. Та бросила осуждающий взгляд на Чимбика, а затем широко ухмыльнулась и хмыкнула. — Новый способ контроля периметра? — красноречиво взглянув на распахнутое забрало брата, спросил сержант. Воспитательному процессу мешало настроение Чимбика — после слов Эйнджелы он просто не мог всерьёз сердиться на Блайза. Даже за промашку, после которой ещё час назад неминуемо последовала бы жесточайшая выволочка. — Не расслабляйся — патруль может вернуться, — борясь с расплывающейся на лице счастливой улыбкой, напомнил Чимбик. — Узнаю у хозяина фермы насчёт транспорта и будем выдвигаться. — Виноват, садж, — не очень искренне изобразил раскаяние Блайз, закрывая шлем. И уже по внутренней связи тихо добавил: — Брат, та цветная штука на губах девушек, помада, оставляет следы. Имей ввиду. По голосу сержант отчётливо понял, что Блайз улыбается до самых ушей. Недоверчиво покосившись на него, Чимбик достал гигиеническую салфетку и протёр лицо. — Это специально перед поцелуем наносят? — уточнил сержант, изучая цветные разводы на салфетке. — Помаду эту? Или наоборот — если не собираются целоваться? — Я так и не разобрался, садж, — всё ещё улыбаясь ответил Блайз. — Неважно, — вернулся к насущным делам Чимбик. — Надо продумать, как добираться до города. А ты контролируй периметр. Предпочитаю, чтобы сигналом о появлении тиаматцев стало твоё сообщение, а не зверюга, жующая мою ногу. — Так мы уже придумали, садж, — удивил его Блайз. — С этой и соседней ферм два раза в неделю увозят урожай. Роботизированные грузовики формируют колонну и идут к городу. Местные часто добираются с караваном в город и обратно, так что Лорэй в кабине не привлекут особого внимания. А мы с тобой спрячемся в кузове. Я узнал, с соседней фермы везут зерно. Доедем с комфортом. Быстро взвесив все минусы и плюсы предложенного плана, Чимбик кивнул: — Принимаем. При этом сержант не отрывал взгляда от спускавшейся по лестнице Эйнджелы, небрежно накинувшей на плечо дорожную сумку. Она улыбалась.
Планета Идиллия. Зелар
Высунув перископ над бортом кузова, Чимбик наблюдал за обстановкой. Издалека заметив предупреждающий сигнал светофора у блокопста союзовцев, репликант убрал перископ и поглубже закопался в пшеницу. Как и на прошлых постах, караван грузовиков с продовольствием никто не задерживал. Солдат у шлагбаума — не штрафник, судя по шеврону, а уроженец Акадии, — лениво подпирал стенку, без интереса разглядывая проезжающую мимо колонну. Было видно, что это зрелище осточертело ему до ломоты в скулах и служивый считает минуты до пересменки. Досматривать машины он не рвался: зачем, если над дорогой установлена пластина сканера, в прямом смысле насквозь просвечивающая проезжающий транспорт? Сканера репликанты не особенно опасались, убедившись за три месяца войны в надёжности маскирующих свойств своей брони. Куда больше их волновал визуальный досмотр с применением щупов — вряд ли солдат, ткнув во что-то подозрительно твёрдое, поверит в то, что ему попалось необычно жёсткое гигантское зерно. Но, как и на прошлых постах, обошлось. Проверять колонну в несколько десятков машин — дело долгое и утомительное, а таких колонн к городу шло множество. Потому союзовцы с радостью перенесли все заботы по выявлению нежелательных пассажиров на технику. — Прыгаем, — скомандовал сержант, когда блокпост скрылся за поворотом. Колонна как раз снизила скорость до предписанных для езды в населённых пунктах шестидесяти километров в час. Десантирование на такой скорости не представляло никакой сложности для репликантов: Чимбик и Блайз просто выбрали подходящий момент и перемахнули через борт грузовика, даже не попрощавшись с пшеницей, в компании которой провели всю дорогу до Зелара. Приземлились репликанты на лужайке, скрытой от дороги невысоким декоративным кустарником. Убедившись в отсутствии противника, Чимбик и Блайз уже собирались двигаться дальше, как проходивший по пешеходной дорожке идиллиец озадаченно повернулся в их сторону, явно привлечённый необычными эмоциями искусственных солдат. Репликанты замерли. Прохожий, никого не заметив, недоумённо повёл плечами и пошёл своей дорогой, даже не подозревая, что его любопытство могло закончиться весьма плачевно. “— Пошли” — через имплант скомандовал Чимбик Блайзу. Короткими перебежками, от укрытия к укрытию, репликанты двинулись к нужному адресу, где должна была разместиться группа Йонг. Изрядно помогал план патрулирования, скопированный на теперь уже сожжённом блокпосте.
Кто бы ни выбирал место для новой базы группы — он хорошо постарался. Благодаря работе ландшафтного дизайнера за кустарником и деревьями особняк практически не просматривался. Дома у окраины города раскинулись широко и вольготно, за счёт разбитых садов удаляясь от соседей на расстояния до километра. При этом никаких заборов, помимо цветущей живой изгороди, не было, создавая обманчивое впечатление открытости и гостеприимства. Точнее, обманчивым оно стало только с новыми жильцами. Дрон-садовник деловито гудел у древесных крон, но Чимбик был уверен, что капитан Йонг приспособила бытовую робототехнику для контроля периметра. Репликанты на секунду активировали ИК-маркеры на броне, обозначая своё присутствие. Получив в ответ серию длинных и коротких щелчков в наушниках, сигнализирующих, что всё в порядке, Чимбик и Блайз двинулись к дому. Лорэй, которым не было нужды скрытно перемещаться по городу, опередили репликантов и уже сидели за круглым столом в компании Йонг и Грэгуара. Чимбику хотелось сесть рядом с Эйнджелой, снова взять её за руку, но он понимал всю неуместность такого поступка. При дворнягах не следовало демонстрировать недопустимую связь, да и вряд ли проявление личной привязанности — это то, что требуется при планировании операции. Йонг коротко ввела репликантов в курс дела, в двух словах пересказала допрос безопасника, который они с Грэгом успешно прошли, и передала слово идиллийцу. “Палач Короны” лучше инопланетников ориентировался в особенностях местного менталитела и деталях городского быта. — Я успел переговорить с агентурой в городе, — сообщил Грэг, почёсывая зудящее под повязкой плечо. — Записи новостных выпусков об “Иллюзии” успели разойтись среди союзовцев. Кто-то считает это фейком противника, кто-то начал косо смотреть на корпоратов. — А у нас есть агентура в городе? — удивился Блайз. — Конечно, — широко ухмыльнулся Грэг. — Вы же слышали о знаменитых идиллийских спутниках? — Вы об искусственных спутниках планеты? — уточнил сержант. Идиллией тяжело вздохнул, а капитан Йонг пояснила: — Спутники и спутницы — идиллийская структура, не имеющая аналогов в других мирах. Нечто среднее между психологами, религиозными деятелями и службой социальной помощи. — Считайте их ремонтниками душ, — предложил Грэг, ощутив недоумение репликантов. — К ним приходят за советом, за помощью и поддержкой, за любовью и теплом все, кто по каким-то причинам не может получить их иначе. Они — хранители нашей культуры и традиций, искусству красоты и любви. Все они, так или иначе, работают на Корону, сохраняя и исцеляя общество, сообщая власти об источниках напряжения и нерешённых вопросах. При этом часть из Спутников — обученные шпионы. Они часто работают с туристами и деловыми гостями планеты. Многие из них улетают в другие миры, где их нередко принимают за дорогих содержанок и жигало, прожигателей жизни. Но они — глаза и уши Короны. Обычно их профиль — промышленный шпионаж, но в Зеларе они станут нашими глазами и ушами. Чимбик кивнул, мысленно занеся загадочных Спутников в небогатый пока актив разведгруппы. — К сожалению, Спутники ничего не смыслят в военном деле и как наблюдатели они пригодятся мало, — вздохнула Йонг. — Они не разбираются в званиях, не могут по мелким признакам отличить представителя одной службы от другой, узнать и описать вооружение, тяжёлую технику и другие необходимые нам детали. Кроме того, они всё же идиллийцы, а значит достаточно добры и простодушны. Одно дело — склонить к заключению выгодной сделки или влезть в базу данных и украсть данные о перспективной разработке корпорации, а другое — подвести доверившегося тебе человека к смерти. Чимбику почему-то вспомнились идиллийцы-техники, охотно вникающие в устройство доминионской военной техники. Теперь, после слов Грэгуара, он задумался — была их помощь искренним желанием помочь, или Корона желала воспользоваться случаем поглубже покопаться в передовых технических решениях Доминиона? — К счастью, — широко ухмыльнулся Грэг, — у нас есть специалисты и по этому профилю. Он кивнул на сестёр Лорэй. На лице Свитари появилась самодовольная ухмылка, а вот Эйнджела сохраняла серьёзность. — Ваша задача, — Йонг посмотрела на близнецов, — подогревать конфликты между союзовцами и корпоратами, а по возможности открывать удалённый доступ к их системам для меня. Мне сказали, что пользоваться аппаратурой вы умеете. Сёстры синхронно кивнули. — Соблазняйте, втирайтесь в доверие — делайте всё, что хорошо умеете, — продолжила капитан. — Нам нужно до предела накалить обстановку в рядах противника. Хороший план. Кто-кто, а Чимбик прекрасно прочувствовал на собственной шкуре как Лорэй умеют втираться в доверие и забираться в чужие головы. Если уж Свитари умудрилась настроить Блайза против него, Чимбика, то расколоть молодой и непрочный альянс корпоратов и людей Союза — лишь дело времени. Но отчего-то разумное распределение ресурсов в рамках выполнения задачи вызывали у Чимбика глухой внутренний протест. Да что там, при мысли, что кто-то коснётся его Эйнджелы, сержанту хотелось кого-нибудь убить. Судя по тому, как взгляд Грэгуара упёрся сперва в Чимбика, а затем в Лорэй, идиллиец без особого труда определил причину столь необычных эмоций репликанта. Но, к удивлению сержанта, Грэг никак не выказал своей осведомлённости и продолжил внимательно слушать капитана Йонг. — Дата-центр и местная мэрия, из которых можно получить доступ к городской базе данных, хорошо охраняются. Изначально я собиралась вписать нас всех в базы Зелара как местных жителей, но из-за недавнего инцидента мы с Грэгом уже запомнились капитану Нэйву как столичные гости, потому план в этой части придётся скорректировать. Лорэй лишь вздохнули. Встреча со старым знакомым сломала многие планы. — Скорее всего он внёс нас и репликантов в систему опознавания лиц, — подала голос Эйнджела. — Просто на всякий случай. Мы для него — личная и очень больная тема. — Я решу этот вопрос, — пообещала Йонг. — Несмотря на серьёзную охрану дата-центра и мэрии, теперь именуемой комендатурой, у нас появилась лазейка к местным базам данных и городским системам. Мэр города, Арора Зара, каким-то образом умудрилась организовать для своих сотрудников удалённые подключения к рабочим терминалам. Причём совершенно легально для оккупационных властей. В базы Союза мы вряд ли влезем, но подменить ваши биометрические данные в городских системах наблюдения я сумею. — А что с документами? — уточнила Эйнджела. — Мне как-то не хочется ждать, пока у Нэйва дойдут руки допросить и нас, как свидетелей, бывших на блокпосте незадолго до его сожжения. Наши новые имена уже засветились. — Доступ к местным базам данных с терминалов работников мэрии я получу, — сообщила капитан. — Сделаю вам документы уроженок Зелара, пропишу историю так, что комар носа не подточит. Работать будете собеседницами в ночном клубе. Там любят отдыхать как корпораты, так и союзовцы. Пьяные и расслабленные — находка для тех, кто знает что делать. Злая улыбка на лице Свитари заставила Чимбика вспомнить сперва окровавленное тело Батлера, а затем залитый кровью пол блокпоста корпоратов, и мысленно посочувствовать “отдыхающим”. А ещё эти воспоминания позволяли не думать о том, как любили “развлекаться” представители Консорциума. — Я правильно понимаю, что мэр — наш человек? — уточнила Эйнджела. — Не совсем, — покачал головой Грэг. — Мэр — просто управленец. Она решает задачи благополучия города и, надо сказать, прекрасно справляется в данных обстоятельствах. Боюсь, что если мы выдадим мисс Заре наше присутствие — она невольно выдаст нас коменданту, с которым тесно сотрудничает. Мэра будем использовать вслепую, продвигая нужные действия через её заместителя — Бокра Коха. Он не вхож в комендатуру, а потому у него больше шансов сохранить в секрете любую нестандартную деятельность. — С его терминала я и подключусь ко всем доступным городским системам, — уточнила Йонг. — С его помощью мы получим новые документы для Лорэй и репликантов. — Мы будем выходить в город без брони, мэм? — уточнил Чимбик. — Если понадобится, — ответила Йонг. — Я сделаю несколько вариантов документов, но все — туристические. Выдавать себя за тиаматцев чревато — тут их слишком много. Это на Плимуте, где они — не частые гости, никого не удивит чистая речь и отсутствие фамильяра, но тут… Она развела руками, констатируя несостоятельность репликантов, как актёров. — В любом случае, документы вам пригодятся, — закончила мысль капитан. — Я, по понятным причинам, остаюсь туристкой. Буду координировать действия группы отсюда. Грэг устраивается работать в экстренную службу Зелара. От него мы будем получить данные по всем ЧП в городе. Ваша задача… Взгляд хакера упёрся в репликантов. — Помимо решения текущих проблем группы, вы должны найти подход к заводу по производству киборгов. К сожалению, он не пострадал при высадке на планету и скоро будет готов к работе. Если мы его не уничтожим — на фронт скоро отправятся свежесобранное подкрепление тяжеловооружённых киборгов. Задача ясна? — Да, мэм, — дисциплинированно рявкнули репликанты. — Отлично. Тогда займитесь периметром, а я выдам необходимое оборудование из городских запасов мисс Лорэй. У самого выхода репликантов нагнал Грэгуар. — Я бы хотел перекинуться с вами парой слов. Наедине. Предчувствуя недоброе, Чимбик и Блайз последовали за идиллийцем в ближайшую комнату. — Я не особенно силён в общении с репликантами, — без предисловий начал Грэг, едва дверь в комнату закрылась, — но я так понял, что вас и Лорэй связывает нечто… личное. Отрицать было бессмысленно и репликанты молча склонили головы, соглашаясь. — Это не повлияет на выполнение наших обязанностей, сэр, — счёл необходимым добавить Чимбик. Ответом ему был скептический взгляд идиллийца. — Пока не очень-то похоже, — с сомнением произнёс он. — Я не разделяю политику Доминиона относительно статуса репликантов, и ничего не имею против приятного досуга, но ровно до тех пор, пока это не мешает выполнению задания. Ваши отношения не станут помехой? Он поочерёдно оглядел репликантов. Закрытые забрала со всей очевидностью не мешали идиллийцу оценивать искренность собеседников. — Не станут, — пообещал Блайз. Помедлив, Грэг кивнул и перевёл взгляд на Чимбика. — Никак нет, сэр, — отчеканил тот. Идиллиец пару секунд словно прислушивался к чему-то, затем тихо сказал: — Надеюсь, вы знаете о чём говорите. Сказал и развернулся, желая выйти. — Спасибо, сэр, — в спину ему сказал Чимбик. — За что? — удивлённо обернулся идиллиец. — За то, что поговорили с нами, а не с капитаном Йонг, — уточнил сержант. — Ну вы же не дети, чтобы за вас решала мамочка, — хмыкнул Грэг и оставил растерянных репликантов обдумывать услышанное. (обратно)
Глава 25
Система Деспина, планетоид Дике, пространство Доминиона. Военная база “Форт-Реприв”, штаб Восьмого сектораГенерал-полковник Арджит Раджастан, командующий войсками Восьмого сектора Доминиона, выслушивал доклады подчинённых. Ситуация сложилась не особо приятная, но и не катастрофическая. Да, Доминион почти потерял Идиллию. “Почти” — потому что наземная группировка войск по всем расчётам должна была удержать плацдарм вокруг столичного города планеты. Но опять же — последнее сообщение с Идиллии пришло неделю назад, до того, как союзовцы взорвали Врата. И, как выяснилось, не одни. — Уничтожена половина Врат, связывающих нас с Идиллией, — обрисовывала ситуацию вице-адмирал Саглара Загерликова. — Беспилотный разведчик, отправленный нами в систему Дамокла, успел передать видео вражеской эскадры, обстреливающей Врата до того, как был уничтожен сам. Судя по всему, это та же эскадра, что участвовала в захвате Идиллии. — То есть в системе Идиллии вражеских судов почти не осталось? — уточнил Раджастан. — Я бы не стала так утверждать, — отрицательно качнула головой Савлара. — Во-первых, у нас нет точных данных о составе эскадры, уничтожающей Врата. Во-вторых — устаревшие суда Союза, не вошедшие в состав Экспедиционного Корпуса. Да, это корабли, уступающие нашим, но тем не менее для сторожевой службы и обстрела наземных целей они подходят. В-третьих, флот Консорциума. — А что с ним? — насторожился Раджастан. — С месяц назад, — начал Майк Хоар, досрочно получивший звание генерал-майора за достигнутые успехи, — мы зафиксировали исчезновение ряда новейших кораблей Консорциума на второстепенных участках. Поначалу мы считали, что противник перебрасывает силы на наиболее угрожающие направления, но ни один из этих кораблей так и не объявился. Нигде. Ни на передовой, ни в системах Союза. Тридцать два вымпела бесследно пропали. Все шесть новейших тяжёлых крейсеров типа “Улисс”, двенадцать эсминцев типа “Дэринг”, два корабля-”пробойника” типа “Магеллан”, шесть тяжёлых ракетных платформ типа “Мюрат” и шесть фрегатов типа “Чарльз Лайтоллер”. Не исключаю, что эти суда сейчас переброшены в систему Идиллии. — Мы не поторопились с отправкой подкреплений? — Раджастан перевёл взгляд на Загерликову. — Нет, — покачала головой та. — Мы учитывали этот фактор, формируя эскадру. Боевых кораблей хватит, чтобы прикрыть и корабль-”пробойник” и оба войсковых транспорта на время, достаточное для сброса десанта. А большей задачи перед ними и не ставилось — только доставка подкреплений к Идиллии. — А если столкнутся в флотом, уничтожающим Врата? — уточнил Раджастан. — Не столкнутся, — уверенно заявила Загерликова. — Маршрут движения составлен в обход систем с Вратами. Штурманам известны особенности движения Идиллии по орбите вокруг светила, так что координаты выхода из прыжка будут рассчитаны максимально близко к планете. Не так точно, как с Вратами, конечно, но куда точнее, чем это сможет сделать противник. — Но с вратами они нам подосрали знатно, — вздохнул Раджастан. — Не особо, — не согласилась Загерликова. — Да, наши оперативные возможности снизились вчетверо — теперь мы можем перебрасывать свои силы только с помощью “пробойников”. Но на данный момент перед нами не стоит задачи разгрома вражеского флота в лобовом столкновении, если я верно понимаю. — Именно, — Раджастан вздохнул и легонько хлопнул ладонями по столу. — Император дал разрешение на задуманную операцию. Силы уже выделены и завтра ожидается их прибытие. В том числе и новейшая разработка наших оружейников. — Рисково, — Хоар пожевал губу. — Да, новое оружие способно произвести эффект на врага, но если союзовцы упрутся — а такой вариант велик, — то мы рискуем получить затяжную кампанию вместо быстрого принуждения к миру. А воевать с Союзом — этот как с уличной кошкой драться: победить-то победим, но рожу нам расцарапают качественно. Не считая понесённых убытков, мы можем забыть о бескровной интеграции Союза. Оккупация — не выход: тогда мы гарантировано увязнем в партизанщине. — Думаете, могут упереться? — оторвал взгляд от планшета Ямасита, до этого молча слушавший разговор. — Да, — Хоар отпил воды из стакана. — Сфальсифицированный корпоратами удар по Эдему сплотил Союз. Мы же нацелились ударить нашей новой разработкой по Новому Плимуту. Причём эта игрушка, в отличии от корпоратовской провокации, вызовет куда большие разрушения и жертвы. Велики шансы, что вместо страха и заключения с нами мира это ещё больше сплотит Союз и окончательно настроит против Доминиона. — Других вариантов нет, — вздохнул Раджастан. — Вопрос с Союзом надо решать срочно. Собравшиеся переглянулись. Ситуацию в Доминионе офицеры знали прекрасно: да, благодаря добытой Хоаром информации и оперативно проведённым ударам на упреждение восстание в новых колониях удалось задавить в зародыше, ликвидировав верхушку бунтовщиков. Точнее, почти во всех колониях — на Пхёнчхане восстание всё же полыхнуло. Но по сравнению с тем, что планировали корпораты — мелочь. Так что звание Хоар получил заслуженно — его стараниями разрушились планы Консорциума по разжиганию войн на окраинах империи. Вдобавок вброшенная подчинёнными Хоара “информационная бомба” рванула так, что брызги дерьма разлетелись по всему Союзу, щедро забрызгав корпоратов и их “шестёрок”. Альянс Союза с Консорциумом — и без того не особо прочный, — трещал по всем швам. Под горячую руку перепало даже акадийцам с эдемцами, поставлявших рабов на станцию для утех извращенцев. Правда, тут правоохранительные органы Союза среагировали чётко, похватав всех работорговцев, причастных к поставкам “живых игрушек” на “Иллюзию”. Показательные казни уняли толпу, ну а планетарным властям Акадии и Эдема хватило ума не вступаться за повешенных “бизнесменов”. В отношении Консорциума такой ход не сработал. Корпоратов и до этого в Союзе, мягко говоря, недолюбливали, а обнародованные факты вызвали такую ярость у граждан, что любой, заикнувшийся в поддержку Консорциума, рисковал быть линчёваным толпой. Что, собственно, и произошло при полном попустительстве со стороны полиции. На фоне этих событий всё громче и громче звучали слова союзовских оппозиционеров о мире с Доминионом. Так что опасения Хоара имели под собой серьёзную почву: показательная “игра мышцами” могла выйти Доминиону боком. — К слову о подкреплениях, — Раджастан снял с подставки курительную трубку и задумчиво постучал чубуком по столешнице. — Хоар, вы уверены, что посылать на Идиллию реплиткантов из… неблагонадёжного батальона — хорошая идея? Речь шла о батальоне, также проходившем “обкатку” в одной из корпораций, лояльных властям Доминиона. Руководство корпорации, не вняв рекомендациям военных, даже не подумало “ослабить гайки” в отношении репликантов, что привело к бунту. Штамповки устроили резню, остановить которую смогло лишь вмешательство войск Доминиона. Ситуацию спасло лишь предложение Хоара не начинать наземную операцию по истреблению репликантов, а сыграть роль миротворцев, устраняющих несправедливость. Лишь это позволило избежать ещё большего кровопролития. Репликанты, выслушав переговорщика, согласились сложить оружие под гарантии амнистии и “перейти” на службу в войска Доминиона. Теперь этот батальон и два других, также выказавших признаки недовольства своим положением, перебрасывали на Идиллию. — Вполне, — спокойно ответил Хоар. — Там они будут заняты делом. Ну а командующему наземными силами на Идиллии направлена инструкция эксплуатировать штамповок по максимуму, вплоть до использования в качестве лёгкой пехоты в общевойсковом бою. — Надёжней их ликвидировать, — недовольно покачала головой Загерликова. — Если начались бунты — эксперимент можно признать провальным, как и все остальные. — И какие потери мы понесём в процессе ликвидации? — поднял бровь Хоар. — В идеале тактические блоки брони отработают исправно и введут всем штамповкам смертельные инъекции. А если что-то пойдёт не так? Раз этого не сумели сделать корпораты — штамповки покопались в снаряжении и обезопасили себя от подобной команды. Нет, лучше пусть они обломают зубы о войска Союза. Репликанты созданы для убийства и если дать им понятного врага — они разорвут его на части, или сдохнут в процессе. Нас устраивают оба исхода. Заодно посмотрим как штамповки работают в условиях общевойскового боя. — А что делать с теми, кто выживут? — Оставшихся утилизируем и закроем эксперимент как неудавшийся, — спокойно сказал Хоар. — Жаль, конечно, прикрывать этот проект — он действительно хорош. Но лучше так, чем дождаться неизбежных бунтов во всех подразделениях репликантов. Раджастан слушал молча, постукивая трубкой по столу. Когда Хоар замолчал, генерал кашлянул, привлекая внимание. — Госпожа вице-адмирал, — сказал он. Саглара вскинула голову, демонстрируя внимание. — Ставлю задачу, — Раджастан нацелил на неё трубку. — Проложить флоту маршрут в систему Нового Плимута. Постарайтесь сделать так, чтобы выход кораблей с нашим новым оружием на нужную позицию занял минимум времени. Сами знаете — приведение в боевое положение занимает несколько часов, а если враг сможет выбить хоть пару секций — мощность выстрела упадёт и оружие может не произвести нужный эффект на врага. — Есть, — коротко отозвалась Загерликова.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура
Рам в окно наблюдал, как троицу избежавших виселицы сволочей подвешивают за руки для порки. Настроение у него было премерзкое — второй раз полковник убеждался в том, что корпораты одним миром мазаны. Прокофьев прикрывал Шеридана, тот — своих ублюдков, а в сумме выходило так, словно это сам Рам потворствует преступникам. Не будешь же опускаться до уровня жалобщика, объясняя рядовым причину столь резкой смены наказания. Дверь в кабинет распахнулась от пинка ногой и в проёме возник Грэм с двумя термостаканами с кофе. — А не проще поспать ещё пару часов? — осведомился полковник, наблюдая, как контразведчик почти танцевальным пируэтом уворачивается от робота-уборщика. Грэм уселся на свой стол и сказал: — Хочу посмотреть, как этим ублюдкам шкуру спустят. Я распорядился, чтобы им после порки ещё спины солью натёрли и так отправили Шеридану. Пусть сам лечит, раз такой заботливый. — Я смотрю, ты с утра добрее некуда, — невольно рассмеялся полковник. — Ноблессоближ, — подавив зевок, отозвался Грэм. И вытянул руку со стаканом, словно регулировщик — жезл. Пока Костас, натужно скрипя мозгами, пытался сопоставить произнесённое контрразведчиком по-французски “положение обязывает” со странной жестикуляцией, на пороге кабинета появилась Ракша. Отвратительно-отдохнувшая и выспавшаяся, с белозубой улыбкой и ведёрком попкорна в руках. — Что? — поинтересовалась она под взглядами мужчин. — Я все эти дни моталась за развлекающимися уродами, теперь моя очередь развлекаться. — А два попкорна взять не догадалась? — попенял Грэм, отдавая Дане кофе. Та протянула ему попкорн: — Угощайся, я всё равно столько не съем. — Надо было билеты продавать, — пробурчал Рам и полез в коробку с сигарами. Облокотившись на подоконник, трое офицеров с интересом смотрели, как назначенный палачом вахмистр-тиаматец проверяет “девятихвостую кошку” — кожаную плеть с девятью “хвостами”, в каждый из которых был вплетён металлический шарик. — Тоже твоя идея? — поинтересовался Рам у Нэйва, показывая на плётку. Полковник даже не знал, что в полку есть такой инструмент — до сего дня проштрафившихся без затей лупцевали пулемётным шомполом. Грэм молча показал на Ракшу. — Два садиста-режиссёра, — покачал головой Костас. — Закончится война — звиздуйте триллеры снимать. С вашей фантазией народ из зала прямиком в реанимацию будет отправляться, с инфарктами. — А ты представь что бы они с местными сделали, не подоспей патруль вовремя? — безжалостно поинтересовалась Ракша. — А нам потом на обезображенные тела любоваться, да подавлять бунты аборигенов. Так что пусть боятся, раз ни чести, ни мозгов. — Да я ж не против… — улыбнулся полковник. Свистнула плеть. Наказанный задёргался и заорал диким, нечеловеческим голосом. Его товарищи, висящие рядом, с ужасом следили за превращением спины подельника в кровавые лохмотья. После шестого удара штрафник уже не орал, а после десятого — перестал даже дёргаться. Вахмистр, отложив плеть, проверил пульс у своей жертвы, а затем зачерпнул горсть соли из стоящей рядом банки и втёр в измочаленную спину наказанного. Завершив, тиаматец помыл руки и перешёл к следующему корпорату. — Не надо! — взвыл тот. Без толку. Вахмистр лишь улыбнулся и вновь заработал плетью. — Разложили парня у мачты и всыпали сорок горячих, — неожиданно процитировал Грэм. — Это откуда? — полюбопытствовал Костас. — А, вычитал в книге со старинными песнями, — Нэйв зачерпнул попкорна. — Матросская баллада, ещё докосмической эпохи. Как раз про такое наказание. И, закинув попкорн в рот, с нескрываемым удовольствием продолжил наблюдать за поркой. — Ты что, тоже эту книгу читала? — повернулся Рам к приёмной дочери. — Не, я в фильме видела, — ухмыльнулась та, впрочем больше увлечённая попкорном, чем видом телесного наказания. Костас уже открыл рот для ответа, как внезапно почувствовал нечто странное. Волну возбуждения, прошедшую по телу, и несшую с собой одновременно знакомое и новое наслаждение. К бурлящему, обжигающему возбуждению примешивалось озорное веселье, отчего хотелось одновременно весело смеяться и застонать от удовольствия. Судя по ошалевшим глазам Нэйва и Ракши — с ними происходило нечто схожее. — Что это? — вцепившись в подоконник, выдавил Рам. Вместо ответа Грэм отлип от подоконника и как-то странно, бочком и враскорячку, кинулся к двери. — Какая скотина притащила сюда свою бабу?! — распахнув двери, заорал он. — Дежурный! Имя этого засранца! Сообразив, что причиной столь странных ощущений была идиллийка где-то в пределах действия эмпатии кувыркающаяся в постели с кем-то из своих, Ракша оглушительно расхохоталась. — Прости, но я пойду и сниму рожи ребят, пока это не кончилось, — заявила она и вытащила из кармана коммуникатор. — Заодно может и найду этого кобеля быстрее молчи-молчи. Мне ничто ходить не мешает. Резко выдохнув, она поставила на подоконник попкорн и вылетела из кабинете с коммуникатором наперевес. Крики Нэйва, сыпавшего угрозами и проклятьями в адрес идиота, устроившего потрахушки на службе, были слышны по всей комендатуре. Как бы то ни было, виновник происшествия и не думал завязывать со своим занятием, вскоре доведя подругу, да и половину комендатуры, до яркого и продолжительного финала. На этом месте рёв Грэма оборвался, сменившись судорожным всхлипом. Рам нашарил на подоконнике выроненную сигару и затянулся. — Грёбаная планета, — выдохнув клуб дыма, сказал он, понимая, что теперь придётся менять трусы. — Я кончил и закурил… Через минуту в кабинет бомбой влетело голое тело, шмякнувшись точно под ноги полковника. — Вот этот говнюк, — сообщил входящий следом Нэйв. Глядя на его походку с ногами врастопырку, Рам понял, что проблема смены нижнего белья встала и перед “сфинксом”. И ещё перед многими, если судить по разъяренно-недоумённым воплям в коридоре. Почему-то это развеселило полковника. — Лейтенант Фош, — опознав голое тело, начал Рам. — До сего момента я считал, что иметь одним членом всю комендатуру — это моя привилегия. Но признаю — вы меня переплюнули. — Рад стараться, месье полковник! — приняв вертикальное положение, вскинул руку к виску лейтенант. На лице Фоша не наблюдалось и тени раскаяния. — Но иметь своего командира — моветон, — стараясь не заржать, продолжил Костас. — Потому объявляю вам три наряда на службу за нарушение субординации, два наряда — за нарушение формы одежды… точнее, отсутствие таковой. И штраф в размере суточного жалованья за нарушение пропускного режима. — Есть пять нарядов на службу и штраф, месье полковник! — проорал Фош. — А теперь пусть ваша подруга проваливает из комендатуры! Всё, лейтенант, свободны, — махнул рукой Костас. Лейтенанта как ветром сдуло. Рам посмотрел в окно, затем — на раскорячившегося Грэма и захохотал. Секунду спустя к нему присоединился и контрразведчик. — Надо будет потом глянуть, что Дана наснимала, — выдавил сквозь смех Костас. — Чую, ржать будем долго! — Начинаю понимать, почему в многоквартирных домах живут в основном приезжие или молодёжь, — отсмеявшись, поделился открытием Нэйв. — Я б согласился только на частный дом в удалении от соседей. На вопли штрафника за окном они уже не обращали внимания. — А я призадумался, что в местных бардаках творится, если там со всех сторон такое, — Костас стряхнул пепел и вновь затянулся. — Пожалуй, после такого утра внемлю совету мэра и схожу в квартал удовольствий к местным спутницам. — Лучше оставьте в комендатуре оружие и те предметы, что боитесь потерять и ни в коем случае не отключайте комм, — посерьёзнел Грэм. Он невольно вспомнил секс со Свитари. Водоворот страсти, поглощающий без остатка, заставляющий забыть о времени и не обращать внимание на творящееся вокруг. Даже без эмпатии это было настолько прекрасно, что Нэйв иногда задумывался, сможет ли заниматься любовью с обычной женщиной после такого. А уж с эмпатией… — Но могу сказать, что вы не пожалеете, — добавил капитан. — А как же “без штанов, оружия и репутации”? — ехидно поинтересовался Костас. — Так я и говорю: не берите оружие, — без тени смущения парировал Грэм. — По собственному опыту. На пороге появилась ухмыляющаяся от уха до уха Дёмина, торжественно потрясающая зажатым в руке коммом. — Я ещё не знаю что потребую за это видео, но уже понимаю, что оно бесценно, — объявила она. Грэм покосился на коммуникатор с некоторым опасением. — Вас не записала из уважения, — правильно поняла его взгляд Ракша. — Вот нет чтобы сказать, что из страха перед всемогущей контрразведкой! — притворно возмутился Грэм. — Так, кто куда, а я приму душ и разведаю, так ли хороши местные профурсетки, как их рекламируют, — объявил Костас. — Если утрахаюсь вусмерть — не поминайте лихом. И напоминаю: у вас двоих тоже выходной. И вышел из кабинета. — А мысль дельная, — задумчиво протянул Нэйв. — Последую примеру, поданному старшим товарищем. Несмотря на все меры предосторожности, Грэму периодически доводилось то хапнуть дозу феромонов, то, как сейчас, получить “дозу чужого веселья” при отлове загулявших патрулей. И мысль о нормальном здоровом сексе уже казалась не отвлекающим от службы излишеством, а единственным способом прочистить мозги. К тому же, недавнее происшествие и воспоминания о Свитари взбудоражили воображение и Нэйву стало любопытно полноценно испытать секс с эмпатом. В конце-концов, должен же он понимать, что заставляет патрульных раз за разом забивать болт на службу, переходя с маршрута патрулирования на маршрут “постель подружки — койка на гауптвахте”.. — Везёт вам, — вздохнула Ракша и задумчиво окинула взглядом сад, где заканчивали порку штрафников. — Я как-то по бабам не очень. А местные — все бабы, куда ни плюнь. Что с хреном, что без. Она презрительно сплюнула на цветочную клумбу. — Разве что у Зары есть яйца, но я за традиционные ценности, — хмыкнула Дёмина. — Пойду хоть на Рогалике полетаю. — Ты же понимаешь, что разобьёшь сердце его хозяину? — не удержался от подначки Грэм. — Точнее — безжалостно оттопчешь ему губу? В том, что идиллиец попытается, как говорят местные, “испытать новые ощущения”, Грэм не сомневался. Может, не столь прямолинейно, как остальные его соплеменники, но попытается. Грэм хорошо помнил взгляд идиллийца, когда Дана садилась в броневик — с таким азартом охотник смотрит на желанную добычу. И в чём-то идиллиец был прав — Ракша действительно могла подарить ему новые, яркие, незабываемые впечатления. Например, множественные переломы нижней челюсти и всех четырёх конечностей. Вряд ли почтенный владелец питомника когда-либо испытывал нечто подобное. — Я не сплю с теми, кого не уважаю, — отрезала Дёмина. — А те, кто не защищают свою планету, не заслуживают уважения. (обратно)
Глава 26
Планета Идиллия. Зелар, квартал удовольствийКвартал удовольствий Зелара раскинулся широко, тесно соприкасаясь с туристической зоной. Размером он уступал столичному, как истребитель крейсеру, но всё же мог дать фору многим специализированным зонам на крупных планетах. Вопреки расхожему мнению, речь шла не об “улице красных фонарей”, а скорее о месте сосредоточения разноплановых заведений, направленных на получение телесного удовольствия. Едва ли не половину всех заведений составляли едальни самого разного толка: от вычурных ресторанов с изысками вроде приёма пищи в абсолютной темноте, до примитивных на вид заведений, где мясо обжаривалось на тиаматский манер — на открытом огне. Аромат от него шёл просто сногсшибательный — местные повара управлялись с приправами так же ловко, как китежцы с оружием. От обилия вкусных запахов рот Грэма наполнился слюной, а всё более и более частые “эмпатические прикосновения” невольно вызывали праздничный настрой. Немало способствовала ему и музыка, лившаяся, казалось, отовсюду. То были не оглушительные, стремящиеся перекричать друг друга, записи популярных исполнителей, сливающиеся в сводящую с ума какофонию. Только живая музыка. Уличные музыканты, профессионалы на эстрадах ресторанов и клубов… Шагая по кварталу Грэм наслаждался переходом одной затухающей мелодии к другой, ещё только набирающей силу. Незаметно для себя Грэм начал улыбаться. Да, разумом он понимал, что во много это результат воздействия чужих эмоций, но, в конце-концов, разве это плохо — когда кто-то делится с тобой радостью? Он размышлял — куда отправиться в первую очередь: к ближайшему источнику аппетитных ароматов, в знаменитый “Сад Спутников”, где по слухам обитали самые умелые жрицы любви во всей обитаемой вселенной, или же просто подцепить подружку из местных? Грэму как раз недвусмысленно улыбалась компания идиллиек с открытой террасы, но тут до слуха гефестианца донёсся знакомый, сводящий с ума звук. Бубенцы. На небольшом помосте у ночного клуба через дорогу пленительно выгибалась в танце идиллийка с ножными браслетами-бубенцами. Их мягкая трель воскресила в памяти Грэма каюту на хаусботе, бьющиеся в агонии тела Лорэй, самодовольную ухмылку остроухого… Где-то в груди словно провернулся противотанковый ёж, а мир сузился до тонкого невыносимого перезвона, набатом бьющего в голове. Нэйв тряхнул головой, но проклятый звук накрепко засел в ней, открывая, одну за другой, двери в прошлое. Допрос в тесном карцере, отвратительная, тошнотворная правда об “Иллюзии”, выстрелы, вспарывающие ночь, грохот разрывов, боль… Много боли. — С вами всё в порядке? — осторожно тронула его за плечо незнакомая идиллийка с тревогой в красивых глазах. — Да, — грубо огрызнулся Грэм и, не дожидаясь новых расспросов, быстро пошёл прочь из этого места. Развлекаться расхотелось. Уже за пределами квартала удовольствий он сел в тени дерева, в стороне от людей, и устало потёр лицо. Затем достал комм, набрал номер и спросил: — Дана, не против, если я присоединюсь? Давно хотел научиться летать на тиаматских волках…
В отличие от Грэма, Костас Рам всерьёз вознамерился наконец отдохнуть и лично проверить, что заставляло его людей грубо пренебрегать служебными обязанностями. Из чисто академического интереса, естественно. Для этой цели комендант переоделся в гражданское и даже позволил нацепить на себя “браслет гостя”. Такие носили все туристы и сейчас Костасу хотелось если уж не слиться с толпой праздных гуляк, то по крайней мере не слишком из неё выделяться. Ещё не дойдя до квартала удовольствий, Костас получил несколько предложений провести вместе время от местных красоток. Им нравились его жёлтые глаза, доставшиеся от матери-бейджинки, и даже не самые впечатляющие внешние данные коменданта не останавливали любительниц экзотики. Но Костас, помятуя совет Зары, твёрдо решил всё же добраться до местных жриц любви и от всех предложений решительно отказывался, держа курс на загадочный “Сад Спутников”. Говоря откровенно, он не ожидал, что это будет действительно сад. Зелёная зона, полукольцом охватившая немаленький квартал удовольствий, представляла собой диковинную смесь уютного парка, галереи искусств и фестиваля гурманов. Среди диковинных растений Костас рассмотрел уютные беседки, столики, навесы, качели, ресторанчики, бар у бассейна, небольшой искусственный пруд, и скрытые среди деревьев павильоны, о размерах которых комендант мог только гадать. Собственно, как тут происходил найм профессионалки, тоже оставалось только гадать. В отличие от привычных китежцу шлюх (и некоторых местных барышень), тут никто не пытался прижаться к нему потеснее и предложить хорошо провести время. Но и вежливой внимательной мадам, кои заводят соответствующие разговоры в заведениях подороже, тоже не наблюдалось. В саду гуляли, читали книги, танцевали, пели, рисовали, перекусывали, плавали в бассейне, общались, целовались… В общем-то, как и во всём остальном городе. Костас растерянно оглядывался вокруг и уже совсем было решил, что спутал общественный парк с борделем, как почувствовал весёлое любопытство и услышал женский голос. — Впервые в квартале удовольствий? Обернувшись, китежец увидел улыбающуюся идиллийку, фиолетовую кожу которой покрывал причудливый серебристый орнамент, больше всего напоминавший тиаматские татуировки. Голубые, с серебристой каймой волосы придавали девушке сходство с экзотическим цветком. — Угадали, — кивнул Костас, осознав, что весёлое любопытство — чувства его собеседницы. Похоже, в этом квартале, несмотря на приказ, никто и не думал ограничивать эмпатию. Но, вспоминая недавний инцидент в комендатуре, Рам рассудил, что квартал удовольствий — вряд ли то место, где идиллийцы способны контролировать свой дар. — Тогда тебе точно пригодится небольшая экскурсия, — дружелюбно улыбнулась идиллийка и протянула руку в традиционном тут жесте приветствия. Китежец ответил на рукопожатие, отметив, как соприкоснулись браслеты, окрасившись спокойным зелёным цветом. Из пояснений Ароры Костас помнил, что в момент сближения браслетов гражданина или гостя, происходит генетическая проверка, оповещающая в случае близкой степени родства. Разумно, учитывая запутанные родственные связи местных. — Да, небольшой инструктаж бы не помешал, — признался Рам, с удовольствием оглядывая новую знакомую. Та ответила таким же открытым, без тени смущения, взглядом. От неё веяло игривым интересом и китежцу это нравилось. Приятно ощущать, что ты симпатичен незнакомой красотке даже без экзотического флёра боевой брони. И что-то подсказывало, что на Идиллии можно быстро миновать этап ухаживаний и вовсе игнорировать популярное у женщин большинства планет “правило трёх свиданий”. — Могу составить тебе компанию и показать тебе Сад и весь квартал, — предложила девушка. — И давай “на ты”. — Почту за честь, — кивнул Рам, сгибая руку кренделем. — В непростое время тебя занесло в Зелар, — идиллийка умостила руку у него на локте и ненавязчиво увлекла по одной из мощёных дорожек сада. — Меня зовут Прия. — Лабрис, — после секундной заминки представился Рам, не желавшим афишировать личность. Костас даже не соврал — прозвище он получил ещё в военном училище за узкое лицо: однокашники сочли, что молодой китежец похож на старинный боевой топор, и немедленно озвучили свои наблюдения. Костас с невольным весельем вспомнил, как гордился своим звучным прозвищем. Господи, как он тогда был молод… Судя по реакции Прии, холодным оружием она не увлекалась и прозвище приняла за имя. — Не похоже на привычные кварталы удовольствий других планет? — с улыбкой спросила она, перехватив любопытный взгляд спутника, наблюдающего, как какой-то бейджинец в компании идиллийки удит рыбу в искусственном водоёме. Вид у обоих был совершенно счастливый. — Нет, — честно признался Костас, с интересом глядя на успехи рыбаков. Чёрт подери, а когда он сам выбирался на рыбалку? Рам задумался, механически остановившись и глядя на пруд. Выходило, что ещё на Акадии — тогда он, пара друзей и Ракша отмечали окончание контракта. Очередного — Рам уже сбился со счёта, — для Костаса и первого — для свежеиспечённого лейтенанта Дёминой. Надо же… прошло меньше года, а кажется, что уже миновала целая вечность — столько всего пришлось пережить за этот срок. “Надо урвать момент, и выбраться сюда”, — решил Костас, наблюдая, как бейджинец — турист, судя по собранным в хвост длинным волосам, — под весёлый смех спутницы пытается подсечь сачком бьющуюся на крючке рыбину. Судя по красным полосам на спине и ярко-белым плавникам, парню повезло поймать акадийского королевского карпа. Карп отчаянно пытался уйти, вероломно сопротивляясь всем попыткам бейджинца подцепить его сачком. — Да брось ты эту сетку! — наконец, не выдержав, азартно заорал Костас, едва ли не подпрыгивая на месте. — Руками, руками под жабры его — и на берег швыряй! Бейджинец, очевидно не имевший большого опыта в этом деле, честно попытался последовать совету, но мокрая чешуя рыбины предательски выскользнула из пальцев, и карп, издевательски махнув хвостом напоследок, сорвался с крючка и исчез в воде. — Покажешь, как надо? — глаза Прии весело блестели. Азарт Костаса, будто вирус, передался идиллийке. Костас посмотрел на раздосадованного бейджинца, затем — на свою новую знакомую, и ненадолго задумался, честно пытаясь найти повод отказаться. Борьба с самим собой длилась несколько секунд, заранее обреченная на провал — это как сесть играть с самим собой в карты, заранее раскидав расклад. — Только не удочкой, — заранее предупредил Костас, скидывая с ног невесомые сандалии, так не похожие на привычную тяжёлую обувь. Нога в этих творениях местных сапожников так и норовила подлететь к носу, из-за чего походка китежца приобрела некоторую комичность — Рам вышагивал, словно на параде, выпрямив спину, чуть отведя в стороны руки и высоко поднимая ноги. — Есть, где рыбу готовить? — спросил он у Прии, заходя по колено в воду. — Конечно, — идиллийка наблюдала за его действиями со всё возрастающим любопытством. — Рядом несколько заведений могут приготовить улов. — Вот и ладушки… Рам принялся ловить танцующую над водой радужную мошкару и кидать её перед собой. А потом застыл неподвижным изваянием, внимательно глядя в воду. Вопреки его ожиданиям, Прия не мешала. Не лезла с расспросами, не отвлекала разговорами, а просто сидела на берегу и с неподдельным интересом участвовала в развернувшемся действе в качестве молчаливой болельщицы. Движение руки Рама никто из наблюдателей толком и заметить не успел: вот он стоит, нависнув над водой на манер эдемского зимородка — а вот уже на берегу бьётся рыбина, молотя по траве хвостом и разевая рот. Наградой Костасу были бурные аплодисменты идиллиек и дружный восторженный смех, к которому присоединился и бейджинец. Похоже, неудача ничуть не испортила настроение серокожего. — Это ж карп, — адресуя пояснение неожиданной публике, проговорил Рам, выходя из воды. — Они наглые и жрать любят. У него там, на Акадии, и врагов вроде нет — их первопоселенцы искусственно вывели на водных фермах, вот он и не боится ни черта. Китежец подхватил рыбину за хвост, довольно крякнул и хрястнул головой о торчащий из земли массивный древесный корень, прекращая её мучения. — Ну и где тут её приготовить? Несмотря на всё миролюбие идиллийцев, подобная варварская расправа над рыбиной никого не смутила. Заморочек насчёт святости всего живого эмпаты— гедонисты не имели и, подобно тем самым карпам, весьма любили вкусно покушать. Что Костас и оценил в ближайшем ресторанчике, где пищу готовили на огне под открытым небом. Карп у повара вышел отменный, а ели его просто — руками, без всяких головоломок вроде двух десятков столовых приборов, разложенных на белоснежной скатерти, так что Костас впервые за долгое время по-настоящему расслабился. — Скажи, — вспомнив утренний курьёз в комендатуре спросил он. — Насколько хорошо вы контролируете свою эмпатию и феромоны? Бывают случайные всплески, вроде как спонтанная реакция организма? — Бывает всякое, — охотно ответила Прия, облизывая жирные от рыбы пальцы. Выходило у неё это невероятно чувственно, но у Костаса не возникло ощущения, что она делает это намеренно. Просто всё, что делали женщины этой планеты, почему-то казалось невероятно привлекательным. — Любое существо в сложных для себя ситуациях способно частично потерять самоконтроль. У кого-то трясутся руки, кого-то знобит, у кого-то губы помимо воли растягиваются в улыбке, кто-то выплёскивает вовне чувства, а кто-то выделяет феромоны. Одни владеют собой лучше, другие — хуже. — Понятно, — Рам счёл объяснение удовлетворительным. Вполне возможно, что подружка любвеобильного лейтенанта Фоша и не собиралась выдавать своё присутствие, но просто не сумела сдержаться. Надо доходчивей донести до личного состава недопустимость подобных развлечений в комендатуре. — Интересный у вас мир, — после небольшой паузы продолжил Костас. — Почитаешь рекламные проспекты — решишь, что планета бездумных потрахушек, прерываемых лишь необходимостью пожрать и чуть поспать. — На что самый большой спрос, то и рекламируют, — ничуть не обиделась на его слова Прия. — Доешь свой улов и я проведу тебя по кварталу удовольствий. Там много заведений на любой вкус. В одном ты сможешь развлечься, выпить, потанцевать, подыскать одну или несколько подруг для весёлой ночи, в прочих собирается более требовательная публика. Она подлила вина в свой бокал и предложила Костасу. Тот молча кивнул. Отдыхать так отдыхать. — У каждого свои фантазии, — продолжила Прия, — и есть заведения, в которых может встретиться ищущие определённых удовольствий. Хочешь — сними памятное эротическое видео у профессионального режиссёра. Хочешь — взбудоражь воображение свиданием вслепую. В буквальном смысле: ты и партнёрша не увидите друг друга от начала и до конца встречи. Твои фантазии совершенно уникальны? Озвучь их — и многие из ищущих новых впечатлений непременно захотят составить тебе компанию. Можешь задержаться в этом квартале на неделю, но при этом вряд ли успеешь испробовать всё. При мысли о свидании с завязанными глазами у Рама случился приступ острой паранойи, а идея добровольной съёмки в порнушке была настолько нелепа, что даже не казалась смешной. Чем только люди не занимаются… — Я ожидал увидеть нечто подобное здесь, — признался Костас. — Меня ввело в заблуждение название — “Сад Спутников”. Но, похоже, я принял городской парк за бордель. — Ты одновременно прав и ошибаешься, — озадачила его Прия. — Это действительно одно из мест работы Спутников и Спутниц, но оно никак не является ни борделем, ни даже домом свиданий. — И что же это тогда? — удивился китежец. — Ашах. Боюсь, это слово не имеет точного аналога на всеобщем. Ближе всего, пожалуй, будет слово “храм”. От этого заявления Рам опешил, пытаясь состыковать в голове образ строгого, мрачноватого сакрального места, увиденный парк вполне невинных развлечений и ожидаемый бордель. Выходила какая-то ерунда, но он тут же напомнил себе, что на этой планете храм и бордель как раз вполне могут совмещаться, да и Зара охарактеризовала Спутниц как нечто среднее между психологом и религиозным деятелем. Остальная галактика, впрочем, была куда более однозначна в определении рода занятий этих особ. — Как-то это не слишком стыкуется с тем, что я слышал о Спутницах, — дипломатично сообщил Костас. Он всем существом ощутил веселье и нетерпеливое любопытство Прии. — А что ты слышал? — оживилась она, сверкнув любопытными глазами. — То, что скорее пристало служительницам борделей, чем храмов. — признался Рам. — А разве одно исключает другое? — весело рассмеялась идиллийка и отщипнула очередной кусочек ароматного белого мяса от порядком объеденной рыбьей туши. — В моём понимании — да, — честно признался Костас. — Но, видно, я просто верю в нечто иное, чем местные. Кстати, а во что верят на Идиллии? — В счастье, — дала странный ответ Прия. — В счастье, — повторил Костас и криво улыбнулся. — А что такое — счастье? Ты можешь дать точный ответ? Ведь для каждого оно своё — это самое счастье. Вот для него… — китежец кивнул на кстати подвернувшегося эдемца из “диппля”, находившегося в увольнительной. Дурачина выглядел как ходячая карикатура на армию — дыхательная маска болталась где-то на груди, мундир расстёгнут, из кармана штанов торчит бутылочное горлышко, но зато под руку с ним шла и весело смеялась идиллийская красотка. — … счастье наступило, — Рам подмигнул Прие. — У каждого свой ответ на этот вопрос, — развела та руками. — Жизнь каждого на этой планете посвящена поиску своего счастья. Для кого-то оно в удовольствии, для кого-то в любви, для кого-то в творчестве, для кого-то в новых острых ощущениях, для кого-то оно в покое, для кого-то в вечном пути, для кого-то во всём одновременно… В одном мы сходимся — невозможно быть счастливым, когда рядом с тобой кто-то несчастен. Потому мы и стремимся помочь найти счастье всем тем, кто прилетает на нашу планету. Искренность идиллийки Костас ощущал, но слова всё равно вызвали в нём здоровый скепсис. — Даже захватчикам? — уточнил он. Вопреки ожиданиям, китежец не почувствовал и тени ненависти, гнева или страха. Всё та же искренняя непосредственность и тихая радость жизни. — Большинство из них стали такими именно потому, что не нашли своего счастья, — сказала идиллийка. — Большинство инопланетников долгие годы, с самого детства, несут в душе боль и болезни, оттого озлобились и возненавидели всех, начиная с себя. Наш долг помочь им исцелиться и вернуть себя настоящих. Ни больным, ни ущербным Рам себя не ощущал. — Вот тут ты в корне не права, — рассмеялся он. — Война — это не компенсация каких-либо комплексов неполноценности, а банальный делёж и передел прибыльных угодий, не более того. Правда, это с точки зрения тех, кто войну развязал. Для обычного же солдата это либо работа, либо защита своего дома и всего, что ему дорого. — Это лишь на первый взгляд, — покачала головой Прия. — Идиллия — пример того, как можно жить, не развязывая войн и не разоряя другие миры. Что до солдат, так ведь среди них не так много тех, кого эта работа делает счастливым. Чаще всего это просто приемлемый выход из жизненной ситуации. Мы предлагаем больше. Работу, которая сделает тебя счастливым. Жизнь, которая полностью тебя удовлетворит. Не будь душа Прии открыта нараспашку, Костас бы счёт, что она ненавязчиво склоняет к дезертирству солдата противника. В том, что она опознала в нём оккупанта, он почти не сомневался. Но идиллийка было всего лишь искренне увлечена разговором и, похоже, просто говорила о том, во что верила. В другую жизнь для всех. Лучшую жизнь без войн. — Работа меня устраивает полностью, и даже больше, — китежец отщипнул кусок белого мяса, окунул в плошку с синим соусом, оглядел получившееся творение и с наслаждением съел. — А что до жизни… Тут Костас вынужден был признать, что жизнь его удалась крайне однобоко: да, он очень прилично зарабатывал, имел отличную репутацию как на Китеже, так и за его пределами, но из всего, что он по-настоящему ценил, у него была лишь Дана. Дочь, теперь уже слишком взрослая, живущая своей жизнью. А дома его, как и прежде, ждали лишь уборка, мелкий ремонт и вечера перед голопроектором в обнимку с бутылкой. — А какое счастье для тебя? — поспешил Костас перевести разговор на саму идиллийку. — Мне нравится помогать окружающим, — с искренней, непривычно-открытой улыбкой призналась Прия. — Помогать им понять себя, свою суть, обрести цельность, возвращать в жизнь радость. Мне вообще нравится понимать других, узнавать, что они думают, что чувствуют. Даже в зверях скрыта индивидуальность, что же говорить о разумных во всём их многообразии. — Вот как, — удивился Костас, оглядывая свою спутницу уже новым взглядом. И тут ему на ум пришёл ещё один персонаж со схожим мировоззрением идеалиста. — Тебе с моим приятелем пообщаться, — тут же озвучил мысль китежец. — Вы б нашли общий язык: он как ты — тоже малость имеет пунктик на тему “помочь всем”. — И чем он занимается? — подалась вперёд заинтересованная девушка. — Он как раз один из тех самых захватчиков, которых ты так всех скопом записала в закомплексованные личности, — ухмыльнулся Рам. — Проблема в том, что он не доверяет людям. Особенно тем, кто хочет безвозмездно помогать другим. Такой вот парадокс. Строго говоря, последними словами Костас окончательно и бесповоротно выдал свою принадлежность к армии Союза, но на Прию это не произвело особого впечатления. К оккупантам тут относились с весьма своеобразным интересом, далёким от агрессии. — Так приводи его сюда, пусть изменит свой взгляд на мир, — предложила она. — Я устрою ему чудесную прогулку и расскажу обо всех возможностях квартала удовольствий. Рам отрицательно покачал головой: — А вот это вряд ли. Как я уже сказал — людям он не доверяет. Поэтому ждёт тебя отказ от прогулки и подозрение в желании втереться в доверие. Ответом ему был искренний звонкий смех и чувства, от который Костас и сам невольно улыбнулся. — Вы такие смешные, — с истинно идиллийской непосредственностью сообщила Прия. — Пытаетесь казаться не теми, кто вы есть, окружаете себя традиционной ложью, которую называете приличиями, скрываете намерения… Вы умудряетесь оставаться одинокими посреди толпы, а в искренних проявлениях пытаетесь углядеть корысть. Наверное, это всё востребовано в ваших родных мирах, но для нас выглядит очень забавно. — Наверное, — не стал спорить Костас. — Но в его мире — это необходимость. — На то и нужны друзья, чтобы помогать посмотреть на себя и мир иначе, — подмигнула ему идиллийка. — Расскажешь ему, что побывал среди страшных коварных идиллийцев и вернулся живой и здоровый, — она подхватила бокал с вином и подняла в шутливом салюте. — Ага, типа того, — закивал китежец. — Правда, я спутниц искал. Но, видать, не судьба — не нашёл. Прия рассмеялась ещё веселей прежнего. — Боюсь тебя разочаровать, но очень многие из тех, кого ты видишь вокруг — спутники. Она кивнула в сторону девицы в компании всё ещё рыбачившего бейджинца. Тот выглядел совершенно довольным жизнью. Следом Прия указала на рослого идиллийца, успокаивающе обнявшего расстроенную чем-то девушку. Парочка устроилась прямо на земле, у одного из открытых очагов, и тихо о чём-то беседовала. Следующей спутницей оказалась идиллийка, игравшая на свирели блаженно развалившемуся в траве человеку, в котором Рам, к своему изумлению, узнал одного из двух выживших офицеров оперативного отдела штаба. Впервые за последние дни китежец видел этого лейтенанта таким расслабленным и умиротворённым. — Во как, — только и смог сказать порядком ошеломлённый Костас. — Открою ещё одну страшную тайну, — хихикнула довольная произведённым эффектом Прия. — Ты и сам сейчас беседуешь со спутницей. Костас едва не поперхнулся рыбой. — Серьёзно? — едва смог просипеть он. — Что тебя так удивляет? — всё с тем же весёлым любопытством спросила Прия. — Не ожидал, — честно признался Костас. — А чего ожидал? Что я потребую наличку вперёд и брошусь срывать с тебя одежду? — смеясь, уточнила идиллийка. — Я, конечно, могу это сделать, но мне кажется, тебе нужно нечто иное. Она подмигнула растерянному коменданту, отщипнула ещё немного от рыбьей туши и поднесла угощение к его губам. — Для начала, просто отдохнуть и расслабиться. Костас, пребывающий в некоторой растерянности от её слов, неуверенно кивнул и осторожно коснулся губами пальцев свой необычной спутницы. В чём-то Прия была права — происходящее действительно нравилось ему куда больше того, что он ожидал от этой планетки в целом и этого места в частности. — Раз такое дело, — решил уточнить он, — то скажи, ты сейчас используешь феромоны? Отправившись на эту прогулку, комендант совершенно осознанно нарушил собственное правило не контактировать с местными без дыхательных масок или носовых фильтров. Помимо желания научиться без всяких приборов отслеживать эффект от применения идиллийской биохимии, ему было по-человечески интересно испытать на себе то, о чём он слышал так много невероятных историй. — Совсем немного, чтобы тебе было проще расслабиться и думать о приятном, — призналась Прия. — А ты можешь постепенно увеличивать концентрацию, чтобы я успел осознать эффект? — попросил Рам. — Всем сперва любопытно, — снова очень заразительно рассмеялась девушка, и Костас невольно улыбнулся в ответ. — Я буду очень медленно увеличивать концентрацию, но, поверь, нам лучше сперва перебраться в более уединённое место… Такое место нашлось неподалёку — один из тех самых павильонов, что Костас заметил раньше. Некоторые из них находились в отдалении друг от друга, а те, что побольше, делились на отдельные номера. — На первый раз нам лучше занять отдельный павильон, — неспешно идя с Костасом под руку сказала Прия. — В общих тебя собьют с толку чужие эмоции и ты не сумеешь как следует, шаг за шагом, насладиться новыми впечатлениями. Рам невольно вспомнил, как утром всю комендатуру “сбило с толку” соседство с трахающейся парочкой и мысленно согласился с Прией. Хоть Костас и не считал себя ханжой, сексом он предпочитал заниматься в уединённом месте без толпы наблюдателей, или, в случае идиллийцев, сочувствующих. — А что это за цветовая маркировка? — уточнил он на разную расцветку сенсоров на дверях павильонов. — Белый цвет означает, что павильон свободен, — охотно пояснила спутница, — чёрный — не беспокоить. Жёлтый — все желающие могут присоединиться к веселью. Синий — присоединиться могут лишь мужчины, красный — лишь женщины. Такая маркировка принята во всех кварталах по всей Идиллии. Среди обилия ярких цветов Костас заметил лишь пару чёрных обозначений и только покачал головой. Вот ведь странная планета… — Мне нравится чёрный маркер, — предупредил Рам. Мысль о том, что пока он кувыркается в постели кто-то будет шарахаться в открытую дверь вызвала в нём очередной приступ паранойи. — Я так и поняла, — весело рассмеялась Прия и легко, игриво коснулась губ коменданта мимолётным поцелуем. Павильон, который они заняли, меньше всего напоминал комнату в борделе. Скорее уютный и уединённый домик с традиционной для Идиллии большой кроватью и круглой ванной, способной вместить человек пять, не меньше. Пол устилала шкура, настолько большая, что скорее принадлежала какой-то фабрике, чем настоящему зверю. И камин. Настоящий дровяной камин, который Костас немедля разжёг. Убедившись, что дверь надёжно заперта, а сенсор приобрёл успокаивающий чёрный окрас, Костас позволил усадить себя в удобное кресло. — А теперь расслабься и следи за сменой ощущений, — поцеловав китежца, шепнула Прия. Повинуясь команде спутницы, заиграла музыка, а свет погас. Домик погрузится в в полумрак, в котором со всей отчётливости проступили светящиеся рисунки на теле идиллийки. Простой ритм барабанов сплетался с простой, но чувственной мелодией. Одежда Прии упала на шкуру и рисунок обнажился полностью. Причудливо изломанные линии, подчиняясь движениям Спутницы, складывались в завораживающие чувственные узоры танца. Блики огня ласкали гибкое женское тело, приковав взгляд Костаса к женщине, что с каждым мгновением казалась всё желанней. Потом он так и не смог вспомнить, в какой момент протянул руки к обнажённой Прие… Раньше, когда Костасу доводилось слышать неправдоподобные байки о невообразимых удовольствиях, что способны доставить идиллийки, он не воспринимал их всерьёз. Ну что, по большому счёту, может сделать в постели женщина с фиолетовой кожей, и при этом не может женщина любой другой расцветки? Теперь он понял, как заблуждался. Чарующий танец и неодолимое действие феромонов разожгли в нём желание, а благодаря эмпатии, Прия всецело разделяла его страсть, возвращая возросшую и приумноженную жажду любви. Никогда раньше Костасу не доводилось быть с женщиной, которая была настолько желанна для него и для которой он был желанен не меньше. И он совершенно не ожидал, что подобное возможно за деньги. Строго говоря, ничего этого Рам в тот момент не осознавал, совершенно потеряв голову, будто шестнадцатилетний юнец. Словно сорвало створ плотины, смыло прочь запреты и сомнения. Он дал волю фантазиям, наслаждаясь возможностью абсолютно точно понимать, находят ли они отклик у его партнёрши. Когда первая волна усиленной феромонами страсти схлынула, оставив после себя приятное утомление, Прия наполнила горячую ванну и Костас с удовольствием погрузился в блаженное тепло. Идиллийка устроилась рядом и неспешно поглаживала и мяла утомлённые мышцы, прогоняя усталость и даря блаженство. Костас лишь блаженно жмурился, без сожалений отдавшись во власть своей спутницы. После купания комендант, чистый и приятно опустошённый, послушно растянулся на устилавшей пол шкуре. Идиллийка, уютно напевая незнакомую Раму песню, неспешно умаслила его тело продолжила массаж, прогоняя из тела застарелую усталость. Иногда китежцу казалось, что руки Спутницы способны возвращать молодость: стоило ей как следует размять его плечи, как исчезала привычная напряжённость мышц, порождавшая едва заметную скованность тела. При этом Костас чувствовал её искреннюю заботу, ощущал, как нравится Прие происходящее, видел, как она разделяет его наслаждение происходящим. Невероятное ощущение. Рам не мог с уверенностью сказать, почему согласился на предложение Прии позвать в помощь ещё одну Спутницу. Возможно дело было во вскруживших голову феромонах, а может он просто доверился идиллийке настолько, чтобы позволить провести его через этот день так, как она считала правильным. И не пожалел. Когда его в четыре руки разминали, втирали в кожу какие-то масла и мази, он мог лишь блаженно мычать и улыбаться, наслаждаясь непривычной лёгкостью в теле. Он даже придремал, убаюканный скользящими по его телу руками и впервые за годы службы не реагируя на вызовы служебного комма. Ему даже приснился сон, такой приятный и откровенный, что когда Рам проснулся, то понял, что успел отдохнуть, как никогда в жизни. И пробуждение, надо сказать, оказалось куда приятней любого сна. Оказалось, что две идиллийки способны подарить несравнимо больше удовольствия. Каждая щедро делилась с ним удовольствием, полученным от обоих партнёров, и единственное, о чём ещё мог мечтать китежец — чтобы этот день никогда не кончался… (обратно)
Глава 27
Планета Идиллия. Город Зелар, клуб “Высота” — Vive la Mort, vive la guerre, Vive le sacre mercenaire! — торжественно провозгласил акадиец старинный тост. Бокалы с вином чинно звякнули, соприкоснувшись боками. — Бастиан, — сделав глоток, спросил майор-тиаматец, — всё хочу спросить: почему “наёмного”? — От первого поколения пошло, — объяснил акадиец, явно довольный интересом тиаматцев к истории своей родины. — На Старой Земле это был тост лучших воинов моих предков — Французского Иностранного Легиона. А среди тех, кто отправился к Акадии, было очень много бывших легионеров. Вот с тех пор тост и живёт. — О, традиции — это святое, — абсолютно серьёзно согласился тиаматец. Взяв с тарелки кусочек мяса, он опустил его под стол. Раздалось тихое “ам” и жёсткий лоб тиаматского броненосца благодарно потёрся о ладонь хозяина. — А красиво тут, — Бастиан кивнул на вид, открывающийся за коваными перилами веранды клуба, на которой обедали офицеры. — Си, — не стал отрицать очевидного тиаматец. Вид с высоты семисот метров действительно открывался великолепный. Расположенный на склоне горы клуб привлекал посетителей в первую очередь именно возможностью полюбоваться на город с высоты птичьего полёта, ощутить себя между небом и землёй. Правда, именно по этой причине среди нынешних посетителей практическиотсутствовали уроженцы Бейджина и Гефеста — у них, привыкших к тесноте и низким сводам подземных городов, вид открытого пространства сверху и снизу вызывал приступы агорафобии. Но зато акадийцы и тиаматцы с удовольствием наслаждались зрелищем, практически недоступным на их родине. Акадия на своём единственном континенте имела невысокую горную цепь, а горы Тиамат населяли представители флоры и фауны, ничуть не уступающие своим равнинным собратьям в стремлении закусить — или пустить на удобрения, — зазевавшегося гомосапиенса. Естественно, что клуб в горах вызвал у представителей этих миров живейший интерес. — Первый раз в горах, — признался тиматец. На эсперанто он говорил без малейшего акцента, выдавая уроженца Азимова — столицы Тиамат, — получившего хорошее образование. Жители провинции, как правило, говорили с характерным акцентом, либо не владели эсперанто вовсе. — На Новом Плимуте всё собирался на горнолыжный курорт, — продолжил тиаматец, — но так и не собрался. — А ты умеешь кататься на лыжах, дружище? — удивился акадиец. Броненосец высунул из-под стола башку, похожую на танковую башню в “кубиках” динамической защиты и умоляюще уставился на Бастиана. — Бонита, нельзя! — прикрикнул на питомицу тиаматец, но та сделала вид, что не слышит. — Да ладно, что тебе, жалко? — акадиец положил на ладонь кусок фрукта и поднёс к морде броненосца. Та ловко слизнула угощение, сверкнув внушительными зубищами. — Не тебе потом её от запора лечить, — буркнул тиаматец. — Она же меры не знает — дай волю, будет лопать, пока поперёк не треснет. — От кусочка не треснет, — утешил его Бастиан, вилкой почёсывая Боните за ухом. — Официант! Виски! — заорали за соседним столиком. Акадиец и тиаматец синхронно покосились на мрачно веселящихся офицеров-корпоратов. — Почему сюда пускают эту шваль? — недовольно поинтересовался Бастиан, даже не думая понизить голос. Корпораты разом заткнулись, оборачиваясь. Акадиец нарочито выпрямился на стуле и поправил висящую на поясе шпагу, намекая, что не прочь подраться. Но корпораты ещё не дошли до того состояния, когда кусок бритвенно-острой стали метровой длины и здоровенный хищный зверь не воспринимаются, как угроза. Переглянувшись, офицеры штрафников демонстративно заговорили друг с другом. — Merde, — Бастиан вернулся к прерванной беседе. Штрафников корпоратов тиаматцы и акадийцы ненавидели истово, так, как на Земле львы и леопарды ненавидят гиен. То, что вояки Консорциума не болтаются на виселице, воспринималось ими как досадное недоразумение, которое требовалось исправить как можно скорее и лишь драконовские меры по поддержанию дисциплины в войсках Союза уберегали штрафников от преждевременной кончины. Штрафники отвечали полной взаимностью, полагая ошибкой природы мутантов, оказавшихся на одном уровне с настоящими людьми, к коим несомненно относили себя. По мнению офицеров и солдат “особых полицейских частей”, для мутировавших полуприматов с отсталых планет должно являться честью даже право поцеловать ботинок настоящего человека. И осознание этого факта нужно вколотить в головы союзовцев, от чего-то возомнивших себя равными выходцам из метрополии. Но к вящему сожалению и тех и других, дискуссия с применением подручных аргументов и нанесением оппоненту выводов различной степени тяжести исключалась под страхом смертной казни для зачинщиков. Вдобавок штрафников выпускали в увольнительную после тщательного обыска, изымая всё, что могло послужить оружием, в то время как союзовцы ходили со своим зверьём и традиционным холодным оружием, что автоматически ставило корпоратов в проигрышное положение. Собственно, до прошлого дня штрафников вообще не выпускали за пределы пунктов временной дислокации, пока полковник Шеридан не выбил послабления. Разумеется, это не понравилось многим союзовцам, но пока благоразумие брало верх над неприязнью. Штрафники также оценили прелесть расположенного на горе клуба: кому-то он напоминал родные места, кому-то нравился вид, а кому-то — кухня и музыка горцев Земли. Так и получилось, что закадычные враги оказались в одном и том же месте, вынужденные терпеть друг друга. К счастью для всех, в идиллийских заведениях всегда работали “собеседники” обоих полов, развлекавшие посетителей разговорами. Чаще всего на такую работу рвался охочий до новых знакомств и впечатлений “молодняк”, так что некоторые собеседники нередко работали по паре часов в день и покидали “Высоту” с приглянувшимися инопланетниками. Но с недавних пор работали в клубе в основном Спутницы, следившие за душевным благополучием оккупантов. Они гасили любые проявления агрессии, дарили умиротворение и покой. Так было до появления корпоратов и Лорэй. Близнецы не знали, как именно Грэг передал приказ, как объяснил его, но сегодня в “Высоте” кроме них работали всего три Спутницы, и те упорхнули в другой зал, подальше от штрафников. — Подарок от заведения нашим новым гостям, — с игривой улыбкой провозгласила Свитари, расставляя на столе корпоратов бутылки с идиллийским ромом. Подношение было встречено одобрительными восклицаниями. Идиллийский алкоголь ценился как в Доминионе, так и в Союзе, а про ром вдобавок ходили байки, как о повышающем потенцию. Правдивости в тех историях не было, но кого и когда интересовала правда? — И подарок завсегдатаям, — подмигнула тиаматцу Эйнджела и, с опаской обойдя броненосца по широкой дуге, расставила бутылки рома по столам союзовцев. Сейчас в Лорэй всё ещё угадывалось родство, но на близнецов они походили мало. Не нужно обладать даром предвидения, чтобы понять: стоит Нэйву услышать, что в неприятностях участвовали сестры-близнецы — он тут же помчится лично проверять дивное совпадение. Так что теперь шевелюра Свитари приобрела перламутрово-розовый цвет, а кудряшки визуально укоротили волосы. После окрашивания и наращивания волосы Эйнджелы тёмно-фиолетовой волной спускались ниже талии, а тщательно созданные образы удачно замаскировали сходство близнецов. — Не бойтесь, сеньора, — улыбнулся тиаматец. — Бонита у меня добрая. Добрая Бонита высунула из-под стола башку и оглядела Эйнджелу от пяток до макушки, словно обдумывая, с какого бока она вкуснее. Видимо, оказалось, что ни с какого, потому что броненосец зевнула и, поцарапав по полу когтищами, развернулась к Эйнджеле бронированной задницей с смешным куцым хвостиком, словно пришитым от другого животного. Звучно шмякнувшись на пузо, Бонита зевнула ещё раз и старательно засопела, погружаясь в сон. — Для вас — может быть, — изображать страх особенно не требовалось — вид тиаматского зверинца вызывал у Эйнджелы тихий ужас. Даже проведённое в Азимове, столице планеты, время не уняло страхов эмпата. Слишком ярко она помнила, что такие “добрые зверюшки” проделывали с рабами на “Иллюзии” на потеху публике. — Без команды она никого не тронет, — попытался успокоить её тиаматец. — Вот, смотрите на Бастиана. Его сотрапезник вновь взял вилку и принялся чесать Боните за ухом. Та шумно зафыркала, выражая удовольствие, и заскребла по полу задней лапой. — Видите? — не переставая работать вилкой, улыбнулся акадиец. Убеждённой Эйнджела не выглядела. — Я всю жизнь провела в городе, — призналась она. — Я не представляю, как правильно вести себя с дикими животными. С потолка свесилась любопытная мордочка летучей кошки. Несмотря на милый внешний вид и довольно скромные — по тиаматским меркам, — размеры, это животное считалось одним из самых опасных для человека хищников. Самым “близким родственником” кошки-летяги из земной фауны был динофелис — вымерший представитель саблезубых кошек. Хоть летяга и уступала ему размерами, будучи всего полтора метра в длину вместе с хвостом, но имела такие же клыки и умела открывать пасть на девяносто пять градусов. Летательная перепонка позволяла кошке беззвучно перемещаться с дерева на дерево, выбирая момент, чтобы свалиться на голову ничего не подозревающей жертве и прокусить сонную артерию. Молниеносно атаковав, кошка так же стремительно прыгала обратно на ветку, оставляя жертву умирать от потери крови. В этот раз намерения у кошки были куда миролюбивее: хвостатая воришка с интересом присматривалась к мясным закускам на блюдах. — А вот так, — улыбнулся тиаматец и шикнул на кошку: — Брысь, фольяндо! В ответ кошка наглядно продемонстрировала тесное родство с земными собратьями, посмотрев на человека, как на кучку фекалий. Презрительно наморщив нос, она оттолкнулась от потолочной балки и спланировала на колени своему хозяину. — Вот и всё, — с широкой улыбкой развёл руками тиаматец. — Ничего сложного. Ногу Эйнджелы обдало горячим дыханием: беззвучно подошедшая сзади гигантская тиаматская виверра с интересом принюхивалась к девушке. Будь это необходимо, Лорэй стерпела бы подобное, но задача требовала изобразить уязвимость и полукровка с испуганным “ой” забралась на колени развеселившемуся тиаматцу. — Он не хотел напугать вас, сеньора, — рассмеялся тот. Оскорблённая в лучших чувствах виверра посмотрела на Эйнджелу так, словно сомневалась в здравости её рассудка, задумчиво почесала подбородок задней лапой и струйкой воды скользнула прочь, жаловаться хозяину на человеческую дурость и хамство. — Фамильяры не атакуют без причины, — продолжал объяснять тиаматец. — Вот задумай вы напасть на хозяина Горация — тогда да, Гораций бы сильно рассердился. Не только у Эйнджелы возникло желание не сердить Горация и его мохнатых (а также чешуйчатых и пернатых) товарищей. Половина зала, занятая корпоратовскими карателями, тоже считала тиаматских фамильяров куда более весомой угрозой, нежели шпаги и кинжалы акадийцев. Всё же рукопашному бою даже рядовых штрафников обучали весьма и весьма неплохо, но одно дело — человек, пусть и вооружённый, и совершенно иное — клыкастая и когтистая тварь, одним своим видом пробуждающая первобытный ужас, который испытывали ещё дальние-предальние предки человека, слыша рык хищника в ночи. — Ну и мерзкие же твари, — доверительно сообщила Свитари, устроившаяся за столиком с корпоратскими офицерами. Она кивнула в сторону “союзовской” половины зала. — Всё же король поступил верно, что присоединил Идиллию к Доминиону, — сообщила она сидящему рядом майору. — Вы ведь тоже родом из метрополии? В ожидании ответа она подлила ему ром из принесённой бутылки. — Я с Земли, — ответил тот, с высокомерием посмотрев на “идиллийку”. Было видно, что идиллийцы в его глазах тоже выглядят мутантами, низшим классом, разве что знающим своё место. По крайне мере, услужливость “аборигенки” майор воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Тот факт, что сам майор, осуждённый на пожизненное за групповое изнасилование и убийство, по сути являлся имуществом корпорации, не волновал его совершенно. Как и большинство его сослуживцев, каратель пребывал в святой уверенности, что всё произошедшее — всего лишь досадное недоразумение, эдакая кость, брошенная воющей толпе мутантов, которые тоже почему-то граждане Доминиона. — С самой Земли? — “поразилась” Свитари, феромоны которой уже заставляли сидящих рядом мужчин всё чаще поглядывать на подсевшую за столик “собеседницу” со всё большим интересом. — А правда, что у вас там почти нет людей с натурализациями? — К сожалению, хватает, — сказал, словно сплюнул, сидящий слева от майора старлей. С этого детины действительно можно было рисовать какой-нибудь пропагандисткий плакат, призывающий на службу в армию: косая сажень в плечах, ростом под два метра, с квадратной челюстью киногероя. Чёрные, как смоль, волосы, контрастировали с светло-зелёными глазами, а длинный нос с горбинкой придавал ему схожесть с актёром, сыгравшем роль благородного пирата Питера Блада из вышедшего в прошлом году суперблокбастера. — Император почему-то на удивление милостив к разного рода нелюди, — продолжал свои разглагольствования старлей, нисколько не заботясь, что говорит это одной из представительниц “нелюди”. — Особенно с всяких окраинных дыр: им и поступления в ВУЗы по льготам, и другие преференции типа скидок в ряде магазинов. А эти зоофилы… — старлей кивнул на тиаматцев, — …вообще популярны охереть как. Есть дебилы, которые тоже на рожах себе такую же херню малюют и на операции ложаться, чтобы глаза как у нелюди сделать. — Да, долбоклюев хватает, — согласился третий сидящий за столом каратель — невысокий, плотный капитан. Вытерев платком взмокшую лысину, капитан брезгливо покосился на тиаматцев. — Ну как так можно, — скривился он, глазами показывая на кошку-летягу, с аппетитом уминающую что-то прямо из тарелки хозяина. — Тьфу, блин. Неудивительно, что они там у себя дохнут как мухи — заразу подцепить, как два пальца обоссать. — Но у тиаматцев действительно красивые глаза, — возразила Свитари. — А вот их зверинец пугает. Но глаза и татуировки… Она мечтательно улыбнулась и бросила недвусмысленный взгляд на ближайшего уроженца мира смерти. Тот приосанился и сверкнул зубами из-под роскошных чёрных усищ. Его летяга на секунду оторвалась от хозяйской тарелки и прорентгенила Свитари гневным взглядом, явно намекая, что ни с кем не намерена делить своего человека. Лицо майора перекосило от злобы и отвращения. В другое время он бы просто выпнул поганую мутантку, не понимающую своего счастья, прочь. Или, если обстоятельства бы позволили, пустил по кругу со своими друзьями. Но место было неподходящее для изнасилования, а феромоны повысили привлекательность аборигенки настолько, что отпускать её уже не хотелось. К тому же, подмешанный в ром “бойцовский стимулятор” подогревал агрессию карателей, превращая раздражение в глухую злобу. — А глаза настоящего человека, значит, тебе уже не достаточно хороши? — погано ухмыльнулся он и жёстко взял Свитари за подбородок, принуждая смотреть себе в лицо. — Или тебе нравится, когда тебя трахают экзоты и их тварюшки разом? Так мы с друзьями составим тебе компанию поинтересней, поверь. — Мне больно, — жалобно хныкнула Свитари и попыталась отодвинуться. — Эй, сеньор! — хозяин кошки встал из-за стола. Его питомица стрелой метнулась под потолок. Жест, который моментально заставил бы другого тиаматца пойти на попятный или как минимум сместить акцент на летягу. Но каратель ошибочно расценил это как трусость животного. Вдобавок летяга была самой мелкой из находящихся в зале животных, да ещё и кошка. А кошки в представлении майора были всего лишь домашним украшением. Ошибочное представление, стоившее очень многим здоровья, а кое-кому— и жизни. — Отвали, мутант, — прорычал он, спихивая Ри с колен и вставая. Сейчас майору было глубоко плевать на всех тиаматских тварей — как четвероногих, так и двуногих. Его переполняла злоба, заглушающая инстинкт самосохранения. — Сеньор, вам лучше извиниться, — недобро ухмыльнулся тиаматец. И совершил фатальную ошибку, подойдя вплотную. Он, как и многие союзовцы, привыкли видеть в карателях трусов, способных лишь издеваться над безоружными. Нельзя сказать, что это мнение было полностью ошибочным — да, хватало и таких. Но майор в своё время закончил престижную военную академию на Марсе и участвовал в войне на Дорсае, где и приобрёл неукротимую ненависть к “мутантам”. Собственно, лишь его былые заслуги и помогли избежать виселицы, когда он и пара приятелей по пьяной лавочке изнасиловали и убили “мутантку”. — Завали спермоприёмник, чучело, — прошипел майор. — Или помочь? — Помоги, — ухмыльнулся тиаматец. Тяжёлая двузубая кованая вилка, которой накладывают мясо с блюда на тарелку, воткнулась ему в горло раньше, чем тиаматец договорил. Ухватившись рукой за шею, он упал на колени, хрипя и пуская кровавые пузыри. Закричали Лорэй, безупречно имитируя шокированных и перепуганных аборигенов. В майора врезалась пёстрая молния: кошка кинулась на обидчика. Прокусив майору сонную артерию, летяга столь же быстро вцепилась в лицо только начавшего вставать старлея. — А-а-а-а-а! — заорал тот, пытаясь оторвать от себя кошку, полосующую податливую плоть когтями и зубами. От страшной боли каратель кинулся бежать, не разбирая дороги. Прямиком к перилам, окружающим террасу. В последний миг кошка спрыгнула с жертвы и не успевший затормозить старлей перелетел через перила. Его полный ужаса вой затих внизу, но этого уже никто не слышал. И корпораты, и союзовцы повскакивали со своих мест и зал в один миг превратился в поле боя, в котором смешались люди и животные. И никто не обратил внимания на двух убегающих в ужасе идиллиек.––—––— Vive la Mort, vive la guerre, Vive le sacre mercenaire! — “За смерть, войну их родного брата — проклятого наёмного солдата!” (фр) Merde — Дерьмо (фр.) Фольяндо — Засранка (исп) Питер Блад — Главный герой книг Рафаэля Саббатини “Приключения капитана блада” и “Одиссея капитана Блада” (обратно)
Глава 28
Планета Идиллия. Город Зелар, сад Спутников"— Телесное желание — это боль, — негромко рассказывала Прия несколько часов спустя. Расслабленный и приятно вымотанный Костас вновь лежал в горячей воде с прикрытыми от удовольствия глазами. Её руки всё также умело блуждали по телу Рама, отыскивая последние скрытые очаги напряжения. Руки Эрис, второй спутницы, не отставали. — Когда боль скапливается и становится невыносимой, она лишает покоя, и лишь избавившись от этой боли, мы обретаем блаженство, — продолжала Прия. Если в голове китежца и могли возникнуть возражения на сей счёт, ему не хотелось даже открывать рта для их озвучивания. Он и впрямь блаженствовал, нежась от прикосновений рук и прикосновений душ. Даже продолжавший пиликать комм уже не вызывал раздражения. Желания прервать волшебство ради ответа на звонок, впрочем, не появилось. — Ласки, касания, поцелуи, объятия, секс — всё это способы избавиться от боли, вернуть целостность телу и душе, — голос Прии лился музыкой. — Почувствуй, насколько иначе ты теперь себя ощущаешь. Костас кивнул, соглашаясь. В теле воцарилась приятная истома, а издёрганные нервы, казалось, прошли капитальный ремонт и были заменены на метровой толщины канаты, которые используют на кораблестроительных верфях для принайтовки деталей звездолётов. — Умопомрачительно, — отозвался он, по достоинству оценив произошедшие перемены. Сейчас Костас чувствовал себя помолодевшим лет на десять. Тело было одновременно мягким и расслабленным, как подтаявший воск, и лёгким, полным сил. Таким он не помнил себя лет с двадцати. — Это — и есть твоё естественное, здоровое состояние, — улыбнулась Прия, ласково поймав губами мочку его уха. — Иное — признак недомогания. — Хочешь сказать, что обычно я болен? — блаженно зажмурившись уточнил Рам. — Правильней будет сказать, что ты “хэтан” — лишённый цельности. У тебя сильное тело, но ты много от него требуешь и мало даёшь. Пальцы Прии неспешно скользнули по шраму, украшавшему плечо Костаса. — Ты обеспечиваешь тело лишь самым необходимым, — неспешно массируя ладонь китежца сказала Прия, — но лишая естественных для него удовольствий, ты подрываешь собственные силы. — Получается, что идиллийцы всегда чувствуют себя…. так? — не поверил Костас. Мысль казалась ему настолько неправдоподобной, что даже эмпатический контакт не спас его от сомнения. Одно дело — ненадолго почувствовать себя в раю, но совсем другое — принять то, что для кого-то это норма. — Как правило, — промурлыкала Прия. — Для нас это естественно. На Идиллии нет бессмысленных ограничений, наносящих вред телу и душе. Наши тела — храм. Прекрасный, цельный, здоровый, созданный для творчества, работы и удовольствий. А ты зачем-то разрушаешь сам себя, запирая внутри собственные желания и страсти. Они могут стать твоей силой, помогать двигаться к цели, но вместо этого, запертые, они разрушают тебя изнутри. Костас промолчал, пытаясь осмыслить её слова. Ходу мыслей помешал сигнал дверного интеркома. Приятная мелодия, но сейчас она вызывала лишь раздражение. — Пошёл на хрен! — посоветовал Костас незванному визитёру, даже не подумав взглянуть, кого там чёрт принёс. Сама мысль о том, что надо хотя бы повернуться и взглянуть на экран интеркома, вызывала отвращение. Но настырный говнюк не унимался, продолжая трезвонить в дверь до тех пор, пока Прия не отключила динамик. — Интересная философия, — благодарно улыбнувшись ей, вернулся к теме разговора Костас. — Я никогда… ХРЯСЬ! Дверь, выбитая пневмотараном, влетела в комнату, едва не зашибив Эрис. Полковник заткнулся на полуслове и резко обернулся к дверному проёму, ощущая как своё собственное изумление, так и растерянность обеих Спутниц. — Спасибо, капрал, — сказал знакомый голос и пропел. — Тук-тук-тук, стучусь я небу в дверь… — Ну и какого рожна? — справившись с удивлением, мрачно поинтересовался Рам у возникшей на пороге парочки. Костас не сомневался что, прежде чем вышибить двери, его ненаглядная доченька вместе со своим приятелем-”сфинксом” — который явно задался целью помереть не своей смертью, — просканировали номер, увидев и услышав всё происходящее. Позже Рам не раз с интересом вспоминал, что в тот момент даже не подумал о причинах столь своеобразного появления Ракши и Нэйва — настолько расслаблен был его разум. — Мы стучали, — сообщила Ракша, с любопытством оглядывая обстановку и идиллиек. Те в ответ с интересом разглядывали незваных гостей, совершенно не смущаясь ни собственной наготы, ни вообще всего происходящего. — У нас — ЧП, вы не отвечаете на звонки — что нам было делать? — вопросом на вопрос ответил Нэйв. — А войди мы без спроса — точно бы услышали гневное “Стучать не учили?!”. Вот и попросили капрала Штайнера постучать погромче… И ткнул пальцем за спину, показывая на солдата с тушей пневмотарана на плече. — Что за ЧП? — Костас тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться. Нэйв посмотрел на Ракшу, а та показала приёмному отцу на дверь, напоминая, что служебные вопросы при посторонних не обсуждают. — Ну и какая тут целостность? Видите — никакого покоя, — ткнув пятернёй в возмутителей спокойствия, пожаловался Спутницам полковник. — Выйдите, я оденусь. Последнее адресовалось Грэму и Ракше. Те переглянулись, капитан поднял выбитую дверь и, выходя, вежливо привалил ту к дверному проёму. — Покой не достигается раз и навсегда, — улыбнулась одевающемуся коменданту Прия. — Как нельзя выспаться на всю жизнь вперёд. Приходи ещё, и я буду учить тебя сохранять цельность дольше. — Жди меня — и я вернусь, — шутливо процитировал Костас строчку одного из бессмертных стихотворений поэтов старой Земли. Уже одевшись, он запоздало вспомнил, что надо бы заплатить за хорошо проведённое время. И впервые в жизни Раму стало неуютно от этого обыденного действия. Почему-то было грустно осознавать, что всё испытанное волшебство — лишь услуги по прейскуранту. — Сколько с меня? — неловко поинтересовался он с преувеличенным интересом разглядывая выбитую дверь. — С учётом ущерба. Ответом ему стал весёлый смех идиллиек. — Мы не берём денег с тех, кому помогаем, — широко улыбаясь, пояснила Прия. — Спутниц содержит Корона. Мы призваны помогать нуждающимся, исцелять душевные недуги, развеивать печаль. Наша работа — возвращать гармонию в общество, а не продавать любовь. Её вовсе невозможно продать, на то она и любовь. — Будет плохо — приходи, — Эрис притянула к себе приятно удивлённого Костаса и поцеловала на прощание. Направляясь к ожидающим его Нэйву и Ракше, комендант переваривал полученную информацию. Выходило, что Спутницы действительно является чем-то средним между психологической разгрузкой и религиозным орденом, находящимся на попечении государства. И, следовало признать, в отличии от своих коллег из других миров, тут они не проедали свой хлеб зря. Лично Костас не отказался бы заменить всех чёртовых мозгоправов на такую “службу душевной помощи”. К облегчению полковника, штурмовики уже погрузились в бронетранспортёр, так что не пришлось ловить на себе насмешливо-заинтересованные взгляды подчинённых. Но и без того было ясно, как божий день, что уже через четверть часа о произошедшем будет знать весь полк, причём даже в тех подробностях, которых не знают сами участники. Но сейчас это почему-то не особенно волновало Костаса. Ему было хорошо. — Ну и что у нас плохого? — полюбопытствовал Рам, легко запрыгивая в машину. Он попытался напустить на себя серьёзный вид, но настроение было настолько хорошим, что у полковника даже не получалось злиться на дочь и “сфинкса” за откровенно свински прерванный отдых. — Я фильм про вас знаю, — прежде, чем кто-либо из них успел ответить, добавил Рам. — “Двое: я и моя тень”. Про таких же засранцев, не способных к созидательной деятельности, но зато прекрасно умеющих подсирать другим — Спасибо за комплимент, сэр, — “поблагодарил” его Грэм. — У нас массовая драка… точнее, поножовщина, между офицерами акадийского и тиаматского батальонов с офицерами корпоратов. Шесть убитых корпоратов, полтора десятка раненых, из них трое — тяжёлые, у тиаматцев и акадийцев — один убитый, одиннадцать раненых, из них тяжёлых — пятеро. — Дерьмо, — вздохнул Костас, сознание которого никак не хотело покидать мир, полный блаженства, возвращаясь в свой мир войны. — Причина? — Выясняем, — лаконично отозвался Нэйв. Костас заметил, что и капитан, и Дана не открывают забрала. Сопоставив этот факт с тихим гудением фильтро-вентиляционной установки броневика, Костас сообразил, что наферомомен, как говорится, по самые уши. “Надо было принять душ” — запоздало сообразил он. — Заодно неплохо бы выяснить почему ты не отвечал на звонки коммуникатора, — сказала Дана. — Я понимаю, все вы в душе флористы, но процесс составления букета из венерических заболеваний можно и прервать на пару секунд. Костас только развёл руками, не расположенный вступать в споры. — Я уже думал, что вас там пытают агенты Доминиона, или уже прикопали в живописном месте, — недовольно буркнул Грэм, вызвав у коменданта приступ смеха. Мысль, что Прия способна причинить кому-то вред, казалась Костасу до смешного абсурдной. Дана молча вынула из подсумка автодоктор, приложила тот к руке отца и присвистнула: — Тебе что, феромоны внутривенно вливали? И уже Грэму: — Пока не проспится — толку от него не будет. Сами разберёмся. — Да я так и подозревал, — вздохнул капитан. — Ладно, оставим на свежем воздухе — может, отойдёт быстрее. — Ничего, что я тут? — лениво осведомился Костас. — И всё слышу? — О, ничего страшного, сэр, — “милостиво” кивнул Грэм. — Хамло, — благодушно оповестил его Рам. — Точнее, два хамла. Грэм вновь тяжело вздохнул и скомандовал Ракше: — Поехали. Дорога к комендатуре прошла в молчании. Лишь когда броневик остановился перед крыльцом, Грэм сказал: — Сэр, вы как? — Лучше, чем когда-либо в жизни… — расплылся в улыбке Костас. — Вам лучше побыть на улице, — резюмировал Нэйв, оглядев сияющую физиономию начальства. Костас хотел было возмутиться, но остатки разума, не заглушённые феромонами, всё же смогли воззвать к здравомыслию. Да, в таком состоянии от него толка не будет. — Хорошо, — неохотно согласился комендант. Вылезя из броневика, Костас зашёл за угол здания комендатуры и рухнул в траву, раскинув руки. — Вообще-то это родителям положено вытаскивать невменяемых детишек с вечеринок, — услышал он прежде, чем Дана и Грэм отъехали от комендатуры. — Засранка мелкая, — благодушно проворчал Рам. Когда он в последний раз лежал вот так, просто глядя на проплывающие в небе облака? Давно, неимоверно давно. Даже не вспомнить — когда. Костас перевернулся на живот и уставился на ярко-жёлтого жучка, деловито карабкающегося по травинке. Жучок полз, словно маленький альпинист и Костасу даже показалось, что он слышит песенку-пыхтелку, которое напевает себе под нос насекомое. — Ого, а я думала ребята пошутили, — через какое-то время раздался насмешливый голос Картечи, командира взвода связи китежского батальона. — А ты и впрямь как обдолбаный тут валяешься. Вопреки сказанному, она и сама уселась в траву, сняла шлем и вдохнула ароматный воздух полной грудью. — Ну что, получил сувенирный букет постыдных заболеваний? — весело поинтересовалась китежка. — Весь набор, — кивнул Рам старой подруге. — Знаешь… а ведь это правда не то, чем кажется. Он подложил кулаки под подбородок. — Помнишь, как мы крайний раз на Акадии на рыбалку ездили? — глядя, как светящийся полосатый жучок карабкается на травинку, спросил Костас. — Помню, — несколько озадаченно ответила Картечь. — А это тут причём? — А я словно туда вернулся, — Рам сунул жучку палец, на который тот радостно перелез. — Препих, массаж — это так, шелуха. А вот именно чтобы душой отдохнуть… Нет, надо как-нибудь старой компанией туда выбраться. В парк Спутниц. Гитару взять, костерок развести… — Ага, — поддакнула Картечь. — Заодно сплясать перед местными и в задницы их расцеловать. Ты вообще представляешь, как на нас аборигены отреагируют? — А тебе не наплевать на них? — легкомысленно откликнулся Рам, вновь переворачиваясь на спину и поднимая руку, будто та была авианосцем. Жук, игравший роль истребителя, воспользовался любезно предоставленной возможностью, расправил крылья и с негромким жужжанием улетел по своим жучиным делам. — Э, командир, ты вообще в себе? — встревоженно спросила китежка. — Или обдолбали тебя чем? Она собралась от души хлопнуть Рама по щеке, дабы привести в чувство, но комендант перехватил её руку. Пальцы старой подруги пахли цветочным гелем для душа и оружейным маслом, а глаза казались удивительно глубокими и красивыми. Костасу вдруг захотелось её поцеловать, но он с трудом сдержался, осознавая, что она не поймёт. Прия, Зара и любая из местных восприняла бы это проявление симпатии и хорошего настроения как нечто само собой разумеющееся, но для Картечи его попытка поделиться счастьем покажется оскорбительной. Это было странно — осознавать, что в эту самую секунду ему проще понять аборигенов, а не представительницу своего народа. Да, в сравнении с некоторыми культурами, китежцы не заморачивались излишним морализаторством и не строили из себя ханжей, но всё же сейчас Рам чувствовал, что они живут в оковах бессмысленных ограничений. — Эй, командир, может, отпустишь мою руку? — осторожно, как говорят с больными, попросила Картечь. Только тут Костас осознал, что всё ещё держит её ладонь в своей руке. — Извини, — он разжал пальцы. — Просто на радостях разошёлся… — Ты в следующий раз лучше в комендатуру себе баб вызывай, — беззлобно проворчала Картечь. — Чтобы Дана тебя по всему городу не разыскивала. Хотя… Она явно вспомнила утренний инцидент и засомневалась в правильности собственного совета. — Ладно… — Рам, от греха подальше, закинул руки за голову и уставился в небо. Говорить больше не хотелось. Картечь сочувственно покачала головой и ушла, оставив командира приходить в себя. Судя по тому, что никто больше не беспокоил Костаса, подчинённые сочли его временно недееспособным. — Выглядите отдохнувшим, сэр, — голос Зары музыкой влился в расслабленное сознание Костаса. — И… более цельным. Тот скосился на присевшую рядом идиллийку и сообщил: — Внял Вашему совету и сходил к спутницам. — Очень правильное решение, — одобрила Арора. — Отдых был вам необходим. И, кстати, вы обещали поделиться впечатлениями. — Словами не передать, — признался китежец. — Но я начал понимать, почему вы сравнивали спутниц с религиозным орденом. Лично я уверовал. Ответом ему был искренний заразительный смех леди-мэра. Смех, который хотелось слушать и слушать. В нём было столько жизнелюбия, что он казался квинтэссенцией самой Идиллии. Никаких условностей, никакой фальши. Чистая незамутнённая радость. — Я не говорил, насколько вы потрясающая? — спросил Костас, любуясь Зарой. — Словами — нет, — рассмеялась та и весело прищурилась. — Я — болван, — сообщил комендант. Может из-за бурлящих в крови феромонов, может в силу нового взгляда на мир, Костасу хотелось, чтобы Арора была рядом. Пусть ненадолго, но одна мысль, что из-за бессмысленных ограничений и условностей он упускает такую женщину, вызывала в китежце протест. Он приподнялся и, нисколько не сомневаясь, что Зара поймёт его порыв, поцеловал идиллийку. Что подумают подчинённые, посматривающие в их сторону, коменданта не волновало. Зара ответила на поцелуй, а затем отстранилась с весёлой улыбкой. — Боюсь, что завтра вы можете пожалеть об этом, — сказала она. — Отдохните, проветрите голову, и если не передумаете — я буду рада сопровождать вас на празднике Золотой Ночи. Костас только хотел сообщить, что не передумает, а заодно уточнить, что за праздник имеет в виду Зара, но она легко поднялась на ноги и упорхнула, по заветам древнего поэта Земли. — Как мимолётное виденье, как гений чистой красоты, — пробормотал Костас и снова улёгся в траву.
Пребывая в блаженно-расслабленном состоянии, он не заметил двух офицеров-карателей, наблюдавших за ним из машины. И того, как многозначительно они переглянулись между собой, увидев коменданта, целующегося с идиллийкой.
––—––—–– Тук-тук-тук, стучусь я в Небесную дверь… — Строчка из песни Боба Дилана “Knockin on heaven's door” Жди меня — и я вернусь — Константин Симонов, “Жди меня” Как мимолётное виденье, как гений чистой красоты — А. С. Пушкин “Я помню чудное мгновенье” (обратно)
Глава 29
Планета Идиллия. Город Зелар, центр города, кафе “Вэйти”С веранды кафе открывался неплохой вид на комендатуру. Бывшая мэрия превратилась в самый настоящий форт. Союзовцы подошли к делу максимально ответственно, ничего не оставляя “на авось”. Даже угловые кафе на перекрёстках, примыкающих к комендатуре, превратились в ощетинившиеся стволами блокгаузы. Периметр самой комендатуры защищали простейшие проволочные заграждения, украшенные многочисленными предупреждающими знаками с надписями на эсперанто: “Стой! Граница поста!” и “Мины”. — Уважают нас, — с оттенком гордости оценил старания союзовцев сержант. — Ага, — поддакнул Блайз. Репликанты расслабленно восседали за столиком, отдавая должное стараниям местного повара и одновременно наблюдая за распорядком дня оккупантов. В этот раз Чимбик носил личину представителя одной из многочисленных молодёженых суб-культур Доминиона, подражающей тиаматцам. Идею подала Йонг, объяснив, что настоящие тиаматцы в момент раскусили бы “ряженых”, а вот с туристов, косящих (Чимбику пришлось уточнять значение этого термина) под уроженцев мира-смерти, взятки гладки. Репликант даже заучил на всякий случай легенду, запомнив клинику, где ему “проводили операцию по имплантации глазных яблок” и прочие мелочи, способные выручить при разговоре с излишне любопытным патрулём или беседе с кем-либо из штатских. Блайза же, не отягощённого шрамом и татуировкой, превратили в идиллийца, окрасив кожу в тёмно-фиолетовый цвет. И теперь белозубая улыбка репликанта целиком и полностью играла на образ жизнелюбивого аборигена. От камер системы наблюдения с системой распознания лиц репликантов защищали устройства, позволяющие искажать изображение: небольшие плоские прямоугольные приборы, спрятанные в ожерелья “в тиаматском стиле”. Но всё равно Йонг порекомендовала особо не полагаться на технику, потому помимо прочего оба репликанта носили большие солнцезащитные визоры и широкополые панамы, скрывающие лица в тени. От комендатуры отъехал очередной патруль. — Не расслабляются, — недовольно отметил сержант. — Значит, среагируют быстро. — Угу, — поддакнул Блайз и занялся принесённым омлетом. Большую часть дня репликанты провели, собирая как можно больше данных о противнике. И то, что они увидели, мягко говоря, не радовало. Союзовцы и не думали расхолаживаться — если на блокпостах за пределами города, где несли службу штрафники корпоратов, ещё наблюдалась некоторая безалаберность, что в самом городе службу несли на совесть. Хоть агенты из осевших в городе военных пенсионеров и докладовали о патрулях, регулярно пускающихся во все тяжкие, репликанты ничего подобного не увидели. Значит, либо комендант смог купировать это явление, либо процент ушедших в загул был ничтожно мал и в целом не сказывался на контроле за городом. А это было плохо для поставленной репликантами задачи — уничтожения завода по производству киборгов. Союзовцы притащили завод с собой, спустив с орбиты уже готовые модули с оборудованием и собрав в паре километров от города — восполнять потери, понесённые частями первой линии. “Органическая составляющая” для киборгов выращивалась тут же, по технологиям Консорциума, но командование доминионцев подозревало, что в случае потерь, превышающих производственные возможности, союзовцы могут прибегнуть к “мобилизации” идиллийцев. Если репликанты смогут выполнить поставленную задачу, то на отход у них останется очень мало времени. Если останется вообще: образцово несущие службу в Зеларе военные копы прибудут к месту происшествия за пару минут максимум, волоча с собой всё, что имеется в арсенале. И тогда шанс репликантов уцелеть будет близок к абсолютному нулю. — Приве-е-ет, — отвлёк от невесёлых мыслей весёлый девичий голосок. — Вы чего такие серьёзные? Репликанты покосились на шумную компанию идиллийцев, занимавших соседний столик. Несмотря на запрет коменданта на проявления эмпатии вовне, репликанты то и дело ощущали эмпатический контакт. Приятный, что уж говорить. Молодняк веселился и был изрядно возбуждён. — Привет, — широко улыбнулся Блайз. Сержант не был до конца уверен, поддерживал брат маскировку под местного, или невольно “подцепил чужое настроение”, как выражался Грэг. Да он и сам с интересом изучал чужие, будоражащие кровь чувства. Тем более, что особого выбора не было: мало ли, как отреагируют местные, если он начнёт сопротивляться воздействию? Сопротивление привычно перерастёт в агрессию и жажду убийства, и привлечёт внимание всех окружающих эмпатов. А за вниманием последуют вопросы, которые привлекут внимание союзовцев, компания которых как раз двигалась к столику идиллийцев. — Решаем возникшие проблемы, — почти не солгал Блайз подошедшей к нему девушке. — Проблемы могут подождать, — беспечно отмахнулась идиллийка и с грацией кошки забралась на колени к Блайзу. — А я не могу. Она подмигнула растерянно улыбающемуся рядовому и предложила: — Айда с нами в квартал удовольствий. И своего серьёзного друга прихвати. У нас большая компания, будет весело. “Большая компания” уже смешалась, утратив деление на “местных” и “оккупантов”. Уроженка мира смерти мечтательно улыбалась в объятьях сразу двух идиллийцев, а её земляк не отрывал взгляда от сидевшей у него на коленях красотки. Бейджинцы, акадийцы, идиллийцы — различия размывались и стирались в одной на всех жажде жизни и любви. Блайз сглотнул, ощущая, как желание присоединиться к этой вечеринке вытесняет все прочие мысли. Да Чимбику и самому сейчас очень хотелось познать и эту грань жизни дворняг. Если бы рядом была Эйнджела… Сержант усилием воли удержал себя на этой мысли. Образ Эйнджи позволил собраться на задаче, не сопротивляясь воздействию идиллийцев, не ломая наваждение привычной яростью и злобой. — Нас ждут лучшие женщины мира, — сказал он, не покривив душой. — Ммм… — идиллийка покосилась на него с интересом. — Так позовите их с нами. — В другой раз, — с сожалением просипел Блайз и осторожно ссадил девушку со своих колен. — Ты обещал, — весело сказала идиллийка и коснулась его браслета гражданина своим. — Свяжись со мной, когда надумаешь. И упорхнула в объятья порядком ошалевшего бейджинца. Ни один из союзовцев, кажется, даже не посмотрел на сидевших за соседним столиком мужчин. — В такие минуты я скучаю по медблоку и его ежедневным подавляющим инъекциям, — тихо признался Чимбик, когда развесёлая компания отправилась в квартал удовольствий. — Похоже, я пропустил время укола. — Они не эффективны против феромонов, — разочаровал его Блайз. — Я как-то со Свитари занимался сексом прямо в броне. Медблок непрерывно истерил о гормональном сбое, но исправить ничего не смог. Если бы у меня мозги не отключались — я уже тогда должен был догадаться, что дело нечисто. — А они что, у тебя когда-то включались? — наигранно удивился Чимбик. Блайз на секунду замер, возмущённо вытаращившись на брата, а потом от души заржал. Чимбик, довольный произведённым эффектом, ограничился улыбкой. И вновь посерьёзнел, узрев знакомый броневик — тот самый, что проезжал мимо уничтоженного поста. Та самая машина, которой козырял дежуривший у шлагбаума зеленорожий каратель. Из броневика вылезли двое в наглухо задраенной броне и желтоглазый мужчина, одетый в гражданское. Коменданта репликанты узнали сразу — его снимок был среди тех, что удалось раздобыть агентуре. А значит, двое с ним — это капитан Грэм Нэйв и адьютант коменданта лейтенант Дана Дёмина: по данным агентуры, комендант передвигался именно с ними. Сержант едва заметно улыбнулся: дворняги правы, говоря, что мир тесен. Полковник Костас Рам и лейтенант Дана Дёмина — это их Чимбик видел у вербовочного пункта на Китеже. Он тогда ещё подумал, что мелкая синеглазая дворняжка, не смотря на свою внешность — серьёзный противник. И надо же — встретились. Да и Грэм… Настырный контрик вызывал у сержанта уважение. Даже немного жаль, что придётся его убить вместе с комендантом и его адьютантом, когда поступит приказ “обезглавить” комендантский полк. Комендант между тем, сияя счастливой улыбкой, дошёл до угла комендатуры и рухнул на газон, раскинув руки и таращась в облака. — Как думаешь — это он такой из-за феромонов, или принялчто-то из наркотиков? — тихо полюбопытствовал Блайз, глядя, как комендант хватает за руку подошедшую к нему подчинённую. — А какая разница? — равнодушно пожал плечами сержант. — Главное — мы узнали, что нужно нам. Уходим. И встал из-за стола.
Планета Идиллия. Линия фронта, 1350 км от Зелара, 700 км от Эсперо
Экспедиционный Корпус Союза Первых практически беспрепятственно добрался до линии укрепрайонов врага. Доминионы расположились вокруг столицы Идиллии равносторонним треугольником со сторонами примерно в полторы тысячи километров. Человек поэтичный сравнил бы укрепрайон с крепостной стеной вокруг города, тем более, что времени для пустопорожних фантазий было в избытке: войска Доминиона не высовывались из-за линии укреплений, ограничиваясь редкими ракетными и бомбо-штурмовыми ударами по наступающим колоннам. Причём настолько точными, что не оставалось сомнений: все движения союзовцев плотно отслеживаются разведгруппами врага. Именно разведгруппами — ни одного спутника или летательного аппарата-разведчика ПВО союзовцев не обнаружило. В результате передовые части Союза окопались, словно орды варваров у стен крепости с малочисленными, но упрямыми защитниками, и принялись готовиться к штурму. Обе стороны выжидали. Это затишье на линии соприкосновения войск настораживало опытных командиров Экспедиционного Корпуса Союза. Они готовились отражать контратаки, но доминионцы ограничивались артналётами, ударами авиации. Некоторое разнообразие вносили только снайперы да интеллектуальные самоходные мины. Бездействие Доминиона могло значить лишь одно — противник берёжет силы. И командующий Экспедиционного Корпуса не мог понять — для чего? И это лишало покоя. И лишь когда разведчики доложили, что враг сосредотачивает силы на левом фланге союзовцев, командующий облегчённо выдохнул и приказал готовить войска к отражению атаки доминионцев. Бездействие доминионцев беспокоило не всех. Акадийские и эдемские части, набранные из “зелёных” добровольцев в начале войны, от безделья откровенно расслабились, утратив всякую бдительность. Не способствовала боеспособности этих частей и некомпетентность их командиров. На Эдеме и Акадии действовал закон “об офицерских патентах”, приводивший в недоумение военных с остальных миров Союза. Изначально “офицерские патенты” существовали только на Акадии с её сословным феодальным обществом и полным отсутствием военных учебных заведений. Для младших сыновей акадийских дворян, которым из отцовского наследства светили лишь “уши от селёдки”, единственным способом получить хоть какой-то доход была военная служба. Но идти простым солдатом для дворянина считалось зазорным — за исключением королевской гвардии, состоящей исключительно из отпрысков знатных родов, — потому отцы покупали сыновьям “офицерский патент”. Обладатель оного получал то офицерское звание, на которое хватило денег. Разумеется, существовали ограничения — свободно покупались лишь звания от аспиранта (младшего из обер-офицерских званий) до капитана. Майора можно было купить, лишь прослужив не менее пяти лет в звании капитана, и только после рассмотрения кандидатуры специальной комиссией из офицеров Генерального Штаба. Полковников и генералов назначал только король. Эта самобытная система работала, пока противниками акадийской армии были такие же малообразованные баронские дружинники, пиратские шайки или вовсе неграмотные крестьяне. В этом, как говорили китежцы, конкурсе “Тупой и ещё тупее” низкий уровень образования командного состава особой роли не играл. После контакта Акадии с другими колониями планета получила доступ к высоким технологиям, но ситуация практически не изменилась. Новейшее по меркам Союза вооружение попадало в руки людям, зачастую не умеющим даже читать — образование на уровне начального было недоступно большинству населения планеты По этой причине в случаях, когда собственная армия — или дружина барона, — не справлялась, приходилось приглашать специалистов со стороны. Чаще всего прибегали к услугам китежцев. Помимо блестящей выучки, китежские наёмники привлекали нейтральным статусом и строгим следованием условиям заключённого контракта. Такое положение дел устраивало всех, пока не встал вопрос о создании единых вооружённых сил Союза для противодействия сначала Консорциуму, а потом — уже Доминиону. Естественно, акадийские офицеры, по уровню знаний и компетентности не дотягивающие даже до сержантов с развитых планет, ни коим боком не подходили для создающейся армии. Первой идеей была замена акадийский командиров на из коллег с других планет, но от неё быстро отказались. Нужного числа специалистов просто не было. Армия Союза по своему размеру не имела прежде аналогов в колониях и все кадры, включая досрочно выпущенных курсантов старших курсов военных училищ и выпускников ВУЗов, прошедших краткие офицерские курсы, шли на укомплектование собственных частей. Вдобавок ко всему, акадийцев возмутило отстранение своих офицеров от руководства. И словно этого мало, проблем подкинули эдемцы. На Эдеме, с его вечными междоусобными склоками, регулярной армии в привычном понимании не было воовсе. Каждый ленд-лорд возглавлял собственную вооружённую ватагу. Лишь в Блесседе существовала городская стража, подчиняющаяся собственно городскому совету, но тоже ни коим образом не тянувшая на воинское подразделение. Поэтому, когда в Палате Лордов Эдема заговорили о создании своих подразделений, проблему командного состава решили просто — “позаимствовав” у акадийцев систему офицерских патентов. В Генштабе Союза от таких “инноваций” схватились за головы. Это рядового солдата можно относительно быстро подготовить с помощью стимулятора модели “злобный сержант”, а офицер — единица дорогая, требующая длительной подготовки. И среди этой неустроенности грянул сперва конфликт с Консорциумом, а затем и война с Доминионом Земли. Союз оказался не готов масштабной войне по правилам Доминиона. Технически развитые планеты не могли себе позволить объявлять мобилизацию — это означало отрыв от производства слишком большого числа специалистов. Мощности Консорциума тоже не могли покрыть все потребности Союза в случае снижения производства на ключевых предприятиях. Потоком хлынувшие на вербовочные пункты акадийские и эдемские добровольцы стали спасением. Но вместе с рядовыми шли их командиры, представляющие собой натуральные “чемоданы без ручки”: и выкинуть нельзя, и нести неудобно. Проблему решили комплексом мер. Во-первых, поставили начальниками штабов полков нормальных офицеров, изыскав необходимые кадровые резервы. Во-вторых, заставив всех без исключения “недоофицеров с патентами” пройти краткие курсы, вбив в их головы необходимые азы. В-третьих, наиболее подготовленные акадийские и эдемские части “разбавили” солдатами с развитых планет. Оставшиеся после перетасовки подразделения признали годными для тыловой службы, сформировав из них батальоны охраны, материального обеспечения, трофейные команды и прочие вспомогательные части. Естественно, подобный подход к формированию Экспедиционного Корпуса не мог не аукнуться в реальной боевой обстановке. За всё время кампании потери несли подразделения киборгов, находящиеся в первых линиях окопов, да и то не слишком впечатляющие. Это вызывало ложное впечатление слабости Доминиона у не имеющих боевого опыта плимутцев, гефестианцев и бейджинцев, потихоньку теряющих бдительность. Что уж говорить о тыловиках с малоразвитых планет? Акадийцам и эдемцам казалось что победа уже не за горами. И солдаты и офицеры пребывали в уверенности, что враг капитулирует со дня на день, впечатлённый мощью высадившейся группировки. Причём уверенность достигла такого уровня, что тыловики даже не считали нужным окапываться. Указания проверяющих из штаба Корпуса пропускали мимо ушей, либо выполняли ровно до момента исчезновения возмутителя спокойствия из поля зрения. Стоило проверяющему уехать — солдаты глушили технику, бросали лопаты и заваливались отдыхать. На караульную службу вообще забили болт — недоофицеры просто не видели в ней смысла. Они в тылу, вокруг тишина, между ними и укрепрайоном целая армия — зачем лишний раз напрягать солдат бессмысленными действиями? Ну, разве только если в качестве наказания. В остальном же полагались на автоматику, которой тоже толком не умели пользоваться. Офицеры Консорциума из стоящих рядом с акадийцами и эдемцами подразделений попытались достучаться до рассудка “союзничков”, объясняя, что такое репликанты и на что они способны. Тщетно. Видя этот бардак, корпораты вынуждены были взять охрану горе-союзников на себя, что не прибавило у солдат Консорциума любви к “примитивам”. Вдобавок график ”через день — на ремень” выматывал солдат, притупляя их бдительность.
Слабостью противника воспользовались доминионцы. В отличие от так толком и не “притёршихся” друг к другу лоскутных подразделений Союза, армия Доминиона представляла собой превосходную военную машину. И теперь настал черёд это продемонстрировать. На первом этапе операции основная нагрузка легла на разведку, инженерно-сапёрные подразделения и части радиоэлектронной борьбы. С их помощью доминионцы смогли обмануть разведку союзовцев, неверно истолковавшую направление, с которого будет нанесён удар. В это время сапёры в рекордно короткие сроки проложили сеть подземных тоннелей, позволивших перебросить войска с одного фланга на другой прямо под носом у противника, не подозревающего, что на месте “готовых к атаке” частей теперь всего лишь искусно выполненные макеты и бурная имитация деятельности в эфире. Всё это требовало безукоризненной чёткости и координации задействованных подразделений — любая промашка могла поставить крест на всей операции. Достаточно было хоть одному из операторов контрбатарейных радаров союзовцев уловить странную вибрацию почвы в момент молчания доминионских артиллерийских батарей — хитрость была бы раскрыта. Атака была стремительной и внезапной. Группы коммандос нанесли удар по расслабившимся акадийским и эдемским подразделениям. Первыми целями захвата и уничтожения стали штабы и узлы связи. Причём узлы связи уничтожали не сразу: используя пленных, коммандос посылали ложные сообщения, дезорганизуя попытки союзовцев наладить оборону. В ближних тылах Экспедиционного Корпуса воцарился хаос. Выдвигающиеся на помощь колонны сохранивших боеспособность и управление частей, руководствуясь ложными сообщениями, попадали в заранее подготовленные засады, налетали на минные поля или попадали под удары собственной артиллерии, так же обманутой репликантами. Положение усугублялось мощным воздействием РЭБ Доминиона на эфир и атакой ПВО на спутники и беспилотники связи, поставивших союзовцев в положение слепых котят. В довесок репликанты, трезво оценив бессмысленную самоубийствнность атаки на прекрасно укрепленный штаб Корпуса, не стали расшибать лбы, а навели на лакомую цель удар тактическими ракетами. Большая часть их была сбита ПВО союзовцев, единственная прорвавшаяся смогла поразить только узел связи. Но и этого хватило, чтобы штаб на драгоценные полчаса потерял управление всеми подразделениями Корпуса. Пока командующий союзовцев, сдерживая ругань, метался по ставшему бесполезным командному пункту, защитники Идиллии приступили ко второй фазе операции. Как и рассчитывали доминионцы, лишённые связи командиры передовых подразделений Союза перешли к самостоятельным действиям. На левом фланге готовились к отражению давно ожидаемой атаке из укрепрайона, а на правом спешно формировали сводные отряды для помощи избиваемым тыловикам. Если бы не данные разведки о сосредоточении сил Доминиона на левом фланге, никто бы не рискнул ослаблять оборону правого. Но сейчас помощь тыловикам казалась оправданным риском. Когда забитые людьми и киборгами машины формировали колонны, ещё не задействованные группы коммандос нанесли серию ударов. Батареи артиллерии, ПВО и подвижные ракетные комплексы, сосредоточенные вблизи передовой, были уничтожены в считанные минуты. И сразу после этого “заговорила” артиллерия доминионцев, тайно сосредоточенная как раз у этих самых “спокойных” участков. Не опасаясь ПВО в воздух с замаскированных аэродромов поднялись эскадрильи пилотируемых и беспилотных ударных машин Доминиона. Внезапный артналёт в сочетании с бомбово-штурмовым ударом оказался страшен. Застигнутые врасплох на рокаде, лишившиеся “зонтика” ПВО колонны техники были уничтожены практически подчистую. Линия обороны на правом фланге союзовцев оказалась прорвана и в объятый хаосом тыл устремились рейдовые группы коммандос. В это время командующий Экспедиционным Корпусом налаживал управление войсками и пытался купировать контрнаступление Доминионцев. Для этого он приказал всем войскам отступать, сокращая линию фронта, и одновременно задействовал резервы, чтобы заткнуть образовавшиеся бреши в обороне на правом фланге. Он не знал, что враг уже прекратил операцию, достигнув всех намеченных целей. Никто из доминионских генералов не собирался гробить войска в бессмысленных лобовых сражениях против превосходящих сил противника. У это акции было две цели. Первая — заставить союзовцев отступить, чтобы выиграть время до подхода подкреплений из метрополии. Вторая — запустить во вражеские тылы бригаду репликантов. Союзовцев ждали незабываемые дни.
––—––— "Через день — на ремень — жаргонное выражение, означающее график “сутки через сутки”. Рокада — прифронтовая железная, грунтовая или шоссейная дорога. (обратно)
Глава 30
Планета Идиллия. Ферма в километре от штаба генерала Прокофьева, три километра от ЗелараВид на бескрайние поля, раскинувшиеся вокруг Зелара, нравился Шеридану, напоминая родной дом. Филип тоже родился и вырос в сельской местности на Новой Юте, с той лишь разницей, что отец будущего полковника занимался не выращиванием растительных культур, а разведением скота и скаковых лошадей. Этот бизнес приносил солидный доход, особенно в свете того, что сам император был страстным лошадником и с его лёгкой руки в Доминионе началось повальное увлечение конным спортом. Самого Филипа перспектива продолжать отцовский бизнес не прельщала — хотелось большего, чем жизнь ранчеро, пусть и знатного. Отец, надо отдать должное, сына целиком поддерживал и когда Филип заявил о намерении поступать в военное училище, получил полное одобрение родителей. Закончив общевойсковое высшее командное училище, лейтенант пехоты Шеридан командовал взводом на одной из планет фронтира, осваиваемых Консорциумом. Армия обеспечивала защиту новых владений до того момента, пока корпорация, получившая права на планету, не могла это сделать сама. Военные уходили лишь после того, как выстроенная корпоратами система обороны признавалась соответствующей имперским стандартам. Корпораты приметили перспективного и амбициозного офицера и к окончанию первого контракта Шеридан получил предложение от СБ Консорциума. Раздумывал Филип недолго: в Консорциуме для такого, как он, открывалось больше перспектив. При ведении боевых действий силовиков корпораций не сковывали доминионские законы — на своей территории корпорации и были законом. И, главное, Шеридану нравился подход корпоратов к карьерному росту: там ценили эффективность и беспринципность. В армии он тоже мог идти по головам, не считаясь ни с кем, но в Консорциуме такую целеустремлённость ценили, а не осуждали. Так что по окончанию контракта старший лейтенант Филип Шеридан без сожаления расстался с армией, приняв под начало взвод в “специальной полицейской дивизии”. Красивое название для штрафников, не меняющее гнилую суть. Это был стандартный ход корпоратов: все — кроме флотских и лётчиков, — принятые на службу офицеры проходили такой “тест на профпригодность”. Корпорации не нуждались в чистоплюях и слабаках. Шеридан не был ни тем, ни другим. Вдобавок он был достаточно харизматичен, а из службы в армии вынес аксиому: никогда не сдавать своих подчинённых. И штрафники по достоинству оценили как кулаки командира, так и его готовность защищать своих солдат от вышестоящего начальства. Самому Филипу новое место службы неожиданно понравилось. Да, контингент ему достался, мягко говоря, сомнительный — шваль всех мастей, самое место которой — работать “манекенами” на полигонах. Но зато эти подонки бестрепетно шли на любую гнусность, что крайне эффективно воздействовало на взбунтовавшихся работяг. К тому же Шеридан действительно оказался неплохим командиром, умело управляющим подразделением в бою. Всё это в сумме обеспечило Филипу быструю карьеру. Правда, его начальники удивлялись нежеланию Шеридана бросить штрафные части и перевестись в нормальное подразделение, но дальше удивления дело не шло — Филип имел авторитет среди уголовников и бешеную популярность. Шеридан умело пользовался “народной любовью”, поднимаясь всё выше по карьерной лестнице: командование СБ ценило офицера, умеющего обуздать и возглавить башибузуков “специальных полицейских частей”. Так что не удивительно, что первым кандидатом на освободившуся командную должность в штрафных частях всегда был Филип Шеридан, к тридцати трём годам достигший звания полковника. И Филип знал, что это — не предел его карьеры. Вторжение на Идиллию должно было послужить очередным трамплином для прыжка вверх. Разумеется, не только для него — верный друг Ларри засиделся в майорах, пора уже подниматься выше. Ибо верные люди — надёжная опора для сидящего выше. Как и штыки преданных вожаку штрафников полка Шеридана. — Плеснуть? — отвлёк Шеридана от любования красотами идиллийских полей Ларри. Он и Шеридан сидели в плетёных креслах на веранде фермерского дома, куда Филип вселился, едва получивший отчёт о ситуации на оккупированных территориях Прокофьев дал “добро” на расквартирование офицеров в Зеларе. Самого фермера вместе с семейством выпнули вон, чтобы не путались в ногах и не мешали своей долбаной эмпатией. Естественно, не забыл полковник и о безопасности, притащив с собой взвод киборгов для охраны дома. Собственно, Шеридан мог бы занять и жилище получше, к примеру, особняк бывшего мэра города, но предпочитал сельский пейзаж. Да и фермерские дома на Идиллии были достаточно просторными и комфортными для полковника. А если понадобится что-то ещё — всегда можно свистнуть своих гайдуков и заслать на поиск нужной мебели. Или просто переехать — домов в округе много. — Что-то Руперт долго едет, — заметил Ларри, наливая виски в стакан друга. Рупертом звали адьютанта полковника. Шеридан, отмечая новоселье, отправил его в город — привезти хвалёных идиллийских Спутниц. Штук шесть, чтобы и Филипу с Ларри хватило, и Руперт себя обделённым не чувствовал. — Женщины, дружище, — наставительно воздев палец, ответил Филип, — требуют серьёзного подхода к выбору. Хоть в женитьбе, хоть как сейчас — просто для расслабона. — А ведь и не поспоришь, — расхохотался майор. Пискнул служебный комм Шеридана. Полковник неохотно скосил глаза на экран и злобно выругался. — Что там? — насторожился Ларри. — На, — Шеридан протянул ему комм. Майор вчитался в текст. Увиденное ему не понравилось: три поножовщины с участием офицеров-штрафников, причём во всех трёх случаях зачинщиками были именно штрафники. — Что-то наши разошлись, — недовольно заметил он. — Или китежец своих покрывает? — Вряд ли, — со своими не было нужды врать и Филип говорил прямо. — Сам знаешь, что у нас за фрукты: им пырнуть кого — раз плюнуть, и повода не надо. — И что делать будешь? — поинтересовался майор, не сомневаясь в ответе. — Разумеется, отмазывать, — не обманул его ожиданий Шеридан. — Хоть они и сукины дети, но — наши сукины дети. И мы с ними сами разберёмся. Сейчас нашему чистюле-генералу только звякну. Но прежде чем он успел набрать номер Прокофьева, пискнул сигнал входящего вызова от Костаса Рама. “Этому что надо?” — мысленно окрысился Филип. — “Не иначе опять поиздеваться”. Но на вызов ответил. — Полковник, что за хрень вы творите? — с ходу зарычал Костас. — Вы про что, полковник? — холодно осведомился Филип, сдерживая ругань. — Про занятый вами дом! — рявкнул Рам. — Вы… — Занял дом под жильё! — заорал в ответ Шеридан. — И нахрен выкинул туземных ублюдков! Нехера им тут делать! Закончится война — вернутся, а пока пусть погуляют. Вам не нравится? Так напишите рапорт! И вообще, полковник… — Филип резко сменил тон на благожелательный. — Вам нужен отдых. Займитесь академической греблей. Как и ожидалось, Костас, выбитый из колеи внезапной сменой тона оппонента, попался на крючок. — Академической греблей? — переспросил он. — Именно, — сладко улыбнулся Филип. — Проще говоря: греби нахрен с умным видом. И отключил связь, не дожидаясь ответа побагровевшего от злости китежца. Маленькая месть немного подняла настроение Шеридана. — Это только начало, мутик желтоглазый, — пообещал полковник, набирая номер Прокофьева. — Полагаю, вы насчёт своих висельников, полковник? — вместо приветствия осведомился генерал. — Да, сэр. Видите ли… — начал было Шеридан, но был оборван властным: — Хватит! Генерал посмотрел на Филипа, словно солдат на вошь. — Я предупреждал, полковник, что вашей швали не стоит перегибать палку, — процедил Прокофьев. — Я знаю, что вы сейчас заведёте пластинку о притеснениях со стороны союзовцев, но у меня на руках доказательства того, что в каждом случае виноваты ваши — да, Шеридан, именно ваши, — дегенераты. Если они не могут себя вести по-людски — в городе им делать нехрена. Если вы не можете их обуздать — то уже на должности командира нехрен делать вам. Мне плевать, если из-за ваших говнюков возбухнут местные: их задавить — раз плюнуть. Но мне нахрен не нужно, чтобы союзовцы опять видели в нас врагов. А к этому, благодаря вашему, полковник, бездействию, всё и идёт. Не сможете найти на своих висельников управу — я смогу найти вам компетентную замену. Понятно объясняю? — Так точно, сэр, — с трудом сдерживая бешенство, процедил полковник. — Вот и отлично. Надеюсь, вы сможете надеть намордники на эту свору, — генерал взглянул на свой планшет. — И что там за история с домом и его хозяевами? — Рам уже наябедничал? — скривился Шеридан. — Ничего сверхординарного, сэр. Я просто занял ферму под жильё, а местных отправил пожить к родне. Мне здесь лишние глаза и уши ни к чему. Но к его удивлению, генерал не стал спорить, напоминая о собственном приказе не выгонять идиллийцев при вселении в их дома. — Ферму, значит, заняли, — хмыкнул Прокофьев. — Хик есть хик. Когда устроите танцы в сарае — постарайтесь его не сжечь спьяну. А то говорят, что кукурузный самогон — жуткое пойло. И отключился, оставив взбешеного полковника изливать ярость пустому экрану. Шеридан действительно минуты три сотрясал воздух отборной руганью. Хик. Генерал знал, как сильнее унизить: “хиками” — то есть деревенским быдлом, — богатенькие городские детишки называли выходцев из сельской местности. И плевать, как ты учишься и чего достиг — для городских белоручек ты навсегда останешься хиком, в лучшем случае — реднеком. — Хик, говоришь… — немного отведя душу бранью, злобно прищурился Шеридан. План, зреющий в голове полковника с первого дня высадки, оформился окончательно. — Вызови Марко и Джанго, — приказал он Ларри, всё это время молча наблюдавшего за другом. — Девки же скоро приедут, — напомнил Ларри, запуская руку в карман. — Подождут, — отмахнулся Филип. — Побухают с Рупертом. Сейчас дело поважнее девок: пришла пора разобраться с уродами, мешающими нам жить. И злобно улыбнулся.
Планета Идиллия. Город Зелар
Едва такси остановилось у живой изгороди особняка, импланты репликантов подключились к системе безопасности, оборудованной Йонг. Для контакта с датчиками, дронами и бытовыми роботами, ненавязчиво контролирующими периметр, не требовалось даже брони. Стоило кому-то или чему-то насторожить охранные программы, как сигнал поступал на импланты Йонг и обоим репликантам, пробуждая даже от глубокого сна. Чимбик проанализировал поступившие данные. Все, кроме Грэга, находились на территории базы. Никаких попыток вторжения. — Садж, — подал голос Блайз, когда машина отъехала. — Дашь мне пару часов свободного времени? Зачем ему личное время не нужно было и гадать: Чимбик до сих пор ощущал остаточное действие феромонов. — Если для нас нет заданий — отдыхай, — разрешил он брату. В ответ на запрос капитан Йонг приказала репликантам отдыхать до утра и Блайз, сияя улыбкой, бегом помчался к дому, где обозначался сигнал Свитари. Чимбик смотрел ему вслед с удивившей его самого завистью. Для Блайза происходящее было чем-то простым и понятным, в то время как Чимбика приводило в растерянность. Нет, ему нравилось происходящее. Да что там, он был совершенно счастлив, но слабо представлял что положено делать дальше. То, что Эйнджела не забыла его, что всё ещё хочет видеть, что любит… — это было пределом мечтаний сержанта. А поцелуи, и то, что Эйнджела решила найти способ остаться с ним — это лежало за пределами самых смелых фантазий репликанта. Воспоминания о поцелуях заставили разогретую феромонами кровь Чимбика вскипеть и он остановился, борясь с наваждением. Получалось плохо. Совершенная память репликанта воскресила пьянящий запах Эйнджелы и кружащие голову касания её губ. Тело не привычно отозвалось на мысли, заставив затосковать по медблоку брони и подавляющим гормональные всплески инъекциям. Но чтобы добраться до брони, требовалось пройти мимо Эйнджелы и она всё почувствует. Этого сержант не хотел. Он помнил, каким тоном и какими словами Эйнджела говорила о своих “клиентах”. О дворнягах, которые хотели от неё секса. Помнил всё то, что успел увидеть на Эдеме. Помнил сухие информативные строки навыков напротив лотов рабов на аукционе. Помнил, и не сомневался, что Эйнджела тоже не может забыть. Он не станет одним из тех, кто использует её. Не станет одним из тех, о ком она отзывается с гадливым презрением во взгляде. Не уподобится дворнягам. Ему достаточно просто любить и быть рядом. Слышать голос, видеть её улыбку, ощущать запах, держать её руку в своей. А секс… Дворняги слишком его переоценивают. Чимбик зашёл в деревянную беседку, практически скрытую за цветущим кустарником, и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Интересно, сколько времени должно пройти прежде, чем эффект от идиллийских феромонов “выветрится”? Консультироваться у брата сержант не стал: отметка его импланта соседствовала с отметкой импланта Свитари, поэтому Чимбик не стал им мешать. Происходящее между Блайзом и Ри беспокоило сержанта. Он хорошо помнил изрешеченных пулями дворняг, валявшихся со спущенными штанами в лужах собственной крови. Помнил, с каким ожесточением Ри кромсала захваченного живым корпората. Не будучи крупным специалистом в вопросах психических нарушений, Чимбик всё же отчётливо осознавал, что для Свитари секс тоже был стресс-фактором. И кто его знает, во что это может вылиться в самый неожиданный момент? Он пообещал себе выяснить, кто занимается дефектами людей когда точка, обозначавшая Эйнджелу, пришла в движение и взяла курс в его, Чимбика, направлении. Сержант разрывался между желанием увидеть её и избегать встречи до того, как получит инъекцию от медблока брони. Но раз Эйнджела уверенно двигалась точно к нему сквозь сад, Чимбик решил, что Йонг подключила и её имплант к системе безопасности. В это случае будет глупо пытаться убраться подальше. — Хочешь побыть один? — спросила Эйнджела, остановившись метрах в десяти от сержанта. Тот невольно задумался, была ли эта дистанция — на пределе эмпатического дара, осмысленным решением, или выработанной с годами привычкой всегда контролировать состояние собеседника? — Не хочу, — честно признался сержант. — Но счёл это верным решением. Мы с Блайзом попали под действие феромонов. — Это Идиллия, — улыбнулась Эйнджела, подходя. — Тут сложно не попасть под их действие. Чего в этом такого? Она села рядом и взяла Чимбика за руку. Тот ощутил острое желание прижать Эйнджелу к себе так тесно, как только возможно. — Это инородное воздействие, — напомнил сержант, упрямо борясь с чуждыми желаниями. — Не моё. — Но разве оно не приятно? — с улыбкой спросила Эйнджела, сплетая свои пальцы с пальцами репликанта. — Разве ты сам не хочешь меня? В её голосе звучало любопытство, отчего-то напомнившее Чимбику их игру в вопросы и ответы. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, — помедлив, сказал он. — Хочу, чтобы думала обо мне лучше, чем о других. Чтобы делала только то, что хочешь сама, а не чего хотят от тебя другие. Чтобы ты была свободна. Глядя на растерянную девушку, Чимбик попытался подобрать слова, чтобы точнее выразить мысли. — Не думаю, что секс был чем-то приятным для тебя все эти годы. И начинаю думать, что ежедневные подавляющие влечение инъекции стоило бы делать всем людям. Тогда в мире творилось бы куда меньше мерзостей. Эйнджела покачала головой, грустно улыбнулась и прижалась к плечу Чимбика. — На Идиллии полно женщин, — негромко сказала она. — Добрых, красивых, способных сделать тебя счастливым. Нормальных. — Я знаю, — репликант вспомнил семью, в которую его приняли, и улыбнулся. — Но мне нужна ты. — Плохой выбор, — абсолютно серьёзно сообщила ему Эйнджела. — Может и так, — пожал плечами сержант. — Зато я сделал его сам. Ответом ему было эмпатическое касание. Тихое, тёплое, как пламя костра, счастье. Они просидели так не один час. Чимбик рассказывал Эйнджеле о своей идиллийской семье, о братьях, обо всём, что происходило с ним с того дня, как Лорэй увезли в Доминион. Слушая её часть истории сержант в очередной раз удивился, как верно выражение дворняг “тесен мир”. Он, Чимбик, вёз Эйнджелу с Китежа на Идиллию. И дай он волю своему любопытству, загляни тогда в капсулы… Развивать мысль репликант не стал. Он ведь не Блайз, чтобы витать в облаках и гадать, “что было бы, если?”. Вместо этого Чимбик поднял Эйнджелу на руки и зашагал к дому, наслаждаясь исходившим от неё теплом. — Это ещё что такое? — рассмеялась эмпат. — Я принял решение удовлетворять любопытство, когда это не вредит делу, — сообщил Чимбик. — Давно хотел узнать каково это — нести тебя на руках без брони. Он едва не ляпнул “с самого Эдема”, но вовремя прикусил язык. Не то воспоминание, которое он бы хотел пробудить в Эйнджеле. — И как впечатления? — весело полюбопытствовала та. — Приятно, — лаконично отозвался репликант.
Отпустил он Эйнджелу только на веранде, перед дверью в дом. — Вам с сестрой нужно отдохнуть, — сказал сержант. — Да и нам с Блайзом — тоже. Утром мы разведаем подходы к заводу. Доброй ночи. В отведённую ему комнату Чимбик вернулся умиротворённый и счасливый. Затем представил, что Эйнджела всегда будет с ним и улыбнулся. Следом пришла мысль, что она будет рядом во время опасных спецопераций и нахмурился. Затем представил, что она будет на таких спецоперацих без него и зло сжал зубы. Взяв в руки наспинную пластину брони с встроенным автодоктором, сержант собрался получить инъекцию препарата для подавления гормональных всплесков, когда услышал лёгкие шаги в коридоре. Через пару секунд раздался тихий стук в дверь. — Можно? Эйнджела. — Входи. Старомодная деревянная дверь без намёка на голосовое управление или управление с импланта открылась и Эйнджела скользнула в комнату. — Что-то случилось? — спросил сержант. — Да, — девушка подошла к нему, взяла наспинную пластину брони и отбросила ту в сторону. А потом поцеловала. Прикосновение её губ кружило голову, но куда больше Чимбика потрясла эмпатия. Эйнджела открыла свои чувства и репликанта наполнили чужая нежность, любовь и желание. Или то были отражения его собственных эмоций? — Не хотела умереть, не узнав, каково это — заниматься любовью, а не сексом, — шепнула Эйнджела, прервав поцелуй. — Эмпатия, — хрипло выдохнул Чимбик. — Капитан Йонг узнает о нас. Это запрещено. — Плевать, — пальцы Эйнджелы скользнули по коротким волосам репликанта и легли тому на затылок. — Пусть попробуют запретить. Чимбик ощутил упрямый вызов эмпата и улыбнулся. Сама мысль, что Эйнджела готова показать всему миру, что ей дорог репликант, вызывала незнакомое ликование. — Пусть попробуют, — повторил сержант и его улыбка на миг стала хищной, будто он уже топил в крови тех, кто рискнул бы запретить что-то его Эйнджеле. А потом она принятула его голову к себе и поцеловала так, что мысли строем покинули голову Чимбика. Несмотря на эйдетическую память и тренировку внимания, происходившее дальше Чимбик замечал урывками, будто вывалившись в иной, параллельный мир, что лишь время от время от времени соприкасался с реальностью. Его мир сузился, схлопнулся до женщины, что ни на мгновение не отрывалась от него. До пьянящих поцелуев, рядом с которыми меркли самые смелые мечты. До прикосновений, от которых тело пронизывало незнакомое наслаждение. Сержант больше не думал, не взвешивал, не планировал. Рациональность, сдержанность, здравый смысл — вся выстраиваемая годами обучения личность репликанта капитулировала, не способная противостоять вырвавшемуся из-под гнёта дисциплины естеству. Эйнджела больше не произнесла ни слова. Слова были лишними, пустыми, ущербными. Бессмысленным сотрясанием воздуха, не способным передать всё то, что творилось в её душе. Она обошлась без слов. К эмпатическим прикосновениям Чимбик за время пребывания на Идиллии успел привыкнуть, но всё же оказался ошеломлён. Чувства Эйнджелы были яркими, сильными, слитыми в бурный, пьянящий поток, что сметал любые сомнения. Им просто не осталось места. Любовь, радость и горячее, почти обжигающее желание любовников отражались и множились, словно в бесчисленных зеркалах. (обратно)
Глава 31
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура— Ну козёл… — Костас отвернулся от терминала. В иное время подначка Шеридана непременно взбесила бы коменданта, но сейчас, чуть поспав и отойдя от воздействия феромонов, Рам пребывал в довольно странном состоянии. С одной стороны — полковник был удивительно спокоен и умиротворён. С другой — не мог не думать о произошедшем между ним и Зарой. Нет, Рам не раскаивался в том, что сделал. Феромоны просто помогли, приблизив неизбежное. Арора действительно ему нравилась, но на гораздо более серьёзном уровне, чем банальное желание затащить идиллийку в постель. И не будь она замужем… Это всё и портило. Что бы не говорила Арора об идиллийском взгляде на измену, Костас воспитывался в иной культуре. Жив муж Зары, вернётся ли — неизвестно, но наставлять ему рога Костас не собирался. Ну а жена Зары… Рам вспомнил картину в комнате отдыха дежурных и усмехнулся. Жена Зары сама украсила семейство шикарными рогами, так что тут можно не заморачиваться. Костас распахнул окно, сел на подоконник и закурил, глядя на ночной город. Мысли текли неспешно, синхронно с струйками табачного дыма. Собственно, чего он ломает голову? Надо просто прекратить всё, пока не зашло слишком далеко. Извиниться, сказать, что был под феромонами, сожалеет и… И всё. Неприятно, но не смертельно. В конце концов, Арора не станет менять свой образ жизни ради залётного вояки. Да и сам Костас тоже не потерпит, если Зара пойдёт на сторону, руководствуясь идиллийской моралью. — Глупо это всё, — пробормотал Костас. — Как мальчишка, ей-богу. Так недолго и до стихов в старомодную тетрадку докатиться. Подкурив от окурка новую сигарету, китежец невесело ухмыльнулся. Дурацкая ситуация, в которую он загнал себя сам. А теперь сидит и ломает голову над проблемой, не стоящей и выеденного яйца. От дальнейшего самокопания Костаса отвлекло явление “неразлучников”. — Никогда не думала, что снимусь в порнухе, — объявила Ракша, снимая шлем. — Я тоже, — поддакнул Грэм. — Ладно бы ещё в училище не поступил, но чтобы прямо в служебное время…. Рам поперхнулся дымом. Прокашлявшись, комендант с подозрением принюхался к зажатой в пальцах сигарете. Нет, вроде чистый табак, без примесей. Может, феромоны ещё не опустили? Глупость — феромоны не вызывают галлюцинаций. — Простите, что? — осторожно осведомился Рам. — Я правда слышал то, что слышал? Порнушка, съёмки… — В жизни всё надо попробовать, — философски сообщила Дана. Она бросила шлем на диван, подошла к мини-бару и достала упаковку с соком. — И порнушка — ещё не самое хреновое, — добавил Грэм. Вволю налюбовавшись ошалелым лицом начальства, капитан смилостивился и объяснил: — Да разом три патруля вместо отдыха куда-то смылись, — он взял протянутый Даной сок и благодарно улыбнулся. — Мы и поехали их выуживать. Приезжаем — твою за ногу, киностудия. Только порнушная. И наши пятнадцать кинозвёзд радостно сверкают голыми задницами. И не только ими. В фильме “Символ Союза”, что самое убойное. Вот пока мы их выволакивали — на запись и попали. Рам с облегчением выдохнул и тут же глубоко затянулся. — А я уж думал, кого из вас первым шлёпнуть, — сообщил он. — Чтоб мои седины не позорили. — Ну меня-то ладно, а “сфинкса” за что? — удивилась Дана. — За компанию! — Костас подкурил третью сигарету. — Ну и за выбитую дверь… — Вот стоило один раз громко постучаться — всю жизнь припоминать будут, — наигранно вздохнул Грэм. — От такого стука импотентами становятся, — Рам слез с подоконника. — Что у нас плохого? — Было ещё две поножовщины с корпоратами, — сообщил капитан. — В сумме — семеро убитых, сорок три раненых, из них шестеро — тяжёлые. Я от вашего имени приказал собрать всю эту шваль корпоратскую и загнать нахрен обратно по казармам, запретив выход в город. Рапорт Прокофьеву отправил, он полностью всё одобрил и… — Я читал рапорт, — перебил его Рам. — Что ещё? — Особого — ничего, — Грэм шлёпнулся на диван рядом с Ракшей. Костас отметил, что его приёмная дочь восприняла это вполне спокойно. Даже благожелательно, учитывая её характер. Похоже, парочка действительно сдружилась. Собственно, чего удивляться? Оба бузотёры, с той лишь разницей, что Дана вспыхивает сразу, а гефестианец — тихо составляет план и действует по нему. Вот уж воистину — их энергию, да в мирных бы целях… — Патрули — бухают, — продолжал контрразведчик. — Волки — летают. Из неординарного, пожалуй, только целующийся с экс-мэром комендант, но тут уж вы сами в курсе. Рам второй раз за несколько минут поперхнулся дымом. “Прибью засранца” — мысленно пообещал он, отчаянно перхая. — Мне начинать называть её мамой, или не торопить события? — ехидно поинтересовалась Ракша, глядя на Костаса без особого сочувствия. — Сначала начни называть меня “папой”, а там посмотрим, — огрызнулся тот, задумываясь ещё и об убийстве приёмного чада. — Я подумаю, — преувеличенно-серьёзно пообещала Дана. — Я дал булочной на углу Первопроходцев и проспекта Ганди разрешение на круглосуточную работу, — продолжил Грэм, хлопнув Ракшу по подставленной ладони. — Удобное место, наши останавливаются на перекус. Прошу прощения, что сам — вы просто спали в этот момент, а хотелось успеть до комендантского часа. — Ладно, — согласился Рам. — Кстати, говнюки, хоть какая-то от вас польза: напомнили, что у местных завтра праздник. Грэм кивнул: — Да, госпожа Зара… — Мама, — театральным шёпотом поправила его Ракша, игнорируя гневный взгляд Костаса. — … просила отменить комендантский час на эту ночь. — Возможно? — поинтересовался Рам. — Не считая нашего таинственного дезертира — всё спокойно, — ответил контрразведчик. — Население полностью лояльно, корпоратовскую шваль мы загнали в стойла… Так что считаю — вполне можем разрешить. — Тогда так и сделаем, — резюмировал Костас. — Выберите подразделения в усиление. — Есть, — отозвался Грэм. — И вы двое — в их числе, — добавил полковник. — Что ещё есть на повестке? — Нет, — ответил Грэм. — Тогда отбой, — скомандовал Костас.
Планета Идиллия. Город Зелар
Чимбик буквально кожей ощущал пристальный взгляд капитана Йонг. На вопиющее нарушение правил она не отреагировала ни ночью, ни утром, когда репликанты отправились на разведку. Даже не прислала сообщение на имплант. Если бы не этот взгляд, сержант мог бы подумать, что капитан была в другой части дома, за пределами эмпатического воздействия. Но Йонг, очевидно, знала не только о самом факте неуставных отношений биороботов с людьми, но и успела прочувствовать больше, чем хотела. Эйнджелу же её взгляды совершенно не впечатляли. Её улыбка, адресованная Чимбику, была вызывающе прямой и открытой. Это одновременно нравилось сержанту и вызывало растерянность. Натура репликанта сопротивлялась столь явному и открытому нарушению правил, и, к тому же, он не понимал как это влияет на социальное взаимоотношение в группе и влияет ли вообще. И не особенно жаждал вникать, предпочитая заниматься понятным и привычным делом. — С нашими силами — не пройдём, — докладывал вернувшийся с разведки Чимбик. — Укрепились на совесть. Дроны, патрули киборгов, минные поля, реку патрулируют акадийские боевые пловцы и тиаматцы со своими животными. Есть системы ПВО. — Берегутся, гады, — резюмировала Йонг, переведя наконец взгляд с Чимбика на карту. Репликанты тщательно отметили всё нужное — от маршрутов патрулей до позиций ПВО. Союзовцы постарались на совесть, превратив стратегически важный для них объект в самую настоящую крепость. К тому же, на территории возились вражеские строители, роя огромный котлован. Значит, через несколько дней заводокажется глубоко под землёй, вне досягаемости для артиллерии и авиации Доминиона, и достать его можно будет только специальными противобункерными боеприпасами. Которые тоже уязвимы для союзовской ПВО. — Хреново, — вздохнула Йонг. Чимбик понимал дворнягу. Уничтожение завода было бы болезненным ударом по боеспособности врага. Но пока что доминионцы ничего не могли поделать — просто не хватало сил для успешной операции. — Доложу в центр, посмотрим, что там решат, — решила капитан, почему-то вновь уставившись на Чимбика. Тот ответил ей прямым взглядом. Плевать, что она доложит. Плевать, что решат в центре. Он для себя всё решил. — Что с командным составом? — взгляд Йонг переместился на Грэга. Тот сидел за столом с обычным жизнерадостным видом и, казалось, вообще не интересовался нарушением правил и уставов. — Подходов к безопаснику я не нашёл, — сообщил идиллиец, — но с комендантом есть подвижки. Вчера он посетил квартал удовольствий, так что с немалой вероятностью и дальше будет отдыхать в компании Спутниц. Там его можно устранить без особых осложнений. — Хорошо, — кивнула капитан. — Что Прокофьев? — Тут всё не так радужно, — признался Грэг. — Корпорат весьма настороженно относится к идиллийцам и старается с нами не контактировать. А вот один из его заместителей, Шеридан, периодически устраивает вечеринки со Спутницами. Если ничего не изменится, сегодня вечером, к началу праздника, он снова соберёт узкий круг друзей. Я смогу отправить туда Лорэй под видом Спутниц. — Доступ к коммуникатору и данным командира карательных батальонов корпоратов нам бы не помешал, — кивнула Йонг и перевела взгляд на Лорэй. — Вы справитесь? — Конечно, — белозубо улыбнулась Свитари и подмигнула мрачной азиатке. — Мы любим вечеринки! Сержант невольно скосился на Эйнджелу. При мысли, что она окажется в окружении корпоратских карателей, в его груди разгоралась жажда убийства. — Не сомневаюсь, — отозвалась капитан и оглядела свою малочисленную команду. — Сержант, вы с Блайзом можете отдыхать. Грэг — на тебе внедрение Лорэй. Эйнджела, Ри — на пару слов. Эйнджела ободряюще улыбнулась сержанту, встала из-за стола, подошла к нему и, не таясь, поцеловала. Сержант на миг замер от неожиданности, а потом ответил на поцелуй. И плевать, что на них таращатся дворняги, одна из которых — командир. Как дворняги говорят? Жизнь — война? Ну что ж, может, войну он ещё и не выиграл, но в этом бою — победил. Хмуро поглядев на Лорэй, Йонг мотнула головой, приглашая следовать за собой. Близнецы без возражений отправились за капитаном. — Какого чёрта вы устроили с репликантами? — гневно спросила Йонг, едва осталась наедине с Лорэй. — Это наше дело, — спокойно ответила Эйнджела. — Можете не утруждаться, я сама в красках доложу обо всём полковнику Хоару и он примет решение о том, что допустимо, а что… — Пока я командир группы — это моё дело! — жёстко прервала её Йонг. — Мне глубоко плевать, чем и с кем вы занимаетесь в свободное время, но если это помешает выполнению задания… — Не помешает, — глядя ей в глаза отчеканила Эйнджела. Йонг лишь покачала головой и напомнила: — На кону нечто куда большее, чем наши жизни и личные привязанности. — Мы помним, — зеркально усмехнулись близнецы. — Мы помним…
Планета Идиллия. Город Зелар. Блокпост № 17
Мотоцикл службы доставки послушно замер перед шлагбаумом. Пулемётный ствол автоматической огневой точки тут же навёлся на потенциальную мишень, подслеповато моргнув огоньком лазерного дальномера. — Руки на виду, не шевелиться! — голос робота был сух и бездушен. — Дождитесь проверяющего. Из ДОТа вылез солдат с эмблемой в виде объятой пламенем планеты на наплечнике. В отличие от покойников, решивших позабавиться с Лорэй пару дней назад, этот был запакован по всем правилам, даже забрало не открывал. — Заказ номер двести пять? — уточнил он. — Ага, — белозубо улыбнулась Свитари. — И даже с бонусом от заведения! Она продемонстрировала батарею винных бутылок, закреплённых в прозрачных термокарманах контейнера для перевозки еды. Бледно-голубой комбинезон городской службы доставки она по случаю жары расстегнула едва не до талии, демонстрируя едва прикрытую топом грудь. — Оставьте себе, — игнорируя ненавязчивый намёк девушки, солдат заглянул в контейнер. — Мы на посту не употребляем. Он прикоснулся наручем с встроенным сенсором к “браслету гражданина” на руке Свитари, подтверждая сумму заказа. Эту систему разработали по предложению Зары, для облегчения подсчёта сумм компенсации по окончании боевых действий. Коменданта впечатлил оптимизм экс-мэра по поводу её уверенности в окончании этих самых действий в пользу Доминиона, но возражать не стал. В конце-концов, такая система в разы снижала поводы для мародёрства, что благотворно сказывалось на дисциплине и моральном состоянии солдат с отсталых планет. — Лучше бы тогда больше сока привезли, — добавил солдат. — Или холодное молоко! — дополнил список пожеланий его напарник из бункера. Робот-турель промолчал, но Ри показалось, что он тоже не отказался бы от чего-нибудь холодного: жара стояла такая, что можно было жарить яичницу прямо на дорожном покрытии. — Хотите — сгоняю и привезу, — улыбнулась Свитари, с нескрываемым интересом разглядывая бойца. — Нет, спасибо, — отказался тот. — Переживём с тем, что есть. К следующему заказу можете добавить. Свитари неторопливо вытащила из термоконтейнеров объёмистые пакеты с логотипом ресторана и передала союзовцу. — А что у тебя за рисунок на плече? — спросила она, ища повод продолжить разговор. Весь день они с Эйнджелой мотались по городу, принимая заказы только на доставку по блокпостам и ВОПам оккупационных войск. На окраинах и в пригороде дела шли неплохо: корпораты охотно трепали языками и пускали её на режимные объекты, где она пару раз даже установила электронных шпионов Йонг. Пришлось немного покувыркаться с корпоратами, но теперь у команды был доступ к сети оккупантов. С союзовцами дело обстояло хуже: встречали её довольно дружелюбно, но шлемов не открывали и готовы были продолжить знакомство только после дежурства. Из всех достижений — она немного потрепалась на тему ксенофобии корпоратов и один раз побывала на блок-посту акадийцев. С дорсайцами, судя по эмблеме, Свитари похоже ждал очередной пролёт. — Это эмблема нашего подразделения, — голос, прозвучавший над самым ухом, заставил Ри вздрогнуть. Неслышно подошедший сзади капрал взял один из пакетов и с интересом заглянул внутрь. — Батальон “Дорсай”, — капрал выудил бутылку минералки и тут же свернул пробку. — Дорсай? — повторила Свитари. — Не хотела бы оказаться на вашем месте. Мне страшно представить что будет, если Идиллию разрушат. — Ну, с доминионцев станется, — “утешил” её солдат, первым подошедший к мотоциклу. — Так ведь мы и есть доминионцы, — совершенно искренне удивилась Свитари. — Вы? — капрал расхохотался. — Вы — детки, играющие разноцветными камушками. Будь вы действительно доминионцами — тут бы всё уже пылало. Ри пожала плечами: — Мы не хотим воевать. Разве это плохо? — Да, — хором заявили оба дорсайца. — За свой дом надо сражаться до конца, — дополнил капрал. — Мы не хотим сражений, не хотим войн, — покачала головой Свитари, вспоминая аргументацию местных. — Потому и предпочли бескровно присоединиться к Доминиону. Не уничтожат же они собственную планету. — Бей своих, чтобы чужие боялись, — хохотнул капрал. — Такова политика Доминиона. Мы для них тоже своими были. Такими своими, что от городов камня на камне эти “свои” не оставили. И вас тоже щадить не будут. — А я… — раскрыл было рот солдат, но был прерван начальственным: — … отнесу жратву ребятам. Да, Дитрих? — Так точно! — Дитриха как ветром сдуло. Капрал, проследив, как солдат вбегает в блокгауз, вернулся к теме разговора. — Доминионцы, если вернутся сюда, не станут сортировать, где — свои, а где — чужие. Лупанут с орбиты по площадям, а потом зачистят то, что останется. Выживет кто-то из вас — хорошо. Нет — пришлют новых колонистов, а в память прежних поставят памятник с трогательной надписью о зверствах оккупантов. Они — мрази без чести и совести. “Будто в Союзе все святые”, — мысленно скривилась Свитари, вспоминая Эдем. Вслух же она произнесла иное: — Но среди вас теперь тоже много доминионцев, — напомнила Свитари, нащупав благодатную почву. — Консорциум совсем недавно был частью Доминиона Земли. — Вот обязательно аппетит портить? — даже глухое забрало не могло скрыть отвращение дорасйца. — Консорциум теперь — часть Союза. А Китеж в Союз не входит. Так что не среди нас доминионцы — пусть и бывшие, — а среди наших… союзников. В такие моменты Свитари отчаянно завидовала сестре. Вот где эмпатия пригодилась бы куда больше, чем феромоны. Но даже без чтения эмоций собеседника она достаточно знала людскую натуру, чтобы знать, каких демонов подкармливать. Ненависть. Ненависть объединяет куда больше людей, чем любовь, что бы там ни говорили идиллийцы. — Не очень-то они стремятся стать союзниками, как я заметила, — передёрнула плечами Ри. — Каждый раз, когда к ним приезжаю, называют “тупой мутанткой”. И нас, и других натурализованных. Постоянно слышу, что мы должны прислуживать “настоящим людям” и они теперь командуют Союзом. — Командовалка не отросла, — зло отрубил капрал. — И кто из нас мутант — это ещё разобраться надо. Не обращайте внимания на их тявканье: шавка лает — ветер уносит. А они шавки и есть. Этих “чистокровных” даже в Консорциуме за людей не держат — так, дрянь для мелких расходов, пушечное мясо, — вот они и самоутверждаются. А как до дела доходит — только пятки сверкают. Потому что драпают так, что подошвы к чёрту отрываются, а носков надолго не хватает. Ри звонко рассмеялась и игриво склонила голову набок. — Я помню как доставляла обед на один пост и мимо проехал комендант города. Я сперва подумала, что кого-то убивать собираются, такой ужас исходил от корпоратов. А оказалось, просто “мутант” едет с проверкой. Он такой страшный, ваш комендант? — Смотря для кого, — капрал открыл забрало, давая возможность рассмотреть лицо юнца лет девятнадцати. — Для труполюбов Консорциума — да, он та самая кошка, страшней которой зверя нет. А к людям он относится по-человечески. Хотя сама должна была уже это понять — вроде девочка взрослая, без папы на мотоцикле ездишь. Свитари, с присущей местным откровенностью, разглядывала дорсайца. — У тебя красивые глаза, — мурлыкнула она, улыбаясь. — И с тобой интересно. Если хочешь — я возьму отгул и никуда больше сегодня не поеду. — Ну, если так интересно — может, тогда дождёшься моей смены? — вернул улыбку дорсаец. — Интерес — интересом, но служба — службой. — Может и дождусь, — хмыкнула Свитари, доставая комм. — Маякни, когда освободишься… (обратно)
Глава 32
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатураНесмотря на бессонную ночь, Костас чувствовал себя на удивление бодрым и отдохнувшим. Рассвет он встречал с чашкой прекрасного идиллийского кофе и великолепной сигарой. И мерзким ожиданием объяснения с Зарой. Чтобы как-то отвлечься, полковник погрузился в рутину, которой обычно занимались его дочь и контрразведчик. Графики, маршруты, согласование пропусков — занудство, рутина, но они всё же сделали своё дело, уведя мысли Костаса от предстоящего разговора. Когда Арора появилась на пороге, как всегда улыбаясь и сияя, Костас едва слышно вздохнул, не очень представляя, что нужно сказать. Но Зара, как ни в чём не бывало, прошлась по кабинету и распахнула двери на балкон, изгоняя из кабинета дым сигары. — Как самочувствие? — ровно как и всегда спросила она у Костаса. — Секс с идиллийцами, как и общество Спутниц, в первое время выбивает инопланетников из колеи. Рам молча встал. Разгладив складки на поясе, он произнёс деревянным тоном: — Миссис Зара. Я приношу вам свои извинения за своё вчерашнее поведение. Позволил себе лишнее по отношению к вам. Простите. Костас замолчал, сохраняя на лице каменную неподвижность. Сейчас он злился на себя за потерю самоконтроля. Нужно было сдержаться, не давать волю эмоциям — и всё было бы в норме. Зара удивлённо вскинула брови: — А что вчера было не так в вашем поведении? — Всё, — Костас посмотрел ей в глаза. — Вы замужем. Идиллийка заразительно рассмеялась, умилённо глядя на коменданта. — Ваша жизнь так сложно устроена… Неужели для того, чтобы быть рядом с тем, кто вам нравится, обязательно требуются какие-то сложные ритуалы и условности? — Да, — подтвердил Рам. — Не скажу, что прям сложные, но требуются. Вид у Зары был такой, словно Костас на полном серьёзе пытался объяснить, почему нужно передвигаться исключительно со связанными ногами и вприпрыжку. — Если для вас это так важно, мы можем зарегистрироваться как брачные партнёры на месяц-другой, — всё ещё улыбаясь предложила она. — Условности будут соблюдены? Предложение на секунду выбило Рама из колеи. Особенно его поразила непринужденность, с которой идиллийка сделала предложение. — Для меня это неприемлемо, — кое-как справившись с удивлением, отрубил полковник. Взглянув на растерянную идиллийку, Костас понял, что без более подробных объяснений не обойтись. — Я не потерплю рядом со своим, как вы выразились, “брачным партнёром” никого другого, кроме меня. То, что для вас — супруг в какой-то там степени, для меня — кандидат на отбивную. Можно смело сказать, что по идиллийским меркам я — жуткий жмот и эгоист. Судя по лицу Зары, она ожидала некое продолжение шутки, после которого можно будет рассмеяться. Но продолжение не было и идиллийка окончательно уверилась, что Костас совершенно серьёзен. — И для вас неприемлем даже поцелуй? — уточнила она, с удивлением и вниманием изучая лицо китежца. — Для меня, — Рам выделил слово “меня”. — Да. — Ваша жизнь так сложно устроена, — с сожалением повторила Зара и грустно улыбнулась. — Но вы хотя бы будете моим спутником на сегодняшнем празднике? Рам хотел было ответить отказом, а потом подумал: какого чёрта? Что страшное случился, если он посетит вполне светское мероприятие? Ничего лишнего, просто чинно появиться, — как это обычно делают гражданские сановники, — соблюсти необходимые церемонии и… Да и всё. Максимально целомудренно и невинно. Да и чего уж греха таить — просто побыть с Зарой, раз уж представилась возможность. — Почту за честь, — абсолютно искренне сказал Костас. — Тогда, с вашего позволения, я приготовлю вам традиционный праздничный наряд, — предложила Зара с явной неохотой отходя от Рама. — Я предпочитаю форму, — нахмурился Костас. — Но… если этого требует обычай… Можно, я сначала взгляну на этот костюм? — Конечно, — склонила голову идиллийка. — Ничего непривычного, я покажу голограмму. Генерал Прокофьев, к слову, принял приглашение посетить праздник. — А генерал зачем? — удивился Костас. – “Золотая ночь” прекрасна, — мечтательно улыбнулась Зара. — Хочу, чтобы все насладились зрелищем.
Костас коротко кивнул и отвернулся к столу, услышав писк входящего вызова. Служебный комм, код командующего Экспедиционным Корпусом. Ничего хорошего это не предвещало. Так оно и оказалось. Прочитав строчки приказа, Костас помрачнел. Не обращая внимания на идиллийку, он набрал номер Прокофьева. — Генерал, сэр, — начал он. — Я получил приказ командующего… — Я тоже, — перебил его Прокофьев. Костас понял, что дело действительно швах — обычно генерал дослушивл до конца.
— Выполняйте, — продолжал Прокофьев. — Полковник, на фронте серьёзные потери, на счету каждый киборг. До готовности завода ещё сутки, а дыры на фронте надо затыкать сейчас. — А чем я буду затыкать дыры у себя? — мрачно насупился Рам. — Генерал, вы же видите ситуацию с личным составом — полк раскидан на огромную территорию… — Вижу, — отрубил Прокофьев. — Ничего серьёзного, справитесь оставшимися силами. А всех киборгов — на фронт. Всех, включая огнемётных — в рембатах перевооружат. Всё, выполняйте, времени в обрез. — Есть, — отозвался Костас. — Конец связи. Завершив разговор, он отправил приказ командиру батальона киборгов готовиться к отправке, а командирам остальных батальонов — переделывать графики дежурств на усиленные. Мелькнула мысль: может, отменить праздник? Нет, ситуация не настолько серьёзная, чтобы ставить полк в ружьё. Да и праздник положительно скажется на моральном состоянии солдат. — Всё в порядке? — участливо спросила Зара. — Ничего серьёзного, — улыбнулся ей Костас. — Так, служебное… Идиллийка окинула его взглядом, вздохнула и с явным сожалением сказала: — Не буду вам мешать и проверю, всё ли готово к празднику. До вечера, сэр. На выходе из кабинета она едва не столкнулась с Ракшей. Та многозначительно покосилась на мэра и посторонилась, позволяя той выйти. — Ну что? — весело спросила она у Костаса, входя в кабинет. — У нас теперь будет полная семья? — Нет, — жестоко обломал её надежды полковник. Шутить ему не хотелось. — А где твоя тень? — поинтересовался Костас, не узрев Грэма. За эти дни он как-то уже привык к “звёздной паре” Ракша-Грэм. Да и не только он — до ушей Костаса долетали расплодившиеся в полку слушки по поводу отношений его приёмной дочери с контрразведчиком. Удружил Дане своим приказом, что называется. Хотя не будь слухов о Нэйве — были бы о ком-нибудь другом, не исключено, что о самом Костасе. — Технически, это я его тень, — поправила отчима Ракша. — Ты же приказал следовать за ним везде. Скоро должен появиться, пошёл в столовую перекусить. — На Доминион пашет? — прямо спросил Костас. — Я не то чтобы светило контрразведки, — напомнила Дана, — но ничего подозрительного не заметила. Даже с местными не спит, что в местных реалиях подвиг. Ни с бабами, ни с мужиками. Он вообще постоянно работает. Даже не напился ни разу. — Значит, обойдёмся без лишнего жмура, — резюмировал Костас. — И что будешь делать, когда наладят связь с Плимутом и с тебя потребуют отчёт? — поинтересовалась Дана, усаживаясь в кресло. — Скажу правду: что никаких подозрительных действий наш “сфинкс” не совершал, — ответил Костас. — К слову: он тебе не говорил, что нападение на Эдем — тоже дело лап корпоратов? Ракша заинтересованно подалась вперёд: — Нет. Вот ведь доминионские мрази! Я не то чтобы фанатела от Эдема, но сперва раскатать мирное население, а потом заливать, что они поражены варварскими действиями Доминиона… И чего они от императора ушли? Одной крови ведь гниды. — Сварить свою кашу и стрескать в одно рыло всегда слаще, чем с кем-то делиться, — пожал плечами Рам. — Сейчас они — сами себе голова, что хотят — то и воротят. Вон, Союз считай под себя подмяли. Если бы не твой дружок — подмяли бы полностью. — Снюхаться с Доминионом, чтобы спасти Союз от гнид Доминиона, — хмыкнула Дана. — Непростой выбор. — Что выбираем? — жизнерадостно поинтересовался входящий в кабинет Нэйв. — Свадебную церемонию для наших молодых, — не моргнув глазом сообщила Дана. — По Китежским традициям — скромно и быстро, или по идиллийской — с пьянкой и оргией. — Лучше по тиаматской, — охотно поддержал шутку Грэм, ставя на стол термоконтейнер с логотипом булочной, — там вообще огонь, если верить инфосети. — В огне гореть будете вы, если не заткнётесь, — одёрнул болтунов полковник. — Круассаны? — он кивнул на коробку. — Ну да, — немного удивился Грэм. Костас бросил быстрый взгляд на Ракшу. То, что “сфинкс” изучил привычки и вкусовые пристрастия Даны, полковника не удивляло — столько дней вместе провели, — а вот то, что с утра Нэйв смотался за выпечкой к завтраку… — У нас забирают киборгов, — вслух сказал полковник, глазами показывая дочери на коробку и вопросительно вскидывая брови. Нэйв, уже уткнувшийся в терминал, этот мимический шедевр не заметил. — Да, я читал приказ, — отозвался капитан. — Ничего, и без них справимся. Местные герилью не устраивают, так что не особо и напряжёмся. Ну, разве что утроится количество алкашей и трахтельманов в патрулях. — Требую доплату за каждого увиденного без штанов! — потребовала Ракша. — У меня уже эти голые задницы перед глазами, как те кровавые мальчики. — Надо было сразу в контракте оговаривать, — ухмыльнулся Костас. — А то на все хотелки никакого бюджета не напасёшься — он, чай, не резиновый. — Моё терпение — тоже, — вставил Нэйв, читая полученное сообщение. — Дана, поехали — у нас очередные потеряшки обнаружились. Твоя любимая голозадая бригада засранцев из эдемских дипплей. “Дана” — отметил Костас, адресуя дочери второй вопросительный взгляд. Называть себя по имени Ракша разрешала очень немногим, предпочитая прозвище. — Ну, не знаю, что с прибавкой, — не упустил случая вернуть приёмной дочери её шуточки Костас. — А медаль ты получишь. В виде голой задницы. Капитан, сделаете? — Он же “сфинкс”, — с ухмылкой напомнила Ракша. — Он не может, у него лапки. И громко, заливисто рассмеялась собственной шутке, как умеют смеяться лишь дураки и люди, которым плевать на мнение окружающих. — Зато я умею загадывать загадки, — подмигнул ей Грэм. — И заживо съедать тех, кто даёт неверные ответы, — согласилась Дана и легко поднялась с кресла. — Поехали, обеспечим тебе эдемский фуршет. — Обожаю экологически чистые продукты, — признался Грэм. Ракша открыла контейнер, из которого по кабинету распространился аромат горячей выпечки, и выудила горячий круассан. — Мне тоже оставь, — пресёк Рам попытку утащить коробку. — Я ещё не завтракал.
Планета Идиллия. Город Зелар
К “потеряшкам” ехали без особой спешки — привыкли, что ничего страшного не происходит. Максимум — придётся вызывать бригаду “скорой” к очередному идиоту, дорвавшемуся до халявного бухла в неограниченных количествах. — Как считаешь, что на этот раз: алкаши или трахтельманы? — лениво поинтересовался Грэм у Ракши. Автопилот броневика гневно взвыл сиреной, пугнув зазевавшегося курьера на мотоцикле. Тот уступил дорогу и что-то весело проорал вслед машине, махнув ладонью. — Ставлю на восходящих звёзд порно, — подумав, ответила Ракша. — Вариант, — согласился Грэм, взглянув на карту. — Вряд ли они собрались бухать в… — он сверился с навигатором, — … “Центре профессионального обучения”.. — Курсы актёрского мастерства! Или сюжет со строгой училкой, — тут же предположила Дёмина, — и нерадивыми учениками. — Скорее, второе, — поддержал Грэм. — Опять мы с тобой помешаем высокому искусству… Тебе не стыдно? — Будем считать, что мы — проверяющие из министерства образования. У всех министерских работников прямо в должностных инструкциях прописана обязанность приезжать с проверками и трахать. Аккурат в сюжет впишемся. Нейв рассмеялся, оценив шутку. Броневик остановился перед трёхэтажным зданием классический идиллийской архитектуры. — Я понял, почему тут все дома круглые, — поделился Грэм своими умозаключениями. — Потому что тут всё в цирк превращается. И спрыгнул наземь. Ноги неожиданно прострелило болью, вынудив капитана схватиться за дверцу, чтобы не упасть. Хоть врачи и говорили, что это — фантомные боли, но Нэйв ощущал их очень даже реально. Причём всегда вот так — в самый неожиданный момент. Выпрямившись, Нэйв сделал вид, что просто неудачно приземлился и зашагал по лестнице, на ходу захлопывая забрало. То же самое проделала Ракша: не хватало ещё получить ударную дозу феромонов, вломившисьна очередную “съёмочную площадку”. Такблок показывал, что все “потеряшки” находились в одной аудитории, на третьем этаже. Помимо сваливших в самоход эдемцев Нэйв с интересом обнаружил изрядное число их соплеменников и акадийцев, числившихся в законных увольнительных. Что характерно — судя по сигналам с коммуникаторов, все они не двигались. Стройный ряд зелёных пиктограмм наводил на мысли, что с выводами капитан и его спутница поторопились. — По сюжету что — учительница проверяет домашнее задание? — пошутил Грэм. — Танцы на коленях сидящих учеников, — буркнула Ракша, проверяя герметичность шлема. Увиденное в аудитории превзошло все ожидания “неразлучников”. — Данунахер, — выдал Грэм, ошалело глядя на пару акадийцев, под присмотром идиллийца меняющих манипулятор робота-сборщика урожая. Помотав головой и убедившись, что происходящее реально, Нэйв обернулся к Дане. — А я что — я сама охренела, — ответила та, разводя руками. Капитан оглядел аудиторию. Солдаты сидели за партами, чинно, словно настоящие студенты и разглядывали вторгнувшуюся парочку с выражением вежливого раздражения на лицах. — Что происходит? — задал “гениальный” вопрос Грэм. Идиллиец посмотрел на капитана, словно на умалишённого, но всё же ответил: — Занятия, господин… офицер? — Капитан, — машинально уточнил Грэм. — Что за занятия? Нет, положительно — сегодня у Нэйва был день гениальных вопросов. — Учимся, месье капитан, — с сильным акцентом отозвался акадийский сержант, возрастом годившийся в отцы капитану. — Война не быть всегда. Мы тут учиться, дома — получать хороший работа. Механик на шхуна, водитель комбайн на ферма — такой люди нужно везде. Дома работа найти быстро. Нэйв скосил глаза на его планшет и увидел схему робота, служившего наглядным пособием. — Занимайтесь, — только и смог сказать он, выходя в коридор. Закрыв дверь, капитан снял шлем и развёл руками. — Это не цирк, — сказал он Дане. — Это… просто нет слов. Оглянувшись на дверь, капитан добавил: — Даже жаль гнать их обратно в патруль.. — Предлагаю предупредить, что повышением квалификации нужно заниматься в свободное от службы время, и на первый раз простить, — предложила Дана. — За оригинальность. Первый раз трезвые и в штанах… — Хорошая идея, — одобрил Грэм. — После занятий пропесочу… Пискнул его комм. Нэйв бросил быстрый взгляд на экран: — Ещё вызов… Надеюсь, в этот раз — родные потрахушки и алкашня. Хватит с меня на сегодня потрясений.
Остаток дня прошёл в ставших уже привычными метаниях по городу за загулявшими служаками. На перекус Ракша и Грэм остановились лишь тогда, когда остатки дневной смены были собраны и складированы на гауптвахту комендатуры, а заступившие в ночную смену ещё не успели удариться во все тяжкие. — Может, отменить эти патрули ко всем чертям? — в сердцах бросил Грэм, вылезая из броневика. — Толку — ноль, только нервотрёпка да расход моторесурса. — Я вообще не понимаю зачем они тут нужны, — согласилась с предложением Ракша. — Местные — как бараны безвольные, даже не мекают против. — Да ну их в пень, — отмахнулся Грэм. — Надеюсь, хоть пожрать дадут спокойно. А то я в этом Затраханде тоже затрахался, только не в постели, а жрать на бегу. — Се ля ви, — философски отозвался услышавший финальную фразу молодой капрал-дорсаец. — В этом чудном городе трахаются все. Только по разному. Привет, Ракша, — и махнул ладонью Дёминой. — Ты когда зоологию выучишь? Бараны — блеют, а мекают — козы. Судя по панибратскому тону, капрал был давнишним знакомцем Ракши. — В моей жизни, Лёха, козлы вместо патрулирования трахаются с местными баранами и овцами, а свиньи напиваются до полного изумления. И все они издают звуки, которые курсом зоологии не учтены. Она заняла соседний с земляком столик и активировала меню. — Как всегда — сама доброта, — “восхитился” капрал. Грэм молча уселся рядом с Даной, предоставив той вволю трепаться с приятелем. — А я гляди какую овечку подцепил, — похвастался Лёха, включив проекцию со шлема. На снимке красовалась идиллийки на мотоцикле службы доставки. — Только не посреди смены! — взмолилась Ракша, мазнув взглядом по изображению очередной местной красотки. — Вида твоей голой задницы я не переживу! Грэм оторвался от меню, заинтересованно взглянул на голограмму… и замер. — Похоже, Лёха, у тебя появился конкурент, — хохотнула Ракша, оценив обалдевшее лицо Грэма. К её удивлению, Нэйв проигнорировал подначку, продолжая пялиться на снимок. — Блядь, — наконец выдал капитан. — Блядь! — Да они тут все такие, — напомнила Ракша. — Нет, — покачал головой Грэм. — Эта особенная… Игнорируя удивлённый взгляд Дёминой, он спросил у дорсайца: — Где вы её видели, капрал? Сомнений быть не могло — с мотоцикла призывно улыбалась Лорэй. Перекрашенная под местную, с изменённым цветом волос, но сомнений у Грэма не было. — На пост нам заказ доставляла, — недоумённо отозвался капрал. — Твою жеж мать! — выругался Нэйв. Не обращая внимания на удивлённые взгляды капрала и Ракши, контрразведчик схватил служебный комм и подключился к системе видеонаблюдения. Ещё в первый день пребывания в Зеларе Нэйв внёс Лорэй в базу данных разыскиваемых лиц. Просто из благоприобретённой паранойи. Но по какой-то причине ни одна из камер, ни один дрон не среагировали. Грэм открыл файл Лорэй и разразился матерной тирадой, в которой смешались слова всех языков Союза и подхваченные у Рама с Ракшей китежские. — … урою этих сучек! — завершил капитан пламенный спич, любуясь снимком полуобнажённой кинодивы. Вот и ответ на вопрос, почему Лорэй так спокойно разгуливали перед камерами: доминионцы проникли в сеть и заменили снимок, не удаляя файл. В принципе, Грэм сам виноват: мог бы сразу вспомнить, что в прошлый раз с Лорэй работала хакер. Почему что-то должно поменяться в этот раз? Но, как говорят китежцы, “умная мысля приходит опосля”. — Хорошо сказал, но понятней не стало, — после паузы заметила Ракша. — По дороге объясню, — сказал Грэм, вскакивая из-за стола. — Погнали в комендатуру. Будем брать доминионских шпионов.
––—––—––—––—– Герилья (исп. guerrilla — уменьшительное от guerra — война) — партизанщина. «И мальчики кровавые в глазах» — крылатая фраза из трагедии А.С. Пушкина (пушкинизм) «Борис Годунов». (обратно)
Глава 33
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура— Сёстры Лорэй — Эйнджела и Свитари, — Нэйв продемонстрировал Раму и Ракше голоснимок, сделанный в поместье покойного ныне Томаса Батлера. — Очень милые дамы. — Это с которыми ты на корпоратов дерьма нарыл? — уточнил Костас. — Именно. Они достаточно хорошо умеют менять внешний вид подручными средствами, — он продемонстрировал все сохранившиеся снимки с личинами Лорэй. — Угу, — Рам кивнул. — Чем конкретно они занимаются? — Сбором информации, — Грэм усмехнулся. — И художественной резьбой по телу. — Это как? — не понял Костас. — Это вот так, — Нэйв показал снимок того, что осталось от “мастера Томаса Батлера”. — Их бывший хозяин, эдемский заводчик-работорговец. — Злопамятные дамы, — без тени осуждения резюмировала Ракша. — Тебя они тоже хотят привести к такому виду? Она кивнула на голоснимок распотрошённого эдемца. — Нет, — качнул головой Нэйв. — Собственно, я жив и до меня не добрались сразу именно благодаря им. Обеспечили алиби, сообщили о прослушке и сьёмке доминионцев, предупредили, когда их коллеги решили меня порешить. Если бы Свитари не грохнула своего — я бы сейчас с вами не разговаривал. Это, впрочем, не помешало им вырубить меня и забрать ценный источник информации. — Какие у них своеобразные представления о верности, — хмыкнула Ракша. — Так на чьей они стороне? — На своей, — уверенно ответил Нэйв. — Какие сложные и высокие у вас отношения, — мрачно пошутил Рам. — Это ты из благодарности решил их за решётку упечь? — Дружба — дружбой, служба — службой, — отшутился китежской пословицей контрразведчик. — На деле — конкретно их я хочу вербануть. — Тех, кто тебя уже кинул? — уточнила Ракша. — В первый раз вижу сфинкса-оптимиста. Чем они так ценны, кроме умения делать порно-селфи? — Они — полукровки, — объяснил Грэм. — Наполовину идиллийки: Эйнджела — эмпат, а Свитари — вырабатывает феромоны. И, в отличие от идиллийцев, они очень качественно врут. — Так вот откуда бесценные знания про “без штанов, оружия и репутации”, — догадалась Дёмниа. — Именно, — не стал отрицать очевидного Грэм. — Дана, это клад для моей работы. Они через постель любого разговорят, вне зависимости от пола. Достаточно дать им гарантии безопасности… Хохот Рама заставил “сфинкса” замолчать и удивлённо воззриться на полковника. — Гарантии безопасности… — полковник всхлипнул. — Боже, какой мне попался оптимист. Ты сначала себе безопасность обеспечь, чтобы потом кому-то её гарантировать. Нэйв помрачнел. За суетой последних дней капитан как-то успел отвыкнуть от постоянного ощущения опасности, дамокловым мечом висевшей над ним всё это время. И вот пришло время вспомнить. — Разберёмся, — сухо ответил Грэм. — В общем, сейчас надо брать Лорэй и всю их группу, а через них — вскрывать уже сеть. — Думаешь, здесь именно сеть? — посерьёзнел Костас. — Да, — уверенно отозвался Грэм. — Скорее всего, созданная на скорую руку — иначе бы Лорэй тут не оказались. — Будем брать? — уточнил Рам. — Пока рано, — не согласился Грэм. — Надо наблюдать за ними. Лорэй явно не одни. Если состав группы такой же, как был на Новом Плимуте, то помимо самих Лорэй и их командира будут боевики и техподдержка. Хакеры, проще говоря. Если поспешим — в лучшем случае возьмём Лорэй и, может, пару боевиков. И получим ноль на выходе: вся крупная рыба ляжет на дно, так, что хрен найдём. — Допросим пленных, — подсказал Рам. — Без толку, — отмёл предложение Грэм. — Мелочь такого уровня знает только то, что ей положено. Хоть на лоскуты порви — ничего не узнаешь. Пешки, расходный материал. — Значит, будешь наблюдать? — Костас взял из ящика сигару. — Да, — кивнул Нэйв. — Пока просто наблюдать. Не трогать дыру в системе видеонаблюдения — пусть и дальше считают, что мы ничего не заметили. Никаких переговоров на эту тему в эфире — наши каналы могут прослушиваться. Когда соберу достаточно информации — встречусь с сёстрами и поговорю. Без их кураторов. — Как думаешь — какая у доминионцев задача? — задал главный вопрос Рам. Грэм налил в стакан сок и смочил пересохшее горло. — Я думаю, что не одна, — напившись, сказал он. — Сбор информации, определение целей для авиаударов, диверсии, террор. — Террор? — немного удивился Костас. — Против кого? — Против лояльных нам идиллийцев, — объяснил Грэм. — Это куда приоритетнее, чем вы, полковник. — Почему? — опешил Костас. — Потому что вы не проводите никаких акций против местного населения, — объяснил Грэм. — В городе порядок, население довольно. Убрать вас — должного эффекта на идиллийцев не будет. Скорее, вызовет недовольство, особенно если на ваше места поставят кого-то менее… терпимого. Например, полковника Шеридана. Тоже самое касается генерала Прокофьева — он хоть и более приоритетная цель, но убрать его постараются позже, когда возникнет необходимость обезглавить подчинённые ему войска. Косвенно это подтверждается тем, что вы, полковник, ещё живы. — Объясни, — потребовал Рам. — А что объяснять? — изумился Нэйв. — Вы мотаетесь по городу без охраны, курите, высунувшись едва не по пояс в окно, в одиночку отдыхали с местными шлюхами. Возможностей вас убрать было полно. Но вы живы. А вот госпожу Зару вполне могут попытаться сегодня убрать. — Почему именно сегодня? — уточнил Рам. — Праздник. Полно народу, который будет свидетелем казни коллаборационистки. Ну а чтобы не оставалось сомнений — разошлют по сети манифест в духе “Так будет с каждым предателем”. — Твою мать, — выругался Костас, хватая комм. — Зару надо предупредить… — Не по сети, — перехватив его руку, напомнил Грэм. — Сделаем иначе. К вечеру мы уже соберём достаточно данных, Лорэй можно будет брать. Этим мы с Даной займёмся, в самом начале праздника — в общем шуме никто и не заметит. А вы всё равно собирались составить компанию госпоже Заре — вот и будете охраной. Только броню наденьте… — Поучи китежца на лыжах стоять, — перебил его Костас. — Ты мне ещё напомни вооружиться. Он посмотрел на зажатую в пальцах сигару и полез за зажигалкой. — Значит, так и сделаем, — закуривая, подвёл итог совещания полковник. — Надо только на всякий случай генерала предупредить — вдруг и его решать убрать. — Сделаю, — кивнул Нэйв. Достав комм, он набрал номер генерала. — Сэр, — начал капитан, дождавшись ответа. — Есть подозрение, что при посещении праздника на вас будет совершено покушение. — Подозрение? — уточнил Прокофьев. — Да, сэр. Я пока не располагаю точными данными… — Вот когда будете располагать, капитан, — тогда и поговорим предметно, — перебил его генерал. — Полковник Шеридан обеспечил меня вполне надёжной охраной, ну а остальное — ваша работа. Пока что не вижу оснований отменять визит в город. Доложите, как найдёте что-то более весомое, чем невнятные подозрения, капитан. И генерал оборвал связь. — Его что — идиллийцы покусали? — вспылил Грэм. — Я вышлю сапёров — пусть проверят дорогу от города к штабу? — Действуй, — одобрил Рам.
Планета Идиллия. Штаб генерала Прокофьева, три километра от города Зелар
— Сэр, всё готово, — доложил адьютант Прокофьева, войдя в кабинет. Генерал надел фуражку и вслед за адъютантом спустился к ожидающим его машинам. Командный броневик генерала стоял между двух бронетранспортёров с охраной. Короткую колонну возглавлял робот-сапёр — инициатива капитана Нэйва. Хоть инженерно-сапёрная разведка и проверила дорогу к Зелару, контрразведчик настоял на дополнительных предосторожностях. — Это у него от безделья, видимо, — добродушно проворчал генерал, залезая в машину. — Сэр? — не понял его адьютант. — Ничего, это я так, мысли вслух, — отмахнулся Прокофьев. — Поехали. Колонна направилась к Зелару. Головной бронетранспортёр и робот-сапёр резко ушли вперёд — разведать дорогу. — Что-то они далеко ушли, — заметил адьютант. — Почти на километр. — Их контрразведчик застращал, — отмахнулся генерал. — Видимо, совсем от безделья звереет парень, вот и изображает бурную деятельность. Адьютант с сомнением поджал губы, но промолчал. — Расслабься, — дружелюбно посоветовал ему генерал. — Сейчас отдохнём на местном празднике. Говорят, что Золотая ночь — действительно что-то незабываемое. — Предчувствия у меня… нехорошие, — признался адьютант. — Да и капитан Нэйв не стал бы зря вас беспокоить. Зачем вообще ехать на туземный праздник? — Затем, что лояльность местного населения нужно поддерживать, — менторским тоном ответил Прокофьев. — Появлением на празднике я покажу, что мы уважаем их традиции и готовы сохранить привычный жизненный уклад. Туземцы должны ассоциировать нас с позитивными событиями, привыкать видеть в качестве городского, а затем и планетарного руководства. — Это, конечно, хорошо, — продолжал гнуть свою линию адьютант. — Но всё же стоило послушать контрразведку. Полковника Рама вполне хватит для демонстрации нашего внимания к туземным празднествам. Он посмотрел на едущий навстречу трёхколёсный робот-фургончик, похожий на деловитого муравья. Яркая машинка успела примелькаться за эти дни, доставляя заказанную офицерами еду из местного ресторана. — Расслабились мы, — недовольно добавил адьютант. — Как не на войне… Он указал на фургончик: — Вот мотается этот таракан. Его вообще проверяют? Наши охраннички впереди даже не остановили — как так и надо. Вернёмся — выскажу Шеридану всё, что думаю о его вояках. Охрана, мать их так… — Тебя что, тоже безделье задолбало? — усмехнулся Порокофьев. — Радуйся, что эта война для нас больше на курорт похожа. С Шериданом я сам поговорю, чтобы не расслаблял своих… В этот миг фургончик резко свернул и протаранил генеральскую машину. Автопилот, заметив угрозу, попытался уйти от удара, но обладающая большой инерцией двадцатитонная махина КШМ просто физически не успела увернуться. Сдетонировала сложенная в грузовом отсеке робота взрывчатка и командно-штабную машину снесло с дороги. Броневик закувыркался, словно детская игрушка, подарив пассажирам массу незабываемых впечатлений. От бесславной гибели людей спасли лишь ремни, которыми пассажиры были пристёгнуты к креслам, но всё равно адьютант Прокофьева потерял сознание, ударившись головой. Когда броневик замер вверх колёсами, генерал отстегнул ремни и рухнул на потолок машины, ставший на время полом. — А ведь ты прав, — сообщил он бессознательному адьютанту, вытаскивая его из кресла. — Водитель! Ты жив? — Да, — донеслось с водительского места. Несколько секунд спустя водитель присоединился к генералу. Вместе они смогли открыть бортовой люк и вытащить наружу пострадавшего. — О, охраннички приехали, — сплюнул Прокофьев, глядя на подъехавший бронетранспортёр. Из десантного отсека посыпались солдаты с автоматами наизготовку. — Вояки фуевы, — скривился генерал. Автоматная очередь выбила из его груди кровавые фонтанчики. Прокофьев упал, словно подкошенный. — А… — водитель обалдело уставился на убийц. — Б, — ответил ему корпорат, нажимая на спуск. Расправа заняла несколько секунд. Проконтролировав выстрелами в голову своих жертв, корпораты закинули трупы обратно в КШМ. — Бойся! — крикнул командовавший убийцами сержант, закидывая в люк плазменную гранату. Солдаты бросились в сторону. Тремя секундами позже перевёрнутый броневик превратился в крематорий, в котором вместе с телами сгорали все улики. — По машинам, — скомандовал сержант. Когда отделение погрузились обратно в бронетранспортёр, сержант связался с Шериданом — Полковник, сэр, — доложил он. — Задание выполнено. — Отлично, —ответил полковник. — И помните: кто бы не спрашивал — вас там не было. Генерал наплевал на всё и уехал без охраны. Ясно? — Так точно, сэр, — ухмыльнувшись, отозвался сержант. Завершив разговор, он повернулся к своим солдатам и объявил: — Ну что, братва! Теперь город — наш. Эх, оттянемся вволю! В нескольких километрах от него Шеридан повернулся к своему подельнику. — Ларри, убирай контрика, — скомандовал полковник. — Не хватало ещё, чтобы этот говнюк под нас рыть начал. — Ага, — отозвался майор, набирая номер. — А Рама? — Рама? — Шеридан расплылся в улыбке. — Рамом я займусь сам. У меня для него отличный сюрприз.
Планета Идиллия. Город Зелар. Особняк на окраине
Эйнджела мрачно рассматривала своё отражение в зеркале. Подготовка к вечеринке у Шеридана давно закончилась, а Грэг всё не звонил. Оно и к лучшему. Ехать куда-то и улыбаться ей совершенно не хотелось. Ей вообще не хотелось улыбаться никому, кроме Чимбика. Сейчас бы сидеть рядом с ним на балконе, греть пальцы в его ладони и ждать темноты и начала праздника. Но едва киборги по какой-то причине покинули посты и отбыли из города, репликанты вновь отправились на разведку завода. Всё, что оставалось Эйнджеле, ждать звонка и наблюдать за сестрой. Свитари, похоже, радовалась грядущему заданию. С губ сестры не сходила хищная улыбка, а глаза весело блестели. Ри буквально кипела от азартного нетерпения. — Тебе всё ещё нравится эта работа? — спросила Эйнджела, без особой нужды поправляя причёску. — После возвращения Блайза? — Шутишь? — удивлённо покосилась на неё Свитари. — Теперь я могу убить всякую гниду, которая ко мне прикоснётся. Она мечтательно улыбнулась и Эйнджелу пронзило острое удовольствие, будто речь шла о чём-то невыразимо-приятном и желанном. — Нам запрещено убивать, — несколько растерянно напомнила она. — А кто узнает? — беспечно улыбнулась Свитари, подкрашивая кончики ресниц блестящей серебристой тушью. — Я ввела каждому корпорату отложенные яды. Как только в тело попадут катализаторы — они окочурятся. Каждый в своё время, каждый по естественной причине. Один от алкогольной интоксикации, как только решит надраться. Другой — после приёма наркоты. Я заметила у него местную дурь. Острая аллергическая реакция. Такое случается. Третий примет после попойки детоксин и сдохнет от инфаркта. Тоже не редкое явление. Ри переполняла такая незамутнённая радость, что Эйнджеле стало не по себе. Шаг за шагом, день за днём сестра всё больше походила на постоянных посетителей “Иллюзии”. Та же жажда опасных развлечений, то же весёлое предвкушение чужой смерти. Что будет, если рядом не будет врагов, а желание не погаснет? В качестве развлечения сгодится любой, кто посмеет косо посмотреть на Ри, или скажет грубость? — У меня к тебе просьба, — помолчав, наконец сказала Эйнджела. — Ты же знаешь, для тебя — всё, что угодно, — впервый за день в улыбке Свитари появилась искренняя теплота. — Когда всё это закончится — обратимся к специалисту, — попросила эмпат. — Вместе. — Зачем? — удивилась Свитари. — Я чувствую себя хорошо, как никогда в жизни. — Можешь считать это моей блажью, — не стала спорить Эйнджела. — Просто пройдём курс лечения у мозгоправов. Сопротивление этой идее в душе Свитари было настолько сильным, что Эйнджела решила, что сестра откажется. Но та нехотя кивнула. — Если ты считаешь, что так нужно… Разговор прервал звонок. Грэг. — Вечеринка у Шеридана отменяется, — коротко сообщил он. — Сегодня они отмечают в городе. Ждите, возможно удастся узнать где. — Принято, — коротко ответила Ри и подмигнула сестре. — Видишь, тебе сегодня везёт.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура
Щелкали вставляемые в магазины патроны, негромко переговаривались дорсайцы из группы захвата, изучая план дома, в котором засели доминионцы и обсуждая предстоящую работу. — Капитан, — командир группы на секунду отвлёкся от изучения голограммы. — Насколько велика вероятность того, что мы столкнёмся с репликантами? — Точно не скажу, — честно признался Грэм. — Но вероятность есть и довольно высокая. Не забывайте, что тут у имперцев целая орава этих ухорезов, а диверсии — как раз по их части. — Понятно, — спецназовец вернулся к своему занятию. Нэйв повернулся к Ракше и тихо, так, что слышала только она, сказал: — Не рвись впереди всех. Спецура отработает — тогда мы зайдём. — Не ссыте, капитан, — ответила она передёргивая затвор автомата. — Я просто адъютант при штабе. Нэйв смерил её недоверчивым взглядом, но говорить ничего не стал. В конце-концов, должен же и у Дёминой обнаружиться инстинкт самосохранения. Хотя бы рудиментарный. Вызов из дежурки прозвучал как нельзя невовремя. — Да, — раздражённо отозвался Грэм, надеясь, что речь зайдёт о чём-то маловажном, ради чего не придётся прерывать подготовку к захвату. — Хефе, — голос дежурного-тиаматца был уже привычно пофигистичен. — В городе шпиона задержали. — Какого, нахрен, шпиона? — удивился Грэм. — Не знаю, — дежурный зевнул. — Позвонил один из офицеров, шеридановский хихо де пута, сказал, что они в ресторане “Король Расмус Пятый”, задержали доминионского шпиона. — Шеридановский?! — вскипел Грэм. — Какого рожна он в городе? Им же запретили! — Не знаю, хефе… — Да понятно, что не знаешь! — Нэйв вздохнул. — Я разберусь. Сунув комм в подсумок, он взглянул на Ракшу. — Поехали, глянем, что там такое. Лейтенант! Командир группы захвата поднял руку, обозначая внимание. — Выедем, как я вернусь, — скомандовал Грэм. — Либо по сигналу выдвигаетесь к условленной точке. — А какой сигнал? — уточнил дорсаец. — Айда по пивку, — не раздумывая, сказал Грэм. — Принял, — дорсаец вернулся к инструктажу подчинённых. Грэм надел шлем и вышел из кабинета, ощущая неодолимое желание расстрелять всё корпоратовской отребье. — Сообщим Косу, или не будем портить ему праздник? — поинтересовалась Ракша. — Не надо, сами разберёмся, — Грэм закинул автомат на плечо. — Шеридан нарывается откровенно. Миновав дежурку, Дана и Грэм сели в броневик. — Немного жаль, что праздник не увидим, — сказал Нэйв, наблюдая, как Ракша передаёт управление автопилоту. — В записи посмотрим, — отмахнулась та. — Лучше расскажи о репликантах. Что они из себя представляют? Какой тактики придерживаются в бою? Сильные и слабые стороны? — Нет у них слабых сторон, — посерьёзнел Грэм. — Тактика… Дана, этих чертей с рождения обучают. Они молниеносно реагируют на изменения обстановки, плевать хотели на свои и чужие потери, не обращают внимания на боль, им чихатьь на мирняк. Мне тогда повезло взять одного на лайнере только потому, что он расслабился. Но там была ситуация… очень своеобразная. Здесь нам так не повезёт. Потому при малейшем сопротивлении — отрабатывать их наглухо. Лорэй, конечно, обозлятся, но хрен с ними — мне как-то наши ребята важнее. — А чего этим Лорэй злиться? — удивилась Ракша. — Потеря ценного инвентаря? — Единственные живые существа, к которым Лорэй испытывают тёплые чувства — это репликанты, — пояснил Грэм. — Я не знаю, “стокгольмский синдром” проявился или ещё что, но сестричек угораздило втюрится в ту пару репликантов, которые тащили их в Консорциум. С полной взаимностью со стороны штамповок. В общем, история — впору слезливый роман катать и фильм по нему снимать. Капитан почесал подбородок и продолжил: — С печальным финалом — репликанты погибли. Но привязанность сестричек к этим головорезам — осталась. Он подмигнул Ракше и тут же нахмурился, уловив на такблоке некую странность. Пока Грэм соображал, какого чёрта в этом районе делают люди Шеридана, один из засевших в пустующем доме карателей вскинул на плечо трофейный противотанковый гранатомёт, прицелился и нажал спуск. Первыми к броневику устремились две миниракеты, отвлёкшие на себя систему активной защиты. А в образовавшуюся брешь ударила кумулятивная граната с тандемной боевой частью. Лёгкий броневик пошёл юзом и врезался в фонарный столб. Из пробоины в корме машины потянулся дымок, а следом появились первые, ещё неуверенные, языки пламени. (обратно) (обратно)
Александр и Евгения Гедеон Делай что должен
Глава 1
Планета Идиллия. Город Зелар Зелар нарядился в сотни гирлянд из прозрачных кристаллов, весело отражающих закатное солнце. По стенам и мостовым прыгали тёплые солнечные зайчики, заставлявшие прохожих весело щуриться. Но когда солнце приблизилось к горизонту, улицы залило пурпуром, и Костасу на миг показалось, что по тротуарам города расплескалась кровь. Пришедшая следом темнота прогнала наваждение. Неудержимым потоком она заливала улицы, превращая весёлое разноцветье домов и садов в густой мрак, прорезаемый лишь светом звёзд. Не зажигались фонари, не поблёскивали фары машин, в окнах домов не теплился уютный свет. Даже неугомонные горожане притихли: ни музыки, ни песен, ни привычного смеха. Только резал слух чужеродный, выделяющийся в наступившей тишине свист двигателей патрульных дронов. По просьбе Зары Костас приказал погасить все огни в городе, включая прожекторы вокруг комендатуры и фары патрульных машин. На этот шаг он пошёл с лёгким сердцем: при наличии систем ночного видения осветительные приборы играли исключительно вспомогательную роль. Кроме того, Костас доверял идиллийке — попроси Зара отключить и ноктовизоры, он оказал бы ей эту услугу. Пусть с неохотой и на короткое время — но сделал бы то, о чём она просила. Собственно, он так и поступил со своим шлемом, открыв забрало по просьбе Ароры. За тот краткий миг, что его глаза приспосабливались к темноте, Рам успел пережить едва ли не больше неприятных ощущений, чем за всё время пребывания на Идиллии. Ему казалось, что именно в этот момент доминионцы нанесут удар, просочившись мимо стоявших неподалёку дорсайских солдат. Но никто не спешил к беседке, занятой Костасом и Зарой. К некоторой растерянности коменданта, ожидавшего торжественных речей и обращений к горожанам, ничего подобного не происходило. Они с Аророй просто заняли одну из многочисленных городских беседок, расположенную на возвышенности, и любовались ночным Зеларом. Погружённый во мрак город притаился, словно выжидая. Странность происходящего напрягала китежца, заставляя ожидать подвоха, и лишь рука Зары на предплечье удерживала коменданта от желания опустить забрало и увести мэра подальше от заполнивших улицы горожан. Но праздная толпа выглядела абсолютно мирно. Впервые на памяти Костаса идиллийцы были одеты практически одинаково: мужчины — в строгие чёрные костюмы, а женщины, как и Зара, — в золотистые платья, формой напоминающие экзотические цветы. Немного различались лишь полумаски, скрывающие верхнюю половину лица. Неподалёку Костас с удивлением обнаружил группу эдемцев — явно необразованная голытьба из дипплей. Они, хоть и пренебрегли сюртуками, оставшись в форме, но также прикрыли лица масками и — что удивительнее всего — соблюдали тишину. Пальцы Зары сжались, и мэр одними губами произнесла: — Пора. Запуск дронов, открывающих праздник, должен был произвести Прокофьев, но генерал опаздывал, и Костас лично дал команду муниципальным дронам начать распыление катализатора. В приступе паранойи он ещё утром передал вещество на анализ, но ничего опасного тот не выявил. Начальник медслужбы уверил, что воздействие порошок оказывает только на растения, и Рам скрепя сердце дал добро. Едва слышно загудели мелкие дроны, мельтеша в небе над городом. Костас ожидал какого-то эффекта, но ничего не произошло. «Какой-то дерьмовый праздник», — мрачно подумал китежец, и тут на самом краю зрения что-то блеснуло. Костас повернул голову, пытаясь разглядеть источник света, но заметил ещё одну искру, а за ней ещё и ещё. Мягкое золотистое свечение возникло совсем рядом, и комендант с изумлением понял, что видит распускающийся цветок. Больше всего он напоминал акадийские лилии, но состоял, казалось, из солнечного света, растворённого в густом золоте. Вскоре город осветили тысячи, миллионы цветов, превратив Зелар в место из волшебной сказки. Платья женщин тоже засияли, отражая и усиливая свечение цветов, превращая идиллиек в прекрасных фей. Кристаллы на гирляндах заиграли мириадами огоньков, разливая вокруг мягкое завораживающее свечение. Будто по команде отовсюду полилась музыка. Одна-единственная мелодия в исполнении сотен флейт. Слаженности музыкантов, разбросанных по всему городу, могли позавидовать и военные оркестры. — Ларитал, — тихим, но живым и ласковым голосом, произнесла Зара. — Мелодия цветов. Говорят, что когда-то её на Идиллию привёз путешественник, услышавший, как поёт ветер в лепестках цветов на одной из далёких планет. Почему-то Костасу не хотелось оспаривать правдивость этой легенды. Всё это было слишком прекрасно, чтобы разрушать иллюзию ожившей сказки. Красота происходящего стоила того, чтобы позволить околдовать себя. Густой, пьянящий запах распустившихся бутонов кружил голову, а музыка, казалось, звучала прямо в голове. Не сдержав любопытства, Костас подошёл к ближайшему цветку и склонился, разглядывая неожиданно яркий источник света. — Как они называются? — спросил он у подошедшей следом Зары. Золотистые искорки отразились в глазах идиллийки, гармонируя с её мягкой улыбкой. — Ларимэ, — произнесла Арора знакомое Костасу слово. Как-то раз он слышал, как супруга называла Зару этим странным словом, и осознал, что и сам хочет называть её именем этого цветка. — О-че-шу-еть… — послышалось сбоку. Обернувшись, Костас увидел необычайное: эдемские голодранцы стояли, раззявив рты, и во все глаза таращились на развернувшееся перед ними зрелище. Один и вовсе позабыл про бутылку в руке и теперь дорогущее вино с задорным журчанием лилось на землю. Лилось — и чёрт бы с ним, но собутыльники разини тоже не обращали на это внимания, полностью поглощённые созерцанием флюоресцирующей растительности. А ведь в любое другое время это послужило бы поводом для восхитительнейшего мордобоя — с руганью, звонкими ударами по мордасам и сочными матюгами, гроздьями повисшими в воздухе. Наблюдавшие за ними идиллийцы весело улыбались и переглядывались, после чего одна из аборигенок подошла к ошарашенному парню, перевернула бутылку горлышком вверх, прошептала что-то на ухо просиявшему бойцу, и две компании удивительно гармонично смешались в одну. — Сказочная ночь, — только и проговорил Костас, глядя вслед удаляющейся разношерстной компании. — Жаль, что генерал опоздал, — добавил он. — Кстати, где он? Захлопнув забрало, Рам попытался вызвать генерала по связи, но тщетно. Тактическое обозначение Прокофьева также отсутствовало на карте. — Что за чёрт, — Костас насторожился. Полковник вызвал штаб генерала, но дежурный по связи сообщил, что Прокофьев выехал в город. Теперь уже Рам встревожился не на шутку. — Рамон, — связавшись с дежурным по комендатуре, спросил полковник. — От генерала Прокофьева ничего не приходило? — Нет, хефе, — флегматично откликнулся тиаматец. — Поступило сообщение о взрыве на трассе, тревожная группа выехала. — Почему сразу не сообщил? — взъярился Костас. — Согласно инструкции, — ярость полковника абсолютно не впечатлила уроженца мира-смерти, — уведомлять вас, хефе, надо лишь в случаях, когда ситуация выходит за пределы компетенции дежурного. А ничего такого пока нет, зачем вас с отдыха дёргать? Вот доедут, посмотрят, узнают — я и доложу. Стоявшая рядом Зара молча смотрела на коменданта, не понимая причины столь резкой смены его состояния. — Хорошо, — скрипнув зубами, согласился Рам. — Конец связи. — Что случилось? — негромко спросила идиллийка. — Генерал пропал, — так же тихо отозвался Костас. — Так, а это дерьмо что тут забыло? Он развернулся и, уперев руки в бока, уставился на полковника Шеридана, во главе маленькой армии из пары десятков корпоратов идущего к беседке. — Полковник Костас Рам? — спросил Шеридан, встав перед китежцем. — Память отшибло? — огрызнулся Костас, глядя, как солдаты корпоратов рассыпаются, окружая беседку. Дорсайцы, охранявшие коменданта, стояли в стороне, явно получив соответствующий приказ. Причём подтверждённый кем-то из штаба Экспедиционного Корпуса, в противном случае от корпоратовских штрафников бы только клочья летели. Но Шеридан действовал в рамках своих полномочий, и люди Костаса могли лишь молча наблюдать, втайне надеясь, что корпорат превысит свои полномочия. Глядя на самодовольную рожу недруга, Рам понял, что случилось что-то очень хреновое. Осталось узнать — что именно и как из этого выбраться с наименьшими потерями. — Сдайте оружие, — потребовал Шеридан. — Вы арестованы за халатное выполнение должностных обязанностей коменданта города, что привело к гибели генерала Александра Прокофьева от рук доминионских агентов. Рама словно пыльным мешком по голове огрели. Случись что с генералом, как и с любым другим военнослужащим, такблок в тот же миг отправил бы сигнал дежурному. Если взрыв на трассе и есть причина гибели генерала — Костас бы уже знал о повреждении командно-штабной машины. Доминионцы сумели блокировать сигналы такблоков? Работу подобного спецоборудования обнаружила бы радио-электронная разведка союзовцев. Или всё же есть какая-то новая технология, которую невозможно отследить? Чёрт, с этими клятыми имперцами ни в чём нельзя быть уверенным… Костас молча отдал пистолет полковнику и позволил надеть на себя магнитные кандалы. — А где были ваши люди, полковник? — поинтересовался Рам. — Вы же охраняли генерала. — Увы, — наигранно вздохнул Шеридан. — Генерал Прокофьев отказался от охраны, поехав в город лишь со своим адъютантом и водителем. — Бред, — не поверил Костас. — Я ему тоже так сказал, — развёл руками Шеридан. — Но он настоял на своём. Эту тоже взять, — Шеридан пренебрежительно махнул рукой на растерянную Зару. — Её-то за что? — Костас попытался заслонить идиллийку, но был отброшен в сторону. — За работу на врага, — объяснил Шеридан. — Не сопротивляйся, — Костас посмотрел на спутницу. — Нэйв во всём разберётся… Та доверчиво посмотрела ему в глаза и кивнула, а затем обратилась к Шеридану. — Прошу известить моего заместителя, Бокра Коха, что забота о городе… — …его не касается, — оборвал её Шеридан. — Туземцы отстраняются от управления оккупированными территориями. И, полковник Рам… С прискорбием сообщаю, что капитан Грэм Нэйв и ваша дочь, лейтенант Дана Дёмина, погибли, угодив в засаду доминионцев. Мои соболезнования. Колени Костаса подогнулись. Мир вокруг перестал существовать, а в голове осталась лишь одна страшная мысль: Даны больше нет. Он словно со стороны видел, как пошатнулась Зара, хватаясь за плечо конвоира, а вслед за ней ошарашено затрясли головами корпораты и окружавшие беседку дорсайцы. Видел, но не понимал, что идиллийка невольно поделилась его горем со всеми вокруг. — Драные мутанты, — зло просипел один из корпоратов и выстрелил в идиллийку из парализатора. Та безвольной куклой осела на пол беседки. Солдаты подхватили её и пребывающего в прострации Костаса и увели к ожидающему бронетранспортёру. — Начинайте ротацию подразделений, — приказал Шеридан адъютанту, с трудом сдерживаясь, чтобы не пнуть на прощание бессознательную идиллийку, испоганившую своей выходкой момент триумфа. — Пора дать нашим ребятам оттянуться на полную. Пусть теперь мутанты сторожат поля.
Планета Идиллия. Город Зелар — Красава, — лейтенант-каратель хлопнул гранатомётчика по плечу. — Прям ювелир. — Ну так, — самодовольно улыбнулся тот. — Ты ж сам хотел, чтоб мутантка выжила. Пороть будем? — Я свой член не на помойке нашёл, — скривился лейтенант, глядя на подбитый броневик. — Но подыхать эта сука будет долго. Хукер классный парень был, а эта мразь его под вышак подвела. Пошли, выковырнем ублюдков. Он смело вышел из укрытия. — Чарли, Ян, Дэнни, со мной, — скомандовал он. — Фред, Мозес, Али, на подстраховке. — Йеп, — пулемётчик умостил свою бандуру на подоконнике, а гранатомётчик уточнил: — Зачем, босс? Полковник же сказал, что сменил коды допусков, эти козлы не смогут вооружение машины разблокировать. — Могут попытаться удрать, — объяснил лейтенант. — Тогда ты им осколочный и положишь. — А, — гранатомётчик пихнул своего помощника. — Моз, чего встал? ОФ[334] давай. Тот кивнул и вытянул из вьюка похожую на ребристый карандаш реактивную гранату. — Пошли, — скомандовал лейтенант, и четверо карателей, перепрыгнув через подоконник, двинулись к дымящему броневику.
Писк тревожных сигналов резал слух. Нэйв поморщился, ощущая во рту вкус крови из прокушенной губы. «Повезло, — мелькнула мысль. — В двигатель влепили». О том, что могло произойти, попади гранатомётчик в обитаемое отделение машины, думать не хотелось. Но и так хорошего мало: система пожаротушения повреждена, в корме машины разгорается пожар, так что надо было выбираться как можно скорее. Что хуже всего, повреждена перегородка между обитаемым и моторным отделениями машины. Дыма просочилось много, но пока что сенсоры шлема Грэма справлялись с этой проблемой, позволяя без проблем наблюдать за происходящим. — Ты как? — спросил он у Даны, не понимая, почему молчит орудийный модуль бронемашины. На момент нападения её контролировал бортовой компьютер, которому полагалось уже палить из всех стволов, прикрывая эвакуацию экипажа. Но почему-то ничего подобного не происходило. — Связь заблокирована, — вместо ответа сообщила Дана, отстёгивая ремень безопасности, спасший её от внеплановой стыковки с бортом. — Помощи не будет. — Прям как в старые добрые времена, — мрачно пошутил Нэйв. — Где Лорэй — там и жопа… Он сверился с такблоком и убедился, что ни он, ни Ракша практически не пострадали — спасли ремни безопасности. — Разве что они сменили фамилию на Шеридан, — не согласилась Дёмина. — Мразота корпоратская… Дана попыталась распахнуть левую дверь. Получись это — у них с Грэмом появился бы шанс уйти, прикрывшись от убийц корпусом бронемашины. Но чёртову дверь надёжно прижимал фонарный столб. А с правой стороны ждали корпораты, и выходить оттуда у Дёминой не было никакого желания. — Ты стрелять собираешься? — раздражённо поинтересовалась Дана у капитана. Грэм скосил глаза на такблок. Четверо карателей, растянувшись в цепь, неторопливо шли к машине. Трое других прикрывали их из дома, откуда стрелял гранатомётчик. Нэйв ухватился за рукоять управления орудийным модулем, но вместо прицельной марки увидел на мониторе надпись «Союзные единицы. Огонь невозможен». — Что за хрень, — Нэйв моргнул на иконку разблокирования. Тщетно. «Уровень допуска недостаточен», — робот словно издевался. — Ты стрелять разучился? — рыкнула Ракша, глядя на приближающихся убийц. — Нам всё нахрен заблокировали, — огрызнулся Грэм, вручную вбивая личный код офицера контрразведки. Если и это не получится — придётся рисковать, подставляясь под огонь убийц. Или заживо сгорать в бронемашине. Когда красную надпись сменило перекрестие прицела, Нэйв едва удержал крик радости. Убийцы уже были совсем рядом, метрах в десяти, идя вразвалочку. Один даже забрало открыл и ухмылялся, словно Чеширский кот из детской сказки. В него первого Нэйв и выстрелил, успев увидеть, как улыбка на морде карателя уступает место гримасе смертного ужаса. Пятидесятисемимиллиметровый снаряд в буквальном смысле оставил от карателя мокрое место. Трое приятелей убитого ошалело замерли, но Грэм шевельнул рукой и останки корпоратов живописно разлетелись по улице. — Беги! — крикнул Нэйв Дане, переводя огонь на дом с оставшимися карателями и возвращая контроль над орудийным модулем бортовому компьютеру. Дана ногой распахнула дверь и вывалилась наружу. Нэйв — следом. Прикрываясь корпусом броневика, они побежали к ближайшему дому. За их спинами хлопнули дымовые гранаты — бронемашина до последнего выполняла свой долг, скрывая беглецов от потенциальных преследователей. Но таковых не было — единственный выживший каратель лежал, вжавшись в пол и шепча молитвы побелевшими губами. Хлипкую входную дверь Нэйв выбил пинком, и беглецы ввалились внутрь, рухнув на устланный ковром пол. Громкая музыка и чужое веселье, тут же охватившее беглецов, подсказывали, что горожане вовсю празднуют «Золотую ночь». Судя по всему, взрывы и пальбу на улице эти пацифисты приняли за звуки фейерверка. Во всяком случае, ни тревоги, ни страха Грэм не ощущал. Лишь весёлое удивление, очевидно, вызванное их прибытием. — Мы знакомы? — громко, чтобы перекричать музыку, спросил вышедший навстречу идиллиец. Пара его подруг весело уставились на незваных гостей и, кажется, намеревались познакомиться поближе с экзотическими пришельцами в броне. — На пол! — рявкнул на них Грэм, сбивая идиллийца подсечкой, а Ракша двумя выстрелами разнесла осветительные плафоны, погрузив коридор в темноту. Теперь он освещался лишь отблесками от пылающего броневика. Грэм и Ракша напряжённо уставились в темноту, готовые огрызнуться огнём на любое движение, но, видимо, корпораты сочли, что с них на этот раз хватит и лучше дождаться подкрепления. Музыка смолкла, а веселье эмпатов сменилось растерянностью. — Что тут происходит? — в коридор вышли ещё трое местных, одетых в праздничные наряды и полумаски. — Парад непуганых идиотов! — злобно рявкнул Грэм. — Возьмите номерки и становитесь в конец колонны! Мысли в голове метались, словно пронумерованные шары в барабане лотереи. Корпораты смогли получить командные коды. Как? Сейчас это неважно. Главное, что теперь броня Ракши и Грэма превратилась в их врага, докладывая шеридановским прихвостням о каждом шаге. Значит, нужно избавиться от шлемов. Как и от всего остального снаряжения — переодевшись в штатское, больше шансов проскочить мимо убийц незамеченными, нежели оставаясь в броне. Да, в случае стрельбы с защитой было бы понадёжнее, но если до этого дойдёт — вряд ли это самое «понадёжнее» поможет выжить. Максимум — немного оттянет неизбежное. Капитан оглядел идиллийцев. За исключением сбитого на пол парня, все остальные продолжали стоять и недоумённо таращиться на происходящее. Похоже, мысль о том, что одна-единственная автоматная очередь может навсегда прекратить их праздник жизни, счастливо просвистела мимо голов аборигенов. — Кто хозяин дома? — спросил Грэм. — Я, — подал голос всё ещё потрясённо лежащий на полу идиллиец. — Машина есть? — контрразведчик выглянул на улицу как раз вовремя, чтобы увидеть, как крыша башни броневика взлетает в небо, выбитая сдетонировавшими боеприпасами. Грохнуло так, что задрожали даже стены в доме. Идиллийцы рефлекторно пригнулись, но за происходившим на улице взирали с одинаковым восторгом людей, видевших боевые действия только на голоэкране. — Кретины… — тихо процедила Ракша, прижимаясь к стене. — Нет, — несколько обалдело ответил Грэму идиллиец. — Только квадроцикл. — Мне нужны твоя одежда и квадроцикл — сообщил ему Нэйв. — И быстро. Ты… — он указал автоматом на ближайшую идиллийку. — Раздевайся. — А он мне нравится, — облизнула губы та, с ног до головы оглядывая Грэма. Капитан с трудом подавил рвущиеся наружу ругательства. — Решил уходить в гражданке? — догадалась Ракша. — Рискованно. — В броне гробанёмся точно, — отозвался Грэм. — Цепляй платье этой куклы. Сев на задницу, капитан оперся спиной о стену и скомандовал хозяину дома: — Снимай костюм…
Несколько минут спустя от дома отъехал управляемый автопилотом квадроцикл, увозя в багажнике броню беглецов. А они сами в праздничных нарядах неспешно уходили в другую сторону. Как ни странно, с перевоплощением помогли идиллийцы. Происходящее казалось им весёлым приключением, и местные с энтузиазмом взялись за маскировку беглецов. Дане на скорую руку соорудили причёску, украсив её заколками-цветами, а пальцы с коротко обрезанными, а кое-где и обломанными ногтями скрыли ажурными перчатками. Образ несколько портили армейские ботинки, которые Дана наотрез отказалась менять на чужие, явно непригодные к бегу туфли, но платье в пол скрывало этот маленький недостаток. При ярком освещении Дёмина, с её выправкой и хищными движениями, выделялась среди грациозных идиллиек, но в неверном сиянии цветов и праздничных нарядов вполне могла смешаться с толпой. — Надеюсь, им хватит мозгов последовать совету и свалить из дома, — сказал Нэйв, с Даной под руку удаляясь от места засады. В другой руке капитан нёс корзинку для пикника, в которую беглецы сложили автоматы и гранаты. Пистолеты решили оставить при себе. — Я бы не стала полагаться на благоразумие идиллийцев, — заметила Ракша, раздражённо поводя непривычно обнажёнными плечами. — Нужно как можно быстрее добраться до наших. «Нашими» был дорсайский патруль, чей маршрут проходил в четырёх кварталах от места засады. Что бы ни устроили засранцы Шеридана, дорсайцы никогда не бросят одного из своих. А Ракша была своей. На дорогу выкатился бронетранспортёр с эмблемой карателей на лобовом листе. Нэйв почувствовал, как ладонь Ракши скользнула под его френч и сомкнулась на рукояти пистолета. — Спокойно, — прошипел Грэм. Бронетранспортёр промчался мимо, оставив за собой лишь запах озона. Беглецы переглянулись и, изображая торопящихся уединиться влюблённых, скрылись в темноте ночных аллей. Не оглядываться и не сорваться на бег стоило немалых усилий.
(обратно)
Глава 2
Планета Идиллия. Город Зелар Идти через толпу празднующих эмпатов и удерживать самоконтроль оказалось невероятно трудно. Мало того, что чужое веселье захлёстывало, словно волна, грозя увлечь за собой в океан удовольствий, так ещё и сами идиллийцы, уловив настороженность парочки беглецов, норовили «помочь расслабиться». То и дело приходилось отказываться от самых разнообразных предложений: от выпивки до секса. К счастью, дар эмпатии имел и положительную сторону: сопоставив настроение парочки с ответом, доброхоты благоразумно отваливали, не доводя беглецов до рукоприкладства. Всё это мешало собраться с мыслями и нормально оценить ситуацию, в которой оказались Нэйв и Ракша. Ясно было одно: что-то произошло и с Костасом. Иначе полковник бы уже бросил всё и кинулся выручать дочь. Но этого не произошло, что приводило к неутешительному выводу. — Грёбаные ретрансляторы! — тихо выругался Нэйв. Чужая радость приятно кружила голову, притупляя чувство опасности. Единственный плюс: если за беглецами пойдут преследователи, то столкнуться с такой же сложностью. Выбравшись из парка, беглецы увидели картину, заставившую их шёпотом выматериться: вместо лёгкого патрульного броневика дорсайцев на перекрёстке застыл трёхосный бронетранспортёр со скрещенными гранатами на борту. Каратели Консорциума, целое отделение. — Просто великолепно, — пробормотал Нэйв. Затаившись в тени, беглецы наблюдали за штрафниками. Каратели, перегородив улицу бронетранспортёром, проверяли всех проходящих мимо сканерами. Периодически штрафники срывали с кого-нибудь маску и с руганью пропускали дальше, не утруждаясь извинениями. — Нас ищут, — совершил открытие вселенского масштаба Грэм. — Сканеры на распознавание лиц настроены. Судя по расслабленным позам и той лени, с которой корпораты проводили досмотр, праздничное настроение действовало и на них. Причём куда эффективнее, чем на пару беглецов: каратели уже стояли с раскрытыми забралами, передавая по кругу бутылки, в которых явно был не лимонад. Ракша мрачно кивнула. Она тоже успела понять, что с приёмным отцом произошло что-то очень плохое и сделалась непривычно молчалива. — Дождёмся, пока они надерутся, возьмём языка, а остальных в расход, — предложила она. — Нет, — Грэм, не отрываясь, следил за корпоратами. Те как раз откупорили очередную бутылку, громогласно сообщая друг другу и окружающим, что сделают с беглецами при поимке. Фантазия впечатляла, особенно касаемо Ракши: если Грэма без особых изысков собирались пристрелить, то дорсайке обещали список, способный вызвать зависть у любого маньяка. — Мы не знаем, как далеко они друг от друга, — продолжил капитан. — Нашумим — можем не успеть уйти. Дождёмся, когда они окончательно забьют на службу, и проскочим. Подберёмся ближе и накрахмалим уши: может, что нужное услышим. Сейчас капитан хорошо понимал причину вечного балагурства Монта. Трёп сам рвался наружу, но прекратить бессмысленное словоблудство Грэм не мог — нервное напряжение требовало выхода. Беглецы перебрались в тень огромного дерева и вслушались в болтовню штрафников. — Ща этих прикончим — оттянемся, — счастливо провозгласил один из карателей, передав товарищу бутылку. — Бугор сказал, оторвитесь, пацаны, на всю катушку! Никто не будет мешать. — Да, бугор у нас кайфовый, — поддержал второй. — Интересно, мутанта этого китежского тоже кончать будет? — Не, — подал голос третий, сопроводив слова могучей отрыжкой. — Его ж типа по закону взяли. Вроде как генерала грохнули потому, что Рам ушами прохлопал. А вот бабу эту, которая местная — ну, говорят, с ним перепихивалась, — кончать будут. Типа с партизанами связана. — А чё, тут ещё и партизаны есть? — загоготал четвёртый штрафник. Дальше разговор карателей превратился в обсуждение того, как и в каких позах местные партизаны ведут борьбу с оккупацией, но главное беглецы уже услышали. — Я убью твоих подружек. — Грэму показалось, что он услышал скрип зубов Ракши, когда та умолкла. Нэйв успокаивающе сжал её плечо. — Надо разобраться, — сказал он. — Убить всегда успеется, а вот понять, что происходит… Вопрос хороший. Генерал убит, но кем? Доминионцами? Возможно. Но куда смотрела охрана? В сопровождении генерала шли два бронетранспортёра с солдатами Шеридана и робот-сапёр. Это Нэйв знал точно, ибо лично видел предложенный Шериданом план охраны Прокофьева. В то, что генерал двинется без сопровождения, Грэм не верил. Прокофьев — офицер с опытом, а не бунтующий против родителей подросток, чтобы откалывать такие номера. И при чём тут Костас и Зара? Ладно, положим, Рама Шеридан пробует сделать козлом отпущения, свалив на него вину за гибель генерала. Но Зара? Грэм готов был заявить под присягой о невиновности мэра. Она бы никогда не позволила совершить что-то, что поставит под угрозу горожан. А Шеридан и его корпораты — угроза очевидная даже для идиллийки. И как Шеридан так лихо и быстро узнал о её якобы связях с партизанами? Как говорят китежцы, откуда дровишки? И, чёрт подери, зачем тогда корпораты пытаются убить его и Ракшу? Ответ прост: чтобы они не раскопали правду. Нэйв — по долгу службы, а Ракша — выручая отца. Вывод напрашивался предельно простой: даже если смерть генерала — дело рук доминионцев, Шеридан с ними в одной связке. Иначе бы у них не получилось так быстро и успешно провернуть покушение на Прокофьева. Но какова цель Шеридана? Переметнулся к Доминионцам? Сомнительно. После «Иллюзии» Лорэй скорее себе вены перегрызут, чем станут сотрудничать с корпоратом. Даже если им напрямую прикажет начальство. Тогда что? Захват власти? Похоже на правду. Нормальное явление для Консорциума — пройти по головам и трупам. Вопросы, вопросы… А получить ответы можно, лишь напрямую спросив Шеридана или Лорэй. И второй вариант выглядел куда перспективней. Эти выводы Грэм озвучил Ракше. Та согласно кивнула: — Ты же не будешь против, если я немного попорчу им мордашки? — Сначала надо узнать, есть ли для этого повод, — охладил её порыв капитан. Кто-то из карателей загорланил разухабистую блатную песню, остальные подхватили пьяными голосами. — Пора, — Грэм подхватил Ракшу под локоть. Так, изображая очередную загулявшую парочку в толпе таких же, они проскочили мимо поста. Один из карателей мазнул по ним взглядом, но отвлёкся на протянутую товарищем бутылку. Когда он в следующий раз повернулся к толпе — беглецов и след простыл. Но злоключения Грэма и Ракши на этом не закончились. — Да они издеваются, — прошипел Нэйв, заметив идущий навстречу пеший патруль карателей. В отличие от своих безалаберных коллег, эти были по крайней мере трезвы. И тоже оснащены сканером, которым не стеснялись пользоваться, грубо срывая маски с прохожих. Беглецы молча свернули в проулок между домами. В отличие от преследователей, город Грэм и Ракша успели изучить достаточно хорошо, чтобы ориентироваться без помощи навигатора. Ракша на ходу достала из корзины автомат и, сделав из ремня петлю, повесила ствол на плечо, прикрыв френчем Нэйва, заботливо наброшенным на её плечи. Но оружие не понадобилось — каратели держались основных улиц. Проулками беглецам удалось проскочить три квартала, избегая встреч с пешими патрулями и обходя пикеты[335]. Удача отвернулась, когда Нэйв и Ракша выскользнули из-за домов на неожиданно пустынную улочку. — Э, вы, двое! — рявкнул кто-то. Ладонь Грэма, лежащая на плече Ракши, слегка сжалась. — Прикрывай, — шепнул капитан и с расслабленной улыбкой повернулся на окрик. Четверо патрульных неторопливо подходили, не выказывая никакого беспокойства. Было видно, что они уже расслабились, осматривая подобные парочки, и не ожидают подвоха. — Проверка, — сообщил один, вскидывая сканер. В этот момент Нэйв понял: уйти без шума не удастся. — Пли! — крикнул он, выхватывая из-за пояса пистолет. Ракша юлой крутнулась на месте, вскидывая автомат. Рыкнула очередь — и двое карателей мешками рухнули наземь. Третьего свалил Грэм, всадив пулю точно в лицо. Четвёртый штрафник оказался куда сообразительнее и проворнее коллег, успев закатиться за каменную кадку с огромным цветком. — Ложись! — крикнул Грэм Дане, доставая из корзины гранату. Выдернув чеку, капитан выставил гранату на подрыв по касанию и метнул в укрывшегося за кадкой штрафника. Который как раз решил открыть ответный огонь, высунув автомат над укрытием и нажав на спуск. Грэм почувствовал, как что-то рвануло его за рукав рубашки, а бок словно полоснуло когтём. «Зацепило», — понял он, падая наземь. Ахнул взрыв, над головой просвистели осколки, и выстрелы стихли. Нэйв вскочил, держа кадку на прицеле. — Ты как? — спросил он у распластавшейся на газоне Даны. — Норма, — коротко отозвалась та, беря на мушку укрытие карателя. Под её прикрытием Грэм подошёл к кадке. Штрафник был мёртв — граната упала вплотную к нему, изрешетив осколками в фарш. — Уходим, — скомандовал Грэм. Дана легко поднялась с газона. — Тебя зацепило, — сказала она, кивая на окровавленную рубашку. — Знаю, — отозвался Нэйв. Боли он пока не чувствовал, но это не означало, что повреждения незначительны: сейчас адреналин работал как обезболивающее. — Скоро тут станет людно, — добавил он, прислушиваясь к завыванию сирен. К перебитому патрулю спешила подмога. — Дерьмо, — ругнулась Дана, доставая аптечку. — Дай осмотрю. К счастью, раны капитана оказались неопасными: простреленная мякоть плеча да борозда на боку. Пройди пуля чуть левее — Грэму пробило бы лёгкое, а так он отделался подранной шкурой да треснутым ребром. Синтеплотью рану заливал он уже на бегу. — Давай через квартал удовольствий, — скомандовал Нэйв, вкалывая дозу стимуляторов и обезболивающего. Без последнего пройти незамеченными среди толп эмпатов — провальная затея. — Решил нагуляться перед смертью? — поинтересовалась Ракша, оглядываясь по сторонам. — Не, — Грэм на секунду остановился. Выглянув за угол, он быстро осмотрел улицу и, убедившись в отсутствии угроз, побежал к дому напротив. — Помнишь, что было, когда один клоун бабу в комендатуру приволок? — на бегу объяснял он. — А теперь давай поделимся этим незабываемым опытом с корпоратовским отребьем. — Ну, гоняться за нами станет как минимум неудобно, — мрачно пошутила Ракша. Путь до квартала занял неожиданно много времени: то и дело приходилось искать обходные пути, чтобы разминуться с патрулём или очередным пикетом. К счастью, просторные домовладения идиллийцев с обилием зелёных насаждений и полным отсутствием заборов предоставляли широкий простор для подобных манёвров. В обычные дни приближение к кварталу удовольствий чувствовалось издалека: туда стекались праздные горожане и туристы, полные желания «оторваться на всю катушку». Так же, как Идиллия казалась средоточием счастья и веселья среди прочих планет, квартал удовольствий концентрировал в себе максимум развлечений в любом идиллийском городе. Но в эту ночь всё было иначе, и беглецы, крадущиеся сквозь праздную толпу под удивлёнными взглядами аборигенов, незаметно углубились в квартал удовольствий, сегодня размывший свои строгие границы. Участились эмпатические касания возбуждённых, полных желания идиллийцев, а вывески ресторанов и магазинчиков сменили голограммы ночных клубов «по интересам». А интересы идиллийцев отличались редким разнообразием, чему немало способствовало разрешение использовать феромоны в пределах квартала удовольствий. — Мы без дыхательных масок, — без особой нужды напомнила Ракша. — Нужно проскочить как можно быстрее. Грэм молча кивнул, сверился с картой на одноразовом коммуникаторе, купленном в автомате у входа в квартал, и выбрал самый короткий маршрут. Этот район ему изучить так и не довелось. Выходило, что квартал они пересекут где-то за полчаса. Увы, на практике всё оказалось не так просто. Стоило неосмотрительно приблизиться к какому-либо зданию, как возникал немалый шанс получить эмпатический контакт вроде того, что недавно пережила всякомендатура. Это быстро научило беглецов держаться середины улицы, но Грэм чувствовал, как поддерживающая его рука девушки начинает обжигать даже сквозь одежду. — Вот дерьмо, — хрипло прошипела Дана. Из-за поворота появился десяток карателей в наглухо задраенной броне. Кто бы ни руководил облавой — своё дело он знал, грамотно перекрывая добыче пути к спасению. Каждого встречного корпораты заставляли снимать маски и без особой жалости крошили в бронированных пальцах столь мешавшие облаве предметы гардероба. Настроенных на веселье идиллийцев это не особенно печалило, в отличие от беглецов. Не дожидаясь своей очереди, Грэм и Ракша свернули к ближайшему клубу под названием «Люкс». Никакого привычного для Нового Плимута «фейсконтроля», вышибал и очереди желающих попасть внутрь. Грэм и Ракша просто оплатили вход с гостевых браслетов, и дверь клуба гостеприимно разъехались в стороны. Спускаясь навстречу музыке, контрразведчик гадал, отслеживают люди Шеридана платежи с этих браслетов или ещё не вспомнили о них? Как бы то ни было в этом месте беглецы оставаться не планировали, а обыск в клубе, быть может, изрядно задержит преследователей. Осталось только побыстрее… Мысли улетучились, едва они прошли до конца коридора и замерли у входа в просторный зал. Всё существо Грэма наполнилось удовольствием и желанием, жадной юной жаждой любви и неторопливой негой ценителя с опытом. Взгляд капитана будто затуманился и скользил, не вникая, по танцующим, ласкающим друг друга силуэтам, по просторным ложам со сплетёнными обнажёнными телами, по водной глади бассейна… Грэм всё ещё помнил, кто он, с какой целью пришёл сюда, куда собирался уйти, но всё это вдруг сделалось не особенно важным и срочным. Он чувствовал средоточие самой жизни в этом странном месте. Испытывал неодолимое желание жить и любить, всем существом ощущал потребность прикоснуться к кому-то, впитать жар тела… Пальцы Ракши сжались на его руке. Такие горячие, почти обжигающие. Девушка развернула Грэма, припечатала к стене и жадно поцеловала. Уже не особенно соображая, капитан прижал Дану к себе и попытался сообразить, хватит ли им терпения добраться до ближайшей ложи, или не заморачиваться и продолжить прямо тут? Лязгнули об пол уроненные автоматы. Маски то и дело цеплялись друг о друга, и Грэм сорвал свою, швырнув её на пол. Ракша последовала его примеру. Отчётливо-синие даже в полумраке глаза дорсайки с вожделением смотрели на Нэйва, а дыхание сбилось и участилось, как и его собственное. — Нужно уйти… — прохрипела она, прервав очередной поцелуй. — От входа. Капитан восхитился способностью напарницы думать о безопасности даже в такой момент. Да, им стоит как можно скорее найти отдельную комнату или отгороженный от зала кабинет. Чтобы им никто не мешал… Грэм ещё раз поцеловал Ракшу и подхватил на руки, намереваясь отнести в местечко потише, чтобы насладиться друг другом. В раненое плечо и бок словно воткнули раскалённый штырь и провернули с бешеной скоростью. Через миг капитан, казалось, смог разглядеть и изучить все прилегающие к Идиллии звёздные системы, причём без всякого телескопа. Проморгавшись, он обнаружил, что сидит на полу с Ракшей на коленях, а рубашка стремительно намокает кровью из разошедшейся раны. Ближайшие к ним идиллийцы стонали, но теперь уже от боли, и ошалело крутили головами, пытаясь понять, кто разрушил их локальный рай. — Грёбаные туземцы, — прошипел Нэйв, сообразив, что произошло. Боль помогла прочистить сознание. К тому же теперь эмпатические касания были отражением мучений Грэма, и взгляд Ракши тоже прояснился. — Надо уходить, — облизав пересохшие губы, просипел капитан, нашаривая автомат. Дёмина кивнула, сняла свой браслет гостя и зашвырнула в глубину зала, а затем повторила тоже с браслетом Нэйва. — Расскажешь кому-то — убью, — пообещала она, не глядя на Грэма. — В очередь, — с мрачным смешком ответил тот, вставая. — За Шериданом будешь… Взгляд капитана зацепился за идиллийца, шедшего к ним со стороны барной стойки, которую Грэм заметил только сейчас. Что характерно, он был одет, в отличие от большинства посетителей клуба. — Вам нужна помощь? — полувопросительно-полуутвердительно сказал он, подойдя. Взгляд его задержался на оружии и следах крови на одежде беглецов. — Где запасной выход? — спросил Грэм, зажимая рану на боку. Кровило изрядно, пропитав рубашку и френч. Капитан мысленно отвесил себе подзатыльник: нужно было чуть тщательнее обработать рану, тогда синтеплоть не дала бы краям разойтись. Запоздало сообразив, что такой вид вызывает вполне обоснованные подозрения, Нэйв продемонстрировал жетон и добавил: — Я капитан Грэм Нэйв. Это лейтенант Дана Дёмина. Нам необходимо… — Нэйв осёкся, едва не ляпнув лишнего. Незачем давать зацепку преследователям. — Нам нужно выбраться из квартала, сэр. — Я помогу, — идиллиец морщился от боли, которую причиняла рана Грэма. — Но вам нужна медицинская помощь. Я вызову службу спасения. На любой другой планете такое желание помочь окровавленным вооружённым людям вызвало бы у Нэйва приступ паранойи, но на Идиллии, насколько успел понять капитан, это было нормой. — Не в нашем случае, — Грэм выдохнул. — Все звонки в экстренные службы отслеживаются… — У меня есть друг, парамедик, — подумав, сказал идиллиец. — Я могу попросить его приехать… в частном порядке. — Вы рискуете, — честно предупредил Нэйв. — Нас преследуют люди, которые убьют вас, не задумываясь. О том, что идиллийцу повезёт, если его просто пристрелят, капитан говорить не стал. — Да и раны несерьёзные, — добавил он. — По дороге побеседуете, — буркнула Ракша, подставляя Грэму плечо. — Скоро нам в голову долбанут уже феромоны, и проблем прибавится. — Не думаю, что феромоны можно назвать проблемой, — возразил идиллиец и протянул руку, предлагая помочь Ракше с переноской оружия. Ответом ему был холодный взгляд синих глаз. — А вас, я смотрю, не берёт всё это, — подозрительно прищурилась Ракша, кивком обозначив нескончаемую оргию в клубе. Автомат в её руке качнулся, нацелившись в живот аборигена. — Это? — улыбнулся идиллиец, не обеспокоенный недоверием. — Отчего же? Я наслаждаюсь происходящим. Но я администратор клуба и каждый день блаженствую в компании наших гостей. Для меня жажда удовольствия не так болезненна, как для тех, кто ежедневно лишает себя радостей жизни. Он окинул Дану взглядом и ухмыльнулся: — Когда ваши неприятности разрешатся — вам стоит отдохнуть в «Люксе». Я лично прослежу, чтобы такая прекрасная дама не скучала. Глаза Ракши сузились, а губы скривились в презрительной ухмылке, но всё нарастающее возбуждение подсказывало, что разбираться нужно где-то в другом месте, не столь насыщенном феромонами. — Натрахался, значит… — резюмировала дорсайка. — Можно и так сказать, — не стал спорить идиллиец. — Следуйте за мной. Администратор клуба оставил попытки помочь с грузом и направился к служебному входу. Беглецы двинулись за ним. При виде эмпатов, которых боль Грэма вырвала из плена похоти, капитан испытал мстительное удовольствие. Соприкосновение миров — штука обоюдная и не всегда приятная. Но, говоря откровенно, Нэйв с удовольствием поменялся бы с ними местами. Оказавшись на улице, Грэм поблагодарил идиллийца: — Спасибо, сэр. Дальше мы сами. Тот осуждающе покачал головой: — Не знаю, что у вас происходит, но вам не стоит разгуливать по улице в таком состоянии. Вы напугаете горожан, причините им боль в праздничную ночь. Позвольте помочь вам. Нэйв горько усмехнулся. — Сэр, — он посмотрел в глаза идиллийцу. — Сейчас в городе начнётся такое, что поверьте: горожанам будет не до того, чтобы пугаться нас. Потому что им будет действительно страшно. В голове закружилось, и капитан ухватился за плечо Ракши, чтобы не упасть. — Если мы не поторопимся, — продолжил он, когда мир прекратил вращаться. — То… Грэм замолчал, не зная, с чем сравнить то, что устроят «отдыхающие» штрафники, так, чтобы это было понятно идиллийцу. — В общем, нам надо спешить, — завершил он. — Тогда я точно должен вам помочь, — решительно заявил администратор. — Следуйте за мной. — Сама не верю, что говорю это, — вздохнула Ракша, — но он прав. Нам нужна помощь местных. Ты и под обезболивающими производишь фурор среди аборигенов, а когда их действие прекратится… Далеко мы убежим в крови и с шарахающимися от нас прохожими? Нэйв посмотрел на неё и кивнул: — Звоните своему другу…
(обратно)
Глава 3
Планета Идиллия. Город Зелар У китежцев есть пословица: «На ловца и зверь бежит». Её значение Нэйв понял, увидев прибывшего парамедика, друга спасшего их с Даной администратора. Грэм едва сдержал возглас удивления, когда в павильон вошёл тот самый идиллиец, которого подстрелил «дезертир». В памяти моментально всплыли ярко-жёлтый седан у блокпоста и две показавшиеся знакомыми девушки. Детали головоломки в голове капитана защёлкали, складываясь. Этот идиллиец имеет отношение к Лорэй. Какое? Член группы или связной с местной сетью осведомителей? — Как тесен мир! — отвратительно-жизнерадостно улыбнулся Азил, снимая с плеча сумку с медикаментами и оборудованием. — Господин капитан! Теперь моя очередь спасать вас? Администратор клуба коротко махнул рукой на прощание и вышел, оставив беглецов с парамедиком. — Совместим приятное с полезным, господин Азил, — вернул улыбку Нэйв, сжимая кулак и вытягивая указательный и средний пальцы: знак «враг, контролируй». — Мы как раз шли к вашему начальству. Вот там и спасёте. Ракша по этому жесту ненавязчиво поправила лежащий на коленях автомат — так, чтобы дуло смотрело на «парамедика». — Вам нужно к главе экстренной службы? — удивился идиллиец, выуживая из сумки автодоктор. — Это как-то связано со стрельбой в городе и взрывом на трассе? И почему вы не вызвали на помощь своих? — Хватит ломать комедию, — оборвал его Нэйв. — Нам нужно по адресу: квартал Тортилья-Флэт, улица Джона Стейнбека, дом пять. И прежде чем играть театр одного актёра, подумай вот о чём: в город вошли больше тысячи ублюдков Консорциума. И все они жаждут оторваться на всю катушку. Так, как привыкли. Мы… — он кивком указал на Ракшу, — …единственные, кто это может остановить. К некоторой растерянности Грэма парамедик улыбнулся ещё шире: — Просто ночь совпадений. Вас там уже ждут. Без оружия. Он выразительно посмотрел на мрачную Ракшу, положившую руку на автомат. — Может, ещё и голышом? — недружелюбно поинтересовалась девушка. — Это был бы приятный бонус, — не стал спорить Азил, — но, боюсь, ваша восхитительная нагота привлечёт ненужное внимание. А вы ведь не хотите этого, правда? Он вновь широко улыбнулся, словно беседа доставляла идиллийцу немалое удовольствие. — А может, я, не привлекая ненужного внимания, сверну тебе шею? — в тон поинтересовалась Ракша. — Это было бы в высшей степени печально для нас всех, — развёл руками Азил. — Потому что, если вы покинете помещение без меня, мои напарники сообщат корпоратам, где вас искать. Быстро взвесив все «за» и «против», Нэйв кивнул: — Договорились. Взяв автомат с прикреплёнными к ремню подсумками, капитан демонстративно отшвырнул его в сторону. Следом полетел пистолет. Показав идиллийцу пустые ладони, Грэм повернулся к Дане: — Других вариантов нет. Время уходит. Скрипнув зубами, Ракша отбросила оружие в сторону. Идиллиец белозубо улыбнулся: — Не откажу себе в удовольствии обыскать вас…
Машиной, на которой приехал идиллиец, оказался маленький робот-фургон с логотипом местной сети винных магазинов. Беглецы и их сопровождающий втиснулись в грузовой отсек, и автомобиль бодро сорвался с места. Окон в фургоне не было, но по частым поворотам и времени, что заняла дорога, Грэм догадался: движутся они окольными путями в объезд выставленных корпоратами пикетов. Наконец машина остановилась. Идиллиец распахнул двери и уже привычно сверкнул улыбкой: — Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что вы в гостях. Грэм не забывал. Каждую секунду, что они двигались к типичному идиллийскому особняку, капитан невольно ждал подвоха. Понимал, что большого смысла в этом нет, что он и так добровольно идёт в пасть тигру, но всё равно ждал. Дёмина шагала рядом, зло пиная попадавшиеся под ноги камешки. Вид у неё был крайне недружелюбный. В уютной, ярко освещённой гостиной беглецов ожидали трое: та самая азиатка, что он видел в машине в компании Лорэй, и сами сёстры. Выглядели они так, будто собирались отправиться на праздничную вечеринку, да нежданные гости расстроили планы. — Привет, котик, давно не виделись, — промурлыкала Свитари. Её Грэм без труда опознал по кривой усмешке и глумливому взгляду. — Соскучилась? — ухмыльнулся в ответ капитан, «прокачивая» ситуацию. — Не особенно, — улыбка Ри стала шире. — Ты пачкаешь наш ковёр и портишь настроение моей сестре. Она указала на капли крови, срывающиеся с пальцев Грэма. — Сам не в восторге от этого, — признался Нэйв, с помощью Ракши опускаясь на диван. Дана села рядом, одарив сестёр многообещающим взглядом забойщика скота. Нэйв чуть сжал её запястье, призывая к спокойствию, которого сам не испытывал. Ему не нравилось то, что он видел. Лорэй — сборщики информации. Азиатка — командир? Весьма вероятно. Идиллиец — медик, похоже, координатор с местной агентурной сетью. Где боевики? Ждут команды в соседней комнате, убыли на акцию или охраняют периметр? Надо было ехать одному, а не тащить сюда Дану. Ему самому один чёрт крышка: не доминионцы прибьют, так свои рано или поздно доберутся, а вот ей впустую погибать незачем. Но… Надо было раньше об этом думать. А сейчас лучше сосредоточиться на том, чтобы выбраться из этой передряги живыми. — Как-то вы хреново гостей принимаете, — сказал Нэйв. Из него опять пёрла неуместная бравада, вызванная нервным напряжением. — Ваш эскулап, — капитан ткнул пальцем в идиллийца, — говорил, что в гости зовёте, а я что-то не вижу ни накрытого стола, ни даже кофе. Тогда чего приглашали-то? И упёрся взглядом в азиатку. Та молча кивнула идиллийцу, тот вновь снял с плеча медицинскую сумку и присел рядом с Грэмом, достал нож и без церемоний срезал с капитана испорченные френч и рубашку. — О, бесплатное заголение! — делано обрадовалась Свитари, заработав очередной тяжёлый взгляд Ракши. Эйнджела лишь укоризненно покачала головой и вышла из гостиной. — Расскажите, что творится в городе, почему вы ранены и в бегах, и как вышли на нас, — попросила азиатка, задумчиво разглядывая беглецов. — В городе звиздец… Шс-с-с-с! — идиллиец рывком содрал присохший к ране лоскут, и Грэм с шипением закусил губу. Переждав, пока перед глазами перестанут плясать разноцветные круги, капитан отпустил руку Ракши, в которую непонятно когда успел вцепиться, перевёл дух и продолжил: — И это только начало… Он принялся излагать череду событий, произошедших за минувшие сутки, дополняя своими выводами. Эйнджела вернулась с подносом со сладостями и местным соком, способствующим кроветворению. Грэм вспомнил, как таким поили раненых, потерявших много крови. Он благодарно улыбнулся, залпом осушил целый стакан и продолжил монолог. Рассказывая о том, как вышел на самих доминионцев, Грэм как бы вскользь упомянул о странностях в поведении «дезертира» и по брошенному азиаткой на идиллийца взгляду понял, что был прав: вырезанный пост — их рук дело. Как именно доминионцы это провернули — сейчас уже дело десятое, есть проблемы куда важнее. Но факт: корпоратов вырезали они. — Ну а когда я узнал Лорэй, всё окончательно стало ясно, — закончил Нэйв рассказ и потянулся налить себе ещё сока. — Рукой не дёргай, — попросил идиллиец, доставая из сумки инъектор. — Рану нормально обрабатывать не учили? — Времени не было, — огрызнулся Нэйв. — Времени не было… — повторил идиллиец, вводя обезболивающее в раненую руку. — А синтеплотью залепить вместе с попавшим в дырку дерьмом — было. Терпи теперь. И, отодрав нашлёпки синтеплоти, принялся прочищать капитану рану. Эйнджела едва заметно дёрнула щекой, а медик и глазом не моргнул, наводя Грэма на мысль, что перед ним не идиллиец, а просто перекрашенный под местного человек. В гостиную вошли ещё двое, при виде которых Нэйв испытал смешанные чувства. С одной стороны облегчение: объявились боевики доминионцев. С другой — появление репликантов означало серьёзные проблемы для союзовцев. А в гостиную вошли именно два репликанта в полном боевом. Один замер у двери, а второй подошёл к Эйнджеле, встав за её креслом, словно охраняя. Взгляд Ракши прикипел к ближайшему репликанту. Дорсайка чувствовала опасность, но при этом не могла скрыть любопытства. Казалось, дай ей волю, Дёмина разберёт по винтику и броню, и носивших её существ, выясняя, как те устроены. Грэм, успев изучить характер Даны, прекрасно понимал, что опасность она воспринимает как вызов. Не зря её прозвали «Ракшей» — в честь бесстрашной волчицы, персонажа книги земного писателя докосмической эпохи. Нэйва же заинтересовало другое. Два репликанта. Интересно, это весь состав группы, или в Зеларе полное отделение в шесть ухорезов? Собственно, даже двух хватит за глаза, чтобы учинить массу неприятностей — достаточно вспомнить события трёхмесячной давности. — Думаю, вы хотели встретиться не для того, чтобы произвести арест в столь плачевном состоянии, — озвучила очевидное азиатка. — Что вам нужно? Нэйв, стараясь не обращать внимания на врача, ответил вопросом: — Откуда вам известно про взрыв на трассе? — Слухами земля полнится, — пожала плечами азиатка. — И вы не в том положении, чтобы задавать вопросы. Стоящий у двери репликант красноречиво похлопал по автомату, давая понять, кто тут главный. — В том, — уверил её Грэм. — Я регулярно отправляю сообщения на комм, спрятанный в городе. Гражданский, задолбаетесь искать. Не будет сообщений — с него пойдёт информация о вашей развесёлой компании дежурному в комендатуру. Сообщения каждый раз новые, повтор не поможет. И вперился взглядом в глаза доминионки, отслеживая её реакцию. Напряжётся, почувствовав угрозу, — значит, точно не с Шериданом. Глава группы вопросительно посмотрела на Эйнджелу, но та лишь неуверенно пожала плечами: — Не думаю, что он лжёт. Капитан вряд ли направился бы к нам без подобного козыря. Азиатка вздохнула и вновь перевела взгляд на Нэйва и Ракшу. — Так чем мы можем помочь друг другу? Со своей стороны, могу предложить работу на Доминион и защиту. Услышав это, Ракша презрительно сплюнула на пол, не пожалев столь любимого Свитари ковра. — И от селёдки ухо, — дополнил Грэм подхваченной у дорсайцев поговоркой. — У меня встречное предложение: по завершении сотрудничества вы отправляетесь на офицерскую гауптвахту в комендатуру, где мирно скучаете до конца боевых действий. Побеждаем мы — поговорим о дальнейших перспективах. Одерживают верх ваши — что ж, вам повезло. — А если пришить их и убраться до приезда тревожки? — подал голос репликант у дверей. — Можешь попробовать, — с вызовом ухмыльнулся Нэйв. — Чего тут пробовать? — удивилась Свитари. — Яд ты уже выпил, антидот у нас. Лицо Нэйва окаменело. О таком развитии событий он не подумал. Крайне слабым утешением было осознание того, что смерть сволочных сестёр от лап корпоратов будет долгой и мучительной. — Сука… — Ракша вскочила со сжатыми кулаками, но дорогу ей преградил репликант. — Да ладно вам, я пошутила! — жизнерадостно рассмеялась Свитари. — Видел бы ты своё лицо… Грэм медленно выдохнул, успокаиваясь. — Ты своей смертью не умрёшь, — пообещала Ракша, испепеляя Ри взглядом. — Да я и своей жизнью не жила, — весело отмахнулась та. Азиатка подняла руку, призывая к порядку. — Чем мы можем навредить друг другу — понятно. Теперь нужно понять, чем можем помочь. О каком сотрудничестве речь? Бросив ещё один свирепый взгляд на Свитари, Ракша вернулась на диван. — Я хочу, чтобы вы помогли мне убрать Шеридана и вернуть Рама на должность коменданта города, — заявил Грэм. — Он наведёт порядок в городе? — прямо спросил идиллиец. — Я мониторю поступающие вызовы — ваши люди уже начали вредить горожанам. — Они такие же «наши», как и твои, — перебил его Грэм. — Плоть от плоти Доминиона, — всё с тем же презрением добавила Ракша. — Но Доминион настроен уничтожить их, а вы приняли Консорциум в Союз Первых, — напомнил Азил. — Из двух зол выбирают меньшее, — отозвался Нэйв, не став вдаваться в подробности «союза» с Консорциумом и способах его достижения. — В общем. Гарантирую, что полковник Рам восстановит порядок, а эту мразоту живописно развесит на деревьях и фонарных столбах. — Я бы посмотрела на этот артобъект, — мечтательно улыбнулась Свитари. — Судя по тому, что вы пришли к нам — ваших людей в городе больше нет, — напомнила азиатка. — Что изменится со смертью Шеридана? Думаете, карательные отряды подчинятся вам в силу субординации? Грэм недобро улыбнулся. — Надеюсь, что нет, — сказал он. — Тогда мы получим полное право на их истребление. Как бунтовщиков, по закону военного времени. Увидев недоумение на лице собеседницы, капитан продолжил: — Понимаете, Шеридан сейчас занял пост законно. Чтобы собрать доказательства его вины — нужно очень много времени. Искать исполнителей, выбивать признание… Нэйв взмахнул здоровой рукой, показывая объём работ. — В общем, долго и муторно. — Он вздохнул. — Если же убрать Шеридана, всё упрощается: я с полным основанием освобождаю коменданта, и он принимает командование. Но для этого мне нужна поддержка, так сказать, верных штыков. То есть батальонов Союза. Он ненадолго прервался, глядя, как идиллиец, вставив в рану на плече дренаж, накладывает повязку. Торчащая наружу трубка раздражала, но Грэм понимал, что иначе никак: он сам себе навредил, сходу залепив рану синтеплотью. — Они, подчиняясь воинской дисциплине, не снимутся с позиций, пока жив Шеридан, — оторвавшись от созерцания дренажа, продолжил капитан. — А вот убрав его, я как офицер контрразведки получу право отдать приказ командирам союзовских батальонов ввести их части в город. Но корпораты не дадут сделать это: стоит мне объявиться в эфире, как меня тут же запеленгуют и пришлют ораву доброжелателей. Азиатка едва заметно кивнула, соглашаясь с этими выводами. — Уберут меня — всё пойдёт прахом: командование по старшинству примет кто-нибудь из замов Шеридана, — завершил свою речь Грэм. — Мы можем выбраться из города и передать приказ кому скажешь, — подал голос репликант, что стоял за креслом Эйнджелы. — У нас достаточно навыков, чтобы просочиться сквозь периметр. — Не пойдёт, — с сожалением отказался Грэм. — Во-первых, долго. Во-вторых, вы будете нужнее здесь, чтобы убрать Шеридана. Ну и в-третьих, вас с перепугу сначала пристрелят, а уж потом будут разбираться. Так что приказ передаст Ракша. Та, удивлённая не меньше остальных, уставилась на Грэма: — Я хоть и вырядилась как фея на детском утреннике, но крылья у меня пока ещё не отрасли. — Ничего, — улыбнулся Грэм. — Зато крылья есть у твоих мохнатых приятелей с Тиамат. Которые в питомнике живут. — Дроны уничтожат подобный объект, — напомнил репликант. — Нет, — Грэм недобро ухмыльнулся. — Волк без всадника или предметов искусственного происхождения, которые при сканировании сойдут за оружие, для дрона просто зверюга, безвредная и бесполезная. Плюс на волках ошейники, отвечающие на запрос «свой-чужой». Такой же ответ даёт имплант Ракши. — А что мешает отдать дрону приказ атаковать? — уточнил репликант. — Раз заметят нужный сигнал. — Приказы дронам остаются у них в памяти и в архивах тактических компьютеров, в журнале приказов, — объяснил Нэйв. — Удалить их оттуда могут только офицеры контрразведки, у Шеридана же таких полномочий нет. А он не дурак, чтобы оставлять улики против себя. — Значит, — подытожила азиатка, — нужно убрать Шеридана и доставить твою подругу в питомник. Где он, кстати, находится? Грэм назвал адрес. Азиатка жестом подозвала репликантов и вместе с ними принялась изучать карту города. Нэйв заметил ряд алых точек — неподвижных и движущихся, — которые могли быть только отметками постов и патрулей карателей. Значит, доминионцы или имеют доступ к компьютеру комендатуры, или у них в Зеларе действует разветвлённая и эффективная агентурная сеть. — Полагаю, у вас есть идея, где и как можно накрыть Шеридана? — азиатка перевела взгляд с карты на Нэйва. — Да, — оправдал её надежды Грэм. — Шеридан всегда старается завоевать расположение своих подчинённых. Значит, устроит в честь своего повышения гулянку в лучшем ресторане города, куда пригласит всех офицеров карателей. — Вечеринки — наш профиль, — недобро усмехнулась Свитари. — Ты ведь не будешь особенно расстроен, если мы отравим твоих корпоратских друзей? — Не увлекайся, — остудил её порыв Грэм. — Главное — убрать Шеридана. Свитари в ответ скорчила недовольную гримасу. — Заходим, используем яд отложенного действия и уходим, — сказала Эйнджела. — Час-полтора — и он труп. К этому моменту мы уже будем в безопасном месте. Репликант с сержантскими «уголками» на наплечниках кивнул, одобряя план. — А я доставлю Ракшу в питомник, — подал голос Азил, укладывая инструменты в сумку. — Хорошо, — кивнула азиатка. — Сержант. Репликант вскинул голову. — Обеспечить прикрытие обеим группам. — Есть, — сержант вернулся к карте. Азиатка обернулась к беглецам. — Вы как насчёт душ принять и переодеться? — поинтересовалась она. — Чтобы не выделяться из толпы. — Было бы неплохо, — охотно согласился Грэм. Ракша превратилась в его молчаливую тень. Говорить с доминионцами она не хотела, как и выпускать напарника из виду, ожидая любой подлости от «хозяев дома». — Ванная комната на втором этаже, по коридору налево, — махнула рукой азиатка. — Ри, покажи гостям. — Да я даже спинку потереть могу, — она весело подмигнула Грэму и добавила, указывая на Ракшу. — Ей. — Я тебе руки переломаю так, что сама себе спинку потереть дотянешься, — пообещала та в ответ. — Какая-то она у тебя нервная и агрессивная, — пожаловалась Свитари, предусмотрительно держась подальше от Дёминой. — Ты недорабатываешь? Нэйв успокаивающе положил ладонь на плечо Ракши и сказал: — Эйнджи, уйми, пожалуйста, свою сестру, пока ей язык на шею не намотали. Он без всякой эмпатии ощущал настроение Ракши. Её ярость и страх за приёмного отца требовали выхода, а языкастая полукровка так и напрашивалась на роль громоотвода. Удержать разъярённую Дану одной рукой Нэйв вряд ли сможет, а если дорсайка дотянется до Ри… Тогда, в лучшем случае, придётся забыть об участии Свитари в предстоящей операции. — Ри, помоги Грэгу подготовить всё необходимое, — попросила Эйнджела, подходя к сестре. — А я провожу гостей наверх. — С радостью, — фыркнула Ри. — Грэг всяко повеселее этой парочки. С этими словами она развернулась и направилась к идиллийцу. Эйнджела же молча пошла вверх по ступеням. Беглецы последовали за ней. — Извини, — виновато улыбнулась она, остановившись у двери в ванную. — Ты же знаешь Свитари. — Я — да, — усмехнулся Грэм. — А вот Да… — он вовремя вспомнил, как Дана не любит, когда её называют по имени при посторонних, — …Ракша сегодня не настроена на пикировку. Он пропустил дорсайку вперёд, сказав: — Ты первая. Остынь чуть, а то со Свитари станется вернуться и испытать удачу. Ракша окинула Эйнджелу мрачным взглядом, затем кивнула и скрылась в ванной. — Рад, что вы в порядке, — улыбнулся Нэйв эмпату. — Мне потребовалось для этого какое-то время, — вернула та улыбку. — А вы с Ракшей?.. — Ничего между нами нет, — понял намёк Грэм. — Дружим. Она… очень надёжная. Хоть порой по остроте языка не уступит Ри. — Надёжные друзья — это важно, — согласилась Эйнджела, но Нэйву почудилось неодобрение в её взгляде. — Отдыхай, нас ждёт сложная работа. Когда эмпат ушла, Грэм задумался: неужели Эйнджела почувствовала со стороны Ракши по отношению к нему нечто большее, чем просто дружескую симпатию?
— Как наши гости? — поинтересовалась Йонг, когда Эйнджела спустилась в гостиную. — Стоит ждать от них неприятностей? — Не думаю, — ответила та. — Ну, хоть это радует, — Йонг окинула взглядом репликантов и сказала: — Как корпоратские офицеры… — последнее слово она буквально сплюнула, — …начнут квасить — выдвигайтесь к заводу. Это лучший шанс его уничтожить. Нашим гостям об этом знать не обязательно.
(обратно)
Глава 4
Планета Идиллия. Город Зелар Мытьё для Нэйва превратилось в настоящее мучение: бандаж на теле и дренаж в плече превращали привычную процедуру в нечто трудоёмкое. Ещё сложнее оказалось одеться одной левой рукой, и только гордость не позволила Грэму позвать на помощь Ракшу. «Умная» ткань выданного доминионцами спортивного костюма моментально подогнала одежду по телу нового владельца, а гибкий сенсорный экран, встроенный в левый рукав, попросил выбрать желаемую цветовую комбинацию. Нэйв невольно хмыкнул: в Союзе подобную ткань разработали только пару лет назад, а серийный выпуск на Гефесте и Новом Плимуте вообще смогли запустить перед самой войной. И то всю произведённую продукцию пока отдавали на нужды вооружённых сил. Даже с присоединением Консорциума ситуация не изменилась: армия и флот росли, готовясь к войне уже с Доминионом, пожирая чудовищное количество ресурсов. А у доминионцев — вон, вполне обыденная вещь. Наверное, ещё и недорогая. Такое вот ненавязчивое подтверждение мощи врага, с которым Союзу пришлось начать войну из-за чёртовых корпоратов. Ракшу Грэм обнаружил в спальне: девушка сидела в кресле, собранная, словно сжатая пружина. Рядом на столике посверкивала полированной бронзой статуэтка, которую при желании можно было использовать в качестве дубинки. — Что, кочерги не нашлось? — осторожно пошутил Грэм, усаживаясь в соседнее кресло. — Оно и к лучшему, — мрачно улыбнулась Ракша. — А то я уже вставила бы её в задницу твоей злобной подружки. Почесав подбородок, она добавила: — Хотя ей это может и понравиться… — Не реагируй так на её подначки, — посоветовал Грэм. — Ри нравится безнаказанно задевать тех, кто в другое время может свернуть ей шею. Отголоски прошлого. Может, поспишь, пока есть время? Отдых Дане был остро необходим: в отличие от него, девушка обходилась без стимуляторов и теперь, после всех их приключений, вероятно, порядком устала. А ей ведь предстоит пробираться на ферму к волкам, а потом лететь к своим землякам. — Не спится, — коротко ответила дорсайка. — Что будем делать? — Спустимся к нашим гостеприимным хозяевам, — Грэм, не удержавшись, сунул руку под куртку и почесал зудящую рану. — Раз уж они такие щедрые… — капитан щёлкнул по воротнику костюма, — …то в такой мелочи, как свозить меня в город, точно не откажут. — Зачем тебе в город? — подозрительно прищурилась Дёмина. — Решили же, что на волке лечу я. — Да, — Нэйв подтянул к себе статуэтку и вперился в неё взглядом. — Надо максимально обезопасить дорогу к питомнику. Потому я отвлеку на себя внимание корпоратов — пусть думают, что ты погибла, а я слетел с катушек и не думаю ни о чём, кроме мести. Лицо Ракши выражало умеренный скепсис: — С чего им думать, что тебя так заденет моя смерть? Нужен повод правдоподобней. Грэм воззрился на девушку с искренним удивлением: — Ты что, не в курсе слухов о нашем с тобой романе? Две трети полка свято верят, что мы штаны натягиваем, только когда вылезаем из машины. Ракша закрыла лицо ладонью и сокрушённо покачала головой: — И откуда у людей зудящая потребность посудачить о чужой жизни? Она вздохнула и тряхнула головой: — Ладно, в кои-то веки от этих идиотов будет польза. Предположим ты, в лучших традициях тупых боевиков, помчишься мстить за меня. Как ты это провернёшь без брони и с ранением? И, главное, как после такой акции выберешься? — Ну вот и пропросим наших добрых хозяев помочь в этом благородном деле. А если откажут… Нэйв улыбнулся так, что даже Ракше на секунду стало не по себе: капитан словно перешагнул некую границу, оставляя мир живых за спиной. — …то пойду один, — продолжил Грэм. — Повезёт — хорошо, проживу чуть дольше. Не повезёт — ты доделаешь работу. Нужно только донести до доминионцев мысль, что в случае моей смерти им потребуется убрать не только Шеридана, но и всех старших офицеров корпоратов, чтобы командование точно перешло к Костасу. — Доминионцы и корпораты, убивающие друг друга… — мечтательно протянула Ракша. — Звучит настолько хорошо, что я даже перестала беспокоиться о твоём здоровье… Посмотрев на Грэма, она вздохнула: — Прости, плохая шутка. Я, когда волнуюсь, начинаю тупо острить. То, что Дана за него волнуется, оказалось неожиданно приятно. Но задумываться над этим времени не было: перед ними стояли куда более важные задачи. — Прорвёмся, — Нэйв поднялся на ноги. — Пошли, поговорим с нашими заклятыми друзьями. Спускаясь в гостиную, Грэм ожидал чего угодно: кого-то из доминионцев, наставившего на него дуло пистолета; корпоратов, выследивших дом по его следу; развёрнутого оперативного штаба городской ячейки сопротивления… Но не этого. На кресле спиной к лестнице сидел репликант без шлема. На подлокотнике, лицом к Нэйву, устроилась одна из Лорэй и с неописуемо счастливым видом поглаживала кончиками пальцев щёку искусственного солдата. — О как… — только и смог сказать Нэйв. Лорэй подняла на него взгляд и продолжила своё странное занятие. А вот репликант обернулся, продемонстрировав капитану знакомую тиаматскую татуировку на лице. — Давно не виделись, сэр, — сказал воскресший мертвец, пока Грэм обалдело мрогал. — С повышением. — С воскрешением, сержант, — справившись с удивлением, отозвался контрразведчик. Ракша бросала любопытные взгляды на странную парочку, но вопросов не задавала. Ей лицо репликанта не сказало ровным счётом ничего. Ну, если не считать того, что перед идиллийскими феромонами, оказывается, не могли устоять даже биороботы. Усевшись рядом с Даной на тот же диванчик, что и час назад, Грэм спросил у Эйнджелы, кивая на репликанта: — И зачем ты солгала о его смерти? Я бы понял, если бы он участвовал в операции на Плимуте, но… Не то чтобы Грэм ждал чего-то другого от Лорэй, он просто не мог понять, зачем ему навешали совершенно бессмысленную в той ситуации лапшу на уши. — Я не лгала, — безразлично пожала плечами Эйнджела. — До недавнего времени я была уверена, что он погиб. Грэм хотел было скорчить саркастическую гримасу, но тут его озарило: а как бы он сам вербовал Лорэй, учитывая их прошлое? Для вербовки нужен стимул, приманка. Для кого-то это деньги, а для кого-то месть. Причём не только за себя, но и за тех, кто дорог. А кто был дорог Лорэй, кроме друг друга? Ради кого они плюнули на свободу и — весьма вероятно — жизнь, пытаясь найти Грэма во время атаки лжедоминионцев на Эдеме? Репликанты. Ну а состряпать убедительную фальшивку о гибели искусственных солдат и грамотно скормить её сёстрам несложно. Особенно имея для этого все возможности. Потому Лорэй с такой охотой взялись за опасную работу на разведку Доминиона: в их жизни не осталось ничего, кроме желания отомстить. Зато теперь у Нэйва появился крючок для перевербовки сестёр: пообещать им и репликантам смену личностей и гражданство Союза. Всем четверым, без каких-либо ограничений. Отличный план. Если не считать того, что Грэм сам в положении, когда впору хвататься за любую соломинку. — Что ж, — сказал контрразведчик. — Тогда я рад, что у вашей истории счастливый конец. Судя по иронично приподнятой брови Эйнджелы, она ему не поверила. — Грэмми, детка! — радостно воскликнула вошедшая в гостиную Свитари. — Признавайся, ты по мне скучал? Сопровождавший её репликант смерил капитана неприязненным взглядом, но промолчал. Нэйв заподозрил, что причиной подобного отношения стала банальная ревность. Мелькнула шальная мысль поиздеваться над искусственным солдатом, но тут же пропала: во-первых, незачем плодить врагов на ровном месте, а во-вторых, ответка может прилететь по Ракше, которая тут вообще не при делах. — Переживал, — честно сказал капитан. — Ваши… друзья в прошлый раз показали себя полнейшими паскудами. Рад, что хотя бы в отношении вас они поступили порядочно. Во взгляде сержанта мелькнуло любопытство, а вот второй репликант явно успокоился, поняв, что Нэйв не претендует на его подружку. — Мы им всё ещё полезны, — на удивление трезво оценила ситуацию Свитари. — Хотя нам долго делали мозг из-за того, что ты устроил на Плимуте. Что ты не поделил с нашей командой? Вроде так душевно сработались… Свитари удивлялась так натурально, что, если бы Грэм лично не видел, как она убила собственного коллегу, поверил бы, не раздумывая. — Видимо, я им не приглянулся, — хмыкнул Нэйв, принимая игру. Понятное дело, что Ри не стала выкладывать своим боссам всю правду. В противном случае они с сестрой просто не дожили бы до этого дня. Ну а их нынешнему командиру подробности знать тем более незачем. — Мистер Рид решил меня снять, — скаламбурил Грэм, намекая на личину фотографа, которой прикрывался доминионец. — Но хреново. Если он так же снимал своих моделей в студии — странно, что не прогорел сразу. Вот и пришлось его, а там и всех остальных… того. На ноль помножить. Репликанты слушали молча, разглядывая контрразведчика со всё возрастающим интересом. Нэйв пришёл к выводу, что и они тоже не в курсе всей правды, иначе после слов о расправе над группой Рида в глазах сержанта не промелькнуло бы нечто, похожее на уважение. А вот на лице его собрата, обнявшего Свитари, появилось задумчиво-оценивающее выражение, словно искусственный солдат размышлял: стоит ли менять мнение о Нэйве или пока не спешить? То, что разговор идёт, по сути, о совершённом Нэйвом предательстве, контрразведчика не волновало. Даже если доминионцы ведут запись — а так оно, скорее всего, и было, — они не смогут её использовать до конца боевых действий. Победят союзовцы — тогда выше Рама сведения не уйдут, а китежец и без того в курсе похождений Грэма. Ну а одержат верх доминионцы — будет вообще без разницы. Ибо им в руки живым Нэйв попадать не собирался. — Но вот то, что ты спёрла у меня Халлека, — Нэйв жестом прокурора нацелил на Ри палец, — стоило мне миллионов нервных клеток. Он должен был отвечать перед судом за свои делишки. — Поверь, — плотоядно улыбнулась Свитари, — он ещё будет тосковать о суде и законном приговоре. Но если ты вдруг надумаешь работать с нами — я поделюсь им с тобой. Девушка подмигнула Грэму. — Нет уж, спасибо, — вежливо отказался Нэйв. — Лучше уж вы к нам. У нас гарантии… понадёжнее. — Ага, — рассмеялась Свитари, — в прошлый раз было о-о-очень надёжно, когда твой же босс лежал под корпоратами. — Может, прервёте вечер воспоминаний и займётесь реальными проблемами? — вклинилась в разговор Ракша, которую все эти дела прошедших дней волновали мало. — Чего мы вообще ждём? — Снижения активности патрулей, — сообщил репликант-сержант. — Ещё часок — и почти все переключатся на развлечения, можно будет выдвигаться. — Многие уже начали, — донёсся из коридора голос Азила. Пару секунд спустя идиллиец в компании азиатки, которую Нэйв для простоты решил звать по псевдониму, Джун, вошли в гостиную. На стол лёг планшет с развёрнутой интерактивной картой города. В нескольких точках тревожно горели алые огоньки. — Вызовы в службу спасения, связанные с развлечениями ваших корпоратских друзей, — сообщил идиллиец Грэму. Капитан молча сжал челюсти. В памяти всплывали подробности из личных дел штрафников, которые Грэм изучал на пути к Идиллии. Убийцы, садисты, насильники — корпораты выкупали только таких. Оступившиеся и раскаявшиеся Консорциум не интересовали — только первосортные ублюдки, не желающие ничего, кроме продолжения своих «подвигов», ради которых их и выкупали. Так что Нэйв прекрасно знал, что сейчас творится в городе. И не собирался сидеть сложа руки. Отвлечение внимания на себя — это была всего лишь удачная отговорка, в первую очередь для самого Грэма. Да, капитан прекрасно понимал, что не сможет спасти всех. Но хоть к кому-то успеет. Это лучше, чем сидеть и составлять список преступлений корпоратов. Нэйв на миг отвёл глаза от карты и натолкнулся на взгляд Эйнджелы, по которому понял: эмпат чувствует его настрой. И одобряет. Ободрённый поддержкой Грэм почувствовал тяжёлый взгляд сержанта. Тому, очевидно, не нравилось, что Нэйв смотрит на Эйнджи, и репликант без единого слова дал это понять. Похоже, Лорэй в надёжных руках. Грэм искренне порадовался за неё. В памяти всплыли слова Свитари: «Они нас отпустили, представляешь?» Жизнь полна причудливых противоречий: чтобы навсегда к себе привязать — иногда нужно просто отпустить. — А это что? — Ракша указала на скопление белых точек в районе квартала удовольствий. — А это столько ваших преследователей задержались в «Люксе», — хмыкнул Азил. — Временно небоеспособны и совершенно счастливы. Грэм оценил россыпь красных и белых отметок. Скоро их число значительно увеличится, когда к «веселью» подключатся остальные каратели. Чего контрразведчик не собирался допустить. — Добавлю немного остроты в их веселье, — с весёлой злостью сказал Нэйв. — Пока лейтенант Дёмина будет добираться до питомника, я отвлеку корпоратов на себя. Но мне бы пригодился напарник. Добровольцев ожидаемо не нашлось. — А вот сейчас было обидно, — нашёл в себе силы пошутить Грэм. — Ладно, пойду сам. Если мне не повезёт — надо убрать всех остальных старших офицеров корпоратов, чтобы командование точно перешло к Костасу Раму. — Погоди…те, — подал голосвторой репликант. — Вы серьёзно? Вид у искусственного солдата был недоверчивый. — Да, — просто ответил Грэм. Репликанты переглянулись, затем перевели взгляд на азиатку. Та, в свою очередь, обернулась к идиллийцу. — Я вам без всякой эмпатии скажу, что он туда попрётся и будет наносить добро и причинять справедливость, — ответила вместо Азила Свитари. — Это же Капитан Союз Первых. Только цветастое трико дома забыл. Эйнджела и Грэгуар синхронно кивнули, подтверждая то ли слова Свитари, то ли состояние Нэйва. — Не навоевались? — азиатка указала на раненую руку Грэма. — Капитан, с чего корпораты должны на вас переключиться? Воспрянувший духом контрразведчик изложил ей те же аргументы, что ранее Ракше. — Здравый смысл в этом есть, — протянула Джун, задумчиво наматывая локон на палец. — Но у нас уже все роли расписаны… — Разрешите, — подал голос репликант-сержант. Вопреки ожиданиям Грэма, он не поднялся с места в момент появления командира и ни на минуту не выпускал руки Эйнджелы из своей. Вид у штамповки при этом был… вызывающим. Как у куска скалы, нагло торчащего посреди оживлённой трассы. — Говорите, — кивнула азиатка. — Мэм, — продолжил сержант, не обращая внимания на репликанта-рядового, с театральным видом закрывшего лицо ладонью. — Если позволите — я пойду с капитаном Нэйвом. РС-355090 справится с прикрытием мисс Лорэй один. Грэму показалось, что в словах репликанта звучит некий подтекст, понятный только Джун. — Вполне может быть, — подал голос контрразведчик, гадая, что задумали доминионцы, — что Шеридан вообще откажется от пьянки, пока не прижучит меня. Азиатка выдержала долгую паузу, тщательно взвешивая все аргументы, и наконец неохотно кивнула: — Хорошо. Действуйте. Ракша одобрительно кивнула. Как бы она ни относилась к доминионцам, прикрытие репликанта дорогого стоило. — Эти двое нашли друг друга, — рядовой отнял ладонь от лица. — Капитан, ты точно дворняга? А то вы с саджем как из одного кувеза — оба торопитесь сыграть в ящик из самых лучших побуждений. Как те мушкетёры из древней книжки. Это был самая странная похвала из всех, что слышал Нэйв. Если то была похвала. Грэм так и не разобрался. — Азил сопровождает лейтенанта в питомник, а я координирую операцию отсюда, — завершила планирование командир диверсантов. — Если всё удастся — к полудню город снова будет под контролем коменданта Рама, и тот сумеет обеспечить безопасность гражданского населения. — А я обеспечу вам почётный плен на офицерской гауптвахте, — добавил Грэм. Ответом ему стали не самые дружелюбные взгляды. — А может, ты затейливо изогнёшься и поцелуешь себя в зад? — выразила общее мнение Свитари. — А может, ты заткнёшься и включишь мозги? — в тон ответил Грэм. — Даже если бы я захотел скрыть ваше присутствие в городе, это невозможно. О вас знает группа захвата, комендант, приказ о розыске Лорэй записан в базу данных и память дронов. Этого не скрыть. Да я и не собираюсь бездействовать, зная о диверсионной группе под боком. — Дай нам уйти из города, — предложила Эйнджела. — Ты упустил нас из-за Шеридана, мы ушли в этом хаосе. Какой с тебя спрос? Честная сделка: мы тебе, а ты нам. Нэйв ненадолго задумался. В принципе, что он теряет? Но… Он посмотрел на Лорэй. Вот он, прекрасный момент для перевербовки. — Нет, — Грэм откинулся на спинку дивана. — Я могу отпустить вас… — он посмотрел на Джун и Азила, — …потому что не в силах гарантировать вам безопасность. Вы явно кадровые, и потрошить вас будут без жалости. Сержанта с его подчинённым тоже: про них никто не знает. Но Лорэй я не отпущу. Они засветились перед камерами и перед солдатами. И их я могу в случае нашей победы отпустить, указав, что они действовали по принуждению. — Чего?! — взвился репликант без татуировки. — А давай ты нам свою подружку отдашь, а? Взгляд Ракши не обещал штамповке ничего хорошего. — Ммм… — глумливо улыбнулась Свитари, обняв рядового. — Хочешь тройничок, милый? Мне нравится идея. У неё такие красивые глаза… — На гауптвахте тебе устроят и тройничок, и что захочешь, — пообещала ей Дёмина. — Земляки не откажут, и глаза у них такие же. — Она нравится мне всё больше, — умилилась Свитари и посмотрела на рядового наиграно умоляющим взглядом. — Давай оставим её себе? — Потом позубоскалите, — прервала сестру Эйнджела. — Если это так важно — мы можем остаться. На ней скрестились удивлённые взгляды. — Нэйв прав, о нас будут знать все в Зеларе и толку от нас не будет, — спокойно пояснила Эйнджела. — Мы не бойцы и больше нигде не нужны. Ничего важного мы не знаем. Посидим спокойно на гауптвахте, если Грэм гарантирует нам безопасность… Она внимательно посмотрела на контрразведчика, и тот без колебаний кивнул. — …то это одно из самых безопасных мест на Идиллии. Если Союз победит — мы и так и эдак в плохом положении. Так, по крайней мере, капитан Нэйв остаётся при должности и замолвит за нас словечко. Если Союз проиграет — вы нас освободите. Сейчас важно не терять время на споры и торги. На лице Свитари было написано недовольство, но она всё же нехотя кивнула, соглашаясь с мнением сестры. Джун посмотрела на Грэма, затем на сестёр и вздохнула: — Хорошо. Договорились. Нэйв украдкой выдохнул. — Но если ты соврал… — репликант без татуировки подался вперёд, словно перед прыжком, — …я тебя урою.
(обратно)
Глава 5
Планета Идиллия. Город Зелар Нэйв даже не удивился, получив от репликанта собственное оружие. Подсумки с магазинами и гранатами так и остались прицепленными к автоматному ремню, поэтому Грэму понадобилась помощь Ракши, чтобы распихать боекомплект по карманам. — Ты как собрался одной рукой воевать? — спросила Джун, глядя на все эти манипуляции. — Управлюсь, — беспечно отозвался Нэйв, засовывая пистолет во внутренний карман куртки.
Азиатка только вздохнула и неодобрительно покачала головой. Но контрразведчику было на это наплевать. Как говорил кто-то из древних: «Делай что должен, и будь что будет»[336]. — Будь осторожен, — тихо сказала Ракша. Имела она в виду людей Шеридана или репликанта — осталось неизвестным. — Держите, — Джун протянула Грэму планшет. — Можете наблюдать за обстановкой вокруг фургона и управлять им, ну и Грэг… — она кивнула на идиллийца, — …подключил его к сети службы спасения, так что сразу будете в курсе происходящего. — Спасибо, — поблагодарил Грэм. То, что опять предстояло ехать в тесном трёхколёсном таракане, словно в насмешку именуемом «фургоном», несколько напрягло капитана. Планшет — хорошо, но за обстановкой лучше следить своими глазами. Увы, грузовой отсек «фургона» исключал такую возможность. — Вылетаешь, как заминусуют Шеридана, — вместо прощания напомнил Ракше Нэйв. Наверное, надо было сказать что-то ещё в духе героев боевиков, но капитан лишь молча поправил автомат на плече и вышел, сопровождаемый репликантом. Искусственный солдат в своём облачении занял большую часть фургона. Нэйв кое-как примостился на сиденье и протянул сержанту планшет. — Спасибо, сэр, — репликант отрицательно качнул головой. — Я и так наблюдаю. И показал на свой шлем. Грэм кивнул и уставился на экран. Как относиться к напарнику, Нэйв ещё не определился: с одной стороны, репликанты оказались куда более человечными, чем он привык думать. С другой — он прекрасно помнил, что собирался устроить на Вулкане напарник сержанта. И устроил бы, не сумей Свитари его отговорить. Репликант тоже не горел желанием поболтать. Так и ехали молча, пока на планшете Нэйва не появился первый вызов. — Недалеко, — сверившись с картой, сказал контрразведчик. — Едем. Сержант молча щёлкнул предохранителем автомата.
Планета Идиллия. Город Зелар Три дня на отдых — это отлично. Как раз то, что нужно измученным занудной службой на блокпостах в Тмутаракани, есть время как следует кутнуть, опохмелиться и привести себя в порядок перед возвращением на службу. Но ещё лучше, когда в отдыхе нет никаких препон. Город твой, вытворяй что душе угодно: трахай кого вздумается, бери что хочется, и никто не вправе тебе помешать. Ибо три дня на отдых и грабёж захваченного города — святое право победителя, уходящее корнями аж в докосмическую эпоху Земли. Ну, по крайней мере, так заявил господин полковник Шеридан, а ему виднее — всё же образованный человек, не то что простая солдатня, учившаяся на улицах да тюремных нарах. Пятеро счастливых победителей шли по улице, прихлёбывая из бутылок и обсуждая, куда бы отправиться для начала отдыха. Им повезло особенно: несколько групп из их батальона вместо расслабона до сих пор гоняли по городу в поисках грёбаного контрика и его девки. — А ничо так, красиво, — заметил младший капрал Уолт по прозвищу Слик. — Угу, — отхлебнув из бутылки, согласился Молоток Бонго: здоровенный чернокожий детина с кулаками-кувалдами, за которые, собственно, и получил прозвище. Остальные трое различными звуками и жестами выразили полную солидарность со «старшим товарищем». — Может, туда завалимся? — предложил Китаец Джо, указывая рукой с зажатой в кулаке бутылкой на дом, откуда доносились звуки бурного веселья. Вообще, настоящим именем Джо было Ян, и к Китаю этот чех не имел никакого отношения. «Китайцем» он стал, когда в попытке скрыться от правосудия сделал себе пластическую операцию по коррекции формы глаз и провёл процедуру по изменению цвета кожи, после чего попытался затеряться в муравейнике Гонконга на Земле. Не получилось. Ну а новые хозяева не собирались тратить деньги на возвращение прежнего облика своему расходному материалу. Да и сам Китаец к этому не стремился, привыкнув к новой внешности. Остальные двое: Алекс «Топор» и «Хатан» Барух, — с интересом обернулись к товарищу. — А чего туда? — полюбопытствовал Алекс. — Да гудят прям душевно, — ответил Джо. — Чёт и мне захотелось по-людски оттянуться. Чтоб девка сама на член сиганула. Я уж не помню, когда в последний раз нормально так кувыркался — чтоб не шлюха за бабло и не сучка из мутанток силком. Хочется… — он пощёлкал пальцами, подбирая нужные слова, — …чтоб сама хотела, во. — А по мне, — не согласился Топор, — веселей, когда скулят. На кой хрен мне их согласие? А вот Слик задумчиво наморщил лоб. Резон в словах Китайца был: Слику самому хотелось отдохнуть нормально, как, бывало, они с Бонго кутили с корешами в марсианских кабаках до того, как вступили в движение «Чистый геном». — Айда, — наконец решил он. — Заодно узнаем: взаправду местные такие безотказные, или нам по ушам поездили. — Если не безотказные — скоро станут, — хохотнул Топор. — Пора мутантам понять, кто теперь тут главный. Его товарищи одобрительно заулыбались. После унизительных запретов, введённых долбаным Рамом, всем хотелось продемонстрировать собственную значимость. Барух снял с головы шлем и прицепил его к поясу. — А чё там с контриком? — невпопад поинтересовался он. — А то влом все три дня с этим железом тусоваться. И похлопал по висящему на плече автомату. — Да хрен знает, — пожал плечами Слик. — Тебя оно колышет? Появится — завалим. Не появится — да и хрен на него. Айда потусим по-человечески! И первым направился к крыльцу дома. Едва каратель поднялся по ступеням, как ошалело моргнул: его накрыло непривычное, лишённое агрессии веселье, приправленное лёгким возбуждением. — Ни хрена себе… — обалдело выдохнул подошедший следом Китаец. Пока корпораты стояли у порога, переживая новые впечатления, дверь открылась, и на пороге показалась пара удивлённых аборигенов. Не успели каратели собраться с мыслями и сказать что-то, как их с восторженным блеском в глазах пригласили присоединиться к торжеству. Отказываться, понятное дело, никто и не подумал. Как выяснилось, праздновали свадьбу. Серокожий мутант с Нового Бейджина женился на местной красотке. Отмечали без пафоса и торжественных речей, скорее происходящее напоминало студенческую вечеринку. И на этой вечеринке каратели почувствовали себя настоящими звёздами. Местным до того нравились мужики в экзотической боевой броне, что бравых бойцов тут же окружили восторженные аборигенки. И без того расслабленные эмпатическими контактами каратели разомлели от внимания и влились в общее веселье. Недовольным остался только Топор. Несмотря на дармовую выпивку и сидящих рядом идиллиек, он не чувствовал удовлетворения. Ему не хватало главного — заставлявшего бурлить кровь ощущения безраздельной власти над чужими жизнями. Именно эта жажда в своё время толкнула его на первое преступление. Именно благодаря ей Топору так нравилось служить в карательных войсках Консорциума. Молодожёны отправились на второй этаж под весёлые подначки гостей. — Вы, инопланетники такие забавные, — рассмеялась сидевшая в обнимку со Сликом идиллийка. — Всё время чего-то стесняетесь. Зачем куда-то уходить, чтобы заняться сексом? Чем больше — тем веселее! — Ага, — довольно осклабился Слик, запустив руку под юбку новой знакомой. Пальчики сидевшей рядом с Топором девушки скользили по его броне, но карателю не нравилась её податливость. Как почувствовать себя способным повелевать, если не ломаешь чужую волю? Если не чувствуешь, что взял трофей в бою? Отпихнув удивлённую таким поведением идиллийку, Топор поднялся с дивана. — Ты чё? — изумился Слик? — Да скучно мне тут, — пояснил Топор. — Пойду гляну, мож чё интересное найду. — Ну давай, — безразлично мотнул головой Слик и вновь сосредоточился на перебравшейся к нему на колени подружке. По дороге к лестнице Топора пару раз успели пригласить «присоединиться», но он даже не снизошёл до ответа. Наверху его ждало нечто поинтересней. Спальня молодожёнов нашлась за четвёртой открытой дверью. Серокожий мутант усадил жёнушку на подоконник и как раз занимался задиранием бесконечных тонких юбок под пышным платьем. — Иди к чёрту! — раздражённо бросил бейджинец, заметивший заплутавшего гостя. — Ты мне ещё поуказывай, — обрадовался Топор, поудобней перехватывая автомат. В следующую секунду приклад врезался в позвоночник долбаного мутанта, вызвав приятный уху хруст. Заорала баба и раздражающее благоденствие сменилось диким ужасом. То, что он не только видел, но и ощущал страх жертвы, возбуждало Топора сильнее обычного. Каратель для профилактики врезал кулаком в живот собравшейся бежать девке, затем одной рукой прижал плачущую идиллийку к стеклу, а второй отстегнул паховую пластину. Боль девки, эхом отразившаяся в нём самом, лишь добавляла остроты происходящего.
В жизни Слика никогда такого не было. Его хотели сразу две красотки. Не изображали рвение за монету, а реально хотели трахнуть, будто мужика лет десять не видели. И он ощущал их желание так же ясно и чётко, как своё. На ком-то из ребят уже вовсю скакала девка, нацепив на голову шлем, а на соседнем диване бабу с тиамат неспешно раздевали сразу трое местных мужиков. И впервые на памяти Слика девица была довольна таким поворотом событий. Он как раз соображал, которую подружку облагодетельствовать первой, как по нервам резанул дикий, непередаваемый ужас. Бабы, до того неумело, но с большим энтузиазмом отстёгивавшие элементы его брони, заорали, потеряв всякий интерес к перепихону. Да что там, Слика и самого всё это сбило с настроя. В следующий момент живот пронзила боль, будто он получил под дых. — Что за?.. — просипел Китаец. — Топор, сука… — догадался Бонго, вскакивая на ноги. — Мудила, мля… Орущие, перепуганные аборигены мешали думать, транслируя своей грёбаной эмпатией всё то, что Топор творил наверху. — А ну прекратить!!! — заорал Китаец, схватившись за живот. После удара где-то в нижней его части родилась новая, незнакомая боль. Китаец и сам любил насиловать баб, но побывать на их месте не тот опыт, за которым он гнался. — Завалите свою эмпатию! — рявкнул Слик и пальнул в потолок. Лучше не стало. — Да задрали! — прорычал Китаец и пустил пулю в голову ближайшему идиллийцу. Никогда раньше ему не доводилось умирать, пусть и на краткий миг. Но ощущение, что он на мгновение стал чем-то пустым, проваливался в нечто незнакомое и чуждое, пугало. Пугало так, как ничто и никогда. — Парализаторами, угрёбок! — заорал на Китайца Барух, когда прекратил трясти головой. Показывая пример, он вынул парализатор и принялся расстреливать мечущихся в панике идиллийцев. Кто-то успел сбежать, кого-то вырубили, но вскоре из чуждых воздействий осталось лишь одно — исходящее от новой игрушки Топора этажом выше. — Трындец угрёбку, — пообещал Бонго, сжимая здоровенные кулаки. — Ага, — зло сплюнул Слик. — Весь кайф обломал, дятел. Не мог эту суку сперва подальше отволочь? Застегнув штаны и приведя в порядок броню, корпораты взбежали по лестнице и вломились в спальню, где Топор самозабвенно пыхтел над тихо подвывавшей девкой. Бабу сразу же вырубили парализатором, не желая больше разделять её боль, но Топор, кажется, этого даже не заметил, продолжив нехитрую забаву. — Падла тупая! — озлобленно рявкнул Бонго, рывком повернул к себе Топора. Могучий кулак Кувалды влетел в нагрудник Алекса с такой силой, что тот просто вылетел в окно, приземлившись на цветочную клумбу внизу. — Ты его не кончил? — без особого сочувствия поинтересовался Слик. — Неподрасчитал, — признался Бонго. — Чё этому барану в броне будет? — зло буркнул Китаец. — Айда ещё добавим сучаре. Спустившись во двор, они обнаружили державшегося за пах и грязно ругавшегося Топора. Несмотря на удачное приземление, он успел поцарапаться единственным неприкрытым местом. — Топор! — не проникнувшись сочувствием к беде товарища, угрожающе начал Слик. — Какого, мать твою, хрена ты натворил? — Вы совсем охренели? — выставил встречную претензию Алекс. Всю его неправоту объяснил Бонго, вновь без жалости влепив могучий удар в нагрудник. Остальные не вмешивались, понимая: Кувалда через броню ничего не сломает, а вот живописные синяки по всему телу может и простимулируют умственную деятельность Топора. Так и случилось. Алекс перестал ругаться и, кажется, наконец осознал, что обломал товарищам отдых. — Да ступил, — поднимаясь на ноги, покаялся Топор. — Ты чёт не вовремя тупого стал включать, — набычившись, Слик подошёл к накосячившему карателю. — Те чё, не в кайф было нормально откисать? Ну так хера с нами пошёл? Валил бы дальше нахрен! Падла. Хуком слева Слик свалил Топора наземь и, усевшись на него сверху, добавил несколько расчётливых ударов. Тот стоически переносил экзекуцию, лишь с шумом втягивая сквозь зубы воздух да тихо охая. От воспитательного процесса карателей отвлёк приближающийся звук двигателя. — Это чё за нах? — Бонго недоумённо уставился на подъезжающий робот-фургончик с логотипом винного магазина. — Бухло, — озвучил очевидный факт Барух. — Эти заказали, наверное, — кивнув на неподвижные тела идиллийцев, предположил Джо. Слик же выпрямился, пнул Алекса по заднице и приказал: — Вставай, говнюк. Хера разлёгся? Топор, постанывая и держась за челюсть, кое-как принял вертикальное положение, как раз к тому моменту, как фургончик, развернувшись, задом подъехал к карателям. — Ну точно, — ухмыльнулся Джо. — Местные заказали. Протянув руку, он распахнул дверцу автомобиля и обалдело уставился на два автоматных ствола. — Ну, привет, — прозвучал чей-то голос из темноты кузова, и тишину распороли автоматные очереди.
Планета Идиллия. Город Зелар Сгорающее донце гильзы тихо щёлкнуло о борт фургончика, и вновь стало тихо. Пока Грэм возился, меняя магазин, репликант выпрыгнул наружу и устремился к дому, бросив короткое: — Зачищу. — Принял, прикрываю, — отозвался капитан, неловко вылезая следом. Шмякнувшись на газон, Грэм уставился на окна дома, контролируя каждое движение. Но, кроме трепыхающейся на ветерке занавески в распахнутом окне второго этажа, всё было тихо. Репликант вломился в дом, даже не заметив входную дверь. Хрустнуло, во все стороны полетели щепки, а сержант, не снижая скорости, исчез в коридоре. Потянулись минуты ожидания, превратившиеся для Грэма в часы. Капитан ежесекундно ожидал появления тревожной группы, но подмога не спешила к перебитым карателям. Может, потому что в это утро автоматные очереди не являлись чем-то редким в Зеларе: в небе то и дело мелькали строчки трассеров, отмечая очередную гулянку пьяной корпоратской сволочи. — Чисто, — доложил вышедший из дома репликант. — Двое гражданских «холодные», остальные в норме, парализованы. Грэм мысленно прочитал короткую молитву и встал с газона. Чёрт его знает, что тут произошло на самом деле, но в этот раз им улыбнулась удача — всего два покойника. Хотелось верить, что дальше им с сержантом будет везти так же. А в идеале обойтись вообще без жертв среди штатских. — Отлично, — вслух сказал капитан. — Так… Осмотрев убитых карателей, он нащупал на шее глушитель импланта. Сунув плоский диск в карман, Нэйв наклонился и подобрал шлем одного из штрафников. Тактический блок брони, опознав своего, послушно включил камеру и вышел на связь с дежуркой. — Ну, привет, хик, — глядя в объектив, произнёс Грэм. Слово «хик» он узнал у Джун перед отъездом, спросив, как обиднее обозвать уроженца сельской местности. Имея допуск к личным делам офицеров Корпуса, Грэм был в курсе происхождения Шеридана и его комплексов по этому поводу. — Ну что, ублюдок, думал, всех кончил? — капитан мерзко ухмыльнулся. — Хрен угадал. Теперь молись, мразь, за Дану ты ответишь лично. Ну и мой тебе маленький привет… — Нэйв развернул шлем так, чтобы в объектив попали перебитые штрафники. — Это лишь начало. До встречи, хик. И, отключив запись, отшвырнул шлем. Осталось надеяться, что Шеридан поверит в смерть Ракши и направит все оставшиеся силы в этот район, ловить упрямого контрразведчика. — Поехали, сержант, — скомандовал Грэм репликанту.
(обратно)
Глава 6
Планета Идиллия. Город Зелар У дома, к которому они приехали по следующему вызову, Чимбик увидел странную картину: на клумбе валялся каратель, с блаженной улыбкой разглядывающий небеса. Учитывая, что звонившая в службу спасения идиллийка успела сказать, что её друзей убивают каким-то местным наркотиком, сержант счёл, что корпорат тоже успел принять дозу. — Входите первым, сержант, — заговорил союзовец. — Я следом. Репликант молча кивнул. Он вообще предпочёл бы оставить капитана в фургоне, подальше от вероятного боя: с одной рукой Нэйв больше мешал, чем помогал Чимбику, заставляя отвлекаться на прикрытие напарника. Но сержант уже успел убедиться в упрямстве контрразведчика, граничащим с суицидальным идиотизмом. Нет, в душе Чимбик понимал и разделял мотивы, руководившие Нэйвом. Но его настораживала безрассудная отвага контрразведчика. Даже для репликанта Грэм вёл себя слишком агрессивно, не задумываясь о последствиях. Так, словно ему уже нечего было терять. И это настораживало сержанта: в конце-концов, этот дворняга обещал безопасность Эйнджи и Ри. А что может обеспечить покойник? Едва роботизированный фургон подъехал к дому, из которого поступил звонок в службу спасения, как Нэйва и Чимбика поглотило незнакомое, неземное блаженство. Ноги подкосились, и оба бойца осели на пол с блаженными улыбками на лицах. Впервые в жизни они чувствовали столь всепоглощающий покой, в котором крылось нечто неописуемое, невозможное в несовершенном мире. Будто они стояли на пороге и готовились шагнуть в вечность. Всё остальное утратило смысл: терзаемый город, корпоратские псы, призыв о помощи, задуманная операция… Всё меркло рядом с чуждым миром, принявшим в ласковые объятия истерзанные души. Готовности Чимбика шагнуть в вечность мешала одна-единственная, едва сформированная мысль. Ему чего-то не хватало. Кого-то… Мысли с трудом ворочались в голове, будто неумелый пловец в бескрайнем океане. Чимбик хотел уйти не один… Он хотел разделить это с Эйнджелой. Именно она стала тем образом, за который разум сержанта сумел зацепиться. Он не уйдёт без Эйнджи. Почему её нет рядом? Блаженный покой мешал думать, не давал добраться мыслями до Эйнджелы, и Чимбик почувствовал недовольство, привычно переплавившееся в злость. Умиротворение стало врагом, вставшим на пути сержанта. А он умел побеждать врагов. Сознание Чимбика совершало рывок за рывком, словно преодолевая полосу препятствий. Эйнджела должна убить Шеридана. Он, сержант, должен быть готов прийти на помощь. Должен обеспечить прикрытие. Должен отвлекать противника. Должен убить. С трудом поднявшись на ноги, Чимбик поднял упавший автомат и посмотрел на улыбающегося контрразведчика. Тот смотрел куда-то за пределы этого мира и не отреагировал даже на пинок репликанта. Чимбик не стал пытаться привести его в норму, а просто распахнул дверь фургона. Догадка оказалась верна: каратели тоже пребывали под воздействием эмпатии. Дозорный растянулся на газоне и устремил счастливый взгляд в небо. Репликант походя прострелил ему голову, подумав о том, что, в отличие от прошлых, эти ублюдки хоть как-то озаботились сохранностью своих шкур. От репликанта не спас бы даже трезвый часовой, но тому же Нэйву мог доставить неприятности. Единственным сопротивлением, которое встречал Чимбик, была всё та же эмпатия. Под странное воздействие попали все: идиллийцы, валявшиеся на полу, стреноженные одноразовыми наручниками, и штрафники, блаженно растянувшиеся на диванах и в креслах. Сержанту хватило по одному выстрелу на каждого корпората. Те никак не реагировали ни на появление врага, ни на смерть товарищей, ни на свою собственную. Так и умирали с выражением беспредельного блаженства на лицах. Эмпаты, вопреки ожиданиям, тоже никак не реагировали на насильственные смерти. Широко распахнутые глаза идиллийцев видели нечто иное, чуждую реальность, в которую сержант едва не шагнул. Искушение поддаться, рухнуть в то, что дворняги называли нирваной, было почти невыносимым. Теперь, после устранения противника, Чимбику хотелось наконец расслабиться. Он тяжело опустился на пол, глубоко вдохнул и тряхнул головой, пытаясь вновь на цели. Эмпатическое прикосновение превратилось в неодолимую хватку, чужая душа вела сержанта куда-то за край. И Чимбик шагнул, соприкоснувшись с вечностью. Наваждение оборвалось внезапно, оставив чувство глубокой тоски по чему-то несоизмеримо большему, чем он сам. Воздействие исчезло, остались лишь глубокие, пробирающие до самого нутра впечатления. Вяло, ещё не до конца придя в себя, заворочались связанные идиллийцы. — Помоги… — с трудом произнёс один из них. Репликант, будто автомат, поднялся и методично рассёк ножом одноразовые наручники на каждом из пленников. Разум едва участвовал в этом процессе, тщетно пытаясь осмыслить пережитое. — Что это было? — глухо спросил репликант. — Поцелуй вечности, — несколько заторможено ответил идиллиец. Абориген, растиравший затёкшие конечности, с трудом поднял руку и указал на коробку с ярко-алыми одноразовыми инъекторами на столе. Эйдетическая память воскресила объяснение капитана Йонг. «Он стимулирует центры удовольствия в мозгу, даря, как говорят, невероятное блаженство. В то же время „Поцелуй вечности“ убивает в течение нескольких минут. Изобретение самих идиллийцев, их способ эвтаназии. Как видите, находятся желающие испытать подобное прижизненно благодаря эмпатии умирающих». — Что за «поцелуй вечности»? — на пороге, пошатываясь, стоял Нэйв. — Смертельный наркотик, — кратко пояснил сержант, кивнув на контейнер с инъекторами. — Мы оказались под его воздействием. — Охрененно, — отозвался контрразведчик. Подойдя к столику, он схватил графин с водой и вылил себе на голову, шумно отфыркиваясь. — Убойная штука, — Грэм поставил опустевший графин обратно на столик и взял один из инъекторов. — Эту дрянь что, можно так просто достать? — Только по особому разрешению в государственных клиниках, — всё ещё отстранённо произнёс идиллиец, удивлённо оглядывая гостиную. Его взгляд остановился на трупах с развороченными головами. Растерянно моргнув, абориген шумно выблевал ужин на ковёр. — Уходите отсюда, — приказал Нэйв, хозяйственно прибирая оставшиеся инъекторы с опасным наркотиком. — Собирайте родню и проваливайте из города на пару-тройку дней, пока мы порядок не восстановим. Идиллийцы ответили очередным извержением желудков. — Да, это надолго… — резюмировал Нэйв и помассировал пальцами веки. По вялым движениям контрразведчика Чимбик догадался, что тот ещё не отошёл после испытанных ощущений. Да и что взять с дворняги, если даже репликант до сих пор испытывал желание сесть на пол и ничего не делать хотя бы час. — Сержант, помогите… — Грэм ухватил одного из мертвецов за санитарную лямку подвесной, и поволок к выходу. Чимбик тряхнул головой и, подхватив второго покойника, пошёл следом. — Сюда швыряй, — распорядился Грэм, сваливая груз на клумбу рядом с трупом первого пристреленного сержантом карателя. Чимбик бросил третьего любителя неземных наслаждений к его дружкам и, догадываясь, что будет дальше, активировал камуфляж, чтобы не засветиться в кадре. Действительно, Грэм опять снял нашлёпку «глушилки» и поднял с пола шлем одного из покойников. — И вновь привет, хик ублюдочный! — пропел капитан. — Ты на очереди! Пока он записывал послание, Чимбик изучал показания такблока. Алые точки команд загонщиков группировались, сжимая кольцо вокруг района, где сейчас находились сержант с Нэйвом. Значит, пора переходить ко второй фазе плана. — Нас окружают, — сообщил Чимбик. — Отлично, — Грэм ответил такой радостной улыбкой, что репликант засомневался в здравости его рассудка. — Запускайте им сюрприз, сержант. Чимбик кивнул и побежал к фургону. «Сюрпризом» были захваченные ещё на блокпосту гранаты из боекомплекта убитых карателей. Репликант положил одну в нишу дверцы и выставил в режим растяжки. — Готово, — доложил он, захлопывая створку. — Отправляю. И командой с такблока послал фургончик по сложному маршруту. Остальные гранаты репликант замаскировал в густом декоративном кустарнике перед домом, настроив на одновременный подрыв по сигналу с датчика движения, направленного на трупы. Стоит кому-то поднять покойника — и одновременный взрыв семи осколочных гранат накроет всё пространство перед домом. — Пойду предупрежу мирняк, — сказал Грэм, кивая на дом. — А то хватит мозгов из дурного сострадания полезть смотреть, что со жмурами приключилось. Чимбик кивнул. Пока капитан проводил разъяснительную работу с местными, сержант развернул голограмму подземных коммуникаций города. Под Зеларом протянулась обширная сеть туннелей, проложенных для удобства обслуживания городской инфраструктуры, и теперь диверсанты собрались воспользоваться ею для побега. — Вроде поняли, — сказал вернувшийся капитан, хотя особой уверенности в его голосе Чимбик не услышал. — Ракша добралась, ожидает сигнала о ликвидации. Уходим на базу. Найдя ближайший люк, Чимбик и Грэм спустились под землю. Вообще, при несанкционированном вскрытии прохода тут же шёл сигнал на пульт дежурного аварийной службы, откуда уже перенаправлялся в комендатуру. Но эту проблему решила капитан Йонг, подключившись к служебной сети через терминал заместителя мэра. Идти оказалось легко: канализационные и водопроводные трубы находились в желобах ниже уровня пола по центру тоннеля. Единственным неудобством можно было назвать роботов-ремонтников, патрулирующих свои зоны ответственности — их приходилось пропускать, прижимаясь к стенам. — Вам стоит это увидеть, — ожил передатчик голосом Йонг. На планшете Нэйва появилось изображение Шеридана. Вид у него был до того самодовольный, что не оставалось сомнений: он уже считает себя полноправным правителем города. — Граждане Зелара! Я полковник Шеридан, новый комендант города. В результате расследования убийства генерала Прокофьева группой террористов Доминиона выяснилось, что непосредственное участие в подготовке этого подлого нападения принимала бывший мэр города Арора Зара. За это преступление она приговаривается к смертной казни через запарывание плетью. Казнь состоится через час на площади перед комендатурой. Чимбик выслушал сообщение с полным равнодушием. Всех не спасёшь, да и лезть туда, где будет полно противников, слишком рискованно. Особенно имея в напарниках раненого дворнягу. Который тоже не идиот и должен понимать, чем чревато подобное мероприятие. Каково же было удивление сержанта, когда он услышал: — Меняем маршрут. Выдвигаемся к комендатуре. Чимбику впервые показалось, что он ослышался. Остановившись, он недоумённо уставился на шального дворнягу. — Сэр, вы серьёзно? — поинтересовался сержант. — Да, — Грэм вынул из кармана аптечку. — Ты как хочешь, а я пошёл. Репликант со всё возрастающим изумлением наблюдал, как сумасшедший дворняга достаёт одноразовую ампулу-инъектор с боевым стимулятором и прикладывает к шее. И лишь когда раздалось шипение сработавшего поршня, Чимбик убедился: этот псих действительно собрался лезть в пекло. — Но это нерационально, сэр, — предпринял последнюю попытку достучаться до здравомыслия контрразведчика Чимбик. — Люди, сержант, часто действуют вопреки логике, — ответил Нэйв, отбрасывая опустевший инъектор. — Мне показалось, что ты это понял. Ведь не убил же нас с Карлом тогда, на Эдеме. Хотя мог. Пока Чимбик переваривал услышанное, Грэм похлопал себя по карманам и огорчённо сказал: — Один магазин остался. Разживёшь парочкой? — Что? — не понял репликант. — Два магазина дай, — пояснил дворняга. Чимбик силился понять мотивы этого человека, но особых успехов не достиг. — Эта идиллийка что-то значит для вас лично, сэр? — решил уточнить он. Собственно, это было единственное объяснение происходящего, которое нашёл сержант. — Она сделала всё для своего города, — прозвучал неожиданный ответ. — Из-за этого Зара пошла с нами на сотрудничество. Ради своих людей вкалывала днями и ночами, как раб, не требуя ничего взамен. Лежала под бомбёжкой, там её заживо засыпало. И после этого не билась в истерике, не бежала к психологу какому грёбаному, а помогала спасателям. Любой сраный политикан после такого ходил бы героем, интервью налево и направо раздавал. А Зара просто попыталась добиться гуманитарного коридора для детей. Понимаешь? Ничего для себя — только для людей. И я буду распоследней мразью, если позволю какому-то сраному ублюдку забить её ради собственных долбаных амбиций. Это Чимбик понимал. Забота о своих, забота о семье. Разве что семьёй этой Зары был весь город. В стремлении защитить своих она походила на репликантов. На Лорэй. На Талику. И то, что Нэйв не собирался бросать Зару, делало его человеком. Правильным человеком. Не дворнягой. — Идём вместе, сэр, — принял решение Чимбик. — Хорошо, — явно обрадовался этому решению Грэм. — Но пару магазинов всё равно дай. И гранату на всякий случай.
(обратно)
Глава 7
Планета Идиллия. Город Зелар, гауптвахта комендатуры Костасу казалось, что он умер. Перестал принадлежать к этому миру, потеряв связь с ним. Он будто со стороны наблюдал за происходящим с человеком, чертовски похожим на полковника Рама. Дорога к комендатуре, переодевание в полевую форму, положенную арестантам на гауптвахте, — всё это прошло мимо сознания Костаса. Мир схлопнулся до ужасающего, непоправимого знания: Даны больше нет. Его маленькая Льдинка больше не вернётся домой. Никто не будет наряжать бронзового «Танцора» в яркие тряпки, разбрасывать по комнате коробки из-под круассанов, радоваться билетам на футбольный матч и наполнять жизнь Костаса смыслом. Жизнь… Слово звучало чуждо. Без Даны не было жизни — лишь бессмысленное существование. Только сейчас Костас осознал один простой факт: все последние годы он жил ради своей приёмной дочери. Осознал лишь теперь, когда её не стало… В душе образовалась мучительная пустота, грозившая поглотить остатки рассудка Рама. Он не сумел. Не уберёг Льдинку. Не выполнил отцовский долг. Рам встал с койки и вытянул из лямок брючный ремень. О том, почему ему оставили этот предмет гардероба, всегда изымаемый у арестантов, полковник даже не задумался. Он был занят другим — креплением ремня к оконной решётке. Оглушённый горем, потерявший всё, что имело значение, Костас практически не воспринимал действительный мир. Он будто уже шагнул в другой, отделённый незримой чертой. Туда, где ждала его дочь. Лишь когда Костас закончил ладить петлю, он осознал, что взлетающие над крышами домов рои светляков — трассирующие пули. Пули. Над Зеларом. Вязкий, как зыбучие пески, разум Рама медленно осознавал этот факт. На город наступают силы Доминиона? Китежец машинально окинул взглядом всё, что мог увидеть через зарешёченное оконце камеры. Боя не было. Но кто тогда стреляет? Этот вопрос стал спасительным канатом, вытягивающим рассудок Костаса из пропасти. Полковник с трудом продирался сквозь туман в голове, вспоминая всё, что осталось в памяти с момента ареста. А когда вспомнил — пришёл к неутешительному выводу: стреляют ушедшие в загул штрафники корпоратов. Потому что после гибели Прокофьева и ареста Рама командование временно переходило к Шеридану. А уж он-то своих ублюдков не обидит. В этом Костас не сомневался. Как и в том, что штрафники отведут душу по полной, торопясь возместить упущенное за время изоляции на блокпостах. В своей обычной манере, от которой у нормальных людей встают дыбом волосы, а руки тянутся за оружием. В следующий миг вспышкой пришло осознание: в городе творится настоящий ад. Ад, который пришёл на Идиллию вместе с ними. Ад, от которого Рам поклялся Заре защитить Зелар. Ад, в котором сейчас гибнут чьи-то дочери. Эта мысль породила в Костасе злобу на самого себя. Злобу, огнём выжигавшую туман в голове. Злобу, заполнившую пустоту внутри. Ещё совсем недавно Рам, глядя на идиллийцев, решивших уйти вслед за погибшими родными, высокомерно размышлял о том, что китежцы так никогда не поступят. И вот сам, позабыв про долг офицера и данное Заре слово, едва не выбрал «лёгкий путь». Вслед за злостью пришёл жгучий стыд: упиваясь собственным горем, Костас позабыл про Зару. Где она? Что с ней? Ничего хорошего от Шеридана ожидать не приходилось. А зная больную фантазию корпоратских ублюдков…. Костас скрипнул зубами, отвязал ремень от решётки и уселся на койку. Голова сделалась ясной, а к мыслям вернулось былое проворство. Китежец уставился в стену, анализируя события последних часов. Убийство Прокофьева. Как получилось, что Шеридан узнал об этом раньше, чем дежурный по комендатуре? Как смог так быстро провести расследование? Где была охрана на момент покушения на генерала? И почему Шеридан с такой уверенностью сразу же заявил о виновности Зары? Заправляя ремень обратно в лямки брюк, Костас пришёл к неутешительному выводу: Шеридан если не подстроил покушение, то как минимум намеренно слил информацию о передвижениях Прокофьева диверсантам. Древняя мудрость гласила: «Ищи кому выгодно». Что получали доминионцы от смерти генерала? В чём выгода? По всему выходило, что таковая могла быть лишь в случае наступления на город. Но в небе всё спокойно, да и артиллерийской канонады не слышно. Ведь даже до тупых голов корпоратовского пушечного мяса дошло бы, что в такой момент не до веселья. Нет, дело не в наступлении. Тогда в чём? Бессмысленный акт устрашения, повлёкший за собой разгул карателей в городе? После того как король Идиллии выложил за жизни своих граждан кругленькую сумму, Костас не верил, что он подвергнет жизни подданных такой опасности ради бессмысленного жеста. А вот гибель Даны и Грэма, вполне возможно, на совести доминионских диверсантов. Они могли узнать, что раскрыты, и нанести удар первыми. Напоминание о смерти дочери сдавило сердце безжалостной когтистой лапой, но Костас усилием воли вернулся мыслями к тем, кого ещё мог спасти. И чем дольше он размышлял, тем больше убеждался, что смерть Прокофьева — дело рук Шеридана. Именно он получал власть над городом и жизнями аборигенов. А корпораты, как успел убедиться Костас, любили распоряжаться чужими жизнями. И предавать. Возможно, дела на фронте идут не слишком хорошо, и Шеридан готовит почву для торга: сдать Зелар без боя в обмен на собственную безопасность и свободу или приковать идиллийцев к бронетехнике и домам, используя как живой щит. Мерзость вполне в духе карателей Консорциума. Костас встал и подошёл к окну, с удивлением осознав, что уже почти утро и над домами алеет полоска рассвета. На площади перед комендатурой под присмотром сержанта-карателя возились роботы, собирая П-образную конструкцию. На такой подвешивали за руки приговорённых к «усиленной» порке — при «обычной» просто раскладывали на скамье. Но для чего Шеридан приказал установить это сооружение на площади? Раньше оно стояло во дворе комендатуры, подальше от эмпатов. И кого хреновы ублюдки собрались пороть? Что-то подсказывало, что не своих же провинившихся собратьев. Костас преисполнился самых чёрных подозрений. Но реальность оказалась куда хуже всего, что он предполагал. Через пару часов после установки конструкции на площади начали собираться идиллийцы. Растерянные, недоумевающие люди приходили группами и по одному, останавливаясь перед ощетинившимся штыками оцеплением карателей. Площадь заливало золотом и чернотой праздничных нарядов. Из неплотной рассеянной толпы вышла девушка со знакомой Костасу разноцветной короткой стрижкой. Супруга Зары, имени которой он так и не спросил. Вспомнил только диковинное слово, которым её называла Арора, соуль. Эта самая соуль, отчаянно жестикулируя, втолковывала что-то одному из карателей, то и делоуказывая на комендатуру. Корпорату, очевидно, надоело слушать докучливую горожанку, и он без затей, с обыденной жестокостью ударил её прикладом в живот. Это было ошибкой. Боль волной разошлась по эмпатам, валя их с ног. Над площадью раздались многоголосые крики. Досталось и корпоратам, неожиданно ощутившим удар, от которого не спасала броня. Каратель решил проблему привычным способом, выстрелив в голову скорчившейся от боли соуль Зары. Это словно сорвало створ с плотины: кто-то из штрафников, невольно переживших чужую смерть, открыл по толпе шквальный огонь в упор. Вслед за ним, падая и корчась от боли, открыли беспорядочную стрельбу и остальные каратели. Скошенные очередями идиллийцы валились один на другого. Казалось, от криков раненых и умирающих содрогнулось само небо. Костас закрыл уши, но крики всё равно ввинчивались прямо в мозг, сводя с ума. И несмотря на то, что Рам был далеко за пределами воздействия идиллийской эмпатии, казалось, что он чувствует весь тот кошмар, что творится на площади. Полковник никогда не был малодушным и трусливым человеком, но сейчас ему очень хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть эту бессмысленную бойню. Но вместо этого он отнял руки от ушей, вцепился в прутья решётки так, что побелели костяшки, и смотрел, не моргая. Смотрел и запоминал то, за что заставит ответить Шеридана. То, что до конца жизни будет возвращаться к нему в ночных кошмарах. Сейчас этот кошмар царствовал на площади. Прежде чем вырубиться от эмпатического удара штрафники успели выпустить по магазину. Пёстрая брусчатка стремительно меняла цвет на равномерно-алый, будто заря покинула небеса и расплескалась по площади. Это было бы даже красиво, если бы не крики боли, сливающиеся в сводящую с ума какофонию. Среди карателей, не попавших под эмпатический удар, нашёлся кто-то толковый: на площадь выкатились роботизированные комплексы огневой поддержки. Заухали автоматические гранатомёты, посылая в толпу гранаты с сонным газом. Крики постепенно затихли, и минутой позже перед глазами Костаса предстала заваленная неподвижными телами площадь. Когда оборвался последний стон, из комендатуры вышел взвод карателей. Часть из них помогали своим товарищам, схлопотавшим эмпатический удар, а остальные сортировали идиллийцев. Костас наблюдал, как штрафники стаскивают в одну кучу убитых, а раненых и уцелевших, павших лишь от чужой боли, осматривают. Отсортированных аборигенов забросили в кузовы подъехавших грузовиков. Костас не мог понять, куда их везут. В то, что каратели вдруг решили проявить благородство и отправить раненых в госпиталь, китежец не верил. И оказался прав. Часть грузовиков, выстроившись в колонну, убыла в неизвестном направлении, а оставшеся объехали площадь по кругу, останавливаясь на перекрёстках. Во время остановок каратели выбрасывали из кузова по несколько идиллийцев, создавая жуткие композиции. Но зачем? Запугать горожан? Скорее всего — да: придя в себя, раненые начнут страдать от боли, создавая непреодолимый эмпатический барьер и служа одновременно предостережением остальным горожанам. Вскоре Костас убедился в своей правоте. Едва действие газа закончилось, как площадь вновь огласили крики и стоны раненых. Этих звуков вполне хватало, чтобы понять — соваться на площадь опасно. Но идиллийцы совались. Не способные пройти мимо чужой беды, они стремились помочь раненым, но едва приближались к ним, как становились жертвами чужой агонии. Машины экстренных служб с их яркими проблесковыми огнями особенно нравились карателям. Стоило такой приблизиться для помощи раненым, как корпораты с весёлым гоготом обстреливали спасателей. Костас лишь бессильно скрипел зубами и наблюдал, чувствуя, что хуже быть просто не может. Однако полковник понял, как ошибался, когда из здания комендатуры вывели Зару. Леди-мэр шла с неизменным достоинством, будто не было рядом конвоиров, отпускавших сальные шуточки. Шаг идиллийки был твёрдым и уверенным, словно она до сих пор считала эту землю своей. И тут до неё донёсся крик раненого. Арора повернула голову и увидела всё: сваленные в кучу мёртвые тела, залитую кровью площадь, скорчившихся раненых, пытающихся уползти прочь от этого кошмара. Ноги идиллийки подкосились, и она не упала лишь потому, что пара корпоратов цепко держали её. Самим карателям тоже пришлось несладко: их ощутимо шатнуло, придавило чужим горем, но штрафники почему-то не стали парализовать Арору. Почему — стало ясно через минуту. Идиллийку подтащили к месту порки и подвесили за руки. Один из штрафников разорвал платье на спине Зары и поспешно отошёл за пределы действия эмпатии. Но Арора, похоже, уже не осознавала происходящего. Она повернула голову и неотрывно смотрела на сваленные в кучу тела. На женское тело с залитой кровью, но всё ещё различимой разноцветной стрижкой. — Ну, кому не слабо? — услышал Костас вопрос командира группы палачей. — Дай я, — отозвался один из карателей. Отобрав у товарища плётку, добровольный палач направился к беспомощной женщине. Костас буквально видел, как того ошарашили чувства идиллийки, едва он пересёк незримую черту эмпатического контакта. Корпорат остановился, несколько секунд тряс головой, а затем решительно подошёл, замахнулся и хлестнул идиллийку по спине. Крик Ароры слился с воплем боли её мучителя. Под хохот товарищей неудавшийся садист уронил плеть и бегом бросился подальше от эмпата, выгнувшись и выпучив глаза от боли. — А ну, отойди, — презрительно сплюнув, сказал очередной желающий проверить себя на крепость, перехватывая орудие истязания. — Спорим, я выдержу три удара? Он выдержал два. Выдержала их и Арора. Костас молился, чтобы она потеряла сознание, впала в спасительное забытьё, но Зара лишь кричала и не отводила взгляда от мёртвой соуль. Не в силах больше смотреть, Костас отошёл от окна и сел на койку, вздрагивая каждый раз, как раздавался крик идиллийки. Смысла стучать в двери, требовать от конвоя дать связь с Шериданом не было: Рам понимал, что истинным смыслом казни Зары была месть корпоратского ублюдка. Именно поэтому всё происходило под окнами его камеры: чтобы китежец видел и слышал, как убивают Арору. Вот почему Костасу оставили ремень — из расчёта, что полковник не выдержит изощрённого издевательства. Сперва весть о гибели дочери, потом казнь Зары… И ведь почти удалось — не устрой корпораты пальбу в городе, Рам уже висел бы в петле. Но теперь полковник сдаваться не собирался. В умелых руках и кожаный пояс мог стать эффективным оружием. Может, он ещё успеет. Найдёт способ спасти хотя бы Арору. Встав, полковник быстро вытянул ремень из брюк и намотал на кулак. — Конвойный! — зычно рявкнул Костас и врезал ногой по двери. За окном послышался приглушённый расстоянием хлопок выстрела, а следом разъярённые вопли штрафников.
Планета Идиллия. Город Зелар, квартал перед комендатурой Чимбик хладнокровно обозревал залитую кровью площадь. Мёртвые и умирающие его не волновали — разум привычно задвинул эмоции далеко, на задворки сознания. Этим людям уже не помочь, а бессмысленное сострадание лишь мешает основной задаче — спасению мэра. У этой женщины хотя бы был реальный шанс: корпораты только приступили к казни. Чимбик, зная хрупкость человеческого тела и психики, не брался ставить точный прогноз, сколько ещё протянет Зара, но на данный момент она получила четыре удара. Рядом зло скрипел зубами контрразведчик. Сержант опасался, что шальной дворняга выкинет очередной суицидный номер, но капитан лежал смирно, лишь изредка отталкивая лезущую в лицо ветку куста, служившего им укрытием. Убедившись, что никаких дурацких выходок от напарника не ожидается, Чимбик переключился на корпоратов. Настроив микрофоны шлема на максимальную чувствительность, репликант подключился к планшету Грэма, чтобы тот тоже был в курсе разговоров палачей. Мешали только стоны и крики раненых и умирающих идиллийцев, выполняющих роль своеобразных «шлагбаумов». Репликант оценил садистскую изобретательность карателей: эмпатия идиллийцев создавала практически непреодолимый барьер для их собратьев. Да и не только для них — на обычных людей она действовала не хуже. Семеро штрафников между тем развлекались вовсю, в своей излюбленной манере. — Ну, кто следующий, слабаки? — оглядывая сослуживцев, поинтересовался штрафник-капрал. Лица корпоратов скрывали забрала шлемов, потому репликант привычно пронумеровал их с помощью такблока. На планшете Грэма тоже появились цифры над головой каждого будущего покойника. А в том, что эти ржущие дворняги уже покойники, сержант не сомневался. Да, они ещё жили, разговаривали, но это ненадолго. — Да давай уже робота пригоним, — отозвался Номер Два. — Затрахали эти трахогрёбаные эмпаты! Чё их вообще не перестрелять? — А нахрена материал расходовать? — удивился капрал, поигрывая плёткой. — Вон, первую партию уже увезли в киборгов переделать. Уже завтра своих же кошмарить будут. Так всю туземную шушеру потихоньку и утилизируем с пользой. Понятно? Ну так что, желающих нет? Слабаки! Гордо подбоченясь, капрал пошёл к дыбе и едва не заскулил от эмпатического контакта. Совладав со жгущей спину болью, капрал оглянулся на заинтересованно наблюдающих сослуживцев, от души размахнулся и хлестнул идиллийку. Зара вскрикнула, а штрафник, грязно выругавшись, отбежал к своим хохочущим товарищам. — Чё ты там про слабаков, а? — глумливо поинтересовался Номер Три. — А сам чё, сдюжил? — Да пошёл ты, — капрал показал ему средний палец. И, отпихнув сослуживца в сторону, направился обратно, всем своим видом демонстрируя решимость завершить казнь лично. — По моей команде начинаем, — услышал сержант шёпот контрразведчика. Грэм выключил планшет и пополз к машине — удачно подвернувшемуся малолитражному роботакси. Чимбик с помощью выданного Йонг «угонщика» взломал бортовой компьютер авто, переведя такси на управление с такблока и планшета Грэма. Контрразведчик подполз к машине и залез в салон. Чимбик с сомнением посмотрел на Нэйва, но промолчал — план оговорён, незачем сотрясать воздух впустую. Но всё же репликант сомневался, что обычный человек — даже по уши обдолбанный боевым стимулятором — способен пройти мимо страдающих эмпатов без потери боеспособности. Но меняться ролями нельзя: одной рукой контрразведчик не справится с огневым прикрытием напарника. Репликант распределил цели. — Начали, — раздался тихий голос контрразведчика. Чимбик нажал спуск. Каратель с плёткой рухнул навзничь, а репликант уже расстреливал остальных штрафников, крайне удачно скучковавшихся. Длинная очередь скосила их всех, прежде чем ублюдочные дворняги успели осознать произошедшее. Переключившись на подствольный гранатомёт, сержант влепил кумулятивную гранату в амбразуру автоматического ДОТа, сектор огня которого перед этим перекрывали убитые каратели. Этот пулемёт был главной угрозой, гарантировано накрывая любую точку на площади. Грохнуло — и пулемётный ствол уставился в небо. Сержант услышал вой сервоприводов, тщетно пытавшихся сдвинуть заклинившую установку оружия. — Пошёл! — убедившись, что основная опасность устранена, скомандовал сержант, одновременно посылая дымовую гранату к углу комендатуры. Свистнул двигатель, и жёлтая неуклюжая коробка такси понеслась к цели. Сержант оценил грамотный выбор маршрута: контрразведчик не стал ломиться напрямую, перекрывая репликанту сектор огня, а заложил дугу, проехав по тротуару мимо лежащих на дороге раненых. Из облака дыма выкатился автоматический комплекс огневой поддержки. Пока робот «промаргивался», репликант влепил кумулятивную гранату под оружейный модуль машины. Обезоруженный робот, в свою очередь, плюнул дымовой гранатой из мортирки на корпусе и торопливо уполз обратно. Зато из-за образовавшейся дымзавесы заработал пулемёт: некто деятельный, видимо, решил прочесать площадь вслепую, работая на расплав ствола в надежде, если не зацепить, так хоть отбить у диверсантов желание вылезать. Пришлось закинуть оптимисту осколочную гранату — а то ведь по дурости и в Зару попасть может. Грохнуло и пулемёт умолк. Неизвестно, задело стрелка, или он просто решил убраться подобру-поздорову, но главное, что пальба прекратилась до того, как пули задели беззащитную идилийку. Это подарило диверсантам драгоценные секунды: впечатлённые каратели не торопились лезть под пули, ожидая подкрепления. Такси вылетело на площадь и под визг покрышек пошло юзом, остановившись у подвешенной женщины. Чимбик с одобрением отметил: союзовец поставил машину так, чтобы она закрывала от огня из-за угла комендатуры. Конечно, так себе прикрытие, но всё же лучше, чем ничего. Вылезший из такси капитан внезапно рухнул на колено, упёршись здоровой рукой в землю. Поняв, что это реакция на боль Зары, сержант решил было, что придётся вытаскивать, — а вероятнее, убивать, чтобы не попали в руки врагу, — уже двоих, но Нэйв справился. Перебив выстрелом трос, на котором висела идиллийка, Грэм поймал падающее тело и закинул в салон машины. А потом сорвался с места и побежал к краю площади: туда, где лежали сваленные в кучу раненые идиллийцы и откуда уже доносился звук моторов тяжёлой техники. Чимбик едва удержался от вопля ярости: время стремительно утекало, а чёртов псих решил поиграть в благородного спасителя. Нет, этот дворняга точно своей смертью не умрёт: если его не пристрелят корпораты, то придушит Чимбик. За дурость. Но, вопреки ожиданиям сержанта, Грэм, видимо, для разнообразия включил наконец рассудок. Остановившись метрах в тридцати от жуткой «баррикады», капитан вскинул парализатор и несколько раз подряд нажал спуск. И тут же кинулся обратно. «Ну, хоть не всё потеряно», — мысленно усмехнулся Чимбик, одновременно контролируя опасные зоны, откуда мог показаться противник. Как оказалось, не зря: в распахнутом окне комендатуры возник каратель. Чимбик шевельнул стволом, и получивший пулю в грудь несостоявшийся стрелок завалился обратно. А Нэйв уже почти добежал до машины, когда к площади подъехал первый бронетранспортёр карателей. Граната подствольника против этого монстра — даже не смешно: разве что краску оцарапает, да и то если долетит. Оружейный модуль бронетранспортёра шевельнулся, выискивая цель. Сержант понял, что чокнутому контрразведчику наступил конец: он просто не успеет уйти с площади. Но вместо того, чтобы открыть огонь, бронетранспортёр вильнул в сторону и с грохотом вломился в витрину кафетерия. Двигатель заглох, и машина замерла, выставив наружу бронированую задницу в кубиках динамической защиты. Экипаж второго бронетранспортёра, увидев судьбу первой машины, торопливо сдал назад, крутя башней в поисках таинственной угрозы. Пока репликант пытался понять, что случилось, Нэйв добежал до такси. Неуклюжая жёлтая машина развернулась и помчалась к сержанту. Едва она подъехала, тот ощутил боль в спине, словно под бронёй развели костёр. Поняв, что это отражение боли спасённой идиллийки, репликант мысленно выругался в адрес контрразведчика, нашедшего время на избавление от мучений безнадёжных раненых, но не догадавшегося вколоть снотворное или обезболивающее Заре. Вместо этого Грэм вновь расстрелял из парализатора валявшихся на дороге идиллийцев. А потом отбросил парализатор и безучастно наблюдал, как забравшийся в машину репликант прикладывает инъектор к шее Зары. — Сэр, — осторожно срезая окровавленные лоскуты одежды вокруг измочаленной спины Зары, спросил Чимбик, — зачем вы парализовали раненых? — Не парализовал, — странно глухим, безжизненным голосом ответил капитан. — Это был «Поцелуй вечности», сержант. С наблюдательного дрона, к которому подключился Чимбик, транслировалась картинка: бросившиеся в погоню корпораты оседали наземь. Под раскрытым забралом одного из них виднелась бессмысленно-счастливая улыбка.
(обратно)
Глава 8
Планета Идиллия. Город Зелар, ресторан Вавилон Несмотря на опасения, попасть в число приглашённых в новый офицерский клуб, оказалось просто. По просьбе, а может, и по приказу Азила, Спутницы дружно сделали вид, что Лорэй относятся к их числу. И позаботились, чтобы других близняшек и близко не было рядом с адъютантом Шеридана. Тот, гордый возложенной на него миссией, оказался лёгкой добычей. Оставалось надеяться, что вся операция пройдёт так же гладко. Машины, в которых подъехали Спутницы, встретил неожиданно трезвый и внимательный каратель в полном боевом. Даже шлем корпората был наглухо закрыт, равно как и у двух остальных штрафников, засевших у входа в ресторан за перекрытием из мешков с песком. Неожиданная деталь, намекающая на то, что Шеридан всё же достаточно серьёзно воспринял побег Нэйва. — Обыск, — коротко бросил корпорат. — О, обожаю ролевые игры! — умилилась Свитари и первой шагнула вперёд, разведя руки в стороны. Каратель сперва провёл сканером воль её тела, а затем не отказал себе в удовольствии, стянул перчатки и ощупал по-старинке, особенно тщательно остановившись в паре мест. — А поцеловать? — проворковала Ри, когда корпорат закончил с формальностями. — После смены, — пообещал тот и скомандовал: — Следующая. Эйнджела с привычной фальшивой улыбкой шагнула к нему, с совершенно искренним интересом разглядывая ещё три тройки корпоратов, патрулирующих территорию. Выбраться тайком вряд ли получится, так что с большой вероятностью нужно будет обрабатывать патрульных. Мысли прервала неожиданная волна отвращения, прошедшая по телу лёгкой дрожью от прикосновения карателя. Ей так отчаянно хотелось оттолкнуть корпората прочь, что стоявшие неподалёку идиллийки скрестили на ней удивлённые взгляды. — Что, нравится? — по-своему истолковал её реакцию каратель. — Навещу тебя с сестрёнкой, когда освободитесь. — Буду ждать, — жарко выдохнула Эйнджела, надеясь, что мужчина не почувствует фальши. Он не почувствовал. Шлёпнув её по заднице на прощание, служивый довольно произнёс: — Следующая. Шагая к дверям ресторана, Эйнджела пыталась понять, что произошло. Обычные действия, которые она выполняла сотни раз. Ничего особенного. Но искусственный образ, отточенный до полного автоматизма, дал сбой. Маска, казалось, намертво приросшая к лицу, вдруг начала мешать. Ответ нашёлся быстро. Чимбик. Одна лишь мысль о том, что он увидит её такой, с кем-то, приводила Эйнджелу в ужас. Нет, она не боялась его разозлить. Больше всего в жизни она боялась его разочаровать. Абсурдные, глупые мысли. Чимбика тут не было, и он не мог её видеть. А если бы и видел — репликант знал, кто она. Знал, чем занимается. Видел, на какие гнусности способна. И всё равно принимал такой, какая она есть. Эйнджела глубоко вдохнула и выдохнула, успокаиваясь. У неё есть цель, остальное неважно. Самообладание вернулось, заковав эмпата в непробиваемую броню отстранённости, столь же совершенную, как броня репликантов. — Ты в норме? — тихо спросила Свитари, бросив на сестру обеспокоенный взгляд. — В полной, — ответила Эйнджела, шагнув в гостеприимно распахнутые двери «Вавилона». В холле Лорэй встретил дородный сержант Консорциума в парадной форме. Сверившись со списком приглашённых, он жестом подозвал рядового, который проводил сестёр к их местам за огромным круглым столом, поставленным посреди зала. Там уже вольготно расположились с полдюжины офицеров Консорциума — пока ещё трезвых, торжественно собранных. Серые кители застёгнуты, как и воротники чёрных рубашек, галстуки затянуты и приколоты булавками, чёрные береты сложены и засунуты под левый погон. От корпоратов веяло напыщенным самодовольством, очевидно, вызванным сознанием принадлежности к некой элите. Иначе зачем бы им оккупировать самый пафосный ресторан Зелара и старательно изображать «настоящих офицеров», неумело скрывая истинные желания. Кстати, о желаниях. Эйнджела с недоверием изучала чужие эмоции и не ощущала в них ноток смертельной опасности. Нет, каждый из этих ублюдков совершенно точно не откажет себе в удовольствии дать воспитательную затрещину, если пойти на прямое неподчинение или конфликт, но ни в одном не кипело предвкушение кровавых игр. Странно для такой компании. Порывшись в памяти, Эйнджела вспомнила, что Азил упоминал около десятка приближенных к Шеридану офицеров. Надо думать, недостающие как раз предпочли столь «цивилизованному» отдыху «настоящие развлечения» в городе. Несмотря на внешнее спокойствие, Эйнджела ощущала напряжение и злость Шеридана. Догадаться о причинах такого состояния было несложно: Чимбик и Грэм уже начали действовать. И Шеридана ожидало ещё много сюрпризов. — Прошу, — каратели в парадной форме, выполняющие роль официантов, вежливо подвинули сёстрам стулья. Их соседом оказались чернокожий майор с одной стороны и капитан-азиат — с другой. К сожалению, места сёстрам достались далеко от Шеридана — практически по другую сторону стола. Корпораты старательно изображали настоящих офицеров, белую кость. Получалось не очень, но хотя бы никто из них не называл еду «хавчиком», а сотрапезниц — «бабами» или «шмарами». Соседи Лорэй даже ухаживали за ними в меру фантазии и способностей. Увы, это совершенно не напоминало первые дни знакомства с репликантами. Искусственные солдаты были наивными и бесхитростными в своей растерянности, корпораты же просто пытались нацепить благородные личины, из-под которых явственно торчали уголовные хари. Офицеры из клики Шеридана не знали о чём говорить и что делать. Перестав быть собой, они не превратились в кого-то другого. Они просто стали никем. Но, на вкус Эйнджелы, «никто» куда лучше записного дерьма. Унылую вечеринку спасали Спутницы. Идиллийки поддерживали непринуждённые беседы, расспрашивали новых знакомых о родных мирах, об их увлечениях и мечтах. Слушая их, Эйнджела размышляла, было умение развязывать языки необходимым для «целительства душ» или для шпионажа в интересах Короны. Как бы то ни было офицеры Шеридана мало отличались от прочих мужчин: они любили говорить о себе и жаждали восхищения. Глядя на то, как идиллийки овладевают вниманием карателей, Эйнджела ловила себя на мысли, насколько проще было бы, отрави Спутницы своих кавалеров. Ещё на этапе подготовки к операции она предложила этот простой и очевидный способ тихо убить всех присутствующих, но Азил отверг план. Несмотря на то, что Спутники работали на Корону, они оставались в первую очередь целителями душ. Они могли утаить правду, выудить информацию, но всегда помогали тому, кто был рядом. Такова их природа, таково их призвание. Спутники творили добро и не были способны совершить убийство. Шпионаж воспринимали всего лишь как ещё одно доброе дело на благо родной планеты. Но сейчас требовалось зло. А значит, настало время Лорэй. Повинуясь взгляду сестры, Свитари поднялась с места и подошла к Шеридану, беседовавшему с одной из идиллиек. — Я слышала, что военные прекрасно танцуют, — произнесла она низким, с лёгкой хрипотцой голосом. Сейчас она была живым соблазном. Ри смотрела на Шеридана как на самого желанного мужчину мира. Всех миров. Этот взгляд, это состояние цепляло мужчин сильнее, чем вид обнажённого тела. — Это так, — без ложной скромности ответил Шеридан, окидывая Свитари взглядом. Сейчас он напоминал любителя выпить, из провинциального магазина попавшего в погреб с коллекционными винами. Каждую бутыль он оглядывал по-хозяйски, получая удовольствие уже от процесса выбора. — Не прощу себе, если не попробую, — взглядом Свитари, казалось, уже раздела полковника. — Оставьте силы и для меня, — рядом с ней возникла Эйнджела. — Я тоже люблю танцевать… Судя по реакции Шеридана, им удалось его заинтересовать. Да, все идиллийки были по-своему неотразимы, но близняшки… Безупречное сходство выделяло Лорэй из всех, делало особенными. А Шеридану нравилось обладать самым лучшим. — Почту за честь, — пафосно ответил полковник. Он залпом допил остатки бренди, встал и галантно подал руку Свитари, приглашая ту на танец. Эйнджела же подошла к одному из карателей, сегодня исполнявшему роль официанта на офицерской гулянке. Рядом с ним эмпат ощущала причудливую смесь страха, зависти и благоговения. Похоже, подчинённые боялись и уважали командира. — Нальёте бокал любимого напитка вашего полковника? — с улыбкой попросила Эйнджела. — Хочу сделать ему приятно. Эмпатия подсказывала, что карателю хочется, чтобы приятно сделали ему, но говорить такое привезённым для офицеров шлюхам он считал опасной затеей. В том, что практически все присутствующие воспринимали Спутниц как шлюх с местным колоритом, сомнений не было. — Конечно, — корпорат наполнил бокал. — Любимый бренди полковника. Без льда. — Вы даже не представляете, насколько помогли мне, — поблагодарила его эмпат, принимая бокал. Она нашла подходящее место и приняла позу терпеливого ожидания очереди на танец. Очень соблазнительную позу терпеливого ожидания. Всякий, бросивший взгляд в её сторону, задержал бы его на изгибе бёдер, или «случайно» приспустившейся лямке платья, но не на руках. А именно руки творили самое интересное. Из полости в кольце в бренди посыпался сероватый порошок, тут же растворившийся в дорогом пойле. Парадоксально, что древние, как колесо, способы убийства прекрасно работали и в эпоху покорения космоса. Как и многое со времён зарождения человечества… Взгляд Эйнджелы следовал за кружащимися в вальсе, ещё одном артефакте докосмической эпохи, Шериданом и Ри. Архаичный земной танец, очередное бахвальство «настоящего человека» перед примитивными мутантами. И даже в нём полковник умудрялся дать немного воли рукам, то и дело спускавшимся вниз по спине Свитари. — Это было просто волшебно, — поделилась впечатлениями сестра, когда танец завершился, и парочка подошла к ожидавшей их Эйнджеле. — Ты просто обязана попробовать сама! Самодовольная ухмылка Шеридана стала шире, когда эмпат протянула ему бокал с бренди. — Жаль, этот танец нельзя танцевать втроём, — сказала она, глядя в глаза полковника. — Мы с сестрой привыкли делать всё вместе. — Мы что-нибудь придумаем, — пообещал Шеридан и сделал щедрый глоток из бокала. Наблюдая, как корпорат пьёт яд, Эйнджела чувствовала глубокое удовлетворение. Отчасти из-за того, что задание успешно выполнено и через пару часов ублюдок сдохнет, отчасти из-за того, что теперь можно уйти. Осталось лишь найти подходящий предлог. — Я на это надеюсь, — улыбнулась она и обмахнулась рукой. — Что-то тут стало душно. С вашего позволения, мы с сестрой покинем вас на пару минут, а затем я жажду получить свой танец. — И я жду повторения, — напомнила Свитари и развернулась было, чтобы упорхнуть на улицу, но Шеридан схватил её за руку, не позволяя уйти. Его разум уже изрядно затуманили феромоны и нежные эмпатические прикосновения Спутниц, но, несмотря на это, податливым он пока не стал. И не спешил переключать внимание на любую другую идиллийку в поле зрения, как делали многие из присутствующих. — Я придумал отличный выход, — ухмыльнулся Шеридан, и не думая отпускать руку Свитари. — На втором этаже есть кабинеты с просторными балконами. Там можно и подышать свежим воздухом, и потанцевать. Он залпом допил бренди, поставил опустевший стакан и уставился на близняшек, ожидая согласия. Веской причины для отказа не нашлось, и Лорэй оставалось лишь радостно улыбнуться и последовать за полковником. Кабинет на втором этаже действительно выходил на просторный балкон с парой диванов и небольшим столиком, сервированным на двоих. На одном из них Шеридан вольготно раскинулся, жестом приказав сёстрам садиться рядом. — Шампанского! — приказал он сунувшемуся следом солдату. — Только не местного, а настоящего, с Земли! И жаркое, как я люблю! Он покровительственно посмотрел на близняшек: — Пробовали когда-нибудь настоящее французское шампанское? — Нет, — восхищённо захлопала ресницами Свитари. — А вы бывали на самой Земле? Она прижалась к полковнику, всем своим видом выражая готовность исполнить любое желание столь блистательного офицера. — Учился там, — Шеридан откинулся на спинку диванчика, обняв девушек за плечи. — И до войны каждый год отпуск проводил. В основном в прериях Североамериканского сектора. Прекрасные места, особенно весной. Надеюсь, что скоро вновь смогу там побывать. В двери постучали. — Войдите! — вальяжно крикнул Шеридан. В кабинет протиснулся давешний солдат с серебряным ведёрком, из которого торчало бутылочное горлышко. За ним вошёл второй штрафник, неся на вытянутых руках серебряное блюдо, накрытое колпаком. — Прикажете открыть? — поинтересовался штрафник с шампанским. Его товарищ, молча поставив блюдо на стол, застыл рядом, преданно пожирая взглядом полковника. — Да, — махнул рукой Шеридан. — И скажи, чтобы не беспокоили без веских причин. — Есть! — штрафник щёлкнул каблуками и принялся откупоривать шампанское, продемонстрировав изрядную сноровку в этом деле. Когда солдаты вышли, полковник собственноручно наполнил бокалы Лорэй. — Так о чём мы говорили? — спросил он. — О том, как прекрасна Земля весной, — улыбнулась Эйнджела, глядя на Шеридана поверх бокала. Ни единого предлога уйти не было и со всей очевидностью им было не отвертеться от секса. И даже не ясно, что хуже: обслужить этого морального урода или протрепаться тут до того момента, когда он сдохнет. В этом случае им вряд ли удастся выбраться с этого «праздника». Ещё на этапе планирования операции все понимали, что с большой вероятностью Лорэй придётся переспать с Шериданом, а возможно, и не только с ним, но… Эйнджела до последнего надеялась, что этого удастся избежать. Рука полковника неспешно двигалась вверх по талии эмпата, пока пальцы не коснулись груди. В дверь забарабанили так неожиданно, что девушки невольно вздрогнули. — Господин полковник, на минуту! — прозвучал взволнованный голос. — Ну что там? — недовольно скривился Шеридан. — Это срочное! — в голосе за дверью отчётливо слышалась тревога. — Я сейчас, — моментально посерьёзнев, сказал Шеридан сёстрам, поднимаясь с дивана. Лорэй успели увидеть обеспокоенное лицо офицера, прежде чем полковник плотно захлопнул за собой тяжёлую деревянную створку. Несколько секунд сёстры слышали лишь возбужденное бормотание, а потом Шеридан взревел: — Как он мог отбить эту суку?! Ублюдки! Грёбаный сопливый капитанишка вас хреном по лбу щёлкает, как хочет, а вы утираетесь! Как это произошло?! Близнецы обрадованно переглянулись. Чимбик и Нэйв живы и, похоже, доставили много неприятностей корпоратам. — Господин полковник! — тем временем докладывающий тоже повысил голос. — Кто же знал, что он полезет мэра отбивать? Все думали, что этот псих за свою бабу к вам мстить попрёт! — Не надо думать, лейтенант! Для «думать» есть старшие по званию, а вы должны, мать вашу, соображать, как выполнять задачу, ими поставленную! Вам всего-то надо было запороть сучку-мэра, чтобы туземцы поняли — с нами шутить нельзя! Понятно? И грохнуть грёбаного капитанишку! Когда это случилось? — Час назад, господин полковник! — ЧАС?! — от рёва Шеридана задрожали стены. — Вы что, долбанулись? Что вы час делали, прежде чем мне доложить? — Людей в себя приводили! — ничуть не стушевался лейтенант. — Грёбаный «сфинкс» вколол туземцам… — Каким туземцам?! Что там вообще произошло?! — Сначала туземцы попытались мэра отбить! Их ребята постреляли. Жмуров откинули в сторону, здоровых и кого легко царапнуло — на переработку в киборгов, а «тяжёлых» раскидали по периметру — местных отпугивать, чтоб больше не лезли. Вот этим подыхающим «сфинкс» ввёл какую — то местную дрянь, от которой они забалдели так, что и наших ребят наглухо выстегнуло. Пока поняли, что к чему, пока их в себя привели, пока район прочесали — час и прошёл… — Долбоклюи! Вас сами нахрен пострелять надо за идиотизм! — взъярился Шеридан. — Ищите! Хоть весь этот сраный город с землёй сровняйте — но найдите и замочите наконец этого говнюка! Иначе над нами туземцы ржать будут! Бегом выполнять! — Есть! — судя по топоту, лейтенант действительно кинулся бегом. Это был шанс. Похоже, судьба в кои-то веки улыбнулась Лорэй, и сейчас Шеридан лично отправится руководить операцией, забыв о «развлечениях»… Но дверь распахнулось, и на балкон вернулся полковник собственной персоной, старательно делая вид, что ничего особенного не произошло. — Извините, служба, — сухо сказал он, вновь усаживаясь между сёстрами. — Может, нам уйти? — с затаённой надеждой спросила эмпат. — Мы бы не хотели мешать важным делам. — Нет, всё нормально, — «успокоил» её полковник, щедрой рукой наливая себе бренди. Залпом осушив стакан, он выдохнул и доверительно проговорил: — Подчинённые ничего сами сделать не могут. Ладно, привыкнут к местным реалиям — служба наладится. Свитари бросила взгляд на коммуникатор. Такими темпами они тут проговорят до того волшебного момента, когда яд подействует на Шеридана. И тогда шансы просто выйти из ресторана упадут до нуля. Она пригубила шампанское, поставила бокал на столик рядом с корзинкой фруктов и решительно прильнула к мужчине. — Может, я смогу исправить ваше настроение, полковник? — шепнула Ри, прильнув к его губам. Шеридан охотно ответил на поцелуй, дав выход скопившемуся возбуждению. Он запустил руки под платье Свитари, а Эйнджела, изображая должный энтузиазм, неспешно расстёгивала его китель. Почему-то мысль о сексе с Шериданом была омерзительна, как никогда. Вся эта ситуация, совершенно ожидаемая и до скучного обыденная, была отвратительна Эйнджеле. Ей, безупречно изображавшей страсть перед десятками мразей и похуже, было невыносимо противно даже сидеть рядом с корпоратом. Пальцы Шеридана сомкнулись на её затылке, полковник оторвался от губ Свитари и притянул к себе её сестру. От грубого, пахнущего бренди поцелуя корпората Эйнджелу чуть не стошнило. То, что раньше давалось легко и привычно, в рабочем ритме, сейчас вызывало омерзение. После объятий, поцелуев и ласк Чимбика Эйнджеле казалось отвратительным и невообразимым касаться этого скота. Касаться вообще кого-нибудь. Если раньше она не могла представить, что «работает» на глазах репликанта, то теперь просто не могла выносить прикосновений других мужчин. Явно не впечатлённый её навыками, Шеридан вернулся к губам Свитари. Свободной рукой он расстегнул ширинку и, поудобней устроив руку на затылке эмпата, надавил, наклоняя её к паху. В этот самый миг самообладание и выдержка изменили Эйнджеле. Наработанная годами личина, крепко приросшая к лицу, сейчас причиняла невыносимую боль. И эта боль рождала ярость. Не особенно раздумывая, Эйнджела протянула руку к столу, схватила нож для фруктов, вывернулась из-под руки Шеридана, отпихнула сестру и одновременно вбила оружие в горло мужчины по самую рукоять. На девушек щедро плеснуло кровью. Шеридан захрипел, схватился за шею и выгнулся дугой, скребя каблуками парадных сапог по ковру. Вторя ему, судорожно хватала ртом воздух задыхающаяся эмпат. — Что за?.. — выругалась Свитари. Схватив со стола нож для жаркого, она одним движением воткнула его в глаз полковника. Хрустнула кость, Шеридан в последний раз дёрнулся и обмяк. Руки его разжались, и кровь хлынула ручьём, стекая с тела покойника на диван. — Новый план, — отдышавшись, прохрипела Эйнджела. — А нельзя было с этого начать? — обиженно уставилась на неё сестра. — У него из пасти воняет! — Прости… Глядя на окровавленные руки и одежду, Эйнджела начала осознавать, как облажалась. В таком виде их не выпустили бы из здания даже с живым Шериданом за спиной. — Так что за план? — вытираясь салфеткой, спросила Свитари. — Сейчас придумаю, — преувеличенно бодро пообещала Эйнджела. Ответом ей был тяжёлый вздох сестры. — Я, конечно, люблю и импровизации, и ножи, — сказала Ри, — но вариантов выбраться из этого дерьма не вижу. Она осторожно подошла к перилам и огляделась с балкона. Плотная сеть патрулей не оставляла надежд уйти незамеченными, даже если бы удалось спрыгнуть и не переломать ноги. — Нам нужна помощь, — пришла к очевидному выводу Эйнджела и достала коммуникатор. «Отличная вечеринка», — условленные слова ушли Йонг и Грэгу, вместе с Ракшей ожидавшим команды к вылету. Следом она отправила сообщение Чимбику: «Милый, заберёшь нас отсюда?»
(обратно)
Глава 9
Планета Идиллия. Три километра от города Зелар, ВОП № 4 Густаво стоял у шлагбаума, тревожно вглядываясь в небо над Зеларом. Светляки трассирующих пуль, то и дело взлетающие над крышами домов, наводили на самые мрачные мысли. Слава о штрафниках Консорциума далеко опережала их самих, но когда лейтенант де Сервантес, командир тиаматского взвода, сменившего корпоратов на опорном пункте, связался со штабом батальона, доложив о пальбе в городе, то получил ответ: в Зеларе всё спокойно, единичные случаи правонарушений пресекаются. В общем, сидите спокойно, лейтенант, не поднимайте панику. Однако лейтенанта и его подчинённых это не успокоило. Штаб батальона далеко, оттуда не разглядеть того, что видно и слышно с «опорника». — Не нравится мне это, Пекеньо[337], — Густаво почесал подбородок своему фамильяру, тиаматскому степному саблезубу. Огромный — свыше восьмисот килограмм веса — зверь недовольно заворчал, чувствуя тревогу хозяина. — Да, я тоже думаю, что надо бы сходить проверить, — согласился с фамильяром тиаматец, доставая сигару. — Но мы с тобой сейчас на посту. А пост оставлять нельзя. Пекеньо отозвался утробный ворчанием и, положив голову на прикрытые бронещитками лапы, уставился на хозяина с выражением неодобрения на морде. Из темноты выскользнула кошка-летяга и бесшумно приземлилась на спину своего гигантского родственника. — Чего не спишь? — глядя, как зверушка задирает заднюю лапу, чтобы вылизать задницу, спросил Густаво. — Да уснёшь тут, — Леандро, хозяин летяги, подошёл к другу. — На душе неспокойно. Изабелла… — он кивнул на вылизывающуюся кошку, — …тоже нервничает. Да все на взводе! Всплеснув руками, Леандро отобрал у друга сигару и нервно принялся обрезать ей кончик. — Что лейтенант говорит? — ничуть не возмущённый конфискацией, Густаво достал зажигалку и дал подкурить. Леандро наклонился к огоньку, благодарно кивнув, и ответил: — Изображает спокойствие. Чёрт побери, друг, не верю я, что в городе тихо, как говорит этот гринго Шеридан! Все знают, что он сын шлюхи и командует такими же ублюдками! А как можно верить ублюдкам? Выпустив клуб дыма, он замолчал, разглядывая танец трассеров над городом. На пустующей дороге показалась яркая машина со знакомой Леандро аэрографией в виде горящих крыльев. Радость от встречи с подругой смешалась с беспокойством: идиллийка знала, что не следует приезжать на пост, да и авто ехало с превышением скоростного режима. А местные, несмотря на некоторое легкомыслие, были очень законопослушны. Объяснение нашлось скоро: едва машина приблизилась, тиаматцев с головой окунуло в первобытный ужас и совершенно детское желание спрятаться. Понадобилось немало времени, чтобы успокоить насмерть перепуганную девушку и по сбивчивым объяснениям составить картину произошедшего. Корпоратские мрази не только разгуливали по городу как хозяева, решили публично казнить мэра Зару, но и устроили настоящее побоище на площади у комендатуры. Пока девушка рассказывала, вокруг собрался весь взвод, включая фамильяров. Когда идиллийка замолчала, взгляды присутствующих обратились к командиру. Лейтенант задумчиво разгладил усы, а затем приказал на эсперанто, так, чтобы поняла девушка: — Сержант де Вега, сержант Карраско, собирайте ваших солдат. Тиаматцы буквально расцвели от радости: значит, их командир решил не отсиживаться в норе, как песчаная капибара, а действовать. — Проверьте сообщение гражданской, — лейтенант указал на идиллийку. — Нарушителй задержать, при сопротивлении уничтожить. Отделение сержанта Гонсалеса, полная боевая готовность, в случае необходимости выдвигаетесь на подмогу. Сержант де Вега негромко свистнула, привлекая внимание своего питомца — тиаматской гарпии, сидящей за её плечами на съёмном насесте, интегрированном в подвесную систему. Гарпия с клёкотом расправила крылья и, повинуясь приказу хозяйки, взмыла в небо. ВОП превратился в растревоженный муравейник. Тиаматцы торопливо экипировались и одевали в броню своих фамильяров. — По машинам! — скомандовал лейтенант, с завистью глядя на уезжающих. Молодая, горячая кровь требовала действий, но де Сервантес прекрасно понимал долг командира. Так же, как и солдаты оставшихся в резерве отделений знали свой. Пост без веской причины оставлять нельзя — за такое сразу трибунал. А так лейтенант всё сделал грамотно — отправил людей по жалобам гражданских. Никакое — даже самое строгое — начальство не придерётся. — Ну вот, Пекеньо, — Густаво проверил, как сидит броня на его питомце. — А ты переживал. Саблезуб насмешливо взглянул на человека, словно понимая, что тот говорит, а потом легонько боднул башкой, защищённой тяжёлым шлемом. Огромному зверю добавочные семь десятков кило брони не мешали — для него, способного утащить в зубах полутонную тушу касочного черепорога, это даже не вес. Густаво почесал фамильяру подбородок, затем приладил подбородочную пластину к шлему питомца и побежал к бронетранспортёру, предназначенному для перевозки крупных фамильяров. Пекеньо бесшумно рысил рядом, и тиаматец с удовлетворением отметил изумление идиллийки, наблюдавшей эту картину.
Планета Идиллия. Город Зелар Неуклюжая жёлтая коробка такси мчала по улице, стараясь проскочить сквозь быстро сжимающееся кольцо загонщиков. «Надо было брать машину побольше», — подумал Чимбик, глядя на сидящего напротив контрразведчика. Идиллийка полулежала у него на коленях, и Грэм на ходуобрабатывал жуткие раны, оставленные плетью. — Не проскочим, — сообщил сержант, глядя на растущее число алых меток. — Они знают нашу машину. — Тогда сходим, — Нэйв убрал аптечку. Такси прижалось к тротуару. Чимбик с идиллийкой на руках первым выскочил наружу. Нэйв задержался на секунду, чтобы указать роботу конечную точку маршрута, и выбрался из авто, кинув на пол гранату, выставленную в режим растяжки. Беглецы со всей мочи кинулись к ограде из декоративного кустарника. Вовремя — едва диверсанты упали в укрытие, как на улицу выехал бронетранспортёр. Рявкнула автоматическая пушка, и такси исчезло в пламени взрыва. Бронетранспортёр остановился и по откинувшейся аппарели на улицу выбежали каратели. Один приблизился к полыхающим останкам машины, пытаясь рассмотреть хоть что-то в чадном костре, а остальные рассыпались в стороны, образуя периметр. — Учёные уже, — хмыкнул контрразведчик. Чимбик согласно угукнул, досылая в подствольник дымовую гранату. Кустарник, за которым они залегли, — плохое укрытие. Сканеры шлемов карателей легко засекут Нэйва и бессознательную идиллийку, так что уходить лучше сейчас, пока ещё не поздно. Не успели. Один из штрафников указал товарищам точно на то место, где лежали диверсанты. Сержант не стал дожидаться продолжения и нажал спуск, крикнув: — Бежим! Нэйв не заставил себя долго упрашивать, проявив удивительную для дворняги прыть: подхватив идиллийку за руку, он, пригнувшись, резво потащил её по лужайке к углу ближайшего дома. Репликант — следом. Мгновением спустя их укрытие исчезло в шквале огня: наводчик накрыл место, откуда автоматика засекла пуск гранаты, а потом принялся методично обрабатывать прилегающую местность. По спине репликанта забарабанили щепки, комья земли и куски дорожного покрытия. Один, особенно крупный, стукнул по затылку так, что Чимбик едва не свалился. Наводчик между тем сместил прицел, и снаряды принялись рвать в клочья дом, за которым скрылись диверсанты. Бронетранспортёр, не переставая стрелять, выкатился из-за дымзавесы и вновь замер, прикрывая пехоту. «Гранатомёт бы», — кисло подумал репликант. С одним подствольником много не навоюешь против такого монстра. Даже если выбить пехоту — а репликанту это было несложно, особенно учитывая склонность штрафников легко впадать в панику, — то отлично защищённый бронетранспортёр сержанту не по зубам. Будь Чимбик один — он бы так легко и просто не ушёл, но сейчас нужно было думать ещё и о людях. — Да-твою-же-ж-мать! — проорал Грэм, падая на землю и накрывая собой Зару. Снаряды автопушки прошивали идиллийский дом насквозь, осыпая беглецов градом мелких обломков. Репликант почувствовал чужой страх, сменившийся вспышками боли по всему телу и знакомым уже ощущением касания чужой смерти. В доме только что погиб идиллиец, став ещё одной невольной жертвой их авантюры. — Нельзя лежать! — крикнул Чимбик, концентрируясь на реальности. — Сейчас подтянутся остальные — и нам конец! Не прорвёмся! — Понял! — заорал в ответ Нэйв. Взглянув на такблок, Чимбик нашёл ближайший люк в коммуникационные тоннели. Жалкие две сотни метров, которые ещё надо преодолеть. Причём быстро: алые отметки на такблоке ускорились, стягиваясь к месту боя. — Туда! — указал репликант направление. На лице контрразведчика впервые за всё это время появилась неуверенность: предстояло перебежать открытое пространство за домом и улицу, где из укрытий лишь кусты да клумбы. Но выбора не было: к врагу приближалась подмога. — Погнали! — крикнул Грэм. Репликант оттолкнул его руку и закинул идиллийку себе на плечи. Плюнув на маскировку, Чимбик выпустил «мух»: сейчас обзор был куда важнее, чем риск быть запеленгованным. Штрафники бежали, прикрываясь корпусом бронетранспортёра, медленно едущего к тому месту, откуда успели удрать диверсанты. Репликант злорадно ухмыльнулся и припустил за контрразведчиком. За их спинами пули и снаряды продолжали кромсать несчастное здание, но теперь наводчик перешёл на работу короткими очередями. Чимбик легко обогнал контрразведчика и первым нырнул за угол спасительного дома. А вот Нэйв едва не попался: второй бронетранспортёр выкатился на улицу через долю секунды после того, как хрипящий и взмокший контрразведчик рухнул на колени рядом с репликантом, открывающим люк. — Постой… — Грэм перехватил руку репликанта. — Не надо туда… лезть. Чимбик мгновение помедлил, а потом кивнул. Действительно, карателям не потребуется много времени, чтобы понять, куда делись диверсанты. А в простреливаемых насквозь тоннелях при подавляющем численном превосходстве противника не останется шансов даже у репликанта. — Сюда, — Нэйв ткнул в заднюю дверь ближайшего дома. — Оставь люк открытым — пусть думают, что мы правда тоннелями ушли. Сюрприз только не забудь. Чимбик молча вынул гранату из подсумка. Выставив её в режим растяжки, репликант закрепил рубчатый цилиндр с внутренней стороны люка и, подхватив идиллийку на руки, поспешил за контрразведчиком. Грэм на секунду задержался у двери, прижимая к простенькому электронному замку свой жетон. Распахнув створку, контрразведчик пропустил репликанта с его ношей и скользнул следом, захлопнув за собой дверь. Диверсанты оказались в подсобном помещении магазина, судя по ящикам с товарами и деактивированными робоманекенами, торгующим одеждой. Грэм, оглядевшись, вскрыл коробку и устроил из тряпья импровизированный лежак на полу. — Укладывай, — сказал он репликанту. Чимбик положил идиллийку и сел в сторонке, чтобы не мешать контрразведчику. Тот, неловко орудуя единственной здоровой рукой, принялся промывать жуткие раны на спине идиллийки. Вообще, сержант справился бы куда лучше, чем Грэм с повреждённой рукой, но сейчас капитан остро нуждался в каком-то осмысленном полезном деле. Чимбик понял это по его взгляду. Точно таким же взглядом на Чимбика смотрело его отражение в зеркале после неудачного авиаудара по недостроенному опорному пункту, когда погибли штатские. И репликант понимал, что творится на душе у контрразведчика, а потому не вмешивался и не предлагал помощь. Когда Нэйв закончил промывать раны на спине Ароры, он не стал заливать их синтеплотью, а предпочёл скрыть под бактерицидной аэрозольной повязкой. — Лучше, если Грэг посмотрит, — словно почувствовав взгляд репликанта, сказал Нэйв. — Может, сумеет сделать так, чтобы шрамов не осталось. — Шрамы — это просто зажившие раны, — сказал репликант. — В них нет ничего плохого. — Не для женщин, — Грэм говорил, не отрываясь от работы. — По крайней мере, не для всех. Да и не думаю, что Зара захочет носить такие памятные отметины. Стены затряслись: впритирку к магазину проехал бронетранспортёр. Диверсанты настороженно примолкли, вскинув оружие. Но в этот раз удача повернулась к ним лицом: с улицы донеслись азартные вопли, а затем глухой взрыв. Значит, кто-то из карателей сунулся было в люк и нарвался на растяжку. Теперь выжившие станут в разы осторожнее, заодно окончательно уверовав в то, что их добыча ушла именно этим путём. После нескольких минут воплей преследователи уехали. Рискнувший выпустить «муху» репликант обнаружил лишь заваренный металлической пластиной люк и окровавленные обрывки униформы. — Чисто, — доложил Чимбик контрразведчику. Тот показал большой палец и взялся за царапины на лице и ногах Зары, оставшиеся после волочения по траве. Закончив с этим, капитан уселся на пол, откинувшись на ящики, и прикрыл глаза. Наступило томительное время ожидания. Сейчас, когда все каратели с пеной у рта рыщут по городу в поисках недобитого контрразведчика, безопасней отсидеться тут, чем транспортировать Зару на базу. Осталось лишь дождаться вестей от Лорэй. При мысли о том, что Эйнджела находится сейчас среди пьяных карателей, чувствующих себя властителями города, сержант загорался жаждой убийства. Больше всего он хотел оказаться рядом с ней, защитить, но разумом понимал, что лишь всё испортит. Лорэй большую часть жизни имели дело с записными мразями и знали, как выйти из ситуации чисто, без конфликта. Но несмотря на это всё существо сержанта жаждало крови. Убить голыми руками, чтобы видеть ужас в глазах дворняг, чуять их страх, слышать хруст костей и предсмертные вопли. — Каково это, жертвовать невинными ради достижения цели? — вырвал его из мрачных раздумий голос Нэйва. Выглядел капитан не очень: бледный, осунувшийся, в глазах лихорадочный блеск. По прикидкам репликанта, у союзовца ещё примерно полтора часа — точнее сказать сложно, у дворняг всё зависит от личных свойств организма, — затем действие стимулятора закончится, и Нэйв превратится безвольную тряпку. После чего потребуется срочная госпитализация для очистки крови и печени. Но репликанту нравилась отчаянная храбрость этого человека. Пусть даже и идущая в разрез с разумным поведением. — Эффективно, — коротко ответил Чимбик. Сваленные впопыхах манекены напомнили Нэйву виденное на площади перед комендатурой, и он отвёл взгляд, уставившись на репликанта. — И ты никогда не жалел о том, что делал? — с болезненным выражением лица спросил контрразведчик. — Жалел, — подумав, отозвался сержант. Вид у Грэма был такой, будто тот до последнего сомневался, что подобный ответ возможен. Уголки губ Чимбика дёрнулись в намёке на усмешку. — И что ты делал? — после продолжительного молчания всё же спросил Нэйв. — Выполнял приказ, — отчеканил сержант. Он понимал, что человек тяготится убийством идиллийцев. Пусть даже они были обречены. Пусть даже инъекция смертельного наркотика облегчила страдания умирающим и помогла спастись живым. Понимал, но помочь ничем не мог. Жизнь устроена так, что чаще всего нет хороших решений, только эффективные. Принятое Нэйвом решение было эффективным, а потому правильным. — Но ты же отпустил Лорэй, — возразил контрразведчик. — Не выполнил приказ. Ответом ему был настороженный взгляд репликанта. — Они рассказали, когда думали, что вы погибли, — успокоил его Грэм. — Я не отражал это ни в каких отчётах. Чимбик немного расслабился и посмотрел на контрразведчика с интересом: — Почему? Тот криво усмехнулся: — Во-первых, мне было бы сложно объяснить, откуда я получил эти данные. Контакты с вражескими шпионами у нас в конторе не приветствуются. А во-вторых… Грэм помедлил, пытаясь дать определение смутному знанию. — Это личное и не касается дела, — ответил он. С улицы донёсся басовитый свист двигателей тяжёлой техники, заставив диверсантов вновь напрячься. Когда бронетранспортёр проехал мимо, сержант положил автомат на колени и сказал: — Спасибо, сэр. Это небольшое проявление человеческого отношения заставило Чимбика задуматься, какой странной была его жизнь. Жизнь, в которой враг с пониманием относится к тому, за что командование может утилизировать его как дефектного. Да что там, скорее всего утилизирует, когда закончится конфликт на Идиллии, и он вернётся на базу. Шанс, что Лорэй убедят командование закрыть глаза на столь вопиющие нарушения, ничтожно мал. Чимбик вспомнил лица дворняг, когда Эйнджела его поцеловала, и едва заметно ухмыльнулся. Оно того стоило. — Ты не ответил на вопрос, — напомнил Нэйв. — Ты ведь нарушил приказ, отпустил Лорэй. Да и нас с Монтом не убил на Эдеме, хотя это было эффективно и избавило бы от многих проблем. Почему? Сержант задумался над ответом. И так не слишком разговорчивый репликант с трудом подбирал верные слова, а уж объяснить так, чтобы понял сидящий напротив человек, практически ничего не знавший о его жизни… Потому что он сам так решил. Впервые в жизни. Потому что это было правильно. Потому что Лорэй заслуживали свободы, а упрямые, преданные долгу контрразведчики — жизни. Потому что он любил Эйнджелу. Много «потому», которые имели значение для Чимбика, но ничего не могли сказать Нэйву. На коммуникатор одно за другим пришли два сообщения. Первое от капитана Йонг: «Девчонки совсем укатали гостя. Когда вы присоединитесь?» Второе от Эйнджелы: «Милый, заберёшь нас отсюда?» Чимбик не колебался ни секунды. Эйнджеле нужна его помощь, остальное неважно. Без балласта в виде Нэйва и идиллийки он мог проскользнуть сквозь облаву и патрули корпоратов. А если бы и не мог — сейчас это были проблемы карателей. Он доберётся до Эйнджи любой ценой. «Уже выезжаю», — ответил Чимбик. Второе сообщение ушло Йонг: «Заеду за подругой — её машина в ремонте. Через полчаса пришли такси за нашими приятелями». Ответ пришёл через несколько секунд: «А остальные гости?» Йонг интересовалась облавой. Репликант ухмыльнулся и написал: «Им веселье обеспечено». — Сэр, я к Лорэй, — Чимбик спрятал комм. — В течение часа за вами прибудет борт. — А уроды? — Грэм указал за спину, намекая на ищущих их штрафников. — Я их займу, — успокоил его репликант. В какой-то момент сержанту показалось, что капитан собирается идти с ним, и репликант уже приготовился воззвать к разуму союзовца, но Грэм как-то обмяк и лишь кивнул, сказав: — Действуй. Удачи, сержант. — Спасибо, сэр. Репликант активировал камуфляж. Парой секунд позже пискнул дверной замок, и в помещении стало тихо.
(обратно)
Глава 10
Планета Идиллия. Город Зелар, ресторан «Вавилон» Сейчас Чимбика не остановила бы и целая армия, но обеспечение безопасности нового офицерского ресторана вызвало у сержанта лишь усмешку. Шеридан явно не рассчитывал, что придётся противостоять репликанту, а не одинокому раненому Нэйву. В противном случае озаботился бы охраной посерьёзней троицы дворняг с пулемётом за мешками с песком да шляющихся по парку патрулей, мимо которых незамеченным бы прополз хоть батальон искусственных солдат. Тратить время на беготню вокруг ресторана и поиск нужного балкона Чимбик не хотел. Эйнджела в опасности, а значит он двинется самым коротким маршрутом. Каратели в любой момент обнаружат труп своего командира, и тогда спасать будет уже некого. Да и обратный путь с незащищёнными бронёй Лорэй проще проделать мимо мёртвых корпоратов. Сержант выпустил «мух». Нано-дроны разлетелись в стороны, обеспечивая репликанту обзор и контроль пространства вокруг. Сознание привычно заработало в боевом режиме, воспринимая мир не двумя, а десятками «глаз». Сержант плавно тронул спуск. Хлопнул подствольник, и пулемётное гнездо превратилось в крематорий. В ресторане раздался полный боли женский крик, видимо, одна из Спутниц попала в зону поражения. Сейчас это не имело значения. У сержанта была цель. Пара «мух» устремилась в здание ресторана, а сам Чимбик занялся отстрелом патрульных, бросившихся на помощь сгоревшим бойцам. Дворняги так и не поняли, что им противостоит не жалкий человек, а репликант, пришедший за своим сердцем. И все, кто стояли между ним и Эйнджелой, превратились в препятствия. А сметать препятствия с пути сержант умел. Штрафники ломились через сквер, полагая, что кусты скроют их передвижения. Это бы сработало, окажись против них экипированный в спортивный костюм Нэйв. У репликанта же, наблюдавшего за врагами с нескольких ракурсов одновременно, ушло всего пятнадцать секунд, чтобы тремя осколочными гранатами из подствольника вывести из строя девять человек. Не всех удалось положить насмерть — пара раненых истошно орали, но сержант решил, что так даже лучше: их вопли давили на психику выжившим. Чимбик пересёк улицу и буквально влетел в ресторан, едва не споткнувшись о катающегося по полу жирного дворнягу в обгорелом мундире. Сержант даже не стал тратить на него патрон, походя проломив висок ударом ноги. В зале царил хаос. Идиллийки и каратели метались в панике, совершенно потеряв рассудок от страха — своего и чужого, многократно усиленного эмпатией. В любое другое время эмоциональный шквал захлестнул бы и Чимбика, но сейчас мир вокруг сузился до туннеля, сквозь который он мчался к единственно важной цели. Чужие чувства проносились мимо смазанным фоном, как пейзаж за окном скоростного монорельса. Тело репликанта двигалось практически на автомате, словно выполняя давным-давно изученное упражнение. Он просто выцеливал мишени в серо-чёрном и методично их ликвидировал. Выстрел — труп, выстрел — труп. Оттолкнуть кричащую от ужаса идиллийку, выстрелить, перешагнуть через упавшее тело, снова выстрелить. Из-за того, что часто палить приходилось в упор, сержанта изрядно забрызгало кровью, вызвав у него вспышку раздражения: камуфляж терял эффективность. Но с другой стороны — сейчас в нём не было особой нужды: паникующие дворняги едва соображали, что происходит. Чимбик шёл сквозь толпу, как горячий нож сквозь масло. Задержаться пришлось лишь раз, когда обезумевший от ужаса корпорат попытался укрыться от зашедшей на огонёк смерти за живым щитом из трёх идиллиек. Чимбик даже не стал стрелять — просто подошёл и, улучшив момент, свернул дворняге шею. За миг до смерти ублюдка репликант увидел себя в выпученных от ужаса глазах корпората. В них отражалось чудовище, залитое чужой кровью. Нелюдь, созданный сеять смерть и разрушение. Тело карателя ещё падало, а Чимбик уже плавно развернулся и пристрелил ещё одного штрафника, почти добежавшего до спасительных дверей. Последний. Хорошая работа. Репликант бросил взгляд на спасённых идиллиек и замер, рассмотрев своё отражение уже в их глазах. Они видели орудие смерти, равнодушно собирающее кровавую жатву. Не живое, способное сострадать существо, а нечто чуждое, ужасающее, противное самой их природе. Глядя на них, прикасаясь к их душам, сержант вдруг ощутил иррациональный страх. Тот самый, что посещал его всего несколько раз в жизни. Репликант боялся увидеть себя таким же в глазах Талики. В глазах Эйнджелы. Таким, каким его создали. Настоящим. РС-355085. Безжалостным чудовищем, для которого важно лишь достижение поставленной цели. Развернувшись, репликант сорвался с места и взбежал по лестнице. Плевать. Его ждёт Эйнджела. Сержант бежал по коридору, к двери, за которой тепловизор обозначил два силуэта, но ощущал, как в груди ворочается холодный твёрдый ком. Страх. Страх увидеть своё отражение в глазах Эйнджелы. Каким оно будет? Пинком распахнув дверь, Чимбик пулей влетел в кабинет и остановился лишь на балконе, словно налетев на невидимую стену. Он видел одновременно всё: кровь на руках и одежде Лорэй, сползший на диван труп Шеридана с ножами в глазнице и горле, контролировал пространство за балконом, но при этом сама суть сержанта сосредоточилась на глазах Эйнджелы. Они светились счастьем. В них не было ни страха, ни сомнения — лишь любовь. Она не сомневалась, что он придёт. Она ждала его. Чимбик растерянно рассматривал героя, который отражался в её зрачках. Холод в груди рассеялся, уступив место ровному огню. Сержант шагнул к девушке, раскрыл забрало шлема и улыбнулся, заключая её в объятья. — А вот и кавалерия прибыла, — резюмировала Свитари, наблюдая за тем, как сестра целует Чимбика. Сама Ри сидела на подлокотнике кресла с надкушенным персиком в руке, с которой только что небрежно оттёрла кровь. — Я из Сил Специальных Операций, и у нас нет ни бронетехники, ни верховых животных, — напомнил сержант, когда поцелуй завершился. — Что тут произошло? — Я налажала, — призналась Эйнджела, глядя на него сияющим взглядом. — Извини. Виноватой или раскаявшейся она при этом не выглядела. — Мы отравили Шеридана и собрались уходить, но тот возжелал перепихнуться, — пояснила Свитари, запустив с балкона косточку от персика. — А сестрёнка вдруг ударилась в добродетель и всадила ему нож в глотку. Подумав, она добавила: — Что, кстати, тоже не особенно добродетельно. Чимбик бросил внимательный взгляд на труп, оценив некоторый беспорядок в одежде и расстёгнутую ширинку на брюках, а затем вновь посмотрел на Эйнджелу. — Я просто не смогла… — сказала та в ответ на немой вопрос. — После того как ты… Как мы… Она беспомощно пожала плечами, не особенно понимая, как объяснить свой странный поступок. Но Чимбик понял. — Никто больше не прикоснётся к тебе, если ты этого не хочешь, — тихо пообещал он. — Вряд ли Доминиону нужен такой агент, — грустно покачала головой Эйнджела. — Плевать на Доминион, — отрезал Чимбик. — Мы найдём выход. А сейчас пора уходить. — Аминь! — провозгласила Свитари, подошла к трупу и выдернула нож из его глазницы. Сержант уставился на неё с недоумением, а Эйнджела с беспокойством. — Сувенир на память, — пояснила Ри и первой двинулась к двери.
Планета Идиллия. Город Зелар Тиаматцы спешились за километр до окраины. Незачем предупреждать врага о своём появлении яркими отметками техники на такблоках и звуком двигателей. А пеших могут принять за «самоходчиков» — сбежавших в самоволку. Разбившись на тройки, тиаматцы вошли в город. Густаво двигался в компании Леандро и сержанта де Веги. Летяга Изабелла привычно уселась на спину своего могучего «кузена», недовольно подёргивая хвостом: противоосколочная жилетка раздражала кошку. Сержант де Вега отправила на имплант своего фамилиара, кружащего над ними, команду и хищная птица полетела к городу. Это была одна из визитных карточек тиаматцев — использовать фамильяров для разведки вместо дронов. На родной планете это помогало узнать, что ждёт впереди: добыча, или шанс самому стать добычей. Но тогда приходилось ждать возвращения фамильяра, тратя время на просмотр записи с закреплённой мини-камеры. О спутниках и вышках связи поселенцы Мира Смерти могли тогда только мечтать. После контакта с другими колониями и получения доступа к технологиям и ресурсам работать стало проще: фамильяров оснастили тактическими компьютерами. Хозяин поддерживал непосредственную связь с питомцем, ставя ему задачи в онлайн-режиме с помощью голоса или пиктограмм, транслируемых с такблока непосредственно на сетчатку глаза животного. Некоторые, как Миа де Вега, использовали парные импланты, имея возможность буквально видеть глазами своего питомца. Естественно, подобный уровень взаимодействия достигался долгой — до трёх лет — и упорной дрессировкой. А заодно неким секретом, которые жители Тиамат хранили от чужаков, несмотря на самые щедрые предложения. Никакая дрессура не обеспечивала той особой связи, что развивалась между тиаматцами и их компаньонами. Поэтому, вопреки расхожему мнению, фамильяров на Тиамат было немного. Несмотря на технологический рывок, жители мира смерти до сих пор активно использовали множество модифицированных животных для самых разных нужд, но фамильяр всегда был лишь один. Вслед за гарпией, планируя с дерева на дерево, устремилась летяга. — Ждём, Пекеньо, — Густаво успокаивающе похлопал саблезуба по шее. Тот ответил недовольным ворчанием, похожим на грохот камнедробилки. Противника обнаружили быстро: десяток корпоратов развлекался, вломившись в дом. Миа вывела изображение с импланта гарпии на такблоки товарищей и все могли наблюдать, как штрафники загоняют в подвал дома перепуганных идиллийцев. — Что они собрались делать, сеньора сержант? — спросил Леандро. Де Вега, не оглядываясь, ответила: — Ничего хорошего. Бегом марш! Тиаматцы сорвались с мест. Пекеньо рысил рядом со своим хозяином, порыкивая от нетерпенья. Штрафники тем временем заперли подвал и завалили сверху вытащенной из дома мебелью. Отойдя подальше, они выстроились полукругом, при этом один обежал дом, закидывая в окна гранаты. Тиаматцы ожидали взрыва, но вместо этого из дома потянулся дым разгорающегося пожара. «Плазменные», — догадался Густаво. — Они хотят их сжечь живьём! — воскликнул Леандро. — Пускай фамильяров! — рявкнула де Вега. Густаво свистнул, и Пекеньо с радостным рёвом устремился вперёд. Штрафники наслаждались потехой, даже не догадываясь о том, что их ждёт. Кружащая над ними птица привлекла внимание лишь одного ублюдка, да и то ненадолго: корпорат несколько секунд глядел на гарпию, а потом вновь присосался к бутылке. Это была его последняя выпивка: спикировавшая гарпия ударом клюва проломила человеку череп. Пока дружки убитого осознавали случившееся, на другого штрафника с ветки свалилась летяга. Не ожидавший такого человек упал ничком, орошая траву кровью из прокушенной артерии. Веселье прекратилось. Штрафники заорали, хватаясь за оружие, но было поздно — подоспели остальные фамильяры. Густаво с удовольствием наблюдал, как Пекеньо без затей смёл с дороги корпората. Тело бойца отлетело в сторону и осталось лежать изломанной куклой, а саблезуб ударом лапы обезглавил второго ублюдка. Всё закончилось за пару секунд. Фамильяры расправились с отделением карателей едва ли не быстрее, чем хвалёные репликанты Доминиона. Пожар в доме тем временем разгорелся не на шутку. Огонь охватил лёгкие конструкции, и Густаво понял, что тиаматцы просто не успеют добежать, прежде чем станет поздно. — Пекеньо! Услышав голос хозяина, саблезуб дисциплинированно сел, ожидая команды. Густаво отправил на тактический блок питомца серию пиктограмм. Расчистить вход в подвал и вытащить людей. Саблезуб нерешительно тронулся с места: огонь вызывал у него инстинктивный страх. — Ну же, малыш, — подбодрил Густаво. — Давай, ты сможешь. Пекеньо жалобно рыкнул, а потом, прижав уши, прыгнул навстречу опасности. Наваленная поверх подвальной двери баррикада из мебели была непреодолимым препятствием для человека, но не для восьми центнеров заключённой в броню кошатины. Пекеньо, словно бульдозер, снёс баррикаду и вломился в подвал. Следующие несколько секунд оттуда вылетали ошеломлённые идиллийцы, выброшенные мощной лапой. — Быстрее, малыш, — беззвучно шептал Густаво, с тревогой глядя на объятый пламенем дом. Пекеньо выпрыгнул из подвала за считанные мгновения до того, как здание сложилось внутрь. Саблезуб оглядел ошеломлённых людей и отошёл подальше от огня, к остальным фамильярам. Через минуту подбежали тиаматцы. Густаво обхватил руками голову питомца, и Пекеньо принялся жаловаться на пережитый им страх и невоспитанных людей, которые даже не назвали его «хорошим мальчиком». — Тихо, малыш, — Густаво снял с саблезуба шлем и почесал ему лоб. Тот немедленно шлёпнулся на спину, требуя погладить и пузо. — Не сейчас, — разочаровал его Густаво. Пекеньо огорчённо вздохнул. Усевшись, он шумно почесал задней лапой ухо и бдительно вскинулся, услышав в стороне автоматные очереди. Тиаматцы насторожились. Густаво взглянул на тактический блок и расслабился: в той стороне, откуда донеслась стрельба, зеленели отметки дорсайцев. А вот точки штрафников стремительно гасли одна за другой. Вопреки приказу оставаться на местах, небольшие группы союзовцев входили в город наводить порядок. Лейтенант де Сервантес был не одинок в умении находить лазейки в правилах.
Планета Идиллия. Город Зелар Едва Лорэй вошли в гостиную дома, служащего диверсантам базой, на них уставилось дуло пистолета. — А, это вы, — тихо проговорил контрразведчик, опуская оружие. — С возвращением. Грэм сидел в кресле, опутанный шлангами капельниц, придававших ему вид злодея-инвалида из кинобоевика. Было видно, что капитан удерживается в сознании лишь силой воли, но вот-вот отключится, составив компанию незнакомой идиллийке, спящей на диване. На спине несчастной розовели аккуратно наложенные полосы синтеплоти, резко контрастируя с фиолетовой кожей. — Азил сказал, что шрамов не останется, — глядя на женщину, сказал Грэм, словно кто-то его об этом спрашивал. Положив пистолет на подлокотник, капитан помассировал веки. — Ваши уже ушли, — сказал он. — Сержант, можете последовать за ними. Ваш командир сказала, что вы знаете точку сбора. — Я остаюсь, — сержант положил ладонь на плечо Эйнджелы. — Тоже сдаюсь. Если гарантируете те же условия, что и Лорэй, сэр. Сложно сказать, кого это заявление удивило больше: все потрясённо уставились на Чимбика. — Не думаю, что это хорошая идея, — осторожно сказала Эйнджела. — На данный момент — единственно верная, — отозвался репликант. — И я так понимаю, что сидеть вы хотите в одной камере с Эйнджелой Лорэй? — уточнил Грэм. — Да, сэр, — сержант с вызовом уставился на контрразведчика. — Договорились, — кивнул тот. В комнату вошёл Блайз, по уши заляпанный грязью. — О чём договорились? — спросил он. — И кто это валяется на моём диване? Сержант метнул на него свирепый взгляд. — Да я пошутил, садж! — вскинул ладони болтун. — Просто вы все тут серьёзные такие… — Заткнись, Блайз! — рыкнул Чимбик. — Приведи себя в порядок и выдвигайся на точку сбора. — А ты? — насторожился Блайз. — А я сдаюсь, — просто ответил сержант. Блайз обалдело моргнул. От веселья не осталось и следа. Он переводил растерянный взгляд с сержанта на Лорэй и обратно, словно надеясь на то, что всё сказанное — шутка. — Почему? — наконец спросил он. — Потому что я так решил, — спокойно отозвался Чимбик, беря Эйнджелу за руку. Блайз посмотрел на них, вздохнул и махнул рукой: — Тогда я тоже сдаюсь. Грэм внимательно посмотрел на него, а потом кивнул: — Хорошо. — Ну и отлично! — обрадовался Блайз и обнял Ри, не обращая внимания на то, что пачкает её грязью. — Твоё слово весит достаточно, чтобы обеспечить им безопасность? — Эйнджела внимательно посмотрела на Нэйва, готовая поймать его на лжи. — Да, — глядя ей в глаза, ответил тот. — Никто не суёт нос в дела контрразведки. Ри привычно перевела взгляд на сестру и, дождавшись её кивка, беспечно заявила: — Пойду собирать вещи. Терпеть не могу тюремные робы — они мне не идут. — На гауптвахте выдают полевую форму, — поправил её педантичный Чимбик. — Именно, — подтвердил Нэйв. — И ещё одно, Ри, никаких ножей! — Боже, какие вы зануды! — фыркнула она, чмокнула Блайза и с оскорблённым видом направилась в свою спальню. Грэм выдавил слабую улыбку и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза.
Первое, что увидела Ракша, ворвавшись в дом во главе группы захвата, — чинно распивающих чай из старомодных фарфоровых чашек Лорэй и переодетых в штатское репликантов. На столе, рядом с горкой сладостей, исходил паром заварочный чайник. — Ну наконец-то, — жизнерадостно улыбнулся ей репликант без татуировок. — Мы уж заждались. И указал на лежащую рядом спортивную сумку. Дёмина окинула недоверчивым взглядом смиренно ожидающих чего-то диверсантов Доминиона и уточнила: — Чего именно вы заждались? — не торопясь опускать нацеленный на них автомат, поинтересовалась Ракша. Старомодные механические часы на стене давно не заводили и стрелка замерла, показывая пять часов. Дана некстати вспомнила, что на Новом Плимуте это как раз время традиционного чаепития. — Вас, — ответил репликант-сержант. — Санитарная машина с вами? И указал за спину, на контрразведчика и идиллийку. — Чувствую, потребуются объяснения, — пробормотала дорсайка, забрасывая автомат за спину. — Сержант! Медиков сюда! Дорсаец-сержант кивнул и вышел. А его товарищ, оглядев смирно сидящий за столом квартет, поинтересовался: — Вы вообще кто? — Военнопленные, — отозвался татуированный репликант. — Капитан Нэйв… — он указал на бессознательного контрразведчика, — …взял нас в плен. — О как, — удивился дорсаец, глядя, как вбежавшие медики перекладывают грозного пленителя на носилки. — Ну, раз пленные, пошли, такси ждёт. Прокатим вас с ветерком до гауптвахты. Татуированный репликант молча встал и, подхватив сумку с вещами, первым пошёл к выходу.
(обратно)
Глава 11
Планета Идиллия. Город Зелар, госпиталь № 11 ВС Союза Одиночная палата в отделении для легкораненых напоминала Грэму комнату для медитаций: светлые стены и полная звукоизоляция. Раненым нужен покой, а не истошные крики собратьев по несчастью. Нащупав сенсор управления койкой, Грэм превратил её в подобие шезлонга, получив возможность смотреть в окно. Не то чтобы ему нравился вид ночного парка, но от созерцания стен и потолка у Нэйва уже ломило скулы. И чёртовы мысли… Перед глазами вновь встала залитая кровью площадь и взгляд умирающей идиллийки, лежащей в самом низу груды тел. Все эти смерти на его совести. Это он проморгал заговор Шеридана, увлёкшись хранением овощей и сбором пьяниц. Это его агентурная сеть в штрафных батальонах занималась стукачеством на сослуживцев, а не сбором реальной информации. Так что во всём этом кошмаре виноват один человек — капитан контрразведки Грэм Нэйв. Поглощённый этими мыслями, он не заметил появления медсестры-дорсайки, отсоединившей капельницы. — Как вы себя чувствуете, капитан? — вернул Нэйва в реальность её вопрос. — Великолепно, — сухо отозвался Грэм. Медсестра скептически вздёрнула бровь, но промолчала. Заменив картридж регенератора тканей на повреждённой руке контрразведчика, она сказала: — Начальник госпиталя удовлетворил ваше ходатайство о досрочной выписке. Скоро за вами приедут. Надеюсь, не стоит напоминать, что ещё сутки нельзя давать нагрузку на руку? — Не стоит, — отозвался Грэм. — Спасибо, мэм. Медсестра окинула капитана задумчивым взглядом и вышла. Нэйв готов был поспорить, что первым делом она зайдёт к психологу и доложит о поведении пациента. Плевать. Выписка — дело решённое, а психолог пусть катится к чертям. Вскоре он уже садился в машину к Ракше. Пожалуй, единственная радость за этот неимоверно длинный день — то, что приехала именно Дана, хотя дел у неё сейчас должно быть по горло, а то и выше. — Привет, — поздоровался Грэм, неуклюже забираясь в броневик. — Капитан, помочь? — окликнул его медбрат-бейджинец. Персонал госпиталя состоял только из военнослужащих Союза. Местных медиков к раненым не подпускали сначала из паранойи, а потом из-за эмпатии. — Нет, спасибо, — вежливо отказался Нэйв. Как только он пристегнулся, машина плавно тронулась. Нетипично для Ракши, предпочитающей рвать с места и закладывать лихие повороты. — Мы восстановили контроль над городом, — без обычных шуток и зубоскальства сообщила Дёмина. — До полного порядка ещё очень далеко, но стадо корпоратских ублюдков уже в загоне. Дорога впереди оказалась раскурочена взрывом, и Ракша прижала броневик к обочине. Это было ошибкой. Из-за близости к дому их настиг эмпатический контакт с кем-то из идиллийцев. Такого кошмарного потрясения Грэм не испытывал до вчерашнего дня, когда пришлось двигаться через «заграждение» из раненых. Но там была затмевающая рассудок боль, а тут… Наверное, ближе всего это чувство описывала фраза «мир перевернулся». То пугающее ощущение, когда опора уходит из-под ног и жизнь меняется навсегда. Воздействие было секундным, но броневик повело. Ракша зашипела сквозь зубы и выровняла руль. — Как Костас? — спросил Грэм, оглянувшись на воронку. Судя по размеру, сюда прилетело что-то тяжёлое, вроде стапятидесятипятимиллиметрового снаряда. — Немного побит, но ничего непоправимого, — бесцветным голосом отозвалась Дёмина. — Я думала, он лично развесит всех корпоратов без разбора по ближайшим деревьям, но папа решил дождаться тебя. Нэйв попытался вспомнить, слышал ли он хоть раз раньше, как Ракша называет Костаса «папой», но не сумел. А ещё ему очень не понравилось настроение Ракши. Всегда яркая, живая, щедрая на тумаки и подколки, Дана сейчас напоминала бледную тень самой себя. — Ты в порядке? — осторожно тронув её за плечо, спросил Грэм. — Покатаешься несколько часов по городу скорбящих эмпатов — сам таким станешь, — отозвалась дорсайка. — Нет, спасибо, — отказался Грэм. Ему за глаза хватило пережитого на площади, но говорить об этом Нэйв не стал. Ракше и так хватило дерьма за этот день, чтобы ещё и своё на неё вываливать. — Едем к штабу Прокофьева, — вместо этого сказал он. — Мне нужен его компьютер. — Уже дожидается в твоём кабинете, — Дана плавно повернула и вывела машину на площадь перед комендатурой. За прошедшие часы та превратилась в фильтрационный лагерь. Брусчатку даже не стали отмывать от крови: просто установили столбы по периметру и натянули колючую проволоку, пустив по ней ток. Получившийся загон заполнили двуногим скотом в чёрно-сером. Сходство со скотным двором усиливалось благодаря тиаматским фамильярам, бегающим вокруг «загона». Броневик проехал шлагбаум и остановился у крыльца. Нэйв, кое-как справившись с замком ремней, распахнул дверь и поморщился: — Фу… Ветер донёс амбре со стороны «фильтра». Никто не удосужился установить туалеты для задержанных, из-за чего штрафники справляли нужду где придётся. Вонь нечистот смешивалась с запахами подсохшей крови, перегара и блевотины, создавая воистину сногсшибательный «букет ароматов». Грэм невольно посочувствовал тиаматской живности, вынужденной терпеть эту вонищу. — Хоть бы сортиры поставили, — проворчал капитан, спрыгивая наземь. — Это не первоочередная задача, — без всякой жалости к задержанным ответила Ракша. — А нам теперь всем этим дышать, — Нэйв вновь поморщился. — Я, конечно, знал, что вся эта ублюдочная братия — те ещё засранцы, но что-то даже для них перебор… Ноги вновь прострелило болью, и Грэм опёрся здоровой рукой о крыло броневика, чтобы не упасть. Скрипнув зубами, капитан выпрямился и бросил опасливый взгляд на Ракшу, проверяя, не заметила ли та его слабости. Повезло — Дана как раз выбиралась из машины. — Надень шлем и включи фильтрацию, — посоветовала Дёмина, громко хлопнув дверью броневика. — Или запрись в кабинете. — Я не на Гефесте, чтобы в коробке через фильтры дышать, — фыркнул Грэм. — Но зато есть стимул поскорее убрать отсюда это стадо. Мирняка пострадало много? — Чуть больше двух сотен убитыми, — ответила Ракша, глядя в сторону. — Тяжелораненых почти сотня. Просто побитых, изнасилованных и ограбленных даже считать не начинали. На плечи Нэйва будто легла незримая тяжесть, а в душе поселилось понимание, что это не оставит его в покое до конца жизни. Вздохнув, капитан шагнул к крыльцу и едва успел отпрыгнуть в сторону: по ступенькам к нему скатился клубок рыжего в тёмную полоску меха. Ударившись оземь, клубок распался на двух котят тиаматского саблезуба, моментально сцепившихся снова в весёлой борьбе. — Натуральный зоопарк, — буркнул Грэм. — Зато можно отвлечься от… всего этого… Неопределённо махнув в сторону площади и города, Дана наклонилась и потрепала одного из котят по холке. Тот разгневанно мявкнул и попытался ухватить дерзнувшую руку, но девушка увернулась от неловкого пока зверёныша. Отвлечься… Нэйв смотрел на котят, а видел умирающую идиллийку на залитых кровью камнях. Мотнув головой, чтобы отогнать наваждение, Грэм спросил: — Что с госпожой Зарой? Выпрямившись, Ракша бережно, но решительно сдвинула с пути пушистый клубок и открыла дверь. — Благодаря тебе жива, — сообщила лейтенант, успокаивающе махнув рукой вскочившему дежурному. — В остальном — плохо. Тут и у нормальных-то людей от вида площади крышу срывало, а для идиллийки… Продолжать она не стала — то, что жизнелюбивые и добрые аборигены не созданы для подобных зрелищ, было очевидно для всех. — Ясно, — вздохнул Грэм, поднимаясь вслед за девушкой по лестнице. В кабинете они застали Рама: комендант с сигарой в зубах сидел на подоконнике, задумчиво разглядывая загон с штрафниками. Лицо полковника напоминало афишную тумбу: всё в синяках и нашлёпках биопластыря. Левый глаз вообще практически скрылся под огромным лиловым фингалом, превратившись в узкую щель. Но, несмотря на столь живописный вид, выглядел полковник бодрым и полным сил. — Сэр, — Грэм встал по стойке «смирно». — Капитан Нэйв… — Вольно, — махнул рукой Костас. — Это вас за что так? — осторожно поинтересовался Нэйв. — А когда ты Зару спас, ворвалась орда этих обмудков и захотела узнать, куда ты её потащил, — в гримасе на лице полковника с трудом узнавалась улыбка. — Я, правда, тоже не остался в долгу и пару успел очень качественно приложить. Но это так, мелочи. Положив сигару в пепельницу, он спрыгнул с подоконника и подошёл к Нэйву. — Я твой должник, дружище, — сказал китежец, крепко пожимая Грэму руку. — Нет, сэр, — посмотрев Костасу в глаза, ответил Нэйв. — Я всего лишь исправил свою ошибку. — Ошибку? — Рам вздёрнул брови. — Если это можно так назвать, — Нэйв снял кепи и кинул на свой стол. — Занимайся я работой — этого всего… — он мотнул головой в сторону окна, намекая на то, что творилось в городе, — …не было бы. А так… Шеридан меня обставил. — И как ты должен был об этом узнать? — сняв шлем, Ракша с интересом уставилась на Грэма. — Думаешь, он трепался о том, что намерен сделать? Или у тебя телепат в штате? — Достаточно было завести стукачей в его полку, — хмуро отозвался Нэйв. — Хватило бы намёка, чтобы уже держать ухо востро. А я, дурак, на наших только и смотрел. Кстати, о телепатах… Точнее, эмпатах, что с пленными? — Да что им сделается? — хмыкнул Рам и поморщился, мимические упражнения вызывали боль. — Ты ж наобещал им радости — пришлось обеспечивать. Сунули пока в одну камеру, пришлось туда два траходрома ставить. Довольны, как те котята на газоне. Особенно засранец, ухайдакавший нам завод по производству киборгов… — ЧТО?! — корабельной сиреной взревел Нэйв. — Ты чего орёшь? — опешил полковник, поковыряв пальцем в заложенном ухе. — Разве не в курсе? Один из этих штампованных говнюков пролез на завод — а может, вообще прошёл парадным шагом, там ни хрена, считай, охраны не было, кроме автоматики… — А куда охрана делась? — Грэм откровенно обалдел от такой новости. — В умат ужралась, — развёл руками Рам. Странно, но факт уничтожения завода явно не особенно огорчал китежца. — Наших Шеридан убрал, а корпоратовскому мясу оно надо — службу тащить? — продолжал он. — Начкар с разводящим в город свалили, а оставшиеся радостно нажрались в хлам. Репликант расхреначил развёрнутый уже цех с кувезами, сборочныйи центр управления. Теперь три дня уйдёт на ремонт центра управления и ещё десять — пока сделают из запчастей цеха и наладят аппаратуру в сборочном. — Вот говнюк… — взмахнул здоровой рукой Нэйв, догадавшись, откуда явился перемазанный грязью репликант. — Суки доминионские, один хер хоть где-то да кинули! Я эту Джун когда поймаю — саму заставлю гайки крутить, вручную! — Да ладно, свою-то часть сделки они выполнили, — добродушно ухмыльнулся Рам, из чего Нэйв понял: Ракша уже обо всём рассказала приёмному отцу. — Ну и на то они и доминионцы, чтобы хоть где-то да кинуть. Грэм только покачал головой и уселся за свой стол. — Ладно, хрен с ними, — вздохнул он. — Пойду пообщаюсь с задержанными. А, сэр, штрафниками я тоже займусь. — А что ими заниматься? — даже удивился Костас. — Перевешать — и вся недолга. — Нет, — огорошил его Нэйв. — Сам хочу так, но нельзя. Кто заслужил — те петлю и получат. А кто просто квасил — либо плетей, если во время службы, либо пусть валит нахрен службу нести, как протрезвеет, если был в увольнении. — Ты охренел? — взъярился Рам. — С чего этой мрази такая милость? — С того, сэр, что иначе мы будем не лучше их. На это Костасу возразить было нечего. Нэйв взял кепи и вышел из кабинета. — Я с тобой, — Ракша последовала за ним, на ходу надевая шлем. — Не нравится мне, что они так легко сдались, хотя могли запросто уйти. Ты был не в лучшем состоянии, город в хаосе, так что просочились бы они без проблем даже со своими девками. — Вот и спросим, — отозвался Нэйв. В тамбуре гауптвахты дежурный протянул капитану сумку с дыхательной маской. — На всякий случай, сэр, — сказал он. Грэм, прекрасно помня выходки Свитари, благодарно кивнул и повесил сумку на плечо. — Следи за атмосферой, — попросил он Ракшу. — Сразу маску цеплять не хочу — нужно показать им наше доверие. — Я шлем снимать не буду, — покачала головой Дёмина. — Не умею показывать то, чего нет. Нэйв кивнул. Странно, но присутствие Ракши действовало на него успокаивающе. — Ну, как вам номер? — спросил капитан, входя. Под камеру без затей определили одну из комнат отдыха для персонала, коих в здании мэрии было предостаточно. Всего-то и понадобилось: решётки на окна, заменить дверь на металлическую и установить камеры слежения. В остальном обстановка осталась прежней, и гауптвахта больше напоминала комфортабельный номер отеля. Пленники тоже скорее походили на курортников, чем на заключённых: Эйнджела и вовсе вытянулась на диване, а татуированный сержант разминал ей ступни. Нэйв готов был поклясться, что репликанту процесс нравится едва ли не больше, чем его подружке. — Пять звёзд! — оценила сидевшая в кресле Свитари. У неё в ногах расположился отмытый и довольный жизнью Блайз, которому Ри массировала плечи. — Это что за выходка с заводом? — поинтересовался у него Грэм, усаживаясь на один из свободных стульев. Ракша встала у него за спиной, готовая пристрелить любого, кто рискнёт дёрнуться в сторону контрразведчика. — Шабашка, — лучезарно улыбнулся репликант. — Грех было не воспользоваться случаем. Капитан, а твой личный комок злости всегда такой или иногда расслабляется? Он кивнул на Ракшу, разглядывая её с весёлым любопытством. Нэйв понял, что репликанту понравилась манера Ри задевать Ракшу и он решил повторить. — Для тебя это лейтенант Дёмина, — спокойно обрубил Грэм. Репликант прищурился и вознамерился ответить, как раздался тихий голос сержанта: — Заткнись, Блайз. Удостоверившись, что приказ выполнен, сержант продолжил: — Простите его, лейтенант. Мы ещё плохо понимаем границы дозволенного между людьми, особенно когда дело касается юмора. Ракша кивнула, принимая извинения. — И всё у меня нормально с юмором, — проворчал Блайз. — Да, просто он настолько тонкий, что его не видно, — охотно согласился Грэм. Репликант озадаченно уставился на капитана, а потом, поняв смысл шутки, расхохотался. — Полагаю, сэр, — недовольно посмотрев на Блайза, вновь подал голос сержант, — вы пришли не юмору нас обучать? — Именно, — не стал ходить вокруг да около Нэйв. — Какие у вас планы на будущее? — Жить долго и счастливо, конечно же! — весело ухмыльнулась Свитари. Уловив взгляд сестры, она пожала плечами и умолкла. — Туманные, — высвободив ступни, Эйнджела села рядом с сержантом. — Мы не уверены, что наш работодатель одобрит всё это… Её рука ненавязчиво скользнула в ладонь репликанта. Тот, заглянул девушке в глаза, затем перевёл взгляд на контрразведчика: — Я поэтому сдался, сэр. Нэйва это не особенно удивило: капитан ожидал чего-то подобного. Переговоров. — И на что вы готовы ради совместного будущего? — откинувшись на спинку стула, спросил он. — Я про нормальное будущее, а не «жили они недолго, но счастливо и умерли в один день у расстрельной стенки». — На многое, — вновь взглянув на Эйнджелу, ответил сержант. — Китеж сможет принять шесть сотен репликантов, как принял и дорсайцев? И внимательно уставился мимо Нэйва, на Дёмину. Та какое-то время молчала, и Грэм готов был поспорить, что Ракша ошарашена не меньше его. — Вы же воюете за Доминион, — наконец произнесла она. — Дорсай тоже когда-то был частью Доминиона, — напомнил Чимбик. — А нам никогда даже не давали выбора за кого воевать. Я хочу предложить братьям решать самим. Так Китеж сможет принять нас на тех же условиях, что и людей? Прежде чем ответить, Дёмина вновь задумалась: — Я не член Совета, но, если исходить из наших законов, это возможно. Условия для всех одни: пять лет службы Китежу в обмен на гражданство. Дорсайцы прошли через это и теперь мы полноправные граждане. — Такой вопрос решается на куда более высоком уровне, сержант, чем наш нынешний, — добавил Грэм. — И занимает очень много времени. Кстати, почему Китеж, а не Союз? — Потому что я не хочу опять работать на Консорциум, — в глазах репликанта на мелькнула ярость. — Мне хватило десяти лет. А Союз лежит под Консорциумом. С этим Нэйв был полностью согласен. — А что вы? — капитан посмотрел на Лорэй. — Китеж — суровый мир с простыми нравами. Уверены, что впишетесь? Со стороны Ракши раздалось скептическое хмыканье. Ответом ей была гримаса Свитари. — Мы приложим все усилия, — ответила Эйнджела, сжимая руку сержанта. — Я вас услышал, — сказал Нэйв, вставая. — Подумайте — может, захотите как-то… иначе устроить свою жизнь. А сейчас простите, мне пора работать. Если что-то понадобится — говорите дежурному. Доброй ночи. Выйдя в коридор, Грэм подошёл к окну и уставился на загон с штрафниками. — Китежу шесть сотен репликантов пригодились бы, — сказал он, наблюдая, как из кузова подъехавшего грузовика за колючку закидывают очередную партию корпоратов. Сняв шлем, Ракша задумчиво посмотрела на дверь гауптвахты. — Они бы всем пригодились, — сказала она. — Проблема в том, что Доминион вряд ли такое спустит. Они смирились с тем, что Китеж принял дорсайцев, потому что нас было мало, мы пришли как побеждённые, и бездействие Доминиона выставлялось как милосердие. Её губы сжались в тонкую злую линию, красноречивей слов демонстрируя Нэйву, что Дана думает о милосердии Доминиона Земли. — Репликанты же — их имущество. Их оружие. Они не простят ни штамповок, ни тех, кто дал им убежище. Не думаю, что Совет пойдёт на такой риск. — А зря, — Нэйв вздохнул. — В данном случае риск того стоит. Но… Это уже не нам с тобой решать. — Не нам, — согласилась Дана и совершенно неожиданно грустно вздохнула. — Я их в чём-то понимаю. Помню то ощущение, когда у тебя больше нет дома и ты не знаешь, что будет дальше. «Как я сейчас», — мрачно подумал Нэйв.
(обратно)
Глава 12
Орбита планеты Идиллия. Лёгкий авианосец «Лун» военно-космического флота Союза Первых «Лун» был одним из кораблей, построенных по заказу Союза на верфях Гагарина. Трёхсотметровый красавец, выполненный с применением новейших технологий, доступных Союзу и Консорциуму, способный вызвать восхищение даже у вояк Доминиона. Пятьдесят четыре многоцелевых автоматических истребителя, противокорабельные ракеты, шесть рельсовых орудий и лазеры ближней обороны превращали корабль в серьёзного противника. Неудивительно, что для обороны Идиллии оставили именно его, подкрепив двумя автоматическими ракетными платформами типа «Хепеш». По меркам Союза — вполне солидное соединение. И досадная помеха — по меркам Доминиона. Когда открылась «кротовина», выпуская доминионские боевые корабли, командующий соединением капитан первого ранга Бернард Уорбёртон-Ли понял, что, скорее всего, больше никогда не увидит родной Гефест. Пятнадцать вымпелов вражеской эскадры: восемь транспортов и семь боевых кораблей, из которых два — тяжёлые артиллерийские. Остальные: авианосец, «одноклассник» «Луна», три ракетные платформы и корвет ПВО для перехвата вражеских противокорабельных ракет и малых аппаратов. Серьёзная сила даже для куда более мощной эскадры, чем та, которой располагал гефестианец. Но Уорбёртон-Ли даже не думал уклоняться от боя. Ещё в детстве Бернард твёрдо решил связать жизнь с военно-космическим флотом. Поводом для этого стал мультсериал о приключениях капитана Спитфайра, грозы пиратов и работорговцев. И маленький Бернард, построив «рубку» из мебели, вёл свой корабль сквозь вражеский огонь, крепко стиснув в зубах стилос вместо трубки. Сейчас, тридцать пять лет спустя, детские мечты сбылись. Единственное, о чём жалел Уорбёртон-Ли, что нельзя взять в зубы трубку. Да и не было её у некурящего гефестианца. — Выпустить истребители! — скомандовал Бернард. — Цель — транспорты. Ракетным платформам — тоже бить по транспортам. Господин Густав. Старший артиллерийский офицер на мгновение оторвался от своего пульта. — Займите остальных, — распорядился Бернард. — А то ещё подумают, что мы их игнорируем, обидятся и уйдут. Первое правило гостеприимства: не дай заскучать гостю. Незамысловатая шутка вызвала смех присутствующих, помогая справиться с напряжением и страхом. — А я думал, что первое правило гостеприимства — это не угробить гостя, — отсмеявшись, вставил штурман. — Так то на Тиамат, — отозвался старпом. — И не в нашей ситуации. — Да, нам как раз актуальнее обратное, — согласился штурман. Уорбёртон-Ли слушал их диалог с мрачным удовлетворением. Пусть шутки скрывали нервозность, но экипаж авианосца не собирался, как говорят китежцы, «праздновать труса». — Сэр, — подал голос связист. — Вражеский командующий на связи. — Да? — удивился Беранрд. — Ну, давай послушаем, что нам скажут. Вдруг они решили сдаться? На мостике вновь раздались смешки. — Давай на общий канал, пусть все слышат, — приказал Уорбёртон-Ли. — Ай-ай, сэр[338]! — связист тронул сенсор. — Воины Союза! — зазвучал в наушниках голос вражеского командующего. — Нам не нужна ваша смерть. Мы вам не враги. Наш общий враг — Консорциум! Предлагаю вам почётный плен. Незачем умирать за деньги корпораций… — Ишь, как чешет, — ухмыльнулся старпом. — …мы пришли вернуть свою планету… — продолжал домнионец. Уорбёртон-Ли жестом приказал включить обратную связь. — Свою, говоришь? — растянув губы в хищной улыбке, спросил каперанг. Верить словам врага он не собирался. Равно как и принимать его условия. Пример Дорсая был достаточно нагляден для тех, кто желал узнать методы Доминиона. И Бернард не желал, чтобы его родной Гефест разделил ту же участь. А значит, надо было отбить у доминионцев всякое желание лезть к Союзу. С точки зрения каперанга, орбита Идиллии прекрасно подходила для этой цели — насовать засранцам по сопатке так, чтобы потом сто раз подумали, прежде чем куда-то рыло сунуть. — Ну, раз своя, — Бернард знал, что сейчас его слышит весь экипаж, потому подобрал максимально эффектную фразу для завершения разговора, — так приди и возьми! И отключился. — За своим он пришёл, — каперанг поудобнее устроился в своём кресле. — Хозяйчик грёбаный. Настучим ему по рукам, чтобы не тянул, куда не следует! «Лун» продержался шесть часов. Доминионцы смогли сохранить транспорты, но это стоило им всех трёх ракетных платформ и корвета. Оба крейсера и авианосец тоже схлопотали по ракете от упорного союзовца. «Лун», превращённый в развалину, упрямо отказывался выходить из боя. На авианосце уцелела всего одна пусковая установка противокорабельных ракет, но авианосец, словно берсеркер из древних легенд, продолжал сражаться. Но всему наступает предел. Когда ушла последняя противоракета, а лазеры ближней обороны вышли из строя из-за перегрева, Уорбёртон-Ли приказал экипажу покинуть корабль. В шлюпку он сел последним, лишь удостоверившись, что на борту не осталось ни одного живого человека.
Планета Идиллия. Город Эсперо, военная база «Эсперо-1» Десантные челноки с подкреплением садились вереницей. По аппарелям съезжала бронетехника, с топотом сбегали пехотинцы, сгружались контейнеры с оборудованием, снаряжением и боеприпасами. В штабе группировки царило сдержанное ликование: метрополия успела прислать подмогу, и теперь весы склонились в пользу доминионцев. Но восторги штаба разделяли не все. Особой радости от полученного пополнения в бригаду коммандос никто из офицеров не испытывал: вместе с подмогой командиры получили головную боль. Батальон взбунтовавшихся репликантов и два батальона потенциальных смутьянов — «то, что нужно» в зоне боевых действий. Особенно в бригаде коммандос, проводящей рейды по тылам противника. Не то чтобы это было совсем уж проблемой для командиров — в конце-концов коммандос с момента создания были по армейским меркам бандой бузотёров, на половом органе вертевших дисциплину, — но тем не менее вопрос вставал достаточно серьёзный. Одно дело — призвать к порядку оборзевших людей, и совсем другое — репликантов. Тумаки тут не помогут, затягивание гаек тем более. Потому, распределив вновь прибывших по подразделениям, Стражинский собрал оставшихся на базе офицеров бригады на совещание. Получилось негусто: сам полковник, оба комбата, двое ротных и зампотыл. Все остальные ещё гуляли по вражеским тылам, причиняя союзовцам добро, нанося пользу да подвергая ласкам. — Ну, как вам пополнение? — усмехнулся полковник. — Девять сотен копий сержанта РС-355085, — отозвался майор Хилл. — Прям не пополнение, а мечта. Тайрелл уже бегает по потолку и рвёт на жопе волосы, требуя не пускать их в бой до окончания полной диагностики. — Может начинать рвать на мошонке, — Савин взял банку сока со стола. — У нас нет возможности дать ему развлекаться — если он не заметил, идёт война и полно работы. — Тут ещё приказ, — Савин показал на планшет. — Командование приказывает затыкать это наше подкрепление в самую задницу… — Как будто мы только по курортам ходим, — расхохотался один из ротных. — Воистину, — улыбнулся полковник. — Так что с этим проблем не встанет. Но это касается и наших репликантов. — Так они уже там, — напомнил майор Хилл. — Это не всё, — Стражинский вздохнул. — В приказе чётко сказано: кидать репликантов на самые горячие участки. Нужен максимум потерь среди них. — За каким, я извиняюсь, хером? Они там что, вконец на голову скорбные?! — взвился Савин. — Воистину, — поддержал его Хилл. — Это что употребить надо, чтобы родить такое? — Генеральские звёзды на погоны, наверное, — предположил второй ротный. — Говорят, самая забористая дурь. — Всё? — Стражинский оглядел подчинённых. — Наркоту обсудили? Можно продолжать? Спасибо. — Виноват, господин полковник, — поняв, что перегнул палку, повинился ротный. — Итак. Чей-то светлый ум счёл, что репликанты ненадёжны. Что да почему — потом обсудим, — Стражинский кинул планшет на стол, словно тот обжигал ему пальцы. — Максимальные потери среди репликантов нужны для того, чтобы у команды Тайрелла было меньше работы при утилизации — да, тут так и написано, — оставшихся. Наступила тишина — офицеры бригады переваривали чудовищную новость. — Хер ему на шею, чтобы воротник не натирал и сквозняком не поддувало, — нарушил тишину злой голос Савина. — Я своих ребят им не дам. — Это приказ, майор, — отчеканил Стражинский. — А ты давал присягу… — Да я до хера чего давал, — огрызнулся Савин. — Кому — присягу, а кому — и в хлебальник. Хотят конец репликантов? Ну так пусть возьмут его за щёку. — Действительно — какого рожна? — добавил Хилл. — Даже если штамповки и не люди — они охрененно эффективны. В душе не колышу, что там занесло в штабные бестолковки, но я против того, что они сочинили. Это апогей долбоебизма — брать и выкидывать отличное оружие. Остальные офицеры промолчали, но по их лицам Стражинский понял, что они полностью поддерживают высказавшихся. Да и сам полковник тоже был согласен с комбатами. Вздохнув, он вновь подтянул к себе планшет. — Перейдём к насущным вопросам, — сказал полковник.
Поздним вечером Савин подошёл к нужному дому. Чувствовал себя майор несколько глупо, словно актёр любительского театра, играющий шпиона: даже непривычная гражданская одежда не могла скрыть выправки профессионального военного. Но человек в форме привлёк бы куда больше внимания. — Добрый вечер, госпожа Варес, — поприветствовал он открывшую дверь хозяйку. — Простите за неожиданный визит. В глазах идиллийки ясно читалась тревога. Очевидно, состояние майора, как и факт его появления, не сулили ничего хорошего. — Что-то случилось с Чи… — она осеклась, — …с сержантом? — Нет, — майор успокаивающе вскинул руку, — но может случиться. Вы знаете кого-то, кто может организовать встречу с представителем Короны? Желательно с самим королём. Тайно.
Планета Идиллия. Город Зелар. Комендатура Желая как можно скорее избавиться от вони импровизированного «фильтра» с корпоратами, Нэйв беззастенчиво припахал себе в помощь шестерых лейтенантов. Рассадив их по кабинетам, он приказал разбирать дела задержанных штрафников, благодаря чему загон пустел с завидной быстротой. Правда, минусом стали вопли приговорённых к порке за самовольную отлучку, но с этим пришлось смириться. — Разрешите, сеньор полковник? — в дверях кабинета стоял старшина-тиаматец. Вопреки укоренившемуся в сознании большинства жителей Союза образу, тиаматцы никогда не носили длинных волос: только законченный идиот полезет в кишащие паразитами джунгли с гнездом для блох на голове. Распространённый среди жителей Союза образ возник благодаря популярному приключенческому фильму, главный герой которого — тиаматский зверолов — щеголял косами с вплетёнными в кончики стальными шарами, используя их как оружие. На самой Тиамат фильм, понятное дело, ничего, кроме раздражения, не вызывал. Татуировки на лицах уроженцев мира смерти несли смысловую нагрузку. Каждый рисунок имел своё значение: от информации о месте рождения до совершённых человеком деяний. На инопланетников, украсивших свои лица «тиаматским орнаментом», жители сельвы смотрели как на убогих дурачков. Лицо визитёра украшала целая картинная галерея, свидетельствующая о жизни, богатой на события. Что неудивительно для Тиамат, где приключения начинаются сразу за городскими стенами. — Входите, старшина, — разрешил Рам. — Что-то случилось? Гость вскинул ладонь к виску. — Старшина де Силва. Разрешите обратиться к сеньору капитану? — Обращайтесь, — удивлённо вскинув бровь, кивнул Рам. — Спасибо, сеньор, — тиаматец чётко, словно на плацу, развернулся к опешившему Грэму. — Сеньор капитан. Я, Максимилиано Вашку да Гама де Силва, быть ваш должник за спасти мой невеста. Моя амадо[339] Лили. — Я? — искренне удивился Нэйв. — Когда? Ни одной спасённой идиллийки, кроме Зары, Грэм припомнить не мог. Де Силва, мешая эсперанто с испанским, разразился пылким монологом, из которого Нэйв кое-как уяснил, что «амадо Лили» — та самая девушка, что вызвала помощь в дом, где идиллийцев убивали «Поцелуем вечности». Сам Грэм её даже не видел: в отличие от своих дружков, попавших в лапы корпоратов, девчонке хватило ума забиться в укрытие и не отсвечивать, пока беда не миновала. Наверное, поэтому она так и приглянулась тиаматацу: у этой идиллийки присутствовал инстинкт самосохранения, что не особо свойственно представителям её народа. — Вообще, жизнь ей спас другой, — сказал Грэм, когда тиаматец замолчал. — Я в это время валялся на клумбе. — Но Лили сказала, что вы… — озадачился де Силва. — Она видеть вас, сеньор капитан, когда вы говорить a sus amigas[340] убегать из город. — Присаживайтесь, старшина, — Грэм указал на свободное кресло. — В общем… И капитан подробно рассказал тиаматцу про события в том доме. Не то чтобы это было необходимо, но очень уж хотелось ненадолго отвлечься от всего того дерьма, что он читал в отчётах о художествах корпоратов в городе. — То есть вы там всё же быть, — резюмировал де Силва, когда Нэйв завершил рассказ. — И я быть ваш должник. Ваш и тот сержант. Вы разрешить благодарить он? — Конечно, — улыбнулся Нэйв. — Я распоряжусь… — Нет нужды, — перебил его Рам. — Старшина, пойдёмте, я провожу вас на гауптвахту. Тоже хотел пообщаться с этими ребятами. — Мучас грасиас[341], — прижал к груди руки де Силва. В приёмной Рам увидел фамильяра де Силвы: громадную самку саблезуба, бдительно приглядывавшую за своими отпрысками. Оба котёнка радостно грызли ножки журнального столика, без всякого почтения к труду мастера и выложенным за него деньгам. — Зубки чесаться, сеньор, — немного виновато объяснил де Силва. Костас взглянул на стремительно превращающийся в щепки столик и уважительно присвистнул. — Оставьте их пока тут, старшина, — сказал он. — Это возможно? — Си, сеньор, — де Силва сделал несколько жестов. К удивлению китежца, саблезубы повели себя так, словно обладали разумом. Самка рыкнула на детёнышей, и те дисциплинированно нырнули под ближайшее кресло. — Они ждать тут, — де Силва почесал питомице лоб. — Флоринда идти со мной. В камеру к доминионцам Флоринда зашла первой: идея Костаса, которому стало совершенно по-детски интересно взглянуть на реакцию пленных. Тут они не особенно отличились от обычных людей: одна из близняшек, до того показывавшая репликанту какие-то движения танца, при виде здоровенной твари принялась медленно пятиться, пока не вжалась в стену. Репликант-рядовой плавным движением заслонил девушку и замер, настороженно глядя на мохнатую глыбу. Сидевший в кресле татуированный сержант крепко держал вторую Лорэй, не позволяя той сделать ни единого резкого движения. Вид у неё был напуганный. — Нет-нет, не бояться! — замахал руками де Силва, вбегая в камеру. — Флоринда быть добрый, хороший девочка! Да, Флоринда? «Добрая, хорошая девочка» явно наслаждалась произведённым впечатлением. По крайней мере, Костас был в этом уверен, глядя на довольную морду. — Не помешали? — полковник оглядел настороженно притихших доминионцев. — Старшина де Силва пришёл поблагодарить вас, сержант. — Си, — тиаматец повернулся к репликанту и напряжённо замер, разглядывая татуировку на его лице. — Сержант не из идиотов, что разрисовывают себя под тиаматцев, — понял причину заминки Рам. — Татуировку ему сделали по служебной необходимости, — объяснил он, вспомнив рассказ контрразведчика. — Си, сеньор полковник, — заметно расслабился де Силва. — Сеньор сержант… Костас с откровенным удовольствием смотрел, как недоумение и недоверие на лице репликанта уступают место смущению. Искусственный солдат явно не привык выступать в роли героя. — Так уж вышло, — сказал Рам, когда замолчал тиаматец, — что я тоже перед всеми вами в долгу. И за себя, и за свою дочь. — Дочь? — удивился репликант-рядовой. — Лейтенанта Дёмину, — объяснил Костас. — Эта маленькая злюка у вас по дому в наморднике ходит? — полюбопытствовал рядовой. — Или это она без вас с цепи слетает? — Заткнись, Блайз, — рыкнул сержант, прежде чем опешивший от такого беззастенчивого хамства Костас нашёл ответ. — Простите, полковник, сэр, у нас ещё туго с юмором. Рядовой при этом виноватым не выглядел, из чего Костас сделал вывод, что тот абсолютно не согласен с сержантом. — Не знаю насчёт намордника, рядовой, но кляп бы вам не помешал, — сухо отшутился Костас. — В общем, у вас будут ко мне какие-либо просьбы сверх того, что вам пообещал капитан Нэйв? — Если можно, — попросила сидевшая на коленях сержанта девушка, — не приводите больше зверей. На «хорошую девочку» она смотрела со страхом. Услышавшая это Флоринда недовольно дёрнула ухом, а потом демонстративно зевнула и потянулась, предоставив всем присутствующим возможность полюбоваться на арсенал зубов и когтей, дарованный ей природой. Убедившись, что должный эффект достигнут, она улеглась на пол и пихнула хозяина мордой, требуя ласки. — У меня есть просьба, — из-за спины рядового подала голос Лорэй. — Можно привести к нам пару Спутниц? А то мой парень не успел испытать все прелести пребывания на Идиллии. Полковник тут же вспомнил коллективный оргазм, полученный всей комендатурой из-за одного любвеобильного балбеса, притащившего идиллийку на службу. Но в то же время просьба была не из тех, что отвергают сразу. В конце-концов, ничего плохого в том, чтобы расслабиться в хорошей компании, Костас не видел. А Спутницы были прекрасной компанией, что ни говори. — Я подумаю, что можно сделать, — уклончиво ответил он. — Что-нибудь ещё? — Если не сложно, — вновь подала голос подружка сержанта, — принесите нам нейтрализатор для кожи. Хочу смыть краску. Она продемонстрировала фиолетовую руку, а затем добавила: — И я бы с радостью получила завель. Такие продают в музыкальных магазинах. При этих словах де Силва оторвался от почёсывания за ушами своей питомицы и с интересом посмотрел на девушку. Достаточно сложный инструмент не пользовался особой популярностью за пределами Тиамат, так что любопытство старшины было вполне понятным. — Сеньора, но такой завель не спеть вам печаль своей души, — осторожно сказал он. — У него её нет, для песни души нужно брать завель из рук мастера. Ответом ему была грустная улыбка девушки: — Мне хватит печали в собственной душе. — Амиго, — старшина серьёзно взглянул на репликанта. — Вычерпай эту печаль до дна. И вышел, не прощаясь. Флоринда, смерив Лорэй насмешливым взглядом, направилась следом, словно невзначай опрокинув стол. — Значит, нейтрализатор для кожи и завель, — повторил Рам. — Всё? Сержант, может, вы тоже что-то хотите? — Спасибо, сэр, — репликант на миг прижал к себе девушку и скупо улыбнулся. — Но у меня всё есть. — Хорошо. Если надумаете что — передайте через охрану. Доброй ночи.
— Эти татуированные циркачи всегда такие пафосные? — полюбопытствовал Блайз, когда за полковником закрылась дверь. — Чешет, как в книжке про древних рыцарей. Брякнувшись на кровать, он притянул к себе Ри и добавил: — Ну, зато понятно, в кого эта злобная мелочь уродилась. Папаша тоже не подарок — тот ещё злыдень, судя по взгляду. — Заткнись, Блайз, — оборвал его излияния сержант. Взгляд Чимбика стал задумчивым. — Почему моя маскировка тиаматского охотника не вызвала вопросов, если они все ходят со зверьём и говорят с характерным акцентом? — Кстати, да, — заинтересовался и Блайз. — Не все, — покачала головой Эйнджела, успокоившаяся, едва зверюга ушла. — После окончания изоляции вместе с технологиями на Тиамат пришли и новые нравы. Жители столицы всё больше полагались на технику и всё меньше на животных. Зачем тебе ездовой черепорог, когда есть машина и нормальные дороги? Со временем среди горожан появились снобы, считающие «якшающихся со зверьём» сородичей примитивами, не способными принять новое. Такие с рождения учат только эсперанто, говорят без акцента и не заводят фамильяров. Но при этом активно используют образ «охотника из сельвы» для ведения бизнеса. Все любят экзотику. Инопланетники в столице и за пределами Тиамат чаще встречают таких торговцев, чем реальных жителей сельвы, так что отсутствие акцента и зверюги рядом — просто признак горожанина. — Ничего личного, зануда, но актёр ты так себе, и надежды, что ты сымитируешь акцент и типичные для тиаматцев обороты, особо не было, — напомнила Свитари. — Почему? — искренне оскорбился Чимбик. — Мы быстро учимся. Вот, Блайз же смог изобразить бестолочь…. — взглянув на гордо подбоченившегося брата, сержант легонько хлопнул себя по лбу: — А, ну да. Ему для этого и стараться не пришлось… Блайз показал ему средний палец и покрепче обнял Ри. — Завидуй молча, — скорчила рожу Свитари. — Твой брат просто самый красивый в вашем модельном ряду. — Натуральная кинозвезда, — охотно согласился Чимбик, вспомнив услышанную как-то шутку. — На вид — ничего, а в голове — пусто. Взглянув на прилепленную под потолком камеру, он поинтересовался: — Ещё гости будут? Ответа, понятное дело, не последовало. За окном уже давно сгустилась темнота, но спать никто не хотел: после выматывающей ночи пленники уснули сразу, как добрались до гауптвахты, и отдыхали часов восемь. — Если гости заявятся — пусть стучат, — хитро улыбнулась Свитари и легонько толкнула Блайза на кровать. Тот, успевший усвоить, что в некоторых поединках выгодней поддаться и проиграть, послушно упал навзничь. — Или не стучат… — пробормотала Ри, усевшись на поверженного репликанта. — Мне побоку. — Как думаешь? — взгляд Эйнджелы переместился с Чимбика на камеру и обратно. — Наши тюремщики заслуживают хорошее видео на память? Её пальцы скользнули по щеке сержанта, а губы ухватили мочку уха и продолжили путешествие по шее. — Плевать на них, — отозвался Чимбик, прищурившись от удовольствия. За ним всегда наблюдали, сколько он себя помнил. Учёные из группы контроля, инструкторы, командиры, братья. Репликанты практически не оставались в одиночестве, им не были знакомы человеческие приличия и чувство стыда. Если для Эйнджелы наблюдатели не имели значения, то для него тем более. «Завтра» могло и не настать, а потому он не желал упускать возможность ещё немного пожить по-настоящему. — А представьте, — весело предложила Свитари, стаскивая с Блайза одежду, — что мы попадём в какой-нибудь обучающий курс по вербовке репликантов. И появится у Союза совершенно особенный род войск… Блайз расхохотался и показал грубый жест в сторону камеры. — Я не против, — сообщил Чимбик, живо представив себе подобную методичку. — Да и братья, думаю, не станут возражать против таких методов…
(обратно)
Глава 13
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура Когда-то Нэйв слышал китежскую песенку про то, как утро красит нежным светом чьи-то там стены. В его случае утро если что и красило, то явно не в нежные цвета. Поднявшись из-за стола, Грэм помассировал веки. Но перед глазами всё равно стояли строчки рапортов и протоколов, сухим канцелярским языком описывающие «художества» штрафников. В какой-то момент эмоции Грэма просто отключились, спасая рассудок и превращая контрразведчика в механизм, действующий по заложенной программе. Открыть файл. Прочитать. Вынести решение. Открыть следующий файл. Но всему наступает конец. За ночь Нэйв и его помощники разобрали дела двух тысяч корпоратов, из которых большинство заслужили смертную казнь. От двух штрафных батальонов остались неполные полторы сотни бойцов — те, кто законопослушно ужрался (или обдолбался) в хлам, либо предпринял попытку утрахаться вусмерть. И то из этих «счастливцев» едва не половина схлопотали плетей за самовольное оставление службы. Подойдя к окну, Нэйв распахнул створку и тут же захлопнул, морщась от вони. — Перед тем как вывезти эту погань, — сказал он входящей в кабинет Ракше, — надо заставить их отмыть площадь. О, спасибо… Грэм взял протянутую ему забавную круглую чашку без ручки, зато с металлической трубочкой. Матэ — бодрящий тиаматский отвар из листьев местного дерева — нравился Грэму гораздо больше кофе. Строго говоря, к земному парагвайскому падубу растение с Тиамат отношения не имело, но тоскующие по родине колонисты подарили тонизирующему напитку традиционное название. — Вылизать площадь, — внесла коррективы в наказание Дёмина. Как только Ракша прекратила поездки по городу, полному горевавших эмпатов, к ней начало возвращаться чувство юмора. Пусть и своеобразное, но Нэйва радовало и оно. — Не получится, — с нотками сожаления в голосе сказал Костас. — В процессе наблюют больше, чем отчистят. Невольно представив эту картину, Грэм поморщился, но чашку не отставил. Чтобы перебить аппетит гефестианцу требовалось нечто совершенно экстраординарное. — Когда их вывозить будут? — задал он куда более насущный вопрос. — Лагерь до конца оборудуют и к полудню управятся, — ответил Рам. — Там прям у завода, чтобы далеко на переработку не возить. — Из пидоргов — в киборги, — Грэм приложился к трубочке. — Прям эволюционный прорыв. — Мне глубоко плевать на их личностный рост, — заявила Ракша. — Меня радует, что мы сменим тупых и неуправляемых корпоратов на тупых и управляемых киборгов. Она бросила вопросительный взгляд на приёмного отца: — Сразу отправим их на фронт, или нам разрешат оставить их у себя для поддержания порядка в городе? — На фронт заберут, — Костас взял из коробки сигару. — Местные бушевать не станут. Не до того им… Он замолчал, не договорив. Ясно было и так: горожане ещё не скоро оправятся от пережитого. Перед мысленным взором Нэйва вновь встали строчки протоколов. Грэм взглянул на забитый штрафниками загон и подумал, что превращение в киборгов — слишком мягкое для них наказание. Будь у него такая возможность — капитан с удовольствием казнил бы эту мразь тиаматским способом: опустив в гнездо огненных муравьёв. Нэйв читал, что некоторые из приговорённых ухитрялись прожить до двух суток, чувствуя, как их пожирают заживо. — Как госпожа Зара? — поставив чашку на стол, спросил Грэм. — По словам медиков, почти в норме. Физически. Вот, разгребём дела — хочу съездить, — Костас вздохнул, отвернувшись. Нэйв понял, что невольно затронул болезненную для полковника тему. Настроение, и без того мерзкое, испортилось вконец. Почувствовав это не хуже эмпатов, Ракша с преувеличенным интересом спросила: — А что насчёт твоих пленников? Они там спят, едят и трахаются в покое и комфорте. Даже обидно, что военнопленные проводят время лучше нас. — Да? — Нэйв с некоторой досадой понял, что за всеми ночными делами как-то позабыл про Лорэй и репликантов. — А ты откуда знаешь? Судя по лицу Дёминой, она собиралась или пересказать слова дежурного, или зачитать рапорт о наблюдении за пленными, но Костас успел раньше. — О, кстати! — не дав раскрыть дочери рта, воскликнул Рам. — Совсем из головы вылетело. Они просили двух Спутниц. — Дайте угадаю кто, — хмыкнул Грэм, даже не удивлённый такой наглостью. — Репликант без татуировки и его подружка. — Именно, — подтвердил его догадку Рам. — И вся комендатура кончит и закурит? — Нэйв вернулся за стол. — Нахрен. Пусть валят в квартал удовольствий и там хоть двух, хоть трёх, хоть взвод окучивают. — А они не сбегут оттуда? — скептически подняла бровь Ракша. Вид у неё был недовольный. То ли она не одобряла подобные вольности для пленников в целом, то ли для одной конкретной язвы в частности. — Зачем? — Нэйв откинулся на спинку кресла и закинул на стол ноги. Прикрыв глаза, он продолжил: — Пока у нас вторая пара, эти никуда не денутся. Что у Лорэй, что у этих репликантов слишком сильная привязанность друг к другу. Они надеются перебраться на Китеж, причём всем своим штампованным табором. Что-то передать своим коллегам они тоже не смогут, сидя на гауптвахте, ничего нового они не узнали. Ну, разве только отчёт о проведённом досуге. Так что пусть валят. — Ты уверен? — с сомнением взглянул на него Рам. — Да, — не открывая глаз, ответил Нэйв. Костас и Дана озадаченно переглянулись, но спорить не стали. — Почему ты не сказал, что Китеж примет репликантов и не отпустил их к своим? — спросила Ракша. — Есть ненулевой шанс, что все штамповки переметнутся к нам и повернут оружие против своих. А там сдохнет или ишак, или падишах. Обман ведь практически табельное оружие сфинксов. — Во-первых, глупо лгать эмпату, — Нэйв соизволил открыть глаза. — Во-вторых, я не собираюсь их обманывать. Не тот случай: мы ведём игру по большей части честно. Одно дело — мелкая пакость и совершенно другое — откровенное кидалово. — Потеря пары потенциальных агентов против переманивания на свою сторону шести сотен машин для убийства в текущих непростых условиях… — Костас внимательно посмотрел в глаза Грэму. — Уверен в своём решении? — Да, — твёрдо ответил тот, не отводя взгляда. — Если вы считаете это отличной идеей — можете сами пойти к ним и пообещать тёплый приём от Китежа. Костас лишь хмыкнул. — Есть грань между военной хитростью и подлостью, роняющей честь воина, — сказал он. — Рад, что ты это осознаёшь. Не знаю, примут ли на Китеже репликантов, это будет решать Совет, но то, что там будут рады тебе, я гарантирую. Это в моих силах. Ракша кивнула, подтверждая слова отца: — Если у тебя не сложится с начальством с Плимута и расследованием — мы за тебя поручимся. Получишь новую личность и дом. Сон с Грэма как рукой сняло. Он внимательно посмотрел на обоих китежцев и, поняв, что они не шутят, искренне сказал: — Спасибо.
Планета Идиллия. Город Зелар. Городская больница То, что мэра привезли в городскую больницу, а не в какую-то дорогую частную клинику, Костаса даже не удивило. На Идиллии всё было «не как у людей». В хорошем смысле. Чиновники действительно были слугами народа, и тот отвечал им уважением и даже любовью. На многих ли планетах после объявления о публичной казни главы города собралась бы толпа с требованиями освобождения? В ушах вновь, в который уже раз, зазвучали крики расстреливаемой толпы. Лучше бы не любили и сидели по домам. Лучше бы Арора не видела сваленные в груду тела тех, кто пришёл её спасать. Но иметь дело приходится с тем, что есть, а не с тем, что было бы лучше, и Костас шагал по больничному саду, совершенно не представляя, что скажет Заре. Да что там, он не представлял даже, как посмотрит ей в глаза. Наверное, именно поэтому он до последнего откладывал этот визит, ссылаясь на срочные дела. Нет, порядок в городе требовалось навести, но, если быть до конца откровенным, урвать полчаса, чтобы проведать Арору, он мог. Мог, но смалодушничал. Из появления коменданта события не сделали: медики, добрую половину которых составляли уроженцы других планет, были по уши заняты многочисленными пострадавшими после «гулянки» корпоратов. Легкораненых разобрали частные клиники, специализирующиеся на индустрии красоты, но всё равно нагрузка на медиков легла колоссальная. Костаса выслушали в приёмной реабилитационного корпуса, куда перевели Зару, и отправили к её лечащему врачу. Им оказался холёный красавчик-идиллиец с запавшими от усталости глазами. Судя по информационной табличке на двери кабинета, психолог. — Не думаю, что сейчас удачный момент для посещений Ароры, — сказал он Костасу. — Она перенесла тяжёлую травму, требуется время на осмысление и восстановление. Во всяком случае, я надеюсь, что она восстановится. — Надеетесь? — переспросил полковник. Доктор беспомощно развёл руками: — Она в один день пережила истязания, гибель соуль и десятков горожан. Я не уверен, что она захочет жить с этим грузом, а не решит уйти в новую жизнь, оставив тяжесть этой. Раны на теле со временем заживут, а на душе… Память Костаса услужливо воскресила горящие в ночи плоты, на которые незадолго до этого взошли идиллийцы, не желавшие расставаться с погибшими. Или желавшие расстаться с воспоминаниями об их гибели. Представлять на одном из них Арору было мучительно. Главным образом от того, что это вина Костаса. — Она сильная, — упрямо тряхнул головой он. — И через столькое уже прошла, что не сдастся сейчас! Во взгляде идиллийца появилось одобрение. — Надеюсь, вы правы. Арора сейчас в голокубе, это часть терапии. Ландшафтный дизайн — её хобби, так что мы перенесли её домашние программы и загрузили в куб. Привычное занятие может поспособствовать восстановлению. Она почти ни с кем не говорила с тех пор, как её привезли. Попытайтесь, может, у вас получится придать ей сил. — Сделаю всё, от меня зависящее, — пообещал Костас.
Голокуб представлял собой просторную высокотехнологичную комнату, в которой пациент мог спроектировать всё, на что хватало его воображения, базы голографических образов или умения пространственного моделирования. Арора стояла спиной к двери, не в больничной пижаме, а в привычном платье. Разве что вырез на спине открывал полосы синтеплоти, ярко выделяющиеся на тёмной коже. Зара творила сад. Занятие настолько поглотило идиллийку, что она не отреагировала на появление гостя. Отточенными, уверенными движениями Зара распределяла семена цветов и саженцы деревьев, изредка правя что-то в задумке. Вид у неё был умиротворённый, и Костас невольно перевёл дух. Врач явно преувеличил, и Арора шла на поправку. Может, она не скоро вновь будет улыбаться и смеяться, но «уходить» точно не собирается. Не желая вмешиваться, Костас подпёр дверной косяк спиной и молча наблюдал, как идиллийка устраивает новый, прекрасный мир. Когда предварительная работа была окончена, Зара активировала симуляцию роста. На глазах очарованного китежца сквозь землю проросли нежные побеги, скоро превратившиеся в траву и яркие, крупные цветы. Ветви деревьев расцветили белые, розовые и лиловые лепестки. Взмах руки — и вот весна сменилась летом, наполняя сад яркой жизнью. Одни растения отцвели, уступая место другим, неменее прекрасным. Костас улыбнулся, любуясь редким для Китежа буйством красок, но Арора вновь взмахнула рукой, и на смену лету пришла осень. Пришла медленно, позволяя со всей отчётливостью прочувствовать пришедшее с ней умирание. В саду Ароры не было деревьев с яркими сочными плодами, лишь скрюченная иссохшая листва, укрывшая увядшие цветы. А потом пришла вьюга. Беспощадная, содравшая с деревьев остатки листьев, оставившая лишь голые, перекрученные сучья. Они неприятно напомнили китежцу обгоревшие руки, прикрытые, словно саваном, снегом. Аллегория смерти была настолько сильной, что Костасу захотелось поскорее убраться отсюда. Выйти на улицу, вдохнуть напоенный ароматами воздух, и убедиться, что жизнь всё-таки сильнее смерти. От постыдного побега его останавливала лишь Зара: идиллийка, опустив руки, смотрела на созданную ей же самой картину пустым, ничего не видящим взглядом. Яркое пятно на бело-сером фоне. По спине Костаса пробежал холодок — на миг ему показалось, что это сама Смерть зовёт Зару в свои владения. Сколько Рам простоял, будто околдованный этой мёртвой пустошью, он не знал. Очнулся, лишь когда взмах руки идиллийки уничтожил замёрзший сад, и Арора начала творить новый. Костас отчего-то не сомневался, что тот постигнет та же участь, что и прежний. Полковник мотнул головой, прогоняя наваждение, а потом решительно вторгся в призрачный мир, встав напротив Зары. По её щекам текли слёзы. — Всё уже кончилось, — негромко сказал он. — Мы вернули контроль над городом, а тот, кто это устроил, мёртв и никогда не повторит ничего подобного. Каждый, кто причинил вред горожанам, получил по заслугам. Костас говорил, но видел, что Арора смотрит сквозь него, будто он был призраком, принадлежал иному миру. Словно она осталась в том занесённом снегом саду. Поддавшись наваждению, полковник положил ладонь на плечо Зары, опасаясь почувствовать лишь холод. Плечо было тёплым. Прикосновение создало иллюзорный мостик между двумя мирами, и взгляд Ароры переместился сперва на руку Костаса, а затем на его лицо. — Всё кончилось, — повторила она бесцветным голосом. Костас сглотнул подступивший к горлу ком. Перед ним стояла тень прежней идиллийки. Лишённая жизнерадостности и той жажды действия, что сперва раздражали, а потом очаровали китежца. В ней словно что-то надломилось, перекрыв ток самой жизни. Первым порывом Рама было сказать, что она нужна своему городу и его жителям, что он тонет в делах и не справится без неё. Привычное дело могло помочь Ароре вернуться к нормальной жизни. Но тут Костас вспомнил, что ближайшим делом будут массовые похороны. Вряд ли это то занятие, что способно вернуть Зару в норму. — Прости меня, — попросил он тихо. — Я не уберёг город, не уберёг тебя, твою соуль, твоих людей. Это моя вина. В глубине души Костас надеялся, что она поверит. Иногда людям не хватает малости — найти виноватого. Тогда всё обретает хоть какой-то смысл, и злом кажется не весь мир, а один-единственный человек. И, изгнав виноватого из жизни, многие обретали покой. Полковнику не нравилась идея быть навсегда изгнанным из жизни Ароры, но мысль, что она изгонит из жизни саму себя, ранила его ещё больше. — Твоя, — согласилась идиллийка, — и всех тех, кто пришёл в наш мир с войной. За что? Что мы вам сделали? Глядя в её мокрые от слёз глаза, китежец не знал, что ответить. Что они пришли защитить свои планеты от Доминиона? Но в армии Доминиона не было ни одного идиллийца, а жители этой планеты не причинили никому зла. Что он и его дочь пришли мстить за Дорсай? Но идиллийцы не бомбили Дорсай и не устраивали там геноцид. Что Идиллия виновата лишь тем, что, не желая войны, присоединилась к Доминиону? Но идиллийцы просто кормили людей и поставляли им цветные камешки для развлечения. Идиллия просто оказалась удобной стратегической целью. Холодный расчёт, ничего больше. Наверное, с тем же циничным равнодушием император приказал бомбить мятежный Дорсай, а Консорциум построил станцию для извращенцев и взращивал своих политиков в Союзе. В чём отличие? Чем они лучше? Чем он, Костас Рам, всегда считавший себя человеком чести, лучше злобного ублюдка, называвшим себя императором Доминиона Земли? Выходило, что ничем. — Вы ничего нам не сделали, — хрипло произнёс Костас. — Так уходите! — резко и неожиданно зло крикнула Зара, сбрасывая руку со своего плеча. — Я не хочу жить в вашем кошмарном мире! Боли в крике было не меньше, чем в тех, что доносились с площади до камеры Костаса. Ответить было нечем. Комендант развернулся и вышел из голокуба, оставив за спиной плачущую идиллийку и сад, обречённый на смерть.
(обратно)
Глава 14
Планета Идиллия. 750 км от Эсперо, 1300 км от Зелара Когда-то давным-давно, в прошлой жизни, Стилет мечтал увидеть настоящий дождь. Полигоны на Эгиде обеспечивали имитацию, от лёгкой мороси до тропического ливня, но репликанту хотелось именно настоящий дождь, со вкусом и запахом, а не льющуюся с подволока многократно отфильтрованную воду. Потом был перевод на Идиллию — и мечта Стилета сбылась. Но теперь, бредя по колено в жидкой грязи под хлещущими с низкий серых небес струями, репликант подумал, что дождь — это не всегда здорово. Особенно когда уходишь от погони. А ведь начиналось всё просто отлично. Группа Стилета: его отделение и остатки отделения Чимбика, — без проблем прошли в тыл отступающих союзовцев. Десяток репликантов от души покуражился, разгромив три колонны снабжения и уничтожив штаб эдемского полка матобеспечения. На этом везение кончилось: поблизости от эдемцев оказались дорсайцы. Группе пришлось уходить к точке эвакуации, унося с собой трёх пленных полковников с Эдема. Поначалу репликанты, пользуясь полученным на Хель опытом, решили действовать по проверенной схеме. Организовав засаду, они перебили авангард преследователей. Но тут нашла коса на камень: вместо того чтобы в панике отступить и дожидаться подкреплений, как это делали дворняги на Хель, дорсайцы осатанели. Гибель товарищей вызвала в них ярость, помноженную на ненависть к Доминиону, и жажду мести — и дорсайцы вцепились в отступающих репликантов, словно бойцовые собаки. Вдобавок к ним на помощь пришли тиаматцы и гефестианский артиллерийский дивизион, а чуть позже к увлекательной охоте на диверсантов присоединились ударные беспилотники и вертолёты. Больше о засадах речи не шло: стоило репликантам зажать кого-то из преследователей, как появлялась подмога с достаточным количеством снарядов и ракет. А при вываливаемых по площадям сотням килограммов боеприпасов фототропные свойства брони уже роли не играют. Потому приходилось убегать. Но даже тут появилась неожиданная сложность: тиаматское зверьё. Сволочные твари не лезли на рожон, а держались в стороне, сообщая хозяевам о нахождении диверсантов. Репликантов поначалу сильно выручали «мухи» и малые дроны, позволяя вовремя засечь мохнатых (а также пернатых и чешуйчатых) соглядатаев и сменить направление движения, на время сбросив погоню с хвоста, но хлынувший ливень положил этому конец, вдобавок сильно снизив возможности сканеров брони. Пилюлю подсластило лишь то, что противник тоже лишился возможности применять малые дроны и летучих тварей. Но до точки эвакуации оставались считанные километры. Всего-то и нужно их пройти и остаться в живых. А репликанты это умели делать лучше людей.
Планета Идиллия. 500 км. от Эсперо, командный пункт 15-й бригады ССО Вошедший на КП майор моментально привлёк всеобщее внимание: эмблема штаба сектора на его правом наплечнике красноречивее любых слов говорила о том, что этот офицер прибыл вместе с долгожданным подкреплением. Зримое подтверждение того, что метрополия прислала подмогу, взбодрило усталых людей лучше чашки крепчайшего кофе. Представившись дежурному по КП, штабной сунул ему свой планшет и, пока подполковник изучал текст на экране, обошёл помещение по кругу, заглядывая в мониторы операторов. — Это что? — остановившись у одного поста, спросил майор и указал на привлёкшее его внимание обозначение. Сидящий за пультом лейтенант оглянулся на дежурного и, получив разрешающий кивок, ответил: — Одна из групп репликантов. Позывной — «Сьерра-Пять». — Далековато забрались… — протянул майор, изучая карту. — Да. Мы их эвакуируем, — лейтенант указал на движущуюся к группе диверсантов отметку звена вертолётов. — Отзывайте, — приказал майор. Сказал вроде негромко, но услышали все. На КП моментально стало тихо, взгляды присутствующих скрестились на штабном, не суля ему ничего хорошего. — Вы не слышали, лейтенант? — повысил голос майор. — Отзывайте вертолёты. Это приказ! Господин подполковник… Дежурный по КП поднял планшет: — Приказ штаба сектора: нужны максимальные потери среди репликантов. Лейтенант молча переводил взгляд с дежурного на штабного. «ССО своих не бросают», эту аксиому в голову тогда ещё будущего офицера накрепко вколотили в военном училище. Неважно кто: репликанты, люди, да хоть сказочные звери с Тиамат, — своих бросать нельзя! — Нет, — понимая, что только что похоронил свою карьеру, твёрдо ответил лейтенант. — Что?! — заорал майор. — Лейтенант, ты… — Не ори, убогий, — молодой офицер встал и расправил плечи. — Голос сорвёшь. Если со слухом плохо, повторяю: нет. Я отзывать не буду. — Я тебя под арест отправлю, — мрачно пообещал майор. — Под трибунал пойдёшь… — Ну, пока я пойду под арест — ты успеешь сходить нахер, — лейтенант скинул гарнитуру и вышел с КП, даже не спросив разрешения у дежурного. Майор оглядел оставшихся операторов побелевшими от бешенства глазами. Поняв, что никто не собирается выполнять полученный приказ, майор сам уселся в ещё тёплое кресло и вбил свой код. — «Ястреб-Два» — «Гнезду-четыре», — вызвал он командира звена вертолётчиков. — «Гнездо-четыре» — «Ястребу-два» — послышался в наушниках голос репликанта. В отличие от своих «коллег» модели «арес», пилоты-«деймосы» проблем не создавали. Не должны были создать и сейчас. Майор довольно улыбнулся и проговорил код отмены операции: — Два ноля. Повторяю, два ноля. Один из операторов тяжело вздохнул и закрыл лицо ладонью.
Планета Идиллия. 600 км. от Эсперо, 1450 км. от Зелара Два многоцелевых вертолёта «Ацтек» в версии для ССО бесшумно неслись над кронами деревьев. Вертолёты сопровождали четыре ударных беспилотника «Овод», выполняя, помимо прикрытия, ещё и функции разведчиков. Экипажи — репликанты модели «деймос» — внимательно следили за обстановкой. Как бы ни были «Ацтеки» напичканы всевозможными техническими новшествами, делавшими их практически невидимками, всегда оставался риск нарваться на крупные неприятности. А в том, что союзовцы умеют и любят подстраивать пакости, «деймосы» не сомневались. Ибо лишь дураки считают врагов идиотами. До точки эвакуации встрявших коммандос оставалось около сотни километров, когда на тактическом блоке командира звена исчезла отметка оператора штаба бригады — лейтенанта Ойгена, — сменившись на обозначение офицера штаба сектора. Командир звена подозрительно прищурился. Может, союзовцы вклинились на частоты Доминиона? Нет, личный код верный, принадлежит некоему майору Фарнье из оперативного отдела штаба сектора. Что за чертовщина? — «Ястреб-два» — «Гнезду-четыре», — голос майора выдавал сдерживаемое бешенство. Да что там произошло у этих дворняг? Способ узнать только один — ответить на вызов. — «Гнездо-четыре» — «Ястребу-два», — отозвался «деймос». То, что он услышал, заставило видавшего виды репликанта округлить глаза. — Два ноля, — выдал штабной. Код отмены операции. Но почему? Разведчики ничего опасного не заметили. Небо над точкой чисто, наземного ПВО тоже не обнаружено. Что за хрень несёт эта дворняга? Может, его неправильно информировали? — Не понял вас, «Гнездо-четыре», — проговорил репликант. — На точке чисто, не наблюдаю причин для «два ноля». — Выполняйте, «Ястреб-два», — в голосе штабного отчётливо звучала злость. «Свяжись с пехотой, узнай, что у них там», — приказал командир звена через имплант ведомому. Вслух же он сказал: — «Гнездо-четыре», как слышишь меня? Приём. Слышу тебя на троечку, продублируй сообщение. Приём. — Два. Ноля! — дворняга уже орал. — Как понял меня, «Ястреб-два»?! — Не слышу тебя, «Гнездо-четыре», — спокойно отозвался «деймос». — Помехи в эфире, похоже на работу РЭБ. Как слышишь меня, «Гнездо-четыре»? Повторяю, как слышишь меня? — Слышу тебя на пятёрочку! — майор ревел, как тиаматская зверюга. — Два ноля! Выполняй! «Гряземесы говорят, точку удерживают, — пришёл доклад от ведомого. — Но в глубокой жопе. Их обложили по полной, долго не продержатся». — Не слышу тебя, «Гнездо-четыре», — голос «деймоса» был бесстрастен. «Передай гряземесам — мы близко», — приказал он ведомому. — Всё ты слышишь, херова штамповка! — взвыл майор. — Выполняй приказ! Иначе… Что «иначе», «деймос» дослушивать не стал, попросту отключившись. Может, его за это утилизируют, но братьев он спасёт. А дворняги с их истериками пусть катятся к чёрту.
Планета Идиллия. 500 км. от Эсперо, командный пункт 15-й бригады ССО — Это неподчинение приказу! — бушевал майор Фарнье. — Подполковник… — Вы хотели сказать «господин подполковник», да, майор? — ледяным тоном процедил дежурный по КП, которого уже достал штабной штрюль[342]. Майор со стуком захлопнул челюсть. До него запоздало дошло, в какую задницу он угодил, начав диктовать условия коммандос в их же командном пункте. Дело даже не в репликантах, а том, что штабная крыса смеет указывать воякам, что и как делать, ударяя вдобавок по самому святому — традициям. Будь репликанты хоть трижды сукины дети, это их, коммандос, сукины дети. И за своих встанут горой. Внутри бригады люди и репликанты могут ненавидеть друг друга, но, как говорится, свои собаки грызутся, чужая не встревай. А в штабе сектора, видимо, это забыли. Как забыл об этом и сам майор. — Виноват, господин полковник, — Фарнье вытянулся во фрунт. — Но приказ… — Я доложу командиру бригады о случившемся, — отмахнулся дежурный. — Я тоже доложу своему… — Фарнье сделал особый акцент на слове «своему», — …начальству. — Ну разумеется, — улыбнулся подполковник. — Скажите, майор, а покойный, к сожалению, лейтенант Алер Дюран вам не родственник? — Нет, — несколько растерялся Фарнье. — Даже не слышал про него. А что? — Да так, похожи вы с ним немного, я и спросил, — подполковник развёл руками. — Не смею вас больше задерживать. А, и ещё, не снимайте на улице головной убор. Солнышко у нас тут злое, запросто можете удар схлопотать. Фарнье озадаченно уставился на дежурного. В словах подполковника явно просматривалось второе дно, смысла которого майор понять не смог. — Солнышко? — переспросил он. — Солнышко, — повторил подполковник. Когда за разъярённым штабным закрылась дверь, командный пункт взорвался хохотом.
Планета Идиллия. 500 км. от Эсперо, ПВД 15-й бригады ССО Выпрыгнув из вертолёта, Стилет задрал голову, чтобы успеть увидеть небо до того, как сомкнутся створки подземного ангара. После Эгиды замкнутое пространство сержант ненавидел, стараясь как можно больше времени проводить на свежем воздухе. — Сержант, мы за пленными, — к Стилету подошёл дворняга из военной полиции. Тот дождался, пока створки окончательно сомкнутся, вздохнул и жестом приказал Запалу передать троих перепуганных эдемцев копам. — Как свиньи, — вздохнул Сверчок, оглядывая свою заляпанную грязью броню. — Тебе на свидание не идти, — пошутил Брауни. — Нали в городе осталась. — Ну да, у нас только ты в счастливчиках, — Запал, сплавив улов дворнягам, хлопнул брата по плечу. — Рембат-то тут. Стилет слушал их вполуха, заранее составляя в уме рапорт о прошедшем рейде. Больше всего внимания сержант решил уделить тиаматским тварям — как оказалось, зверьё яйцеголовые умники из разведки недооценили. «Примитивные атавизмы отсталой культуры» оказались эффективным средством разведки и преследования, как бы не лучше роботов. Репликант невольно вспомнил выскочившую из кустов зверюгу размером с автомобиль. Вертолёт уже взлетал, когда эта скотина выломилась на поляну и в один прыжок оказалась рядом. Вторым прыжком зверюга попыталась достать набирающую высоту машину и почти преуспела, звучно пробороздив когтями днище фюзеляжа. Замешкайся пилот со взлётом хоть на мгновенье — и ещё неизвестно, чем бы всё закончилось. «Садж, отвлеку», — пришло на имплант сообщение командира вертолётчиков. Стилет со стыдом подумал, что даже ещё не поблагодарил «деймосов» за спасение. Но пока он искал подходящие для этого слова, пилот продолжил: «Мне было приказано не забирать вас. Приказывал майор Фарнье из штаба сектора. Почему — не знаю». Мысли в голове сержанта смешались. Из всего этого сумбура было ясно одно: лётчик ради спасения группы совершил самый страшный для репликанта проступок: не выполнил приказ. Даже зная, что его могут за это утилизировать, всё равно поставил жизни братьев выше собственной. И этот долг вернуть невозможно.
Планета Идиллия. Город Зелар Выживать легче вместе. Особенно на Тиамат. Эту нехитрую истину накрепко усвоили не только колонисты, но и многие представители «коренного населения» планеты. Вместе легче добывать пищу, защищаться от врагов, выращивать потомство. На стайный образ жизни на Тиамат перешли не только многие травоядные, но и хищники. Одними из таких «любителей коллектива» были степные саблезубы. Их поведение чем-то напоминало повадки земных львов, с той лишь разницей, что образовывали они не прайд, а постоянную семейную пару. Привязанность особей была такова, что на Тиамат саблезубы стали символом вечной любви и супружеской верности. С земными львами саблезубов роднило ещё и отношение к потомству. Котятам, как правило, одному-двум, позволялось и спускалось с лап всё, вплоть до попыток утащить лакомый кусочек у родителя из пасти. С папашами и мамашами юные саблезубы оставались два года, после чего уходили искать собственное семейное счастье. Среди тиаматцев эти звери пользовались огромной популярностью, они легко приручались и поддавались дрессуре, были умны и хранили хозяевам верность, больше походя в этом на собак, чем на кошачьих. Обратной стороной медали стали размеры саблезубов и их аппетит: взрослый самец достигал в холке двух метров при массе в восемь центнеров, пожирая в день до двадцати кило мяса. И если на самой Тиамат с кормом проблем не возникало, то за её пределами далеко не каждый зоопарк мог позволить себе такого прожорливого питомца. По этой же причине саблезубы были редкостью и в Экспедиционном Корпусе Союза. Например, в полку Рама их имелось всего два. Точнее, два взрослых: Пекеньо и Флоринда, — образовавших ту самую семейную пару, и два их отпрыска. Де Силва, хозяин Флоринды, сидел на бревне и задумчиво курил трубку, наблюдая, как его питомица и её партнёр возятся с детворой. Точнее, детвора возится с самой лучшей игрушкой — папиным хвостом. — Ола, — поприветствовал его Густаво, усаживаясь рядом. Густаво и де Силва дружили с детства. Везде и всюду, начиная со школьной скамьи, они были вместе, и лишь в армии оказались в разных взводах, причём из-за своих питомцев, таково было штатное расписание тиаматских частей. — Ола, — Максимилиано выпустил густое облако дыма, задумчиво глядя на котят. — О чём грустишь, друг? — насторожился Густаво. — Что-то с Лили? — Нет. Думаю, — коротко ответил де Силва. — Понимаешь, друг, простых слов мало, чтобы отблагодарить тех, кто спас мою любимую. — Да, — согласился Густаво. — Это бесценно. Достав из кармана сигару, он неторопливо обрезал её кончик, чиркнул спичкой, поджигая лучинку, и вдумчиво принялся раскуривать. Проблема друга требовала серьёзного обдумывания, и спешка здесь лишь вредила. — Что ты хочешь за котёнка? — неожиданно спросил де Силва. — Твоего, алиментного. Густаво поперхнулся дымом. — Друг, ты гулял под солнцем с непокрытой головой? — прокашлявшись, осторожно поинтересовался он. — Или любовь свела тебя с ума? — Ты против такого подарка гринго? — насупился де Силва. — Нет, друг, ты точно спятил, — покачал головой Густаво. — Только сумасшедший будет задавать такой вопрос другу. За тебя и твою Лили я душу отдам, а ты спрашиваешь, что мне надо за котёнка? Что я тебе сделал, чтобы заслужить такое? — Прости, друг, — просияв, прижал руки к груди де Силва. — Видимо, мой разум действительно помутился. — А ты не ходи по солнцепёку, — пробурчал Густаво. — А как ты дарить будешь тому, кто томится за решёткой? Как он будет смотреть за малышом? — Не знаю, — вздохнул Максимилиано. — И это гложет мою душу. — Вдвоём такое не решить, — решительно заявил Густаво. — Ола! Леандро! Хозяин летяги, игравший со своей питомицей, обернулся на зов. — Иди сюда! Нам нужно решить серьёзную проблему! Пять минут спустя вокруг друзей собрались все свободные от службы тиаматцы. С их точки зрения, дело действительно было серьёзным: чужак спас невесту одного из них, а возможности его отблагодарить нет. Проблему решали дружно, с истинно тиаматским темпераментом, шумя и жестикулируя так, что едва не поднялся ветер. В первую очередь решили вопрос: достойны ли чужаки такого подарка. Разобрав по косточкам всё, что было известно про Нэйва и репликанта, всё же сочли — да, достойны. Отчаянно храбры, готовы встать на защиту слабого и не требуют наград — настоящие идальго, достойные зверя. Затем решали, как поступить с подарком для репликанта. В конце-концов рассудили, что пока лучше придержать — мало ли как обернётся, вдруг жизнь окажется несправедлива, и сержант окончит свои дни на плахе? — Это не всё, друзья, — вздохнул де Силва. — Я хочу вас попросить оказать мне честь и позволить гринго пройти ритуал. Слова произвели эффект разорвавшегося снаряда. — Ритуал? — Миа де Вега с сомнением посмотрела на де Силву. — Ты уверен? Тот кивнул. Леандро почесала затылок и сказал: — Максимилиано, так-то мы не против… Да, друзья? Тиаматцы согласно загомонили. — Но это уже решать падре, — завершил Леандро. — Я готов поручиться, — решительно заявил Густаво. — Те, кто спас любовь моего друга, — мои друзья. — Значит, идём к падре, — резюмировала Миа.
(обратно)
Глава 15
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура Город было не узнать. С улиц исчезли толпы весёлых гуляк, зовущих присоединиться к их компании, умолкли музыка и смех. Зелар переживал потрясение, какого не знал с момента своего основания. На всех улицах стучали молотки плотников, по традиции вручную сбивающих ритуальные плоты для мёртвых. Покойников было столько, что не хватало мест в моргах больниц. Когда заместитель мэра попросил коменданта помочь с этой проблемой, Рам просто разрешил ему занять любой подходящий склад с холодильными камерами, выкинув оттуда продовольствие. Траурные настроения были и в полку: слишком многие из союзовцев успели завести друзей среди идиллийцев. Лагерь с ждущими приговора штрафниками пришлось взять под усиленную охрану: жаждущие мести солдаты требовали выдать ублюдков для самосуда. Едва не дошло до бунта, но удалось немного снизить накал страстей, прилюдно вздёрнув три десятка особо отличившихся корпоратов. Виселицу для них собрали на площади перед комендатурой, заставив перед этим приговорённых отмыть брусчатку до блеска. К стуку топоров добавилось тихое поскрипывание тросов о балки виселицы.
— Мне этот стук, наверное, в кошмарах сниться будет, — сообщил Нэйв Ракше. Они устроились на обед во внутреннем дворике комендатуры, больше похожем на парк. Здесь этот звук был почти не слышен. Можно было, конечно, поесть в столовой, куда шум с улицы не доносился вообще, но, во-первых, им обоим осточертело сидеть в четырёх стенах, а во-вторых, не хотелось никого видеть. Грэм вообще думал, что Дана уйдёт к себе, но она предпочла составить ему компанию в сквере, чем несказанно обрадовала капитана. — Никогда не думала, что буду скучать по временам, когда целыми днями вытаскивала патрульных из кабаков и постелей, — вздохнула Ракша. — А оказалось, золотое было времечко… — Да, — Нэйв помрачнел. Мысль о том, что всё произошедшее на его совести, не оставляла Грэма. — Зато сейчас все трезвы, — вслух сказал он. Внезапно его посетила мысль из тех, что часто приходят в измученный разум. Грэм разулся и встал на газон. — Никогда не стоял босиком на траве, — объяснил он изумлённо округлившей глаза Дане. — Вот, решил попробовать, пока есть возможность. Дёмина понимающе хмыкнула. — Я впервые на Акадии так сделала. На Китеже место под куполами ограничено, а потому каждый зелёный участок на вес золота. Ходить по газонам у нас запрещено — желающих больше чем травы. Подумав, она неуверенно добавила: — Наверное, впервые это было всё же на Дорсае, но я его почти не помню. Только орбитальную станцию, где служил отец. — Скучаешь по нему? — тихо спросил Нэйв. — Каждый день, — призналась Ракша. — А твои как? Живы? — Мать — не знаю, — пожал плечами Грэм. — А папы несколько лет как нету. Погиб в шахте во время землетрясения. Он горный инженер был. На лице Дёминой ясно читалось изумление. — Как это, не знаешь, что с матерью? Она пропала без вести? — Нет, — Грэм вздохнул. — Я её вообще не знаю. Вернее, знаю, кто она, где жила ещё год назад. Она намного младше папы была — десять лет разницы. Папин статус социальной значимости тогда уже позволял завести ребёнка. У нас так просто нельзя даже хомячка купить — любое живое существо требует расхода ресурсов. Воздух, вода, продовольствие. Потому детей могут иметь только те, кто достаточно важен для общества, чтобы ему позволили содержать кого-то на иждивении. Передав контейнер с едой севшей рядом Дане, Грэм продолжил: — Мама не хотела — говорила, что это затормозит её карьеру, отец уговорил. Но чем выше статус — тем выше ответственность и больше работы. Плюс в первые год-два после рождения ребёнка матери вынужденно сами становятся иждивенцами, — Грэм сорвал травинку и сунул в рот. — Правительство выделяет помощь, но при мамином тогдашнем статусе этого всё равно было маловато. Папа стал пропадать на работе, брал много сверхурочных — старался, чтобы мы паёк побольше получали. Мама сидела со мной одна. Однажды она этого не выдержала и ушла. Но по закону я остался с отцом — мамин статус не позволял иметь иждивенца. И, как я понял, она сильно не возражала. Во всяком случае, я не помню ни одного её звонка или визита. Потом, уже когда в училище поступил, смог её найти. Но она не захотела говорить: сказала, что вычеркнула ту страницу из жизни. Как-то так вот… С минуту Ракша молчала, переваривая услышанное. Не сказать, чтобы жизнь Грэма казалась ей особенно трагичной — беженцев с Дорсая сложно удивить болезненными воспоминаниями. Скорее её зацепила обыденность, с которой Нэйв рассказывал о разрешении на иждивенца, цензе по статусу социальной значимости и прочих особенностях колонии, развивавшейся в условиях постоянной нехватки ресурсов. — Зато теперь я понимаю, почему все гефестианцы трудоголики, — мрачно пошутила Дана. — У вас кто не работает — тот не только не ест, но и не размножается. — Ещё и дышит через раз, — отшутился Грэм. — Мы только десять лет назад стали из подземелий и куполов выходить, как формирование атмосферы закончилось. Сейчас вот ударно завозят плодородную почву и строят теплицы на поверхности. Порыв ветра донес стук молотков. Грэм дёрнул щекой и неожиданно сказал: — Знаешь, я когда с Лорэй на Плимуте работал, то их старший группы — Ридом назывался, скотина редкая, — обзывал меня «Айвенго». Это такой персонаж древней земной книги, странствующий рыцарь. Но, по-моему, мне больше подходит другая книга. Говорят, на Китеже в школе проходят. Называется «Идиот». Всё хочу почитать, но руки не доходят. Дана красноречиво приподняла бровь, явно потеряв нить разговора. — Да за что ни возьмусь — не в тех местах сварные швы понаставлю, — пояснил Грэм. — Вот как сейчас. Какого хрена я не завёл барабаны в полку Шеридана? Но нет — я радостно кинулся собирать пьянчуг и овощи по нычкам рассовывать. И ещё радовался: ой, как хорошо да спокойно! Наши штрафнички сидят тихо — ну красота же, как в той песенке-молитве «О благодать»[343]. С моими талантами стреляться хорошо: вместо башки попаду в задницу, да ещё и пару-тройку окружающих укокошу. Он замолчал, уставившись в контейнер с едой. — Да, ты ошибся, — безжалостно согласилась Дёмина. — Как ошибся Прокофьев, взяв такого зама, как ошиблись наверху, связавшись с корпоратами, и как многие-многие другие. Как и я, решив, что завербоваться в армию Союза — верный путь заставить Доминион заплатить за Дорсай. И цена ошибок — всё это. Она красноречиво махнула рукой, указывая на весь город сразу. — Но если у тебя не завалялось машины времени в кармане, то пути у нас всего два. Первый — учиться на своих ошибках и не допускать их в будущем. А заодно по мере возможности исправлять последствия. Второй — зарыдать, как девки, и отойти в сторону, уступая дорогу новым нестреляным идиотам, которые совершат те же глупости, что мы. Ракша прямо посмотрела в глаза Грэму: — Не знаю, как ты, а в рыданиях я не сильна. — Да, ты у нас больше по кочерге специалист, — улыбнулся Нэйв. — В кочерге больше проку, чем в нытье, — не стала спорить Ракша. — Это смотря с какого конца кочерги находиться, — Грэм шутливо пихнул её локтем в бок. — О, чёрт… Надеюсь, это не новые неприятности… Он замолчал, настороженно глядя на группу тиаматцев, возглавляемых их полевым священником. — Сеньор капитан, — голос падре был торжественен. У Нэйва мелькнула мысль, что слух про него с Даной оказался слишком серьёзно воспринят тиаматцами и сейчас начнётся обряд бракосочетания. Бросив на Ракшу быстрый взгляд, Грэм встал, подбирая нужные слова для объяснения, но речь падре выбила его из колеи: — Не откажитесь принять наше приглашение, сын мой. Недоумевающий Грэм взглянул на остальных тиаматцев. Лица у них были торжественно-серьёзные, из чего капитан сделал вывод о важности и неординарности происходящего. — Разумеется, святой отец, — Нэйв торопливо обулся. — Лейтенант… — Только вы, сын мой, — мягко, но непреклонно оборвал падре. Грэм оглянулся на Дану и виновато улыбнулся. — Это ненадолго, дети мои, — по-своему истолковав их реакцию, успокоил падре. Нэйв надел китель и, застёгиваясь на ходу, пошёл вслед за тиаматцами, гадая, что от него хотят на этот раз. Через два часа он позвонил Ракше: — Ты можешь приехать за мной? Я в штабе тиаматского батальона. — Еду, — коротко отозвалась дорсайка. То, что она увидела у КПП тиаматцев, превзошло все ожидания: Грэм стоял, баюкая на руках спящего котёнка саблезуба. Вид у «сфинкса» при это был обалдело-пришибленный. — Ты что-то задолжал его хозяину и теперь подрабатываешь нянькой? — весело поинтересовалась Ракша, выбираясь из машины. Конечно же, она не удержалась и погладила спящего зверёныша. — Я и есть его хозяин, — ошалело хлопая глазами, ответил Грэм. — Вот… И показал свежий порез на предплечье. — Врёшь… — поражённо выдохнула Дана, во все глаза разглядывая саблезуба. — Да если бы… — Грэм зажмурился и помотал головой. — Чёрт, ещё плыву. Ничего не могу вспомнить: падре дал мне вина отпить, запел молитву — и всё, меня выключило. Очухался — фамильяр на руках, все поздравляют… — Да ладно… Дёмина обошла Нэйва, будто ждала увидеть на нём что-то особенное. — Я ожидала, что секретный ритуал тиаматцев более… кровавый, что ли. Тебя выталкивают на арену, ты голыми руками сражаешься с саблезубом, и, если покажешь себя достойно, тебе вручают фамильяра. Причём сам саблезуб и притащит котёнка. А тут падре, вино… — Ну… — несколько заторможено ответил Грэм, — может, это вариант для своих. А для спасших родню инопланетников — упрощённая версия. — О-хре-неть, — по слогам произнесла Ракша, вновь недоверчиво осматривая спящего котёнка. — В следующий раз ты летишь за помощью, а я спасаю девиц. — Договорились, — Грэм вручил ей объёмистый пакет. — Сухое молоко, подкармливать. Закинь, пожалуйста, в багажник. И полез в броневик. Будущая гроза степей в его руках сонно мявкнул и вновь затих, подёргивая во сне лапками.
Планета Идиллия. 450 км. от Эсперо, штаб объединённой группировки войск Доминиона Красное пятно оккупированной зоны стремительно меняло очертания, уменьшаясь в размерах. Что это означает, прекрасно понимали все: союзовцы сокращали линию фронта, переходя в оборону. Прибывшие подкрепления склонили чашу весов на сторону Доминиона, заставив союзовцев отказаться от дальнейшего наступления. Никто не сомневался, что командир Экспедиционного Корпуса Союза предвидел такой вариант развития событий, и теперь войска противника занимают заранее намеченные рубежи с подготовленными укреплениями. Настала очередь доминионцев расшибать лбы об вражеские ДОТы. — Кровью умоемся, — мрачно заметил командующий, разглядывая выявленные укрепления. Остальные офицеры понимающе переглянулись. Агентура в зоне оккупации в один голос доносила настроения союзовцев — если не прибудут подкрепления, сражаться до последнего, устроив доминионцам кровавую баню. Колонисты считали, что таким образом смогут напугать врага, заставив отбросить замыслы по вторжению в Союз. Никто не хотел своей родине судьбы Дорсая — и единственным способом защитить собственные планеты союзовцы считали бой на Идиллии. Такой, чтобы доминионцы каждый раз вздрагивали при упоминании Союза Первых. Ну а то, что для этого придётся пожертвовать собой, колонистов не пугало. Родные миры и так собирали обильную жатву жизней, приучив людей относиться к смерти философски. Потому драка предстояла серьёзная. Перед доминионцами был решительный, мотивированный противник, уверенный в том, что защищает свои дома, и никто в штабе не сомневался: каждый отвоёванный метр придётся обильно полить кровью. Но другого выхода не было. — Утром жду план наступления, — командующий обернулся к начальнику штаба. Тот молча кивнул, изучая карту.
Планета Идиллия. Линия фронта, 1400 км от Зелара Первый удар доминионцев пришёлся в пустоту. Союзовцы умудрились за ночь отвести войска со старых позиций, проделав это незаметно для разведки Доминиона. Массированный артобстрел в комбинации с авиаударом лишь перепахал брошенные окопы да размолотил искусно выполненные макеты бронетехники. Настоящие войска ушли, оставив на память о себе щедро усыпанную минами местность. И не только минами. Союзовцы в полной мере дали доминионцам прочувствовать глубокую истину пословицы «Голь на выдумки хитра» — в большинстве своём сляпанные фекало-дендральным методом «сюрпризы» можно было обнаружить лишь визуально. Сложное же оборудование, рассчитанное на борьбу с технически развитым противником, пасовало перед примитивными, но эффективными поделками. Причём минами союзовцы не ограничились — в одном месте колонна снабжения, движущаяся по расчищенной и абсолютно безопасной дороге, угодила под удар реактивной артиллерии. Оказалось, что союзовцы, отступая, вырыли и замаскировали ямы, в которых установили направляющие с примитивными неуправляемыми реактивными снарядами. Естественно, дорога была предварительно пристреляна, а неточность РС компенсировалась их количеством. Команду к пуску подавал простенький датчик, установленный в дереве: едва в поле его зрения попала машина нужного типа, сигнал по проводу — чтобы не мешала вражеская РЭБ, — шёл на импровизированную батарею. Итогом такого обстрела стали уничтоженные машины-роботы с боеприпасами и прочим имуществом, из-за чего темп наступления — и без того не особенно высокий — застопорился совсем: передовые части вынужденно остановились, ожидая восстановления снабжения. Помимо этого, союзовцы активно применяли беспилотники-камикадзе, а передовые подразделения то и дело попадали под артиллерийский огонь. Контрбатарейная борьба особого успеха не принесла: как правило, союзовские артиллеристы, сделав максимум три залпа, успевали смыться от «горячей благодарности» доминионцев. Отдельной проблемой стали фермы и небольшие посёлки близ основных магистралей, в которых союзовцы оставляли небольшой гарнизон из киборгов. Дома укреплялись, в них оборудовались ДОТы, но особых сложностей с их уничтожением не возникало — обычно хватало нескольких выстрелов танковой пушки или пары залпов миномётной батареи, после чего пехоте оставалось зачистить остатки. С первыми пятью подобными «опорными пунктами» разобрались именно так, без затей: едва киборги открывали огонь, как пехота подтягивала танк или запрашивала авиаудар. Но зачистки вскрыли страшный факт: в обломках уничтоженных домов, помимо киборгов, нашли изуродованные снарядами тела идиллийцев. Гражданских, оставленных в своих жилищах заложниками. Теперь перед командирами наступающих частей встала проблема: класть личный состав на штурмах таких «опорников», стараясь сохранить жизни штатских; блокировать, оставляя «на потом», либо плюнуть на гуманность и продолжать утюжить проверенным способом. Второй вариант, как показало время, не подходил: киборги располагали тяжёлым вооружением, вполне эффективно применяя его по движущимся по дорогам колоннам. Поэтому самым эффективным признали третий способ: долбить «опорники» артиллерией или авиацией. Война — это в первую очередь деньги. А обученный солдат стоит в сотни раз дороже, нежели штатский, так что в решении вопроса, кем из них пожертвовать, выбор очевиден. А для кого-то этот выбор и вовсе не стоял: разведгруппы репликантов, прибывших с пополнением, не заморачивались вопросами гуманизма. Для них во главе угла была эффективность в достижении победы. И если самым действенным было смести препятствие артиллерией — значит, так тому и быть. В штабе на жертвы среди штатских вынуждено закрывали глаза. «Война в кружевах», когда враждующие стороны состязались в галантности, закончилась вместе с восемнадцатым веком. В эпоху «войн конвейеров» подобным роскошествам места не было. Всё подчинялось одному правилу: максимальные потери врага при минимальных своих. Потери во всём: людях, технике, ресурсах. Доминион, несмотря на всё своё богатство, сейчас не мог позволить себе долгой кампании. Победа нужна была в максимально короткие сроки. Союзовцы наглядно показали, что, опираясь на опыт дорсайцев, успели неплохо подготовиться к драке с Доминионом. Как и предрекали в штабе группировки, сражение за Идиллию обещало стать тяжёлым и кровавым.
Планета Идиллия. Фронт, 1370 км. от Зелара Опять дождь. Если бы Стилет верил в приметы, то счёл бы ливень нехорошим знаком. Но пока что для него хлещущая с небес вода была лишь досадной помехой, не дающей использовать «мух» и малые дроны. Приходилось вести наблюдение по старинке, глазами, улёгшись за могучим деревом и выставив из-за ствола перископ. Занятая союзовцами ферма, превращённая в «гондон», так прозвали «одноразовые опорники» доминионцы, оборудовалась без особой фантазии. Оно и понятно: задачей такого «укрепления» было застопорить продвижение противника, вдобавок нанося ещё и «имиджевый урон». Ибо, уничтожая мирное население, доминионцы переставали выглядеть освободителями. Стилету на имидж было глубоко плевать. Для него это слово вообще не имело никакого значения. А вот идиллийцы-заложники — имели. После того как Брауни, Сверчок, а следом и другие репликанты обзавелись подругами, Стилет стал смотреть на штатских дворняг иначе, без былой неприязни. Ну а когда Чимбика приняли в семью — понял, что, по крайней мере, идиллийцы ничуть не хуже репликантов. А такие, как Талика, Схема и Нали, вообще свои. Семья. И теперь репликант собирался сделать так, чтобы эти гражданские на ферме выжили. Вот по этой причине он и лежал в грязи, изучая подходы к ферме. Ряды колючей проволоки, амбразуры оборудованных в постройках ДОТов, их вероятные сектора обстрела — Стилет подмечал всё. На такблоке появились отметки подоспевшей подмоги. С репликантами из прибывшего подкрепления Стилет ещё не сталкивался, но то, что успел про них услышать, вызывало смешанные чувства. С одной стороны, он прекрасно понимал взбунтовавшихся братьев. С другой — опасался, что у них будут проблемы с дисциплиной. — Динамит, — представился подползший сержант, командующий прибывшим подкреплением. — Стилет, — убрав перископ ответил Стилет. Скатившись вместе с новичком в неглубокую яму, он согласно негласной традиции репликантов открыл забрало. Динамит после секундной заминки повторил его действия. Оба сержанта уставились друг на друга с одинаковым недоверием, словно причудливо искажённые отражения в зеркале. — Так в чём проблема? — полюбопытствовал Динамит. — Опорник, — коротко отозвался Стилет. Динамит захлопнул забрало, разложил перископ и выполз из ямы. Вернулся он полминуты спустя. — А в чём проблема? — повторил Динамит, вновь открывая лицо. — Вызывай артиллерию или летунов. — Там мирняк, — объяснил Стилет. — Да и плевать, — равнодушно отозвался Динамит. — Он тут везде, мирняк этот. Я уже два таких опорника расковырял. Чего возиться? Ещё пару месяцев назад Стилет был бы полностью согласен. Но сейчас… Сейчас в его жизни изменилось всё. — А я буду штурмовать, — сообщил он. — Зачем? — Динамит указал на шлем. — Я сейчас просто вызову… — Нет, — оборвал его Стилет. — Запрещаю. — Запрещаешь? — недобро прищурился Динамит. — Да. Два репликанта смотрели друг на друга с нескрываемой злобой.
(обратно)
Глава 16
Планета Идиллия. Фронт, 1370 км. от Зелара Выбор киборгов в качестве гарнизонов для«одноразовых опорников» был вполне понятен. Во-первых, в отличие от живых людей, их не жаль пустить в расход. Во-вторых, киборги неуязвимы для эмпатии, а значит, отлично подходят для удержания заложников-идиллийцев. В-третьих, им чужды эмоции. Они не сомневаются, не боятся, не сопереживают и не жалеют. Киборг с одинаковой легкостью убьёт любого, на кого укажет командир. Неважно, на кого: вражеского солдата или гражданского, — любая указанная цель будет уничтожена. Офицер Консорциума, предложивший тактику «одноразовых опорников», прекрасно знал о результатах бомбёжки Зелара и её последствиях. Никаких иллюзий по поводу гуманизма доминионцев никто не испытывал — те без колебаний допустят «сопутствующие потери» среди гражданского населения, если результат того стоит. Целью содержания заложников в опорных пунктах было создание напряжённости между планетарными властями и военными Доминиона. Идиллийский правитель показал, насколько ценит жизни своих граждан — неважно, реально или преследуя политические цели. Факт в том, что для него трупы подданных в промышленных масштабах неприемлемы. И он из шкуры вылезет, чтобы добиться от армии минимизации потерь среди гражданского населения. Если же вбить клин между гражданской администрацией и военными не удастся — союзовцы ничего не потеряют. Пусть многим подобная тактика казалась подлой и бесчестной, но речь шла о сохранности их родных планет. А ради такого можно поступиться гордостью, честью и совестью, а заодно пожертвовать некоторым количеством вражеского мирного населения. Удалось задержать врага? Цель достигнута. Нет? Жаль, конечно, но главное, что из своих никто не пострадал. Разумеется, без ропота не обошлось, особенно в рядах китежцев и тиаматцев. Потому подобные операции доверяли проводить в основном бойцам корпоратов, эдемцам и акадийцам. До недовольных же командиры смогли донести простую и безжалостную мысль: или пробуем задержать врага так, или получаем дома то, что уже хлебнули Дорсай и Эдем. Нападения Доминион не простит, и теперь пути назад нет: победа любой ценой или гибель родных миров. Выбор, который никто не хотел бы делать.
Перед Стилетом, находившемся с другой стороны фронта, вопрос выбора даже не стоял. — Я сказал нет, — повторил Стилет, глядя в злые глаза Динамита. — Почему? — едва не рыкнул тот. — Что тебе мешает? — Заложники. Судя по виду, эту причину Динамит уважительной не считал. Но вслух сказал иное: — А ты уверен, что они там есть? — Да, — твёрдо ответил Стилет. — И ты сам это прекрасно знаешь. Тут Динамиту возразить было нечего. Останки местных его группа уже находила, но до этой минуты значимым фактором не считала. — Ты готов рискнуть своими ради помоек? — спросил он. — Кого? — не понял Стилет. — Людей, — пояснил Динамит. — Генетические помойки. Зачем ради них рисковать? Стилет задумался, подыскивая понятное собрату объяснение. И понял, что не сумеет. Репликант просто не мог найти правильные слова, чтобы растолковать Динамиту, почему для него важны жизни совершенно незнакомых гражданских. — Мы их называли «дворнягами». Так вот, эти люди не помойки и не дворняги. Поживёшь здесь — поймешь, — сухо сказал Стилет, закрывая забрало. «Махайра, — через имплант приказал он связисту. — Сообщи в штаб о ситуации. Я решил освободить заложников и зачистить опорник». «Садж», — откликнулся связист. Динамит молча наблюдал за ними, явно оценивая серьёзность дефекта собрата. Ибо беречь людей, о которых ничего не сказано в приказе, — верный признак сбоя. «Я своих на штурм не поведу, — заявил он Стилету. — Но останусь в прикрытии. Не оставлять же вас. Чёрт с ними, с помойками, но мы своих не бросаем». Стилет молча кивнул, а потом, активировав камуфляж, вылез из ямы. Репликанты наблюдали за «опорником» до темноты, но ничего нового не смогли обнаружить. «Опорник» будто вымер — ни единого шевеления. Можно было подумать, что гарнизон покинул его, но репликанты знали, что это не так: что киборги, что автоматика огневых точек бесконечно терпеливы. То, что сенсоры и тепловизоры брони репликантов ничего не «видят», означало лишь одно: враг засел под землёй. Постройки идиллийцев лишь прикрывают входы в спешно вырытые подземные убежища и ДОТы. Где-то там держат и заложников, причём Стилет сомневался, что киборги озаботились приемлемыми условиями для людей. Сержант на миг представил весёлую, всегда готовую помочь и подбодрить Схему, сидящую в такой яме в собственных нечистотах. Среди измученных, перепуганных собратьев, умножающих ужас и отчаянье друг друга. Он принял верное решение освободить их. Осталось только понять, как его реализовать. Так и не прекратившийся ливень не позволял воспользоваться нанодронами. Выстрелить пулей с «мухами» тоже не выход: сканеры врага сразу засекут активность. Даже глушитель не поможет — тяжёлая крупнокалиберная пуля «засветится» на всех пассивных средствах наблюдения союзовцев едва не ярче, чем идиллийская праздничная иллюминация. Выстрелить можно будет, лишь пробравшись внутрь периметра, где уже нет такого плотного контроля. Наступившая — резко, как всегда в тропиках, — ночь послужила репликантам сигналом к действию. Да, их фототропный камуфляж эффективно работал в любое время суток, но льющиеся с небес потоки воды и грязь демаскировали движущихся бойцов. Вдобавок в вязком месиве под ногами оставались следы, а летать по воздуху искусственные солдаты не умели. «Начинаем», — скомандовал Стилет. Динамит лишь покачал головой, а потом выставил перископ из ямы и ещё раз оглядел «опорник». Дом и две хозяйственные постройки образовывали треугольник, направленный «вершиной» — домом — к репликантам. Всё остальное попросту снесли, а землю выровняли и взрыхлили. Лишь между зданиями каким-то чудом уцелела клумба с крупными, флюоресцирующими цветами, создавая резкий контраст с пустотой вокруг. Ряды колючей проволоки и «спирали Бруно» начинались в двухстах метрах от строений, а перед первым рядом «колючки» союзовцы щедро накидали «путанку» — так в просторечии называли «малозаметное препятствие». Примитивное, но эффективное МЗП без изменений прошло сквозь века — объёмная конструкция, напоминающая тощий матрас из сплетённой проволоки. В неё легко проваливались нога или рука, а вынуть конечность из МЗП без инструментов было проблематично. Всё это дополнялось минным полем. Сволочные союзовцы усеяли минами все подступы к «опорнику». Причём единой конструкции эти взрывающиеся кадавры не имели. Корпуса собирали из пластика, дерева и прочего имеющегося под рукой хлама, после чего заполняли вместо штатной взрывчатки желеобразной дрянью, сваренной по эдемской рецептуре. Мощность у этого «желе» была невысокой, но вполне достаточной, чтобы оторвать или покалечить конечность, даже защищённую бронёй. Вдобавок аппаратура сапёров, настроенная на поиск типовых взрывчатых веществ, пасовала перед такой «самодеятельностью». Взрыватели тоже собирали на коленке. С подобным примитивизмом в реальной обстановке Динамит столкнулся впервые: раньше его батальону приходилось работать против гораздо более технически развитого противника. Хорошо, что учили репликантов на совесть, уделяя внимание даже самым примитивным конструкциям. Отделению Стилета теперь предстояло пройти сквозь всё это буйство фантазии союзовских сапёров. Остатки отделения Чимбика отправили сопровождать колонну снабжения, так что воевать предстояло вшестером. Дурная затея от начала и до конца, но ни Стилет, ни его бойцы отчего-то не сомневались, что жизни «помоек» стоят риска. Динамит с недобрым предчувствием смотрел, как двое солдат чокнутого сержанта поползли вперёд — проделать проход в минном поле. Потянулись часы ожидания. Наконец сквозь струи дождя мигнула инфракрасная метка. По этому сигналу оставшиеся четверо стилетовских бойцов вылезли из ямы и поползли в темноту, оставив Динамиту своего дрона-камикадзе, «тяжёлую артиллерию» диверсантов. На группу репликантов полагался всего один такой аппарат с осколочно-фугасной боевой частью, равной по мощности 175-мм снаряду. Теперь у отделения Динамита было два камикадзе — существенное подспорье, если придётся прикрывать ушедших на штурм. Бессмысленный, рискованный штурм. Соединившись с такблоком Стилета, Динамит смотрел, как он прополз по разведанному проходу в минном поле, отмеченному специальными ИК[344]-метками, установленными так, чтобы их видели только атакующие. Когда группа преодолела поле, настал черёд проволоки. Участок «путанки» залили специальным быстро твердеющем гелем из баллона, превратив опасное препятствие в твёрдый настил, по которому диверсанты подползли к рядам «колючки». Один из репликантов разложил конструкцию, похожую на маленький миномёт: короткая трубка на двух сошках. Но вместо выстрела телескопическая трубка, покрытая фототропным камуфляжем, принялась раздвигаться, выгибаясь дугой над проволочными заграждениями. Ушедшие в грунт сошки не давали конструкции завалиться набок, обеспечивая устойчивость. Когда противоположный конец дуги коснулся грунта, репликанты по одному перебрались по ней внутрь периметра. Оказавшись за «колючкой», диверсанты разбились на двойки и поползли к строениям. Начиналась самая опасная фаза операции. Тихо хлопнули выстрелы бесшумных автоматов, посылая двенадцатимиллиметровые пули с «мухами» внутрь зданий сквозь распахнутые окна. Ливень надёжно глушил звуки, словно желая помочь. Как и ожидал Динамит, входные люки блиндажей обнаружились внутри построек. Репликанты установили на них вышибные заряды. Короткий отсчёт, взрыв — и двойки ныряют в дым. В ту же секунду такблок Динамита запестрел от вражеских отметок. Высунув перископ, сержант увидел, как вокруг построек откидываются отлично замаскированные крышки люков, выпуская киборгов. Динамит зло выругался. Блиндажей внутри зданий они ждали, а вот снаружи — нет. Группа Стилета попала в капкан. И всё ради чёртовых «помоек»… «Огонь!» — скомандовал Динамит. Оба дрона-камикадзе взмыли в воздух и устремились в самую гущу киборгов, спешащих на подмогу к собратьям. Тяжёлым роботам-снарядам ливень не мешал — яркие огни реактивных двигателей прочертили небо, и два взрыва слились в один, засияв в ночи не хуже идиллийских цветов. Динамит с удовольствием увидел, как грузные, бронированные фигуры разлетаются в стороны, словно сбитые кегли. В ушах противно заверещал сигнал предупреждения об облучении сканерами. «Отходим», — скомандовал сержант. Опорный пункт взорвался огнём. Трассы пулемётных очередей потянулись к точкам пуска дронов, стремясь обнаружить и убить врага. Крупнокалиберные пули легко прошивали землю, и, не успей репликанты удрать, многие из них остались бы в яме. В воздухе раздался мерзкий, воюще-свистящий звук артиллерийских мин. Союзовцы тщательно обрабатывали огнём место, где был обнаружен противник. Только репликантов там уже не было — группа успела отступить в лес и теперь огибала опорный пункт с фланга. «Вызывай поддержку, — приказал связисту Динамит. — Скажи, что внутри группа отбивает заложников, пусть работают по нашей подсветке». В самом пункте события приняли скверный для отделения Стилета оборот: выжившие киборги перегруппировались и направились выкуривать непрошенных гостей. До залёгших за деревьями репликантов доносился приглушённый грохот очередей — группа Стилета огрызалась, пытаясь вырваться из ловушки. Две минуты, потребовавшиеся на координацию действий с ближайшей артиллерийской батареей, растянулись для Динамита в вечность. Наконец первые снаряды разорвались на территории «опорника». Репликанты корректировали огонь, расчищая с помощью артиллеристов пусть в минном поле и проволочных заграждениях. «Гаси», — скомандовал Динамит гранатомётчику. Тот вскинул на плечо трубу РПГ. Грохнуло, следом раздался характерный хлопок переходящей на гиперзвук реактивной гранаты, и автоматическая огневая точка, способная серьёзно осложнить репликантам жизнь, прекратила своё существование. «Кайман, работай!». По этой команде сапёр скинул вьюк с «Дракошей». Быстро собрав установку, Кайман откатился в сторону и дёрнул спусковой трос, активируя систему. Из контейнера словно вырвался мифический Огненный Змей с труднопроизносимым именем, легенды о котором так любили «помойки» в вырастившей репликантов корпорации. «Голова» мерцая огнём реактивного двигателя, протащила за собой ярко-красное «тело» рукава, заполненного взрывчаткой, и уронила на минное поле. Репликанты плотнее вжались в вязкую грязь, ожидая взрыва. Секунду спустя ночь осветила яркая вспышка. Грохота репликанты не услышали — сработали компенсаторные наушники, — но земля ощутимо ударила в грудь. «Дракоша» выполнил свой долг, проделав в минном поле проход шириной в три метра. «„Работаем!“» — Динамит вскочил на ноги и первым кинулся на расчищенную тропу. Отделение — за ним. За их спинами взметнулись облака разрывов — вновь ожила вражеская миномётная батарея. Во время артобстрела она молчала, чтобы не обнаружить своих позиций, а теперь торопилась наверстать упущенное, обрабатывая точку, где запеленговали работу корректировщика. Отделение Динамита ворвалось на территорию опорника и приступило к работе. Именно так репликанты воспринимали войну — как тяжёлую, грязную, неблагодарную работу. Оставив гранатометчика с прикрывающим его стрелком выбивать огневые точки, Динамит повёл остатки отделения в подземелья. Не ожидавшие удара в спину неповоротливые киборги, стиснутые в узких коридорах, превратились в лёгкую добычу. Зачистку завершили в считанные минуты. Когда затихло эхо последнего выстрела, Динамит огляделся. В отделении Стилета не пострадали лишь двое — остальные получили ранения различной степени тяжести. Самому Стилету взрывом оторвало ноги, и теперь он, накачанный препаратами, сидел у стены, таращась в потолок помутневшими глазами. Динамит снял шлем и подошёл к нему. — Сразу так нельзя было сделать? — спросил Динамит. — Пойти на штурм как положено — с поддержкой, авиацию вызвать, проход в минном поле проделать, выбить огневые точки? — Тогда… — Стилет облизал пересохшие губы, — …они успели бы убить заложников. — Заложников, — эхом повторил Динамит. Ему стало интересно: что же такого в этих «помойках», раз Стилет без колебаний повёл свою группу в самоубийственную атаку? Что в них особенного, в идиллийцах этих? Оставив раненого на попечении отрядного медика, Динамит пошёл по коридору к комнате, вокруг которой и разыгралась основная часть боя. Ещё на подходе репликант ощутил странное, никогда ранее не испытанное чувство. Хотелось бежать, плакать, прятаться, закрыть глаза и представить, что мир вокруг куда-то исчез. Ошеломлённому Динамиту потребовалось несколько секунд, чтобы понять: это страх. Чужой страх. Эмпатия, о которой говорили на инструктаже. Новое ощущение шокировало сержанта, и Динамит потратил добрых полминуты, чтобы осознать чуждое воздействие и прийти в себя. Толкнув изуродованную вмятинами от пуль бронированную створку двери, он оглядел «помоек», из-за которых его братья рисковали жизнями. Теперь страх Динамит ещё и обонял. Но этот запах был ему знаком и даже нравился, напоминая о тех, с кем репликант расправился во время бунта. Холёные «помойки» из руководства корпорации выли и визжали, умоляя сохранить их никчемные жизни. Они, всегда считавшие Динамита и его братьев просто вещами. Оружием, лишённым своей воли и желаний. Если следовать этой концепции — в некотором роде корпораты покончили с собой, убитые собственным оружием. Динамиту доводилось слышать об иронии. Это изобретение «помоек» пришлось ему по вкусу. Сержант ухмыльнулся приятным мыслям и оглядел перепуганных идиллийцев. Страх сделал их одинаковыми, так что репликант даже не понял, кто из них какого пола. Да это и не имело для него никакого значения. Трясущиеся, перепуганные существа вызывали неприязнь. А следом пришла привычная для репликанта злость: его братья были готовы отдать свои жизни… за кого? За этих жалких, поскуливающих от ужаса слизняков? Рука легла на рукоять автомата. Вскинуть ствол и перечеркнуть этих ничтожеств очередью, оборвав их бессмысленное существование. Желание оказалось настолько сильным, что впору было подумать о сбое. Впрочем, он, Динамит, как и все его братья, и был дефектным. Он уже не подчинился приказам. Он ликвидировал командиров-людей. Поднял бунт. Что это, если не дефект? От расправы сержанта останавливало только одно: если он уничтожит этих жалких созданий — вся эта нелепая операция окончательно потеряет смысл. И все понесённые потери будут напрасными. Оглядев ещё раз испуганных «помоек», Динамит презрительно сплюнул и вышел в коридор. Мимо несли Стилета. — Разве они того стоили? — спросил Динамит. Покалеченный сержант открыл глаза. — Поживешь тут подольше — всё поймёшь сам, — тихо проговорил он.
(обратно)
Глава 17
Планета Идиллия. 500 км. от Эсперо, ПВД 15-й бригады ССО Вопреки ожиданиям Динамита, за репликантами пришли не привычные «Ацтеки», а более тяжёлые многоцелевые «Пони» десантников-спасателей. Динамит знал, что в войсках Доминиона эти подразделения, занимающиеся спасением сбитых пилотов, пользуются заслуженной славой сорвиголов. В самом деле, надо обладать недюжинной отвагой, чтобы на тихоходном вертолёте лететь туда, где только что сбили новейший истребитель или бомбардировщик. Так что на высадившихся из вертушек «помоек» репликант смотрел с интересом, без обычного презрения. — Сержант, вам в ту машину, — без какого-либо апломба, который привык слышать от людей Динамит, прокричал подбежавший лейтенант и ткнул пятернёй в сторону ближайшего вертолёта. На плече офицера репликант рассмотрел необычную эмблему: на чёрном фоне два зелёных кошачьих глаза, под ними зубастая улыбка и надпись: «Все мы здесь не в своём уме». Смысла рисунка репликант не понял, а вот сам девиз оценил: действительно, с точки зрения «помоек», у этих ребят явно что-то не то с головой, раз они добровольно суют её в пекло. Улыбка Динамита увяла, едва он увидел, как в указанный вертолёт усаживают освобождённых «помоек». Не всех, только четверых — остальных на носилках грузили в вертолёт с эмблемой медицинской службы на борту, вместе с ранеными репликантами. Но и этого хватило, чтобы настроение Динамита вновь рухнуло. Всю дорогу репликант старался не смотреть на идиллийцев. Спасённые злили его одним своим видом, а Динамит ненавидел, когда злость нельзя выплеснуть на её источник. Особенно его бесили их эмоции: тоска и страх, причин которого Динамит понять не мог, от чего злился ещё больше. Чего теперь этим «помойкам» не так? Чего они боятся? Трусы, способные лишь дрожать да беспрекословно идти на убой, либо дожидаться спасения. Из вертолёта Динамит выпрыгнул первым и сразу направился к соседней площадке, где выгружали раненых. Там уже крутился майор, вызвавший неприязнь репликанта одним своим видом. Он напоминал старших менеджеров корпорации: холёный, пахнущий косметическими средствами, в новенькой, девственно-чистой броне, взирающий на мир с выражением брезгливого превосходства. — Утилизируйте его, — услышал Динамит слова майора, адресованные врачу, принимающему раненых. «Помойка» показывал на Стилета, которого доставали из вертолёта. Врач протянул руку: — Акт на списание. — Что? — не понял майор. — Акт на списание, — с явными нотками нетерпения повторил врач. — Вы требуете утилизации репликанта. Он — имущество бригады специальных операций. Без акта на списание, утверждённого и подписанного командирами этой части, я ничего делать не буду. Ибо окажусь крайним, а оно мне нахрен не впилось. — И кто должен его подписать? — уточнил майор. — Майор Савин, — ответил врач, склоняясь над Стилетом. — Затем уже командир бригады, полковник Стражинский. — Хорошо, — майор развернулся на каблуках, даже не скрывая злости. — Я принесу вам этот акт. — Господин майор, — врач на секунду оторвался от работы. — Не ходите без головного убора. Солнышко тут, знаете ли, злое… — Какое, нахер, солнышко в бункере?! — взъярился майор. — Злое, — повторил врач, возвращаясь к работе. Дальше Динамит слушать не стал. Очень хотелось убить всех «помоек», начав с хлыща-майора. — Отдыхать, — скомандовал он своему отделению. Злость душила, мешая трезво мыслить. Это бесило ещё больше. «Надо успокоиться», — подумал он. Ноги сами понесли репликанта к зоне отдыха — ещё одному нововведению, одобренному репликантом. В самом деле, хорошая задумка — место, разбитое на зоны по предпочтениям. Сейчас Динамита больше всего интересовал спортивный комплекс — боксёрская груша отлично подходила для стравливания пара. Главное не размочалить её в первые же минуты, как это нередко бывало. Как назло, навстречу ему спешила помойка в комбезе технической службы. Судя по окрасу, самка была из местных, что особенно разозлило сержанта. Зачем допускать эти трусливые бесполезные особи на военную базу? Ответ один: донимать его, Динамита. — Ты ведь прилетел со Стилетом? — подбежав к нему, самка протянула руку и попыталась коснуться плеча репликанта. Ошибка. И без того пребывающий в нерадужном расположении духа Динамит взорвался, даже не поняв вопроса. В полном соответствии со своим прозвищем. «Помойка» улетела к стене, не поняв, что её ударило. Остатки самообладания сержанта ушли на то, чтобы не убить эту самку. — Ты… — Динамит повернулся к аборигенке. Продолжить он не успел — завернувший в коридор незнакомый репликант молча бросился на сержанта. Два прирождённых убийцы сцепились в рукопашной. Молча, не тратя дыхания на бесполезные звуки и не обращая внимания на окружающих. Удар за ударом Динамит выплёскивал гнев: на помоек, которым он почему-то должен подчиняться, на братьев, которые по неведомой причине ставили жизни аборигенов выше собственных, на весь несправедливый мир. — Брауни! Отставить! — послышался резкий оклик, сопровождаемый топотом ног. Прибежавшие на шум схватки репликанты — из отделения Динамита и трое незнакомых — растащили драчунов в стороны и надёжно зафиксировали, ожидая, пока те не остынут. — Ты охренел, рядовой? — рыкнул на своего противника Динамит. — Смотри куда руки тянешь, садж, — прорычал в ответ тот. Выдохнув, он потряс головой и уже спокойно попросил удерживающих его репликантов: — Отпустите. Я всё, в норме. Те неохотно расступились. Динамит ожидал, что рядовой вновь кинется в драку, но тот неожиданно бросился к ушибленной «помойке», которой помогал подняться другой солдат из батальона Стилета. Динамит с изумлением смотрел, как его противник заботливо осматривает аборигенку. Да какого чёрта тут происходит? Откуда у его братьев такое бережное отношение к местным «помойкам»? Особая программа воспитания? Новая разработка корпораций? Какая-то неизвестная разновидность внушения? Бойцы из отделения Динамита тоже хмуро смотрели на братьев, готовых при необходимости продолжить драку ради защиты никчёмного человечишки. И тоже не понимали причин такого поведения. Когда же «помойка» обняла осматривающего её репликанта, и, воровато оглянувшись, прижалась губами к его губам, Динамит удивлённо моргнул. — Что она делает, садж? — спросил Кайман. — Целует Брауни, — вместо Динамита ответил один из «старожилов». — Зачем? — не унимался Кайман. — Не «зачем», а «почему», — хмыкнул его собеседник. — Потому что любит. Динамит и его бойцы скрестили взгляды на целующейся парочке и озадаченно наморщили лбы.
Планета Идиллия. 500 км. от Эсперо, ПВД 15-й бригады ССО Состояние майора Фарнье лучше всего описывалось фразой «зол как чёрт». Простое поначалу задание превращалось в какую-то идиотскую головоломку, где любое неверное действие заставляло возвращаться назад и всё начинать заново. И самое хреновое — поделать майор ничего не мог. Приказ из Генштаба об утилизации репликантов втихую, ожидаемо не вызвавший энтузиазма, саботировался всеми возможными способами: от прямого неподчинения, которое продемонстрировал тот наглый лейтенантик, до ухода в канцелярщину, как только что было с врачом. Причём в последнем случае не придерёшься — акт на списание действительно нужен. В остальных случаях Фарнье мог лишь писать рапорты начальству, но особого оптимизма майор по этому поводу не испытывал, ибо, как говорят на фронте: «Штаб высоко, бежать к нему далеко». Здесь же все покрывали друг друга, и Фарнье обоснованно подозревал, что даже наглый лейтенант, отказавшийся выполнять прямой приказ, понесёт чисто формальное наказание. Майор мог, конечно, потребовать разбирательства, собрать трибунал, но что-то подсказывало, что и тут обнаружится куча препятствий: от занятости военной прокуратуры до невозможности собрать этот самый трибунал, поскольку все офицеры жуть как загружены. Но хотя бы в одном случае всё должно получиться. Акт на списание безногого репликанта подписать просто обязаны. Эта единица получила тяжёлые повреждения, требующие длительного восстановления, а значит, не способна вернуться в строй до окончания боевых действий. У этого самого Савина просто нет варианта. Добравшись до штаба бригады ССО, Фарнье узнал у дежурного, где найти комбата. Выяснилось, что этот майор только прибыл из Эсперо и сейчас находится на командном пункте своего батальона. Пришлось тащиться туда, проклиная всё и вся. На батальонном КП уже вконец разъярённый Фарнье сунул планшет с приказом под нос комбату. Савин внимательно прочитал, выслушал излияния штабного и коротко ответил: — Нет. Фарнье потерял дар речи. Впервые за всё время его службы приказ штаба сектора игнорировали столь наглым образом. — Я рапорт напишу… — прошипел он. — Пиши, — небрежно отмахнулся Савин. — Можешь ещё пообещать лишение премии, неполное служебное соответствие, понижение в звании и трибунал до кучи. А списывать я никого не буду. Кстати, а где ваш головной убор, господин майор? — Это тут при чём? — не понял Фарнье, считавший ношение шлема в бункере откровенным маразмом. Смысл таскать лишние два кило композитного материала, находясь в чёрти скольки десятках метров под поверхностью земли? Потому свой шлем он носил на груди, прицепленным к плечевому ремню подвесной. — Какой головной убор? Вы рехнулись, майор? — вскипел Фарнье. Это всё, что он успел сказать перед тем, как потерять сознание и два передних зуба. — Дежурный! — высунувшись в коридор, крикнул Савин. — Медиков сюда! Господин штабной майор изволили неудачно упасть и потерять сознание!
Система Новый Плимут. Орбита планеты Новый Плимут, боевая станция «Скутум» Повреждённый корвет пристыковывался к шлюзу станции. Глядя на искорёженную груду металла и композита, ещё недавно бывшую прекрасным боевым кораблём, контр-адмирал Людвиг фон Ройтер лишь вздохнул. Флот Экспедиционного Корпуса, ушедший в рейд на территорию Доминиона, потерпел сокрушительный разгром, превратившись в жалкие ошмётки былого величия. По плану, флот, отправившийся уничтожать Врата, ведущие к Союзу, вообще не должен был встретить серьёзного сопротивления, по самым осторожным прогнозам, в пяти системах. Не было у Доминиона в этом секторе достаточных сил, чтобы навязать союзовцам сражение. И в ближайшие сроки, согласно заверениям придурков, спланировавших эту авантюру, появиться не должно было. В качестве гарантий представлялись некие мутные договорённости с лидерами сепаратистов на других окраинах Доминиона. Ройтер в эту лабуду не верил. И вот результат — полный, абсолютный разгром. Доминионцы плевать хотели на то, что напланировали генштабовские придурки, резво собрав ударный кулак из тяжёлых кораблей и хорошенько врезав по мордасам зарвавшимся союзовцам. Так, что Ройтер обоснованно считал: лишь героизм экипажей эсминцев и фрегатов, бросившихся в самоубийственную атаку, чтобы спасти корабли-«пробойники», позволил избежать полного уничтожения. Но хуже потерь в кораблях были человеческие потери. Нормального матроса нужно готовить минимум полгода, в идеале — год, мичмана — пять лет. А уж командиром мало-мальски крупного боевого корабля становятся лишь после самое малое десяти лет службы. Так что, если даже и случится чудо в стиле древних сказок, и из ниоткуда явятся новые боевые корабли, экипажи для них брать неоткуда. — Доигрались, — пробормотал Ройтер, выходя с мостика в коридор. Ответив на салют часовых, адмирал прошагал к шлюзу, приспособленному под курилку, на ходу доставая трубку и кисет. Его появление вызвало ступор у матроса-первогодки, мирно предававшегося «уединенья пряной утехе». Подавившись дымом, салажонок выпучился на адмирала и замер, явно вспоминая: полагается ли отдавать воинское приветствие в помещении для курения? — Кури, сынок, — Ройтер чиркнул спичкой и поднёс к трубке. Зажигалок он не признавал, считая, что они убивают вкус табака. Хороший трубочный табак, по мнению адмирала, нужно было подкуривать от спички или лучины. Выпустив облако дыма, адмирал уставился в иллюминатор. Мысли у него были самые горькие. С самого начала он выступал против авантюры с рейдом. Слишком мало времени было на подготовку и слаживание экипажей, слишком мало учений и стрельб проведено. Требовалось ещё хотя бы три месяца, а в идеале — полгода. Тогда бы новый флот действительно превратился в грозную силу, вполне способную насовать по сопатке зарвавшимся доминионцам. А так… Так Экспедиционный Корпус стал бумажным тигром, грозно выглядящим в пропагандистских передачах, но не годным для боя с действительно сильным противником. Однако доводов контр-адмирала не услышали. В Генштабе вообще все словно ослепли и оглохли, не желая видеть и понимать очевидного. Флотские, армейцы — вся верхушка Генштаба пребывала в эйфории, подобающей бестолковым подросткам, а не опытным офицерам. Шапкозакидательные настроения старательно раскручивали СМИ, создавая у обывателей впечатление, что ошеломлённый мощью Союза Первых Доминион падёт ниц, смиренно предлагая контрибуцию. А чтобы окончательно загладить вину, ещё и императора своего сами на суд за усы приведут. И вот результат: флота больше нет. Обороняться Союзу нечем: оставленные для прикрытия своих миров эскадры состояли сплошь из устаревших кораблей, всё новое и лучшее шло Экспедиционному Корпусу. Орбитальные станции — даже не смешно. Без поддержки кораблей они долго не протянут против флота Доминиона. Кто виноват в случившемся — теперь дело даже не десятое. Сейчас главное — спасти Новый Плимут. Ройтеру не нужны были агенты в штабе врага, чтобы со всей уверенностью сказать: первый удар доминионцы нанесут именно по столице Союза. Разом обезглавить противника, вдобавок уничтожив одну из трёх самых развитых планет, способных производить корабли и современное вооружение. Причём доминионцы сделают это так, что судьба Дорсая покажется детской шалостью. Надежды на подмогу от остальных миров Союза у Нового Плимута нет — им бы себя хоть как-то защитить, особенно отсталым Акадии и Эдему. Единственный, кто реально способен помочь, — Консорциум. Но контр-адмирал, будучи человеком разумным, не полагался на корпоратов с их гнилым нутром. В реальности повода для недавнего скандала, вызванного репортажами о станции «Иллюзия», Ройтер не сомневался. Как и в том, что истинные разжигатели войны сидят в руководстве Консорциума, спасающего в первую очередь себя. Вот только другого боеспособного союзника сейчас нет. Корпораты в ответ на призыв о помощи клятвенно пообещали бросить всё и вот прямо сейчас начать формировать соединение для отправки к Новому Плимуту, но на этом всё заглохло. Прошло уже почти четверо суток с того момента, как состоялся разговор с корпоратами, но ни одно — даже самое маленькое — их судно так и не объявилось. Оставалось лишь надеяться, что Консорциум всё же сдержит слово. — Господи, какие же идиоты, — тихо проговорил адмирал в адрес генштабистов. — Сэр? — вытянулся матрос, решив, видимо, что контр-адмирал обращается к нему. — Ничего, сынок, — Ройтер выбил трубку в карманную пепельницу, которую тоже всегда носил с собой. — Так, о своём задумался… Что куришь? — «Старшина Йорк», — чуть удивлённо ответил матросик, демонстрируя адмиралу мятую пачку с нарисованным лихим усачом в флотской форме. — Что выдали… — Завязывай с этими ядовитыми макаронами, — посоветовал контр-адмирал. — Переходи на трубочный табак. А лучше — вообще бросай. И вышел, оставив салажонка обалдело хлопать глазами.
(обратно)
Глава 18
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура Селекторное совещание старших офицеров Экспедиционного Корпуса прошло в мрачной обстановке. Враг, получив подкрепление, наступал, а от своего флота не было ни слуху ни духу, что наводило на печальные выводы. Но Костаса куда больше, чем собственная судьба, волновало население вверенного города. Полковник не сомневался, что наличие штатских не удержит доминионцев от применения артиллерии и авиации. Доминионцы вообще продемонстрировали полное сходство с Консорциумом в плане отношения к собственному населению. Рам даже не знал, что бесило его больше: то, что командующий принял предложение корпоратов использовать заложников, или то пренебрежение, с которым войска Доминиона этих заложников истребляли. Наверное, всё же первое. — Надо что-то делать с мирняком, — резюмировал Костас, когда совещание закончилось. Грэм кивнул. — Надо. Но вариант один — выселить всех за город, — развернув голокарту, капитан указал на пшеничные поля. — Вот сюда. Выдать палатки, отдать наши сборные жилые модули, распотрошить все здешние склады туристических магазинов. И максимально ярко обозначить, что там — гражданское население. Чтобы никаких сомнений не оставалось. Подумав, Рам неохотно кивнул. — Да, — полковник побарабанил по столешнице. — Вариантов нет. Нарыть бомбоубежищ на всех до того, как город окажется в зоне досягаемости врага, мы просто не успеем. — Продукты, — напомнил Грэм. — Холодильников там нет, — Костас развёл руками. — Вот и пригодились наши сухпаи. Отдадим штатским. Плюс консервы, что успели наготовить здесь. Как раз хватит на неделю, может, больше. А сами пересидим на том, что сейчас накопили на складах. Не думаю, что нам дадут дожить до того, как придётся затянуть пояса, — завершил он мысль грустной шуткой. — Да, доминионцы позаботятся, чтобы мы не померли от голода, — хохотнул Нэйв и крикнул: — Ракша! Запускай бульдозер! Дана на время совещания ушла в приёмную — развлекать Пекеньо-младшего, чтобы тот не мешал хозяину. Котёнок не возражал, явно считая девушку членом семьи. — Запускаю! — отозвалась Дана, распахивая дверь. В кабинет ворвался рыже-пятнистый вихрь и кинулся к хозяину, неуклюже занося зад, чтобы не путаться в лапах. Добежав до Нэйва, юный саблезуб плюхнулся на пузо и с довольной мордой принялся жевать хозяйскую штанину. — Поедете вот сюда, — Рам указал на выбранное под палаточный городок место. — Чтобы не отвлекать сапёров, осмотрите место сами — нужно переселить туда всех штатских из города. Грэм наклонился и почесал Пекеньо-младшего за ухом. Саблезуб немедленно выплюнул штанину и перевернулся на спину, ловя лапами руку. — Почти двести тысяч… — без особой нужды напомнил Грэм численность населения Зелара. — Плюс фермеры, жители посёлков…. Чёрт, боюсь, всё же придётся просить в штабе Корпуса собрать палатки и модули и прислать нам. — Ага, — Костас сделал отметку в планшете. — Так, и озадачить амбарных хищников перевозкой сухпаёв и консервов для мирняка… — Это если они не решат использовать горожан в качестве живого щита, — мрачно предрекла Ракша. — Корпоратские мразоты могут такое продавить. — Только через мой труп, — отчеканил Костас. — Пока я жив — такого не будет. — Думаю, после номера с Шериданом корпоратов вполне устроит такой обмен, — не прекращая возни с питомцем, заметил Нэйв. — Пусть рискнут, — недобро прищурил здоровый глаз Костас. — Я посмотрю, что у них теперь получится. Нэйв согласно угукнул. Действительно, после учинённой корпоратами резни лучше было не рисковать трогать горожан: на дыбы немедленно встал бы весь полк. Причём Рам прозрачно намекнул, что совсем не против такой «инициативы» подчинённых. Да и самого коменданта теперь охраняли куда серьёзнее — Костаса повсюду сопровождало отделение спецназовцев-дорсайцев. — Что у нас с запасами местной сельхозпродукции? — Рам посмотрел на дочь, проводившую инспекцию ставших стратегически важными складов с едой. — Порядок, — преувеличено бодро сообщила Ракша. — Овощей и фруктов так много, что можем соорудить рогатки и пулять ими в сторону доминионцев. Пусть теперь их пьяные птицы обгаживают. Костас вздохнул. Чем хуже становилась обстановка, тем больше Дану тянуло пошутить. А ситуация, что называется, «не вдохновляла». Траурная атмосфера в Зеларе вполне точно характеризовала обстановку на фронте. Союз отступал. Потеря поддержки кораблей на орбите и полученное подкрепление сделали своё дело, нарушив хрупкое равновесие сил. И теперь кровопролитные городские бои — лишь вопрос времени. И если Союз в течение недели не пришлёт помощи, если не вернётся ушедший в рейд флот, исход этой короткой войны предрешён. Живыми присутствующие с Идиллии не выберутся. Даже если найдутся трусливые оптимисты, рискнувшие сдаться, вряд ли Доминион станет обременять себя пленными. Они и своих штатских не щадят, а уж военным Союза точно устроят показательную казнь, чтобы отбить у колоний любое желание проявлять строптивость. — Тогда дуйте осматривать местность, — Костас махнул рукой на дверь. Грэм подхватил кроху-саблезуба на руки и вместе с Ракшей спустился вниз. — Забавно, — заметил он, усаживаясь в броневик. — Сначала местные потчевали нас своими деликатесами, а теперь мы будем угощать их пайками. Пекеньо-младший, обожающий кататься в машине, немедленно взгромоздился передними лапами на панель, насторожив уши и поставив свечкой хвост. — Не сказать, что обмен равноценный, — хмыкнула Дёмина, занимая место за рулём. — А ты так и не придумал имя своему котёнку? — А чем плох «Пекеньо-младший»? — удивился Нэйв, впервые в жизни ставший обладателем своего животного. То, что можно придумать какое-то другое имя, ему даже в голову не пришло. Дана смотрела на него, как на скорбного умом: — У вас в семье, наверное, всех зовут Грэм? Грэм-старший, Грэм-средний, Грэм-младший, Грэм-карапуз? — Ну да. Семейная традиция, — недоуменно признался Грэм. — А что такого? Судя по улыбке, сперва Ракша приняла это за хорошую шутку, но вскоре поняла свою ошибку. — Ты это серьёзно? После утвердительного кивка Нэйва она обалдело покачала головой: — Мда… Понимаю, почему от вас мама ушла… Осёкшись, она виновато развела руками: — Прости, тупые у меня сегодня шутки. — Всё нормально, — Грэм оттянул Пекеньо-младшего, решившего, что Дана сама с рулём не справится и ей надо помочь. — Это ты тупых шуток не слышала. Я когда на Новом Бейджине стажировался, был там у нас один «дрессированный барабан», парень с Нового Плимута, мелкий портовый жулик, вот он реально шутить не умел. Вообще. Но при этом свято верил, что с юмором у него всё в порядке, просто это мы его не понимаем. — Ну, раз так… — Дёмина покосилась на контрразведчика и спросила: — А когда у вас в семье рождается два пацана, их называют Грэм-1 и Грэм-2? — Ну, у нас в семье пока ещё такого не было, чтобы двое детей, — Нэйв вновь оттянул рвущегося порулить саблезуба. — Но вообще на этот случай есть имя деда со стороны матери. — Гефестианцы, — покачала головой Ракша, выводя броневик на трассу, ведущую за город. — Скучные и утилитарные, как сама планета. — Ну почему, — вступился Грэм за свою родину. — У нас есть грозы, ливни, землетрясения и газовые карманы. И вообще, кто бы говорил! Можно подумать, что на Китеже буйство красок, а не белая простыня от горизонта до горизонта! Машину тряхнуло на выбоине, оставленной гранатой подствольника, и свалившийся с колен саблезуб с возмущённым верещанием вскарабкался обратно. — Угу, — согласилась Дана, — и там однообразие пейзажа не усугубляют однообразием имён. — Ничего они у нас не однообразные! — возмутился Грэм. Пустая трепотня отвлекала от мрачных перспектив, поднимая настроение. Вдобавок Нэйву понравилась мысль придумать котёнку имя самостоятельно, чтобы доказать Ракше способность гефестианцев быть оригинальными. Он наморщил лоб и старательно принялся сочинять. Спустя пять минут и три оттягивания пока-ещё-Пекеньо от руля пришлось признать полное фиаско. Нэйв просто не знал, какие клички надо давать животным. — Да, похоже, придумывать имена не мой конёк, — вздохнув, признался он. — Поможешь? Дана сочувственно посмотрела на котёнка: — Надеюсь, ты пойдёшь не в папу-«сфинкса», любящего задавать глупые вопросы. Конечно, помогу! Нэйв благодарно улыбнулся и вновь оттащил гневно пыхтящего саблезуба от вожделенного руля. Поле осмотрели быстро, убедившись, что место вполне пригодно для размещения людей. — Сапёры сделают насыпи под палатки, — подходя к броневику, сказал Дане Грэм. — И… А ну плюнь! Последнее адресовалось пока-ещё-Пекеньо, ухватившему какое-то местное насекомое. Какое именно, Нэйв толком увидеть не успел: заслышав команду, юный саблезуб в момент сожрал добычу и уставился на хозяина честными глазами. — Вот засранец… — убито протянул Нэйв. — Слушай, а это вообще для них нормально? — Да чёрт его знает, — призналась Ракша. — Он же с Тиамат, там вообще все постоянно друг друга жрут. Нэйв достал комм и набрал номер ветеринара тиаматского батальона. — Капитан Нэйв, — представился Грэм. — У меня тут такая ситуация… в общем, Пекеньо… — Онже тут, с хозяином, — удивлённо отозвался ветеринар. — Я про того, которого подарили мне. Он пока Пекеньо, но мы придумываем другое имя. — Ага. Что с ним? — Насекомое сожрал. — И? — Ну, это не опасно? Может, у него в организме чего-то не хватает? — Мозгов! — ветеринар вздохнул. — Вообще следить надо, что он в пасть тянет, капитан! — А как следить-то? — Пасть ему липкой лентой замотайте! Оборота в четыре. В общем, будут какие-то симптомы — привозите. Пока что не вижу повода для беспокойства: на Идиллии нет насекомых, способных повредить организму саблезуба. Всего доброго. И оборвал связь. Нэйв убрал комм и сказал Ракше: — Сказал привозить, если будут симптомы, но вообще ничего опасного. Чёрт, он опять что-то жрёт! Плюнь, говнюк мелкий!
Обратно возвращались, переключив управление на автопилот и позволив саблезубу вволю навоеваться с рулём. Приближение войны было видно уже невооружённым глазом. В городе трудились сапёры, оборудуя укрытия для личного состава и огневые точки, а у комендатуры вновь обосновались зенитные самоходки. До этого зенитчики били баклуши, поскольку во время наступления союзовцев Зелар — за исключением первого дня, когда был нанесён единственный воздушный удар, — оставался вне досягаемости вражеской авиации. Теперь, похоже, они были единственными, кто радовался предстоящему бою. По крайней мере, такое впечатление сложилось у Грэма, увидевшего радостную физиономию комбатра[345] зенитчиков, сидящего на броне своей командно-штабной машины. Он смотрел в небо с выражением такого счастья, что Нэйв не удержался и сказал Ракше: — Ты гляди, как человека секс и выпивка задолбали: ждёт бомбёжки, как манны небесной. — Думаешь, настолько затрахали? — усомнилась Дёмина. — Может, он ждёт, когда хоть что-то заглушит стук топоров? — Может и так, — мрачно кивнул Грэм. Ему и самому начинало казаться, что обмен получился бы неплохой. Пока-ещё-Пекеньо надоело играть с рулём, и он улёгся на колени Ракше, смачно зевнув. Несмотря на юный возраст, весил месячный котёнок уже порядка десяти кило и имел соответствующие размеры. Дана за время обратного пути сгенерировала десятка полтора вариантов имени: от Пушистика до Проглота, — но Грэму пока ни одно не приглянулось. Хотя «Проглот» вполне соответствовало привычке юного саблезуба пробовать на зуб всё, что попадалось на глаза. — Надеюсь, когда вырастет, не будет так же проситься на ручки, — усмехнулся Нэйв, почесав засыпающему питомцу лоб. — А то ж раздавит к чертям. Так, иди сюда… Он взял малыша на руки и выпрыгнул из броневика. Саблезуб попытался достать лапой пролетающую мимо муху, но сон победил инстинкт охотника. — Надо привлечь всех местных строителей, — вернулся Грэм к рабочим вопросам. — Иначе ни хрена не успеем сделать площадки под палатки. — Озадачь зама мэра, — посоветовала Ракша. — Он понимает кого мобилизовать. Из столовой вышел старший лейтенант, возглавляющий отдел информационной безопасности полка. — Нашли, откуда входили в нашу систему? — спросил у него Грэм. — Нет пока, — отозвался тот. — Ищите живее, — поторопил его Нэйв. — Иначе так и будем у доминионцев как на ладони, бей на выбор. Старлей молча кивнул и пошёл к выходу, доставая из кармана сигареты. — Зам мэра и так по жабры озадачен, — Нэйв вздохнул. — Чёрт, я теперь понимаю вашу пословицу про Тришкин кафтан… Финал фразы совпал с сигналом входящего вызова. Такблок заботливо указал, что вызывает старшина де Силва из тиаматского батальона. «Наверное, про сожранного жука рассказали», — подумал Нэйв, принимая вызов. — Сеньор капитан, — в голосе тиаматца отчётливо слышалась торжественность. — Мы с моей амадо Лили приглашаем вас с сеньором сержантом и вашими прекрасными спутницами на нашу свадьбу. Завтра в восемь утра, в нашем батальоне. Умоляю вас оказать нам честь и принять предложение. Грэм секунду подумал. В принципе, почему нет? На часок отлучиться можно, тем более что на связи он постоянно, да и Дане, может, тоже интересно будет. Один чёрт нет смысла убеждать тиаматца, что Ракша не его «прекрасная спутница», а друг. И уж тем более нет причин отказываться привозить Чимбика и Эйнджелу — сбежать они не сбегут, а немного развеяться и выбраться из четырёх стен им не повредит. А то как-то несправедливо получается: Блайз с Ри отрываются на всю катушку в квартале удовольствий, а эти двое кукуют на «губе» безвылазно. — Минуту, старшина, я на список дел гляну, — Грэм на всякий случай всё же вывел перечень требующих решения задач на ближайшие двое суток. Да, утром можно будет ненадолго отлучиться. При условии, что за оставшееся время удастся найти строителей и организовать работы на выбранном под лагерь месте. Заблокировав микрофон, Нэйв сказал Ракше: — Нас на свадьбу к тиаматцам приглашают. Завтра утром. Ты как? — Нас? — подозрительно прищурилась Дёмина. — Я тут при чём? Ты у нас спаситель прекрасных дев. — А ты «моя прекрасная спутница», — процитировал Нэйв тиаматца. — Ну охренеть теперь, — вздохнула Ракша. — Дожила до момента, когда меня воспринимают как приложение к отважному герою. — То есть ты не пойдёшь? — уточнил Грэм. — Конечно пойду! — хмыкнула Дана. — Когда ещё я побываю на торжестве, где половина гостей — зверьё? Нэйв обрадованно улыбнулся. Разблокировав микрофон, он сказал тиаматцу: — Старшина, мы с благодарностью принимаем ваше приглашение. — Грасиас, сеньор капитан! — радостно воскликнул де Силва и отключился. Контрразведчик невольно улыбнулся. Редкое явление в последнее время. С момента переворота, устроенного Шериданом, радость словно навеки ушла из Зелара. И среди тоски, траура и нескончаемого стука плотницких топоров всем отчаянно не хватало чего-то светлого и обнадёживающего. А с учётом того, что совсем скоро все они могут уже кормить местных насекомых, идея тиаматца жениться на идиллийке, которую он знал едва ли дольше недели, казалась верной. Когда, если не теперь? — Вот нахрен тиаматцам с их темпераментом какие-то источники энергии? — Грэм стянул шлем с головы. — Они ж сами ходячие генераторы. О чёрт… — Он легонько хлопнул себя по лбу. — Я ж забыл, что Эйнджи животных боится. Даже уток в пруду… — Эйнджи? — весело переспросила Ракша. — Я смотрю, ты серьёзно привязываешься к бывшим. Главное, при репликанте выбери менее ласковое обращение, а то мало ли. Сам рассказывал, что они способны одной рукой швырнуть бойца в броне. — Она не моя бывшая, — запротестовал Грэм. — У нас вообще ничего не было! Только с её сестрой и то по работе! Сообразив, что сморозил лишнее, Грэм смущённо замолчал, чувствуя, как багровеют уши под насмешливым взглядом Ракши. — Эталон самопожертвования! — наигранно восхитилась та. — Трахнул змею во благо Родины. Тебя надо к ордену «Воинской Славы» представить, не меньше. Подумав, она спросила: — Как думаешь, идиллийский король к такому местных представит? Ну, за то, что затрахали наших до полного изумления? — У них тут скорее свой, — буркнул Нэйв. — Орден Священного Фаллоса какой-нибудь, разных степеней. — Лингама, — поправила его Ракша. — Чего? — не понял Грэм. — Орден Священного Лингама, — пояснила Дёмина. — Был на Земле в одном из верований такой символ божественной производящей силы. — А ты откуда знаешь? — несколько обалдел от такого экскурса контрразведчик. Саблезуб в его руках приоткрыл глаз, обозрел окружающее пространство и, убедившись, что ничего интересного не происходит, вновь погрузился в сон. — Был у меня знакомый, — хмыкнула Ракша, — так у него без этого самого фаллоса ни одно предложение не складывалось. И вот командир как-то запретил ему использовать любимое слово. Вот тогда мы познали все отражения детородного органа в культурах разных народов. «Лингам тебе в афедрон» мне особенно запомнилось. — Смысл примерно понятен, но уточню: что такое «афедрон»? — полюбопытствовал контрразведчик. — «Задница» или «сортир», от контекста зависит. — Везёт тебе на оригинальных знакомых, — усмехнулся Грэм. — Пошли, передадим приглашение. Или бери мелкого, и в кабинете меня подождите, а я на «губу» сгоняю сам. — Предпочту общество «сфинкса»-младшего, — хмыкнула Дёмина. — Я теплокровных люблю, а с пресмыкающимися как-то отношения не складываются. «Да, Ри умеет заводить друзей с первого взгляда», — мысленно признал Грэм, передавая Дане котёнка.
(обратно)
Глава 19
Планета Идиллия. Город Зелар, гауптвахта при комендатуре Это было странное время. Никогда раньше Чимбик не бездействовал так долго. Всю жизнь он был чем-то занят: учёбой, физической подготовкой, работами в расположении, выходами на боевые задания. Даже в увольнении сержант всегда знал, когда вернётся к службе. Отчасти это напоминало перелёт с Нового Плимута на Вулкан. Там у него тоже было много свободного времени и компания Эйнджелы. Но теперь Чимбика занимали совсем другие вопросы. Крепче обняв девушку, уже привычно устроившуюся у него на руках, сержант размышлял о будущем. И оно представлялось совсем не радужным. За исключением Блайза, оптимистов в рядах репликантов не водилось. И даже любящий помечтать брат в самых смелых фантазиях не представлял, что командование смирится со своеволием живого оружия. В лучшем случае перебросит «к чёрту на рога» после завершения боёв на Идиллии, тем самым пресекая неуставные контакты. Чимбик склонялся к другому исходу. Их признают дефектными и утилизируют. Его, Блайза, Брауни и всех братьев, вышедших за рамки дозволенного. А таких было всё больше с каждым днём пребывания на Идиллии. И теперь Чимбик видел реальную возможность убедить братьев дезертировать. Всех братьев. После того как они распробовали вкус нормальной жизни, человеческое отношение к себе, упрямцев останется мало. И те уйдут вслед за большинством, не желая бросать братьев. Осталось понять, куда податься шести сотням искусственных солдат. Китеж был идеальным вариантом: возможность получить гражданство военной службой, а потом зарабатывать наймом… Туда без проблем могли приезжать идиллийцы — нейтральный статус планеты позволит сохранять связь, под чьим бы управлением ни находилась Идиллия. В этом месте стройное рассуждение Чимбика сбивалось, и желания биться за полюбившуюся планету и выйти из-под управления Доминиона вступили в конфликт. Почувствовав это, Эйнджела подняла голову с плеча сержанта и заглянула тому в глаза. Чимбику нравилась эта безмолвная связь, но сейчас было неподходящее время спрашивать совета. Никто не сомневался, что за пленниками следят днём и ночью, анализируя все разговоры. Блайз как мог подкидывал им пищу для исследований, в красках расписывая поход к Спутницам. Сержант слушал его краем уха, одновременно радуясь за брата и удивляясь его желанию быть с кем-то, помимо Свитари. Готовности Ри делить Блайза Чимбик тоже не понимал, но, может, Свитари была куда больше идиллийкой, чем человеком? — Садж, вы с Эйнджи просто обязаны сходить к Спутницам! — подытожил Блайз впечатления от «выхода на волю». — Я теперь понимаю, почему идиллийцы говорят «чем больше — тем веселее». Это как сегментарное зрение при работе с «мухами», только ты получаешь не визуальные данные от нанодронов, а удовольствие от всех, находящихся поблизости. — Поверю на слово, — отказался от предложения Чимбик. — Если хочешь — я не против, — ласково улыбнулась ему Эйнджела. — Это действительно потрясающе. Сержант невольно улыбнулся в ответ. Это непривычное мимическое действие давалось ему всё легче с каждым днём. Его пальцы неспешно скользнули по руке Эйнджелы. Прикосновения к ней до сих пор дарили репликанту неописуемый восторг. После нейтрализатора кожа Лорэй приобрела привычный цвет, а взгляду Чимбика открылись многочисленные следы недавно заживлённых шрамов. Взглянув на них впервые, сержант впал в ярость, и лишь известие о том, что совершившего это дворнягу настигла мучительная смерть от рук сестёр, умерило жажду убийства в душе Чимбика. Но он пообещал себе, что не допустит такого вновь. Никогда. — Мне и так хорошо, — отказался от предложения сержант. То, что Эйнджи хотела подарить ему радость и новые ощущения, было приятно. И, наверное, идиллийцы действительно могли вызывать «потрясающие» ощущения. Но для Чимбика куда более потрясающим было воспоминание о ноже в горле Шеридана. И сержант предпочитал приводить к такому состоянию любого, кто захочет дотронуться до его Эйнджи. — Слушай, твой братец, похоже, заразный, — выдвинула предположение Свитари, опасливо отодвигаясь подальше от кресла, занятого Чимбиком. — После встречи с ним Эйнджи тоже начала превращаться в зануду. — Это всё флюиды сержанта, — авторитетно заявил Блайз. — Они искажают окружающую реальность, загоняя её в рамки Устава. Ещё пара недель — и однажды утром в ответ на «Привет, Эйнджи!» я услышу «Заткнись, Блайз!» — Заткнись, Блайз! — тут же с самым серьёзным видом сказала Эйнджела. Тот уронил челюсть и выпучил глаза. — Ри, мы потеряли твою сестру… — протянул он. — Я бы сказал, что это ты потерял разум, — улыбнулся Чимбик. — Но невозможно потерять то, чего никогда не было. Блайз немедленно разразился возмущённой тирадой, но сержант его не слушал, вновь погрузившись в размышления. Китеж. Китеж был бы идеальным вариантом, но не имелось никаких гарантий, что правительство планеты примет беглецов из Доминиона. А китежский суровый климат не предусматривал долгого пребывания вне куполов, так что о нелегальном пребывании можно и не мечтать. А вот на Эдеме или Акадии такая возможность сохранялась. Пригодные для жизни, малонаселённые миры, полные воздуха, воды и пищи. На том же Эдеме полностью отсутствует контроль за населением, а акадийские власти — насколько успел узнать Чимбик — за взятку готовы закрыть глаза на что угодно. Но чем там добывать средства к существованию? Подножный корм? Так себе перспектива — превратиться в дикарей-собирателей. Наняться к местному лорду в охрану?.. Сержант представил, как копия Баттлера будет измываться над кем-то, похожим на Эйнджелу, и почувствовал, что в горле зарождается рычание. Нет, ни он, ни его братья не пойдут в услужение к эдемским работорговцам. Скорее они займутся их отстрелом и грабежами. Мысль показалась Чимбику неожиданно интересной. А что если попробовать захватить столицу Эдема, Блессед? Для шести сотен репликантов это не проблема — централизованной планетарной армии у эдемцев нет, а городская стража и дружины живущих в городе лордов искусственным солдатам на один зуб. Репликанты их сметут и даже не заметят. Освободить рабов, получив таким образом союзников… Хороший вариант. Осуществимый. Если бы не одно «но»… Военная база Союза Первых на Эдеме. Даже если начать операцию по захвату планеты с уничтожения базы и застать врасплох расквартированные там войска, Союз не оставит подобное без ответа. Какой бы силой ни были репликанты, их слишком мало, чтобы противостоять мощи колоний. Что остаётся? Стать дикими зверями в сельве Эдема или Акадии? Такой образ жизни годится как временная мера, чтобы переждать опасность и двинуться дальше. Но куда? Может, на один из немногочисленных нейтральных миров? Тоже так себе вариант: за редким исключением нейтральными оставались лишь никому не интересные, бедные миры на границах Доминиона, вся привлекательность которых состояла в удобном положение звёздной системы, играющей роль транзитной точки на пути между развитыми планетами. Мёртвые куски камня с одним-двумя городами под куполами и населением максимум в сто тысяч человек, живущие на транзитные пошлины да доход с любителей экстремального туризма. Дыры, в которых не спрятать несколько сотен солдат с одним лицом на весь модельный ряд. Единственной более-менее заселённой планетой из живущих на доход с транзита, известной Чимбику, была планета Заббалин, более известная как Помойка. Основным занятием её населения была работа на предприятиях по переработке и утилизации мусора, привозимого из пространства Доминиона. На гигантской свалке хватало укромных щелей, но превращаться в помойную крысу сержанту не хотелось. Да и близость к Доминиону означала быстрый конец репликантской вольницы. Были ещё независимые группы колоний, вроде Союза Первых, пока не поглощённые Доминионом. Но Чимбик не знал ни где они находятся, ни что собой представляют. Возможно, если он с братьями захватит корабль-«пробойник» и выпытает у экипажа координаты оставшихся независимыми систем… Вот только кто пустит репликантов на бесценный «пробойник»? Нужно искать убежище, пусть и временное, максимально близко. Тиамат. Да, это не Китеж с его понятной структурой и простором для работы наёмниками, но на планете, полной смертельных опасностей, репликанты с их навыками тоже будут, как говорят люди, «ко двору». Да и в случае продолжения конфликта с Доминионом уже на территории Тиамат, репликанты пригодятся как весьма и весьма весомый аргумент на поле боя. Понимать бы ещё, примут ли их в мире смерти? Можно, конечно, попробовать поселиться в сельве самовольно — вряд ли кто-то будет устраивать военную экспедицию в смертельно опасный лес. Да и зачем? Сельва сделает всё сама — при всех своих навыках репликанты не знают лес так, как местные. А значит, будут нести бессмысленные потери от агрессивной среды и местных болезней. Запасы доминионских медикаментов рано или поздно иссякнут, а пополнить этот ресурс будет попросту негде. Словно подслушав мысли сержанта, Блайз спросил через имплант: «Садж, придумал, как уговорить наших дезертировать?» «Как раз занят этим, — ответил Чимбик. — Перебираю варианты. Найду оптимальные — обсудим». «Принял», — Блайз отключился. Улучшенный слух сержанта уловил звук знакомых шагов в коридоре. Опять пожаловал капитан Нэйв, причём один. Интересно, что ему нужно? — К нам гость, — опередил Чимбика Блайз. В двери постучали — действие, одновременно удивляющее сержанта своей бессмысленностью и в то же время приятное. Редкое явление: кто-то проявляет уважение к личному пространству репликантов. Мелькнула даже мысль крикнуть «Нельзя!», чтобы проверить — уйдёт контрразведчик или нет? Мелькнула и тут же пропала: вряд ли капитан Нэйв явился просто так, поболтать. — Войдите! — сержант крепче обнял Эйнджелу и с интересом уставился на вошедшего в комнату «контрика». — Добрый день, — поздоровался Грэм, усаживаясь на свободный стул. Он посмотрел на Эйнджелу, задержал взгляд на её руках, покрытых полосками незагоревшей кожи, и отвёл взгляд. — Здрас-с-сте, — развязно поздоровался Блайз. — А где ваша тень? Виноват, лейтенант Дёмина. — Занята, — коротко ответил Грэм. — Сержант, мисс Эйнджела, я, собственно, к вам. Старшина де Силва попросил передать вам приглашение на его свадьбу. Завтра, в восемь утра. — Я смотрю, тут насыщенная светская жизнь! — восхитилась Свитари. — То визиты гостей, то приглашение на свадьбу… Она склонила голову набок и капризно надула губки: — А почему нас не приглашают? Я обожаю вечеринки! — Я помню, чем обычно заканчиваются вечеринки с твоим участием, — напомнил Нэйв. — Так что извини. Кроме того, пригласили сержанта как принявшего участие в спасении невесты. — Мы с Эйнджи, вообще-то, спасли весь город! — напомнила Свитари. — И в благодарность за этот подвиг ты со своим… — он запнулся, видимо, не понимая, как обозначить Блайза, — другом развлеклась в квартале удовольствий. Теперь ваша очередь поскучать на гауптвахте. — И вы позволите нам пойти? — недоверчиво спросил Чимбик. Он всё ещё не мог поверить, что контрик вот так спокойно выпускает пленников погулять в город. — Вы же не сбежите без брата и сестры, — едва заметно улыбнулся Нэйв. Сержант согласно кивнул, поняв разумность такой позиции. — Ну и, если примете приглашение, — добавил Нэйв. — Видите ли… Эйнджела, там будет орава зверья. Ты же знаешь тиаматцев… И виновато развёл руками. Чимбик ощутил, как Эйнджела напряглась. После посещения гауптвахты саблезубом, она рассказала сержанту о том, как на «Иллюзии» устраивали бои между тиаматскими хищниками, а нередко и скармливали им особо провинившихся рабов. Причём иногда такое зрелище устраивали по желанию клиентов. Чимбик и сам видел такое во время подготовки к захвату станции. Но одно дело — наблюдать со стороны, а другое — быть одним из тех, кто может стать обедом для жуткой твари из мира смерти. При любых других обстоятельствах сержант ответил бы на приглашение отказом. Зачем бередить старые воспоминания и кошмары Эйнджелы? Но сейчас он искал выход для братьев, и праздник — отличная возможность присмотреться к тиаматцам, завести разговор об отношении к чужакам, желающим осесть на планете. И ему, всё ещё не слишком хорошо понимающему людей, нужна была помощь эмпата. — Я бы хотел пойти, — сказал он, глядя на Эйнджелу. — С тобой. Она удивлённо свела брови, то ли не ожидая от репликанта интереса к человеческому празднику, то ли недоумевая, почему он зовёт её навстречу страху. Чимбик готов был услышать отказ, но Эйнджела, помедлив, кивнула: — Если ты хочешь — я пойду. Сержант молча прижал её к себе, досадуя на собственное косноязычие. Блайз бы наверняка нашёл подходящие слова, чтобы выразить благодарность, но Чимбик так не умел. Хорошо, что Эйнджеле и не нужны его слова. — Тогда до утра, — Грэм хлопнул себя по коленям и встал. — Привет маленькой злюке, — ухмыльнулся Блайз. Нэйв на короткое мгновение замер, выдержав театральную паузу, и с явным наслаждением выдал: — Заткнись, Блайз. И вышел под общий хохот. Громче всех смеялся сам Блайз.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура — ПВД тиаматского батальона Когда Чимбик под руку с Эйнджелой вышел из комендатуры, то сразу увидел Нэйва и его «тень» — лейтенанта Дёмину. Вокруг их ног в погоне за бабочкой крутился вихрь из рыжего в чёрных пятнышках меха, опознанный сержантом как детёныш саблезуба. — Привет, — Нэйв взмахнул рукой. — Прости, Эйнджела, но мне без него… — капитан показал на резвящегося котёнка, — …нельзя: это мой фамильяр. Но ты не бойся, он совсем котёнок и очень ласковый. Маленький саблезуб попытался оглянуться на незнакомых людей и тут же полетел кубарем, запутавшись в собственных лапах. Неуклюжий пушистый зверёк выглядел безобидно, и Эйнджела немного расслабилась. Но руки Чимбика не отпускала. — Я думала, что фамильяры — это только для тиаматцев, — произнесла она. — Как видишь, есть исключения, — подмигнул капитан. Котёнок между тем разобрался с лапами и, ловко увернувшись от попытки Ракши взять его на руки, подбежал познакомиться поближе. Брюки Эйнджелы моментально покорили его сердце, и пока-ещё-Пекеньо принялся тереться мордой о ноги девушки, грохоча при этом, словно маленькая камнедробилка. Лорэй с опаской посмотрела на котёнка и неловко переступила, явно не понимая, как двигаться, когда зверёк путается в ногах. И стоит ли вообще шевелиться: несмотря на скромный размер, когти он успел отрастить угрожающие. — Говорят, — хмыкнула наблюдавшая эту картину Ракша, — фамильяры перенимают отношение хозяина к конкретным людям. Грэм смущённо кашлянул, а Чимбик подхватил Эйнджелу на руки и спокойно ответил: — Чего только не говорят. Лишившись предмета обожания, маленький саблезуб огляделся и припустил в погоню за очередной бабочкой. — Иди сюда, засранец! — бросился за ним Нэйв. В броневике котёнок попытался было дотянуться с переднего сиденья до вожделенных брюк сидящей позади Эйнджелы, но Нэйв встряхнул его за шиворот и щёлкнул по носу. Этого хватило, чтобы пока-ещё-Пекеньо прекратил свои попытки, смирно улёгшись на колени хозяина. Но по устремлённому на Эйнджелу взгляду было понятно: юный саблезуб так просто не сдастся. — Сержант, старшина де Силва представился вам полным именем? — спросил Грэм, почёсывая питомца за ухом. — Не знаю, сэр, — озадаченно признался репликант. — Максимилиано Вашку да Гама де Силва — это полное? — Да, — Нэйв разжал руки, позволив котёнку перебазироваться на колени Ракши. — Я не настаиваю, но мой совет: назовите ему своё имя. Видите ли, у тиаматцев из общин, откуда родом де Силва, очень своеобразное отношение к этому. Например, дома их называют одним именем, приятели на улице — другим, на работе или, к примеру, в школе — по одной из фамилий, и всё строго по обычаю. Назвавшись полным именем, старшина де Силва продемонстрировал к вам полное доверие. Это означает, что его дом теперь всегда открыт для вас. Если вы не назовёте своего в ответ — покажете, что вам плевать на такой жест с его стороны. Сержанта удивила мысль, что существуют дворняги, придававшие именам почти столько же значения, сколько и репликанты. Какое-то время Чимбик обдумывал совет Нэйва. Назвать едва знакомому дворняге имя. Назвать имя врагу. А врагу ли? В отличие от большинства доминионцев, дворняга с Тиамат относился к Чимбику как к равному. Говорил как с равным. Поблагодарил как равного. Пригласил на свой праздник как равного. Так почему ему, Чимбику, не отнестись так же к де Силве? Как к репликанту. Назвать имя. В конце-концов, сержант рассматривал Тиамат как новый дом для себя и братьев. Весомая причина, чтобы учиться общаться с жителями этой планеты. — Я вас понял, капитан, — серьёзно ответил Чимбик. — Так и сделаю. Пока-ещё-Пекеньо, решив, что подходящий момент настал, попытался перепрыгнуть на колени Эйнджеле, но был перехвачен Чимбиком. Репликант скопировал действия Нэйва, от души встряхнув маленького наглеца за шиворот и перекинул на колени хозяину. Саблезуб оскорбился до глубины души. Обрычав обидчика, он в очередной раз попытался добраться до Эйнджелы, но, схлопотав от Нэйва щелчок по носу, вновь откочевал к Ракше, демонстративно повернувшись к злому хозяину задницей. — Настырный, как Блайз в детстве, — заметил Чимбик. К его удивлению, Грэм расплылся в улыбке. — Отличная идея! — воскликнул он. — Спасибо, сержант! А то я всё ему имя придумать не мог! Назову Блайзом. Если, конечно, Блайз не будет против. Чимбик ненадолго задумался, а потом сказал: — Не думаю. Это приятно, когда кого-то называют в твою честь. — Но всё же уточню, — решил Грэм. Броневик замер, пропуская колонну самоходок. Ещё одно зримое подтверждение близящегося конца: до этого дня вся артиллерия старших калибров была на фронте. А теперь в Зеларе оборудовал позиции дивизион из артиллерийской бригады большой мощности — двенадцать семидесятитонных монстров с трёхсотмиллиметровыми орудиями. Глядя на проползающие мимо туши в пятнах камуфляжа, Нэйв подумал о том, что не таким представлял свой конец. Его готовили к противостоянию вражеской агентуре, а не к сидению в бункере в ожидании прилёта снаряда или ракеты на голову. Хотя… Жалеть не о чем. Смерть рядом с людьми, ставшими его друзьями, не самый худший вариант. По крайней мере, это гораздо лучше того, что ожидает Нэйва на Новом Плимуте в случае, если узнают о его сотрудничестве с доминионцами. Оставшаяся часть пути прошла в молчании. Даже саблезуб угомонился, проникнувшись настроением хозяина.
(обратно)
Глава 20
Планета Идиллия. Город Зелар, окраина, ПВД тиаматского батальона Горькие признаки приближающейся беды виднелись повсюду. Даже у КПП тиаматцев возились сапёры, спешно устанавливая бронеколпаки ДОТов, а в окопах по обе стороны ворот впервые с начала оккупации сидели пулемётные расчёты. За рядами «колючки» виднелись модули казарм, на крышах которых стояли киборги с зенитно-ракетными комплексами. От их голов на землю спускались провода, связывающие с командным пунктом: предосторожность, не дающая врагу прослушать переговоры зенитчиков. За воротами обнаружился ещё один признак грядущих боёв: повсюду зияли входы в перекрытые щели[346], обложенные мешками с землёй — для тех, кто не успеет до начала бомбёжки или артобстрела добежать до бункера. Глядя на полевые укрытия, Чимбик невольно вспоминал разгром, устроенный детьми Талики в саду. И мысль о том, что окопы понадобились не им, а союзовцам, грела душу Чимбика. Он одновременно гордился братьями, заставившими противника откатиться почти к самому плацдарму, и стыдился, что не идёт в бой плечом к плечу с ними. Но у него важная миссия — освободить репликантов. И отсутствие на фронте — приемлемая цена. Чем дольше сержант глядел по сторонам, тем сильнее раздваивалось его восприятие. Он одновременно планировал проникновение в этот лагерь в случае поступления соответствующего приказа и изучал потенциальных союзников. А в расположении тиаматцев царило праздничное оживление. Жители «мира смерти» вообще славились на весь Союз умением отрываться на всю катушку, талантливо объединив наследие предков с Земли, так же известных яркими карнавалами, с реальностью новой родины, где каждый праздник мог стать последним. Идиллийцы — гости со стороны невесты — идеально дополнили жизнерадостных и темпераментных тиаматцев, создав настоящий фейерверк эмоций. Гомонящая толпа заставляла забыть о том, что идёт война, что совсем скоро на смену праздничному столу и веселью придут грязь и смерть. А ещё повсюду шастали — а также ползали или летали — представители тиаматской фауны, при виде которых Эйнджела вцепилась в руку Чимбика с такой силой, будто он удерживал её над обрывом. — Они не нападут без приказа, — успокаивающе сказал сержант. — Мы гости, помнишь? Грэм и Ракша деликатно отошли, давая Эйнджеле время справиться со страхом и привыкнуть к обстановке. — Зачем мы здесь? — тихо спросила девушка у репликанта. На гауптвахте под прицелом камер вопросов она не задавала, но тут наконец появилась возможность поговорить. — Я ищу новый дом для братьев, — пояснил Чимбик, прижимая к себе Эйнджелу и контролируя ближайших зверей. — Хочу, чтобы ты оценила отношение тиаматцев ко мне. К нам. Может, сумею задать правильные вопросы. Почему-то его слова развеселили Эйнджелу. Она тихонько рассмеялась, глядя в глаза репликанту: — Прости, милый, но ненавязчиво вытаскивать информацию ты не мастер. Спорить сержант не стал, поскольку Эйнджела была абсолютно права: его учили в прямом смысле сведения выбивать, а не выуживать осторожными расспросами. — Может, лучше я буду задавать вопросы? А ты поможешь. — Спасибо, — искренне поблагодарил репликант. — Справишься? Эйнджела сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем улыбнулась: — Справлюсь. Я уже работала с тиаматцами в Зеларе. Надеюсь, меня никто не вспомнит. Вряд ли мне простят провокацию, в которой погибли их друзья. Сержант кивнул и пообещал себе внимательней отслеживать любого, слишком пристально смотревшего на Эйнджи. — Хотя вряд ли меня узнают в таком виде, — подумав, сказала девушка. Действительно, со светлой кожей, испещрённой полосками новой кожи, в целомудренной закрытой одежде она не походила на ищущую веселья и удовольствий идиллийку. Впервые увидев зажившие следы порезов, Чимбик начал понимать пристрастие Свитари к долгим вдумчивым истязаниям. Дефект это или нет, но он и сам присоединился бы к казни отброса, творившего такое с жертвами. Но Лорэй уже позаботились о мучителе, так что Чимбику оставалось лишь унимать ярость, всякий раз вскипающую при виде следов пыток на лице Эйнджи. Почувствовав состояние сержанта, эмпат прижалась к его плечу и шепнула: — Расслабься. Мы всё же на празднике. Чимбик честно попытался, но вышло не особенно успешно. Почётных гостей встретили лично жених и невеста. К облегчению Эйнджелы, де Силва был без своей «хорошей девочки Флоринды», саблезубов готовили к церемонии. Пока-ещё — Пекеньо-в-будущем-Блайза, чтобы не мешался, отправили к брату без особых протестов с его стороны. Чимбик, как и рекомендовал Нэйв, назвался не номером, а именем. И оно, к удивлению сержанта, вызвало бурю эмоций. Выяснилось, что «чимбиком» на Тиамат называют как раз степного саблезуба. Почему-то для самих тиаматцев это оказалось необычайно важно — прибежала целая орава друзей и земляков старшины и устроила бурный диспут, больше похожий на бунт спятивших семафоров. — Я понял, как тиаматцы выживают на жаре без кондиционеров и климат-контроля, — тихо сказал Нэйв, глядя на бешено жестикулирующих спорщиков. — Им просто достаточно затеять разговор, а ветер сами поднимут. — Может, у них скрытая натурализация? — предположила Дёмина. — Охлаждение тела через болтовню. Они же не затыкаются. — Какая ж это скрытая? — хихикнул Грэм. Чимбик оценил шутку. Даже Блайз на фоне этих татуированых говорунов выглядел нелюдимым молчуном, а сам сержант, наверное, показался бы немым. Дебаты завершились столь же внезапно, как и началась: тиаматцы заткнулись разом, словно Блайз по команде, и де Силва провёл гостей к их местам. Для свадьбы выбрали место на опушке леса, в стороне от казарм батальона. Просторная поляна позволяла разместиться всем гостям: как двуногим, так и четвероногим. У самой границы леса, в тени древесных крон, поставили переносной алтарь и несколько рядов скамеек, а чуть в стороне, под навесом, разместили столы с угощениями. Фабричное изготовление мебели указывало на то, что привезли её из города и, скорее всего, с помощью друзей и родни невесты. Гости уже чинно рассаживались на скамьях перед алтарём, за которым падре заканчивал последние приготовления к обряду. Репликант разглядывал дворняг и никак не мог отделаться от сбивающей с толку двойственности. Люди вокруг улыбались, шутили и выглядели вполне дружелюбными, но уже завтра каждый из них будет пытаться убить его, Чимбика, братьев. И эти забавные зверюшки, которых обнимают смеющиеся идиллийцы, будут демаскировать репликантов, а «хорошая девочка» Флоринда запросто разорвёт искусственного солдата вместе с бронёй. Сержант пришёл сюда в поисках союзников, но ощущал жгучую потребность ликвидировать врага, пока тот расслаблен и не готов. До того как противник отправится убивать его братьев и завоёвывать Идиллию. Кровь репликанта вскипела жаждой убийства, и пальцы Эйнджелы ласково скользнули по руке Чимбика. Прикосновение успокоило сержанта. Пусть агрессия заложена в него создателями как базовая реакция на большинство раздражителей, он стал чем-то большим, чем изделие модели «Арес». А значит, будет достигать собственных целей, даже если те противоречат базовым инстинктам. Почувствовав перемену, Эйнджела улыбнулась ему, напомнив о временах, когда они вдвоём под выдуманными личинами бежали с Нового Плимута. Этот образ внезапно принёс ясность в разум сержанта. Он, Чимбик, внедрён для спецоперации в ряды противника. И плевать, что приказ о её проведении он отдал себе сам. В конце-концов, он сержант, и его этому учили. К счастью для сидевшего рядом с репликантом Грэма, о происходившем в голове пленного он представления не имел. Сержант вёл себя смирно, и, если его не провоцировать, мероприятие пройдёт спокойно. — Это что за придурок? — услышал Нэйв голос за спиной. — С размалёванной рожей. Оглянувшись, он увидел двух типичных «пижонов» — то есть жителей Азимова, столицы Тиамат. Этим акадийским жаргонизмом, означающим «выпендрёжник», их называли остальные тиаматцы. Именно выпендрёжниками, с точки зрения всех остальных, столичные и были: без фамильяров, отвергающие родной язык, традиционные устои и говорящие исключительно на эсперанто. Столичные, в свою очередь, считали обитателей сельвы замшелыми ретроградами, не способными оценить всего великолепия цивилизации и упрямо цепляющимися за пережитки прошлого. Но, несмотря на противоречия, любой «пижон» немедленно постарался бы намотать язык на шею иноземцу, рискнувшему пошутить про жителей сельвы. Точно так же в маленьких городках инопланетникам не рекомендовали отпускать остроты в адрес «пижонов»: куда более простые в нравах «деревенщины» попросту скормят горе-юмориста зверью в сельве. — Репликант, — ответил второй «пижон». — Самый настоящий. Он тебе башку оторвёт раньше, чем ты «Матерь Божья» сказать успеешь. — Чё, такой крутой? — фыркнул первый, но Грэм уловил неуверенность в его голосе. — Йеп, — кивнул второй. — Кучу гринго уработал. — А чё мурло размалевал? Типа хочет нам понравиться? — не унимался первый. Грэм напрягся и скосился на Чимбика, но тот, если и слышал разговор, вида не подавал. — Ему доминионцы для маскировки так сделали, — тем временем объяснил второй тиаматец. — Де Силва сказал. А де Силва хоть и пень лесной, но врать не станет. Дальше Нэйв слушать не стал — начиналось торжество. Глядя на молодожёнов у алтаря, позади которого смирно сидели два саблезуба в церемониальных накидках — непременный атрибут тиаматских свадеб, символизирующий нерушимость семьи. Грэм подумал, что в сельве, на фоне громадных деревьев, этот обряд смотрелся бы куда величественнее. Но и так зрелище впечатляло: торжественное пение падре под звуки маленького органа-портатива, хоровод птиц-фамильяров над женихом и невестой, синхронный рык саблезубов в финале молитвы и живой коридор из двух шеренг тиаматцев с питомцами, по которому прошли молодожёны. Чимбик же наблюдал за происходящим с недоумением. Сама концепция регистрации брака была ему знакома, да и Блайз частенько упоминал о свадьбах в прочитанных им книгах. Но эти познания не помогали понять смысл происходящего набора бессмысленных действий. Особенно его удивил музыкальный инструмент, на котором играл тиаматец: деревянный ящик с торчащими из него двумя рядами металлических трубок, клавиатурой сбоку и мехом для накачки воздуха. Неужели он настолько важен, что союзовцы потратили драгоценное место на корабле под размещение и перевозку, вместо того чтобы взять нечто более полезное? Боеприпасы, например, или запасные части. Или его всё же приобрели тут, на планете? Это Чимбик и спросил у Нэйва. — Могли и тут взять, — отозвался капитан. — А могли и с собой притащить — с них станется. Такой орган, его ещё называют «портатив», вообще довольно широко распространён. У тиаматцев и акадийцев, например, он обязателен для всех капелланов — так называют полевых священников. Ну и просто многие на нём играют. Вот как Эйнджела на завеле. Репликант кивнул. — А это зачем? — задал он вопрос, указывая на то место, где совсем недавно был живой коридор из людей и их питомцев. — По этому коридору прошли уже не жених и невеста, а муж и жена, — пояснил Нэйв. — Символизирует появление новой семьи на планете. Вроде как их приветствуют и люди, и животные. Точно так же потом они вынесут новорождённого. Репликант озадаченно замолчал. То, что символизм занимает довольно значимое место в жизни дворняг, он понимал, но никак не мог уловить смысла и способа применения данного явления. Решив отложить тему на потом, чтобы уже разобрать подробно, Чимбик спросил: — А птицы над головой? — Радость и непрерывность круга жизни, — подала голос Ракша. Она с любопытством прислушивалась к разговору, и озадаченное лицо репликанта явно её забавляло. — Тиаматцы считают, что нужно радоваться самой жизни, а смерть — всего лишь переход в иной мир. У них даже похороны проводятся весело, чтобы Смерть видела — её не боятся. Она никто перед силой Жизни. А раз в году проводится День Мёртвых — люди идут на кладбище к могилам родных и вовсю там веселятся, веря, что души умерших радуются с ними. Чимбик, которому, как и всем его братьям, страх смерти был вообще чужд, призадумался. Выходило, что тиаматцев с репликантами роднили не только глаза, но ещё и отсутствие страха перед гибелью? Или он что-то не так понял? — Тиаматцы не боятся умереть? — уточнил сержант. — Да, — кивнула Грэм. — Как у них говорят: «Я не боюсь Смерти, я просто её не хочу». — Никогда не понимала этих плясок на костях, — негромко, чтобы не расслышали окружающие, призналась Ракша. — Но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. — Монастырь? — не понял Чимбик. — Я тебе потом объясню, — пообещала Эйнджела. — Зачем вообще нужна свадьба? — удивился Чимбик. — Регистрацию брака в рамках законодательства можно провести удалённо. Для чего устраивают мероприятие? — Цели могут быть разными, — усмехнулся Грэм, вспомнив гламурные журналы на Новом Плимуте с описанием знаменитостей, пускающих друг другу пыль в глаза всеми возможными способами. — У тиаматцев их минимум две: во-первых, это ещё один способ показать Смерти её бессилие, а во-вторых, просто повод повеселиться. Причём с их точки зрения очень весомый. По мнению Чимбика, лучшим способом показать бессилие смерти было оставаться в живых. А повеселиться можно и без лишних сложностей и церемоний. — Это как со столовыми приборами, — пришла на помощь Эйнджела. — Практического толка нет, есть набор правил, позволяющих вписаться в ту или иную часть общества. Свадьба — одно из значимых явлений, позволяющих оценить твоё место в социуме. Сигнал свой-чужой. — Почему люди так любят всё усложнять? — вздохнул репликант. — Тоже задаюсь этим вопросом, — ободряюще улыбнулась ему Эйнджела и погладила по щеке. Сержант буквально чувствовал любопытные взгляды дворняг. Чуткий слух репликанта улавливал шепотки и разговоры. И чем дольше он слушал, тем больше понимал правоту слов Эйнджелы. Дворняги изучали его так же, как он изучал их. Изучали и пытались отыскать ему правильное место в своём образе мира. И какое место он займёт — зависит от его поведения, той самой системы распознавания, о которой только что говорила Эйнджела. И поцелуй, похоже, был в их системе ценностей сигналом принадлежности скорее к человеческому роду. Своеобразным заявлением статуса. Передвижений Чимбика никто не ограничивал, но капитан Нэйв с дорсайкой следовали за ним по пятам. Тоже признак статуса, только теперь уже военнопленного. — Капитан! — окликнул Грэма один из стоявших неподалёку «пижонов». — А правду говорят, что вы лично пленили четверых доминионских диверсантов? — Чистая правда, — опередилаНэйва Эйнджела. — Двое из них перед вами. Нэйв молча кивнул. Тиаматец приподнял бровь, осмотрел девушку с ног до головы и перевёл взгляд на репликанта. Тот ответил таким же изучающим взглядом. Столичный житель, в отличие от собратьев из сельвы, не до конца избавился от вычурной причёски, оставив на затылке косичку. А вот татуировки у него не было, как и фамильяра. — Сантьяго, сегодня они гости Максимилиано, компренде? — к нему подошла тиаматка, на плече которой сидела одна из птиц, недавно круживших над молодожёнами. Татуировка придавала её лицу хищное выражение, а острый с горбинкой нос и глаза с вертикальными зрачками завершали картину. В отличие от большинства тиаматцев, она не брилась налысо, а лишь коротко стригла волосы. — Да я только спросить, Миа, — ухмыльнулся тот, примирительно выставив ладони вперёд. — Не съем же я их. Нэйв невольно покосился на репликанта, серьёзно сомневаясь, кто кого «съест» при случае. — Почему вы все говорите по-разному? — с искренним любопытством на лице поинтересовалась Эйнджела. Вопрос заставил Грэма озадаченно свести брови. Он помнил, что Лорэй прожили на Тиамат достаточно времени, чтобы в общих чертах понимать устройство местного общества. — Потому что мы из разных городов, сеньора, — на чистом эсперанто ответил Сантьяго. — А их основали разные этнические группы. Мои дремучие сородичи фанатично цепляются за прошлое и сперва учат детей родному языку, а потом уже эсперанто. — Кроме вас, безродных, — не осталась в долгу Миа. Птица на её руке заклекотала, разделяя негодование хозяйки. — Мы не безродные, мы космополиты, — гордо задрал голову «пижон». — Так я и говорю, безродные, — подтвердила тиаматка. — Как можно жить без традиций и почитания предков? — Вообще не напрягаясь, — ухмыльнулся «пижон». — Тебе ли не знать, горазон? Ты сама столько путешествовала по чужим планетам, что стала почти как городская. — И не забывала при этом о традициях, — птица на её руке заклекотала. — Так что нечего меня оскорблять! Оскорблённой, впрочем, она не выглядела. — Всё в порядке, амиго? — подскочил де Силва. «Хорошая девочка» Флоринда, к вящему облегчению Эйнджелы, вслед за хозяином не явилась: обоих саблезубов отправили поиграть с потомством, раз уж появилась такая возможность. — Да мы просто разговариваем, — выставил ладони «пижон». — Твоих друзей заинтересовали наши обычаи — вот, рассказываем. Де Силва с сомнением оглядел Сантьяго. — И какие обычаи у городских? — полюбопытствовал он. — Например, трубка мира, — Сантьяго выудил из кармана небольшую деревянную курительную трубку, украшенную затейливой резьбой. — Не вздумай! — тут же замахал руками старшина. — Не трави моих друзей вашей пакостью! — Отличная «травка», — солидно отозвался Сантьяго. — Курнёте? — щедро предложил он гостям. — Я пас, — поспешил отказаться Нэйв. — Предпочитаю бухло. То, что щедрое предложение «пижона», что называется, «проверка на вшивость», контрразведчик понял сразу. Солдат прощупывал, насколько можно доверять новому знакомцу, откровенно предлагая небольшое правонарушение. Хотя по меркам тиаматцев — ничего предосудительного. Лёгкий наркотик из высушенных листьев тиаматского аналога коки не был чем-то запрещённым в мире смерти. Нэйв тоже не видел повода устраивать из-за этого «бурю в стакане». На службе тиаматцы не накуривались, ну а пущенный по кругу «косячок» с травкой ни разу не приводил к происшествиям. — Меня папочка наругает и сладкого лишит, — ухмыльнулась Ракша, вызвав общий смех. Чимбик озадаченно принюхался. Из трубки тянуло сладковатым запахом сушёных растений, смешиваясь с вонью застарелой гари. — Это наркотик? — уточнил репликант у Эйнджелы. — Судя по всему, — кивнула она. Сержант понял, что совсем запутался: рядовой открыто предлагал старшим по званию запрещённое вещество при полном попустительстве с их стороны. Или у союзовцев иные законы на этот счёт? — Это разрешено? — Чимбик удивлённо воззрился на подругу. — Насколько я знаю, нет, — ответила та, не обращая внимания на любопытные и весёлые взгляды окружающих. — Похоже, это местная форма социальной активности. Проверка свой-чужой. Объяснение развеселило присутствующих. — Форма социальной активности!!! — хохотал Сантьяго. — Я теперь только так это и буду называть! — Мой дорогой городской друг, — де Силва положил руку ему на плечо. — Прости, но тебе просто не хватит ума, чтобы запомнить такие сложные слова. — А мне Миа подскажет! — ничуть не стушевался Сантьяго. — Да, горазон? И состроил тиаматке глазки. — Конечно поможет, — кивнула та, выхватила у него трубку и издала короткую серию щелчков языком. Сидевшая на её руке птица схватила трубку и взмыла в небо, унося дурь в когтях. — Потом поблагодаришь, амиго, — ухмыльнулась Миа, глядя на растерянное лицо «пижона». — Я её два дня делал! — возмутился Сантьяго. — Эх… Вот говорили мне, не влюбляйся в лесную, ничего путного из этого не выйдет! И с горьким вздохом уткнулся лбом в плечо своей «обидчицы». — У них театральщина в крови, — тихо шепнул Грэм на ухо Ракше. — Надо к ним почаще приезжать — как на представление. — Думаю, скоро у нас не будет недостатка в развлечениях, — ответила та, глядя в сторону линии фронта. На фоне неба чётко прорисовывались силуэты ударных беспилотников, летящих бомбить врага. — Разнообразие не повредит, — усмехнулся Грэм. Между тем Сантьяго, получив дружеский щелчок в макушку, вновь обратил внимание на гостей. — Простите за бестактный вопрос, сеньора, — обратился он к Эйнджеле. — Вы попадали в аварию? И кивнул на следы сведённых шрамов. Нэйв с интересом покосился на Лорэй, гадая, какую версию она выдумает, но, к его изумлению, ответ был абсолютно правдивым. — Меня резал один из союзовских сенаторов, — глядя прямо на «пижона» произнесла Эйнджела. — Тех, что любили отдыхать на станции «Иллюзия». О ней недавно говорили в новостях. Чимбик сохранил невозмутимый вид, доверив девушке вести разговор так, как она считает нужным. — Матерь Божья, — потрясённо выдохнул Сантьяго. — Так это правда… Чёрт, а я, дурак, ещё спорил с Густаво, убеждал, что всё выдумка и враньё проклятых гринго… — Вы, городские, все такие тугодумы? — едко поинтересовалась Миа. — У меня никаких сомнений не осталось после того, что эти ублюдки устроили в городе. — Си, — поддержал её Максимилиан. — Если такое творят мелкие бесы, то какие сомнения в том, как отдыхают другие исчадия Ада? Я даже не желаю знать, что в головах этих дьябло! Он сплюнул через левое плечо и перекрестился. Сантьяго ограничился затейливой матерной руладой на эсперанто, по завершении которой выудил из кармана маленькую фляжку и присосался к горлышку. — В головах у них то же, что и у всех, — жёстко ухмыльнулась Эйнджела. В этот момент Нэйв легко принял бы её за Свитари. — Я заглянула в дырку в его черепе — никаких отличий. — Вы убили вашего мучителя, сеньора? — недоверчиво взглянул на неё де Силва. — Убила, — ответил за Эйнджелу Нэйв. — И того ублюдка, который продал их с сестрой на ту станцию. — Есть в этом мире справедливость! — торжественно воздел руку старшина. Задумчивый взгляд Лорэй остановился на контрразведчике. Тому полагалось выказать неосведомлённость в отношении этого события, но он, кажется, уже не думал о будущем и о поддержании легенды. В нём чувствовалась лихая беззаботность человека, который уже решил, что «завтра» не наступит. — А вы, часом, никого из наших алькадов[347] там не встречали? — сжав кулаки, спросил Сантьяго. — Если и встречала — что это изменит? — печально спросила Эйнджела. — Слово доминионского шпиона против слова уважаемого человека. Вокруг между тем потихоньку собралась толпа тиаматцев, внимательно прислушивающихся к каждому слову. Причём молча, что уже говорило о проявленном ими интересе. — Уважьяемый человьек? — послышалось из толпы. — Сеньора, у нас всьё иначье! Пусть докажьет, что чист! Сталью, а не язьиком! Остальные тиаматцы поддержали эти слова одобрительными криками. — Это у вас принято на словах доказывать, — снисходительно пояснил Сантьяго, перекрикивая гам толпы. — А у нас всё просто: правду решает поединок. Эти слова порядком озадачили сержанта. Выходило, что на Тиамат прав тот, кто сильнее? Или он опять что-то не так понял? — А если против слабого выйдет сильный? — уточнил Чимбик. — За слабого может выйти его заступник, — пояснил Сантьяго. — Положим, вы можете выйти, заступаясь за вашу сеньору. Такой подход репликанту понравился гораздо больше. По крайней мере, куда справедливее того словоблудия и канцелярщины, что приняты в Доминионе. — И для вас не будет иметь значения то, что он не человек? — заинтересовалась Эйнджела. — Почему не человек? — опешил Сантьяго. — Я репликант, — объяснил Чимбик. — Искусственно… — Чушь собачья, — перебил его Сантьяго. — Ведёшь себя по-людски, значит, человек. Всё остальное оставь придуркам, которым, кроме как языками чесать, больше делать нечего. Те сучьи дети, что твою сеньору резали — рождены женщиной. И что, они люди? Нет. Ты спас невесту Максимилиано, значит, человек. Всё! — Так просто? — озадачился репликант. — Я же сказал, сложно у тех, кому делать больше нечего. Эти, как их… — Сантьяго прищёлкнул пальцами, вспоминая, — …философы, вот! А мы судим по делам. — Но Тиамат — часть Союза, — напомнила Эйнджела. — Для всех союзовцев репликант не человек, а я вражеский агент. Вряд ли подобное можно решить дуэлью. — А что тут решать? — удивился де Силва. — Мы живём своим умом и не лезем в чужой дом со своими правилами. И чужаки не лезут с правилами к нам. Алькад разрешит жить в городе — живи! Кортесы[348] разрешат построить свой город — строй! Если хорошие люди, не жалко, места много! А если плохой… — тут старшина хищно усмехнулся, — …сельва сама вынесет приговор. — А как же экстрадиция по требованию других планет Союза? — удивилась Эйнджела. Нэйв, поняв куда идёт разговор, только хмыкнул. Похоже, эта парочка всерьёз решила отыскать новый дом для репликантов. Лично он ничего против не имел: пусть лучше несколько сотен искусственных солдат живут где-то в сельве Тиамат или служат на Китеже, чем выполняют приказы доминионцев. — Если не преступники — зачем выдавать? — удивился Сантьяго. — Технически я преступница, — напомнила Эйнджела. — Я шпионила в пользу Доминиона. Я помогла выкрасть сенатора Союза. Да мало ли что ещё я сделала? — А зачем об этом говорить? — подмигнул ей Сантьяго. — Си, — хором поддержали его де Силва и Миа под одобрительный гул остальных гостей свадьбы. — Главное, чтобы поручители были надёжные. — И что, слово поручителя спасёт меня, если вот он, — она ткнула пальцем в сторону Нэйва, — прилетит и скажет, что я опасная преступница? Или что он, — она прижалась к плечу репликанта, — вообще чьё-то имущество? — Если вы не убийца невинных, не людолов, не педофил, не торгуете опасными наркотиками — то любой, прилетевший по ваши души, может смело валить обратно, — отмахнулся Сантьяго. — Или рискнуть и самостоятельно пойти искать вас в сельве. Чимбик внимательно слушал. Сержант понимал, что просто так обустроиться не получится, нужны деньги либо что-то, что можно обменять на необходимые для строительства поселения материалы. Значит, при побеге необходимо наведаться в пару банков или хранилищ драгоценных камней и металлов вроде тех, куда сдавались трофеи во время его службы в Консорциуме. — А как найти поручителя? — спросил Чимбик. — После свадьбы пойдём к комбату, — хлопнул его по плечу де Силва. — Он напишет рекомендательное письмо, мы все… — он обвёл рукой земляков, — …подпишем. Прилетишь на Тиамат, покажешь в Кортесах. — Алькады подтвердят подлинность подписей, — добавил Сантьяго. — И всё, формальности соблюдены. Останется заплатить налог на поселение, потом уже как хочешь: или отдельно селись, или договаривайся с кем из алькадов и стройся у него в городе. — Так просто? — недоверчиво спросила Эйнджела, но, как ни старалась, не чувствовала фальши. — Не зная о нас почти ничего? — Си, — кивнул де Силва, обнимая подошедшую невесту. — Этого хватит. Сантьяго оглянулся на них и тихо, чтобы не слышала идиллийка, добавил: — Простите, но сами мы просто не сможем подтвердить вживую. Но поверьте — подписей хватит. Среди нас нет никого, кому не станут верить алькады. «Почему?» — хотел спросить Чимбик, но не успел: вдали раздался грохот, безошибочно опознанный репликантом как пуск тактических ракет. Оглянувшись, он действительно увидел уходящие в небо дымные столбы, следы стартовых двигателей. Несколькими секундами позже в небе прозвучали резкие хлопки: ракеты перешли на гиперзвук. Сопоставив этот факт с прочими признаками вроде сапёрных работ в городе, Чимбик понял, что Доминион перешёл в наступление. Причём успешное. И, судя по словам тиаматца, никому из союзовцев с Идиллии уже не уйти. Сержант посмотрел на де Силву, обнимающего свою теперь уже жену. На Нэйва, что-то объясняющего Ракше. На остальных тиаматцев. На всех тех, кого считал врагами, и кто неожиданно стал ему ближе союзников. Впервые в жизни репликант ощутил, что у победы горький привкус.
(обратно)
Глава 21
Планета Идиллия. Город Зелар Арора Зара готовилась умереть. Важное событие, на которое следует отправиться в подобающем виде. Надеть любимое платье без посторонней помощи оказалось непросто: спина всё ещё горела при каждом неосторожном движении, и застёжка упрямо ускользала от ставших отчего-то неловкими пальцев. Раньше с этим всегда помогала соуль. Их общий супруг всегда шутил, что полигамные семьи сложились на Идиллии только потому, что женщины помогают друг другу наряжаться. А мужчинам нужна компания, чтобы дождаться окончания сборов. Воспоминание вызвало улыбку, но она угасла, едва перед глазами Зары в который уже раз появились небрежно сброшенные в кучу трупы на площади. И залитые кровью разноцветные волосы. К горлу подкатил ком, но пустой желудок не исторг даже желчь. С того самого дня Зара не смогла заставить себя проглотить даже кусочек пищи, и медикам приходилось кормить её внутривенно. Арора не мешала. Она понимала, что доктора делают всё верно, и даже хотела им помочь, но просто не могла. Стоило попытаться поесть, как тело выворачивало в болезненном спазме. — Нужна помощь? — в палату вошёл Като, психолог, что безуспешно пытался посодействовать в реабилитации. Его тёплое беспокойство и желание помочь обволакивали, словно одеяло в морозную ночь. Жаль, что на этот раз холод исходит изнутри самой Ароры, и ничто извне не способно его прогнать. Кивнув, Зара повернулась к доктору спиной. Тот подошёл и осторожно, стараясь не потревожить заживающие раны, застегнул платье. Глядя на его уставшее, осунувшееся лицо в зеркале, Зара испытала вину. Доктора остро ранила неспособность вылечить пациентку. Наверное, находиться сейчас рядом с ней было особенно мучительно, но Като не уходил. Он ободряюще улыбнулся ей и осторожно обнял за плечи. — Тебе не нужно уходить, Арора. Ещё слишком рано. Это мрачное, жестокое время, но ты можешь стать той, кто поможет людям. Даст им надежду. Надежду… Ароре и самой сейчас не помешала бы надежда, но её не было. Правда в том, что все усилия, все многолетние труды по созданию лучшего мира можно разрушить за одну ночь. Походя растоптать сотни жизней, чувствуя при этом лишь весёлое нетерпение и предвкушение новых зверств. И она бессильна это предотвратить. Не способна исправить. Зачем жить в мире, где все усилия тщетны? Где всё доброе, что ты взращиваешь годами, перечёркивается автоматной очередью? Зара не находила ответа. — У меня нет для них надежды, — тихо сказала она.
Главный врач городской больницы — Аша Тагор — уже готовился перешагнуть порог старости. Развитая медицина, культ здоровья и красоты помогали идиллийцам жить долго и полноценно, но всё же время брало своё. Вокруг глаз девяностопятилетнего мужчины отчётливо виднелась сеточка морщин, мышцы утратили былой тонус, сердце давало о себе знать, начинали побаливать суставы. И это ощущали все окружающие. Он, конечно, мог продолжать «латать» увядающее тело, но, как и большинство идиллийцев, не видел в том большого смысла. Долгая и насыщенная жизнь прожита, всё важное и значимое совершено, так зачем доживать оставшиеся дни тенью себя былого, когда впереди ждёт новое рождение, новая жизнь, новая молодость? Находились, конечно, и такие, кто предпочитал остаться и вычерпать всё отведённое время. Чаще всего это были учёные, чьи годы и опыт становились бесценным сокровищем. Но они всё чаще с головой уходили в работу, фактически переезжая в лаборатории и исследовательские центры. Или селились обособленно, за городом, не желая вносить диссонансные нотки увядания и слабости в гармонию молодости и жизни. Пришельцам с других планет такой миропорядок казался странным. Большинство из них верили, что за пределами этой жизни нет ничего, а потому цеплялись за неё, даже прикованные к немощным, полным боли телам. Удивительное устройство мира, по мнению самих идиллийцев. Тратить годы юности и расцвета на изнурительный труд, а затем получать свободу лишь к старости, когда уже не осталось ни сил, ни желания ею воспользоваться. Самым парадоксальным было то, что целые народы, считавшие, что живут лишь один раз, при этом допускали войны и массовые убийства, однако запрещали добровольный уход из жизни тем, для кого тело из-за болезней превратилось в темницу. Или чья душа была изранена настолько, что жизнь превратилась в пытку. Идиллийцы любили жизнь и бережно относились к каждой, но практически никогда не запрещали добровольный уход в новое рождение. За исключением детей и подростков, недостаточно зрелых, чтобы самим принимать подобные решения, каждый мог получить «поцелуй» или «касание вечности» для безболезненного перехода. Такому идиллийцу назначалась терапия, но чаще всего изменить решение не удавалось. Если уж не помогли окружающие, разделявшие душевные муки, Спутники, призванные возвращать мир и цельность, то редкий психолог мог что-то изменить. Каждая душа вольна сама решать, настало ли время. Арора своё решение приняла. Стареющий главный врач с сожалением смотрел в её потухшие глаза. — Девочка моя, ты знаешь, я не могу запретить тебе уйти, — сказал он. — Я прошу тебя об одном, не спеши. Новая жизнь всегда рядом, но, может, пройдёт немного времени — и ты осознаешь, что ещё не всё завершила в этой. Причудливое течение жизни: месяц назад Зара получила приглашение на «церемонию прощания» от этого самого человека. Аша счёл, что прожил достаточно, завершил все дела, и настала пора оставить увядающее тело. В кругу родных и друзей Тагор провёл бы прекрасный вечер, отыскав прощальные слова любви для каждого, а потом принял бы «поцелуй вечности», разделив с каждым наслаждение перехода. Война всё смешала. Аша не имел права уйти, пока был в силах помочь людям, а Арора не могла остаться, осознав, что не способна на это. Она не соберёт друзей и не скажет им слов любви. Её способность любить истекла кровью на той площади. — Сегодня хоронят соуль, — лишённым обычной силы голосом сказала Зара. — Я бы хотела уйти с ней. Вздохнув, Аша побарабанил пальцами по столу. Он, конечно, мог настоять и отсрочить неизбежное. Мог продлить терапию. В этом состоянии Арора не стала бы сопротивляться и возражать. Но и жить бы тоже не могла. Сегодня или через неделю — разница лишь в том, уйдёт ли она с соуль, или в одиночестве. Он коснулся пальцем сенсора, разблокируя замок, а затем поставил на стол искусно украшенную шкатулочку с «поцелуем» и серый контейнер с «касанием». Первый дарил долгий, полный наслаждения переход, а второй — мгновенный и безболезненный. Пальцы Ароры сомкнулись на сером контейнере.
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1», штаб объединённой группировки войск Доминиона Командующий внимательно изучал план, предложенный начальником штаба. Первоначальная задумка быстро разбить противника, атаковав по всему фронту, потерпела крах: союзовцы успели соорудить разветвлённую сеть укрепрайонов, в которые упёрлись наступающие войска. Вдобавок «примитивные колонисты» вполне умело оперировали резервами, создав ряд «пожарных команд» из наиболее подготовленных подразделений, быстро перебрасывая их. Техническое превосходство противника союзовцы нивелировали отвагой и на удивление богатой фантазией. Например, доминионские службы радиоэлектронной борьбы и разведки оказались практически бесполезны, поскольку союзовцы в основном пользовались примитивной проводной связью. А уж их сляпанные копро-дендральным методом взрывные устройства, ловушки и инженерные заграждения вообще стали постоянной головной болью наступающих. Всё это грозило превратить кампанию в затяжную, с огромными материальными и человеческими потерями. И предложенный начальником штаба новый план выглядел вполне действенным выходом из тупика. Начальник штаба вместе с оперативным отделом, проанализировав все имеющиеся о противнике данные, предложил собрать ударный кулак и с его помощью проломить оборону союзовцев в одном месте, а затем через проделанную брешь стремительно ударить по главной тыловой базе врага, Зелару. Именно там были сосредоточены основные склады Экспедиционного Корпуса, спущенные с орбиты заводы по производству техники и боеприпасов, а также находился единственный имеющийся в распоряжении союзовцев космопорт. Оставшись без основного источника снабжения, союзовцы очень быстро исчерпают имеющиеся в подразделениях резервы боеприпасов, превратившись в лёгкую добычу. Плюс оставалась надежда на то, что потеря Зелара деморализует противника. Хотя сам командующий на это не рассчитывал: союзовцы уже наглядно продемонстрировали свою решимость стоять насмерть. О том, чтобы предложить почётный плен с последующей отправкой домой, и речи не шло, за что «горячее спасибо» прежнему императору с его желанием наглядно покарать Дорсай: теперь колонисты уверены, что точно так же будет и с их домами, а те, кто сдастся в плен, позавидуют мёртвым. Как бы то ни было, план по броску на Зелар выглядел толковым, хотя и всем было ясно: лёгкой прогулки не получится. Союзовцы сделают всё, чтобы купировать прорыв и не допустить потери крупнейшей тыловой базы. Вдобавок сам штурм города принесёт дополнительные потери. Но всё это выглядело меньшим злом на фоне затяжной кампании. Оставалась лишь проблема с мирным населением. На оккупированных территориях находилось около миллиона идиллийцев, из которых свыше двухсот тысяч проживало в Зеларе. Сколько из них погибнет в ходе операции — лучше было не думать. Союзовцы уже продемонстрировали людоедское отношение к мирняку, без колебаний используя штатских в качестве живого щита на своих «опорниках». Но… Попытаться спасти людей всё же стоило. Даже ценой потери времени. Командующий потёр виски, а затем решительно нажал на сенсор коммуникатора. — Передайте начальнику связи, мне нужен канал для разговора с вражеским командующим. Цель: переговоры о гуманитарном коридоре для выхода мирного населения из зоны оккупации.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура Одни сумасшедшие сутки незаметно перешли в другие. Костас потерял счёт времени в круговерти дел — даже есть приходилось на ходу, попутно отдавая приказы. Вернувшись под вечер в комендатуру, Рам застал в кабинете идиллическую картину: на диване в обнимку с саблезубом спала Ракша, а Грэм, сидя в кресле, «медленно моргал» над планшетом. — Не спи: зима приснится — замёрзнешь, — шёпотом, чтобы не разбудить Дану, пошутил полковник. Грэм вздрогнул и едва не уронил планшет. Юный саблезуб немедленно вскинулся, но, увидев китежца, недовольно дёрнул ухом, выражая негодование подобным пробуждением. После чего сладко зевнул, уткнулся носом в шею Дане и вновь погрузился в сон. — Я зимы никогда не видел, — Грэм со вкусом потянулся. — Как она мне присниться может? — Да, я и забыл, что ты дикарь подземный, — Костас привычно сел на подоконник, доставая из кармана сигару. — Что по лагерю для мирняка? — Двое суток — и можно будет уже разбивать палатки и начинать переселять людей, — отчитался Грэм. — Я «амбарных хищников» озадачил — они уже начали оборудовать там продовольственные склады. — Надеюсь, эти двое суток у нас есть, — Костас постучал кончиком сигары по ладони. На диване вновь завозился саблезуб, потревоженный разговором. — Пошли кофе опрокинем, а то Дану разбудим, — предложил Рам. — Точнее, твой ухогрыз своей вознёй. — Да он у меня уже через уши выливается, кофе этот, — тихо буркнул Грэм, но послушно пошёл за полковником. — Скоро очередная церемония, — напомнил капитан на лестнице. — Зара будет хоронить свою соуль. Костас мрачно кивнул. Погибших провожали каждый вечер: покойников было слишком много, чтобы городского озера хватило для общей церемонии. И сегодня настала очередь Ароры прощаться. Состояние идиллийки не улучшилось, и Костас боялся, что она решит «уйти», как это делали многие, потерявшие членов семьи. Боялся, но сделать ничего не мог. Грэм, поняв состояние китежца, деликатно умолк. Так, в молчании, они и дошли до круглосуточной булочной напротив комендатуры. На открытой веранде за столиками сидели несколько солдат и офицеров отдыхающей смены. Люди неторопливо воздавали должное труду пекарей, наслаждаясь последними минутами покоя перед выходом на маршрут. Поздоровавшись, Костас уселся за свободный столик, дожидаясь ушедшего к витрине Нэйва. Мысли у китежца были кислые, как зелёный акадийский лайм. Зару требовалось возвращать к жизни, но как это сделать, Костас не знал. Видеть его Арора не желала, и Рам прекрасно понимал почему. Но, по крайней мере, хоть одно её желание сбудется: в скором времени никого из союзовцев на Идиллии не останется. — Кофе, — отвлёк его от размышлений Грэм, ставя на стол чашку кофе и плетёнку со свежими булочками. Сам капитан ограничился стаканом молока и знакомой термокоробкой. — Круассаны? — лениво полюбопытствовал Костас, показывая на упаковку. — Ну да, — немного смутился Нэйв. — Дане к кофе, как проснётся…. Костас едва заметно улыбнулся: даже в такой ситуации, когда от дел голова трещит, контрразведчик не забыл о Ракше. — Твой проглот истерику не устроит, если тебя рядом не обнаружит? — полюбопытствовал Рам. — Блайз? Не, он Дану хорошо воспринимает, — Грэм улыбнулся. — Вон, даже дрыхнуть к ней перебрался — со мной в кресле ему показалось неудобно. Костас угукнул. Разговор не помогал отвлечься от поганых мыслей: Костас, едва не потерявший дочь из-за Шеридана, теперь неизбежно лишится её в грядущей битве. Ну а Зара сама наложит на себя руки в ближайшие часы, если он ничего не предпримет. Рам вцепился зубами в булочку, не чувствуя вкуса. Несмотря на то, что его знакомство с Аророй не продлилось и месяца, идиллийка успела стать дорогим для китежца человеком. И Рам очень хотел помочь ей вернуться к жизни. Он даже подумывал просто поехать на похороны и не позволить идиллийке принять смертельный препарат. В конце-концов он может арестовать её и запереть в доме, пока та не придёт в себя. Так себе план, если вспомнить, как быстро идиллийцы погибают в неволе без всяких видимых причин. — Может, ответите? — отвлёк Костаса от мыслей голос контрразведчика. Нэйв кивнул на шлем Костаса, висящий у того на поясе. Рам заторможено перевёл взгляд и лишь тогда сообразил, что звук, который он слышит уже несколько секунд, — это вызов комма. Костас неохотно выловил в подсумке гарнитуру и нацепил на ухо, даже не глянув, кто его вызывает. — Полковник Рам, слушаю, — сухо сказал он. — Генерал-полковник Брэгг, — услышал он голос командующего Корпусом. — Полковник, достигнута договорённость о гуманитарном коридоре для гражданских. Перемирие продлится четверо суток. Приказываю: разработать план выхода населения, находящегося в вашей зоне ответственности, к двадцати двум часам сегодняшнего дня и предоставить в штаб Корпуса. Вывод начать не позднее шести утра завтрашнего дня, исключительно поездами. И чтобы к окончанию перемирия ни единого штатского и духу не было. Ясно? — Так точно, сэр! — Костас почувствовал, как с его души падает валун размером с высочайшую гору Китежа. — Разрешите выполнять? — Действуйте, — командующий отключился. Впервые за прошедшие сутки на лице полковника появилась искренняя улыбка. И дело было не только в том, что проблема с мирняком разрешилась самым лучшим образом. У Костаса появился шанс вернуть Ароре цель в жизни.
Планета Идиллия. Город Зелар До сего дня Рам считал самым лихим и безумным водителем свою приёмную дочь, но неожиданно узнал, что капитан Нэйв в этом как минимум не уступает Дане. Капитан вёл так, словно стремился получить золотую медаль в гонках по пересечённой местности. Наконец, заложив очередной вираж, броневик с хрустом смял кустарник и выехал на берег озера. Бросив взгляд на карту с зеленеющей отметкой «браслета гражданина» Зары, Грэм вновь втопил педаль газа и включил сирену, распугивая горожан. Броневик ухнул в воду и шустро поплыл к противоположному берегу. Выбравшись на сушу, Нэйв сбросил скорость и уже нормально приблизился к ряду плотов, у одного из которых стояла Зара. Костас хлопнул по замку пристежных ремней и выпрыгнул из машины. Под ногами хрустнула галька, и этот звук показался оглушительным в звенящей тишине. — Мэм… — начал было Костас и осёкся, увидев в пальцах Ароры невзрачный серый контейнер с открытой крышкой. Сердце рухнуло в пятки. Неужели опоздал? Нет, в контейнере гнездо всего под одну таблетку, и та всё ещё на месте. Полный нездешнего покоя взгляд идиллийки обратился к нему. — Прощай, Костас, — впервые за время знакомства Арора обратилась к нему по имени. — Может, мы встретимся в новом рождении. В мире без войны. — Не бывает мира без войн, — Рам снял шлем. Без ноктовизора он видел не хуже — спасибо матери-бейджинке, — разве что монохромно. И Зара, разом лишившись цвета, словно превратилась в призрак, уже шагнувший за край жизни. — Мы всегда за что-то сражаемся, — продолжил Рам, стараясь прогнать непрошенную ассоциацию. — На войне, в мирной жизни. Если ты сейчас уйдёшь — проиграешь своё сражение. За своё дитя души. Помнишь, на вокзале ты говорила, что все горожане — это твои дети. Сейчас только ты можешь их спасти. Без тебя я не справлюсь. Выбирай, уйти с ней, — китежец показал на плот с саркофагом, — или остаться и помочь им, — он указал на молчаливые тени вокруг других плотов. Из глаз идиллийки потекли слёзы. Она вынула чёрную, едва различимую в ночи капсулу из контейнера и тихо произнесла: — Я никому не в силах помочь. И не хочу смотреть, как мои люди умирают в вашей войне. — Так сделай, чтобы никто больше не умер! — Костас вынул планшет и показал Заре текст приказа. — Только ты сможешь организовать эвакуацию в указанные сроки. Сейчас не время скорбеть об умерших — надо заботиться о живых. Понимаешь? Ты нужна не ей, — он опять ткнул рукой в сторону саркофага. — Ты нужна своим людям. Казалось, идиллийка его не слышит. Её взгляд прикипел к строкам приказа, она вновь и вновь перечитывала слова об эвакуации. — Всех? — неверяще спросила Арора. — Вы отпустите всех?.. — До единого, — подтвердил Костас. — Если уложимся в срок. И без твоей помощи не обойтись. Зара бросила долгий взгляд на утопающий в цветах саркофаг с телом, положила капсулу в контейнер и закрыла крышку. — Мне нужно немного времени, чтобы попрощаться. Её голос снова обрёл силу.
(обратно)
Глава 22
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура — Всем привет, — поздоровался Грэм, входя в камеру гауптвахты. — Прошу прощения за поздний визит. — Да ничо страшного, — как обычно первым подал голос Блайз. — Выглядишь хреново, кстати. — Мой косметолог ушёл в отпуск, — вяло отшутился Грэм, опускаясь в кресло. То, как он выглядит, капитан знал прекрасно: бледный от недосыпа и нервотрёпки, с чёрными кругами под глазами и двухдневной щетиной. Больше похож на загулявшего алкаша или наркомана после отходняка, чем на офицера. Но сейчас Грэму было не до подобных мелочей. — Как там мой тёзка? — полюбопытствовал Блайз. Идею назвать саблезуба в его честь репликант воспринял с восторгом и теперь интересовался «крестником» при каждом удобном случае. — Вылитый ты, — подмигнул ему Грэм. — Обожает компанию красивой женщины. — Умница салага, — расплылся в улыбке репликант. — Враз просёк фишку. Грэм переждал смешки и перешёл к цели визита: — Я по делу, — сообщил он. — Первое, сержант, вас хотят видеть тиаматцы. Одного. Грэм выполнил просьбу де Силвы и его друзей держать их в курсе относительно судьбы Чимбика. Он сообщил им, что утром отправляет всех доминионцев с гражданскими. В ответ де Силва попросил привезти репликанта к тиаматцам, и Нэйв догадывался зачем. Но Чимбику о своих умозаключениях сообщать не стал: пусть будет сюрпризом. — Но зачем? — насупился сержант, явно не желая расставаться с Эйнджелой даже ненадолго. — Увидите, — улыбнулся Грэм. — Думаю, вам понравится. — Ммм… — ухмыльнулась Свитари, — Эйнджи пора начинать ревновать? — Нет, — Нэйв помассировал ладонями лицо. Спать хотелось дико, но его ждало ещё много работы. Стимуляторы же Грэм берёг до того момента, когда уже сам не сможет справляться с сонливостью. — Помочь взбодриться? — подозрительно участливо поинтересовалась подошедшая Свитари. — Попробуй, — согласился Нэйв. В иное время он ни за что бы не повёлся на дружелюбие Ри, но сейчас, в полусне, мозг зацепился за «взбодриться», проигнорировав всё остальное. Щёку капитана словно огнём ожгло, да так, что искры из глаз посыпались. — Нунихерасебе! — Грэм уставился на потирающую ладонь Свитари. — Это вот что сейчас было? Щека горела, и Нэйв подозревал, что отпечаток ладошки Ри останется надолго. — Бодрящий массаж, — подмигнула Свитари. — Интенсивный курс. Помогло? — Вполне, — кивнул Грэм. — Блайз, теперь понял, с кем связался? — Давно, — ухмыльнулся тот, притягивая к себе Ри. — Ладно, к делу, — капитан потёр наливающуюся жаром щёку. — Блайз, отпусти Ри и отрывай зад — пора собирать в дорогу шмотки. Утром проваливаете к своим. На нём скрестились удивлённые взгляды. — Что, вот так просто? — недоверчиво прищурилась Эйнджела. — Ну, если хочешь — можешь с песнями и плясками, — пожал плечами Грэм. — Или ещё как-нибудь усложнить маршрут к вокзалу. Главное, до шести утра уложись, чтобы на поезд успеть. Оглядев внимательно смотрящих на него доминионцев, капитан выпрямился и добавил: — Мы же договаривались, что, если победят ваши, я вас отпущу, помнишь? А слово я привык держать. — Ты, может, и привык, а для нас такое в новинку, — призналась Свитари и покосилась на пунцовую щёку контрразведчика. — Чёрт, мне теперь даже неловко за массаж. — Ничего, — улыбнулся Грэм. — Должно же на свете хоть что-то оставаться неизменным. Например, твои шуточки. Блайзу только не давай такое повторять, а то прибьёт ещё кого ненароком. В общем, поезд в шесть утра. Не забудьте оставить отзыв о нашем отеле в журнале на ресепшене. — Броню забрать разрешите? — поинтересовался Чимбик. — Вы её в том доме спрятали, где базировались? — Недалеко от него, — уточнил сержант. — Заедем на обратном пути от тиаматцев, — легко согласился Грэм. Подозрительность в глазах Эйнджелы сменилась печальным пониманием: — Уже не планируешь ни перед кем отчитываться о пленных шпионах, да? Грэму было даже приятно видеть, что ей не всё равно. — Потеря необходимости отчитываться огорчает меня меньше всего, — устало улыбнулся он. — Скорее, даже радует, что не придётся возиться с заполнением бесчисленных формуляров. Никогда не любил работу с документами. Вздохнув, он ещё раз оглядел притихших доминионцев и сказал: — Ещё у меня есть к вам просьба. Личная.
Планета Идиллия. Город Зелар, расположение тиаматского батальона У КПП Грэма и Чимбика встретила целая делегация во главе с падре. Пока порядком растерянный репликант общался со священником, Нэйв отвёл в сторонку де Силву и спросил: — Старшина, у меня вопрос. Фамильяр может прожить без хозяина? — Хотите отправить его с ними, сеньор капитан? — догадался де Силва, показывая на репликанта. — Да, — честно ответил Нэйв. — Не хочу, чтобы малыш погиб тут. — Получится, — немного подумав, кивнул старшина. — Фамильяр полностью связывает свою душу с человеческой за три-четыре месяца. Ваш малыш ещё не успел так долго пробыть с вами, и, если его увезут с братом, он легче переживёт расставание. Будет тосковать, плохо есть, но выживет. И даже сможет жить с другим хозяином, но фамильяром уже не будет. Потому что его душа ваша, сеньор капитан. — Главное, чтобы выжил, — вздохнул Нэйв. — Си, сеньор, — серьёзно кивнул де Силва. — Тогда Флоринда и Пекеньо тоже не умрут. Оба посмотрели на репликанта. Падре, положив руку на плечо сержанта, что-то вдохновлённо объяснял, и Грэм готов был поклясться, что Чимбику нравится то, что он слышит.
На обратном пути Нэйв спросил: — Как себя чувствуете, сержант? Голова не кружится? — Нет, — Чимбик погладил спящего на коленях котёнка. — Мой организм рассчитан на противодействие гораздо более сильным отравляющим веществам. Несмотря на серьёзный тон, репликант улыбался до ушей. До этого момента контрразведчик видел всегда серьёзного и сосредоточенного Чимбика таким довольным и радостным лишь рядом с Эйнджелой. Да и то без улыбки от уха до уха — такой, как правило, щеголял Блайз. И Грэм сержанта прекрасно понимал: сам он тоже до сих пор не отошёл от какого-то детского счастья обладания собственным питомцем. — Так вы запомнили церемонию? — полюбопытствовал капитан. — Да. — Расскажете? — Нет, — твёрдо ответил сержант. — Это будет… нечестно. Грэм разочарованно вздохнул, но вынужден был согласиться: действительно, это было бы нечестно по отношению к тиаматцам, желающим сохранить обряд в тайне от чужеземцев.
Планета Идиллия. Город Зелар, комендатура — Твой кофе, — Грэм поставил перед Даной одноразовый термостакан и наклонился, чтобы налить молока Блайзу-младшему. Занятие было не из лёгких: котёнок пребывал в уверенности, что молоко вдвойне вкусней, если пьётся до того, как достигнет миски. Приходилось держать одной рукой миску, другой — пакет с молоком, а ногами отпихивать саблезуба. Наконец, справившись с этой задачей, Грэм уселся на диван рядом с Ракшей, наблюдая за азартно хлюпающим котёнком. В кабинете больше никого не было: Костас с Зарой уехали руководить посадкой на поезд очередной партии эвакуируемых. Ко всеобщему облегчению, леди-мэр пусть и не улыбалась, но хоть перестала походить на привидение. — Спасибо, — Ракша с наслаждением ополовинила термостакан и с интересом посмотрела на характерную отметину на щеке Нэйва. — Я смотрю, у тебя бурная личная жизнь. Вид у неё был довольный и весёлый, словно перемирие, заключённое для вывода гражданских из будущей зоны боевых действий, не заканчивалось совсем скоро. Грэму даже захотелось позвать Эйнджелу, чтобы потом спросить, действительно ли Дану радует предстоящий безнадёжный бой, или это напускное? Но уже не осталось времени узнать друг друга лучше. Пожалуй, об этом Грэм сожалел больше всего. — Не бурная личная жизнь, а дырявая память, — ответил капитан. — Забыл о катаклизме, который Свитари считает своим чувством юмора. Блайз-младший расправился с молоком, влез на диван и, умостив морду на колене хозяина, блаженно прикрыл глаза. — Да и какая, нахрен, личная жизнь, — вздохнул Грэм, почёсывая котёнка за ушами. — У меня той личной жизни было — лишь секс с гадюкой. С практики на Бейджине даже на свидании ни разу не был. Он встал и переложил уснувшего саблезуба в его корзинку, роль которой исполнял контейнер из-под патронов с уложенным внутрь спальным мешком. — Это упущение, — Дана допила кофе, взяла валяющийся рядом шлем и поднялась с дивана. — Предлагаю наверстать. Отправим последний поезд и пойдём на свидание. Урвём оставшиеся три часа перемирия. Пожалуй, впервые на памяти Грэма улыбка Ракши была немного смущённой. На душе у Нэйва потеплело. И одновременно появилась злость на себя: надо было не тупить, изображая рыцаря-одиночку, гордо идущего навстречу злому року, а действовать. Но… теперь уже поздно. — Целых три часа… — вслух сказал он. — Думаешь, нам сделают такой царский подарок — побыть это время вместе? — Пусть попробуют помешать, — широко улыбнулась Дана, притянула Грэма за плечевые лямки и поцеловала. У поцелуя был горький привкус. Наверное, дело в кофе. — А теперь пора вернуться к делам, — отстранившись, сказала девушка. Она подмигнула молча смотревшему на неё Нэйву и надела шлем: — Смерть завтра не освобождает от дел сегодня. Когда Ракша повернулась к двери, её качнуло. Грэм заботливо поддержал девушку и не дал упасть, когда её ноги подкосились. — Не твоя смерть, — сказал он засыпающей Дане. Уложив её на диван, Грэм вынул из кармана комм и, набрав номер, коротко сказал: — Всё в норме. И отключил аппарат. За его спиной открылась дверь, и репликанты внесли медицинскую капсулу. — Что, даже полностью не разденешь? — поинтересовался Блайз, наблюдая, как капитан снимает с Ракши броню. И тут же нарвался на сдвоенное: — Заткнись, Блайз! — Да я просто пошутил! — возмутился болтун. — Уже и слова сказать нельзя… Он раскрыл крышку капсулы, и Грэм бережно уложил Дану внутрь. — Поехали, — скомандовал капитан, беря на руки спящего саблезуба.
Планета Идиллия. Город Зелар, вокзал Погрузка последнего поезда заканчивалась. Костас стоял рядом с Зарой, поглядывая на хронометр. Скоро состав должен уйти, а контрика с его чёртовыми доминионцами где-то носит. Подъехавший к платформе бронетранспортёр вызвал у Костаса вздох облегчения. Успели. — Спасибо вам за документы для Даны, — поблагодарил он Зару. Репликанты легко втащили на платформу медицинскую капсулу. Костас откинул крышку и в последний раз погладил дочь по щеке. — Прости, Льдинка, — тихо сказал он. — Второй раз пережить твою смерть я не готов. И вложил ей в ладонь инфочип, на который он и Грэм записали свои объяснения. После чего надел на запястье дочери «браслет гостя», какие обязаны были носить туристы на Идиллии. Его данные внесла во все положенные базы Арора, не нашедшая ничего дурного в подобном подлоге. — Меньше всего я хочу, чтобы погиб кто-то ещё, — сказала Зара, печально глядя на Костаса. Подошедшая Эйнджела с видимым облегчением передала Чимбику спящего котёнка саблезуба — брата Блайза-младшего. — Не умею прощаться, — Нэйв криво улыбнулся. — Да и с вами, — он подмигнул репликантам, — думаю, скоро тут свидимся. — Знаешь, — Блайз принял у него тёзку. — Не скажу, что буду жаждать такой встречи. Чимбик кивнул. — Не хочу встретить в бою никого из вас, — добавил он. — Вы лучше девчонок своих берегите, — Костас закрыл капсулу. — Хватит с них приключений. — Увы, — вздохнула Эйнджела, — от нас в этой жизни не так много зависит. Спасибо — и прощайте. Зато Свитари, не желавшая разделять всеобщее траурное настроение, ухмыльнулась и ткнула пальцем в сторону медицинской капсулы: — Когда она проснётся и поймёт, что вы сделали, наши приключения только начнутся. — Суньте ей Блайза и бегите из комнаты, — отшутился Нэйв. — Младшего. Можете, конечно, и старшего, но лучше не надо: он мне как животное симпатичен. Блайз в ответ скорчил капитану рожу и сказал спящему саблезубу: — Вот, салага, видишь, мы с тобой нравимся всем. А всё благодаря моему обаянию. Чимбик покосился на брата, ожидая закономерного развития мысли с уходом в пошлость, но, к его удивлению, Блайз замолчал. Грэм взглянул на соседний вагон, рядом с которым де Силва прощался со своей женой. Лили старалась улыбаться, но слёзы по её щекам текли ручьями. «Хорошая девочка» Флоринда, сидящая рядом с хозяином, повернулась и, увидев своих детёнышей, неторопливо подошла к ним. Не обращая внимания на людей, она потёрлась мордой об обоих котят и вновь вернулась к хозяину. — Тоже попрощалась, — необычно тихо и серьёзно сказал Блайз. — Пора и нам, — вздохнул Костас. — До свидания, госпожа Зара. Спасибо за всё. — Я бы хотела, чтобы всё сложилось иначе, — тихо сказала она и, к удивлению коменданта, обняла его. — Вы отпустили моих людей. Я этого не забуду. — До встречи, — Грэм протянул Чимбику руку. — Не хотелось бы, — ответил сержант, пожимая ему ладонь. Когда поезд ушёл, Рам сказал Грэму, усаживаясь в бронетранспортёр: — Надеюсь, Зара сможет забыть всё остальное. Нэйв замер, придерживая открытую дверь. Оглянулся на город, превращаемый сапёрами в крепость. Вдали ухали взрывы и поднимались столбы дыма — целые кварталы стали развалинами при подготовке «сюрпризов» для доминионцев. — Не думаю, — ответил капитан на слова китежца. — По крайней мере, очень нескоро.
Планета Идиллия. Город Эсперо Два с небольшим часа пути пролетели незаметно. В дороге Лорэй и репликанты тихо обговаривали детали заранее заготовленной легенды, чтобы при непременном допросе в контрразведке не обнаружилось шероховатостей и нестыковок. При этом котёнок Чимбика спал на коленях у Лорэй — сёстрам нужно было привыкнуть к зверёнышу, чтобы достоверно излагать свою часть истории, по которой саблезуба сёстрам подарил на прощание соблазнённый ими тиаматский офицер, чтобы спасти наследие своей питомицы. Капсулу с Ракшей и Блайза-младшего Зара забрала к себе в купе. Лорэй вставили в глаза Дане линзы, чтобы скрыть её происхождение: дорсайка неминуемо вызвала бы пристальный интерес контрразведки. Когда поезд замедлил ход, подъезжая к столице Идиллии, Блайз передал через имплант: «Всё ещё не могу поверить, что этот дворняга нас так просто отпустил. Я бы на его месте прострелил нам коленные и локтевые суставы: так бы и живы остались, и гарантировано на пару недель выбыли из строя, не вернувшись в Зелар в качестве противников». «Ты не представляешь, как я рад, что ты смог удержать свой рот на замке и не выдать эту гениальную идею капитану Нэйву», — ответил Чимбик. «Думаешь, он бы это сделал?» «Его могли попросить это сделать Лорэй, — ответил сержант. — Как ты удержался, чтобы не спошлить о том, что было бы, останься ты и лейтенант Дёмина наедине?» «Кажется, я начал понимать концепцию „неуместных шуток“», — взглянув Чимбику в глаза, ответил Блайз. «Тебе удалось удивить меня дважды», — сержант улыбнулся и зарылся носом в волосы Эйнджелы. Та сидела рядом молчаливая и напряжённая. Не нужно было обладать эмпатией, чтобы понять: она беспокоится о репликантах. Вряд ли их открытая демонстрация отношений и самовольная сдача в плен останется безнаказанной. Лично Чимбик склонялся к мысли, что сперва их с Блайзом отправят брать Зелар, а уже потом, если выживут, встанет вопрос о списании. — Хоара сейчас нет на планете, — негромко сказала Эйнджела, — но мы поговорим с тем, кто посылал нас в Зелар. Попробуем убедить Чопру, что полковнику обязательно нужно поговорить с вами по возвращении. Это отсрочка. А там что-нибудь придумаем. Чимбик согласно кивнул. Он тоже надеялся что-то придумать за отведённое им время.
(обратно)
Глава 23
Планета Идиллия. Город Эсперо На столичном перроне царил хаос. Беженцев встречали родственники, друзья и представители властей, вынужденных спешно изыскивать места для размещения сотен тысяч жителей Зелара. И пусть половину разобрали по домам знакомые, работы хватало. К удивлению Лорэй, их тоже встречали. На перроне показался Грэгуар Азил собственной персоной. — Надо же, — широко ухмыльнулся он, подойдя к девушкам и сопровождавшим их репликантам, — не думал, что Нэйв сдержит слово. Видели бы вы моё лицо, когда мне сообщили, что вы приедете в числе беженцев. Одновременно с этим на импланты Лорэй пришёл запрос на разрешение входящего текстового сообщения. Странно, учитывая то, что технология гражданских имплантов, для предотвращения злоупотреблений, не позволяла получение доступа извне или пересылку любых сообщений. Говорят, на заре внедрения имплантов было немало злоупотреблений: от взломов до спам-атак, превращающих жизнь пользователей в ад. И хоть импланты для рабов «Иллюзии» разрабатывали с учётом возможности внешнего управления, а передовые технологии корпораций и Доминиона допускали взлом и принудительную загрузку, до сих пор подобные «вторжения» были для Лорэй редкостью. — Видел бы ты наши лица, когда он сообщил о своём решении, — ответила Эйнджела и, моргнув, активировала входящее сообщение. «В плену побывали только Лорэй по приказу капитана Йонг ради сделки с Нэйвом и спасения гражданских. Остальная группа разделилась, репликанты затаились в городе в качестве вашей поддержки». По замешательству репликантов Эйнджела поняла, что они получили такое же сообщение. Оба сразу подобрались, внешне превратившись в прежних безэмоциональных служак, какими Лорэй помнили их по первой встрече. В толпе показалось знакомое лицо — к вагону спешил капитан Чопра собственной персоной. И вряд ли для того, чтобы засвидетельствовать своё почтение и выразить радость по поводу возвращения агентов. — О, уже бежит за докладом, — увидев его, ухмыльнулся Грэг. — Я смотрю, ваше общение с тиаматцами бесследно не прошло. Впервые вижу, чтобы от туристов вместо «букета Венеры» подцепили любовь к животным. И с интересом оглядел мирно спящего на руках у Свитари саблезуба. Погладить зверёныша Грэг благоразумно не рискнул: котёнок-то он котёнок, но торчащие из-под верхней губы клыки уже внушали уважение. — Подарил на прощание ухажёр, — ответила Ри, всё ещё со смешанными чувствами глядя на зверя в руках. — Пока не решили, что с ним делать. Может, сдадим в местный зоопарк, может, передарим кому-то. Чимбик, разумом понимавший, что Свитари разыгрывает правдоподобный спектакль, при её словах почувствовал зарождающееся в душе возмущение. Чем бы ни была загадочная связь между фамильяром и хозяином, он её ощущал. «Если мы были в городе, то как оказались вместе с Лорэй?» — пришло Чимбику сообщение от Блайза. «Наблюдали за комендатурой. Увидели, как Лорэй выводят и сажают в машину, проследовали за ними на вокзал и там уже проникли в поезд, смешавшись с толпой», — ответил Чимбик. «Принял. В какой машине везли Лорэй?» «Бронетранспортёр. Бортовой номер 227». «А как подошли к ним?» «Как только тронулся поезд, мы зашли в купе». «Принял», — Блайз отключился. Но ненадолго. Не прошло и секунды, как он спросил: «Садж. Почему они нас прикрывают?» «Не знаю, — честно признался Чимбик. — Время покажет». Больше вопросов Блайз не задавал. — И правильно, — как ни в чём не бывало продолжал идиллиец. — Кормить такого — сплошное разорение. — Доброе утро, — поздоровался подошедший Чопра. Лорэй при виде него тут же вспомнили Нэйва: такие же круги под глазами, щетина на впавших от переутомления и недосыпа щеках и горящие лихорадочным блеском глаза — верный признак применения стимуляторов. — Вот это зверь! — при виде котёнка взгляд Чопры наполнился совершенно детским восхищением. — Как он к вам попал? — Любовник подарил на прощание, — коротко ответила Свитари. — Бедняга считал нас добрыми и заботливыми. Судя по взгляду капитана, этого заблуждения он не разделял. Чопра протянул руку и почесал зверёныша за ухом. — Свяжитесь с местным зоопарком, — посоветовал он. — Думаю, они с радостью примут такого постояльца. А сейчас все следуйте за мной: у коммандос дел по гланды и каждый репликант на счету. Капитан Йонг уже отчиталась о проведённой операции, так что после рапорта отправляйтесь в расположение части, а оттуда обратно на фронт. — Да, сэр, — хором ответили репликанты. Эйнджела ощущала переполняющие их радость, нетерпение и одновременно смутную тоску. — Разговор с вами, — Чопра перевёл взгляд на близняшек, — будет более обстоятельным. Следуйте за мной. — Подождите, — остановила его Эйнджела. — Я бы хотела, чтобы они остались с нами. Она мотнула головой в сторону растерянных репликантов. Этот вопрос поверг их в шок: то, что Лорэй не станут скрывать повышенного интереса к «штамповкам», оказалось для Чимбика и Блайза неожиданностью. А вот для Хоара, который совершенно точно узнает о встрече Лорэй с «погибшими» репликантами, всё будет выглядеть очень правдоподобно. После пьяных откровений Эйнджелы куратор бы заподозрил неладное, отпусти она своего драгоценного сержанта безропотно. Ухмылка Азила стала шире, а брови Чопры удивлённо поползли вверх: — Зачем? — Это… личное, — ответила Эйнджела. — Генерал-майор Хоар в курсе и, думаю, не будет возражать. — Вот когда он вернётся — тогда и отдаст соответствующее распоряжение. — Несмотря на вежливость капитана, эмпат ощущала раздражение. — А сейчас приказано всех боеспособных репликантов отправлять на фронт. Так что, все четверо, за мной. Бросив короткий взгляд на Чимбика, Эйнджела вместе с остальными последовала за Чопрой. Попрощаться им не дали: в контрразведке Лорэй и репликантов развели по разным комнатам, приказав письменно изложить все похождения в Зеларе. Затем последовали долгие часы разговоров с подчинёнными Чопры, которые иначе как «допрос» назвать было нельзя. Сестёр спасло лишь их умение врать так, что ни у кого не возникало сомнения в искренности. Но всегда оставалось опасение, что ложь вскроется. Вдруг Чопра решит допросить идиллийцев, ехавших в одном вагоне с сёстрами и репликантами? Многие видели, как они прощались на перроне с Нэйвом и Рамом. Или Ракша, проснувшись, выкинет какой-нибудь номер, после которого легче будет самим принять что-то из «набора отравителя», чем оказаться перед военно-полевым судом. Но то был редкий день, когда Лорэй везло. После окончания допросов сестёр отпустили в гостиницу. Репликанты уже убыли в свою часть для отправки на фронт. Может, они уже возвращались к Зелару. Это вызывало смешанные чувства. С одной стороны, радовало, что доминионцам не до выяснения деталей, тестирования и выбраковки, а с другой… Никто не гарантировал, что репликанты вернутся оттуда живыми. Попрощаться не получилось. Всё, чего близнецам удалось добиться от Чопры, — номера для связи со штабом батальона, в котором служили Чимбик и Блайз. Вот только там их отбрили, сообщив, что вообще-то идет война и увольнительные отменены до её окончания. В качестве «утешительного приза» Лорэй получили добавочный номер, по которому можно было звонить непосредственно командиру батальона, майору Савину. Дежурный объяснил, что с началом боевых действий ужесточили режим секретности и все контакты с личным составом возможны лишь с разрешения командиров подразделений. Причём плевать — с людьми или репликантами. Лорэй лишний раз смогли убедиться, что война и смерть — самые великие уравнители. Савина на месте не оказалось, и Эйнджела швырнула коммуникатор на кровать, зло выругавшись. Выспавшийся саблезуб радостно прыгнул и поймал «игрушку» на лету, разгрыз добычу и недовольно выплюнул невкусные обломки. Наблюдавшая за ним Свитари забралась в кресло с ногами, опасаясь, что зверёныш попробует на зуб и её. — Если Хоар знал, что они живы… — начала было эмпат, но была прервана сестрой. — То что? — с интересом посмотрела на неё Свитари. — Да нихрена бы не изменилось. Ты бы отказалась уничтожить станцию? Ответом был тяжёлый вздох эмпата. — Благодаря Хоару, «Иллюзии» больше нет, грязное бельё со станции разлетелось по всему Союзу, — продолжила Ри, искоса наблюдая за тем, как саблезуб примеряется к ножке кофейного столика, — а все ублюдки, что там развлекались, получат по заслугам. Лично меня обмен устраивает. Нет, я, конечно, рада, что Блайз и Чимбик живы, но, поразмыслив, ни о чём не жалею. У нас есть хорошая работа, есть будущее, мы делаем что-то правильное. Да, блин, мы целый город спасли! — Но он должен был сказать нам! — зло возразила Эйнджела. — Да нихрена он не должен! — жёстко припечатала Свитари. — Как по мне, если бы он знал, что они живы — сам на всякий случай бы грохнул, для достоверности истории. Так что радуйся, что они целы и думай, как умаслить шефа, чтобы это не изменилось. Эйнджела снова вздохнула, посмотрела на аппетитно хрустящего ножкой столика саблезуба и предложила: — Пойдём на улицу, что ли, пока этот котёночек тут всё не разнёс. Заодно купим ошейник и поводок. Вроде так животных выгуливают? — Без понятия, — пожала плечами Свитари. — Возьми комм, поищи какое-нибудь обучающее видео по уходу за животными. Она бросила коммуникатор сестре, но его тут же перехватила пушистая молния. Довольный собой саблезуб покатал прибор в пасти, но, наученный горьким опытом, жевать уже не стал. Просто выплюнул слегка помятый и обслюнявленный коммуникатор на ковёр у ног Свитари. — Фу, — скривилась та и брезгливо отпихнула влажно поблёскивающий прибор подальше. — Нам точно нужно это выгулять. Но тащишь его ты. Возражать смысла не было, и Эйнджела, собрав волю в кулак, подняла котёнка на руки. Она уже вполне привыкла к его виду, но всё ещё дёргалась от неожиданно резких движений саблезуба. — Надо купить какой-то контейнер для его переноски, — проворчала она, когда жёсткий шершавый язык облизал её щёку. — И намордник, — добавила Свитари, разглядывая щепки на ковре. — И новые коммуникаторы.
— Думаешь, поверит? — спросила Ри, когда сёстры достаточно удалились от гостиницы. В наличии прослушки они даже не сомневались, а потому старательно рисовали для Хоара правдоподобную картинку. Котёнок был идеальным поводом выбираться из номера, а испорченные коммуникаторы… Свитари почесала за ухом довольного лаской питомца. Кошак оказался полезней, чем она надеялась. — Должен, — ответила Эйнджела, щурясь от яркого солнца. — В идеале будет через тебя искать подход ко мне. — О, я найду, что ему посоветовать, — весело осклабилась Свитари. Эйнджела спустила саблезуба на газон, и тот, почуяв свободу, первым делом принялся остервенело драть кору с ближайшего дерева. — Теперь важно, чтобы Ракша не устроила в госпитале разгром, — вздохнула эмпат. — Вряд ли Зара сумеет найти правдоподобное объяснение её буйству. Ещё одно слабое место плана — Дёмина. Если дорсайка выдаст себя или решит устроить диверсию в тылу врага, то похоронит и Лорэй, и репликантов, и помогавшую ей идиллийку. — Может, стоило сдать её начальству? — растерянно наблюдая за пушистым вандалом, спросила Свитари. — Хотя… Она бы рассказала о том, что в плену нас было четверо, и попали бы ещё и Грэг с узкоглазой. — Мы дали слово, — твёрдо отчеканила Эйнджела. — Каким дерьмом мы будем, если предадим тех, кто помог нам и доверил дорогого человека? — Да таким же, каким и всегда, — злая усмешка перечеркнула лицо Свитари. — Работа у нас такая — быть лживым дерьмом. — Хороший повод задуматься о смене карьеры, — очень серьёзно сказала эмпат.
Планета Идиллия. Город Эсперо, больница имени Альбрехта фон Галлера Арора Зара стояла в нерешительности у медицинской капсулы, глядя на мирно спящую Дану. Наверное, неплохим выходом было бы оставить её в таком состоянии до того времени, как восстановится сообщение с Китежем. А ещё лучше — отправить девушку домой спящей, в счастливом неведении. Но для этого требовалось объяснить медикам необходимость погружения девушки в искусственную кому, а значит, открыть правду. — Уверены, что справитесь без меня? — положил ладонь на плечо Ароры врач-идиллиец. — Нет, — призналась та, крепко прижимая к себе нетерпеливо возившегося котёнка. — Но если понадобится помощь — я вас вызову. Отец этой девочки навсегда остался в Зеларе, и я обещала ему, что позабочусь о его дочери. Она ещё не знает, что никогда больше не увидится с ним. Инопланетники предпочитают получать такие известия без лишних свидетелей. Врач кивнул и с сомнением посмотрел на саблезуба: — Я могу забрать его, пока вы говорите. Зара отрицательно покачала головой: — Я обещала, что позабочусь о котёнке и отдам ей в руки, как только она проснётся. — Только учтите, что за пробуждением следует слабость. Пусть повременит с нагрузками и выпьет всё до капли, — он указал на бутылку с бледно-зелёной жидкостью на прикроватной тумбе. — Я позабочусь о ней, — пообещала Арора, и медик наконец оставил её наедине с капсулой. Глубоко вдохнув, идиллийка активировала протокол пробуждения пациента. Крышка медицинской капсулы отъехала в сторону, и спустя минуту Дана открыла непривычно-карие глаза. Растерянность от пробуждения в больничной палате сменилась напряжением, которое отступило, едва взгляд Ракши сосредоточился на знакомом лице Зары и мохнатой морде Блайза. — Почему я в госпитале? — хрипло спросила она, с трудом приняв сидячее положение. Идиллийка протянула ей бутылку, и Дана в четыре глотка опустошила её. — Я вырубилась, да? — сделала вывод Дёмина из последних воспоминаний. — И капитан Нэйв сразу потащил меня на обследование? Она протянула руку и с улыбкой потрепала саблезуба за ухом, удивляясь накатившей слабости. Затем недоумённо распахнула глаза и уставилась на Зару: — Почему вы не уехали со всеми горожанами? Вы же здесь погибнете! Котёнок начал пихаться лапами в попытке прыгнуть на руки Ракше, и идиллийка отдала его девушке. — Вы можете дать мне одно обещание? — попросила Арора. — Не кричать в ответ на моё объяснение. — Не такой уж я и монстр, — фыркнула Дана, обнимая саблезуба. И лишь в этот момент сообразила, что одета не в полевую форму, а в гражданскую одежду. — Мы не в Зеларе, — не найдя способа мягче преподнести новость, сказала идиллийка. — Ваш отец и капитан Нэйв не хотели, чтобы вы погибли там, а потому отправили вместе с беженцами в столицу. Я обещала позаботиться о том, чтобы вы вернулись на Китеж, когда всё закончится. В первые секунды Дёмина растерянно улыбалась, сочтя сказанное шуткой. А потом вскипевшие в ней обида и гнев заставили Зару отшатнуться. Дорсайка потянулась к кобуре, но той не оказалось на месте, и девушка заозиралась в поисках хоть какого-то оружия. — Вы в мирном городе, — кое-как совладав с чувствами, напомнила Арора. — Не на военной базе, не в военном госпитале. Тут не с кем драться. — Если вы думаете, что я буду просто сидеть тут и дожидаться, пока их всех убьют… — угрожающе проговорила Ракша, с трудом выбираясь из капсулы. — Я думаю, что если вы что-то предпримете, то убьёте всех, кто вам помогал, — напомнила Арора. — И наплюёте на последнюю волю тех, кто вас любит. В тоне идиллийки не было страха или беспокойства за собственную жизнь, напомнив Дане, что Зара меньше всех заслуживает её гнев. — На мою волю они наплевали, — скрипнула зубами Дёмина. Ноги едва держали, и она спустила саблезуба на пол, пытаясь совладать со слабостью. Идиллийка заглянула в капсулу, нашла инфочип, выпавший из ладони Даны, и протянула девушке вместе с новым гражданским коммуникатором. — Это они передали вам. Я подожду снаружи. Когда дверь за идиллийкой закрылась, Дана безвольно опустилась на пол и какое-то время просидела так, не реагируя на трущегося о неё котёнка. Всё существо Ракши переполняли горечь, обида, злость и пугающее чувство бессилия. В голове проносились планы один безумнее другого: угнать транспорт и прорваться в Зелар, устроить диверсию в тылу врага, пробраться во дворец, взять в заложники кого-то из королевской семьи и потребовать коридор для вывода союзных войск с планеты… Но даже остатков здравого смысла хватало, чтобы понять: это не сработает. Доминионцы никогда не славились беспечностью, а уж затевать что-то в городе, полном эмпатов… Да и вряд ли лояльности Ароры хватит на что-то большее, чем спасение единственной дочери человека, с которым её связывало… Что там у них было с Костасом, Дана не знала и, говоря откровенно, знать не хотела. Зато она хорошо понимала, что при малейшем подозрении на злые намерения, Зара без колебаний выдаст и её, и себя властям. Не понимая, что делать, Ракша вставила инфочип в коммуникатор и тупо уставилась на голограмму приёмного отца. — Прости, Льдинка, — взгляд Костаса был тёплым и умиротворённым. — Понимаю, что это несправедливо по отношению к тебе, но я уже раз пережил известие о твоей смерти и не готов пройти через это снова. Живи, дочка, и вместе с тобой останусь жить я, твои родители и Дорсай. У тебя впереди много битв, но эта не твоя. На этом чипе мой рапорт командованию Легиона, где я изложил всё, что тут случилось. По возвращении отдашь в штаб. Никто не посмеет тебя в чём-то упрекнуть, Льдинка. Дана закусила губу, сглотнула вставший в горле ком и активировала следующую запись. С голограммы на неё виновато смотрел Грэм. — Думаю, ты сейчас очень зла. Ракша усмехнулась и утёрла рукавом скатившуюся слезу. — Пожалуйста, не делай глупостей. Ты убьёшь не только себя, но и Зару, и Лорэй. На последних тебе плевать, но пожалей хоть Арору. Она многим рискнула, чтобы помочь тебе. Позаботься о Блайзе. Скоро он забудет обо мне и будет всецело твоим питомцем. У тебя в кармане немного денег ему на прокорм, аппетит у него как у настоящего гефестианца. Дана растерянно похлопала себя по бокам, почувствовала что-то мелкое и твёрдое, щёлкнула застёжкой и обнаружила в кармане пригоршню платиновых монет и кулон с идиллийским янтарём. Камень в руке Даны стал тускло-серым, как придорожная галька. — Сама понимаешь, я не мог перевести тебе свои сбережения — банки в Зеларе не работают, — улыбка Грэма вышла натянутой. — Считай, это наследство для Блайза. Я закачал на чип все материалы по «Иллюзии» и корпоратам. Отправь их в наше управление, может, это пригодятся следствию. Анонимно, чтобы не было неприятностей. Помолчав немного, он тихо сказал: — Все, кто были мне дороги, погибли. Не хочу, чтобы с вами случилось то же. Надеюсь, ты когда-нибудь меня простишь. Запись оборвалась.
(обратно)
Глава 24
Планета Идиллия. 500 км. от Эсперо, ПВД 15-й бригады ССО Вертолёт скользил на предельно малой высоте, едва не задевая брюхом верхушки деревьев. Пролетев над ничем не примечательной поляной, пилот заложил крутой вираж, описывая круг. Неожиданно поросшая травой земля пришла в движение. По центру поляны появилась быстро расширяющаяся щель, словно при землетрясении. Створки гигантского люка разошлись, открывая шахту, ведущую, казалось, к центру планеты. Вспыхнули посадочные огни на стенах и площадке, и вертолёт, на миг зависнув над рукотворным жерлом, пошёл на посадку. Едва шасси коснулись площадки, створки люка вновь пришли в движение, будто челюсти громадного хищника. Полминуты спустя ничего не говорило о том, что невинная поляна — вход в подземный комплекс. Убежище неприятно напомнило Чимбику Эгиду: те же стены «психологически комфортного» бежевого цвета, те же нависающие над головой тонны породы, под которыми проложены тоннели и помещения базы, то же искусственное освещение и безвкусный, отфильтрованный воздух. Разве что люди одеты не в серо-чёрные, а зелёные мундиры. — Прям дом, любимый дом, — хмыкнул Блайз, выпрыгивая из вертолёта. — Заткнись, Блайз, — Чимбик последовал за братом. Поправив рюкзаки со снаряжением за плечами, репликанты поспешили по коридору к своему кубрику. Настроение у обоих было отвратительным: с Лорэй попрощаться не удалось, к Талике сержанта тоже не отпустили. Даже позвонить и сказать, что цел, — и то не позволили. Секретность. Умом Чимбик понимал справедливость этих запретов. Но то — умом. А на душе у него было паршиво. Единственным светлым пятном была предстоящая встреча с братьями, по которым Чимбик успел соскучиться. Особенно по Стилету, с которым он сдружился особенно крепко. В одном из коридоров навстречу вышла знакомая хрупкая фигурка. — Капитан Йонг, мэм! — мгновенно отреагировали репликанты, вскидывая ладони к вискам. — Не думала, что снова вас увижу, — отвечая на приветствие, призналась Йонг. Оглядевшись, Чимбик убедился, что в коридоре никого нет, открыл забрало и спросил: — Мэм, тогда почему вы не сдали нас с Лорэй? Йонг задумчиво покрутила в руках планшет, будто не имела готового ответа. — Не видела смысла, — наконец сказала она. — Работу вы выполняете на совесть, а остальное меня не касается. Лорэй сдались по моему приказу, ну а ваше решение… Не самое разумное, но я его понимаю. Репликанты недоверчиво уставились на Мин Юн. — Я помню эмпатический контакт с Эйнджелой там, в доме, — негромко произнесла та. — Если кто-то способен вызвать такие чувства у человека, прошедшего через «Иллюзию», то сложно ждать, что он согласится оставить близкого в руках врага без поддержки. Правда, я была уверена, что вы остались в Зеларе, крутитесь в районе комендатуры и разрабатываете план освобождения. Репликанты, не ожидавшие понимания от офицера спецназа, ошеломлённо переглянулась. — Кроме того, Лорэй на том блокпосту выполнили, по сути, нашу с Азилом работу, устранив корпоратов, — со вздохом призналась капитан Йонг. — И спасли операцию. Будем считать, что я вернула долг. — Они оценили, мэм, — искренне произнёс сержант. — Мы все оценили. Офицер хмыкнула и покачала головой: — А вот новости от Азила были неожиданностью. Не знаю, что удивило меня больше: что вы зачем-то сдались вместе с Лорэй, или что при этом вас отпускали отдохнуть к Спутницам. С чего такая свобода на территории врага? Репликанты вновь переглянулись. Кодовое сообщение, которое Чимбик отправил Мин Юн, перед тем как спрятать броню, гласило, что репликанты остаются с Лорэй. Капитан трактовала его как надежду найти способ освободить близняшек, но Спутницы, очевидно, уведомили Азила о визите Блайза и Ри. — Капитан Нэйв знал, что пока одни из нас под стражей — другие не сбегут, — вслух ответил Чимбик. — Поэтому спокойно отпускал в город по очереди. Тоже возвращал долг. — Вам впору заняться банковским делом с такими ответственными должниками, — хмыкнула Йонг и цепко уставилась в глаза сержанту. — Почему контрик отпустил вас вместо того, чтобы убить? — Потому что дурак, — выпалил Блайз, прежде чем Чимбик успел открыть рот для ответа. — Заткнись, Блайз, — сержант прорентгенил его взглядом. Блайз замолчал, но по его довольному лицу было ясно, что раскаяния болтуна ждать не придётся. — Потому что дал слово, мэм, — пояснил Чимбик. — Отпустить нас всех, если Доминион со всей очевидностью будет побеждать. — Я ж говорю, дурак, — добавил Блайз. — Слово… — недоверчиво повторила Йонг, а затем вновь посмотрела на репликантов. — И вы без колебаний убьёте его, если встретите на поле боя? — Да, мэм, — кивнул Чимбик. — Но я буду об этом сожалеть, мэм. Капитан лишь хмыкнула, оценив честность ответа. — Надеюсь, мне сожалеть не придётся, — сказала она и жестом отпустила репликантов. — Ты когда научишься держать язык за зубами? — недовольно спросил Чимбик у брата. — Прости, садж, — улыбнулся тот. — Не смог сдержаться. Чимбик сокрушённо вздохнул и покачал головой.
Отделение встретило возвращение блудного сержанта и его братца с шумной радостью. Чимбика засыпали ворохом новостей, далеко не все из которых были хорошими. Особенно горько было услышать про Стилета. — Он тебе кое-что передал, — Брауни протянул инфочип. — Мы к нему в госпиталь забегали, со Схемой… Сказал, важно, но только для тебя. Чимбик взял планшет и вставил чип в гнездо. Вопреки ожиданиям, вместо голограммы или аудиосообщения он увидел текст, явно надиктованный с импланта. «Брат! — прочитал Чимбик. — Я узнал, что майор Фарнье из штаба сектора привёз приказ, предписывающий кидать нас на самые гиблые задания, чтобы добиться максимальных потерь. Офицеры бригады на нашей стороне, но понимаешь сам, что долго прикрывать они не смогут. Будь осторожен и береги наших. Стилет». Чимбик удалил текст и мрачно уставился в пустой экран. Судя по этому приказу, репликантов решили списать. Похоже, по какой-то причине эксперимент с пятым поколением признали неудачным, а боевые действия стали отличным поводом для ликвидации образцов. Кровь Чимбика буквально вскипела, но он усилием воли обуздал гнев. Сейчас время холодного расчёта. Как говорила Свитари, «время рвать когти». Глядя на весело слушавших трепотню Блайза братьев, сержант размышлял. Уходить нужно после окончания боёв за Идиллию. Ни он сам, ни братья не оставят местных и до конца выполнят долг по их защите. Талика, Схема и все остальные должны жить. По этой же причине он не рассматривал переход на сторону Союза Первых прямо сейчас. Даже если бы оставшиеся в Зеларе не были обречены, Чимбик не стал бы помогать им захватить планету. Чтобы никогда нога эдемского работорговца или охочего до развлечений карателя не переступила порог дома Талики. Его дома. Решающим станут первые дни после окончания битвы. Дворняги склонны праздновать победы, а уж в компании идиллийцев… Вряд ли кто-то захочет сразу же заняться списанием ставших ненужными штамповок. Чёртовы союзовцы, разрушившие Врата… Даже если репликантам каким-то чудесным образом удастся захватить транспортный корабль — покинуть систему Идиллии они не смогут. А без «деймосов» даже это не поможет: никто из «аресов» не обладает необходимыми знаниями, чтобы контролировать дворняг из экипажа. Им нужно как-то заманить к планете «пробойник» и захватить его. Возможно, взять в заложники какой-то высокий чин и вынудить того содействовать. Тут могут помочь Диего и его братья, защищавшие ВИП-персон. Они способны определить и лучшую мишень, и оптимальный способ захвата. И Лорэй. Они тоже разбираются в таких вещах. Начинать подготовку братьев к бунту следовало уже сейчас. Осторожно, так, чтобы не заметили дворняги. Да, майор Савин и полковник Стражинский сейчас за репликантов. Но Чимбик сомневался, что они нарушат прямой приказ о списании искусственных солдат. И тем более вряд ли поддержат восстание. Действовать надо тихо и незаметно. И начать с отключения функции принудительной эвтаназии в броне. Так же, как сержант мог подать команду медблоку рядового на введение смертельной инъекции, человек-офицер с достаточным уровнем допуска способен был убить их всех одним приказом. — Ты чего? — отвлёк его от размышлений голос Блайза. Чимбик вскинул голову и понял, что разговор утих и все напряжённо разглядывают сержанта. — Да так… — отмахнулся он. — О Стилете задумался. Как его вообще угораздило так нарваться? Сержант посмотрел на Сыча, одного из двух не пострадавших солдат отделения Стилета, но прежде, чем тот успел ответить, за спиной Чимбика послышался злой голос: — Потому что поставил помоек выше себя. Обернувшись, Чимбик увидел незнакомого репликанта с сержантскими «уголками» на форменной футболке. Плечи и предплечья незнакомца покрывала сеть тонких шрамов, похожих на порезы. — Динамит, — представился незнакомец. Чимбик понял, что перед ним тот самый сержант из «проблемного» батальона, про который ему только что рассказали. — Чимбик, — представился он. — Ты вытащил Стилета? — Лучше бы не делал этого, — рот Динамита скривился в злой усмешке. — Я сам слышал, как помойка-майор приказал врачам добить этого дурня. Отделение замерло, не веря ушам. До этого момента Динамит не рассказывал о произошедшем на посадочной площадке. — И? — напрягся Чимбик. — И всё, — Динамит хмыкнул. — Всем было плевать. У майора попросили лишь акт на списание — типа, без него нельзя. — Савин не даст, — уверенно заявил Чимбик. — Да с хрена? — Динамит сложил на груди руки и с вызовом уставился на собеседника. — Для помоек мы расходный материал. Вещи, которыми можно распоряжаться, как заблагорассудится. А поломаемся — спишут и купят новых. — Брауни не списали, — кивнул на увечного солдата Чимбик. — Я. Слышал. Сам, — отчеканил Динамит. — И видел, как этот майор рванул за актом на списание. Завязывай верить помойкам. Даже если этот твой Савин раз заступился — есть те, кто над ним. Прикажут — спишет. Все помойки одним миром мазаны. — Не все, — отрицательно качнул головой Чимбик. — Ты просто… — …ещё мало тут, ага, — закивал Динамит. — Слышал уже. Даже видел, как он, — сержант ткнул в Брауни, — с помойкой сосался. — Выражения выбирай! — тут же вскинулся Брауни. Чимбик выставил вперед ладонь, и тот уселся на койку, злобно глядя на обидчика. — Выбирай слова, Динамит, — спокойно посоветовал Чимбик. — Здесь, на Идиллии… — …такие же помойки! — вскипел тот. — Всей разницы — что по разным программам нас дрессируют! На вас опробовали пряник, а нашу партию тестировали кнутом! Он вскинул иссечённые шрамами руки, затем стащил футболку и повернулся кругом, демонстрируя покрытое рубцами тело. За свою короткую, но насыщенную жизнь Чимбик видел такое количество ран и оставшихся после них шрамов, что мог бы написать диссертацию, случись в том необходимость. Но шрамы Динамита выглядели странно: создавалось впечатление, что руки репликанта угодили под шквал осколков стекла или чего-то похожего. Тонкие, нитевидные линии покрывали предплечья, плечи и спину параллельными рядами, словно ритуальные узоры примитивных народов. — Это чем тебя? — разглядывая шрамы, хмуро поинтересовался Чимбик. — Хлыст, — мрачно объяснил Динамит. — С токсичным покрытием. Нас им наказывали за любой, даже самый мелкий, проступок. Если провинился рядовой — его командир получает в два раза больше, чем виновный. Чтобы лучше следил за личным составом. Могли привязать к столбу на солнцепёке или посадить под голодный арест. Это когда жрать не дают, только воду, и то не всегда. Чимбик слушал и понимал, почему батальон Динамита взбунтовался. На Эгиде службу репликантов приятной не назвал бы самый закоренелый оптимист, но на фоне того, как жили Динамит с его братьями, батальону Чимбика несказанно повезло. — Мы долго терпели, — сквозь зубы процедил Динамит. — Как правильное имущество. Но если с вещью плохо обращаться — она когда-нибудь сломается. И мы сломались. А затем сломали тех ублюдков, что нами помыкали. И знаешь, что поняли? Все смотрели на него со смесью суеверного ужаса и жадного интереса. — Что? — глядя ему в глаза спросил Чимбик. — Что мы сильнее и лучше этих генетических помоек! — рявкнул Динамит. — И они не должны нами командовать! Все эти идиллийцы, строящие из себя друзей, — просто новый способ управления. Им приказали изображать хорошее отношение, чтобы вы с радостью побежали за них умирать! Да, наверное, поцелуи поприятней хлыста, но результат-то один! От брата исходила такая злоба, что Чимбику казалось, что он ощущает кожей жар костра. — А как вы тогда здесь оказались? — спросил он. — После бунта? — А деться было некуда, — зло сплюнул Динамит. — Резню мы устроили знатную, но выбраться из системы не смогли. А тут прилетели вояки Доминиона, заявили, что корпораты творили всё это без их ведома и получили по заслугам. И предложили амнистию в обмен на службу. — Вы же не хотели пахать на помоек, — напомнил Чимбик. — А мы и не для этого прилетели, — оскалился Динамит. — Нам сказали, что тут две партии братьев в мятежных колониях сражаются с корпоратами. Вот мы и решили пострелять этих паскуд, помочь вам, увеличить свою численность и свалить, как только представится возможность. Туда, где нет власти Доминиона и нас не смогут достать. Репликанты за спиной Чимбика обменялись хмурыми взглядами. — Ты дефектный, — угрюмо сообщил Динамиту Сыч. — Да и посрать, — отмахнулся тот. — Это помойки выдумали, что считать дефектом, а что — нормой. Брауни, вон, с девкой своей целуется. Тоже дефектный, по меркам группы контроля. Что, побежишь сдавать хозяевам? От такого предположения Сыч оскорблённо мотнул головой, а Чимбик задумался, с какого момента его дисциплинированные братья стали закрывать глаза сперва на мелкие, а потом и на серьёзные нарушения? Началось это с увольнительных на Идиллии или раньше, с рассказов Блайза о жизни за периметром и девушке, считавшей его не хуже людей? — Никто никуда не побежит, — спокойно произнёс Чимбик и обвёл взглядом братьев. — И никто никому ничего не расскажет об этом разговоре. Понятно? — Да, садж, — в один голос ответили все, кроме Динамита. — Сейчас наша задача — выбить противника с Идиллии, — продолжил Чимбик. — Пусть Динамит и считает, что все люди одинаковы, нам с вами есть за что сражаться. Брауни, а за ним и остальные репликанты из роты Чимбика согласно склонили головы. Лишь Динамит презрительно скривился и гордо вздёрнул подбородок. — То, что будет после окончания битвы — обсудим позже, — под взглядами братьев Чимбик наконец обрёл ясность и уверенность в правильности задуманного. — Сейчас всем нужно отдыхать. Брауни, разрешаю до отбоя сходить к Схеме. — Рембат уже перебросили, — огорчённо вздохнул солдат. — Ближе к передовой. — Значит, скоро нам дадут работу, — сделал очевидный вывод Чимбик. — Тем более нужно отдохнуть. И повернулся к Динамиту: — Спасибо за Стилета. Я твой должник. Тот внимательно посмотрел ему в глаза и молча кивнул. — Ваш взвод в нашу роту перевели? — уточнил Чимбик. — Да. — Собирай командиров отделений… — Чимбик сверился с планом базы, — …в зале инструктажа, через пять минут. Обсудим, что известно о противнике и как следует действовать. Динамит хмыкнул, оценив двусмысленность термина «противник», кивнул и вышел. Чимбик посмотрел ему вслед, а потом подмигнул внимательно наблюдающему Блайзу. Тот понятливо улыбнулся в ответ, сообразив, что брат на импровизированном совещании будет обсуждать не только предстоящее сражение, а ещё и другие насущные проблемы. Например, как незаметно отключить функцию принудительной эвтаназии на такблоке.
(обратно)
Глава 25
Система Новый Плимут. Мостик тяжёлого крейсера ВКФ Доминиона «Эль Сид» Висящая в пространстве эскадра боевых судов Доминиона зримо олицетворяла мощь государства. Казалось, нет силы, способной противостоять натиску этой Непобедимой Армады нового времени. Но выстраивающиеся в оборонительные порядки союзовцы явно так не считали, хотя собранные ими силы выглядели смехотворно на фоне эскадры вторжения. С мостика доминионского флагмана «Эль Сид», на котором держал флаг[349] командующий операцией, за манёврами союзовцев наблюдали двое: сам командующий, генерал-адмирал Густав Альбор, родной старший брат императора, и подполковник Ямасита Томоюки. Точнее, генерал-полковник военной разведки Ямасита Томоюки. Скромный зампотыл — всего лишь очередная личина разведчика, позволившая ему найти и обрубить каналы нелегальной торговли в войсках 8-го сектора, по которым в Консорциум уходили некоторые секретные разработки. С Густавом Ямасита подружился ещё в военном училище, куда старший сын императора Альбора Пятого был отправлен «в добровольно-принудительном порядке». Все дети правящей династии получали сперва высшее военное образование и лишь потом — гражданское. Причём без скидок на пол. Единственным самостоятельным решением венценосных отпрысков был выбор заведения. Поступали, по крайней мере, формально на общих основаниях. Никаких послаблений, учитывающих происхождение, не делалось. Густав выбрал общевойсковое командное, подготавливающее также кадры для военной разведки Доминиона. И с удивлением обнаружил, что служба нравится ему куда больше, чем перспектива занять трон самого могущественного государства в историичеловечества. Так что на третьем курсе, после долгого разговора с отцом, старший сын Альбора Пятого подписал отречение от трона в пользу брата, целиком посвятив себя военному делу. Сейчас, четверть века спустя, Густав Альбор занимал пост командующего Центральным Сектором, что являлось финальной ступенью перед должностью министра обороны. И решить щекотливую ситуацию с Союзом Первых предстояло именно ему. Сложность заключалась в необходимости продемонстрировать, что Доминион колонистам не враг, а война — провокация Консорциума. И одновременно дать понять, что худой мир лучше доброй ссоры. Особенно ссоры, после которой от Союза камня на камне не останется. Действия остатков флота Союза наглядно демонстрировали: страха перед доминионцами они не испытывают. И если затея, одобренная лично императором Альбором Шестым, провалится, Доминион ждёт затяжная кампания против пусть и технически слабого, но упорного и отважного врага. Ну и не стоит сбрасывать со счетов Консорциум. Собственно, «пропавшую эскадру» в тридцать два вымпела, из которых тридцать — боевые. Те самые корабли разного класса, что Консорциум снимал со второстепенных участков фронта, сосредотачивая в неизвестной разведке Доминиона точке. Тридцать новейших боевых кораблей и два «пробойника». Это если не считать полученное подкрепление от тайно вошедшей в союз с Консорциумом корпорации «Тримурти». Во всяком случае, они всё ещё думали, что это тайна. Владения «Тримурти» располагались на другом фронтире Доминиона, но сама идея независимости от метрополии и её законов понравилась руководству корпорации. Тем более что основную нагрузку по оттягиванию сил Доминиона брал на себя Консорциум. «Тримурти» оставалось лишь передать союзнику часть своего флота да объявить независимость в нужный момент, когда войска метрополии окажутся раздёрганы по разным фронтам. Контрразведка Доминиона вскрыла заговор благодаря одному из членов правления, вовремя сообразившему, что появилась возможность занять пост главы корпорации и числиться на хорошем счету у императора. А независимость… Да чёрт с ней. Одни проблемы и убытки от боевых действий. Поэтому корпорат рассказал всё что знал. А знал он ввиду своего положения очень и очень много. Но пока проверяли информацию перебежчика, пока готовили операцию — «Тримурти» успела перебросить бунтовщикам обещанные подкрепления. Они должны были объединиться с «потерянной эскадрой» Консорциума, чтобы затем атаковать флот Доминиона у Нового Плимута. Корпораты не сомневались, что император прикажет действовать по «Дорсайскому сценарию». Разубеждать их не спешили. Вторжение на Идиллию могло стать сигналом каждому сомневающемуся: гегемон ослаб, потерял хватку. А любой намёк на неповиновение Доминиону следовало пресекать. Вопрос состоял лишь в том, кто именно заплатит дорогую цену за содеянное. Густав Альбор переключил изображение на собственную эскадру. Боевые корабли выстроились в атакующие порядки, а за ними неторопливо, с достоинством левиафанов маневрировали десять сверхтяжёлых военно-транспортных судов типа «Финвал» — кораблей поистине титанических размеров. Эти шестикилометровые монстры были самыми большими судами в Ойкумене человечества, вершиной искусства кораблестроителей. Чудовищно дорогие даже по меркам Доминиона, мучительно неторопливые и неповоротливые, требующие от экипажей высочайшей квалификации, они оказались совершенно не пригодны к тому, для чего предназначались, к действиям в составе эскадры. Да, эти гиганты могли за раз перевезти дивизию со всей техникой и средствами усиления. Но их размеры и медлительность превращали «Финвалы» в превосходные мишени для врага. В итоге все десять построенных монстров большую часть времени проводили у причалов орбитальных станций, изредка занимаясь переброской войск и грузов на спокойных маршрутах и пожирая чудовищное количество ресурсов в обслуживании. Транспорты подумывали потихоньку вывести в резерв, а там и пустить на слом, но неожиданно для них нашлась работа: корабли стали носителями новейшего оружия Доминиона, получившего название «Мизерикорд». Когда грянула война с Союзом, это оружие как раз проходило стадию финальных испытаний. А обкатку боем решили провести уже по реальной цели. — Они, наверное, считают, что мы затеяли десантную операцию, — ухмыльнулся Густав. — Именно, — отозвался Ямасита, попытавшийся почесать переносицу. Ладонь уткнулась в забрало скафандра, и разведчик сконфуженно улыбнулся. — Отвык от этих консервных банок, — вздохнул он, опуская руку. На мостике царила деловая суета, в которую оба старших офицера не вмешивались. Люди проинструктированы, роли распределены, механизм операции запущен, так что без нужды не стоит вмешиваться. — Соединение «Гамма» вышло на позицию, — доложил Густаву командир крейсера. Соединением «Гамма» назывались «Финвалы». Секретное оружие находилось в прямом подчинении Густава Альбора, и только он мог отдавать команды на развёртывание и применение «Мизерикорда». — Начать установку, — приказал Густав. Минуту спустя люки грузовых отсеков девяти «Финвалов» раскрылись, выпуская рои маленьких, юрких беспилотников, тотчас устремившихся к солнцу Нового Плимута. Словно мотыльки, беспилотники летели к светилу. Их рои сливались в один, похожий на громадное покрывало. Сходство с мотыльками усилилось, когда беспилотники раскрыли зеркальные «крылья» световых панелей, перекрывающие друг друга. Пляска высокотехнологических «бабочек» закончилась через пять часов, образовав вблизи солнца гигантское «зеркало» диаметром в пятнадцать километров, стремительно поглощающее энергию светила. Десятый «Финвал» выпустил роботы-беспилотники, тут же принявшиеся сооружать устройство, похожее на огромную линзу. Собственно, линзой это и было — гигантской «линзой Френеля». Сама концепция такого оружия появилась в конце двадцатого века, получив название «луч Никола-Дайсона» — по именам авторов. Древний земной учёный Фримен Дайсон в конце двадцатого века предложил концепцию роя спутников, собирающих энергию Солнца, а фантаст Джеймс Никол придумал, как сориентировать все передающие энергию лазеры сателлитов в одном направлении и использовать линзу Френеля, чтобы сконцентрировать луч. В итоге получалось сверхмощное оружие, использующее энергию звезды и позволяющее обстреливать цель на любой дистанции непрерывным лучом в течение любого времени, поскольку «питание» от «источника» поступает непрерывно. Столетия спустя технологии Доминиона позволили претворить эту задумку в жизнь. — Множественные контакты… — раздался голос оператора поста ДРЛО. Далее последовали координаты незваных гостей. Густав улыбнулся: корпораты явились вовремя, как и сообщил перебежчик. И как рассчитывал Густав при планировании операции. Все тридцать боевых кораблей Консорциума и шестнадцать корпорации «Тримурти» явились в систему Нового Плимута, чтобы выступить в роли благородных спасителей. И Густав очень сильно жалел, что не может видеть ошарашенные лица корпоратов, обнаруживших вместо ковровой бомбёжки планеты висящую вблизи солнца эскадру Доминиона, прикрывающую нечто непонятное. — Орудие развёрнуто, — послышался доклад командира соединения «Гамма». Густав вернул изображение орбиты Нового Плимута. «Новая Луна» — крупная даже по меркам Доминиона гражданская орбитальная станция — превосходно подходила для демонстрации возможностей «Мизерикорда». — Дайте мне связь с вражеским командованием, — приказал Густав. Потянулись минуты ожидания. — Контр-адмирал Людвиг фон Ройтер, — перед Густавом возникла голограмма союзовца, также облачённого в скафандр. — Слушаю. — Генерал-адмирал Густав Альбор, — представился Густав. — Господин контр-адмирал, прикажите эвакуировать персонал станции «Новая Луна». — Мы сделали это, едва вы объявились в системе, — грубо отозвался фон Ройтер. — Прекрасно. Нам не нужна кровь. Хватит той, что уже пролилась. — Не понял… — в голосе союзовца отчётливо слышалась растерянность. Густав подключил канал связи с командиром соединения «Гамма», чтобы фон Ройтер слышал каждое слово. — Цель — станция «Новая Луна», — скомандовал Густав. — Орудие товсь[350]! — Есть орудие товсь! — послышалось в ответ. Зеркало из спутников пришло в движение. — Цель захвачена. Орудие к выстрелу готово, — отрапортовал командир cоединения «Гамма». — Пли! — Густав хищно прищурился. Луч колоссальной энергии ударил в обречённую станцию, превратив её в облако космической пыли. Густав услышал тихое «ох» фон Ройтера и понял, что нужный эффект достигнут. Пора ковать железо, пока горячо. — А вот теперь, контр-адмирал, — сказал Альбор, — я готов к переговорам.
Планета Идиллия. Линия фронта, 900 км. от Эсперо, 1025 км. до Зелара Схема стояла в окопе, держа в руке шлем, и с наслаждением подставляла лицо тёплому ночному ветерку. Рембат наконец покинул подземные убежища, расположившись в окопах «ближнего тыла» — так военные называли их нынешнее местоположение. Впереди — всего в нескольких километрах — начинались линии обороны союзовцев. Никогда раньше Схема не оказывалась так близко к зоне боевых действий и поначалу ожидала чего-то ужасного, но реальность оказалась иной. Во всяком случае, пока. Да и что она успела увидеть? По дороге рассмотреть ничего не удалось: ехали «по-боевому», в наглухо задраенных десантных отсеках бронетранспортёров. Друзья-идиллийцы храбрились и шутили, но от липкого страха при мысли о приближении к передовой избавиться не могли. Зато сумели удержать его в себе — невесть какое, но всё же достижение. Новые блиндажи отличались от прежних благоустроенных жилищ форта: простые бетонные кубы, врытые в землю, где из всех удобств лишь крохотный санузел, а из еды пакеты суточных рационов. Ночевать предстояло прямо на полу, в спальных мешках. Зато здесь не было недостатка в свежем воздухе. Схема наконец поняла Брауни, старающегося проводить как можно больше времени вне стен: после стерильного, отфильтрованного воздуха подземного форта прохладный ветерок казался ароматнее духов и пьянее вина. И звёзды… Она уже забыла, как это здорово, просто любоваться на звёзды. Какое-то время идиллийка стояла на дне окопа, смотрела в небо, дышала и не могла надышаться. Схеме захотелось выбраться из этой ямы, снять обувь и походить по траве, но едва она встала на специальную ступеньку, чтобы выглянуть из окопа, как была остановлена рыком: — Куданах? Возникший из ниоткуда вахмистр Янек — командир их взвода, заменивший погибшего Дюрана, — рывком за санитарную лямку подвесной сорвал девушку вниз. — Шлем надень! — рявкнул он. — Чтобы без горшка на бестолковке я в окопе никого не видел! — Но зачем? — удивлённо спросила идиллийка. — Тут ведь никто не стреляет. Вокруг было тихо и лишь издалека, от передовых позиций, иногда доносился какой-то шум, похожий на приглушённые звуки салюта. И было совершенно не ясно, зачем нужно таскать на голове килограмм композитных материалов в сочетании с высокотехнологичным оборудованием. — Сюда порой прилетают гостинцы с той стороны, — уже куда мягче объяснил Янек. — Потому лучше поберегись, дочка. От этих слов на душе потеплело. Янек напоминал ей дядю — осевшего на Идиллии акадийца. Такой же спокойный, уверенный трудяга. Даже внешне похожи — оба коренастые, с длинными вислыми усами. Да и отношение разменявшего шестой десяток вахмистра к молодым подчинённым было отеческим, особенно когда дело касалось идиллийцев. Их он почему-то считал «неразумными детьми» и опекал, пусть и непривычными Схеме способами. Вот и сейчас, несмотря на грубый окрик, она не ощущала в вахмистре никакой злобы — только искреннее беспокойство. Улыбнувшись Янеку, Схема послушно надела шлем. Она как раз собралась спросить, может ли вахмистр узнать, где сейчас Брауни, как за спиной раздался грохот, похожий на рык проснувшегося вулкана, а земля под ногами ощутимо вздрогнула. Над головой с рёвом пролетели сотни огненных комет, превратив ночь в сумерки, полные неверных теней. Испуганно ойкнув, Схема зажмурилась и втянула голову в плечи. — Спокойно, — ни в голосе, ни в душе Янека идиллийка не почувствовала ни страха, ни беспокойства. — Эта артиллерия заработала. Сейчас раздолбают вражинам укрепления — и наши пойдут вперёд. Открыв глаза, идиллийка опасливо покосилась туда, где ревело и громыхало. Черноту ночи прорезали алые вспышки орудийных выстрелов, посылая в темноту тонны смертоносного металла. Сложно было поверить, что эта разбушевавшаяся стихия управляется человеком и подчиняется его воле. — А вот и авиация пошла, — каким-то образом уловив в грохоте канонады новый звук, спокойно проговорил вахмистр. — Добавят жару парням из той конторы. Достав сигарету, он закурил и спросил: — Машина готова? — Да, — спокойная уверенность командира помогла Схеме справиться со страхом, а мысль о работе вернула самообладание и иллюзию контроля. — Робот готов, я проверяла. — Хорошо… — Янек переждал резкие хлопки двигателей гиперзвуковых ракет. — Скоро понадобится. Эти слова вызвали непрошеное воспоминание о роботах, смывающих кровь с площадки у медицинских шаттлов. Больше всего ей хотелось, чтобы такого больше не происходило. Никогда. — Зачем нашим войскам идти вперёд? — спросила она Янека. — У нас ведь есть авиация и артиллерия. В Зеларе больше нет мирных жителей, только вторгшиеся на планету люди. Почему просто не разбомбить их вместе с городом? Тогда все наши останутся целы. — О, — усмехнулся вахмистр. — Если бы всё было так просто. Усевшись на стрелковую ступеньку, он затянулся, выпустил облачко дыма и продолжил: — Во-первых, союзовцы не идиоты, чтобы сидеть и смирно ждать, пока на голову упадёт снаряд или бомба. Как только они увидят, что наш артобстрел и летуны наносят урон, который их войска на первой линии не выдержат, тут же отведут всю свою ораву на запасные позиции. Которые ещё надо найти и по ним пристреляться. А союзовцы в это время займутся контрбатарейной борьбой — то есть начнут вычислять позиции наших пушкарей и долбить по ним. А их зенитчики и летуны сделают всё, чтобы обосрать малину нашим пилотам. Ну и остальные их вояки — от пехотунов до танкистов — тоже смирно сидеть не станут. Если мы будем просто сидеть и работать лишь артиллерией и авиацией — то быстро их лишимся. И больно огребём по сопатке. Схема почесала лоб, заболевший от напряжения. Происходившее было настолько далёким от привычных идиллийке понятий, что она никак не могла соотнести слова вахмистра с действительностью. — Но ведь артиллерия уже стреляет, — озвучила она очевидное. — Почему союзовцы не вычислили их позиции и не начали «долбить по ним»? — Если будут лупить не сходя с места — по ним непременно ударят, — кивнул вахмистр. — Потому самоходные орудия с одной точки делают максимум пять выстрелов, а буксируемые — три. И тут же улепётывают на другую позицию. Чуть замешкаются — всё, кранты, лови привет от ребят с той стороны. Он аккуратно потушил окурок и опустил в стоящий рядом ящик из-под сухпайков, исполняющий роль мусорного ведра. — Тогда пусть расстреляют город, постоянно меняя позиции, — предложила «гениальную идею» Схема. — По пять или три выстрела. Даже если они не уничтожат всех — оставшимся будет сложно воевать в руинах. Было удивительно легко рассуждать об истреблении врага вот так, сидя от него очень далеко. Армия вторжения представлялась Схеме безликим чудовищем, пришедшим убить её друзей и отобрать дом. И состояло это чудовище из монстров поменьше, похожих на вредителей в саду. А кто, спасая свой сад, станет думать о судьбах уничтожающих его существ? Другое дело — Брауни, Чимбик и остальные, кого Схема успела узнать и полюбить. Они были живыми и настоящими. Защитниками, а не безликими захватчиками. — До города нам ещё надо дойти, — сказал Янек, подкуривая новую сигарету. — А это больше тысячи километров. Сейчас мы только взламываем линию фронта. Пробиваем дыру, в которую наши ребята пойдут в прорыв, а те… — он кивнул в сторону передовой, — …будут всеми силами этот прорыв затыкать. Ну а когда приблизимся к городу… Продолжать он не стал. Просто вздохнул, затянулся и выпустил облако дыма. — А зачем взламывать эту линию? — не унималась идиллийка. — Почему просто не перелететь через неё? Или вовсе удалить с орбиты. Я знаю, там сейчас корабли Доминиона. Пусть разрушат город и положат конец войне. Вахмистр усмехнулся: — Перелететь… Про ПВО забыла? А борт с десантом не истребитель, так лихо маневрировать не может. Для «перелететь» надо заткнуть их зенитчиков и истребителей, а для этого нужны наземные части, которые захватят аэродромы и уничтожат зенитные установки. Или хотя бы найдут их и наведут артиллерию и авиацию. Если же пустить десантные борта так — через неподавленное ПВО, — просто сгубим ребят. Грохот работающей артиллерии снова заставил Схему сжаться, а вот Янеку, похоже, он особенно не мешал. Глядя на него девушка поразилась, как к такому вообще можно привыкнуть. Из блиндажа опасливо высунулась физиономия одного из технарей, посмотрела вверх и убралась обратно, подальше от творящегося светопреставления. — А с орбиты долбануть попытались, — хмыкнул вахмистер, когда вновь стало тихо. — Флотские пустили два крейсера: «Ла Рошель» и «Дюнкерк». И получили по зубам: союзовцы мало того, что имеют противокосмическую оборону, так ещё и на орбите раскидали мины. Это такой дрон-самоубийца, из противокорабельной ракеты переделанный: висит в пространстве, ждёт, пока появится вражеский корабль. Если тот не ответил на сигнал «свой-чужой» — включает двигатель и лихо самоубивается о вражину. Вот наши флотские и схлопотали, да так, что крейсеры еле обратно уползли. Теперь, пока орбиту от этого хлама говнючего не расчистят, нам, землероям, помогать не смогут. В уши идиллийки будто попала вода, и, даже несмотря на работу компенсаторных наушников, звуки оставались слегка приглушёнными. — Почему не подождать, пока они расчистят орбиту? — не сдавалась девушка. — Ну разрушат город на несколько дней позже, разве это проблема? Зато не нужно рисковать людьми. — Потому что это время. За которое враг укрепится ещё основательней, — Янек вздохнул. — Они и так там, сволочи, зарылись по уши. А дадим передышку — они создадут под землёй натуральный лабиринт, из которого мы их выковыривать задолбаемся. Там же полно гефестианцев и бейджинцев, для них подземелья — дом родной. И инженерной техники валом: и той, что с собой привезли, и той, что тут захватили. Нароют тоннелей, как кроты с Земли, — вот тут-то нам и станет грустно. Потому что с орбиты такие подземелья не разглядишь. Значит, нужно искать разведкой, уточнять глубину, на которой это укрытие, потом либо долбить специальным боеприпасом, либо штурмовать. А союзовцы тоже просто так сидеть не будут — станут нам подсирать по максимуму, насколько силёнок и воображалки хватит. Вот и выходит, что надо их бить сейчас, пока они ещё не шибко закрепились. Разумом Схема понимала, что войска Доминиона ведут войны дольше, чем существует Идиллия, но всё равно отчаянно пыталась найти какой-то способ избежать жертв. Уберечь Брауни от ранения или смерти. Сохранить все жизни, до единой. Но сколько она ни думала, выхода не находила. В ближайшие дни кто-то неизбежно умрёт. И от этого знания на глазах появлялись слёзы. — А что будут делать репликанты? — тихо спросила она. — То, что им прикажут, — вздохнул Янек. — Но одно могу сказать точно: пойдут они впереди всех.
(обратно)
Глава 26
Планета Идиллия. Город Эсперо Беспомощное ожидание отравляло жизни Лорэй. Внезапно они оказались выброшены из круговорота происходящего на обочину и теперь растерянно смотрели вслед умчавшемуся локомотиву событий. Хоар так и не вернулся на Идиллию, а может, просто не оповестил их. Новой работы им не предлагали, допрашивать не собирались, даже никаких инструкций не выдали. Просто «Вы свободны». Все, кроме сестёр Лорэй, были заняты войной. Разведке Доминиона, похоже, было даже не до наблюдения за ними. Ради эксперимента сёстры прямо в своём гостиничном номере озвучили желание уйти на недельку «в штопор» и со вкусом обсуждали, что для этого подойдёт лучше: выпивка или наркота. Остановились на последней и, не таясь, заказали ассорти в ближайшей к отелю аптеке. Этот факт не обеспокоил никого, кроме принёсшего заказ идиллийца. Он сперва долго рассказывал о вреде приобретённых препаратов, затем показал короткий голофильм, во всех неприглядных подробностях расписывающий последствия приёма всей этой гадости, а затем настойчиво склонял посетить Спутников и развеяться иным способом. Выпроводив наконец доброхота, близнецы многозначительно переглянулись. В прошлый раз Хоар примчался на второй день пьяной тоски Эйнджелы, явно не желая терять перспективного агента. Сейчас же не последовало даже звонка от Чопры или самого распоследнего служаки, приставленного присматривать за «молодыми кадрами». Желая убедиться, Свитари позвонила на службу, заявив о желании посвятить свободное время обучению и профессиональному росту, но была вежливо послана нахрен до окончания военных действий. «Все ушли на фронт», — мрачно пошутил дежурный. Лорэй этот расклад вполне устраивал. А тут ещё и администратор гостиницы подарил легальный способ съехать из номера с прослушкой. Улыбчивый идиллиец, вынужденный заменить очередное кресло, превратившееся в когтеточку для маленького саблезуба, предложил девушкам «не мучить животное», а заодно и гостиничную мебель, и переехать в гостевой комплекс за городом. Отказываться сёстры не стали, собрали немногочисленные вещи и вызвали такси. Но уехать далеко не успели: Свитари нахмурила брови, разглядывая карту города с движущейся меткой. — Наша подружка решила погулять, — тихо произнесла она. Ракша. Приближаться к ней Лорэй до сих пор не рисковали, опасаясь привлечь к дорсайке ненужное внимание работодателей. Но и нужды особой не было: выйдя из госпиталя, Дёмина не покидала гостиницу, куда её заселили в числе прочих беженцев. Передвижения проблемной особы близнецы отслеживали с помощью жучка, помещённого под неброский кожаный браслет. Судя по его потёртости и полоске бледной кожи под ним, Ракша носила украшение не снимая довольно долго. Надёжней, конечно, было воспользоваться крошечным подкожным имплантом, но его у Лорэй просто не нашлось. В их распоряжении оставалось оборудование с зеларской операции, рачительно спрятанное Чимбиком вместе с бронёй. Одно из оставшихся следящих устройств на всякий случай и сунули в браслет Дёминой, рассудив, что даже при полной смене гардероба она вряд ли выбросит памятную вещицу. — Выгуливает кошака? — предположила Эйнджела, покосившись на неожиданно смирного саблезуба. Тот подозрительно притих и даже не попытался поточить когти о сиденье роботакси. — Может и так, — с надеждой в голосе отозвалась Свитари, меняя заданный ранее маршрут. — Но что-то у меня плохое предчувствие. Прокатимся мимо, посмотрим.
Планета Идиллия. Город Эсперо С момента пробуждения на территории врага Ракша не сомкнула глаз. Первые часы прошли как в тумане. Было ли дело в остаточном действии препарата, которым её вырубили, или в потрясении, но Дана смутно помнила, как Арора привезла её в один из «социальных» домов с небольшими двухкомнатными квартирами. На Идиллии даже нищие студенты жили лучше, чем работяги на многих планетах Союза. К счастью, идиллийцев тут не было. В доме разместили беженцев инопланетного происхождения, очевидно, чтобы не обрекать тех на постоянные эмпатические контакты при столь тесном расселении. Хоть что-то хорошее. Только эмпатов Дане сейчас не хватало. Она не представляла, что почувствуют местные рядом с ней, но вряд ли что-то хорошее. Ещё бы. Ракша планировала атаковать доминионцев. Она ещё не решила как и где, но уже решила чем. Если знать технологию, самодельное взрывное устройство можно собрать из ингредиентов, купленных в обычном супермаркете. Ракшу обучили на совесть и теперь она жаждала применить умения на практике. — Я схожу за покупками, — сообщила она саблезубу. Тот посмотрел на неё, вздохнул и вновь уронил голову на лапы. Чем дольше фамилиар оставался без хозяина, тем апатичней становился. Наверное, зверю тоже казалось, что его бросили. От этой мысли что-то в груди Даны заныло, и она взяла Блайза на руки. — Пойдём вместе. Котёнок благодарно лизнул её в щёку и снова тоскливо вздохнул. — Я тоже скучаю, — тихо сказала Ракша, открыла дверь и решительно перешагнула через порог.
Несмотря на наличие онлайн-магазинов с доставкой, рисковать Дёмина не стала. На всех развитых планетах определённые сочетания товаров распознавались нейросетями как потенциально опасные, и сигнал о такой покупке поступал местной службе безопасности. Официальное отсутствие собственных сил правопорядка на Идиллии не гарантировало, что в каком-то столичном кабинете не раздастся тревожный звонок. Только офлайн покупки, только наличка. Даже отоваривалась Дана в четырёх разных магазинах, чтобы не вызвать подозрений у случайного «знатока» изготовления самодельных взрывных устройств. Хватало и того, что каждый долбаный эмпат, чувствуя её состояние, пытался лезть с разговорами и предложениями помощи. Будто хоть кто-то во всём мире мог ей помочь… Сгрузив покупки в просторный туристический рюкзак, приобретённый первым делом, Ракша взяла на парковке пустую тележку, усадила туда саблезуба и направилась к фермерскому супермаркету. Рюкзак она сунула на полку под корзиной, уже зная, что его не будут ни осматривать, ни опечатывать. Идиллийцы не промышляли воровством, а благодаря значительному туристическому налогу инопланетники тут были слишком состоятельными для магазинных краж. Саблезуб в тележке опустил голову на лапы и даже не изучал новое место. Просто лежал, время от времени оглядываясь на Дану тоскливым взглядом, будто спрашивал, где его человек. Дёмина лишь отводила глаза, не желая думать ни об ответе на этот вопрос, ни о том, что будет с животным. Чувство вины за то, что она подводит доверенного ей зверька боролось со злостью на отца и Грэма. Они не должны были решать за неё. Она не делала этот выбор и не давала обещания сидеть в обнимку с котёнком и ждать, пока её друзей убьют. Она уйдёт как подобает воину — атакуя врага. Сжав зубы, она вернулась к изучению состава на упаковке удобрений. — Садоводство что, снова вошло в моду? — раздался знакомый, почему-то неприятный, голос. — С этой работой не успеваю следить за последними трендами. Резко обернувшись, Ракша увидела Лорэй, одной рукой держащую подаренного репликанту котёнка, а второй вертевшую маленькую лопатку, словно та была парадным жезлом. — Какого хрена тебе тут нужно? — зло процедила Дана сквозь зубы. — Хотела задать тебе тот же вопрос, — по тону и мерзкой ухмылке Ракша опознала Свитари. — Убиваю время, — огрызнулась дорсайка и отдёрнула руку, почувствовав укол в запястье. Неожиданно рядом оказалась Эйнджела, и пока утомлённый разум Дёминой сопоставил имеющуюся информацию, по телу успела разлиться слабость. — Всё бы тебе кого-то убивать, — укоризненно покачала головой Свитари, положила лопатку в корзину, сунула туда же второго саблезуба и, беспечно насвистывая, покатила к кассе. Эйнджела подставила плечо «поплывшей» Ракше и бережно повела ту к выходу. — Вызвать врача? — тут же пришёл на помощь почуявший неладное сотрудник супермаркета. Он подхватил Дёмину под вторую руку и вопросительно уставился на Эйнджелу. — Это нервное перенапряжение, — благодарно улыбнулась ему та. — Мы прибыли из Зелара. Она ещё не отошла от этого ужаса. Психолог посоветовал заняться чем-то созидательным, но нужно время… Идиллиец понятливо кивнул. Это объясняло подавленное состояние странной покупательницы и её резкий ответ на предложение помощи. Со вчерашнего дня он уже не раз встречал потерянных, убитых горем и потерявших душевную цельность беженцев из охваченного войной города. В подруге инопланетницы, чья кожа была словно иссечена когда-то множеством мелких порезов, идиллиец чувствовал грусть, тоску, сожаление и беспокойство. Очевидно, ей тоже непросто далось проведённое в Зеларе время. Удобрение и лопатка в тележке подсказали, о какой «созидательной терапии» шла речь, а наличие почти такого же, как у пострадавшей покупательницы, питомца окончательно убедило в том, что подруга окажет необходимую помощь. — Ей нужно показаться доктору, — всё же счёл нужным сказать он. — Конечно, я позвоню Густаво, её лечащему врачу, как только мы уложим Дану в такси, — пообещала Эйнджела. — Машина уже ждёт, мы планировали быстро докупить необходимое перед поездкой за город. Поможете её довести? — Конечно!
— И что мы будем с ней делать? — поинтересовалась Свитари, когда такси с тремя пассажирами и двумя котятами тронулось с места. — Не знаю, — призналась Эйнджела, делая Ракше инъекцию снотворного. Судя по тому, что она успела почувствовать и увидеть, поспать дорсайке не мешало. — Для начала попробуем воззвать к разуму, — без особого энтузиазма продолжила эмпат. — Как будто там есть к чему взывать, — фыркнула Ри, наблюдая, как котята увлечённо облизывают друг друга. — Это же комок упрямства и злости. — Кто бы говорил, — улыбнулась Эйнджела и бросила обеспокоенный взгляд на провалившуюся в сон Дёмину. — Я — милая обаяшка, а она — мегера! — возмутилась Свитари и помахала садовой лопаткой. — Предлагаю грохнуть её и прикопать. — Только в крайнем случае, — не согласилась Эйнджела. — Мы обещали. — Мы обещали незаметно вывезти её из Зелара, — напомнила Свитари и достала из рюкзака Даны несколько коротких труб и контейнер с шурупами. — А не покрывать террористку. Или ты думаешь, что она собралась сколотить сарайчик для садового инвентаря и построить систему ирригации своими руками? Возразить было нечего, и какое-то время Эйнджела молчала, пытаясь объяснить хотя бы самой себе нежелание пойти по лёгкому и логичному пути. — Я сойду с ума, если буду просто сидеть и ждать вестей, — наконец сказала она. — Хочу попытаться хоть кого-нибудь спасти. — Грохнув её, ты спасёшь сразу пятерых, — безжалостно напомнила Свитари. — Нас самих, Зару, Блайза и Чимбика. Тебе мало? — Может, я сумею спасти всех? — тихо спросила её сестра. — Спасти всех невозможно! — убеждённо ответила Ри. — Но можно хотя бы попытаться.
Планета Идиллия. Город Зелар Мерзкий воющий свист подлетающей мины заставил Нэйва глубже зарыться в груду щебня, служившую ему укрытием. Хоть и было слышно, что смерть проносится мимо, всё равно заунывный звук бил по и без того натянутым нервам. Пожалуй, спроси кто Грэма, что самое страшное на войне, он без колебаний бы ответил: свист артиллерийской мины. Этот звук олицетворял саму Смерть: жуткий, неотвратимый, пробирающий до кишок и вызывающий ощущение животного страха и безысходности. Даже характерный шелест двигателя ударного беспилотника, заходящего на цель, не шёл ни в какое сравнение с этим воем. Мина грохнула левее, метрах в трёхстах от руин, в которых укрывались Нэйв и ещё шестеро гефестианцев. Что там обнаружили доминионцы — непонятно: Грэм точно знал, что тот квартал союзовцы оставили ещё вчера вечером, и сейчас там работали вражеские разведчики и сапёры. Видимо, что-то показалось им подозрительным, вот и вызвали артподдержку. Нэйв зло усмехнулся. Бойтесь, сволочи. Шарахайтесь от каждой тени. Пусть Зелар для вас, тварей, станет таким же кошмаром, как древний земной форт Аламо[351], про который рассказывал Костас. Собственно, Зелар и стал его аналогом для Экспедиционного Корпуса Союза, с той лишь разницей, что главной целью было уничтожение максимально возможного числа доминионцев. Город жизни превратился в город смерти. — Работаем, — тихо приказал Грэм. Семь фигур поднялись из-под щебня, словно восставшие мертвецы из могил. Сходство с ожившими покойниками придавала грязь, покрывавшая гефестианцев с головы до ног. Разложив лопатки, союзовцы принялись за работу, чутко вслушиваясь в звуки ночи. Замирая при каждом подозрительном шорохе, Грэм и его солдаты вкапывали в щебень одноразовые автоматические противотанковые комплексы, нацеливая их на улицу, по которой доминионцы повадились гонять танки для поддержки своей пехоты. — Будет вам сюрприз, ублюдки, — тихо шептал Нэйв, аккуратно загребая мусор на метровую трубу пусковой установки. Особое внимание капитан уделил верхнему слою, стараясь положить камни и обломки в прежнем порядке. Излишки щебня и всякого хлама, оставшиеся после работ, аккуратно уложили на плащпалатки и ползком оттащили к соседнему зданию, где и высыпали в глубокую воронку от снаряда. Незачем рисковать, привлекая внимание пусть и небольшими, но кучками хлама, которого раньше на этом месте не наблюдалось. — Уходим, — скомандовал Грэм. Союзовцы один за другим протиснулись в узкий лаз тоннеля. Нэйв вполз последним, дёрнув за проволоку, прикреплённую к куску пластика, удерживавшего кучу строительного хлама. Тут же за его спиной раздались шорох и перестук камней — мусор завалился, надёжно запечатывая лаз. Этот звук не должен был насторожить доминионцев: в размолоченном бомбами и снарядами городе что-то рушилось и осыпалось ежеминутно. Ползти полтора километра по узкому, полутораметрового диаметра лазу было очень трудно. Особенно Нэйву, который ещё и выбивал ногой опоры позади себя, осыпая тоннель. В основной коридор он вывалился, чувствуя себя выжатым лимоном. — Уф… — Грэм устало осел на пол и привалился к стене. Откинув забрало, он несколько секунд таращился в потолок, борясь с навалившейся усталостью. Очень хотелось просто лечь и уснуть. И чёрт с ней, с войной. Почувствовав толчок в бок, капитан оторвался от тупого созерцания и перевёл взгляд на солдата, протягивающего ему одноразовый стакан с дымящимся ароматным напитком. — Спасибо, — поблагодарил Грэм и сделал глоток обжигающего вкусного идиллийского чая. Невольно вспомнилось, как он впервые попробовал этот напиток на импровизированном застолье, устроенном Зарой. Сколько времени прошло с того момента? Казалось — вечность. Вернув стакан солдату, Нэйв кое-как встал на ноги и побрёл докладываться Раму. — Да нет тут никаких союзовцев! — услышал он голос из бокового коридора, утонувший в громоподобном хохоте. Капитан с ленивым любопытством обернулся, и усталость вмиг с него слетела: в окружении сослуживцев дурачился рядовой-пехотинец, держа в руках шлемы репликантов. Что-то подтолкнуло Грэма подойти к шутнику. — Дай сюда, — капитан отобрал шлемы и развернул к себе тыльными частями, ища номера. Оба были незнакомы. Значит, не Чимбик и не Блайз. Странно, но почему-то это открытие вызвало облегчение. — Держи, — Нэйв сунул шлемы ошарашенно хлопавшему глазами солдату и поплёлся на КП, не обращая внимания на недоумённые шепотки за спиной. «Нет, — думал Грэм, бредя по коридору. — Чимбик слишком умён, чтобы гробануться. А Блайз — удачливый придурок. Пусть в этой истории хоть для кого-то будет счастливый финал. А Лорэй и эти двое его заслужили». — Ну что, наигрался? — вместо приветствия хмуро бросил Костас, едва Грэм переступил порог командного пункта. — Да что ты злишься? — вяло поинтересовался Нэйв, опускаясь в кресло. На «ты» они перешли вскоре после того, как закончилось перемирие. — И действительно — чего? — Костас с наигранным изумлением развёл руками. — Всего-то делов, мой начштаба ползает по тоннелям, вспоминая детство. — Да какой из меня начштаба… — начал было Грэм, но был прерван жёстким: — Какой есть! — Костас навёл на него палец, словно пистолет. — Так что завязывай с играми. Вот твоё поле боя! И указал на голографическую карту города. — Понял, — Нэйв снял шлем и устало откинулся на спинку кресла. — Ладно, отдыхай пока, — смилостивился Костас. Нэйв молча кивнул и прикрыл глаза. В какой-то момент он поймал себя на том, что засыпает с открытым ртом. Сразу вспомнилось, как в такой же ситуации Ракша подшутила, когда он придремал: сунула в рот травинку, а потом долго хохотала, глядя на отчаянно перхающего Грэма. Всё это осталось в прошлом. А в будущем — только смерть. Вздохнув, он вновь надел шлем, захлопнул забрало и полез в запароленную папку такблока, где хранил личные голоснимки. Теперь они стали для капитана окном в прошлое, помогающим сохранить рассудок среди творящегося вокруг ада. Мигнув на нужную иконку, Нэйв запустил просмотр слайдов. Идиллийские пейзажи. В первые дни Грэм снял их великое множество. Следом — Ракша гладит морду летучего волка Рогалика. Грэм сделал несколько снимков по её просьбе в тот день, когда они вместе проводили выходной в питомнике. И один сделал хозяин волка, запечатлев Дану и Грэма рядом с крылатым зверем. Причём на морде Рогалика явственно читалось «как же вы меня задолбали». А вот Ракша и её друг Лёха состязаются в поедании пельменей. Грэм до сих пор не мог понять, каким образом в Дану влезло такое количество закатанного в тесто мясного фарша. В тот день она выиграла, опередив соперника на два пельменя. А вчера капрал Алексей Астахов погиб, прикрывая отход своего отделения: доминионцы подогнали танк и долбанули прямой наводкой по упрямому пулемётчику. Вот опять Нэйв и Ракша вместе — стоят, задрав автоматы стволами вверх. Ногами они картинно попирали груду пьяных тел в военной форме. Дальше следовала серия курьёзных снимков с мест обнаружений загулявших патрулей: в первые дни оккупации Зелара шло негласное соревнование на самый нелепый случай. Сейчас Грэм скучал по «проблемам» тех времён. Несколько фото с фамильярами тиаматцев: жители мира смерти посмеивались над «дикостью» гефестианцев, практически не видевших животных, и позволяли делать памятные снимки. А вот и у него самого впервые в жизни появляется питомец. Дана сняла обалдевшее лицо Грэма со спящим котёнком на руках. Только сейчас капитан осознал, что с каждым днём на его снимках всё меньше идиллийских пейзажей, и всё больше лейтенанта Дёминой. Вот Ракша босиком, в подвёрнутых штанах и завязанной узлом на животе футболке сидит на газоне, дразня Блайза-младшего булочкой. А следом они вдвоём. Снимок сделал один из тиаматцев по просьбе Даны, решившей подшутить над Нэйвом. Дождавшись, пока капитан возьмёт Блайза-младшего на руки, Ракша поманила котёнка куском ветчины. Естественно, мохнатый проглот тут же рванул к жратве, опрокинув хозяина. Именно этот момент и запечатлел тиаматец: падающий с выпученными от неожиданности глазами Нэйв, перелетающий через его плечо котёнок и радостно смеющаяся Дана. Ракша и Блайз-младший, в обнимку спящие на диване. И последний снимок, сделанный в день расставания: непривычно серьёзная Дана стоит у окна, привалившись плечом к стене, и смотрит куда-то вдаль. Глядя на неё, Нэйв не заметил, как уснул. Разбудил его толчок в ногу. — Вставай, войну пропустишь, — услышал Нэйв голос Костаса. Грэм моргнул, встряхнулся, прогоняя сон и покосился на хронометр. Спал он всего полчаса. — Что такое? — спросил капитан, уже понимая, что случилось нечто серьёзное. — Доминионцы отбивают торговый центр, — Костас указал на голограмму живописных руин, некогда бывших высочайшим зданием города. — Бери всех свободных и дуй туда. — Принял, — коротко отозвался Грэм.
Планета Идиллия. Город Зелар Город пах войной и смертью. Этот смрад пропитал воздух так, что казалось, его можно резать на куски. Запахи гари, пыли, вонь сгоревшей взрывчатки и нагретого металла — все они сплелись в один, кувалдой бьющий по носу, намертво въедающийся в кожу и одежду. Даже композит брони и тот, казалось, пропитался этой вонью. Чимбик чихнул, прочищая нос, и понял, что ненавидит этот запах, который обонял уже не раз за последние несколько лет. С того момента, как репликантов стали привлекать к реальным боевым действиям. Он вспомнил ароматы мирных городов, в которых успел побывать за свою короткую жизнь. Все они пахли по-разному: от скудного набора Стратос-сити на Гефесте до ошеломительного букета Блесседа на Эдеме. Зелар тоже имел свой собственный, неповторимый запах. В нём сплелись ароматы растений, усеивавших клумбы перед домами; косметики горожан; тысяч кушаний, что готовились в ресторанах и кафешках; пряного ветра степей и многого другого. Сейчас же на смену этому великолепию пришла привычная для репликанта вонь. Вместе с запахом исчез и город. Зелар умер. На месте утопающих в зелени домов торчали серые руины, взирающие на мир провалами оконных проёмов. Яркие бордюры и граффити исчезли вместе с дорожным покрытием под артобстрелами и гусеницами тяжёлой техники. Всё стало серым, словно остальные цвета покинули мир. Пепельный саван покрыл всё: руины, людей, технику. Шёл третий день штурма. За это время войска Доминиона смогли продвинуться на жалкий километр. И каждый пройденный шаг пришлось оплачивать кровью. За две недели, что ушли у доминионцев на прорыв к Зелару, союзовцы создали подземную крепость. Карта коммуникационных тоннелей оказалась бесполезна: сапёры Союза использовали их лишь для создания ловушек. Это знание стоило жизни двум группам репликантов и взводу штурмовых сапёров Доминиона, пошедшему к ним на выручку. Штурм превратился в кошмар. Гефестианцы и бейджинцы — прекрасные шахтёры — умело использовали свои знания и технику. Проложенная ими сеть постоянно дополнялась новыми тоннелями, причём зачастую вручную, чтобы не создавать лишней вибрации, предупреждающей о подкопе. Безопасных мест в городе не было. Груда щебня могла скрывать под собой опорный пункт, автоматическую огневую точку или набитый киборгами бункер. Под проверенным сапёрами местом в уже зачищенном районе могла оказаться рукотворнаяпещера, в которую по прокопанным тоннелям союзовцы натаскивали взрывчатку и подрывали в тот миг, когда расположившиеся на отдых солдаты уже считали, что опасность миновала. В самые неожиданные моменты в тылу объявлялись диверсионные группы, пробравшиеся по свежевырытым проходам. Штурмовые группы то и дело утыкались в баррикады трёхметровой толщины, состоящие из деревянных или бетонных стен, заполненных землёй. Своротить их можно было лишь с помощью артиллерии, авиации или сапёров. Но последние, когда шли на помощь, натыкались на засады, а за артиллерией и авиацией Доминиона активно охотились их коллеги из Союза. В любом месте могла оказаться позиция снайпера, поджидающего жертву. Сделав выстрел, он уходил в тоннель, подрывая за собой вход и оставляя преследователей с носом. Тиаматские твари выпрыгивали из ниоткуда и редко обходилось без жертв. Ещё реже удавалось подстрелить зверюгу. Всё это дополнялось интеллектуальными минами, дронами и примитивными, но эффективными ловушками. И если на Хель в ад угодили союзовцы, то Зелар стал преисподней для их врагов. Отделение Чимбика тоже понесло потери. К счастью, без погибших, но Диего, Запал и Сверчок, в первый же день получившие серьёзные ранения от взрыва спрятанного в груде щебня самодельного фугаса, отправились в госпиталь. Их заменили Сыч и Махайра — уцелевшие солдаты отделения Стилета. Вопреки опасениям Чимбика, никто не стремился отправлять репликантов на убой. Офицеры разросшейся бригады продолжали беречь солдат, насколько это было возможно в условиях городских боёв. До Чимбика уже дошёл слух, что «паркетного коммандос» из штаба сектора «поразил солнечный удар». Но долго ли комбат сможет прикрывать репликантов? Чимбик считал, что нет: не те чины у Савина и Стражинского, чтобы игнорировать приказы «сверху». Но и держать репликантов в тылу комбат не собирался. Искусственные коммандос продолжали выполнять свои прямые обязанности: проводили разведку, патрулировали зачищенные районы в поисках новых тоннелей, наводили на разведанные цели артиллерию и авиацию — в общем, делали всё то, для чего их и создавали. Чимбик в первый день думал, что на репликантов возложат и зачистку тоннелей, но обошлось без глупостей: обнаруженные тоннели либо уничтожали спецбоеприпасами, либо запускали в них своры интеллектуальных мин. Для обнаружения роющихся подкопов в ход шли все средства, вплоть до самых примитивных, вроде зажатой в зубах щепки, другой конец которой прижимали к грунту. Это позволяло уловить вибрации от подкопа и приготовиться к встрече незваных гостей. Сейчас отделение Чимбика находилось в относительной безопасности. Они отдыхали в тылу, заняв комнату на втором этаже полуразрушенного дома. — Жратва! — довольный голос Блайза выдернул Чимбика из полудрёмы. Въехавший в комнату робот раскрыл крышки термосов и двинулся по кругу, наполняя котелки и манерки[352] солдат. Погружая ложку в горячее варево, Чимбик подумал, что в этой войне из хорошего — только еда. Местные старались от души, обеспечивая войска на передовой блюдами, не уступающими ресторанным. По крайне мере, никто из репликантов не мог вспомнить такого вкусного и разнообразного питания. — Суп — во-первых. Во-вторых — кашу в норме прочной[353]! — весело проорал Блайз и активно заработал челюстями. — А это из какой книги? — лениво полюбопытствовал Чимбик. — Не знаю, — пожал плечами брат. — От повара услышал и запомнил. Неподалёку прогремел взрыв, и Чимбик накрыл котелок ладонью, защищая еду от посыпавшейся с потолка пыли. — И вам приятного аппетита! — пожелал вражеским артиллеристам Блайз. Оставшаяся часть завтрака прошла в молчании. Доев, Чимбик тщательно почистил посуду и прилёг было подремать, но писк такблока внёс коррективы в планы. Прочитав вводную, сержант скомандовал: — Собираемся. Отделение молча экипировалось, лишь Сыч спустился вниз, к пункту боепитания за дополнительным боекомплектом. А его нужно было как можно больше: репликантов бросали в поддержку пехоте, штурмующей здание торгового центра. Водитель бронетранспортёра гнал на максимально возможной скорости, лавируя меж руин и завалов. Если бы не ремни безопасности, летать бы репликантам по салону, собирая синяки и шишки. Наконец машина замерла, откидывая аппарель. — К борту! — скомандовал Чимбик и первым выскочил наружу. На такблоке сразу обозначилась зелёная линия — безопасный маршрут к отведённой репликантам позиции. Выпустив «мух», сержант перешёл на бег, бдительно контролируя всё вокруг. Некоторое несоответствие в пейзаже бросило Чимбика за груду щебня раньше, чем он успел сообразить что, собственно, увидел. Отделение тут же рассыпалось кругом, приготовившись к бою. Сержант всмотрелся в привлёкшую внимание деталь, а потом встал и двинулся к ней, настороженно поводя стволом автомата. — «Садж?» — даже имплант не смог скрыть недоумения Блайза. Чимбик не отреагировал. Подойдя к туше зверя, он огляделся и опустил оружие. Оба саблезуба лежали рядом, просто более массивный Пекеньо поначалу скрывал «хорошую девочку» Флоринду от глаз репликанта. Чимбик обошёл их и двинулся к стене, у которой валялись исковерканные тела в остатках брони и одежды. Судя по их виду, на позицию тиаматцев прилетело что-то тяжёлое, осколочно-фугасное, вроде снаряда танковой пушки. Присев у одного из тел с диагональной старшинской полосой на покорёженном наплечнике, сержант стянул с мертвеца чудом уцелевший шлем. Лицо де Силвы застыло гримасе ярости, словно старшина и после смерти продолжал вести бой. Чимбик снял с его шеи цепочку с жетоном и бережно уложил в нагрудный подсумок. Затем повторил ту же процедуру с остальными тиаматцами. Зачем? На этот вопрос у сержанта ответа не было. Но он знал, что сделает всё, чтобы сохранить эти металлические овалы с выбитыми именами. Потому что это правильно.
(обратно)
Глава 27
Планета Идиллия. Город Зелар Пол под ногами вздрагивал от близких разрывов, в воздухе висела пыль, а на голову сыпался мелкий мусор. Грэм протёр визор и ругнулся: чёртова пыль работала не хуже дымзавесы, застилая обзор и ухудшая работу сенсоров шлема. — О, привет жандармам! — поприветствовал влезшего в подвал торгового центра Нэйва майор-пехотинец из дорсайского полка, переброшенного в город неделю назад. Грэм уже знал, что «жандармами» дорсайцы и китежцы в шутку называют контрразведку — традиция, уходящая корнями в седое прошлое обоих народов. — Привет прямоногим, — отшутился он. Так на Гефесте называли пехотинцев. — Как обстановка? — Нэйв перешёл к делу. Такблок выдавал минимум информации: РЭБовцы по обе стороны вели активную борьбу, забивая и блокируя каналы связи противника. Потому пришлось узнавать, что творится вокруг, вот так, по старинке. — Слоёный пирог, — майор вывел голограмму того, что осталось от здания. Грэм взглянул на перемешавшиеся зелёные союзные и красные вражеские отметки и вздохнул. Да, самый натуральный слоёный пирог — свои и чужие вперемешку. Но зато в этом имелся и небольшой плюс: артиллерия и авиация выбывали, поскольку могли зацепить своих. Артиллеристы обеих сторон перешли на долбёжку улиц, стремясь отсечь прибывающие подкрепления. Тут у союзовцев преимущество: к месту боя пехота подтянулась по подземным коридорам. Это давало шанс удержать здание и выбить доминионцев из соседних. Если союзовцы смогут осуществить такое, то вернут контроль над одной из крупнейших дорожных развязок города, наглухо перекрыв передвижение противника в этом секторе обороны. — Сколько у тебя народу? — поинтересовался майор. — Сорок пять человек, — ответил Нэйв. — И на том спасибо, — дорсаец указал на угол третьего этажа, окрашенный красным. — Выбей этих говнюков оттуда. — Принял, — коротко отозвался Грэм и принялся отдавать команды сержантам. Бою в городских условиях контрразведчиков обучали на совесть. Другое дело, что раньше Грэм никогда не командовал людьми в реальной схватке и теперь куда больше боялся не умереть, а напортачить. Бойцы разбились на тройки и двинулись к выходу из подвала. Сознание Нэйва выхватывало отдельные фрагменты из творящегося снаружи ада. Хвост ударного вертолёта доминионцев, валяющийся в разгромленном холле торгового центра. Ярко полыхающий снаружи бронетранспортёр. Строчки трассеров, тянущиеся к людям, словно щупальца сказочного чудовища. И непонятно как уцелевшие среди всего этого хаоса настенные часы. Почему-то Грэм запомнил именно их: серое табло с красными цифрами висело на изрешечённой стене и исправно показывало время. Часы были словно не от мира сего — абсолютно целые, нетронутые пулями и осколками. Всё это откладывалось в голове капитана, словно ненужные, но ценные вещи в чулане. Грэм отдавал команды, а сам оглядывался через плечо посмотреть — целы ли часы. Почему-то ему казалось, что, пока они идут, всё будет в порядке. На втором этаже возникло неожиданное препятствие: доминионцы смогли занять лестничную площадку третьего, и теперь союзовцы старались их оттуда вышибить. Доминионцы, оказавшись зажатыми между этажами, занятыми противником, сопротивлялись яростно, пытаясь пробить коридор для подмоги. Присев за обломок стены у ограждения галереи, Нэйв огляделся, оценивая ситуацию. Хруст ломающихся конструкций над головой заставил его отскочить. Вовремя. Он едва не оказался придавленным двумя штурмовиками Доминиона в тяжёлой «силовой» броне, провалившимися сквозь стеклянный пол третьего этажа. Видимо, панели, побитые взрывами и пулями, не выдержали веса солдат. Падение на секунду дезориентировало штурмовиков, уронивших оружие. Нейв успел прошить короткой очередью одного из врагов. А вот второй умирать не захотел: с диким рёвом штурмовик обезоружил Грэма и попытался выхватить свой пистолет. Нэйв перехватил его руку и всей массой навалился на противника, стараясь скинуть его вниз. Это почти удалось: доминионец, проломив перила, уже падал, но в последний момент успел ухватить контрразведчика за подвесную. Два тела рухнули на первый этаж, прямо в груду мусора. Нэйв оказался сверху, но доминионец, защищённый тяжёлой штурмовой бронёй-экзоскелетом, не пострадал. Рыча, словно настоящий саблезуб, он ухватил обломок бетона с торчащим из него куском арматуры и врезал им по голове контрразведчика. Удар был такой силы, что шлем треснул. Нэйв охнул и свалился на пол. Мир перед глазами крутился, не давая встать на ноги. Штурмовик вскочил, намереваясь добить Грэма, но получил очередь в спину от пробегавшего мимо пехотинца-союзовца и рухнул рядом со своей несостоявшейся жертвой. Нэйв перевернулся и полежал несколько секунд, дожидаясь, пока потолок прекратит вращаться, а голова — раскалываться на части. Такблок молчал, отключившись, — видимо, удар повредил и его. Работал лишь автодоктор — капитан ощутил укол пол левую лопатку. Что там ввёл умный прибор — Нэйв не знал, но, главное, полегчало. Морщась от боли, Грэм стянул треснувший шлем и перевернулся, встав на четвереньки. Кое-как поднявшись на ноги, капитан потряс головой, прогоняя звон в ушах, и уставился на улицу. Бронетранспортёр догорел, и теперь Нэйв ясно видел обугленного человека, застрявшего в верхнем десантном люке. Голова мертвеца была запрокинута, а руки подняты вверх, словно несчастный то ли молился, то ли, наоборот, посылал проклятия небесам. Отвернувшись, Нэйв выблевал остатки завтрака, а потом посмотрел на стену и слабо улыбнулся: часы были целы. Значит, всё будет хорошо. Он протянул руку, желая остановить бегущего мимо солдата, но страшный удар в грудь швырнул Нэйва наземь. Он попытался встать. Тщетно. С трудом, преодолевая навалившуюся слабость, удалось лишь чуть приподняться на дрожащих от напряжения руках. Капитан посмотрел вниз и понял, что алые капли, падающие в пыль, — его собственная кровь, вытекающая из пулевой пробоины в нагруднике. Рука подкосилась, и Грэм завалился набок. Последнее, что он видел, — это алые цифры на сером табло.
Планета Идиллия. Город Зелар Лёжа за стеной на указанной позиции, Чимбик силился рассмотреть хоть что-то сквозь дым от горящего на улице бронетранспортёра. Какой-то идиот выгнал машину на простреливаемое пространство с вполне ожидаемым результатом — БТР получил сразу несколько попаданий противотанковых комплексов, превратившись в крематорий для экипажа и десанта. Сдвинувшись от дыры, сквозь которую вёл наблюдение, Чимбик перекатился на спину. Команды идти на штурм всё не поступало, отделение, рассыпавшись кругом, бдительно контролировало периметр занятой позиции, так что сержанту можно было немного отвлечься на посторонние мысли. Перед глазами вновь встала картина: безжизненные комки плоти и меха, застывшие лица де Силвы и его земляков. Почему-то гибель этих людей, с которыми он был едва знаком, волновала Чимбика. Они воевали на стороне врага, но врагами не воспринимались. Он знал их имена. На душе, которая не входила в базовую комплектацию репликантов, было тоскливо. Раньше мысль об уничтожении вражеской единицы приносила удовлетворение от хорошо проделанной работы. Теперь — лишь смутное ощущение неправильности происходящего. Люди… не дворняги, а люди, принявшие Чимбика как равного, назвавшие «другом», умирали под пулями его братьев. А он сам выполнял приказы людей, уже приговоривших репликантов к списанию. Что не так с этим миром? В сотне метров за его позицией вздыбились столбы земли и обломков: вражеская артиллерия пыталась отсечь подход подкреплений доминионцам. Залп следовал за залпом, небо потемнело от поднятой взрывами пыли. Солнце окрашивало эту завесу багровыми тонами, напомнив Чимбику предания дворняг об апокалипсисе. В памяти всплыли слова из этой древней сказки: «когда мёртвые встанут среди живых». Как-то раз Эйнджела рассказала ему о тиаматском празднике — Дне Мёртвых. Время вспоминать об ушедших шумным весельем. Когда-нибудь он, Чимбик, узнает об этом празднике больше и будет каждый год устраивать такой для погибших тиаматцев. В веселье сержант силён не был, но всегда можно попросить помощи у Лорэй. Осталось только выжить. Наличие плана, пусть и такого странного, принесло облегчение. Поднятая взрывами пыль оседала, унося с собой тени погибших. — Я тут новость услышал, — сообщил подползший Брауни. Чимбик отправлял его к командному пункту за дополнительными боеприпасами. Штурм обещал выдаться жестоким, потому нужно было взять с собой столько боекопмлекта, сколько получится унести. Иначе можно в самый неподходящий момент остаться безоружными. — Какую? — заинтересовался Чимбик. Брауни вскрыл принесённый ящик, и репликанты принялись разбирать пачки с патронами. — Перебежчик рассказал, где один из командных пунктов союзовцев, — сообщил Брауни. — Сам слышал, как дворняги об этом трепались. — Корпорат? — задал дежурный вопрос Чимбик и получил ожидаемый ответ: — Да. Сержанта это не удивило. В плен сдавались только наёмники-корпораты из «нормальных» частей. Военных преступлений — в отличие от штрафников — эти люди не совершали, свой долг перед нанимателями выполнили полностью, так что смысла погибать впустую никто из них не видел. Пленных союзовцев практически не было. Сдаваться они не собирались. Живыми удавалось брать лишь потерявших сознание, да разведчики время от времени захватывали «языков». Колонистов заботило не спасение, а возможность забрать с собой как можно больше врагов. Особой популярностью у них пользовался способ, названный «Дорсайский сюрприз»: плазменная граната с выдернутой чекой выставлялась на команду о подрыве с такблока и укладывалась в подсумок. Окружённый солдат дожидался, когда доминионцы подойдут поближе, и подрывал себя вместе с врагами. — И что за КП? — поинтересовался Сыч. — Я так понял, одного из полков, обороняющих город, — ответил Брауни. — Ну, хоть что-то, — ухмыльнулся Чимбик. Конечно, лучше было бы накрыть штаб Экспедиционного Корпуса, но и полковой — тоже неплохо. Потерявшее управление подразделение может дать слабину, облегчив задачу штурмующим. Чимбик застегнул туго набитую патронами «сухарную» сумку[354] и вновь подполз к дыре. Бронетранспортёр догорал и уже почти не дымил, больше не мешая наблюдать за противоположной стороной улицы. Чимбик приник к прицелу, надеясь подловить кого-то из союзовцев. Поведя стволом влево, он замер: в разгромленном холле, прямо на открытом, насквозь простреливаемом пространстве, стоял Нэйв. Капитан держал шлем в руках и смотрел на сгоревший бронетранспортёр. Затем отвернулся, и его вырвало. Палец Чимбика замер на спусковом крючке. Сержант не мог заставить себя выстрелить. Уничтожение вражеского офицера облегчило бы штурм здания, лишив руководства одно из подразделений обороняющихся. Правильный, разумный поступок, но двинуть пальцем почему-то не получалось. Сержант не хотел убивать этого человека. Человека, сделавшего слишком много для него, Блайза и обеих Лорэй. Колебания длились не дольше двух ударов сердца, но на войне это непозволительно долгое промедление. Над ухом сержанта сухо треснул выстрел. Из груди Грэма выбило кровавый фонтанчик, и капитан, взмахнув руками, упал за кучу мусора. — Ты что сделал? — Чимбик повернулся к Блайзу, разглядывавшему результат своей работы в прицел винтовки. — То, что этот дурак должен был сделать с нами, — спокойно отозвался брат. — А я не такой болван, как он.
Планета Идиллия. Город Зелар Рам оглядывал карту сектора обороны своего полка, нервно смоля одну сигарету за другой. Соседи с флангов — пехотные полки с Нового Плимута и Гефеста — держались, не давая врагу продвинуться. Одобренный командующим Корпуса план в случае успеха подарит союзовцам сутки передышки. Если же нет — придётся отходить, сокращая линию фронта. А это плохо — враг получит возможность для манёвра, что при таком превосходстве сил означает быстрый крах обороняющихся. — Что там в торговом центре? — спросил полковник у единственного оператора. Теперь это был весь его штаб: сам Костас да этот сопляк-капрал с Нового Плимута. — Зачищаем третий этаж, — доложил капрал. — Старшина Вестхус докладывает, что группа справилась с поставленной задачей. — Вестхус? — Рам с силой вдавил сигарету в пепельницу. Старшина Вестхус был заместителем Нэйва, и если он вышел на связь вместо капитана, то в лучшем случае это означало ранение контрразведчика. В худшем же… Костас вывел показания такблоков оставшихся офицеров полка. Нэйва среди них не было. Ретранслятор в торговом центре смогли включить лишь несколько минут назад, когда нашли частоту, ещё не подавленную вражеской РЭБ, а потому данные с тактических блоков бойцов только начали поступать в штаб. Почему не было сигнала от Нэйва можно лишь гадать, одно оставалось ясным: он погиб. Будь контрразведчик жив — поддерживал бы связь напрямую или через Вестхуса, а в случае тяжёлого ранения офицера пришёл бы доклад от медиков. Костас на миг прикрыл глаза и вздохнул. Жизнь полна злой иронии. Нэйву с его работой полагалось умереть либо в шпионских игрищах, либо от неуёмной тяги лезть не в своё дело и переходить дорогу сильным мира сего. А вместо этого Грэм погиб, как обычный пехотинец. Жаль парня. Гефестианец всегда оставался надёжным другом, и Костасу будет не хватать его в то короткое время, что отмерено до собственной смерти. Мигание индикатора полевого телефона на столе отвлекло китежца от мрачных мыслей. Сейчас надо заботиться о живых, а мёртвых он помянет позже. — «Гамма-пять», — назвал Костас свой позывной, поднимая трубку. Примитивная проводная телефонная связь, развёрнутая в подземелье, сильно выручала союзовцев: её невозможно прослушать или подавить средствами радиоэлектронной борьбы и разведки. Ну а подключиться к проходящему под землёй проводу, не зная его местоположения, — это уже из области фантастики. — «Лима-четыре», — услышал Рам позывной наблюдательного пункта, находящегося на левом фланге полка. — Два-ноль-пять. Повторяю: два-ноль-пять. Костас недобро ухмыльнулся. Переданный наблюдателем код означал, что план полковника удался. Рам ещё сутки назад приказал свести к минимуму действия на левом фланге. Пусть доминионцы успокоятся, посчитав, что на этом участке сил противника недостаточно для активных действий. И теперь, когда шла отчаянная резня за торговый центр, доминионский командир снимал подразделения со «спокойного участка» и перебрасывал на помощь штурмующим. Именно на это и рассчитывал Костас. — Принял, — ответил полковник и нажал рычаг отбоя. Набрав номер, он дождался ответа и скомандовал: — Код «красный»! По этой команде тайно сосредоточенный на левом фланге ударный кулак из дорсайцев перешёл в наступление, поддержанное артиллерией, авиацией и ротой танков, до сего момента не подававшей признаков жизни. А пробравшиеся по тоннелям диверсанты принялись жечь конвои снабжения. Костас позволил себе довольную улыбку. Мощный удар с фланга и хаос в тылу обрушивали оборону доминионцев в этом секторе, заставляя отступать с захваченных территорий. Союзовцы, отбросив врага, вернутся назад, на нынешние позиции, щедро усеяв землю за собой разного рода сюрпризами. Всё равно сил на оборону отвоёванного пространства нет, а так «получившие по носу» враги сначала потратят время на наведение порядка среди отступающих, а затем — на продвижение по заминированной местности. А там… Пол неожиданно ударил по ногам. С потолка посыпались искры лопающихся осветительных панелей, голопроекторы и мониторы погасли, погрузив командный пункт в темноту. Бетонный куб бункера трясся от близких разрывов, словно коробочка с насекомыми у уха мальчишки. Когда всё стихло, Костас понял, что лежит на полу, набрав полный рот пыли. — Живой? — отплёвываясь, крикнул он оператору. — Да, сэр, — отозвался тот. В коридоре послышались тревожные крики, загорелись огни аварийного освещения. — Что с оборудованием? — вставая, спросил Рам. В темноте послышалась тихая возня — оператор старался реанимировать пульт. — Не включается, сэр, — доложил он через минуту. — Только телефон работает. — Дуй за ремонтниками! — приказал Рам. — В темпе! Чтобы через полчаса максимум у меня всё работало! — Есть! — оператор выскочил в коридор. В ожидании ремонтников Костас встал у распахнутых дверей командного пункта и закурил. На душе сделалось почти спокойно. Неизбежная, близкая смерть кого-то сводит с ума, а кому-то дарит ясность и безмятежность. Костас был из последних. Китежец оглядывал собственную жизнь с удовлетворением. Он жил как воин и погибнет так же — с честью. Лишь где-то у сердца жило беспокойство за дочь. Он не доверял этим доминионским шлюхам, не мог полагаться на репликантов, а Зара… Чем она могла помешать, вздумай Лорэй или штамповки сдать Дану начальству? Но капитан Нэйв, земля ему пухом, им верил, и Костас предпочёл последовать его примеру. Там у Даны был шанс на жизнь. Главное, чтобы она не спустила его в трубу, задумав что-то безумное и бессмысленное… В ста километрах от Костаса доминионский оператор тактического ракетного комплекса закончил ввод данных цели, полученных разведкой от перебежавшего корпората. Доложив командиру, оператор получил разрешение на пуск и тронул нужный сенсор, запустив гиперзвуковую ракету «Пернач», оснащённую противобункерной боеголовкой. Через несколько секунд чудовищный удар потряс подземную крепость. Люди в коридорах попадали, словно сбитые кегли. Когда капрал-оператор сумел поднять голову, он увидел страшное зрелище: вместо дверей командного пункта громоздился завал из земли, камней и кусков бетона. — Командира завалило! — закричал капрал, вскакивая.
(обратно)
Глава 28
Планета Идиллия. Пригород Эсперо. Несколькими днями ранее Боль в руке заставила Дану проснуться. Мир плыл, как после пропущенного удара в голову, а горло словно присыпали песком. — Попей, будет легче. При звуке этого голоса Дёмина попыталась рывком сесть, но едва сумела пошевелиться. Пятна перед глазами пришли в движение, чья-то рука легла на затылок и приподняла голову. Губ коснулось что-то твёрдое, а в рот попало немного воды. Дана сделала глоток, другой и закашлялась. Зрение немного прояснилось, и невнятная клякса превратилась в Лорэй, державшую кружку с водой. Сделав ещё несколько глотков, Ракша огляделась: деревянные стены и потолок, капельница на штативе, игла в вене, зелень за окном. И ни единого воспоминания, позволяющего понять, как она сюда попала. В вязком, как кисель, сознании далеко не сразу выстроилась связь между капельницей, иглой и плачевным состоянием. Дана с трудом подняла руки в попытке вынуть иглу, но Лорэй перехватила её запястье. — Раствор снимет интоксикацию, тебе станет лучше, — сказала она. — Просто полежи спокойно. В голосе не было ни сочувствия, ни угрозы. — Что?.. — сдавленно просипела Дёмина. — Поговорим, когда придёшь в норму, — ответила Лорэй. — Сейчас ты плохо соображаешь. Я вернусь через полчаса и всё объясню. Особого выбора не было, и Дана просто промолчала, посвятив время попыткам восстановить в памяти предшествующие события. Даже это усилие давалось с трудом, но Ракша не сдавалась. К возвращению Лорэй она выстроила цепочку воспоминаний до самого супермаркета и неожиданной встречи. Грёбаные шлюхи её и отравили… Понимание не принесло спасительной ярости. Даже несмотря на ощутимое облегчение от поступающего в кровь лекарства, у Даны просто не оставалось сил на столь яркие эмоции. Ей было плохо. — Ну как, лучше? — спросила вернувшаяся Лорэй. Она вынула иглу и стянула ранку нашлёпкой биопластыря. Ракша рефлекторно сжала руку в локте и попыталась сесть. К её удивлению, получилось. — Что со мной? — прочистив горло, задала вопрос Дёмина. — Я тебя немного отравила, — буднично сообщила Лорэй. Взглянув на Дану, она добавила: — Что ты на меня так смотришь? Ри вообще предлагала тебя убить. Ты же не будешь мне рассказывать, что собиралась податься в садоводы-любители? Возражать было глупо, и Ракша промолчала. Сил на споры тоже не нашлось. Дана откинула плед, осторожно спустила ноги на пол и только тут осознала, что из одежды на ней лишь белоснежный подгузник для лежачих больных. Эмпат, очевидно, прочла её чувства и развела руками: — Я тоже не в восторге, поверь. Мне приходилось их тебе менять на протяжении двух дней. Сиделка из меня не очень, так что никаких обтираний и прочих нежностей, потому искренне советую принять душ. В любое другое время Ракша нашла бы быстрый способ расплатиться за это унижение, но сейчас сил едва хватило чтобы встать и доковылять до ванной комнаты. — Помочь? — без особого рвения спросила Эйнджела. — Обойдусь, — буркнула Дана, закрывая за собой дверь. Первым делом она избавилась от унизительного подгузника. Его вид и запах вызвали рвотный позыв, и Дёмина склонилась над унитазом, исторгнув из пустого желудка лишь тонкую струйку желчи. Происходящее напоминало дурной сон, в котором никак не дойти до конца коридора, или не поднять руки. Её отец, её соратники погибают где-то там, а она не способна даже пройти десять шагов без необходимости отдохнуть… Всё, что Дана сейчас могла — избавиться от отвратительной вони немытого тела. Вымывшись, Ракша почувствовала себя лучше. Во всяком случае, её больше не шатало при каждом шаге. Даже одеться удалось самостоятельно: лёгкое летнее платье лежало на стуле у душевой кабины. Непривычная одежда, но вряд ли Дана сейчас сумела бы натянуть штаны и не упасть. За дверью ждала Эйнджела. — Где Блайз? — спросила её Дёмина. — Котёнок? Играет на улице с братцем. Похоже, вместе они лучше переносят разлуку с хозяевами. Пойдём, может, на свежем воздухе и тебе полегчает. Помедлив, Ракша осторожно, придерживаясь за стену, последовала за Лорэй. К её немалому облегчению, на веранде стоял стол и плетёные кресла, в ближайшее из которых Дана едва не рухнула. Один из маленьких саблезубов, носившихся вдоль живой изгороди, при виде Ракши радостно задрал хвост и помчался к веранде. Его брат потрусил следом, явно желая узнать, что может быть интересней прерванной игры. Блайз запрыгнул на колени к Дане и принялся тереться лохматой головой о её лицо. От незамутнённой радости и живого тепла Ракше стало немного легче. Она обняла котёнка и прикрыла глаза, пережидая приступ головокружения. — Попробуй поесть, — предложила Эйнджела, ставя перед Даной чашку с бульоном. — Пару глотков, чтобы желудок заработал. Котёнок нацелил было любопытный нос в чашку, но Эйнджела сунула ему загодя прихваченное лакомство из говяжьих жил. Тут же требовательно мявкнул второй саблезуб, и девушка бросила ему, будто откупаясь, такое же. — Я хочу уйти, — решительно сказала Дана, отодвигая чашку с бульоном. — И куда ты пойдёшь? — Эйнджела села напротив и с интересом уставилась на неё. — Если предположить, что тебе хватит сил пересечь двор. — Не твоё дело, — огрызнулась дорсайка, но голос прозвучал слабо и жалко. — К сожалению, моё, — вздохнула Эйнджела. — Как только ты попадёшься на какой-нибудь нелепой попытке поиграть в последнего героя боевика, возникнут вопросы. И ответы приведут к нам с сестрой. — Плевать я на вас хотела, — недружелюбно сообщила Дана. — Эйнджи, давай просто её убьём, а? — голос второй Лорэй раздался так неожиданно, что Дёмина вздрогнула. Оглянувшись, она заметила Свитари, сидевшую у живой изгороди на другом конце дворика. Та устроилась прямо на земле, обложившись её, Даны, покупками из супермаркета. Только Ри не мастерила бомбу. Она увлечённо ковыряла в земле той самой маленькой садовой лопаткой. Судя по небольшому холмику, Свитари рыла могилу для хомячка. — Мы дали слово, — напомнила сестре Эйнджела. Та расстроенно вздохнула, повертела в руках пакетик с семенами, вскрыла его и высыпала всё содержимое в ямку. Следом зачерпнула лопаткой удобрение из мешка и щедро отправила его туда же. Затем присыпала всё это землёй, полила из лейки и принялась рыть следующую ямку. То ли от этого зрелища, то ли из-за отравления мир перед глазами Даны снова поплыл. Почувствовав неладное, котёнок оставил излохмаченную чесалку и уткнулся лбом в подбородок Ракши, ободряюще мурча. — И почему мужики так любят неблагодарных женщин? — задумчиво спросила Эйнджела. — Да что ты вообще об этом знаешь?! — огрызнулась Дёмина. Беспомощность была пыткой. В другое время она бы уже упаковала этих профурсеток нарядными «корзинками» с бантиками и продолжила задуманное. Но сейчас приходилось прикладывать усилия даже для того, чтобы сидеть ровно. — О неблагодарности и мужиках? — уточнила Эйнджела. Опершись локтями на стол, она опустила подбородок на сложенные «домиком» пальцы и продолжила: — Больше, чем хотелось бы. А вот о любви — почти ничего. В моей жизни людей, которым на меня хотя бы не наплевать, можно посчитать по пальцам одной руки. И я ценю каждого. Потому вожусь тут с тобой вместо того, чтобы сдать руководству и получить благодарность за хорошо проделанную работу. Просто потому, что Грэм отнёсся к нам с сестрой по-человечески. А ты подтёрлась его последней волей, как и желанием отца. От упоминания об отце, Нэйве и всех, кто остался в Зеларе, в Ракше вскипела злость. Злость на них, не позволивших встретить судьбу вместе, злость на себя, не сумевшую нанести урон врагу в тылу, злость на этих шлюх, превративших её в выброшенную на берег медузу. — Это мой долг! — едва не прорычала Дёмина. — В чём твой долг? — с жалостью посмотрела на неё эмпат. — К военным объектам ты не подберёшься. Сейчас даже нас ни к чему важному не подпускают. Что ты собралась взрывать? Пустую казарму? Я не то чтобы большой специалист, но мощности твоей поделки хватит, разве что краску на стенах попортить и дырок в постельном белье понаделать. Такое взрывают в толпе, а у тебя под боком только идиллийцы. Решила проявить доблесть, борясь с безобидными гражданскими, одна из которых тебя, дуру, и спасла? Слова были справедливыми, а от того звучали особенно болезненно, и Дана отвела взгляд. За деревьями виднелись стены и крыша похожего домика, а за ним ещё одного. Наверное, если постараться — можно покричать и позвать на помощь. Но помимо унизительности такого выхода, он был бессмысленным. Лорэй или сдадут её, или убьют. — Они хотели, чтобы ты жила, — тихий голос эмпата, казалось, причинял боль. — Тебе доверили заботу о фамильяре. Раз в жизни засунь подальше спесь и сделай что-то для тех, кто тебя любил. В другое время Ракша бы вспылила, взорвалась яростным вихрем, но оказалось, что проделать это довольно сложно, когда перед глазами плывут круги, а пустой желудок то и дело пытается выбраться через рот. А потому она молча обдумывала сказанное. Эйнджела удовлетворённо улыбнулась. Большую часть глупостей делают от избытка сил и самоуверенности. Когда же сил едва хватает на простые действия — начинаешь задумываться, а стоит ли тратить жалкие их крохи на споры и бессмысленные метания? — Я буду держать тебя в таком состоянии, пока не посажу на рейс до Китежа или не пойму, что ты передумала и не свернёшь мне шею как только к тебе вернутся силы, — буднично сообщила эмпат. — Если откажешься есть или что-то в этом духе — это твой выбор, я тебе не нянька. Сдохнешь тихонько на радость Ри. Но если я уловлю хоть тень намерения сделать глупость и навести власти на мысль, что мы помогли врагу… Что-то, что поставит под удар мою сестру, Чимбика или Блайза… Она кивнула в сторону Ри, с горкой заполняющую очередную ямку удобрениями, и поймала взгляд Даны. — Я лично тебя убью и зарою вон той лопаткой под живой изгородью. И плевать на данное слово.
Система Идиллия. Настоящее время Вид эскадры, прибывшей в систему, вызвал ликование в штабе объединённой группировки войск Доминиона. Победа, полная и безоговорочная! Да, союзовцы ещё могут сопротивляться, но такое количество артиллерийских кораблей просто вобьёт их в пыль. Каково же было удивление командующего объединённой группировкой войск, когда вышедший на связь генерал-адмирал Густав Альбор приказал: — Отводите войска на пятнадцать километров. Достигнуто соглашение о прекращении огня. Пора заканчивать эту бессмысленную войну. — Есть, — коротко отозвался командующий. Альбор видел, как генерала разрывает от двух противоречивых чувств: облегчения и досады. Облегчения от того, что не нужно больше посылать людей на смерть, и досады из-за упущенной победы, что была так близка и неизбежна. Отключив связь, Альбор повернулся к представителю Союза Первых. Контр-адмирал Людвиг фон Ройтер как раз заканчивал разговор со штабом Экспедиционного Корпуса, передавая приказ о прекращении огня. Договориться о мире оказалось несложно: впечатлённые демонстрацией нового оружия союзовцы не горели желанием продолжать войну, защищая интересы Консорциума, да и условия Доминиона были разумны. Император чётко дал понять, что его не интересуют обманутые Консорциумом колонии. Его задача — публично покарать предателей. Для заключения мира от Союза Первых требовалось лишь разорвать связи с Консорциумом, выдать для суда изменников, всех клиентов станции «Иллюзия» и прикормленных корпоратами политиканов да вывести войска с Идиллии. К облегчению правительства Союза, Доминион не требовал ни контрибуции, ни репарации. Понесённые убытки планировали компенсировать за счёт Консорциума. Надо ли говорить, что мирный договор на таких условиях Союз Первых подписал поспешно и без споров? Юридически война окончилась, теперь требовалось закончить её фактически, разведя войска. Глядя на мрачное лицо контр-адмирала, закончившего разговор со своим штабом на планете, Альбор понял: потери у союзовцев большие. Особенно по меркам колоний, впервые за историю своего существования ввязавшихся в столь крупномасштабный военный конфликт. В войну, поставившую смерть на поток, словно на чудовищном конвейере. Теперь колонисты испытали её ужасы на собственной шкуре. Густав понадеялся, что урок будет усвоен, и теперь колонисты десять раз подумают, прежде чем вновь попытаются испытать Доминион на прочность. — Раненых много? — обтекаемо спросил Альбор у контр-адмирала. — Хватает, — отозвался тот. Чрезвычайный посол Доминиона, в каюте которой и проходили переговоры, бросила вопросительный взгляд на Густава. Дождавшись разрешающего кивка, она проговорила: — В знак мира Доминион предлагает вашим людям лечение на Идиллии. За наш счёт. Фон Ройтер подозрительно прищурился, разглядывая идиллийку. Сперва он принял её за любовницу Густава, для соблюдения хоть видимости приличий получившую статус посла, но жаркие споры при согласовании формулировок мирного договора продемонстрировали контр-адмиралу её компетентность. Но даже после этого фон Ройтер не мог отделаться от ощущения, что она тут просто для создания впечатления, что Доминиону не плевать на мнение идиллийцев. Политика. А политику фон Ройтер не любил. — С чего такая щедрость? — прямо спросил он. — Идиллия соседствует с Союзом Первых и от этого никуда не деться, — ответила идиллийка, глядя в глаза контр-адмиралу. — И Доминион в целом, и Идиллия в частности желают добрососедских отношений. Сегодня мы поможем вам, а завтра вы, случись нужда, сможете предоставить помощь Идиллии раньше, чем метрополия, просто в силу близкого расположения. Войну затеял Консорциум, ему и расплачиваться. — И начнём с его солдат, — в голосе Густава Альбора не было и намёка на жалость. — Перевешаем их прямо на месте в назидание и для экономии ресурсов. — На каком основании? — возмутился фон Ройтер. — Простые солдаты и офицеры не несут ответственности за делишки командования. К тому же они уже три месяца как являются полноправными гражданами Союза. Если кто-то из них виновен в конкретном преступлении — понесёт заслуженное наказание после военного трибунала. Не то чтобы контр-адмирал питал симпатии к воякам Консорциума — особенно к «специальным полицейским» частям, набранным из откровенной мрази, — но, во-первых, они хоть и сволочи, но свои, а во-вторых, с какого хрена солдаты должны нести ответственность за руководство корпоратов? Ну и в-третьих, хотелось хоть тут уесть чёртовых доминионцев. На скулах Густава Альбора заиграли желваки. Он пришёл, чтобы показательно и жестоко покарать предателей, изменивших присяге. Дать яркий, запоминающийся урок всем, сомневающимся в силе Доминиона Земли. А развешанные вдоль дороги корпораты, на его взгляд, были запоминающимся и в крайней степени поучительным зрелищем. — Консорциум — изменники… — начал он, но был бесцеремонно перебит фон Ройтером. — С каких пор наёмники корпораций, не дававшие присягу Доминиону, стали предателями? — поинтересовался тот. Густав начал закипать. Хоть он и понимал мотивы союзовца и даже уважал его желание защитить своих солдат, его злило упрямство контр-адмирала. Наглядно убедившись в мощи Доминиона и великодушии императора — носителем воли которого и был Густав, — фон Ройтер имел наглость ещё и условия ставить! Такое надо пресекать сразу, пока в умах союзовцев не появилась опасная мысль, что Доминион может пойти на попятный. — Вы не в том положении, чтобы ставить условия, — холодно напомнил он. — Или пример Дорсая не был достаточно убедительным? — Угрожаете? — фон Ройтер зло уставился в глаза оппоненту. — Напоминаю, — отозвался тот, не отводя взгляд. Напряжение буквально ощущалось физически. Густав уже подумывал вышвырнуть за борт упрямого союзовского осла и затребовать нового, более трезвомыслящего переговорщика, когда между мужчинами вклинилась посол. — Дорсай показал, каким может быть гнев Доминиона, — примирительно сказала идиллийка. — А теперь у вас есть возможность продемонстрировать, что император умеет быть милостивым. Мы пришли как миротворцы, так давайте творить мир. Густав глубоко вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. Да, он пришёл как миротворец. Дорсай сыграл с Доминионом злую шутку. Став наглядным и жестоким уроком для всех, он породил страх. Страх, удерживающий многих недовольных от сепаратистских настроений. Но тот же страх заставлял оступившихся стоять до конца, зная, что пощады не будет. А войны с отчаявшимися, загнанными в угол дорого обходятся казне. Задача Густава — продемонстрировать, что император способен прощать солдат и народ, карая правителей и зачинщиков. И в будущем Доминион получит головы бунтовщиков, преподнесённые их же испуганными последователями, жаждущими купить прощение. В этом свете можно подарить жизни рядовым пешкам Консорциума. Если разведданные с Идиллии верны, с отребьем «специальных полицейских» частей союзовцы и сами церемониться не станут. Ну а остальные… Пусть будут головной болью колонистов. Поведут себя плохо — уронят имидж правительства Союза, приютившего головорезов. Сунутся на территорию Доминиона — будут болтаться на виселицах. — Вы правы, посол, — согласился Густав. — Но только в знак наших добрососедских отношений. И протянул руку союзовцу. — В знак добрососедских отношений, — согласился фон Ройтер, отвечая на рукопожатие. И перевёл взгляд на свой планшет. Тридцать пять тысяч убитых, более восьмидесяти тысяч пострадавших — кошмарная цифра. Причём многие ранены тяжело и могут попросту не перенести транспортировку. Несмотря на недавний спор, предложение доминионца о лечении на планете было сказочным подарком. Хоть гордость и взывала отказаться от подачки, но когда на кону стоят человеческие жизни — можно и нужно засунуть её куда подальше. — С вашего позволения, выйду, свяжусь с командованием на Плимуте, обрисую ситуацию, — фон Ройтер вскинул ладонь к виску. — Разумеется, — улыбнулся Альбор. Союзовцу выделили каюту, оборудованную системами связи, чтобы тот мог получать инструкции или докладывать о развитии ситуациисвоему правительству в приватной обстановке. Когда фон Ройтер вышел, Альбор сел в кресло и посмотрел на идиллийку: — Что скажешь? В приватной обстановке они всегда были на «ты». С послом по особым поручениям Деленн Сатай генерал-адмирал дружил уже больше двадцати лет. Он с улыбкой вспомнил, с каким неодобрением встретил решение отца допустить идиллийцев к службе в министерстве иностранных дел Доминиона. Легкомысленные, бесхребетные прожигатели жизни — так он воспринимал жителей дальней колонии в то время. Его раздражали дарованные Идиллии преференции, но спорить с тогда ещё живым отцом было бесполезно. Альбор Пятый[355] решил, что уникальная натурализация принесёт пользу Доминиону. И не ошибся. Насколько бесполезными идиллийцы были в деле военном, настолько же неоценимыми оказались на дипломатическом поприще. Эмпатия и умение находить общий язык с любым собеседником со временем сделали их незаменимыми работниками дипломатического корпуса. На кораблях для них даже переоборудовали особые «посольские каюты», удалённые от обитаемых отсеков настолько, чтобы в случае чего эмпатия не вывела из строя экипаж. Со временем Густав и сам оценил, насколько полезно иметь под рукой живой детектор чувств. Да и компанией идиллийцы были прекрасной. Для брата императора искренность была редким, а оттого особенно ценным даром. С самого детства он мучился сомнениями, говорят ему правду или то, что он хочет слышать. С эмпатами было проще: он буквально мог знать, что на душе у собеседника. Вот и сейчас генерал-адмирал почувствовал эмпатический контакт, едва они остались наедине. — Фон Ройтер — гремучая смесь уязвлённой гордости и колоссального облегчения, — сообщила Деленн, присаживаясь на подлокотник кресла Густава. — Мне кажется, он до сих пор не верит, что ты не испепелил Новый Плимут в назидание всей галактике. Альбор усмехнулся и провёл пальцами вдоль спины женщины, наслаждаясь её чувствами. Пожалуй, идиллийцы были единственными, кто умел смешивать секс, дружбу и работу так, чтобы они не мешали друг другу. — Возникало такое желание, — признался Густав. — Но тогда можно было бы забыть о мире. А нам меньше всего сейчас нужна бессмысленная и затратная война. Деленн налила немного вина в бокалы и протянула один генерал-адмиралу. — За мир, — предложила она тост. — За мир, — принял его Густав. Он сделал глоток и облегчённо откинулся на спинку кресла. — Нам повезло, что удалось решить вопрос легко и быстро, — сказал он. — Страх перед неизвестным мощным оружием оказался сильней разума. Но пройдёт не так много времени, прежде чем их аналитики изучат записи с использования «Мизерикорда» и поймут, что это всего лишь бессмысленный и беспощадный выброс огромных средств. Пугач для дикарей. Деленн прекрасно понимала, о чём говорит Густав. Суперпушка действительно оказалась суперпугачом, не пригодным к реальным боевым действиям. Крайне уязвимые носители с их низкой манёвренностью превращались в обузу для эскадры сопровождения, отвлекая все корабли на свою защиту. И даже это не гарантировало им полной безопасности. Длительное развёртывание орудия, время на прицеливание, возможность стрелять только по крупным и малоподвижным объектам вроде планет или орбитальных станций — всё это ставило крест на боевом применении. Ибо решительный и смелый противник мог уничтожить корабли со спутниками и линзой до того, как «Мизерикорд» успеют привести в боевую готовность. С Новым Плимутом повезло: союзовцы не разобрались в ситуации, решив, что доминионцы готовятся начать наземную операцию. Перейди колонисты в атаку сразу, поддержи их флот Консорциума — такой лёгкой и убедительной победы бы не вышло. — Значит, нужно успеть зачистить их правительство от ставленников Консорциума до того, как аналитики и технари сделают верные выводы, — озвучила очевидное посол. — Именно, — кивнул Густав. — Правда, Консорциум может атаковать Акадию или Эдем: набрать провизии, возможно, рабов для заводов, и откочевать в неизведанные регионы, чтобы начать с ноля. Но тут уже мы сделаем всё, чтобы не дать им такой возможности. Да и вряд ли они пойдут на такой риск: проще и безопаснее закупиться на независимой планете с развитым сельским хозяйством. А нам надо зачистить их миры и отдать на разработку государственным предприятиям. И начать продвигать во власть собственное поколение молодых политиков. — Это уже наша забота, — улыбнулась идиллийка, бросив из-за плеча игривый взгляд. Это Густаву тоже нравилось — ощущать, что женщине интересен он сам, а не его статус и власть. Жаль, сейчас не было времени отдохнуть и отпраздновать победу. Его ждали дела на планете. — Свяжись с планетарным губернатором — пусть нас встречает, — приказал генерал-адмирал. Главу местной администрации он никогда не звал «королём». — Нужно сворачивать наш неудачный эксперимент с суперсолдатами.
(обратно)
Глава 29
Планета Идиллия. Окраина Зелара. За несколько часов до объявления мира Трофеи — это хорошо и полезно. Особенно если удалось припрятать их от глаз начальства, чтобы не сдавать в загребущие руки тыловиков. Динамит был одним из тех счастливчиков, кому удалось провернуть подобный трюк. И теперь он распоряжался трофейными плазменными гранатами с пользой. По крайней мере, он так считал. То, что делал сейчас репликант, называлось «военным преступлением»: переодевшись в форму союзовца, он старательно минировал обочины расчищенной среди руин дороги. Дороги, по которой передвигались доминионцы. Но Динамиту на это было плевать. Помойки — они помойки и есть. Просто корпоратов он ненавидел больше, чем всех прочих. И плевать, что Консорциум не имеет никакого отношения к той корпорации, в которой прошла большая часть жизни Динамита. Он не собирался, как метко говорят помойки, «разбираться в сортах дерьма». Корпорат? Убить паскуду. Что сейчас и собирался проделать репликант. Через час, на рассвете, по этой дороге в тыл собрались прогнать группу сдавшихся наёмников Консорциума. Корпораты, наверное, уже расслабились, считая, что для них война окончена, но репликант имел на этот счёт свой, диаметрально противоположный взгляд. Идею устроить диверсию на пути колонны пленных ему подкинули, как ни странно, сами союзовцы: Динамит своими глазами видел, как они огнём в спину расстреляли группу пытавшихся сдаться корпоратов. Так почему союзовцы не могут попробовать убить тех, кому повезло попасть в плен? Особенно учитывая постоянную активность вражеских развед-диверсионных групп в тылах доминионцев. Вот Динамит, переодевшись в форму убитого врага, и изображал работу союзовских диверсантов. А для обеспечения алиби и объяснения причины отключения такблоков репликант, связавшись с новым командиром взвода, сообщил, что отделение проводит проверку снаряжения. Что было совершенно логично после вчерашнего боя. Боя. Динамит не смог скрыть презрительную ухмылку. С его точки зрения, это был не бой, а позор доминионских помоек. Что может быть унизительнее поражения от тыловых крыс — военных полицейских? Их удар во фланг доминионским подразделениям, штурмовавшим торговый центр, оказался полной неожиданностью для командования. Да, своих копов союзовцы грамотно поддержали артиллерией и танками, а в нужный момент ввели в дело киборгов и авиацию, но всё равно первый удар, смявший оборону, нанесли именно копы. А диверсанты, устроившие резню снабженцам, вообще едва не превратили отступление в бегство. Теперь штурм придётся начинать заново. И всё из-за тупости и трусости помоек. Чёрт с ними. План побега репликанты уже составили, осталось пережить эту войну. И отправить на тот свет побольше корпоратов. Замаскировав последнюю гранату, Динамит выставил её в режим растяжки. Теперь стоит идущим впереди дворнягам пересечь луч — все десять плазменных гранат на обочинах сдетонируют, превращая пятнадцатиметровый отрезок дороги в крематорий. Оглядевшись и убедившись в отсутствии свидетелей, репликант пополз к своим. «Меня искали?» — через имплант спросил Динамит, подобравшись к закрытому бронепластиной окошку подвала, в котором ночевало его отделение. «Нет», — отозвался один из братьев. Бронепластина сдвинулась, открывая сержанту путь. Спустившись в подвал, Динамит быстро переоделся и скинул трофейные шмотки в заранее заготовленный рюкзак. Чуть позже он избавится от компромата, а пока пусть постоит в укромном уголке. Час спустя Динамит стоял у окна третьего этажа дома, в котором расположился взвод репликантов. Потягивая пайковый кофе, сержант смотрел, как пленных гонят в тыл. Вот идущие колонной по два корпораты и четверо их конвойных вошли на заминированный участок. Динамит сделал глоток и отсалютовал без двух секунд покойникам: — Пока-пока, ублюдки. Все шестнадцать пленных и их конвойные исчезли в вихре плазмы. Жар чувствовался даже на наблюдательном посту Динамита. Три тысячи градусов по Цельсию в радиусе поражения — это не шутки. От помоек даже пятен не осталось. Репликант довольно ухмыльнулся, допил кофе и выкинул пустую банку в окно. «Твоя работа?» — пришло на имплант. Резко развернувшись, Динамит увидел стоящего в нескольких метрах от него Чимбика. «Я видел, как ты переодетым уходил, — продолжил Чимбик, подходя к окну. — Зачем это?» «Нас прислали убивать корпоратов, — не переставая улыбаться, передал Динамит. — Вот я это и делаю». «А наши?» «„Наших“ среди помоек нет!» — отрубил Динамит.
Планета Идиллия. Пригород Эсперо То было странное время. Ещё недавно Дана убила бы за спокойную недельку и возможность выспаться, а теперь скучала даже по сбору пьяных голозадых патрульных. Она бы всё отдала за возможность вернуться в то время. А лучше — гораздо раньше, до того, как она в числе прочих дорсайцев отправилась на вербовочный пункт. Дана нашла бы слова, чтобы отговорить земляков от участия в этой бессмысленной войне. Мимо пронёсся клубок шерсти, распавшийся на двух саблезубов. Как и большинство представителей семейства кошачьих, они были ночными хищниками и с заходом солнца чувствовали острую необходимость бегать, прыгать, драться и что-нибудь грызть. А ещё — играть с Даной. С момента встречи друг с другом, котята ожили и практически перестали тосковать о хозяевах. А скоро и вовсе должны были забыть о них, разорвав ту загадочную связь, что формировалась между фамильярами и их людьми. Дана так не умела. Едва слышно скрипнула петля на старомодной деревянной двери, и во двор вышла одна из Лорэй. Различать их Ракша так и не научилась, по крайней мере, до тех пор пока Свитари молчала. Стоило той открыть рот, и утихшее было желание убить кого-нибудь вновь обретало силу. — Эйнджела? — Нет, это её злой близнец. Выглядишь дерьмово. — Вашими стараниями, — буркнула Дана. Судя по ощущениям, травить её перестали несколько дней назад, как раз когда утихло желание куда-то пойти и кого-то убить, но тело ещё не восстановилось. Спала Ракша плохо и мало, есть не хотелось вовсе. Было ли это следствием неизвестного яда или её душевного состояния — дорсайка не знала. Каждую ночь она бродила по разрушенному Зелару, то и дело натыкаясь на трупы друзей и знакомых. И каждый раз в этих снах находила отца, иногда вместе с Грэмом. Не спать вовсе не получалось, но Дана старалась всё время посвящать возне с Блайзом-младшим. Она проштудировала оставленные тиаматцами инструкции по уходу за саблезубыми и занялась дрессировкой котёнка. Скоро этот милый комок меха вырастет в здоровенную тушу, и единственное, что будет способно удержать его, — дисциплина. Второй котёнок, так и не получивший имени, тут же присоединился к новой игре, повторяя за братцем и разучивая простые команды. Эйнджела часто садилась неподалёку и наблюдала, не пытаясь вмешаться или пробовать позаниматься со зверёнышем самостоятельно. Дане вообще казалось, что она побаивается котят, ограничиваясь минимумом необходимых контактов. А ещё они иногда говорили. Ни о чём серьёзном, ни о чём, что касалось войны или работы, но Ракше становилось немного легче от простого человеческого общения. Наверное, потому что разговоры начинались, только когда ей это было необходимо, и прекращались, едва в них пропадала нужда. Свитари подошла к стене сруба, достала нож и принялась метать тот в нарисованную помадой мишень, едва видную в неверном свете фонаря. Получалось у неё не особенно хорошо, но Лорэй с удивительным терпением тренировалась каждый день. Глядя на неё, Ракша и не думала, что вредная и непоседливая Ри вообще способна к упорным и монотонным занятиям. Её садоводческий порыв иссяк уже на второй день. Не дождавшись всходов, Свитари плюнула на свой импровизированный огород и отправила остатки семян и удобрений в утилизатор. — У меня новости! — возбуждённо воскликнула Эйнджела, едва показавшись на пороге. — Война закончилась! Сердце в груди Даны пропустило удар. Она прижала недовольно завозившегося Блайза и хрипло спросила: — Зелар пал? — Доминион и Союз заключили мирное соглашение! — обрадовано сообщила эмпат. — Репликанты возвращаются в столицу, а раненых союзовцев перевозят в больницы Арбаро. Зара обещала передать списки выживших, как только они будут готовы. — Мне нужно в Арбаро! — выпалила Ракша. — Поезд через четырнадцать часов, билет уже куплен, — Эйнджела помахала коммуникатором. — Поешь и отоспись, чтобы хватило сил доехать одной. Мы отправимся в Эсперо. — Вещи я собрала, — сообщила Ри, пряча клинок в ножны. — Когда выезжаем? — Как только прибудут наши, — умерила её пыл Эйнджела. — Незачем лишний раз мозолить глаза начальству. — Ну, — Свитари повернулась к Дёминой, — не буду врать, что была рада знакомству. Надеюсь, больше никогда не увидимся. — Взаимно, — честно ответила Ракша. — Передай Грэмми жаркий поцелуй от меня, — подмигнула Ри, предусмотрительно отходя подальше. Дана не стала даже ругаться, мысленно поклявшись, что исполнит эту издевательскую просьбу. Просто потому, что её исполнение будет значить, что Нэйв жив.
Списки выживших, раненых и названия больниц, в которых их разместили, Ракша получила уже в поезде. Ни в одном из них Грэм Нэйв не значился.
Планета Идиллия. Город Эсперо Чимбик остановился перед нужным домом. Вынув из кармана жетон погибшего де Силвы, репликант зажал его в кулаке, глубоко вдохнул и решительно зашагал по вымощенной дорожке к двери. С каждым шагом идти становилось всё тяжелее. Жетон обжигал ладонь, словно сержант нёс не пластинку металла, а раскалённый осколок только что разорвавшегося снаряда. Чимбик мучительно подбирал подходящие слова, чтобы сообщить идиллийке о гибели её мужа, и никак не мог их найти. Впервые орудие смерти оказалось в роли её вестника. Яркая плитка под ногами, сочная зелень вокруг, синева неба — всё это казалось Чимбику неправильным. Для таких вестей, что нёс он, нужен дождь. Проливной, хлещущий со свинцово-серых небес. А ещё лучше — серые руины Зелара, в которых навсегда остался де Силва. Вот и дверь. Репликант ещё раз глубоко вдохнул и решительно нажал на сенсор звонка. — Я ищу Лили де Силва, — сообщил он распахнувшему двери идиллийцу. Вопреки обыкновению, местный не улыбался. Видно, ещё на подходе почувствовал, что сержант принёс дурную весть. Не улыбалась и подошедшая Лили. Она смотрела на Чимбика и плакала. — Он мёртв, да? — сквозь всхлипы спросила идиллийка. Слова застряли в горле репликанта. Он молча кивнул и протянул ей жетон. Нужно было что-то сказать. Но что? Чимбик не знал даже, зачем он здесь. Покойного тиаматца он едва знал, они находились по разные стороны фронта, но сержант почему-то ощущал, что должен сообщить лично. — Это сделал не я, мэм, — наконец выдавил сержант. Развернувшись, он пошёл обратно к роботакси и каждый всхлип плачущей девушки бил его в спину, словно пуля. Усевшись в машину, сержант некоторое время просто таращился в окно, не обращая внимания на вопросы робота. Негативные ощущения привычно трансформировались в ярость, подхлёстываемую простым вопросом: зачем? Зачем нужна была эта война, если её оказалось так легко закончить? Почему этого не сделали раньше? Почему де Силва, его друзья, «хорошая девочка» Флоринда, его, Чимбика, братья из третьего взвода погибли, а те, кто всё это затеял, живы и разговаривают друг с другом, сидя за столом перед объективами камер? — Как же я вас всех ненавижу, — тихо сказал сержант.
— Ну, как семья? — радостно поинтересовался Блайз у вернувшегося Чимбика. — Заткнись, Блайз, — мрачно отозвался тот. Радость встречи с Таликой померкла после короткого разговора с вдовой. Сержант лишь порадовался, что не поехал к Лили раньше. Вряд ли он сумел бы объяснить малышне, почему у него так паскудно на душе. Не спасала даже мысль о скорой встрече с Эйнджелой. Лорэй сейчас находились на базе. По какой причине — Чимбик не спрашивал, но, зная сестёр, не сомневался, что предлог они нашли самый благовидный. Потому разговор с Эйнджелой был предельно сух и краток, ограничившись лишь необходимым: договоренностью о встрече. — Когда к Стилету пойдём? — уже тише спросил Блайз. Помимо простого желания повидать брата, у Чимбика было важное дело: посвятить Стилета в детали предстоящей операции и решить, кто из находящихся в госпитале репликантов годится для организации эвакуации раненых. Бежать с планеты, оставляя хоть кого-то из своих, они не собирались. — Когда прибудут Лорэй, — отозвался Чимбик. — Они обещали принести глушилки и кое-какое оборудование. Блайз молча кивнул.
Встретились они у входа в госпиталь. Пока Чимбик решал, как правильно себя вести, чтобы не вызвать подозрений у возможных свидетелей, Свитари с радостным воплем прыгнула на руки к Блайзу и поцеловала обалдевшего репликанта. — Наше руководство всё равно в курсе, — ответила на немой вопрос Чимбика подошедшая Эйнджела. — И уверено, что мы собираемся торговаться за вас. Это убедит всех, что мы никуда не собираемся. Котёнок рвался с поводка, натянув шлейку так, что та едва не трещала. Фамильяр рвался к хозяину, и Чимбик порадовался, что Свитари с Блайзом отвлекают свидетелей. Эйнджела отстегнула карабин, и освобождённый саблезуб пушистой стрелой метнулся к репликанту. Сплясав вокруг Чимбика танец радости, котёнок уцепился когтями за штанину и полез наверх. Сержант подхватил его на руки, и саблезуб немедленно принялся вылизывать лицо хозяина и всё, куда дотягивался языком. — Де Силва погиб, — сказал Чимбик, уклоняясь от очередного слюнявого «поцелуя» питомца. Ничуть не огорчённый саблезуб переключился на воротник формы сержанта. — Хорошие люди всегда умирают, — озвучила печальную истину Эйнджела. — Хорошо что мы — плохие, а вы — не люди. Нэйва тоже нет в списке выживших. Блайз едва не уронил Свитари. — Я… — он обалдело взглянул на Чимбика. — Я не хотел! Специально же целился… Он сокрушённо вздохнул и опустил голову. — Я только хотел убрать его с передовой, — убито проговорил Блайз. — В лёгкое метил. Там же вокруг союзовцы, должны были успеть донести до госпиталя. И автодоктор в броне… Он замолчал и уткнулся носом в макушку Свитари. Чимбик отвернулся. — Вернёмся на базу, — сказал он, глядя на танец птиц в небе, — ты возьмёшь спальный мешок и будешь жить на полигоне, пока не научишься двум вещам: стрелять и думать, куда стреляешь! — Да, садж, — тихо отозвался Блайз, ставя Свитари на землю. Та ободряюще взъерошила ему короткие волосы: — Ты попытался. Другой бы просто стрелял на поражение. Ты хоть дал шанс. Блайз криво усмехнулся. — Тогда лучше бы на поражение стрелял, — сказал он. — Раз уж всё равно труп — хоть без мучений. Чимбик метнул на брата злой взгляд, но промолчал. Нет смысла дальше сотрясать воздух: Блайз и так всё сам прекрасно понял. А мертвеца бессмысленной ссорой с братом не вернёшь. — Что дальше? — тихо спросила Эйнджела. — Ждём возвращения Хоара и пытаемся убедить его сделать нас командой? — Нет, — тихо сказал ей Чимбик. — Планы изменились, нас уже списали. Оглядевшись, он скомандовал: — Идём к Стилету. Там всё расскажу.
В госпиталь их пропустили без проблем. Даже разрешили провести саблезуба: в палатах для выздоравливающих уже не нужно было соблюдать стерильность, а животные благоприятно воздействовали на психику раненых. — Привет, — поздоровался Чимбик, входя в палату. — Чимбик! — обрадованно воскликнул Стилет. — О, а это что за зверь… Он осёкся, уставившись на входящих следом за сержантом Лорэй. В следующий миг настороженность сменилась узнаванием, и Стилет улыбнулся: — Нашёл? — Да, — Чимбик взял Эйнджелу за руку. — Это Эйнджи. А это Свитари. — РС… — привычно начал было Стилет но, наткнувшись на усмешку Чимбика, смутился и представился уже по имени: — Стилет, мэм. Моё отделение прикрывало вашу эвакуацию с Эдема. — Тогда с нас ужин и выпивка, — улыбнулась Свитари, достав из кармана «глушилки» и передавая те репликантам. — Вы нас тогда вытащили из самой задницы. — Ужин и выпивка подождут, — Чимбик прикрыл дверь в палату и активировал прибор. — Потому что теперь в заднице мы, брат. — Всё же списывают? — мрачно спросил Стилет. Чимбик кивнул и успокаивающе сжал напрягшуюся руку Эйнджелы. — У нас есть план, — тихо начал он. — Мы захватим штаб, перебьём персонал, оставив в заложниках только командующего группировкой на Идиллии. Заставим его издать приказ о переводе репликантов в другой сектор… Чимбик на секунду замолчал, чтобы хлопнуть по лапе саблезуба, который тянулся к шнуру капельницы. — Грузимся на шаттлы и уходим на подходящий транспортный корабль, — продолжил сержант, поглядывая на любопытно вертящего головой котёнка. — Заложника берём с собой. Одна группа захватывает корабль-пробойник, который откроет проход в систему Тиамат… — Почему именно туда? — поинтересовался Стилет. — Там нас примут, — объяснил Чимбик. — Уже договорено. О том, что те, кто подарил репликантам этот договор, мертвы, сержант упоминать не стал. Но в груди на миг вновь появился холодный, мерзкий ком. — Это в общих чертах, — сглотнув, продолжил Чимбик. — План знают только сержанты нашей бригады и «деймосы» вертолётного полка. Из рядовых — наш взвод да батальон Динамита. Для остальных это будет просто переброска в новый пункт постоянной дислокации. С остальными… Не все ещё готовы нарушить правила. А спорить и убеждать времени нет. — Принял, — кивнул Стилет. — Что за Динамит? — не поняла Свитари. — Потом расскажу, — пообещал ей Чимбик и вновь обратился к Стилету: — Что с твоими протезами? — Унесли на тестирование, — ответил тот. — Большой палец на левой ноге перестал сгибаться при ходьбе. — То есть ходячий, — резюмировал Чимбик. — Отлично. Тогда на тебе — организация раненых и план эвакуации. Наши тут ещё есть? Стилет молча кивнул, но на его лице Чимбик уловил лёгкую досаду. — Что-то не так? — Чимбик внимательно уставился на брата. — Всё в норме. Просто… Тут ещё кое-кто хотел тебя повидать. — Кто? — насторожился Чимбик. Стилет улыбнулся и тронул сенсор вызова врача. Братья непонимающе смотрели на него до того самого момента, как в комнату вошла бейджинка в медицинской форме. Чимбик мог бы подумать, что его обманывает зрение, но запах тоже был знакомым. Расмира Ломи, спасшая ему жизнь на Эдеме. Выглядела она много лучше, чем в их последнюю встречу: смотрела прямо, без мёртвого равнодушия во взгляде. — Чимбик? Блайз? — удивлённо и одновременно обрадованно спросила она. Говорила она всё ещё негромко, но с живыми интонациями, а уголки губ едва заметно приподнялись в робкой улыбке. — Мисс… — Чимбик рассмотрел алую «розетку» младшего лейтенанта на воротнике. — Виноват. Младший лейтенант Ломи, мэм! Рад вас видеть! И искренне улыбнулся. А вот Блайз даже не стал заморачиваться уставным обращением. — Ну, садж, — обратился он к Стилету. — Ты в надёжных руках. — Заткнись, Блайз, — дружелюбно посоветовал Стилет, не сводя взгляда с бейджинки. — Хоть какие-то хорошие новости, — тихо пробормотала Ри.
(обратно)
Глава 30
Планета Идиллия. Город Арбаро Арбаро встретил Ракшу шумом и сутолокой перрона. Идиллийцы, инопланетники, гражданские, военные — всё смешалось в пёструю толпу, над которой витала странная смесь радости и печали. Мимо Даны прошёл патруль военных копов Доминиона — двое с красными наплечниками на броне и в красных беретах. Шлемы полицейских были пристёгнуты к поясам. Котёнок саблезуба привлёк их внимание, но то ли уставы Доминиона были строже, то ли сами копы не особо любили живность, но обошлось без попыток погладить Блайза-младшего. Патрульные просто посмотрели на зверька, улыбнулись и пошли дальше, умело лавируя в толпе. Сев в такси, Дана назвала адрес и бездумно уставилась в окно, прижимая к себе вновь притихшего зверя. Арбаро напоминал Зелар. То же обилие частных домов, утопающих в зелени, те же благоустроенные улицы, запруженные гуляющими горожанами и их гостями. На глаза попалась компания доминионских вояк: крепко поддатые парни в расстёгнутых мундирах шли в обнимку с идиллийками, весело горланя какую-то песню и размахивая зажатыми в руках бутылками. За ними из припаркованного на другой стороне улицы броневика наблюдал патруль военных копов. Дана даже немного посочувствовала коллегам, которым ещё предстояло познать все «прелести» службы на Идиллии: от ежедневного сбора «урожая» пьянчуг до лицезрения голых задниц очередных начинающих звёзд порно. И тут она увидела своих. Группа солдат её полка: тиаматец и четверо бейджинцев, — сидели прямо на траве сквера, разложив перед собой скатерть с нехитрыми угощениями. На коленях тиаматца дрыхла кошка-летяга, а сам он что-то рассказывал бейджинцам, оживлённо при этом жестикулируя. Затем он резко замолчал, уставившись куда-то за спины собеседников. Такси свернуло вправо, проехав мимо союзовцев, и Дана увидела взгляд тиаматца — тот самый пустой, неподвижный «взгляд на тысячу миль», который часто бывает у людей, прошедших пекло боя. Ракша едва удержалась, чтобы не остановить такси и не броситься к ним. Удержала её мысль о военных копах, присматривающих за вчерашними врагами. Кто знает, пройдёт ли её новая личность более пристальную проверку? А ещё в больнице её ждал отец. Живой.
Планета Идиллия. Город Арбаро, больница имени Флоренс Найтингейл — Это был отличный офицер, — искренне сказал Костас, передавая полковнику контрразведки, прибывшему вместе с контр-адмиралом фон Ройтером, жетон и немногочисленные уцелевшие личные вещи Грэма. Следом он передал контрразведчику планшет, где подробно изложил результаты своих наблюдений за Нэйвом во время совместной службы и обстоятельства гибели капитана. — Значит, тело утилизировали? — уже в который раз уточнил контрразведчик. — Да. С остальными погибшими, — подтвердил Рам, откидываясь на подушку. Контрразведчик вздохнул и встал. — Спасибо, господин полковник, за информацию, — сказал он. — Поправляйтесь скорее. Всего доброго. — До свидания, — попрощался Костас. Когда контрразведчик вышел, Рам перелез в кресло-каталку и подъехал к окну. Закурив, он прикрыл глаза. Только заживо похороненный может полностью понять прелесть жизни. А Рам как раз таким и был. Стой китежец чуть левее — тонны бетона, арматуры и земли раздавили бы его в блин. А так — спас дверной косяк. Костас отделался лишь сломанными ногами. В первый раз его засыпало по-настоящему. До этого на Рама уже не раз сползал бруствер окопа, обрушивались крыши убогих лачуг акадийских бедняков, но всё это не шло ни в какое сравнение с тем ужасом, что он пережил, лёжа с перебитыми ногами под тоннами породы и стараясь дышать как можно реже, чтобы сохранить побольше воздуха. Когда спустя час его откопали — Костасу стоило огромного труда не орать от радости при подчинённых. Выкинув окурок в утилизатор, Рам потянулся было за следующей сигаретой, но передумал. Он и так слишком много курит в последнее время. Лучше просто посидеть у окна, вдыхая свежий воздух. Когда ещё ему удастся побывать на Идиллии? Если удастся вообще. Так что стоит использовать оставшуюся до отправки на Китеж неделю по полной. Вновь появилось желание позвонить Заре. Благо найти её было несложно: идиллийка уехала со своим коммом, номер которого полковник знал. Но, во-первых, своим звонком он может привлечь к Ароре лишнее внимание контрразведки Доминиона, а во-вторых… А во-вторых, Зара вряд ли горит желанием пообщаться с Рамом после всего пережитого. Так что лучше не напоминать ей о тех кошмарах, а тихо уйти вместе с ними. По этим же причинам он не пытался узнать о судьбе приёмной дочери. Она сумеет выбраться своим ходом, как только возобновится сообщение с другими планетами, но всё усложнится, если привлечь к Дане внимание контрразведки. Причём любой из сторон. Враг может принять её за диверсанта, а союзовцы — счесть предателем. — Честно говоря, я ожидала увидеть трёхместную койку и пару идиллийских медсестричек в ней, — раздался хорошо знакомый голос. Не веря ушам, Костас обернулся и увидел Дану. Бледную до зелени, отощавшую, с непривычно-карими глазами. На руках у неё беспокойно вертелся маленький саблезуб. — Увы, — радостно улыбнувшись приёмной дочери, в тон ответил полковник. — Сказали, такое счастье только генералитету. Ты чего зелёная такая? — Минералочкой отравилась, — хмыкнула она, задержав взгляд на ногах Костаса. — А ты совсем обленился, даже ходить самому лень? — Ну, полковник, как-никак, не лейтенантишка какой, — ухмыльнулся тот, переполненный счастьем. Жива. Его Льдинка жива и стоит перед ним! Рам подъехал к дочери, желая обнять, и тут же схлопотал по лицу хвостом извивающегося в руках дочери котёнка. Саблезуб пыхтел и пихался лапами, стараясь вырваться. — Чего это с ним? — отплёвываясь от шерсти, поинтересовался Костас. — Может, валерьянку учуял? — предположила Дана, стараясь удержать животное. — Уймись, Блайз! Не помогло. Котёнок вывернулся, спрыгнул на пол и выскочил за дверь. — Неужели правду говорят? — проследив, куда дунул саблезуб, протянул Костас. — Так, давай за ним. И, объехав Дану, вырулил в коридор. Котёнок к тому моменту уже добежал до лестничной клетки и, судя по изумлённо-испуганным крикам, рванул куда-то вверх. Рам развернул каталку и поехал к лифту. Дана молча последовала за ним. — Я рада, что ты жив, папа, — сказала она, входя вслед за Костасом в кабину. — Но ты поступил подло. Вы оба. Она присела и крепко обняла приёмного отца. Тот уткнулся носом в её макушку и счастливо улыбнулся. — Прости, Льдинка, — тихо сказал он. — Даже не надейся, что так легко отделаешься, — буркнула она, украдкой шмыгнув носом. — Грэму повезло, так что, когда поправишься, ответишь за двоих. Рам хмыкнул и погладил дочь по голове. Дана выпрямилась и незаметно смахнула рукавом слезинку. Двери лифта открылись, и сразу стало ясно, где искать хвостатого беглеца. — Да что это такое? — испуганно вопрошал мужской голос. — Вызовите службу по отлову животных… Конец фразы потерялся на фоне рычания котёнка. — Не врали, — непонятно резюмировал Костас, выруливая в коридор. Перед одной из палат столпились врачи и медсёстры, не решаясь войти. — Простите… — Костас бесцеремонно отодвинул сестру-идиллийку и с Даной за спиной въехал в палату. Первое, что увидела Ракша, — это мохнатый шар, в который превратился маленький саблезуб. Причём шар когтистый, клыкастый и грозно верещащий. А потом поняла, что Блайз-младший топчется по Нэйву, не подпуская к нему врачей. Грэм лежал на койке, опутанный проводами и шнурами капельниц. Лицо закрывала прозрачная маска дыхательного аппарата, а на груди слева мерно пульсировала мембрана, помогающая лёгким сокращаться. Точнее, одному лёгкому: справа мигал индикаторами регенератор живых тканей, похожий на перевёрнутый шляпкой вниз гриб. И по всему этому топтался саблезуб, свято уверовавший в то, что спасает хозяина. Чудо ещё, что котёнок ничего не оборвал и не сломал. При виде Даны зверь моментально успокоился. Рыкнув для острастки на врачей, Блайз-младший со счастливым вздохом улёгся на живот Грэма и прикрыл глаза. — Это ваше животное? — поинтересовался кто-то за спиной Даны. — Его, — ответил вместо неё Костас и показал на Грэма. — Это фамильяр лейтенанта Фурланда. — Снимите его, — попросил тот же голос. — Раненому и без этого фамильяра тяжело дышать. Дана молча взяла котёнка на руки. Блайз было возмущённо мявкнул, но, убедившись, что его не уносят от хозяина, успокоился. — Спасибо, — поблагодарили за спиной. — А вы… Костас развернулся и заявил командным тоном: — Нам нужно побыть наедине с лейтенантом Фурландом. Медики обернулись к одной из идиллиек — очевидно, старшей. Та внимательно посмотрела на Костаса, потом на Дану и молча кивнула. — Не давайте этому проныре, — она указала на Блайза-младшего, — топтаться по пациенту. И прикрыла дверь, оставив Ракшу и Костаса с так и не пришедшим в себя Грэмом. — Лейтенант Фурланд, значит? — Дана вопросительно уставилась на отца. — Выполняю обещание, — ответил тот, любуясь счастливой улыбкой на лице дочери. — Я же сказал, что прикрою его от союзовцев. Для этого капитану Грэму Нэйву пришлось умереть. А лейтенант Инопланетного Легиона Китежа Рор Фурланд, сирота, эмигрант с Нового Плимута — выжил. Вернёмся на Китеж — утрясу всё остальное с Советом. Нам такие кадры пригодятся. — Его почти все наши в лицо знают, — напомнила Ракша. Она усадила котёнка на стул для посетителей и приказала: «Место!» Тот недовольно фыркнул, но всё же устроился где велено, не сводя взгляда с хозяина. — Потому он и лежит всё время в отдельном боксе, — объяснил Костас. — Правду знают лишь наши. Китежцы и дорсайцы. Китежские врачи помогли с оформлением нужных свидетельств. — Могу ему травму лица оформить, — хмыкнула Дана. — Строго для маскировки. Что не распухнет — то забинтуем. — Не представляешь, как я по тебе скучал, — засмеялся Рам. — Так… Чёрт, комм забыл на тумбочке. Посиди пока, я утрясу формальности с твоим возвращением. И выехал из палаты, оставив дочку в компании котёнка и спящего контрразведчика.
Когда Грэм пришёл в себя, первое, что он увидел, — мохнатую морду Блайза. «Опять сон», — подумал Нэйв, закрывая глаза. Уже который раз после ранения ему грезилось, что он открывает глаза и видит рядом Дану с котёнком на руках. И каждый раз это оказывалось очередным сном. Шершавый, мокрый язык прошёлся по лбу Грэма. Слишком уж реалистично для сна. Нэйв вновь открыл глаза, чуть повернул голову и увидел Ракшу. Без котёнка на руках — тот перетаптывался на стуле рядом с койкой, — но зато в гражданском платье. Если и сон, то уже хоть какое-то разнообразие. Шершавый язык вновь принялся слюнявить лоб Нэйва. — Блайз, фу! — услышал он. Котёнок послушался и смирно уселся. Почему-то именно это заставило Грэма поверить в реальность происходящего. Перед действительно была Дана. Похудевшая до прозрачности, с кругами под глазами, но всё же живая. Грэм облегчённо улыбнулся. Лорэй сдержали слово. Дана и Блайз-младший выжили и не в плену. Это главное. А ещё она сидит тут. Нэйв хорошо изучил характер Ракши и понимал: если бы девушка вычеркнула его из своей жизни, то просто оставила бы Блайза в палате и ушла. Чтобы потом, когда он выздоровеет и окрепнет, высказать всё, что думает, и двинуть по физии. Значит, у Грэма всё же есть шанс восстановить прежние отношения. — Привет, — сказал он и поразился, насколько тихо и жалко звучит его голос. Омерзительно. Ещё чего доброго, Ракша решит, что он давит на жалость. Нэйв хотел поднять руку и понял, что не может этого сделать: запястья плотно прижимали к койке мягкие ремни, чтобы он неосторожным движением во сне не вырвал капельницы. Грэм задёргался, пытаясь высвободиться. Затуманенный препаратами мозг работал своеобразно, и сейчас Нэйв даже не понимал, что делает себе только хуже. Как и то, что Дана — китежский офицер, повидавшая за свою жизнь немало раненых разной степени тяжести. Запищала аппаратура, встревоженно мявкнул Блайз-младший и умоляюще уставился на Ракшу. Дана приучила его к порядку, и теперь котёнок без её разрешения не осмеливался лезть к хозяину. — Успокойся, — устало попросила Дана, положив руку на плечо Грэму. Тот послушно замер. Ракша взяла с тумбочки пластинку ларингофона, считывающего движения голосовых связок, и прилепила Грэму на шею. Писк аппаратуры прекратился. Блайз-младший, покосившись на девушку, ткнулся носом в лоб Нэйва и умостил голову рядом с подушкой, с обожанием глядя на хозяина. — Я сперва злилась и перебирала варианты того, что сделаю с тобой, если ещё встречу, — призналась Ракша, проверяя, надёжно ли сел прибор. — Но сейчас такой удачный момент, ты беспомощен, а у меня фантазия отказала. Из всех вариантов — только бред в духе пририсовать тебе усы зубной пастой. Впервые в жизни скучаю по Свитари, она бы подкинула пару идей. — Мне повезло, — слабо улыбнулся Нэйв. Дышать и одновременно говорить было больно. Переведя дух, он продолжил: — Прости. Дана вздохнула, помедлила с ответом, будто не была уверена, что сказать, и посмотрела в глаза Грэму. — Если пообещаешь больше ничего не решать за меня. Нэйв улыбнулся. Слова Даны внушали надежду на то, что она всё же видит его рядом с собой в будущем. — Обещаю, — ответил он. — Думала, своими руками тебя придушу, — с грустной улыбкой призналась Дёмина, — пока не узнала, что ты погиб. Пшикнул сервопривод двери. — Да вообще гад! — раздался голос Рама. Полковник въехал в палату, держа в руке комм. — Я его даже помянуть успел, засранца, — продолжил он, приближаясь к койке. — Как положено, стопочку галетой накрыл. А он, говнюк, живой. Как-то даже неудобно перед людьми. — А ты не торопись убирать, — Нэйв помолчал, переводя дух. — Чувствую себя гаже, чем Дана выглядит. Замутнённый разум с трудом выстраивал фразы, потому Нэйв говорил с большими паузами. Блайз-младший дёрнул ухом, показывая своё участие в беседе. — Над комплиментами тебе ещё работать и работать, — весело хмыкнула Дёмина. — Ну, ты правда идеально гармонируешь с ним цветом лица, — развёл руками Костас. — Оба нежно-зелёные. Прям как семейка жмуров из того ужастика, что ты так в детстве любила. Не, с этим пулеуловителем-то понятно, а с тобой что случилось-то? Вошла идиллийка-врач. Неодобрительно покосившись на саблезуба, тихо переползающего под бок Нэйву, она сделала Грэму укол и вышла, закрыв за собой дверь. Инъекция прочистила Грэму разум. Дышать стало немного легче, и даже мир перед глазами прояснился и обрёл чёткость. — Да, что случилось? — вернулся он к прерванному разговору. — Готовят его подружки хреново, — сообщила Ракша, потрепав Блайза-младшего по холке. — Чистая отрава. Нэйв насторожился. Помня увлечение Лорэй ядами, он подумал, что сёстры пытались убить Дану. Но тогда почему она жива? Не рассчитали дозу? Или применили яд, к которому у дорсайцев иммунитет? Если так — то лучше сестричкам искать нору подальше и поглубже. Ибо даже репликанты их не спасут. Но… Нет, чушь какая-то. Тогда почему Дана жива и Блайз на месте? Зачем, в конце-концов, Лорэй убивать Дёмину вместо того, чтобы, сдать своим? Надо разобраться. — Хотели убить? — прямо спросил Грэм. — Может и хотели, — пожала плечами Ракша, — но из уважения к тебе не стали. Вывели из строя, пока я не успокоилась. Костас закрыл глаза ладонью. Спасая дочь, он упустил из виду её характер. — Дай угадаю, — сказал он. — У тебя в заду засвербело, и ты, вместо того чтобы тихо прикинуться ветошью и не отсвечивать, решила погеройствовать? В другое время Дана бы взорвалась от такого вопроса, но сейчас всё ещё чувствовала себя слишком уставшей и разбитой для ссор. — А если бы тебя отправили загорать в столицу, пока я умираю в Зеларе, ты бы тоже сидел на жопе ровно? — спросила она, уставившись в глаза Костасу. — Вот будут у тебя дети — тогда ты меня поймёшь, — отозвался тот, не отводя взгляда. — Но, окажись я на твоём месте, действовал бы иначе. Месть — это блюдо, которое подают холодным. А в горячке упарывают только косяки. Я тебе поражаюсь: то ты хитра, как лиса из сказки, то вдруг отключаешь мозги и галопом вперёд, расшибать лоб об стену. — Ну простите, что мне не безразлично, когда погибают близкие люди! — возмутилась та. — Есть от чего потерять голову. «Близкие люди». От этих слов на душе у Нэйва потеплело. Нащупав руку стоящей рядом Ракши, он сжал её пальцы и повернулся к Костасу: — Видишь? А ты говорил, что она нас убьёт. — Я бы на твоём месте не обольщался, — подмигнул ему Рам. — Она может и передумать. — Поправляйся, — посоветовала Ракша Грэму. — А то я обещала кое-что передать от Свитари. — И почему у меня дурное предчувствие? — едва слышно прошептал тот.
(обратно)
Глава 31
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1» В расположение бригады вернулись вместе — репликанты и Лорэй. Чимбик и Блайз приободрились: пока что всё складывалось удачно для разработанного плана. Бригаду полностью перебросили обратно на базу, на прежнее место дислокации, что радовало: посадочные площадки с десантными шаттлами находились всего в пяти километрах от расположения. У взводной казармы в курилке сидела знакомая фигура с лицом, иссечённым сеткой тонких шрамов, напоминающих ритуальный узор примитивных племён. Динамит пил сок, мрачно глядя на приближающийся квартет. Чимбик попытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь улыбку на его лице. И понял, что лишь раз — когда Динамит взорвал пленных корпоратов. Причина, по которой мрачный сержант торчал тут, была проста: пришёл доложить, куда и как рассовали припрятанное трофейное оружие,прихваченное с фронта. — Всё готово? — поздоровался Чимбик, опуская саблезуба на землю. Котёнок моментально припустил в погоню за мухой. Хозяин посмотрел ему вслед, понадеявшись, что в этот раз обойдётся без столкновений кошачьей головы с вертикальными препятствиями, как пять минут назад, когда саблезуб на форсаже влепился в столб. Динамит смерил девушек неприязненным взглядом. — Это что? — вместо ответа спросил он. И указал на Эйнджелу. Та вздрогнула и отступила так, чтобы между ней и агрессивным репликантом оказался Чимбик. А вот Свитари уставилась на него с вызывающей ухмылкой. — Это прекрасное сногсшибательное видение, детка, — сообщила она. — Наслаждайся, пока можешь. Динамит даже не посмотрел в её сторону, но по тому, как расширились его зрачки, стало понятно: Ри почти переступила ту грань, за которой её ждёт как минимум боль. Блайз схватил девушку за руку и оттолкнул себе за спину. — Это была шутка, садж, — примирительно сказал он. — Ха-ха, — деревянным голосом отозвался Динамит и не глядя закинул пустую бутылку в урну. — Скажи своей помойке, чтобы в следующий раз спрашивала разрешения, прежде чем раскрыть рот… — Заткнись, — оборвал его Чимбик. — Это свои. — Нет у нас «своих» среди помоек! — рыкнул Динамит, вскакивая. Саблезуб, увидев, что на его хозяина нападают, воинственно вздыбил шерсть и кинулся на помощь. Чимбик едва успел перехватить котёнка до того, как тот вцепился в ногу Динамита. — Есть, — спокойно отозвался Чимбик, передавая зло рычащего котёнка Блайзу. Они стояли лицом к лицу, глядя друг другу в глаза: пышущий яростью Динамит и обманчиво спокойный и расслабленный Чимбик. Но не нужно было обладать даром эмпатии, чтобы понять: Чимбик готов убить Динамита, если тот попробует атаковать Лорэй. — И они часть плана, — добавил Чимбик. — Ты сбрендил? — уже куда спокойнее спросил Динамит. — Как можно доверять… — И не смей называть их «помойками», — перебил его Чимбик. Динамит скрипнул зубами, но всё же выдавил: — …людям! Было ясно, что подчиняться его вынуждает лишь давление обстоятельств. Динамит напомнил Лорэй генетически модифицированного мастифа одного из клиентов «Иллюзии», такая же злобная тварь, жаждущая разорвать любого, кто попадётся в поле зрения. — Они заслужили доверие делом, — стараясь сохранять спокойствие, сказал Чимбик. — И они хорошо знают, что на кону. — Да что они могут понимать?! — рявкнул Динамит. — Достаточно. Они тоже были собственностью корпоратов. И убили немало этих мразей. А теперь готовы помочь нам освободиться. Злоба в глазах Динамита сменилась недоверием. — Чем они могут нам помочь? — презрительно фыркнул он. — Многим, — Чимбик ухмыльнулся. — Сейчас они работают с разведкой Доминиона. — Ты слил наш план разведке?! — хоть Динамит и шептал, по интонациям это был самый настоящий крик. — Бракованный идиот… — Но ты же видишь тут мою ослепительную улыбку, а не группу захвата, — весело, будто не видела, что репликант в шаге от убийства, заявила Свитари. — А ещё мы принесли подарки, чтобы вы могли в любой момент скрыться от слежки через импланты. И скрыть заложника. Она покрутила между пальцами «глушилку», пару упаковок которых украла из хранилища спецсредств. Динамит с шипением выпустил воздух сквозь зубы. — Что вообще происходит, и кто они такие? — требовательно спросил он. Чимбик вздохнул и кратко поведал историю знакомства с Лорэй. К концу рассказа Динамит уже перестал сверлить девушек ненавидящим взглядом. То, что сестрички собираются улетать с репликантами, временно примирило его с «помойками». Каковы бы ни были причины, похоже, Лорэй буквально «в одной лодке» с его братьями. — Ладно, убедил, — неохотно процедил он, когда Чимбик умолк. — В общем, я всё хорошо спрятал и достать сможем легко. — Отлично, — ухмыльнулся Чимбик. — Садж, — из казармы выскочил Брауни. При виде Лорэй он было настороженно замолчал, но, после кивка Чимбика, продолжил: — КХО[356] заблокировали. Со всем нашим оружием и бронёй. Чимбик воспринял эту новость спокойно: чего-то подобного он и ожидал. Ничего катастрофического: как раз для этих целей Динамиту и поручили припрятать трофейное оружие. Причём то, которым были вооружены тыловики, — примитивное по сравнению с продвинутыми образцами частей первой линии, не имеющее чипов опознания союзных единиц и оснащённое простейшими электронными прицелами. Но именно этим оно и было полезно заговорщикам: таким мог воспользоваться кто угодно. Для нанесения первого удара хватит, а там уже репликанты принудят командующего отдать приказ разблокировать комнаты хранения оружия, само вооружение и такблоки. — Боятся нас, — зло усмехнулся Динамит. — Нет, — не согласился с ним Блайз, глядя в сторону штаба. — Дело в другом. Смотрите. Взглянув в указанном направлении, Чимбик и Динамит удивлённо переглянулись. Несмотря на поздний час, там царила суета, причина которой стала понятна несколько секунд спустя: из-за боксов с техникой вырулила короткая колонна из трёх бронетранспортёров. Обычные колёсные БТР с опознавательными знаками 455-й пехотной дивизии. Но при виде них суета усилилась. Перед штабом выстроился весь личный состав, включая комендантский взвод. Репликанты с интересом наблюдали за развитием событий. То, что они видели, означало только одно: явление некой важной персоны, не желающей афишировать своё прибытие. Так оно и оказалось, колонна замерла рядом со штабом. Головной и замыкающий БТР высадили два десятка бойцов, вид которых заставил репликантов переглянуться — императорские гвардейцы Придворной бригады. Несмотря на «паркетное» название, вояки там служили серьёзные. В Гвардию отбирали лучших, и её батальоны постоянно находились в самом пекле конфликтов Доминиона. Три месяца — на передовой, три месяца — охрана дворца, таков был их график. И то, что гвардейцы прибыли в расположение бригады, означало одно: персона, которую они конвоировали, действительно очень важна. Как только гвардейцы сформировали защитный периметр, из средней машины по аппарели в сопровождении идиллийского короля Дариуса и двух старших офицеров спустилась фигура, при виде которой зрачки Чимбика расширились от ненависти. Генерал-адмирал Густав Альбор. Сержант видел его портреты среди снимков других высших должностных лиц Доминиона и раньше, но в последние три дня генерал-адмирал не сходил с первых полос новостных лент. «Миротворец, прекративший бессмысленную бойню» — так его называли журналисты. Но Чимбику было на это плевать. Войну развязали корпораты, но Густав Альбор — пусть и косвенно — тоже виновен в смерти тех, кто был дорог сержанту. Потому что мог прекратить войну раньше, но не сделал этого. А ещё генерал-адмирал — куда более ценный заложник, нежели командующий объединённой группировкой войск. И с куда более широкими полномочиями. — Все думают о том же, о чём и я? — едва слышно спросила Свитари. — Это слишком даже для нас, — покачала головой Эйнджела. — А мне кажется, в самый раз, — ухмыльнулся Чимбик. Забрав у Блайза саблезуба, он почесал котёнка за ухом и сказал: — Меняем цель, сдвигаем сроки. Цель: Густав Альбор. Сроки… — Чимбик передал зверя Эйнджеле. — Сейчас. Блайз, предупреди Стилета, чтобы ждал моего сигнала. Брауни — за Схемой… — Нет, — отозвался репликант. — Нет? — Чимбик, Блайз, и Динамит удивлённо воззрились на Брауни. — Это билет в один конец, — безрадостно сказал тот. — Она уже не сможет вернуться, а местные плохо выживают за пределами Идиллии. Может, через несколько лет, когда всё уляжется… Чимбик положил ладонь на плечо Брауни. — У тебя ещё есть немного времени всё взвесить и изменить решение. — Да, садж, — тихо ответил тот, но Чимбик понял: Брауни не передумает.
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1» Меньше всего Густав Альбор любил распоряжаться чужими судьбами. Это и стало одной из причин его отречения от трона. Политика — подлая игра, в которой жизни миллионов людей — всего лишь разменные фишки. На войне всё хотя бы честнее и проще. Но войны заканчиваются, а вопросы, требующие решения, — нет. Собственно, это и не должно было стать проблемой Густава — подобными проектами занимался штаб сектора, но сперва Ямасита рассказал о своём несогласии с решением избавиться от полезного ресурса, а затем и планетарный губернатор Идиллии попросил обсудить альтернативы. Это особенно удивило Густава: на его памяти это был первый случай, когда глава гражданской администрации совал нос в дела военных. Да ещё и так настойчиво. В итоге по прибытии на Идиллию Густав первым делом отменил приказ штаба сектора и потратил несколько дней на изучение всех документов по проекту «Арес», в числе которых были отчёты группы контроля фирмы-разработчика, рапорты офицеров бригады Сил Специальных Операций и других подразделений, действовавших совместно с репликантами. Серьёзный массив информации, но Густав Альбор привык принимать взвешенные решения. Теперь настал момент подвести подо всем этим черту. В кабинете командира бригады он собрал всех, кого счёл полезным для принятия решения. — Итак, — Густав покосился в планшет и поморщился. За эти дни слово «репликант» набило оскомину. — Основной аргумент за списание опытных партий — бунты. Судя по динамике, это лишь вопрос времени. Из отчётов полковника Хоара ясно следуют печальные факты: одна единица, называющая себя Блайз, намеревалась дезертировать, а другая, Чимбик, поставила собственные привязанности выше приказов. Кстати, отказ от обезличенных порядковых номеров — один из тревожных симптомов, по мнению яйцеголовых. — Будь проклят тот день, когда оружию стали давать имена[357], — негромко процитировал Ямасита. — Будьте прокляты болваны, желающие совместить свободу воли и отказ от проявлений этой самой воли, — раздражённо рыкнул Густав. Он не понимал неистребимой тяги учёных создать волшебную пилюлю «делающую хорошо» без всяких усилий. Есть и не толстеть, спать и обучаться, не работать и зарабатывать… По личному мнению Густава, полученное без усилий не имело ценности и не приносило пользы. Он не верил в будущее, в котором войны будут вестись с помощью одних только роботов или безвольных искусственных бойцов. Если человечество перестанет биться за свой дом — оно ослабнет и проиграет более злым и голодным. История победы Марса над Землёй была тому подтверждением. Как и тому, что бунты и гражданские конфликты приводят к развалам империй. Так было с древним Римом, так случилось со Старой Европой, потом с Землёй, и будь он проклят, если этот путь повторит Доминион. Несмотря на традиционное название Доминион Земли, императорский дворец укрепился на Марсе. И Густаву не хотелось, чтобы спустя поколения новый правитель сидел на каком-нибудь Гефесте или новом Дорсае. Именно потому метрополия предпочитала мирно поглощать колонии, разбавляя новой кровью болото благополучия. Или пуская старую застоявшуюся кровь, если колонии решались на мятежи. — Воины сражаются за будущее и за то, что им дорого, — озвучил Густав древнюю истину. — Те, у кого нет будущего, чего-то, за что стоит умереть в бою, перестанут сражаться. Или, как в нашем случае, попытаются отвоевать себе будущее. Планетарный губернатор Дариус одобрительно кивнул, соглашаясь со сказанным. — Люди веками сражались за идеи, — возразил Ямасита. — Главное — придумать подходящую. — И какую идею придумали для репликантов? — поднял бровь Альбор. — Служение людям. — Очевидно, она не сработала, — ответил генерал-адмирал, вспоминая съёмки побоища, устроенного корпоратам взбунтовавшимися репликантами. Генералу-майору Кнехту, который сумел убедить штамповок перейти под командование представителя Доминиона, Альбор уже жаловал именное оружие. И как раз Кнехт настаивал на скорейшей ликвидации всех оставшихся в живых образцов. Пока Густав склонялся к решению последовать совету этого умного и бывалого офицера. — На кой чёрт вообще пытаться сделать искусственных солдат с человеческим разумом? — спросил он. — Напихали бы им имплантов с возможностью полного контроля. Второе и третье поколение штамповок не создали никаких проблем. — Но и были немногим эффективней киборгов, — возразил Ямасита. — Только гораздо дороже. Зачем создавать существо с мозгами робота, но уступающее ему в прочности? Силам Специальных Операций требуются единицы, способные действовать автономно и находить нешаблонные решения, а не очередной роботизированный комплекс. Кнехт неодобрительно покачал головой, явно не разделяя мнения Ямаситы: — Некоторых история ничему не учит. Вспомните последствия первого восстания. Наше счастье, что на этот раз ограничились небольшими экспериментальными группами. Но представьте, что будет, если они взбунтуются, захватят оборудование и специалистов, а потом наклепают и обучат армию себе подобных. Дорсай покажется идиллийским курортом. Густав представил и содрогнулся. Он вообще подозревал, что идею искусственных, быстро растущих и очень агрессивных бойцов учёные почерпнули из древнего мифа об аргонавтах. Там Ясон выращивал армию из зубов дракона. Вот только умники не учли, что те охотно насадили бы на копья своего создателя. Жаль, репликантов в случае чего не удастся стравить между собой. Избежать конфликтов внутри отрядов удалось только внушением идей братства и преданности себе подобным. Увы, эта идея оказалась жизнеспособней служения. — Вашу позицию мы поняли, генерал-майор, — кивнул Кнехту Густав. — Теперь послушаем аргументы против списания. По мнению полковника Стражинского, это высокая эффективность, уже отбившая затраты на производство и обслуживание. Довольно странно: у одних репликанты бунтуют, но вы утверждаете, что с ними никаких проблем. Как так? Он с интересом посмотрел на Стражинского. — Прошу прощения, господин генерал-адмирал, но в умелых руках и член — балалайка, — спокойно ответил комбриг. — Ну а дураку что стеклянный хер, что чугунный шар — всё ненадолго: или сломает, или потеряет. Проще говоря, может, проблема не в репликантах, а в тех, кто ими командует? Даже прибывший батальон бунтовщиков и два батальона, уже выказывавших готовность к мятежу, почему-то у нас в бригаде ведут себя нормально. Разница между ними и «стариками» лишь в оценке жизней гражданского населения, но это уж как обучали. Дайте время, пусть пооботрутся, и лишняя жестокость уйдёт. — Да, вот ваш, — Густав сверился с планшетом, — майор Савин… Кстати, где он? — На гауптвахте, — ответил Стражинский. — За драку с представителем штаба сектора, майором Фарнье. — Вызовите, — коротко приказал Альбор. — Хочу выслушать его лично. Так, господин губернатор, — он повернулся к Дариусу. — Вы тоже противник закрытия проекта. Не знаю, откуда у вас вообще эта информация, но сейчас меня куда больше интересуют ваши аргументы. — Мои люди привязались к репликантам, — взял слово идиллиец. — И эта связь работает в обе стороны. Вы говорите об излишней агрессии, о неуправляемости, бунтах, а мы видим людей, защищающих наш мир, не щадя себя. И было бы высшей неблагодарностью позволить обречь их на смерть просто потому, что другие не нашли к ним подход. Вы говорили о том, что солдаты будут драться за то, что им дорого. Идиллия дала им это. И мы готовы содержать репликантов за счёт местного бюджета. Мысль была интересной, но вместе с тем рискованной. — А если завтра они вырежут вас и захватят планету? — недобро предрёк Альбор. — Наштампуют себе подобных, как опасается генерал-майор Кнехт? У вас как раз специалисты и оборудование подходящего уровня. — На создание армии уйдут годы, — возразил Дариус. — Даже если предположить, что мы не обнаружим намерения захватить Идиллию, вы точно заметите результат. И столкнётесь всё с той же проблемой уничтожения репликантов, что и сейчас. — Да, — хмыкнул генерал-майор Кнехт. — Только они будут подготовлены, вооружены и с миллионами заложников. Господин губернатор, вот что творят репликанты. Я это видел лично, не на голозаписи, когда прилетал унимать взбунтовавшийся батальон. И продемонстрировал Дариусу кадры, будто взятые из фильмов про маньяков или средневековье. — Хотите, чтобы с вами было так же? — поинтересовался Кнехт. — А ведь тут репликантам пытались противостоять силы безопасности корпорации, с техникой и тяжёлым вооружением. По лицу идиллийца было заметно, что увиденное его впечатлило. Но соглашаться с собеседником он не спешил, активировав свой планшет. На голограмме показалась площадь, посреди которой высилась гора тел с характерной амарантовой кожей. — Это сделали люди, ещё недавно бывшие гражданами Доминиона, — сообщил идиллиец. — Ставит ли это крест на всех представителях государства или на людях, как виде? Подлежим ли мы все уничтожению? — Красивые слова, — скривился Кнехт, — для голофильма. А что вы будете делать, когда репликанты станут резать ваших подданных на вверенной вам территории? — Если мы это допустим? — уточнил Дариус. — Очевидно, платить за свою недальновидность. Вы видите зверей, сорвавшихся с цепи, а мы видим людей, озверевших от нечеловеческого обращения. И готовы рискнуть. В конце-концов, что теряет метрополия? В лучшем случае эксперимент увенчается успехом, в худшем — просто отсрочите списание репликантов. О способностях идиллийцев найти подход к кому угодно Густав Альбор знал не понаслышке. Недаром с каждым годом всё больше и больше людей с амарантовой кожей работало в дипломатических представительствах и разведке Доминиона. И пусть природное миролюбие мешало большинству из них принимать и воплощать жёсткие решения, в налаживании контактов и сборе информации равных им было мало. Далеко ходить не требовалось — секретная информация о приказе на утилизацию репликантов просочилась к планетарному губернатору. Не будь идиллийцы столь беззубы и мягкосердечны — сидеть бы им «за высоким забором» на родной планете. Но эмпатов не интересовали военные разработки, госперевороты и прочие опасные тайны. Всю информацию, могущую оказаться интересной, они исправно отправляли в разведку Доминиона. Самих идиллийцев интересовали лишь промышленный шпионаж и кража технологий, чем, положа руку на сердце, занимались абсолютно все. Идиллийцы ясно осознавали, что не выживут без защиты Доминиона, и работали на благо метрополии, как на собственное. И пока это продолжалось, император предоставлял преданной колонии широкую автономию и уникальные привилегии. Но репликанты… — Если мы примем предложенный вами сценарий, нам вместе с бунтовщиками придётся списать и пару-тройку миллионов гражданских, — внёс коррективы Кнехт. — Мелочь, чего уж там. — Наши люди считают иначе, — возразил Дариус. — Во время этого конфликта репликанты не единожды жертвовали собой, чтобы спасти гражданских. Без приказа. — Да, были прецеденты, — кивнул Альбор, открывая нужный файл. — Несколько единиц даже выжило. К примеру, сержант РС-355045. Травматическая ампутация обеих ног при освобождении заложников. РС-355085 — Чимбик, из отчёта Хоара, пытался уберечь гражданских от удара наших дронов-камикадзе, активировав сигнальные огни прямо перед опорным пунктом противника. Выжил. Обратите внимание, господин генерал-майор: данный репликант вообще имел прекрасную возможность дезертировать. Но тем не менее отказался от личной жизни и воюет тут. — Исключения подтверждают правило, — упрямо гнул свою линию Кнехт. Альбор устало потёр переносицу и вновь перечитал данные по потенциальным дезертирам. Учёный из группы контроля утверждал, что сержант, называвший себя Чимбиком, завёл на Идиллии семью. Не подружку, не жену, а влился в традиционное полигамное семейство в роли приёмного ребёнка. Взглянув на изуродованное шрамом мрачное лицо «дитятки» Густав хмыкнул и задумался. Всё это совещание напоминало притчу о слепцах, щупающих слона с разных сторон. Пожалуй, стоит зрячему посмотреть на это диковинное создание лично. Дверь в кабинет открылась. — Господин генерал-адмирал! — вскинул ладонь к виску сухощавый майор, едва перешагнув порог. — Майор Савин по вашему приказанию прибыл! — Вольно. Присаживайтесь, майор, — Альбор указал на свободное кресло рядом со Стражинским. — Минуту… Тронув пластинку ларингофона своего комма, он приказал адъютанту: — Вызовите ко мне репликантов РС-355085, РС-355090 и РС-355045. Да, я знаю, что РС-355045 в госпитале. Если его протезы ещё не готовы — пусть в кресле прикатят. Итак, майор, — Густав внимательно посмотрел на Савина. Тот оторвался от задумчивого созерцания генерал-майора Кнехта и старательно изобразил внимание и служебное рвение. — Ваше мнение о репликантах, — Густав откинулся на спинку кресла. — Лучшие солдаты, что у меня были, — без сомнения заявил Савин. — Я не знаю, что с ними нужно сделать, чтобы до бунта довести, но у меня за всё время командования ими ни единого нарекания. Будь у меня люди — я бы уже охренел от количества проблем. — С этого момента поподробнее, — Густав заинтересовано поднял бровь. — А что тут подробнее? — удивился Савин. — Вы же сами знаете, что бездельничающий солдат — это потенциальный преступник. В отношении коммандос — преступник в квадрате, если не в кубе. Люди за то время, что мы тут ждали союзовцев, уже успели бы наворотить кучу дел. Устроить с идиллийцами состязание «кто кого перетрахает», разнести несколько баров, выясняя, кто круче — коммандос или сидящие за соседним столиком представители других родов войск. Про драки с патрулями военной полиции вообще молчу: у нас это поход в церковь заменяет. А от репликантов ни-че-го. Пара-тройка мелких инцидентов, вызванных исключительно незнанием гражданской жизни да местной спецификой. И всё. Я впервые с момента выпуска из училища спокойно на выходные уходил. Это первое… Разрешите? — он указал на кофейник. — Пейте, — кивнул Густав. Савин без особого пиетета перед высокими чинами налил кофе и с наслаждением вдохнул ароматный пар над чашкой. — На «губе» пайковую бурду дают, — пояснил он, делая глоток. — Виноват, господин генерал-адмирал. Итак, второе. Их профессионализм указан в отчётах. Репликанты способны продолжать выполнять задачу в условиях, когда даже самый лучший из людей-коммандос скиснет. Например, получив серьёзные ожоги и попав под эмпатическое воздействие. Посмотрите отчёт капитана Йонг о действиях сержанта РС-355085 на станции «Иллюзия». — Опять РС-355085, — хмыкнул Густав. — Не терпится на него посмотреть. — Один из лучших в бригаде, — вставил Стражинский. Генерал-майор Кнехт молча слушал, всем своим видом выражая недовольство и несогласие с младшими по званию. — Вы упорно отказываетесь замечать очевидное, — сказал он, не дав Савину открыть рот для продолжения. — Репликанты склонны к насилию. Это заложено в их генетический код. Потому и срываются на бунты. Они не могут не убивать. — Так указывайте им подходящие цели, — предложил Дариус. — У Доминиона не хватает врагов?
(обратно)
Глава 32
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1» Приготовления к восстанию подошли к концу. Собственно, репликантам, назначенным в штурмовые группы, достаточно было лишь подобраться к тайникам с оружием и ожидать сигнала. То, что Альбор оказался в штабе бригады, играло на руку бунтовщикам: по неистребимой армейской традиции в наряд посыльными по штабу заступали четверо репликантов. По счастливому стечению обстоятельств, все они были из отделения Динамита и сейчас исправно докладывали через импланты о ситуации внутри штаба. Малую дальность действия имплантов компенсировали «ретрансляторами» — цепочкой расположившихся вокруг репликантов, старательно изображающих безделье. Благодаря этому Чимбик знал не только количество охраны Густава Альбора, но и расположение постов. — Наши не должны пострадать, — подразумевая под «нашими» офицеров бригады, инструктировал Чимбик сержантов — командиров штурмовых групп. Динамит при этих словах скривился, но промолчал. — Блайз и Брауни, — продолжал Чимбик. — Вместе с Лорэй начинайте искать снайперов. — Снайперов? — удивился Брауни. — Да. Охрана цели — шестнадцать единиц, — принялся объяснять Чимбик, — Вместо восемнадцати — то есть двух полных отделений. Отсутствуют снайперы. Эйнджела сможет выявить присутствие замаскировавшегося на позиции стрелка. Как выявит всех — ждёте моего сигнала и по нему нейтрализуете. По возможности — не убивать. — Почему? — тут же вскинулся Динамит. — Такблоки, — посмотрев на него как на дурака, озвучил прописную истину Чимбик. — Тут же покажут гибель единицы. А если тихо вырубить — потратят время на то, чтобы разобраться в произошедшем. Нам важно выиграть время. Чем позднее спохватятся — тем выше наши шансы. Он показал прибор размером со спичечный коробок. — «Пересмешник», — удивился Динамит, безошибочно опознав прибор для имитации деятельности тактических блоков. — Откуда? — Добрые феи принесли из хранилища, — самодовольно мурлыкнула Свитари. — На Идиллии многие становятся беспечными, особенно после вестей об окончании войны. Во взгляде Динамита, направленном на девушку, поубавилось неприязни. — Настроен на частоту наших, то есть Доминиона, такблоков, — продолжил Чимбик. — Будет имитировать данные телеметрии снайперов. С мертвецами подобное провернуть уже сложнее — «Пересмешник» может не успеть подстроиться до того, как уйдёт сообщение о гибели единицы. — Это да… — протянул Блайз. «РС-355045, РС-355085, РС-355090, — пришло на имплант сообщение из штаба бригады. — Срочно явиться в кабинет командира бригады к генерал-адмиралу Альбору». Прочитав приказ, Чимбик похолодел. Заговор раскрыт? Мгновение спустя он отмёл эту мысль как бредовую. Будь это так — никто не стал бы вызывать репликантов. И без того списанное имущество попросту ликвидировали бы. Конечно, без боя никто бы не сдался, но практически безоружные искусственные солдаты не имели никаких шансов против вооружённых и поддержанных бронетехникой людей. Значит, дело не в заговоре? А в чём? Какая, собственно, разница — главное, генерал-адмирал сам подарил репликантам шанс захватить себя без шума. Даже если такой возможности не представится — всё равно искусственные солдаты остаются в выигрыше: получив возможность изучить обстановку лично, Чимбик куда эффективнее сможет руководить захватом штаба. — Поправки в плане, — сказал Чимбик. — Попробуешь взять сам? — догадался Динамит. — Да, — кивнул Чимбик. — Всё остальное по плану. Атака по моему сигналу. — Принял, — кивнул Динамит. Покосившись на него, Чимбик быстро прикинул в уме все «за» и «против» и сказал: — Динамит, твою группу возглавит Кайман. — Почему? — тут же напрягся Динамит. — С Лорэй вместо Блайза пойдёшь ты. Напоминаю, постарайся не убить. Динамит неохотно кивнул. Было видно, что ему претит сама мысль оставлять жизни людям. — Ну, пошли, — хмуро бросил он девушкам. — Сделай лицо попроще, — посоветовала Свитари. — Чтобы сложилось впечатление, что ты прогуливаешься с нами потому, что тебе это нравится. Динамит взглянул на неё так, что стало ясно: единственная прогулка с «помойкой», которая принесёт ему удовольствие — это конвоирование до места казни. — Я постараюсь, — процедил он. — Ой, прям как Зануда в молодости, — умилилась Свитари. Чимбик усмехнулся, припомнив своё поведение в начале их знакомства, а вот Динамит прожёг девушку ненавидящим взглядом и молча пошёл прочь, вынуждая сестёр и Брауни его догонять. «Присмотри за ним», — через имплант передал Чимбик Брауни, уже сожалея о своём решении. «Есть, — коротко отозвался Брауни и добавил: — Я не дам ему причинить вред Лорэй, садж». «Спасибо», — искренне поблагодарил его Чимбик. Поведение Динамита всё больше и больше не нравилось сержанту. Создавалось впечатление, что для бунтовщика важнее не свобода братьев, а убийство как можно большего числа людей. Причём неважно, корпораты то, доминионцы или союзовцы — Динамит одинаково ненавидел всех. И это грозило стать серьёзной проблемой. — Не надо было отправлять его, — озвучил сомнения сержанта Блайз. — Брауни присмотрит. А переигрывать поздно, — с досадой отозвался Чимбик. — Пошли, посмотрим вблизи на господина генерал-адмирала.
У штаба Чимбик и Блайз встретились со Стилетом. Безногий репликант перемещался в роботизированном медицинском кресле. Увидев братьев, он улыбнулся и передал через имплант: «Тоже вызвали к генерал-адмиралу». «Плохо, — отозвался Чимбик. — Если начнётся стрельба — ты станешь помехой». «Будем брать заложника сейчас?» — догадался Стилет. «Да». «Я не подведу». Чимбик с сомнением взглянул на безногого, но промолчал. «Там идиллийский король, — перешёл он к делу. — Может присутствовать в кабинете. Постарайтесь не выдать себя эмоциями. Блайз, особенно ты». «Да, садж», — серьёзно отозвался тот. Чимбик оглядел братьев и обратился к гвардейцу у входа: — Сержант РС-355085, рядовой РС-355090 по приказу генерал-адмирала. — Сержант РС-355045, — представился Стилет. — По приказу генерал-адмирала. Гвардеец молча посторонился, пропуская их в штаб. На имплант Чимбика тут же пришли сигналы с имплантов репликантов-посыльных. Все четверо находились в штабе, что было несомненным плюсом: помогут при захвате. Даже без оружия четверо искусственных солдат станут крайне неприятным сюрпризом для не ожидающих атаки изнутри гвардейцев. В приёмной оказалось сразу шестеро охранников генерал-адмирала. Просканировав репликантов, один из них тронул сенсор двери: — Проходите. Четверо солдат вошли следом и грамотно рассредоточились вдоль стен. «Плохо, — подумал Чимбик. — Придётся усыплять их бдительность». За столом, помимо, собственно, генерал-адмирала, сидели Стражинский, Савин, король Дариус, незнакомые репликантам генерал-полковник и генерал-майор, сверлящий искусственных солдат неприязненным взглядом. Задание усложнилось ещё больше. Никому из троицы репликантов не хотелось, чтобы пострадали комбриг, комбат и идиллиец. Эти люди сделали для них много хорошего. А подставить их под пули охраны можно было запросто: Альбор сидел во главе стола, в кресле комбрига, в шести метрах от репликантов. Слишком далеко, чтобы достать одним прыжком. Взгляд Дариуса надолго остановился на репликантах, и сержант понадеялся, что лёгкое волнение и пристальный интерес к обстановке тот воспримет как нормальную реакцию на встречу с высокими чинами. — Господин генерал-адмирал… — начал было Чимбик, но Альбор нетерпеливо взмахнул рукой и скомандовал: — Вольно. Репликанты, приняв стойку «вольно», настороженно уставились на дворнягу гадая, что ему нужно. Они ожидали чего угодно, кроме того, что услышали: — Скажите, почему вы служите? Чимбик тут же ответил заученным: — Мы для этого созданы. Генерал-майор недовольно скривился, но промолчал. А вот Густава Альбора ответ, видимо, не устроил. — Но разве вам никогда не хотелось чего-то иного? — спросил он, с интересом разглядывая искусственных солдат. Сперва Чимбик хотел отделаться положенным: «Нет, сэр!» — но передумал. Чем больше времени он протянет — тем лучше успеют подготовиться братья. А в остальном всё решено, и смысла лгать нет. — Пока мы не знали другой жизни — нет, — сказал он. — Мы никогда не видели того, что находится за пределами наших ППД, господин генерал-адмирал. Теперь же… Да, хочется. Но мы ещё очень мало знаем о настоящей жизни. Блайз сперва удивлённо покосился на брата, затем широко ухмыльнулся и добавил: — Но хотим узнать. Стилет промолчал, ограничившись сообщением на импланты: «Обратной дороги не будет». «Обратно я и не рвусь», — ответил Блайз. Генерал-полковник с раскосыми глазами бросил многозначительный взгляд на Альбора, а тот активировал голограмму Лорэй. — Не скромничайте, Чимбик, — сказал Густав, внимательно глядя на сержанта, — вы с Блайзом успели узнать побольше прочих. Я читал отчёты о ваших похождениях на планетах Союза. Вы освоились достаточно, чтобы дезертировать в любой момент, но отказались. Вам, Блайз, на Эдеме помешало стечение обстоятельств, но позже хватало возможностей скрыться. Вы ими не воспользовались. Почему? То, что генерал-адмирал назвал их по именам, одновременно вызвало глухое раздражение, тревогу и удовлетворение. Да, дворняга, даже у оружия может быть имя. И настало время привыкать к этому. На имплант Чимбика пришли кодовые сообщения: командиры штурмовых групп докладывали о выходе на позиции. Четыре отделения, вооружённых трофейными автоматами и гранатами. Сейчас они старательно изображали отдыхающих, лишь по стечению обстоятельств оказавшихся на расстоянии гранатного броска от штаба. Подумав, Чимбик активировал запись происходящего на имплант. Сказанное о дезертирстве значило лишь одно: сейчас будет озвучен приказ к списанию репликантов. С присущей дворнягам театральщиной и речами. Тем лучше — больше времени на подготовку атаки. А сомневающимся братьям эта запись позволит свыкнуться с побегом. — Сперва не хотел оставлять братьев, — гордо вскинув голову ответил Чимбик. — Потом понял, что мой долг — отстоять Идиллию. Савин и Стражинский обменялись быстрыми взглядами, а Дариус победно посмотрел на Альбора, будто выиграл в каком-то споре. — А я сперва хотел найти свою девушку, — вызывающе ухмыльнулся Блайз. — Но потом тоже не захотел оставлять местных без защиты. Генерал-адмирал задумчиво хмыкнул, с интересом разглядывая репликантов, неожиданно прямо и открыто произносящих слова, способные стать приговором на списание. — Почему эта планета так важна? — задал следующий вопрос Густав. — Потому что здесь к нам впервые отнеслись как к людям, а не как к вещам, — ответил Чимбик, с вызовом глядя в глаза генерал-адмиралу. Генерал-майор при этих словах скривился, будто услышав несусветную глупость, а азиат бросил удивлённый взгляд на Дариуса. Тот лишь пожал плечами. — Идиллийцы — единственные, кто похоронили моих братьев, — продолжал Чимбик, — а не утилизировали, словно мусор. Для местных мы имеем значение, даже мёртвые. Даже когда от нас больше нет пользы. За добро нужно платить добром. Это ваша, человеческая мудрость. Мы отплатили тем, чем могли. И если понадобится — сделаем это ещё раз. Стилет и Блайз молча кивнули. «Выявлено три позиции снайперов, — пришёл отчёт от Динамита. — Продолжаем». «Принял», — отозвался Чимбик, мысленно выругавшись. Как он и опасался, снайперов оказалось больше двух. И, вероятно, это ещё не все сюрпризы от охраны генерал-адмирала. Наверное, что-то в эмоциях Чимбика изменилось: взгляд идиллийца прикипел к сержанту. Тот вновь мысленно выругался, подозревая, что начать придётся раньше запланированного. — И ты сделал бы это снова? — обратился Альбор к Стилету. — Снова потерял ноги ради спасения гражданских? — Так точно, — спокойно отозвался тот. — Если понадобится — жизни тоже не пожалею. Идиллийский король покинул своё место и встал перед Альбором, то ли заслоняя от него репликантов, то ли защищая генерал-адмирала от них: — Это то, о чём я говорил, ваше высочество. Генерал-майор, недовольный таким нарушением этикета, открыл было рот, чтобы одёрнуть гражданского, но тут же закрыл, видимо, решив, что с идиллийца взятки гладки. — Искусственный человек остаётся человеком и заслуживает человеческого обращения, — продолжил Дариус. — Да, изначальная цель их создания определённо не была достигнута. Вы не получили живое, бессловесное имущество, покорно исполняющее волю командиров. Но у вас всё ещё есть обученные отважные бойцы, способные принести немалую пользу. Оставьте их на Идиллии, уравняйте или хотя бы приблизьте в правах к людям. Идиллия готова понести все расходы и риски, а вам всё равно нужно военное присутствие на границе с колониями. Повернувшись, Дариус бросил пронзительный взгляд на Чимбика и добавил: — Все в выигрыше. Выдержка репликантов дала трещину. Чимбик, Блайз и Стилет удивлённо воззрились на идиллийца. «Всех нашли, — пришёл доклад от Динамита. — Пять позиций. Ожидаю команды». «Принял. Ожидайте», — ответил Чимбик, не сводя взгляда с идиллийца. Дариус стоял близко, прямо-таки напрашиваясь на роль живого щита. Но сержант не желал подставлять под пули человека, делающего всё для спасения репликантов. — Опять вы за своё, — раздражённо вздохнул генерал-майор. — Эти головорезы в один момент взбесятся, и те из вас, кто переживут первый час бунта, будут завидовать мёртвым! В подтверждение своих слов он вновь активировал голоснимки резни, устроенной батальоном Динамита. Увиденное впечатлило даже Чимбика. — Ну и что вы эти снимки нам под нос тычете? — бесцеремонно встрял в разговор Савин. — Этот батальон почему-то у нас прекрасно себя зарекомендовал. Никаких подобных «художеств» эти парни себе не позволяли. — Майор, соблюдайте уставное обращение, — одёрнул его азиат. — Виноват, — без тени раскаяния отозвался Савин, глядя в глаза багровеющему генерал-майору. — Так вот, господин генерал-майор, осмелюсь заметить, что эти кадры из фильма ужасов, которыми вы так тщитесь нас впечатлить, — результат упорного труда самих жертв. Они шли к этой цели всё то время, что держали репликантов за животных, понимающих лишь силу. — Я ожидал подобного от господина губернатора, — процедил Кнехт. — Но слышать такие слова от офицера, прекрасно знающего, на что способны репликанты, странно. — В отличие от вас, — с вызовом уставился на него Савин, — я действительно прекрасно знаю, на что они способны. Потому что видел лично, своими глазами, а не в чужих отчётах. И я лучше сдохну, чем позволю пустить в расход моих ребят просто из-за ваших страхов. Или потому, что они посмели мечтать о простом человеческом отношении к себе. И не тебе, господин генерал-майор, ни разу их в бой не водившему, решать их судьбу. Савин вылез из-за стола и встал рядом с репликантами к полному их изумлению. Улыбнувшись, Дариус сделал пару шагов и присоединился к этому самому странному в мире строю. «Ожидаю команды», — пришло сообщение от Динамита. «Ждите», — ответил Чимбик. Несмотря на то, что происходящее в кабинете несколько выбило Чимбика из колеи, его ум не переставал просчитывать ситуацию. Например, можно было сломать Дариусу руку — не смертельно, но эмпатия гарантировано выведет людей из строя. Хороший вариант, и король очень удачно стоит рядом, но… Но Чимбик хотел узнать, какое же решение примет высокопоставленный дворняга. А запись вынесения приговора лишит братьев иллюзий по поводу верности людям. — Вы же понимаете, что только что загубили свою карьеру? — посмотрел на Савина азиат. — Да и чёрт с ней, — презрительно отозвался Савин. — Зато сохранил совесть. Густав Альбор с интересом рассматривал репликантов и людей, вставших на их защиту. — Я смотрю, мнения радикально разделились, — хмыкнул он. — В штабе явно поторопились с принятием решения о ликвидации. — Сказал бы, каким органом в штабе рассматривали этот вопрос, — отозвался Стражинский. — Но в присутствии представителя императорской фамилии это будет в высшей степени грубо. Тем не менее я полностью разделяю мнение майора Савина, господин генерал-адмирал. У репликантов нет излишней тяги к насилию, они не получают от него удовольствия. Да, они агрессивней нас, но такими их создали. И, в отличие от большинства людей, они-то как раз умеют свои порывы контролировать. Кнехт при этих словах недовольно заворчал, но, уловив взгляд Альбора, замолк, уставившись на свои сцепленные пальцы. — Те, кто не научился держать себя в руках, — продолжал полковник, — давным-давно списаны как дефектные. Упомянутый бунт репликантов вызван некомпетентностью командного состава. И условиями содержания. Например, во взбунтовавшемся батальоне широко практиковались телесные наказания и прочая дикость. Результат такого, с позволения сказать, руководства подразделением недавно демонстрировал генерал-майор в попытке впечатлить господина Дариуса. Что характерно, это не изменило желания господина Дариуса оставить репликантов на планете. Идиллиец согласно склонил голову. — Я поддерживаю предложение господина губернатора, — подал голос молчавший до того азиат. — Господин генерал-адмирал, разрешите изложить свои аргументы. — Говорите, — кивнул Альбор, с интересом наблюдая за Савиным и репликантами. — Во-первых, единственное полноценное применение репликантов в условиях современной войны произошло во время данного конфликта, — азиат кинул быстрый взгляд на Стилета. — Как видите, командиры подразделений результатами довольны. Стражинский кивнул, подтверждая сказанное. — Я согласен с полковником в его выводах относительно причин бунтов и недовольства репликантов, — продолжил генерал-полковник. — На примере бригады Стражинского видно, что всё зависит от компетентности командиров. Во-вторых, считаю, что Идиллия — действительно оптимальный вариант для размещения 105-й бригады ССО на постоянной основе. Репликанты одним своим присутствием отобьют у союзовцев охоту даже просто косо смотреть в сторону планеты. В-третьих, раз уж господин губернатор столь щедр и великодушен, предлагаю перевести сюда всех остальных репликантов пробной партии, а бригаду развернуть в дивизию с соответствующими средствами усиления. Густав Альбор внимательно посмотрел на азиата, затем вновь перевёл взгляд на Савина и репликантов. — Вы учли желание этих двух… — Кнехт неприязненно посмотрел на Чимбика и Блайз, — …единиц дезертировать? — Учёл, — спокойно ответил азиат. — Если вы, господин генерал-майор, внимательно читали отчёты, то должны были заметить одну деталь: Чимбик и Блайз хотели дезертировать под влиянием личных обстоятельств. Причина возвращения у каждого из них своя, но тем не менее оба поставили защитумирного населения Идиллии выше собственных желаний. — Они так запрограммированы, — не согласился генерал-майор. — Вы сейчас противоречите сами себе, Кнехт, — улыбнулся азиат. — Несколько минут назад вы демонстрировали результаты бунта репликантов как главный аргумент в пользу их списания, а теперь утверждаете, что они, по вашему выражению, «запрограммированы» защищать штатских. Полагаю, что убитые репликантами рабочие Консорциума по достоинству оценили бы данное заявление. Кнехт молча опустил голову, признавая поражение. — Далее, — вежливо улыбнувшись оппоненту, продолжил генерал-полковник. — На примере Чимбика мы видим, что репликанты могут полноценно встраиваться в общество. Идиллийцы крайне трепетно относятся к детям, но госпожа Варес абсолютно спокойно доверяла их Чимбику. И не только ему, что подтверждает детская экскурсия в расположение бригады. «Чего тянешь?» — пришло Чимбику сообщение от Динамита. «Жди», — коротко ответил сержант, жадно наблюдая за Альбором. Сейчас решалось всё. — Сержант Стилет, — генерал-полковник показал на безногого репликанта, — личных отношений с идиллийцами не имеет. Я изучил рапорты о том бое, где он потерял ноги, и заявляю со всей ответственностью: ему ничего не стоило отказаться от атаки. И до, и после этого подобные опорные пункты врага уничтожались огнём артиллерии или авиацией без оглядки на заложников. Тем не менее всё отделение сражалось за гражданских до последнего. Повторяю, не имея личных привязанностей. Я вижу в этом высшее проявление воинской доблести и чести. Потому что долг солдата — защищать. — Спасибо, господин генерал-полковник, — тихо сказал Стилет. Впервые его благодарили вот так. Просто, не перед строем. — Это тебе спасибо, сержант, — улыбнулся ему азиат. — За то, что напомнил всем о долге солдата. — Я вас услышал, — произнёс Густав Альбор и с интересом посмотрел на репликантов. — Теперь хотелось бы узнать, чего желают они сами. Особенно дезертир. Он уставился в глаза Блайзу. — Что выберешь: пойти на все четыре стороны с территории Доминиона, прихватив с собой подружку, или остаться на Идиллии и служить, но уже в статусе, максимально приближенном к человеческому? Слово Альбора, можешь выйти отсюда свободным и улететь на первом же корабле. «Соглашайся, — передал по импланту Чимбик. — Неизвестно, чем у нас всё закончится. Бери Ри и Эйнджи и уходи. Слово члена императорской семьи нерушимо. Что бы мы ни сделали». «Да», — поддержал Стилет. Не ожидавший такого Блайз растерянно моргнул, но в следующий миг справился с собой и уверенно заявил: — Останусь. «Дурак», — сообщил ему Стилет. «Садж мне это с детства говорит», — отозвался Блайз. Кажется, ответ удивил многих. Кнехта — точно: генерал-майор даже прекратил разглядывать столешницу и во все глаза уставился на Блайза. А вот Савин одобрительно хмыкнул и хлопнул репликанта по плечу. — Почему? — заинтересованно спросил Альбор. — Ты ведь уже собирался дезертировать, оставив братьев. — Все совершают ошибки, — Блайз посмотрел в глаза генерал-адмирала. — Я тоже. Повторять не собираюсь. — А что остальные? — взгляд Густава переместился с одного сержанта на другого. — Чего хотите вы? «Мне нравится то, что говорят Дариус и этот генерал-полковник», — передал Стилет. «И мне», — поддержал Блайз. «Принято», — ответил Чимбик и вслух сказал: — Мы бы хотели остаться служить на Идиллии. В статусе, максимально приближенном к человеческому. А ещё лучше — на равном с людьми положении. Густав откинулся в кресле и сложил на груди руки. — Вы понимаете, что в таком случае обязаны будете продолжать безупречно выполнять свой воинский долг? — спросил он. — Так точно, — хором ответили репликанты. Помедлив, Альбор кивнул. — Хорошо. Тогда в качестве эксперимента я принимаю предложение господина генерал-полковника, — Густав подтянул к себе планшет. — Надеюсь, что не пожалею об этом решении. «Когда начинаем?» — пришёл запрос от Динамита. Чимбик тихо выдохнул и вышел на общую волну. «Всем, — передал он. — Отбой операции. Повторяю: отбой операции». «Ты продался помойкам, — пришёл ответ от Динамита. — Принимаю на себя руководство операцией. Всем. Начинаем!»
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1» Динамит с трудом контролировал ярость. До свободы осталось сделать всего шаг — и этот чёртов дурак, связавшийся с «помойками», всё отменяет! «Принимаю на себя руководство операцией. Всем. Начинаем!» — приказал Динамит через имплант. «Ты не командир», — пришёл ответ от Рателя. «Я принял командование на себя! — вскипел Динамит. — И приказываю атаковать!» «Тебя никто не назначал, — ответил Ратель. — Командир — Чимбик. Он дал отбой. Раз он так сделал, значит, на то есть причина». «Садж, мы заблокированы в комнате посыльных, — пришло Динамиту сообщение от четверых его солдат в штабе. — Оружия нет, нас контролируют двое гвардейцев». Динамит зарычал от ярости. «Ожидайте, — ответил он. — Сейчас отвлеку». Если убить снайпера — поднимется пальба, которую уже не остановить. И восстание придётся начинать, что бы там ни приказал этот дефективный Чимбик. Да, кто-то из репликантов погибнет, но это необходимая жертва за свободу остальных. Динамит огляделся. Он, Брауни и обе помойки с их зверёнышем сидели в курилке за казарменным модулем. Место глухое — тупик, образованный казармой и продовольственным складом. Снайпер залёг на крыше соседнего модуля и не мог видеть «охотников». — Эй, ты куда собрался? — прищурилась одна из помоек, самая болтливая, когда он встал. — Зануда написал отбой. — Заткнись, — зло отозвался Динамит. — Работаем без него. Опасное движение он распознал без труда — помойки не могли сравниться с репликантами в скорости реакций. Свитари даже не успела прицелиться, когда Динамит ударом ствола по запястью выбил у неё парализатор. Хрустнула сломанная кость, девушка зашипела от боли и попыталась отпрыгнуть, но Динамит схватил её за горло. — Нельзя вам верить, помойки, — прошипел он, сжимая пальцы. Убить людей требовалось тихо, чтобы не всполошился снайпер. Мир перед глазами Динамита взорвался снопом искр. Сержант зашатался, словно подрубленное дерево и рухнул, увлекая за собой Свитари. Впившихся в плечо клыков котёнка он уже не почувствовал. — Кричать нельзя, — предупредил вырубивший Динамита Брауни, пинком отталкивая бессознательное тело от Свитари. Обе Лорэй кивнули: Свитари, шипя и грязно ругаясь, Эйнджела, молча стиснув зубы. «Динамит нейтрализован», — доложил репликант Чимбику, складывая приклад автомата, которым и приложил разбушевавшегося сержанта.
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1» «Динамит нейтрализован», — доклад Брауни вызвал у Чимбика облегчение. Судя по взгляду Дариуса, вновь севшего за стол, идиллиец не мог сопоставить звучавшие слова и состояние краха мира в душах репликантов. А вот остальные люди ничего не заметили: Альбор дал поручение Кнехту составить проект приказа о развёртывании 105-й бригады ССО в дивизию с пунктом постоянной дислокации на Идиллии. — Если будете исправно нести службу, — Густав вновь поднял взгляд на репликантов, — я сочту эксперимент с вашей социализацией на Идиллии удачным. В качестве поощрения каждые несколько лет службы вы будете получать новые права, а через десять — сможете уйти в запас полноправными подданными. Либо заключить контракт и через двадцать — выйти на пенсию полноценными гражданами. За особые заслуги любой из вас может получить полные права подданного Доминиона досрочно. Но… Чимбик напрягся. Вот оно — то самое «но», которого он так опасался. Понятно, что люди выставят определённые условия, но какие? Не проиграют ли репликанты, отказавшись от бунта? Может, Динамит был прав — и стоило начинать восстание? — Дисциплинарный Устав един для всех, — Альбор посмотрел Чимбику в глаза. — В случае бунтов, преступлений в отношении мирного населения — виновных солдат расстреливают. Вас же ликвидируют всех, ибо выяснится, что генерал-майор Кнехт был прав, и вы действительно можете стать опасны и неконтролируемы вне зависимости от внешних факторов. — Единичные случаи неизбежны, — подал голос генерал-полковник Ямасита. — Мы переводим сюда всех репликантов. Каждая из групп обучалась в определённой среде, со своими особенностями. Некоторые — в очень жёстких условиях. — Это уже проблемы командования, — усмехнулся Густав. — Пусть полковник Стражинский и майор Савин докажут правоту своих утверждений. — Кстати, о командовании, — подал голос Кнехт. — В формируемую дивизию понадобятся младшие офицеры. Командиры взводов и прочие лейтенантские должности. Не корпоратов же тащить. — Не вижу проблемы, — отозвался Альбор и обратился к Стражинскому: — Господин полковник. Отберите в бригаде тех сержантов, которых считаете самыми подходящими для должностей командиров взводов. Отправим их на офицерские курсы. Этих двоих, — генерал-адмирал указал на Чимбика и Стилета, — обязательно. На освободившиеся места командиров отделений определите наиболее подготовленных рядовых. Как вот этот болтун, — он кивнул на Блайза. — Есть, — отозвался Стражинский. «Мы станем офицерами?» — даже сообщение через имплант передавало изумление Стилета. — Надеюсь, вы понимаете, что в случае неудачи эксперимента первыми пойдёте под расстрел? — спросил будущих лейтенантов Альбор. — Так точно! — хором отозвались Чимбик и Стилет. — Вы, к слову, тоже, — Густав по очереди оглядел Стражинского и Савина. — Как ответственные лица, убедившие меня в продолжении программы. А вас, господин Дариус, как гражданское лицо просто снимут с должности и отдадут под суд. При условии, что вы доживёте до этого момента, если репликанты слетят с катушек. Идиллиец кивнул и сказал: — В этом случае мне нужна возможность влиять на процесс. Как насчёт создания службы адаптации репликантов? Эмпаты лучше прочих смогут отследить настроения. — Хорошо, — согласился Альбор. — Психологи и так обязательны в штате подразделения. Вот вашими людьми и укомплектуем, чтобы не плодить лишние отделы. — Тогда позвольте сразу же посоветовать способ улучшения психологического климата репликантов, — широкой улыбке идиллийца позавидовали бы звёзды голофильмов. — Освободите одного из них прямо сейчас. Он станет символом возможного счастливого будущего для остальных и гарантией серьёзных намерений Доминиона. Генерал-адмирал ненадолго задумался и кивнул: — Хорошо. Сержант Чимбик. У вас есть кто-то, кого вы готовы назвать прямо сейчас? — Так точно, господин генерал-адмирал! — без колебаний отозвался Чимбик.
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1» Первым, кого увидел очнувшийся на госпитальной койке Динамит, был Чимбик. Стоя у стены, он сверлил собрата неприязненным взглядом. — Предатель, — рыкнул Динамит, вскакивая на ноги. — Шавка помоечная! — Заткнись! — припечатал Чимбик и протянул взбешённому собрату планшет. — Прочти. — Что это? — едва не сплюнул тот. — Твоя свобода, — глядя ему в глаза ответил Чимбик. — И залог свободы всех наших братьев. — Что?! — Динамит выхватил планшет и уставился в текст на экране. По мере прочтения злость утихала, уступая место растерянности. — Ты теперь первый репликант, уравненный в правах с людьми. И если не сумеешь обуздать свою злобу — станешь последним и лишишь такого шанса всех братьев. Динамит опустил руку с планшетом. Прочитанное не укладывалось в сознании. Даже злиться на Чимбика уже не получалось. Происходящее было попросту невозможно. Наверное, удар по голове был слишком сильным. — Что произошло? — наконец спросил он. — Нам дают возможность остаться на Идиллии и честной службой заработать себе свободу, — сообщил Чимбик. — Шаг за шагом. — Мы могли взять свободу силой! — уже без былого запала возразил Динамит. — Мы могли попытаться, — согласился Чимбик. — Возможно, нас даже приняли бы на Тиамат. Возможно, мы не потеряли бы слишком много братьев, осваиваясь в мире смерти. При определённом везении Доминион не разнёс бы планету за укрывательство беглого имущества. Но это было наше решение, не всех братьев. Чимбик подался вперёд, глядя Динамиту в глаза. — Чем мы с тобой лучше корпоратов или Доминиона, если будем решать, как жить каждому из них? Теперь у них есть возможность самим выбирать судьбу. Если ты не предпочтёшь пойти на поводу злости и лишить их этого шанса.
(обратно)
Эпилог
Планета Идиллия. Город Арбаро Колонны войск Союза маршировали к шаттлам под звуки маршей. Солдаты возвращались домой. — Не допустили ли мы ошибку, — тихо заметил Ямасита, — запустив слух, что это их сопротивление вынудило Доминион подписать мир? Он, Густав Альбор и Дариус сидели на трибуне, возглавляя группу наблюдателей Доминиона, прибывших проконтролировать вывод союзовских войск с Идиллии. — Теперь эти солдаты чувствуют себя победителями, — продолжал генерал-полковник. — Вернувшись домой, они разнесут этот бред. Это может создать плохой прецедент, породив мнение, что с нами можно разговаривать с позиции силы. Альбор посмотрел на взлетающие шаттлы. — Пусть радуются, — сказал он. — Нам это на руку. А вот Союз ждут потрясения. Из кого набраны рядовые и сержанты? Беднота с Нового Плимута, голодранцы из эдемских трущоб, нищие крестьяне Акадии, вечно голодные гефестианцы и бейджинцы. Они видели жизнь на Идиллии и попробовали её на вкус. И он им понравился. А теперь им предстоят возвращение домой, демобилизация и возвращение к прежней жизни. Сладкий аромат победы быстро развеется, уступив место горькому осознанию того, что лично для них ничего не поменялось. Густав ненадолго замолчал: мимо трибуны прошёл батальон гефестианцев, радостно горланящих песню про Джонни, вернувшегося домой[358]. — Солдатам, не испугавшимся нашей военной машины, — продолжил генерал-адмирал, глядя вслед прошедшему батальону, — придётся возвращаться к прежней жизни. И если гефестианцы и бейджинцы с их устройством общества станут лишь усерднее трудиться, чтобы подарить следующим поколениям цветущий мир, то остальным придётся хуже. Акадийцы, плимутцы, эдемцы зададутся вопросом: почему мы так живём? Ведь наши планеты не хуже Идиллии. Тогда почему одни — в золоте, а другие — в дерьме? Причём задавать этот вопрос будут уже не замордованные бедняки, а ветераны, прошедшие горнило самой страшной войны в истории Союза. Люди, которых уже не испугаешь полицейской дубинкой. Ямасита согласно хмыкнул, представив, какой неприятный сюрприз ожидает акадийского дворянчика, решившего поправить материальное положение продажей семьи такого ветерана в рабство. — Они уже спаяны солдатским братством, — генерал-адмирал улыбнулся. — Единая сила. То, что они из разных слоёв общества, будет им на руку, помогая проникать во все структуры государства. Любая попытка властей применить силу лишь крепче сплотит их. Так что эти люди, — завершил свою мысль Густав, — наше самое эффективное оружие в покорении Союза. Пусть считают себя победителями — от этого хуже лишь их правительству и олигархам. Дариус молчал. Даже если ему не нравилась мысль о подогревании недовольства и поощрении вооружённых восстаний в соседних мирах, он не собирался вмешиваться. Густав хмыкнул. Как бы ни были добры и наивны в массе своей местные, планетарная администрация прекрасно осознавала, что всеобщее благо и мир во всём мире невозможны. Разве что всё человечество внезапно обретёт эмпатию. А пока такого чуда не случилось, губернатор и его подданные заботились о защите собственного мира и жизненного уклада. — Смените приоритеты киностудиям, — обратился к Дариусу Густав. — Оставьте самые успешные проекты о романтике фронтира и колониальной жизни, а остальные ресурсы направьте на работу с Союзом Первых. Внушите им мысль, что мы не враги, что Доминион несёт общечеловеческие ценности, порядок и стабильность. Создайте в их сознаниях прочную связь Доминиона, мира и процветания. Особенный упор сделайте на молодёжь. Заодно займитесь грантами на обучение для талантливых детей, предоставьте льготное высшее образование на Идиллии для молодых гениев и прочее. Не мне вас учить. Идиллиец согласно склонил голову. Вербовкой людей с потенциалом Идиллия занималась давно. В основном для себя, но по требованию метрополии разворачивала комплекс программ в перспективных колониях. Или, наоборот, агитировала граждан Доминиона переселяться на ту или иную планету в зависимости от нужд императора. Теперь настала очередь Союза испытать на прочность патриотизм их лучших специалистов и талантливой молодёжи. Мимо промаршировал китежский батальон, набранный из дорсайцев. До трибуны долетели выкрики из строя с обещаниями вернуться и поквитаться. Густав едва заметно поморщился. — И займитесь историей с Дорсаем, — добавил он, провожая взглядом невысокую дорсайку, идущую рядом с медицинской капсулой. В руках девушка несла котёнка тиаматского саблезуба. — Создайте красивую талантливую легенду о сильных и гордых людях, — генерал-адмирал вновь повернулся к собеседнику, — которых подлые корпорации отвернули от родного Доминиона, заставили изменить родине человечества и поднять мятеж. Подобные бунты коропорации планировали спровоцировать по всему Доминиону, ввергнув мирных людей в кровопролитную гражданскую войну. Покажите, как мой отец принял жёсткое волевое решение, спасая миллиарды жизней своих подданных ценой уничтожения одной колонии. И как запретил преследовать выживших, а душе надеясь, что культура Дорсая возродится, и спустя поколения они поймут его решение и вернутся в лоно метрополии. — Это непросто, — заметил Дариус, провожая взглядом синеглазых людей. — Рана свежа, и есть множество живых свидетелей того, как это было. — Проявите воображение, — посоветовал Густав. — Проведите аналогию с тем, как Консорциум подставил Союз, но мы, не желая уничтожать уникальные культуры и остатки дорсайцев, решили дело миром и позаботились о раненых. Расскажите о том, как пострадала Идиллия, но при этом продолжает самоотверженно помогать соседям. С живыми дорсайцами говорили тысячи, а ваши фильмы будут смотреть миллиарды. В сражении красивой истории и правды последняя редко побеждает. — Я вас понял, — склонил голову Дариус. Альбор удовлетворённо улыбнулся. Пусть идиллийцы и не были воинами, зато хорошо разбирались в человеческих душах и способах воздействия на них. В умелых руках они тоже были оружием, способным выигрывать войны без единой капли пролитой крови.
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1» Хоар задумчиво попыхивал трубкой, разглядывая сквозь табачный дым стоящих перед столом близнецов. Как он и рассчитывал, Лорэй изъявили желание поступить на службу официально. — Ну что же, — наконец соизволил он подать голос. — Ваши рапорта подписаны, отношения[359] получены. Взяв в руки пластину сканера, Хоар приказал: — Стоять смирно, не моргать. Проведя сканером перед лицами сестёр, он снял рисунок сетчатки глаз Лорэй, затем с помощью пробника взял образцы их ДНК, записал голоса и спросил: — Эйнджела и Свитари Лорэй, согласны ли вы поступить на службу в Вооружённые Силы Доминиона Земли? Близняшки по очереди произнесли общепринятые слова согласия, фиксируя документ голосовым кодом. — Тогда приведу вас к присяге, — Хоар одёрнул китель. — Правую руку приложите к сердцу и повторяйте за мной… Слова присяги Эйнджела произнесла равнодушно, а Свитари, с ухмылкой прижав руку с «браслетом» лонгеты на запястье к тому месту, где у нормальных людей расположено сердце. Хотя… Теперь Хоар подозревал, что сердце у Лорэй всё же есть. Пусть и не человеческое, «натурализованное» под внешнюю среду. Но всё же они без его приказа добровольцами отправились в захваченный Зелар и даже умудрились спасти уйму гражданских. И наткнуться на своих репликантов. Вернувшись на Идиллию, генерал-майор ожидал чего угодно: от истерики до нежелания продолжать сотрудничество, — но сёстры его удивили. Они просто заявили, что хотят работать на Доминион уже на постоянной основе, но с условием базирования на Идиллии и ведения операций в связке с их репликантами, когда это вообще возможно. И никакого «секса по работе» для Эйнджелы. Свитари, что характерно, это не интересовало. Хоар доходчиво пояснил, что если Родина прикажет, то трахаться и отправляться к чёрту на рога будет даже он, но дал слово, что пожелания учтёт и, если условия позволят, будет отправлять их на задания со штамповками. А условия позволяли. Командование поставило задачу выследить и доставить для публичных процессов всех представителей Консорциума, а также их прихвостней, сумевших сбежать из лап Союза. После того как Лорэй приняли присягу, Хоар вновь уселся за стол. — Вы зачислены курсантами в учебное подразделение войсковой части 05525. Вам оно известно как «Палачи короны». По завершении обучения вам будет присвоено воинское звание «вахмистр» и должность младшего оперативного сотрудника. Хоар тронул сенсор селектора и приказал: — Майор Азил, войдите. В кабинет вошёл Грегуар, одетый в форму офицера Доминиона. — Ваши новые курсанты, — Хоар небрежно указал на Лорэй. — Забирайте. Выйдя из штабного модуля, Грэг повёл сестёр в сторону автопарка. — Слушай, — обратилась к нему по имени Свитари, — а как тут побыстрее получить повышение? — Не «Грег», а «господин майор, разрешите обратиться», — одёрнул её Азил. — Привыкай, теперь ты в армии. В учебке если забудешь правильно обратиться к сержанту — света белого не взвидишь. А тебе зачем? — Да слово какое-то нелепое, — сморщила нос Свитари и, кривляясь, произнесла: — вах-мистр. Фу. Идиллиец расхохотался и предупредил: — За ним следует штабс-вахмистр. — Блин! — расстроилась Ри. — Какое там ближайшее благозвучное звание, и кого нужно трахнуть, чтобы его получить? — Ты сначала свыкнись с мыслью, что в следующие полгода трахать будут тебя, — усмехнулся Азил. — Причём такими способами, какие ты и представить себе не можешь. Говорю по личному опыту, после этого слово «вахмистр», обращённое к тебе, вызовет не смех, а оргазм. — А я думала у «палачей короны» всё попроще, — вздохнула Свитари. — Раньше так и было, — вздохнул Азил. — До присоединения Идиллии к Доминиону мы были чем-то вроде закрытой религиозной касты. А потом нас превратили в подразделение в штате военной разведки Доминиона. Сейчас работаем так же, как и остальные, со скидкой на эмпатию. — Это как? — заинтересовалась Эйнджела. — Имеют за косяки нас в сторонке от остальных…
Планета Китеж. Город Беловодье, столица Костас сполз с постели и сонно побрёл на кухню, думая о том, что выходной — это просто здорово. Особенно когда другие пашут. Как Дана и Нэйв, третьи сутки торчащие на полигоне в семистах километрах от столицы. «Не Нэйв, — мысленно поправил себя Рам. — Ричард Шелтон». Он всё ещё не мог привыкнуть называть бывшего контрразведчика новым именем. Причём совершенно «новым» — три месяца прошло с того момента, как благодаря дяде Костаса, занимающему высокий пост в Совете, прибывший на Китеж Рор Фурланд скоропостижно скончался от полученных на Идиллии ран, а вместо него появился Ричард Шелтон, уроженец Вулкана. Помощь единственного родственника понадобилась Костасу, чтобы максимально быстро легализовать Нэйва. В противном случае процесс мог занять от недели до месяца, а медлить было нельзя. В любой момент кто-нибудь в контрразведке Союза мог повнимательнее присмотреться к «гибели» капитана Нэйва и начать копать. А Костасу абсолютно не улыбалось, чтобы такой дотошный деятель дорылся до Китежа. Поэтому впервые пришлось прибегнуть к «тяжёлой артиллерии» — помощи дяди. Родной брат отца Костаса, Леонид, познакомившись с Нэйвом и результатами его деятельности, впечатлился настолько, что посетовал на отсутствие на Китеже подразделений камикадзе. По мнению генерал-лейтенанта, Грэму с его талантами находить неприятности на свою голову там было самое место. Но, несмотря на театральное ворчание, признал, что кадры с уровнем квалификации Нэйва нужны. И уже на второй день экс-капитан получил паспорт гражданина Китежа. Экзамен на лейтенантское звание Шелтон сдал без труда, после чего поступил на службу в военную полицию Инопланетного Легиона Китежа, в один полк с Даной. Костас обогнул «Танцора», наряженного в красную флюоресцирующую футболку, дабы не спотыкаться о него в темноте, и проник на кухню. Теперь настало время приступить к самой приятной части утра: издевательству над мёрзнущими в тундре. Сварив кофе, Костас с чашкой в руке устроился перед терминалом и набрал номер приёмной дочери. — Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная? — с улыбкой Чеширского кота пропел он, увидев голограмму Даны. — Вообще курорт, — показала та большой палец и вновь поспешно вернула руку к портативной печке — Не хуже Идиллии, приезжай! — Да мне и тут неплохо, — Костас со вкусом сделал глоток. Судя по фону, Ракша сидела в вырытой в глубоком снегу пещере. Что полностью соответствовало условиям учений: поиску партизан, когда подразделения «охотников» постоянно перемещаются по тундре. Послышалось пыхтение, и в убежище вполз Грэм. Точнее, Ричард. — Привет, — поздоровался он с Костасом, снимая шлем. Красное, обмороженное лицо гефестианца говорило о том, что Нэйв на собственной шкуре смог убедиться в обманчивости солнечной погоды в тундре. — Смотри! — он продемонстрировал Костасу обломок замёрзшего до состояния льда банана, похожий на «розочку» из горлышка стеклянной бутылки. — Я думал, это сказка для приезжих про типа, которого пырнули замороженным бананом! А вот, оказывается, правда… — Дикарь, — вздохнула Ракша, отбирая заледеневший фрукт и кладя тот на печку, — всё бы тебе продукты переводить… За её спиной зашевелился спальный мешок. Вымахавший с овчарку котёнок высунул нос, обнюхал банан и с недовольным ворчанием убрался обратно в тепло. Тундра явно не понравилась обитателю жарких степей. — Подозреваю, Блайз останется недоволен этим гостиничным номером, — пошутил Костас, прикладываясь к кружке. — Не только он, — Грэм уселся рядом с Ракшей. — Чёрт, я хочу увидеть идиотов, которые действительно решат партизанить в этой белой срани. Тогда и подыхать можно со спокойной душой. — Ну, может, вас порадует это, — Нэйв показал планшет с текстом приказа. — После учений отправляетесь в командировку на Акадию. — Вот и плавать научишься, — ткнула Нэйва локтем в бок Ракша. — Дикий гефестианец: снега не видел, в море не плавал… — Снега я на всю жизнь навидался, — буркнул тот. — И лыжи эти ваши чёртовы тоже скоро в кошмарах видеть начну. Он вынул пакет с супом дёрнул язычок нагревательного элемента. Из спального мешка вновь показался любопытный нос Блайза. Костас усмехнулся, глядя, как Дана запускает руку в спальник, чтобы почесать котёнка за ухом. Немедленно послышался рокочущий звук, похожий на далёкие грозовые раскаты, это замурлыкал Блайз. — Каким составом летим? — поинтересовался Нэйв. — Всем полком, — Костас сделал медленный глоток, с удовольствием глядя на вытянувшиеся от зависти лица собеседников. — Король Филипп Второй принял закон о реформах, так что там сейчас веселуха: барончики ему войну объявили. Не нравится им запрет на работорговлю и урезание прав. Нэйв усмехнулся. — Созрел-таки, — сказал он, передавая разогретый суп Дане. — Ну да, — подтвердил Костас. Решение акадийского короля было следствием вспыхнувших сразу после войны митингов протеста. Демобилизованные ветераны требовали реформ, причём вместе с простолюдинами того же добивались и многие вернувшиеся дворяне. Король дураком не был и прекрасно осознавал, что перемены неизбежны, в противном случае архаичный феодальный уклад грозит дальнейшим прозябанием Акадии на роли третьего мира, ценного лишь как источник продовольствия для развитых планет. Но с этим не захотело мириться большинство баронов, привыкших к вольностям и привилегиям дворянского сословия. К тому же запрет на работорговлю лишал их значительных — по акадийским меркам — доходов. Выход из ситуации они видели лишь один: поднять бунт. Король, в свою очередь, кинул на восставших свою гвардию и китежских наёмников. Объявлять мобилизацию Филипп не стал, видя в ветеранах-акадийцах непредсказуемую силу, вполне способную после победы над баронами скинуть заодно и самого короля. С китежцами такого исхода опасаться не приходилось. — Прям даже зависть берёт, — продолжал Рам, прихлёбывая кофе. Судя по лицам и взглядам Ракши и Грэма, в данный момент зависть брала отнюдь не Костаса. Так же, как и желание прибить издевающегося гада. — Вам, оперативникам, не нужно лазить по мангровым болотам, — вдохновенно продолжал Костас, старательно делая вид, что не замечает, как собеседники смотрят на кружку с кофе в его руке, — всё в цивилизации. Налаживать агентуру, отлавливать баронских стукачей… Лафа! Правда, не ожидал, что ты, о дочь моя, окажешься в рядах рыцарей плаща и кинжала! — Рыцарь у нас он, — Дана пихнула локтем Грэма, — а я верный оруженосец. Рублю тех, кто нашего рыцаря с коня стащить нацелится, завершила она. В отделе контрразведки Ракша занимала должность «физика» — так в шутку называли офицеров группы физической защиты. Причём в группу её взяли сразу, едва изучив послужной список. — Какие времена настали, — с усмешкой добавил Нэйв. — Теперь прекрасная дама прикрывает спину рыцаря, сражающегося во имя неё. — Ты б меньше этой спиной заслонял всяких гадюк, пустивших слезу, я бы за неё не волновалась, — без тени улыбки сказала Дана. — Работа у нас, рыцарей, такая, — Грэм взял её за руку. — Тем более когда гадюка просит жалобным голосом: «Не убивай меня, я тебе ещё пригожусь!» И держит слово. — Вылитый Иван-дурак, — вздохнула Дана, но руки не отняла. — А потом ищи тебе мёртвую и живую воду. — Ладно, черти снежные, грейтесь мечтами о пляжах Акадии, — Костас отсалютовал им чашкой. — До связи. Отключившись, Рам задумался над тем, как провести оставшийся день. Всё же выходной для командира учебного полка, принявшего свежую партию курсантов, — уже роскошь, а уж начавшийся вот так — просто, а не со звонка дежурного, докладывающего об очередном происшествии, — роскошь вдвойне. Словно подслушав его мысли, запиликал коммуникатор. «Сглазил», — мрачно подумал Костас, но удивлённо моргнул, глядя на незнакомый номер и очень даже знакомое лицо, высветившееся на экране. Арора Зара, собственной персоной. — Госпожа Зара? — Костас поражённо воззрился на идиллийку. — Что вы здесь делаете? Связь в реальном времени могла значить лишь одно: Зара или на Китеже, или на его орбите, на одной из станций-терминалов, к которым пристыковывались пассажирские корабли. — Прибыла в длительную командировку на Китеж, — улыбнулась собеседница. Она изменилась: взгляд больше не лучился счастьем и любовью ко всему миру, улыбка стала сдержанной и немного печальной. Но Рам радовался и этому. Жива. Арора так и не связалась с ним после отъезда из Зелара, да и Костас не пытался её разыскать. Тогда идиллийка была на грани и ему меньше всего хотелось подтолкнуть её к маленькому плоту, цветам и яркому огню посреди озера. — Командировку? — Костас растерянно моргнул, пытаясь сообразить, какие дела могли привести идиллийского мэра на Китеж. Хотя… Вряд ли руинам, оставшимся от Зелара, требовался руководитель. — Корона поручила мне расширение торговых отношений с Китежем, — правильно истолковала его замешательство идиллийка. — И контроль за строительством и введением в эксплуатацию нового купола с идиллийским центром развлечений. На этот раз я руковожу вторжением на вашу планету. Шутка получилась грустной, но Костас поймал себя на том, что улыбается. То ли потому, что Зара могла шутить на эту тему, то ли потому, что ему нравилась мысль о том, что идиллийка теперь какое-то время проведёт на Китеже. — Самая приятная экспансия в истории человечества, — искренне сказал он. — Могу поспорить, что каждый житель нашей планеты сочтёт своим долгом встретиться с захватчиками лицом к лицу. — Вы можете стать первым героем, — сообщила идиллийка и на экране высветились координаты. Одеваясь, Костас побил все уставные нормативы. — За старшего! — привычно бросил он «танцору», выскакивая за дверь.
Арора звонила ему прямо из космопорта, где Рам и застал идиллийку на одной из посадочных площадок. Зара сидела на бронеколпаке деактивированного «Октопуса», автоматической огневой точки со снятым вооружением, наблюдая за разгрузкой шаттла. «Октопус» — как и множество его собратьев — установили с началом войны между Доминионом и Союзом, когда войска Китежа были приведены в полную боевую готовность на случай, если одна из сторон решит расширить зону боевых действий. Тогда такой сценарий казался весьма вероятным, особенно со стороны Доминиона. Теперь же огневые точки потихоньку демонтировали, увозя обратно на склады. Странное соседство: идиллийка и оружие. Странное и неправильное. Контраст усиливала одежда Ароры — как всегда красивая и не слишком практичная в условиях Китежа. Тут больше пригодился бы комбинезон из «умной ткани» с подогревом — город под куполом не мог похвастаться жарой. Даже в жилых секторах температура на «улицах» не поднималась выше пятнадцати градусов, а уж на посадочных площадках космопорта не доходило и до десяти. Зара куталась в тёплый плед, очевидно, одолженный кем-то из служащих космопорта, и с детским удивлением на лице рассматривала пар от собственного дыхания. Стоило китежцу приблизиться, как идиллийка вздрогнула и повернула голову. При виде Костаса она заметно расслабилась, а на губах Ароры появилась тень былой счастливой улыбки. — Оделись вы не по погоде, — заметил Костас. Перемены, произошедшие с Аророй, вызывали у полковника закономерное чувство вины. — Парадокс, — вздохнула идиллийка. — Я так много читала о вашей планете, экономических отношениях, особенностях сельского хозяйства и продовольственных нуждах, что средняя температура в жилых куполах просто вылетела из головы. Оно и к лучшему: я заказала принятую у вашего народа тёплую верхнюю одежду. Это ведь будет уважительно — носить то, что принято в вашей культуре? — Лучше оставайтесь собой, госпожа Зара, — сказал Рам, снимая бушлат и накидывая на плечи идиллийке. — На своих мы насмотрелись вволю. Для него, коренного китежца, остаться при температуре в плюс пять градусов одетым в полевой комплект с термобельём, вовсе не казалось дискомфортным. Идиллийка благодарно улыбнулась и подвинулась, освобождая место рядом с собой на пледе. Костас уселся на нагретое её теплом место. Какое-то время они молча наблюдали за разгрузкой шаттла. Вокруг суетился обильно увешанный ювелирными изделиями эдемец, на ломаном эсперанто громогласно выражая негодование темпами работ. Операторы погрузчиков лениво отругивались, из-за чего эдемец ярился всё больше и больше, под конец сорвавшись на ультразвук. У Костаса мелькнула мысль о том, что подобная сцена немыслима на Идиллии. — Знаете, почему я получила это назначение? — спросила Арора, не сводя взгляда с вопящего эдемца. — Вы прекрасный управленец, — предположил Костас. — У нас много хороших управленцев, — покачала головой Зара, — но мало тех, кто способен жить и работать среди чужаков. Одно дело — обучиться вести с вами дела и принимать у себя, а другое — покинуть Идиллию и жить в вашем мире. В вечном недоверии, злости, жестокости, зависти и недовольстве своим местом. Для большинства из нас это невыносимо, потому идиллийцы не часто покидают родную планету надолго. И мало кто делает это больше одного раза. Костас понимал, о чём она говорит. Идиллийцы жили в своём мире, утопическом с точки зрения обитателей других планет, но тем не менее реальном. Мире, созданном кропотливым трудом предыдущих поколений идиллийцев, подаривших своим детям идеальное общество. Но абсолютно не приспособленное к существованию в окружающей реальности, где сильный всегда готов подмять под себя, а то и вовсе сожрать слабого. — Тогда почему вы тут? — прямо спросил Костас. Ему казалось, что Арора ещё долго не захочет видеть инопланетников, не то что покидать Идиллию. — Сложный вопрос, — всё также не глядя на него ответила Зара. — После всего, что случилось в Зеларе, я вдруг осознала, насколько хрупок мой мир. Глядя на сородичей, я испытываю страх, потому что помню, что с ними может случиться. Это так мучительно — ощущать себя бессильной, знать, что все твои труды могут обратиться в пепел… Костас молча слушал. Перед глазами встал Зелар — таким, каким он его видел в последний раз: серо-чёрно-коричневое месиво, затянутое дымом пожаров. Зримое олицетворение того, что сейчас творилось в душе Ароры, потерявшей практически всё: любимого человека и родной город, который она называла «дитя души». — Со мной рядом теперь больно, — странные для постороннего слова Костас понял и без пояснений. — Я не могу видеть даже соуль. Он вернулся и обнаружил руины вместо дома, известие о смерти и меня… Арора сжалась и плотнее укуталась, но Рам не был уверен, что дело в холоде. — Я расторгла то, что у вас принято называть браком, — продолжила странную исповедь идиллийка. — Не хочу, чтобы он жил в боли, которую не в силах утолить. Никто не в силах. Это как незаживающая рана. Мне казалось, что «поцелуй вечности» — единственный способ избавиться от боли, но кое-кто меня переубедил. — Кто? — тихо спросил Костас. Арора сейчас напоминала ему Дану в первые дни после гибели отца — такой же сгусток душевной боли. Раму очень хотелось обнять идиллийку, взять хоть частичку её горя, но удерживало понимание: всё это — его вина. — Как ни странно, король Дариус. До встречи с ним я не особенно задумывалась о том, как Идиллия вписывается во внешний мир. Это было абстракцией: мы торгуем, выполняем распоряжения Доминиона, взаимодействуем с другими планетами. Теперь я осознала, в каком безумном и жестоком мире ведутся переговоры, создаются новые проекты, налаживаются контакты. И как мало идиллийцев, способных пережить столкновение с этим миром и оградить от него других. Король считает, что я одна из них. Что когда я изучу мир со всем его злом и несправедливостью, на смену боли придёт понимание, покой и сила. Рам посмотрел на укутанную в бушлат Зару и подумал, что на месте короля наоборот попытался бы оградить её от мира за пределами Идиллии. Но… Возможно, соплеменник куда лучше понимает, как ей помочь. — Ты живёшь среди ужаса войны и смерти, но не лишился души и человечности, — идиллийка поднесла пальцы к губам и подула, согревая дыханием. — Как-то сумел сохранить себя и стать сильным. Зара подняла на него печальный, но полный знакомой решимости взгляд: — Научи меня жить в своём мире…
Планета Идиллия. Военная база «Эсперо-1» Стражинский и свежеиспечённый подполковник Савин сидели в курилке, попивая кофе и наблюдая, как Чимбик и Стилет проверяют заступающий наряд. — Из штаба сектора очередной запрос прислали, — с ленцой сообщил Савин, делая глоток. — Требуют отчёт по репликантам. Савин с новым званием получил должность начальника штаба дивизии. Прежнего повысили до полковника и перевели начальником штаба 58-й армии — так теперь называлась расквартированная на Идиллии группировка войск Доминиона. — Делом бы занимались с тем же энтузиазмом, с каким нас дурацкими запросами бомбардируют, — поморщился Стражинский. — Кретины, они всерьёз полагают, что репликанты, которых обучали с детства, не справятся с новыми должностями? Он кивнул на плац. — Чимбика и Стилета через полгода смело можно на роту ставить, — Стражинский достал сигарету. — Но «паркетным квамандос» это хрен объяснишь. — Да ну их в задницу, — Савин откинулся на спинку скамейки и блаженно прикрыл глаза. — Отпишусь — и на месяц отлипнут. Вдалеке загрохотала тяжёлая техника — у инженерно-строительных батальонов закончился обеденный перерыв. База расширялась, превращаясь в полноценный военный городок со всей необходимой инфраструктурой, в полном соответствии с развёртыванием группировки в армию. Доминион показывал, что никуда не собирается уходить, превращая Идиллию в укреплённый форпост. Модули казарм сменяли нормальные дома для семейных и общежития для холостых, строились магазины и школы для детей военнослужащих. — А, паркетные особенно требуют следить за репликантами, когда те получат жильё, — вспомнил Савин. Дома для искусственных солдат строили отдельно, не по типовым армейским проектам, а в идиллийском стиле. Все расходы на возведение взяло на себя планетарное правительство, а работами занимались местные подрядчики. И теперь среди типовых коробок военного городка рос район необычных круглых домов с бассейнами в середине. Один — на отделение из шести репликантов: идиллийцы посчитали, что так искусственным солдатам, привыкшим жить вместе, будет легче адаптироваться к изменившимся бытовым условиям. — Это всё наша человеческая анатомия виновата, — усмехнулся Стражинский. — В смысле? — Савин приоткрыл глаз и воззрился на комдива. — В прямом, — Стражинский убрал так и не подкуренную сигарету обратно в пачку. — Коту, когда делать нечего, он себе яйца лижет. А нам, людям, анатомия не позволяет провернуть подобный номер, потому в моменты безделья приходится искать иные способы себя развлечь. Например, задалбывать подчинённых идиотскими документами, необходимыми к исполнению. Дождавшись, пока Савин отсмеётся, полковник продолжил: — Мы доверяем репликантам оружие, технику и оборудование стоимостью в миллионы. Доверяем командование друг другом. И тут какой-то хрен с бугра начинает сомневаться, что им можно доверить собственноежильё.
Планета Тиамат. Город Монтерей На пирсе гостей города встречала двухметровая статуя — человеческий скелет в чёрной рясе с капюшоном, вооружённый неизвестным Чимбику древковым оружием. Больше всего эта штука напоминала древнюю земную глефу, только с лезвием, прикреплённым под прямым углом. На плече у статуи почему-то сидел скелет крысы, одетый и вооружённый точно так же. Мрачный образ нарушали кружки с янтарного цвета жидкостью, которые оба скелета протягивали людям, словно предлагая чокнуться и выпить. Что многие и делали. — Смерть не страшен, — перехватив удивлённый взгляд Чимбика, объяснил сопровождающий их с Эйнджелой тиаматский лейтенант. — Он просто есть и делает свою работу. А когда не на работе — почему ему не выпить с добрым человеком? И, достав из кармана маленькую фляжку, тиаматец свинтил крышку и легонько стукнул горлышком об обе кружки. — Будете? — предложил он гостям. — Сначала дело, — вежливо отказался за обоих Чимбик. — А что это за оружие? Никогда не встречал подобного. — Это не оружие, амиго, — рассмеялся тиаматец. — Это коса. Древний сельскохозяйственный инструмент с Земли докосмической эпохи. Им когда-то давно срезали траву. Принято считать, что косой вооружён Смерть, но косит не траву, а жизни. Потому его и называют Мрачный Жнец. — А второй скелет? — полюбопытствовал репликант. — Фамильяр? — Нет, это его амиго — Смерть Крыс, — объяснил сопровождающий. — Тоже ещё с Земли. Давно, ещё на заре космической эпохи, земной писатель описал Смерть таким, каким видим его мы, тиаматцы, просто делающим свою работу. Не страшным. Над ним тоже можно пошутить, с ним можно выпить. Пусть видит, что мы его понимаем и не боимся. Чимбик придержал за поводок саблезуба и оглянулся на статую. Смерть и его «амиго» с кружками выглядели как два загулявших на Идиллии туриста. Подобными изображениями и статуями был украшен весь город. Монтерей — небольшой даже по меркам Тиамат городишко — праздновал День Мёртвых так, как могут только тиаматцы. Ну и, может, идиллийцы. Глядя на шумную, веселящуюся толпу, заполонившую украшенные улицы, нельзя было поверить, что на самом деле это день поминания умерших. На незнакомцев в военной форме Доминиона косились, но без какой-либо неприязни — скорее с любопытством. Особенно на Чимбика — сочетание неправильной татуировки, формы военнослужащего Доминиона и идущего рядом саблезуба рвало у тиаматцев все шаблоны. По мелким особенностям поведения котёнка горожане безошибочно опознавали фамильяра, и это вызывало закономерный вопрос: как гринго смог его заполучить? Фамильяры — душа Тиамат. Кто тогда этот странный тип, в котором за милю виден инопланетник? Чимбик и Эйнджела разглядывали местных с не меньшим интересом. Костюмы, маски, грим — в ход шло всё, превратив горожан в нарядных скелетов. Кожу и шерсть фамильяров покрыли светящейся краской, отчего в сгущающихся сумерках явственно проступали призрачные силуэты и зловещие звериные костяки. Во дворе дома местного мэра — алькада — возвышалась причудливая конструкция, украшенная цветами, свечами и самыми разными предметами. Перехватив удивлённые взгляды гостей, сопровождающий их тиаматец пояснил: это семейный алтарь. На него кладут вещи, имевшие значение для умерших, и их любимые угощения. Так призывают души мёртвых провести праздничный вечер с родными. Чимбик попытался представить, а какие предметы он мог бы использовать, чтобы «позвать» погибших братьев? В голову пришли только элементы брони. Увы, у погибших тогда не было ничего более «личного». Ничего, кроме имён. Наверное, поселись репликанты здесь, их алтари были бы исписаны именами. — Что за гости пожаловали к нам в dia de los Muertos? — громогласно вопросил плечистый матёрый тиаматец с маской черепа на лице. — Это наш алькад, — шепнул сопровождающий. Репликант вытащил из подсумка жетоны погибших на Идиллии и протянул мэру: — Я обещал мёртвым друзьям, что верну их домой.
Планета Идиллия. Город Эсперо Это было так странно — иметь свой дом. Не спальную капсулу, не койку, не комнату в казарме, а настоящий дом. Идиллийцы предложили помочь с меблировкой, но Чимбик с братьями решили обустроить новое жилище самостоятельно. И теперь взвод лейтенанта Чимбика Ареса растерянно разбрёлся по гипермаркету, бродя от одного незнакомого предмета к другому. За ними, хвостом кометы, пристраивались идиллийцы, привлечённые эмоциями репликантов. Наверное, им нравилось каждую минуту вместе с искусственными солдатами открывать что-то новое в давно уже привычном мире. «Садж, что это?» — спросил Сверчок, указывая на заинтересовавший его предмет мебели. «Не садж, а лейтенант, — напомнил Брауни. — Это кресло-качалка». «Зачем нужно неустойчивое кресло?» — изумился Махайра. «Дворнягам нравится», — пожал плечами Брауни и сел в странную конструкцию. Качнувшись пару раз, он недоуменно свёл брови, явно пытаясь понять, что хорошего нашли в этом люди. «Зато теперь понятно, почему нам советовали идти в магазин лично, а не заказывать мебель по сети, — поделился открытием Блайз, развалившись на огромной кровати. — Можно прикинуть, сколько девиц поместится в новой койке». Брауни и Чимбик неодобрительно покосились на брата, но многие репликанты понятливо заулыбались. Для них гражданская жизнь началась на Идиллии, и многие впитали в себя местные взгляды на отношения, сводящиеся к поговорке «чем больше — тем веселее». «Глядя на эти кровати, я начинаю понимать, зачем нам такие большие спальни», — признался Диего. Большими были не только спальни. Каждый репликант получил две личные комнаты, расположенные радиально на втором этаже особняка. Первый этаж занимали гостиная, кухня, столовая и главное сокровище — бассейн. Идиллийцы привыкли селиться широко и с комфортом, но сейчас, мысленно представив план здания, Чимбик понял, что спальни расположены так, чтобы можно было без труда уйти от нежелательного эмпатического контакта. Характерный треск расползающейся под когтями материи подсказал Чимбику, что с покупкой лично он определился. Вернее, это сделал за него котёнок, увлечённо дерущий обивку кресла. — Вот сам в нём спать и будешь! — буркнул Чимбик, за поводок подтягивая к себе пушистого вандала. Из-за шеренги шкафов вышел Динамит. Вот уж за кем никто из идиллийцев не увязывался. Да и не только идиллийцев: даже на обычных, не обладающих даром эмпатии людей угрюмый сержант производил неизгладимое впечатление. Динамиту хватало одного взгляда, чтобы любой человек, рискнувший с ним заговорить, тут же отказывался от своих намерений. Сегодняшний день не стал исключением: роботы-продавцы — и те торопились убраться с пути репликанта. Внезапно свалившаяся свобода и роль «экспериментального образца», чьё поведение способно повлиять на судьбу всех братьев, держали Динамита в постоянном напряжении. Тяжёлый груз ответственности и постоянная необходимость сдерживать кипящую в душе злость не прибавили первому вольному репликанту добродушия. Когда-то Чимбик услышал от Эйнджелы фразу «бойтесь исполнения своих желаний». Глядя на Динамита, он по-настоящему понял её значение. Мечтавший о свободе бунтарь, получив желаемое, обнаружил, что не мыслит жизни без службы. У судьбы своеобразное чувство юмора… И, проведя первую ночь свободного теперь уже человека в городе, Динамит утром уже подписывал контракт в строевой части, возвращаясь в родной батальон. Но именно трудоголизм угрюмого сержанта приглянулся Чимбику. Получив под командование взвод, новоиспечённый лейтенант добился назначения Динамита своим заместителем. И пока ни разу об этом не пожалел. — Ничего не могу подобрать, — вслух сказал Динамит, подходя к Чимбику. Стараясь доказать, что репликанты ничем не уступают людям, Динамит практически перестал пользоваться связью через имплант во внеслужебное время. «Помойки» постоянно говорят вслух? Значит и он будет. И даже будет вежлив и не станет называть их «помойками». — Всё какое-то… — Динамит пощёлкал пальцами, подбирая нужное слово. — Несерьёзное. Хрупкое. — А тебе нужно, чтобы как в казарме? — пошутил Чимбик, почёсывая за ухом Пекеньо-младшего. Имя фамильяру Чимбик выбрал после долгих раздумий, придя к выводу, что лучше всего будет назвать котёнка в честь его погибшего отца. Если бы Дёмина узнала об этом «оригинальном выборе» — её хохот было бы слышно от самого Китежа. — Да, — не понял шутки Динамит. — Хватит и того, что в этих якобы домах стену пальцем пробить можно. Всё простреливается насквозь, в долбаных зарослях вокруг дома хоть полк сосредоточь — изнутри ни черта не увидят! — Мы же бронежалюзи установили, — напомнил Чимбик. Огромные — от пола до потолка — окна нового дома вызывали у репликантов, прошедших ад городских боёв, острые приступы тревоги. В очередной раз поймав себя на том, что рывком преодолевает пространство перед оконным проёмом, Чимбик собрал взвод и предложил установить на окна бронированные жалюзи со списанных жилых модулей, благо после войны этого добра на складе было завались. За предложение проголосовали единогласно. Уже на следующий день репликанты занялись приведением домов в соответствующий их требованиям вид. Хотели ещё расчистить от зелени пространство вокруг, чтобы создать полосу безопасности, но тут комендант военного городка дал жёсткий отказ. — Я бы ещё стены мешками с песком укрепил, — завёл старую пластинку Динамит. — Смотрите, что я возьму! — прервал его излияния радостный вопль Блайза. Обернувшись на крик, Чимбик увидел брата, волокущего пуфик кислотно-жёлтого цвета. У Динамита от такого зрелища задёргался глаз, и со словами «Поищу ещё» он исчез среди рядов мебели. — Клёвый, правда? — сияя радостной улыбкой, Блайз подбежал к Чимбику и поставил свою находку на пол. — Как тебе? Большинство репликантов, проведших жизнь среди «психологически комфортных» бежевых стен, стремились восполнить недостаток впечатлений, покупая яркие вещи и мебель. В противовес им другие братья, особенно новички из прибывших недавно, выбирали то, что напоминало о привычном укладе. Будь их воля — они просто перетащили бы мебель из казарм. — А ещё есть? — поинтересовался Чимбик, бдительно следя, чтобы Пекеньо не выразил своё мнение о пуфике с помощью когтей или зубов. — Хочешь себе тоже? Чимбик помедлил с ответом. Он собирался дождаться Эйнджелу и выбрать мебель вместе. Ведь теперь это их общий дом. Репликант ещё раз оглядел яркий пуфик в руках брата. — Да. Эта штука — единственное, что способно заткнуть Динамита, проедающего мне плешь зудением о мешках с песком вдоль стен дома, — честно признался Чимбик. — Не повредит держать такую под рукой на этот случай. Ну а если обновка не понравится Эйнджеле — всегда можно превратить пуфик в когтеточку для Пекеньо.
Планета Идиллия. Пригород столицы. Военный городок — Эклектично[360], — охарактеризовала Эйнджела новый облик дома. Мебель разных стилей и расцветок сделала его похожим на цветочную клумбу. Подобно детям, репликанты с энтузиазмом тащили в новое жилище все приглянувшиеся предметы, неумело, но радостно познавая тонкости самостоятельного выбора. Тяжёлые бронированные ставни за яркими шторами завершали причудливый образ. Центром новой жизни стал бассейн. Вокруг него поставили кресла, диваны, пляжные шезлонги и столики, превратив в место традиционного сбора. И пусть традиции исполнился всего второй день — каждый ощущал, что она прижилась. — Зато не похоже на унылые бараки, — довольно промурлыкала Свитари, вытянувшись на новом диване. Несмотря на возможность снять собственное жильё, сёстры предпочли поселиться вместе с Чимбиком и Блайзом, к восторгу последних. Да и Схема проводила у Брауни больше времени, чем в своём старом доме. Остальные репликанты не возражали против такого «вторжения». Им нравилось видеть счастливых братьев и слышать женские голоса в доме. Невозможные на «Эгиде» голоса, прогоняющие дурные сны о группах контроля и выбраковке. — Мы должны сделать что-то особенное? — на всякий случай уточнил Сверчок. — Какой-то особый социальный ритуал? Как и все братья, он немного нервничал. Сегодня репликанты впервые праздновали новоселье. Непонятная, но интересная традиция — торжество по поводу смены пункта постоянной дислокации. Он пригласил Нали и теперь неистово желал, чтобы ей понравилось его новое жилище. Может, даже настолько, чтобы переехать. Волновался и Чимбик. Сегодня он познакомит Эйнджелу с Таликой и своей идиллийской семьёй. До сих пор Эйнджи избегала встречи. Не хотела, чтобы его родные эмпаты ощутили всё то, что живёт в её душе. По мнению Чимбика, напрасно: кто-кто, а Талика приняла бы её такой, какая она есть. Но полукровка попросила дождаться окончания работы с психологами «палачей Короны», и он терпеливо подчинился. Кем бы ни были те мозгоправы — поработали они хорошо. Эйнджи всё реже будили кошмары, а проходившие мимо эмпаты больше не вздрагивали от неожиданных вспышек злобы и ненависти. У Свитари дела шли похуже, но и там наметился прогресс. По крайней мере, она больше не рвалась сбросить «грязную бомбу» на Эдем, хотя острые уши всё ещё считала отличным романтическим подарком. А ещё Лорэй наконец-то привыкли к Пекеньо и больше не вздрагивали, стоило саблезубу потереться о ноги или устроиться рядом на диване. Вот как сейчас. — Просто расслабься и получай удовольствие, — посоветовала Свитари Сверчку, почёсывая за ухом улёгшегося рядом саблезуба. — Это вечеринка! — Вечеринка… — растерянно повторил Сверчок. Система безопасности, установленная репликантами, оповестила о прибытии первых гостей задолго до того, как те оказались на пороге. Эйнджела ободряюще сжала пальцы Чимбика, и тот шагнул ко входу, посылая с импланта команду открыть дверь. В неё неудержимым потоком с радостными воплями влетели разом Майк, Динара и Ник. Почувствовав недоброе, Пекеньо незаметно юркнул за диван и притаился, надеясь, что его не найдут. Следом за детьми порог перешагнула улыбающаяся Талика с блюдом, от которого разносился одуряющий аромат домашней выпечки: — С новосельем тебя, зелар.
Планета Акадия. Город Перпиньян, военная база китежского контингента Нэйв и Дана любили вечерние прогулки по набережной. Просто ходить, наслаждаясь свежим воздухом, теплом и обществом друг друга, а потом ужинать в одном из небольших ресторанчиков на пирсе. За три месяца пребывания на Акадии это стало их традицией. Как только выдавался свободный вечер, Дана и Грэм тут же пользовались случаем и уходили из части в город. Разумеется, в компании Блайза-младшего, вымахавшего до метра в холке. Удовольствие немного портила необходимость гулять в полном боевом: в любой момент мог повториться набег мятежных баронов. Как два месяца назад, когда некий де Квинтин со своей ватагой предпринял попытку с наскока захватить Перпиньян. Итогом стало полное уничтожение баронской эскадры, а сам зачинщик с остатками дружины угодил в плен китежцам. Флагман барона — переделанный из китобоя недофрегат с пафосным названием «Ярость де Квинтина» — до сих пор торчал на мели в трёх сотнях метров от набережной. Разгром барона возвёл китежцев в ранг героев для горожан. Обыватели хорошо осознавали, что бы началось в городе, захвати его дружинники: знаменитые три дня на разграбление. Китежцы же избавили Перпиньян от этой участи. Так что если поначалу акадийцы недоверчиво косились на иноземных солдат, то теперь каждый из проживающих в городе аристократов считал своим долгом устроить званый вечер в честь «спасителей Перпиньяна». Саблезуб же вообще не вызвал у горожан удивления или страха: среди дворянства Акадии была мода на экзотических питомцев, и тиаматский степной саблезуб выглядел безобидным пушистиком на фоне многих из них. И если Грэм поначалу опасался, что Блайз будет пугать людей, то теперь тревожиться приходилось за зверя: уличные торговцы снедью так и норовили «угостить chat[361] месье офицера». Так как Нэйв только начал отучать Блайза-младшего подбирать еду с пола и брать у посторонних, то приходилось держать ухо востро. Иначе мохнатый засранец радостно уминал предложенное, из-за чего Грэм и Ракша уже дважды таскали мающегося животом саблезуба к ветеринару. Сегодня Грэму и Дане улыбнулась удача, подарив свободный вечер. Но в этот раз Нэйв решил изменить привычный сценарий прогулки. — Блайз, отставить, — скомандовал он идущему рядом саблезубу. Тот тоскливо вздохнул, но послушно отвернулся от сидящих на парапете морских птиц. Ещё вчера Грэм непременно возгордился бы своими успехами на ниве дрессуры, но сегодня его занимали другие мысли. Покосившись на Дану, он поправил автомат на плече и украдкой запустил руку в подсумок. Нащупав бархатную коробочку с парными подвесками в виде половинок солнца — китежским аналогом обручальных колец, — Грэм спросил максимально нейтральным тоном: — Ты как насчёт подводной экскурсии? Девушка озадаченно посмотрела на него: — Ты же не фанат погружений. Это было мягко сказано. Грэм, как обнаружилось, боялся моря и его обитателей. Бездна, населённая громадными хищными тварями, способными в один укус расправиться с человеком, вселяла в него первобытный ужас. В отличие от Блайза-младшего, смотревшего на морских обитателей как на блюда в ресторане. Зато Дана погружения обожала. И Грэму показалась удачной идея сделать предложение под водой. — Ну, вдруг я поменяю мнение? — вслух сказал он. — Да и привыкать надо… Блайз-младший шумно фыркнул и посмотрел на Нэйва так, словно хотел сказать: враль из тебя, хозяин, отвратный. — Зачем привыкать? — искренне удивилась Дана. — Вряд ли тебя отправят на морское дно ловить шпионов. Но если хочешь попробовать ещё раз — без проблем, закажем билеты на ближайшие выходные. — А чего тянуть? — Нэйв указал на пирс с пришвартованной ярко-жёлтой субмариной, похожей на шар. — Вон, явно ждёт желающих покататься. Иначе и быть не могло: не далее как утром Грэм созвонился с владельцем и арендовал батискаф на вечер. — Всерьёз решил привыкнуть к обилию воды? — ухмыльнулась Дёмина, поворачивая к подлодке. — Такими темпами ещё полгода — и перестанешь считать, израсходовал ли суточную норму. Нэйв смутился. Да, от гефестианской привычки экономить и считать он не избавился до сих пор. Равно как и съедать всё, что на тарелке. — А тебе самой сколько времени понадобилось, чтобы понять: из песка снеговиков не лепят? — неуклюже пошутил Грэм в ответ. Писк зуммера в наушнике едва не заставил его выругаться. Вызов в неурочное время ничего хорошего не сулил. — Шелтон, слушаю, — буркнул Нэйв. — Срочно к начальнику особого отдела, — услышал он голос дежурного. — И ты, и Дёмина. — Есть, — Грэм зло скрипнул зубами. Похоже, предложение руки и сердца придётся перенести. — Экскурсия откладывается, — без надобности сообщил он Дане. — Шеф жаждет нас лицезреть.
Едва Дана и Грэм вошли в кабинет, стало ясно: стряслось нечто серьёзное. Накурено было так, что даже открытые настежь окна не помогали. — Явились, — буркнул начальник особого отдела, подкуривая очередную папиросу. — Снизошли. Грэм и Ракша промолчали, прекрасно понимая, что начальству просто надо стравить пар. — С Китежа приказ пришёл, — продолжал полковник, активируя голограмму. — Ловить этого вот голубя. Оба лейтенанта внимательно уставились на изображение мужчины средних лет в мундире офицера китежской Гвардии. — Майор Томек Вильмовский, — сообщил начальник особого отдела. — Служил в Главном Ракетно-артиллерийском Управлении Китежа. — Служил? — осторожно уточнил Грэм. — Да, — полковник глубоко затянулся. — Дерьмец сливал Консорциуму информацию по нашим новейшим разработкам. Когда корпоратов расхреначили, этот гад думал удрать с ними, но его ожидаемо кинули. Вильмовский притих, но в разработку уже попал. А тут то ли ребята прокололись, то ли он сам запаниковал, но факт — подался в бега. Известно, что сел на корабль, идущий на Новый Плимут. А его конечная цель — Гагарин. — Гагарин? — удивился Нэйв. — Почему? — Видимо, надеется, что там мы его не достанем, — объяснил полковник. Дана и Нэйв переглянулись. Гагарин всего месяц как открыл сообщение с остальными мирами. Но пока не были достигнуты международные соглашения, гражданам рекомендовалось воздержаться от поездок. Регулярные пассажирские рейсы с Китежа, Нового Плимута, Гефеста и Бейджина обещали запустить через две недели, но любители экзотики уже на свой страх и риск «протаптывали дорожку», фрахтуя трампы. — А при чём тут мы? — поинтересовался Нэйв, уже подозревая, что услышит в ответ. — Летите туда, — подтвердил его догадку полковник. — Оба-трое. Если на Новом Плимуте гада упустят — перехватите на Гагарине. Вот ваши новые документы. Он положил на стол чип-паспорта граждан Китежа. — Вот всё, что есть по Гагарину и личное дело Вильмовского, — на стол лёг ещё один чип. — Завтра из космопорта летит трамп. Ровно в полдень. То есть в четырнадцать ноль-ноль по местному времени, если кто вдруг запамятовал. Места для вас уже оплачены. Сейчас дуйте в финчасть, получите деньги, затем — в город, за гражданским шмотьём. Дёмина, я сказал «гражданским»! Чтобы выглядеть как мирняк, а не городской партизан на полставки! Рискни, купи себе что-нибудь розовое, с рюшечками и оборочками. В пять ноль-ноль — ко мне на инструктаж. Всё, свободны! — А почему мы? — уточнил Грэм, крайне недовольный крушением своих планов. — Рожи ваши детские подозрения не вызовут! — полковник с силой загасил окурок в пепельнице. Выдохнув, он уже спокойно продолжил: — Я сам не хочу вас отпускать. Знаете же, что у нас тут дел по горло, а штат отдела никто расширять не собирается. Но этого говнюка Вильмовского поставили в приоритет. Обдирают не только нас, чтобы выловить засранца как можно быстрее. Приказано выделить людей, обладающих наибольшей квалификацией, но при этом с минимальным ущербом для операции на Акадии. Я сначала хотел отправить двойку капитана Гвимрадзе, но они ещё не вернулись из рейда. Потому летите вы. Вдобавок молодая семейная пара со зверюшкой всегда вызывает меньше подозрений, чем два мужика. Полковник взял со стола коробку папирос, покачал в руке и кинул обратно. — К доминионцам с просьбой проверить корабли при выходе из Врат командование обращаться не стало. Это дело Китежа и только Китежа. В отличие от Грэма, Дану новость о путешествии в новый мир порадовала. — Из оружия, я так понимаю, у нас только острый ум? — уточнила она. — И твой острый язык, — дополнил список полковник. — Хватит за глаза. С местными вам не воевать, а укокошить предателя сможете и подручными средствами. С твоей фантазией, Дёмина, это вообще не проблема. Но… Он внимательно оглядел собеседников. — Прежде чем придавите гниду, узнайте, что и кому он ещё слил.
Система Акадия. Орбита планеты Акадия, орбитальная станция «Сюркуф», трамп «Летучий голландец» — Не пять звёзд, — охарактеризовала Свитари тесную каюту. — Но, как говорят, с милым рай и в шалаше. — А мне нравится, — признался Блайз. — Меня в медотсеке такого корабля штопали. Ещё на Эдеме. Я его случайно захватил. — Случайно захватил корабль… — медленно, со вкусом, повторила Ри. — Ты открыл мне новые горизонты. Как вообще можно случайно захватить корабль? — Ну, так получилось, — чуть сконфузился Блайз. — Мы вообще за другим приехали, ситуация вышла из-под контроля, вот и пришлось идти на штурм. Садж за это мне потом фитиля вкрутил неслабо. Протянув руку, он отстегнул страховочные ремни, удерживающие пассажиров при старте. Кем бы ни был пилот «Летучего голландца» — призраком или живым человеком, — отстыковку от станции и старт он произвёл мастерски. Блайз и Ри почти не почувствовали перегрузки, несмотря на то, что летели в каюте маленького грузо-пассажирского корабля, а не сверхсовременного лайнера, как во время их первого совместного путешествия. — Я его в чём-то даже понимаю, — хмыкнула Ри, с любопытством разглядывая тиснение в виде древнего парусника на покрывале. — «Летучий голландец», — проследил Блайз за её взглядом. — Ну и название у этого корыта. Надеюсь, капитан не призрак, а мы не очередное пополнение его экипажа. — Из меня бы получился шикарный злобный призрак, — самодовольно заявила Свитари. — Только представь: я навожу ужас на кого хочу, и никто ничего не может мне сделать. — Вообще-то может, — не согласился Блайз. — По легендам, такие призраки боятся соли и железа. Ещё можно вскрыть захоронение и сжечь останки. Мне встречались упоминания серебра, молитвы и кола из осины как оружия против призраков и восставших из могилы мертвецов. На личике Свитари появилась недовольная гримаса. — Кайфолом! — обиженно объявила она. — С тех пор как стал сержантом — ты начал превращаться в зануду. Это звание проклятое? Хороший сюжет для твоих ужастиков. Книги жанра «хоррор», оккультизм, легенды и мифы стали новым увлечением Блайза, придя на смену детективам. А всё началось с того, что репликант заинтересовался особенностями идиллийского янтаря и попытался самостоятельно провести «научные исследования». Посчитав, что основной источник необычного явления — эмпатия идиллийцев, Блайз принялся изучать всё, что смог найти по этой теме, затем плавно перешёл к понятию человеческой души — и пошло-поехало. За полгода такой «научной деятельности» Блайз ни на шаг не приблизился к разгадке свойств янтаря, зато так поднаторел в знании нечистой силы и способов борьбы с ней, что мог составить конкуренцию любому охотнику за привидениями. — Виноват, госпожа вахмистр! — дурашливо проорал Блайз, прекрасно зная, как Ри не любит своё новое звание. — Есть отставить занудство, госпожа вахмистр! — Когда я слышу от тебя «госпожа вахмистр», то хочу облачиться в чёрную кожу и взять в руки плётку, — фыркнула та, всё ещё недовольно кривясь. — Ну, чёрная кожа тебе пойдёт, — Блайз притянул девушку к себе. — А вот плётку отставить. — Эй, — возмутилась Свитари, впрочем, не сопротивляясь, — забыл, кто тут старший по званию? — Всегда мечтал командовать офицером, — довольно осклабился Блайз, запуская руки под одежду девушки. — И не только командовать, да? — хмыкнула та, теснее прижимаясь к репликанту. — Смотри, только Савину это не ляпни. — Он не в моём вкусе, — пробормотал Блайз, избавляя Ри от одежды. — Вот капитан Йонг — очень даже ничего… — Пригласим её на свидание, когда вернёмся, — пообещала Свитари, змеёй выбираясь из штанов. — А сейчас заткнись, Блайз…
— Без растительности на лице ты нравился мне больше, — заявила Ри, натягивая штаны. — Всё лицо мне исколол. — Себе я тоже без неё больше нравился, — сообщил репликант, одеваясь. Модная в этом сезоне трёхдневная щетина донельзя раздражала Блайза. «Ареса» в Союзе после войны узнала бы каждая дворняга, поэтому перед отправкой на задание ему подсадили волосяные луковицы в кожу на лице, а под неё — маскировочные импланты. Несколько крошечных изменений, и облик агента менялся достаточно для обмана системы распознавания лиц. На носу появилась горбинка, а сам он чуть удлинился и заострился, на подбородке образовалась ямочка, скулы стали шире. Смуглая кожа, щетина и длинные волосы, заплетённые во множество косичек, превратили Блайза в типичного «горожанина» — прогрессивного столичного жителя с Тиамат. — Отличная мотивация поскорее выполнить задание, — сказал он Свитари. Отросшие волоски раздражали кожу, из-за чего Блайз постоянно сдерживался, чтобы не чесаться на людях. — Можно будет убрать всю эту зудящую дрянь, — завершил он свою мысль, надевая рубашку. — Как вообще люди всю жизнь так живут? — Наверное, привыкли, — пожала плечами Ри и задумчиво уставилась на своё отражение. — Как думаешь, привести причёску в порядок, или пусть все видят, что мы молодожёны, не вылезающие из постели? Их легенда была проста и незатейлива: свадебное путешествие в экзотическую колонию. Истинной целью было обнаружение и устранение видных чинов Консорциума. Корпораты заключили негласный союз с правительством Гагарина, обменяв технологии на убежище. Доминион, конечно, вёл переговоры об экстрадиции, но те рисковали затянуться на годы и закончиться ничем. А император очень не любил, когда предатели оставались безнаказанными. — А мы собираемся вылезать из постели? — наиграно удивился Блайз. — К тому же ты хотела побыть привидением, а они вроде не особо причёсаны. И показал ей голограмму призрачной девушки с всклокоченной шевелюрой. — Теперь каждый раз видя в фильме ужасов лохматую страхомордину я буду думать о том, чем она недавно занималась, — ухмыльнулась девушка. — И с кем. Чмокнув Блайза в щёку, она вышла из каюты. Репликант, выключив голограмму, последовал за девушкой. — Не пойму, зачем ты читаешь и смотришь ужастики? — спросила Свитари, когда Блайз её нагнал. — Ты ведь не пугаешься. Они не щекочут тебе нервы. В чём кайф? — Любопытно, — признался Блайз. — Все эти призраки, монстры и прочее. Мне интересно, куда корни уходят. Те же упыри или зомби есть в каждой культуре. Называются по-разному, но по сути одно и то же. Может, они и правда существовали? Раса, мутация, вирус, иной вид? Ведь есть же кровососущие летучие мыши на Земле. Почему не быть разумным гуманоидам, питающимся так же? Или те же зомби. Есть грибок, который поражает насекомых и превращает их в самых натуральных зомби, чтобы заражать здоровых. Может, существовал его аналог, паразитирующий на людях? А русалки были, а может, и есть, развитием морских млекопитающих. Люди же от приматов произошли, что мешало эволюции происходить и в море? — Силой твоего воображения и пытливостью ума можно менять орбиты планет, — признала Свитари. — Любопытство я понимаю, но на кой чёрт ты так увлечённо читаешь не только о мифических тварях, но и о способах их уничтожения? — Нас учили, что всё неизвестное и непонятное — потенциальная опасность, — абсолютно серьёзно ответил Блайз. — А я должен быть готов отразить любую угрозу. Весёлый смех Свитари разнёсся по коридору. — Теперь я спокойна, — отхохотавшись, сообщила она. — Если на нашем пути встанет призрак — ему не поздоровится!
В кают-компании за накрытым столом уже сидели двое в жёлтых форменных комбинезонах Торгового флота: невысокий смуглый крепыш с капитанской нашивкой и молодая рыжая девушка с «крылышками» пилота-курсанта на воротнике. Увидев их. Блайз понял, что подспудно не давало ему покоя с того самого момента, как он ступил на палубу трампа: запах. Очень слабый, практически забитый остальными ароматами корабля. Запах, который репликант меньше всего ожидал встретить и именно поэтому не распознал сразу. — Амели? — удивлённо воскликнул Блайз. — Блиц? Крепыш оторвался от планшета и вперился в «ареса» подозрительным взглядом, через миг сменившимся ошеломлением. — Да ну нахрен… — протянул он. — Блайз? — Ага, — Блайз обернулся к Свитари. — Ри! Смотри, кто тут! — Громче покричи, — посоветовала та, подозрительно уставившись на коротышку. Тот изменился, очевидно, прибегнув к помощи пластического хирурга. Не лететь же беглому репликанту в Доминион ради лицевых имплантов? Но и этого хватило, чтобы сходство с «Деймосами» не бросалось в глаза. Изменить язык тела оказалось не так просто, и «Арес» без особого труда узнал брата-репликанта. — А я ещё подумал, что корабль знакомый! — пропустив мимо ушей слова Свитари, продолжал Блайз. В следующую секунду его едва не сбила с ног Амели, тараторившая что-то по-французски. Без встроенного в броню переводчика репликант не понял ни слова, но уловил, что девчонка ему рада. Да и говорила она взахлёб, так что вряд ли программа сумела бы распознать её речь. — И я рад тебя видеть, — Блайз легонько обнял Амели. — Ты родителей нашла? От волнения девочка продолжала тарабанить на родном языке, но кивала так радостно, что сомнений не оставалось — нашла. — Они в экипаже, — объяснил Блиц. — Жюли вы видели — она пассажиров встречает. По совместительству кок[362] и баталер[363]. А Готье — суперкарго[364] и немного механик. — Немного? — не понял Блайз. — Это как? — Ну, двигатель и высокотехнологичное оборудование ему не по зубам, — Блиц с улыбкой развёл руками. — Образование подкачало. А вот смена фильтров, сантехника и те же механизмы люков и трапов — легко. Амели наконец-то отлипла от Блайза и теперь с улыбкой разглядывала его изменившееся лицо. А вот Свитари не поддалась радости неожиданной встречи. — Только мне всё это кажется очень подозрительным совпадением? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Видимо, да, — за всех ответил Блиц. — Блайз, так ты что, дезертировал, как хотел? — Нет, — Блайз уселся за стол. — Там долгая история. Расскажу… Он протянул руку к вазе с фруктами и взял яблоко. — Фу, Блайз! — рявкнул за спиной знакомый мужской голос. От неожиданности тот уронил яблоко. И не только потому, что совершенно не ожидал услышать своё имя: голос принадлежал мертвецу. Медленно обернувшись, репликант увидел самое настоящее привидение. Призрак Грэма Нэйва стоял в дверях кают-компании, держа за поводок подросшего саблезуба. — Видишь, они существуют! — торжествующе заорал Блайз, хватая солонку. Рывком свернув крышку, репликант швырнул горсть в лицо мстительного духа. Призрак попытался увернуться и звучно врезался головой в переборку. Саблезуб моментально кинулся на обидчика хозяина, потянув отчаянно матерящееся привидение за собой. В кают-компании воцарился хаос: ругающийся призрак пытался встать с палубы, одновременно удерживая на поводке яростно ревущего кошака, испуганно тараторила Амели, орал Блиц, призывая всех к спокойствию и одновременно интересуясь, какого хрена вытворил Блайз, а тот, уворачиваясь от когтей саблезуба, требовал подать что-нибудь железное и по возможности острое. — Заткнулись все! — неожиданно уверенным командным голосом рявкнула Свитари. Шум как ножом отрезало. — Сеньор, вы идиот, душевнобольной или просто обладаете дебильным чувством юмора? — в наступившей тишине злой голос встающего с палубы призрака прозвучал неожиданно громко. — Всё сразу, если связался с ней, — сообщила синеглазая девушка, невежливо указав пальцем на Свитари. Та удивлённо моргнула, потом усмехнулась и совершенно по-детски показала язык. — Мне еду в каюту, — сообщила синеглазая. — Я с ней за одним столом есть не буду. — Да ну… — призрак, отплевавшись от соли, изумлённо воззрился на Лорэй, а затем пристально вгляделся в репликанта. — Блайз? Саблезуб тут же преданно воззрился на хозяина. — Да не ты, — привидение почесало кошака за ухом. — А вот он. — Так ты живой? — с удивительной смесью разочарования и облегчения ответил вопросом на вопрос Блайз. — Стоп! — рявкнул Блиц, загораживая собой перепуганную Амели. — Какого чёрта здесь происходит? Какого хрена ты швыряешь солью в моих пассажиров…. Он осёкся и внимательно вгляделся в Нэйва. — Погодите, — «деймос» наставил на Грэма палец. — Это же тот отмороженный говнюк с гранатой. — Мы знакомы? — осторожно поинтересовался Грэм. Понимая, о чём говорит капитан трампа, Нэйв отчаянно пытался вспомнить его лицо, но не мог. В ту ночь все оставшиеся силы Грэм сконцентрировал на том, чтобы удержать в поле зрения репликантов с Лорэй на руках и при этом не уронить гранату. Остальное осталось за пределами восприятия. Смутно вспоминалась лишь толпа штатских, из-за которых Грэм и согласился отпустить репликантов. Но этого коренастого коротышку у Нэйва вспомнить не получалось. Может, один из наёмников, что хотели убить Лорэй? Но тогда почему с ним так спокойно общается Блайз? — Не припоминаешь? — добродушно усмехнулся Блиц. — Ну да, в тебе тогда дыр было столько, что вообще странно, как ты хоть что-то соображал. — Сквозняк в его голове был и до этого, — ехидно вставил Блайз. — Заткнись, Блайз, — автоматически ответил Нэйв. Эта фраза вызвала смех у всех, с ней знакомых. Только саблезуб недоумённо вертел головой, силясь понять происходящее. — Так ты что, дезертировал? — отсмеявшись, поинтересовался Грэм. — Вы сговорились? — трагически возопил Блайз. — Ну вот с чего вы так решили? — С того, что ты всем и каждому рассказывал о том, что собираешься это сделать? — предположил Блиц, усаживаясь на место. — И давайте уже жрать. А, Блайз, и объясни наконец, что за хрень с швырянием соли ты вытворил? — Подумал, что он привидение, — немного сконфуженно признался Блайз. — Мстительный дух, про которых я читал. — А с чего мне тебе мстить? — удивился Грэм, пропуская к столу Ракшу. — Я в тебя стрелял, — виновато взглянул на него репликант. — Хотел вывести из строя до конца войны. А потом сказали, что ты погиб. В кают-компании вновь наступила тишина. Нэйв оглядел репликанта, затем обернулся к Дане и сказал: — Даже не знаю, как отреагировать на это неожиданное признание. — Попросить больше тебя не спасать, — мрачно предложила Ракша. — Я спрошу другое, — прищурился Грэм. — Если вы не дезертировали, то какого чёрта тут делаете? — Могу спросить о том же, — Свитари скрестила руки на груди и с вызовом уставилась на Нэйва. — И почему ты был в списке покойников? — Банальная ошибка. Когда раненые идут потоком — такое случается, — невозмутимо отозвался тот. — Очень удачно совпало с моим решением сменить работу и работодателя. На прошлой нашими с тобой стараниями слишком многие жаждут получить мою голову на блюде. Теперь вот на Китеже. Командир пехотного взвода. — Пехотного? — недоверчиво прищурился Блайз. — Ага, — кивнул Нэйв, усаживаясь рядом с Даной. — Или что, думаешь, что меня с ходу по специальности? Хрен там. Сначала доказать надо, что доверия заслуживаю. Вот, доказываю. Уже три месяца по болотам и зарослям шарахаемся. Саблезуб примостился рядом и немедленно уставился на хозяина глазами умирающего от голода животного. — А как же «творить добро и защищать невинных»? — насмешливо поинтересовалась Свитари. — Айвенго твой дружок пристрелил в Зеларе, — подмигнул ей Нэйв. — Так что извини, но теперь я твою задницу прикрывать не собираюсь. Делегирую эти полномочия своему «спасителю», — последнее слово он произнёс с нескрываемым сарказмом.. — Моя задница уже не так хороша, как прежде? — Ри повернула расстроенное личико к Блайзу. — Милый, он делает мне больно! — Если ты не заткнёшься — ещё и я сделаю тебе больно, — пообещала Ракша, постукивая ложкой по краю тарелки. — И почему меня никто не любит? — расстроено вздохнула Свитари. — Я люблю, — обнял её Блайз. — Утешилась? — ехидно прищурился Грэм. — Тогда к теме разговора, вы тут что забыли? Только не вешай мне лапшу на уши про семейный отпуск. — Отправились в свадебное путешествие, — промурлыкала Свитари, прижимаясь к Блайзу. — Решили совместить приятное с приятным и заодно устроить сафари на одного из беглых корпоратов. — Надеюсь, в этот раз обойдётся без глобального конфликта, — усмехнулся Грэм. Оглядев сидящих напротив доминионцев, Нэйв нащупал в кармане заветную упаковку и решительно отодвинул стул. Не обращая внимания на удивлённые взгляды присутствующих, он опустился перед Даной на колено и раскрыл коробочку. Саблезуб тут же уселся рядом с ним и уставился на Дёмину, ожидая или вкусный кусочек, или весёлую игру. — Раздели тепло моей жизни, — произнёс Грэм ритуальное китежское предложение и, отпихнув любопытную морду саблезуба, протянул Ракше одну из парных подвесок, вместе составляющих солнце. В ответ на её ошарашенный взгляд он пояснил: — Всё искал подходящий момент, но, раз мы встретили их, грядут большие неприятности. Не хочу терять ни минуты. — Тогда встретим их вместе, — решительно улыбнулась Ракша, надевая украшение. — Они снова делают мне больно, — под умилённый вздох Амели дурашливо пожаловалась Блайзу Свитари. — Это так цинично — делать предложение при мне. — А я вот жалею, что не умею бояться, — чмокнув её в макушку, сказал Блайз. — Иначе попросил бы Блица вернуться на Акадию. — Почему? — подал голос «деймос». — Понимаешь, — Блайз кивнул на Грэма. — Покойный при жизни славился умением едва ли не с голым задом влезать туда, куда даже мой занудный братец без брони не пёр. И если наша задача вдруг заставила даже ожившего мертвеца озаботиться планами на будущее, это веский повод для нас, простых смертных, призадуматься, что лучше: трибунал с пусть и мизерным, но шансом на выживание, или гарантированный звиздец? — Заткнись, Блайз, — дружелюбно посоветовал Нэйв, целуя невесту. — Ну никакого почтения к Уставу, — театрально огорчился репликант. — Правильно: заткнитесь, господин сержант. Но в честь торжественного момента — так и быть, прощаю.
Планета Идиллия. Город Эсперо. Вечер накануне годовщины победы в сражении за Идиллию Мемориальный парк был тих. Странный уголок скорби и безмолвия в шумной праздной столице. В мрачной торжественности сумерек несколько сотен репликантов с одинаковыми лицами казались неясными тенями. Тенями мёртвых. Рядом с ними плечом к плечу стояли солдаты-люди, пришедшие почтить павших. Стояли как равные. Как братья по оружию. Кроваво-красное солнце коснулось горизонта, тьма медленно, но неотвратимо поглощала мир. И чем больше сгущался мрак — тем ярче разгорался свет. Столбы света сияли наперекор наступающей тьме, даря надежду погрузившемуся в черноту миру. Когда они осветили лица репликантов, стало видно, сколь много появилось в них различий. На смену единообразной форме и броне пришло пёстрое разнообразие гражданской одежды. Созданным лишь для войны бойцам казалось правильным явиться к павшим братьям именно такими — одержавшими верх над навязанной создателями судьбой. Не только воинами. Кем-то большим. Кем-то, кто может выбирать. Они больше не были«штамповками» — множество мелких деталей в обликах репликантов порождало яркие отличия, разрушая некогда абсолютное сходство. Одинаковыми оставались лишь глаза. Печальные, злые, полные сожаления. Глаза роднили их с людьми, стоящими рядом. В каждом взгляде застывших в одном строю была особая глубина. Будто они заглядывали куда-то за пределы этого мира. Вглядывались за незримую черту и ловили на себе взгляды с той стороны. Казалось, что павшие в эту ночь тоже собрались вместе и теперь радуются и немного завидуют уцелевшим. И люди, и репликанты стояли молча, лишь губы беззвучно шевелились, называя имена. Много имён павших. Слишком много имён для живых. Каждое ранило сожалением и чувством вины за то, что одни лежат в земле, а другие живут дальше. За пределами освещённой зоны стояли идиллийцы. Те, для кого имена погибших не были пустым звуком. Слёзы стекали по лицам, орошая землю кровью израненных душ. Свитари и Эйнджела устроились в стороне, на неверной границе между тьмой и светом, идиллийцами и строем солдат, принадлежа разом к обоим мирам. Для них это место было по-своему особенным. Местом, остановившим их нескончаемый бег. Местом, переплавившим страх в решимость. Очередной рубеж, разделявший жизнь на «до» и «после». Им тоже было о чём помолчать. Мир мёртвых соприкоснулся с миром живых, будто тень, заслонившая солнце и погрузившая всё во тьму. Затмение жизни. И, как всякое затмение, продлилось оно недолго. Громкий, требовательный плач младенца нарушил тишину, провозглашая торжество жизни. Этот крик словно пробудил ото сна. Детский плач, напоминающий, что жизнь всегда сильнее смерти, словно звал бойцов обратно — к свету и радости. Туда, где их ждали и любили. Брауни вскинулся и торопливо пошёл к Схеме — помочь утихомирить внезапно разбушевавшегося сына. Братья провожали его благоговейными взглядами. Первый репликант, сумевший не только отнять, но и подарить жизнь. И пусть ребёнок не был зачат и выношен, а создан из геномов родителей и выращен в маточном репликаторе, он был сыном Брауни. Символом будущего. Их возможного будущего. Бросив последний взгляд на свет, Чимбик развернулся и подошёл к Эйнджеле. Их пальцы привычно сплелись, и в репликанта хлынуло тепло. Со своим будущим Чимбик определился. Блайз легонько толкнул его локтем в бок и кивнул в сторону Динамита. Тот подошёл к незнакомой им идиллийке и что-то тихо произнёс. Улыбнувшись, девушка взялась за неуклюже подставленную руку и, позволила увлечь себя в направлении шумных ярких улочек столицы. Стилет набросил на плечи озябшей Расмиры куртку, обнял доверчиво прижавшуюся к нему бейджинку, и они неспешно зашагали в ту же сторону. Мемориальный парк пустел. И люди, и репликанты спешили отдать главный долг павшим товарищам. Они спешили жить. (обратно) (обратно)
Примечания
1
Никогда не говори никогда (англ.). (обратно)2
Имел время и вдохновение (укр.). (обратно)3
«Труба» — рожок автомата. (обратно)4
«Маслята» — патроны. (обратно)5
«Трещотка» — автомат. (обратно)6
«Хлопушка» — пистолет. (обратно)7
«Летучка» — метательные ножи. (обратно)8
«Полковник Боуи» — тип легендарного американского ножа. (обратно)9
Полицейские (нем.). (обратно)10
Приморская площадь (исп.). (обратно)11
Ladrones — грабителей (исп.). (обратно)12
Официальное название фирмы братьев Маузер. (обратно)13
Официальное название фирмы SIG — «Швейцарское промышленное предприятие». (обратно)14
Королевский флот (англ.). (обратно)15
Бульвар на набережной (исп.). (обратно)16
«Золото…» (исп.). (обратно)17
Куби-учи — горизонтальный удар мечом по шее (яп. термин). (обратно)18
Теуль — индейское название для испанских конкистадоров. (обратно)19
«Двойная Четверка» (исп.). (обратно)20
NAPSAN — North American Post Service of Atlantic Ocean — Северо-Американская Почтовая Служба Атлантического Океана (англ.). (обратно)21
Сын свиньи (нем.). (обратно)22
Нет патронов. Совсем нет. (нем.). (обратно)23
Хоть дамбу строй (укр.). (обратно)24
Iron post — железный шест (англ.). (обратно)25
Scrap — лом (англ.). (обратно)26
Название «кракозябра» решили отменить «за длинность и труднопроизносимость». Новое — выдал Тигра, заявив: «А вы знаете, что „Зубр“ — родственник „Бизона“… и это, кстати, биологический факт!». С биологическим фактом спорить не стали… (обратно)27
Охранники (исп.). (обратно)28
«Саквояжник» — прозвище для северян, «только с одним саквояжем» приехавших в Южные Штаты (естественно, уезжали они, если они вообще уезжали, гораздо более богатыми) после Гражданской войны 1861–1865 годов «наводить порядок». Порядочки они наводили еще те… Ну, и реакция на эти «порядки»… была соответствующая… Достаточно сказать, что знаменитый Ку-клукс-клан создавался совсем не для пальбы по неграм… (обратно)29
Речь идет о пневматической динамитной пушке Симпса-Дадли, поставлявшейся в том числе и кубинским повстанцам и стрелявшей снарядами, содержащими по 5 фунтов (2 килограмма) динамита. Снаряд выталкивался газами, образовывающимися за счет сгорания небольшого заряда пороха. (обратно)30
Северогерманский банк, до Первой мировой войны имел много филиалов в Западном полушарии (нем.). (обратно)31
Чертова жара! (нем.). (обратно)32
Северогерманский Ллойд — немецкая пароходная компания, осуществлявшая скоростные трансатлантические перевозки. (обратно)33
«Керн» — одно из средневековых названий для ирландского наемника (обычно опытного, высокооплачиваемого и тяжеловооруженного). (обратно)34
Сандалий (исп.). (обратно)35
«Дикси» — прозвище уроженцев южных штатов США (отсюда «Диксиленд» — «Страна „дикси“»), «Тексы» — техасцы. «Реверсадо» — «возвращенцы», так называли мексиканцев — жителей территорий, купленных или захваченных США, бежавших из «страны свободы и равных возможностей» обратно в Мексику. (обратно)36
Франциско (Панчо) Вилья и Эмилиано Сапата — руководители революции начала ХХ века в Мексике. Для ее подавления пришлось «приглашать» американские войска… (обратно)37
Официальное название фирмы SIG — «Швейцарское промышленное предприятие» (упоминалось в гл. 2). (обратно)38
Официальное название фирмы братьев Маузер (упоминалось там же). (обратно)39
Зеленый Дом (исп.). (обратно)40
«Грэй» (grey) серый (англ.). (обратно)41
«Нордберг» (nordberg) — «северная гора» — тип плотной камуфляжной (серо-коричнево-черная) ткани и (на жаргоне) одежда из нее. (нем.). (обратно)42
Gris — серый. Джеймс Боливар ди Грис (или в других переводах — ди Гриз) — главный герой романов Г. Гаррисона из серии «Стальная Крыса» (исп.). (обратно)43
«Матерь Божья на броневике!» (польск.). (обратно)44
Последнее по счету, но не по важности (англ.). (обратно)45
«Подожди, мы скоро!» (исп.). (обратно)46
Боннет — традиционный шотландский берет оригинальной формы. (обратно)47
Гном (швейц., нем.). (обратно)48
Личный, индивидуальный (нем.). (обратно)49
Пехота (пехотный) (нем.). (обратно)50
Карабин-пулемет (нем.). (обратно)51
Весельчак (англ. жарг.), прозвище английских морских пехотинцев, его обыграл Киплинг в своем стихотворении «Солдат, а также Моряк». Именно на этот стих намекает Эрк — про митральезу там тоже есть… (обратно)52
«Американский корабль! Таможня! Таможенники чертовы!» (исп.). (обратно)53
Тартан — клетчатая ткань, «шотландка», у каждого шотландского клана — свои специфические, никогда не повторяющиеся сочетания цветных нитей. (обратно)54
«Пиджине» — упрощенный язык без склонений и времен, а также смесь нескольких языков. (обратно)55
«Заставы» — М76 «Zastava» — югославская снайперская винтовка на основе конструкции АК47, есть модификации под патроны 7,62/54R и 7,62/51 (7,62NATO). (обратно)56
Хайлендер — highlander (англ.) — горец. (обратно)57
«GRANMA» — название яхты, с которой в 1956 году высадился отряд Кастро и Че Гевары. Это событие считается началом кубинской революции. (обратно)58
«Команданте Свободы» — Фидель Кастро, Рауль Кастро, Эрнесто Че Гевара, Камилло Сьенфуэгос. (обратно)59
Универсальный пулемет (нем.). (обратно)60
SIG CMG — аббревиатура «CarbineMaschineGewehr», см. примечания к главе 10. (обратно)61
«Каменная Стена». Прозвище, которое (правда, не на испанском, а на английском — «Stonewall») носил один из генералов Конфедерации Южных Штатов — Томас Дж. Джексон (исп.). (обратно)62
Из песни Екатерины («Кэт») Зуевой (Киев). (обратно)63
«Возле Трёх Чёрных Дубов» (исп.). (обратно)64
Главнокомандующий (исп.). (обратно)65
Генералиссимус (исп.). (обратно)66
Команданте (comandante — исп.) — майор. Фидель Кастро, да и все командующие повстанческими войсками во время революции 50-х годов на Кубе тоже носили именно это звание. Но потом оно действительно стало «громким титулом». (обратно)67
Песня Екатерины «Кэт» Зуевой (Киев). (обратно)68
«Generalisimo» (исп.) — Генералиссимус. (обратно)69
«General en Jefe» (исп.) — Главнокомандующий. (обратно)70
espectro (исп.)… — призрак. (обратно)71
companero (исп.)… — товарищ. (обратно)72
«Stasi»(нем.) — разведка ГДР. (обратно)73
tenente (ит.) — лейтенант. (обратно)74
«NordDeutscher Lloyd»(нем.) — «Северогерманский Ллойд» — немецкая пароходная компания, осуществлявшая скоростные трансатлантические перевозки. (обратно)75
tenente (ит.) — лейтенант. (обратно)76
То же самое, что «Не вешай лапшу на уши…», «Не пудри мозги…» и т. д. (обратно)77
Ручные гранаты, изготовленные соответственно на основе гильз от 57-мм и 47-мм снарядов. «Ручные» варианты в отличие от «стакана» из 37-мм гильзы (для РГ40) не имели стандартного веса. Зато у них были деревянные рукоятки и «дополнительные убойные элементы» — гвозди — между самой гильзой и динамитной шашкой. Клаус Бергман был маньяком-оружейником и человеколюбием не страдал… (обратно)78
Game must go on! (англ.) — Игра должна продолжаться! (обратно)79
Welcher Teufel wir so fur langerwartetes! (нем.)… Какого дьявола мы так долго ждали! (обратно)80
Chi vivra vedra… (ит.) — Поживем, увидим… (обратно)81
Himmeldonnerwetter! (нем.) — Черт возьми! (обратно)82
Названия газет «Huragua News» — «Новости Хурагуа». «El Cubano Libre» — «Кубинская Свобода». «El Bolethn de Oriente»(«Oriente Herald») — «Вестник Орьенте». «Las Novedades del Santiago-de-Cuba» — «Новости Сантьяго-де-Куба». (обратно)83
bandoleros (исп.) — бандиты (именно в значении «…с большой дороги»). (обратно)84
General de Brigada (исп.) — бригадный генерал. (обратно)85
der Schieber (нем.) — барыга, фарцовщик. (обратно)86
Teufel!!! (нем.) — Черт!!! (обратно)87
…mein sitzen im Dreck! (нем.) —…мое дело дрянь! (обратно)88
A la Mere de Diable sous la queue une telle nouvelles! (фр.) — К чертовой матери под хвост такие новости! (обратно)89
«Fiery Show» (англ.) — «Огненный Спектакль», «Шоу огня» и — на сленге — внезапный, мощный огневой налет… ну, примерно то, что там, в сущности, и было. (обратно)90
Пневматическое оружие, сочетающее в себе свойства «пейнбольника» и «оружия для самообороны». Оно стреляет красящими капсулами, но обладает при этом такой большой мощностью, что эти капсулы воздействуют на противника так же и как шоковые («резиновые», «пластиковые», «травмирующие» и т. д.) пули. (обратно)91
82 мм миномет 2В14… (обратно)92
«General de Division» (исп.)… дивизионный генерал. (обратно)93
См. прим. к главе 1… (обратно)94
Небольшая (очередная) переделка «Марша Иностранного Легиона» (к Легиону он отношения не имеет, автор оригинального текста — Сергей Шабуцкий, 1964 г.). (обратно)95
Inspeccion General del Ejercito (исп.) — Генеральная Инспекция (функция понятна?) (обратно)96
«inspektores» (исп.) — «инспекторы»… той самой Генеральной Инспекции. (обратно)97
Rebel Yell (англ.) — клич мятежников, солдат-южан времен Гражданской войны в США. Судя по воспоминаниям солдат-северян — «нечто жуткое и кошмарное»… (обратно)98
Game must go on! (англ.) — Игра должна продолжаться! (обратно)99
«Stonewall» (англ.) — «Каменная Стена» (прозвище генерала Джексона). (обратно)100
shadow (англ.) — тень. (обратно)101
Дiдкове сiдало!(укр.) — Чертова задница! (обратно)102
Из песни «Солдат Киплинга» Ю. Кукина. (обратно)103
«friendly fire» (англ.) — «дружеский огонь». «Вежливое определение» для «случайной стрельбы по своим» (или, как в данном случае, — по союзникам…). (обратно)104
Крюгер, Жубер — главы временного правительства Южно-Африканской Республики 1880 г. В 1883 г. Крюгер стал президентом республики, в 1889 г. Жубер был выбран вице-президентом при повторном избрании президентом Крюгера. Руководители буров в Англо-бурской войне 1902 г. (обратно)105
Родовая усадьба князей Барятинских (дворцовый комплекс «Марьино») действительно находилась непосредственно под Курском — в селе Ивановском Рыльского района Курской области. (обратно)106
Здесь и далее при описании дореволюционного Курска использованы работы историка-краеведа В. Б. Степанова. (обратно)107
На самом деле анекдот был написан Достоевским в своих воспоминаниях. (обратно)108
Реальная история из жизни генерал-лейтенанта Дена. (обратно)109
Именно таким грубым, но оригинальным образом Ден «ушел» в отставку одного из своих бездарных подчиненных. (обратно)110
Так в народе называли едва не утопленного Деном пристава, которому он впоследствии оказывал всяческие милости. (обратно)111
Король умер! Да здравствует король! (обратно)112
Для придания повествованию большей реалистичности при написании этого отрывка был частично использован текст подлинного письма А. Ф. Тютчевой к ее сестре Екатерине от 12 апреля 1865 года, описывающего последние часы жизни Николая Александровича. (обратно)113
Николай был очень любим своими родными, в семейном кругу его звали Никса. (обратно)114
Саша — это известный нам по нашей истории Александр Третий. Бывший вторым сыном Александра Второго, он стал сначала наследником, а затем и императором после смерти своего старшего брата Николая. (обратно)115
Детские забавы и быт царской семьи воссозданы на основе книги Йена Ворреса «Последняя Великая Княгиня», написанной на основе воспоминаний Великой Княгини Ольги Александровны. (обратно)116
Оба описанных выше проекта реформ действительно существовали. (обратно)117
Согласно распространенному мнению, продажа Аляски была совершенной глупостью, — сумма, вырученная за продажу русской казной, была ничтожно мала, особенно если учесть, что спустя тридцать лет там было найдено золото. Однако Российская империя не имела практически никакого влияния в том регионе, и в случае любого конфликта с северными штатами Америки эти земли было легко потерять. Кроме того, на хоть какое-то мало-мальское освоение этих земель уходили довольно большие суммы денег, в то время как казна была истощена недавно проигранной Крымской войной. (обратно)118
Автор в курсе, что Клондайк находится на территории Канады, неподалеку от границы с Русской Аляской, но нашему герою простительно не знать такие мелочи. (обратно)119
Подоплека истории с грузинской княжной дана по мемуарам С. Ю. Витте. (обратно)120
В парадном костюме (фр.). (обратно)121
Факт из книги «Военные и свитские титулы и мундиры» Л. Е. Шепелева. (обратно)122
Разглагольствовал — (фр.). (обратно)123
Д. Н. Блудов действительно был одним из основателей и активных членов литературного кружка «Арзамас». (обратно)124
Н. П. Игнатьев поступил на дипломатическую службу в 1856 г. в качестве военного атташе в Лондоне. Был отозван из Англии из-за того, что при осмотрю военной выставки «по рассеянности» положил в карман английский ружейный патрон новейшего образца. (обратно)125
Сергей Кара-Мурза «Манипуляция сознанием». (обратно)126
Н. С. Лесков имеет в виду Павла Семеновича Усова — редактора «Северной пчелы», газеты, где писатель публиковался. (обратно)127
Газета «Северная пчела» была негласным политическим и литературным органом III Отделения и курировалась лично Бенкендорфом, а за ним Долгоруким. Теперь же руководство газетой перешло к Игнатьеву. (обратно)128
«Записки из Мертвого дома» — произведение Федора Достоевского, состоящее из одноименной повести в двух частях, а также нескольких рассказов; создано в 1860–1861 годах. (обратно)129
Первая жена Достоевского, Мария Дмитриевна, скончалась 15 апреля 1864 года от тяжелой формы туберкулеза. Михаил Михайлович Достоевский, старший брат известного писателя, умер 10 июля того же года от «разлития желчи». (обратно)130
Герман Бремер (нем. Hermann Brehmer, 14 августа 1826, Курч — 28 декабря 1889, Герберсдорф) — немецкий врач, организатор первого в Германии туберкулезного санатория. В 1863 году Бремер открыл в Селезии, в деревне, которая находилась в хвойно-лесистой местности на высоте 518 м, больницу для пациентов с легочными заболеваниями, в которой больные лечились находившимся здесь в изобилии высокогорным свежим воздухом, усиленным питанием, а также гимнастикой под строгим наблюдением медицинского персонала. Поначалу этот первый в Европе санаторий располагался в нескольких коттеджах, но в дальнейшем он увеличился до 300 коек. Результаты такого лечения оказались эффективнее всего, что использовалось ранее. Все последующие санатории создавались по его образу и подобию. (обратно)131
Подобные случаи были в дореволюционной России далеко не единичными. (обратно)132
Штибер (Stieber) Вильгельм (1818–1882), прусский полицейский чиновник; в 1850-60-е — начальник прусской политической полиции. (обратно)133
Попросил принести чернил получше. (Прим. автора.) (обратно)134
Атака около 600 всадников, в основном из английской аристократии, на русские позиции по трехкилометровой долине, под убийственным перекрестным огнем артиллерии и пехоты, находившихся на возвышенностях вдоль всей долины. Из первой линии всадников к русским позициям прорвались лишь около 50 человек. В ходе двадцатиминутной атаки погибли две трети атакующих. Словосочетание «атака легкой кавалерийской бригады» стало нарицательным в английском языке, означающим некие отчаянно смелые, но обреченные действия. (обратно)135
Метро начали строить в Лондоне в 1863 г. (обратно)136
Принц, вы такой интересный собеседник! Расскажите еще что-нибудь! (англ.) (обратно)137
Письмо адресовано принцессе Алисе, старшей сестре Луизы. (обратно)138
Имеется в виду Людвиг IV, великий герцог Гессенский. (обратно)139
Reamonn «Tonight». (обратно)140
Главный герой ввел у себя в охране более привычные ему звания нашего времени. (обратно)141
Павел I — девятый император всероссийский, прадед нашего героя. Годы правления 1796–1801. Был жестоко убит группой заговорщиков из офицеров в своей спальне ночью. По одной версии, был задушен шарфом, по другой был убит ударом табакерки в висок. По официальной версии, скончался от апоплексического удара. При дворе впоследствии имела хождение шутка: «Император скончался апоплексическим ударом табакеркой в висок». (обратно)142
Восстание в Царстве Польском с 29 ноября 1830 года и по 21 октября 1831 года под лозунгом восстановления «исторической Речи Посполитой» в границах 1772 года. (обратно)143
Крымская кампания 1853–1856 — война между Российской империей и коалицией в составе Британской, Французской, Османской империй и Сардинского королевства. Боевые действия разворачивались на Кавказе, в Дунайских княжествах, на Балтийском, Черном, Белом и Баренцевом морях, а также на Камчатке. Наибольшего напряжения они достигли в Крыму. (обратно)144
Во время Гражданской войны в Северной Америке Российская империя приняла сторону Северо-Американских Соединенных Штатов, в то время как Британская империя поддерживала конфедератов (Юг). Возможно, именно русский флот в портах САСШ и на британских коммуникациях и удержал Британию от вооруженного вмешательства в Гражданскую войну на стороне Юга. (обратно)145
Санкт-Петербурго-Варшавская железная дорога была сооружена Главным обществом российских железных дорог. Была построена не в срок, введена в эксплуатацию в ужасном состоянии и обошлась крайне дорого (около 185 тыс. руб. на версту, в то время как казна строила за 70 тыс. руб. версту). (обратно)146
Товарищ — в то время имело значение помощник, заместитель. (обратно)147
Имеются в виду реформы Николая, конечно, а не Александра II. (обратно)148
В РИ первой в защиту польских мятежников выступила именно Великобритания. Как показали дальнейшие события, Лондон был не слишком обеспокоен судьбой поляков, но хотел использовать ситуацию для срыва русско-французского внешнеполитического диалога и немало преуспел в этих планах. 17 апреля 1863 г. к ноте Англии присоединились Франция и Австрия. Вслед за ними с нотами по польскому вопросу действительно выступили Испания, Швеция, Италия, Нидерланды, Дания, Португалия и Турция. Возникла угроза политической изоляции России. В дипломатическом походе против нее тогда отказались принять участие США, где не могли не принять во внимание благожелательное отношение Петербурга к Вашингтону во время Гражданской войны. (обратно)149
Кресы — польское название территорий нынешних Западной Украины, Белоруссии и Литвы, некогда входивших в состав Польши. (обратно)150
В нашей истории так далеко не пошли, однако после восстания 1863 года были введены новые ограничения в правилах подтверждения дворянства в Польше. Указ от 10.12.1865 года запрещал «полякам», т. е. католикам, покупать имения. Указом от 19.01.1866 г. все шляхтичи, не доказавшие своего дворянства, записывались крестьянами либо мещанами. Однодворцы были приравнены к крестьянам, а гражданам давался год, чтобы сделать выбор между крестьянским и мещанским сословиями. (обратно)151
В действительности Россия была очень близка к новой Крымской войне в 1863–1864 годах Было получено две ноты с угрозами от Франции и Британии. Нота, после которой неминуемо началась бы война, была отослана британским послом в Санкт-Петербурге на «пересмотр». (обратно)152
В результате действий Кромвеля по подавлению восстания ирландское население острова сократилось более чем в два раза. Если в 1641 г. в Ирландии проживало более 1,5 млн. человек, то в 1652 г. осталось лишь 850 тыс., из которых 150 тыс. были английскими и шотландскими новопоселенцами. (обратно)153
По окончании Кавказской войны началось выселение черкесских племен с Кавказа. Горцам был предложен выбор — либо водворение на Кубанскую низменность, где для них были оставлены земельные угодья, превышающие обрабатываемые ими земли в горах, либо переселение в Турцию. (обратно)154
Vae victis — горе побежденным (лат.). (обратно)155
Граббе Николай Павлович — выдающийся русский полководец, неоднократно отличился во время Кавказской войны. Дважды со своими войсками совершил сложнейший горный переход на высоте более чем 3300 метров. (обратно)156
Новоюлианский календарь — модификация юлианского календаря, разработанная сербским астрономом, профессором математики и небесной механики Белградского университета Милутином Миланковичем. Более точен, чем григорианский календарь. Ошибка в сутки набегает раз в десять тысяч лет (четыреста лет в григорианском). (обратно)157
Полещук — житель Полесья. (обратно)158
В доме 15 улицы Бассейная в 1864 году открылась Литейная женская гимназия, в которой училась Н. К. Крупская. (обратно)159
В 1860-е годы вера в доброго царя у народа была практически непоколебима и не шла ни в какое сравнение с ситуацией в империи на начало XX века. (обратно)160
На самом деле сотня — это казацкое тактическое подразделение, далеко не всегда имеющее в своих рядах ровно сто человек. К тому же данная сотня была усилена одной пушкой и ее расчетом. Всего в отряде есаула Серова, по разным данным, было от ста до двухсот человек. Причем скорее двести, чем сто, что не умаляет, однако, их подвига. (обратно)161
Заложен на Галерном острове в 1869 году. В августе 1872 года корабль был спущен на воду и переведен в Кронштадт для достройки. Достройка окончена в 1877 году. Один из лучших кораблей своего времени. (обратно)162
С имперским орлом вместо Георгия Победоносца. (обратно)163
Очень советую всем интересующимся личностью А. А. Абазы почитать мемуарами С. Ю. Витте. Там есть очень поучительная история, как Александр Аггеевич, уже будучи государственным контролером, используя служебное положение, обанкротил банковский дом Рафаловича. (обратно)164
Первым департаментом IV Отделения руководил сам Игнатьев. А вторым — Лесков. (обратно)165
Она же Шейндля-Сура Лейбова Соломониак, она же Софья Блювштейн, она же Сонька Золотая ручка. (обратно)166
Калибры пушек в то время показывали, как правило, в дюймах. В привычной метрической системе основные калибры: 75 мм – 3 дюйма, 152 мм – 6 дюймов, 203 мм – 8 дюймов, 254 мм – 10 дюймов, 280 мм – 11 дюймов, 305 мм – 12 дюймов. При этом разрушительная мощь снарядов росла куда быстрее калибра – скажем, 12–дюймовый снаряд был почти в сто раз мощнее 3–дюймового и мог, например, в буквальном смысле разорвать на куски несколько современных танков одним попаданием. (Здесь и далее примечания автора). (обратно)167
Узел – единица измерения скорости корабля. Один узел – одна морская миля в час. Значительно удобнее измерять скорость именно в «милях в час», а не в привычной метрической системе так как одна морская миля, это длина минутной дуги меридиана, и по карте, при измерении расстояний, несравненно удобнее использовать именно мили, а не километры. Одна десятая часть мили (когда речь идёт об относительно небольших расстояниях), называется «кабельтов». (обратно)168
Кингстон – любой клапан ниже ватерлинии, открывающий доступ забортной воды внутрь корабля. (обратно)169
Для определения направления на флоте используют специфические термины. «По носу» и «по корме», я думаю, понятно даже самому неискушённому в морском деле человеку. «На правом (левом) траверзе» значит – перпендикулярно курсу судна. «Крамбол» – направление между «по носу» и «на траверзе», «раковина» – между «по корме» и «на траверзе». (обратно)170
Значительную роль во всем ходе русско-японской войны сыграл тот факт, что и на европейских границах обстановка была весьма напряженной – в то время отношения руководства России с правителем Австро-Венгерской империи Францем Иосифом I примерно соответствовали таковым с грузинским президентом Михаилом Саакашвили после войны в Южной Осетии. Поэтому наиболее подготовленные войска долгое время и не посылались на восток, ожидая удара в спину со стороны Австро-Венгрии при поддержке союзной ей Германии и зависимой от них Турции. Единственным же серьезным и надежным союзником на случай начала войны в Европе была Франция. (обратно)171
В нескольких источниках упоминается этот инцидент, однако ни мне, ни тем, кто помогал мне в написании книги так и не удалось выяснить, что означает сигнал «ножи и вилки». (обратно)172
До сих пор нет единого мнения насчёт «вертящихся» снарядов японцев. Многие участники боя пишут в своих воспоминаниях о той самой картине: «вертелись как городошные биты». Но действительно ли было так (а это говорит о том, что японские орудия были уже здорово изношены), либо всё – таки это был тот самый оптический обман. (обратно)173
Сколько исследователей и писателей уже предавали анафеме «негодные» русские снаряды и взрыватели. Вроде бы они логичны: и взрывчатки российский снаряд содержал меньше японского того же калибра, и сам был легче… Действительно, русские снаряды имели меньшую массу по сравнению с аналогичными снарядами противника, но почему-то обычно забывается, что они имели большую начальную скорость. А кинетическая энергия, если помните, зависит не только от массы, от скорости тоже. И по этой самой кинетической энергии русские снаряды превосходили те, которые посылал в них противник. И траектория их полёта была в связи с этим более пологой, а значит и точность огня была выше при прочих равных. Правда всё это верно для небольших дистанций… Так сейчас бой и идёт именно на таких. И не следует особо удивляться повышенной точности и пробивной силе русских снарядов. (обратно)174
Поворот «все вдруг», когда отряд кораблей поворачивает влево или вправо одновременно, в отличие от поворота «последовательно», во время которого корабли продолжают следовать в кильватер головного. Преимущество поворота «вдруг» – можно резко повернуть на/от противника для изменения дистанции. Недостаток – следующие за флагманом корабли должны быть оповещены о повороте ЗАРАНЕЕ, предварительным сигналом. Иначе они, не зная поворот выполняется вдруг или последовательно и на сколько румбов, просто смешают строй, и вместо отряда кораблей перед радостным противником будет идеальная мишень в виде «кучи». Последовательный же поворот, простое следование за флагманом, вообще не требует поднятием лидером сигналов. И, естественно, более прост к исполнению. (обратно)175
Именно так назвал главу посвящённую «Дмитрию Донскому» Новиков-Прибой в своей замечательной книге. История повторилась в альтистории, лучшего заголовка для данной главы я придумать не смог. (обратно)176
Лента ордена «Святого Андрея Первозванного» – высшего ордена Российской империи. (обратно)177
См. роман «Броненосцы победы. Топи их всех!» (обратно)178
Факт, имевший место в реальной истории – здесь имеется в виду, в частности, командир госпитального судна «Орел» капитан 2-го ранга Я.К. Лахматов. (обратно)179
Рупуже (лит.) – жаба. Чуть ли не единственное ругательство на литовском. (обратно)180
Гибель «Асамы» в Цусимском сражении русские не наблюдали. (обратно)181
Подобный случай имел место в реальном Цусимском сражении: буквально нескольких сантиметров не хватило русскому снаряду, чтобы не угодить непосредственно в канал восьмидюймовой пушки крейсера «Адзумо» – ударил по срезу и просто загнул ствол вверх. (обратно)182
Аналогичный случай произошел в реальном Цусимском сражении на броненосце «Ослябя». Фамилия героя-матроса – Чернов. (обратно)183
У японцев имя следует после фамилии, но я решил, что русскому читателю будет более удобно, если имя-фамилию расположить в привычном порядке. (обратно)184
Автору известно, что в современной российской армии эта команда произносится более удобно (на пра…ВО). Но по реально действовавшему в то время Уставу она произносилась именно так. (обратно)185
Почти дословно фраза примерно того времени святого Иоанна Кронштадтского. (обратно)186
Башенная канонерская лодка «Русалка» бесследно исчезла на Балтике задолго до войны, похоронив моду на такого рода названия. Однако в официально православном государстве были крейсера «Аврора», «Диана», «Паллада»… В реальности в ту войну относительно удачно повоевала только «Аврора», сказавшая, как известно, свое слово в русской истории несколько позже. А в Первую мировую новый броненосный крейсер «Паллада» стал единственным отечественным кораблем, погибшим со всем экипажем. (обратно)187
Это слова генерала Остермана-Толстого при сражении под Островно. (обратно)188
У пионеров на кивере была кокарда в виде гренадки об одном огне белого металла, но в минёрных и сапёрных взводах – о трёх. (обратно)189
Мраморный дог, или «арлекин», – собака с основным белым окрасом, но с хаотическими чёрными пятнами. Этакий дог-далматинец. Такой окрас ценится выше остальных. (Кроме чепрачного.) (обратно)190
История нелогичная, но реальная. Невозможно понять капризы организма женщины. (обратно)191
В то время все полки русской армии имели шефов, как правило, ими являлись генералы, реже – полковники. (обратно)192
В русской армии того времени только офицеры лёгкой кавалерии (гусары, уланы, казаки) могли носить усы. И они этим правом очень дорожили – сам Денис Давыдов в своё время отказался от генеральского чина и должности командира бригады конноегерей именно потому, что тогда пришлось бы лишиться этого «украшения лица». (обратно)193
А со мной рискнёте скрестить клинки, мэтр Жофрэ? (обратно)194
Песня Александра Мирского «Не горюй!», слегка подредактированная с его разрешения. (обратно)195
И в реальной истории на подкрепление Второго корпуса маршала Удино действительно был направлен Шестой баварский корпус Сен-Сира. (обратно)196
Форма баварского полка «Герцог Пиус». (обратно)197
65 % русских офицеров того времени характеризовались так: «Читать и писать умеет, другим наукам не обучен». (обратно)198
Это словосочетание использовал старшина, когда я служил срочную. (обратно)199
Так часто называли вестфальцев. (обратно)200
Из реальных воспоминаний офицера Винтурини. (обратно)201
Двуручный меч, цвайхандер или биденхандер — меч ландскнехтов на двойном жаловании (доппельзольднеров), имевший специфическую двойную гарду, в которой малая гарда, называвшаяся «кабаньими клыками», отделяла незаточенную часть клинка (рикассо) от заточенной (обратно)202
Чернила – изменённая кровь заражённых чумой (обратно)203
Morituri (лат.) – те, кто умрут, заражённые чумой (обратно)204
Бандельера, также бандельер, бандольера, бандельера (исп. Bandolera - «перевязь, плечевой ремень») – вспомогательный элемент военного снаряжения, происходящий от более ранней берендейки. Представляет собою удлинённую сумку для оружия и боеприпасов, которая носится на ремне или лямке через плечо. Также бандольером могут называть носимый через плечо патронташ (обратно)205
Джеркин - короткая приталенная куртка со стоячим воротником. Носили его плотно застегнутым на пуговицы от шеи до талии или падающим открыто от закрытого выреза горловины, обычно он был без рукавов, но имел «крылышки» или подбитые валики на плечах. Кожаные куртки-джеркин, или кожаные колеты, были заимствованы гражданскими у военных и носились в неофициальных случаях (обратно)206
Симони́я (греч. σιμωνία, лат. simonia) — продажа и покупка церковных должностей, духовного санa, церковных таинств и священнодействий (причастие, исповедь, отпевание), священных реликвий и т.д. В широком смысле симония — продажа благодати Святого Духа (обратно)207
Рейнар — лис из народных сказок, воплощение дерзости и хитрости (обратно)208
Экзорцист — один из чинов церковнослужителя причисляются к малым чинам клира (лат. ordines minores), к числу которых кроме них принадлежат остиарии, чтецы и аколиты (обратно)209
Вильдграф — от wild (нем. дичь в значении «дикая, неосвоенная местность») - граф, как и ландграф пользуется весьма широкой автономией в своих владениях, и не подчинен герцогу или князю (обратно)210
Бездушные — рыцари, посвятившие себя борьбе с чумой, их первоочередной задачей является карантин территорий, где зафиксированы первые очаги заболевания (обратно)211
Санбенито — (исп. Sanbenito, сокращен. Sacco benito), или замарра (Zamarra) одеяние осужденных инквизицией, из желтого полотна; спереди и сзади красный Андреевский крест; часто тело разрисовано пламенем и дьяволами, вероятно – подражание мешку, какой носили в первые века христианства кающиеся (обратно)212
Гросмессер, Гросмейстер, Крейгмессер (нем. Großes Messer, Kriegs messer, иногда lange Messer, англ. Grosmeister ) — буквальный перевод: Большой и Военный и Длинный нож. Представляет собой разросшийся до размеров меча боевой нож. Клинки бывают различного вида и размера и самого различного уровня кривизны, но заточка всегда односторонняя, также присутствует небольшое расширение на конце клинка, для уколов применяется скос на острие. Основным отличительным признаком является рукоять: с уплощенным по бокам хвостовиком, покрытым с обеих сторон деревянными планками не обмотанными, а покрытыми кожей. Черенок в конце имеет небольшое навершие в виде птичьей головы, а иногда навершие как таковое недоразвито. Гарда представлена в виде прямой крестовины с длинными концами, передний конец крестовины иногда загнут вниз для прикрытия пальцев, а задний загнут вверх. Носился в ножнах из кожи (обратно)213
Под Твою защиту прибегаем, Святая Богородица! Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда, Дева преславная и благословенная! Владычица наша, Защитница наша, Заступница наша! С Сыном Твоим примири нас. Сыну Твоему поручи нас. Сыну Твоему отдай нас (обратно)214
Крысолюды — порождения чумы, по официальной версии крысы, питавшиеся телами умерших от чумы людей и изменённые ею (обратно)215
Морион (фр. morion из исп. morrión) — шлем с высоким гребнем и полями, сильно загнутыми спереди и сзади. Появился предположительно в Испании в начале XVI века (обратно)216
Мил (англ. mil, сокр. от mille — тысячная доля) — единица измерения расстояния, равная 1/1000 дюйма, т.е. 0,0254 мм (обратно)217
Кацбальгер (нем. Katzbalger — кошкодёр), он же Ландскнета (нем. Landsknechtsschwert) — короткий ландскнехтский меч для «кошачьих свалок» (ближнего боя) с широким клинком и сложной гардой в форме восьмерки. Также известен, как ландскнетта («оружие ландскнехта»). При общей длине от 70 до 85 сантиметров вес кацбальгера колеблется от 1,5 до 1,8 килограммов (обратно)218
Тененте – обращение к младшему офицеру – тененту – в армии итальянских городов (обратно)219
Текст на основании Откровения 19:1-9 (обратно)220
Псалом 28 (29) (обратно)221
Синдик – глава городского или общинного самоуправления. Является исполнительным органом муниципального совета (обратно)222
Наокс – центральный неф (обратно)223
Митральеза (фр. mitrailleuse, от фр. mitraille — картечь) - скорострельное многоствольное артиллерийское орудие, которое вело залповый огонь мушкетными пулями и имело полностью ручную перезарядку (обратно)224
Плутонг (от фр. peloton, клубок, ком, рой — взвод) - небольшое отделение войска в строю, для стрельбы мелкими залпами (обратно)225
«Requiem Æternam» (лат. Покой вечный), — это молитва, в которой просят Бога об освобождении душ верующих из Чистилища (обратно)226
Добро пожаловать (нем.). (обратно)227
С Богом (лат.) (обратно)228
Консерватор – интендант ордена, в его обязанности входил также контроль ежегодных выплат рыцарям на их личные потребности (обратно)229
Кто? Кто в гости пришёл? (турецк.) (обратно)230
Cazzaro (итал.) – раздолбай, Incapace (итал.) – бездарь (обратно)231
Подестат – городская администрация, возглавляется подестой (обратно)232
Агирре, ступай к лошадям (исп.) (обратно)233
Довольно! (испан.) (обратно)234
Куэрво – от испан. cuervo (ворона). (обратно)235
Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь (лат.). Книга Екклесиаста, или Проповедника Глава 1 стих 18 (обратно)236
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем (лат.). (обратно)237
Matamuertos (исп.) — убийцы мёртвых (обратно)238
Моя великая вина (лат.) (обратно)239
Фирвальдште́тское озеро, реже — Люцернское озеро (нем. Vierwaldstättersee, озеро четырёх лесных кантонов) —озеро в центральной части Швейцарии. (обратно)240
Штадтфогт - глава города в германских государствах, зачастую должность была наследной (обратно)241
Пляска святого Витта (хорея) - синдром, характеризующийся беспорядочными, отрывистыми, нерегулярными движениями, сходными с нормальными мимическими движениями и жестами, но различные с ними по амплитуде и интенсивности, то есть более вычурные и гротескные, часто напоминающие танец (обратно)242
Козёл! Сукин сын! (испан.) (обратно)243
Базельский собор (нем. Basler Münster) — главный храм в Базеле. (обратно)244
От лат. jus primae noctis – право первой ночи (обратно)245
Ольстры - пара кожаных пистолетных чехлов впереди седла (обратно)246
Гунтер (англ. hunters, охотничья лошадь) — наиболее известная из английских полукровных лошадей (обратно)247
От нем. Donner – гром, Wetter – погода. (обратно)248
Эй! Что… (венгерск.) (обратно)249
Фюрст (от нем. Fürst) – князь (обратно)250
Официал - в учреждениях Авиньонской и Кастильской церквей светское лицо, исполняющее определенные церковные функции как правило коллегиально с духовными лицами, или же по их поручению. Так, например, официалами именовались светские члены инквизиционных трибуналов (обратно)251
Герб ордена Доминиканцев. Инквизиторские обязанности были изъяты из компетенции епископов и специально вверены доминиканцам, представлявшим то преимущество перед епископами, что они не были связаны ни личными, ни общественными узами с населением данной местности, и потому могли действовать, безусловно, в папских интересах и не давать пощады еретикам (обратно)252
С 14 века праздником Троицы в Католической Церкви стало называться первое воскресенье после Пятидесятницы (пятидесятый день после праздника Пасхи), в отличии от православной традиции, где празднование Пятидесятницы (Сошествия Святого Духа) и дня Святой Троицы совмещено. (обратно)253
Кандия – другое название острова Крит. (обратно)254
Кло де Вужо – закрытый виноградник в одноимённом цистерцианском монастыре (обратно)255
Дза́нни (итал. Zanni) — большая группа персонажей-слуг (масок) итальянской комедии дель арте (обратно)256
Romanee Conti – самое дорогое в мире вино и самое совершенное из всех красных бургундских (обратно)257
Декаполис (Десятиградье; нем. Zehnstädtebund, фр. Décapole) — союз 10 свободных городов Эльзаса. В 1354 году император Карл IV объединил десять городов в группу, названную Декаполис (обратно)258
Ганзейский союз, Га́нза - самый долговечный международный торгово-экономический союз, существовавший в XIII—XVII веках. Союз немецких свободных и других городов в Северной Европе служил для защиты экономических интересов торговли и купечества (обратно)259
Да восстанет Бог, и расточатся враги Его (лат.) (обратно)260
Сюркó — длинный и просторный плащ-нарамник, похожий по покрою на пончо и часто украшавшийся гербом владельца. Обычно сюрко был длиной чуть ниже колена, имел разрезы в передней и задней части, без рукавов (обратно)261
Полное название организации, известной как инквизиция, на латыни звучит как Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium, что переводится как Святой отдел расследований еретической греховности. Отсюда и второе, не менее часто употребляемое название инквизиции – святой официй или святой официум (обратно)262
Кабаний меч (также свиной меч, нем. Schweinschwerter) — большой, часто двуручный меч с клинком (иногда пламеннообразным), оканчивающимся широкой лопаточкой. Верхняя часть клинка у основания не отпускается и в ней имеется отверстие, через которое проходит чека, защищающая охотника от нападения пронзённого мечом кабана. Мечи широко применялись в Германии в XVI и XVII веках (обратно)263
Пережившие чуму государства Скандинавии объединились в Кальмарский союз, отсюда и пренебрежительное прозвище скандинавов – кальмарцы (обратно)264
Сюркó — длинный и просторный плащ-нарамник, похожий по покрою на пончо и часто украшавшийся гербом владельца. Обычно сюрко был длиной чуть ниже колена, имел разрезы в передней и задней части, без рукавов (обратно)265
Полное название организации, известной как инквизиция, на латыни звучит как Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium, что переводится как Святой отдел расследований еретической греховности. Отсюда и второе, не менее часто употребляемое название инквизиции – святой официй или святой официум (обратно)266
Кабаний меч (также свиной меч, нем. Schweinschwerter) — большой, часто двуручный меч с клинком (иногда пламеннообразным), оканчивающимся широкой лопаточкой. Верхняя часть клинка у основания не отпускается и в ней имеется отверстие, через которое проходит чека, защищающая охотника от нападения пронзённого мечом кабана. Мечи широко применялись в Германии в XVI и XVII веках (обратно)267
Пережившие чуму государства Скандинавии объединились в Кальмарский союз, отсюда и пренебрежительное прозвище скандинавов – кальмарцы (обратно)268
Армэ — закрытый кавалерийский шлем XV—XVI века. Характерной чертой этого шлема являются: шарообразный купол (до этого кавалерийские шлемы имели сфероконический купол); подбородник, состоящий из двух раскрывающихся половинок, в закрытом положении соединяемых штифтом; второе забрало, откидывающееся на затылок. Шлем плотно облегал голову и шею владельца. Большинство армэ (кроме ранних) оснащались защитой шеи и ключиц (обратно)269
Фла́мберг (нем. Flamberge, от нем. Flamme — пламя, также встречается французский вариант транскрипции Фламберж) —двуручный (реже — одноручный или полуторный) меч с клинком волнистой (пламевидной) формы. Применялся в Европе (в особенности в Швейцарии и Германии) в XV—XVII веках (обратно)270
Ламеллярный доспех (от лат. lamella — пластинка, чешуйка) — общее название доспеха из сплетённых между собой шнуром пластин (обратно)271
Кольцо рыбака (лат. anulus piscatoris, также именуется папское кольцо, папский перстень и кольцо св. Петра) — атрибут облачения римских пап, наряду с тиарой. Папское кольцо призвано напоминать о том, что папа является наследником апостола Петра, который по роду занятий был рыбаком. На кольце Пётр изображён забрасывающим рыбацкую сеть с лодки. Символика перекликается со словами Христа о том, что его ученики станут ловцами человеческих душ (обратно)272
Страдиоты (ит. Stradioti или Stradiotti; греч. Στρατιώτες) - наёмники с Балканского полуострова, нанимавшиеся в основном государствами южной и центральной Европы в период с XV по сер. XVIII века (обратно)273
Деревянный конь, деревянный пони или кастильский осёл. Эта крайне болезненная пытка использовалась на протяжении всей средневековой истории. Устройство напоминало пирамиду из деревянного бруса, заостренную к вершине, на которую сажали жертву. К ногам жертвы привязывали груз, под тяжестью которого испытуемый все ниже и ниже опускаясь, насаживался на эту пирамиду, нанося ужасные травмы промежности, а иногда и рассекая жертву пополам (обратно)274
Герой ошибочно принимает посох Асклепия – символ врачевания за кадуцей – жезл Гермеса (обратно)275
Глиф (др.-греч. γλύφω — вырезаю, гравирую) - вырезанный или начертанный на камне (петроглиф) или дереве или ином материале символ. Это может быть пиктограмма или идеограмма, или часть системы письменности, такой как слоговое письмо или логограмма (обратно)276
Корпия - растеребленная ветошь, нащипанные из старой льняной ткани нитки, употреблявшиеся как перевязочный материал (обратно)277
18 завет 22 главы Книги Исхода звучит так: «Ворожейки не оставляй в живых» (обратно)278
Рамирес намекает на Альгамбрский декрет, предписывающий всем иудеям покинуть территорию тогда ещё Испании, за три месяца, либо отречься от своего бога и покреститься в католичество. Слухи приписывают основную заслугу в принятии декрета жене короля – Изабелле Католичке (обратно)279
Галисийка – уроженка провинции Галисия, что на северо-западе Пиренейского полуострова (обратно)280
Кара́кка (итал. Carасса, исп. Carraca) — большое парусное судно XV—XVI веков, распространённое во всей Европе. Отличалось исключительно хорошей по тем временам мореходностью (обратно)281
Острова из Азорского архипелага (обратно)282
Одно из названий Азорских островов, от слова «Açor» — ястреб. По легенде мореходов, ястребы летели к своим гнёздам и указали путь к островам (обратно)283
Цель оправдывает средства (лат.) (обратно)284
Хундсгугель (нем. hundsgugel — собачья морда) — разновидность шлема типа бацинет с сильно вытянутым вперёд конусовидным забралом (обратно)285
Гекато́мба (др.-греч. ἑκατόμβη, от ἑκᾰτόν βόες «сто быков») — в Древней Греции — торжественное жертвоприношение из ста быков. В переносном смысле гекатомба — огромные жертвы войны, террора, эпидемии и т.д. (обратно)286
Существует вариант описания чуда святого Георгия о змие, относящегося к жизни Георгия. В нём святой покоряет змея молитвой, и предназначенная в жертву девушка ведёт его в город, где жители, видя это чудо, принимают христианство, а Георгий убивает змея мечом (обратно)287
Один из способов поиска корня мандрагоры – пролить на землю сперму только что повешенного человека, предпочтительней всего священника (обратно)288
товарищ, компаньон, спутник (араб.) (обратно)289
Лоа — в анимистических религиях Западной Африки невидимые духи, наделённые огромной силой и почти неограниченными возможностями. Лоа играют важную роль в ритуалах и часто связаны с таким понятием, как одержимость (обратно)290
Серикой в Географическом руководстве римлянина Клавдия Птолемея называли Китай (от латинского serica — шёлк) (обратно)291
Клеве́ц (от «клюв») или чекан (от славянских «топор», «кирка», «клык кабана» и др. или тюркских «боевой топор», «бить» и др.) — боевой молот, чаще короткодревковый, имеющий ударную часть в форме клюва, плоского, гранёного или круглого в сечении, который может быть разной длины, обычно в разной степени изогнутым книзу. Обычно скомбинирован с молотком на обухе (обратно)292
Моя вина, моя великая вина. (лат.) (обратно)293
"Но твердое основание Божие стоит, имея печать сию: "познал Господь Своих" (2 послание к Тимофею, 2:19) (обратно)294
И́нсула (лат. Insula) — многоэтажный жилой дом с комнатами и квартирами, предназначенными для сдачи внаём (обратно)295
Палаццо в Италии назывался любой дом выше трёх этажей (обратно)296
Примерно 100 м (обратно)297
Фамилия Корвино происходит от латинского слова corvus – ворон (обратно)298
Враг рода человеческого (обратно)299
Кампани́ла (итал. campanile – «колокольня») — в итальянской архитектуре Средних веков и Возрождения квадратная (реже круглая) в основании колокольня, как правило, стоящая отдельно от основного здания храма (обратно)300
Так точно, капитан (англ.) (обратно)301
Свинокол - комбинация опорной вилки (сошки) с колюще-рубящим холодным оружием. Применялся в Европе в качестве опорной вилки при стрельбе из мушкетов, а также как вспомогательное оружие пехоты (обратно)302
В Венеции также существовала инквизиция, но, в отличие от имперской или тевтонской инквизиции, эта организация следила за политической ситуацией республики, а не за распространением ереси. Закон назначил государственных инквизиторов, позже ставших известными как Высший Трибунал. Он состоял из трёх инквизиторов. Один из них был известен как il rosso (красный). Он избирался из рядов «Членов Дожеского Совета», которые носили алые одежды. Два других инквизитора назначались из рядов «Совета Десяти» и были известны как il negri (чёрные). (обратно)303
«Спою я вам песню, хорошую морскую песню. Вэй! Хэй! Поднять паруса!» – первые две строки одной из знаменитых английских морских песен шанти «Blow the Man Down». Она относится к так называемым Long-haul shanties (также halyard — «поднимать паруса» или long-drag shanties, «длинного рывка»): поются, когда работа длится долгое время, например, по спуску или подъему парусов (обратно)304
Незнакомый с африканским оружием Рейнар не мог знать, что Чиф на самом деле был вооружён тяжёлым мечом со своей Родины, называющимся н’гусу - двуручным однолезвийным мечом длиной до полутора метров. Клинок имеет сабельный изгиб и елмань — расширение в конце (обратно)305
В гадальных картах валет и рыцарь это две разные карты. (обратно)306
Название восходит к латинскому Pagus Valdensis, французское Pays Vaudois (обратно)307
Один из инквизиторов Венеции был известен как il rosso (красный, он избирался из рядов «Членов Дожеского Совета», которые носили алые одежды (обратно)308
Люцернский молот — разновидность боевого молота, возникшая в Швейцарии в конце XV века и бывшая на вооружении европейской пехоты до XVII века включительно. Название происходит от кантона Люцерн в Швейцарии. Представляет собой длинное окованное древко с боевой частью в виде пики длиной до 0,5 м и молота в её основании. Молот ковался двухсторонним — одна сторона в виде клюва (клевца) для выполнения зацепов, вторая в виде зубчатого молотка для оглушения противника (как корончатый наконечник турнирного копья), в отдельных образцах молотов зубцы ковались достаточно острыми (обратно)309
Мене, мене, текел, упарсин (по-арамейски означает буквально «мина, мина, шекель и полмины» (меры веса), в церковнославянских текстах «мене, текел, фарес») — согласно библейскому преданию — слова, начертанные на стене таинственной рукой во время пира вавилонского царя Валтасара незадолго до падения Вавилона от рук Дария Мидийского (обратно)310
Прим. Перевод с латыни: Христос живет, царствует Христос. Христос победит все зло твоё. Проклятие и отлучение всех демонов. В силу деяний во имя Его. Мессия, Эммануил, Sohter, Sanctus, Айос, Inchiros, Бессмертный, Иегова, Адонай, Именами Господа, я требую от Тебя. Ты бессилен и связан. Нет в тебе сил причинить вред. Нет очарования. Ни духу, ни телу! (обратно)311
Лафрамбуаз намекает на казнь Сократа, выпившего чашу с ядом. Долгое время считалось, что он был отравлен цикутой, но картина отравления ею не совпадает с описанием Платона о смерти Сократа. Она больше похожа на отравление болиголовом пятнистым (лат. Conium maculatum), который упоминает прелат (обратно)312
Князь имеет в виду арнаутов или арванитов - греч. Αρβανίτες, тур. Arnavutlar — досл. «албанцы») — субэтническая группа албанцев, оставившая Албанию в XIV—XV вв., в ходе так называемых балканских миграций, вызванных чумой и вторжением в Европу турок (обратно)313
Высший суд или Суд кайзера – высшая судебная инстанция Дилеанской империи, председателем его, пускай и формально, является сам император. Его подпись стоит на всех решениях этого суда. А потому обжалованию они не подлежат. (обратно)314
Абшид (Abschied «отставка, увольнение») — увольнение со службы, отставка; письменное свидетельство об увольнении, отставке (обратно)315
Приписывается Дантону. (обратно)316
ЧОН – часть особого назначения. (обратно)317
М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита». (обратно)318
Косорылые – уничижительное прозвище урдских революционеров. Получено из-за герба Народного государства – скрещённых косы и молота с башенной короной над ними. (обратно)319
Описанное ниже событие имело место в нашем мире и случилось в годы Первой Мировой войны, более подробно можно прочитать, к примеру, в данном источнике https://ru.wikipedia.org/wiki/Атака_мертвецов. (обратно)320
Капитан корабля – звание в урдском военном флоте, соответствующее полковнику в армии. (обратно)321
Констапель – в Урдском флоте, командир орудия, старший матрос расчёта, принимает командование после гибели командира плутонга. (обратно)322
Замок (жарг.) — заместитель командира. (обратно)323
Ноп, нопник (жарг.) — мелкий хулиган, от НОП – народное общежитие пролетариата. (обратно)324
Бугель – тип токоприёмника рельсового транспорта, наиболее часто применявшийся в трамваях. Представляет собой пологую дугу, скользящую по поверхности контактного провода. Вся верхняя часть дуги представляет собой контактную планку. Прямые стойки дугового токоприёмника, несущие контактную планку, соединены с вагоном единственным шарниром. (обратно)325
Гальванер – рядовой матрос-специалист, назначение – обслуживание артиллерийской электротехники на военных кораблях. Появление этих специалистов на флоте было вызвано установкой на кораблях аппаратов гальванической стрельбы. (обратно)326
Законцовки крыла – небольшие дополнительные элементы на концах плоскостей крыла аэроплана в виде крылышек или плоских шайб. Законцовки крыла служат для увеличения эффективного размаха крыла, снижая индуктивное сопротивление, создаваемое срывающимся с конца крыла вихрем и, как следствие, увеличивая подъёмную силу на конце крыла. (обратно)327
Корона на погоне – знак генеральского чина в Котсуолде. (обратно)328
Садж – сокращение от «сержант». (обратно)329
Амиши — религиозное движение, отличаются простотой жизни и одежды, нежеланием принимать многие современные технологии и удобства. (обратно)330
Трамп — (англ. tramp «бродяга») судно для перевозки грузов по любым направлениям. (обратно)331
Кап-три — общепринятое сокращение флотского звания «капитан третьего ранга», в сухопутных войсках — «майор». (обратно)332
В оригинале Багира — самец леопарда. Так как в русском языке «пантера» женского рода, то при переводе произошла «трансгендерная операция», превратившая друга и наставника Маугли во вторую мамочку. (обратно)333
Боевое слаживание (слаживание) — элемент тактической (тактико-специальной) подготовки. Комплекс тренировочных мероприятий по обучению военнослужащих согласованным действиям в составе своего подразделения. (обратно)334
ОФ — в данном случае осколочно-фугасный боеприпас.(обратно)
335
Пикет — в данном случае небольшой сторожевой отряд или временный пост.(обратно)
336
Видоизменённая фраза римского императора Марка Аврелия (121–180 гг. н. э.), в оригинале: «Делай что должен, и свершится что суждено».(обратно)
337
Пекеньо — исп. Pequeño, крохотулька.(обратно)
338
Ай-ай — в англоязычных флотах эквивалент «Есть!»(обратно)
339
Амадо — исп. amado. Дорогая, любимая.(обратно)
340
A sus amigas — Её друзьям — исп.(обратно)
341
Мучас грасиас — исп. muchas gracias. Большое спасибо.(обратно)
342
Штабной штрюль, штабная штафирка, чернильница в погонах — презрительные прозвища штабных офицеров.(обратно)
343
«О благодать» — анг. «Amazing Grace». Протестантский гимн, написанный Джоном Ньютоном в 1779 году.(обратно)
344
ИК — сокращение от «инфракрасный».(обратно)
345
Командир батареи. Не путать с комбатом — командиром батальона.(обратно)
346
Простейшее полевое укрытие. По сути, примитивный окоп, яма глубиной до двух метров, накрытая подручными материалами.(обратно)
347
Алькад — исп. alkad, от араб. al-qu'adi. Судья. Титул, даваемый в Испании некоторым судьям и городским начальниками. На Тиамат это избранная должность мэра и представителя в сенат планеты.(обратно)
348
Кортесы — исп. cortes. Дворы. Парламент на Тиамат.(обратно)
349
Держать флаг — выражение, означающее, что на этом корабле находится командующий соединением.(обратно)
350
Товсь — флотская предварительная команда у орудия, означающая, что все готово для выстрела; по исполнительной команде («Пли!» или ревуну) разрешается произвести выстрел.(обратно)
351
Речь идёт об обороне миссии Аламо (23 февраля — 06 марта 1836 года) во время мексикано-техасской войны. Из оборонявших миссию техасских ополченцев выжили лишь двое.(обратно)
352
Манерка — в комбинированном котелке неглубокая миска под второе блюдо.(обратно)
353
А.Т. Твардовский, «Василий Тёркин».(обратно)
354
«Сухарная» сумка — подсумок для хранения суточного рациона питания военнослужащего.(обратно)
355
В данной вселенной каждый взошедший на трон император династии Альборов получает номер не к имени, а к фамилии. Так создаётся впечатление непрерывности династии. Имя императора пропадает из официального обращения и документов — указываются только фамилия и номер.(обратно)
356
КХО — комната хранения оружия.(обратно)
357
Цитата из книги «Путь меча» Г.Л. Олди.(обратно)
358
«When Johnny comes marching home» — переделанный Патриком Гилмором в 1863-м году, во время войны между Севером и Югом текст куда более мрачной ирландской солдатской песни «Jonnny, I hardley knew ye».(обратно)
359
Отношение — документ о приёме на службу по контракту в соответствующую воинскую часть.(обратно)
360
ЭКЛЕКТИКА (от греч. Eklektikos — способный выбирать, выбирающий) — соединение разнородных, внутренне не связанных и, возможно, несовместимых взглядов, идей, концепций, стилей и т. д. В данном случае речь о смешении стилей.(обратно)
361
Chat — фр. Котика.(обратно)
362
Кок — повар на корабле.(обратно)
363
Баталер — кладовщик, попутно отвечает за продовольственные запасы корабля.(обратно)
364
Суперкарго — лицо, ведающее на судне размещением груза, его приёмом и выдачей, следит за состоянием трюмов. В торговом флоте — второй помощник капитана(обратно)
Последние комментарии
5 часов 56 минут назад
18 часов 2 минут назад
18 часов 54 минут назад
1 день 6 часов назад
2 дней 4 минут назад
2 дней 13 часов назад